Ю. М. Т



Д
 
Книга воспоминаний

И   М   






УДК .; .
ББК .(). + .г()
Т

Редакторы-составители:
Е. Г. Афанасьева, Т. Ю. Орешкина,
А. В. Шаронов

Т

Ткачевский Ю. М.
Дальняя разведка. Книга воспоминаний / [редакторы-составители Е. Г. Афанасьева, Т. Ю. Орешкина, А. В. Шаронов]. — М. :
Издательство Московского университета, . —  с. ; илл.
ISBN ----
В книге представлены воспоминания заслуженного профессора
МГУ, специалиста в области уголовного и уголовно-исполнительного
права, выдающегося ученого, военного летчика Юрия Матвеевича
Ткачевского. Автор рассказывает о детстве, юношестве, предвоенных
и военных годах, времени учебы и работы в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова. Вниманию читателя
также предложены очерки о Ткачевском, написанные близкими ему
людьми.
Для широкого круга читателей.
УДК .; .
ББК .(). + .г()

© Ткачевский Ю. М., 
ISBN ----

© Издательство Московского университета, 

С   МГУ

Время неумолимо. Уходит эпоха, а вместе с ней уходят и ее герои.
В Московском университете бережно хранят память обо всех участниках Великой Отечественной войны, мы всегда будем помнить о подвигах двадцати Героев Советского Союза — выпускниках и сотрудниках нашего университета. Сегодня, к сожалению, никого из них уже
нет с нами. В декабре 1 года мы расстались с Героем Советского
Союза, летчиком дальней авиации, известным ученым — юристом —
с нашим дорогим Юрием Матвеевичем Ткачевским.
Сразу после окончания Великой Отечественной войны, демобилизовавшись из армии, Юрий Матвеевич поступил на юридический факультет Московского университета. Окончив учебу и защитив диссертацию, остался работать в университете и связал свою жизнь
с главным вузом страны. Его трудовой стаж — более шестидесяти
лет непрерывной работы в МГУ преподавателем, доцентом, профессором, заведующим кафедрой. За свой мирный труд почетный профессор Московского университета Ю. М. Ткачевский был награжден
высокими государственными наградами, в  году ему было присвоено звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации»,
а в  году Юрий Матвеевич стал лауреатом премии «Фемида».
В 1 году Научно-образовательному центру юридического факультета МГУ «Проблемы уголовно-исполнительного права» было
присвоено имя профессора Ю. М. Ткачевского.
Герои уходят, но память о них не должна покинуть нас и будущие
поколения. Именно эту цель преследует книга «Дальняя разведка»,
основу которой составили воспоминания Героя Советского Союза
профессора Ю. М. Ткачевского.
Интересны впечатления Юрия Матвеевича о детстве и юности
в трудные предвоенные годы, изложенные просто и доходчиво. В его
словах отражена вся суровая правда той тяжелой войны, в которой
победил наш народ. С большой теплотой Юрий Матвеевич вспоми3

нает о годах интересной учебы, трудной, но увлекательной работы
на преподавательской ниве. С такой же теплотой написаны и воспоминания о нем как учителе и коллеге по кафедре, друге и дедушке.
Долгие годы меня связывала крепкая дружба с Юрием Матвеевичем. Я помню мужественного уникального человека, выдающегося
ученого, глубоко преданного науке и Московскому университету. Его
имя войдет в историю нашей alma mater.
Ректор
Московского государственного
университета имени М. В. Ломоносова
академик В. А. Садовничий

Д
 

Г  

ВЗЛЕТ
Мои корни
Родился я в городе Павлове.
Отец Матвей Захарович в юности начинал работать в кузнице.
Но из-за плохого зрения (сильной близорукости) эту работу пришлось оставить.
У мамы Нины Андреевны было двое братьев и сестра. Ее мама,
бабушка Аня, вышла замуж за богатого сапожника, у которого
в подмастерьях работали двое военнопленных. После революции
он так перепугался, что его сочтут эксплуататором, что исчез. Бабушка одна растила четверых детей. Один из братьев, Виктор, тоже
вскоре пропал, после того как рассказал политический анекдот.
У мамы было гимназическое образование, причем окончила она
гимназию со всеми «пятерками»
и единственной «четверкой»,
по чистописанию.
Мы часто переезжали, из-за
того что отца по работе переводили с места на место. После Павлова был Раненбург, затем —
Сасово (там ткацкая фабрика).
Из ранних впечатлений
Впервые в цирке. Запомнились клоуны. Один пристает
к другому:
— Пчелка-пчелка, дай меду!
Пчелка-пчелка, дай меду!
Наконец «пчелка» фыркает
пристающему в лицо водой,
которую держала во рту. Нам,

С мамой
7

Глава 1. Взлет

детям, это показалось очень смешным, и во дворе игра в «пчелку»
долго потом пользовалась успехом.
На Новый год мама купила елку. Отец, в те годы уже партийный
работник, возмутился и елку выбросил: это буржуазный символ!
В Cасово я много времени проводил с водовозом — ездил вместе
с ним на козлах. Лошадь заходит по брюхо в реку, водовоз наливает черпаком воду, и мы ее развозим по домам. Водовоз угощал свиной шкуркой: жуешь так долго, что кажется, будто и наелся.
На территории ткацкой фабрики был клуб синеблузников. Я часто смотрел их репетиции. Они строили человеческие пирамиды
и пели свои песни:
Мы синеблузники,
Мы профсоюзники,
Мы не баяны-соловьи…
Мы только гайки
В великой спайке
Одной трудящейся семьи.

Середина 20-х годов XX века. Сасово. Крайний слева — Юра Ткачевский
8

Глава 1. Взлет

И еще «синяя блуза» рифмовалась с «белому штык в пузо». Эти
песни пользовались большим успехом.
При фабрике был также построен туалет, круглый, кабинок на
тридцать. Стены у кабинок были чуть выше, чем по пояс — каждый
посетитель был виден, когда надевал или снимал штаны, а когда садился, то уже — нет.
Это был коммунистический, универсальный, туалет, но женщины почему-то объявили ему бойкот и пользовались им только мужчины.
Мама давала мне несколько копеек, чтобы я мог купить в лавочке изюм. Я всегда торжественно объявлял своим товарищам о том,
что иду за изюмом, и за мной выстраивалась длинная очередь желающих присоединиться. Я половину купленного изюма раздавал по
щепотке, а половину — приносил домой.
Козловско-мичуринский бригадный метод
В первый класс я пошел в городе Козлове (позже переименованном в Мичуринск). В школе внедряли бригадный метод обучения.
Всех ребят разделили на бригады и самых толковых назначили
бригадирами. Бригадиры отвечали у доски, писали контрольные
работы, а оценки за это ставили всей бригаде. Нашим бригадиром
была очень грамотная девочка — Лида Костикова. Благодаря бригадному методу первый класс я окончил отличником, не умея отнять семь от девяти. Зато я много читал. Например, читаю как-то
«Робинзона Крузо», подходит ко мне какая-то тетя и начинает
охать и ахать, что мне, мол, рано такие книги читать. Я тогда очень
удивился: мне всё в этой книге было понятно.
К тому времени относится одна из первых фотографий. На снимке вся семья — мама, папа и младшая сестра Клара (сестра Нина родилась намного позже). Я стою с пугачом. Мне его только что купили, и я с ним не расставался, но когда пришли фотографироваться,
мама велела убрать пугач. Я его спрятал за спину, а в самый последний момент, когда все смотрели в камеру, вытащил, и на снимке его
видно!
Вообще-то игрушек у меня было мало. Был конструктор, который я очень любил, а в основном игрушки делались своими руками.
Например, пушки из гильз, которые стреляли хлебным мякишем.

9

Глава 1. Взлет

С пугачом
10

Глава 1. Взлет

Новый Оскол. Вода для лишенцев
Потом мы переехали в Новый Оскол. В Новом Осколе водопровод был в сарае, и пользоваться им могли бы многие, но лишенцам
это запрещалось. Ключ от сарая был только у нас. Когда я ходил
в сарай за водой, возле него выстраивалась очередь лишенцев —
просили: «Юра, дай воды набрать!» Я всегда давал.
Чернянка. Смотрю «Спартака» и учусь плавать
Затем отца перевели на работу в деревню Чернянку. Это была
Украина, и я пошел в украинскую школу. Некоторые украинские
стихи, которые я тогда запомнил, я могу прочитать наизусть и сейчас.
Я сидел за последней партой, и меня ни разу не спросили.
В школе были бесплатные обеды — кормили супом с галушками.
Галушками, плотными и скользкими, было хорошо бросаться. Половину галушек съешь, а остальные рассуешь по карманам и во время перемены кому-нибудь в лоб — бац!
Несмотря на обеды, в школу я ходил нечасто. Обычно просто
уходил из дома, немного погуляю и возвращаюсь обратно. Мама ни
разу не спросила меня, почему я так рано вернулся: пришел, и ладно.
В Чернянке мы жили в квартире при маслобойном заводе. Можно было в любой момент зайти туда и набрать сколько хочешь чищеных обжаренных семечек. Или забраться в семечки и сидеть
там — греться. Они были всегда теплые. Шелухой от семечек мы топили специальные печки.
В Чернянке я ходил в кино на «Спартака» и научился плавать.
Мы, мальчишки, обычно смотрели каждую новую картину по
многу раз. Когда кончался сеанс, надо было быстренько нырнуть
под скамейку, а когда свет в зале снова гас, можно вылезать. То ли
контролеры не замечали нас, то ли смотрели на это сквозь пальцы —
считали, что с нами бороться так же бесполезно, как с тараканами.
Кстати, такого количества тараканов, как в Чернянке, я в жизни
не видал! Стены от них просто шевелились.
А плавать я научился так. В Чернянке текла небольшая речка.
Я часто ходил на нее купать лошадей из районной конюшни. А однажды пришел без лошадей и вижу: ребята купаются — заходят
по шейку, оттолкнутся, проплывут метра четыре — и встают на мель.
«Ну, так и я смогу», — решил я. Дождался, когда все разошлись, и полез в воду, но быстро потерял направление на мель и стал тонуть.
11

Глава 1. Взлет

Вытащил меня пастух, случившийся неподалеку. Но потом я все-таки довольно быстро сам научился плавать.
Однажды знакомые ребята затеяли сделать пушку из трубы. Вогнали в нее болт, предварительно раскалив, проделали в трубе отверстие для засыпания спичечных головок. Имеющихся спичек им
показалось мало, и меня как самого младшего и живущего неподалеку отправили за спичками. Я должен был украсть их на кухне.
На кухне спичек не оказалось, и я добывал их достаточно долго.
Когда вернулся, все уже было кончено: ребята достали спички сами
и запалили пушку. Вырвавшимся болтом кого-то убило или изувечило — кого-то маленького выносили через собравшуюся толпу.
Я близко не подошел: стало страшно.
Другой несчастный случай произошел совсем у меня на глазах.
Мы с соседским парнишкой любили качаться на высоких березах.
Одна росла возле нашего дома, другая — возле его. Заберемся повыше и раскачиваемся, раскачиваемся и друг на друга глядим.
Вдруг вижу, как он срывается и проносится вниз. На следующий
день он лежал у себя дома в гробу. Я зашел посмотреть, и так мне
стало не по себе — кинулся бежать со всех ног.

С мамой и сестрой Кларой
12

Глава 1. Взлет

Ливны. Биплан. Сын врага народа
Из Чернянки мы переехали в город Ливны. В Ливнах были две
фабрики — противопожарного оборудования и гармошек. Гармошки были страшно визгливые, но за свой малый размер пользовались
популярностью в округе.
Из-за переезда я год не ходил в школу. Потом врачи сказали, что
у меня слабое здоровье и что мне надо отдохнуть. Я отдыхал еще почти год. Для поправки здоровья в чай мне добавляли кагор. В конце
учебного года я все-таки решил записаться в школу. В Ливнах раньше были мужская и женская гимназии — добротные здания, стоявшие друг против друга. После революции ввели совместное обучение
и это стали просто школы, из которых я мог выбирать. Я вначале пошел в ту, которая была прямо на нашей стороне улицы. Зашел в класс,
говорю, что пришел учиться. Учительница сразу вызвала меня к доске: «Пиши: «Иван Иваныч ходил по комнате и плевал на пол». Я написал, и, кажется, довольно прилично. Тогда она сказала: «А теперь
раздели в столбик сто пять на пять». Я и слов-то таких не знал —
«делить в столбик»! «Всё ясно, — говорит учительница, — ты останешься на второй год. Садись за последнюю парту с Адамовым. Он
у нас тоже второгодник, вот и будете сидеть вместе». Я сидел за последней партой с Адамовым до самого лета, а потом думаю: «Что это
я останусь на второй год!» И когда окончились каникулы, отправился в другую школу, зашел в пятый класс, сказал свою фамилию, и меня записали. Я сел за свою любимую последнюю парту и стал учиться, на удивление, прилично: в математике я как-то разобрался. Через
полгода мне говорят: «А что-то у нас документов твоих нету! Получается, что тебя у нас нет!» «Как это нет, — говорю, — вот же он я,
Ткачевский!» В общем, как-то всё утряслось.
В Ливнах у меня появились кролики и собака Карабаш. Карабаш
катал меня на санках и лыжах, а для кроликов я воровал по клоку
сено на базаре. Карабаш кроликов не трогал: однажды сунулся было к крольчатам, но крольчиха прыгнула ему на морду и так отделала задними лапами, что он в ужасе с визгом бежал. Кроликов мы
не ели — жалко было. Когда уезжали из Ливен, я их раздал.
Был у нас в Ливнах и поросенок. Веселое неунывающее существо
Васька с радостным хрюканьем носился с Карабашем по двору, любил, когда его чесали за ухом. Жизнь его завершилась печально.
Я есть не стал, отказался.
13

Глава 1. Взлет

В школе у нас был учитель музыки, который играл на скрипке,
а мы должны были петь. Он во время нашего пения не стоял на месте, а ходил со своей скрипкой, наигрывая, между рядами и прислушивался. Если замечал, что ученик халтурит, не поет, прерывал игру и — хлоп смычком по голове! Как-то раз, проходя мимо меня,
остановился, послушал и велел: «Пой один!» А песня была «По долинам и по взгорьям...» Там были слова: «Наливалися знамена кумачом последних ран». А я тогда услышал эти слова как «Наливалися знамена кумачом в последний раз» и так спел. Ух, как наш
музыкант возмутился и — бац мне по затылку смычком! Это, конечно, была опасная по тем временам ошибка.
А музыка была не только в школе. Дома мы с сестрой Кларой играли: она — на гитаре, я — на мандолине, и даже могли сыграть дуэтом, например, «Светит месяц...».
В Ливнах я впервые увидел самолет. Километрах в двух от города совершил вынужденную посадку биплан. Мы, мальчишки, ходили любоваться этим чудом каждый день, пока биплан не починили.
Это был один из старейших учебных самолетов. У него винт вращался вместе с мотором. Мы с Шуркой Зубцовым (другом-одноклассником) дали кровавую клятву, проколов пальцы иголкой,
что станем летчиками. Было нам тогда лет по двенадцать. Шурку
не взяли в авиацию из-за того, что у него на левой руке плохо сгибался один палец. А вот в танкисты взяли, несмотря на палец, и он
погиб в первые же дни войны.
Шурка был голубятник. Я рассыпал крошки у себя на крыше и на
чердаке, и шуркины голуби прилетали ко мне кормиться. Когда наши с Шуркой отношения обострялись, я запирал его голубей у себя
на чердаке, и тогда Шурка приходил мириться. У Шурки был велосипед и строгий отец, который запрещал ему давать кататься посторонним. Но Шурка все равно давал мне прокатиться, и я при своем
росте катался нормально, а невысокому Шурке приходилось подлезать под рамой.
В Ливнах мой отец был репрессирован. Из-за того что, будучи секретарем райкома, проявил политическую близорукость: подчиненный украл бланк партбилета и променял на барана; подчиненного расстреляли, а раз отец не разглядел в подчиненном врага,
значит, был политически близоруким; еще отцу припомнили знакомство с Варейкисом, который был расстрелян как враг народа.
14

Глава 1. Взлет

(Не знаю как политическая, но обычная близорукость в смысле дефекта зрения у отца, как я уже говорил, была, и очень сильная. Это
из-за нее в юности ему пришлось распрощаться с работой молотобойца в кузнице и отправиться из родной деревни на поиски работы. Папа так плохо видел, что не мог сам бриться.) Отца исключили
из партии. Работы для него не было. Настали тяжелые времена.
Я колол соседям дрова и носил воду и этим зарабатывал небольшие
деньги. В школе директор сказал мне сидеть на последней парте,
а лучше и вообще не приходить. Но я все-таки приходил и садился
за последнюю парту.
Спасло отца заступничество Землячки, посетившей наши места.
«Вы перегибаете палку», — сказала она про случай с отцом. Отца
восстановили в партии, но со строгим выговором с предупреждением, и перевели в Рыльск директором школы комбайнеров-стахановцев.
Рыльск…
Самыми важными предметами нашей домашней обстановки
в рыльской квартире были: красивое трюмо, буфет и кресло без ножек (оно стояло на ведрах). Гордость семьи составляли первые три
тома энциклопедии. На букву «А» — «авиация».
Читатель...
У соседа была более богатая библиотека. У него я брал читать
«Принца и нищего», «Записки Пиквикского клуба», «Собор Парижской богоматери».
Позже мне выписывали «Пионерскую правду». Постоянными
персонажами сатирических публикаций были братья-пионеры Фома и Филя. Некоторые стихи оттуда я помню до сих пор:
Продолжая заготовку,
Братья лезут напролом —
Моментально сортировку
Переделали на лом.
На полях немало снега,
Не видать еще весны!
— Ну, Фома, ломай телегу...
15

Глава 1. Взлет

Еще одним постоянным героем публикаций был капитан Врунгель. Нравились мне и рисунки с юмористическими подписями,
например: в полу дырка, возле нее лежит конфета, сидит мышонок
и думает: «Эдак только допусти — дырка может зарасти».
...И поэт
Я писал стихи и считал себя настоящим поэтом. Теперь я понимаю, что мои тогдашние стихи были ужасны. Правда, потом,
переключившись на сатирический жанр, я все-таки добился некоторых успехов. Например, совершил попытку популяризировать
творчество Мольера:
Журден приятно удивлен,
Цветет от счастья чайной розой —
Отныне твердо знает он,
Что изъясняется он прозой!
Или вот еще:
Всем прекрасен Черноконь.
Нет в душе его нахальства.
Своим длинным языком
Зад он лижет у начальства.
Он изменит, он обманет.
Стиль души его таковский,
Что Иудушкой зовется
Не напрасно наш Луковский.
Последние два произведения посвящены однополчанам — фамилии по понятным причинам изменены.
Но вернемся в мое школьное детство. У нас был еще один ученик,
Соколовский, который тоже считал себя настоящим поэтом. Для
этого были веские основания: его стихи даже как-то попали в стенгазету. Помню, что там были слова о том, как бабушка не пускала
его на речку купаться, опасаясь, что он «утонет до дна». Однажды
он подходит ко мне: «Юр, я написал стихи. Хочу отнести в газету.
Давай тебе почитаю. «Зима. Колхозник, торжествуя, на авто обновляет путь. Его машина, снег почуя, несется, а не плетется как-нибудь». «Стоп, — говорю, — а что это у тебя колхозник на авто, а не
16

Глава 1. Взлет

на тракторе? И чем, интересно, авто чует снег?» «Шинами», — мрачно сообщил Соколовский. Стихи он в газету не понес.
Шахматы
Я играл в шахматы и одно время даже был чемпионом школы.
Но потом научил играть своего приятеля Володьку, который был
на год младше. Володька быстро освоил игру: он ложился на кровать, брал книгу и говорил, какую его фигуру на какую клетку надо
подвинуть. Меня как-то досада взяла, и я решил сжульничать —
переставить своего коня. Но Володька быстро разгадал мои хитрости: «Твой конь, — говорит, не отрываясь от книги, — не стоял
на «аш»-!» Ну как с ним можно было тягаться? У Володьки была
астма, его поэтому в армию не призвали. Когда я пошел служить,
он мне подарил две книги — томик Марка Твена («Принц и нищий»
и «Янки при дворе короля Артура») и «Ваши крылья» Джорданова.
Во время войны он учился на юридическом, но потом следы его затерялись, и я о нем, к сожалению, больше ничего не знаю.
Отвергнутый бутерброд, лук под замком
и другая еда
Не могу сказать, что всё детство я голодал. По-настоящему
мы бедствовали, только когда
отца репрессировали и он потерял работу. Но сытыми те времена назвать трудно. Как-то
я по вечерам стал заглядывать
в гости к соседям, и они каждый
раз предлагали мне поужинать
с ними. А на ужин у них всегда
была жареная картошка — вкусная! Мама, узнав об этих визитах, стала давать соседям деньги за мои ужины — не могла
допустить, чтобы я их объедал.
Но и сказать, что все жили
в одинаковой бедности, было бы
неправильно. Помню, как-то

