Автор: Абалкин Л.И. Яременко Ю.В. Леонов С.Л. Ларина А.М.
Теги: история российского государства биографии историческая литература избранные труды
ISBN: 5-282-00796-7
Год: 1990
Текст
Ж (экономическое (
(наследие (
Н. И. БУХАРИН
ИЗБРАННЫЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
эн
Бухарин И. И.
экономическое
наследие
I
ОТДЕЛЕНИЕ ЭКОНОМИКИ АН СССР
Редакционная коллегия серии «Экономическое наследием
академик АН СССР Л. И. Абалкин (председатель); академик АН СССР А. Г. Аганбегян; д. э. н. А. А. Баранов; чл.-корр. АН СССР П. В. Волобуев\ чл.-корр. АН СССР Л. М. Гатовский\ д. э. н. В. А. Жамин (зам. председателя); д. э. н. Н. А. Климов; д. э. н. А. А. Куликов; к. э. н. Я. И. Кузьминов (ученый секретарь); к. э. н. В. A. May (ученый секретарь); академик АН СССР А. Г. Милейковский; к. э. н. Б. А. Мясоедов (зам. председателя); чл.-корр. АН СССР Н. Я- Петраков; академик АН СССР А. М. Румянцев; д. э. н. Н. К Фигуровская (зам. председателя)
экономическое
наследие
ИНСТИТУТ ЭКОНОМИКИ АН СССР ИНСТИТУТ экономики И ПРОГНОЗИРОВАНИЯ НАУЧНО- ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА АН СССР
Н. И. БУХАРИН
ИЗБРАННЫЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Редакционная коллегия: академик Л. И. Абалкин, член-корр. АН СССР Ю. В. Яременко, к. э. н. С. Л. Леонов, А. М. Ларина
МОСКВА ЭКОНОМИКА 1990
ББК 63.3(2)71 Б94
Предисловие,
комментарии,
именной указатель:
канд. экон.
наук
С.
Л.
Леонов
Составление: канд. экон.
наук
С.
Л.
Леонов,
канд, экон. наук А.
В. Лобова
Редактор А. В. Лобова
0603000000—067
011(01)—90 ISBN 5—282—00796—7
34—90
© Н. И. Бухарин, 1990 г. Предисловие, комментарии С. Л. Леонов. Составление С. Л. Леонов, А. В. Лобова, 199а г.
эн
ПРЕДИСЛОВИЕ
I. Вехи жизни и деятельности Н. И. Бухарина
Николай Иванович Бухарин родился в Москве 9 октября (27 сентября по старому стилю) 1888 г. в семье учителей одной из начальных школ. В семье сформировались первые интеллектуальные интересы Николая, которые выразились в увлечении естественной историей и художественной литературой. Одновременно, как вспоминал Бухарин, постепенно усваивалось ироническое отношение к религии.
Обучаясь в гимназии, Николай познакомился с революционно-демократической литературой, а затем и с марксистской. Именно в гимназические годы Бухарин сделал свой мировоззренческий и политический выбор. Он стал приверженцем теории марксизма, а в 1906 г. вступил в партию большевиков. Политическая его деятельность началась с активного участия в различных демонстрациях и митингах. В 1906 г. он — пропагандист в Замоскворецком районе, весной 1907 г. (во время выпускных экзаменов в гимназии)—один из организаторов забастовки на обувной фабрике Сладкова, в 1907—1908 гг.— пропагандист, партийный организатор и агитатор в Дорогомиловском подрайоне Хамовнического района Москвы. Неудивительно, что уже в 1908 г. двадцатилетний Николай Бухарин был кооптирован в Московский комитет большевистской партии, а в 1909 г. вошел в новый состав Московского комитета по выборам.
В 1907 г. Бухарин поступил на экономическое отделение юридического факультета Московского университета. Продолжая свое образование, он изучает экономическую теорию, но свое пребывание в университете использует главным образом для ведения политической работы среди студенчества, в то же время пропагандируя марксистскую теорию в рабочих кружках.
Весной и осенью 1909 г. Бухарина арестовывает полиция, но его освобождают за недостатком улик. В декабре 1910 г. арестовывается актив Московской организации большевистской партии, в том числе и Бухарин. Несколько месяцев — до июня
5
1911 г.— он находился в тюрьме, затем ссылка в г. Онегу Архангельской губернии, откуда он совершил побег. В октябре Бухарин эмигрировал в Германию (Ганновер). Осенью 1912 г. в Кракове Н. И. Бухарин впервые встретился с В. И. Лениным, который привлек его к сотрудничеству в большевистской печати. С этого времени собственно и началась литературная работа Бухарина — его корреспонденции публикуются в газете «Правда», теоретические статьи по экономическим вопросам — в журнале «Просвещение», а одна статья («Политическая экономия без ценности») была напечатана в теоретическом журнале немецкой социал-демократии «Neue Zeit». В это же время Бухарин много работал в библиотеках, слушал лекции Визера и Бем-Баверка в Венском университете. В результате этих занятий была написана книга о теории ценности и прибыли австрийской школы в политэкономии («Политическая экономия рантье»).
Вместе с тем, живя в эмиграции, Бухарин включился в деятельность заграничной организации партии, принимал активное участие в рабочем движении. В 1914 г. накануне первой мировой войны Бухарин был арестован австрийской полицией по подозрению в шпионаже, только вмешательство австрийских социал-демократов спасло его от суда и приговора по законам военного времени. Он был выслан в Швейцарию, где пробыл до середины 1915 г., перебравшись затем в Швецию. К этому времени относятся споры Бухарина с Лениным по вопросам о праве наций на самоопределение и о государстве. Ленин критиковал эти взгляды Бухарина как слишком «левые», по сути полуанархические. Но эта критика не была борьбой с идейным противником, она носила товарищеский характер.
Тогда- же Бухарин написал работу «Мировое хозяйство и империализм», краткий вариант которой был опубликован в 1915 г. Нелишне отметить, что Ленин редактировал эту работу и написал к ней предисловие, где высоко оценил научное значение бухаринского исследования империализма.
Последний период эмиграции (конец 1916 — начало 1917 г.) Бухарин проводит в Северной Америке, где он редактирует газету «Новый мир», которая под его влиянием занимает интернационалистскую позицию. В это же время Бухарин ведет активную агитационно-пропагандистскую работу, которая в немалой мере способствовала формированию левого крыла в социалистическом рабочем движении Соединенных Штатов.
После февральской революции Н. И. Бухарин возвратился в Россию. В маеМ917 г. он —в Москве, где сразу включился в практическую политическую работу. |Бухарин вновь вошел в Московский комитет партии, объединив вокруг себя сторонников провозглашенного Лениным курса на переход к социалистическому этапу революции, одновременно он вошел в испол¬
6
нительный комитет Моссовета, редактировал печатные органы Московского комитета большевистской партии — газету «Социал-демократ» и журнал «Спартак», часто выступал на различных митингах и собраниях. В этот период Бухарин опубликовал десятки статей, брошюру «Классовая борьба и революция в России», в которой рассматривалось развитие революционных событий с февраля по июль 1917 г. (этот обзор событий позднее, в 1918 г., был продолжен им в другой брошюре «От диктатуры империализма к диктатуре пролетариата»). Видную роль сыграл Бухарин на VI съезде РСДРП (б), где он сделал доклад о войне и международном положении. На этом же съезде он выступил также с речью против явки Ленина на суд, и съезд принял по этому вопросу резолюцию, проект которой был предложен Бухариным. VI съезд избрал Н. И. Бухарина членом Центрального Комитета партии, в составе которого он состоял до февраля 1937 г. (с 1934 г.— кандидатом в члены ЦК).
В октябре 1917 г. Бухарин — один из руководителей вооруженного восстания в Москве, которое стало одним из важнейших этапов в развертывании социалистической революции.
К Октябрьской революции Бухарин сложился как видный теоретик партии, как один из ее политических вождей. В декабре 1917 г. он стал ответственным редактором центрального органа партии — газеты «Правда», которую он возглавлял в течение 12 лет (с небольшим перерывом в 1918 г.). Тогда же он вошел в президиум Высшего Совета Народного Хозяйства.
Взгляды Бухарина в то время4 отличались «левизной», что вполне проявилось весной 1918 г. при обсуждении вопроса о мире с Германией. Позиция Бухарина — лидера «левых коммунистов», которые выступали против Брестского мира, за продолжение войны в расчете на казавшуюся им близкой мировую революцию, была крупной политической ошибкой. Надо сказать, что после мятежа левых эсеров летом 1918 г. Бухарин открыто признал ошибочность своей позиции и правильность политической линии, отстаивавшейся Лениным. В этих условиях он возобновил свою работу в «Правде» и продолжил активную деятельность в ЦК партии. Бухарин позднее писал, что весь следующий период был периодом «возрастающего влияния на меня со стороны Ленина, которому я обязан, как никому другому, в смысле своего марксистского воспитания и с которым имел счастье не только быть в тех же рядах, но и стоять близко к нему вообще, как товарищу и человеку»1. Это, конечно, не означает, что в дальнейшем между ними,не было полемики. Теоретические расхождения между Лениным и Бухариным в первые лослереволюционные годы были (по вопросам
1 Бухарин Николай Иванович (Автобиография)//Бухарин Н. И. Избранные труды. Л., 1988. С. 10.
7
программы партии, о роли профсоюзов, о монополии внешней торговли и др.), но эти споры не мешали им находить общий язык, приходить в итоге дискуссий к единству взглядов. Бухарин внес значительный вклад в пропаганду программы партии, принятой на VIII съезде,— одной из наиболее известных книг стала написанная им совместно с Е. А. Преображенским «Азбука коммунизма» (комментарий к партийной программе). В этот же период Бухарин создал крупные теоретические работы «Экономика переходного периода» (1920) и «Теория исторического материализма» (1921)—книги, оказавшие значительное влияние на идеологическую жизнь того времени. В 20-е годы он активно выступает на страницах научных журналов, ведет большую работу в Коммунистической Академии, преподает в Институте Красной Профессуры.
Бухари^ был одним из виднейших деятелей международного коммунистического движения. Он участвовал в подготовке созыва и работе первого (учредительного) Конгресса Коммунистического Интернационала в 1919 г., тогда же был избран членом его Исполкома и Президиума ИККИ. Н. И. Бухарин сыграл выдающуюся роль в Коминтерне, он принял непосредственное участие в создании его программы и в разработке политики коммунистического движения. Особенно плодотворной была его деятельность в Коминтерне во второй половине 20-х годов, когда Бухарин разрабатывал и защищал в полемике с «левыми» оппонентами реалистический политический курс. В связи с этим следует указать на его доклады и речи на Конгрессах Коминтерна и на Пленумах ИККИ. По своему идейному потенциалу они являлись крупными произведениями теоретической мысли.
Переход от «военного коммунизма» к новой экономической политике вызвал коренной поворот во взглядах Бухарина на пути и формы преобразования общества на социалистических началах. Он сразу выступил горячим сторонником ленинских идей перехода к социализму по пути нэпа и внес крупный вклад в разработку теоретических проблем строительства социализма, в пропаганду ленинского учения и в его защиту в полемике с «левыми» оппозиционерами. В этом отношении характерны созданные им в 20-е годы такие работы, как «Новый курс экономической политики» (1921), «Хозяйственный рост и рабоче-крестьянский блок» (1924), «Путь к социализму и рабоче- крестьянский союз» (1925), «К критике экономической платформы оппозиции» (1925) и ряд других. Яркой страницей политической и идеологической деятельности Н- И. Бухарина явилась его борьба с идеологией троцкистской и «новой» оппозиций. Ленинскую теорию социалистического строительства он отстаивал в ряде произведений; «Новое откровение о советской экономике или как можно погубить рабоче-крестьянский
8
блок» (1925), «О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР» (1926), «К вопросу о закономерностях переходного периода» (1926) и др.
В 20-е годы значительной была роль Н. И. Бухарина —одного из лидеров ВКП(б) (члена Политбюро ЦК партии с 1924 г., кандидата в члены —с 1919 г) —в выработке политики партии на ее съездах и конференциях.
Особое значение имела политическая деятельность Н. И. Бухарина 1928—1929 гг. В идейной полемике со Сталиным и его сторонниками Бухарин пытался отстоять ленинские принципы социалистического строительства. В ряде статей и речей того периода Бухарин отстаивал ленинскую идею о том, что союз рабочего класса и крестьянства является одной из глубочайших основ развития общества по пути к социализму. С особой силой и последовательностью Бухарин защищал эти идеи на апрельском (1929 г.) Пленуме ЦК партии. В своей речи на этом Пленуме он с покоряющей убедительностью и основательностью аргументов, бескомпромиссно критикуя политическую линию Сталина и его группы, разоблачил эту линию как троцкистскую ревизию решений ХУ"съезда В КП (б). Исчерпав все методы идейной полемики, доступные в рамках строгого соблюдения единства партии, марксист-ленинец Бухарин потерпел в этой борьбе поражение, был выведен из Политбюро, а также из руководящих органов Коминтерна.
В этих условиях Бухарин, для которого важнейшим принципом было соблюдение партийной дисциплины и сохранение во чтобы то ни стало единства партии, вынужден был отказаться в дальнейшем от активной политической деятельности (хотя он оставался членом ЦК и членом ЦИК СССР) и найти какое-то иное применение своим силам. Дело облегчалось в некоторой степени тем, что в январе 1929 г. Н. И. Бухарин был избран действительным членом (академиком) Академии наук СССР. С начала 30-х годов он занимается в основном научной работой. Его труды этого периода разнообразны: «Основы планирования научно-исследовательской работы» (1931), «Борьба двух миров и задачи науки» (1932), «Техника и экономика современного капитализма» (1932), «Теория и практика с точки зрения диалектического материализма» (1932), «Учение Маркса и его Историческое значение» (1933), а также ряд статей о Гёте, Гейне, Брюсове, Маяковском, Дарвине и т. п. В 1930—1933 гг. Бухарин работал заведующим научно-техническим управлением ВСНХ (после его преобразования в Народный Комиссариат по тяжелой промышленности — заведующим научно-техническим сектором этого ведомства). С октября 1930 г. Бухарин был председателем Комиссии по истории знаний, а после ее преобразования в Институт истории науки и техники АН СССР (в на¬
чале 1932 г.) стал первым директором этого института. В 1934 г. XVII съезд В КП (б) избрал Н. И. Бухарина кандидатом в члены ЦК, затем он был назначен ответственным редактором газеты «Известия». В 1934—1936 гг. в «Известиях» был опубликован ряд статей и заметок Бухарина. В 1934 г. Бухарин принял участие в работе первого Съезда писателей, где выступил с докладом «Поэзия, поэтика и задачи поэтического творчества в СССР». В феврале 1935 г. Н. И. Бухарин был включен в состав Конституционной комиссии СССР. Участвуя в подготовке новой Конституции, он надеялся, что ее принятие позволит укрепить правопорядок, будет способствовать демократизации общественной жизни. Однако в условиях уже сложившегося к тому времени режима личной власти Сталина правовые нормы, декларированные в Конституции, уже не могли стать и не стали препятствием усиления беззаконных репрессий.
Жертвой сталинского террора стал и Николай Иванович Бухарин. В феврале 1937 г. Пленум ЦК ВКП(б) исключил его из состава ЦК и из партии. Тогда же Бухарин был арестован. В марте 1938 г. происходит судебный процесс по делу так называемого «право-троцкистского блока», рассмотренный военной коллегией Верховного суда СССР. По ее приговору (от 13 марта) Н. И. Бухарин 15 марта 1938 г. был расстрелян по клеветническим и сфабрикованным обвинениям. В мае Общее собрание АН СССР исключило его из числа академиков.
4 февраля 1988 г. Пленум Верховного суда СССР отменил приговор и прекратил дело в отношении Н. И. Бухарина. 10 мая 1988 г. Президиум АН СССР принял решение восстановить посмертно в звании действительного члена АН СССР (академика) Бухарина Николая Ивановича.
21 июня 1988 г. Комитет партийного контроля КПСС восстановил Н. И. Бухарина в рядах Коммунистической партии (посмертно).
II. Экономические воззрения
Теоретическая деятельность Н. И. Бухарина отличалась многосторонностью: на всем протяжении его идейной эволюции он разрабатывал многие проблемы ряда общественных наук. Вместе с тем не будет преувеличением сказать, что наибольшее значение в его творчестве имели труды, в которых он развивал и пропагандировал экономическую теорию марксизма. Не случайно, что именно это направление его теоретической деятельности неоднократно положительно оценивал Ъ. И. Ленин. Так, например, он отмечал в одном из писем в марте 1916 г.: «Ник(олай) Ив(анович) занимающийся экономист, и в этом мы его всегда поддерживали» К Ленин и в дальнейшем харак- 11 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 194.
10
теризовал Бухарина как превосходно образованного марксиста- экономиста3. Значение этих ленинских оценок Бухарина-эко- номиста отнюдь не умаляется тем, что Ленин, как известно, не раз критиковал те или иные его воззрения.
Первые литературные работы Бухарина по экономическим вопросам посвящены пропаганде марксистской политэкономии и критике воззрений буржуазных экономистов. Это относится к его статьям «Карл Маркс и современная политическая экономия буржуазии», «Теория субъективной ценности Бем-Ба- верка», «Политическая экономия без ценности»4 и другим. В этих статьях Бухарин разъяснял марксово учение о стоимости (используя терминологию тех лет — учение о трудовой ценности), прибавочной стоимости, заработной плате, основные положения теории воспроизводства общественного капитала. Он умело сочетал пропаганду марксистской теории с критикой взглядов таких буржуазных экономистов, как Е. Бем-Баверк.
В дальнейшем Бухарин подытожил и расширил эту критику в книге «Политическая экономия рантье», рукопись которой была в основном закончена осенью 1914 г., а опубликована впервые в 1919 г. (с дополнениями, внесенными в 1915—1916 и 1919 гг.). Характерно, что, полемизируя с воззрениями этих экономистов, Бухарин видел свою задачу не только в выявлении социально-классовой подоплеки взглядов и в выяснении ошибочности методологии оппонентов, а в том, чтобы раскрыть логическую и теоретическую непоследовательность, противоречивость их аргументов и выводов и на этой основе показать их односторонность и неполноту. В предисловии к книге «Политическая экономия рантье» Бухарин отмечал, что марксистская критика построений новейших буржуазных экономистов «сводилась, главным образом, к двум типам критики: либо это была только социологическая критика, либо критика исключительно методологическая. Устанавливалось, например, что данная теоретическая система имеет родство с определенной классовой психологией, и этим дело кончалось. Или указывалось, что некоторые методологические основания, подход к вопросу неправильны, а потому считалась излишней подробная критика «внутренней» стороны системы»5. Бухарин доказывал, что выяснение социально-классового смысла позиции тех или иных теоретиков буржуазии не снимает с марксистов обязанности вести полемику с ними в форме логической критики их воззрений. Он считал также недостаточным простое выяснение неверности методологических оснований теоретических построений буржуазных экономистов и видел задачу в том, «чтобы непра¬
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 305; Т. 43. С. 215.
4 Просвещение. 1913. № 7—8; Там же. 1914. № 3; Die Neue Zeit. XXXII. 1913/1914. Bd. 1. N 22, 23.
5 Бухарин H. Политическая экономия рантье. М., 1919. С. 4.
1
вильность метода была продемонстрирована на неправильности частных выводов системы, то есть либо на ее внутренней противоречивости, либо на ее недостаточности, «органической» неспособности охватить ряд для данной дисциплины важных явлений»6. И надо сказать, Бухарин успешно применял эти принципы критики в своем анализе буржуазной политэкономии, раскрывая односторонность и непоследовательность взглядов крупнейших ее представителей. При этом в ходе полемики с ними он стремился показать преимущества марксистского знания, основывающегося на принципах объективности и историзма в исследовании предмета. Бухарин доказывал, что не- историчность и субъективизм, присущие воззрениям политэкономов «австрийской школы», с одной стороны, и описательноэмпирический подход к предмету экономистов «исторической школы» политэкономии, с другой, являются двумя направлениями (хотя и противоположными друг другу) ухода от действительно научной формы осмысления экономической реальности. В первом случае теоретические объяснения строились за счет отказа от понимания развития экономических форм, во втором — описание изменений в экономической жизни общества сопровождалось отрицательной позицией по отношению ко всякой теоретической форме исследования экономики. Следует подчеркнуть, что у Бухарина критическая оценка взглядов тех или иных экономистов была выводом из скрупулезного объективного анализа аргументов, которые служили основанием развивавшихся ими положений. Он продемонстрировал мастерское владение такой формой полемики, как имманентная критика, и из его полемического опыта можно и сегодня извлечь полезные уроки.
Яркой страницей научного творчества Бухарина-экономиста явилось его исследование проблем империализма. Разработке этих проблем посвящена одна из наиболее известных его работ «Мировое хозяйство и империализм», первоначально опубликованная в 1915 г. в журнале «Коммунист». В дальнейшем она была дополнена и издана в виде отдельной книги7. В написанном в декабре 1915 г. предисловии к этой работе Н. И. Бухарина В. И. Ленин писал, что ее научное значейие «состоит особенно в том, что он рассматривает основные факты мирового хозяйства, касающиеся империализма, как целого, как определенной ступени развития наиболее высокоразвитого капитализма»8.
Бухарин исследовал империализм как комплекс новых тенденций развития мирового хозяйства, характерных для новой
® Бухарин Н. Политическая экономия рантье. М., 1919. С. 4.
7 Бухарин Н. Мировое хозяйство и империализм. Экономический очерк. Пг.: Прибой, 1918.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 94.
12
фазы капитализма. Хотя он и называл империализм экономической политикой, но фактически под этим неверным выражением он исследовал объективные экономические процессы: рост вывоза капитала, борьбу международных монополий, раздел территории мира как рынков сбыта и сырья и как сфер приложения капитала. В этом, на наш взгляд, Бухарин противоречил сам себе, называя эти процессы политикой финансового капитала и исследуя их как комплекс экономических характеристик империализма. В этой непоследовательности сказалось смешение, а отчасти и отождествление экономики и политики, которое привело и к другим ошибкам, например в оценке связи государства и монополий.
Раскрывая классовый смысл борьбы «национальных» государств как борьбы соответствующих групп буржуазии и одновременно рассматривая «национальные» хозяйства лишь как части мирового хозяйства, Н. И. Бухарин расценивал эту борьбу как конкуренцию различных частей мирового хозяйства. Он делал вывод о том, что «вопрос об империализме, его экономической характеристике и его будущности превращается, таким образом, в вопрос об оценке тенденций развития мирового хозяйства и о вероятных изменениях его внутренней структуры»9. Поэтому задачу своего исследования он видел в том, чтобы сначала рассмотреть структуру мировой экономики в целом, а затем на этой основе проанализировать тенденции экономического развития капитализма в отдельных странах. Такой подход был оправдан тем, что он позволял в ходе исследования выявить новые явления и процессы, которыми характеризуется развитие мировых экономических связей при империализме. Но в то же время абсолютизация этого аспекта рассмотрения империализма вела к непоследовательности в освещении действительных зависимостей в развитии новейшего капитализма. В частности, происходило как бы удвоение предмета исследования: параллельно друг другу рассматривались одни и те же процессы образования монополий и финансового капитала, роста экспорта капитала и т. д.— во-первых, как тенденции развития мирового хозяйства и, во-вторых, как тенденции развития национальных хозяйств.
Бухарин во многом верно анализировал изменения в экономике крупнейших капиталистических стран. Рассматривая необычайно быстрый рост картелей, синдикатов, трестов и банковских концернов, он высказал положение о концентрации производства как необходимом условии возникновения монополий, подчеркивал огромную роль, которую играет в этом процессе форма акционерного общества, в особенности в связи с «системой участий» и финансированием посредством выпуска
9 Коммунист. 1915. № 1—2. С. 6.
13
ценных бумаг, раскрывал повышение роли монополий, приходящих на смену свободной конкуренции. Бухарин подробно рассмотрел также развивавшийся процесс «сращивания» промышленных монополий и банков-монополистов. Эта его формулировка о «сращивании» промышленного и банковского капитала положительно оценивалась В. И. Лениным 10 11.
Исследуя важнейшие тенденции развития мирового хозяйства, Бухарин рассматривал их как элементы и формы выражения интернационализации хозяйственной жизни. Особое внимание при этом он уделил анализу вывоза капитала как характерной для эпохи финансового капитализма формы экономических связей между государственно обособленными частями мирового хозяйства. Показав, как различными путями происходит перелив капиталов между странами (учредительство, займы, финансирование, торговля ценными бумагами и т. д.), Бухарин делал вывод о том, что в ходе этого процесса «растет переплетение «национальных капиталов», капитал «интернационализируется» п. При этом он доказывал, что наиболее отчетливое выражение эти процессы интернационализации находят в образовании и развитии международных картелей и трестов, за которыми стоят финансирующие их банки-монополисты.
Анализируя влияние роста международных монополий и других форм интернационализации капитала, Бухарин подметил развитие интернационализации капиталистической собственности, но, что особенно важно, он также отчетливо видел и противоположную тенденцию. Он доказывал, что интернационализация хозяйственной жизни не тождественна процессу интернационализации капиталистических интересов в смысле тенденции к примирению капиталистов различных стран. Бухарин выдвигал верное положение о том, что «процесс интернационализации хозяйственной жизни может обострять и обостряет в высшей степени противоречие между интересами различных «национальных» групп буржуазии» 12. Опираясь на этот вывод, он доказывал, что обострение борьбы между ними за рынки сбыта,* рынки сырья и из-за сфер приложения капитала происходит в целях обеспечения сверхприбылей монополиям. В конкуренции за рынки сбыта, сырья и приложения капитала Бухарин видел «три стороны одного и того же явления: конфликта между ростом производительных сил и «национальной» ограниченностью производственной организации» 13.
Резюмируя свое понимание тенденций развития мировой системы капитализма, Бухарин выделял среди них две главные, о которых писал, что «наряду с интернационализацией хозяй¬
10 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 339.
11 Коммунист. 1915. № 1—2. С. 12.
12 Там же. С. 18.
13 Там же. С. 34.
14
ства и интернационализацией капитала происходит чреватый крупнейшими последствиями процесс «национального» связывания капитала, процесс его «национализации»|4. Под этим не очень удачным термином — «национализация» капитала Бу* харин имел в виду следующее. Он считал, что процесс централизации производства в общественном масштабе «имеет тенденцию превратить все «национальное» хозяйство в единое комбинированное предприятие с организационной связью между всеми отраслями производства» * 13 * 15. Он правильно отмечал, что в эпоху финансового капитализма «начинает играть крупнейшую роль использование государственной власти и связанных с нею возможностей»16, экономических возможностей в первую очередь. Но вместе с тем Бухарин дал утрированное и схематичное представление об этой тенденции, понимая ее как полностью завершенный, лишенный внутренних противоречий процесс. В частности, он утверждал, что «народное хозяйство» превращается в один гигантский комбинированный трест, пайщиками которого являются финансовые группы и государство» 17.
Эти абстрактные представления и привели Бухарина к неверным выводам о том, что в связи с образованием «государственно-капиталистических трестов» конкуренция переносится на мировую арену, а в пределах национальных хозяйств доводится до минимума. В дальнейшем аналогичные положения высказывались Бухариным в ряде работ. Так, в статье «К пересмотру партийной программы» он писал: «В области внутренних отношений капиталистического хозяйства место неорганизованных предприятий и «свободной конкуренции» занял организованный монополистический капитал» 1в.
Эти ошибочные положения, думается, объясняются методом исследования: процессы и явления «новейшего капитализма» рассматривались Бухариным с точки зрения их структуры, состава, а не с точки зрения их генезиса и развития. Он анализировал явления, как полностью реализовавшие все потенции своего развития, и, естественно, в этом случае нередко ускользали от анализа изменчивость процессов, их внутренняя противоречивость. Известно, что в дальнейшем (в дискуссии при под¬
14 Коммунист. 1915. № 1—2. С. 26.
13 Там же. С. 22; См. также Бухарин Н. Новое рабство//Новый мир. 1916. 11 ноября. С. 4; Der Imperialistische Raubstaat//Jugend-Internationale. 1916.
1 Dec. S. 7—9; Der Imperialistische Staat//Arbeiterpolitik. 1916. 9 Dec. S.
193 j95
1в Коммунист. HH5. № 1—2. C. 41.
17 Там же. С. 39.
15 Спартак. 1917. № 4. 10 августа. С. 4; Бухарин Н. Государственный капитализм и социалистическая революция//Спартак. 1917. № 2. 6 июня. С. 6—11; Бухарин Н. Крушение капитализма//Там же. № 10. 29 октября. С. 5—9.
15
готовке второй Программы партии) Бухарин полемизировал с Лениным, в частности и по вопросам теории империализма. В этом споре он пытался отстоять ранее высказанные суждения о том, что финансовый капитализм полностью заменяет собой капитализм свободной конкуренции, что господство монополий означает полное перерождение отношений старого капитализма и новейшая капиталистическая экономика яБ^яется «чистым» монополистическим капитализмом, устранившим анархию товарного производства и свободную конкуренцию. Ленинская критика этих ошибочных положений хорошо известна, и нет необходимости здесь ее приводить. Меньше известно, что в дальнейшем Бухарин под влиянием ленинской критики исправлял эти свои ошибки и внес заметный вклад в разъяснение ленинской деории монополистического капитализма, посвятив этому немало страниц в своей работе «Развитие капитализма и его гибель» (теоретическая часть книги «Азбука коммунизма», 1919 г.).
Реализованный Бухариным анализ империализма как структуры и тенденций мирового хозяйства предопределил и его оценку судьбы капитализма как экономического строя в связи с первой мировой войной. Экономический смысл последней представлялся как крайнее обострение конкуренции между «государственно-капиталистическими трестами», что привело к кризису хозяйства, которое невозможно восстановить на капиталистических началах. А поскольку комплекс разнообразных соотношений «государственно-капиталистических трестов» Бухарин по сути отождествлял с мировым капитализмом как системой, постольку этот кризис мирового хозяйства истолковывался им как катастрофа капитализма, как его крушение. В соответствии с этим он отмечал, что «капиталистический режим уже начал разлагаться» 19, что война «завела в такой тупик, из которого нет никакого выхода... капиталистический строй, сгнивая, начинает расползаться»20. Несколько позже, в 1919 г., в статье «Теория пролетарской диктатуры», характеризуя начавшийся, по его мнению, период «деградации капитализма», Бухарин писал: «Теперь наступает опять новая историческая полоса. Кривая империалистического развития, все время шедшая вверх, начинает катастрофически падать вниз. Наступает эпоха разложения капитализма, за которой непосредственно следует диктатура пролетариата...»21. Аналогичные суждения он высказывал и в книге «Экономика переходного периода», где утверждал, что война в условиях мирового хозяйства, означая нарушение равновесия последнего ^ разрыв его связей, 1010 Бухарин Н. Крушение капитализма//Спартак. 1917. № 10. 29 октября. С. 8.
30 Бухарин Н. Программа коммунистов (большевиков). М., 1918. С. 7.
31 Бухарин Н. Атака. М., 1925. С. 90.
18
привела к краху всей системы, к ее распаду. Вот как он характеризовал «расползающуюся мировую ткань капиталистического хозяйства». Он писал: «Во всем капиталистическом мире, несмотря на попытки вдохнуть в него новую жизнь, разруха идет гигантскими шагами. Производительные силы падают. Производственные отношения разлагаются и разрываются. .. весь процесс все более принимает стихийный характер распада»22 23. В этих представлениях нашли определенное отражение особенности первых послеоктябрьских лет, особенности времени бурного развития революционных процессов в ряде стран. Но вместе с тем в этих суждениях сказалась и известная «левизна» теоретической и политической позиции Бухарина, характерная для того периода. Выразилось это в абсолютизации кризисного состояния капиталистической системы, в основе чего лежало отмечавшееся отождествление вызванного войной кризиса хозяйства с «крахом» капиталистической системы, смешение кризиса системы отношений мирового капитализма с «распадом» капитализма как экономического строя. Это важно отметить потому, что взгляды Бухарина по этим вопросам существенно не менялись вплоть до середины 20-х годов
Наряду с исследованием капитализма Бухарин анализировал также ряд проблем экономики социализма. При этом он исходил из того, что социализм — это общество, где средства производства находятся в общественном владении, нет эксплуатации, уничтожены классы, производство ведется по общему плану в целях удовлетворения потребностей трудящихся масс24 *. В 1918 г. в статье «Анархизм и научный коммунизм» он писал: «Основное условие экономического преодоления капитализма состоит в том, чтобы «экспроприация экспроприаторов» не вырождалась в дележку, хотя бы и уравнительную дележку. Всякая дележка плодит мелких собственников, а из мелкой собственности вытекает и крупнокапиталистическая собственность. Поэтому раздел имущества богатых неизбежно приводит снова к образованию того же класса этих «богатых». Задача рабочего класса — не мелкобуржуазно-люмпеновский передел, а общественно-товарищеское, планомерное и организованное использование экспроприируемых средств производства»26- При этом он особо подчеркивал необходимость организации рабочего контроля над производством и распределением продуктов,
22 Бухарин Н. Экономика переходного периода. Часть I. Общая теория трансформационного процесса. М., 1920. С. 153.
23 Бухарин Н. Второй Интернационал под флагом «левого коммунизма*// Большевик. 1924. № 5—6. 20 нюня. С. 16—25; Бухарин Н. Противоречия современного капиталязма//Там же. № 10. 5 сентября. С. 7—11.
24 Бухарин Н. Что такое социализм?//Новый мир. 1916. 28 декабря. С. 2; Бухарин Н. Государственный капитализм и социалистическая революция//
Спартак. 1917. JSft 2. 6 июня. С. 9—10.
26 Коммунист. 1918. № 2. 27 апреля. С. 13.
17
без которого экспроприация, как отмечал Бухарин, «легко вырождается в простое «присвоение» частными лицами того, что должно быть общественной собственностью»26. Высказывая эти взгляды, он, собственно, лишь разъяснял основные моменты марксистских представлений об экономике социализма. Специфика же воззрений Бухарина на переход к социалистической экономике выразилась в суждениях о строительстве социализма.
Бухарин обосновывал верный вывод о том, что после завоевания власти пролетариатом «центр тяжести переносится в строительство социализма»27. Но в то же время подход к этому строительству понимал несколько односторонне, только через национализацию собственности класса капиталистов. Имея в виду национализацию банков и всей крупной промышленности, он писал, что «их экспроприация, то есть их захват рабочим классом, рабочей властью, есть конец капитализма и начало социализма»28. Высказывая эти мысли, Бухарин в то же время не понял необходимости использования государственного капитализма в созидании социалистической экономики и с этих позиций полемизировал с Лениным в статье «Некоторые основные понятия современной экономики»29. На этом этапе он не признавал, что для повышения уровня обобществления хозяйства возможно использовать и капиталистические экономические формы под контролем государства рабочего класса. В этом сказалось некоторое преувеличение Бухариным значения национализации. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что Бухарин не был сторонником тотального огосударствления хозяйства.
В воззрениях Бухарина на экономику социализма, изложенных в ряде его работ первых пореволюционных лет, в полной мере нашла выражение идеология «военного коммунизма». Центральным пунктом в этих взглядах был вопрос о роли государства (политической власти, насилия) в преобразовании экономики на социалистических началах.
Характерной для Бухарина была неоднократно высказывавшаяся им мысль о том, что «целью пролетарской диктатуры является ломка старых производственных отношений в сфере общественной экономики. ..»30. Именно с этими представлениями о необходимости разрушения старой экономики до основания, т. е. до полного уничтожения старых экономических отношений как оболочки производительных сил, связано его понимание перехода к социализму. Это, собственно, и было * * * *38 Коммунист. 1918. № 2. 27 апреля. С. 13.
37 Там же. С. 14. /
38 Бухарин Н. Программа коммунистов (большевиков). С. 29.
38 Коммунист. 1918. № 3. 16 мая. С. 8—11.
80 Бухарин Н. Теория пролетарской диктатуры (1919); Бухарин Н. Атака.
18
одной из основных мыслей знаменитой книги Бухарина «Экономика переходного периода» (1920), в которой доказывалось, что в переходный период распад старых и создание новых производственных отношений предполагают временную дезорганизацию экономики, временное падение производительных сил. В связи с этим Бухарин обосновывал вывод о том, что к со- циализму нельзя перейти «сразу», что его нельзя «ввести» декретом, что, наоборот, социализм придется строить и это будет содержанием целой эпохи общественного развития. Эти идеи положительно оценивал В. И. Ленин в своих замечаниях на книгу Бухарина31.
Для Бухарина характерно рассмотрение государственной власти именно как средства («рычага», инструмента) переделки общественной жизни на социалистических началах. В книге «Экономика переходного периода» он писал о том, что насилие, принуждение (т. е. политическая власть) «находится в двояком соотношении с экономикой: во-первых, оно появляется как функция этой экономики, во-вторых, оно, в свою очередь, влияет на экономическую жизнь»32. Он считал, что определяющую роль играет экономика, а политика активно воздействует на нее как концентрированное выражение экономики. Так, он писал, что «государственное принуждение не есть «чистое насилие» дюринговского типа, и постольку оно является фактором, идущим по главной линии общеэкономического развития»33. Таким образом, для Бухарина проблема активной роли государства и его политики по отношению к экономике — это проблема выявления направления экономического развития, т. е. проблема выражения в политике (как «экономической силе») экономической необходимости. И соответственно это задача выработки такой политики, которая не противоречит требованиям экономических законов.
Вместе с тем на этом этапе в представлениях Бухарина сказалось влияние практики «военного коммунизма». Он писал, что «с точки зрения большего по своей величине исторического масштаба пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»34 *. Но в то же время, несмотря на иллюзии «военного коммунизма», Бухарин оценивал хозяйственные формы того периода (создающийся «экономический аппарат») как «грубый набросок нового»36. При этом он исходил
31 Ленинский сборник. XL. С. 395, 405, 406.
32 Бухарин Н. Экономика переходного периода. С. 137.
33 Там же. С. 84.
34 Там же. С. 146.
33 Там же. С. 117.
19
из того, что противоречие между принуждением и самодеятельностью трудящихся выражает противоречивый характер переходного периода.
Хозяйственная практика «военного коммунизма» порождала упрощенные представления и об экономических формах становящегося социализма. Дело схематично представлялось таким образом, что, поскольку на место разрушаемых отношений товарно-капиталистического хозяйства приходят экономические отношения социализма, постольку последний мыслился как натуральное хозяйство. Бухарин писал об этом: «Вообще говоря, одна из основных тенденций переходного периода есть разрыв товарно-фетишистских оболочек. Вместе с растущей общественно-натуральной системой экономических отношений лопаются и соответствующие идеологические категории. А раз это так, перед теорией экономического процесса возникает необходимость перехода 1< натурально-хозяйственному мышлению, т. е. к рассматриванию и общества, и его частей как системы элементов в их натуральной форме»36. В этом, вероятно, сказалось влияние богдановских представлений о социализме как натуральном хозяйстве, организованном коллективной волей пролетариата. С этим кругом идей связаны и схематичные представления Бухарина об обобществлении производства при социализме как о росте его «организации». Это нарастание организованности понималось односторонне — как все более полное подчинение общественных связей, деятельности производителей управляющему центру как «коллективной» воле, в которой слились воедино индивидуальные воли. Таким образом, развитие обобще- ствленности хозяйства означало усиление жесткости связей между производителями, что не могло не быть отрицанием творческой активности личности, отрицанием ее интересов, в первую очередь материальных. Соответственно хозяйствование общества в целом представало как функционирование некоего механического агрегата, своего рода комплекса сложных машин, хорошо пригнанными деталями которых являлись производители. Бухарин в тот период истолковывал и проблему пропорциональности экономики становящегося социализма, используя понятия так называемой «теории равновесия». Необходимо особо подчеркнуть, что Ленин в воззрениях Бухарина по преимуществу критиковал именно эту их компоненту—бог- дановский «организационный» абстракционизм.
Надо сказать, что в дальнейшей теоретической деятельности Н. И. Бухарин постепенно преодолевал эти ошибочные и односторонние взгляды. С начала 20-х годов идейное развитие Бухарина происходило под все возрастающим влиянием ленинской теории, в защиту и конкретизацию которой он внес не- *м Бухарин Н. Экономика переходного периода. С. 136.
S0
малый вклад. Именно в ходе разработки теоретических вопросов нэпа, развития ленинской концепции перехода к социализму Бухарин все более реалистично анализирует возникающую социалистическую экономику, последовательно отказывается от «левых» иллюзий и абстрактных схем, характерных для его воззрений первых послереволюционных лет. Иллюзии периода «военного коммунизма», как отмечал Бухарин, состояли в том, что «военный коммунизм мыслился нами не как «военный», то есть пригодный только для определенной ступени в развитии гражданской войны, а как универсальная, всеобщая и, так сказать, «нормальная» форма экономической политики победившего пролетариата»37. В соответствии с этим переход к нэпу Бухарин оценивал двояко: «с точки зрения «сознания» эпохи военного коммунизма новая экономическая политика была несомненным и очень крупным отступлением; с точки зрения реальной революционной линии она была предпосылкой, первым шагом, общим необходимым условием действительной хозяйственной политики пролетариата, то есть политики, ориентирующейся на развитие производительных сил страны»38.
Бухарин, основываясь на ленинских идеях, разрабатывал теоретические проблемы строительства социалистического хозяйства на путях нэпа в ряде работ: «Новый курс экономической политики» (1921), «Хозяйственный рост и проблема рабоче-крестьянского блока» (1924), «О новой экономической политике и наших задачах» (1925), «Путь к социализму и рабоче- крестьянский союз» (1925), «Заметки экономиста» (1928) и др. В центре внимания Бухарина было ленинское положение о союзе рабочего класса с крестьянством. Он разъяснял, что этот союз — не только принцип политики партии и пролетарского государства, но и объективная социально-экономическая основа, на которой только и возможно движение общества к социализму. В этом контексте Бухарин, с одной стороны, показывал универсальное значение теории и практики нэпа как программы и пути перехода к социализму. С другой стороны, он по-новому оценивал «военный коммунизм» в качестве вынужденной специфическими обстоятельствами развития послеоктябрьской России временной политики, в качестве «печальной» необходимости, отнюдь не обязательной для других стран39.
В работе «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) Бухарин утверждал, что после завоевания власти задача состоит в том, чтобы всемерно развивать производитель¬
37 Бухарин Н. О ликвидаторстве наших дней//Большевик. 1924. № 2. 15 апреля. С. 4.
33 Там же. С. 4—5.
39 Бухарин Н. И. Программный вопрос на VI Конгрессе Коминтерна. М.-Л., 1928. С. 34—39, 88—94.
21
ные силы, в особенности промышленность, в том, «чтобы все больше и больше идти к такому порядку вещей, когда вся промышленность была бы объединена общим планом, при котором ничего не пропадает зря, не делается никаких лишних трат и расходов и при котором поэтому себестоимость производства на производимые продукты становится все меньшей и меньшей»40. Одновременно он подчеркивал необходимость организации крестьянского хозяйства через кооперацию. Он разъяснял свою мысль: «постепенно, с вытеснением частных предпринимателей всевозможного типа и их частных хозяйств и по мере роста организованности и стройности хозяйства государственнокооперативного мы будем все более и более приближаться к социализму, т. е. к плановому хозяйству, где все принадлежит всем трудящимся и где все производство направлено на удовлетворение потребностей этих трудящихся»41.
Позже в работе «Учение Маркса и его историческое значение» (1933) Бухарин писал, что базисом государства диктатуры пролетариата становится все более и более плановое социалистическое хозяйство, отмечая, что это — процесс «превращения общества из дробно-стихийного в рационально организованное»42 43.
Соответственно этому, опираясь на идеи Маркса, Энгельса и Ленина, Бухарин доказывал, что наиболее действенным способом перехода крестьянства к социализму служит кооперация, считал необходимым развертывать все многообразие ее форм: от сбытовой и кредитной до колхозной. При этом особо подчеркивалось значение экономических методов в хозяйственной политике, делался акцент на необходимости использования рынка, торговли, кредита. Они трактовались как важные рычаги, посредством которых осуществляется регулирующая экономическая роль пролетарского государства, сосредоточивающего в своих руках «командные высоты» экономики.
Анализируя проблемы преобразования многоукладной экономики на социалистических началах, Бухарин приходил к выводу о том, что развитие пойдет по пути «органического — через переходные экономические формы — врастания в социализм»4*. Важнейшей задачей он считал организацию такого сочетания хозяйственных форм и соответствующих им хозяйственных стимулов, которое позволит обеспечить продвижение к социализму. В связи с этим Бухарин анализировал проблему плана и рынка.
Выясняя динамику соотношения плановой и рыночной форм хозяйства, он исходил из того, что в течение переходного пе¬
40 Бухарин Н. И. Избранные произведения. М.: Политиздат, 1988. С. 168.
41 Там же. С. 191.
42 Бухарин Н. Учение Маркса н его историческое значение. М. — Л., 1933. С. 87.
43 Бухарин Н. Международная буржуазия и Карл Каутский ее апостол. М., 1925. С. 79—80.
22
риода по мере развития производительных сил будет увеличиваться удельный вес и значение все более организованного и все более централизуемого государственного хозяйства. По его мнению, чем более будет развиваться плановое начало, тем меньше будет роль специфически рыночных отношений. Но Бухарин при этом подчеркивал, что весь этот процесс будет совершаться посредством развертывания рыночной формы, которая сама себя преодолевает, а не путем «поедания» рыночного хозяйства государственно-социалистическим сектором экономики. Это было очень важной поправкой прежних воззрений Бухарина на социализм как на результат превращения товарного хозяйства в натуральное. Однако эти коррективы не привели к изменению позиции относительно судьбы рынка при социализме. Так, в 1925 г. Бухарин писал о том, что «в конце концов развитие рыночных отношений уничтожит само себя, потому что, поскольку на почве этих рыночных отношений с их куплей-продажей, деньгами, кредитом, биржей и т. д. и т. п. государственная промышленность и кооперация подомнут под себя все остальные хозяйственные формы и постепенно вытеснят через рынок их до конца, постольку и сам рынок рано или поздно отомрет, ибо все заменится государственно-кооперативным распределением производимых продуктов»44. И в дальнейшем в работе «Борьба двух миров и задачи науки» (1931) он писал, что в хозяйственной области капитализму, который «воплощает стихийную неорганизованность рынка», противостоит «складывающаяся структура социализма с ее плановым принципом, с превращением стихийной закономерности в закономерность сознательную, с ростом действительной рационализации всего общественного механизма, со все большим сужением стихийно-рыночных отношений»45 46. Поправка, таким образом, состояла лишь в том, что говорилось уже не о вытеснении и отмирании рынка, а о его сужении. Об итоге эволюции представлений Бухарина по этому вопросу можно судить по тем его высказываниям, которые содержатся в статье «Экономика советской страны» (1934). Там он отмечал, что «самым характерным в экономике нашей страны в настоящее время нужно считать процесс ликвидации многообразных экономических- укладов»4®, значение этого процесса он видел в полной победе социалистического плана над товарно-анархической стихией, в возрастании организованности всего хозяйства. Вместе с тем он подчеркивал, что отмеченный «процесс не мог уничтожить рынка и денег как категории рынка... Но он изменил в корне значение рынка, ибо превратил его в огромной степени в соотношение организованных государственных, полугосударственных и кооперативных
44 Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 197.
45 Бухарин Н. Этюды. М. — Л., 1932. С. 13—14.
46 Бухарин Н. Экономика советской страны//Известия. 1934. 12 мая.
23
единиц, за которыми стоит единая организующая централизованная воля»47.
На наш взгляд, цитированные высказывания (при всей их противоречивости и непоследовательности) свидетельствуют о том, что в воззрениях Бухарина содержалась попытка подойти к пониманию плановой системы экономики как более развитой по сравнению с рыночной и натуральной формами хозяйства. Во всяком случае он формулировал свои суждения о соотношении плана и рынка так, что дальнейшее исследование могло пойти по пути разработки проблемы специфики социалистической экономики, которая, преодолевая как рыночную, так и натуральную формы хозяйства, является не механической их суммой, не возобновлением одной из них, а более высокой экономической системой, принципиально новым, более богатым — по содержанию и по форме — строем экономических отношений.
Однако эта возможность осмысления экономики не стала реальностью. Идейная эволюция Бухарина характеризуется не только достижениями, но и потерями. Развитие его воззрений на социалистическую экономику включает в себя не только продвижение в познании, но и попятное движение мысли. Так, от развитого им в 20-е годы понимания плановой социалистической экономики как итога развертывания рыночного хозяйства, которое органически перерастает в социалистическое хозяйство, поскольку все больше сказываются экономические преимущества плана, от этих идей Бухарин, как мы видели, перешел к иным представлениям. С начала 30-х годов он все больший акцент делает на то, что на смену «неорганизованной» рыночной экономике приходит социалистическая, «организованная» единой централизованной волей, т. е. политической властью. В этих представлениях, на наш взгляд, сказался частичный возврат Бухарина к своим «левым» взглядам периода «военного коммунизма». С этой противоречивостью и определенной незавершенностью осмысления соотношения плановой и рыночной форм хозяйства связана и позиция Бухарина по вопросу об исторических границах политической экономии. Он считал, что конец товарно-капиталистического хозяйства будет также и концом политэкономии. Известно, что Ленин (в своих замечаниях на книгу «Экономика переходного периода») критически отнесся к этому суждению, определив его как шаг назад по сравнению с Энгельсовым пониманием политэкономии в широком смысле.
В связи с этим надо сказать, что этот подход Бухарина к вопросу о политэкономии (характерный не только для него, но также для большинства экономистов 20-х годов) отнюдь не означал отказа от теоретического изучения нетоварных систем хозяйства. Бухарин считал, что политическая экономия есть
47 Бухарин Н. Экономика советской страны//Известия. 1934. 12 мая.
24
теория капиталистического хозяйства. Это не значит, что другие формы хозяйства не могут быть объектами теоретического изучения, но это значит, что структура элементов этих хозяйственных форм будет иной, чем та, которая имеется в иррациональном неорганизованном хозяйстве»48. При этом он отмечал, что необходимо подходить к исследованию экономики исторически, уметь видеть и возникновение, и остатки товарного хозяйства в нетоварной экономике.
В этих суждениях Бухарина, сказался, на наш взгляд, не вполне диалектический подход к экономической теории — получалось, что каждую систему хозяйства необходимо изучать с помощью особых экономических наук, которые не являются целостным, последовательно развертывающимся теоретическим знанием о развитии экономической жизни общества, а предстают как дискретная сумма отдельных теорий о различных хозяйственных системах.
Для взглядов Бухарина на экономику социализма характерно то, что он большое внимание уделял проблеме пропорциональности развития хозяйства. Правда, следует отметить, что он пытался осмыслить эту закономерность движения социалистической экономики в терминах «теории равновесия» (под влиянием богдановской организационной науки), но по мере разработки проблемы его анализ все больше наполнялся реальным содержанием, и соответственно такой подход становился в большей мере ошибкой названия, чем ошибкой понимания.
В ряде работ 20-х годов Бухарин доказывал, что сбалансированное развитие отраслей экономики является закономерностью строительства социализма, делая особый акцент на необходимости поддержания пропорций между ростом крупной промышленности и сельского хозяйства. В полемике с Л. Д. Троцким и Е. А. Преображенским49 * * *, чьи теоретические построения резюмировались в попытках обосновать идеи «диктатуры промышленности» над сельским хозяйством, эксплуатации последнего как источника накопления для обеспечения максималистских темпов индустриализации, Бухарин разъяснял, что «сверхиндустриализация», авантюристически высокие темпы роста промышленности приведут к нарушению баланса («равновесия») отраслей хозяйства, к кризису и застою в экономике. Он считал, что для того чтобы добиться бескризисного хода общественного воспроизводства и систематического роста социа-
48 Бухарин Н. Выступление в прениях по докладу И. И. Скворцова-Степанова «Что такое политическая экономия?»//Вестник Коммунистической Академии. 1925. Кн. XI. С. 298.
49 Бухарин Н. К вопросу о троцкизме. М. — Л., 1925; Бухарин Н. Новое
откровение о советской экономике или как можно погубить рабоче-крестьян¬
ский блок. М., 1925; Бухарин Н. К вопросу о закономерностях переходного
периода. М. — Л., 1928.
25
лизма, необходимо добиваться таких сочетаний основных элементов народного хозяйства, которые обеспечат сбалансированность экономики. Анализируя экономические проблемы общества, строящего социализм, Бухарин утверждал, что для этого общества «можно построить по аналогии со вторым томом «Капитала* «схемы воспроизводства», т. е. наметить условия правильного сочетания различных сфер производства и потребления и различных сфер производства между собою, или, другими словами, условия подвижного экономического равновесия. По сути дела в этом и состоит задача выработки народнохозяйственного плана, который все больше приближается к балансу всего народного хозяйства, плана, сознательно намечаемого, являющегося и предвидением (прогнозом), и директивой одновременно» 50.
Обосновывая значение сбалансированности хозяйственного роста как условия и закономерности развития экономики социализма, Бухарин реалистически и в основном верно решал и проблему темпов экономического движения. Он доказывал, что необходимо стремиться к достижению таких высоких темпов, которые возможны, т. е. обеспечены ресурсами и не приводили бы к диспропорциям. Он последовательно обосновывал необходимость длительных и стабильно высоких темпов экономического роста в тех рамках, которые позволяет достичь соблюдение сбалансированности различных сфер и отраслей народного хозяйства. Именно с этих позиций он критиковал авантюристический курс на «ускорительство» в развитии экономики, ориентированный на достижение максимальных темпов безотносительно к объективным возможностям.
Однако не все суждения о пропорциях воспроизводства, высказанные Бухариным, равноценны. Так, он считал, что «отставание— в каждый данный момент — развертывающихся произ-^ водительных сил от еще более быстро растущих потребностей («спроса» — в широком смысле этого слова)» выражает собой лишь то, «что общество действительно переходит к социализму, что рост потребностей является непосредственной двигательной пружиной экономического развития, что производство становится средством и т. д.»51. Получалось, что отставание производства от потребностей, предложения от спроса является неустранимым свойством социалистической экономики, неким постоянно действующим законом товарного дефицита. Против такого истолкования Бухарин возражал, но не трудно заметить, что если считать хроническое отставание производства от потребностей выражением растущей социалистичности экономики, то эти возражения нельзя признать' убедительными.
50 Бухарин Н. Заметки экономиста. М. — Л., /1928. С. 14.
51 Там же. С. 15.
26
Значительным достоинством взглядов Бухарина на экономику строящегося социализма явилось то, что он рассматривал этот процесс в связи с общим характером социального развития. Бухарин, опираясь на ленинские идеи, последовательно обосновывал понимание того, что развитие общества строящегося социализма — это «не расширение и углубление противоречий, а их смягчение; «конечным» этапом будет не взрыв общества, не его распадение, а величайшее укрепление его единства через отмирание противоречий, их преодоление»52. Он подчеркивал при этом, что социальное развитие здесь осуществляется путем реформ, в обстановке гражданского мира носит эволюционный характер. Разъясняя ленинскую концепцию перехода к социализму, Бухарин в докладе «Политическое завещание Ленина» говорил, что перенос центра тяжести на «мирную организационную» работу строительства социализма означает, что «пролетариат ведет за собой весь трудящийся народ, что он отвечает за развитие всего общества в целом, что он становится великим коллективным организатором всего «народного хозяйства», что направление развития не идет по линии раздвигания пропасти между основными классами (рабочим классом и крестьянством), что дело идет отнюдь не к «третьей революции» и т. д.»53.
Бухарин, как видим, верно понимал ленинские идеи и пытался отстаивать их значение как теоретической основы политики партии в противовес авантюристической политике насильственной коллективизации, проводившейся Сталиным и его сторонниками. Чтобы отстоять ленинские идеи, Бухарин сделал практически все, что мог сделать, в споре со Сталиным, располагавшим всей полнотой власти. Выдающимся документом этой борьбы, которую вел Н. И. Бухарин, защищая ленинские идеи о союзе рабочего класса и крестьянства, является его выступление на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 г. Бухарин критиковал как безграмотное и вредное сталинское выражение «дань», использованное для характеристики экономической связи между рабочим классом и крестьянством в связи с тем, что крестьяне переплачивают по ценам на промышленные товары и недополучают по ценам за сельскохозяйственную продукцию. Через такие цены государство облагает крестьянство сверхналогом, но, подчеркивал Бухарин: «Это обложение ничего общего с категорией эксплуатации не имеет. Пролетариат — не эксплуататор крестьянства и не может им быть». Ведь дань — историческая категория, в которой выражено отношение эксплуатации.
53 Бухарин Н. Ленинизм и строительный период пролетарской револю- ции//Правда. 1927. 21 января.
53 Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 423.
27
Признавая, что тот период (1928—1929 гг.) является временным этапом обострения классовой борьбы, Бухарин вместе с тем выступил категорически против сталинской «теории» обострения классовой борьбы по мере приближения к социализму. Бухарин доказывал, что эта «теория» превращает факт теперешнего обострения в какой-то неизбежный закон нашего развития». И далее, оценивая эту сталинскую «теорию» и основанную на ней политику насилия над крестьянством, Бухарин сделал вывод: «Это есть полная идейная капитуляция перед троцкистами». Аргументируя этот общий тезис, Бухарин попытался свести воедино все политические обвинения, выдвинутые против него, Томского и Рыкова. В итоге у него получился следующий каталог: «1) недооценка индустриализации; 2) непонимание того, что сельское хозяйство можно преобразовать, только опираясь на нашу мощную индустрию; 3) непонимание того, что опорой, социальной базой в деревне является беднота и батрачество, ставка на кулака; 4) непонимание того, что крестьянское хозяйство есть мелкобуржуазное хозяйство. Недооценка кулака; 5) теория мирного врастания кулака в социализм; 6) противопоставление кооперативного плана Ленина его плану электрификации». И дальше Бухарин, разоблачая позицию Сталина) и его сторонников, комментировал этот «каталог»: «Так вот, я должен здесь заявить, что все то, что я огласил, я взял почти буквально из троцкистской платформы к XV съезду ВКП. Какое странное, какое подозрительное «духовное сродство» троцкистской платформы с каталогом обвинений, предъявленных мне теперь! Впрочем, тут странного мало: эти обвинения выдвигаются не впервые: они вычитаны, они списаны из троцкистской платформы, где эти обвинения выдвигаются не против Бухарина, Томского и Рыкова, а против всей партии. Приводя этот список, троцкистская оппозиция писала: «Ревизия ленинизма в крестьянском вопросе идет со стороны группы Сталина—Бухарина по следующим главнейшим линиям...» (дальше идет зачитанная мною сводка «обвинений»)».
Однако, несмотря на убедительность теоретической и политической аргументации, развернутой Бухариным, он на этом Пленуме потерпел поражение. Процесс отхода от ленинских принципов политики, свертывание внутрипартийной демократии зашли слишком далеко, что обеспечило установление по сути режима бесконтрольной власти Сталина и его группы в партии. Доказательства и теоретические взгляды потеряли былое, определяющее значение в выработке политики, уступив место прагматическим идеологическим построениям, способным «обосновать» любые повороты в действиях всевластных политиканов. Неудивительно, что в этих условиях сила теоретических аргументов не возымела действия — ей был противопоставлен аргумент политической силы, который и возобладал.
2»
Переход к социализму через развитие демократии, самодеятельности и творческой активности трудового народа — путь, который отстаивал Бухарин, не был реализован. Движение к социализму по этому пути было перекрыто разрастанием и усилением авторитарно-административной системы, наращиванием командно-репрессивных методов перехода к некапиталистическому обществу. Но в той части, в которой это было движением от капитализма, — это был переход к социализму.
В споре Бухарина со Сталиным, если оценивать его в широкой исторической ретроспективе, фактически столкнулись издавна существовавшие в российском революционном движении «две основные тенденции — «казарменно-коммунистическая», авторитарная (Заичневский, Нечаев, Ткачев...) и демократическая, славящая историческую самодеятельность народа (Радищев, Герцен, Лавров, Добролюбов, Чернышевский...)»54.
В 20-е годы была в общем успешно отражена попытка в нашей стране реализовать «казарменно-коммунистический» вариант преобразования общества и возобладала отстаивавшаяся Бухариным линия движения к социализму через творчество масс. Но в конце 20-х годов эта линия потерпела политическое поражение, и командно-репрессивная политика уже в сталинской ее форме (не во всем совпадающая с троцкистским вариантом) взяла реванш.
Показательно в этом отношении то, что, подытоживая анализ кризисной ситуации 1928 г., Н. И. Бухарин сформулировал следующую программу выхода из кризиса. Он писал: «У нас должен быть пущен в ход, сделан мобильным максимум хозяйственных факторов, работающих на социализм. Это предполагает сложнейшую комбинацию личной, групповой, массовой, общественной и государственной инициативы. Мы слишком все перецентрализовали»55. И далее: «Это вовсе не значит «распускать вожжи». Наоборот. Основное руководство, важнейшие вопросы должны гораздо тверже, более жестко, но зато и более продуманно решаться «в центре». Но в строгих рамках этих решений действуют уже нижестоящие органы, отвечающие за свой круг вопросов и т. д. Гиперцентрализация в ряде) областей приводит нас к тому, что мы сами лишаем себя добавочных сил, средств, ресурсов и возможностей, и мы не в состоянии использовать всю массу этих возможностей, благодаря ряду бюрократических преград... »56. В этом пункте Бухарин коренным образом разошелся со Сталиным, уповавшим на бюрократический метод решения проблем. Здесь, на наш взгляд, проявилась и противоположность двух подходов к политической деятельности. 64 * 6664 Водолазов Г. Выбор истории и история альтернатив. Н. Бухарин
против Л. Троцкого//Проблемы мира и социализма. 1988. № 10. С. 65.
66 Бухарин Н. Заметки экономиста. С. 54.
” Там же. С. 54-55.
29
В первом случае — это политика, выражающая экономическую необходимость, соответствующая законам экономики и потому действующая как фактор ускорения экономического развития; во втором — политика, противопоставляющая себя экономической необходимости, насильственно подавляющая действие экономических законов, противоречащая им и потому ведущая к замедлению движения экономики, к хозяйственному застою.
Н. И. Бухарин понимал, что кризис обозначил не только экономические опасности, что «экономика обернулась здесь и своей классовой стороной»57. Он точно указал на враждебные социализму силы: «кулачество в деревне, остатки старых и новые буржуазные группировки в городах. В порах нашего гигантского аппарата гнездятся тоже элементы бюрократического перерождения с их полным равнодушием к интересам масс, их быту, их жизни, их материальным и культурным интересам»58.
И тем большим противоречием и диссонансом прежним взглядам являются суждения Бухарина, высказанные им в статье «Великая реконструкция» (1930). Там он характеризовал форсированную насильственную коллективизацию (что- на деле было антикрестьянской авантюрой, приведшей к глубочайшему кризису и разрушению сельского хозяйства) как «антику- лацкую революцию», которая является «непосредственной составной частью социалистического строительства, перешедшего в свою более высокую фазу»59, в связи с чем «вся экономика страны делает огромный шаг к полному осуществлению социализма» 60.
Противореча своим прежним идеям, высказанным в ходе теоретической разработки проблем нэпа, Бухарин связывал необходимость «скачкообразного», «революционного» преобразования крестьянского хозяйства посредством его насильственной коллективизации с тем, что нэп якобы исчерпал себя и дальнейшее развитие к социализму на путях этой политики невозможно. Между тем реализация той программы выхода из кризиса, которую отстаивал Бухарин в 1928—1929 гг., была действительной альтернативой сталинским методам бюрократического командования жизнью людей.
Бухаринское видение экономики социализма отличалось конкретностью и широтой подхода. Об| этом свидетельствует разработка им «вопросов о различных типах социализма»61. Ставя эту теоретическую проблему, Бухарин основывался на том, что особенности развития капитализма в различных странах по сути
57 Бухарин Н. Заметки экономиста. С. 55.
58 Там же. С. 55—56.
59 Бухарин Н. Великая реконструкция (О текущем периоде пролетарской революции в нашей стране)//Правда. 1930. 19 февраля.
60 Там же.
61 Бухарин Н. Ленин как марксист. Л., 1924. С. 41.
являются особенностями отправных пунктов строительства социализма в них, а отсюда делал вывод, что строительство социализма в них будет отмечено рядом специфических черт. Он считал, что движение к социализму будет во многом определяться уровнем и формой предшествовавшего развития капитализма в различных странах., В работе «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) Бухарин отмечал, что вследствие этого социализм «будет неизбежно отличаться точно так же своими особенностями»62. С этих позиций он, в частности, подходил и к оценке формы социализма в нашей стране. Бухарин писал: «Формы нашего социализма в ближайший период его строительства будут неизбежно формами отсталого социализма, но это не беда, потому что даже и эти формы гарантируют нам все дальнейшее и дальнейшее продвижение вперед к формам социализма, все более совершенным и все более полным»63.
Важно подчеркнуть в связи с этим, что Бухарин истолковывал различные «национальные типы» как «различные варианты социализма»64. Он разъяснял, что различные формы, варианты капитализма в разных странах поведут- и к различным вариантам социализма. Он подчеркивал, что «с точки зрения различия в структурах (общества разных стран. — С. Л.) будут развиваться, так сказать, различные «национальные» типы социализма, и эти варианты будут существовать довольно продолжительный период»65 *. Таким образом, бухаринское видение социализма включало в себя весьма ценное представление о многообразии форм социализма.
В своей теоретической деятельности в период с середины 20-х годов Бухарин продолжил исследование экономики капитализма, творчески подходя к анализу новых реальностей в ее развитии. Развитие его взглядов по этим вопросам опиралось в известной мере на разработку теоретических проблем воспроизводства общественного капитала. Так, в книге «Империализм и накопление капитала» (1925), основываясь на положениях марксовой теории воспроизводства, Бухарин критически проанализировал взгляды Р. Люксембург, которые в то время использовались для обоснования «левых» оценок перспектив капитализма. В связи с этим необходимо отметить, что, хотя в этой книге Бухарин еще не делал вывода о стабилизации капитализма, он подверг аргументированной критике «теорию крушения капитализма» Р. Люксембург. Соответственно он менее схематично высказывался о кризисе капитализма после первой
62 Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 229.
63 Там же. С. 228.
64 Бухарин Н. Программный вопрос на VI Конгрессе Коминтерна. С. 92,
93.
85 Там же. С. 93.
31
мировой войны. Он делал акцент на том, что объективная граница существования капитализма «есть определенная степень напряженности капиталистических противоречий»66. Таким образом, Бухарин вносил важные поправки в свои прежние представления о «крахе» капитализма, отходил от отождествления его с кризисом мирового хозяйства. Бухаринский анализ экономических процессов и явлений, характеризовавших стабилизацию капитализма, отличался конкретностью. Он считал, что ответить на вопрос о своеобразии новой полосы капиталистического развития можно, лишь идя от изучения фактов конкретной действительности, а не от «общей теоремы»67. Исследуя основные тенденции развития капитализма второй половины 20-х годов, он обращал внимание на рост мирового производства, который выражает подъем производительных сил: использование новой техники, новых форм организации труда, изменение структуры отраслей производства. Подводя итог, он делал вывод о том, что это «факты качественных изменений»68. Вместе с тем Бухарин также рассматривал рост международных монополий, восстановление и развитие мирового рынка и в особенности рост государственно-капиталистических тенденций, которые теперь (в отличие от военно-государственного капитализма) развивались как «нормальная» капиталистическая система69. В то же время Бухарин учитывал и действие факторов, определявших, по его мнению, неустойчивость стабилизации капитализма. К ним он относил возросшую амплитуду циклических колебаний экономики, увеличивающуюся неравномерность экономического развития в различных странах и вызываемые этим изменения в соотношении сил между капиталистическими странами, недогрузку производственных мощностей и хроническую безработицу.
Обобщая эти факты, Бухарин делал вывод о неустойчивости капиталистической стабилизации, которая, по его мнению, носила относительный и частичный характер. Несколько позже он уточнил свою позицию.
В 1928 г. Бухарин делал вывод о том, что наступил «период капиталистической реконструкции, выражавшийся в качественном и количественном выходе за довоенные рамки. Рост производительных сил капитализма связан, с одной стороны, с довольно крупным техническим прогрессом, с другой стороны,
66 Бухарин Н. Империализм и накопление' капитала. М., 1925. С 129.
87 Бухарин Н. Капиталистическая стабилизация и пролетарская революция. М. — Л., 1927. С. 6. '
68 Там же. С. 13.
89 Бухарин Н. И. Международное положение и задачи Коминтерна. М. — Л., 1928. С. 5—6, 11—12; Бухарин Н. Некоторые проблемы современного капитализма у теоретиков буржуаэии//Правда. 1929. 26 мая; Бухарин Н. Теория «организованной бесхозяйственности»//Там же. 30 июня.
82
с широкой реорганизацией капиталистических хозяйственных связей»70. Соответственно он выдвигал положение о том, что стабилизация капитализма носит теперь иной характер. В связи с этим смысл выделения «периода капиталистической реконструкции» он видел «в том, что мы этим подчеркиваем, что стабилизация капитализма не может исчезнуть в мировом хозяйстве с сегодня на завтра»71. Таким образом, Бухарин все более реалистично оценивал стабилизацию капитализма как длительную перспективу, отмежевываясь от прежних представлений о ней как о некоей экономической однодневке, которую не следует принимать всерьез. Надо отметить, что вместе с тем он считал, что «общий кризис капитализма продолжается, более того, — развивается, хотя форма кризиса теперь иная»72. А именно — теперь она связана не с непосредственным развалом капитализма в отдельных странах, а с развитием противоречий стабилизации, с коренными структурными изменениями во всем мировом хозяйстве.
Эти выводы Бухарина, опиравшегося на творческий анализ меняющихся реальностей капитализма, отличались реализмом и в дальнейшем развитии в основном подтвердились. Однако они вызвали резкие возражения со стороны Сталина, и Бухарин был подвергнут проработочной критике за «правоуклонистскую теорию организованного капитализма», он облыжно обвинялся в капитуляции перед идеологией социал-демократии. Эта проработочная критика не имела ничего общего с действительно научной полемикой, которая позволила бы более глубоко проанализировать специфику капитализма того времени. В результате же «разгрома» бухаринских взглядов получили распространение «левые» оценки перспектив капитализма в теории, что привело к левосектантским ошибкам в выработке политики коммунистического движения. По-видимому, под воздействием этой «критики» Бухарин в дальнейшем эти идеи не развивал и в работе «Техника и экономика современного капитализма» (1932) третьим периодом общего кризиса капитализма считал разразившийся на рубеже 20—30-х годов мировой экономический кризис. В той же работе в соответствии с официальными установками содержались схематичные оценки капитализма, который якобы исчерпал возможности развития, соответственно дело представлялось так, что производительные силы уже не могут быть использованы капиталом73. В дальнейшем, в ряде
С. 6.
Бухарин Н. И. Международное положение и задачи Коминтерна.
71 Там же. С. 114.
72 Там же. С. 19.
73 Бухарин Н. Техника и экономика современного капитализма. Изд. 2-е. 1932. С. 33—34.
2 Заказ № 2227
33
работ Бухарина 30-х годов представления о тенденциях капиталистического развития приобретали все более абстрактный характер, что предопределяло и нарастание схематизма в трактовке общего кризиса капитализма. Последний понимался все более механистично и однолинейно, как раскол мира на реакционный гниющий капитализм и развивающийся социализм. Вследствие этого динамика мирового развития представала как неизбежно обостряющаяся конфронтация двух социально-экономических систем, как углубляющаяся борьба двух миров, по сути исключающая возможность мирного сосуществования74.
Проделанный анализ развития взглядов Бухарина-экономи- ста показывает, что в его идейной эволюции выделяются три периода: во-первых, с начала теоретической деятельности до начала 20-х годов, во-вторых, середина и вторая половина 20-х годов и, в-третьих, начало 30-х годов. В первый период происходит становление взглядов, Бухарин пропагандирует марксистское экономическое учение и разрабатывает ряд новых проблем, развивает экономическую теорию марксизма. В то же время его взгляды отличаются определенной «левизной» его позиций и влиянием механистической методологии. Второй период эволюции Бухарина-экономиста может быть охарактеризован как процесс постепенного освобождения от прежних ошибок, нарастания реализма анализа, как процесс приближения к ленинской теории и методологии. Водоразделом здесь явилась разработка проблем нэпа и вопросов стабилизации капитализма, что потребовало критики (и отчасти самокритики) отживших «левых» представлений, основывавшихся на недиалектической методологии. Начавшийся с 30-х годов третий период предстает как частичный1 возврат по ряду моментов к ошибочным взглядам первого периода, являясь попятным движением мысли. Отмеченный характер воззрений Бухарина-экономиста не был, на наш взгляд, закономерным результатом развития его идей и объясняется главным образом тем влиянием, которое оказали политические факторы на научную мысль. Это было результатом нараставшего воздействия авторитаризма на духовную жизнь общества того времени. Последняя все в большей мере становилась идеологическим выражением сформировавшегося командно-репрессивного режима власти Сталина и его группы. Соответственно происходил процесс идеологизации научной деятельности и обусловленная этим эрозия марксистско-ленинской теории.
Вместе с тем, по нашему мнению, было бы неверно не видеть того, что в круге идей Бухарина не было элементов, об¬
74 Бухарин Н. Борьба двух миров и задачи науки; Бухарин Н. Этюды. М. — Л., 1932. С. 9—18; Бухарин Н. Империализм и коммунизм (1936)//Меж- дународная жизнь. 1988. № 4. С. 133—134.
84
легчавших тот поворот, который произошел в его взглядах в начале 30-х годов. Речь идет о той особенности его воззрений, на которую обратил внимание В. И. Ленин. В «Письме к съезду» Ленин писал о том, что Бухарин — «ценнейший и крупнейший теоретик партии», но в то же время «его теоретические воззрения очень с большим трудом могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»75. Вместе с тем Ленин отмечал, что эти оценки относятся лишь к тому времени (т. е. к концу 1922 г.), и выражал надежду, что эти недостатки будут преодолены. Однако, как показала идейная эволюция Бухарина, которая совершалась в направлении все большего приближения к диалектико-материалистической методологии, этот процесс все же остался незавершенным.
Тем не менее, несмотря на отмеченную противоположность воззрений, бухаринское теоретическое наследие включает в себя ряд весьма ценных идей и разработку крупнейших проблем, которые сохраняют значение и поныне. Обращение к взглядам Бухарина-экономиста, сохраняющим актуальность, так же как и извлечение уроков из тех его представлений, которые оказались неверными, будут способствовать развитию нашей экономической науки, позволят активизировать идеологические процессы обновления социализма.
* 4с
*
В настоящее издание включены работы Н. И. Бухарина, посвященные экономическим проблемам социализма. Публикуемые работы охватывают период с 1916 по 1934 г., располагаются хронологически. Статьи и книги Н. И. Бухарина, включенные в настоящее издание, публикуются полностью, из брошюры «Программа коммунистов (большевиков)» публикуются разделы, относящиеся к экономическим вопросам.
Составитель выражает искреннюю признательность доктору исторических наук В. П. Наумову за ценные советы, высказанные при подготовке настоящего издания, а также выражает глубокую благодарность доктору исторических наук С. С. Волку, М. Ф. Кишкиной-Иваненко, Е. Л. Петренко за консультации, оказанные при подготовке. комментариев к публикуемым работам.
С. Л. ЛЕОНОВ
2*
75 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 345.
эн
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИЗМ?*
Какую страну мы сейчас ни возьмем — Россию, Германию, Америку или Францию, — везде царствует между людьми неравенство: одни люди сидят на горбу у других, всем наслаждаются, всем управляют; другие люди работают дни и ночи, едят плохо, спят мало, отягощены нуждой и горем и подчинены во всем своим хозяевам и правителям. В больших городах, на главных улицах гуляет «чистая публика»; тут все роскошь, слепящая глаза. А в трущобах этих же городов ютятся бездомные. Ранним утром, чуть забрезжит рассвет, выползают откуда-то старухи в лохмотьях, бледные дети, какие-то скелеты людей и начинают копошиться в уличном мусоре, с жадностью подбирают остатки овощей, куски картона и тряпья: это их пища, из этого они делают себе «одежду», здесь собирают они топливо...
. Где причина такого неравенства? Она в том, что одни люди всем владеют, другие не имеют ничего, кроме пары рук для работы. У первых и деньги, и машины, и фабрики, и дома, и земля — все они захватили в свои руки, в свою собственность. У вторых — ни кола, ни двора. Общество человеческое расколото на две части, на два лагеря, на два больших класса: класс собственников-капиталистов и землевладельцев и класс рабо- чих-пролетариев. .
Чтобы уничтожить на земле это неравенство, нужно отнять у капиталистов основу их силы — их собственность; нужно лишить их владения фабриками и заводами, машинами и землей, копями и рудниками. Тогда они уже не смогут угнетать трудящийся народ, тогда они уже перестанут сидеть на шее рабочего. Но как поступить дальше с отнятым у капиталиста добром? Первый ответ — поделить все между собой поровну. Но этот план никуда не годится: что выйдет хорошего из того, что один человек получит одну часть машины, другой другую, третий — еще что-нибудь. Да и как разделить все поровну — это прямо немыслимо. А потом: даже если бы все можно было поделить, опять каждый начал бы работать сам за себя, как мелкий мастерок: стал бы продавать свои товары, отбивать покупателя у другого. У кого оказалось бы сил хоть капельку, больше, тот стал бы побеждать. Снова наросли бы крупные капиталисты,
зв
и началась бы старая канитель: часть хозяйчиков разорилась бы и снова поступила бы в услужение к своим счастливым соперникам.
Значит, раздел отнятого у капиталистов добра, отнятых средств производства, не годится. Он снова приводит к неравенству, к богатству одних, к нищете других.
Остается другой исход. Не делить, не дробить отнятых средств производства, а передать их в общественное пользование, сообща управлять производством, вести его всем обществом, по общему плану.
Это решение вполне правильно и вполне возможно. Посмотрите, как сейчас всем производством заправляют союзы капиталистов — тресты? Кучка крупных капиталистов через своих доверенных — директоров, управляющих и т. д. — ведет дело по всей стране, даже за границей, по точному плану. Почему же все общество само не может этого делать? Представим себе товарищество рабочих, которые работают как равные члены одной и той же артели. Таким — только огромным — товариществом трудящихся людей и является социализм.
Социализм означает общественное производство, общественное владение всеми средствами для производства, уничтожение неравенства между людьми, уничтожение классов и превращение всего человеческого общества в трудовое товарищество равных и свободных людей.
Социализм освобождает рабочих от власти капитала и приносит громадные выгоды всему человечеству. Уже одно то, что люди будут вести свое производство по общему плану, приносит огромную пользу: сейчас из-за плохой организованности производства одного производится слишком мало, а другого — слишком много. Бывает, что произведено так много, что товары лежат и гниют; а купить их голодный народ тоже не может. Тогда начинается кризис, безработица, растет нищета. При социализме этого не будет вовсе. Потому что заранее будут высчитывать, как в одном большом общем хозяйстве, сколько чего нужно произвести.
Затем, раз уже все ведется по общему плану, можно, будет работать только на самых лучших машинах. Вводить новые машины не будут скупиться, как теперь, когда жадный капиталист пользуется дешевой рабочей силой и из-за дешевизны рабочих рук не вводит машин. Работа на самых лучших машинах, общий план работы, ведение ее в крупном размере — все это даст возможность сберегать рабочее время, сберегать человеческие силы.
Громадные сбережения сил будут сделаны с уничтожением войн, производства на армию и флот, крепостей и броненосцев. Сейчас сотни тысяч, миллионы рук работают для разрушения. Этого тоже не будет. Но даже и по сравнению с теперешним
37
«мирным» временем сколько можно еще сберечь сил. Посмотрите, какое громадное количество сил затрачивается на борьбу классов, на угнетение со стороны господствующих и на попытки освобождения со стороны угнетенных! Социализм, которого рабочий класс добьется только упорной борьбой, уничтожит классы, сделает излишней борьбу между людьми, и все человеческие силы пойдут на борьбу с враждебными силами природы, на завоевание ее.
Социализм позволит сберечь столько сил, позволит так улучшить производство, что труд из проклятия, нависшего над угнетенным человечеством, станет потребностью здорового и свободного гражданина социалистического общества. Порвется золотая цепь, приковывающая рабочего к капиталу. Воцарится товарищеский труд, радостный и свободный.
Эту цель ставит себе рабочий класс. Этой цели он добьется упорной, тяжелой, кровавой борьбой.
ПРОГРАММА КОММУНИСТОВ (БОЛЬШЕВИКОВ)*
I. Царство капитала, рабочий класс и деревенская беднота
Во всех странах, кроме России, после октябрьского переворота, а до октября и в России у власти стоит капитал. Какое государство ни взять — полусамодержавную ли Пруссию, или республиканскую Францию, или так называемую демократическую Америку — всюду всю силу держит в руках крупный капитал. Небольшая кучка людей — крупных и крупнейших банкиров, помещиков и фабрикантов — держит в рабстве и кабале миллионы и сотни миллионов рабочих и деревенских бедняков, заставляет их трудиться из-под палки ди седьмого пота и вышвыривает их на мостовую, как только они уже не годятся, изработались, измотались и не могут приносить прибыль Господину Капиталу.
Такую страшную власть банкирам и фабрикантам над миллионами тружеников дает богатство. Почему бедняк, выброшенный на улицу, принужден умирать с голоду? Потому что у него нет ничего, кроме пары рук и пары ног, которые он может запродать капиталисту, если они этому капиталисту нужны. Почему богач-банкир или промышленник может ничего не делать и жить припеваючи, получая солидные доходы, сгребая прибыли ежедневно, ежечасно, ежесекундно? Потому что он владеет не только парой рук и ног, а теми средствами труда, без которых теперь нельзя работать: фабриками, машинами, железными дорогами, рудниками, землей, кораблями и пароходами, всевозможными аппаратами и разными инструментами. Это накопленное людьми богатство принадлежит во всем мире, за исключением теперешней России, только капиталистам и помещи* кам, которые тоже превратились а капиталистов. А при таком положении дела немудрено, что, имея в руках все необходимое, самые нужные вещи, кучка людей господствует над остальными, которые на имеют ничего. Приезжает бедняк из деревни в город и идет искать себе работы. К кому? К хозяину. К тому,
99
у кого есть фабрика или завод. А хозяин волен казнить, волен миловать. Если ему его слуги верные — директора и счетоводы — подсчитали, что можно выгонять деньгу из новых рабочих с большей выгодой, чем из одних только старых, тогда он «даст работу». Если нет, он говорит ему: «проходи дальше». Капиталист на фабрике — царь и бог. Ему все повинуются, слушаются его распоряжений. По его велению фабрика расширяется или сокращается. По его приказу через мастеров и администрацию идет расчет и прием рабочих. Он определяет, сколько рабочие должны работать, какую плату должны получать. И все это происходит потому, что фабрика — это его фабрика, что завод — это его завод, ему принадлежит, является его частной собственностью. Вот эта частная собственность на средства производства и является причиной той страшной силы, которая находится в руках капитала.
То же происходит и на земле. Возьмите самую рассвободную и раздемократическую страну — Соединенные Штаты, о которых буржуазия все уши прожужжала. Тысячи рабочих обрабатывают чужую землю, землю крупнейших помещиков-капитали- стов. Все поставлено здесь, как на огромной фабрике: десятки и сотни электрических плугов, косилок, жнеек, жнеек-сноповязалок, при которых трудятся с утра до ночи наемные рабы. И точно так же, как на фабрике, они работают не на себя, а на хозяина. Потому что и самая земля, и семена, и машины — словом, все, кроме самих рабочих рук, есть частная собственность хозяина-капиталиста. Он здесь самодержец. Он приказывает и ведет дело так, чтобы больше пота и крови превращалось в звонкий желтый металл. Ему повинуются, ворчат иногда, но продолжают гнать деньги на хозяина, потому что у него все есть,— у рабочего, у деревенского бедняка нет ничего.
Иногда бывает, однако, что помещик не нанимает рабочих, а сдает свою землю в аренду. У нас в России, например, крестьяне-бедняки с маленькими наделами, где только курицу пасти можно было, были вынуждены арендовать землю у помещика. Онц работали на ней своею лошадью, плугами, сохами и боронами. Но и тут их нещадно обирали. Чем сильнее была нужда в земле, тем больше арендных драл помещик, забирая крестья- нина-бедняка в настоящую кабалу. Почему он мог это делать? Потому, что земля была тогда его, помещика, земля; потому, что на землю была частная собственность помещичьего класса.
Капиталистическое общество делится на два лагеря: тех, кто много работает и мало и плохо ест; и тех, кто мало или совсем не работает, но зато много и хорошо ест. Это выходит не совсем по «Писанию», где сказано: «Трудящийся да ест». Однако такое обстоятельство не мешает попам всех вер и языков восхвалять капиталистические порядки: ведь попы получают везде (кроме Советской республики) казенное содержание от капитала.
40
Возникает теперь второй вопрос. Как же может кучка паразитов удержать частную собственность на необходимые всем средства труда? Каким образом эта частная собственность дармоедских классов держится до сих пор? Где этому причина?
Эта причина лежит в превосходной организованности врагов трудового народа. Сейчас нет ни одной капиталистической страны, где бы капиталисты действовали в одиночку. Наоборот, каждый из них — непременный член хозяйских организаций. И вот эти-то хозяйские союзы держат все в своих руках, имеют десятки тысяч своих верных агентов, преданных им не за страх, а за совесть. Вся экономическая, хозяйственная жизнь каждой капиталистической страны находится в полном распоряжении специальных хозяйских организаций: синдикатов, трестов и крупных союзов между банками. Эти союзы всем владеют и распоряжаются.
Но самым важным предпринимательским союзом является буржуазное государство. Эта хозяйская организация держит в своих руках все нити управления и силы. Тут все взвешено и рассчитано, все придумано и прилажено так, чтобы при первой попытке со стороны рабочего класса восстать против господства капитала эту попытку тотчас же задушить. В распоряжении государства — грубая материальная сила (шпионы, полицейские, суды, палачи, вымуштрованные и потерявшие душу солдаты) и сила духовная, которая исподволь развращает рабочих и бедноту, воспитывая их в ложных понятиях. Для этой цели буржуазное государство имеет школу и церковь, к которым присоединяется еще и капиталистическая печать. Известно, что свиноводы могут выращивать таких свиней, которые не могут ходить от громадного количества жира, но зато они весьма пригодны для убоя. Такие свиньи выращиваются искусственно, потому что им изо дня в день дают особый специальный корм, от которого они так жиреют. Точно так же поступает буржуазия с рабочим классом. Правда, настоящего корма она дает очень мало — от него не разжиреешь. Но она изо дня в день преподносит специальный духовный корм рабочим, от чего жиреют и перестают работать мозги рабочего класса. Буржуазия хочет превратить рабочий класс в свиное стадо, послушное и годное для убоя, не рассуждающее и постоянно повинующееся. Вот почему буржуазия через школу и церковь внушает уже детям мысль о том, что нужно повиноваться властям, ибо они поставлены от бога (только большевики вместо молитв удостоились церковного проклятия, потому что отказались выплачивать от казны рясофорным обманщикам). Вот почему буржуазия так забо?ится и о широком распространении своей лживой печати.
Величайшая организованность буржуазного класса позволяет ему удерживать частную собственность. Богачей самих мало, но около них — изрядное количество их самых верных,
41
преданных и великолепно оплачиваемых слуг: министров, директоров заводов, директоров банков и т. д.; около этих последних еще больше их помощников, получающих поменьше, но зависимых от них целиком, воспитанных в том, же духе; они сами метят на такие же места, если удастся выслужиться; за ними следуют еще менее крупные чиновники и агенты’ капитала и т. д. «Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку» — все они идут друг за другом, связаны единой организацией буржуазного государства и других хозяйских союзов. Эти организации покрывают каждую страну, как сеткой, в которой тщетно бьется рабочий класс...
Каждое капиталистическое государство превращается на деле в огромный хозяйский союз. Рабочие работают — хозяева наслаждаются. Рабочие исполняют—хозяева приказывают. Рабочие обманываются — хозяева обманывают. Это и есть те порядки, какие называются капиталистическими и которым повиноваться приглашают господа капиталисты и их слуги: попы, интеллигенты, меньшевики, эсеры и прочие добрые знакомые всякого рабочего и крестьянина.
II. Грабительские войны, угнетение рабочего класса и начало гибели капитализма
За последнее время в каждой капиталистической стране мелкий капитал почти исчез: его заели крупные акулы. Раньше шла борьба за покупателя между многими отдельными капиталистами: теперь, когда их- осталось немного (ибо мелочь вся разорилась), эти оставшиеся объединились, сорганизовались и распоряжаются любой страной все равно, как раньше помещик распоряжался своей вотчиной: пара американских банкиров владеет! всей Америкой, как раньше отдельный капиталист своей фабрикой; несколько французских ростовщиков поработили себе весь французский народ; пять крупнейших банков распоряжаются судьбами всего немецкого народа. То же и в других капиталистических странах. Можно поэтому сказать, что теперешние капиталистические государства, или, как их называют, «отече ства», превратились в огромные фабрики, которыми владеет хозяйский союз, как раньше отдельный капиталист владел своей отдельной фабрикой.
Нет ничего удивительного в том, что такие союзы, государственные союзы разных буржуазий, ведут между собою ту же борьбу, что раньше велась между отдельными капиталистами: английское буржуазное государство с немецким буржуазным государством так же борется, как раньше в самой Англии или
42
в самой Германии боролся один фабрикант с другим. Только теперь игра в тысячу раз больше крупная, и борьба за увеличение прибылей ведется сейчас при помощи человеческих жизней и человеческой крови.
В этой борьбе, которая охватывает собой всю землю, гибнут прежде всего страны маленькие и слабые. Вначале гибнут колониальные народы, слабые, иногда дикие племена, которые расхватываются по кускам крупными разбойничьими государствами. Тут идет борьба за раздел между последними «свободных» земель, т. е. земель, еще не разворованных «цивилизованными» государствами. Затем начинается борьба за передел того, что уже разворовано. Понятно, что эта борьба за передел мира должна быть кровавой и ожесточенной, как никогда. Здесь ее ведут чудовищные исполины, самые крупные государства мира, вооруженные самыми совершенными смертоносными машинами.
Мировая война, разразившаяся летом 1914 года и длящаяся вплоть до текущих дней, является первой войной за решительный передел мира между чудовищами «цивилизованного» разбоя. Она втянула в свой водоворот четырех главных соперни- ков-гигантов: Англию, Германию, Америку и Японию. И борьба идет за то, какой из этих разбойничьих союзов поставит мир под господство своей железной кровавой пяты.
Эта война невероятно ухудшила и без того тяжелое положение рабочего класса повсеместно. Тут на рабочих навалились неизбежные тяготы: миллионы лучших работников прямо вырезаны на полях сражений; голодовка — удел остальных; тем, кто осмеливается протестовать, грозят самыми суровыми карами. Все тюрьмы1 переполнены, жандармы наготове с пулеметами против рабочего класса. Права рабочих даже в самых «свободных» странах исчезли: даже бастовать нельзя, за стачки судить, как за государственную измену. Печать рабочая задушена. Лучшие рабочие, верные борцы революции, принуждены скрываться и строить свои организации нелегально, как мы при царе, тайком, прячась от тучи шпионов и полицейских. Неудивительно, что от таких последствий войны рабочие начинают не только стонать, но и подниматься против своих угнетателей.
Но и сами буржуазные государства, затеявшие великую свалку, начинают подгнивать на корню и разлагаться. Буржуазные государства что называется «влипли». Они завязли в кровавой трясине, которую создали в своей погоне за барышом, и для них нет выхода. Идти назад, вернуться ни с чем после стольких затрат деньгами, вещами, кровью нельзя. Идти вперед, на новый} ужасный риск —тоже почти невозможно. Политика войны завела в такой тупик, из которого нет никакого выхода. Поэтому война длится без конца, хотя и без всякого решающего результата. По той же причине капиталистический строй начинает расползаться и рано или поздно должен уступить свое
43
место другим порядкам, при которых безумию мировой войны за барыш не было бы места.
Чем дальше длится война, тем больше оскудевают воюющие страны. Цвет рабочего народа либо гибнет, либо лежит, заеденный вшами, в окопах, и занимается делом разрушения. Все истреблено для дела войны; даже дверные медные ручки конфискованы на военные надобности. Нет самого необходимого, ибо война пожрала все, как ненасытная саранча. Вырабатывать полезные вещи некому — их только потребляют. Четвертый год идет, как фабрики, до того вырабатывавшие нужные вещи, вырабатывают сейчас гранаты и шрапнели. И вот без людей, без производства того, что действительно необходимо, все страны пришли в такой упадок, при котором люди начинают уже завывать по-волчьи от холода, голода, бедности, нищеты и власти. В немецких деревнях зажигают лучину там, где раньше было электричество, ибо нет угля. Жизнь замирает по мере того, как растет всеобщая Народная нищета. В таких благоустроенных городах, как Берлин и Вена, на улицу нельзя выходить ночью: идут грабежи. Буржуазные немецкие газеты вопят о недостаточном количестве полиции. Они не хотят видеть, что рост преступности свидетельствует о росте нищеты, отчаяния и озлобленности. Калеки возвращаются с фронта и находят у себя дома повальный голод; число бесприютных и голодных все увеличивается, ибо нечего есть, а война идет и идет, требует все новых жертв.
Чем затруднительнее становится положение воюющих государств, тем больше возникает трений, ссор и раздоров среди разных слоев буржуазии, которые раньше шли вместе ради общих грабительских целей. В Австро-Венгрии вцепляются друг другу в волосы чехи, украинцы, немцы, поляки и прочие. В Германии с завоеванием новых провинций та самая буржуазия (эстонская, латышская, украинская, польская), которая призывала немецкие войска, теперь вынуждена жестоко ссориться со своими освободителями. В Англии английская буржуазия в смертельной тяжбе с порабощенной ею ирландской буржуазией. А среди этой сумятицы, при общей разрухе все громче поднимает свой голос рабочий класс, который поставлен всем ходом истории перед задачей задушить войну и свергнуть иго капитала.
Так нарастает время разложения капитализма, время коммунистической революции рабочего класса.
Первую брешь проложила русская Октябрьская революция. Капитализм в России разложился раньше, чем в какой бы то ни было другой стране, потому что бремя мировой войны всего тяжелее отразилось на молодом коммунистическом государстве нашей страны. У нас не было такой чудовищной организованности буржуазного класса, какая есть в Англии, Германии, Аме¬
44
рике. Она поэтому не могла справиться ни с требованиями, которые предъявляла ей война, ни с могучим напором русского рабочего класса и крестьянской бедноты, которые в октябрьские дни вышибли буржуазию из седла и поставили у власти партию рабочего класса — коммунистов-большевиков.
Рано или поздно та же участь постигнет и западно-европейскую буржуазию. Рабочий класс Западной Европы все больше становится в ряды коммунистов. Повсюду растут организации своих «большевиков» в Австрии и Америке, Германии и Норвегии, Франции и Италии. Программа коммунистической партии становится программой мировой пролетарской революции.
III. Всеобщая дележка или товарищеское
коммунистическое производство?
Мы уже знаем, что корень зла грабительских войн, угнетения рабочего класса, всех зверств капитализма состоит в том, что мир поработили несколько государственно-организационных буржуазных шаек, которые имеют своей собственностью все блага земли. Собственность класса капиталистов на средства производства — вот в чем «причина всех причин», которая объясняет нам варварстзо современного строя. Отнять у богатых их силу, отняв у них их богатство силой, — вот первейшая задача, которую ставят себе рабочий класс и рабочая партия, партия коммунистов.
Некоторые думают, что отнятое у богатых нужно «по-божьему», по справедливости, поровну поделить между всеми и тогда все будет хорошо. Каждый, мол, будет иметь столько, сколько всякий другой, все будут равны и все будут освобождены тогда от неравенства, гнета, эксплуатации. Всякий будет заботиться о себе, иметь все под рукой, и власть человека над человеком исчезнет благодаря этой уравнительной дележке, всеобщему переделу и разделу богатства между бедняками.
Не так смотрит на это партия коммунистов. Она считает, что такой уравнительный раздел ни к чему хорошему бы не привел, что кроме путаницы и возвращения к старому порядку ничего бы из этого не вышло.
В самом деле. Во-первых, целого ряда вещей и поделить Просто нельзя. Как, например, поделить железные дороги? Ведь если один начнет таскать шпалы, другой — стальные бруски, третий — гайки, четвертый — драть вагоны, чтобы топить печь, пятый — бить зеркало, чтобы бриться перед его осколком, и так далее, то всякому видно, что такая дележка и не равная, и ведет только к идиотскому расхищению полезных вещей, раэру-
45
Шйёт то, что могло бы еще пригодиться. Точно так же нельзя поделить ни одной машины. Ведь если один возьмет шестерню, другой — рычаги, остальные—прочие части, вся машина перестает быть машиной, все идет прахом. И так почти со всеми сложными орудиями, которые важнее всего для дальнейшего труда. Стоит только вспомнить про телеграфные или телефонные аппараты, аппараты на химических заводах и проч. Ясно, что лишь совсем непонимающий человек или прямой враг рабочего класса может советовать такую дележку.
Эта дележка, однако, вредна не только поэтому. Предположим, что удалось каким-нибудь чудом поделить все отнятое у богатых более или менее поровну. И тогда бы ничего путного в конце концов не вышло. Ибо что означает дележка? Она означает, что на место немногих крупных собственников стало много мелких. Она означает не уничтожение частной собственности, а ее раздробление; на месте крупной собственности появится мелкая. Но такое время уже было в прошлом. Мы знаем очень хорошо, что капитализм и крупные капиталисты выросли из борьбы мелких хозяев друг с другом. Если бы мы своей дележкой наплодили бы мелких собственников, то произошло бы следующее. Часть из них (и довольно значительная) на другой же день спустила бы полученное на какой-нибудь толкучке (скажем, у Сухаревой), и их собственность попала бы таким образом в руки более зажиточных собственников; между оставшимися началась бы борьба за покупателя; в этой борьбе более зажиточные стали бы одолевать менее зажиточных; менее зажиточные разорялись бы и превращались бы в пролетариев, а их счастливые соперники увеличивали бы свои богатства, принанимали бы работничков и мало-помалу превращались бы таким образом в заправских капиталистов. Так мы вернулись бы через некоторое время к тому самому строю, который мы только что уничтожили. Мы> снова очутились бы перед старым корытом капиталистического разбоя.
Раздел в частную (мелкую) собственность — это не идеал рабочего или батрака. Это — мечта мелкого лавочника, которого угнетает крупный лавочник, но который сам хочет сделаться крупным лавочником. Как самому выйти «в люди», побольше заполучив в крепкие руки, — вот о чем думает лавочник. О других думать, о том, чтобы посмотреть, что из этого всего получится, — до этого лавочнику нет дела: лишь бы лишний пятак в кармане звенел. Его и не напугаешь тем, что все снова к капитализму вернется; ведь у него будет теплиться надежда, что это он, какой-нибудь Сидор Петров, будет капиталистом. А разве это плохо?
Совсем по другому пути должен идти и идет рабочий класс. Рабочий класс заинтересован в таком переустройстве общества, чтобы возврат к капитализму был бы немыслим. При разделе
выгонишь капитализм через парадную дверь, а немного спустя он пролезает через заднюю. Единственным выходом отсюда является товарищеский трудовой (коммунистический) строй.
При коммунистическом строе все богатства принадлежат не отдельным лицам и не отдельным классам, а всему обществу. Все общество здесь—как громадная трудовая артель. Хозяина над ней нет никакого. Все—равные товарищи. Никаких классов нет: ни капиталистов, которые нанимают рабочих, ни рабочих, которые нанимаются у капиталистов. Работают сообща, по выработанному и высчитанному трудовому плану. Подсчитает центральное статистическое! (счетное) бюро, что в год нужно произвести столько-то и столько-то сапог, брюк, колбасы, ваксы, пшеницы, холста и так далее; подсчитает оно, что для этого на полях должно работать такое-то количество товарищей, на колбасных заводах такое-то, в крупных портновских общественных мастерских такое-то, — и вот соответствующим образом распределяются рабочие руки. Все производство ведется по строго высчитанному, взвешенному плану, на основе точного учета всех машин и орудий, всего сырья, всех рабочих рук общества. Точно высчитываются и ежегодные общественные потребности. Производимый продукт складывается в общественных магазинах, откуда и распределяется между товарищами-работниками. Работают только на самых крупных заводах, на самых хороших машинах, так как они сберегают труд. Управление производством — самое экономное: всякие излишние затраты избегаются, а чтобы их не было, этому делу помогает один общий план всего производства. Тут нет такого порядка, чтобы в одном месте вели дело по-одному, в другом — по-другому, в одном не знали, что делается в другом. Тут, наоборот, чуть ли не весь мир взвешен и подсчитан: хлопок возделывается только там, где для этого самая подходящая почва; производство угля сосредоточивается в самых богатых копях; железоделательные заводы строят поблизости от угля и руды; где почва годится для пшеницы, ее не застраивают городскими громадинами-домами, а сплошь засевают. Все, словом, распределяется так, чтобы каждое производство находило для себя наилучшее место, где бы работа спорилась лучше всего, где бы все легче доставалось, где бы труд человеческий был самым производительным. Всего этого можно добиться и достигнуть только при едином плане, прк полном объединении всего общества в одну громадную трудовую общину-артель.
Люди в этом коммунистическом строе не сидят на шее один у другого. Здесь нет богатых и выскочек, нет начальников и подчиненных; здесь общество не делится на классы, из которых один господствует над другим. А раз нет классов, это значит, что нескольких сортов людей (бедных и богатых), из которых одни точат зубы против других, угнетатели против
47
угнетенных, угнетенные против угнетателей. Поэтому нет и такой организации, как государство: ведь нет господствующего класса, который нуждался бы в особой организации для содержания в ежовых рукавицах своего классового противника. Нет управления над людьми и власти человека над человеком; есть только управление над вещами, над машинами, власть человеческого общества над природой. Род людской не разбит на враждующие лагери: он объединен здесь общим трудом и общей борьбой с внешними силами природы. Пограничные столбы срыты. Отдельные отечества уничтожены. Все человечество без различия наций связано во всех своих частях и организовано в одно единое целое. Все народы здесь — одна великая дружная трудовая семья.
IV. Анархический или коммунистический строй?
Есть люди, которые называют себя анархистами, то есть сторонниками безвластия. Они утверждают, что большевики-коммунисты идут по ложному пути, что они хотят сохранить власть, а всякая власть и всякое государство есть угнетение и насилие. Мы видели, что такое мнение о коммунизме — неправда. Коммунистический строй жизни — это такой строй, где нет ни рабочих, ни капиталистов, где нет никакого государства. И не в том различие между анархическим строем и строем коммунистическим, что в одном есть государство, а в другом нет: нет государства ни там, ни тут. Разница же настоящая заключается вот в чем.
Анархисты думают, что лучше всего, свободнее всего будет жить людям тогда, когда они разобьют все производство по маленьким трудовым обществам-коммунам. Набралась компания, артель в десять человек по добровольному согласию — прекрасно. Эти десять человек начинают работу на свой страх и риск. В другом месте возникла другая такая артель, в третьем— третья. А потом эти артели начинают входить между собою в переговоры и соглашения: одной не хватает одного, другой — другого. Понемногу они уговариваются между собой, заключают «свободные договоры».
Й вот все производство движется в этих маленьких коммунах. Каждый волен выйти в любое время из коммуны, каждая коммуна вольна выйти из добровольного союза (федерации) этих маленьких коммун (трудовых артелей).
Правильно ли рассуждают анархисты? Любой рабочий, который знает теперешнее фабричное, машинное производство, увидит, что неправильно. Сейчас расскажем почему. .
48
Ведь будущие порядки должны спасти рабочий люд от двух напастей и бед. Во-первых, от угнетения человека человеком, от эксплуатации, от того, чтобы один сидел на шее другого. Это достигается тем, что сбрасывается иго капитала и у капиталистов отнимаются их богатства. Но есть еще одна задача. Она заключается в том, чтобы избавиться от ига природы, чтобы подчинить эту природу себе, чтобы наладить производство самым лучшим, самым совершенным образом. Только тогда будет возможно каждому человеку на выделку еды, сапог, платья, домов и т. д. тратить немного времени, а остальное время употреблять на свое духовное развитие, на науку, на искусство, на все то, что красит человеческую жизнь. Предки теперешнего человека, которые жили, как стада полуобезьян, были равны между собой. Но они вели скотский образ жизни потому, что не они подчиняли себе природу, а природа целиком подчиняла их себе. Наоборот, при капиталистическом крупном производстве человечество научилось подчинять природу, но рабочий класс живет, как рабочая скотина, потому что на его шее сидит капиталист, потому что господствует экономическое неравенство. Что же отсюда следует? А следует отсюда то, что экономическое равенство нужно соединить с крупным производством. Мало того, чтобы капиталисты исчезли. Нужно, чтобы производство было поставлено, как мы уже говорили раньше, на самую широкую ногу. Все маленькие, никудышные предприятия должны отмереть. Вся работа должна быть сосредоточена на самых крупных фабриках, заводах, землях. И не так, чтобы Сидор не знал, что делает Петр, а Петр бы не знал, что делает Сидор. Такие порядки никуда не годятся. Нужно, чтобы был единый план работы. Чем больше местностей охватывал бы этот единый план, тем лучше. Весь мир должен быть, в конце концов, одним трудовым предприятием, где все человечество по одному строго выработанному, просчитанному и промеренному плану работает на себя, без всяких хозяев и капиталистов, на самых лучших машинах, на самых крупных заводах. Для того чтобы двинуть производство вперед; нужно не только не дробить того крупного производства, которое уже оставляет в наследство капитализм. Наоборот, его еще больше нужно укрупнить. Чем шире и крупнее будет общий план, тем в более крупных размерах будет организовано все производство, тем больше оно будет получать указаний из одного счетного и расчетного статистического центра; другими словами, чем более оно будет централизовано, тем лучше. Ибо тем меньше придется труда на долю каждого, тем свободнее будет каждый, тем больший простор для своего духовного развития будет получать человеческое общество.
Но как раз этому и противоречит то будущее общество, которое защищают анархисты. Анархический строй вместо того,
49
Чтобы укрупнять, централизовать, упорядочивать Производство, дробит его, а следовательно, уменьшает господство человека над природой. Здесь нет общего плана, нет крупной организации. При анархическом строе нельзя будет даже толком использовать громадные машины, проводить по одному плану железные дороги, предпринимать крупные оросительные или осушительные работы. Приведем один только примерчик. Теперь много говорят о замене паровых двигателей электрическими и об использовании для добывания электрической двигательной силы водопадов и т. д. Чтобы правильно распределить добываемую электрическую энергию, нужно, конечно, высчитать, вымерить и взвесить, сколько и куда этой энергии пустить, так чтобы ото всего была наибольшая польза. А что это значит? Когда это возможно? Это возможно только тогда, когда производство сорганизовано в крупном масштабе (размере), когда оно сосредоточено в одном-двух крупных центрах учета и управления. Наоборот, это невозможно при анархическом строе маленьких, распыленных, слабо друг с другом связанных коммунок. Таким образом, мы видим, что на деле при анархическом строе производства организовать как следует нельзя. А это вдечет за собой большой рабочий день, то есть громадную степень зависимости от природы. Анархический строй был бы тормозом, который мешает человечеству идти вперед. Вот почему мы, коммунисты, боремся против того учения, которое распространяют анархисты.
Теперь понятно, почему анархическая проповедь приводит и к дележке вместо правильного коммунистического устройства общества. Ведь анархическая коммунка — это не громадное сотрудничество людей, а кучка, которая может насчитывать даже двух человек. В Петербурге вот была такая группа: «Союз пяти угнетенных». По анархическому учению может быть и «союз двух угнетенных». Представьте теперь себе, что выйдет, если каждый пяток людей или каждая двойка начнет самостоятельно реквизировать, конфисковать и работать потом за свой страх и риск. В России найдется около ста миллионов трудящегося населения. Если бы оно образовало «союзы пяти угнетенных», так в России оказалось бы двадцать миллионов (а каждый миллион — это тысяча тысяч) таких коммун. Можно себе вообразить, какое вавилонское столпотворение стало бы, если бы эти двадцать миллионов коммунок начали бы самостоятельно действовать! Получился бы такой хаос, такая «анархия», что не приведи бог1 Немудрено и то, что если бы такие группы стали самостоятельно захватывать богатство богатых, то, кроме дележки, ничего бы не получилось. А дележка приводит, как мы видим выше, снова к царству капитала, угнетению и насилию над трудовыми массами.
SO
VIII. Банки — общее достояние трудящихся
(Национализация банков)
Мы видели выше, что причиной всех зол в капиталистическом обществе является то обстоятельство, что все средства производства принадлежат классу помещиков и капиталистов.
Мы видели также, что избавление от этого можно найти только на одном пути — на пути изъятия этих средств производства из рук капиталистического класса (будь то отдельные капиталисты, или хозяйские союзы, или буржуазное государство) и на пути передачи этих средств производства в руки трудящихся классов.
Это можно делать, и это делается, раз у рабочих и крестьян есть в руках такое сильное оружие, как их трудовая, советская власть.
Понятно, что здесь нужно идти таким путем, чтобы прежде всего отнять у капитала самые существенные и самые важные области, взять главные экономические крепости капитала. Во- вторых, необходимо начинать с того, что легче всего не только взять, но и организовать, поставить под свой контроль и учет, наладить дело так, чтобы оно шло наиболее гладко. Мы ведь знаем уже, что задача рабочего класса и деревенской бедноты состоит вовсе не в том, чтобы у богатых все отнять и отнятое разложить по своим карманам, расхитить и поделить, а в том, чтобы построить трудовое общество, по плану работающее и организующее производство продукта и его распределение. А отсюда следует, что рабочему классу в первую голову нужно ухватиться за те организации, которые и раньше существовали, но только для пользы капиталистов, и эти .организации переделать на свой манер, поставить их на другую ногу, так, чтобы они служили не капиталистам и помещикам, не пройдохам-спе- кулянтам, а трудовому народу.
Поэтому как раз наша партия и представляет требование (это требование уже проведено в жизнь) национализации банков, то есть передачи банков в руки пролетарско-крестьянского государства.
Обыкновенно думают, что все значение банков состоит в том, что в банковых погребах лежат кучи золота и массы бумажных денег и ценностей, и что именно из-за этого коммунисты зарятся на банки. На самом же деле это не так.
Современные банки — это не только денежные мешки. Это — нечто гораздо большее. А именно: банки являются организационной головкой, верхушкой капиталистической организации, которая управляет промышленностью. Как это происходит? А вот как. Капиталисты-промышленники наживают свои при¬
51
были непрерывно, и капиталы текут к ним, как непрерывный поток. Куда девает капиталист получаемую прибыль? Часть он продает, пропивает, прокучивает. Другую — значительно большую— часть он приберегает для расширения своего «дела». Но расширить это дело он может не всякую минуту, а тогда, когда у него накопится, «притечет» к нему довольно солидная сумма, достаточная, скажем, для того, чтобы построить новый фабричный корпус или закупить новые машины. До тех пор, пока этого нет, он, чтобы денежный капитал не лежал «даром», отдает его в банк и получает от банка определенный процент.
Спрашивается теперь, лежит ли капитал этот в банке и увеличивается там сам собой? Конечно, нет. Банк пускает этот капитал в дело. Он либо основывает свои предприятия и получает от них солидную прибыль, либо покупает часть паев (акций) уже имеющихся предприятий, либо покупает часть акций таких предприятий, которые только что возникают. На свои паи (акции) он получает проценты (дивиденды) значительно более высокие, чем те суммы, которые он выплачивает вкладчикам.
Разница остается в банке. Эта разница накопляется, снова пускается в дело, и таким образом растет собственный капитал банка. Чем дальше, тем больше банки становятся настоящими хозяевами промышленных предприятий: одними предприятиями они владеют целиком, другими — лишь частью. Опыт показал, что достаточно владеть 30—40 процентами всех паев, чтобы по сути дела всем распоряжаться. И в действительности так оно и происходит. В Америке, например, два банка распоряжаются и управляют всей промышленностью. В Германии четыре банка держат в руках хозяйственную жизнь страны. То же самое было до известной степени и в России. Громадное большинство крупных предприятий в России — это акционерные общества (товарищества на паях).
И вот русские банки являлись владельцами очень большого количества акций (паев) этих предприятий, так что акционерные общества находились в самой тесной связи и в полной зависимости от банков, были у них «под началом». Так как один банк распоряжается судьбами многих промышленных предприятий, то понятно, что ряд крупнейших банков является по существу дела главным управлением промышленности, центром, где сходятся нити от разного рода предприятий. Вот почему захват банков, изъятие их из частных рук, передача их в руки рабоче-крестьянского государства, или, как говорят, их национализация, должны были стать первейшей необходимостью для рабочего класса. Конечно, буржуазия, ее печать и ее подголоски подняли по этому поводу дикий вой: «Большевики — грабители! Большевики — воры! Не давайте грабить народные богатства и народных сбережений!» Но весь этот вой был вполне
62
понятен: буржуазия чувствовала, что национализации Панков есть переход ц трудящимся классам главной крепости, главной твердыни капиталистического общества и, следовательно, что это —первый и самый решительный шаг к разрушению мира наживы и эксплуатации. Раз пролетариат наложил свою руку на теперешние банки — это значит, что он в значительной степени держит уже вожжи от промышленности.
С другой стороны, нетрудно понять, что без национализации банков невозможно было бы оттеснять капиталиста на фабриках и заводах. Современная фабрика зависит от банка: или банк ею просто-напросто владеет, или он владеет частью акций, или он дает ей кредит в каких-либо иных формах, на другой манер. Представим себе теперь, что на какой-нибудь фабрике рабочие все взяли под свой учет и контроль. Если банк — в частных руках, в руках буржуазии, тогда такому предприятию — крышка: ему банк заявит, что всякий кредит он прекращает. А это все равно, что отрезать осажденную крепость от подвоза. Тогда рабочие неминуемо должны были бы сдаться и кланяться в ноги хозяину. Значит, при национализации банков Советским правительством рабоче-крестьянская власть получает возможность распоряжаться и управлять денежными средствами и всевозможными бумагами, которые эти денежные средства заменяют, для того, чтобы не только не препятствовать переходу промышленности в руки трудящихся классов, но, наоборот, чтобы этому переходу помогать. Сила, которая в руках банкиров была направлена против рабочих, становится в таком случае силой, помогающей рабочему классу и направленной против капиталистов.
Главная дальнейшая задача состоит в том, чтобы различные, прежде частные, банки слить в один народный банк, объединить деятельность банков, или, как говорят, централизовать банковое дело. Тогда, при переходе промышленности в руки рабочего класса, народный банк превратился бы в главйую расчетную кассу, в учреждение, которое производит взаимную «расплату» между отдельными предприятиями и отдельными отраслями производства. В самом деле, предположим, что от центрального банка зависит угольная, сталелитейная и железоделательная промышленность. Каждая из них должна потреблять продукты другой: сталелитейные заводы должны получать уголь из каменноугольных копей, заводы, обрабатывающие сталь, должны доставать эту сталь у сталелитейных заводов и так далее. Понятно, что раз все эти предприятия зависят целиком от банка, то всякие «расплаты» могут производиться простым переносом счетов; банк становится расчетной конторой, центральной бухгалтерией, где видны налицо отношения между разными предприятиями и разными производствами. В зависимости от этих отношений банк поддерживает («финан¬
53
сирует») промышленность, снабжая ее денежными подкреплениями.
В конце концов, если бы удалось как следует организовать все дело (а к этому и стремится наша партия и советская власть, во главе которой наша партия стоит), то получилась бы такая картина: все отрасли производства принадлежат трудовому рабочему государству; они объединены центральным народным банком; здесь сходятся все нити от отдельных предприятий, объединенных по отраслям производства; в банке ведется точный учет этих предприятий и всех сделок между ними, которые взаимно погашаются, так как одна отрасль производства поставляет продукт для другой; в банке, в этом счетоводстве общественного производства, отражается, таким образом, общее положение производства и отношения между различными частями этого производства. Централизованное и национализированное (то есть объединенное и находящееся в руках рабоче-крестьянского государства) банковое дело превращается в общественную бухгалтерию социалистического товарищеского производства.
IX. Крупная промышленность — рабочему народу
(Национализация промышленности)
Крупнейшим шагом по пути изъятия средств производства из рук эксплуататоров является, как мы видели выше, пролетарская национализация банков. Но все же, если бы на местах, на самих фабриках и заводах, сохранилась власть капиталистов, их право собственности хотя бы на ту часть крупного производства, которая принадлежит банкам непосредственно, то хорошего получилось бы весьма мало. Эти предприятия тянули бы денежные средства из банка, и господа капиталисты преспокойно эксплуатировали бы своих рабочих да еще выклянчивали бы казенные субсидии, тратя их неизвестно на что. Поэтому переход к коммунистическому строю, который немыслим без национализации банков, в то же время немыслим без пролетарской национализации крупного производства.
И здесь рабочий класс и наша партия идут таким путем, чтобы не только сломать старое, вырвать у капиталистов распоряжение над производством, но и чтобы создать новые отношения. Вот почему национализация промышленности должна производиться, начиная с крупного производства, и в первую голову с так называемых синдицированных отраслей.
Что такое синдицированная (объединенная в синдикаты) промышленность? Синдикаты — это крупные хозяйские союзы;
когда капиталисты нескольких предприятий видят, что им не стоит отбивать друг у друга покупателя, а гораздо выгоднее заключить тесный союз для того, чтобы сообща обирать публику, тогда они организуют синдикаты или еще более тесный союз фабрикантов — тресты. Когда предприниматели не объединены в такие союзы, то каждый из них сбивает цену другому: всякому хочется отбить покупателя у своего противника-конку- рента; а это можно сделать только так, что продавать приходится дешевле, чем он; он тогда не выдержит, начнет разоряться. Такая борьба между самими предпринимателями-хозяе- вами приводит к тому, что мелкая сошка не выдерживает и гибнет, побеждают крупные акулы капитала, богатейшие предприниматели. Предположим теперь, что остается в какой-нибудь отрасли производства (скажем, в металлургической) три-четыре крупнейшие фирмы. Если какая-нибудь из них сильнее других, тогда она ведет борьбу до тех пор, пока не разорит остальных. А если силы у них приблизительно одинаковые, тогда ясно, что взаимная борьба бесплодна, она будет истощать всех соперников в равной мере. Вот тут-то и появляется у них стремление заключить между собой сделку: они организуют союз этих предприятий и уговариваются, что будут продавать свой товар не ниже, чем по таким-то и таким-то ценам; они распределяют между собой заказы или назначают одной фирме один район, другой фирме — другой район, словом, полюбовно делят рынки между собой. Так как вошедшие в синдикат фирмы производят обычно гораздо больше половины всего продукта данной отрасли, то это означает, что синдикат господствует над рынком, что синдикатчики могут устанавливать очень высокие цены на продукты, обдирать своих земляков как липку. Но раз они входят в союз, то совершенно естественно, что им приходится создавать общее управление для прежде раздельных предприятий, вести совместный строгий учет производимых продуктов, налаживать распределение заказов, словом, организовывать производство. Не для народа, не для того, чтобы народ получал больше, а ради прибыли и барыша капиталистов, ради того, чтобы с рабочих больше драть, покупателя обирать,— вот для чего соединяются капиталисты в свои союзы.
Теперь понятно, почему рабочий класс должен в первую голову национализировать те отрасли производства, которые были синдицированы. Это —потому, что сами капиталисты организовали их. А с организованным производством — хотя бы его организовали сперва господа капиталисты — легче справиться. Нужно, конечно, переделать капиталистические организации на совсем другой манер; нужно вышибить оттуда замате- рых врагов рабочего класса; нужно обеспечить прочную позицию для рабочих так, чтобы все было рабочим подчинено; кое-что нужно уничтожить совсем. Но и для малого ребенка
56
понятно, что такими отраслями производства овладеть легче. Тут все равно, что с казенными железными дорогами: они были организованы буржуазным государством. Но все-таки, как раз потому, что здесь было централизованное управление, была организация, и рабочему государству их легче взять в свои руки.
В Западной Европе (в особенности в Германии) и в Соединенных Штатах Америки почти все производство за время войны перешло к буржуазному разбойничьему государству. Буржуазия там решила, что ей не достигнуть победы, если грабительская война не будет поставлена по последнему слову науки. А сбвременная война требует, чтобы на нее не только тратили деньги, но и все производство было организовано для войны, чтобы был строгий учет всего, чтобы лишнего ничего не тратилось, чтобы все силы были правильно распределены. А это возможно только тогда, когда есть централизованное, объединенное управление. Буржуазия Европы сделала это, предоставив почти все производство своему разбойничьему государству. Понятно, что здесь это организованное производство не для того организовано, чтобы приносить пользу рабочему классу, а для того, чтобы вести грабительскую войну и давать на ней наживаться буржуазии. Немудрено, что во главе этой организованной каторги стоят генералы, банкиры, самые крупные эксплуататоры. Немудрено также, что рабочий класс там подавлен, превращен в былого раба, в крепостного. Но, с другой стороны, если рабочий класс разобьет там буржуазную государственную машину, тогда ему будет очень легко овладеть производством и поставить его на новый лад; ему придется выгнать генералов и банкиров, посадить всюду своих людей; но он сможет использовать тот аппарат учета, контроля, управления, который был уже создан хищниками капитализма. Вот почему западно-европейскому рабочему в тысячу раз труднее начать (разрушить крепчайшее буржуазное государство), но будет легче кончать, имея под рукой организованное буржуазией производство.
Русская буржуазия, которая видела, что ее власть непрочна, что пролетариат близок к победе, боялась ступить решительно на тот путь, по которому пошла западно-европейская буржуазия. Она понимала, что вместе с государственной властью к рабочему классу перейдет тогда и налаженное производство. Вот почему она не только не заботилась об организации, но, наоборот, стремилась к разрухе и даже при 'Керенском еще саботировала (портила) производство.
Однако нужно заметить, что еще до войны в России, отчасти благодаря иностранному капиталу, важнейшие отрасли промышленности были уже синдицированы. В особенности это нужно сказать о так называемой тяжелой промышленности
66
(каменный уголь, металлургическое производство и т. д.). Всем известны такие громадные синдикаты, как «Продамета», «Прод- уголь», «Продвагон», «Кровля» и прочие. Вот эту-то тяжелую индустрию и необходимо национализировать прежде всего (это уже и делается; например, уральское производство национализировано почти сплошь), а затем национализировать вообще всю крупную промышленность. Вместе с переходом в руки рабочего государства крупной промышленности и мелкая будет поставлена от нее в зависимость. Ведь очень многие мелкие производства зависят весьма сильно от крупных и до всяких национализаций. Бывает так, что они являются простыми починочными мастерскими при крупных предприятиях; в другом случае они сбывают свои продукты крупному предприятию; в третьем они зависят от него как покупателя сырого материала; в четвертом они зависят от банков и так далее. Вместе с национализацией банков и крупной промышленности они сразу становятся в своего рода подчинение национализированному производству. Конеч«о, остается еще масса маленьких хозяйчиков, кустарей и т. д. Их в России очень и очень много. Но все же основа нашей промышленности — это вовсе не кустари, а крупное производство, и национализация рабочим государством этого производства наносит капиталу непоправимый удар.
Банки и крупная промышленность две главные крепости капитала. Их экспроприация, то есть их захват рабочим классом, рабочей властью, есть конец капитализма и начало социализма. Средства производства — эта главнейшая опора человеческого существования — отнимаются здесь у кучки эксплуататоров и передаются в руки рабочего класса, в руки рабоче-крестьянской власти.
Меньшевики и правые эсеры, которые ни шагу не хотят отступать от капитализма и идут рука об руку с буржуазией, страшно восстают против всяких национализаций при советской власти. Это происходит потому, что они, так же как и буржуазия, прекрасно чувствуют, что здесь наносится жестокий удар в самое сердце капиталистического строя, который им так мил и приятен. При этом они морочат голову рабочим, рассказывая, что мы «не дозрели» до социализма, что у нас такая отсталая промышленность, что организовать ее абсолютно невозможно, и так далее. Мы уже видели, что все это далеко не так. Отсталость России заключается вовсе не в том, что в нашей промышленности мало крупных предприятий — наоборот, у нас их очень много. Отсталость наша заключается в том, что вся наша промышленность слишком мало занимает места по сравнению с деревней. Но и тут нельзя преуменьшать значения нашей промышленности: ведь недаром рабочий класс ведет за собой все живые силы революции.
57
Любопытно еще вот какое обстоятельство. Господа меньшевики и правые эсеры выставляли в свое время, когда власть была у буржуазии и у них, программу государственного регулирования промышленности. Тогда они не плакали по поводу нашей отсталости. Тогда они полагали возможным организовать промышленность. В чем же дело? А в очень простой вещи. Меньшевики и правые эсеры считают нужным, чтобы буржуазное государство организовывало производство (в Западной Европе с этим согласится и Вильгельм, и Георг, и президент Вильсон); партия коммунистов, наоборот, хочет, чтобы производство было организовано пролетарским государством. Вот как просто .открывается ларчик. Тут все та же старая история: меньшевики и эсеры идут назад, к капитализму, коммунисты — вперед, к социализму и к коммунизму. И самым крупным шагом по этому пути коммунисты считают национализацию банков и национализацию крупного производства.
X. Общественная обработка народной земли
Октябрьская революция сделала то, чего добивались русские крестьяне в течение столетий: она отобрала у помещиков землю и передала ее в руки крестьян. Вопрос заключается теперь в том, как этой землей распорядиться. И тут мы, коммунисты, должны занять такую же позицию, как и в вопросе о дележке, промышленного производства. Конечно, землю поделить можно не так, как фабрику. Но что бы вышло из дележки земли в частную собственность, из раздела земли между отдельными крестьянами? Вышло бы то, что тот, у кого припасены были кое-какие деньжонки, кто посильнее да побогаче, вышел бы быстро «в люди», превратился бы в кулака-мироеда и ростовщика, из кулаков лез бы еще выше, начинал бы скупать землю у тех, кто беднее. Глядишь, через некоторое время деревня бы поделилась снова на крупных землевладельцев земли — помещиков и бедняков, которым оставалось бы одно: либо идти в город, либо наниматься у деревенского богатея. Правда, эти новые помещики были бы не из дворян, а из богатых мужиков, но эта разница небольшая. Кулак-помещик — это настоящий паук, «жох», который будет сидеть на шее у бедноты еще более крепко, чем вырождающийся дворянчик, захудалый и ни к чему не способный.
Значит, на пути раздела нет никакого выхода. Выход этот только в общественной, народной собственности на землю, в том, что земля объявляется общим достоянием трудящихся. Советская власть провела закон о социализации земли; поме¬
68
щики на самом деле отстранены от нее. Земля стала общей собственностью трудового народа.
Но этого мало. Нужно стремиться к такому устройству, чтобы землею не только сообща владели, но чтобы ее сообща и обрабатывали. Если нет этой общей товарищеской обработки, то тогда, что ни объявляй, какие законы о социализации ни издавай, все равно из этого ровно ничего не выйдет. Один будет ковыряться на своем «трудовом» наделе, другой — на своем, и, если будут так жить врозь, без взаимной помощи и без общей работы, мало-помалу приучатся смотреть на землю как на свою частную собственность. И никакие законы сверху тут ничем не помогут. Общая обработка земли — вот к чему нужно стремиться, вот чего нужно добиваться.
В сельском хозяйстве, точно так же, как и в промышленности, лучше всего можно вести производство в крупном размере. При крупном производстве можно употреблять хорошие сельскохозяйственные машины, можно сберегать всякий материал, самую работу поставить по одному плану, всякого работника поставить к своему месту, вести всему строгий учет, чтобы зря не расходовать ни материалов, ни сил. Задача поэтому заключается вовсе не в том, чтобы каждый крестьянин копался на маленьком трудовой надельчике, как навозный жук на своей кучке, а в том, чтобы крестьяне-бедняки переходили к совместному труду по возможности в самом крупном размере.
Как это сделать? Это можно и должно делать двумя путями: во-первых, товарищеской обработкой прежних крупных помещичьих имений; во-вторых, организацией трудовых сельскохозяйственный коммун.
В прежних помещичьих имениях, где земля не целиком сдавалась в аренду крестьянам, а где велось свое собственное хозяйство, это хозяйство велось, конечно, в десять раз лучше, чем крестьян. Вся беда была только в том, что доходы-то от этого поступали в руки помещиков, сидевших на крестьянской шее. И вот тут для коммунистов ясно одно: точно так же, как рабочие вовсе не должны расхищать фабричный инвентарь, делить его между собой и портить фабрику, точно так же должны поступать и крестьяне. В помещичьих имениях бывает подчас много добра: тут и лошади, и рогатый скот, и плуги всякие, и запасы семян, иной раз и машин, жнейки, косилки всякие и так далее. В других имениях есть молочное хозяйство, сыроварни, целые заводы понастроены. И вот было бы глупо все это по отдельным дворам растаскать и расхитить. В этом заинтересованы кулаки: они знают, что рано или поздно в их руки попадет, что они скупят у бедного мужика его доли. Кулак охотно понимает, что на этом пути дележки ему будет в конце концов «лафа». Наоборот, совсем другие интересы у бедных крестьян, у полупролетариев, у тех, кто сам еле-еле переби¬
N
вался, а то и наниматься ходил. Для деревенской бедноты в тысячу раз выгоднее поступать с крупными имениями так, как рабочие поступают с фабриками: взять их под свой учет, контроль и управление; сообща обрабатывать бывшее помещичье имение; не расхищать по отдельным дворам, а сообща пользоваться всеми машинами и инвентарем, которые раньше были у помещика, а теперь перешли в руки крестьян; на общественный счет приглашать к себе агрономов, знающих людей и обрабатывать землю не по-дурацки, а так, чтобы земля родила не меньше, чем она родила у помещика, а больше. Взять землю нетрудно, взять имения тоже оказалось нетрудно. Это нужно было сделать. Как ни отговаривали эсеры и меньшевики мужиков (дескать, мол, беззаконие, и ничего из этого не выйдет, одна кровавая баня из-за этого в деревне получится, и то да се), но крестьяне землю взяли, а советская власть им в этом помогла. Гораздо труднее эту землю удержать в руках трудящихся, уберечь ее от кулаков, у которых уже разгорелись глаза на нее. И тут-то вот крестьянской бедноте нужно помнить, что она зорко должна смотреть за целостью общественного добра. Ведь теперь бывшее помещичье добро — это добро общественное. Его нужно хранить и беречь, как зеницу ока. Его нужно приумножать на пользу всех трудящихся. Тут нужно действительно организовать дело так, чтобы выборные крестьянской бедноты и рабочих, волостные советы и их земельные отделы за всем следили, не давали ничему пропадать и помогали бы общественной обработке бывших помещичьих имений. Чем больше будет налажено общественное производство в таких имениях, тем лучше. Это значит, что и хлеб будет лучше родиться, и кулаки не добьются своего, а что крестьяне будут все больше и больше учиться совместной, общей работе — самая важная-для коммунизма вещь.
Но не только нужно сохранять старые помещичьи имения, чтобы их обрабатывать на новых началах. Нужно стремиться к организации из маленьких трудовых надельчиков общих крупных сельскохозяйственных трудовых коммун. Теперь ведь власть в руках самих рабочих и крестьян. А это значит, что она будет,— поскольку это возможно,— помогать всякому благому начинанию. Нужно лишь, чтобы сами беднейшие крестьяне и полупролетарии, а также бывшие батраки проявили больше самодеятельности, своего собственного почина. Слабосильные крестьяне-бедняки в одиночку ничего не смогут сделать, будут едва-едва в состоянии как-нибудь держаться. Но они смогут многого д<?биться, если начнут свои трудовые наделы соединять, совместно доставать себе оборудование — при помощи городских рабочих — и таким образом ' сообща обрабатывать землю на товарищеских началах. Городские советы и хозяйственная организация рабочих будут таким трудовым сельскохо¬
60
зяйственным коммунам помогать, доставлять им железные и мануфактурные продукты; онц будут помогать им в доставке агрономов и сведущих людей. Мало-помалу таким образом прежний захудалый мужичонка, который дальше своего огорода ничего не видел, начнет превращаться в товарища, который вместе с другими товарищами, нога в ногу, рука в руку, будет идти по пути совместной работы в крупном размере.
Понятно, что для такой постановки всего дела нужна хорошая организация крестьянской бедноты. Эта организация должна иметь перед собой две главные задачи: во-первых, борьба с деревенскими кулаками, с ростовщиками, прежними трактирщиками, словом, с сельскохозяйственной буржуазией; во-вторых, налаживание сельскохозяйственного производства, контроль над тем, как распределяется земля; организация трудовых коммун, забота о правильном использовании прежних помещичьих имений; другими словами, громадная работа нового земельного устройства. Такую организацию беднейшие крестьяне должны строить в виде волостных советов, а при этих волостных советах заводить всякие специальные отделы: например, продовольственный, земельный и так далее. Земельные отделы крестьянских советов и должны быть оплотом деревенской бедноты в земельном вопросе. Для того чтобы дело вернее было, лучше всего устраивать организацию этих советов так, чтобы местные или близко живущие фабричные рабочие тоже имели там своих представителей, рабочие — народ больше опытный, чем крестьяне, более привыкиЖй к товарищескому ведению дел, более опытный также в том, как бороться с буржуазией. Рабочие всегда будут поддерживать деревенскую бедноту против богатеев, а потому в них деревенская беднота найдет себе наилучших помощников. Беднота не должна дать себя провести. Боролись-боролись за землю, наконец, отвоевали ее у помещика. Как бы не проворонить ее снова! Как бы не выпустить ее из своих рук! Эта опасность есть, если идти по пути раздробления земли и раздела в частную собственность. Эта опасность исчезнет, если деревенская беднота вместе со всем рабочим классом пойдет по пути возможно более крупного товарищеского производства. Тогда мы на всех парах пойдем к коммунизму.
XI. Рабочее управление промышленностью
Как на земле главная роль в управлении землей на местах постепенно переходиг к организациям крестьянской бедноты — всевозможным крестьянским советам с их отделами, так точно и управление промышленностью будет переходить и переходить
61
(а наша партия именно этого и требует) к рабочим организациям и органам рабоче-крестьянской власти.
До Октябрьской революции и в первое время после нее рабочий класс и наша партия выдвигали требование рабочего контроля, то есть рабочего наблюдения за тем, чтобы на фабриках и заводах капиталисты не скрывали запасов топлива и сырья, не мошенничали и не спекулировали, не портили производства и не смели рассчитывать рабочих как попало. Над производством, куплей, продажей продуктов и сырых материалов, над хранением их, над денежными средствами предприятий устанавливался рабочий надзор. Однако простого надзора оказалось недостаточно. В особенности же недостаточен оказался такой надзор при национализации производства, когда всякие права господ-капиталистов уничтожаются и когда предприятия или целые отрасли производства переходят к государству рабочего класса и крестьянской бедноты. Здесь ясно, что на одном надзоре далеко не уедешь, что необходим не только рабочий контроль, а рабочее управление промышленностью: работая организация, фабрично-заводские комитеты, профессиональные союзы, экономические отделы советов рабочих депутатов, наконец, органы рабоче-крестьянской власти (разного рода специальные комитеты, советы народного хозяйства и т. д.) — вот те организации, которые должны не только надзирать, но и управлять. Здесь нужно отметить вот что.
Среди некоторых слоев несознательных рабочих господствует такое понимание дела: мы, мол, берем нашу фабрику в наши руки — и баста. Раньше, положим, фабрика была собственностью фабриканта Сидорова, теперь она — собственность рабочих этой фабрики. Такой взгляд, конечно, неверен. Он очень сильно напоминает дележку. В самом деле, если бы образовалось такое положение, когда каждая фабрика принадлежит рабочим только этой фабрики, тогда получилось бы то, что между фабриками началась бы конкуренция; одна суконная фабрика стремилась бы нажить больше, чем другая, они стали бы отбивать друг у друга покупателя; при этом рабочие одних фабрик разорялись бы, другие богатели, принимали бы себе работников из разорившихся — словом, знакомая картина: как и при дележке, в скором времени возродился бы капитализм.
Как бороться против этого? Очевидно, что нужно создать такой порядок рабочего управления предприятиями, который приучал бы рабочих ко взгляду, что каждая фабрика есть собственность не рабочих этой фабрики, а всего рабочего народа. Достигнуть этого можно следующим образом. На каждой фабрике и на каждом заводе может быть рабочее правление, но составлять его нужно так, чтобы большинство этого правления было не из рабочих этой фабрики, а состояло бы из рабочих,
‘I
62
Посланных профессиональным советом данной отрасли Производства, советов рабочих депутатов и, наконец, областным советом народного хозяйства. Если правление будет составлена из рабочих и служащих (рабочим должно быть обеспечено большинство, так как они — более надежные сторонники коммунизма), а большинство рабочих будет не с данной фабрики, то фабрика будет управляться так, как того требуют интересы всего рабочего класса в целом.
Всякому рабочему понятно, что фабрики и заводы не могут обходиться без бухгалтеров, техников, инженеров и проч. Поэтому задачей рабочего класса является поставить себе эти слои на службу. Пока рабочий класс еще не мог выделить из своей среды таких специалистов (а он их будет иметь, если удастся провести планы о всеобщем образовании и о доступности специального высшего образования для всякого), до тех пор ему волей-неволей придется привлекать и переплачивать этим специалистам. Пусть они послужат рабочему классу так, как они раньше служили буржуазии. Раньше они были под ее контролем и надзором, теперь они будут под контролем и надзором рабочих и служащих.
Для того чтобы производство шло гладко, необходимо, как мы решили уже раньше, чтобы был общий объединенный план. Этого весьма мало, что на каждой крупной фабрике будет свое рабочее правление. Ведь фабрик много, существуют разные отрасли производства, все они связаны между собой, все зависят друг от друга: даю? каменноугольные копи мало угля —останавливаются фабрики и железные дороги; нет нефти — не могут ходить пароходы; нет хлопка — нечего делать текстильным фабрикам. Тут, следовательно, нужно создать такую организацию, которая охватывала бы все производство, имела бы общий план и была соединена с рабочими предприятиями отдельных фабрик и заводов, вела всем запасам и всем потребностям точный учет, не по одному городу и не для одной фабрики, а для всей страны. Необходимость такого общего плана в особенности видна на примере железных дорог. Всякий младенец сейчас понимает, что от железнодорожной разрухи происходят невероятные бедствия; в Сибири, например, есть лишний хлеб, а в Петербурге чуть ли не голод. Почему? Потому что даже тот хлеб, который есть, недоступен для жителей Петербурга — его не могут перевезти как следует. Для того чтобы было правильное движение, необходимо, чтобы все было подсчитано и распределено. А это возможно лишь при едином плане. Представим себе, что на одной версте железными дорогами управляют по-одному, на другой — по-другому, на третьей — по-тре- тьему, не считаясь друг с другом. Получилась бы ужасная каша. Этой каши можно избежать лишь при централизованном, объединенном управлении. Поэтому появляется необходи-
вз
мость в таких рабочих органах, в таких трудовых организациях, которые объединяли бы целые отрасли производства, которые связывали бы эти отрасли производства между собой, которые, наконец, соединяли бы в одно целое, объединяли бы деятельность разных районов страны: Сибири, Урала, северных губерний, центра и так далее. Такие органы создаются: это — районные и областные советы народного хозяйства, затем специальные комитеты, объединяющие целые отрасли производства или торговли (например, Центротекстиль, Главсахар и т. д.), а на самом верху, как центральная организация,— Высший Совет Народного Хозяйства. Все эти организации стоят в связи с Советами рабочих депутатов и работают совместно с Советской властью. По своему составу они состоят главным образом из представителей рабочих организаций и опираются на профессиональные союзы, фабрично-заводские комитеты, союзы служащих и так далее.
Так мало-помалу создается сверху донизу рабочее управление промышленностью. На местах — фабрично-заводские комитеты и рабочие правления; повыше — районные и областные комитеты и советы народного хозяйства и как верхушка организации — Высший Совет Народного Хозяйства. Задача рабочего класса состоит теперь в том, чтобы расширить и всемерно Укреплять рабочее управление промышленностью, воспитывая самые широкие массы для этого дела. Забота пролетариата, который берет в свои руки производство не в собственность отдельных лиц или групп, а в собственность всего трудящегося класса, эта забота должна состоять в том, чтобы подпереть центральные и областные рабочие организации тысячами своих ячеек, рабочих правлений на местах, на отдельных фабриках и заводах. Если высшие органы управления не будут опираться на местные, тогда они повиснут в воздухе, превратятся в чиновничьи, или, как говорят, бюрократические, учреждения, от которых отлетит живой революционный дух. Наоборот, они будут в состоянии справиться с ужасной разрухой, если со всех сторон они будут поддержаны живыми силами рабочего класса на местах и каждое распоряжение центральных рабочих организаций будет находить отклик и не за страх, а за совесть проводиться в жизнь рабочими организациями и рабочими массами на местах. Чем больше сами массы будут обсуждать все дела, чем горячее и участливее будут они относиться к выборам своих правлений, к работе на заводах и фабриках, к тому, чтобы всякие непорядки и жульничество беспощадно изгонять, тем скорее рабочий класс овладеет в действительности, а не только на словах всем промышленным производством и будет осуществлена не только политическая, но и экономическая, хозяйственная диктатура рабочего класса, то есть рабочий класс станет действительным хозяином не только в управлении ар¬
64
мией, судом, школой и прочими делами, но и в управлении производством. Только тогда будет в корне подорвано могущество капитала и убита возможность того, что капитал снова сможет сесть на шею рабочему классу.
XII. Хлеб —только трудящимся (Трудовая повинность для богатых)
Переход к коммунистическому строю означает переход к такому строю, где не будет никаких классов, никакого классового различия между людьми, а где все в равной мере будут не наемными рабочими, а общественными работниками. К подготовке этого строя нужно переходить немедленно. И одним из первых шагов к этому наряду с пролетарской национализацией банков и производства является введение трудовой повинности для богатых классов.
Сейчас есть много людей, которые ничего не делают, не производят никакого продукта, а исключительно потребляют, продают, изнашивают, тратят то, что сработали другие. Более того, находятся люди, которые не только не работают, но стремятся всей своей деятельностью, всяческими средствами напортить и напакостить Советской власти и рабочему классу. У всех рабочих перед глазами стоит пример саботажа, которым занималась русская интеллигенция — учителя, инженеры, доктора и прочие «ученые люди». 0 более крупных птицах — директорах фабрик и банков, бывших высших чиновниках и так далее — и говорить не приходится. Все они прилагали усилия, чтобы дезорганизовать, разрушить в корне работу пролетариата и Советской власти. Задача пролетариата состоит в том, чтобы заставить и господ буржуа, й господ бывших помещиков, и многочисленных интеллигентов из зажиточных — заставить их работать на общую пользу. Как это сделать? Путем введения рабочих бюджетных книжек и трудовой повинности. Каждый из таких граждан получает особую книжку, в которой ведется счет его работы, его обязательного труда. Под записи в его рабочей книжке ему дается право на покупку или получение определенных продуктов, в первую голову хлеба. Если человек отказывается работать (предположим, что они — саботажники из бывших чиновников или взбесившийся против рабочих бывший фабрикант или бывший помещик, который никак не может помириться с тем, что у него уплыла земля, на которой он сидел десятки лет); так вот, если такой человек отказывается трудиться, то в его рабочей книжке нет соответствующей записи; бн идет в лавку, а ему говорят: «Для вас ничего нет; пожалуйста, запись о вашей работе».
3 Заказ М 2227
65
При таких порядках масса тунеядцев, которая заполняет Невский проспект и главные улицы крупных городов, будет волей-неволей вынуждена приняться за дело. Само собой разумеется, что проведение в жизнь подобной трудовой повинности натыкается на большие трудности. Богатые и среднезажиточные классы и группы будут всеми мерами отлынивать от обязанности трудиться и будут всеми мерами, с другой стороны, чинить препятствия таким порядкам. Наладить дело так, чтобы некоторые продукты получались только под записи в рабочих книжках, чтобы иначе эти продукты не выдавались,—дело не легкое. У богатых, у которых есть деньги (а деньги теперь — это значки для получения продукта), есть в то же время тысячи возможностей обманывать Советскую власть, обманывать рабочих и крестьянскую бедноту. Нужно эти возможности уничтожить правильной организацией снабжения.
Трудовая повинность для богатых может вводиться, скажем, таким образом: всякое лицо, получающее доходу свыше 500— 600 рублей в месяц, всякое лицо, нанимающее рабочих, всякая семья, имеющая домашнюю прислугу, и так далее получают потребительско-рабочие книжки. По таким примерно признакам может вводиться трудовая повинность для богатых.
Разумеется, трудовая повинность для богатых должна быть переходом ко всеобщей трудовой повинности. Не только потому, что поднять производительность нашей промышленности и сельского хозяйства можно лишь путем привлечения к работе всех способных трудиться членов общества, но и потому, что необходимы строгий учет рабочих рук и правильное распределение этих рабочих рук по различным отраслям производства и по отдельным предприятиям. Как в войне нужно, с одной стороны, мобилизовать все силы, а с другой — их учесть и правильно организовать, точно так же в войне с хозяйственной разрухой нужно подтянуть все пригодные для войны слои населения, их учесть и их организовать в одну великую трудовую армию с трудовой дисциплиной и с пониманием своих трудовых обязанностей.
Сейчас у нас в России в силу хозяйственной разрухи, недостатка топлива и сырья (а это бедствие особенно увеличилось потому, что банды немецкого империализма заняли юг России и Украину)—громадная безработица. Поэтому получается такое положение: с одной стороны, ясно, что мы можем выехать лишь на живой рабочей силе, на том, что труд повысит производительность нашей промышленности и сельского хозяйства, причем эта живая рабочая сила — рабочие руки — есть\ с другой стороны, несмотря на то, что этих рабочих рук много, им некуда и негде приложить свои силы. И без того безработица. Куда же ставить еще больше людей, которых рабоче-крестьянская власть обяжет трудиться? Правда, одной из важ¬
66
нейших задач является организация общественных работ и всевозможных государственно важных сооружений (проведение железных дорог, разработка новых рудников, осушительные и оросительные работы, разработка торфяных залежей, постройка зерновых складов, так называемых элеваторов и так далее). Но опять-таки понятно, что сразу эта работа не сможет поглотить того огромного количества излишних рабочих рук, которые имеются.
Поэтому на самых первых порах придется ограничиться точным учетом рабочих рук, с обозначением профессии и специальности и с введением обязательной службы по требованию Советской власти или рабочих органов по управлению производством. Поясним это примером. Предположим, что для обследования новых рудников в Сибири нужны инженеры-специалисты. Металлургический отдел или горный отдел Совета Народного Хозяйства заявляет на них требование. Отдел учета рабочих сил смотрит по профессиональным спискам, находит там соответствующих лиц, и они, как взятые на учет, обязаны ехать туда, куда посылают их вышеупомянутые отделы.
Понятно, что по мере того, как будет налаживаться организация производства и будет, таким образом, создаваться возможность работать, постепенно будет воплощаться в жизнь и трудовая повинность, то есть привлечение к обязательному общественному труду всех трудоспособных элементов.
Трудовая повинность сама по себе — это далеко не новая вещь. Сейчас во всех почти воюющих странах империалистические правительства ввели трудовую повинность для населения (в первую голову, для угнетенных классов). Но та трудовая повинность, которая введена в Западной Европе, как небо от земли, далека от той, которую необходимо вводить нам. В империалистических государствах ее введение означает полное порабощение рабочего класса, полное закабаление его со стороны финансового капитала и со стороны разбойничьего государства. Почему? Да очень просто почему: потому, что рабочие не сами управляют собой, а ими управляют по своему распоряжению генералы, банкиры, крупные синдикатчики, буржуазные пройдохи-министры. Рабочий здесь — простая пешка в их руках. Он, как крепостной, которым барин мог распоряжаться, как угодно. Неудивительно, что трудовая повинность на Западе означает сейчас новую барщину, крепостную повинность, военную каторгу. А вводится она там для того, чтобы велась без конца грабительская война и чтобы рабочие набивали карманы господ капиталистов.
У нас рабочие сами, через свои собственные организации, должны вводить и проводить трудовую повинность на основе самоуправления рабочих. Никакие буржуа над ними здесь не стоят. Наоборот, рабочие стоят над прежними буржуа. Конт-'
3*
67
роль, учет, распределение рабочих рук—все это является у нас делом рабочих организаций, а поскольку трудовая повинность будет переходить на деревню, делом крестьянских советов, которые будут стоять над сельской буржуазией и подчинять ее себе. Все органы, которые будут заведовать рабочими руками, будут снизу доверху рабочими органами. Это вполне естественно: если управление промышленностью будет и становится рабочим управлением, то и заведование трудом будет в руках рабочих —ведь это только часть управления производством.
Перед рабочим классом, который хочет овладеть (и овладеет, несмотря ни на какие препятствия) экономической, хозяйственной жизнью, перед рабочим классом, который становится хозяином своих богатств, выдвигается основной вопрос об организации производства. Организация производства требует, са своей стороны, разрешения двух главных задач: организации средств производства (учет, контроль, правильное распределение топлива, сырья, машин, инструментов, семян и т. д.) и организации труда (учет, контроль, правильное распределение рабочих рук). Для того чтобы всемерно использовать все силы общества, и необходима трудовая повинность, которую рабочий класс рано илр поздно введет. Дармоеды тогда исчезнут — останутся полезные для общества работники.
XIII. Правильное распределение продукта; уничтожение торговой прибыли и спекуляции; потребительские коммуны
Овладеть производством нельзя по-настоящему без того, чтобы овладеть распределением, продуктов. Если производимый продукт распределяется неправильно, тогда не может происходить и правильное производство. Предположим, что национализированы все крупнейшие отрасли промышленности. Как мы видели выше, одна отрасль производства работает для другой. Чтобы производство шло правильно, нужно, чтобы для одной отрасли поступало столько материала, сколько необходимо для нее, для одного предприятия — одно количество, для другого — другое. Значит, производимый продукт необходимо правильно, по плану, в соответствии с потребностями производства распределять. Всевозможные органы снабжения, то есть такая рабочая организация, которая заведует распределением продукта, должны быть связаны с органами, заведующими производством этого продукта. Только тогда может гладко идти все производство в целом.
68
Но есть такого рода продукты, которые непосредственно переходят к потребителю в его личное пользование, точно так же, как хлеб. Таковы, например, многие пищевые продукты, большая часть тканей, много резиновых изделий (например, калоши никакая фабрика не покупает, они идут в личное пользование потребителя) и прочее. Тут нужен точно такой же строгий учет и справедливое распределение этих продуктов среди населения. А это справедливое распределение совершенно невозможно без проведения в жизнь определенного плана. Сперва надо учесть количество продукта, потом потребность в нем, а затем, на основании таких подсчетов, распределять. Самый наглядный пример необходимости такого единого плана — это вопрос о продовольствии, вопрос о хлебе. Сейчас буржуазия, кулаки, правые эсеры, меньшевики, зажиточные мироеды-мужики — все благим матом кричат о том, что нужно хлебную монополию отменить и позволить спекулянтам, крупным и мелким, оптовикам и мешочникам действовать, как им заблагорассудится. Понятно, почему барышники заинтересованы в отмене монополии: как- никак, а эта монополия мешает им драть по семи шкур с потребителя. С другой стороны, ясно, что и теперь происходит ерунда: богатые преспокойно едят белый хлеб, покупая его из-под полы, а уж о черном и говорить нечего: они платят значительно дороже и все имеют. Кто им в этом помогает? Да, конечно, господа спекулянты. Ведь у них забота не о том, чтобы накормить население, а о том, чтобы получить больше, чтобы хапнуть больше в карман. А известно, что больше может дать богатый, а не бедный. Поэтому спекулянты свозят хлеб не в те места, где больше нужды, а в те, где хорошо могут заплатить. И этому еще не удалось положить предел. Отсюда ясно видно, что для того, чтобы наладить правильное распределение хлеба, не только не нужно отменять хлебной монополии и работы продовольственных комитетов и продовольственных управ, а совсем наоборот— нужно эту монополию проводить самым строгим образом, со спекулянтами расправляться беспощадно, на частных торговцев наводить страхи, чтобы они не смели наживаться на народном бедствии и расстраивать общий план. Беда сейчас состоит не в том, что есть монополия и нет частной торговли, а в том, что монополия на хлеб проводится скверно, а частная торговля из-под полы процветает. И это в такое время, когда хлеба мало, когда немцы забрали богатейшие области, когда во многих местах проеден хлеб, оставленный на семена, и поля остаются не засеянными, когда люди голодают\ Дорог каждый кусок хлеба, неоценим сейчас каждый фунт муки, каждый фунт зерна. И как раз поэтому все должно быть взято под строжайший учет, чтобы ни крошка не пропадала даром, чтобы весь хлеб распределялся поровну, чтобы богатые не пользовались никакими преимуществами. Это, повторяем, можно сделать и этого можно
69
добиться, если за дело возьмутся дружно все рабочие, если они будут помогать рабочим организациям в этом деле, если они будут ловить спекулянтов и жуликов.
Много, к несчастью, у нас есть и несознательных бедняков, которые сами, на свой страх и риск, делают закупки помимо продовольственных рабочих организаций и этим самым тоже расстраивают общий план. Каждый из них думает: «Как ты там ни говори, а сам я за себя лучше постою», и давай закупать хлеб, а потом по дороге случаются всякие столкновения из-за этого хлеба, и начинается недовольство: не дают, мол, о себе заботиться. А на самом деле очень часто дело походит здесь вот на что. Представим себе поезд, битком набитый людьми, которые стоят и в проходах и лежат на полу, словом, яблоку упасть некуда. И вдруг один чувствует запах гари, кричит благим матом: «Пожар!» и, как остервенелый, расталкивая всех кулаками, мчится к выходу. Обезумевшие люди ломятся сразу в двери, возникают дикая давка и свалка, люди кусают, бьют друга друга, переламывают друг другу ребра, давят детей. В результате —десятки убитых, раненых, изуродованных. Хорошо? А могло бы быть совсем не так. Если бы нашлись разумные люди, которые остановили бы толпу, успокоили ее,— все бы вышли по порядку, без единой царапины! Почему же так все случилось? Потому что всякий думал: я сам за себя, до других мне дела нет. А в итоге ему первому шею свернули.
Вот точно такая же история происходит и с теми, кто самостоятельно закупает хлеб вопреки постановлениям рабочих продовольственных организаций. Каждый думает, что он поможет себе. А в результате что происходит? Происходит то, что этими закупками тормозится всякий «правильный учет того, что есть; что благодаря им делается невозможной правильная развозка хлеба: нужно, положим, из одной местности, где форменный голод, отпустить хлеб за счет другой .местности, где хоть кое- как, но все же перебиваются. А тут приехавшие из этой второй местности все раскупают и увозят. Первая местность хоть с голоду дохни. А потом. Раз расстраивают общественные, организованные закупки, тогда на сцену появляется мародер-спекулянт. Он сейчас начинает греть руки около частных закупок. Таким образом, несознательные бедняки, сами того не понимая, начинают поощрять здесь деятельность пауков-спекулянтов, настоящее место которым — на столбах с перекладиной. Теперь понятно, почему господа спекулянты используют против Советской власти естественное недовольство голодных и почему последние негодяи, мародеры и кулаки оказываются во главе бунтов против Советской власти, которые иногда появляются в провинциальных городишках. Рабочим нужно раз и навсегда понять, что спасение не на путях возврата к старому, а на путях, которые ведут вперед, к уничтожению спекуляции, к уничтожению тор*
70
говли, к общественному распределению продукта рабочими организациями.
То же самое необходимо сказать относительно целого ряда других продуктов. Рабочий класс вовсе не должен терпеть, чтобы богатые люди за добавочную плату имели все; с другой стороны, рабочий класс не должен допускать баснословной наживы для спекулянтов, которые, как черное воронье, слетелись со всех сторон и делают свое грязное дело. Правильное распределение продукта на основе учета потребностей и учета запасов— такова одна из основных задач, стоящих перед рабочим классом. Что это значит? Это означает национализацию торговли, то есть в сущности уничтожение торговли, ибо переход к общественному распределению не мирится с существованием барышников и всевозможных посредников, которые живут, как паразиты, и расстраивают совершенно все дело снабжения. Не назад к «свободной частной торговле», то есть к «свободному» грабежу, а вперед, к точному, планомерному распределению продуктов рабочими организациями — таков должен быть клич сознательных рабочих.
