Разделенный город: Забвение в памяти Афин - Лоро Н.

Разделенный город: предварительная разметка

Глава VI. Об амнистии и ее противоположности

Глава VII. О одном запрещенном дне в календаре Афин

Глава IX. Об одном примирении на Сицилии

Глава XI. И афинская демократия забыла kritos

Автор: Лоро Н.

Теги: всеобщая история древний и античный мир история древняя греция антропология история афин

ISBN: 978-5-4448-1518-2

Год: 2021

Похожие

Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима

Афины и Спарта. Борьба за гегемонию в Греции в V веке до н.э. (478-431гг)

Государство-город античного мира

Караванные города

Текст

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Nicole Loraux
La cite divisee
L'oubli dans
la memoire d'Athenes
Paris
Editions Payot & Rivages
1997

Николь Лоро
Разделенный
город
Забвение в памяти Афин
Новое
Литературное
Обозрение
2021

УДК 94(38)
ББК 63.3(0)321
Л78
Редактор серии
Т. Вайзер
Лоро, Н.
Л78 Разделенный город: Забвение в памяти Афин / Николь
Лоро; пер. с фр., предисл. и примеч. С. Ермакова. — М.: Но¬
вое литературное обозрение, 2021. — 360 с. (Серия «Интел¬
лектуальная история»)
ISBN 978-5-4448-1518-2
В 403 году до н.э. завершился непродолжительный, но кровавый
период истории Древних Афин: войско изгнанников-демократов
положило конец правлению «тридцати тиранов». Победители
могли насладиться местью, но вместо этого афинские гражда¬
не— вероятно, впервые в истории — пришли к решению об
амнистии. Враждующие стороны поклялись «не припоминать
злосчастья прошлого» — забыть о гражданской войне (stasis) и свя¬
занных с ней бесчинствах. Но можно ли окончательно стереть
stasis из памяти и перевернуть страницу? Что если сознательный
акт политического забвения запускает процесс, аналогичный
фрейдовскому вытеснению? Николь Лоро скрупулезно изучает
следы этого процесса, привлекая широкий арсенал античных
источников и современный аналитический инструментарий. Ее
Афины живут, воюют, скорбят, но самое главное — продолжают
хранить память о событиях прошлого, которые граждане дого¬
ворились забыть. Николь Лоро (i943~2003) — исследовательница
истории и антропологии Древней Греции, профессор Высшей
школы социальных наук в Париже.
УДК 94(38)
ББК 63.3(0)321
В оформлении обложки использован фрагмент терракотового
кил икса, Греция, 510-500 гг. до н.э. Метрополитен-музей, Нью-Йорк
© Editions Payot & Rivages, 2017
© С. Ермаков, перевод с французского, 2021
© Д. Черногаев, дизайн серии, обложки, 2021
©ООО «Новое литературное обозрение», 2021

Оглавление
«Моп livre par excellence» (От переводчика) 7
Список сокращений 21
Предисловие 22
Разделенный город: предварительная разметка
Глава I. Забвение в городе 26
Два города 27
Одно разделяется надвое 34
В точке пересечения — stasis . 40
Арес внутри семьи . 46
К истории одного памятного забвения 56
Глава II. Реполитизировать город . 63
Глава III. Душа города 87
О том, что следует сделать со stasis 88
Трудное слово 94
Следы убийства 98
Перенос в форме аналогии 104
О городе-индивиде 108
Платонизировать? . 114
Под знаком Эриды и некоторых ее детей
Глава IV. Связь разделения . 124
О самом крепком развязывании 125
О meson и способах его оккупации . 131
Stasis как Gegensinn ’ 138
Кукедп, движение и разделение 144
Подвешенный конфликт . 147
Гармония Ареса 153
Греческие вопросы 159

Глава V. Клятва, дитя распри 163
Клятвопреступление в клятве 166
Речевой акт и его эффекты 173
Агаг и Арес . . 178
Клятва в городе . . 183
Я не буду припоминать злосчастья 188
Глава VI. Об амнистии и ее противоположности . 193
Два запрета на память в Афинах . 195
Забыть незабвение 207
Мощь негативного, сила отрицания . 217
Глава VII. О одном запрещенном дне в календаре Афин . 226
Два текста, минус один день 228
Запретные дни . . 232
День, подвергшийся отрицанию 239
Акт изъятия 244
Политики примирения
Глава VIII. Политика братьев 259
Братья против stasis и stasis братьев 260
Что такое брат? . 264
Имена брата 268
Город братьев . . . 273
Родство под испытанием конфликта 276
Глава IX. Об одном примирении на Сицилии . 283
Как выйти из diaphora 284
О «братствах» в городе . 291
Братья, третейские судьи . 295
Глава X. О правосудии как разделении 301
Мятежное правосудие? 303
О процессе как борьбе 305
Dik€, третейский суд и примирение 314
Stasis, diki: случай Флиунта 319
Глава XI. И афинская демократия забыла kratos 323
Одна амнистия в Афинах . . ”. 324
Как получить прощение за победу 327
Когда demokratia утрачивает kratos 335
Память на службе у забвения . 342
Благодарности 351
Указатель имен 352

«Mon livre par excellence»
(От переводчика)
Когда требуется впервые представить читателю автора,
широко известного за рубежом и малоизвестного даже
среди занимающихся близкими темами отечественных
специалистов — о чем говорит крайне редкое его при¬
сутствие в библиографиях, — нормальным modus operandi
было бы обрисовать общий научный и теоретический
контекст, в котором работал автор, указать линии преем¬
ственности, учителей и оппонентов, обозначить базовую
проблематику, дать панораму эволюции авторских идей.
Однако мы предпочтем пойти короткой дорогой и сразу
позволим себе hybris декларации: книга, которую читатель
держит в руках, является одной из самых выдающихся
работ (о) политической мысли, написанных за последние
полвека, а влияние идей ее автора, Николь Лоро (i943_2003)j
с момента выхода ее первой книги «Изобретение Афин»
вышло далеко за пределы эллинистики. В качестве сви¬
детелей этому можно привести философов — не только
потому, что философия, пусть и утратившая негласный
титул царицы гуманитарных наук, все еще остается глав¬
ным оценщиком «глубины» и Entwicklungsfahigkeif той или
иной гуманитарной мысли, — но прежде всего потому, что
мысль самой Лоро, хотя и не являясь «творчеством кон¬
цептов», работает со своим предметом — политикой — на
том же фундаментальном уровне, что и философия, а еще
потому, что она смогла навязать философии напряжен¬
ный диалог, подчас напоминающий насыщенные тонки¬
ми дипломатическими уловками переговоры. И философы,
всерьез воспринявшие мысль Лоро, могут, как Джорджо I.I. Способность к развитию. — Примеч. ред.
7

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
Агамбен, начать одну из своих книг с безапелляционно¬
го утверждения: «Рассмотрение проблемы гражданской
войны — или stasis — в классической Греции не может
не начинаться с исследований Николь Лоро, посвятив¬
шей stasis... книгу „Разделенный город“, о которой она
говорила, что это моя книга par excellence»1. В свою оче¬
редь, Поль Рикёр в «Памяти, истории, забвении», говоря
об амнистии и прощении, значительную часть своей ар¬
гументации строит, следуя путями Лоро и открытому ей
в функционировании греческой политической памяти
оксюморону, «забвению незабвения» — и в определенном
смысле все окончание этой рикёровской книги находится
под влиянием «Разделенного города»1 2. Но еще до Рикёра
и Агамбена, за несколько лет до выхода «Разделенного
города», Жак Деррида широко использовал более ранние
работы Лоро в своих «Политиках дружбы» для того, что¬
бы в ходе своей атаки на Шмитта деконструировать оппо¬
зицию stasis/polemos, «гражданской» и «внешней» войны,
но также и концепцию демократии, в основании которой
лежит идея братства граждан и автохтонности — рожде¬
ния от одной матери-земли3.
Разумеется, одной лишь ссылки на признание со сто¬
роны философов явно недостаточно, поэтому мы попы¬
таемся вкратце перечислить ряд причин, по которым эта
книга является великой.
Как и у всякой великой книги, у этой есть уникаль¬
ный предмет, становящийся по-настоящему видимым
только на ее страницах, — это греческая мысль о stasis,
о гражданской войне, о политическом конфликте в це¬
лом, но главная особенность этой мысли в «Разделенном
1. Агамбен Д. Stasis. Гражданская война как политическая парадигма.
СПб.: Владимир Даль, 2021. С. ю. Сам Агамбен и употребляет фейер-
баховский термин Entwicklungsfahigkeit по отношению к идеям Лоро.
2. Ricceur Р. La Memoire, L’Histoire, L’Oubli. Paris: Seuil, 2000. P. 586 и след.;
P. 651. Рикёр также говорит о том, чем обязан Лоро, в одном интер¬
вью Д.Э. Баррашу и Ф. Кондеми.
3. См.: Derrida J. Politiques de Pamitie. Suivi de L’oreille de Heidegger. Paris:
Galilee, 1994, где вся IV глава следует за мыслью Лоро, а также Р. 133.
8

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
городе» в том, что это мысль в неразрывной связи с ее не¬
мыслимым. В той же мере, в какой «Разделенный город»
является интеллектуальной историей мысли, он является
историей задних мыслей и историей немыслимого — и это
немыслимое в свою очередь не является только лишь
скрытыми причинами, которые не донесли до нас грече¬
ские исторические нарративы, общим социально-истори¬
ческим базисом, который следует реконструировать, или
неочевидными контекстами (хотя тщательный анализ та¬
ких причин и контекстов также проводится в книге). Пре¬
жде всего, это то, что мысль отвергает, отказывается мыс¬
лить, и тем не менее не может не мыслить, и в некотором
отношении только благодаря ему и мыслит. И поскольку
это немыслимое греческой политической мысли — одной
из сторон которого и является потенциальность крова¬
вой распри — оказывается лежащим в самих основани¬
ях политического, Лоро, возможно, удается прикоснуться
к той интенсивности, которая у Шмитта характеризовала
политическое как таковое1, но, однако, тонула в circulus
vitiosus2 и не получала никакого сущностного определе¬
ния, кроме разве что сразу и крайне абстрактной, и эс-
сенциалистской ссылки на онтологическую «чуждость»
врага3. Лоро же, перечитывая гомеровские эпопеи, афин¬
ских трагиков и историков, обнаруживает сразу и пуга¬
ющее, и обнадеживающее измерение, в котором желание
победы, чистый эффект и аффект агона, оказывается пер¬
вичнее разделения на друзей и врагов — и эта интенсив¬
ность сама по себе является политической4.
1. Шмитт К. Понятие политического. СПб.: Наука, 2016. С. 302, 305
и т.д.
2. У Шмитта возможность убить врага и быть убитым является след¬
ствием исключительной интенсивности, но сама эта интенсивность
определяется и доказывается тем, что имеется эта возможность.
Подробнее о круге в «Понятии политического» Шмитта см.: Агам-
бен Д. Заметка о войне, игре и враге // Агамбен Д. Stasis. Граждан¬
ская война как политическая парадигма. С. 90-126.
3. Шмитт К. Там же. С. 302. Анализы Лоро oikeios polemos и homophylos
polemos показывают, что «чуждость» приходит лишь во втором так¬
те политико-логического времени.
4. См. например, в IV главе анализ описания одного из сражений
в «Илиаде».
9

MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
Предметом книги точно так же является субъект этой
мысли и этого немыслимого — это Город. Город мыслит —
одно из центральных высказываний, гипотез и ставок тек¬
ста; здесь мы лишь укажем решающее следствие из этого
высказывания и его импликаций для политической мыс¬
ли вообще — ибо оно как раз и означает, что политика
является — по крайней мере, может являться — мыслью,
вовсе не сводимой к политической философии и к «по¬
литическим наукам», и что она не относится к последним
как «практическая мысль» к «общей теории». Пример¬
но в то же время, когда милитант-интеллектуал Силь-
вен Лазарюс разрабатывал идею «политики-как-мысли»1
и делал политической аксиомой лишь на первый взгляд
тривиальное высказывание «люди мыслят», les gens pensent,
Лоро продемонстрировала это как историк афинской де¬
мократии: чтобы мыслить политически, Город вовсе не
дожидался Платона и Аристотеля, Фукидида и Ксенофон¬
та, какой бы важной ни была их роль в понимании этой
мысли и ее противоречий, и даже если многое из этой
мысли и ее непомысленного сохранилось только благо¬
даря их рефлексии и критике.
Наконец, с другого ракурса этот же предмет книги мож¬
но обозначить как идеологию афинского города — и все
творчество Лоро, никогда до конца не порывавшей с марк¬
сизмом1 2, хотя иногда и иронизировавшей по его поводу,
можно отнести к рубрике анализа идеологии — но это
не просто ее разоблачение, не только чтение того, о чем
1. См.: Лазарюс С. Можно ли мыслить политику в интериорности? //
ESSE: Философские и теологические исследования. 2019. Том 4. № I.
С. 73-104, а также: Lazarus S. Anthropologie du nom. Paris: Seuil, 1996.
2. Воспринятым ей от одного из своих учителей, П. Видаля-Накэ,
и, разумеется, от самого главы т.н. «Парижской школы», Ж.-П. Вер-
нана. Подробнее о марксистских корнях мысли Лоро и о ее мето¬
дологической траектории см. в прекрасном предисловии Габриэле
Пуделла к итальянскому изданию — к слову, вышедшем в серии,
руководимой Д. Агамбеном, — «Разделенного города» (Pudella G.
Introduzione // Loraux N La citta divisa. L’oblio nella memoria di Atene.
Vicenza: Neri Pozza, 2006. P. 7-54). Здесь также следует сказать, что
сама книга обеспечивает читателя значительной частью информа¬
ции о своем научном контексте и климате, о roads taken and not taken,
во многом представляя собой метарефлексию.
10

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
идеология умалчивает, или интерпретация значения са¬
мого факта умолчаний. Потому что идеология как раз
и оказывается отношением, которое мысль афинского го¬
рода поддерживает со своим немыслимым, она неразре¬
шимо оказывается лекарством от раны, нанесенной раз¬
вязанными силами политического, стремлением заклясть
эти силы — и одновременно конструированием идеала
и призывом к иному политическому, «более политичному»
политическому; то есть она является как средством де¬
политизации, так и стремлением к некой политике; как
источником «ложного сознания», так и — в то же самое
время — основанием для политических решений, которые
на нашем современном идиоме мы бы назвали не иначе
как «прогрессивными».
Как и большинство великих книг, это книга о методе, об
особой оптике, пригодной для того, чтобы сделать этот
предмет — а это, как мы начинаем догадываться, парадок¬
сальный предмет — видимым. «Разделенный город» можно
считать образцовым текстом о «междисциплинарности»,
возведенной за последние десятилетия едва ли не в ба¬
зовую научную добродетель, но образцовым он является
именно потому, что он также содержит многочисленные
предостережения против нее. Для того, чтобы понять саму
связку мысль/немыслимое, Лоро обращается к понятиям
психоанализа; чтобы выявить религиозные и ритуальные
основания идеологических конструкций — к антрополо¬
гии Древней Греции; чтобы глубже погрузиться в мысль
Города о самом себе — к греческой философской рефлек¬
сии. И кажется, что Лоро легко пересекает все эти грани¬
цы, каждый раз демонстрируя блестящее знание терри¬
тории, куда она углубляется, и недаром посвященный ей
посмертный номер журнала «Espaces Temps» называется
«Les voies traversieres de Nicole Loraux»1, что можно перевести i.i. Espaces Temps. 2005. № 87-88: Les voies traversieres de Nicole Loraux.
Une helleniste a la croisee des sciences sociales. Этот выпуск был под¬
готовлен совместно с журналом «Clio. Histoire, Femmes et Societes» —
фактически как один номер оммажа от двух журналов сразу.
II

MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
как «пути наискосок Николь Лоро» или «трансграничные
пути Николь Лоро». И точно так же кажется очевидным,
что только такой метод, только целая связка ключей для
чтения, позволяет приблизиться к тому, о чем политиче¬
ская мысль греков предпочитает ничего не знать и сле¬
ды чего она бы хотела стереть.
И тем не менее Лоро настойчиво повторяет, что грани¬
цы между дисциплинами существуют и что они не отме¬
няются их пересечением; что орудия, которыми историка
греческой политики вынуждает пользоваться относитель¬
ная бедность его материала часто ему не принадлежат;
что заимствование чужих понятий и категорий являет¬
ся импортом, если не контрабандой. Что речь никогда не
может идти о простом «применении» и «приложении»
(application) позаимствованных понятий, поскольку та¬
кое применение, как правило, аналогично, а в середине
любой аналогии — как бы ни хотели видеть в аналогии
аналогию биективному отображению в математике — есть
зияние, разрыв, желание и решение исследователя. Что
собственный предмет необходимо калибровать и тонко на¬
страивать, чтобы по нему можно было — даже если толь¬
ко аналогически — работать чужими инструментами. Так,
чтобы употреблять психоаналитические понятия, иссле¬
дуя предмет «Город», — а в первую очередь это означает
подходить к Городу как к субъекту, — Лоро тщательно де¬
монстрирует, почему греческий город вообще это может
допустить: по контрасту достаточно вспомнить, как совре¬
менные политические философы и социальные ученые
применяют психоаналитические понятия, чтобы ставить
«диагноз» или давать «интерпретацию»1 целым странам
и обществам — как истерикам, невротикам, фетишистам,
I. Мы ставим кавычки, потому что это очевидно метафорическое упо¬
требление психоанализа, имеющее мало общего с психоаналитиче¬
ским актом как таковым. В целом успех Лоро в ее «приграничных
переговорах» с психоанализом, как раз наоборот, показывает, что
никакого «психоанализа политики» быть не может, уже потому, как
говорит сама Лоро, что это «означало бы сбросить в раздел, посвя¬
щенный неврозам, все афинское определение политического в его
целом» (См. наст. изд. С. 107); и даже идея политической метапси¬
хологии представляется ей в конечном счете сомнительной (С. пб).
12

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
как переживающим коллективную «травму», — но при
этом никак не объясняют операции, благодаря которым
конструкции «общество» или «страна» могут стать ана¬
лизируемыми субъектами желания.
Мы могли бы позволить себе небольшую теоретиче¬
скую фантазию и сказать, что в «Разделенном городе»
есть четырехугольник мыслящих — философ, антропо¬
лог, психоаналитик и историк, между которыми нахо¬
дится предмет: политика, политическая мысль. И пер¬
вые трое «объективируют» ее, следуя характерному для
мысли каждого желанию, что облегчается тем, что здесь
отсутствует пятый мыслящий — сам политически дей¬
ствующий субъект, «активист» или демос. Для филосо¬
фов— возможно, за значимым исключением Гераклита
в его прочтении Лоро — характерно «несогласие»1 с по¬
литикой, представляющей слишком большой риск для
Единого или дающей слишком большое место аффектам.
Антрополог хотел бы свести театральную сцену политики,
которой неизбежно присуща определенная поверхност¬
ность и даже «анекдотичность»1 2, к некоторым базовым
(или «глубинным») константам, функциям и оппозициям,
обнаруживающимся в ритуале и мифе. Психоаналитик,
готовый «трактовать народы как отдельного невротика»3,
увидит в политических противоречиях лишь провал же¬
лания и возвращение вытесненного, а в случае позитив¬
ных и осознанных политических процедур чаще всего
ему просто нечего сказать, разве что сослаться на passage
a Vacte. И в такой ситуации только историк — конечно, да¬
леко не каждый — способен дать слово «самой политике»,
защитить ее от деполитизирующих притязаний и подо¬
зрений, а заодно показать, что сама политика всегда уже
работает в мысли философа и даже аналитика, работает
до того, как они выносят политике своей вердикт и диа¬
гноз, тогда как подозревающий и выносящий за скобки
1. В том смысле, в каком это слово мыслит Рансьер, возведший его
в ранг категории. См.: Рансьер Ж. Несогласие. СПб.: Machina, 2013.
2. См. наст. изд. С. 76.
3. См. наст. изд. С. 107.
13

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
политику антрополог на деле оказывается чрезмерно до¬
верчивым по отношению к тому, что Город хочет сооб¬
щить ему о себе в своих образах.
Но чтобы этого добиться, такой историк должен уметь
мыслить, как философ, хотя и не философскими поня¬
тиями, выделять типическое и не бояться обнаружить
в глубине политического религиозное, как антрополог,
читать симптомы, как аналитик. Но также: чувствовать
язык и читать тексты, как утонченный филолог, — вслед
за Грегори Надем добавим мы1.
Как и у многих великих книг, у этой книги об идеоло¬
гии есть своя идеология и стиль — стиль как письма, так
и мысли.
В одном месте Лоро говорит, что современный элли¬
нист вынужден «изо дня в день бороться с тяжелым гру¬
зом классицизма»1 2, — имея в виду как до сих пор господ¬
ствующие нарративы классических дисциплин, так и само
восприятие Греции в качестве «классической», — но в этой
фразе, как и во многих других в книге, звучит признание
того, что полностью победить его невозможно, как бы ни
пытались это сделать антропологи Древней Греции, ищу¬
щие реалистических «греков без чуда». Поэтому подход са¬
мой Лоро также можно называть классицизмом — но это
иронический, деконструктивистский классицизм. А мыс¬
лить классицистски означает мыслить жанрами и грани¬
цами жанров, что мы уже увидели на примере подхода
Лоро к методологии, ее необычайно развитого чувства
границ — даже и особенно когда они размыты — и вме¬
сте с тем способности их пересекать, не допуская сме¬
шения. Но в первую очередь мыслить классицистски
означает мыслить в рамках категории образца и образцо¬
вости — мы не будем здесь пытаться подробно разбирать
ее содержание, тот парадоксальный мимесис, который она
1. Nagy G. For Nicole, from Greg... // Espaces Temps. 2005. № 87-88: Les
voies traversieres de Nicole Loraux. Une helleniste a la croisee des sciences
sociales. P. 6 («...you fathomed their language, their literature»).
2. См. наст. изд. C. 6i.
14

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
предполагает, сочетание исключительности и требования
повторения, ее двойную связь с ненормальным и нормой;
отметим лишь, что в этой книге многочисленные терми¬
ны «парадигма (образец)», «модель», «пример» являются
столь же техническими, сколь и идеологическими, а кро¬
ме того, они подспудно противопоставляются антрополо¬
гическим типам.
Дело в том, что, говоря в целом, большая часть науч¬
ного творчества Лоро посвящена самой что ни на есть
классической — в общепринятом смысле — эпохе Греции,
от Клисфена и до Ламийской войны, с особой фокуси¬
ровкой на времени между реформой Эфиальта 461 года
и окончанием гражданской войны в Афинах в 403 году1:
всего несколько десятков лет «радикальной» и «прямой»
демократии, демократии, ставшей образцовой — то есть та¬
кой, что ее невозможно обойти никому, кто пытается ос¬
мыслить демократию и политику «как таковые». Образцы:
в первую очередь это сам афинский Город, навязавший
себя и свое устройство в качестве образца, — и таким же
образом, как современные антропологи Греции противо¬
поставляют образцу типы, греческие философы противо¬
поставляли ему свои идеалы города — но кроме того, это
образцовая борьба демоса за свободу против олигархии
и образцовый акт примирения в городе.
Иронический классицизм1 2 означает, что образцу задают
неудобные вопросы и открывают темный фон, который
образец хотел бы скрыть своим сиянием. Это означает
спрашивать, каким образом эти греческие «мужи» — ра¬
бовладельцы и мизогины, погруженные в фантазм ав-
тохтонности происхождения, то есть генеалогической
1. Тогда как вылазки в архаическую и эллинистическую эпохи служат
Лоро почти исключительно для понимания того или иного класси¬
ческого события.
2. Нечто вроде декларации такого классицизма можно .увидеть уже
в заглавии ее первой книги, «Изобретение Афин: История надгроб¬
ного слова в „классическом городе44», в тонкой иронии этих кавы¬
чек, тем не менее не отрицающих — как это не делает и вся книга
в целом — уместность термина (Loraux N. L’invention d’Athenes. Histoire
de l’oraison funebre dans la «cite classique». Paris; La Haye: Editions de
l’EHESS-Mouton, 1981).
15

MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
исключительности1; столь подверженные сильным аф¬
фектам вроде гнева; всегда готовые мстить; одной ногой
крепко стоящие в религии и мифе и лишь другой ступив¬
шие на ярко освещенную территорию логоса — ив самом
деле «изобрели политику»1 2, изобрели примирение, поли¬
тическое забвение, амнистию. Быть может, сегодня только
женское письмо способно еще раз показать определенные
греческие события и мысли как образцовые — но именно
благодаря сохранению дистанции, иронии и подозрения по
отношению к структуре и происхождению этих образцов...3
Иронический классицизм, очевидно, также означает,
что речь идет об образцах, которым вряд ли можно сле¬
довать напрямую — хотя ирония в том, что, как показы¬
вает Лоро, им действительно часто следуют, не осознавая
этого, исследователи — и которыми уже невозможно бе¬
зоговорочно восхищаться; но они таковы, что к ним нель¬
зя не обращаться, в том числе потому, что «далекая исто¬
рия афинской демократии представляет собой бесценное
поле экспериментов»4 — то есть потому, что это в прямом
смысле слова экспериментальные образцы.
Как бы то ни было, даже если к нему относятся ирони¬
чески и с подозрением, особенность любого классицист-
ского образца — в отличие от образца традиции в том,
что он сам призывает к созданию образцов и к образцовым
1. Которую, разумеется, не следует анахронически и поспешно ото¬
ждествлять с современными расизмом и дискриминацией, но для
этого растождествления требуется прилагать немалые усилия: см.
главы «Преимущества автохтонности» и «Чужеземец как испытание
для демократии (Афины, Париж)» в: Loraux N. Ne de la terre. Mythe
et politique a Athenes. Paris: Seuil, 1996.
2. См. наст. изд. С. 252.
3. Лоро посвятила целый ряд работ женщинам и женскому, а также во¬
просу о разделении полов, в Греции и ее политической и художествен¬
ной мысли: Loraux N Faxons tragiques de tuer une femme, taris: Hachette,
1985; Ead. Les Meres en deuil. Paris: Seuil, 1990; Ead. Les Experiences de
Tiresias. Le feminin et l’homme grec. Paris: Gallimard, 1990 и др. Один
из ее текстов по этой тематике, переведенный с английского перево¬
да (оригинал на итальянском, после чего текст был опубликован на
французском), издан по-русски как: Лоро Н. Что есть богиня? // Исто¬
рия женщин на Западе / Под ред. П. Шмитт-Пантель. Т. I. От древ¬
них богинь до христианских святых. СПб.: Алетейя, 2005. С. 36-69.
4. См. наст. изд. С. 323.
16

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
действиям (поэтому любой настоящий классицизм, воз¬
можно, является неоклассицизмом). Способны ли мы сами
еще на образцы? — таково одно из измерений вопроса,
которым Лоро завершает книгу: она задает его по поводу
политической памяти, но его можно перенести и на по¬
литические действия и речь — и таков вопрос, который
через книгу Лоро нам задают сами греки.
Как и ряд великих книг, эта имеет особую форму: в ней
есть что-то, глубоко роднящее ее с классической сонатой.
Строго — текстологически — говоря, «Разделенный город»
является сборником (опубликованных или прочитанных
ранее) статей и докладов, многие из которых вошли в кни¬
гу практически без изменений; в книге нет истории-по¬
вествования: мысль Лоро вращается вокруг нескольких
центральных событий и даже реконструирует некую воз¬
можную историю между ними, но не рассказывает ее как
фабулу; но это также и не последовательное описание
феноменологического типа. И тем не менее книга чита¬
ется как моно-графия, как некое единое и направленное
движение — и не исключено, что если убрать все ссылки
на предыдущие публикации, незнакомый с творчеством
Лоро читатель может ничего не заподозрить1. Это единство
нельзя просто объяснить единством взгляда мыслитель-
ницы, не раз и не два называющей свое предприятие «пу¬
тешествием» или «маршрутом»; или считать результатом
реализации последовательной программы1 2 — скорее, оно
обусловлено тем, как структурированы проблемы и вопро¬
сы и их анализ: большая и сбалансированная трехчаст¬
ная форма, с экспозицией контрастных главной темы (го¬
род политики и историографии и вопрос о гражданском
примирении) и побочной темы (город ритуала и мифа
и антропологии), после чего следует их разработка в раз¬
личных тональностях, с наложениями и контрапунктом,
1. В посмертно вышедшей книге Loraux N Tragedie d’Athenes. Politique
entre l’ombre et l’utopie. Paris: Seuil, 2005, представляющей собой про¬
должение «Разделенного города», такого единства уже нет.
2. Лоро сама деконструирует идею программности в I части книги.
17

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
повторениями и секвенциями, со сменой темпа, с дополни¬
тельными связующими темами, наконец, с мощным воз¬
вращением главной темы в репризе и небольшой, немного
меланхоличной и «открытой» — завершающейся знаком
вопроса — кодой; поэтому музыкальный вокабулярий
«Разделенного города» — orchestration, tonalite, harmoniques,
registre, assonance, dissonance, tempo — следует воспринимать
именно в техническом ключе, и по большей части мы по¬
старались сохранить его в переводе.
* * *
Как и некоторые великие (не-художественные) книги, эта
является выдающимся произведением языка — на этом
пункте мы и завершим наш epainos1, заодно прояснив не¬
сколько переводческих моментов.
В «Разделенном городе» не так много словесных игр
с французскими этимологией, омонимией и многозначно¬
стью, которые так любили французские философы стар¬
шего или того же, что и Лоро, поколения — а когда Лоро
их все же себе позволяет, она, как правило, их маркирует
и делает прозрачными по смыслу. Зато письмо «Разделен¬
ного города» представляет собой настоящее приключение
французского синтаксиса: многочисленные инверсии, ин¬
финитивные и причастные обороты, колеблющиеся меж¬
ду изысканностью и вычурностью, в которых есть сразу
и литературные обертоны, и отзвуки живой речи доклад¬
чицы; на уровне синтагм французский — аналитический
язык — у Лоро приобретает необычайную гибкость, по¬
зволяющую выражать множество оттенков тема-рематиче-
ских отношений, смысловых акцентов и связей причины
и следствия. Это синтаксис, в котором на каждом шагу мо¬
гут быть detours1 2, но эти обходные пути обязательно «рано
или поздно ведут прямо к объекту исследования»3 — не
то чтобы через этот синтаксис нужно было продираться,
1. Похвала (греч). — Примеч. ред.
2. Извилина, окольный путь, обходной маневр (фр.).
3. См. наст. изд. С. 222.
18

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
но он определенно требует от читателя хороших легких,
способности иногда задержать вдох. По возможности мы
старались, избегая калькирования, сохранить этот ориги¬
нальный синтаксис без перестановок и перефразирова¬
ний, но, разумеется, это было возможно далеко не всегда
просто потому, что в русском нет таких экономных и точ¬
ных средств, какими располагает Лоро во французском;
в случае синтаксических расхождений мы пытались со¬
хранить хотя бы общий ритм предложения.
Поскольку это не философская книга, в ней нет ста¬
бильной авторской сетки понятий и категорий. Поэтому
мы постарались переводить единообразно только психо¬
аналитические понятия и общепринятую философскую
терминологию, но, например, терминологию распри и раз¬
ногласия — dissension, differend, discorde, которые сама Лоро
употребляет по-разному для перевода греческих diaphora,
eris, neikos, а иногда даже stasis, — мы передаем в зависимо¬
сти от контекста. Перевод некоторых терминов мы пояс¬
няем в примечаниях; слова оригинала, там, где это было
необходимо, приводятся в квадратных скобках обычным
шрифтом.
Во французском оригинале все греческие цитаты
транскрибированы на латиницу, при этом Лоро в боль¬
шинстве случаев и отдельные греческие термины пишет
в транскрипции и курсивом, даже широко употребитель¬
ные, — так, например, она везде пишет polis вместо фран¬
цузского polis. По большей части мы следуем в этом за
автором, потому что Лоро много работает с этимологией
и словообразовательными гнездами — тем самым читате¬
лю будет проще видеть корни слов. Однако несколько са¬
мых употребительных понятий — полис, логос, демос — мы
в большинстве случаев пишем кириллицей (оставляя ав¬
торский курсив), как и те термины, которые Лоро дает
во французской орфографии, как, например, докимасию
или гелиэю.
Русские глагольные формы и прилагательные согла¬
суются с греческими существительными, когда те при¬
ведены в транскрипции, в соответствии с родом этих
19

«MON LIVRE PAR EXCELLENCE» (ОТ ПЕРЕВОДЧИКА)
существительных в греческом {stasis женского рода, telos
среднего и т.д.).
Лоро в «Разделенном городе» пользуется упрощенной
системой расстановки диакритики; в качестве компромис¬
сного варианта мы ее дополнили, обозначив все долгие
гласные, однако долгие безударные и ударные обознача¬
ются при этом одинаково.
Везде, где было возможно, мы старались пользовать¬
ся существующими русскими переводами классических
текстов, всегда указывая имена переводчиков, но и вно¬
ся изменения в случае необходимости. Там, где перевод¬
чик не указан, мы даем наш перевод, который одновре¬
менно и подлаживается под французский перевод Лоро
(как правило, она либо переводит сама, либо пользуется
авторитетными прозаическими переводами), и в каждом
случае выверен по оригиналу; в некоторых случаях мы
немного отклонялись от перевода Лоро для большей вер¬
ности греческому тексту, если это представлялось не на¬
рушающим интерпретацию Лоро того или иного отрыв¬
ка или синтагмы. Кроме того, мы перевели большинство
греческих слов и словосочетаний, которые Лоро остави¬
ла непереведенными; для лучшего понимания читателем
контекстов — как греческого языка и греческих реалий,
так и научной литературы, используемой Лоро, — мы до¬
бавили некоторое количество комментариев1.
Сергей Ермаков
I. Мы бы хотели выразить благодарность Г.А. Архипову за помощь
в переводе французской психоаналитической терминологии.

Список сокращений
Bollack — BollackJ. Empedocle. T. II: Les Origines. fidition et traduction
des fragments et des temoignages. Paris: fiditions de Minuit, 1969.
Campbell — Greek lyric. Vol. I: Sappho and Alcaeus / Ed. and transl.
by D.A. Campbell (Loeb Classical Library 142). Cambridge: Harvard
University Press, 1982.
CUF — Collection des Universites de France. Paris: Les Belles Lettres, 1920-
DAGR—Daremberg Ch., Saglio E. Dictionnaire des Antiquites Grecques et
Romaines d’apres les textes et les monuments, contenant l’explication
des termes qui se rapportent aux moeurs, aux institutions, a la religion,
aux arts, aux sciences, au costume, au mobilier, a la guerre, a la
marine, aux metiers, aux monnaies, poids et mesures, etc. etc., et en
general a la vie publique et privee des anciens. T. 3. iere partie (H, I,
J, K). Paris: Hachette, 1900.
DfiLG—Chantraine P. Dictionnnaire etymologique de la langue grecque:
Histoire des mots. Paris: Klincksieck, 1968-1980.
DK — Diels H. Die Fragmente der Vorsokratiker. Bd. 1 und 2. Neunte Auf-
gabe hrgs. von Walther Kranz. Berlin; Charlottenburg: Weidmannsche
Verlagsbuchhandlung, i960.
LSJ—Liddell H.G., Scott R. A Greek-English Lexicon / Rev. and Augm.
by H.S. Jones. Oxford: Clarendon Press, 1940.
Meiggs-Lewis — A Selection of Greek Historical Inscriptions to the End
of the Fifth Century B.C. 2 Vol. / Ed. by R. Meiggs, D. Lewis. Oxford:
Clarendon Press, 1969.
OGIS — Orientis Graeci inscriptiones selectae. 2 Vol. / Ed. W. Dittenberger.
Lipsiae: S. Hirzel, 1903-1905.
Pouilloux — Choix descriptions grecques. Textes, traductions et notes /
£d. J. Pouilloux. Paris: Les Belles Lettres, i960.
SEG — Supplementum Epigraphicum Graecum. Amsterdam: J.C. Gieben/
Brill, 1923-
SIG — Sylloge Inscriptionum Graecarum. 3 Vol. / Ed. W. Dittenberger.
Lipsiae: S. Hirzel, 1915-1924.
Tod — A Selection of Greek Historical Inscriptions / Ed. by M.N. Tod.
Vol. 2. From 403 to 323 B.C. Oxford: Clarendon Press, 1948.
West — Elegi Graeci ante Alexandrum cantati / Ed. by M.L. West. Vol. 2.
Oxford: Clarendon press, 1972.

Предисловие
Все началось с речи Клеокрита в «Эллениках» Ксенофонта.
Афинские демократы только что одержали верх над армией
Тридцати. Несколько самых главных олигархов — Критий,
Хармид, слушатели Сократа, которые станут у Платона
эпонимами для диалогов, — в числе убитых, а большая
часть войск «города» несомненно деморализована, ведь
такое множество гоплитов побеждено разношерстным,
кое-как вооруженным отрядом... Казалось бы, в упоении
победой наставал час для реванша демократов, которым
Фрасибул перед боем напоминал о «войне» Тридцати про¬
тив них и о бесчинствах, жертвами которых они стали.
И вдруг один афинянин, отмеченный мистической пе¬
чатью Элевсина, выступил вперед из рядов демократов,
чтобы спросить у армии своих противников-сограждан:
вы, с кем мы делим город, почему вы нас убиваете? Сам
вопрос — вопрос демократа, разумеется, ибо олигарху от¬
вет был бы известен заранее, ведь он-то как раз знает,
что противник является врагом, — был неуместным (или,
наоборот, анахронически слишком хорошо известным),
так же как и амнистия, которую он предвосхищал и по¬
средством которой победители позднее воссоединятся со
своими бывшими противниками, скрепив самой торже¬
ственной из клятв обязательство «не припоминать зло¬
счастья» прошлого.
Итак, необходимо было понять, почему в один день
403 года до нашей эры Клеокрит Миротворец стал гла¬
шатаем победившей армии «демократов Пирея».
И началось долгое исследование того, чем для горо¬
да является stasis, если воспользоваться этим греческим
именем для того, что представляет собой одновременно
приверженность партии, фракцию, мятеж и — скажем
22

ПРЕДИСЛОВИЕ
на нашем все еще столь римском языке — гражданскую
войну. Сохраняя изначальный проект — работа над ко¬
торым с течением времени подчас сбавлялась, но никог¬
да не забывалась, — рассмотреть на греческой почве де¬
мократическую специфику — в данном случае это значит
афинскую — мысли о конфликте в ее связи (оппозиции
или родства) с определением того, что такое политическое.
В ходе чего выяснилось, что необходимо было принять
и водворить конфликт в город, потому что в качестве
принципа он всегда уже был там, под именем политики.
И возможно даже, что еще больше, чем недавние «злосча¬
стья», именно эту изначальную взаимосвязь греки — и не
только они — стремятся забыть, провозглашая амнистию.
Но думали ли мы когда-нибудь, что найдем что-то
другое?
Короче говоря, необходимо было начать. И исследование
началось, на первых порах с энтузиазмом и следуя чему-
то вроде программы — программы, относительно которой
у меня есть чувство, что я с тех пор не прекращала ее пе¬
рерабатывать. После чего, как вполне можно было ожи¬
дать, все значительно усложнилось. По-видимому, нельзя
безнаказанно работать с конфликтом и тщетно надеять¬
ся, что, если мы затронем забвение, на котором основа¬
но политическое, не вернется что-то из вытесненного...
В любом случае попытка сочленить разделенный город
с миролюбивым полисом оказалась вовсе не таким уж без¬
мятежным предприятием между историей и антрополо¬
гией, как надеялось изначально — разумеется, неосмотри¬
тельно— особенно когда обнаружилось, что невозможно
избежать вопрошания, каким бы предварительным оно ни
было, о той мыслящей и желающей инстанции, которой
для грека является полис. Отсюда убежденность, что не¬
обходимо было на свой страх и риск бросить вызов тому,
что я называю «запретом на субъекта», — этому наимень¬
шему общему знаменателю, вокруг которого нечто вроде
единодушия объединяет исследователей, расходящихся
во всем остальном.
23

ПРЕДИСЛОВИЕ
Об этой первичной разметке в разделенном городе,
о выявившихся в ходе нее константах, но также и об от¬
клонениях на пути вопрошания свидетельствуют ниже¬
следующие тексты — написанные по предложению журна¬
лов или научных институтов и разделенные дистанцией
почти в восемь лет.

Разделенный город:
предварительная разметка

Глава I
Забвение в городе1
[В Эрехтейоне] воздвигнут также алтарь Заб¬
вения (Леты).
Плутарх. Застольные беседы, IX, 6, 741b
В исходной точке — проект: понять, что в 403 году направ¬
ляло афинян, когда они давали клятву «не припоминать
прошлого зла» — то есть политическое событие. На фи¬
нише — разумеется, лишь промежуточном — трагический
текст, взятый из окончания «Орестеи»: несколько стро¬
чек Эсхила, совершенно иной регистр реальности, мысль,
которая старше на пятьдесят лет (а полвека — это очень
много для столь короткой истории классических Афин).
По пути — вопросы и тревоги еще только начинающего¬
ся исследования.
Итак, в начале проект, нацеленный на то, чтобы по¬
нять этот ключевой момент в политической истории
Афин: после окончательного поражения в Пелопоннес¬
ской войне, после олигархического переворота Тридцати
«тиранов» и их бесчинств — победоносное возвращение
демократов-сопротивленцев, встречающихся со своими
согражданами, вчерашними противниками, чтобы в кон¬
сенсусе поклясться вместе с ними забыть прошлое. Как
говорят современные историки Греции, это первый — сра¬
зу и удивительный, и знакомый — пример’ амнистии. Со¬
гласно учебникам — но так уже в текстах и речах после
400 года1 2, — это также переломный момент, когда Афины
покидают век Перикла, чтобы вступить в то, что называют
1. Первая версия этого текста была опубликована в «Le Temps de la
reflexion». См.: Loraux N. L’oubli dans la cite // Le Temps de la reflexion.
1980. Nq 1. P. 213-242.
2. См. ниже главу XI.
26

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
«кризисом IV века». Зачем же фокусироваться на одном
событии, на этом событии? Возможно, ради того чтобы
избежать вневременных схем долгой истории. Но также
ради удовольствия и — как можно надеяться — выгоды,
ожидаемой от подхода, позволяющего вырвать событие
как у истории-повествования, так и у мемориальной исто¬
риографии, чтобы поднять в связи с ним очень старые
греческие вопросы. 403: разумеется, этот год занимает
особое место в истории образцового города, поскольку
именно тогда он и «изобретает»1 амнистию. Но он дела¬
ет это, пользуясь понятийными орудиями с очень долгой
традицией, неразрывно политической и религиозной. Го¬
род— город историков — принимает решения, но и по¬
лис, излюбленная фигура антропологов Греции, так же
сталкивается здесь со своим собственным разделением
во времени людей, во времени богов. Одним словом, мы
попытаемся понять город исходя из полиса.
Возможно, кто-то посчитает, что такой подход разу¬
меется сам собой. Но все далеко не так просто2. В самом
деле, давайте представим себе историка, занимающегося
политическим и ищущим его в Греции — но в той не¬
образцовой Греции, которую он думает найти у антропо¬
логов. Именно здесь и начинаются трудности, потому что
в качестве места политического объект полис для истори¬
ков и антропологов является тем, что стоит на кону в об¬
новленной версии притчи о двух городах. Позволим себе
вначале вылазку в самое средоточие трудностей, приво¬
дящих в замешательство нашего любителя политики.
Два города
На щите Ахиллеса в XVIII песне «Илиады» Гефест изо¬
бражает два человеческих города — «оба прекрасных»,
1. Это не означает ни первого примирения в греческой истории, ни
первого случая клятвы «не припоминать злосчастья». Но для за¬
падной историографии этот афинский эпизод является парадиг¬
матическим и, подобно городу Аристотеля, логически, хотя и не
хронологически, первым.
2. См. ниже главу II.
27

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
уточняет поэт; один предается деятельности мирного вре¬
мени, женитьбе и правосудию, другой бесстрашно высту¬
пает навстречу войне, бушующей у его ворот. На каком
гербе мы отобразим эти два города, чьи контуры так лю¬
бят — перебивая и как будто поворачиваясь друг к другу
спиной — очерчивать историки и антропологи?
Представим себе классический город, город историков-
классиков. Четко отделенный от того, что находится на
его краях, и в значительной мере отрезанный от своих со¬
циальных — и по большей части религиозных1 — корней,
город представляет собой группу людей (мужчин, если
быть точной; andres — говорят греки), объединенных между
собой конституцией {politeia), которая может быть демокра¬
тической или олигархической (на этом уровне обобщения
тирану нет места, поскольку, по словам самих греков, он
находится вне города; самое большее, в нем видят всег¬
да уже пройденный момент неудержимой эволюции кон¬
ституционной истории греческих городов). Жизнь города
является политической и военной, поскольку andres ведут
войну и на собрании сообща принимают решения боль¬
шинством голосов. У города есть история, которую — к вя¬
щей пользе их современных «коллег» — уже написали
греческие историки1 2. Эта история говорит о конституци¬
ях и войнах и ничего не хочет знать о безмолвной жизни
женщин, чужестранцев и рабов. Город рассказывает свои
erga (свои «деяния» — в данном случае, это военные под¬
виги). Город рассказывает себя.
Не в этом времени функционирует город антропологов,
но в повторяющемся времени социальных практик — же¬
нитьбы, жертвоприношения — где действие также явля-
1. Так — чтобы ограничиться одним старым, но значимым приме¬
ром— Глотц в «Греческом городе» (Glotz G. La Cite grecque. Paris: Le
renaissance du livre, 1928) забывает, что он также является автором
диссертации о семейной солидарности в греческом уголовном праве
(Glotz G. La Solidarite de la famille dans le droit criminel en Grece. Paris:
Fontemoing, 1904).
2. Cm.: Loraux N. Thucydide n’est pas un collegue // Quaderni di Storia. 1980.
№ 12. P. 55—81. О специфике исторического письма греков см. также:
Darbo-Peschanski С. L’historien ou le passe juge // Figures de l’intellectuel
en Grece ancienne / Eds N. Loraux, G. Miralles. Paris: Belin, 1998.
28

ДВА ГОРОДА
ется способом мыслить. Мыслить себя самого, назначая
(пытаясь назначить) место другому, всем другим, а следо¬
вательно, и тому же самому: заново связывая края с цен¬
тром, с теми andres, которые являются городом и, однако,
нуждаются, к примеру, в женщинах, чтобы действитель¬
но его учредить. Именно так женитьба основывает город,
обеспечивая его воспроизводство. После чего, как только
полис учрежден в качестве человеческого общества, мож¬
но определить его координаты по отношению к его вне-
положности. Или точнее: город объявляет о своей дис¬
танции по отношению к этой внеположности — времени
богов, миру диких зверей — лишь для того, чтобы лучше
интегрировать ее в надлежащее ей место. Город абсорби¬
ровал свое внешнее, и жертвоприношение основывает по¬
лис: отдаленные от богов, но наделенные цивилизацией,
люди приносят тем в жертву животное, и этот жест раз¬
мечает систему исключений и интеграций вокруг ядра
andres. Из жертвенного разреза и его практической интер¬
претации в каждой церемонии рождается политическое:
эгалитарное, каким и является его соразделение [partage],
изоморфное1... скажем ли мы: нейтрализованное? Полити¬
ческое как неподвижная циркуляция, или: город в покое.
Город историков, город антропологов. Но точно так же,
как нет ничего, относящегося к Древней Греции, что гре¬
ки не мыслили бы до нас, эти два города являются пре¬
жде всего греческими. Город, который решает, сражается,
заключает и нарушает мир, является предметом текстов,
называемых эллениками: собственно, это мы и называем
Историей. Второй, во вневременном возвращении жестов
ритуала длящий свою идентичность, образует — незави¬
симо от различий литературных жанров — что-то вроде
общей модели постижимости: дискурс о человеческом,
чьи базовые пропозиции, без конца возобновляясь, слу¬
жат для отсортирования общепринятого- и необычного
или же подвергаются помехам и искажениям, которые
требуют осмысления.
I. По этому поводу см. всю книгу: La cuisine du sacrifice en pays grec /
Eds M. Detienne, J.-P. Vernant. Paris: Gallimard, 1979.
29

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
Вряд ли в навсегда утраченном живом опыте грече¬
ского человека тому приходилось выбирать между этими
двумя значениями «города». Тем не менее необходимость
этого выбора всегда остается на горизонте греческого
дискурса. Об этом мог бы свидетельствовать, например,
текст Геродота, в котором антропологическая модель по¬
лиса господствует до тех пор, пока совершается путеше¬
ствие по стране варваров, но как только вместе с насту¬
плением персидских войск сцена перемещается в Грецию,
вновь набирает силу движущийся город andres. Поэтому,
в конце концов, Геродот выбирал1 — и наши современни¬
ки тоже выбирают: между двумя определениями города
и между тем, чем они стали для нас исторически. То, что
этот выбор вписывается во всегда идущую в глубине гре¬
ческих исследований борьбу между конформизмом и тем,
что в Университете надеется стать гетеродоксией, несо¬
мненно. Из верности Фукидиду принимают историю-по¬
вествование— или, наоборот, отвергая традицию, ищут
в самом греческом дискурсе аргументы, чтобы «охладить»
предмет, именуемый греческим городом2.
Выбирая, конечно же, исключают. «История» исклю¬
чает из политического все то, что в жизни города не яв¬
ляется событием, но также и любое событие, которое не¬
возможно хоть как-то объяснить посредством обращения
к греческому «разуму». От времени религии, медленно¬
го времени мифа охотно отмахиваются главой, несколь¬
кими страницами, фразой, сообщающей, что оно было
очень важным измерением гражданской жизни3. И, изучая
1. Ни Франсуа Артог (Hartog F. Le miroir d’Herodote. Essai sur la repre¬
sentation de Pautre. Paris: Gallimard, 1980), ни Паскаль Пайен (Payen P.
Les lies nomades. Comment resister a la conquete chez Herodote. These
de doctorat soutenu a PEHESS, 1994), которые оба обоснованно хотят
показать глубинное единство геродотовского произведения, не от¬
рицают этой очевидности.
2. Это отчасти похоже на то, как Франсуа Фюре хочет «охладить» пред¬
мет «Французская революция». См.: Фюре Ф. Постижение Француз¬
ской революции. СПб.: ИНАПРЕСС, 1998. С. 20.
3. После 1980 года, то есть со времени, когда были написаны эти
страницы, все сильно переменилось со стороны историков — и не
в последнюю очередь потому, что они стали заниматься вопроса¬
ми антропологии.
30

ДВА ГОРОДА
события 404-403 годов, поступают, как будто переступая
через речь вождя демократов-сопротивленцев, считающе¬
го, что боги открыто сражаются на стороне его войск,
устраивая в их пользу бурю и ясную погоду1. Как нам по¬
ступить с этой информацией? Обычная тенденция — не
делать ничего, разве что решить, что она некстати про¬
сочилась через несовершенные фильтры считающегося
не особо разборчивым нарратива от историка, которому
не слишком доверяют. Ибо историк Античности пред¬
почел бы ничего не знать о близких отношениях демо¬
кратов с богами, потому что он хочет надежно отделить
демократию от богов.
У антропологов, напротив, больше нет необходимости
защищать дело «политико-религиозного»1 2 — несомнен¬
ное завоевание для всех тех, кто, как наш любитель по¬
литики, недоволен слишком поспешной секуляризацией
города. Но поскольку оно обретает свое место в кульми¬
нации жертвоприношения, поскольку оно беспрестанно
рождается в замедленном темпе жестов ритуала, сконстру¬
ированное таким образом политическое слишком уж на¬
поминает миф политического. Город здесь становится го¬
могенной средой и функционирует эгалитарно. Или, еще
точнее, это идея города вообще. Ибо нет никаких сомне¬
ний, что в повседневных реалиях жизни в городе наи¬
более распространенной практикой было неравенство
граждан между собой; нет никаких сомнений, что вопрос
о количестве равенства регулярно раскалывал консенсус
изнутри. Чтобы в этом убедиться, не нужно обращаться
к повествованиям Фукидида и Ксенофонта: достаточно
прочитать Аристотеля, этого «антрополога»3. Мыслители
1. Фрасибул у Ксенофонта, см.: Ксенофонт. Греческая история, II, 4.14.
2. Я заимствую это выражение у Марселя Детьена, часто теоретизи¬
рующего по его поводу.
3. Например, в «Политике», V, 1301а и след.: равенства имеется доста¬
точно, слишком много, недостаточно. Об аристотелевском понима¬
нии stasis см.: Loraux N. С or су re 427, Paris 1871. La guerre civile grecque
entre deux temps // Les Temps Modernes. 1993. Decembre. P. 82-119; 1994.
Mars. P. 188—190. (Повторно опубликовано в: Loraux N. La tragedie
d’Athenes. La politique entre l’ombre et l’utopie. Paris: Seuil, 2005. P. 31-
60.—Примеч. nep.)
31

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
изоморфного политического читали Фукидида и Ксено¬
фонта, Аристотеля и многих других: они, разумеется, зна¬
ют, что город вдоль и поперек пересекается движениями,
которые не сводятся к одному, регулярному и повторяю¬
щемуся движению ротации должностей, ежегодному пе¬
рераспределению политического, воплощающему эгали¬
тарное соразделение. Но трудность остается во всей своей
полноте: каким правдоподобным образом из этой гомо¬
генности можно вывести возникновение насилия, если
только не сослаться на регрессию «одичавшего» человека
ниже планки человеческого1 или не призвать фигуру ти¬
рана, человека-волка, зверя или бога, который исключает
себя из города в силу того, что ложится на него слишком
большим грузом?1 2
Возьмем, например, убийство Эфиальта, вождя демокра¬
тов и наставника Перикла, — убитого в 461 или 460 году
за то, что он осмелился отнять огромные прерогативы
у Ареопага, аристократического совета, окутанного аурой
священного ужаса. Политическое убийство, вне всяких
сомнений, которое в таком качестве упоминается в исто¬
рии-повествовании без излишних комментариев, в месте,
подобающем достаточно важному событию. Возможно, те¬
оретики политико-религиозного хотели бы узнать боль¬
ше о перевороте, стоившем реформатору превращения
в жертву «коварного убийства» (<dolophonetheis3) после того,
как он ограничил древний Совет правом судить дела об
убийстве (phonou dikai). Но на общем уровне политиче¬
ского об этом убийстве мало что можно сказать — судя
по всему, столь же мало, как и то, что говорит дискурс
афинян, примечательным образом сдержанный по пово¬
ду этого момента в истории Афин...
1. Именно так один антрополог Греции интерпретирует stasis, см.:
Frontisi-Ducroux F. Artemis bucolique // Revue de Phistoire des religions.
1980. № 198. P. 29-56 и мою критику этой позиции в: Loraux N. Corcyre
427, Paris 1871.
2. См.: Detienne М. Dionysos mis a mort. Paris: Gallimard, 1977. P. 143-144
и Detienne M., Svenbro J. Les loups au festin ou la cite impossible I I La
cuisine du sacrifice en pays grec / Eds M. Detienne, J.-P. Vernant. P. 228-230.
3. Аристотель. Афинская полития, 25.4.
32

ДВА ГОРОДА
Итак, нам приходится выбирать решения, лишенные
подоплеки своих задних мыслей, — или мысль, оставшу¬
юся слишком далеко позади от каких-либо действий. Что¬
бы интересоваться греческим политическим, не требует¬
ся ли сначала принять решение насчет того, от чего мы
будем его очищать?
Любитель политики, служащий нам здесь правди¬
вой фикцией, намерен отвергнуть такую альтернативу —
и с полным на то правом. Поэтому, возвращаясь к идее,
которую он, современный человек, составляет себе насчет
греческого полиса как места происхождения политического,
он вернется к городу, стремясь обнаружить в нем тот «ина¬
угурационный жест» политического, каким является «при¬
знание существования конфликта в обществе»1. И в первую
очередь стремясь обнаружить в нем то функционирование
речи, которое легко упустить, сосредоточившись на том,
что находится до и после политического: наш историк не
согласится ни остановиться вместе с антропологом на жерт¬
воприношении, открывающем каждое народное собрание,
ни начинать с декрета, который закрывает каждое заседа¬
ние ekklesia и вводит нас в его дискурс. Ибо в промежутке
между началом и концом находится греческое изобретение,
состязательный1 2 спор, за которым следует голосование3.
Голосование: победа одного логоса над другим. Мкё—так
и в самом деле говорят греки, заимствуя это слово из язы¬
ка войны и соревнования. И поскольку историк поли¬
тического упрямо отказывается примыкать к одному из
лагерей в соперничестве двух городов, он предпочтет со¬
средоточиться на соперничестве внутри города — таким
образом не забывая, что события конца V века в Афинах
послужили нам исходной точкой.
1. Lefort С., Gauchet М. Sur la democratic. Le politique et l’institution du
social 11 Textures. 1971. № 2-3. P. 7-78.
2. По внутренней форме употребленное здесь Лоро французское contra-
dictoire означает «противо-речащий».—Примеч. пер.
3. Прекрасное определение дано в: Vernant J.-P. Les origines de la pensee
grecque. Paris: PUF, 1962. P. 41. О подсчете голосов как греческом
изобретении см.: Larsen J.A. О. The Origins of the Counting of Votes I I
Classical Philology. 1949. № 44. P. 164-181.