Старшеклассник
17

Глава 1. Взлет

в школе на перемене я разворачиваю хлеб с маслом, который мама
дала мне с собой, чтобы позавтракать. «Юра, — говорит мне увидавшая мои приготовления одноклассница, — что же это ты не поделишься?» Я отламываю половину бутерброда и протягиваю ей.
«Фу! — смеется она. — Просто хлеб с маслом? Я думала — с колбасой!» И другой случай. У меня был один товарищ, который приехал
в Рыльск учиться из деревни, он снимал угол в комнате. Однажды
мы договорились с ним куда-то пойти после занятий. «Только, —
говорит он, — я есть хочу. Зайдем ко мне сначала — я быстро пообедаю». Заходим к нему. Он достает из-под своей койки корзинку.
Корзинка на замке! Отпирает корзинку, вынимает оттуда луковицу,
отрезает колечко. Кусок хлеба с луком — был его обед.
А вот, например, пирожные я впервые попробовал, уже когда
начал летать. Набрал в столовой штук десять — думал, такой вкуснятины можно съесть сколько угодно! Осилил только три. Кормили летчиков хорошо. Для многих возможность наесться досыта
была настоящим чудом. Один наш товарищ заявил, что на спор
съест десять обедов. Поставил перед собой десять мисок супа и начал поглощать одну за другой. Когда готовился перейти к поеданию десяти порций второго, этот аттракцион увидел командир
и велел прекратить.
Пробиваюсь в авиацию
После седьмого класса я хотел пойти в авиационное училище. Но
меня не пропустила мандатная комиссия: «Твоего отца исключали
из партии за политическую близорукость! Яблоко от яблони недалеко падает, мы тебе не сможем доверить самолет. Вдруг ты его угонишь к врагу?» Ребята меня дразнили: тебя не взяли, потому что
слишком длинный и дохлый! Что дохлый — это была неправда.
Я хорошо играл в волейбол, был чемпионом спартакиады Курской
области по плаванию (умение хорошо плавать не раз пригождалось
мне в будущем, например впоследствии во время учений я первым
преодолевал водные преграды «с полной выкладкой»).
Тогда я было подумал, что учиться дальше бессмысленно, и пошел токарем на завод. Но, проработав лето, решил, что все-таки надо продолжать попытки проникнуть в авиацию, и хотел вернуться
в школу. Однако с завода вырваться оказалось не так-то просто —
не отпускали: «Не хватает рабочих рук, а ты уходишь!» Спас меня
18

Глава 1. Взлет

тогда дядя Валя, Валентин Андреевич Устинов, мамин брат.
Дядя Валя как-то договорился
с моим бригадиром.
Дядя Валя тогда руководил
бригадой по ремонту паровых
котлов и прессов. Он был талантливый человек. Занимался
еще и лечением пчелами (своими собственными). К нему приходили с жалобами — дядя Валя отлавливал пчелу, подносил
ее к больному месту и насекомое втыкало в пациента свое
целебное жало. Когда началась
война, дядя Валя смог организовать рентгеновский кабинет,
и его взяли в Богородск в госпиталь. Присвоили звание капиНа учениях
тана. После войны он вернулся
к работе на заводе, а профессии
рентгенолога обучил племянника Льва. Лёва работал в Эрмитаже
в рентгеновском кабинете, делал рентгеновские снимки картин
из постоянной экспозиции музея и запасников, изучая которые,
искусствоведы приходили к выводу об их сохранности или необходимости реставрации, а порой под верхним слоем обнаруживались
и более старые работы. Лева облучился и умер очень рано, не дожив
до сорока лет.
Дядя Валя не только избавил меня от заводского рабства,
но и подарил настоящие лыжи и финские пьексы с задранными
носами. Это была страшная редкость: ни у кого таких не водилось! Коньки у меня тоже были, «снегурки», но они приворачивались ремнями к валенкам и ноги в них вихлялись. Пробовал
приматывать к отцовским сапогам, но это оказалось еще хуже,
просто какое-то издевательство!
Зато на лыжах я катался много и с удовольствием. А вот велосипед был несбыточной мечтой.

19

Глава 1. Взлет

Вторая попытка поступить в училище
После школы военкомат направил меня в Мелитопольское училище. Когда я туда приехал, выяснилось, что набор уже завершен.
Таких, как я, оказалось человек пятнадцать. Мы были в растерянности: обратных билетов нет — что делать? Но нас успокоили, что
в Харькове недобор, и дали билеты до Харькова.
Приехали мы в Харьков, нас и еще кое-какой народ, желающий
поступить, поселили в палатке рядом с аэродромом, и мы проходили медкомиссию, которая довольно-таки многих отсеяла. Осталось
нас человек десять в палатке. И вот является медсестра с пузырьками: сдайте мочу! Вот тут-то мы и сдрейфили. Никогда в жизни никто из нас мочу не сдавал! Я и еще два моих товарища обратились
к самому могучему парню (уж он-то наверняка самый здоровяк!),
чтобы сдал мочу за нас. Ну, он и согласился помочь по-товарищески.
Утром нам всем говорят: вы не подходите, в моче сахар. Мы побежали каяться!
Мочу нам разрешили пересдать.
В общем, нас приняли. Занятия должны были начаться только
через месяц. Я провел этот месяц дома, но никому решил пока не говорить, что поступил. Вдруг снова что-то сорвется — тогда уж совсем задразнят! Все, кто куда-то поступил, уже разъехались, а мне
надо было явиться на учебу только к первому октября. И все в нашем городке решили, что я провалился. Подходили и выражали сочувствие. Я только посмеивался про себя. Это был  год.
Учился в училище я исключительно на «отлично» и по теории,
и по практике. Старался. В январе  года я приехал в Рыльск при
полном параде: к тому моменту я уже окончил училище, и был зачислен в полк, и наконец-то мне дали отпуск. (Домашних, пока
учился, просил никому ничего не говорить. Правда, сестра проболталась по секрету своей подружке, и та написала мне страшное
письмо с предложением переписываться — «летчику-истребителю
Ткачевскому»; из-за этого письма меня даже вызывал начальник
училища: «Кто это у нас тут летчик-истребитель?!»)
А ведь училище летчиков-истребителей тоже было неподалеку,
и туда попал один мой ровесник, тоже из Рыльска. Судьба его сложилась вот как. Он хорошо играл на баяне, и из училища его поэтому не захотели отпускать на фронт. Как он проклинал за это свой
20

Глава 1. Взлет

баян! Я уже был Героем Советского Союза, а он еще не сделал ни одного боевого вылета — только преподавал в училище и заменял им
оркестр!
Учеба в Харьковском авиационном училище
Выпуск наш был ускоренный. Преподаватели у нас были хорошие, хотя некоторые предметы преподавались, мягко говоря, странно. Например, метеорология, астрономия. Их мы изучали по атласу
звездного неба и по карточкам с изображениями облаков. Когда мы
предлагали преподавателям выйти на улицу и посмотреть на настоящие созвездия и облака, они как-то смущались и говорили, что
там будет нетипичная картина облаков, а звезды вообще видны
только ночью, а ночью курсантам надо спать. По картинкам — надежнее.
А скоростную стрельбу у нас вел поистине атлетически сложенный человек. Он объяснял нам, как пользоваться ШКАСом — скорострельным пулеметом. Скорострельность его была феноменальна, но нам говорили, что из него нельзя было давать очереди больше
десяти-пятнадцати патронов, а то взорвется. Наш преподаватель
мог взять пулемет одной рукой и поднять, как пистолет, а это было
очень тяжелое оружие. Мы его любили, он был добрый, справедливый и действительно учил нас уму-разуму.
Бомбометание мы проходили на тренажере, который назывался,
кажется, «батчлер». Это такое сооружение — шесть кабин, а под нами колоссальное полотно с условными знаками — город, мост и так
далее. Оно двигалось, и надо было рассчитать угол прицеливания
и нажать на кнопку, тогда под твоей целью загорается лампа. Кабин
шесть, а преподаватель один. Он мне предложил помогать ему —
поделили кабины: ему — три и мне — три. Я давал задания, проверял правильность выполнения и ему докладывал.
Самолет Р-, на котором мне довелось сделать вылет во время
учебы, мне тогда казался чудом. В воздухе он, стреловидный, смотрелся так красиво! Но садился он нехорошо, на большой скорости,
километров сто тридцать или больше. У нас в училище при посадке
на этом самолете погиб экипаж: кабина съехала и отрезала головы
штурману и летчику.
Все наши Р- были разбиты в первый же день войны. Чтобы
эти легкие машины не уносило ветром, на земле их привязывали
21

Глава 1. Взлет

к колышкам за отверстия в крыльях. Так их, привязанные, и разбомбили на аэродромах  июня.
Во время учебных вылетов были разные случаи. Например,
самолет ТБ- был оборудован туалетом, что по тем временам совершенно поражало воображение. Нас проинструктировали:
воспользовавшись им, надо сперва задвинуть верхнюю крышку, и
только потом уже отодвинуть нижнюю; тогда содержимое со свистом отправится в атмосферу. Но одному курсанту стало любопытно посмотреть на это захватывающее зрелище. Удовлетворив физиологические потребности, он склонился к отверстию, готовый к
наблюдениям, и отодвинул нижнюю заслонку, не задвинув верхнюю. О катастрофических последствиях эксперимента как для
самого естествоиспытателя, так и для кабины самолета и всех, кто
там находился, догадаться нетрудно. Это был не самый приятный
вылет. И запомнился он всем участникам надолго.
Авиационное училище я окончил с отличием. Предлагали остаться преподавателем, но я хотел летать и приложил все усилия,
чтобы меня отправили в полк. После училища нас, человек десять
выпускников, направили в полк в город Проскуров. Ехать надо было на поезде с пересадкой в Киеве. Выдали нам форму, красивые
шинели, сапоги, фанерные чемоданы и приличную по тем временам сумму денег. И предупредили: в поезде вас могут обворовать,
поэтому ночью обязательно по очереди дежурьте. Мы расписали
вахты, и сперва спать никому не хотелось — ехали, говорили о нашем будущем, а потом вдруг на всех одновременно навалился сон.
А один наш товарищ сильно натер сапогами ноги (он, когда нас
спрашивали размер сапог, назвал слишком маленький, не набавив
на портянки, — многие делали эту ошибку); он и говорит: «Вы спите, я посторожу, у меня так ноги болят, что всё равно не усну!» Мы
все улеглись, положив сапоги под головы, а он свои стянул, бросил
на пол и уселся на полке по-турецки. И так ему стало вольно, хорошо без обуви, что он заснул. Просыпается — а сапог нет, украли!
Остался босиком! На станции купили ему опорки.
В Киеве мы пошли смотреть город, а он сидел на вокзале, стерег
наши вещи: в форменных брюках, красивой шинели и в опорках идти гулять по Киеву ему как-то не хотелось. А я зашел в Дом офицеров, и там гонял шары невысокого роста человек. Это оказался первый силач мира, он выступал в цирке, держа над головой сетчатый
22

Глава 1. Взлет

круг, по которому ездили два мотоциклиста. Но в бильярд он играл
не так уж и хорошо, и я у него выиграл.

Выпускники училища

Г  

ПОЛЕТ
Свинарка, пастух и комсомол
После того как в первый день войны наш полк был разгромлен,
я после госпиталя попал в сети курсов усовершенствования авиаторов, из которых долго не мог вырваться на фронт. Для авиаторов
тогда не хватало техники, и надо было их куда-то пристраивать.
Некоторых даже переучивали для противотанковой артиллерии.
Началось всё с полтавских курсов повышения квалификации
в Краснодаре. Руководил ими Герой Советского Союза Прокофьев.
Он получил звание Героя в Испании, у него был боевой опыт, и мы
на него как на бога смотрели. Потом курсы перебазировались

Пе-. Рисунок неизвестного художника
24

Глава 2. Полет

в Ставрополь. На занятиях делать мне было нечего — всё, чему на
них обучали, я и так знал (меня ведь оставляли преподавателем
в училище). Я придумал, как мне от них увильнуть, — объявил, что
у меня сапоги украли, и ходил в галошах от унтов. Нельзя же на занятия в галошах заявиться! Потом, когда все уходили на занятия,
я надевал сапоги и шел гулять. Вскоре еще несколько человек заявили о том, что у них похищены сапоги.
В кино показывали фильм «Свинарка и пастух». Как не посмотреть? И мы всей группой пошли на последний сеанс. Посмотрели.
Понравилось. Наутро вызывает меня начальство.
— Ты почему в самоволке был?
— Хотел посмотреть картину.
— Вот как: ты, значит, один хотел, а вся группа была против?
Созвали комсомольское собрание. И все те, с кем я ходил в кино,
меня обсуждают и порицают. Я говорю:
— Да вы же вместе со мной были!
— Нет, нет, никто не был! Мы вынесем тебе строгий выговор
с предупреждением.
— Нет, — говорю, — не вынесете, я выхожу из комсомола! Достал
билет, положил на стол. Комсорг еще потом долго ко мне приставал:
«А взносы?» «Нет, — отвечаю, — я вышел из комсомола, зачем же
я буду взносы платить?» Когда меня представляли к званию Героя,
я нашему командиру эскадрильи Андрианову рассказал об этом,
а то вдруг это нельзя, раз я из комсомола вышел. Он мне и говорит:
«Дурак, молчи! И никому больше не говори!»
Давлеканово
Меня наказали — послали на другие курсы в Давлеканово. А я
и там не стал ходить на занятия. Поселился в доме колхозника, потому что в казармах были трехъярусные кровати, а мне это не нравилось. А в доме колхозника за копейки можно было снять двухместный номер. Живем мы в доме колхозника в комнате с одним
майором. Играем с ним в шахматы. Он спрашивает:
— Слушай, ты такого, Ткачевского, не знаешь?
Я сразу сообразил, что дело пахнет керосином.
— Нет, — говорю, — не знаю!
— Вот сукин сын! Поймаю — голову оторву! В столовую ходит,
на речку ходит, а на занятия не ходит.
25

Глава 2. Полет

Это было лето  года; в Давлеканово, и правда, была речка:
вода чистая, прозрачная, песочек белый. Плавать в ней было одно
удовольствие.
Через неделю майор-шахматист меня все-таки разоблачил. Меня
вызвали: «Всё, до того ты нам надоел, прямо плешь проел, мы тебя
посылаем в полк!» Я обрадовался! Я ведь столько рапортов писал
с требованием отправить меня на фронт! И каждый раз получал ответ: «Мы знаем, кого, когда и куда отправлять».
В городе Чкалове. Зина Богданов
Приезжаю в Чкалов, а это еще хуже дыра: полк в церкви размещен, самолетов нет. Несколько техников, нескольку штурманов,
несколько летчиков — ни одного самолета! Начальник штаба и командир полка — одно и то же лицо. Утром просыпаемся, командир:
«Нам дано задание почистить уборные!» Это значит, надо ломом
разбивать лед и грузить на машины. Я раза два ходил, а потом приспособился: построение — а я в хвост, строй вышел — а я задержался!
А в столовую ходил.
Мои товарищи там были Богданов и Тышкевич. С Зиновием Богдановым мы были знакомы еще по училищу, и из Давлеканова за лень
нас с ним вместе выгнали. Вот уж грамотный был парень — иностранными словами так и бросается, слушаю его и половины не понимаю!
— Почему, — жалуется, — меня девушки не любят?
— А ты с ними по-русски говорить не пробовал?
Действительно, познакомится он с девушкой, погуляет с ней вечер, а в следующий раз она уже не хочет с Зиной встречаться. Подавлял он их своим обширным словесным запасом, видимо.
В церкви было холодно, и Зина разведал одно место (на фабрике,
наматывавшей нитки на катушки), где можно было забраться за котел и там поспать в тепле. Еще он устроился помогать разгружать
муку и хлеб. Хлебом ему и платили за работу, и он меня подкармливал. Вообще, Зина был хозяйственный.
От работы на погрузке муки зинина темно-синяя шинель стала
по швам сереть. Он решил ее перешить. Распорол, сметал и пошел к
Тышкевичу, у жены которого была швейная машинка. Что получилось! Один рукав — вперед, другой — назад, а изо всех щелей вата
лезет. Так и пришлось в этой шинели ходить, с одной рукой, выставленной вперед, а другой — отведенной назад.
26

Глава 2. Полет

Зину я еще встретил потом
в -м полку: иду по аэродрому,
а навстречу — Богданов! Я обрадовался: «Здравствуй, Зина!
Значит, будем вместе летать!
Повезло тебе, полк хороший!»
Зина в первый же день в полку
отличился как мастер на все руки: он сшил сапоги из чехлов от
парашютов. Правда, эти сапоги
сползали, как чулки. Тогда он
вырезал из консервных банок
задники и прикрепил к сапогам.
Ходил и сверкал пятками. Еще
он делал кинжалы из расчалок
двукрылых самолетов. Великолепные, красивые! Золотые руки были у Зины!
Но потом Зину постигла неудача во время проверочного полета. В училище-то мы на высоте не летали, а тут надо было
лететь на восьмикилометровой
Зина Богданов
высоте и заснять объекты. Я пролетел, заснял и вернулся, а Зина
заблудился в треугольнике железных дорог, и тогда его перевели
в другой полк, поэтому я ничего не знаю о его дальнейшей судьбе.
Лейтенант Тышкевич
А с Тышкевичем я вот как познакомился. Я в Давлеканове в волейбол играл в парке по вечерам. Стоит у ворот парка лейтенант
и слезы размазывает.
— Что случилось?
— Мне жена изменяет!
— Ну и брось ты ее.
— Я ее люблю! Слушай, давай одному парню морду набьем. Я тебе за это заплачу!
— Нет, — говорю, — я не хочу так деньги зарабатывать.
27

Глава 2. Полет

Тышкевич еще до нашего с ним знакомства был направлен в Ригу. Это считалось большим везением — культура! Жены наших
офицеров ходили там в театр в кружевных ночных рубашках, пока
им не разъяснили, что так делать не надо. Тышкевич познакомился
с женой комполка. А тот часто был в командировках. Однажды
неожиданно вернулся из командировки, открывает дверь: «О, ты
нашла хорошего парня! Как я рад! Живите вместе и любите друг
друга, я вас благословляю». А у него уже сын был лет четырнадцати. И стала бывшая жена комполка за Тышкевичем вместе с сыном
ездить. Вот в Чкалове идем мы обедать в столовую летной школы
(кормили там сытно, но неизобретательно), он идет с сыном; садятся и из одной тарелки едят. Начинается концерт:
— Ты чего хватаешь гущу!
— Нет, это ты хватаешь!
Второе делили мирно (селедку обычно давали), а с компотом снова:
— Ты чего вылавливаешь сливы!
— Нет, это ты!
А потом внезапно Тышкевича назначают дежурным по столовой.
Он мне говорит: «Юр, ты в очереди в столовую не стой, приходи попозже». Трудно мне было вытерпеть до этого «попозже» — есть-то
хочется! Но дождался, провел меня Тышкевич в комнату, где кормят комсостав. Ставит передо мною большую миску с квашеной
капустой. Ну, думаю, сейчас отведу душу! Тыкаю вилкой в миску,
а вилка не втыкается. Оказалось, под капустой лежит целая селедка!
А Тышкевич решил еще одну целую селедку домой отнести — завернул в газету и засунул в карман брюк. С тех пор о его приближении
можно было задолго догадаться по неистребимому селедочному
запаху, который распространяли его штаны.
Вольск
Из Чкалова меня отправили в сборный полк в Вольск (а это тоже
такой полк был, что начштаба и командир полка было одно и то же
лицо). Я говорю: «На фронт мне надо!» — «Вот придет разнарядка,
тогда отправим». Потом все-таки вызывают: «Ну дурак, не писал
бы рапорты, сидел тихо — просидел бы всю войну в церкви, богу
молясь».
Но сначала на фронт послали Тышкевича. Мы с ним поселились
в доме колхозника. Приходит расстроенный. Я говорю:
28

Глава 2. Полет

— Ты чего расстроенный?
— На фронт посылают.
— Так радоваться надо!
— Так меня там убьют, а у меня семья — кто их кормить будет?
— Ну, ладно, я за тебя пойду!
Побежал в штаб. А там меня чуть не матом обложили: тут армия,
а не базар, мы знаем, кого, куда и когда посылать. А дня через
три-четыре вызывают, и не одного, а человек пятнадцать-двадцать.
И майор какой-то говорит: «Я приехал из -го полка дальней разведки главного командования. Посмотрел ваши дела и отобрал самых лучших, самых грамотных». А Тышкевич попал под Сталинград и там погиб.
Так в январе -го я оказался в -м гвардейском авиационном
полку дальней разведки главного командования*.
Виктор Пивоваров
Начальство боролось с ночевками вне общежития. В Давлеканово двоих офицеров, пойманных на этом (они ночевали в Уфе и утром
пришли на занятия, но то ли была проверка, то ли кто-то донес),
разжаловали и осудили на восемь лет. Я был свидетелем тягостного
зрелища: перед строем с них сорвали знаки различия (петличные
кубики и зигзаги с рукавов), и солдаты отконвоировали их на вокзал для отправки в штрафбат. А Виктора Пивоварова застукали
в Чкалове. Тоже лишили звания и осудили к лишению свободы,
то есть, по сути дела, к штрафбату. Но поскольку солдат в Чкалове
не было, его после вынесения приговора никто под стражу не взял.
* В то время полк располагался в Орехово-Зуеве, а вскоре перебазировался
на аэродром Кубинка, и лишь к концу войны нас перевели в город Кировоград (Украина). В основном полк осуществлял свою работу отдельными эскадрильями усиленного состава. Я попал в третью эскадрилью, которой
командовал великолепный человек — майор Андрианов, заботившийся
о летном составе, как родной отец. Летали мы на многоцелевых двухместных самолетах ПЕ-, которые планировались как тяжелые истребителиперехватчики или пикирующие бомбардировщики. Этот самолет был почти
точной копией немецкого «Мессершмитта Bf-». Летали и на ПЕ- —
трехместных пикирующих бомбардировщиках. Для увеличения радиуса
действия на самолете вместо бомб были вмонтированы добавочные бензобаки. На этом самолете я впоследствии и завершил свою боевую деятельность.
29

Глава 2. Полет

А тут нам с Тышкевичем приходит разнарядка в полк, в Вольск.
Я и говорю Тышкевичу:
— Давай Пивоварова с собой возьмем!
— Как же мы его с собой возьмем, когда его осудили и он без документов?
— А он скажет, что у него документы украли в поезде!
И Пивоваров поехал с нами. Еду для него выменяли на мой запасной комплект нижнего белья. За деньги-то трудно тогда было чтото купить.
Приехали, идем в штаб. Пивоваров рассказывает свою версию
о похищенных документах. А ему говорят: «Вы сперва идите в комендатуру, документы восстановите!» Он отправился в комендатуру и признался, что осужден. Врать дальше смысла не было. Отправили его под Сталинград в штрафбат. А в  году я его встретил
в Вене! Он был уже старший лейтенант. Ему повезло: его легко ранили, а ранение считалось основанием для восстановления в звании и прекращения отбывания службы в штрафбате. И было у него
четыре ордена, а значит, поработал он в авиации после штрафного
батальона очень хорошо!