Для более успешного проведения в жизнь такого плана нужно стремиться к принудительному объединению населения в потребительные коммуны. Только тогда правильно можно распределять продукт, если население, которое этот продукт получает, объединено и организовано большими группами, потребности которых можно точно рассчитать. Если население не объединено, не организовано, распылено, то чрезвычайно трудно поставить сколько-нибудь правильно это распределение: неизвестно, сколько чего нужно, куда и сколько направить, как, то есть через кого, распределять. Представим себе теперь, что население объединено в потребительные коммуны, например, по районам. Каждый городской квартал, скажем, объединен в один кооператив, в одну потребительную коммуну, которая имеет свою связь с домовыми комитетами. Тогда продукт распределяется сперва по этим коммунам, а они заранее учитывают, сколько и чего им нужно, и через своих агентов распределяют продукт дальше, среди отдельных потребителей.
При объединении населения в такие потребительные коммуны огромную роль могут сыграть уже существующие потребительные общества (кооперативы). Чем шире будет деятельность кооперативов, чем большие круги населения они будут обнимать, тем организованнее будет происходить распределение продукта, тем больше эти кооперативы будут превращаться в органы снабжения всего населения. Принудительные коммуны вокруг уже существующих кооперативов — такова, по всей вероятности, будет форма, наиболее удобная для организации распределения, при помощи которой можно будет окончательно вытеснить торговлю и убить раз навсегда торговую прибыль.
71
Чтобы еще более облегчить задачу правильного распределения продукта, нужно стремиться и к замене домашнего хозяйства общественным. Сейчас каждая семья имеет свою кухню, сама, независимо от других, закупает продукты, обрекая женщину на рабство, превращая ее в вечную кухарку, которая с утра до поздней ночи не видит ничего, кроме кухонной посуды, щеток, тряпок и всяких отбросов. При этом теряется громадное количество труда и издержек совершенно зря. Если бы домашнее хозяйство, в первую голову заботы о питании, объединить и централизовать (например, путем общей получки продуктов, общей варки пищи, устройства крупных и образцово поставленных столовых),— тогда легче было бы вести учет потребностям и, кроме экономии, сбережения, дело правильного распределения сильно подвинулось бы вперед.
Одним из важных вопросов для потребителя — для трудящихся в городах это чрезвычайно больное место — является жилищный вопрор. Бедняки здесь эксплуатируются нещадно. А с другой стороны, домовладельцы наживали на этом бешеные деньги. Экспроприация этого дела собственности, передача местным рабочим органам, органам Советской власти домов и различного рода помещений, учет их и правильное распределение квартир и комнат — трудная, но благородная задача. По- барствовали баре достаточно! Рабочий, бедняк-труженик тоже имеет право получать теплый угол и жить по-человечески.
Так постепенно должна быть организована экономическая жизнь. Рабочий класс организует производство. Рабочий класс организует распределение. Рабочий класс организует потребление: аища, одежда, жилища — все на учет, все распределяется самым целесообразным образом. Нет хозяев —есть самоуправление рабочего класса.
XIV. Трудовая дисциплина рабочего класса и крестьянской бедноты
Наладить производство так, чтобы можно было жить без хозяев, на товарищеских началах,— вещь хорошая. Но одно дело сказать, другое — сделать. Трудностей здесь хоть отбавляй: во- первых, сейчас у нас — наследство тяжелой и несчастной войны, вконец разорившей страну; рабочему классу приходится расхлебывать ту кашу, которую заварил Николай Романов и его слуги — Штюрмеры, Сухомлиновы, Протопоповы, которую потом подмешивали Гучков и Родзянко со своими слугами — Керенским, Церетели, Даном и прочей предательской компанией; во-вторых, рабочему классу приходится организовывать производство, отражая удары злейших врагов: одних, кС|торые оскалили зубы людоедов, идут против него извне; друпих, которые
72
пытаются взорвать рабочую власть изнутри. При таких условиях, чтобы победить, победить окончательно и раз навсегда, рабочему классу нужно победить также свою собственную расхлябанность. Организуя армию труда, нужно создать и революционную трудовую дисциплину у этой армии. Дело в том, что есть еще такие слои рабочих, которые как будто не верят, что они сами становятся сейчас хозяевами жизни. Ведь теперь казна — это рабоче-крестьянская казна; это — реки, это — народные фабрики; земля — это народная; леса, машины, рудники, копи, инвентарь, дома — ведь все переходит к самому трудящемуся народу. Управление всем этим — это рабочее управление. Теперь уже рабочий или крестьянин не может относиться к такому добру, как раньше: раньше оно было хозяйское, теперь— общенародное. Хозяин выжимдл из рабочего все, что мог. Помещик-барин драл с крестьянина-бедняка или с батрака по три шкуры. И рабочий, и батрак были поэтому правы, когда они не считали себя обязанными хорошо работать из-под палки на хозяина, ради укрепления могущества и власти своих мучителей. Вот почему ни о какой трудовой дисциплине тогда, когда над рабочим свистит плеть капиталиста, а над крестьянином и батраком — кнут помещика, не может быть и речи. Совсем другое сейчас. Плети эти уничтожены Рабочий народ работает для себя, он делает не деньгу^для капиталиста, а общенародное дело, дело трудящегося народа, который раньше был в кабале.
А тем не менее, повторяем, есть еще.такие несознательные' рабочие, которые как будто не видят всего этого. Почему? А потому, что они были слишком долго рабами. Рабам и холопские мысли лезут все время в голову. В душе они думают, что, пожалуй, без бога и без хозяина не обойтись. И вот они используют революцию так, что стремятся положить как можно больше в свой собственный карман, урвать, где можно,— и никогда не думают о своих обязанностях при работе, о том, что небрежность и надувательство при работе теперь есть преступление против самого рабочего класса. Ибо не на хозяина идет сейчас труд: этот труд поддерживает рабочих — бедноту, которая стала теперь у общественного руля. Не директоров и банкиров сейчас надувают, а членов рабочих правлений, рабочие союзы, рабоче-крестьянскую власть. Если небрежно обращаются с машинами, если ломают инструменты, если стремятся в обычные часы ничего не делать с тем, чтобы дотянуть до сверхурочных и получить вдвое, этим обманывают не хозяина, этим не капиталисту вредят, а всему рабочему классу в целом. То же и на земле: кто расхищает сейчас инвентарь, взятый на учет батраками и крестьянами, тот ворует у общества, а не у помещика, которого давж> уже выгнали. Кто вырубает лес, несмотря на запрещение крестьянских организаций, тот ворует
73
у бедняков. Кто вместо того, чтобы трудиться на взятой у помещика земле, занимается спекуляцией хлебом или гонит самогонку тайком, тот мошенник и преступник против рабочих и крестьян.
Сейчас всякому видно, что для того чтобы поставить и организовать производство, нужно рабочим также организовать и самих себя, создать свой собственный трудовой порядок. По фабрикам и заводам рабочие должны следить сами за тем, чтобы каждый товарищ выполнял столько работы, сколько нужно. Профессиональные рабочие союзы, советы рабочих управляют производством. Они могут, если возможно, сокращать рабочий день; и мы будем стремиться к такой хорошей организации производства, чтобы на долю каждой семьи приходилось не восемь, а шесть часов работы. Но та же организация рабочая, а вместе с ней рабочая власть, а вместе с рабочей властью и весь рабочий класс в целом могут и должны требовать от своих членов самого бережного отношения к народному добру и самого,добросовестного отношения к своей работе. Рабочие организации, профессиональные союзы в первую голову, устанавливают сами норму выработки, то есть то количество продукта, которое нужно вырабатывать каждому в течение рабочего дня. Кто (здесь не идет в расчет, конечно, болезнь или ненормальная слабость) не вырабатывает этого количества, тот саботажник, тот срывает дело строения новых свободных социалистических порядков, тот мешает рабочему классу идти по пути к полному коммунизму.
Производство — это огромная машина, части которой должны быть прилажены одна к другой и ходить одинаково хорошо. Плохой инструмент при хорошем рабочем — чепуха, хороший инструмент при плохом рабочем — тоже чепуха. Нужно, чтобы и инструмент был хорошим, и работник при нем был тоже хорош.
Поэтому мы должны всеми силами организовывать доставку топлива и сырья, налаживать транспорт, правильно распределять это топливо и сырье, а с другой стороны, принимать все меры к самодисциплине, выдержке, добросовестности трудящихся масс.
Сделать это в России труднее, чем в какой бы то ни было другой стране. Рабочий класс (а в еще меньшей степени крестьянская беднота) не прошел той долголетней организационной школы, которую прошел западно-европейский и американский рабочий. У нас много рабочих, только что ставших рабочими, только что привыкающих к общему труду, только что отвыкающих от мысли, что «моя хата с краю, ничего не знаю». Такие всегда тянут в разные стороны. Чем больше таких, у которых в голове бродит: не сделаться ли самому хозяйчиком, прикопить деньжонок да лавочку открыть,— тем Труднее завести
74
настоящую трудовую дисциплину. Но тем сильнее должны быть стремления авангарда революции — рабочих-передовиков, рабочих организаций — такую дисциплину установить, провести и укрепить. Если это удастся, тогда удастся организовать все, и рабочий класс выйдет победителем из затруднений, созданных войной, разрухой, саботажем, всем варварством и зверством капиталистического строя.
XV. Конец власти денег
(«Государственные финансы» в Советской республике и денежное хозяйство)
Деньги сейчас — это знаки на получение товаров. Поэтому у кого много денег, тот может много купить, тот богат. Как низко ни упадет ценность денег, все же у кого их больше, тому живется лучше. Богатые классы, у которых эти деньги имеются в изобилии, могут поэтому даже теперь жить себе припеваючи. В городе — торговцы, купцы, капиталисты, спекулянты, в деревне— кулаки, которые за время войны разжирели до невероятия, накопили у себя сотни тысяч разноцветных бумажек. Дело до того дошло, что они в кубышка* или в стеклянных банках зарывают деньги в землю — так много осело у них этих знаков.
А с другой стороны, рабоче-крестьянское государство нуждается в деньгах. Дальнейшие выпуски бумажных денег понижают их ценность: чем больше их выпускается, тем больше они дешевеют. Но поддерживать денежными знаками фабрики и заводы нужно; выплачивать рабочим — нужно; содержать все управление, платить служащим — нужно. Откуда же на это взять денег? Для этого необходимо в первую голову обложить налогами богатые классы. Подоходный и поимущественный налог, то есть налог на большие доходы и на группы имущества,— таков должен быть основной налог, налог на богатых, на тех, кто получает излишек дохода.
Но сейчас, когда все переживают революционную горячку, когда трудно сразу правильно наладить взимание налогов, допустимы и целесообразны всякие иные формы получения денежных средств. Например, целесообразна и хороша такая мера: правительство заявляет, что к такому-то сроку все деньги должны быть обменены на новые, а что старые деньги потеряют свою силу. Это значит, что каждый должен выпотрошить все из своих кубышек, ларей и шкафов и принести все это для обмена в банк. А тут можно провести такую историю. Сбережения маленьких людей не7 трогать: выдавать рубль за рубль, меняя
75
старый рубль на новый, а с известной суммы часть удерживать в пользу государства; и чем больше накопленные суммы денег, тем свирепее удерживать, —скажем, таким манером: до пяти тысяч менять рубль на рубль; со следующих пяти тысяч брать десятую часть; с третьей пятитысячной порции брать седьмую часть; с четвертой — четвертую; с пятой — брать половину; с шестой— три четверти; а начиная с определенной суммы — конфисковать все.
Тогда была бы довольно сильно подорвана власть богатых, можно было бы получить добавочные средства для нужд рабочего государства, все были бы более или менее уравнены в доходах.
В революционное время допустимы и контрибуции на буржуазию, то есть принудительные единовременные взносы по постановлению советских организаций. Конечно, это вовсе уже не так хорошо, когда один совет облагает буржуазию по одному способу, другой—«по другому, третий — по третьему; точно так же не хорошо, как Не хорошо разнообразие налогов, которые накладываются на местах.
Поэтому нужно стремиться к объединению всей налоговой машины, к определенному плану, который бы годился для всей Советской республики. Пока же этого нет, то допустимы и контрибуции. «На безрыбье и рак рыба»,— как говорит пословица. Нужно только помнить, что задача партии, задача Советов, задача рабочего класса и крестьянской бедноты заключается как раз в том, чтобы внести порядок и сюда, чтобы планомерно выбивать буржуазию из ее окопной экономической линии.
Однако нужно заметить, что'чем лучше идет вперед дело организации производства на новых, рабочих началах, тем все более и более падает значение денег вообще. В самом деле, раньше, когда было господство частных предприятий, эти частные предприятия продавали друг другу свои товары; теперь чем дальше, тем больше эти производства объединяются и превращаются в различные отделения общественного производства; продукт между ними может распределяться не через посредство вольного рынка, а по плану, указанному распределительными рабочими органами. Тут происходит такая же история, как у капиталистов в так называемых комбинированных предприятиях.
Комбинированными (сложными) предприятиями называются такие предприятия, которые объединяют собой разнородные отрасли производства. В Америке, например, есть такие предприятия, которые владеют и металлическими заводами, и угольными копями, и железными рудниками, и пароходными обществами. Одна часть предприятия поставляет для другой сырой продукт или перевозит готовый продукт. Но так как все эти отдельные отрасли суть лишь части одного предприятия, то, понятно, одна часть вовсе не продаст другой части своего про¬
76
I
дукта, а этот продукт распределяется по распоряжению центрального, общего для отдельных частей комбинированного предприятия бюро. Или возьмем другой пример: на заводе из одного отделения переходит полупродукт на другое, а между тем внутри завода никакой купли-продажи не происходит. Вот такая же история будет происходить и во всем производстве. Когда главные отрасли производства будут организованы, это значит, что они превратятся в громадное общественное предприятие с рабочим управлением, между всеми частями которого происходит правильное распределение необходимых средств производства: топлива, сырья, полупродуктов, подсобных материалов и так далее. А это значит, что деньги теряют свое значение. Они имеют значение тогда, когда производство неорганизованно; чем оно организованнее, тем роль денег становится все меньше и меньше, а следовательно, и нужда в них отпадает.
А как же, спросят нас, плата рабочим? Опять-таки и тут та же музыка. Чем организованнее будет в руках рабочего класса все производство, тем меньше будут выплачивать общественным работникам деньги и тем больше натурой, то есть продуктами. Мы уже говорили о потребительских коммунах и о рабочих книжках. Так вот, по записям в рабочих книжках будут выдавать из общественных складов продукты, какие нужны будут работникам, без всяких денег, просто под свидетельство о том, что такой-то человек трудится и работает. Конечно, дело это не может быть налажено сразу. Тут много времени пройдет, пока можно будет все это организовать, наладить, связать концы с концами. Дело это новое, нигде в мире небывалое и потому особенно трудное. Но одно ясно: что чем больше рабочие будут овладевать производством и распределением продукта, тем меньше будет надобность в деньгах, а потом они мало-помалу и совсем отойдут.
Без денег начинает совершаться и <гобмен» между городом и деревней: городские промышленные организации дают деревне мануфактуру, железный товар и прочее; наоборот, деревенские организации дают городским хлеб. И здесь значение денег будет тем меньше, чем теснее будут связаны между собой деревенские и городские трудовые организации рабочих и деревенской бедноты.
Сейчас, вот сию минуту, деньги рабочей власти нужны, и даже очень нужны. Потому что организация производства и распределения только начинает налаживаться, и деньги играют еще очень и очень большую роль. Финансы — денежный расход и приход государства — имеют сейчас громадное значение. Поэтому так остро стоит вопрос о налогах: они нужны во что бы то ни стало; во что бы то ни стало нужны конфискации денежных излишков у городской и деревенской буржуазии; нужны время от времени контрибуции.
77
Но в дальнейшем и налоговая система отомрет. Уже и сейчас, поскольку национализируется производство, постольку исчезает прибыль в руках капиталиста; помещики уничтожены — уничтожается обложение помещичьего дохода, так называемой земельной ренты. Дома отнимаются у их владельцев — исчезает источник обложения и тут. Конфискуются излишки богатств, богатые теряют точку опоры, и все становятся постепенно работниками на службе пролетарской государственной организации (потом при полном коммунизме, когда отомрет и государство, все, как мы видели, превращаются в равных товарищей, и всякие воспоминания о прежнем делении на буржуазию и рабочих исчезают).
А если это так, то понятно, что гораздо проще или сразу платить меньше, чем выдавать большое жалованье, а потом из этого большого жалованья делать вычет в виде налога. Нечего терять ни сил, ни средств на такую сказку про белого бычка.
С другой стороны, мы видели, что, когда производство и распределение до конца организованы, деньги никакой роли не играют. А значит, никаких денежных взысканий не потребуется ни с кого. Деньги перестанут быть нужными вообще. Значит, они перестанут быть нужными и государственной власти. Финансовое хозяйство отомрет.
Повторяем, до этого еще далеко. В ближайшем будущем об этом не может быть и речи. Сейчас мы должны заботиться о приискании средств. Но уже и сейчас мы делаем шаги, которые ведут нас по пути к уничтожению денежной системы вообще. Общество превращается в громадную трудовую артель, которая производит и распределяет производимое без всякого производства золотого металла или бумажных денег. Власти денег приходит конец.
XVI. Никаких торговых сношений с империалистической заграницей для русских буржуа!
(Национализация внешней торговли)
Каждая страна в наше время живет среди других стран и весьма от них зависит. Без торговли между странами приходится очень туго: одна страна производит больше одних продуктов, другая — других. Блокированная Германия на своей шкуре видит, как тяжело обойтись без подвоза из других стран. А если бы, например, Англию окружить таким же тесным кольцом, каким окружена Германия, то она уже давным-давно бы погибла. Русской национализируемой рабочим классом промышленности тоже не обойтись без получения кое-каких това¬
78
ров из-за границы. А с другой стороны, заграница, в особенности Германия, страшно нуждается в сырье. Не нужно ни на минуту забывать, что мы живем среди разбойничьих государств капитала. И неудивительно, что эти разбойничьи государства будут стараться получить все необходимое для них на своих разбойничьих путях. А с другой стороны, русская буржуазия, которой поставлено столько рогаток в России, будет рада-раде- хонька связаться с иностранными империалистами. Несомненно, что иностранные буржуа смогли бы платить русским спекулянтам еще больше, чем наши домашние, отечественные, истинно русские. А спекулянт снабжает тех, кто больше платит. Естественно, что если дать только волю нашей буржуазии вывозить за границу всякое добро и если дать волю иностранным хищникам устраивать здесь какие угодно торговые аферы, то от этого не поздоровилось бы Советской социалистической респубг лике.
Раньше, когда обсуждались вопросы о внешней торговле, то речь шла и спор шел о двух вещах: нужны ли высокие пошлины на иностранные товары или, наоборот, эти пошлины надо отменить вовсе. За последние годы царства капитала промышленники усиленно проводили политику высоких пошлин. Благодаря им синдикатчики получали добавочную прибыль: в самом государстве они — монопольные обладатели рынка, никаких конкурентов (соперников) у них нет; а от иностранцев загораживала таможенная стена. Значит, при помощи высоких пошлин синдикатчики, то есть самые крупные акулы капитала, обдирали своих земляков без всякого стыда. Дело дошло до того, что, пользуясь этим добавочным обдиранием своих земляков, синдикатчики стали вывозить за границу товар по очень дешевым ценам, лишь бы ими вышибить своих противников, синдикатчиков из других стран. На?урально, эти дешевые цены были только до поры до времени. Как'только они своих соперников вышибали, так тотчас же начинали поднимать цены и на вновь завоеванных рынках. Чтобы такую тактику вести, им и нужны были таможенные пошлины. Синдикатчики, крича о защите промышленности, кричали на самом деле об одном из средств нападения, об одном из средств экономического завоевания внешних рынков. И как всегда бывает в таких случаях, они, профессиональные обманщики народа, прикрывали свой грабеж защитой якобы народных интересов.
Некоторые из социалистов, видя это, выставляли клич свободной торговли между странами. Это означало бы, что все представляется свободной экономической борьбе различных буржуазий. Но этот лозунг висел в воздухе, был попросту ровно никуда не годен. Потому что какой же синдикатчик откажется от дополнительной прибыли? А раз эту дополнительную прибыль он получает благодаря тому, что отгораживается высокими
79
таможенными ставками от иностранного соперничества, то как же он, этот синдикатчик, откажется от таких таможенных пошлин? Сперва нужно свалить синдикатчика, сперва нужна социалистическая революция. Вот как отвечали на вопрос настоящие социалисты — по-нашему коммунисты-большевики. А социалистическая революция — это значит установление такого порядка, когда все находится в руках организованного в государство рабочего класса. Мы видели, какой вред приносит частная торговля внутри страны. Не меньший вред приносит такая торговля между странами. Значит — это сплошной вздор: уничтожив свободную торговлю внутри, восстановить ее снаружи. Такой же мельницей с точки зрения рабочего класса является система обложения иностранных капиталистов. Нужен третий выход, и этот выход состоит в национализации внешней торговли пролетарским государством.
Что это значит? А это значит, что никто из живущих на русской земле не имеет права заключать торговых сделок с иностранными капиталистами. Попадется на этом — штраф или тюрьма. Всю внешнюю торговлю ведет рабоче-крестьянское государство. 'Оно заключает все сделки от случая к случаю. Предлагаются, скажем, американцами машины в обмен на такой-то товар или на столько-то золотых. А немцы предлагают те же машины по другой цене и за другие условия. Рабочие организации (правительственные и советские) смотрят, нужно ли заключать эту покупку и у кого купить выгоднее. У кого выгоднее, у того и покупают. Населению купленные продукты даются без того, чтобы наживаться. Потому что ведь здесь сделка совершается не капиталистами, которые обирают рабочих, а самими рабочими. Таким образом, господство капитала должно быть выбито и из этих окопов. А рабочие должны взять (и берут, и взяли) дело внешней торговли в свои руки и организовать его так, чтобы ни един жулик, ни один спекулянт, ни один мародер не смог проскакивать через рабочие дозоры.
Понятно, что здесь нужна беспощадная расправа с капита- листами-контрабандистами. Их нужно отучить раз навсегда от всяких фокусов. Дело хозяйственной жизни теперь есть дело трудящихся масс. Только на пути дальнейшего укрепления подобного порядка сможет рабочий класс достигнуть окончательного освобождения от всех пережитков проклятого капиталистического строя.
эн
ЭКОНОМИКА ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА*
Часть I ОБЩАЯ ТЕОРИЯ
ТРАНСФОРМАЦИОННОГО ПРОЦЕССА ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемая работа имеет своей задачей ниспровержение обычных вульгарных, quasi-марксистских представлений как о характере того Zusammenbruch’a **, который предсказывали великие творцы научного коммунизма, так и о характере процесса превращения капиталистического общества в общество коммунистическое. Тот, кто представлял себе революцию пролетариата как мирный переход власти из одних рук в другие, а переворот в производственных отношениях как перемену в верхушках организационных аппаратов, тот, кто так рисовал себе классический тип революции пролетариата,— в ужасе отшатнется от всемирной трагедии, переживаемой человечеством. Он не в состоянии будет рассмотреть в дыму пожарищ и грохоте гражданской войны торжественные и величавые очертания будущего общества. Он навсегда останется жалким обывателем, интеллект которого так же труслив, как и его «политика». Свое собственное бессилие он будет приписывать революции, выдумывая для нее всевозможные определения, кроме того, которое она действительно имеет как революция пролетариата.
Жестокий опыт жизни показал, что прав был Маркс, когда он заявлял: «Мы говорим рабочим: вам придется пережить 15, 20, 50 лет гражданских войн и битв народов, не только чтобы изменить общественный строй, но чтобы изменить и себя самих» ***.
Старое общество и в его государственной, и в его производственной формулировке раскалывается, распадается до самых низов, вплоть до самых последних глубин. Никогда еще не было
81
такой грандиозной ломки. Но без этого не могла бы быть революция пролетариата, который из распавшихся элементов, в новой связи, в новых сочетаниях, по новым принципам строит фундамент будущего общества. И притом строит его как классовый субъект, как организованная сила, имеющая план и величайшую волю этот план провести, несмотря на какие бы то ни было препятствия. Ужасной ценой платит человечество за пороки капиталистической системы. И только такой класс, как пролетариат, класс-Прометей, сможет вынести на своих плечах неизбывные муки переходного периода, чтобы в конце концов зажечь светильник коммунистического общества.
Анализ переходной эпохи в его основных чертах я и пытаюсь дать в настоящей работе. Второй частью я предполагал выпустить в будущем конкретно-описательный труд по современной русской экономике. Потребность в такой обобщающей работе огромна. Материалу накопилось достаточно много; его нужно рассмотреть и теоретически осмыслить.
Лозунгом автора было: додумывать до конца, не боясь никаких выводов. К сожалению, не было времени изложить эту работу популярно, и потому приходилось писать почти алгебраическими формулами. Свою задачу автор считал бы выполненной, если бы те, у кого намечался аналогичный круг мыслей, окончательно их оформили, а те, кто верил в наивные иллюзии реформистского типа, по крайней мере подумали, что дело обстоит гораздо сложнее, чем в вульгарных брошюрках ренегатского образца.
Излишне распространяться о том, что путеводной нитью для автора был метод Маркса, метод, познавательная ценность* которого только теперь стала во весь свой гигантский рост.
Н. Бухарин
Глава J
СТРУКТУРА МИРОВОГО КАПИТАЛИЗМА
1. Современный капитализм как мировой капитализм.
2. Субъекты хозяйств — государственно-капиталистические тресты. 3. Анархия мирового производства и конкуренция. 4. Кризисы и войны. 5. Централизация капитала.
Теоретическая политическая экономия есть наука о социальном хозяйстве, основанном на производстве товаров, т. е. наука о неорганизованном социальном хозяйстве**. Только в обществе, где производство является анархическим, точно так же как анархическим является и распределение продуктов, закономерность общественной жизни проявляется в виде «естест¬
82
венных», «стихийных» законов, независимых от воли отдельных лиц и коллективов, законов, действующих с такой «слепой» необходимостью, как сила тяжести, «когда над вашей головой обрушивается дом»1 *. Маркс первый отметил ту специфическую особенность товарного производства и в своем учении о товарном фетишизме дал блестящее социологическое введение в теоретическую экономию, обосновав последнюю как исторически ограниченную дисциплину2. В самом деле, лишь только мы возьмем организованное общественное хозяйство, как исчезают все основные «проблемы» политической экономии: проблемы ценности, цены, прибыли и проч. Здесь «отношения между людьми» не выражаются в «отношениях между вещами» и общественное хозяйство регулируется не слепыми силами рынка и конкуренции, а сознательно проводимым планом. Поэтому здесь может быть известная система описания, с одной стороны, система норм — с другой. Но тут не будет места науке, изучающей «слепые законы рынка», ибо не будет самого рынка. Таким образом, конец капиталистически-товарного общества будет концом и политической экономии **.
Итак, политическая экономия изучает товарное хозяйство ***.
При этом товаропроизводящее общество вовсе не есть простая сумма индивидуальных хозяйств. Еще Родбертус в полемике с Бастиа прекрасно выяснил наличность особой хозяйственной среды, особой связи, которую он назвал «хозяйственным общением». Если бы перед вами была простая сумма хозяйств, не было бы общества. «Сумма» есть чисто логическое единство, а вовсе не реально существующий комплекс.
Совершенно безразличным является для чистой теории, насколько велик объем, какова пространственная характеристика данного общественного хозяйства. Как раз поэтому Маркс и издевался так над названием «национальная экономия», которое облюбовали патриотические немецкие профессора. Точно так же сравнительно второстепенным для абстрактной теории является вопрос о том, кто выступает в качестве субъекта отдельного хозяйства. Важен в первую голову тип связи между этими хозяйствами, а именно — тип неорганизованной связи через обмен. Наоборот, для более конкретного исследования, которое не ограничивается выведением общих законов, все эти вопросы имеют огромное значение.
Современный капитализм есть капитализм мировой. Это значит, что капиталистические производственные отношения господствуют во всем мире**** и связывают все части нашей
1 Marx К. Das Kapital. Band I.
2 Гораздо хуже, но мудреннее развивает те же мысли на этот счет Heinrich Dietzel в «Theoretisne Sozialokonomik*. Ср. также П. Струве «Хозяйство и цена».
S3
планеты крепкой экономической связью. В наше время социальное хозяйство конкретно выражается в хозяйстве мировом. Мировое хозяйство есть реально существующее единство. Поэтому совершенно неверны такие определения его, как определение новейшего исследователя д-ра Карла Тышки3. Тышка пишет: «Подобно тому, как народное хозяйство состоит из суммы хозяйств, принадлежащих лицам одной нации (von Volksgenos- sen), будут ли эти хозяйства единоличными или корпоративными хозяйствами, точно так же мировое хозяйство состоит из суммы народных хозяйств». «Сумма народных хозяйств, на которые существенным образом влияет положение на мировом рынке, образует мировое хозяйство». Первое определение не совпадает со вторым: второе носит в себе внутреннее противоречие, так как понятие простой суммы исключает органическую связь. Сумма раков в корзине не есть реальное единство. Число ежегодно рождаемых младенцев, «объединенных» в статистическую «совокупность», точно,так же не представляет собой реального единства. Наличие особой органической связи — вот что делает просто совокупность совокупностью реальной. Но как раз такая совокупность исключает понятие арифметической суммы, потому что она гораздо больше и сложнее этой суммы.
Поскольку общество является обществом, производящим не продукты, а товары, постольку оно является неорганизованным едикством. Общественный характер труда и общественный характер процесса производства проявляются здесь в непрестанном движении обмениваемых товаров, в колебаниях рыночных цен. Этот общественный характер труда не проявляется, однако, так же ясно и просто, как в том случае, когда мы имеем целесообразную трудовую общественную организацию.
Товарное общество есть система с особым типом связи, из характера которой вытекают совершенно специфические категории товарного мира. Эта система не есть «телеологическое единство», т. е. система сознательно руководимая, где имеется определенный план. Такого плана нет. Здесь нет даже субъекта хозяйственного процесса. В сущности здесь не «общество производит», а «в обществе производится». И как раз поэтому не люди господствуют над продуктом, а продукт господствует над людьми, и «стихийная сила» экономического развития не укладывается в рамки желаемого. Если все общество при товарном— а следовательно, и капиталистическом — способе производства слепо, если оно в целом не является телеологическим единством, то таковым являются его отдельные части. Общество состоит из таких частей, связанных между собой. Хозяйствующими субъектами являются в товарном обществе именно эти ** D-r Karl von Tyszka. Das weltwirtschaftliche problem der modernen Industriestaaten. Jena: Gustav Fischer, 1916. S. 1.
84
части, тогда как система их безлична, слепа и в этом смысле иррациональна.
Эта «иррациональность» и является основной предпосылкой для существования политической экономии. Но как раз этого не понимает большинство буржуазных экономистов. Так, по Harms’y4 мирового хозяйства не было бы, если бы не было международных торговых договоров. Kobatsch5 6 вообще полагает, что мирового хозяйства еще нет и что оно будет тогда, когда будет мировое государство. Kalver говорит о «хозяйстве мирового рынка» (Weltmarktwirtscnaft). Во всей полемике между Harms’oM и К. Diehl’eM® нет ни намека даже на правильную постановку вопроса. Поиски какого-нибудь «регулирования» как конститутивного признака хозяйства как раз и исходят из абсолютно превратного представления о природе капиталистического общественного организма.
Возникает теперь вопрос, что же является сознательно действующими частями мирового капиталистического хозяйства. Теоретически мыслим мировой капитализм как система отдельных частных предприятий. Но структура современного капитализма такова, что субъектами хозяйства выступают коллективно-капиталистические организации — «государственно-капиталистические тресты»7.
Финансовый капитал уничтожил* анархию производства внутри крупных капиталистических стран. Монополистические союзы предпринимателей, комбинированные предприятия и проникновение банкового капитала в промышленность создали новый тип производственных отношений, превратив неорганизованную товарно-капиталистическую систему в финансово-капиталистическую организацию. Неорганизованная связь одного предприятия с другим через акты купли-продажи в значительной степени заменилась организационной связью' через «контрольные пакеты» акций, через «участие» и «финансирование», которое находит себе персональное выражение в общих «Diri- gentea» банков и индустрии, концернов и трестов. Тем самым меновая связь, выражающая общественное разделение труда и разрыв общественно-производственной организации на самостоятельные капиталистические «предприятия», заменяется техническим разделением труда внутри организованного «народного хозяйства».
4 Bernhard Harms. Volkswirtschaft und Weltwirtschaft. Jena: Qustav Fischer, 1912.
5 Kobatsch. La politique fcconomyque internationale. P.: Giard et Brier.
6 Carl Diehl. Privatwirtschaftslehere, Volkswirtschaftslehere, Weltwirt-
schaftslehere//Conrad*S Jahrbucher; B. Harms. Volkswirtschaft und Weltwirt- shaft (Antikritische Darlegungen)//Weltwirtschaftliches Archiv. 1914. N 1. S. 196 ff. ■ „ t „ w
7 Этот термин введен автором настоящей работы. См. Бухарин Н. Мировое хозяйство и империализм. Петроград: Прибой, 1918.
86
Раздробленность капиталистического производства, его «анархичность» выходит, однако, далеко за пределы общественного разделения труда. Под разделением труда разумелось всегда распадение совокупного труда на различные «работы»8. В частности, под общественным разделением труда разумелось и разумеется разделение труда между отдельными предприятиями. Будучи «независимыми» друг от друга, капиталистические предприятия тем не менее нуждаются друг в друге, ибо одна отрасль производства доставляет сырой материал, вспомогательные средства и т. д. для другой.
Однако не нужно смешивать двух вещей: дробление общественного труда, вытекающего из факта общественного разделения труда,— с одной стороны, и дробления общественного труда, которое отрицает это самое разделение труда,— с другой. В самом деле, отдельные товаропроизводители существуют вовсе не потому только, что имеются различные виды труда. В рамках каждой отдельной отрасли производства, даже в рамках более специальных и мелких производственных делений, одновременно существует значительное количество самостоятельных товаропроизводителей. Другими словами, анархическая структура товарного общества выражается в раздельном существовании «предприятий». В свою очередь, эти «предприятия» стоят друг к другу в разных отношениях: или они связаны друг с другом куплей-продажей (предприятия разнородные), или они стоят друг против друга, как конкуренты (предприятия однородные). Хозяин портновской мастерской связан с суконщиком таким образом, что он покупает у него сукно, но по отношению к другому такому же хозяину он — конкурент, отнюдь не связанный с ним меновыми сделками. Одновременное существование портновского и суконного предприятия есть выражение общественного разделения труда. Наоборот, сосуществование нескольких портновских предприятий никакого общественного разделения труда не выражает.
На эту разницу необходимо обратить самое серьезное внимание.
8 Вопрос о разделении труда Сравнительно мало разработан, но относительно различного характера работ имеется полное единодушие. Ср. Petty W. The economic writing. V 1. Political Arithmetics. P. 260 ff; Another Essay in Political Arithmetics, (т. II сочинений. C. 473 ff); Smith A. An inquiry into the nature. Book 1. Ch. 1; Schmoller G. Die Tatsachen der Arbeitsteilung, 1889; Das Wesen der Arbeitsteilung un der sozialen Klassenbildung, 1890; Dukheim E. De la division du travail social, 1893 (единственная в своем роде работа, специально посвященная вопросу); Clark J. В. The Distribution of Wealth. N —V, 1908. P. 11 — 12; Fisher I. Elementary principles of economie’s. N—V, 1912. P. 193; Ф. Оппенгеймер (Theorie derreinen u polit. Oeconomie) думает оригинальничать, вводя разделение труда.. .между рабочим и машиной! (S. 115 ff). Любопытны классификации Lexis’a «Allgemoine Volk- swirtschaftlehre*.
86
Обычно анархия капиталистиче кого производства ставится в связь с рыночной конкуренцией — и только. Теперь мы видим, что рыночная конкуренция выражает лишь одну часть, лишь один тип «бытия» отдельных товаропроизводителей, а именно — тот тип отношений, который не стоит в связи с разделением общественного труда.
Тем не менее благодаря взаимозависимости всех частей социального хозяйства и разнородные предприятия ведут борьбу между собой. Капиталистическое общество есть общество, производящее прибавочную ценность. С другой стороны, процесс распределения есть процесс раздела прибавочной ценности между субъектами капиталистического хозяйства. Каждое пред* приятие вовсе не реализует той прибавочной ценности, которая производится в нем самом. Уже элементарнейший закон капитализма— стремление нормы прибыли к одному уровню — совершенно «искажает» такую простоту отношений9. Картина осложняется еще больше с образованием всевозможного рода капиталистических монополий. Ясно отсюда, что борьба за раздел прибавочной ценности между отдельными хозяйствующими субъектами (единоличными или корпоративными — это, конечно, совершенно безразлично) должна носить различный характер. Поэтому мы будем различать три рода конкурентной борьбы.
1) Под конкуренцией горизонтальной мы будем разуметь конкуренцию между однородными предприятиями. Здесь анархия, выражающаяся в конкурентной борьбе, ни на какое общественное разделение не опирается.
2) Под конкуренцией вертикальной мы будем разуметь борьбу между разнородными предприятиями, раздельное существование которых выражает факт общественного разделения труда.
3) Наконец, под комбинированной (сложной) конкуренцией у нас будет пониматься борьба, которую ведут комбинированные предприятия, т. е. капиталистические единицы, объединяющие различные отрасли производства, т. е. превращающие общественное разделение труда в техническое разделение.
Критерием разграничения типов конкуренции является здесь тип предприятия, что, в свою очередь, опирается на то или иное отношение к общественному разделению труда, т. е. к одному из основных производственных отношений товарного мира.
Из такого разграничения вытекает 'и разграничение методов конкурентной борьбы. В самом деле, совершенно очевидно, что в то время, как горизонтальная конкуренция может оперировать дешевыми ценами на рынке (самый «классический» тип конкуренции), при конкуренции вертикальной метод дешевых
9 Маркс К. Капитал. Т. III. Ч. I.
87
цен должен уступить место другим приемам. И действительно, мы видим, что здесь главную роль начинают играть методы непосредственного силового давления, своего рода action directe со стороны капитала, в первую голову — бойкот как самая элементарная форма.
Изменение методов конкурентной борьбы обозначается еще в большей мерс, поскольку эта борьба начинает выходить из сферы отношений рынка, хотя бы она и имела своим исходным толчком отношения этого рынка. Цена есть всеобщая категория товарного общества, и поэтому всякое нарушение равновесия выражается в определенном движении цен. Категория прибыли немыслима без категории цены. Словом, всякое экономическое явление капиталистического мира так или иначе связано с ценой, а следовательно,— и с рынком. Это, однако, не значит, что всякое экономическое явление есть рыночное явление. Аналогичное положение годится и для конкуренции. До сих пор рассматривалась по преимуществу рыночная конкуренция, которая была характерна для типа горизонтальной конкуренции вообще. Но конкурентная борьба, т. е. борьба между капиталистическими предприятиями, может вестись и вне рынка в собственном смысле слова. Такова, например, борьба за сферы вложения капитала, т. е. за самую возможность расширения произ- водс?венного процесса. В таком случае опять-таки ясно, что здесь будут применяться иные методы борьбы, чем в «классическом» случае горизонтальной рыночной конкуренции.
Теперь мы должны вернуться к современному мировому капитализму.
Мы отмечали уже, что единицами, составляющими систему современного мирового хозяйства, являются не единоличные предприятия, а сложные комплексы, «государственно-капиталистические тресты». Правда, мировые связи существуют и между отдельными предприятиями разных «стран», причем тип этих связей в каждом конкретном случае может быть прямо противоположен тому типу, по которому связаны между собой эти «страны». Но все же. за последнее время преобладающими становятся отношения между целыми комплексами. Капиталистическое «народное хозяйство» превратилось из иррациональной системы в рациональную организацию, из бессубъектного хозяйства в хозяйствующий субъект. Это превращение дано ростом финансового капитализма и спайкой между экономической и политической организацией буржуазии. Вместе с тем отнюдь не уничтожилась ни анархия капиталистического производства вообще, ни конкуренция капиталистических товаропроизводителей. Эти явления не только остались, но и углубились, воспроизводясь в рамках мирового хозяйства. Мировая хозяйственная система так же слепа, иррациональна и «бессубъектна», как прежняя система народного хозяйства.
88
Товарное хозяйство здесь вовсе не исчезает окончательно, хотя внутри страны оно либо отмирает, либо значительно сокращается, заменяясь организованным распределением. Товарный рынок становится лишь действительно мировым, переста-! вая быть «национальным».-'Тут наблюдается точно такой же процесс, как и при слиянии двух или нескольких разнородных предприятий в одно комбинированное целое, где сырье обрабатывается в полуфабрикат, а затем в фабрикат, причем соответствующее движение продуктов не сопровождается обратным движением денежного эквивалента: «хозяйственные блага» внутри комбинированного предприятия обращаются не как товары, а именно как продукты, являясь товарами лишь постольку, поскольку они выбрасываются из пределов комбинированного целого. Точно так же организационно распределяемый внутри страны продукт является товаром, поскольку его бытие связано с существованием мирового рынка. Разница — по сравнению с народным хозяйством — лишь в широте хозяйственной системы и в характере составных частей этой системы.
Особый характер государственно-капиталистических трестов объясняет нам и особый тип конкурентной борьбы. Государственно-капиталистический трест есть в сущности огромное комбинированное предприятие. Будучи противопоставлены друг другу, государственно-капиталистические тресты противопоставлены не только как единицы, производящие один и тот же «мировой товар», но и как части разделенного общественномирового труда, как хозяйственно дополняющие друг друга единицы. Следовательно, и борьба их идет одновременно и по горизонтальной, и пи., вертикальной линиям: эта борьба есть сложная конкуренция.
Переход к системе финансового капитализма все время усиливал процесс превращения простой рыночной, горизонтальной конкуренции в конкуренцию сложную. Так как типу конкуренции соответствует и метод борьбы, то за этим неизбежно последовало «обострение отношений» на мировом «рынке». Вертикальной и сложной конкуренции сопутствуют методы непосредственного силового давления. Поэтому система мирового финансового капитала неизбежно влечет за собой вооруженную борьбу империалистических конкурентов. Здесь и лежит основной корень империализма •.
Борьба финансово-капиталистических государственных организаций есть самое кричащее выражение противоречий и анархии капиталистического способа производства, где обобществленный в мировом масштабе труд наталкивается на госу- дарственно-«национальных» субъектов присвоения. Конфликт между развитием производительных сил и капиталистическими производственными отношениями должен — поскольку не взрывается вся система — временно понижать производительные
89
силы для того, чтобы затем начался дальнейший цикл их развития в той же самой капиталистической оболочке. Это разрушение производительных сил составляет conditio sine gua non капиталистического развития, и с этой точки зрения кризисы, издержки конкуренции и — частный случай этих издержек — войны являются необходимыми faux frais капиталистического воспроизводства. Временное равновесие достигается здесь, собственно говоря, двояким путем: во-первых, прямым понижением производительных сил, выражающимся з уничтожении ценностей; во-вторых, в частичном уничтожении трений среди составных элементов хозяйственной системы. Последнее выражается в централизации капитала.
Централизация капитала поедает конкуренцию, но, с Другой стороны, она непрерывно воспроизводит эту конкуренцию на расширенной основе. Она уничтожает анархию мелких производственных единиц, но она обостряет затем анархические отношения между крупными производственными телами. «Трения» в общехозяйственной системе исчезают в одном месте только для того, чтобы в еще больших размерах появиться в другом: они превращаются в трения между основными частями (громадного мирового механизма.
Централизация капитала идет по тем же трем основным линиям, по которым направляется конкурентная борьба: это либо горизонтальная централизация, когда происходит поглощение однородных предприятий, либо вертикальная централизация, когда происходит поглощение инородных предприятий, наконец, комбинированная централизация, когда возникает комбинация между комбинациями, или комбинация из сложного и простого предприятия. В мировом хозяйстве централизация капитала находит свое выражение в империалистических аннексиях, которые точно так же можно различать по трем основным линиям конкурентной борьбы10.
В результате войны мы видим те же явления, что и в результате кризиса: наряду с разрушением производительных сил уничтожение мелких и средних мировых группировок (гибель самостоятельных государств) и возникновение еще более громадных комбинаций, растущих за счет погибающих групп *.
Производственные отношения капиталистического мира не сводятся, однако, к отношениям между «товаропроизводителями», т. е. к отношениям между отдельными капиталистами или их союзами (синдикатами, трестами, государствами). Современное мировое хозяйство есть не только товарное хозяйство, но и капиталистическое товарное хозяйство. И противоречия между различными частями этого хозяйства лежат в двух главных плоскостях: в плоскости анархического соотношения
10 Об этом см. нашу работу: «Мировое хозяйство и империализм».
между предприятиями и в плоскости анархического строения общества как общества классового. Другими словами, налицо имеются как «чисто экономические» противоречия, так и противоречия «социальные». Совершенно очевидно, что первая категория отношений непосредственно влияет на вторую. Разрушение производительных сил и процесс капиталистической централизации чрезвычайно обостряют противоречия между классами, и при определенном сочетании обоих факторов наступает крах всей системы, начинающийся с организационно наиболее слабых звеньев этой системы. Это и есть начало коммунистической революции.
Г лава II
ЭКОНОМИКА, ГОСУДАРСТВЕННАЯ ВЛАСТЬ И ВОИНА
1. Война и государство. 2. Теория государства. 3. Экономика, государственная власть, война в их взаимозависимости. 4. Классификация войн. Империалистические войны. Социалистические войны. 5. Классовая война и война гражданская.
Война 1914—1918 гг. поставила в упор вопрос о государственной власти. Если раньше, в довоенную эпоху, даже в марксистском лагере процветали взгляды, довольно густо окрашенные в манчестерские тона, то с того момента, когда империалистическое государство выбросило на сцену истории десятки миллионов людей и сразу же обнаружило свое колоссальное значение в качестве экономического фактора, анализ государственной власти стал в порядок дня теоретических и практических дискуссий.
Жизнь все в себя всосавшей государственной организации — не жизнь общества, а жизнь государства стала на первый план. Если старик Гоббс писал в своем «Левиафане» м, что нет власти, которая сравнилась бы с властью государства, то его «Левиафан» оказался бы щенком по сравнению с той чудовищной силой, которую обнаружил государственный аппарат финансового капитала.
В классовом обществе война ведется государственной организацией. В капиталистическом обществе противоречивая экономическая структура общества приводит, в конце концов, к острому кризису в его политической формулировке. И притом по двум основным направлениям: анархия мирового капитализма, противоречие между общественно-мировым трудом и на- 11 *11 Hobbes Th. The moral and political works.//Non est potestas super
terram quae cempartur ei. L., 1850.
01
ционально-государственным присвоением, выражается в столкновении государственных организаций капитала, в капиталистических войнах; с другой стороны, противоречие между классами капиталистического общества, обостренное в невероятной степени развитием первого противоречия, ведет к революциям. И здесь, и там решается вопрос о данных государственных организациях. Война вызывает перегруппировки сил на той же самой основе: тип государственной власти и ее социальное содержание сохраняются. Революция изменяет и основу государственной организации, ставя у власти новые классы и вызывая к жизни новый тип государственного бытия.
Вопросы о войне и о государственной власти являются поэтому самыми острыми вопросами нашей эпохи, которые требуют своего разрешения. Здесь мы ставим их прежде всего чисто теоретически.
Марксизм рассматривает все общественные явления в их связи и взаимозависимости, причем каждый ряд этих явлений представляется звеном в цепи причин, сохраняющих, развивающих или, наоборот, разрушающих определенный тип производственных отношений, определенную «экономическую структуру» общества. С этой точки зрения нужно рассматривать и воину, и государственную власть ,2.
Всякое классовое общество есть механизм, производящий прибавочный продукт, поступающий в распоряжение одной части этого общества. Этот прибавочный продукт может принимать форму ценности (напр., капиталистическое хозяйство) или оставаться просто продуктом (рабовладельческое хозяйство). В том и в другом случае, однако, мы имеем процесс эксплуатации. Поставим теперь самый общий вопрос: как возможен этот процесс эксплуатации? Как возможно существование такой системы, которая таит в себе колоссальное внутреннее противоречие? Каким образом общество, по существу дела состоящее из двух обществ (классов), может представлять собой относительное единство? Иначе сказать: как возможно сохранение относительного социального равновесия, устойчивости социальной системы, покоящейся на расколе общественного целого?
Ответ ясен. Если такая система существует, то должно существовать нечто, что является добавочным фактором, скрепляющим расколотое общество, подавляющим (в «грубо» физическом и «тонко» идеологическом смысле) сопротивление угнетенных классов. Словом, для сохранения этой системы не- 1313 Маркс придавал войне крупнейшее экономическое значение. См. его «Einleitung zu einer Kritik der Pol. Oeconomie»*.
Совершенно извращенную картину дает Sombart в своей книжке «Krieg und Kapitalismus», Duncker und Humblet. Его критику можно найти у Каутского: Krieg und Kapitalismus//Neue Zeit. 1913. В. 11. N. 39.
92
ооходима организация, управляющая не только вещами, а главным образом — людьми. Такой организацией и является государство.
Однако не следует думать, что государство есть нечто, стоящее над обществом и над классами. Никаких надклассовых элементов в обществе не существует. С другой стороны, как мы видели выше, основная функция государства заключается в сохранении, упрочении и расширении процесса эксплуатации— поскольку речь идет о господстве меньшинства. Отсюда ясно, что государственная организация может быть только и исключительно организацией господствующего класса, или, как писал еще Энгельс, «государство есть организация владеющих классов для обороны против классов, не имеющих собственности» ,3.
Это обстоятельство нужно особенно подчеркнуть. В самом деле, ведь относительная приспособленность всей социально противоречивой системы теоретически могла бы быть достигнута двумя путями: либо существованием «третьей силы», примиряющей классы, сглаживающей противоречия, способствующей постоянному образованию компромиссов; либо существованием организации одного из лагерей, который всеми средствами — начиная от прямого насилия и кончая сложнейшей идеологической паутиной — обуздывает лагерь своих классовых противников. В действительности имеется второе решение вопроса, т. е. наличность организации господствующих классов. Большинство даже мдрксистообразных построений выдвигает именно первую, «гармоническую» теорию государственной власти.
В сущности эта «теоретическая» премудрость заключалась уже в кодексе вавилонского царя Гаммураба, где заявлялось, что «целью правителя является обеспечение в стране права уничтожения дурного и злого, дабы сильный не вредил слабому»* 11 * * 14. Самым «серьезным» аргументом в пользу этой почтенной «теории» является наличность так называемых общеполезных функций государственной власти: постройка железных дорог, больниц, фабричное законодательство, страхование и т. д.
При беспристрастном анализе оказывается, однако, что эти функции государственной власти отнюдь не исключают ее
13 Engels Fr. Der Ursprung der Familie, des Privateigentums und des Steates, 1889. S. 138; La politiquen’est qu’ne methode de persistence, un instrument de conservation et d’extension de la propriete (Loria A. Les bases economiques de la constitution sociale. P., L903. P. 362 *.
11 Цит. no Gumplowiez’y: Geschichte der Staatstheorien. Innsbruck, 1905!
S. 8. См. также: Locning «Der Staat» в Handw. d. Staatsw.; Wygodzinsky.
Staat und Wirtschaft. Handbuch der Politik. Jarusalem. Der Krieg im Zichte
der Gesellschaftslehre. 1. 61.
93
чисто классового характера. Они являются либо необходимым условием для расширения самого процесса эксплуатации (железные лором!), либо охраняют другие интересы господствующих классов (санитарные мероприятия), либо являются стратегическими уступками классовому врагу15. Здесь происходит то же самое, что и в любой организации господствующего класса. Трест или синдикат ставит своею целью повышение прибыли, а не кормление людей и не раздачу им работы. Однако для этого повышения он должен вести производство и нанимать рабочих, которым он в некоторых случаях (при стачках etc) уступает, ни на минуту не переставая быть предпринимательской, как выражаются немецкие рабочие, «шарф- махерской» организацией. «Общеполезные» функции здесь — не что иное, как необходимое условие процесса эксплуатации.
И с точки зрения объективной роли, и с точки зрения субъективно-коллективной цели, которую ставит себе государство как организация людей, «творящих свою собственную историю», социальная функция этого государства (а следовательно, и его «сущность») состоит в охране, упрочении и развитии тех производственных отношений, которые соответствуют интересам господствующего класса.
Самой характерной чертой государственной организации господствующего класса, которая отличает эту организацию от других организаций того же класса, является ее всеобщность. Государственная организация есть самая широкая организация класса, где концентрируется вся его сила, где сосредоточены орудия механического давления и репрессии16, где господствующий класс организован именно как класс, а не как частичка или маленькая группка класса*. Именно поэтому всякое «экономическое» выступление, поскольку оно охватывает целый класс, неизбежно принимает «политический» характер: здесь удары не против отдельной группы, а против класса в его целом и, следовательно, против его государственной власти.
Государство есть определенная людская организация. Оно выражает, таким образом, не техническое отношение людей к природе, а социальное отношение людей друг к другу, одних людей к другим. Было бы совершенно неправильно искать «сущность» государства в его технически-организационных оп¬
15 Для тех, кто знакомился с литературой, посвященной вопросам народонаселения в связи с криками «о вырождении нации», очевидно, что целый ряд мер, предупреждающих «вырождение», прямо обусловлен желанием иметь соответствующее количество доброкачественного пушечного мяса.
16 Ср. Hans Dellbruck. Reqierung und Volkswille. S. 133. «Где в конце концов заключается действительная сила? Она — в оружии. Решающий для внутреннего характера государства вопрос есть поэтому всегда вопрос о том, кому принадлежит армия». Ср. с этим наивные пророчества Spencer’a. Man versus the State.
94
ределениях, например в том, что это есть централизованный аппарат. Ибо абстрактное понятие централизации может предполагать диаметрально противоположные типы социальных отношений, а именно в типе этих последних и лежит суть дела. «Негр есть негр, человек черной расы. Но только при определенных условиях он становится рабом». Средства производства суть всегда средства производства. Это — техническое понятие. Но только при определенных условиях эти средства производства становятся капиталом: это тогда, когда в них начинает овеществляться известное социальное соотношение, соотношение совершенно особого типа, которое и составляет так называемую «сущность» капитала: «капитал не есть вещь, а общественное отношение»* (Маркс).
Для Маркса все социальные явления историчны, и именно в их исторической определенности Маркс и ищет их конститутивный признак. Нет ничего удивительного поэтому в том, что государство является с точки зрения марксизма насквозь исторической категорией, а именно — категорией классового общества. Не то «существенно» в государстве, что оно централизованный аппарат, а то, что этот централизованный аппарат воплощает в себе определенное отношение между классами, а именно — отношение господства, власти, порабощения и угнетения, аппарат, который исчезнет вместе с исчезновением классов и последней формой классового господства — диктатурой пролетариата ,7. * S.17 Эту точку зрения социал-демократия совершенно извратила. Автор настоящей работы еще в начале войны усиленно выдвигал ее в ряде газетных н журнальных статей в голландской «De Tribune* (статья «De Nieuwe Lyfiegensckap». 1916. 25 november), в органе норвежских левых «Klassenka- гпооп», в бременском журнале «Jugendinternationale», наконец, в журнале «Jugendinternationale», Швейцария), равно как н в полемических статьях в нью-йоркской газете «Ь(овый мир». Из работ классиков марксизма см. Engels: Неггп Eugen Durings Umwalzung der Wissenschaft; он же: Dell’auto- rita//Neue Zeit. 32. 1; Marx K- Kritische Randglossen etc. Nachpass. В. II.
S. 50; Zur Kritik der Hegelschen RechtsphilosophieH т. д. ** Прекрасное освещение вопроса с подбором соответствующих цитат из Маркса—Энгельса читатель найдет в книжке товарища Ленина: «Государство и революция*. Подобно социал-демократам, не поняли коммунистического учения Маркса и буржуазные профессора. Так, Ad. Wagner, напр., пишет (Staat in national oekonomischer Hinsiolit), что социалистическое «государство» имеет все признаки государства «в высочайшей степени» (in hochster Potonz), ибо классовый характер современного государства есть лишь продукт «злоупотреблений» (совсем как у Бем-Баверка, по которому ростовщичество есть «злоупотребление, а прибыль останется и в социалистическом государстве, где она будет произрастать на деревьях). Iellinek (Allgemeine Staatslehre) точно так же «понимает» Маркса, как и Вагнер. Только он приходит в священный ужас от Machitheric и заявляет, что «практические ее последствия состоят не в упрочении, а в разрушении государств» (175) и что эта теория «прокладывает дорогу перманентной революции. См. также Gumpllowicz. Ge- schichte der Staatstheorien. SS. 373 ff.
US
Наиболее близко к истине стоят из буржуазных исследователей Гумплович и Оппенгеймер, находящиеся под сильным влиянием Дюринга. Оппенгеймер определяет «историческое государство» следующим образом: «/7о форме, — пишет он, — государство есть правовая институция, навязанная победоносной группой группе побежденной. Его содержанием является планомерная хозяйственная эксплуатация (Bewirtschaftung) подчиненной группы»* 18 *. Оставляя здесь вопрос о завоевании и о происхождении самих классов исключительно из факта «внеэкономического давления»|9, мы должны признать формулировку Оппенгеймера относительно «Bewirtschaftung» правильной по существу (что не мешает сему автору в других его работах умиляться и расточать комплименты «неклассовому» прусскому чиновнику).
Из вышеприведенного анализа государственной власти ясно виден ее характер как «надстройки» над экономическим оазисом. Как и всякая «надстройка», она не есть простой стеклянный колпак, покрывающий экономическую жизнь, а активная сила, действующая организация, всемерно укрепляющая тот производственный базис, на котором она возникла.
Теперь нам необходимо поставить другой вопрос, вопрос о войне. И к этому вопросу нужно подойти с той же самой точки зрения, с какой мы подходили к вопросу о государственной власти. Какое место занимает война в потоке общественной жизни? И так как общественная жизнь есть прежде всего процесс воспроизводства и смены общественных производственных отношений, то какую роль играет война именно здесь?
Теперь уже нетрудно ответить на этот вопрос. Войну ведь ведут не «народы» и не «нации»: ее ведут государства, использующие живую силу «народов» на полях сражения точно так же, как они используют ее на фабриках, заводах или рудниках. Армия — то самое орудие, которое пускается в ход, когда начинается война, есть самая существенная часть государственного аппарата. Заметим здесь мимоходом, что все общественное здание отличается своеобразным монизмом своей архитектуры: все его части имеют один и тот же «стиль». Подобно тому, как в производственных отношениях люди расположены в определенном иерархическом порядке, причем этот
18 Oppenheimer F. Staat und Gesellschaft//Handb. d. Politik. S. 117. См. также Oppenheimer F. Der Staat; Theorie der reihen und politischen oeko- nomie, 1911. 2 Aull.
18 Об этом см. Engels Fr. Anti-Duhring; Schmoller. Das Wesen der Arbeit-
steilung und Klassenbildung (полемика против Гумпловича на с. 72). Против этой теории в особенности нужно выдвинуть развитие в Соединенных Штатах, хотя не нужно недооценивать сев.-американского феодализма. См. Mayers G. The history of greatest american fortunes.
06
порядок соответствует классовым группировкам, подобно этому в государственном аппарате вообще, и в армии в частности, отражается эта социальная иерархия.
Но если война есть функция государства, есть государственная власть in actu и если, с другой стороны, само государство как аппарат есть средство укрепления и расширения определенных производственных отношений, то ясно, что война и производит в первую голову эту «работу». В борьбе государств выражается борьба определенных производственных базисов, персонифицированных в господствующем классе этих государств. Каждая производственная структура имеет адекватный тип государственной власти, а следовательно,— и адекватный тип войны. Здесь нас интересует не технически организационная сторона военного дела (хотя и она определяется общими техническими и экономическими условиями). Здесь нас интересует социальное значение этого явления. Чтобы ответить на вопрос о «сущности» войны, нужно поставить этот вопрос так же исторически, как и вопрос о государстве. Тогда мы будем иметь и схожий ответ, а именно, что война с социологической точки зрения есть средство воспроизводства тех производственных отношений, на основе которых она возникает.
Государство есть «внеэкономический фактор». Тем не менее оно имеет колоссальное экономическое значение. Точно так же и война как функция государственной власти, будучи фактором «внеэкономическим», является одним из сильнейших рычагов экономического процесса20.
При дальнейшем теоретическом анализе приходится детализировать вопрос. Ведь общественный процесс не есть только расширение определенной производственной структуры. Он есть, кроме того, процесс смены одних форм, одних «способов производства», «экономических структур» другими. Но смена «базисов» сопровождается и необходимой сменой их государственной скорлупы. Новые производственные отношения взрывают старую политическую оболочку.
Каждый фазис исторического развития и каждый тип производственных отношений имеет, однако, и свою специфическую закономерность. Чтобы теоретически понять какую-нибудь эпоху, как раз нужно взять ее в ее особенностях, анализировать те ее признаки, которые делают из этой эпохи именно эпоху, т. е. создают особый тип отношений, производственных
20 В указанной уже работе (Krieg und Kapitalismus) Вернер Зомбарт дает изображение влияния войн на самое появление капитализма. Однако метод Зомбарта, заставляющего капитализм рождаться по очереди от разных мамаш (то от войны, то от роскоши и любви — см. его книгу «Luxus und Kapitalismus»), в зависимости от прихоти почтенного профессора, неизбежно влечет за собой ужасные преувеличения.
4 Заказ № 2227
97
отношений прежде всего. Но если мы будем вскрывать законы общественного развития, пользуясь таким методом, то совершенно ясно, что в силу связности всех проявлений общественной жизни точно так же мы должны рассматривать и войны.
Вышесказанным дана основа для классификации войн. Это — та же основа, что и для классификации государств. Каждый производственный тип имеет и соответствующий тип государства, а каждому типу государства соответствует совершенно определенный тип войны.
Приведем несколько примеров. Пусть у нас будет рабовладельческое хозяйство. Тогда и государство есть не что иное, как государство рабовладельцев, а война этого государства есть не что иное, как средство расширения рабовладельческого строя, расширения воспроизводства рабовладельческих производственных отношений. Так называемые колониальные войны Испании, Голландии, Франции и проч. были войнами торговокапиталистических государств; их социальная роль сводилась к расширению торгово-капиталистических производственных отношений, позднее трансформировавшихся в отношения промышленного капитализма. Когда промышленный капитал и его государственные организации повели борьбу за рынки сбыта, войнь! стали подчинять «отсталый» мир господству промышленного капитала. Наконец, когда капиталистический способ производства надел на себя оболочку финансового капитализма, сейчас же на сцену появился и особый тип государственной власти, разбойничье империалистическое государство с его централизованно-милитаристским аппаратом, а социальная роль войны стала заключаться в расширении сферы господства финансового капитала с его трестами и банковыми консорциумами.
Точно так же обстоит дело и тогда, когда войну ведет социалистическая диктаторская власть. Рабочее государство, ведя войну, стремится расширить и укрепить тот хозяйственный базис, на котором оно возникло, т. е. социалистические производственные отношения (отсюда, между прочим, ясна принципиальная допустимость даже наступательной революционно-социалистической войны). Социализирующемуся производству соответствует опять-таки совсем новый тип государственной власти. Этот тип власти настолько же не похож на все прежние, насколько социалистический способ производства не похож на все прежние способы производства, покоившиеся на частнохозяйственных отношениях собственности. Поэтому и социальное значение войны, которую ведет рабочая диктатура, принципиально отличается от всех решительно войн предыдущих эпох.
Социалистическая война есть классовая война, которую нужно отличать от просто гражданской войны. Последняя не
98
есть война в собственном смысле этого слова, ибо она не есть война двух государственных организаций. Наоборот, в классовой войне обе стороны организованы, как государственная власть: по одну сторону — государство финансового капитала, по другую — государство пролетариата.
Мы взяли все явления в их чистом виде. В действительности дело бывает, конечно, гораздо сложнее. Современное мировое хозяйство представляет собою, несмотря на громадную централизацию капитала, все же довольно пеструю картину. И даже мировая война наряду с чисто империалистскими элементами имела ряд других, вкрапленных в общий фон. Таков национальный шовинизм мелких наций, становящихся теперь—на историческую секунду — самостоятельными буржуазно-государственными единицами. Однако не ею, этой,, если так можно выразиться, государственной мелкой буржуазией, будут решаться судьбы мира: их решает соотношение между гигантами империализма, а в конечном счете их решит борьба между гигантами классовой войны.
Глава III
КРАХ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ
1. Война и организация капиталистических производственных отношений (государственный капитализм). 2. Процесс воспроизводства, производительные силы и война. 3. Монистическое строение капиталистического общества и его анархия. 4. Крах капиталистического общества. 5. Коммунизм как единственный выход. Его историческая необходимость, в. Производительные силы и издержки революции.
Столкновение различных частей мировой капиталистической системы, которое выражало конфликт между ростом производительных сил этой системы и ее анархической производственной структурой, было, как мы видели, конфликтом государственно-капиталистических трестов. Объективная потребность, которую выдвинула история в порядок дня, есть потребность в организации мирового хозяйства, т. е. превращении бессубъектной мировой хозяйственной системы в хозяйствующего субъекта, в планомерно действующую организацию, в «телеологическое единство», в организованную систему. Эту задачу пытался своими методами решить империализм. Не совсем точно формулирует это Н. von Beckerath: «Так как,— говорит он, — свободная конкуренция отказывается служить как регулятор хозяйственной жизни, то в конце концов раздается крик об организации. Происходит процесс сплочения и ведется общая борьба за индустриальные рынки (idustrielle Marktgeibi-
4*
99
ete). Таким образом, возникает борьба национально сплоченных хозяйственных масс со все большим политическим характером, которая затем находит свое завершение в гигантском политическом столкновении народов, борющихся за индустриальные рынки сбыта»21. Разрешение этой задачи оказалось империализму не по плечу, и военный кризис привел к кризису всей системы в целом. Но в узких пределах отдельных государственно-капиталистических трестов первая стадия войны была стадией внутренней реорганизации капиталистических производственных отношений в сторону планомерности и организованности частичных систем, борющихся между собой. Нетрудно понять и проследить основные причины этой реорганизации, которая шла в сторону уничтожения внутренней производственной анархии путем огосударствления экономических функций. Организационно-технически эта реорганизация была в высокой степени облечена процессом чрезвычайно быстрого вымирания средних группировок. Война действовала в этом отношении, $ак гигантский кризис. При уменьшающейся сумме производимой прибавочной ценности эта последняя сжималась и накоплялась в наиболее сильных (социально, технически и экономически) производственных единицах. Процесс централизации капитала чрезвычайно ускорился, и эта ускоренная централизация составляла «отрицательное условие» новой формы капиталистических отношений. Положительной причиной огосударствления являлись потребности войны как огромного организованного процесса. Размах этой войны, ее техника, сложность внутренних отношений милитаристского аппарата, колоссальный спрос на продукты индустрии и сельского хозяйства, который сразу обнаружила военная организация, наконец, решающее значение исхода военных операций для командующих классов поставили в порядок дня максимальное преодоление анархии внутри борющихся частичных капиталистических систем. Успехи в войне, при прочих равных условиях, были прямо пропорциональны степени экономической организованности государственно-капиталистических трестов. Вышеупомянутые причины весьма обострялись недостатком ряда продуктов, в особенности сырья, недостатком, который стал обнаруживаться тотчас после разрыва интернациональных связей и который все увеличивался по мере всеобщего истощения
21 D-r Herbert von Beckerath. ZwangskartolHorung oder freid Organisation der Industrie. Finanz und Volkswirtschaftliche Zeitoragen, hg. von Schanz und J. Wolf. Stuttgart, 1918. S. 22. Буржуазный приват-доцент, как и полагается старшему дворнику капитализма, конечно, изображает классовое государство под псевдонимом «народов». С другой стороны, он не видит, что не только «рынки сбыта» играют роль, но н рынки сырья, и сферы вложения капитала, т. е. как раз те области, которые соответствуют трем частям формулы Л Т / пр.-.-П... Т'—Д'.
мулы д-1 | раб. сила ‘I
100
и обеднения22. Понятно, что этот недостаток требовал наиболее экономного, а следовательно, рационализированного, организованного распределения. А так как процесс распределения есть одна из фаз общего процесса воспроизводства, то само собой разумеется, что организация распределения точно так же приводила неминуемо к большей или меньшей организации процесса производства. Нетрудно понять, что класс капиталистов в целом (а динамически это—представители финансового капитала) чрезвычайно выигрывал от этой централизации. Только совсем наивные люди видели в этом нарушение прав священной собственности. На самом деле здесь не было даже запаха какой бы то ни было «экспроприации экспроприаторов», ибо все централизовалось в руках финансово-капиталистической государственной организации,а не какой-то «третьей» силы. Оппозиция шла лишь главным образом из кругов отсталых слоев буржуазии, в первую голову представителей торгового капитала и торговой спекуляции. Организация производства и распределения по сути дела исключает торговлю вообще, и торговую спекуляцию в частности, следовательно, она выключает торговую прибыль и спекулятивный «дифференциальный барыш»23. Поскольку эта организация производства и распределения действительно проводится, она нарушает «священные права» именно этих категорий. Но было бы смешно думать, что этим нарушаются «прдва» капиталистического класса в целом. Здесь происходит лишь перераспределение прибавочной ценности в сторону финансово-капиталистических групп, превращение торговой прибыли в дивиденд или проценты, выплачиваемые государственным банком. Следовательно, здесь не происходит уничтожения прибавочной ценности, а происходит лишь изменение формы части этой прибавочной ценности. Именно в этом состоит сущность государственнокапиталистической организации, поскольку речь идет о категориях дохода и распределении прибавочной ценности. Что касается уменьшения доли прибавочной ценности и переуступки ее
22 Это в особенности резко подчеркивает Arthur Feiler, редактор «Frankfurter Zeiting», в своей книжке «Vor der Uebergangswirtschaft». Verl. Frankf Zeitung, 1918. См. в особенности главу «Kriegssozialismus und Wirtschaftsfreiheit». S. 33 u. ff; его формула гласит: «Wir haben den Mangel organisiert». Гораздо шире ставит вопрос Emil Lederer (Der Wirtschaftspro- zess im Kriege): «Frueher war der Krieg oekonomisch ein Problem der Staats- finanzen. Heute aber ist der Staat omnipotent. Daher erscheint seine Action nach aussen hin nicht in Form der Unternehmung, sie ist nicht mehr ein finanzwirtschaftliches, nicht mehr ein Geldproblem, sondern es wird die Na- turalsubstanz der ganzen Volkswirtschaft fuer den Krieg mobilisiert* (362)*.
23 См. P. Гильфердинг: Финансовый капитал, гл. IX: Товарная биржа (с. 215 и сл. русского перевода т. Степанова, изд. «Книга» 1918 г.);‘ «Die Kriegswirtschaft aber schliesst die Boerse und damit hoert ihre ganze Proble- matik auf» (Lederer'E.: Dej^ Wirtschaftsprozess im Kriege)**.
101
рабочим, как страховки от революции, то это вещь второстепенная и существенной роли не играет24. Математическим пределом данной тенденции является превращение всего «народного хозяйства» в абсолютно сплоченный комбинированный трест, где все отдельные «предприятия» перестали быть предприятиями, а превратились лишь в отдельные мастерские, в отделения этого треста, где, следовательно, общественное разделение труда превратилось в его техническое разделение и где все хозяйство стало абсолютно единым предприятием соответствующей группы мировой буржуазии.
Общим организационным принципом этой формы капитализма было соподчинение всех экономических организаций (и не только экономических) буржуазии, ее государству. Понятно, почему. В самом деле, пусть перед нами будет целый ряд буржуазных организаций: государство, синдикаты, картели и тресты; предпринимательские союзы; кооперативы; банковые консорциумы; научные общества, организованная буржуазная журналистика и сотни других организаций. Теоретически вполне ясно, что максимальная устойчивость всей системы будет при соединении, связи, соподчинении всех этих организаций. Какой же организации нужно быть наверху? Опять-таки ясно: самой крупной, самой могущественной, всеохватывающей. Такой организацией как раз и является государственная власть. Государственная организация буржуазии концентрирует всю мощь этого класса. Следовательно, как раз ей должны быть соподчинены остальные организации — экономические в первую голову, а затем и всякие другие. Все они «милитаризуются». Все они превращаются в отделения, в департаменты единой, универсальной организации. Только при таких условиях вся система получает максимально устойчивый характер. Так возникает новый тип государственной власти, классический тип империалистского государства, опирающегося на государственно-капиталистические производственные отношения. Здесь «экономика» организационно сливается с «политикой», экономическая мощь буржуазии непосредственно соединяется с ее политической мощью, государство перестает быть простым охранителем процесса эксплуатации и становится не¬
34 В своей статье «Деэорганиэационные и организационные процессы в эпоху переходного хозяйства» (Народное хозяйство. 1919. № 6) т. М. Смит различает «обмен, построенный на капиталообразующей функции денег* (Д—Т—Д) и обмен «в целях обмена одного товара на другой», причем государственно-капиталистическое распределение есть якобы переход от первого ко второму. Это — невероятная путаница. Во-первых, никакой «капита- лообраэующей функции» деньги никогда н нигде не имели и не имеют. Во- вторых, никакого перехода к простому товарному хозяйству (формула Д— Т—Д) в государственно-капиталистическом обществе нет. Есть тенденция к уничтожению внутри страны товарного хозяйства и видоизменению формы прибавочной ценности. Но это вопрос совсем другого рорядка.
102 1
посредственным коллективно-капиталистическим эксплуататором, открыто противостоящим пролетариату25. Развитие государственной власти обнаруживает здесь свою диалектическую природу: государственная власть возникла как первоначальная и единая форма организации господствующего класса; она стала затем одной из многих организаций буржуазии; наконец, она вновь стала по существу единой организацией, всосав в себя все остальные26.
Государственно-капиталистические производственные отношения логически и исторически суть продолжение финансовокапиталистических отношений, являясь их завершением. Немудрено поэтому, что исходным пунктом их развития были те организационные формы, которые были даны финансовым капиталом, т. е. синдикаты, тресты и банки. Место трестов как частных монополистических организаций, объединяющих производство не только коммерчески, но и технически, занимает государственная монополия. Трестообразные синдикаты и картели заменяются точно так же ими. Централизационный процесс ускоряется давлением государственной власти: возникают так называемые принудительные синдикаты и картели. (Zwangssyndikate, Zwangskartelle). Переходным типом являются смешанные предприятия, где государство является совладельцем синдиката, крупным пайщиком акционерной компании и т. д., где форма финансово-капиталистической связи между государством и частным предпринимательством проявляется в виде так называемого «участия» («Beteiligung», «Participation»). Эти наиболее важные—в смысле реорганизации производственных отношений — формы являются далеко не единственными. Сюда относится и ряд менее'существенных изменений: государственное регулирование и контроль над производственным процессом (обязательное производство, его нормировка, регулирование методов выработки, регламентация внутреннего технически производственного уклада вообще); регулирование распределения (обязательные поставки и обязательный
25 О государственном капитализме кроме выше цитированных смотри сл. работы: F. Pinner: Die Konjunktur des wirtschaftliclien Sozialismus. Die Bank. 1915 April; Prof. Joffe: Die «Militarisierung unseres Wirtschaftslebens» в Archiv’e flier Soziahvissenschaft und SoziaIpolitik. 1915. 49 B. 3 Heft; V. vcs Guyot- Les problemes economiques apres la guerre//Journal des eco- nomistes. 1915 15 авг.; Prof Karl Bajlod: Einiges aus der Utopienliteratur der letzten Jahre. Archiv fuer die Geschichte des Sozialismus. hg. von Gruen- berg. VI Jahrg. 1 Heft; Walter von Rathenaus. Die neue Wirtschaft. W. v. Rathenau Der пене Staat. G. von Bernhard: Uebergangswirtschaft. Berlin, 1918; Monopolfrage und Arbeiterklasse (сборник статей правых c.-д.). Из русских работ можно указать статьи и брошюры тов. Ларина (М. Лурье), в особенности относительно организации немецкой промышленности. См. также Н. Осинскнй: Строительство социализма (первые главы).
26 Понятно, что так обстоит дело в «чистом типе» государственного капитализма, который реально проявляется лишь как тенденция.
103
прием; организация государственного снабжения, государственные склады, таксация цен, карточная система и г. д. и т. п.)27. Особую и притом чрезвычайно крупную организационную роль играют банки. Они вносят вклады в государственный банк, государственный банк со своей стороны централизует огромные суммы (достаточно сказать об одних только военных займах) и вкладывает их в военную промышленность. Так как вклады представляют в значительной степени периодически высвобождающийся капитал, то их организованное «размещение» государственным банком означает фактическое подчинение промышленности государственному банку и трансформацию предпринимательской прибыли в проценты, выплачиваемые этим банком. Следовательно, и этим путем капиталистические производственные отношения превращаются в государственно-капиталистические, а различные виды капиталистического дохода нивелируются, превращаясь в своеобразный «дивиденд», выплачиваемый единым коллективно-капиталистическим предприятием, единой акционерной компанией, трестом, каковым является империалистическое государство28.
Типы организационной связи в их конкретной формулировке здесь различны; они отличаются своим функциональным характером: здесь перед нами имеется и планомерная организация, когда создаются новые устойчивые производственно-технические единицы (примером этого могут служить принудительные тресты, централизующие ряд прежних производственных объединений, государственные монополии и т. д.); здесь имеется и простое «регулирование» (например, принудительная Absatz-und Einnahme-Pflicht *); наконец, здесь есть и еще более низкий элемент организующего процесса—нормировка29: примером последней может служить таксация цен. Но было бы ошибкой не видеть, что общая тенденция «государственно-капиталистического» развития, которая ускоряет тенденцию финансового капитализма, идет в сторону высших типов организации, которые создают устойчивую производственно-техническую группировку. Организационный процесс может начинаться вовсе не с производственно-технической стороны; субъективной 'целью его носителей может быть вовсе не организация, а, скажем, чистый коммерческий расчет; и тем не менее объектив¬
27 О Германии см. сводки Johann a Muller’a. Nationalokonomische. Ge- setzgobung. 1915. Jahrb. fur. N.-Oek. u. Staat; Ch. Gide. The Provisioning of France and measures to that end//The Economic Journal, 1916. March и сводки в английском The Economist (там же об Англии).
28 О юридических нормах и формах государственных капиталистических отношений см. Hatschek. Die Rechtstechnik des Kriegssozialismus//Deutsche Revue, 1916. Juni.
29 Термины взяты в том значении, в котором они употребляются тов. А. Богдановым. См. его статью о тенденциях пролетарской культуры в «Пролетарской культуре», а также «Всеобщу/о организационную науку».
104
ным конечным результатом может быть создание новых производственно-технических комплексов. Такое явление наблюдалось в эпоху финансового капитализма с величайшей наглядностью: синдикаты возникали как коммерческие объединения, оперировавшие на рынке; но тем не менее дальнейшее развитие привело к созданию трестообразных картелей, а затем и настоящих трестов, т. е. объединений не только коммерческих, но и производственно-технических. Или другой пример. Проникновение банкового капитала в промышленность вело к консолидации предприятий (созданию «фузий», комбинированных трестов и т. д.). Следовательно, в этих случаях организующие процессы идут из сферы обращения в сферу производства: это происходит потому, что процесс обращения есть составная часть общего «процесса в целом», процесса воспроизводства, который имеет «принудительную закономерность» для всех своих частей и фаз 30:
Итак, реорганизация производственных отношений финансового капитализма шла по пути к универсальной государственно-капиталистической организации, с уничтожением товарного рынка, с превращением денег в счетную единицу, с организованным в государственном масштабе производством, с подчинением всего «народнохозяйственного» механизма целям мировой конкуренции, т. е., в первую голову, войны.
В вышеприведенном анализе мы рассматривали организационные формы, путем которых капиталистическая структура отдельных стран приспособлялась к новым условиям существования всего мирового капитализма в целом. Но мы рассматривали все изменения под углом зрения преодоления производственной анархии. Теперь нужно сказать несколько слов о социальной анархии. Ведь совокупность производственных отношений обнимает собою не только отношения между людьми, организованными по предприятиям; существует и другой разрез этих производственных отношений, поскольку мы говорим об отношениях между классами. Следовательно, и по этой линии должна была произойти реорганизация отношений, ибо иначе вся система оказалась бы в высшей степени непрочной и недолговечной. Потребности войны и здесь сыграли колоссальную роль: ибо мобилизация пролетариев и мобилиза¬
30 Т. А. Богданов предпочитает видеть во всем организационном процессе во время войны одни лишь «карточки», т. е. один лишь процесс нормировки, возникший на почве регресса производительных сил. На самом же деле процесс нормировки неизмеримо глубже по своему значению. Регресс производительных сил вовсе не исключает здесь прогресса организационных форм капитализма*. Так бывало и в «нормальное время», а именно во время кризисов, когда временный регресс производительных сил сопровождался ускоренной централизацией производства и возникновением капиталистических организаций. Такую — mutatis mutandis ** —ошибку делал и Энгельс, когда говорил о синдикатах и трестах. Этой ошибки не нужно повторять теперь.
105
ция их умов для и ради войны были такой же необходимой предпосылкой ведения империалистической войны, как и мобилизация материального производства.
Процесс преодоления производственной анархии отправным своим пунктом имел элементы организации, выработанные уже финансовым капитализмом. Точно так же и процесс социальной реорганизации должен был опираться на те факторы, которые были созданы предшествующим развитием. Организационные материальные формы были даны в рабочих организациях: профессиональных союзах, социалистических партиях и отчасти в кооперативах со всеми их добавочными и вспомогательными аппаратами. Идеологические формы заключались в своеобразной психологии рабочего патриотизма, представлявшего отчасти трансформацию остатков старой мелкобуржуазной психологии, отчасти же являвшегося продуктом относительной и временной заинтересованности рабочего класса в империалистской политике. Наконец, метод реорганизации был тот же самый метод соподчинения всеохватывающему буржуазному’ государству. Предательство социалистических партий и профессиональных союзов как раз и выражалось в том, что они пошли на службу буржуазному государству, что они этим империалистским государством были по существу дела огосударствлены, что они превратились в «рабочие департаменты» милитаристской машины. Огосударствление этих организаций имело своим идеологическим эквивалентом своеобразное буржуазное огосударствление пролетарской психологии: это выразилось в широком распространении и признании даже пролетарскими кругами теории так называемого «гражданского мира». Конечно, наряду с этими методами продолжали развиваться и методы непосредственного механического давления и подавления, методы прямой репрессии.
Такими путями достигалась максимально возможная устойчивость частичных капиталистических систем в тех условиях, в которые ставила их великая империалистская война, т. е. в условиях страшного нарушения равновесия во всей мировой системе капиталистического общества.
Чтобы наш анализ коснулся всех основных тенденций к организации капиталистической системы, нам следует упомянуть также о синдикатах государственно-капиталистических трестов, о своеобразных синдикатах «второго порядка», которые своими составными частями имеют государственно-капиталистические тресты. Таковы государственные «коалиции», такова Лига Наций. Предпосылки для этих организаций были созданы финансово-капиталистическими связями, общей суммой взаимного «участия». Война усилила процесс этого непрочного синдицирования государственно-капиталистических трестов; «общесоюзнические» рабочие конференции были, между прочим,
106
проявлением той же тенденции. Здесь тенденции к организации выступают за пределы отдельного государства. Следовательно, в этих попытках капиталистического мира организующий процесс нашел свое высшее выражение.
Все эти процессы шли в условиях колоссального истребления производительных сил. Структурная реорганизация сопровождалась регрессом производительных сил. Отсюда, в конечном счете, и получился неизбежный крах всей системы. Следовательно, перед нами стоит задача проследить основные влияния разрушительного процесса.
Под производительными силами общества мы будем разуметь совокупность средств производства и рабочих сил. Таким образом, это будет совокупность машин разного рода, сырья, топлива и т. д. in natura —с одной стороны, совокупность разного рода рабочих сил in natura—с другой (рабочие силы металлистов, техников, текстильщиков и т. д., т. е. рабочие силы разного конкретного характера и разной квалификации) 31. Развитие производительных сил есть основа человеческого развития вообще, и поэтому именно с этой точки зрения необходимо рассматривать каждый факт общественной жизни. Точка зрения развития производительных сил совпадает с точкой зрения воспроизводства: развитие производительных сил соответствует расширенному воспроизводству, стационарное состояние их соответствует простому воспроизводству, падение их находит свое выражение в том, что воспроизводится все меньшая часть периодически потребляемых продуктов. В последнем случае перед нами — общественный регресс.
Точка зрения воспроизводству обязательна в сущности во всяком экономическом исследовании. Но она вдвойне обязательна для экономиста, изучающего «критические» эпохи и
31 Нельзя брать, как это делает Маслов (Аграрный вопрос. Т. 1; Теория развития народного хозяйства и др. работы) в своем определении производительных сил, за одну скобку средства производства и живой труд, т. е. «складывать» статическую величину и процесс. Не труд адекватен средствам производства, а именно рабочая сила. О производительных силах у Маркса см. «Капитал», «Нищету философии» и т. д. См. также: «Producion в Nouveau Dictionnaire d’Econ. Polit. par Leon Say: «puissance productive... Г ensemble de ces elements (de la Production) envisages comme des forces»; Klein- waechter: Die volkswirtschaftliche Production im Allgemeinen в Schoenbergs Handbuch’e. B. Harms: Arbeit в Handwort. der Staatswissenschaften; Lexis: Production — там же; Lexis: Allgemeine Volkswirtschaftslehre, 1910; Watkins Third Factor in Variation of Productivity в The American Economic Revue, Dec. 1915 (Vol. V. N. 4); F. Oppenheimer: Theorie der reinen und polit. Oeko- nomie, $. «Die produktiven Kraefte» (S. 138—139 и след.); R. Hilferding: Eine neue Untersuchung ueber die Arbeitsmittel. Отчетливые формулировки имеются у Rodbertus'a: Zur Beleuchtung der sozialen Frage. Teil 1, 2. Auf- lage, hg. von Moritz Wirth. Berlin, 1890. («Produktivkraft und Produktivi- taet sind wohl zu unterscheiden. Produktivitaet bedeutet die Wirksamkeit oder Fruchtbarkeit der Produktivkraft; другими словами, P. берет производительные силы in natura); см. также Листа «D. nationale System d. P. Oek.».
107
переходные фазы развития. В самом деле: в так называемое «нормальное» время периодическое повторение производственных циклов заранее дано. Правда, и здесь — в особенности для капиталистического общества — возникают специфические проблемы, но в общем и целом предполагается более или менее «гладкий» ход дел. Наоборот, «критические» эпохи ставят под сомнение каждый следующий цикл производства. Следовательно, здесь точка зрения воспроизводства есть единственно методологически правильная точка зрения. Ибо она как раз и анализирует условия повторяемости производственных циклов, т. е. условия динамического равновесия общественной системы. «Воспроизводство», — если брать это выражение буквально,—есть просто-напросто новое производство, повторение, возобновление производственного процесса, и на первый взгляд может оказаться не ясным, чем же в сущности понятие воспроизводства отличается от общепонятного обозначения «производства» и к чему нужно новое странное выражение для этого. Однако как раз в повторении, в постоянном возвращении* производственного процесса и лежит важный an sich момент»32. Это «в сущности» прекрасно понимали еще физиократы, но это весьма основательно позабыли «ученые» ливрейные лакеи империализма. Вот почему война в своей первоначальной фазе породила поистине чудовищные теоретические построения, которые из факта военных прибылей, «процветания» военной индустрии, повышения курса акций металлургических, химических и проч. заводов делали вывод о благотворном (!) влиянии войны на «народнохозяйственную» жизнь.
Рассмотрим реальный процесс воспроизводства, поскольку вся экономика стоит под знаком войны, т. е. поскольку нашло себе место перераспределение производительных сил в сторону военной индустрии и работы на армию вообще. Обычно обозначают труд, затрачиваемый на военные надобности, как непроизводительный с экономической точки зрения. Что это значит? Нетрудно видеть его совершенно специфическое значение, поскольку мы анализируем его влияние на условия воспроизводства. В «нормальном» процессе производства создаются средства производства и средства потребления. Это две крупнейшие отрасли всего общественного хозяйства. Совершенно ясно, что средства производства входят каждый раз
32 «Reproduktion ist woertlich genommen einfach Wiederproduktion. Wie* derholung, Erneuerung, des Produktionsprozesses, und es mag auf den ersten Blick nicht abzusehen sein worin sich der Begriff der Reproduktion von dem allgemeinverstaendlichen der Produktion eigentlich unterscheiden und wozu hierfuer ein neuer befremdender Ausdruck noetig sein soil. Allein gerade in der Wiederholung, in der staendigen Wiederkehr des Produktionsprozesses liegt ein wichtides Moment fuer sich» (R. Luxemburg: Die Akkumula- tion des Kapitals. S. 1)*.
108
в систему общественного труда. Их производство есть условие воспроизводства. Точно так же обстоит дело в общем и целом с производством средств потребления. Эти средства потребления вовсе не исчезают бесследно для дальнейших циклов производственного процесса. Ибо процесс потребления есть в основном своеобразный процесс производства рабочей силы. А рабочая сила есть точно так же необходимое условие процесса воспроизводства. Следовательно, и производство средств потребления, и производство средств производства выпускают продукты, которые являются необходимыми условиями процесса воспроизводства, без которых последний не может найти себе места. Совершенно иное значение имеет военное производство: пушка не трансформируется в элемент нового производственного цикла; порох расстреливается в воздух и отнюдь не появляется в иной вещественной оболочке в следующем цикле. Наоборот. Хозяйственный эффект этих элементов in actu есть чисто отрицательная величина. Но не следует думать, что хозяйственное значение обязательно связано здесь с определенным видом потребительной ценности и с вещественной формой продукта. Мы можем взять средства потребления, которыми снабжается армия. И здесь мы будем наблюдать то же самое. Средства потребления не создают здесь рабочих сил, ибо солдаты не появляются в производственном процессе: они из него извлечены, они поставлены вне процесса производства. Поэтому поскольку продолжается война, постольку средства потрёбления в значительной части служат не средством производства рабочей силы, а средством производства специфической «солдатской силы», которая не играет никакой роли в процессе производства. Следовательно, вместе с войной процесс воспроизводства, принимает «извращенный», регрессивный, отрицательный характер, а именно: при каждом последующем производственном цикле реальный производственный базис становится все тоньше и тоньше: «развитие» идет не по расширяющейся, а по постоянно суживающейся спирали.
Здесь следует отметить еще одно важное обстоятельство. Армия, которая предъявляет колоссальный спрос, т. е. требует своего содержания, никакого трудового эквивалента не дает. Следовательно, она не только не производит, но и отнимает, другими словами, здесь получается двойной вычет из «фонда воспроизводства». Это обстоятельство является самым важным разрушительным фактором. Кроме него необходимо отметить непосредственные военные разрушения (взорванные пути, сгоревшие города и т. д. и т. п.), а также ряд косвенных разрушений (деквалификация рабочей силы и проч.). Таким образом, ясно, что реальный базис общественного прризводства с каждым оборотом общественного капитала суживается. Мы
100
имеем здесь не расширенное воспроизводство и даже не простое воспроизводство; мы имеем здесь все растущее недопроизводство. Такой процесс можно обозначить как расширенное отрицательное воспроизводство. Это и есть война, рассматриваемая с экономической точки зрения. Реально проходящий процесс есть, таким образом, расширенное отрицательное воспроизводство. От этого процесса следует отличать его капита- листически-бумажное, фетишистски-извращенное выражение. Ибо на смешении этих двух процессов — вещественного и трудового, с одной стороны, формального — с другой,—и покоится чудовищная теория о положительном влиянии войны. В самом деле, из предыдущего следует, что форма капиталистического дохода имеет тенденцию в государственно-капиталистическом строе превращаться в проценты, выплачиваемые по государственным бумагам. Эти последние представляют в значительнейшей степени право на будущие реальные ценности. В то же время они могут быть в обращении и даже могут быть накопляемы в громадном количестве. Но одно дело их наличность, другое дело — объективная возможность их реализации. Поскольку в процессе войны происходит реализация ценности как дохода, постольку она может обозначать либо «проедание» постоянного капитала, либо реализацию уменьшающейся суммы прибавочной ценности при ее перераспределении в сторону крупнокапиталистических групп. Громадное же количество накопляемых бумажных ценностей суть знаки, реализация которых лежит целиком в будущем и зависит, с одной стороны, от условий капиталистического воспроизводства, с другой —от самого существования капиталистической системы. Понятно, что колоссальное наводнение бумажек в их самой разнообразной форме может стать абсолютно несоизмеримым с реально-трудовым процессом, и в условиях капиталистической структуры это будет одним из признаков ее краха. Таким образом, отрицательное расширенное воспроизводство идет параллельно с накоплением бумажных ценностей.
Из всего вышеприведенного не следует еще ни в коей мере бесполезность «трат» и отрицательная оценка разрушительной стороны процесса с капиталистической точки зрения. Любой капиталистический кризис есть временное разрушение производительных сил. Но его нужно с точки зрения капиталистической системы оценивать, выходя из рамок нескольких производственных циклов. Ибо в конечном счете он раздвигает рамки дальнейшего развития капиталистической системы. То же и с войной. Предположим, что мировая война кончилась бы на втором году победой одной из коалиций. Несомненно, что при таком положении дел после периода разрушения капиталистический строй имел бы много шансов выпрямиться; «залечив раны», т. е. возобновив сношенные и разрушенные
110
ч
части постоянного капитала, капиталистический способ производства получил бы возможность некоторого дальнейшего развития, и притом в высшей, более централизованной форме, чем до сих пор. Следовательно, то, что с точки зрения непос- редственно-«военных» и близких к «военным» производственных циклов представлялось как чистая потеря, с точки зрения общего движения капиталистической системы в ее крупном историческом масштабе могло оказаться временным понижением производительных сил, ценой которых покупалось бы дальнейшее, и притом более могучее, их развитие. Другими словами, перед нами был бы один из кризисов, — хотя и невиданный по своим размерам и по своей форме, — но отнюдь не крах капиталистической системы. Последняя продолжала бы, после временной заминки, свое развитие в более организационно совершенных формах.
Вопрос о кризисе или крахе зависит от конкретного характера данного потрясения, капиталистической системы, от его глубины и длительности. Теоретически вполне ясно, что процесс отрицательного расширенного воспроизводства может все же продолжаться лишь до известного предела, за которым начинается разложение и распад всей организации. К анализу этого вопроса мы и переходим.
Процесс воспроизводства есть не только процесс воспроизводства материальных элементов производства, но и процесс воспроизводства самих производственных отношений33. Расширенное воспроизводство есть расширенное воспроизводство данных производственных отношений: их поле, их пространственное расширение становятся больше; данный способ производства «распространяется», переорганизовываясь внутренне в своих деталях; другими словами, воспроизводство капиталистических производственных отношений воспроизводит их в основном, поскольку здесь перманентно сохраняется и расширяется отношение между капиталом и наемным трудом. Но внутри этого отношения детали производственной структуры непрерывно меняются: достаточно хотя бы указать на рост так называемого «нового среднего сословия».
Что происходит при отрицательном расширенном воспроизводстве? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо остановиться более подробно на вопросе о строении общества в его целом.
Прежде всего что такое «производственные отношения», о которых идет речь?
Маркс определял их как отношения между людьми в процессе общественного труда и распределения продуктов этого
33 Магх К. Das Kapital. В. II. u. III*.
111
труда. Конкретно в капиталистическом обществе сюда входят отношения между капиталистом, мастером, техником, инжене* ром, квалифицированным рабочим, неквалифицированным рабочим, торговцем, банкиром, ростоВщиКоМ и т д. и т. и., при- чем отношения Между элементами берутся в их данных реально сочетаниях. Следовательно, категория производственных отношений есть всеобщая категория, касающаяся общественного строения: сюда входят и отношения социально-классового характера (отношения рабочего и капиталиста), И отношения другого типа (НаПр., Отношения Между двумя предприятиями, Отношений Сотрудничества, т. е. так называемой простой коопераций, и т. д.) 34. При этом следует заметить, что производственные отношения не есть что-то отличное от технической организации труда, поскольку мы говорим об отношениях внутри непосредственного трудового процесса, Они реально ели* ваются. Фабрика есть не только техническая, но и экономическая категория35, ибо это есть комплекс социально-трудовых, производственных отношений. Фабричная иерархий Под Командой капитала (Kommahdo des Kapitales) приводилась Марксом как образец Капиталистических производственных отношений. Технические элементы (рабочая сила инженера, директора, механика, мастера, рабочего, чернорабочего) суть в то же время элементы экономической организации, а поскольку они закрепляются за постоянным кругом лиц, постольку налицо их социально-классовая характеристика. Это и немудрено: ведь классы представляют из себя прежде всего группы лиц, объединенных общими условиями и общей ролью в производственном процессе со всеми вытекающими отсюда последствиями для процесса распределения*. Капиталистическая иерархия в производстве сопровождается капиталистической иерархией в распределении; это — две стороны одного и того же явления, неразрывно связанные, слитые друг с другом.
Производственные отношения суть отношения людей — элементов определенной системы. Но было бы большим упрощением противопоставлять определенный тип связи этим элементам. Общество не есть сумма элементов; но она в то же время не есть арифметическая сумма элементов и их связи. Ибо общественная связь не стоит рядом с элементами. Пространственное размещение людей в технически трудовом процессе и их функциональная роль аккумулируются, застывают в людских элементах. Таким образом, общественные связи превра¬
34 Г. П. Струве в своей книжке «Хозяйство и цена* нарочно изгнал из анализа производственные отношения, для того чтобы утверждать, что социально-классовые отношения суть вечная принадлежность всякого общества. Об этом см. нашу статью: «Фокус-покусы г-на Струве» в марксистском журнале «Просвещение» за 1913 г., № 129.
35 См. Маркс К. Нищета философии. if
112
щаются и находят свое выражение и во «внутренней структуре» самих элементов, тип общественной связи живет в головах людей.
Итак, данная общественная структура, данный способ производства есть, с одной стороны, определенный тип связи, с другой — этот тип формирует и самые эти элементы.
Производственные отношения определяют собой все остальное. Нетрудно понять почему. Если бы производственные отношения воплощали в себе один тип связи, а отношения другого порядка (например, государственная организация) были бы построены по другому типу, то система в целом была бы абсолютно неустойчивой. Капиталистические производственные отношения немыслимы при политическом господстве рабочего класса, а социалистические отношения в производстве были бы немыслимы при политическом господстве капитала. Следовательно, каждый тип общества неизбежно должен отличаться монизмом своей структуры, который есть основное условие существования всякой общественной системы.
Капиталистическое общество в высокой степени отличается этим монизмом. «Конституция» фабрики, полка, государственной канцелярии построена по одному принципу, и иерархический тип производственных отношений находит свое выражение в адекватной иерархии государственной власти, армии и т. д. Наверху — класс собственников, в самом низу — класс неимущих, в середине-^целая" градация переходных групп. Капиталист и директор фабрики, генерал, министр или крупный чиновник-бюрократ — люди приблизительно одного класса, и характер их функций однотипен, несмотря на разницу сфер, эти функции закреплены за ними; они, следовательно, носят не просто технический, но в то же время ярко выраженный классовый характер. Инженер, офицер, средний чиновник — это по существу опять-таки люди одного класса, и их функции однотипны. Мелкий служащий (курьер, посыльный, дворник), рабочий, солдат занимают точно так же сходное место, и иерархическая классовая система утверждает себя в качестве универсального принципа.
Капитализм есть антагонистическая, противоречивая * система. Но классовый антагонизм, расщепляющий общество на два основных класса, последовательно проведен повсюду. Следовательно, структура капитализма есть монистический антагонизм или антагонистический монизм.
Мы брали общество как систему элементов in natura. Эта точка зрения должна быть проведена теперь со всей последовательностью. Она наравне с точкой зрения воспроизводства категорически обязательна для всякой «критической» эпохи, а следовательно, и для периода разложения капитализма. В «нормальное» время, т. е. тогда, когда существуют условия
113
подвижного равновесия общественной системы, можно оставаться в плоскости фетишистского выражения общественных отношений, ибо оно имеет устойчивый характер и предполагает определенные, вполне реальные материальные, общественно-трудовые процессы в качестве своего основания. Денежные отношения, категория ценности и пр. суть всеобщие категории капиталистического хозяйства, и мы можем в «нормальное» время вести анализ в этих категориях, ибо для «нормального» времени они нормальны: закон ценности есть основное условие анархической производственной структуры, есть conditio sin’e qua non подвижного равновесия капиталистической системы.
Совсем другое, когда производственная система находится в «ненормальных» условиях. Это значит, что условий подвижного равновесия налицо нет. А следовательно, методологически абсолютно недопустимо вести анализ в ценностных отношениях и в категория* фетишизированных отношений вообще. Наоборот, здесь необходимо брать натуральную форму вещей и рабочих сил, в этих единицах вести счет и самое общество рассматривать как организацию элементов в их натуральновещественной характеристике36.
Эту истину понял прекрасно Рудольф Гольдшейд: «Вообще,— говорит он, — теперешняя война должна нас прежде всего приучить к одному: к углубленному натурально-хозяйственному мышлению... Почти все экономические вопросы кажутся неразрешимыми, если их рассматривать исключительно с денежно-хозяйственной точки зрения, и, наоборот, представляются относительно простыми под натурально-хозяйственным углом зрения»37.
После всего вышеизложенного понятно, почему это так: капиталистическое общество выскочило из пазов, и категории равновесия не могут быть адекватны «критической» эпохе.
Итак, общий вопрос формулировали теперь следующим образом: что происходит с общественной системой в ее нйту-
*6 Этого, к сожалению, не понимают даже многие из товарищей, которые приписывают относительным законам определенного исторического значения сверхисторическую абсолютную реальность. Даже зародышевая общественная бухгалтерия социалистического хозяйства «покоится» у нас на этом ложном понимании. И это как раз в такое время, когда ценностно-денежное выражение несоизмеримо с реальным трудовым процессом, а последний не регулирует распределения производительных сил.
37 «Ueberhaupt muss uns aer jetzige Krieg zu Einem vor allem erziehen: zu vertieftem naturwissenschaftlichen Denken... Fast alle oekonomischen Fragen erscheinen unloesbar, wenn man sie bloss geldwirtschaftlich betrachtet, offenbaren sich hingegen als relativ einfach unter naturalwirtschaftlichem Gesichtspunkt» (R. Goldscheid: Staatssozialismus oder Staatskapitalismus, Ein finanzsoziologischer Beitrag zur Loesung des Staatsschuldenproblems. 4 u. 5 Aufl. Wien — Leipzig. 1917).
114
I
ральной форме, в форме связанных натуральных элементов, при условии отрицательного расширенного воспроизводства?
В формулах трудовой ценности мы здесь имеем такие ряды:
c + v-fm; c-j-v-f (m — х); c-fv; c + (v — x); (c—y)-f(v—nx) ит. д.;
параллельно этому ценность становится несоизмерима с ценой. Нетрудно видеть, что с точки зрения капиталистической системы положение не опасно, пока расширение отрицательного воспроизводства идет за счет т. За этими пределами начинается, с одной стороны, «проедание» основного капитала, с другой — недопотребление рабочего класса, необеспеченность функционирования рабочей силы и выполнения ею ее капиталообразующей роли, т. е. нарушение воспроизводства рабочей силы. Этот процесс выражается в двух формах: во-первых, в выталкивании рабочей силы из производственного процесса; во-вторых, в понижении реальной заработной платы, в недопроизводстве энергии, образующей рабочую силу; в дисквалификации этой последней и, в конечной инстанции, в разрыве связи*между низшими и высшими элементами техническо-производственной иерархии. «Низшие» винтики капиталистической машины, не получая достаточного количества смазочного масла, развинчиваются. Здесь мы видим две главные формы разрыва связей: 1) их гниение и разложение (например, индивидуальный невыход на работу, падение трудовой дисциплины, у служащих — неаккуратность, взяточничество, нарушение коммерческих нравов и норм и проч.); 2) их революционный разрыв (массовый отказ от работы со стороны рабочих, стачки, все виды организованного неповиновения классу капиталистов) .
Этот процесс распада капиталистических отношений наблюдается на определенной ступени отрицательного расширенного воспроизводства, и, раз начавшись, он захватывает все сферы капиталистической системы. Аккумулированная в головах низших звеньев капиталистическая психология повиновения власть имущим выветривается, а капиталистическая функция их становится невозможной; с другой стороны, у высших людских звеньев системы, где техническая функция совпадает с классовым интересом, а наиболее важный и основной классовый интерес совпадает с интересами сохранения данной производственной системы, психология борьбы за это сохранение сгущается еще более. Латентная классовая борьба, подтачивающая производственные отношения в период разложения, прорывается наружу как открытая революционная борьба в период насильственного разрыва связей капиталистического аппарата. То, что происходит в производстве, mutatis mutandis
115
происходит и в армии, и в административном государственном аппарате.
Мы уже видели, что процесс распада начинается с абсолютной неизбежностью после того, как отрицательное расширенное воспроизводство поглотило общественную прибавочную ценность (т). Теоретический анализ не может установить с абсолютной точностью, когда именно, на какой конкретной цифре, характеризующей этот процесс, наступает период рас- пада. Это уже questo facti. Конкретное положение дел в экономике Европы 1918—1920 гг. ясно показывает, что этот период распада наступил и что нет никаких симптомов возрождения старой системы производственных отношений. Наоборот. Все конкретные данные указывают на то, что элементы разложения и революционного разрыва связей прогрессируют с каждым месяцем. Теоретически это вполне понятно. В самом деле, ведь капиталистическое общество, расколотое на классы, может существовать только тогда, когда психология гражданского мира является, так сказать, общезначимой; другими словами, только тогда и до тех пор, пока рабочий класс в его целом, эта важнейшая производительная сила капиталистического общества, молчаливо «соглашается» выполнять капиталистическую функцию. Раз эта предпосылка исчезла, дальнейшее существование капиталистического общества становится невозможным.
Марксистская революционная мысль прочно установила, что (в политической области) переход власти из рук буржуазии в руки пролетариата, переход, понимаемый как определенный исторический процесс, выражается в крахе старой государственной машины, распадающейся на свои составные элементы. Государство вовсе не есть объект, который гуляет по рукам различных классов, переходя по наследству согласно почтенным нормам буржуазного семейного права. «Завоевание государственной власти пролетариатом» есть разрушение буржуазной и организация новой государственной системы, причем и элементы распавшегося старого отчасти разрушаются, отчасти берутся в новых сочетаниях, в новом типе связи38. Такова была и точка зрения Маркса — Энгельса. Однако у громадного большинства quasi-социалистических теоретиков было и есть необычайно примитивное представление о «завоевании власти»: сменяется одна «головка», «правительство», и этим завоевывается «весь аппарат».
Революционное учение Маркса доказано теперь в этой области отношений не только абстрактными рассуждениями, оно доказано эмпирически.
м Об этом см. работу тов. Ленина «Государство и революция», а также нашу статью «Теория пролетарской диктатуры» в сборнике «Октябрьский переворот и диктатура пролетариата».
не
Далеко не так ясен процесс трансформации производственных отношений. Здесь необычайно живучими оказались те представления, которые были преобладающими в области теории политических переворотов. Типичным в этом отношении может служить рассуждение Р. Гильфердинга39 о том, что захват шести банков («головки») пролетариатом передает в распоряжение последнего всю промышленность, потому что при финансово-капиталистических производственных отношениях банки являются организационными узлами производственнотехнической системы — «всего аппарата». Эмпирически доказано, что ничего подобного не происходит, ибо реально захват банков лишь подрывает командную власть капитала. Почему? Вопрос разрешается просто. Потому, что банки «управляли» промышленностью на основе специфических, кредитно-денежных отношений. Тип связи здесь был тип кредитной, связи, который как раз и рушится при захвате банков пролетариатом *.
После всего вышеприведенного нетрудно теоретически понять причины распада различных видов иерархических отношений капиталистического общества, происходящих в условиях отрицательного расширенного воспроизводства.
Лучше всего процесс разложения, а затем и революционного разрыва капиталистических связей виден на армии. Империалистская армия разлагается, потому что, — грубо выражаясь,— «у солдат падает дисциплина», т. е. низшие звенья иерархии не могут уже служить как звенья именно этой иерархии. Революционный разрыв связей наступает при массовой и более или менее организованной дезорганизации «всего аппарата», которая есть необходимая предпосылка победы нового класса. Эта дезорганизация и есть крах данной системы. Временная «анархия» есть, таким образом, объективно совершенно неизбежный этап революционного процесса, который и выражает собою крах старогсг «аппарата».
Приблизительно то же происходит и с технико-производственным аппаратом капиталистического общества. Мы видели, что производственные отношения суть в то же время технические отношения и социальная иерархия есть в то же время иерархия техническая. Следовательно, абсолютно ясно, что разложение и революционный разрыв социальных звеньев системы, что срставляет необходимый признак краха, есть распад «технического аппарата» общества, поскольку мы имеем в виду людскую техническую организацию этого общества.
А отсюда ясно, что «завоевать» старые экономические аппараты целиком нельзя. Производственная «анархия», или, как ее обозначает проф. Гриневецкий, «революционное разло¬
39 Гильфердинг Р. Финансовый капитал.
117
жение промышленности»40, есть исторически неизбежный этап, от которого нельзя отделаться никакими ламентациями. Конечно, с точки зрения абсолютной было бы чрезвычайно хорошо, если бы революция и крах старых производственных отношений не сопровождались распадом технико-производственных связей. Но трезвая оценка реальных процессов, их научный анализ говорят нам, что период этого распада исторически неизбежен и исторически необходим.
Распад людской технический иерархии, который наступает на определенной стадии процесса отрицательного расширенного воспроизводства, в свою очередь давит на состояние производительных сил. Производительные силы существуют слитно с производственными отношениями, в определенной системе трудовой общественной организации. Следовательно, распад «аппарата» неизбежно должен сопровождаться дальнейшим понижением производительных сил. Таким образом, процесс отрицательного расширенного воспроизводства чрезвычайно ускоряется.
Из вышеприведенного анализа следует, что на базисе лопающихся (старых, капиталистических) отношений невозможно никакое «возрождение промышленности», о котором мечтают утописты капитализма. Единственный выход заключается в том, что низшие звенья системы, основная производительная сила капиталистического общества, рабочий класс, займут господствующее положение в организации общественного труда. Другими словами, только строительство коммунизма есть предпосылка общественного возрождения41.
Теоретически, конечно, этим еще не доказано осуществление коммунизма. Вопрос о его предпосылках и о вероятности его реализации—этот вопрос логически вовсе не совпадает с вопросом о крахе капитализма. Теоретически мыслимо дальнейшее разложение, «гибель культуры», возвращение к примитивным формам средневекового полунатурального хозяйства, словом, та картина, которую рисует Анатоль Франс в конце своего «Острова Пингвинов». Этот вопрос мы пока оставляем в стороне, чтобы разобрать его впоследствии. Но теперь мы можем утверждать, что невозможно восстановление старой капиталистической системы. Элементы технико-производственного аппарата (людские элементы) должны быть взяты в новых сочета¬
40 Проф. Гриневецкий. Послевоенные перспективы русской промышленности.
41 Проф. Гриневецкий в своей книге рассматривает вопрос, как и подобает апологету капитализма, умственный взор которого не распространяется дальше «миросозерцания» синдикатчика, исключительно с точки зрения капиталистических отношений производства как вечной и универсальной категории человеческого бытия. Будущему историку идеологий будет казаться прямо комичной та поистине куриная слепота, которая отличала буржуазных ученых в период величайших социальных переворотов.
'I
118
ниях, связаны связью нового типа, чтобы было возможно развитие общества. Перед человечеством стоит, таким образом, дилемма: или «гибель культуры», или коммунизм, и ничего третьего не дано.
При предположении, что после ряда производственных циклов производительные силы начнут расти, должна, следовательно, быть налицо одна основная предпосылка: рост социалистических (идущих к коммунизму) производственных отношений. В таком случае «издержки революции» (и «перебои в процессе труда», и непосредственные траты общественной энергии в процессе гражданской войны) будут той ценой, которой человеческое общество купит себе возможность дальнейшего развития.
Коммунистическая революция пролетариата, как и всякая революция, сопровождается понижением производительных сил. Гражданская война, да еще такого гигантского масштаба, как современные классовые войны, когда не только буржуазия, но и пролетариат организован в государственную власть, экономически и с точки зрения ближайших циклов воспроизводства есть чистый минус. Но мы уже видели на примере кризисов и капиталистических войн, что суждение с такой точки зрения есть ограниченное суждение; необходимо выяснить роль данного явления, исходя из дальнейших циклов воспроизводства, в их широком историческом масштабе. Тогда издержки революции и гражданской войны представятся как временное понижение производительных сил, которое создало тем не менее базу для их громадного развития, перестроив производственные отношения на новый лад42.
Перестройка производственных' отношений предполагает «власть пролетариата», его «Kommando» и в государственном аппарате, в армии как части этого аппарата, и в производстве.
В процессе борьбы за власть и гражданской войны периода пролетарской диктатуры кривая производительных сил продолжает падать при одновременном росте организационных форм. Этот рост организационных форм идет при сопротивлении «лей¬
42 Теоретики кастрированного марксизма, вроде Каутского, имеют о революционных переворотах представление поистине детское. Для них просто не существует теоретических и практических проблем, которые и представляют наибольшую трудность: от эмпирически же данных фактов презрительно отмахиваются тем, что зачисляют действительно происходящие революции по ведомству «не настоящих* и «не истинных», прием, который с точки зрения марксизма сам заслуживает величайшего презрения. См., иапр., Kautsky К. Die Diktatur des Proletariats; Die Sozialisierung der Landwirtschaft, Vor- wort. Временное понижение производительных сил, объективно расширяющее в конечном счете их мощь, происходило и в буржуазных революциях (Великая Рев., гражд. война в Америке и т. д.). См. Бухарин Н. Диктатура русского пролетариата и мировая революция. Коммунистический Интернационал. № 4 и 5.
119
тенантов промышленности», т. е. технической интеллигенции, которая не хочет быть в иной иерархической системе, чем она была раньше (так наз. саботаж в первую голову). Но сопротивление этого слоя для растущей новой системы гораздо менее опасно, чем сопротивление рабочего класса системе капиталистических отношений. С точки зрения сохранения и развития человеческого общества единственным выходом поэтому могут быть только социалистические производственные отношения, ибо только они могут создать условия относительного подвижного равновесия общественно-производственной системы
Глава IV
ОБЩИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ КОММУНИСТИЧЕСКОГО СТРОИТЕЛЬСТВА
I. Тип производственных отношениА в процессе капиталистического краха. 2. Критерий «зрелости» производственных отношениА. 3. Экономическое истощение и разложение капитализма и коммунистическое строительство. 4. Строительство коммунизма как историческая эпоха. 5. Этапы революционного процесса, в. Общие принципы новой общественной организации.
В предыдущей главе мы видели, насколько наивно представление о переходе «старого аппарата» целиком и непосредственно на новые рельсы. Анализ той части переходного периода, которую можно характеризовать как крах капиталистической системы, привел нас к тому положению, что иерархическая технико-производственная система, которая в то же время есть выражение социально-классовых отношений и отношений производства, неизбежно распадается на составные элементы. Как ни мал может (конкретно-исторически) оказаться этот промежуточный момент производственной революционной «анархии», тем не менее он является необходимым моментом в общей цепи развития.
Однако здесь необходимо отметить, что распадаются не все социально-технические связки, а связки иерархического типа. И во время разложения капиталистической системы, и во время ее революционного краха рвутся связи между рабочим классом, с одной стороны, технической интеллигенцией, бюрократией, буржуазией, с другой. Но производственные отношения, которые выражают отношение рабочего к рабочему, инженера к инженеру, буржуа к буржуа, не рвутся; другими словами, генеральное размежевание социальных пластов и разрыв людского организационно-технического аппарата происходят прежде всего ло этой линии. Следовательно, в общем и целом не разрывается связь внутри пролетариата. А эта связь и образует
120
основной момент обобществленного в недрах капитализма труда43.
Новое общество не может появиться, как deux ex machina. Его элементы вырастают в старом. А так как здесь речь идет о явлениях экономического порядка, то есть затрагиваются вопросы экономической структуры, производственных отношений, то необходимо искать элементов нового общества в производственных отношениях старого. Другими словами, вопрос необходимо поставить таким образом: какой вид производственных отношений капиталистического общества в общем может лечь в основу новой производственной структуры?
Ясно, что разрешением этого вопроса решается и вопрос о так называемой «зрелости» капиталистического общества для перехода его через фазу пролетарской диктатуры в общество коммунистическое. Раньше вопрос ставился в очень общей и несколько примитивной формулировке. А именно, основным критерием «зрелости», поскольку речь идет об «объективных» предпосылках коммунистической общественной структуры, считались степень концентрации и централизации капитала, наличность определенного совокупного «аппарата», вся совокупность производственных отношений, затянутых в один узел капиталистическим развитием. Однако такой постановки вопроса, как видно из всего предыдущего анализа, недостаточно. Ибо как раз этот централизованный «аппарат» и распадается в процессе революции, а следовательно, он in toto не может служить основой нового общества44.
43 На эту сторону дела — правда, в иной постановке — обратил внимание тов. Крицман (Основные тенденции социальной революции пролетари- ата//Народное хозяйство. 1919. №1)). Однако у него точно так же, как почти у всех авторов, «как шелуха, отлетает капиталистическая организация общественного хозяйства ... в общем и целом простая смена руководителей» (С. 13). Частичный распад пролетариата как класса, происходящий под влиянием падения производительных сил в связи с выталкиванием пролетариата и сокращением производства, есть явление другого порядка.
44 Либеральные профессора и их соглашательские подголоски, которые не хотят социализма, но для приличия стремятся это оправдать якобы «научными» соображениями, излагают поэтому Маркса на свой манер. Напр., Франц Оппенгеймер, учитель П. Маслова, пишет: «Die ungeheure Ueberzahl und Uebermacht des Proletariats... expropriiert die Expropriateure, die gar keinen ernsthaften Widerstand (!) leisten koennen und uebernimmt den vollkommen fertogen Mechanismus der Produktion und Verteilung, der un- veraendert und unerschuettert weiterlaeuft... Das ist die Marxche Teorie der Verge6ellschaftung». (Franz Oppenheimer: «Zur Teorie der Vergesellschaf- tung» в сборнике «Wege und Ziele der Sozialisierung, hg. von Ingenieur Dr. Hermann Beck. Veri. Neues Vaterland. Berlin. S. 16). Dr. Prange * (см. тот же сборник) называет это «klare Ferstellung dei marxistischen Teorie»(S. 79)**. Почтенные профессора, очевидно, думают, что биржа, ажиотаж и спекуляция так же характерны для социалистического общества, как добродетель для Пресвятой Богородицы, и что рождение социалистического аппарата производства и распределения ни в малой степени не нарушит капиталистической девственности. Им вторит Otto Bauer: «Sie (экспроприация) kann
121
В известном седьмом параграфе 24 главы I тома «Капитала» («Историческая тенденция капиталистического накопления») Маркс выдвигает два основных момента: централизацию средств производства и обобществление труда, которые расцвели вместе с капиталистическим способом производства и внутри него45*. Эти два момента и образуют основу нового способа производства, который вырос в недрах старого.
Рассмотрим оба эти момента. Они составляют части «аппарата», части новой организации. Вообще говоря, всякая общественная система представляется как организация вещей и людей. При этом «вещи» здесь являются не просто кусками внешней природы, а имеют сами своеобразное общественное бытие. Машина не есть машина вне человеческого общества. Она становится машиной лишь в системе общественного труда. С этой точки зрения общество как система есть одновременно «личный и вещественный аппарат»46.
Вещественный аппарат есть материально-техническая основа общества. Он не входит в понятие производственных отношений, а относится к производительным силам. И в процессе революционного разрыва производственных связок этот аппарат может относительно сохраниться. Его распад вовсе не обязателен. Машины, аппараты, фабричные здания и проч., конечно, страдают во время социальных потрясений. Но основа разрухи лежит вовсе не здесь. Поскольку происходит разрушение вещественного аппарата, оно является главным образом следствием распада людского «аппарата» и прекращением непрерывности трудового процесса. Следовательно, проблема лежит в анализе второго момента, а именно в «обобществленном труде». Людской «аппарат», который обнимает собой совокупность трудовых отношений, включает те социальные пласты, о которых мы говорили выше. Но основной формой, типичным и решающим
und soli sich nicht vollziehen in der Form einer brutalen (! !) konfiskation... derm in dieser Form koennte sie sich nicht anders vollziehen, als um den Preis einer gewaltigen Verwuestung der Produktionsmittel, die die Volksmas- sen verelenden, die Quellen des Volkseinkommens verschuetten wuerde. Die Expropriation der Expropriateure soli sich vielmehr in geordneter, geregelter Weose vollziehen; so vollziehen, dass der Produktionsapparat, der Gesell- schaft nicht zerstoert,'der Betrieb der Industrie und der Landwirtschaft nicht gehemmt wird» (Otto Bauer: «Der Weg zum Sozialismus. Verl. «Freiheit». Berlin, 1919. 28)**.
Бывший «министр социализации», очевидно, желает строить социализм не из земных, а небесных элементов.
45 «Das Kapitalmonopol wird zur Fessel der Produktionsweise, die mit und unter ihm aufgeblueht ist. Die Zentralisation der Produktionsmittel und die Vergesellschaftung der Arbeit erreichen einen Punkt, wo sie unvertraeglich werden mit ihrer kapitalistischen Huelle. Sie wird gesprengt. Die Stunde des Kapitalistischen Eigentums schlaegt. Die Expropriateurs werden expropriiert» (Marx K. (Capital. I Volksausgabe, S. 691) ***.
Ae «Personen-und Sachapparat» (Dr. Hermann Beck: Sozialisierung als organisatorische Aufgabe, c. 32 вышецитированного сборника).
122
является концентрация пролетариата. «Кооперативная форма труда», о которой говорит Маркс, воплощается в решающем моменте, в специфических отношениях между рабочими. Именно здесь и лежит центр тяжести нового общества.
Совокупная рабочая сила общества — в чисто капиталистическом обществе пролетариат — есть, с одной стороны, одно из двух слагаемых понятия производительных сил (ибо производительные силы суть не что иное, как совокупность наличных средств производства и рабочих сил); при этом рабочая сила есть, как неоднократно подчеркивалось еще старыми экономистами, самая важная производительная сила. С другой стороны, соотношение между рабочими есть основная часть трудового людского «аппарата». Следовательно, как раз здесь и следует искать основные элементы новой производственной структуры.
Именно так смотрел на дело и Маркс, когда в рабочем классе, «вышколенном, объединенном и организованном самим механизмом капиталистического производственного процесса» *, он видел остов будущих отношений производства и одновременно силу, которая эти отношения реализует47.
Это положение чрезвычайно существенно. «Вызревание» коммунистических производственных отношений в пределах капиталистического общества есть та система сотрудничества, которая воплощается в производственных отношениях между рабочими, которая в то же время сплачивает человеческие атомы в революционный класс, пролетариат.
Критерием «зрелости», следовательно, является именно этот момент, который, конечна, есть функция развития производительных сил, но который выдвигается на первый план с точки зрения общественно-организационной техники.
АТ В «Нищете философии» Маркс говорит об «Organization der Revolutio- naeren Elemente, als Klasse» (Elend. S. 163). В «Коммунистич. Май.» мы находим такое описание отношений сотрудничества между рабочими: «Die Lohnarbeit beruht ausschliesslich (курсив наш.—Н. Б.) auf der Konkurrenz der Arbeiter unter sich. Der Fortschritt der Industrie... setzt an die Stelle der Isolierung der Arbeiter durch die Konkurrenz ihre revolutionaere Verei- ni^ung durch die Assoziation. Mit der Entwicklung der grossen Industrie wird also unter den Fuessen der Bourgeoisie die Grundlage selbst hinweg- gezogen, worauf sie produziert und sich die Produkte aneignet. Sie reprodu- ziert vor allem ihre eigenen Totengraeber»** (это место Маркс цитирует в примеч. 252 к концу гл. 24 I тома «Капитала». См. Volksausgabe. S. 691) *•*.
Совершенно ясно, что Маркс оценивал пролетариат не только как силу, осуществляющую «насильственный переворот», но и как социальное воплощение отношений сотрудничества, вырастающих внутри капитализма и являющихся основой социалистического (alias коммунистического) способа производства. Е. Hammacher (Das philosophisch oekonomische System des Marxis- mus. Leipzig, 1909) выдумывает, будто'бы у Маркса эта точка зрерия развита в «Нищете фил.» и «Ком. ман.» в противоположность «Капиталу». Очевидно, поэтому Маркс цитирует соответствующие места в «Капитале» ••**.
123
С этой общественно-организационной точки зрения совершенно ясна «зрелость» капиталистического общества, и все рассуждения на эту тему, «опровергающие» ее, являются метафизическим вздором апологетов капитализма. Существование планомерной организации внутри капиталистических стран, раздираемых капиталистической конкуренцией; существование в определенный период системы государственного капитализма есть эмпирическое доказательство «возможности» коммунистического строительства. В самом деле, отвлечемся на момент от конкретно-исторической скорлупы производственного процесса и взглянем на него исключительно с точки зрения внутренней абстрактной производственной логики. Здесь может быть два, и только два, случая: либо обобществление труда позволяет технически ввести планомерную организацию в какой бы то ни было конкретной социальной формулировке, либо процесс обобществления труда настолько слаб, труд настолько «расщеплен» (zersplittert, как выражался Маркс), что вообще технически невозможна рационализация общественно-трудового процесса. В первом случае дана «зрелость», во втором она отсутствует. Эта постановка вопроса есть общая постановка вопроса для любой формулировки сознательного и формального «обобществления». А отсюда следует, что если капитализм «созрел» для государственного капитализма, то он созрел и для эпохи коммунистического строительства 48.
Специфическая проблема коммунистического строительства состоит не в том, что нет основы общественного труда, а в новом сочетании разорвавшихся общественных пластов, в первую очередь во включении в новую систему технической интеллигенции. Но это тема другого порядка, которую мы разберем ниже.
Гигантское потрясение всей капиталистической системы, которое мы оцениваем как ее крах, ряд ученых и неученых сикофантов quasi-марксистского толка считают за аргумент против социализма49. Этот взгляд логически основан на полнейшем непонимании диалектического*, в противоречиях развивающегося процесса. Мировая война, начало революционной эры и т. д. есть как раз выражение той объективной «зрелости», о которой идет речь**. Ибо здесь величайшей напряженности конфликт был следствием максимально расширенного антагонизма,
48 Неизмеримая общественная подлость социал-соглашательских теорий состоит как раз и в том, что они «соглашаются» на государственный капитализм, протестуя против социализма, который они готовы трижды признать на словах, вне практики.
49 В первую голову Каутский. До войны он «ждал» катастрофы, которая «не созрела». Во время войны он предостерегал против революции, потому что Интернационал — «Friedensinstrument» и при громе пушек не может действовать. После войны он предостерегает против социализма, потому что катастрофа «истощает». Нечего сказать, целостная концепция.
124
который постоянно воспроизводился и рос в недрах капиталистической системы. Его потрясающая сила есть довольно точный показатель ступени капиталистического развития и трагическое выражение полнейшей несовместимости дальнейшего роста производительных сил под оболочкой капиталистических производственных отношений. Это и есть тот самый Zusammen- bruch, который неоднократно предсказывался творцами научного коммунизма. Они оказались правы: жалкой реформистской иллюзией является представление о переходе к социализму вне краха, вне нарушения общественного равновесия, вне кровавой борьбы50.
Раз реально дан распад капиталистических производственных отношений и раз доказана теоретически невозможность их восстановления *, то возникает вопрос о решении дилеммы: «гибель культуры» или социализм. В основном этот вопрос решается предыдущим анализом. В самом деле, мы видели, что эпоха разрыва производственно-технически-социальных пластов сохраняет в общем единство пролетариата, который воплощает прежде и раньше всего материальную основу будущего общества. Этот решающий и основной элемент в ходе революции лишь отчасти распадается. С другой стороны, он необычайно сплачивается, перевоспитывается, организуется. Эмпирическое доказательство этого дает русская революция с ее относительно слабым пролетариатом, который тем не менее оказался поистине неистощимым резервуаром организационной энергии.
«Математичрская вероятность» социализма при таких условиях превращается в «практическую достоверность» **.
Но при этом нужно совершенно отказаться от мысли, что непременное условие сохранения и развития.новой системы — прогресс производительных сил — условие, которое субъективно 1010 См. по этому поводу: Осинский Н. Строительство социализма, глава 1, а также Бухарин Н. Мировое хозяйство и империализм. Спб.: Прибой. 1918. Любопытно следующее предсказание Энгельса: «Die kolossale Ausdehnung der Verkehrsmittel, oxeanische Dampfer, elektrische Bahnen, Telegraphen, Suezkanal, hat den Weltmarkt erst wirklich hergestellt. Dem feueher die Industrie monopolisierenden England sind eine Reihe konkurrierender Industrie- laender zur Seite getreten; der Anlage des ueberschuessigen europaeischen Kapitals sing in alien Weltteilen unendlich groessere und mannigfaltigere Ge- biete eroeffnet, so dass er sich weit mehr verteilt und lokale Ueberspekula- tion leichter ueberwunden wird. Durch a lies dies sind die meisten Krisen- herde und Gelegenheiten zur Krisenbildung beseitigt oder stark abgesch- waecht. Daneben weicht die Konkurrenz im inneren Markt zurueck vor den Kartellen und Trusts, waehrend sie auf dem aeusseren Markt beschaenkt wird durch Schutzzoelle... Aber diese Schutzzoelle selbst sind nichts als die Ruestungen fuer den schliesslich allgemcinen Industriefeldzug, der ueber die Herrschaft auf dem Weltmarkt entscneiden soil. So birg jedes der Elerhente, das einen Wiederholung der alien Krisaen entgegenstrebt, den Keim einer weit gewaltigeren kuenftigen Krise in sich» (Kapital. III. I. S. 97. Anm. 16. HI. 2. S. 27. Anm. 8)***.
125
является классовой задачей пролетариата, начнет реализоваться с самого начала переворота. Социализм придется строить. Наличные вещественные и личные ресурсы являются лишь отправным пунктом развития, которое обнимает собой целую громадную эпоху *.
В эпоху распада капитализма, как мы видели в предыдущей главе, капитализм нельзя спасти потому, что основная производительная сила общества, рабочий класс, отказывается выполнять свою капиталистическую, капиталообразующую функцию. Основной предпосылкой социалистического строительства является трансформация этой капиталообразующей функции в общественно-трудовую. Это возможно лишь при господствующем положении пролетариата, т. е. при его диктатуре51. Только при превращении пролетариата из класса эксплуатируемого в класс господствующий возможно восстановление трудового процесса, т. е. общественное воспроизводство.
9 этих рамках и на этой основе задачи, стоящие перед пролетариатом, в общем и целом, формально, т. е. независимо от социального содержания процесса, те же, что и для буржуазии при расширенном отрицательном воспроизводстве*: экономизация всех ресурсов, планомерное их использование, максимум возможной централизации. Истощение, явившееся результатом войны и нарушения непрерывности производственного процесса в период распада, требует с точки зрения общественно-организационной техники как раз перехода к социалистическим производственным отношениям. Стоит только поставить общий вопрос, как возможна система хотя бы относительного равновесия, или, вернее, как возможно создание условий движения к такому равновесию, чтобы понять категорическую обязательность централизованного и формально обобществленного хозяйства. Мы видели выше, что сокращение производственных ресурсов было одним из важнейших условий, уже в рамках капитализма толкавших в сторону планомерного, регулируемого, организованного хозяйства. В этом заключается внутренняя экономическая логика, которая отнюдь не исчезает, а, наоборот, еще сильнее дает себя знать при некапиталистической формулировке производственных отношений. Процесс труда не может продолжаться при господстве буржуазии. Крупное производство не
51 Довольно многочисленные «исследования» о «социализации», написанные буржуазными профессорами, конечно, обходят этот основной вопрос. См. К. Buecher: Die Sozialisierung. 2. Ausgabe. Tuebingen, 1919; Otto Neurath: Wesen und Weg der Sozialisierung; Prof. K. Tyszka: Die Sozialisierung des Wirtschaftslebens. Jena, 1919; См. также Otto Bauer, 1. c.; Rudolf Goldscheid: Sozialisierung der Wirtschaft oder Staatsbankerott. Из заграничной коммунистической литературы мы можем назвать брошюру венгерского товарища и в то же время инженера Julius'a Hevesi: Erie technische und wirtschaftliche Hotwendigkeit der kommunistischen Weltrevolution. Wien, 1919.
126
может не быть экспроприировано и национализировано при господстве пролетариата. Наконец, экономическое истощение толкает еще сильнее к методам рационализации общественнохозяйственного процесса52. Совокупность этих условий требует одного и только одного решения вопроса: трансформации капитализма в социализм через диктатуру рабочего класса.
Мы видели, что то, что для всего общества представляется условием его дальнейшего существования, для пролетариата представляет организационную проблему, которую ему нужно практически разрешить. Пролетариату приходится в этот период активно строить социализм и в то же время в процессе этой стройки перевоспитывать самого себя. Эта задача может быть решена только специфическими методами, методами организованной работы. Но эти методы подготовлены уже капиталистическим развитием.
Когда буржуазия свергала феодалов и капиталистический способ производства, базой которого в дни его юности была частнохозяйственная ячейка, прокладывал себе пути, экономический процесс шел почти абсолютно стихийно; ибо действовал не организованный коллектив, не классовый субъект, а распыленные, но в высшей степени активные «индивидуумы»-. И немудрено, что лозунгом той эпохи был лозунг: «laisser faire, lais- ser passer» *. Капитализма не строили, а он строился. Социализм как организованную систему пролетариат строит как организованный коллективный субъект. Если процесс создания капитализма был стихийным, то процесс строительства коммунизма является в значительной степени сознательным, то есть организованным процессом. Ибо\его творит класс, который вырос в недрах капитализма в ту самую «revolutionare Assozia- zion», о которой говорил Маркс. Эпоха коммунистического строительства будет поэтому неизбежно эпохой планомерной и организованной работы; пролетариат будет решать свою за¬
52 Rudolf Goldscheod весьма остроумно бичует трусливую позицию «вождей»: «Es ist geradezu unglaublich, mit wie offensichtlich unhaltbaren Ar- gumenten man jetzt mit Erfolg die Beschleunigung der Sozialisierung der Wirtschaft aufzuhalten imstande ist. So z. B. indem man geltend macht, mo- mentan, wo a lie Produktion und aller Verkehr stockt, wo es an den noetig- sten Betriebsmitteln fehlt, sei doch der ungeeignetste Moment zur Sozialisierung der Wirtschaft. Herrschte umgekehrt Hochkonjunktur, wuerde man zweifellos erklaeren: man darf doch nicht mit Experimenten kommen, waeh- rend alles im besten Gange ist. Gegen das, was man nicht will, findet man immer leicht Gruende. Und jedenfalls ist es offenbar, dass in einer Zeit, wo der Betrieb herabgesetzt ist und wo eine tiefgreifende Umstellung der Wirtschaft unter aller Umstaenden unvermeidlich erscheint, die Umwandlung der individuahstischen in die sozialistische Wirtschaft noch anf ehesten durch- zufuehren waere» (Sozialisierung der Wirtschaft oder Staatsbankerott. An- zengruber-Verlag Wien, 1919. S. 11). Это пишет — ad notam социал-демократии — буржуазный пацифист **.
127
дачу как общественно-техническую задачу постройки нового общества, которую сознательно ставят и сознательно решают. Вместе с крахом капитализма лопается товарный фетишизм и его полумистические категории53 54. «Социалистическая революция выдвинет социалистические методы (отнюдь не весь социализм сразу) как более совершенный (чем государственный капитализм) способ предотвратить крах общества, сохранить хозяйственный базис и даже расширить его. Государственный капитализм спасал капиталистическое... государство путем активного и сознательного вмешательства в отношения производства. Социалистические методы будут продолжением этого активного организационного процесса, но только ради спасения и развития свободного общества. На первых порах они дадут только новую экономию средств производства и потребления, непосредственно спасут общество; далее, они начнут восстановление производительных сил; потом приведут их к новому, более высокому расцвету. И по дороге будет строиться, камень за камнем, звено за звеном,— социализм, и как крупное мощное производство, и как система ясных, простых, свободных общественных отношений» м.
Какова «фазеология» революционного процесса? На этот вопрос нужно дать ответ. Ибо непониманием закономерной смены различных фаз и объясняется целый ряд нелепейших представлений.
Немецкий инженер Hermann Beck55 «опровергает» Маркса, утверждая, что «социальные катастрофы (революции) не обусловлены необходимо экономически», ибо, как показал пример «антимилитаристических» революций, здесь «смена отношений господства (Machtverschiebung), которая должна была бы стоять в конце цепи событий (Entmickelungsreihe), стоит в самом ее начале». Нетрудно, однако, видеть основную закономерность революционного процесса. Историческим prius является конфликт между производительными силами и производствен¬
53 Ученые буржуазии до такой степени были оглушены фетишистским ядом, что капиталистическую неразбериху возводили в перл создания. Так, г. П. Струве принципиально отрицал возможность рационализации экономического процесса и исповедовал «научное убеждение в основном и имманентном дуализме этого процесса» (Хозяйство и цена. Т. 1. С. 60). Поистине, der Wunsch ist Vater des Gedankensl *.
54 Осинский H. О предпосылках социалистической революцни//Народное хозяйство. 1918. № 6—7. С. 5. Маркс прекрасно видел длительный характер катастрофы и трансформационного периода. В «Кельнском процессе коммунистов» Маркс цитирует свои слова: «Мы говорим рабочим: «Вам придется пережить 15, 20, 50 лет гражданских войн и битв народов не только чтобы изменить общественный строй, но чтобы изменить и себя самих и сделаться способными к политическому господству»**.
99 Beck. Н. broffnungsansprache//Wege und Ziele der Sozialisierung. SS. 10—12. Кстати сказать, г. Бек трактует революции совершенно а 1а покойная «Новая жизнь». '/
128
ными отношениями; этот конфликт получает свое субъективноклассовое выражение в «возмущении пролетариата», т. е. определенным образом детерминирует классовую волю. Толчок идет из сферы экономической, вернее, из столкновения между производительными силами и экономической скорлупой. Дальше начинается катастрофически быстрое «обратное влияние», от идеологической сферы к производительным силам, причем во время этого процесса создаются условия равновесия на новой основе. Этот диалектический процесс проходит такие фазы56.
I. Революция идеологическая. Экономические условия разрушают идеологию гражданского мира. Рабочий класс осознает себя как класс, долженствующий стать хозяином. Идеологическая система «рабочего империализма» разбивается’ на куски. На ее место становится идеология коммунистической революции, «рабочий план» грядущих выступлений.
II. Революция политическая. Идеологическая революция превращается в действие, в гражданскую войну, в борьбу за политическую власть. Здесь разрушается политический аппарат буржуазии, вся громадная организация государственной машины. Ее сменяет новая система, система пролетарской диктатуры, Советская Республика.
III. Революция экономическая. Пролетарская диктатура, концентрированная мошь рабочего класса, организованного как государственная власть, -служит могучим рычагом экономического переворота. Разбиваются капиталистические производственные отношения. Старая экономическая структура перестает существовать. Уцелевшие связи насильственно разрубаются («экспроприаторы экспроприируются»). Элементы старой системы берутся в новых сочетаниях, в долгом и мучительном процессе возникает новый тип производственных отношений. Закладывается фундамент социалистического общества.
IV. Революция техническая. Относительное общественное равновесие, достигнутое структурной реорганизацией общества, обеспечивает возможность правильного функционирования производительных сил хотя бы первоначально на суженном базисе. Следующей ступенью является революция технических методов, то есть нарастание производительных сил, изменение и быстрое улучшение общественной рационализированной техники.
Само собою разумеется, что когда мы говорим об этих этапах революционного развития, то речь идет о центре тяжести каждого исторического этапа, о преобладающей его характеристике, о типичных чертах данной фазы. В этих пределах такого рода закономерность, выведенная дедуктивным путчем, 5959 Впервые дал этому формулировку тов. Крицман в очень остроумной статье: «Об очередной задаче пролетарской революции б России* (Народное хозяйство 1918. № 5).
5 Заказ № 2227
129
опять-таки получила на опыте русской пролетарской революции свое первое опытное подтверждение. Непонимание этой смены периодов приводит к заключениям поистине чудовищным и теоретически неприличным67.
Нам необходимо теперь рассмотреть общие принципы коммунистического строительства. Совершенно ясно, что ближайшей эпохой должна быть эпоха диктатуры пролетариата, которая будет иметь формальное сходство с эпохой диктатуры буржуазии, то есть быть государственным капитализмом наизнанку, его диалектическим превращением в свою собственную противоположность.
Рассмотрим прежде всего самые общие условия равновесия на новом базисе. В наличности имеется сильно потрепанный материально-технический остов производства (централизованные средства производства, отчасти разрушенные процессом отрицательного расширенного воспроизводства во время империалистской, затем гражданской войны, а также расстроенные в силу распада людского технического аппарата). Но это относится к производительным силам. В области производственных отношений имеются распавшиеся звенья-пласты иерархической технико-социальной лестницы. Период краха, как мы видели, не означает здесь уничтожения элементов; он означает уничтожение связи между ними. Элементы, как таковые, тоже отчасти гибнут (от гражданской войны, истощения, преждевременного снашивания, недоедания и т. д.), но не это составляет основной момент периода краха. Точно так же можно сказать, что более или менее сохраняются внутригрупповые связи (между рабочими, в отношениях внутри класса; между инженерами, техниками, то есть членами «нового среднего сословия» и т. д.). 5757 Образцом такого теоретического неприличия, к величайшему сожалению, являются последние (1918 г.) «произведения» проф. Р. Ю. Виппера. В сборнике «Гибель европейской культуры», вышедшем в издании «Знание — сила», где нет ни силы, ни знания, почтенный профессор, не понимая перспективы, обобщает первые фазы процесса и поэтому говорит веши прямо комичные. «Погибла вера в соединение пролетариев всех стран... Рушилось ожидание скорой социальной революции... Капиталистический класс... ие готовит себе неминуемой гибели...» («Крушение гордыни века», стр. 75 сборника). Издано в 1918 году! В статье «Социализм или мещанство», где храбрый автор критикует Коммуну н клевещет на нее с усердием, достойным лучшей участи, и где под псевдонимом парижских коммунаров по существу изображены русские коммунисты, мы находим, напр., такой вопрос: «Отчего не пробовали они (коммунары; читай: большевики) побудить к усиленному труду именно теперь, когда /уз города ушли многие хозяева фабрик, следовательно, исчезли «угнетавшие рабочих эксплуататоры», отчего они потворствовали безделью и бесконечным прогулам» и т. д. и т. п. Разве не комично это звучит уже в 1920 году, в год трудовых армий, коммунистических субботников, трудовой дисциплины? «Соль земли», как скромно аттестует себя профессор, имеет поистине куриный «интеллект», по крайней мере в определенную историческую эпоху.
130
Они, как мы указывали выше, в известном отношении даже возрастают и уплотняются в среде пролетариата. Пролетариат как класс воспитывается, сплачивается, организуется в этот период с чрезвычайной интенсивностью и быстротой. Следовательно, пролетариат как совокупность отношений производства составляет остов всего здания. Но проблема общественно-производственной организации заключается в новом сочетании старых элементов. Каких именно?
Нетрудно видеть, что та в сущности надпроизводственная верхушка капиталистического общества, производственное положение которой выражалось в том, что она была вне производства (всевозможные виды рантье, лиц, стригших купоны) 58, оказывается непригодной для строительства; она либо гибнет, либо должна быть всосана другими группами. Ех-буржуазия организаторского типа и ниже ее стоящая техническая интеллигенция— материал, явно необходимый для строительного периода: это социальный сгусток организационного и техническо- научного опыта. Совершенно очевидно, что обе эти категории должны быть размещены по-иному. Как и при каких условиях это возможно?
Прежде всего заметим, что структурно это есть решающий, можно сказать, самый основной вопрос. И совершенно не случайно в зрелый период русской социалистической революции проблема «специалистов» играла такую важную роль.
Мы знаем, что социальное связи прежнего типа живут в виде идеологического и психологического сгустка в головах людей этой категории. «Здоровый капитализм» маячит перед ними с упорством навязчивой идеи. Следовательно, предварительным условием самой возможности нового общественно-производственного сочетания должно быть распадение связей прежнего типа в головах этой технической интеллигенции.
Процесс этого «выветривания» крайне мучителен и болезнен. Он сопровождается частичным разрушением технической интеллигенции. Последняя ведет ожесточенную борьбу за прежний тип распадающейся и насильственно разрубаемой связи. Она противится новому типу сочетания социально-производственных пластов, ибо здесь главенствующее место занимает пролетариат. Функциональная техническая роль интеллигенции срослась с ее монопольной позицией как социально-классовой группы, позицией, которая может быть монопольной a la longue4 только при господстве капитала. Поэтому сопротивление этого слоя неизбежно, и в преодолении этого сопротивления — основная внутренняя проблема строительного фазиса революции. При решающем значении производственных отношений внутри
58 Их характеристику см. в книге Н. Бухарина «Политическая экономия рантье».
5*
131
рабочего класса, который непрерывно перевоспитывает себя и продолжает процесс «Bildung der revolutiondren Assoziation *, вся работа взваливается на плечи рабочего класса и его собственной, пролетарской интеллигенции, воспитанной всем ходом революционной борьбы. Новое сочетание, т. е. соподчинение технической интеллигенции пролетариату проводится неизбежно путем принудительной силы пролетариата, при саботаже этой интеллигенции. Относительная устойчивость системы получается лишь по мере выветривания аккумулированных связей старого типа и медленного усвоения новых отношений и нового типа связи в головах этой социальной категории.
Здесь прежде всего необходимо теоретически анализировать совокупность новых складывающихся отношений производства. Ибо возникает такой кардинальной важности вопрос: как вообще возможно иное сочетание людских технико-производственных элементов, раз ссСма логика производственного процесса требует совершенно определенного типа связи? Ведь не может инженер или техник не отдавать приказания рабочим, а следовательно, он должен стоять над ними. Точно так же не может бывший офицер в Красной Армии не стоять над рядовым солдатом этой армии. И тут, и там есть внутренняя, чисто техническая, деловая логика, которая должна быть сохранена при каком угодно строе. Как решается это противоречие?
. Здесь нужно обратить внимание на целый ряд обстоятельств, к рассмотрению которых мы и переходим.
Во-первых, при государственной власти пролетариата и пролетарской национализации производства исчезает процесс создания прибавочной ценности как специфической категории буржуазного общества. Техническая интеллигенция в капиталистическом обществе, выполняя организаторские функции в процессе производства, в то же самое время социально была передаточным механизмом выжимания прибавочной ценности как особой капиталистической категории дохода. Иначе и не могло быть: ибо процесс капиталистического производства есть в то же время и прежде всего процесс производства прибавочной ценности. Техническая интеллигенция была, следовательно, средством в руках капиталистической буржуазии и выполняла общие ее задания. Ее пространственно-определенное место в общественно-трудовой иерархии совпадало с ее функцией орудия по выжиманию прибавочной ценности. С диалектическим превращением буржуазной диктатуры в диктатуру пролетарскую техническая функция интеллигенции из капиталистической превращается в общественно-трудовую, а создание прибавочной ценности превращается в создание (при условии расширенного воспроизводства) прибавочного продукта, идущего f на расширение фонда воспроизводства. Параллельно этому меняется основной тип связи, хотя и в иерархической схеме интеллиген¬
13Z
ция сохраняет то же «среднее» место. Ибо высшая государственно-экономическая власть59 представляет из себя концентрированную социальную мощь пролетариата. Здесь, с одной стороны, техническая интеллигенция стоит над огромными частями рабочего класса, но, с другой стороны, она, в конечном счете, подчиняется его коллективной воле, находящей свое выражение в государственно-экономической организации пролетариата. Превращение процесса создания прибавочной ценности в процесс планомерного удовлетворения общественных потребностей находит свое выражение в перегруппировке производственных отношений, несмотря на формальное сохранение того же места в производственно-иерархической системе, которая в ее целом носит принципиально иной характер, характер диалектического отрицания капиталистической структуры60, и которая, поскольку она разрушает социально-кастовый характер иерархии, ведет к уничтожению иерархии вообще.
Во-вторых, относительно устойчивое сосуществование господствующего пролетариата и технической интеллигенции происходит после ее временного фактического выпадения из производственного процесса. Прочно она возвращается лишь по мере выветривания из ее коллективной головы старых аккумулированных связей. Следовательно, в новое общественно-техническое здание входит интеллигенция, внутренне перерожденная, по всем правилам Гераклита Темного. Ее возвращение есть не повторение пройденного, а диалектический процесс61.
59 Мы говорим «государственно-экономическая», потому'что на этой стадии развития «экономика» сливается с «политикой», а государство теряет свой йсключительно политический характер, становясь и органом экономического администрирования.
60 «Капитализм создал «многочисленный класс промышленных и коммерческих руководителей» (Маркс), которые образуют особую категорию специалистов, находящихся в услужении у буржуазии. Эта промышленная бюрократия, не принадлежащая прямо к классу капиталистов, связана с ним теснейшими узами. Она воспитана буржуазией, получает от нее министерские оклады, участвует в учредительных прибылях и в распределении дивидендов, вкладывает свои «сбережения» в акции и паи, и по мере того, как капитал обезличивается в акционерных обществах, по мере того, кдк все большее влияние приобретают оборотистые люди, умеющие использовать чужой капитал, она все теснее и теснее примыкает к капиталистической «семье» и проникается ее интересами.
И потому, если брать их на службу,— а это неизбежно и необходимо,— нужно, во всяком случае, совершенно устранить ту почву, обстановку, с которой они срослись. Нельзя оставлять их в прежней общественной связи» (Осинский Н. Т. 1, С. 54—55). См. также статью т. М. Виндельбота «Тресты и синдикаты и современные производственные объединения» (Нар. хоз. 1919. № 6, особенно стр. 34).
61 С этой точки зрения совершенно ясна принципиальная разница между оставлением старых специалистов правительством Носке — Шейдемана и вовлечением их в дело строительства Советской Республики. Там они берутся в их прежней «общественной связи» и ? условиях демократизированной буржуазной власти; здесь они берутся в иной связи и при господстве пролетариата. Так, они оставляются «на месте». Здесь они возвращаются на только
133
В-третьих, поскольку создается новая система людских аппаратов, то,— как явствует из всего предыдущего анализа,— такие аппараты должны быть основаны на созревших в лоне капитализма и в шуме классовых битв организациях рабочего класса: советы, профессиональные союзы, партия рабочего класса, стоящая у власти, фабрично-заводские комитеты, специальные, созданные после захвата власти экономические организации с многочисленным относительно ядром организационнотехнически квалифицированных рабочих. Это — основная сеть всеобщей «revolutionare Assoziation», которая поднялась теперь снизу наверх. Но в то же время это есть среда, в порах которой должна функционировать техническая интеллигенция. Раньше техническая интеллигенция и крупные буржуазные организаторы составляли основную ткань производственных отношений высшего порядка, системы экономического администрирования (синдикаты, картели, тресты, органы государственно-капиталистического управления). При пролетарской диктатуре основную ткань образуют различные комбинации поднявшихся снизу и вновь образованных пролетарских организаций.
Наконец, в-четвертых, в такой системе техническая интеллигенция начинает терять свой социально-кастовый характер, поскольку из среды пролетариата поднимаются все новые и новые слои, которые постепенно становятся рядом со «старой» технической интеллигенцией.
Таким путем устанавливается вновь равновесие общества. Господство пролетариата, сопровождающееся его самовоспита- нием-и самодисциплиной, обеспечивает возможность трудового процесса, несмотря на колоссальные объективные затруднения. Структурное равновесие достигается новым сочетанием социально-производственных людских элементов и подчинением интеллигенции верховному руководству пролетарского государства.
Остановимся теперь несколько на общем вопросе о структуре административно-экономических и административно-технических аппаратов государственной власти пролетариата. При государственно-капиталистических производственных отношениях все организации буржуазии (синдикаты, тресты, картели и проч.) соподчиняются государственной власти и сливаются с ней. При разрушении буржуазной и при организации пролетарской диктатуры разрушаются и эти административные ап¬
формалъно «старое» место и в значительной степени с новой психологией. Тов. Осинский совершенно правильно замечает: «Недопустимо, чтобы они (т. е. «специалисты») были представит^ ями враждебного класса, посредником между пролетарской диктатурой и финансовым капиталом» (1. С. 56). При их диалектическом «возвращении» это практически исключено, ибо это предполагает и распад старых общественно-производственных связей, и распад старой идеологии технической интеллигенции. Читатель, конечно, поймет, что у нас речь идет не о резко отграниченных периодах,[ а о текущих процессах, «тенденциях».
134
параты. Организации трестов, государственных регулирующих органов старого общества и т. д. распадаются. Как правило (теоретически мы доказали это в предыдущей главе), они не могут быть взяты в качестве «целых аппаратов». Но это не значит, что они не сыграли своей исторической роли. Ибо весь сложнейший совокупный ряд этих иногда весьма тонких организаций, своими щупальцами охватывающих всю общественноэкономическую жизнь, играл объективно роль винта, усиливавшего и ускорявшего процесс централизации средств производства и централизации пролетариата. С другой стороны, при распаде этих аппаратов остается их материально-технический, вещественный остов. И точно так же, как, рассматривая дело в его общем масштабе, пролетариат берет прежде всего централизованные средства производства, т. е. материально-технический остов капиталистического производства, который выражается главным образом в системе машин и, как говорил Маркс, в «сосудистой системе» аппаратов, так здесь пролетариат овладевает не людской, а вещественной частью старой административной системы (зданиями, конторами, канцеляриями, пишущими машинками, всем вообще инвентарем; книгами, по которым можно легче ориентироваться и, наконец, всевозможными материальносимволическими приспособлениями, как диаграммы, модели и т. д.)в2. Овладев этим, в числе прочих «централизованных средств производства», он строит свой аппарат, основу которому дают рабочие организации.
В наличии у рабочего класса имеются следующие организации: Советы рабочих депутатов, превращающиеся из орудия борьбы за власть в орудия власти; партия коммунистического переворота, spiritus rector* пролетарского действия; профессиональные союзы, из орудий борьбы с предпринимателями превращающиеся в один из органов по управлению производством; кооперативы, трансформирующиеся из орудия борьбы с торговым посредничеством в одну из организаций общераспределительного государственного аппарата; фабрично-заводские комитеты или им подобные организации («Betriebsrote» в Германии, «workers committees» и «shop stewards committees» в Англии), которые из органов борьбы рабочих с предпринимате- 6262 В системе организационной науки (System der Organisationslehre) инж. Beck в числе «технических средств» различает две группы: средства для взаимного понимания (Verstandigungsmittel) и средства деятельности (Ве- tatigungsmittel, в особенности орудия труда). К числу Verstandigungsmittel относятся между прочим: «Zeichen, Farbe, Bild, Schritt und Sprache (Sozia- lisierung, als organizatorische Aufgabe. S. 38) **. Практика русской революции целиком подтверждает дедуктивно полученные положения текста. Один из старейших синдикатов, сахарный, развалился вплоть до организации отдельных заводов. То же и в других. О металлургии см. Виидельбот. (Нар. хоз. 1919. № 6 и 9-10).
136
лями на месте делаются подсобными ячейками общепроизводственного администрирования.
Сеть этих, а также специально создаваемых на их основе совершенно новых организаций и составляет организационный хребет нового аппарата63.
В данных условиях перед нами имеется прежде всего диалектическое изменение функций рабочих организаций. Совершенно ясно, что с перестановкой отношений господства иначе быть не может, ибо рабочий класс, взявший в свои руки государственную власть, неизбежно должен стать и силой, выступающей как организатор производства64*.