Одно разделяется надвое
Тщетно даже на короткое время питать иллюзии насчет
какого-либо непосредственного доступа к реальности со¬
стязательного спора, к модальностям конфликта. Историк
классической Греции знает, что не располагает ни одним
документом, который бы позволил ему вообразить себя
лично присутствующим на заседании собрания — кото¬
рый обеспечил бы его информацией о конкретном про¬
текании политической борьбы. Без архивов, без единого
удовлетворительного изображения — текстуального или
образного — голосования, уже в который раз приходится
придерживаться того, что говорит дискурс. А дискурс — это
историко-графический нарратив, навсегда отфильтро¬
вывающий реальное: если бы не находка при раскопках
агоры бесчисленных черепков остракизма с именем не¬
коего Калликсена, этот персонаж — хотя он и был доста¬
точно важным, чтобы множество афинян страшилось его
влияния, — мог бы остаться неизвестным в политической
истории Афин, и де-факто, за исключением одного-един-
ственного рассказа историка по его поводу, в самом деле
им остался1. Дискурсом и дискурсом задним числом яв¬
ляются декреты, которые вместо того, чтобы давать отчет
о действительном ходе собрания, конструируют и ограни¬
чивают память о том, что должно от него сохраниться.
Дискурс ради дискурса — поэтому лучше сделать шаг
назад и попытаться прояснить то, что греки почти везде
говорят о победе на собрании, — поскольку они точно
так же изобрели политическое в модусе победы.
И от «Одиссеи» до «Пелопоннесской войны» они го¬
ворят: что наихудшее из предложений одерживает верх;
одержало бы верх, если бы...; есть риск, что может одер¬
жать верх; уже одержало верх. Конечно, бывает и так, что
принимается хорошее решение, которое позволяет забыть
I. См.: Raubitschek А.Е. Athenian Ostracism // Classical Journal. 1953. № 48.
P. 113-122, а также Vanderpool E. Ostracism at Athens I I Lectures in Memory
of Louise Taft Semple. Vol. II, 1966—1971 / Eds C.G. Boulter, D.W. Bradeen
et al. Cincinnati: University of Cincinnati Classical Studies, 1973. P. 217-250.
34

ОДНО РАЗДЕЛЯЕТСЯ НАДВОЕ
об угрозе или, принятое с минимальным перевесом, от¬
меняет пагубные последствия предыдущего голосования.
Но чтобы сообщить эту благую весть, тексты примеча¬
тельным образом отказываются от победной лексики.
Как если бы само существование победы было злом — по
крайней мере, потенциальным. Разумеется, есть и более
обнадеживающие идеи, такие как закон большинства,
которым руководствуется любое голосование и который
должен служить гарантией. Но когда большинство одер¬
живает верх «во благо», такое голосование, как правило,
обеспечивается лишь с минимальным перевесом, и иде¬
алом остаются решения, принятые единогласно, — как
если бы во всеуслышание провозглашая единство того
целого, каким является полис, речь шла о том, чтобы за¬
быть, что на одно мгновение — мгновение спора, короче
говоря, собрания — город с необходимостью разделяется1.
Забыть разделение, забыть спор... Греческий полис «изве¬
стен лишь в замаскированном виде»1 2. К этой констатации
мы добавим одну гипотезу: он является таковым, пото¬
му что маскирует свое реальное функционирование от
себя самого — и делает это с удивительным постоянством.
Итак, интерес к легитимности конфликта очень быстро
ведет к тому, чтобы попытаться понять то, что греки гово¬
рили о его нелегитимности. Что означает осмыслить эти
усилия, так сказать, конститутивные для политической
мысли греков в ее единстве, нейтрализовать существова¬
ние этого политического в форме пгкё и kratos: в форме
победы и превосходства одной партии над другой. Городу,
встречающему войну лицом к лицу, «Илиада» противопо¬
ставляет мирный город, город женитьбы, город правосу¬
дия. Но вот, прямо посередине мира, правосудие оказыва¬
ется конфликтом {neikos) — что не слишком удивительно
1. См.: LorauxN. La majorite, le tout et la moitie. Sur l’arithmetique athenienne
du vote // Le genre humaine. 1990. № 22. P. 89-110.
2. См. статью Пьера Видаля-Накэ: Vidal-Naquet P. Grece I I Encyclopedia
universalis. Vol. VII. Paris, 1970. P. 1019. В «Цивилизации политиче¬
ской речи» эта фраза опущена, см.: Видаль-Накэ П. Черный охотник.
Формы мышления и формы общества в греческом мире. М.: Ладо-
мир, 2001. С. 31-44.
35

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
для Греции, где любой судебный процесс является сра¬
жением1, в данном случае ожесточенным, поскольку речь
идет о жизни человека. И мы видим, как в этом прекрас¬
ном городе «люди кричали в пользу то одного, то друго¬
го и, чтобы их поддержать, образовали две партии»2. Не¬
возмутимое признание легитимности конфликта? Могут
возразить, что решение не находится во власти ни одной
из групп, но проистекает из сложной процедуры, где на
сцену выходит histor3 и совет старейшин — быть может,
в этом городе, где Город еще не родился, мы и впрямь
можем думать о каком-то очень кратковременном разде¬
лении, которое не затрагивало бы судьбу коллектива, по¬
скольку ничто не должно его санкционировать? Как бы
то ни было, это дело завершается поочередным вынесе¬
нием суждений4 — эффективных высказываний, подобно
речи благого гесиодовского царя способных «мягко»5 пе¬
ревернуть ситуацию. Кажется, что решительно ничто не
способно угрожать прекрасному гомеровскому городу из¬
нутри. Напротив, поэт «Илиады» точно знает, какое имя
и место — вовне — назначить абсолютному злу: имя Eris,
«Борьбы» или Кёг oloe, «разрушительной Гибели»6, нахо¬
дящейся не внутри стен, но у ворот города, осажденного
наступающей армией. Несколько веков спустя произой¬
дет перераспределение этих элементов, и в конце «Эвме¬
нид» Эсхил противопоставит внешнюю войну, где стя¬
жают славу — единственно добрую, поскольку она одна
прославляет полис — бичу внутренней войны. Это значит,
что только город, пребывающий во внутреннем мире, бу¬
дет способен — это и есть его долг и судьба — вести войну
вовне, и на этой войне царить будет не разрушительная
гибель, но «прекрасная смерть» граждан за отечество.
1. См. ниже главу II и о правосудии как разделении главу X.
2. Гомер. Илиада, XVIII, 503. [Лоро пользуется французским проза¬
ическим переводом Поля Мазона. Еще буквальнее было бы «люди
обоим кричали в поддержку, в помощь делясь на^две стороны».—
Примеч. пер.]
3. В гомеровском греческом — судья.—Примеч. пер.
4. Гомер. Илиада, XVIII, 508 [amoibedis de dikazon].—Примеч. пер.
5. Гесиод. Теогония, 90.
6. Гомер. Илиада, XVIII, 535.
36

ОДНО РАЗДЕЛЯЕТСЯ НАДВОЕ
Два гомеровских города — тот, что женится, тот, что сра¬
жается, — отныне станут только одним, образом хорошего
города, тогда как разделение, превратившись в абсолют¬
ную угрозу, воцарится в больном городе, раздираемом
противостоянием граждан между собой1.
От разделения во взглядах до кровавого противосто¬
яния путь неблизок, разумеется. И тем не менее, совер¬
шая этот шаг, мы всего-навсего — по крайней мере, та¬
кова гипотеза — подражаем грекам, не прекращавшим
его совершать.
Гражданская война: мерзость запустения для грека.
Вместо того чтобы тратить время на рассуждения о «есте¬
ственности» такого порицания (ибо каким статусом может
располагать природа для историка?), стоит заинтересо¬
ваться именем, которое греки дают этому противостоя¬
нию: stasis. Stasis—согласно простому и сильному заме¬
чанию Мозеса Финли, этимологически означает не что
иное, как позицию — а что позиция становится партией,
что партия всегда с необходимостью образуется с целью
мятежа, что одна фракция всегда вызывает к жизни дру¬
гую и что после этого начинается неистовство граждан¬
ской войны — здесь перед нами семантическая эволюция,
интерпретацию которой следует искать «не в филоло¬
гии, но в самом греческом обществе»1 2. Добавим от себя:
и в греческой мысли о городе, где наружу прорывается
одно и то же осуждение, от Гесиода (ставящего знак равен¬
ства между agora и neikos — между местом, где обменива¬
ются словами, и конфликтом, губительным воплощением
Злой Борьбы) и до афинского города 403 года, не слиш¬
ком хорошо понимающего, как классифицировать людей,
1. Гомер. Илиада, XVIII, 490-510 с комментариями Луи Жерне (Gernet L.
Anthropologie de la Grece antique. Paris: Maspero, 1968. P. 218-222) и осо¬
бенно Бенвениста (Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социаль¬
ных терминов. М.: Прогресс, 1995. С. 378—379); ГесиоЬ. Теогония, 89-90:
речь доброго царя; Эсхил. Эвмениды, 858-866.
2. Следовало бы процитировать эту страницу из Финли полностью
(.Finley M.I. Economy and Society in Ancient Greece. London: Chatto &
Windus, 1981. P. 94). О «естественном» характере осуждения stasis
см., например: MacLeod С. W. L’unita dell’«Orestea» // Maia. 1973. № 2.
P. 274-275.
37

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
которые «подняли мятеж за демократию» (stasiasantes
hyper tes demokratias),— а между ними находится Эсхил
и благопожелание, которое в «Эвменидах» формулирует
Афина, предписывая «победу, что не была бы дурной»
(пгкё те какё) — имеется в виду: что не была бы победой
одной части города над другой1. Stasis, или разделение,
ставшее разрывом. Stasis: от Солона до Эсхила глубокая
рана на теле города.
Вместе со stasis в город andres, любезный сердцу гре¬
ческих историков, вторгается беспорядок, и у Фукидида,
рассказывающего о событиях 427 года в Коркире, в от¬
крывшуюся брешь внезапно врываются все те, кто был
забыт повествованием, то есть женщины и рабы, те и дру¬
гие сражающиеся на стороне народной партии1 2 3. Мы ви¬
дим битву, бушующую внутри полиса, битву без подви¬
гов, без трофеев, но не без победы; битву, имитирующую
и извращающую битвы, которые легитимно вести про¬
тив внешнего врага. Мы видим, как благодаря какому-то
чудовищному смещению в жертвоприношении граждане
становятся жертвами заклания (sphagi?); мы видим, как
женщины, в обычное время приписанные к пребыванию
в глубине дома, поднимаются на крыши, а рабы служат
боевыми товарищами.
Несомненно, stasis выявляет несостоятельность мо¬
делей и их успокоительной достоверности. Современ¬
ные историки Античности не преминули подчеркнуть
ее особую важность. Будучи переведенной как «граж¬
данская война», stasis является событием, чье повторе¬
ние— например, у Глотца, но так уже у Фюстеля де Ку-
ланжа4 — образует саму нить «истории Греции» (и, однако,
в категориях самого Глотца гражданская война есть то,
что изобретение политического должно было заклясть,
1. Гесиод. Труды и дни, 29-30; Теогония, 86-90; Лисий. Надгробное сло¬
во, 61; Эсхил. Эвмениды, 903.
2. Фукидид. III, 73-74.1. По поводу женщин см.: Loraux N. Les experiences
de Tiresias. Le feminin et Phomme grec. Paris: Gallimard, 1989. P. 273-300.
3. Sphage означает как заклание, так и — в производном смысле — рез¬
ню.— Примеч. пер.
4. См.: Loraux N. Corcyre 427, Paris 1871. Р. 188.
38

ОДНО РАЗДЕЛЯЕТСЯ НАДВОЕ
поскольку город учредит голосование именно в каче¬
стве «превентивного лекарства» от кровавого разделения:
итак, гражданская война в начале, но также в середине
и в конце, как неизбежное возвращение зла, на котором
основан город?1). Когда же историки зовут ее по ее гре¬
ческому имени, они охотно возводят ее к состязанию,
агонистическому духу, в котором, начиная с Якоба Бурк-
хардта, ищут греческую движущую пружину для жизни
в городе. Но кроме того, следует отметить — а в общем
случае это забывают сделать, — что, даже если дело об¬
стоит так, то когда греческая мысль о городе по своему
обыкновению проклинает stasis, она должна любой це¬
ной стереть ее политическое происхождение — например,
отождествив ее с болезнью, nosos, роковым образом сва¬
лившейся с неба — чтобы сохранить то консенсусное по¬
литическое, которое должно быть политическим как та¬
ковым. Но что происходит во время этой спасательной
операции — напоминающей отвержение и отказ — с гре¬
ческим сознанием политического?
Именно к этой мыслительной операции мы и должны
обратиться снова — чтобы понять stasis и лучше подго¬
товленными вернуться в Афины 403 года, в выздоравли¬
вающий город, отказывающийся даже от самой памяти
о разделении. Возможно также, чтобы попытаться опре¬
делить статус эгалитарного консенсуса в полисе, столкнув
его лицом к лицу с реальным разрывом внутри полиса.
Таков наш проект, на данный момент всего лишь на¬
бросок проекта. Такова цель исследования, за которое мы
беремся — скорее всего, на долгое время. Расстанемся на¬
конец с нашей фикцией историка — любителя политики:
встреча с объектом stasis произошла вовсе не на финише
теоретического маршрута в один заход, вроде того, что мы
пытались реконструировать до этого момента. Не будучи
ни внезапной, ни по-настоящему подконтрольной, встре¬
ча с тем или иным объектом является продуктом изгибов
и петель исследования, и часто она происходит задолго
I. Стоит сопоставить у Глотца (Glotz G. La cite grecque. Le developpement
des institutions. Paris: Albin Michel, 1968) p. 113-114 и p. 66-69.
39

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
до того, как в этом отдают себе отчет, в ходе продвиже¬
ния, в значительной мере бессознательного, наискосок
через теоретические инвестиции1, которые долго сосуще¬
ствовали, не пересекаясь между собой.
В точке пересечения—stasis
Задним числом, когда встреча уже произошла, все кажется
ясным. Тогда можно реконструировать ход мысли — на¬
пример, сказать, что изучение stasis находится в точке пе¬
ресечения двух независимых исследований, которые от¬
ныне будут вестись в одном и том же направлении. Что
ж, можно сказать и так. Однако мы предпочтем не под¬
даваться на приманки прозрачности. Мы продвигаемся
на ощупь — и иногда находим. Так, в данном конкретном
случае путешествие в афинское воображаемое автохтон-
ности последовало за исследованием, сосредоточенным на
идее города, прежде чем благодаря одному из тех движе¬
ний маятника, которые, как кажется задним числом, от¬
меняют несоответствия, в один прекрасный день мы не
констатировали, что оказались заново отброшенными
к идее города — но на этот раз уже к идее города в его
связи с разделением, с его разделением.
А Город с большой буквы — как констатируют все под¬
ряд, с радостью или с раздражением — в соответствии
с долгой традицией истории Греции, это Афины. Но вряд
ли к такому отождествлению можно было бы прийти со¬
всем безнаказанно, если бы афиняне уже не разрабатыва¬
ли его старательно сами — если бы Афины не мыслили
и не смогли навязать себя в качестве города как таково¬
го. Изучая афинское надгробное слово, мы полагали, что
сможем указать на одно из мест, где осуществляется эта
операция. Центральной для надгробного слова в честь
афинских граждан, павших в бою, является модель «пре¬
красной смерти», смерти доблестного бойца, обретающего
I. Лоро очевидно употребляет этот термин во фрейдовском смысле
(французское investissement стандартно используется для передачи
фрейдовского Besetzung). — Примеч. пер.
4°

В ТОЧКЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ — STASIS
вечность в славе. Умирают люди, а город остается — все¬
могущий и неделимый, как сама идея единства; граждане
мертвы, когда вперед выходит оратор, чтобы восхвалить
Афины через афинян: на этих абстрактных мертвых город
выстраивает свою идеальность. Благодаря этому переносу
славы Афины помещают себя во вневременности благо¬
родства, а демократия, которой ораторы наперебой возно¬
сят хвалу, обретает свой принцип в arete, в том в высшей
степени аристократическом качестве, каким является до¬
блесть. В то время1 самое главное для нас и заключалось
в этой невозможности, присущей греческой демократии,
этому образцовому режиму, изобрести демократический
язык, чтобы говорить о себе. И это так, начиная с самого
имени demokratia, которое говорит о превосходстве {kratos)
народа2 и не произносится без многочисленных оратор¬
ских предосторожностей. Демократия: победа, настоль¬
ко опасная, что она может принять себя только в реги¬
стре— сразу и благородном, и воинском — arete? Страх
перед stasis никогда не отступает далеко, и действительно,
работая с надгробным словом, мы мимоходом встречали
этот вопрос; но тогда еще не пришло время для вопро-
шания о гражданской мысли о разделении: на поле до¬
блести все растворяется в единстве города, единого, ка¬
ким и должно быть геометрическое место одинаковых.
А в дискурсе демократии о своей собственной доблести
обращал на себя внимание процесс, в силу которого над¬
гробное слово для нас функционирует как идеология,
а для афинян — как один из привилегированных голо¬
сов городского воображаемого.
Очертить роль и место мифа в подвижной игре этого
воображаемого: такой была задача на следующем этапе.
Избранный пример, афинский миф об автохтонности,
был взят из того же надгробного слова, от которого, од¬
нако, мы удалялись, чтобы попытаться укоренить миф
1. В «Изобретении Афин», которое здесь я резюмирую в общих чертах.
См.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Histoire de l’oraison funebre dans
la «cite classique». Paris; La Haye: Editions de l’EHESS-Mouton, 1981.
2. О значении kratos см.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских соци¬
альных терминов. С. 284-291.
41

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
в городе, в сложном наслоении его «уровней», в картогра¬
фии его мест и его многочисленных дискурсов. Все без
исключения афиняне, будучи автохтонами в надгробном
слове, производным образом являются ими и в церемо¬
ниале Акрополя или на трагической сцене — как наслед¬
ники младенца Эрихтония, первого автохтона, рожденно¬
го от общегородской земли. Тогда в афинской рефлексии
о гражданстве, мифическим основанием которому и слу¬
жит рождение Эрихтония, возникают два вопроса, едва
прикрытые в дискурсе и пластической образности: во¬
прос о месте женщин — и о разделении полов — и вопрос
о родстве внутри города. Автохтонами andres являются
по отношению к женщинам, этим придаточным членам
семьи (или же их хотят такими видеть). Но кроме того,
в стороне от женщин автохтоны-япг/гбУ находят для мысли
о себе место — место, где город един, поскольку он обра¬
зован одинаковыми: изначальное родство тех, у каждого
из которых есть свой собственный отец, а у всех коллек¬
тивно— одна мать. В то время поиски были посвящены
тому, чтобы понять, как по-афински мыслится имя этой
матери — Гея, Земля? или дева Афина? — а следователь¬
но, и тому, чтобы определить место женщин в афинской
мысли о гражданстве1. Родство придет позже, когда город
окажется охваченным stasis... Но не будем забегать вперед,
и в первую очередь не будем поддаваться соблазну рекон¬
струкции прозрачного развития: именно задним числом
и только задним числом удостоверяешься, что за изуче¬
нием единого города последовало размышление о разде¬
лении полов и что разделение полов подспудно привело
к городу как к разделенной семье.
Итак, нацелившись на то, чтобы понять, что совер¬
шается и говорится в Афинах в 403 году, мы намерева¬
лись прежде всего вернуться к событию, пройдя путь
через вневременные фигуры воображаемого. Что, оче¬
видно, означало вернуться к политическому, которое
I. Здесь я резюмирую самое основное из «Детей Афины». См.: Loraux N.
Enfants d’Athena. Idees atheniennes sur la citoyennete et la division des
sexes. Paris: Maspero, 1981.
42

В ТОЧКЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ — STASIS
не исчерпывало бы себя в нескончаемом переосмыслении
полового различия и отказалось бы от грезы о первоис-
токе ради более непосредственных задач. 405 год: Пело¬
поннесская война заканчивается поражением афинского
империализма, и под звуки спартанских флейт сносятся
Длинные стены Афин1. 404 год: в городе разгорается граж¬
данская война, а вместе с ней начинаются проскрипции
и насилие со стороны тех, кого, чтобы надежнее поста¬
вить их вне полиса, назовут Тридцатью тиранами. 403, по¬
том 401: окончательная реставрация демократии и клятва,
которую торжественно дают все вновь воссоединившиеся
граждане: не припоминать злосчастья, ставшие прошлым
и отбрасываемые в небытие забвения. Мё тпёэгкакегт эта
образцовая амнистия (такой она мыслилась уже в следу¬
ющие за 403 годом десятилетия) фиксирует во времени
хронологии в высшей степени греческое решение забыть
о разделении города. Именно таким образом я вскоре
убедилась, что если мы хотим понять то, что разыгры¬
вается в 403 году, необходимо будет связать между собой
две темпоральности, поместив политический жест конца
V века в долгую греческую историю stasis, которая, хотя
и в каждый момент времени происходит в одном или
во многих городах, всегда отрицается в греческой мыс¬
ли о политическом.
В повествовании Ксенофонта о 405-403 годах все уже
решилось задолго до того дня, когда процессия победив¬
ших демократов с оружием поднимется к Акрополю, чтобы
там принести жертву Афине. Все разыгрывается во время
битвы, в которой побеждают демократы и гибнет Критий,
наибольший тиран из Тридцати1 2. И тогда в пространство
между двумя армиями выходит глашатай мистов, сражав¬
шийся на стороне демократов, чтобы преподать урок по¬
литики: «Сограждане, почему вы нас изгоняете? Почему
1. Мощные защитные сооружения, соединявшие афинский город
и порт в Пирее, построенные при Перикле и не позволявшие от¬
резать город от снабжения по морю.—Примеч. пер.
2. Напомним, что война после этого продолжалась еще несколько ме¬
сяцев, а эпизод с речью Клеокрита происходит во время перемирия
для погребения павших.—Примеч. пер.
43

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
вы хотите нас убить? Ведь мы никогда не причиняли вам
никакого зла...»1 Иными словами, stasis — это нечто, ли¬
шенное смысла. Смысл есть у сообщества, в котором со-
разделены виды общественной деятельности и военные
опасности, и в первую очередь он есть у родства, создаю¬
щего достаточное количество связей между гражданами,
чтобы то, что их объединяет, позволяло избежать мысли
о том, что их отделяет друг от друга. Ибо в этом уроке
о полисе вопрос о политическом придет лишь с запозда¬
нием, во вводном предложении, где ему будет придано
его наиболее нейтральное значение: politeusthai, жизнь
в городе1 2. Изучение этого текста привело к одной гипоте¬
зе и к одному сюрпризу. Гипотезу мы сформулируем так:
эгалитарный полис консенсуса — модель, любезная сердцу
антропологов, базовые пропозиции которой рассеяны по
всему греческому дискурсу в целом, — существует имен¬
но потому, что в реальности в городах имеет место раз¬
деление (потому что и в больших, и в малых городах ре¬
шение и сражение, эти два объекта историков, внезапно
1. Пер. С.Я. Лурье с изм.
2. Ксенофонт. Греческая история, II, 4.20-22. [Приведем эту централь¬
ную для книги Лоро речь полностью: «Глашатай мистов Клеокрит,
обладавший звучным голосом, дав знак, чтобы водворилась тишина,
сказал следующее: „Граждане, за что вы нас изгоняете? За что хоти¬
те нашей смерти? Ведь мы никогда не причинили вам никакого зла,
мы были вашими соучастниками в самых священнейших богослу¬
жениях и жертвоприношениях, в самых пышных празднествах; мы
вместе плясали, вместе ходили в школу, вместе сражались, вместе
неоднократно мы обрекали себя на крайнюю опасность и на суше
и на море за общее наше спасение и свободу. Во имя богов — покро¬
вителей наших отцов и матерей, во имя родственников, свойствен¬
ников и друзей — все это ведь у многих из нас общее — постыдитесь
богов и людей и положите конец творимому вами преступлению
против отечества, перестаньте повиноваться бсзбожнейшим три¬
дцати правителям, которые ради собственной прибыли убили за
восемь месяцев чуть ли не больше афинян, чем все пелопоннесское
войско за десять лет войны. И тогда, когда ничто нам не препят¬
ствует жить политически [politeusthai] в мире, они заставляют нас
сражаться друг с другом в самой позорной, тягостной, безбожной,
враждебной и богам и людям войне. Вы ведь и сами хорошо зна¬
ете, что по многим из тех, которые теперь погибли от наших рук,
горюете не только вы, но и мы плачем горючими слезами“». Пер.
С.Я. Лурье с неб. изм. — Примеч. пер.\
44

В ТОЧКЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ — STASIS
начинают накладываться друг на друга). Для разделенного
города эгалитарный полис служит идеологией, поскольку
его успокоительный образ отрицает даже саму возможность
мысли о реальных разделениях. Что касается сюрприза,
то он случился позже, в результате сопоставления этого
текста с одним пассажем из «Менексена», что в очередной
раз вернуло меня к корпусу надгробного слова. Упоминая
в «Менексене» примирение 403 года, Платон хвалит афи¬
нян за то, что они «смешались» (synemeixan) друг с другом
в той совершенно семейной радости, которой они обяза¬
ны реальному родству, основывающему сообщество по
расе {to homophylon). Итак, афиняне официально являют¬
ся homophyloi, поскольку они автохтонны, и это родство,
превращенное им в братство, несколькими страницами
ранее Платон уже сделал основанием демократической
isonomia, являющейся греческим именем для равенства
в области политического1. И вот мы видим, как в иссле¬
дование stasis возвращается автохтонность, изначальное
родство граждан Афин, которое призывается на помощь,
чтобы надежнее вытеснить воспоминания о stasis?; поэтому
необходимо было развернуть исследование в другом на¬
правлении и заняться изучением многочисленных тек¬
стов, в которых stasis обвиняется в том, что в городе она
поражает семью — как базовую ячейку, но также и как
саму метафору полиса1 2 3.
Что сразу же побудило нас перечитать уже упомяну¬
тые несколько стихов из «Эвменид», превращающих
stasis — само слово в данном пассаже отсутствует, но будет
произнесено несколькими сотнями стихов позже — в Ares
emphylios: войну внутри рода.
1. Платон. Менексен, 243~244а—пассаж, который мы сопоставляем
с 2з8а-239а. Анализ этого текста см. в: Loraux N Oikeios polemos. La
guerra nella famiglia // Studi storici. 1987. № 28. P. 5-35. (Фр. издание:
Loraux N. La guerre dans la famille // Klio. Histoires, femmes et societes.
1997. № 5. P. 21-62.)
2. Таким же образом афинскому мифу о первоистоке, который опре¬
деляется миром, основанным на автохтонности, Исократ («Панафи-
нейская речь», 48, 120-125) противопоставляет мифы других городов,
для которых характерны убийства и злодеяния.
3. См.: Loraux N Oikeios polemos. La guerra nella famiglia.
45

Арес внутри семьи
Здесь говорит Афина, обращаясь к хору Эриний, не торо¬
пящихся поддаться ее убеждению:
В мои края ты не швыряй кровавые
Стрекала, разрушенье юного нутра,
Сводя с ума бесхмельным хмелем бешенства
И распалив, как петушиные сердца,
Внутриплемённого Ареса ты не ставь
С взаимной дерзостью средь моих сограждан.
Войну — за дверь, но чтоб недалеко для тех
Любовь в ком будет страшная ко славе:
Чтоб мне не говорить про птиц домашних бой1.
В Афинах этого мифа суд граждан, к чьим голосам Афи¬
на прибавила свой, только что освободил Ореста от на¬
казания за убийство своей матери. Приговор окончатель¬
ный, но двусмысленный, как и любой, что выносится
при равенстве голосов (и еще больше, чем любой другой
isopsiphos1 2 приговор, этот двусмыслен из-за неравенства
голосующих: люди и богиня. Ведь без божественного го¬
лоса люди однозначно объявили бы сына Агамемнона
виновным)3. Тем не менее в результате процесса выигры¬
вает Орест. Exit победитель. На сцене остаются Эринии,
чей ужасающий гнев угрожает Афинам. И Афина должна
будет убедить их от него отказаться, объясняя, что с точки
зрения истины они не проиграли. Прикрепленные к го¬
роду, они будут в нем почитаться. При условии, что они
сдержат бич бедствий stasis. В этом месте и располагается
текст, который я только что процитировала. .
1. Эсхил. Эвмениды, 858-866. Заметим, что в ст. 851 Афина называет
allophylon khtona [«иноплеменная земля». — Примеч. пер.\ то другое
пристанище, куда могли бы отправиться Эринии. [Данный пере¬
вод отрывка 858-866 близок к почти что подстрочному француз¬
скому переводу, который приводит Лоро. Частично использовался
художественный перевод С. К. Апта. — Примеч. пер.]
2. «Равногласный», с голосами, разделившимися поровну (греч.).—При¬
меч. пер.
3. О приговоре isopsiphos и «голосе Афины» см.: Loraux N. La majorite,
le tout et la moitie.
46

APEC ВНУТРИ СЕМЬИ
Текст. Еще один текст. И который находится за преде¬
лами территории текстов историка. И никак не связан¬
ный с 403 годом и запретом напоминать о зле прошлого.
Возможно. Но этот текст — а он нам уже встречался,
поскольку в нем максимально четко формулируется оп¬
позиция между stasis и polemos, — великолепным образом
проводит различие между тем, что для города является
призванием, и тем, что является абсолютной угрозой.
И между строк вырисовывается идеальный образ полиса,
воинствующего вне своих стен и определяющегося граж¬
данским миром изнутри. Внешнее принадлежит Афине,
внутреннее относится к компетенции Эриний, которые
могут вызвать в нем раздор или, став Эвменидами, заве¬
довать воспроизводством города в повторяющемся време¬
ни следующих друг за другом поколений. Вопрос о по¬
литическом функционировании города, пребывающего
в мире с самим собой, здесь не ставится, как не будет он
поставлен до самого конца пьесы: Афина создала Ареопаг,
чтобы блюсти дремлющий город, на Эриний возложена
задача обеспечить плодовитость Афин, наконец, «народ»
настойчиво обозначается как stratos (армия) — как если бы
у него не было другой задачи, кроме как сражаться во
внешних битвах. Итак, о правильном использовании го¬
рода или о том, как между запретом stasis и восхвалением
внешней войны мы утрачиваем политическое.
Так что перед нами принципиально важный текст,
встречи с которым не может избежать ни одно исследо¬
вание stasis.
Правда, речь идет о трагическом тексте и, согласно
обычаю, историк должен не доверять трагедии. По край¬
ней мере, он не доверяет трагедии как тексту, ограни¬
чиваясь произведениями, которыми, как он считает, он
может воспользоваться в качестве документов; в таком
случае, самое большее, что он может себе позволить, это
соотнести каждую пьесу с историческим контекстом года
ее создания, который, как думают, она отражает. Мы не
станем предаваться этому упражнению, даже если оно
позволяет связать дату постановки «Орестеи» (458 год)
47

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
с датой реформы Ареопага Эфиальтом (461 год). План со¬
стоит именно в том, чтобы не вступать ни в какие споры
о границах и читать эти стихи вне заранее обозначен¬
ных фарватеров: вне фарватера историков, но также вне
фарватера «литераторов», и, поскольку мы отказываемся
оставлять трагедию одним только специалистам по ли¬
тературе, мы заодно отбрасываем те постулаты чтения,
которое Университет охотно обозначает как литератур¬
ное. Эти постулаты, разумеется, имплицитны, но имеют
силу закона и их можно сформулировать следующим об¬
разом: i) в трагедии слова лишены своего обычного смыс¬
ла — в том числе политического и социального, — потому
что речь идет о поэзии (слово tyrannos, например, обозна¬
чает просто царя, что избавляет от необходимости зада¬
ваться вопросами об Эдипе как тиране; а в авторитетном
переводе, как у Поля Мазона, splankhna, термин для вну¬
тренностей, становится просто «грудью»); 2) у текста есть
смысл и он только один (об очевидном противоречии, со¬
стоящем в том, что единственный смысл следует спраши¬
вать у слов с неточным смыслом, не стоит даже упоми¬
нать). Переворачивая эти постулаты, мы, вслед за другими,
будем применять следующие установки для чтения: i) не
существует такого слова, которое заменяло бы собой дру¬
гое1, к трагическому тексту это относится еще в большей
степени, так что следует интерпретировать именно то, что
Эсхил назвал чревом, а не грудью; 2) в трагическом тек¬
сте гораздо сильнее, чем в любом другом, царит принцип
полисемии, и одного слова splankhna, «внутренности», до¬
статочно, чтобы выразить нечто большее, чем субверсию
жертвоприношения, поскольку оно в одно и то же время
заставляет вспомнить и о фантазме порчи жертвоприно¬
шения в гражданской войне, убивающей молодых людей,
и о том чудовищном пире, на котором Фиест съедает жа¬
реные внутренности своих детей1 2.
1. Конкретно о случае «Орестеи» см.: Loraux N. La metaphore sans meta-
phore. A propos de P«Orestie» // Revue de philosophic. 1990. № 2. P. 115-139.
2. О stasis и жертвоприношении см.: Detienne M., Svenbro J. Les loups au
festin ou la cite impossible // La cuisine du sacrifice en pays grec. Paris:
48

APEC ВНУТРИ СЕМЬИ
Поэтому у стихов 858-866 «Эвменид» мы будем спраши¬
вать не об «исторической» информации о 458 годе до на¬
шей эры и не о единственном и в то же время поэтически
неточном значении — но о собственно трагической мысли
о stasis. Stasis, опасность которой речь Афины стремится
заклясть с удвоенной силой: потому, что это пытается
сделать вся греческая мысль, но в еще большей степени
потому, что трагическому жанру свойственно дистанци¬
роваться от критических проблем и внутренних «злосча¬
стий» города1. Stasis, обличаемая в финале трилогии, ко¬
торая, переходя от старых убийств к новым, показывает,
как рождается преступление внутри семьи. Изолируя эти
несколько стихов, мы, конечно же, намереваемся присту¬
пить к упражнению в чтении; в первую очередь мы бы
хотели воздать должное тексту, благодаря которому на го¬
ризонте исследования очертились перспективы, о каких
мы даже не подозревали с самого начала.
Поскольку трагическое означающее состоит из дву¬
смысленных эхо и перекличек, первый подход к дешиф¬
ровке состоит в том, чтобы соотнести избранный пассаж
с текстом в целом, в данном случае это трилогия. Так,
«кровавые стрекала» гражданской войны не только свя¬
зывают пролитую кровь, эту навязчивую тему трагедии,
со стрекалом судьбы, которое уже в стихах 1535-1536 «Ага¬
мемнона» подстегивало новые бедствия после убийства
царя Клитемнестрой; смысл этой синтагмы уточняется
двумя приложениями, плетущими сложную сеть образов,
взятых из других ассоциативных цепочек, и тем не менее
являющихся — друг для друга и каждый по отдельности
для haimatera thigana? — чем-то вроде эквивалента. Мы уже
Gallimard, 1979. Р. 231-234. Stasis, убивающая молодых, см.: Эсхил.
Эвмениды, 956-956. Splankhnon neon (859-860) заставляет вспомнить
splankhna детей Фиеста (Эсхил. Агамемнон, 1221).
1. Об oikeia кака из геродотовского рассказа о «Падении Милета» Фри-
ниха и о выводах, которые необходимо из этого сделать в отноше¬
нии афинской трагедии, см. ниже главу VI, а также: Vernant J.-P.
Le sujet tragique: historicite et transhistoricite // My the et tragedie deux /
Eds J.-P. Vernant, P. Vidal-Naquet. Paris: La Decouverte, 1986. P. 86-89.
2. Окровавленные стрекала (грен.).
49

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
говорили о splankhnon blabas пёопг\ поражая внутренности
молодых людей, острия stasis становятся чудовищными
орудиями жертвоприношения, которые совершенно без¬
наказанно приступают к кощунственному разделыванию
[partage] тел граждан. Aoinois emmanels thymomasin говорит
о безумии, вызываемом бесхмельным опьянением неистов¬
ства. Безумие взаимоубийства {mania allilophonos), упоми¬
наемое Клитемнестрой в конце «Агамемнона», этот совер¬
шенно семейный и уничтожающий семью ужас, является
прерогативой Эриний. В этих фуриях — но также и в каж¬
дой из их жертв, ибо настолько крепкой является связь,
что соединяет этих «гончих псов» с их добычей, — безу¬
мие встречается с неистовством1 2, и именно последствия¬
ми этого неистовства, сорвавшегося с цепи в городе, они
угрожают Афинам. Без вина неистовствует политическое
опьянение, подобно возлияниям, которые посвящают Эри¬
ниям,— но в разделенном городе, как и в приношениях
силам мести, пролитая человеческая кровь равняется от¬
сутствующему вину3. Таким образом, в пространстве двух
стихов друг на друга накладываются два семантических
поля, сосуществовавших на протяжении всей «Орестеи».
Как если бы такого взаимоналожения было достаточно,
1. Букв, «ущербы чревам юношей» (грен.).
2. Allilophonous manias: Эсхил. Агамемнон, 1575—1578. Отметим, что в Ар¬
кадии, где глагол erinyein является эквивалентом thymoi khristhai,
«быть в неистовстве» (Павсаний. Описание Эллады, VIII, 25.6), Эри¬
нии зовутся Maniai (Там же. VIII, 34.1), то есть получают само имя
безумия; наконец, упомянем дорийское слово emmanis (вариант
emminis), которое говорит о действенности божественного проклятия,
принимающего форму бича бесплодия (ср.: Watkins С. A propos de
«Menis» // Bulletin de la Societe de Linguistique. 1977. № 72. P. 200-201):
разумеется, Афина Полиада не станет пользоваться дорийскими
словами, но, если не брать в расчет метрику, отличающею длинную
гласную от короткой, так ли уж невозможна ассоциация — к слову,
обеспеченная этимологией — очевидного emmanis, производного от
mania, и более отдаленного emmanis, производного от Minis, гнева,
который в ст. 155 «Агамемнона» связывается с тпатбщ дорийской
формой mnimori?
3. Мы сравниваем ст. 859-860 (haimateras, aoinois) и ст. 107 и 265 «Эвме¬
нид», говорящие об Эриниях (aoinous, erythronpleanon), — выражение,
по поводу которого стоит вернуться к Видалю-Накэ: Vidal-Naquet Р.
Chasse et sacrifice dans l’Orestie d’ Eschyle // Mythe et tragedie deux.
P- 157.
50

APEC ВНУТРИ СЕМЬИ
чтобы выразить опрокидывание всех порядков в граж¬
данской войне, и Афина теперь может противопоставить
stasis правильной войне, не пересекающей ворота города.
На одной стороне Арес, бог убийства и Убийство как та¬
ковое1,— Арес, вставший посреди семейного очага и как
в городе, так и среди Атридов разжигающий взаимную
дерзость между родственниками; на другой — желание
славы, которое надгробное слово приписывает гражда¬
нам, павшим в сражении с врагом.
Но как перед Ares emphylios, так и после желания сла¬
вы, в тексте есть петухи. Охватывая оппозицию между
двумя войнами, странные птицы своим появлением оз¬
начают, что stasis — это семейная война, воцарившаяся
в городе. Поскольку ornis (птица) часто обозначает пе¬
туха, особенно тогда, когда птица обозначается как до¬
машняя (<enoikios), несложно увидеть в метафоре из сти¬
ха 866 («Чтоб мне не говорить про птиц домашних бой»
или «[говоря о домашних птицах] я не употреблю сло¬
во битва») повторение сравнения из стиха 86i («И рас¬
палив, как петушиные сердца», или, точнее, «распаляя,
как сердце петухов, в моих согражданах»). Петухи ведут
к семейному Аресу; воинская слава одним фактом своего
упоминания запрещает, чтобы внутри города употреб¬
лялся вокабулярий битвы. Вроде бы все хорошо. Но что
делать с петухами? Очевидно, они обязывают выйти за
пределы текста, сделать второй шаг в чтении и попы¬
таться прояснить странность некоторых фигур, призывая
на помощь широкий референциальный контекст грече¬
ского воображаемого. И тогда за этими символичными
птицами обнаруживается ткё, а еще — подрыв и разру¬
шение в семье.
Возьмем театр Диониса, где перед публикой, состоя¬
щей из граждан, состязаются трагические поэты, стре¬
мясь к мирной победе: и вот, каждый год в этом самом же
месте афиняне за общественный счет организуют бои
I. См. ниже главу IV.
51

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
петухов — животный контрапункт трагическому состя¬
занию (но это тревожащий, ибо кровавый, контрапункт).
Множество текстов упоминает эту практику, множество
образов к ней отсылает, что позволяет убедиться в том,
что для афинян — для греков — противостояние петухов
символизировало желание победы в чистом виде, которое
в каждом сражении превосходит любую возможную моти¬
вацию, даже самую благородную1. Мы ограничимся одним
текстом Элиана; конечно, это поздний текст (и его автор
не относится к тем, кому доверяют историки V века), но
в нем эта идея высказана предельно ясно. Чтобы объяс¬
нить происхождение этого афинского обычая, текст при¬
водит речь Фемистокла. Нам сообщается, что когда он вел
армию граждан навстречу варварам во время мидийских
войн, он увидел двух петухов, которые, как будто случайно
попавшись ему на пути, вели ожесточенный бой, и сказал:
«Смотрите, они сражаются не за родину, не за отчих бо¬
гов, не за гроба своих предков, принимают муку не ради
славы, свободы или блага детей, но единственно ради
того, чтобы победить и превзойти мужеством противни¬
ка». Победить, чтобы не быть побежденным: победа ради
победы. Этот пример, уверяет текст, воодушевил афинян.
Но если в него вдуматься, мы должны будем констатиро¬
вать, что слова, приписываемые Фемистоклу, вызывают
тревогу, поскольку отвергают все греческие основания для
ведения войны: славу, разумеется, но также и весь, пункт
за пунктом, список ценностей, которые в «Персах» Эсхи¬
ла мотивируют греков на победу при Саламине1 2; остает¬
ся одно-единственное основание, и это желание: желание
победы ради победы, — то, что дискурс о войне обычно
старается затушевать (в финале «Эвменид» единственным
1. Основные текстуальные отсылки можно найти в двух статьях, по¬
священных этим боям: Bruneau Р. Le motif des coqs affrontes dans l’ima-
gerie attique // Bulletin de correspondance hellenique. 1965. № 89. P. 90-121;
Hoffmann H. Hahnenkampf in Athen // Revue archeologique. 1974. P. 195-220.
2. Элиан. Пестрые рассказы, II, 28. Пер. С.В. Поляковой. Ср.: Эсхил.
Персы, 402-405, где, за исключением славы (но с дополнительным
упоминанием женщин), список побудительных причин является
тем же.
52

APEC ВНУТРИ СЕМЬИ
eros является eros к великой славе1), но что греки обна¬
руживают и проклинают в stasis1 2. Должны ли мы пойти
еще дальше и сказать, что они закрепляют это желание
за одной только stasis именно для того, чтобы надежнее
заклясть ее угрозу? Анекдот о Фемистокле заставляет ду¬
мать, что им прекрасно была известна тревожащая по¬
граничная зона, где война неподобающим образом на¬
поминает гражданскую войну. В данный момент в мои
планы не входит риск погружения в эту зону3. Я лишь
замечу, что в стихах «Эвменид», посвященных граждан¬
ской войне, сражающиеся петухи находятся совершенно
на своем месте.
Но и это еще не все. Потому что петухи ведут еще
дальше, к греческой мысли о животных добродетелях, где
петух вызывает что угодно, но только не одобрение. Это
тиран, даже перс. Он бьет своего отца, если не убивает
его; на самом деле, одно равняется другому, и греческий
термин, означающий паррицид4, говорит об «избиении»,
а не об «убийстве»5. И вот, мы видим, как между птицами
из одного птичника уже закрались паррицид и внутри¬
семейное убийство, превращающее Эгиста — убийцу Ага¬
мемнона в петуха, желающего покрасоваться перед своей
самкой. И, не покидая Эсхила, мы без труда могли бы
продолжить список злодеяний петуха, указав на стих
1. Эсхил. Эвмениды, 865. — Примеч. пер.
2. В том числе утверждая, что для победителя и побежденного разру¬
шение [в stasis.—Примеч. пер.] является одним и тем же (см.: Демо¬
крит. DK В249, занимающий прямо противоположную позицию
по отношению к той, что высказывается в Dissoi Logoi [8-ю], гла¬
сящей, что «[победа] является благом для победителя и злом для
побежденного»).
3. См.: Loraux N Solon au milieu de la lice // Aux origins de Phellenisme. La
Crete et la Grece. Hommage a Henri van Effenterre. Paris: Publications de
la Sorbonne, 1984. P. 199-214 и Loraux N. Corcyre 427, Paris 1871. P. 107-112.
4. Отцеубийство, а в римском контексте также и.убийство родствен¬
ников.— Примеч. пер.
5. Patroloias происходит от aloe, гумна для обмолота зерна, и является,
согласно Шантрену (DELG, s.v. aloe) «экспрессивным» словом, или
эвфемизмом. Но каким бы эвфемистичным оно ни являлось, это
слово не становится от этого менее пугающим, поскольку являет¬
ся одним из «запретных слов», aporrheta onomata, см.: Лисий. Против
Теомнеста, 1.6-8.
53

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
из «Просительниц», говорящий о птице, которая «пожи¬
рает плоть птиц» — пугающий образ инцеста1.
А как же stasis? Можете не сомневаться, мы ни на се¬
кунду не упускали ее из виду на этом пути. Ибо точно
так же, как и инцест, она является «домашней пищей»
(oikeia bora) и, как будто откликаясь на страшное пожела¬
ние Феогнида («О, если бы я мог выпить черную кровь
[моих врагов]»1 2), внешне цивилизованные птицы из ари-
стофановской комедии съедают олигархических птиц,
восставших против их демоса и побежденных. Что позво¬
ляет нам вернуться очень далеко назад, к Гесиоду, опре¬
деляющему положение человека через его упорядочен¬
ный режим питания, противопоставляемый животным
и особенно «крылатым птицам», для которых взаимопо-
жирание в порядке вещей3. Остановим здесь этот дрейф,
который вместе с боем петухов принес «дурную победу»
во внутрисемейную войну4, чтобы в конце концов перене¬
сти stasis в сферу космической мысли, где она становится
для города людей бичом бедствий, вторжением в цивили¬
зованный мир дикости, которая считается животной, но
в трагедии — как показывает история Атридов — угрожа¬
ет человеческой семье изнутри.
1. Петух-тиран (и перс): Аристофан. Птицы, 483-485; петух-отцеубий¬
ца: Там же. 725~759 и 1341_137°5 а также Аристофан. Облака, 1424-1430;
Эгист-петух: Эсхил. Агамемнон, 1670, где слово tharson принадлежит
тому же корню, что и thrasyn (Эсхил. Эвмениды, 863); инцест: Эсхил.
Просительницы, 226 (см.: Vidal-Naquet Р. Chasse et sacrifice. Р. 158).
2. См.: LorauxN. La guerre civile grecque et la representation anthropologique
du monde a l’envers и Loraux N. La tragedie d’Athenes. La politique entre
l’ombre et l’utopie. Paris: Seuil, 2005. P. 61-79.
3. Oikeia bora: Эсхил. Агамемнон, 1220 и замечания Vidal-Naquet Р. Chasse
et sacrifice. P. 148; Феогнид, 349; птицы-каннибалы: Аристофан. Птицы,
1583-1584; Гесиод и положение человека: Гесиод. Труды и дни, 276-277;
о каннибализме некоторых птиц: Аристотель. Историй животных,
VIII, 593625.
4. Такое прочтение уже предлагалось в схолиях к «Эвменидам», где по
поводу ст. 861 отмечается: «Эта птица воинственна, и, тогда как дру¬
гие птицы чтят свое родство, она одна готова его не щадить»; кро¬
ме того, птица из птичника (ст. 866) комментируется так: «Граждане,
обитающие в городе; имеется в виду война внутри одного и того же
рода, homophylos polemos». Заметим, что птица из птичника, enoikios,
находится внутри дома, тогда как война стоит у ворот; о thyraios см.:
Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 208.
54

APEC ВНУТРИ СЕМЬИ
Итак, вся stasis в восьми стихах Эсхила? Риск любых
микропрочтений — а наше, не имеет смысла скрывать,
таким и было — в том, что, раскрывая на каждом шагу
малое через большее, по пути можно потерять текст, за¬
блудившийся в обобщенности греческого воображаемого.
Настало время вернуться к избранному отрывку, чтобы
заново соотнести его с «Орестеей» в ее целом. Но мы воз¬
вращаемся к нему с грузом новых гипотез, побуждающих
связать отказ от stasis с антропологической мыслью греков,
не перестающей перечислять поступки, в силу которых
человек перестает быть человеком. Очевидно, что чисто
«исторический» подход вряд ли позволил бы увидеть это
космическое измерение гражданской войны.
В таком случае нам остается — или, скорее, оставалось
бы, поскольку объем изложения сильно превысил бы раз¬
меры параграфа, — показать, почему же в конце «Эвменид»
возникает вопрос о гражданской войне. Это означало бы
показать, как «Орестея» выводит на сцене порождение
преступления из преступления внутри семьи, в которой
завелись neikos, конфликт, Eris, Борьба, и stasis, уже упомя¬
нутая в ст. 1117-1119 «Агамемнона», — одним словом — ибо
сеть эквивалентностей приглашает к этому еще до того,
как текст произнесет роковое имя — Эриния, божественная
фигура Гнева; показать, как месть Ореста возбуждает Ареса
против Ареса; как все завершается в «Эвменидах», когда
городу Афины необходимо остановить это убийственное
порождение: драматически, при помощи обращения к ин¬
ституту— равноправному голосованию, — но также и на
более глубоком уровне трагической рефлексии, охваты¬
вая в одном коллективе все семьи, которые резюмирует,
превосходя их, полис. Тогда становится цонятно, почему
именно Эриниям Афина вверяет защиту города (ведь, по
сути, она говорит: «вы должны следить за плодовитостью,
тогда как я займусь войной и ее подлинными победами»),
почему они должны любой ценой отречься от бича своего
гнева или, что сводится к тому же самому, отказаться от
сдачи города Ares emphylios: необходимо сохранить город
от семейного зла и обратить смертоносное порождение
55

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
в счастливую плодовитость. И поскольку, будучи духом
гнева, Эриния спускает с цепи напасти: на семью — гене¬
алогию убийств; на город — тройную «чуму» (бесплодие
земли, стад и женщин), которую все греки пытаются за¬
клясть, когда приносят свои клятвы1; а на andres — «ярость
обоюдных убийств» — то точно так же во власти Эринии
сдержать бич бедствий, превращая проклятие в его про¬
тивоположность1 2. Итак, обращенные в Эвменид, Эринии
будут защищать город: против своей собственной яро¬
сти и против его внутренних яростей. И мы добавим:
то, что они «приставлены к памяти о зле»—являются
mnemones какой, как они говорят у Эсхила в ст. 382 траге¬
дии,— означает, что Эринии становятся заведующими
Памятью в городе, некой вневременной памятью, непро¬
ницаемой и как будто сосредоточенной на себе самой: Па¬
мятью, превентивно избавляющей граждан от необходи¬
мости «припоминать зло», которое они причинили друг
другу во время stasis.
К истории одного памятного забвения
Как можно видеть, целью рискованной вылазки в «Эвме¬
ниды» не было одно только удовольствие от упражнения
в чтении. Напротив, речь шла о том, чтобы восстановить
во всей его сложности принципиально важный этап, при¬
давший исследованию новые направления, столь же обе¬
щающие, сколь подчас и неожиданные.
1. См. ниже главу V.
2. При помощи речевого акта, состоящего в произнесении глаго¬
ла ареппёрб (ст. 958), посредством которого они «от-сказывают, от-
рекают» проклятия, произнесенные ими ранее; аналогичным обра¬
зом в «Илиаде», XIX, 75 ахейцы не говорят, что Ахиллес «положил
конец своему гневу», но что он его «дезавуировал», или, точнее, от-
сказал (unsaid), как это продемонстрировано в: Nagy G. The Best of
the Achaeans. Concepts of the Hero in Archaic Greek Poetry. Baltimore:
The Johns Hopkins University Press, 1979. P. 92. О процессе в его целом
см.: Gemet L. Recherches sur le developpement juridique et moral de la
pensee grecque. Paris: Ernest Leroux, 1917. [Фр. глагол dedire означает
отказывать, опровергать, не признавать; Лоро, буквализируя (de-dire),
играет с внутренней формой этого слова; см. также главу III.—При-
меч. пер.]
56