Виктор Пивоваров
30

Глава 2. Полет

Как у меня появились усы
Утром командир проводил осмотр нашего внешнего вида. Чистые ли подворотнички, на месте ли пуговицы и так далее. Один раз
я не успел побриться. Он светит фонариком мне в лицо и тычет
пальцем под нос: «А это что такое?» «А это я усы отращиваю», —
отвечаю. Он меня в штаб потащил. Командир полка говорит: «Да
разве это усы? Это позор какой-то, а не усы! Оставь его, он через
несколько дней сам поймет и сбреет!» Не собирался я усы отращивать, но тут уж было дело принципа…

Лейтенант без усов

Лейтенант с усами

Авантюрный роман
Но вернемся немного назад, когда в  году я лежал в госпитале в Уфе из-за последствий контузии. Когда выписывался из госпиталя, обманул врачей — оба раза прочитал буквы, глядя одним левым глазом. Правый-то после контузии у меня почти не видел,
и меня должны были признать негодным. Но благодаря моей хитрости лишь написали, что я нуждаюсь в отпуске, — ничего себе, что
за отпуск мог быть во время войны! А вообще-то мне следовало
прибыть в Давлеканово.
31

Глава 2. Полет

От Уфы до Давлеканово на поезде рукой подать, соседние станции.
Я прогуливаюсь по Уфе.
На реке у пристани — пароходик «Академик Карпинский».
Пробегает мимо военный, и у него падает из рук папка, а из нее
рассыпаются карточки. Я стал помогать собирать. Когда он ушел,
я нашел еще две. Что же получается? У меня две хлебные карточки,
я «нуждаюсь в отпуске» и от пристани с минуты на минуту должен
отойти пароход по маршруту «Река Белая — Кама — Горький (Нижний Новгород)», а там и Павлово рядом.
Туда, в Павлово, вернулась к родным мама после смерти отца.
Отец умер от сепсиса — натер ноги сапогами, а антибиотиков не было в тылу: всё было для фронта. Меня тогда командование не отпустило на похороны, но теперь, кажется, представился случай навестить маму!
И вот я совершенно спокойно прохожу на палубу «Академика
Карпинского» мимо матроса, который проверял билеты, и начинается мое путешествие.
Пароход плыл неделю. Приходилось всё время быть начеку —
когда проверяли билеты, я вылезал за леерное ограждение и обходил пароход по борту снаружи. Карточки закончились. На одной
пристани стояли пустые бутылки из-под местной целебной воды.
Я догадался взять несколько бутылок и припрятал под канатами.
Когда выплыли на Волгу, бутылки превратились в капитал! На них
можно было выменять вареную картошку.
И вот на Волге пароход подходит к пристани «Васильсурск».
Я стою на верхней палубе. На пристани группа девчонок, провожают подругу. А одна такая красивая! И она на меня посмотрела.
Когда пароход отчаливал, я ей помахал и она помахала мне в ответ.
А девочка, которую провожали, направлялась в Горький — поступать в институт. Я к ней: что там на пристани была за девушка —
самая красивая, как ей написать? Адреса подруги моя попутчица
не помнила, говорит — это Нина, напиши ей «до востребования».
Я и написал.
Добрался я до Павлова и понял, что поступил глупо: семье моей
и так было голодно, а тут еще один рот. Два дня я у них пробыл
(приходилось отказываться от еды, чтобы их не объедать, — говорил, что сыт) и решил, что надо возвращаться.
32

Глава 2. Полет

Обратно я ехал поездом и, разумеется, зайцем, на третьей багажной полке, а на каждой станции выбегал смотреть, в какую сторону
идет контроль, чтобы переметнуться в вагон, где уже проверили
билеты.
Как-то раз едва не попался. Чувствую, тянут за ногу. Проспал —
проверка! Я раскричался на весь вагон: нога раненая, хватают человека за раненую ногу! От меня и отстали.
В уборной я нашел забытый кем-то кусочек хозяйственного мыла. Он-то меня и спас: я выменял на него картошки на станции.
Вот и завершился мой глупый вояж, который по всем статьям
того времени тянул на дезертирство и вполне мог закончиться расстрелом.
Я прибыл в училище и стал требовать направить меня на фронт.
Я и раньше постоянно надоедал начальникам такими просьбами,
и наконец они согласились. И вот за день до отправки в Уфу приходит письмо от Нины!
А ведь она, как потом выяснилось, никогда раньше не заходила
на почту за письмами «до востребования», а тут вдруг заглянула!
А там ее ждало мое письмо, и она мне ответила. Но если бы я отбыл
в Уфу хотя бы на день раньше, я бы этого ответа никогда не получил!

Снимок, подаренный Ниной
33

Глава 2. Полет

Снимок, подаренный Нине

Будешь летать!
…Первый мой настоящий полет был из Орехова-Зуева. Перегоняли самолеты на небольшой аэродром в Суково. Летели мы с опытным пилотом Баркаловым. А я карту забыл взять! Пилот мне: «Давай курс! Ты, — удивляется, — что же, даже в карту не смотришь?»
«Нет, — отвечаю, — у меня карты. Забыл!» Но ничего, я помнил,
сколько минут лететь каким курсом, и мы сели в Суково. А три четверти полка — во Внуково. Промахнулись. Сели мы, подходят к нам
раздраженные командир и штурман полка: все заблудились, а вы
прилетели. «Покажи карту!» — «Нет, — отвечаю, — карты, забыл
я ее! По памяти курс прокладывал», — я много времени посвящал
изучению района полетов; ребята на танцы пойдут, а я не танцую,
сижу с картами. Ну, говорят, ты будешь летать!
Спасительная труба
Стояли в Суково. Летали раз в три-четыре дня. Командир эскадрильи майор Андрианов был добрый человек, говорил: «Гуляйте,
ребята, только не попадайтесь!» И я в свободное от полетов
34

Глава 2. Полет

время на поезде (электричек тогда не было) приезжал в Москву
к Нине.
Идем мы раз с Ниной по улице, навстречу — патруль:
— Где документ об увольнении?
— Нету, нам разрешают так уходить!
— Вы арестованы!
Нина в слезы. Повели меня в школу, завели на второй или третий
этаж, заперли в классе. Ну, думаю, ничего особенно мне не будет, но
командира подвел. Открыл окно — батюшки, слева труба водосточная, удобная! Спустился я по ней, прихожу домой. А Нина плачет.
Ты чего, говорю, плачешь — меня отпустили! Документы-то я им
старые дал, -го авиационного полка, который разгромили в первый же день войны. А я уже тогда летал в -м.
Кубинка: аэродром, мины и земляника
Обычно я брал билет на поезд, но иногда ездил и зайцем из Кубинки и Орехова-Зуева. Контролер:
— Ваш билет?
— Еду на аэродром!
Он сразу отходит.
А Кубинка была очень интересным аэродромом. Кругом лесочек,
а ходить туда нельзя. Заминировано. Мины-лягушки. Окрашены
так, что не видно их. Наступишь — она подпрыгивает и взрывается
на уровне колена — всё, инвалид. А земляники — черт знает сколько! А собирать нельзя. Так мы землянику и не ели. А один у нас летчик пожадничал. Попал на мину. Стал инвалидом. Там была речка,
так возле речки можно было землянику собирать. Но там было ее
мало, потому что желающих было много.
Как мы угнали самолет
…Как-то мы с моим пилотом Юрой Моргуновым должны были
гнать из Сибири в Кубинку самолет, который там отремонтировали.
То ли из Омска, то ли Томска, сейчас не вспомню (туда добирались
поездом). Долетели на самолете до Казани, остались ночевать в общежитии. И там у моего пилота украли шинель. А зима! Я дал ему
свой свитер. У нас хорошие были свитера, верблюжьей шерсти, вероятно. Приходим мы на аэродром: я в шинели, а Моргунов в двух
свитерах — моем и своем. Вот и наш самолет — а парашютов в нем
35

Глава 2. Полет

С однополчанами. Кубинка

В шинели
36

Глава 2. Полет

Зима
37

Глава 2. Полет

нет! Украли парашюты! А рядом стоит такой же ПЕ-, но совсем новый, с иголочки. И с парашютами. Ну, мы его и угнали в Кубинку.
Командир смотрит — самолет новый. Как так? Откуда? Мы объяснили. И он нас от греха подальше отправил на Деркульский аэродром,
юго-восточнее Харькова...
Новодеркул.
Лето сорок третьего
С полевого аэродрома у села Новодеркула мы в основном осуществляли авиационную разведку в секторе Харьков — Белгород.
В конце июня  года значительно активизировалась истребительная авиация противника с целью воспрепятствования нашей
авиационной разведке. Мы несли большие потери. Тогда было
принято решение выделить экипаж одного самолета-разведчика
для полетов под прикрытием эскадрильи истребителей. Выбор пал
на экипаж в составе Юрия Моргунова, меня и стрелка-радиста
Петра Петрова. Летать под такой охраной было приятно. Нас ни
разу не атаковали немецкие истребители. Но так как пришлось летать на высоте трех — трех с половиной километров, то зенитная
артиллерия противника свирепствовала. Мы совершили до десяти
таких вылетов. Обнаружили немалое число важных для разведки
объектов, в том числе штаб значительного танкового соединения,
которое впоследствии разгромили тяжелой авиацией. Зафиксировали мы и несколько железнодорожных эшелонов с военной техникой на подходе к Харькову.
Пятого июля  года наш экипаж на рассвете перебросили на
аэродром с самолетами-штурмовиками. Мы должны были отыскивать танковые колонны противника, переправы через речку Северский Донец и иные цели, сообщать об этом по радио командованию штурмовой и бомбардировочной авиации, а затем определять
результаты их боевой деятельности. Более двух недель мы ежедневно совершали по три-четыре вылета на разведку. Было приятно,
радостно фиксировать разгромленные нашей авиацией немецкие
колонны мотопехоты и танков, аэродромы и иные уничтоженные
и поврежденные военные объекты противника.
Особенно важно было отслеживать подход танковых частей противника к деревне Прохоровка, под которой  июля  года произошла самая грандиозная танковая битва за всю Вторую мировую
38

Глава 2. Полет

С пилотом Юрием Моргуновым
39

Глава 2. Полет

С однополчанами

войну. Мы видели эту битву, в деталях которой с воздуха разобраться было невозможно. Поле боя было скрыто пылью, дымом
и огнем горевших танков.
В середине июля наш экипаж перебросили на Кубинский аэродром, и мы осуществляли разведку уже оттуда — летали на северный край Курской битвы, которая завершилась  августа  года.
Затем наш экипаж участвовал в освобождении Харькова, Киева,
в Яссо-Кишиневской битве, Корсунь-Шевченковской операции,
полетах над Будапештом, Веной, Прагой. К концу войны мы летали
из-под Братиславы на портовые города Адриатического моря (например, Триест) с целью разведки остатков военно-морских сил
противника.
Тигровый глаз
Нина надела мне на мизинец свое кольцо с тигровым глазом.
Я его и носил как талисман. Его у меня выпрашивала наша парикмахер: «Давай поменяемся — тебе неудобно с женским кольцом ходить, а я тебе за него замечательную немецкую бритву
дам!» Во время боя я зацепился кольцом, и, пока дергал рукой,
40

Глава 2. Полет

Кольцо с тигровым глазом

пытаясь освободиться, в то место, куда я должен был руку перенести, попала крупнокалиберная пуля. Так что нинино колечко
спасло мне кисть руки. Тогда, во время боя, оно сорвалось с пальца, но потом я нашел его на полу кабины и оно сохранилось до
сих пор.
«Руби мне ноги!»
Во время моего дежурства неопытный экипаж аварийно посадил
самолет. У него отказал один двигатель, и летчики стали снижаться, не выключив второй. В результате при посадке возник крен,
они ударили по земле одним крылом, самолет крутануло вокруг
этого крыла, кабину перекосило. Я подбегаю, а ребята не могут вылезти: ноги заклинило. Тащу, тащу — никак. Пилот сперва мне кричит: «Руби мне ноги! — а потом: — Беги! Сейчас бензин рванет, сгоришь вместе с нами!» Только я отбежал — взрыв. Они погибли
у меня на глазах.
Медики сказали: «Мы занимаемся живыми, мы — медицинская
служба, а не могильщики!» И я доставал из самолета их обгоревшие тела.
41

Глава 2. Полет

Как садились на одно шасси, и как садились в грозу
Это было в Полтаве в сорок четвертом. Мы с пилотом Юрием
Моргуновым и стрелком-радистом Василием Литвиновым совершали вылет на трехместном Пе-. Самолет, перед тем как сесть, делает коробочку, пилот осматривает знаки.
Выпустили мы шасси и видим, что буква «Т» на земле — с загнутым с одной стороны полотнищем. Это значит, что одно шасси
не вышло.
С земли командир эскадрильи передает, чтобы мы со стрелкомрадистом прыгали с парашютом, а пилот — сажал самолет как получится».
Я спрашиваю пилота: «Тебе как будет лучше сажать самолет —
со мной или без меня?» Он отвечает: «С тобой, конечно, привычнее
и приятнее».
Радист наш прыгнул, а я остался. Садились мы на грунт, а не на
ВПП, не на бетон, с большим креном в сторону выпущенного шасси,
и некоторое время машина бежала на одном колесе, а когда скорость снизилась, завалилась на крыло, и ее развернуло на триста
шестьдесят градусов.
Командир эскадрильи потом говорит: «А ведь ты дурачок. Зачем
было и тебе рисковать?» Я ответил, что не рисковал, что был уверен: в привычной обстановке, когда штурман рядом, пилот сможет
посадить самолет.
Была у нас посадка и куда более опасная — на аэродроме Микояновка во время Курско-Орловской битвы. Мы вылетели на Пе-,
двухместном самолете, в плохую погоду. Когда возвращались, попали в мощную кучевую облачность, в которой сверкали молнии,
а земли не было видно. Сильный дождь. По лобовому стеклу течет
целая речка. Поминутно видны молнии, и каждый раз кажется, что
следующая — уж точно ударит в крыло. Но основная трудность —
найти аэродром.
Я говорю пилоту — пробивай облачность, мы выходим на аэродром. И вижу, что мы очень быстро теряем высоту. И открылась
земля метрах в двухстах, ВПП не видна из-за дождя.
Пилот сажал самолет по памяти, глядя в боковую форточку,
по ориентирам сбоку. Посадил.

42

Глава 2. Полет

Подготовка к вылету
43

Глава 2. Полет

Перед вылетом
Как погнули винт
А однажды нас подбили истребители.
Одно время командование очень заинтересовалось днепропетровским аэродромом. Надо было его разведывать. Он наполнялся истребителями, в большей части «Фокке-Вульф ». Готовились рейды авиации союзников на Плоешти и Брашов. С острова
в Средиземном море. А заправляться надо было в Полтаве.
А немцы к этим вылетам готовились, подтягивая авиацию, истребители.
И вот один наш самолет не вернулся — данных нет. Потом второй — данных нет. Вылетели мы. В основном следили за воздухом.
Подлетаем к городу, а там кружат два истребителя. Надо возвращаться. Но вижу, что они теряют высоту и идут на посадку — значит, горючее кончилось. Можно пролететь. Мы потеряли бдительность, а это, оказывается, был отвлекающий маневр. Оглянулись —
увидели погоню. Нырнули в ближайшую кучевую облачность.
Выходить из облачности пришлось правее, чтобы не подкараулили.
И вот так играя в прятки, мы дошли до города, занятого нашими
войсками. Зенитная артиллерия отсекла преследователей. Смотрю:
один дымит. Решили идти за ними, поскольку у них горючее долж44

Глава 2. Полет

Сели на брюхо
но закончиться, — заснять аэродром. Но нас догнала одна пара.
И прятаться от нее было трудно: облачности мало. Нам не хватило
горючего, не дотянули до аэродрома километров сто. Сажали машину на поле, на брюхо, и погнули винт.
Лучше, чем братья Знаменские
Был и еще один раз, когда мы не дотянули до аэродрома. У нас
вышел из строя один мотор, и машину начало заворачивать в его
сторону. Стали терять высоту. Надо сажать машину. Приземляемся
на нейтральную полосу.
И вот представьте. Свитер, жилет, тяжелый меховой комбинезон.
Шерстяные носки и унты. Шлемофон. Наверху-то в них хорошо,
при минус сорока. А внизу — лето, жарко! И мы с Моргуновым во
всей этой амуниции бежим, как на олимпиаде. Немцы не сразу сообразили, что ли. Открыли огонь, когда мы были уже перед самыми
окопами. Мы нырнули в окопы. Ко мне подошел какой-то капитан
и говорит: «Ну, братец, ты бежал лучше, чем братья Знаменские, —
тебе надо спортом заниматься, а не войной!»
Подошел другой, с шахматной доской под мышкой: «Давай с тобой сыграем в шахматы». А немцы ведут минометный огонь, и до
45

Глава 2. Полет

оврага мины долетают. Я говорю: «Нет, какие тут, к черту, шахматы,
не смогу я сейчас играть!» И шахматист попал под разрыв. Погиб.
На наших глазах.
Один майор мне говорит: «Больно ты тощий! Надо тебя откормить!» Вызвал повариху: «Откормите его!» Нас покормили, но для
откармливания я оставаться не собирался. Пошел к начальству требовать, чтобы нас отправили в полк.
Кстати, самолет наш впоследствии вытащили с нейтральной полосы то ли танком, то ли трактором.
Поскольку радиосвязь тогда прервалась, нас несколько дней, пока добирались до полка на грузовике (он в дороге ломался), считали погибшими. И вещи наши растащили. (Вещей-то было немного.
Вот как-то мы перемещались с квартиры на квартиру, я несу в одной руке матрац, а в другой — чемодан. Рядом идет техник. Подбегает командир и начинает на техника кричать: «Ты, жирная задница! Ты его вещи должен нести! Он каждый день жизнью рискует,
пока ты сидишь...» Техник взял у меня чемодан. Чемодан-то был
нетяжелый — смена белья и пара книг. Кстати, техникам я отдавал
папиросы. Нам выдавали хорошие папиросы, и мой пилот, который раньше не курил, стал курить, чтобы добро не пропадало. А я
техникам свои отдавал.) Так вот, когда нас считали погибшими,
пропали две мои книги, которые я возил с собой: «Мой дядюшка
Бенджамен» Клода Тилье и томик Марка Твена.
Отмщенный суслик
В Полтаве я страшно поругался с начальником штаба. Павленко,
кажется, была его фамилия. Ни одного боевого вылета не сделал.
Он поймал суслика, облил его бензином и поджег. «Паразит ты!» —
говорю ему. А он не понимает, в чем дело: «Это же вредитель!»
«Ты, — говорю, — гораздо хуже, чем вредитель, — подлец ты!» Но
возмездие настигло живодера. У нас возле землянки была вырыта
щель, в которой полагалось нам прятаться во время налета бомбардировщиков. Они прилетали, улетали, возвращались вновь — сидеть приходилось по полтора часа. Мне надоело, и я в очередной
раз не пошел прятаться в эту щель, а командиру сказал, что не мог
найти сапоги (на самом деле они у меня лежали под подушкой).
Когда налеты бомбардировщиков на время прекратились, щель
стали использовать по другому назначению те, кому лень было бе46