Мы теперь должны поставить вопрос об общем принципе организационной системы пролетарского аппарата, т. е. о соотношениях между различными видами пролетарских организаций. Совершенно ясно, что формально для рабочего класса здесь необходим тот же метод, что и для буржуазии в эпоху государственного капитализма. Этот организационный метод состоит в соподчинении всех пролетарских организаций
63 Тов. Г. Цыперович во 2-м издании своей книги «Синдикаты и тресты в России* (издание Всеросс. Центр. Совета Професс. Союзов, Москва, 1919) наглядно демонстрирует, до чего тяготеют над людьми, даже революционно мыслящими, привычные представления «органической» эпохи. Его теоретические построения представляют экономические организации пролетарского администрирования не новыми аппаратами, а аппаратами, ведущими свою родословную от аппаратов буржуазии. А между тем каждая строка приводимого им самим фактического материала стоит в вопиющем противоречии с этим представлением и целиком подтверждает нашу точку зрения. Логически это связано и со страшной теоретической путаницей в общей оценке -алохи, о чем мы будем иметь случай говорить в другой главе. Приведем
примеры. Вот что пишет тов. Цыперович о Высшем Совете Нар. Хозяйства и о совнархозах вообще: «Составленные из представителей рабочих организаций и лишь возглавляемые доверенными лицами от партийных центров, эти верховные органы хозяйственного управления страной по существу являлись преемниками Экономического Совета Временного Правительства» (т. е. правительства Керенского и К0). Что это значит? И как понять преемство «по существу»? Совершенно ясно, что здесь налицо полное разрушение старой н создание совершенно новой организации. «Существо» состоит лишь в административной функции. Однако тов. Цыперович говорит и о синдикатах, и о трестах в Советской Республике, как о старых аппаратах, у которых лишь «само содержание... должно существенно измениться* (С. 170). Тов. Цыперович совершенно не замечает, что наши производственные объединения — это совершенно другие организационные аппараты, что они выросли на костях умерших, развалившихся, распавшихся капиталистических аппаратов. Мы приглашаем читателей проштудировать с этой точки зрения последние главы книги Цыперовича, чтобы убедиться еще раз в полной наивности старых представлений.
64 Социал-демократические оппортунисты прямо издеваются над рево¬
люционно-марксистским методом, когда они утверждают, что изменение функций означает изменение классовой характеристики. Пролетариат в эпоху диктатуры ведет классовую борьбу, но он ведет ее как господствующий класс, как класс-организатор и творец, как класс-строитель нового общества. Эта азбука марксизма тем не менее книга за семью печатями для всех апологетов «здорового капитализма». if
I
136
наиболее всеобъемлющей организации, то есть государственной организации рабочего класса, советскому государству пролетариата. «Огосударствление» профессиональных союзов и фактическое огосударствление всех массовых организаций пролетариата вытекают из самой внутренней логики трансформационного процесса. Мельчайшие ячейки рабочего аппарата должны превратиться в носителей общеорганизационного процесса, планомерно направляемого и руководимого коллективным разумом рабочего класса, получающим свое материальное воплощение в высшей и всеобъемлющей организации, его государственном аппарате65. Так система государственного капитализма диалектически превращается в свою собственную противоположность— в государственную формулировку рабочего социализма.
Никакая новая структура не может родиться прежде, чем она стала объективной необходимостью. Капиталистическое развитие и крах капитализма завели общество в тупик, прекратили производственный процесс, самую основу существования общества. Возобновление производственного процесса стало возможным только при господстве пролетариата, и потому его диктатура есть объективная необходимость.
Устойчивость рождающегося нового общества может быть достигнута лишь при максимальном соединении, контакте, совокупном действии всех организующих сил. И потому точно так же необходима та общая форма всерабочего аппарата, о которой мы говорили выше. Из кровавого чада войны, из хаоса и обломков, из нищеты и разорения растет здание нового гармоничного общества.
Глава V
ГОРОД И ДЕРЕВНЯ В ПРОЦЕССЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ трансформации
1. Процесс отрицательного расширенного воспроизводства и сельское хозяйство. 2. Производственные отношения и сельское хозяйство. 3. Государственный капитализм и сельское хозяйство. 4. Крах капиталистической системы, город и деревня. 5. Предпосылки социализма в сельском хозяйстве и общие принципы социалистического строительства.
«Основой всякого развитого и обусловленного товарным обменом разделения труда является разграничение между городом и деревней. Можно сказать, что вся экономическая история
65 Тупые «критики» справа любят издеваться над нашими союзами, газетами, праздниками как над «казенными», стыдливо умалчивая о том, что при пролетарской диктатуре казна есть рабочая казна. Этим лишь прикрывается страстное желание, чтобы «казна» находилась постоянно в руках классовых противников пролетариата.
137
общества построена на движении этой противоположности»вв.
Эту характеристику Маркса необходимо иметь в виду в переходный период более, чем когда бы то ни было. Ибо если в «нормальный» период капиталистического развития, т. е. при данной заранее относительной пропорциональности между «городом» и «деревней»,— поскольку речь идет о распределении общественных производительных сил, необходимом для равновесия всей системы,— если в этот период можно было рассматривать производственный процесс в его абстрактной форме, как процесс производства ценности и прибавочной ценности, то теперь этого недостаточно.
Вещественно-натуральная точка зрения получает решающее значение, и вместе с ней приобретает исключительную важность деление общественного производства на разного рода сферы «конкретного» труда, и в первую голову на индустрию и сельское хозяйство. Растущая диспропорциональность между этими отраслями хозяйственной системы обнаруживалась еще и до войны; империалистические поиски «хозяйственного дополнения», то есть аграрной базы для индустриальных стран,— это в сущности есть проявление того самого противоречия между «городом» \< «деревней», о котором говорил Маркс, но уже в мировом масштабе67. Проблема сырья — основная проблема современности — и проблема продовольствия являются самыми жгучими проблемами. Все это заставляет выделить вопрос о городе и деревне как вопрос, нуждающийся в особом анализе.
Прежде всего мы должны проследить, каким образом отразился на сельском хозяйстве процесс расширенного отрицательного воспроизводства.
Рассмотрим сперва процесс изолированно. Само собой разумеется, что здесь по существу наблюдаются те же явления, что и в индустрии. Война отвлекает громадное количество производительных сил: она перемещает рабочие руки, отвлекая их от производительного труда; она отнимает сельскохозяйствен¬
м Marx К. Kapital. В. I. S. 299 (Volksausgabe): «Die Grundlage aller entwickelten und durch Warenaustausch vermittelten Teilung der Arbeit ist die Scheidung von Stadt und Land. Man kann sagen, dass die ganze oekono- mische Geschichte der Gesellschaft sich in der Bewegung dieses Gegensatzes zusammenfasst»*.
e7 Из этого вовсе не следует, как это думает Каутский (см. его статьи об империализме в «Neue Zeit»), что корни империализма Лежат исключительно в этой сфере. С точки зрения условий воспроизводства важно изменение во всех трех частях.формулы (Д—Т) (Ср. пр. + раб. сила). .П .. .Т'—Д'.
I п Гм
Первой части формулы соответствуют «рынки сырья» и «дешевой рабочей силы», второй —сферы приложения капитала, наконец, третьей — рынки сбыта. Изменение происходит в этих трех областях, и соответственно этому по трем линиям направляется борьба империалистских тел.
199
ный инвентарь; она лишает сельское хозяйство животной рабочей силы, сокращает количество скота, уменьшает количество удобрения; она уменьшает площади годной для обработки земли; извлекает рабочую силу, которая в сельском хозяйстве играет более значительную относительно роль, чем в индустрии (ибо органический состав «капитала» здесь ниже); она сужает базис производства и воспроизводства. Сужение производственного базиса находит свое выражение в падающем количестве производимых продуктов. Такова общая картина.
Но процесс сельскохозяйственного воспроизводства реально не есть отдельный и изолированный процесс воспроизводства. Это есть часть общего процесса, который предполагает «обмен веществ» между городом и деревней. Следовательно, поскольку речь идет о воспроизводстве средств производства, сельскохозяйственное производство зависит от условий воспроизводства и индустрии (машины, орудия труда, искусственное удобрение, подача электрической энергии и так далее). Расширенное отрицательное воспроизводство в индустрии обостряет аналогичный процесс в сельском хозяйстве. И наоборот, пониженное количество средств потребления, являющихся элементами воспроизводства рабочей силы, обостряет, со своей стороны, процесс расширенного отрицательного воспроизводства в индустрии. Как единый процесс расширенное отрицательное воспроизводство выражается во все понижающемся количестве всего комплекса производимых продуктов (всех средств производства и всех средств потребления).
Сокращение производственного базиса выражается здесь парадоксальным образом в повышении денежной «рентабельности» сельского хозяйства08. Однако повышение цен на продукты сельского хозяйства сопровождается не меньшим (а по правилу даже и большим) повышением цен на продукты индустрии. Тем не менее сельское хозяйство за время войны быстро избавлялось от задолженности, накопляло капитал в денежной форме и накопляло запасы продуктов. Это противоречие, как совер-
68 Lederer Е. (Die okonomische im Kriege//Archiv fur Sozialwissenschaft
und Sozialpolitik. Krieg und Wirtschaft. «Verschiebung in der Rentabilitat»*:
1918. Heft 7.
S. 34).
Валовой
Издержки
(Kosten)
Чистый
доход
доход
Перед войной
100
75
25
Теперешний минимум
200
95
105
Вероятная средняя
250
95
155
Максимум
300
95
205
«Die weitaus hoheren im Schleichhandel erzielten Preise mussten... noch hohere Ertrage gezeitigt werden»**. Так как разница между ценами на «вольном* рынке и твердыми ценами растет, то само собой разумеется, что действительная «Verschiebung* гораздо больше.
199
шенно правильно отмечает проф. Ледерер, объясняется тем, что возросшие гигантски цены на продукты индустрии были функцией такого уменьшения их реального количества, что сельское хозяйство не могло их получить вообще. Отсюда следует, что производственный базис сельского хозяйства сохранился лучше, чем производственный базис в индустрии, что сельское хозяйство, несмотря на процесс отрицательного расширенного воспроизводства, реально располагает относительно гораздо большими продуктными массами, чем индустрия. Это — довольно существенное отличие, которое не может не сказываться и в период распада капиталистической системы.
Самым существенным отличием является, однако, экономическая структура этой важнейшей отрасли производства. Своеобразием этой структуры является крайняя пестрота хозяйственных типов, которая отражает и выражает относительно слабую степень обобществления труда *. В общем и целом мы можем выделить здесь такие категории: крупнокапиталистическое xo3HftcfBO, основанное на наемном труде; капиталистическое крестьянское хозяйство («кулак», «Grossbauer»), точно так же употребляющее наемный труд и держащееся на нем; «трудовое» крестьянское хозяйство, не эксплуатирующее наемного труда; наконец, парцеллярное хозяйство полупролетариев. Различные сочетания отношений между людскими элементами этих типов дают крайне неоднородную картину. В рамках крупнокапиталистического хозяйства мы наблюдаем приблизительно ту же производственно-социальную иерархию, что и в промышленности: экономическая конституция латифундии в общем та же, что и конституция фабрики; вверху—капиталист-предприниматель; далее — главный управляющий (директор); затем штат квалифицированной интеллигенции (агрономы, бухгалтеры и т. д.); еще ниже — «служащие»; за ними — квалифицированные рабочие (при сельскохозяйственных машинах, на подъездных путях, электрических станциях и т. д.) и, наконец, «чернорабочие». Иное соотношение — в хозяйстве кулака или «Grossbauer’a», где обычно производственная лестница ограничивается двумя категориями: хозяином и рабочим. «Трудовое» хозяйство не знает иерархической лестницы, а хозяйство полупролетария людским своим составом образует низшее звено иерархической лестницы другого хозяйства — латифундии, фабрики или завода. В предыдущих главах мы видели, что основным моментом, определяющим возможность непосредственной рационализации производства, является (в какой угодно формулировке — государственно-капиталистической или социалистической) обобществленный труд. Ясно поэтому, что уже система государственного капитализма должна была по отношению к сельскому хозяйству принять несколько иной «организационный вид».
Само собой разумеется, что потребность для буржуазии
МО
включить сельское хозяйство в государственно-капиталистическую систему была прямо колоссальна. Ибо сельское хозяйство— в момент потрясений особенно — есть решающая производственная отрасль: можно жить без сюртуков, электрических лампочек или книг, но нельзя жить без хлеба. Армия может быть разута, но она не может существовать на пище св. Антония. Следовательно, моменты, толкавшие в сторону государственно-капиталистической организации, были налицо в обостренной степени. А в то же время непосредственная возможность рационализации производства была как раз наиболее слаба.
Как решал эту задачу капитализм?
Двумя путями: во-первых, путем огосударствления части крупных производственных единиц; во-вторых, путем косвенного регулирования процесса производства через процесс обращения.
Из вышеприведенного довольно ясно вытекает относительная «слабость» первого метода. Правда, у капиталистического государства уже были в распоряжении некоторые отрасли сельскохозяйственного производства (напр., государственные леса), но у него не было таких опорных пунктов, как, например, тресты в промышленности. Поэтому размах непосредственной буржуазной национализации производства был относительно узок и совершался обычно в формах разного рода «ком- мунализаций» и «муниципализаций». Тем большее значение приобретал второй метод: регулирование производства через регулирование процесса обращения или организацию распределения. Государственная хлебная монополия, карточная система на продукты сельского хозяйства, обязательная сдача продукта, твердые цены, организованный отпуск продуктов промышленности и т. д. и т. п.— все это в конечном счете направляло развитие в сторону огосударствления производства. Здесь мы наблюдаем более отсталый тип развития, начальные стадии организационного процесса, который, как и в индустрии, исходной точкой имел именно процесс обращения (корнеры, ринги, синдикаты).
В этой области государственно-капиталистическая система могла уже опираться на синдикатообразные сельскохозяйственные объединения особого типа, в первую очередь на кооперативы. Через регулирование процесса обращения в сущности регулировался и механизм сельскохозяйственного производства в его целом, включая даже мелкое индивидуальное хозяйство. Система «свободной торговли» сельскохозяйственными продуктами была подорвана в корне. Правда, специфические условия сельского хозяйства, крупный удельный вес мелкого и среднего товаропроизводящего хозяйства создавали и здесь большие трудности, что выражалось в «нелегальном», «вольном» рынке,~спекулятивной торговле из-под полы (Schleichhandel, как называют это немцы); но в££ же, пока была крепка система госу¬
141
дарственно-капиталистической организации в целом, и сельское хозяйство входило в общий аппарат, основной частью которого была организованная индустрия6^.
Отсюда вытекает такое положение: крах системы государственного капитализма, поскольку он отправной своей точкой имеет распад производственных отношений в индустрии, означает также и крах этой системы в отношении к сельскому хозяйству.
Гниение государственно-капиталистического аппарата выражается здесь в его постоянном прорыве спекулятивной торговлей продуктами сельского хозяйства. Революционный разрыв связок способствует на первых порах обособлению города и деревни.
Между городом и деревней в эпоху государственного капитализма можно различать такого рода связи: 1) связи кредитно-денежного, финансово-капиталистического типа (главным образом через банковые институты); 2) государственные и коммунальные организационные аппараты; 3) самый реальный процесс обмена между городом и деревней, идущий частью через и посредством организационных аппаратов, частью помимо них. Рассмотрим теперь, что неизбежно и неотвратимо должно произойти при завоевании власти пролетариатом в сфере отношений между городом Hi деревней.
Связи кредитно-денежного и финансово-капиталистического типа рвутся при завоевании власти пролетариатом целиком, бесповоротно и навсегда. При захвате банков кредитные отношения лопаются, и ни о каком «восстановлении кредита не может быть и речи, ибо нарушена вся основная система привычных отношений, исчезло всякое «доверие», а государство -пролетариата представляется в буржуазном сознании как коллективный бандит.
Государственные и коммунальные аппараты точно так же распадаются на составные элементы вместе с распадом почти всех государственных механизмов старого типа. Тот аппарат, который выражал гегемонию индустрии над сельским хозяйством и города над деревней (-в капиталистической формули-
69 На русском языке об этом см. брошюру тов. Ю. Ларина «Утописты минимализма и действительность» (Петроград: Социалист, 1917). В этой брошюре т. Ларин совершенно правильно замечает: «Словом, если само земледелие изнутри недостаточно созрело в организационном отношении, то у современного германского... капитализма оказался достаточный запас материальных и общественных организационных сил, чтобы сверху и извне объединить и связать сельское хозяйство в единый планомерно управляемый организм. Иначе сказать, материальную «зрелость» страны надо рассматривать не с точки зрения необходимости довести предварительно до техниче- ски-организационной зрелости каждую отрасль хозяйства в ее изолированном виде,— а как производную общего состояния всех ее производительных сил в их среднем итоге» (С. 17—18).
142
ровке), перестает существовать как стройная организационная система.
Наконец, реальный процесс обмена, который выражает единство «народного хозяйства», страшно уменьшается по своим размерам. После подробного анализа распада капиталистической индустрии нетрудно понять, почему это происходит. Уже процесс отрицательного расширенного воспроизводства во время империалистской войны подорвал базу обмена, сократив до минимума количество продуктов, выбрасываемых городом, то есть реальный продуктный эквивалент, необходимый деревне. С крахом капиталистического производственного аппарата процесс производства почти замирает, живут на старые запасы, остатки, еще уцелевшие от войны и доставшиеся в наследство пролетариату. Деньги, которые в «нормальное» время представлялись самоценностью, . окончательно обнаруживают себя как посреднический знак, не имеющий самостоятельной ценности. Следовательно, для лиц, командующих массами сельскохозяйственных продуктов, теряется почти всякий стимул к доставке их в города. Общественное хозяйство распадается на две автономные сферы: голодающий город и деревня, имеющая— несмотря на частичное разрушение производительных сил — довольно значительное количество никуда несбываемых продуктных «излишков». Распад всей общественно-производственной системы достигает своего кульминационного пункта. Этот фазис «экономической истории общества» выражается в обособлении двух главных подразделений общественного труда — обстоятельство, при котором дальнейшее существование общества становится невозможным.
Но прежде чем перейти к анализу условий нового равновесия, необходимо рассмотреть те основные формы, которые принимает крах капиталистической системы внутри самой «деревни».
Здесь сразу бросается в глаза следующее положение: при относительной устойчивости «деревни» и наличности довольно значительной продуктной массы процесс распада отношений внутри сельскохозяйственного производства должен идти гораздо медленнее; с другой стороны, поскольку здесь налицо такая пестрота хозяйственных формаций, какой не знает крупнокапиталистическая индустрия, постольку и самая форма трансформационного процесса во всех его фазисах будет отлична от того процесса, который мы анализировали в предыдущих главах.
Возьмем сперва крупнокапиталистические хозяйства. Здесь процесс разрыва связей наиболее похож на то, что происходит в индустрии. Однако с некоторыми модификациями. Во-первых, здесь он совершается медленнее, чем в городе. Это происходит потому, что в сельском хозяйстве, на месте производства средств
143
потребления, не так резко сказывается недопотребление рабочего класса. Переход на систему частичной натуральной оплаты фактически обеспечивает воспроизводство рабочей силы, и, следовательно, стимул для разрыва связи между людскими элементами системы значительно меньше. Во-вторых, сам пролетариат здесь далеко не так «вышколен» «механизмом капиталистического производственного процесса». Его состав (полу- крестьянские элементы), методы работы (сезонный характер труда, гораздо большая пространственная разобщенность в трудовом процессе и т. д.) —все это мешает его «идеологическому революционизированию» и выработке «рабочего революционного плана». Однако эти факторы лишь замедляют общую линию развития, но не отрицают ее. Влияние города и организаций индустриального пролетариата дает внешний толчок к усилению самостоятельно развивающегося процесса, и, в конце концов, неизбежен разрыв капиталистических производственных отношений, разрыв, идущий по той же линии, что и в индустрии 70.
Но разрыв деревенских производственных отношений идет и по другим направлениям, что обусловливается специфическими структурными особенностями деревенской экономики. Мы видели выше, что часть людского механизма (полупролетарские владельцы парцеллярных хозяйств) сами входят как низшее звено капиталистической иерархии; другие элементы («середняки», «трудовое крестьянство») являются не только «конкурентом» крупного хозяйства на рынке: они часто служат объектом эксплуатации в прикрытой и затушеванной форме необычайно сложных и разнообразных отношений (аренда, ростовщичество, зависимость от земельных банков и т. д.). Здесь перед нами такая форма низших или низше-средних элементов трудовой иерархии; которая не имеет места в чисто капиталистической схеме и не представляет собою обобществленного труда,
70 Karl Kautsky в своей последней книжке «Die Sozialisierung der Landwirtschaft» (Berlin: Paul Kassier, 1919): «Die Revolution in der Stadten ist an den Arbeitern auf dem flachen Lande nicht spurlos voriibergegangen. Es gabe unsegliches Unheil, wurden auch sie vom Streikfieber (!) ergritten...» (S. 10)*.
Каутский прав, когда он дальше предостерегает против дележки крупных имений между сельскохозяйственными рабочими. Но протестовать против «стачечной горячки» — это значит идти на поклон к прусскому аграрию. Ниспровержение капитализма в деревне есть такое же необходимое звено общего процесса, как и ниспровержение его в городе. В развитых капиталистических государствах без вовлечения масс сельскохозяйственного пролетариата в движение («стачечная горячка», как говорит Каутский, «стачечный азарт», как говорили когда-то наши меньшевики) немыслима победа рабочего класса, ибо аграрий — хотя бы это был и фон-Тюнен — не будет добровольно осуществлять даже программы Каутского. Непонимание этого, элиминирование классовой борьбы есть основной грех Каутского и К°. См. также: Bauer О. Der Weg zum Sozialismiis.
144
а приставлена, так сказать, сбоку. Тем не менее удельный вес ее весьма значителен, поскольку мы рассматриваем всю общественную систему в ее конкретной целокупности. Такой характер производственных связей, когда сбоку стоящие низшие звенья системы состоят из громадного количества самостоятельных хозяйств, определяет и тип распада связей, который выражается здесь в борьбе между хозяйствами, т. е. в борьбе между трудовым крестьянством и полупролетариями, с одной стороны, крупными крестьянами и полупомещиками — с другой. Конкретное сочетание борющихся элементов может быть весьма разнообразным, в зависимости от удельного веса различных хозяйственных типов, в зависимости от вариаций этих типов (ибо это — категории крайне текучие, переходные, с массой оттенков и т. д.). Взятый сам по себе, изолированно от всего остального хозяйственного комплекса, этот разрыв связей таит в себе и возможность возврата к более примитивным формам, ибо активной силой здесь является как раз распыленный труд мелких собственников, а не обобществленный труд пролетариев. Но в данном историческом контексте он входит как составная часть общего процесса краха капиталистической системы71. Такова аграрно-крестьянская революция, значение которой тем больше, чем менее развиты капиталистические отношения. Эта борьба может сопровождаться и обычно сопровождается большой растратой сил и раздроблением материально-производственного базиса (частичный раздел крупных имений, инвентаря, скота и проч.) 72, т. е. дальнейшим понижением производительных сил.
Возникает теперь вопрос о том, как возможно новое равновесие: с одной стороны, равновесие внутри самого сельского хозяйства, с другой — равновесие между городом и деревней.
Этот вопрос является решающим для судьбы человечества, ибо он наиболее важный и наиболее сложный вопрос73.
71 Здесь можно провести аналогию между вышеописанным процессом и распадом связей между развитыми метрополиями и их колониями. Колониальные восстания объективно таят в себе возможность нового капиталистического цикла развития, если рассматривать этот процесс изолированно. Но в общем комплексе явлений это — побочный продукт и в то же время сильнейший фактор распада империалистской системы как предварительного условия социалистического возрождения человечества.
72 См. статью т. Гойхбарса «Обобществление сельского хозяйства» (Нар. хоз. 1919. jYo 5); также Милютин: «Социализм и сельское хозяйство»; Н. Богданов: «Организация советских хозяйств» (Нар. хоз. 1919. № 6).
73 Прав поэтому Каутский, когда пишет (Sozialisierung der Landwirtschaft, Vorwort. S. 12): «Fur uns das agrarische Problem das komplizierteste, aber nauch das wirt wichtigste der Revolution»*. Однако вся беда Каутского как раз в том и состоит, что он не видит и не понимает именно всей сложное™ проблемы. Для него нет основного «осложняющего» фактора, классовой борьбы разных общественных группировок. Логически это связано с непониманием того, что производственные отношения капиталистического общества суть в то же время и отношения социально-классовые, н технически-.трудовые.
145
Мы уже видели, что общий тип нового равновесия должен быть вывернутым наизнанку (диалектическим отрицанием) типом равновесия в условиях системы государственного капитализма.
Прежде всего рассмотрим процесс внутри сельского хозяйства.
Разрыв связи между различными людскими элементами крупнокапиталистического хозяйства должен смениться организацией этих элементов в их новом сочетании. По существу здесь проблема того же порядка, что и в индустрии. Однако она осложняется двумя моментами: во-первых, частичным разрушением крупнокапиталистического хозяйства как крупного хозяйства вообще; во-вторых, гораздо меньшей зрелостью самого сельскохозяйственного пролетариата. Первое неизбежно при наличии борьбы за землю со стороны крестьянства. Понятно, что величина уступок резко колеблется в зависимости от удельного веса крестьянства вообще и от его распределения по различны^ категориям. Второе создает гораздо большее количество внутриорганизаццонных трений; процесс самовоспитания пролетариата идет медленнее.
Что касается равновесия в остальной сфере сельскохозяйственного производства, то оно имеет тенденцию установиться на базе уравнительного передела как исходного пункта развития. Совершенно ясно, что такое состояние, взятое независимо от развития в городах, должно было бы дать толчок новому капиталистическому циклу «американского типа». Эта возможность, однако, отпадает при ликвидации товарного хозяйства в городе и при социалистической организации в индустрии. Следовательно, диктатура пролетариата неизбежно сопровождается скрытой или более или менее открытой борьбой между организующей тенденцией пролетариата и товарно-анархической тенденцией крестьянства *.
В каких формах, однако, может быть установлено организующее влияние пролетарского города? И как* может быть достигнуто новое равновесие между городом и деревней?
Очевидно, что реальный процесс «обмена веществ» между городом и деревней только и может служить прочной и устойчивой базой для решающего влияния города. Возобновление процесса производства в индустрии, возрождение промышленности в ее социалистической формулировке, является, таким образом, необходимым условием более или менее быстрого втягивания деревни в организующий процесс.
Но так как возрождение индустрии само обусловлено притоком жизненных средств в города, то совершенно ясна абсолютная необходимость этого притока во что бы то ни стало. Это минимальное «равновесие» может быть достигнуто лишь: а) за счет части оставшихся в городах ресурсов и Ь) при по¬
146
мощи государственно-пролетарского принуждения. Это государственное принуждение (изъятие хлебных излишков, натураль- ный налог или какие-либо другие формы) фундировано экономически: во-первых, непосредственно, поскольку крестьянство само заинтересовано в развитии индустрии, дающей ей сельскохозяйственные машины, инструменты, искусственное удобрение, электрическую энергию и т. д.; во-вторых, косвенно, поскольку государственная власть пролетариата есть лучшее средство охраны от восстановления экономического давления крупного землевладельца, ростовщика, банкира, капиталистического государства и проч. Следовательно, здесь государственное принуждение не есть «чистое насилие» дюринговского типа, и постольку оно является фактором, идущим по главной линии общеэкономического развития74, Поскольку индустриальный пролетариат опирается на формально-обобществленное (огосударствленное пролетариатом) крупное хозяйство, он непосредственно организует производственный процесс. Недостаток сельскохозяйственного инвентаря может побудить и часть сельских хозяйств к производственному объединению (сельскохозяйственные коммуны, товарищества, артели). Но для главной массы мелких производителей втягивание их в организованный аппарат возможно главным образом через сферу обращения, следовательно, формально таким же путем, как и при системе государственного капитализма75. Государственные и коммунальные (которые теоретически нельзя противопоставлять государственным) органы распределения и заготовок — таков главный аппарат новой системы равновесия.
Здесь возникает вопрос о тех организациях крестьянства, которые еще в период капиталистического развития сплачивали распыленных производителей именно в процессе обращения, т. е. сельскохозяйственной кооперации. Ведь из анализа распада связей капиталистической системы в сельском хозяйстве выяснилось, что мелкое производство в процессе этого распада сохранило свою относительную устойчивость. Правда, крестьян-
74 Этого абсолютно не понимает «социолог* Каутский. В предисловии к своей уже не раз цитированной нами книжке «Социализация сельского хозяйства» он нападает на большевиков за то, что они дали крестьянству хозяйничать как ему угодно (с. 10), и здесь обнаруживает свою полную безграмотность (ибо он не знает даже о советских хозяйствах). А на следующей (11) странице он обрушивается на них за то, что они «притесняют» крестьянство, отнимая излишки для города и армии. «Умный» Каутский не понимает даже значения войны против Деникина, не понимает того, что понятно самому темному крестьянину. Голая злоба против партии революционного коммунизма диктует мысли, достойные гимназиста второго класса из «хорошей семьи».
45 «Angesichts des vorherrschenden Kleinbetriebes wird diese (D. h. So- zialisierung N. B-.) allerdings zunachst mehr aut eine Regelung des Zirkula- tionsprozesses zwisehen Stadt ‘tind Land bedacht sein mussen, als auf eine Organisierung der Produktiomr (Kautsky К. 1. S. 9)*.
147
ская кооперация имела тенденцию превратиться, а отчасти и целиком превратилась в сельскохозяйственные синдикаты, во главе которых стояли капиталистически-помещичьи верхи. Постольку и аппарат кооперации должен был оказаться поврежденным. Точно так же ясно, что некоторые формы кооперации должны неизбежно лопнуть — такова судьба кредитной кооперации. Однако в то же время совершенно несомненно, что устойчивость крестьянского хозяйства должна найти свое выражение и в относительной устойчивости кооперативного крестьянского аппарата. Какова его дальнейшая судьба? Распадется ли он, как неизбежно распадается синдикат или трест? Или нет? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо проанализировать более точно другую, основную проблему: борьбу между пролетариатом и крестьянством как классовыми носителями различных хозяйственных типов.
«Основные силы —и основные формы общественного хозяйства (это): капитализм, мелкое товарное производство, коммунизм... Основные силы (это): буржуазия, мелкая буржуазия (особенно* крестьянство), пролетариат»76. «Крестьянское хозяйство продолжает оставаться мелким товарным производством. Здесь мы имеем чрезвычайно широкую и имеющую очень прочные корни базу капитализма. На этой базе капитализм сохраняется и возрождается вновь в самой ожесточенной борьбе с коммунизмом. Формы этой борьбы—мошенничество и спекуляция, направленные против государственной заготовки хлеба (а равно и других продуктов),— вообще против государственного распределения продуктов»77*. Борьба за или против товарного рынка как скрытая борьба за типы производства — вот та экономическая обстановка в соотношении между городом и деревней, которая складывается в общем после захвата власти пролетариатом. Здесь есть глубокое различие с тем, что имеется в городе. В городах главная борьба за тип хозяйства кончается с победой пролетариата. В деревне она кончается, поскольку речь идет о победе над крупным капитализмом. Но в тот же момент она —в других формах — возрождается как борьба между государственным планом пролетариата, воплощающего обобщёствленный труд, и товарной анархией, спекулятивной разнузданностью крестьянства, воплощающего раздробленную собственность и рыночную стихию. Но так как простое товарное хозяйство есть не что иное, как эмбрион капиталистического хозяйства, то борьба вышеописанных тенденций есть по существу продолжение борьбы между коммунизмом и капитализмом. Однако, так как в груди самого крестьянина
79 Ленин Н. Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата// Коммунистический Интернационал. 1919. № 6 С. 890.
77 Там же.
Ч
148
живут две «души» и чем он беднее, тем больший удельный вес имеет пролетарская тенденция, то эта борьба осложняется и внутренней борьбой среди самого крестьянства.
Как отражается такое положение на судьбе крестьянского кооперативного аппарата? Ясно, что здесь дело обстоит иначе, чем в промышленности. Кооперативный аппарат может атрофироваться (при все возрастающем падении связи через обмен между городом и деревней); он может быть разрушен (при перевесе в деревне кулаков и при обостренной борьбе между ними и пролетариатом); он может быть всосан в общесоциалистическую организацию распределения и постепенно перестроен (при возобновлении реального процесса продуктообмена и решающем экономическом влиянии городов). Следовательно, здесь полный распад аппарата теоретически не обязателен *.
Таким образом, новое равновесие возникает здесь в непрерывной борьбе, и потому его установление медленно и болезненно. Процесс идет тем скорее, чем скорее восстанавливается воспроизводство в индустрии, чем скорее пролетариат приступает к наиболее глубокой задаче — технической революции, которая совершенно изменяет консервативные формы хозяйства и дает мощный толчок к обобществлению сельскохозяйственного производства. Но эта тема относится уже к следующей главе.
Глава VI
ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ, ИЗДЕРЖКИ РЕВОЛЮЦИИ И ТЕХНИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОРОТ
1. Понятие производительных сил. 2. Производительные силы и общественное воспроизводство. 3. Производительные силы и кризисы. 4. Производительные силы и войны. 5. Производительные силы и революции. 6. Пролетарская революция как необходимое условие устранения капиталистических противоречий. 7. Издержки пролетарской революции. 8. Форма издержек пролетарской революции и падение производительных сил. 9. Новое общественное равновесие и технический переворот. 10. Методы технического переворота. 11. Технический переворот, город и деревня.
В главе III мы уже касались в общем вопроса о производительных силах и издержках революции. Теперь нам необходимо этот вопрос разобрать подробно, так как от оценки его зависит решительно все. Ибо производительные силы общества, их уровень и их движение определяют, в конечном счете, весь комплекс общественных явлений. И прочность всякого структурного равновесия, т. е. равновесия между различными общественно-людскими группировками, людскими элементами общест¬
149
венной системы, опирается на определенное равновесие между обществом и внешней средой, равновесие, характер которого определяется ступенью в развитии общественно-материальных производительных сил.
Но прежде всего нужно дать ответ на вопрос, что такое производительные силы.
В «Нищете философии» Маркс писал: «Исходить из разделения труда вообще с надеждой объяснить таким образом происхождение специфического орудия труда — машины — значит впадать в явное противоречие с историей. Машины столь же мало можно считать экономической категорией, как, например, быка, которого впрягают в плуг; их следует относить к **производительным силам (наш курсив. — Н. Б.). Экономической (наш курсив. — Н. Б.) категорией, т. е. общественным отношением производства, является не машина, а основанная на применении машин фабрика»78*.
Тут Маркс под производительными силами разумеет, очевидно, вещественные и личные элементы производства и, сообразно с этим категория производительных сил является категорией не экономической, а технической **. С другой стороны, мы находим у него же и иное определение производительных сил. В I и III томах «Капитала» Маркс очень часто употребляет термин «производительные силы» совершенно в том же смысле, что выражение «производительность общественного труда»79. Однако Маркс, называя производительными силами производительность общественного труда, сам неодократно указывает, что рабочая сила является основной производительной силой общества.
Как бы то ни было, ясно, что если на первых ступенях анализа можно оперировать с неопределенным понятием, то впоследствии неточность этого понятия дает себя знать.
78 Маркс К- Нищета философии, изд. III, перев. Алексеева. (Спб., 1906. С. 134).
79 Ср., напр., «Das Kapital», В. I. Volksausgabe. SS. 451, 541—543 ff; также III том, I часть, где дается анализ средней нормы прибыли. Пример. «Mit der Produktivkraft der Arbeit waechst die Produktenmasse, worin sich ein bestimmter Wert, also auch Mehrwert von gegebener Groesse darstellt. Je mehr die Produktivkraft der Arbeit zunimmt, um so mehr Mittel des Ge- niessens und Akkumulierens umfasst der Mehrwert» (539—540) ***. Или еще более определенно: «Jener Teil des konstanten Kapitals, den A. Smith den dixen nennt, die Arbeitsmittel, wie Baulichkeiten, Maschinen und dergleichen, funktioniert immer vollstaendig inr Produktion$prozess, verschleisst aber nur allmaehlich’ und uebertraegt nur nach und nach seinen Wert auf die Waren, die er nach und nach herstellen hilft. Er bildet einen wahrhaften Gradmesser des Fortschrotts der Produktivkrafte» (S. 543, курсив наш.—H. Б.) Точно так же в «Theorien ueber den Mehrwert». В. III. S. 498: «Produktivkraft oder Kraft der Arbeit». Наоборот, «Produktivkraefte («Produktionsmittel») в «Ein- leitung zu einer Kritik d. pol. Oek.». S. XLVII ****.
150
Прежде всего в чем смысл этого понятия? Когда говорят о производительных силах, то этим хотят обозначить степень власти человека над природой, степень овладения этой природой. Именно этим и определяется в конце концов ступень допустимого развития. С такой точки зрения и нужно рассмотреть прежде всего вопрос, в котором соотношении друг с другом стоят определения Маркса. Родбертус предлагает строго разграничивать оба эти понятия. В своей работе «Zur Beleuchtung der sozialen Frage» он пишет: «Производительную силу нужно строго отличать от производительности. Производительность означает действие или полезный эффект производительной силы. Если вместо 10 рабочих становится на работу 20, или если вместо одной машины известной степени работоспособности ставятся две такие же машины, то производительная сила повысилась вдвое; если 10 рабочих производят столько же, сколько до сих пор 20, или если машина, которая стоила не больше другой, обладает двойной степенью эффективности по сравнению с ней, то производительность поднялась вдвое. Труд и здесь последний масштаб. Большие суммы труда являются большей производительной силой; большее количество продукта при одинаковой сумме труда есть повышение производительности»80. В этой постановке вопроса довольно ясно видна причина «неопределенности» понятия производительных сил; дело в том, что это есть пограничное понятие, стоящее на рубеже техники и экономики *. Экономически важно понятие производительности общественного труда. Технически важен материальный эквивалент этой производительности общественного труда, то есть наличная совокупность средств производства и рабочих сил. Мы поэтому можем говорить о производительных силах и производительности общественного труда как о двух сторонах одной и той же математической величины —— , где М — вся
а + ь
масса продуктов, выраженная в каких-либо единицах полезности (будь то энергетические величины или что-либо иное - в данном случае безразлично), а и b — единицы общественного труда: а — единицы мертвого труда, b — живого. Если рассматривать эту формулу с точки зрения «вещественной», то мы будем иметь: 1) массу разнородных продуктов; 2) массу разнородных средств производства; 3) массу разнородной квалификации рабочих сил. Эти три величины находятся в полной зависимости друг от друга, причем первичным элементом являются средства производства. Средства производства распадаются на орудия труда и другие средства производства (сырой материал, вспомогательные вещества и т. д.). Эти две части, в свою очередь,
80 С. Rodbertus-Jagetzow: «Zur Beleuchtung der sozialen Frage». SS. 60— 61. Anmerkung. См. также литературу о производительных силах, приведенную в главе III нашей работы.
органически связаны друг с другом. Конкретные средства производства вообще предполагают адекватное количество качественно определенных рабочих сил, ибо в производственном процессе имеется своя техническая логика и в каждый данный момент вещественные и личные элементы производства связаны друг с другом по совершенно определенному типу и в совершенно определенной пропорции. Но, с другой стороны, сами средства производства в их вещественной определенности распадаются на две части, взаимно определяющие друг друга. С этой точки зрения мы можем взять за основной пункт анализа активную часть средств производства, а именно орудия труда, техническую систему общества. Именно она, как говорит Маркс, и «образует действительное мерило прогресса производительных сил».
Таким образом, если мы говорим о росте или регрессе производительных сил общества, под этим мы разумеем повышение или понижение общественной производительности труда; если мы говорим о распределении и перераспределении произ: водителбных сил, мы говорим о распределении и перераспределении средств производства и рабочих сил; если мы говорим о физическом уничтожении производительных сил, мы говорим точно так же об уничтожении средств производства и рабочих сил; если нам нужно социологическое определение производительных сил, мы можем взять техническую систему общества, активный переменный «фактор» общественного развития.
М
Однако такая взаимная связь частей формулы , где
а + Ь
а и Ь означают наличность всех средств производства и всех рабочих сил, предполагает «нормальный» ход общественного воспроизводства, т. е. состояние планового подвижного равновесия. Технически данная пропорциональность этих величин (а следовательно, и возможность заменять одну величину другой) исчезает при нарушении общественного равновесия. Производительность общественного труда будет по-прежнему выра¬
жаться формулой
М
а + Ь
. Но (а) будет уже означать не асе на¬
личные средства производства, (Ь) — не все наличные (т. е. могущие быть использованными) рабочие силы; а соотношение между (а) и (Ь), которое является при нормальных условиях величиной данной, технически определенной, перестает быть
faKOBbiM.
Динамика производительных сил связана с динамикой производства, т. е. процессом воспроизводства. Вещественные и людские элементы производительных сил (комплекс средств производства и рабочих сил) воспроизводятся in natura в этом процессе для того, чтобы стать активными факторами этого процесса. Поэтому с точки зрения воспроизводства формулу
152
в ~ нужно рассматривать со стороны (а) и (Ь), т. е. вещественных и людских элементов процесса воспроизводства. При этом (а) и (Ь) являются не изолированными комплексами, а величинами, органически связанными в процессе труда. Лишь поскольку они входят в процесс труда, постольку они непосредственно являются слагаемыми производительных сил.
Развитие производительных сил вовсе не представляет из себя плавно поднимающейся кривой. Наоборот, уже a priori должно быть ясно, что в антагонистическом обществе, обществе, основанном на производственной и социальной анархии, не может быть непрерывного развития производительных сил. Ибо в таком обществе законы равновесия реализуются и могут реализоваться исключительно путем постоянных или периодически повторяющихся нарушений равновесия. Следовательно, восстановление равновесия должно иметь своим исходным пунктом его нарушение. А так как каждое нарушение равновесия, функциональное значение которого в данном случае состоит в восстановлении его на более широкой,— но в то же время на еще более глубоко противоречивой,— основе, неизбежно связано с падением производительных сил, то само собою разумеется, что в антагонистическом обществе развитие производительних сил возможно лишь посредством их периодического разрушения.
Очень ярко это проявляется в капиталистических кризисах. «Мировые рыночные кризисы необходимо рассматривать как реальное выражение и насильственное выравнивание (наш курсив.— Н. Б.) всех противоречий буржуазной экономики81*.
Это «насильственное выравниваний» противоречий, т. е. создание условий нового равновесия сопровождается разрушением производительных сил. Новое равновесие воспроизводит старое противоречие на расширенной основе и т. д. Следовательно, с этой точки зрения процесс капиталистического воспроизводства есть не только процесс расширенного'воспроизводства капиталистических производственных отношений: он есть в то же время процесс расширенного воспроизводства капиталистических противоречий82. Новое равновесие устанавли¬
81 Магх К. Theorien ueber den Mehrwert. Band II. Teil II. S. 282: «Die Weltmarktkrisen muessen als die reale Zusammenfassung und gewaltsame Ausgleichung aller Widersprueche der buergerlichen Oekonomie gefasst wer- den».
82 Автор настоящей работы усиленно выдвигал эту точку зрения в книжке «Мировое хозяйство и империализм» (Петроград, Прибой, 1918). См. Магх und Engels: Kommun. Manifest. S. 28: «Wodurch ueberwindet die Bourgeoisie die Krise? Einerseits durch die erzwungene Vernichtung einer Masse von Produktivkraefte (наш курсив.—H. Б.), andererseits durch die Eroberung neuer Maerkte und die gruendliche Ausbeutung alter Maerkte. Wodurcli also? Dadurch, dass sie allseitigere und gewaltigere Krisen vorbereitet und die Mittel, den Krisen vorzubeugen, vermindert»**.
153
вается каждый раз путем «массового уничтожения производительных сил», и притом во все возрастающем размере. В «Теориях прибавочной ценности» Маркс дает превосходный анализ главных форм этого уничтожения, и притом с двух точек зрения: реально вещественной («натуральной») и фетишист- ски-капиталистической (ценностной).
«Когда идет речь об уничтожении капитала кризисами, необходимо различать двоякого рода явления.
Поскольку застопоривается процесс воспроизводства, огра- чивается или местами прекращается процесс труда, постольку уничтожается реальный капитал. Машины, которые не употребляются, не суть капитал. Труд, который не эксплуатируется,— это все равно, что пропавшее производство. Сырой материал, который валяется неиспользованным, не есть капитал. Потребительные ценности (точно так же, как и вновь построенные машины), которые не используются или остаются недоконченными; товары, которые гниют на складах, все это уничтожение капитала. Все это (в то же время) ограничивается нарушением процесса воспроизводства и тем, что имеющиеся средства производства реально не действуют как средства производства... Их потребительная ценность и их меновая ценность летят при этом к черту.
Но, во-вторых, разрушение капитала кризисами, означает обесценивание ценностных масс... Это — разрушающее падение товарных цен. Здесь не уничтожаются потребительные ценности. Что теряет один, то выигрывает другой... Что же касается только фиктивного капитала, государственных бумаг, акций и т. д.,— то,— поскольку это не приводит к банкротству государства или акционерной компании или поскольку это вообще не нарушает процесса воспроизводства,— здесь налицо лишь переход богатства из одних рук в другие»83*.
Но так как «вообще» процесс воспроизводства нарушается и в последнем случае, разрушение капитала в его вещественной форме происходит и здесь. С другой стороны, централизация капитала, ускоренная кризисами, создает «высшую форму» дальнейшего движения, и дальнейшее развитие производительных сил покупается ценой временного и частичного их разрушения, т. е. ценой понижения их уровня.
По существу то же явление наблюдается и при анализе капиталистической конкуренции, которая своим основанием имеет раздробленность общественного производства. Если бы налицо была разумно регулируемая система, тогда труд распределялся бы по отдельным отраслям и предприятиям в необходимой пропорции. В капиталистическом обществе такого сознательного
м Marx К. Theorien ueber den Mehrwert. Band II. Teil II. S. 267—
269.
154
регулятора нет. Поэтому закон равновесия — закон ценности — действует как стихийный закон, «на манер закона тяжести, когда над вашей головою обрушивается дом»*. Но именно потому, что он есть слепой закон общественной стихии, он реализуется лишь посредством постоянных нарушений. И здесь нарушение равновесия является непременным условием установления нового равновесия, за которым следует опять нарушение, и т. д. Механизмом этих колебаний, т. е. постоянных нарушений равновесия, путем которых последнее постоянно реализуется, является механизм конкуренции. А отсюда следует, что развитие производительных сил в капиталистическом обществе покупается ценой их постоянной растраты. Эта растрата («издержки конкуренции») есть необходимое условие движения вперед для всей капиталистической системы. Ибо каждое новое звено в цепи подвижного равновесия воспроизводит это равновесие в высшей форме, на основе централизационного процесса.
С этой точки зрения необходимо рассматривать и войну, которая есть не что иное, как один из методов конкуренции на определенной ступени развития. Это есть метод комбинированной конкуренции между государственно-капиталистическими трестами. Следовательно, издержки войны сами по себе суть не что иное, как издержки централизационного процесса. С точки зрения капиталистической системы в целом они играют положительную роль, поскольку они не приводят систему к краху.
Вообще говоря, и кризисы, и конкуренцию можно рассматривать с троякой точки зрения: с точки зрения тех звеньев процесса воспроизводства, когда происходит понижение производительных сил; с точки зрения воспроизводства данной системы производства, когда временное падение производительных сил само является условием их дальнейшего прогрессивного движения; с точки зрения краха старой системы и общественной трансформации, когда противоречия старой системы взрывают ее на воздух и когда издержки краха переходят в издержки революции.
Эти издержки революции, в свою очередь, можно рассматривать или sub specie самих циклов воспроизводства, когда происходит разрушение материальных производительных сил, или sub specie перехода к новой, более производительной общественной структуре, которая устраняет противоречие между развитием производительных сил и их структурными «оковами». Что переход к новой структуре, которая является новой «формой развития» производительных сил, немыслим без временного понижения производительных сил, должно быть ясно само собою. И опыт всех революций, сыгравших колоссальную положительную роль именно с точки зрения развития производительных сил, показывает, что это развитие покупалось ценой иногда колоссального расхищения и разрушения их. Иначе и не
155
может быть, поскольку речь идет о революции84. Ибо в революции «взрывается» (wird gesprent) «оболочка» производственных отношений, т. е. людского трудового аппарата, что означает и что не может не означать нарушения процесса воспроизводства и, следовательно, разрушения производительных сил.
Если это так,— а это безусловно так,— то a priori должно быть ясно, что пролетарская революция неизбежно сопровождается крайне глубоким упадком производительных сил, ибо ни одна революция не знает столь далеко и так глубоко идущей ломки старых отношений и их перестройки на новый лад*. И тем не менее, как раз с точки зрения развития производительных сил, пролетарская революция является объективной необходимостью. Эта объективная необходимость дана тем, что экономическая оболочка стала несовместимой с развитием производительных сил. Мировые производительные силы не мирятся с государственно-национальной структурой общества, и противоречие «разрешается» войной. Сама война становится несовместимой с существованием основной производительной силы — рабочего класса, и противоречие может быть разрешено — действительно разрешено — только революцией85.
84 Известны разрушения, произведенные гражданской войной и в Америке, войной, которая дала громадный толчок развитию капитализма. Известна разруха времен французской революции, двинувшей вперед развитие производительных сил после периода глубокого их упадка. Известно также и то, что французских якобинцев, которые были наиболее активным фактором революционного движения, обвиняли буквально теми же словами, что и современных коммунистов. Вот выдержки из процесса Шарлотты Корде, убийцы Марата:
— Какие мотивы могли вас заставить решиться на столь ужасный поступок?
— Его преступления.
— В каких преступлениях упрекаете вы его?
— В разорении Франции и в гражданской войне, которую он зажег по всему государству.
— На чем основываете вы это обвинение?
— Его прошлые преступления являются показателем его преступлений настоящих. Это он устроил сентябрьские убийства; это он поддерживает огонь гражданской войны, чтобы быть назначенным диктатором или кем- нибудь иным, и опять-таки покусился на суверенитет народа, заставив 31 мая нынешнего года арестовать и заключить в тюрьму депутатов конвента (Революционный Трибунал в эпоху Великой Франц. Революции. Воспоминания современников и документы. Ред. проф. Е. Тарле. Ч. 1. С. 59).
Разве этот диалог между якобинцем-революционером и контрреволюционером — жирондистской дамой не есть прообраз «диалога» между коммунистами и социал-демократами? Недаром Плеханов в «Искре» предсказывал для XX века раскол социалистов на «Гору» и «Жиронду». Это предсказание оправдалось с астрономической точностью, и г. Каутский и К0 выступают в полном облачении добродетельной и не слишком умной жирон- дистки. Когда-то Каутский защищал якобинцев. Но, что ж поделать?».
85 Тов. Л. Крицман (см. его статью «Развитие производительных сил и диктатура пролетариата» в сборнике «Два года диктатуры пролетариата», изд. Высш. Сов. Нар. Хоз., с. 70) совершенно правильно говорит: «Но про¬
156
Рабочий класс, основная производительная сила общества 8G, только и может спасти это общество и дать толчок дальнейшему развитию. Но он может сделать это лишь ценою жертв, неизбежно вызываемых сопротивлением лопающейся капиталистической «оболочки» которая персонифицирована в капиталистической буржуазии67. Громадность издержек пролетарской революции обусловливается глубиной коммунистического переворота, принципиальным изменением производственной структуры. В буржуазных революциях не происходило такого принципиального изменения, ибо частная собственность как юридическое выражение определенного типа производственных отношений была базой и докапиталистических отношений. Соответственно этому общественное равновесие после революции достигалось в области экономической — лишь некоторыми поправками к тому, что было раньше, в области политической — переходом власти из рук собственников одного типа в руки собственников другого типа. Следовательно, здесь a priori ясно, что нет и не может быть такого распада, какой неизбежен при принципиальной, коренной ломке старых отношений, что является неизбежным законом пролетарской революции 86 87 88.
летариат отличается от других производительных сил (машин, материалов и проч.) тем, что на грозящее ему разрушение отвечает возмущением. Время кризиса есть время пробуждения революционного возмущения в пролетариате. Сама революция пролетариата есть не что иное, как противодействие пролетариата стремлению буржуазии путем крушения его рабочей силы смягчить растрату и сократить бездействие принадлежащих ей сил и за счет жертв, приносимых пролетариатом, изжить кризис, вызванный анархией капиталистического способа производства* (курсив автора).
86 Маркс К. Нищета фил. С. 140: «Из всех орудий производства наиболее крупной производительной силой является сам революционный класс. Организация революционных элементов в класс предполагает существование всех тех производительных сил, которые вообще могли развиться в недрах старого общества* *.
87 С этой точки зрения абсолютно нелепо «винить* рабочий класс и его партию в разрухе. Ибо как раз он и есть сила, которая делает возможным восстановление общества. Сопротивление «старого порядка* — вот чему нужно «вменять» разруху переходного периода.
88 Господа «критики» пролетарской революции в разрухе видят доказательство незрелости капиталистических отношений. Из нашего анализа вытекает, что при самых «зрелых* отношениях разруха (временная) тоже неизбежна. «Критики» часто приводят слова Маркса (Магх К.: Zur Kritik. Vor- wort. LVI): «Eine Gesellschaftsformation geht nie unter, bevor alle Produk- tivkraefte entwickelt sind, fuer die sie weit genug ist, und neue hoehere Produktionsverhaeltnisse treten nie an die Stelle, bevor die materiellen Exis- tenzbedingungen derselben im Schosse der alten Gesellschaft selbst ausgebrue- tet worden sind”*. Однако, у Маркса немедленно отсюда делается и вывод: «Daher stellt sich die Menschheit immer nur Aufgaben. die sie loesen kann, denn genauer betrachtet, wird sich stets finden, dass die Aufgabe selbst nur entspringt, wo die materiellen Bedingungen schon vorhaden oder wenigstens im Prozess ihres Werdens begriffen sing*. Падение производительных сил в процессе пролетарской революции теоретически предвидел тов. Ю. Ларин в вышеупомянутой брошюре «Утописты минимализма и действительность» **.
157
Все реальные издержки революции сводятся к сокращению процесса воспроизводства и к понижению производительных сил. По своей форме они могут быть разбиты на несколько рубрик:
I. Физическое уничтожение элементов производства. Сюда относится уничтожение средств производства (фабрик, машин, железных дорог, аппаратов, скота и проч.); уничтожение людей— рабочих и т. д. в процессе гражданской войны и классовой войны между государствами пролетариата и государствами буржуазии; уничтожение машин и др. средств производства и их порча от плохого обращения, саботажа, от невоспроизвод- ства вовремя определенных частей и т. д.; уничтожение технической интеллигенции (в гражданской войне, от общих последствий разрухи и проч.).
Ясно, что речь идет здесь, с одной стороны, об уничтожении вещественно-материальных элементов производства, с другой — об уничтожении людских его элементов.
II. Деквалификация элементов производства. Здесь следует упомянуть снашивание машин и средств производства вообще; истощение (физическое) рабочего класса; деквалификация рабочей силы технической интеллигенции; переход на «суррогаты» в средствах производства и «рабочих силах» (больший процент женщин, не чисто пролетарских элементов в пролетариате и т. д.).
III. Распад связи между элементами производства. Сюда относится подробно анализированный выше распад иерархической трудовой системы капиталистического общества, социальный раскол, нарушение всякого равновесия, что влечет за собой временный паралич процесса воспроизводства; сюда же относится распад связей между городом и деревней, распад связей между государствами и проч. В процессе этого распада выпадают из реального производства не только людские части общетрудового аппарата, но и вещественно-материальные: когда машины, их «система», целые фабрики «стоят», они фактически пропадают. Производительные силы здесь не уничтожаются физически, но они переходят на положение потенциальных производительных сил. Они существуют in natura, но они существуют вне процесса общественного воспроизводства.
Распад связи между элементами производства есть важнейшая причина понижения уровня производительных сил в переходный период. Она связана и реально неотделима от структурной реорганизации общества, неизбежно из нее вытекает и поэтому должна стоять в центре теоретического анализа. Сюда должны быть сопричислены и другие издержки собственно перестройки: напр., первоначальное неумение рабочего класса «взять» элементы производства, «ошибки» строительного периода и т. д., т. е. вся энергия, которая идет на переорганиза¬
1Б8
цию общественно-трудового аппарата, со всеми faux frais * этого процесса.
IV. Перераспределение производительных сил в сторону непроизводительного потребления. Здесь прежде всего необходимо отметить обслуживание нужд гражданской и классовой социалистической войны. При развертывании революционного процесса в мировой революционный процесс гражданская война трансформируется в классовую войну, которую со стороны пролетариата ведет регулярная «Красная Армия». Совершенно ясно, что с точки зрения ближайших циклов воспроизводства издержки этой войны вызывают такое же экономическое истощение, как и издержки всякой другой войны. Она может вестись, потому что на новой базе происходит процесс структурной организации. Но падений Производительных сил в связи с процессом отрицательного расширенного воспроизводства продолжается постольку, поскольку продолжается война. Эта война требует не только материально-вещественных ресурсов: она отбирает и лучший людской состав, рабочих-администраторов и организаторов.
Нетрудно видеть, что во всех перечисленных случаях дело сводится к сокращению, перебоям, застопориванию, а иногда и параличу процесса воспроизводства, чему адекватно падение производительных сил, «отрицать» которое столь же неумно, как и «отрицать» самый процесс революции. Вопрос заключается в том, чтобы выяснить функциональное значение этого падения. Между близорукими идеологами буржуазии и идеологами пролетариата разница здесь не в том, что одни «констатируют» эти факты, а другие их отрицают, а в том, что идеологи буржуазии рассматривают эти явления статически, тогда как единственно правильный (и следовательно, общезначимый) метод заключается как в рассматривании временного падения производительных сил с точки зрения трансформационного процесса, т. е. не только с точки зрения ближайших циклов общественного воспроизводства, а с широкой точки зрения крупных исторических масштабов.
Само собою разумеется, что поскольку процесс падения производительных сил выражается в непосредственном уничтожении элементов производства, постольку он тем более болезнен, чем больше были сокращены производительные силы за время войны. Падение производительных сил от последней причины связывается с их «революционным» падением: война и революция как взрыв капиталистической системы сливаются в процессе общественной трансформации89.
89 Проф. Гриневецкий (Послевоенные перспективы русской промышленности. Москва, 1919. С. 64) в главе «Революционное разложение промышленности» объясняет его влиянием следующих факторов: «1) полного расстрой¬
1Б9
Из всего предыдущего анализа вытекает, что остановка в падении производительных сил не может начаться раньше установленного равновесия. Оно есть необходимейшее условие для возобновления процесса воспроизводства. Только после перестройки человеческого трудового аппарата, перестройки, которая, уничтожает препятствия для развития производительных сил, разрывает ту «оболочку», которая из «форм развития» превратилась в «оковы для развития»,— только после этого воз¬
ства снабжения сырьем и топливом в зависимости от падения их добычи и паралича транспорта; 2) кризиса труда в зависимости от общей его дез* организации под влиянием революции и классовой борьбы и падения производительности от многих причин; 3) технической дезорганизации как в материальной, так и в административно-технической части; 4) крайней неустойчивости и замирания рынка; 5) катастрофического хода демобилизации... благодаря технической дезорганизации и финансовому краху промышленности; 6) финансового краха промышленности в зависимости от роста оплаты труда и падения его производительности, полного расстройства снаб* жения, национализации банков и т. д.». Нетрудно видеть, что все эти факторы входят и в нашу классификацию. Но г. Гриневецкий вменяет вину не капиталистической системе, с ее войной и ее сопротивлением новому обществу, а рабочему классу. Иначе, конечно, и не может рассматривать дела апологет капитализма, перед которым «послевоенные перспективы» расцветают как капиталистические перспективы. По существу то же самое говорит М-г Hoover, «продовольственный диктатор» Европы (см. «National food Journal. 1919. Aug. 13-th»*. The economic difficulties of Europe as a whole at the signature of peace may be almost summarised in the phrase: «demoralised productivity». «It is not neccessary to review at length the cause of this decrease of productivity». They are. in- the main, as follows.
The industrial and commerical demoralisation arising originally out of the war, but continued out of the struggle for political rearrangements during the armistice, the creation of new governments, their experience, and friction between tbese governments in the readjustment of economic relations.
The proper and insistent of labour for higher standards of living and a voice in the administration of their effort has unfortunately become impregnated with the theory that the limitation of effort below physical necessity will increase the total employment or improve their condition.
There is a great relaxation of effort as the reflex of physical exhaustion of large sections of the population from privation and from the mental and physical strain of the war.
To a minor degree, considering the whole volume, there has been a destruction of equipment and tools, and the loss of organisation... due to war diversions, with a loss of man-power.
The demoralisation in the production of coal... It is due in a small percentage — from the destruction of man-power to physical limitation of coal mines or their equipment. It is due in the largest degree to the human factor of the limitation of the effort.
The continuation of the blocade... has undoubtely destroyed enterprise even in open countries.. .*
В экономической сводке о послевоенном положении мирового хозяйства инженер Roedder пишет (Ober-Ingenieur a. D. О. С. Roedder. Nacht und Morgen der Weltwirtschaft. Industrie-Verlag Vogler und Seiler Chemnitz): «Vom deutschen Arbeiter allein hangt jetzt Alles ab. Es klingt bald wie ein Hohn, von der Wiederaufnahme des Exports zu reden, wenn drinnen der Arbeiter feiert» (S. 49) **.
160
/
можна последняя фаза революции — технический переворот, переворот не в отношениях между людьми, а в отношении между человеческим коллективом и внешней природой.
Здесь придется пережить на первых порах период первоначального социалистического накопления90. В чем состояла производственная сущность капиталистического первоначального накопления? В том, что политическая власть буржуазии мобилизовала огромные массы населения, ограбив их, превратив их в пролетариев, создав из них основную производительную силу капиталистического общества. Производство пролетариата— вот «сущность» периода первоначального накопления. «Делающими эпоху в истории первоначального накопления являются все перевороты (Umwalzungen), которые служат рычагом в руках образующегося класса капиталистов; но прежде всего моменты, когда большие человеческие массы внезапно и насильственно отрываются от своих необходимых средств к жизни и выбрасываются на рынок как стоящие вне закона (vogelfrei) пролетарии»91*. Капитал путем грабежа, классового насилия и разбоя мобилизовал таким образом производительные силы, сделав их исходным пунктом дальнейшего развития.
Но и социализм, вырастающий на груде обломков, должен неизбежно начинать с мобилизации живой производительной силы. Эта трудовая мобилизация составляет основной момент социалистического первоначального накопления, которое есть диалектическое отрицание капиталистического. Его классовая сущность состоит не в создании предпосылок для процесса эксплуатации, а в хозяйственном возрождении при уничтожении эксплуатации; не в насилии кучки капиталистов, а в самоорганизации трудящихся масс.
Выше мы видели, что процесс распада капиталистической системы сопровождается не только уничтожением живой рабочей силы или ее деквалификацией, но и простым выпадением
Аналогичны показания американского финансиста Виндерлипа. См. также доклад А. Зеленко: «Меморандум по вопросу о кредитовании русской кооперации в Сев. Америке». Конечно, все эти господа видят лишь «леность рабочего класса», не замечая саботажа предпринимателей. Они в простоте душевной думают, что классовая борьба, ведущаяся в недрах производственного процесса, есть акт односторонний, что ее ведут только рабочие, тогда как капиталисты сидят на «общечеловеческом троне и строго блюдут интересы производства», «самого по себе», «чистого производства». В действительности. однако, чистый производственный разум имеет все черты нечистого практического разума, который позвякивает кошельком и весьма похож на платоновскую «идею».
90 Термин, предложенный тов. В. М. Смирновым (в «Еженедельнике Правды») **.
91 Магх К. Das Kapital. В. I. Volksausgabe. S. 647. Кстати. Обычно переводчики наивно переводят слово «vogelfrei» — «свободный, как птица».
6
Заказ N» 2227
161
ее из трудового процесса. Совершенно ясно поэтому, что когда пролетариат приступает к восстановлению процесса воспроизводства, он должен начинать с мобилизации выпавших из производственного процесса сил. Но он не может ограничиваться этим.
На первых ступенях развития, когда пролетариату достается в наследство жестоко пострадавший материально-машинный технический остов, особое значение приобретает живая рабочая сила. Поэтому переход к системе всеобщей трудовой повинности:, т. е. вдвигание в пролетарски-государственный трудовой процесс и широких непролетарских масс, в первую очередь масс крестьянства, является повелительной необходимостью02. Создание коллективно действующей живой массовой производительной силы есть исходный пункт для дальнейшей работы. Наиболее важными сферами труда первоначально является транспорт, заготовка топлива, сырья и продовольствия92 93. Отсюда начинается восходящая линия развития, которая будет сопровождаться мощным развитием техники. Отмена частной собственности на средства производства, отмена патентного «права» и коммерческой тайны, единство плана и т. д. делают возможным переход на электрическую энергию. Если при капитализме частная собственность на землю со всеми ее «дополнениями» (водопады, реки, залежи торфа и проч.) и монополия капиталистических клик страшно тормозили развитие производительных сил и даже в самых мощных капиталистических странах применение электрической энергии, постройка новых силовых станций и проч. натыкались на границы, указываемые частной собственностью94, то при господстве пролетариата за периодом «первоначального социалистического накопления» последует настоящий технический переворот, революция общественно-производственной техники. «Век пара — век буржуазии. Век электричества — век социализма» — это совершенно правильная техническая характеристика начальных стадий развивающегося социализма 95.
92 Это ясно видел Маркс еще в «Коммун. Манифесте*.
93 Эти задачи технически необходимы при всяком социальном типе хозяйственного возрождения. См., например, Гриневецкий И. С.; Гусев С. И. Очередные вопросы хозяйственного строительства. Материалы к 9-му съезду Р. К. П. Изд. Реввоенсовета Кавказского фронта; см. также тезисы Ц. К. Р. К- П. к 9-му съезду, а также газету «Экономическая жизнь».
94 См. об этом Магх К. Das Kapital; Kautsky К. Entwicklung und Verm- chrung etc.; Heveci J. Die technische Notwendigkeit der Kommunistischen Weltrevolution.
95 См. блестящую брошюру тов. Кржижановского, инженера и специалиста по электротехнике, об электрификации русской промышленности. Также Muller W. A. Sozialisiering des landwirtschaftliche Verkehrswesens//Wege und Ziede der Sozialisierung.
162
Электрификация промышленности, постройка громадных силовых станций, создание могучей транспортной сети в корне перевернут и соотношение между городом и деревней. Они не только будут способствовать превращению раздробленных мелких собственников в общественных работников, они рационализируют и перевернут в корне весь процесс сельскохозяйственного производства. Примитивные, почти варварские орудия они заменят последним словом техники и тем уничтожат основную диспропорциональность капиталистического производства, диспропорциональность между развитием промышленности и развитием сельского хозяйства, которая вызывалась существованием поземельной ренты и частной собственностью на землю и которая еще до войны приводила к громадному росту цен на продукты сельскохозяйственного производства96. Противоположность между городом и деревней понемногу будет исчезать, а вместе с нею будет исчезать специфический «идиотизм деревенской жизни». Производительные силы человеческого общества будут распределяться между различными областями в зависимости от наиболее подходящих естественных условий (близость к источникам топлива, сырья и т. д.). Вопрос о «Standart’e der Industrie» будет уже решаться вне связи с существованием капиталистических барьеров, и развитие производительных сил пойдет гигантскими шагами вперед плавным и уверенным ходом.
90 Буржуазные экономисты причину этого видели в «естественном» законе «убывающего плодородия почвы», который имеет свою длинную «историю». Прекрасный разбор этого «закона» имеется в работе тов. Н. Ленина: «Аграрный вопрос и критики Маркса». Выставляя этот закон, как имманентный закон сельскохозяйственного производства, буржуазная наука подставляла вместо социальной категории натуральную — таков основной «метод» этой «науки». Общую характеристику технического развития под углом зрения отношений между городом и деревней дает Магх в «Theorien ueber den Mehrwert». II В. I Teil. S. 280: «Im ganzen ist anzunehmen, dass in der roherer vorkapitalistischen Produktionsweise die Agrikultur produktiver ist als die Industrie, weil die Natur als Maschfne und Organismus hier mitarbei- tet, waehrend die Naturkraefte in der Industrie fasr noch ganz durch Men- schenkraft ersetzt werden, wie in der handwerksmaessigen Industrie u. s. w.: in der Sturmperiode der kapitalistischen Production entwickelt sich die Pro- duktivitaet der Industrie rasch gegen die Agrikultur, obgleich ihre Entwick- lung voraussetzt, dass in der Agrikultur schon bedeutende Variation zwischen konstantem und variablem Kapital stattgefunden hat, das heisst eine Masse Menschen von dem Ackerbau vertrieben sind. Spaeter geht die Produktivitaet in beidern voran, obgleich in ungleichem Schritte. Aber auf einem gewissen Hoehepunkt der Industrie muss die Disproportion abnehmen, dass heisst die Produktivitaet der Agrikultur sich relativ rascher vermehren als die der Industrie» *.
6*
163
Глава VII
ОБЩИЕ ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ФОРМЫ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА*
1. Государственный капитализм. 2. Система социалистической диктатуры. 3. Социализация, (обобществление). 4. Национализация. 5. Муки цивилизации. 6. Другие формы обобществления.
Буржуазная экономическая экономия «принципиально» абстрагируется от историческо-социальных форм производственного процесса. Поэтому для нее совершенно «не важны отношения господства, эксплуатации, классовой характеристики данной общественной формации и т. д.». Немудрено, что такая «принципиальность» есть возведение в «принцип» невероятной теоретической путаницы, практически весьма небезвыгодной для буржуазии. Эта путаница достигла своего высшего напряжения как раз за время войны и в послевоенный период. Она^выразилась прежде всего в грубейшем смешении системы государственного капитализма с системой социалистической диктатуры пролетариата.
Вернер Зомбарт во введении к «Grundlagen und Kritik des Sozialismus»97 определяет социализм таким образом: «социализм есть практическая социальная рационалистика с антихре- матистической тенденцией» («Sozialismus ist praktische Sozial- rationalistik mit anti-chrematistischer Tendenz»). Это, с позволения сказать, «определение» имеет свои глубокие литературные корни. Ибо существует старинная традиция, приобретенная прочность предрассудка, традиция, которая рабовладельческий «коммунизм» Платона, прусско-юнкерский «государственный социализм» Родбертуса, финансово-капиталистический государственный капитализм эпохи войны и Марксов коммунизм берет за Одну скобку на том достаточном основании, что во всех этих формах есть «социальная рационализация с антихрематистиче- ской тенденцией». Ясно, однако, что такая точка зрения нисколько не лучше тех варварски грубых, одновременно и наивных, и хитрых определений, какие за время войны давались империализму как внеисторической, а иногда даже всеобщей биологической функции98 99. Логически эта путаница связана с тем, что здесь прячется под спуд классовая характеристика государства, которое выступает под псевдонимом «общего», «целого», «общественного целого» и прочих прекрасных слов,
97 Grundlagen und Kritik des Sozialismus. Bearbeitet von Werner Som-
bart. I Teil. Berlin: Askanischer Verlag, 1919 S. VII.
99 Один французский писатель определял империализм как стремление всякой жизненной формы к распространению за счет других. С этой точки зрения курица, даже не несущая золотых яиц, но клюющая зерно, является субъектом империалистической политики, ибо она «энцентрирует» это зерно.
164
й также специфический характер производственных отношений. Эти последние рассматриваются лишь под углом зрения того, что уничтожается анархия производства и связанная с ней денежная система. Но так как под эту формулу подействуют все и всяческие виды экономических структур, построенных на основе натурально-хозяйственных и в то же время планомерно регулируемых отношений, какую бы классовую или внеклассовую характеристику эти отношения ни носили, то понятно, что эта формула не годится как раз потому, что она слишком обща, что она обнимает прямо противоположные по своей классовой характеристике общественные структуры.
Если мы перейдем теперь к государственному капитализму, то увидим, что государственный капитализм есть совершенно специфическая и чисто историческая категория, несмотря на то, что в нем есть и «социальная рационалистика», и «антихрема- тистическая тенденция». Ибо он есть в то же время один из видов— самый «совершенный» — капитализма. Основным производственным отношением капиталистического строя является отношение между капиталистом, владеющим средствами производства, и рабочим, продающим капиталисту свою рабочую силу*. При рассмотрении государственно-капиталистической структуры нельзя абсурдно выкидывать этот основной классовый признак**. С точки зрения соотношения социальных сил государственный капитализм представляет из себя потенцированную (возведенную в степень) власть буржуазии, где господство капитала достигает своей высочайшей силы, поистине чудовищной величины". Другими словами, государственный капитализм есть рационализация производственного процесса на базе антагонистических социальных отношений при господстве капитала, получающем свое выражение в диктатуре буржуазии ***.
Так как государственный капитализм есть сращение буржуазного государства с капиталистическими трестами****, то очевидно, что не может быть и речи о каком бы то ни было «государственном капитализме» при диктатуре пролетариата, которая принципиально исключает такого рода возможность 10°. 99 10099 См. нашу статью «Некоторые основные понятия современной экономики» (Коммунист. 1918. 16 мая. № 3. С. 9).
100 Эта, казалось бы, ясная мысль была неясной многим товарищам. Так, т. Цыперович в цитированном уже издании своей работы о синдикатах и трестах а России пишет о послеоктябрьском периоде: «даже на подготовленной стадии», которую мы сейчас переживаем, стадии государственного капитализма (1 !), рабочий является в то же время хозяином производства...» (I. С. 170). Каким это образом рабочий может .быть «хозяином производства» в капиталистической системе,— этого понять, конечно, не может никто, ибо такая странная система ничем не отличается от сухой воды. Конечно, она «существовала» только в головах некоторых людей, а не в «общезначимой» действительности. Еще «точнее» эту систему определял в свое время тов. Боярков в «Вестнике металлиста» (янв. 1918 г., Петроград): как
165
Рассуждая «вообще», можно было бы поставить вопрос о возможности такой формы, когда пролетарское государство в самом начале своего существования регулирует деятельность капиталистических трестов до «экспроприации экспроприаторов», «разумно подготовляя» эту экспроприацию так, чтобы сохранить в целости все «аппараты». Если бы такая система была возможна, то это не был бы государственный капитализм, ибо последний предполагает . капиталистическое государство. Это было бы не высшее выражение капиталистического порядка, а некоторая промежуточная ступень в развитии революции. Но такая форма невозможна, ибо допущение ее покоится на иллюзии,— правда, чрезвычайно распространенной,— будто бы пролетариат может «овладеть» всеми капиталистическими аппаратами, не трогая их капиталистической девственности, а господа капиталисты могут с удовольствием подчиняться всем велениям пролетарской власти. Здесь, следовательно, предполагается состояние равновесия в таких условиях, которые заранее исключают всякое равновесие101.
Система социалистической диктатуры, которую можно было бы назвать государственным социализмом, если бы последний термин не был испорчен его обычным употреблением, есть диалектическое Отрицание, противоположность государственного капитализма. Здесь в корне меняется тип производственных отношений, уничтожается верховная власть капитала в производстве, ибо меняется основа основ капиталистического строя — отношение собственности. И здесь есть «общественная рационализация с антихрематистической тенденцией», но эти черты даны на базе совершенно иного соотношения классов, что меняет целиком и весь характер производственного процесса. В системе государственного капитализма хозяйствующим субъектом является капиталистическое государство, собирательный, коллективный капиталист. При пролетарской диктатуре хозяйствующим субъектом является пролетарское государство, коллективно* организованный рабочий класс; «пролетариат, организованный как государственная власть». При государственном капитализме процесс производства есть процесс производства прибавочной ценности, попадающей в руки класса капиталистов, с тенденцией превращения этой ценности в прибавочный продукт. При пролетарской диктатуре процесс производства служит средством для планомерного удовлетворения обще¬
«развернутый капитализм, который рабочий' класс должен построить «без предпринимателей». «Капитализм без капиталистов» — вот к какой абсурдной формуле привела неясность в основных понятиях. Нечего и говорить, что буржуазия и соглашательская литература вся сплошь проникнута путаницей, еще более горшей.
101 См. Ленин Н. Заметки публициста//Коммунистический Интернационал.
ственных потребностей. Система государственного капитализма есть наиболее совершенная из всех форм эксплуатации масс кучкой олигархов. Система пролетарской диктатуры делает немыслимой какую бы то ни было эксплуатацию вообще, ибо она превращает коллективно-капиталистическую собственность и частнокапиталистическую форму ее в «собственность» коллективно-пролетарскую. Следовательно, несмотря на формальный момент сходства, здесь дана диаметральная противоположность по существу Этой противоположностью определяется и противоположность всех функций рассматриваемых систем, хотя бы они были формально сходными. Так, всеобщая трудовая повинность в системе государственного капитализма есть закабаление рабочих масс; наоборот, в системе пролетарской диктатуры она есть не что иное, как трудовая самоорганизация масс; мобилизация промышленности в первом случае есть усиление власти буржуазии и укрепление капиталистического режима, тогда как во втором она есть укрепление социализма; все формы государственного принуждения в государственно-капиталистической структуре есть пресс, который обеспечивает, расширяет и углубляет процесс эксплуатации, в то время как государственное принуждение при пролетарской диктатуре есть метод строительства коммунистического общества. Одним словом, функциональная противоположность формально сходных явлений предопределяется здесь целиком функциональной противоположностью организационных систем, их противоположной классовой характеристикой 102 103.
Коммунизм есть уже не форма переходного периода, а его завершение. Это структура бесклассовая, безгосударственная, вполне гармонично построенная во всех своих частях. Только здесь впервые появляется абсолютно единое организованное «целое». Диктатура пролетариата эволюционным путем «вызревает» в коммунизм, отмирая вместе с государственной организацией общества.
Переход от капитализма к социализму совершается через концентрированную мощь пролетариата — рычаг пролетарской диктатуры. Система мер, при помощи которых совершается этот переход, обычно обозначается термином «социализация»,
102 Довольно многочисленное количество «сочинений» о социализме, появившихся за последнее время за границей, обходит этот основной вопрос *.
103 Кстати, на непонимании этого обстоятельства основаны все «обвинения», выставляемые против коммунистической партии мещанами социал-демократии. В лучшем случае эти господа протестуют против «готтентотской морали», создавая таким образом принципиальное «равенство» между коммунизмом и капиталистическим варварством. В самом деле, разве может «демократ» отрицать «равное право на существование» волка и овцы? Ведь это было бы нарушением божественной справедливости!
107
или «обобществление» 104. Уже из предыдущего ясно, что этот термин не совсем точный. Если говорить об обобществлении, понимая под этим то, что трудовой процесс в целом удовлетворяет общественные потребности, т. е. потребности всего общества как системы, то такое «обобществление» было и в пределах капитализма. Именно это разумел Маркс, когда говорил об «обобществленном труде»*. То же самое утверждал и Родбер- тус, когда выставлял свое положение, что сущностью общества является коммунизм. Однако ясно, что не об этом идет речь в данной связи. Здесь речь идет о таких мероприятиях, которые создавали бы новый тип производственных отношений на основе коренного изменения в отношениях собственности. Другими словами, «экспроприация экспроприаторов» и должна быть содержанием социализирующего процесса. Следовательно, под социализацией разумеется передача средств производства в руки общества. Однако здесь как раз и вскрывается некоторая неточность термина. Ибо в переходную эпоху между государственным капитализмом и коммунизмом сознательным хозяйствующим субъектом является не «все общество», а организованный рабочий класс, пролетариат. Тем не менее, поскольку мы рассматриваем весь процесс в целом, начиная с насильственной экспроприации вплоть до отмирания пролетарской диктатуры, что есть также процесс, разница между пролетариатом и всей совокупностью общественных работников становится все меньше и меньше и, наконец, исчезает совершенно. Тем самым дано оправдание и термину «социализация»105**. Если под социализацией мы разумеем переход
104 Для международной соглашательской идеологии характерен тот факт, что этот термин употребляется как замена терминов «экспроприация экспроприаторов* и «конфискация». Делается это потому, чтобы тем легче говорить о «социализации» в связи с пресловутым «целым», т. е. подвести под «социализацию» и мероприятия государственной власти капитала. См. в особенности работы ** Edmund’a Fiscer’a.
105 Отто Бауэр в своей брошюре «Weg zum Sozialismus» обобществление противопоставляет огосударствлению и видит в первом комбинацию органов из представителей рабочих, служащих, чиновников — с одной стороны, потребителей — с другой, государства как нейтральной величины —с третьей; фабрики предполагается, между другими мерами, сдавать в аренду сельскохозяйственным кооперациям (т. е. синдикатам). Вопрос о диктатуре не поставлен, как нужно: государство является «демократией вообще». Гораздо более резко выражена эта насквозь буржуазная точка зрения у W. v. Rathe- nau, где «обобществление» происходит таким образом, что производство сосредоточивается в руках профессиональных капиталистических группировок. Про эту «теорию социализации» d-r К- Tyszka (I. S. 25) правильно замечает, что такая концепция есть возрождение средневековых цехов. Однако сам проф. Тышка ни в малейшей степени не обнаруживает понимания классового существа социализации. У Hermann’a Beck’a (Sozialisierung alorganisatorsche Aufgabe) субъектами социализирующего процесса являются и «Interessen- verbande der Unternehmer»*** (С. 51). В дискуссии на конференции немецких
168
средств производства в руки организованного пролетариата как господствующего класса, то возникает вопрос о конкретных формах этого перехода. Мы уже по существу разбирали его в предыдущих главах. Здесь только необходимо отграничить друг от друга понятия, которые постоянно путаются противниками коммунистического переворота. Ясно, что, поскольку в переходный период хозяйствующим субъектом является конституировавшийся как государственная власть рабочий класс, постольку основной формой социализации производства является его огосударствление, или национализация106. Однако совершенно очевидно, что огосударствление (национализация) «вообще» скрывает в себе совершенно различное материальноклассовое содержание в зависимости от классовой характеристики самого государства. Если не смотреть — как это делают представители буржуазной науки — на государственный аппарат как на организацию нейтрально-мистического свойства, то необходимо точно так же понять, что и все функции государства носят классовый характер. Отсюда следует, что необходимо строго различать буржуазную национализацию и национализацию пролетарскую. Буржуазная национализация приводит к системе государственного капитализма. Пролетарская национализация приводит к государственной формулировке социализма. Точно так же, как пролетарская диктатура есть отрицание, антипод буржуазной диктатуры,— пролетарская национализация есть отрицание, полная противоположность буржуазной национализации.
То же необходимо сказать и о различного рода «муниципализациях», «коммунализациях» и т. д. Теоретически в высокой , степени неправильно противопоставлять эти понятия понятию огосударствления. Ибо система так называемого «местного самоуправления» во всяком классовом обществе (следовательно, в таком обществе, где существует государство) есть не что иное, как составная часть местных аппаратов государственной
инженеров d-r Prange откровенно назвал такую структуру «облагороженным капитализмом» (veredelter Kapitalismus) и тем раскрыл все карты. Е. Fischer (Vom Privatkapitalismus zum Sozialismus), классический тип социал-демократического кретина, все время играет понятием обобществления и социализацией, употребляя его в двух равных смыслах и на основании такого фокуса получая блестящий результат, что социализация была уже давным- давно. Prof. Oppenheimer, который отлично понимает, в чем дело, обороняет капиталистические позиции теорией незрелости. Для него всякий, стремящийся к социализации теперь, есть «Putschist, Blanquist» и пр.
106 Последний термин, конечно, далеко не точен. Во-первых, он смешивает нацию («целое») с государством, т. е. организацией господствующего класса *. Во-вторых, он носит отпечаток эпохи национальных государств. Мы его оставляем потому, что он абсолютно укоренился, хотя логических оснований для его существования нет.
109
организации господствующего класса 107. Определенный классовый характер государственной власти создает такой же определенный классовый характер местных органов этой власти. Поэтому пролетарская муниципализация и буржуазная муниципализация должны различаться так же строго, как и разнородные «национализации».
Само собою разумеется, что кроме этих основных форм, когда пролетариат как целое непосредственно овладевает производственным процессом, есть ряд низших форм этого же процесса (в особенности по отношению к деревне). Здесь связь с пролетарским государством менее тесна, но она все же есть. Ибо пролетарская Диктатура является тем рычагом, который перевертывает старый порядок и строит новый. В конечном счете процесс социализации во всех формах есть, таким образом, функция пролетарского государства.
Глава VIII
СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ПРОИЗВОДСТВА ПРИ ДИКТАТУРЕ ПРОЛЕТАРИАТА
1. Классовый характер государства и методы управле- , ния. 2. Пролетарское управление промышленностью в
период разрушения капиталистической системы. 3. Пролетарское управление промышленностью в критические периоды («милитаризация»). 4. Управление и обучение управлению в разные фазы трансформационного процесса. 5. Вероятный ход развития.
Производство при господстве капитала есть производство прибавочной ценности, производство ради прибыли. Производство при господстве пролетариата' есть производство для покрытия общественных потребностей*. Различное функциональное значение всего производственного процесса дано различием в отношениях собственности и в классовой характеристике государственной власти 108. Теоретически совершенно неправильно представление, что определенный класс связан единственной, в деталях своих неизменной формой управления. Любой общественный класс может находиться в различных условиях, к которым
107 На непонимании этого покоилась иллюзия так наз. «муниципального социализма». Конечно, в процессе капитализма и революции при неорганизованных выступлениях могут быть захваты пролетариатом отдельных округов и пролетарские «муниципализации» при государственной власти капитала. Но всякий читатель легко поймет, что эта категория совсем особого порядка. В тексте речь идет об относительно устойчивых общественных системах.
108 Ср. Ленин Н. Речи на 9-м съезде Рос. Коммунист. Партии (большевиков)
170
должны быть приспособлены мотоды и формы управления. Эти последние определяются нормами технической целесообразности, причем разные формы имеют одно и то же классовое содержание, поскольку даны определенные отношения собственности и определенный классовый характер государственной власти.
Лучшим примером может служить практика буржуазии. От форм «широкой демократизации» буржуазия в эпоху империализма перешла к ограничению прав парламента, к системе «малых кабинетов», усилению роли президента и т. д. Но было ли ограничение «прав парламента» и «кризис парламентаризма» ограничением прав буржуазии и кризисом ее господства? Не было ни на йоту. Наоборот, эти явления знаменовали собой усиление господства буржуазии, централизацию и милитаризацию ее власти, что было в эпоху империализма категорической необходимостью как раз* с точки зрения буржуазии.
Если Спенсер полагал, что «индивидуальное государство» должно быть антимилитарным по существу, потому что военщина есть специфическое свойство феодального режима, то он глубоко заблуждался, ибо превращал особенности одной фазы капиталистического развития в универсальную форму. Конкурентная мирбвая борьба, поставившая все развитие под знак войны, заставила буржуазию изменить форму своего господства. Но только вульгарные умы могут в этом видеть ограбление прав буржуазии в пользу несуществующей величины. Даже так называемый «личный режим» отнюдь неправильно противопоставлять классовому господству. Наоборот, при определенном сочетании условий господство класса может находить себе наиболее адекватное выражение как раз в личном режиме. Таково, например, господство помещиков, выражавшееся в самодержавии. Такова буржуазная диктатура в эпоху гражданских войн, когда'она находит свою наиболее совершенную (т. е. приспособленную к условиям момента), формулировку в диктатуре «честной шпаги». Изменение формы управления может найти себе место и в сфере управления промышленностью в зависимости от технической целесообразности.
Но если эти положения правильны вообще, то они правильны и для эпохи пролетарской диктатуры.
Отсюда ясно, что различные системы управления промышленностью в процессе общественной трансформации следует рассматривать в строгой зависимости от конкретной фазы развития. Только при таком методе рассмотрения можно понять необходимую смену форм, неизбежные вариации различных систем управления в пределах постоянной классовой «сущности» данной системы.
Первоначальная фаза развития есть период разложения и разрыва капиталистических отношений производства и в то же время период овладевания пролетариатом стратегическими уз¬
171
лами экономики. Этот период, вообще говоря, начинается раньше «перехода» политической власти к пролетариату, потому что этапы революции (идеологическая, политическая, экономическая, техническая ступени ее) не ограничены резкой гранью друг от друга и один период «захлестывается» другим. Борьба за социализацию производства, т. е. за пролетарскую фабрику, идет по всей линии снизу, параллельно с нарастанием революционной волны. Она выражается в том, что в старую систему клином врезываются и раскалывают ее окончательно такие организации, как революционные «фабрично-заводские комитеты» (Россия), «производственные советы» («Betriebsrate» в Германии) или другие аналогичные представительные и иногда широко коллегиальные органы сплачивающегося в ходе борьбы рабочего класса. Эту фазу развития необходимо анализировать в первую очередь.
В рассматриваемый период общество находится в состоянии максимальной неустойчивости. Соотношение социальных сил таково, что никакое равновесие йа старой основе абсолютно невозможно. Капиталистическая буржуазия и техническая интеллигенция, идущая, как общее правило, в этот период вместе с капиталистической буржуазией, не имеют особого интереса «налаживать производство». Их внимание сосредоточивается на том, чтобы предупредить победу рабочего класса. Фабрики и заводы все более и более остаются «без хозяина». Первой попыткой поставить нового «хозяина» — рабочий класс — и являются вышеназванные организации пролетариата. Является ли эта система широкой коллегиальности, фабричных советов технически наиболее совершенной? Конечно, нет. Но вовсе не в этом состоит ее функциональная роль. В рассматриваемый период речь идет о первых шагах к установлению нового равновесия, без которых немыслимо какое бы то ни было строительство действительно более совершенных форм. Даже в «нормальное» капиталистическое время буржуазные организаторы производства считали одной из самых крупных проблем управления проблему соотношения между органами капиталиста и рабочими 109. Здесь эта проблема не может быть решена вовсе. Дело идет лишь о нащупывании новой системы равновесия. Следовательно, на данной ступени развития «совершенное техническое управление» нельзя и вовсе ставить как очередную задачу, Решение такой задачи предполагает некоторую устойчивость элементов производства, не только вещественно материальных, но и людских. А в рассматриваемый период как раз нет и не может быть такой предпосылки. Однако в некотором смысле все же и здесь можно говорить о шаге вперед.
109 Ср., напр., Тэйлора.
172
В самом деле, выше мы видели, что людские технически- трудовые отношения суть в то же время отношения социальные. Поэтому с точки зрения сравнивания с абсолютной дезорганизацией хозяйственного аппарата, когда в предприятии нет никакого организующего начала, «захват власти» на фабрике рабочими ячейками представляет плюс даже с точки зрения логики «чистого производства». Неизмеримо существеннее представляется он с точки зрения его роли в общеисторическом процессе. Ибо только таким путем и может произойти внедрение рабочего класса как организующего начала в производственный процесс. По сути дела здесь задача экономически боевая: укрепить рабочий класс как класс, господствующий во всех порах экономической жизни. Технически такая система, сопровождающаяся неизбежно широчайшей коллегиальностью, принципом абсолютной выборности (причем эта выборность идет под политическим флагом, а не под флагом технического стажа), частой сменяемостью и — в силу широкой коллегиальности— децентрализацией и распылением ответственности, весьма далека от совершенства110. Но только так рабочий класс может укрепить свои позиции в экономической жизни, создавая низовые ячейки своего аппарата управления, ячейки, которые быстро связываются между собой, срастаются с вызревшими еще в «лоне капитализма» организациями рабочего класса и таким путем образуют новую ткань пролетарского экономического аппарата. Разложение старого, грубый набросок нового * — вот что представляет собой разбираемый тип производственного администрирования.
Здесь уместно будет привести аналогию с тем процессом, который происходит в армии. На смену строжайшей империалистической субординации выдвигается принцип широкой выборности: создаются бесчисленные комитеты во всех звеньях армейского аппарата; вопросы армии становятся предметом широчайшего обсуждения и дискуссий; «старая власть» в армии окончательно дискредитируется и подрывается; реальными узлами власти становятся новые органы и через них новые классы. Каков объективный смысл этого процесса? Первое и самое главное: разложение, разрушение старой империалистской армии. Второе: воспитание, подготовка активных организующих CHJf будущей пролетарской армии, воспитание, покупаемое ценой разрушения старого. Никто не станет утверждать, что полковые комитеты делают армию боеспособной. Но обь-
1,0 Поэтому прав Otto Neurath, когда он говорит, что «Ausschiisse* («комитеты* или «советы») по своей конструкции мало пригодны для чисто деловых производственных функций. (То же см. у F. Eulenberg’a.) Но все эти «критики* абсолютно не понимают —или притворяются, что не понимают — общественного и общественно необходимого значения этих переходных форм. Правильно ставит вопрос инж. Hermann. Beck (1. с.).
173
ективная задача ведь и не стоит в том, чтобы поддержать боеспособность старой армии. Наоборот, она состоит в ее разрушении и подготовке сил для иного аппарата.
Однако, несмотря на все сходство процесса там*и тут, есть все же одно крупное различие. В производстве сохраняется большая непрерывность всего процесса. Это происходит потому, что в недрах капиталистической системы уже была дана ос-, нова производственного аппарата будущего, в первую очередь профессиональные союзы. Соответствующих же военных организаций не было и не могло быть. Поэтому в военной сфере развитие идет большими скачками, весь процесс выражен более резко, грубо, если угодно, более революционно.
Резко отличается от разбираемого случая тип пролетарски милитаризованного производства. «Милитарный» тип любой организации выступает на сцену тогда, когда данная система находится в критическом положении. На войне налицо постоянная угроза гибели как отдельных частей борющегося аппарата (армии), так и «целого». Поэтому здесь требуется самими условиями существования этой организации совершенно определенный тип ее: величайшая точность, безусловная и беспрекословная иснолнительность, быстрота решений, единство воли и поэтому минимум обсуждения и говорения, минимум коллегий, максимум единоличия. С другой стороны, поскольку элементы этой организации не являются спаянными внутренне, не выполняют всех решений сами, постольку армия опирается на систему репрессий, которые именно в этой области достигают своего максимума и находят как раз здесь свое наиболее яркое выражение.
Последний элемент должен быть особенно силен тогда, когда армия вербуется из элементов, которые сами не заинтересованы в войне, когда война ведется против их интересов. Такова империалистическая война. Но и при господстве пролетариата элемент принуждения и репрессии играет большую роль, тем большую, чем больше процент не чисто пролетарских элементов — с одной стороны, и несознательных или полусознательных элементов среди самого пролетариата — сдругой111. В таком случае «милитаризация»112 населения — в армейской
111 Если под милицией понимать идеальную милицию, где все выполняют свои функции добровольно, подобно тому, как участники оркестра слушаются палочки дирижера, то к ней вполне приложимы слова Энгельса: сТолько общество, организованное и воспитанное на коммунистических началах, может приблизиться к милиционной системе, но и оно едва ли дойдет до нее» * (цит. по: Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. Петроград: Госуд. издательство, 1920. С. 242).
1,2 По сути дела здесь термин смилитаризация» и проч. совсем неприменим, потому что и военная организация пролетарского государства, и военный тип организации промышленности имеют здесь совершенно иное значение. сКрасный милитаризм» — словосочетание поистине варварское. Но бед-
174
Организации прежде всего — является методом самоорганизации рабочего класса и организации им крестьянства.
Поскольку пролетарская диктатура и ее классический тип — советская система государства — находится в критическом положении, постольку совершенно ясно, что она должна приобрести характер военно-пролетарской диктатуры. Это значит, что деловые аппараты управления сжимаются, широкие коллегии сменяются узкими, все наличные организаторы и администраторы из рабочих распределяются наиболее экономным образом.
Это же явление—в усиленном виде—необходимо возникает при опасности хозяйственной катастрофы. Опасность эта дана хозяйственным истощением за время империалистской войны и войны гражданской. Поскольку центр тяжести пролетарских задач переносится в область хозяйственного строительства, где основная ткань хозяйственных аппаратов уже пропитана рабочими-администраторами, где рабочие организации уже стали основой, стержнем этих аппаратов, там с абсолютной неизбежностью намечается реорганизация их, идущая по линии сокращения коллегиальности, а в некоторых случаях (на отдельных заводах, фабриках и т. д.) к введению единоличного управления. Это последнее не есть ни уменьшение прав класса, ни уменьшение роли его организаций. Это есть сжатая, уплотненная форма пролетарского управления промышленностью, форма, приспособленная к условиям быстрой работы, ее «военного» темпа. Технически эта форма гораздо более совершенна, ибо ее значение не в том, чтобы разрушать старое или только обеспечить господство новым отношениям или воспитывать массы; центр тяжести лежит здесь как раз в конструкции делового аппарата, в плавном и точном ходе работы. Эту задачу революция решает после того, как создана основа пролетарского административного аппарата вообще. Здесь уже не приходится центр внимания сосредоточивать на проблеме укрепления классовых позиций пролетариата — это вопрос в основном решенный: здесь центр тяжести лежит не в принципиальном изменении производственных отношений, а в подыскании такой формы управления, которая обеспечивает максимальную деловитость. Принцип широкой выборности снизу (обычно даже рабочими по фабрикам) заменяется -принципом тщательного подбора в связи с техническим и административным стажем, компетентностью, твердостью кандидатов. Во главе правлений заводов становятся ответственные лица — рабочие или специалисты — инженеры. Но они подбираются и назначаются хозяйственными органами пролетарской диктатуры; их выстав-
ность языка и «обычай* заставляют нас употреблять термин «милитаризация*.
175
ляют и предлагают тоже рабочие организации. В порах такой системы любой инженер не может выполнять никакой другой функции, кроме той, которая требуется от него пролетариатом.
Этот тип пролетарского управления промышленностью возможен и целесообразен лишь при определенных условиях; прежде всего он предполагает прочность уже сложившейся Советской власти, некоторое уже установившееся социальное равновесие на новом базисе. Такая система была бы невозможна и нецелесообразна в первую фазу переворота, фазу разрушения старых связей и овладевания производственным пунктами. Это нужно подчеркнуть со всей решительностью пз.
Здесь нужно поставить еще один вопрос, стоящий в связи с уже разобранными, а именно вопрос о соотношении методов управления с методами обучения управлению. Одной из важнейших задач советской системы вообще является привлечение самых широких масс к непосредственному управлению. Точно так же обстоит дело, поскольку мы говорим о хозяйственных организациях государственного аппарата. В первый период функция обучения сливается с функцией самого управления. Иначе и не может быть. Буржуазные организаторы производства, техническая интеллигенция идут тогда против пролетариата, рабочие еще не имеют административного опыта, но на их плечи ложится все. При таком положении дела пролетарии-передовики управляют, обучаясь, и обучаются, управляя. Другого выхода на первой ступени строительства социализма нет. Но для выполнения этих целей как раз и пригодна форма широко проведенной системы коллегиальности. Это есть не столько управление, сколько школа управления. Однако совершенно очевидно, что из нужды не следует делать добродетели. В дальнейших фазах развития, поскольку укрепились позиции рабочего класса как класса господствующего и поскольку создается твердый остов компетентного управления промышленностью, базой которого служит уже слой выделившихся рабочих-администра- торов; поскольку, с другой стороны, техническая интеллигенция возвращается, подобно блудному сыну, в производственный процесс,— постольку функция управления отделяется от функции обучения этому управлению. Обучение управлению уже не покупается ценой постоянных ошибок в самом управлении. Массы, все более широкие, заинтересовываются и обучаются
1,3 Поэтому, напр., решения 9-го съезда Рос. Ком. Партии (б-ков), совершенно правильные для соответствующего периода в жизни русской Советской республики, абсолютно непригодны для хронологически того же момента в других странах. Мы не можем здесь говорить об этой системе управления подробно и отсылаем интересующихся к следующим источникам: Протоколы 9-го съезда Р.К.П.: газета «Экономическая жизнь» за 2-ю половину марта и 1-ю половину апреля 1920 г.; Протоколы 3-го Съезда Проф. Союзов.
176
промышленному администрированию в особых учрёждениях, особыми методами и приемами гораздо более систематично, чем это было возможно в предыдущую фазу 1|4.
Каков вероятный ход дальнейшего развития на пути к коммунизму? Поскольку острота хозяйственного кризиса (кризиса истощения) будет проходить и поскольку будут накапливаться все большие ресурсы человеческого материала, который может управлять и умеет управлять, постольку не будет надобности в резко выраженном милитарном типе управления. При всех своих безусловных преимуществах он имеет и некоторые крупные недостатки, вытекающие из типа принудительной дисциплины. Он категорически, необходим при таких условиях, когда нужно действовать решительно и быстро: тогда его недостатки тонут в его достоинствах. Раз, однако, он выполнил свое назначение, на смену ему приходит новая фаза «развернутой* системы управления, которая отнюдь не является простым повторением уже пройденной ступени, а синтезом двух предыдущих. Тогда, говоря языком Гегеля, первая фаза представится как тезис, вторая как антитезис, а третья как их объединение в некотором высшем единстве. Развитие, конечно, не остановится на этом. По мере отмирания государственной власти и всякой принудительной нормировки человеческих отношений коммунистическое человечество создает наивысший тип управления над вещами, где исчезнет и самая проблема коллегиальности или единоличия в какой бы то ни было формулировке, ибо
1,4 В России эту мысль впервые выдвинул т. Троцкий. Хорошо формулирует это инж. Hermann Beck: «Eine vielkoepfige Versammlung капп nicht Entscheidungen t’aellen, am Wenigsten im Wirtschaftsleben mit seinerl kom- plizierten Zusammenhaengen und der Folgenschwere jedes Beschlusses. Zu- naechst muss einmal ausgesprochen werden, dass es nicht Aufgabe der Be- triebsraete ist, in den Gang der technischen und wirtchaftlichen Betriebsver- waltung laufend hineinzureaen, so wenig wie ein Parlament in die laufenden Geschaefte der Staatsverwaltung sich hineinmischeji kann. Die Verwaltung eines Unternebmens kann auch absolut nicht von Ausschuessen und Raeten gefyehrt werden, sie muss von verantwortlichen fachmaennisch geschulten und seJbstaendig handelnden Einzelpersoenlichkeiten geleitet werden... Die Bedeutung aller dieser Kollektivorgane kann nur darin liegen, die Betriebsver- fassung sowie Richtung und Geist der Produktionsleitung festzulegen und die Handhabung der Betriebsfuehrung laufend zu ueberwachen... Dagegen ist eine zweite wjchtige Funktion der Ausschuesse und Raete die der Auslese- vorrichtung (Sozialisierung als organisatorische Aufgabe. S. 52). И в другом месте: Nur Verbohrtheit kann leugnen, dass Betriebsrat und Arbeiterrat die wertvollsten Heuschoepfungen politischer Organisationen sind. Obschon sie heute vielfach noch unfruchtbare Schwatzklubs sind. Man muss sich eben hueten, ueber die Unreife ersten Entwecklungsphase einer Orgamsationsform ihren echten Kern zu uebersehen» (Eroeffnungsansprache. S. 8) . Несмотря на последнее замечание, сам Beck далеко не понимает специфических особенностей различных фаз трансформационного процесса. Отсюда его организационные планы, которые по своей конструкции абсолютно непригодны как раз к тому времени, для которых их предназначал сам автор.
177
люди будущего будут добровольно делать то, что будут требовать сухие выкладки статистического подсчета. Управление над людьми исчезнет навсегда.
Г лава IX
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ КАПИТАЛИЗМА В ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД116
1. Методология марксистской экономики: объективно- общественный, материально-производственный и исто- рическо-диалектический подход. 2. Постулат равновесия производственной системы. 3. Видоизменение этих точек зрения и переходный период: непроизводственное получение потребностей, отсутствие правильного воспроизводства и т. д.; отсутствие равновесия. 4. Товар. 5. Ценность. 6. Цена. 7. Заработная плата и прибыль. 8. «Натурализация» экономического мышления.
В анализе экономики переходного периода приходится иметь дело не только с «чистыми» формами и категориями. Этот анализ потому и труден, что' здесь нет устойчивых величин. Если дообще наука в ее теперешнем состоянии изучает текущие «процессы», а не застывшие метафизические «сущности», то как раз в переходный период по причинам, совершенно очевидным, категории бытия заменяются категориями «становления». Текучесть, изменяемость, движение —эти черты свойственны переходному периоду в гораздо большей степени, чем «нормально» развивающимся отношениям внутри прочной производственной системы. Поэтому перед нами возникает вопрос, годятся или не годятся те методологические приемы и те «мыслительные категории», которые употреблялись Марксом по отношению к капиталистическому обществу, годятся ли они теперь, в эпоху ломки капитализма и закладывания нового общественного фундамента.
В самом деле. «При изучении экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции»116*. Изучая капиталистическую форму хозяйства и пользуясь этой силой абстракции, Маркс создал целую систему понятий, систему орудий познания живой экономической действительности. Не только
116 Эта глава написана на основе черновых набросков, сделанных моим другом,, т. Ю. Пятаковым. Мы хотели писать данную работу совместно, но практические задачи, к величайшему моему сожалению, отвлекли т. Пятакова от этой работы и расстроили общий план ее. Мне пришлось эту главу отчасти сократить, отчасти дополнить, отчасти переработать согласно с контекстом книги. Во многих местах текст т. Пятакова оставлен целиком. Но и в переделанных частях главы основа принадлежит ему. (Я. Б.)
116 Маркс К- Капитал. Т. I. С. XVI.
178
в руках гения, но и в руках всех последующих исследователей не апологетов и сикофантов, а действительно научных исследователей — явлений хозяйственной жизни понятия эти были важнейшим средством научного овладения хозяйственным процессом. Научно овладеть хозяйственным процессом значит понять его в его развитии, понять каждое явление в его возникновении, эволюции и исчезновении и понять как часть целого — при такого рода научном овладении понятия, отчеканенные Марксом, действовали «без отказа». Краеугольными камнями всего здания теоретической политической экономии, т. е. теории хозяйства в его капиталистической форме, основными понятиями всей системы, были понятия: товар, ценность, цена.
Но пробил час капиталистической собственности. Экспроприаторы экспроприируются. Капиталистическое производство с неизбежностью процесса природы пришло к отрицанию себя самого. Коммунистическая революция потрясает всю хозяйственную систему до глубочайших основ, кощунственно разбивая «вечный» храм капитализма. Начинается процесс гигантских экономических сдвигов, грандиозных изменений, процесс перестройки всей системы производственных отношений. Старое переплетается с новым, новое борется со старым и то преодолевает его, то бессильно отступает назад. Нам необходимо познавательно овладеть этим сложным процессом, и здесь снова и снова -приходится прибегать к силе абстракции П7.
При первой же серьезной попытке действительно научно овладеть той весьма беспокойной конкретностью, которую мы называем хозяйством переходного периода, мы натыкаемся на то, что старые понятия теоретической экономии моментально отказываются служить. Мы натыкаемся на любопытное противоречие. Старые категории политической экономии продолжают быть формами практического обобщения непрерывно- меняющейся живой экономической действительности. В то же время эти категории не дают никакой возможности проникнуть за «поверхность явлений», т. е. отделаться от вульгарного мышления, понять процесс хозяйственной жизни в его целом и в его развитии. Это и понятно. В самой действительности те элементарные отношения, идеологическим выражением которых являются категории товара, цены, заработной платы, прибыли и т. д., одновременно и существуют и не существуют. Они не существуют и в то же время как бы существуют, и они существуют,
Из этого не следует, конечно, что не нужно пользоваться эмпирическим материалом. Наоборот. Ибо «метод восхождения от абстрактного к конкретному есть для мышления только тот способ, коим оно усваивает конкретное, это есть метод, благодаря которому мышление духовно воспроизводит конкретное как конкретное» (Магх К. Einleitung zu einer Kritik der po- lit. Oeconomie//Zur Kritik S. XXXYI •; также Бухарин H. Полит, экономия рантье. С. 14.
179
как бы не существуя. Они влачат какое-то странное призрачнореальное и реально-призрачное существование, на манер душ усопших в старославянском представлении или языческих богов в благочестивой христианской мысли, отчеканенные Марксом на основе весьма реального существования соответствующих производственных отношений, начинают давать осечку. А в обиходе практической жизни они продолжают не критически рассматриваться как средства действительного понимания явлений хозяйственной жизни ,,в.
Теоретическое пользование этими категориями предполагает теперь полное понимание их ограниченно исторического характера, понимание границ их значимости, понимание условий, смысла и предела их применимости при хозяйственных отношениях, перескакивающих на принципиально иные рельсы. Нам предстоит поэтому, во-первых, проанализировать исходные пункты, «методологию» теоретической экономии и выяснить роль основных ее понятий; во-вторых, проследить те видоизменения и ограничения, которые возникают для них в системе переходного хозяйства.
Можно различать три характерные особенности марксистской экономической методологии: объективно-общественную точку зрения, материально-производственный подход и, наконец иалектическую историческую постановку вопроса.
ьективно-общественная точка зрения утверждает примат общества над отдельным хозяйственным субъектом — личностью. Последнего она рассматривает не как «атом», не как изолированного Робинзона, а как частицу социальной системы. «Производство изолированного индивидуума вне общества —
1,8 Это отражается и на состоянии нашей практической экономической литературы. Берем наудачу один из номеров самого серьезного издания — «Народное хозяйство», № 5 за 1919 г. Открываем статью И. Д. Михайлова «Положение ж.-д. транспорта». Тут мы находим цифры «валового дохода», «эксплуатационных расходов», «расходов на содержание личного состава», «эксплуатационных расходов на 1 версту» и, наконец, «чистого дохода или дефицита». Все приводимые цифры обозначают суммы рублей и даются читателям сравнительно за 1910—1918 гг. и даже за первую половину 1919. Далее автор добросовестно и настойчиво высчитывает «себестоимость» — тоже в рублях—1 пуда в 1913, 1914, 1915, 1916, 1917 и 1918 году. Произведя этн арифметические упражнения, он делает вывод: «таким образом, себестоимость перевозки за 4 года увеличилась более чем в 50 раз». Какой смысл имеют все эти вычисления? Так называемый «курс рубля» выделывает пируэты не менее причудливые, чем товар в главе о фетишизме у Маркса или столы у спиритов. Можем ли мы пользоваться рублем как единицей измерения? Но это одна сторона дела. Что говорят эти цифры, если исчезает регулирующая роль рынка? Однако рынок не вполне исчез: отчасти существует «вольный рынок» и «вольные цены»; отчасти «твердые цены», отчасти ресурсы поступают «бесплатно». Но и этого мало. Что говорят эти цифры, если многих предметов нельзя вовсе достать в добавочном количестве, т. е. если денежная величина становится абсолютно бессодержательной? Все эти вопросы даже не возникают у автора статьи. И это не единичный случай. Это —типичный образчик своеобразного вульгаризаторства наших дней.
180
такой же вздор, как развитие языка без совместно живущих и друг с другом разговаривающих индивидуумов» И9*.
Материально-производственный подход утверждает примат производства над потреблением и над всей экономической жизнью вообще. Первая (объективно-общественная) точка зрения, являясь, как говорят математики, необходимой, отнюдь не является достаточной для характеристики всего метода. Общество существует как некоторая устойчивая система. Каковы материальные условия существования этой системы? «Всякий ребенок знает, что любая нация погибла бы с голоду, если бы она приостановила работу, не говорю уже на год, а хотя бы на несколько недель» 12°*. Существование общества обусловлено его производством, которое носит «общественно определенный характер». Само общество рассматривается прежде всего как «производственный организм», а хозяйство как «производственный процесс». Динамика производства определяет Собой динамику потребностей. Производство как основное условие существования общества является элементом данным* 120 121.
Диалектическо-исторический метод рассматривает общество в его специфически исторических формах, а общие законы общественного развития в их конкретном проявлении, как законы определенной общественной формации, ограниченные в своем действии историческими пределами этой формации 122 123. Поэтому и экономические категории суть «теоретическое выражение тех исторических отношений производства, которые сами соответствуют определенным ступеням развития этого материального производства» ,23**. Они ни в коем случае не имеют вечного характера, как то утверждает буржуазная наука, которая увековечивает их потому, что увековечивает капиталистический способ производства 124.
Кроме этих основных особенностей марксова метода, необходимо отметить еще один методологический прием, который можно условно назвать постулатом равновесия. На этом приеме, ввиду его сугубой важности, с одной стороны, непонимания его в обычных изложениях марксова учения — с другой, следует остановиться особенно «подробно.
“• Магх К. Einleitung. S. XIII.
120 Маркс К. Письма к Кугельману. Перевод под ред. Н. Ленина. ПСБ, 1907. С. 43.
121 Ср., напр., Капитал. Т. I, с. 27: «Какова бы ни была форма и т. д. *•*
122 В этом состоит величайшая революционная сторона марксовой диалектики: «Раз понята связь вещей, рушится в$я теоретическая вера в постоянную необходимость существующих порядков, рушится раньше того, чем они развалятся на практике» (Письма к Кугельману. С. 44) ****.
123 Маркс К. Нищета философии. Русск. пер. Львовича. СПБ, 1906. С. XX.
124 О вышеупомянутых методологических положениях подробно см. нашу работу «Полит, экономия рантье».
181
Теоретически овладевая капиталистической системой производственных отношений, Маркс исходит из факта ее существования. Раз эта система существует, значит,— худо ли, хорошо ли,— общественные потребности удовлетворяются по меньшей мере в такой степени, что люди не только не вымирают, но и живут, действуют и размножаются. В обществе с общественным разделением труда,— а товарно-капиталистическое общество предполагает это последнее, — это означает, что должно быть определенное равновесие всей системы. В нужных количествах производится уголь, железо, машины, ситцы, полотна, хлеб, сахар, сапоги и т. д. и т. п. В нужных количествах на производство всего этого соответственно затрачивается живой человеческий труд, пользующийся нужными количествами средств производства. Тут могут быть всякие уклонения, колебания, вся система расширяется, усложняется, развивается, находится в постоянном движении и колебании, но в общем и целом находится в состоянии равновесия ,2бФ.
Найти закон этого равновесия и есть основная проблема теоретической экономии. Результат рассмотрения всей капиталистической системы при условии ее равновесия и есть теоретическая экономия как научная система.
«Известно всем, что для соответствующих различным потребностям масс продуктов требуются различные и количественно определенные массы совокупного общественного труда. Очевидно само собой, что эта необходимость распределения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может 'быть уничтожена определенной формой общественного производства; измениться может лишь форма ее проявления. .. А форма, в которой проявляется это пропорциональное распределение труда, при таком общественном устройстве, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда,— эта форма и есть меновая ценность продукта ,26**.
Тут кратко и отчетливо виден весь подход к решению основной проблемы — проблемы ценности.
Если с этой точки зрения мы взглянем на всю конструкцию «капитала», то мы увидим, что анализ начинается с твердой, устойчивой системы равновесия. Постепенно вводятся усложняющие моменты. Система начинает колебаться, она становится подвижной. Эти колебания, однако, не теряют своего закономерного характера, и, несмотря на самые резкие нарушения равновесия (кризисы), система как целое сохраняется; через нарушение равновесия устанавливается новое равновесие, так сказать, более высокого порядка. Лишь поняв законы равнове- 125 *125 См. Энгельс Ф. Полемика с Родбертусом в предисловии к марксовой «Нищете философии». Цит. иэд. С. XI.
,2в Маркс К Письма к Кугельману. С. 43.
182
сия, можно было идти дальше и ставить вопрос о колебаниях системы. Самые кризисы рассматриваются не как прекращение равновесия, а как нарушение его, причем считается необходимым отыскать закон этого движения, поняв не только, как нарушается равновесие, но и как оно снова восстанавливается. Кризис не выходит за пределы колебания системы. К концу исследования эта система движется, колеблется, но через все движения и колебания равновесия восстанавливается снова и снова. Закон ценности есть закон равновесия простой товарной системы производства. Закон цен производства есть закон равновесия превращенной товарной системы, капиталистической системы. Закон рыночных цен есть закон колебаний этой системы. Закон конкуренции есть закон постоянного восстановления нарушенного равновесия. Закон кризисов есть закон необходимого периодического выведения системы из равновесия и восстановления его.
Маркс всегда ставит вопрос так: равновесие дано, как это возможно? Равновесие нарушено — как оно восстанавливается? Это и есть постулат равновесия, есть рассматривание всей системы в том типичном случае, когда вопрос о возможности не- восстановления равновесия и возможности гибели системы не ставится 127.
127 Обращаем внимание на следующее, крайне интересное, место из «Капитала» (Т. I. С. 320—321. Пер. Степанова и Базарова): «Что устанавливает связь между независимыми работами скотовода, кожевника и сапожника? То обстоятельство, что их продукты существуют как товары... Лишь совокупный продукт многих частичных рабочих превращается в товары .. .Общественное разделение труда предполагает раздробление средств производства между многими независимыми друг от друга товаропроизводителями. В мануфактуре железный закон строго определенных производств и отношений распределяет рабочие массы между различными функциями; наоборот, прихотливая игра случая и произвола определяет собою распределение товаропроизводителей и средств их производства между различными отраслями общественного труда. Правда, различные сферы производства постоянно стремятся К равновесию, потому что, с одной стороны, каждый товаропроизводитель должен производить потребительную стоимость, т. е. удовлетворять определенной общественной потребности — причем размеры этих потребностей количественно различны и различные потребности внутренне связаны между собой в одну естественную систему; с другой стороны, закон стоимости товаров определяет, какую часть находящегося в распоряжении общества рабочего времени оно в состоянии затратить на производство каждого данного товарного вида. Однако эта постоянная тенденция различных сфер производства к равновесию обнаруживается лишь как реакция против постоянного нарушения этого равновесия. Норма, применяемая при разделении труда внутри мастерской a priori н планомерно, при разделении труда внутри общества действует a posteriori, как внутренняя, слепая сила природы, которая подчиняет себе беспорядочный произвол товаропроизводителей и воспринимается только в виде барометрических колебаний рыночных цен» *. В этих словах заключается in nuce вся марксова теория товарного хозяйства, и тут-то мы видим, какую роль играет молчаливо предполагаемый при всем исследовании принцип равновесия. Интересно, что сам Маркс походя отмечает этот свой научный подход: «Спрос и предложение в действитель¬
193
Рассматривание общественной, и притом иррациональной, слепой, системы с точки зрения равновесия ничего общего, конечно, не имеет с harmonia praestabilitata *, ибо оно исходит из факта существования этой системы и из такого же факта ее развития**. Последнее предполагает тип этого равновесия как равновесия подвижного, а не статического.
Таковы основы методологии теоретической экономики. Нам необходимо теперь перейти к вопросу о «значимости» этих точек зрения по отношению к периоду развала капитализма и к периоду господства пролетариата.
Общественно-объективный подход остается обязательным и не нуждается ни в каких ограничениях. В самом деле, и в процессе общественной трансформации хозяйствующий субъект в своих мотивах и в своих действиях зависит от общественной среды, даже поскольку он остается как индивидуальный товаропроизводитель. Задача состоит в том, чтобы анализировать перестройку общественной системы. Здесь: а) растет коллективный, собирательный, сознательный хозяйствующий субъект — пролетарское государство со всеми его соподчиненными органами; Ь) поскольку сохраняется анархическо-товарная система, постольку сохраняется иррациональный, слепой «рок» рынка, т. е. опять-таки общественная стихия, все больше подпадающая под регулирующее воздействие окристаллизовавшегося общественно сознательного центра; с) наконец, поскольку налицо элементы распада социальных связок (напр., образование замкнутых натурально-хозяйственных ячеек), то они, с одной стороны, «лимитируются» в своих действиях хозяйственной средой (самая их внутренняя реорганизация есть функция общественных сдвигов); с другой, они во все возрастающей степени вовлекаются в строительный процесс, постоянно подвергаясь планомерному воздействию со стороны государственно-хозяйственной организации пролетариата (трудовая повинность, всевозможные виды натуральной повинности и т. д.). Таким образом, даже когда отдельные элементы выпадают из общественно-производственного процесса, они находятся в постоянной сфере воздействия и сами рассматриваются с точки зрения общественной системы производства; в моменты своей максимальной обособленности они теоретически интересны как объект общественного притяжения, как потенциальная составная часть новой общественной системы.
ности никогда не покрывают друг друга... Однако в политической экономии предполагается, что они покрывают друг друга. Почему? Это делается для того, чтобы рассматривать явления в их закономерном, отвечающем их понятию виде, т. е. рассматривать их независимо от того, чем они кажутся вследствие колебания спроса и предложения» ••• (Капитал. Т. III. С. 165). Это и значит рассматривать общественное хозяйство в состоянии равновесия.
184
Однако, несмотря на то, что сохраняется значимость объективно-общественного метода, этот последний приобретает иной логический тон. При анализе общественной структуры товарно- капиталистического типа все закономерности носят характер стихийных закономерностей, «слепой» силы, ибо весь общественно-производственный процесс иррационален. При анализе структуры переходного периода дело обстоит иначе, потому что здесь происходит в возрастающей пропорции рационализация общественно-хозяйственного процесса.
Материально-производственная точка зрения в общем тоже остается обязательной. Однако она претерпевает существенные изменения и ограничения. Во-первых, самый процесс производства не является a priori данной величиной. Точнее сказать: в то время, как в «нормальные» периоды общественного развития заранее дан процесс общественного воспроизводства и предполагается непрерывное возобновление элементов производства в самом ходе этого производства, в переходный период, при сотрясении всего общественно-трудового аппарата, процесс воспроизводства стоит под знаком вопроса. Поэтому проблема гласит здесь не «как возможно производство?», а «возможно ли производство?». То же самое с точки зрения производительных сил можно выразить следующим образом: если в нормальное время развитие производительных сил было скрытой предпосылкой всех теоретических суждений, здесь вопрос ставится и о возможности их стационарного состояния, и о «возможности их катастрофического падения.
Во-вторых, может наступить чрезвычайно значительное сокращение, а местами прекращение производственного процесса. Поскольку общество не вымирает, это компенсируется другими путями: а) более экономным распределением остатков прежних производственных (чисто капиталистических) циклов,— здесь процесс потребления отрывается от процесса производства и становится несоизмеримым с последним; Ь) принудительным извлечением из деревни продуктов сельскохозяйственного производства (здесь отличие от «нормального» положения состоит в том, что это извлечение лишь отчасти фундировано непосредственно экономическими методами; следовательно, в цикл воспроизводства входит лишь одна половина «народного хозяйства»); с) непроизводительными методами получения продуктов (военная добыча переходит из рук в руки базисных складов и т. д.).
В-третьих, поскольку процесс производства отрывается от процесса потребления, постольку — даже там, где сохраняется вольный рынок — на поверхности явлений выступают потребительные мотивы.
Диалектическо-исторический подход не только не подлежит ограничению, а, наоборот, выпячивается на первый план. Сла¬
185
гающиеся формы новых отношений, их переплетение со старыми, иногда в необычайно причудливых сочетаниях,— все это делает из производственных отношений переходного периода комплекс sui generis. Далее, совершенно понятно, что диалекти- ческо-историческая точка зрения, которая выдвигает принцип постоянной изменчивости форм, принцип познания процесса, неизбежно должна быть подчеркнута при анализе эпохи, где происходят с небывалой быстротой прямо геологического типа сдвиги социальных пластов. Относительность «категории» политической экономии становится ясной до полной очевидности.
Постулат равновесия недействителен. Равновесие нужно принять как состояние, к которому должна прийти система (если она будет существовать), но может и не прийти. Нет пропорциональности ни между производством и потреблением, ни между различными отраслями производства (в скобках прибавим: ни между людскими элементами системы). Поэтому в корне неправильно переносить на переходный период категории, понятия и законы, адекватные состоянию равновесия. На это можно возразить, что, поскольку общество не погибло, равновесие есть. Однако такое рассуждение было бы правильно, если бы период времени, который мы рассматриваем, представлял бы весьма длительную величину. Вне равновесия общество долго жить не может и умирает. Но эта же общественная система может некоторое время находиться в «ненормальном» состоянии, т. е. вне состояния равновесия. В данном случае некоторое относительное равновесие * покупается (поскольку мы не имеем внепроизводственной компенсации, что тоже невозможно а 1а longue) ценою частичного разрушения самой системы.
Таким образом, общая характеристика изменений и вариаций в методе исследования может быть выражена следующим образом: в анализе переходного периода недопустим целый ряд методологических упрощений, которые вполне уместны и допустимы в условиях прочной производственной системы. У Маркса постановка вопроса была такова: как возможно существование данной формы хозяйства и каковы законы возникновения, развития, исчезновения.
Измененная для переходного периода постановка вопроса гласит: каковы материальные условия существования общества в данный момент; как долго возможно его существование при данных условиях; как возможно производство; возможно ли установление равновесия; какой результат получится при установлении его и какой — при отрицательном решении этого вопроса; каково изменение производственных отношений в обоих случаях; каковы законы движения в обоих случаях и т. д.
Теперь нам необходимо перейти к некоторым основным понятиям политической экономии, чтобы выяснить степень их пригодности в рассматриваемый период. Ибо «идея и категории
199
столь же мало вечны, как и выраженные ими отношения. Они представляют собой исторические и преходящие продукты»,28.
Границы применимости этих 'категорий станут тотчас ясными, если мы определим основные условия существования соответствующих им (этим категориям) реальных соотношений.
Товар. Эта категория предполагает прежде всего общественное разделение труда или его дробление и вытекающее отсюда отсутствие сознательного регулятора экономических процессов. В различии потребительных ценностей товаров проявляется общественное разделение труда, в их ценности проявляется всеобщая трудовая связь между частицами системы, не имеющей сознательного регулятора. Для того чтобы какой-либо продукт или просто вещь стали товаром, еще не обязательно состояние прочных общественных связей. Например, при так называемых «случайных» сделках. Часто здесь общественные связи впервые устанавливаются (заморские купцы в редких экспедициях, редкие колониальные товары, «Raubhandel» и т. д.) ,29. Во всех этих случаях товар, однако, не может быть всеобщей формой. Здесь нет товарного производства и товарного хозяйства как типа общественной структуры, здесь может и не быть даже единого общества (напр., ранний колониальный обмен). Товар может быть всеобщей категорией лишь постольку, поскольку имеется постоянная, а >не случайная общественная связь на анархическом базисе производства. Следовательно, поскольку исчезает иррациональность производственного процесса, т. е. поскольку на место стихии выступает сознательный общественный регулятор, постольку товар превращается в продукт и теряет свой товарный характер *.
Ценность появляется тогда, когда мы имеем правильное производство товаров. Здесь обязателен не случайный, а постоянный тип анархической связи через обмен. Здесь необходимо также состояние равновесия. Закон ценности и есть не что иное, как закон равновесия товарно-анархической системы. С этой точки зрения, напр., ясно, что обмен слоновой кости на бусы (там, где, как говорил Маркс, обмен действительно есть обман) не есть ценностный обмен. Не всякий обмен есть товарный обмен (когда мальчики меняются перьями; или когда пролетарское государство практикует продуктообмен между городом и деревней). С другой стороны, не каждый товарный обмен есть ценностный обмен (напр., обмен на «вольном рынке» с его «несуразными» ценами не есть ценностный обмен, хотя он есть 128 129128 Маркс К. Нищета философии. Там же другая формулировка этой мысли: «Экономические категории представляют собою лишь теоретические отвлеченные выражения общественных отношений производства» •*.
129 Маркс различает (Einleitung zu einer Kritik) наряду с производст- • венными отношениями производные (abgeleitele) производственные отношения. Об их установлении и идет речь.
197
товарный обмен). Следовательно, ценность как категория товарно-капиталистической системы в ее равновесии менее всего пригодна в переходный период, где в значительной степени исчезает товарное производство и где нет равновесия *.
Цена есть, вообще говоря, выражение ценностного отношения. Но не всегда. В первом случае можно различать такие варианты: а) ценность совпадает с ценой по величине (статическое равновесие простой товарной системы); Ь) ценность не совпадает по величине (типичный случай); с) цена является производной величиной, свойственной товару, который сам по себе не имеет ценности (напр., цена земли как капитализированная рента). От этих случаев нужно отличать мнимую форму, когда цена не опирается на ценностное соотношение. Здесь цена абсолютно отрывается от ценности. Следовательно, в переходную эпоху случай мнимой формы неизбежно становится близким к типичному.
Это явление, в овою очередь, связано также с крахом денежной системы. Деньги являются той вещно-общественной связкой, тем узлом, которым завязана вся развитая товарная система производства. Понятно, что в переходный период, в процессе уничтожения товарной системы как таковой, происходит процесс «самоотрицания» денег. Он выражается, во-первых, в так называемо^ «обесценении денег», во-вторых, в том, что распределение денежных знаков отрывается от распределения продуктов, и наоборот. Деньги перестают быть всеобщим эквивалентом, становясь условным — и притом крайне несовершенным — знаком обращения продуктов.
Заработная плата становится мнимой величиной, не имеющей своего содержания. Поскольку рабочий класс является господствующим классом, постольку исчезает наемный труд. В специализированном производстве наемного труда нет. А поскольку нет наемного труда, постольку нет и заработной платы как цены продаваемой капиталисту рабочей силы. От заработной платы сохраняется лишь ее внешняя шелуха— денежная форма, которая тоже идет к самоуничтожению вместе с денежной системой. При системе пролетарской диктатуры «рабочий» получает общественно-трудовой паек, а не заработную плату.
Равным образом исчезает и категория прибыли, равно как и категория прибавочной ценности, поскольку мы говорим о новых производственных циклах. Однако в той мере, в какой существует еще «вольный рынок», имеется спекуляция и т. д., налицо спекулятивный барыш, законы движения которого определяются иначе, чем в нормально-капиталистической системе. Здесь действует монопольное положение продавца, которое присасывает к нему продуктные массы из других сфер.
Вообще говоря, одна из основных тенденций переходного периода есть разрыв товарно-фетишистских оболочек. Вместе сра-
188
сгущей общественно-натуральной системой экономических отношений лопаются и соответствующие идеологические категории. А раз это так, перед теорией экономического процесса возникает необходимость перехода к натурально-хозяйственному мышлению, т. е. рассматриванию и общества, и его частей как систем элементов в -их натуральной форме.
Г лава X
«ВНЕШНЕЭКОНОМИЧЕСКОЕ» ПРИНУЖДЕНИЕ В ПЕРЕХОДНЫЙ период*
1. Насилие и принуждение в их соотношении с экономикой. 2. Насилие в переходные периоды. 3. Государственная власть как концентрированное насилие. 4. Экономическое значение пролетарской диктатуры. 5. Насилие и принуждение по отношению к непролетарским слоям, в. Принуждение как проявление самоорганизации трудящихся. 7. Отмирание принуждения.
В теоретической политической экономии, т. е. в науке, изучающей стихийные закономерности товарно-капиталистического общества, господствуют категории «чисто экономические». «В действительной истории, как известно, завоевание, порабощение, убийство и грабеж, одним словом, насилие играют большую роль. В смиренномудрой (sanft) политической экономии постоянно царила идиллия. Право и «труд» были всегда единственными средствами обогащения, конечно, с исключением всякий раз «этого года»130**. Не подлежит никакому сомнению, что на всем протяжении исторического процесса роль насилия и принуждения была чрезвычайно велика. Именно на этой почве могли возрасти теории, которые в насилии видят альфу и омегу истории ,31. С другой стороны, на отрицании насилия покоится целый ряд противоположных теорий, которые просто напросто не хотят видеть эмпирически данных явлений, ряда фактов, упрямо требующих своего объяснения. Марксизм не может «осмыслить» того, что дано реально, как крупнейший исторический фактор. Ограбление общинных земель в Англии в период первоначального накопления, массовый принудительный труд рабов в Древнем Египте, колониальные войны, «великие бунты» и «славные революции», империализм, коммунистическая революция пролетариата, трудовые армии в Советской Республике — все эти разношерстные явления разве не связаны с вопросом о принуждении? Конечно, да. Вульгарный исследователь успокоился бы, подведя все под одну рубрику.
**° Магх К. Das Kapital. В. I. S. 645 (Volksausgabe). ш Таковы работы Duhrlng'a, нз более поздних авторов — Gumplovicz’a, из новейших — Franz'a Oppenheimer’a.
180
Сторонник диалектического метода должен анализировать эти формы в их историческом контексте, в их связи с целым, в их специфических особенностях, в их — иногда совершенно противоположном по существу — функциональном значении.
Социальное насилие и принуждение (а только о таковом у нас и идет речь) находится в двояком соотношении с экономикой: во-первых, оно появляется -как функция этой экономики; во-вторых, оно, в свою очередь, влияет на экономическую жизнь. В этой последней роли влияние его может идти по двум направлениям, либо оно идет по линии объективно развивающихся экономических отношений — тогда оно удовлетворяет назревшей общественной потребности, ускоряет экономическое развитие, является его прогрессивной формой; либо оно стоит в противоречии с этим развитием—тогда оно замедляет развитие, является его «оковами» и по общему правилу должно уступить место другой форме принуждения, с другим, если так можно выразиться, математическим знаком132. Особенно выпукло проявляется роль насилия в «критические эпохи». «Войны и революции суть локомотивы истории» *. И оба эти «локомотива» являются формами — и притом наиболее резко выраженными — насилия. О переходе от феодализма «к капитализму Маркс писал: «Эти методы тюкоются отчасти на самом зверском насилии (auf brutalster Gewalt), напр., колониальная система. Но все они используют государственную власть (Staats- macht), концентрированное и организованное общественное на- оилие, чтобы ускорить... процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить переходный период (die Vebergange). Насилие есть повиальная бабка всякого старого общества, которое беременно новым. Оно само есть экономическая сила (okonomische Potenz)»133.
В переходную эпоху, когда одна производственная структура сменяется другой, повивальной бабкой является революционное насилие. Это революционное насилие должно разрушить оковы развития общества, т. е., с одной стороны, старые формы «концентрированного насилия», ставшего контрреволюционным фактором, старое государство и старый тип производственных отношений. Это революционное насилие, с другой стороны, должно активно помочь формированию новых производственных отношений, создав новую форму «концентрированного насилия», государство нового класса, которое действует как рычаг экономического переворота, изменяя экономи¬
1,2 См. об этом Engels F. Неггп Eugen Duhrings Umwalzung der WIs- senschaft. Auflage. Stuttgart: Verl. Dietz. S. 191 — 192."* Также Engels F. Gewalt und Oekonomie etc. (предполагавшаяся IV часть о «теории насилия, опубликованная Бернштейном в «Neue Zeit* вскоре после смерти Энгельса) ***.
133 Магх К. Das Kapltal. В. I. S. 680 (Volksausgabe).
190
ческую структуру общества134. С одной стороны, следовательно, насилие играет роль раарушающего фактора, с другой— оно является силой сцепления, организации, строительства. Чем больше по своей величине эта «внеэкономическая» сила, которая в действительности является «okonomische Ро- tenz», тем меньше «издержки» переходного периода (при прочих равных условиях, конечно), тем короче этот переходный период, тем скорее устанавливается общественное равновесие на новой основе и тем быстрее кривая производительных сил начинает подниматься кверху. Эта сила не есть какая-то сверхэмпирическая, мистическая величина: она есть сила класса, совершающего переворот, его социальная мощь. Вполне понятно поэтому, что она в своей величине прежде всего зависит от степени организованности этого класса. А революционный класс наиболее организован тогда, когда он конституировался как государственная власть. Вот почему государственная власть является «концентрированным и организованным общественным насилием». Вот почему революционная государственная власть является могущественнейшим рычагом экономического переворота.
В эпоху перехода от капитализма к коммунизму революционным классом, творцом нового общества является пролетариат. Его государственная власть, его диктатура, Советское государство служат фактором разрушения старых экономических
134 Каутский, Бауэр с tutti quanti с негодованием и отвращением говорят «о насилии, откуда бы оно ни исходило». Не так смотрели на дело творцы научного коммунизма. Вот что писал, напр., Энгельс о Дюринге: «Dass die Gewalt aber noch eine andre Rolle in der Geschichte spielt, ein revoliitionare Rolle . davon kein Wort bei Herrn Duhring. Nur unter Seufzen und Stohnen (слушайте! слушайте! — H. Б.) gibt ег die Moglichkeit zu, duss zum Sturz der Ausbeutungswirtschaft vielleicht Gewalt notig werde leider, denn jede Ge- waltsanwendung demoralisiere den, der sie anwendet... Und diese matte, satt und kraftlose Predigerdenkweise macht den Anspruch, sich der revolutionar- Sten Partei aufzudrangen, die die Geschichte kennt!». (Engels F. Herrn Eugen Duhrings Umwalzung etc. S. 193) *. Как не вспомнить по поводу рассуждений Каутского о «Bestialitat» и «Humanitat» блестящих строк Энгельса об «истинных социалистах»: «Немного человечности», как принято выражаться в новейшее время, немного «реализации» этой человечности, или, вернее, чудовищности, очень немного о собственности из третьих или четвертых рук, немного о страданиях пролетариата, организации труда, насаждении неизбежных, но скучных кружков для поднятия низших классов народа. И наряду с этим безграничное невежество в вопросах... действительной общественной жизни. Таково содержание всей их литературы, которая благодаря... «абсолютному беспристрастию мысли утрачивает последние следы энергичной действенности. И такой скукой хотят революционизировать Германию, поднять пролетариат, вызвать в массах способность думать и действовать» **. Эти филистерски-трусливые черты «истинных социалистов» были типичны и для внутрипартийных отношений. «Характерно для этих старых баб, говорил Маркс,— что они стараются затушевать и подсластить всякую серьезную партийную борьбу» **• (цит. по Мерингу. I. С. 92-93). Разве это не истинный прообраз «беспристрастных», «нейтральных», «независимых» теоретиков?
191
связей и создания новых. «Политическая власть, в собственном смысле этого слова, есть организованная сила одного класса, имеющая целью подчинение другого класса» 135. Поскольку эта политическая власть как «концентрированное насилие» над буржуазией сама является экономической силой, это есть сила, разрывающая капиталистические производственные отношения, переводящая в распоряжение пролетариата материально-вещественный остов производства и постепенно вставляющая непролетарские людские элементы производства в систему новой об- щественно^производственной связи. С другой стороны, это же «концентрированное насилие» отчасти обращается и вовнутрь, являясь фактором самоорганизации и принудительной самодисциплины трудящихся*. Таким образом, нам необходимо анализировать обе стороны принуждения: по отношению к непролетарским слоям и по отношению к самому пролетариату и близким к нему общественным группировкам.
Господствующий пролетариат в первую фазу своего господства имеет против себя 1) паразитические слои (бывшие помещики, рантье всех видов, буржуа-предприниматели, имевшие мало отношения к производственному процессу); торговые капиталисты, спекулянты, биржевики, банкиры; 2) вербовавшуюся из тех же слоев непроизводительную административную аристократию (крупные бюрократы капиталистического государства, генералы, архиереи и проч.); 3) буржуазных предприни- мателей-организаторов и директоров (организаторы трестов и синдикатов, «деляги» промышленного мира, крупнейшие инженеры, связанные непосредственно с капиталистическим миром изобретатели и проч.); 4) квалифицированную бюрократию— штатскую, военную и духовную; 5) техническую интеллигенцию и интеллигенцию вообще (инженеры, техники, агрономы, зоотехники, врачи, профессора, адвокаты, журналисты, учительство в своем большинстве и т. д.); 6) офицерство; 7) крупное зажиточное крестьянство; 8) среднюю, а отчасти и мелкую городскую буржуазию; 9) духовенство, даже неквалифицированное.
Все эти слои, классы и группы неизбежно ведут активную борьбу против пролетариата под политической гегемонией представителей финансового капитала и под военной гегемонией генералитета. Эти атаки нужно отбить и врага дезорганизовать. Другие методы борьбы с его стороны (саботаж) нужно подавить и т. д. Все это может сделать только «концентрированное насилие». По мере того, как пролетариат побеждает в этой борьбе и силы его все больше сплачиваются вокруг основного кристаллизационного пункта социально-революционной энергии — диктатуры пролетариата, начинается ускоренный
185 Маркс К., Энгельс Ф. Коммунистический Манифест.
192
процесс разложения старой психологии у экономически полезных и непаразитарных групп враждебного лагеря. Эти элементы нужно учесть, собрать, поставить на новое место, вдвинуть в новые трудовые рамки *. И это может сделать только принудительно действующая организация пролетарского государства. Она ускоряет процесс вбирания тех людских элементов, которые полезны и в новой системе, в первую голову технической интеллигенции. Само собой понятно, что сколько-нибудь планомерно, общественно целесообразно применять эти силы невозможно без принудительного давления. Ибо старые психологические остатки, находящиеся еще в головах этих людских категорий с их отчасти индивидуалистической, отчасти ан- типролетарской психологией, воспринимают план общественной целесообразности как грубейшее нарушение прав «свободной личности **. Внешнее государственное принуждение является здесь поэтому абсолютно необходимым. Лишь в ходе развития, при постоянном перевоспитании*** этих слоев, по мере их классовой деформации и превращения их просто в общественных работников, элементы принуждения становятся все меньше. Понятно, что процесс психологического перевоспитания тем труднее и тем болезненнее, чем выше данная груп-па стояла в системе капиталистической иерархии; общественной переработке труднее всего поддаются такие социальные группы, бытие которых всего теснее связано со специфическими формами и методами капиталистического производства. Непосредственная борьба с ними в первый фазис революции, постановка их в условия, когда они могут совершать общественно полезную работу, не будучи в состоянии вредить делу коммунистического строительства, целесообразное размещение этйх сил, правильная политика по отношению к ним, меняющаяся в зависимости от психологического содержания их,— все это предполагает, в конечном счете, «санкцию» «концентрированного насилия», стоящего на страже коммунистического общества im Wer- den.
Принуждение, однако, не ограничивается рамками прежде господствовавших классов и близких к ним группировок. Оно в переходный период —в других формах — переносится и на самих трудящихся, и на сам правящий класс. Эту сторону дела нам необходимо разобрать с большей подробностью.
В переходный период анализ нельзя ограничивать предпосылкой * сплошной однородности класса. При изучении абстрактных законов капиталистического механизма незачем было останавливаться на молекулярных движениях внутри классов и на Дифференцированности этих «реальных совокупностей». Там они принимались как некоторая сплошная величина, более или менее однородная. Перенесение этого взгляда—совершенно верного в рамках абстрактно-теоретического анализа «чистого
7
Заказ М 2227
193
капитализма» — на анализ переходного времени с его крайне текучими формами, с его, так сказать, принципиальной динамикой являлось бы грубейшей методологической ошибкой *. Не только механика междуклассовая, но и механика внутриклассовая должна быть принята во внимание. И соотношения общественных сил, и соотношения внутри классов суть крайне подвижные величины, подвижность которых делается особенно большой в «критические эпохи» *136.
Воздействуя на природу, человек меняет свою собственную природу, говорил Маркс. Но то же самое происходит и в ходе общественной борьбы. В это-м и состоит процесс революционного воспитания пролетариата. Если рассматривать этот процесс с точки зрения внутриклассовых прослоек, то его можно обозначить как процесс постоянного приближения к авангарду рабочего класса его средних и низших слоев. Здесь и происходит превращение «класса в себе» в «класс для себя». Точка зрения на «народ» кающегося барина заключается в идеализации каждо*го члена низшего класса in concreto. Пролетарски- марксистская точка зрения оперирует с реально существующими величинами **.
Пролетариат приходит к своему господству как класс. Но это отнюдь не означает сплошного характера этого класса, где каждый его член представляет какую-то идеальную среднюю. Пролетарский авангард активно ведет за собой других. Он— сознательная, продуманно действующая, организующая величина. Он увлекает за собой сочувствующую середину, которая инстинктивно «сочувствует» перевороту, но не может ясно формулировать цели и точно наметить пути. В ходе развития нет грани между авангардом и этим очень обширным слоем. Наоборот, происходит постоянное вовлечение в передовой слой все новых и новых сил. Этот процесс и есть та внутренняя спайка, которая делает из класса класс. За серединой сочувствующих есть слой индифферентных, а затем и так называемых шкурников. Процесс воспитания, однако, касается и их: пролетарский авангард растет, расширяется численно, впитывает в себя все большие слои класса, который все больше становится «классом для себя».
Если мы подойдем к этому вопросу несколько с другой стороны, то обнаружим примерно такие группировки: ядро индустриального пролетариата, порвавшего связи с деревней, типичного, постоянно занятого в промышленности рабочего
,м Поэтому нелепа точка зрения Каутского и иже с ним, когда они представляют себе революцию на манер парламентского голосования, где арифметическая величина (половина населения +1) решает дело. См. Ленин Н. Выборы в Учред. Собрание и диктатура пр0летариата//Коммунистн- ческнй Интернационал. 1919. № 7—8. i
194
класса; рабочую аристократию, иногда чрезвычайно связанную с интересами капитала (особо квалифицированные рабочие Америки, Германии, Англии; печатники почти во всех странах и т. д.); сезонных рабочих, периодически входящих и выходящих из сферы промышленности; рабочих с привесками частной собственности (домиками, иногда землей и т. д.); рабочих, связанных с деревней, иногда хозяйничающих и на земле; рабочих, ставших таковыми за время войны, не прошедших капиталистической выучки, иногда рекрутировавшихся из городского мещанства, ремесленников, торговцев и проч.; рабочих, специально отобранных по социально-политическому признаку капиталистическими государствами (напр., некоторые слои железнодорожников); сельскохозяйственных рабочих, чистых батраков и полубатраков и т. д. и т. и. Таким образом, получается довольно пестрая картина «бытия» различных категорий рабочего класса, а следовательно, и их общественного «сознания».* Ясно, что среди этих групп есть и группы, совершенно развращенные капитализмом, с максимумом узких, эгоистических, шкурнических побуждений. Но даже сравнительно широкие круги рабочего класса носят на себе печать товарно-капиталистического мира. Отсюда совершенно неизбежна принудительная дисциплина, принудительный характер которой тем сильнее чувствуется, чем менее добровольной,-внутренней дисциплины, т. е. чем менее революционен данный слой или данная группа пролетариата. Даже пролетарский авангард, который сплочен в партию переворота, в коммунистическую партию, устанавливает такую принудительную самодисциплину в своих собственных рядах, она ощущаетсй здесь 'многими составными частями этого авангарда мало, так как она совпадает с внутренними мотивами, но тем| не менее она есть137. Но она устанавливается не другой силой, а выражает коллективную волю всех, обязательную для каждого.
Само собою разумеется, что этот элемент принуждения, которое здесь есть самопринуждение рабочего класса, возрастает от его кристаллизованного центра в сторону гораздо более аморфной и распыленной периферии. Это есть сознательная сила сцепления частиц рабочего класса, которая для некоторых категорий, субъективно, является внешним давлением, которая для всего рабочего класса, объективно, является его ускоренной самоорганизацией.
В коммунистическом обществе будет полная свобода «личности» и отсутствие какой-бы то ни было внешней нормировки отношений между людьми, самодеятельность без принуждения.
137 В Советской России коммунист, который совершил преступление, по инициативе партии получает наказание гораздо большее, чем «простой смертный». ^ -
Т
105
В капиталистическом обществе для рабочего класса не было никакой самостоятельности и одно принуждение со стороны враждебного класса. В переходный период самодеятельность рабочего класса имеется наряду с принуждением, устанавливаемым рабочим классом как классом для себя ко всем своим частям *. Противоречие между принуждением и самодеятельностью выражает собою здесь противоречивый характер самого переходного периода, когда пролетариат уже вышел из рамок капиталистического принуждения, но еще не сделался работником коммунистического общества.
Одной из главных принудительных форм нового типа, действующих в сфере самого рабочего класса, является уничтожение так называемой «свободы труда». «Свобода труда» в капиталистическом обществе означала одну из многочисленных фикций этого общества, так как в действительности монополизация средств производства капиталистами заставляла рабочих продавать свою рабочую силу. Эта «свобода» сводилась к следующему: во-первых, к относительной возможности выбора сёбе хозяина (переход с фабрики на фабрику), возможности «уволиться» и «получить 'расчет»; во-вторых, под этой «свободой» разумелась конкуренция между самими рабочими. В своем последнем значении «свобода труда» отчасти уже преодолевалась рабочими организациями еще в период капитализма, когда профессиональные союзы частично уничтожали конкуренцию рабочих друг с другом, объединяя их, организовывая распыленные частицы класса, сплачивая их и делая их сильнее в их борьбе против класса капиталистов. Профессиональные союзы выставляли требование, чтобы на фабрику допускались только члены союза; они подвергали бойкоту (т. е. применяли насилие) штрейкбрехеров, это живое воплощение буржуазной «свободы труда» и т. д. При диктатуре пролетариата вопрос о «хозяине» отпадает, так как «экспроприаторы экспроприированы». С другой стороны, остатки неорганизованности, несолидарности, индивидуализма, цеховой ограниченности, пороков капиталистического общества проявляются в виде непонимания общепролетарских задач, которые получают свое концентрированное выражение в задачах и требованиях советской диктатуры, рабочего государства. Так как эти задачи необходимо выполнять во что бы то ни стало, то понятно, что с точки зрения пролетариата как раз во имя действительной, а не фиктивной свободы рабочего класса необходимо уничтожение так называемой «свободы труда». Ибо последняя не мирится с правильно организованным, «плановым» хозяйством и таким же распределением рабочих сил. Следовательно, режим трудовой повинности и государственного распределения рабочих рук при диктатуре пролетариата выражает уже сравнительно высокую степень организованности
196 '
всего аппарата и прочности пролетарской власти вообще138.
При капиталистическом режиме принуждение защищалось от имени «интересов целого», тогда как в действительности речь шла об интересах капиталистических групп. При пролетарской диктатуре впервые принуждение действительно есть орудие большинства в интересах этого большинства.
Пролетариат как класс есть единственный класс, который в общем лишен собственнических предрассудков. Но ему приходится действовать бок о бок с иногда весьма многочисленным крестьянством. Если крупные крестьяне (кулаки) активно борются против мероприятий пролетарской диктатуры, то «концентрированному насилию» пролетариата приходится давать более или менее внушительный отпор кулацкой вандее. Но массы среднего, а отчасти даже бедного крестьянства постоянно колеблются, движимые то ненавистью к капиталисти- чески-помещичьей эксплуатации, ненавистью, которая толкает их к коммунизму, то чувством собственника (а следовательно, в годину голода и спекулянта), которое толкает его в объятия 'реакции. Последнее выражается в сопротивлении государственной хлебной монополии, в стремлении к свободной торговле, которая есть спекуляция, и к спекуляции, которая есть свободная торговля; в сопротивлении системе трудовой повинности и вообще всяческим формам государственного обуздания хозяйственной анархии. Эти стимулы особенно подчеркиваются, поскольку истощенные города не могут на первых порах дать эквивалента за хлеб и повинности,, идущие «в общий котел». Поэтому и здесь принуждение является абсолютной и повелительной необходимостью.
Итак, по отношению к бывшим буржуазным группам принуждение со стороны пролетарской диктатуры есть принуждение со стороны инородного класса, который ведет классовую борьбу с объектами своего принуждения; по отношению к некулацкой крестьянской массе принуждение со стороны пролетариата есть классовая борьба постольку, поскольку крестьянин есть собственник и спекулянт; оно есть его сплочение и трудовая организация, его воспитание и вовлечение в коммунистическое строительство, поскольку крестьянин есть трудящийся, не эксплуататор, противник капитализма; наконец, по отношению к самому пролетариату принуждение есть метод организации, устанавливаемый самим рабочим классом, т. е. метод принудительной, ускоренной самоорганизации.
t3e Вопли российских меньшевиков против принуждения в эпоху пролетарской диктатуры совершенно то же, что вопли капиталистов о нарушении свободы труда профессиональными союзами, которые расставляют пикеты во время стачки и не дают капиталистам использовать штрейкбрехеров. Известно, что самые большие гнусности капиталистическая клика проделывает как раз под лозунгом охраны свободы труда.
197
С более широкой точки зрения, т. е. с точки зрения большего по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая 'трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи. В самом деле, эпоха пролетарской диктатуры есть в то же время эпоха деформации классов. Капитализм сопровождался все далее и далее идущим социальным расщеплением общества: он разлагал крестьянство, уничтожал «среднее сословие», доводил классовые противоречия до максимальной степени остроты. Диктатура пролетариата, выражая на первых порах самый кричащий раскол капиталистического мира, после установления некоторого равновесия начинает вновь собирать человечество. Бывшая буржуазия, пораженная, разбитая, смирившаяся, обнищавшая, приучившаяся к физическому труду, духовно перерабатывается и перевоспитывается. Часть ее гибнет в гражданской войне, но та часть, которая выживает, представляет уже иную социальную категорию. Интеллигенция тоже.
Крестьянство, гораздо более других устойчивое в общем потоке, все же втягивается в общее русло и перевоспитывается медленно, но верно. Сам пролетариат точно так же «переделывает свою собственную природу». Таким образом, специфические классовые особенности стираются, классы начинают распадаться как классы, равняясь по пролетариату. Наступает период деформации классов. Рычагом этой деформации является пролетарская диктатура. Будучи концентрированным насилием, она в конце концов уничтожает какое бы то пи было насилие.
Будучи наивысшим выражением класса, она уничтожает всякие классы. Будучи режимом класса, организованного как государственная власть, она подготовляет гибель всякого государства. Ведя борьбу за свое существование, она уничтожает свое собственное существование. В бесклассовом безгосудар- ственном коммунистическом обществе, где на место внешней дисциплины станет простое влечение к труду нормального общественного человека, потеряют всякий смысл внешние нормы человеческого поведения. Принуждение в какой бы то ни было форме исчезнет раз и навсегда.
198
Ч
Глава XI
МИРОВОЙ революционный процесс
И МИРОВАЯ СИСТЕМА КАПИТАЛИЗМА
I. Система равновесия мирового хозяйства. 2. Война как нарушение производственного равновесия. 3. Крах системы, начиная с наиболее слабых звеньев. 4. Типы коммунистической революции. 5. Соотношения между государствами пролетариата и государствами буржуазии. 6. Коммунистическая революция н капиталистические колонии. 7. Кристаллизация Советских республик и союзы их. 8. Мировая диктатура пролетариата и ее уничтожение. 9. Мировая система коммунизма.
До войны система мирового хозяйства находилась в состоянии подвижного равновесия. Процесс обмена между странами, международное движение капитала (экспорт и импорт капитала), интернациональное передвижение рабочей силы крепко связывали отдельные части этой системы прочными узами «нормальных» процессов, жизненно необходимых для самого существования мирового хозяйства и его составных элементов. Законы капиталистическо-товарной системы, которые в их абстрактной форме анализировались чистой теорией, как законы абстрактного, «чистого», капиталистического общества и которые конкретно реализовались в эпоху промышленного капитализма в рамках государственно отграниченных территорий, стали стихийными законами анархической мировой системы прежде всего. Мировые цены и, след., обществен-но-мировой труд как их регулятор «in der letzten Instanz» *; мировая конкуренция, мировой рынок, тенденция к мировой средней норме прибыли; тяготение процента к единой, опять-таки мировой, средней, выравнивание заработных плат и их тяготение к одному мировому уровню, который двигал рабочую силу из страны в страну; мировые промышленные кризисы и т. д. и т. п.—все это было проявлением основного факта находящейся в состоянии подвижного равновесия, но развивающейся в противоречиях системы мирового капитализма.
Эта всеобщая связанность и взаимозависимость отдельных капиталистических государств друг от друга, то обстоятельство, что все они были составными частями общей системы, неминуемо влекло за собой мировой характер войны. Точно так же, .как кризисы приняли характер мировых кризисов именно в силу цепной связи между частями мирового хозяйства, и война должна была неизбежно принять характер грандиозного мирового побоища. Кризис распространяется и катится волной потому, что нарушение равновесия в одной части системы неизбежно переносится, как по телеграфной проволоке, на все ее части. Война в условиях мирового хозяйства, означая
199
нарушение равновесия в одном месте, превратилась с неизбежностью в гигантское потрясение всей системы, в мировую войну. Разрыв связей мирового хозяйства означал распадение его на куски, а процесс расширенного отрицательного воспроизводства, протекавший параллельно в воюющих странах в условиях этого разрыва, привел в конце концов к краху всей системы.
С каких звеньев должен был начаться этот крах? Само собой понятно, что он должен был начаться как раз с тех звеньев, которые были организационно-капиталистически наиболее слабы 139.