К ИСТОРИИ ОДНОГО ПАМЯТНОГО ЗАБВЕНИЯ
Разумеется, у этих восьми стихов Эсхила мы спраши¬
вали в первую очередь подтверждение тому, что stasis в го¬
роде поражает семью. Но семейный Арес «Эвменид» — это
всего лишь эсхиловский способ дать новое имя тому, что
лирические поэты называют makhe emphylos, phonoi emphyloi
или напрямую stasis emphylos («битва, убийства, граждан¬
ская война внутри рода»), что приглашает нас, проследо¬
вав за архаической поэзией, погрузиться в самую древ¬
нюю историю идеи гражданской войны, двигаясь назад
от Эсхила к Солону и от Солона к Алкею через Феогни-
да. Должно будет пройти время, пока мы не сможем на¬
конец вернуться к V веку и Фукидиду, который, прежде
чем посвятить stasis длинное рассуждение, легко сжима¬
ет весь ее ужас в убийстве отцом сына. И должно будет
пройти время, пока IV век не задастся вопросом о разли¬
чии между городом и oikia, семейным домом, и не станет
интерпретировать stasis как oikelos polemos, внутреннюю,
междоусобную войну1. А по пути мы встретим Клеокрита,
оратора демократической партии, прославляющего у Ксе¬
нофонта существование семейных отношений вопреки
реальности разделения.
И опять же, именно Эсхил — отсылая к Солону, мыс¬
лителю разделенного города2, — призывает нас погрузить¬
ся в спор, развернувшийся между лирическими поэтами,
об истоке stasis — чисто человеческом, спящем в полисе
и всегда готовом проснуться, согласно Солону, отказы¬
вающемуся считать богов ответственными за нее, тогда
как Алкей, напротив, превращал ее в «чуму, что гложет
сердце» ((thymoboros), ниспосылаемую олимпийцами; что
легко могло бы привести нас к гесиодовской картине го¬
рода с плохим царем, покинутого богами и становящего¬
ся жертвой пагубы, из-за которой в нем иссякает источ¬
ник всякой жизни. Это также повод поразмышлять над
1. Несколько отсылок: Алкей. Фр. 143, в: Alcee. Sapho. Fragments: Texte etabli
et traduit par Th. Reinach avec la collaboration d$ A. Puech. Paris: Les
Belles Lettres, 1937; Феогнид, 51; Солон. Фр. 41, в: West; Фукидид. Ill, 81.5.
2. Комментаторы «Эвменид» не преминули указать на все, что в фи¬
нале трагедии служит прямой отсылкой к 4-й элегии Солона (так
называемой «Eunomia»).
57

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
удивительной судьбой Гесиода, чья поэзия — игнориру¬
ющая, как считается, город как политический мир — не
прекращает поставлять модели для мысли о полисе, от
Солона до Платона и дальше, а между ними — что не
может не удивлять — для рационалиста Фукидида1. Это
также повод включить stasis в число трансгрессий, кото¬
рые, как и множество других угроз, очерчивают вокруг
города ужасающую модель бесчеловечной человечности.
И прежде всего, это повод попытаться понять то, как
для греков архаической и классической эпох проклина-
ние stasis служит способом отвергать реальность поли¬
тического, которое уносится в пугающие горизонты, где
теряется: разве сможет тот, кто погрузился в страшное
созерцание отцеубийства, когда-нибудь вернуться к идее
упорядоченного функционирования «победы» в городе
или к идее такого разделения гражданского тела, что
осуществлялось бы легитимно? Для эгалитарного и ли¬
шенного истории города антропологов призрак stasis
принимает пугающую форму проклятия. И вот тогда
историк, обогатившийся за счет антропологического от¬
ступления, может, если захочет, вернуться к фактам: на¬
пример, к отвержению [deni] своей победы афинскими
демократами в 403 году, дающими клятву, которая для
них может быть более отягощающей, чем для их поли¬
тических противников, забываемых в таком качестве под
именем сограждан и братьев. Тогда, возможно, истори¬
ку города откроется, что, если он хочет понять событие,
ему не обойтись без вневременной модели антропологов,
даже если в конце концов придется наделить ее модусом
существования, свойственным идеологии: ибо греза о ра¬
венстве и в самом деле является, по тем же причинам,
I. Так, Эдмунде убедительно показал наличие множества аллюзий на
гесиодовскую тему железной расы в рассуждении о stasis {Фукидид. III,
82-83), см.: Edmunds L. Thucydides’ ethics as reflected in the description
of «stasis» // Harvard Studies in Classical Philology. 1975. № 79. P. 73-72.
О Гесиоде как мыслителе города в том, что касается жертвоприно¬
шения см.: Detienne М. Dionysos mis a mort. Р. 142 и Vernant J.-P. А 1а
table des hommes. Му the de fondation du sacrifice chez Hesiode // La
cuisine du sacrifice en pays grec. P. 83.
58

К ИСТОРИИ ОДНОГО ПАМЯТНОГО ЗАБВЕНИЯ
что и проклинание бича бедствий, идеологией политиче¬
ского— ибо мы не считаем, что под предлогом изношен¬
ности этого слова следует отказаться от вопроса, на ко¬
торый оно указывает: говорить об идеологии означает
рассчитывать, что у нас, возможно, есть шанс добраться
до чего-то еще кроме того, что всегда относится только
к логосу, или, по крайней мере, что дискурс в его целом
не функционирует на одном и том же уровне.
Но вернемся к перспективам, открывающимся благо¬
даря эсхиловскому обращению к stasis: впрочем, мы и не
прекращали их перечислять. Установление Эриний у под¬
ножия Ареопага, разумеется, символизирует присутствие
в городе — одомашненное, но всегда угрожающее — ужаса
и гнева. Ужас и гнев: страх, связанный с клятвой и удер¬
живающий от клятвопреступления1, гнев, от «Эвменид»
и до Фукидида служащий одним из имен для граждан¬
ской войны. Как отделить одно от другого? Но это озна¬
чает отделить политическое от религиозного, и отрывок
из Эсхила только укрепляет в мысли, что это поистине
невозможная операция. А клятва афинян в 403 году? В ней
так же следует искать что-то вроде клятвы не припоми¬
нать то, само припоминание чего ранит — как окровав¬
ленное стрекало, — торжественно данное обещание стереть
то, воспоминание о чем уже является его осуществлени¬
ем, поскольку в дискурсе о насилии таится зловещая дей¬
ственность речи Эриний, «чьим плодом будет катастрофа
для всего»1 2. Историки религий определенно были непра¬
вы, занимаясь Эриниями исключительно в перспективе
мифа и культа, тогда как историки города могли бы заме¬
тить, что Эринии находятся в Афинах, что они закрепле¬
ны у подножия Ареопага под именем Semnai («Наводящие
трепет»3): защита, в то же самое время представляющая
собой угрозу, как в 403 году, так и во времена Эфиальта.
«Демократическое примирение»? Возможно, что в конце
1. См. ниже главу VII.
2. Эсхил. Эвмениды, 830-831 (кагрдп pheronta panta me prassein kalos).
3. Semnos означает «вызывающий благоговейный ужас». См.: DELG,
s.v. sebomai.—Примеч. пер.
59

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
века Перикла мы видим именно политико-религиозное
в действии hie et пипс.
Что побуждает в последний раз обратиться к Эсхилу,
прежде чем вернуться к событию 403 года. «Приставлен¬
ными к памяти о зле» объявляют себя Эринии, и как
раз обязательство забыть злосчастья торжественно берут
на себя граждане. Потребовалась целая трилогия, что¬
бы приручить память об убийстве и назначить ей такое
место, откуда она не будет переливаться через край, но
в 403 году после двух драматических лет афиняне наде¬
ются, что с разделением покончено. Только что изгнаны
тираны, обвиненные во всех преступлениях, от которых
необходимо освободить афинян, — изгнаны те, кто спро¬
воцировал то, что Клеокрит называет «самой позорной,
тягостной, безбожной, враждебной и богам и людям вой¬
ной», — и вот, уже забвение! Официальное и институцио¬
нальное. Забвение того, что было два лагеря и что призыв
к забвению исходит от самих победителей — победителей,
как раз таки совершенно осознанно выбравших свой ла¬
герь. Демократия IV века — чье имя уже безопасно будет
упоминать, поскольку, возможно, сама вещь уже переста¬
нет быть опасной, — будет испытывать последствия это¬
го на себе.
Как если бы память города основывалась на забвении
политического как такового. Именно на этой гипотезе — ко¬
торая занимает меня больше всего и которую я попыта¬
лась сформулировать на этих страницах — мы и остано¬
вим перечисление путей, ведущих к памятному забвению
403 года.
Разумеется, маршрут, будущие направления которого мы
набросали в самых общих чертах, не обещает быть эко¬
номичным. Но уточняя, на каком этапе мы находимся
в том, что принято называть «идущим исследованием»,
мы еще больше укрепились в своем убеждении, что в то
время как антрополог несет ущерб от того, что упуска¬
ет событие, нет такого события, которое историк мог бы
трактовать само по себе, не соотнося его с медленной
бо

К ИСТОРИИ ОДНОГО ПАМЯТНОГО ЗАБВЕНИЯ
темпоральностью сетей значения, придающих ему смысл.
Вероятно, это уже решенные проблемы для историков
других «периодов», чьим предметом не является Греция,
а значит, они не должны изо дня в день бороться с тя¬
желым грузом классицизма. Но историк Греции должен
знать, что для того, чтобы придать смысл слову «город»,
он должен извлечь на свет забвение в полисе — основопо¬
лагающее забвение того факта, что его единство подразу¬
мевает, даже если только на время, разделение.
Основополагающее забвение... В завершение несколько
слов еще об одном тексте, говорящем о забвении. Тексте
почти что слишком красивом, который, во времени мифа,
размещает в истоках афинского города одну утрату па¬
мяти на Акрополе.
Я была знакома с сообщением Плутарха об алтаре, по¬
священном Лете, уже встречав упоминание о нем в ученой
схолии, и, поскольку с самого начала я придавала боль¬
шую важность тому, что забвение почиталось в Эрехтейо-
не, самом символичном из всех святилищ Акрополя, я ре¬
шила привести его в эпиграфе к этому тексту. Но когда
я открыла Плутарха, каково же было мое удивление, если
не сказать радость! Ибо гипотеза подтверждалась превы¬
ше любых ожиданий, потому что согласно «Застольным
беседам» алтарь Леты должен был освящать примирение,
последовавшее за одной ссорой. Забвение в мифологиче¬
ской мысли греков и в самом деле тесно связано со ссо¬
рой: так, гесиодовская «Теогония» прямо делает Лету ди¬
тем ЭридьГ; но афинская версия этой истории говорит
гораздо больше, поскольку в ней примирение кладет ко¬
нец ссоре Афины и Посейдона, в первобытном времени
споривших за владение новым городом. Божественная I.I. Гесиод. Теогония, 226-227. Стоит добавить, что Эрида сама по себе
является наиболее могущественной из дочерей Ночи, чье имя приво¬
дится в конце списка, как это и должно быть в гесиодовской поэтике,
где последнее место является почетным (225). Об этой генеалогии,
где воспроизводство происходит посредством деления, «разделени¬
ем, а не объединением», см.: Ramnoux С. La nuit et les enfants de la
nuit dans la tradition grecque. Paris: Flammarion, 1959. P. 62-74.
6l

ГЛАВА I. ЗАБВЕНИЕ В ГОРОДЕ
Eris: мифическая модель для человеческой stasis?1 Для со¬
мневающихся я просто процитирую продолжение текста
Плутарха: «Насколько же более политичным [polikoteros],
чем Фрасибул, показал себя Посейдон, поскольку он был
не победителем [kraton], как тот, а побежденным...»
Дальнейшее нам неизвестно: как будто нарочно побуж¬
дая к спекуляциям, окончание текста утрачено. Но я риск¬
ну утверждать, что мы знаем уже достаточно: politikos—это
имя того, кто способен согласиться на забвение, и если
в основании Афин миф помещает stasis, память о которой
сразу же стирается, то тем более важно, что пирующие
у Плутарха не находят другого контрпримера для крото¬
сти Посейдона, чем Фрасибул, вождь демократов в 403 году.
Очевидно, что ситуацию необходимо прочитывать в про¬
тивоположном смысле: это история Афин возвращается
через миф и это 403 год служит моделью для всей рито¬
рико-политической традиции, унаследованной в числе
прочих Исократом. Как если бы тогда, клянясь не при¬
поминать прошлое, афинский город во второй раз осно¬
вал свое политическое существование на утрате памяти. I.I. Это сближение уже делали сами греки, см. замечания по поводу Ксе¬
нофана в: Svenbro J. La parole et le marbre. Aux origines de la poetique
grecque. Lund: Klassiska Institutionen, 1979. P. 103-104. Об истории
Афины и Посейдона см. ниже главу VIII.

Глава II
Реполитизировать город1
Смычка между историей и антропологией представляется
свершившимся фактом. Прежде чем указать на то, что она
до сих пор все еще остается необходимым делом будуще¬
го, Клод Леви-Стросс не так давно напоминал, что в ней
можно видеть «один из наиболее оригинальных аспек¬
тов эволюции гуманитарных наук во Франции»1 2. Будет
ли чрезмерным пессимизмом заметить, что, несмотря ни
на что, существуют области, где это сопряжение дается
с большим трудом? Исследования Древней Греции явля¬
ются примером — вполне возможно, образцовым — воз¬
никающих при его осуществлении трудностей. На самом
деле, спор о границах или — ибо, говоря о споре, можно
предположить, что незаконное вторжение является обыч¬
ным делом для обеих сторон, — строгое проведение гра¬
ниц датируется не сегодняшним и даже не вчерашним
днем: этот спор восходит к самим грекам, у которых от
гомеровской эпопеи и до рефлексии классической эпохи
сталкиваются две модели мысли о городе3.
Так же как в гуманитарных науках начала XX века,
где история и этнология различались своим предме¬
том— «для истории это [...] правящие классы, сражения,
царствования, договоры, конфликты и союзы; для этно¬
логии— народная жизнь, нравы, верования, элементар¬
ные отношения, которые люди поддерживают со своей
1. Здесь, в сокращенной и слегка измененной форме, я повторяю текст,
написанный для специального номера «L’Homme», посвященного
ситуации во французской антропологии, см.: Repolitiser la cite //
L’Homme. 1986. № 97-98. P. 239-254.
2. Levi-Strauss C. Histoire et ethnologie 11 Annales. Economies, Societes,
Civilisations. 1983. № 38. P. 1217.
3. См. выше главу I.
63

ГЛАВА II. РЕПОЛ ИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
средой»1, — в греческом способе мысли о городе можно
выделить исторический и антропологический подходы.
Правда, оба подхода (или оба города) могут беспроблем¬
но сосуществовать в рамках одного и того же произве¬
дения, один рядом с другим или один сменяя другого:
таков случай Геродота, у которого приносящий жертву,
женящийся и хоронящий город служит критерием по-
стижимости для исследователя, путешествующего по
странам варваров, но исчезает на греческой земле, когда
приходит время конфликта, уступая место городу поли¬
тических решений и военных сражений1 2; что уже можно
было видеть в «Илиаде» на щите Ахиллеса с его мирным
городом, где звучат брачные песни, и воюющим городом,
перед которым стоят лагерем армии. Разделение шаблон¬
ное, неоспариваемое, и которое современные антрополо¬
ги и историки Греции и в самом деле воспроизвели со
всей верностью. Возможно даже, что с излишней верно¬
стью, поскольку они только усугубили линию демарка¬
ции, как если бы один подход должен был исключать
другой, как если бы нужно было выбирать один город
против другого.
Итак, антропологи Греции сделали свой выбор. Про¬
тив Греции классических гуманитарных дисциплин, ко¬
торую их история отождествляет с городом историков,
против престижа Того же, многим обязанного политике
и рациональности греков, они решили децентрировать
объект «город» относительно него самого и стали ис¬
следовать то, что в городах архаической и классической
Греции занимает место другого: приостановленное время
ритуала, это другое политического времени, но в первую
очередь те другие, кем для гражданина являются юно¬
ши, женщины, рабы и даже ремесленники — вплоть до
1. Levi-Strauss С. Histoire et ethnologie. R 1217.
2. Какой бы легитимной ни была попытка Франсуа Артога стереть
разделение, которое традиция не прекращала углублять, ничто не
говорит о том, что раздвоение на «Грецию общеизвестного знания»
и другую Грецию хоть сколько-нибудь исчезает, оставаясь прямо
записанным в тексте. См.: Hartog F. Le miroir d’Herodote. Essai sur
la representation de Pautre. Paris: Gallimard, 1980.
64

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
лучников и пельтастов, этих других гоплита1, — сильно
пополнили полк инаковости. Иными словами, утверждая
вместе с Франсуа Артогом: «позади того же найти другое,
позади Аполлона — Диониса [...] но рискуя в глазах ши¬
рокой публики уйти от „греческого чуда“ традиции к эк¬
зотическим грекам»1 2.
Поэтому, тщательно придерживаясь линии демарка¬
ции, антропологи Греции произвели выборку из тек¬
стов, которым они придавали статус документов. Так,
они охотно читают Геродота и почти никогда — Фуки¬
дида, образцового историка, изучение которого они по
большей части оставляют историкам. Поскольку Фуки¬
дид говорит, что отбросил mythodes, а миф принципиаль¬
но важен для антропологической рефлексии о Греции3,
они поверили Фукидиду на слово, немного поспешив за¬
быть, что в 1907 году прямо в лоне Кембриджской школы
нашелся один ученик Джейн Харрисон, осмелившийся
писать о Thucydides Mythistoricus. И поскольку в произве¬
дении Фукидида внимание к антропологическим крите¬
риям эксплицитно сосредоточено в «археологии», кото¬
рая, в начале I книги, посвящена реконструкции самого
далекого прошлого Греции — а это и есть антропология
по-гречески: инструмент для времени до истории или, как
у Геродота, для не-греческого мира4 — современные антро¬
пологи не стали искать элементы другой координатной
1. См.: Lissarrague F. L’autre guerrier. Archers, peltastes, cavaliers dans
l’imagerie attique. Paris; Rome: La Decouverte, 1990. О противопостав¬
лении гоплитов и лучников — не просто на уровне техники ведения
войны, но в первую очередь на уровне дискурса — в антропологиче¬
ском ключе говорит и Видаль-Накэ в «Черном охотнике». Сама Лоро
пишет о противопоставлении Афин гоплитов и Марафона Афи¬
нам гребцов и Саламина в «Изобретении Афин» — правда, уже не
как антрополог, а с точки зрения анализа идеологии. См.: Loraux N.
L’invention d’Athenes. Р. 162-163. — Примеч. пер.
2. Hartog F. Histoire ancienne et histoire 11 Annales. E.S.C. 1982. № 37.
P. 692.
3. Тем не менее см. предостережения относительно несоответствия
mythodes «нашему» мифу в: Detienne М. L’invention de la mythologie.
Paris: Gallimard, 1981.
4. См. по этому поводу: Darbo-Peschanski C. Les barbares a l’epreuve du
temps (Herodote, Thucydide, Xenophon) // Metis. 1989. № 4. P. 233-250.
65

ГЛАВА II. РЕПОЛ ИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
сетки для чтения, возможно, рассеянные по логосу исто¬
рического разума1.
Но я забежала вперед и еще до моего собственного те¬
зиса начала задаваться вопросом об альтернативах, кото¬
рые влечет за собой выбор одного города против другого.
Стоит попытаться прояснить его принцип.
Представляется, что инаугурационный акт антрополо¬
гии Греции состоит в приостановке гражданского време¬
ни, которое обездвиживается вокруг нескольких практик,
ритуалов или жестов, называемых «фундаментальными»
и действительно являющихся таковыми в aion (во всегда
возобновляемой «вечности»2) социальной жизни. Ритуа¬
лы и жесты, воспринимаемые в своей повторяющейся
периодичности и у которых нет иной длительности, кро¬
ме строго законченной цепочки порядка их следования,
всегда одной и той же.
Очевидно, что благодаря этому обездвиживанию от¬
крывается возможность для обобщения, то есть прило¬
жения типов, которые изолируются в своей единичности
(«ребенок, эфеб, женщина, воин, старик») или попарно
объединяются в оппозиции (господин и раб, мужчина
и женщина, гражданин и чужеземец, взрослый и ребенок,
воин и ремесленник)3. И, назначая каждому из этих родо¬
вых персонажей его место, социальные практики так же
становятся типами: отныне есть жертвоприношение как
таковое, война или свадьба как таковые, но в первую оче¬
редь есть всеохватная идеальность города, первая среди
1. Cornford F.M. Thucydides Mythistoricus. London: Arnold, 1907. Значимое
исключение — Видаль-Накэ, который, будучи читателем Корнфорда
(Видаль-Накэ 77. Черный охотник. С. 82, 374), предложил антрополо¬
гическое прочтение одного эпизода из Фукидида в своем «Возвра¬
щении к черному охотнику» (Там же. С. 340).
2. Я заимствую определение этого понятия у Бенвен^ста, см.: Benve-
niste Е. Expression indo-europeenne de l’eternite 11 Bulletin de la Societe
de linguistique de Paris. 1937. № 38. P. 103-112.
3. Первый перечень взят из: Lissarrague F., Schnapp A. Imagerie des Grecs
ou Grece des imagiers 11 Le temps de la reflexion. 1981. № 2. P. 283, вто¬
рой— из предисловия к «Черному охотнику» {Видаль-Накэ 77. Чер¬
ный охотник. С. 27-29), отличающийся тем, что там он приписы¬
вается некоему политическому разуму.
66

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
всех этих типов1. Бесспорно, что, приступая к обобще¬
ниям, рефлексия самих греков охотно принимает фор¬
му типологии — так у Аристотеля, когда он становится
мыслителем города. Тем не менее следовало бы задаться
вопросом насчет поспешной готовности, с которой дис¬
курс антрополога хватается за все, что в том или ином
обществе «говорит в единственном числе»1 2.
Поскольку речь идет об антропологии Греции, ответ
на этот вопрос вполне можно было бы найти, проана¬
лизировав то, чему она отдает предпочтение в последнее
время: безраздельное господство иконографии на иссле¬
довательской сцене или, как говорят сами его практику¬
ющие, чтение «образов». Образы, нарисованные на вазах,
обездвиженные сцены, чьи персонажи — которые как раз
и служат типами — «постулируют город». Город как та¬
ковой: он весь внутри образов. Еще один шаг и будут го¬
ворить— уже говорят — о «городе образов»3. «Город» со
всеми пожитками переходит в форму наглядности, ко¬
торую греки называют zoographia («живопись»), а Платон
обвиняет в том, что она говорит «всегда одно и то же»4.
Одно и то же: охота, война, женитьба, жертвоприношение,
пир; а также: похороны, эротика, религиозный праздник,
мир дионисийства. В ритуалах и практиках, город каков
он есть в себе.
1. Я помещаю первую часть книги под знаком «города», чтобы не
скрывать, что служит мне отправной точкой.
2. См.: Auge М. Theorie des pouvoirs et ideologic. Etude de cas en Cote
d’Ivoire. Paris: Hermann, 1975. P. 216, а также Auge M. Pouvoirs de vie,
pouvoirs de mort. Introduction a une anthropologie de la repression. Paris:
Flammarion, 1977. P. 100-102 («единственное-множественное»).
3. Типы: Lissarrague F., Schnapp A. Imagerie des Grecs ou Grece des imagiers.
P. 283. «Город образов» — название сборника, опубликованного
в 1984 году Институтом археологии и древней истории в Лозанне
и Центром сравнительных исследований древних обществ в Париже:
La cite des images. Religion et societe en Grece antique / Eds C. Berard,
J.-P. Vernant. Paris: F. Nathan, 1984.
4. Платон. Федр, 275d — такая позиция, очевидно, связана с общей
критикой graphein как обозначения письма, не ’так давно проана¬
лизированной Деррида (см.: Деррида Ж. Фармация Платона // Дер¬
рида Ж. Диссеминация. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. С. 71-217).
Zoographia — это живопись, поскольку это рисунок («граф») живых
существ (zoa).
67

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
Одним словом, «весь город в целом» является всем, кро¬
ме политического. В образах мы видим афинян на пиру,
но не собрание граждан; и, хотя мы и можем найти там
типажи воина, тщетно будет искать изображение битвы,
если только она не мифическая. Что, впрочем, охотно при¬
знается сторонниками иконографии, не стесняющимися
говорить о «цензуре политического»1. И здесь я останавли¬
ваюсь перед вопросом: если бы современные исследователи
умели артикулировать оба способа мыслить город — в по¬
кое и в движении — вместе, то, несомненно, такое — не¬
оспоримое— расширение поля исследования благодаря
иконографической перспективе не принесло бы ничего
кроме пользы. Это, однако, предполагало бы, что мы не
ограничимся констатацией этой поразительной цензуры,
но попытаемся разместить ее в функционировании сово¬
купной системы гражданских репрезентаций. Многому
можно было бы научиться и многое можно было бы из¬
влечь, если попытаться продумать эту взаимосвязь. Воз¬
можно, для этого еще настанет время — но при условии,
что антропологи-иконографы зададутся вопросом о своей
имплицитной практике, заключающейся в дублировании
собственным теоретическим выбором того выбора, кото¬
рый они обнаруживают в своем корпусе материалов: ис¬
ключить политическое, потому что его исключают образы;
или взять за основу «образы» — о выборе этого термина,
к слову, также следовало бы задуматься — чтобы не на¬
ходить в них политическое1 2. Поскольку образы, как фи¬
гуративные репрезентации, считаются способными «пре¬
доставить доступ к ментальным репрезентациям», они
разворачивают перед нами «социальное воображаемое»
1. См.: Lissarrague FSchnapp A. Imagerie des Grecs ou Grece des imagiers.
P. 282-284. Позднее этому вопросу была посвящена секция на кон¬
ференции по антропологии Античности в Афинах в 1992 году.
2. Можем ли мы продолжать говорить о цензуре политического, ког¬
да для того, чтобы изобразить тот или иной героический подвиг
Тесея, афинские художники вдохновляются знаменитой скульптур¬
ной группой на Агоре, представлявшей Тираноктонов («Тираноу¬
бийц»)? На самом деле, выбор образов (тех, что обнаруживают на
вазах и предпочитают скульптурным изображениям) явным обра¬
зом удваивается и структурируется тем, что выбирают сами образы.
68

ГЛАВА II. РЕПОЛ ИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
классического города. Или, если точно процитировать
предисловие к «Городу образов», «социальное вообража¬
емое» классических Афин (ибо исследуемые изображения
также являются принципиально афинскими)1. И вот, ото¬
рванные от политического, с которым их отождествляли
классические исследования — «несомненно, рисующие
слишком уж литературную картину»1 2 — Афины (должна
ли я говорить Афины? или одни из Афин?) раскрываются
тому, кто знает, как упорядочить фигуративный каталог
сцен и значащих жестов. Афины избегаемые и Афины
обретенные вне времени битв и собраний, вне граждан¬
ского пространства, которое не изображается художника¬
ми,— нечто наподобие гладко отполированной поверх¬
ности. «Плоское общество»3. Разумеется, оно другое, ведь
речь идет об инаковости. Но это некий другой в форме
половины, расколотого symbolon4. «Язык», считающийся
автономным, — считающийся способным обойтись без
дискурсивности логоса. Нарисованный город.
Чуть выше я упомянула о платоновской настороженно¬
сти по отношению к zoographia, поскольку та обездвижи¬
вает живое. Я бы хотела еще раз процитировать Платона,
анализирующего чувство, испытываемое перед моделью
города, сводящейся к его описанию, — в данном случае
это модель из «Государства», которая заново обсуждается
в «Тимее» в типично платоновском движении демонстра¬
тивного возвращения к самому себе:
Это чувство похоже на то, что испытываешь, увидев ка¬
ких-нибудь благородных, красивых зверей, изображенных
на картине, а то и живых, но неподвижных: непременно
1. Lissarrague F.} Schnapp A. Imagerie des Grecs ou Grece des imagiers. P. 283
(главка «Предоставить доступ»).
2. Ж.-П. Вернан в предисловии к: La Cite des images. P. 5.
3. Выражение Леви-Стросса, который делает важное уточнение: «точ¬
но так же, как не существует абсолютно „холодных” обществ, не
существует и абсолютно „плоских”». См.: Levi-Strauss С. Histoire et
ethnologie. Р. 1225.
4. Речь идет о symbola — расколотых предметах, половинки которых
служили опознавательными знаками, употребляясь в самых раз¬
ных социальных ситуациях.—Примеч. пер.
69

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
захочется поглядеть, каковы они в движении и как они при
борьбе выявляют те силы, о которых позволяет догадывать¬
ся склад их тел1.
И тогда Сократ требует, чтобы ему рассказали про борь¬
бу, в которой участвует город. Можно пофантазировать
о том, как город образов встречается с опытом, восхва¬
ляемым в начале «Тимея»: опытом приведения в движе¬
ние. Или по меньшей мере (ибо сложно не заметить, что
сократовское требование не будет выполнено в диалоге,
ведь Платон знает, насколько трудно довести подобный
опыт до успешного завершения) о том, как изобретатели
этого города образов ставят себе целью прояснить при¬
чины, подталкивавшие — некоторым образом институци¬
онально— афинских художников к тому, чтобы отфиль¬
тровывать сложную реальность города, выбирая в ней
общество против «Государства»2, ритуал против истории,
и отдавать краям (маргиналам, которых тексты называ¬
ют akhreioi, «бесполезными», поскольку они не-граждане)
предпочтение перед центром (meson3 граждан).
Но помимо выбора, сделанного афинскими творцами
образов, меня интересует именно это движение, которое
настойчиво подталкивает антропологов Греции к тому,
чтобы стать иконографами. Или, другими словами, пол¬
ное совпадение между выбором объекта (инвестицией
в «образы») и имплицитным способом определять ан¬
тропологию, фактически приравнивая ее к вынесению
политического за скобки.
Разумеется, есть много способов вынести политическое за
скобки, и если я подробно останавливаюсь, на иконогра¬
фическом варианте, то это не только из-за господствую¬
щего положения, которое он завоевал среди антропологов
1. Платон. Тимей, igb-c. Пер. С.С. Аверинцева.
2. «Общество против государства» — название работы Пьера Кластра,
который тем не менее не отождествляет с государством все полити¬
ческое в целом, см.: Clastre Р. La societe contre PEtat. Paris: Les Editions
de Minuit, 1974.
3. Середина, центр, общественная среда и т.д. (греч.).
70

ГЛАВА II. РЕПОЛ ИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
греческого города, но также и в первую очередь потому,
что его последствия для теории являются с этой точки
зрения образцовыми. Возможно, чтобы определить изна¬
чальное место этого эллипсиса1 политического, необходи¬
мо погрузиться гораздо глубже в историю этой антрополо¬
гии Греции, в первую ее эпоху, видевшую, как начинают
вырисовываться очертания антропологической фигуры
греческого политического. Ибо вначале город антропо¬
логов был целиком и полностью политичным, прежде
всего политичным, и несомненно, что именно в таком
качестве он соблазнил немало эллинистов моего поко¬
ления, искавших иную координатную сетку для чтения,
нежели классические гуманитарные дисциплины, — ис¬
кавших в первую очередь модель гражданской жизни,
которая была бы более гражданской, чем все, порядком
изношенные, модели, что предлагал университет шести¬
десятых годов1 2.
Именно с политики начинал Луи Жерне, перечисляя
точки зрения, с которых можно говорить о «началах эл-
линства», и не лишено значения, что этот текст, долгое
время остававшийся неопубликованным, послужил набро¬
ском к тому, что станет «Антропологией Древней Греции»3.
Важнее всего здесь то, что такой порядок изложения со¬
хранялся ученым, которого антропологи Греции возво¬
дят в ранг отца-основателя, вплоть до того, что они ста¬
вят ему в заслугу изображение «греков без чуда», которое
вполне может быть скорее их собственным4. Многое можно
1. То есть пропуска. — Примеч. ред.
2. См. по этому поводу: Loraux N. Eloge de Panachronisme en histoire //
Le genre humain. 1993. № 27. P. 23-39.
3. Gernet L. Les Grecs sans miracle // Textes reunis et presentes par R. Di Do¬
nato. Preface de J.-P. Vernant, postface de R. Di Donato. Paris: Maspero-
La Decouverte, 1983. Сказанное на P. 23 следует сопоставить с Р. 17.
[Текст, о котором говорит Лоро, так и называется: «Начала эллин-
ства».—Примеч. пер.]
4. В противоположность тому, что декларирует звучащее как мани¬
фест заглавие, и несмотря на то, как его оправдывают Вернан и Ди
Донато (Gernet L. Les Grecs sans miracle. P. 9, 417), когда читаешь эти
тексты, Жерне не выглядит бескомпромиссным противником идеи
гуманизма и даже «греческого чуда» (см., например: Ibid. Р. 21, 348).
[Посмертная книга «Греки без чуда» составлена редактором Риккардо
71

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
было бы сказать о специфике отношений, связывающих
всех нас с работами Жерне; я не отважусь на это здесь,
чтобы не внести дисбаланс в эти рассуждения, которые
для исследования забвения политического являются в ко¬
нечном счете лишь пролегоменами1. Я ограничусь лишь
констатацией того, что имели место сдвиги. В чем нет
ничего удивительного: не бывает традиции без сдвигов,
и мы должны учитывать феномены дрейфа, на какой бы
почве они ни происходили: например, хотя мы и можем
сожалеть о том, что антропологи древней Греции не стали
углубляться в изучение права, важное для Жерне, благие
сожаления бесполезны, и поэтому я возвращаюсь к тому,
что, на мой взгляд, представляет собой фундаменталь¬
ный сдвиг — к эллипсису политического в самом сердце
политического — чтобы попытаться понять, как он про¬
изошел и какой смысл ему можно придать.
Эллипсис политического, сказала я. На самом деле, если
мы берем это греческое политическое в качестве предмета,
который необходимо реконструировать по ту сторону всего
многообразия документов (текстуальных, эпиграфических,
археологических), несущих его печать, то мы уже работа¬
ем на метауровне, а значит, ситуация является бесконеч¬
но более запутанной, нежели с корпусом образов. Но есть
и другая сложность: иконография, как кажется, постули¬
рует цензуру всего политического, тогда как объявляя, как
это делаю я, что политическое отсутствует в самом себе,
мы конструируем некую идеальность политического как
недостающего звена в аналитике, которая ему посвящена.
Ди Донато из текстов разных периодов творчества Жерне, заглавие
выбрано им же. Хотя в «Началах эллинства» Жерне действительно
в. одном месте говорит, что нужно отложить в сторону ренановское
слово «чудо» как литературное выражение, он тут же подчеркивает
всю «радикальную новизну» и «оригинальность» греков (Gernet L.
Les Grecs sans miracle. P. 21).—Примеч. nep.\
i. О работах и методе Жерне см.: Humphreys S.C. Anthropology and the
Greeks. London: Routledge & Kegan Paul, 1978. P. 76-106; Mqffi A. Le
«Recherches» di Louis Gernet nella storia del diritto greco // Quaderni di
Storia. 1981. № 13. P. 3-54; Di Donato R. Une oeuvre, une itineraire (post¬
face) // Gernet L. Les Grecs sans miracle. P. 403-420 и Di Donato R. Per
una antrapologia storica del mondo antico. Firenze: La Nuova Italia, 1990.
72

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
И это недостающее звено, это скрытое измерение, которое
я склонна если не отождествлять с тотальностью поли¬
тического, то по крайней мере считать незаменимым для
любой мысли о его функционировании, есть конфликт.
Возьмем в качестве весьма показательного примера
институт жертвоприношения. Превратить жертвоприно¬
шение, к чему недавно призывало одно исчерпывающее
исследование, в «кулинарную операцию», в которой уби¬
вают, чтобы съесть, на деле означает перенести акцент
на промежуточный этап между умерщвлением и потреб¬
лением, а именно на соразделение, дележ1 [partage]. И из
этого дележа, мыслимого как эгалитарный, рождается
политическое без истории, потому что распределение яв¬
ляется полностью урегулированным, и в первую очередь
потому, что нельзя быть уверенным, что власть, которую
соразделяют все, все еще является властью. Но на самом
деле схема, в основе которой лежит жертвоприношение,
рассмотренная с этой точки зрения, является всего лишь
переложением одной более древней модели, которая дей¬
ствительно была основополагающей. Я уже упоминала па¬
радигму meson. Отмотав назад историю этой антропологии
греческого политического, мы действительно наталкива¬
емся на этот центр, одновременно символический и реаль¬
ный, значимый для всего города в целом, поскольку он
является средой — серединой в собственном смысле сло¬
ва, — где осуществляется дележ. Дележ власти в ротации
должностей, соразделение логоса в споре, состязательном,
но не конфликтном, в котором закон большинства пре¬
тендует на то, чтобы возобладавшее в результате столкно¬
вения дискурсов мнение сходило за лучшее1 2.
Укорененное в meson политическое понимается как то,
что преодолело конфликты — так сказать,’раз и навсегда;
1. По поводу книги «La cuisine du sacrifice en pays grec» см. раннюю ра¬
боту: Loraux N. La cite comme cuisine et comme partage. Note critique 11
Annales. Economies, Societes, Civilisations. 1981. № 4. P. 614-622.
2. Здесь я в общих чертах резюмирую 4-ю главу («Духовный мир „по-
лиса“») из: Vernant J.-P. Les origines de la pensee grecque, а также c. 82
и 93 из: Detienne M. Les maitres de verite dans la Grece archaique. Paris:
Maspero, 1967.
73

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
Вернан ясно формулирует это во введении к «Проблемам
войны в Древней Греции», противопоставляя политиче¬
ское, которое «может быть определено как город, увиден¬
ный изнутри», войне, отождествляемой с «тем же городом,
повернутым лицом вовне»1. Разумеется, это типично гре¬
ческий способ уподоблять политическое мирному горо¬
ду— следует только уточнить, что, как и в конце «Эвме¬
нид», мирный город находится в мире в первую очередь
с самим собой — и помещать конфликт исключительно
там, где его существование легитимно и даже желанно:
во внешней войне, противопоставляющей город тому,
что находится вне него (это также было единственным
приведением в движение, которое Сократ в «Тимее» пре¬
дусматривал для образцового города).
Политическое, то есть мирный город? Несомненно,
здесь мы имеем дело с поистине греческим определени¬
ем, самой распространенной из всех греческих концепций
политического. Тем не менее нам еще остается решить,
должны ли мы и впредь придерживаться языка греков
для того, чтобы понять греческие категории. Очевидно,
что этот момент невозможно пропустить. Однако я не
уверена, что современная рефлексия должна здесь ска¬
зать свое последнее слово.
Город никогда не является полностью «мирным» —
в чем можно убедиться, перечитав XVIII песнь «Или¬
ады», где в самом сердце мирного города ссора (neikos)
сосуществует с радостью, сопровождающей свадьбу: ко¬
нечно, это судебный, а значит, уже одомашненный кон¬
фликт, но мы отметим то, что в этой тяжбе между убий¬
цей и родственником жертвы сцена обездвиживается до
вынесения приговора, — в момент, когда все застывает
I. Problemes de la guerre en Grece ancienne / Ed. J.-P. Vernant. Paris: Editions
del’EHESS, 1968 (повторно опубликовано: Vernant J.-P. La guerre des
cites 11 Vernant J.-P. Mythe et societe en Grece ancienne. Paris: Maspero,
1974. P* 40). Отметим, что утверждение о неразрывном характере
мира и конфликта («с точки зрения греков... невозможно отделить
силы конфликта от сил союза») относится не к классическому го¬
роду и политическому универсуму, но к религиозной мысли и ин¬
ституциональным практикам, связанным с личной местью.
74

ГЛАВА II. РЕПОЛ ИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
между тем, кто испрашивает разрешение заплатить цену
за кровь, и тем, кто отказывается принять хоть малейшую
компенсацию, — тогда как народ разделяется на два ла¬
геря, поддерживая одну и другую стороны1: определенно,
самое время, чтобы какой-нибудь арбитр положил конец
конфликту. Возразят ли мне, что эту конфликтную со¬
ставляющую города «Илиады» следует приписать его до-
политическому характеру? Что ж, тогда я вернусь к клас¬
сическому meson, чтобы подвергнуть испытанию такое
представление о политическом как находящемся по ту
сторону конфликтов.
Разумеется, в meson можно, как это уже делали, ввести
«тот чисто человеческий выбор, что сравнивает убедитель¬
ность каждой из речей, отдавая победу одному из двух
ораторов над его противником»1 2. Но эта победа — зовется
ли она пгкё или kratos — подразумевает фактическое при¬
знание «превосходства» — превосходства одного оратора
над его противником, то есть одной линии над другой, но
также — при подсчете голосов — одной части города над
другой, и как раз это-то не является само собой разуме¬
ющимся, потому что политическая мысль греков не мо¬
жет безмятежно принять ни то, что имело место — пускай
лишь в момент голосования — разделение внутри города,
ни то, что закон большинства имеет силу и ценность сам
по себе3. Первому из этих двух видов умолчания соответ¬
ствует изображение «хороших» решений — удачных реше¬
ний, принятых единогласно; второму — повторяющееся
стремление приписать людским собраниям тенденцию
отдавать победу плохому решению. Сколько задних мыс¬
лей таится за meson, если выдвинуть его на первый план...
1. Гомер. Илиада, XVIII, 497-508. Neikos: вся сцена разворачивается под
знаком двух (два человека, два лагеря: ст. 498, 502) точно таким же
образом, как это будет в случае с городом на войне. О neikos в «Или¬
аде» см.: Nagy G. The Best of Achaeans. P. 118-131, 360. [Мазон и Вере¬
саев переводят ст. 499-500 в другом смысле: убийца заявляет, что
выплатил всю сумму, тогда как истец отрицает, что получил хоть
что-то. — Примеч. пер.\
2. Vernant J.-P. Les origines de la pensee grecque. P. 41.
3. Loraux N La majorite, le tout et la moitie.
75

ГЛАВА II. РЕПОЛ ИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
Второе свойство meson, геометрического места полити¬
ческой жизни, не знающей потрясений, состоит в том, что
оно объединяет граждан, которые полностью взаимозаме-
нимы, потому что принципиально одинаковы. Невозмож¬
но переоценить привлекательность, сразу концептуальную
и политическую, этого изоморфного meson, которое Вернану
удалось выставить под яркий, очерчивающий идеально¬
сти, свет, для всех тех, кто с самого начала не был удов¬
летворен официальным институтом греческой истории
с его эмпирической и даже анекдотической концепцией
города. Но в своей образцовой стабильности эта модель
затруднила изучение дисфункций, из которых и состоит
история: никогда не следует забывать, что, будучи пустым
местом, привечающим чисто символическую власть, такую
как ротация должностей, meson легко — достаточно лишь
символическому ослабеть — становится местом, которое
действительно может быть занятым, то есть завоеванным
той или иной группой и даже — что представляется еще
более простым делом — индивидом1. Более того, весьма
вероятно, что на самом деле именно meson в силу своей
убедительности открыло дорогу для изучения политиче¬
ского исключительно как ритуала: достаточно сдвинуть
политическое в сторону религиозного, и под эгидой «по¬
литико-религиозного» изономия легко переносится из
meson, где принимаются решения, в освященные места, где
приносятся жертвы, даже если в результате этой опера¬
ции политическое заново обнаруживается в самом сердце
жертвенного дележа — но это эгалитарное, избавленное от
напряжения политическое, и тем самым траектория этого
движения замыкается сама на себя. Траектория дискурса:
такова траектория греков; траектория от одного дискурса
I. Образцовой в этом отношении является история Меандра у Геро¬
дота (III, 142-143). См.: Detienne МSvenbro J. Les loups au festin ou la
cite impossible. P. 220. С другой стороны, нам крайне необходимо за¬
ново пересмотреть вопрос о тиране: повторение греческого жеста,
посредством которого тиран помещается вовне города, неприемле¬
мо, как бы грекам ни хотелось верить в не-гражданскую природу
тиранического персонажа. Ибо здесь мы имеем дело с чисто идео¬
логической защитой, с помощью которой затушевывается вопрос
о власти.
76

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
к другому: такова она у антрополога Греции, рискующе¬
го принять дискурс за саму вещь и действительно мыс¬
лить город под знаком эгалитарного соразделения (кото¬
рое, даже будучи ограниченным, как это и должно быть,
одними гражданами, во всех городах Греции оставалось
идеалом, включая Афины, где демократия, однако, тре¬
бовала, чтобы он стал реальностью).
Какую бы цену ни пришлось заплатить, решимся по¬
рвать с очарованием. Например, отказавшись от идеи, что
следует придерживаться слов греков, и подвергая их дис¬
курс именно тем вопросам, которые в нем замалчиваются.
Если мы отказываемся говорить исключительно на языке
греков, если мы считаем, что не обязаны следовать исто¬
риям, которые они рассказывают о своих собственных
практиках, то мы должны будем выдвинуть гипотезу, что
«политическая» модель, оркестрованная в жертвоприноше¬
нии, является не чем иным, как историей, которую город
рассказывает про себя себе. Другими словами, с этого мо¬
мента изономический дележ становится фигурой. Фигурой,
которую коллектив граждан хочет придать самому себе,
под успокоительным знаком взаимозаменяемости. Нечто
вроде утопии1, чтобы сокрыть то, что город не хочет ни
видеть, ни даже мыслить: что в самом сердце политиче¬
ского потенциально — а иногда и реально — находится
конфликт, что разделение надвое, эта катастрофа, явля¬
ется другим лицом прекрасного единого Города.
Решение не воспринимать слишком буквально дис¬
курс греков о политическом также может служить напо¬
минанием, что греческий город не является одним из тех
«холодных» обществ, по поводу которых Леви-Стросс не
так давно повторял, что они «предпочли игнорировать»
свое историческое измерение, из-за чего «разрыв, отде¬
ляющий их идеологию от их практики, минимален»1 2.
1. Подобно Феакии из «Одиссеи», по поводу которой Видаль-Накэ за¬
метил, что она является «идеальным и невозможным городом»,
добавляя, что феакийцы «совершенно ничего не знают о полити¬
ческой борьбе». См.: Видаль-Накэ 77. Черный охотник. С. 67-68. Цит.
с неб. изм.
2. Levi-Strauss С. Histoire et ethnologie. Р. 225.
77

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
Ликвидируя разрыв между дискурсом и практикой или,
точнее, принимая разрыв за то, чем он является соглас¬
но подсказкам греков — на самом деле, разница невели¬
ка— антропология Греции действительно «охладила»
объект город1, тем самым выдвигая на первый план все,
что роднит эту политическую форму с холодным обще¬
ством. Принципиально важный и богатый последствиями
жест, обновивший изучение жертвоприношения, войны,
женитьбы — и который несомненно еще обновит рефлек¬
сию о других измерениях греческого опыта. Но в любой
теоретической переоценке есть риск слишком перегнуть
палку в противоположном направлении, и мало-помалу
стали забывать, что политика у греков была какой угод¬
но, но только не холодной. Поэтому теперь я намереваюсь
отстаивать необходимость обратного жеста.
Чтобы точнее очертить эту фигуру или эту утопию
дележа между равными, настало время прибегнуть к од¬
ному слову — слову «идеология», — которого вплоть до
этого момента (вплоть до цитаты из Леви-Стросса, упо¬
требляющего его без колебаний) я предпочитала избе¬
гать: не столько потому, что у него дурная слава, так как
оно втянуто в сегодняшнее обесценивание марксизма,
сколько потому, что его значением часто злоупотребля¬
ли, когда применяли для обозначения любой системы
представлений (и тогда говорят об идеологии охоты,
погребальной идеологии и т.д.). Итак, я использую это
слово и я продолжаю ставить на это понятие. Посколь¬
ку «маска идеологии сделана из ее умолчаний, а не из
того, что она говорит»2, следует интересоваться слова¬
ми, отсутствующими в гражданском дискурсе, например
словом kratos, старательно скрываемым, отсутствующим
в ораторском вдохновении, которое предпочитает ему
arkhe, имя для институциональной власти — той, что со-
разделяется и вечно обновляется в беспрерывном следо¬
вании друг за другом должностных лиц в центре города.
Arkhe: отсюда недалеко до мирного mesorv, напротив, kratos
1. См. выше главу I.
2. Auge М. Theorie des pouvoirs et ideologic. P. 215.
78

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
является именно тем, последствий чего город боится на¬
столько сильно, что замалчивает его имя всегда, когда
это возможно. Окруженное молчанием, kratos является
одним из ключевых слов гражданской идеологии (кото¬
рая является идеологией города, поскольку производит
«город» как идеальность1).
Призывать к реполитизации города антропологов озна¬
чает принимать всерьез как вклад антропологии, так
и конфликтную составляющую политического1 2, и не до¬
вольствоваться изучением конфликта (в данном случае
это stasis, к которой мы теперь возвращаемся) как «пред¬
посылки для его преодоления» в гражданском порядке3.
Это означает также показать, что прямо тогда, когда граж¬
данская мысль считает, что время конфликта заверши¬
лось, когда все ритуальные и дискурсивные условия со¬
шлись, чтобы навязать как очевидность единство города,
конфликт беспрестанно возрождается как угроза прямо
в языке, в метафорическом употреблении некоторых слов,
таких как sphage, термин для жертвенного заклания, кото¬
рый благодаря небольшому смещению обозначает кровь,
проливающуюся в войнах между согражданами4.
Итак, конфликт всегда уже преодолен? В это можно по¬
верить, если придерживаться этой «истории», застывшей
в традиции каждого города, истории, которую граждане
1. Loraux N L’invention d’Athenes. Р. 336-339.
2. По этому поводу см.: Terray Е. Un anthropologue africaniste devant la
cite grecque // Opus. 1987-1989. № 6-8. P. 13-25.
3. Я переношу на конфликт одно замечание, сделанное Яном Тома
по поводу мести, «которая всегда изучалась лишь как предпосыл¬
ка для собственного преодоления в праве», см.: Thomas Т. Se venger
au forum. Solidarites traditionnelles et systeme penal a Rome 11 Venge¬
ance, pouvoir et ideologic dans quelques civilisations de l’Antiquite / Eds
R. Verdier, J.-P. Poly. Paris: Cujas, 1984. P. 65. Постулировать, что кон¬
фликт всегда преодолен, поскольку он всегда был «до», характерно
для определенного греческого дискурса начиная с последней пес¬
ни «Одиссеи», см.: Svenbro J. Vengeance et societe en Grece archaique 11
Vengeance, pouvoir et ideologic dans quelques civilisations de l’Antiquite.
P. 47-63, чьи выводы я, однако, не разделяю. "
4. Detienne М., Svenbro J. Les loups au festin. P. 231. См. также: Loraux N
La guerre civile grecque et la representation anthropologique du monde
a l’envers и Loraux N La tragedie d’Athenes. La politique entre l’ombre
et l’utopie. Paris: Seuil, 2005. P. 61-79.
79

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
рассказывают сами себе и где всегда присутствует оракул,
чтобы назначить жертвоприношения, чье совершение при¬
ведет (приводит, уже привело) к миру, — чтобы призвать
божество, которое, отныне утихомиренное, примиряет две
половины коллектива. Но точно так же конфликт всег¬
да еще нужно преодолеть на размытой границе между
голосованием и братоубийством, где закон большинства
без конца стремится заклясть угрозу разделения. И нако¬
нец, он всегда возрождается в истории в масштабе грече¬
ского мира, в истории Геродота или Фукидида. Но тогда
каким же образом антропологи Античности могут укло¬
ниться от него и не впустить в их обобщенный город,
если это один из жизненно важных опытов гражданско¬
го существования1?
Чтобы закончить с этими замечаниями и перейти к stasis,
выдвинем несколько утверждений. Это не программа или
выражение каких-то пожеланий — время прошло, и адре¬
сат теперь уже другой — но, скорее, нечто вроде протоко¬
ла работы, предназначенного для самой себя.
Как можно было понять, моей целью не является пе¬
реворачивание антропологического выбора. Речь не идет
о том, чтобы вернуться к городу историков, поскольку
проблема не в том, чтобы выбрать один лагерь против
другого: это, разумеется, возродило бы греческое разделе¬
ние, которое, возможно, стоит того, чтобы его осмыслить,
но нет никакой уверенности в том, что в живом опыте
городов оно когда-либо было работающим. Поскольку
особенностью греческого города было то, что он одновре¬
менно поддерживал два конкурирующих и взаимодопол¬
няющих представления о себе — как того, кто «принима¬
ет историю», и того, кто «испытывает к ней 'отвращение
I. Гражданского [civique], а не просто «цивилизованного» [civilisee] в том
виде, в каком это понятие разработано в: Frontisi-Ducroux F. Artemis
bucolique // Revue de l’histoire des religions. 1980. № 198. P. 29-56. Cm.
также: Frontisi-Ducroux F. L’homme, le cerf et le berger 11 Le Temps de
la reflexion. 1983. № 4. P. 53-76. Интерес к цивилизованности ведет
к тому, что конфликт отбрасывается в не-бытие бесчеловечности,
как можно дальше от жизни в городе.
8о

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
и предпочитает игнорировать»1, — гораздо важнее поста¬
раться уловить эти две фигуры вместе, чтобы попытать¬
ся артикулировать их одну вместе с другой: осмыслить
исторически город антропологов, но в первую очередь
осмыслить как антрополог город историков.
Для антрополога это означало бы устранить барьеры
вокруг своей практики, вплоть до настоящего времени
принципиально нацеленной на то, чтобы разграничить
поля общественной деятельности, следуя большим линиям
водораздела (есть жертвоприношение как таковое и есть
война как таковая), чтобы избежать неподконтрольных
наложений. Бесспорно, бывают времена, когда необходи¬
мо привести все в типологический порядок и эти времена
являются временами разграничения — впрочем, это еще
один греческий момент, повторенный мыслью антрополо¬
гов1 2. Но точно так же наступает момент, когда — с грека¬
ми или без них — необходимо выйти за рамки греческих
операций, чтобы лучше исследовать их закулисье. Так, за
греческими усилиями по разграничению войны и жерт¬
воприношения мы можем увидеть то, что является боль¬
шой опасностью, которую необходимо избежать, а именно
«ту угрозу смешения между ужасами гражданской войны
и тем контролируемым жестом, что заставляет хлестать
кровь из приносимой жертвы». И для этого нет другого
пути, кроме того, чтобы рискнуть — это эксперименталь¬
ный, систематический, просчитанный риск — заставить
все закружиться. Это потребует от нас перепробовать все
пересечения: жертвоприношение в войне и война как жерт¬
воприношение; после чего, делая как можно более ши¬
рокие поперечные срезы, мы заставим сообщаться друг
с другом войну, жертвоприношение, убийство, смертную
казнь как практики пролития крови3; мы также сможем
связать между собой убийство, жертвоприношение и ос¬
нование городов в том виде, в котором о них рассказы-
1. Цит. из: Levi-Strauss С. Histoire et ethnologie. Р. 1218.
2. См. замечания: Detienne МSvenbro J. Les loups au festin. P. 231, след.
цитата с той же страницы.
3. См.: Loraux N. La cite comme cuisine et comme partage.
81