Глава 2. Полет

гать в уборную. И вот как-то снова налет, и начштаба бежит и ныряет в эту уже изрядно заполненную щель! Ему даже одежду потом
сменную приносили. С тех пор, когда он заходил в столовую, я всегда демонстративно зажимал нос и выходил.
Виктор Мицкевич
Витя не был выдающимся летчиком, зато человеком был очень
хорошим. И голос у него был приятный — тенор; пел он хорошо.
Пойдем мы с ним, бывало, в баню, он залезет на верхнюю полку
и песни поет. «Ты что же, — говорю, — не моешься?» — «Да я мыло
забыл». (На самом деле у него, вероятно, и не было никакого мыла.) Отломлю ему половину своего куска мыла.
Витя вообще был очень легкомысленным. Приводит в столовую
девушку: «Знакомьтесь, это Люда. Мы с ней любим друг друга и решили пожениться». Но мы все знаем, что не поженятся они: через
несколько дней нас переведут на другой аэродром и история повторится с другой девушкой. Однажды Витю пригласила к себе жена
одного военнослужащего, который был в командировке. А тот
неожиданно вернулся. Витя успел спрятаться под кровать и так
и пролежал там голый до самого утра, и только когда муж подруги
отправился умываться, смог схватить свою одежду и выбежать
в коридор. Соседи, которые уже начали просыпаться, были немало
удивлены, увидев одевающегося в коридоре летчика.
Последним увлечением Вити была женщина-военврач из госпиталя. «Юра, — говорила она мне, — я приготовлю ужин, будет водка, ты приходи к нам вечером, а то Вите со мной одной скучно». Через некоторое время Витя сгорел. Он и до этого горел раз, но выжил.
Только лицо и руки были сильно обожжены. А эта женщина-военврач после похорон говорит мне: «Ты, Юра, если что-то нужно, обращайся вот к этому врачу, он все для тебя сделает, а я ухожу в отставку, я беременна. Хочу родить и вырастить маленького Виктора».
Жалею, что не оставил ей своего адреса, может, помог бы чем-то.
Больше мы с ней не виделись.
Площадь Дании
Дальняя авиационная разведка всегда сопровождалась фотографированием. По возвращении из полета я сообщал о моих визуальных наблюдениях. Затем через один-два часа приносили фото47

Глава 2. Полет

Аэрофотосъемка: Кекчемет
48

Глава 2. Полет

Аэрофотосъемка: Вена,  марта 1 года
планшеты, их анализировали специалисты, и наше командование
получало сведения с точностью до одного самолета противника
и его типа, до каждого зенитного орудия и его калибра (это труднее
всего было установить визуально).
Особенно важно было фотографирование рубежей обороны противника. На фотопланшетах можно было определить все замаскированные огневые точки.
По моим подсчетам, я сфотографировал площадь в сорок две
тысячи квадратных километров, что равнозначно территории Дании.
О щедрой Фионе Саловне и вреде самогона
Однажды возле аэродрома обнаружилась деревня, в которой
трудилась самогонщица Фиона Саловна. Наши ребята приобрели
у нее самогон. Через некоторое время за добавкой послали штурмана Ш. И вот нет его и нет! Посланные за штурманом Ш. нашли его,
надегустировавшегося разных сортов самогона, в объятиях Фионы
Саловны. Через некоторое время выяснилось, что Фиона Саловна
наделила штурмана Ш. не только самогоном и жаркой любовью,
49

Глава 2. Полет

но и кое-чем еще. Предосторожности ради в столовой его стали сажать за отдельный стол, и перед трапезой к нему подходил фельдшер и вливал ему в рот какую-то гадость.
Несчастный случай
Однажды мой пилот заболел, лежал в жару и не мог дойти до
уборной. Я свинтил с потолка плафон и предложил ему помочиться
в него. Когда плафон наполнился, я вылил его содержимое в окно.
Мы располагались на втором этаже, и окно выходило в глухой закуток двора, где всегда было безлюдно. И вот раздаются снизу крики и проклятия. Мне бы затаиться, а я сдуру выглянул. Стоит внизу
наш командир. Мокрый. «Сукин ты сын, что ты на меня вылил?!» —
«Воду», — отвечаю. Он принюхался... «Какую, к черту, воду?! Вот
я тебе задам!» Мстил он мне потом...
Лёша Кожуров
…В конце войны я летал уже с Лёшей Кожуровым. Другие штурманы с ним не очень хотели летать, а мы с ним летали хорошо.
Спросишь его:
— Лёша, где мы находимся?
— А хрен его знает...
— А куда мы будем курс держать?
— А на солнышко!
— Лёша, сейчас двенадцать часов дня. Ты знаешь, куда мы тогда
прилетим?
— Куда?
— В Грецию!
— Ну, тогда я немножко левее возьму!
Хороший был человек Лёша, только выпить любил. А так — добрый и очень был мне предан.
В Братиславе в самые последние дни войны Лёша выпил, обезоружил солдата, который охранял квартиру комполка, и кричал:
«Пока вы Ткачевскому не дадите следующее звание, командира я
не выпущу!» Я пошел его отвлечь. А он на меня винтовку направляет: «Уйди, — говорит, — не мешай, я же за тебя борюсь!» Я ему зубы заговорил, а сам хватаюсь за винтовку и на нее падаю. А Лёша
меня ножиком в спину. Потом сам на руках в санчасть отнес. Ранение было слабенькое, не проникающее, даже зашивать не стали.
50

Глава 2. Полет

Лёша Кожуров

Хороший, добрый был человек Лёша, и летали мы с ним хорошо.
Когда передислоцировались из Братиславы в Луганск (тогда Ворошиловград), мы с ним все истребители полка, десять Яков, привели — были ведущими эскадрильи. Очень это был неприятный перелет. Мы прилетели и крутились над аэродромом — ждали, когда
сядет последний самолет. И я сразу снял комнату и поехал за Ниной.
Лёша и тут проявил свою мне преданность: когда Нина приехала, он
у нее Мопассана отнимал: «Это развратник! Тебе нельзя такое читать!»
Недели через три меня послали в Вену на восемь месяцев. А Лёшу
демобилизовали с двумя орденами Красного Знамени. Он потом
работал слесарем в мастерских. Хороший был парень.
Конец войны. Венгрия и Братислава.
Последний боевой вылет
В конце войны стояли мы в Венгрии (в Кечкемете). Был с нами
испанский летчик Рамон Мария Маритонес. Летал он мало: всем
показывал письма от Долорес Ибаррури, в которых она просила его
51

Глава 2. Полет

С однополчанами  мая 1 года

Вручение кубка. Вена. 1 год
52

Глава 2. Полет

беречь себя и не рисковать. Человек он был очень способный, знал
много языков — русский, французский, английский. Поразил нас
тем, что и по-венгерски быстро стал понимать.
Легко освоили венгерский язык и наши техники из Мордовии,
но это как раз неудивительно: венгерский и мордовский языки
близкие.
Последний мой боевой вылет был  мая. Я должен был обнаружить танковые засады — танки, которыми немцы собирались оградить Прагу. Я сообщил о своих наблюдениях по радио и видел, как
наши танки разделились на два потока, обошли танки противника
и разгромили их с тыла.
Полк наш тогда уже был размещен в Братиславе. Глава Братиславы подарил всем Героям Советского Союза по машине. Ко мне
подошел какой-то майор: «Давай запишем машину на меня, а пользоваться будем вместе!» Я отказался.
Вскоре мы должны были лететь в Луганск, и подаренные машины пришлось оставить.
Венская опера после войны
Через некоторое время, как я уже говорил, меня послали в Вену.
Я побывал в Венской опере! Великолепный театр. Героини и дей-

Венский паспорт
53

Глава 2. Полет

ствующие лица женского пола были в своем возрасте и с хорошими
голосами. А роль главного героя исполнял артист лет семидесяти,
хриплоголосый. Я ушел. Билетер меня спрашивает:
— Почему уходите?
— Не нравится мужской состав.
— Так всех солистов перебили на войне!
Сапоги и дрова
…Один парень всю жизнь мечтал о хромовых сапогах. Пришел
к нам в сорок четвертом после курсов в кирзовых, и голенища их
мотались вокруг его худых ног. У меня были хромовые голенища,
я ему дал их, и он долго искал мастера, который пришьет ему эти голенища вместо кирзовых. Как он радовался! Ни разу не надел. Взорвался бензобак. Сгорел. Другой наш товарищ, когда стояли рядом
с его деревней, отпросился к матери дров на зиму нарубить. Нарубил, вернулся, на следующий день сгорел.
Матрас на шкафу
Смирнов. Я у него в квартире в Орехово-Зуеве оставил на хранение некоторые свои вещи — матрасный чехол, а в нем простыни,
наволочки, портянки. Он говорит: зайдем ко мне домой, на шкаф
бросим, будет надо — возьмешь. Красивый был парень. Но не получалось у него летать в разведке. Его перевели в корректировочный полк — летать над полем боя и корректировать огонь. Узнал,
что он убит, когда пришел к нему после войны за матрасом и другими вещами (они пригодились бы, потому что вещи стали дороги). Пришел, его семья обедает. Обед убогий — одна картошка. А я
есть хочу! Запах вареной картошки с ног сбивает! Но попросить
нельзя. Выхожу: едет джип. Остановился. Капитан из него выглядывает:
— Лейтенант, куда подвезти?
— Мне в Москву.
— Поезд пойдет только вечером. Пойдем, я тебя обедом угощу.
Как я обрадовался! Покормил он меня обедом, а потом на вокзал
отвез.

54

Глава 2. Полет

В последние дни войны

Г  

НА ЗЕМЛЕ
Выбираю мирную профессию
В  году я демобилизовался по состоянию здоровья. Ведь, как
я уже рассказывал, после ранения у меня почти не видел правый
глаз, так что летал я, можно сказать, незаконно, перехитрив врачей.
Предлагали остаться на штабной работе, но я не захотел. Вообще,
некоторые предложения трудоустройства были забавные. Один кинорежиссер звал меня заместителем по хозяйственной части. Он
мне говорил: «Вот, например, нужна мне машина для съемок. Приходит мой нынешний хозяйственник к начальству просить машину — ему не дают. А если ты придешь — тебе дадут! Не откажут ведь
Герою Советского Союза!»
Но я хотел учиться. Почему выбрал юриспруденцию? Я с ней
впервые соприкоснулся во время войны. Тогда к работе трибуналов
стали привлекать лиц, отличившихся в боевых действиях. Однажды судили за попытку дезертирства летчика, который до этого
сильно обгорел. Неправильно было бы, если бы его судили те, кто
не воевал, не знал, что такое воздушный бой, горящий самолет.
В результате летчика лишили офицерского звания, но оставили
в полку.
Студент Московского юридического
В  году я поступил в Московский юридический институт (его
присоединили к юрфаку МГУ позже, в  году). Героев Советского Союза и инвалидов войны первой группы брали без экзаменов,
так что я вступительные экзамены не сдавал.
Однокурсники
Среди моих однокурсников были в основном инвалиды войны:
без рук, без ног... Девушек на курсе было очень мало. На группу —
одна, максимум две, остальные — демобилизованные ребята.
56

Глава 3. На земле

С женой и дочкой
57

Глава 3. На земле

Один мой однокурсник, у которого не было ног, ездил на такой
низенькой тележке, отталкиваясь брусками от земли. Заезжал
на экзамене под стол преподавателю и просил: «Дайте мне билет,
мне самому не дотянуться». Он, кстати, был очень предприимчивый парень. Приезжал к известным артистам и просил дать концерт в его пользу. Никто ему не мог отказать. Вход на такой концерт для инвалидов войны был бесплатный, а для остальных — за
плату.
У другого моего товарища руки не было. Пришел я к нему домой — он меня попросил помочь в одном уголовном деле
разобраться. Ты, говорит, пока прочитай его, а я нам поесть приготовлю. Я изучил дело, прихожу к нему на кухню, а он картошку
чистит. В своей единственной руке держит и картофелину, и ножик и скоблит ее...
Одевались, конечно, студенты тогда очень бедно. У одного моего
товарища едва ли не единственным предметом одежды была дубленка, так он ее носил чуть ли не до мая. А многие донашивали военную форму.
Кстати, и моя военная форма сослужила нам добрую службу.
Из моих унтов, например, нинина мама сшила нашей дочке Тане
шубу.
Неприличное слово
Многим моим однокурсникам учеба давалась нелегко. Особенно
иностранный язык. Помню, один мой товарищ, которому в английском не удавался межзубный звук, наотрез отказывался произносить английское числительное «три» — говорил, что оно звучит
неприлично. Так и считал: один, два, а потом сразу — четыре.
Как из меня не получился латинист
У нас был удивительный преподаватель латинского языка. Он
был в Освенциме переводчиком. Помимо латыни он знал древнегреческий, древнееврейский и французский.
Как-то он поймал меня за руку в коридоре и радостно говорит:
— Я слыхал, что вы хотите углубленно изучать латинский язык!
Приходите ко мне после занятий!
— Мне нечем вам платить за частные уроки, — отвечаю, а сам думаю: не иначе, кто-то из товарищей надо мной решил подшутить.
58

Глава 3. На земле

— Ничего, я буду заниматься с вами бесплатно!
Тут уж мне было не отвертеться. Раза три я ходил на дополнительные занятия, но потом не выдержал — сослался на слабое здоровье!
Счастливый билет
Как-то сдавал я административное право. Иду с экзамена, навстречу — однокурсница.
— Сдал?
— Сдал!
— Что получил?
— «Отлично»!
— А какой билет?
Я ей называю билет.
— У-у-у... Вот повезло! Если бы мне этот билет достался, я бы тоже на «отлично» сдала!
Через несколько дней снова встречаю ее. Вся в слезах. Завалила
административное право. И достался ей как раз мой билет.
Страшный Гурвич
Гурвич, если я правильно помню, читал нам зарубежную историю государства и права. Он никогда не раздевался в гардеробе
и, входя в аудиторию, шапку клал в карман. Когда ему во время
лекции казалось, что его недостаточно внимательно слушают, он
начинал беззвучно шевелить губами, а затем говорил: «А то, что я
сказал про себя, я особо спрошу на экзамене». Его боялись. Учебников-то не было.
Как раз экзамен, который я ему сдавал, мне запомнился. Я никогда не пользовался шпаргалками, но готовил их. Точнее, при
подготовке к экзаменам я всегда к каждому вопросу составлял
схему. Мне это очень помогало. На экзамене у Гурвича я вытянул билет, в нем три вопроса. Первый я знаю хорошо, третий
тоже, а вот второй — так себе. Решил уточнить по своим схемам
и стал подбираться к карману. Гурвич почувствовал, что я ерзаю,
и зовет меня: «А ну-ка, иди сюда!» Спросил меня первый вопрос,
а потом — сразу третий! Второй не стал спрашивать, поставил
«отлично»!

59

Глава 3. На земле

Выбираю уголовное право
Из запомнившихся занятий — четко структурированные и глубокие по содержанию лекции по уголовному праву профессора
Н. Д. Дурманова, интересные семинары, которые вел молодой преподаватель Г. А. Мендельсон (потом мы с ним подготовили несколько работ в соавторстве). Я заинтересовался этим предметом, стал
участвовать в работе кружка по уголовному праву, которым также
руководил Н. Д. Дурманов. А потом определился и с аспирантурой.
Шутники
Была у нас одна преподавательница. О ее бурных романах ходили слухи. И вот как-то в начале семинара один наш студент подходит к ней и говорит: «Наша группа дарит вам книгу!» Та берет, смотрит — а на обложке название: «Половые извращения». Бедняжка
багровеет и выбегает из аудитории. Я бросился вдогонку, стал ее
уговаривать: «Не обращайте на него внимания, он дурак...» «Нет,
в вашу группу я больше не приду», — отвечает.
Любителем гораздо более тонких шуток был Август Мишин. Он,
например, мог выписать знакомым журнал «Свиноводство». А однажды в журнал «Мурзилка» было направлено письмо: «Здравствуй, дорогой Мурзилка! Меня зовут Вася. Мы с моим другом Генрихом Миньковским поспорили: для чего коту усы? Генрих говорит,
что для красоты, а я — что кот ими мышиные норки промеряет. Кто
из нас прав?» Журнал опубликовал письмо с ответом от редакции:
«Дорогие Вася и Генрих! Вы оба ошибаетесь! На самом деле...» Журнал был куплен и заботливо опущен Генриху Миньковскому в почтовый ящик. Надо сказать, Генрих Миньковский к тому времени
уже вышел из детского возраста и даже был доктором юридических
наук и профессором.
Август Мишин был человеком насмешливым и остроумным,
а в войне он участвовал по-настоящему. Был у него товарищ, потерявший в самом начале войны руку. Он сказал Мишину: «Желаю и тебе так легко отделаться — лишиться руки, но не жизни!»
И его пожелание сбылось: Мишин тоже потерял руку в бою под
Москвой.
Как-то один наш однокурсник, служивший в Смерше, выступал
на собрании с воспоминаниями о войне: «Вот лежу я перед атакой
и думаю: если выживу, в партию вступлю!» Мишин кричит: «Смер60

Глава 3. На земле

шевцы в атаку не ходили!» И поясняет мне: «Такие, как он, мне
в спину целились».
Поступаю в аспирантуру
Институт я окончил с отличием в  году. Когда оканчивал
институт, нас с моим однокурсником Азаровым (он тоже был Герой
Советского Союза) вызывает директор института и предлагает пойти на высшие дипломатические курсы. Я отказался, а Азаров согласился и потом жалел. За границей сотрудникам советского посольства тогда выходить гулять в город можно было только втроем.
А потом ещё каждому — отчет писать, как его спутники себя во время прогулки вели...
А я пошел в аспирантуру.
Моим научным руководителем по кандидатской диссертации
был профессор Утевский. Борис Самойлович был грамотным специалистом и хорошим человеком. Он понял, что с диссертацией я
справляюсь легко, особых трудностей не испытываю, и меня не торопил. Да это и не требовалось, и в мае  года я досрочно защитил кандидатскую диссертацию на тему «Уголовная ответственность за хозяйственные преступления в области промышленности»
и стал преподавать уголовное право.
Помню свою первую научную публикацию в журнале «Советское государство и право». Это была статья «Преступное нарушение устава сельскохозяйственной артели». На гонорар я купил полное собрание сочинений Горького.
Едем на море!
В конце сороковых мы с Ниной отправили дочку на дачу с детским садом, а сами поехали на море (в Сухуми). Сохранилась фотография, на которой трехлетняя Таня грустно-грустно смотрит на
нас через стекло детсадовского автобуса. Она потом удивлялась,
как это мы могли бросить ее так надолго с совсем чужими людьми,
но нам казалось очень важным, чтобы ребенок летом подышал свежим воздухом, а своей дачи в то время у нас еще не было; взять же
ее с собой в те условия, в которые мы ехали, было безумием.
Мы сняли сараюшку недалеко от моря. Туалет с выгребной ямой,
конечно, был на улице, и мне приходилось каждый раз провожать
туда Нину: одна она ходить боялась, потому что там шныряли
61

Глава 3. На земле

Ялта. У водопада
62

Глава 3. На земле

огромные крысы. Деньги почти все мы отдали за жилье, но надо
было еще что-то есть! Мы разведали столовую, в которой, если
придешь к концу обеда, можно взять суп без мяса — за полцены. На
рынок ходили к самому закрытию, когда продавцы готовы были
уступить остатки фруктов совсем дешево. Нам казалось, что вкуснее этих персиков с мятыми бочками ничего на свете нет! Это была наша первая поездка, довольно легкомысленная, поскольку денег было в обрез.
Вспоминаю еще одно путешествие к морю, в Архипо-Осиповку,
уже втроем, вместе с дочкой, в  году. Денег на обратные билеты
у нас не было, но на счастье пришел по почте гонорар за публикацию. Эти поездки открыли для нас другой мир: теплое море, южная
природа, игра на пляже в волейбол и преферанс.
По городам и весям. Лекторские гастроли
Еще будучи аспирантом (на стипендию прожить было нелегко)
стал я подрабатывать лектором общества «Знание» — по пятнадцать рублей за лекцию. Лекции надо было читать не только на
юридическую тематику. Как-то пригласили меня в Высшую пограншколу прочитать лекцию о войне. Приезжаю и в ужасе вижу
афишу: «Кандидат юридических наук Ткачевский проведет диспут
о любви». Что делать? Пришлось изворачиваться. Хорошо, что
вначале со своими соображениями о любви выступили курсанты.
Я прокомментировал их выступления, а там от любви перешел
к дружбе, от дружбы вообще — к фронтовой дружбе, ну а уж о войне я мог много рассказать!
В другой раз читаю лекцию про нашу армию. Один из слушателей каждую мою фразу встречает неодобрительным качанием головой. Настроение у меня портится. Потом оказалось, что это у него был нервный тик — последствия контузии.
Среди запомнившихся была лекция о вреде пьянства для артели
татар-возчиков. Организаторы лекции меня предупреждают: «Они
по-русски плохо говорят, но все понимают». Выхожу к аудитории.
Сидят в зале серьезные татары-возчики, и у многих на коленях совсем маленькие дети. Слушали меня очень внимательно, ни разу не
перебили.
Еще одна лекция — на целине. Встречает меня на станции председатель колхоза, веселый-веселый. Ты, говорит, не обращай внима63

Глава 3. На земле

ния, нам сегодня водку завезли! Пока ехали на грузовике к клубу,
я видел много селян, которые радостно обнимались друг с другом
и с деревьями или просто мирно отдыхали на травке на обочине.
Публика в зале была тоже в очень хорошем настроении. Посмотрел
я на них и говорю: «Я вам, пожалуй, лучше о ядерном оружии
расскажу!» «Не-е-е-ет, — кричат мне из зала, — давай о пьянстве, об
ал-ко-го-лизьме!»
Очень тепло принимали меня в колхозе, в который согнали бывших осужденных. Я читал им лекцию об уголовном законодательстве. Они потом толпой провожали меня на станцию и просили
приезжать еще.
Злополучная сноска
Мы с Гришей Мендельсоном написали в соавторстве брошюру
о вреде алкоголизма. Гриша мне говорит: «Юра, у нас нет ни одной
ссылки на руководителей партии и правительства! Надо вставить!»
И вставил — сослался на речь
одного из тогдашних членов
ЦК КПСС. А когда книга вышла,
этот член ЦК попал в немилость.
В издательстве говорят: либо
убирать ссылки, либо тираж
придется уничтожить! А тираж
был пять тысяч! Разделили мы
с Гришей все экземпляры поровну и сидели — вручную тушью в каждой брошюре эту
ссылку вымарывали.
Последняя пара

С Г. А. Мендельсоном
64

Гриша рано умер, и случилось
это на рабочем месте, буквально
за кафедрой. Во время лекции
у него стало плохо с сердцем.
Ему бы прервать лекцию! Но он
не подал виду — вцепился руками в кафедру, дочитал лекцию
до конца и упал. Врачи потом

Глава 3. На земле

говорили, что приехали бы они чуть раньше — его, возможно, удалось бы спасти.
Лжетарапунька
Однажды я ездил в другой город выступать оппонентом на защите диссертации. Иду по коридору в институте, и тут на меня накидываются с рукопожатиями незнакомые люди: «Юрий Трофимович,
пойдемте с нами!» У меня отчество редкое, я привык, что многие
ошибаются: то Юрием Михайловичем, то Юрием Максимовичем,
то Юрием Тимофеевичем назовут. Я на это уже перестал обращать
внимание. И вот увлекают меня эти люди в аудиторию, и вижу я:
что-то не то. На защиту диссертации не похоже. Оказалось — конгресс эсперантистов. Вручают мне русско-эсперантский словарь
с дарственной надписью на эсперанто что-то вроде: «Уважаемому
Юрию Тимошенко на память...». Говорят речи, в том числе, о том,
как мне рады и как ждут на завтрашнем заседании моего выступления. Постепенно до меня начинает доходить, что меня с кем-то путают. Оказалось, приняли меня за известного в то время артиста
Тарапуньку, который выступал в дуэте со Штепселем. Кое-как я от
эсперантистов сбежал на защиту диссертации. На следующий день
я уж решил к ним не заходить — побоялся, что побьют как самозванца!