В самом деле, мы уже видели в III главе этой работы, что устойчивость частных капиталистических систем внутри мирового хозяйства, поскольку война стала конкретным фактом, объяснялась той внутренней реорганизацией производственных отношений, которая приводила к форме государственного капитализма. В общем и целом можно сказать поэтому, что устойчивость этих систем была прямо пропорциональна высоте государственно-капиталистической организации. Без нее капитализм не выжил бы даже и того срока, который отвела ему история *. Эта устойчивость, связанная с формой государственного капитализма, шла и по линии производственной, и по линии социально-классовой. Однако сама государственно-капиталистическая форма народного хозяйства была возможной лишь при определенной «зрелости» капиталистических отношений вообще. Она была тем совершеннее, чем — при прочих равных условиях— было выше развитие производительных сил, финансовокапиталистическая организация, совокупность монопольных отношений нового капитализма. Она была тем менее совершенна, чем более отсталой и аграрной была данная страна, чем менее были развиты производительные силы, чем слабее была финансово-капиталистическая организация хозяйства. Но не только с точки зрения экономической и социальной структуры, а и с точки зрения техническо-производственной наиболее устойчивыми в гигантском конфликте должны были оказаться системы с наиболее развитой техникой, которой требовала империалистическая война. Эта техника имела решающее военное значение. Совершенство организационной формы отчасти компенсировало процесс отрицательного расширенного воспроизводства. Концентрация социальной мощи буржуазии в государственной
139 Противоположные взгляды на крепость хозяйственных организмов развивались некоторыми идеологами экономической отсталости. Такова, напр., известная книга генерала Гулевича о войне и народном хозяйстве. С другой стороны, опасность видели (правда, в ограниченных рамках «бедствий», не выходящих за пределы капитализма) молодые русские империалисты pur sang. См. напр., статью П. Струве в сборнике «Великая Россия». Ср. также: Прокопович С. Война и народное хозяйство.
200
власти, сросшейся с экономическими организациями капитала, создавала гигантское сопротивление для рабочего движения. Поэтому крах мировой капиталистической системы начался с наиболее слабых народнохозяйственных систем с наименее развитой государственно-капиталистической организацией 14°*.
С вопросом хронологического порядка пролетарских революций отнюдь не следует смешивать вопроса о высоте типа данной революции. Высота типа революции определяется удельным весом того комплекса производственных отношений, которые воплощены в пролетариате. Чем больше относительно концентрированного пролетариата, тем выше тип коммунистической революции, тем труднее победить, но тем легче строить т. Организационные предпосылки коммунизма лежат, как мы видели, в области концентрированных средств производства и обобществленного труда. В мировой капиталистической системе эти предпосылки наиболее ярко выражены в «великих державах» капитала, где наиболее крепка мощь буржуазии. С другой стороны, именно потому, что перед нами анархическая мировая система, с особым положением «в мировом хозяйстве» его составных частей, как раз для «великих» империалистических систем создавалась возможность эксплуатации колоний. А на этой почве создавалась и другая возможность, а именно возможность временной «общности интересов» между империалистическим «отечеством» и рабочим классом. Эта «Jnteressengemein- schaft», в свою очередь, страшно задерживала ход революции, которая базируется на разрыве всякой общности между буржуазией и пролетариатом. И тем не менее, поскольку революция есть уже данный факт, она по своему типу выше всего именно в тех странах, где рабочий класс составляет максимальный процент всего населения и где средства производства концентрированы сильнее всего. Потому что этими двумя факторами дается, во-первых, материально-вещественный остов нового общества, а, во-вторых, основные его производственные отношения. С этой точки зрения совершенно понятно, почему революция пролетариата произошла раньше всего в России. Здесь государственная машина была наименее крепка организационно. Только наметились формы государственного капитализма. Техническая слабость аграрной в общем страны обусловила неслыханный военный разгром. Государственный аппарат оказался настолько неустойчивым, что мог быть сравнительно легко опро- 140 141140 Само собой разумеется, что в тексте предполагается равенство прочих условий. Простой механический перевес сил может находиться и на стороне более отсталых группировок, если они составляют количественно большую величину.
141 Наиболее вульгарным «образцом» противоположной точки зрения является работа народника (левого эсера) В. Трутовского «Переходный период».
201
кинут пролетариатом в крупных городских центрах. Но, с другой стороны, после победы пролетариата причины легкости этой победы диалектически превращаются в причины величайшей трудности. Экономическая отсталость страны, громадное поле расщепленного, раздробленного мелкособственнического труда в противоположность труду действительно обобществленному — все это представляет громадные препятствия для организации планомерной общественно-хозяйственной системы. Революция победила легко и потому, что пролетариат, стремящийся к коммунизму, был поддержан крестьянством, которое шло против помещика. Но то же самое крестьянство оказывается величайшим тормозом в период строительства коммунистических производственных отношений.
Наоборот, в Германии революция шла гораздо болезненнее. Капиталистическое государство оказывает здесь сопротивление гораздо более упорно; пролетариат является единственной революционной силой; победа достается труднее. Но тип революции здесь выше, несмотря на то, что революция приходит позднее 142 143.
' Таким образом, если мы рассматриваем революционный процесс в мировом его масштабе, то мы можем выставить следующее общее положение: мировой революционный процесс начинается с низших по своему уровню частичных систем мирового хозяйства, где победа пролетариата легче, но кристаллизация новых отношений труднее; скорость наступления революции обратно пропорциональна зрелости капиталистических отношений и высоте типа революции.
Прекращение империалистической войны не может остановить распада капиталистической системы, ее краха, коммунистической революции пролетариата. Падение производительных сил продолжается и после заключения мира. Империалисты думали организовать мировое хозяйство методами, которые отрицают мировое хозяйство. Победители думали выйти из затруднений путем беспощадной эксплуатации, которая в конце концов уничтожает самую возможность этой эксплуатации. А дух мировой конкуренции играет над ними злую шутку, заставляя их бороться друг с другом. Так история показывает империализму свое роковое a posteriori, которое внезапно предстает перед «победителями» во всей своей ужасающей наготе мз.
142 Блестящий анализ революционной обстановки и ее типов читатель найдет у Н. Ленина: «Детская болезнь «левизны* в коммунизме (опыт популярной беседы о марксистской стратегии и тактике)**.
143 J. Keyenes пишет в своей книге «The economic consequences of the peace* (L., 1920) о Европе после «мирного» договора: «The Treaty includes no provisions for the economic reabilitation of Europe,— nothing to make the defeated Central Empires into good neighbours, nothing to stabilise the new States of Europe, nothing to reclaim Russia; nor does it promote in any way a compact of economic solidarity amongst the Allies themselves: no
202
I
Экономическая изоляция и распадение связей во имя войны, последствия такого состояния после нее обостряют процесс разрушения производительных сил и ускоряют крах капиталистической системы, звено за звеном; революционное завоевание власти пролетариатом и переворот в способе производства хотя бы в одной стране крайне обостряют процесс разрушения старой идеологии, «революционизируют рабочий класс в других странах, для чего дана подпочва всем предыдущим развитием. В первых Советских республиках мировой пролетариат имеет свои организации, обладающие максимумом социальной и материальной мощности. Поэтому среди распадающейся мировой системы капиталистического хозяйства они являются неизбежно новыми кристаллизационными пунктами, центрами притяжения пролетарской энергии и крупнейшим фактором дальнейшего разложения капиталистической системы. Во всем капиталистическом мире, несмотря на попытки вдохнуть в него новую жизнь, разруха идет гигантскими шагами. Производительные силы падают. Производственные отношения разлагаются и разрываются. Экономического равновесия между производственными сферами нет, и нарушение его принимает все более и более резкие формы. Социально-классового равновесия тоже нет, и дело идет к решающему конфликту. Политическая организация, вернее, государства буржуазии переживают кризис, ибо мировой империализм оказывается неспособным вести абсолютно единую, во всех частях однородную политику. Капиталистические армии разлагаются. Поскольку мировая производственная анархия и ее выражение, мировая конкуренция, диктуют свою слепую волю буржуазным государственным организациям, постольку весь процесс все более принимает стихийный характер распада. Стихия капиталистических отношений на базисе их разрушения создает то характерное состояние неуверенности,
arrangement was reached at Paris for restoring the disordered finances of France and Italy, or to adjust the systems of the Old World and the New» (P. 21 i) характеризует положение след, образом: «The significant features of the immediate situation can be grouped under three heads: first, the absolute falling-off, for the time being, in Europe’s internal productivity; second, the breakdown of transport and exchange... and third, the inability of Europe to purchase its usual supplies from overseas» (P. 216) *. О грозящей социальной катастрофе см. с. 213; о настроении господствующих классов — 222. Крах империалистической системы задним числом вгоняет империалистам любовь к содружеству в единых рамках мирового хозяйства. Так, инж. Roed- der (1. С. S. 50) повествует: «Wie Bausteine eines grossen Gofiiges sich ge- genseitig tragen, an einander legen und schirmen. so beruht auch im Zusam- menleben und gemeinsamen Vorwartsstreben der Nationen eine auf der an- deren. 1st aber ein einen besseren ersetzt werden, damit nicht dem ganzen Bau eine Gefahr erwachst Baustein zermurbt, so muss bci Zeiten durch» и т. д.**. Все эти меланхолические рассуждения заканчиваются трагическим: «То be or not to be, that is the question» ***. Капиталистической системе история отвечает решительным отрицанием.
203
которое предвещает близкий конец. И среди этой расползающейся мировой ткани капиталистического хозяйства появляются нового типа растущие организации, где дана принципиально возможность развития, ибо только здесь возможно восстановление общественного равновесия; организации, которые как раз из разложения капиталистических систем черпают добавочное количество своей собственной мощи; государства пролетариата с новой системой экономических отношений, которые тем более укрепляются, чем более слабеют распадающиеся старые, капиталистические группировки. Капиталистический строй эпохи промышленного капитализма был воплощением стихийного процесса, ибо здесь была полная неурегулированность отношений; место сознательного регулятора занимал бессознательный «рынок» *.
Государственно-капиталистическая форма общества, оставив неорганизованными мировые связи, заменила бессознательные процессы сознательным регулированием экономических отношений, поставив классовый план буржуазии на место стихийных закономерностей товарного общества. Эпоха распада государственно-капиталистических организаций снова разнуздывает эту стихию, которая отличается от товарной стихии прошлого направлением своего движения: там эта стихия была рычагом капиталистической концентрации и централизации, роста капиталистического общества и, в конце концов, его организации; здесь эта стихия является рычагом распада организованной системы на части. И опять-таки: среди этого стихийного процесса распада только в пролетарских государствах может быть процесс организации и рационализации экономической жизни, но уже на принципиально иной основе. Разложение и распад старой системы и организация новой — это основные и наиболее общие закономерности переходного периода. Поэтому, каковы* бы ни были уклонения в сторону, равнодействующая идет по линии социализма. Соотношение между государствами пролетариата и государствами буржуазии лучше всего видно на их военных столкновениях, на классовой войне, где старые армии разлагаются, потому что всем ходом развития делается невозможным общественное равновесие на капиталистической основе.
Крупнейшим фактором разложения капиталистической системы является распад связи между империалистическими государствами и их многочисленными колониями. Так называемое «национальное государство» уже в довоенный период было чистейшей фикцией. На самом деле, реально существовали субъекты колониальной политики, империалистические государства, представлявшие из себя сложные системы с крепким ядром и подчиненной периферией, и объекты этой колониальной политики с различными оттенками и степенями подчинения. Как
204
раз в деле образования этих гигантских тел организованное «внеэкономическое» насилие, которое, как говорил Маркс, само есть экономическая сила, играло колоссальную роль. «Machtpo- litik», «Агшее und phlotte» * и прочие прелести империализма были средствами организации империалистических государственных систем. Государственная спайка, в конечном счете опиравшаяся на вооруженную силу, имела решающее значение. Следовательно, по мере разложения государственной власти капитала неизбежно должно начаться и разложение империалистических систем, отпадение колоний, дробление «великих держав», выделение самостоятельных «национальных государств». С точки зрения борьбы общественных сил это может выразиться в ряде колониальных восстаний, национальных восстаний, мелких национальных войн и т. д. Конечно, колониальные восстания и национальные революции (Ирландия, Индия, Китай и проч.) абсолютно не имели бы никакого прямого отношения к развертывающейся пролетарской революции; их местный и непосредственный смысл заключается отнюдь не в установлении диктатуры пролетариата; пролетариат здесь по общему правилу не играет руководящей политической роли, ибо он крайне слаб. Но тем не менее эти колониальные восстания и национальные революции входят как составная часть в великий мировой революционный процесс *, который перемещает всю ось мирового хозяйства. Ибо объективно здесь налицо факторы общего распада капиталистических производственных отношений, распада, который облегчает победу пролетарской революции и диктатуры рабочего класса.
Диктатура пролетариата не может победить, если пролетариат разных стран изолирован друг от друга. Поэтому уже в ходе борьбы неизбежно сцепление, связь, спайка, союз между всеми возникающими пролетарскими Советскими республиками.
Уже для буржуазии в переходный период объективно необходимым является ее мировой союз: он необходим для нее. и экономически, ибо только таким путем можно надеяться изжить кризис; он необходим для нее и политически, ибо только таким путем можно оказывать сопротивление пролетариату. Отсюда попытки создания Лиги Наций. Однако начавшийся уже распад капиталистической системы, ее колоссальная дезорганизация, масса новых возникших трений чрезвычайно усилили децентра- лизаторские тенденции, и поэтому буржуазия терпит крах. Стихия распада перерастает организаторский разум буржуазии. Для пролетариата его экономическое и политическое единство есть вопрос жизни. И так как его частные победы (его диктатуры) выражают собой преодоление распада, то отсюда вытекает объективная необходимость объединения пролетарских ^государственных систем. По мере перерождения экономической и
205
Политической ткани мирового хозяйства и перемещения центра тяжести на пролетарские государства и их союзы видоизменяется вся картина мирового хозяйства. Бывшие колонии и отсталые аграрные страны, где нет пролетарской диктатуры, тем не менее входят в экономическую связь с индустриальными социалистическими республиками. Они понемногу втягиваются в социалистическую систему, приблизительно по тому же типу, как втягивается крестьянское сельское хозяйство в отдельных социалистических странах.
Так растет мало-помалу мировая диктатура пролетариата. По мере ее роста слабеет сопротивление буржуазии, и под конец оставшиеся буржуазные комплексы будут по всей вероятности сдаваться со всеми своими организациями in сог- роге 144*.
Но мировая диктатура пролетариата есть уже в сущности начало отрицания диктатуры пролетариата вообще. Государственная втасть рабочего класса необходимо растет, поскольку растет сопротивление капиталистических групп. Так как процесс развертывания капиталистического краха и коммунистической революции есть целая историческая полоса, целая эпоха, которая включает и ряд беспощадных классовых войн, не говоря уже о войнах гражданских, то вполне понятно, что государство не может отмирать в такой обстановке. Но как скоро выясняется решающая мировая победа пролетариата, кривая роста пролетарской государственности круто начнет падать вниз. Ибо главная и основная задача государственной власти как таковой— задача подавления буржуазии будет закончена. Внешне принудительные нормировки начнут отмирать: сперва отомрут армия и флот как орудие наиболее острого внешнего принуждения; потом система карательных и репрессивных органов; далее— принудительный характер труда и проч.* Производительные силы, размещаемые не по государственным делениям, по принципу хозяйственной целесообразности, развиваются с неслыханной быстротой. Гигантские резервуары энергии, которая уходила раньше на классовую борьбу, войны, милитаризм, преодоление кризисов, конкуренцию и т. д., обращаются теперь на производительный труд. Деформация классов и трудовое воспитание и образование новых поколений, рационализация всего производственного процесса ускоряют рост производительных сил еще более. Распределение теряет характер принудительного эквивалентного распределения «по труду». Социализм пролетарской диктатуры и дальнейшего периода развертывается
144 В этих случаях, которые, как легко сообразить, отнюдь не мо- гут считаться типичными, не будет иметь места полный распад аппарата, как это неизбежно бывает в типическом случае общественной трансфор* мации.
206
в мировую систему коммунистического общества м5. Впервые за все время существования человечества создается система, гармонично построенная во всех своих частях: она не знает ни производственной, ни социальной анархии. Она навсегда уничтожает борьбу человека с человеком и сплачивает все человечество в единый коллектив, быстро овладевающий неисчислимыми богатствами природы.
Пролетариат, который активно строит будущее человечества и ясно видит это будущее, может сказать словами великого борца науки: Novarum rerum mihi nascitur ordo *. Пусть слепые не видят этого нового порядка. Его пришествие неизбежно и неотвратимо.
149 Prof. С. Ballod в своей наивности полагает, что мы, русские коммунисты, считаем коммунизм возможным на стадии пролетарской диктатуры,' и Делает нам целый ряд самых комичных упреков, которыми он обнаруживает лишь свое собственное невежество. См. Ballod С. Kommunismus und Sozia- lismus//Der Sozialist (Sozialistische Auslandspolitik). 1919. N. 34, 23.
эн
Приложение I
М. Ольминский О КНИГЕ т. Н. БУХАРИНА *
I.
Книга тт. Бухарина и Преображенского «Азбука коммунизма» приобрела у нас общеобязательный характер, стала рядом с программой партии. В последнее время замечается стремление придать такой же общеобязательный характер и книге т. Бухарина «Экономика переходного периода». По поводу этой последней книги я и хотел бы высказать несколько замечаний— именно для выяснения того, насколько мнения, высказанные в ней, могут считаться обязательными для всех членов партии.
Все мы, поскольку являемся сознательными членами партии, являемся в то же время и марксистами. В предусловии к своей книге т. Бухарин на двух страницах три раза говорит о Марксе и марксизме; предисловие начинается заявлением, что цель книги — ниспровержение некоторых якобы марксистских представлений. А кончается предисловие словами: «Излишне распространяться о том, что путеводной нитью для автора был метод Маркса, метод, познавательная ценность которого только теперь стала во весь свой гигантский рост»**.
А как другие коммунисты оценивают марксизм?
Беру для примера статью «Программа меньшевизма. Маркс, Мартов и Гильфердинг» в № 73 «Правды» от 5 апреля 1921 г. Автор ее (Ил. Вардин) приводит следующие слова из письма Мартова:
«Состояние мира сейчас настолько исключительно, настолько не укладывается в наши привычные схемы марксистского анализа, что вывести основную линию развития требует новой научной работы, которая во многом дополнила бы и, может быть, изменила бы экономическую концепцию Маркса».
По поводу этой части письма Мартова т. Вардин иронически спрашивает:
208
«Так «дополнить» и «изменить» марксизм? 1 Произвести «новую научную ревизию»? 1 Это очень интересно, мы всячески приветствовали бы «такую» «работу» меньшевизма, ибо здесь они окончательно разоблачили бы себя».
А в конце статьи т. Ил. Вардин с негодованием обрушивается на меньшевиков («социалистическую интеллигенцию») за то, что у них на устах революционная фраза, а в частных беседах— «полный отказ от марксизма, полный отказ от революции».
Нужно ли еще приводить доказательства того, что мы являемся резкими и беспощадными противниками всякого ревизионизма по отношению к учению Маркса?
Теперь обратимся к книге Бухарина. Вот что пишет он по поводу экономики наших дней, по поводу «хозяйства переходного периода»:
«При первой же серьезной попытке действительно научно овладеть той весьма беспокойной конкретностью, которую мы называем хозяйством переходного периода, мы натыкаемся на то, что старые понятия теоретической экономии моментально отказываются служить» (с. 24) *.
Ни о какой теоретической экономии, кроме марксизма, между нами, марксистами, не может идти речь. Чтобы в этом не было сомнения, Бухарин на следующей же странице (125) ставит точку над i. Он поясняет:
«.. .Старые, испытанные орудия марксистской мысли, отчеканенные Марксом на основе весьма реального существования соответствующих производственных отношений, начинают давать осечку. А в обиходе практической жизни они продолжают рассматриваться как средства действительного понимания явлений хозяйственной жизни»**.
Итак, по Бухарину, старые понятия марксизма теперь «моментально отказываются служить», старые орудия марксистской мысли «дают осечку» и необходимо относиться к ним «критически». А, по Мартову, «состояние мира не укладывается в схемы марксистского анализа» и поэтому необходимо «изменить экономическую концепцию Маркса». Из сопоставления цитат мы наталкиваемся на факт, казавшийся невероятным,— на тот факт, что и Бухарин, и Мартов оказываются в одном лагере, в лагере ревизионистов (критиков) по отношению к Марксу. Как это могло случиться? В чем дело? В чем разница, или даже противоположность, между Бухариным и Мартовым?
Уже одна только возможность постановки таких вопросов показывает, что дело тут серьезное и что в нем следует разобраться раньше, чем рекомендовать книгу Бухарина в качестве
1 В газете здесь вместо знаков вопроса — точки.
209
общеобязательного руководства для молодых коммунистов и для партийных школ. Попробуем же разобраться.
Марксизму не впервые приходится подвергаться нападений со стороны людей, пытающихся доказать, что новые явленйя жизни не укладываются в марксистские «схемы», что марксистские понятия, орудия мысли «дают осечку». Так было, например, лет 20—25 тому назад, когда объединения капиталистов (от акционерных компаний до трестов) толкнули многих к «критике Маркса», к «ревизии марксизма». Ревизионисты продолжали прикрываться именем Маркса, называть себя марксистами и в то же время не оставляли от марксизма камня на камне, оспаривая самые основы его. Дело, однако, кончилось тем, что марксизм оказался не поколеблен, а «критики» его оказались вне марксистского лагеря (а в России вне пролетарской партии). Оказалось, в конце концов, что «дал осечку» не марксизм, а его «критики». Были тогда и критики справа, и критики слева.
Сейчас мы, очевидно, присутствуем при начале нового ревизионистского похода. К сожалению, разбирать ревизионизм Мартова здесь не приходится, так как мы знаем о нем только из отрывков письма, опубликованных т. Бардиным. Остается ограничиться рассмотрением книги Бухарина. И прежде всего естественно поставить вопрос: не раздуваем ли мы отдельно выхваченных случайных фраз Бухарина?
" .^К сожалению, приходится ответить: нет, приведенные из книЪк^Бухарина фразы не случайны. Они не висят в воздухе. Они находятся в полном соответствии с общим содержанием книги. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с тремя последними главами ее. В главе IX автор перечисляет «основы методологии» марксизма и затем ставит вопрос ясно и определенно: насколько сохраняют свое значение эти основы по отношению «к периоду развала капитализма и к периоду господства пролетариата» (с. 130, курсив автора) *. По отношению к каждой из основ он начинает с признания ее, но тотчас переходит к оговоркам, сводящим это признание к чему-то другому. Например, «общественно объективный подход остается обязательным», но ... «приобретает иной логический тон»; «материально-производственная точка зрения в общем (курсив мой.— М. О.) тоже остается обязательной», но... «она претерпевает существенные изменения и ограничения». «Диалектически-истори- ческий подход» (метод.— М. О.) «выпячивается на первый план», «диалектическо-историческая точка зрения, которая выдвигает принцип постоянной изменчивости форм, принцип познания процесса, неизбежно должна быть подчеркнута при анализе эпохи, где происходят с небывалой быстротой прямо геологического типа сдвиги социальных пластов» (с. 13&) **. На самом деле диалектический метод вовсе не сводится к истори-
210
Ческой точке зрения, к признанию только изменчивости, только процесса. Он не может ни «выпячиваться», ни ослабевать: он всегда и неизменно присущ марксистскому исследованию. Этого не может не знать Бухарин, сводящий диалектику к признанию изменчивости там, где все быстро изменяется. И, наконец, последняя из перечисленных Бухариным основ марксистской методологии («постулат равновесия») объявляется для нашей эпохи «не действительным».
Читатель уже знает из предисловия к книге, что «путеводной звездой» для автора стал будто бы «метод Маркса». Теперь он может видеть, как расправляется Бухарин со своей путеводной звездой.
Не менее энергично расправляется он и с «некоторыми основными понятиями политической экономии», то есть с экономическим учением Маркса.
Понятие товара, по Бухарину, исчезает, поскольку на место стихии выступает «сознательный общественный регулятор», в этой мере товар теряет свой товарный характер и превращается в продукт. В такой общей абстрактной форме мысль Бухарина страдает только одним недостатком: в ней нет ничего нового. Весь вопрос именно в том, насколько овладел производством в настоящий период пролетариат, имеющий в руках политическую власть, насколько «сознательный общественный регулятор» действительно регулирует производство.
В свое время старые ревизионисты сорвались, между прочим, на том, что вообразили, будто бы «сознательный общественный регулятор» в лице буржуазных трестов способен, овладеть хозяйственной жизнью настолько, чтобы уничтожить некоторые марксистские «хозяйственные категории». Нашим ревизионистам слева грозит такая же опасность, но только не абсолютно, а относительно, для данного периода времени. Марксист шаг за шагом анализировал бы «текущий момент»: в зависимости от определения его решал бы вопрос, в какой мере отжило свое время понятие товара. Бухарин же для данного времени, без всякого анализа момента, решает, что марксизм «дает осечку», что марксистские экономические понятия отказываются служить «моментально».
«Моментально» отказалось служить ему понятие товара. Естественно, что так же моментально, уже для наших дней, отказывается наш автор и от понятия меновой ценности, цены, денег, заработной платы. От марксизма остается одно воспоминание.
При моментальном решении о моментальной смерти марксистских понятий Бухарину нет надобности даже ставить вопрос о степени овладения производством со стороны пролетарского «сознательного регулятора»: для-него полное торжество регулятора начинается, очевидно, с момента нарождения бюрократи¬
211
ческих учреждений, предназначенных к овладению производством. Пусть в этих учреждениях сидят спецы — вчерашние владельцы предприятий или акционеры и их прислужники, высший административный и технический персонал буржуазных предприятий; пусть эти учреждения «овладели» не столько производством, сколько разрушением производительных сил путем скрытого саботажа, пусть подавляющая масса населения в стране состоит из мелких производителей, производящих до сих пор преобладающую массу продуктов. Бухарину это не важно: для него понятия товара, ценности, заработной платы, понятие денег как всеобщего эквивалента ценности моментально перестали служить.
Упраздняя марксистские экономические понятия, Бухарин для пущей убедительности путает ценность с меновой ценностью, меновую ценность с ценой (с. 134 и 135)* и на основании этого предлагает теперь же отказаться от применения понятия ценности как выражения общественно необходимого количества труда, кристаллизованного в продукте. Перед ним возникает необходимость представлять себе общественный процесс труда не в виде единиц кристаллизованного в продукте труда, а в виде натуральных продуктов. «Перед теорией экономического процесса возникает необходимость перехода к натурально-хозяйственному мышлению, т. е. к рассматриванию и общества и его частей как систем элементов в их натуральной форме»,— говорит он.
Трудно идти дальше в проповеди освобождения от всяких руководящих начал в области хозяйственной политики. Ведь это значив-.проповедовать отсутствие всеобщей (одной для всех продуктов)- счетной единицы Вы можете сравнивать, например, результаты двух соседних хозяйственных периодов не по какому-либо всеобщему мерилу производительности труда, а только по изменению в производстве отдельных продуктов. Как при этих условиях определить общий успех или неудачу, правильность или неправильность хозяйственной политики за данный период времени?
II.
Освободившись от руководящих марксистских понятий в области марксистской методологии, как и в области экономики, т. Бухарин вынужден искать себе руководящей нити поведения в другой сфере — в сфере своеобразной теории «внеэкономического принуждения» (глава X).
Эта теория сформулирована на с. 146 Бухариным в следующих выражениях:
«С более широкой точки зрения, т. е. с точки зрения большего по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрелов и кон-
I
212
чая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи» *.
Несмотря на все оговорки, мысль Бухарина кристально ясна.
На вопрос, каков метод выработки коммунистического человечества, он дает единственный ответ: внеэкономическое принуждение.
Вся «теория» — яснее ясного.
Для обоснования своей теории Бухарин выхватывает из Маркса отдельные фразы, говорящие о насилии, порабощении и разбое при образовании буржуазного общества, о методах перехода от феодализма к капитализму, покоящихся на самом зверском насилии и т. д., о том, что «насилие есть повивальная бабка всякого старого общества, которое беременно новым», что само насилие «является экономической силой». Все эти утверждения Маркса неоспоримы. Но нужно же видеть и понимать, что не всякий разбой, не всякое насилие является одним из методов строения нового общества, а только то насилие, которое сопровождается новыми, усовершенствованными способами производства. Только в этом случае насилие может считаться «идущим по линии объективно развивающихся экономических отношений». Критерием здесь является рост или упадок производительных сил. И наша партийная программа в соответствии с этим в «области экономической» требует как главное и основное, определяющее собою всю хозяйственную политику Советской власти, поставить всемерное повышение производительных сил страны.
Для повышения же производительных сил, как. и для «выработки коммунистического человечества», марксисты вовсе не склонны ограничиваться бухаринским методом каторги и расстрела. В этом глубокий марксистский смысл того, что т. Ленин постоянно твердит о тракторах и электрификации.
Тракторы и электрификация, важные и сами по себе, в своем конкретном виде являются в то же время, в устах Ленина, символом, указующим марксисту путь «выработки коммунистического человечества из человеческого материала» предыдущей эпохи. Они вообще — символ усовершенствованных орудий производства; облегчая работу, поднимая производительность труда, они по самой своей сущности объединяют трудящихся; вытесняя старые, индивидуально применяемые орудия труда не угрозой расстрела, а вследствие своей большой продуктивности, новые орудия будут вместе с тем разрушать и вытеснять старую, индивидуалистическую психологию мелкого хозяйчика.
Именно на этом принципе вытеснения менее продуктивного, индивидуального труда более продуктивной коллективной рабо¬
213
той построена и экономическая часть нашей партийной программы (справьтесь о ней в отделе «В области экономической* с § 4 об отношении к мелкой и кустарной промышленности, а также в отделе «В области сельского хозяйства»).
Конечно, было бы глупо и гибельно для дела революции отрицать насилие и принуждение в период острой (явной или скрытой) гражданской войны. Было бы противно коммунистической совести кормить трудоспособных паразитов. Здесь,— особенно по отношению к активным врагам,— нам приходится руководствоваться правилом: «расстреливай врага, если не хочешь, чтобы он повесил тебя». В такие моменты возможны,— иногда и необходимы,— случаи принудительной мобилизации трудящихся на работы, неотложные с общественной точки зрения. Но по мере ослабления борьбы, по мере укрепления пролетарского строя неизбежно будет сокращаться область принуждения, будет уменьшаться острота его форм, так как принуждение является вовсе не методом выработки коммунистического человечества, а актом самозащиты. И очень не надежны были бы те коммунисты, кбторых загнали в коммунизм угрозой расстрела.
Между тем, ставши на точку зрения своего метода выработки коммунистического человечества и отказавшись от марксистского метода той же выработки, Бухарин неизбежно должен докатиться до того, до чего он докатился,— до поголовного принуждения, руководимого относительно небольшой частью коммунистической партии.
\ После всего сказанного мною можно уже дать ответ на во- прое^каким образом Бухарин заодно с Мартовым попал в лагерь ревизионистов и какое все-таки остается между ними различие.
Мартов — ревизионист справа. Ревизионисты этого типа держатся за фалды буржуазии. Им жалко расстаться с буржуазным миром. Это заставляет их недооценивать революционные возможности. Когда же революция разражается, они не верят в нее, тянут назад й попадают в лагерь контрреволюционеров. Марксизм для них слишком революционен.
Бухарин — ревизионист слева. В своей законной ненависти к буржуазии и буржуазному миру он переоценивает революционные возможности. Он не считается с объективными условиями; он живет поэтому не настоящим, а только будущим. Характерна в этом отношении последняя глава его книги. В ней он говорит о том, чего должно или можно ожидать в будущем, но говорит о будущем в настоящем времени, как будто все ожидаемые завоевания уже достигнуты. Марксизм для него недостаточно революционен. Все, чего хочет душа, должно быть осуществлено сейчас, сию минуту. Он не хочет знать медлительных переходов строительства от этара к этапу.
214
И он «моментально» ликвидирует марксистские категории, воображая, что они уже ликвидированы жизнью.
Субъективно Мартовы и Бухарины — антиподы, полная противоположность. А объективно — они попадают в один лагерь ревизионистов. И их тактика ведет к одинаковым результатам: Мартовы задерживают революцию, а Бухарины, ставя невыполнимые для данного момента задачи, готовят фатальные неудачи и разочарование.
Марксизм же не сходит с реальной почвы, анализирует момент, учитывает объективные условия.
Здесь приходится поставить еще один вопрос: составляет ли книжка Бухарина результат его единоличных увлечений или же тут вина коллективная, может быть, даже общая?
Я склонен думать, что вина во всяком случае не индивидуальная.
Дело в том, что после Октябрьской революции часть нашей партии переживала период увлечения властью. Казалось, что теперь для нас нет ничего невозможного: что захотим, то «мо ментально» и сделаем. Партийный съезд 1919 г. вернул увлекающихся в мир действительности, обусловливаемой прозой экономического развития.
Принятая на съезде программа проникнута строго марксистским духом. К сожалению, она не всегда соблюдалась.
На последнем съезде 1921 г. т. Ленин указал, что декрет о кооперации противоречит программе, и предложил восстановить действие программы. А сравните соответственные части программы с тем, что делалось вообще в жизни, в некоторых других областях!
Поэтому можно сказать, что не вина, а бессознательная заслуга Бухарина в том, что он попытался дать недавним увлечениям части партии теоретическое обоснование и показал, к чему приводит нас, марксистов, наше настроение, идущее в разрез с марксистской программой.
После X съезда, с марта текущего года, партия начинает строже соблюдать программу, и на этот раз, по-видимому, возвращение к ней будет более прочным. А изучение своих прошлых ошибок всегда полезно и поучительно. Только с этой точки зрения и можно рекомендовать книгу Бухарина. В целом она не столько научное произведение, а беллетристика, отражающая настроения части партии к середине 1920 г.
эн
П р и л о ж е н и е 11
И. Бухарин Г. Пятаков
КАВАЛЕРИЙСКИЙ РЕЙД И ТЯЖЕЛАЯ АРТИЛЛЕРИЯ*
(веселый ответ критикам „Экономики переходного периода")
«Экономика переходного периода» вызвала некоторый обмен мнений на сей предмет. В наше время очень трудно заниматься «чистой теорией», но практические интересы все же требуют и этого «жанра» мысли. Немудрено поэтому, что книга как первая попытка дать теорию перехода экономической формы общества побудила некоторых товарищей взяться за перо. Перед нами лежат три «критики» книги: тов. Сарабьянова (Народное хрзяйство. 1920. № 13—14), тов. Ольминского (идет в настоящей журнале) и, наконец, ненапечатанная работа профессора А. Чаянова, имя которого хорошо известно всякому русскому экономисту1. Мы располагаем эти работы в порядке их нисходящего легкомыслия, так как мы имеем здесь все виды критики, начиная от кавалерийского рейда тов. Сарабьянова и кончая философствующей тяжелой артиллерией проф. Чаянова.
1 Мы очень извиняемся перед проф. А. Чаяновым за цитаты из неопубликованной работы, но надеемся, что он, будучи человеком без обычных в профессорской среде предрассудков, в интересах дела вполне оправдает эту нашу «нескромность».
216
I. Правдолюбивый кавалерист, или теория производственных отношений
«Обними, Санчо, своего ослика, ты вновь его нашел! Весело прыгает он тебе навстречу, не обращай внимания на то, что ему наступают на ноги и приветствуют тебя зычным голосом. Преклонись перед ним, обними его шею и исполни призвание, которое дано тебе Сервантесом» *.
К. Маркс и Ф. Энгельс. «Святой Макс»
Мальбрук в поход собрался... Тов. Сарабьянов, воодушевленный возросшим значением легкой кавалерии в гражданской войне, задумал произвести «рейд» и на поле теоретических сражений. В самом деле, почему бы этого не сделать? Всякому добропорядочному марксисту (а тов. Сарабьянов, безусловно, имеет право претендовать на это звание) отлично известно, что общественное бытие определяет собой общественное сознание. И если в «общественном бытии» кавалерийская атака получила такое большое значение, то почему же в уме тов. Са- рабьянова не найтись месту для «адекватного идеологического отражения»?
Тов. Сарабьянов выставляет против нас такое утверждение: «в книге нет ничего нового». Он, будучи, очевидно, человеком не без наблюдательности, смог подметить, что в книге неоднократно говорится о производственных отношениях. Правда, для этого нужно быть только зрячим и грамотным, но в условиях разрухи и то хлеб. Подметив это, тов. Сарабьянов тотчас же несется в атаку:
«Что нового сказал т. Бухарин: Не есть ли это — азбука марксизма и, скажу еще определеннее, первая буква в ней? От производственных отношений исходили Маркс и Энгельс, с этого начинали ортодоксальные марксисты II Интернационала, на эти же отношения опирались ревизионисты, кончая нашими меньшевиками и эсерами» (с. 31).
А отсюда такой суммарный вывод:
«Поскольку тов. Бухарин касается вопроса для перехода (за стиль тов. Сарабьянова мы в такой же степени мало отвечаем, как и за его логику.— Бухарин и Пятаков), он либо повторяет то, что сказано уже и Марксом — Энгельсом, и Каутским, и Гильфердингом... либо вносит «свое оригинальное», в основном однобокое и крайне упрощенное, несмотря на «непростоту» слова».
Об «однобокости» мы поговорим после. А сейчас поставим вот такой вопрос. Центральная мысль всей книги заключается в том, что в переходный период неизбежно распадается трудо¬
217
вой аппарат общества, что реорганизация предполагает временную дезорганизацию, что поэтому временное падение производительных сил есть закон, имманентный революции. Эта мысль развита в книге так, чтобы всякому экономически образованному человеку было ясно, что перед нами не «эмпирический закон», не простое описание «поверхности явлений», а «закон движения» общества в переходную эпоху, причинный закон.
Теперь мы позволим себе спросить тов. Сарабьянова, где, в каких работах Каутского и Гильфердинга он видел это положение? И вообще, в сочинении каких экономистов он найдет теоретическое обоснование этого? Словам, т. Сарабьянов, не верят. Нужны факты и документы, нужны хоть простые ссылки. Мы имеем некоторую дерзость полагать, что довольно хорошо знакомы из первых рук с «литературой предмета». Но — увы! — мы напрасно стали бы искать соответствующих мыслей у названных т. Сарабьяновым авторов. Тов. Сарабьянов, мягко выражаясь. .. «преувеличил». Нас это удивляет тем более, что мы все же предполагаем наличность благих намерений автора рецензии. Мы думаем, что нашу книгу или, по крайней мере, отзыв тов. Членова (Экон. жизнь), о котором он упоминает, он читал. Правда, этр бывает с рецензентами не всегда, но в марксистской среде это правило обычно соблюдалось. Однако выпады тов. Сарабьянова наводят нас на очень большие сомнения. В самом деле. На с. 47* «Экономики» мы пишем:
«Марксистская революционная мысль прочно установила, что (в политической области) переход власти из рук буржуазии в руки пролетариата, переход, понимаемый как определенный исторический процесс выражается в крахе старой государственной машины, распадающейся на свои составные части... Завоевание государственной власти пролетариатом есть разрушение буржуазной и организация новой государственной системы, ..»
Далеко не так ясен процесс трансформации производственных отношений. Здесь необычайно живучими оказались те представления, которые были преобладающими в области теории политических переворотов. Типичным в этом отношении может служить рассуждение Р. Гильфердинга о том, что захват шести банков («головки») пролетариатом передает в распоряжение последнего всю промышленность, потому что при финансовокапиталистических производственных отношениях банки являются организационными узлами производственно-технической системы — «всего аппарата». Эмпирически доказано, что ничего подобного не происходит... Почему? Вопрос разрешается просто. Потому, что банки «управляли» промышленностью на ос: нове специфических кредитно-денежных отношений. Тип связи здесь был тип кредитной связи, который как раз и рушится при захвате банков пролетариатом.
218
Таким образом, мы приводим конкретный пример, иллюстрирующий всю теоретическую концепцию «марксистов» II Интернационала, за которых заступается тов. Сарабьянов. Мы спрашиваем: одно и то же говорит Гильфердинг и говорим мы? Не нужно обладать большой степенью сообразительности, чтобы ответить отрицательно. Гильфердингово рассуждение взято из «Финансового капитала», как, вероятно, вспомнит и тов. Сарабьянов. Тов. Сарабьянов точно так же, вероятно, поймет, что все теперешние писания Бауэров, Каутских и Гиль- фердингов есть лишь логический вывод из вышеприведенного рассуждения. А это у них основной аргумент против революции. Они желают иметь такую революцию, которая не нарушала бы хода общественного воспроизводства и ни на минуту не прерывала бы непрерывности производственного процесса («Kontinui- tat des Produktionsprozesses»). Мы доказываем, что таких революций по общему правилу (исключения у нас оговорены в книге и заметны для того, кто умеет читать) не бывает.
И после этого тов. Сарабьянов полагает, что мы придем в трепет от его «ужасного» восклицания:
«Разве не обращает внимания читателя желание автора отмежеваться от марксистской теории в эпоху расцвета II Интернационала? Разве так трудно, прочтя Бухарина, сделать вывод: были революционные коммунисты Маркс и Энгельс, не стало их, не стало и рев. коммунизма, пока не пришли их продолжатели — теперешние коммунисты? ..»
Этот вывод сделать «не трудно». Но это будет, тов. Сарабьянов, в общем вполне верный вывод. За немногими исключениями марксизм эпохи II Интернационала, и в том числе каутскианский марксизм, не был в действительности ортодоксальным. Все учение о государстве было, например, сплошь опошлено и у Бебеля, и у Каутского, и лаже у Плеханова, не говоря уже о других. Грехопадение Каутскрго и К° не есть результат их моментального безумия, а имеет свои глубокие исторические корни. Иначе может думать только поверхностный беллетрист, а не марксист.
Но тов. Сарабьянов в своем полемическом увлечении поистине перестает даже понимать течение своих собственных мыслей. Он машет шашкой, кричит, крушит и позабывает о том, что говорит сам. Ибо что-либо одно из двух: либо в книге нет ничего нового — тогда откуда же заметил наш почтенный «критик» желание «отгородиться»? Либо такое желание «отгородиться» есть (а оно действительно есть),— тогда зачем же городить огород о том, что «нет ничего нового»?
Неуклюже вы гарцуете, тов. Сарабьянов: уже потеряли винтовку. Подождите, потеряете и остальное.
А теперь мы не без удовольствия поговорим и относительно нашей «однобокости», «упрощенности» и прочем. Ибо здесь
219
нашего критика можно прямо поймать in flagrante delicto, по- российски «на месте преступления», «с поличным». Это «преступление» состоит в том, что тов. Сарабьянов безбожно списывает наши же мысли и вводит в заблуждение читателя, выставляя их против нас. Для удобства сличения и для излов- ления тов. Сарабьянова мы приводим соответствующие места в два столбца:
Экономика перех. периода
Вещественный аппарат есть материально-техническая основа общества. Он не входит в понятие производственных отношений, а относится к производительным силам. И в процессе революционного разрыва производственных связок этот аппарат может относительно сохраниться. Его распад вовсе не обязателен. Машины, аппараты, фабричные здания и проч., конечно, страдают во время социальных потрясений. Но основа разрухи лежит вовсе не здесь и т. д. (54)*.
Рецензия тов. Сарабьянова
Распадается ли... аппарат в целом? Нет, мы идем в конторы, перешедшие к нам от буржуазного общества, пользуемся в процессе управления цифрами, взятыми из книг архива, продолжаем использовать этот аппарат своими силами и своими методами.
В другом месте говорится у нас и о конторах, и о диаграммах. Ясно, что
1) тов. Сарабьянов не умеет читать;
2) что он бьет челом нашим же добром;
3) что он смешивает две вещи, которые у нас точно разграничены: людской «аппарат» и вещественный.
После этого читателю не трудно будет заключить, кто страдает «упрощенством» и «однобокостью».
Но приведем и дальнейшее «возражение»:
Экономика перех. периода
Мы видели, что эпоха разрыва производственно-технически - социальных пластов сохраняет в общем единство пролетариата, который воплощает прежде и раньше всего материальную основу будущего общества. Этот решающий и основной элемент в ходе революции лишь отчасти распадается. С другой стороны, он необычайно сплачивается, перевоспитывается, организуется (58) **.
Рецензия тов. Сарабьянова
Безусловно верно, что отношения живых сил в аппарате радикально изменяются к моменту и в момент пролетарской революции. Но радикальное их изменение мы наблюдаем глазным образом между «головкой», включая сюда («хороша головка»! — Бух. и Пят.) и техническую интеллигенцию, и рабочей массой: цепь распадается на две части. Тов. Бухарин упускает из виду, что нижняя-то половина цепи и большая к тому же, не распалась, звенья ее связаны одно с другим, аппарат не весь развалился.
220
В других местах книги дано точное определение, где именно происходит разрыв.
Отсюда ясно, что
1) Бухарин ничего не упускает;
2) что Сарабьянов и здесь не умеет читать и бьет челом нашим же добром;
3) что сарабьяновская путаница получается оттого, что он совсем неостроумно повторяет слово «аппарат», без всякого смысла, употребляя его в разных значениях и т. д. Теперь не удивительно, что т. Сарабьянов не понял даже, что мы говорим о примитивности каутскианской постановки вопроса. «Примитивы» имеют вообще то свойство, что они «не умеют различать».
Нам кажется, что на этом можно покончить. Ибо весь остальной бессвязный лепет покоится на том же самом остроумном методе автора рецензии.
Нам только хотелось бы заметить следующее: тов. Сарабьянов в простоте душевной думает, что он атакует нас на благородном коне. Ей-богу, это не так. Он сидит на совсем другой биологической «категории».
II. Ревизия Маркса или «пушка» т. Ольминского
«У читателей... трещит не голова, а кое-что совершенно другое» •.
К. Маркс. «Капитал». I.
После кавалерийской атаки на осляти т. Сарабьянова по «Экономике» попытался выстрелить из старой... «пушки» т. Ольминский. Треск раздался довольно громкий, и скромные ученики Маркса, возымевшие превеликую дерзость не только «твердить зады», но и воспользоваться марксовым познавательным оружием для теоретического овладения новымиОбщественными явлениями, были зело огорошены и озадачены: «откуда мне сие, иде же мужа не знаю».
Однако кроме шума и пушечных газов у т. Ольминского ничего не получилось —выстрел оказался холостым и книжечка осталась невредимой.
Первым делом пушкарь заподозревает нас в меньшевизме и устанавливает духовное родство с Мартовым. В превеликом смущении и трепете читали мы откровение т. Ольминского:
«Из сопоставления цитат мы наталкиваемся на факт, казавшийся невероятным,— на тот факт, что и Бухарин 2, и Мартов
2 «Должен оговориться, что хотя теоретическую ответственность несем мы оба, но как раз приводимые цитаты целиком, без всякого изменения, взяты из моего черновика» (Г. Пятаков).
221
оказываются в одном лагере, в лагере ревизионистов (критиков) по отношению к Марксу».
Но смущение и трепет не помешали нам попытаться сопоставить те цитаты, которые «сопоставлял» т. Ольминский. Что же получилось? А вот что:
Мартов пишет:
Состояние мира сейчас настолько исключительно, настолько не укладывается в наши привычные схемы марксистского анализа, что вывести основную линию развития требует новой научной работы, которая во многом дополнила бы и может быть изменила бы экономическую концепцию Маркса.
Мы спрашиваем: «Годятся или не годятся те методологические приемы и те «мыслительные категории», которые употреблялись Марксом по отношению к капиталистическому обществу, годятся ли они теперь, в эпоху ломки капитализма и закладывания нового общественного фундамента» (с. 123). Вся глава называется: «Экономические категории капитализма в переходный период». В приводимой Ольминским цитате констатируется факт, что при анализе хозяйства переходного периода старые понятия теории капиталистического хозяйства «моментально отказываются служить». Почему? Потому, что речь в этом случае идет не об анализе капиталистического хозяйства, не о теории товарного хозяйства, а об анализе какой-то смешанной формы.
Из нашего законного сомнения в возможности анализировать не капиталистическое и не товарное хозяйство, пользуясь основными специфически товарохозяйственными категориями, т. Ольминский делает для него вполне понятный вывод:
Итак (это «итак» прямо великолепно!), по Бухарину, старые понятия марксизма (вообще? — Б. и /7.) теперь «моментально отказываются служить», старые орудия марксистской мысли (вообще? — Б. и П.) «дают осечку» и необходимо относиться к ним «критически».
Мы думаем, что читатели, вероятно, прочитав все эти «изумительные» выводы и «научные» открытия т. Ольминского, последовали совету Козьмы Пруткова, рекомендовавшего, узревши на клетке со слоном надпись «буйвол», не верить глазам своим. Ведь всякому элементарно осведомленному марксисту должно быть ясно, что исторические категории Маркса имеют значение для определенной исторической формы хозяйства и что из признания исторического характера за историческими категориями не вытекает то, что вообще от «старых орудий марксистской мысли» должно отказаться.
В поучение т. Ольминскому (да простят нас теоретически грамотные марксисты) приведем несколько дословных выписок из Маркса об исторически преходящем значении категорий его политической экономии.
222
Уже в «Святом Максе» Маркс знал, что «земельная рента, прибыль и т. д.— хозяйственные формы частной собственности — суть общественные отношения, соответствующие определенным ступеням производства» (с. 195) *.
В «Нищете» эта мысль приобретает чеканную ясность: «Экономические категории суть теоретическое выражение тех исторических отношений производства, которые сами соответствуют определенным ступеням развития этого материального производства». «Идеи и категории столь же мало вечны, как и выраженные ими отношения. Они представляют собою исторические и преходящие продукты». «Экономические категории представляют собою лишь теоретические отвлеченные выражения общественных отношений производства»**.
Методологически важнейшее «Введение к критике политической экономии» дает нам следующую формулировку3: «Пример труда показывает наглядно, как даже наиболее абстрактные категории, несмотря на свою значимость — именно вследствие их абстрактности— для всех эпох, все же в определенности этой абстракции сами являются точно так же продуктом исторических отношений и обладают своей полнозначностью лишь для и в пределах этих отношений. Как вообще во всякой исторической общественной науке, так и при развитии экономических категорий надо всегда иметь в виду, что как в действительности, так и в голове данным является субъект, здесь буржуазное общество, и что категории поэтому выражают лишь формы бытия, определения существования, часто лишь отдельные стороны этого определенного общества, этого субъекта»***.
В предисловии 1 т. «Капитала» Маркс одобрительно цитирует следующее место из статьи И. И. Кауфмана, в которой последний характеризует метод Маркса: «Его (Маркса) научная цель заключается в выяснении тех частных законов, которым подчиняются возникновение, существование, развитие, смерть данного социального организма и заменение его другим, высшим». И одновременно тут же Маркс дает самую блестящую формулировку своего диалектического метода: «В своей рациональной форме диалектика... в позитивное понимание существующего. .. включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществленную форму рассматривает в движении, следовательно, также и с ее преходящей стороны, так как она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна»****.
Скажите же, т. Ольминский, расходится ли наша постановка вопроса об экономических категориях капиталистического хозяйства с постановкой Маркса или не расходится? Не находите ли вы, что мы не только не «пересматриваем» («ревизуем» тож)
3 Zur Kritik. Dietz, 1909. S. XLI, XLIII.
223
Маркса, а, наоборот, обеими ногами стоим на почве анализа Маркса, или же вы только умеете твердить слово «диалектика» и не умеете пользоваться этим острым оружием мысли?
Вам этого мало? Так не вспомните ли, т. Ольминский, как Маркс после анализа основных категорий товарного хозяйства (товар — ценность — меновая ценность) делает небольшие экскурсии в иные хозяйственные формы и показывает, как «весь мистицизм товарного мира, все чудеса и привидения, окутывающие продукт труда при господстве товарного производства,— все это немедленно исчезает, как только мы переходим к другим формам производства»4*. И не вспомните ли, что в итоге нашего анализа экономических категорий капитализма мы говорим: «Одна из основных тенденций переходного периода есть разрыв5 товарно-фетишистских оболочек. Вместе с растущей общественно-натуральной системой экономических отношений лопаются и соответствующие идеологические категории»6**. А если, т. Ольминский, вы все это вспомните и продумаете, то не потрудитесь ли вы также публично признать, что «ошиблись»? Или, быть может, вы своей... «ошибки» не замечаете? Святой Макс в,едь также с суверенным презрением относился к суровой исторически-изменчивой действительности, а Маркс его терпеливо поучал: «Что деньги необходимый продукт известных производственных отношений и что они останутся «истиной», пока будут существовать эти отношения,— до этого, конечно, нет дела такому святому, как санкт-Макс, созерцающему небо и к нечестивому миру становящемуся своим нечестивым задом»7***. Славно стреляет... «пушка» т. Ольминского!..
Для вящей убедительности, однако, т. Ольминский пытается еще, подобно премудрому Бен-Акибе, доказать, что «все бывало» и мы лишь повторяем ревизионистов, говоря, что «новое» требует и новых орудий абстрактного знания:
«Марксизму не впервые приходится подвергаться нападению со стороны людей, пытающихся доказать, что новые явления жизни не укладываются в марксистские «схемы», что марксистские понятия, орудия мысли «дают осечку». Так было, например, лет 20—25 тому назад, когда объединения капиталистов (от акционерных компаний до трестов) толкнули многих к «критике Маркса»... Дело, однако, кончилось тем, что марксизм оказался не поколеблен, а «критики» его оказались вне марксистского лагеря (а в России вне пролетарской партии)».
Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его! Нельзя же, т. Ольминский, в вашем увлечении доходить до таких . .. пустяков! Пример с трестами так подходит к данному случаю,
4 Капитал. Т. I. С. 44.
8 N. В.: Они еще не исчезли, но разорвались.
в Экономика. С. 136.
т Святой Макс. С. 167.
224
как корове седло. Правда, т. Сарабьянов пустился в кавалерийскую атаку на осляти, так почему бы т. Ольминскому не вылететь карьером на позицию со своей пушкой, запряженной шестеркой миленьких коровок; о вкусах не спорят, но нельзя же предполагать, что зрители ничего не заметят!
Были «критики», которые доказывали, что Марксов анализ капитализма не пригоден для научного понимания новых форм капитализма же. Эти «критики» были не правы. Что же тут общего с нашими построениями? Ничего решительно! Ведь мы утверждаем, что те специфически исторические понятия, которые отчеканены Марксом для научного овладения определенной, исторически данной формой производства (капитализм), не годны для той формы, которая не содержит предпосылок их значимости (в коммунистическом обществе «товар» — «ценность» — «цена» — «деньги» не существуют), и имеют ограниченную применимость «постольку, поскольку» в переходный период от капитализма к коммунизму. Мы остаемся целиком на почве анализа Маркса и, пользуясь его методом, пытаемся исторически продолжить этот анализ, а не пересматривать его. При чем же тут «тресты»? Для доставления особенного удовольствия т. Ольминскому можем ему сообщить, что Марксов экономический анализ трестами не только не был поколеблен, но и блестяще подтвержден: тем не менее некоторые слова Маркса и Энгельса о трестах (см. Капитал. Т. III. Гл. VI. II. Примеч. 16) * оказались ошибочными. Что это доказывает? Доказывает, что Маркса надо уметь читать и понимать, а не только вопить о своей верности и преданности марксизму. А т. Ольминский не умеет понимать исторической ограниченности таких понятий, как «товар» — «ценность» и т. п., и думает, что оказывает большую ус-, лугу марксизму, нападая на «святотатцев», осмелившихся при анализе принципиально иной формы хозяйства заявить, что товарные категории мышления при этом анализе имеют ограниченное применение, стремящееся к нулю. «Защищая» марксизм от нас, т. Ольминский на самом деле хочет увековечить буржуазные отношения, т. е. идет по торной дорожке вульгарно-буржуазных экономистов. Так неизбежно случится со всяким, пытающимся доказать, что ортодоксально-марксистский анализ действительности есть на самом деле мелкобуржуазный ревизионизм. Отрицая нас как марксистов, т. Ольминский вынужден атаковать нас с немарксистских позиций, ибо марксистские позиции прочно и основательно заняты нами. Пожалуйста, атакуйте, но не попадите впросак, как уже попали с «вечными категориями» и «трестами». «Вечные категории» завели вас в компанию вульгарно-буржуазных экономистов, а «тресты» приводят к отрицанию того, что переходный период означает процесс уничтожения капиталистических отношений и создания новых коммунистических.
8 Заказ М 2227
225
Стрельнув холостым зарядом дважды, т. Ольминский не успокаивается и открывает беглый огонь по нашим методологическим «ограничениям».
Читатель уже знает из предисловия к книге, что «путеводной звездой» для автора был будто бы «метод Маркса». Теперь он может видеть, как расправляется Бухарин со своей путеводной звездой.
Оно, конечно, занятно посмотреть, как человек «расправляв ется со звездой», не менее занятно поглядеть и борьбу Бухарина с Марксом, посему мы с сугубым вниманием отнеслись к предложению т. Ольминского поглядеть на это представление, но в действительности увидели снова неловкие фокусы-покусы нашего «критика» или невинные забавы старого пушкаря.
Т. Ольминский отмечает, что «по отношению к каждой из основ (методологии) он (Бухарин, точнее, мы оба. — Б. и /7.) начинает с признания ее, но тотчас переходит к оговоркам, сводящим это признание к чему-то другому». А именно:
1) «Общественно-объективный подход остается обязательным и не нуждается ни в каких ограничениях». Последний курсив т. Ольминский просто опустил, ибо он ему мешает, надо же «доказать», что Бухарин расправляется со своей путеводной звездой. Следовательно, эту «основу» мы признаем безоговорочно? Как будто бы текст говорит за это. Как же т. Ольминский «нашел» оговорку в виде хвостика, но... «приобретает иной логический тон?» Да очень просто, смешав метод познавания с формой его приложения при исследовании принципиально отличных форм хозяйства. В чем суть общественно-объективного угла зрения? В том, что утверждается примат общества над отдельным хозяйствующим субъектом. Это, говорим мы, остается в полной силе при всех общественных формациях. Но этот примат может утверждаться по-различному: одно дело примат, скажем, рода над отдельным сородичем, другое дело примат товарного общества над товаропроизводителем, иное дело примат коммунистического общества над отдельным его членом. Применяя этот методологический прием, мы должны варьировать его в зависимости от той общественной формы, с которой мы имеем дело. Это диалектическая постановка вопроса, и чтобы ее опровергнуть, надо доказать, что приемы исследования сознательно урегулированного производства и приемы исследования стихийно-анархически уравновешивающегося производства имеют одну и ту же форму. Другими словами, отрицая необходимость варьирования этого метода, т. Ольминскому придется доказать, что нет никакой принципиальной разницы между капитализмом и коммунизмом. Ибо нами утверждается только следующее:
«При анализе общественной структуры товарно-капиталистического типа все закономерности носят характер стихийных за¬
226
кономерностей, «слепой» силы, ибо весь общественно-производственный процесс иррационален. При анализе структуры переходного периода дело обстоит иначе, потому что здесь происходит в возрастающей пропорции рационализация общественнохозяйственного процесса» *.
Попробуйте это опровергнуть! Если попробуете — рискуете очутиться в рядах критиков Маркса, ибо должны будете выступить против «Капитала» и «Анти-Дюринга».
Следовательно? «Иной логический тон» означает, что надо уметь применять общественно-объективную точку зрения, сохраняя ее полностью при всех обстоятельствах, учитывая всегда конкретные особенности подлежащего исследованию типа производственной структуры.
Ясно?
2) «Материально-производственная точка зрения в общем тоже остается обязательной. Однако она претерпевает существенные изменения и ограничения» **.
Вот тут, кажется, наконец, пушка выстрелила не холостым зарядом! Ура! Пересмотр — налицо.
Но тут опять-таки все дело заключается в том, что т. Ольминский не понимает самой сути вопроса. Что означает «материально-производственная точка зрения»? То, что при анализе мы устанавливаем примат производства над потреблением. И для капитализма, и для коммунизма, и для какой угодно иной устойчивой формы эта точка зрения безусловно обязательна. Для переходного периода она обязательна условно. Почему? Да потому, что для серьезного теоретика мыслим вариант гибели всего общества. В дальнейшем теоретик, исследующий причины гибели общества, сможет установить, что разрушение производства убило общество. Поэтому процесс производства мы не мо^ жем принимать за данное, изучая лишь условия его непрерывности, а должны ставить перед собой вопрос о возможности производства и отвечать на этот вопрос. Далее, временно, не как постоянное явление, возможна паразитическая жизнь общества не на основе адекватного производства, а на основе старых запасов, принудительного отчуждения и перераспределения их, военных захватов и т. п. Долго это длиться не может. Но, анализируя механику перехода, мы не можем не ставить перед собой вопрос, возможно ли временно настолько сильное сокращение производства, что обществу придется вести паразитарный образ жизни и лишь затем перейти снова к нормальному производственному удовлетворению своих потребностей. Здесь всегда стоит вопрос — «в какой мере, в какой степени» и т. п. Не делать этого — значит отворачиваться от революционной действительности, значит подлинно оппортунистически представлять себе социалистическую революцию не как болезненный процесс ломки, разрушения и созидания, а как процесс органического
8*
227
врастания. Кто не понимает этого, тот не понимает и необходимости соответствующего варианта материально-производственной точки зрения.
3) Диалектически-историчесКий подход ... «выпячивается на первый план», «диалектически-историческая точка зрения, которая выдвигает принцип постоянной изменчивости форм ... неизбежно должна быть подчеркнута». И тут же, дабы мудрым людям не сбиться с пути, мы добавляем: «относительность «категорий» политической экономии становится ясной до полной очевидности».
Что мы этим хотели сказать? Да только то, что в периоды быстрой ломки особенно опасно оперировать постоянными, застывшими категориями. Если в период капитализма раз установленное понятие «товар» служит верою и правдою и не требует каждодневного рассмотрения того, что же в сущности оно означает, а требует лишь понимания своей исторической ограниченности, то в период краха капитализма и созидания коммунистического хозяйства это понятие становится изменчивым, подвижным, разным в разных местах и в разное время и в разных хозяйственных областях. Нашим подчеркиванием принципа «постоянной изменчивости» мы хотели предостеречь внимательных читателей от пустых выстрелов а 1а Ольминский, но... не всякому дадено внимать предостережениям, и главная ошибка Ольминского заключается именно в том, что диалектика Маркса ему чужда еще более, чем подлинный текст книг Маркса.
Забавно, как т. Ольминский нас поучает:
«На самом деле, диалектический метод вовсе не сводится к исторической точке зрения, к признанию только изменчивости, только процесса. Он не может ни «выпячиваться», ни ослабевать: он всегда и неизменно присущ марксистскому исследованию. Этого не может не знать Бухарин, сводящий диалектику к признанию изменчивости там, где все быстро изменяется.
Жаль, что т. Ольминский не дал нам своего понимания диалектического метода — это поистине было бы любопытно. Но где это он прочел у нас, что диалектический метод сводится только к признанию изменчивости? Пушкарю следует иметь хорошие глаза, протрите их, т. Ольминский, прочтите внимательно-ничего подобного вы у нас не найдете. Мы говорим, что диалектика выдвигает принцип постоянной изменчивости форм— значит ли, что она сводится к этому принципу? Если мы не потеряли способности понимать русский язык, то, думаем, не значит. А следовательно? Следовательно, выстрел снова холостой.
Далее. Где это мы сводим диалектику к признанию изменчивости там, где все быстро изменяется?
Ведь надо же понимать то, что пишешь, и не сотрясать воздух холостыми выстрелами! ч
228
Где же «пересмотр метода»? Где же расправа с «путеводной звездой»?
В фантазии т. Ольминского, который забыл, основательно забыл, что такое метод Маркса.
Настоящий, однако, теоретический скандал начинается тогда, когда т. Ольминский начинает поучать нас насчет теории хозяйства. Неловко как-то в печати разъяснять самые простые для марксиста вещи, но уже ничего не поделаешь, в наш век основательного засорения мозгов, пожалуй, не вредно вспомнить именно эти самые простые вещи.
«Понятие товара, — пишет т. Ольминский, — по Бухарину, исчезает, поскольку на место стихии выступает сознательный общественный регулятор; в этой мере товар теряет свой товарный характер и превращается в продукт. В такой общей, абстрактной форме мысль Бухарина страдает только одним недостатком: в ней нет ничего нового».
Из-за чего же т. Ольминский, можно сказать, свою «пушку» выставил против нас? Из-за чего же весь шум о пересмотре? Правильность этой мысли (хотя бы и не новой) т. Ольминский признает. Он упрекает нас в том, что мы просмотрели суть вопроса:
«Весь вопрос именно в том ... насколько «сознательный общественный регулятор» действительно регулирует производство».
Какое производство? Когда? Где? Тов. Ольминский читал книжку и не заметил, что она представляет из себя первую попытку теории переходного хозяйства, а не конкретного анализа хозяйства РСФСР в лето от Р.Х. 1921! Как же мы можем ответить на вопрос: «насколько»? Это требует совершенно другого исследования! Наше дело было дать методологически-руководя- щие указания для такого рода исследований, и мы в отношении «товара» их даем: «поскольку», «в этой мере». А т. Ольминский палит:
«Бухарину нет надобности даже ставить вопрос о степени овладения производством со стороны пролетарского «сознательного регулятора»: для него полное торжество регулятора начинается, очевидно, с момента нарождения бюрократических учреждений, предназначенных к овладению производством. (Дальше идет патетическая тирада насчет того, что в 1921 г. в. РСФСР мы еще не овладели производством.—Бух. и Пят.)
Это — неслыханная пустяковина!
Очень жаль, конечно, что до сих пор не вышла вторая часть «Экономики», конкретно-описательный труд по современной русской экономике, о которой говорится в «Предисловии» (с. 6). Там такая постановка была бы уместна и необходима, но нельзя же из-за того, что в данной связи вопрос рассматривается абстрактно, шуметь о ниспровержении Маркса! Или скажите тогда,
229
что абстракции не нужны, но не забудьте, что в этом случае вы будете стрелять не только по нас, но и по Марксу. Тов. Ольминский, как всякий вульгарный экономист, органически неспособен понять, «что к чему». Он, конечно, и не знает, что его ошибки — очень частое явление. Так критиковал Маркса Оппенгеймер, который «опровергал» теорию накопления указанием на то, что избыточное население идет из деревень и вызывается не ростом постоянного капитала, а дроблением земельных участков; так Бернштейн и К0 «опровергали» теорию классовой борьбы указанием на то, что существуют рабочие, у которых в банке лежит пятачок; так опровергают Маркса буржуазные экономисты, когда заставляют своих «хозяйствующих субъектов» продавать на рынке падающие с неба метеоры и с восторгом сообщают, что этим ниспровергается теория трудовой ценности. Словом, здесь грубое смешение абстрактной теории с конкретным описанием. Конечно, чтобы различать все это, нужна известная подготовка, нужно и знание Маркса. Но — увы! — есть люди, которые высшую ступень науки видят в брюзжании. Что же, о вкусах не спорят: «тебе и горький хрен — малина, а мне и бланманже — полынь» ...
Забавно, однако, как т. Ольминский при своем глубоком понимании Маркса договаривается действительно до отрицания марксизма. Ведь т. Ольминский признал, что при известных исторических условиях «товар теряет свой товарный характера А двумя абзацами ниже он опять возвращается к старой песне: «Ему (Бухарину, сиречь, нам обоим) отказалось служить Понятие товара. Естественно. .г отказывается наш автор и от понятия меновой ценности, цены, денег, заработной платы. От марксизма остается одно воспоминание». Вот это так здорово сказано! Выходит, следовательно, что если капитализм будет окончательно изничтожен и установится коммунистическая форма, — «от марксизма остается одно воспоминание». Нет, т. Ольминский, решительно обстреливая нас, обстреливает уже не только Маркса, но и самого себя.
Нам рисуется в общем трагическая картина. Тов. Ольминский доживает до коммунизма. Веселые жители коммунистического общества в один прекрасный день видят, как по улицам столицы растерянно и уныло бредет т. Ольминский. Старый марксист мрачен. Он не видит денег. Нигде ничего нельзя купить. Продуктов много, но их нельзя купить, нельзя продать — их раздают в общественных распределителях. Граждане не получают никакой заработной платы. При всем своем желании т. Ольминский не смог определить даже цену своих старых штанов. Скорбь запала в душу. Слезы покатились из глаз. И когда жители города подошли к нему и участливо спросили: «что с вами, не больны ли вы?», он им печально ответил: «Все пропало и — от марксизма остается одно воспоминание».
ч
230
Мы настроены не столь мрачно. Мы думаем, что марксизм здравствует и будет здравствовать еще много времени после того, как от капитализма останется одно воспоминание, но именно потому, что мы видим в марксизме прежде всего великолепное орудие познания живой, меняющейся, текучей действительности. А т. Ольминский, раздраженный спецами и бюрократизмом, хочет сорвать злобу на нас и пробует взять своего читателя «на пушку».
Но пушка-то оказалась не пушкой, как кавалерийский конь тов. Сарабьянова оказался вовсе не конем ...
III. Пролетарский коммунизм против социализма старых баб
Тов. Ольминский выставляет себя блюстителем ортодоксии. Так как он еще в седой древности слыхал, что хороший марксист должен быть диалектиком, а диалектика предполагает противоречия, то он решил выступить сам в качестве персонифицированного противоречия. Этим объясняется, вероятно, то обстоятельство, что, во-первых, его пушка не убивает, а, во-вторых, что, будучи пушкарем, он питает органическую ненависть к насилию.
Он упрекает нас в том, что, «освободившись от руководящих марксистских понятий в области марксистской методологии, как и в области экономики*, мы вынуждены искать себе руководящей нити поведения в другой сфере — в сфере своеобразной теории «внеэкономического принуждения». И тут т. Ольминский запихивает в свою пушку последний заряд, который должен нас прямо уничтожить.
Но... страшен сон, да милостив бог. Заряд снова оказывается холостым, и нас обдает только мягкой пылью, прахом бессильной мысли, которая хочет быть злой, но не может.
Тов. Ольминский приводит цитату из нашей книжки, где сказано, что «пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрела и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества» *. По этому поводу он, как добродетельная и приятная во всех отношениях дама, подносит платок к глазам и устраивает настоящую истерику. Но при этом все же не забывает обнаружить и слишком большое «искусство» в цитировании. В самом деле, вот что мы читаем по поводу нашей цитаты:
«Все эти утверждения Маркса (о насилии.— Бух. и Пят.) неоспоримы. Но нужно же видеть и понимать, что не всякий раз- бой, не всякое насилие является одним из методов строения нового общества, а только то насилие, которое сопровождается новыми усовершенствованными способами производства».
231
Ну, разве это не «искусство»? Где же это тов. Ольминский вычитал у нас, что мы считаем разбой, да притом всякий, методом строительства социализма? И почему в таком случае мужественный тов. Ольминский, который с «гуманным» видом обвиняет нас в ревизионизме, почему он не обвиняет нас в укрывательстве всяких разбойников? Все это так нелепо, так глупо, что просто диву даешься, как это человек может писать такие вещи. Но т. Ольминскому наплевать на все это с высокого дерева. Он даже как будто бы не понимает, что он пишет: лишь бы по внешности было благопристойно: стиль а 1а жеваная ман^ ная каша — значит, можно, пользуясь им, валить на нас, как на мертвых, все что угодно... Но мы, т. Ольминский, не отличаемся христианскими добродетелями.
Характерно для тов. Ольминского то, что даже зерно истины, которое есть в конце вышеприведенной цитаты, он ухитряется преподнести в такой вульгарной форме, что она превращается в нелепость. Ибо всякому понятно, что революционное насилие непосредственно вовсе не сопровождается «усовершенствованными способами производства» (кстати, ad notam т. Ольминского: в марксистской литературе под способами производства разумеются не орудия труда, а экономические структуры; это популярно разъяснено в «Азбуке коммунизма», которую так хвалит т. Ольминский и которую он, по-видимому, читал). В самом деле, разве вооруженное восстание сопровождается усовершенствованными «способами производства»? Или красный террор движет вперед производительные силы? Или гражданская война напоминает тов. Ольминскому рог изобилия?
Мы в своей книге дали специальную главу о производительных силах и издержках революции. Тов. Ольминский ее не опротестовывает и не может опротестовать. Но это не мешает ему разводить маниловщину и грубо искажать теорию. Смысл революционного насилия состоит вовсе не в том, что оно <гсопровождается» усовершенствованной техникой. Это бессмыслица, а не смысл. Смысл же состоит в том, что революционное насилие расчищает дорогу будущему подъему. И как раз тогда, когда начинается этот подъем, насилие теряет девять десятых своего смысла. Но все это—книга за семью печатями для тов. Ольминского. После награждения нас почетным чином со- циал-разбойников ему, очевидно, все трын-трава.
«Умные речи приятно слушать». Т. Ольминский пишет:
«Для повышения же производительных сил, как и для «выработки коммунистического человечества», марксисты вовсе не склонны ограничиваться (наш курсив. — Бух. и Пят.) бухаринским методом каторги и расстрела. В этом глубокий марксистский смысл того, что тов. Ленин постоянно твердит о тракторах и электрификации».
Тут, что ни слово, то настоящий перл.
282
Оказывается, во-первых, что марксисты «не ограничиваются» применением расстрела и каторги, т. е. все же применяют их для повышения производительных сил.
Во-вторых,^ каторгой, как явствует из других мест статьи, т. Ольминский называет систему трудовой повинности при диктатуре пролетариата. В-третьих, т. Ольминский наряду с каторгой рекомендует применять и тракторы.
Замечательную похлебку сварил наш ядовитый критик!
Но тут уж позвольте вас поймать, тов. Ольминский. Вы упрекали нас в сходстве с Мартовым, но делали это без всяких оснований, если не считать за таковое основание ignorantiam. А мы имеем полное право обратить этот упрек против вас: ибо тот, кто осмеливается называть каторгой трудовую повинность при пролетарской диктатуре, тот просто-напросто либерал, самый обыкновенный, самый ординарный. Так говорил г. Абрамович на 3-м съезде совнархозов, так выступают эсеры и Каутские с Мартовыми. Это — неоспоримо. В основе лежит непонимание классового существа диктатуры, т. е. либеральная, а не марксистская постановка вопроса.
Но т. Ольминский снова начинает обнаруживать проворство рук. Он, ничтоже сумняшеся, пишет:
«Между тем, ставши на точку зрения своего метода выработки коммунистического человечества и отказавшись от марксистского метода той же выработки, Бухарин неизбежно должен был докатиться до того, до чего он докатился,—до поголовного принуждения, руководимого относительно небольшой частью коммунистической партии».
Хуже всего «докатиться» до пошлости. А здесь тов. Ольминскому поистине есть чем хвастать. Из сличения двух цитат, последней и предпоследней, явствует, что тов. Ольминскйй обвиняет нас в том, что мы против тракторов. Это, конечно, опровергать не стоит. Но все же, как объяснить тот факт, что тов. Ольминский «не заметил» в книге ни тракторов, ни электрификации, ни технической революции на основе этой электрификации? Или, быть может, тов. Ольминский учился эристике одновременно у Шопенгауэра и у Сарабьянова? Как тов. Ольминский не заметил, что стержнем всей книжки является как раз учение о производительных силах, которым мы впервые даем совершенно точное математическое определение? Или тов. Ольминский страдает своеобразным дальтонизмом и слеп на все то, что противоречит его неумеренному желанию представить из нас со- циал-разбойников?
«Все это было б так смешно, когда бы не было так грустно».
Смешна логика тов. Ольминского. Грустно за самого тов. Ольминского.
В заключение отметим два выпада. Тов. Ольминский пишет:
«Характерна ... последняя глава ... книги. В ней он (Буха¬
233
рин) говорит о том, чего должно и можно ожидать в будущем, но говорит о будущем в настоящем времени, как будто все ожидаемые завоевания уже достигнуты».
Ах, тов. Ольминский, тов. Ольминский! Не вспоминается ли вам автор «Капитала», на знание которого вы претендуете?
А еще в I томе «Капитала» имеется небезызвестное место, которое Маркс писал до всяких социалистических революций, место, где говорится «о будущем в настоящем»: «Бьет час капиталистической собственности. Экспроприаторы экспроприируются».
Не был ли и Маркс, грешным делом, «левым ревизионистом»?
Или, быть может, тов. Ольминский вспомнит конец гильфер- дингова «Финансового капитала», где мы находим все тот же так ненавистный т. Ольминскому praesens: «In dem gewaltigen zusammenprallen der feindlichen Elementen schlagt sich die Diktatur der Karitalmagnaten urn in die Dictatur des Proletariats»? («В гигантском столкновении враждебных элементов диктатура магнатов капитала превращается в диктатуру пролетариата») *. Должно быть, и умеренный Гильфердинг, теоретический вождь каутскиантства, превращается у нашего критика в лицо, страдающее сверхреволюционным зудом?
Не ясно ли, какие все это «сумасшедшие пустяки»?
И когда тов. Ольминский говорит, что «у нас (у партии) закружилась голова», мы можем ему вежливенько «намекнуть»: parlez pour vous, camarade! (Говорите это про самого себя, товарищ!)
Суровый критик подводит такой итог нашей работе: «Она в целом — не научное произведение, а беллетристика, отражающая настроения части партии к середине 1920 года».
Покорно благодарим за отзыв. И на том спасибо. Нам только кажется, что посылки тов. Ольминского, на которых он строит свое заключение, даже не беллетристика. Это просто наивная болтовня. Болтовня эта продиктована добрыми чувствами. Доброта вообще свойственна хорошим людям. Но этого еще далеко не достаточно для пролетарского коммунизма. Энгельс писал об «истинных социалистах»:
«Немного «человечности», немного реализации этой человечности ... очень немного о собственности ... немного о страданиях пролетариата, организации труда, насаждении... кружков для поднятия низших классов народа. И наряду с этим безграничное невежество в вопросах ... действительной общественной жизни». А Маркс называл такой добренький социализм социализмом старых баб.
Выступая с нашей критикой некритической критики тов. Ольминского, мы защищаем теорию пролетарского коммунизма против размагниченного «социализма» старых баб.
234
IV. В чем смысл философии всей?
Отзыв проф. А. Чаянова в противоположность отзыву т. Ольминского весьма благосклонен:
«Бухаринская книжка, — пишет проф. А. Чаянов, — хотя и принадлежит к составу немецкой экономической мысли, является тем не менее столь крупным событием в нашей научной литературе, что каждый экономист не имеет права обойти ее вниманием, а следовательно, при возможности к тому и высказать свое суждение».
Насколько в этом отзыве сквозит любезность, являющаяся непременной принадлежностью академической среды, и насколько это соответствует истине, мы из понятной скромности предоставляем судить товарищам читателям.
Но нам все же хочется сказать несколько слов и о замечаниях проф. Чаянова, хотя все они носят чрезвычайно общий характер. Проф. Чаянов помнит заповеди Козьмы Пруткова: «Бди!» и «Смотри в корень». Он усердно «смотрит в корень» и в конце концов находит, что оный корень изрядно гниловат. Постараемся восстановить поруганную репутацию этого «корня», руководствуясь при этом теми же двумя методологическими требованиями бессмертного Козьмы.
Проф. Чаянов пишет:
«Работа является типичной прагматической рационализацией совершаемых кругом явлений. Автору практически удобно мыслить окружающее и свои активные действия именно в форме такой концепции, и концепция этим удобством утверждается.
Вы сами, — обращается к нам автор отзыва, — по-видимому, считаете ее (книгу) абстрактным номографическим исследованием о мыслимом переходном периоде безотносительно его времени и места. Действительно, формально (курсив А. Чаянова.— Бух. и Пят.) книга носит такой характер, но по своему существу она исключительно идеографична».
Как видит читатель, проф. Чаянов имеет в своем распоряжении самую дальнобойную, методологическую, чуть-чуть не теоретико-познавательную пушку. Это даже не пушка. Проф. Чаянов закладывает прямо-таки фугасы, чтобы взорвать нас со всеми нашими манатками. При этом он на всем протяжении своей статьи чрезвычайно деликатен «легко ходяй, аки пардус».
Как это ни странно, но проф. Чаянов — отнюдь не марксист— сходится здесь с «марксистом» Ольминским. У того — отражение «настроений», у этого — прагматическая рационализация «для удобства».
Мы, однако, требовали бы фактов. На каком основании? По какому римскому праву?
Но проф. Чаянов отходит здесь на заранее подготовленные позиции. Он пишет:
235
«Я утверждаю идеографический и прагматический характер книги и в дальнейшем из этого буду исходить».
Еще кооперативы не успели взять в свои руки власть, а идеолог их, проф. Чаянов, очевидно, «антиципируя» для прагматического удобства свои желания как сущее, начинает говорить в декретном порядке с поправкой на неизбежный крестьянский индивидуализм: «утверждаю». Это звучит гордо. Но это — не доказательство.
Укрывшись под сень «декрета», проф. А. Чаянов продолжает «нападение от идеографии». Мы не отказываемся от сражения и на этом поприще. Ибо если идеографическая постановка вопроса сразу же показала бы несоответствие с нашей теорией, тогда нужно было бы поставить следующий вопрос: о причинах этою несоответствия. И тут могло бы оказаться что-либо одно из двух: или это несоответствие объясняется исключительно специфическими особенностями абстрактного анализа, как такового; или же эмпирические данные, от которых исходит всякая, даже самая абстрактная, теория, оказались бы несуществующими. Вол втором случае проф. Чаянову удалось бы нас взорвать так, что не осталось бы следа ни от марксизма, ни от левого ревизионизма.
«В отличие от похвального свойства коммунистических вождей признавать многие из своих действий ошибочными, Бухарин столь удачно строит свою прагматическую теорию, что по ней все экономические действия Советской власти протекают с папской непогрешимостью...»
«Конечно, если вы, — пишет далее автор, — исповедуете гегелевский принцип, что все существующее разумно и что оно иначе и быть не могло, то вы методологически правы... Однако я полагаю, что экономическая политика не есть безвольное плавание по потоку истории (картинка!—Бух. и Пят.) и в то же время не есть командование солдатскими массами на николаевском плацдарме».
Тов. Ольминский! Кричите стихами из Гейне профессору Чаянову: «Узнаю в тебе собрата!» Однако предложим слово нашему оппоненту:
«Смысл этих сентенций тот, что многие (курсив наш) из явлений распада нашего народного хозяйства суть не органическая принадлежность переходного периода, а неизбежные последствия необдуманных мероприятий, ненужных и необязательных ... etc».
Далее следуют примеры а 1а Ольминский, в том числе и ссылка на кооперацию: «у кого что болит, тот про то и говорит».
Ухватимся за этот чаяновский смысл в небезосновательном чаянии поймать на этом «смысле» нашего критика.
Прежде всего характерно то, что профессор Чаянов, который
236
почти всегда оперирует точными математическими величинами, так сугубо расплывчат в своих критических формулировках. В самом деле, он вещает: «многие» из явлений распада — результат советской благоглупости. Предположим, что это так. Более того, мы всерьез говорим, что «многие» конкретные явления нашего распада вовсе не имманентны переходному периоду. Но опровергает ли это тот факт, что другие, и притом основные, явления распада совершенно неизбежны? Это нужно доказать. Мы приводим доказательства необходимости распада. И каждый экономист, который не должен пройти мимо книги (по предложению самого А. Чаянова), не должен утекать от обязанности доказать неправильность нашей аргументации.
Приведем пример. Мы доказываем необходимость разбить яйца, чтобы получить яичницу. Тов. Чаянов опровергает нас не без пафоса: «И все вы врете! Зачем бить? Вот сиволапый Сидоров пролил на пол по глупости три яйца из десяти. А вы говорите — бить! Вот уж забубенная головушка, солдафон большевистский!»
Такая «аргументация» есть «по существу» вполне чаяновская аргументация. Но, ей-богу, совершенно напрасно приписывать ей смысл. Она бьет мимо цели, хотя, быть может, и чрезвычайно «удобна» для душевного успокоения профессора Чаянова. Недаром последний называет себя прагматистом: Джемсом в «Многообразии религиозного опыта» разрешается «для удобства» верить хоть в чертову бабушку, если она может заменить валериановы капли.
Но сам проф. Чаянов не может свести концов с концами, не может, так сказать, «выдержать характера».
Он пишет:
«Вам принадлежит бесспорная честь поставки (?) ряда колумбовых яиц в области хирургической техники трансформационного процесса».
Однако, если нам эта колумбова честь принадлежит, то этим сказано гораздо больше, чем думает сам проф. Чаянов. Он побивает сам себя, если не камнями, то вышеупомянутыми колумбовыми яйцами.
Правда, у него есть такое философское возражение:
«Ваша книга соответствует вашему подзаголовку, но не заглавию. Это есть теория техники трансформационного процесса, но отнюдь не теория состояния народного хозяйства в эпоху переходного периода. Поэтому книга ваша столь же бессильна пояснить окружающее (что окружающее? — Бух. и Пят.) экономическое состояние, как теория хирургической операции бессильна описать нам общую физиологическую картину течения болезни».
Однако это «возражение» целиком покоится на неправильной аналогии и вполне сходно со знаменитым возражением
237
Рудольфа Штаммлера против теории исторического Материализма, где Штаммлер напускает на марксизм лунное затмение (мы этого возражения не приводим, потому что оно известно, вероятно, даже тов. Ольминскому). В чем ошибка? Ошибка в том, что врач по отношению к больному есть внешняя сила, в то время как революционный пролетариат есть составная часть самого общества, а его «хирургическая техника» есть составная часть общественно-исторического процесса. Значит, перед нами вполне обнаруживается чаяновский дуализм и отнюдь не диалектическая противоречивость его аргументации: с одной стороны, он упрекает нас в фатализме, с другой — он упрекает нас же в излишней рационализации процесса. И при этом обнаруживает непонимание соотношения между человеческой волей и общественным явлением.
Большое место в критике А. Чаянова занимает указание на то, что мы не даем анализа «мелкобуржуазной стихии», говоря современным языком, ибо «государственное хозяйство есть только небольшая часть работ гражданина РСФСР», ибо «помимо пролетарской революции и ее строительства существует остальнрй мир» и т. д. А. Чаянова особенно возмущает то, что нет подобного анализа крестьянского хозяйства. «Вы меньше всего имеете право делать это в стране, где 80 % населения — крестьяне».
Мы понимаем, конечно, негодование проф. Чаянова. Но мы все же полагаем, что иногда невредно эмоции подчинять интеллекту. Мы спросим А. Чаянова: «а какое право вы имеете требовать от нас разговора о бюджетах русских крестьян и даже о РСФСР, которую мы любим, наверное, не меньше вашего, когда мы ставили другую задачу?» Проф. Чаянов признает сам правильность если не заглавия, то подзаголовка: общая теория и т. д. Ну, как же после этого он негодует на нас за то, что, строя общую теорию, мы не загромождали книгу не относящимся к делу матерьялом? Неужели здесь достаточно ссылки на декрет: «Я утверждаю»? И неужели профессорская методология заключается в мудром украинском изречении: «В огороде бузина, а в Киеве — дядька»?
Наконец, еще одно возражение проф. Чаянова: у нас, мол, нет и намека на доказательство невозможности образования новых классов.
Это возражение было бы очень существенным, если бы у нас, действительно, не было ни намека. Но на самом-то деле у нас очень большое место отведено доказательству того, что в новой системе привилегированный организаторский слой теряет (в движении) свой кастовый характер. Можно не соглашаться с нашей конкретной аргументацией, но нельзя утверждать, что ее нет, хотя опять-таки это, быть может, прагматически и «удобно».
238
Мы кончаем. Методологические фугасы проф. Чаянова нt взрывают. Пушка тов. Ольминского не стреляет. Сарабьянов- ский «конь» оказывается калекой.
Wunderschon war diese Stute,
Leider aber war sie tot.
(Хороша была кобыла,
Но была она мертва.)
Н. Бухарин, Г. Пятаков
Р. S. Мы надеемся, что наш старый друг и товарищ Ольминский не посетует на нас за стиль нашего ответа и за резкость полемики. Так как он с особенным ударением настаивает на сохранении в РСФСР закона ценностных эквивалентов, то наша совесть спокойна: мы отнюдь не превысили той меры, которая заключается в кличке «ревизионисты».
эн
«новый курс»
экономической политики*
Целью настоящей статьи является выяснить общий смысл нашей новой экономической политики, ее причины, ее цель, ее значение в общей перспективе развития нашего народного хозяйства к коммунизму.
Ибо то, чего недостает многим нашим товарищам по партии, — это именно перспективы: как будто она утрачена, как будто ясные и отчетливые линии расплылись в чем-то туманном и в высшей степени неопределенном.
I. Причины поворота экономической политики
Причины «нового курса» лежали глубоко в сфере нашей экономики и внешним образом проявились в необычайно остром социально-политическом кризисе весною 1921 года.
Наша хозяйственная политика эпохи так называемого «военного коммунизма» по существу дела не могла быть политикой, направленной на развитие производительных сил. «Ударной» и притом всеобъемлющей задачей была задача красной обороны страны. Сюда шло все: материальные ресурсы, организаторские силы — словом, все квалифицированные элементы хозяйствования. По отношению к народному хозяйству при таком положении вещей основным лозунгом была не забота об его прочном восстановлении (всякая «мелиорация» реализуется не «сию минуту»), а немедленное получение продукта, хотя бы ценой подрыва производительных сил. Не «произвести», а «взять»; взять для того, чтобы снабдить в кратчайший срок Красную Армию, рабочих оборонных заводов и т. д. Это, и только это стояло в центре внимания. Победа над силами контрреволюции есть историческое оправдание этой политики. При таких условиях «плановая нецелесообразность», поскольку ее элементы были налицо, неизбежно превращалась из плана развития производства при правильном распределении в план экономного потребления при второстепенном значении производства.
240
Чрезвычайно ярко это сказывалось на сельском хозяйстве. Наша хозяйственная политика здесь сводилась почти исключительно к политике Наркомпрода, т. е. к реквизиционной системе продразверстки. При этой системе, однако, индивидуальный производитель, крестьянин, лишался интереса, стимула к расширению производства: все равно возьмут, кроме части на прокорм, сколько ни расширяй запашки. Таким образом, здесь был налицо конфликт между потребностями развития индивидуального хозяйства и нашей политикой. Но так как сельское хозяйство России есть крестьянское сельское хозяйство (государственное хозяйство совхозов играет в общем и целом очень незначительную роль), то наша хозяйственная политика стояла — и не могла во время войны не стоять — в объективном противоречии с развитием всего сельского хозяйства: кризис сельского хозяйства должен был обостриться, и он обострился в действительности. А так как базисом нашей индустрии у нас является сельское хозяйство, то в общем и целом это было и обострением кризиса народного хозяйства вообще.
Отсюда неизбежно вытекало и следующее. То равновесие между классами, которое установилось во время гражданской войны, опиралось не на «нормальный» хозяйственный процесс, а на взаимную военную заинтересованность пролетариата и крестьянства. Конечно, этот военно-политический союз был обоснован и экономическими мотивами: пролетариат получал хлеб за защиту крестьянской земли от помещика. Но в то же время совершенно ясно, что, как только отпал факт войны, чисто экономические противоречия должны были обостриться до крайности. На очередь стали проблемы хозяйства, развития производительных сил, мыслимого по отношению к сельскому хозяйству лишь в форме роста мелкобуржуазного хозяйства. Правильное соотношение между пролетариатом и крестьянством в экономике, т. е. такое соотношение, которое давало бы простор развитию производительных сил, стало в порядок дня со всей остротой.
Это основное противоречие всей революции — процесс развития к коммунизму при мелкобуржуазном характере страны — выразилось в резком социальном кризисе.
При общем процессе экономической разрухи город разоряется быстрее деревни; тот, кто командует хлебом, получает экономически преимущество над тем, кто командует продуктами городской промышленности. Экономически деревня высвобождается из-под власти города в той мере, в какой происходит разрушение производительных сил. Это происходило повсеместно во всех странах во время войны. Это же происходило и в России, где удельный экономический вес крестьянина повысился по сравнению с экономическим весом рабочего. К тому же в России, где рабочий класс стал у власти, именно потому, что он
241
Стал у власти, ему пришлось разбросать свои силы (для управления 160 млн. населения, для Красной Армии и т. д.). Промышленная же разруха превратила значительную часть рабочего класса в деревенских ремесленников, а часть рабочих, оставшихся в городах, в мелких производителей другого порядка (выделка зажигалок, самостоятельная работа на себя и т. д.).
При развитии производительных сил мелкая промышленная буржуазия превращается в пролетариат. При разрухе пролетариат превращается в мелкую буржуазию. Выделыватель зажигалок заинтересован в свободной торговле прямо и непосредственно, так же как ремесленник, или кустарь, или крестьянин.
Из 5 млн. рабочих1 вряд ли около миллиона вместе с 700 тыс. коммунистов были против свободной торговли. При таком положении вещей мелкобуржуазный напор на кадровый пролетариат, напор, за спиной которого были к тому же реальные противоречия экономики «военного коммунизма», грозил снести диктатуру пролетариата. Так экономические причины и причины политические слились в одно целое. Партия пролетариата вынуждена была учесть изменившееся соотношение классовых сил. Партии пролетариата должна была в этой изменившейся конъюнктуре поставить перед собой новую задачу, задачу поднятия производительных сил. Процесс демобилизации, отмена блокады и т. д. давали уже реальную возможность для этой работы. Наступила новая полоса. Стал необходим «новый курс».
11. Основная задача «нового курса»
При всех и всяких условиях, при любом курсе экономической политики для строительства коммунизма основными интересами являются интересы крупной промышленности. Крупная промышленность есть исходный пункт всего технического развития; крупная промышленность есть база экономических отношений коммунистического общества; крупная промышленность есть опора социальной силы, осуществляющей коммунистическую революцию, индустриального пролетариата. Поэтому основной задачей хозяйственной политики, идущей по линии развития производительных сил, является укрепление крупной промышленности.
Но как только мы ставим вопрос об укреплении крупной промышленности, сейчас же мы сталкиваемся с одним «больным» вопросом. Для укрепления крупной промышленности нужны «фонды» (фонды продовольствия, сырья, дополнительного оборудования и т. д.). И здесь нам грозит опасность очутиться в таком порочном кругу: для промышленности нужны продукты, для получения продуктов нужна промышленность.
1 Эта цифра профстатистики к тому же явно преувеличена.
242
I
«Земля на китах, киты на воде, вода на земле, земля на китах» и т. д.
Отсюда ясно: для поднятия крупной промышленности нужно увеличить количество продуктов во что бы то ни стало и какими угодно средствами.
Во ЧТО" бы то ни стало! Потому что иначе у нас не будет элементарнейших предпосылок для этого подъема. На призывах к трудовому энтузиазму без сырья, без продовольствия и т. д. далеко не уедешь, как показал опыт предыдущего.
Какими угодно средствами! Потому что это дополнительное количество продуктов, которое должно влиться в нашу крупную индустрию, должно быть взято извне, не из сферы самой крупной индустрии, находящейся в руках рабочего государства, а со стороны, из других, внешних источников, какой бы ценой мы эти источники ни оплатили.
Это увеличение количества продуктов есть верховный закон текущего экономического момента. В вышеприведенном положении сказывается «вся мудрость» нового курса, его основа. На этот вопрос нужно ответить: да или нет. Здесь третьего не дано.
Какие же источники дополнительного количества продуктов мы можем иметь? Эти источники суть следующие: крестьянское хозяйство, мелкая промышленность, аренда, концессии, внешняя торговля.
Крестьянское хозяйство есть, как всем известно, хозяйство индивидуалистическое, мелкобуржуазное. Но выше мы уже видели, что без усиления роста, подъема этого мелкобуржуазного хозяйства нам не обойтись. Наоборот, его подъем есть необходимое условие роста нашей крупной индустрии. Совершенно неправильно рассматривать крестьянское хозяйство вне его связи с остальным миром, и втройне неправильно делать это теперь. Извлечение дополнительного количества продуктов из этой сферы предполагает ее рост, который — временно, в текущую фазу развития — есть не что иное,' как рост буржуазных отно: шений. Но этот рост дает возможность получить добавочное количество продуктов.
С мелкой промышленностью дело обстоит точно так же, как и с крестьянским хозяйством.
Аренда мыслима в двух формах: в виде капиталистической аренды (сдача предприятия капиталисту) или же в виде сдачи предприятия рабочим коллективам. Во втором случае перед нами не будет капиталистической опасности, но у рабочих коллективов обычно не будет хватать оборотных средств. В случае капиталистической аренды предполагается, что перед нами — не спекулятивный арендатор, а организатор производства, который имеет в той или другой форме капитал. Извлекать сырье, продовольствие и т. д. он должен будет не из государственных складов, а из сферы крестьянского хозяйства и мелкой'промыш-
243
ленности. Так как в аренду будут сдаваться главным образом предприятия бездействующие, плохо работающие и т. д. и так как в виде арендной платы пролетарское государство будет иметь добавочное количество реальных ценностей, то эти ценности войдут в состав необходимого фонда крупной специализированной индустрии.
Концессии представляют собой по существу ту же аренду. Но здесь мы будем иметь перед собою капиталистических арендаторов более высокой марки, которым придется ввозить и части основного капитала (машинное оборудование, постройки и пр.).
Долевое отчисление со стороны концессионеров в пользу республики составит точно так же один из источников добавочного количества продуктов в фонд социализированной промышленности.
В связи с концессиями стоит отчасти и внешняя торговля, поскольку концессионеры будут платить нам за аренду ввозом иностранных продуктов.
Исходя из основной нашей задачи — увеличения количества продуктов, пролетариат идет на рост непролетарских (мелкобуржуазных и крупнобуржуазных) форм хозяйствования для того, чтобы сохранить, подкрепить, развить формы пролетарского хозяйства, социализированную крупную машинную индустрию.
III. Хозяйственная стратегия и опасности «нового курса»
В этом росте непролетарских, буржуазных, капиталистических форм таится большая опасность. И здесь заложено точно так же объективное противоречие нашего «текущего момента». С одной стороны, мы заинтересованы в том, чтобы увеличить дополнительное количество продуктов, а это можно сделать лишь в виде усиления буржуазных тенденций развития; с другой — именно это усиление представляет опасность для коммунизма, опасность, так сказать, с другого конца, с точки зрения конкуренции хозяйственных форм.
В самом деле, усиление мелкобуржуазного хозяйства означает не что иное, как выделение на основе товарооборота скупщика, торгового капиталиста, предпринимателя. Капиталистический арендатор, концессионер и т. д. будут точно так же иметь в растущей экономически мелкобуржуазной стихии свою прочную базу. Как же представляется при таких условиях картина всего дальнейшего развития?
Эта картина будет вполне ясна, если мы поймем новый курс экономической политики как грандиозную, на ряд лет рассчи-
244
тайную, стратегическую операцию пролетариата на хозяйственном фронте.
Нам кажется, что на этом фронте пролетарской борьбы мы имеем положение, весьма похожее на наше положение во время Брестского мира на фронте вооруженной борьбы с международным империализмом.
Каково было это положение? И какова была наша стратегия в борьбе с сильнейшим врагом? Тут были такие элементы:
1) основная опасность — германский империализм, ставивший под угрозу существование диктатуры пролетариата;
2) основная задача для нас — построение наших вооруженных сил, нашей Красной Армии;
3) основной лозунг для этой цели — мир во что бы то ни стало, всеми средствами, какой угодно ценой;
4) основное содержание работы: использование передышки для построения Красной Армии;
5) опасность производная: внутреннее влияние германского империализма;
6) завершение стратегической операции: когда построена Красная Армия, можно поворачивать руль в другую сторону.
Сравните с этим положение дел на нашем хозяйственном фронте. Тут мы увидим те же самые элементы:
1) основная опасность — разруха, которая тоже ставит под угрозу все строительство коммунизма;
2) основная задача для нас—построение нашей красной промышленной армии, т. е. нашей крупной социализированной промышленности;
3) основной лозунг для осуществления этой цели — увеличение дополнительного количества продуктов всеми средствами, хотя бы ценой временного усиления,мелкобуржуазных и крупнобуржуазных хозяйственных форм;
4) основное содержание работы: использование дополнительного количества продуктов для построения крупной социализированной промышленности для приведения ее «в полную боевую готовность»;
5) опасность производная: внутреннее влияние растущих буржуазных форм хозяйства;
6) завершение стратегической операции: когда построена на основе использования дополнительного количества продуктов крупная социализированная промышленность, можно поворачивать руль в другую сторону.
Чем объяснялся успех нашей брестской политики? Тем, что нам удалось построить Красную Армию, и тем, что германский империализм был подорван революцией изнутри. В чем будет гарантия нашей победы на фронте борьбы с хозяйственной разрухой? В том, что мы сумеем поднять нашу социализированную крупную промышленность.
245
Достигнув этого, мы — как говорили выше — «поворачиваем руль». Но этот новый поворот руля в обратную сторону отнюдь не будет означать возврат к прежнему, т. е. к продразверстке и т. д. Ибо эти методы, приспособленные к регулированию потребления на основе падения производительных сил, падения экономической мощи города относительно деревни, будут соверг шенни неподходящими к положению вещей, коего основа заключается в развитии производительных сил, особенно же в рас- тущей мощи крупной промышленности. «Поворот руля» будет состоять в постепенной экономической ликвидации крупного частного хозяйства и в экономическом подчинении мелкого производителя руководству крупной промышленности: мелкий производитель будет втянут в обобществленное хозяйство не мерами внеэкономического принуждения, а главным образом теми хозяйственными выгодами, которые будут ему доставляться трактором, электрической лампочкой, сельскохозяйственными машинами и т. д.; он будет опутан (с пользой для себя) электрическими проводами, несущими с собой оплодотворяющую хо- зяйствогживотворящую энергию.
IV. Проблема труда в крупной индустрии
Выше мы видели, что главной нашей задачей является организация крупной национализированной промышленности. Но эта задача имеет свою внутреннюю сторону — вопрос о труде и его интенсивности. В период «военного коммунизма» рабочий класс в значительной степени играл роль резервуара организующих сил, которые «брались» на фронты во все возраставшем количестве. Оставшиеся поддерживались более или менее равномерно, независимо от того, выполняли они или не выполняли на деле свою производительную функцию. В результате при общем понижении энтузиазма и работоспособности (от голода, истощения и т. д.), при росте мелкобуржуазных настроений и, следовательно, личных мотимв хозяйствования получилось неизбежное падение интенсивн&ти труда.
Mutatis mutandis (с соответствующими изменениями) здесь отчасти получилась такая же картина, как в сельском хозяйстве: отсутствие личной и групповой непосредственной материальной заинтересованности в производстве привело к падению производства; при наличии излишних, поддерживаемых государством с грехом пополам рабочих рук производственный эффект падал.
Отсюда с неизбежностью вытекало и средство лечения этого недуга: введение момента личной и групповой заинтересованности рабочих в выработке. Другими словами: необходимо было поставить снабжение рабочих в зависимость от количества вырабатываемого продукта. Это и дается тем или иным применением так называемого принципа «коллективного снабжения».
ч
249
Принцип коллективного снабжения играет при этом двоякую роль: с одной стороны, он, давая стимул непосредственной заинтересованности, толкает рабочих к повышению интенсивности труда и к повышению, таким образом, производительного эффекта; с другой стороны, он становится рычагом качественного улучшения состава пролетариата. При его применении будет происходить постоянный отбор настоящих кадровых рабочих, которые и составят основной стержень крупной промышленности. И наоборот, мещанские, непролетарские элементы будут отсеиваться и распыляться, уходя в мелкобуржуазную среду. Реорганизованная и развивающаяся крупная промышленность будет иметь и соответствующий кадровый пролетариат.
V. «Государственный капитализм» при системе пролетарской диктатуры
Нам остается сказать, в целях полной ясности, несколько слов о «государственном капитализме» при системе пролетарской диктатуры. Мы лично считаем этот термин неправильным. Но так как дело не в терминах, а в «сути вещей», не в слове, а в понятии (а здесь в рядах партии нет никаких разногласий), то эту «суть вещей» необходимо подчеркнуть.
Государственный капитализм в его, так сказать, западно-европейском и американском значении есть доведенное до крайнего предела всемогущество буржуазии, когда производство сосредоточено в руках буржуазного государства. В таком случае собственником и верховным распорядителем всех средств производства является буржуазия в лице ее государства.
Когда пролетарское государства сдает в аренду концессионеру предприятие (т. е. при таком небывалом еще в истории случае, когда капиталист является арендатором у рабочего), собственником предприятия все время остается рабочий класс.
Из этого проистекает совершенно различный характер развития.
При государственном капитализме в настоящем смысле этого слова вся прибавочная ценность поступает в распоряжение буржуазного государства, т. е. буржуазии. При нашем «государственном капитализме» (концессия, аренда и т. д.) прибавочная ценность немедленно расщепляется на две части: одна поступает как прибыль в карман капиталисту; другая принимает форму долевого отчисления или арендной платы и поступает нашему государству, т. е. переходит в руки пролетариата.
Чем больше мы будем расти сами, тем более выгодные договоры мы будем заключать, тем больше будет пролетарская доля, которая, все увеличиваясь, в конце концов поглотит долю капиталиста. Это и будет конечной победой коммунизма. Тогда окажется, что иностранный капитал, помимо его воли и желания
247
и несмотря на его волю и желание, сыграл в нашем общем хозяйстве роль «спеца», который помог вытащить из трлсины колымагу советского хозяйства.
«Государственный капитализм» европейско-американской марки пролетариат должен сломать путем революции. Наш «государственный капитализм» изживется совершенно мирным путем, если мы только правильно выполним свой стратегический план.
VI. Основные возражения против «нового курса»
Основные возражения, которые делаются иногда против «нового курса» экономической политики, основаны на непонимании всего «плана стратегической операции» и как две капли воды напоминают те возражения, которые некоторые товарищи («от них же первый еемь аз») делали против совершенно правильной тактики Брестского мира или которые делались против Брестского мира открытыми противниками пролетарской диктатуры.
Главным «возражением» являлся вопрос о «пределах уступок». Где кончается предел уступок? Если мы сдаем Минск, сдадим ли Смоленск? Или Москву? Ясно, что вопрос был нелеп. Пределы уступок не могли быть заранее определены: они зависели от конкретных условий. Лишь бы была возможность строить свои силы — вот как стоял вопрос.
То же и теперь. «Пределы» концессий, вплоть до фабрики й^завода, нельзя определить. Ибо здесь можно сказать лишь в общем: база крупной промышленности и транспорта должна остаться непосредственно в наших руках, что не исключает передачи того или другого предприятия или территории концессионеру.
Вторым возражением было: мы переродимся. А враги говорили: идя на уступки, вы превращаетесь в партию германского империализма. Ясно, что это был вздор.
Но теперь рассуждают иногда так же: если вы делаете уступки мелкой буржуазии, тем самым вы превращаетесь в партию мелкой буржуазии. Если это так, то, например, английское правительство, сделавшее уступки углекопам, является правительством рабочих или, по крайней мере, «общенациональным». Рассуждение не марксистское.
Конечно, мы находимся в опасном положении. Конечно, если мы не построим крупной промышленности, то тогда мы или переродимся, или будем свергнуты. Но мы построим на страх врагам нашу крупную индустрию. Пусть буржуазные «порядочные люди» смеются и предвещают нам близкий конец. Мы надеемся еще спеть над их могилой «вечную память». /
эн
ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ФОРМЫ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ*
Складывающаяся у нас система хозяйственных отношений обозначается обычно термином «государственный капитализм». Между тем хозяйственные отношения у нас настолько сложны, что они не укладываются в какое-нибудь одно понятие. Это, во- первых. А во-вторых, и сам термин «государственный капитализм» имеет в экономической литературе совсем не то значение, которое ему придано за последнее время в нашей русской литературе. Ниже мы попытаемся разобрать вопрос о различных типах имеющихся и развивающихся у нас хозяйственных форм.
Предприятия пролетарского государства. Сюда относятся предприятия, национализированные пролетарским государством. Это — государственные монополии. Однако это вовсе не госу- лгрствеюю-капиталистические монополии, ибо при государственно-капиталистической монополии собственником предприятия является буржуазия, «конституировавшаяся как государственная власть» (Маркс). У нас же собственником национализированных предприятий является рабочий класс, а так как характеристика способов производства определяется именно отношениями собственности, то совершенно ясно, что термин «государственно-капиталистическое предприятие» отнюдь не приложим к предприятию, принадлежащему рабочему государству. С другой стороны, такое предприятие еще не является социалистической производственной единицей в строгом смысле этого слова, ибо понятие социалистического хозяйства предполагает строго проводимую планомерность всего хозяйственного процесса, тогда как у нас, в особенности при условиях новой экономической политики, момент планомерности отступает далеко на задний план перед моментом приспособления к рыночной конъюнктуре.
Капиталистическая форма ведения дела («коммерческое начало»), форма заработной платы, производство значительной части продуктов на рынок и т. д. ни в малейшей степени не делают предприятие капиталистическим в смысле капиталистических отношений собственности.
249
Предприятия смешанного типа. Сюда относятся такого рода предприятия, когда пролетарское государство является совладельцем этого предприятия наряду с капиталистическими группами. Именно в так называемых смешанных предприятиях часть акций принадлежит пролетарскому государству, тогда как другая их часть может принадлежать иностранным или русским капиталистам. Совершенно ясно, что такого типа смешанные предприятия не являются государственно-капиталистическими предприятиями и в то же время не являются чисто пролетарскими предприятиями. Собственником являются и рабочие, и капиталисты одновременно. Производимая в таких предприятиях прибавочная ценность в одной своей части идет в карман рабочего государства, в другой — в карман капиталистического «соучастника». В ходе общего хозяйственного развития здесь будет происходить постоянная борьба за господство внутри данного предприятия и при росте экономической мощи пролетариата часть собственности, принадлежащей капиталистическим группировкам, будет отступать на задний план. При правильной постановке дела пролетарское государство будет в возрастающей степени определять весь процесс развития этих предприятий и руководить ими подобно тому, как в капиталистическом государстве крупные банки и тресты руководят целым рядом акционерных обществ.
Концессионные предприятия и аренда. Основные отношения собственности здесь таковы, что собственником является рабочее государство. Однако не целиком, ибо как концессионер, так и арендатор могут здесь путем самостоятельного оборудования предприятий, ввода машин, постройки новых фабричных корпусов и т. д. вводить в производственный процесс свои собственные средства производства. В большинстве случаев «основной капитал» будет принадлежать все же рабочему государству. Прибавочная ценность, производимая здесь, точно так же делится на две части, и внутренняя классовая борьба будет выражаться в колебаниях относительной величины этих частей.
Частнокапиталистические предприятия, контролируемые пролетарским государством. Сюда относятся капиталистические предприятия в собственном смысле этого слова, т. е. предприятия, собственниками которых являются целиком капиталистические группировки или отдельные капиталистические предприниматели. Ход развития таких предприятий будет в большей или меньшей степени извне регулироваться через государственные банки и систему кредита, через денежное обращение, через все законодательные акты пролетарского государства и т. д.
Мелкобуржуазное хозяйство и его объединения. Сюда относятся хозяйства мелких производителей, кустарей, ремесленников и крестьян, которые составляют наиболее мощную базу
250
!
для роста чисто буржуазно-капиталистических отношений. В значительной мере во внутреннем строении этих хозяйств имеются и элементы натурального докапиталистического хозяйства (в особенности на наших восточных окраинах).
Само собой разумеется, что свобода товарного обращения на базисе количественно громадного резервуара мелкобуржуазных хозяйств неизбежно будет сопровождаться нарастанием капиталистических отношений и постоянным усилением крупных буржуазных группировок, поставленных в условия конкурентной борьбы с предприятиями чисто государственного, а равно и смешанного типа.
Таковы основные формы хозяйств, которые имеются в наличности на территории Советской Республики.
Здесь нужно затронуть, однако, еще один чрезвычайно существенный вопрос. Вся система хозяйственных отношений в России, рассматриваемая как одно целое, противопоставлена крупным капиталистическим организмам на мировом рынке. И здесь возникает такой вопрос: соотношения на мировом рынке могут приводить к тому, что некоторая доля прибавочной ценности, производимой народным хозяйством России, включая и чисто государственные предприятия, будет попадать в той или иной форме в карман иностранной буржуазии (платежи иностранным государствам, потери в международном товарообороте в силу слабости нашей социально-экономической позиции и т. д.). Таким образом, как будто оказывается, что даже та сумма предприятий, которые находятся исключительно в рабочих руках, производит часть прибавочной ценности, уплывающей из рук рабочего класса. Однако это обстоятельство, вытекающее из пока слабой позиции России в рамках мирового хозяйства, абсолютно не доказывает капиталистического характера нашей государственной промышленности. Это обстоятельство только лишний раз подчеркивает, что процесс нашего хозяйственного развития есть в то же самое время своеобразный процесс классовой борьбы. Внутри России эта борьба протекает в форме конкуренции государственных и частных предприятий, в форме борьбы за лучшие условия концессионных и арендных договоров, за величину продуктной доли и за реальную власть в предприятии смешанного типа, за основные позиции в процессе торгово-рыночных отношений и отношений кредита и т. д.
В области мирового хозяйства эта борьба проходит в формах борьбы за более выгодные условия торговых договоров, пошлин, условий займов, отдельных торговых сделок и проч.
При нашем хозяйственном росте совершенно неизбежно увеличение той доли прибавочной ценности, которая приходится на пролетарское государство. Наоборот, при неудачном исходе борьбы доля капиталистических группировок как вовне, так и-
251
внутри пожрет долю прибавочной ценности, приходящейся на рабочий класс.
В западно-европейской экономической литературе под государственным капитализмом подразумевается высшая форма развития капиталистических отношений, когда средства производства централизуются в руках буржуазного государства, являющегося наиболее совершенной и могущественной организацией капиталистического класса. Само собою понятно, что наш «государственный капитализм» представляет из себя нечто совершенно другое, как это вытекает из вышеизложенного.
Конечно, наша хозяйственная система может переродиться в «настоящий» государственный капитализм, если ход классовой борьбы как непосредственно в недрах производственного процесса, так и в области политических отношений приведет к тому, что командная власть выпадет из рук рабочего класса. Но этот вопрос будет решен именно ходом этой борьбы, и есть много шансов думать, что он будет решен — при условии происходящего в действительности расстройства капиталистических отношений в рамках мирового хозяйства — отнюдь не в пользу капиталистических группировок. Если же этот великий исторический спор будет решен в пользу пролетариата, то тогда окажется, что капиталистические группы, которые вкраплены в нашу хозяйственную систему, объективно сыграют роль капиталистических спецов, сослуживших свою службу делу рабочего класса вопреки собственной воле и собственным желаниям.
Разношерстность хозяйственных типов в нашей республике есть один из основных фактов нашей хозяйственной жизни, упускать который было бы абсолютно нелепо. Вот почему и при обсуждении вопроса о роли профессиональных союзов в условиях новой экономической политики прежде и раньше всего необходимо считаться со всем разнообразием внутреннего строения нашего народного хозяйства, ибо совершенно ясно, что задачи и методы работы профессиональных союзов должны находиться в зависимости от типа данной позиции. Подобно тому, как в типах предприятий имеются разнообразные формы, начиная от государственных пролетарских предприятий и кончая чисто капиталистическим эксплуататорским предприятием,— подобно этому мы имеем колебания от своеобразной организаторской роли профессиональных союзов в государственных предприятиях до стачечных фондов и стачечной борьбы в хозяйствах частнокапиталистических. Градация хозяйственных типов определяет собой градацию, задачи, организационные формы и методы работы профессиональных союзов.
эн
О ЛИКВИДАТОРСТВЕ НАШИХ ДНЕЙ *
I. Крах иллюзий пролетарской революции
Маркс писал, что пролетарские революции постоянно критикуют сами себя. Это понятно. Ибо ни одна буржуазная революция не имеет перед собою таких оригинальных проблем, ни одна из них не поставлена перед такими принципиально новыми задачами, перед которыми неизбежно становится всякая пролетарская революция и в ее первоначальной фазе, когда пролетариат борется за власть, и на дальнейших этапах ее развития, когда пролетариат побеждает, укрепляет свою диктатуру и борется за изменение способа производства, являясь уже фактически,— хотят или не хотят того отдельные группы, слои, прослойки и даже некоторые классы, — руководителем всего общественного целого.
Эти сложность, новизна, оригинальность, трудность задач, стоящих перед победоносным пролетариатом, вызывают ряд ошибок, иллюзий, неправильных оценок, ложных ориентирующих попыток в его практике. И отСюда-то и. вытекает та трезвая самокритика, в которой вырабатывается правильная линия поведения. В огне этой самокритики сгорают и исчезают без следа иллюзии детского периода, реальные отношения выступают во всей их трезвой наготе, и пролетарская политика приобретает иногда по внешности менее патетический, но зато более уверенный, прочный, плотно прилипающий к действительности и потому гораздо вернее изменяющий эту действительность характер.
С этой точки зрения переход к новой экономической политике явился крахом наших иллюзий. Противники коммунизма, бесконечно пустые меньшевистско-эсеровские болтуны, наравне с признанными оракулами нашей подлой либеральной буржуазии оценивали и оценивают переход к новой экономической политике как крах коммунизма. Заметьте: в этой оценке с ними сходятся и «сменившие вехи» ** российские интеллигенты, надеющиеся на эволюционное перерождение пролетарской
253
диктатуры в российскую великодержавность буржуазно-демократического образца. Они «приемлют» Советскую власть не как диктатуру пролетариата, а как власть «Новой России». Они не разделяют глупого афоризма салопниц: «Ничто не ново под луной». Но в то же время они уверены, что с другого конца мы придем к «Великой России» господина Петра Струве, который так неудачно служил своей Прекрасной Даме под подо- зрительно-шарлатантскими знаменами «истинно русского» барона Врангеля.
Таким образом, все оттенки буржуазной мысли и мелкобуржуазного недомыслия трогательно объединились на одной платформе: новая экономическая политика есть крах коммунизма. Для полноты картины напомним, что точно так же оценивали положение вещей и теоретики международной социал- демократической гнили. Эта падаль тоже ухватилась за возможность констатировать пресловутый «крах».
И только одна сила занимала, занимает и будет занимать принципиально иную поаицию: рабочий класс и его революционная партия — партия коммунистов.
Что же по сути дела «крахнуло»? Крахнул «военный коммунизм» как система, и крахнула идеология «военного коммунизма», то есть те иллюзии, которые имелись налицо в нашей партии. Это вовсе не значит, что военно-коммунистическая система была в основе своей для того времени неправильна. В условиях внешней и внутренней блокады мы вынуждены были действовать так, как мы действовали. Но в том-то и дело, что мы не представляли себе всей относительности военно-коммунистической политики.
Тогда мы думали, что наша мирная организаторская работа, наша экономическая политика, строительство нашего хозяйства будут дальнейшим продолжением централизаторского планового хозяйства этой эпохи. А так как и в то время уже было достаточно много централизовано, то отсюда, естественно, возникало представление о близости вполне прочно поставленного на ноги социалистического планового хозяйства. Другими словами: «военный коммунизм» мыслился нами не как «военный», то есть пригодный только для определенной ступени в развитии гражданской войны, а как универсальная, всеобщая и, так сказать, «нормальная» форма экономической политики победившего пролетариата. Простые рационализированные формы строжайшей экономии при падении производительных сил принимались за рациональные формы мирной хозяйственной политики. И в этом в своей основе заключались иллюзии того периода. Они неизбежно должны были пасть, как только отпали нормы и идеология военного времени. Тогда сразу всплыло море новых вопросов настоящей хозяйственной политики; на арену выступила вся пестрота хозяйственных
254
форм, заговорившая — а кое-где и завопившая — голосами своих классовых носителей. Иллюзии «военного коммунизма» лопнули в тот самый час, когда пролетарская армия взяла Перекоп.
II. Путь к коммунизму
С точки зрения «сознания» эпохи «военного коммунизма» новая экономическая политика была несомненным и очень крупным отступлением; с точки зрения реальной революционной линии она была предпосылкой, первым шагом, общим необходимым условием действительной хозяйственной политики пролетариата, то есть политики, ориентирующейся на развитие производительных сил страны.
Если смотреть на весь переходный от капитализма к социализму период под углом зрения алгебры высшего порядка, то есть наиболее абстрактно, тогда мы получим картину роста планового общества, строящегося пролетарской диктатурой. Но в действительности дело не так просто, не так однотонно, потому что в самом переходном периоде есть много переходных форм. План не устанавливается сразу, априорно, сверху, рационалистически. На деле он может лишь вырасти вместе с ростом крупного социализированного производства, вместе с его централизацией, под постоянным давлением упорядочивающего начала государственной власти рабочего класса. Это не значит, что он возникает только стихийно. Пролетариат имеет в своих руках достаточно весомую величину в виде крупной промышленности и транспорта, которыми он может управлять и которые он может направлять. Но он неизбежно должен считаться с громадным давлением разрозненных мелких хозяйств, все- распыленность и мелкобуржуазная ограниченность которых выражаются в слепой, но еще мощной рыночной стихии, химически выделяющей купца и идущей в объятия новой буржуазии.
Переходный период в переходном периоде выражается в целом ряде факторов: в пестроте хозяйственных форм, начиная от социалистической госпромышленности, продолжая мелкобуржуазным крестьянским хозяйством на государственной земле и кончая хозяйством частного капиталиста, нэпмана; он выражается в рыночных отношениях, в силе денег, в анархичности общественного хозяйства в его целом; он выражается в капиталистических формах и методах хозяйственной политики наших госпредприятий, хотя и эти формы и методы имеют совершенно антикапиталистическое содержание; он выражается в разнообразии хозяйственных стимулов и в удивительном сочетании этих стимулов; наконец, он выражается в молекулярном процессе борьбы антагонистических форм хозяйства и
25Б
всех соподчиненных этим формам элементов. Таким образом, классовая борьба пролетариата принимает невиданные и крайне оригинальные формы: это есть борьба пролетарской крупной промышленности за господство над частным капиталом. А отсюда — в более конкретном разрезе: классовая борьба пролетариата за влияние над крестьянством принимает характер борьбы против частного капитала за хозяйственную смычку с крестьянским хозяйством через кооперацию и госторговлю. А отсюда, в свою очередь, классовая борьба пролетариата против собственнических вожделений мелкой буржуазии, даже деревенской, есть борьба за кооперирование крестьянства и за электрификацию.
В период гражданской войны речь шла о ясных категориях политики: бей буржуазию, ищи союзников в крестьянстве, давай отпор вандейцу-кулаку. Эти основные проблемы классовой борьбы надевают теперь на себя хозяйственный костюм, но от этого ни на дюйм не перестают быть проблемами классовой борьбы: госпромышленность против капиталиста, смычка с крестьянством против торговца; кооперация и электрификация — орудие в борьбе за постепенное преодоление мелкой собственности. Другими словами: раньше классовая борьба носила для нас, в первую очередь, военно-политический ударный характер; теперь же она стала носить мирно-хозяйственно-органическую физиономию. Победа в этом типе классовой борьбы (мы отвлекаемся здесь от проблем внешнего порядка) и есть окончательная победа социализма.
Можно подойти к вопросу и иначе, примерно так. При капиталистическом режиме налицо борьба самых различных форм. Но общая тенденция развития заключается в том, что крупное производство побеждает своего более мелкого противника, вытесняет его, преодолевает его и, в конце концов, становится экономическим диктатором страны. В пределе мы имели бы здесь государственный капитализм (не в нашем русском, а в западно европейском смысле слова). Формально мы имеем то же и у нас. Но с той принципиальной, существеннейшей разницей, что крупное производство у нас находится в руках пролетарского государства. Это крупное производство ведет борьбу с частным, более мелким, капиталом. Оно конкурирует со своим врагом. Оно пользуется при этом капиталистическими методами, и даже все счетоводство («калькуляция») ведется в капиталистических формах. Но объективно эти формы и методы обслуживают другой класс, т. е. пролетариат. Процесс этой конкурентной борьбы должен обеспечить победу крупному производству, т. е. нашему, пролетарскому. А по мере этих побед, по мере централизации хозяйства, по мере кооперирования крестьянства (все эти процессы регулируются и направляются диктаторской властью рабочего класса) будет все более реадьным и
256
хозяйственный план, который Есе скорее будет превращаться в действительный план всего общественного производства. В пределе мы будем иметь здесь не государственный капитализм, а социализм, так как чистые формы пролетарской общественной собственности вытеснят и государственно-капиталистические (концессии, аренду, частный капитал, регулируемый нами, и проч.). Таким образом, наша конкурентная борьба теперь, внешне чрезвычайно похожая на ту борьбу, которую ведет крупный капитал с капиталом мелким, по сути дела, т. е. с точки зрения классов, имеет резко выраженный пролетарский, антикапиталистический, социалистический характер.
«Декретами не построишь социализма»,—любили говорить наши противники, когда диктатура рабочих экспроприировала экспроприаторов, цвет российских промышленных и торговых тузов. Конечно, одними декретами социализма не построишь. Нельзя его построить и одной голой экспроприацией. Но эта экспроприация, овладение командными высотами хозяйственной жизни открыли этап такой форме классовой борьбы, открыли путь такой конкуренции хозяйственных типов, из которых неизбежно вырастает социалистический строй.
Преимущества крупного производства, которые в наших условиях суть преимущества пролетариата, не могли существовать в условиях падения производительных сил, хозяйственного распада, отсутствия источников сырья и топлива, полного отсутствия управляющих и знающих кадров. Но они неизбежно будут выявляться все резче и резче по мере роста производительных сил, роста крестьянского рынка теперь, когда у нас есть уже топливо, сырье и, что являртся колоссально важным фактором, знающие и умелые товарищи, прошедшие уже достаточную школу суровой хозяйственной борьбы.
III. О ликвидаторстве ндших дней
Путь к коммунизму, таким образом, оказался вовсе не таким простым, каким мы предполагали раньше. Мы избавились от иллюзий, что само по себе означает нашу крупную победу: ведь в переходный период пролетариат, по выражению Маркса, должен переделывать и свою собственную природу*. Но этот гораздо более трудный и извилистый путь, несмотря на то,что он обещает нам победу, требует от нас и величайшей энергии в классовой борьбе. Более того: он сопровождается не только трудностями, непосредственно вытекающими из логики этой своеобразной борьбы (например, трудностями в деле осуществления лозунга «учитесь торговать»), но и совершенно новыми трудностями социального порядка внутри самого борющегося пролетариата. Сюда относятся все проблемы так называемого
9 Заказ № 2227
257
перерождения, когда перед рабочим классом и его партией возникает задача дополнительной борьбы уже в пределах самого рабочего фронта.
Таким образом, задача усложняется по новой линии. И опять- таки: теперь совершенно ясно, что это—не случайность, что эта проблема, наоборот, будет играть довольно крупную роль в любой рабочей революции. И здесь, следовательно, иллюзия более прямого и гладкого пути лопнула.
Крах иллюзий до известной степени аналогичен поражению. С известной точки зрения (очень условной и относительной) он сам может быть рассматриваем как поражение, хотя реально он является победой: он является поражением с точки зрения тех самых иллюзий, которые потерпели крах и, следовательно, с точки зрения реальных носителей этих иллюзий.
После всякого поражения появляются дезертиры. Но если проанализировать ряды этих дезертиров, то всегда оказывается, что они вербуются из среды наименее устойчивых, наименее выдержанных бойцов.
В пролетарской армии таковыми являются мелкобуржуазные и интеллигентские элементы. Они могут легко увлекаться и идти на горячий штурм, но они так же легко выдыхаются, впадают в отчаяние, истерически «сомневаются», «теряют веру», впадают в скептицизм, «хнычут», «пересматривают» или же ударяются в какую-либо «высокую» область, предоставляя тащить лямку «верующим».
Тогда они, на самом дне отщепенства, разыгрывают из себя аристократов духа, которые высоко посматривают на то, из чего «все равно ничего не выйдет».
Картину такого бегства, бегства в настоящем смысле этого слова, мы видели после поражения революции в 1905 году, когда тысячи ушли от рабочего класса и ушли навсегда.
Некоторую аналогию мы имеем и теперь, после краха иллюзий. И здесь точно так же интересно проследить, как строится идеологическая цепочка отщепенства.
В демократической революции 1905 года либеральная буржуазия еще до декабрьского восстания перешла открыто в контрреволюционный лагерь. Она стала центром идейного притяжения для тех попутчиков рабочего класса, которые после декабря массами стали покидать его ряды. Меньшевики стали плевать на восстание московских рабочих и пошли на сделку с кадетами; открытые дезертиры прониклись настроениями «Вех»*: кое-кто из бывших «максималистов» начал обзывать русский народ несмысленной Фефелой, ради которой господам героям и стараться-то в сущности нечего. И так далее и тому подобное.
Еще до Октябрьской революции из лагеря пролетариата и крестьянства ушли меньшевики и эсеры, подобно кадетам в 1905 году. Но после краха иллюзий «военного коммунизма»
258
эти меньшевики и эсеры стали центром идейного притяжения для дезертиров. С этой точки зрения чрезвычайно любопытен был бы анализ таких группировок, как «Рабочая группа»* (мясниковцы) и «Рабочая правда». Крах иллюзий они приняли за крах коммунизма и, начав с «левой» критики нашей партии, сделали (в особенности «Рабочая правда») ** полный оборот в 180°, придя целиком к меньшевистской концепции.
«Рабочая правда», начав с критики РКП как партии, якобы предавшей Октябрьскую революцию, закончила свою карьеру критикой Октябрьской революции, т. е. свернула на дорожку Либерданов в октябре 1917 года. Мясниковцы, начав с критики внутрипартийной «диктатуры» в кавычках, дошли до критики диктатуры пролетариата и до лозунгов, объединяющих всех врагов Советской власти, начиная от Милюкова и кончая Даном. И все эти почтенные люди — и Даны, и «Заря», и эсеры, и дезертиры — все в одну дудочку кокетничают с антинэповскими мотивами, хотя политически требуют нэповской «демократии».
Все это — пропащие люди. Хуже всего, однако, то, что у нас есть — зачем это скрывать? — скрытые скептики, в особенности из среды квалифицированной учащейся молодежи. Среди них считается признаком дурного тона говорить о нашем продвижении вперед, и, наоборот, они чрезвычайно охочи с видом своего собственного превосходства (на то ведь они и «критически мыслящие личности», не в пример всем прочим!) сладострастно посудачить о наших болезнях, промахах и ошибках.
Не священная тревога за судьбу революции живет в них, а глубоко скрытое неверие в наше будущее. Не поисками положительных решений они живут, а более «высокой» деятельностью, перед которой бледнеет злоба дня\сего.
Вот этот тип собачьей старости, который идейно родственен дезертирству, но облекается в туманную вуаль «высокого и прекрасного», нужно лечить, пока не поздно. Как резко контрастируют с ними свежие рабочие силы, которые сотнями тысяч приходят к нам в ленинском призыве! Какой глубокой уверенностью, каким громадным социальным оптимизмом проникнуты эти новые ряды! И они видят тысячи трудностей, и они видят громадные болячки на нашем теле. Но у них все дышит активной творческой уверенностью в том, что все трудности мы победим, если сплочены и дружны будут наши стальные ряды.
И в этом смысле то громадное обновление, которое переживает наша партия, само по себе служит могучим признаком роста пролетарской страны. Ликвидаторству приходит волею пролетариата бесславный конец.
9*
эн
хозяйственный рост
И ПРОБЛЕМА РАБОЧЕ- КРЕСТЬЯНСКОГО БЛОКА*
Новая полоса нашего развития характеризуется нашим ростом. Это отличительная черта «текущего момента» в широком смысле слова. Мы имеем внешнеполитический рост Союза (признание Англией, Францией и т. д.); налицо укрепление нашей промышленности (увеличение общей ее продукции за истекший год на 30%), сельского хозяйства (превышение на 19 % продукции технических культур при уменьшении на 6 % производства зерна); расширение посевной площади; рост наличного скота и т. д.; увеличение товарной части крестьянской продукции; улучшение транспорта; проведение денежной реформы (которой предрекали гибель ликвидаторски настроенные «маловеры»); начало упорядоченного построения госбюджета (ликвидация эмиссионного налога и дефицитности, покрываемой этим налогом), рост государственной и кооперативной торговли и начало вытеснения частного купца не мерами административного воздействия, а мерами хозяйственной борьбы, т. е. в первую голову хозяйственной конкуренцией, а затем, на ее основе, плановым регулированием. Линия на подъем обозначилась резко и отчетливо. Из этого основного факта, нашей действительности и нужно исходить при анализе положения и при выработке нашей практическо-политической линии.
1. Хозяйственный подъем и классовая расстановка
Развязывание хозяйственных сил и процесс роста всего народного хозяйства проходят у нас в противоречивых формах и поэтому таят в себе опасность нового типа.
Мы не будем здесь говорить об опасности, вытекающей из роста частного капитала. Этот вопрос достаточно ясен и осознан всей партией. Гораздо меньше рсознан другой вопрос:
260
о непосредственном соотношении между госпромышленностью и крестьянским хозяйством, вопрос о рабочем и крестьянине, как социальных носителях этих экономических категорий, вопрос об их союзе (но не «вообще», а именно теперь, именно в новых, складывающихся условиях). Здесь прежде всего следует отметить такие пункты:
1. Новая буржуазия не успела еще развиться настолько, чтобы обнаружить в сознании крестьян свой эксплуататорский характер. Госпромышленность и в особенности госторговля, в свою очередь, не успели еще настолько развиться, чтобы хозяйственно разоблачить новую буржуазию (т. е. продавать всюду и везде дешевле частного предпринимателя, купца, лавочника). Поэтому крестьянство не «проголосовало» еще за госторговлю и кооперацию против частного посредника. Здесь пока идет лишь борьба.
2. Соотношение между рабочим и крестьянином обнажилось, причем пока момент противоположности часто превалирует (господствует) над моментом единства. В самом деле, где резче всего сказывается различие непосредственных интересов крестьянина и рабочего? В сфере борьбы за хлебные цены (когда рабочий продает, то сюда входит и борьба за цены на продукты промышленности). Различие непосредственных интересов, даже противоположность их, выступает прежде всего как противоположность интересов покупателя и продавца (ср., например, вопрос о «лимитах-»).
3. Рост производительных сил есть рост товарности крестьянского хозяйства. Следовательно, именно отсюда вырастает осознание противоположности непосредственных интересов, осознание того, что разделяет оба класса, союз между которыми является необходимой предпосылкой всякого дальнейшего развития «на новых путях». Другими словами: рост народного хозяйства таит в себе возможность (вернее, определенный момент такой возможности) раскола между трудовыми классами советского общества.
Итак: прежде трения внутри рабоче-крестьянского блока росли на фоне хозяйственного обнищания и имели свою форму (продразверстка и недовольство, связанное с нею, реквизиции и т. д.); теперь речь идет о недовольстве, связанном с хозяйственным укреплением, растущей товарностью крестьянского производства.
Как идеологически формулируется эта сторона дела (мы касаемся пока только экономики)?
Со стороны рабочих (не понимающих длительных и общих интересов и видящих только непосредственные интересы рабочего класса) мы наблюдаем такую цепь положений: политически мы укрепились, сдвинули промышленность (нашу) с мертвой точки, ведем борьбу за скорейшее накопление, за «дикта¬
201
туру промышленности», не нужно делать «уступок деревенщине». Нужно с нее брать, елико возможно больше, во славу пролетарской промышленности. Подлаживание к крестьянскому рынку есть народническая точка зрения и т. д.
Со стороны крестьянства идет противоположная тенденция: город нас обирает, рабочие мало работают, мы, крестьяне, кормим город и его рабочих; нужно немножко понапереть на рабочих, в первую очередь путем дорогих хлебных цен (повторяем, мы оставляем пока без анализа политическую формулировку этого же явления).
Таким образом, обе стороны могут развивать тенденции к разрыву блока, к разрыву, который был бы губителен для обеих сторон. Само собою разумеется, что наибольшая опасность разрыва идет со стороны деревни. С другой стороны, наибольшая ответственность ложится на руководящую силу блока, т. е. на рабочий класс.
2. Хозяйственная гегемония * как очередная задача дня
В другом месте мы показали (см. наши статьи против Розы Люксембург и Туган-Барановского в журнале «Под знаменем марксизма») *, что теория независимости процесса капиталистического воспроизводства от потребительского рынка является сущим вздором. Но потребительский рынок нашей промышленности являлся в значительной мере крестьянским рынком — этого не нужно упускать из виду. До войны 40 % всей индустриальной продукции и 60 % фабрикатов реализовалось на деревенском рынке (это, несмотря на то, что царизм осуществлял «экспансию капитала»!). Не следует позабывать также «мелочь»: ведь крушение царизма имело своей самой глубинной подосновой противоречие между развитием производительных сил и слабой емкостью внутреннего рынка, что царизм пытался компенсировать внешними завоеваниями. Тем, кто нашу политику величает «народнической», не мешало бы помнить эти азы марксизма в его применении к анализу социально-экономических противоречий царской империи. Упреки в «народничестве» или «в крестьянском уклоне» нелепы и теоретически. Ведь народники утверждали, что накопление невозможно вообще без «третьих лиц» (например, крестьян). Это положение неверно. Но с этим нельзя спутывать другого вопроса, а именно: если дана такая система экономических отношений, где промышленность уже работала на крестьянский рынок, то промышленная конъюнктура, темп накопления и т. д. не могут не зависеть от роста производительных сил сельского хозяйства. То обстоятельство, что пролетаризация крестьянства создает тоже «внутренний рынок» для капитализма (это прекрасно было показано Лениным
202
в «Развитии капитализма») *, ни капли не опровергает этого положения, ибо пролетаризацию нужно отличать от простого обнищания (пауперизация), от равенства в нищете. Тип первого — Соединенные Штаты; тип второго — Ирландия, отчасти царская Россия, Индия. В связи с этим и находился быстрейший темп накопления капитала в Соединенных Штатах, медленный — в Ирландии. На относительном сужении внутреннего рынка крахнул царизм.
Между тем этой простой истины многие не понимают до самого последнего времени, хотя это непонимание, эта прикладная туган-барановщина неизбежно должны оказаться душегубской политикой по отношению к народному хозяйству Союза и политически по отношению к Советской власти '.
Тот, кто рассматривает проблему воспроизводства и соотношения между госпромышленностью и сельским хозяйством исключительно с точки зрения борьбы за высокие цены, т. е. за дележ данного национального дохода, тот,— это заранее можно сказать,— никогда не сможет решить проблемы, ибо он не может даже правильно ее поставить.
Поскольку так ставят вопрос коммунисты, налицо мы имеем, в лучшем случае, пережитки «военного коммунизма», потребительско-распределительную точку зрения (дележ данного, уже произведенного, и полная беззаботность насчет будущего процесса воспроизводства) либо, в худшем случае, своеобразный тред-юнионизм, цеховщину, которая блюдет узкие и непосредственные интересы рабочего класса и предает интересы общие, т. е. коммунизм (об этом ниже).
Приглядимся к этой точке зрения. В чем ее основная ошибка? В том, что она не видит целого, она не видит всего народного хозяйства и поэтому не понимает взаимозависимости и взаимной обусловленности его частей. Дру^ми словами: она не видит динамики хозяйства и наблюдает лишь за его статикой. Если бы задача исчерпывалась однократным дележом между крестьянами и рабочими раз навсегда данного прибавочного продукта, то «истинно рабочая» политика состояла бы в том, чтобы получить максимальную долю из этого дохода. Но тогда не было бы ни вопроса о воспроизводстве, ни вопроса о движении к коммунизму, ни вопроса о блоке рабочих и крестьян.
Действительность диктует нам другие предпосылки, другие цели, другие задачи, другую линию.
На плечах рабочего класса теперь лежит забота о народном хозяйстве, о процессе воспроизводства и об обеспечении этому процессу правильного (т. е. коммунистического) маршрута. Не о дележе данного с наибольшей выгодой идет речь, а о повыше-
1 См., напр., статью И. Жирковича «Емкость рынка и цены» (Соц. хоз-во. 1924. № I. С. 215 и след.).
263
нии продукции и тем самым о постоянном повышении совокупного, подлежащего «дележу» прибавочного продукта.
Нелепая, узкая, цеховая «промышленная» точка зрения, казалось бы, в достаточной степени раскроила себе череп на осеннем кризисе прошлого года. В самом деле, разве наши промышленные организации не пытались «для ради» наибольшей «выгоды» промышленности заграбастать возможно больше с деревенского потребителя? И что вышло? Получив раз и два очень много (на небольшом количестве проданного), они уперлись в тупик: рынок сжался, кризис сбыта схватил промышленность за горло, процесс воспроизводства застопорился. Стоило только нажать на цены, как оказалось, что: 1) промышленность стала развиваться гораздо быстрее, и спрос стал перегонять предложение; 2) прибыли промышленности вовсе не исчезли; 3) темп накопления возрос; 4) одновременно стало быстрее расти сельское хозяйство; 5) в результате получился хозяйственный рост по всей линии. А между тем находились мудрецы, которые писали:
«Подъем уровня цен продуктов сельского хозяйства... не расширит и не может расширить общей емкости рынка для продуктов индустриальной промышленности»2.
Теперь ведь совершенно ясно, в чем дело. Все искусство экономической политики состоит в том, чтобы заставить задвигаться («мобилизовать») факторы производства, которые лежат под спудом, «мертвым капиталом». В этом гвоздь, а вовсе не в дележе уже данного, как единственной задаче. Наоборот: самый <гдележ», т. е. проблему распределения, нужно подчинить интересам воспроизводства, ибо только тогда будет расти совокупный прибавочный продукт и только тогда можно будет повышать жизненный уровень и рабочих, и крестьян.
Но нельзя мобилизовать скрытые запасы энергии, подрезывая внутренний рынок промышленности По > i ому осенью прошлого года нужно было начать с понижении цен: иначе немыслимо было и «увеличить продукцию». А некоторые товарищи писали:
«Выход из создавшегося положения не в понижении цен, а в увеличении продукции3. Точно можно было «увеличить продукцию», не реализуя уже имеющейся. И здесь мы видим то же представление: люди не понимают, что часто весь вопрос заключается в том, чтобы мобилизовать, привести в движение связанные элементы хозяйства, обеспечить им влияние друг на друга, сделать возможным их взаимодействие, которое и будет иметь своим результатом рост производительных сил, следовательно, рост приб. продукта, следовательно, абсолютный рост «доль» при «дележе». В этом заключается, к слову сказать, изрядный процент смысла новой экономической политики.
2 Жиркович И. Емкости рынка и цены. С. 221.
3 Султан Заде: «Проблемы кризиса сбыта». Там же.
264
Интересно попутно отметить, что у нас объективные условия оптимума воспроизводства совпадают с длительными интересами руководящего класса — пролетариата. Этого не было до завоевания рабочим классом власти. До завоевания власти длительный и общий интерес рабочего класса состоял не в том, чтобы поддерживать единство общества и замазывать его противоречия, а в том, чтобы разрушить это общество. Вот почему все ламентации «сверхклассовых» теоретиков, вроде П. П. Маслова 4, их призывы поддержать объективные интересы народного хозяйства, отказаться от классового своекорыстия, поддержать и обеспечить общественное единство и т. д. всегда и неизменно оказывались в условиях революционной эпохи пустой фразеологией оппортунистов. Совершенно иначе стоит вопрос для того периода, когда промышленность в руках рабочего класса, когда политический строй есть диктатура пролетариата и т. д. При этих предпосылках общий и длительный интерес пролетариата совпадает с условиями производства максимума продуктов на основе социализирующихся производственных отношений.
Поэтому принимать во внимание величину емкости крестьянского рынка, заботиться об увеличении этой емкости и лроч.— это не только не значит отступать от классовой позиции пролетариата: наоборот, это значит общие и длительные (т. е. революционные) интересы его ставить на первый план и из них исходить. Кто поступает иначе, тот по сути дела защищает цеховую, оппортунистическую 10чку зрения, которая не только приводит к разрыву с крестьянством, но через некоторое время загоняет в тупик и развитие промышленности, которая неизбежно должна будет споткнуться, натолкнувшись на суженный крестьянский рынок.
Вопрос имеет и другую — тоже в высшей степени принципиальную— сторону. Революционный рабочий класс, осуществляющий диктатуру, вовсе не проповедует вечного царства пролетариата. Он ставит своей задачей преодоление классов. Другими словами, он все время ведет такую политику, что стремится поднять крестьянство до себя, его хозяйственно и культурно переработать, растворить — и самому раствориться в бесклассовом обществе. Конечно, это — «музыка будущего». Но сюда устремляются усилия революционного рабочего. Наоборот, тред-юнионист, цеховик, оппортунист в условиях пролетарской диктатуры будет смотреть на крестьянское хозяйство лишь как на свой внутренний колониальный рынок, причем царство пролетариата как класса да будет вечным. Такая «точка зрения», разумеется, ничего общего с марксизмом и ленинизмом не имеет.
Возвратимся теперь к более конкретной постановке вопроса. Итак, рабочий класс должен обеспечить взаимодействие хозяй¬
4 Ср., напр., Маслов П. Мировая социальная проблема.
265
ственных факторов и сил. Под этим углом зрения нужно рассматривать и отдельные задачи нашей экономической политики. Конечно, при всем этом речь может идти о таких мероприятиях, которые идут по линии относительного роста социалистических элементов хозяйственной системы. Развязывание противоположных сил рассматривается лишь как средство (поэтому, напр., нельзя сдавать командных высот иностранному капиталу, не- смотря на то, что производительные силы «вообще» от этого росли бы при определенных условиях даже быстрее).
Возьмем вопрос о протекционизме и ввозе иностранных товаров. Поставим, скажем, вопрос о ввозе тракторов.
Самым простым, «истинно рабочим» «пролетарским», «диктаторско-промышленным» было бы примерно такое рассуждение: тракторов ввозить нельзя, ибо это губит наше тракторостроение, подрезывает развитие нашей собственной металлической промышленности. Дайте нам столько же денег, и мы построим почти столько же тракторов. Если же вам дадут за границей кредит, то все же ввозить тракторов нельзя: нельзя губить в зародыше наши тракторные заводы.
Правильна ли такая аргументация? Отнюдь нет. Ибо она слишком проста. А простота здесь поистине хуже воровства. Предположим, что реальный спрос на тракторы выражается в сумме 5000 х. Предположим, что при данных возможностях госфинансирования наша собственная промышленность может дать только 1000 х. Предположим далее, что заграница отпускает в кредит сколько угодно тракторов, во всяком случае не меньше недостающих 4000 х. Можем ли мы их ввезти?
Конечно. Не только можем, но и должны. Ибо мы тем самым меняем весь темп развития хозяйства в целом, а следовательно, и самой промышленности.
Что делает ввезенный трактор? Он немедленно увеличивает с.-хоз. продукцию. Это значит: увеличение емкости внутреннего рынка, увеличение спроса на продукты промышленности (и на средства потребления, и на средства производства), повышение с.-хоз. экспорта; тракторы сами создают спрос на ряд промышленных продуктов: на нефть, напр.; расширение спроса на нефть, в свою очередь, дает себя знать на целом ряде отраслей, связанных с нефтяным производством, и т. д. Но, в конце концов, все это создает и добавочный спрос на тракторы. Ибо общий подъем сельского хозяйства, экспорта и т. д. раздвигает все быстрее границы этого спроса. Совершенно нелепо представление о неизменном спросе и даже о неизменном темпе накопления. Другими словами: базис для домашнего тракторостроения отнюдь не уничтожается, и нужно вовремя подтягиваться и бросать в оборот свою продукцию как только раздвинутся границы производства. Тогда мало-помалу будет понижаться и процент ввозимых тракторов.
266
Если же достаточных кредитов для собственного тракторостроения нет, мы сами можем давать поэтому лишь небольшое количество тракторов, а ввозить тоже не ввозим из-за соображений о защите промышленности во всей «принципиальной» чистоте и «святой абстрактной», то тем самым мы замедляем общий темп накопления, а поэтому и темп развития социалистической промышленности, в том числе, как это ни странно на первый взгляд, и социалистического тракторостроения.
Ошибочность такой политики опять-таки опирается на непонимание того факта, что развитие промышленности есть функция развития всего народного хозяйства, что обе части народного хозяйства находятся во взаимодействии.
Из всего вышеизложенного вытекает, что необходима хозяйственная гегемония Советского государства. Только тогда можно будет парализовать и начисто уничтожить трения между рабочим классом и крестьянством, вытекающие из-за обнаженности вопроса о ценах, когда станут видны и крестьянству выгоды более быстрого развития: 1) удешевление цен на продукты промышленности и возрастающее насыщение крестьянского рынка; 2) появление на крестьянском рынке квалифицированных средств сельскохозяйственного производства; 3) инициатива Советского государства во всех культурно-экономических вопросах современной деревенской жизни. Эту задачу нужно поставить. Эту задачу нужно решить.
3. Экономика и политика в текущий момент
Если хозяйственная гегемония рабочего класса будет обеспечена, то, несомненно, будет обеспечена и его политическая гегемония, т. е. его диктатура в советском обществе.
Трения, которые мы анализировали при разборе чисто экономических отношений, получают и свое политическое выражение. В каких формах? И что подкрепляет эту политическую трещину, которая кое-где, как симптом, намечается теперь?
Будем помнить, что нужно иметь в виду и здесь то особое, что отличает именно эту «трещину» от тех, которые были и раньше, которые замазывались ходом общей борьбы. Новое и здесь — рост. В данном случае речь идет о росте политической активности, о тяге к организации, о растущей самодеятельности среди крестьянства всех категорий: и среди кулаков, и среди середняков, и среди культурно выросшей, хотя и страдающей от перенаселения в деревне, бедноты.
Плохая хозяйственная смычка и отсутствие хозяйственной гегемонии пролетариата приводят иногда к желанию эмансипироваться от руководящей роли коммунистов и коммунистических Советов, к требованию особых организаций против них или для их «исправления» и т. д. Возникает и мысль о «неспра¬
267
ведливости» руководящей роли пролетариата, пролетарского города и т. д., которые «утесняют» крестьянское большинство. Само собой понятно, что застрельщиком такой идеологии, а равно и соответствующих действий, ежели они бывают, является кулак, . деревенский ростовщик и т. д. Он действительно утеснен невозможностью земельной спекуляции, кодексом законов о труде и другими безбожными вещами. Но в своей агитации он опирается на недовольство ценами, что касается всего крестьянства. Он опирается и на устарелость методов и приемов нашего хозяйственного и политического администрирования, которые уже не соответствуют теперешним экономическим отношениям, не могут быть «формами развития».
Что экономика наша растет, усложняется, развивается, словом, движется — этого, кажется, никто не оспаривает. Однако нередко позабывают, что политика — это «надстройка» над экономическим базисом и что она не может стоять на месте, когда под ней «все течет, все изменяется».
Из этого вовсе не следует, что должно измениться классовое содержание власти, как то пророчат бесперечь все сороки меньшевизма, эсерства, неоменьшевизма и неоэсерства купно с врангелевцами Милюковыми и прочими «демократами». Меньшевистский quasi-марксизм опирается на перспективу «неизбежной» победы капитала в экономике страны. Для такого прогноза у нас нет поистине никаких оснований. Поэтому нам нечего бояться меньшевистских кликуш.
Но в пределах данного классового господства совершенно неизбежно изменение форм и методов этого господства. Это мы видели уже на переходе от «военного коммунизма» к новой экономической политике. Разве не изменились методы и формы управления? Разве ВЧК не сменилась ГПУ? Разве не раздались голоса о советской законности? Разве с тех пор не выросла целая система норм советского права? Если диктатура определяется в своем узком значении, как власть, не связанная никаким формальным законом, то диктатура Советов все же оказалась «связанной» своими же законами. Иначе и не могло быть. Ибо формы диктатуры, соответствовавшие осадной экономике, реквизициям, продразверстке, гражданской войне, оказались не соответствующими, противоречащими новому периоду, когда был «всерьез и надолго» провозглашен нэп.
Что же нужно теперь? Форсированная «нормализация» советского режима — во-первых.
Роль хозяйственных стимулов, хозяйственного предвидения, хозяйственного расчета будет все время повышаться в той мере, в какой крестьянин будет переходить (а он сейчас прямо бежит по этому пути) от потребительски-натурального к производящему товарному хозяйству. Всякий элемент административного произвола, «маленьких недостатков механизма», воло-
268
киты, неразработанности и нелепости административных распоряжений и т. д. будет все больнее ощущаться крестьянином который все рациональнее относится к хозяйственным вопросам. Остатки методов «военного коммунизма» приходят тут в противоречие с потребностями развития крестьянского хозяйства. И это противоречие необходимо устранить. Крестьянин должен иметь перед собой советский порядок, советское право, советский закон, а не советский произвол, умеряемый «бюро жалоб», неизвестно где обретающимся. Нужно раз навсегда понять и усвоить, что административное дерганье вверху отражается внизу серьезными хозяйственными катастрофами. И чем больше упорядочивается хозяйственная жизнь вообще, тем острее чувствуется всякое произвольное вмешательство, идущее вразрез с действующей системой советских норм. «Порядок» должен стать решительно на место «произвола».
В связи с этим стоит и Проблема втягиванья в работу крестьян, в особенности поскольку речь идет о работе Советов. Методы управления «ревкомами» или «партячейками» были пригодны в военный период. Теперь на этом далеко не уедешь. Нужна и внизу такая форма управления, которая обеспечивала бы точную разработку общих норм применительно к местным условиям; которая обеспечивала бы прощупывание настроения, нужд, жалоб, потребностей наиболее широких кругов крестьянства; которая бы способствовала вовлечению наиболее активных элементов в советскую работу, перекладывала бы на них частицу ответственности за управление государством, воспитывала бы их на опыте местных дел и местных нужд к роли управления государством и втягивала бы их в обсуждение все более широких проблем хозяйственного и политического строительства. А всего этого можно достигнуть только при оживлении уездных, волостных и сельских Советов, которые должны стать маленькими трудовыми «парламентами», действительно прорабатывающими вопрос. Разумеется, проведение этой политики требует больших затрат энергии на «убеждение», большей работы. Но только так можно и должно подходить сейчас нашим партийным организациям к деревенской работе.
Таковы главные линии стоящих на очереди дня проблем. Следовало бы остановиться еще на «культурной» работе в узком смысле этого слова. Но об этом мы уже писали в нашем журнале раньше*. Скажем лишь, что растущая активность масс в деревне властно требует от нас занятия всех идеологических командных высот. Без этого мы можем быть обойдены с тыла кулаком или антисоветским интеллигентом.
Партия должна взять решительную линию на укрепление союза рабочих и крестьян. И в новой обстановке нам нужно действовать новыми методами, пролагая им путь по всем главным линиям нашей общественной жизни.
эн
НОВОЕ ОТКРОВЕНИЕ О СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКЕ ИЛИ КАК МОЖНО ПОГУБИТЬ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКИЙ БЛОК*
К вопросу об экономическом обосновании троцкизма 1925 г.
Очень часто бывает, что какой-нибудь исторический поворот вызывает идейные споры, которые прорываются сперва по совершенно «случайному» поводу, развиваются по «случайным» направлениям и на первый взгляд представляют из себя нечто совершенно непонятное. Лишь через некоторое время откристал- лизовываются определенные идеологические узоры, и последующий анализ без особого труда открывает совершенно определенные классовые или групповые общественные течения, имеющие совершенно определенное социальное значение и играющие совершенно определенную социальную роль.
Мы сейчас подошли вновь к некоторому поворотному пункту в развитии нашей революции. Конец блокады, ряд признаний; в то же время заминка в развитии международной революции. Начало довольно быстрого хозяйственного подъема, и в то же время новое соотношение между рабочим классом и крестьянством. Словом — новая обстановка. Естественно, что в партии должна была получиться какая-то реакция на эту обстановку, и так же естественно, что не сразу мы доходим до своего, так сказать, «самосознания».
Тов. Троцкий выступил с «Уроками Октября»**. Казалось бы, спор чисто литературный. Но этот литературный спор вырос в целую партийно-политическую кампанию. Было бы странным видеть здесь спор «лиц». Разве «лица» могли бы вдохнуть такую страстность в обсуждение, в дискуссию? Очевидно, что были и есть какие-то объективные моменты, которые способствовали спору, лежали в его основе и которые показались в первый момент на поверхность в виде «литературной» полемики.
I
270
Так было. А теперь уже довольно ясно видно, что подняты глубочайшей важности принципиальные вопросы, которые являются решающими для всей нашей партии. Эти вопросы «сомкнулись» с объективным положением в стране. Они «соответствуют» этому положению, они вырастают отсюда. Вот почему вся партия сейчас мучительно разбирает такие, казалось бы, «непрактические» проблемы, как вопрос о «перманентной революции». Новая обстановка вызывает потребность в продуманной ориентации. А так как новая обстановка складывается по основным линиям развития (внешний мир, хозяйство, классы в стране), то немудрено, что партия поднимает некоторые общие вопросы: это и есть выражение генерального продумывания и обдумывания нашего пути.