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
вают, как их повторяют или как их совершают. Одним
словом, исследовать все зоны взаимоналожения, пото¬
му что они требуют чего-то большего, чем простой рас¬
становки «репрезентаций», которые распределяются по
ровной поверхности таблиц оппозиций, чтобы прочно
занять там одно-единственное место; и прежде всего по¬
тому, что в этих проблемных зонах ослабевает идеология
с ее четкими противопоставлениями того, что является
прекрасным (благим, единым, легитимным, гражданским),
и того, что не является таковым. Взаимоналожение, за¬
путанность: работая на границах, необходимо учитывать
движение. Движение, которое вносит конфликт в хоро¬
шо отрегулированную механику ритуалистского города,
приведение в движение репрезентаций в операциях мыс¬
ли, которые необходимо проследить в их развертывании,
а иногда — реконструировать.
Разумеется, вводя движение, мы должны понимать,
какой будет цена: возможно, по ходу дела придется по¬
стулировать, что город мыслит, что означает превратить
город в субъекта.
Город мыслит: я прекрасно понимаю, что это в высшей
степени проблематичное — для кого-то даже неприемле¬
мое — высказывание, и тем не менее я не стану от него
отказываться. Прежде всего потому, что, будучи пробле¬
матичным для нас, оно не было таковым для грека, при¬
выкшего относиться к городу как к субъекту, которого
можно, как в аристофановской комедии, призвать в свиде¬
тели или, как это делают философы, наделить желания¬
ми (так у Аристотеля: «город же хочет \Ьой1еЬаг\ насколько
возможно состоять из равных граждан»4), и в повседнев¬
ности политической жизни декрет, принятый голосова¬
нием на собрании, всегда начинается с того, что придает
ему чувства или решения5.
4. См., например: Аристофан. Ахарняне, 971 (eides, б pasa poli)\ Аристо¬
тель. Политика, IV, 1295625-26 (bouletai de ge he polis ex ison einai).
5. К этим примерам мы добавим фигуру города как идеальности, от¬
крыто господствующей в таком дискурсе, как афинское надгробное
слово. См.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Р. 268-291.
82

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
Тем не менее согласимся, что, возможно, по этому
пункту, как и по другим, не следует слишком просто¬
душно повторять за греками, даже если мы считаем важ¬
ным понять пути, которые спонтанно избирает их мысль.
И конечно, не историки Античности смогут что-то извлечь
из столь щекотливого высказывания, как «город мыслит»,
ведь они предпочитают размещать свои города исключи¬
тельно в сфере действия или, в лучшем случае, говорить
о «политических идеях», рождающихся в каком-то эфире
и сразу готовых интегрироваться в историю — обобщен¬
ную и бессубъектную — политической мысли. Поэтому
уже в который раз именно антропологам Греции надле¬
жит придать содержание этому высказыванию, тем бо¬
лее что, даже если они, как правило, предпочитают не
задерживаться на этом вопросе, их способ анализа в его
наиболее расхожей формулировке во многих случаях им¬
плицитно постулирует его необходимость — например,
когда они пишут, что город «заклинает опасность» или
что его система защиты является «хитроумной»1. Разуме¬
ется, лингвистически унифицируя город в субъекта, они
подставляют себя под критику других антропологов, от¬
вергающих идею, что общество можно легитимно трак¬
товать как субъекта1 2, или озабоченных тем, чтобы не ли¬
шать социальную организацию глубины, редуцируя ее
к ее дискурсу, и призывающих, когда имеешь дело с речью,
идентифицировать «говорящих» и «слушателей»3. Общие
предостережения, но полезные для того, кто работает на
территории греков, поскольку они способны поколебать
1. Detienne М., Svenbro J. Les loups au festin. P. 231, 234.
2. Godelier M. L’ideel et le materiel. Pensee, economies, societes. Paris: Fayard,
1984. P. 284-285: «общество не является субъектом»; Olivier de Sardan J.-P.
Les societes Songhay-Zarma (Niger-Mali). Chefs, guerriers, esclaves, paysans.
Paris: Karthala, 1984: «Простое употребление базовых терминов нашей
дисциплины (общество, культура, этничность) позволяет предъявить
в качестве „реальных44 сущностей то, что является конструкцией
научной мысли: сколько раз „общество44 имплицитно описывали
как субъекта (даже если только грамматически и ставя его перед
переходным глаголом), чьи функции и структуры образовывали бы
модусы его экзистенции?»
3. Auge М. Pouvoirs de vie, pouvoirs de mort. P. 69.
83

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
его устоявшиеся привычки; поэтому мы крайне далеки
от того, чтобы недооценивать роль методологической бди¬
тельности, и тому есть два ряда причин. В первую очередь
это модальности исследования: поскольку у антрополога
Греции нет другой почвы, кроме документов, которые он
заставляет говорить, для него всегда есть большой соблазн
редуцировать город к его дискурсу. И особенно к объек¬
ту «город» — с каким бы недоверием мы ни относились
к изоморфному meson, куда город проецирует себя и где
обретает свою идентичность, его фигура слишком прекрас¬
на и слишком сильна, чтобы не вернуться еще и еще раз
в виде соблазна, некстати стирая несоответствия между
дискурсом и практикой, между говорящим и адресатом.
И тем не менее рассматривать город как субъекта все же
будет наиболее эффективной рабочей гипотезой для того,
кто хочет ускользнуть от обездвиженного дискурса Единого
и обеспечить себя средствами для анализа его скрытых
пружин. При условии, однако, что мы согласимся на со¬
ответствующий ей жест, на продвижение наощупь, даже
на вылазки в terra incognita, которые она подразумевает.
Это предполагает, что мы не остановимся перед рекон¬
струкцией тех операций мысли, которые при столкнове¬
нии с политической реальностью города так напомина¬
ют работу переотрицания [denegation] и даже отвержения
[deni]1. Но наделяя таким образом город модусами защиты,
I. Denegation — стандартный французский перевод для фрейдовского
Verneinung, которое по-русски принято переводить либо просто «от¬
рицанием», либо «запирательством». Мы своим переводом хотим
показать чрезмерность этого отрицания, почти что переходящего
в утверждение, о которой, хотя и по-разному, свидетельствуют фр.
и нем. префиксы de- и ver-\ простым «отрицанием» мы передаем
negation Лоро. Deni служит стандартным французским переводом
для фрейдовского Verleugnung (против чего, впрочем, неоднократно
выступал Лакан, весьма по-разному переводивший этот термин, см.:
Adam J. La Verleugnung. Introduction a la conception д se faire de l’acte
analytique // Champ lacanien. 2005/1 (№ 2). P. 257-264), которое, в свою
очередь, часто переводят на русский «отказом» — но такой перевод
не вполне выражает ни интенсивность, ни логику этой перверсив-
ной операции, а кроме того допускает путаницу как с лакановским
употреблением слова refus (Лоро также часто пользуется этим словом
как техническим термином), так и с лакановским переводом фрей¬
довского Versagung.
84

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
которые так же являются опосредованными способами от¬
вергать реальное (или, по крайней мере, принимать его
исключительно в нейтрализованном виде), возможно, по¬
требуется сделать еще один шаг — шаг вперед, и на зыб¬
кой почве — и придать этому проблематичному субъекту
что-то вроде бессознательного. Я знаю о трудностях — если
не сказать о сопротивлении, — которые неминуемо вызо¬
вет обращение к этому понятию, примененному к коллек¬
тивному субъекту. Но даже если бы речь шла просто об
одном слове, способствующем продвижению вперед1, я бы
видела здесь по меньшей мере повод, чтобы наконец на¬
прямую подступиться к вопросу, с которым те же самые
антропологи города, охотно говорящие о «воображаемом»
или «символическом», слишком часто обходятся при по¬
мощи фигуры умолчания.
На этом пожелании я и остановлюсь. Пожелание, сфор¬
мулированное в условном наклонении, как и должно быть
с призывами к самому себе, когда ты не уверен, что тер¬
пеливость, средства или просто убежденность не отка¬
жут тебе в пути.
Осмыслить как антрополог греческое политическое: на¬
учиться мыслить город, запрещая себе изолировать дис¬
курс, прислушиваясь ко множественности голосов, учи¬
тывая наслоения инстанций актов высказывания. Но для
этого потребуется подойти как историк к слишком уж со¬
вершенной модели: потревожить надежную достоверность
meson, поставить город лицом к лицу с тем, что он отвергает
в дискурсе идеологии, но проживает во времени события.
Лицом к лицу с силами конфликта, основывающими по¬
литическое в не меньшей степени, чем они его разрушают.
I. См., как — разумеется, не очень осмотрительно, но заставляя о мно¬
гом задуматься — его употребляет Пьер Кластр (Clastre Р. Chroniques
des Indiens Guayaki. Paris: Plon, 1972. P. 80-81; Recherches d’anthropologie
politique. Paris: Le Seuil, 1980. P. 154-155), чтобы обозначить то, что
ведет «дикарей» к отказу от принудительной власти, о которой
они даже не имеют понятия. Ср.: Loraux N. Notes sur l’un, le deux et
le multiple // L’Esprit des lois sauvages. Pierre Clastre ou une nouvelle
anthropologie politique / Ed. M. Abensour. Paris: Le Seuil, 1987. P. 155-171.
85

ГЛАВА II. РЕПОЛИТИЗИРОВАТЬ ГОРОД
Чтобы завершить эти размышления, принявшие фор¬
му апологии «разогревания» греческого города, последнее
слово мы отдадим Леви-Строссу, взяв его из того набро¬
ска соглашения между «историей и этнологией», который
мы процитировали в начале и которому часто следовали
шаг за шагом. «Для этнологии настало время, — говорил
Леви-Стросс, — заняться смятениями, но не из чувства
раскаяния, а, наоборот, чтобы расширять и развивать то
глубинное зондирование уровней порядка, которое она
всегда считала своей миссией»1.
Для греческого города наступает время смятений.
I. Levi-Strauss С. Histoire et ethnologie. Р. 1231.

Глава III
Душа города1
Мы все еще не закончили с пролегоменами. Но, чтобы во¬
дворить конфликт в город, они были и несомненно еще
будут необходимы, потому что для более глубокой поста¬
новки вопросов подчас не хватает инструментов, а часто
также и смелости.
Итак, представим себе историка: чтобы мыслить свой
предмет, она не может обойтись без таких слов, как «заб¬
вение», «вытеснение» или «отвержение». Очевидно, что
речь идет о словах для продвижения вперед, вооружив¬
шись которыми действительно продвигаешься: сначала
на цыпочках — подчас даже на пуантах2 — и чем дальше,
тем больше подвергаясь опасности.
Это просто слова и только для продвижения вперед:
по крайней мере, так говорит себе историк — и она охот¬
но отложила бы на неопределенное будущее момент объ¬
яснения с собой насчет этой практики. Но, поступая та¬
ким образом, знаешь и знаешь наверняка, что однажды
этот момент придет, пускай, возможно, и больше чем один
раз. Чтобы глубже погрузиться в память Афин, я часто
пользовалась поддержкой, которую находила в поняти¬
ях вытеснения или отвержения. Я сама много говорила
1. Текст представляет собой дальнейшее развитие доклада, прочитан¬
ного во Французской ассоциации психоанализа и позднее опубли¬
кованного как: Loraux N. L’ame de la cite: reflexions sur une «psyche»
politique // L’Ecrit du temps. 1987. № 14-15. P. 35-54.
2. См. о «Моисее» Фрейда: Certeau M. de. L’ecriture de l’histoire. Paris:
Gallimard, 1975. [В оригинале игра слов: sur la pointe des pieds (на
цыпочках)/^ faisant des pointes (ходить на пуантах), обыгрывающая
выражение «танцовщица, балансирующая на цыпочках», которым
сам Фрейд характеризует «Человека Моисея». См.: Фрейд 3. Чело¬
век Моисей и монотеистическая религия / Пер. А.М. Боковикова //
Фрейд 3. Собрание сочинений в ю т. Т. 9: Вопросы общества и про¬
исхождения религии. М.: Фирма СТД, 2008. С. 507.—Примеч. пер.]
87

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
об отвержении: о том, как демократия отвергает свою
историчность, чтобы крепче укорениться в истоке и про¬
исхождении — незапамятно благородном и в то же самое
время природном; о том, как афинский город отвергает
участие женщин в воспроизводстве Афин, которое стира¬
ется в пользу мифа об автохтонном происхождении; о том,
как отвергается принципиальная сущность конфликта
при определении общего понятия «города» как такового1.
Поэтому сегодня речь пойдет о том, чтобы вернуться ко
всем этим отвержениям, которые, возможно, в своей ос¬
нове окажутся одним-единственным.
Итак, настало время вернуться к этой практике — мне бы
хотелось думать, что она представляла собой то, что Ми¬
шель де Серто превосходно назвал «обоюдным захватом»1 2,
подразумевающим — если еще раз воспользоваться этой
страницей из начала «Мистической фабулы», на кото¬
рой не один историк, работавший с Фрейдом, мог узнать
себя, — не столько применение понятий, считающихся
«пригодными дать отчет» о предмете, сколько «внима¬
ние к теоретическим процедурам <...> способным ввести
в игру»3 этот предмет, какими бы ни были «перевороты»,
риску которых эти процедуры подвергаются. Стараясь
в ходе всей этой работы на границах ни на секунду не
забывать, что границы существуют4.
О том, что следует сделать со stasis
Итак, предмет: то, что один греческий город, носящий
имя Афины, делает с гражданской войной, или, точнее,
1. См.: LorauxN. L’invention d’Athenes и LorauxN. Les Enfants d’Athena. Idees
atheniennes sur la citoyennete et la division des sexes. Paris: Maspero, 1981.
2. Certeau M. de. L’ecriture de l’histoire. P. 18.
3. Там же, курсив мой.—Н.Л.
4. Именно в этот момент, когда я попыталась использовать фрейдов¬
ского «Человека Моисея» в качестве опоры — проблематичной для
многих психоаналитиков, это правда — для того, чтобы продвинуть¬
ся на этом ничем не гарантированном пути, я осознала, что мои
слушатели предпочли бы, чтобы я, как и полагается эллинистке,
ограничилась дискурсом о мифе.
88

О ТОМ, ЧТО СЛЕДУЕТ СДЕЛАТЬ СО STASIS
со stasis — это греческий способ обозначить то, что явля¬
ется одновременно и «позицией» (это партийная пози¬
ция, стойка, в которую встает гражданин против других
граждан), и насильственным восстанием, радикальным
потрясением, вереницей убийств, политической ката¬
строфой. То, что город делает со stasis: как он ее стирает
посредством жеста и слов — жест состоит в том, чтобы
институционально декретировать забвение деяний stasis
(для обозначения которых греки не используют терми¬
ны сильнее, чем «события» или «злосчастья»1), а слова
представляют собой речь национальной истории, кото¬
рая рассказывает себя, скрывая, насколько это возмож¬
но, сам факт stasis2. В обоих случаях мой замысел будет
заключаться в определении эффектов, и даже продуктов
такого стирания: в самом повествовании и в не достиг¬
шей повествования памяти Афин.
Но в нашей формуле «то, что греческий город делает со
stasis» также содержится намек, что в самой своей глубине
он ничего не хочет с ней делать — то есть хочет сделать
что угодно, лишь бы она была ничем: иными словами,
городу принципиально важно отрицать за конфликтом
любую соприродность политическому. Отнюдь не простая
операция, и для stasis сосуществуют два противоречащих
друг другу определения. Города решительно отдают пред¬
почтение первому из них, поскольку согласно ему stasis
помещается вовне: вовне города, возможно, вовне самой
человечности — гражданская война понимается как ката¬
строфа, обрушивающаяся на человеческие общества, как
эпидемия (<loimos), чума, ураган или губительное послед¬
ствие внешней войны; и, попавший в бурю, город оказыва¬
ется рассеченным, даже тяжело раненным, но с надеждой
ждет момент обретенной заново целостности, когда он бу¬
дет избавлен от пришедшего извне зла3. Но помимо этого,
1. Греческое symphorax высказывает несчастья в модубе события; кака
(подразумеваемое в mnesi-kakein) говорит только о зле и ущербе.
2. См.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Р. 200-204.
3. Loimos или другая природная катастрофа: например, Пиндар. Пеан,
IX, ст. 13-20; внешняя война: Фукидид. III, 82.1; рана: Солон. Фр. 4,
ст. 17, в: West.
89

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
есть куда более пугающее, редко формулируемое — и всег¬
да в уклончивых, недоговаривающих или фрагментиро¬
ванных фразах — чувство, что stasis рождается внутри
города: у Феогнида она то, чем чреват сам город — ужас¬
ная беременность убийствами одних сограждан други¬
ми — и, более общим образом, греческая традиция видит
в гражданской войне некую болезнь полиса1. Как мы уже
сказали, греческая мысль о политическом предпочитает
первое определение: отсюда следует целая серия опера¬
ций, стремящихся обеспечить этому комфортному опре¬
делению безусловную победу, то есть отрицание того, что
stasis может быть одним из состояний города. Уже здесь
велико искушение попытаться найти в этом отрицании
некий доступ к вытесненному города; но ведь когда обра¬
щаешь внимание, что при этом на stasis раз за разом об¬
рушиваются с анафемой, как не вспомнить то, что Фрейд
говорит об осуждении как интеллектуальной замене вы¬
теснения1 2? Формуле «это я хочу исключить из себя» тогда
было бы достаточно придать ее гражданскую форму, ко¬
торая представляла бы собой безоговорочное порицание,
выносимое говорящим, в данном случае городом.
Очевидно, что из этого первоотрицания следуют и дру¬
гие: таково отрицание ненависти, самой формы отношения
между людьми в stasis, которую упоминают лишь для того,
чтобы тут же подвергнуть отрицанию; в таких случаях мо¬
гут сказать: «ведь не из-за своей порочности или ненависти
\ekhthrd] подняли они друг на друга руку, но из-за несчаст¬
ной судьбы [<dystykhia]» — или, как будто эхо предыдущего:
«они не меньше стыдились своих несчастий \symphorai\, чем
гневались на врагов» [tois ekhthrois orgizomenoi\3. .
1. Феогнид, 39-40: город беременен (kyei) тираном (из чего и возника¬
ет stasis: 51-52); 1081-1082: город беременен носителем stasis. Болезнь:
см., например, Платон. Законы, V, 744с!, но следовало бы привести
весь корпус цитат о stasis, начиная с Алкея. Соприродность stasis
городу: эта идея подразумевается в «Государстве», VIII, 5450-d.
2. См.: Фрейд 3. Отрицание / Пер. А.М. Боковикова // Фрейд 3. Собра¬
ние сочинений в ю т. Т. 3: Психология бессознательного. М.: Фирма
СТД, 2006. С. 401-402.
3. Платон. Менексен, 244а. Пер. С.Я. Штейнман-Топштейн с изм.; Ли¬
сий. Надгробное слово, 62. Пер. С. И. Соболевского с изм. О philotis
90

О ТОМ, ЧТО СЛЕДУЕТ СДЕЛАТЬ СО STASIS
Именно здесь в игру вступает греческая стратегия в от¬
ношении памяти как гнева1, той ужасающей памяти, само
имя которой (menis) не произносится без предосторожно¬
стей, ведь речь идет о словах, которые ранят или убива¬
ют2. Как эпический гнев Ахиллеса, так и злопамятность
одних граждан в отношении других после гражданской
войны грозят одной и той же опасностью, столь же пу¬
гающей, что и действия тех демонов, которых называют
«неумолимыми карателями» и «незабывающими мстите¬
лями за пролитую кровь» (<alastores), поскольку они — как
объясняет Плутарх — неотступно следуют за памятью о не¬
которых давних и незабываемых преступлениях (aleston
или в гомеровском греческом alaston)3. Отсюда следует
императив отринуть эту память посредством акта от¬
речения: «Гнев свой теперь на тебя прекращаю», — ска¬
жет в конце концов Ахиллес4 — и Ахиллес присутствует
в каждой греческой памяти, где его великий героический
гнев служит образцом для любого коллективного злопа¬
мятства. Вторя ему, город провозглашает «запрет припо¬
минать злосчастья». И тогда каждый гражданин, в свою
очередь, должен будет дать клятву «я не буду припоми¬
нать злосчастья» — то есть прошлое, если опять восполь¬
зоваться словами Ахиллеса, обращающегося к Агамемно¬
ну: «То, что случилось, оставим, однако, как ни было б
горько»5. Официально exit память. Но мы уже начинаем
догадываться, что такое забвение, каким бы просчитан¬
ным оно ни было, оставляет за собой следы.
Моя гипотеза состоит в том, что — за всеми этими
забвениями, всеми отвержениями — забыть или отверг¬
нуть необходимо саму соприродность stasis греческому
(«дружбе») как простом и чистом «отрицании ненависти» см.: Glotz G.
La solidarite de la famille dans le droit criminel en Grece. P. 141.
1. Cm.: Loraux N. Les meres en deuil. Paris: Le Seuil, 1990. P. 67-85.
2. Cp.: Watkins C. A propos de «Menis».
3. Плутарх. О падении оракулов, 4i8b-c.
4. Гомер. Илиада, XIX, 67. Пер. В. В. Вересаева. Райб kholon [прекращаю
гнев], что ахейцы сразу же однозначно интерпретируют как menin
арегрегп, как языковой акт, состоящий в от-речении, от-сказывании
гнева. См. выше главу I.
5. Там же. XIX, 65.
91

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
политическому. Тогда забвение прошлого оказывается
в случае каждой гражданской амнистии повторением одно¬
го очень древнего забвения: забвения того времени — если
оно вообще имело место — когда, встарь, конфликт управ¬
лял жизнью в сообществе. Конечно, если только это вре¬
мя начала, когда удел человеческий определялся для
смертных стихией конфликта1, не было всегда только ми¬
фом— мифом происхождения политического, основыва¬
ющим и в то же время беспрестанно скрываемым заново.
В обоих случаях — первозабвения или мифа об основании,
который необходимо постоянно отбрасывать в безвозврат¬
но минувшее, чтобы надежнее спасти настоящее, — мне
необходимо раскопать (скажу ли: эксгумировать?) вытес¬
ненное, чьим содержанием окажется иная мысль о stasis:
если бы этой мысли позволили выразиться, она бы вы¬
сказалась в суждении похвалы: stasis и в самом деле оказа¬
лась бы чем-то вроде цемента сообщества. Короче говоря,
мне придется конструировать — в том смысле, в котором
Фрейд говорит о «работе над конструкцией или, если при¬
вычнее слышать, над реконструкцией»1 2. Конструировать
сценарий, где ненависть была бы старше любви3, а забве¬
ние ценилось бы лишь по мерилу невыразимого наслаж¬
дения, доставляемого незабывающим гневом.
Но, возможно, такой конструкции по самой ее природе
суждено навсегда остаться проектом — потому что, стал¬
киваясь со слишком совершенным стиранием, это пред¬
приятие оказывается без средств для своей реализации,
и еще потому, что есть сюжеты, за которые историк, охотно
привечающий те или иные консенсусные представления
(никогда не высказываемые, от чего еще более властные),
1. Здесь я присоединяюсь к тому, что говорится в главах XI («Об уде¬
ле человеческом и конфликте») и XIX («Еще раз об уделе человече¬
ском и конфликте») в: Nagy G. The Best of Achaeans.
2. См.: Фрейд 3. Конструкции в анализе / Пер. А.М. Боковикова // Со¬
брание сочинений в ю т. Дополнительный том: Сочинения по тех¬
нике лечения. М.: Фирма СТД, 2008. С. 397.
3. Как это и происходит во «Влечениях и их судьбах»: Фрейд 3. Вле¬
чения и их судьбы / Пер. А.М. Боковикова // Т. 3: Психология бес¬
сознательного. С. 108-109. О «любви убивать» на войне см.: Loraux N.
L’lliade moins les heros // L’inactuel. 1994. № 1. P. 29-48.
92

О ТОМ, ЧТО СЛЕДУЕТ СДЕЛАТЬ СО STASIS
просто-напросто никогда не станет браться, если только
не возьмет на себя несмываемую вину преступающего
запрет. Предупреждение всем смельчакам: нельзя безна¬
казанно работать наперекор аффектам, подпитывающим
то или иное интеллектуальное движение — которое при¬
нято называть «дисциплиной», — особенно такое кодифи¬
цированное, как практика историков. И на каждом шагу
закрадываются неуверенность или подозрения. Небез¬
основательные, разумеется: ибо такое выявление дина¬
мики конфликта — менее убедительное, чем археологи¬
ческие операции, подкрепленные достоверностью своей
позитивной цели, но также лишенное обмена, пускай
и неравного, между аналитиком и анализантом, в кото¬
ром конструкции анализа находят свою опору, — должно
учитывать сопротивление историка, как личное, так и ин¬
ституциональное— и последнее далеко не всегда слабее
первого, — а также постоянно возрождающееся сомнение,
потому что идешь против течения1, заранее предчувствуя,
что все вполне может закончиться безрезультатно.
И поскольку необходимо перехитрить свои собствен¬
ные теоретические инвестиции, а также для того, чтобы
предложить для рефлексии несколько более точно очер¬
ченных и безопасных мест, где история и психоанализ
могли бы вести приграничный диалог без излишней
подозрительности, размечая собственные зоны влияния,
я ограничусь двумя примерами, представляющими собой
как бы симптомы того, как функционирует греческое по¬
литическое в режиме вытеснения конфликта. Итак, я буду
говорить об одном забвении и одном ретроактивном анну¬
лировании1 2. Забвение будет прогрессирующим забвением
1. Поэтому, чтобы позволить себе «подчеркивать момент сомнения»
{Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 481), необ¬
ходим весь интеллектуальный «героизм» Фрейда,. См. комментарии
Мари Московичи: Freud S. L’homme Moise et la religion monotheiste /
Trad. C. Heim. Preface M. Moscovici. Paris: Gallimard, 1986. P. 39, а так¬
же: Loraux N. L’homme Moise et l’audace d’etre historien // Le cheval de
Troi. 1991. № 3. P. 83-98.
2. Фр. annulation. Слово служит французским переводом фрейдов¬
ского термина Ungeschehenmachen, букв, «делание-небывшим, дела-
ние-неслучившимся». Это невротический процесс, «магическим»
93

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
одного политического убийства — ибо историк, если он
хочет поймать греческую память прямо за работой вы¬
теснения, должен научиться работать с белыми пятнами
истории, чтобы суметь зацепиться за те темные момен¬
ты, когда дороги мертвых начинают путаться, а имена
погружаются в анонимность (как мы увидим, «бедное»1
имя будет именем жертвы, Эфиальта, убитого в 461 году
до нашей эры). Аннулирование, в свою очередь, нацелено
на слово, принципиально важное для греческой полити¬
ческой рефлексии, ведь оно входит как составная часть
в само имя демократии, но при этом остается сущностно
двусмысленным: kratos.
Забвение, аннулирование: но кто же тот субъект, кото¬
рый в последовательности одного и того же, из раза в раз
повторяемого, отказа забывает/аннулирует таким обра¬
зом? Я уже намекала, что этим субъектом окажется город.
И я должна буду объясниться, потому что, относясь к го¬
роду как к некоему субъекту, сильно рискуешь нарваться
на возмущенные возражения как со стороны историков,
так и со стороны психоаналитиков. Но терпение: еще при¬
дет момент, чтобы поднять этот вопрос, самый тревожа¬
щий в нашем исследовании, — настолько, что он регуляр¬
но принимает форму дисквалифицирующего сомнения.
Трудное слово
Того, чьи поиски сосредоточены на афинской демократии,
не может не интересовать рефлексия о kratos: о смысле
образом стремящийся сделать небывшим реальное прошлое собы¬
тие; в психоаналитическом словаре Лапланша и Понталиса тер¬
мин уточняется прилагательным retroactive; в пер. А.М. Боковико-
ва Ungeschehenmachen — «отмена», см.: Фрейд 3. Торможение, симптом,
тревога / Пер. А.М. Боковикова // Собрание сочинений в ю т. Т. 6:
Истерия и страх. М.: Фирма СТД, 2008. С. 263.—Примеч. пер.
I. Бедное историей и, однако, весьма нагруженное смыслом, посколь¬
ку ephialtes означает «кошмар» в обличье демона — и хорошо засви¬
детельствованная античная этимология связывает его с ephallomai,
«наброситься на кого-то» (DELG, s.v.); имя, данное тому, кто «пой¬
дет на приступ Ареопага», является также именем предателя при
Фермопилах и одного гиганта.
94

ТРУДНОЕ СЛОВО
слова, о его употреблении и об отношении, которое об¬
разцовая демократия поддерживает со своим собствен¬
ным именем.
В гомеровских поэмах kratos «обозначает превосход¬
ство человека, утверждающего свою силу над соратни¬
ками или над врагами». Это определение, которое я за¬
имствую у Эмиля Бенвениста1, остается уместным и для
классической эпохи, с той разницей, что во многих случа¬
ях следует заменять «человека» на «партию» или «часть»
города; принципиально важно то, что в течение всей сво¬
ей истории kratos не прекращает обозначать превосход¬
ство— а значит, и победу (поэтому это слово так часто
связано с пгкё—одержанной как над врагами извне, «дру¬
гими», так и над соперниками и противниками изнутри,
«своими»).
Возыметь kratos означает взять верх. Конечно, отсюда
можно заключить, что тем самым «получают всю власть
над...»: так, в одном из декретов о проскрипциях в Ми¬
лете город назван enkrates1 2 по отношению к лицам, об¬
виненным в подрывной деятельности; и схожим образом
фактическое господство, осуществляемое Афинами над
городами своей морской империи, регулярно обознача¬
ется посредством kratos и его производных3. Но в общем
виде kratos все же следует понимать как одержанную по¬
беду: глагол krateln говорит о превосходстве в битве на
внешней войне, и, поставленный в действительном за¬
логе, не вызывает никаких затруднений в любом дис¬
курсе, где обсуждается город. И с той же уместностью
kratos употребляется, когда речь идет о внутренних де¬
лах города, чтобы обозначить победу одного из мнений
на собрании, а также преимущество, полученное группой
1. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 287.
Цит. с изм.
2. Имеющий власть над, овладевший и т.д. (греч.). — Примеч. пер.
3. SIG, 58; политическое употребление enkrates см. также в: Платон.
Государство, VI, 499с! и 50ie; kratos и «Империя»: SIG, 54, ст. i и 147,
ст. 6о, а также: Аристотель. Политика, III, I284a40 (enkratos eskhon ten
arkhen — «[афиняне] превосходством захватили власть (,,империум“)
над».
95

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
заговорщиков в случае stasis, когда одна из партий, во¬
зобладавшая над противником, «получает перевес <...>
в качестве награды за победу»1.
Здесь начинаются трудности. В самом деле, города
как будто отказываются признавать, что в свершении
политического могло иметься место для чего-то тако¬
го, как kratos, поскольку это означало бы ратификацию
победы одной части города над другой, а значит, и от¬
каз от грезы о едином и неделимом городе; слово стран¬
ным образом отсутствует в гражданском красноречии
или в нарративах историков, где оно постоянно стира¬
ется в пользу arkhe, именующего власть в ее легитимном
виде: так дело обстоит у Ксенофонта, рассказывающего
о диктатуре Тридцати, когда лишь один олигарх — это
был Ферамен — может спокойно указать на саму воз¬
можность того, чтобы правители (arkhontes)1 2 владыче¬
ствовали (kratein) над управляемыми3. Демократ никогда
не воспользуется таким языком, что, возможно, должно
было бы нас удивить: разве само имя демократии не
говорит о kratos народа? Разумеется; но есть одно «но»:
здесь предпочитают вообще обойтись без слова kratos,
а заодно и без слова demos. Как мы уже сказали, внутри
города у слова kratos дурная репутация, и, хотя demos
и может обозначать народ как целое, также существует
сугубо партийное употребление слова, обозначающее на¬
родную партию. Отсюда настойчивое избегание демокра¬
тами, в течение всего V века, слова dimokratia. Но, избе¬
гая произносить имя, которое, возможно, первоначально
было навязано режиму его противниками как в высшей
1. Победа на собрании: например, Фукидид. III, 49.1, см.: Loraux N. La
majorite, le tout, le moitie. Цит. из: Аристотель. Политика, IV, 129ба27~
32. Комментарий к этому пассажу см.: Loraux N. Corcyre 427, Paris 1871.
Р. 90-91.
2. О Тридцати — которых наделило полномочиями со’брание, хотя
и голосовавшее под угрозой террора, — всегда, несмотря на их
«тиранию», говорится, что они осуществляют arkhe, см., например:
Ксенофонт. Греческая история, II, 3.19 и 4.40 (Фрасибул, вождь демо¬
кратов, говорит исключительно об arkhe в контексте, где, однако,
был бы вполне уместен kratos).
3. Фукидид. II, 3.42 (речь Ферамена).
96

ТРУДНОЕ СЛОВО
степени презрительная кличка1, они сами уступают оли¬
гархическим представлениям о режиме1 2, подспудно со¬
глашаясь, что dimokratia означает, что имело место раз¬
деление города на две партии и победа одной из них.
Теперь уже они сами забывают придать demos тот объ¬
единительный смысл, который, с их точки зрения, дол¬
жен был ему принадлежать — и на самом деле принад¬
лежал3— и, чтобы не брать на себя ответственность за
партийный смысл слова, предпочитают вообще не да¬
вать имя своему режиму.
Головокружение Единого? Вполне возможно. Но здесь
я вижу, скорее, след более принципиального отвержения:
отвержения конфликта как закона политики и жизни
в городе. Все, что угодно, лишь бы не признавать, что
власть в городе находится в руках одной из групп, даже
если эта группа является преобладающим большинством.
Стоило бы задуматься над тем, что наши современные
представления о политическом удерживают из этой ло¬
гики. Но также можно задаться и вопросом о консенсусе,
полагающем консенсус обязательным связующим элемен¬
том в политике. Или, иными словами, о том, что делает
этот выбор консенсуса очевидным.
1. См.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Р. 175-222 (с библиографией). Ка¬
ковы бы на самом деле ни были обстоятельства возникновения
слова dimokratia, в первую очередь важно то, что демократы ведут
себя так, как если бы это имя было им навязано их противником.
2. По полемическим причинам оказывающимся гораздо более «демо¬
кратическими», чем у самих демократов. См.: Loraux N La democratic
a l’epreuve de l’etranger (Athenes, Paris) // Les Grecs, Les Romains et nous.
L’Antiquite est-elle moderne? / Ed. R.-P. Droit. Paris: Le Monde Editions,
1991. P. 164-188.
3. Лишь один пример среди других: в Афинах Афродита институци¬
онально является Pandemos [всенародной.—Примеч. пер.], посколь¬
ку она заведует гражданской Любовью, собирающей народ в единое
целое. И вот — но разве в этом есть что-то удивительное? — имен¬
но в своем (антидемократическом) перетолковании этой эпиклесы
Платон, превращая Пандемическую Афродиту в вульгарную Афро¬
диту, переиначивает ее вплоть до полного исчезновения первона¬
чального смысла, согласно которому demos охватывал «народ» в его
целом. [«Вульгарная Афродита» у Лоро—Aphrodite des carrefours, по
аналогии с французской идиомой Venus des carrefours, означающей
проститутку; см.: Платон. Пир, i8od-i82a.—Примеч. пер.]
97

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
У Платона мы обнаруживаем как бы первый этап это¬
го вопрошания. Поскольку в своем иерархизированном
универсуме он охотно признает универсальную необ¬
ходимость kratos как в городе, так и в душе индивида1,
и поскольку ему нравится раскрывать афинянам слова,
вытесняемые их официальным дискурсом, он с удоволь¬
ствием указывает на все, что в демократии происходит из
kratos: и — чтобы не было никаких сомнений — именно
в институциональную прозу надгробного слова, прямо
посередине похвалы режиму, он вставляет повторяюще¬
еся утверждение kratos, которое еще у Перикла — согласно
Фукидиду — строго ограничивалось военными военными
пассажами в его речи2.
Платон, извлекающий на поверхность операции, со¬
вершающиеся в «душе» города, чтобы осмыслить демо¬
кратию, истово прославляющую консенсус: в первый,
но не в последний раз мы встречаем эту конфигурацию.
Я к ней еще вернусь.
Итак, kratos: или о том, что следует работать с отсут¬
ствующими словами, когда причиной их отсутствия мо¬
жет быть только определенное избегание.
Следы убийства
Забвение одного убийства будет моим вторым примером.
В 462 году Эфиальт, глава демократической партии — имев¬
ший репутацию неподкупного, из-за которой его считают
«неким Робеспьером avant la lettre»3, — атакует аристокра¬
тический трибунал Ареопага, отнимая у него какое-либо
1. В городе: Платон. Политик, 29ie; Законы, IV, 713а и 714с; в теле: Пла¬
тон. Государство, IV, 444<1; в душе: Там же (мы ограничимся лишь
несколькими примерами из целого множества).
2. Платон. Менексен, 238CI3, 238CI4 и 238CI8. Также отметим в «Зако¬
нах» (VI, 757d) выражение kratos dimou [«преобладание, победа на¬
рода».— Примеч. пер.], а также kratein в epitaphios Перикла, см.: Фу¬
кидид. II, 39.2 и 40.3.
3. См.: Piccirilli L. L’assassinio di Efialte // Annali della Scuola Normale Superiore
di Pisa. 1987. № 17. P. 12 (в оригинале по-французски), где автор ком¬
ментирует употребленное Аристотелем слово addrodokitos [неподкуп¬
ный, бескорыстный. — Примеч. пер.]: Аристотель. Афинская полития,
25.1. \Avant la lettre — «до буквы», заранее, ante litteram.—Примеч. пер.]
98

СЛЕДЫ УБИЙСТВА
право контролировать политическую жизнь города1. Че¬
рез некоторое время его убивают... и он почти полностью
исчезает из памяти афинян.
(Чтобы соблюсти точность, лучше сказать: исчезает
из памяти афинского демоса, потому что сами олигархи,
судя по всему, ничего не забыли о его деянии, если дове¬
риться сведениям от Аристотеля о начале правления Три¬
дцати — одним из первых действий которых в 404 году бу¬
дет, к величайшему удовлетворению знати, «низвержение»
с Ареопага законов Эфиальта, касавшихся ареопагитов1 2.)
Это стирание тем более поразительно, поскольку имен¬
но от деяния Эфиальта можно отсчитывать — у меня са¬
мой на этот счет нет никаких сомнений — год первый
афинской демократии в том виде, в каком мы привык¬
ли считать ее образцовой3. Потому что для демократии,
чьим «первоизобретателем», по словам самого Геродота4,
был Клисфен, Эфиальт стал первым, кто обеспечил ее
эффективными средствами для развертывания: и разве
не ему традиция все еще приписывала то, что он «спу¬
стил закон»5, — тем самым секуляризируя его существо¬
вание и облегчая обращение к нему, — когда в высшей
степени символическом жесте6 перенес почитаемые доски
1. О том, как, следуя аристотелевской логике, нужно читать утвер¬
ждение, гласящее, что он отобрал у Ареопага «его дополнительные
полномочия» {Аристотель. Афинская полития, 25.2. Пер. С. И. Рад-
цига с изм.), см.: Loraux. М, Loraux Р. L’Athenaion politeia avec et sans
Atheniens 11 Rue Descartes. 1991. № 1-2. P. 57-59.
2. Аристотель. Афинская полития, 35.2.
3. Признаюсь, меня не убеждает недавняя попытка Джона Марра изо¬
бразить какого-то «умеренного» Эфиальта, который вместо того,
чтобы упразднить Ареопаг, как того хотели радикальные демокра¬
ты, просто лишает его власти: Marr J.L. Ephialtes the moderate? //
Greece and Rome. 1993. № 40. P. 11—19.
4. Геродот. VI, 131.
5. См. по этому поводу Анаксимена Лампсакского в: Jacoby F. Die Frag-
mente der Griechischen Historiker. Bd. 2: Zeitgeschichte. A: Universalge-
schichte und Hellenika, nrr. 44-50. Berlin; Leiden, 1926, № 72, fr. 13, а так¬
же, например, Гарпократиона, s.v. ho katothen nomos.
6. Против исключительно материальной интерпретации этого пере¬
мещения, предложенной Эдвардом Уиллом (Revue de philologie, de
litterature et d’histoire anciennes. 1986. № 42. P. 134—135), см. замечания
Рональда Строуда: Stroud R. S. The Axones and Kyrbeis of Drakon and
Solon. Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1979. P. 12-13.
99

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
с законами Солона со священного холма Акрополя в по¬
литическое meson, каким и является Агора?
Клисфен, Эфиальт: два основателя демократии, два
(почти) «забытых» в памяти афинского демоса, который
тем не менее торжественно похоронил обоих на публичном
кладбище в Керамике1. В самом деле, если уже о Клисфе-
не можно утверждать, что «из всех великих персонажей
афинской истории он, несомненно, является наименее
упоминаемым»2, то стирание Эфиальта может оказаться
еще более полным; дело в том, что, даже обобщив всю
информацию на его счет, доставшуюся нам от греческих
историков и других греческих авторов3, мы не знаем, ни
кем он был, ни какова была его жизнь, ни каковы были
точные обстоятельства его смерти. Да, мы знаем имя его
отца — его звали Софонид, — но, несмотря на это, мы не
можем наделить его хоть сколько-нибудь значимой гене¬
алогией; что касается его положения как политического
деятеля, ситуация едва ли обстоит лучше: да, считается,
что он служил помощником Фемистокла и наставником
Перикла, но эта невыгодная промежуточная позиция
обернулась для Эфиальта погружением в тень двух вели¬
ких мужей афинской истории, которым Плутарх посвятит
по биографии — тогда как никакой Жизни не достанется
тому, кого древние источники связывают только — и то¬
чечно— с одним лишь моментом реформы, носящей его
имя (о которой, впрочем, сообщают лишь несколько очень
Этот жест полностью параллелен жесту Клисфена, спускающего
Эрехтея в Агору (см.: Berard С. L’heroisation et la formation de la cite.
Un conflit ideologique // Architecture et societe. De l’archai'sme grec a la
fin de la republique romaine. Rome; Paris: Ecole fran^aise de Rome, 1983.
P. 51), с той, однако, разницей, что Эфиальт делает доступным для
всех «историческое», а не мифическое прошлое.
1. Об этом напоминает Луиджи Пиччирилли: Piccirilli L. Efialte. Genova:
II Melangolo, 1988. P. 78.
2. Leveque P.} Vidal-Naquet P Clisthene lAthenien. Essais sur la representation
de l’espace et du temps dans la pensee grec de la fin du VIе siecle a la
mort de Platon. Paris; Besan^on: Les Belles Lettres, 1964. P. 122 (подроб¬
нее: P. 117-122).
3. См.: Аристотель. Афинская полития, 25; Диодор Сицилийский. Исто¬
рическая библиотека, XI, 77.2-6; а также: Антифон. Об убийстве Ге-
рода, 68 и Плутарх. Перикл, 9-10.
ЮО

СЛЕДЫ УБИЙСТВА
скупых фраз), и с его насильственной смертью. Но и сама
эта смерть окружена молчанием, и, начиная с Аристоте¬
ля, дающего нам единственные сведения, которыми мы
действительно располагаем (имя убийцы и то, что это
было «коварное убийство» — другими словами, из засады),
вплоть до Диодора, согласно которому он просто «погиб
одной ночью»1, можно проследить работу весьма примеча¬
тельного процесса прогрессирующего стирания убийства.
Несомненно, убийство {phonos) диссонирует с процессом
эволюции, которая — как принято считать к почти всеоб¬
щему удовлетворению древних и современных — неудер¬
жимо ведет афинский город к его демократическому telos.
Поэтому нет никакой необходимости пускаться в изобре¬
тение невероятных сценариев, чтобы объяснить «исчезно¬
вение» Эфиальта, — и мы сразу отбросим как фантасти¬
ческие все построения, которые на манер самой древней
политической истории пытаются примирить между со¬
бой противоречащие античные источники, придумывая
убийство, заказанное Периклом из зависти к ореолу «на¬
родного вождя» и совершенное подручными головорезами
олигархической партии согласно тайной договоренности
между амбициозными демократами и их противниками,
с радостью готовыми оказать тем услугу, чтобы самим
избавиться от самого непримиримого противника2. Что
касается меня, то я связываю забвение этого phonos с со¬
всем иной логикой: поскольку по отношению ко всем этим
1. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека, XI, 77.2-6: tes nyktos
anairetheis. Эта формулировка, очень похожая на формулировку
Аристотеля из «Афинской политии», 25.4 (aneirethe...dolophonetheis)
[коварно убит] и Плутарха в «Перикле», 10.7 (kryphaios aneilon) [тай¬
но убит], — напоминает «блеклое» или эвфемистическое описание
убийств, совершенных заговорщиками, у Фукидида (см., напри¬
мер, VIII, 65: krypha aneldsan [тайно убили]; ср.: Loraux N. Thucydide
et la sedition dans les mots // Quaderni di storia. 1986. № 23. P. 95-134),
а значит, не оставляет места для несуразных предположений вроде
тех, что сделал Дэвид Стоктон (Stockton D. The Death of Ephialtes //
Classical Quaterly. 1982. № 32. P. 227-228), согласно которому, пора¬
женный инфарктом или инсультом, Эфиальт был просто найден
утром мертвым в своей постели.
2. Афины или Чикаго? Перикл или Аль Капоне? Подробнее см.:
Piccirilli L. L’assassinio di Efialte и Piccirilli L. Efialte.
IOI

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
великим мужам — от тираноборцев и Клисфена вплоть до
Эфиальта — стратегия афинского города в делах памяти
демонстрирует весьма впечатляющую последовательность,
я могу выдвинуть гипотезу, что для демократии, стал¬
кивающейся со своей собственной историей и озабочен¬
ной тем, как рассказать ее в виде гармоничного разви¬
тия, идеальной представлялась бы возможность вообще
сомневаться в том, что Эфиальт был жертвой убийства.
А если это не удается, то, по крайней мере, можно будет
работать над уплотнением забвения.
Разумеется, в начале этой цепи забвений стоит оли¬
гарх, защищающий своих, — Антифон из Рамнуса, кото¬
рый во всеуслышание объявляет, что убийцы так и не
были установлены, — а на другом ее конце Диодор выне¬
сет убийство за скобки; и в промежутке между ними мы
должны реконструировать операцию, при помощи которой
Афины вымарывают из истории демократии любые акты
stasis. Эфиальт, противоставший Ареопагу, опасным обра¬
зом напоминает мятежника1, и именно как мятежник он
убит своими противниками: поскольку здесь налицо все
элементы ситуации stasis, необходимо любой ценой сте¬
реть конфликт, даже за счет отказа признавать, что этот
«мятежник» был самым последовательным из демократов.
Таким образом, забывая убийство, демократия — столь
озабоченная тем, чтобы для города слиться с природой,
столь жаждущая обрести свое основание в автохтонности
происхождения2, — думает избежать всех тех напряженных
моментов, из которых и состоит история городов.
Как известно, в греческих источниках существует и дру¬
гая версия этого стирания Эфиальта — на первый взгляд
смягченная, но на деле гораздо более радикальная, по¬
скольку, не скрывая убийство, она оспаривает у этого по¬
литического деятеля само отцовство реформы, носящей
его имя. Мы находим ее у Плутарха, в «Жизни Перикла»
1. Клисфен однозначно предстает мятежником в повествованиях о его
реформе у Геродота и Аристотеля. См.: Loraux N Clistene е i nuovi
caratteri della lotta politica // I Greci. Storia — Cultura — Arte — Societa.
T. i: Una storia greca. Torino: Einaudi, 1996.
2. Loraux N L’invention d’Athenes. P. 194-197.
102

СЛЕДЫ УБИЙСТВА
(как мы уже видели, Эфиальта традиция не наделяет ни¬
какой Жизнью). Здесь уже сам Перикл ведет игру и имен¬
но он отнимает у Ареопага большую часть его юрисдик¬
ции «с помощью Эфиальта». Di3 Ephialtouж: Эфиальт всего
лишь актер, ни в коем случае не режиссер, он — лишь дес¬
ница действия, чьим мозгом является Перикл. Затем про¬
исходит убийство Эфиальта олигархами; точнее, согласно
Плутарху, его враги составляют заговор и тайно убивают
руками Аристодика из Танагры2. Все как будто встает на
свои места: Эфиальт является руками демократического
действия и умирает от рук, нанятых олигархами. В этой
истории будут одни лишь исполнители. Читатель может
провести эту параллель, но только если он не придает ей
слишком большого веса — достаточно, чтобы уступить на¬
вязываемой симметрии, но не настолько, чтобы упустить
явное противоречие: если у Эфиальта действительно была
лишь второстепенная роль, то почему Плутарх специально
уточняет, что олигархи его особенно боялись, поскольку
он был «неумолим при сдаче отчетов и при преследовании
судом преступников»3? Именно здесь, в слишком уж броса¬
ющейся в глаза симметрии di3 Ephialtou di3 Aristodi/cou*, я, бу¬
дучи упрямой читательницей, вижу следы процесса, очень
похожего на тот, что реконструируется Фрейдом в «Чело¬
веке Моисее» и благодаря которому «при искажении тек¬
ста дело обстоит так же, как при убийстве. Трудность со¬
стоит не в совершении действия, а в устранении следов»5.
В самом деле, в нарративе Плутарха явно оказалось
одно лишнее did — как след, который невозможно замести.
Первого did должно было бы хватить в качестве оператора
1. Через Эфиальта, посредством Эфиальта (греч.).—Примеч. пер.
2. Плутарх. Перикл, 10.7; ср.: 9.4.
3. Плутарх. Перикл, 10.7. Пер. С. И. Соболевского.—Примеч. пер.
4. Подобную симметрию можно обнаружить в том, как Аристотель
употребляет формы того же глагола hairein, насчет которого можно
свериться у Пьера Шантрена (Chantraine Р. Les verbes grecs signifiant
«tuer» // Die Sprache. 1949. № 1. S. 146-147), чтобы, с одной стороны, оха¬
рактеризовать действие Эфиальта против ареопагитов («Афинская
полития», 25.2: апейещ см. также 25.3: hairethentas), а с другой — его
убийство (25.4: aneirethe) [hairein — снимать, убирать, уносить, уби¬
вать, свергать и т.д.—Примеч. пер.].
5. Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 493.
103

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
того, что я назову второй смертью Эфиальта, выбрасы¬
вающей его в полуанонимность позиции подчиненного.
Но второе did перегружает текст — хотя оно-то говорит
правду — по следующей причине: раскрывая страх оли¬
гархов перед столь же признанным, сколь деятельным
демократом, от которого невозможно было избавиться
в открытую, это уточнение задним числом делает недей¬
ствительным предыдущее. Второе did надвигается на пер¬
вое и обнажает его манипуляции. Но, собственно говоря,
кто же тогда является этим закулисным манипулятором?
Плутарх? Афинская традиция? Или повторяющееся избе¬
гание закона конфликта в памяти Афин? В любом случае
в отношении Плутарха мы выдвинем гипотезу, что здесь
он просто подчиняется памяти Афин, — если Фрейд был
прав, утверждая, что «искажающие тенденции, которые
мы хотим уловить, должны были влиять на традиции
уже до каких-либо записей»1.
Итак, мы видим, что в своей работе по стиранию сле¬
дов национальная традиция Афин явно переусердствова¬
ла, и нарратив, в котором доминирует Перикл, косвенным
образом воздает должное Эфиальту. И теперь я не могу
больше откладывать этот момент и попытаюсь объяс¬
ниться насчет того, на что может рассчитывать историк
политического, обращаясь к Фрейду.
Перенос в форме аналогии
В основном я обращаюсь к метапсихологической части
его творчества, особенно к «Человеку Моисею», в поисках
понятий, которыми можно было бы вдохновляться в раз¬
личающем зиянии аналогии, но также в поисках большей
настойчивости и смелости, чтобы решиться идти дальше1 2.
При каждом перечитывании «Человека Моисея» я всег¬
да учитываю несколько принципиальных пунктов: что
1. Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 493. Цит.
с неб. изм.
2. Мы можем вдохновляться смелостью самого Фрейда, см.: Фрейд 3.
Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 546-547.
104

ПЕРЕНОС В ФОРМЕ АНАЛОГИИ
речь не идет о коллективном бессознательном, поскольку
«содержание бессознательного вообще является коллектив¬
ным, всеобщим достоянием людей», из чего следует — важ¬
ный пункт, принципиальный для моей темы, — что «тер¬
мин „вытесненное66 мы употребляем здесь в несобственном
смысле»; что, оказываясь в области психологии масс,
Фрейд признается, что «не чувствует себя как дома»; но
что, несмотря на это, важно сделать «следующий шаг», что¬
бы «преодолеть пропасть между индивидуальной и мас¬
совой психологией»1, а значит, обращение к вытеснению
неизбежно; и что речь идет о самом настоящем переносе1 2,
даже если Фрейд чаще говорит об «аналогии».
От эпизодического обращения к модели индивида и его
невротических симптомов, необходимого для понимания
религиозных феноменов, к открытой практике аналогии,
единственно легитимной или, по крайней мере, «един¬
ственной удовлетворительной», поскольку она «прибли¬
жается к тождественности»3, — таким и будет «следующий
шаг», и Фрейд не раз и не два будет подчеркивать, какие
трудности он влечет за собой, но также и то, до какой сте¬
пени очевидность навязывает себя как «постулат»4, вплоть
до того, что под конец он будет считать аналогию между
народами и индивидами надежно установленной5.
Поскольку я историк, а не аналитик, то, читая «Челове¬
ка Моисея», я, разумеется, не чувствую, как это, вероятно,
бывает с аналитиками, что подвергаюсь какому-то риску
1. Цит. из: Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия.
С. 577; Там же (с неб. изм.). С. 518, 546-547.
2. Во французском переводе (Freud. S. L’homme Moise et la religion mo-
notheiste / Trad. C. Heim. Preface M. Moscovici. Paris: Gallimard, 1986)
во фразе «il ne nous est pas facile de transposer les concepts» слово
ubertragen лучше было бы перевести как transferer [пер. А.М. Бокови-
кова: «нам будет непросто переносить понятия» (Фрейд 3. Человек
Моисей и монотеистическая религия. С. 577)]- См. также употреб¬
ление eintragen: «правда, внести в психологию масс представление
о бессознательном было непросто» (Там же. С. 571).
3. Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 520.
4. Там же. С. 521, ср. С. 528.—Примеч. пер.
5. Он трактует ее как некую квазиидентичность. См.: Фрейд 3. В духе
времени о войне и смерти // Т. 9: Вопросы общества и происхож¬
дение религии. С. 38 («индивиды-народы»), 45, 47-48.
105

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
отклонения от практики — риску «быть исторгнутым от¬
туда, где, как считается, находится средоточие анализа,
в то, что считается его периферией»1. Напротив, находясь
именно на периферии, которая, вероятно, не является тако¬
вой — это не более чем пространство, открытое смещением
центра, — такой историк, как я, лучше чувствует себя, как
дома, в чем нет ничего парадоксального: работать легче,
потому что меньше боишься, перемещаясь туда и обратно
между собственным полем исследования и фрейдовским
текстом и занимаясь неурочным импортом понятий из
второго в первое. Как если бы ты находился в большей
безопасности — поскольку перенос уже совершился.
Что никоим образом не означает, что все трудности
уже преодолены и речь идет о простом и безмятежном
«применении». Ибо писать историю с Фрейдом означает
удваивать аналогическое измерение рассуждений: в самом
деле, к аналогии индивида и массы (или индивида и че¬
ловечества) добавляется аналогия — желанная, постулиру¬
емая, действенная — между полем исследования историка
и предметом психоаналитической рефлексии. Из чего вы¬
текает множество вопросов, возможно, обреченных остать¬
ся без ответа. Если для Фрейда «массы» отсылают к че¬
ловечеству, чье позабытое детство реконструируется по
модели всех наших индивидуальных детств — столь же
уникальных, сколь взаимозаменяемых, — то что тогда
делать, когда твоим предметом является некая общность,
да, древняя, но которую никто не собирается соотносить
со всем человечеством в его истоках? Чтобы продвинуть¬
ся в понимании афинского вытесненного, не следует ли
наделить город неким детством? Очевидно, что я сама
на это не отважусь, если только не попытаться пере¬
иначить миф об автохтонности уже в филогенетической
форме — рискованное предприятие, которое, несомненно,
грешило бы избытком миметического рвения. Но есть
и более серьезная причина для беспокойства: если одни
лишь религиозные феномены — и я добавлю, что в данном
I. Цит. по: Moscovici М. Un meurtre construit par les produits de son oublie //
L’ficrit du temps. 1985. № 10. P. 128.
106