Русско-эсперантский словарь
65

Глава 3. На земле

Университет. Первые годы на кафедре
Московский юридический институт был присоединен к юрфаку
МГУ в  году, когда я уже был кандидатом наук. С этого года начался самый долгий период моей жизни, связанный с кафедрой уголовного права и криминологии юридического факультета МГУ. Заведующим кафедрой в ту пору и вплоть до  года был профессор
В. Д. Меньшагин. На кафедре работали видные ученые, среди них
особое место занимал профессор Н. Д. Дурманов, получивший широкую известность своими работами, посвященными вопросам общей части уголовного права. Состав кафедры был очень сильным,
преподавание велось на высоком уровне, были написаны одни из
лучших в стране учебники по советскому уголовному праву.
Первые годы работы на кафедре были трудными. В  году
перед летними каникулами профессор В. Д. Меньшагин внезапно
дал мне задание подготовить лекции по исправительно-трудовому
праву, предмету новому, который в гражданских вузах не вели до
этого. Сложности создавало отсутствие литературы, а документация, регулирующая исполнение наказаний, была особо секретная!

Заседание кафедры
66

Глава 3. На земле

Однако лекции я подготовил, и в том же году я — в Москве, а Ременсон — в Томске, впервые начали читать лекции по этому предмету
в вузах, не принадлежавших системе МВД.
Три «К» и докторская
Среди молодых преподавателей своими знаниями и упорством
в пятидесятые годы выделялись Г. А. Кригер, Б. А. Куринов и Н. Ф. Кузнецова, которых я называл «Три „К“». Они были друзьями-соперниками и ревностно следили за тем, чтобы кто-либо не опередил их
в научных достижениях. Однако в  году я первым из «молодых»
на нашей кафедре защитил докторскую диссертацию на тему «Освобождение от отбывания наказания по действующему советскому
уголовному праву», и это было воспринято Тремя «К» с некоторой
обидой. В то время на кафедре считалось, что докторскую диссертацию прилично защищать после пятидесяти лет, поэтому я в определенной степени преодолевал некоторое сопротивление и пробил
брешь в символической стене. Вскоре докторские диссертации защитили и Три «К».
По докторской диссертации моими оппонентами выступали профессор Николай Алексеевич Стручков и профессор Борис Сергеевич Никифоров, с которыми позднее нас связала дружба. Оба они
были видными учеными и интересными людьми. Б. С. Никифоров
обладал явными ораторскими способностями, был энциклопедически образован, мыслил четко и системно. Н. А. Стручков был умен,
ироничен, эрудирован, круг его научных интересов был широк,
но наибольший вклад он внес в разработку основ исправительно-трудового (теперь уголовно-исполнительного) права. Николай
Алексеевич проявил себя и как талантливый организатор на посту
заместителя начальника Высшей школы МВД, Всероссийского
научно-исследовательского института МВД. Он не терял хороших
человеческих качеств, оставался добрым и скромным человеком,
не был педантом, умел на равных общаться с подчиненными, не теряя при этом своего авторитета, за что сослуживцы любили его
и уважали.
Добрые отношения связывали меня и с Сергеем Сергеевичем
Остроумовым, преподававшем на факультете судебную бухгалтерию и судебную статистику. Казалось бы, такие сухие предметы,
а он читал по ним интереснейшие лекции! Сергей Сергеевич пол67

Глава 3. На земле

ностью соответствовал своей фамилии: был остроумным человеком и прекрасным собеседником. Мы с ним нередко играли в шахматы.
Герман и попугай
У Германа Кригера жил великолепный попугай породы жако —
Жаконя. Большой, серый, с красными перьями в хвосте, Жаконя
хорошо и осмысленно говорил (например, обращался к хозяину:
«Герман, давай закурим!»), пел песню «Зачем вы, девушки, красивых любите...» и приплясывал. Когда Жакони не стало, Герман так
сильно горевал, что и сам серьезно заболел.
Неразделенная любовь
У другого моего коллеги был бульдог, очень любвеобильный!
Подойдет, нежно положит голову на колени, прикрывает от удовольствия глаза и пускает слюни. Конечно, приятно, когда к тебе
так по-дружески относятся, но штанины потом все в белых разводах... И вот как-то раз я посыпал брюки перцем. Пес примерился
было к моим коленям, но понюхал, посмотрел с упреком и печально-печально удалился. Больше он ко мне не подходил.
Страшная месть
Дочку в школе обижал один балбес, и я, чтобы сделать ей приятное, вставил его фамилию в задачник по уголовному праву.
Профессорская рассеянность
В отечественных комедийных фильмах тридцатых-сороковых
годов было принято изображать профессоров как старых чудаков
в очках и с седой бородкой, страдающих рассеянностью и обращающихся к своим молодым коллегам: «батенька мой». У меня этот
образ вызывал некоторое недоумение, поскольку он был очень далек от жизни. Однако с примерами «профессорской» рассеянности
я сталкивался неоднократно, а один раз сам наглядно продемонстрировал ее окружающим. Дело обстояло так. В один прекрасный
день стал я собираться на лекцию, а в прихожей квартиры горела
тусклая лампа. Я быстро оделся, обулся и вышел на улицу. По дороге
все мои мысли были поглощены поиском какого-нибудь удачного
примера, который помог бы оживить и сделать понятнее сложный
68

Глава 3. На земле

материал лекции. Прочитал лекцию, а после зашел в преподавательскую. Поздоровавшись с присутствовавшими, я почувствовал
некоторую неловкость, когда одна из моих коллег стала пристально
рассматривать меня, а потом засмеялась. Я понял, что ее взгляд
сконцентрировался на моих ногах. Смотрю: на моей правой ноге
черный ботинок, на левой же — коричневый. Это было время, когда
что-либо купить было трудно, и я приобрел сразу две одинаковые
пары ботинок, различающиеся только цветом. При тусклом свете
лампы я не понял, что обулся в ботинки из двух разных пар. Интересно, заметили мою рассеянность студенты?
Однако бывало, что рассеянность вызывала и более драматические события. Один такой случай мне особенно запомнился. Но
сначала несколько слов о рукописях.
Рукописи не горят, но настоящие рукописи иногда теряются
Слово «рукопись» теперь утратило свое исконное значение —
«текст, написанный рукой». Рукой теперь статьи, монографии, диссертации и тому подобное не пишут, а набирают текст на компьютере, правят его, сохраняют, пересылают по электронной почте.
Раньше всё обстояло иначе: писали ручкой по бумаге, мучились,
когда надо было делать вставки (я разрезал листы бумаги и делал
вклейки), правили текст, что делало лист неряшливым. Когда материал был завершен, относили этот единственный и весьма ценный
для автора экземпляр, настоящую рукопись, машинистке, а от нее
уже получали пять экземпляров своего текста.
С одной из моих коллег Н. произошел следующий случай, вызвавший драматический накал страстей. Несколько лет Н. упорно
трудилась над докторской диссертацией, и наконец настал тот день,
когда можно было поставить в рукописи последнюю точку и отдать
ее перепечатывать. И вот Н. навьючивает на своего мужа сумку
с толстой и тяжелой папкой, и они вдвоем отправляются к машинистке. По пути они зашли к друзьям, рассказали им об этом эпохальном событии, выпили с ними вина за успешное обсуждение
и защиту и поехали на метро к машинистке. Выйдя из метро, Н. и ее
муж вдруг осознают, что сумки с рукописью при них нет. Не особо
нервничая, они вернулись к друзьям, уверенные, что рукопись
забыта у них. Но выясняется, что рукописи нет и там! Н. с мужем
и с друзьями повторили маршрут до метро, но рукопись не нашли.
69

Глава 3. На земле

Н. уже хотела обшарить на всякий случай близлежащие помойки,
но тут друзья посоветовали прежде всего обратиться в стол находок
при метрополитене. В тот день ничего еще выяснить не удалось,
сказали: «Звоните завтра!» Несколько часов прошло в мучительном
ожидании: если бы папка не отыскалась, пропали бы годы упорного труда! Но при повторном звонке Н. ждал успех. Выяснилось, что
рукопись была забыта в вагоне метро, где ее и нашли.
Дача
В  году мы получили участок в товариществе «Садовод МГУ».
Рабочие собрали нам маленький щитовой домик, к которому я потом сам пристраивал террасу. Пока не поставили стены (а на это
ушло несколько лет) и были только пол и крыша, мы пользовались
террасой как открытым балконом. В нашем маленьком домике было в жару душно, поэтому мы обедали и ужинали на обдуваемой
всеми ветрами и открытой любопытным взглядам террасе (а заборов не было, растения еще не выросли, и все просматривалось насквозь), возвышавшейся на полметра над землей.

Первый год на даче. Автор фотографии — Ю. М. Ткачевский
70

Глава 3. На земле

Эта эпоха была трудной, практически невозможной для строительства, поскольку стройматериалы были недоступны (кстати,
у наших соседей из-за этого дачный туалет несколько лет был без
крыши, и в дождь они водружали над ним зонтик). Каждый кирпич,
каждый лист фанеры казался большой ценностью. Если я, например, шел мимо помойки и видел выброшенную доску, я с радостью
забирал ее.
Сначала машины у нас еще не было, поэтому все приходилось
возить на своем горбу. А товарищество наше находится как раз посередине между двух станций, от каждой идти километра два. Везу
я как-то рулон рубероида на электричке и думаю: «Обидно его на себе тащить». И, проезжая мимо нашего товарищества, выбрасываю
его из окна в придорожную канаву.
Выхожу на станции, прибегаю за рубероидом — нет его! Иду,
расстроенный, к себе на участок и догоняю дачника с нашей улицы,
который радостно везет на тележке мой рулон! Он признался, что
нашел рубероид у железнодорожных путей, и я убедил отдать его
мне.

Первое лето на даче
71

Глава 3. На земле

Жена и дочка вернулись из леса.
Автор фотографии — Ю. М. Ткачевский

Трудовой навоз и халявный навоз...
В первые годы я был самозабвенным садоводом и огородником.
В то время достать саженцы и рассаду было очень трудно, но я смог
купить ростки облепихи и роз в университетском ботаническом саду. Гвоздики привез из Прибалтики. Однако земля была ужасная —
сплошная глина, а хотелось поскорее превратить участок в цвету72

Глава 3. На земле

На даче с велосипедом и внучкой
щий сад. Поэтому я решил озаботиться добыванием удобрений (это
теперь можно купить всё, что угодно — закажешь, оплатишь, и тебе
доставят и выгрузят). Я вставал по утрам часов в шесть, брал специально выделенное ведро и лопаточку и шел на поле, где выпасали
лошадей. Побегаешь по полю — и зарядка тебе, и ведро навоза для
растений. Но у меня были и конкуренты. Одна из соседок выходила
на охоту за навозом с мешком, она не была брезгливой и этот мешок таскала на спине.
73

Глава 3. На земле

Добытый навоз я выгружал в конце участка, и у меня выросла аккуратная горочка удобрений с низенькой оградой вокруг. Как-то
приходит ко мне мой приятель по даче, человек весьма интеллигентный, и спрашивает, что нужно делать для того, чтобы растения
чувствовали себя хорошо. Ну, я ему и показал эту горочку навоза,
добытую нелегким трудом. Он уходит, возвращается с пустым ведром и просит, чтобы я ему разрешил взять немного навоза. Отказать я постеснялся. На следующий день он приходит снова с той же
просьбой. Тут уж пришлось ему разъяснить, откуда берется навоз,
и предложить самому предпринять такую же прогулку к лошадкам.
Дачные развлечения
На даче мы не только занимались строительством и садоводством, но и, конечно, развлекались. Играли в шахматы и карты,
ездили купаться на озеро, ходили в лес за грибами, играли в бадминтон. Очень хотелось освоить и настольный теннис. Я сколотил козлы и достал два щита из прессованных опилок; из них мы смастерили стол. После первого же дождика эти щиты сплошь покрылись
буграми. Это было не так страшно, поскольку осталась другая, неповрежденная, сторона, но стало ясно, что придется каждый день
собирать и разбирать стол, чтобы на него не попала роса или дождевые капли. Щиты были такие тяжелые, что выносить каждый
из них приходилось втроем.
Коммуналки
В моей жизни после войны было три коммунальных квартиры.
На дверях квартир было, как правило, несколько кнопок звонка,
под каждой из которых значилась фамилия проживающих в одной
из комнат. При этом бывали смешные совпадения. Помню одну
дверь, на которой значилось: «Чайкин», «Бечайкин», «Печенкин».
Ну и, как вариант, звонок был один, но на двери прикреплялась табличка: Сидоровым звонить один раз, Ивановым — два, а Петровым — три. Это было вполне объяснимо: чтобы не приходилось
открывать дверь чужим гостям.
Сначала жили в одной комнате с родителями Нины, ее братом
и маленькой Таней. Потом умерла женщина в нашем доме. Я пошел в Моссовет. Идет навстречу по коридору какой-то чиновник
с папкой:
74

Глава 3. На земле

— Что ищете?
— В нашем доме комната освободилась, а мы живем вшестером
в одной маленькой двенадцатиметровой комнате.
— Пишите заявление.
Через полчаса приносит мне решение Моссовета. Мы переехали,
и какое было счастье! Обстановка: кровать, диванчик, стол. На диванчике часто ночевали гости из Павлова.
Потом я даже и не просил, а мне дали большую комнату, раза
в четыре больше, рядом с метро «Сокол». А в коридоре был закуток, там мы ставили раскладушку, на которой спала домработница
Анна Ивановна.
Соседи были разными: добрыми и злыми, мудрыми и глупыми,
хвастливыми и скромными. Вспоминаются некоторые смешные
факты. Одна соседка страшно гордилась своей обеспеченной жизнью, главными атрибутами которой она считала наличие мужа
и финансовую возможность пить какао. Поэтому она время от времени заявляла, чтобы окружающие прониклись уважением к ее
благополучию: «Я пойду пить какаву с мужем!» А еще одна соседка, когда ее звали в гости, ловила в спичечный коробок тараканов
и брала их с собой, а потом их выпускала, когда хозяева отворачивались.
Последняя коммунальная квартира была малонаселенной: три
комнаты, то есть помимо нашей — еще две семьи. Нам очень повезло с ближайшими соседями, известными цирковыми артистами
той эпохи. Это были супруги Марта Кох и Иван Папазов, два их
сына и Екатерина Антоновна, мать Ивана. Поскольку в комнате
проживало три поколения, а комната была очень большой, не менее тридцати метров, мастеровитый Иван придумал и установил
ширмы, которые поделили комнату на четыре зоны, — фактически
выделил в ней три спальные комнаты и гостиную. У Ивана Папазова были золотые руки, он многое умел не только придумать, но
и сделать самостоятельно. К этому он приучил и сыновей. Они
не только изготавливали необходимые для своего циркового номера конструкции, но даже смогли в середине пятидесятых смастерить и зарегистрировать легковой автомобиль, на котором несколько лет ездили по Москве, привлекая внимание прохожих.
Эти соседи были воздушными гимнастами, у них было два разных номера: у Марты с сестрами был эффектнейший номер: экви75

Глава 3. На земле

либристика на огромной металлической конструкции овальной
формы с узким ребром чуть шире каната (семафоре-гиганте), по
которому сестры передвигались под самым куполом, танцевали,
исполняли акробатические номера, а конструкция при этом тоже
находилась в движении.
Марта работала нижней: она, перемещаясь на большой высоте,
носила на голове либо принимала на плечи других участников номера. (Сила и ловкость помогали Марте и в повседневной жизни.
В ту эпоху в коммунальных квартирах водились клопы, а Марта
была брезглива и не могла прикоснуться к противному насекомому рукой. Поэтому, если клоп обнаруживался под потолком, она
звала мужа, тот забирался к ней на плечи и расправлялся с кровососом.)
У Ивана был акробатический номер с сыновьями, который назывался «Братья Папазовы». Этот номер также был сенсационным:
три воздушных гимнаста на вращающихся трапециях! Причем завершался он очень ярко: Иван и сыновья, стоя в своих трапециях
на головах, из-под купола цирка, раскручиваясь, на значительной
скорости опускались на арену. Их искусство было востребованным, они часто ездили на гастроли, в том числе и в зарубежные
страны. Несколько раз они приглашали нас на представления,
и наша Таня увлеклась цирком и научилась жонглировать тремя
предметами.
Когда цирк уезжал на гастроли, Екатерина Антоновна оставалась
одна. Она скучала по сыну и охотно, с гордостью рассказывала мне
о нем. Отец Ивана, капитан дальнего плавания, сгинул в послереволюционную эпоху. Еще тринадцатилетним подростком, в начале
двадцатых, Иван стал акробатом, начал работать в цирке и помог
выжить своей матери.
Кох-Папазовы были очень хорошими и щедрыми людьми, готовыми помогать другим. Например, купили они холодильник (а это
был  год, и такая техника воспринималась как роскошь), поставили его в коридоре и выделили соседям по полочке. Потом они
первыми купили телевизор и приглашали соседей смотреть передачи (которых, кстати, в ту пору было совсем мало). Привозили
нам и подарки из заграничных гастролей: нейлоновую рубашку,
капроновую косыночку, шариковую ручку. Это тогда казалось
необыкновенным чудом.
76

Глава 3. На земле

О машинах и путешествиях
В начале шестидесятых у меня появилась машина — старенькая «победа». Она помогла нам распахнуть горизонты, мы стали
путешествовать по стране. Первая поездка была совсем небольшой — в Ленинград и через неделю — обратно. Затем ездили
в Прибалтику и к Черному морю. В пути иногда останавливались
на ночлег не в гостинице, а на опушке леса. Времена казались спокойными, и было чувство безопасности, хотя, может быть, и не
совсем верное. Один раз в темноте приткнулись на машине у леса,
а утром просыпаемся, и оказывается, что припарковались рядом
с проселочной дорогой и по ней пастухи гонят большое стадо коров, в центре которого нам пришлось находиться минут пятнадцать.
Мой верный спутник фотоаппарат
Во время войны я занимался аэрофотосъемкой, а в мирной жизни — обычной любительской. Я запечатлел на пленку, как росли
дочь и внучки, много снимал
в наших путешествиях. Вся
история нашей семьи с середины сороковых по середину
восьмидесятых нашла подробное отражение в альбомах
с черно-белыми снимками,
большинство из которых сделал я (или, продумав кадр
и настроив фотоаппарат,
просил нажать на кнопочку
кого-то из близких). На первых порах я сам проявлял
пленку и печатал фотографии
дома, а позже стал пользоваться помощью лаборатории
криминалистики на факультете. Дольше всего мне прослужил фотоаппарат «Зоркий»,
Портрет дочери.
мой верный спутник и помощАвтор
снимка
Ю. М. Ткачевский
ник.
77

Глава 3. На земле

На факультете и не только
Десять лет (с  по  год) я был заведующим кафедрой уголовного права. Но затем организационная работа меня несколько
утомила, да и мои годы были солидные, поэтому я продолжил работу уже в качестве профессора кафедры. Когда я был заведующим,
для меня главным было поддерживать на кафедре спокойную бесконфликтную атмосферу. После меня кафедру возглавила профессор Н., человек крайне эмоциональный. Как-то раз прямо во время
заседания разгорелся скандал. Я сижу, молчу, не вмешиваюсь...
В какой-то момент не смог сдержать усмешки. Н. возмущенно обращается ко мне: «Вот вы улыбаетесь, Юрий Матвеевич! При
вас-то такого не было!» «Точно, — отвечаю, — при мне такого
не было!»
В  году мне присвоили почетное звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации». В -м, в год -летия Московского университета, я был награжден высшей наградой МГУ —
«Звездой Московского университета», а в  году — юридической
премией «Фемида» в номинации «Поколение».