Это обстоятельство находит свое выражение в том, что отдельные проблемы и отдельные разногласия увязываются сейчас в основные, «теоретические» узлы, в целые системы мыслей, в более или менее стройные «теории». То, что в прошлую дискуссию было разбросано по клочкам: денежная реформа и вопрос о поколениях в партии, вопрос о ценах и об «аппаратчиках», вопрос о «ножницах» и «внутрипартийной демократии», вопрос о «плане» и о «товарной интервенции», — все это теперь сводится к некоторым основным линиям, упирается в такие общие проблемы, как теория перманентной революции, оценка движущих сил нашей революции, общая оценка ее перспектив и т. д. А осью, около которой вертятся все эти сами по себе крупнейшие вопросы, является проблема рабоче-крестьянского блока.
Учение о рабоче-крестьянском блоке есть существеннейшая оригинальная черта ленинизма. Совершенно напрасца всякая попытка увернуться от ответа на вопрос о том, верно или неверно учение Ленина, верна или неверна линия большевистской партии. Тут нужно выбирать. Вот почему партия реагировала так бурно на работу тов. Троцкого: она увидела здесь — и совершенно справедливо увидела — попытку пересмотреть основы ленинского учения.
Эти попытки делались и раньше. Но они проходили незамеченными: время было военное, и все задачи стояли как задачи непосредственного боевого действия. Гораздо сложнее стали они теперь, именно теперь. И понятно, что, когда под предлогом извлечения «уроков Октября» партии стремятся дать изрядную дозу антиленинских порошков, она, партия, резко протестует.
У нас пока известное затишье в революционном движении. По Ленину, это вещь яе смертельная; мы медленной дорогой пойдем себе помаленечку вперед, таща за собой крестьянскую колымагу. Ленин ведь не рассуждал по схеме: пролетарская революция, когда много промышленности, гибель пролетарской революции, когда страна мелкобуржуазна. Не раз он подчерки¬
271
вал всю оригинальность нашей революции, особое сочетание исторических условий, которые дали нам победу (см., напр.,его заметки по поводу книжек Н. Суханова*). А тов. Троцкий? А тов. Троцкий видел одну гибель, если скоро не придет мировая революция. Почему?
Потому, что была основная разница, разница в оценке движущих сил.
Ведь еще в 1922 году тов. Троцкий, настаивая на правильности своей теории «перманентной революции», писал, что пролетариат после захвата власти «придет во враждебное столкновение не только со всеми групнровками буржуазии, которые поддерживали его на первых порах его революционной борьбы, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране с подавляющим большинством крестьянского населения смогут найти свое разрешение только... на арене мировой революции пролетариата» (1905 г. Предисл., с. 4 и 5).
Ленин учил: конфликт рабочего класса с крестьянством вовсе не неизбежен. Троцкий учит: конфликт этот обязателен. Ленин учил: наше спасение в том, чтобы ужиться с мужиком, и это вполне можно сделать и даже при самом долгом сроке западных побед удержаться и укрепиться. У Троцкого другое: гибель пролетариата неизбежна, если не будет скоро мировой победы; пролетариат погибнет под ударами со стороны «широких масс крестьянства», которые когда-то помогали ему победить. У Ленина крестьянство на всем протяжении переходного периода должно явиться неизбежным союзником рабочего класса, хотя и ворчливым; у «перманентников» оно обязательно должно превратиться во врага. У Ленина отсюда вытекает — и с этим связана — своеобразная теория «аграрно-кооперативного» социализма; у сторонников другой позиции совсем иное представление о путях нашего дальнейшего развития.
Разве не ясно, что при таком коренном различии оно, это различие, будет неизбежно проглядывать и целом ряде самых разнообразных вопросов? Конечно. Но теперь уже делаются попытки свести воедино эти «особенности», эти отклонения от ленинской линии. Мы хотим здесь разобрать экономическую сторону антиленинской концепции. Она дана в работе тов. Преображенского «Основной закон социалистического накопления» (Вестник Комм. Академии. Кн. 8). Эта работа, интересная по замыслу и по постановке вопроса, в то же самое время теоретически исходит из предпосылок, родственных предпосылкам тов. Троцкого (данное обстоятельство показывает лишь, что здесь дело не только, а может быть, и не столько в лицах). Следовательно, она исходит из теоретически неверных предпосылок. В то же время она делает и ряд практически-политиче-
272
ских выводов, выводов, крайне опасных для нашей партии, рабочего класса, всей страны. На критике этой теоретической работы как на примере неверной, совсем не пролетарской, а тред- юнионистской, цеховой идеологии нам и хотелось бы остановиться в нашей работе.
1. Коммунизм или «царство пролетариата»?
Основной закон социалистического накопления, открытый тов. Преображенским, гласит:
«Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, чем менее то наследство, которое получает в фонд своего социалистического накопления пролетариат данной страны в момент социальной (социалистической?— Н. Б.) революции, тем больше социалистическое накопление будет вынуждено опираться на эксплуатацию досоциалистических форм хозяйства и тем меньше будет удельный вес накопления на его собственной производственной базе, т. е. тем меньше оно будет питаться прибавочным продуктом работников социалистической промышленности. Наоборот, чем более экономически и индустриально развитой является та или другая страна, в которой побеждает социальная (социалистическая?— Н. Б.) революция, чем больше то материальное наследство в виде высокоразвитой индустрии и капиталистически организованного земледелия, которое получает пролетариат этой страны от буржуазии после национализации, чем меньше удельный вес в данной стране капиталистических форм производства и чем более для пролетариата данной страны является необходимым уменьшить неэквивалентность обмена своих продуктов на продукты колоний, т. е. уменьшить эксплуатацию последних, тем более центр тяжести социалистического накопления будет перемещаться на производственную основу социалистических форм, т. е. опираться на прибавочный продукт собственной промышленности и собственного земледелия» (все курсивы мои.— Н. Б.).
Такова дословно выписанная формулировка «основного закона», данная тов. Преображенским. Здесь мы пока не трогаем «закона» по существу. Но мы обращаем внимание на следующие два положения тов. Преображенского, которые на первый взгляд кажутся лишь терминологической неточностью или же своеобразным литературным кокетством.
Первое положение: социалистическое накопление идет в^ той или цной мере за счет эксплуатации мелких производителей.
Второе положение: эти мелкие производители (т. е. совокупность их хозяйств) есть не что иное, как колонии пролетар¬
273
ской промышленности 1. Вот на этих утверждениях тов. Преображенского нам и нужно прежде всего остановиться. Мы здесь имели бы полное право закричать «караул!» — до такой степени противоречат эти «словесные ярлычки» всем традициям нашей марксистско-ленинской теории. Но мы полагаем, что, пожалуй, гораздо лучше спокойно разобрать их и посмотреть, что же скрывается за этими ярлычками и почему эти ярлычки по сути дела есть не что иное, как выражение целой системы своеобразных взглядов на значение и судьбы рабоче-крестьянского блока.
Тов. Преображенский в одном месте своей работы пишет:
«Только при полной беззаботности насчет теории можно в социалистическом протекционизме видеть полную аналогию с протекционизмом капиталистическим» (с. 90).
Это замечание совершенно правильно. Но тов. Преображенский сам обнаруживает «полную теоретическую беззаботность», когда он без всякой критики и без всяких оговорок употребляет вопиюще неправильные обозначения и играет аналогиями. Впрочем, как мы покажем ниже, здесь не только простая «игра».
Возьмем прежде всего вопрос об эксплуатации пролетариатом мелких производителей. Тов. Преображенский именно так и изображает дело: рабочий класс сидит верхом на мелких производителях. Отношение между основными классами рабоче- крестьянского двухклассового (в основном) общества есть, следовательно, отношение эксплуатации. Эксплуататорским классом является пролетариат (и это очень хорошо экономически), эксплуатируемым — класс мелких производителей. И чем более отсталой является страна, проделывающая социалистический переворот, тем более ярко виден эксплуататорский характер пролетариата и, следовательно, тем более эксплуатируемым является мелкий производитель.
Не правда ли, смело нарисованная картина? А ведь она неизбежно получается, если принять всерьез (а научные исследования, мы полагаем, пишутся всерьез) формулировки тов. Преображенского.
Получает ли социалистическая промышленность добавочные ценности в фонд накопления со стороны мелких производителей? Да. Это не подлежит никакому сомнению. Есть ли здесь, таким образом, переход ценностей из рук одного класса в руки другого, господствующего? Да. И это не подлежит никакому сомнению. Но можно ли это своеобразное отношение, используя
1 Из изложения тов. Преображенского не совсем ясно, входят сюда крестьяне только бывших колоний или все мелкобуржуазные хозяйства. По существу это мало меняет дело, ибр, например, у нас, за исключением Великороссии, сюда войдет огромное количество, крестьян. Не подлежит сомнению, что тов. Преображенский у рабочего государства видит колонии.
274
грубейшим образом аналогию с капиталистическим обществом («теоретическая беззаботность»), назвать отношением эксплуатации? Можно ли на этом основании назвать пролетариат эксплуататорским классом (что неизбежно вытекает из предыдущего положения)?
Нет! И тысячу раз нет! И вовсе не потому, что это «плохо звучит» или что у нас здесь обнаруживается трусость мысли перед фактами, которые мой храбрый друг смело называет их собственными именами. А потому, что такие «имена» не соответствуют— мало того, противоречат — объективной действительности и нашим историческим задачам.
В самом деле. Возьмем действительное и бесспорное отношение эксплуатации, например капиталистическую эксплуатацию. Это есть определенное производственное отношение, выражающее определенный способ производства. Класс капиталистов получает прибавочную ценность. Производство есть производство прибавочной ценности. Весь процесс в целом постоянно воспроизводит — и притом на расширенной основе — это отношение эксплуатации. Другими словами, функция накопления состоит здесь в том, что постоянно воспроизводится отношение эксплуатации. Переход ценности из рук одного класса в руки другого класса постоянно расширяет классовую противоположность, постоянно воспроизводит -отношение между капиталистическим господином и его наемным рабом. То же самое мы видим в любом эксплуататорском обществе. Повторяем: в любом.
А что выражает переход ценностей от мелких производителей в руки пролетарской промышленности? Он выражает прямо противоположную тенденцию, а именно тенденцию к преодолению противоположности между городом и деревней, между пролетариатом и крестьянством, между социалистическим и мелкобуржуазным хозяйственным кругом. Ибо мы идем вовсе не к закреплению междуклассовых отношений, а к их уничтожению. И чем быстрее идет накопление в социалистическом хозяйственном круге и его становящейся социалистическою периферии, тем быстрее идет и уничтожение противоположности.
Можно ли этот процесс назвать процессом эксплуатации мелких производителей? Нельзя. Ибо это и значит упускать все своеобразие процесса, не понимать его объективного значения, играть в аналогии, обнаруживать, говоря словами автора, «теоретическую беззаботность». А упускать своеобразие процесса, в свою очередь, значит не понимать его исторической сущности. Это — очень большой, можно сказать «смертный», грех в теории, «грех», который должен обязательно отразиться на практических, прикладных построениях «грешникк».
Перейдем теперь к вопросу о «колониях». Тов. Е. Преображенский берет, по-^идимому, понятие колонии как совокупности
275
«третьих лиц» (народническо-люксембургианское обозначение некапиталистических производителей в капиталистической системе). Можно, конечно, спорить, верно ли это обозначение в применении к капиталистическому строю или оно не подходит и к нему. Но это —вопрос особый, и нам его здесь нечего ставить и тем более разбирать. Не так существенно и то, понимает ли тов. Преображенский под колониями совокупность мелкобуржуазных хозяйств, действительно входивших в состав колоний, или всех мелкобуржуазных хозяйств. Суть же в том, что тов. Преображенский применяет этот термин, ни капли не смущаясь, к эпохе пролетарской диктатуры. Другими словами, в эту эпоху с экономической точки зрения мы, по тов. Преображенскому, имеем в социалистической промышленности пролетарскую «метрополию», в хозяйстве крестьянства (хотя бы и не всего) — мелкобуржуазные «колонии». Отношение рабочего класса к крестьянству построено и тут по типу отношений плантатора к колониальному объекту эксплуатации. Как мы видим, эта «точка зрения» вполне «увязана» с рассуждениями тов. Преображенского об «эксплуатации». Другими словами, здесь не случайные обмолвки, не lapsus linguae, не «неудачное выражение»; у тов. Преображенского есть своя последовательность, есть своя логика; но эта «логика» и эта «последовательность» суть логика и последовательность систематически развиваемой ошибки.
В самом деле, в чем сущность понятия колонии? В том, что она (колония) есть объект эксплуатации; в том, что ее развитие систематически задерживается в интересах «метрополии»; в том, что она является, при всех и всяких обстоятельствах, объектом экономического и политического порабощения. Никогда колония не выступает в качестве союзника «метрополии», никогда «метрополия» не ставит себе задачей поднять колонию до своего собственного уровня и т. д.
Но раз это так, а это именно так, то прямо комично определять крестьянское хозяйство и мелкобуржуазную хозяйственную периферию вообще как колонию пролетарской промышленности. Это до такой степени очевидно, что вряд ли нужно развивать нашу мысль дальше.
Только в одном случае формулировки тов. Е. Преображенского оказались бы правильными. А именно тогда, когда речь шла бы не о движении к бесклассовому коммунистическому обществу, а к закреплению навеки пролетарской диктатуры, к консервированию господства пролетариата, и притом к его вырождению в действительно эксплуататорский класс. Тогда понятие эксплуатации было бы безоговорочно правильно в применении к такому строю. Равным образом было/бы правильным также и обозначение мелкобуржуазного крестьянского хозяйства как, с позволения сказать, «пролетарской» колонии.
270
Но страшен сон, да милостив бог. Своеобразная цеховая, тред-юнионистская система взглядов, которая сквозит в статье тов. Преображенского, к счастью, не опирается на реальную практику. Это лишь некоторый индивидуально-теоретический вывих, который не пользуется — по крайней мере сейчас —кредитом в наших рядах.
2. «Пожирание» мелкобуржуазного хозяйства или его переделка?
Относительно связи между социалистической промышленностью и частным хозяйством (т. е. в первую очередь мелкобуржуазным) тов. Преображенский, между прочим, пишет: нелепо считать, будто «социалистическая система и система частнотоварного производства, включенные в одну систему национального хозяйства, могут существовать рядом одна с другой на основе полного экономического равновесия между ними. Такое равновесие длительно существовать не может, потому что одна система должна пожирать другую. Здесь возможны: либо деградация, либо развитие вперед («развитие назад» не есть развитие.— Н. Б.), но невозможно стояние на одном месте» (с. 78).
Если сопоставить это место с концом формулы «основного закона», где тов. Преображенский говорит о «собственном (т. е. пролетарском) земледелии», то у нас будет достаточно ясное представление о том, как мыслит себе автор «основного закона» неизбежную победу социалистического режима в хозяйстве. Госпромышленность разрушает и вытесняет («пожирает») мелкое хозяйство деревни, которое замещается (каким образом— пока еще не совсем ясно) «собственным земледелием» пролетариата. Мелкое хозяйство разрушается («пожирается») путем систематической эксплуатации (неэквивалентный обмен, налоги и различные средства внеэкономического давления), а пролетариат действует по аналогии с рыцарями первоначального накопления.
Если бы перспектива была (вернее, если бы она могла быть) такой, какой ее рисует тов. Преображенский, то поистине странными являются наши заботы о крестьянском хозяйстве. Но, впрочем, эту тему развивать здесь рано. Перейдем прямо к делу. Правда ли, что мы обязательно пойдем через разрушение («пожирание») сельскохозяйственного мелкого производства? Верно ли это?
Мы думаем, что в корне неверно. Мы думаем, что эта совершенно неленинская (я говорю это отнюдь не для Полемики в скучно-мелком смысле этого слова) постановка вопроса абсолютно не отвечает наметившимся путям развития в сторону социализма.
277
Что мы выдвигаем сейчас и на что мы ориентируемся в первую голову? На госторговлю и кооперацию. Какой план выдвинул Ленин, какую гениальную линию политики он дал для превращения мелкого производителя в члены будущей социалистической общины? Кооперативное объединение крестьян под руководством не буржуазии, а пролетарского государства с его банками, с его кредитом, с его промышленностью и транспортом и т. д. и т. п. Согласен с этим планом тов. Преображенский или нет?
Если он не согласен, тогда он обязан был выставить ряд доводов против «утопичности» (или чего другого: мы уж не знаем) этого плана. Если он согласен, тогда все его построение никуда не годится.
Ибо ведь ясно, «как апельсин», что в этом случае речь идет вовсе не об уничтожении, вовсе не о пожирании (путем «эксплуатации» и на манер периода первоначального-накопления), а о постепенной переделке крестьянских хозяйств на основе их экономического роста. А это песня из совсем, совсем другой оперы, отнюдь не оттуда, откуда доносится «ужасно пролетарская» (а на самом деле цеховая) «песнь» тов. Преображенского.
И здесь у тов. Преображенского та же игра в аналогии с капиталистическим развитием. И здесь тов. Преображенский совершенно не понимает основного своеобразия процесса как раз для таких аграрно-крестьянских стран, о которых он в первую очередь и рассуждает. К социалистическому производству на земле мы придем не путем вытеснения крестьянских хозяйств советскими хозяйствами на почве разорения крестьянских хозяйств, а совершенно иным путем, а именно путем вовлечения крестьянства в кооперацию, связанную с нами и зависимую экономически от государства и его институтов; мы придем к социализму здесь через процесс обращения, а не непосредственно через процесс производства; мы придем сюда через кооперацию 2.
Как упомянуто, тов. Преображенский не ставит даже этого вопроса, хотя ленинские статьи были весьма убедительны.
Черного и белого не покупайте,
«Да» и «нет» не говорите.
Тов. Преображенский не говорит ни «да», ни «нет» открыто.
По существу же он говорит «нет».
Однако у него есть одно характернейшее местечко, где это «нет» звучит довольно открыто, хотя и не без робости. Вот что пишет тов. Преображенский по этому поводу:
«Что... касается непосредственных взаимоотношений между государственным хозяйством и мелкобуржуазным способом про¬
2 Здесь указан лишь основной процесс; само собою разумеется, что и сел.-хоз. коммуны, и артели, и другие производственные объединения тоже будут делать свое дело. 4
278
изводства, то такие отношения вполне возможны и должны внести нечто столь же новое в экономическую историю человеческого общества, как и вся новая социалистическая экономика вообще. Подчиняя себе неокапитализм, государственное хозяйство подчиняет себе и его (sic!)“ подчиненных, т. е. те элементы простого товарного производства, на которых этот капитализм второго издания возникает. Но рядом с этим неизбежна целая система непосредственных взаимоотношений между мелким производством и государственным хозяйством. Сущность этих взаимоотношений должна определяться следующим. Мелкое производство разбивается на три части. Одна часть остается мелким производством; другая — кооперируется капиталистиче- ским путем; третья — в обход этого последнего процесса объединяется на основах какой-то (!) новой кооперации, представляющей из себя особый тип перехода мелкого производства к социализму не через капитализм и не через простое поглощение мелкого производства государственным хозяйством.
Эта новая форма кооперации при диктатуре пролетариата, одним из ручейков которой являются, по-видимому, крестьянские коммуны и артели, еще должна только развиться. Мы не можем поэтому давать теоретический анализ того, что еще не существует, а только должно возникнуть» (с. 100—101).
Вот и все. C’est tout.
Прежде всего здесь нас поражает скромность великая тов. Преображенского: прямо хоть святым его на небо возноси: он не полемизирует с Лениным, который выставил ведь определенный громадный плащ являющийся в то время теоретическим предвидением; он «просто» заявляет, что нельзя давать теоретический анализ «того] что еще не существует, а только должно возникнуть». По-нашему, это — увертка. Ибо вот мы в нашей стране только-только приступили к социалистическому накоплению (не так ли?), в других странах это лишь «должно возникнуть». А тем не менее тов. Преображенский уже поспешил ведь вывести «основной закон» (основной — имейте в виду!) этого социалистического накопления. А этот основной закон говорит о движении накопления, о накоплении в разных странах и пр. Так что совершенно напрасно тов. Преображенский так уж скромничает. Некругло это выходит у него!
Ну, а по существу?
По существу эволюция крестьянского хозяйства идет у тов. Преображенского по трем направлениям:
1. Мелкое хозяйство «остается» мелким хозяйством.
2. Мелкое хозяйство через капиталистическую кооперацию становится капиталистическим.
3. Мелкое хозяйство кооперируется неизвестным. пока со- циалистическообразным путем, причем зародышем этого является с.-х. артель и коммуна.
270
Мы прежде всего с изумлением констатируем, что здесь нет места для ленинской кооперации, ведущей крестьянство к социализму. Здесь нет кооперации в обращении, через которую при помощи наших командных высот мы втаскиваем массу крестьянства в общесоциалистическую хозяйственную систему. Вместо этого тов. Преображенский выставил второстепенные по своему назначению и непосредственно производственные «с.-х. коммуны». Слона тов. Преображенский не приметил.
Далее, кого же государственное хозяйство будет «пожирать»?
Очевидно, не коммуны.
Капиталистически кооперированных крестьян?
Но таких будет лишь некоторое меньшинство.
Следующий главный метод настоящей хозяйственной «социализации» есть метод «пожирания» («простое поглощение мелкого производства государственным хозяйством», как в этрй связи выражается тов. Преображенский). И это есть метод по отношению к главной массе мелких производителей.
Нужно ли говорить, что это — самая настоящая утопия? Тов. Преображенский и здесь не видит своеобразия тех путей, которые даны вместе с пролетарской диктатурой. Тов. Преображенский думает, что законы эволюции сельского хозяйства при власти пролетариата остались теми же, что и при капитализме. На самом же деле «некапиталистическая эволюция», которую проповедовали некоторые писатели при капитализме («кооперативно-аграрный социализм»), становится реальностью при диктатуре пролетариата. Если в условиях буржуазной власти, буржуазных банков, капиталистического кредита, капиталистических организаторских кадров и гегемонии капиталистической идеологии в стране кооперативные организации крестьянской массы (даже массы) неизбежно «врастали» в капитализм, то совсем иное будет, совсем не туда будут «врастать» (и уже фактически «врастают») эти органиазции при пролетарских командных высотах, при пролетарской пласт, банках, кредите, промышленности, кадрах, господствующей идеологии и т. д.
Этого не понял тов. Преображенский. Но и здесь у него есть своеобразная логикаг «эксплуатации», «колониям» и т. д. вполне соответствует и идея «пожирания». Это опять совсем не из той оперы, не из ленинской оперы, тов. Преображенский!
3. Классовое порабощение или классовый союз и классовое руководство?
Рассматривая соотношение сил в такой стране, как СССР, нужно понять, что диктатура пролетариата означает одно отношение между пролетариатом и буржуазией и другое отношение между пролетариатом и крестьянством. Пролетариат гос¬
280
подствует над буржуазией. Но пролетариат руководит крестьян- ством, используя при этом и свою концентрированную власть. Рабочий класс «опирается» на крестьянство, и поэтому его диктатуру нельзя рассматривать в ее отношении к крестьянству по тому же типу, что диктатуру буржуазии над пролетариатом. И именно так по сути вещей рассматривает дело тов. Преображенский.
Государство у нас в точном смысле не «рабоче-крестьянское», а рабочее. Но рабочее государство опирается на крестьян — отношение очень своеобразное, и в этом своеобразии его нужно «теоретически схватить».
Как раз этого своеобразия и не схватывает тов. Преображенский.
Весь его анализ построен на аналогии с периодом первоначального накопления капитала. Там был грабеж крестьян — и здесь «эксплуатация». Там на основе этого грабежа утверждались предпосылки для расцвета нового порядка вещей — и здесь закон социалистического накопления требует аналогичных предпосылок. Там было катастрофически быстрое «пожирание» старых форм — и здесь то же самое. И т. д.
Словом, совсем, как в самых порядочных семьях!
Но только на самом-то деле все обстоит не так просто и «мило», как изображает сие тов. Преображенский.
Мы до сих пор останавливались на этом вопросе с точкй зрения анализа различных хозяйственных форм. А теперь мы поставим резко вопрос под углом зрения классовых соотношений.
Тов. Преображенский исходит из того, что он проводит аналогию между отношением рыцарей первоначального накопления к мелкому производителю и отношением к нему со стороны пролетариата.
Но разве это вообще не чудовищная аналогия? Опять-таки мы говорим это не из страха перед реальными фактами и их возможным «нехорошим» привкусом, а просто-напросто из желания хоть какой-нибудь близости к объективной действительности.
Мы кричим на все лады о рабоче-крестьянском союзе, блоке и т. д. Ведь до сих пор никто не говорил против этого блока. Ведь это как будто считается аксиомой в наших рядах. Не так ли?
А где и когда в эпоху первоначального накопления капитала была речь о блоке между рыцарями этого накопления и их жертвами? Пусть кто-нибудь укажет хоть что-либо подобное.
Никто не укажет. Ибо указать нельзя. Ибо само предположение такого блока есть абсурдное предположение.
А рабоче-крестьянский блок у нас был, есть и, мы надеемся, будет реальностью.
281
Как же можно делать такие аналогии? Как же можно на их основе строить целые теории, а потом — мы увидим это ниже — определять линию экономической политики пролетарского государства?
И опять: и эта «аналогия» тов. Преображенского «увязана» с его выше разобранными утверждениями. (Нетрудно видеть, что, если бы партия прониклась такой «Преображенской» идеологией, она разрушила бы основу своей собственной силы — рабоче-крестьянский блок.)
Если уж искать аналогий в буржуазном обществе, аналогий с отношениями между рабочими и крестьянами, то нужно искать этих аналогий совсем не там, где их ищет тов. Преображенский. Постараемся найти их сами.
Сейчас у рабочего класса власть и промышленность; у крестьянина — фактически — земля и сельское хозяйство3; крестьянин — продавец с.-х. продуктов и покупатель продуктов промышленности; рабочий, в общем,— наоборот. Непосредственные интересы сталкиваются именно по этой линии. Крестьянин к тому же — остаток старинного времени, хотя и громадный по своему удельному весу «остаток».
Это похоже вовсе не на отношение между рыцарями накопления и крестьянами. Это похоже на отношение между промышленной буржуазией и землевладельцами в определенный период развития их отношений, хотя, конечно, даже здесь аналогия крайне условна и идет далеко не по всем направлениям.
У буржуазии — власть и фабрики. У землевладельцев — земля. Противоречие интересов идет по линии цен. Отсюда их борьба, иногда, при определенных условиях, довольно острая. Но в то же время (мы говорим о периоде власти буржуазии) есть блок, союз капитализма и помещика против рабочего класса. Буржуазия руководит этим блоком, буржуазия опирается на землевладельцев и поддерживается ими.
Какова же была за последнее время эволюция этих классов? Она заключалась в том, что через процессы обращения, через банки, через форму акционерных компаний и т д. и те и другие (т. е. и промышленные капиталисты, и землевладельцы) в значительной мере стали превращаться в нечто единое, в получателей дивиденда. Дивиденд стал, так сказать, синтезом прежде разнокалиберных видов дохода — такова, по крайней мере, была (и есть) основная тенденция развития в разбираемой сфере отношений.
Нечто формально сходное будет происходить — если брать широкие исторические масштабы — и с рабоче-крестьянским блоком. По мере того как через процесс обращения крестьян- ** Хотя то обстоятельство, что земля юридически есть собственность рабочего государства, играет громадную роль.
262
ч
скос хозяйство будет все более и более втягиваться в социалистическую орбиту, будут стираться классовые грани, которые потонут в бесклассовом обществе.
Разумеется, это — музыка будущего. Разумеется, на очереди дня стоят сейчас иные проблемы. Но нам нужно видеть перспективу, чтобы знать, куда мы хотим «гнуть» свою линию. И та перспектива, из которой исходит тов. Преображенский, в корне неправильна.
4. Рабоче-крестьянский блок и экономическая «политика» тов. Преображенского
Из вышеприведенных теоретических соображений тов. Преображенский делает и соответствующие практически-политические выводы. «Установив», что неизбежно «пожирание» несчастных «третьих лиц», т. е. обитателей «унутренних и унешних колоний», тов. Преображенский пишет:
№ 1. «Таким образом, мы подходим к третьему, не только возможному, но неизбежному в наших условиях случаю, т. е. к политике цен, сознательно рассчитанной на эксплуатацию частного хозяйства во всех его видах» (с. 79).
Извиняясь перед читателем за последующие километрические выписки, мы все же вынуждены их сделать для того, чтобы добросовестно проследить ход мыслей тов. Преображенского. Для удобства последующей критики обозначим отдельные положения автора специальными номерками, начиная с вышеприведенной цитаты.
№ 2. С. 59. «Во всяком случае, мысль о том, что социалистическое хозяйство может развиваться само, не трогая ресурсов мелкобуржуазного, в том числе крестьянского, хозяйства, является, несомненно, реакционной мелкобуржуазной утопией. Задача социалистического государства заключается здесь не в том, чтобы брать с мелкобуржуазных производителей меньше, чем брал капитализм, а в том, чтобы брать больше из еще большего дохода, который будет обеспечен мелкому производству рационализацией всего, в том числе мелкого, хозяйства страны».
№ 3. С. 69—70. «То, что будет отбито от частной торговли, при прочих равных условиях, будет завоевано в фонд государственного хозяйства. Я говорю: при прочих равных условиях, потому что здесь возможна торговая политика и не в интересах социалистического накопления, а в интересах мелкобуржуазных производителей, имеющая своей целью сокращение вычетов из их доходов. Целесообразна ли такая политика — это вопрос другой (!). Экономически же она означает, несомненно, сокращение фонда социалистического накопления и подарок частному производству — подарок тем более тяжелый для государственного хо¬
283
зяйства, чем беднее это хозяйство капиталами и чем менее выгодно для него занимать в филантропической (!) по своей доходности торговле часть тех капиталов, которых не хватает в самом производстве» (курсив самого автора.— Н. Б.).
№ 4. С. 99. «Власть пролетарского государства, которая распространяется на прибавочный продукт частного хозяйства (конечно, в пределах экономически возможного и технически досягаемого), не только является сама орудием первоначального накопления, но и постоянным резервом этого накопления, так сказать, потенциальным фондом государственного хозяйства» (курсив наш.— Н. Б.).
Итак: 1) нужно вести политику высоких цен для эксплуатации крестьянского хозяйства (что важно с точки зрения социалистического накопления); 2) здесь нужно (N? 4) брать все то, что брать экономически возможно и что можно технически достать; 3) под «экономически возможной» (в высшей степени неясное выражение) политикой необходимо, однако, разуметь такую политику, которая никак не ставит своей целью брать меньше, чем брал капитализм; 4) такая политика была бы мелкобуржуазной, была бы подарком крестьянину, ущербом для промышленности, а вместе с нею и для дела социализма. Вот концепция тов. Преображенского в области «политики цен». «Бери дороже!» — вот вся премудрость, основывающаяся на «основном законе» тов. Преображенского.
Возьмем под критическую лупу эту премудрость преображенной тов. Преображенским «партийной» политики.
Присмотримся к цитате № 2 насчет мелкобуржуазной политики нашей партии (ибо всякий видит, что тов. Преображенский спускает с тетивы критическую стрелу своего анализа именно в действительную политику нашей партии). Мысль тов. Преображенского состоит здесь из двух положений: первое — нельзя руководствоваться целью брать меньше, чем брал капитализм, и второе— мы будем брать больше, ибо доход крестьянина будет больше, а будет он больше потому, что его хозяйство будет более рациональным, а стало быть, и более доходным.
Во втором положении тов. Преображенскою есть много здравого смысла в хорошем значении этого слова. Но это второе положение противоречит всему остальному, является невольной данью ленинскому учению, данью, затерявшейся в горе антиле- нинских построений автора.
В самом деле. Если тов. Преображенский думает, что мы будем брать больше, ибо доходы крестьянского хозяйства будут больше («рационализация» и т. д.), то как же это примирить с теорией «пожирания»? Ведь здесь вопиющее противоречие, и притом отнюдь не диалектическое, а совершенно плоское!
284
I
Что-либо одно из двух: пли ведется линия «колониальная» — на эксплуатацию, на вытягивание всего «технически достижимого»; тогда мы будем иметь хирение крестьянского хозяйства, падение его дохода, исчезновение и разрушение крестьянского хозяйства, его «пожирание». Но тогда неоткуда появиться «большему доходу», «рационализации» и прочему, что в двух строчках обещает «милостивец» тов. Преображенский мелкобуржуазным производителям.
Или пролетарское государство действительно может больше получать на основе растущей рационализации и растущей доходности крестьянского хозяйства. Это — действительно правильная политика. Но тогда все — или почти все — положения тов. Преображенского нужно перевернуть. Никакого «пожирания» мелкобуржуазных хозяйств не будет (само собою разумеется, что мы здесь говорим о главной массе середняцкого хозяйства и что это не исключает частичного исчезновения мелких хозяйств в связи с выталкиванием избыточного населения в города и процессом пролетаризации, каковой будет происходить и при строе пролетарской диктатуры). Будет их превращение, их трансформация на кооперативной основе. Растущая доходность, растущая рационализация и т. д. будут в то же время означать и втягивание этих хозяйств через кооперацию в общую систему нашей социализирующейся экономики. Не на изничтожение нужно держать курс, а на вовлечение крестьянского хозяйства в систему госхозяйства.
Но если мы «больше будем брать» по мере роста доходности, то ясно, что нам отнюдь не безразличен вопрос о «накоплении» (мы берем этот термин в кавычки, так как это — специфический термин капиталистической экономики) в крестьянском хозяйстве. А если мы 3aHHtepecoBaHbi и в этом накоплении, то нам нельзя ограничиться лозунгом «бери возможно больше». Тогда нам нельзя говорить о границе «выкачивания» как о «технически возможной». Тогда нельзя говорить о тяжелом для социализма «подарке» мелкой буржуазии. Тогда нам нельзя говорить о филантропии и прочем. И тогда нам нельзя формулировать и самую проблему так грубо упрощенно, как формулирует ее товарищ Преображенский.
В третьем № «положений» тов. Преображенский всю проблему сводит к проблеме арифметического сложения, вычитания, деления. Разделить данное, чтобы больше досталось пролетарской промышленности. Вычесть из крестьянского хозяйства. Нельзя вычесть меньше, ибо это значит вычесть у социалистической промышленности и прибавить к крестьянскому хозяйству и т. д.
Но ведь все это — поистине младенческая «мудрость», а вовсе не пролетарская.
Ибо дело отнюдь не ограничивается проблемой дележа уже
285
данного «национального дохода» между рабочим классом и крестьянством (в целях упрощения проблемы мы отвлекаемся здесь от частного капитала). Гвоздь проблемы вовсе не здесь, не в этом. Вот чего никак не может понять тов. Преображенский.
Гвоздь проблемы заключается в увеличении «национального дохода», т. е. в подъеме производительных сил, и притом в такой форме, чтобы был обеспечен рост социалистических производственных отношений.
А это такая проблема, которая вовсе не сгодится к простой дележке данного запаса, к операциям сложения, вычитания, деления над уже данными величинами.
Ибо задача состоит в том, чтобы эту «данную величину» «национального дохода» постоянно повышать. Вот почему вопрос о «накоплении» в социалистической промышленности выступает неизбежно как вопрос, связанный с проблемой «накопления» в крестьянском хозяйстве, которое образует рынок для промышленности и совокупность хозяйственных единиц, подлежащих втягиванию в государственное хозяйство и постепенной переработке.
Вопрос о емкости внутреннего рынка даже не поставлен тов. Преображенским. Между тем это — центральный вопрос нашей экономики. Только в одном месте своей работы тов. Преображенский пишет:
«Препятствия, которые встречает на этом пути (т. е. на пути тов. Преображенского.— Н. Б.) государственное хозяйство, заключаются не в недостатке у него экономической силы для проведения этой политики, а прежде всего в слабой покупательной способности частного хозяйства» (С. 80. Курсив наш.— Н. Б.).
И больше ни слова. А между тем, казалось бы, что именно над этим вопросом и следовало бы поразмыслить.
Если такое «препятствие» налицо, то можно ли не считаться с этим «препятствием»? Предположим, что мы, по желанию тов. Преображенского, не «делаем вычета» «из социалистической промышленности», не занимаемся «филантропией», а, несмотря на «препятствие», проводим «линию» тов. Преображенского, гнем ее «до победоносного конца». Что мы неизбежно получим? Сокращение спроса, кризис сбыта, застопорившийся процесс общественного воспроизводства, упадок промышленности и т. д. Другими словами: из «социалистически-пролетар- ской», «антифилантропической» и пр. позиции тов. Преображенского целиком вытекает подрыв и разорение социалистической промышленности и всего народного хозяйства в целом.
Методологический корень ошибки тов. Преображенского весьма «на виду»: во-первых, он берет вопрос в статике, а не в динамике (дележ данного, а не изменяющегося); во-вторых,
286
он берет социалистическую промышленность изолированно, а не в связи с крестьянским хозяйством (вся «связь» у него — только в вычетах; он не понимает, что накопление в социалистической промышленности при большом удельном весе крестьянских хозяйств есть функция накопления в крестьянском хозяйстве).
Грубо говоря, тов. Преображенский предлагает пролетариату зарезать курицу, несущую золотые яйца, и исходит притом из того соображения, что кормить курицу — это значит заниматься филантропией. Замечательная хозяйственная сообразительность!
Но крестьянство —это для пролетариата такая «курица», которая должна превратиться в человека. И пролетариат этому должен ради своего собственного дела всемерно помочь. Не видеть этой цели — значит быть своеобразным оппортунистом, не видящим основных революционных задач рабочего класса, значит— в данной связи — быть нерасчетливым скопидомом, скрягой, который боится выпустить в оборот копейку (как бы она не пропала!). Неправда, что нужно брать наибольшую цену. Нужно брать такую цену, которая обеспечивает не на один хозяйственный год возрастающий доход социалистической промышленности, стремясь постоянно к. ее понижению. А такая политика цен не строится на основе примитивной формулы: бери все, что «технически достижимо». Это — вульгарное представление, которое никак не может быть положено в основу политики цен.
Тов. Преображенский в одном месте, сам чувствуя слабость своей позиции, говорит:
«(Я сознательно избегаю говорить: «на основании повышения цен», потому что обложение не только возможно при падающих ценах, но у нас оно как раз будет происходить именно при падающих или неизменных ценах; это возможно потому, что при удешевлении себестоимости продуктов снижение цен происходит не на всю сумму снижения, а на меньшую, остаток же идет в фонд социалистического накопления)» (с. 80).
Но и это сиротливо притаившееся у тов. Преображенского в скобках местечко, «смягчающее» «промышленный» задор автора, тоже не спасает дела.
Ну, скажите, пожалуйста, не чудовищна ли сама по себе такая «уступка» со стороны тов. Преображенского: «Я сознательно избегаю говорить: «на основании повышения цен».
Еще бы! Вряд ли нашелся бы хоть один смельчак, который ставил бы себе задачу все время повышать цены, из года в год и из месяца в месяц. Вряд ли кто мог бы выступить в защиту такого милого строя, который открыто писал бы на своем знамени этакую цель. И вряд ли нашлись бы дураки, которые этакий порядочек бы терпели. Так что такая декларация тов. Преображенского производит ей-ей странное впечатление.
287
Но тов. Преображенский рисует перспективу падающих или неизменных цен. Мы же говорим: нужно всемерно стремиться к тому, чтобы цены падали, чтобы у нас был исключен экономический застой и что таким образом в общем итоге дело социализма выиграет, ибо будет гораздо более быстрый темп накопления во всей стране и особенно быстрый темп накопления в социалистической промышленности, действительно имеющей возможность получать добавочную прибыль и опираться на громадную концентрированную мощь всего государственного аппарата в целом.
Два слова о путях к социализму и «филантропии». Ленин сказал:
«Собственно говоря, нам осталось «только» одно: сделать наше население настолько «цивилизованным», чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие. «Только» это. Никакие другие премудрости нам не нужны теперь для того, чтобы перейти к социализму... Поэтому нашим правилом должно быть: как можно меньше мудрствования и как можно меньше выкрутас» * (О кооперации).
И несколько раньше:
«Каждый общественный строй возникает лишь при финансовой поддержке определенного класса... Теперь мы должны сознать и претворить в дело, что в настоящее время тот общественный строй, который мы должны поддерживать сверх обычного, есть строй кооперативный»** (Там же).
Приводить из Ленина цитаты, где он говорит о том, что мы должны стремиться показать крестьянину большую дешевизну нашего производства по сравнению с капиталистическим,— излишне.
Между системой взглядов, развитых тов. Преображенским, с одной стороны, и ленинским учением о хозяйственном блоке рабочих и крестьян — «дистанция огромного размера», как видит всякий непредубежденный читатель. Пора нам, действительно, понять, что нужно поменьше «мудрствований и выкрутас» и побольше ленинской мудрости, которая проста, как просто все великое, но проста особой простотой, которую нужно видеть и прочувствовать до конца.
5. Монополистический паразитизм или социалистическое движение вперед?
Вопрос о политике цен имеет очень крупное значение и с другой точки зрения. А именно: всякар монополия таит в себе некое консервативное начало. Совершенно верно отмечает тов. Преображенский, что нельзя Проходить мимо того основ¬
288
ного факта, что социалистическая промышленность строится на развалинах монополистического капитализма. Точно так же справедливо положение тов. Преображенского о том, что эта монополистическая структура при господстве пролетариата получает свое дальнейшее развитие и что поэтому в руках у пролетариата концентрируется громадной мощности экономический кулак.
Все это верно, и даже настолько верно, что является истиной всем известной. Но вот что позабывает тов. Преображенский, вот что он проглядел: монополистический капитализм имел и имеет в себе самом зародыш, который тормозил и тормозит развитие производительных сил. Движущим мотивом капитализма является прибыль. Развитие производительных сил в капиталистическом обществе шло через механизм конкуренции. Ибо любой капиталист, вводивший технические улучшения и т. д., получал добавочную прибыль («дифференциальную прибыль»). Конкуренция тащила других сюда же, борьба шла на новой основе, «передовые капиталисты вводили еще большие новшества, развертывали еще более массовое производство и т. д. Средством борьбы были дешевые цены, что и явилось рыночным выражением роста производительных сил. В этом заключалась, между прочим, одна из главных исторически прогрессивных сторон капитализма по сравнению со всеми докапиталистическими способами производства. Когда капиталистическое развитие замыкает свой предначертанный историей круг, оно приводит к жонолольно-капиталистическим формам. «Жало конкуренции» в значительной Мере исчезает. Прибыль обеспечена монопольной формой. Нечего спешить. Нечего двигать производство дальше тем же бешеным темпом. Ибо гарантирована добавочная, картельная сверхприбыль.
Правда, международная конкуренция не дает успокоиться. Но ее действие внутри страны парализуется высокими таможенными пошлинами. Вот почему налицо элементы так называемого «загнивания».
Посмотрите теперь на наше положение. Вот что пишет о нем тов. Преображенский. Утверждая, что мы должны вести политику, «сознательно рассчитанную на эксплуатацию частного хозяйства во всех его видах», автор продолжает:
«Такая политика возможна, потому что государственное хозяйство пролетариата возникает исторически на базисе монополистического капитализма. Последний же в результате ликвидации свободной конкуренции приводит к созданию монопольных цен на внутреннем рынке на продукты собственной промышленности, получает добавочную прибыль вследствие эксплуатации мелкого производства и тем подготовляет почву для политики цен периода первоначального социалистического накопления. Но сосредоточение всей крупной промышленности
2ф
№ Заказ М 2227
страны в руках единого треста, т. е. в руках рабочего государства, в огромной степени увеличивает возможности проведения на основе монополии такой политики цен, которая будет лишь другой формой налогового обложения частного хозяйства». Далее идет место о «препятствиях», в том числе о слабости внутреннего рынка, которое мы цитировали в предыдущем изложении (см. с. 79—80; курсив наш.— Н. Б.).
Хорошо. Что же у нас получается?
Монополистическая тенденция увеличена.
Возможность получать «на готовенькое» добавочную прибыль увеличена.
Это факты. Но не вытекает ли из этого увеличенная опасность паразитического загнивания и застоя? И что является гарантией против этого застоя?
Вот над этой проблемой, проблемой громаднейшей, мы бы сказали: исключительной важности проблемой, нужно было бы подумать тов. Преображенскому. И если бы он над этой проблемой подумал, он бы заново перестроил всю свою теорию первоначального социалистического накопления.
Конкуренции у нас нет. Гарантированная прибыль не .поступает в распоряжение частных лиц. Хозяйственники — кадр пролетарских борцов, но они тоже подвергнуты человеческим слабостям и могут соскользнуть на положение покоя вместо беспокойства, тревоги и заботы о движении к коммунизму. Что же толкает наше производство вперед? Что? Где стимул, который заставляет (именно заставляет) двигаться вперед, гарантирует это движение вперед, заменяет частнохозяйственный стимул Прибыли, идущей в пользу частного владельца предприятия? Где своеобразная механика в экономике нашей переходной эпохи? ^
Мы утверждаем, что гарантия лежит в давлении широких масс, прежде всего рабочих, а затем и крестьянских масс. Несмотря на то что у нас сохранилась пока капиталистическая форма «прибыли», что у нас все расчеты и калькуляция проходят в этих формах, все же рычаги движения вперед у нас иные. Мы сами, т. е. руководящие круги в стране, т. е. партия в первую голову, выражаем и отражаем («регулируя», «контроли* руя», «поправляя» и т. д.) этот рост потребностей массы. Другими словами, несмотря на существование рынка и капиталистические формы нашего хозяйства, мы уже начинаем переходить от типа хозяйства, руководствующегося прибылью, к типу хозяйства, руководствующемуся покрытием потребностей масс (а это есть один из признаков социалистического хозяйства) *.
Это отнюдь не означает, что у нас при этом типе отношений накопление должно идти медленнее. Наоборот (и это нужно подчеркнуть из всех сил\): именно потому, что нам нужно ста¬
200
вить своей задачей покрытие потребностей, именно потому, что будет все расти давление этих потребностей, а именно поэтому руководящие круги нашей промышленности и государство в целом будут вынуждены улучшать всеми мерами производство, расширять его, делать его более дешевым. В этом заложена гарантия нашего роста. Конечно, на это могут сказать, в особенности под влиянием ряда трудностей, возникающих на пути, что мы идем по линии «против хозяйственников». Но это было бы вздором. Мы уже упоминали о необходимости «регулирования», «контролирования» etc. «давления потребностей». Но, смотря на весь процесс объективно-исторически, нельзя не признать, что именно здесь лежит основной рычаг нашего хозяйственного прогресса.
Возвращаясь к политике цен в этой связи различных проблем, мы придем к такой постановке вопроса:
1. Мы ведем политику повышающихся цен, используя свое монопольное положение. С данной точки зрения ясно, что это — максимальное выражение паразитического загнивания монопольного хозяйства.
2. Мы ориентируемся на неизменные цены. Это будет «нормальным» загниванием, хозяйственным застоем, до крайности медленным накоплением в стране, хозяйственным прозябанием.
3. Мы ориентируемся на все более низкие цены. Это будет выражением роста производительных сил, расширения производства и т. д. Это будет выражением движения вперед, т. е. в наших условиях движением к социализму, и притом движением с максимально быстрым темпом накопления.
Здесь нужно избежать того, чтобы дать повод к неправильным возражениям.
Во-первых, нужно иметь в виду, что, как правильно указал сам тов. Преображенский, и при понижающихся ценах на продукты нашей госпромышленности мы можем получать добавочную «прибыль» за счет мелкобуржуазного хозяйства; весь вопрос как раз и состоит в том, должны ли мы, имея в кармане гарантированную монопольную прибыль, успокоиться или идти вперед; а идти вперед быстрым темпом нельзя, не понижая цен, не развивая производительных сил и т. д.
Во-вторых, было бы вздорным с нашей стороны отказываться от использования нашего монопольного положения; но мы должны это использование вводить в такие рамки, чтобы не сокращать, а увеличивать емкость внутреннего рынка,— это раз; затем всякий прирост мы должны употреблять так, чтобы от этого получалось расширение производственного поля, удешевление производства, снижение себестоимости и, следова,- тельно, более дешевре цены в каждом последующем цикле производства.
Или иначе:
ю*
291
По Преображенскому, дело обстоит так:
Мы должны обеспечить возможность «на основе монополии такой политики цен, которая будет лишь другой формой налогового обложения (причем налоги-то остаются, и у тов. Преображенского речь идет отнюдь не о замене открытых налогов скрытой их формой.— Н. Б.). Препятствия... заключаются прежде всего в слабой покупательной способности» и т. д.
По-нашему же дело обстоит совсем не так, а именно: мы должны ориентироваться на возможно более низкие цены, удовлетворяющие массы и т. д. Но препятствием этому служит дороговизна нашего производства, высокая себестоимость и т. д. Поэтому мы должны делать все, чтобы эту себестоимость снизить.
Нетрудно видеть всю принципиальную разницу между позицией тов. Преображенского и нашей. Нетрудно также видеть, что политика тов. Преображенского в своем развернутом виде приводит к позиции монополистического паразитизма.
Если теперь снова вспомнить все, т:го говорилось выше об «эксплуатации», «колониях», «пожирании» и т. д., то опять-таки нетрудно констатировать, что все эти теоретические положения увязаны у тов. Преображенского с теорией, мы бы сказали, «монополистического самодовольства», которая грозит превратиться в теорию <гмонополистического паразитизма»: «аналогия» с «загнивающим» капитализмом была бы полная, но от этой «аналогии» вряд ли поздоровится «социалистическому накоплению»! 4
\ 4 Мы не можем здесь входить в подробный анализ одного общего теоретического положения тов. Преображенского, где он (Преображенский) изображаът^процесс социалистического накопления как борьбу двух законов: закона^со^иалистического накопления и закона ценности. По мнению тов. Преображенского, закон социалистического накопления частью парализует, частью «отменяет» закон ценности, который в данный период отходит совершенно на задний план.
Здесь мы заметим лишь следующее: добавочная «прибыль» высоких хозяйственных комплексов получается: 1) из того факта, что индивидуальная себестоимость здесь ниже общественной, т. е. на основе закона ценности; 2) из факта монополии. Если рассматривать большой промежуток времени, то нетрудно увидеть, что первый закон выражав i и опирается на развитие производительных сил, тогда как второй более или менее связан с консервативными тенденциями в том смысле, о котором мы говорили в тексте. С другой стороны, закон ценности, который в неорганизованном обществе есть и закон распределения общественного труда, является определенной границей для монополии. Ибо есть объективная граница в распределении производительных сил; если эта граница перейдена, неизбежен резкий кризис. Наконец, универсальная «монополия», т. е. всеобщая организация общества, превращает стихийный закон ценности в плановый сознательный «закон» экономической политики, закон рационального распределения производительных сил. Таким образом, дело обстоит гораздо сложнее, чем у тов. Преображенского.
292
6. Рабоче-крестьянский блок
под политическим углом зрения позиции
тов. Преображенского
Из предыдущего вытекает, что позиция тов. Преображенского угрожает блоку рабочих и крестьян, блоку, на котором строилась и строится вся позиция ортодоксального большевизма. Ибо нетрудно понять, что в тот период, когда рабочий класс стоит у власти, его политическая гегемония, его политическое руководство не может быть прочным, если под него не подведен базис хозяйственной гегемонии. А эта хозяйственная гегемония не может быть осуществлена иначе, как приспособлением промышленности к крестьянскому рынку, постепенным овладением этим рынком, внедрением новых методов в сельскохозяйственное производство благодаря помощи индустрии, постепенным вовлечением крестьянства в кооперативную сеть и, наконец, подведением нового технического фундамента (электрификация) по мере роста социалистического накопления.
Та политика, которую предлагает тов. Преображенский, означает разрыв рабоче-крестьянского блока или, по крайней мере, его сильный подрыв.
При этом чрезвычайно характерно, что тов. Преображенский как-то совершенно в духе старых «экономистов» резко отделяет экономику от политики, точно политика — это не «концентрированная экономика», а некая «вещь в себе», от которой можно отвлечься и без которой можно «делать дела» в духе «социалистического накопления».
Мы помним, как мало тов. Преображенский остановился на значении основного «препятствия» для своей политики — на вопросе о емкости внутреннего рынка. Теперь добавим, что вслед за этим упоминанием мы находим у него такое место:
«Я не говорю здесь, наконец, о затруднениях политического свойства, вытекающих из взаимоотношений рабочего класса и крестьянства...» (с. 80).
И он сдерживает свое обещание: больше не говорит.
Впрочем, есть все же одно место в его работе, которое отражает всю непродуманность и эклектичность построений тов. Преображенского.
«Играя» своими аналогиями («играя» всерьез), тов. Преображенский, между прочим, пишет:
«Что касается колониального грабежа, то социалистическое государство, проводящее политику равноправия национальностей и добровольного вхождения их в то или иное национальное объединение, принципиально отвергает все насильственные методы в этой области. Этот источник первоначального накопления для него с самого начала и навсегда закрыт.
293
Совсем иначе обстоит дело с эксплуатацией в -пользу социализма всех досоциалистических экономических форм. Обложение (их. — Н. Б.) ... должно получить огромную, прямо решающую роль в таких крестьянских странах, как Советский Союз» (с. 58).
Мы не будем останавливаться на целом ряде мелких противоречий, которые есть у автора по данному вопросу. Мы возьмем быка за рога. Мы спросим у тов. Преображенского, почему же в этом случае (с национальностями) политический мотив («политика равноправия») заставляет автора подправить (впрочем, только на одной странице, ибо на других говорится не совсем то) свой «основной закон», тогда как в «случае» с рабоче-крестьянским блоком автор ограничивается заявлением: «Я не говорю ... о затруднениях политического свойства»? Ведь это беспринципность, непоследовательность, неуменье свести концы с концами!
Это все тем более странно, что вопрос об экономической политике и политике вообще в бывших (бывших, тов. Преображенский!) колониях есть лишь усложненный, несколько измененный вопрос об отношении рабочего класса к крестьянству вообщеI
Ведь эта истина, казалось бы, достаточно разжевана в литературе, в решениях конгрессов и съездов. Но вот поди ж ты! И такие товарищи, как Преображенский, спотыкаются на «эфтом месте», хотя оно, это место, приведено в весьма добропорядочное состояние.
Несколько комично разбить аргументацию тов. Преображенского по существу. Ну возьмем только для примера его положение о недопустимости «колониального грабежа» «по Случаю» национального вопроса. А такие штуки, как законы «об огораживании» (конечно, не в прямом смысле слова), «допустимы» там, где нет «национального вопроса»? А если нет, то почему?
Стоит только поставить этот один-единственный вопрос, чтобы увидеть всю фальшь «Преображенской» линии.
Эта линия противоречит основам политики рабоче-крестьянского блока.
Линия же на этот блок есть существо всей политики переходного периода. Ибо для переходного периода характернейшей чертой является в основном двухклассовое общество, где проблема города и деревни, индустрии и сельского хозяйства, крупного и мелкого производства, рационального плана и анархического рынка и т. д. и т. п. выражает главную классовую проблему, проблему соотношения между рабочим классом и крестьянством. Оторвать экономику от политики, да еще по всему фронту, увертываться от этой политики — это значит не понимать проблемы в ее целом, не видеть ее исторического
294
смысла, упускать основное, от чего нельзя скрыться, улизнуть, спрятаться.
Или мы в переходный период ориентируемся на блок рабочих и крестьян под руководством пролетариата — тогда эта линия должна быть основным принципом нашей деятельности всюду и везде.
Или это для нас — «красное словцо». Тогда мы можем допустить те «вольности дворянства», которые намечает тов. Преображенский. Но тогда мы должны ясно видеть, что это идет против рабоче-крестьянского блока, что здесь иная, не ленинская оценка движущих сил революции, что здесь в основе иное представление о ходе всего революционного процесса.
И тогда нужно выбирать.
Нам нечего доказывать, каков должен быть наш выбор. Ибо ленинизм подтвержден не только логическими аргументами, хотя бы и самыми совершенными, но и опытом трех революций, по меньшей мере.
7. «Закон» тов. Преображенского в целом
Нам хотелось бы сказать теперь несколько слов по поводу общей формулировки «закона». Прежде всего необходимо отметить путаницу в самом содержании этого «закона»—путаницу, которая на первый взгляд скрыта, не видна, спрятана.
Представим себе два типа стран: промышленная страна с незначительным крестьянско-аграрным привеском и страна крестьянская со слабой индустрией. Для ясности изобразим дело графически:
Белая часть — крестьянское хозяйство.
Черная — промышленность и крупное сельское хозяйство, которое переходит к пролетариату.
После социалистического переворота черная часть (промышленность и крупное сельское хозяйство) попадает в руки пролетариата. Когда начинается процесс накопления, то немудрено, что в первом случае «удельный вес» прибавочного труда промышленности будет иметь большее значение для социалистического накопления, а во втором — неизмеримо меньшее. Но это положение является поистине трюизмом, ибо это— только другое выражение того факта, что в первом случае «удельный вес» промышленности гораздо больше, чем во втором.
Однако тов. Преображенский наряду с этим ставит другое положение и связывает его вместе с «трюизмом», что неверно, ибо не всегда обязательно. А именно, тов. Преображенский говорит об эквивалентности или, вернее, о неэквивалентности
295
обмена между городом и деревней, причем выходит, будто чем больше удельный вес крестьянского хозяйства, тем менее эквивалентен должен быть обмен, и наоборот. Однако это, как упомянуто, вовсе не обязательно. Пусть перед нами высокоразвитый хозяйственный комплекс. Пусть, следовательно, крестьянское хозяйство в нем — совершенно незначительная величина (доминирует крупное с.-хоз. производство и концентрированная промышленность). Значит ли это, что удельный вес прибавочного труда, .идущего с крестьянства в фонд социалистического накоггления, велик? Нет, он ничтожен. Но значит ли это, что здесь обязательно имеется эквивалентный обмен? Ничуть. Ибо как раз неэквивалентность может быть очень велика в силу громадной разницы в технико-экономической структуре. Даже при весьма дешевой цене (самой по себе) продуктов промышленности крестьянин будет получать не полный эквивалент, ибо его индивидуальные издержки на единицу хлеба будут гораздо выше издержек в крупном сельском хозяйстве, и потому неизбежно расхождение трудовых ценностей при обмене, если даже считать по «двум системам», как считает здесь тов. Преображенский.
Вопрос, таким образом, не так уж прост, как он выглядит у тов. Преображенской.
Чтобы ближе присмотреться к «закону», мы должны сперва проанализировать, что же в сущности понимает тов. Преображенский под «социалистическим накоплением» и т. д. Послушаем самого автора.
«Социалистическим накоплением мы называем присоединение к основному капиталу производства прибавочного продукта, который не идет на добавочное распределение среди агентов социалистического производства, а служит для расширенного воспроизводства. Наоборот, первоначальным социалистическим накоплением мы назовем накопление в руках государства материальных ресурсов, главным образом, из источников, лежащих вне комплекса государственного хозяйства (этот курсив наш. — Н. Б.). Это накопление в остальной крестьянской стране должно играть колоссально важную роль, в огромной степени ускоряя наступление момента, когда ... это (т. е. государственное. — Н. Б.) хозяйство получит, наконец, чисто экономическое преобладание над капитализмом. ...Накопление первым способом, т. е. за счет негосударственного круга, явно преобладает в этот период. Поэтому весь этот этап мы долж)ны назвать периодом первоначального -или 'предварительного социалистического накопления... Основным законом нашего советского хозяйства как раз и является закон первоначального или предварительного (наш курсив. — Н. Б.) социалистического накопления. Этому закону подчинены все основные процессы экономической розни в круге государствен¬
296
ного хозяйства. Этот закон, с другой стороны, изменяет и частью ликвидирует закон стоимости... Следовательно, мы не только можем говорить о первоначальном социалистическом накоплении, но мы ничего не сможем понять в существе советского хозяйства, если не поймем той центральной роли, какую играет в этом хозяйстве закон социалистического накопления* (курсив автора; курсив п/ж наш.—Н. Б.).
Сперва отметим ряд мелочей. Во-первых, к капиталу нельзя прикладывать продукт; во-вторых, накоплением называется присоединение не только добавочного основного капитала (а превращенное в капитал сырье?); в-третьих, нельзя противопоставлять («не*, «а») «добавочное распределение среди агентов социалистического производства» «расширенному воспроизводству»: если, например, в процесс производства вступают новые рабочие, это есть расширение производства. Но все это, конечно, сравнительные мелочи.
Существенно серьезнее обстоит дело, когда мы перейдем к основным «определениям» тов. Преображенского.
Он резко разделяет два понятия: понятие социалистического накопления и понятие первоначального социалистического накопления. Он прямо говорит: «социалистическим накоплением» называется то-то и то-то. «Наоборот, первоначальным социалистическим накоплением» называется то-то и то-то.
Соответственно этому он говорит о законе первоначального социалистического накопления. Но каково же будет наше удивление, когда мы увидим, что вслед за этим, буквально через несколько строк, словечко «первоначальный» выпадает! И каково же будет наше удивление дальше, когда мы узрим, что в основной формулировке основного закона (той, что приводили выше) это слово тоже исчезает! Там сказано:
«Основной закон социалистического накопления является центральной движущей пружиной всего советского государственного хозяйства. Но, вероятно, этот закон имеет универсальное значение» (с. 92; далее следует «формула»).
Итак, скажите же, ради бога, о каком законе идет речь.
Читатель, может быть, думает, что здесь случайная обмолвка н что на все это не следует обращать внимания: мало ли с кем грех случается при спешной работе! Мы, однако, позволим себе поискать некоторых корней этой явной неразберихи.
Как мы видели, период первоначального накопления определяется как период, главным образом, эксплуатации частного хозяйства; длится он, как подчеркивает тов. Преображенский, пока госхозяйство не спблучит, наконец, чисто экономическое преобладание над капитализмом*.
Здесь нам дано: 1) материально-экономическое содержание процесса; 2) его исторические границы.
297
Попробуем теперь рассмотреть эти положения.
Казалось бы, раз тов. Преображенский говорит об основных законах и т. д., то можно было бы предположить, что речь идет о капитализме той самой страны, где пролетариат захватил власть.
Тогда «преобладание» («командные высоты») обеспечено довольно быстро. Это есть «экономическое преобладание над капитализмом», которое можно при неправильной политике утерять. Но оно есть, ибо в руках у пролетариата при восходящей кривой производительных сил имеется закон крупного производства.
Если это так, тогда, как это совершенно очевидно, не может быть дана та формулировка основного закона, которую дает тов. Преображенский. Ибо эта формулировка рассчитана на гораздо более длительный период.
Но предположим, что речь идет о капитализме других стран, более прогрессивных технически.
Тогда совершенно ясно, что «первоначальное накопление» вообще сливается с накоплением. Ибо, например, пока в СССР мы дойдем до американского уровня, уйдет очень много времени. И все это будет значиться в графе первоначального накопления! Это «первоначалие» становится, таким образом, поистине перманентным!
Вот здесь зарыта собака. Тов. Преображенский незаметно превращает первоначальное социалистическое накопление в просто социалистическое накопление. Параллельно идет превращение закона из «первоначального» в просто закон. А все сие нужно для того, чтобы политику того периода, когда промышленность жила за счет крестьянства, растянуть вплоть до электрификации.
^ Таким образом, и в этих чудесных превращениях есть та же'<о:мая логика, какую мы обнаружили на всех предыдущих стадиях -нашего анализа. Это есть логика неправильного понимания тех взаимоотношений, которые должны складываться между пролетариатом и крестьянством и как политически связанными классами, и как классовыми носителями определенных хозяйственных форм. Стержень у тов. Преображенского есть и здесь. Беда только в том, что этот стержень гнилой.
Читатель, привыкший иметь дело с анализом различных идеологических оттенков, сразу распознает здесь цеховую идеологию, которой «нет дела» до других классов, которую не заботит основная проблема пролетарской политики, проблема рабоче-крестьянского блока и пролетарской гегемонии в этом
298
блоке. Один шажок в сторону в том же направлении, и тогда у нас полностью дана полуменыиевистская идеология законченных тред-юнионистов российского образца: наплевать на деревенщину, больше концессий иностранному капиталу, ни копейки на кооперативные бредни и аграрщнну, усиленный нажим на крестьянство во славу «пролетариата» и т. д. Сюда «растет» эта идеология. И совершенно понятно, если подавляющая масса членов партии отвергает, и притом в очень резкой форме, такие или родственные «теории». Эти «теории» могут погубить (если бы только они имели шанс на «овладение» массами, чего, к счастью, нет и чего не будет) рабоче-крестьянский блок, ту гранитную основу, на которой построено рабочее государство, наш Советский Союз.
эн
к критике экономической ПЛАТФОРМЫ оппозиции *
(Урока октября 1923 г.)
В настоящее время нам представляется далеко не лишней попытка критически подытожить прошлогоднюю экономическую дискуссию. «Подытожить», т. е. проанализировать экономическую платформу оппозиции с точки зрения общих ошибок оппозиционных товарищей, общих ошибок, которые вскрыты нами в предыдущих статьях. Это тем более необходимо, что ряд вопросов частного порядка, поставленных прошлым годом, еще не решен. С другой стороны, как будто для всех более или менее ясно, что критики ЦК ошибались. В самом деле, вспомним хорошенько, что они писали, говорили, пропагандировали.
В известной записке 46** утверждалось, например, следующее:
«Чрезвычайная серьезность положения заставляет нас... сказать вам открыто, что продолжение политики большинства Политбюро грозит тяжкими бедами для всей партии. Начавшийся с конца июля этого года хозяйственный и финансовый кризис со всеми вытекающими из него политическими, в том чйеле и внутрипартийными, последствиями безжалостно вскрыл неудовлетворительность руководства пар шей как в области хозяйства, так и особенно в области внутрипартийных отношений.
Случайность, необдуманность, бессистемность решений ЦК, не сводящего концов с концами в области хозяйства, привели к тому, что мы при наличии несомненных крупных успехов в области промышленности, сельского хозяйства, финансов и транспорта, успехов, достигнутых хозяйством страны стихийно, не благодаря, а несмотря на неудовлетворительное руководство, или, вернее, на отсутствие всякого руководства, не только стоим перед перспективой приостановки этих успехов, но и перед тяжелым общеэкономическим кризисом.
Если не будут немедленно приняты широкие, продуманные, планомерные и энергичные меры, если нынешнее отсутствие
зоо
руководства будет продолжаться, мы стоим перед возможностью необычайно острого хозяйственного потрясения, неизбежно связанного с внутренними осложнениями и с полным параличом нашей внешней активности и дееспособности».
Никаких «полных параличей» «нашей активности и дееспособности», как известно, не получилось. Вышло «все наоборот»: и в хозяйстве, и в партии, и во внешней политике. В хозяйстве, как и в других областях, успехи были достигнуты отнюдь не на основе той линии, которая предлагалась оппозицией. Но все же из этих ошибок ряда людей, которые по-своему искренне хотели «спасать» нашу партию от страшных ужасов гибели, нужно вывести кое-какие уроки. Уроки октября 1923 года тоже подлежат критическому анализу. Этот анализ мы и предлагаем вниманию наших читателей.
1. Диктатура пролетариата и классы
(Основная стратегическая линия пролетариата)
В статье о «перманентной революции» тов. Троцкого* мы, между прочим, показали, как конкретно, в действительности, изменялось соотношение между классами в ходе нашей революции и как, в конце концов, стала на ноги диктатура пролетариата. Формально осуществилось то, чего хотел и тов. Троцкий (но к чему он не умел и не мог вести, ибо не видел промежуточных ступеней процесса). По существу это все же «Федот да не тот», ибо тов. Троцкий совсем неправильно понимает соотношение между рабочим классом и крестьянством в период пролетарской диктатуры (теория «гибели» и проч.).
Мы попытаемся в положительной форме дать, вернее, наметить общее решение вопроса о класса* в переходный период, так как вопрос этот вовсе не так ясен, как это представляется с первого взгляда.
«...В нашей Советской Республике — писал тов. Ленин,— социальный строй основан на сотрудничестве двух классов: рабочих и крестьян, к которому (т. е. сотрудничеству.— Н. Б.) теперь допущены на известных условиях и «нэпманы», т. е. буржуазия. Если возникнут серьезные классовые разногласия между этими классами, тогда раскол будет неизбежен; но в нашем социальном строе не заложены с необходимостью основания такового раскола... в последнем счете судьба нашей Республики будет зависеть от того, пойдет ли крестьянская масса с рабочим классом, сохраняя верность союзу с ним, или она даст «нэпманам», т. е. новой буржуазии, разъединить себя с рабочими, расколоть себя с ними. Чем ясней мы будем видеть перед собой этот двоякий исход, чем яснее будут пони¬
301
мать его все наши рабочие и крестьяне, тем больше шансов на то, что нам удастся избегнуть раскола, который был бы губителен для Советской Республики»* (Как нам реорганизовать Рабкрин. Собр. соч. 1923. Т. XVIII. Ч. 2. С. 124).
В этой коротенькой выписке дана вся сущность постановки вопроса. Но эту сущность нужно расшифровать до конца или по крайней мере в ее основных линиях.
Прежде всего свалившегося из капиталистического мира марксиста поразили бы в этом рассуждении слова о сотрудничестве классов; еще больше его поразили бы, вероятно, слова о том, что к этому сотрудничеству допущена и буржуазия. Мы имеем, следовательно (о, ужас! о, позор!), «даже» сотрудничество с буржуазией. Как это понять? И как же быть с классовой борьбой? И как все это увязать с нашими общими взглядами? Что означает, в самом деле, этот странный «переход» от теории классовой борьбы к теории (буржуазной) классового сотрудничества? Не есть ли уже это начало нашего «перерождения»?
Рассуждающий так не понимал бы основного: того, что у нас уже произошло завоевание власти пролетариатом, уже налицо пролетарская диктатура, а потому целый ряд вопросов не может стоять так, как он стоит для пролетариата в буржуазном обществе.
Генеральная линия пролетариата при капитализме — это линия на взрыв общественного целого, на раскол общества, на разрушение государства.
^ Генеральная линия пролетариата при его диктатуре — это линия на укрепление общественного целого, линия против раскола общества, линия за упрочение государства (до той фазы, когда начнется «отмирание» его).
При капитализме пролетариат за революцию против данного порядка вещей.
При пролетарской диктатуре рабочий класс за эволюционное движение к коммунизму, ибо государство пролетариата не разрушается, а «отмирает».
При капитализме пролетариат стоит за гражданскую войну внутри общества.
При своей собственной диктатуре, при ее укреплении он — за гражданский мир. Он карает за нарушение этого гражданского мира.
Но если диктатура пролетариата служит оболочкой для известного «сотрудничества классов», которое выражает единство общественного целого, то это вовсе не значит, что прекращается классовая борьба. Она принимает, однако, иную форму; она, с другой стороны, имеет совершенно иную тенденцию развития, чем при капитализме (ибо при капитализме она обостряется, пока все общество не расколется и fie распадется;
302
при успешном продвижении к социализму с известного пункта она начинает «отмирать»).
Диктатура пролетариата, т. е. пролетарский класс, организованный как государственная власть, имеет совершенно неодинаковое отношение к классам, живущим под этой «политической надстройкой».
Обычно всеми нашими учителями государственная власть пролетариата рассматривалась почти исключительно как инструмент подавления классового противника, как «карающий меч революции», если говорить высоким стилем. Это и понятно. Ибо нельзя было заглянуть за историческую завесу дальше, чем это сделали творцы научного коммунизма и их великий русский продолжатель. Однако Ленин, сформулировав свое положение о сотрудничестве, тем самым уже поставил дальнейший вопрос о всей сложности функций пролетарского государства в период, если так можно выразиться, «пролетарского гражданского мира». Поставив этот вопрос, мы увидим без труда все различие в отношении к классам. В самом деле.
По отношению к белогвардейским, буржуазно-помещичьим, мятежным слоям и их остаткам функция диктатуры состоит в подавлении и только в подавлении.
Иным является отношение пролетариата и его государственной власти к новой буржуазии, которая при данном соотношении общественных сил является общественно необходимым слоем, выполняющим — в известной мере, в известных пределах, в известном отрезке времени — общественно полезную функцию; по отношению к ней дело отнюдь не ограничивается одним подавлением. Тут есть и сотрудничество пролетариата, и в этом сотрудничестве — классовая борьба. Общая линия у рабочего класса — какая? Использование этой буржуазии, с определенного пункта — преодоление ее. Преодоление главным образом путем ее экономического вытеснения с параллельной заменой стоящих за нею людей и аппаратов своими людьми, учреждениями, аппаратами и т. д. Частный капитал не конфискуется однократным актом, не отрубается механически одним взмахом революционного меча. Он именно преодолевается в процессе хозяйственной борьбы на основе роста наших госучреждений и кооперации; он вытесняется ими, хозяйственно (и с помощью госуд. давления, поскольку и где это целесообразно) выдавливается из своих позиций, уступая место более совершенным видам хозяйства. Здесь есть и подавление, но не в нем центр тяжести. Здесь есть и сотрудничество. Здесь есть и классовая борьба. Здесь эта классовая борьба приводит (при успехе социализма) к преодолению на основе вытеснения, уничтожения классового противника и хозяйственной фбрмы, носителем коей он является. Мы, в конце концов, выживаем «нэп м а ной».
303
Диктатура пролетариата, т. е. государственная власть, опосредствует все эти типы отношений. Но, если она делает возможным сотрудничество с «нэпманами», в обществе это совсем не значит, что государственная власть есть не пролетарская, а пролетарско-нэпманская. Всякое относительно устойчивое общество (за исключением коммунистического) есть «единство противоположностей», единство разных классов. Но это не значит, что государственная власть во всяком обществе есть блоковая, общенародная власть, в коей принимают участие все классы населения. На этом элементарном смешении покоятся рассуждения гг. Отто Бауэров и К°.
Иное отношение при диктатуре пролетариата складывается между рабочим классом и крестьянством. Есть здесь элемент подавления? Есть, но в гораздо меньшей мере (в скобках заметим, что принуждение может быть и по отношению- к пролетариату, ибо иногда авангард давит на свой же арьергард). Есть здесь сотрудничество? Есть, но в неизмеримо большей мере, при меньшей мере классовых разногласий и классовых трений. Общая teHfleHUHH развития здесь (при успехе социализма) тоже преодоление и хозяйственных форм, и социальноклассового типа. Но это «преодоление» не означает здесь вытеснения или уничтожения. «Преодоление» заключается здесь в медленной переработке и индивидуального хозяйства, и индивидуалистического социального типа.
Государственная власть пролетариата опосредствует и этот тип сотрудничества. Но и здесь она не перестает быть пролетарской властью, которая опирается на крестьянство и руководит им.
Итак, мы имеем разные отношения:
1) " подавление;
2) сотрудничество и борьба; преодоление через вытеснение;
3) гораздо большее сотрудничество и гораздо меньшая борьба; преодоление через переработку в противоположность вытеснению.
Разумеется, вышеприведенные рассуждения схематичны и с этой точки зрения в известной мере условны. Так, они предполагают развитие к социализму. Если этого не будет (а этот вопрос решит конкретная практика, конкретная борьба, конкретная линия партии и рабочего класса), тогда раскол между рабочим классом и крестьянством 'приведет к руководству буржуазии над крестьянством против пролетариата. «Сотрудничество» под гегемонией пролетариата лопнет, и диктатура пролетариата будет опрокинута. Может быть и так, что блок рабочего класса и крестьянства будет по временам подвергаться большой опасности, но все же общая линия будет выравниваться и в общем и целом этот блок будет укрепляться, а буржуазия будет отступать. Но во всяком случае та/^иния, за ко¬
304
торую мы должны бороться, которую мы должны защищать, это — линия рабоче-крестьянского блока под гегемонией рабочего класса как руководящей, ведущей силы этого блока. Эта борьба, в конце концов, решит, каков будет действительный исход, какая из половинок Ленинского «двоякого исхода» будет реализована в действительности.
Поставим теперь вопрос —о соотношении между рабочим классом и крестьянством — с другой стороны.
В капиталистическом строе руководящим классом являлась буржуазия. До определенного времени (т. е. поскольку она играла исторически-прогрессивную роль) буржуазия была «представительницей нации». Когда буржуазная социология, исследуя «социальный порядок» капиталистического общества, выставляет буржуазию как руководящую силу всего общества, то в этом утверждении есть известная доля истины. Ошибка, ложь, апологетика начинаются там, где ученые капитала скрывают классовый характер «иерархии», когда они лгут, будто «всякий рабочий» может стать капиталистом, когда они прячут основной факт, что в пределах капитализма рабочий класс как целое осужден на положение наемного раба и не может подняться, не сломав всей капиталистической системы.
Иное соотношение при диктатуре пролетариата. Рабочий класс и крестьянство — два разных класса. Рабочий класс ведет общество в целом. Но рабочий класс так руководит крестьянством, что стремится на деле, перерабатывая его по-своему, поднять его до себя. Крестьянство отнюдь не обречено на свое «крестьянское» существование. Наоборот, оно постоянно будет (если мы будем идти вперед) «вывариваться в кооперативном котле» и, таким образом, сходить с своей индивидуалистической «кучи навозу». Соотношение между господствующей буржуазией и пролетариатом постоянно обостряется — такова основная тенденция капитализма. Соотношение между руководящим пролетариатом и руководимым крестьянством, вопреки теории тов. Троцкого, меняется в противоположном смысле.
Противопоставление пролетариата и крестьянства как классов с известного пункта уже не будет оправдываться: крестьянство все более будет становиться периферией, отстающим слоем, арьергардом работников социалистического общества, арьергардом трудящихся «вообще».
Разумеется, было бы глупейшей маниловщиной и сентиментальным отрицанием марксизма, если бы мы это будущее целиком перенесли в настоящее и проглядели классовую борьбу теперь, различные формы классовых трений между рабочими и крестьянами, дифференциацию внутри крестьянства и проч. Но точно так же было бы отрицанием марксизма и ленинизма, если бы мы упустили из виду свою основную генеральную пер¬
305
спективу. Задача сложна и трудна, ибо конкретное развитие крайне противоречиво. Однако нужно уметь и зацепиться каждый раз за конкретную действительность, и вести свою линию, которая определяется общей постановкой вопроса, общим стратегическим планом господствующей пролетарской партии. Вот почему Ленин говорил, определяя в апреле 1922 года нашу общую линию:
«Весь гвоздь в том, чтобы двигаться теперь вперед несравненно более широкой и мощной массой, не иначе, как вместе с крестьянством, доказывая ему делом, практикой, опытом, что мы учимся и научимся ему помогать, его вести вперед.
Если найдутся в нашей партии голоса, которые будут против этого архимедленного и архиосторожного движения, — эти голоса будут одиноки» (Заключ. слово на XI съезде. Собр. соч. Т. XVIII. Ч. 2. С. 70)*.
2. Проблема хозяйственной смычки и общая постановка вопроса оппозицией.
Так называемая «диктатура промышленности»
«Политика есть концентрированное выражение экономики». То, что мы проанализировали выше с точки зрения классовых соотношений, относится поэтому и к соответствующим хозяйственным формам, которые и определяют социально-классовые типы с их специфическими особенностями.
Нужно раз навсегда понять, что у нас сейчас некое, объективно существующее, экономическое «целое», так называемое «народное хозяйство». Его части противоречивы; здесь есть мно- 'Го антагонизмов. Эти антагонизмы идут по тем же линиям, что и антагонизмы трех классовых сил, соотношение между которыми мы рассматривали выше. Но в то же время есть и взаимозависимость этих частей, их «сотрудничество». Другими словами, они суть функции общественного целого, хотя и находятся во взаимной борьбе. Классовая борьба, классовое сотрудничество и классовые блокировки кгь. раз и проходят теперь в виде борьбы разных хозяйственных форм, живыми носителями которых выступают определенные общественные группировки. Удельный вес крестьянского хозяйства в общей экономике страны находит свое выражение в социальном весе крестьянства, но не «прямо пропорционально», ибо опять-таки в силу хозяйственной структуры крестьянство раздроблено по деревенским дворам. Пролетарская промышленность может добиться руководящей хозяйственной роли, лишь опираясь на крестьянский рынок. Накопление в социалистической промышленности длительно не может происходить без накопления в крестьянском хозяйстве. Одно зависит от другого. И основ¬
306
ной проблемой нашей экономики как раз и является проблема наиболее быстрого взаимного оплодотворения обеих решающих половинок нашего народного хозяйства. Поэтому заранее обречены на неудачу все попытки решить тот или иной крупный хозяйственный вопрос, если при этом исходят из одного круга хозяйства. Ибо важнейшие проблемы экономики неизбежно выводят за пределы промышленности. Точно так же, как основные, кардинальные, решающие вопросы нашей политики решаются пролетариатом, но не состоят в вопросах, так сказать, «внутрипролетарского характера», так и решающие проблемы экономики лежат в соотношении между экономикой города ц экономикой деревни. Именно потому проблема рабоче-крестьянского блока вполне соответствует проблеме экономической смычки между социалистической госпромышленно- стью и миллионами крестьянских хозяйств-.
«Надо помнить, что основная, решающая, все себе подчиняющая задача новой экономической политики — это установление смычки между той новой экономикой, которую мы начали строить... и крестьянской экономикой, которой живут миллионы и миллионы крестьян. Смычки этой не было, и ее нам надо прежде всего создать. Этсыу соображению надо все подчинить»* (Т. XVIII. Ч. 2. С. 28).
Так говорил Ленин на XI съезде партии. Нужно доказать крестьянину, что мы сумеем ему помочь.
«Либо мы это докажем, либо он нас пошлет ко всем чертям. Это совершенно неминуемо... Это надо знать и, получивши кредит (от крестьянина.— Н. Б.), все-таки поторапливаться. Надо знать, что приближается, момент, когда крестьянская страна нам дальнейшего кредита не окажет, когда она, если можно употребить коммерческий термин, спросит наличными»** (Там же. С. 29).
Отсюда шли лозунги: «учитесь торговать». Ибо через торговлю и идет «смычка», взаимодействие между новой экономикой города и крестьянским хозяйством. И когда осенью 1923 года у нас остановился товарооборот между городом и деревней, то это было кризисом смычки.
Как же подходили к вопросу товарищи из оппозиции? Как хотели они решать мучительную проблему дня? Куда, в какую сторону они тогда глядели? Где искали ответа?
Вот как отвечает на этот вопрос резолюция, предложенная оппозиционными экономистами на собрании московского партийного актива:
«Необходимо не только ставить вопрос об основном и решающем значении смычки национализированной промышленности и крестьянского хозяйства, но разъяснить, почему эта смычка не наладилась за истекший период и почему смычка деревни с кустарной частной промышленностью и торговым
307
частным капиталом развивалась успешнее. Основными причинами являются: отсутствие плана, объединяющего работу всех отраслей государственного хозяйства» и т. д. * (Правда,
1 января).
Тов. Пятаков на XIII партконференции, разъяснив, что речь идет о плане по отношению только к госхозяйству, говорил о том, что в центре стоят два вопроса: «как мы будем управлять нашим госхозяйством» и «как нужно проводить план».
«Если мы, — продолжал он, — не выпятим со всей силой, со всей энергией именно эти два вопроса, то мы не решим проблемы смычки» (XIII конф. РКП (б). Изд. «Кр. Н». 1924. С. 23).
Тов. Троцкий в своем первом письме членам ЦК и ЦКК (от 8 октября 1923 г.) определял «реальное экономическое содержание» лозунга смычки так:
«Плановое хозяйство, жесткая концентрация промышленности, жесткое снижение накладных расходов промышленности и торговли».
Перед XII съездом партии, где докладчиком по вопросу о промышленности выступал тов. Троцкий, была упорная борьба за вставку о значении крестьянского хозяйства. Тов. Троцкий возражал, указывая, что этой, самой по себе правильной, вставке не место в резолюции по промышленности. После долгих переговоров вставка была сделана по настоянию большинства членов ЦК.
О чем говорят эти выписки и эти факты. Все товарищи на словах признают значение крестьянского хозяйства. Но на деле они этого вопроса не продумывают до конца, и именно здесь лежит корень большинства ошибок бывшей оппозиции.
-- В самом деле, разве не ясно, что оппоненты ЦК искали решения вопроса, не выходя за пределы государственного хозяйства?
Разве все их формулировки не показывают, что они проблему смычки «решали» «изнутри» госхозяйства, а иногда даже «изнутри» одной промышленности?
Разве не видно, что они эту промышленность брали изолированно, отрывая ее от крестьянского хозяйства?
Разве не видно, что «реально-экономичекое содержание» лозунга смычки у них шло мимо действительного «реально- экономического содержания» этого лозунга?
В чем заключалась «размычка» между городом и деревней? Высокие цены на продукты промышленности; противоречие между ними и емкостью внутреннего (крестьянского) рынка; падающая валюта при росте товарных отношений, крах денежной связи, которая есть условие товарооборота вообще, товарооборота между городом и деревней в частности; вместе с тем невозможность или крайняя затруднительность накопле¬
ч
808
ния в крестьянском хозяйстве (невозможность продажи, покупки, накопления в денежной форме)—полная размычка.
При таких условиях искать решения проблемы смычки в рамках госхозяйства или еще хлеще — в рамках промышленности, это значит обнаруживать полное непонимание сути вопроса.
Разницу между позицией Центрального Комитета партии и «позицией оппозиции» можно примерно формулировать следующим образом:
Позиция ЦК: болезнь — в соотношении между госпромыш- ленностью и сельским хозяйством, т. е. главным образом в сфере обращения (невозможные цены, агония совзнака). Здесь гвоздь вопроса. Только сдвинув с места процесс обращения, мы сможем как следует лечить и госпроизводство (заставить снизить себестоимость, рационализировать производство и т. д.), что, в свою очередь, усилит «обмен веществ» («смычку») между городом и деревней.
Позиция оппозиции: болезнь — в отсутствии плана, это, так сказать, госплановая болезнь. Она, следовательно, заложена в кругу хозяйства, а то и в кругу госпромышленности. Здесь— суть вопроса. Вылечив промышленность через Госплан, затем, само собой, решим и задачу смычки.
ЦК шел, таким образом, от обращения (деньги, цены, торговля) к производству, оппозиции (как это «по-марксистски» звучит) от производства (рациональный план) к обращению.
Конечно, это разграничение не нужно понимать в плоском, абсолютном смысле слова. Речь идет лишь о центре тяжести всей проблемы в ее целом. С этой оговоркой, мы думаем, наша постановка вопроса является единственно правильной.
Если это так, а это безусловно так, то читатели увидят и своеобразную логику «оппозиционных ошибок»; она коренится все в той же «недооценке крестьянства», от которой (на словах) так открещиваются товарищи-критики.
Этот основной порок имеется и в концепции «диктатуры промышленности», которую защищал тов. Троцкий:
«...внутри государственного комбината, — писал т. Троцкий,— «диктатура» должна принадлежать не финансам, а промышленности. Разумеется, слово «диктатура», как я пояснял, имеет здесь очень ограниченный и условный характер — в противовес той «диктатуре», на которую претендовали финансы. Другими словами, не только внешняя торговля, но и работа по восстановлению устойчивой валюты должна быть строго соподчинена интересам государственной промышленности. Само собой разумеется, — продолжал тов. Троцкий, отвечая на удары критики, — что это нимало не направлено против смычки, т. е. правильных взаимоотношений всего государственного «комбината» и крестьянского хозяйства. Наоборот, только
309
при такой постановке дела «смычка» из области парадной фразеологии может быть переведена постепенно в область хозяйственной действительности» (Троцкий. Новый курс. С. 71 — 72).
Тоз. Троцкий ссылается далее на факт, что он отнюдь не стоял за форсированный рост промышленного накопления. Факт этот верен: сам тов. Троцкий за этот форсаж не стоял, другие стояли. Но эти «другие» лучше, как нам кажется, связывали концы с концами. Ибо из «диктатуры промышленности», даже в том виде, как тов. Троцкий излагает ее в «Новом курсе», вытекают не те выводы, которые делает тов. Троцкий.
В самом деле, посмотрите, как определяет тов. Троцкий отношение между Наркомфином и госпромышленностью. Он стоит за диктатуру промышленности над Наркомфином. Расшифруем, что это значит.
Прежде всего одно небольшое замечание. Наш Наркомфин нельзя считать тем самым учреждением, что министерство финансов буржуазных государств. Строение нашего государственного бюджета в корне и принципиально отличается от строения буржуазного бюджета, ибо наше «государственное хозяйство» принципиально отличается от «государственного хозяйства» классической «финансовой науки» любого из буржуазных университетов. Оно включает всю крупную промышленность, весь транспорт, госторговлю, советские хозяйства и т. д., т. е. изрядную долю «народного хозяйства». Поэтому такого противоречия между «интересами народного хозяйства» и «интересами фиска» у нас быть не может (мы не говорим уже о классовой характеристике бюджета, что само собою разумеется).
Итак, что же означает утверждение тов. Троцкого?
Во-первых, тов. Троцкий совершенно напрасно думает, что Наркомфин такая же часть «госкомбината», как транспорт и т. д. (см. Новый курс. С. 71).
Во-вторых, тов. Троцкий упускает из виду, что Наркомфин обнимает своею деятельностью не только всю госпромышлен- ность, не только весь сектор гос хозяйства но и всю сферу частного хозяйства (хотя «по-другому»).
В-третьих, тов. Троцкий не учитывает, что распределение финансовых средств для разных отраслей народного хозяйства (бюджет), а равно (косвенно, через Госбанк) вопросы кредитования идут через Наркомфин, т. е. здесь и происходит взна- чительной мере (по директивам СТО и т. д.) реальная увязка между различными сферами народного хозяйства (а не только промышленности).
В-четвертых, тов. Троцкий недооценивает тот факт, что непосредственно в связи с Наркомфином стоит денежная система, эта элементарная предпосылка всей совокупности то-
310
варного хозяйства, которая имеет значение для всех звеньев народного хозяйства, а равно система кредита и банки.
Если говорить, что должна существовать диктатура промышленности над Наркомфином, это и значит не понимать реальных связей между этой промышленностью и внегосудар- ственным хозяйственным кругом, т. е. в первую очередь крестьянским хозяйством.
Как рационалистически, обще, абстрактно ставит вопрос тов. Троцкий, видно из его рассуждений насчет валюты (это в самый «разгар» денежной проблемы).
Разумеется, «в конечном счете» все «соподчинено» проблеме развития крупной промышленности, ибо она есть база социализма, ведущее начало и т. д. и т. п. Опять-таки, не в этом дело, не в этих политико-экономических «азах». А дело в том, что в определенное, конкретное время при определенных, конкретных условиях вопросы денежной системы могут стать «звеном». И тогда этой проблеме должно быть «соподчинено» все. Но это уже другая тема, которой нам придется коснуться ниже.
Итак, мы видим здесь основную «методологическую» ошибку оппозиционных теоретиков-экономистов: они брали промышленность изолированно, «гвоздя» проблемы они не видели. Поэтому на основе своей постановки вопроса они и не в состоянии были предложить систему правильных мероприятий: они смотрели не туда, куда нужно было смотреть.
Интереснее всего то, что эта ошибка по типу буквально повторяла профсоюзную ошибку Троцкого, Бухарина и прочих. В самом деле, как тогда рассуждали?
«Нэп, раскрепощение хозяйства и т. д. —очень хорошо. Все это приемлемо. Но какое это отношение имеет к профсоюзам? И какое это отношение имеет к госпромышленности? Это — особый вопрос» (как у Троцкого перед XII съездом особенность вопроса о промышленности была аргументом против абзаца о роли крестьянского хозяйства).
Так рассуждали тогда и рассуждали, действительно, как эклектики, которые не видели общей связи крупных проблем, ставших на очередь дня.
Та же ошибка в виде изолированного анализа промышленности, ее, так сказать, лабораторно-уединенного лечения, повторилась и в прошлом году. Нетрудно понять, что —отрицают или не отрицают это сами авторы ошибки — она связана с пониманием роли крестьянского хозяйства. Это подтвердится еще более в последующем изложении.
зи
3. Вопросы о «плане»
Вопрос о плане, как мы видели, играл в дискуссии совершенно исключительную роль. Оппозиция видела в «плане», «плановом начале», «маневренном плане» и т. д. универсальное средство от всех экономических, а следовательно, и всяких иных зол.
Само собою разумеется, что никто и не спорил против планового хозяйства и плана вообще: «Мы уже в прошлом году настолько далеко ушли вперед от такой детски примитивной постановки вопроса, что нелепо было тащить партию назад, к рассуждениям о «пользе стекла». Не в этом был вопрос. А вопрос был в том, как реально подойти хоть немножечко поближе к тому «плановому хозяйству», имя которому — социализм».
Нужно еще раз вспомнить, как обстояло дело, какова была конкретная «хозяйственная конъюнктура» в широком смысле этого слова.
Основной факт —почти полная размычка промышленности с крестьянским хозяйством. Невозможность и бесперспективность товарооборота между городом и деревней. Крестьянин не может раввивать свое хозяйство, так как он заинтересован в росте его товарности; цены на продукты крестьянского хозяйства страшно низки, и ему невыгодно продавать; цены на продукты промышленности очень высоки, и ему невозможно покупать. Запродажи со стороны крестьянского хозяйства для покупок тоже, следовательно, перестают иметь смысл. Этакое положение невероятно обостряется катастрофически падающей валютой, совзнаком, который становится положительно опасно держать у себя: он падает по своей покупательной способности не только со дня на день, но чуть ли не с часу на час. Денежное «накопление» становится исключенным, а следовательно, застопоривается и реальное накопление вместе с ростом помех к расширению товарного хозяйства вообще. Становится невозможным даже ограниченный индивидуальный «план» крестьянского хозяйства, ибо нельзя даже элементарно рассчитать и подсчитать хозяйственные элементы, не говоря уже о налогах и т. д.
Так ® общем, в самых грубых очертаниях, обстояло дело с крестьянским хозяйством.
А с промышленностью? Прежде всего невозможность сбыта. Промышленность уперлась в тупик, она натолкнулась на крупнейшее препятствие, а именно на слабость внутреннего крестьянского рынка. Процесс реализации застопорился. Застопорилось, следовательно, и воспроизводство и накопление. Падающая валюта, бесконечное количество «индексов», судорожные попытки решить задачу квадратуры круга, т. е. найти точ¬
312
ные измерители при всеобщей неустойчивости хозяйственных элементов, делали и здесь невозможным точный расчет, калькуляцию, исчисление себестоимости, балансов и т. д. Элементарнейшая основа элементарнейшего плана отсутствовала даже для отдельного предприятия, треста или для любой еще более низовой производственной единицы.
Таким образом, по основной линии смычки между двумя громаднейшими частями народного хозяйства получилось полное и категорическое расхождение. А в любой из производственных ячеек — и на стороне крестьянина, и на стороне гос- промышленности — отсутствовала элементарная возможность плана в условиях товарного хозяйства, ибо бился в агонии многострадальный советский знак.
Как же в таких условиях предлагали идти к плановому хозяйству оппозиционные товарищи?
В своем докладе на XIII партконференции тов. Пятаков говорил:
«Если подходить к вопросу о плановом хозяйстве так, как подошел т. Рыков, т. е. к созданию плана всего народного хозяйства Союза Республик, включая и крестьянское, то разумеется, мы должны сказать: такого плана создать в настоящий момент, при наличии колоссальнейшего по размерам крестьянского хозяйства, нельзя...
Когда мы говорим о плане и управлении хозяйством, то в первую очередь и в первую голову (а во «вторую»? — Н. Б.) встает вопрос об управлении государственным хозяйством, о внесении сознательности и систематичности, т. е. планомерности, в это управление» (Протоколы. С. 20).
«Второй вопрос состоит в том, что если мы построим такую систему управления государственным хозяйством (подчеркиваю: всем государственным хозяйством, не крестьянским, не частным, а именно той частью народного хозяйства, которая находится в собственности у пролетарского государства), то совершенно ясно, что мы должны подойти к этому нашему хозяйству с каким-то планом работы» (Там же. С. 22). К этим невинным на первый взгляд формулировкам стоит присмотреться. В самом деле, казалось бы, что в них — вся бездна марксистской премудрости насчет плана. А вот при ближайшем рассмотрении мы увидим, насколько они односторонни, недиалектичны, мертвы, жизненно-«подозрительны».
Тов. Пятаков издевается над планом всего народного хозяйства теперь. Но эта издевка годится лишь в том случае, если «план» понимать в соответствующем его «чистой» идее* виде. Но такой идеальный план исключен и для госпромыш- ленности, взятой даже только «в себе и для себя», т. е. вне всякой связи с частнохозяйственным кругом народного хозяйства. Мы и здесь имеем лишь известную степень рационализа¬
313
ции (внесения сознательности) хозяйственного процесса. Лежит ли вне этой тенденции вопрос о соотношении между крестьянским хозяйством и госхозяйством? Стоит только поставить этот вопрос, чтобы увидеть, что и этот вопрос включается в вопрос о «плане», включается уже теперь. Возьмем дело конкретнее. Можно ли строить хозяйственный план, не учитывая налогов? Нет. Можно ли учитывать налоги, не учитывая вероятного урожая (хотя бы вчерне)? Нет. Можно ли строить планы в промышленности, не учитывая емкости крестьянского рынка? Можно ли ставить вопрос о емкости рынка вне вопроса о ценах? Нет. И так далее и тому подобное.
В отличие от тов. Пятакова, тов. Троцкий в одном месте почти подошел к верной постановке вопроса, но тотчас от нее отскочил. В «Новом курсе» он писал:
«Разумеется, предварительный учет крестьянского рынка... ни в каком случае не может быть точным. Здесь неизбежны серьезные просчеты уже хотя бы ввиду колебания урожая и пр. Просчеты эти будут обнаруживаться через рынок же, в виде частичных и даже общих нехваток, заминок, кризисов. Однако же совершенно ясно, что кризисы эти будут тем менее острыми и длительными, чем серьезнее плановое руководство проникает во все отрасли государственного хозяйства, сочетая их непрерывно между собой» (С. 70).
Тов. Троцкий поставил проблемы «просчетов» в области (тоже «планового», поймите же, товарищи!) учета в соотношении между городом и деревней, но тотчас же убежал к рассуждениям об отраслях государственного хозяйства, взятого «само по себе».
Вся эта постановка вопроса смазывает главнейшую проблему нашей экономики и нашего планового (не в абсолютном, не в идеальном, а в конкретно-практическом значении этого слова) руководства. Разверните формулу нашего «плана» даже только в отношении к госпромышленности. «Что есть план»? План состоит, по Троцкому, г непрерывном сочетании» производственных отраслей мгжду собою. На языке политической экономии это есть «уничтожение диспропорциональности», или «анархии». Но только Туган-Барановский и его сторонники не понимали, что в понятие пропорциональности входит и «сочетание» с. потреблением, т. е. в данном случае с совокупностью крестьянского рынка. По Троцкому, выходит примерно так: их просчеты в отношении к крестьянскому рынку будут, но центр-то тяжести заключается в соотношении частей «госхозяйства». А реально? А реально дело обстоит так, что само это соотношение («сочетание») внутри госпромышленности определяется соотношением с крестьянским рынком. Тот «план», который бьет мимо этого соотношения, не есть план, ибо это соотношение и есть база всего
314
плана. Вот что нужно продумать до конца, понять и усвоить раз навсегда.
Никакое самое «расправильное сочетание» между отраслями нашей промышленности не освободить от крупнейших потрясений, если будут ошибки в учете основного соотношения, т. е. соотношения между госпромышленностью и крестьянским хозяйством.
В своей книжке «Хозяйство и цена» известный буржуазный идеолог П. Б. Струве говорил об «основном дуализме» хозяйства, т. е. о том, что во всяком хозяйстве обязательны два «начала»: начало стихийности и начало сознательности («плана», «рационализации»). Он считал исключенным общую рационализацию хозяйства, т. е. социализм. Мы этого отнюдь не считаем. Но в то же время мы видим, что рационализация есть процесс, что «плановое начало» растет. В известном смысле всякое наше государственное вмешательство в стихийный ход экономической жизни есть внесение этого рационального начала, этого «плана». Но нужно практически уметь делать здесь такие шаги, которые реально способствовали бы росту рациональных элементов общественного хозяйства. Тут есть разные типы: регулирование дробного крестьянского хозяйства (очень слабое, ибо только такое и возможно теперь) — это один тип; учет на основании статистики вероятной суммы урожая как основы для построения суммы налога — это, скажем, другой тип; более или менее точные производственные программы госпромышленности — это третий тип «увязки» и т. д. У нас дело с «планом» обстоит как раз очень сложно. Но при всей сложности построения плана все же, нам кажется, ясно, что вопрос учета крестьянского рынка есть одна из основных работ по построению плана.
Если это так, то да позволено будет спросить: ну, а может быть такая обстановка в экономике страны, чтобы этот вопрос, вопрос о соотношении между городом и деревней, точнее — вопрос о процессе обращения и условиях этого процесса, всплыл как решающий, как ленинское «звено», как проблема, которая (в относительном смысле слова, конечно) покрывает собой все остальные вопросы, проблемы, задачи? Может это быть или нет?
Конечно, может. И такую обстановку мы имели осенью 1923 года. Именно здесь был заколочен «гвоздь» нашей народнохозяйственной жизни, и именно сюда нужно было смотреть, чтобы увидеть правильный подход к лечению болезни.
Как иногда смутное сознание этого появлялось и у оппозиционных теоретиков, показывает, например, такое место в их резолюции (Правда. 1924. 1 янв.):
«Если развитие государственной промышленности совершается стихийно, неуравновешенно с развитием сельского хозяй¬
315
ства, то это является результатом отсутствия плана и руководства». Это чересчур сильно сказано: «отсутствием». Но что просчет здесь был — кто же это отрицает? Что были крупнейшие недостатки — кто же против этого спор<ит? Но где: «здесь»? Где это «здесь» — вот в чем гвоздь вопроса.
На это нельзя было ответить с кондачка. И если оппозиция говорила: план, план, еще раз план и еще раз Госплан, то большинство партии утверждало: основа в неправильной политике цен и в отсутствии твердой валюты — сюда смотри, здесь чини, исправляй и улучшай таким образом смычку. Это и будет реальным продвижением к плану.
Эти вопросы мы рассмотрим более конкретно ниже. А тут мы приведем еще одно место из резолюции оппозиционных экономистов, которое чрезвычайно наглядно и выпукло обнаруживает их ошибку:
«Резолюция (имеется в виду резолюция, предложенная политбюро ЦК.—Н. Б.) связывает возможность планового руководства с введением устойчивой валюты и, таким образом, отсрочку выполнения решений XII съезда (И—Н. Б.) объясняет необходимостью предварительно провести денежную реформу. Такая постановка неправильна и опаона, ибо вне общего и непрерывного согласования финансов с другими элементами государственного и народного хозяйства немыслимо обеспечить действительно устойчивое денежное обращение».
Как странно выглядят все представления о «плановом руководстве». Сперва — его полное отсутствие. Потом, как dens ex machina его полное наличие. Никаких ступеней. Все абсолютно, категорично, «жестко». Но ведь теории проверяются жизнью. Не так ли? Что же мы видим под этим углом зрения?
«Плановые» предложения оппозиции не были приняты. Был принят другой «план». И что же? У нас улучшилось положение дел, и вообще в народном хозяйстве у нас укрепилась и твердая валюта,. т. е. «действительно устойчивое денежное обращение».
Позвольте, но ведь оно было «немыслимо»?
Да, оно было бы «немыслимым», сели бы была «мыслимой» предпосылка о правильности взглядов оппозиции.
«Устойчивое денежное обращение» делает, таким образом, абсолютно неустойчивой экономическую платформу оппозиции и опрокидывает ее без всякого труда «на обе лопатки».
Таким образом, ко всем оппозиционным рассуждениям о плане можно было бы поставить эпиграфом следующее место из Ленина:
«Суть дела в том, что у нас не умеют ставить вопроса и живую работу заменяют интеллигентским и бюрократическим прожектерством. У нас были и есть текущ^ продовольственные и топливные планы. Мы сделали явнук^ ошибку и в тех
316
и в других. Насчет этого не может быть двух мнений. Дельный экономист вместо пустяковых тезисов засядет за изучение отчетов, цифр, данных, проанализирует наш собственный практический опыт и скажет: ошибка там-то, исправлять ее надо так-то. Дельный администратор на основании подобного изучения предложит или сам проведет перемещение лиц, изменение отчетности, перестройку аппарата и т. п. Ни того, ни другого делового и дельного подхода к единому хозяйственному плану у нас не видишь» * (Собр. соч. Т. XVIII. Ч. 1. С, 86—87).
А в’ другом месте (в письме тов. Кржижановскому) тов. Ленин писал:
«О плане М. пишет вздор. Самая большая опасность (слушайте!— Н. Б.) это — забюрократизировать делос планом государственного хозяйства. Это опасность великая. Ее не видит М. Очень боюсь, что, иначе подходя к делу, и вы не видите ее. Целый, цельный настоящий план для нас теперь «бюрократическая утопия». Не гоняйтесь за ней»** (Кржижановский Г. М. Товарообмен и плановая работа. М., 1924. С. 16). Эти слова нужно будет помнить еще долгое время, чтобы избежать той «великой опасности», о которой говорил тов. Ленин.
4. Политика цен
Выше мы видим, что промышленность натолкнулась на слабость внутреннего, т. е. в первую голову крестьянского, рынка. (Другой вопрос, а именно о ценах на продукты крестьянского хозяйства и экспорте хлеба как методе «лечения», ясен и без дальнейшего анализа.) Следовательно, нужно было в «первую голову» посмотреть, в каком отношении стоят фактические цены к действительным нуждам промышленного развития. В дискуссии не раз при обсуждении вопроса о характере кризиса некоторые товарищи с возмущением протестовали против «кризиса перепроизводства»^ Какой, мол, кризис перепроизводства, когда крестьянин до зарезу нуждается в таких-то и таких-то товарах, но не может их купить? В резолюции «четырех евангелистов» кризис был охарактеризован как кризис, который «в значительной мере является кризисом несогласованностей непредусмотрительности». Точно не всякий кризис является кризисом несогласованности. Tohiho, если бы была полная «согласованность» (т. е. полная рационализация и всесторонний план), то можно было бы говорить о кризисах.
Эти протесты пробив «перепроизводства» основываются на весьма наивном представлении обо всем механизме рыночного хозяйства. Этак ведь нельзя было бы говорить и о кризисах перепроизводства во времена классического капитализма, ибо никогда насыщение продуктового спроса не являлось реаль-
317
ностью, и капитализм в этом смысле всегда недопроизводил. Когда речь идет о перепроизводстве, то всегда речь идет о платежеспособном спросе, всегда речь идет об определенных ценах. Только так и можно ставить вопрос. Но это, однако, не решает еще другого вопроса, а именно вопроса о строении цен в условиях монопольного хозяйства, о высоте картельной сверхприбыли, о возможности отказаться от части этой сверхприбыли или от всей сверхприбыли для того, чтобы ускорить товарооборот, расширить рынок и с этого конца вести политику промышленного подъема.
Этот вопрос в его общей формулировке был поставлен и проанализирован нами в статье, направленной против «основного закона социалистического накопления» т. Е. А. Преображенского *.
Поэтому повторять здесь всю аргументацию мы отнюдь не собираемся. Посмотрим лишь, как «подводили базу» экономические лидеры оппозиции против рекомендовавшейся ЦК политики снижения цен.
Вот, например, теоретическая предпосылка т. Преображенского:
«Мы не должны, товарищи,— увещевал партию тов. Преображенский,— принижать теорию в нашей партии, и поэтому мы, вступившие в эпоху строительства социализма, должны осмыслить все тенденции в нашем хозяйстве, которые перед нами проходят... Уже теперь, на опыте нашего советского хозяйства, мы можем констатировать различие между законами социалистического накопления и законами капиталистического накопления. Сущность капиталистического накопления заключалась в том, что каждое отдельное предприятие, более крупное, техничеоюи более высокое, в конкурентной борьбе побивало ремесло и кустарную промышленность. И потребитель-покупатель решал судьбы того и другого способа производства, покупая более дешевые товары. Это происходило в обстановке чаще всего манчестерского отношения государства к этому процессу, хотя оно и поддерживало в других формах промышленность.
У нас, товарищи, другое положение. Наши отдельные предприятия, даже отдельные тресты, в обстановке чисто конкурентной борьбы могут подвергаться всем опасностям постепенного их перерождения и рассасывания в предприятия» капиталистической формы. И их сила не в том заключается, что они таким путем (т. е. путем конкуренции и дешевых цен, очевидно.— Н. Б.) могут одержать победу, а в том, что все государственное хозяйство, весь его комплекс будет выступать как единое целое. И весь, в целом окажется сильней нэпа» (Протоколы XIII конф. С. 34) (все курсивы наши.—Н. Б.). Как тут все «ядовито»! Даже «манчестерское отношение государства»
318
припущено для тех, кто не согласен с точкой зрения тов. Преображенского.
В чем чудовищность его положений? Да в том, что он противопоставляет «плановость», т. е. относительное единство нашего государственно-хозяйственного комплекса, политике дешевых цен. Вот что странно, вот что действительно чудовищно.
Вместо того, чтобы рассуждать: «Так как наша социалистическая промышленность имеет преимущество перед капиталистической, ибо она выступает или может выступать относительно сжатым единым кулаком, то нам нужно использовать это обстоятельство для всемерного удешевления товаров, чтобы этой дешевизной бить частного промышленника, торговца и т. п.», вместо этого т. Преображенский разводит такую «теорию»: «Так как частный капиталист действовал в раздробь, конкурировал, бил конкурента, завоевывал покупателя дешевой ценой и так как у нас не должно быть индивидуализма, ман- честерства и проч., то... давайте продавать не дешево — это ведь капиталистический метод».
Ну и логика! Ну и «метод»! Ну и понимание задач социалистического пролетариата!
Оппозиция не только не видела того, что нужно было видеть: она упиралась, когда ее толкали на правильный путь. Суверенное презрение к крестьянскому хозяйству приводило к тому, что люди не могли «заметить* такого реального «слона» экономической политики, как возможность и необходимость снижения цен, без которого нельзя было приступить к оздоровлению промышленности по-настоящему.
Любопытна дальнейшая аргументация тов. Преображенского. На той же XIII конференции он говорил:
«Мы получаем ценности извне путем прямых налогов или путем определенной политики цен. Каждый, конечно, скажет, что путь прямых налогов — путь наиболее опасный, который ведет к размычке с крестьянством. Возьмем конкретный пример: если крестьянство дает возможность накопить 300 миллионов путем налогов и, допустим, 200 миллионов путем получения прибыли от госпромышленности, то мы, таким образом, накопляем 500 миллионов.
А не ясно ли, что раз мы имеем эту сумму как определенно данную сумму, не выгодней ли политически сделать так, чтобы крестьянство... дало 200 миллионов путем налогов и 300 миллионов путем определенной политики цен» (Протоколы. С. 35).
Эта на первый взгляд убедительная арифметическая выкладка страдает, однако, тем «маленьким» недостатком, что она предполагает какие-то раз навсегда данные величины.
А не слышал ли тов. Преображенский, что можно выиграть на быстроте оборота?
319
А не вспомнит ли тов. Преображенский, что при более низких ценах, но большей массе продаваемых товаров (т. е. при расширении рынка) можно получить большую сумму прибыли?
И где у тов. Преображенского хоть тень доказательства того, что быстрота оборота не может быть увеличена! (что она «дана»), что количество сбываемых товаров останется тем же?
При такой (простоте рассуждений, «акая есть у тов. Преображенского, дело безвыходно. Но счастье в том, что одно дело — сознание оппозиционных экономистов, а другое — реальное бытие советской экономики. Тов. Преображенский находится в плену монополистических предрассудков—вот в чем его беда.
А между тем даже некоторые буржуазные экономисты видят, в чем суть проблемы. Так, например, в октябрьском № «Journal des Economistes» помещена статья Ива Гюйо (L’Augmentation du pouvoir d’achat par la baisse des prix) на тему об «увеличении покупательной силы путем низких цен», где этот либеральный автор выставляет положение (терминология не марксова, разумеется), что «снижение (reduction) цены единиц— (продукта) увеличивает их общую ценность (la valeur totale), потому что оно вызывает спрос» (С. 144). В этом г. Гюйо видит настоящее завоевание рынков. Не скажет ли тов. Преображенский, что т. Гюйо стремится подкузьмить французских капиталистов?
Ускорение оборотай расширение рынка, на этой базе расширение производства, отсюда возможность дальнейшего снижения цен, дальнейшего расширения рынка и т. д.— вот путь нашего производства. Эта политика для нас обязательна, ибо мы во что бы то ни стало должны осуществлять смычку с крестьянством. Эта политика для нас возможна именно 'потому, что мы имеем преимущество в относительной плановости нашего государственного хозяйства.
Тов. Пятаков на той же XIII конференции говорил:
«Вопрос о смычке есть, в значительной мере, вопрос о соотношении цен (слава те, господи!—Н. Б.).. И вот как мы подходим к вопросу о регулировании цен! Эти чрезвычайно показательный пример того, как не нужно вести наше государственное хозяйство. Мы думали (и в резолюции это сказано), что просто соответствующим распоряжением мы цены понизим, заставим тресты снизить накладные расходы, снизить прибыль, улучшить производство и цены падут. Я утверждаю, что так дело не выйдет, потому что дело не только в этом, айв количестве товаров, поступающих на рынок...» (С. 25).
Указывая на то, что частный торговец продает по дорогим розничным ценам, даже если отпускные цены трестов низки, тов. Пятаков делает такой вывод:
«Мы таким регулированием цен добьемся не смычки крестьянства с нашей промышленностью, а добьемся накопления част¬
Ч
320
ного капитала и смычки частного предпринимателя с крестьянством» (Там же).
Если тов. Пятаков жаловался на малое количество товаров, то тов. В. М. Смирнов в свою очередь гневался на то, что к осени «резко зажали кредит и заставили наши торговые органы выбросить на рынок всю массу товара, которая скопилась за лето, выбросить как раз в тот момент, когда крестьянин сдавал максимальное количество сельскохозяйственного налога» (Протоколы. С. 70).
Итак, прежде всего вопрос о «количестве товаров» и еще раз вопрос о характере кризиса.
Если говорить о потребностях крестьянского хозяйства, было резкое недопроизводство.
Если говорить с точки зрения платежеспособного спроса, то было производство.
Но как же кризис сбыта, так сказать, сам не повлек снижения цен?
А очень просто: в силу стопроцентной монополии в промышленности, которая имела до тех пор гарантированный государственный кредит и поэтому не имела достаточных стимулов к завоеванию рынка путем более дешевых цен.
Это привилегированное положение, уже породившее явления монополистического загнивания и застоя, и нашло своих апологетов в лице оппозиционных товарищей. Чтобы ликвидировать этот застой, нужно было разбить партийную оппозицию с ее цеховой и узкой точкой зрения, мешавшей заглянуть за пределы госхозяйства и, следовательно, вредной и для этого самого гос- хозяйства.
Довод о наживе частного капитала являлся уже поистине жалким софизмом, придуманным для того, чтобы не снижать цен. Ибо именно исходя из того, что разницу может класть в карман частный «посредник», и нужно было расширять кооперативную агитацию и пропаганду, срывая маску с частного посредника как с грабителя, хозяйственно его разоблачая и строя свою торговлю, укрепляя кооперативную й. т. д. Только так и можно идти вперед. А бояться этой борьбы — значит «волков бояться — в лес не ходить».
Ряд товарищей из оппозиции говорили, что из признания «перепроизводства» вытекает свертывание промышленности. Так было бы, если бы перепроизводство это не было связано с безумными ценами. Эту связь они упускали. Наоборот, совершенно правильная точка зрения ЦК, заставлявшая госпромыш- ленность не жить на готовенькое, а зашевелиться и поискать рынка, привела к безусловному успеху. Сломлено было монополистское чванство, которое социалистическую добродетель видело не в усилиях по улучшению смычки с крестьянином, а в административных прерогативах, позволяющих брать что
11 Заказ Nt 2227
321
угодно, как угодно, а в случае затора и торгового главзапора идти в госкассу и получать кредиты за заслуги перед социалистическим отечеством.
Практика всецело оправдала политику снижения цен. Товарооборот увеличился, промышленность сдвинулась с места, началась гораздо более быстрая мобилизация хозяйственных факторов, более интенсивное использование капитала, т. е. создались условия для дальнейшего развертывания производства. Насколько можно было с пользой для промышленности снизить цены, показывает следующая сравнительная табличка:
Снижение отпускных цен
С 1 /X—23 г. по 1/XI-24 г.-30-35 %
Отрасли производства
Цены в к довоенным
I/X-23 г.
I/XI-24 г.
Снижено в %
Кожевенная
322
218
33
Пищевая
325
211
35
Сил и к.-строит
304
208
32
Металлическая
207
177
151
Текстильная
271
177
35
Топливная
210
173
18
Электрическая
176
160
9
Бумажная • . . . .
179
141
21
Химическая
117
101
28
Вся промышленность ....
247
177
29
1 Или 30—35 %, если учесть снижение цен в октябре и ноябре.
Интересно отметить снижение цен на некоторые отдельные товары. Так, например, цена на гвозди была снижена на 47 %, подошву — на 48, краски — на 52, сукно тонкое — на 61, махорку— на 71, продукты шерстяной промыт анности — на 46,5%.
Погибла при таком снижении цен наша промышленность? Ничего подобного. Она впервые стала быстро развертываться. Конечно, было бы нелепо приписывать это только снижению цен. Но эта политика безусловно дала толчок к быстроте оборота, устранила застойно-гнетущий момент монополистического извращения экономической политики нашей государственной промышленности, помогла справиться с «кризисом сбыта». Уже после первых ударов по высоким ценам и провинциальные, и московские биржи отметили оживление товарооборота. А к осени 1924 года предложение отставало от спроса.
Развертывание товарооборота видно из таблицы* (по материалам ВСНХ).
322
При снижении цен на 30 % продукция промышленности увеличилась с 1 191 миллиона довоенных рублей до 1 548 миллионов, т. е. уже на 30 %. При этом сдвинулась не только легкая промышленность, но стала подниматься и тяжелая, производящая в значительной мере основной капитал страны. Количество готовых хлопчатобумажных тканей (счет в продукте) увеличилось на 43,8%, железной руды — на 109,5, чугуна — на 121,5, стали — на 69, проката — на 51,9 % ‘.
Это было сделано не «вопреки ЦК», а вопреки (в условном смысле) оппозиции, т. е. при поддержке ЦК. Ибо его руководящее большинство видело проблемы там, где их нужно было видеть.
Теперь запоздало признается, кажется, почти всеми, что политика снижения цен дала сильнейший толчок и к реальному снижению себестоимости. В качестве иллюстрации этого процесса могут служить, следующие цифры, взятые из области текстильной промышленности, где снижение цен было особенно значительно (разумеется, дело здесь не только в снижении цен, но никто не может оспаривать очень значительного влияния этого фактора):1 2
Снижение себестоимости (за год)
Хлопчатобумажная промышленность ... 49 Грубошерстяная * ... 40
Тонкосуконная * ... 70
Камвольная промышленность 53
Льняная промышленность 50
Этот процесс, в свою очередь, будет облегчать дальнейшее снижение цен и тем самым наиболее прочное завоевание рынка, в том числе и в первую очередь рынка крестьянского. Используя все преимущества единства нашего государственного хозяйства, используя все возможности того (не абсолютного, не «цельного», не совершенного) плана, который у нас имеется, мы должны и на этой основе удешевлять себестоимость и понижать цены, все мощнее и мощнее ускоряя товарооборот, все интенсивнее используя единицу капитала, все ускоряя темп хозяйственного взаимодействия между городом и деревней и тем самым укрепляя во много раз, «смычку» между рабочим классом и крестьянством, а равно и развертывание нашей гос- промышленности.
Нужно понять, что, наши «казенные» фабрики и заводы не должны ни в коей мере страдать бюрократизмом «казенных заводов» буржуазного государства, иметь ограничивающие рост
1 Предварительные итоги работы госпромышленностн за 1923/24 операционный год (Доп. к еж ем. стат. б юл л. ЦОС. ВСНХ. № 9).
2 Цифры взяты из докладной записки ЦУГПРОМ'а председателю. ВСНХ тов. Дзержинскому.
11*
328
Обороты синдикатов по продаже 1923—1924 гг.
(в тысячах рублей)
Наименование синдикатов
I квартал
II
квартал
ш
квартал
IV
квартал
Всего
В. т. С
28 755,2
50 768,0
74 528,6
99 927,7
253 979 ,5
в процентах ....
100
176
259
347
—
В. К. С
9166,9
9 941,0
11 014,0
14 407,9
44 529,8
в процентах ....
100
108
120
158
—
Сольсиндикат
7 885,2
9 177,7
11 082,0
8 850,0
36 994,9
в процентах ....
100
116
140
112
—
Нефтесиндикат (керосин)
7 562,6
6 873,4
3218,8
9 293,8
26 948,6
в процентах ....
100
90
42
123
—
Продсиндикат
3 156,8
3 351,1
3 954,4
4 972,6
15 434,9
в процентах ....
100
106
125
157
—
Металлосиндикат . . .
1 654,1
3 294,9
5 393,5
7 749,5
18 092,0
в процентах . . .
100
193
326
468
—
Сельмаш
281 ,4
2 690,3
964,1
776,6
4712,4
в процентах ....
100
960
344
276
—
Росмаслосиндикат . • .
861,7
280,0
618,5
1 205,3
2 965,5
в процентах ....
100
32
71
140
—
Махорочной
397,7
855,5
1 597,4
1 975,2
4 822,8
в процентах ....
100
217
405
501
—
Спичечный
855,9
52,4
—
—
908,3
в процентах ....
100
6
—
—
—
Жировой
121,3
426,4
377,0
664,0
1 588,7
в процентах ....
100
352
311
548
—
Крахмалпатбюро . . .
44,1
26,7
—
—
70,8
в процентах ....
100
60
—
—
—
Консервбюро
31,4
—
—
—
31,4
в процентах . • . .
100
—
—
—
—
Уралмет
11061,5
11 895,7
18 106,7
17590,1
58 654,0
в процентах ....
100
108
164
159
—
Итого . . .
71 832,8
99 633,1
130 855,0
167 412,7
469 732,6
в %%
100
138
182
233
—
производительных сил тенденции, что есть у монополистического капитализма. Ибо наша задачи максимум развития производительных сил, покрытие потребностей широких масс, неустанное стремление к развертыванию производства. В условиях рынка метод дешевых цен можно в такой же степени считать «буржуазным», как метод гражданской войны в условиях пролетарской революции.
5. Денежная реформа
Выше мы видели, как обстояло дело у оппозиционных элементов с денежной реформой. Они по сути дела отвергали денежную реформу как необходимую предпосылку нарастания «плановости» хозяйства.
324
Такой она у них не являлась.
Если вдуматься в это обстоятельство и найти здесь самую глубокую причину такого отношения к делу, то и здесь обнаружится основной порок оппозиционной платформы: непонимание связи госпромышленности с крестьянским хозяйством. В самом деле, тут перед нами два момента:
Во-первых, недооценка рынка, типа рыночной, связи и твердой валюты как непременного условия здорового рыночного товарооборота resp. товарного производства.
Во-вторых, желание, чтобы и дальше нас «спасал» совзнак. Это желание стоит, в свою очередь, в связи со всей теорией «социалистического накопления», развитой тов Преображенским. Бумажно-денежная эмиссия есть ведь скрытый вид налогового обложения (кстати, совершенно напрасно т. Преображенский в «Вестнике Комм. Академии» * утверждает, что эту истину он впервые открыл). А так как социалистическое накопление должно в значительной мере (и это есть, по Преображенскому, основа политики) идти именно таким путем, а уж никак не через «буржуазные» дешевые цены, то появляется великий соблазн удержать этот милый, добрый совзнак.
Можно сказать, что оба эти пункта стоят в связи с некоторыми пережитками «военного коммунизма», с непониманием специфических методов нашей политики в условиях товарного хозяйства, где быстроту оборота должна быть величиной, пренебрегать которой может только провинциальный скряга и скупердяй, а не расчетливый «хозяин*
Вся премудрость сводится здесь, следовательно, к такой вырисовывающейся «линии»: следует с денежной реформой потерпеть, государственное хозяйство вылезет на плане, ибо.можно здесь прибегать к безденежному расчету, а с другой стороны, к расчету в- червонцах; накопление же будет происходить за счет «третьих лиц»: 1) путем эмиссионного налога (для чего нужно сохранение совзнака), 2) путем политики высоких цен. Логика, правда, своеобразная, вскрывается таким образом и тут. И тут происходит «увязка» между общими взглядами на основы хозяйственной политики — с одной стороны, и частной проблемой, в данном случае проблемой денежной реформы,— с другой. Если принять во внимание, что падение советского знака ударяло в первую очередь по крестьянскому хозяйству и благодаря своему общему воздействию (ибо советский знак гулял в деревне, а дли крупных сделок уже был червонец), то картина становится еще более ясной и еще более яркой.
Таким образом, объективное положение и политика рабоче- крестьянского блока делали настоятельно необходимой денежную реформу — смелую попытку упорядочения денежного хозяйства. А в это время «плановая» логика оппозиционных товарищей тормозила проведение этой реформы и предрекала
325
всяческие ужасы и напасти, если мы эту денежную реформу быстро и решительно стали бы проводить.
Следует вспомнить, как оценивал тов. Ленин вообще вопрос о стабилизации рубля. На IV конгрессе Коминтерна (предпоследняя публичная речь Владимира Ильича) он говорил:
«Что действительно важно, это вопрос стабилизации рубля. Над этим вопросом работают лучшие наши силы, и этой задаче мы приписываем решающее экономическое значение. Удастся нам на продолжительный срок, а впоследствии навсегда, стабилизировать этот рубль, значит, мы выиграли» * (Собр. соч. Т. XVIII. Ч. 2. С. 91).
Вл. Ильич говорил здесь о стабилизации соврубля. Вышло по-другому. Но это ни капли не опровергает ленинского утверждения. Для того чтобы провести денежную реформу, требовалась, конечно, известная смелость: нужно было отгрызаться от «диктатуры промышленности», нужно было апеллировать к рабочим массам с призывом временно потерпеть, принести новую жертву, пока будет проходить наиболее острый период реформы. Если задача навязывалась всем ходом событий, то ее нужно было решить, и этой задаче, ее решению нужно было соподчинить все остальное. А наши оппоненты не только не понимали всей важности задачи, не только протестовали против) подчинения ее решению решение других задач и проблем, но и идейно саботировали реформу, пугая партию и гибелью страны, и гибелью червонца, тогда еще маленького и ходившего «под столом».
Уже на сессии союзного ЦИК при обсуждении доклада Нар- комфина во фракции тов. В. Смирнов говорил:
«Когда при таком тяжелом финансовом положении... наше денежное обращение стараются поставить на основу червонца, который нельзя эмитировать произвольно... то это вызывает величайшее опасение... Когда осеннее оживление закончится... когда наступит обычное сжатие оборота, то оно прорвет тонкую оболочку советских знаков. Это будет критическим моментом для червонца» (Доклад т. Кржижановского иг Госплана о проблеме «ножниц» и прения по докладам Госплана, Наркомфина и ВСНХ на заседаниях фракции РКП (б) III сессии ЦИК Союза ССР. С. 33).
1L сентября 1923 года тов. Смирнов в записке, поданной в политбюро, анализируя создавшееся положение, приходил к такому выводу:
«Мы должны при таких обстоятельствах уже сейчас иметь в виду неизбежность ликвидации советского рубля и превращение банкноты в падающую валюту со всеми вытекающими отсюда последствиями».
В другой записке тот же товарищ говорит о катастрофической обстановке:
326
«В ближайшее же время для нашего советского рубля, а в дальнейшем и для самой банкноты это — как об этом говорится в другом месте той же записки — обозначало бы, конечно, величайшую катастрофу как для народного хозяйства вообще, так и для государственного бюджета, в частности».
То же — в третьей записке тов. Смирнова. Словом, по всему фронту — «положение катастрофическое».
Основное соображение, которое выдвигалось как деловой аргумент товарищами из оппозиции, заключалось в том, что при бюджетном дефиците неизбежно придется прибегнуть к «ненормальной» эмиссии червонца и таким образом превратить его в новую падающую валюту, так сказать, «другой манеры». Это соображение, конечно, имело довольно крупный логический вес. Однако оно имело сверхсильный логический вес только при некоторых оппозиционных предпосылках.
А именно: если справедливы были протесты против «диктатуры Наркомфина», т. е. если справедливы были те, кто защищал «диктатуру промышленности» против «самодовлеющего», как это называл тов. Троцкий в своем первом письме членам ЦК и ЦКК, «характера нашей финансовой политики», тогда, конечно, денежная реформа потерпела бы неизбежный крах.
Здесь нужно было, конечно, выбирать. Проведение денежной реформы предполагало «жесткий финансовый план», беспощадное «зарезывание» по отдельным сметам, сокращение до минимальнейшего минимума всех расходов и т. д. Против этого, естественно, поднимались протесты как против финансового самоуправства. Но это «самоуправство» предполагалось, поскольку нужно было брать всерьез всю денежную реформу. Нбо иначе, действительно, осуществилась бы та самая перспектива, которую предрекал тов. Смирнов, а равно и товарищи Преображенский, Пятаков и другие.\(В связи с этим стоит и производный вопрос об активном балансе, который мы здесь отдельно не рассматриваем; достаточно указать, что протесты против активного баланса в известной степени были связаны со взглядами на денежную реформу.)
И здесь практика показала, что товарищи из оппозиции, вульгарно выражаясь, «сели в галошу».
Уже на XIII конференции, где оппозиция вообще давала отбой (стоит вспомнить, что тов. Пятаков говорил здесь в общем о «правильной» экономической политике ЦК, тогда как в записке 46 эта политика выглядела «совсем наоборот»), тов. Преображенский поспешно отступал.
«Мы в дискуссии,— говорил тов. Преображенский,— не выступали против финансовой реформы, ибо мы стихийно подошли к необходимости ее проведения» (Протоколы. С. 37).
Не выступали против. А за выступали? А неизбежного провала не предрекали? А эти пророчества как можно было
327
Оценить? «Ни за, ни против?» Конечно, товарищи объективно были против реформы.
«Еще летом,— продолжает тов. Преображенский,—ЦК бил предупрежден целым рядом товарищей относительно того... что существование двух валют несовместимо, что червонец будет выпирать совзнаки и мы можем стихийно (I) оказаться перед необходимостью перейти на твердую валюту тогда, когда у нас имеется бюджетный дефицит, что ставит под известный (!). риск проведение реформы» (Там же). Дело, как видели читатели, шло тогда не об «известном риске», а о «величайшей катастрофе». А по существу как же возможно было в тогдашних условиях добиться бездефицитного бюджета оез жесткой финансовой политики, без преодоления кризиса, без начала оздоровления нашей промышленности и торговли. И как же можно было установить «нормальный» бездефицитный бюджет без проведения денежной реформы? «Дать» тогда, когда мы подошли вплотную к полной размычке между городом и деревней,— это действительно означало бы загубить дело нашего хозяйственного возрождения наверняка.
Но тов. Преображенский еще на конференции все же не сдавался окончательно. Он еще утешал себя:
«Может случиться, что события на нашем хозяйственном фронте развернутся таким образом, что мы выйдем из этого затруднения, и мы избегнем всех подводных камней. В основном (!) же риск перехода на твердую валюту при дефиците в бюджете остается» (С. 37). И уж конечно «самый метод про* ведения денежной реформы показывает всю стихийность, бесплановость в нашем хозяйстве» (Там же). Теперь-то не осталось уж никакого утешения. Да не то что утешения, самого малюсенького утешеньица не осталось. Даже Уркарты, даже злейшие враги, «все отрицая», не могут отрицать успеха денежной реформы в нашем Союзе.
Это теперь есть непререкаемый факт. Выходит так: «стихийная» политика ЦК привела к твердой валюте на деле, а «плановые» предсказания о катастрофе банкнот оказались настолько же верными, как и «плановые» предсказания о всеобщей гибели при поддержке «не сводящего концов с концами» Центрального Комитета нашей партии.
В самом деле. Коротенькая цифровая справка скажет нам довольно много.
На апрель месяц 1922 года золотая ценность всех советских денег равнялась всего-навсего 40 миллионам рублей. На 1 января 1924 г. было в обращении денег на 302 милл. руб., на 1 октября — 622 милл. руб.3 На 11 декабря 1924 года эта сумма уже составляла 725 с лишком миллионов» 4.
3 Сокольников. Бюджет и валюта. Изд. «Эк. жизни», 1924. С. 52.
4 Коньюнкт. Бюлл. Совета Съездов. № 9.
328
Рост денежной массы в связи с ростом товарооборота' указывает на резко выраженный процесс хозяйственного оздоровления. Покупательная сила рубля не падает, отношение его к доллару и золоту стабилизовано, червонец является «нормальной» валютой и «нормально» котируется на иностранных биржах и т. д. и т. п.
Расширение товарооборота, в свою очередь, дает возможность расширять эмиссию без подрыва «твердости» валюты. Вместе с тем происходит изменение во всех порах хозяйственной жизни, В сфере промышленности появляется возможность калькуляции, вычисления себестоимости, прибыли, подведения балансов предприятия — смет, производственных программ и т. д.; исчезают потери на курсе, делается возможной действительная ориентация на хозяйственном поле; упорядочивается выплата зарплаты и уничтожаются потери на курсе со стороны рабочих. В крестьянском производстве становится возможным точно так же учет всех факторов, дается стимул к расширению производства, ибо делается возможной дальнейшая «товаризация» крестьянского полунатурального хозяйства; крестьянство избавляется от эмиссионного налога. В сфере обращения перекидывается мост между городом и деревней. Впервые создается возможность нормального кредита всех видов и сортов; становится возможной деятельность банков и даже использование частнокапиталистических вкладов; подводится основа под будущие вклады со стороны крестьянства и форсирование процесса накопления под руководством пролетарского государства. Наконец, упорядочивается наш государственный бюджет.
В другой связи при обсуждении вопроса о «плане» мы указывали уже на громаднейшую роль нормализации нашего государственного бюджета; именно потому, что у нас особое строение государственного бюджета, он и представляет своего рода центральную бухгалтерию народного хозяйства. До того времени, пока мы не имели упорядоченного госбюджета (а мы его не могли иметь без проведения денежной реформы), нечего было и думать о действительном плане даже в том условном смысле, в каком мы его принимаем. Ибо какие бы производственные программы ни принимались, как бы ни «увязывались» друг с другом, они неизбежно должны были «лететь», ибо их опрокидывал стихийный развал денежной системы.
Так мы, вопреки оппозиции устанавливая смычку с крестьянством, тем самым сделали и дальнейший шаг к плановому хозяйству.
320
6. Социалистическое накопление и борьба с частным капиталом
При рассмотрении споров о политике цен мы уже касались отчасти и разногласий по вопросу о социалистическом накоплении. С другой стороны, этой же проблемы мы касались в статье, направленной против «основного закона социалистического накопления» тов. Е. А. Преображенского. Этот вопрос теперь практически стоит не только в связи с политикой цен, но и в связи с проблемой основного капитала. Не трудно видеть, что все эти проблемы связаны одна с другой, и их решение будет различно, если будут различны общие исходные взгляды на соотношение между государственным хозяйством и хозяйством индивидуально-крестьянским. Не подлежит сомнению, что в известной мере промышленность должна быть поддержана общегосударственной казной. Но даже если отвлечься от того, в какой мере это должно происходить, есть здесь основной спор о стержне нашей промышленной политики. Перед нами два метода социалистического накопления: оппозиционный и ортодоксальный. Здесь нам прежде всего и хочется дать их характеристику; ибо эти «методы» и выражают собой две политические линии. Можно сказать, что:
1) оппозиция в общем ориентировалась на высокую прибыль на единицу товара. ЦК, наоборот, ориентировался на минимальную прибыль на единицу товара, что — при расширении рынка — дает большую сумму прибыли в целом;
2) то же можно выразить и так: оппозиция ставила свою ставку на картельную сверхприбыль, тогда как ЦК заботился о низкой цене и, расширении емкости крестьянского рынка;
3) то же самое можно формулировать еще иначе, а именно: можно сказать, что оппозиционная политм i есть политика, переносящая центр тяжести на монополистско-государственную поддержку за счет, вместо мобилизации всех хозяйственных факторов, технических улучшений, развития производительных сил, тогда как позиция ЦК смотрела в первую голову именно сюда;
4) в области финансирования у оппозиции центр тяжести в государственных дотациях, у ЦК в переходе на банковский кредит;
5) у оппозиции ставка на возможность немедленно заполучить куш для промышленности на основе высоких цен, у ЦК— ставка на мобилизацию хозяйственных факторов, на быстроту оборота, на интенсивность использования капитала.
В этом разница двух «промышленных политик», которые боролись в прошлогодней дискуссии. Часто определяли, что оппозиция стояла за высокую прибыль и за быстрый темп социалистического накопления, тогда как ЦК был за минималь¬
330
ную прибыль и за медленный темп социалистического накопления. Эти ходячие формулировки страдали тем недостатком, что они были и верны и неверны, они были вульгарны, ибо не выражали сути дела, оставаясь лишь на поверхности явлений и рассматривая лишь то, что находится непосредственно под самым носом. ЦК стоял не вообще за минимальную прибыль, а за минимальную прибыль на единицу товара. ЦК стоял не вообще за медленный темп накопления, а за то, чтобы не отрываться от крестьянского хозяйства и в конечном счете получить более быстрый, максимально быстрый темп накопления.
Люди часто не отдают себе отчета в том, что задача стоит отнюдь не под углом зрения одного оборота капитала, а о ряде лет и целой цепи капитальных оборотов, где один оборот обще-, ственного капитала или совокупного капитала госпромышлен- ности есть лишь звено этой цепи. Люди не понимают часто и того, что время оборота капитала, которое есть сумма «времени производства» и «времени обращения», не есть какая-то определенная, заранее данная, навек установленная величина. А из непонимания этих обстоятельств вытекает совершенно неправильное представление о мероприятиях, обеспечивающих, так сказать, оптимум социалистического накопления. Если мы набираем высокую прибыль за счет высоких картельных цен и в то же время сокращаем емкость внутреннего рынка или тормозим его развитие, если мы тем самым тормозим ускорение оборота капитала или' даже замедляем этот оборот (скажем, удлиняем время обращения, когда товар дольше, чем нужно, лежит на складах, ждет покупателя, увеличивает «издержки хранения» и т. д.), если мы опять-таки тем самым уменьшаем энергию, направленную на техническое улучшение и на поиски разнообразных методов снижения себестоимости,— то в конечном счете, как много ни загребли бы в начальную фазу наших экономических выступлений, мы бы проиграли, ибо темп накопления неизбежно бы замедлился. Наоборот: если мы берем на единицу товара меньше, но зато расширяем из года в год емкость крестьянского рынка, обратно влияющего на производство, если мы, беря меньше, в то же время всемерно ускоряем оборот капитала, сокращая и «время производства» и «время обращения», если мы ускоряем таким путем взаимное влияние города и деревни, госпромышленности и сельского хозяйства, социалистической индустрии и крестьянского хозяйства, то, идя вначале медленнее, мы с лихвой догоняем, перегоняем и оставляем далека позади тот темп накопления, который предполагается первым (оппозиционным) вариантом нашей экономической политики. Но для того чтобы увидеть это, нужно смотреть дальше своего носа, что не всякий ведь может. И нужно при этом выйти из своей «промышленной» скорлупы и видеть
331
элементы всего народного хозяйства и в их связи и взаимозависимости, и в их взаимно обусловленном движении.
Эту мысль в иной форме выражал Ленин, когда на XI съезде нашей партии говорил:
«Сомкнуться с крестьянской массой, с рядовым трудовым крестьянством и начать двигаться вперед неизмеримо, бесконечно медленнее, чем мы мечтали, но зато так, что действительно будет двигаться вся масса с нами. Тогда ускорение этого движения в свое время наступит такое, о котором мы сейчас и мечтать не можем. Это, по-моему, первый основной политический урок новой экономической политики»* (Т. XVIII. 4.2. С. 29—30).
Разве это не есть политическое выражение тех экономических положений, которые защищал по сути дела ЦК в прошлогодней дискуссии?
Так обстоит, дело с «темпом накопления». В связи с этим вопросом стоит и вопрос о воспроизводстве основного капитала. И здесь прошлогодние споры уже прямо и непосредственно смыкаются с вопросами очередной практики текущего дня.
Но любопытно, что и тут мысль товарищей из оппозиции часто сбивается, путается, спотыкается «на этом самом месте».
Тов. Пятаков, напр., так формулирует общие рамки процесса восстановления основного капитала:
«Скажу заранее — совершенно гладкое решение этого вопроса мы едва ли найдем, или, вернее, вполне гладкое решение его лежит в другой плоскости, в плоскости включения СССР в социалистическое хозяйство всего мира. При условии господства капитализма в других странах для нас остается только весьма тяжелое, трудное, полное внутренних противоречий решение поставленной проблемы своими средствами, своими силами» (Пятаков Ю. К вопросу о воспроизводстве основного капитала//Проблема основного капитала. Изд. ВСНХ. С. 5).
Что у нас решение проблемы будет трудным и далеко не гладким —это верно. Но замечательная мысль, что при включении в социалистическую систему всего (обязательно сразу всего!) Мира дело будет совсем, совсем гладко,— эта мысль вполне соответственна теории перманентной революции т. Троцкого, который решает, что «в мировом масштабе» противоречия между рабочим классом и крестьянством сразу исчезают (см. нашу статью о теории перманентной революции).'
Что-либо одно из двух: или речь идет об укрепившейся социалистической «системе» «всего мира»,— тогда самая проблема исчезает, ибо само «укрепление» предполагает, что эта проблема в общем уже решена; или речь идет о периоде, близком к захвату власти, т. е. о периоде «молодой» диктатуры. Но тогда (т. е. когда проблема действительно еще невозможна)
332
нужно было бы задуматься и о самой «загранице». А там для нее этот вопрос не будет стоять? А там не произошло разрушения основного капитала? А там не будет еще добавочного разрушения в периоде гражданской войны?
Как тов. Троцкий по социально-классовой линии не додумывал вопроса до конца, так и тов. Пятаков откладывает вопрос, а не решает его, ибо всякому ведь ясно, что смешно говорить о «гладком», да еще «вполне» решении вопроса, как только упоминаешь о «мировом масштабе».
«Провал» в процессе воспроизводства основного капитала был и у нас, и в меньшей мере — за границей. И «загранице» этот вопрос приходится решать. Упускать это — значит, действительно, витать в эмпиреях и прибегать к абстракциям от таких вещей, от которых никак не «абстрагируешься».
А все-таки социалистическая «заграница» нам помогла бы, это не подлежит никакому сомнению. В чем основа этой помощи? В чем основа перспективы ускоренного роста социалистического европейско-азиатского (а может быть, и мирового) хозяйства? В том, что будет более тесная смычка между теми объективно дополняющими друг друга хозяйственными частями, которые были разделены, разгорожены буржуазным способом производства и его государственными организациями. Ускорение, облегчение обмена веществ, возможность ускорения экономического оборота — вот на этом мы догоним старое и перегоним его и пойдем все быстрее и быстрее к мощному развитию производительных сил. Этому будут в высокой мере помогать элементы планового хозяйства, и, в свою очередь, это будет помогать росту плана и рациональных элементов хозяйственного процесса.
Но — увы! До самого последнего времени оппозиционные товарищи не понимали именно этой' стороны дела.
Характерно, что тов. Пятаков берет всю проблему чисто статически. У него есть четыре «мыслимых источника пополнения недостающей (ибо не производившийся основной капитал, как известно, «проедался» в годы войны и революции.— Н. Б.) ценности:
1) накопление амортизационных фондов на основе отчислений, не переходящих уровня обычной амортизации основного капитала;
2) усиление производства и накопление прибавочной стоимости рабочего;
3) присвоение прибавочной стоимости крестьянина;
4) иностранный заем (Там же. С. 7)».
Другой оппозиционный хозяйственник, т. И. Бык, присоединяясь к этим «четырем источникам», присовокупляет тут же:
«Но совершенно прав тов. Преображенский, что у нас эти источники могут быть меньше всего на производственной основе
ззз
(автор, очевидно, хочет сказать: «на производственной основе госуд. промышленности».— Н. Б.) и больше всего (курсивы автора.— Н. Б.) вне комплекса производственного процесса» (опять та же чудовищная терминология, за которую мы, разумеется, не отвечаем.— Н. Б.) (тот же сборник: Бык И. Контроль над фондом амортизации).
Ни слова о быстроте оборота! Ни слова о более интенсивном использовании единицы капитала! Ни слова о самой важной, исключительно важной, проблеме! Даже то, что социалистическая промышленность получает и будет получать со стороны, должно употребляться под углом зрения интенсификации использования капитала. Но авторы даже не замечают этой центральной проблемы!
Еще бы им заметить, раз у них — царство статики и изолированной промышленности. Они, черпая из другого «источника», и не подумают о том, что и этот «источник» нужно оживлять, что речь идет о взаимооплодотворении, и притом нарастающем, а не о простом дележе. Их точка зрения, практически вредная, целиком вытекает из их общей позиции. Удивительно, как до сих пор они этого не видят!
Ради справедливости, а также ради некоторого теоретического «профита», мы должны все же с радостью отметить, что наш друг Пятаков все же начал как будто, наконец, подходить к проблеме, которая для него сняла, по крайней мере, свою «шапку-невидимку».
Перед нами — стенограмма доклада тов. Пятакова на пленуме президиумов ВСНХ республик и областных промбюро. И вы знаете, читатель, к какому «основному выводу» приходит тов. Пятаков «на основании почти годового анализа»?
Этот «основной вывод» (основной — не оставьте этого без внимания!) состоит в том, что у нас еще «очень и очень много... скрытых резервов».
«Первый резерв — это так называемые неликвидные средства наших госпредприятий и второй резерв — это есть недостаточная скорость оборота нашего капитала». Вот уж поистине «лучше поздно, чем никогда».
Тов. Пятаков приводит следующие иллюстрационные данные по поводу неликвидных оборотных средств (табл, на с. 335).
Теперь посмотрите, что говорит тов. Пятаков/ о быстроте оборота. Посмотрим и послушаем:
«Второй момент, на который наши хозяйственники (гм! гм! опять-таки: лучше поздно, чем никогда!—Н. Б.) почти не обращают внимания. Это вопрос скорости оборотов нашего капитала. .. Я имею в виду не бумажный оборот капитала, а материальное движение самих ценностей, Превращение ценностей из денег в средства производства, в рабочую силу, в готовые товары и превращение обратно в деньги. Этот период и скорость
334
Общая сумма оборотных средств
По угольной промышлен-
ности
29 млн. р.,
жив.
17
нефтяной
157 млн. р.,
жив.
82
электротехн
64 млн. р..
жив.
21
лесной
43 млн. р.,
жив.
16
бумажной
18 млн. р.,
жив.
16
резиновой
52 млн. р.,
жив.
32
и т.
д.
По всей промыш¬
1.012 млн. р.
ленности . . .
жив.
737 р,
превращения денег обратно в деньги у нас недостаточно учитываются. . .»<
Какого мы достигли успеха за этот год? (Это вместо гибели-то!— Н. Б.) В прошлом мы имели скорость по всему хлопчатобумажному тресту 1,53, т. е. капитал треста обращается в год 1,53 раза. В этом году мы достигли скорости оборота 1,85. Кажется — успех ничтожный: повышение скорости с 1,53 до 1,85. Какие это дает результаты? Я произвел соответствующий подсчет, который дал мне следующее: благодаря увеличению скорости оборота с 1,53 до 1,85 мы получаем прирост продукции... на 113 млн. рублей... т. е. мы фактически выиграли оборотный капитал в 75 млнА руб.» Вот это как нельзя более справедливо. Все это, действительно,— важнейший вопрос. Все это, разумеется, ближайшим образом относится и к проблеме восстановления основного капитал*.
Но... Но все это блестящим образом бьет по основам «позиции оппозиции». Все это подтверждает правильность политики ЦК, «не сводящего концов с концами». Ибо на самом деле, кто не сводит концы с концами, так именно тов. Пятаков.
Плод годичных размышлений Пятакова — что быстрота оборота имеет решающее значение. Но вот оказывается, что до сих пор на этот основной вопрос «наши хозяйственники не обращают внимания».
Почему «не обращают внимания»?
Почему сам тов. Пятаков еще совсем недавно в своей статье «К вопросу о воспроизводстве основного капитала», статье, так сказать, теоретически программной, тоже даже не заикнулся об этом результате «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет»?
Где корень такой слепоты многих «хозяйственников»?
Ну-тка, поразмыслите, дорогие товарищи!
После всего нашего (не годового, впрочем) анализа нетрудно формулировать, где оный корень обретается: он в цеховой, узкопромышленной ориентации, которая мешает своим носителям выглянуть за промышленную околицу и которая делает
Э35
Распределение задолженности по основным группам заемщиков по 4 банкам (Госбанк, Промбанк, Роскомбанк и Мосгорбанк) 1
Госпромышленность 155 565 46,6 100 391 995 54 252
Госторговля 36 753 11 100 75 860 10,4 206,4
Прочие госорганы 14 531 4,3 100 32 380 4,5 222,8
Кооперация 58853 17,6 100 12 197 15,5 190,6
Кредитные учреждения 21 766 6,5 100 156269 7,7 258,5
Частные лица 26 963 8,1 100 10 363 1,4 38,5
По распр. по видам
клиент 19 704 5,9 100 47 259 6,5 239,9
Итого 334 135 100 100 726333 100 217,4
1 Совет госпромышленностн н торговли в 1924 г., Отчетный сборник к пленуму Совета 10 дек. 1924 г. С. 146—147.
для них непонятной как раз ту самую проблему смычки,■ о которой сейчас распинаются все, кому не лень.
Потому многие хозяйственники «не обращают внимания», что они не понимают соотношения между промышленностью и крестьянским хозяйством, полагаются излишне на казну и на свою монополию. Только разрыв с цеховой и ограниченной идеологией позволит им понять кое-что другое. Но прошлогодний кризис, связанный со стараниями «по части цен» все же «вдалбливает диалектику» и в головы «некоторых хозяйственников». ..
Общий подъем нашего народного хозяйства и нашего государственно-социалистического промышленного ядра дал возможность продвинуть, в свою очередь, и нашу, торговлю и кооперацию. Этим самым в значительной мере определилась и борьба с частным капиталом, который, как известно, является в главнейшей своей массе капиталом торговым.
В оборотах Московской товарной биржи по продаже роль частного капитала упала с 12,2 % от общего оборота (октябрь 1923 г.) до 5,5 % (август 1924 г.). По покупке соответствующие цифры будут: для октября 1923 г.— 20 %, для августа 1924 г.— 10,7 %,
По 70 провинциальным биржам:,,
по продажам роль частного капитала за тот же промежуток времени упала с 13,5 до 7,1 %;
336
по покупкам — с 17,2% до 10,1 % 5.
Ту же картину вытеснения частного капитала рисуют и данные о кредитовании.
Подчеркнутые цифры о «частных лицах» говорят сами за себя.
Вряд ли найдется сейчас товарищ, который всерьез может утверждать, что частный капитал занял по сравнению с прошлым годом относительно более твердую позицию. И тут пророчества оппозиции оказались столь же удачными, как и во всех прочих областях. Практика истекшего года говорит скорее о том, что кое-где был перегиб в сторону излишнего «ущемления» частного капитала, когда от этого «излишества» получилась брешь, не заполняемая нашей госторговлей и кооперацией, а частный капитал частично перешел в области спекулятивного характера и бросился на хлебные и сырьевые заготовки. Но это указывает уже на проблему совсем иного порядка. Основной урок и здесь говорит о необходимости сократить административное усердие и центр тяжести перенести в область экономического воздействия.
* * *
Мы подошли к концу нашего разбора экономической платформы оппозиции. Как видим, отдельные моменты той платформы вовсе не являются и не являлись более или менее «случайными» поправками, которые вызываются темн или иными конкретными ошибками, сделанными руководящими партийными инстанциями. Ибо во всех «поправках» оппозиции звучит одна и та же нота, видна одна и та же линия. Вскрыть эту линию, обнаружить ее, показать ее всем читателям и было основной задачей этой статьи. Но мы старались не только показать эту линию, но и доказать как неправильность этой линии вообще, так и тех выводов, которые из нее делаются.
Из всего вышесказанного вытекает с неизбежностью, что оппозиция и здесь обнаруживала непонимание самой основной проблемы нашего строительства, проблемы рабоче-крестьянского блока. А это и есть основной порок всего троцкизма.
5 Внутр. торг. СССР в 1922/23 и 1923/24 опер. годах//Сб. стат. мат. к докл. о внутр. торг, на 2-й сессии ЦИК СССР. Изд. Наркомвнуторг, 1924. С. 27. 28. 30.
эн
ПУТЬ к СОЦИАЛИЗМУ И РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКИЙ СОЮЗ*
I. Мы выходим из нищеты. Мы строим свое хозяйство без помещиков и крупных капиталистов
Начиная с 1924 года мы, рабочий класс и крестьянство прежней царской России, начали довольно быстро вылезать из ужасной разрухи, стали залечивать тяжелые раны, стали изживать неурядицу и беспорядок, царившие в прошлые годы. Всякому — другу и недругу — теперь уже делается ясным, что хозяйство огромной страны начинает становиться на ноги. Какую отрасль производства мы ни возьмем, всюду мы замечаем оживление, подъем, продвижение вперед.
В нашей стране основой всего хозяйства является сельское хозяйство. Промышленность у нас развита сравнительно слабо, и она в своем развитии тоже зависит от роста сельского хозяйства. Сельское же хозяйство в наших условиях — это есть хозяйство крестьянское, больше 20 миллионов крестьянских дворов.
За годы империалистической войны, за годы войны гражданской, за годы великой разрухи это крестьянское хозяйство было подорвано, разорено, обнищало. Но теперь всякий видит, что мало-помалу деревня наша начинает накапливать силы: увеличивается запашка, растет производство, поднимаются новые культуры, крестьяне переходят от трехполья к многополью, кое- где появляются новые машины и трак юры; словом, помаленечку начинается и здесь движение вперед. Правда, царит еще море нищеты и море темноты. Но если сравнить теперешнее положение с годами гражданской войны, нет сомнения в том, что мы вылезаем из нищеты.
Вспомним прошедшие годы. В городах большинство фабрик и заводов стояло, лучшие рабочие дрались на фронтах, не было в городах топлива, не было сырья, не было хлеба. Огромные фабрики и заводы не работали, магазины стояли пустыми, города быстро таяли, и народ из них'/бежал в поисках за куском
338
Хлеба в Далекие Деревушки, чтобы поближе быть к земле, чтобы как-нибудь отсидеться, чтобы хоть где-нибудь раздобыть кусок хлеба или мешок картофеля. Можно сказать, что все города ходили тогда «в куски», ходили побираться, растекались и расплескивались по всей стране.
А теперь мы видим, как снова быстро начинает расти город, как оживают фабрики и заводы, как начинают строиться новые дома, как кипит городская жизнь. Рабочий класс, истощенный голодухой, начинает оправляться от ужасных годов разрухи. Поднимая производительность труда, он (рабочий класс) обеспечивает себе все больше и больше лучшую жизнь. Понемногу начинаем мы строить и новые заводы. Понемногу идет вперед постройка электростанций, и электролампочка становится уже не такой редкой гостьей и под соломенной деревенской крышей.
Быстро подвигается вперед и развитие нашего транспорта. Стоит только сравнить и здесь прошлые годы с тем, что есть сейчас. Все мы помним, как ползли редкие поезда с выбитыми стеклами вагонов, все облепленные, точно муравьями, бесконечным количеством людей с мешками за спиной. Вся страна точно разбилась тогда на ряд осколков, и часто было почти невозможно в течение долгого и долгого времени перебраться с одного места на другое. А так называемые «паровозные кладбища» (груды старых, испорченных, поломанных, заржавевших покойников-паровозов, разбитых, разломанных, изуродованных вагонов) были свидетелями того хаоса, той великой неурядицы, которые царили тогда в нашем транспорте.