ПЕРЕНОС В ФОРМЕ АНАЛОГИИ
случае это иудейская монотеистическая религия — могут
быть обоснованно описаны как «сначала претерпевшие
вытеснение»1, то что вообще можно извлечь из «Человека
Моисея», если предметом твоей работы является полити¬
ческое, а не религиозное2, и вдобавок это политическое
является греческим?
Но бывает и так, что вопросы без ответов являются,
прежде всего, плохо поставленными вопросами, — которые
возникают, например, из одного лишь желания их задать
и импортируются без соответствующих предосторожно¬
стей. Так что историк все равно выигрывает, в очеред¬
ной раз исследуя свой предмет, чтобы обнаружить в нем
свои собственные вопросы — те единственные, которые он
и должен задать фрейдовскому тексту, принимая и дис¬
танцию, и странно тревожащее ощущение некой близо¬
сти. По крайней мере, такова моя ставка. Именно для того,
чтобы понять работу политической памяти Афин, я часто
перечитываю «Человека Моисея», — не для того, чтобы
заимствовать оттуда принудительные схемы, но чтобы
натренировать историческую мысль находить там вдох¬
новение, необходимое ей для проведения ее собственных
операций. Таким же образом приписывание афинскому
городу вытеснения или отвержения имеет в своей основе
скорее не некий акт примыкания, но встречу.
Примыкание — не мой случай по самым разным при¬
чинам, в числе прочих потому, что уступить предложению
«трактовать народы, как отдельного невротика»3, озна¬
чало бы сбросить в раздел, посвященный неврозам, все
афинское определение политического в его целом. Но, как
оказывается, встреча неизбежна: на деле обнаруживается,
что это сами греки побуждают меня наделить город памя¬
тью, схожей с памятью индивида, поскольку под рубри¬
кой политического они — возможно, больше чем что-либо
еще — мыслили аналогию между городом и индивидом.
1. Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 548.
2. Я не вижу необходимости обращаться к понятию «политико-рели¬
гиозного», которое в данном случае было бы чисто лексическим
решением.
3. Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 547.
107

О городе-индивиде
Поскольку именно Платон наиболее радикальным обра¬
зом систематизировал эту аналогию, я намереваюсь со¬
средоточиться на его рефлексии, тем более что я также
рассчитываю продвинуться в понимании того, что по¬
зволяет философу зайти так далеко в выявлении самых
потаенных чувств афинской демократии.
Чтобы идти напрямик к Платону, я буду вынуждена
проскочить промежуточные этапы, лишь упоминая, чтобы
не забыть, то, что должно было быть начальными шага¬
ми исследования. Разумеется, прежде всего следовало бы
убедиться в самой уместности гипотезы, сверив ее с про¬
изведениями одного из греческих историков, — и лучше
всего такого, кто как для древних, так и для современных
занимает парадигматическую позицию историка, одержи¬
мого строгостью. Действительно, Фукидид был бы вполне
надежным свидетелем того, что для определенного исто¬
рического сознания город и индивид подчиняются одним
и тем же сильным аффектам. В его повествовании мы не
только зафиксировали бы многочисленные употребления
синтагмы polis каг idiotis («город и частное лицо»)1 — впро¬
чем, характерной не только для него, поскольку многочис¬
ленные случаи употребления можно обнаружить и в других
гражданских жанрах2, — но многое также можно было бы
извлечь из систематического исследования тех больших
человеческих чувств, что творят историю, поскольку они
приводят в движение как индивида, так и город, в то же
самое время обеспечивая историографический разум
1. Polis каг ididtes. См., в частности: Фукидид. III, 82.2 (подробное описа¬
ние stasis), а также II, 60.2-4 и 65.7; III, юл; IV, 61.2 и 114.3 и далее.
2. Помимо бесчисленных случаев употребления оппозиции idiai/koinei,
мы находим ее трагическую версию у Эсхила в «Эвменидах», 523-
524 (ёpolis brotos th’homoids) [город или же смертный.—Примеч. пер.];
из ораторов можно отметить Демосфена, «О венке», 95 (andr* idiai
каг polin koinei), и Эсхина, «О предательском посольстве», 164; на¬
конец, такому историку, как Полибий, довелось сформулировать
закон, согласно которому «преступления, совершаемые частными
лицами, не отличаются от совершаемых общностями ничем, кроме
их большего количества и больших размеров последствий» («Все¬
общая история», IV, 29.4. Пер. Ф.Г. Мищенко с изм.).
ю8

О ГОРОДЕ-ИНДИВИДЕ
объяснительными принципами. Например, это страх, в ко¬
тором Фукидид видит подлинную причину войны, — или
гнев, который он, следуя традиции, считает основанием
stasis. Во-вторых, следовало бы собрать вместе все фак¬
ты, которые как в языке, так и в повседневной политиче¬
ской жизни греков свидетельствуют об учреждении города
в качестве субъекта — любого действия и любого решения.
С языковой стороны мы опирались бы на исследование,
в котором Бенвенист как лингвист устанавливает то, что
в I книге «Политики» Аристотель постулирует как фило¬
соф, — то есть первенство города над гражданином, polis
n&RpoUtis*. Именно в официальных текстах — в городских
декретах или в гражданском красноречии — мы могли бы
увидеть, как в повседневности политической жизни полис
приобретает функцию субъекта: город решил, город сде¬
лал... всегда первенствует именно город3.
Глава, без сомнения, была бы долгой и должным обра¬
зом насыщенной множеством небольших феноменов, со¬
бранных в ходе прочтений. Например, в тех случаях, когда
нарративы о stasis вместо того, чтобы рассказывать о борь¬
бе «одних граждан с другими», говорят, что те сражаются
«против самих себя»4, мне было бы не сложно усмотреть
свидетельство тому, что любая идентичность — любая
гражданская идентичность — находится внутри города-
субъекта: у граждан, зависимых от полиса, которому они
полностью принадлежат, никогда нет достаточной авто¬
номии, чтобы установить между собой отношения взаим¬
ности, и у одного гражданина с другим — то есть в ко¬
нечном счете у города с самим собой — связь может быть
только в рефлексиве5. 1 2 3 4 51. Страх: I, 23.6; гнев: III, 82.2 и 85.
2. Benveniste Е. Deux modeles linguistiques de la cite // Benveniste E. Prob-
lemes de linguistique generate 2. Paris: Gallimard, 1974. P. 272-280. To,
что греческая модель никоим образом не является обязательной по
причине своей универсальности, убедительно доказывается проти¬
вопоставлением polis римской civitas.
3. См.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Р. 274-280.
4. Loraux N Corcyre 427, Paris 1871. P. 91-92.
5. T.e. она выражается в возвратных (рефлексивных) языковых фор¬
мах.— Примеч. пер.
109

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
Но я обещала идти напрямик к Платону. Поэтому, за¬
крывая едва приоткрытые закладки, я ограничусь одним
высказыванием, которое вполне может нас смутить, но
оно показывает греческий ход мысли об аналогии между
городом и индивидом.
Итак, высказывание: город является субъектом потому,
что его можно наделить душой. — Если только не смотреть на
вещи в противоположном смысле: тогда мы будем утвер¬
ждать, что, если город можно наделить душой, это пото¬
му, что он является субъектом. Как бы то ни было — даже
если речь идет о чисто рабочей гипотезе — положим, что
у города есть душа. Высказывание, как мы уже сказали,
греческое: Исократ формулирует его дважды и добавляет,
что для каждого города этой душой является его консти¬
туция {pasa politeia psykhe poleos esti)1. Тогда, говоря об Афи¬
нах, было бы вполне обосновано, как мне уже довелось
это делать, понимать демократию как psykhe, испытыва¬
ющую затруднения с самой собой... Но я возвращаюсь
к Платону—не только из-за того, что в одном месте он
поддерживает этот тезис — в «Законах», когда он утвер¬
ждает, что «страдающая и наслаждающаяся часть души,
это все равно что народ и массы в городе»2, — но скорее
из-за того, что в его рефлексии дела обстоят более запу¬
танным и одновременно несравнимо более ясным образом.
Как и Фукидид, Платон пользуется синтагмой polis kai
ididtes3. Но он ее использует в рамках очень тонкой страте¬
гии, в которой аналогия неоднократно переворачивается,
от города к индивиду и от индивида к городу4. Это можно
1. Исократ. Панафинейская речь, 138, и Ареопагитик, 14. Пер. И. А. Ши¬
товой: «Всякая полития — это душа города».
2. Платон. Законы, III, 68ga-b. Пер. А.Н. Егунова с изм.*
3. Платон. Государство, IV, 442CI4; см. также polls kai апёг [город и че¬
ловек]: IV, 442е, 444а; IX, 577с и далее.
4. Во многих отношениях аналогичный феномен мы можем видеть
у Фрейда, когда он, реконструировав эволюцию иудейской рели¬
гии в направлении большей духовности, пишет: «В сокращенном
развитии человеческой особи повторяется сущностная часть этого
процесса» [курсив Н. Лоро, цит. с неб. изм.], как если бы коллек¬
тив отныне служил моделью для индивида. См.: Фрейд 3. Человек
Моисей и монотеистическая религия. С. 565.
ПО

О ГОРОДЕ-ИНДИВИДЕ
увидеть, дав простую сводку таких зеркальных перевора¬
чиваний в «Государстве».
Первое утверждение: индивид находится сразу в нача¬
ле и в завершении города, понимаемого как идеальность,
на которую опирается любое вопрошание о политиче¬
ском. Вначале истоком служат отдельные индивиды: «Или
ты думаешь, что конституции рождаются невесть отку¬
да — от дуба либо от скалы, а не от тех нравов граждан,
что влекут за собой все остальное, так как на их стороне
перевес?»1 Сказать, что кто-то родился от дуба или ска¬
лы, в повседневной греческой речи2 означало упрекнуть
в сокрытии собственной генеалогии — ты хочешь сойти
за сына земли; тем самым намекают, что собеседник от¬
казывается признавать, что обязан своей жизнью челове¬
ческому размножению, с необходимостью сексуированному
(и действительно, в VIII книге у каждого типа граждани¬
на будут отец, мать и семейный роман). Поэтому, если по¬
требуется наделить генеалогией разные конституции, мы
должны будем принять, что нравы граждан «порождают»
каждую politeia («...в каждом из нас присутствуют как раз
те же виды нравственных свойств, что и в городе. Ина¬
че откуда бы им там взяться? Было бы смешно думать,
что такое свойство, как ярость духа, развилось в некото¬
рых городах не оттого, что таковы там отдельные лица
\ididtai] — носители этой причины»3).
Итак, в начале находится индивид. Но он также нахо¬
дится в конце, как некое telos (сразу и завершение, и цель),
как образец, к которому город с необходимостью стремит¬
ся, поскольку он должен быть единым, а единство для го¬
рода— это состояние, которое «более всего... напомина¬
ет отдельного человека»4. В основании городов находятся
idiotai; в их завершении — отдельный индивид или, точ¬
нее, метафора человека.
1. Платон. Государство, VIII, 544<i-e. Пер. А.Н. Егунова с изм.
2. См., например: Гомер. Одиссея, XIX, 162-163.
3. Платон. Государство, IV, 435е-43ба. Пер. А.Н. Егунова с изм.
4. Там же. V, 462c-d. Пер. А. Н. Егунова [heads anthropou можно перевести
и как «одного человека», и «единого человека», то есть как «инди¬
вида».— Примеч. пер.].
III

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
Но с той же обоснованностью можно выдвинуть второе
утверждение, переворачивающее первое: это город явля¬
ется сразу и парадигмой, и конечной целью отдельного
гражданина. Он является парадигмой в том смысле, что
для того, чтобы понять нечто темное, необходимо вос¬
пользоваться более ясным примером1, и теперь уже го¬
род, которому, подобно гомеровским богам, присуща са-
мообъясняющая очевидность, данная в его восприятии1 2,
позволяет в VIII книге осмыслить каждый тип граждани¬
на: сколько конституций, столько и людей в их уникаль¬
ности. Забудем на минуту, что мы только что слышали
противоположное рассуждение: город здесь становится
привилегированным полем для экспериментов, позволя¬
ющих осмыслить индивида, поскольку неким очень тра¬
диционным греческим образом он оказывается тем, что
каждой вещи придает ее смысл. И тогда, если здесь мы
поверим Платону на слово, все «Государство» — десять
книг политической рефлексии — окажется просто про¬
легоменами к пониманию отдельного индивида. Приме¬
чательный пассаж из IV книги подтверждает эту гипоте¬
зу, хотя и вносит в ее формулировку ряд нюансов; здесь
ставится вопрос о справедливости в городе и в индивиде,
и я не могу не уступить желанию развернутой цитаты:
А теперь давай завершим наше рассмотрение так, как мы
намечали: раз мы сперва взялись наблюдать что-то крупное,
в чем осуществляется справедливость, нам уже легче заметить
ее в отдельном человеке \heni anthropoi\. Крупным считали
мы полис, и его мы устроили как могли лучше, зная навер¬
ное, что в совершенном полисе должна быть осуществлена
1. См.: Goldschmidt V Le Paradigme dans la dialectique platonicienne. Paris:
PUF, 1947. Тем не менее город остается парадигмой ^акже и в смыс¬
ле идеальной модели: в «Государстве», VIII, 545b-c, употребление
глагола ароЫёрб [смотреть, взирать] ясно указывает на этот второй
смысл.
2. Платон. Государство, VIII, 545b, где следует обратить внимание
на слово enargesteron [«более ясный, более очевидный, проявлен¬
ный»— Лоро отсылает к употреблению прилагательного enarges, ко¬
торое в «Илиаде» (XX, но) и «Одиссее» (III, 404; VII, 198; XVI, 135)
характеризует эпифанию богов. — Примеч. пер\
112

О ГОРОДЕ-ИНДИВИДЕ
справедливость. То, что мы там обнаружили, давай пере¬
несем [epanapheromen] на отдельного человека. Если совпа¬
дает— очень хорошо; если же в отдельном человеке обна¬
ружится что-то иное, мы проверим это, снова обратившись
к полису. Возможно, что этим сближением, словно трением
двух кусков дерева друг о друга, мы заставим ярко вспых¬
нуть справедливость, а раз она станет явной, мы прочно ут¬
вердим ее в нас самих1.
Разумеется, многое можно было бы сказать о метафоре
трения, вызывающего огонь, и о тесном сцеплении между
городом и индивидом, на которое она намекает2. Огонь,
которому Гермес первым дает рождение из двух трущихся
обломков дерева, сам по себе представляет собой фигуру
сексуальности3 — из чего, вероятно, можно сделать вы¬
вод, что Платону было прекрасно известно об eros, рабо¬
тающем в усилиях и провалах исследования. Но благора¬
зумнее будет не торопиться и обратить внимание на сам
предмет исследования, чтобы по-настоящему изумиться
тому, что сексуальная метафора par excellence находит себе
место — загадочным образом — в интимной связи горо¬
да с индивидом. На данный момент из этого методоло¬
гического отрывка удержим лишь то, что это хождение
туда и обратно, ведущее от умопостижимой модели го¬
рода к индивиду, выражается в модусе перемещения или
переноса (epanapheromen, говорит Сократ). Фрейд также вос¬
пользуется этим словом, правда, двигаясь уже от индиви¬
да к коллективности; тем не менее это сближение стоит
того, чтобы на нем задержаться.
Итак, город становится парадигмой для понимания
индивида. Но кроме того и более того, он представляет
собой модель души, модель для души. Здесь требуется по¬
яснение. В процессе длительного трения аналогии меж¬
ду индивидом и городом о саму себя Платон постепенно
1. Там же. IV, 434d~435a- Пер. А.Н. Егунова с неб. изм.
2. Это сцепление в форме harmoma, как в несущей конструкции, между
«мужской» и «женской» частями. Об этом понятии см. ниже главу IV.
3. Kahn L. Hermes passe, ou les ambiguites de la communication. Paris:
Maspero, 1978. P. 52-55.
H3

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
заменяет «индивида» на «душу» — точно так же как он
охотно замещает «город» «конституцией»: сколько кон¬
ституций, столько типов душ1. Допустим. Душа как будто
является конституцией, что еще не делает ни конститу¬
цию душой, ни душу — конституцией, но терпение! В ре¬
зультате этой операции сама душа становится городом:
городом с партиями, внутренними и внешними врага¬
ми, советом старейшин и военными лидерами1 2. То есть
городом, раздираемым stasis, в котором необходимо раз
и навсегда и любой ценой установить согласие. Отсюда
неожиданная развязка, которая, правда, подготавлива¬
лась заранее: в конце «Государства» именно в душе и об¬
наруживаются совершенные конституция (politeia) или
город3, где, как считается, воцарилось согласие. Но пусть
это не вводит в заблуждение: если там и царит согласие,
то лишь потому, что во внутреннем городе души Платон
прочно установил kratos — kratos разума. Поскольку имеют¬
ся части [parties] души, в душе имеются и партии [partis],
и только легитимное kratos положит конец противостоя¬
нию мятежников.
Платонизировать?
Здесь я прерву наше чтение нескольких отрывков из «Го¬
сударства» и вернусь к вопросу, преследовавшему меня
в ходе всех моих исследований греческого политического:
почему каждый раз, когда хочешь уловить процессы от¬
вержения kratos или модальности вытеснения конфликта,
обращение к Платону снова и снова навязывает себя, как
если бы платоновская мысль являлась самым надежным
разоблачителем, вскрывающим экономику воображаемых
решений города? Ведь я действительно обнаруживаю здесь
1. Платон. Государство, IV, 445с; VIII, 544е.
2. См., например: Там же. IV, 442b, а также 440b и 440е (где во время
разразившейся в душе stasis гнев берется за оружие, как будто сле¬
дуя закону Солона о гражданской войне [Аристотель. Афинская
полития, 8.5], вставая на сторону партии разума), 444b и VIII, 560с!
(stasis); IV, 442c-d (согласие).
3. См., например: Платон. Государство, IX, 59ie~592a; X, 605b.

ПЛАТОНИЗИРОВАТЬ?
Платона, с удовольствием демаскирующего kratos, скрытое
в речах, которые демократия произносит о самой себе1.
Почему Платон? Теперь мы можем дать более точный от¬
вет: поскольку в этом произведении kratos находится на
каждом уровне конструкции, и поскольку, проклиная, как
и полагается греку, stasis, Платон не перестает к ней воз¬
вращаться, этой философской рефлексии известен опреде¬
ленный способ мыслить душу в режиме конфликта, поз¬
воляющий понять очень многое относительно вопросов,
которые, в свою очередь, следует задать городу, когда он
учреждает себя в субъекта.
Вероятно, следовало бы еще больше усложнить эту не¬
скончаемую игру аналогии и обмена между психикой ин¬
дивида и психикой — для нас аналогической, а у Платона
на первый взгляд неотрефлексированной, но в действи¬
тельности принципиальной — города. Это означало бы,
что, наделяя город душой, мы также наделяем эту душу
конфликтами, образ которых Платон — чтобы осмыслить
душу индивида — позаимствовал у города. Как если бы
для того, чтобы смочь помыслить вытесненное в полити¬
ческом, необходимо было подвергнуть аналогию всем воз¬
можным переворачиваниям, и более того — всем перево¬
рачиваниям сразу. Тогда допустимо было бы утверждать,
что, сталкиваясь с kratos или реальностью конфликтов,
город ведет себя как раздираемый и разделенный субъ¬
ект, как если бы — также сказал бы Платон — stasis, бушу¬
ющая в глубине души, не давала душе города встретить
реальность политики лицом к лицу.
Разумеется, я платонизирую. Иными словами, я фабри¬
кую миф. Возможно, я просто-напросто предаюсь, ничем
себя не сдерживая, фантазиям о свободе в игре обменов,
где аналогия бесконечно переворачивается. А потом за¬
поздало возвращается благоразумие и вопрос о легитим¬
ности этой игры. И все же давайте допустим, что, когда
речь идет об операциях, которые неосознанно для чело¬
веческих обществ определяют политическое, как будто
I. См.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Р. 191-192.

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
имеется что-то от бессознательного. И тогда stasis займет
свое место, и в первую очередь у самого Фрейда. Я в по¬
следний раз процитирую «Человека Моисея» (речь идет
о принудительном характере невротических процессов):
На них [патологические феномены] внешняя реальность не
влияет или влияет в недостаточной степени, ни она, ни ее
психическое представительство их не заботит, так что они
легко оказываются в активном противоречии с тем и дру¬
гим. Они являются, так сказать, государством в государстве,
недоступной, не пригодной для совместной работы партией,
которой, однако, может удаться взять верх над другим, так
называемым нормальным и заставить служить себе1.
Теперь уже Фрейд, а не Платон, характеризует психиче¬
ский конфликт — в данном случае победу невротических
процессов — при помощи образа подрывной деятельно¬
сти в городе. Последнее переворачивание — согласитесь,
неожиданное — и которое я не отважусь комментировать
слишком глубоко. Должны ли мы видеть в этой форму¬
лировке просто изолированную метафору? Или можно на
более общем уровне связать ее с тем языком, на котором
Фрейд описывает психический конфликт? Быть может, она
всего лишь эффект этого хождения туда и обратно — ха¬
рактерного для «Человека Моисея» — от психологии ин¬
дивидов к психологии масс? В таком случае в противоход
тому «переносу», что всегда идет от индивида к коллек¬
тивности, само политическое в своем коллективном изме¬
рении возвращается в представление о психическом кон¬
фликте. Столько вопросов, на которые я вряд ли смогу
дать ответ и ограничусь лишь тем, что представлю их чи¬
тателям Фрейда. Я лишь добавлю, что если и есть какая-то
легитимность в построении некой «метапсихологии горо¬
да», чем я, следуя путями греков, попыталась заниматься
здесь, то вполне возможно, что это предприятие зависит
от отношения — даже если оно метафорическое — которое
I. Фрейд 3. Человек Моисей и монотеистическая религия. С. 524-525.
пб

ПЛАТОНИЗИРОВАТЬ?
метапсихологическая линия фрейдовской мысли поддер¬
живает с конфликтным представлением о политическом.
Наш маршрут почти подошел к концу, что, однако, не
означает, будто я считаю, что решила поставленные перед
собой проблемы; но, по крайней мере, я могу надеяться,
что, проследив за этими многочисленными переворотами
аналогии вокруг самой себя, мы точнее очертили модаль¬
ности, в которых она формулируется. Очевидно, остает¬
ся задаться вопросом о путях, которыми следуешь, когда
подвергаешь политическое греков вопрошанию, в кото¬
ром, как будто накладываясь друг на друга в одном кадре,
Платон встречается с Фрейдом.
Возможно, следовало бы вернуться к слову «перенос»,
с помощью которого Фрейд в «Человеке Моисее» харак¬
теризует работу аналогии. Вполне возможно, что в раз¬
говоре об аналогии само употребление этого слова явля¬
ется аналогичным — и в таком виде оно дезориентирует
мысль и сбивает с толку переводчиков1. Но тем не менее
употреблен именно термин «перенос», и не стоит забывать,
что это одно из тех слов, за которыми Фрейд постоянно
стремится сохранить всю их семантическую плотность:
так же обстояло дело с термином «искажение» («перемеще¬
ние», Entstellung), используемым для трактовки традиции
как стирания следов убийства1 2, — и на протяжении всего
этого текста моя ставка заключалась в том, что таким же
образом обстоит дело со словом «перенос».
Но в таком случае, если от психологии индивида к пси¬
хологии масс действительно происходит перенос, то мо¬
жет ли историк-читатель Фрейда полностью отринуть ги¬
потезу— от которой он уже не раз и не два отмахивался,
1. В числе прочего отметим этот переход [французского переводчи¬
ка.— Примеч. пер.] на множественное число («эти переносы», «ces
transferts» — Freud S. L’homme Moise et la religion monotheiste. P. 185),
чтобы избежать любого смешения с переносом как таковым. Что
никак не отменяет того факта, что текст говорит в единственном
числе об этом переносе [ср. рус. пер.: Фрейд 3. Человек Моисей и мо¬
нотеистическая религия. С. 540-541. — Примеч. пер\
2. «Слову „искажение44 хочется придать двоякий смысл, на который
оно притязает, хотя им сегодня не пользуются». См.: Фрейд 3. Че¬
ловек Моисей и монотеистическая религия. С. 493.

ГЛАВА III. ДУША ГОРОДА
как от обескураживающей или по меньшей мере выбива¬
ющей из равновесия, — согласно которой «в его работе»
дело идет о его собственном переносе: от него самого как
индивида, к греческому городу — к идеализированной ос¬
нове для всех переносов в тональности политического, по¬
скольку принято считать, что он-то и изобрел политику?
Возможно, что так и только так историк Древней Гре¬
ции, возвращаясь к самому себе, может понять, «откуда
происходит удовольствие от написания истории»1. Удо¬
вольствие, которое, как правило, изо всех сил отверга¬
ют, подчиняясь внушительной репутации предприятия,
привыкшего мыслить себя в категориях науки. В любом
случае только таким образом еще можно надеяться объ¬
ясниться с самой собой насчет отношения — дистанции
или близости, — которое поддерживаешь с данным себе
предметом.
Когда пытаешься разместить город в конфликте, вопро¬
сы о методе неизбежно начинают приумножаться, тогда
как пути ответов становятся все более зыбкими, побуждая
искать проселочные дороги, ведущие к предмету менее
очевидным, зато, быть может, более надежным образом.
Вопросы о разделенном городе: вопросы к антропо¬
логам, вопросы к аналитикам; современные вопросы,
греческие вопросы. Или вопросы — без гарантии и ин¬
струкции по применению — историка самой себе? Во¬
оружившись этими нисколько не закрытыми вопросами,
настало время погрузиться в океан греческих речей о кон¬
фликте— противоречивый, как океан у Алкея, который
противонаправленные ветры будоражат и обездвижива¬
ют в одно и то же время.
I. См.: Rey J.-M. Freud et l’ecriture de l’histoire // Ь’Ёсгк du temps. 1984.
№ 6. P. 26.

Под знаком Эриды
некоторых ее детей

Мрачною Распрей Труд порожден утомительный, также
Забвение [Lethe], Голод и Скорби, точащие слезы
у смертных,
Схватки жестокие, Битвы, Убийства, смертельные Бойни,
Раздоры и полные ложью слова, Словопренья, затем
Ослепленье души с Беззаконьем, родные друг другу,
И Клятва [Horkos], больше всех мужам земнородным
Вредящая, если некто, поклявшись, солжет добровольно1.
Гесиод. Теогония, 226-232
Знай же, что две разновидности Распри бытует на свете,
А не одна лишь всего. Одну восхвалил бы познавший,
Другая достойна упреков...2
Гесиод. Труды и дни, п-13
Вставая на этот путь, мы могли бы последовать за поэтом,
разворачивающим каталог Детей Ночи3, среди которых
потомство Эриды, последней, самой опасной и мрачной
дочери Nyx, представляет собой второе поколение. Вслед
за Ponos, определяющим удел человеческий в качестве из¬
нуряющего усилия, именно с Забвения начинается пере¬
чень, а после перечисления разнообразных форм сраже¬
ния и убийства его завершает Клятва: тем самым нам
сообщается, что, поскольку Эрида является совершенно
черной — а она такова с самого начала, даже по происхож¬
дению4, по крайней мере, до того момента, пока Гесиод не
1. Пер. В. В. Вересаева с изм.
2. Пер. В. В. Вересаева с изм.
3. Здесь, разумеется, мы опираемся в первую очередь на: Ramnoux С.
La nuit et les enfants de la nuit dans la tradition grecque.
4. Cm.: Loraux N. Sur un non-sens grec. (Edipe, Theognis, Freud // L’ecrit
du temps. 1988. № 19. P. 19-36.
120

ПОД ЗНАКОМ ЭРИДЫ И НЕКОТОРЫХ ЕЕ ДЕТЕЙ
укажет, что и в распре есть некая позитивность, — для
смертных Забвение и Клятва являются ее вселяющими
ужас детьми.
Но создается впечатление, что Эрида — которую, не
будь столь явной ее женская детерминация роженицы-оди¬
ночки, я бы назвала просто конфликтом — всегда связа¬
на с неким двоемыслием, как если бы пугающая двоица
без конца разделялась на антитетические пары противо¬
положных значений. Несомненно двойственным являет¬
ся поэтический сценарий, в котором поэт притворяется,
что открыл существование позитивной Эриды после того,
как неспешно и обстоятельно развернул зловещий ката¬
лог ночных сил. Безусловно двойственными являются
Забвение и Клятва как в представлении, которое греки
себе о них составляют, так и в способах, которыми они их
используют. Смертоносно забвение, когда оно окутывает
людские подвиги — именно по этой причине поэтическая
программа Пиндара или исследование Геродота ставят
себе задачу бороться с его засильем. Но также существу¬
ет опасная память, та, что вступает в сговор со смертью,
или по меньшей мере с трауром, когда, замурованная сама
в себе в форме penthos alaston1, она становится отказом за¬
быть; счастьем тогда будет забвение зла1 2, изливается ли
оно из песни поэта или декретируется решением города.
И аналогичным образом, хотя клятва и является самым
страшным бичом для клятвопреступников — а для Гесио¬
да едва ли не все человечество в его слабостях конститу¬
ируется клятвопреступлением, — она также является на¬
дежным цементом для гражданской памяти, когда целый
коллектив решается забыть ненависть.
Именно так структура двойственности направляет
мысль о конфликте, помещая ее, как говорят в таких
случаях, под закон антитезы. Допустим.’ И тем не менее
здесь стоит задаться вопросом: антитезы или амбива¬
лентности? Два вида Эриды, разделенных даже по своему
1. Незабывающая скорбь, траур (греч.).
2. Об этом двойном регистре см.: Detienne М. Les maitres de verite dans
la Grece archaique.
121

ПОД ЗНАКОМ ЭРИДЫ И НЕКОТОРЫХ ЕЕ ДЕТЕЙ
нраву1, несомненно образуют пару противоположностей;
но кто может быть уверенным, что под сильной анти¬
тезой, которую постулирует did d’ dndikha thymon ekhousi1 2,
греческий поэт не выражает конститутивную амбивалент¬
ность собственного отношения к Эриде?
Итак, две Эриды или одна, раздвоенная и в то же самое
время единая: «дурная» и «благая» Эрида? И аналогич¬
ным образом, если за амнезией всегда должна слышаться
амнистия, что тогда делать с этим необоримым созвучием,
в котором от благозвучности до несозвучности всего один
шаг? Наконец, если внимательно прислушаться к Эсхилу,
даже Эвмениды, хотя и переименованные и почитаемые
в качестве доброжелательных хранительниц города, по-
прежнему остаются дочерьми Ночи, Эриниями — о чем
в Афинах также свидетельствует эпиклеса3 Semnai, говоря¬
щая о почтении, укорененном в страхе — и одни и те же
слова, в зависимости от того, высказывают их Эринии или
от-сказывают (проклятие в одном случае, благопожелание
в другом), вызывают ненависть и смерть или, наоборот,
гражданский мир и плодородие земли, стад и женщин.
Придаем ли мы значение палинодии4 Гесиода по пово¬
ду Эриды или нет, нам придется считаться с этой консти¬
тутивной двойственностью сил Ночи, тем более что мы
склоняемся к мысли скорее об амбивалентной, нежели
антитетичной Эриде — о подлинно двойственной Эриде,
которая была бы одновременно и черной (мрачной, ужас¬
ной), и сущностно важной для жизни в городе.
На горизонте этого пути — урок амбивалентности для
историка политического: зафиксировать регулярно по¬
вторяющиеся декларации, превращающие клятву в це¬
мент гражданского мира, и в то же время прислушаться
1. Гесиод. Труды и дни, 13.
2. «Поскольку имеют различный нрав», буквальнее — «поскольку раз¬
двоенно (dndikha) обладают нравом» (греч). Ср. пер. В. В. Вересаева:
«...И духом различны».—Примеч. пер.
3. Постоянный эпитет, священное прозвище богов.—Примеч. пер.
4. Стихи, в которых поэт отрекается от сказанного в других сти¬
хах.— Примеч. пер.
122

ПОД ЗНАКОМ ЭРИДЫ И НЕКОТОРЫХ ЕЕ ДЕТЕЙ
к проклятию, относящему horkos к компетенции Ареса;
расслышать приглушенный голос некой eris, что мог¬
ла бы быть самой крепкой связью гражданского сообще¬
ства, и постараться понять, что то, что граждане — каж¬
дый за себя и все вместе — клянутся забыть, является как
раз эхом этого голоса, возможно, куда более соблазняю¬
щим, чем те «злосчастья», к которым город хочет свести
гражданскую войну.
Но самой сложной остается обратная задача — слож¬
ная для историка, чья озабоченность тем, чтобы удер¬
жать на дистанции совсем недавнее прошлое, привела
его к Древней Греции как к самому далекому из всех про¬
шлых: поскольку он слишком хорошо знает о том, что
значат амнистии для национальной памяти, его самым
первым желанием было бы не видеть в афинской амни¬
стии 403 года ничего, кроме амнезии, и однако он должен
будет сопротивляться, пускай и опираясь на одни лишь
гипотезы, соблазну слишком упрощая наделить также
и греков четкой и ясной оппозицией между «хорошей»
амнистией и «плохой» амнезией.
А пока что слово предоставляется Эриде.

Глава IV
Связь разделения1
Для обозначения мятежа, революции в городе, гре¬
ки пользуются словом stasis, которое они произво¬
дят от корня, как никакой другой вызывающего
ассоциации с прочностью, постоянством, стабиль¬
ностью. Как если бы stasis была для них неким
институтом!
Анри ван Эффентерр
«Пусть между собой они обмениваются радостью, мыс¬
ля в общей дружбе, и пусть ненавидят одним сердцем»:
таковы пожелания, которые Эвмениды у Эсхила произ¬
носят ради благополучия Афин; получив отказ в своем
иске против Ореста и убежденные политическим крас¬
норечием Афины, Эринии мести и крови приняли при¬
глашение богини стать «метеками» в афинском городе,
который они, отныне сделавшись доброжелательными,
будут защищать как раз от того, что относится к их ве¬
дению,— от взаимоубийств или, в масштабе города, от
гражданской войны.
Итак, слова Эвменид: «Молю, чтобы в этом городе ни¬
когда не гремела смута, ненасытная на зло»; «Пусть между
собой они обмениваются радостью, мысля в общей друж¬
бе, и пусть ненавидят одним сердцем»1 2.
Чему вторит Платон в «Государстве» в своих поисках
общности, которая бы связывала всех сограждан в единое
1. В основном я повторяю текст выступления, который был прочи¬
тан в Международном философском колледже в рамках форума,
посвященного «сообществу», и опубликован как: Loraux N. Le lien
de la division // Gahier du College International de Philosophic. 1987.
№ 4. P. 101-124. Эпиграф цит. no: Van Effenterre H. La cite grecque. Des
origines a la defaite de Marathon. Paris: Hachette, 1985. P. 25.
2. Эсхил. Эвмениды, 976 и 984-986.
124

О САМОМ КРЕПКОМ РАЗВЯЗЫВАНИИ
целое: «А связует его общность удовольствия и скорби, ког¬
да чуть ли не все граждане одинаково радуются либо печа¬
лятся одному и тому же возникающему или гибнущему»1.
О самом крепком развязывании
Итак, после греков дело кажется решенным: точно сла¬
женное соединение каждого гражданина со всеми другими,
политическая общность — это связь, образующая единство
города. Это должна быть очень крепкая связь, ведь она
является тем же, чем для несущей конструкции являются
опоры: «это все равно как если бы удалили внутренние
основы возведенного строителями здания... при ниспро¬
вержении древних оснований обваливается и все позд¬
нейшее великолепное здание»1 2 3. Это очень крепкая связь
или очень прочная ткань, как в платоновском «Полити¬
ке», одним словом, symploke— нечто вроде совершенного
сплетения. И необходимо день за днем связывать, стяги¬
вать, плести и налаживать гражданский мир, поскольку
ему всегда угрожает разрыв: малейшее ослабление узла,
малейшая прореха в ткани — и вот уже разверзается тре¬
щина, разделяющая город. Конец Единого, взрыв, возвра¬
щение к множественности: катастрофа. Поэтому, чтобы
отбросить даже мысль о ней, будут еще сильнее крепить
связь общности, — дабы не случилась распря (<diaphora),
через которую проникают ненависть и stasis.
Эта связь выражается именно на платоновском языке,
поскольку, когда речь заходит о природе политического,
классическая Греция является платоновской4 в своих наи¬
более расхожих убеждениях; напротив, чтобы выразить
ужас разрыва, следует воспользоваться эмпедокловской
1. Платон. Государство, V, 462b. Пер. А.Н. Егунова g изм.
2. Платон. Законы, VII, 793с. Пер. А.Н. Егунова.
3. Связь и несущая конструкция: Платон. Законы, VII, 793с; связь го¬
рода: Государство, VII, 519е~52оа и Законы, XII, 945с-е; ткань: По¬
литик, 305с и Законы, V, 734е_735а5 symploke: Политик, зодею; syndein,
противопоставленное diaspan: Государство, 462b—с и Законы, IX,
857а7; от diaphora к stasis: Политик, зо6Ь~зо7<1.
4. См. выше главу III.
125

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
лексикой разделения, согласно которой, переворачивая
великий закон Дружбы, Эрида — раздор, разрубающий
все существа посередине, — раскалывает любое целое на
две части1. Но я сейчас не буду развивать жест Единого
и Многого: он слишком легко узнаваемый и чересчур
признанный, короче говоря, образцово-назидательный.
Я бы предпочла говорить на более тайном языке, все
еще греческом, хотя и не платоновском: языке, на кото¬
ром битву завязывают точно так же, как и союз1 2. Язык,
на котором примирение выражается в виде разрыва свя¬
зи. Язык, возможно, куда меньше пребывающий «в мире
самим собой»3, чем того хотелось бы грекам.
Lyo: «я развязываю». Не существует такой связи, кото¬
рую нельзя было бы подвергнуть этой операции, начиная
с социальной связи. Таким образом прерывают собрания
или разрывают соглашения; а еще — ниспровергают де¬
мократию. Поэтому, в полном согласии с ортодоксией, по¬
этическим именем для гражданской войны у Алкея или
Пиндара служит 1уё, «развязывание»4: stasis действитель¬
но является разлагающим принципом. До этого момен¬
та ничего нового.
Теперь добавим приставку dia- («разделяя»5): глагол
dialyd, имя действия — dialysis. В контексте ткачества они
1. Diatemno [рассекать, разъединять и т.д. — Примеч. пер.]: Эмпедокл.
DK B20, ст. 19-21 (ср.: Эсхин. Против Ктесифонта, 207, где объектом
diatemno является politeia, конституция). Diaspao: к уже процити¬
рованным платоновским примерам добавим Эмпедокла, DK B63
(=Bollack, 641), где, вопреки комментарию Жана Боллака, речь идет
именно о разделении надвое. См.: Bollack J. Empedocle. Т. Ill: Les
origins. Commentaire 1 et 2. 2eme partie. Paris: Minuit, 1969. P. 552-553.
2. Объектом synapto («связывать») у Эврипида может быть брачный
союз («Просительницы», 134), обмен («Финикиянки», 569 [в ориги¬
нале anapto.—Примеч. пер.]), переговоры («Финикиянки», 702), но
также и битва, makhe («Просительницы», 144).
3. Я заимствую это выражение у Лиотара. Lyotard J.-F. Le differend. Paris:
Minuit, 1983. P. 199-200.
4. Lysan d3 agoren: Гомер. Илиада, I, 305; lyein ta synkexmena: Лисий. Про¬
тив Андокида, 41; katalyein ten demokratian: Андокид. О мистериях, 96:
lye (lya): Алкей. Фр. 36 и 70, ст. ю-н, в: Campbell (lye, гложущая серд¬
ца и emphylos makha, борьба внутри рода); Пиндар. Немейские песни,
IX, 14 (1уё поясняет «ужасную stasis»).
5. Таков ее изначальный смысл согласно Шантрену, см.: DELG, s.v.
126

О САМОМ КРЕПКОМ РАЗВЯЗЫВАНИИ
означают нечто противоположное сплетению — рабо¬
ту чесальщика, распутывающего запутанный клубок,—
и легко классифицируются под категорией «искусства
разделения»1; но у историков dialyo также служит для того,
чтобы распустить армию в конце сезона боевых действий;
а в политическом регистре dialysis означает любой процесс
распада: раскол сообщества, разрыв мира1 2 3. Разумеется,
таким же образом кладут конец и злу: войне, ненависти,
stasis. И вот, оказывается, что в словарях эта последняя
рубрика является наиболее обширной — с таким отрывом
от остальных, что чувствуешь себя вправе спросить: если
негативное с такой регулярностью подвергают разложению,
не связывает ли оно крепче, чем социально приемлемые
ценности? Но что еще хуже — или лучше с интересую¬
щей нас точки зрения, — мы видим, что dialyo и dialysis
сами по себе могут обозначать примирение враждующих
партий после спора или гражданской войны. И так об¬
стоит во множестве случаев, в судебном красноречии или
в прозе историков (например, так говорится об афинском
примирении в 403 году), но также и в живой повседнев¬
ности надписей, любезных сердцу современного историка
Греции, поскольку в них он надеется найти высеченный
в камне голос реальности в настоящем времени4.
1. Ткачество: Платон. Политик, 281а (<dialytiki), 282b: diaplekon каг dialydn.
Недавняя книга, посвященная ткачеству, не учитывает эти случаи
употребления 1уд и dialyo, см.: Scheid J., Svenbro J. Le Metier de Zeus.
Paris: La Decouverte, 1994.
2. Война: Фукидид. II, 23.3; 68.9; 78.2; 102; III, 1.2; 26.4; V, 83.2 и т.д.; во
время гражданской войны могли быть распущены даже тайные об¬
щества: Там же. VIII, 81.2. Сообщество: Платон. Государство, V, 462b
(а также I, 342d); Законы, I, 632b; употребленное непереходным об¬
разом, dialyein может означать, что город «порывает со своими обя¬
зательствами» (Аристотель. Политика, III, 1276614-15; мир: Tod, 145,
ст. 13, Аргос, 361 год до н.э.).
3. Эврипид. Финикиянки, 435; Аристофан. Лисистрата, 569; Исей. II, 40;
Аристотель. Политика, V, 1303628, 1308630-31.
4. Примирение после ссоры: Лисий. Речь о нанесении раны, i; Демос¬
фен. Против Мидия, 119 и 122; Аристотель. Риторика, I, 1373ад; Поли¬
бий. IV, 17.6 и 17.9; см. также: Meyer P.M. Griechische Papyrusurkunde
der Hamburger Staats- und Universitatsbibliothek. Bd. 1, 13. Leipzig;
Berlin: Teubner, 1911. № 25, ст. 5 (середина III века). После граждан¬
ской войны: Фукидид. III, 83.2; Ксенофонт. Греческая история, II, 4.35
127

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
Dialyo: «я развязываю»/dialyd: «я примиряю». Я отде¬
ляйся заново сплетаю то, что было расплетено. Разуме¬
ется, прежде чем утверждать, что перед нами восхити¬
тельный пример «противоположного смысла»1 внутри
одного и того же слова, можно попытаться уменьшить
аномальность, реконструируя ее происхождение. Тогда по¬
зади «dialyd/я примиряю противников» мы воссоздадим
«dialyo/я развязываю узел конфликта». Но вполне возмож¬
но, что здесь сталкиваются два прочтения. Тогда одни бу¬
дут считать, что разложение лишь подразумевается или,
самое большее, едва слышится говорящими, для которых
в счет идет только социально позитивное содержание;
или же, поскольку примирение сторон является, в чем
убеждают и дискурс, и надписи, действием, как никакое
другое предназначенным для спасения города, что есть
серьезные основания ставить на то, что под dialysis вче¬
рашние враги не имели в виду ничего другого, кроме
восстановленного общения. Но есть и другие — и я в их
числе, — считающие, что следует глубоко задуматься над
этим способом выражения, вынуждающим граждан го¬
ворить о развязывании для того, чтобы сказать о возоб¬
новленной связи, как если бы не было другого способа
примирения, кроме разрыва (я примиряюсь: я порываю,
я отрекаюсь). Или, скорее, как если бы то, что требует¬
ся разложить любой ценой — рискуя при этом забыть,
что есть и особая лексика примирения, выражающая его
идею в рамках категории обмена {diallage, diallasso), — было
(Афины, 403 год до н.э.); Аристотель. Афинская полития, 38.3 (Афи¬
ны, 403 год до н.э.); Диодор Сицилийский. Историческая библиотека,
XV, 89.1-90 (ср.: Tod, 145, ст. 5, и 201 (Митилена, 324 год до н.э.)), II,
46-47; Nenci G. Materiali е contributi per lo studio degli otto decreti da
Entella // Annali della Scuola Normale Superiore di Pisa. Serie 3. Vol. XII.
№ 3, 1982. P. 3 (Наконе, ст. 12); Pouilloux, 21 (Самос, около 280 года до
н.э.), ст. 9, II, 14-15, 16 и Pouilloux, 3 (Самос, 243 год до н.э.).
I. Заимствуя у Фрейда выражение «противоположные смыслы
в первобытных словах», которое он, в свою очереДь, заимствует
у лингвиста Карла Абеля. [В переводе А.М. Боковикова фрейдов¬
ское Gegensinn — «противоположное значение». См.: Фрейд 3. О про¬
тивоположном значении первых слов // Пер. А.М. Боковикова //
Фрейд 3. Собрание сочинений в ю т. Т. 4: Психологические сочи¬
нения. М.: Фирма СТД, 2006. С. 243-252.—Примеч. пер.\
128

О САМОМ КРЕПКОМ РАЗВЯЗЫВАНИИ
именно тем, чье имя не произносилось: ненависть, разде¬
ление. Иными словами, самая крепкая связь — настолько
принудительная, что даже нет необходимости называть
ее по имени, — является также и тем, что распарывает го¬
род. Следовательно, чтобы спасти общность, необходимо
приложить все силы, чтобы развязать то, что разобщает.
Dialyo: я отвязываю граждан от гнева, поднявшего их
друг против друга. Все остальное следует из этого. Так об¬
стоит в III веке до нашей эры, в маленьком сицилийском
городке Наконе, в формулировке декрета, постановляю¬
щего, что «все [граждане], для кого имела место распря
\diaphord], когда они боролись из-за общих дел, созывают¬
ся на собрание, чтобы совершить друг с другом dialysis»\
Развязать распрю: в разделении этого dia- возрождается
возможность для со-бытия или бытия-вместе (syn) — и гре¬
ки, судя по всему, не видят никаких затруднений в том,
чтобы равнозначно употреблять dialyein и syllyein2, развя¬
зывать отделяя и развязывать вместе, ведь как в моду¬
се did, так и в модусе syn развязывается в конечном сче¬
те сила разделения, действующая в городе. У историков,
разумеется, это называется улаживанием конфликта. Я же
обращу здесь внимание на то, что то, что отделяет, завя¬
зывает до странности сильную связь.
И я готовлюсь к тому, что придется еще не один раз
приспосабливаться к даже не пытающемуся скрываться
противоречию. Все будет происходить между несколькими
словами, а иногда и внутри одного слова: пары противо¬
положностей и отдельные слова, которые сами содержат
в себе оппозицию, — поэтому, возвращаясь к исходной ме¬
тодологической предосторожности, мы в данном случае
будем говорить о слове с «противоположными смысла¬
ми», уточняя, однако, что оппозиция здесь является про¬
изводной, а не «первобытной». У нас уже есть syn- и dia-,
общность и разделение, symploke и dialysis (но мы знаем,
1. Nenci G. Materiali е contributi per lo studio degli otto decreti da Entella.
P. 3, ct. 12. Подробнее об этой надписи см. ниже Главу IX. [Перевод
Лоро здесь отличается от приведенного ей в главе IX.—Примеч. пер\
2. Шантрен не сморгнув глазом перечисляет dialysis и syllysis под ру¬
брикой «улаживания, упорядочивания». См.: DELG s.v. 1уд.
129

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
что dialysis также противоположна самой себе, как свя¬
зывание заново — развязыванию). И к ним прибавится
stasis, без конца между покоем и движением. Итак, сло¬
ва: по два или одно за два, а затем имена собственные,
в небольшом числе — Гомер, Гераклит, Платон и кое-кто
еще — и названия нескольких городов, не всегда самых
знаменитых — я уже назвала почти безызвестную Наконе,
но нужно будет упомянуть и другие, не входящие в нашу
вульгату, как если бы обмен между противоположными
смыслами легче осуществлялся за пределами Афин.
Слова, имена: множество языковых сцен для одного
и того же сценария. Вопреки классической конструкции
парадигмы города, чьей моделью служит Единое, этот
сценарий всякий раз ведет к тому, что под прекрасной
конструкцией обнажаются очертания мысли, которую
официальный дискурс об общности скрывает и, возмож¬
но, вытесняет: под анафемой stasis — пугающая конста¬
тация того, что гражданская война является соприрод-
ной городу1 и даже основывающей политическое именно
в качестве того, что является общим. Но таково забвение
этого политического, неразрывно конфликтного и обще¬
го, что для того, чтобы вывести его на свет, необходимо
продвигаться, обращаясь к, так сказать, противо-памяти.
Вопреки гражданской памяти, высылающей бога Войны
за пределы города, настанет час воздать должное ула¬
живающему и собирающему Аресу. Но в данный момент
тому, кто хочет, не откладывая на потом, придать stasis ее
принципиальную важность, достаточно будет добраться
до meson: это центр города, общий для всех и место обоб¬
ществления, для равных и взаимозаменяемых граждан
очерчивающий пространство для речи и действия, кото¬
рые служат koinon («общему»)1 2. И вот, в этом гражданском
центре, который можно назвать пустым только потому, что
1. Об этом говорит прилагательное emphylos: «внутренний», даже «врож¬
денный» для группы, замкнутой в самой себе. См.: Loraux N Oikeios
polemos. La guerra nella famiglia.
2. Cm.: Vemant J.-P. Les origines de la pensee grecque. P. 45-46; Leveque P.,
Vidal-Naquet P Clisthene l’Athenien. P. 18-24; Detienne M. Les maitres de
verite dans la Grece archai'que. P. 83-98. Также см. выше главу II.
130

о m£son и способах его оккупации
он был предварительно очищен от тех, кто его занимал,
воцаряется конфликт — конфликт слов, конфликт оружия.
Чтобы погрузиться в него, возьмем метафору корабля
города в ее изначальной формулировке, в которой в Ми¬
ти лене VII века она была высказана в поэзии Алкея:
Мне не постичь stasis ветров —
Один катит свою волну туда,
другой — туда, нас же, являющихся серединой [td messon],
носит вместе с [нашим] черным кораблем
в страшно тяжелом испытании бури1.
На данный момент допустим, что stasis ветров — это граж¬
данская война, разразившаяся в Митилене. И в самой
середине stasis, захваченный противонаправленными ве¬
трами, — там, где противоположные порывы сталкивают¬
ся и яростно взаимоуничтожаются — находится корабль-
город. Meson попадает в бурю, потому что буря нашла
в нем свое место.
Мы еще вернемся к Алкею и stasis ветров. А пока что
ненадолго задержимся в meson.
О meson и способах его оккупации
Все начинается в «Илиаде», где предлагается различать
meson слов и meson оружия. Иными словами, советы, где
блещут речами, и сражение, где все равны, — не щадящее
никого, но взамен приносящее еще больше славы тому, кто
сможет одержать в нем верх. Или еще точнее: agora, где гово¬
рят «добрые советчики», и поле битвы, где стяжают славу
«доблестные свершители подвигов»1 2. То, что Ахиллес мо¬
жет найти себе место и на agora, и в сражении3, безусловно
подталкивает к тому, чтобы объединить две эти «середи¬
ны»— но терпение! прежде, чем взаимоналожить, попро¬
буем их разграничить. Ибо даже если agora и поле битвы
неотделимы друг от друга, требуемая ими поза, конечно же,
1. Алкей. Фр. 208, в: Campbell.
2. Лоро цитирует здесь стих IX, 444 (mython te rhiter3 emenai priktera te
ergon) в переводе Мазона.—Примеч. пер.
3. Гомер. Илиада, IX, 440-443.