Заведующий кафедрой. 1 год
78

Глава 3. На земле

Свою жизнь без Московского государственного университета
я представить не могу. С ним связан длительный период моей активной работы в качестве профессора кафедры уголовного права
и десятилетия заведования кафедрой уголовного права юридического факультета: я готовил многие поколения студентов, аспирантов, консультировал докторантов, участвовал в научных конференциях, занимался общественной работой в качестве председателя
Совета ветеранов войны и труда юридического факультета.
Во время моей работы на факультете я получил предложение выступить в качестве ведущего телепередачи «Человек и закон». На
тот момент это было новым проектом, и я его начинал; было трудно, но на факультете меня поддержали, и всего я провел восемнадцать передач. Правда, затем мне стало сложно сочетать такие продолжительные еженедельные съемки с основной работой, и я ушел
из проекта. Без МГУ в моей жизни не было бы и этого интересного
этапа.
Ну, и в связи с моей работой в МГУ я являлся членом научноконсультативных советов при Верховном Суде РСФСР, а затем —
при Верховном Суде РФ, при Прокуратуре СССР, при Минюсте
СССР.
Встречный ветер
С  года я жил в главном здании МГУ, в башне «К», что, конечно, сильно упрощало дорогу на факультет и продлило мою преподавательскую активность. Однажды я забыл о вечерней лекции.
Поскольку, вообще-то, я человек пунктуальный, опаздывать не люблю, тревогу подняли быстро. Звонят мне: «Юрий Матвеевич, студенты вас ждут, что-то случилось?» Бог ты мой! Как неудобно! Одеваюсь и выхожу из дома быстрым шагом. Захожу в аудиторию.
Студенты сидят невеселые, ждут. «Извините, — говорю, — встречный ветер мешал!» Смеются. Прочитал лекцию в оставшиеся сорок
пять минут в сжатом виде — не пропало занятие.
Мои ученики
Всего я выпустил примерно двадцать пять аспирантов, осуществил научное консультирование трех докторантов. Некоторые приехали из различных регионов России, союзных республик (теперь —
государств ближнего зарубежья: Литвы, Молдавии, Азербайджана,
79

Глава 3. На земле

Таджикистана), а один соискатель — из Польши. В основном это
были аспиранты серьезные, интересующиеся наукой. Самый взрослый соискатель, В. Я. Богданов, имел большой стаж практической
работы в прокуратуре. Он проявил огромное трудолюбие, собрал
обширный эмпирический материал и написал очень хорошую работу. Однако встречались и иные примеры. Не стану упоминать фамилию аспиранта — назовем его Э. Он был удивительно инфантильным, его нередко сопровождал отец и пытался вместе с ним
беседовать со мной по вопросам, связанным с диссертацией сына,
жаловался, что я слишком строг и придираюсь к его трудолюбивому ребенку. Все же Э. защитился, но голосование диссертационного
совета не было единодушным, в связи с чем отец моего аспиранта на
прощание выразил мне свою обиду.
Преобладали диссертации, посвященные уголовно-правовой
проблематике, реже встречались работы по уголовно-исполнительному праву. Был и особый случай, когда я консультировал
Н. А. Сафарова, готовившего докторскую диссертацию по международному праву, а затем успешно ее защитившего. Думаю, что
результат нашего сотрудничества был продуктивным. Я заинтересовался темой, связанной с международным уголовным правом, и в соавторстве с Н. А. Сафаровым мы даже опубликовали
статью «Некоторые проблемы применения универсальной юрисдикции в международном уголовном праве и национальном законодательстве», которая вышла в «Вестнике Московского университета» (Серия . Право. . № ). Этот случай был уникальным:
ни ранее, ни потом я с аспирантами или докторантами совместных статей не писал.
Многие мои ученики состоялись в профессии как ученые, преподаватели, практикующие юристы. Профессорами стали Л. В. Иногамова-Хегай, В. Я. Богданов, А. В. Бриллиантов, Т. Ш. Шарипов
и другие.
Особо хочется отметить нескольких моих бывших аспирантов.
А. В. Бриллиантов, доктор юридических наук, профессор — весьма
авторитетный ученый в области уголовного и уголовно-исполнительного права, автор значительного числа серьезных публикаций,
ответственный редактор ряда учебников и комментариев. Он уже
много лет успешно руководит кафедрой одного из ведущих вузов
Москвы.
80

Глава 3. На земле

Т. Ш. Шарипов, у которого я был научным консультантом по
докторской диссертации по проблеме условного освобождения от
отбывания наказания, возглавил кафедру уголовного права Таджикского национального университета.
Интересна судьба моего бывшего аспиранта Х. И. Ф. Гаджиева, который докторскую диссертацию защитил не по уголовному, а по
конституционному праву, стал заместителем председателя Верховного Суда Азербайджана, а потом — представителем Азербайджана
в Страсбургском суде. Аспирант из Молдавии Г. Н. Хиоарэ, как я
слышал, достиг успехов на дипломатическом поприще.
Не у всех моих учеников жизнь сложилась гладко, не все продолжили заниматься профессией, полученной во время учебы в МГУ.
Среди моих бывших студентов, которые в дальнейшем избрали
иной путь, в частности, хочется назвать художника Евгения Владимирова. Мы с ним продолжаем общаться уже более сорока лет, я
внимательно слежу за его успехами в искусстве, посещал несколько
его персональных выставок, прошедших в Москве. В моей квартире
висят картины, написанные Е. Владимировым в жанре пейзажа
и натюрморта, и я каждый день любуюсь ими.
Профессор-консультант
Моя аудиторная работа завершилась, когда мой педагогический
стаж насчитывал около шестидесяти лет. Юридический факультет
оставил меня в должности профессора-консультанта. До недавнего
времени я участвовал в работе Ученого совета МГУ, приходил на
заседания кафедры. Я сохранил связь с университетом, и в настоящее время мои коллеги не забывают меня, звонят по телефону,
а иногда и навещают. Нередко ко мне в гости приходит декан юридического факультета профессор Голиченков, с которым я ближе
познакомился в последние годы. Он всегда говорит мне, чтобы я не
скромничал и звонил, если понадобится помощь факультета.
Сейчас, когда зрение уже не позволяет мне читать, для меня всё
большее значение приобретает музыка. Каждый день я слушаю записи из своей коллекции, а в последние годы огромную радость мне
доставляла возможность посещать организованные для сотрудников МГУ концерты классической музыки из цикла «Ректор МГУ
приглашает» — это всегда и хороший классический репертуар,
и удобные места в зале, и пешая доступность.
81

Глава 3. На земле

Сальдо положительное
Подводя итог, отмечу, что постоянно стремился к какой-то цели
в своей деятельности, работал много и упорно. И то, что я осуществлял, радовало меня. Причем это относилось как к военной службе, так и к последующему труду преподавателя и научного работника в юриспруденции.
Мои усилия влились в общенародную борьбу с фашизмом, явились одним из кирпичиков грандиозного Дня Победы над Врагом
человечества и в строительстве мирной жизни, восстановлении
страны после войны и дальнейшем ее развитии.
Сальдо положительное. Не зря жил и живу.
Записано со слов Ю. М. Ткачевского в 1–1 г.

Ю. М. Ткачевский.
Работа неизвестного художника

Оr  
 

ЮРИЙ МАТВЕЕВИЧ ТКАЧЕВСКИЙ
(БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК)
Маршал Советского Союза Василевский поднял бокал и произнес:
«Я предлагаю тост за Юрия Матвеевича Ткачевского — героя войны,
ставшего и в мирное время известным ученым. Мы гордимся, что наша
армия воспитала таких замечательных людей». Присутствующие
на приеме в честь Дня Победы в Центральном Доме Советской Армии взглянули на стройного, подтянутого мужчину, на груди которого поблескивала звезда Героя. Доктор юридических наук, профессор
Московского государственного университета Ткачевский смущенно
улыбался. И в эту минуту трудно было уверовать в то, что именно
он был в годы войны настоящей грозой для врага, нанося по нему сокрушительные удары*.
На самом деле авторы книги допустили неточность: описанные
события происходили не в Центральном Доме Советской Армии,
а в Главном здании МГУ имени М. В. Ломоносова. По свидетельству
Ю. М. Ткачевского, эта встреча в верхах, на которой присутствовали маршалы Советского Союза A. M. Василевский, К. К. Рокоссовский и другие, а также космонавты, проходила накануне Дня Победы,  или  мая  года, перед самой защитой Юрием Матвеевичем докторской диссертации. Один из гостей предложил «собрать
автографы» именитых гостей и сделал это в подарок Юрию Матвеевичу. Эти автографы хранились у него до конца жизни. Когда один
из военачальников поднял тост за космонавтов (необходимо учитывать, что это время было самым началом освоения космического
пространства), кто-то из космонавтов ответил: «Да что мы? Мы
просто космонавты, а вот они... — и показал на присутствующих
Юрия Матвеевича и других участников войны, — они настоящие
Герои Советского Союза!»
* Цит. по: Спиридонов, Г. В. Павлово-на-Оке, – : К -летию города / Г. В. Спиридонов, Н. К. Миронов, С. А. Ивакин, Б. Н. Перцев. — Н. Новгород : Волго-Вятское книжное издательство, .
85

Об авторе книги

С космонавтами
Юрий Матвеевич Ткачевский родился  июня  года в городе Павлово Горьковской (ныне Нижегородской) области. Отец,
Ткачевский Матвей Захарович, до Октября  года был рабочим,
после революции — служащий на партийной работе. Мама, Нина
Андреевна, вела домашнее хозяйство. Семья часто переезжала из
одного города в другой. Юрий учился в разных школах и среднюю
школу окончил в  году в городе Рыльске Курской области. В ноябре  года Рыльским РК ВЛКСМ был принят в комсомол.
Из воспоминаний юности одно было очень ярким и касалось события, определившего последующую жизнь Юрия Матвеевича.
Когда ему было тринадцать лет, в нескольких километрах от города Ливны, где жила семья Ткачевских, совершил вынужденную посадку самолет. Это был учебный самолет Яковлева — биплан.
Юра с другом Александром Зубковым бегали каждый день смотреть на «чудо техники и воплощение красоты», пахнущее бензином
и горелым маслом. Именно тогда он и его друг поклялись кровью
стать летчиками — прокололи указательные пальцы и на клочке бумажки написали клятву, сильнее которой в их тогдашнем представлении ничего быть не могло. Юра свое слово сдержал, а друга
86

Об авторе книги

в авиацию не взяли по состоянию здоровья (был поврежден палец
на левой руке). Впоследствии Александр окончил танковое училище, стал танкистом и погиб в первые дни Великой Отечественной
войны, защищая родину.
Воплощая свою мечту, Юра серьезно занялся спортом — плаванием и уже через несколько лет выигрывал призовые места в областных соревнованиях среди школьников. И еще — книги, книги,
книги... В то время не было такой литературы о летчиках, которую
бы не прочитал Юра. Буквально настольной стала повесть о знаменитом нижегородце Валерии Павловиче Чкалове. Мама не разделяла энтузиазма сына по поводу летной профессии и очень хотела,
чтобы он стал инженером, однако тот настаивал на своем.
В  году руководство союзного комсомола выступило с лозунгом: «Даешь  тысяч комсомольцев-летчиков!». В Рыльский район приехала специальная комиссия по отбору добровольцев.
Точнее, комиссий было две: одна — медицинская, другая — мандатная. Юрий, имевший хорошую физическую подготовку, медицинскую комиссию прошел успешно. Однако мандатная комиссия
его не пропустила.
Сложное это было время. Теперь, спустя годы, когда открылись
архивы, стали доступными секретные документы и свидетельства
очевидцев, мы можем оценить и масштабы незаконных репрессий,
и ужас семей, подвергнутых необоснованным мерам «социальной
защиты», а тогда — отца Юрия исключили из партии за «политическую близорукость»: не разглядел в своем хорошем знакомом затаившегося врага народа. Враг народа действительно совершил преступление — украл бланк партбилета, за что был сослан в лагерь
и там расстрелян. Спустя шесть месяцев после исключения Матвея
Захаровича восстановили в партии, ограничившись строгим выговором с предупреждением. Однако Юрию на мандатной комиссии
сказали: «Твой отец — ротозей, и ты, вероятно, будешь таким же.
Мы тебе не можем доверить самолет: ты или по неосторожности
посадишь его на территории врага, или разобьешь».
В одночасье рухнули все надежды. Однако Юрий не сдавался
и вторую попытку осуществить свою мечту стать летчиком предпринял по окончании десятилетки в  году, обратившись в райвоенкомат с просьбой дать направление в авиационное училище. На этот
раз просьба была удовлетворена. Прошлое отца или было забыто,
87

Об авторе книги

или не было принято во внимание. Скорее, второе. На тот момент
уже стало очевидным, что война вот-вот начнется и стране потребуются военные специалисты.
 ноября  года Юрий был зачислен в Харьковское военное
авиационное училище курсантом. Поскольку перед самой войной
все военные училища перешли на ускоренные выпуски, вместо положенных трех лет Юрий проучился чуть больше одного года,
окончив училище с отличием в звании младшего лейтенанта (приказ Народного комиссара обороны СССР №  от  ноября
 года).  января  года он принял военную присягу.
Юрию предложили остаться в училище на преподавательской
работе, но он хотел летать и при поддержке комиссара учебной эскадрильи Буданова добился направления в боевую часть — -й
разведывательный авиационный полк, который базировался на
аэродроме в городе Проскурове на Украине (ныне ИваноФранковск). Непосредственно перед войной, в мае  года, полк
был передислоцирован на полевой аэродром. По словам Юрия
Матвеевича, лагерь был очень неудачный: находился в низине,
был «мокрый».
 июня  года полк подвергся жесточайшему налету немецкой авиации и был обескровлен. Вся боевая часть была утрачена.
Остатки полка направили в глубокий тыл на перевооружение.
Юрий получил контузию, результатом которой стало заикание
в течение многих лет, правый глаз был поврежден. Чудом было уже
то, что Юрий остался жив. Вообще, уже тогда его обязаны были
комиссовать, поскольку летчик должен обладать практически идеальным зрением. А уж не видеть на один глаз — совершенно немыслимая ситуация!
Сильное желание летать толкнуло Юрия на один довольно рискованный шаг. Когда перед выпиской из госпиталя проверяли зрение, сестричка велела прикрыть правый глаз и читать левым. Юра
так и сделал. А когда она предложила закрыть левый глаз, он, сделав определенное движение рукой в воздухе, опять прикрыл правый глаз и вновь читал левым. В результате медики пришли к выводу, что у Юрия «стопроцентное зрение» и он может летать! Для
Юры это было самое главное: он снова в строю.
Конечно, как вспоминал Юрий Матвеевич, травма, полученная
в самом начале войны, не обошлась без последствий: во время
88

Об авторе книги

службы он далеко не всегда чувствовал себя хорошо, правый глаз,
по его выражению, «подал в отставку». При выводе машины из пикирования или при резком вираже возникали колоссальные перегрузки, от которых кровь становилась тяжелой, как ртуть, и рвала
кровеносные сосуды носа, ушей, глаз. Но он неплохо стрелял, глядя
одним глазом, работал аккуратно и качественно.
После выздоровления его направили на полтавские курсы усовершенствования (в Краснодаре), а затем — на давлекановские
(близ Уфы). Юрий не оставлял попыток добиться направления
в действующую часть, и с большим трудом ему наконец это удалось.
В начале января  года Юрий находился в Вольском резервном авиационном полку. В это время в город Вольск прибыл представитель -го авиационного полка дальней разведки Главного
командования Военно-воздушных сил Красной Армии для подбора
кадров. Искал он летчиков пограмотнее. По личным делам отобрал
тех, кого посчитал достойными служить в этом полку, а затем лично побеседовал с каждым из кандидатов. Было отобрано тридцать
человек — примерно пятнадцать экипажей. В число тех, на кого пал
выбор, вошел и Юрий Матвеевич.
Вскоре -й авиационный полк дальней разведки получил звание гвардейского Нижнеднестровского ордена Суворова. Первоначально он базировался в Орехово-Зуеве, а затем был передислоцирован на аэродром Кубинка (Московской области). Именно с этого
аэродрома Юрий и начал свою боевую деятельность. Только в конце войны полк перевели в Кировоград (Украина).
Все отобранные кандидаты прошли серьезные испытания, в процессе которых Юрий Моргунов занял первое место среди летчиков,
а Юрий Ткачевский — первое место среди штурманов. Так возник
первый, и лучший, экипаж этого пополнения — экипаж двух Юриев, Моргунова — Ткачевского.
Первое задание, полученное экипажем, было не боевым, но довольно сложным: необходимо было получить самолет на авиазаводе в Новосибирске и перегнать машину на подмосковный аэродром.
Ни у сержанта-летчика, ни у младшего лейтенанта-штурмана опыта подобных экспедиций не было, но всё обошлось благополучно:
экипаж справился с заданием и привел машину в полной исправности. Правда, на этом сложном маршруте пришлось преодолеть немало трудностей: летели в сплошных дождях, на бреющем полете,
89

Об авторе книги

при низкой облачности и сильных ветрах, без радиосвязи с аэродромами промежуточных посадок. Из трех экипажей, получивших
приказ перебазироваться на новый аэродром, в -ю эскадрилью
майора Андрианова, только самолет, управляемый экипажем Моргунова — Ткачевского, прибыл в место назначения в установленный срок и на следующий день смог осуществить первый вылет уже
с конкретным боевым заданием. Это был январь  года.
Юрию приходилось летать на многоцелевом двухместном самолете Пе-, который был задуман как тяжелый истребитель-перехватчик или штурмовик, но оказался слишком тяжел для истребителя и слабо вооружен для штурмовика. Вместе с тем как дальний
разведчик он был удобен: самолет имел довольно большой радиус
действия. Летал Юрий и на Пе- — трехместном пикирующем бомбардировщике. Для увеличения радиуса действия самолета вместо
бомб в нем монтировали дополнительные бензобаки. Полк обслуживал дальней разведкой главное командование в секторе от Белоруссии на юг вплоть до Греции. Штаб полка был в Москве, точнее,
Кубинке, а эскадрильи находились на разных полевых аэродромах.
Третья эскадрилья, в которой служил Юрий, летала в секторе
Украины, а затем — Болгарии. Впоследствии он осуществлял дальние вылеты на Вену, Прагу, Будапешт, Белград, Бухарест, Братиславу. В конце войны приходилось летать на Адриатическое море, где
Юрий впервые вел разведку военно-морских сил Италии. Вот такая
география!
Дальняя авиаразведка всегда сопровождалась фотографированием. Сначала доклад о результатах разведки делали в устной форме,
а через несколько часов пленки проявлялись, и данные — уже с
точностью до одного самолета, вагона, танка — передавались главному командованию и командованию соответствующего фронта.
Собрать сведения для устного доклада было чрезвычайно важно:
большие расхождения с документальными материалами разведки
считались недопустимыми. Но у Юрия получалось довольно хорошо: его устные доклады в основном подтверждались произведенными снимками.
Впоследствии Юрий Матвеевич признавался: «Любил я эту работу. Она у меня очень хорошо шла. Очень уж я старался. И если мы
летели на длительные маршруты, то я знал назубок любой линейный ориентир, который мне встречался. В случае воздушного боя
90

Об авторе книги

ориентировку соблюдать очень трудно. А мне удавалось моментально ее восстановить. У нашего экипажа не было ни одного случая,
чтобы мы заблудились или сорвали боевое задание... В связи с этим,
когда надо было выполнить очень ответственное задание, посылали нас».
Авиационный полк, в котором воевал Юрий, осуществлял разведку и крупных битв, в частности Сталинградской. Потери полка
в этот период были колоссальными. Вообще, по словам Юрия Матвеевича, за все военное время полк потерял три летных состава!
Только один летчик из первого состава полка остался в живых —
старший лейтенант Баркалов, все остальные погибли.
Юрию довелось непосредственно участвовать в крупных военных операциях второй мировой войны, среди которых особое место занимает Курская битва. В процессе подготовки к сражению он
выполнял разведку в секторе «Харьков — Полтава — Киев». Добраться до необходимых объектов было крайне затруднительно,
поскольку гитлеровцы всеми силами старались не допустить разглашения информации о своих военных объектах и действиях. Ими
предпринимались большие усилия по истреблению разведывательной авиации СССР.
За несколько недель до начала Курской битвы летать и вовсе стало невозможно: немцы сбивали каждый второй самолет. Экипаж
Моргунова — Ткачевского пересадили на трехместный пикирующий бомбардировщик, добавив к ним стрелка-радиста Петра Петрова, и они летали под защитой эскадрильи истребителей из шести
самолетов. Иначе было нельзя. Летать приходилось на небольшой
высоте, не выше трех тысяч метров, то есть в районе досягаемости
всех зенитных средств, поэтому пробоин бывало очень много
и людские потери были существенные. Это уже была не дальняя,
а ближняя разведка.
В результате успешных действий экипажа Моргунова — Ткачевского — Петрова удалось обнаружить много ценных военных целей: три эшелона с танками, подходившие к Харькову с запада, колонны бронетехники, автомашины с пехотой, а также штаб крупного
танкового соединения. Летчики-разведчики передали координаты
немецкого штаба, и мощная штурмовая авиация «разнесла в щепки» это место. На другой день разведчики, пролетая над этим местом, поразились тому, сколько сгорело военной техники.
91