Теперь мы упорядочили наше хозяйство и здесь. И железнодорожный, и водный транспорт делают все большие и большие успехи, начинают приносить государству прямую прибыль. Канули в вечность годы разрухи, исчезли навсегда старые неурядицы.
Вспомним также судьбу наших советских денег. Помним мы, как все падала и падала ценность наших советских знаков, которые брались уже на фунты, точно простые лоскутья негодной бумаги. На волоске этих несчастных советских знаков держалась государственная казна. Это было время, когда хозяйство и государственная казна были совсем близки к своему полному краху.
А теперь мы имеем «твердые деньги», по городам и селам гуляет уже давно серебряная и медная монета, прочно стоит наш червонец. И крестьянин, и рабочий, и крестьянский двор, и завод, и фабрика, и рудник могут теперь считать, строить план своего хозяйства, знать наперед, что им нужно и можно расходовать, что им придется платить. Государственная казна может правильно считать свои доходы и расходы, составлять правильный план в своем собственном огромном хозяйстве.
339
Таким образом, по всем направлениям мы продвигаемся к лучшему будущему. Страна наша становится богаче, мы начинаем наносить удары бедности и нищете.
Подавляющее большинство всего того, что есть в нашей стране, принадлежит рабочему классу и крестьянству. Правда, мы допустили частного торговца, купца, посредника: мы разрешили кое-где, — где сами не могли справиться, — вести свое дело частным капиталистам. Местами мы сдали в концессию (в аренду) крупным иностранным капиталистам кое-какие предприятия, поднять которые нам самим еще не под силу и за аренду которых иностранный капитал платит нашему государству. Но если мы будем рассматривать наше хозяйство в целом, то на долю частных, арендованных и концессиональных предприятий, промышленных и торговых, придется не так уж много. Подавляющее большинство хозяйств — это хозяйства рабочего государства, или хозяйства крестьян, или мелкие хозяйства кустарей и ремесленников.
О чем прежде всего говорят эти факты?
Эти факты прежде всего говорят о том, что рабочие и крестьяне одни, без помощи капиталистов и помещиков, без прежних хозяев и управителей, без тех, кто командовал в течение десятков и сотен лет, простой народ могут строить свое хозяйство.
Это обстоятельство имеет поистине огромное значение. Никогда еще в мире не было такого великого переворота, какой произошел у нас в октябре 1917 года. Ни разу и нигде, ни в одной стране не удавалось еще трудовым народным массам согнать с теплых местечек командиров буржуазного строя. Нигде еще рабочие и крестьяне не были в состоянии сами приняться за дело устроения своей собственной судьбы. И защитники буржуазного строя, защитники помещиков и капиталистов постоянно жужжали во все уши, что трудовые массы — рабочие и крестьяне—не в состоянии будут, даже если бы захотели, вести хозяйство, управлять страной. Говорилось и писалось, что «простой», «неученый» народ никогда не < может вести такого сложного дела. И после октябрьского переворота почти каждый день и каждый час предсказывалась наша неизбежная гибель. Всего за несколько дней до октябрьского переворота самый умный представитель русской буржуазии, кадет Милюков, писал, что большевики никогда не посмеют взять в свои руки власть. А когда большевики, т. е. партия рабочего класса, опирающегося на крестьянство, эту власть «взяли», то все враги трудящихся со злорадством ожидали ее падения. И тем не менее, рабочий класс и крестьянство оказались в состоянии обойтись и без помещиков, которые навсегда сметены и выкорчеваны с лица нашей земли, и без крупных воротил капитала, которые доживают свои дни по заграничным столицам.
340
То обстоятельство, что трудовые массы управляются сами, имеет громаднейшее значение не только для нас, но и для трудящихся всего мира. Этот неслыханный и невиданный пример постоянно будет звать трудящихся других стран к великой переделке мира, к великой его перестройке. Этот пример на опыте, делом опровергает россказни и басни защитников буржуазного порядка, что нельзя обойтись без капиталистов и помещиков. Этот пример вселяет бодрость и уверенность в души всех революционных борцов, в души строителей нового общества.
II. Почему мы до сих пор побеждали?
(союз рабочих и крестьян)
Если до сих пор мы оказались в состоянии выйти из всех трудностей, вывернуться из самых тяжелых положений, то это, главным образом, могло случиться потому, что в нашей стране создался против союза помещиков и капиталистов другой союз, союз рабочих и крестьян.
Во всех странах богатые (банкиры, заводчики, фабриканты, крупные помещики, владельцы железных дорог, рудников и т. д.) держатся тем, что порабощают волю значительной части трудовых масс. И только тогда приходит смертный час государству капитала и государству помещиков, когда рабочий класс целиком уходит из-под влияния буржуазии, и когда он, этот рабочий класс, вырывает широкие слои крестьянства из-под этого влияния буржуазии, помогает крестьянству освободиться от него, помогает стать ему на новые рельсы, на новые самостоятельные пути. И только когда против капиталистов и помещиков, против этого союза богатых классов, классов нетрудящихся вырастает союз классов трудящихся, союз рабочих и крестьян,— только тогда оказывается возможной победа над старым строем и укрепление строя нового. Эту истину нужно помнить всегда, о ней нельзя позабывать ни на одну минуту. И всякий сознательный рабочий и крестьянин должен ее прочно усвоить, ибо только при таком условии можем мы надеяться на свои дальнейшие успехи.
Эта истина подтверждается прежде всего на ходе самой революции у нас. Возьмем нашу октябрьскую победу и посмотрим, благодаря чему мы оказались в состоянии победить. Не трудно будет убедиться, что октябрьская победа оказалась возможнойг именно благодаря тому, что в ходе борьбы рабочий подал руку крестьянину, а крестьянин протянул свою руку рабочему. Что было главным требованием крестьянства? Главным требованием крестьянства было требование земли и мира. Что было главным требованием рабочего класса? Главным требованием рабочего
341
класса было требование перехода фабрик и заводов от капиталистов в народную собственность, было требование мира, было требование Советской власти. Крестьяне никак не могли бы добиться своего, если бы они не поддержали рабочих, и рабочие, со своей стороны, никак не могли бы добиться своего, если бы они не поддержали всей своей силой требований крестьян. Таким образом создался и выковался тот союз, тот «блок», между рабочим классом и крестьянством, который сделал сравнительно легкой победу в великие октябрьские дни. Дело было решено совместными и необычайно дружными действиями рабочих и солдат, солдат, которые были плотью от плоти и костью от кости нашего крестьянства. Солдаты хотели мира — и крестьяне хотели мира; крестьяне хотели земли — и солдаты хотели земли; крестьяне хотели расправы с помещиками— и солдаты хотели расправы с помещиками. Все эти требования поддерживались, распространялись, становились боевыми лозунгами в руках рабочего класса и его партии. Требования крестьян сплелись с требованиями рабочих. Требования рабочих сплелись с требованиями крестьян. И против этого соединенного напора огромнейшего, подавляющего большинства населения нашей страны не могли устоять никакие силы. В этом лежит корень октябрьской победы.
Почему победили мы, далее, в гражданской войне, тянувшейся целый ряд лет? Ведь после нашей октябрьской победы против нас ополчились и иностранные капиталисты, которые поспешили на помощь российской буржуазии. Ведь наша буржуазия и ее вооруженные силы были поддержаны всеми средствами— и военно-политическими, и финансовыми — со стороны целого ряда буржуазий могущественных государств. Неоднократно наша Советская страна была в огненном кольце, была окружена со всех четырех сторон войсками неприятеля. Ведь бывали минуты, когда Советская Республика сводилась всего к нескольким губерниям, плотно сжатым наступающими отрядами врагов. Ведь бывали минуты, когда под непосредственной угрозой находился Петроград, — передовой город пролетарской революции. Ведь было время, когда Деникин подходил к Орлу, а в Москве белые заговорщики уже формировали свои штабы и свои офицерские кадры для грядущей расправы с «коммунистическими собаками». Ведь мы переживали неоднократно целые месяцы, будучи отрезанными и от нефти, и от угля, и от хлеба. Ведь целые годы мы жили на положении со всех сторон осажденной крепости, в которой уже начался голод и мор. И тем не менее, мы все же победили в этой исключительной по своей жестокости и по своему напряжению гражданской войне между эксплуататорами и эксплуатируемыми, между помещиками и капиталистами, с одной стороны, и рабочими и крестьянами — с другой. Где же корни этой победы?
342
Эти корни лежат, во-первых, в том обстоятельстве, что трудящиеся массы Запада иногда сознательно, а иногда повинуясь лишь голосу своего классового инстинкта, становились на нашу сторону, оказывали сопротивление своему начальству, своим правительствам, своим командирам и в разных формах, по-разному мешали этим правительствам выполнять палаческое дело удушения победоносной революции в России. Не раз случалось, что отряды иностранных войск поднимали красные флаги и уходили с наших фронтов.
Второй, внутренней, причиной нашей победы был опять-таки крепкий военный союз между рабочими и крестьянами нашей страны. Крестьяне поддерживали рабочих в их борьбе против наседавших со всех сторон врагов. Этот военный союз между рабочим классом и крестьянством был продолжением и развитием боевого союза этих классов во время Октябрьской революции.
Этот военный союз, само собой разумеется, не висел в воздухе: он опирался на связь коренных интересов. Крестьянство, борясь с врагами, защищало недавно отвоеванную от помещика землю. Вражеские войска вели за собой целый хвост капиталистов, крупных землевладельцев, князей, баронов и графов, вытуренных из своих поместий и жаждавших получить обратно насиженные в течение веков старые, родовые дворянские гнезда. И когда крестьянские сыновья — солдаты нашей Красной Армии, испытывая голод и холод, болея тифом, босые, отстаивали границы Советской страны и штыками отбивались от противника, они защищали великое дело освобождения .от ига помещиков. Они видели, что нельзя укрепить за собой отвоеванную землю иначе, чем в союзе с рабочим классом, который посылал на фронты своих лучших сынов. Они подчинялись руководству рабочего класса, потому что видели, как в революционной, классовой схватке сыны фабрик и заводов героически отстаивают революционное дело, жертвуя всем ради победы над врагом. Они видели также, что только Советская власть является надежной опорой в этой невиданной борьбе. Со своей стороны, рабочий класс точно так же видел, что пришествие помещиков означало бы и пришествие капиталистов, и возврат всего старого режима в целом, и потерю завоеванных в октябрьской битве фабрик и заводов, и уничтожение Советской власти. Военный союз рабочего класса и крестьянства в гражданской войне опирался, таким образом, на общность основных и коренных задач, которые стояли на очереди перед обоими трудящи-, мися классами нашей страны. Правда, тяжести этого времени, когда нужно было с необычайной твердостью собирать все, что необходимо было для прокормления Красной Армии, для поддержки фронта, для поддержки оставшихся в голодных городах рабочих. — тяжести этого времени не раз и не два колебали
некоторые слои крестьянства. Не раз и не два эти слои крестьянства, измученные тяжестью борьбы и не понимавшие необходимости в огромных жертвах, перебегали на сторону противника, на сторону белых, на сторону учредиловцев, на сторону колчаковцев. Но суровый опыт гражданской войны всякий раз показывал им, что в стане белых нельзя искать спасения, ибо этот стан есть стан заклятых врагов не только рабочего класса, но и крестьянства. Колчаки и Деникины вколачивали шомполами веру в правоту большевистского дела и понимание необходимости тесного содружества с рабочим классом. В результате этого мучительного опыта, опыта, завоеванного кровью, крестьянство нашей страны убеждалось все более и более в необходимости жертв ради великой победы над противником. Так выковывалась спайка между рабочим классом и крестьянством в борьбе против общего врага. И здесь лежит второй корень нашей победы над всеми противниками, своими, отечественными, и иностранными. Победа над союзом помещиков и капиталистов есть победа союза рабочих и крестьян.
Когда последние отряды буржуазно-помещичьих армий были Сброшены в море и под советским знаменем, под красным флагом революции вновь объединилась на новых основах, на основах мирного и добровольного сожительства многочисленных трудовых народов наша страна, началось новое время, стали на очередь новые задачи. Мы уже переставали быть осажденной, воюющей, отбивающейся крепостью. Гражданская война заканчивалась. Нужно было возможно более быстро переходить к мирному труду. Нужно было начинать чинку потрепанного хозяйства. А для всего этого нужно было перейти к другой экономической политике, которая соответствовала бы новому времени и новым задачам, ставшим в упор перед трудящимися классами нашей страны. Продразверстка нужна была для того, чтобы во что бы то ни стало прокормить армию и остатки голодного рабочего класса, без которого крахнуло бы все дело революции. Но продразверстка и запрещение торговли совсем не годились для того времени, когда нужно было перейти к подъему производительных сил сельского хозяйства и к развертыванию нашей промышленности. Так совершился переход к новой экономической политике. Мало-помнту отступали на задний план, а потом исчезали и совсем остатки вооруженной борьбы против нас со стороны капиталистических держав. Наше хозяйство стало подыматься. Мы начали все больше торговать с капиталистическими государствами, и после ряда колебаний они стали скрепя сердце признавать, одно за другим, Советскую власть за «законную» власть на землях бывшей царской империи. И вот здесь перед нами в новой форме встает вопрос: как обеспечить нам дело своей окончательной победы, дело укрепления власти трудящихся, дело нашего хозяйственного роста,
344 I
дело строительства нового общества, новых порядков, новых отношений? На этот вопрос мы должны ответить: мы победим окончательно, мы победим полностью и целиком, мы действительно устроим новое трудовое общество только тогда, если в этих новых мирных, не военных условиях сумеем вновь укрепить тот союз между рабочим классом и крестьянством, который обеспечивал нам победу на протяжении всей нашей революции. Вот почему мы должны вновь и вновь ставить перед собою вопрос о союзе между пролетариатом и крестьянством. Это не просто повторение старого вопроса, потому что речь идет о новых условиях, более сложных, чем раньше. Мы растем, мы хозяйственно становимся все сильнее и сильнее. Но зато не так виден наш общий враг, как в былое время гражданской войны. И нужно разобрать все опасности, л-ежащие на нашем пути, чтобы не поскользнуться и не проворонить того дела, ради которого мы сражались в течение стольких лет.
III. Рабочий класс и крестьянство
В союзе рабочего класса и крестьянства, в союзе, благодаря которому мы устояли в борьбе с врагами и начали подымать наново хозяйство нашей страны, руководящая роль принадлежала рабочему классу. Рабочий класс в нашей стране не есть большинство трудящегося населения. Громадное большинство этого трудящегося населения состоит из крестьян. И тем не менее, рабочий класс был и остается руководящей силой. Для того чтобы понять, почему это так случилось и почему это нужно для победы над помещиками и капиталистами, необходимо подробно рассмотреть положение этих классов в капиталистическом обществе.
При капитализме, при господстве буржуазии во всех странах, в том числе и у нас, город всегда был кровососом по отношению к деревне. Все достижения техники и науки, все завоевания культуры сосредоточивались главным образом и прежде всего в городе. Деревня, сельское хозяйство были и есть на втором плане. Они неизбежно далеко отставали в своем развитии от города. Город притягивал к себе все лучшие силы, наиболее энергичных, дельных и способных людей. Деревня постоянно пустела, отдавая городу свои соки. В городе сосредоточивалась вся грамотность, все образование современного общества. В городе накапливались все сведения о том, что происходит в различных уголках земного шара. В городе находились и находятся основные узлы государственного аппарата, правительственные учреждения, все орудия сильных и мощных буржуазных государств. Деревня неизбежно обрекалась на замкнутое существование, деревня на целые века отставала по своим знаниям, по своей грамотности от города.
345
Вот эта основная разница наложила свою печать на рабочих, с одной стороны, и на крестьян — с другой стороны. Но дело, конечно, не только в этом. Рабочий класс фабрик и заводов не связан ни с какой собственностью. Он продает в капиталистическом обществе свои рабочие руки хозяину. Он видит ежедневно, ежечасно, что он работает на этого хозяина. Он начинает ненавидеть буржуазию, не верить ей. А с другой стороны, каждый рабочий привыкает работать бок о бок с другим таким же рабочим. Рабочие живут и работают, будучи скоплены огромными массами на гигантских фабриках и заводах, в шахтах и на рудниках. Они не только научаются ненавидеть буржуазию, не верить ей, раскрывать всякий обман с ее стороны, но они научаются давать ей общий отпор. Они привыкают все время к мысли, что только сообща можно победить врага, что только сообща можно, свалив врага, вести по- новому все хозяйство, управлять по-новому отвоеванной у буржуазии страной. Городская культура все же дает в их распоряжение кое-какие средства, которые позволяют рабочему выстроить свои ряды в стройную армию, идущую в бой против господства помещиков и капиталистов, разгадывая все хитрости врага. Не так обстоит дело с крестьянином. Крестьянин работает сам, своим особым хозяйством, своей семьей, своим двором. Он не привык, за немногими исключениями (например, покосы и т. д.), работать сообща и совместно со своими односельчанами. У него особое, частное, хозяйство, он видит прежде и раньше всего интересы этого своего мелкого хозяйства. Условия деревенской жизни редко выводят его за пределы деревенской околицы. До сих пор есть еще крестьяне, которые никогда не выезжали даже в уездный город, есть и такие, которые никогда не ездили по железной дороге.
Конечно, это не «вина» крестьянина, а его беда. Но тем не менее, это — факт, и с этим фактом, с этой действительностью нужно считаться, нужно принимать ее во внимание.
Крестьянство к тому же совсем не однородно. Крестьянином зовется и зажиточный трактирщик, деревенский ростовщик, кулак; крестьянином зовется и крепкий хозяин, имеющий нескольких батраков, получающий прибыль с их работы и держащий их в узде; крестьянином зовется и трудовой хозяин, работающий со своей семьей сам для себя, но живущий за счет чужого труда; крестьянином зовется и бедняк, безлошадный, еле-еле сводящий концы с концами и часто подрабатывающий где-нибудь на стороне; крестьянином, наконец, зовется и полу- батрак, полурабочий, для которого его крестьянское хозяйство составляет лишь подсобный источник существования.
В капиталистическом строе громадное большинство крестьян обречено по сути дела на такое существование, когда люди лишь сводят концы с концами. Но каждый крестьянин,
349
имеющий свое хозяйство, свою собственность, ищет главным образом выхода в том, чтобы, увеличивши свое хозяйство и свою собственность, попасть в следующий, высший разряд крестьянского населения и таким образом подниматься со ступеньки на ступеньку. Имея свою собственность и надеясь ее увеличить (хотя эти надежды по сути дела являются в огромном большинстве случаев пустыми надеждами), крестьянин поэтому имеет известное уважение и известное доверие к более крупным собственникам, а следовательно, и к буржуа. Он не научается поэтому ненавидеть богатый класс той ненавистью, которой отличается рабочий класс, стоящий лицом к лицу с капиталом. Часть крестьян даже чувствует известного рода почтение к крупным собственникам, и нужен опыт классовой борьбы и прямых столкновений с противником, чтобы развенчать в глазах крестьянина его классовых врагов. Поэтому капиталисты и помещики гораздо скорее могут обмануть крестьянина, чем рабочего.
А с другой стороны, крестьянин, не привыкший к постоянной совместной работе и к совместной борьбе, не в состоянии бывает давать систематический постоянный отпор своим противникам. Разбросанное по деревням, селам и деревушкам, разбросанное и распыленное, точно песок речной, крестьянство не представляло и не могло представлять из себя той стройной и организованной армии, какую удавалось сколотить городскому рабочему.
Если при этом вспомнить, что городская жизнь давала и дает городскому жителю гораздо больше всяческих знаний, грамотности, уменья распознавать хитрости врагов и т. д., то нетрудно будет сообразить, что руководство, в блоке крестьян и рабочих должно было неминуемо принадлежать рабочему классу. Ведь из всего того, что мы только что видели, вытекает, что рабочий класс является силой, гораздо более сознательной, гораздо более организованной и гораздо более способной вести за собою широкие слои трудящегося населения. Еще и еще раз нужно подчеркнуть, что не «вина» крестьянина его меньшая сознательность, а его беда. Но точно так же ясно, что руководство со стороны пролетариата будет полезно не только для самого рабочего класса, но и для крестьянства. Без этого руководства проиграли бы не только рабочие, но и широкие слои крестьянства.
Так обстоит дело, если мы рассмотрим вопрос о таком времени, когда рабочий класс и крестьянство идут на штурм против союза помещиков и капиталистов. А как обстоит дело, когда уже после свержения господства этих помещиков и капиталистов приходится управлять государством и вести все хозяйство страны, отвоеванное у буржуазии и помещиков?
Здесь опять-таки нужно внимательнейшим образом рас¬
347
смотреть вопрос. Рабочий класс и крестьянство не сваливаются с неба, когда они впервые завоевывают власть. Они выходят из недр капиталистического общества. В этом капиталистическом обществе и рабочий класс, и крестьянство находились на положении классов угнетенных. Даже рабочий класс не в состоянии был при капиталистическом строе подняться настолько, чтобы обучиться делу управления. Ведь вся высшая школа была в руках у буржуазии, все командные высоты в правительстве, в армии, в хозяйстве, в науке и т. д. находились в руках господствующих классов. Поэтому рабочий клпсс не мог никоим образом в пределах капиталистического общества выработать из своей среды все те силы, которые нужны для того, чтобы налаживать самим, и исключительно своими собственными силами, весь огромный и сложный государственный и хозяйственный аппарат страны. Когда трудящиеся массы сбрасывают господство помещиков и капиталистов, то на их плечи немедленно же взваливаются такие тяготы, с которыми раньше не приходилось встречаться. Рабочему классу и трудящейся массе вообще нужно думать теперь уже решительно обо всех областях хозяйства и управления. Им нужны техники и инженеры, химики и агрономы, судьи и администраторы, ученые и ^учителя — словом, все силы, без которых нельзя вести страну по пути хозяйственного и всякого иного совершенствования. А так как рабочий класс не имел и не мог иметь в своем распоряжении своих собственных сил такого рода, то, естественно, сейчас же после завоевания власти трудящимися массами на очередь становится и вопрос об использовании многих из тех сил, которые раньше в общем и целом служили верой и правдой, не за страх, а за совесть старому, теперь уже свергнутому буржуазному режиму. Следовательно, перед трудящимися массами возникает новой сложности задача, задача подчинения своим целям и задача переработки всех вышеупомянутых сил в том духе, в каком это нужно для упрочения и укрепления нового строя.
Если у рабочего класса не оказывается сразу достаточных сил и он вынужден, борясь с врагами и неустанно искореняя их открытое и скрытое сопротивление, использовать силы, вначале ему враждебные или полувраждебные и только впоследствии переходящие на его сторону, то тем менее сил оказывается у крестьянства, которое, как мы видели раньше, в условиях капиталистического режима оказывается неизбежно гораздо более отсталым и гораздо менее способным разгадывать планы врагов и вести правильную политику.
Рабочий класс все же, несмотря на свою придавленность в условиях капиталистического общества, оказывается способным руководить общей политикой, общим направлением этой политики и, неизбежно делая ряд ошибок, все же, в конце кон¬
348
цов, учится побеждать и те трудности, которые встречаются на его новом пути.
Само собою разумеется, что рано или поздно и крестьянство все больше и больше будет учиться на опыте делу хозяйственного и политического строительства. Но если уже в то время, когда задачей трудящихся классов было лишь ниспровержение союза помещиков и капиталистов, если в это время необходимой была руководящая роль пролетариата в союзе рабочих и крестьян, то после завоевания власти это руководство отнюдь не становится излишним или менее необходимым. Наоборот, можно сказать, что в особенности в первый период, в первую полосу укрепления и развития нового строя, когда появляются огромные массы новых и чрезвычайно сложных задач, это руководство должно быть обеспечено во что бы то ни стало. Дело вовсе не в том, что рабочему классу обязательно «хочется» быть на первом месте. Дело в том, что, — как бы ни думали об этом некоторые слои крестьянства, — это руководство необходимо и в интересах самой широкой крестьянской массы. Если бы рабочий класс потерял в силу каких-нибудь причин свое руководство по отношению к крестьянству, то тогда совершенно неизбежно дело кончилось бы победой буржуазии.
Руководство со стороны пролетариата является, таким образом, необходимейшим условием победы рабоче-крестьянского дела. Но вопрос обстоит еще более сложно, чем это кажется на первый взгляд. Дело в том, что и сам рабочий класс неоднороден. У него и внутри него есть различные составные части, которые, хотя и не так резко отличаются друг от друга, как это имеет место между различными слоями, группами и классами внутри крестьянства, но, тем не менее, все же должны быть приняты во внимание. Возьмем, например, такой слой рабочего класса, ка^ сельскохозяйственные рабочие-батраки. Они являются наемными рабочими, они большей частью не связаны ни с какой собственностью, но в то же самое время общие условия их труда (деревня и деревенские условия вообще; связанная с этим культурная и политическая отсталость; большая разбросанность в работе; большое сходство с условиями труда в крестьянском хозяйстве и т. д.) страшно затрудняют рост их сознательности по сравнению с городскими рабочими, живущими и работающими скопом, в культурных центрах страны. Если мы рассмотрим весь рабочий класс в целом, то увидим, что здесь есть и выходцы из крестьянства, и выходцы из ремесленников, мелких торговцев и т. д. С другой стороны, есть и рабочие, которые уже являются рабочими, быть может, во втором или третьем поколении и с молоком матери уже всосали в себя пролетарский образ мысли, пролетарские привычки и взгляды. Целый ряд других условий влияет по-разному на различные слои рабочего класса. И поэтому
340
немудрено, что по своей сознательности рабочий класс никогда не был — и до сих пор еще не является — совершенно однородным. Наиболее сознательные рабочие, которые яснее и лучше других видят и понимают пути и основные интересы трудящихся масс, объединяются в самой передовой организации трудящихся— в коммунистической партии, партии, которая самым последовательным и самым умным образом ведет борьбу за уничтожение власти капитала и за постройку будущего нового общества. Если в партии объединяется наиболее сознательная часть пролетариата, то совершенно очевидно, что внутри самого пролетариата ей должна принадлежать, в свою очередь, руководящая роль. И здесь мы точно так же можем сказать: конечно, не «вина» наиболее отсталых слоев рабочих в том, что они отсталы, и в том, что они по своей сознательности уступают место другим слоям рабочего класса, — это не вина, а беда их. С другой стороны, совершенно понятно и очевидно, что, если бы выпало руководство со стороны партии, если бы это руководство каким-нибудь образом было уничтожено, то это в высокой степени повредило бы всему рабочему классу в целом, ибо это означало бы уничтожение руководства со стороны наиболее сознательной, наиболее передовой и наиболее организованной части рабочего класса.
Итак, к чему мы пришли? Мы пришли к тому, что для победы рабоче-крестьянского дела, дела трудящихся масс необходимы следующие основные условия: во-первых, необходим союз между рабочими и крестьянами, их блок; во-вторых, в этом союзе руководящая роль должна принадлежать рабочему классу; в-третьих, в самом рабочем классе руководящая роль, в свою очередь, должна принадлежать коммунистической партии. Если внутри рабочего класса уничтожится руководящая роль коммунистической партии или если уничтожится руководящая роль рабочего класса над крестьянством, тогда совершенно неизбежно лопается все раПоче крестьянское дело, тогда неизбежно побеждают заклятые враги и рабочего класса, и крестьянства.
Можно, однако, поставить вопрос и о таких вещах, где интересы рабочего класса и крестьянства не совпадают, а иногда даже противоречат друг другу. Например, можно указать, что крестьянин продает хлеб, а рабочий этот хлеб покупает. Крестьянин, продающий хлеб, заинтересован поэтому в более высоких ценах; рабочий, покупающий хлеб, заинтересован в ценах более низких. Это противоречие, действительно, существует в жизни. Но мы ведь не говорили, что рабочий класс и крестьянство — это один и тот же класс. Мы вовсе не говорили, что между рабочим классом и крестьянством нет никакой разницы. Нужно смотреть правде в глаза и не замазывать дело всякой пустопорожней болтовней. Эти расхождения между рабочим
350
классом и крестьянством существуют, но они отступают на задний план перед такими интересами и такими вопросами, которые имеют более коренное и более основное значение для обоих классов. Точно так же помещики и капиталисты никогда не были одним и тем же классом; между ними были очень крупные противоречия интересов: городская буржуазия точно так же покупала хлеб и сырье у помещиков, помещики продавали ей этот хлеб и это сырье; и наоборот, буржуазия продавала помещикам продукты промышленности, и помещики покупали у нее эти продукты. И тем не менее, несмотря на это довольно существенное противоречие, союз капиталистов и помещиков, в особенности за последнее время, был основным фактом общественной жизни, и всюду и везде блок помещиков и капиталистов под руководством буржуазии, т. е. под руководством этих капиталистов, являлся господствующей силой, с которой приходилось и приходится вести борьбу рабочему классу и крестьянству. Точно так же, как помещики и капиталисты, не будучи одним классом и отличаясь друг от друга, шли и идут в блоке, в союзе друг с другом и все больше объединяются в хозяйственной жизни и в классовой борьбе против рабочего класса и крестьянства, так и пролетариат, не являясь тем же классом, что и крестьянство, тем не менее должен идти в блоке, в тесном союзе с крестьянством, а крестьянство, со своей стороны, должно ради собственных основных интересов поддерживать пролетариат, быть с ним в союзе, добровольно соглашаться на руководящую роль рабочего класса, ибо только при этих условиях возможна общая победа рабоче-крестьянского дела.
IV. Борьба рабочего класса с буржуазией за крестьянство
То обстоятельство, что деревня неизбежно отстает в своем развитии от города, приводит к очень важному явлению. А именно: крестьянство обычно оказывается не в состоянии играть совершенно самостоятельную роль, оно неизбежно подпадает либо под влияние буржуазии, либо под влияние пролетариата. Очень часто крестьянство колеблется между этими двумя основными классами капиталистического общества. Со своей стороны, буржуазия, используя все преимущества своего положения, используя свои финансовые средства, свое политическое господство, свою монополию на науку, школу, газеты и т. д., ведет систематическую, упорную, никогда не прекращающуюся борьбу за то, чтобы подчинить своему господству, в том числе и своему идейному господству, широкие слои крестьянства, причем проводниками этого буржуазного влияния на крестьянство явля¬
351
ются обычно более зажиточные слои крестьянства, естественно тяготеющие к буржуазии. Рабочий класс, в свою очередь, борется за то, чтобы высвободить крестьянство из-под влияния буржуазии, разъяснить крестьянству необходимость борьбы с капиталистическим строем, который противоречит основным интересам широкой массы крестьянской бедноты и отчасти среднего крестьянства. В зависимости от того, куда склоняется, в какую сторону колеблется крестьянство—в сторону пролетариата или в сторону буржуазии, решается вопрос о том, крепко ли стоит на ногах блок помещиков и капиталистов или же ему, действительно, грозит серьезная опасность со стороны блока рабочих и крестьян. На примере нашей революции можно прекрасно видеть, каким образом буржуазия пыталась использовать темноту крестьянства и его излишнее доверие к крупным собственникам, использовать для того, чтобы сделать из крестьянства пушечное мясо против пролетариата. И точно так же на примере нашей революции и ее развития можно великолепно видеть, как при правильной политике со стороны пролетарской партии можно вырвать крестьянство в его же собственных интересах из-под влияния буржуазии и создать из крестьянства добавочную, очень значительную и мощную силу, острие которой направлено против эксплуататорского капиталистического общества.
Буржуазия непосредственно после февральской революции пыталась обмануть крестьянство в вопросе о войне. Буржуазия, играя на крестьянской темноте и на крестьянской приверженности к родине, пыталась изобразить империалистическую войну, которую она вела по прямой указке английских и французских империалистов, подгоняемая хлыстом этих капиталистов, как войну справедливую, как войну неграбительскую, как войну исключительно оборонительную. Буржуазия играла на патриотических и собственнических струнках крестьянства, буржуазия пыталась изобразить самую революционную партию нашей революции, партию большевиков как сброд немецких шпионов, немецких агентов, поставивших себе целью распродажу нашей страны германскому империализму. И нужно сказать, что одно время, благодаря бешеной травле со стороны всей буржуазной печати, ей удалось достигнуть известных — с ее точки зрения хороших — результатов. Нашей партии и рабочему классу пришлось испытать тяжелые времена, когда мелкобуржуазная партия социалистов-революционеров оказалась во главе крестьянства и проводила целиком вместе с меньшевиками— другой мелкобуржуазной партией в нашей стране — ту политику, которую диктовала им наша буржуазия. И только энергичнейшая работа нашей партии и опыт войны и революции, из которого сами массы убеждались постепенно в полной правоте большевиков, сделали то, что буржуазный обман и
352
буржуазная ложь относительно войны были разоблачены до конца.
Буржуазия пыталась точно так же использовать очень искусно и известные предрассудки среди крестьян в вопросе о земле. Широкие массы крестьянства желали получить (и это была вековая мечта нашей деревни) помещичью землю, желали страстно и упорно забрать эту землю от помещиков. Но, с другой стороны, некоторые слои крестьянства, в первую очередь более зажиточные слои, которые, с одной стороны, меньше нуждались в помещичьей земле, а с другой стороны, имели гораздо больше почтения и уважения к крупным собственникам вообще, естественно, находились в состоянии колебания и нерешительности. Буржуазия через партию своих лакеев, через партию социалистов-революционеров, пыталась задержать естественное стремление крестьянства к завоеванию помещичьей земли. На все лады твердили, что нельзя забирать землю «до учредительного собрания», что нельзя выкуривать помещика без особого закона из его помещичьих имений; пугали ужасной резней и ужасным земельным хаосом, который должен возникнуть, если крестьяне «самочинно», т. е. не дожидаясь никаких распоряжений сверху, будут забирать эту землю, выгонять помещиков, расправляться с ними так, как они этого заслужили. Только одна партия, партия большевиков, партия рабочего класса, стояла за немедленную конфискацию помещичьих земель, кричала крестьянам на всех митингах и собраниях, что крестьяне должны, ничего не дожидаясь и никого не слушая, сами забирать эту землю у помещиков. Мы помним то время, когда в правительстве сидели представители буржуазии совместно с представителями партии социалистов-революционеров и когда это правительство арестовывало крестьянские земельные комитеты за их не совсем деликатное обращение с помещичьей землей. Наоборот, наша партия вела энергичнейшую работу по разъяснению крестьянам всей необходимости разгрома помещика, изгнания его с земли. Ибо только развязав революционную энергию крестьянства (а развязывать ее нужно было прежде и раньше всего на вопросе о земле), мы могли создать действительно прочные гарантии революционной победы.
Совместный план буржуазии, эсеров, меньшевиков и т. д., план оттяжки разрешения земельного вопроса, план, который на самом деле был не чем иным, как поддержкой всего старого режима в целом, этот план провалился потому, что в вопросе о земле крестьянство пошло не за буржуазией, а пошло за рабочим классом, пошло не за умеренными лозунгами буржуазии и соглашательских партий, а пошло за последовательными революционными лозунгами, выставлявшимися партией рабочего класса.
12 Заказ № 2227
353
Эта же ожесточеннейшая борьба между рабочим классом и буржуазией за влияние на крестьянство продолжалась и далее. Самым опасным для буржуазии было, конечно, завоевание власти рабочим классом и укрепление этой власти. Буржуазия отлично понимала, что это неизбежно случится, если крестьянство в решительный момент поддержит рабочий класс. Наша буржуазия отлично учитывала тот опыт, который оставил ей в наследство ниспровергнутый царский режим, она помнила, что помещичьему царю удалось разбить силы революционного народа в 1905 году именно потому, что тогда рабочий класс не был вовремя поддержан крестьянством: крестьянство выступило значительно позже, уже тогда, когда разбит и разгромлен был головной отряд революционного движения — городской рабочий класс. Царизму удалось тогда покончить с революцией именно потому, что ему удалось разбить революционную армию по частям. Поэтому понятно, что буржуазия прилагала все усилия, чтобы разъединить рабочих и крестьян. Непосредственно перед октябрьскими днями и позже, во время борьбы Советской власти за существование, буржуазия при помощи своих агентов — эсеров и меньшевиков пыталась обмануть крестьянство лозунгом «демократии»: против власти Советов, т. е. против руководства пролетариата, выставлялся лозунг так называемой «демократии» и «учредилки», т. е. по существу дела лозунг буржуазного господства и руководства, руководства частью прямого, частью через эсеров и меньшевиков. Рабочий класс и его партия обвинялись в том, что они изменяют лозунгу «равенства», лозунгу «свободы» и т. д. Время было тогда боевое. Нужно было во что бы то ни стало, твердой рукою, беспощадно и мужественно душить все контрреволюционные попытки со стороны буржуазии и помещиков. Буржуазия и помещики в нашей стране имели своих многочисленных сторонников в лице не только меньшевистской и эсеровской партии, но и в лице огромных слоев чиновничества, служащих, так называемой интеллигенции (врачей, адвокатов, учителей, профессоров, духовенства и проч.), не говоря уже об офицерских кадрах бывшей царской армии, которые в своем подавляющем большинстве совершенно открыто чияли за возвращение старых порядков. И вот в такое время, когда нужно было вести всеми средствами беспощадную борьбу и обезоруживать противников, буржуазия, эсеры и меньшевики выставляли лозунг «равенства» и «свободы», т. е. свободы для заговорщиков вести свою работу, свободы для бывших помещиков обманывать крестьян, свободы для капиталистов использовать свою денежную сумму для подкупа ц организации своих 'сторонников и т. д. Если меньшевики и эсеры не совсем хорошо понимали, что в таких условиях требование «демократии», которое выставлялось против лозунга Советской власти и диктатуры пролета¬
354
риата, на самом деле означало не что иное, как требование всяческих свобод для буржуазии, то эта последняя прекрасно понимала, в чем дело. Она подготавливала военную диктатуру кровавых генералов, но ей прежде всего необходимо было обмануть хотя бы часть широких народных масс, оторвать крестьянство от рабочего класса, подорвать таким образом крепость Советской власти обманным лозунгом «демократии» и «учредилки». Буржуазия справедливо надеялась на то, что если ей удастся через своих подручных ниспровергнуть Советскую власть, уничтожить руководство пролетариата, то совсем нетрудно будет разделаться «в два счета» с эсерами и меньшевиками, которые совершенно неспособны на какое бы то ни было твердое руководство.
Опыт действительной борьбы показал, что там, где часть крестьянства шла за этими обманными лозунгами, переходила на сторону учредиловцев, там ход событий неизбежно приводил к тому, что через короткий промежуток времени воцарялся и начинал обладать безраздельной властью какой-нибудь из царских генералов. Так было на юге (Деникин, Врангель и проч.), так было на востоке (Колчак и т. д.}. Крестьяне, убедившись на собственном опыте в том, к чему приводит учредиловская «демократия», вновь поворачивали к Советской власти, вновь освобождались из-под руководства буржуазии и переходили на сторону пролетариата — на этот раз гораздо более прочно, решительно и беззаветно. И вновь восстановившийся союз рабочего класса и крестьянства снова проделывал поистине великие чудеф в борьбе против объединенных сил помещиков, капиталистов и иностранной буржуазии.
И сейчас по сути дела не прекращается эта борьба между рабочим классом и буржуазией за влияние на крестьянство. Несмотря на наш хозяйственный рост, у нас налицо громадное количество трудностей. Наследство старой разрухи висит еще тяжелой гирей на наших ногах. Рабочий класс и городская промышленность не сразу могут дать достаточное количество товаров по достаточно дешевым ценам. Советская власть и руководящая партия прилагают все усилия, чтобы возможно скорее поднять производство, снизить себестоимость и направлять в деревню. возможно более дешевые товары. Но нельзя прыгнуть выше своих ушей, и поэтому лишь постепенно наша государственная промышленность оказывается в состоянии решать поставленные ей задачи.
Постройка огромного государственного аппарата, обеспечение страной необходимой обороны, налаживание всего дела управления и т. д. требуют значительных расходов. Эти расходы, в свою очередь, вызывают необходимость в налоговом обложении, в том числе и налоговом обложении крестьянства. На разоренные и обнищавшие крестьянские хозяйства эти налоги
12*
366
ложатся тяжелым грузом. И рабочий класс не сразу, а лишь постепенно может понижать эти налоги, лишь постепенно может улучшать самую систему обложения, учитывая на опыте, каким образом облегчить крестьянству приходящиеся на его долю тяготы.
Молодое государство в начале своего рождения не имело достаточного количества умелых и знающих людей, преданных делу революции; рабочий класс и крестьянство никогда раньше не учились управлять государством. Немудрено поэтому, что и рабочие, и крестьяне, вовлекаемые в общегосударственное строительство, делали ряд ошибок, которые, в свою очередь, тяжело отражались на крестьянстве. Выработать достаточное количество людей, нужных для управления такой огромной страной, как наша, — дело вовсе не легкое. Господствовавшие прежде классы вырабатывали своих, нужных им людей в течение целых сотен лет и целого ряда поколений. А Советская власть/ власть трудящихся, насчитывает всего-навсего несколько лет своего существования в нашей стране. Отсюда неизбежны недостатки в системе нашего управления, отсюда целый ряд печальных явлений и так называемых «недостатков механизма».
И вот все эти недостатки используются сторонниками буржуазии для того, чтобы вбить клин между рабочим классом и крестьянством, для того, чтобы расщепить и расколоть союз рабочих и крестьян, вырвать крестьян из-под руководства пролетариата и захватить хотя бы их значительную часть под руководство и идейное влияние сторонников буржуазии.
Следует вспомнить еще о том, что борьба за влияние на крестьянство, эта классовая борьба между пролетариатом и буржуазией в теперешнее время ведется, между прочим, в нашей стране в совершенно особой, совершенно -своеобразной форме, а именно в форме борьбы зз хозяйственную, экономическую смычку с крестьянством. Эта борьба ведется нашей государственной промышленностью и государственной торговлей против частного капитала, частного торговца -и купца, который, со своей стороны, отчаянно борется за рост своего экономического, хозяйственного влияния на крестьянство, т. е. борется за то, чтобы получить с этим последним экономическую смычку. Эта борьба между пролетариатом и -буржуазией ведется особыми средствами, и пролетариат сможет победить в этой борьбе лишь в той мере, в какой ему действительно удастся поднять свою промышленность, наладить хороший и дешевый торговый аппарат и показать всему крестьянству, что государственное хозяйство в состоянии лучше удовлетворять насущные экономические потребности и нужды t крестьянского населения, чем частный капиталист, частный Торговец, частный купец, частный посредник.
356
V. Как может возвратиться с заднего хода старый режим
В руках рабочего класса, в распоряжении государственной власти находятся сейчас вся крупная промышленность, транспорт и крупная оптовая торговля. В руках у новой и остатков старой буржуазии находятся сравнительно незначительные капиталы, но зато имеются огромнейший опыт, ловкость, пронырливость, умелость. С этими средствами частный капитал ведет против нас систематическую, отчаянную, прямо бешеную борьбу. Эта борьба не проходит в формах кровавых сражений, но, тем не менее, она имеет крупнейшее значение для всей судьбы нашей страны. И поэтому для рабочего класса и крестьянства особенно важно понять, какие условия обеспечивают победу союза рабочего класса и крестьянства и какие условия могут привести к победе союза помещиков и капиталистов.
Мы уже сказали, что задачей рабочего класса и задачей городской промышленности является такое развитие производства, которое бы полностью и дешево удовлетворяло нужды крестьянского населения. Если этого нет и если частный предприниматель, например мелкий частный фабрикант, производит лучше или дешевле, чем государственные заводы, то само собою разумеется, что действительную смычку с крестьянством получает этот частный предприниматель, который в глазах крестьянства повышает свой хозяйственный вес, свой авторитет; наоборот, в таком случае хозяйственный авторитет государственных предприятий, а вместе с тем и всего государства в глазах крестьянства падает. Если наша государственная торговля, наши торговые агенты продают товар дороже благодаря своей неумелости, благодаря высоким накладным расходам своего аппарата, благодаря халатному ведению дела и т. д., в то время, как частный торговец, привыкший использовать всякую мелочь, продает дешевле, то в таком случае крестьянство опять- таки будет ценить гораздо выше торговлю частную, чем государственную. Хозяйственный авторитет частного торговца будет стоять выше хозяйственного авторитета государственных учреждений. Действительную экономическую смычку, действительное влияние будет получать частный капитал, а это все означает не что иное, как победу буржуазии над рабочим классом в борьбе за экономическое влияние на крестьянство.
Можно сказать, что вопрос стоит сейчас таким образом: смычка кого с кем будет происходить—частного торговца и капиталиста с крестьянством или пролетарской промышленности с этим самым крестьянством? От ответа на этот вопрос и зависит исход классовой борьбы. Совершенно не важно, что эта борьба ведется в мирных формах, что эту борьбу мы ведем без звона металлического оружия. Несмотря на это, она имеет
357
поистине гигантское значение, она, эта борьба, на деле решает все.
Если частный торговец и капиталист будут отвоевывать себе все большее и большее место в нашей хозяйственной жизни и если именно эти классы будут устанавливать свою хозяйственную смычку с крестьянством, то это будет означать разрыв и трещину в том фундаменте, на котором в настоящее время нужно строить весь союз рабочего класса и крестьянства. Если бы буржуазии действительно удалось все больше оттеснять экономически государственную промышленность и государственную торговлю, то это неизбежно повлекло бы за собою и растущее политическое влияние этой буржуазии на крестьянство. В настоящее время, когда кончилась гражданская война и когда главнейшей задачей является укрепление хозяйства, вполне понятно, что рост политического влияния рабочего класса на крестьянство, рост доверия этого крестьянства к Советской власти может быть обеспечен лишь в той мере, в какой Советская власть .будет показывать себя способной к хозяйственному руководству всей страной. Если бы этого не было, если бы было обратное, то тогда совершенно неизбежным окажется переход политического влияния на крестьянство от пролетариата к буржуазии.
Если бы крестьянство ушло из-под политического руководства со стороны пролетариата и подпало бы под влияние буржуазии и частного капитала, то это неминуемо повлекло бы за собою падение Советской власти и водворение буржуазного режима, т. е. установление политического господства новой буржуазии и остатков старой буржуазии, разбитой во время великой революции. Первым делом такого нового правительства была бы неизбежно отмена всяческих национализаций, фабрики и заводы перешли бы в руки частных лиц, частных заводчиков и фабрикантов; была бы немедленно отменена национализация земли и было бы введено разрешение полной свободы торговли и спекуляции этой землей\ началась бы бешеная, горячечная скупка этой земли, в первую очередь той ее части, которая находится в руках бедноты, но имеющей достаточного инвентаря. Произошло бы в очень короткий срок гигантское обезземеление крестьянства и сосредоточение крупных земельных фондов (запасов) в распоряжении ловких земельных спекулянтов, которые частью сами превратились бы в новых помещиков, частью, перепродав эти земли другим богатым людям, способствовали бы тому, что из этих последних точно так же образовались бы добавочные слои помещиков. Эти новые помещики, само собою разумеется, начали бы сдавать часть своей земли в аренду крестьянам, заставляя их платить большие деньги в виде арендной платы. Таким образом, мы пришли бы снова к восстановлению порядков, чрезвычайно похо¬
968
жих на тс порядки, которые смела наша революция и за уничтожение которых так героически боролись и рабочий класс, и крестьянство.
Новые правящие классы должны были бы платить полностью все долги царского правительства, все долги правительства Керенского, и чтобы быть в состоянии выплатить эти поистине огромные суммы, они неизбежно должны были бы обложить неслыханной данью крестьянство, во много раз увеличив его налоговое обложение и беспощадно нажимая на рабочий класс для того, чтобы попытаться на хозяйских началах пустить в ход частную промышленность. Само собой разумеется, что были бы совершенно уничтожены не только советские органы, но и всякое подобие вмешательства со стороны рабочего класса в ход производства; были бы уничтожены всяческие фабзавкомы, профессиональные союзы были бы лишены прав, рабочий класс целиком и полностью был бы устранен от всяческой командующей роли в производстве. Очень скоро и крестьянство поняло бы, что оно проиграло дело, что разрыв союза между рабочим классом и крестьянстсом привел к громадному ущербу для широких масс крестьянства, что он оказался наруку только и исключительно кулацкой верхушке, эксплуататорским слоям, т. е. сельскохозяйственной буржуазии. Массы вновь пришли бы в великое движение, крестьянство снова стало бы точить топоры и поднимать вилы на новых помещиков, и вся история началась бы с начала, с громадными потерями, при обессилении рабочего класса и обес- силении крестьянства, при гораздо большей опытности * буржуазии, при гораздо большей поддержке этой буржуазии со стороны всего иностранного капитала/ не разделенного, как это было в 1917 году, своей собственной империалистической потасовкой.
Конечно, на самом деле ничего этого не будет. На самом деле будет совершенно другое. Наша государственная промышленность, наша государственная торговля, наша кооперация будут все более и более расти, все более и более оттеснять частного торговца и частного посредника, и, в конце концов, на этой почве рабочий класс будет все лучше и лучше притягивать под свое влияние и свое руководство широкие крестьянские массы, вовлекая их в дело активного строительства нового режима, нового строя. Мы пойдем не по обычному капиталистическому пути, мы пойдем и уже идем по совершенно самостоятельному пути, по своей собственной, особой, социалистической дороге. Это становится возможным, раз рабочий класс, поддержанный крестьянством, завоевал и укрепил свою государственную власть.
359
VI. Столбовой путь к социализму в нашей стране
Враги рабочего класса и крестьянства доказывали, что всякая попытка осуществить социалистический строй означает на самом деле не что иное, как всеобщее обеднение и «равенство в нищетеВраги рабочего класса, которые в годы нашей гражданской войны душили и мучили нашу страну и тем самым вызывали ее нищету и ее разорение, говорили, что эта нищета и разорение вытекают именно из самой сущности социализма и коммунизма. Конечно, все это сплошной вздор. Задача нашей партии заключается в том, чтобы поднять на небывалую высоту богатство нашей страны, а затем и всего мира: не богатство отдельных лиц, не богатство отдельных групп миллионеров, частных капиталистов, спекулянтов, банкиров, биржевиков и т. п., а богатство всего народа, всех трудящихся в целом, богатство страны и стран, которые отвоеваны от прежних господствующих классов. Мы должны быть проводниками наилучшей техники, наилучших способов обработки почвы, наилучших методов организации труда; словом, наша роль, наше значение в такое время, когда мы отвоевали власть у капиталистов и помещиков, сводится, в первую очередь, к тому, чтобы быть носителями всяческих хозяйственных улучшений. Что касается промышленности, то эти улучшения сводятся к тому, чтобы строить новые, все более крупные заводы, чтобы переходить на электрическую энергию, чтобы подводить основы электрификации под работу всей промышленности, чтобы вводить более правильную, более планомерную организацию этой промышленности и труда в ней; чтобы все больше и больше идти к такому порядку вещей, когда вся промышленность была бы объединена общим планом, при котором ничего не пропадает зря, не делается никаких лишних трат и расходов и при котором поэтому себестоимость производства на производимые продукты становится все меньшей и меньшей. Однако такого рода плановое хозяйство в промышленности само по себе немыслимо: ведь наша промышленность работает <в огромной степени на крестьянский рынок, потребителями продуктов промышленного производства являются, в первую очередь, наши крестьянские хозяйства. Чтобы был точный план в промышленности, для этого необходимо знать, сколько будут потреблять крестьянские хозяйства, для этого нужно строго учитывать, сколько и каких продуктов будут запрашивать эти крестьянские хозяйства от государственной промышленности. Чтобы промышленность имела все больше и больше возможностей для своего развития, для этого необходимо, чтобы развивалось и само крестьянское хозяйство; а с другой стороны, необходимо т^же, чтобы это крестьян¬
360
ское хозяйство было само все более и более организованным, было бы таким хозяйством, где отдельные дворы и отдельные маленькие хозяйства все больше и больше шли бы по пути к взаимной связи друг с другом. Очень часто приходится слышать со стороны крестьян жалобы на то, что они живут хуже рабочих, работают в день больше, -не могут и мечтать ни о каком 8-часовом рабочем дне и т. д. и т. л. Но ведь не трудно понять, что все это происходит из-за страшной отсталости самого крестьянского хозяйства по сравнению с фабрикой и крупным производством. Крестьянское хозяйство — это то же самое, что в области промышленного производства маленькое хозяйство ремесленника или кустаря: тот тоже сидит в своем маленьком хозяйстве, трудится дни и ночи напролет и, тем .не менее, не может выдержать никакого сравнения с крупной фабрикой, на которой есть и лучшие машины, и лучшая организация труда, и лучшее использование топлива, сырья и проч. Таким образом, если крестьянство хочет добиться всерьез и надолго крупных улучшений в своей жизни, оно должно идти по пути к своему объединению. Само собой разумеется, что нельзя думать, будто можно уговорить или даже будто следует уговаривать крестьянство сразу переходить всем до одного к объединению своих земельных наделов. Старые привычки и старые способы хозяйства так въелись в людей, что переломить круто эти привычки не представляется возможным. И тем не менее, крестьянство, исходя из интересов своего частного хозяйства, отдельного и маленького двора, неизбежно пойдет по пути своего объединения и тем самым все дружнее будет смыкаться с пролетарской государственной промышленностью. Каким образом можно представить себе это развитие? Это развитие пойдет через кооперацию. Любое крестьянское хозяйство заинтересовано в том, чтобы лучше и выгоднее сбывать продукты своего производства, любое крестьянское хозяйство заинтересовано в том, чтобы возможно выгоднее и дешевле покупать необходимые ему продукты городской промышленности: и по линии так называемого потребительского спроса (покупка мануфактуры, обуви и тому подобных продуктов непосредственного потребления), и по линии спроса производительного (закупка всевозможных средств производства, как то: улучшенных семян, сельскохозяйственных орудий и проч ). Точно так же любое частное крестьянское маленькое хозяйство заинтересовано в том, чтобы иметь в случае нужды возможно более дешевый кредит. И вот это обстоятельство, которое не только не противоречит интересам частного хозяйства, но непосредственно из этих интересов вытекает и этими интересами диктуется, это обстоятельство толкает крестьянство на путь его кооперативного объединения. Так было решительно повсюду, решительно во всех странах мира. Чтобы
361
выгоднее закупать продукты промышленности или продукты сельского хозяйства других стран (например, лучшие семена или лучшие породы скота и т. д.), крестьянство организовывало закупочные кооперативные общества. Отдельные крестьяне организовывались, совместно создавали кооператив, выбирали правление своего кооператива, вносили паи и получали таким образом возможность гораздо более организованным путем покупать необходимые им предметы. Здесь вместо отдельных лиц, действовавших вразброд, на свой страх и риск, выступала уже целая организация, которая имела возможность лучше разузнать, где выгоднее и что выгоднее купить; которой продавец, естественно, доверял больше, чем отдельному лицу, и поэтому готов был идти на известный кредит; так как, с другой стороны, такая организация покупала гораздо больше, чем отдельное лицо, отдельный крестьянин, и так как оптовые цены всегда дешевле, чем цены розничные, то совершенно понятно, что при такого рода кооперативных закупках крестьяне-покупщики сберегали себе изрядное количество грошей; если при этом принять в соображение, что общая перевозка и организованное распределение дают тоже немало выгоды по сравнению с тем случаем, когда каждый крестьянин отдельно должен запрягать свою кобылу, ехать в город и каждый отдельно привозить необходимый ему товар, то станет понятным, что и этого рода расходы точно так же во много раз уменьшаются при кооперативных закупках. Таким 'образом, отдельное крестьянское хозяйство, ни капли не нарушая обычных для него способов ведения хозяйства, в то же самое время под влиянием своих же собственных, частных, мелкохозяйских интересов приходит к созданию общественных организаций, именно — кооперативов по закупкам.
Или возьмем другой случай, а именно продажу продуктов крестьянского производства: продаж;, молока, яиц, мяса, хлеба и т. д. Если отдельный крестьянин или крестьянка тащится со своей кружкой и ведром вразброд и особо на городской рынок, то это одно; если же крестьяне объединяются в общий кооператив по сбыту, то они благодаря лучшему знакомству с запросами рынка, лучшей организации поставки, экономии на всех накладных расходах, транспорте, перевозке, хранении и проч. неизбежно выигрывают и тем самым получают больше дохода, чем в том случае, когда они выступают отдельно и неорганизованно. Общий сбыт продуктов своего производства в некоторых отраслях производства приводит довольно быстро и к организации самого производства. Так, например, почти во всех странах, в том числе и у нас, замечалось и замечается, что крестьяне, имеющие кооперативы по сбыту молока, быстро заинтересовываются в том, чтобы перейти и к совместной продаже через свои кооперативы всевозможного рода
362
молочных продуктов, как то: сыра, масла и проч. А отсюда один шаг к тому, чтобы перейти к организации общих кооперативных маслобойных заводов или кооперативных сыроварен. Отдельные крестьянские дворы организуют общий маслобойный завод, выписывают и сообща закупают нужные машины— сепараторы и проч. В этот маслобойный завод несут молоко, производимое в их отдельных хозяйствах, и затем получают соответствующую выручку путем организованной кооперативом продажи масла, сыра и т. д. В результате эта выручка, идущая за известными вычетами на содержание и развитие общего кооператива, в карман частного хозяйства, оказывается неизбежно выше, чем та выручка, которая получается у отдельных, не организованных в кооперативы, производителей. Здесь мы видим, следовательно, такой случай, когда от организации торговли крестьяне переходят уже к организации совместного производства.
Так же обстоит дело, например, и в таких районах, где производится картофель. Там нередко крестьяне приходят к необходимости организовать собственные заводы, занимающиеся переработкой картофеля, — крахмалотерочные заводы. Сходные общие кооперативные предприятия имеются и в других отраслях: например, сушка фруктов и овощей, кооперативное производство вина в районах, где крестьянство занимается возделыванием винограда, производство консервов из рыбы в тех местностях, где крестьянство занимается по преимуществу рыболовством, и т. д. и т. п.
Наконец, кооперативные организации кредита точно так же ни в малой степени не противоречат интересам частного про- изводителя-крестьянина. Наоборот, кредитные кооперативные товарищества точно так же, как и кооперативы по сбыту и по закупкам, а равно и по организации отдельных производственных отраслей, неизбежно приносят выгоду этим крестьянским хозяйствам; и поэтому совершенно не случайно, что во всех странах крестьянство идет по этому пути.
Однако есть существенная, прямо-таки гигантская разница между условиями развития сельскохозяйственной кооперации в капиталистических странах, с одной стороны, в нашем Советском Союзе —с другой. При капиталистическом режиме все виды крестьянской кооперации неизбежно подпадают под влияние капиталистического хозяйства. Громадная мощная промышленность находится в руках у буржуазии, могущественная кредитная система во главе с чрезвычайно сильными банками принадлежит кучке крупнейших капиталистов, транспорт, железные дороги находятся точно так же в руках либо частных капиталистов, либо буржуазного государства. Весь город по сути дела находится в распоряжении буржуазии; его влияние на деревню, в которой, кроме того, командуют Помещичье-
363
капиталистические верхушки, владельцы огромных имений,—это влияние является решающим. Кооперативные организации при таком положении вещей, если они развиваются, неизбежно подпадают под хозяйственное руководство буржуазии и помещиков, постепенно срастаются с хозяйственными организациями этих капиталистов и помещиков и в значительнейшей мере сами превращаются в особого рода капиталистические организации, опирающиеся на использование и эксплуатацию наемного труда. В самом деле, предположим, что у сельскохозяйственной кооперации, все равно какой, имеется свободный капитал, который неизбежно образуется, если только эта кооперация развивается, а не чахнет. Само собой понятно, что в целом ряде случаев — и чем дальше, тем больше — этот свободный капитал вкладывается непосредственно или косвенно в различного рода банковые учреждения (или в частные банки, или'в государственный банк, который находится в распоряжении буржуазного государства). В этом случае получается «сращивание» между кооперативной организацией и буржуазным банком. Кооперация попадает в несомненную зависимость от этого банка и через такого рода экономическую смычку подчиняется хозяйственному (а в силу этого политическому) руководству со стороны буржуазии. Если мы имеем перед собою закупочные кооперативы, то этим кооперативам приходится иметь дело с буржуазными синдикатами и трестами, т. е. с организациями крупных заводчиков и фабрикантов.
И здесь неизбежно получается, таким образом, экономическая смычка и экономическая зависимость от организаций крупного капитала, которые связываются с кооперативами целой сетью взаимных договоров относительно поставок, кредитных обязательств и т. п.
Точно так же обстоит дело, если речь идет о кредитных товариществах, которые еще более тесно связываются с буржуазными банками и попадают в непосредственную от них зависимость. Таким образом, общие условия развития кооперации в пределах капиталистического строя, даже в том случае, если кооперативные организации являются организациями неэксплуататорских слоев крестьянства, т. е. не кулацкими организациями, а организациями трудового крестьянства, — даже в этом случае эти кооперативы неизбежно, самим ходом вещей, в силу общих условий своего развития, в силу того, что они вынуждены работать в тех рамках, которые ставит им господство капиталистического строя, превращаются в органы громадной хозяйственной машины капиталистического порядка, частями которой они необходимо становятся. Кооперативные организации, таким образом, врастают в общекапиталистический механизм, становятся его составной частью, ра¬
364
стут с ним, сами превращаются в своего рода капиталистические предприятия.
Наконец, огромнейшее значение имеет то обстоятельство, что в условиях капиталистического строя, где вся наука, вся техника, все образование, вся школа и вся пресса (печать) находятся в распоряжении буржуазии, кадровый состав кооперативов (члены правлений, руководящие и командующие люди, советчики, агрономы, счетоводы и т. д.) происходит обычно из буржуазных слоев. Поэтому они в кооперативах гнут такую линию, которая выгодна для господствующей буржуазии, линию, которая всячески замазывает противоположность интересов между трудом и капиталом, между крестьянами и помещиками. Нередко можно видеть в Западной Европе и Америке, что во главе кооперативных крестьянских организаций стоят даже крупные помещики, попы и преданные им не за страх, а за совесть различного рода их агенты.
Если какая-нибудь кооперативная организация пожелала бы вести свою особую, самостоятельную, против капитализма направленную политику, то она неизбежно была бы тем самым обречена на гибель, она подверглась бы своеобразному хозяйственному бойкоту со стороны мощных капиталистических организаций: она не получала бы кредита или получала бы его на худших условиях, чем другая кооперативная организация, настроенная верноподданически по отношению к капитализму; она не могла бы нигде покупать необходимые ей продукты промышленности на таких же условиях, как другие кооперативы, и т. д.
Все эти причины определяют собою путь развития крестьянской кооперации в условиях капиталистического хозяйства.
Совсем другие условия имеются налицо при нашем строе, т. е. при строе пролетарской диктатуры. Общие рамки кооперативного развития определяются у нас не тем, что фабрики, заводы, рудники, железные дороги и банки находятся в руках у буржуазии, а тем, что вся крупная промышленность, транспорт и кредитная система находятся в распоряжении пролетарского государства. Следовательно, если у нас при общем развитии производительных сил в нашей стране город все в большей степени будет становиться хозяйственным руководителем деревни и все в большей степени будет налаживать экономическую смычку, то, если будет крепнуть наше государственное хозяйство, это будет означать растущую смычку пролетариата с крестьянством. Крестьянская кооперация будет неизбежно врастать в систему пролетарских хозяйственных органов, точно так же, как в условиях режима буржуазного она врастает в систему органов хозяйства капиталистического. Если при капиталистическом режиме всякая кооперативная организация, которая захотела бы стать на путь развития,
365
противоречащий капитализму, постепенно душилась кредитными и другими хозяйственными учреждениями буржуазии, то в условиях пролетарской диктатуры, наоборот, будут пользоваться всемерной поддержкой именно трудовые кооперативы, кооперативы середняков и бедноты, которые будут получать льготы по сравнению с кооперативами кулаков и деревенских богатеев, т. е. сельскохозяйственной буржуазии. Наконец, кадровый состав кооперации, кооперативные работники, кооперативные служащие и руководители всех видов при пролетарской диктатуре образовываются не буржуазией, а специально обучаются и готовятся в соответствующих учебных заведениях н на практике таким образом, чтобы все лучше и лучше вести работу, необходимую с точки зрения строительства нового общества, а не с точки зрения служения крупному капиталу. Здесь видна вся громадная разница между условиями развития деревни при господстве капитализма и условиями развития этой деревни при господстве пролетарской диктатуры. Нельзя сефе представлять, что развитие при нашем строе будет такНм же, как и при строе капиталистическом. Власть Советов, диктатура рабочего класса вовсе не есть только политическая власть, и наше государство отличается от буржуазного государства не только тем, что оно находится в распоряжении другого класса, но также и тем, что оно держит в своих руках всю крупную промышленность и транспорт и поэтому является громаднейшей, мощной экономической, хозяйственной силой, силой, которая накладывает свой отпечаток на все развитие страны в целом, и в том числе на все развитие деревенских отношений.
Если крестьянские кооперативы будут, в общем и целом, врастать в систему хозяйственных органов пролетарского государства, это будет означать хозяйствен",^ руководство со стороны пролетариата, это будет означать укрепление союза рабочих и крестьян, это будет означать, что мы идем крупными шагами по пути к социализму.
В самом деле, при общем подъеме народного хозяйства у нас будет расти все больше и больше государственная промышленность, которая все теснее и теснее, через кооперацию, будет срастаться с крестьянским хозяйством. Само крестьянское хозяйство будет незаметно для себя и все время с выгодой для себя постепенно и медленно переделываться и перерабатываться. Прежде распыленные и раздробленные, ничем хозяйственно между собой не связанные крестьянские дворы все больше и больше будут объединяться между собою на почве закупок, продажи и кредита, смыкаясь на этом деле с хозяйственными органами пролетарского государства. С другой стороны, от общественных закупок и общественных продаж, от общих организаций кредита крестьяне ^удут постепенно пере¬
366 1
ходить к организации своих кооперативных маслобойных заводов и вообще заводов и фабрик по переработке продуктов земледельческого хозяйства и животноводства.
Этот процесс организации будет идти все дальше и глубже, по мере того как крестьянство на собственном опыте будет все больше и больше убеждаться в выгодности перехода к коллективным формам труда. Через совместную закупку машин крестьяне будут переходить и к коллективному использованию их. Отрасль за отраслью крестьянское хозяйство будет, таким образом, подобно маслобойным заводам, организовываться уже на новых началах. Вместе с этим развитие крупной городской промышленности и возрастающее накопление материальных средств государственного хозяйства дадут возможность усиленной электрификации сельского хозяйства. Подача электрической энергии целому ряду крестьянских хозяйств окажет, в свою очередь, еще более мощный толчок к переходу на коллективные формы обработки самой земли, потому что с переходом на электрическую энергию будет становиться уже совсем ясной вся выгода коллективных форм использования этой электрической энергии. Ибо на долю каждого крестьянского двора, на долю каждого отдельного крестьянского хозяйства будет падать гораздо меньшее количество расходов, если трата электрической энергии будет производиться не отдельным крестьянским двором, а. целыми объединениями этих дворов. Таким образом, процесс организации крестьянского хозяйства, который начнется с кооперативной организации торговли, перекидывается постепенно, через организацию производства по переработке продуктов крестьянского хозяйства, и на сельскохозяйственное производство в прямом смысле этого слова. С переходом на электрификацию этот процесс получает свое наиболее полное завершение. Так растет все более и более становящаяся организованной система крестьянских хозяйств, которые из отдельных и распыленных единиц превращаются в одно организованное целое. Крестьянские хозяйства постепенно переделывают свою собственную природу, смыкаются вместе и срастаются в одно, еще более громадное целое с государственной промышленностью. А такого рода хозяйственная цепь, которая организована во всех своих частях, по сути дела и есть социализм.
Таким путем мы приходим к социализму, несмотря на хозяйственную и техническую отсталость, которой теперь отличается еще наша страна. Конечно, этот путь в условиях технической и экономической отсталости есть путь очень долгий. Но тем не менее это есть верный путь, путь, по которому мы придем к социализму, если только будем вести правильную политику по отношению к крестьянству.
367
VII. Промышленность и сельское хозяйство должны взаимно помогать друг другу
Общий подъем нашего народного хозяйства, подъем промышленности, с одной стороны, и подъем крестьянского хозяйства— с другой, означают одну из величайших побед, которую сделала наша революция. Но в то же самое время этот хозяйственный рост сопровождается особого рода «болезнями» роста, т. е. скрывает в себе некоторые своеобразные противоречия, которые могут быть опасны, если наиболее сознательная часть трудящихся, авангард рабочего класса — наша партия, не сумеет их вовремя разглядеть и достаточно ясно объяснить их широким слоям трудящихся. Дело в том, что уже прошло время, когда крестьянин ясно помнил и постоянно имел в уме, что рабочий класс и его партия дали ему помещичью землю и помогли смести с лица нашей страны весь помещичий класс в целом. С переходом на мирную хозяйственную работу и с началом подъема крестьянского хозяйства, равно и государственной индустрии, крестьянское хозяйство все больше и больше становится хозяйством товарным, т. е. производит все возрастающую часть своей продукции для сбыта на продажу. Чем больше крестьянское хозяйство вылезает из нищеты, тем большая часть всего того, что производится внутри этого хозяйства, идет на рынок, выменивается на деньги, а на эти деньги, в свою очередь, происходит покупка других товаров, которые в крестьянском хозяйстве не производятся, но которые ему нужны. Эти продукты идут, в первую очередь, со стороны нашей государственной промышленности. Таким образом, крестьянин сталкивается на рынке с государственной промышленностью, находящейся в руках рабочего класса. При этом, если речь идет о продуктах сельского хозяйства, выступает как продавец, а городское население, и в первую очередь рабочий класс, выступает как покупатель. Если же речь идет о продуктах государственной промышленности, то рабочий класс, организованный в государственную власть, выступает в качестве продавца, тогда как крестьянин выступает здесь в качестве покупателя. Но, как известно, интересы покупателя и продавца на рынке противоположны: покупатель заинтересован в том, чтобы купить товар возможно более дешево, тогда как продавец непосредственно заинтересован в том, чтобы продать свой товар по более высокой цене. Чем больше развивается хозяйство в данный период, т. е. до осуществления единого организованного хозяйства и крестьянских дворов, и государственных фабрик, тем все более существенным вопросом становится вопрос о ценах: о ценах на продукты сельского хозяйства, с одной стороны, о ценах на продукты государственной промышленности — с другой. Мы видим, таким обра-
•I
368
зом, что здесь налицо имеется непосредственное противоречие интересов у рабочего класеа с крестьянством. Это противоречие неизбежно порождает трения между обоими основными трудящимися классами страны, трения, которые представляют известного рода опасность для рабоче-крестьянского блока.
В чем здесь, однако, дело? Есть ли 'противоречие интересов между рабочим классом и крестьянством — неразрешимое противоречие? И не скрываются ли за этим противоречием в то же самое время какие-нибудь более коренные интересы, общие у рабочего класса с крестьянством? Мы уже видели: основной и самый общий интерес обоих классов лежит в их совместном движении к социализму, что невозможно без упрочения союза рабочих и крестьян и без руководящей роли рабочего класса в этом союзе. Но этот основной и самый коренной интерес рабочего класса и крестьянства находит свое выражение в необходимости взаимной помощи со стороны промышленности и сельского хозяйства, которые в самой основе своей зависят друг от друга. Наша промышленность работает, как мы уже об этом говорили, прежде и раньше всего на крестьянский рынок. Она и раньше в своем развитии зависела от этого рынка, но в условиях пролетарской диктатуры она неизбежно зависит от этого рынка в еще большей степени, чем при старом режиме: во-первых, у нас отпадает внешний рынок, потому что мы не ведем той грабительской политики, политики захвата новых областей, которую вел царизм; во-вторых, у нас отпадают заказы на флот, военно-морские сооружения и целый ряд громадных военных заказов вообще, ибо мы неизмеримо в меньшей степени тратим на наши военные нужды, так как ограничиваемся лишь одной обороной страны, ни в коем случае не имея каких бы то ни было завоевательных целей; отсюда необходимость переоборудования ряда заводов и перевода их с производства военных предметов на производство предметов мирных, необходимых для сельскохозяйственного труда, в первую очередь сельскохозяйственных орудий и сельскохозяйственного инвентаря; в-третьих, политическая необходимость укрепления диктатуры пролетариата и укрепления влияния рабочего класса на крестьянство диктует нам точно так же гораздо большее внимание к крестьянскому рынку.
Наша промышленность, таким образом, зависит в своем развитии от крестьянского хозяйства. Наша промышленность развивается тем быстрее, чем больше платежеспособный спрос со стороны крестьянства. Накопление в нашей промышленности идет тем быстрее, чем быстрее идет накопление в нашем крестьянском хозяйстве, т. е. чем скорее это крестьянское хозяйство выходит из нищеты, чем больше оно богатеет, чем больше покупает оно сельскохозяйственных орудий и машин,
Зв9
Чем скорее улучшает оно свою технику, чем быстрее переходив на новую форму обработки земли и чем больше поэтому становится в состоянии покупать у городской промышленности.
В свою очередь, развитие крестьянского хозяйства немыслимо без развития городской промышленности. Для того чтобы идти вперед, сельское хозяйство нуждается в продуктах, которые з нем не производятся, а идут из различных отраслей нашей промышленности. Если бы в один прекрасный день кончилась жизнь нашей промышленности, тогда сельское хозяйство было бы обречено на жалкое прозябание, оно должно было бы ограничиться самыми примитивными, самыми первобытными способами обработки земли; в лучшем случае оно должно было бы вечно топтаться на месте и не в состоянии было бы сделать ни одного сколько бы то ни было заметного шага вперед. И наоборот, если развивается промышленность (металлическая с выделкой сельскохозяйственных машин; химическая с изготовлением разного рода удобрений и т. д.), то сельское хозяйство начинает иметь в этой промышленности своего, могучего помощника и свою опору, которая сможет, в конце концов, перевернуть старые способы обработки земли и быстро двинуть вперед дело развития производительных сил всего сельского хозяйства. Таким образом, промышленность нуждается для своего развития в успехах сельского хозяйства, и, наоборот, сельское хозяйство для своих успехов нуждается в развитии промышленности. Эта взаимная зависимость друг от друга есть самое коренное, что должно определять собою правильную политику со стороны руководящей партии, обязанность которой, в первую очередь, состоит в том, чтобы частные и преходящие, моментальные и временные, второстепенные и производные интересы подчинять интересам постоянным, наиболее общим, наиболее коренным и основным.
Мы должны в настоящее время помнить, что наша политика должна быть рассчитана не на один год, а на целый ряд лет. В настоящее время наша забота состоит не в том, чтобы как-нибудь удержаться у власти (ибо в настоящее время Советская власть твердо и прочно стоит на ногах): нам нужно думать о том, чтобы проводить политический план, рассчитанный на долгие-долгие годы. Если бы речь шла лишь о том, чтобы разделить между рабочим классом и крестьянством ту сумму национального дохода, которая получается в результате годового труда в нашей стране, и если бы речь шла только об этом и не шла бы ни о чем другом, то тогда, разумеется, нелепо было бы говорить рабочему классу: «не бери слишком много» или уговаривать крестьянство, чтобы оно занималось самоограничением: лри таком положении вещей, конечно, каждый из классов неизбежно руководствовался бы своим непосредственным интересом и стремился бы забрать себе воз¬
370
можно большую долю из совокупного национального дохода, т. е. из всего дохода страны.
Однако мы живем и надеемся жить вовсе не один год; мы надеемся жить долгие-долгие годы, мы надеемся идти все время вперед по пути к социализму. И поэтому задача, стоящая перед нами, задача, стоящая перед обоими классами, вовсе не так проста, как в только что приведенном случае. Если бы эта задача состояла только в дележе раз и навсегда данного дохода, общего дохода страны, который неизменен, который раз и навсегда определен, который представляет некоторую неизменяющуюся, постоянную величину, тогда, конечно, невозможно было бы никакое быстрое развитие, мы постоянно топтались бы на одном месте. Но ведь не в этом дело. Дело заключается в том, чтобы постоянно повышать общий Национальный доход, постоянно увеличивать и увеличивать количество и ценность товаров, ежегодно производимых в нашей стране, и, следовательно, увеличивать национальный доход, весь доход всего общества в целом.
Если увеличивается общая сумма национального дохода, то тогда есть из чего производить и дележку; если из года в год эта сумма национального дохода постоянно увеличивается и растет, то тогда ежегодно и на долю рабочего класса, и на долю крестьянства будет приходиться все большая и большая сумма ценностей, и материальное положение обоих классов будет быстро улучшаться. Поэтому и с точки зрения рабочего класса, и с точки зрения коренных интересов крестьянства, развивающего свое хозяйство в условиях Советской власти, необходимо вести такую политику, которая обеспечивала бы в первую голову и в первую очередь развитие производительных сил государственной промышленности и крестьянского хозяйства, а следовательно, из года в год все быстрее идущее возрастание национального дохода.
С этой точки зрения нужно обсуждать все вопросы нашей экономической политики, и с этой точки зрения необходимо точно так же обсуждать и вопрос о политике цен. Предположим, что какая-нибудь группа рабочих говорит нам: «У нас, рабочих, в руках крупная промышленность, мы вольны ставить высокие цены, давайте их ставить, чтобы получить возможно больше прибыли для нашей промышленности; если эта промышленность будет получать большую прибыль, то она будет в состоянии больше платить рабочему, и поэтому в наших интересах политика высоких цен на продукцию нашей промышленности; всякое отступление от такой политики означало бы не что иное, как уступку мелкой буржуазии, означало бы отступление от чисто пролетарской линии».
Было бы правильным такое мнение? Конечно, дно было бы неправильным, а предполагаемая политика была бы вовсе не
371
пролетарской, а была бы политикой цеховой, ограниченной, тупой, не видящей дальше своего носа, т. е. попросту была бы глупой политикой. Эта политика предполагала бы непонимание основной связи между государственной промышленностью и сельским крестьянским хозяйством, она неизбежно привела бы к тому, что сама государственная промышленность через короткий срок остановилась бы в своем развитии, натолкнувшись на слабую покупательную силу со стороны крестьянского рынка. Можно было бы при такой политике получать, быть может, довольно высокую прибыль в ближайшие годы за счет подрыва крестьянского хозяйства, но эта политика жестоко отомстила бы за себя через небольшой промежуток времени. Государственная промышленность неизбежно лишилась бы рынка сбыта, который в таких условиях был бы обречен на резкое сокращение, и вместо дальнейшего развития и непрерывного поступательного хода промышленности настал бы жестокий кризис, который отбросил бьг эту промышленность далеко назад. В случае продолжения такой политики мы имели бы хронический промышленный застой и если не попятное движение, то во всяком случае бессмысленное топтание на месте.
Предположим, с другой стороны, что известные широкие слои крестьянства смогли бы проводить на деле такую политику, которая путем чрезвычайно высокой цены на хлеб и сырье подрезала бы возможности дальнейшего развития промышленности. Тогда при таких условиях, взявши довольно много за один хозяйственный год, сельское хозяйство через некоторый промежуток времени стало бы страдать от невозможности восстановления своего сельскохозяйственного инвентаря, не говоря уже о том, чтобы переходить к дальнейшему улучшению способов ведения своего хозяйства. Таким образом, и здесь близорукая, ограниченная, не видящая связи между городом и деревней политика неизбежно привела бы к падению национального дохода и тем самым к ухудшению материального положения обоих основных классов нашего советского общества.
Отсюда вытекает, что противоречие между рабочим классом и крестьянством, о котором мы говорили выше, является противоречием сравнительно второстепенного порядка и что с точки зрения правильно понятых интересов и рабочего класса, и крестьянства необходимо вести такую политику, которая давала бы простор наиболее полному развитию производительных сил. Рабочий класс с точки зрения своих собственных интересов должен прилагать все усилия к тому, чтобы возможно быстрее налаживать свое производство, возможно дешевле производить продукты государственной промышленности и возможно дешевле рродавать эти продукты,
372 1
выигрывая, с одной стороны, на все большей массе продаваемых продуктов, а с другой стороны, обеспечивая каждый год все большее и большее расширение всего народного хозяйства.
Совершенно нельзя смешивать положение рабочего класса, стоящего у власти, с положением рабочего класса, который только еще борется за эту власть. Когда рабочий класс только борется за свою власть, не его забота — забота о всем народном хозяйстве в целом, не его забота о росте национального дохода, не его забота о цельности всего общества. Наоборот, основной и коренной его интерес заключается в том, чтобы разломать, разбить, разрушить капиталистическое общество. Когда же рабочий класс является классом, стоящим у власти, он становится руководителем всего общества в целом, забота о росте национального дохода есть его собственная забота, забота о развитии производительных сил есть точно так же его собственная забота, интересы развития народного хозяйства точно так же суть его собственные интересы. Это нужно понять, и из этого нужно исходить при определении нашей политики. Мы видим, таким образом, что взаимно связанные промышленность и сельское хозяйство есть основной факт, из которого нужно исходить, а необходимость взаимной помощи промышленности и сельского хозяйства есть основное условие для прочности рабоче-крестьянского блока, без которого немыслимо движение к социализму.
VIII. Рост кооперации и классовая борьба в деревне
Когда мы говорим, что в условиях пролетарской диктатуры рост кооперации означает по сути дела рост социализма, это вовсе не означает еще, что весь этот процесс будет проходить совершенно гладко, без внутренних трений. Наоборот, можно сказать, что ход развития через кооперацию к социализму будет сопровождаться, в особенности первое время, т. е. до тех пор, пока государственная промышленность не в состоянии будет подвести фундамента электрификации под все сельское хозяйство, классовой борьбой между различными группами и различными слоями крестьянства, которые, со еврей стороны, будут находиться в разных отношениях с рабочим классом. Сейчас у нас, как мы уже об этом говорили раньше, имеется налицо целый ряд слоев в крестьянстве, неодинаковых по своему социальному положению. Эти разные слои крестьянства, несомненно, будут по-разному строить кооперацию и в ходе кооперативного строительства будут бороться между собою за влияние. Уже самые задачи и цели, которые ставят себе кооперативные организации, несколько разнятся в зависимости
от того, какой слой крестьянства имеется в виду. Если, например, мы говорим о крестьянской бедноте, о безлошадных, которые не в состоянии справиться со своими наделами, у которых нет инвентаря и самых элементарных средств производства, то нам будет совершенно ясно, что эти слои крестьянства должны неизбежно тяготеть к разного рода коллективным хозяйствам (колхозам) в непосредственном смысле этого слова. Организовывать теперь же товарищества по сбыту своих продуктов им невозможно, потому что по сути дела им и сбывать- то почти нечего; они должны пройти еще через такую полосу своего развития, когда они будут становиться на ноги и мало- мальски поднимать производство, чтобы потом перейти уже к сбыту все большей части своей продукции на рынок. Пока они не достигли такой ступени своего развития, т. е. пока они еще переживают время отчаянной нужды, самым важным для них является общая закупка инвентаря, рабочего скота, машин и совместное использование этого скота и этих машин на коллективных началах. Поэтому колхозы являются естественной формой организации бедняцких хозяйств. Однако нужно сказав, что непосредственный переход к такого рода хозяйству требует очень крупной ломки старых привычек, унаследованных от дедов и отцов, и поэтому вряд ли можно думать, что колхозное движение захватит собою всю широкую массу крестьянской бедноты. Середняцкие хозяйства, поднимаясь и становясь все более и более прочно на ноги, будут, конечно, организовываться в сельскохозяйственную кооперацию по всем трем основным линиям, о которых мы писали выше: и по линии закупок, и по линии сбыта, и по линии кредита. Основной массой, основным ядром крестьянства является в первую очередь крестьянин-середняк. Поэтому основной формой кооперации является также сельскохозяйственная кооперация соответствующего вида. Зажиточные и крупные крестьяне равным образом будут стремиться создавать свои кооперативные организации, в том числе и кредитные, и будут стараться делать эти организации своими опорными п\н' гами. Так как классовая борьба в деревне начнет отмирать еще только через очень значительный промежуток времени, так как в ближайшем будущем мы будем иметь перед собою процесс расслоения крестьянства, т. е. выделение его зажиточной верхушки, с одной стороны, и сельскохозяйственных пролетариев и полупролетариев— с другой, то совершенно очевидно, что будет идти классовая борьба и между различными ячейками общекооперативной организации, и внутри одних и тех же кооперативов: вопрос о выборах правления, о выборах должностных лиц, о паях и об их величине, об уставе кооперативных организаций, о политике, которую должно вести правление и т. д. и т. п.; на всех этих отдельных вопросах будут развиваться це¬
374
'I
лые («мирные», конечно) сражения между различными слоями крестьянства.
Таким образом, картина будет представляться довольно пестрой. В общей сети кооперативных организаций мы будем иметь и кулацкие ячейки, быть может, иногда и чисто кулацкие, и бедняцкие, и середняцкие, и ячейки смешанного типа. Однако в этой картине будет все же известный основной фон. Ведь нужно иметь в виду, что несмотря на процесс расслоения крестьянства, все же будет сохраняться его основное ядро, а именно крестьянин-середняк, эта, как выражался тов. Ленин, «центральная фигура нашего земледелия». Если даже в условиях капитализма, при капиталистическом городе и при диктатуре буржуазии, сохраняется все же относительно довольно устойчиво слой средних крестьян, то в условиях рабочей диктатуры крестьянство будет разлагаться нисколько не более быстро, а наоборот, более медленно. С другой стороны, по мере того, как государственная власть будет все больше и больше оказываться в состоянии подавать руку материальной помощи крестьянской бедноте и середняку, мы будем иметь новый поворот к поравнению, но уже на совершенно иных основаниях, чем раньше. Раньше мы в той или иной форме отнимали у зажиточных, у кулаков, и отдавали отнятое беднякам, т. е. зажиточных делали более бедными и таким образом достигали, как это было, например, во время комбедов, известного поравнения. Теперь же будет другое, а именно: все быстрее и быстрее будет вылезать из нищеты крестьянин-середняк и бедняк при помощи своих кооперативных организаций, пользующихся особым покровительством, особыми' льготами, особой поддержкой, материальной и всякой иной, со стороны государственной власти рабочего класса.
Чем больше будет двигаться вперед все народное хозяйство в целом и чем быстрее будет расти наша государственная промышленность, тем все более мощной будет поддержка именно этих слоев крестьянства, которые будут по уровню своей жизни догонять зажиточную деревенскую верхушку, но которые в то же самое время будут расти не за счет эксплуатации, не за счет чужого труда, а в силу улучшенных способов ведения своего хозяйства и объединения усилий ряда крестьянских дворов через кооперативную организацию, которые будут, следовательно, переходить ко все более и более коллективной форме хозяйствования. Таким образом, основная сеть наших кооперативных крестьянских организаций будет состоять из кооперативных ячеек не кулацкого, а «трудового» типа, ячеек, врастающих в систему наших общегосударственных органов и становящихся таким путем звеньями единой цепи социалистического хозяйства. С другой стороны, кулацкие кооперативные гнезда будут точно так же, через банки и т. д.,
375
врастать в эту же систему; но они будут до известной степени чужеродным телом, подобно, например, концессионным предприятиям *. Что будет с этого рода кулацкими кооперациями в дальнейшем? Предположим, например, что у нас есть кредитное товарищество, во главе которого стоят кулаки, пользующиеся там всем авторитетом. Этот кулацкий кооператив, если он хочет процветать, неизбежно должен быть, так же как и все прочие, связан с экономическими государственными органами; он, например, будет вносить свою свободную наличность в наши банки для того, чтобы получать определенный процент; даже в том случае, если бы возникли свои собственные банковские организации у подобного рода кооперативов, все равно они неминуемо должны были бы быть связанными с могущественными кредитными учреждениями пролетарского государства, имеющими в своем распоряжении основные кредитные средства страны. Кулаку и кулацким организациям все равно некуда будет податься, ибо общие рамки развития в нашей стране заранее даны строем пролетарской диктатуры и уже в значительной степени выросшей мощью хозяйственных организаций этой диктатуры. Если кулак является волей-неволей вкладчиком в наши ба'нки, если он волей-неволей начинает быть связанным целым рядом отношений с нашими хозяйственными органами, то он неизбежно будет втиснут в определенные границы. Конечно, можно, вообще говоря, было бы представить себе такое положение вещей, когда кулацкое хозяйство нарастало бы со страшной стремительностью, когда накопление в этих хозяйствах шло бы гораздо быстрее, чем во всей государственной промышленности, и когда кулак, таким образом, перерос бы всю остальную экономику и, сомкнувшись с частным торговым капиталом, опрокинул бы весь строй — и экономический, я политический — пролетарской диктатуры. Но это предположение являете ыершенно невероятным. Ибо предположить, что кулацкие хозяйства будут расти быстрее, чем вся государственная промышленность, — это означало бы предположить нечто, прямо противоположное действительности. При развитии нашего народного хозяйства в целом быстрее всего будет развиваться ставшая уже на ноги крупная промышленность, которая находится целиком в руках пролетарского государства. Этот рост будет определять собою все и будет служить достаточной гарантией того, что кулак, или зажиточный крестьянин, нанимающий нескольких сельскохозяйственных рабочих, должен будет подчиняться нашему общему строю. 7
Пролетарское государство, которое! заинтересовано в росте «некапиталистических», т. е. социалистических, форм хозяйства, само собою разумеется, не может относиться одинаково к кооперативам трудовым и к кооперативам кулацкого типа;
376
оно будет, как мы уже упоминали выше, всемерно поддерживать кооперативы бедноты и середняков. В этом, между прочим, будет выражаться классовая борьба, классовая помощь пролетариата наиболее близким к нему слоям в борьбе этих слоев против кулаков, или сельскохозяйственной буржуазии.
IX. Строительство социализма и формы классовой борьбы
В нашей стране в настоящее время имеются три класса, из которых два класса — рабочие и крестьяне — являются основными классами нашего общества и нашего строя, а третий класс — буржуазия (кулаки, нэпманы и т. д.)—существует лишь постольку, поскольку он «допущен» до известной степени и на определенных условиях «к сотрудничеству» с рабочим классом и крестьянством. Мы видели выше, что из того положения, которое занимает теперь рабочий класс как класс господствующий, вытекает целый ряд основных выводов для политики рабочего государства. Основной и главный вывод, как мы об этом уже говорили, заключается в следующем: в то время как при капиталистическом строе задачей рабочего класса являлось разрушение общества, в условиях пролетарской диктатуры задачей рабочего класса является нг разрушение строя пролетарской диктатуры и нового создаваемого общества, а наоборот, его всемерная поддержка, укрепление его, руководство им. Из этого, в свою очередь, неизбежно следуют и другие выводы, а именно выводы, касающиеся самой формы классовой борьбы в нашем обществе. Классовая борьба, как мы отлично зйаем, не прекращается и не отмирает сразу, а будет продолжаться очень и очень долгое время, пока не исчезнет навсегда деление на классы вообще. Но уже теперь мы видим, как неизбежно меняются вопрос о главном пути классовой борьбы и вопрос о формах этой борьбы. В капиталистическом обществе, где дело пролетариата заключается в том, чтобы разрушить это общество, постоянной задачей является всемерное обострение и разжигание классовой борьбы до тех пор, пока эта классовая борьба не примет самой ожесточенной своей формы, а именно формы гражданской войны и вооруженной борьбы со стороны трудящихся масс против господствующего капиталистического режима. В этой борьбе старое общество лопается сверху донизу, и положение классов в конце концов делается совершенно иным: так называемые «низшие», угнетенные классы становятся наверху, эксплуататоры становятся классом, сопротивление которого подавляется и которому приходится после своего разгрома подчиниться новой власти, власти пришедших с низов клас¬
«77
сов. Итак, в капиталистическом строе задача рабочего класса — вести линию на обострение классовой борьбы, на превращение ее в гражданскую войну. Партия рабочего класса в пределах капиталистического строя является партией гражданской войны. Положение совершенно перевертывается, когда рабочий класс берет власть в свои руки, опираясь при этом на широкие слои крестьянства. Поскольку диктатура буржуазии разбита и поскольку на ее место уже стала диктатура пролетариата, постольку задачей рабочего класса является укрепление этой диктатуры и защита ее от всяких на нее посягательств. Партия рабочего класса в таких условиях становится партией гражданского мира, т. е. требует подчинения рабочему классу со стороны прежде всего господствующих классов, слоев и групп; она требует от них гражданского мира, и рабочий класс карает и преследует теперь всех нарушителей этого гражданского мира, всех заговорщиков, саботажников — словом, всех, кто мешает делу мирного строительства нового общества.
В своем собственном государстве рабочий класс после того, как он отбил нападения врагов и обеспечил мирную строительную работу, уже не проповедует внутри страны гражданской войны, а проповедует внутреннее замирение на основах признания полностью новой власти, ее законов, ее учреждений и на основании подчинения этим законам и этим учреждениям со стороны всех слоев, в том числе и бывших противников этой власти. В соответствии с этим появляется и изменение в самих формах классовой борьбы. Поясним это рядом примеров. Возьмем прежде всего отношение к буржуазии. В пределах капиталистического строя по отношению к ней мы. проповедовали развитие борьбы вплоть до применения вооруженной силы. Конечно, если бы буржуазия пыталась и теперь выступать против нас с оружием в руках, как она это делала в 1917, 1918, 1919 и т. д. годах, то мы тотчас же и\стили бы в ход нашу вооруженную силу и расправились бы с таким противником так, как он этого заслуживал бы. Но сейчас у нас совершенно другое положение. Сила Советской власти и прочность ее настолько очевидны, что для буржуазных слоев нашего общества (нэпманов) совершенно очевидна полная безнадежность всяких попыток повести против нового строя активную и острую политическую борьбу. Этим слоям волей-неволей приходится мириться с существующим порядком вещей. В определенных рамках этой буржуазии разрешена хозяйственная деятельность. Мы вовсе не запрещаем теперь частную торговлю, мы допускаем ряд частных предприятий, мы не запечатываем уже частных лавок, мы даем, следовательно, известную возможность существования для э+их кругов. Значит ли это, что прекращается классовая борьба? Нет, никоим об¬
378
разом. Но эта борьба существеннейше изменила свою форму. Со стороны рабочего класса она продолжает вестись: наше законодательство, гарантирующее рабочее дело, обеспечивающее определенные права за профессиональными союзами, заставляющее платить частного предпринимателя страховые взносы, лишающее эти предпринимательские круги избирательных прав в политические органы власти и т. д. — это есть новая форма классовой борьбы. Система налогового обложения, при которой соответствующим образом облагаются доходы и прибыли капиталистических предприятий, это налоговое обложение буржуазии, такое, какого нет ни в одной стране, — это точно так же новая форма классовой борьбы. Конкуренция со стороны государственной промышленности, государственной торговли, кооперации — это есть опять-таки новая форма классовой борьбы. Когда наше государство дает особые льготы и преимущества кооперативным предприятиям, когда это государство особо финансирует, т. е. поддерживает денежными средствами, кооперативные организации, когда оно в законодательном порядке обеспечивает за ними большие права — все это есть новая форма классовой борьбы. Если в процессе конкуренции на рынке государственная промышленность, торговля, кооперация вытесняют постепенно частного предпринимателя — Это есть победа в классовой борьбе, но победа не в механическом столкновении сил, не при помощи вооруженной схватки, а совершенно в новой оболочке,. которой не было раньше, которая при капиталистическом режиме была совершенно немыслимой для рабочего класса и крестьянства.
Точно так же меняется форма классовой борьбы и в деревне. Правда, то тут, то там классовая борьба в деревне вспыхивает в прежних своих проявлениях, причем это обострение вызывается обычно кулацкими элементами. Когда, например, кулаки или наживающиеся за чужой счет и пролезшие в органы Советской власти люди начинают стрелять по селькорам, это есть проявление классовой борьбы в самой острой форме. Однако такие случаи бывают обычно там, где еще советский местный аппарат является слабым. По мере улучшения этого аппарата, по мере укрепления всех низовых ячеек Советской власти, по мере улучшения и усиления местных деревенских партийных и комсомольских организаций такого рода явления будут, как это совершенно очевидно, становиться все более редкими и в конце концов бесследно исчезнут. Еще всего несколько лет тому назад главной формой классовой борьбы внутри деревни был непосредственный административный нажим на деревенскую верхушку: вначале постоянные конфискации и реквизиции у более зажиточного крестьянства и передача этого конфискованного добра
370
в пользу бедноты (время комбедов); затем по сути дела система постоянных и произвольных нажимов, которые чрезвычайно затрудняли, а иногда и делали совершенно невозможным хозяйственное продвижение вперед и соответствующую деятельность зажиточных слоев деревни, в первую очередь деревенской буржуазии. В то время, как в городе уже с самого начала новой экономической политики мы разрешали хозяйственную деятельность частным торговцам и предпринимателям, в деревне по сути дела для деревенской буржуазии ставились такого рода рогатки, которые эту деятельность сильно ограничивали или делали ее почти невозможной. Теперь (лето 1925 г.) мы приходим к тому, чтобы отменить на практике такого рода систему, и даем большую свободу движения буржуазным элементам деревни. Но это вовсе не означает, что мы перестаем вести классовую борьбу против деревенской буржуазии. Это вовсе не означает, что мы отказываемся поддерживать бедняков и середняков против эксплуататорских слоев. Мыслишь меняем форму нашей классовой борьбы против мелких деревенских капиталистиков. Мы переходим к новой, более целесообразной в настоящих условиях, форме этой классовой борьбы.
В городе мы вовсе не запечатываем лавки частного торговца, мы допускаем его «работу». В результате мы получаем от этого большее оживление товарооборота во всей стране. А этот торговец является покупателем и у нашей государственной промышленности, и у нашей оптовой государственной торговли; он, с другой стороны, продает, — поскольку наша собственная государственная и кооперативная товаропроводящая сеть является очень слабой,— наши товары в различные уголки нашей страны. При этом, конечно, он наживается и получает в свои руки торговую прибыль или часть этой торговой прибыли. И тем не менее, независимо от своей воли он способствует благодаря общему оживлению товарооборота и росту нашей государственной промышлоннм ш, И росту нашей государственной торговли, более быстрому оборачиванию общего капитала страны, и в том числе капитала нашей государственной промышленности и нашей государственной торговли, Быстрее поэтому вертится и машина самого производства, быстрее идет процесс накопления, и поэтому скорее увеличивается мощность нашей государственной промышленности— этой основной базы, основного фундамента социалистического общества. С другой стороны, путем налогового обложения буржуазных слоев мы точно так же получаем добавочные средства, идущие в нашу государственную казну. Вот этот прирост материальных ценностей, который получается, с одной стороны, от ускорения роста наших собственных предприятий в связи с оживлением общего товарооборота, а с другой — от
380
налоговых поступлений, мы направляем на помощь разного рода начинаниям, которые служат делу трудящихся классов, делу социализма. Такого рода политика есть точно так же классовая политика с нашей стороны. Эта классовая политика имеет своей целью поддержку трудящихся против остатков эксплуататорского мира. Но форма этой политики, форма этой классовой борьбы, как мы видим, совершенно иная, чем в том случае, если бы мы просто-напросто запечатывали бы лавки частного торговца. Благодаря этой новой форме классовой борьбы мы не только не проигрываем, а наоборот, мы в громадной степени выигрываем, потому что мы в гораздо большей степени усиливаемся, и притом усиливаемся на почве всеобщего роста благосостояния.
Правда, мы не сразу могли повести такого рода политику. Когда у нас на руках были фабрики и заводы, которые не работали; когда у нас выпускалась масса денег, представлявших из себя бумажки, не имевшие почти никакой ценности на рынке; когда у нас вместо банков были одни здания этих банков; когда железные дороги не ходили; когда для работы крупных предприятий не было самых необходимейших условий (не было сырья, топлива, не было даже хлеба для голодных рабочих), то тогда давать свободу частной хозяйственной деятельности и полную свободу торговле для частных лавочников и частных мелких капиталистов было бы в высшей степени опасно. Нам нечем было бы с ними конкурировать. У нас не было тогда в руках достаточно сильного и мощного орудия борьбы. В условиях разрухи мелкому капиталистику было гораздо легче обернуться со своим небольшим капиталом; он отличался гораздо большей ловкостью и пронырливостью, чем наши казенные учреждения, внутри которых была пустота. И если бы в то время мы дали полную хозяйственную свободу всем этим элементам, не обеспечивши самих себя, т. е. не имея крепких позиций в хозяйственной борьбе, тогда была бы величайшая и чрезвычайно грозная опасность, что тысячи этих мелких капи- талистиков захлестнут нас и побьют нас в конкурентной хозяйственной борьбе. И поэтому нам приходилось действовать с известной осторожностью, обеспечивая за собой солидные позиции на поле экономической хозяйственной битвы, т. е. на поле классовых боев и классовой борьбы в ее новой форме. Такой позицией является в наших руках крупная промышленность, транспорт, банковая система (кредит), а также государственный бюджет и государственные финансы.
По мере нашего роста и по мере укрепления этих,— как их называют,— «экономических командных высот» мы могли все более решительно разжимать наш зажим по отношению к частному предпринимателю — мелкому и среднему. Нам теперь, например, уже совершенно нечего бояться этой свободы тор-
381
Говли, потому что на почве свободы торговли, на фундаменте этой свободы торговли, используя сами эту свободу торговли, мы уже в состоянии, укрепив свои командные высоты, вести победоносную хозяйственную борьбу.
Теперь мы можем перенести такого рода политику и на нашу деревню, добившись того, чтобы наши деревенские работники не практиковали системы простого административного «зажима» и «прижима» по отношению к более зажиточным слоям деревни. И опять-таки значит ли это, что мы хотим здесь отказаться от классовой борьбы с этой сельскохозяйственной буржуазией? Ничуть не бывало. Точно так же, как мы не отказываемся от классовой борьбы с городской буржуазией (нэпманами), когда мы разрешаем ей заниматься своим «делом», так и соответствующая политика в деревне отнюдь не означает отказа от борьбы. Мы изменяем лишь форму ее. Против лавок деревенских торговцев мы должны выставлять не органы прямого принуждения и насилия, а наши хорошие кооперативные лавки. Против деревенского ростовщика, который дает взаймы деньги за безбожный процент или который сдает в наем свою лошадь безлошадному крестьянину на кабальных условиях, мы должны выдвинуть в первую голову батарею наших кредитных товариществ, хорошую организацию дешевого кооперативного кредита и помощи со стороны государственной власти. Наши товары должны быть лучше и дешевле, чем товары частного торговца, наши кредитные ссуды должны быть больше и гораздо дешевле, чем ссуды, которые дает ростовщик, кооперация должна торговать лучше и быть более приспособленной к местному деревенскому спросу, чем частная торговля. Вот эти орудия должны мы выставить на передовые позиции нашей борьбы с эксплуататорскими элементами деревни.
Можно, однако, спросить себя: правильно ли переносить такую политику, которая пригодна для города, на деревню? Ведь есть одна важная для данного вопроса и крайне существенная разница между условиями хозяйств».иной борьбы в городе и условиями этой хозяйственной борьбы в деревне. В городе у нас уже есть более или менее хорошо организованные и хорошо работающие «командные высоты»; это ведь наша тяжелая артиллерия в борьбе с городскими нэпманами. Но где такого рода «командные высоты» в деревне? Что мы можем выставить в деревне против ее зажиточной верхушки? Где те экономические кулаки, которыми мы могли бы на почве хозяйственной борьбы барабанить по спине деревенского кулака? Не будет ли здесь такого положения вещей, что кулацкие элементы окажутся неизмеримо сильнее экономически, чем масса остального крестьянства, и тем самым не будут ли они в состоянии перехлестнуть через нас и очутиться, таким образом, заправилами и хозяевами всей деревенской жизни в целом?
382
На этот, совершенно законный, вопрос мы должны дать такого рода ответ: командной высотой по отношению к деревенской буржуазии является пролетарский город. Нельзя себе представлять дело таким образом, что деревня развивается совершенно самостоятельно и независимо от города. Мы уже говорили, что с ростом производительных сил в стране влияние города будет все более и более решающим по отношению к развитию нашего сельского хозяйства. А сердцевина этого города, его пролетарская промышленность, его банковая система, его законодательство и т. д. и т. п. — все это обернуто «лицом к деревне», т. е. все это служит могущественнейшей опорой середняцким и бедняцким элементам деревни, опорой против ее кулацких слоев.
Промежуточным звеном между пролетарским городом и трудящейся деревней является кооперация, которая как раз и стоит на стыке между этим городом и деревней, воплощая собой в первую очередь ту экономическую смычку между рабочим классом и крестьянством, укрепить которую является основной задачей рабочего класса и нашей партии. Рост этой кооперации, в недрах которой пролетарское государство поддерживает и финансирует бедняков и середняков против кулаков и мелких сельскохозяйственных капиталистиков, означает, как мы видели, непрерывный и систематический рост ячеек будущего социалистического общества. Шаг за шагом государственная промышленность и государственная торговля, смыкаясь с деревенской кооперацией, которая, в свою очередь, перекидывается с торговли на самое производство, будет вытеснять частный капитал: промышленный, торговый и ростовщический. В общую государственно-кооперативную организацию будут во влекаться и всасываться крестьянские хозяйства точно также, как через различные формы кооперативных организаций (в первую очередь промысловую кооперацию) будут сюда вовлекаться и всасываться мелкие ремесленники и кустари. Постепенно, с вытеснением частных предпринимателей всевозможного типа и их частных хозяйств и по мере роста организованности и стройности хозяйства государственно-кооперативного, мы будем все более и более приближаться к социализму, т. е. к плановому хозяйству, где все принадлежит всем трудящимся и где все производство направлено на удовлетворение потребностей этих трудящихся.
Частичное развитие капиталистических отношений в деревне, которое будет происходить в ближайшие годы, необходимо должно будет, однако, вызывать и другие формы классовой борьбы, помимо борьбы чисто хозяйственной, т. е. помимо борьбы различных хозяйственных форм друг с другом. Например, батраки, которые нанимаются у сельскохозяйственной буржуазии, могут совсем не иметь своего хозяйства, борьба у них
383
идет не такая, какая идет, например, между середняком и кулаком или же между бедняцким хозяйством и хозяйством кулацким. Борьба между кулаком и батраком идет по линии вопросов, касающихся условий наемного труда (величина рабочего дня, заработная плата, формы оплаты труда, общие условия работы и т. д. и т. п.). Но и здесь линия классовой борьбы со стороны батраков, являющихся частью рабочего класса, стоящего в настоящее время у власти, имеет все же другие формы, чем те формы классовой борьбы, которые были свойственны капиталистическому режиму. Это вытекает из того обстоятельства, что батрачество, которое в кулацком хозяйстве находится, так сказать, под своим хозяином, в то же время как часть господствующего класса стоит над ним, хотя бы отдельные батраки этого и не сознавали. В чем находит себе выражение этот факт? В том, что все законодательство нашей страны, направлено своим острием против эксплуататоров и каждым своим параграфом, защищает интересы рабочих; в том, что профессиональные союзы рабочего класса и профессиональные союзы батраков пользуются законом признанными правами, каких они не имеют ни в одной капиталистической стране; в том, что суды нашей страны карают предпринимателей за нарушение этих законов и т. д. и т. п. Поэтому классовая борьба со стороны батрачества в конечном счете направлена вовсе не на то, чтобы разгромить хозяйство кулаков и разделить его между собой. Мы теперь уже не можем повторять вечно одну и ту Же сказку про белого бычка. Батрачество ведет свою классовую борьбу в других формах, вынуждая через свои профессиональные организации и через свою государственную власть, власть Советов, соответствующие условия труда, и прибегает к судам своего класса, если необходимо обуздывать сельскохозяйственных предпринимателей. Точно так же батрачество помогает, будучи частью всего рабочего класса, организации не только наемных рабочих в сельском хозяйстве, но и оказывает всемерную помощь делу организации крестьянской бедноты и середняков, являясь, таким образом, живой соединительной тканью между городскими индустриальными рабочими и широкими слоями трудящегося крестьянства. Это не значит, что у нас не может быть никаких старых форм борьбы. К стачке, например, батракам не раз придется прибегать в их борьбе с кулачеством. Но и в случае таких столкновений дело идет по-иному, так как за батраков стоят все органы власти, оказывающие давление на частного хозяина.
Ч
384
X. На кого нам нужно ставить свою ставку?
Нам нужно разобрать те вопросы, которые мы только что выяснили, и несколько с другой стороны. Дело в том, что некоторые товарищи, не понимая сути вопроса, недоумевают по поводу принятого нашей партией политического курса по отношению к деревне. У некоторых, например, появляются такого рода рассуждения.
Во время гражданской войны мы-де опирались на союз городского рабочего класса и деревенских полупролетариев, батраков, полубатраков, мелких.крестьян, деревенской бедноты вообще.
Эта линия нашей политики выражала «истинно пролетарскую» линию, «левый», настоящий, чисто «пролетарский» курс. Через некоторое время мы переместили центр тяжести нашей политики в деревню. Раньше мы ставили ставку на деревенскую бедноту и опирались в деревне на такие организации, как комитеты бедноты; потом мы провозгласили лозунг «поддержки середняка», крестьянин-середняк стал выпячиваться как «центральная фигура нашего сельского хозяйства»; таким образом, мы, может быть, незаметно сами для себя от ставки на бедноту перешли к ставке на середняка, т. е. повернули курс направо, в сторону от «чисто пролетарской» линии; прошло едце несколько времени, и мы теперь заговорили о большей хозяйственной свободе для зажиточного крестьянина и даже для кулака; другими словами, мы теперь повернули еще более «вправо» и, по-видимому, ставим свою ставку именно на этого зажиточного, поскольку «провалилась» наша ставка сперва на бедноту, а потом на середняка. Не есть ли это новый поворот нашей политики вправо? Не обозначает ли все это, вместе взятое, неуклонного и систематического отступления от пролетарской политики и все большего превращения политики нашей партии в политику постоянных и все дальше идущих уступок, сперва середняку, а потом более чем среднему буржуа? Не есть ли это, другими словами, ясно очерченная линия вырождения нашей партийной политики? Не есть ли это сдача наших позиций и капитуляция перед растущими капиталистическими отношениями в нашей стране?
Такого рода мысли и такого рода возможные возражения необходимо самым внимательным образом разобрать. Оставлять их без ответа никоим образом нельзя; тут нужно договориться совершенно начистоту, потому что без понимания сути нашей политики (а такое понимание невозможно, если нет ответа на только что поставленные вопросы), без этого понимания нашей политики, конечно, немыслимо вести сколько-нибудь хорошо Дело руководства такой огромной страной, как наша, со столь¬
13
Заказ М 2227
385
кими внутренними противоречиями и с такими сложными задачами, какие стоят на нашем пути.
Для того чтобы ответить на поставленные вопросы и возражения, целесообразно будет прежде всего поставить вообще вопрос о так называемой новой экономической политике. Когда мы переходили от системы «военного коммунизма» к новой экономической политике, то некоторым казалось, будто эта новая экономическая политика означает на деле капитуляцию перед буржуазией. Все враги коммунистической партии и диктатуры пролетариата, «свои» и заграничные, неустанно говорили и писали о крахе коммунизма в России, о том, что русские большевики, проделав неудачный опыт осуществления настоящего социализма, быстро разочаровались в этом опыте, ибо он показал полную неосуществимость социалистического строя, и, призвав на помощь ту же самую буржуазию, которую они хотели уничтожить, тем самым расписались в полном своем бессилии. В начале новой экономической политики заговорщики, иностранные и русские, эмигрантская (белая) печать неустанно твердили, что в России сделан огромный шаг по пути к восстановлению старого порядка, что за этим шагом неизбежно будут делаться и остальные шаги по пути назад к капитализму: будут-де возвращаться фабрики и заводы, прежние владельцы будут призваны в качестве варягов, спасающих Русь и наводящих в ней порядок, исчезнут все и всяческие «национализации» и «монополизации» и вновь водворится с помощью самих «образумившихся» большевиков старый капиталистический строй, который тем самым еще и еще раз докажет свою громаднейшую жизнеспособность и все свои преимущества перед всеми и всяческими социализмами и коммунизмами. Говорилось также, что большевики, которые раньше «ставили ставку» на рабочий класс, теперь ставят эту ставку на буржуазию, старую и новую, которая вывелась под крылышком «военного коммунизма», прошла сквозь огонь, воду и медные трубы, знает все входы и выходы в новом советском строе и поэтому неизбежно окажется гораздо более приспособленном к большевистскому режиму.
Однако можно ли сказать, что новая экономическая политика означала капитуляцию перед капитализмом? Можно ли сказать, что дело трудящихся проиграно вместе с введением новой экономической политики? Можно ли сказать, что новая экономическая политика означала отказ от социалистического строительства, крах коммунизма и т. п.? Можно ли, наконец, сказать, что эта новая экономическая политика означала ставку на буржуазию?
Теперь, когда эта так называемая новая экономическая политика насчитывает уже изрядное количество лет, когда она уже получила проверку на опыте и кбгда мы можем уже под¬
386
вести довольно внушительные итоги этой политики, мы ясно видим, что в результате ее мы имеем громадный прирост сил на стороне рабочего класса и трудящихся масс вообще, на стороне социализма в его борьбе с частнокапиталистическим хозяйством. Благодаря новой экономической политике мы одержали крупные успехи в области хозяйства, и притом развитие производительных сил нашей страны шло в таком направлении, что все больший и больший перевес получали и получают социалистические формы хозяйства и формы, близкие к ним, идущие по пути к социализму. В общей сумме хозяйства нашей страны вовсе не видно того, чтобы по сравнению с государственным и кооперативным хозяйством все рос и рос частный капитал. Наоборот, позиции государственного и кооперативного хозяйства все более и более укрепляются на поле общего подъема благосостояния в стране. Раз это так,— а это именно так,— то как же можно говорить о какой бы то ни было капитуляции? или об отступлении от пролетарской линии? или о ставке на буржуазию? Хороша «ставка на буржуазию», в результате которой выигрывает в первую голову социалистический пролетариат! Хорош «крах» коммунизма, в результате которого государственное хозяйство пролетарской диктатуры идет после целого ряда лет оцепенения и мертвого состояния к своему быстрому экономическому подъему!
На самом деле «крах коммунизма» был не чем иным, как крахом наших некоторых заблуждений и неправильных представлений о ходе нашего развития к социализму, заблуждений, связанных с периодом так называемого «военного коммунизма». Но крах некоторых заблуждений вовсе не означает краха коммунизма. Совершенно понятно, что молодой класс, взявший в свои руки государственную власть, не мог представлять себе всей сложности того пути, по которому ему придется идти. В период гражданской войны, беспощадного подавления эксплуататоров, конфискаций, реквизиций и прочего мы представляли себе, что можем почти сразу перейти к плановому организованному хозяйству, начисто сразу уничтожив свободную торговлю всюду и везде и заменив эту торговлю организованным распределением (карточки и пр.). Опыт показал нам, однако, что такого рода задача нам не под силу, да и по существу эта задача не может быть разрешена, когда имеется в наличии колоссальное количество мелких хозяйств, которые никак нельзя сразу втиснуть в единый стройный план. Долго держаться на запрещении свободной торговли по отношению к мелкому производителю, в том числе и в первую голову по отношению к крестьянину, было нельзя; это означало такую ломку всех привычных для крестьянина отношений, которая возбуждала против себя широкие слои крестьянства и поэтому неизбежно была обречена на слом. Крестьянин и мелкий производи¬
387
13*
тель вообще, который привык свободно распоряжаться своим продуктом (продавать его, если он захочет этого), теряли всякий интерес к улучшению и расширению своего производства при системе «военного коммунизма». Поэтому получалось то, что сельскохозяйственное производство не могло развиваться и идти вперед при такой системе. Не было правильного сочетания между частными интересами мелкого производителя и задачами и целями пролетарского социалистического строительства. Это сочетание, эту связь нужно было в первую голову найти. Новая экономическая политика и означала прежде и раньше всего такого рода связь и сочетание. Выше мы видели, как, зацепляя за частнохозяйственные интересы мелкого производителя, можно —через кооперацию — постепенно подводить его к социализму, не ломая сразу и круто привычного строя жизни и не возбуждая, таким образом, против себя мелкобуржуазных привычек и даже суеверий широких трудящихся масс крестьянства. Вспомним, что в нашей стране около 100 млн. крестьянского населения, больше 20 млн. крестьянских дворов; вспомним, что крестьянское хозяйство есть хозяйственная основа нашей государственной промышленности,— и тогда сразу станет ясным, какой толчок вперед должна была получить наша страна с переходом к новой экономической политике. Мы теперь ясно видим наш путь к социализму, который пролегает не там или, вернее, не совсем там, где мы искали его раньше. Мы думали, что мы можем одним взмахом и сразу уничтожить рыночные отношения. Оказалось, что мы придем к социализму именно через рыночные отношения. Можно сказать, что эти рыночные отношения будут уничтожены в результате своего собственного развития. Каким образом?
Нам известно, что в капиталистическом обществе, где господствует рынок, где разного рода частные предприятия борются друг с другом на этом рынке, конкурируют друг с другом, крупное производство в конце концов вытесняет мелкое, средний капитал отступает перед более крупным капиталом и, в конце концов, место массы конкурирующих друг с другом предпринимателей, фабрикантов, купцов, банкиров занимают группки крупнейших королей промышленности и банков, которые сосредоточивают в своих руках всю промышленность и торговлю. Развитие рыночной борьбы приводит к тому, что число конкурентов все уменьшается и производство сосредоточивается в руках крупных капиталистических организаций. Нечто по виду похожее будет происходить и у нас, и происходит уже и теперь, с тою только существеннейшей разницей, что у нас на месте крупнейших королей промышленности и банкиров стоит рабочий класс и трудящееся крестьянство. В самом деле, у нас существуют различные хозяйственные формы, разного рода хозяйственные «предприятия»; у нас ес^ь государственные предприя¬
388
тия, у нас есть кооперативные предприятия, у нас существуют, наконец, частнокапиталистические предприятия и т. д. Наиболее крупное производство находится в руках пролетарского государства. В руках частнокапиталистического хозяйства находятся гораздо менее крупные предприятия в области торговли, в первую очередь розничная торговля, тогда как оптовая торговля (торговля крупная) находится в руках государства; в промышленности крупное производство точно так же находится в руках государства, а на долю частных предприятий приходятся лишь предприятия большей частью среднего и мелкого типа.
Между этими различными формами предприятий идет хозяйственная борьба, борьба, в которой последнее слово принадлежит покупателю. Покупатель же покупает там, где товар лучше и дешевле. При правильной постановке дела,— а такой правильной постановки дела мы все больше и больше добиваемся и все больше и больше достигаем,— все преимущества будут на стороне крупного государственного производства, и оно будет забивать в конкурентной борьбе своего частного соперника. Мелкое крестьянское хозяйство, страдая от своей «мелкости», как мы видели выше, будет восполнять этот недостаток своей кооперативной организацией, поддерживаемой пролетарской государственной властью, и будет поэтому точно так же отвоевывать для себя преимущества всякого крупного объединения, используя эти преимущества и выгоды, получаемые от кооперации, в своей борьбе против частного хозяйства кулака. Через борьбу на рынке, через рыночные отношения, через конкуренцию государственные предприятия и кооперация будут вытеснять своего конкурента, т. е. частный капитал. В конце концов, развитие рыночных отношений уничтожит само себя, потому что, поскольку на почве этих рыночных отношений с их куплей-продажей, деньгами, кредитом, биржей и т. д. и т. п. государственная промышленность и кооперация подомнут под себя все остальные хозяйственные формы и постепенно вытеснят через рынок их до конца, постольку и сам рынок рано или поздно отомрет, ибо все заменится государственно-кооперативным распределением производимых продуктов.
Таким образом, наше представление о развитии к социализму в значительной мере изменилось; но эти изменения ни капли не выражают собой отступления от пролетарской политики; наоборот, они выражают собой учет громадного революционного опыта. Мы впервые в новой экономической политике нашли правильное сочетание между частными интересами мелкого производителя и общим делом социалистического строительства. Новая экономическая политика есть не измена пролетарской линии, а единственно правильная пролетарская политика. Теперь это стало уже яснее ясного.
389
Определить, не является ли наша политика отступлением от правильной пролетарской линии, вообще говоря, можно наилучшим образом тогда, когда мы привлекаем к делу результаты этой политики. И если результаты эти говорят, что социалистические хозяйственные формы усиливают свой вес в общем хозяйстве страны, то одного этого вполне достаточно, чтобы решить весь вопрос. Политика комбедов в деревне разрешила по сути дела две задачи, которые выдвигались тогда на очередь дня: во-первых, задачу борьбы с сопротивлением кулаков; во-вторых, задачу сбора хлеба по продразверстке, без чего нельзя было прокормить армию. Но эта политика не решала и не могла решить задачу хозяйственного подъема деревни. Хозяйственный подъем в деревне, т. е. подъем громадного количества мелких хозяйств, невозможен без подъема основной хозяйственной массы крестьянства, крестьянина-середняка. Поскольку этот хозяйственный подъем имеется налицо, постольку даются и основы для подъема государственного хозяйства в городе. Значит ли это, что здесь забывается беднота? Никак не значит, ибо общий подъем хозяйства в стране и подъем государственного хозяйства дают гораздо больше возможности не на словах только, а на деле, не на бумаге, а в жизни, не одними декретами, а настоящей материальной помощью оказывать содействие бедноте. И если еще до сих пор эта помощь не оказывается в надлежащей степени, то основной причиной этого является недостаточно быстрый ход накопления средств в нашем государственном хозяйстве. Поэтому, именно поэтому нам нужно приложить все усилия, чтобы ускорить рост наших материальных средств, ускорить «темп» накопления в нашей государственной промышленности, ускорить приток добавочных средств в нашу государственную казну.
Для того чтобы решить эту задачу, необходимо дальнейшее развязывание товарооборота в нашей стране, а для этого, в свою очередь, необходима некоторая большая хозяйственная свобода и для сельскохозяйственной буржуазии, т. е. перенесение новой экономической политики на деревню. Теперь это нам ни капли не опасно, ибо у нас, как мы творили выше, уже есть командные высоты; а с другой стороны, это даст возможность, ускоряя товарооборот в стране, более быстро накоплять, даст возможность и более быстрой помощи бедняцкой и середняцкой кооперации, колхозам, сельскохозяйственной кооперации, потребительским обществам. Наша действительная ставка есть ставка на нас самих, есть ставка на рабочий класс и трудящееся крестьянство, есть ставка на рост социалистических хозяйственных форм, на рост государственной промышленности — в первую очередь, на рост сельскохозяйственной кооперации — во вторую. Смычка между двумя этими основными формами есть необходимое условие нашей победы,
390
XI. Диктатура пролетариата и ее разное значение по отношению к разным классам
Развитие нашего теперешнего общества по направлению к социалистическому обеспечивается тем, что у власти стоит рабочий класс и что у нас имеется налицо его революционная диктатура, т. е. его единовластие. Общее значение диктатуры пролетариата состоит, во-первых, в том, что она есть орудие подавления эксплуататоров, орудие подавления с их стороны всяческих попыток возвратиться к власти; с другой стороны, общее значение пролетарской диктатуры состоит в том, что она есть основной рычаг экономического преобразования общества. Рабочий класс использует машину государственной власти, находящейся в его руках, для того чтобы все время преобразовывать экономические отношения общества на социалистический лад. В самом начале, после захвата власти, лишь только был заложен фундамент нового государственного строя, эта власть была употреблена рабочим классом на то, чтобы «экспроприировать экспроприаторов», т. е. отнять у фабрикантов и заводчиков их фабрики и заводы и сделать их собственностью государства. Рабочая власть закрепила точно так же окончательно и раз навсегда конфискацию всей помещичьей земли и объявила эту землю собственностью всего народа (национализация земли). По мере своего упрочения Советская власть, ведя политику постоянного и систематического укрепления всех ростков социалистических — общественных и хозяйственных — форм, является, таким образом, орудием общественного преобразования. После всего сказанного в предыдущих главах можно сделать тот вывод, что по мере роста прочности советского строя центр тяжести все более и более перемещается с дела непосредственного и механического подавления эксплуататоров и остатков враждебных рабочему классу общественных групп на дело хозяйственного преобразования общества, на мирно-организаторскую работу, на хозяйственную борьбу с частными предприятиями, на дело строительства социалистических хозяйственных форм (государственные предприятия, кооперация и т. д.).
Диктатура пролетариата, т. е. рабочего класса, организованного как государственная власть, не может не относиться по- разному к различным слоям общества, к различным классовым группировкам. Было бы в высшей степени странным, если бы власть рабочего класса не различала этил слоев, не видела громаднейшей разницы между различными общественными классами и группами и вела одну и ту же, совершенно одинаковую, политику, т. е. находилась бы в одинаковых отношениях к этим различным классам, слоям и группам.
Роль пролетарской диктатуры по отношению к сопротивляющимся ее режиму слоям буржуазии состоит в подавлении этих
391
слоев. Если, например, к нам приезжают из-за границы агенты российской контрреволюции создавать у нас тайные организации и кружки, ставящие себе целью борьбу с Советской властью и ее свержение, то по отношению к такого рода буржуазно-помещичьим слоям пролетарская диктатура означает собою меч разящий, который беспощадно расправляется с заговорщиками, желающими подорвать всякую возможность общественного преобразования в социалистическом духе. Совершенно другой является наша пролетарская власть и совершенно другой является роль пролетарской революционной диктатуры по отношению к тем слоям буржуазии, которые, по выражению тов. Ленина,«допущены к сотрудничеству» с рабочим классом и крестьянством. В самом деле, мы знаем, что у нас целый слой буржуазных предпринимателей, в первую очередь торговцы, занимаются своей деятельностью, так сказать, на законных основаниях; наши советские законы допускают эту деятельность. В чем состоит роль пролетарской диктатуры по отношению к этим слоям буржуазии? Она состоит, во-первых, в ограничении этой деятельности целым рядом условий (рабочее законодательство и законы о труде, права профессиональных союзов, налоговое обложение различных видов и т. д.); во-вторых, роль пролетарской диктатуры заключается в использовании этих элементов для дела социалистического строительства (общее оживление товарооборота, употребление налогов, получаемых с этих слоев, на поддержку социалистических хозяйственных форм и т. д.); в-третьих, в хозяйственной борьбе с этими слоями путем конкуренции с ними на рынке (государственные предприятия, поддержка конкурирующей с частным капиталом кооперации и т. д.). Если мы спросим теперь себя, какова же главная задача пролетарской диктатуры по отношению к новой буржуазии, то короткий ответ на этот вопрос может быть выражен примерно в такой форме: эта задача есть задача использования и вытеснения. Здесь имеются, следовательно, такого рода отношения, которые в конце концов приведут к уничтожению частнокапиталистических форм путем их вытеснения. Поставим теперь вопрос о роли и значении при ютарской диктатуры по отношению к трудовому крестьянству — беднякам и середнякам. Есть ли здесь хоть какой-нибудь элемент борьбы? Элемент борьбы здесь, несомненно, есть, но он неизмеримо меньше, чем в отношениях с новой буржуазией. В чем выражается этот элемент борьбы? Он выражается в борьбе с колебаниями некоторых слоев крестьянства в сторону буржуазии. Мы уже видели, что благодаря частному характеру своего хозяйства, благодаря своей темноте и вековой забитости, благодаря тому, что крестьянство не привыкло к коллективным формам и только-только начинает к ним переходить, оно склонно при известных условиях, в Ъсобенности в тяжелые критические
392
моменты, к колебанию в сторону буржуазии. И вот с этими-то колебаниями, с этими уклонами, вытекающими из двойственной природы самого крестьянства (с одной стороны — труд, с другой стороны — частный характер хозяйства), пролетарская диктатура должна вести, разумеется каждый раз в подходящей форме, решительную борьбу. Однако основной задачей пролетарской диктатуры по отношению к трудящемуся крестьянству является задача помощи и переделки, переработки хозяйственного уклада крестьянства. Крестьянское хозяйство при помощи пролетарской диктатуры будет превращаться, в первую очередь, через кооперирование в новую, высшую форму, гораздо более крупную, гораздо более культурную и развивающуюся по пути к социализму. Этот процесс будет идти не через «вытеснение», «пожирание», «уничтожение» крестьянского хозяйства, а именно через его медленную переработку. Если частнокапиталистические предприятия в результате пролетарской диктатуры, в результате ее политики будут вытесняться и гибнуть, отступая перед конкуренцией государственных предприятий и кооперативов, то крестьянское хозяйство отнюдь не будет гибнуть, а будет переходить в иные, высшие формы. Государственное предприятие конкурирует с частным предприятием и, в конце концов, забивает его. Государственное предприятие не конкурирует с крестьянским хозяйством, а помогает ему подняться на высшую ступень, не забивает его в конкурентной борьбе, а организует его через кооперацию.
Таким образом, у пролетарской диктатуры по отношению к крестьянству есть такого рода связь, которую можно обозначить словом союз. В этом союзе, как мы уже знаем, руководство принадлежит рабочему классу, организованному в государственную власть.
Чтобы совершенно ясно и отчетливо представлять себе дело так, как оно есть, нужно строгое различие между двумя вещами: между сотрудничеством в обществе, с одной стороны, и сотрудничеством во власти, т. е. разделом этой власти между классами,— с другой. Сотрудничество и даже союз, союз крепкий и нерушимый, не есть еще раздел власти. У рабочего класса с крестьянством есть полное сотрудничество в обществе, есть отношение союза. Это значит, что государственная промышленность и крестьянское хозяйство должны помогать друг другу, это значит, что рабочий класс и крестьянство вместе сражаются против помещиков и капиталистов, если они идут походом против советских республик; это значит, что рабочий класс и крестьянство вместе борются на хозяйственном фронте против частного капитала. Но это еще не значит, что у нас есть раздел власти, что у нас имеется не диктатура рабочего класса, а диктатура двух классов, т. е. и рабочего класса, и крестьянства. Ведь самый союз есть союз между кем? Между рабочим клас¬
393
сом, организованным как государственная власть, и крестьянством; в самой государственной власти крестьянства как соучастника этой власти нет, но эта рабочая власть находится в союзе с крестьянским классом. Почему это так и почему в наших условиях, т. е. в условиях перехода общества к социализму, необходима именно диктатура одного класса, т. е. пролетариата? Это необходимо потому, что только пролетариат представляет из себя такого рода общественную силу, которая совершенно сознательно и твердо может вести все общество к социализму. Мы видели выше, что руководство на этом пути, руководство в союзе между рабочим классом и крестьянством должно принадлежать пролетариату и что только при таком руководстве возможно победоносное продвижение вперед к социализму. Но диктатура пролетариата, т. е. организация пролетариата в государственную власть, и есть организация руководства по отношению к широким массам крестьянства. Однако рабочий класс вовсе не ставит своей целью вечное «царство пролетариата», он вовсе не ставит своей задачей вечное существование пролетарской диктатуры, а равно и свое собственное существование как постоянно и вечно существующего господствующего класса.
Рабочий класс ставит своей действительной задачей, к которой он медленно, но неуклонно идет и ведет за собой все общество, переделку широких народных слоев, и в первую очередь переделку самого крестьянства, перевоспитание его на социалистический лад, постоянный его подъем и подтягивание к тому уровню, материальному, экономическому и культурнополитическому, на котором находятся самые передовые слои пролетарского населения. По мере переработки широких слоев крестьянства, по мере их перевоспитания они будут все более и более сравниваться с пролетариатом, смешиваться с ним и превращаться в одинаковых членов социалистического общества. Разница между классами будет все более и более исчезать. И, таким образом, самые широкие слои крестьянства, «переделывая свою собственную природу», будут сливаться с работниками города, диктатура пролетариата как особого класса будет все более и более отмирать.
В капиталистическом обществе про буржуазию можно тоже до известной степени сказать, что она, эта буржуазия, являлась руководительницей всего общества, его самым передовым и самым образованным классом; но руководство со стороны буржуазии и руководство со стороны пролетариата самым резким, самым глубоким, самым коренным образом отличаются друг от друга. Ибо развитие капиталистического общества, во главе которого стояла буржуазия, приводило к тому, что разница между господствующими классами и классам^ угнетенными, между буржуазией, с одной стороны, рабочим , классом и крестьянст-
394
BOM — с другой, все более и более обострялась и увеличивалась. Немыслимо и думать, чтобы в рамках и пределах капиталистического строя рабочий класс и крестьянство выравнивались по своему материальному положению, по уровню своей жизни, по своему образованию, по своему общественному положению с буржуазией. Это противоречило бы самым коренным основам буржуазного общества. Наоборот, самая суть этого буржуазного общества состоит во все более резком делении его на классы, самая коренная суть буржуазной политики состоит в том, что при ее помощи буржуазия обеспечивает за собой, исключительно за собой, все преимущества материального положения и все преимущества образования: буржуазия имеет в странах, где она господствует, не только монополию (т. е. исключительное владение) на средства производства, фабрики, заводы, железные дороги и прочее; она имеет монополию не только на государственную власть, к которой никого не подпускает, но она имеет и полную фактическую монополию на высшее образование, на прессу (газеты, журналы), на науку и т. д. Новые ученые, новые администраторы, новые инженеры, новые офицеры и генералы, одним словом, новые руководящие кадры общества постоянно воспроизводятся не из низших слоев народа, не из рабочих и крестьян, а из слоев той же самой буржуазии и буржуазной интеллигенции, которые без конца пользуются, фактически наследственным путем, всеми преимуществами своего положения. Буржуазия никогда не ставила и не могла ставить своей задачей поднять и поднимать систематически и неуклонно новые и новые народные пласты к культурной жизни, ибо это означало бы падение ее собственного могущества.
Совершенно другую политику, прямо противоположную, ведет рабочий класс. Его задачей является не воспроизводство того же отношения между классами: его задачей является преодоление классовых различий, уничтожение этих классовых различий путем перевоспитания широких народных масс; для этого он пользуется всеми находящимися в его распоряжении средствами и всем могуществом своей государственной власти. Основой этой переделки является переделка экономических отношений общества, развитие этого общества по пути к социализму. А вместе с этим и наряду с этим рабочий класс употребляет все усилия, чтобы перерабатывать широкие народные слои, и в первую очередь своего надежнейшего союзника по борьбе с помещиками и капиталистами — крестьянство. Это находит между прочим свое выражение в политике вовлечения крестьянства в советское строительство. Привлекая все большее и большее количество беспартийных крестьян к советской работе и помогая им на этой работе перевоспитываться, расти, переделывать свою природу, приобретать навыки, необходимые
395
для дела государственного управления, учиться пониманию не только местных, но и общегосударственных задач и т. д., рабочий класс тем самым постепенно начинает стирать границу между собой и передовыми слоями крестьянства. Через эти передовые слои будут переходить на более высокую ступень и подниматься к новой жизни, активной и сознательной, другие слои, новые группы крестьянства, и мало-помалу, на основе пролетарского руководства крестьянство будет все ближе и ближе срастаться по своим привычкам, навыкам, мыслям, целям и задачам с рабочим классом. Подобно тому, как через кооперацию крестьянское хозяйство будет срастаться с государственным хозяйством пролетариата и, в конце концов, переработав само себя, вольется в единое плановое социалистическое хозяйство, подобно этому всем ходом жизни крестьянство будет срастаться с рабочим классом, изменять в этом процессе свою собственную природу и, в конце концов, сольется с рабочим классом в едином социалистическом трудящемся обществе. Если в начале этого процесса между городским рабочим классом и крестьянством проходила широкая борозда, которая отделяла рабочего как прирожденного сторонника коллективных форм (общественных форм) труда и борьбы от крестьянина как сторонника мелкого частного хозяйства, то по мере роста кооперации, по мере роста политического и общекультурного воспитания крестьянства оно будет все более превращаться сперва в нечто похожее на просто-напросто отставший и отсталый широкий слой рабочего класса, а затем будет все более и более приближаться к нему, пока борозда, проходившая между обоими классами, не будет окончательно засыпана и оба класса не сольются раз и навсегда в едином типе трудящихся членов социалистического общества. Это будет и уничтожением (отмиранием) за «ненадобностью» самой пролетарской диктатуры. Но для того чтобы дойти до этой цели, необходима постоянная и твердая политика, которая, имея в виду эту цель, властно направляет ход общественного развития. Вот почему нужно сохранение полностью на данной ступени развития единственной действительной гарантии правильной политики, каковой гарантией является строй пролетарской диктатуры, опирающейся на крестьянство и находящейся в союзе с этим крестьянством.
XII. Формы пролетарской диктатуры
Общая форма пролетарской диктатуры — это есть Советская власть, Советское государство, в его отличие от так называемой буржуазной демократии. Специальной особенностью этой формы государственной власти являются следующие ее отличительные черты. Прежде всего она не бЬпускает к выборам в го¬
396
сударственные органы представителей буржуазии. Она ограничивает избирательные права с совершенно обратного конца, чем это делается в буржуазном государстве, где в той или иной форме прямо или косвенно, прикрыто или открыто лишаются избирательных прав или ограничиваются в своих избирательных правах представители трудящегося народа. Во-вторых, Советская власть ограничивает целый ряд «свобод» или вовсе уничтожает эти «свободы» для представителей буржуазии. Она запрещает, например, политические организации буржуазии. Она запрещает этой буржуазии иметь свои политические боевые органы, в том числе и органы печати, и т. д. В-третьих, зато она в небывало широкой степени осуществляет на деле свободу рабочих организаций, их печати, их собраний и пр., вызывая тем самым небывалый расцвет всевозможных объединений рабочего класса и трудящихся масс вообще, проводя таким образом на деле широкую демократию трудящихся, в отличие и в противоположность демократии для богатых, демократии для буржуазии, как это практикуется в капиталистических странах. В этих последних рабочий класс и крестьянство часто имеют разного рода права, но эти права имеют в подавляющем большинстве случаев формальный (т. е. лишь на бумаге существующий, а в действительной жизни не существующий) характер. Например, на бумаге может быть признана свобода и рабочей печати, но так как все типографии, вся бумага, все здания находятся в руках крупных капиталистических собственников, то революционная рабочая газета не может найти себе фактически места: ее отказываются печатать даже в том случае, если есть материальная возможность ее издавать; или на бумаге может существовать право собраний, но рабочие организации не могут собраться за «неимением помещения» и т. д. и т. п. У нас при Советской власти последняя обеспечивает все более и более на деле эти свободы, т. е. осуществляет проведение этих свобод в жизнь, ибо Советская власть дает гарантии этого осуществления; она материально поддерживает рабочую печать, она предоставляет рабочим организациям лучшие помещения в городе, она дает крестьянам-передовикам возможность устройства своего клуба, отдавая лучшие помещения в деревне, и т. д. и т. п. Ее почта распространяет рабочую печать, ее милиция охраняет рабочие собрания. Словом, все организации государственной власти претворяют в жизнь то, что является необходимым для действительного осуществления самого широкого участия рабочих масс в активном строительстве нового общества.
В-четвертых, Советская власть не оторвана от организаций рабочих и крестьян; наоборот, ее существеннейшей особенностью является то, что она непосредственно связана и .непосредственно опирается на огромную сеть разнообразнейших организаций трудящегося народа: профессиональные рабочие союзы,
397
крестьянскую кооперацию, кресткомы, комнезамы, рабкоровские и селькоровские организации, всевозможные добровольные общества и объединения и т. д. и т. п. Советская власть поднимает все новые и новые слои даже наиболее отсталого трудящегося населения; например, она организует и всемерно поддерживает различные формы объединения женщин-работниц, крестьянок, женщин, угнетенных прежде империализмом и наиболее отсталых национальностей, всемерно пробуждая в них сознание необходимости идти к новой жизни и самим принимать участие в построении этой новой жизни. Многочисленные и разнообразные организационные ячейки всех этих объединений трудящегося народа, и прежде всего рабочего класса, связаны прямо или косвенно тесной связью с органами Советской власти, образуют по сути дела единую с нею систему, которая охватывает, организует, просвещает, перерабатывает громаднейшие слои трудящихся.
При капиталистическом режиме государственная власть опирается на замкнутые организации небольших слоев крупных капиталистов. Если она связана с организациями трудящихся, то исключительно в целях их развращения и обмана; в таких случаях целью этой связи является привлечение трудящихся не к установлению нового порядка, а к тому, чтобы отвлечь рабочий класс и крестьянство от осуществления их самостоятельных целей и классовых задач, к тому, чтобы заставить их лучше работать на буржуазию и лучше подчиняться государственной власти этой буржуазии.
В условиях советского режима сама Советская власть есть по существу дела выражение воли трудящихся масс, есть наиболее широкая и всеобъемлющая форма организации этих масс. Если государство у нас есть государство рабочего класса, если существующая у нас диктатура есть диктатура пролетариата, то связь этого государственного аппарата не только с рабочими, но и с крестьянскими организациями является его предпосылкой, является мостиком, по которому крестьянство постепенно переходит «на точку зрения пролетариата>.
В-пятых, Советская власть построена таким образом, что участие в политической жизни, например участие в избирательных кампаниях в Советы и работа в этих Советах, в корне отличается от избирательных кампаний и участия в так называемой парламентской работе. В буржуазных республиках граждане выбирают раз в 4 или 3 года или в какой-нибудь другой срок депутатов в парламент, и тем почти ограничивается их политическая жизнь. С другой стороны, депутат парламента, не могущий быть отозванным своими избирателями, представляется исключительно парламентским говоруном. В наших условиях избирательные кампании в Советы и работа в этих Советах означают вовлечение и избирателей, и в очень большой степени 398
депутатов в действительную, настоящую работу по управлению государством, ибо избиратели участвуют в этой строительной работе даже в самых низовых избирательных ячейках, например на фабриках или на заводах, тогда как их представители в советских органах точно так же обязательно выполняют какую-нибудь руководящую работу по управлению государством или той или иной частью государственного хозяйства и т. д. и т. п.
Можно еще было бы указать ряд признаков, которые глубоко отличают советскую форму государства от всякой иной государственной формы. Легко видеть, что назначение, цели, задачи Советской власти, власти основного класса, переворачивающего весь старый порядок, весь старый мир, в корне противоположны характеру, целям и задачам буржуазных государств.
Но эта самая форма Советской власти, со своей стороны, испытывает ряд изменений в зависимости от той обстановки, в которой приходится трудящимся бороться за осуществление своего дела.
В эпоху так называемого «военного коммунизма», когда вся страна превращена в осажденную крепость, когда главнейшей задачей власти была организация вооруженного отпора противнику, когда нужно было в первую очередь быстро и решительно отбиваться от него, не столько обсуждать, сколько руководить в виде приказов и команд, по-военному, тогда, совершенно естественно, форма пролетарской диктатуры была формой военнопролетарской диктатуры. Широкие органы Советской власти, пленумы Советов фактически, на деле почти что отмерли, и руководство перешло исключительно к президиумам .исполкомов, т. е. к узким коллегиям, к «тройкам», «пятеркам» и т. д. Очень часто, в особенности в местностях, близких к территории, занятой неприятелем, или в таких местностях, которые были под угрозой со стороны неприятеля, создавались вместо «правильных» органов Советской власти, т. е. органов действительно, на деле выбранных всем трудящимся населением, местные так называемые «революционные комитеты» (ревкомы), которые вместо того, чтобы выносить вопрос на массовое обсуждение и на предварительное решение широких кругов трудящихся, действовали совершенно самостоятельно. Эта форма власти Советов не переставала, конечно, быть выражением интересов трудящихся; она была необходима для того периода, была целесообразной для того времени, когда нужно было сократить до минимума всякую говорильню, всякую дискуссию, когда нужно было временами даже поступаться задачей воспитания масс, а когда нужно было действовать, действовать и еще раз действовать на поле вооруженной борьбы с врагами трудящегося народа. В связи с этим строем военно-пролетарской диктатуры тогдашнего периода стояло и отсутствие точно определенных и подлежащих стро-
399
тому выполнению законов, которые по большей части заменялись приказами и распоряжениями, менявшимися в зависимости от боевой обстановки.
Методы конфискаций и реквизиций были совершенно обычными методами в это время. Все это вытекало из навязанной рабочему классу и крестьянству невероятно жестокой гражданской войны, в условиях мучительно трудных.
С переходом к мирному времени и в особенности с переходом нашей страны к хозяйственному подъему по всей линии совершенно естественно должна вновь измениться форма Советской власти в смысле изживания и уничтожения остатков военно-коммунистического периода.
Революционная законность должна заменить собою все остатки административного произвола, хотя бы даже и революционного. В полосе мирного строительства, когда хозяйственная деятельность стоит на первом плане, всякое бессистемное, произвольное, случайное, непредвиденное вмешательство в ход экономической жизни может чрезвычайно печально отражаться на этой хозяйственной жизни. Начать прежде всего с крестьянского хозяйства. Мы сами говорим и пишем, обращаясь к крестьянству, о необходимости более правильного ведения дел в крестьянском хозяйстве; мы предлагаем переходить с трехполья на многополье, мы предлагаем целый ряд новых улучшенных способов земледелия и животноводства, мы говорим о необходимости лучшего учета всех элементов хозяйства, об их лучшем, более целесообразном и более правильном использовании; наша агропропаганда вся пропитана такого рода предложениями, и крестьянство, в особенности его наиболее сознательные и наиболее культурные слои, так называемые «крестьяне-передовики» охотно идут по этой линии. Но если мы предлагаем крестьянину лучше учитывать все то, что у него есть в хозяйстве, и лучше это учтенное использовать, то, само собой разумеется, всякий произвол и все непредвиденное, что идет со стороны Советской власти, приходит в резкое столкновение с нашей собственной пропагандой и с требованием правильности в ведении хозяйства. В самом деле, как может крестьянин рассчитать, что ему необходимо сделать и какие затраты произвести, если он, например, не будет совершенно точно знать, как и в какие сроки ему придется вносить сельхозналог?
Как он будет правильно вести свое хозяйство, если на него может сыпаться град совершенно непредвиденных распоряжений и если нет твердой, заранее известной системы законов, подлежащих строгому и безусловному выполнению? Эта новая обстановка, в корне отличающаяся от военной обстановки времен гражданской войны, властно требует правильной постановки всего дела управления; она требует такого рода управления, которое опиралось бы на заранее известные законода-
'/
400
тельные постановления, могущие быть учтенными, принятыми во внимание заранее. Переход к революционной законности, к строгому выполнению декретов Советской власти, переход к уничтожению, решительному и безоговорочному, остатков административного произвола есть поэтому одна из основных черт, характерных для нового периода в развитии нашей революции.
Вовлечение масс точно так же становится в настоящее время задачей, гораздо более необходимой, чем в предыдущий период. Общекультурный подъем и рост политической активности всех решительно слоев трудящихся, в том числе и крестьянства, гораздо большее количество свободного времени, чем раньше, в мучительные годы гражданской войны, улучшение материального положения вместе с хозяйственным ростом — все это заставляет Советскую власть обратить гораздо большее внимание на крупнейшую и благодарнейшую задачу все более решительного привлечения к государственным делам широких слоев трудящегося населения. Нужно иметь в виду, что в теперешних условиях более, чем когда бы то ни было, важно для рабочего класса повернуть разбуженную политическую энергию крестьянства по тому руслу, которое укрепляет союз крестьянства и рабочего класса. И именно для того, чтобы укрепить руководство со стороны рабочего класса, необходимо в настоящее время, т. е. в период «мирно-организаторский», употреблять все усилия, чтобы сделать все возможное для переработки крестьянства в необходимом духе. Важнейшим способом такого рода воспитания крестьянства является привлечение его в лице его беспартийных передовиков прежде и раньше всего к работе в наших советских органах. Именно здесь, учась на этой работе пониманию общегосударственных задач, и будет • происходить эта переработка, а с другой стороны, только таким путем, т. е. путем привлечения широких масс и в деревне, и в городе, можно будет с большим успехом вести борьбу против бюрократизма, язвы, которая еще до сих пор разъедает наш государственный организм.
Наконец, для наиболее активного людского ядра наших советских органов, а именно для членов нашей партии, руководителей этих советских органов, является в текущий период необходимым изживание методов команды и приказа и решительный, полный и безоговорочный переход к методам убеждения.
Вся эта система мероприятий послужит делу упрочения и развития советской системы как особой формы государственного строя и будет обеспечивать все более и более рост (материальный, политический и общекультурный) самых широких слоев трудящейся массы.
Можно, вообще говоря, сказать, что политический строй тем более хорош, тем более представляет собою шаг вперед по сравнению с историческим прошлым, чем большему количеству
401
людей он дает возможность расти. Капиталистический строй ограничивает эти возможности слоем избранных: буржуазия, буржуазная интеллигенция, помещики и т. п. Громадные массы трудящихся остаются за бортом этого движения. Возможности приподняться, постоянно переходить на все более и более высокие ступеньки — этой возможности нет для трудящихся масс, т. е. для основной массы человечества, при капиталистическом режиме. Если мы будем оценивать Советскую власть с этой точки зрения, то мы легко увидим, что она представляет из себя самую лучшую из всех существовавших до сего времени форм государственной власти. Не в том дело, что мы уже достигли всего, чего хотим достигнуть (мы делаем лишь первые шаги в направлении к социализму и в направлении к необыкновенному культурному подъему народных низов); дело в том, что в эту сторону повернут руль общественного развития, и рулем этим, который определяет собою возможность такого небывалого культурного подъема и движения по направлению к нему, является Советская власть.
XIII. Экономическое неравенство и его преодоление
Коммунистический строй есть высшая ступень развития человеческого общества, при котором производительные силы этого общества, степень власти человека над природой далеко превосходят даже ту ступень технического развития, которой отличался капиталистический порядок времен своего расцвета; а наряду с этим коммунистическое общество представляет собою такую хозяйственную организацию, где господствует полное равенство между людьми, и где отсутствует всякая эксплуатация человека человеком, а также и всякая команда, всякое насилие одних людских групп над другими. Стоит только сравнить между собой это состояние человеческого общества с тем его состоянием, в котором мы получаем его в нае.шдство от капиталистического строя, чтобы понять, какую поистине грандиозную работу, работу, которой хватит на целый ряд десятилетий, необходимо произвести, чтобы подняться на эту наивысшую ступень человеческого развития. Совершенно понятно поэтому, что всего- навсего лишь через несколько лет после завоевания рабочим классом власти нельзя и думать об уничтожении сразу всякого вообще неравенства и всякой нищеты. Но в то же самое время необходимо всемерно ускорять наш путь к коммунизму, а для этого необходимо, в свою очередь, иметь совершенно ясное представление о том, каким образом будет постепенно преодолеваться существующее у нас еще до сих пор неравенство между людьми.
402
ч
Рассмотрим по порядку главные виды этого неравенства, имеющиеся в настоящее время у нас в экономической области. Прежде всего бросается в глаза неравенство материальных условий существования между городом и деревней. Мы уже писали в предыдущих главах о том, что капиталистический способ производства неизбежно вызывает деревенскую отсталость, задерживает развитие сельского хозяйства по сравнению с промышленностью и превращает город в исключительное сосредоточение всех основных жизненных удобств. Такое соотношение между городом и деревней достается в наследство захватившему власть рабочему классу и поддерживающему его крестьянству.
Мелкое хозяйство крестьянина чрезвычайно далеко отстает от современной фабрики с ее техническими усовершенствованиями. Мелкое крестьянское хозяйство точно так же отстает от этой фабрики и по внутреннему своему устройству, по организации труда. В результате производительность труда в этом мелком крестьянском хозяйстве чрезвычайно низка, приходится затрачивать громадные массы этого труда, чтобы получать сравнительно ничтожный результат. Каким образом может быть изжито такого рода неравенство между городом и деревней? Было бы совершенно бессмысленным решать его каким-либо механическим путем, одним ударом, одним каким-либо мероприятием. Можно, конечно, представить себе дикую мысль о растаскивании по кирпичикам всех крупных городов со всеми крупными городскими предприятиями, машинами, электрическими установками и т. д. Но это ведь ни капли не поправило бы дела. Прежде всего потому, что это повлекло бы за собой подрыв и разрушение крупной промышленности, которая, как мы уже видели, служит основным истопником для оплодотворения самого сельского хозяйства, поставляя ему машины, орудия труда и целый ряд предметов, необходимых для улучшения сельскохозяйственного производства, а равно и науку, которая все более и более является решающей силой в области сельскохозяйственного производства. Такого рода мысль была бы поистине безумной мыслью, и люди, находящиеся в здравом уме и твердой памяти, должны ее сразу же отбросить. Совершенно естественно, наоборот, прийти к выводу, что лишь при помощи городской промышленности, руководимой рабочим классом, этим верным помощником крестьянства, можно будет поднимать деревню; и не путем разрушения городов, а путем сближения промышленности с деревней и путем хозяйственной и технической помощи этой деревне мы будем постепенно заполнять ту пропасть, которую создала между городом и деревней вся предыдущая история развития человеческого общества. Задачей рабочей партии и задачей Советской власти является именно устранение этого противоречия между городом и деревней.
403
Постепенно мы должны будем строить новые заводы, электрические станции и тому подобные крупные производственные промышленные единицы не только в городских центрах, но и среди сел и деревень, разбрасывая эти предприятия по всей стране и делая их рассадниками и очагами культуры, грамотности, хозяйственных улучшений, политической сознательности среди крестьянского населения страны.
Техническая помощь города, в особенности электрификация, а наряду с этим кооперирование крестьянских хозяйств, которое, как мы уже знаем, определяет столбовую дорогу в нашей деревне к социализму, явятся мощным рычагом подъема, возрастания деревни, и мало-помалу материальные условия существования в городе и деревне будут выравнены, и притом по сути дела с величайщей пользой для той и другой стороны. Городской житель, запертый в каменных мешках современных городов, не видящий природы и обреченный в таких условиях, несмотря на относительное материальное благосостояние, на вырождение, выиграет от своего приближения к этой природе. И наоборот, житель деревни, чрезвычайно выиграет от того, что повысится производительность его труда и что он будет, наконец, пользоваться всеми теми благами культуры и цивилизации, которые раньше приходились на долю одних наших црагов.
''Само собой понятно, что для достижения такого рода общественного строя необходимы громадные перемены, произвести которые возможно лишь в течение долгих и долгих лет. Но тем не менее мы уже сейчас видим, как мы вступили на этот путь.
Внутри города, в свою очередь, мы наблюдаем в настоящее время точно так же чрезвычайно резкое и бросающееся в глаза неравенство. Стоит только сравнить нэпманов и уровень их жизни с жизнью беспризорных и голодающих детей или даже с толпами безработных, чтобы увидеть, как далеки еще мы от того идеального состояния, которое мы поставили себе задачей. Если мы расположим различные уровни жизни в порядке их нисходящей величины, то мы получим целую лестницу разрядов, довольно резко отличающихся друг от друга. Если взять одни лишь крупные подразделения, то все эти разряды можно примерно изобразить в таком виде:
1) новая буржуазия (нэпманы), получающая прибыль за счет эксплуатации чужого труда, будет ли то прибыль с промышленного предприятия, будет ли то торговая прибыль или барыш поставщика, или спекулятивный барыш, иди какой-нибудь другой вид так называемого «нетрудового дох|ода». Очень часто уровень жизни лиц этой категории подходит под тот уровень, который был характерен для не особенно крупных капиталистов довоенного времени;
2) высшие советские служащие, главным образом служащие хозяйственных учреждений и хозяйственных органов (директора трестов, члены правлений синдикатов, крупные незаменимые спецы и т. д.);
3) так называемые ответственные работники вообще;
4) квалифицированные рабочие;
5) неквалифицированные рабочие;
6) безработные, люмпен-пролетариат (люди, выбившиеся из колеи, хронически безработные, нищие и т. д.).
Вся эта картина наглядно показывает нам опять-таки, насколько мы далеки еще от того, чтобы достигнуть равенства даже в пределах города, который является пока что центром нашей работы и где резче всего выражено господство пролетариата. И тем не менее мы уже ясно видим, что развитие нашего общества необходимо поведет, при правильной политике со стороны нашей партии и Советской власти, к смягчению этих противоречий, к их преодолению и к их уничтожению. В самом деле, возьмем прежде всего наиболее яркое проявление неравенства — неравенство в материальном положении буржуазии (нэпманов) и положении рабочего класса в его целом. Как будет изживаться это неравенство? Это нетрудно сообразить после всего того, что было уже нами сказано.