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
различна: в самом деле, мнимое спокойствие собраний тре¬
бует, чтобы наконец уселись эти воины1, которые день за
днем выстраиваются, чтобы стоя сражаться врукопашную
(здесь я комментирую глагол histimi1 2 3, чьим производным
и является имя действия stasis; к этому я еще вернусь).
Итак, agora — мирное место? Разумеется — если, конечно,
могли быть мирными собиравшиеся на ней советы, если
судебные процессы происходят в мирное время, и если не
удивляться тому, что с первой же песни «Илиады» Гомер
украдкой стирает границу между войной и собранием, на¬
деляя второе тем, что характеризует первую — kydos?, ко¬
торое служит герою одновременно и знаком избранности,
и талисманом победы в битве4 5. Возможно, мирное, если,
конечно, могло быть мирным место политической борь¬
бы— тех противостояний, что на языке времен Солона,
сохранившемся и в зените классической эпохи в форму¬
лировке одной из клятв, зовутся просто-напросто agoraP.
Ибо agora говорит о собрании (от ageiro, собирать), но с са¬
мого начала «Илиады» в ней воцаряется именно кон¬
фликтность agon6 с ее словесными сражениями, с силой
против силы, когда два оратора встают друг против друга7.
1. Собрание, где мужчины стоят, является исключительным (ср.: «Или¬
ада», XVIII, 245-247). По этой теме см. диссертацию: Montiglio S. Dire
le silence au pays du logos. Paris: Editions EHESS, 1994.
2. Ставить, стоять, устоять и т.д. (греч.). — Примеч. пер.
3. Слава, честь (греч).—Примеч. пер.
4. Процесс на agora: «Илиада», XVI, 384-388; эпитет kydiaaneira, тради¬
ционно связанный со сражением (VII, 213; VIII, 448; XIV, 155), ха¬
рактеризует собрание в: I, 490-491. О kydos см.: Бенвенист Э. Словарь
индоевропейских социальных терминов. С. 277-283.
5. Клятва Амфиктеонов у Эсхина в: «Против Ктесифона», ш.
6. Аналогичным образом в санскрите существительное grama, «дерев¬
ня», изначально означало «отряд». См.: Malamoud С. Cuire le monde.
Rite et pensee dans l’Inde ancienne. Paris: La Decouverte, 1989. P. 95. [Agon
так же происходит от ageiro, как и agora.—Примеч. пер)
у. Война слов: antibioisi epeessin («Илиада», I, 304-305; см. употребление
antibion в бою: III, 20; VII, 51), а также замечания: Dunkel G. Fighting
Words. Aleman Partheneion 63 «makhontai» // Journal of Indo-European
Studies. 1979. Vol. 7. № 3-4. P. 249-272. Об agon, означающем собрание,
см.: Ellsworth J. D. Agon Neon: An Unrecognized Metaphor in the Iliad //
Classical Philology. 1974. № 69. P. 258-264; Agamemnon’s Intentions, dywv,
and the Growth of an Error // Glotta. 1976. № 54. P. 228-235; и The
meaning of dywv in epic diction // Emerita. 1981. № 49. P. 97-104.
132

О MtSON И СПОСОБАХ ЕГО ОККУПАЦИИ
Говорить, сражаться — расстояние между ними меньше,
чем могло бы казаться.
Еще одна agora или, точнее, изображение одной agora:
уже неоднократно упоминавшаяся сцена, выбитая на щите,
который Гефест выковал для Ахиллеса. На ней два горо¬
да стоят лицом к лицу, один — охваченный войной, вто¬
рой— занятый деятельностью мирного времени. В мир¬
ном городе agora, соответствуя своему имени, заполнена
народом: на ней собрались люди, обозначенные как 1аог
(то есть — не будем об этом забывать — как «вооружен¬
ный народ»)1. Но текст собирает их только для того, что¬
бы тут же, под тем же самым именем 1аог, разделить на
две партии, с криками противостоящие друг другу1 2. Дело
в том, что на agora разворачивается судебная тяжба — дру¬
гими словами, если процитировать Луи Жерне, размыш¬
ляющего о древнейшей истории права, — агон: одновремен¬
но состязание и сражение, «судебная борьба». В том виде,
в каком ее зафиксировало на щите искусство бога-кузне-
ца, эта ссора (neikos) является парадигматической — кто-то
скажет, архетипической3 — из-за важности того, что стоит
на кону, ведь из двух людей, противоборствующих по по¬
воду выкупа за убийство, один — тот, кто убил, — рискует
жизнью. Риск, разумеется, достаточный для того, чтобы
толпа страстно вовлеклась, кричала и разделилась над¬
вое: два человека, два лагеря, два таланта золота, поло¬
женных на середину (еп messoisi), — такова на щите Ахил¬
леса великая сцена Двух4.
Итак, мы видим, что конфликт — едва одомашненный
в агоне — уже находится в сердце города. Вряд ли это утвер¬
ждение приведет в восторг всех историков греческого го¬
рода, и найдутся те, кто предпочел бы заменить его на
другое, исправляя «уже» на «еще»: в таком случае скажут,
1. Гомер. Илиада, XVIII, 497: laoi сГ еп agorei esan athrooi.
2. Там же. Р. 502.
3. Nagy G. The Best of Achaeans. P. 144.
4. Agon: Gernet L. Recherches sur le developpement juridique et moral de la
pensee grecque. P. 90. Интерпретацию сути этого конфликта и его
ставок в целом см.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социаль¬
ных терминов. С. 378-379-
133

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
что meson пока еще является конфликтным. Тем самым нас
подводят к мысли, что в ходе неудержимой эволюции на¬
станет тот день, когда в классическом городе — на самом
деле, отождествляемом с Афинами, — противостояние, как
упорядоченное, так и нет, уступит место противопоставле¬
нию речей. Что касается меня, то, как несложно догадаться,
я решительно придерживаюсь «уже»: конфликт уже. Ибо
каким бы загримированным оно ни было в классических
Афинах1, противостояние, разумеется, никуда не собира¬
лось исчезать. Я имею в виду собрания и те «враждебные
друг другу тезисы»2, которые в историческом нарративе
Фукидида ведут афинян к агону, когда прямо в разгар Пе¬
лопоннесской войны они во второй раз обсуждают, какую
судьбу уготовить Митилене3 в обстоятельствах, весьма
похожих на те, что изображает сцена со щита Ахиллеса,
ибо для жителей союзного города, совершивших измену,
речь идет о смерти или спасении. Но покинем Афины
и перенесемся лучше в город Эресос — по воле случая он
соседствовал с Митиленой — в конец IV века. И одна из
надписей свидетельствует, что в Эресосе, как, вполне ве¬
роятно, и во многих других городах, голосование на со¬
брании носит имя diaphora*: голосование, то есть деление
[partage] голосов, а кроме того — распря.
Голосовать означает согласиться на неравное деление
[accepter de se departager]. И мы добавим: тем самым согла¬
ситься на то, что деление влечет за собой победу одной
части города над другой. Достаточно назвать эту победу
законом большинства, и все будет казаться самоочевид¬
ным. И тем не менее, коль скоро были греки, называвшие
голосование diaphora, все говорит о том, что, мыслимый
в качестве победы (nike) или превосходства {kratos\ мажо¬
ритарный процесс относился к тем, чью легитимность
греческая мысль о политическом признавала с большой
неохотой. Удивительной может показаться практика одного
1. См. выше главу III по поводу Эфиальта.
2. Буквальнее: противоборствующие мнения (ton gnomon... antipalon).—
Примеч. пер.
3. Фукидид. III, 41, I. См.: Loraux N. La majorite, le tout et la moitie.
4. Tod, 191, ct. 18 (Эресос, 332 год до н.э.).
134

О MESON И СПОСОБАХ ЕГО ОККУПАЦИИ
из критских городов архаической эпохи, когда судебный
процесс выигрывался той из сторон, что смогла привлечь
в свою поддержку большее число свидетелей1. Но вполне
возможно, что греческому мыслителю в конечном счете
проще было бы примириться с ней, нежели с законом,
требующим, чтобы в том, что касается общих дел, деле¬
ние голосов завершалось победой. Именно победа вносит
разлад, как на собрании, так и в гражданской войне. То,
что в stasis, в которой льется кровь, нет «хорошей победы»,
является самым расхожим из убеждений классического
города, и Демокрит, в данном случае становясь глашата¬
ем благонамеренных мыслителей греческого политиче¬
ского, будет тому свидетелем, утверждая, что она — «зло
для обеих сторон, ибо для победителей и для побежден¬
ных разрушение будет одним и тем же»2, поскольку друг
другу противостоят одинаковые. Куда большее удивле¬
ние вызывает то, что победа одного мнения над другим,
мирно достигнутая на собрании, тоже тревожит и вно¬
сит разлад. Поскольку разделение [division] надвое пуга¬
ет — как если бы в этом делении на части [partage] всегда
в зародыше была stasis, — греки убеждены, что, если го¬
лосующие поделились поровну, то неизбежно возобладает
наихудшее мнение из двух. И они грезят о единодушии
на собраниях, единогласно принимающих общее реше¬
ние— в таких случаях бесспорно хорошее3.
Если бы уделяли достаточно внимания этому повто¬
ряющемуся сценарию, если бы отважились измерить всю
глубину недоверия, которое предполагаемые изобретатели
политического питали по отношению к своему «изобре¬
тению», то это сильно подорвало бы достоверность всех
генеалогий примирившегося города, где голосование шаг
за шагом заменило собой stasis, где конфликтное meson
без каких-либо затруднений сделалось пустым, чтобы
1. Об институте соклятвенников и его связи с практикой подсчета го¬
лосов см.: Gernet L. Recherches sur le developpement juridique et moral
de la pensee grecque. R 90-91.
2. Демокрит. DK B249.
3. Loraux N. La majorite, le tout et la moitie и Loraux N. Sur la transparence
democratique // Raison presente. 1979. № 49. P. 3-13.
135

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
уступить место полностью упорядоченному чередованию.
Разумеется, греки хотели, чтобы именно таким и был за¬
кон жизни в городе, и на данный момент я, конечно, воз¬
держусь от категорических утверждений о сознании или
бессознательном этой воли. Разумеется, в качестве сущно¬
сти политического консенсус заслонил — возможно, очень
рано — от их глаз конфликт. Но прежде чем поверить им
на слово, прежде чем послушно уступить тому образцу,
который их желание бессмертия нарисовало для буду¬
щих поколений, задержимся еще немного в архаическом
meson, на том моменте, когда его занимал Солон. Солон,
человек «середины», примиритель, кладущий конец stasis
богатых и бедных. Герой для Аристотеля.
Разумеется, в аристотелевской рефлексии сам город при¬
зван разместить между своими враждующими половинами
некую середину, которая должна быть третейской сторо¬
ной людей середины. Но в афинском meson архаической
эпохи, всегда находящемся под угрозой конфликта, между
двумя армиями граждан нет никого, кроме Солона: стоя¬
щего на ногах, как гоплит, одинокого, как тиран, чтобы
сдерживать две фракции, горящие желанием возобновить
сражение1. А после Солона? Сам Аристотель и снабжает нас
информацией: есть закон, задуманный Солоном для ту¬
манного будущего, для слишком предсказуемых будущих
конфликтов. И закон гласит: «Кто во время stasis в городе
не станет с оружием в руках ни за тех, ни за других, тот
лишается своих прав и не причастен городу»2.
Разумеется, этот закон удивлял и шокировал, и на¬
шлось больше историков, готовых оспаривать аутентич¬
ность закона, чем тех, кто допускал солоновское автор¬
ство. Поскольку человека середины принято считать
умеренным, такое предписание политического активиз¬
ма с большой неохотой атрибутируется мудрому Солону.
Тем более что закон, как кажется, опасно смешивает все,
что политическая мысль V века стремится разделить,
даже противопоставить: славные битвы внешней войны
1. См.: Loraux N. Solon au milieu de la lice.
2. Аристотель. Афинская полития, 8.5. Пер. С.И. Радцига с изм.
136

О MtSON И СПОСОБАХ ЕГО ОККУПАЦИИ
и убийства, к которым сводится гражданская война. В са¬
мом деле, если способность взять в руки оружие (thesthai
ta hopla) является абсолютно определяющим критерием
гражданства в классическом городе, то солоновский за¬
кон представляет собой скандал, потому что отныне ни¬
что не отличает жест гражданина от жеста мятежника,
ведь именно в качестве гражданина и должно стать мя¬
тежником1. Однако, комментируя закон, я уже забежала
вперед с интерпретацией того, что я, со своей стороны,
приписываю Солону как нечто подлинно солоновское по
своему духу: «закон невзгод», считающийся с неизбежно¬
стью конфликта, с неизбежностью stasis, которую в сво¬
ей поэзии Солон изображает как «общее зло» (dimosion
какбпг) — столь же общее, сколь неудержимое (она входит
в каждый дом, и ворота во двор не могут ее остановить,
она перескакивает через самые высокие стены и оты¬
скивает тихого гражданина в глубине комнаты, где тот
спасался бегством1 2 3). Stasis — зло, и лучше было бы пре¬
дотвратить разгул ее неистовства; но когда она уже тут,
она захватывает город вплоть до того, что заменяет со¬
бой общность. Гоплит стоит (stas), готовый умереть за
отечество, и вот разражается stasis, совращающая гопли¬
тов к себе на службу: это значит, что необходимо занять
одну из сторон, поскольку только так из разделенного
города можно будет воссоздать некую целостность, во¬
влекая всех без исключения членов: это способ заново
склеить две антагонистичные половины. И, как если бы
stasis стала гражданской службой, лишенным гражданских
прав, то есть политически мертвым4, будет безразличный
гражданин. Нейтральности не существует.
1. Согласно Шантрену (DELG), аномальное образование слова stasidtes
[мятежник, восставший.—Примеч. пер.] можно объяснить влиянием
модели patriotes. Я, в свою очередь, полагаю, что в языке Солона
имплицитную модель для stasiotes следует искать, скорее, в stratidtes,
обозначающем солдата.
2. Demosion означает «общественное, публичное». — Примеч. пер.
3. Солон. Фр. 4, ст. 28-30 в: West.—Примеч. пер.
4. «Атимией здесь бьют по тем, кого не ,,убивают“». Цит. по: Gernet L.
Recherches sur le developpement juridique et moral de la pensee grecque.
P. no—III.
137

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
Солоновский закон учит нас, что сущностной харак¬
теристикой stasis является то, что она затрагивает весь
город целиком. Pasa polls: обычно это мыслится в модусе
Единого. Это означает, что хотя гражданскую войну всег¬
да отождествляют с двоицей, поскольку она разделяет,
она производит нечто единое из двух, с той, однако, раз¬
ницей, что в середине этого единого находится разлом1.
В этой игре одного и двух велик был риск потерять
Единое. Поэтому афиняне V века, с готовностью почита¬
ющие Солона, забыли про его закон и предпочли после
олигархической диктатуры 404 года изолировать виновных,
пересчитав их: было тридцать тиранов, потом только де¬
сять, плюс десять начальников в Пирее, плюс одиннадцать
тюремных сторожей, всего шестьдесят один преступник,
лишенный права на амнистию2. А остальные — ну что ж!
будут считать, что они не совершили ничего серьезного,
и после клятвы забыть прошлое они заново обретаются
в числе граждан, в возрожденной общности. Прошло то
время, когда безразличие и апатичность наказывались
утратой прав в городе.
Именно так за счет элементарной арифметики афин¬
ская демократия стремилась проигнорировать, что в сра¬
жениях между собой сталкивались две половины города.
Но можно биться об заклад, что к 403 году прошло уже
немало времени с тех пор, как греки перестали задавать¬
ся вопросом, что же означает stasis.
Stasis как Gegensinn3
Stasis. Имя действия, производное от глагола histimi. Си¬
ноним: kinesis, «движение» или, точнее, «возбуждение». —
Какой-нибудь греческий словарь прописных истин обяза¬
тельно содержал бы это определение, чья несомненность
1. О солоновском законе также упоминает Плутарх («Солон», 20.1), пря¬
мо называя его «парадоксом», но в схожем с Лоро ключе интерпре¬
тируя его логику.—Примеч. пер.
2. Аристотель. Афинская полития, 39.6.
3. Противоположный смысл; смысл, противоположный сам в себе
(нем).—Примеч. пер.
138

STASIS КАК GEGENSINN
постоянно удостоверяется трагиками, комиками и исто¬
риками, к которым следует добавить философов, когда
те мыслят город1. Но для философов — часто для одних
и тех же1 2, — занятых детерминациями бытия, есть также
очевидность stasis как имени для остановившегося бытия,
для выстаивания в его неподвижности (и действительно,
histimi означает вставать, ставить, останавливать). Здесь,
между возбуждением и неподвижностью, и начинаются
сложности.
Утверждают, что греки без труда ориентировались меж¬
ду обоими значениями, не задаваясь излишними вопро¬
сами. Допустим. Тем не менее, всегда увлеченные своим
собственным языком, они не могли не заметить возмож¬
ности, которые этот двойной смысл открывал для сло¬
весных игр. И когда вопреки Гераклиту Платон говорит
о невозможности совпадения противоположностей, имен¬
но против уподобления глагола hestanai («стоять, оста¬
новиться») глаголу kinelsthai («двигаться») он протесту¬
ет в IV книге «Государства». И добавляет: «Точно так же
о том, кто стреляет из лука, было бы, думаю я, неудач¬
но сказано, что его руки тянут лук одновременно к себе
и от себя. Надо сказать: „Одна рука тянет к себе, а дру¬
гая — от себя“»3 4. Здесь мы легко опознаем полемическую
аллюзию на palintropos harmonic (к ней мы еще вернемся).
Но на шкале немыслимого, по всей очевидности, есть раз¬
ные степени. Ибо, чтобы сказать о том, что невозможно
помыслить, Платон в «Софисте»5 обращается к понятию
kinesis stasimos, стоячему движению, тогда как обратное по¬
нятие— stasis kiniti—не будет даже озвученным. Платон
воздерживается от этого, и у него есть на то причины: по¬
скольку он занят как бытием, так и городом, он знает, что
1. См., например: Фукидид. III, 82; Платон. Государство, VIII, 545CI2-3
и 6; Аристотель. Политика, V, 4Л304аз6.
2. Ср., например, в «Софисте» 228а и 250a-b. В русских переводах Пла¬
тона и Аристотеля stasis в «онтологическом» смысле, как правило,
передают словом «покой». — Примеч. пер.
3. Платон. Государство, IV, 4360-439!). Пер. А.Н. Егунова.
4. Противоустремленная, противонаправленная гармония (греч.).
5. Платон. Софист, 25бЬ7.
139

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
в политическом языке эта синтагма никоим образом не
является чем-то adynaton1, но представляет собой чистый
плеоназм (для гражданского слуха в stasis kinete движение
слышится дважды, и мысль философа бессильна пода¬
вить это первое восприятие, непосредственное и привыч¬
ное для граждан). Если на то пошло, подлинным adynaton
является даже не синтагма в целом: оно полностью со¬
держится в слове stasis как имени возбуждения/стояния.
Разумеется, можно решить ничего не знать о слове
с противоположным смыслом. Можно вести себя как ни
в чем не бывало и укрыться за статьей небезызвестного
«Этимологического словаря»2, где stasis поясняется как
«стабильность, местоположение, действие вставания, от¬
сюда: мятеж»; в таком случае лучше не задавать слишком
много вопросов об этом «отсюда». Еще можно — искренне
удивившись тому, что в политическом контексте слово не
сохраняет свой нейтральный смысл «позиции», — утвер¬
ждать, что «решение загадки» находится «в самом грече¬
ском обществе» — таков выбор историка3.
Со своей стороны, я предлагаю усложнить двойной
смысл, наложив на оппозицию возбуждения и стояния на¬
пряжение между тем, что стоит единым блоком (и может
быть только единым) — то есть stasis, — и представлени¬
ем, чаще всего ассоциирующимся со stasis в повседневном
опыте, то есть разделением. К этому меня подталкивает
один пассаж Платона — из V книги «Законов», — где речь
идет о «наихудшей болезни в городе, которую правиль¬
нее было бы называть diastasis, чем stasis»4. «Правильнее
междоусобица, чем фракция бунтовщиков», гласят пере¬
воды, или: «правильнее восстание, чем мятеж». Но при¬
давая dia- все его различающее значение, я охотно прочи¬
тываю здесь то, что для города самой тяжелой болезнью
является «скорее разделение, чем застой, стаз». Это вопрос
о терминах: stasis совершенно не годится для обозначения
1. Невозможное (греч.).
2. Имеется в виду словарь DELG.—Примеч. ред.
3. DELG, s.v. histemi; Finley M.I. Economy and Society in Ancient Greece.
P- 94-
4. Платон. Законы, 744d4.
14О

STASIS КАК GEGENSINN
гражданской войны, намекает Платон, не без удовольствия
аннулирующий политическое употребление слова, возвра¬
щая ему философское значение неподвижности. Только
слово с dia- (здесь — diastasis) способно выразить двоицу
разделения. Так косвенным образом обнаруживается глу¬
бинная связь stasis с фантазмом неделимости.
Итак, гипотеза, которую я сформулирую без дальней¬
ших предосторожностей: гражданская война является stasis
потому, что равное противостояние двух половин города
воздвигает в meson конфликт, как нечто вроде стелы. Та¬
кова у Алкея stasis ветров, сил в равновесии, возводящих
неподвижный фронт воздуха, движущийся над тонущим
кораблем города1. Но прежде всего следует процитировать
одно место из «Эвменид», где Афина увещевает Эриний
отвести гражданскую войну от Афин:
Внутриплемённого Ареса ты не ставь
[met3... hidryseis — не воздвигай]
С взаимной дерзостью средь моих сограждан1 2.
В классическую эпоху Арес часто воплощает кровавый за¬
кон stasis; поскольку hidrymai означает действие «установ¬
ления» или «основания» — на самом деле, практически
то же самое выражается в римском seditio3 — и очень часто
«воздвижения» (статуи, алтаря)4, то образ стремительного
Ареса, подобно статуе5 воздвигнутого посреди граждан,
подсказывает, о чем именно идет речь во взрывающе-
застывшей stasis.
1. Предысторией этой метафоры служат гомеровские сравнения: «Или¬
ада», XVI, 765-771. Надь перечисляет все, что в Аресе напоминает
природу ветра: Nagy G. The Best of Achaeans. P. 376.
2. Эсхил. Эвмениды, 862-863. См. выше главу I.
3. В том случае, если его связывают с sedere\ другая этимология при¬
водится в: Botteri Р. «Stasis»: le mot grec, la chose romaine // Metis. 1989.
№ 4. P. 87-100.
4. Напомним, что в надписях stasis может означат^ — и действительно
часто означает — акт возведения статуи. Возведенный Арес пред¬
ставляет собой аллюзию на Эриду, которая «воздвигает себя» до
самого неба в битве («Илиада», IV, 443).
5. Обращаясь к этой синтагме, позаимствованной из «Безумной любви»
Бретона, мы следуем анализу двойного смысла stasis в: Desanti J.-T.
La violence // Le Monde-Dimanche. 1982. Aout 15.

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
Чтобы развить эту гипотезу, два замечания в форме
короллариев.
Первый касается греческого способа выражать сразу
и устойчивость Того же, и взрыв двоицы: вне зависимости
от того, обозначаются ли две партии как «богатые» и «бед¬
ные» (или как «многие» и «немногие» и т. д.) — то есть по
меньшей мере как различные, — любая формулировка
stasis принципиально стремится их уравнять, вплоть до
того, что они становятся взаимозаменяемыми в своем бы¬
тии и своей речи — это я называю греческой тенденцией
к симметризации; то, что этот феномен часто ускользает
от внимания наших современников, поскольку мы, волей-
неволей сформированные марксистской мыслью, всегда
ищем обязательную асимметрию между противостоящи¬
ми лагерями, представляет собой отдельный вопрос, ко¬
торый увел бы нас слишком далеко1.
Во всяком случае, как это происходит у Фукидида,
анализирующего язык мятежников1 2, одно и то же опи¬
сание часто считается достаточным для обоих лагерей,
так что в итоге противники становятся абстрактными.
Один и тот же язык [langue] и одни и те же слова для
обеих партий, как если бы внутри разделения был толь¬
ко один возможный способ говорения [langage]. И, чтобы
подчеркнуть взаимообоюдность жестокого обмена между
двумя лагерями, письмо — поэтическое, историческое, фи¬
лософское— употребляет слова, которые по-гречески до¬
статочно повторить, чтобы установить разделение на два
антагонистичных полюса: там, где мы говорим «одни...
другие...», греческий повторяет heteroi... heteroi... (аналогич¬
ным образом Алкей, чтобы расположить разнонаправлен¬
ные ветры, неистово дующие из противоположных сторон
света, повторяет enthen... enthen...3). Это повод напомнить,
что среди употреблений слова stasis есть одно, обознача¬
ющее «фракцию», которое позволяет согласно той же мо¬
дели применить это слово к обеим сторонам оппозиции
1. Тем не менее см.: Loraux N. Corcyre 427, Paris 1871. Р. 99-107.
2. Фукидид. Ill, 82. См.: Loraux N. Thucydide et la sedition dans les mots.
3. Букв, оттуда... оттуда (греч.).—Примеч. пер.
142

STASIS КАК GEGENSINN
двух партий. Поэтому говорят о противоборствующих
фракциях, но в обоих лагерях имеет место один и тот же
процесс, разве что удвоившийся (это если не считать, что
он является просто-напросто раздвоившимся).
Кроме того — и это мой второй пункт — чтобы гово¬
рить о stasis, следовало бы изобрести язык, который не
был бы римским1. Я имею в виду: такой, что мог бы из¬
бежать обязательного опосредования понятием «граждан¬
ская война», к которому, за неимением более приемле¬
мого термина, я уже обращалась и еще буду обращаться.
Civilis—как об этом напоминает Бенвенист2— означает
в первую очередь «то, что имеет место между cives» — между
гражданами, то есть между согражданами — в бесконечном
многообразии обменов, образующих целое civitas. Посред¬
ством bellum civile в стихии войны мыслится «широкая
взаимность»3 римского города. Со stasis все обстоит иначе:
обездвиженное движение, непрогибаемый фронт, который
устанавливает в городе парадоксальное единство, харак¬
теризующее одновременное восстание двух половин неко¬
его целого. Если к этому добавить, что субстантивы (от¬
глагольные существительные) на -sis выражают действие
безотносительно какого либо агенса4, stasis в предельном
случае становится автаркическим процессом, чем-то вро¬
де принципа. Сказать, что есть stasis, означает поместить
в середину города конфликт в той конфигурации, что ему
свойственна, когда два — в силу того что оно воздвигает¬
ся одним и тем же движением — становится одним.
Возьмем фразу, регулярно повторяющуюся в историо¬
графической прозе: «В таком-то городе имела место stasis».
Если бы мы захотели реконструировать процесс, то долж¬
ны были бы предположить, что сначала имело место
1. Не стоит, впрочем, забывать о том, что в языке историков, пишу¬
щих о Риме по-гречески, stasis располагается в куда менее драма¬
тичном регистре. См.: Botteri Р. «Stasis»: le mot grec, la chose romaine.
2. В «Двух лингвистических моделях города», см.: Benveniste Ё. Deux
modeles linguistiques de la cite. P. 277.
3. Выражение оттуда же. P. 278.—Примеч. пер.
4. «Абстрактная идея проекта, понимаемая, как объективная реализа¬
ция». См.: Benveniste Е. Noms d’agent et noms d’action en indo-europeen.
Paris: Adrien Maisonneuve, 1948. P. 80.
143

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
восстание одной стороны (stasis), затем, как его следствие,
другой (stasis), после чего следует обобщение конфликта:
stasis. Но можно сразу пойти короткой дорогой, которую
предлагает фраза, и понять ее в том смысле, что имело
место состояние восстания города. Ибо в stasis дело идет
о городе как целом.
Кукебп, движение и разделение
В качестве иллюстрации один философский анекдот.
Или, точнее, фрагмент Гераклита и комментарий к нему
Плутарха.
Сначала фрагмент:
Даже кукебп разлагается [diistatai], если его не сотрясают [те
kinoumenos]1.
Кукебп, напиток элевсинских мистерий, берет свое имя
от глагола кукаб, «встряхивать, взбалтывать» — если точ¬
нее, речь идет о смешивании, — и Гераклит здесь как бы
занят его этимологией, размышляя о странном законе,
гласящем, что если хотят избежать разделения (diistatai,
от которого происходит существительное diastasis) смеси,
ее необходимо встряхивать. Совершенно гераклитовское
суждение, ясное и темное в одно и то же время, но здесь
нет совершенно ничего, что могло бы нас смутить.
Но есть еще Плутарх и его рассказ, где вместо того,
чтобы комментировать слово, Гераклит молча совершает
жесты: знаки. Приглашенный согражданами из Эфеса
высказать свое мнение по поводу гражданского согласия
(homonoia — именно то, что греческая политическая тра¬
диция противопоставляет stasis), Гераклит не произно¬
сит ни слова, хотя эпизод происходит во время- собрания.
I. Гераклит. DK В125. Здесь я принимаю традиционное чтение с конъек¬
турой <тё> kinoumenos и, хотя я считаю, что в предложении Боллака
и Визманна есть смысл [их вариант: каг ho кукебп dystatai kinoumenos,
без «не».—Примеч. пер.], разночтения в манускриптах меня не убеж¬
дают. См.: BollackJ., Wismann Н. Heraclite ou la separation. Paris: Minuit,
1972. p. 340-341-
144

К Y К EON, ДВИЖЕНИЕ И РАЗДЕЛЕНИЕ
Вместо этого, взяв кубок, он смешивает воду и ячменную
муку с добавлением мяты, чтобы сделать из эмульсии
смесь — это и есть рецепт кукедп — и, встряхнув все вме¬
сте, выпивает и уходит, все так же молча1. Плутарх видит
в скромности напитка урок политической мудрости: вы¬
пивая смесь, Гераклит учит своих сограждан искусству
довольствоваться тем, что имеешь. Мы же, скорее, обра¬
тим внимание на изготовление кукедп и на момент, ког¬
да, не говоря ни слова, Гераклит встряхивает его перед
оцепеневшими эфесянами, переводя для своих сограждан
в жесты то, что в своем письме он вложил в слова.
Даже кукедп, если его не сотрясают, разлагается: ячмен¬
ная мука и вода отделяются друг от друга, и это diastasis.
Следовательно, необходимо взболтать напиток, чтобы
превратить его в смесь. Прежде чем поспешно заключить,
что в этом и состоит homonoia, отметим, что для Гера¬
клита спасение города подразумевает движение1 2. Отсюда
следует множество линий чтения, которые следовало бы
уметь вести одновременно, но явно недостаточно геракли-
товский ум ограничится тем, что перечислит их в одном
дискурсивном ряду.
I. Существительное кукедп говорит о встряхивании,
и действительно, смесь необходимо взболтать, чтобы сме¬
шать ее составляющие, ведь в противном случае они бы
непоправимо разделились, например, как масло и уксус,
просто вылитые в одну вазу, чей разлад служит для Кли¬
темнестры метафорой непреодолимого разделения между
победителями и побежденными3. Город, как и напиток,
представляет собой смесь, при условии, что между собой
1. Плутарх. О болтливости (=Moralia, 5iib-c) с комментариями: Batte-
gazzore А.М. Eraclito е il ciceone eleusino // Maia. 1977. № 29-30. P. 3-12.
2. Battegazzore A. M. La funzione del gesto e la concordia civica. Una nuova
interpretazione del fr. 1 di Eraclito alia luce di un passo plutarcheo // San-
dalion. Quaderni di cultura classica, cristiana e medievale. 1978. № 1. R 29.
3. Эсхил. Агамемнон, 323-324, где мы фиксируем термины dikhostatoiint’
и dikha. Возможно, прав Жан Дюмортье, полагая, что это эсхилов-
ское заимствование из «Илиады», IV, 450, но оригинальность тра¬
гического текста как раз и заключается в этом образе невозможной
смеси. См.: Dumortier J. Les Images dans la poesie d’Eschyle. Paris: Les
Belles Lettres, 1935. P. 188.
145

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
смешивают граждан всех видов. Но только приведение
в движение гарантирует успех операции: в согласии нет
ничего статичного.
2. На гераклитовском идиоме подлинное имя для это¬
го движения — это eris и, возможно, polemos, но движению,
мыслимому как конфликт, можно точно так же придать
его общегреческое имя stasis: для этого достаточно об¬
ратить внимание на употребление глагола кгпёд— разу¬
меется, это синоним кукад, но мы знаем, что в расхожем
употреблении kinesis ассоциируется с гражданской войной.
И даже кукад не избегает политического прочтения. Чтобы
в этом убедиться, следовало бы проследить судьбу этого
глагола в афинской комедии: тогда бы мы констатировали,
что у Аристофана кукад регулярно обозначает агитацию
демагогов, сеющую разделение в городе, и, по меньшей
мере один раз, происки Полемоса1. Затем, чтобы вернуть¬
ся к Гераклиту, мы бы задержались на платоновских упо¬
треблениях глагола, применяющегося, чтобы изобличить
у мыслителей природы (physikoi) мудрость, «которая сме¬
шивает все» или, как в «Кратиле», чтобы охарактеризовать
замешательство гераклитовцев, которых затягивает в их
собственный водоворот2. Так вырисовывается удивитель¬
ная фигура Гераклита-возмутителя. Закроем скобки: те¬
перь мы должны вернуться к словам и жестам Гераклита.
3. Гераклит является не возмутителем, но мыслителем
движения. Стоит присмотреться внимательнее: что гово¬
рит фрагмент 125, если мы решимся перевести на поли¬
тический язык словоформы diistatai и kinoumenos? «Даже
кукедп разлагается, если его не сотрясают»; перевод: «есть
diastasis, если нет kinesis» (и мы добавим: а значит, если
нет и stasis). Другими словами: если нет возмущения, есть
разделение. И вот мы пришли к восхитительному само-
противоречивому утверждению, что в гераклитизме не
обязательно является плохим знаком.
1. Ср.: Taillardat J. Les Images d’Aristophane: etudes de langue et de style.
2 ed. Paris: Les Belles Lettres, 1965. § 597, 637, 698, 705, 707, 898 и особен¬
но 701. У Гомера («Илиада», XXI, 240; ср.: гомеровский гимн «К Афи¬
не», 12) кукад характеризует действие моря.
2. Платон. Федон, ioieg; Кратил, 439С5.
146

ПОДВЕШЕННЫЙ КОНФЛИКТ
4. Придадим dia- всю его значимость. В таком случае,
вполне возможно, что diistatai выражает неподвижное со-
разделение [partage] плохого разделения [division], которое
отделяет вместо того, чтобы сталкивать в eris— безысход¬
ное равновесие двух составных частей города, подобных
воде и муке, если их не смешивать. Из чего вытекает не¬
обходимость движения, которое кто-то чисто политически
назовет stasis — но Гераклит предпочитает сохранить за
ним его собственное имя. То, что парадоксальным обра¬
зом объединяет (или, точнее говоря, смешивает), вполне
могло бы оказаться некой конфликтностью.
Никто лучше Гомера не выразил конфликт, который,
слаживая, соединяет. Мы еще раз обратимся к «Илиаде»,
пускай и лишь для того, чтобы в конце концов вернуть¬
ся к Гераклиту.
Подвешенный конфликт
Вот описание одного сражения на равнине Трои:
[Из двух армий] одних возбуждал Арес, других — оливоокая
Афина, Ужас и Страх, Распря \Eris] яростно ненасытная, сес¬
тра Ареса-человекоубийцы, которая вздымается, сначала ма¬
ленькая, потом челом она упирается в небо, тогда как ноги
ее по-прежнему топчут землю. Еще раз она приходит бросить
в середину меж всех ссору [neikos homoiion embale messoi\, ко¬
торая не пощадит никого, перемещаясь среди толпы, везде
преумножая стенания людей.
Вскоре они сходятся в одном месте и вот уже схватились,
ударяясь щитами, копьями, неистовством воинов, закован¬
ных в бронзу. Выпуклые щиты сталкиваются: раздается
страшный грохот. Стоны и победные крики раздаются
одновременно: одни убивают, другие убиты. Потоки кро¬
ви покрывают землю. Так две реки, что катятся с горных
вершин к месту слияния двух долин, соединяют свои мо¬
гучие воды1.
I. Гомер. Илиада, IV, 439_459> перевод Мазона изменен для Eris и neikos.
147

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
Парадигматическим сражением является это столк¬
новение равных, которым в открытую заправляет Эри-
да: еще раз она приходит бросить в meson нечто, что, ко¬
нечно, не является яблоком раздора, но даже будучи не
слишком заметной, аллюзия к роковому золотому яблоку,
вброшенному в середину брачного пира Фетиды и Пелея
и спровоцировавшему Троянскую войну, здесь легко про¬
читывается. То, что Распря швыряет в meson между воина¬
ми, — это nelkos homoiion: равенство конфликта или «кон¬
фликт, не щадящий никого» — и действительно, тот, кто
убил, будет убит1 — или же «конфликт с нерешенным исхо¬
дом», который текст специально обездвиживает в момент
равновесия, как будто для того, чтобы отсрочить момент,
когда один фронт будет прорван другим1 2 3. Здесь столкно¬
вение выражается в модусе syn. Они сходятся (xyniontes)
и сшибаются друг с другом (syn... ebalon) своими щитами,
подобно тому как сливаются (symballeton) две реки, чтобы
смешаться в одну (misgankeian, misgomenon). Это значит, что
они испытывают на себе то, о чем говорит Гектор и что
также известно Ахиллесу: что Арес является хупо&ь общим
для всех — сентенция, которую греческая поэзия от Ар¬
хилоха и вплоть до Софокла будет повторять, а Гераклит
подхватит, разве что ставя polemos на место Ареса — войну
на место бога, приводящего ее в движение4.
1. Об этой взаимообоюдности войны, связанной с Аресом, см.: LorauxN.
Le corps vulnerable d’Ares // Le temps de la reflexion. 1986. № 7. P. 335-354.
2. Первый перевод принадлежит Полю Мазону в «Илиаде», второй —
Виктору Берару в «Одиссее». О homoiios (и его проблематичной свя¬
зи с homoios [подобный, схожий, равный. — Примеч. пер.]) см.: DELG,
s. v. («равный для всех, не щадящий никого»); «Greek-English Lexicon»
Лидделла-Скотта-Джонса (LSJ) предлагает «приводящий в отчаяние»,
но также допускает «общий для всех, беспристрастный»; Бенвенист
осторожно предлагает «жестокий», см.: Бенвенист Э. Словарь индо¬
европейских социальных терминов. С. 289.
3. Xynos так же является производным от хуп (syn).—Примеч. пер.
4. Гомер. Илиада, XVIII, 309 (Гектор), XIX, 275 (Ахиллес: xynagomen Area)-,
Гераклит. DK В8о. Комментарий Кана чрезмерно углубляет расхож¬
дение между Гераклитом и Гомером: напротив, в «Илиаде» война
объединяет. См.: Kahn С.Н. The Art and Thought of Heraclitus. An
Edition of the Fragments with Translation and Commentary. Cambridge:
Cambridge University Press, 1979, P. 205.
148

ПОДВЕШЕННЫЙ КОНФЛИКТ
Сказать, что Арес является общим для всех, означает
наделить бога, для которого у Гомера никогда не хватает
достаточно черных эпитетов, властью уравнивать участи
и жребии всех смертных. Подобно ротации должностей
в классическом городе, с помощью жребия беспрестанно
делающей из господина — подчиненного и из простого
гражданина — должностное лицо, война является неким
всеобщим обменом, с той разницей, что этот обмен ка¬
сается не распределения arkhe, политической власти, но
обратимости между возможностью убить и быть убитым.
Кровавой isonomia битвы, этим распределением [partage]
равных долей1 заведует божественный распорядитель, ко¬
торого Эсхил назовет «Аресом, менялой трупов»1 2. И по¬
скольку обмен, пускай и на долгое время обездвиженный
в своем равновесии, должен завершиться победой — а она
выражается в модусе решения, при помощи глагола кггпбь
как если бы речь шла об исходе судебного процесса или
обсуждения3 — в этом сражении мы видим в деле то, что
я назову политикой Ареса. Политика, чей распорядитель
глух и слеп и принимает решения случайным образом,
беспристрастно обрушиваясь на обе партии, а затем вне¬
запно отдавая преимущество одной из них: как говорит
Эсхил, комментируя Гомера: «броском костей Арес реша¬
ет дело»4. Но люди никогда не возмущаются решениями
Ареса, как они возмущались бы демократическим тира¬
ном, поскольку они знают, что бог-распределитель яв¬
ляется также богом, прекращающим ссоры (он является
lyter neikeori).
Короче говоря, какой бы странной ни была фигура
Ареса-примирителя, именно роль посредника воюющие
1. «Илиада», XVIII, 264: на равнине ахейцы и троянцы, сойдясь в се¬
редине, равным образом участвуют в гневе Ареса (еп mesoi amphoteroi
menos Areos dateontai)\ en mesoi говорит о середине; amphoteroi, как
и в рассуждениях о stasis, обозначает обе партии в их неразрывной
связи друг с другом; dateontai — это глагол соразделения.
2. Эсхил. Агамемнон, 437~438-
3. См.: «Илиада», II, 385-387; XVIII, 209; «Одиссея», XVIII, 264 (с коммен¬
тарием Евстафия Солунского: krinein — то есть lyein, «развязывать»).
4. Глухой Арес: «Илиада», XIII, 295 и далее; Вакхилид. V, 129-135 (сле¬
пые стрелы Ареса); Эсхил. Семеро против Фив, 414 (кости).
149

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
с обеих сторон признают за ним как главную из его функ¬
ций1. Арес-распределитель назначает каждому его kleros (его
«удел»), a kleros — это неразрешимым образом и жребий
(выпадающий из шлема, который встряхивают), назнача¬
ющий каждому сражающемуся его место, его земельный
участок (как раз то, что охотно перераспределяют тира¬
ны или демократия, и то, что Арес щедро выделяет пав¬
шему герою, чье распростертое тело наконец-то вступает
во владение землей), и смертная участь, одинаковая для
победителей и побежденных. То, что этот раздел для из¬
раненного тела воина превращается в раздирание и даже
разрубание2, служит лишь дополнительным подтвержде¬
нием эгалитарного закона Ареса.
В таких условиях враждующие армии оказываются
в neikos homotion в чем-то вроде парадоксального сообщества.
И вот мы видим, как заново возникает связь конфликта.
Это связь жестокой борьбы и равной для всех войны, кото¬
рую Зевс и Посейдон — с противоположными замыслами,
чьи последствия, однако, совпадают, — попеременно про¬
тягивают в XIII песне одним и другим — связь, которую
не разорвать и не развязать, тогда как она сама развязы¬
вает жизни сражающихся3. Связь? Узел, гласят переводы,
и в общем и целом такой вариант можно посчитать вполне
обоснованным. Но в «Илиаде» изображение связи войны
является сложным. Хотя конечным следствием этой свя¬
зи всегда является опутывание ее жертвы, для того чтобы
оценить слово реггаг4 во всей его полноте, следует также
попытаться подумать о чем-то, что одним и тем же движе¬
нием завязывается и растягивается: узел смерти, пооче¬
редно стягивающийся вокруг ахейцев и троянцев, фронт
сражения, растянутый, как кожа крупного быка, которую
1. Все эти фигуры разработаны в «Семеро против Фив»: 907-908, 944
(распределение долей); 941 (lyter neikeon), 882-883 и 908-910 (прими¬
рение).
2. В связи с изрубленным телом Патрокла (Гомер. Илиада, XVIII, 236;
XIX, 2П, 319, 283, ср.: XXII, 72) см.: DELG, s.v. daizo [разделять, раз¬
делывать.— Примеч. пер.\.
3. «Илиада», XIII, 358-360 с комментарием: Bollack J. Empedocle. Т. III:
Les origins. Commentaire 1 et 2. 2eme partie. P. 57.
4. Предел, рубеж; исход; веревка (греч.).—Примеч. пер.
150

ПОДВЕШЕННЫЙ КОНФЛИКТ
некто дал своим людям, чтобы они ее растянули, — и те,
разделившись (<diastantes), тянут в обе стороны1.
Одно из сравнений привлекает особое внимание: фронт
сражения, вытянутый, как мерный шнур. Чтобы выра¬
зить равновесие слишком равной битвы, когда самые же¬
стокие удары нейтрализуют и выдерживают друг друга,
словом, обозначающим шнур, служит stathme*, тогда как
stathmos обозначает весы, другую фигуру neikos homoiion1 2 3.
И вот, от связи мы перенеслись — судя по всему, неизбеж¬
но — к семейству слова stasis и к репрезентации обездви¬
женных конфликтов. Шнур и весы: символы правосудия4,
инструменты для урегулирования жизни в сообществе.
Но именно из стабилизировавшейся конфликтности
у горящих желанием взаимоистребления рождается пара¬
доксальное чувство чего-то общего. Взглянем еще раз на
ожесточенную битву — ибо, как мы уже поняли, самые не¬
подвижные битвы являются также самыми ожесточенными:
Троянцы и ахейцы врукопашную [autoskhedon] рубили друг дру¬
га. Они не ждали на расстоянии брошенных стрел или копий:
они сходились своими рядами5 и все единодушно бились се¬
кирами, заточенными топорами, большими мечами, копьями
с двумя наконечниками... Черная земля заливалась кровью6.
Нёпа thymon ekhontes: все единодушно, и троянцы, и ахей¬
цы. Как если бы цель борьбы тех, кто хочет поджечь гре¬
ческие корабли, и тех, кто их защищает, была забыта,
1. О реггаг («Илиада», XIII, 359; см. также: «Илиада», VII, 402, XII,
79 и «Одиссея», XXII, 33) см.: Detienne М., Vernant J.-P. Les ruses de
Pintelligence. La metis des Grecs. Paris: Flammarion, 1974. P. 269-277;
употребление глагола ephapto (в трех последних случаях) наводит
на мысль об узле, употребление tanyo (XIII, 359) связывает этот пас¬
саж со всеми, что говорят о «растягивании боя»: «Илиада», XI, 336;
XIV, 390; XVII, 401 (сравнение с кожей быка).
2. Stathme, плотничий шнур, в переносном смысле также обозначает
«норму, правило, установление». — Примеч. пер.
3. Там же. XV, 410-413 (плотницкий шнур); XII, 434 (весы).
4. См.: Феогнид, 543-544 (символы правосудия в той середине, которой
и является город).
5. Точнее говоря, они встают (histamenoi) ближе друг к другу.
6. Гомер. Илиада, XV, 707-715.

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
стерта во всеподавляющем опыте бойни плечом к плечу.
Поэтому специально уточняется, что сражающиеся не
держатся отдельно друг от друга (<amphis)\ Но в этом «все
единодушно» есть еще кое-что: в нормальном случае сра¬
жаться так в унисон означает укреплять сплоченность од¬
ного лагеря против другого, и «Илиада» часто приписыва¬
ет ахейцам эту единую волю, ведь именно она, по словам
Агамемнона, и приносит победу — и таким же образом
в 403 году перед битвой в Мунихии, которая впервые по¬
делит граждан на две армии, сталкивая их между собой,
Фрасибул, вождь демократов, будет призывать к «единоду¬
шию» (homothymadon) в этом бою — к единодушному поры¬
ву, консолидирующему восстание афинского demos против
олигархов и дающему преимущество первому над вторы¬
ми2. Симметричным образом, когда коллектив — такой,
как олимпийские боги в XX песне Илиады, — разделяет¬
ся для битвы друг с другом, о сражающихся говорится,
что «их душа поделилась» (dikha thymon ekhontesf. Но ка¬
кой бы поразительной ни была аномалия, мы все же
должны будем ее принять: в сражении XV песни сердце
бьется в едином ритме именно что у двух враждующих
армий. Как если бы значение имел один только бой, бо¬
лее ценный, чем поставленные цели, отличающиеся друг
от друга как лицевая и оборотная стороны.
Разумеется, рукопашный бой всегда выражается в мо¬
дусе близости: autoskhedon\ но на пике схватки, в этой ре¬
шающей схватке XV песни, кажется, что близость и в са¬
мом деле возобладала над измерением противостояния,
и между убивающими друг друга воинами едва ли не во¬
царяется закон Любви (Philotes), определявшийся Эмпедок¬
лом как раз исходя из ее власти «удерживать элементы 1 2 31. Об amphis, «порознь», см.: DELG, s.v. атрЫ. На основе этого amphis-
сконструированы anphisbeteln, «оспаривать» и гесиодовская amphillo-
gia, означающая распрю между дискурсами.
2. «Илиада», II, 376-380 (слова Агамемнона); XVI, 219; XVII, 267; клас¬
сическая версия этой формулировки — miai gnomei khromenoi (Лисий.
Надгробное слово, 17); homothymadon из речи Фрасибула: Ксенофонт.
Греческая история, II, 4.17.
3. «Илиада», XX, 32-33.
152

ГАРМОНИЯ АРЕСА
вплотную друг к другу»1. Но, если мы говорим о гомеров¬
ской схватке [melee], в определенный момент мы должны
будем вернуть этому слову всю его конкретность: речь
идет именно о смеси [melange]1 2 3, чему будет вторить одна
надпись в Самосе несколько веков спустя, обозначающая
военные столкновения в качестве разных форм symplok
Или в других терминах: если борцы, обхватившие друг
друга во время гимнастического состязания, напоминают
«стропила, которыми вверху скрепил [ёгаге] дом искусный
плотник», то о военной схватке Гомер также говорит, что,
когда люди сталкиваются лицом к лицу, это значит, что
«сладилась битва» (artynthe makhe)4.
Гармония Ареса
Слаживание5: это слово уже звучало в разных местах. Важ¬
нее всего здесь то, что Гомер, чтобы эксплицитно сфор¬
мулировать его идею, обращается к слову, производному
от корня *яг-, этого индоевропейского способа выразить
порядок, говорящего о «тесном приспособлении меж¬
ду частями некоего целого»6. Так, aransko1 означает акт
прилаживания, a harmoma — слаженное соединение как
1. Эмпедокл. DK Big (=Bollack, 402), с комментариями: BollackJ. Empedocle.
Т. Ill: Les origins. Commentaire 1 et 2. 2eme partie. P. 309-310 [Также см.
DK B17 и 18.—Примеч. пер.].
2. В своем тексте об oikeios polemos Лоро указывает, что глагол symmig-
nymi, употребленный Платоном в «Менексене», может означать не
только радостное «смешение» встречи, но и схватку (ср.: Фукидид. I,
49.1).—Примеч. пер.
3. «Илиада», XV, 508-510 (autoskhediei mixai) и т.д., а также Алкей. Фр. 330,
в: Campbell (meixantes allalois Areua); symploke: Pouilloux, 14, ct. 30 (Са¬
мос, 201-197 годы до н.э.).
4. Гомер. Илиада, XXIII, 710-713 (где стропила называются ameibontes,
«обменивающимися»); XI, 214-216 (histemi и прилаживание: artyno
производное от корня *аг-).
5. Лоро пользуется особым термином ajointement, служащим француз¬
ским переводом Fuge, Fiigung Хайдеггера, которыми тот, в свою оче¬
редь, иногда переводит гераклитовскую harmonia.—Примеч. пер.
6. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 300.
Цит. с неб. изм.
у. Глагол ёгаге из цитаты из «Илиады» выше тоже является формой
(аористом з л. ед.ч.) ararisko.—Примеч. пер.
153

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
таковое, в его самом конкретном значении: крепеж в не¬
сущей конструкции, сочленение костей в теле, и каждый
раз в harmoma необходимо реконструировать тесную со¬
стыковку двух половин, но это несходные половины, по¬
добно деталям, которые столяр соединяет в ласточкин
хвост; философы умножат число частей и назовут это
целое составным1, насчет которого Аристотель уточняет,
что его элементы являются enantioi, противопоставлен¬
ными между собой2.
Разумеется, не во вселенной войны harmoma получа¬
ет свое наиболее очевидное гражданское значение: близ¬
кородственный глагол harmotto характеризует договор¬
ное измерение женитьбы, а кроме того — подлаживание
справедливого правосудия под каждого из граждан, за¬
дачу законодателя3. Дело в том, что, часто сближаемая
с philotes, любовью, сплачивающей общность таким же
образом, каким у Эмпедокла она цементирует связность
мира, harmoma так же является соглашением, от которо¬
го зависит примирение сторон. Я уже назвала Эмпедок¬
ла, для которого Гармония — это одно из имен Афроди¬
ты4: какой бы большой ни была дистанция между хорошо
состыкованной сферой kosmos и политическим универсу¬
мом, эмпедокловская harmoma, функционально противо¬
поставляемая кровавой Распре, возможно, является обра¬
зом, лучше других позволяющим понять то, что города
охотно удерживают из архаической логики слаживания
(то есть philotes\ и то, что они всегда уже вытеснили (neikos
homonon во всех его формах).
Мирная harmoma Эмпедокла является настолько хо¬
рошо слаженной, что там, где осуществляется это сла-
живание, сразу и принципом, и реализацией которого
она является, царит ночь. Стерты различия и размыты
контуры — harmoma цементирует мир, откуда как буд¬
то бы исчез конфликт. Но если то, что она устанавливает,
1. Synthetos.—Примеч. пер.
2. Платон. Федон, 92Ы: Аристотель. О душе, 407b-4o8a.
3. Солон. Фр. 36, ст. 16 и 19 в: West.
4. Bollack J. Empedocle. Till: Les origins. Commentaire 1 et 2. iere partie.
P- I54-
154

ГАРМОНИЯ АРЕСА
это — цитируя Жана Боллака — «плотное соединение,
устраняющее то расхождение, благодаря которому мы
проводим различия в этом мире», другими словами, «аб¬
солютная темнота, более черная, чем ночь»1, не потребу¬
ется ли — для того, чтобы голосовать, чтобы решать, что¬
бы мыслить — желать неприкрашенной ясности распри?
Именно здесь я и обнаруживаю то, о чем греки класси¬
ческих городов не хотят ничего знать: что есть нечто от
harmonia в бою; что законодатель, как тот же Солон, сла¬
живает «силу со справедливостью»; что подгонять и под¬
страивать означает скорее сохранять напряжение, нежели
перемешивать до неразличимости. И тогда возвращается
философская фигура этого политического вытесненного,
harmonia раздора Гераклита. Несходное2, «находящееся
в согласии с самим собой», как «противоустремленная
гармония [palintropos harmonie] лука и лиры»3; напряже¬
ние одновременно расходящихся и сходящихся движений
или же все то благотворное, что несет в себе оппозиция,
как если бы syn рождалось из dia, даже из anti4; «синапсы»
(synapsies)— соприкосновения или встречи того, что «по¬
зволяет сопринадлежать друг другу», где загадку, как заме¬
чает Хайдеггер, представляет собой именно syn5. Но в про¬
тивоположность непоправимому отделению — вспомним
1. Эмпедокл. DK B27 (=Bollack, 92) с примечаниями: BollackJ. Empedocle.
Т. I: Introduction a l’ancienne physique. Paris: Les Editions de Minuit, 1965.
p-134-135-
2. Гераклитовское diapheromenon, однокоренное c diaphora, может озна¬
чать не только «различное, несходное», но и «враждебное».—При-
меч. пер.
3. По поводу «ошибки, заключающейся в том, что разделение отделя¬
ют of объединения» см.: Гераклит. DK B51 с примечаниями BollackJ.,
Wismann Н. Heraclite ou la separation. P. 180. О техническо-ремеслен¬
ном смысле слова harmonia см. также: Battegazzore А. М. La funzione del
gesto e la concordia civica. Una nuova interpretazione del fr. 1 di Eraclito
alia luce di un passo plutarcheo // Sandalion. 1976. № 1. P. 18.
4. Гераклит. DK B8 с переводом («противостремительное сводит вме¬
сте») и примечаниями: Kahn С.Н. The art and thought of Heraclitus.
P- 19З-
5. Гераклит. DK Bio, где я, вопреки Боллаку и Визманну (Bollack J.,
Wismann Н. Heraclite ou la separation. P. 82-83), принимаю прочтение
synapsies\ Хайдеггер о syn — см.: Хайдеггер М., Финк Е. Гераклит. СПб.:
Владимир Даль. С. 308-309 и след., 315; Battegazzore А.М. «Haptesthai»:
la nozione eraclitea di contatto-ardore // Sandalion. 1980. No 3. P. 5-17.
155

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
о diistatai из изречения о кукебп — гераклитовское syn как
раз и заключается, загадочным, конечно, образом, в этом
модусе «сближения, которого требует сражение»1. И вот
мы видим dike, которой заправляет eris — справедливость
как распря — и polemos, который превозносится как то,
что является поистине самым общим для всех, из чего
следует почетность быть убитым Аресом2. Короче говоря,
победа harmoma, которая представляет собой нечто иное,
чем то, что все привыкли под ней понимать: чтобы вы¬
разить этот закон, еще раз используется политический
язык, и, конечно, в такой перспективе можно было бы
извлечь самые разные уроки из гераклитовского стрем¬
ления всякий раз отдавать первенство негативному тер¬
мину (в данном случае — aphanes?) внутри оппозиции.
Возвращаясь к кукебп, теперь мы можем лучше оценить
дерзость, обнажающую скрытый под элевсинскими со¬
гласием и миром момент сотрясения.
Согласной и разногласной является harmoma для Эм¬
педокла и Гераклита. И вполне возможно, что, когда речь
открыто идет о политическом, «гармония» как модель
гражданского слаживания действительно является тем, что
стоит на кону в неком противостоянии между согласием
и разногласием в греческой рефлексии о полисе, в которой
смелость мысли о несходном в городе сосуществует с по¬
спешными усилиями заретушировать пестроту различий
посредством дискурса о Том же — я имею в виду, напри¬
мер, дискурс об автохтонности. Однако сейчас мы не бу¬
дем углубляться на эту территорию, потому что если бы
мы открыли объемное досье, содержащее классические
дискурсы о гражданстве, то, конечно, очень быстро об¬
наружили бы там stasis4, но рискуя при этом упустить
1. По поводу ankhibasii см.: BollackJWismann Н. Heraclite oil la separation.
P- 335-
2. Гераклит. DK B8o и B24.
3. Гераклит. DK B54 [harmome aphanes phaneres kreitton: «невидимая гар¬
мония сильнее видимой».—Примеч. пер.], где kreitton говорит о не¬
коем kratos. О первенстве негативного см.: Kahn С.Н. The Art and
Thought of Heraclitus. P. 202, 210.
4. А также двусмысленность, присутствующую, например, у Аристо¬
теля, когда он вопреки Платону определяет город как состоящий
156