Об авторе книги

Каждый день по несколько раз они вылетали и сообщали по радио об обнаруженных целях. Затем возвращались на базу, заправляли самолет горючим и сразу же летели проверять, что за это время
сделали штурмовики, после чего по радио докладывали командованию, поражена цель или нет. Если нет, туда направлялась следующая эскадрилья штурмовиков. Тяжелая, напряженная работа!
В июле  года Юрий стал свидетелем того, как немецкие танковые колонны подтягивались к Прохоровке, где предстояло крупнейшее историческое танковое сражение. О передвижениях немцев
летчики-разведчики доложили командованию смешанного авиационного корпуса. В указанное место были направлены штурмовики и бомбардировщики, которые стали наносить удары в основном
кумулятивными бомбами. Юрий воочию увидел, что представляет
собой такая бомба. Зажигательная, или кумулятивная, бомба — это
небольшая, весом всего в несколько килограммов, бомба, обладающая, однако, страшной разрушительной силой. Попадая сверху на
танк, она прожигает мощную, сорокасантиметровую броню танка.
Попав внутрь машины, этот «снарядик» выпускает остатки температурной обработки, под действием которой экипаж мгновенно погибает. Затем вспыхивает и сам танк. Немецкие танки, по словам
Юрия Матвеевича, горели, словно спичечные коробки.
Благодаря сведениям, переданным экипажем Моргунова — Ткачевского — Петрова, на подступах к Прохоровке было уничтожено
немало танков противника. Сфотографировать саму Прохоровскую
битву разведчикам не удалось, поскольку сверху были видны лишь
облака пыли, дым и огонь. Разобраться, где советские танки, а где
немецкие, в таком кромешном аду было нельзя.
В середине июля  года экипаж был переброшен в Кубинку,
и летчики совершили несколько вылетов на северный фронт Курской битвы. Таким образом, Юрию Матвеевичу довелось участвовать и на юге, и на севере этого важного, переломного в ходе Великой Отечественной войны сражения.
Во время войны судьба не раз испытывала Юрия Матвеевича на
стойкость и мужество. Один из таких случаев он не мог забыть. Как
раз во время Курской битвы командир полка штурмовиков определил место их с напарником машине на самом краю аэродрома, примерно в полутора километрах от штабной землянки. Это объяснялось тем, что одиночную машину немцы, вероятней всего, атаковать
92

Об авторе книги

не будут, и она останется цела, а разведчиками командир очень дорожил. Такая забота начальства летчикам-разведчикам, с одной
стороны, была, конечно, приятна, но с другой — обременительна,
поскольку им приходилось немало побегать: после выполнения задания они мчались к штабной землянке с устным докладом, за это
время боевую машину заправляли бензином, а после доклада сразу
бежали обратно и снова летели на задание.
Однажды, забираясь в машину, Юрий зацепил парашютом какой-то выступ, и парашют начал распускаться. Лететь без парашюта было невозможно хотя бы потому, что для него было специальное углубление в сиденье — летчики сидели на парашюте. Бежать за
новым значило тащить его на себе три километра — туда и обратно,
а вылет срочный. И Юрий попросил техника перетянуть парашют
проволокой. Так и полетели. Перелетели через Северский Донец —
вокруг сплошная облачность, а когда облака кончились, Юрий автоматически огляделся по сторонам и с ужасом обнаружил примерно
в трехстах-четырехстах метрах сзади целую эскадрилью «мессершмиттов», которая быстро догоняла летчиков-разведчиков. Открой
немцы огонь — сделать ничего было бы нельзя, к тому же парашют
Юрия был неисправен. Шансов на спасение — ноль. Летчики приготовились к самому худшему. Но случилось чудо: немцы их не тронули. Только один из них, пролетая мимо, погрозил кулаком.
Чуть позже Юрий понял, почему немцы так поступили. Встреча
с немецкой эскадрильей произошла недалеко от Белгорода, где шел
напряженный воздушный бой. В небе одновременно находилось
около двухсот самолетов. Со стороны это напоминало пчелиный
рой. То и дело вспыхивали искры и самолеты падали вниз, оставляя
за собой черный шлейф дыма. И преследователям надо было вступить в этот бой, поэтому им было не до самолета-одиночки.
С Курской битвой был связан еще один, не менее драматичный
случай. За месяц-полтора до начала битвы необходимо было произвести обследование железных дорог и аэродромов в районе Харькова. Юрий с особым трепетом относился к этому городу, в котором ему довелось жить и учиться до войны. На высоте примерно
восьми тысяч метров в правый двигатель самолета попал зенитный
снаряд, и над самым городом машину начало разворачивать в сторону неработающего двигателя. С огромным трудом летчики смогли
дотянуть неисправную машину до линии фронта и сели прямиком
93

Об авторе книги

между нашими и немецкими окопами. Выскочив из самолета, разведчики побежали к своим. И, как признавался Юрий Матвеевич,
они так быстро бежали, что ни немцы, ни наши не успели на это отреагировать. Немцы, спохватившись, открыли огонь только тогда,
когда летчики уже буквально ввалились в свой окоп. Ночью с помощью танка неисправный самолет вытащили на свою территорию
и отремонтировали. На нем еще долго потом летали...
Вскоре после Курской битвы Указом Президиума Верховного
Совета СССР от  февраля  года лейтенанту Ткачевскому Юрию
Матвеевичу было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ ). Звание
Героя Советского Союза было присвоено и его напарнику — Моргунову Юрию Васильевичу. Об этом летчики узнали, зайдя для доклада о результатах очередного полета. А  февраля  года они
прибыли в Москву, где в тот же день им вручили звезды.
На вручении звезды Героя Советского Союза с Юрием Матвеевичем произошел почти курьезный случай. После награждения предполагалось групповое фотографирование с М. И. Калининым. Михаил Иванович обратил внимание на высокого худощавого молодого летчика и пригласил его присесть рядом с ним. Однако один из
вышестоящих по званию офицеров не дал Юрию это сделать и место
рядом с всесоюзным старостой занял сам. Тогда Калинин предложил Юрию встать непосредственно за его спиной, что он и сделал.
Этот снимок до сих пор хранится в домашнем архиве Ткачевских.
В наградном листе Юрия Матвеевича, которым он был представлен к званию Героя Советского Союза и который хранится в Центральном архиве Министерства обороны РФ, описывается еще один
случай, хорошо показывающий бесстрашие, самообладание и мужество этого удивительного человека: « октября  года при
выполнении задания по фотографированию аэродрома Кировоград был атакован тремя истребителями противника, тов. Ткачевский метким огнем сбил одного «стервятника», два других истребителя прекратили атаку самолета. В это время тов. Ткачевский
почувствовал, что самолет стал неуправляем и находится в пикировании, повернувшись к летчику, увидел, что он лежит на штурвале
без сознания и шлем кислородной маски порван. Тов. Ткачевский
не растерялся, взял штурвал и вывел самолет из пикирования, повел его на снижение. На высоте  метров летчик очнулся, при94

Об авторе книги

нял штурвал, а тов. Ткачевский продолжал вести наблюдения. Экипаж задание выполнил и привез ценные данные о противнике».
Не стоит забывать, что на тот момент Юрию Матвеевичу было
всего двадцать три года!
Здесь же мы находим характеристику Юрия Матвеевича командованием: «В выполнении заданий бесстрашен и смел. Летает уверенно, все задания выполняет точно и в срок. Как штурман подготовлен отлично и свои знания и боевой опыт работы умело передает подчиненным. Лично дисциплинирован, требователен к себе
и подчиненным. В выполнении заданий инициативен и сообразителен. Летает на самолетах Пе-, Пе-, общий налет —  часов.
Физически здоров, в полетах вынослив. Строевая выправка хорошая. Среди товарищей пользуется заслуженным авторитетом. Своей боевой работой доказал преданность делу Партии Ленина — Сталина». В те времена это было наивысшей похвалой и самым серьезным признанием заслуг перед отечеством.
Заканчивается представление словами: «За  боевых вылетов
награжден «Орденом Отечественной войны II степени». За  отлично выполненных боевых вылетов по разведке глубокого тыла
противника на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом: мужество, отвагу и геройство, командование полка представляет гвардии лейтенанта Ткачевского Ю. М. к высшей
правительственной награде — присвоению звания «Героя Советского Союза»». Наградной лист подписан  ноября  года командиром -го гвардейского авиационного полка дальней разведки
гвардии подполковником Садовым и начальником штаба подполковником Струковцом.
Впоследствии Юрий Матвеевич рассказывал: «Я никогда не думал, что будем героями. В нашем полку были летчики, которые
и больший налет имели, и раньше воевать начали, но, вероятно,
качество работы нас вывело на первый план. Интересно заметить
и то обстоятельство, что в нашем полку было шесть героев. Полк
был очень большой, он по своим размерам превосходил авиационную дивизию. В полку было пять эскадрилий: четыре боевых, одна
для подготовки… Все шестеро героев полка служили в нашей эскадрилье: Рогов, Червиков, Сапожников, Сергеев, Моргунов и я».
За подвиги в годы Великой Отечественной войны Юрий Матвеевич награжден орденами Ленина, Октябрьской Революции, Отече95

Об авторе книги

ственной войны I степени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды и двадцатью тремя медалями.
Юрий Матвеевич участвовал в освобождении Харькова, Киева,
в Яссо-Кишиневской битве, Корсунь-Шевченковской операции
и других сражениях. Всего им был совершен сто пятьдесят один вылет, из них семьдесят девять — в дальней разведке, сфотографирована площадь в сорок две тысячи квадратных километров, что примерно соответствует площади такого государства, как Дания.
В  году произошли важные перемены в личной жизни Юрия
Матвеевича. Он женился и до конца жизни не расставался со своей
супругой Ниной Семёновной. Знакомство будущих супругов состоялось в  году. Получив краткосрочный отпуск, Юрий поспешил
в Павлово, к матери и сестре. На пристани в Васильсурске он заметил компанию молоденьких девушек, провожавших подругу. Одна
из провожавших настолько приглянулась Юрию, что сразу после
отбытия судна из Васильсурска он разыскал на пароходе ее подругу,
чтобы узнать имя и адрес красавицы. Потом было письмо в Васильсурск, а в начале  года состоялась их личная встреча. Через год
состоялась свадьба.
В ночь с  на  мая  года Юрия разбудил страшный огонь румынской зенитной артиллерии, которая охраняла аэродром. Это
был аэродром под Братиславой. Все выскочили из казарм. Оказалось, что румынские зенитчики уже начали праздновать победу
и расстреляли весь боекомплект!
 мая  года Юрий совершил последний боевой вылет —
в окрестности Праги. Туда подходили наши танковые войска, и необходимо было разведать для них безопасные дороги. Это был
и последний боевой вылет в полку. Однако демобилизовался Юрий
не сразу: еще год он провел в Вене.
Ранение, полученное в самом начале войны, давало о себе знать.
На первой же медкомиссии Юрий услышал: «Ты преступник! С таким зрением ты ставил под угрозу и напарника, и самолет». Полеты
запретили, и командование предложило Юрию штабную работу,
направление в военную академию, но он отказался.
К этому времени Юрий выбрал себе новую профессию — юрист.
Такой выбор не был спонтанным. Принятию такого решения
способствовали определенные события, произошедшие в последний год войны. Вот как об этом рассказывал сам Юрий Матвеевич:
96

Об авторе книги

«В конце  года на Полтавском аэродроме, где мы базировались,
проходило заседание военного трибунала. Слушали дело дезертировавшего летчика авиационного полка армейской разведки. Я хорошо знал этого человека. Когда во время воздушного боя его самолет подожгли, он очень сильно обгорел. После лечения его руки
были стянуты глубокими рубцами, лицо изуродовано шрамами.
Мы часто встречались с ним в столовой, и я всегда поражался, как
он после случившегося летает. Однажды он не выдержал и дезертировал. Его судили, причем заседатели были не из тех, кто воевал,
а тыловики. Показательного процесса не получилось, потому что
летчик сказал: «Да, я подлец, трус. Но какое вы имеете право меня
судить? Вы не представляете, какой охватывает ужас, когда тебя
атакует истребитель, а я это испытал. Виноват, что не выдержал.
Себя очень осуждаю, и, если мне поверят, я буду снова летать». Ему
назначили наказание с отсрочкой исполнения приговора, и он продолжал воевать. По моим сведениям, этот летчик погиб».
По признанию Юрия Матвеевича, он много думал об этом случае, а также о том, что, с одной стороны, существуют жесткие нормы закона, а с другой — живые, конкретные люди.
Через некоторое время Юрия и его напарника пригласили уже
в заседатели. Поскольку они успешно справились с этой обязанностью, вызывать их стали довольно часто. Эта работа увлекла Юрия.
Именно тогда он окунулся в мир уголовного права. Впоследствии
он говорил: «Меня захватила логика уголовного закона, его потенциал. Возможности толкования казались очень широкими, и я пришел к выводу, что надо быть очень грамотным человеком, чтобы
хорошо разбираться в законах».
Выбор был сделан в пользу юриспруденции, и дальше Юрий уже
действовал в привычной ему манере — решительно и без колебаний. Сразу после демобилизации, случившейся лишь в мае  года,
он поступил в Московский юридический институт (МЮИ) и окончил его в  году с отличием. В том же году поступил в аспирантуру МЮИ.
В мае  года Юрий Матвеевич досрочно защитил кандидатскую диссертацию на тему «Уголовная ответственность за хозяйственные преступления в области социалистической промышленности» под научным руководством известного профессора, заведующего кафедрой уголовного права МЮИ Бориса Самойловича
97

Об авторе книги

Утевского. После успешной защиты диссертации Юрий Матвеевич
был оставлен в МЮИ работать преподавателем кафедры уголовного права.
В  году МЮИ влился в состав юридического факультета МГУ
имени М. В. Ломоносова. С этого момента судьба Юрия Матвеевича
была неразрывно связана с судьбой кафедры уголовного права
и криминологии юридического факультета МГУ: с  по  год
он работал ассистентом, с  по  год — доцентом, с  года —
профессором кафедры. Впоследствии, по его собственным словам,
его неоднократно пытались «сманить» на руководящие должности
в различные высшие учебные заведения Министерства внутренних
дел, предлагали возглавить кафедру уголовного права Академии
МВД, обещая мгновенно сделать полковником, предлагали даже
более сложную работу — возглавить Рязанское высшее училище
МВД, где обещали звание генерала. Но Юрий Матвеевич от этих
и других, весьма лестных, предложений отказывался, считая своим
лишь место в Московском университете.
В  году именно в стенах Московского университета он прочитал свою первую лекцию студентам. Для юридической науки этот
период был непростым. В  году вследствие известных исторических событий изучение исправительно-трудового права в гражданских вузах СССР было запрещено — разрешено было изучать лишь
соответствующее буржуазное право, которое именовалось «тюрьмоведением». Однако в  году в связи с общим «потеплением»
в стране стало возможным восстановить чтение лекций по исправительно-трудовому праву в гражданских учебных заведениях, что
и смог осуществить Ю. М. Ткачевский. Он не только одним из первых в СССР прочитал обновленный курс лекций по этому предмету,
но и разработал соответствующую учебную программу по нему.
Впоследствии Юрий Матвеевич вошел в комиссию по разработке
«Основ исправительно-трудового законодательства Союза ССР и
союзных республик» ( год) и Исправительно-трудового кодекса РСФСР ( год). За участие в разработке исправительнотрудовых кодексов Украины, Белоруссии, Киргизии и Узбекистана
президиумы верховных советов этих республик объявили ему
благодарность.
Спустя тридцать лет после первой прочитанной Юрием Матвеевичем лекции его лекции по общей части уголовного права на вто98

Об авторе книги

ром курсе слушала и я. До сих пор у меня хранится тетрадка
с конспектами этих лекций. Первая страничка датирована  сентября  года, тема лекции: «Стадии развития преступления».
Лектор Юрий Матвеевич был прекрасный! Спокойная речь, выверено каждое слово, никаких слов-паразитов («ну», «как бы» и тому
подобных), четкое изложение, веская аргументация. Лекции по исправительно-трудовому праву были особенно интересны — их слушали открыв рты, поскольку нам давался такой материал, который
нигде больше мы почерпнуть не могли: большая часть информации
о местах лишения свободы, содержащихся там лицах, а тем более
статистическая информация, по-прежнему были малодоступны.
В одном из интервью Юрий Матвеевич признался: «Я люблю работать с людьми, убеждать их в своей правоте, доносить знания до
слушателей. Кроме того, преподавательская работа дает возможность писать, заниматься научными изысканиями».
Юрий Матвеевич — один из немногих авторов, считавших, что
кара — это непременная цель и содержание уголовного наказания.
Без кары последнее немыслимо. По его мнению, карательность наказания заключается в том, что оно в той или иной степени причиняет физические и моральные страдания осужденному, носит принудительный характер, порицает, является позорящим, способно
в определенной мере восстановить попранное право, удовлетворить
чувство справедливости, способствует искуплению вины, имеет воспитательное значение. Эти мысли Юрия Матвеевича, доводимые
до сознания студентов еще в  году, весьма созвучны тем идеям
и положениям, которые нашли свое закрепление в статье  действующего Уголовного кодекса РФ, в частности, о восстановлении социальной справедливости посредством уголовного наказания.
В мае  года Юрий Матвеевич защитил докторскую диссертацию на тему «Освобождение от отбывания наказания по действующему советскому уголовному праву». В  году ему присвоено
ученое звание профессора. Юрий Матвеевич стал первым профессором нового поколения кафедры уголовного права МГУ после долгого перерыва. До него звание профессора получили лишь В. Д. Меньшагин и Н. Д. Дурманов.
Юрий Матвеевич находился у истоков известной телепередачи
«Человек и закон», ведущим которой в  году был назначен
А. В. Пиманов. Это одна из интереснейших и малоизвестных стра99

Об авторе книги

ниц биографии Юрия Матвеевича. В  году руководство Гостелерадио СССР обратилось на юридический факультет МГУ с просьбой помочь в организации и проведении цикла передач с условным
названием «Человек и закон». В то время подобных передач на
телевидении не было. О существовании преступности в СССР говорить было не принято. В силу особой важности задания именно
Ю. М. Ткачевскому партбюро факультета поручило организовать
такую передачу и выступить в роли ее ведущего. Юрий Матвеевич
попросил выделить ему квалифицированного помощника. Такой
помощник был найден. Им стал доцент, кандидат юридических
наук (впоследствии профессор кафедры уголовного права и криминологии, доктор юридических наук) Геннадий Николаевич Борзенков. К тому времени Геннадий Николаевич уже имел опыт работы
в издательстве, поэтому стал первым редактором передач. По свидетельству Геннадия Николаевича, программа передачи всякий раз
согласовывалась и утверждалась на партбюро факультета.
Юрий Матвеевич провел в качестве ведущего первые восемнадцать передач цикла. Первоначально продолжительность передачи
была весьма скромной: всего десять-пятнадцать минут в прямом
эфире. На экране появлялся Герой Советского Союза профессор
Ю. М. Ткачевский и объявлял очередную передачу. После небольшого вступления ведущего слово предоставлялось гостю — профессору МГУ — для небольшой лекции на определенную правовую тему.
Гостями передачи в разное время были профессоры А. И. Денисов,
В. П. Грибанов, Д. Л. Златопольский. Для того времени сам формат
передачи, адресованной, в первую очередь, широкому кругу населения, имел большое воспитательное и информационное значение.
Даже название передачи имело глубокий смысл: поиск ответа на
вопрос: «Человек для закона, или закон для человека?».
Позже были выделены профессиональный редактор и съемочная группа. Существенно изменился формат передачи. Теперь она
шла в записи, ее продолжительность была увеличена до часа. Оживилась форма проведения: начали использоваться кино- и фотоматериалы, записи интервью и диалогов. Гостем одной из передач
оказался юрист, автор детективов и сценарист А. А. Безуглов, который принял от Юрия Матвеевича эстафету ведущего и работал им
вплоть до  года, когда его в этом качестве сменил М. М. Бабаев,
ставший бессменным ведущим передачи до  года.
100