Ведь подъем нашего государственного хозяйства, а равно и кооперации будет сопровождаться вытеснением частнопредпринимательской формы хозяйства. Еще до того, как эти формы совершенно погибнут и отомрут, сдаваясь перед победоносным шествием развивающихся социалистических хозяйственных отношений, подъем государственной промышленности будет повышать заработную плату рабочего класса, а с другой стороны, система налогового обложения будет ограничивать дальнейший рост жизненного уровня новой буржуазии. Окончательное вытеснение частнокапиталистического хозяйства, окончательная победа над ним доведет дело до конца, и это основное противоречие, это основное неравенство в городах будет таким образом уничтожено. Довольно сложно обстоит вопрос относительно неравенства между высшими кадрами советских служащих и руководителей, с одной стороны, и средним рабочим — с другой. В числе этих высших и ответственных служащих Советской власти имеются наряду со всевозможными специалистами и бывшие рабочие из наиболее талантливых и культурных «рабочих-пере- довиков» (например, красные директора и т. п.). Совершенно очевидно, что это неравенство вытекает, в своей самой глубокой основе, из культурной отсталости рабочих масс, которые были в капиталистическом обществе классом эксплуатируемым, политически угнетенным и культурно придавленным. Для выполнения сложной работы по управлению хозяйством и для ведения целого ряда других подобных работ в других областях
405
управления страной необходим большой запас знаний, опыта, умения. Количество людей из рабочего класса, которые оказались способными выполнять такую роль и научились ей за время революции, а отчасти получивших опыт в руководстве массами и в политической борьбе еще до победы рабочего класса, сравнительно само по себе мало. Вполне понятно, что далеко не вся рабочая масса в целом могла подняться до такого уровня. С другой стороны, разного рода специалисты, которые были таковыми еще и при капиталистическом режиме и накопили большой опыт, научный, управленческий, хозяйственный и т. п., являясь необходимыми для жизни и для дела управления людьми в теперешних условиях, точно так же представляются до известной степени незаменимыми силами: вся рабочая масса в целом, всеми своими составными частями точно так же не могла еще за короткий срок достигнуть такого высокого культурного уровня. Выполнение же подобного рода работы требует само по себе довольно значительной оплаты, обеспечивающей соответствующий образ жизни. Между тем давать такую же плату всем решительно слоям рабочего класса при теперешней степени развития производительных сил представляется невозможным и неосуществимым. Если бы все рабочие обладали таким же высоким культурным уровнем, то руководящие должности могли бы заниматься по очереди или лишь на определенный срок, и ч’дким образом на так называемых «ответственных постах» постоянно стояли бы все новые и новые работники, так как в любой деятельности можно было бы одного в любое время заменять другим. Но здесь-то и дает себя знать неравенство культурного уровня и еще большая отсталость масс. Опять-таки здесь нужно отметить, что это вовсе не вина этих масс, а их беда\ таковыми их сделали десятилетия капиталистического господства. Однако задачей рабочего класса, который за годы революции чрезвычайно быстро учится в самом ходе борьбы все большему участию своему в активном строительстве социализма, а также все больше обучается в специальных учреждениях (разного рода рабочих организациях, клубах, партийных и советских школах, рабфаках и даже вузах), задачей этого рабочего класса является преодоление такого рода отсталости в своей собственной среде. Понятно, что не вся масса рабочего класса движется совершенно одновременно, всеми своими слоями. Как не все рабочие могут при настоящих условиях стоять на командных постах и занимать совершенно одинаковые места в системе управления, точно так же не могут в силу совершенно понятных причин все рабочие поголовно быть пропущенными через среднюю и высшую школу. ч
До более или менее высокого уровня современной науки и техники рабочий класс поднимается, если можно так выразиться, пачками, сравнительно небольшими своими отрядами,
406
к которым год за годом будут прибывать все новые и новые пачки, все новые и новые отряды, пока развитие производительных сил нашей страны не создаст достаточного экономического фундамента для того, чтобы дети всех рабочих совершенно нормальным порядком проходили через средние и высшие учебные заведения, через соответствующую практику и таким образом вступали в жизнь, преодолевши всяческое создавшееся прежде культурное неравенство внутри трудящихся.
В ослабленной степени то, что мы говорили только что о различии между наиболее культурными из рабочих-передови- ков, а равно прежних специалистов, с одной стороны, и рабочей массой вообще — с другой, годится и для вопроса о неравенстве между различными слоями рабочего класса, различными в смысле различной квалификации их труда (например, металлисты— с одной стороны, землекопы, строительные рабочие и т. д. — с другой). Механика Советской власти, советского режима в целом, направление всей политики пролетарской диктатуры состоит как раз в том, чтобы, поднимая культурный уровень широких рабочих масс, тем самым уничтожать «незаменимость» наиболее передовых слоев самого рабочего класса, уничтожать разницу культурных уровней и уничтожать разницу материальных условий существования. Конечно, мы никогда не достигнем полного равенства людей в том смысле, что люди будут совершенно одинаковы по своему уму, по своей талантливости, по цвету своих волос или форме носа, и совершенно это не нужно. Такое равенство было бы, как две капли воды, похоже на отчаянную скуку. Не в этом заключается цель наших стремлений. Цель наших стремлений заключается в том, чтобы достигнуть равенства материальных условий существования, чтобы всем обеспечить нормальные условия развития и, таким образом, дать возможность идти вперед всей массе и выделяться наиболее талантливым и способным не из узкого круга «образованных людей», отделенных перегородками от остальных, а из всего огромного трудящегося человечества.
И здесь нетрудно понять, что это неравенство, вытекающее из очень глубоких причин, не может быть уничтожено одним взмахом. Можно было бы, конечно, в один прекрасный день издать декрет, по которому все решительно высшие советские служащие, все инженеры, все профессора, все директора трестов и т. д. получали бы столько же, сколько получает простой поденщик. Но мы скоро убедились бы, что при таком положении вещей рабочий класс в целом не выиграл бы, а проиграл; он проиграл бы потому, что при таких условиях работа на этих командных должностях пошла бы неизмеримо туже, дело в значительной степени было бы дезорганизовано и общие успехи сменились бы положением застоя или попятным движением. Рабочему классу выгоднее лучше содержать свою собственную
407
верхушку, а равно и выходцев из буржуазного мира, так называемых специалистов, ибо в таком случае он достигнет в гораздо более короткий срок общего повышения производительных сил и за счет этого повышения может гораздо быстрее улучшить свое собственное положение, а с определенного времени, используя этот рост производительных сил, начать уси- леннейшее производство «образованных людей» из все более широкой массы своего собственного класса и трудящихся вообще. Из этого, конечно, не следует, что нужно перебарщивать с высокой оплатой; наоборот, с такого рода «перебарщивани- ями» партия должна вести упорную борьбу.
Внутри деревни, наконец, мы имеем точно так же различные слои крестьянства, жизненный уровень которых отличается друг от друга довольно резко. Стоит сравнить кулака с батраком или с крестьянином-бедняком. Но это коренное противоречие, характерное для современной деревни, будет точно так же медленно уничтожаться по мере роста производительных сил и по мере подъема государственного и кооперативного хозяйства. Мы уже видели раньше, что мы будем все более и более в состоянии оказывать помощь хозяйству середняков и бедноты, которая будет переставать быть беднотой, а с другой стороны, путем целого ряда мероприятий мы будем обрезывать и хозяйственно вытеснять предпринимательские слои крестьянства, т. е. сельскохозяйственную буржуазию. Таким образом, и здесь основной линией нашего развития через определенный промежуток времени, когда начнут еще более быстро подрастать социалистические формы нашего хозяйства, является линия на уничтожение, на преодоление экономического неравенства, существующего теперь.
Нужно видеть всю глубину нищеты, темноты, культурной отсталости, неравенства, оставленных нам в наследство капиталистическим порядком вещей, чтобы понять, сколько времени потребуется на переделку всего человеческого материала и на преодоление этого проклятого наследства. Но уже теперь мы видим подъем социалистических форм народного хозяйства, что является главной гарантией, обеспечивающей действительную и реальную политику, ставящую своей целью осуществление экономического равенства. А с другой стороны, уже и теперь мы замечаем, как следующее поколение рабочих и крестьян во все большем масштабе, сплошной массой поднимается к новой культурной жизни, чему способствует работа нашей партии, чему способствует вся деятельность и вся политика Советской власти. Раньше лишь одиночки из рабочих и крестьян могли попадать в высшие учебные заведения; теперь с каждым годом во все более широких размерах целые большие слои подрастающего поколения трудящихся уже систематически, так сказать, «в нормальном порядке» проходят через рабфаки и по¬
408
ступают в наши высшие школы. Раньше обычно лишь в зрелом возрасте трудящийся человек вступал в активную политическую жизнь; теперь мы имеем около полутора миллиона одних членов комсомола, сынов рабочих и крестьян, которые более или менее равномерно приобщаются с юного возраста к активной общеполитической и общекультурной работе; а поколение еще более молодое — юные пионеры — начинает охватывать огромные круги людей, которые уже с самого юного возраста воспитываются, растут и учатся работать на иной культурной основе, чем предшествующие поколения.
Завоевание власти пролетариатом не может создать исторического чуда, один только факт победы над буржуазией в гражданской войне не обеспечивает сразу и немедленно равенство между людьми. Но это завоевание власти и укрепление рабочей диктатуры в стране, в конце концов, создает такого рода условия, при которых отчетливым становится наше движение по направлению к этому экономическому равенству.
XIV. Политическое неравенство,
его преодоление и уничтожение политики
вообще
Перейдем теперь к рассмотрению того неравенства, которое у нас имеется в области политической, в области политических прав. Здесь прежде всего необходимо перечислить те факты, в которых находит свое выражение это политическое неравенство:
1) по нашему законодательству не имеют избирательных прав люди, живущие на нетрудовой доход (нэпманы, кулаки, всякого рода лица, эксплуатирующие для получения прибыли рабочую силу в том или ином виде). «Страдающими лицами» являются здесь, таким образом, такие слои населения, которые по своему материальному благосостоянию и по уровню своей жизни стоят на самой высокой ступени, являются в нашем строе осколками прежнего капиталистического общества, прежних господствующих классов, которые теперь попали под железную руку пролетарской диктатуры;
2) трудовое крестьянство не имеет таких же прав, как пролетариат, потому что оно выбирает равное число делегатов при выборах в советские органы власти от значительно большего количества избирателей, чем рабочий класс в городах и фабричных поселках. Здесь есть, таким образом, налицо неравенство политических прав между рабочим классом — с одной стороны, трудящимся крестьянством — с другой, причем это неравенство совершенно очевидно склоняется к перевесу прав на стороне рабочего класса;
409
3) пролетариат пользуется политическими преимуществами (привилегиями) и в нашем законодательстве занимает первенствующее положение.
Причины такого рода законодательства, закрепляющие политическое неравенство между различными классами нашего общества, довольно ясны и довольно понятны. У нас имеются налицо три класса: рабочий класс, широкая крестьянская масса и, наконец, допущенная к сотрудничеству в обществе буржуазия. Мы знаем, что если мы хотим обеспечить коренные интересы трудящихся, то необходимо обеспечить руководство пролетариата и его союз с крестьянством против буржуазии; мы знаем точно так же, что крестьянство склонно в силу своего социального положения, а также в силу особых трудностей момента переходить временами к колебаниям в сторону этой буржуазии, и, наконец, мы знаем, что если бы новая буржуазия возрастала, укреплялась, расправляла свои крылья и осиливала рабочий класс в борьбе за крестьянство, то отсюда проистекли бы неизбежные опасности подрыва всего дела революции. Рабочий класс в нашей стране является наиболее сознательной силой, но он по своей численности насчитывает примерно лишь одну десятую крестьянского населения. Для того чтобы руль не вырвался из его рук, необходимо на данной ступени развития прежде и раньше всего политически обезвредить буржуазию и не дать ей возможности распространять свое политическое влияние на крестьянство и на промежуточные мелкобуржуазные городские слои. Отсюда вытекает и лишение политических прав частных предпринимателей, купцов, ла-вочников, торговцев, кулаков, нэпманов вообще.
Из того обстоятельства, что крестьянство склонно к величайшим колебаниям и что существует опасность, в силу которой темнота и некультурность крестьянства в связи с его социальным положением может толкнуть его, иногда вопреки его же собственным коренным интересам, идти за буржуазией, вытекают известные преимущества и .политические привилегии, имеющиеся в нашем законодательстве по отношению к рабочему классу. Эти преимущества и привилегии служат добавочной страховкой, обеспечивающей руководящую роль рабочему классу в нашей стране.
Что касается ограничения или лишения избирательных прав всяческой буржуазии, то вряд ли кто-либо из трудящихся будет против этого возражать; против этого могут возражать лишь явные или тайные приверженцы этой буржуазии, вроде меньшевиков и эсеров, которые ни капли не верят в возможность осуществления на деле социалистического строя, о котором так много болтают на словах. Им до сих пор кажется, что в России произошла какая-то историческая случайность, что развитие нашего общества неизбежно пойдет по капиталисти¬
41Q
ческому пути и что чем скорее лопнет Советская власть, чем скорее кончится этот тяжелый сон (для буржуазии), тем будет лучше. Для всякого человека, который всерьез верит словам о социализме и для которого, следовательно, слово не расходится с делом, который верит в необходимость и возможность построения социалистического общества и который отнюдь не хочет возврата к капиталистическому строю,— для такого человека более чем понятно ограничение и лишение политических прав буржуазных элементов в нашей стране.
Неизмеримо сложнее является вопрос о политическом неравенстве между рабочим классом и крестьянством. Здесь люди очень часто подменяют трезвые рассуждения моральными, которые ничего общего с политикой не имеют. Говорят, например: разве крестьянин не трудится иногда больше, чем рабочий? Где же справедливость, когда вы ему даете меньше политических прав, чем городскому рабочему? Разве крестьянство не составляет огромнейшего большинства населения в нашей стране? Почему же, если большинство трудящихся состоит из крестьян, почему же пролетарское меньшинство должно искусственно навязывать свою волю огромнейшему большинству трудящихся? Крестьянин не дармоедствует, он не паразитствует, он — не буржуа, а трудящийся. Где же опять-таки здесь хотя бы самая элементарная (простая) справедливость? И не есть ли это отступление от заветов равенства среди трудящихся, на которых только и можно строить настоящий мост к социализму?
Такого рода рассуждения, кажущиеся иногда убедительными, страдают, однако, тем основным пороком, что они вместо трезвого учета сил и вместо трезвого обсуждения вопроса говорят лишь жалкие слова. Если уж зашла речь о справедливости, то вопрос нужно поставить таким образом.
Справедливо или несправедливо было бы, если бы мы проворонили все дело социализма? Справедливо или несправедливо было бы, если бы мы дали возможность буржуазии околпачить нас и возвратить старый порядок вещей? Стоит только таким образом поставить вопрос, чтобы получить на этот вопрос сразу же отрицательный ответ. Конечно, было бы в высшей степени «несправедливо», а попросту говоря, прямо глупо, если бы мы действительно проворонили дело социализма. Но ведь мы знаем, что дело социализма не только не противоречит коренным интересам всех трудящихся, но что, в конечном счете, от осуществления социализма выиграют не только рабочий класс, но и широкие крестьянские массы. Следовательно, и с точки зрения рабочего класса, и с точки зрения коренных интересов крестьянства, провал социализма был бы с нашей стороны прямым политическим преступлением, если бы мы провалили наше дело по своей собственной вине.
411
Но ведь мы знаем и мы твердо уверены в том, что мы можем прийти к социализму только и исключительно при условии союза рабочего класса и крестьянства; мы знаем, что мы придем к победе только и исключительно при руководстве рабочего класса в этом союзе. Мы знаем, что подрыв пролетарской диктатуры, т. е. подрыв этого руководства, есть подрыв всего дела социализма. Вот почему мы должны принять все меры для того, чтобы это руководство обеспечить. И если в настоящее время еще есть опасность известных колебаний со стороны крестьянства или его некоторой части, причем эти колебания на деле идут против коренных интересов этого же самого крестьянства, то мы должны пойти на известное политическое неравенство между пролетариатом и крестьянством для того, чтобы дать в руки пролетариату некоторую добавочную гарантию, обеспечивающую за ним руководящую роль.
В конце концов, как нетрудно понять, такого рода политика не только не противоречит, но, наоборот, выражает коренные интересы крестьянства, которые очень часто благодаря отсталости и темноте крестьянского населения прикрыты от его глаз пеленой временных, или кажущихся, или второстепенных и производных интересов, менее важных и менее существенных для крестьянства, интересов, которыми нужно уметь жертвовать ради интересов более основных и более коренных.
- Рабочий класс и его партия говорят об этом политическом неравенстве между пролетариатом и крестьянством совершенно открыто, признавая перед всеми существование этого неравенства; но точно та-к же мы открыто говорим, что эти привилегии рабочего класса являются лишь временными и будут исчезать по мере роста сознательности и по мере переделки нашей крестьянской массы. Чем дальше будет идти вперед дело социалистического строительства, чем больше и больше будут отходить на задний план оставшиеся еще у буржуазии силы и чем больше и быстрее будут укрепляться социалистические формы нашего народного хозяйства; чем крепче, следовательно, будет фундамент экономической смычки между рабочим классом и крестьянством, а следовательно, чем больше будет политическое влияние пролетариата на это крестьянство,— тем меньше будет необходимости в этих привилегиях для рабочего класса.
Они будут постепенно все уменьшаться и сделаются, в конце концов, совершенно излишними. А общее дальнейшее укрепление пролетарского влияния и переработка в социалистическом духе широких масс трудящихся сделают неопасным противоположное влияние со стороны даже оставшихся буржуазных элементов, и, таким образом, мы, в конце концов, перейдем к системе всеобщего и равного избирательного права в наши советские органы.
412
А если мы посмотрим еще дальше вглубь нашего будущего, то мы увидим такое время, когда все перегородки между классами отпадут, когда уничтожится грань между трудящимися города и деревни, когда исчезнет необходимость в органах государственного принуждения вообще (если только к тому времени будут низвергнуты капиталистические государства в других странах мира), и когда целиком и полностью отомрет всякая политика. Эта политика заменится одним лишь научным управлением и научным руководством общественным хозяйством.
XV. Обеспечение правильной политики руководства и коммунистическая партия
Мы видели уже раньше, что правильная политика обеспечивается правильным руководством, а правильное руководство обеспечивается совершенно определенным сочетанием различных общественных классов и их организаций друг с другом. Для того чтобы это руководство действительно было обеспечено, необходимо, чтобы крестьянство шло за рабочим классом, чтобы рабочий класс шел за своими профессиональными союзами, чтобы эти профессиональные союзы, в свою очередь, шли за головным отрядом рабочего класса, за его партией, которая должна являться основной руководящей силой всего рабоче- крестьянского блока.
В нашей жизни имеется, как мы знаем, бесконечное количество всевозможных противоречий: противоречия между классами, противоречия между рабочим классом и крестьянством, противоречия внутри самого рабочего класса, противоречия между различными по своему национальному составу частями нашей огромнейшей страны. Необходимо, чтобы существовала в недрах самого рабочего класса такая сила, которая наиболее ясно видела бы все эти противоречия, стояла бы на дозорной вышке и вовремя замечала бы все опасности, умела бы на всех ступенях развития подчинять второстепенное коренному и основному и обнаруживала бы небывалое единство воли и способности к руководству.
Такой организацией рабочего класса и является коммунистическая партия, этот самый передовой отряд пролетариата, отряд, вобравший в себя самые решительные, самые сознательные, самые передовые и самые смелые элементы рабочего класса нашей страны.
Именно потому, что коммунистическая партия представляет из себя головной отряд рабочего класса и основную руководящую силу в стране, именно поэтому прежде всего по ней стреляют все враги рабочего класса: открытые белогвардейцы
413
и сторонники возвращения к помещичье-буржуазному или буржуазному режиму, вроде российских белых монархистов, кадетов и прочих открытых сторонников помещичьего и буржуазного строя; прикрытые враги социализма и прикрытые сторонники капиталистического строя, вроде меньшевиков, так называемых социалистов-революционеров и т. п. Все они считают своей политической задачей подпилить партийные столбы для того, чтобы вслед за ними свалилось и все здание рабочей диктатуры, Советской власти и был оборван тот путь, на который рабочий класс вступил с первых же дней своей октябрьской победы.
Укрепление влияния партии есть предпосылка, необходимейшее условие пролетарской диктатуры: если нет руководящей роли со стороны партии по отношению к рабочему классу, а затем и к крестьянству, то нет и диктатуры рабочего класса; если нет связи между партией и беспартийными рабочими и крестьянами, тогда не может существовать и быть крепкой Советская власть.
Мы видели выше, что если мы будем рассматривать отношения, складывающиеся внутри рабочего класса, то мы будем иметь во главе этого рабочего класса коммунистическую партию, которая обеспечивает свое влияние на целый ряд других организаций рабочего класса, более широких по своему составу, ъ первую очередь на профессиональные союзы, эту чрезвычайно широкую .форму организации пролетариата, а с другой стороны, на Советы рабочих депутатов, которые представляют из себя государственну*о>.форму организации этого пролетариата, опирающуюся на широкие крестьянские слои. Через эти организации, которые, в свою очередь непосредственно смыкаются с беспартийными рабочими, партия обеспечивает правильное руководство всей совокупностью и всеми составными частями пролетарских масс.
Можно спросить себя, однако: что же соответствует у крестьянства тому, чем у пролетариата является его профессиональная организация?
Если мы берем таких же рабочих, как в промышленности, но только работающих на земле, то речь идет, конечно, о сельскохозяйственных батраках, о сельскохозяйственных наемных рабочих, для которых, конечно, целесообразно иметь точно так же, как и для рабочих тех или других профессий, свой профессиональный союз. Такой профессиональный союз работников земли существует, это есть Всеработземлес. Если мы спросим себя, однако, в чем состоят особые интересы («профессиональные интересы») крестьянина, то мы совершенно ясно увидим здесь прежде всего, что крестьянин не работает, как рабочий, а работает в своем собственном хозяйстве и его частнохозяйственный интерес, который вытекает из его положения как мел¬
414
кого самостоятельного производителя, имеющего свое собственное хозяйство, заключается в том, чтобы выгоднее продавать продукты своего хозяйства, чтобы выгоднее покупать те продукты, которые поступают к нему из государственной промышленности и которые необходимы для него и в его качестве потребителя, и в его качестве руководителя своего маленького хозяйства; наконец, для него выгодно иметь более дешевый кредит, который нужен ему в хозяйственной деятельности. Его общий коренной интерес заключается в том, чтобы совместно с рабочим классом не допустить возвращения старого порядка вещей, не допустить образования новых помещиков и постепенно улучшать свое хозяйство на основе все дальше и дальше растущего кооперативного объединения крестьянских дворов. Но ведь все эти задачи решает именно сельскохозяйственная кооперация, а наряду с нею такого рода подсобные организации, как кресткомы и пр.
Не нужно, однако, скрывать от себя, что до последнего времени крестьяне еще не получили особого доверия к кооперативному движению. Это происходило в значительнейшей мере оттого, что кооперация у нас страдала многочисленными недостатками и крестьянин не находил в ней того, что он должен был в ней находить.
Эти недостатки достались нам в наследство от времени «военного коммунизма». Теперь их нужно решительнейшим образом изживать. Прежде всего речь должна идти о полной добровольности кооперации и о внутрикооперативной демократии, т. е. о выборности правления и всех должностных лиц. Крестьянин не понесет своих паев и не будет доверять своих денег сплошь назначенным сверху лицам. Он хочет иметь людей, которых он знает, которым он доверяет. Только тогда он будет энергичным образом строить кооперацию, только тогда он будет кровно в ней заинтересован.
Чтобы кооперация сыграла ту роль, какую мы ей отводим, необходимо решить две задачи:
во-первых, задачу хозяйственного укрепления кооперации, т. е. задачу накопления кооперативного «капитала», задачу роста кооперативных оборотов и т. д.;
во-вторых, задачу втягивания масс в дело кооперативного строительства; если этого втягивания масс не будет, то кооперация потеряет одну из самых существеннейших своих особенностей.
Эти задачи нельзя, однако, решить, если не будет проведена добровольность кооперативного членства и полная выборность руководителей кооперативных организаций. Разумеется, партия, опираясь на бедняков и середняков, должна бороться на выборах убеждением. Но сами крестьяне должны выбирать. Тогда самодеятельность крестьянских масс и рост их активности
415
неизбежно приведут к быстрому росту нашей сельскохозяйственной кооперации.
Необходимо далее поставить дело так, чтобы избавить кооперацию от излишних задач, которые прямо подлежат решению со стороны государственных органов. Кооперация, конечно, должна быть связана с органами Советской власти, но у нее свои, особые задачи наряду с общими задачами. Если бы, например, кооперация стала собирать налог, это было бы неправильно, точно так же, как неправильно было бы, если б в городах профсоюзы рабочих выполняли непосредственно задачи государственного управления фабриками и заводами. Если на кооперацию нагружают такие задачи, которые требуют больших жертв со стороны крестьянства, то, разумеется, туда будут идти не с большой охотой; и не так поэтому нужно вести дело. Кооперация должна стать для крестьянина органом его хозяйственного подъема. Тогда, при обеспечении выборности и добровольчества, кооперация станет любимейшей организацией крестьянства. А при связи ее с промышленностью и органами советского государства вообще она сыграет на деле ту роль, которую отводит ей сейчас наша партия.
Оживление Советов и подъем кооперативного движения — основные задачи нашей партии в деревне. Если партия, а вместе с нею и через нее рабочий класс упрочат свое влияние на крестьянские массы, тогда дело социализма будет обеспечено у нас наверняка.
Мы уже говорили о том, что даже у трудового крестьянина, как это принято говорить, есть «две души»: с одной стороны, он является тружеником, борется с помещиком-капиталистом, а с другой стороны, он является собственником, не прочь сам принанять, если разбогатеет, работничка и поэтому имеет известное уважение к крупным собственникам, т. е. к буржуа. Это —во-первых, а во-вторых, в среде крестьянина есть различные слои, начиная от эксплуатируемых и кончая эксплуататорами (беднота и кулаки; полубатраки, подрабатывающие частично продажей своей рабочей силы, и их наниматели, зажиточные, богатые, так называемые «мироеды»). Когда крестьянина организует и на него влияет коммунистическая партия (прямо или косвенно, непосредственно включая крестьянина в свой состав или косвенно влияя на него через свое влияние на кооперативы, кресткомы и ряд других организаций), то эта коммунистическая партия организует его трудовую душу, переводит его постепенно на рельсы общественной работы через кооперацию; приучает к этой работе через Советы, вовлекая его в дело социалистического правительства, через партию — непосредственно перерабатывая его в том духе, который соответствует целям и задачам социалистического строительства. Если бы в крестьянстве выросла другая партия прЬтив коммунисти¬
416
ческой партии (под каким угодно названием), она могла бы иметь и неизбежно должна была бы иметь только один смысл, только одно значение, она будет всемерно усиливать, организовывать «нетрудовую душу» крестьянина; она будет организовывать и усиливать как раз его уклоны в сторону к буржуазии; она будет холить и лелеять, растить и выхаживать как раз те черты, которые воплощают собою эти колебания крестьянства, вредные для дела социалистического строительства; она в силу самого хода вещей будет неизбежно, так сказать, .натравливать временные и производные интересы крестьянства против коренных и основных интересов, мелкобуржуазные предрассудки против социалистической линии развития, кулацкие замашки против пролетарской солидарности; она не только не будет сглаживать трения между рабочим классом и крестьянством, а она будет обострять эти трения; она не только не будет вести линию на рабоче-крестьянский союз и на добровольное признание пролетарского руководства,— наоборот, она будет ставить своей задачей так называемое «высвобождение» от пролетарского руководства, что на самом деле означает не что иное, как влияние на крестьянство и руководство крестьянством со стороны буржуазии и идейной агентуры этой буржуазии (эсеров, меньшевиков, трудовиков и тому подобных соглашательских партий).
Таким образом, победа рабоче-крестьянского дела предполагает руководство со стороны коммунистической партии. Но это руководство, в свою очередь, должно опираться на всемерное укрепление Советов и кооперации, на подъем промышленности. Будут правильно решаться эти задачи,— тогда крестьянство наново убедится, что рабоче-крестьянский союз и руководство пролетариата необходимы, как воздух, с точки зрения коренных крестьянских интересов.
XVI. Международная революция и СССР
До сих пор мы рассматривали все вопросы исключительно с нашей внутренней точки зрения. Между тем мы ведь живем вовсе не одни на земном шаре, а мы окружены капиталистическими государствами, которые боятся нашего роста и которые по сути дела являются нашими непримиримыми врагами. До сих пор ни в одной стране, кроме нашей, рабочий класс не был в состоянии свалить свою буржуазию и захватить власть в свои руки. Естественно, поэтому встает перед нами вопрос: да можем ли мы построить социализм в одной нашей стране без прямой поддержки со стороны победоносного пролетариата других стран?
Мы сумели захватить власть в одной стране, мы сумели отбиться от со всех сторон наседавших на нас противников, мы
И Заказ № 2227
417
Сумели начать подъем нашего хозяйства, мы сумели укрепить и упрочить строй пролетарской диктатуры. Но есть ли у нас гарантия от того, что на нас не нападут иностранные хищники, что не будет никаких новых «интервенций» с их стороны? Такой гарантией могла бы явиться лишь победа пролетариата в нескольких других капиталистических странах. Вот почему наши интересы крепко и раз навсегда спаяны с интересами международного рабочего класса и с интересами угнетенного колониального крестьянства, которое в своих возмущениях против гнета империализма подтачивает силы наших злейших противников и врагов. Вот почему наша партия совершила бы измену и предательство по отношению к интересам нашего рабочего класса и крестьянства, если бы она перестала быть партией международной революции. Никогда не нужно забывать ни на одну минуту того обстоятельства, что наше мирное строительство может быть нарушено внезапным прыжком на нас со стороны ближних соседей. Никогда не нужно баюкать себя мечтой о том, будто бы мы оставлены в покое раз и навсегда. И потому неразрывной и нерушимой должна быть наша братская связь с трудящимися массами других стран, с массами, которые являются нашими надежнейшими союзниками и нашей могущественнейшей опорой в стане противника.
По опыту гражданской войны, по опыту прошлой интервенции капиталистических держав, которые поддерживали всех взбунтовавшихся контрреволюционных генералов, мы знаем, какую огромнун> помощь уже тогда принес нам международный пролетариат, все время державший за фалды свою буржуазию, не раз мешавший ей успешно проводить ее палаческое дело в нашей стране. Всем известны бунты французских матросов в Одессе, всем известно, как с архангельского фронта ушли английские отряды, все знают, что неоднократно рабочие массы Европы мешали посылке войск, снарядов и оружия, направлявшихся нашим противником для расправы с молодыми советскими республиками. Этот опыт показывает нам, что международная пролетарская солидарность, что солидарность трудящихся вообще не есть просто красное словцо, которым можно утешать себя и которым можно забавляться по праздничным дням. Нет, это самое реальное дело, которое имеет громаднейшее практическое значение для вопроса о всей нашей судьбе, о всем нашем будущем, о путях всего нашего развития.
Таким образом, окончательной гарантией от восстановления старого порядка, принесенного на штыках иностранных армий, может служить лишь международная революция, приверженцем, сторонником и носителем которой должна быть наша партия.
Но, может быть, нам суждено погибнуть не от нападения внешнего врага, а от нашей собственной отсталости, от того,
418
что, не имея технической и экономической помощи со стороны победоносного пролетариата других стран, не имея этой помощи в течение довольно долгого срока, мы неизбежно падем жертвой своей отсталости, своего экономического слабосилия? Быть может, мелкобуржуазный характер страны, подавляющее большинство в ней крестьянского населения, незначительность ра« бочего класса, к тому же обессиленного долгими годами империалистической и гражданской войны, приведет с «железной необходимостью» к краху всего нашего строительства?
Такие утверждения, выражающие глубочайшее неверие в силы нашей революции, совершенно неправильны и ни на чем ровно не основаны. Правда, отсутствие помощи, технической и экономической, со стороны рабочего класса других стран, который, к сожалению, еще не пришел к власти, чрезвычайно замедлит наш хозяйственный рост, а вместе с ним и весь темп социалистического строительства в нашей стране. Получи мы такую добавочную помощь, мы, конечно, пошли бы несравненно быстрее по пути хозяйственного подъема, а вместе с тем сравнительно быстро стали бы развертывать все дело нашего строительства: и в области экономической, и в области политической, и в области культурно-бытовой, и в области всевозможных наук и так называемой «духовной культуры». Конечно, без такой помощи мы пойдем медленнее в своем развитии, но мы все же будем неуклонно идти вперед, как то уже с достаточной ясностью показал опыт первых лет, свободных от гражданской войны и от непосредственной работы на поле сражения.
В самом деле, на протяжении этой брошюры мы не раз уже говорили о том, что, поднимая производительные силы всего нашего народного хозяйства в целом, мй в то же самое время замечаем все больший рост социалистических форм в нашем народном хозяйстве и таких форм этого народного хозяйства, которые все более и более развиваются по социалистическому пути. Никак нельзя сказать, что в хозяйственной борьбе частнопредпринимательского капитала всех его видов и оттенков, с одной стороны, и государственных предприятий и кооперации— с другой, частный капитал выходит победителем. Наоборот, мы знаем, что он относительно отступает на задний план, что все сильнее и могучее становятся хозяйственные командные высоты и что, таким образом, дело социализма идет вперед. Если оно шло вперед уже в первые годы мирного времени, то где же основания утверждать, что в дальнейшем мы будем иметь попятное движение? Где хоть тень доказательства или тень намека на доказательство того, что в последующие годы условия развития будут более неблагоприятны для государственного хозяйства и кооперации, чем они были в первые годы нашего хозяйственного подъема? Наоборот, если таких доказательств нет, то можно, с другой стороны, указать на целый
14*
410
ряд причин, которые говорят о вероятности гораздо больших успехов в будущем. Все больше и больше будут обнаруживаться преимущества крупного производства вообще, все большая экономия и выгода будет получаться для государственного хозяйства от роста его плановости, т. е. планомерного и наиболее целесообразного использования всех материальных средств и рабочей силы этого хозяйства; все большие суммы будут находиться в распоряжении государственной власти, которая будет в состоянии с большей широтой помогать делу организации крестьянства через строительство кооперации, и т. д. и т. п.
По сути дела мы уже теперь доказали, что можно строить социализм даже без непосредственной технико-экономической помощи из других стран. Правда, формы нашего социализма в ближайший период его строительства будут неизбежно формами отсталого социализма, но это не беда, потому что даже и эти формы гарантируют нам все дальнейшее и дальнейшее продвижение вперед к формам социализма, все более совершенным и все более полным.
Нужно помнить, что даже капиталистический строй, который развивался в течение ряда столетий, на закате своего развития, в свою империалистическую эпоху имел, несмотря на такой почтенный возраст, различные формы и различные, так сказать, «национальные черты». Американский капитализм еще и сейчас довольно сильно отличается от французского, германский— от английского и т. д. и т. п. Американский капитализм носит резко выраженные черты монополистического капитализма с господством банков, сросшихся с могучими организациями отечественной промышленности (тресты). Французский капитализм — это капитализм по преимуществу ростовщического типа, со сравнительно слабо развитой внутри страны промышленностью, капитализм, дающий деньги в ссуду другим государствам, сосущий эти другие государства и отличающийся чрезвычайно малой производственной деятельностью внутри страны; в его лоне приютились и мелкие крестьянские хозяйства, тогда как, например, в системе английского капитализма этот капитализм пожрал уже целиком хозяйства свободного крестьянина и сумел соединить черты мирового грабителя с энергичной деятельностью по развитию своей собственной отечественной промышленности. Русский капитализм точно так же имел свои особые черты. Эти черты заключались прежде всего в том, что капиталистический строй вообще у нас был слабо развит, если брать все народное хозяйство страны в его целом. Это находило свое выражение в том, что в системе российского капитализма громаднейшее значение имело мелкое крестьянское хозяйство, барин-помещик полукрепостнического типа (вместо капиталиста-помещика, употребляющего наемный
420
труд); громадное значение имела также мелкая промышленность (ремесленники, кустари), которую далеко не успел слопать в своем победоносном шествии крупный капитал. Но в то же самое время, если взять одно лишь крупное промышленное производство, то в области этого крупного промышленного производства мы имели очень значительный процент так называемых «гигантских предприятий» (свыше 10 000 рабочих, вроде морозовских мануфактур, южно-русских сталелитейных заводов и т. п. промышленных гигантов). Это объясняется в значительной мере влиянием иностранного капитала, который насаждал в нашей стране огромные предприятия, оборудованные часто по последнему слову западно-европейской техники.
Вот это соединение страшного, полукрепостнического варварства и страшной хозяйственной отсталости вообще с самыми передовыми формами, до которых дошел западно-европейский капитализм, и составляло отличительную особенность российского капитализма, его, как это называют, «национальное лицо».
Но ведь движение к социализму начинается не с пустого места; движение к социализму начинается после захвата политической власти в руки рабочего класса, причем на долю этого рабочего класса достается наследство, оставленное ему капиталистическим строем. После вышесказанного совершенно ясно, что это наследство в разных капиталистических странах будет выглядеть по-разному. И если калитализм в разных странах имел свои особенности, то совершенно понятно, что и социализм в первый период своего развития, до слияния всех стран мира в одно единое целое, неизбежно будет отличаться. точно так же своими особенностями, которые вытекают из особенностей предыдущего развития. То, что у нас налицо имелось сочетание передовых капиталистических крупных предприятий с крайне отсталыми хозяйственными формами, неизбежно накладывает свою печать и на формы строящегося в нашей стране социализма; из наличия мелких торговцев и мелких предпринимателей вытекает, что они останутся существовать еще известное количество времени и при нашем режиме; из наличия огромнейших слоев крестьянства с его неизмеримо крупным хозяйственным значением в нашей стране вытекает, во-первых, сравнительно долгий путь к достижению полного социализма, во-вторых, огромнейшее значение сельскохозяйственной кооперации как столбовой дороги развития крестьянского хозяйства к социализму; а из наличия крупных предприятий, объединяющих в своих стенах многие тысячи пролетариев, вытекает самая возможность пролетарского руководства в нашей стране.
В других странах (если не говорить о колониях), например в Англии, где крестьянское хозяйство играет совсем маленькую роль, формы организации народного хозяйства будут неиз¬
421
бежно другими и ход развития будет отличаться гораздо более быстрым темпом по сравнению с нашим. Наоборот, если мы будем рассматривать и те задачи, которые станут перед западно-европейским пролетариатом по отношению к бывшим колониям, где живет масса крестьянского населения, то там будет много задач и много хозяйственных форм, напоминающих те вопросы и задачи, которые мы решаем у себя, и те организационные формы хозяйственной Жизни, которыми отличается наше строительство. Мы нисколько не должны стыдиться того, что наш социализм, который мы строим, является неизбежно отсталым типом социалистического строительства. Не наша в том вина; но мы можем быть вполне уверены, что у нас есть возможности для бесконечного продвижения вперед, для совершенствования этих форм, для изживания нашей отсталости, для все ускоряющегося перехода к действительно полному типу социалистического общества.
Наша страна сейчас еще только-только начала вылезать из поистине ужасающей нищеты, и было бы прямо безумием даже заикаться о том, чтобы почить на лаврах или начать отдыхать. Нам предстоит изжить еще ужасную нищету, остатки голода, грязи, темноты, варварства и косности; но мы уже ясно видим перед собою широкий и правильный путь, по которому мы доберемся и до нашей окончательной победы.
эн
к ВОПРОСУ О ЗАКОНОМЕРНОСТЯХ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА*
КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГУ Е. ПРЕОБРАЖЕНСКОГО «НОВАЯ ЭКОНОМИКА»
Предисловие
Настоящая брошюра издается по просьбе агитпрома МК партии. Она состоит из нескольких статей, печатавшихся в свое время в «Правде». -У меня были готовы планы еще семи статей, в которых продолжается и завершается теоретическая по лемика о книге Е. А. Преображенского. Однако, к величайшему сожалению, практически-политическая работа съела у меня все время, и планы остались невыполненными.
Я решаюсь, однако, издать вышедшие статьи отдельной брошюрой потому, что в них намечена основная линия, по которой должна идти критика работы Ь. А. Преображенского, а с другой стороны, намечено и положительное решение трактуемых вопросов. Так как читать эти статьи в старых номерах газеты весьма затруднительно, приходится издавать их брошюрой, хотя вся работа и не закончена. Известную пользу, полагаю, брошюра все же принесет.
Довольно значительное время тому назад мне пришлось выступить с критикой статьи тов. Преображенского о «законе первоначального социалистического накопления» К Вскоре автор «закона» ответил сердитой контрстатьей, где он обещался «сфотографировать» меня «на месте преступления», обвинил, натурально, в разных искажениях, упрекнул в том, что я «высокую теорию» подчинил «низменной политике», поздравил с «дешевой победой», воспарил, аки лебедь, в белоснежные выси абстракции и обещал дать еще более солидный ответ,
1 Преображенский Е. Основной закон социалистического накопления// Вестник Коммунистической Академии. Кн. 8; Бухарин Н. Новое откровение о советской экономике//К вопросу о троцкизме. М., 1925.
423
так сказать, «по совокупности», в готовящейся к печати книге. Теперь эта книга появилась в свет, и мне приходится на нее отвечать, тем более, что «низменная политика» ставит в новой форме те же коренные вопросы нашего строительства, а тов. Преображенский, демонстрирующий к ней свое профессорское «ледяное презрение», по существу дела обосновывает как раз определенную — и притом отнюдь не совсем правильную— политику, заодно обрушиваясь на своих оппонентов спелым каскадом избранных «неполитических» характеристик, как то: «комнародники», «меньшевизм», «вульгарные экономисты» и т. д. и т. п. Защищать всех оппонентов тов. Преображенского не входит в мою задачу. Но указать на то, что тов. Преображенский отнюдь не выдерживает «стиля» и так же мало далек от политики, как любой из нас, грешных, с тою только разницей, что он это почему-то скрывает,— указать на это я считал своей маленькой (и даже совсем крохотной), но все же обязанностью именно с точки зрения политика. Вообще же да позволено будет заметить, что «высокоприподнятый» тон и профессорское важничанье, которыми густо насыщена книга тов. Преображенского, производят несколько комичное впечатление: вот уж поистине «русский дух» «зады твердит». И что за зады-то! Когда-то все мы в большей или меньшей степени щеголяли этой «ученостью», за что поделом получали от Ленина. Ну, а теперь-то, на девятом году диктатуры, в сорокалетием возрасте? Не смешно ли выступать этакими индейскими петухами и так претенциозно надуваться?
Пожалуй, чуть-чуть смешно.
А засим позвольте, читатель, взять вас под руку для прогулок по теоретическим садам «Новой экономики».
I. О характеристике законов переходного периода в связи с вопросом о последовательности тов. Преображенского
Первым, самым общим методоло1 ическим вопросом, на который натыкается любой исследователь «новой экономики»2, является вопрос о том, какой характер носят законы этой экономики. Известно, что закономерности капитализма суть закономерности стихийного развития; они «слепы»; они выражают иррациональность общественного процесса; оттого-то они и представляются внешними законами, «на манер закона тяже¬
2 Название не из удачных, ибо совершенно нейтрально по отношению к социально-классовым моментам: «новым» считается все, что «ново»; «новым» был и госкапитализм военного времени, «новой» является теперь экономика послевоенного периода вообще. В термине замазана социальная новизна советской экономики.
424
сти, когда над вашей головой обрушивается дом»* (Маркс). С другой стороны, закономерности организованного социалистического общества имеют свою характеристику. Разумеется, и здесь царит причинная обусловленность всего происходящего. Но эта причинность познается людьми и получает свое выражение через их коллективно-организованную волю. «Царство свободы» есть царство опознанной необходимости», но все же необходимости, и, конечно, абсолютно неправы те, кто знаменитый «прыжок» представляют себе как прыжок в сферу, где причинность исчезает и где самое понятие закономерности становится за «устарелостью» излишним. Столь смелые «новаторы» по сути дела проделывали бы «прыжок» в царство чистейшей воды дешевенького идеализма. Тов. Преображенский вполне прав, когда обрушивается на них с такой же силой, как вышеупомянутый Марксов «дом». К счастью, разновидность таких экономистов, которые совершали бы свой причинно обусловленный полет в царство беспричинности, не особенно велика, да и полемика с ними совершенно не интересна за полной ясностью проблемы; нельзя же на многих и многих страницах «в поте лица своего» ломиться в открытую дверь: такое донкихотство явно противоречит режиму экономии.
Поставим себе вопрос о типе закономерностей переходного времени, т. е. периода между капитализмом и социализмом. Нетрудно сообразить, что этот период есть период перерастания стихийных законов в законы познанные и сознательно проводимые. Когда-то г-н Петр Струве 3_ выдвинул тезис о неизбежном дуализме хозяйственного процесса, имманентном этому последнему как таковому. Здесь была перед нами точка зрения буржуа, который не -может выпрыгнуть за пределы своей околицы и «научно» полемизирует против возможности рационального общественного строя вообще. Между тем действительность переходного периода, где несомненно этот дуализм еще есть, представляет собою картину постоянного перемещения центра тяжести от стихии к сознательности, от слепоты к плану, от иррационального к рациональному. Пределом этого развития — и историческим, и логическим — является «коммунистический способ производства», наследни/с и капитализма, и пролетарской диктатуры. Все это как будто понимает и тов. Преображенский. Но вот дальше он начинает спотыкаться, хотя при этом и имеет победоносный вид. Таково уж «противоречие» Преображенской «политики»...
Поставим, в самом деле, перед собой вот какой вопрос: в чем выражается рост рационального начала над иррациональным? Ответ будет довольно недвусмысленный: в росте плановости. Что же является базисом этой плановости? Ответ 33 Струве П. Хозяйство и цена.
425
тоже очевиден: рост государственно-социалистических элементов хозяйства, рост их влияния и рост их удельного веса. В чем, наконец, находит свое выражение этот процесс с точки зрения особых свойств закономерностей переходного периода? В том, что стихийные регуляторы сменяются сознательными, т. е. экономической политикой пролетарского государства (с известного периода теряющего свой классовый характер, т. е. отрицающего само себя, т. е. перестающего быть государством).
Абстрагироваться от экономической политики пролетарского государства — это и значит брать законы переходного времени вне исторической их характеристики, вне перерастания «стихийного» в «сознательное», т. е. как раз проделывать то, против чего совершенно справедливо протестует тов. Преображенский.
А сам «товарищ протестант»?
Читайте!
С. 6 «Новой экономики» гласит:
«Возражения методологического характера (возражения, делавшиеся тов. Преображенскому. — Н. Б.) сводились, во- первых, к тому, что нельзя при исследовании советского хозяйства абстрагироваться от экономической (курсив наш.— Н. Б.) политики советского государства, хотя бы дело шло об абстрагировании на определенном этапе исследования. Это первое возражение, если на нем настаивать, с неумолимой логической неизбежностью угрожает отбросить оппонентов на позиции Штаммлера и его школы, а также к точке зрения субъективной социологии Михайловского, Кареева и т. д. Вместе с тем эта позиция не позволяет в области экономической теории выбраться из болота вульгарной политической экономии, хотя бы и в советском издании, а тем самым не дает сделать ни одного действительного шага вперед в деле научного изучения советского хозяйства».
Мы дальше увидим, какие «огромные шаги» сделал тов. Преображенский. Отметим сейчас (пока в кредит, но не долгосрочный) громадную... самоуверенность в осуждении оппонентов, которая — как мы убедимся — есть в данном случае излишняя самоуверенность по отношению к самой науке.
Тов. Преображенский повторяет свои филиппики, аналогичные только что приведенным, несколько раз, цитирует Штаммлера, цитирует — совсем не к месту — Маркса, присовокупляет затем ряд одиозных имен (в противоречии с латинской поговоркой их-то ему и нужно упомянуть потому, что они одиозны4) и затем гордо заявляет, что сам он, разумеется, состоит в «чистых» и целиком остается «на почве марксизма» (с. 34). Оставаться «на почве марксизма» очень хорошо, но ведь одно дело
4 См. с. 32, 33 и т. д.
m
декларации, а другое — действительность. По крайней мере, не всегда эти две величины «соответствуют».
Маркс, говорит тов. Преображенский, отвлекался от государства и его функций. Это верное замечание (хотя и не очень оригинальное). Но, насколько мы припоминаем, Маркс исследовал капиталистическое общество с его стихийными закономерностями. А сам тов. Преображенский называет — по заслугам— совсем нехорошими словами тех людей, которые не понимают «маленькой» разницы между капитализмом и периодом пролетарской диктатуры. К чему же тогда ссылка на Маркса?
Но вот что выдает тов. Преображенского поистине с головой. В подстрочном примечании на с. 33, напечатанном самым «пе- титистым» петитом, мы читаем:
«Указание на то, что у нас государство руководит социалистическим сектором хозяйства и от него неотделимо, доказывает лишь, что здесь больше трудностей для абстракции, чем при капитализме, но ни в малой мере не говорит против необходимости отделить экономику от политики (наш курсив. — Н.Б.) на определенной стадии исследования».
Читатель, вероятно, догадывается уже, в чем дело. Тов. Преображенский решающий аргумент своих противников запрятал в примечание, а вместе с этим запрятал сюда и всю проблему. Постараемся вытащить вопрос из этого литературного ■ подземелья и поставить проблему так, как это вызывается действительными интересами исследования. .\
Но сперва да будет разрешено обратить внимание на одно обстоятельство. В цитате, взятой из с. 6 «Новой экономики», речь идет об экономической политике Советского государства, т. е. как раз о той сфере, к которой хозяйственное планирование относится в первую голову. В примечании же петитом, куда тов. Преображенский — очевидно не в целях политики, а самого «объективного исследования» — ухитрился насильственно запихнуть самое важное, «экономическая политика» превратилась с божьей помощью просто в «политику». Это, конечно, до известной степени облегчает тов. Преображенскому проделывать его «трудные» абстракции. Но в интересах науки, о которой так печется тов. Преображенский, мы будем говорить, в согласии с с. 6 «Новой экономики», именно об экономической политике.
Итак, рассмотрим этот вопрос по существу. Приведем прежде всего главный «аргумент» тов. Преображенского. Про возражение о недопустимости абстрагирования от экономической политики Советского государства автор «Новой экономики» пишет:
«Это возражение совершенно несостоятельно и бьет против общесоциологического метода Маркса, против теории историче¬
427
ского материализма... Своим построением о «базисе и надстройке» он (Маркс. — Н.Б.) обосновал свое право начать анализ капиталистического общества с «базиса», хотя бы определенная надстройка всегда предполагалась как объективный факт... Почему же и при теоретическом анализе советского хозяйства нельзя также начинать с базиса? Мои оппоненты в этом пункте, сами того не сознавая, перекочевывают от марксист* ского метода в лагерь известного немецкого социолога Штам* млера и его школы, а также подают руку всем другим критикам марксизма...»5.
Нетрудно видеть, на чем покоится здесь ошибка тов. Преображенского. Она покоится на том, что он совсем не видит оригинальности в соотношении между базисом и надстройкой при режиме пролетарской диктатуры. Настоящий марксизм состоит, как известно, в том, что он рассматривает производственные типы и их надстройки под углом зрения специфически-историче- ских особенностей (типовых особенностей). А тов. Преображенский в дакном случае радикально позабыл об этом основном методологическом требовании марксизма.
В самом деле, «классический капитализм», анализ которого в его абстрактной форме был дан Марксом, являлся такой общественно-производственной структурой, где хозяйствующие субъекты с точки зрения их хозяйственных функций не включались непосредственно в аппарат государственной власти. Государство отнюдь не было составной частью производственных отношений, изучать которые призвана экономическая теория. Государство обслуживало процессы капиталистического воспроизводства, воздействовало на него как соответствующая политическая оболочка — и только, причем экономические закономерности определялись на основе стихийности всего процесса в целом. Финансовый капитализм обозначал и обозначает известное нарастание (в определенных пределах и при одновременном расширении и обострении противоречий на новой, более высокой основе) рациональных моментов (синдикаты, тресты, банковые консорциумы и т. д.). От этих моментов экономическая теория тоже не абстрагировала. Хороша была бы экономическая теория финансового капитализма, если бы она, например, абстрагировала от политики монопольных цен, dumping’a, экспорта капитала и т. д. Разумеется, задачей здесь является, между прочим, установление объективных границ для этой политики, отыскивание экономических обусловленностей ее и т. д. Но это отнюдь не означает отвлечения от этих моментов, что понять вовсе не так трудно.
Но, скажут нам, ведь тресты и синдикаты входят при финансовом капитализме не в систему государственной власти,
'I
5 Преображенский. 1. С. 32. 1
428
т. е. не в систему надстройки: они сами суть организационные формы экономического базиса общества.
Это верно. Но указание на них нам нужно для большей ясности последующего изложения вопроса. Ибо у нас наши тресты и синдикаты входят в совокупный государственный аппарат, а их политика входит важнейшей составной частью в поли* тику государственной власти. Аппарат нашего госхозяйства яв- ляется составной частью производственных отношений советского общества, т. е. сам целиком включен в «базис». Вот этой «маленькой» особенности нашего строя тов. Преображенский вовсе не замечает. Он только чувствует, что дело неладно, и торопливо, петитцем, заползает в подворотню подстрочного примечания.
А давайте поставим вопрос действительно со всей марксистской резкостью. Что является типичным для советской экономики, в отличие от всех прежних структур? То, что рабочий класс и в производственном процессе играет руководящую роль; то, что старая иерархическая производственная лестница перевернутае; то, что нет старого «отношения господства и рабства» (Herrschafts-und Knechtschaftsverhaltnis, Маркс). Это выражается конкретно, в первую очередь, в пролетарском управлении промышленностью, вообще же — в пролетарском руководстве всей хозяйственной жизнью страны. Хозяйственные органы госаппарата суть верхушка нашего специфического базиса. Отвлекаться, абстрагировать от них значит отвлекаться от основной характеристики «новой экономики*. И как будто совсем ведь просто понять, что именно такое отвлечение и означает на деле уход с марксистских позиций. А тов. Преображенский, который в данном вопросе не токмо уходит, но прямо бежит с этих позиций, «победоносно» уличает нас в незаконном сожительстве с буржуазной социологией! Вот уж поистине: «шел в комнату, попал в другую». Попробуйте действительно отвлечься» от хозяйственных госаппаратов и затем постарайтесь определить тип производственных отношений «новой экономики». Задача окажется неразрешимой: ибо основное, решающее отношение производства есть отношение руководящего в производстве рабочего класса и к каждому слою пролетариата в отдельности, и к технической интеллигенции, и (если выходить за пределы госпромышленности) к крестьянству. Можно и допустимо отвлекаться от чего угодно, но отвлекаться от главного, от того, что определяет содержание исторического производственного типа,— есть вещь, недопустимая для марксиста. А эту ошибку делает тов. Преображенский, совершенно по-детски перенося схему буржуазного государства на диктатуру пролетариата.
Государственная надстройка не есть вечная принадлежность общества — это во-первых; во-вторых, она на своей и утренней и вечерней заре обладает особыми чертами, поскольку и там и
429
тут она не является надстройкой в собственном, «классическом», смысле слова. Ибо она вырастает из базиса в начале своего возникновения и она погружается в базис и растворяется в нем в конце своего жизненного пути, когда государство «отмирает». Переходный же период характеризуется сперва необычайным усилением государственных функций именно в силу непосредственного слияния надстройки с базисом. Но, как это ни парадоксально звучит, данное обстоятельство есть предпосылка смерти самого государства как специфической надстроечной категории. «Базис» порождает «надстройку», но и уничтожает ее, как Хронос — собственных чад. «Управление над вещами»* (Энгельс) в коммунистическом обществе не есть уже функция государственной надстройки: это есть частица совокупного производственного процесса, где хозяйствующим {планово-^озяй- ствующим) субъектом является само общество, где объективный закон развития совпадает с нормой этого развития, где иррациональность хозяйственной жизни сменяется ее рациональностью. Пролетарская диктатура и соответствующие ей производственные отношения есть зародыш коммунистического общества, планирующие, регулирующие, управляющие госор- ганы суть зародыш коммунистического «управления над вещами». Государство пролетариата в его хозяйственных функциях («экономическая политика»!) есть рациональное начало, коллективный хозяйствующий субъект. Откиньте его, «отвлекитесь» от него, и тем самым вы отвлечетесь и от плана, и от перерастания стихийных законов в законы познанные, и от перерастания политической экономии в науку, которую тов. Преображенский именует «социальной технологией», и т. д. и т. п.
Тов. Преображенский, однако, ухитряется проделать такой фокус: он категорически настаивает на «плане» и прочих хороших вещах и в то же время еще более категорически настаивает на отвлечении от функций государственной власти в области хозяйства. У него есть план, но без субъекта плана; планирование, но без планирующих органов; рациональное начало, но без определенного места, где оное начало упомещается. Такие представления нельзя обозначить иначе как мистику. Эту мистику тов. Преображенский и преподносит своему читателю, выбрасывая, одначе, красный флаг с надписью: «Я остаюсь на почве марксизма».
«Свежо предание, но верится с трудом».
Не подлежит никакому сомнению тот факт, что за познанием законов стоят эти самые законы, т. е. что любой сознательный план не падает с неба, а определенным образом детерминируется: познанная необходимость, как сказано, есть все же необходимость. Но отрывать эту «необходимость» оттого, что она «познана», значит — для плановой хозяйства — сдирать
430
с общественного зйконй его историческую кожу — вещь, марксистскому мышлению абсолютно чуждая и для него чужая.
Теперь, в заключение, необходимо сделать одно крайне существенное замечание. Смена общественными законами их исторической кожи есть, конечно, процесс гораздо более длительный, чем смена грязного белья. Вся необыкновенная сложность анализа переходного периода и заключается в пестроте костюмов, в особенности, если перед нами страна, сочетающая в своем совокупном экономическом организме величайшее разнообразие хозяйственных форм. Завоевание власти пролетариатом и «экспроприация экспроприаторов» есть предпосылка для того, чтобы начался процесс линяния общественных законов. Этот процесс имеет своей базой рост государственного хозяйства и его влияния. Этот рост проходит в многосложных и часто в высшей степени противоречивых формах: само плановое начало в значительной мере покоится на предвидении равнодействующей стихийных факторов. Поэтому в каждый данный момент необходимо опасаться и недооценки и переоценки планового начала, а равно помнить об исторической относительности самого противопоставления. В связи с этим стоит, разумеется, и теоретическая оценка степени линяния общественных законов. Анализ всех этих сложнейших переплетов и выведение основных закономерностей развития составляют теорию переходного периода.
Другое замечание.
Из нашего анализа вытекает, что нелепо отвлекаться от экономической политики пролетарской государственной власти, ибо это означало бы отвлекаться от планового начала. Но вполне допустимо на известной стадии анализа отвлекаться от специфически-политических влияний данных чисто политических конъюнктурных колебаний. Это вопрос совсем особого порядка, и, как легко видит любой мыслящий читатель, смешивать этот вопрос с общим вопросом о нашей экономической политике в ее основных линиях было бы, мягко выражаясь, странным и легкомысленным.
Мы видели, что методологическое введение тов. Преображенского страдает крупнейшим противоречием. Позднее мы увидим, как это противоречие сказывается на дальнейших построениях тов. Преображенского. А пока перейдем к другой, еще более решающей и — на наш взгляд — основной и центральной его ошибке.
431
II. Вопрос о регуляторах хозяйственной жизни, или основная ошибка тов. Преображенского
Итак, мы исчерпали вопрос о первой методологической проблеме, поднятой тов. Преображенским. Переходим теперь ко второму пункту «порядка дня».
«Второе методологическое возражение было направлено против развиваемого в настоящей книге положения о том, что хозяйственное равновесие в советской экономике складывается на основе борьбы двух антагонистических законов — закона ценности и закона первоначального социалистического накопления, что означает отрицание единого регулятора во всей системе» (с. 6).
Критикуя натуралистическое понимание закона ценности (совершенно правильно критикуя), нападая на тех, кто не понимает социалистической природы нашего государственного хозяйства, и называя таких товарищей людьми, тяготеющими «к меньшевистской концепции нашего хозяйства» (совершенно правильно, только... гм ... гм .. .как бы это поделикатнее выразиться на счет некоторых теперешних друзей тов. Преображенского? Не поможете ли вы сами, читатель?..), автор «Новой экономики» продолжает:
«Основное возражение против формулированного мною закона первоначального социалистического накопления... сводилось к следующему аргументу: «Да, говорят оппоненты, социалистическое накопление у нас есть, но никакого закона первоначального социалистического накопления нет или, по меньшей мере, существование его не доказано». Одним словом: борьба социалистического планового начала с рынком есть, но борьбы закона ценности с законом первоначального социалистического накопления нет. Всю глубину и неотразимость этого возражения легче всего понять без лишних слов, если изложить его так, как это сделал в личном разговоре со мной один из моих читателей. Он сказал так: «К чему говорить о каком-то законе социалистического накопления? Сколько советское правительство в пределах возможного постановит накопить, столько и будет накоплено» (с. 7).
По поводу этого «основного возражения» и основного «контрвозражения» можно сделать следующие коротенькие за- мечаньица.
О «читателе». Это очень удобный прием — взять не шибко борзого умом «читателя» и засим произвести его возражения в «основные». Правда, тогда тов. Преображенскому и иже с ним «легче понять» — и даже «без лишних слов» — несостоятельность доводов такого «догадливого читателя», легче их опровергнуть и легче чувствовать себя/^победителем. Но доводы
432
«от читателя» ни капли не уясняют самой проблемы. Ибо, в самом деле, если есть процесс социалистического накопления (см. только что приведенную цитату), то почему должен быть закон первоначального социалистического накопления? Это — во-первых. А во-вторых: если есть борьба планового начала с рынком, то почему закон ценности должен уступать свое место именно «закону первоначального социалистического накопления», а не чему-нибудь иному? Ведь как раз последнее-то и нужно доказать, а не априорно декретировать. Здесь мы подходим уже к сути проблемы. Но для того, чтобы была яснее точка зрения самого тов. Преображенского, мы вынуждены дать ему слово, и притом по довольно либеральному регламенту.
«И закон ценности,— говорит тов. Преображенский,— и плановое начало, основные тенденции которого принимают форму закона первоначального социалистического накопления, действуют внутри единого хозяйственного организма, противопоставленные один другому в результате Октябрьской революции» (с. 27. Курс. наш.— Н. Б.).
«...если в едином хозяйственном организме имеется в наличности борьба двух начал как антагонистическая форма движения вперед всей системы, свойственная диалектическому процессу развития вообще, то вопрос надо ставить не так: может ли быть при таком положении два регулятора, а может ли не быть (курсив автора) двух регуляторов» (с. 36).
«Если мы отчасти вытесняем спасительное для неорганизованного хозяйства действие закона ценности и с его минусами и с его плюсами (автор), мы доджны соответственно заместить (!) регулирующую деятельность этого закона другим законом, имманентно присущим плановому хозяйству на данной стадии его развития, законом первоначального социалистического накопления» (с. 40).
Распаляясь все более и более, наш автор переходит прямо в стремительную атаку:
«... факт борьбы двух начал формально все признают. Но ведь для борьбы, как известно, нужны минимум два (автор) борющихся субъекта. Дуализм уже налицо. Борьба, если она действительно ведется, не может не быть борьбой за два разных типа (автор) организации труда, за различное распределение производительных сил, за два метода регулирования. Каким же образом может отсутствовать другой регулятор, антагонистический закону ценности? Это никак невозможно, ни логически, ни на деле. А в таком случае я очень бы советовал нашим экономистам, о которых идет речь, ввести минимум «планового начала» в свои мысли и показать, как они сводят баланс в области теоретической между положением о «последовательно-социалистическом типе» нашей государственной промышлен¬
433
ности... и между своими упрямыми утверждениями насчет единого регулятора» (с. 44).
Тов. Преображенский строит всю свою теорию «новой экономики* на «законе первоначального социалистического накопления». На сем же камне он созидает и якобы правоверную церковь своей практики. При этом неоднократно подчеркивается солидарность с Лениным, а мы, грешники, зачисляемся по адресу «комнародников». Чтобы резче подчеркнуть все значение, какое придает тов. Преображенский своему детищу—пресловутому «закону»,— мы позволим себе привести обобщающий аккорд самого тов. Преображенского, который берет его, нажимая для пафоса педаль курсива:
«Непонимание того, что такой закон есть, что он имеет принудительный характер для государственного хозяйства и влияет на частное,— не только есть теоретическая ошибка, не только упрямство мысли, консервативность, но и вещь опасная практически, опасная с точки зрения борьбы всей нашей системы коллективного хозяйства за ее существование» (с. 41).
Другими словами: кто не признает «закона», тот предает «коллективное хозяйство», теоретически и практически изменяет пролетариату, ввергает себя в лоно мелкой буржуазии и т. д.
Мы начнем с конца, начнем с замечания насчет ортодоксальности теоретической позиции тов. Преображенского. Шесть лет тому назад, в 1920 г., я в своей «Экономике переходного периода» употребил термин «первоначальное социалистическое накопление» и в сноске прибавил: «термин, предложенный В. М. Смирновым». На это Ленин реагировал следующей припиской: «и крайне неудачный. Детская игра, копирование терминов, употребленных взрослыми». Не трудно будет сообразить, что если, по Ленину, понятие «первоначального социалистического накопления» есть «детская игра», то и «закон» тов. Преображенского попадает в ту же категорию. Почему Ленин прав,— об этом разговор будет в другой главе, при специальном анализе «закона». Мы здесь хотели лишь установить, что ссылки на Ленина со стороны Преображенского напрасны и что «суровые» его выпады по адресу отрицателей «закона» («теоретическая ошибка», «упрямство мысли», «консервативность», «вещь опасная» и т. д.)—все это прежде всего относится, как мы видим, к Ленину.
Разумеется, мы отнюдь не считаем, что тем самым вопрос «снимается». Мы только подходим к разбору вопроса по существу, начиная с наиболее общих постановок проблемы, и постараемся показать, что тов. Преображенский неправ и что его рассуждения стоят в вопиющем противоречии с основами экономической и общесоциологической теории Маркса.
434
'/
Начнем с азов. В замечательном письме к Кугельману от 11 июля 1868 г. Маркс писал 6:
«Всякий ребенок знает, что каждая нация погибла бы с голоду, если бы она приостановила работу, не говоря уже на год, а хотя бы на несколько недель. Точно так же известно всем, что для соответствующих различным массам потребностей масс продуктов требуются различные и количественно определенные массы общественного совокупного труда. Очевидно само собой, что эта необходимость разделения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства; измениться может лишь форма ее проявления. Законы природы вообще не могут быть уничтожены. Измениться, в зависимости от различных исторических условий, может лишь форма, в которой проявляется то пропорциональное распределение труда, при таком общественном устройстве, когда связь общественного труда существует в виде частного обмена индивидуальных продуктов труда,—эта форма и есть меновая стоимость этих продуктов» *.
Другими словами: закон пропорциональных трудовых затрат, или для краткости «закон трудовых затрат», есть необходимое условие общественного равновесия при всех и всяческих общественно-исторических формациях. Он может иметь разные «формы проявления». В частности, в товарном (и товарно-капиталистическом и в любом, товарном) обществе он надевает на себя фетишистский костюм закона ценности. Закон ценности есть исторически-относительный закон, есть специфическая форма, «у которой написано на лбу», что она. «принадлежит такой общественной формации, где производственный процесс владеет «bemeistert» людьми, а не люди производственным процессом (Маркс7)**. В законе ценности нельзя видеть закон трудовых затрат — и только: ибо это значило бы отвлекаться от специфически-исторического значения и характера ценности. Но, с другой стороны, нельзя за общественно-исторической формой проглядывать материально-трудовое содержание этого закона. «Сущность» ценности как исторической категории состоит в ее фетишистском характере.
Но также мало можно отвлекаться от «надисторического» (т. е. свойственного всякому обществу в более или менее «нормальных» условиях) материально-трудового «смысла» в этой категории. В одном из подстрочных примечаний I тома «Капитала» Маркс в блестящей формулировке поясняет это:
«Ценностная форма продукта труда есть самая абстрактная,
* Маркс К. Письма к Кугельману//Под ред. Ленина. Петербург: Гиз., 1920. С. 62 (перевод.М. Ильиной).
7 Магх К. Das Kapital. В. I. Volksausgabe. S. 45.
436
но в то же время наиболее общая форма буржуазного способа производства, который через нее характеризуется как особый тип (Art) общественного производства, следовательно — исторически. Поэтому, если в ней видят вечную естественную форму общественного производства, то обязательно проглядывают специфические особенности ценностной формы, следовательно, и товарной формы, далее развивая, денежные формы, формы капитала и т. д. Отсюда можно найти у экономистов, которые вполне согласны между собой относительно измерения величины ценности рабочим временем, самые пгстро-причудливые и противоречивые представления о деньгах, г. е. о готовой форме всеобщего эквивалента... В противоположность этому возникла система реставрированного меркантилизма (Ганиль и т. д.), которая видит в ценности лишь общественную форму, или, лучше сказать, только ее бессубстантную видимость (Substanz- losen Schein 8) * *.
Маркс тщательно анализирует закон трудовых затрат: а) в условиях «патриархального производства» крестьянской семьи; б) в ассоциации «свободных людей», работающих при помощи общественных средств производства по плану, где «общественно-планомерное распределение (рабочего времени.— Н. Б.) устанавливает правильную пропорцию между различными трудовыми функциями и различными потребностями»9**, наконец, с) в товарном хозяйстве, где закон трудовых затрат надевает на себя фетишистский наряд закона ценности. Таким образом, закон трудовых затрат — голенький или в костюме — оказывается обязательным и универсальным регулятором хозяйственной жизни.
А теперь вспомним, что говорит нам тов. Преображенский о переживаемой фазе «переходного' периода». У него, как мы видели, налицо следующая цепь рассуждений: переходный период есть период борьбы социалистических начал с началами товарно-капиталистическими; это есть борьба плана со стихией; ‘ плану соответствует особый регулятор, стихии — тоже особый; первым, так сказать пролетарским, регулятором на данной стадии является закон первоначального социалистического накопления, вторым буржуазным регулятором является закон ценности; как пролетариат является антагонистом буржуазии, так закон первоначального социалистического накопления является антагонистом закона ценности. Поэтому в переходный период не может не быть двух регуляторов, борьба между которыми и составляет, так сказать, подоснову современной экономики, те основные движущие пружины всего механизма, которые показал нам автор разбираемой книги.
8 Магх К. Das Kapital. В. I. SS. 44—45. Fussnote (курсив наш).
• Ibid. S. 42.
436
Из этого, как дважды два — четыре, вытекает, что по мере роста планового начала закон ценности перерастает, по Преображенскому, в закон первоначального социалистического накопления.
А из анализа Маркса тоже, как дважды два — четыре, вытекает, что закон ценности не может перерастать ни во что иное, как в закон простых трудовых затрат, и что иное <гперерастание» является вопиющей чепухой.
В самом деле. О чем может идти вообще речь при переходе от стихийных регуляторов к регуляторам сознательным? Может идти речь о том, чтобы выскочить из рамок закона, о котором Маркс говорит в письме к Кугельману? Достаточно поставить только вопрос, чтобы ясной стала вся бессмысленность отрицательного ответа. Ибо этот закон есть всеобщий и универсальный закон хозяйственного равновесия. Стало быть, речь может идти лишь о смене его (этого закона) общественной формы.
С этой точки зрения очевидно, что процесс победы социалистических, плановых начал есть не что иное, как процесс сбрасывания законом трудовых затрат своего греховного ценностного белья, т. е. процесс превращения закона ценности в закон трудовых затрат, процесс дефетишизации основного общественного регулятора.
Характерно для тов. Преображенского то, что он в двухтрех местах лишь вскользь упоминает о законе трудовых затрат, не видя, что тут-то и зарыта собака. Между тем концепция самого тов. Преображенского поистине удивительна. Ведь у него выходит, что пролетарское, плановое начало является принципом борьбы не с ценностной оболочкой закона пропорциональных трудовых затрат, а принципом борьбы с этим законом, так сказать, по его материальному существу. Другими словами, пролетарский план состоит, по тов. Преображенскому, в том, чтобы систематически выводить общество из состояния равновесия, систематически ломать общественно необходимую пропорцию между различными производственными отраслями, т. е. систематически бороться с тем, что является элементарнейшим условием существования общества. Нечего сказать, хорошенький «регулятор» придумал во спасение социализма тов. Преображенский! Правда, этакая «социальная технология» не обнаруживает ни «робости мысли», ни «консерватизма»: скорее она представляет собой своеобразный, я бы сказал, экономический футуризм, до того она противоречит традициям, в том числе и в первую очередь марксистским традициям. Но от такой смелости вряд ли поздоровится не только закону ценности, но и тому коллективному хозяйству, о благе коего столь печется тов. Преображенский.
437
Этим решается в сущности вопрос об одном регуляторе или двух основных регуляторах антагонистического характера. Тов. Преображенский никак не может понять, что в данном случае речь не может идти об антагонизме по существу материального содержания закона, а что речь может идти лишь об антагонизме общественной формы. Нельзя себе представить дело таким образом, чтобы было два регулятора, антагонистических по материальному существу; это, как мы видим, является бессмысленным и с точки зрения действительности, и с точки зрения несоответствия самым элементарным основам марксизма.
Итак, основная ошибка тов. Преображенского состоит в том, что он процесс перерастания закона ценности в закон трудовых затрат «заместил» процессом перерастания его в свой излюбленный «закон первоначального социалистического накопления».'
Ради справедливости мы должны сказать, что у тов. Преображенского есть все же нечто, напоминающее некое контрвозражение, некий ответ на нашу позицию. А именно:
«Второе, что надо отметить,— это, по-видимому, происходящее смешение пропорциональности в хозяйстве, которая объективно необходима для каждой системы общественного производства, с разделением труда, с исторически преходящим методом достижения такой пропорциональности на основе закона ценности. Правильное, пропорциональное распределение труда нужно и для капитализма, и для социализма, и для нашей теперешней товарно-социалистической системы хозяйства. Но если бы даже было доказано,— а я показал невозможность такого доказательства,— что фактически складывающееся у нас на основе борьбы распределение производительных сил каким-то чудом соответствует тому распределению, которое сложилось бы у нас при господстве капиталистических отношений на основе действия закона ценности, т. е. что пропорции внутри коллективного производства на данной стадии индустриализации страны соответствуют капиталистическим, то даже и тогда еще не было бы доказано положение об едином регуляторе. Откуда следует, что нужные нам пропорции диктуются законом ценности как регулятором и только через него могут быть найдены, раз закон ценности исторически и, если хотите, материально, физически связан, неотделим от товарного производства как производства, где господствует частная собственность на орудия производства?.. Почему невозможно такое положение, что мы нужные пропорции находим в основном нашими методами? .. А если это возможно, если это возможно хотя бы наполовину, то говорить, что у нас в основном один регулятор, значит грубейшим образом смешивать^проявление этого закона при капитализме с той объективно-хозяйственной необходи¬
438
мостью в пропорциональности, которая существует не для одного только товарного и товарно-социалистического хозяйства и не только капиталистическими методами может устанавливаться. При товарно-социалистической системе как раз эта пропорциональность может устанавливаться только (автор) на основе борьбы с законом ценности, она всегда будет равнодействующей борьбы, хотя бы направление действия закона ценности и закона социалистического (первоначального?—Н. Б.) накопления совпадали иногда, в частных случаях, в реальной обстановке» (с. 47—48).
В этой длинной тираде самым причудливым образом перепутано и переплетено верное с вопиюще неверным. Правильно то, что >мы можем находить пропорции своими методами, но неправильно то, что наши методы противоречат материальному содержанию закона ценности. Правильно то, что закон ценности есть специфическая принадлежность товарного общества. Но неправильно утверждение, будто он сменяется законом первоначального социалистического накопления, который к тому же обязан противоречить закону ценности по материальному существу. Вопиюще неправильно заключительное положение, будто пропорциональность у нас может устанавливаться «только в борьбе» с законом ценности. Правильным является общее положение о том, что при капитализме пропорции были бы иные. Но неправильными являются те выводы, которые отсюда делаются. И т. д. и т. п.
Нам необходимо остановиться здесь на нескольких вопросах более подробно, ибо они являются новыми, мало разработанными, а тов. Преображенский дает на них явно неудовлетворительный ответ. Мы берем здесь, в связи с только что приведенной цитатой, два вопроса: вопрос о пропорциях при социально различном общественном типе отношений и вопрос о соотношении между ценностью, трудовой затратой и проблемой накопления. Разумеется, мы — на данной стадии анализа — ограничиваемся лишь самой общей постановкой вопроса и притом под углом зрения того спора о «регуляторах», о котором идет речь в настоящей главе.
К первому вопросу мы подойдем вот с какого конца. Оставим пока в стороне вопрос об общественной форме закона трудовых затрат. Тогда перед нами будет то положение, которое выставил Маркс в цитированном письме к Кугельману. Спросим себя, однако: как же возможно то обстоятельство, что один и тот же по своему материальному существу регулятор приводит к самым разнообразным явлениям в области экономических отношений? Разве, в самом деле, в разных общественных структурах мы имеем одинаковые пропорции между различными производственными отраслями? Разве динамика этих пропорций и соотношений та же? Наконец, что означает громадней¬
439
шее различие в темпе развития? Возьмите развитие феодального общества и бешеный бег капитализма. Или сравните темп развития первобытной общины с темпом развития при социализме. Как же все это увязывается с единым по существу регулятором, законом трудовых затрат?
Мне кажется, что примерно такие вопросы смутно стоят и перед тов. Преображенским. Ему хочется, чтобы у нас развитие шло быстрее, чем при капитализме. Это вполне законное «хотение». А так как нам,—думает тов. Преображенский,— нужна более быстрая индустриализация, чем раньше, более быстрый темп накопления, то, очевидно, у нас должен быть другой закон. Как видит читатель, мы ставим этот вопрос в общей форме. На него и нужно дать в первую голову ответ. В каждом обществе производство есть способ удовлетворения потребностей, которые, как выражается в одном месте Маркс, «связаны между собою в одну естественную систему». Совокупное рабочее время распределяется между отдельными производствами, в целом удовлетворяющими — худо ли, хорошо ли — эти потребности. В организованных обществах это выражается в хозяйственном плане. В товарном хозяйстве «постоянная тенденция различных сфер производства к равновесию обнаруживается лишь как реакция против постоянного нарушения этого равновесия. Норма, применяемая при разделении труда в мастерской a priori и планомерно, при разделении труда внутри общества действует лишь a posteriori, как внутренняя, слепая сила природы, которая подчиняет себе беспорядочный произвол товаропроизводителей и воспринимается только в виде барометрических колебаний рыночных цен»* («Капитал», т. 1. С. 320—321, пер. Степанова и Базарова).
Возьмем теперь механику «регулирования». Пусть перед нами общество простых товаропроизводителей. Здесь мы имеем: невозможность массового применения труда (производство маленькое, раздроблено), узкие рамки раздвижения потребностей; регулирование (стихийное) проходит через колебание цен вокруг ценности; спрос и предложение, конкуренция простых товаропроизводителей обусловливают поступательное движение. Возьмем капиталистическое общество. Здесь налицо массовое применение концентрированного труда. Распределение его регулируется э обществе тоже, в конце концов, ценностью. Но цены колеблются не непосредственно вокруг ценности; цены колеблются вокруг «производственных цен» (издержки производства плюс средняя прибыль); «средняя норма прибыли» составляет специфическую «душу» этого механизма. Механизм конкуренции движется прибылью; возможности накопления появляются и действуют с величайшей силой. Следовательно, закон ценности остается и здесь регулятором. Но весь механизм — иной, чем в простом товарном хозяйстве. З^кон ценности действует
440
иначе, в иных условиях, с другим трансмиссионным аппаратом. И поэтому мы имеем иной тип развития и иной темп его. А так как этот темп производства связан с ростом новых потребностей, а эти последние опять-таки связаны и с различными группировками людей (по классам, по их доходам и т. д.), то все время меняется по своему внутреннему составу и «естественная система потребности», что, в свою очередь, обратно отражается и на производстве, в том числе и на внутрипроизводственных пропорциях. Одновременно — что мы особенно подчеркиваем — происходит постоянное качественное перерождение ряда основных категорий\ простой труд превращается в более сложный, а сложный передвигается на ступеньку еще большей сложности; «средняя интенсивность труда» тоже передвигается и т. д. и т. п. Вместе с тем меняется масштаб общественно необходимого рабочего времени. Все относящиеся сюда масштабы соответственно передвигаются. Устанавливающееся равновесие каждый раз устанавливается на новой основе, но закон продолжает свое действие именно потому, что и сами-то масштабы стали иными. Чем быстрее идет процесс нарушения и последующего восстановления экономического равновесия, тем быстрее происходит и перерожденйе вышеупомянутых категорий.
Возьмем теперь социалистическое общество. Здесь объективный закон трудовых затрат совпадает с сознательно проводимой нормой трудовых затрат. Колебания идут, во-первых, по линии статистических просчетов (но, как это вполне понятно, характеристика этих колебаний не та: это не колебания вверх и вниз, подобные колебанию цен вокруг ценности); во-вторых, основой является здесь сознательное и a priori устанавливаемое постоянное повышение производительности труда (с соответствующим изменением трудовых измерителей). Масса труда применяется концентрированно. Стимул движения — не прибыль, а покрытие потребностей масс при величайшей экономии живого труда. Последнее обстоятельство резко отличает весь механизм, опосредствующий проявление закона трудовых затрат, от соответствующего механизма при капиталистическом режиме. С другой стороны, «естественная система потребностей» и ее динамика тоже иная, благодаря отсутствию «двухбюджетной системы» (нет классов, отсутствуют разные качественно-потребительские бюджеты общественных слоев). Этот социалистический механизм, через который действует закон трудовых затрат, как мы видим, резко отличается от капиталистического. Поэтому тип развития и темп его — иные. А закон трудовых затрат продолжает оставаться основным регулятором всего процесса, да притом еще в максимально «чистом» виде.
Итак, ответ на наш общий вопрос ясен: механизм, опосредствующий действие закона трудовых затрат (или закона ценности как исторической формы этого всеобщего закона), ре¬
441
шает дело. А закон остается все же единственным регулятором на всех стадиях развития. Нелепо говорить, например, что при капитализме есть два закона: закон ценности и закон производственных цен; нелепо говорить о том, что один закон противоречит другому, ибо закон производственных цен есть тот механизм, через который проявляет свое действие закон ценности.
Также нужно поставить и вопрос о законах переходного периода.
В чем специфическое отличие этих законов? В том, что здесь происходит процесс перерастания закона ценности в закон трудовых затрат — это первое обстоятельство, которое должно быть отмечено. Далее. При анализе капитализма можно было отвлекаться от всех некапиталистических элементов. Маркс анализировал «чистый капитализм». Между тем для теории переходного периода наиболее абстрактной постановкой вопроса может быть только такая постановка его, которая предполагает госпромышленность и простое товарное хозяйство крестьян. От этих «третьих лиц» отвлекаться нельзя, ибо проблема переходного периода, как такового, становится бессмысленной вне этого соотношения. Наконец, более конкретная ступень абстрактного анализа предполагает «осложняющий момент» частного капитала. Таким образом, мы имеем разные формы действия закона трудовых затрат: и как закона трудовых затрат, и как закона ценности, и как закона производственных цен. т. е. модифицированного закона ценности. А все эти варианты, само собой разумеется, в их сплетении дают своеобразный результат и своеобразную закономерность. Но при всем разнообразии этих форм они сводятся к некоему единству.
Процесс перерастания закона ценности в закон трудовых затрат находит свое выражение в том, что в порядке плана «цены» в своей полуфиктивной функции (т. е. уже не как цены, определяемые с точки зрения «барометрических колебаний рынка») складываются сознательно иначе, чем они складывались бы стихийно.
Но это ни в малой степени не значит, что здесь есть нечто, противоречащее закону пропорциональных трудовых затрат. Наоборот, здесь есть предварительная антиципация (предвосхищение) того, что при стихийном регулировании устанавливалось бы post festum. С другой стороны, как мы показали выше, дело не только в антитезе общественных форм трудовой затраты (ценность, с одной стороны, и просто трудовые затраты — с другой). Так как весь опосредствующий механизм, производственные стимулы, соотношение между производством и потреблением и т. д.— иные; так как не средняя прибыль, а покрытие массовых потребностей все более и более становится (хотя и постепенно) основным принципом Производственной плановой деятельности, то и производственные пропорции будут иные,
442
чем при частнокапиталистической структуре общества. В заключение— несколько самых общих соображений насчет социалистического накопления и закона ценности (или трудовых затрат). Когда мы говорим о нашем хозяйственном росте на ос- нове рыночных отношений (это есть «смысл» нэпа с известной точки зрения), то тем самым мы опровергаем тезис о противопоставлении социалистического накопления (даже) закону ценности. Фигурально говоря, мы и закон ценности заставляем служить нашим целям. Закон ценности «помогает» нам и — как это ни странно звучит — тем самым подготовляет свою собственную гибель.
Мы здесь ограничились самыми общими соображениями. Дальнейший разбор книги гов. Преображенского покажет нам, как эти формулы должны быть переложены на более конкретный язык.
III. «Закон первоначального социалистического накопления», или почему не следует менять Ленина на Преображенского
Переходим теперь к анализу теоретической оси всех суждений тов. Преображенского, к анализу его «закона первоначального социалистического накопления». Прежде чем погрузиться в эту тайну советского бытия, дадим слово тов. Преображенскому на предмет выяснения роли и значения этого «закона». Тов. Преображенский пишет:
«.. Мы не только можем говорить о первоначальном социалистическом накоплении, но мы ничего не сможем понять в существе советского хозяйства, если не поймем той центральной роли, какую играет в этом хозяйстве закон первоначального социалистического накопления, который определяет в борьбе с законом ценности и распределение средств производства в хозяйстве, и распределение рабочих сил, и размеры отчуждения прибавочного продукта страны для расширенного социалистического воспроизводства» (с. 58).
Тов. Преображенский здесь, можно сказать, прямо терроризирует читателя. Шутка сказать! Не принимаешь «закона», значит, ничего не понимаешь «в СУЩЕСТВЕ советского хозяйства». Ну, как же здесь не впасть в ничтожество всякому роб< кому мыслью человеку, который не способен на отважное признание «делающего эпоху» открытия тов. Преображенского?.. Нам, однако, кажется, что вполне правильной была бы такая переделка положения тов. Преображенского: ничего нельзя понять в сущности его ПОЗИЦИИ, если не отдать себе отчета в его «законе первоначального социалистического накопления».
443
Но одно дело — советское бытие, а другое дело — сознание тов. Преображенского. Весь спор ведь и сводится к тому, насколько его теоретическая позиция верна, т. е. насколько она «соответствует действительности».
«Существо» этой позиции автора «Новой экономики» состоит, как сказано, в «законе первоначального социалистического накопления». Этот «закон» предполагает самый процесс «первоначального социалистического накопления» по аналогии с первоначальным капиталистическим накоплением. Если вынуть из построений тов. Преображенского это «первоначальное социалистическое накопление», то разом обрушивается все здание «Новой экономики». Ничего, ровно ничего не остается тогда от всей теории тов. Преображенского.
Мы уже приводили выше мнение тов. Ленина о «первоначальном социалистическом накоплении», как о «детской игре*. Это суровое мнение пролетарского вождя и крупнейшего теоретика нашего времени уничтожает тов. Преображенского. Но нам, конечно, недостаточно того, что «magister dixit» («сказал учитель»). Нам нужно понять, почему прав Ленин против Преображенского, а не Преображенский против Ленина.
К разбору этой темы мы и приступаем.
Вспомним прежде всего, что понимал Маркс под «так называемым первоначальным накоплением», которому посвящена знаменитая двадцать четвертая глава первого тома «Капитала».
Как подходил Маркс к этому вопросу? В самом начале главы он пишет:
«...накопление капитала предполагает прибавочную ценность, прибавочная ценность — капиталистическое производство, а это последнее — наличие более значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Все это движение вертится, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы можем выбраться лишь тогда, если предположим некое, предшествовавшее капиталистическому накоплению «первоначальное накопление» («previous accumulation» у Адама Смита), накопление, которое является не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом (Das Kapital В. I. S. 644—645) *.
Как определял {Ларкс методы первоначального накопления? Вот как:
«В действительной истории, как известно, завоевание, порабощение, грабеж и убийство, словом — насилие играют огромную роль. В смиренно мудрой и елейной (sanfl) политической экономии царила испокон веков (von ;jeher) идиллия. Право и «труд» издавна были единственными средствами обогащения, натурально, за исключением каждый раз «этого года». В действительности методы первоначального накопления были какими угодно, но только не идиллическими» ** (Ibid. S. 645)
444
В чем состоит историко-экономическая суть так называемого «первоначального накопления» по Марксу?
«Так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства. Оно является в качестве «первоначального» потому, что оно образует предысторию капитала и соответствующего ему способа производства» (с. 646) *.
Какие главные исторические моменты выражают, по Марксу, период так называемого «первоначального накопления»?
«Исторически делающими эпоху в истории первоначального накопления являются все перевороты (Umwalzungen), которые служат рычагом в руках образующегося класса капиталистов; но прежде всего те моменты, когда огромные человеческие массы внезапно и насильственно (plotzlich und gewaltsam) отрываются от своих средств к жизни и как стоящие вне закона пролетарии (vogelfreie Proletarier) выбрасываются на рынок труда. Экспроприация сельскохозяйственного производителя, крестьянина, отделение его от земли, представляет основу всего процесса» (с. 647) **.
Мы нарочно привели все эти выписки из Маркса; они вполне достаточно характеризуют так называемое «первоначальное накопление» с разных точек зрения: и с точки зрения постановки вопроса, и с точки зрения «методов», и с точки зрения исторической сущности процесса, и, наконец, с точки зрения его главных моментов.
Одно небольшое предварительное замечание. Нам кажется совершенно неправильным -переносить «предысторию капитализма» на его историю, да еще притом на всю его историю. Такая тенденция наблюдается у ряда наших экономистов. Основанием здесь служили и служат следующие соображения: ведь история капитализма полна разорением крестьянства, колониальными грабежами, постоянной экспроприацией мелкого производства наряду с самыми «брутальными» методами соответствующей политики. А все это моменты «первоначального накопления».
Эти соображения, по-нашему, глубоко неправильны. Здесь упускается главное: то, что по Марксу, «так называемое первоначальное накопление» есть пне результат, а исходный пункт» капиталистического развития. Поэтому было бы бессмысленно подводить, например, современный империализм, поскольку он направлен против «третьих лиц» и служит орудием их «пожирания» и «экспроприации», под рубрику «первоначального накопления». Что-либо одно из двух: либо период первоначального накопления берется именно как «предыстория», и тогда он строго ограничен во времени (он помещается до истории капитализма как такового); либо мы видим в нем процесс вытеснения «третьих лиц» вообще, и тогда нужно ликвидировать
445
Самое понятие, ибо оно ничего особого, специфического и т. Д. в таком случае не выражает.
Мы полагаем, однако, что Маркс был прав. «Так называемое первоначальное накопление» есть нечто специфическое. Это есть историческая предпосылка капитализма, его «предыстория» в противоположность его действительной истории. «Так называемое первоначальное социалистическое накопление» не есть объект теоретического анализа для политической экономии (это есть объект социологического и историко-экономического анализа). Для теории политической экономии это есть точно так же лишь историческая предпосылка. Между тем процесс дальнейшего вытеснения докапиталистических форм, а равно проблемы империализма и т. д. представляют материал и для теоретическо-экономического анализа. Никак нельзя выхолащивать понятие «первоначального накопления», лишая его специфических исторических черт («предысторический» характер, насильственные методы, «перевороты» (Umwalzungen), внезапный и насильственный характер процесса и т. д.) Ведь Маркс яснее ясного говорит: «Оно (так называемое первоначальное накопление.— Н. Б.) является в качестве «первоначального» ПОТОМУ, что оно образует предысторию капитала». Смешивать его с историей— это значит целиком отступать от марксовой постановки вопроса и вместо крепкого вина подавать постную «теоретическую» жидель.
Переходим теперь к тов. Преображенскому.
Развивая положение, что социализм как определенная структура общества не может целиком (т. е. и со своей производственной верхушкой) вызревать в пределах капитализма 10, и указывая, что «этот факт имеет колоссальное значение для понимания не только генезиса социализма, но и всего последующего строительства» (с. 53), тов. Преображенский продолжает:
«Следовательно, если социализм имеет свою предысторию, то она может начинаться только после завоевания власти пролетариатом. Национализация крупной промышленности и есть такой первый акт социалистического накопления» (с. 54).
Однако это тов. Преображенскому мало для аналогии с капитализмом. Он идет гораздо дальше в своей исторической параллели.
Вот как он определяет разницу между социалистическим накоплением и накоплением первоначально-социалистическим (мы даем здесь два варианта, первый — до полемики с моей стороны и второй — после полемики).
10 См. по этому вопросу нашу давнишнюю статью о буржуазной и пролетарской революции * (перепечатана в сборнике «Атака») и ср. с нею соответствующие положения Преображенского.
446
I.
<rСоциалистическим (автор) накоплением мы называем присоединение к основному капиталу производства прибавочного продукта, который не идет на добавочное распределение среди агентов социалистического производства и социалистического государства, а служит для расширенного воспроизводства. Наоборот, первоначальным социалистическим накоплением мы называем накопление в руках государства материальных ресурсов главным образом из источников, лежащих вне комплекса государственного хозяйства. Это накопление в отсталой крестьянской стране должно играть колоссально важную роль, в огромной степени ускоряя наступление момента, когда начнется техническая и научная перестройка государственного хозяйства и когда это хозяйство получит, наконец, чисто экономическое преобладание над капитализмом. Правда, в этот период происходит и накопление на производственной основе государственного хозяйства. Однако, во-первых, это накопление также носит характер предварительного накопления средств для подлинного социалистического хозяйства и этой цели подчинено. А, во-вторых, накопление первым способом, т. е. за счет государственного круга, явно преобладает в этот период. Поэтому весь этот этап мы должны назвать периодом первоначального, или предварительного, социалистического накопления» (Вестник Коммунистической Академии. 1924. Кн. 8. С. 54).
II.
<гСоциалистическим (автор) накоплением мы называем присоединение К ФУНКЦИОНИРУЮЩИМ СРЕДСТВАМ ПРОИЗВОДСТВА прибавочного продукта, КОТОРЫЙ СОЗДАЕТСЯ ВНУТРИ СЛОЖИВШЕГОСЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ХОЗЯЙСТВА и который не идет на добавочное распределение среди агентов социалистического производства и социалистического государства, а служит для расширенного воспроизводства. Наоборот, первоначальным социалистическим накоплением мы называем накопление в руках государства материальных ресурсов главным образом ЛИБО ОДНОВРЕМЕННО из источников, лежащих вне комплекса государственного хозяйства» (Новая экономика. С. 58). (Дальше без изменений; курсивом подчеркнуты изменения в начале текста.)
Тов. Преображенский, как видит читатель, принял ряд наших указаний, отказавшись от складывания капитала с продуктом, отказавшись от смешения основного капитала с функционирующим капиталом вообще и т. д. Это хорошо. Но плохо, что другими своими поправками тов. Преображенский ухудшил еще более свою позицию.
447
В самом деле. Тов. Преображенскому мы указывали (см.: К вопросу о троцкизме. С. 96) * на то, что при его формулировке нельзя понять, где же собственно у него границы «перво- началия». Если (см. I вариант) речь идет о чисто экономическом преобладании госхозяйства, то это по сути дела дано весьма быстро (закон крупного производства). Но тогда это противоречит «закону», явно рассчитанному на более длительный период. Мы указывали также на то обстоятельство, что если, с другой стороны, речь идет о преимуществах над странами Запада и Америки (что при абстрактном исследовании на «го первой ступени, впрочем, недопустимо), то тогда, наоборот, процесс растягивается на очень большие сроки. Тов. Преображенский не остановился в своем ответе на этом пункте. Но что он сделал? Он определил теперь (см. II вариант) социалистическое накопление как такое, где ни одна «копейка» не получается из несоциалистического круга! И первоначальное социалистическое накопление он определил как такое, где есть хоть одйа единственная «копейка» из несоциалистического круга («либо одновременно» во II варианте)!
Если брать всерьез аналогии и от такого определения «первоначального социалистического накопления» обратиться к определению «так называемого первоначального капиталистического накопления», то в «предысторию» капитализма попал бы весь буквально капитализм, вплоть до его смерти, ибо капитализм получает добавочные прибыли от «третьих лиц» во все время своего существования; нет и не б(удет такого этапа в жизни капитализма, когда ему не перепадали бы прибыли на основе эксплуатации «третьих лиц».
Ну, а теперь как же обстоит дело с «первоначальным социалистическим накоплением»? Нетрудно понять, что до тех пор, пока будет разница производственных структур и техническое преимущество крупного, да притом еще планового хозяйства, то даже при обмене эквивалентов, выравниваемых по «общественно необходимому труду», госфабрика и госзавод всегда будут в выигрыше по отношению к остаткам кустарничества, ремесла и т. д. Считать периодом *первоначального социалистического накопления» весь тот период, пока хоть одна копейка будет притекать от кустарей, ремесленников или крестьян в фонд промышленного накопления — это значит поистине «историю» смешивать с «предысторией», а предысторию так растягивать во времени, что самое понятие теряет всякий смысл.
Что же можно было бы—весьма условно—назвать «периодом первоначального социалистического накопления»? Так можно было бы назвать только акт «экспроприации экспроприаторов» с сопутствующими ему мероприятиями. Если капиталистическое первоначальное накопление характеризовалось как
448
разъединение производителей со средствами производства, то тут налицо их объединение; применение насилия, характеристика процесса как «переворотов», «внезапность и насильствен- ность» процесса, наконец, характеристика процесса как исторической предпосылки и «исходного пункта» развития, а не его «результата» — все это элементы сходства. Но все же термин «первоначальное социалистическое накопление» является «детской игрой». Почему? Да потому, что эта «детская игра» прикрывает особенности нашего развития, притягивает за волосы факты, многое ставит в совершенно неверную перспективу. У нас экспроприация — это экономическая революция против только что бывших господствующих классов; в период первоначального капиталистического накопления — не революция и не против старых господ, а разорение крестьян; там — создание необходимого классового полюса; у нас — ничего похожего; там дальнейшие мероприятия идут по той же линии дальнейшей экспроприации «третьих лиц»\ у нас проблема экспроприации направлена против буржуазии и помещиков, а главная, дальнейшая проблема, о которой идет речь у тов. Преображенского, это проблема мелкого производителя, т. е. другого класса; там дальнейшая эволюция идет под углом зрения разорения, вытеснения или, если хотите, «пожирания», здесь — под углом зрения «ужиться», «переделать», «ассимилировать» и т. п. При таком положении вещей те параллели и аналогии, которые построил тов. Преображенский, и не могут быть ни чем иным, как детской игрой в термины. Пора выходить уже из детского возраста. Пора перестать старить серьезные вопросы по- детски.
Вот почему здесь целиком прав Ленин и целиком неправ тов. Преображенский.
Эмпирические факты, которые легли в основу целой «теории» первоначального социалистического накопления, это раньше всего факты эпохи гражданской войны и голодных годов, период продразверстки и почти остановившейся промышленности. В условиях совершенно исключительных, в условиях неимоверного разорения и величайшего падения производительных сил «экономика» представляла своеобразную картину: «город» проедал свои остатки, «деревня» «кормила» город. Продразверстка была формой, в которой город в известной степени жил за счет деревни. Это было время, когда Ленин, обращаясь к деревне, говорил: «дайте нам хлеб в ссуду». Эмпирический факт частичного содержания города за счет деревни был, таким образом, налицо. Но 1) это был период, когда отсутствовал сколько бы то ни было нормальный процесс общественного воспроизводства, 2) самый характер лозунга «ссуды» указывает на совершенно специфическое отношение. Попробуйте вложить этот лозунг в уста рыцарей первоначального накопления!
15 Заказ № 2227
449
Наконец, никто не станет отрицать, что промышленность получает и будет получать в фонд своего накопления добавочные ценности от мелких производителей. И поистине комичное впечатление производит тов. Преображенский, когда он пишет по этому поводу в своем ответе:
«Признав это, т. е. признав и факт и неизбежность неэквивалентного обмена с частным хозяйством, во всяком случае активный баланс при обмене веществ на стороне государственного хозяйства, он (Бухарин.— Н. Б.) признал мою основную постановку вопроса (I) и тем самым лишил себя возможности вести принципиальный спор по существу всех выводов из этого положения» (Новая экономика. С. 214).
Мне это «возражение» напомнило один факт из довольно отдаленного прошлого. Когда мы с В. В. Оболенским сидели в тюрьме, вместе с нами сидел один эсер, прозванный нами сологубовским «тихим мальчиком». Во время одной из дискус* сий, когда я сказал, что крестьяне вовсе не исчезнут все до наступления пролетарской революции, тогда поднялся — торжественный— «тихий мальчик» и неожиданно громко заявил: «Первая уступка!» Так вот, тов. Преображенский буквально копирует здесь «тихого мальчика». Это еще более смешно вот почему: сам тов. Преображенский соглашается со мною, что «в основе» его закона «лежит простой трюизм» (с. £48) и что «дело все в дальнейшей цепи выводов» (там же). Вот мы и начнем помаленьку подбираться к конкретной характеристике различных положений тов. Преображенского, связанных с его «законом», чтобы потом опрокинуть навзничь и «закон», и «цепь выводов».
<гОсновная, совершенно <недопустимая ошибка (если это ошибка) тов. Бухарина,— пишет тов. Преображенский, не могущий, конечно, обойтись без «заподазриваний»,— которую он проводит на протяжении всей статьи и которая заставляет его бить на версту от цели по основному вопросу спора, заключается в следующем: моя статья является попыткой теоретического анализа советского хозяйства или, скромно выражаясь, попыткой приступа к такому анализу. Наше советское хозяйство делится на государственное и частное. Государственному хозяйству присущи свои закономерности в развитии, частному — свои. Но и то, и другое входит в единый организм всего хозяйства Союза в целом. Для теоретического анализа методологически необходимо рассмотреть отдельно и те и другие законов мерности, а потом уж объяснять, как получается равнодействующая реальной жизни. Но рассматривать тенденции развития государственного хозяйства необходимо в их чистом виде, т. е. проанализировать их так, как если бы развитие государствен» ного хозяйства шло, не встречая сопротивления частного хол зяйства, рассматривать закономерность оптимума. Это есть
450
единственный правильный метод, унаследованный нами от Маркса. Только он дает нам возможность разобраться в пестрых фактах реальной жизни и понять внутренний смысл всего происходящего.
А что же делает тов. Бухарин?
Он анализ закономерности развития государственного хозяйства (анализ, при котором приходится временно абстрагироваться от экономического и политического сопротивления частного хозяйства) и выводы из такого анализа смешивает с реальной экономической политикой пролетарского государства и, понятно, БЕЗ ОСОБЕННОГО ТРУДА «ОТКРЫВАЕТ» ЗДЕСЬ ПРОТИВОРЕЧИЕ. Я не знаю, как -назвать такое смешение, такую ошибку. Тов. Бухарин прекрасно понимает, в чем тут разница. Он сам не раз с успехом применял тот же метод исследования в своих экономических работах... Одно из двух: или он отказывается понимать теперь сущность этого метода анализа, что маловероятно, либо он теоретическую добросовестность исследования принес в жертву задачам полемики сегодняшнего дня. И тогда он должен быть сфотографирован на месте преступления» (с. 210—211, курсив наш).
Итак, видите ли, я «без особенного труда» «открыл» у тов. Преображенского противоречия, но в этом я как раз и виновен, ибо—из гнусной склонности к политике — я недобросовестным образом, оказывается, нарочно смешал категории «чистого» теоретического анализа тов. Преображенского с реальной эмпирической равнодействующей, поступил, как вульгарный экономист, и все в угоду той же неизменной политике.
Ну что же, будет «ответ держать». Приведем только еще одно место из ответа тов. Преображенского на мою первую статью против него. Его «закон» состоит, как известно, в том, что происходит переливание ресурсов из сектора «частного хозяйства» в сектор государственного хозяйства, причем этот закон «отменяет» и закон ценности, и многое другое.
Я указывал тов. Преображенскому на то, что самый факт переливания существует, но что «цепь выводов» у него не та и что его формулировка по существу сводится к лозунгу «бери без оглядки больше», что неверно ни экономически, ни политически, что приводит к краху рабоче-крестьянского блока и т. д. («низменная политика»!). Так вот, развивая мысль, приведенную в предыдущей цитате, тов. Преображенский пишет:
«.. .поскольку для государственного хозяйства неизбежна экспансия также и за счет частного хозяйства, то необходимо выяснить, через какие каналы идет этот поток средств в него и каковы тенденции развития государственного хозяйства в этом направлении, взятые в их чистом виде, т. е. отвлекаясь от сопротивления среды частного хозяйства, а тем самым и от реальной политики, которую по экономическим и политическим соображе¬
15*
451
ниям приходится (последний курсив автора.— Н. Б.) проводить рабочему государству. Идут ли стихийные (I? — Н. Б.) тенденции государственного хозяйства в его развитии за счет частного производства дальше того, что реально достижимо для экономической политики государства? Разумеется, идут. Но значит ли это, что научный анализ (курсив автора) этих тенденций, формулировка оптимума этих тенденций означают критику экономической политики государства и партии? Критику политики, которая, какова бы она ни была, всегда (автор) будет расходиться с оптимумом? Вопрос достаточно бессмысленный. Но этот бессмысленный вопрос вынуждает нас ставить тов. Бухарин, который ни единым словом не предупреждает читателя, что моя статья посвящена не экономической политике государства, а теоретическому анализу основных закономерностей нашего хозяйства» (с. 212—213).
Так «фотографирует» меня «на месте преступления» тов. Преображенский. А я утверждаю, что именно с теоретической точки зрения ничего, кроме вздора, в его вышеприведенных* суждениях нет. Будем разбирать пункт за пунктом, преследуя товарища «фотографа» по пятам. Начнем с конца.
Тов. Преображенский сетует на меня, что я «ни единым словом» не «предупредил читателя»: его статья-де «теоретический анализ основных закономерностей нашего хозяйства», а вовсе не анализ «экономической политики государства». Каюсь, не «предупредил». И не «предупредил» по той простой причине, что радикально расходился и расхожусь с тов. Преображенским в оценке его статьи: претензия на вышеупомянутый анализ у него есть, а самого анализа, по-моему, нет и нет. Я и сейчас вновь перелистываю главу о «законе», вопрос о «колониальном грабеже» (с. 62), «отчуждение... прибавочного продукта из всех досоциалистических форм» (с. 62), «обложение частнокапиталистической прибыли» (с. 64), вопрос о государственных займах (с. 64—65), эмиссия (с. 65), железнодорожные тарифы (с. 70), монополия банковской системы и кредитная политика (с. 70—73), торговля внутренняя и внешняя (с. 73—84), «по* литика цен» (так и написано, с. 84—89) и т. д. и т. п. с последующими рассуждениями на тему, что социализм борется с капитализмом и, чтобы победить, должен накапливать за счет частного хозяйства — и чем больше, тем лучше — вот все содержание работы. Тов. Преображенский проповедует абстрагирование от политики, а кроме политики у него по существу дела ничего и нет\ только политика у него плохая, о чем я в свое время и «предупреждал». Теоретический анализ должен был бы показать, какими объективными законами детерминируется наша политика, как изменяется соотношение между произвол* ством и потреблением, куда растет динамика пропорций между отраслями производства, как трансформируется закон ценно¬
452
сти в закон трудовых затрат, какой новый опосредствующий механизм закона трудовых затрат появляется в переходный период, где границы нашей политики и т. д. Но этого читатель не найдет у тов. Преображенского. Теоретического анализа хозяйства, вопроса об объективных закономерностях, переходящих— через наши головы — в нормы, у него как раз и нет. Проповедуя абстрагирование от политики во славу теории, тов. Преображенский в действительности «абстрагировался» от теории во славу политики.
Но для чего же нужны тогда тов. Преображенскому эти протесты против политики? Для того, чтобы обосновывать плохую политику. Как это происходит, читатель увидит ниже. Сейчас мы поворачиваем руль и принимаемся за разбор теоретических «возражений» тов. Преображенского, с классической ясностью устанавливающих корни его ошибок и наиболее «интересные» из них, т. е. прямо «вопиющие к небу».
1. Методологическая установка при выведении закона. Тов. Преображенский не продумал методологического своеобразия теории переходного периода. Он рассуждает очень просто. Маркс исследовал тенденции капитализма в «чистом виде». Вот вам установка. Отсюда тов. Преображенский «выводит» метод для «новой экономики»: у нас есть госхозяйство и у нас есть частное хозяйство. Выведем законы госхозяйства в «чистом виде», а затем будем определять «равнодействующую». Вот что предлагает тов. Преображенский.
Видимость правоты здесь есть. Но только видимость. В действительности же все построено на неверной аналогии. Маркс, отбрасывая докапиталистические формации и упрощая картину, анализировал «чистый капитализм». Если бы мы отбросили «третьих лиц», то у нас бы получился «чистый социализм», а вместе с тем исчезли бы все категории и все проблемы переходного периода. Попробуйте отбросить все мелкобуржуазное окружение. Тогда проблема ценности исчезнет вовсе, исчезнут такие формы, как форма заработной платы и т. д. Не останется ничего «переходного» даже в этом кругу «государственного хозяйства». Если бы речь шла о теории социалистического хозяйства (как у Маркса идет речь о теории капиталистического хозяйства), тогда тов. Преображенский был бы прав в своей установке, и предельной абстракцией было бы абстрактное хозяйство, т. е. по существу дела хозяйство социалистическое. Но если ставить перед собой задачу исследования переходного хозяйства в его историческом своеобразии, то необходимо брать в качестве предельной, абстракции двухклассовое общество, т. е. комбинацию пролетарской госпромышленности и крестьянского хозяйства. От внешней торговли (как бы эмпирически она ни была важна).- абстрагировать можно и — на первых ступенях анализа — даже должно (чего отнюдь не делает тов. Преобра¬
453
женский); но абстрагировать от «третьих лиц» при анализе переходного периода недопустимо; это и значит выбрасывать все специфические теоретические проблемы.
Теоретическое непонимание этого влечет за собой и неправильную установку в области экономической политики. Представляя законы развития на манер двух палок, находящихся в руках двух классов, лупцующих с ожесточением друг друга, тов. Преображенский упускает из виду единство системы; хотя это единство противоречивое, но оно есть единство с взаимной обусловленностью частей. Недооценка этой взаимной обусловленности чревата крупнейшими ошибками11.
2. Закон «первоначального накопления» «в чистом виде». Эта общая неправильная установка сказывается и на обосновании пресловутого «закона». «Закон» этот,— если бы даже он был и был правильно сформулирован,— есть закон соотношения между «госхозяйством» и «частным хозяйством». Отвлекитесь от последнего— и «закон» вообще теряет какой бы то ни было смысл. Он превращается в бессмысленный набор фраз, лишенный какого бы то ни было содержания. Мы можем иллюстрировать эту мысль на следующем примере. Один из крупных наших экономистов, выступая в прениях по докладу тов. Преображенского, признавая за этим докладом «огромную научную ценность» и считая его за «исключительное явление в нашей литературе» (см.: Вестник Коммунистической Академии. 1926. Кн. 15. С. 180, 183), дает такую формулировку:
«Еще одно замечание. Если бы мы в области нашего государственного хозяйства могли выделить некоторый комплекс, который представлял бы собой автаркию, тогда закон социалистического накопления (речь идет о законе первоначального социалистического накопления, сформулированном тов. Преображенским.— Н. Б.) проявлялся бы в полном своем действии и закон ценности здесь был бы ни при чем. Исходя из такого абстрактного положения, мы можем сказать, что чем ближе тот или другой комплекс нашего государственного хозяйства к автаркии, к некоторому самодовлеющему целому, тем меньше в нем действие закона ценности и наоборот» (Вестник. С. 182)*.
Итак, если бы мы имели «автаркию», т. е. если бы государственное хозяйство было бы отрезано от «третьих лиц», т. е. скажем, если бы этих «третьих лиц» вовсе не было, то тогда как раз в «полном своем действии» проявлялся бы закон перекачки ресурсов из фонда этих несуществующих третьих лиц! Ну
11 П. П. Маслов (см. его «Основы экономической политики». Гиз. 1926), различая частнохозяйственную, государственнохозяйственную и народнохозяйственную точки зрения, все же недостаточно подчеркивает, что при диктатуре пролетариата государственнохозяйственная точка зрения совпадает с точкой зрения народнохозяйственной/, если только речь идет о длительных, т. е. решающих, «интересах». i
464
можно ли сказать что-либо более нелогичное, чем приведенное «одно замечание»? А это вывод из положений тов. Преображенского с их «огромной ценностью».
3. Оптимум «закона первоначального социалистического накопления». Свое увенчание разобранные выше мысли тов. Преображенского находят, однако, в утверждениях автора «Новой экономики» об «оптимуме» закона первоначального социалистического накопления. Эти соображения тов. Преображенского (наиболее остро направленные против моей аргументации) настолько поразительны, настолько «исключительны» в «нашей литературе», что их, действительно, нужно широко популяризировать: на них лучше всего виден «первородный грех» тов. Преображенского.
Мы только что приводили мнение тов. Преображенского о том, что необходимо рассматривать тенденции госхозяйства в их «чистом виде» или, по формуле тов. Преображенского, «как если бы развитие государственного хозяйства шло, не встречая сопротивления частного хозяйства, рассматривать закономерность оптимума» (с. 210). Или в другом приводившемся нами месте: нужно рассматривать эти тенденции, «взятые в их чистом виде, т. е. отвлекаясь от сопротивления среды частного хозяйства, а тем самым и от реальной политики, которую по экономическим (!! — Н. Б.) и политическим соображениям приходится проводить рабочему государству».
Ну, ладно! Как люди послушные, мы попробуем действовать по рецепту «Новой экономики». Сперва только отдадим себе отчет, от каких-таких сопротивлений нам приходится отвлекаться. И опять-таки, как люди Послушные, мы готовы «послушать» нашего автора «как такового». Вот как определял эти препятствия тов. Преображенский в «Вестнике» (с. 80).
«Препятствия, которые встречает на этом пути государственное хозяйство, заключаются не в недостатке у него экономической силы для проведения этой политики, а прежде всего в слабой покупательной способности частного хозяйства и в сравнительно медленном увеличении этой способности».
Но тут — да простят меня читатели — я должен на минуту прервать изложение и отвлечься в сторону, ибо налицо некий случай в области «теории», который, на мой взгляд, является криминальным.
В своей «политической» статье * я указывал тов. Преображенскому (см. сборник «К вопросу о троцкизме». С. 82) на то, что решающий пункт о емкости крестьянского рынка тов. Преображенским вовсе не освещен. В своем ответе (Новая экономика. С. 243—244) мой оппонент обрушился на меня с неслыханной резкостью:
«Что касается емкости внутреннего крестьянского рынка и оценки его роли для нашей промышленности, то меньше всего
455
я должен слышать здесь наставления от тов. Бухарина. Эту проблему я выдвинул (И) полтора года тому назад...» и т. д.
Ладно. Не будем спорить на щекотливую тему, кто и когда «выдвинул» какую проблему. Но вот что интересно. В новом издании тов. Преображенский место о слабости крестьянского рынка радикально переделал, никого об этом не «предупредив». Мы читаем здесь (см. с. 87):
«Препятствия, которые встречает на этом пути государственное хозяйство, заключаются не в недостатке у него эконо- мической силы для проведения этой политики, а прежде всего (дальше идет полная «замена». — Н.Б.) в необходимости сочетать эту политику с политикой снижения цен...»
Изменение столь существенное — без оговорок — я считаю неправильным и, следуя методу моего «противника», «фотографирую» тов. Преображенского за этим занятием. Читатели сейчас увидят, почему этот пункт представляется нам крайне важным.
Но сперва еще одно замечание en passant.
Необходимо констатировать, что тов. Преображенский, который проповедует абстрагирование от экономической политики государства, в своей первой формуле как-никак пытался связать эту политику с объективным фактом (слабость внутреннего рынка), во второй же формулировке отходит и от этого последнего теоретического момента, «сочетая» политику с политикой (политику накопления с политикой цен). А сам кричит: «Долой политику из анализа!». А теперь возвращаемся к главной теме (из анализа коей будет ясно, почему тов. Преображенский изменил формулировку и почему он «не предупредил читателя»).
Итак, мы приступаем к вопросу об оптимуме «первоначального социалистического накопления», т. е. к вопросу о том, какая хозяйственно наилучшая (оптимальная) цифра должна выражать то количество прибавочного продукта, которое может госхозяйство получить с крестьянского хозяйства в фонд промышленного накопления или в фонд накопления государственного сектора хозяйства.
Как мы видели, тов. Преображенский настоятельно требует при этом абстрагирования от «препятствий», идущих со стороны «частного хозяйства». Мы видели также, что главным таким препятствием является слабая емкость внутреннего рынка. Итак, чтобы в «чистом виде» вывести «оптимум» первоначального накопления, нужно, по Преображенскому, абстрагировать от емкости внутреннего рынка.
Ну а теперь попробуйте вывести этот оптимум! Посмотрели бы мы на такого «оптимальных дел мастеру», который смог бы вывести «оптимум», не считаясь с условиями, этот «оптимум» определяющими/
456
Не ясно ли даже ребенку, что это задача неразрешимая, а само понятие «оптимума» в интерпретации тов. Преображенского прямо бессмысленно? Думаем, что ясно.
Нетрудно видеть, где корень ошибки. Закон соотношения предполагает оба члена этого соотношения. Вынимая один (крестьянское хозяйство), вы тем самым уничтожаете все. Вот вам и «теоретический анализ»!
4. «Закон первоначального социалистического накопления» и распределение производительных сил. Во второй главе нашей работы мы видели, что закон «первоначального социалистического накопления» заменяет собой закон ценности и является законом, так сказать, заведующим распределением производительных сил в стране. С другой стороны, мы видели также, что основная наша ошибка, по Преображенскому, состоит в том, что мы не считаем возможным абстрагироваться от таких «препятствий», каким является, в первую очередь, емкость крестьянского рынка.
Рассмотрим и с этих точек зрения «закон» тов. Преображенского («в чистом виде»!).
Если не стоять на позиции Т у ган-Барановского, то ясно, что здесь нельзя отвлекаться от потребления, т. е. от спроса. Спрос же у нас в значительной мере есть крестьянский спрос. С другой стороны, у нас социальное деление производственных сфер совпадает в главном с основным их производственным делением (пролетарская индустрия и крестьянское сельское хозяйство). Тот факт, что хлеб растет на полях, а не на городских мостовых, был известен даже воспитанницам благородных институтов старого доброго времени.
Что отсюда следует? Отсюда следует, что емкость внутреннего рынка, определяющая спрос, есть один из важнейших факторов, непосредственно определяющих размеры легкой индустрии и отчасти металлической и прочей промышленности. А это, в свою очередь, по «цепной связи» определяет и пропорции между другими отраслями. Никакого плана индустрии, взятой в «себе», построить поэтому нельзя. И совершенно не случайно, что у нас «производственные программы» промышленности связываются с вопросами урожая. Попробуйте теперь сочинить «план» помимо учета «емкости крестьянского рынка», отвлекаясь от этого вопроса! Разве это не абСурд? А этот абсурд тов. Преображенский поднимает до высоты методологического принципа.
В основе этого абсурда лежит та же ошибка. Тов. Преображенский видит противоречия, но не видит единства народного хозяйства, видит борьбу, но не видит сотрудничества, подходит к вопросу с точку зрения «плоских», «логических», а не «диалектических» противоречий. И потому получает соответствующий результат.
467
Пора, пожалуй, переходить теперь от «цепи выводов» к самому закону. Напомним его формулировку, как она была дана в «Вестнике Коммунистической Академии» (Вестник. 1924. Кн. 8. С. 92). Там тов. Преображенский формулировал свой «закон» следующим образом:
*Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, чем менее то наследство, которое получает в фонд своего социалистического накопления пролетариат данной страны в момент социальной революции, — тем больше социалистическое накопление будет вынуждено опираться на эксплуатацию досоциалистических форм хозяйства и тем меньше будет удельный вес накопления на его собственной производственной базе, т. е. тем меньше она будет питаться прибавочным продуктом работников социалистической промышленности. Наоборот, чем более экономически и индустриально развитой является та или другая страна, в которой побеждает социальная революция, чем больше то материальное наследство в виде высокоразвитой индустрии и капиталистически организованного земледелия, которое получает пролетариат этой страны от буржуазии после национализации, чем меньше удельный вес в данной стране докапиталистических форм производства и чем более для пролетариата данной страны является необходимым уменьшить неэквивалентность обмена своих продуктов на продукты колоний, т. е. уменьшить эксплуатацию последних,— тем более центр тяжести социалистического накопления будет перемещаться на производственную основу социалистических форм, т. е. опираться на прибавочный продукт собственной промышленности и собственного земледелия».
В этой формулировке тов. Преображенский вынужден был, под ударами критики с нашей стороны, снять и «колонии», и «эксплуатацию».
О сем разговор будет imhoto дальше, и поэтому эту тему мы пока отложим. Сейчас только отметим следующее: главная мысль, «непосредственно данная» в «законе», сводится к тому, что там, где «третьих лиц» нет, и брать с них нечего; там, где их больше, и получить с них можно больше. Следовательно, здесь перед нами «закон» вроде «закона», гласящего, что 6 больше 5 или 4 меньше 12. Это как раз есть «трюизм», с чем, впрочем, согласен и сам тов. Преображенский, для которого все — «в цепи выводов». Одним из главных выводов у тов. Преображенского является такой «вывод».
«Закон первоначального социалистического накопления есть закон борьбы за существование государственного хозяйства. Неэквивалентность обмена, которой он требует р в сфере товарообмена, есть не только воспроизведение той пропорции, в ко¬
458
торой эта неэквивалентность существует в капиталистических странах, но и связана с известным плюсом сверх этого» (Новая экономика. С. 249).
Этот «вывод» требует специального рассмотрения, и его анализ предполагает ряд новых промежуточных логических звеньев, установить которые является задачей последующего изложения.
Здесь мы подводим итог другим «выводам», в особенности связанным с «оптимумом» тов. Преображенского. Наш «вывод» о «выводах» таков: тов. Преображенский почти достиг «оптимума» путаницы, из которой ему не вылезти даже при помощи фотографических аппаратов. А засим — до следующего раза.
эн
ЗАМЕТКИ ЭКОНОМИСТА*
(К началу нового хозяйственного года)
Наступает новый хозяйственный год. И совершенно естественно, что у всякого мыслящего рабочего, а тем более рабочего-ком- муниста, появляется потребность подвести известные итоги, наметить известные перспективы, увидеть всю картину нашего хозяйственного развития в целом. Посмотрите на письма рабочих, на записки, подаваемые во время многоразличных собраний, послушайте выступления рядовых пролетариев. Какой огромный культурно-политический рост! Какой уровень вопросов и проблем, копошащихся в головах массы! Какая жгучая потребность доискаться до «корня вещей»! Какая неудовлетворенность ходячей и стертой монетой штампованных и пустоватых фраз, элементарных, как бревно, и похожих одна на другую, как две горошины. Надо сознаться, что здесь, в этих «ножницах» между запросами массы и той «духовной пищей», которая ей подается (подается часто холодной или неряшливо едва-едва разогретой), есть большая доля вины с нашей стороны вообще, со стороны нашей печати — в особенности. Разве те вопросы, жгучие и «больные», которые сверлят мозги многим и многим, находят у нас достаточно живой отклик? Разве разного рода сомнения получают достаточное разъяснение с нашей стороны? Разве у нас достаточно удовлетворительно поставлено дело серьезной информации о нашем хозяйстве? Разве мы в достаточной степени ставим перед массой, и рабочей массой в первую очередь, сложнейшие проблемы нашего хозяйствования? Нет, и тысячу раз нет: здесь у нас громадный пробел, который нужно заполнить, чтобы иметь право говорить о серьезных усилиях по вовлечению масс в активное социалистическое строительство.
Но дело, разумеется, не только в пропаганде. Стремясь извлечь уроки из нашего собственного прошлого и непрерывно критикуя самих себя, мы должны прийти та^же к следующему* выводу: мы и сами недостаточно осознали, еще всю новизну
460
условий реконструктивного периода. Именно поэтому мы так «запаздывали»: проблему своих спецов поставили лишь после шахтинского дела, проблему совхозов и колхозов сдвинули практически с места после хлебозаготовительного кризиса и связанных с ним потрясений и т. д., словом, действовали в значительной мере согласно истинно русской поговорке: «гром не грянет — мужик не перекрестится».
Когда мы в свое время переходили от «военного коммунизма» к новой экономической политике, мы самым смелым, самым решительным образом стали перестраивать все наши ряды. Эта огромная перегруппировка сил наряду с бешеной пропагандой таких лозунгов, как «учись торговать» и т. д., была предпосылкой наших хозяйственных успехов.
Переход к реконструктивному периоду, разумеется, не выражает принципиального сдвига хозяйственной политики, что, несомненно, было в 1921 году. Однако он имеет огромнейшее значение, так сказать, в другом измерении. Ибо существует величайшая разница между, скажем, простой починкой моста и его постройкой: последнее требует знания и высшей математики, и сопротивления материалов, и тысячи других премудростей. То же и в масштабе всего хозяйства. Реконструктивный период поставил ряд сложнейших технических задач (проектирование новых заводов, новая техника, новые отрасли промышленности), ряд сложнейших организационно-экономических задач (новая система организации труда на предприятиях, вопросы Standort’a индустрии, районирования, формы всего хозяйственного аппарата и проч.), ряд величайшей трудности задач общего хозяйственного руководства (сочетание в новых условиях основных элементов хозяйства, вопросы социалистического накопления, вопросы экономики в связи с вопросами классовой борьбы, опять-таки в новых условиях этой борьбы и т. д.), наконец, ряд проблем, касающихся людского аппарата (вовлечение масс в процесс рационализации — с одной стороны, проблема квалифицированных кадров — с другой). Крупные технические завоевания капиталистического мира (особенно в Германии и Соединенных Штатах) и рост мирового производства крайне заостряют постановку наших внутренних проблем. Между тем мы не произвели необходимой перегруппировки наших сил или, вернее, производили ее не в той мере, не в том темпе и не с той энергией, как это требовалось объективным ходом вещей.
I.
Истекший год подводит итог целому трехлетию реконструктивного развития нашей экономики. Страна сделала громадный
461
Прыжок вперед. Прямо смешно бывает читать преученые рассуждения наших беглых Бруцкусов и Загорских и различных «светил» иностранной науки, которые, подцепив парочку газетных сенсаций из области «сведений» made in Riga * и напялив на себя важнецкие колпаки, с превеликим усердием тщатся доказать «крах советского хозяйства», «крах коммунизма», «крах большевизма» и прочие «крахи» на тему: что думают Чемберлены, когда им спится. Между тем всякому непредубежденному наблюдателю, у которого сохранилась хотя бы минимальная способность объективного суждения, ясно, что, как ни верти и как ни вертись, хозяйство СССР по большинству главнейших направлений бешено мчится вперед и что самые зигзаги этого бега и как будто внезапные своеобразные «кризисы» этого хозяйства являются всем, чем угодно, но только не предвестниками любезного белым сердцам «краха большевистской системы».
За последние годы в ряде производственных отраслей, в первую очередь промышленных, мы уже подошли к серьезным техническим сдвигам: наша нефтяная промышленность, черное гнездо которой прочно слажено в Бакинском районе, пережила настоящую техническую революцию и почти переоборудована на американский лад; наше машиностроение, основной рычаг дальнейшего переворота и индустриальной переделки страны, двинулось большими шагами вперед; его особый отряд, сельскохозяйственное машиностроение, втрое превысил цифры довоенного уровня; выросла целая новая ветвь промышленности — электротехническая промышленность; заложен фундамент нашей химической промышленности, и впервые на нашей территории мы приступаем к добыче азота из воздуха; электрификация, постройка электростанций, неуклонно завоевывают все новые и новые позиции; хозяйственно-техническая революция выбрасывает свои щупальцы и в деревню: мощно поддерживая и развивая кооперативные объединения крестьян, она уже выслала около 30 000 тракторов в поля и степи нашей страны, и тракторные колонны, как боевые дружины технического переворота, появляются уже нередко гостями на самых отсталых, поистине варварских участках нашего Союза, впервые ножи тракторных плугов поднимают целину сальских, украинских, заволжских, казахских степей, и вольный ковыль в последний раз поет свою предсмертную песнь.
Посмотрите на сухие цифры, которые своим строгим языком рассказывают нам о продолжающейся революции в нашем Союзе.
Основной капитал всего государственно-кооперативного сектора народного хозяйства СССР вырос за 3 года (1925/26— 1927/28) на 4 млрд. руб. по ценам 1925/26 г. (+14% с лишком). 1
462
Основной капитал государственной и кооперативной промышленности за те же годы и в тех же ценах поднялся с 6,3 млрд. руб. до 8,8 млрд, руб., т. е. на 2,5 млрд. (+39— 40 %), причем темп прироста достиг за последний год огромной цифры в 15 %.
Эти данные говорят о реальном накоплении, т. е. о расширенном воспроизводстве. Если же взять всю сумму капитальных вложений, т. е. включить и возмещение сношенных частей «капитала», то мы получим такие цифры.
Весь обобществленный сектор: здесь цифра годовых вложений поднялась с 2 млрд, до 3,4 млрд. руб. по тем же ценам.
Государственная и кооперативная промышленность: здесь соответствующие цифры будут составлять 890 млн. руб. в 1925/26 г. и 1,5—1,6 млрд. руб. в 1927/28 г.
Интересно также отметить систематический рост совершенно нового промышленного строительства. Доля средств, идущих на это строительство, в процентах к общим ассигнованиям на промышленность неуклонно возрастает: 1925/26 г.— 12%, 1926/27 г.— 21, 1927/28 г. — 30 %• Чрезвычайно быстро растет удельный вес промышленности во всем народном хозяйстве, удельный вес производства средств производства в промышленном секторе и т. д. Характерно при этом то обстоятельство, что доходы крестьянства, по последним исследованиям, почти наполовину состоят из доходов промышленных (промыслы, строительство, доходы от лесоразработок и проч.)1. Все это показывает, насколько быстро идет процесс индустриализации страны, насколько ярко идет в то же время процесс социализации (обобществления) всей ее экономики. Цифры, касающиеся вытеснения частника, общеизвестны. Растет товарооборот страны, в частности оборот между городом и деревней. Растет грузооборот. Растет бюджет. Из года в год увеличивается численность рабочего класса. Растет материальный и культурный уровень его жизни. И т. д. и т. д.
И в то же время рост нашей экономики и несомненнейший рост социализма сопровождаются своеобразными «кризисами», которые, при всем решающем отличии закономерностей нашего развития от капиталистического, как будто «повторяют», но в вогнутом зеркале кризисы капитализма; и тут и там диспропорция между производством и потреблением, но у нас это соотношение взято «навыворот» (там — перепроизводство, здесь — товарный голод; там спрос со стороны масс гораздо меньше предложения, здесь этот спрос больше предложения); и тут и там идет вложение огромных сумм «капитала», которое связано со специфическими кризисами (при капитализме) и «за¬
1 См. «Контр, цифры» Госплана на 1927/28 г. С. 16.
463
труднениями» (у нас); но у нас и это соотношение взято «навыворот» (там — перенакопление, здесь — недостаток капитала); и тут и там — диспропорция между различными сферами производства, но у нас типичен металлический голод. Безработица у нас имеет место одновременно с систематическим ростом численности занятых рабочих. Даже аграрный «кризис» у нас идет «навыворот» (недостаток предложения хлеба). Словом, в особенности истекший год поставил перед нами проблему наших «кризисов», имеющих место в начальные периоды переходной экономики в стране отсталой, мелкобуржуазной по составу своего населения, находящейся во враждебном окружении.
Маркс, как известно, дал теорию капиталистических кризисов. Эти кризисы он выводил из общей бесплановости («анархии») капиталистического производства, из невозможности при капитализме правильных пропорций между различными элементами процесса воспроизводства, в том числе между производством и потреблением, или, другими словами, из невозможности для капитализма <гсбалансировать» различные элементы производства. Это вовсе, конечно, не значит, что Маркс обходил проблему классов и классовой борьбы. Потребление масс, его- уровень, самая ценность рабочей силы включают, по Марксу, и момент классовой борьбы. Во всей механике развертывающих противоречий между производством и потреблением, между ростом производства и отношениями распределения уже включена эта борьба классов, напяливающая на себя костюм экономических категорий. Оторвать классы и классовую борьбу от экономических отношений пытался известный буржуазный экономист проф. Туган-Барановский, который в своей «социальной теории распределения» подчеркивал только момент «классовой борьбы», выбрасывая за борт ее экономические определения, а в своей теории кризисов, выбрасывая момент потребления масс, выбрасывал тем самым целиком и момент классовой борьбы. Единственно правильной является, однако, именно теория Маркса, а не буржуазная теория Туган Барановского. Поэтому и к вопросу о наших «кризисах» можно и должно подходить с методологией Маркса, а не «социальной теорией распределения» Туган-Барановского, хотя она внешне и «базируется» на «классовом» принципе. С другой стороны, смешно упрекать, скажем, схемы воспроизводства во II томе «Капитала» в том, что они, эти схемы, игнорируют проблему классов: это значило бы не понимать ни теории классовой борьбы, ни марксовой теории воспроизводства.
В переходный период (переходный от капитализма к социализму) классы еще остаются, и классовая борьба временами даже обостряется. Но общество переходного периода есть в то же время известное единство, хотя и противоречивое. Поэтому
464
и для этого общества (с гораздо большим, если уж на то пошло, «правом») можно построить, по аналогии со вторым томом «Капитала», «схемы воспроизводства», т. е. наметить условия правильного сочетания различных сфер производства и потребления и различных сфер производства между собою, или, другими словами, условия подвижного экономического равновесия. По сути дела в этом и состоит задача выработки народнохозяйственного плана, который все больше и больше приближается к балансу всего народного хозяйства, плана, сознательно намечаемого, являющегося и предвидением (прогнозом) и директивой одновременно.
Поставим теперь дальнейший вопрос: если у нас «кризисы» имеют как будто характер «вывернутых наизнанку» капиталистических кризисов; если у нас эффективный спрос масс шагает впереди производства, то не есть ли <гтоварный голод» общий закон нашего развития? Не обречены ли мы на — периодические или непериодические — «кризисы» на обратной основе, на ином соотношении между производством и потреблением? Не суть ли эти «критические» затруднения железный закон нашего развития?
В этой встречающейся и в нашей экономической литературе постановке вопроса уже заранее заложен определенный порок. Здесь смешиваются две совершенно различные вещи: с одной стороны, отставание — в каждый данный момент — развертывающихся производительных сил от еще более быстро растущих потребностей («спроса» — в широком смысле этого слова), с другой — специфически острая, «кризисная», форма, а именно форма товарного голода (где уже идет речь о спросе платежеспособном). Первое явление выражает лишь тот факт, что общество действительно переходит к социализму, что рост потребностей является непосредственной двигательной пружиной его экономического развития, что производство становится средством и т. д. Совсем другое — моменты кризисного характера, которые нарушают ход воспроизводства. Они могут лежать лишь в нарушении условий экономического равновесия, т. е. вытекать из неправильного сочетания элементов воспроизводства (включая сюда и момент потребления). «Извращенный» — по сравнению с капиталистическим — характер «кризисов» определяется действительно 'принципиально новым соотношением между потребностями масс и производством. Но это соотношение не есть развивающийся антагонизм (наоборот, производство догоняет все время потребление масс, идущее впереди, являющееся основным стимулом всего развития), поэтому здесь нет базы для «закона кризисов», для закона неизбежных кризисов. Но здесь могут быть «кризисы», вытекающие из относительной анархичности, т. е. относительной бесплановости хозяйства переходного периода.
465
Относительная бесплановость — или относительная плановость— хозяйства переходного периода имеет своей основой существование мелких хозяйств, форм рыночной связи, т. е. значительных элементов стихийности. Поэтому и сам план имеет особую природу: это вовсе не более или менее «законченный» план развитого социалистического общества. В этом плане есть много элементов предвидения стихийной равнодействующей (например, исчисление урожая, товарной массы хлеба, товарной массы продуктов крестьянского производства вообще, а следовательно, и цен и т. д. и т. п.), которая становится исходным пунктом для той или другой директивы. Именно поэтому у нас невозможен «идеальный» план. Именно поэтому здесь до известной степени могут иметь место ошибки. Но ошибка, имеющая свое объяснение, и даже неизбежная ошибка не перестает быть ошибкой. Это во-первых. Во-вторых, грубейшее нарушение основных пропорций (как у нас в случае с зерновым хозяйством, о чем ниже) и соответствующие просчеты отнюдь не неизбежны. В-третьих, если любой хороший план не всемогущ, то плохой «план» и плохое хозяйственное маневрирование вообще могут загубить и хорошее дело.
В давнишней полемике с троцкистами (см. сборник: «К вопросу о троцкизме») нам приходилось доказывать, что нельзя переоценивать планового начала и не видеть очень значительных элементов стихийности; приходилось еще тогда разжевывать ту истину, что понятие пропорции между отраслями промышленности, взятой «в себе», т. е. безотносительно к крестьянскому рынку, есть бессмысленное понятие, что именно поэтому сила нашего плана относительна и структура его своеобразна. А в полемике с Е. А. Преображенским (см. «К вопросу о закономерностях переходного периода») приходилось разъяснять, что нельзя при анализе закономерности переходного периода отвлекаться от экономической политики пролетарского государства, ибо здесь огромная часть хозяйства есть государственное (и связанное с ним кооперативное) хозяйство, важнейшие хозяйственные организации суть государственные организации и т. д. Поэтому, несмотря на относительность нашего планирования, роль его поистине огромна; крупные ошибки хозяйственного руководства, вызывая нарушение основных хозяйственных пропорций в стране, могут тем самым вызвать к жизни и крайне неблагоприятные для пролетариата перегруппировки классов. Нарушение необходимых экономических соотношений имеет своей другой стороной нарушения политического равновесия в стране.
Из того, что «товарной голод» не есть абсолютный закон развития переходной экономики, что «кризисные» нарушения основных хозяйственных пропорций не неизбежны, вытекает следующее:
466
Чтобы добиться возможно более благоприятного (возможно более бескризисного) хода общественного воспроизводства и систематического роста социализма, а следовательно, возможно более выгодного для пролетариата соотношения классовых сил в стране,— необходимо добиваться возможно более правильных сочетаний основных элементов народного хозяйства («балансировать» их, расставлять их наиболее целесообразным образом, активно воздействуя на ход экономической жизни и классовой борьбы).
Всякий отказ от этой важнейшей и наисущественнейшей задачи является капитуляцией перед мелкобуржуазной стихией, воплощением знаменитых исторических лозунгов мелкобуржуазной расхлябанности: «авось», «небось» и «как-нибудь». По сути дела смешно даже доказывать эту аксиому. Но такова консервативность и рутина нашего бюрократического аппарата, что ее еще приходится «доказывать», ибо там сплошь и рядом еще гнездится эта изумительная идеология: раз затруднения все равно будут, — айда на печку!
II.
Реконструктивный период требует от хозяйственного руководства самого тщательного продумывания проблем текущей политики. Здесь прежде всего вновь ставится все тот же «проклятый» вопрос о соотношении города и деревни, и вновь разогреваются старые «рецепты», долженствующие якобы спасти нас от всяких зол и напастей: троцкистские чревовещатели, эти садовники, дергающие растение за верхушку, чтобы оно «скорее росло», и мелкобуржуазные рыцари крепкого хозяина, которые скорбят и хнычут по поводу «форсированного наступления на кулачество»,— все они загомозились на фоне затруднений в связи с хлебозаготовками, ожили, возобновили продукцию своих панацей, выступили — в который раз! — со своими пожеланиями, требованиями, предостережениями, угрозами. Рассмотрим и мы эту «проблему проблем», еще раз критически проверив свою линию.
Мы провели историческую борозду между капиталистическим миром и миром пролетарской диктатуры, но нам полезно использовать исторический опыт капитализма. Нам полезно использовать этот опыт и с точки зрения интересующей нас проблемы, тем более, что все мы помним положение Маркса: различные типы соотношений города и деревни отмечают целые исторические эпохи.
В пределах и рамках капитализма нетрудно различить три основные типа отношений. Первый тип — наиболее отсталое, полукрепостническое сельское хозяйство, крестьянин-паупер,
467
голодная аренда, беспощадная эксплуатация мужика, слабая емкость внутреннего рынка. (Пример: дореволюционная Россия.) Второй тип — гораздо меньшие остатки крепостничества, крепостник-помещик в значительной степени уже капиталист, более зажиточное крестьянство, большая емкость крестьянского рынка и т. д. Третий тип —«американский» — почти полное отсутствие феодальных отношений, «свободная» земля, на начальных ступенях развития отсутствие абсолютной ренты, зажиточный фермер, огромный внутренний рынок для промышленности. И что же? Нетрудно видеть, что мощь и размах индустриального развития, мощь и размах роста производительных сил были максимальны именно в Соединенных Штатах.
Троцкисты, ставя проблему максимальной перекачки (взять все, что «технически досягаемо»; брать больше, чем брал царизм, и т. д.), хотят поместить СССР в этом историческом ряду «за» старой Россией, в то время как его нужно поместить «за» Соединенными Штатами Америки. Ибо, если Соединенные Штаты осуществляют наиболее быстрое, в пределах капитализма, развитие сельского хозяйства и движения производительных сил в целом, то мы —на социалистическом базисе, на основе решительной борьбы со всеми капиталистическими элементами — должны идти еще быстрее, в тесном союзе с решающими массами крестьянства. В своей наивности идеологи троцкизма полагают, что максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший длительно темп получится при таком сочетании, когда индустрия подымается на быстро растущем сельском хозяйстве. Именно тогда и индустрия дает рекордные цифры своего развития. Но это предполагает возможность быстрого реального накопления в сельском хозяйстве, следовательно, отнюдь не политику троцкизма. Переходный период открывает новую эпоху в соотношении между городом и деревней, эпоху, которая кладет конец систематическому отставанию деревни, «идиотизму деревенской жизни», которая закладывает фундамент курса на уничтожение противоположности между городом и деревней, которая поворачивает самую индустрию «лицом к деревне» и индустриализирует сельское хозяйство, выводя его с исторических задворок на авансцену экономической истории. Троцкисты не понимают, следовательно, того, что развитие индустрии зависит от развития сельского хозяйства.
С другой стороны, мелкобуржуазные рыцари, «защищающие» сельское хозяйство от всяких долевых отчислений в пользу индустрии, стоят по сути дела на точке зрения увековечения мелкого хозяйства, его убогонькой техники, его «семейной» структуры, его узенького культурного горизонта. Глубоко консервативные по существу, видящие в Хуторском хозяйстве
468
альфу и омегу техники, агрономии, экономики, эти идеологи «хозяйчика» отстаивают рутину и индивидуализм в эпоху, которая ставит на своем знамени революционное преобразование и коллективизм, и по сути дела расчищают путь махрово кулацким элементам. Если троцкисты не понимают, что развитие индустрии зависит от развития сельского хозяйства, то идеологи мелкобуржуазного консерватизма не понимают, что развитие сельского хозяйства зависит от индустрии, т. е. что без трактора, химического удобрения, электрификации сельское хозяйство обречено топтаться на месте. Они не понимают, что именно индустрия есть рычаг радикального переворота в сельском хозяйстве и что без ведущей роли индустрии невозможно уничтожение деревенской узости, отсталости, варварства и нищеты.
Исходя из преодоления обоих этих флангов «общественной мысли», мы должны теперь разрешить конкретный вопрос о соотношении между индустрией и сельским хозяйством у нас в СССР в данный период. Основные факты, которые мозолят всем глаза, таковы: при общем росте оборота между городом и деревней — товарный голод, т. е. и недостаточное (резко недостаточное) покрытие деревенского спроса, следовательно, как будто отставание промышленности от сельского хозяйства; с другой стороны — затруднения с хлебом, недостаточное предложение хлеба по сравнению со спросом на него, т. е. как будто отставание сельского хозяйства; огромный рост промышленной продукции и огромный рост капитального строительства и в то же время — весьма значительный товарный дефицит. Все эти «парадоксы» нашей хозяйственной жизни должны получить свое разрешение. От этого разрешения зависят и основные директивы нашей политики.
Троцкий в своем заявлении Коминтерну («Июльский пленум и правая опасность») — документе, неслыханно клеветническом и кликушеском,— пытается местами аргументировать, опомнясь на минуту от перманентного визга. Важнейшие места аргументации: 1) «что отсталость сельского хозяйства является причиной всех трудностей, это, разумеется, бесспорно»; 2) «по типу своему нынешнее сельское хозяйство бесконечно отстало, даже по сравнению с нашей очень отсталой промышленностью»; но 3) «несмотря на несравненно более высокий свой, по сравнению с сельским хозяйством, технико-производственный тип, наша промышленность не только не доросла еще до ведущей и преобразующей, т. е. до подлинно социалистической роли по отношению к деревне, но и не удовлетворяет даже и текущих товарно-рыночных потребностей, задерживая тем самым ее развитие»; 4) «поднять сельское хозяйство вверх (точно его можно подымать и вниз! — Н.Б.) можно только через промышленность. Других рычагов нет... Смешивать воедино два вопроса: об общей исторической отсталости деревни от города и об от¬
469
ставании города от рыночных запросов сегодняшней деревни — значит сдавать гегемонию города над деревней».
Из этих рассуждений делаются и выводы: партия с XII съезда * (1) вела правую политику, политику недостаточной индустриализации и, следовательно, утери темпа, откуда и вырос кризис хлебозаготовок; партия в феврале признала,— утверждает Л. Д. Троцкий,—отставание промышленности, но теперь (после июльского пленума и отмены чрезвычайных мер) партия снова взялась за старое и т. д. и т. д. Генеральный вывод: необходимо форсировать индустриализацию сверх того, что делается в настоящее время (о других «выводах» автора здесь говорить не место).
В этих рассуждениях поражает не только то, что они кричаще противоречат «музыке социализма», которую автор перманентной революции слышал в первых контрольных цифрах, появившихся, как это всем известно, гораздо позднее XII съезда. В этих рассуждениях поражает прежде всего полное отсутствие анализа дйнамики развития. Ни вопрос об основных фондах промышленности по сравнению с основными фондами сельского хозяйства, ни вопрос о величине продукции промышленности и сельского хозяйства, ни вопрос о движении этих соотношений не интересуют автора. Между тем соответствующие факты кое о чем говорят даже для людей, трижды оглушенных буржуазной ложью о СССР.
Эти факты находят свое выражение в следующих цифрах 2 (см. табл.).
Из этих рекордных цифр по промышленности вытекает, что дело не просто в «технико-производственном типе» промышленности, который более высок, чем «тип» крестьянского хозяйства (эта святая истина вряд ли нуждается даже в упоминании), что не только «тип», но и конкретная динамика развития дает гигантский перевес индустрии и обобществленному сектору вообще. Из этих рекордных по промышленности цифр вытекает также, что не в якобы низком темпе развития (при данных средствах, ресурсах и возможностях) лежит корень объяснения того, что наша промышленность не покрывает деревенского спроса,— темп развертывания нашей промышленности по сравнению с капиталистическими странами неслыханно высок (даже товарная продукция промышленности растет значительно
2 Данные берем тоже из контрольных цифр Госплана, только не на 1925/26 г. (как это делал Троцкий в 1925 г.), а на 1927/28 г. (с. 520— 521—проценты вычислены нами — 464—467), кроме данных по ВСНХовской промышленности, которые взяты из «Сводного промфинплана» на 1927/28 г. (с. 97 и 99). Необходимо иметь в виду, что данные Госплана на 1927/28 г. оказались для промышленности преуменьшенными, а для сельского хозяйства — несколько преувеличенными. Более свежие данные товарищи смогут получить из «Контрольных цифр» Госплана на 1928/^9 г., которые, вероятно, скоро выйдут из печати. t
470
Таблица
А. Прирост основных фондов (в % к предыдущему году)
1925/26 г.
1926/27 г.
1927/28 г.
I
Госпромышленность
Электростроительство
Госпромышленность с электростроительством
4-80
4-21,3
4-8,6
+ 10,7 +44,1
+ 12,4
+ 13,1 +44,0
+ 15,1
II
Весь обобществленный сектор в целом (госпромышленность 4- электростроительство жилищно-коммунальное строительство 4* кооперация и т. д.)
4-3,5
+5,5
+7,6
III
Сельское хозяйство
В том числе частное
4-4,6
4-4,5
+4,3
+4,0
+4J
+4,3
В. Прирост валовой продукции (в % к предыдущему году)
I
Вся промышленность (по довоенным ценам)
В том числе цензовая
В том числе ВСНХовская (по оптовым ценам на 1 /X—1926 г.) . .
4-39,3
+45,2
+ 13,7 + 15,1
+ 19,6
+ 13,4 + 14,3
+23,1
II
Сельское хозяйство (без лесного хозяйства, рыболовства и охоты;
цены довоенные)
В том числе зерновые культуры . .
+20,6
+32,4
+3,9
+3,8
+3,0 — 1,9
С. Прирост товарной продукции (в % к предыдущему году)
I
Вся промышленность (цены довоеи-
ные)
В том числе цензовая
В том числе ВСНХовская (по отпускным ценам, на 1/Х—1926 г.) . . . •
+38,5
+45,2
+ 13,5 + 15,0
+ 15,1
+13,9 + 15,1
+ 17,6
471
1925/26 г.
1926/27 г.
1927/28 г.
II
:кое хозяйство (без лесного (яйства, рыболовства и охоты;
!ы довоенные)
VI числе зерновое хозяйство . .
+ 11,3 +30,8
+8,1 + 10,2
+8,9
+6,8
грее товарной продукции сельского хозяйства); из этой кар- i вытекает, что дело отнюдь не в отставании индустрии от ского хозяйства. Словом, из этих цифр вытекает необходи* ъ искать какое-то другое, менее элементарное, но более твительное объяснение.
Характерно, что Троцкий и троцкисты не только «не интере- гся» всеми вышеприведенными фактами (в 1925 г. они ана- чными фактами все же интересовались, правда, с «музыкой» точки зрения), но они «не замечают» и других круп- иих по своему значению фактов. Видимость аргумента оцкого — непокрытие деревенского спроса. Но он отнюдь не удняет себя вопросом о характере этого спроса, о струк- спроса на промтовары вообще и т. д. Между тем эти воп- 1, как мы сейчас увидим, имеют решающее значение. \о-первыху почему у «сверхиндустриалистов» троцкистского а деревенский спрос отождествляется со спросом сельского йства, и в частности со спросом со стороны зернового хо- гва,— спросом, основанным на движении соответствующей :кохозяйственной или даже зерновой продукции (ибо го- ть об «отставании» или «неотставании» промышленности гльскрго хозяйства на основании непокрытого деревенского са можно только при условии такого отождествления)? Поне делается никакой, ровно никакой попытки проанализи- ть структуру деревенского спроса?
1ежду тем уже в «Контрольных цифрах» на 1927/28 г. мы ем, что «по последним исследованиям сумма этих доходов одов не специально сельскохозяйственного характера.— ) оказывается почти равной сумме доходов от реализации жохозяйственных продуктов»3. В 1927/28 г. доход от реа- ции сельскохозяйственной продукции (вне деревни) состав- 2634 млн. черв, руб., а от неземледельческих занятий (вне вни)— 2400 млн. руб.4
«Контрольные цифры» Госплана на 1927/28 г!'С. 16. Там же. С. 468.
Таким образом, действительно, почти половина доходов крестьянства (а следовательно, почти половина деревенского спроса) есть результат не земледелия, а других заработков, и в первую очередь заработков, связанных с самой промышленностью (строительные работы и пр.). Поэтому делать вывод об отставании промышленности от сельского хозяйства на основе только факта непокрытого деревенского спроса — нелепо.
Во-вторых, делать этот вывод вдвойне нелепо, если связывать его (как это и делают господа критики) с кризисом хлебозаготовок, т. е. с проблемами зернового хозяйства. Теперь-то и малому дитяти ясно, что оппозиционные побасенки об «ужасно агромадных» натуральных зерновых фондах деревени, все эти разглагольствования о 900 млн. пудов разлетелись, как яркие пузыри, и лопнули навсегда. Никто больше этим россказням не верит. Наоборот, все яснее и яснее становится то обстоятельство, что хлеба у нас производится вообще мало, что у нас часто в подсчетах смешивали растущие доходы деревни, ее общие доходы с доходами от зерна, т. е. по росту суммарных деревенских доходов неправильно судили о движении производства зерновых хлебов.
Даже по предположительным данным «Контрольных цифр» на 1927/28 г., данным, которые оказались для 1927/28 г. по зерну преувеличенными, отмечалось сокращение валового сбора зерновых культур. По этим данным, сбор зерновых хлебов составлял в 1926/27 г. 3779 млн. руб. по довоенным ценам, в 1927/28 г. — 3708 млн. руб.; в процентах к предыдущему году составляет для 1926/27 г. прирост на 3,8%, а для 1927/28 г.— сокращение на 1,9 % (а в действительности сокращение оказалось еще больше). В червонном исчислении оба года показывают сокращение: в 1926/27 г. на 15,5 %, в 1927/28 г. дальнейшее сокращение на 0,6 % 5.
Таким образом, при бурном росте индустрии, при значительном росте населения, при подъеме потребностей этого населения количество хлеба в стране не растет. Разве не ясно, что на- плевистское отношение к зерновой проблеме являлось бы при таких условиях настоящим преступлением? И разве не ясно, что троцкистская постановка вопроса и троцкистское его «решение» вели бы прямехоньким путем к действительному, а не иллюзорному краху.
Хлебозаготовительный кризис явился выражением вовсе не изобилия хлеба при голоде на промтовары. Это «объяснение» не выдерживает никакой критики. Он подготовлялся в обстановке измельчания крестьянского хозяйства стабильностью или даже падением зернового хозяйства и проявился: 1) при выросшей диспропорции цен на зерно — с одной стороны, техкультур —
5 <Контрольные цифры» Госплана на 1927/28 г. С. 464, 465.
с другой; 2) при росте добавочных доходов от неземледельческого труда; 3) при недостаточном повышении налоговых ставок на кулацкие хозяйства; 4) при недостаточном снабжении деревни промтоварами; 5) при возросшем хозяйственном влиянии кулачества в деревне.
В своем существе кризис этот связан был с неправильной политикой цен, с огромным разрывом цен на зерно и на другие продукты сельского хозяйства. В результате этого происходило перераспределение производительных сил в сторону от зернового хозяйства, их (относительное) бегство из области зерновой продукции. Само собой разумеется, что этот процесс наиболее ярко проявлялся в производящих районах. Вопиющим примером (не типичным, однако, примером) неправильного маневрирования с ценами является Северный Кавказ. Здесь валовой сбор пшеницы с десятины был: в 1925/26 г. — 69,9 пуд.; в 1926/27 г. — 37,9; в 1927/28 г. — 29,8 пуд. При этом сбор в 69,9 пуд. сопровождался со стороны заготовительных органов ценой в 1 р. 15 к., а при сборе в 37,9 пуд. — в 1 р. 02 к. В результате, если вычесть семена, крестьянин выручал с десятины: в 1925/26 г. —72 руб., в 1926/27 г. —32 руб., в 1927/28 г.— 24 руб. Если даже допустить, что эти данные не вполне точны, все же они с достаточной ясностью характеризуют определенную тенденцию. Конечно, это — пример исключительный, по нему нельзя судить об общем положении вещей. Но он указывает на большие прорехи не только в области нашего общего планирования (просчет с зерном в масштабе СССР), но и в области нашего порайонного маневрирования.
Если процесс топтания на месте (и даже падения) зернового хозяйства наиболее резко проявлялся в производящих районах, то он не мог не отражаться в конце концов и на районах потребляющих: отсутствие снабжения хлебом этих районов должно было приводить к росту натурализаторской тенденции.