ГАРМОНИЯ АРЕСА
из виду корень %г-, привилегированный инструмент ар¬
хаической мысли о политическом.
Прежде чем оставить эту мысль, мы бы хотели при¬
бавить еще два свидетельства к вопросу о гражданском
порядке в его амбивалентности. Первое — это прилага¬
тельное drtios, у Солона выражающее совершенную подо-
гнанность, единственный ресурс, чтобы защитить город
против stasis, — и мы знаем, что примирители, кладущие
конец междоусобицам в архаических городах, в ряде слу¬
чаев назывались katartisteref. Но в арифметике artion обо¬
значает четное число, поскольку оно равно или хорошо
собрано; и греческая спекуляция по поводу чисел сдела¬
ет из этого вывод, что четное, по модели двух, навлекает
diastasis — разделение на равные части, как если бы хоро¬
шая собранность потенциально содержала в себе раздор,
сражение, оппозицию: и против этого восхваляют нечет¬
ное число, которое не позволяет полностью разделить себя,
но всегда оставляет нечто общее (koinon)2. Таким образом
в одном и том же термине drtios обнажается взаимоналоже-
ние, снова ярко выраженное, гражданского мира и diastasis.
Второй пример носит имя Гармонии: в самом деле, что¬
бы завершить этот excursus, можно ли найти более под¬
ходящий нарратив, чем миф о свадьбе Нагтопга? Гармо¬
ния— это божественная сила, в первобытном времени
выходящая замуж за Кадма, основателя Фив. Кадм — фи¬
никиец, и в конце долгих скитаний он видит, как в мест¬
ности, где возникнут Фивы, рождаются и убивают друг
друга автохтоны, и тогда ему ничего не остается, кроме
как основать город на автохтонии Сеянных (Spartoi) и чу¬
жеземном принципе, воплощенном в нем самом: эта свадь¬
ба позволяет ему интегрироваться в город — церемония,
из anomoioi [неодинаковых, не себе подобных.—Примеч. пер.] и тем
не менее подчеркивает риск распри, которую в колонии вызывает
присутствие населения, не являющегося homophylos [одного племе¬
ни.— Примеч. перев].
1. Meier С. Clisthene et le probleme politique de la «polis» grecque // Revue
international des droits de PAntiquite. 1973. № 2D. R 115-159. [Katar-
tister—букв, улаживатель.—Примеч. пер.]
2. Солон. Фр. 4, ст. зз и 39 в: West; Плутарх. Римские вопросы, 264а,
270b.
157

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
которую боги почтили своим присутствием так же, как
на беду человечеству они посетили женитьбу Фетиды
и Пелея; и как в национальном фиванском мифе, так
и в греческой поэтической традиции эта свадьба уста¬
навливает гражданский порядок в Фивах1. Тем не менее
необходимо удерживать вместе обе генеалогические ли¬
нии супруги, которая, будучи олицетворением брачных
уз, не является обычной женой: Гармония Собирательни¬
ца является дочерью Афродиты, о чем любят напоминать
поэты, и Ареса, о чем они почти единодушно умалчива¬
ют. Это значит, что городу Кадма она приносит syn и did
в принципиально нераспутываемом виде, чему ее ожере¬
лье— сразу и прекрасная связь, и проклятый дар — слу¬
жит чем-то вроде символа.
Благоразумие хотело бы, чтобы здесь мы простились
с корнем *яг-. Однако разве можно удержаться от соблаз¬
на раскрыть, пускай и в виде одной лишь этимологиче¬
ской гипотезы, что к этому семейству слов следует доба¬
вить еще один дериват. Итак, этимология: на обращение
к ней с порицанием взирают позитивистские умы, но под
знаком Гераклита у нас есть все основания на нее отва¬
житься. Да, действительно — как кто-то уже мог догадать¬
ся— речь идет об имени Ареса, по поводу которого мне¬
ния филологов разделяются, но кое-кто из них утверждает,
что оно должно быть добавлено к длинному списку слов
на *яг-. Итак, Арес: то есть Слаживающий. Он является
таковым на войне, даже если классический город ничего
не хочет об этом знать, — город, который тому krdtos, что
достигается благодаря броску костей, решительно предпо¬
читает прекрасные победы, обязанные доблести (и Ареса
изгоняют на территорию stasis, понимаемую как отрица¬
ние всех гражданских доблестей). Это значит, что также
существует и Арес жизни в городе, к которому граждане,
возможно, даже не осознавая этого, тем не менее должны
I. Феогнид, 17-18. См.: Nagy G. The Best of the Achaeans. P. 299; Nagy G.
Theognis of Megara: A Poet’s Vision of his City // Theognis of Megara.
Poetry and the Polis / Eds G. Nagy, T.J. Figueira. Baltimore; London: The
Johns Hopkins University Press, 1985. P. 27-28.
158

ГРЕЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
приспособиться: на Ареопаге он заведует вооруженным
миром судебного процесса, он является гарантом клятв
и грозой для клятвопреступников, одним словом, он
блюдет город как хорошо слаженную тотальность1. Арес-
убийца — хранитель социальной связи? Возможно, что
в основе своей наш маршрут не имеет другой цели, кро¬
ме как подтвердить эту этимологию в форме оксюморона.
Греческие вопросы
Ставя перед собой задачу демонтировать гражданские до¬
стоверности, чтобы восстановить дискурс, который — с са¬
мого начала или с течением времени — был вытеснен,
сильно рискуешь просто уступить влечению к конструи¬
рованию. Лучше будет признать неизбежность этого со¬
блазна и добавить несколько креплений к строительным
лесам, пускай и лишь для того, чтобы обнаружить, что
конструкция уже была греческой.
Вначале был конфликт, он открывает человеческую си¬
туацию и историю: это ссора Прометея с Зевсом и, в ходе
Троянской войны — этой ссоры в масштабе человече¬
ства,— eris Ахиллеса и Агамемнона. Узнав о смерти Па-
трокла, Ахиллес проклянет eris, что, по словам Аристотеля,
будет стоить Гомеру критики Гераклита, в данном случае,
возможно, несправедливой1 2 3. Ибо поистине ни один текст
не смешивает свою тему с конфликтом до такой степени,
как «Илиада» — с первых же стихов, где Муза призыва¬
ется начать свою песню с рассказа о ключевом моменте,
когда «Атрид и божественный Ахиллес разделились в рас¬
пре» (diasteten erisantef. Ахиллес удаляется в свой шатер,
чтобы история могла начаться.
1. Об этой этимологии см.: Sinos D.S. Achilles, Patroklos and the Meaning
of «Philos». Innsbruck: H. Kowatsch, 1980. P. 33-34. Автор настаивает,
что Apec является «богом невоинственного общества».
2. Аристотель. Евдемова этика, 1235а25-
3. Гомер. Илиада, I, 6, — комментируя этот стих, Платон использует
слово stasis («Государство», VIII, 545d8-ei). Об укорененности чело¬
веческого порядка в eris см.: Nagy G. The best of Achaeans. P. 255-263
И P. 357-358-

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
В конце истории eris как движущего принципа я охот¬
но поставлю платоновскую мысль, принимая на веру то,
что она предлагает в качестве своего наиболее очевидного
содержания. Не имея ни времени, ни планов изучать по¬
добное досье, я ограничусь указанием на несколько следов,
без какой-либо очередности: это употребление dialysis, ко¬
торая у Платона никогда не может служить примирением,
но всегда означает «отделение» или «разрыв»1; это плато¬
новская патология города, в любом конфликте видящая
деградацию (в любой diaphora есть diaphthorff) — Алкмеон
Кротонский даже отважится на то, чтобы сделать здоровье
изономией, определяющейся как равновесие между противо¬
положными силами1 2 3. Наконец, действительно многое мож¬
но было бы сказать об антигераклитизме Платона и его
отказе определять harmoma как слаживание в напряжении,
поскольку, согласно его тезисам, гармония предполагает
предварительное приведение к согласию, а значит, пре¬
одоление противоположностей как таковых4 5.
Но здесь я остановлюсь. Не только потому, что плато¬
новская metis' способна на все возможные переворачива¬
ния, идет ли речь о том, что он использует лексику «кон¬
такта» при обращении к теме stasis6, как и Гераклит, или,
что куда более серьезно, объявляет — вопреки всей тра¬
диции классической мысли, — что лучший боец это тот,
кто прославился в гражданской войне: перечитаем I кни¬
гу «Законов», где stasis определяется как «самая великая
1. Например, Платон. Законы, I, 632b4 (повторяющие «Государство»,
I, 343CI5); заметим, что разрыв может быть позитивным, когда он
происходит между душой и телом («Горгий», 524b и «Законы», VIII,
828CI4).
2. Разрушение, порча (греч.).—Примеч. пер.
3. Платон играет с парой diaphora/diaphthora в Софисте, 228а4~8. См.:
Cambiano G. Pathologie et analogic politique // Ed. P. Mudry. Formes de
pensee dans la Collection hippocratique. Actes du IV Colloque hippocratique
(Lausanne, 21-26 Septembre 1981). Geneve: Librairie Droz, 1983. P. 441-458.
4. Платон. Пир, 87a-b; см. также: Платон. Государство, IV, 43бс~439Ь
(аналогичным образом определение несправедливости как stasis
является ответом на гераклитовское уподобление справедливости
распре).
5. Мудрость, мудрая или хитрая мысль (греч.).—Примеч. пер.
6. См.: Платон. Менексен, 244а7-
160

ГРЕЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
война»1 (война, являющаяся подлинной войной?), и для
сравнения просто вспомним, какими в Афинах были со¬
мнения восстановленной демократии относительно ста¬
туса тех, кто за нее сражался1 2, и тогда мы сможем оце¬
нить все то, чем Платон обязан этой архаической мысли
о конфликте, которую он хотел бы отбросить в досокра-
товское прошлое.
Eris как связь. Первое историческое состояние (ины¬
ми словами, архаическая форма) греческой рефлексии
о политическом? Или миф о начале, первая фикция
греческого политического, сфабрикованная в мире, где
консенсус ее всегда уже одолел? В мои замыслы не вхо¬
дило вынесение окончательного вердикта — даже если
мне и придется нарваться на упреки именно в том, что
я этого не сделала, — ибо нет никакой уверенности, что
греки, даже если предположить, что они сформулиро¬
вали бы этот вопрос в виде альтернативы, захотели бы
дать на него однозначный ответ. Я буду твердо придер¬
живаться по крайней мере одного-единственного выска¬
зывания: вначале (сохраняя за этим словом всю его дву¬
смысленность) греки установили конфликт — ни хороший,
ни плохой: как удел человеческий, форму которого он
очерчивает в мире городов. Мой расчет, напротив, со¬
стоял в том, чтобы косвенным образом сделать более по¬
нятным то, что называют городом, в свете того, что его
учреждает и что он отвергает — по крайней мере, такова,
повторюсь, моя гипотеза.
1. Платон. Законы, I, б2дс1-6зоЬ.—Примеч. пер.
2. На стороне демократов «из Пирея» сражались рабы, иностранцы
и метеки, и после победы Фрасибул внес законопроект о предо¬
ставлении им гражданства, который был обжалован Архином и от¬
вергнут (см.: Аристотель. Афинская полития, 40.2; ср.: Лисий. Над¬
гробное слово, 66, где оратор-метек считает необходимым воздать
должное погибшим за демократию иностранцам и, что еще важнее,
приписывает всем «восставшим за демократию» доблесть, подража¬
ющую доблести предков, сражавшихся при Марафоне и Саламине
[Там же. 61-62]). Тем не менее де Сент-Круа указывает, что некото¬
рым из них гражданство все-таки было предоставлено, см.: De Ste.
Croix G.E.M. The Class Struggle in the Ancient Greek World: From the
Archaic Age to the Arab Conquests. Ithaca: Cornell University Press, 1981.
P. 288. — Примеч. пер.

ГЛАВА IV. СВЯЗЬ РАЗДЕЛЕНИЯ
Выгоды от непрямого освещения: напомнить, что Арес
является xynos («общим») в ту самую эпоху, когда сообще¬
ства наделяют себя титулом to хупоп («Общее»); противо¬
поставить diastasis, непоправимо разрезающую город на¬
двое, тому неразделимому восстанию, каким является stasis,
единая в силу того, что представляет собой тотальность
двух; считать солоновским по духу закон об обязатель¬
ной партийности, приписываемый Солону, чтобы лучше
понять идеологическую операцию 403 года, когда восста¬
новленная демократия, перечислив виновных и отказав
в гражданских правах тем, кто за нее сражался, институ¬
ционально забывает то, в чем она должна была упрекать
другую половину города; наконец, твердо придерживаться
парадигмы harmonia как слаживания несходного, чтобы
задаться вопросом о том, что в самом сердце афинской
демократии привечает автохтонный фантазм Того же.
История, которую еще нужно написать, но она не будет
написана, если мы не сможем воспринять всерьез мысль
о конфликте. То есть пойти против течения.
Последний раз перечитаем Эсхила. Все происходит/как
считается, произошло в начале города. Эринии угрожа¬
ют Оресту своим гневом и «узами для мысли» (<desmios
phrenori)*, которыми они опутывают своих жертв; но уже
недалек тот час, когда, побежденные и убежденные Афи¬
ной, они будут поставлены у подножия Ареопага, чтобы
афинский город, закрепив их навсегда, забыл, кем они
являются. Отныне дух stasis следит за тем, чтобы предот¬
вратить себя самого. И мы называем Эриний Эвменида¬
ми («Благожелательными»). Такова греческая операция
эвфемизма. I.I. Эсхил. Эвмениды, 332.

Глава V
Клятва, дитя распри1
И Клятва [Horkos], больше всех мужам земнородным
Вредящая, если некто, поклявшись, солжет добровольно.
Гесиод. Теогония, 231-232
В гесиодовском перечне детей Распри (Eris), которая сама
упоминается последней среди детей Ночи, Клятва зани¬
мает последнее — почетное в обоих случаях — место; оно
выделяет Eris и Horkos как в первом, так и во втором ноч¬
ном поколении, в то же самое время подспудно их объ¬
единяя. Но такая филиация не разумеется сама собой,
и поэтому, прежде чем перейти к гражданским клятвам
забыть прошлое, мы начнем с того, что не спеша проком¬
ментируем их основания и импликации. Это ощутимо за¬
медлит tempo исследования — медленной является ученая
эрудиция, даже ограниченная самым необходимым — но
зато, по крайней мере, мы сможем подступиться к амни¬
стии со знанием дела.
На этом пути наше внимание должны привлечь два
момента. Во-первых, это тесная связь, которую Гесиод
устанавливает между клятвой и клятвопреступлением,
как если бы первая не имела другой цели, кроме как ка¬
рать второе, а значит, не была создана в качестве ужаса¬
ющего бича лишь для этих клятвопреступлений, насчет
которых, однако, несложно заметить, что благодаря про¬
стому факту своего существования она сама же их и про¬
изводит: к этой идее, вытекающей из иной, нежели наша,
логики и поэтому выглядящей явным парадоксом, мы, I.I. Ранее не публиковавшийся текст, развивающий доклад, сделанный
в 1987 году по приглашению Центра права и культуры университе¬
та Париж X — Нантер.
163

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
очевидно, еще должны будем вернуться. Но этот вопрос
прояснится только в свете множественных импликаций
генеалогии Horkos.
Удивительной, на первый взгляд, является эта гене¬
алогия, назначающая матерью Эриду, ведь мы гораздо
охотнее ассоциировали бы клятву с philia — или, если
использовать язык Эмпедокла, с philoteФ — поскольку она
(в соответствии с наиболее распространенной гражданской
практикой, когда «граждане дают клятву жить в согласии
[ihomonoeln], и везде эту клятву дают»2) явно кажется пред¬
назначенной для того, чтобы обеспечивать незыблемость
syn — а тем самым и порядок города, воплощенный в его
конституции, — против любой угрозы измены и stasis3.
Но мы уже видели, что в мысли о гражданской связи syn
находится в крайне двусмысленных отношениях с did4,
и поэтому воздержимся от слишком поспешных утверж¬
дений в пользу исключительной позитивности syn. Не по¬
тому ли, что клятва всегда говорит о распре — не столь
важно, чтобы предотвратить или чтобы положить конец
событиям stasis, — это содержание с необходимостью вос¬
принимается как более значимое, чем сами модальности
ее акта высказывания? Как если бы отношение клятвы
с eris, возобновляясь каждый раз, было сильнее, чем все
декларации враждебности к гражданской войне, которые
она содержит. Еще слишком рано, чтобы отвечать на та¬
кой вопрос, но прежде, чем разместить клятву в городе
как месте политического, мне было важно сформулиро¬
вать его как вопрос, который ставит перед нами гесио-
довская генеалогия Horkos.
1. Эмпедокл (DK В115, ст. 3-4) ставит на одну доску убийство и клят¬
вопреступление, поскольку последнее подчиняется nelkos.
2. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, IV, 4.16. Пер. С. И. Соболевско¬
го с неб. изм.
3. По поводу демократии см., например, утверждение Ликурга в: «Про¬
тив Леократа», 79; в качестве примеров см. клятву херсонесцев (SIG,
360, ст. 5 и след.: homonoesd... каг ои prodoso... alia diaphylaxo... oude katalyso
tan demokratian...) или «конституционную» часть клятвы дреросцев
(SIG, 527, ст. 54 и след. — я не предам и не буду зачинщиком stasis
и не встану на сторону мятежников); ср.: SIG, 526 (клятва жителей
Итаноса).
4. См. выше главу IV.
164

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
Твердо закрепляя этот вопрос на горизонте исследова¬
ния, я надеюсь тем самым упредить другой, так сказать,
преюдициальный1, с помощью которого антропологи Гре¬
ции и поборники политико-религиозного не преминут мне
возразить: принципиально настаивая на политическом из¬
мерении клятвы, не подвергаю ли я себя заведомому ри¬
ску по ходу дела упустить античное религиозное измере¬
ние, конститутивное для horkos, для которого характерно
то, что «в предельном случае произнесение формулы мог¬
ло быть излишним»1 2? Да, действительно, на протяжении
этого текста языковая деятельность [langage] будет инте¬
ресовать нас больше, чем вещь или «материя», по поводу
которой дают клятву: привилегированное место я отдаю
именно высказыванию — в «историческую эпоху» оно обя¬
зательно включало привлечение богов в свидетели, а так¬
же формулировку утверждения или обещания — в ущерб
темной предыстории horkos, когда формуляр, наоборот
и по определению, был менее важным, чем «„сакраль¬
ная" субстанция», с которой, как считается, «вступает
в контакт клянущийся»3. Но поскольку речь здесь идет
об истории, а не о предыстории4, для изучения клятвы
я считаю принципиально важным ее измерение рече¬
вого акта, впрочем, завершающегося лишь тогда, когда
к упоминанию божественных свидетелей и самой форму¬
лировке клятвы добавляют проклятие, которое каждый
клянущийся заранее произносит против самого себя на
случай клятвопреступления. Именно здесь, в повседнев¬
ности политического, я легко обнаруживаю гесиодовское
дитя Эриды: поскольку именно проклятию клянущийся
1. Вопрос, выходящий за рамки рассматриваемого судебного дела,
предварительное решение которого обязательно для разрешения
дела. — Примеч. ред.
2. Gernet L. Anthropologie de la Grece antique. P. 61 (и P. 60 для следу¬
ющей цитаты).
3. Так вслед за Бенвенистом утверждает Жерне. См.: Gernet L. Anthro¬
pologie de la Grece antique. P. 270; см. также P. 216,-217 и 245-246.
4. Критику склонности Жерне отдавать предпочтение предыстории вме¬
сто истории и предправу вместо права см. в: Thomas Т. Introduction //
Du chatiment dans la cite / Ed. Y. Thomas. Rome; Paris: Ecole frangaise
de Rome, 1984. P. 5.
165

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
вверяет судьбу политического заявления, которое он тор¬
жественно произносит — совершая тот «голосовой жест»1,
с чьей помощью под угрозой смерти и пресечения рода
он бесповоротно запрещает себе отречение, — то самое
важное также и здесь разыгрывается во взаимной сопри¬
частности клятвы и клятвопреступления.
Теперь настало время взглянуть на эту тревожащую
сопричастность.
Клятвопреступление в клятве
В самом деле глубокой является амбивалентность клят¬
вы, начиная с гесиодовской поэзии, где она является не¬
разрешимо благом и злом.
Благо и зло? Любопытно, что позитивное содержание
horkos кажется лишь вторичным, его всегда нужно деду¬
цировать из повторяющегося утверждения о катастрофи¬
ческом характере расторжения всех клятв. Железный век
и есть эта катастрофическая эпоха, когда — уже совсем
скоро — ни одна клятва не будет иметь веса1 2, и во время
Пелопоннесской войны верный этому гесиодовскому пред¬
сказанию Фукидид видит, как оно как будто сбывается
в городах, которые захлестнула stasis, когда «ничто уже не
могло примирить \dialyein] их [противников.—Н.Л\ ни
твердые заверения, ни страшная клятва \horkos phoberos]»3.
Поэтому, если такая катастрофа, как нарушение клятвы,
a contrario свидетельствует о величайшей ценности клят¬
венного слова, именно на негативности клятвопреступле¬
ния ставится акцент от Гесиода до Фукидида, что неуди¬
вительно, ведь дело идет о том «злоупотреблении речью»,
в котором Клемане Рамну видит «греческую разновид¬
ность первородного греха», или о «расторжении устных
1. Это выражение также взято у Жерне, который не исключает, что
проклятие имеет ту же силу, что и изначальная «сакральная суб¬
станция»: Gernet L. Anthropologie de la Grece antique. P. 261.
2. Гесиод. Труды и дни, 190, 194.
3. Фукидид, III, 83.2; см. также: III, 82.7. О том, чем Фукидид обязан Ге¬
сиоду, см.: Edmunds L. Thucydides’ Ethics as Reflected in the Description
of «Stasis».
166

КЛЯТВОПРЕСТУПЛЕНИЕ В КЛЯТВЕ
договоров», согласно выражению Дюмезиля, считающего
его отказом «первой функции», на первом месте из трех
«индоевропейских пагуб»1.
Но, сущностно связанная с клятвопреступлением, сама
клятва является носителем негативности, в чем можно убе¬
диться, вернувшись к гесиодовскому представлению Horkos:
И Клятва [Horkos], больше всех мужам земнородным
Вредящая, если некто, поклявшись, солжет добровольно.
Гесиод. Теогония, 231-232
«Пагуба, бич», а также «вред» (рёта), из многочисленных
pemata, обрушивающихся на людей (их называют Пандо¬
рой, «расой женщин», либо Еленой): такова Клятва, ког¬
да она рождается из одинокой беременности Эриды, и это
определение высказывается уверенным тоном. Но как
только мы это установили, сразу пробуждается неуверен¬
ность: является ли она пагубой для всех людей вообще?
Или только для клятвопреступников? В самом деле, геси-
одовское изречение1 2 определяет клятву как уже действую¬
щий бич для человечества3 4, прежде чем ограничить объект
глагола рётахпд* категорией добровольных клятвопреступ¬
ников; таким же образом Стикс будет определена как рёта
для богов, когда кто-то из них нарушает клятву: в обоих
случаях формулировка стремится охарактеризовать груп¬
пу в целом как потенциально склонную к клятвопреступ¬
лению через фигуру того, кто действительно является та¬
ковым. Еще более разительной является формулировка
1. Dumezil G. Mythe et epopee. Vol. 1: L’ideologie des trois fonctions dans
les epopees des peuples indo-europeens. Paris: Gallimard, 1968. P. 613-616;
Ramnoux C. La nuit et les enfants de la nuit dans la tradition grecque. P. 75.
2. Об употреблении этого слова см. замечания переводчиц [Жанни
Карлье и Николь Лоро.—Примеч. пер.] к работе: Nagy G. Le meilleur
des Acheens. La fabrique du heros dans la poesie grecque archaique. Paris:
Le Seuil, 1994. P. 18.
3. Стоит отметить сильный анжамбеман, перебрасывающий глагол
pemainei в начало стиха 232.
4. В «Илиаде» (III, 299) клятвопреступление является подлежащим
глагола рётагпб [вредить], a horkia [клятвы] — его прямым допол¬
нением, как некое благо, по отношению к которому люди совер¬
шают несправедливость; гесиодовская инверсия является прин¬
ципиальной, поскольку клятва становится у него подлежащим,
а смертные — дополнением.
167

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
этого закона в «Трудах и днях», где говорится, что Рас¬
пря родила Клятву как «бич для клятвопреступников»1.
Поэтому бесполезно пытаться найти здесь теорию при¬
чин, которая была бы нам знакома, — вроде: клятвопре¬
ступление существует, потому что существует клятва;
гесиодовский дискурс навязывает как раз обратную ло¬
гику, и если «Теогония» еще до того, как упомянуть о су¬
ществовании клятвопреступников, делала Horkos вредом
для человечества, то здесь Клятва рождена именно для
того, чтобы вредить тому, кто ее нарушит1 2.
Как если бы целенаправленность клятвы с самого на¬
чала и прежде всего была автореференциальной и не¬
гативной, тогда как «благо», которое она может прине¬
сти, по всей очевидности было лишь вторичным. Кроме
того, согласно тому же Гесиоду, способность Horkos «тот¬
час., в тот же миг спешить за неправым решением»3 так¬
же говорит о действенности сакраментальной процедуры.
Конечно, нам еще необходимо договориться о том, что
следует понимать под термином epiorkos, служащим для
обозначения клятвопреступника. Но по поводу значения
этого слова среди филологов бушует ожесточенная дис¬
куссия: именует ли epiorkos (epi-horkos) того, кто «подвла¬
стен horkos»4? Или — решение, чаще всего признающееся
авторитетным, — того, кто «добавляет клятву» (к лживым
1. Гесиод. Труды и дни, 804. По поводу «Теогонии», 792 (где говорится, что
Стикс является mega рёта theoisin [великим ущербом богам.—При-
меч. пер.]) Вест комментирует: «Just as Horkos is pern’ epiorhois» [«Так же
как Клятва является бичом для клятвопреступников».—Примеч.
пер.], что и в самом деле подразумевает, что любой клянущийся —
человек или бог — потенциально является клятвопреступником.
2. Не упоминая Гесиода, Жерне пишет то, что проясняет [гесиодов¬
ский] текст в вопросе об эффективности клятвы: «месть придет,
если для нее будет повод; с этого момента существует обязатель¬
ство через посвящение, и в случае клятвопреступления наказание
будет его автоматическим следствием». См.: Gernet L. Anthropologie
de la Grece antique. P. 212.
3. «Труды и дни», 219 с комментариями Веста об одновременности,
выражаемой наречием autika: Hesiod. Works and Days / Ed. M.L. West.
Oxford: Clarendon Press, 1978.
4. Шантрен, цитирующий Вильгельма Лютера (см.: DELG, s.v. horkos);
меня соблазняет эта гипотеза, сводящая horkos к силе проклятия.
168

КЛЯТВОПРЕСТУПЛЕНИЕ В КЛЯТВЕ
словам), — имеется в виду, что «добавление клятвы всегда,
эксплицитно или нет, предполагает, что клянущийся не
сдержит свое слово»1. В данной ситуации это равнознач¬
но утверждению, что подобно тому как Клитемнестра бо¬
лее исчерпывающим, чем Пенелопа, образом представля¬
ет расу женщин, обо всем человечестве в целом (а вместе
с ним и о значении клятвы) следует судить по мерке Ав-
толика, деда Улисса, «превосходившего людей в плутов¬
стве и клятвах»1 2.
В связи с невозможностью однозначно решать в области,
где современные филологи как будто соревнуются в пес¬
симизме с гесиодовской поэзией3, я ограничусь тем, что
еще раз подчеркну эту одержимость клятвопреступлени¬
ем в мысли архаической эпохи, прочитываемую, как мы
видели, у Эмпедокла, когда он назначает одну и ту же
кару для убийцы и для epiorkos, и это тем более порази¬
тельно, поскольку, как неоднократно отмечалось, в Гре¬
ции не существует клятвопреступления как юридически
определенного деликта4. Потому что настоящее наказа¬
ние, то «безмолвное и мрачное зло, что молча подтачи¬
вает религиозные основания жизни клятвопреступника»5
исходит «не от людского правосудия, но из божественной
1. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 340.
Цит. с изм. К этой гипотезе присоединяются Шантрен и Вест в:
Hesiod. Works and days. Oxford: Clarendon Press, 1978. Ad 194.
2. Клитемнестра и Пенелопа: «Одиссея», XXIV, 192-202 [о Клитемне¬
стре: «Навеки она осрамила / Племя всех жен слабосильных, которые
даже невинны» (Пер. В.В. Вересаева)], с комментариями: Papadopoulou-
Belmehdi I. Le Chant de Penelope / Poetique du tissage feminin dans
l’Odyssee. Paris: Belin, 1994. P. 73~7б; Автолик: «Одиссея», XIX, 395-396.
3. Менее радикальную позицию занимает Патриция Торричелли: это
поручитель, который выходит за рамки своей компетенции. См.:
Torricelli Р. Sul greco «horkos» е la figura lessicale del giuramento // Atti
della Accademia Nazionale dei Lincei. 1981. № 36. P. 135.
4. Cm.: Glotz G. Le serment // Glotz G. Etudes sociales et juridiques sur
l’antiquite grecque. Paris: Hachette, 1906. P. 182. Этот текст с неболь¬
шими изменениями воспроизводит статью «Jusjurandum» в слова¬
ре Даремберга и Сальо (DAGR. Р. 748-769). См. также: Бенвенист Э.
Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 342.
5. См.: Gernet L. Recherches sur le developpement juridique et moral de la
pensee grecque. P. 114 по поводу фрагмента Эмпедокла (DK B115), кото¬
рый он сопоставляет с: Эсхил. Хоефоры, 295-296. См. также: Gernet L.
Le droit penal dans la Grece ancienne // Du chatiment dans la cite. P. 13.
169

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
санкции»1. Иными словами, оно совпадает с неудержимой
действенностью всемогущего проклятия, тогда как боги,
упоминаемые в начале клятвы, как правило, привлека¬
ются лишь в качестве свидетелей2.
Разумеется, придет время, когда будут констатировать
медлительность божественного возмездия, и для моей
темы, конечно же, небезразлично, что одна из судебных
речей, произнесенных после амнистии 403 года, содер¬
жит невозмутимое утверждение по этому поводу. Я имею
в виду «Параграфа против Каллимаха» Исократа. Ответ¬
чик, считая, что его противник нарушил амнистию, воз¬
будив против него процесс, произносит похвалу paragraphi,
этому «возражению о неприемлемости», с помощью ко¬
торого обвиняемый мог помешать проведению процесса,
противоречащего клятве «не припоминать прошлого»; эта
процедура, говорит он, недавно введенная «умеренным»
Архином, нацелена на то,
чтобы люди, осмеливающиеся припоминать прошлое зло
[hoi tolmontes mnisikakeln], не только были изобличены как
клятвопреступники [epiorkoiintes\ и не только от богов долж¬
ны были ждать наказания, но также чтобы они были нака¬
заны штрафом немедленно [parakhrema]3.
Как несложно заметить, афинянин конца V века, которому
необходимо обеспечить соблюдение клятвы забыть про¬
шлое, тому «немедленно» (<autika), что у Гесиода выражало
мгновенную действенность клятвы, предпочитает «немед¬
ленно» {parakhrema) гражданского правосудия; но это не
отменяет того, что, даже будучи упомянутым ради при¬
личий, божественное правосудие по-прежнему считается
1. Benvenist Ё. Problemes de linguistique generate. T. II. Paris: Gallimard,
1974. P. 256.
2. После того как формуляр клятвы, упомянув богов как поручителей,
в проклятии заново призывает их лично надзирать за соблюдени¬
ем клятвы, они становятся потенциальными мстителями, к кото¬
рым обращаются по имени и в звательном падеже: пример такого
формуляра можно найти в SIG, 360 (клятва херсонесцев, начало
III века до н.э.).
3. Исократ. Против Каллимаха, 3.
170

КЛЯТВОПРЕСТУПЛЕНИЕ В КЛЯТВЕ
способным однажды настичь клятвопреступника своей ка¬
рой: свидетельство — если в нем есть необходимость — тому,
что для граждан-судей афинского трибунала еще не на¬
стало время, когда чисто человеческая кара сможет полно¬
стью заменить собой божественный гнев. Или, выражаясь
иначе, что в клятве тё mnisikakein «заклинательная сила
словесного ритуала» все еще считается способной самосто¬
ятельно совершить свое карательное действие.
Так что если horkos регулярно становится «заточающей
связью» или, как говорил Эмпедокл, «запечатыванием»1,
это потому, что сам клянущийся таким образом заточает
себя, когда схватывает себя в нацеленном против себя про¬
клятии, в силу которого, если он отступится от клятвы,
«данная им клятва [...] преследует и терзает его, ибо [...]
именно она послужила поводом для его преступления»2.
Именно на силу таких представлений, многократно за¬
свидетельствованную даже в самом зените классической
эпохи, я опираюсь, чтобы связать могущество клятвы
не столько с «сакрализирующим предметом», которого
касается клянущийся в момент произнесения прокля¬
тия— Бенвенист хотел бы отождествить с этим предме¬
том клятву в целом3, — сколько с самим произнесением
слов, которые невозможно «отсказать»4. Чтобы это дока¬
зать, достаточно было бы трагической функции Эриний
у Эсхила: они сами представились как носящие в под¬
земном мире имя Проклятий (Aral)5, и именно их Афина
1. См. Гесихия, толкующего horkoi как desmot sphragidos, с комментари¬
ем Шантрена (DELG, s.v. horkos); Эмпедокл. DK В115: katesphregismenon.
Об этимологическом родстве horkoi с herkos, «оградой», см.: Glotz G.
Le serment. Р. 99.
2. Эсхин. Против Ктесифона, 233.
3. Бенвенист: «Дело здесь не в способе речи. Буквальная интерпрета¬
ция заставляет отождествить horkos с неким объектом... каждый раз
принципиально важен сам объект, а не акт высказывания». И тем
не менее лингвист не может до конца отрицать могущество речи,
в связи с которым он снова говорит об акте. См.: Бенвенист Э. Сло¬
варь индоевропейских социальных терминов. С. 338~339* Цит. с изм.
4. См. выше главу I.
5. Эсхил. Эвмениды, 417; скорее всего это настоящее имя (к тому же
они употребляют перфект keklemetha [мы зовемся.—Примеч. пер\ ср.:
Ruijgh C.J. Observations sur l’emploi onomastique de «keklesthai» vis-a-vis
de celui de «kaleisthai» notamment dans la tragedie attique // Miscellanea

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
должна убедить не проклинать Афины после окончания
процесса над Орестом:
...но ты, доверься мне и
из тщетного языка не бросай на [эту] землю
то, чьим плодом будет злополучие всего1.
Тем самым от них требуют просто-напросто отречься от
своего языкового бытия: не бывает проклятия, чьи ужаса¬
ющие эффекты не сказывались бы на фертильности жен¬
щин, стад и земли — ведь именно язву, гибельную как для
растений, так и для человеческих детей, Проклятия и в са¬
мом деле призывают на Афины2, произнося «тщетные» для
города слова, — «тщетные», потому что их плодом должна
была быть смерть. Таким образом, самим вниманием, уде¬
ляемым религиозному могуществу высказывания, эсхилов-
ская трагедия обнажает тайный закон ага3, который фра¬
зеология реальных клятв скрывает, упоминая благо перед
злом: согласно этому закону в глубине проклинающих слов
уже действует смертельное бесплодие4 — и с такой силой,
что, если судить по «Эвменидам» и «Просительницам», лю¬
бое благословение всегда может прийти лишь вторым5, как
переворачивание первоначального проклятия6.
tragica in honoremJ.C. Kamerbeek / fids J.M. Bremer, S.L. Radt, C.J. Ruijh.
Amsterdam: A. Hakkert, 1976), поскольку подземный мир является их
местом, а кроме того, Афина в своем ответе рассматривает его как
аутентичное (418: kledonast* eponymous). Стоит упомянуть, что одна
погребальная надпись в Неокесарее (Pouilloux, 52, ст. 12) определя¬
ет персонифицированную Ага в качестве «самой древней из боже¬
ственных сил [daimonon]».
1. Эсхил. Эвмениды, 829-831.
2. Там же. 812-818. В «Плакальщицах» (281) leikhin [злокачественная бо¬
лезнь; перен. — пагуба.—Примеч. пер.\ также является результатом
гнева Аполлона, способного спустить с цепи неистовство Эриний
(283-284).
3. Проклятье, беда, несчастье (греч.).—Примеч. пер.
\. Это то, что Вернан и Детьен называют «магическо-религиозной ре¬
чью», см.: Vemant J.-P. Les origines de la pensee grecque; Detienne M. Les
maitres de la pensee grecque. Аналогичным образом, hymnos desmios
(«связывающий гимн») Эриний («Эвмениды», 306) отсылает к фра¬
зеологии магических табличек с проклятиями.
5. Об этой логике см.: Loraux N. Sur un non-sens grec.
6. Благопожелания Эриний Афинам слово в слово переворачивают
(<ареппёро: 958) их проклятия («Эвмениды», 937-945; 956-967)? а поже¬
лания Данаид Аргосу заменяют собой проклятия, которые они на¬
влекли бы, если бы народ их отверг («Просительницы», 998-1074).
172

Речевой акт и его эффекты
Итак, давайте взглянем на проклятие, с помощью кото¬
рого каждая клятва, предвосхищая свое возможное нару¬
шение, заранее натравливает неверного клянущегося на
самого себя. Широко применяя клятвы, чтобы основать
или укрепить связь сообщества, города и существующие
в них социальные и политические группы совершенно не
склонны недооценивать важность этого речевого акта, чье
могущество таково, что один закон Тасоса о подавлении
подрывной деятельности дважды открыто оговаривает,
что если доносчик является участником заговора — точ¬
нее, скрепленного клятвой сговора (synomosia), — то он не
подпадает под удар проклятия1.
Перечисление разнообразных формулировок ага во
множестве ее гражданских употреблений, очевидно, вы¬
ходило бы за рамки и цели данной главы. Чтобы огра¬
ничиться лишь самым важным, напомним, что у нее есть
одна довольно общая версия и одна более разработанная
форма. Первая говорит только о благах в одном случае
и о несчастьях в другом: так обстоит в Дельфах, в клятве
фратрии Лабиадов («если я буду соблюдать [эту клятву],
то пусть мои дела идут хорошо, но если ее преступлю, то
пусть рождаются несчастья за несчастьями вместо благ»);
или, еще более эллиптическим образом, в клятве, которая
в 375 году скрепляет договор между Афинами и Коркирой
(«если я буду соблюдать [эту клятву], то да будет мне мно¬
жество благ, если же нет, то наоборот»1 2). В качестве примера
второй приведем проклятие, которым завершается клят¬
ва граждан в Херсонесе в начале III века до нашей эры:
Если я буду соблюдать [эту клятву], то да будет
благополучие мне самому,
Моему роду и моим близким.
1. Pouilloux, 31 (закон о подавлении антиолигархических происков):
mide еп tei eparii esto.
2. Клятва Лабиадов: SEG, XXIII, 320 (IV век); Афины и Коркира: Tod,
127. См. также клятву основателей Кирены (Meiggs-Lewis, 5, ст. 46-51),
чье проклятие, в виде исключения, начинается с угрозы уничтоже¬
ния для клятвопреступника.
173

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
Но если я не буду соблюдать, беда мне,
Моему роду и моим близким.
И пусть ни земля, ни море не приносят мне
Плода, и пусть женщины не рождают прекрасных детей...1
Бывает и так, что произносится только одно прокля¬
тие: в этом случае сгущение является максимальным
и, обходясь без громоздкой сакраментальной процеду¬
ры, требующей от каждого гражданина торжественного
обязательства, гражданская инстанция ограничивается
напоминанием потенциальному нарушителю о том, что
речь идет о вымирании его потомства. Именно так каж¬
дый год должностные лица Теоса торжественно произно¬
сят против виновников беспорядков проклятие, которое,
перечисляя одно за другим все возможные нарушения,
обрекает виновного — «его и его род» — на уничтожение1 2.
Произносимая во имя города, этой безличной сущности,
уполномоченным голосом тимухов («держащих честь»)
против анонимного нарушителя, проклинающая форму¬
ла «восполняет» сам закон, и поэтому кое-кто мог, ком¬
ментируя эту «карательную меру, наделенную проклина¬
ющей силой», подчеркивать важную роль проклятия для
«истоков права»3.
Но, как мы видели, в общем случае эти ритуальные
слова придают силу и существование именно клятве: так
обстоит уже в «Илиаде», когда для того, чтобы поддер¬
жать воззвание к богам Агамемнона — сразу и молитву,
и клятву, — каждый, ахеец он или троянец, призывает
катастрофу на семью клятвопреступника4; но точно та¬
ким же образом в 409 году в афинском городе, сбросив¬
шем с себя первое олигархическое правление, декрет Де-
мофанта, прописав формуляр клятвы граждан, берет на
себя его заключительную формулу, обещая процветание
1. SIG, 360 [Ст. 52-56.—Примеч. пер.\.
2. Meiggs-Lewis, 30 (около 470 года до н.э.): apollysthai каг auton каг genos
te кёпо (А, ст. 4-5) повторяется в В, ст. 6-7, 27-28, 39-40. О проклятии
и уничтожении genos см.: Parker R. Miasma. Pollution and Purification
in Early Greek Religion. Oxford: Clarendon Press, 1983. P. 186.
3. Gernet L. Le droit penal dans la Grece ancienne. P. 11-12.
4. Гомер. Илиада, III, 297-301.
174

РЕЧЕВОЙ АКТ И ЕГО ЭФФЕКТЫ
тому, кто будет держать свое слово, и навлекая уничто¬
жение на личность и род клятвопреступника {exoli auton
elnai kai genos)\
Неудивительно, что озабоченные тем, чтобы продемон¬
стрировать, до какой степени «клятва, так сказать, целиком
пропитана проклятием», лингвисты и филологи, истори¬
ки и антропологи, желающие дать о ней отчет, колеблют¬
ся, то отсылая к языку права — и тогда они утверждают,
что «клясться означает поставить себя под власть закона»,
даже «обвинить себя заранее и условно»1 2, — то обращаясь
к наиболее древним религиозным формам, — и тогда они
настаивают на «ордалии», независимо от того, характери¬
зуется ли эта процедура в первую очередь своим языковым
измерением или характерным для нее предвосхищением3.
Не высказывая никаких суждений относительно реле¬
вантности этих формулировок, которые в любом случае
заставляют задуматься, укажем на самое главное: призы¬
вается ли открыто гнев (minis) богов, берущихся в свидете¬
ли, покарать виновного, как в клятве в Дреросе4, или нет,
в конечном счете не столь важно; достаточно проклятия
самого по себе — именно это имеют в виду, когда говорят
о его «автоматических» следствиях — и могущество клят¬
вы целиком зависит от него и, возможно, от подробности,
с которой в нем призывается обещанная клятвопреступ¬
нику катастрофа. Ибо таким образом сама идентичность
клянущегося, очерчиваемая именно тем, что он подверга¬
ет опасности, определяется через свой контррельеф, ведь
1. Андокид. О мистериях, 98. Отсюда имя exoleia [окончательная ги¬
бель.— Примеч. пер.], которое дается этому проклятию в граждан¬
ских клятвах.
2. Первые две цитаты: Glotz G. Le serment. Р. 114, 112; третья: Бенвенист Э.
Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 341. Цит. с изм.
3. Glotz G. Le serment. Р. 154; Бенвенист Э. Словарь индоевропейских со¬
циальных терминов. С. 336 [«Можно определить клятву как пред¬
восхищенную ордалию. Клянущийся рискует чем-то существен¬
ным для него...» Цит. с неб. изм.]. Критику тезиса об ордалии см.
в: Gemet L. Anthropologie de la Grece antique. P. 242.
4. SIG, 527 (Дрерос), ст. 75 и след: «...и если я нарушу клятву, пусть боги,
которыми я клянусь, будут преисполнены гнева \theous... emmanias]».
О «сакральных» и традиционных особенностях этого слова см.:
Watkins С. A propos de «Menis». Р. 201-202.
175

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
поистине потерять можно лишь то, что имеешь, или, ско¬
рее, то, что ты есть1.
То, что имеешь: блага, среди которых первое место
занимает земля, где укоренен свой «дом», и стада, самое
ценное из видимых богатств; поэтому всякий раз приго¬
варивают себя к истощению этих благ, для каждого яв¬
ляющихся продолжением себя самого1 2. Что же до бытия
в полном смысле слова, то существуют лишь посредством
того, чем будут, когда умрут, в сыне, похожем на себя. По¬
скольку нет идеи, более глубоко укорененной в греческой
мысли, чем эта, именно потомству, будущему своего име¬
ни и своего «дома», угрожает клянущийся в ужасающем
предвосхищении клятвопреступления, когда обрушивает
на самого себя проклятие. И Геродот вдохновенными уста¬
ми Пифии рассказывает поучительную историю Главка,
спартанца, который, желая сохранить у себя деньги, что
ему не принадлежали, подумал — только подумал — о том,
чтобы дать ложную клятву, — и память о нем была вы¬
рвана из Спарты «вплоть до самых корней», без наслед¬
ников и семьи, что посчитала бы его своим. Но уже Ге¬
сиод не имел в виду ничего другого, когда говорил про
того, кто навредит правосудию, что
Жалким, ничтожным у мужа такого бывает потомство;
А доброклятвенный муж и потомков оставит хороших3.
Разумеется, подобные эффекты не присущи одной толь¬
ко клятве, и у того же Геродота решения царского суда
наделяются такой же немедленной действенностью — все¬
общая фертильность от приговоров хорошего царя, бес¬
плодие в наказание за hybris плохого. Тем не менее мы
не будем пытаться изобразить такой генезис клятвы,
где она восполняла бы секуляризированное, а значит,
1. Торричелли связывает клятву как речевой акт с вовлеченными
в нее элементами, у которых есть меновая стоимость и которые
подписывают личность клянущегося. Torricelli Р. Sul greco «horkos»
е la figura lessicale del giuramento. P. 129-134.
2. Например, SIG, 526, ct. 40 и след, (проклятия из клятвы жителей
Итаноса).
3. Геродот. VI, 86; Гесиод. Труды и дни, 282-285. Пер. В.В. Вересаева.
176

РЕЧЕВОЙ АКТ И ЕГО ЭФФЕКТЫ
не столь могущественное правосудие; но поскольку в «Тру¬
дах и днях» ее собственные эффекты совпадают с эффек¬
тами судебных приговоров (<dikai), которые она удваивает,
мы на минуту задержимся на последствиях судебных ре¬
шений, чтобы сделать важное уточнение. Если бедствия
обрушиваются на город плохого царя («голод совместно
с чумой... женщины больше детей не рожают, и гибнут
дома их»1), то это потому, что вины одного человека до¬
статочно, чтобы погиб весь город (xympasa polls)1 2.
Конечно, в этом единственном человеке, «который гре¬
шит и творит беззаконье», мы должны опознать плохого
царя — трагедия превратит его в тирана; но что проис¬
ходит, когда этот человек — простой гражданин в горо¬
де, располагающем politeia? Нам скажут, что, поскольку
у него нет магической силы царей архаической эпохи,
он не может поставить под угрозу свой город3; но нет ни¬
какой уверенности в том, что коллективы рассуждают
так же, и в способе, которым граждане приносят клят¬
ву— клянясь один за другим, каждый от своего имени
и в первом лице единственного числа, — практиковать
homonoxa (<homonoeso), я склонна видеть продукт очень по¬
хожей логики: направляя проклятие против себя одного,
потенциальный клятвопреступник отделяет собственную
личность (он ее «посвящает»4) от города, который он сра¬
зу и целиком избавляет от последствий, — и таким же
образом, хотя и в совершенно другом, на этот раз чисто
политическом, регистре, перечисляя виновных, восста¬
новленная демократия намеревалась спасти город, мыс¬
лимый как тотальность, от которой она отсекает одних
только «нечестивых».
1. Пер. В. В. Вересаева.
2. «Труды и дни», 240-241.
3. Тем не менее именно такого типа логике соответствует процедура
остракизма, наказывающая за слишком большую dynamis индивида.
4. О проклятии как эквиваленте римского sacer esto, посредством ко¬
торого виновный отдавался во власть богам, см.: Gernet L. Le droit
penal dans la Grece ancienne. P. и. О клянущемся enages [пораженный
проклятием; приносимый по обету. — Примеч. пер.], одновременно
проклятом и «сакральном» — см.: Gernet L. Anthropologie de la Grece
antique. P. 133.
177

Arm и Apec
В завершение нашего гесиодовского отступления вернемся
к этой тесной связи между проклятием и вопросом о пло¬
дородии, которая постулируется во всех текстах. Но мы
вернемся к ней лишь для того, чтобы расширить и услож¬
нить анализ, поскольку ограничивать себя лишь одним
ключом для чтения — всегда плохой метод, но в первую
очередь потому, что проклятие обретает все свое значение
из того, чему оно угрожает из других областей — Дюме-
зиль сказал бы: из других функций — кроме одной лишь
фертильности. Так обстоит в панэллинской клятве дель¬
фийских амфиктионов, где проклятие направлено против
всего народа (ethnos), к которому принадлежит виновный,
в чем можно убедиться, читая изложение этого текста
в косвенной речи, которым мы обязаны оратору Эсхину:
Да поразит его проклятие Аполлона, Артемиды, Леты и Афи¬
ны Пронайи. И [проклятие] призывает на их голову, чтобы
земля их не приносила плодов, чтобы женщины рождали
чудовищ, а не детей, подобных своим’родителям, чтобы скот
не приносил положенного приплода, чтобы они терпели не¬
удачи на войне и в судебных процессах, и в политической
борьбе \agorai], и чтобы окончательно погибли и сами они,
и дома их, и род их1.
Конечно, в этом проклятии плодородие является первой
мишенью, причем во всех трех своих привычных реги¬
страх— земель, стад, женщин, разве что с уточнением,
что в случае последних кара состоит не в том, что они не
будут рожать, но что они будут рождать уродов (что, как
ясно из текста, означает производить на свет сыновей, ко¬
торые не будут похожими на своих отцов)1 2. Но между напо-
1. Эсхин. Против Ктесифонта, по—ш. Пер. Л.М. Глускиной с неб. изм.
2. Таким же образом самки домашнего скота будут лишены «есте¬
ственного приплода». Напомним, что город хорошего царя опоз¬
нается по тому, что сыновья в нем похожи на своего отца: Гесиод.
Труды и дни, 235. Другие примеры порождения монстров см., на¬
пример, в клятве из Дрероса (SIG, 527), содержащей формулу, свет
178

ARAI И APEC
минанием об утраченной фертильности и напоминанием
об уничтожении genos открыто проступает измерение агона
в трояком виде войны, процесса и политической борьбы1.
Тем самым клятва амфиктионов объединяет в одно це¬
лое два плана, которые Афина в «Эвменидах» отличает
друг от друга в реальности. Напомним, что богиня остав¬
ляет за собой «прекрасную» войну, назначая Эриний ответ¬
ственными за предотвращение stasis, что, впрочем, тут же
заслоняется заботами о процветании Афин2. Разделение,
несомненно, хитроумное, поскольку, хотя и выделяя в кон¬
фликте две стороны, одну — благую и высоко ценимую,
а вторую — находящуюся под запретом, оно прячет саму
эту оппозицию под оппозицией войны и плодородия, как
будто для того, чтобы получить упрощенный образ двух
городов со щита Ахиллеса. Дельфийская клятва, напро¬
тив, не применяет никакой стратегии стирания, но увен¬
чивающее ее проклятие, нацеленное сразу на войны, су¬
дебные процедуры и политическую жизнь как на разные
формы одного и того же опыта, своевременно напоминает,
что Клятва и в самом деле является дитем Эриды.
И точно так же к Эриде нас ведет исследование жертво¬
приношения, сопровождающего клятву — я говорю именно
«сопровождающего», ибо, хотя жертвоприношение и пред¬
шествует ей по времени, в классическую эпоху оно явля¬
ется как бы ее предвосхищением, удваивая в своих жестах
конфликтность, которая высказывается в проклятии3. Так,
на которую проливает анализ Мари Делькур: «если я не буду со¬
блюдать клятву [...] то да не родят женщины и скотина согласно при¬
роде». См.: Delcourt М. Sterilites malefiques et naissances merveilleuses.
Liege: Faculte de Philosophic et Lettres, 1938.
1. См. выше главу IV.
2. Я комментирую «Эвмениды», 903-915: от пгкё те какё из ст. 903, в ко¬
торой угадывается хорошая политика, в ст. 904-909 совершается
переход к процветанию; функция Афины описана в ст. 913-915.
3. Классическая эпоха переворачивает гомеровский порядок вещей,
когда жертвоприношению, «разыгрыванию сцены проклятия», пред¬
шествовала клятва, см.: Glotz G. Le serment. Но классическое жертво¬
приношение само является условным проклятием, см.: PlesciaJ. The
Oath and Perjury in Ancient Greece. Tallahassee: Florida State University
Press, 1970. P. 12.
179