Об авторе книги

В течение десяти лет (с  по  год) Ю. М. Ткачевский возглавлял кафедру в качестве ее заведующего*. Этот период старшие
преподаватели вспоминают с улыбкой и называют «юрским периодом». На кафедре установилась благоприятная атмосфера, самые
теплые человеческие отношения между ее сотрудниками. В качестве заведующего кафедрой Юрий Матвеевич проявлял исключительную доброжелательность, готовность помочь молодым коллегам. Много усилий он прилагал к тому, чтобы оживить учебные
программы, внести разнообразие в спецкурсы. Количество последних значительно увеличилось. Сам он читал по очереди с Г. Н. Борзенковым спецкурс «Преступления против собственности».
Ю. М. Ткачевский являлся членом нескольких крупных организаций: Научно-консультативного совета Прокуратуры СССР, Научно-консультативного совета Верховного Суда РСФСР, Координационного бюро по делам законности и организации борьбы с преступностью, совета «Закономерность развития государства, управления
и права» АН СССР, совета по правовой пропаганде при Министерстве юстиции СССР. Он был членом Экспертного совета ВАК СССР
(затем — Российской Федерации), диссертационного совета по защите докторских диссертаций юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова, председателем Совета ветеранов юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.
Под его руководством подготовлены и защищены двадцать одна
диссертация по уголовному праву и две — по уголовно-исполнительному. Среди учеников Юрия Матвеевича — А. И. Кулагин, В. Я. Богданов, Л. В. Иногамова-Хегай, В. В. Похмелкин, Б. Ж. Жунусов,
О. К. Павлова, Е. А. Горяйнова, М. Н. Тагиев, И. В. Баскова, Т. Д. Шарипов и другие.
В  году Ю. М. Ткачевскому было присвоено звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации». Юрий Матвеевич
являлся заслуженным профессором МГУ. В -м, в год -летия
Московского университета, Юрию Матвеевичу была вручена высшая награда МГУ — «Звезда Московского университета», которую
он считал одной из самых дорогих и значимых наград в своей жизни. «Звезда» учреждена к юбилею МГУ и выражает признание
* С  февраля  года обязанности заведующего кафедрой перешли
к профессору, д. ю. н. Н. Ф. Кузнецовой.
101

Об авторе книги

заслуг лауреата перед обществом в развитии науки, образования
и культуры. Ее удостаиваются выдающиеся выпускники Московского университета, а также общественные, научные и государственные деятели, которые внесли весомый вклад в развитие вуза
и университетской науки.
После вручения звезды растроганный Юрий Матвеевич сказал собравшимся в актовом зале Главного здания университета: «Героем
Советского Союза я стал в сорок четвертом году, а до этой награды,
как видите, шел пятьдесят лет...» Действительно, есть что-то очень
знаковое, символичное в том, что Юрий Матвеевич был награжден
двумя звездами — высшими наградами: военной и научной. Это справедливая и заслуженная оценка его достижений в двух важнейших
для него областях. И тому и другому делу он отдавался без остатка.
В  году Юрий Матвеевич стал лауреатом юридической премии «Фемида» в номинации «Поколение» за семейную преемственность в выборе юридической профессии, а также за большой вклад
в научную и преподавательскую деятельность. Данная ежегодная
премия учреждена в  году Московским клубом юристов и Ассо-

Вручение премии «Фемида»
102

Об авторе книги

циацией юристов России. Ее лауреаты — российские и зарубежные
юристы, государственные и общественные деятели, внесшие большой
вклад в развитие правового государства и гражданского общества.
В  году Юрию Матвеевичу была вручена медаль «Во славу
Отечества» — высокая общественная награда, которой удостаиваются, в частности, военнослужащие — участники боевых действий,
защищавшие государство, партизаны гражданской войны и Великой Отечественной войны. Награждение состоялось в Зале Славы
Центрального музея Великой Отечественной войны на Поклонной
горе в Москве. На стены зала нанесены имена двенадцати тысяч Героев Советского Союза и России, среди которых есть и имя Юрия
Матвеевича.
Юрий Матвеевич, проработавший в Московском университете
шестьдесят два года, не представлял себе жизни без него и был ему
всецело предан до последних своих дней. Он любил науку уголовного права, любил работу преподавателя, любил студентов, любил
саму атмосферу Московского университета.
Творческое наследие Юрия Матвеевича весомо, хотя монографических работ им было написано, к сожалению, не так много.
Всего им было опубликовано более двухсот двадцати научных и
учебно-методических работ, из них одиннадцать монографий,
тридцать шесть учебников по уголовному и уголовно-исполнительному праву (в соавторстве).
Большой интерес представляют две фундаментальные работы
Юрия Матвеевича: «Давность в советском уголовном праве» (М.,
) и «Российская прогрессивная система исполнения уголовных
наказаний» (М., ). Вторая работа стала итогом многолетнего
труда Юрия Матвеевича над сложными и интересными проблемами
уголовного и уголовно-исполнительного права. В книге Юрий Матвеевич дает историческую характеристику различных тюремных систем, описывает прогрессивные системы исполнения лишения свободы в ряде стран (Англии, Ирландии, США и других странах), анализирует создание и эволюцию прогрессивной системы исполнения
уголовных наказаний в РСФСР, СССР и современной России.
Одной из наших последних совместных работ стал учебник по
общей части уголовного права (М., ), который уже дважды
переиздавался. В соавторстве с Юрием Матвеевичем мы написали
несколько глав, посвященных вопросам освобождения от уголов103

Об авторе книги

ной ответственности и наказания. Работая вместе с ним над книгой,
я смогла понять, насколько глубокими знаниями в области уголовного права он обладает, как хорошо разбирается в сложнейших вещах, как мастерски умеет ухватить суть проблемы, как щепетилен
в вопросах терминологии, как великолепно знаком с практикой исполнения наказаний. Безусловно, для меня это — бесценный опыт.
Не только для меня, но и, как я думаю, для всех, кто хорошо знал
Юрия Матвеевича, он останется человеком глубоко порядочным,
честным, благородным, интеллигентным, с прекрасным и тонким
чувством юмора, с уважением относившимся к своим коллегам
и студентам, легким в общении, но не легковесным, не терпящим
фальшь и некомпетентность. Человеком с большой буквы. Человеком-легендой. Воином-победителем. Профессором Московского
университета.
Профессор кафедры уголовного права и криминологии
юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова,
доктор юридических наук Н. Е. Крылова

«СВЕТИТ МЕСЯЦ, СВЕТИТ ЯСНЫЙ»
Шел  или  год. Мы, студенты юридического факультета
МГУ имени М. В. Ломоносова, слушали лекцию по советскому исправительно-трудовому праву. Лекцию читал профессор Ткачевский Юрий Матвеевич — участник Великой Отечественной войны,
летчик, Герой Советского Союза. Тему лекции, конечно, не помню,
но в какой-то момент лектор стал рассказывать о том, что осужденные в исправительно-трудовых колониях занимаются художественной самодеятельностью, играют на музыкальных инструментах,
исполняют песни, романсы и так далее. Тут уважаемый профессор
несколько неожиданно продекламировал — пропел куплет или два
из часто исполняемой тогда русской народной песни «Светит месяц,
светит ясный»:
Светит месяц, светит ясный,
Светит белая заря,
Осветила путь-дороженьку
Мне до милого двора.
104

Об авторе книги

Молодежь после услышанного, конечно, развеселилась. Мы с соседом Валерой Шупиловым тоже приняли активное участие в хоре.
«Как так: зэки не только там сидят и валят лес, а еще поют и пляшут?» — наше бурное обсуждение этого вопроса привлекло внимание лектора и за «нарушение режима» мы были удалены из аудитории для последующего «исправления и перевоспитания». Особых
санкций для нас не последовало. Мы успешно закончили учебу, защитили дипломы, но не по советскому исправительно-трудовому
праву. (Я, например, писал дипломную работу по трудовому праву.)
Однако так случилось, что мы оба, Валера Шупилов и я, стали работать в правоохранительных органах, заниматься вопросами борьбы с преступностью, исправления и перевоспитания осужденных.
Потом, перейдя на работу в научную сферу, В. П. Шупилов стал известным специалистом по пенитенциарному (тюремному) праву
зарубежных стран — доктором, профессором. Я изучал проблемы
исполнения и отбывания уголовных наказаний, в том числе в отечественных исправительных учреждениях. Разумеется, мы в своей
научной деятельности широко использовали труды профессора
Ю. М. Ткачевского.
Часто бывая в служебных командировках в исправительных колониях, я нередко присутствовал и на концертах художественной
самодеятельности осужденных. В числе исполняемых песен звучал
и «Светит месяц, светит ясный». Кстати, среди исполнителей порой
встречались и настоящие мастера, и тогда невольно вспоминалось:
лекция Ю. М. Ткачевского, студенчество, молодость…
Впоследствии, занимаясь преподавательской деятельностью,
на занятиях по уголовно-исполнительному праву я, рассказывая
о средствах и формах воспитательного воздействия на осужденных
в местах лишения свободы, в качестве примера приводил их участие в художественной самодеятельности, которая без исполнения
песен, в том числе и «Светит месяц, светит ясный», не обходилась.
Как видим, получилось, что в некотором смысле «ясный месяц»
осветил В. П. Шупилову и мне путь в юриспруденции.
Выпускник юридического факультета
МГУ имени М. В. Ломоносова  года,
доктор юридических наук профессор О. Г. Перминов

105

Об авторе книги

ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ БИОГРАФИЙ
В нашем доме хранится книга отзывов о выставке картин середины того, двадцатого, века. На одной из страниц: «Советский
юрист» — росчерк в верхней части листа, «Превосходно!» — перо
пробегает линейкой, и под ней — «Ю. Ткачевский .X.» и острый
угол летящего крыла автографа — будто взмывает в воздух.
Мне, выпускнику МГУ, выпала редкая удача и честь быть под
звездным крылом героя-воина, но ни добрые пожелания, ни признание профессоров не удержали порыв молодости в юридических
науках, и стальные колеса в  году унесли меня к снежным вершинам Кавказа. С того момента минула четверть века, и в солнечный полдень в Москве, на улице Кирова (ныне вновь Мясницкой),
между притягательными ступенями, ведущими к букинистической
лавке и магазину семян, бородатый художник встречает профессора: «Здравствуйте, Юрий Матвеевич! Помните выставку Владимирова на факультете?» Мы стоим на людной улице… Возникает пауза.
Вдруг засветилась радостная улыбка: «Да, да! Помню. У меня дома
ваш этюд — «Башня в Коломенском», подарок после государственного экзамена», — и Юрий Матвеевич протянул широкую ладонь
для приветствия.
Так начали перелистываться страницы биографий двух поколений.
В те июньские дни  года накануне моей дороги в Крым Юрий
Матвеевич посетил наш дом в Москве. Однокомнатная квартира готовилась к отъезду, но на круглом столе стоял самовар, жена Жанна Константиновна готовила блины, и за чаркой грузинского вина
мы развернули папки крымских рисунков: пейзажи, долины, деревья… Открыли секреты юриста-архитектора, покидающего столицу,
чтобы Карадаг стал мастерской и домом художника.
Юрий Матвеевич уходил с «Цветущим крымским колючим боярышником». В тот же вечер звонок: «Я получил выговор от жены
Нины Семеновны: „Почему без меня?“» И через несколько дней
Ткачевские увозили с Каховки «Цветущие глицинии», «Тамарикс»…
Они готовились к переезду на новую квартиру.
В начале девяностых мы с женой в Москве, в новой университетской квартире Ткачевских. Принимали нас как близких друзей,
с гордостью показывали стены — листы, оформленные в рамы, где
106

Об авторе книги

среди крымских рисунков висел и маленький этюд  года. Это
было наградой автору — признание робкого дара через десятилетия.
В  году в Москве, в Государственном биологическом музее на
Малой Грузинской, открылась выставка листов первого десятилетия в Крыму и северных листов «Мир дерева». Вернисаж состоялся
 февраля, и вечером я набираю домашний номер профессора:
«Юрий Матвеевич, докладываю: задание выполнили», и в ответ
слышу взволнованное воспоминание: «А мне ровно пятьдесят лет
назад  февраля присвоили звание Героя Советского Союза».
В первые мартовские дни Юрий Матвеевич посетил нашу выставку и в тетради Музея оставил запись:
.III.
Евгений Владимиров обладает великим даром отражать
на холсте и бумаге величие и богатство Природы. С наслаждением смотрел на его картины. Они превосходны. Его
стиль оригинален и неповторим.
Неизменный поклонник таланта Е. Владимирова
Герой Советского Союза, доктор юридических наук,
заслуженный профессор Московского Государственного
университета им. М. В. Ломоносова
Юрий Ткачевский
В  году в Лейпциге вышла книга о ста дикорастущих растениях с моими иллюстрациями. Мы с женой подарили эту книжку
Юрию Матвеевичу, страстному садоводу, а в ответ получили книгу
очерков о воспитанниках Московского университета — героях войны с дарственной надписью: «Великолепным друзьям — супругам
Владимировым от одного из лиц этой книги».
Приближается дата —  июня  года*. Солдатская книга
вновь на столе, заново прочитываю исторический очерк о штурмане-летчике, раскладываю атлас Западной Европы. Увеличительное
стекло скользит по странам и областям, морям, городам и полям
сражений, над которыми боевой самолет сержанта и младшего лейтенанта сражался с врагами. Помним и рассказ о трудных днях
борьбы Юрия Матвеевича за возвращение в боевой строй. Само собой приходит неожиданное сравнение: военные карты, составлен* Восьмидесятилетие Ю. М. Ткачевского.
107

Об авторе книги

ные штурманом, в мирное время обрели образ живой природы на
графических листах и холстах, наполнивших уютный дом Ткачевских.
Выпускник МГУ  года,
член Союза Архитекторов СССР,
художник Е. И. Владимиров

МОЙ САМЫЙ ЛУЧШИЙ В МИРЕ ДЕДУШКА
Наверное, на мое детство пришелся расцвет дедушкиного педагогического таланта. Он уже утратил нетерпеливость, свойственную
слишком молодым людям, прошло последствие контузии — раздражительность, был обретен опыт и, я бы даже сказала, некоторая
мудрость; вместе с тем дедушка еще не начал стареть и был в отличной физической форме.
Он делал мне лодочки из сосновой коры, пенопластовые кораблики с парусом, зверюшек из кривых веток и желудей, крокодилов
из зеленых шишек, картонных марионеток, деревянные пистолеты,
лук со стрелами, свистки и дудочки, бумажных чертей, ходули, гончарный круг, всякие лесенки-качели на даче, пропеллер, запускаемый с катушки («модель „муха“» называется). Вернее, это мы с ним
почти всё вместе делали.
Он не побоялся подарить мне перочинный ножик, когда мне было семь лет (и потом регулярно дарил мне ножи, в том числе и тот,
который прошел с ним войну), и вообще поддерживал многие мои
увлечения, включая те, которые среднестатистическому взрослому
показались бы довольно дурацкими. Сопровождал меня во время
моих первых вылазок для плющения гвоздей под поездом (потом
помогал мне затачивать их и превращать в кинжалы). Когда я
научилась делать проволочных человечков и нужна была проволока, взял пилу, и мы с ним отправились к обнаруженной мною заброшенной кабельной катушке с остатками кабеля, и он отпилил
два метровых куска кабеля (один — мне, а другой — Ленке). В лесу,
когда вдвоем, предлагал залезть на самый высокий дуб, а сам ждал
внизу. Для игр в войну отдал мне свою планшетку и штурманскую
линейку, а офицерскую линейку и военный ремень купил в воен108

Об авторе книги

торге. Играл со мной в карточные игры разной степени интеллектуальности от дурака и мальца до кинга и преферанса, в том числе
и на деньги (и поскольку, если играли вдвоем, я почти всегда выигрывала, у меня появлялись карманные деньги). Приносил для
меня со свалки бракованной продукции гжельского фарфорового
завода зайчиков и лисят. Катался со мной на лыжах, велосипедах
и на лодке. Водил кормить и гладить пасущихся в поле коз и лошадей. Приносил из факультетской криминалистической лаборатории пленку и порошок для снятия отпечатков пальцев. Заправлял
мне иссушенные фломастеры цветными чернилами «Радуга».
Рассказывал мне смешные истории из своего детства и военной
юности и сказки про зайцев-кроликов собственного сочинения.
Пересказывал книги (например, это от него я услышала историю
про мальчика Реми, и только спустя много лет мне попала в руки
книга «Без семьи»). Читал вслух. Поэтому когда я перечитываю
«Винни-Пуха», «Тома Сойера», «Гекльберри Финна», «Серебряные коньки» и некоторые сказки Андерсена, я временами начинаю
слышать его голос. Доставал мне книги и пластинки. Научил первым латинским выражениям. Снабжал меня жвачкой (наверное,
ему дарили знакомые, которые ездили в командировки). Покупал
велосипед, лыжи и коньки и выпасал меня на катке (что, как я теперь понимаю, вовсе не весело, когда сам не катаешься). Отдал мне,
пятилетней, свой старый велосипед «Украина» с косой рамой, отвернул ему седло и бегал за мной, держа за багажник, пока у меня не
стало получаться, а пока я не умела плавать, давал мне цепляться
ему за плечи и катал меня по озеру. Брал в разные поездки (в Юрмалу, Суздаль, Одессу). Доверял мне переключать скорость, когда
вел машину.
Не только выписывал мне «Мурзилку», но и совместно со мною
изучал детектив с продолжением про зловредных агентов волшебницы «Ябеды-Корябеды» (там надо было разгадывать загадки).
Вместе делали домашнюю стенгазету к праздникам.
Играл со мной в игру «найди товарища по следам на снегу»,
в прятки дома в темноте.
Подозреваю, что он получал от этого всего удовольствие и ему
самому было со мной интересно.
Е. Г. Афанасьева

О  
Слово ректора МГУ

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .



ДАЛЬНЯЯ РАЗВЕДКА
Глава 1. ВЗЛЕТ
Мои корни . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из ранних впечатлений . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Козловско-мичуринский бригадный метод . . . . . . .
Новый Оскол. Вода для лишенцев . . . . . . . . . . . .
Чернянка. Смотрю «Спартака» и учусь плавать . . . .
Ливны. Биплан. Сын врага народа . . . . . . . . . . . .
Рыльск… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Читатель... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...И поэт . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шахматы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Отвергнутый бутерброд, лук под замком и другая еда .
Пробиваюсь в авиацию . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вторая попытка поступить в училище . . . . . . . . . .
Учеба в Харьковском авиационном училище . . . . . .

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
















.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
























Глава . ПОЛЕТ
Свинарка, пастух и комсомол . . . . . . . . . . . . .
Давлеканово . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В городе Чкалове. Зина Богданов . . . . . . . . . . .
Лейтенант Тышкевич . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вольск . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Виктор Пивоваров . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как у меня появились усы . . . . . . . . . . . . . . .
Авантюрный роман . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Будешь летать! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Спасительная труба . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кубинка: аэродром, мины и земляника . . . . . . .
Как мы угнали самолет . . . . . . . . . . . . . . . . .
Новодеркул. Лето сорок третьего . . . . . . . . . . .
Тигровый глаз . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Руби мне ноги!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как садились на одно шасси, и как садились в грозу
Как погнули винт . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лучше, чем братья Знаменские . . . . . . . . . . . .
Отмщенный суслик . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Виктор Мицкевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Площадь Дании . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О щедрой Фионе Саловне и вреде самогона . . . . .

110

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

Несчастный случай . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лёша Кожуров . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Конец войны. Венгрия и Братислава. Последний боевой вылет
Венская опера после войны . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сапоги и дрова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Матрас на шкафу . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.








.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.



































Н. Е. Крылова. Юрий Матвеевич Ткачевский (биографический очерк)
О. Г. Перминов. «Светит месяц, светит ясный» . . . . . . . . . . . . . . .
Е. И. Владимиров. Переплетение биографий . . . . . . . . . . . . . . . .
Е. Г. Афанасьева. Мой самый лучший в мире дедушка . . . . . . . . . .

.
.
.
.

.
.
.
.

. 
. 
. 
. 

Глава . НА ЗЕМЛЕ
Выбираю мирную профессию . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Студент Московского юридического . . . . . . . . . . . . . . .
Однокурсники . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Неприличное слово. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как из меня не получился латинист . . . . . . . . . . . . . . . .
Счастливый билет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Страшный Гурвич. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Выбираю уголовное право . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шутники . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Поступаю в аспирантуру. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Едем на море! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По городам и весям. Лекторские гастроли . . . . . . . . . . . .
Злополучная сноска . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Последняя пара . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лжетарапунька . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Университет. Первые годы на кафедре . . . . . . . . . . . . . .
Три «К» и докторская . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Герман и попугай . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Неразделенная любовь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Страшная месть . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Профессорская рассеянность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Рукописи не горят, но настоящие рукописи иногда теряются
Дача . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Трудовой навоз и халявный навоз... . . . . . . . . . . . . . . .
Дачные развлечения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Коммуналки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О машинах и путешествиях . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мой верный спутник фотоаппарат . . . . . . . . . . . . . . . .
На факультете и не только . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Встречный ветер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мои ученики . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Профессор-консультант . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сальдо положительное . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.

ОБ АВТОРЕ КНИГИ

111

Литературно-художественное издание

Ткачевский Юрий Матвеевич
ДАЛЬНЯЯ РАЗВЕДКА. КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ
Редактор Т.В.Карпова
Оформление и компьютерная верстка Ю.Н.Симоненко
Подписано в печать 06.04.2018 г. Формат 60×90/16. Бумага офсетная. Офсетная печать.
Усл. печ. л. 7,0. Тираж 500 экз. Изд. №'11'095. Заказ №'1639
Издательство Московского университета.
119991, Москва, ГСП-1, Ленинские горы, д. 1, стр. 15 (ул. Академика Хохлова, 11).
Тел.: (495) 939-32-91; e-mail: secretary@msupress.com; сайт: http://msupress.com
Отдел реализации: тел.: (495) 939-33-23; e-mail: zakaz@msupress.com
Отпечатано в соответствии с предоставленными материалами
в ООО «Красногорский полиграфический комбинат»
115093, г. Москва, Партийный переулок д. 1, корп. 58, стр.3, пом. 7