Здесь — пару слов о значении закона цен. С легкой руки Е. А. Преображенского идеологи троцкизма воображают, что закон социалистического накопления должен чем дальше, тем больше изнасиловывать закон ценности, который есть закон равновесия товарного производства. Здесь не место разбирать подробно всю абсурдность этого положения. Укажем здесь, что самое противопоставление закона ценности как закона товарного производства и закона социалистического накопления как заместителя и наследника закона ценности нелепо уже по одному тому, что и при капитализме был закон накопления, действовавший на основе закона ценности: поэтому закон ценности может перерастать в наших условиях во что угодно, но только не в закон накопления. Сам закон накопления предполагает существование другого закона, Йа основе которого он «действует». Что это — закон трудовых затрат или что-либо
474
иное,— в данном случае для нас безразлично. Ясно одно: если какая-либо отрасль производства систематически не получает обратно издержек производства плюс известную надбавку, соответствующую части прибавочного труда и могущую служить источником расширенного воспроизводства, то она либо стоит на месте, либо регрессирует. Этот закон «годится» и для зернового хозяйства. Если соседние отрасли производства находятся в сельском хозяйстве в лучшем положении, происходит процесс перераспределения производительных сил. Если этого нет — происходит, в наших условиях/общий процесс натурализации сельского хозяйства. Думать, что рост планового хозяйства означает возможность (на том милом основании, что отмирает закон ценности) действовать, как левая нога хочет, значит не понимать азбуки экономической науки. Эти соображения являются достаточным базисом для определения границ «перекачки». Противники индустриализации возражают против всякого отчуждения хотя бы части прибавочного продукта, т. е. против всякой «перекачки». Но в таком случае замедляется темп индустриализации. Троцкисты определяют величину перекачки в пределах «технически досягаемого» (т. е. выходить даже за пределы прибавочного продукта). Ясно, что в таком случае не может быть и речи о развитии сельского хозяйства или его зерновой отрасли, что необходимо для развития индустрии же. Здесь истина лежит посередине.
Но развитие (именно развитие, т. е. расширенное производство) сельского хозяйства вообще (в том числе и производство сырья, и зернового хозяйства) Необходимо и с точки зрения экспорта и импорта. За ввоз оборудования нужно платить. То же самое за ввоз сырья. Было бы совершенно дикой вещью, если бы мы после выпадения хлебного экспорта на основе зернового кризиса вообще переориентировались так, что навсегда поставили бы крест на этом экспорте. Довольно с нас временной зависимости от заграницы по линии импорта оборудования. Зависеть от нее одновременно и по оборудованию, и по сырью, и по хлебу — немыслимо. Мы должны, опираясь на нашу сельскохозяйственную базу и используя ее продукцию, платя за импортное оборудование «сельскохозяйственной валютой» (что, конечно, вовсе не исключает необходимости усиления и промышленного экспорта), развивая свою тяжелую индустрию, постепенно эмансипироваться от зависимости и по линии оборудования и становиться, таким образом, все более и более на собственные ноги (что, разумеется, не исключает необходимости дальнейшего использования международных экономических связей).
В-третьих, почему троцкисты умалчивают о внедеревенском спросе? Разве у нас сполна покрывается спрос рабочего населения? Разве у нас сполна покрывается производительный спрог
самой промышленности? Разве у нас покрывается спрос на промтовары (металл, топливо, строительные материалы и пр.), предъявляемый прочими отраслями обобществленного хозяйства (транспортом, жилстроительством и т. д.)? Ведь нужно же понять, какое огромное значение имеют эти обстоятельства для понимания корней товарного голода, для понимания хода воспроизводства у нас.
Правда, в этой области у нас нет вразумительных статистических данных: наши хозяйственные органы еще не поняли всей абсолютно неотложной необходимости тщательного и вдумчивого изучения структуры спроса6 на промтовары, хотя это значение с точки зрения анализа воспроизводства является совершенно исключительным. По чрезвычайно грубым и лишь примерным исчислениям, произведенным по моей просьбе некоторыми товарищами и дающим представление не столько о точных пропорциях, сколько о порядке интересующих нас величин, дело представляется в следующем виде:
% от общего спроса на промтовары
1. Спрос на промтовары, предъявляемый са¬
мой промышленностью (как для нужд текущего производства, так и для капитального строительства) 37—39
2. Спрос прочих отраслей обобществленного
хозяйства 15—16
Итого спрос всего обобществленного хозяйства (без зарплаты) 52—55
3. Спрос лиц, живущих на заработную плату 15—16
4. Спрос прочего городского населения . . около 5
5. Спрос крестьянства 23—25
6. Спрос на экспорт товаров 2—2,5
При этом спрос, создаваемый обобществленным капитальным строительством (со всключением зарплаты строительных рабочих), входит в совокупный спрос на промтовары в размере, вероятно, 16—17 %.
Таким образом, эти примерные исчисления, касающиеся структуры спроса на промтовары на предстоящий 1928/29 г., показывают, что деревенский спрос даже в его целом составляет лишь одну пятую или одну четвертую всего совокупного спроса на промтовары. Что касается других частей спроса (т. е. трех четвертей или даже четырех пятых его!), то ведь здесь налицо тоже «отставание»! В частности, и сама промышлен- •• Под «спросом» в данном случае понимается не только денежный спрос, но и «спрос», удовлетворяемый, допустим, данным производственным объединением его же собственной продукцией (нарример, спрос передельных заводов Югосталн на чугун, производимый самой же Югосталью, и т. д ).
476
ность, развиваясь бешено, в рекордных темпах, предъявляет и бешеный спрос на промтовары же, но не может его удовлетворить. Когда Троцкий говорит, что промышленность отстает от роста деревенского спроса, от pocYa сельского хозяйства, то этот аргумент лишь на первый взгляд может выглядеть убедительно. Но вот при внимательном анализе оказывается, что промышленность «отстает» от самое себяI Что это значит? «Промышленность отстает от самое себя». Как понимать эту формулу? А это значит, что промышленность в своем развитии натыкается на границы этого развития. Вот тот вывод, который обходится сверхиндустриалистом Троцким и замазывается рассуждениями о деревенском спросе на промтовары, рассматриваемом изолированно от всего совокупного спроса на промтовары. А «натыкаться» на границы означает следующее: 1) очевидно, взяты недостаточно правильные соотношения между отраслями самой промышленности (например, явное отставание металлургии); 2) очевидно, взяты недостаточно правильные соотношения между ростом текущего производства промышленности и ростом капитального строительства (как промышленности, т&к и всего обобществленного сектора в целом); если нет кирпича и не может быть в данном сезоне его произведено (по техническим условиям) больше определенной величины, то нельзя сочинять программы строительства, превышающие этот предел, и вызывать этим спрос, который не может быть покрыт, ибо сколько ни форсируй строительство дальше, всё равно из воздуха не сделаешь фабричных зданий и жилищ (к этому вопросу мы еще вернемся при обсуждении проблемы капитальных затрат); 3) очевидно также, что границы развития даны производством сырья: хлопок, кожа, шерсть, лен и т. д. равным образом не могут быть добыты из воздуха. Но как ведомо всем, эти предметы суть продукты сельскохозяйственного производства, и их недостаточность является причиной недостаточного развития валовой продукции промышленности, которая не может, в свою очередь, покрыть целиком ни спроса городского, ни спроса деревенского населения. Если, следовательно, налицо недостача сырья плюс недостача хлеба (а это, помимо прочего, означает также «недостачу» экспорта и недостачу импортных товаров), плюс недостача строительных материалов, то нужно быть поистине остроумным человеком, чтобы требовать еще «сверхиндустриалистской» программы.
Подводя общие итоги, нужно сказать: 1) по основным фондам, валовой и товарной продукции темп развития индустрии чрезвычайно превышает темп развития сельского хозяйства; 2) зерновое хозяйство, поставленное в крайне невыгодные условия, угрожающе отстает даже от минимально необходимых темпов; 3) спрос со стороны деревенского населения наполовину является неземледельческим спросом, и сам в значитель-
477
Ной мере порождается развитием крупной промышленности, обобществленного хозяйства; 4) дальнейшее увеличение темпов в развитии индустрии определяется в значительной мере сельскохозяйственными сырьевыми и экспортными лимитами; 5) очевидно далее, что при распределении средств внутри промышленности (а в части капитального строительства — внутри всего обобществленного сектора) нужно добиться всестороннего учета всех факторов, определяющих «более или менее бескризисное развитие» (из резолюции XV съезда), более правильное сочетание отраслей промышленности и отраслей обобществленного сектора.
Из всего комплекса вытекающих отсюда проблем на первое место становятся проблемы капитального строительства и зернового хозяйства. Что касается последнего вопроса, то партия в своих решениях — в особенности в своих последних решениях — подчеркнула все его огромное значение: отсюда выпрямление политики цен, отсюда постановка вопроса о совхозах и колхозах, отсюда необходимость громаднейших практических усилий в данной области. Разумеется, если бы не было угрожающего отставания зернового хозяйства, его дробления, понижения его товарности и т. д., то целесообразней было бы, пожалуй, деньги, ассигнуемые на совхозы, вложить, скажем, в производство черного металла, которое является узким местом нашей промышленности. Однако даже «сверхиндустриалисты» не решаются напасть на совхозы. Почему? Потому что очевидно именно отставание зернового хозяйства. «Чисто производственная» точка зрения, т. е. точка зрения «увеличения продукции» (Ленин), совпадает здесь с точкой зрения «классового замещения», постепенного замещения капиталистических элементов сельского хозяйства возрастающей коллективизацией индивидуальных бедняцких и середняцких хозяйств, укрупнением и обобществлением сельскохозяйственного производства. Эта огромная, новая проблема, которая отнюдь не предполагает пренебрежительного отношения к индивидуальному трудовому хозяйству, а наоборот, должна решаться на подъеме индивидуальных хозяйств (именно так ставил вопрос тов. Ленин), требует особого внимания и особого напряжения усилий именно благодаря своей позиции. Это есть, до известной степени, крупное капитальное строительство в сельском хозяйстве, требующее и новой техники (тракторизация, механизация, химизация и т. д.), и квалифицированных кадров. Подъем индивидуального крестьянского хозяйства, особенно зернового, ограничение кулацкого хозяйства, строительство совхозов и колхозов при правильной политике цен, при кооперировании масс крестьянства и т. д. должны выправить крупнейшую хозяйственную диспропорцию, находившую свое выражение в стабильности и даже регрессе зерновых культур и в слабом развитии сельского
478
хозяйства вообще. В общем и целом при составлении наших планов необходимо помнить о директиве XV съезда: «Неправильно исходить из требований максимальной перекачки средств из сферы крестьянского хозяйства в сферу индустрии, ибо это требование означает не только политический разрыв с крестьянством, но и подрыв сырьевой базы самой индустрии, подрыв ее внутреннего рынка, подрыв экспорта и нарушение равновесия всей хозяйственной системы. С другой стороны, неправильно было бы отказываться от привлечения средств деревни к строительству индустрии: это в настоящее время означало бы замедление темпа развития и нарушение равновесия в ущерб индустриализации страны 7.
111.
ф
Осью всех наших плановых расчетов, всей нашей хозяйственной политики должна быть забота о постоянно развивающейся индустриализации страны, .и партия будет бороться против всякого, кто вздумает свернуть нас с этого пути. Со всех точек зрения (развития производительных сил, развития сельского хозяйства, роста удельного веса социализма, укрепления смычки внутри страны, укрепления международного экономического веса, обороноспособности, роста массового потребления и т. д. и т. п.) индустриализация СССР есть для нас закон. При этом нужно постоянно иметь в виду, что наша социалистическая индустриализация должна отличаться от капиталистической тем, что она проводится пролетариатом в целях социализма, что она по-другому, по-иному воздействует на крестьянское хозяйство, что она по-другому, по-иному «относится» к сельскому хозяйству вообще. Капитализм создавал приниженность сельского хозяйства. Социалистическая индустриализация — это не паразитарный по отношению к деревне процесс (при капитализме, несмотря на развитие сельского хозяйства под влиянием индустрии, элементы такого паразитизма налицо), а средство ее величайшего преобразования и подъема. Индустриализация страны означает поэтому и индустриализацию сельского хозяйства, и тем самым она подготовляет уничтожение противоположности между городом и деревней.
Понятно, что процесс индустриализации не может идти одинаково плавно на всех ступенях развития. Понятно также, что он ставит нас перед труднейшими проблемами: в полунищей стране необходимо собрать и производительно применить, превратив в новую технику, новые здания и т. д., огромные суммы
7 Резолюция XV съезда «О директивах по составлению пятнлетнего плана народного хозяйства».
479
«капитала». Проблема капитального строительства выдвигается поэтому на первый план. Здесь мы сталкиваемся с труднейшими и сложнейшими задачами, которые никак не могут быть решены ни криком, ни «интуицией», ни другими аналогичными качествами. Здесь нужно вдумчивое изучение проблемы, здесь неуместно какое бы то ни было дилетантство, здесь необходима коллективная проработка вопроса, здесь необходим счет.
Мы должны стремиться к возможно более быстрому темпу индустриализации. Значит ли это, что мы г,ее должны вкладывать в капитальное строительство? Вопрос в достаточной мере нелеп. Но этот нелепый вопрос скрывает в себе другой вопрос, вполне «лепый», а именно вопрос о границах накопления, о верхнем лимите для сумм капитального вложения.
Прежде всего при составлении программ капитального строительства необходимо иметь в виду директиву партии о резервах (валютных, золотых, хлебных, товарных). За последнее время, вошло в очередную «моду» помалкивать насчет политики резервов:
Ходить бывает склизко По камешкам иным.
О том, что очень близко,
Мы лучше помолчим *.
Однако, хотя «молчание — золото», а золота у нас мало, все же играть в молчанки тут никак нельзя. У нас не только нет резервов, но перебои в снабжении, «очереди» и «хвосты» стали «бытовым явлением», в значительной мере дезорганизующим и нашу производственную жизнь.
Мы говорим о том, что в известной мере ошибки планового руководства неизбежны, что затруднения у нас велики, что международная обстановка напряжена. Можно ли при этих условиях хозяйствовать без резервов? Политика, постоянным спутником которой было бы отсутствие резервов, попахивала бы авантюризмом. Именно поэтому партия в последние годы ставила проблему резервов во главу угла. Но эта директива до сих пор выполнялась явно недостаточно. Нужно создать здесь решительный перелом, ибо партия выносит свои резолюции вовсе не для забавы. В настоящее время нет ровно никаких оснований для ревизии решений XIV и XV съездов о резервах. Наоборот, вся обстановка диктует нам выполнение этих решений. Мы специально интересовались вопросом о том, как обстоит дело с выполнением этой директивы при составлении наших перспективных наметок. Возьмем, например, последние наметки, имеющиеся в области проектировки пятилетки промышленности. У меня такое впечатление, что при составлении контрольных цифр пятилетки в ВСЦХ о политике резервов
480
позабыли и подумать. Так, из отчета «Экономической жизни» видно, что слишком большие требования, предъявляемые пятилеткой к бюджету, делают ее «нереальной»8. А «нереальность» — это недостаток «довольно существенный».
Понятно, что вопрос о резервах стоит в ближайшей связи и с вопросом о производительном потреблении (в том числе и капитальном строительстве), и с вопросом о личном потреблении (личном потреблении масс). Общеизвестно, что здесь у нас струна натянута крайне туго. Натягивать ее дальше, еще более обострять товарный голод невозможно. XV съезд и здесь дал совершенно правильную директиву:
«Нельзя... исходить из одностороннего интереса накопления в данный отрезок времени (как того требовал тов. Троцкий...) или исходить из одностороннего интереса потребления».
К сожалению, и в вопросе о товарном голоде и пятилетних перспективах промышленности перед нами такая же картина, как в вопросе о резервах. Отчет «Экономической жизниу> говорит о представленной пятилетке промышленности, что здесь отсутствует баланс спроса и предложения (см. речь тов. Межла- ука). Если план, который составляется в период кризиса снабжения, не проанализирован под углом зрения баланса спроса и предложения9, то это, конечно, не внешний недостаток, не «формальная» промашка, а глубокий внутренний порок. Острота товарного голода должна быть решительно смягчена, и притом не в отдаленной перспективе, а в ближайшие годы. Первые шаги в этом направлении нужно сделать теперь же.
Необходимо далее поставить вопрос о материальных элементах капитального строительства^ Для того чтобы индустриализация страны проводилась в жизнь, а не оставалась на бумаге, для того чтобы капитальное строительство было реальностью, а не бюрократической «игрой в цифирки» (Ленин), необходимо обеспечение не только соответствующего количества денег, выражающего собой спрос на строительные материалы и т. д., но и соответствующее предложение этих последних, их физическое, натуральное бытие, их простая наличность, притом не их будущая «наличность», а их наличность в настоящем, ибо из «будущих кирпичей» нельзя построить «настоящие» фабрики даже по Бём-Баверку. У нас, однако, часто становятся на какую-то странную точку зрения своеобразного «денежного фетишизма», полагая, что деньги будут — все будет. Между тем, если у нас нет налицо тех или других материалов в нужном (с учетом экономии) количестве и если для их производства требуется период, выходящий за рамки того времени, когда они должны
8 Проблемы пятилетнего плана//Экон. жизнь. Ло 188.
9 Судя по некоторым примерным исчислениям, дефицит по КЦ пятилетки чрезвычайно возрастает.
16 Заказ № 2227
481
быть производительно потреблены, то не выручат никакие деньги. Можно бить себя в грудь, клясться и божиться индустриализацией, проклинать всех врагов и супостатов, но от этого дело ни капельки не улучшится. Можно надеяться на правило: «авось проскочим!», можно играть в чет-нечет, «загадывать» и т. д., но, увы, объективные соотношения выползут все равно на свет божий.
Как же, однако, у нас обстоит дело здесь на ближайший год? Ответ дает следующая таблица.
Таблица
Баланс строительных материалов на 1928/29 г.
Материалы
Емкость
Произ¬
водство
Дефицит
или
избыток
То же в %
Цемент (в тыс. б.)
15 100
13 460
— 1640
-10,8
Кирпич (млн. шт.)
2677
2 445
—232
-8,7
Алебастр (в тыс. т)
335
281
-54
Известь (в тыс. т)
734
700
—34
Мел (в тыс. т)
Огнеупорные материалы (в тыс.
250
252
—2
т)
758
683
—45
Лес пиленый (тыс. м3)
ГС 368
10 191
— 177
Стекло оконное (тыс. т) ....
184,8
158,2
—32
— 17,4
Балки швеллера (тыс. т) . . . .
208,8
147
—61,8
-29,7
Проволока катанка (тыс. т) . . Сортовое железо, фасонное и
157,3
122
—35,3
—22,4
сталь (тыс. т)
1246,6
958
—288,6
-23,2
Эти данные10 показывают, что если по кирпичу и цементу были приняты кое-какие меры (хотя 8,6 % и 10,8 % все же больше, чем «достаточный» дефицит), то дефицит по стеклу, балкам и швеллерам, проволоке, сортовому железу и стали чрезвычайно высок. К сожалению, автор статьи, откуда мы заимствуем эти цифры, не объясняет, при каком именно приросте физического объема строительства будут иметь место эти дефициты. Но если это исчисление дефицитов правильно, то перед нами вырисовывается довольно сложная задача, как же строить на деле, если не хватает 20 % строительного металла? И нельзя ли здесь иметь более точный подсчет и программы, рассчитанные на реальные балки и железо, а не эфирные и воображаемые?
Интересно проследить положение вещей на наиболее отсталом фронте нашей крупной промышленности, на фронте черной металлургии, производящей чугун, рельсы, балки, швел¬
10 См. Барский. Промышленность строительных материалов//Эконом. жизнь. № 220 (проценты вычислены нами).
482
леры, листовое, кровельное и оцинкованное железо, жесть, трубы железные и чугунные, катанку и др. Здесь «Контрольные цифры баланса черных металлов на 1928/29 г.» дают нам такую картину развития по 3 годам:
Процент удовлетворения потребности
1926/27 г.
1927/28 г.
1928/29 г.
1. Транспорт
95,1
91 ,0
87,0
2. Наркоматы и учреждения
97,5
96,0
78,5
3. Металлопром ГУМП
91,5
87,4
77,2
4. Металлопром местная
5. Прочая неметаллическая промышлен¬
75,2
87,2
66,0
ность
6. Коммунальное хозяйство и строитель¬
81,3
81 ,8
77,5
ство
79,4
73,6
57,7
7. Кустарная промышленность
8. Индивидуальная потребность города и
62,4
67,8
48,5
села ’
68,2
60,5
56,6
Итого . . .
82,3
80,0
71,01
1 Контрольные цифры баланса черных металлов на 1928/29 г. Издание (и данные) BMC. С. 8—9.
Таким образом, дефицит (дефицит!) быстро возрастает (возрастает!) по всем решительно категориям потребителей!
Для того чтобы понять, каким же это образом получается такой парадокс, что у нас идет по всей линии,— и по личному потреблению, и по потреблению производительному, — рост дефицита, так обостряющийся как раз на 1928/29 г., нужно посмотреть, как проектируются у нас цифры прироста капитального строительства.
Какую директиву давал на этот предмет XV съезд партии?
«В вопросе о темпе развития необходимо... иметь в виду крайнюю сложность задачи. Здесь следует исходить не из максимума темпа накопления на ближайший год или несколько лет, а из такого соотношения, которое обеспечило бы длительно наиболее быстрый темп развития...
В области соотношения между развитием тяжелой и легкой индустрии равным образом необходимо исходить из оптимального сочетания обоих моментов, считая правильным перенесение центра тяжести на производство средств производства, нужно при этом учитывать опасность слишком большой увязки государственных капиталов в крупном строительстве, реализу¬
16*
483
ющихся на рынке лишь через ряд лет; с другой стороны, необходимо иметь в виду, что более быстрый оборот легкой индустрии (производство предметов первой необходимости) позволяет использовать ее капиталы и для строительства тяжелой индустрии при условии развития легкой индустрии».
Как мы видим, XV съезд партии был очень осторожен. В вопросе о темпе XV съезд прямо говорил против бешеного разгона темпа на первые годы и последующего неизбежного снижения. Как же в ходе работ выполняется эта партийная директива? К сожалению, у нас нет свежих материалов о предположениях по капитальному строительству всего обобществленного сектора. Но вот данные о проектировании капитального строительства по промышленности (г. е. примерно о 35 % всего обобществленного строительства).
Прирост капитальных вложений в процентах к предыдущему году составляет по вырабатываемой пятилетке (к счастью, не принятой президиумом ВСНХ):
1929/30 1930/31 1931/32 1932/33
4-39.6 % 4-7,3 % -1 % -8,3 %»
Таким образом, здесь поступлено «как раз наоборот». В 1929/30 г. дан разгон почти на 40 % прироста только для того, чтобы эта цифра слетела до 7, а затем до —1, и, наконец, до —8. Не ясно ли, что это — проектировка без установки? Какие предпосылки легли в основу акробатических salto ттюг- tale в области такого серьезного дела, как капитальное строительство? На эти вопросы нельзя найти сколько бы то ни было удовлетворительного ответа. Эти фантастические курбеты покрывают без всякого дефицита самый пылкий спрос на «товары» плохого качества...
Нельзя ли и здесь, в вопросе о темпе, потребовать точного выполнения решений XV съезда?
Ведь перенапряжение капитальных затрат: 1) не будет сопровождаться реальным строительством такого объема, 2) неизбежно через некоторое время поведет к свертыванию уже начатых работ, 3) крайне неблагоприятно отразится на других отраслях производства, 4) обострит товарный голод по всем линиям, 5) в конечном счете снизит темп развития.
Такое положение вещей в условиях стабильных и полуста- бильных цен имеет еще отрицательное воздействие на денежную систему. Но это тема особого порядка, хотя и в высшей степени важная.
Для всякого коммуниста понятно, что нужно идти вперед так быстро, как это возможно. Понятно, что нам в высокой
11 Эконом, жизнь. № 188. Газета не дает процента для 1928/29 г., но, судя по более поздней информации, этот процент достигает 25.
484
степени нежелательно снижать уже достигнутый темп, который— это нужно помнить — мы достигли ценою величайшего напряжения бюджета, ценою отсутствия резервных накоплений, ценою сокращения доли потребления и т. д. Мы идем с напряжением огромным. И нужно понять, что если мы должны сохранить (а не раздуть!) этот темп и в то же время: 1) смягчить товарный голод, 2) сдвинуть вперед дело с резервами, 3) обеспечить более бескризисное развитие, то для этого нужно принять ряд самых решительных мер, обеспечивающих большую эффективность строительства, большую производительность всех наших производственных единиц и гораздо большую производительность новых, входящих в процесс производства предприятий,— эффективность и производительность, серьезно превышающие теперешние требования в этой области.
Конкретные обследования РКИ показали, что здесь у нас уйма непроизводительных трат и расходов. Эти faux frais, связанные с рядом организационных вопросов, нужно свести до минимума. Нужно зверски работать над снижением индекса строительных материалов. Нужно зверски уменьшать период производства (то, что строят в Америке два месяца, у нас строят около 2 лет!). Нужно в значительной мере изменить тип строительства (слишком тяжелые здания и т. п.). Нужно гораздо более экономно расходовать материалы (у нас, например, расходуется в 1,5—2 раза больше металла, чем это необходимо). Вся эта рубрика в целом может дать гигантскую экономию, если принять во внимание, что капитальное строительство в промышленности составляет только одну треть совокупного строительства по обобществленному сектору (1,25—1,30 млрд. руб. по промышленности без электростроительства из общей суммы в 3,4 млрд. руб. за 1927/28 г.).
Высвобождающиеся суммы должны пойти: 1) на смягчение напряженности на рынке, которая бьет и промышленность, и все обобществленное хозяйство, и рабочих, и крестьян (как мы это видели выше из анализа структуры спроса), и нашу денежную систему; 2) на образование резервов; 3) на сохранение реально нами достигнутых темпов.
Одновременно необходимо всемерно подымать производительность наших предприятий, снижать себестоимость продукции (обеспечить действительное массовое производство продукции). Новейшие изобретения, важнейшие технические достижения вообще, серьезная рационализаторская работа, втягивание масс, развитие и применение науки, роль которой должна быть теперь повышена в несколько раз, — все это должно стоять в центре нашего внимания. Нужно покончить с российским провинциализмом: мы должны следить за каждым движением научно-технической мысли Европы и Америки
485
и использовать каждый их действительный шаг вперед; мы должны научно поставить дело нашего статистического учета; мы должны кончать — и возможно скорее — с неразберихой, дерганием и пр. в системе нашего хозуправления. Мы должны научиться культурно управлять в сложных условиях реконструктивного периода.
Эту задачу возможно решить, лишь поняв следующее: мы не перестроили так своих рядов, как того требует реконструктивный период.
У нас должен быть пущен в ход, сделан мобильным максимум хозяйственных факторов, работающих на социализм. Это предполагает сложнейшую комбинацию личной, групповой., массовой, общественной и государственной инициативы. Мы слишком все перецентрализовали. Мы должны спросить себя, не должны ли мы сделать несколько шагов в сторону ленинского государства-коммуны? Это вовсе не значит «распускать вожжи». Наоборот. Основное руководство, важнейшие вопросы должны гораздо тверже, более жестко (но зато и более продуманно) решаться «в центре». Но в строгих рамках этих решений действуют уже нижестоящие органы, отвечающие за свой круг вопросов, и т. д. Гиперцентрализация в ряде областей приводит нас к тому, что мы сами лишаем себя добавочных сил, средств, ресурсов и возможностей, и мы не в состоянии использовать всю массу этих возможностей, благодаря ряду бюрократических преград: мы действовали бы гораздо более гибко, маневренно, гораздо более успешно, если бы, начиная с отдельного госпредприятия, были бы в состоянии больше применяться к реальным, конкретным условиям и не делать поэтому тысяч маленьких и больших глупостей, которые в сумме «влетают в копеечку».
* * *
Хлебозаготовительный кризис сигнализировал нам крупные опасности. Экономика обернулась здесь и своей классовой стороной.
Эти опасности еще не изжиты, и нужна еще большая работа, чтобы они были изжиты. В стране, несомненно, колобродят враждебные нам силы: кулачество в деревне, остатки старых и новые буржуазные группировки в городах. В порах нашего гигантского аппарата гнездятся тоже элементы бюрократического перерождения с их полным равнодушием к интересам масс, их быту, их жизни, их материальным и культурным интересам. Если активные идеологи мелкой и средней буржуазии протягивают свои щупальца и тихонечко пробуют колебать нашу политическую линию )((таковы противники ин-
W
дустриализации, противники совхозов, колхозов и т. д.), то чиновники «чего изволите?» готовы выработать какой угодно, хотя бы сверхиндустриалистский план, чтобы завтра хихикать над нами в «узком кругу», а послезавтра идти под руку с нашими противниками. У рабочего класса есть, однако, масса козырей на руках. В борьбе с классовыми врагами, усиливающими свою политическую активность, пролетариат, опираясь на бедноту, организуя ее силы против кулачества, развертывая смелую самокритику в своих рядах, будет все успешнее преодолевать и свои собственные недостатки. Мы растем, и мы можем расти, и мы будем расти с меньшими потрясениями, если станем культурнее и научимся лучше управлять. Именно об этом говорил в последнее время тов. Ленин.
эн
ВЕЛИКАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ
(О текущем периоде пролетарской революции в нашей стране)*
В 1808 году при встрече гениального поэта буржуазии Гёте с гениальным ее полководцем Наполеоном последний, не без свойственной ему солдатской развязности (речь шла о литературе, и о трагедии в частности), заявил: «Трагедии рока? Я не люблю их. Это годилось для прежних времен. Что хотят от рока, от судьбы? Судьба — это политика».
Более ста лет спустя утонченно-унылый, скептический, но бряцающий прусскими шпорами певец цезаризма, «закатный» философ банковско-юнкерской Германии О. Шпенглер провозгласил вновь идею «судьбы» центральным пунктом мировоззрения. Буржуазия на ущербе своей истории убоялась «судьбы» И, TQ4HO для того, чтобы умилостивить эту мрачную женщину, возвела ее вновь на пьедестал, старательно разукрасив дешевыми разноцветными стекляшками своей подгнившей «философии». Если, купаясь в светозарных, наивно-розовых лучах своей исторической утренней зари, молодое бюргерство устами Наполеона дерзко и задорно бросало свой вызов: «Судьба — это политика», то теперь, когда замыкается круг ее развития, оно уже предчувствует свою историческую обреченность: «Политика— это судьба», — шамкает оно безнадежно-старческими, подкрашенными устами своей модной философии.
Идеологи буржуазии непрочь иногда изобразить «настоящий» марксизм как учение фаталистическое, где оторванная от человека «история», подобно могущественному року античного мира, играет этим человеком:
«Пусть испытает все то, что судьба и могучие Мойры В нить бытия роковую вплели для него при рождеиьи.»
(«Одиссея»).
А между тем, ведь не кто иной, как Маркс, писал: «Не история, а именно человек, действительный, живой человек, — вот, кто делает все это, всем обладает и за все борется. «История»
488
не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека»
Правда, этот «человек» (общественный, классовый, исторический «человек») не всемогущ. Правда, его действия сами определяются общественными условиями. Правда, есть объективная закономерность истории, и определенные общественные классы неизбежно должны погибнуть вместе с соответствующим общественным строем. Но все это совершается через людей, которые ставят свои цели, через людей, которые сражаются, гибнут, побеждают. Так учит марксизм. Вот почему это учение, которое столь бесстрашно вскрывает и столь ярко анализирует «железную необходимость истории», учение, которое выводит «законы движения» целых исторических эпох, является в то же время боевой теорией и звучит для буржуазии как пушечная канонада по ее твердыням.
Значение активной борьбы было с поразительной ясностью вскрыто на всех этапах нашей пролетарской революции, которая, завершая «предысторию человечества», открывает его «истинную историю». Вся решающая важность массовой борьбы пролетариата (его «политики») для определения исторической «судьбы» вскрывалась тем ярче, чем организованнее, сплоченнее, дружнее выступали сами массы, все более и более определявшие своей «политикой» свою историческую «судьбу».
Так стоит вопрос и теперь, когда наша революция вновь переживает — на основе своего гигантского роста — переломный момент своего развития.
I.
Реальный поток жизни всегда бывает гораздо оригинальнее, ярче, разнообразнее, чем сухое теоретическое предвидение, «серая» теория. Неожиданные «детали», неожиданное «своеобразие», новые, «непредвиденные» и «непредусмотренные», внезапные повороты событий, противоречия, которые мирно дремали где-то в тяжелых складках истории и вдруг выползли наружу, — разве всем этим не изобилует многоцветная и узорчатая историческая ткань?
Крупнейшим поворотом в ходе нашей революции был поворот 1921 года, переход от железного, сурового и прямолинейного «военного коммунизма» к гибкой, эластичной и маневренной «новой экономической политике». Этот поворот ро многом не был предвиден заранее, хотя именно с элементов новой эко-
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 118.
номической политики и началась — как это было отмечено Лениным — хозяйственная политика пролетарской диктатуры. В настоящее время мы переживаем другой крутой перелом, с большой перегруппировкой классовых сил, с чрезвычайным обострением классовой борьбы, с перестройкой рядов внутри рабочего класса. Обострение классовой борьбы идет по широкому фронту и в городе, и в деревне: экономика, политика, наука, искусство, религия, философия, быт, школа — повсюду набухли противоречия социальных сил, повсюду гораздо резче прошел водораздел между новым и старым миром, повсюду острые вопросы стали ребром, повсюду началось усиленное продвижение вперед пролетарских отрядов. Но наиболее отчаянная борьба идет именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция, социально-экономический смысл которой и нужно в первую очередь анализировать.
В деревне мы имели,— если не считать «Февраля», который снял застарелую политическую коросту царского режима и развязал силы революции, — четыре крутых революционных этапа: 1) основной и решающий этап — Октябрь 1917 года — разгром помещичьего землевладения и конфискация помещичьей земли, «социализация»; 2) эпоха комбедов и раскулачивания; 3) поворот к новой экономической политике; 4) теперешняя ломка деревенских отношений и теперешняя «антикулацкая революция», как мы ее пока условно называем. Последняя фаза тоже не была во всех конкретностях предвидена и взята на теоретический и практический учет заранее: мы вошли в нее через ворота чрезвычайных мер и быстро развернувшийся кризис зернового хозяйства. Этот кризис поставил во весь рост вопрос о генеральной переделке всех деревенских отношений. «Саботаж» со стороны кулачества перешел в бешеное сопротивление социалистической реконструкции. Кулак зверски дерется, и с ним в таких случаях нужно разговаривать языком свинца. В этом отношении создалось положение, к которому как нельзя более подходят слова Маркса: «Здесь речь идет уже не о «проблеме», которую нужно разрешить; речь идет просто-напросто о враге, которого нужно сокрушить»2.
Но «сокрушением врага» дело отнюдь не ограничивается: за этим стоит и «проблема» весьма сложная, ибо ломка отношений в деревне (с обостреннейшей классовой борьбой) происходит в «реконструктивный период», т. е. период напряженнейшей строительной работы. Самая борьба с кулачеством есть «органическая» составная часть великой социалистической стройки в деревне. В этом — важнейшая, оригинальнейшая черта теперешнего положения.
2 Архив М.-Э. Книга 1. С. 279*.
490
В комбедовский период речь шла о борьбе «революционными методами» с кулаком при помощи организации бедноты. Как известно, тов. Ленин считал, что именно с этого момента началась социалистическая революция в деревне, т. е. дальнейший этап развития пролетарской революции в России. И все же никак нельзя ставить на одну доску комбедовский период с тем периодом, который переживаем мы теперь. Комбеды острой революционной бритвой срезали кулацкую верхушку деревни. В результате получилось «осередняченне» деревни. Комбеды пустили в передел капиталистический (кулацкий) инвентарь и землю, бывшую у кулаков. Но они тем самым размельчили хозяйство еще более. Комбеды произвели в деревне переворот уже не против полуфеодальных помещиков, а против «капиталистов». Но они не создали — и не могли создать — положительной базы для укрупненного, социалистического хозяйства. В настоящее время происходит второй массовый процесс экспроприации кулачества: конфискации, распродажа кулацких дворов и другие очень острые методы воздействия; выселение кулаков при коллективизации целых районов, отвод наихудших земель вообще и т. д. — все это есть выражение антикулацкой революции в деревне. Но в то же время этот процесс протекает в совершенно других историко-экономических условиях, и потому смысл процесса, его объективное значение, его результаты являются совершенно иными, принципиально, в корне отличными оттого, что происходило в 1918 году. Сейчас перед нами не всесоюзный передел кулацкой земли и инвентаря, а передача их в общественное пользование колхозов; не «осе- реднячение» деревни, а рост районов сплошной коллективизации; перед нами не только раскулачивание наличных слоев кулачества, но и уничтожение самой экономической базы, которая «химически выделяет» этот хищный и паразитарный слой. Антикулацкая революция теперь происходит в условиях огромного роста промышленности и городов. Она сопровождается технически увеличением машиноснабжения деревни, появлением трактора и комбайна. Она сопровождается экономически укрупненными хозяйствами социалистического типа (совхозы и колхозы всех видов и размеров). Она сопровождается социально возрастающей классовой организацией бедноты, вовлечением середняка в колхозное движение, массовой переделкой крестьянства. Она (в основном) сопровождается психологически не развитием потребительско-индивидуалистической психологии «дележки», «поравнения», а развитием иных, «коллективных», «колхозных» навыков, стимулов, привычек, хозяйственных «идеалов». Она сопровождается переломом в массовом сознании деревни. Она является, следовательно, непосредственной составной частью социалистического строительства, перешедшего в свою более высокую фазу.
491
II.
Вся перестройка техники и экономики совершается сейчас в короткие, спрессованные во времени сроки, ускоренными темпами. С другой стороны, в деревне эта перестройка в известной своей части (поскольку речь идет о кулаке и зажиточной верхушке середняка) производится при помощи самых острых средств внеэкономического принуждения. С кулачеством идет настоящая битва, отнюдь не ограничивающаяся налоговым давлением и «обычными» мероприятиями государственной власти пролетариата. Развитие идет здесь фактически «скачком», сопровождается насильственной ломкой старых отношений, проводимой силами многомиллионных масс бедноты и середняков. Именно поэтому процесс имеет свои значительные издержки: он разрушает и разрубает, крушит и ломает капиталистический и полукапиталнстический сектор деревенской экономики при одновременных созидательных процессах, которые компенсируют, перекрывают—и притом на гораздо более высокой основе— неизбежную при всяком разрушительном процессе тенденцию к падению производительных сил.
Но основной, все перекрывающий, строительный процесс (колхозы, совхозы, тракторы, комбайны и т. д.), который будет нарастать все более значительным темпом, требует финансирования, машин, развития машиностроения, химической промышленности, электрификации. Следовательно, он требует величайших усилий в труде, требует экономии, повышения эффективности всякого вложения средств, напряженных темпов работы, определенных соотношений между производством и потреблением. Техническая революция означает в нашей стране ускоренное социалистическое накопление.
Борьба с кулачеством в деревне, форсированное вытеснение и экспроприация кулачества — с одной стороны, строительство на основе огромной подготовительной работы, которую проделала за предыдущий период сельскохозяйственная кооперация, коллективных производственных хозяйств и гигантских совхозов — с другой, есть часть дальнейшего продвижения пролетарской революции в нашей стране, есть выражение нового этапа революции в ее целом. Нетрудно видеть здесь некоторые наиболее общие связи и закономерности. Промышленность, эта ведущая отрасль народного хозяйства, вступила в период технической революции. Но народное хозяйство не может рассматриваться, как две, механически объединенные, свои половины. Техническая революция в промышленности не может не означать, в конечном счете, технической революции в сельском хозяйстве. Однако в силу исторических причин сельское хозяйство у нас чрезвычайно отстало и по своей технике, и по своей экономике. В промышленности — сугубо обобщест-
402
вленный труд. В сельском хозяйстве — труд сугубо расщепленный, раздробленный, разбитый на маленькие кусочки, запрятанные в скорлупу крохотного индивидуального двора. В промышленности — тип социалистического предприятия. В сельском хозяйстве — мелкобуржуазный в основе уклад. В промышленности крупное производство. В сельском хозяйстве— мелкое и мельчайшее. В промышленности уже достигнута сравнительно высокая степень производительности труда. В сельском хозяйстве — варварски низкая, соответствующая поистине средневековой технике. Техническая революция (т. е. быстрое и коренное изменение в системе орудий труда) предполагает поэтому революцию во всей деревенской экономике, т. е. в данном случае быстрый процесс укрупнения хозяйств, и притом на социалистической основе. Совершенно очевидно, что даже рациональное использование наличного оборудования встречает свою границу в парцелляции крестьянского хозяйства. Еще более очевидно, что мощный трактор, комбайн и другие стальные гиганты просто-напросто хозяйственно не умещаются в рамки мелкого надела. Мелкобуржуазная форма хозяйства становится несовместимой с коренным переворотом в технике, а капиталистическое укрупнение хозяйства — несовместимым с задачами социалистической реконструкции. Более того. Техническая реконструкция промышленности потребовала соответствующих темпов в развитии сельского хозяйства. Систематическое укрупнение этой промышленности, рост ее организованности, строительство новых гигантских заводов имели своим партнером в деревне ускоряющееся измельчание хозяйств. Возрастание производительности труда — на одном полюсе, его чрезмерное отставание — на другом. Громадный рост темпов — в промышленности, их отставание — в деревне. Этот разрыв темпов не проступал так ясно в восстановительный период, когда и в сельском хозяйстве быстро наполнялась пустота, созданная военным временем. Начало реконструктивного периода, требовавшее еще большего темпа накопления, вплотную поставило вопрос о социальной форме деревенской экономики. Соответственные темпы могли быть даны только в условиях крупного хозяйства. Варварски медленные темпы роста мелкого хозяйства уже не были в состоянии в достаточной степени расширять сырьевую и хлебную базу по-социалистически растущей промышленности. Неограниченный рост кулацкого хозяйства означал бы накопление горючего взрывчатого материала для всей социалистической постройки. Резкое его ограничение при ставке на индивидуальное хозяйство означало бы дальнейшее расхождение темпов развития. Единственно возможным выходом являлась социалистическая реконструкция сельского хозяйства. Процесс социалистической переделки всего экономического строя в деревне стал
493
в порядок дня как исторически необходимое разрешение накопившихся противоречий. Именно эта глубочайшая объективноэкономическая закономерность нашла свое выражение в классовых боях, которые находят свое завершение в ликвидации кулачества как класса. Экспроприация кулачества, рост совхозов и колхозов выражают этот процесс и с его разрушительной, и с его строительной стороны. Относительная зрелость города и относительная отсталость деревни объясняют нам, почему в городе техническая революция не изменяет коренным образом экономики (экономическая революция уже была произведена раньше), тогда как в деревне оказывается необходимой экономическая революция даже тогда, когда технический переворот пускает в бой еще только свои первые деревенские отряды. Сказанного не надо, однако, понимать абсолютно. Ибо и в городе меняются экономические отношения: вытесняются остатки частника, теснее налаживается сотрудничество пролетариев, меняется строй труда на крупных фабрично-заводских гигантах, создаются — на социалистических путях — новые формы людских связей (социалистическое соревнование, ударные бригады, производственные совещания и комиссии и т. д. и т. п.). С другой стороны, как ни быстр темп революционного преобразования деревенской экономики (все заранее даваемые цифры оказались в несколько раз ниже действительных, если не учитывать, однако, качественной стороны дела), все же это длительный процесс. Этот процесс не проходит, так же как и вся наша революция, по «классическим» формулам педантов: сперва сотни тысяч тракторов, потом переделка крестьянского хозяйства на коллективный лад. Массовая переделка крестьянского хозяйства уже есть факт, и с каждым днем этот факт становится крупнее и крупнее; в известной степени здесь, следовательно, более уместна другая формула: сперва переделка производственных отношений, потом техническая революция. Не нужно забывать, однако, что за огромным экономическим переворотом, который развивается в деревне, стоит все же полновесное и могучее влияние социалистического города, его технически революционизирующейся индустрии, его кадров, его культурного, организационного и политического влияния. При таких условиях даже сравнительно незначительное количество сложных машин, тракторов, машинно-тракторных станций и т. д., по-новому, по-городскому, по-индустриальному революционизирующих деревню, играет совершенно исключительную роль. С другой стороны, дальнейшее внедрение новой техники вызовет и дальнейшие изменения в производственном строе деревни, и колхоз — коллектив разовьется в новые формы, связываясь все более крепкими узами с другими ячейками организованного социалистического хозяйства.
494
Наконец, необходимо отметить, что техническая революция в целом меняет формы связи между городом и деревней, ускоряя все тенденции, сокращающие объем рыночных отношений и заменяющие их договорными отношениями между различными государственными, кооперативными и другими организациями. А это есть не что иное, как сокращение объема нэпа. Убыстренное сокращение этого объема, революционный «скачок» в области форм связи между городом и деревней развивается вместе с убыстренным переходом к крупному социалистическому сельскому хозяйству, что в свою очередь связано с технической революцией в промышленности. В общем и целом речь идет о прыжке в сторону социалистического продуктообмена. Это вовсе не возврат к формам «военного коммунизма»: это резкое сокращение объема нэпа на базе завоеваний, определявшихся развитием товарооборота в предыдущий период, это начало преодоления нэпа, которое стало возможным лишь потому, что хозяйственное развитие шло «на рельсах нэпа».
Таким образом, в условиях советской системы техническая революция и реконструкция в промышленности являются базой коренной, великой экономической революции в деревне, создавая тем самым предпосылку и для технического переворота в сельском хозяйстве, а вся экономика страны делает огромный шаг к полному осуществлению социализма.
III.
Экономическая и техническая революция в деревне с производственной точки зрения наиболее ярко проявляется в организации гигантских совхозов. Необходимо отметить, что опыт организации таких гигантов есть нечто совершенно исключительное с точки зрения не только либерально-народнических — как выражался Маркс — «представлений о предмете» (кстати сказать, в своей брошюре о межселенных машинно-тракторных станциях тов. Маркевич наголову разбил выкладки проф. Чаянова об оптимальных размерах сельскохозяйственного предприятия), но и с точки зрения наиболее могущественных сельскохозяйственных организаций капиталистической Америки. Механизированное крупное сельскохозяйственное производство с концентрацией средств производства, с энергетической базой, телефонной службой связи, применением науки, инженерноагрономическим руководством, фабрично-индустриальным строем труда, самодеятельностью массы, со своими газетами и радиостанциями, со своей ролью в качестве опорных пунктов пролетарского государства в деревне, с революционизирующим влиянием на окружное крестьянское хозяйство — это совсем
405
не то, что старые, еле волочившие ноги совхозы предыдущего, восстановительного периода. Здесь не только количественное, но и качественное изменение. И новая «душа» совхоза есть трактор и комбайн.
Экономическая и техническая революция в деревне проявляется далее в новой, открытой революцией и необыкновенно крупной по своему значению технико-организационной форме — машинно-тракторной станции. Это поистине детище революции и ее реконструктивного периода, детище, которому, несомненно, предстоит исключительно блестящая будущность. Одним из центральных вопросов обобществления «мелких и мельчайших крестьянских хозяйств» был вопрос о подведении такой технической базы, о создании такой материальной технической перемычки между хозяйствами, которая фактически объединяла бы отдельные хозяйства. В основе эта база есть электрификация. Машинно-тракторная станция тоже играет такую роль, и в этом ее великое значение. Речь идет здесь «не об организации новых совхозов, а о создании крупного, механизированного производства из сотен и тысяч единоличных мелких хозяйств»3. Концентрация механических средств производства, создание энергетической базы как постоянно действующего и планирующего свою работу учреждения («станция»), вовлечение «в круг ее действия огромного количества хозяйств, превращение ее в опорные пункты борьбы против кулака, борьбы за социализм — это, конечно, целая революция.
Индустриализация самого сельского хозяйства, в первую голову организация заводов по переработке продуктов сельского хозяйства, наряду с машинно-тракторными станциями точно так же играет выдающуюся роль как рычаг дальнейшей организации крестьянского труда. Завод такого типа является материальным технико-экономическим звеном, которое связывает и объединяет целые комплексы хозяйств, подчиняет их производственные процессы некоторым общим нормам, регулирует, а затем и планирует производство.
В качестве все более и более революционизирующей весь процесс предпосылки выступает сельскохозяйственное машиностроение. Эта отрасль промышленности вместе с химической есть главный фактор технико-экономического переворота в деревне. Не подлежит сомнению, что мы запоздали с этим делом. Гигантский спрос в связи с ростом колхозов и совхозов на сложные машины, на трактор и комбайн, на искусственное удобрение и т. д. обгоняет предложение, и «ножницы» здесь пока растут, и притом с очень значительной быстротой. И расширение импорта тракторов, и — что неизмеримо важнее —
3 Маркевич А. М. Межселенные машинно-тракторные станции. М.: Плановое хозяйство, 1929. С. 28. (Курсив автора.)
496
форсированное тракторостроение, и производство комбайнов повелительно диктуются нам всем ходом революции. Следует при этом заметить, что, по-видимому, размеры наших производственных единиц, которые уже теперь — в совхозах «гигантского» типа — перекрывают самые крупные американские предприятия и которые при дальнейшем 'развитии колхозного движения и районов сплошной коллективизации будут ставить все новые рекорды, что эти размеры наших предприятий поставят вопрос о новом, «сверхамериканском типе машин», машин большей мощности и большей эффективности. О соответствующих теоретических изысканиях и конструкторской работе следует думать уже и в настоящее время.
Колхозное движение развернулось у нас с необычайной силой. Основной массив крестьянства сдвинулся с мертвой точки, и середняк лавиной «пошел в колхоз». Перспективы развития индивидуального хозяйства явно потускнели. Перелом здесь налицо. Конечно, этот «скачок», как и всякий «скачок», подготовлялся и «зрел». Крупным подготовительным шагом было кооперирование крестьянства, охватившее широкие массы населения. Производственное кооперирование является, таким образом, развитием, новой фазой в процессе кооперативного объединения крестьянства. При этом происходит постоянное движение формы колхозов, перерастание низших объединений в высшие. Мелкие колхозы — кусты — крупные колхозы — колхозы-гиганты— районы сплошной коллективизации — таков один разрез колхозного движения. Здесь формы его расположены в порядке возрастающего укрупнения производственного целого. Производственные товарищества как зародыши колхозов, колхозы низшего типа, артели, коммуны — таков другой разрез, в порядке интенсивности процессов обобществления. Объединения зерновые, животноводческие, смешанные, специальных культур и т. д. — таков третий разрез, разрез по отраслевому признаку. Все эти формы в действительной жизни перемешаны друг с другом. Но при всем их разнообразии и при всей перепутанице отношений совершенно ясно проступает тенденция к укрупнению хозяйства и к возрастающей внутренней организованности. Крупные колхозы играют при этом руководящую роль. А внутренней пружиной всего развития все более должна становиться комбинация машинно-тракторной станции и завода по переработке сельскохозяйственной продукции. Таким образом, создается производственная единица, где индустриально-машинное гнездо ведет за собой самым непосредственным образом производство сельскохозяйственных продуктов, меняя весь строй труда, переделывая старинные навыки и включаясь опять-таки самым непосредственным образом в общесоветскую организованную социалистическую хозяйственную систему.
497
IV.
Быстрое развитие промышленности и огромный размах колхозного движения ставят ряд проблем первостепенной важности.
Прежде всего следует отметить, что вместе с появлением сплошных районов коллективизации, ростом колхозов вообще и ростом совхозов-гигантов появляется по существу дела новый хозяйственный сектор в производстве: социалистический деревенский сектор. Еще сравнительно недавно социалистическая промышленность смыкалась через кооперацию, а отчасти непосредственно с простым товаропроизводителем, мелким крестьянином— и только. Теперь госпромышленность смыкается в первую очередь и преимущественно с социалистическим деревенским сектором. Этот сектор изменяет структуру хозяйства, изменяет структуру плана, вводит в гораздо более точные плановые расчеты новые величины. Через этот сектор в значительной мере и сама социалистическая госпромышлен- ность воздействует на сектор индивидуальных крестьянских хозяйств. И в этом смысле мы вступили в новый этап нашего хозяйственного развития.
Это же обстоятельство коренным образом ставит вопрос об экономическом районе. Грандиозный размах сплошной коллективизации целых районов означает организацию новых эко- номически-территориальных единиц. В свою очередь это означает необходимость планирования всей хозяйственной работы района-колхоза, за исключением особо крупных и «общесоюзных» единиц, но с учетом их хозяйственного значения для района. Промышленность, кустарные промыслы, складское хозяйство, транспорт, все виды сельского хозяйства, имеющиеся на территории; вопросы дальнейшего размещения тех или иных культур, а равно и промышленных предприятий, вопросы использования освобождающейся рабочей силы, вопросы использования энергетики и т. д. и т. п. — все это втягивается в орбиту колхоза-района. Он превращается в комбинат, где самая динамическая величина — машинная промышленность — прямо и непосредственно смыкается с сельским хозяйством.
Трудно предвидеть все огромные последствия такого сдвига. Но уже теперь необходимо отметить некоторые, весьма существенные, тенденции развития. Было бы крайне неосторож но, теоретически неправильно, а практически — политически вредно перепрыгивать через ступеньки развития, необходимые с точки зрения этого развития (в этом Ленин видел одно из типичных отступлений от метода диалектического материализма). Однако, во всяком случае, не менее ложным было бы запрятывание в карман наиболее существенных тенденций развития. Практика колхозного движения в районах сплошной
408
коллективизации дает интереснейший конкретный материал. Если его подытожить, мы получим примерно следующую картину основных линий развития: территория района объединяется по экономическому признаку комбината; техническим центром является энергетическая база — машинно-индустриальный комплекс; вокруг него — разделение отрасли сельскохозяйственного труда; тип, строй, распорядок этого труда все более и более сам становится индустриальным (машинная техника, «фабричная» организация труда, ликвидация индивидуализма, сложное сотрудничество между работниками, фабрично-заводская система оплаты труда, соответствующая дисциплина, формы социалистического соревнования и т. д. и т. п.); организуется плановое руководство всем хозяйством района (распределение трудовых и других ресурсов, план капитального строительства и технической реконструкции, районный бюджет со всеми его, в том числе культурными и бытовыми, подразделениями); происходит — в процессе классовой борьбы и групповых трений — великая переделка индивидуалистической психологии мелкого хозяйчика; вокруг хозяйственного плана района мобилизуется широкая масса всех колхозников, весьма непосредственно, с гораздо меньшим, чем обычно, количеством промежуточных организационно-административных звеньев вовлеченная в дело выработки плана и его практического проведения. Это последнее обстоятельство имеет огромнейшее значение, ибо в зародышевой форме мы имеем дело с грядущим преодолением бюрократизма.
Чрезвычайно интересно то обс1юятельство, что в районах сплошной коллективизации сельсоветы начинают работать по- новому, более демократически, чем раньше, перестраивая свою работу применительно к новым условиям, применительно к потребностям колхозов («лицом к колхозам»). Не может быть сомнения, что это обстоятельство должно коренным образом оживить Советы.
Не нужно, конечно, преувеличивать значение уже достигнутых результатов. Сплошное колхозное районирование находится еще в самой начальной фазе своего развития, и огромное количество трудностей будет еще на пути этого развития. Но вспомним, как В. И. Ленин относился к коммунистическим субботникам, этому маленькому прообразу грядущей дисциплины добровольного коммунистического труда. Тогда мы поймем, какое значение можно придавать колхозу-району. Вопрос об экономическом районе неоднократно ставился и обсуждался. И сейчас целый отдельный том по контрольным цифрам пятилетнего плана посвящен этому плану «в районном разрезе». Однако здесь идет речь о больших исторически образовавшихся районах, связанных ^главным образом с естественными предпосылками разделения труда (уголь, руда, лес, степь и т. д.) или
499
с крупными историко-экономическими предпосылками, прочно сложившимися (например, концентрация рабочей силы). Между тем выше поднятые вопросы ставят всю проблему и более дробно, и более конкретно. Сейчас уже вопрос о пространственном размещении промышленности нельзя ставить вне связи с вопросом о соотношении с сельским хозяйством. Сейчас нельзя уже решить вопрос о наиболее целесообразной форме всего организационного аппарата хозяйственного управления без постановки вопроса об экономическом районе и его, так сказать, экономических подрайонах.
V.
Исходным пунктом нового этапа, этапа социалистической реконструкции, был, как мы видели, процесс технической революции в нашей промышленности, процесс ускоренного социалистического накопления, т. е. то самое, что почиталось несбыточным f чудом меньшивистскими любомудрами и профессиональными идеологами буржуазии. Кричаще-огромные темпы промышленного развития, бешеный их галоп, ставящий в тупик многих исследователей нашей хозяйственной жизни, являются следствием новой формы производства, новой, социалистической в своей основе организации труда, новой государственной власти. Резкое сокращение непроизводительного потребления, могучие преимущества планового хозяйства, вскрытие живительных ключей и источников творческой энергии масс обнаружили потенциальные ресурсы, которые, будучи приведены в движение, дали столь поразительные результаты. Эти преимущества социалистического планового начала, несомненно, будут в будущем давать о себе знать с еще большей силой. Молодая социалистическая страна в условиях планового хозяйства может заимствовать «последние слова» техники у своих заклятых империалистических врагов; она может сполна реализовать «установку на наименьшие потери», «установку на наибольшую эффективность». Размещение хозяйственных факторов («штандарты» индустрии, тех или иных специальных культур сельского хозяйства и т. д.) не связано у нас узкими нормами и масштабами капиталистической ориентации: если в сложившихся капиталистических организациях размещение рынков (центров скопления рабочей силы, транспортных путей и т. д.) является сковывающим началом и в теории берется как величина постоянная, то у нас при стройке наново возможна большая свобода и более целесообразное размещение основных производственных факторов; если в капиталистическом хозяйстве, которое рассматривает все и вся с точки зрения почти непосред¬
500
ственно коммерческой рентабельности, тем самым положен предел «географическому размещению промышленности», то у нас можно и должно исходить из гораздо более глубоких производственных оснований; связь различных отраслей промышленности друг с другом и использование этой связи; великая связь промышленности с сельским хозяйством, возможность «размещать» в масштабе целой огромной страны — все это станет источником гигантского повышения эффективности хозяйственного целого. Соответствующее пространственное размещение позволит использовать все преимущества комплексов, связей, комбинатов (централизованное сжигание топлива, единая сеть электропередач, утилизация отбросов, взаимоиспользование технологических процессов, комбинация железнддорожного, автомобильного, водного транспорта и включение его в общехозяйственные расчеты и т. д.). Плановое хозяйство позволит универсализировать все технические достижения, систематически выбрасывать все лишние звенья аппарата (начиная с торгово-посреднических). Оно позволит поставить всю совокупность научной работы на сознательную службу социалистическому общественному целому и из революции научной сделает могучий рычаг дальнейшего технического переворота. На основе этих достижений еще шире станет развертываться животворящая энергия трудящихся, которая будет бить неиссякаемым ключом.
Ни на одну минуту нельзя упускать из виду характернейшую черту переживаемого периода, а именно его известную скачкообразность. Вообще говоря, любое продвижение вперед, хотя бы и весьма «органическое», весьма «мирное», после пролетарского переворота есть составная часть, кусочек революции. Однако у нас революция продолжается не только в этом смысле слова: у нас налицо революционный скачок (в технике, в темпах, в деле реконструкции сельского хозяйства).
Эта революция организуется, возглавляется, руководится партией и правительством революционного пролетариата. Она насильственно ломает капиталистическо-кулацкие формы экономики, она развивает всестороннюю энергию для преодоления отживающих мелкобуржуазных хозяйственных форм. Она, собирая лучшие силы пролетариата в одну армию, использует все ресурсы страны для дела скорейшей индустриализации, мобилизуя крупную часть доходов массы и в то же время напрягая всю сумму творческой энергии этой массы. На этой основе совершается чудесный скачок от старой фабрики к Днепрострою, от сохи к трактору, от «двора» к колхозу-району. Но процесс технической и экономической революции, проходящий в условиях чрезвычайных трудностей и чрезвычайного напряжения пролетарских сил, сопровождается громадными и быстрыми перегруппировками людских масс и выдвигает все новые и новые проблемы.
501
Капиталистические элементы быстро исчезают. Лозунг ликвидации кулачества как класса воплощается в жизнь. Этот главный враг социалистической реконструкции, который бросился яростно на ее стальную рогатину, уже получил смертельные ранения. Социалистический сектор в деревне, сокращение объема нэпа, все большие успехи договорных отношений между организациями пролетариата и крестьянства отнимают начисто общественный кислород у этого класса. Он агонизирует, но еще сильно кусается.
Крестьянская беднота и батраки неслыханно растут политически и организационно, становясь становым хребтом всех организаций в деревне. Середнячество в основном делает крутой поворот к колхозу, выражая остатки своего недоверия, а иногда и недовольство в частной распродаже скота; но хозяйственный авторитет кулака в деревне уже лопнул. Широкое половодье колхозного движения, вымывая старые традиции, грани, привычки, создает условия для радикальнейшей переделки крестьянства, готовит почву для грядущего преодоления классов. Эти условия рождаются во внутренней, классовой и групповой борьбе, но они рождаются ежедневно и ежечасно. Интеллигенция, поставленная перед выбором — куда и с кем, расслаивается: одна часть, как во время Октября, хватается за оружие саботажа, выделяя конспиративные шайки вредителей и квалифицированных белых заговорщиков; основная масса, не без скрипа, поворачивается к пролетариату. Сам пролетариат, впитывая огромные пласты новых рабочих отрядов, выделяет целый слой энтузиастов социалистического труда (ударники), намечает не только новые формы связи (рост соревнования), но и создает новый тип рабочего-инженера, новый небывалый тип завода-вуза (опыт АМО), новые методы воздействия на деревню (работа 25-тысячников). Колоссально возрастает «актив» рабочего класса. Изменение количественного соотношения между классом и партией влечет за собой и некоторые качественные изменения: беспартийные становятся непосредственной периферией партии. Широчайшие круги рабочих и бедноты пододвинулись в разнообразных формах к рычажкам реальной власти в ряде областей жизни, от фабрики до верхушек госаппарата (самокритика, чистка заводскими рабочими наркоматов и т. д.). Рабочий класс по-новому и с новой силой выступил как организатор деревни, по-новому сомкнулся с основными массами крестьян. Перетасовка возрастных групп, смена поколений, возросшая роль молодежи — все это явления чрезвычайной важности.
Перестройка всех аппаратов, великая людская смена, сопровождается ростом активности, коренной переделкой рабочей силы, переходом к новым методам и новым темпам работы, целой революцией в быту (например, производственные коммуны
502
рабочих) и в идеологии (начало конца религии). Российская «обломовщина» уже начинает быть похожа на старого белого слона, которого можно будет показывать за деньги. Разве все это не означает величайшего исторического перелома?
Новые поколения пролетариата идут широким фронтом, занимают свои места у бесчисленных колесиков государственного механизма, подкапываясь под самые основы, под самые возможности бюрократизма. Впервые в истории сдвинулись со своих мест и пошли под уклон уродство и отсталость сельского хозяйства: самый темный, самый загнанный, самый нищий сектор всех существовавших доселе обществ идет теперь — не без мук переходного времени — по новым путям. Это есть новая страница человеческой истории.
VI.
Выше мы поставили некоторые вопросы текущего периода с точки зрения анализа основных тенденций развития. Это вовсе не значит, что на деле существуют только эти тенденции. Есть и противоположные. Они вытекают из. нашей относительной нищеты и отсталости. Они проявляются в борьбе против нас наших классовых врагов (кулачества, ростков городской буржуазии, вредительских шаек, агентуры международного империализма). Они выражаются в особых препятствиях, которые приходится разрешать путем напряженнейших трудовых усилий, а иногда и сознательного отказа от непосредственных благ в пользу завтрашнего, грядущего дня. Было бы странным, если бы мы не видели всех этих трудностей, которых не изживешь в один месяц. Было бы преступно, если бы мы не сосредоточивали самого жгучего внимания на наиболее больных и тяжелых проблемах, которые стоят на очереди дня. Но именно для того, чтобы их преодолеть, нужно видеть основные контуры будущего. А эти контуры — не абстрактная выдумка, не печальный и платонический вздох, не «голубая мечта» о рае, которой никогда не суждено осуществиться. Контуры грядущего даны в реальных тенденциях жизни, в реальном творчестве масс, переделывающих и вековечные устои экономического быта, и свою собственную природу.
Одним из главнейших противоречий (и проклятьем) общественной жизни предыдущих исторических формаций была противоположность между городом и деревней.
«Самым крупным,— писали Маркс и Энгельс,— разделением материального и духовного труда является отделение города от деревни. Противоположность между городом и деревней начинается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного быта к государственной жизни, от местности к на¬
509
ции и тянется через всю историю цивилизации до нашего времени (Anticornlaw — Zeaque). Вместе с городом появляется и необходимость администрации, полиции, налогов и т. д., коротко говоря, общинной жизни (Gemeindewesens), а значит, и политики вообще. Здесь впервые сказалось разделение населения на два больших класса, основывающееся прямо на разделении труда и на орудиях производства. В городе мы имеем перед собой факт концентрации населения, орудий произвол- ства, капитала, наслаждений, потребностей, между тем как в деревне мы наблюдаем диаметрально противоположный факт изолированности и обособления. Противоположность между городом и деревней может существовать только в рамках частной собственности. Она есть грубейшее выражение факта подчинения индивида разделению труда и определенной, принудительно навязываемой ему, деятельности, подчинения, превращающего, одного человека в ограниченное городское животное, другого —в ограниченное деревенское животное и ежедневно наново порождающего противоречие интересов обоих... Уничтожение противоречия между городом и деревней является одним из первых условий коллективности (Gemeinschaft), условием, которое, в свою очередь, зависит от массы материальных предпосылок и которое, как всякий видит сразу же, не может быть осуществлено одной только волей (эти условия должны еще быть развиты)»4 *.
Сейчас мы подходим к решению этой величайшей исторической проблемы. Новые принципы размещения промышленности, создание индустриальных центров, сомкнутых с сельскохозяйственной периферией района; образование из них нового типа очагов культурного переворота — все это есть подкоп под основные устои старого деления общества, все это есть приближение к тому, чтобы решить задачу уничтожения противоположности между городом и деревней.
В обостренной — на данном этапе — классовой схватке идет хозяйственная переделка старых отношений. Но уже видно в своих очертаниях будущее, воспетое великим бельгийским поэтом:
Тогда, потом,
С каким чутьем,
С каким согласьем равновесным,
С широкой смелостью и гением чудесным Отверсты будут нам Связующие жизнь законы —
Мосты, ведущие к иным мирам,
Под золотые небосклоны.
ч
4 Маркс и Энгельс о Фейербахе//Архив Маркса — Энгельса. С. 234.
504
Чтобы народ, свободный от причуд, Единый на путях гармонии и мира, Увидел сквозь себя, как бурю света льют Согласья стройные бескрайнего эфира.
И циркуль победит церковные кресты.
Меж человеком и вещами Протянутся, препятствия дробя,
Живые узы. В их сплетеньях Окрепнет правда.
Мир, порхая в превращеньях,
В богах изверившись, уверует в себя.
За этот новый строй жизни, который в муках выковывается на нашей земле и который уже получает свое отражение в наметках генерального плана великих работ, мы будем биться со всеми врагами, из них же первый международный империализм. Но в этой битве у нас будут и славные, героические союзники, «пролетарии всех стран», которые носят в сердце своем сияющую красную пятиконечную звезду и которые взорвут вавилонскую башню капитализма, стоящего на пути победоносных коммунистических армий.
эн
ЭКОНОМИКА СОВЕТСКОЙ СТРАНЫ *
В своей книге «Великое наступление» («The Great Offensive») г. Морис Хиндус делает между прочим такое интересное заключение: «Индивидуальные предприятия, по моему убеждению, если и могут снова появиться в России, то только в случае внешнего завоевания России как результата войны или в случае внутреннего краха, который позволит индивидуалистическим соседям России разделить и поглотить ее территорию и навязать ей частное хозяйство. Но даже и в этом случае это может быть достигнуто лишь в результате массовых убийств, ибо ни рабочий, ни новая молодежь не согласятся на такие перемены без отчаянного сопротивления».
Настолько прочные позиции завоевал социализм, такие гигантские успехи одержала наша партия, так поразительны оказались результаты технической и экономической реконструкции и победоносной классовой борьбы, что даже буржуазные наблюдатели констатируют полную, безоговорочную и прочнейшую победу социализма над «частным хозяйством».
А ведь еще только в 1925 году пророк «сменовеховства» проф. Устрялов писал: «Государственная промышленность» трагически бессильна выдержать конкуренцию с воскресающей частной инициативой. «Тяжелая индустрия» — последняя цитадель коммунистической экономики — переживает, по общим отзывам, перманентный кризис... Бюрократизм, волокита, взяточничество— все это неразлучные спутники экономической химеры (т. е. социализма. — Н. Б.). И лишь распростившись с нею, мыслимо их победить».
Как ограниченны и тупы оказались апостолы «здорового капитализма» от Устрялова до Каутского, от Милюкова до Дана! И как героичны и умны оказались советские рабочие, которые вопреки пению сладкоголосых буржуазных и «социалистических» сирен под руководством коммунистов час за часом складывали и сложили прочный и незыблемый фундамент социализма!
* * *
Самым характерным в экономике нашей страны в настоящее время нужно считать процесс ликвидации многообразных экономических укладов (пять укладов Ленина), процесс, который одержал исключительно крупные победы и завершение которого есть дело второго пятилетнего плана. Уже сейчас «социалистический сектор» по сути дела не может быть рассматриваем как «сектор», ибо он — не только «ведущее начало», «командная высота», «динамически решающая величина» и т. д. Он — подавляющая громадина всего народного хозяйства. Он — все, за вычетом единоличника-крестьянина и незначительного числа ремесленников. Это — исключительно важная победа, здесь налицо уже качественно новая «ситуация», созданная ростом индустрии, коллективизацией сельского хозяйства, уничтожением кулачества. Правда, в отличие от индустрии с ее предприятиями «последовательно-социалистического типа» колхозы необходимо рассматривать как социалистический, но еще не «последовательно-социалистический» тип производственных единиц, однако их уже нельзя отнести ни к какой форме «частного хозяйства». Таким образом, с огромной силой ускорения мы идем к единому «способу производства», «бесклассовому социалистическому обществу». Нужно понять всю бездонную глубину этого экономического переворота и все его последствия. Он означает всеобщую социалистическую «рационализацию» хозяйства, полную победу социалистического плана над всеми остатками товарно-анархической стихии, колоссальное возрастание организованности всего хозяйственного целого и быстро растущее повышение его эффективности.
Когда-то гг. «кадетер-социалисты», кокетничая с социализмом, изображали будущее общество, как винегрет из разных «моментов» экономики: Вагнеры, Шеффле, Шмоллеры, наши народолюбивые Чупровы, все они заглядывая в будущее, судили по формуле: «с одной стороны, с другой стороны». Социализм же утверждает себя как единый способ производства, хотя и не сразу, а в мучительно трудной борьбе с остатками других укладов и форм. Но претендует он на занятие всех мест на историческом поде битвы, и этого он, разумеется, добьется. Так говорит уже не только предугадывающая «теория», а и положительный исторический опыт.
507
+ * *
Одним из важнейших и центральных затруднений при построении социалистической экономики являлась, разумеется, проблема новых основных фондов (новых средств производства), или, выражаясь еще на капиталистическом языке, проблема основного капитала. «Техническая реконструкциям, «социалистическое накопление», «новый основной капитал», «переоборудование всего хозяйства» и т. д. — все это различные формулы для обозначения по сути дела одного вопроса, одной задачи, которая сводилась к движению производительных сил на новой, социалистической основе. Эта трудность (ибо старый порядок оставил пролетарскому наследнику страну нищую и по- луварварскую) превращалась в устах антикоммунистических идеологов в невозможность. Так, например, II. П. Маслов (ныне изменивший свою позицию) писал в 1918 г.: «Творить ... новые предприятия сна новых технических началах из ничего даже и революция не в состоянии, хотя она и обладает огромными творческими силами»*.
Однако пролетарская революция все это «сотворила». Разумеется, не из абсолютного «ничего», но сотворила целый огромный мир новой социалистической индустрии и механизированного сельского хозяйства и притом в небывало короткие исторические сроки. Ее сознательная сила, партия, опираясь на героический энтузиазм и самоотверженность пролетариата, концентрировала все возможные ресурсы на участке тяжелой промышленности: путем интенсификации труда и его организации, путем величайшей экономии, путем налогов прямых и косвенных, путем добровольных сборов, путем займов,‘путем соответствующей политики цен и т. д. был взят самый твердый курс на самоотверженную стройку тяжелой индустрии, процент накопляемой части народного дохода оказался крайне высок (и оттого так велико «напряжение»), перераспределение производительных сил частично шло за счет других отраслей (в том числе и сельского хозяйства), соотношение между производством и потреблением развивалось в сторону решительного перевеса первого (сюда входит и экспорт средств потребления для импорта средств производства). Но тяжелая индустрия, технически блестяще вооруженная, была построена, «социалистическое накопление» шло невиданными темпами вперед.
* * *
«Пропорции» с точки зрения «нормали» казались сдвинутыми со всех привычных и даже теоретически воображаемых мест.
608
Противники коммунизма открыто говорили о «кризисе» всего советского хозяйства. Колеблющиеся и уклонисты пугались такого быстрого продвижения и нарушения якобы «абсолютно необходимых» пропорций. Между тем объективно речь шла о важнейшей фазе всего строительного процесса, когда создавались предпосылки последующих победоносных фаз уже на других участках хозяйства. Дело крайне затруднилось тем, что почти одновременно нужно было сломить кулачество, преодолеть колебание части середняков, создать базу для возможно более широкого — и притом социалистического — применения сельскохозяйственных машин. Это была проведенная пролетарской диктатурой гигантская аграрная революция с экспроприацией средств производства кулаков, переворот в хозяйственных формах, радикальная перегруппировка классовых сил, причем за спиной этих процессов уже зрело предложение огромного машинного сельскохозяйственного парка со стороны индустрии, т. е. переворот в технической основе сельского хозяйства. Исходный пункт развития в деревне был довольно жалок, классовое сопротивление врага — необычайно остро, сила индивидуалистических привычек миллионов — огромна, пусковой период коллективных хозяйств и совхозов довольно длителен, и в результате весьма значительны оказались «издержки» этого великого процесса реорганизации. Они оказались особенно значительными географически там, где слои кулачества крепче сидели в своих гнездах, а по отраслям производства — в его особо «тонких» ответвлениях, прежде всего в животноводстве, где позиции кулачества были тоже особенно сильны. Именно поэтому противники коммунизма ожидали «нарастания кризиса», а их политические представители и внутри, и вне страны усиленно заходили вокруг проблемы «мужика».
*
*
Фаза общего народнохозяйственного развития в СССР, которая выражалась в решительном и одностороннем, но исторически абсолютно необходимом сдвиге всех хозяйственных пропорций в сторону тяжелой промышленности, стала переходить в другую фазу, когда на основе завоеваний предыдущего периода и при дальнейшем мощном развитии тяжелой промышленности стали быстро подниматься сельское хозяйство и легкая промышленность. Было бы в высшей степени неправильно рассматривать обе «половинки» хозяйственного целого как раздельные и изолированные силы. Между тем многие из наших противников рассматривали рост нашей тяжелой промышленности как «вещь в себе» у Канта или как производство средств производства у Туган-Барановского: «Уголь для железа, же-
509
лезо для угля» и т. д. Однако даже при самом беглом взгляде на вещи можно было бы заметить громадные потенциальные связующие моменты. Так, капитальные вложения в металлообрабатывающую промышленность шли прежде всего на те отрасли, которые обеспечивали электрификацию страны и механизацию сельского хозяйства. Сельскохозяйственное машиностроение в СССР (включая производство тракторов) выдвинулось на первое место. Стала быстро подниматься химическая промышленность. Социалистический «город», вернее, социалистическая индустрия начала быстро усиливать свою активную революционизирующую помощь «деревне». «Пропорции» стали выравниваться на иной манер и на совершенно новой основе, обеспечивающей крайнее убыстрение темпов развития всего социалистического хозяйства в целом. «Издержки реорганизации» стали быстро перекрываться, раны залечиваться, и во всю величину свою стал вырисовываться основной факт: сельское хозяйство освобождено от пут мелкой собственности, от «собственнического свинства на земле» (Маркс); в сельском хозяйстве создались новые трудовые стимулы, новый строй труда, новая техника: сельское хозяйство, превращаясь в одну из отраслей промышленного типа, начинает с огромной быстротой подыматься на своих новых, социалистических, устоях.
* * *
В корне изменилась и вся проблематика рынка. Рынок эпохи «классического» нэпа имел своей самой глубокой основой мелкое индивидуальное крестьянское хозяйство, раздробленный труд, крестьянский «двор». Замечательные работы Ленина с предельной ясностью мотивируют этот пункт. Поворот к нэпу был отступлением. Восстановительный период — подготовкой и переходом к наступлению. Реконструктивный период привел к фронтальному социалистическому наступлению, уже со всеми родами оружия. Рост индустрии и переход к колхозно-совхозному типу хозяйства не могли не повлиять на всю сферу обращения, вызвав к жизни и новый тип торговли, «советской торговли», без спекулянта и перекупщика. Этот процесс не мог уничтожить рынка и денег как категории рынка не только потому, что остались еще «дробь» единоличного сектора и индивидуальное хозяйство колхозников, чем ни в коем случае нельзя пренебрегать, но и потому, что взаимосвязь между всеми частями сельского хозяйства и промышленности не достигла еще соответствующих степеней плотности и интенсивности. Но он изменил в корне значение рынка, ибо превратил его в огромной степени в соотношение организованных государственных, полугосударственных и кооперативных единиц, за которыми
510
Стоит единая организующая централизованная воля. Когда «Социалистический вестник» сокрушается, что налицо «сведение права крестьян на продажу излишков их продукции из-за монопольное™ государства как покупателя к фикции», то он живет категориями прошлых периодов. «Монопольное™» государства дает теперь деревне людей, машины, химические удобрения к крайней выгоде для деревни. «Свободная игра экономических сил» — просто сапоги всмятку в условиях нашей выросшей социалистической действительности, реакционная утопия. Совсем другой смысл имеет сейчас и проблема расширения товарооборота и транспортной сети, о чем с такой настойчивостью говорил тов. Сталин. Это отнюдь не развязывание анархического прежнего рынка, а создание материальной базы для распределения возросших масс продукции, правильного регулирования ее потоков с использованием рыночной формы, в том числе и в массово-розничных звеньях советской торговли, с продажей по ценам, регулируемым организованными силами пролетарской диктатуры. Таким образом, и здесь мы имеем совершенно новые качества процессов, которые очень ясно говорят нам о том, как далеко мы уже продвинулись по пути к бесклассовому социалистическому обществу.
* * *
Различные господа — критики, специалисты и дилетанты, чрезвычайно любят отмечать, что советский социализм «забыл человека» и что эта черта есть линия советского развития, принцип его экономики и даже всей его культуры. Экономисты ссылаются при этом на соотношение между производством средств производства и производством предметов потребления, обвиняя нас в том, что мы культивируем фетишизм машины. Даже м-р Чэйз в своей статье* в «Известиях» затронул этот мотив. После всего вышеизложенного нетрудно, однако, понять, что наше развитие имело на определенных своих ступенях разные задачи, в конечном счете сливающиеся в одну задачу, задачу построения цветущего социалистического общества с могучими производительными силами, функционирующими для покрытия растущих массовых потребностей. Вторая пятилетка уже определила этот поворот. Соотношение между производством и потреблением, между производством средств производства и производством предметов потребления до известной степени меняется в сторону потребления. Это, конечно, отнюдь не означает понижения производительных сил страны, находящих свое непосредственное выражение в росте средств производства и в дальнейшей технической реконструкции: наоборот, тяжелая промышленность продолжает и во второй пятилетке свой бурный
511
рост; но это означает установление реальной связи между обеими отраслями: машины, уголь, электроэнергия, стройматериалы, химия тяжелой промышленности уже могут оплодотворять и оплодотворяют легкую промышленность и сельское хозяйство. Но процесс потребления есть в то же время процесс производства рабочей силы. Быстрый скачок в уровнях массового потребления, к чему мы идем, даст огромнейший производственный эффект. Этот производственный эффект позволит использовать его не только по линии дальнейшего «социалистического накопления», т. е. расширенного воспроизводства, предполагающего гигантский рост средств производства и непрерывное повышение удельного веса этого производства, но и даст возможность решительного увеличения трат на культурные нужды, на просвещение, науку, искусство, украшение жизни. Однако и эти затраты, в конечном счете расширяющие умственные гори зонты людей, повышающие их культурный уровень вообще, их научно-технический уровень в частности, в свою очередь, отражаются на производстве, на темпах овладения техникой, на изобретательстве, на уменье концентрировать внимание и т. д. Так, интересы производства и интересы потребления, разъединенные в капиталистическом обществе, сливаются при социализме.
Машина, развивая производительную силу труда, играет освобождающую роль, ибо она перестает быть средством эксплуатации.
Весь культурный облик общества становится снизу доверху другим.
*
* *
Таким образом, внутренние тенденции развития социалистического общества, сознательно выражаемые пролетарской партией в ее генеральной линии и во всей системе ее установок, реализуемые в концентрированном волевом напоре через многосложный людской «аппарат», охватывающий миллионные массы, ведут к организованному во всех своих частях и потому хозяйственно необычайно эффективному обществу. Последний и самый глубокий критерий «высоты» общественного строя есть степень производительности общественного труда. И все тенденции нашего развития идут по этой линии, становясь все отчетливее и отчетливее: раскрепощение рабочей силы и развязывание творческой энергии трудящихся, уничтожение паразитического потребления, поворот индустрии к обслуживанию сельского хозяйства и рационализация его с освобождением от пут частной собственности, гигантски возрастающая плановость, массовое применение науки, все более яркий рост культуры
512
всех работников общества, преодоление в жестокой классовой борьбе остатков капитализма и всех его «вредных сопротивлений», все большее единство организованной и централизованной воли при одновременном развязывании широчайшей массовой инициативы и т. д. — все это создает огромную мощность растущего социализма и громадное повышение производительности общественного труда. Перспективы четки и ясны. Конечно, империалистическое нападение на нас потребует экономически непроизводительных трат и ослабит темпы нашего развития. Но металлический и огненный язык сражений переведет временно весь «исторический разговор» в другую плоскость. Издержки этих сражений будут очень велики. Но классовый враг и здесь будет разбит. А экономика социализма начнет новое свое движение, и уже не только в пределах нашей страны.
17 Зажаэ М 2227
КОММЕНТАРИИ
К С. 36
* Публикуется по: Бухарин Н. Что такое социализм?//Новый мир. №870. 1916. 28 декабря.
К с. 39
* Публикуется по: Бухарин Н. Программа коммунистов (большевиков). М., 1918. С. 3—12, 24—29 (разделы I—IV, VIII—XVI). Опущены разделы V—VII и XVII—XIX (С. 12—24, 49—64), которые посвящены политической системе Советской республики, а также политике в отношении школы и церкви, вопросам военного строительства, международной политики и национальному. Заключение брошюры датируется маем 1918 г.
К с. 81
* Печатается по: Бухарин Н. Экономика переходного периода. Часть I. Общая теория трансформационного периода. М.: Государственное издательство, 1920. В начале книги имеется посвящение: «Великому революционеру мысли и действия, горячо любимому учителю, товарищу и человеку Владимиру Ильичу — ко дню его 50-летнего юбилея посвящает автор*.
B. И. Ленин читал книгу Н. И. Бухарина в мае 1920 г., делая замечания на полях, он также написал общий отзыв и «академическую рецензию» на книгу (Ленинский сборник. XL. М., 1985. С. 428—429).
** крушение (нем.).
*** В брошюре «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов» К. Маркс писал: «.. .мы говорим рабочим: вам, может быть, придется пережить еще 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений не только для того, чтобы изменить самих себя и сделать себя способными к политическому господству...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8.
C. 431; Там же. С. 582).
К с. 82
* На полях В. И. Ленин замечает: «только «познавательная ценность»?? а не объективный мир отражающая? «стыдливый»... агностицизм!» (Ленинский сборник. XL. С. 384). •
** Относительно этого суждения В. И. Ленин замечает: «Две неверности: 1) определение шаг назад против Энгельса; 2) товарное производство есть тоже «организованное» хозяйство» (Ленинский сборник. XL. С. 384).
К с. 83
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 85.
** К этому суждению относится замечание В. И. Ленина: «неверно.
514
Даже в чистом коммунизме хотя бы отношение I v+m к Ц с? и накопление?» (Ленинский сборник. XL. С. 384).
*** Все это предложение В. И. Ленин подчеркнул и на полях отметил: «не только!» (Ленинский сборник. XL. С. 384).
**** Относительно этого В. И. Ленин заметил: «не во всем» (Ленинский сборник. XL. С. 384).
К с. 85
* К этому утверждению относится замечание В. И. Ленина: «не только не «уничтожил» (Ленинский сборник. XL. С. 385).
К с. 89
* Отчеркнув два последних предложения, В. И. Ленин заметил на полях: «Не «поэтому» и не «здесь». Колонии были и до империализма и даже до промышленного капитализма» (Ленинский сборник. XL. С. 386).
К с. 90
* Ко всему абзацу относится замечание В. И. Ленина: «Игра в аналогии. Иногда создание «самостоятельных» государств означает усиление империализма» (Ленинский сборник. XL. С. 386).
К с. 92
* Маркс К. Введение «К критике политической экономии»//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 17—48.
К с. 93
* Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государ- ства//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 172. «Политика есть лишь способ обеспечения устойчивости, средство сохранения и расширения собственности» (Акилле Лориа. Экономические основы общественного строя. 2-е изд. Париж, 1903. С. 362).
К с. 94
* Отчеркнув это предложение, В. И. Ленин на полях заметил: «очень хорошо!» (Ленинский сборник. XL. С. 387).
К с. 95
* «.. .капитал не вещь, а общественное отношение между людьми, опосредованное вещами» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 775).
** Энгельс Ф. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом; Об авторитете; Маркс К. Замечания к программе Германской рабочей партии; К критике гегелевской философии права (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 5—342; Т. 18. С. 302—305; Т. 19. С. 13— 32; Т. 1. С. 209—368).
К с. 101
* Артур Фейлер, редактор «Франкфуртер Цайтунг», в своей книжке «Перед переходным хозяйством» (изд-во «Франкфуртер Цайтунг», 1918). См. в особенности главу «Военный социализм и хозяйственная свобода», с. 33 и сл.; его формула гласит; «Мы организовали дефицит». Гораздо шире
17*
515
ставит вопрос Эмиль Ледерер («Хозяйственный процесс в условиях войны»): «Прежде экономика войны была проблемой государственных финансов. Однако сегодня государство — всеобъемлюще. Поэтому его деятельность выражается не в форме предпринимательства, она является чем-то большим, чем решением финансово-хозяйственной, денежной проблемы, но превращается в мобилизацию всего вещественного материала народного хозяйства для войны» (С. 362) (нем.).
** Гильфердинг Р. Финансовый капитал. М.: Соцэкгиз, 1959. С. 222 и сл. «Военное хозяйство закрывает биржу и тем самым устраняет всю ее проблематику» (Э. Ледерер «Хозяйственный процесс в условиях войны») (нем.).
К с. 104
* обязательство сдачи и приобретения.
К с. 105
* Подчеркнув слова «организационных форм капитализма», В. И. Ленин относительно них заметил: «Маркс говорил проще (без выкрутас с «терминами» и «системами» и социологиями) и говорил вернее об обобществлении. Автор дает ценные новые факты, но ухудшает, verballhorut (искажая (нем.).—С. Л.), теорию Маркса «социологической» схоластикой» (Ленинский сборник. XL. С. 390).
** соответственно иным условиям.
К с. m
* «Репродукция означает буквально воспроизводство, повторение, возобновление процесса производству, причем с первого взгляда может быть неясно, чем собственно понятие воспроизводства отличается от ясного для всех понятия производства и для чего здесь нужно новое непривычное выражение. Но как раз в повторении, в постоянном возобновлении процесса производства кроется момент, имеющий сам по себе существенное значение» (Люксембург Р. Накопление капитала. М.—Л., 1931. С. 5).
К с. 112
* Отметив это определение, В. И. Ленин заметил: «классы представляют из себя прежде всего «группы лиц» (неточно сказано), различающихся положением в общественном строе производства и различающихся так, что одна группа может присваивать себе труд другой группы» (Ленинский сборник. XL. С. 391).
К с. 113
* Относительно этого суждения В. И. Ленин заметил: «архинеточно. Антагонизм и противоречия совсем не одно и то же. Первое исчезнет, второе останется при социализме» (Ленинский сборник. XL. С. 391).
К с. 117
* Отчеркнув вторую часть абзаца (со слов: «банки являются...»), В. И. Ленин написал на полях: «очень хорошо и было бы еще лучше, если бы вместо «типа связи» сказать проще» (Ленинский сборник, XL. С. 392).
К с. 121
* «Неслыханно превосходящий в численности и в силе пролетариат...
516
экспроприирует экспроприаторов, которые даже не способны, оказать сопротивления (!), и завладевает полностью готовым механизмом производства и распределения, который и дальше работает неизменно и непоколебимо... Это есть Марксова теория обобществления» (Франц Оппенгеймер. «К теории обобществления» в сборнике «Путь и цель социализации», изданном инженером д-ром Германом Бекком. Изд-во «Новое отечество». Берлин. С. 16). Д-р Пранге (нем.).
** «ясным изложением марксистской теории» (нем.).
К с. 122
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 770—773.
** «Она (экспроприация) не может и не должна осуществляться в форме грубой (!!) конфискации... ибо в этой форме она не могла бы осуществиться иначе, как ценой гигантского разорения средств производства, обнищания народных масс, растрачивания источников национального дохода. Напротив, экспроприация экспроприаторов должна осуществляться упорядоченно и регламентирование; так, чтобы производственный аппарат не разрушался, не прерывалось функционирование предприятий промышленности и сельского хозяйства» (Отто Бауэр. Путь к социализму. Фрайхайт, Берлин, 1919. С. 28).
*** Подчеркнув выделенные в тексте слова, В. И. Ленин на полях отметил: «Ну, вот и слава богу! Наконец, человеческий язык, вместо «организационной» тарабарщины! Все хорошо, что хорошо кончается» (Ленинский сборник. XL. С. 393).
К с. 123
* Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 772.
** «Организация революционных элементов как класса» («Нищета...». С. 163).—См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 184.
*** «Прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков» (Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 435—436).
**** Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773.
К с. 124
* К этому слову имеется замечание В. И. Ленина: «Диалектический» процесс. Именно! А не схоластика а 1а Богданов. Автор ставит его рядом (и на 2 месте) с Begriffsscholastik (понятийная схоластика.— С. Л.) Богданова. Но рядом поставить нельзя: или-или» (Ленинский сборник. XL. С. 394).
** Относительно этого предложения В. И. Ленин заметил: «очень верно!» (Ленинский сборник. XL. С. 394).
К с. 125
* Подчеркнув слова после запятой, В. И. Ленин относительно них заметил: «невозможность» доказуема лишь практически. Автор не ставит диалектически отношения теории к практике» .(Ленинский сборник. XL. С. 395).
** Относительно этого суждения В. И. Ленин заметил: «вот это приближение к диалектике» (Ленинский сборник. XL. С. 395).
*** Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. II. С. 32.
617
К с. 126
* К этому предложению В. И. Ленин сделал замечание: «очень верно!» (Ленинский сборник. XL. С. 395).
К с. 127
* буквально: «не мешайте делать, не мешайте идти» (фр.), лозунг политики «экономического либерализма», свободного (от государственного вмешательства) предпринимательства.
** «Кажется просто невероятным, что столь явно несостоятельными аргументами можно теперь с успехом сдерживать ускорение социализации экономики. Так, например, немедленно выставляется как довод, будто там, где стопорится всякое производство и всякое движение, где недостает самых необходимых средств производства, самый неподходящий момент для социализации хозяйства. И, наоборот, если бы царила высокая конъюнктура, то было бы, несомненно, заявлено: нельзя начинать эксперимент, пока все идет наилучшим образом. Если чего-то не хотят, то всегда легко находят причины. Во всяком случае ясно, что в тот период, когда производство сокращено и когда основательная перестройка хозяйства кажется при всех обстоятельствах неизбежной, преобразование индивидуалистического хозяйства в социалистическое должно быть осуществлено как можно скорее» (Социализация экономики и государственное банкротство. Вена: Изд-во Арцен- грубера, 1919. С. 11).
К с. 128
* «Желание есть отец мыслей!» (нем.).
** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 431.
К с. 131
* В течение длительного периода (фр.).
К с. 132
* Образование революционной ассоциации (нем.).
К с. 135
* Духовный руководитель (лат.).
** «Знак, цвет, картина, шрифт и язык» (Социализация как организационная задача. С. 38) (нем.).
К с. 136
* К этому предложению имеется замечание В. И. Ленина: «sehr gut!» («очень хорошо!» — нем.) (Ленинский сборник. XL. С. 397).
К с. 138
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 365.
К с. 139
* Эмиль Ледерер («Экономическая перегруппировка в ходе войны»; «Архив общественных науки н политики»; «Война и хозяйство». 1918. № 7. С. 34; «сдвиг в рентабельности» (нем.).
518
** «Установившиеся на «вольном» рынке более высокие цены должны были бы... привести к еще большим доходам» (нем.).
К с. 140
* Подчеркнув выделенные слова, В. И. Ленин на полях отметил: «очень хорошо» (Ленинский сборник. XL. С. 398).
К с. 144
* Карл Каутский. «Социализация сельского хозяйства» (Берлин: Пауль Кассирер, 1919): «Революция в городах не прошла бесследно для рабочих в деревне. Случилась бы тяжкая беда, охвати их тоже стачечная (!) горячка...» (С. 10) (нем.).
К с. 145
* «Для нас аграрная проблема является не только сложнейшей, но и важнейшей в революции» (нем.).
К с. 146
* Относительно этого суждения В. И. Ленин заметил: «Надо было сказать: между социалистической тенденцией пролетариата и товарно-ка/шгали- стической тенденцией крестьянства. Подставлять здесь слово организующей есть теоретическая неверность, шаг назад от Карла Маркса к Луи Блану» (Ленинский сборник. XL. С. 400).
К с. 147
* «Ввиду преобладания мелкого производства, она (т. е. социализация.— Н. Б.) во всяком случае прежде всего должна быть направлена более на регулирование процесса обращения между городом и деревней, чем m организацию производства» (Каутский К. Цит. соч. С. 9) (нем.).
К с. 148
* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 272; Там же. С. 274.
К с. 149
* Подчеркнув слова после запятой, В. И. Ленин заметил: «неверно сказать и думать (как часто выходит у автора), что «полный распад» €обяза- телен» для трестов» (Ленинский сборник. XL. С. 402).
К С-. 150
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 152.
*• Относительно этого суждения В. И. Ленин заметил: «Сообразности» как раз не вышло, ибо «личное» (неточный термин) не есть «техническое» (Ленинский сборник. XL. С. 403).
*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 618: «С ростом производительной силы труда растет и та масса продуктов, в которой выражается определенная стоимость, а следовательно, и прибавочная стоимость определенной величины. При неизменной и даже при падающей норме прибавочной стоимости, если только последняя падает медленнее, чем увеличивается производительная сила труда, масса прибавочного продукта растет».
Н. И.. Бухарин цитирует т, 1 «Капитала» по так называемому «народ¬
519
ному изданию», осуществленному Каутским, где вторая фраза (соответствующая приведенному тексту из т. 23 Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса) заменена другой, взятой из первого французского издания т. I «Капитала». См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-с изд. Т. 49. С. 217: «По мере развития производительных сил труда прибавочный продукт все больше содержит средств потребления и накопления».
**** Маркс К. Теории прибавочной стоимости//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. III. С. 251; Маркс К. Введение. К критике политической экономии//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 46.
К с. 151
* Отчеркнув эту фразу, В. И. Ленин на полях заметил: «вот это лучше, чем на с. 88 (Наст. изд. С. 150,—С. Л.)» (Ленинский сборник. XL. С. 404).
К с. 153
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. II. С. 567.
** Манифест Коммунистической партии//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 430: «Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонне и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им».
К с. 154
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. II. С. 551, 552.
К с. 155
* .Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 85.
К с. 157
* Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 184.
** Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 7: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества»; «Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже имеются налицо, или, по крайней мере, находятся в процессе становления».
К с. 159
* непроизводительными издержками (фр.).
К с. 160
* «Национальный журнал по проблемам продовольствия» 13 августа 1919 г.: «Экономические трудности Европы в целом при подписании мирного договора можно без труда суммировать в одной фразе: «дезорганизованная производительность». Нет необходимости подробно вдаваться, в причины этого падения производительности. В основном они сводятся к следующим:
Промышленная и торговая дезорганизация, первоначально возникшая в результате войны, по-прежнему продолжается, но теперь уже в силу борьбы за политическое переустройство в период перемирия, а также как результат образования новых правительств, их неопытности и трений между этими новыми правительствами в ходе переорганизации экономических отношений.
На естественные и настойчивые требования работников более высокого уровня жизни и участия в управлении их деятельностью наложилась, к несчастью^!), теория, согласно которой ограничение их труда на производстве до уровня, способного обеспечить физическое существование, увеличит всеобщую занятость или улучшит условия их жизни.
Имеет место значительное снижение активности как последствия физического истощения больших слоев населения в силу лишений и умственного и физического напряжения в годы войны.
В меньшей степени, принимая во внимание общий объем, имеет место разрушение оборудования и инструментов, утрата организации... в силу военных неурядиц, связанных с потерями в людской силе.
Дезорганизация производства угля... происходит в меньшей степени — в силу ряда факторов, начиная от истребления людской силы до физического сокращения числа угольных шахт и их оборудования. И в большей степени в силу человеческого фактора, выражающегося в сокращении усилий.
Продолжение блокады... несомненно, разрушило предприятия даже в не подвергавшихся блокаде странах...» (англ.).
** Ст. инж. в отставке. К. Реддер. «Ночь и утро мирового хозяйства». Изд-во Фоглер и Зайлер, Хемниц: «Только от немецкого рабочего зависит теперь все. Звучат скорее как насмешка все разговоры о возобновлении экспорта в тот момент, когда рабочий празднует» (нем ).
К с. 161
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е нзд. Т. 23. С. 728.
** Относительно этого примечания В. И. Ленин заметил: «и крайне неудачный. Детская игра в копирование терминов, употребленных взрослыми» (Ленинский сборник. XL. С. 406).
К с. 163
* Маркс К. Теории прибавочной стоимости//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. II. С. 115.
К с. 164
* В этой главе Н. И. Бухарин излагает взгляды, сформулированные им ранее в статье «Некоторые основные понятия современной экономики», опубликованной в журнале фракции «левых коммунистов» «Коммунист» (№ 3. 1918. 16 мая). В названной статье Н. И. Бухарин полемизировал с В. И. Лениным, оспаривая его положения об использовании государственного капитализма при переходе к социализму.
К с. 165
* Относительно этой части абзаца В. И. Ленин заметил: «Едва ли правильно будет определение государственного капитализма, капитализма без акций и трестов ( и может быть, без монополий). Автор не дает ни конкретной, ни экономической сути» (Ленинский сборник. XL. С. 407).
** Отчеркнув эту фразу, В. И. Ленин отметил: «совершенно верно!» (Ленинский сборник. XL. С. 407).
*** Характеризуя это определение государственного капитализма,
521
В. И. Ленин писал: «нехорошее определение. Необходимого в нем нет. А «рационализация» не всегда. «Господство капитала» и «антагонистичность» — одно и то же. Диктатура буржуазии была (и есть) до государственного капитализма» (Ленинский сборник. XL. С. 407—408).
**** Относительно этого суждения В. И. Ленин заметил: «это тавтология» (Ленинский сборник. XL. С. 408).
К с. 166
* К этому слову относится замечание В. И. Ленина: «национально, а не коллективно» (Ленинский сборник. XL. С. 409).
** Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 129—139.
К с. 167
* Далее в сноске следует текст: «Достаточно привести пример из работы Franz’a Eulenburg'a. Arten und Stufen der Sozialisierung. Ein Gutachten. Mtinchen und Leipzig, Verlag von Duncker & Humblot, 1920. Ha c. 5 автор определяет социализм следующим образом: это — «обобществление средств производства; это включает управление производством и распределением для народа и посредством народа» (нем.). На с. 6 автор различает в числе прочих такие «ступени»: под рубрикой II — «Перевод зрелых промыслов в коллективную собственность; полная социализация (огосударствление)» (нем.); под рубрикой III — «Участие коллектива в экономической жизни вообще: предприятия смешанного типа (государственный капитализм)» (нем.). Трудно «изловчиться», чтобы в столь малом количестве «ученых» строк написать столь много ерунды, как это сумел сделать почтенный немецкий исследователь. «Общественное целое» у него имеется и в лице государства «вообще», т. е. такого государства, которого на свете не бывает, и в лице явно капиталистического государства: с одной стороны, социализм — это «обобществление» — и только; с другой стороны, «полная социализация» (нем.)—это «огосударствление» (нем.); полная «социализация» отличается от неполной, по Эйленбургу, как социализация от государственного капитализма и т. д. И все это разнесено по ящикам, расклассифицировано и разграфлено! Ни капли понимания нет также и у Rudolfa Goldscheid’a в книге, специально написанной на эту тему. См.: R. Goldscheid. Staatssozia- lismus oder Staatskapitalismus. Ein finanzsoziologischer Beitrag zur Losung des Staats-schhulden-Problems. 4 und 5 Auflage Auzengruber-Verlag Bruder Suschitzky. Wien — Leipzig, 1917. В очень интересном докладе Otto Neurath’a («Wesen und Weg der Sozialisierung») автор всемерно старается уклониться от сути дела, заявляя, что его не интересует вопрос о том, какие силовые средства необходимы для социализации. Однако он вплотную подходит к правильной постановке вопроса и стоит бесконечно выше ученого болтуна и кокета Зомбарта. Ср., например, такие строки: «Социализация предполагает, что хозяйственный план реализуется каким-либо решающим центральным ведомством. Такая административная экономика не должна быть социалистической по своей природе, она может, например, гарантировать привилегированной группе людей более благоприятные условия жизни; в Спарте своего рода административная экономика гарантировала спартанцам доходы, не превышавшие доходы илотов... Социалистом мы называем того, кто выступает за административную экономику с социалистическими принципами распределения» (нем.). Однако элиминирование вопроса о «силовых средствах» (нем.), т. е. о классовой борьбе и о классах, делает всю постановку вопроса туманной и расплывчатой».
К с. 168
* Подчеркнув эту фразу, В. И, Ленин заметил на полях: «именно не
522
это. где? когда? Автор неточно выразился» (Ленинский сборник. XL. С. 410).
** Подчеркнув эту фразу, В. И. Ленин относительно нее заметил: «нисколько. «Оправдал» смешение «процесса» рождения человека с «процессом» смерти!» (Ленинский сборник. XL. С. 410).
**• «Объединение предпринимателей» (нем.).
К с. 169
* Относительно этого суждения В. И. Ленин на полях писал: «Это не смешение, а исторический факт. Автор «забыл», что типичное государство при капитализме есть национальное государство (+ колонии, но это не к данному вопросу)» (Ленинский сборник. XL. С. 411).
К с. 170
* К этим двум фразам относится замечание В. И. Ленина: «Не вышло. Прибыль тоже удовлетворяет «общественные» потребности. Надо было сказать: где прибавочный продукт идет не классу собственников, а всем трудящимся и только им» (Ленинский сборник. XL. С. 411).
** Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 233—287.
К с. 173
* К этой части фразы В. И. Ленин сделал замечание на полях: «очень хорошо!» (Ленинский сборник. XL. С. 412).
К с. 174
* Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 18.
К с. 177
* «Многочисленное собрание не может принять решений, по крайней мере таких, что касаются экономической жизни с ее сложными взаимосвязями и тяжестью последствий каждого решения. Необходимо прежде всего сказать, что в задачу производственных советов не входит непрерывное вмешательство в деятельность администрации по техническому и экономическому руководству предприятием, что так же, как парламент не может вмешиваться в текущие дела органов государственного управления. Руководство предприятием не может вестись исключительно комитетами и советами, оно должно осуществляться отдельными ответственными, профессионально пбдготовленными и самостоятельно действующими лицами... Значение всех этих коллективных органов может состоять только в том, чтобы определять устав предприятия, равно как направление и метод руководства производством, и постоянно следить за практикой управления предприятием. .. Вторая же важная функция комитетов — это осуществление подбора кадров» (Социализация как организационная задача. С. 52). И в другом месте: «Только твердолобый может отрицать, что производственный совет и рабочий совет являются наиболее ценными изобретениями политической организации. Даже если сегодня они и являются во многих отношениях бесплодными клубами болтунов. Нужно как раз остерегаться, чтобы за незрелостью первой фазы развития организационной формы не проглядеть ее истинную суть» (Вступительное слово. С. 8) (нем.).
К с. 178
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е нзд. Т. 23. С. 6.
523
К С. 179
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 37—38.
К с. 181
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 18.
** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 460.
*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 461—462.
•*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 44: «Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма».
К с. 182
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 189—190.
** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 460—461.
К с. 183
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 367, 368.
К с. 184
* Предустановленная гармония (лат.).
К этой фразе относится замечание В. И. Ленина: «Это очень хорошо. Но не точнее ли говорить о «необходимости известной пропорциональности», чем о €тонке зрения равновесия»? Точнее, вернее, ибо объективно первое, а второе приоткрывает дверь философским шатаниям в сторону от материализма к идеализму» (Ленинский сборник. XL. С. 414).
**• Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. I. С. 208.
К с. 186
* Подчеркнув слова: «некоторое относительное равновесие», В. И. Ленин на полях написал: «вот именно! но оно всегда относительно» (Ленинский сборник. XL. С. 416).
К с. 187
* Отчеркнув две последние фразы, В. И. Ленин относительно них заметил: «верно!». Вместе с тем, подчеркнув слова «товар превращается в продукт», он на полях написал: «неточно: превращается не в «продукт», а как- то иначе Etwa (примерно — нем.): в продукт, идущий на общественное потребление не через рынок» (Ленинский сборник. XL. С. 417).
** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 133.
К с. 188
* Отчеркнув эту фразу, В. И. Ленин на полях заметил: «верно!» (Ленинский сборник. XL. С. 418).
К с. 189
* В замечаниях В. И. Ленина имеется общая оценка X главы: «Вот эта глава превосходна!» (Ленинский сборник. XL. С. 424).
*ф Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 726.
524
К С. 190
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 761.
** Энгельс Ф. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом. 8-е изд. Штутгарт. Изд-во Дитца. С. 191 — 192 (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 188—189). Также Энгельс Ф. Власть и экономика при создании новой Германской империи (Энгельс Ф. Роль насилия в истории//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 419—479).
*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 761.
К с. 191
* «Что насилие играет в истории еще и другую роль, именно революционную роль... обО всем этом ни слова у г-на Дюринга. Лишь со вздохами и стонами допускает он возможность того, что для ниспровержения эксплуататорского хозяйничанья понадобится, может быть, насилие — к сожалению, извольте видеть, ибо всякое применение насилия деморализует, дескать, того, кто его применяет... И это тусклое, дряблое, бессильное, поповское, мышление смеет предлагать себя самой революционной партии, какую только знает история?» (Энгельс Ф. Переворот г-на Дюринга и т. д. С. 193) (Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 189).
** Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 584.
*** Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 415.
К с. 192
* Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 447.
К с. 194
* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 1—24.
** Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 188.
К с. 199
* «В последней инстанции» (нем.).
К с. 200
* Подчеркнув эту фразу, В. И. Ленин написал на полях: «верно!» (Ленинский сборник. XL. С. 425).
К с. 201
* Подчеркнув слова «наиболее слабых», В. И. Ленин заметил: «неверно: с ^среднеслабых». Без известной высоты капитализма у нас бы ничего не вышло» (Ленинский сборник. XL. С. 425).
К с. 202
* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 76—77.
К с. 203
* «Экономические последствия Версальского мирного договора» (Лондон, 1920): «Мирный договор не сделал ничего для экономического восстановления Европы, ничего для того, чтобы превратить побежденные центральные державы в добрых соседей, ничего для того, чтобы дать устойчивость вновь созданным государствам, чтобы образумить Россию; он не подготовил
$25
пути для осуществления экономической солидарности в среде самих союзников; в Париже не пришли ни к какому соглашению по вопросу о восстановлении расстроенных финансов Франции и Италии и ничего не сделали для согласования системы Европы и Нового Света» (С. 211). «Наиболее знаменательные черты нынешнего положения могут быть сгруппированы в три категории: во-первых, абсолютное понижение в настоящее время внутренней производительности в Европе; во-вторых, расстройство транспорта и обмена, посредством которых ее продукты могли бы быть доставлены на места нанвысшего спроса; и в-третьих, неспособность Европы закупить необходимое количество материалов за океаном» (С. 216) (англ.).
** «Подобно тому как кирпичи большого здания, уложенные друг на друга в одну линию, образуют стенку, так и нации держатся друг за друга в процессе сосуществования н в стремлении развиваться. Но когда какой-то кирпич рассыпается, его со временем заменяют новым, чтобы не допустить разрушения всего здания» (нем.).
*** «Быть или не быть — вот в чем вопрос» (англ.) из монолога Гамлета в трагедии Уильяма Шекспира «Гамлет».
К с. 204
* Отчеркнув эту фразу, на полях В. И. Ленин написал: «очень хорошо!» (Ленинский сборник. XL. С. 426).
К с. 205
* «Политика силы», «Армия и Флот» (нем.).
К с. 206
* В полном составе (лат.).
К с. 207
* Слова Джордано Бруно: «Во мне зарождаются начала нового порядка» (лат.).
К с. 208
* Печатается по: Ольминский М. О книге т. Н. Бухарина//Красная новь. 1921. Ne 1. Июнь.
** Наст, издание. С. 82.
К с. 209
* Наст, издание. С. 179.
*• Там же. С. 180.
К с. 210
* Наст, издание. С. 184.
** Там же. С. 186.
К с. 212
• * Наст, издание. С. 187—188.
К с. 213
* Наст, издание. С. 198.
626
К С. 216
* Печатается по: Бухарин Н., Пятаков Г. Кавалерийский рейд и тяжелая артиллерия (Веселый ответ критикам «Экономики переходного пе- риода»)//Красная новь. 1921. № 1. Июнь.
К с. 217
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е над. Т. 3. С. 263.
К с. 218
* Наст, издание. С. 116.
К с. 220
* Наст, издание. С. 122.
** Там же. С. 125.
К с. 223
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е нзд. Т. 3. С. 219.
**. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 133.
*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 42, 43.
**** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 21, 22.
К с. 224
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 86.
** Наст, издание. С. 188—189.
*** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е нзд. Т. 3. С. 190.
К с. 225
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 28. Ч. I. С. 133—134, прим. 16.
К с. 227
* Наст, издание. С. 185.
** Там же. С. 185.
К с. 231
* Наст, издание. С. 198.
К с. 234
* Гильфердинг Р. Финансовый канитал. М.: Содэкгиз, 1959, С. 478.
К с. 240
* Печатается по: Бухарин Н. Новый курс экономической политики. Пг.: Государственное издательство, 1921.
К с. 249
* Печатается по: Бухарин Н. Хозяйственные формы в Советской Рос- син//Правда. 1922. 8 февраля.
527
К С. 253
* Печатается по: Бухарин Н. О ликвидаторстве наших дней//Больше- вик. № 2. 1924. С. 3—9.
Имеется в виду следующее положение, содержащееся в работе К. Маркса «18-е брюмера Луи Бонапарта»: «...пролетарские революции, революции XIX века, постоянно критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своем движении, возвращаются к тому, что кажется уже выполненным, чтобы еще раз начать это сызнова...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 123).
** «Смено-веховство» — идейно-политическое течение, возникшее в 1921 г. в эмиграции в среде русской буржуазной интеллигенции. Название это течение получило по выпущенному в Праге в 1921 г. сборнику статей «Смена вех», авторами которых были: Н. В. Устрялов, Ю. В. Ключников,
А. В. Бобрищев-Пушкин, С. С. Лукьянов, С. С. Чахотин, Ю. Н. Потехин. «Смено-веховство» зародилось, когда контрреволюция потерпела полный крах и Советская Россия перешла к мирному строительству на основе нэпа. В связи с введением последней в некоторых слоях эмиграции возникли надежды на эволюцию Советской России в направлении к буржуазно-демократическому государству. «Смено-веховцы» призывали русскую интеллигенцию к сотрудничеству с Советской властью во имя русского национального дела, их идеология была проникнута мечтами о великой, единой и неделимой России, идеями славянофильства.
К с. 257
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е над. Т. 8. С. 431.
К с. 258
* «Вехи», Спб., 1909 —сборник статей либеральных и кадетских публицистов: Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, М. О. Гершензона, А. С. Из- гоева, Б. А. Кистяковского, П. Б. Струве, С. Л. Франка. В своих статьях эти идеологи русского либерализма пытались продолжить религиозно-философскую традицию, идущую от В. С Соловьева и Ф. М. Достоевского. Для идеологии «Вех» характерно разочарование ъ революционной форме прогресса общества, что повлекло за собой идейное отмежевание от традиций освободительного движения.
К с. 259
4 «Рабочая группа РКП» была создана Г. Мясниковым и Н. Кузнецовым весной — летом 1923 г.
Участники «рабочей группы» считали необходимым образовать на всех фабриках и заводах Советы рабочих депутатов, в управлении промышленностью проводить принцип «пролетарской демократии», упразднить Совнарком, а профсоюзы сделать органами контроля. «Рабочая группа» обвиняла руководство партии в полном отрыве от рабочего хласса и выдвигала требование широкой внутрипартийной демократии.
** «Рабочая правда» — нелегальная группа в РКП (б), сложившаяся весной 1921 г. Во главе этой группы стояли Ф. Шульман и В. Хайкевич. Для идеологического обоснования позиции «рабочей правды» использовались некоторые идеи А. Богданова.
Участники «рабочей правды» считали, что в связи с переходом к нэпу РКП (б) теряет связь и общность с пролетариатом, превращаясь в партию организаторов и руководителей государственного аппарата и хозяйственной
628
жизни. В связи с этим «рабочая правда» видела свою цель в создании новой рабочей партии.
Сентябрьский (1923 г.) Пленум ЦК РКП (б) расценил деятельность «рабочей правды» и «рабочей группы» как «антикоммунистическую и антисоветскую работу» и признал участие в них несовместимым с принадлежностью РКП (б). Решением ЦКК в декабре 1923 г. активные участники этих групп были исключены из Партии.
К с. 260
* Печатается по: Хозяйственный рост и проблема рабоче-крестьянского блока//Вухарин Н. И. Некоторые вопросы экономической политики. М., 1925. С. 3—13; первоначально — в журнале «Большевик» (№ 14. 1924).
К с. 262
* Бухарин Н. Империализм и накопление капитала//Под знаменем марксизма. № 8—9. 1924; № 1—2, 3. 1925.
К с. 263
* Ленин В. И. Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности//Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 5-609.
К с. 269
* Вероятно, имеется в виду статья Н. И. Бухарина «О некоторых задачах нашей работы в деревне» (Большевик. 1924. № 7—8. С. 21—26), значительная часть которой посвящена обсуждению вопросов культурного строительства.
К с. 270
* Печатается по: Бухарин Н. И. Новое откровение о советской экономике или как можно погубить рабоче-крестьянский блок. К вопросу об экономическом обосновании троцкизма. М.— Л.: Государственное издательство, 1925; первоначально — в газете «Правда» (1924. 12 декабря).
** Статья Л. Д. Троцкого «Уроки Октября» была опубликована в 1924 г. в качестве введения к т. III его Сочинений. Эта статья находилась в центре внутрипартийной полемики в середине 20-х годов, Л. Д. Троцкий критиковался за искажение истории Октябрьской революции. Н. И. Бухарин критически рассмотрел эту статью в работе «Как не нужно писать историю Октября» (Бухарин Н. И. К вопросу о троцкизме. М.— Л.: Государственное издательство, 1925. С. 44—62).
К с. 272
* Имеется в виду статья В. И. Ленина «О нашей революции (По поводу записок Н. Суханова)» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 378— 382).
К с. 288
* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 372.
** Там же. С. 371.
К с. 300
* Печатается по: К критике экономической платформы оппозиции»
529
(Уроки октября 1923 г.)//Бухарин Н. И. Некоторые вопросы экономической политики. М., 1925. С. 45—85; первоначально — в журнале «Большевик» (№ 1. 1925. С. 25-58).
** Имеется в виду «Заявление 46-ти», поступившее в ЦК 15 октября 1924 г. (вслед за письмом Л. Троцкого в ЦК от 8 октября). Оно было подписано 46 известными деятелями партии, в их числе: В. Антонов-Овсеенко,
В. Косиор, Н. Осинский, Е. Преображенский, Ю. (Г.) Пятаков, М. Рафаил, Т. Сапронов, Л. Серебряков, В. Смирнов, И. Смирнов и др.
В «Заявлении 46-ти» резко критиковалось как некомпетентное и неудовлетворительное руководство хозяйственной политикой, причины тяжелого кризиса хозяйства (осенью 1923 г.) усматривались в недостатке плановости в управлении экономикой и в необдуманных решениях по экономическим вопросам, принимавшихся ЦК партии.
В «Заявлении 46-ти» также резко критиковалось положение, создавшееся внутри партии, в особенности отмечались свертывание внутрипартийной демократии, отрыв ЦК и других руководящих органов от основной массы членов партии, нарастание бюрократизма.
По содержанию «Заявление 46-ти» близко к суждениям, высказанным Троцким в письме от 8 октября 1923 г. в ЦК и ЦКК.
Состоявшийся 25—27 октября Объединенный Пленум ЦК и ЦКК, в котором приняли участие представители 10 крупнейших партийных организаций, осудил письмо Троцкого и «Заявление 46-ти» как политически ошибочные, фракционные выступления. Однако в дальнейшем дискуссия по вопросам демократии в партии продолжилась. Эти проблемы были в центре полемики на XIII конференции РКП(б), состоявшейся 16—18 января 1924 г.
К с. 301
* Бухарин Н. Теория перманентной революции//Бухарин Н. И. К вопросу о троцкизме. М —Л.: Государственное издательство, 1925. С. 98—142.
К с. 302
* Ленин В. И. Как нам реорганизовать Рабкрин//Леннн В. И. Поли, собр. соч. Т. 45. С. 387—388.
К с. 306
* Ленин В. И. Речь при закрытии съезда//Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 137.
К с. 307
* Ленин В. И. Политический отчет Центрального Комитета РКП (б)// Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 76.
** Там же. С. 77.
К с. 308
* Имеется в виду резолюция по докладу об очередных задачах экономической политики, предложенная Н. Осинским (кроме него авторами резолюции были Е. Преображенский, Ю. Пятаков и В. Смирнов) собранию актива Московской партийной организации. Собрание приняло резолюцию, поддерживающую позицию ЦК РКП (б). В дальнейшем в выступлениях на XIII партконференции названных экономистов, цитируемых И. И. Бухариным, нашли отражение основные положения предлагавшейся ими резолюции.
530
К С. 317
* Ленин В. И. Об едином хозяйственном плане//Ленин В. И. Поли, собр. соч. Т. 42. С. 345.
** Полностью письмо В. И. Ленина Г. М. Кржижановскому (19 февраля 1921 г.) см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 52. С. 76.
К с. 318
* Наст, издание. С. 270—299.
К с. 322
* Наст, издание. С. 324.
К с. 325
* Имеется в виду статья Е. А. Преображенского «Основной закон социалистического накопления» (Вестник Коммунистической Академии. 1924. Кн. 8. С. 60), где он писал: «В своих брошюрах «Бумажные деньги в эпоху пролетарской диктатуры» и «Причины падения курса нашего рубля» я показал, что эмиссия при системе падающей валюты есть один из видов налога, каковая идея нашла теперь общее признание». Названные брошюры были опубликованы в 1920 г.
К с. 326
* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 283.
К с. 332
* Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 78.
К с. 338
* Печатается по: Бухарин Н. Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз. Издание второе. М.— Л.: Государственное издательство, 1925.
К с. 376
* Имеются в виду концессии как элемент государственного капитализма, используемого пролетарским государством в условиях перехода к социализму. В дальнейшем этот тезис Н. И. Бухарина о врастании кулацких кооперативных гнезд расценивался И. Сталиным и его сторонниками как «правоуклонистская теория врастания кулака в социализм». Взгляды Бухарина (который рассматривал кооперативы кулаков как одну из форм госкапитализма) при этом искажались. (Бухарин Н. И. Выступление на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 18 апреля 1929 г.//Бухарнн Н. И. Проблемы теории и практики социализма. М.: Политиздат, 1989. С. 269—271).
К с. 423
* Печатается по: Бухарин Н. И. К вопросу о закономерностях переходного периода. Критические замечания на книгу Е. Преображенского «Новая экономика». М.—Л.: Московский рабочий, 1928. Первоначально эти три статьи были опубликованы в газете «Правда» соответственно 1, 3 и 7 июля 1926 г.
531
К с. 425
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 85.
К с. 430
* Энгельс Ф. Анти-Дюринг//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20.
С. 292: «Когда государство наконец-то становится действительно представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним»; «На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами».
К с. 435
* Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 460—461.
** Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 91: «Формулы, на которых лежит печать принадлежности к такой общественной формации, где процесс производства господствует над людьми, а не человек над процессом производства...».
К с. 436
* Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 91, прим. 32. ** Там же. С. 89.
К с. 440
* Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 368.
К с. 444
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 725.
** Там же. С. 726.
К с. 445
* Маркс Км Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 727.
** Там же. С. 728.
К с. 446
* Имеется в виду статья Н. И. Бухарина «Буржуазная революция и революция пролетарская», опубликованная в 1922 г. в № 7—8 журнала «Под знаменем марксизма» (См. также: Бухарин Н. Атака. М.-Л.: Государственное издательство, 1924. С. 216—241).
К с. 448
* Имеется в виду статья Н. И. Бухарина «Новое откровение о советской экономике» (Наст, издание. С. 270—299).
К с. 454
* Имеются в виду прения по докладу Е. А. Преображенского «Закон ценности в советском хозяйстве» (См.: Вестник Коммунистической академии, 1929. Кн. 14), опубликованные: Вестник Коммунистической академии. 1926. Кн. 15. Н. И. Бухарин цитирует выступление в прениях Ш. М. Дволайцкого.
532
К С. 455
* Наст, издание. С. 270—399.
К с. 460
* Печатается по: Бухарин Н. Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года. М.— Л.: Государственное издательство, 1928. Впервые эта статья была опубликована 30 сентября 1928 г. в газете «Правда».
К с. 462
* «Сделано в Риге» — ироническое выражение, обозначавшее различного рода ложную информацию, распространявшуюся в то время в некоторых рижских газетах.
К с. 480
* Толстой А. К. Собр. соч. в 4 т. М., 1963. Т. 1. С. 398. Третья строка цитируется неточно, правильно: «Итак, о том, что близко».
К с. 488
* Печатается по: Бухарин Н. Великая реконструкция (О текущем периоде пролетарской революции в нашей стране)//Правда. 1930. 19 февраля.
К с. 490
* Маркс К. Первый набросок ответа на письмо В. И. Засулич//Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 410: «Речь идет здесь, таким образом, уже не о проблеме, которую нужно разрешить, а просто-напросто о враге, которого нужно сокрушить».
К с. 504
* Цитируется первая глава «Немецкой идеологии» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 49—50). В цитате пропущена фраза: «Труд здесь опять- таки самое главное, он есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна существовать и частная собственность».
К с. 506
* Печатается по: Бухарин Н. Экономика Советской страны//Известия. 1934. 12 мая.
К с. 508
* Н. И. Бухарин цитирует статью П. П. Маслова «Политическая или социальная революция?», вошедшую в книгу: Маслов П. П. Итоги войны и революции. М., 1918. С. 151: «Творить же новые предприятия на новых технических началах из ничего даже и революция не в состоянии, хотя она и обладает огромными творческими силами».
К с. 511
* Имеется в виду статья Стьюарта Чейза «Советский Союз и новейшая техника» (Известия. 1934. 1 мая). В ней Ст. Чейз отмечал беспрецедентные увеличение объема и рост темпов советской промышленности, обеспеченные плановостью хозяйства. Вместе с тем он констатировал, что СССР еще не в состоянии обеспечить достаточный уровень жизни всем своим гражданам, и высказывал обеспокоенность развившейся в советской промышленности тенденцией к «гигантизму» объемов и темпов роста производства.
эн
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Абрамович Рафаил (Рейн Р. А.) (1880—1963)—социал-демократ, один из лидеров Бунда, в годы первой мировой войны — центрист. В 1917 г. примкнул к меньшевикам-интернационалистам. После Октябрьской революции выступал за создание коалиционного правительства с участием меньшевиков и эсеров. В 1920 г. эмигрировал в Германию, издавал в Берлине совместно с Л. Мартовым «Социалистический вестник». В 1923 г.— один из организаторов и член бюро Исполкома объединенного Социалистического Рабочего Интернационала. В 30-х годах переехал в США, где сотрудничал в правосоциалистической прессе.— 233.
Баллов (Ballod, Balodis) Карл (1864—1931)—латышский экономист и статистик. Изучал статистику и политэкономию в Мюнхене (1895/96) и Берлине (1896—1899). С 1899 г. преподавал в Берлинском университете (с 1905 г.— профессор). В годы первой мировой войны служил в немецком Военном министерстве. В 1919 г. вернулся в Латвию, профессор Рижского университета, где преподавал политэкономию, экономическую политику и географию. Автор ряда книг по статистике и экономике. Наиболее известная работа — «Государство будущего» (первое издание в 1898 г. под псевдонимом «Атлантикус»).— 103* 206.
Бастиа (Bastiat) Фредерик (1801 —1850)—французский экономист, пропагандировавший идеи фритредерства («свободной торговли»). Критиковал различные социалистические учения с позиций апологетики буржуазного общества. В своем главном труде «Harmonies economiques» (Paris, 1850) Бастиа пытался доказать, что свободная игра экономических сил в буржуазном обществе ведет к ликвидации противоречий и установлению гармонии в отношениях рабочего и буржуазного классов.— 83.
Бауэр (Bauer) Отто (1882—1938)—один из лидеров австрийской социал-демократии, видный теоретик австромарксизма. После ноябрьской (1918 г.) революции в Австрии — министр иностранных дел Австрийской республики (до 1920 г.). В 1920 г. один из организаторов Венского Интернационала, позднее — в 1923 г.— Социалистического Рабочего Интернационала. К Октябрьской революции отнесся враждебно, написал ряд книг, в которых критиковал советскую систему. В ЗО-i годы разрабатывал концепцию «интегрального социализма».— 121, 126, 144, 168, 191.
Бебель (Bebel) Август (1840—1913)—выдающийся мыслитель-марксист, лидер немецкой и международной социал-демократии, друг и соратник К. Маркса и Ф. Энгельса. Автор многих работ по различным вопросам марксистской теории, среди них главный научный труд — книга «Женщина и социализм» (1879).— 219
Бем-Баверк (Bohm-Bawerk) Эйген (1851 —1914) — австрийский экономист и государственный деятель. Один из основоположников и главных представителей «австрийской школы» в политической экономии (разновидность субъективно-психологического направления в политэкономии). Преподавал в Венском университете, с 1905 г.— профессор, в 1911 —1914 гг.— президент Королевской академии наук в Вене. Основываясь на признании предельной
534
полезности хозяйственных благ как фактора, определяющего ценность (стоимость) товаров, Бем-Баверк обосновывал субъективно-психологическую теорию прибыли. С этих позиций резко критиковал Марксову экономическую теорию.— 95, 480.
Бернштейн (Bernstein) Эдуард (1850—1932)—социал-демократический политик и публицист. В работах периода 1880—1895 гг. пропагандировал основы марксистской теории. В ряде статей, опубликованных во второй половине 90-х годов XIX в., ссылаясь на новые явления в развитии буржуазного общества, подверг пересмотру основные положения теории марксизма. В дальнейшем, перейдя на позиции либерального реформизма, разрабатывал концепцию «эволюционного социализма». Основываясь на этой идеологии, критиковал теорию и практику социалистического строительства в Советской России.— 190, 230.
Богданов (Малиновский) Александр Александрович (1873—1928)—экономист, социолог и философ, по образованию — врач. В социал-демократическом движении —с середины 90-х годов XIX в., с 1903 по 1909 г.—большевик, в дальнейшем от политической деятельности отошел. После Октябрьской революции являлся одним из руководителей Пролеткульта. С 1926 г.— директор основанного им Института переливания крови. Состоял членом Социалистической (Коммунистической) академии. Автор известной книги «Краткий курс экономической науки» (1897). В области философии в начале XX в. развивал собственную систему взглядов — «эмпириомонизм», но в дальнейшем обосновывал тезис о том, что на смену философии приходит «организационная наука» (см. его книгу: «Всеобщая организационная наука», 1913—1922). Считал, что для организации социализма в России нет достаточных предпосылок, поэтому оценивал Октябрьскую революцию как преждевременную.— 104, 105.
Бюхер (ВйсЬег) Карл (1847—1930)—крупный немецкий буржуазный экономист, представитель «новой исторической школы» в политэкономии. Главный научный труд — книга «Возникновение народного хозяйства» (1893).— 126.
Вагнер (Wagner) Адольф (1835—1917) — немецкий буржуазный экономист, один из основателей «Союза социальной политики», представитель «новой исторической школы» в политэкономии.— 95.
Виппер Роберт Юрьевич (1859—1954)—крупный русский советский историк, академик АН СССР (1943). С 1924 по 1940 г.— в эмиграции. Автор многих научных трудов по древней истории, внес значительный вклад в исследование первоначального христианства и последних веков Римской империи.— 130.
Врангель Петр Николаевич (1878—1928)—барон, генерал-лейтенант, участвовал в pyccrfo-японской и первой мировой войнах. В период гражданской войны и интервенции — один из руководителей контрреволюции. С весны 1920 г.— главнокомандующий «вооруженных сил Юга России» (затем «Русской армии»), установил в Крыму и на юге Украины режим военной диктатуры. После разгрома «Русской армии» — с ноября 1920 г. в эмиграции. В 1924 г. создал и возглавил «Русский общевоинский союз» организацию по борьбе с Советской властью, разрабатывал планы войны против СССР.— 254, 355.
Гаммахер (Hammacher) Эмиль (1885—1916)—немецкий философ-гегельянец, автор работ по теории и истории культуры.— 123.
Гегель (Hegel)Гeopг-Buльгeльм-Фpuдpux (1770—1831)—великий немецкий философ-идеалист и диалектик.— 177.
Гераклит (ок. 544 — ок. 483 до н. э.)—древнегреческий философ-материалист и диалектик.— 133.
Гете (Goethe) Иоганн Вольфганг (1749—1832)—великий немецкий поэт и мыслитель.— 487.
Гильфердинг (Hilferding) Рудольф (1877—1941)—один из лидеров австрийской и немецкой социал-демократии, II и Социалистического Рабочего
535
Интернационалов. Видный теоретик австромарксизма, автор многих работ по политэкономии. В годы первой мировой войны — центрист и пацифист. К Октябрьской революции отнесся враждебно, критиковал социалистическое строительство в Советской России. Во времена Веймарской республики — член рейхстага, дважды занимал пост министра финансов (1923; 1928/29). В 20-е годы разрабатывал концепции «организованного капитализма» и «хозяйственной демократии», пытался обосновать возможность эволюционного перехода к социализму через реформы.— 101, 107, 117, 208, 218, 219, 234.
Гоббс (Hobbes) Томас (1588—1679)—английский философ-материа¬
лист.— 91.
Гойхбарг Александр Григорьевич (1883—1962) — с 1904 по 1917 г.- меньшевик; соредактор газеты «Новая жизнь». После Октябрьской революции перешел на сторону Советской власти. С 1919 по 1924 г.— член большевистской партии, в 1918 г. работал в Народном комиссариате юстиции. Участник гражданской войны. В 1921—1923 гг.—председатель Малого Совнаркома, в дальнейшем работал в Народном комиссариате внешней торговли- 145.
Гольдшейд (Goldscheid) Рудольф (1870—?)—австрийский философ, сторонник социал-дарвинизма, из идей которого делал выводы о необходимости социалистических преобразований.— 114, 126, 127.
Гриневецкий насилий Игнатьевич (1871 —1919)—известный русский инженер-теплотехник, экономист.— 117, 118, 159, 160, 162.
Гувер (Hoover) Герберт Кларк (1874—1964) — президент США в 1929— 1933 гг. В 1919—1923 гг. возглавлял Американскую администрацию помощи (АРА), официальной задачей которой было провозглашено оказание продовольственной и иной помощи европейским странам, пострадавшим во время первой мировой войны.— 160.
Гумилович (Gumilowicz) (1838—1909)—польский буржуазный правовед и социолог, представитель социал-дарвинизма. Отрицая существование общественного прогресса, интерпретировал развитие общества как круговорот.— 93, 95, 96, 189.
Гусев Сергей Иванович (Драбкин Яков Давидович) (1874—1933) — член партии с 1896 г. В 1917 г.— секретарь Петроградского Военно-революционного комитета. В 1918—1923 гг.— на политической работе в Красной Армии.— 162.
Гюйо (Guyot) Ив (1843—1928)—французский буржуазный политический деятель, экономист. В 1889—1892 гг.— министр общественных работ. Доказывал незыблемость частной собственности, выступал против социализма.— 103, 320.
Дан (Гурвич) Федор Ильич (1871—1947)—в российском социал-демократическом движении участвовал с 90-х годов, лидер меньшевиков. После Февральской революции 1917 г.—член Исполкома Петроградского Совета, член Президиума ЦИК первого созыва, поддерживал Временное правительство. После Октябрьской революции боролся против Советской власти, в 1922 г. был выслан за границу. Был членом Социалистического Рабочего Интернационала.— 259, 505.
Деникин Антон Иванович (1872—1947)—генерал,* участник первой мировой войны, в апреле — мае 1917 г.— начальник штаба верховного главнокомандующего. Участник контрреволюционного корниловского мятежа. После Октябрьской революции — одни из активных организаторов Добровольческой армии, которую возглавлял с апреля 1918 г. С января 1919 г.—главнокомандующий «вооруженными силами Юга России», после разгрома по; следних Красной Армией эвакуировался в Крым, где в апреле 1920 г. объявил своим преемником П. Н. Врангеля и эмигрировал. Жил в Лондоне, занимался литературной деятельностью, от политики отошел.— 147, 342, 355.
Дельбрюк (Delbruck) Ханс Готлиб (1848—1929) — немецкий военный историк и политический деятель.— 94.
536
Диль (Diehl) Карл (1864—1943) — немецкий буржуазный экономист, представитель «социальной школы» в политэкономии. Ученик и последователь Р. Штаммлера.— 85.
Дитцель (Dietzel) Генрих (1857—1935)—немецкий буржуазный экономист, разрабатывал концепцию «идеальных типов», лежащих в основе экономической организации общества.— 83.
Дюринг (Diihring) Евгений Карл (1833—1921)—немецкий философ-эклектик, вульгарный экономист, представитель мелкобуржуазного социализма. В 1863—1877 гг. преподавал в Берлинском университете. Взгляды Дюринга получили распространение среди определенной части немецкой социал-демократии. Критике его взглядов посвящена книга Ф. Энгельса «Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом» («Анти-Дюринг»).— 96, 189, 191.
Еллинек (Jellinek) Георг (1851—1911) — немецкий буржуазный теоретик-правовед, автор ряда работ по проблемам теории государства.— 95.
Зомбарт (Sombart) Вернер (1863—1941)—немецкий буржуазный экономист, социолог и историк. Вначале испытал влияние идей К. Маркса, затем выступил с критикой марксизма. Занимаясь проблемами экономической истории, пытался объяснить развитие буржуазной экономики «духом капитализма», представитель «новой исторической школы» в политэкономии. Примыкал к катедер-социализму. Разрабатывал теорию «организованного капитализма».—92, 97, 164.
Кальвер (Calwer) Рихард (1868—1927)—немецкий экономист. До 1909 г. состоял в Германской социал-демократической партии, где занимал реформистские позиции.— 85.
Каутский (Kautsky) Карл (1854—1938) — один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала. Ученик и последователь К. Маркса и Ф. Энгельса. Внес значительный вклад в пропаганду и разработку марксистской теории. В годы первой мировой войны — на позициях центризма. В ряде работ оспаривал социалистический характер Октябрьской революции и критиковал социалистическое строительство в России.— 92, 119, 124, 138, 144, 145, 147, 156, 162, 191, 194, 218, 219, 233, 505.
Кауфман Илларион Игнатьевич (1848—1916)—русский буржуазный экономист. Профессор Петербургского университета. Автор ряда работ по вопросам теории и истории кредита. Известен также как автор статьи о методе «Капитала».— 223.
Кейнс (Keynes) Джон Мейнард (1883—1946) — английский буржуазный экономист, государственный деятель. Основоположник одного из направлений современной экономической мысли, разработал теоретическую концепцию государственного регулирования капиталистической экономики. Основное сочинение— книга «Общая теория занятости, процента и денег» (1936).— 202.
Керенский Александр Федорович (1881 —1970)—член партии социали- стов-революционеров, русский политический деятель. В годы первой мировой войны — оборонец. После Февральской революции министр юстиции, военный и морской министр, затем премьер-министр Временного правительства. После Октябрьской революции активно боролся с Советской властью. В 1918 г. бежал за границу.— 136.
Кларк (Clark) Джон Бейтс (1847—1938)—видный американский буржуазный экономист, основоположник школы «предельной производительности» в американской политэкономии.— 86.
Колчак Александр Васильевич (1873—1920)—адмирал царского флота, монархист. В 1918—1919 гг. один из главных руководителей контрреволюции, объявил себя верховны* правителем России, установил военную диктатуру на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. После ликвидации колчаковщины Колчак в феврале 1920 г. был расстрелян.— 355.
Кржижановский Глеб Максимилианович (1872—1959)—в российском социал-демократическом движении с 1893 г., после II съезда партии — большевик. Избирался членом ЦК партии в 1903—1905 гг. и в 1924—1939 гг.
637
В 1920 г.—председатель комиссии ГОЭЛРО, с 1921 г.—председатель Госплана. Академик (1929 г.), вице-президент АН СССР в 1929—1939 гг. Автор работ по вопросам планирования и электрификации народного хозяйства.— 162, 317, 326.
Крицман Лев Натанович (1890—1938)—советский экономист. В социал-демократическом движении с 1905 г., в 1911—1917 гг.— меньшевик, с января 1918 г.— в большевистской партии. В начале 20-х годов — председатель комиссии использования материальных ресурсов РСФСР при СТО. В 1928—1929 гг —зам. управляющего ЦСУ СССР, в 1931—1933 гг.—зам. председателя Госплана СССР. В 1923—1930 гг. и в 1933—1936 гг.— член президиума Коммунистической академии. Автор ряда работ по экономическим вопросам.— 121, 129, 156.
Ларин Ю. (Лурье Михаил Зальманович) (1882—1932)—советский экономист. В социал-демократическом движении с 1900 г., член партии с 1917 г. После Октябрьской революции работал в различных комитетах и комиссиях ВСНХ. Член Президиума ВСНХ, один из организаторов Госплана. Автор ряда работ по вопросам экономической политики.— 103, 142, 157.
Лексис (Lexis) Вильгельм (1837—1914)—немецкий буржуазный экономист и статистик.— 86, 107.
Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870—1924),— 95, 116, 148, 163, 166, 170, 194, 202, 213, 215, 262, 271, 272, 278, 279, 288, 301, 303, 306, 307, 316, 317, 326, 332, 375, 434, 443, 444, 449, 477, 480, 486, 489, 490, 497, 498, 506, 509.
Лист (List) Фридрих (1789—1846) — немецкий экономист, представитель «исторической школы» в политэкономии. Развивал концепцию «воспитательного протекционизма», требующего активного вмешательства государства в экономическую жизнь с целью стимулирования развития национальной промышленности и ее защиты от иностранной конкуренции.— 107.
Лориа (Loria) Акилле (1857—1926) — итальянский буржуазный экономист и социолог.— 93.
Люксембург (Luxemburg) Роза (1871—1919) — выдающаяся деятельница международного рабочего движения, одна из основателей социал-демократической партии Польши, принимала активное участие в немецком социал- демократическом движении. Одна из основателей Коммунистической партии Германии. Крупный ученый-экономист, автор книг «Накопление капитала» (1913) и «Введение в политэкономию» (1906—1916).— 108, 262.
Маркс (Marx) Карл (1818—1883).—81—83, 87, 92, 95, 107, 111, 112, 116, 121 — 124, 127, 128, 133, 135, 138, 150—154, 157, 161—163, 168,
178—183, 186, 187, 189—192, 194, 205, 208—211, 213, 219, 221—230, 234, 249, 253, 257, 425—429, 434, 435, 437, 439, 440, 442, 444—446, 453, 463, 466, 487—489, 494, 502, 503, 509.
Мартов Л. (Цедербаум Юлий Осипович) (1873—1923) — социал-демократ, один из лидеров меньшевизма. В период первой мировой войны — центрист, после Февральской революции 1917 г,—меньшевик-интернационалист. После Октябрьской революции выступал против Советской власти, в 1920 г. эмигрировал в Германию, издавал в Берлине «Социалистический вестник».— 208, 209, 214, 221, 222, 233.
Маслов Петр Павлович (1867—1946)—социал-демократ, меньшевик, после Октябрьской революции отошел от политической деятельности, занимался научной и педагогической работой. Крупный экономист, автор ряда книг по теории и истории народного хозяйства, по вопросам аграрной экономики. Профессор Московского университета, академик АН СССР (1929 г.).— 107, 121, 265, 454, 507.
Милюков Павел Николаевич (1859—1943)—русский историк, политический деятель, один из организаторов и лидеров Конституционно-демократической партии. Сторонник империалистической политики царизма. После Февральской революции 1917 г.— министр иностранных дел в первом составе Временного правительства. После Октябрьской революции один из организа¬
538
торов и вдохновителей борьбы против Советской власти. С 1920 г. в эмиграции, где продолжал антисоветскую деятельность.— 259, 505.
Милютин Владимир Павлович (1884—1937)—в социал-демократическом движении с 1903 г., член партии с 1910 г., участник Октябрьской революции. Член ЦК партии в 1917—1918 гг. (кандидат в члены ЦК — в 1921—1922 гг.), член ЦКК в 1924—1934 гг. Первый нарком земледелия, в 1918—1921 гг.— зам. председателя ВСНХ, с 1928 г.— управляющий ЦСУ, зам. председателя Госплана СССР. Автор ряда книг по экономическим вопросам социалистического строительства в России. Необоснованно репрессирован, посмертно реабилитирован.— 145, 317.
Наполеон (Бонапарт) (1769—1821) — выдающийся французский полководец, первый консул Французской республики в 1799—1804 гг., французский император в 1804—1814 гг. и в 1815 г.— 487.
Нейрат (Neurath) Отто (1882—1945)—австрийский философ и социолог, один из лидеров «Венского кружка».— 126, 173.
Носке (Noske) Густав (1868—1946) — правый социал-демократ. После поражения Ноябрьской (1918 г.) революции в Германии один из главных организаторов контрреволюционного террора в январе — марте 1919 г.— 133.
Ольминский Михаил Степанович (1863—1933)—деятель революционного движения в России, с начала 80-х годов XIX в.— народоволец, с 1898 г.— социал-демократ, с 1904 г.— большевик. Видный партийный публицист, активный участник Октябрьской революции. В 1920 г.— председатель комиссии по истории партии при Наркомпросе, затем — заведующий Истпартотделом при ЦК партии, где работал до 1924 г. С 1928 г.— член дирекции Института В. И. Ленина при ЦК ВКП(б). Автор книги «Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России» (1910).— 216, 221—226, 228—236, 238, 239.
Оппенгеймер (Oppenheimer) Франц (1864—1943)—немецкий буржуазный экономист и социолог, представитель так называемого «либерального социализма», примыкал к субъективно-психологическому направлению в политэкономии.— 86, 96, 107, 121, 169, 189.
Осине кий Н. (Оболенский Валериан Валерианович) (1887—1938) — член партии с 1907 г., кандидат в члены ЦК партии в 1921 —1922 гг. После Октябрьской революции — управляющий Госбанком, первый председатель ВСНХ (до марта 1918 г.). В 1921 —1923 гг.— зам. наркома земледелия, зам. председателя ВСНХ. В 1923—1924 гг.— полпред в Швеции, с 1926 г.— управляющий ЦСУ, с 1929 г.— зам. председателя ВСНХ.
Видный советский экономист, автор ряда работ по вопросам сельского хозяйства, социалистического строительства, мирового хозяйства, академик АН СССР (1932 г.). Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.— 103, 125, 128, 133, 450.
Петти (Petty) Уильям (1623—1687)—выдающийся английский экономист и статистик, родоначальник классической буржуазной политической экономии в Англии.— 86.
Платон (428/427 — 347 до н. э.)—великий древнегреческий философ, объективный идеалист и диалектик.— 164.
Плеханов Георгий Валентинович (1856—1918)—русский революционер и мыслитель, основатель социал-демократического движения в России, выдающийся теоретик марксизма, один из лидеров II Интернационала.— 156, 219.
Преображенский Евгений Алексеевич (1886—1937)—член партии с 1903 г., в 1920 г.— секретарь ЦК партии. Экономист, автор ряда работ по вопросам социалистического строительства, в том числе — книги «Новая экономика» (1926). Необоснованно репрессирован, посмертно реабилитирован.— 208, 272—298, 318—320, 325, 327, 328, 330, 423—434, 436—438, 440, 443— 458, 465, 473.
Пятаков Георгий (Юрий) Леонидович (1890—1937)—член партии с 1910 г., в 1921 — 1922 гг.—кандидат в члены ЦК партии, в 1923—1927 гг. и в 1930—1936 гг.— член ЦК. С 1920 г. находился на хозяйственной работе — зам. председателя Госплана и ВСНХ, торгпред во Франции, председатель
правления Госбанка СССР, зам. наркома тяжелой промышленности. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.— 178, 216, 221, 239, 308, 313, 314, 320, 321, 327, 332—335.
Ратенау (Rathenau) Вальтер (1867—1922)—немецкий буржуазный государственный деятель, входил в Демократическую партию, в начале 20-х годов — министр иностранных дел. С 1915 г.— председатель правления Всеобщей компании электричества (трест АЭГ).— 103, 168.
Родбертус-Ягецов (Rodbertus-Jagetzow) Иоганн Карл (1805—1875) — немецкий экономист и политический деятель, идеолог обуржуазившегося юнкерства, автор концепции «государственного социализма».— 83, 107, 151, 164, 168, 182.
Сарабьянов Владимир Николаевич (1886—1952)—советский философ и экономист. В российском революционном движении с 1903 г., до 1918 г.— меньшевик. С 1930 г.— член ВКП(б). В 1918—1923 гг. работал экономистом, в 1922—1930 гг.—в «Правде». С 1930 г.— на преподавательской работе. Автор ряда книг по марксистской философии и по проблемам экономики переходного периода.— 216—221, 225, 231, 233, 239.
Смирнов Виктор Михайлович (1887—1937) — член партии с 1907 г., в 1917 г.— член Московского революционного комитета. Член редколлегии «Правды», «Экономической жизни». В 20-е годы на хозяйственной работе. Автор ряда статей по экономическим вопросам. В 1927 г. исключен из партии. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.— 161, 321, 326, 327, 434.
Смит (Smith) Адам (1723—1790)—шотландский экономист и философ, классик буржуазной политической экономии.— 86.
Сокольников (Бриллиант) Григорий Яковлевич (1888—1939)—член партии с 1905 г., в 1917 г.—член ЦК и Политбюро ЦК РСДРП(б), в 1922— 1923 гг.—член ЦК партии, в 1924—1926 гг. и в 1930—1936 гг.—кандидат в члены ЦК. В 20-е годы — на хозяйственной работе, в 1922—1926 гг.—нарком финансов, председатель СНК РСФСР. Автор многих работ по вопросам финансов.— 328.
Спенсер (Spenser) Герберт (1820—1903) — английский социолог и философ, видный представитель позитивизма, один из основателей «органического» направления в социологии.— 94, 171.
Струве Петр Бернгардович (1870—1944)—русский экономист, публицист и политический деятель, с 1905 г.— член ЦК Конституционно-демократической партии. Видный представитель «легального марксизма». К Октябрьской революции отнесся враждебно. В 1918—1920 гг.— член «Особого совещания» при генерале Деникине, член правительства генерала Врангеля. С 1920 г.—в эмиграции.—83, 112, 128, 200, 254, 315, 425.
Султан-Заде Аветис Султанович (1889—1938) — видный деятель международного коммунистического движения, член Исполкома Коминтерна.— 264.
Суханов И. (Гиммер Николай Николаевич) (1882—1940) — участник российского революционного движения, с 1903 г.— член партии социалистов- ре вол юц ион еров, с 1917 г.— социал-демократ, меньшевик. После Февральской революции — член Исполкома Петроградского Совета, член ВЦИК первого созыва. После Октябрьской революции работал в советских экономических учреждениях. Экономист и публицист. В экономических работах пытался сочетать идеологию народничества с марксизмом. Автор известных «Записок о революции».— 272.
Тарле Ёвгений Викторович (1875—1955) — крупный советский историк, академик АН СССР. Автор ряда книг по новой истории Европы.— 156.
Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879—1940)—в социал-демократическом движении с 1897 г., с 1917 г.— большевик, член ЦК партии в 1917—1927 гг., член Политбюро ЦК в 1919—1926 гг. После Октябрьской революции — нарком по иностранным делам, нарком по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета РСФСР. В 1925—1928 гг.—председатель Концессионного комитета. В 1927 г. исключен из партии, в 1929 г. выслан за
540
пределы СССР, в 1982 г. лишен советского гражданства. В августе 1940 г. погиб в результате террористического акта,— 177, 270—-272, 301, 305, 308— 311, 314, 327, 333, 468, 469, 471, 476.
Т у ган-Барановский Михаил Иванович (1865—1919) — крупный русский экономист. В 90-е годы XIX в.—видный представитель «-легального марксизма», в 1905—1907 гг.— член Конституционно-демократической партии. После Октябрьской революции — министр финансов в правительстве Украинской Центральной Рады. В 1918 г. преподавал в экономических учебных заведениях в Москве. Автор многих книг по теории и истории капиталистической экономики, по теории кооперации и социализма.— 262, 314, 457, 463, 508.
Тышка (Tyszka) Карл (1873—?)—немецкий статистик и экономист.— 84, 126, 168.
Тэйлор (Taylor) Фредерик Уинслоу (1856—1915)—американский инженер, основоположник системы организации труда, при которой достигается максимальное уплотнение рабочего дня и значительно возрастает интенсивность самого труда.— 172.
Тюнен (ТНйпеп) Иоганн Генрих (1783—1850)—немецкий буржуазный экономист, занимался вопросами экономики сельского хозяйства.— 144.
Устрялов Николай Васильевич (1890—1938)—русский политический деятель, один из лидеров Конституционно-демократической партии, позднее один из идеологов «смено-веховства». В 1920—1934 гг.— в эмиграции. В 1935 г. вернулся в СССР, вел преподавательскую работу в Москве. Репрессирован.— 505.
Франс (France) Анатоль (Тибо Анатоль) (1844—1924) — великий французский писатель.— 118.
Хармс (Harms) Бернхард (1876—1939) — немецкий буржуазный экономист, основатель и директор Института мировой экономики и морских сообщений в г. Киле (1911—1933). Автор ряда работ по мировому хозяйству.— 85, 107.
Цыперович Григорий Владимирович (1871 —1932)—советский экономист. Член партии с 1919 г. В 1921—1929 гг. работал в Ленинградском СНХ, был руководителем областной плановой комиссии. Автор ряда работ по истории монополий в России.— 136, 165.
Чаянов Александр Васильевич (1888—1937)—крупный советский экономист-аграрник, представитель организационно-производственной школы. Автор многих работ по экономике крестьянского хозяйства. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.— 216, 235—239, 494.
Шейдеман (Scheidemann) Филипп (1865—1939)—лидер крайне правого крыла немецкой социал-демократии. В 1918—1921 гг. — один из организаторов подавления революционного рабочего движения в Германии.— 133.
Шмоллер (Schmoller) Густав (1838—1917)—немецкий буржуазный экономист, видный представитель «новой исторической школы» в политэкономии, катедер-социалист. В 1882—1913 гг.— профессор Берлинского университета, один из основателей (в 1872 г.) и председатель (с 1890 г.) «Союза социальной политики». Автор работ по теории народного хозяйства и истории экономической мысли.— 86.
Шопенгауэр (Schopenhauer) Артур (1788—1860)—немецкий философ, субъективный идеалист. Основная работа — «Мир как воля и представление» П819).—233.
Шпенглер (Spengler) Освальд (1880—1936) — немецкий философ-идеалист. Основные труды — «Закат Европы», «Человек и техника».— 487.
Штаммлер (Stammler) Рудольф (1856—1938) — теоретик права, социолог, основоположник социально-правового (социально-органического) направления в политической экономии. Профессор ряда немецких университетов. Главный труд — «Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории» (1895).—238, 426.
Энгельс (Engels) Фридрих U820—1895).— 93, 95, 96, 105, 116, 125, 153, 174, 182, 190-192, 219, 225, 430, 488, 502, 503.
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ 5
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛИЗМ 36
ПРОГРАММА КОММУНИСТОВ (БОЛЬШЕВИКОВ) 39
ЭКОНОМИКА ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА 81
Приложение I.
М. Ольминский. О КНИГЕ т. Н. БУХАРИНА 208
Приложение II.
Н. Бухарин, Г. Пятаков. КАВАЛЕРИЙСКИИ РЕЙД И ТЯЖЕЛАЯ АРТИЛЛЕРИЯ (Веселый ответ критикам ^Экономики переходного периода») 216
€НОВЫИ КУРС» ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ 240
ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ФОРМЫ В СОВЕТСКОЙ РОССИИ 249
О ЛИКВИДАТОРСТВЕ НАШИХ ДНЕЙ 253
ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ РОСТ И ПРОБЛЕМА РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОГО БЛОКА 260
НОВОЕ ОТКРОВЕНИЕ О СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКЕ ИЛИ КАК МОЖНО ПОГУБИТЬ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКИЙ БЛОК 270
К КРИТИКЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПЛАТФОРМЫ ОППОЗИЦИИ 300
ПУТЬ К СОЦИАЛИЗМУ И РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКИЙ СОЮЗ 338
К ВОПРОСУ О ЗАКОНОМЕРНОСТЯХ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА. Критические замечания на книгу Е. Преображенского *Новая экономика» 423
ЗАМЕТКИ ЭКОНОМИСТА. К началу нового хозяйственного года 460
ВЕЛИКАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ (О текущем периоде пролетарской революции в нашей стране) 488
ЭКОНОМИКА СОВЕТСКОЙ СТРАНЫ 506
КОММЕНТАРИИ 514
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ 534
Бухарин Н. И.
Б94 Избранные произведения/Предисл., коммент. С. Л. Леонова.— М.: Экономика, 1990.— 542 с.— (Экон. наследие).— ISBN 5—282—00796—7
Н. И. Бухарин (1888—1938) является автором многих теоретических трудов, в которых глубоко н оригинально разработаны вопросы социалистического строительства. В сборник включены работы: «Экономика переходного периода» (1928), «Новый курс экономической политики» (1921), «Путь к социализму и рабоче- крестьянский союз» (1925), «Заметки экономиста» (1928).
Издание снабжено комментариями, очерком о жизни и деятельности Н. И. Бухарина.
Для широкого круга читателей, интересующихся экономической теорией, преподавателей, аспирантов и студентов.
0603000000—067 Б 011(01)—90
34-90
ББК 63.3(2)71
НАУЧНАЯ
Бухарин Николай Иванович ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Зав. редакцией Б. А. Мясоедов Техн. редактор Л. С. Сазонова Худож. редактор В. П. Рафальский Корректор Л. М. Филькова
ИБ № 3755
Сдано в набор 04.12.89. Подписано в печать 26.06.90. Формат 60 X 887ie. Бумага кн.-журн. Литературная гарнитура. Офсетная печать. Уел. печ. л. 33,32/33,32 уел. кр.-отт. Уч.-нзд. л. 36,86. Тираж 25 000 экз. Заказ № 2227. Цена 4 р. Изд. № 6973.
Издательство «Экономика», 121864,
Москва, Г-59, Бережковская наб., 6.
Ленинградская типография № 4 ордена Трудового Красного Знамени Ленинградского объединения «Техническая книга» им. Евгении Соколовой Государственного комитета СССР по печати. 191126, Ленинград, Социалистическая ул., 14.