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
поскольку этот ритуал исключает какое-либо употребле¬
ние и жертвы в нем полностью сжигаются1, он отвергает
как «кухню», так и дележ, конститутивные для жертво¬
приношения в мирном городе, в строгом параллелиз¬
ме с клятвой, в которой гражданский мир, как правило,
упоминается лишь в качестве того, что находится под
угрозой ниспровержения и конфликта. И действительно,
в качестве прообраза уничтожения всего рода клятвопре¬
ступника так же требуется исчезновение жертвы, которое
характерно для всех жертвоприношений чистой траты,
приносимых подземным силам1 2.
В этом же смысле мы будем интерпретировать расчле¬
нение жертвенного животного во время того в высшей
степени торжественного жертвоприношения, которым
на Ареопаге открывается любой процесс об убийстве,
и процедуру diomosia3 4 5, в соответствии с которой обви¬
нитель, обязанный произнести проклятие, призываю¬
щее exoleia на него самого и на его род, приносит клятву
стоя {stasY над tomia, «разрезанными частями» жертвы.
Конечно, этот жест также и здесь можно поместить под
знак определенного pathos? фертильности: в таком случае,
сближая слово tomia с именем евнуха (<tomias), мы ска¬
жем, что в момент, когда клянущийся дает клятву над
тестикулами жертв-самцов, проклятие, предвещающее
1. Павсаний. V, 24.10-п, а также III, 20.9; см., например: Glotz G. Le serment.
Р. 114.
2. Клятва из Кирены четко формулирует эту гомологию между kolossoi
из воска, предназначенными для расплавления, и genos нарушителя.
См.: Gernet L. Anthropologie de la Grece antique. P. 57 [клятва и kolossoi:
Meiggs-Lewis, 5, ct. 44-51.—Примеч. nep.\.
3. И снова did. Заметим, что жертвоприношение во время клятвы
часто предполагает разделение жертвы надвое. Plescia J. The Oath
and Perjury in Ancient Greece. P. 10.
4. Стоит ли он на жертве (Глотц), что предполагало бы, что он ставит
на нее ногу (Burkert W. Greek Religion. Cambridge: Harvard University
Press, 1985. P. 251)? Один пассаж из Эсхина («Против Тимарха», 114)
наводит на мысль, скорее, о касании рукой, а конфликтных конно¬
таций, связанных со stas в случае клятвы (см.: Павсаний. III, 20.9; IV,
15.8 и 24.9; Демосфен. Против Аристократа, 68), должно было хватать
самих по себе, без необходимости в дополнительной драматизации.
5. Здесь — страдание, испытываемое негативное воздействие.—При¬
меч. пер.
180

ARAI И APEC
вымирание рода, повторяет реальную кастрацию жерт¬
венных животных1.
Разумеется, в этом типе жертвоприношения неоспо¬
римо присутствие торжественного обращения к плодо¬
родию; но куда более важной мне представляется сама
природа жертв — это действительно самцы, часто это бо¬
ров, на Ареопаге приносящийся в жертву вместе с бара¬
ном и быком1 2, — поскольку она выражает тесную связь
клятвы с eris и войной: и разве не Марса в аналогич¬
ном жертвоприношении, с весьма говорящим названием
suovetaurilia3, чествуют в Риме, вместе с Квирином и Це¬
рерой? Именно Марсу, согласно Жоржу Дюмезилю (у ко¬
торого я и заимствую этот анализ), в первую очередь
посвящаются suovetauriles, поскольку из-за своей энергии
бойца он «считается единственным, кто может поправить
тяжелую ситуацию»; Марс, которого ошибочно считали
богом Плодородия, поскольку так же, как и в этом жерт¬
воприношении, ему часто случается «[подпитывать] свою
воинскую силу» здоровьем и плодородием, являющими¬
ся «сущностью третьей функции»4. Возможно, мне воз¬
разят, что Марс — не Арес5, но на это сближение, поми¬
мо полного сходства обоих тройных жертвоприношений,
меня подталкивает афинское место ритуала — Ареопаг,
холм Ареса.
Что побуждает меня вернуться к некоторым божествен¬
ным фигурам, ассоциирующимся с клятвой как в рели¬
гиозной мысли, так и в ритуале. Это Эринии, уже много¬
кратно встречавшиеся в нашем исследовании, по самой
1. Burkert W. Greek Religion. R 251.
2. Павсаний. IV, 15.8 и 24.9: ерг картой tornwn; жертвоприношение на Арео¬
паге: Демосфен. Против Аристократа, 68.
3. Sus + ovis + taurtis — очистительное жертвоприношение свиньи, овцы
и быка (лат).—Примеч. пер.
4. Dumezil G. Tarpeia. Essais de philologie comparative indo-europeenne.
Paris: Gallimard, 1947. P. 147—151.
5. Enyalios так же не тождественен Аресу, но часто служит его эпикле-
сой; в городе Тимносе в Карии он точно таким же образом почи¬
тается посредством тройного жертвоприношения, состоящего из
борова, пса и козленка (SEG, IV, 171, ст. 29-30).
181

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
своей природе налагающие узы1; Эринии, которые уже
в «Илиаде» карают в подземном мире клятвопреступни¬
ков, а у Гесиода, как будто некие Илифии2, присутствуют
при появлении на свет Horkos, «рожденного, чтобы быть
бичом клятвопреступников»3. И домом этих персонифи¬
цированных Проклятий, чья функция — заставить иссяк¬
нуть плодородие, которое у Эсхила они будут защищать
только благодаря выворачиванию всего своего существа
наизнанку, становится Ареопаг, где они под именем Semnai
исполняют функцию mnemones какдп («надзирающих за
памятью о зле»)4, — и именно Эриниями клянутся сто¬
роны в начале процесса5.
От Эриний мы без труда могли бы перейти к Аресу,
с которым их часто связывают тексты. Наряду с приви¬
легированными histores («свидетелями»), штатными са¬
краментальными богами, повсеместно призываемыми
в качестве поручителей, — Зевсом (это Horkios6 бог), Геей
(матерью Фемиды) и всевидящим Гелиосом7 — у Ареса
и в самом деле есть свое место в клятвах, затрагивающих
будущее сообщества в том, что касается войны, но также
и наоборот, защиты от войны: это относится, что не уди¬
вительно, к клятве эфебов, как в Дреросе, так и в Афинах,
где — после Гестии, но перед самим Зевсом — он сосед¬
ствует в числе прочих с Епуб, Enyalios и Athena Агега8, или
к клятвам, сопровождающим союзные договоры9. Но осо¬
бый интерес для нас представляет его присутствие в одном
1. Помимо уже упомянутого hymnos desmios напомним, что их танец
является узлом (Эсхил. Эвмениды, 307: khordn hapsomen).
2. Илифия — богиня-родовспомогательница.—Примеч. пер.
3. Гомер. Илиада, XIX, 258-260 с комментарием: Torricelli Р. Sul greco
«horkos» е la figura lessicale del giuramento. P. 132; Гесиод. Труды и дни,
803-804.
4. Эсхил. Эвмениды, 382-383.
5. Rohde Е. Psyche. Seelenkult und Unsterblichkeitsglaube der Griechen.
Freiburg; Lepzig; Tubingen, 1898. Bd. 1. S. 268.
6. Скрепляющий клятву (греч.).
7. См.: Glotz G. Le serment. P. 101. Стоит отметить, что Гея может быть
заменена Деметрой, а Гелиос — Аполлоном.
8. Дрерос: SIG, 527; Афины: Tod, 204.
9. В качестве примеров: договор между Смирной и Магнезией (OGIS,
229, 266), где он входит в число канонических богов, чьи имена со-
полагаются паратактически, наряду с дополнительными богами,
182

КЛЯТВА В ГОРОДЕ
учреждающем акте синойкизма, который в IV веке объ¬
единил Орхомену и Эваймон: именно в тот момент, ког¬
да syn должно заклясть разлагающее могущество did, бог-
разрушитель, превратившись в улаживателя, как будто
приумножается в клятве1.
Что ведет меня к тому, чтобы наконец разместить клят¬
ву в городе, поскольку именно это и было целью нашего
исследования Клятвы, дитя Распри.
Клятва в городе
Поскольку клятва напрямую затрагивает воспроизвод¬
ство города, а значит, и его непрерывность, поскольку
она стремится изгнать конфликт, взывая к богам, ко¬
торые им заведуют, она вездесуща во всем полисе, ибо
речь идет об отношении, которое сообщество поддержи¬
вает со своей долговечностью, всегда находящейся под
угрозой и всегда декларируемой2. Поэтому в заявлениях
Кира, выражающего у Геродота презрение к ультимату¬
мам лакедемонян:
я некогда не боялся людей, у которых посреди города есть
определенное место, куда они собираются, обманывая друг
друга клятвами3,—
в заявлениях, чьей единственной мишенью согласно са¬
мому греческому историку являются коммерческие функ¬
ции agora как рынка, — я не могу удержаться, чтобы не
прочитать, вопреки мнению самого Геродота, обличение
политического, воплощенного в публичной площади как
которые соединяются друг с другом посредством кац договор между
этолийцами и беотийцами (SIG, 366) или между афинянами и ла¬
кедемонянами (SIG, 434).
1. В этом акте синойкизма (около 360 года до н.э.) Арес является об¬
щим знаменателем для Зевса-Ареса, Афины-Арейи и Эниалия-Ареса.
Подробнее об этом тексте см.: Kretschmer Р Ares // Glotta. 1921. № п.
S. 195-198 и Sinos D.S. Achilles, Patroklos and the Meaning of «Philos».
P 33-
2. Cm.: Plescia J. The Oath and Perjury in Ancient Greece. P. 15 и след.
3. Геродот. I, 153. Пер. Г. А. Стратановского.
183

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
гражданском месте par excellence, сделанное во вполне ге-
родотовской манере.
Ибо принесение клятвы как торжественный речевой
акт является до такой степени конститутивным для жиз¬
ни в городе, что подчас трудно отличить клятву — и даже
проклятие, вроде уже упоминавшегося проклятия из Тео-
са — от закона в собственном смысле1. Говоря в целом, сле¬
дует подчеркнуть место клятвы в декретах и других граж¬
данских официальных текстах: действительно, поскольку
одна только клятва, как непоколебимое религиозное при¬
нуждение, может скрепить обязательства граждан, не бы¬
вает такого публичного акта, чтобы предписывающий
его декрет не содержал бы, по крайней мере, упоминание
принесения клятвы, если не ее текст, и любые измене¬
ния, вносимые в уже установленный формуляр, должны
быть неукоснительно упомянуты в декрете или союзном
договоре, к которому она относится2. Именно так при за¬
ключении мирных договоров между городами3 к клятве
призываются все граждане: перечисление известных нам
horkoi каг synthekai4 было бы долгим, и я, разумеется, не
стану им заниматься, разве что обращу внимание на по¬
рядок, управляющий этой синтагмой, согласно которому
клятва предшествует самим договоренностям, поскольку
служит основанием их надежности5.
Но даже эта принципиально важная роль в городской
жизни вполне согласуется с гесиодовской генеалогией,
делающей из Horkos дитя Эриды. Поскольку принесения
клятв кладут конец конфликту, о них точно так же можно
1. См.: Meiggs-Lewis, 2 (конституционный закон дреросцев 650-600 го¬
дов до н.э.), 5 (основание Кирены, где обозначение акта как horkion
ton oikisteron [клятва поселенцев. — Примеч. пер.] соседствует с фор¬
мулой политического решения edoxe tai ekklisiai [собрание постано¬
вило.— Примеч. пер.]) и 13 (закон локрийцев 525-520 годов до н.э.).
2. Так обстоит в декрете о применении афинских единиц измерения
в Империи (Meiggs-Lewis, 45, пункт 12). См. также: Tod, 141, ст. 14-15
(декрет Кеоса/Гистиайи, около 364 года до н.э.).
3. См., например: Meiggs-Lewis, 52 (Афины/Халкида), 63 (Афины/Ре-
гий), 64 (Афины/Леонтины), все примеры из V века до н.э.
4. Клятвы и договоры (греч.).
5. Например, Tod, 142, ст. 17 (отношения между Афинами и Иулидой,
362 год до н.э.).
184

КЛЯТВА В ГОРОДЕ
сказать, что в их истоке лежит ситуация распри — тако¬
вы у Фукидида клятвы, которыми обменялись афиняне
и беотийцы после ссоры1, — и таким же образом у Геси¬
ода боги призываются к клятве только после серьезной
eris или nelkos, когда Зевс хочет узнать, кто же лжет среди
олимпийцев: и тогда он посылает за Стикс, как за «вели¬
кой клятвой богов», чтобы изобличить виновного2. Разу¬
меется, в городах исторической эпохи у проклятия нет
той прямой действенности, какой среди богов обладает
Стикс, но от функции решающего доказательства, кото¬
рая долгое время была ей присуща в судебном процессе
архаической эпохи3, клятва сохраняет эпитет karteros, оз¬
начающий, что она решает распрю4.
Поскольку прилагательное karteros, в свою очередь, от¬
сылает к понятию kratos, мы напомним, что в «Теогонии»
именно Стикс рождает Кратоса — Стикс, которая, явив¬
шись первой со своим могучим сыном на помощь Зев¬
су в трудной ситуации, и была — как раз за то, что она
тем самым и принесла ему решающее kratos — впервые
назначена им исполнять функцию великой клятвы Бес¬
смертных5. Но также есть kratos, связанное с гражданской
клятвой, например, когда Афины, закладывая фундамент
могущества своей первой морской лиги, навязывают сво¬
им союзникам «богов клятвы» (theoi horkioi) и свою обыч¬
ную клятву (nomimos horkos)6.
Вполне возможно, что именно эти тесные связи с Эридой
позволяют клятве — Глотц замечает, что она «[мешает]
1. Фукидид. V, 42.3.
2. Гесиод. Теогония, 775-805.
3. Отсюда теории, выводящие подсчет голосов из института совместной
клятвы: Glotz G. Le serment; Gernet L. Recherches sur le developpement
juridique et moral de la pensee grecque.
4. Пиндар. Пифийские оды, IV, 166-167: karterds horkos, которое Эме Пюш
(Pindare. Pythiques. Paris: Les Belles Lettres, 1922. Ad loc.) переводит как
«ужасающую клятву», является, скорее, «клятвой, одерживающей
верх». Таким же образом у Антифона diomosia на Ареопаге являет¬
ся horkos megistos kai iskhyrotatos [величайшей и самой сильной клят¬
вой.— Примеч. пер.].
5. «Теогония», 383-403 с комментарием Веста: Hesiod. Theogony. Ad loc.
6. Plescia J. The Oath and Perjury in Ancient Greece. P. 6.
185

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
людям пребывать в перманентном состоянии взаимной
враждебности»1, — быть наиболее эффективным из средств,
предотвращающих распрю и войну2. Рожденная из распри
и, однако, оружие против нее; или, точнее: рожденная из
распри и, следовательно, оружие против конфликта. Об
этом напряжении, конститутивном для представлений
о horkos, мы должны будем помнить, когда будем пытаться
осмыслить место клятвы в политической борьбе.
Итак, представим себе гражданскую войну, которая
у греков, как известно, относится к сфере phonos, убий¬
ства: если мы хотим осмыслить место клятвы в stasis,
несомненно, что многое можно понять из diomosia, этой
противо-речивой клятвы {«divergent swearing»)3 перед Аре¬
опагом или из antomosia, вступительной клятвы, которую
обе стороны дают перед обычными судами в начале про¬
цесса: поэтому историки и антропологи права наперебой
говорят о парадигматическом статусе этого «объявления
легальной войны», посредством которого противники,
сговариваясь друг с другом, тем же самым жестом опре¬
деляют предмет спора4.
И вот вспыхивает stasis: заговорщики [conjures], чьи
фракции носят имя synomosxai5, становятся в прямом смыс¬
ле слова соклятвенниками [cojureurs] нового типа, восстав¬
шими против politeia и ее институциональной клятвы;
с этой точки зрения любую междоусобицу можно предста¬
вить, согласно сильному выражению Глотца, как «борьбу
двух клятв», идущую до тех пор, пока «для восстановле¬
ния прочного единства не будут заново определены ус¬
ловия общей клятвы»6, которой обменяются вчерашние
1. Glotz G. Le serment. Р. юо (фраза, добавленная к статье «Jusjurandum»
из DAGR).
2. Пятая книга Фукидида, посвященная «Никиеву миру», периоду во¬
оруженного перемирия, когда все происходит посредством обмена
клятвами, а иногда и между соперничающими клятвами, содержит
22 употребления horkos из 36 во всем тексте.
3. Burkert W. Greek Religion. Р. 253.
4. Glotz G. Le serment. P. 148-149, 164; Gernet L. Recherches sur le develop-
pement juridique et moral de la pensee grecque. P. 90.
5. Организации (тайные общества) со-клянущихся, клянущихся вме¬
сте.— Примеч. пер.
6. Glotz G. Le serment. Р. 118-119.
186

КЛЯТВА В ГОРОДЕ
противники1 и которая, подобно той, что дают афиняне
в 403, объявит о забвении прошлого1 2.
Но безоговорочное примирение имеет место не всегда,
и когда угроза ниспровержения все еще представляется
нависающей над политической жизнью, война клятв про¬
должается: так, есть клятва, которую афинские олигархи
в строжайшем секрете дают друг другу против народа
Афин перед тем, как впервые захватить власть3, и в ответ
на нее, сразу после восстановления демократии, прино¬
сится новая клятва, обязывающая к борьбе всех граждан
(«Я предам смерти и словом, и действиями, и подачей го¬
лоса или моей собственной рукой, по мере моих возмож¬
ностей, всякого, кто свергнет афинскую демократию...»4).
То, что эта новая клятва является важной частью декрета
Демофанта (409 год), интересно уже само по себе; но мы
сосредоточимся на ее заключительном положении, кото¬
рое специально заботится о том, чтобы аннулировать все
данные ранее мятежные клятвы, включая те, что были
даны самими клянущимися:
А все клятвы, которые были принесены в Афинах, в войске
или где-нибудь в другом месте и которые были направле¬
ны против афинского народа \enantioi toi demoi toi Athenaion],
я отменяю и расторгаю5.
1. В этом случае тексты уточняют, что клятва дается allelois [друг дру¬
гу, между собой.—Примеч. пер.]. См.: Ксенофонт. Греческая история,
V, 4.55 (в Феспиях); Полибий. Всеобщая история, IV, 17.11; но бывает
и так, что только оставшаяся в городе партия клянется хорошо
обойтись с изгнанниками, см.: Tod, 202 (клятва в Тегее 324 года
до н.э., переведенная на французский и откомментированная в:
Plassart A. Bulletin de correspondance hellenique. 1914. № 38, где при¬
водятся и другие примеры этой практики).
2. См. как в «Афинской политии» Аристотеля этот пункт приводится
в форме запрета: ton de parelelythoton medeni pros medena mnesikakein
exeinai, а клятва, напротив, упоминается без дополнительной кон¬
кретизации (39.6; 40.2). Ср.: Ксенофонт. Греческая история, II, 4.43.
3. Аристотель. Политика, V, 7, 1зюа9-п свидетельствует о том, что во
всех демократических городах олигархи открыто давали клятву со¬
крушить demos. Ср.: Glotz G. Le serment. Р. 117.
4. Пер. Э.Д. Фролова с неб. изм.
5. Андокид. О мистериях, 97-98. Пер. Э.Д. Фролова.
187

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
«Я их расторгаю и от них избавляюсь» (1уб каг aphiemi):
поистине только речевой акт, которому придали весь его
размах — что означает, что его довели до самого преде¬
ла1,— может обездействовать перформативную силу дру¬
гого речевого акта — так же как Ахиллес от-рекал свой
гнев; так же как благословения Эвменид от-рекали про¬
клятия Эриний.
Подошли ли мы к концу нашего пути? До него еще
далеко. Если клятва и в самом деле как позитивный ре¬
чевой акт является точным определением идентичности,
статуса и позиции в городе для любого клянущегося1 2 3,
то необходимо еще раз вернуться к этому «я», посред¬
ством которого даже в той клятве, что имеет значение
для всего коллектива, каждый клянущийся обязывает
себя лично.
Я не буду припоминать злосчастья
Именно в первом лице единственного числа дают клятву
почти во всех случаях, идет ли речь о клятве граждан¬
ского примирения или о союзническом договоре, и яв¬
ляются ли клянущиеся простыми гражданами или же
они образуют некий должностной корпус, трибунал или
орган типа Ьои№; и даже тогда, когда декрет уточняет,
что все (hapantes) обязаны связать себя клятвой4, коллек¬
тив все так же будет выражаться посредством «я», об¬
разуя нечто вроде суммы личных обязательств его чле¬
нов. Тем не менее не будем торопиться объявить, что все
1. См.: Torricelli Р. Sul greco «horkos» е la figura lessicale del giuramento.
P. 128 (о гомеровской формуле omosen te teleutesen te tdn horkon из
«Илиады», XIV, 280 [поклялась и довела до конца клятву.—Примеч.
пер.]). Кроме того, автор отмечает, что о важности рёчи косвенным
образом свидетельствуют многочисленные случаи, когда от обяза¬
тельств уклоняются с помощью вербальных стратагем.
2. Здесь я адаптирую наблюдения Торричелли: Torricelli Р. Sul greco
«horkos» е la figura lessicale del giuramento. P. 134—135.
3. Например, Meiggs-Lewis, 40 (клятва, которую афинская boule дает
Эрифрам), 52 (отношения Афин с Халкидой 446-445 годы до н.э.):
boule и судьи клянутся оик ekhselo... [ст. 4.—Примеч. пер]
4. Например, Meiggs-Lewis, 52, ст. 19 и 32-33.
188

Я НЕ БУДУ ПРИПОМИНАТЬ ЗЛОСЧАСТЬЯ
это совершенно «нормально». Ведь помимо того что для
историка не существует ни нормальности, ни баналь¬
ности, ряд примеров (разумеется, гораздо более редких)
клятв, данных в первом лице множественного числа1
или же демонстрирующих чередование единственного
и множественного1 2, как нельзя кстати подходит для того,
чтобы по контрасту подчеркнуть преобладание этого вы¬
бора «я».
Я уже кое-что говорила по этому поводу в связи с ге-
сиодовским городом, к гибели которого может привести
всего один человек, когда связывала это обращение к «я»
со всегда угрожающей возможностью клятвопреступления:
именно этим, например, можно объяснить закон, предпи¬
сывающий, чтобы в делах об убийстве, разбиравшихся
в Палладии, победитель после своей победы дал новую
клятву с exoleia, чтобы подтвердить, что он действительно
сказал правду, и защитить судей, проголосовавших в его
пользу, на тот случай, если обнаружится, что они без сво¬
его ведома были введены в заблуждение ложью («Если же
нет, я призываю погибель на меня и мой дом, а у богов
вымаливаю всевозможные блага для судей»3); тем самым
он заранее снимает ответственность с гражданского три¬
бунала, который по определению должен принимать ре¬
шение «согласно справедливости и истине»4. Но нам сле¬
дует дополнительно углубить наш анализ.
1. См., например, Meiggs-Lewis, 63 (договор о союзе между Афинами
и Регием, 433-432 годы), ст. 13 (khsymmakhoi esometha), и 64 (договор
о союзе между Афинами и Леонтинами, датировка та же). Анало¬
гичным образом в трактате между Кеосом и Гистиеей (около 364,
см.: Tod, 141, ст. 15-17) положения клятвы, приведенные в косвенной
речи, демонстрируют третье лицо множественного числа.
2. Так, в договоре о союзе между Афинами и боттиеями (Bengston Н.
Staatsvertrage des Altertums. Miinchen: Beck, 1962. S. 187) сакрамен¬
тальная формула переходит от единственного числа (ст. 15-16) ко
множественному (ст. 17) и возвращается к единственному (ст. 20-21).
3. Эсхин. О предательском посольстве, 87.
4. Это постулируется в формуляре данной клятвьГ. Прежде чем при¬
ступить к исполнению обязанностей, судьи сами давали клятву
выслушивать с одинаковой беспристрастностью обвинителя и об¬
виняемого. См.: Демосфен. Против Тимократа, 149-151, с замечания¬
ми Глотца (Glotz G. Le serment. Р. 147-148).
189

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
Возьмем еще раз декрет Демофанта. Как известно,
после предписания «считать врагом [polemios] афинян»1
и «безнаказанно убивать» того, кто решится ниспро¬
вергнуть демократию или сотрудничать с режимом мя¬
тежников, этот зовущий к борьбе декрет требует, чтобы
была принесена гражданская клятва, формуляр кото¬
рой он дает:
Всем [hapantes] афинянам поклясться по филам и демам на
совершенных жертвах в том, что они убьют такого преступни¬
ка. А клятва пусть будет такова \ho de horkos esto hode]: я убью...2
Мы не будем останавливаться ни на четко выраженной
взаимосвязи между жертвенной материей («совершенные
жертвы») и торжественностью речевого акта, ни на им¬
перативе esto, с помощью которого демократия считает
важным напомнить, что она всемогуща по отношению
к клятве и ее перформативной силе. Я задержусь только
на той взаимодополнительности, которая постулируется
между гражданским контекстом и индивидуальным же¬
стом. Принципиально важно здесь то, что формула явля¬
ется одной и той же для всех3, согласно ей каждый афи¬
нянин является одновременно и гражданином, и idiotes
(частным лицом), он находится в рамках институцио¬
нальных структур — клисфеновских триб и дем, между
которыми упорядоченно распределен весь корпус граж¬
дан в целом (hapantas)— и в то же время призывается
поклясться от своего собственного имени, так что к дис¬
трибутивной формуле kata phylas kai kata demons следует
в уме добавлять kath3 hena («по одному»). Очевидно, что
таким же образом можно было бы проанализировать
1. Об этой формуле, согласно которой враг города, поставленный вне
закона, считается внешним врагом, см. замечания: Gernet L. Platon.
Lois. Livre IX. Paris: E. Leroux, 1917. P. 85-86.
2. Андокид. О мистериях, 97. Пер. Э.Д. Фролова.
3. Некоторые декреты даже предусматривают атимию для тех, кто от¬
кажется от того, чтобы их имя было записано на стеле: напомина¬
ние о том, что idiotes существует не благодаря себе, но благодаря
городу. Glotz G. Le serment. Р. 125; Plescia J. The Oath and Perjury in
Ancient Greece. P. 24.
190

Я НЕ БУДУ ПРИПОМИНАТЬ ЗЛОСЧАСТЬЯ
клятвы, которые корпус граждан приносит в 403 и 401 го¬
дах; но в их случае мы обратим внимание на саму форму
приносимой клятвы, поскольку к употреблению будуще¬
го времени — характерному для всех клятв исторической
эпохи, где оно является правилом1, — добавляется отри¬
цающее высказывание: «я не буду припоминать злосча¬
стья». Выше мы указывали, что подобное высказывание,
которое Фукидид уже приводил в связи с предыдущими
примирениями между гражданами1 2, никоим образом не
характерно для одних только Афин3, и после 400 года
оно все еще будет фигурировать в этой форме в самых
разных клятвах гражданского примирения4 или мирных
договорах.
Именно к последней рубрике относится клятва, ко¬
торую в 362 году дают афинские стратеги, когда Афины
улаживают свои отношения с городом Иулидой — стоит
привести ее текст, поскольку содержащаяся в ней отрица¬
тельная декларация отчетливо предстает как нечто вроде
переворачивания объявления вражды:
Я не буду припоминать злосчастья прошлого5 против ко¬
го-либо из граждан Кеоса, не убью никого из граждан Кео¬
са и не изгоню никого из тех, кто будет соблюдать клятвы
и договоренности6.
1. См.: Gernet L. Anthropologie de la Grece antique. P. 258.
2. Скорее всего, Лоро имеет в виду «Историю Пелопоннесской войны»,
IV, 74.2 (примирение в Мегарах олигархических изгнанников с анти-
афинской партией: horkosantes pistesi megalais meden mnesikakesein)
и VIII, 73.6 (примирение самосских и афинских демократов с по¬
бежденными олигархическими заговорщиками: tots d’ allois ои
mnesikakountes demokratoumenoi to loipon xynepoliteuon). — Примеч. nep.
3. См. выше главу I.
4. В ряде случаев форма изменяется, как в Алифере в Аркадии, где
граждане клянутся «не припоминать гнева против кого бы то ни
было»: medena medeni mnasikholesai. Те Riele G.-J.-M.-J. Contributions
epigraphiques a la connaissance du grec ancien // Mnemosyne. 1968. № 21.
P. 337-346; Те Riele G.-J.-M.-J. Le grand apaisement de Rogozio // Acta of
the Fifth Epigraphic Congress of Greek and Latin Epigraphy, Cambridge
1967. Oxford: Blackwell, 1971. P. 89-91.
5. Ou mnesnasikakeso ton parelelythoton: Tod, 142, ct. 58-59. Cp.: Аристотель.
Афинская по лития, 39.6: ton parelelythoton medeni pros medena exeinai.
6. Tod, 142, ct. 58 и след.

ГЛАВА V. КЛЯТВА, ДИТЯ РАСПРИ
«Я не убью никого»: тем самым, отказываясь от при¬
менения kratos к союзному городу, афинский город дает
официальное обязательство голосом своих должностных
лиц; но в этом негативном обязательстве можно увидеть
еще кое-что: отрицание самого страшного из высказыва¬
ний, того kteno («я предам смерти»), которое безнаказан¬
но приберегают для врага и которое в 409 году афиняне
уже произносили против любого гражданина, решивше¬
го стать врагом города.
Сдерживая вражду, которую она отменяет своим произ¬
несением, клятва может и должна точно так же отказать¬
ся от памяти, поскольку память о злосчастьях является
памятью о ненависти. Тем самым она переворачивает то
имплицитное «я никогда не забуду», которое в режиме
eris является формулой отмщения. Но в подобном пере¬
ворачивании есть нечто большее, чем простая замена од¬
ного отрицания на другое. Иными словами, город запре¬
щает каждому из своих граждан не только погружаться
в личный рессентимент, но и прибегать к активному на¬
поминанию о событиях, направленному против другого:
в амнистии именно акты памяти блокируются действен¬
ностью «речевого акта», рожденного Эридой для того, что¬
бы жил единый город.

Глава VI
36 амнистии и ее
противоположности1
Ятак, настало время говорить об амнистии, даже если,
юддавшись внушению звуковой смежности, слух и мысль
*аранее и до какой-либо проверки уступили непреодо-
шмому желанию связать эту процедуру с амнезией, что
>значает проводить прямую линию от вымарываемой
памяти к забвению. Амнистия, амнезия — настолько эта
:вязка навязывает себя, соблазнительная, как этимоло¬
гия, очевидная, как созвучие, необходимая, как склонны
думать, когда принципиально не доверяют ни забвению,
пи амнистии. Тем не менее вполне возможно, что забве¬
ние вводят слишком поспешно или слишком уверенно,
согда этим словом хотят обозначить тень, которую по-
1Итическое бросает на память. Можно ли действитель¬
но видеть в амнистии — в институциональном стирании
гех сторон гражданской истории, что пугают город, по-
жольку длительность времени бессильна превратить их
з прошлое, — нечто вроде стратегии забвения? В таком
:лучае должна была бы иметься возможность забывать
но приказу. Но само по себе такое простое утверждение
щва ли имеет смысл.
Но есть и другие трудности. Если забвение не есть не¬
поправимое отсутствие2, но, как во фрейдовской гипотезе,
присутствие, где просто отсутствует «Я» [presence seulement
absentee de soi], затемненная поверхность, укрывающая то,
Переработанная версия доклада на коллоквиуме в Ройомоне о «При¬
менениях забвения» (1987), опубликованного как: Loraux N. De l’amnis-
tie et de son contraire // Usages de l’oublie. Paris: Le Seuil, 1988. P. 23-48.
>. Это отсутствие можно обозначить как форклюзию на манер Лакана,
но я со своей стороны предпочитаю позаимствовать из рефлексии
Франсуазы Давуан и Жана-Макса Годийера понятие «отсечения»
[retranchement].
193

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
что было лишь вытесненным, то цель амнистии несомнен¬
но является парадоксальной. С другой стороны, если вос¬
принимать заявления буквально, чего же хочет амнистия
согласно своей провозглашаемой воле? Окончательного
и бесследного стирания? Грубо зарубцевавшегося шрама
от ампутации или удаления1, от факта, остающегося па¬
мятным навсегда, лишь бы его предмет был безвозврат¬
но утрачен? Или организации времени для траура и (ре)
конструкции Истории?
Пока что я воздержусь от категорических суждений
о проблеме в целом — к тому же я могу воспользоваться
той возможностью отступить на несколько шагов назад
для лучшего обзора, которую любому историку Антично¬
сти гарантирует древность его предмета. В таком случае
как же обстояло дело с амнистией в те далекие времена,
когда то, что мы так называем, еще не имело имени (хотя
слово amnestia уже могло быть доступным для этой цели2),
но двумя различными способами принимало синтаксиче¬
скую форму в высшей степени принудительного высказы¬
вания? Короче говоря, нам никуда не уйти от афинской
амнистии 403 года, чье двойное высказывание соединяет
предписание («запрет припоминать злосчастья») с при¬
несением клятвы («я не буду припоминать злосчастья»).
Запрет припоминать/я не буду припоминать. Итак,
в форме предписания и клятвы в Афинах стоит вопрос
о памяти. Отринутой, но все же памяти. Не потеряем ли
мы из виду забвение, только что установившееся в горо¬
де?3 Возможно, на один миг, на время, требующееся, чтобы
отложить в сторону то, что мы понимаем под этим сло¬
вом, чтобы точнее сконструировать стоящую за ним гре¬
ческую идею: более угрожающая, более архаичная и как
1. О теме диереза и шрама см.: Loraux N. Pour quel consensus? // Le genre
humain. 1988. № 18. P. 18-19.
2. Оно употребляется в очень общем смысле Платоном («Менексен»,
239е)> тогда как употребление в смысле забвения событий stasis или
конфликта является очень поздним — см., например: SIG, 633, ст. 36
(Милет, II век до н.э.); по поводу Афин см. Плутарха, который гово¬
рит о «декрете об амнистии» (psephisma tes amnestias): Плутарх. На¬
ставления в государственных делах, 814b.
3. См. выше главу I.
194

ДВА ЗАПРЕТА НА ПАМЯТЬ В АФИНАХ
будто изначальная, поскольку она прячется, укрываясь
за своей противоположностью, — она предстанет исклю¬
чительно в форме отрицания (но совершенно иным об¬
разом, нежели память в Афинах). Все это обещает нам
медленную расшифровку в самой глубине запретных вы¬
сказываний, которые благодаря одной типично греческой
операции скрывает под собой отсылка к памяти.
Запрет, нечто запретное. Очевидно, что диссонанс меж¬
ду этими двумя регистрами имеет решающее значение,
и лучше будет не устранять его слишком поспешно.
Два запрета на память в Афинах
Два примера, чьи даты известны, — для большей ясности.
Два запрета припоминать(ся) в Афинах V века до нашей
эры, один в начале века, другой в конце.
Геродоту довелось быть историком первого. Рассказы¬
вая о восстании в Ионии в 494 году и о том, как персы
подавили мятеж, захватив Милет, который они опусто¬
шили и чьи святилища сожгли, историк задерживается
на описании того, какой была реакция на это событие
у двух народов ионийской семьи. Жители Сибариса, не¬
давно лишенные отечества — по поводу чего милетцы
погрузились в глубокий траур, как и подобает родствен¬
никам или хозяевам, — не стали отплачивать жителям
Милета таким же трауром. Напротив, афиняне продемон¬
стрировали чрезвычайную, чтобы не сказать чрезмерную,
скорбь. Если точнее, случилось так, что
Фриних сочинил драму «Взятие Милета», и когда он поста¬
вил ее на сцене, весь театр залился слезами; его присудили
к уплате штрафа в юоо драхм за то, что он напомнил [им]
о несчастьях, которые затрагивали их самих [hos anamnesanta
oikeia кака\ и они постановили, чтобы отныне никто [medena]
не мог воспользоваться этой драмой1 2.
1. Более буквально — «как напомнившего о домашних (или о собствен¬
ных) бедах» (греч.).—Примеч. пер.
2. Геродот. VI, 21. Пер. Г.А. Стратановского с изм. Это текст, к которому
я обращаюсь в: Loraux N. Meres en deuil. Большая статья Розенблума
195

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
Скорее всего, при помощи этого совершенно офици¬
ального декрета народного собрания афиняне всего лишь
намеревались запретить на будущее любую постановку
«Взятия Милета», бесповоротно обрекая на забвение тра¬
гедию Фриниха. Но мне несложно приписать этому реше¬
нию совсем другое значение, в высшей степени парадигма¬
тическое как для статуса гражданской памяти в Афинах,
так и для афинского определения трагического. Подвер¬
гнутый большому штрафу и отлученный от сцены за то,
что показал в афинском театре действие (<drama:), для афи¬
нян оказывающееся не чем иным, как страданием {pathosf
и семейным делом — делом ионийской семьи, семьи, кото¬
рая является городом, одним словом, гражданской иден¬
тичностью, коллективным «я», определяющимся через
сферу собственного (<oikeion)2, — первый из великих тра¬
гиков, вызывая у своих сограждан воспоминание об их
«собственных злосчастьях», пробуждает в них в первый,
как я склонна думать, раз осознание опасностей припо¬
минания, когда его предмет является источником скорби
для гражданского «я».
И начинается долгая история, история афинской прак¬
тики памяти, но также и история трагедии, которая, на
наш взгляд, навсегда останется отмеченной этим изна¬
чальным отпором. Афинский народ дал понять, что он
не потерпит, когда на сцене изображают то, что произ¬
водит болезненное впечатление, и трагики усвоят этот
урок и научатся избегать слишком актуальных фабул,
не добавляет ничего принципиального с интересующей нас точки
зрения: Rosenbloom D. Shouting Fire in a Crowded Theater: Phrynichos’
«Capture of Miletos» and the Politics of Fear in Early Attic Tragedy //
Philologus. 1993. № 137. P. 159-190.
1. Здесь я вывожу pathos, «претерпевание», из словоформы pathoUsi, от¬
крывающей посвященную милетцам 21-ю главу VI книги. Отождест¬
вляя себя с милетцами — об этом говорит употребление oikeion, —
афиняне видят исключительно pathos своего «я» в том, что, однако,
является драматическим действием.
2. Об этом рассказе Геродота см. замечания Мадзарино (он переводит
oikeia как «собственное»): Mazzarino S. II pensiero storico-classico. Vol. 1.
Roma; Bari: Laterza, 1983. P. 107-108). Об oikeios cm.: Loraux N. La main
d’Antigone // Metis. 1986. № 1. P. 165-196 и Loraux N. Oikeios polemos.
La Guerra nella famiglia.
196

ДВА ЗАПРЕТА НА ПАМЯТЬ В АФИНАХ
за исключением тех случаев, когда настоящее является
трауром для других — трауром, который в любой момент
может обернуться, как в «Персах», гимном во славу Афин1.
Возможно, именно эта неактуальность и является при¬
чиной решающего для трагического жанра обращения
к фикции1 2 — другими словами, к mythos. Кроме того, сле¬
дует заметить, что, когда действие происходит в Афинах,
трагедия, как правило, наделяется «хорошим» концом,
как в афинских драмах Эврипида; тогда как место «под¬
линных» трагедий, где drama — это в то же самое время
pathos, находится вне города, и в IV веке Исократ не без
удовольствия сформулирует закон, согласно которому
в театре Афины дают себе представление о преступле¬
ниях, изначально связываемых с «другими городами»3.
Именно так в начале V века Афины переходят к прак¬
тике гражданской памяти, находящейся под строгим
надзором.
Второй запрет, в самом конце века, нацелен на то, что¬
бы блокировать любое напоминание о «злосчастьях», ко¬
торые на этот раз напрямую затронули «я» города, раз¬
дираемое изнутри гражданской войной. После кровавой
олигархии Тридцати запрет «припоминать злосчастья»
скрепляет в 403 году демократическое примирение. Воз¬
водя этот эпизод в образец, мы называем его амнистией
(как говорят, «первой»), но уже Плутарх, зная о глубоком
родстве обоих жестов, употреблял этот термин, связывая
«декрет об амнистии» (to psephisma td tes amnestias) со штра¬
фом, наложенным на Фриниха4.
403 год до нашей эры: демократы, еще вчера пресле¬
дуемые, теперь возвращаются победителями в Афины
1. Здесь я корректирую слишком категоричные утверждения, вы¬
сказанные мной в 1988 по поводу «Персов» Эсхила. См.: Loraux N.
Се que les «Perses» ont peut-etre appris aux Atheniens // Epokhe. 1993.
№ 3. P. 147—163.
2. Vernant J.-P. Le sujet tragique: historicite et transhistoricite. P. 86-87.
3. Исократ. Панафинейская речь, 121-123.
4. Плутарх. Наставления в государственных делах, вцЬ-с. Отметим,
что этот текст, посвященный тому, что следует вспоминать из прош¬
лого, чтобы дать пищу воображению, открыто рассматривает в ка¬
честве предмета памяти только те акты, что ведут к забвению.
197

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
и объявляют всеобщее примирение, применяя для этого
декрет и принесение клятвы. Декрет объявляет о запре¬
те: me mmsikakein, «запрещено припоминать злосчастья».
Клятва обязывает всех афинян — демократов, последо¬
вательных олигархов и «спокойных» людей, оставшихся
в городе во время диктатуры, — но обязывает их по од¬
ному: ои mnesikakeso, «я не буду припоминать злосчастья»1.
Припоминать злосчастья — так что же означает эта
синтагма, уже много раз встречавшаяся, которую состав¬
ной глагол mnesikakein выражает, употребляясь в качестве
формулы как в Афинах, так и в других городах? Если при¬
нять, что под именем кака, «злосчастья», греки обознача¬
ют то, что мы предпочитаем эвфемистически называть
«событиями» (беспорядки в городе), то именно на mnesi-,
форму, производную от греческого корня для «памяти»,
следует обратить внимание. Если судить по употребле¬
ниям mnesikakein, речь идет скорее не о том, чтобы вос¬
кресить в памяти, как Фриних, себе на беду вызвавший
анамнезис (anamnesanta) у афинян, но о том, чтобы при¬
помнить «против». В случае анамнезиса, действовавшего
на граждан Афин, за выражающим его глаголом следует
двойное дополнение в винительном падеже1 2 — содержимое
припоминания и сознания, которые призываются к тому,
чтобы вспомнить; напротив, управляя во многих случаях
дательным враждебности3, mnesikakein подразумевает, что
памятью агрессивно угрожают, что на другого обрушива¬
ются или лютуют, короче говоря, мстят4. Таким образом,
1. См. выше главу V.
2. У Геродота в «Истории», VI, 21 (отрывок о взятии Милета) глагол
anamimnesko имеет лишь одно дополнение, хотя указанная Лоро кон¬
струкция с двойным аккузативом есть в VI, 140 (приказ Мильтиада
пеласгам).—Примеч. пер.
3. Примеры см. выше в главе V.
4. Джорджо Агамбен в своей книге о stasis критикует трактовку этого
слова Лоро, указывая, что акцент в составных древнегреческих глаго¬
лах такого типа стоит на второй, активной части, а значит, речь идет
скорее не о кака, но о действии -какегп (см.: Агамбен Д. Stasis. Граждан¬
ская война как политическая парадигма. СПб.: Владимир Даль, 2021.
С. 30-31). В этой связи следует отметить, что русское «злопамятство-
вать» представляется более адекватным переводом mnesikakein (еще
буквальнее было бы — «злобствовать памятью»), чем пе pas rappeler

ДВА ЗАПРЕТА НА ПАМЯТЬ В АФИНАХ
за время, прошедшее с начала века, припоминание зло¬
счастий из нейтрального, каким оно (как мы предполага¬
ем) было до Фриниха, превратилось в акт преследования.
Mnesikakeln: так у Платона говорится о победившей в сра¬
жении партии, осуществляющей репрессии, принимаю¬
щие форму изгнания и резни1, но в афинском контексте
после 403 года слово более специальным образом обозна¬
чает (у Аристотеля, а также в политической и юридиче¬
ской риторике Афин) акт — считающийся сразу и объяс¬
нимым, и нелегитимным, и ответственность за который,
как правило, возлагается на демократов — возбуждения
судебного процесса по поводу преступлений, совершен¬
ных во время гражданской войны2.
Мё mnesikakelm тем самым провозглашают, что у мя¬
тежных действий есть срок давности. Стремясь восста¬
новить непрерывность, как будто ничем не нарушенную,
как если бы ничего не случилось. Непрерывность города,
которую символизирует аег («всегда», то есть каждый раз)
ротации должностей, непрерывность превыше оппозиции
демократии и олигархии: символом этой непрерывности
служит, например, чиновник Ринон, заступивший в долж¬
ность при олигархии и без каких-либо затруднений от¬
читавшийся перед демократическим собранием3 — и мы
знаем, что положение о том, что амнистия не распростра¬
няется на Тридцать, отменяло само себя для тех из них, кто
считал себя достаточно незапятнанным, чтобы предстать
les malheurs Лоро, которое мы передаем как «не припоминать зло¬
счастья». Однако, поскольку Лоро дальше раскрывает, в чем именно
заключалась операция «припоминания зол» (обращение в судебные
трибуналы, стремление к возмездию), ее трактовка в конечном счете
никак не противоречит агамбеновской.—Примеч. пер.
1. Платон. Письма, VII, 336e-337a.
2. Более развернутый анализ будет дан ниже (главы X и XI); в каче¬
стве примеров см.: Аристотель. Афинская полития, 40.2; Исократ.
Против Каллимаха, 23 (и 2, где dikazesthai para tous horkous [судить,
нарушая клятвы.—Примеч. пер.] является точным эквивалентом
mnesikakeln); Лисий. Против Никомаха, 9 и Андокид. О мистериях, 104.
Нелегитимность: возражение о неприемлемости (paragraphe), упомя¬
нутое в «Против Каллимаха», 2, блокирует всей афинской [юриди¬
ческой.— Примеч. пер.] системе доступ к памяти, подобно современ¬
ному преюдициальному вопросу.
3. Аристотель. Афинская полития, 38.3.
199

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
перед глазами народа. Но кроме того — в то же самое вре¬
мя и нисколько не беспокоясь о противоречии — непре¬
рывность между демократией V века и демократией после
примирения, непрерывность, которую, разумеется, трудно
помыслить, если только не трактовать разверстую рану
диктатуры как скобки; тогда достаточно было бы очистить
эти олигархические скобки если не от «тирании» (ее, на¬
оборот, старательно сохраняют в статусе аномалии, удоб¬
ного пугала для всевозможных риторических инвектив),
то, по крайней мере, от реальности гражданской войны.
Была ли от этой операции польза — другой вопрос: если
окинуть взглядом все, что отличает «восстановленную»,
но смягченную демократию после 403 года от демократии
до 405 года, несложно возразить, что никакая операция
с памятью так и не смогла закрыть рану, настолько глу¬
боко было рассечение, оставленное в городе конфликтом.
Именно от конфликта и разделения следует очистить
историю Афин при каждом обращении к прошлому, «оста¬
вить без внимания все, что произошло»1. Итак, здесь
изымают или, что не так заметно, стирают, и именно от
этого, повторяющегося из раза в раз, стирания ожидают
пользы забвения1 2.
Здесь требуется уточнение: говоря о «стирании»,
я не намереваюсь воспользоваться какой-то изношен¬
ной, излюбленной в нашем современном идиоме мета¬
форой— я намереваюсь говорить по-гречески, в данном
конкретном случае, по-афински. Ибо в греческой темати¬
ке письма как привилегированного инструмента полити¬
ки3 акт стирания (exaleipheiri) является в первую очередь
1. Андокид. О мистериях, 81. Пер. Э.Д. Фролова. Также вспомним об
Ахиллесе, предлагающем Агамемнону «оставить прошлое» («Или¬
ада», XIX, 65).
2. Лисий, демократ, разочарованный в своих надеждах на получение
гражданства, напротив, недвусмысленно утверждает, что для demos
забвение является упущением или ошибкой: Лисий. Против Эрато¬
сфена, 85; Речь о том, что не должно уничтожать унаследованный
от отцов государственный строй в Афинах, 2.
3. См., например: Detienne М. L’espace de la publicite: ses operateurs in-
tellectuels dans la cite / Ed. M. Detienne. Lille: Presses Universitaires de
Lille, 1988. P. 35-36.
200

ДВА ЗАПРЕТА НА ПАМЯТЬ В АФИНАХ
жестом: институциональным и в то же время совершен¬
но материальным. Нет ничего более официального, чем
стирание; стирают имя из списка (сами Тридцать дела¬
ли это весьма охотно), стирают декрет и закон, отныне
устаревший: чтобы запретить память о stasis, восстанов¬
ленной демократии пришлось не один раз прибегнуть
к этой практике; таким образом, изъятиями отвечают
на изъятия. Но до этого момента в стирании все совер¬
шенно материально. Стирать в греческом смысле озна¬
чает уничтожать через прибавление: на официальную
табличку, отбеленную известью, наносят слой штукатур¬
ки, и когда скрываются начертания, обреченные на ис¬
чезновение, открывается пространство, готовое для но¬
вого текста; подобным образом на покрытый надписью
камень вносят коррекции при помощи цвета и кисти,
пряча старые буквы под новыми. Стирать? Нет ничего
более тривиального, самое обычное дело в политической
жизни. Что не означает, что exaleiphein то здесь, то там
не становится метафорическим. И тогда вырисовывается
образ уже чисто внутреннего письма, начертанного в па¬
мяти или в душе и потому поддающегося, как и любая
надпись, стиранию, вне зависимости от того, является
ли эта операция благотворной — когда мысль, продвига¬
ясь к истине, избавляется от ошибочных мнений1 — или,
напротив, губительной, когда речь идет о тех, кто сни¬
мает с себя траур, который они должны носить1 2. Но для
примирения в 403 году характерно как раз то, что по¬
литическая память выразилась в нем в регистре, удер¬
живающем нечто символическое и нечто материальное
сразу—ни только одно ни только другое, но и то и то
одновременно. Потому что стирание здесь осуществляется
на двух уровнях: стирание некоторых декретов действи¬
тельно имело место3, но когда Аристотель утверждает, что
афиняне хорошо поступили, «стерев жалобы \tas aitias,
„причины тяжбы“], относящиеся к предшествующему
1. Платон. Теэтет, 187b.
2. Эврипид. Гекуба, 590.
3. Андокид. О мистериях, 76.
201

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
периоду»1, это стирание, чисто превентивное, не имеет
другого содержания, кроме запрета mnesikakeln, другой
цели, кроме избежания будущих судебных процессов,
другой действенности, кроме действенности такого ре¬
чевого акта, как клятва. Отсюда мы можем видеть, что
между запретом на память и стиранием афиняне уста¬
навливали тесное отношение эквивалентности2.
Сделаем следующий шаг: не много найдется источ¬
ников, свидетельствующих о том, что были демократы,
которые, напротив, сами хотели стереть — символиче¬
ски и, возможно, институционально — соглашения между
гражданами с обеих сторон, ибо, скорее всего, не много
нашлось демократов, которые осмеливались говорить об
этом3. Но те, кто хотел «припомнить злосчастья», точно
были или, еще точнее, — по этому пункту Аристотель
высказывается совершенно определенно — был по мень¬
шей мере один среди «вернувшихся», кто начал mnesikakeln\
и тогда умеренный Архин4, тоже вернувшийся в Афины
вместе с демосом и потому окруженный ореолом авторитета,
насильно привел его в Совет, где его приговорили к смер¬
ти без суда. Является ли исторической история этого неиз¬
вестного демократа, обреченного на анонимность за то, что
он проявил несвоевременную склонность к памяти, или же
она служит aition5 для закона того же Архина, регламен¬
тирующего порядок обвинения после 403 года6, урок ясен:
умеренный политический муж подал пример (paradeigma:),
и когда подстрекатель памяти был предан смерти, «ни¬
кто больше не злопамятствовал»7. Искупительная жертва,
1. Аристотель. Афинская полития, 40.3.
2. О связи этих двух жестов см.: Андокид. О мистериях, 79.
3. Исократ («Против Каллимаха», 26) — единственный, кто откры¬
то рассматривает вопрос о стирании примирения, потому что его
судебная речь направлена против демократа, несмотря ни на что,
возбудившего процесс.
4. Об этом персонаже см. ниже главу IX.
5. Причина, обоснование (грен.).
6. Исократ. Против Каллимаха, 2-3; о «параграфа» см. выше главу V
и ниже главу IX. Aition: разумеется, несчастный демократ был пер¬
вым (<ёгхаЬо), кто стал mnisikakeln, а не «начал», как это переводит
Матьё («CUF». Ad loc.)
7. Аристотель. Афинская полития, 40.2.
202

ДВА ЗАПРЕТА НА ПАМЯТЬ В АФИНАХ
чтобы запечатлелась в памяти; после чего достаточно бу¬
дет штрафа, чтобы удержать других.
Если потребовалась по меньшей мере одна казнь, то это
из-за важности политических ставок, направлявших весь
процесс: необходимо было восстановить обмен — когда
афиняне не говорили о dialysis, они пользовались словом
«примирение» (diallage)1 или «согласие» (homonoia) — между
гражданами, которые несколько месяцев назад противо¬
стояли друг другу, армия против армии. Для этой цели
было важно — чтобы снять обвинение с тех, кто не побе¬
дил,— изолировать виновных: разумеется, это Тридцать,
которые и в самом деле уже занимали это место, обозначен¬
ные численно, как это часто бывало с коллегиями долж¬
ностных лиц в Греции, а значит, их тем легче было сосчи¬
тать, и вдобавок открытые виновники конфликта. Одно
из положений соглашения — дополненное, как мы видели,
весьма значимым ограничением — делало для них одних
исключение1 2 из запрета на mnesikakein. Когда ответствен¬
ность за пролитую кровь была таким образом установлена,
за ее пределами оказались все остальные афиняне, обре¬
ченные на примирение друг с другом. Что позволяло даже
не задумываться о категории «подручных лиц» (доносчики,
служившие «тиранам», оправдывались, если только они
не совершили убийство собственноручно, и все выглядит
так, как будто не было ни одного такого случая) и потому
не выходить за рамки успокоительной категории «тихих»
граждан. И действительно, мы видим, как в судебных про¬
цессах, несмотря ни на что, имевших место, о своей неви¬
новности заявляют многие и многие kdsmioi («сторонники
порядка»), которым не в чем себя упрекнуть... В результате
этого процесса будет восстановлен единый и неделимый
город официальных хвалебных речей Афин.
1. См. выше главу IV.
2. А также для нескольких других олигархических органов. См.: Арис¬
тотель. Афинская полития, 39.6 и Андокид. О мистериях, 90. О том,
как этим пользовались граждане, обвиненные в антидемократиче¬
ских происках, см.: Лисий. В защиту одного лица по поводу обви¬
нения его в попытке низвержения демократического образа прав¬
ления, 5, 16 и 18.
203

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
Я сказала о политических ставках. Будь я аристоте-
льянкой, я должна была бы сказать, что на кону стояла
сама политика вообще. Вспомним, что говорит Аристо¬
тель об умеренном Архине: «он поступил, как хороший
политик» (politeusasthai kalos)\ и об афинских демократах:
«представляется, что они превосходно и в высшей степени
политически воспользовались прошлыми несчастьями»1
(kallista kai politikotata). Но уже Исократ дает разгадку этой
операции: «Поскольку мы дали друг другу залоги верно¬
сти, мы управляем собой так хорошо и так сообща \houto
kalos каг koinos politeuometha\, как если бы и не было у нас
никаких несчастий»1 2. Этим все сказано: политика — это
значит поступать так, как если бы ничего не случилось.
Как если бы ничего не было. Ни конфликта, ни убийства,
ни злопамятности (или озлобленности).
Итак, исократовско-аристотелевское определение поли¬
тики: это то, что начинается, когда прекращается месть.
Следуя именно этой линии мысли Плутарх воздаст хва¬
лу Посейдону — когда-то претендовавшему на звание гос¬
подина Афин, но побежденному Афиной — за то, что он
поступил «безгневно» (<amenitos), то есть «политичнее»
(politekoteros), чем Фрасибул, вождь вернувшихся в город
демократов, которому победа позволяла легкое велико¬
душие. И тот же Плутарх добавляет, что афиняне двумя
способами сообразовывались с этим актом божественной
кротости: изымая из календаря день годовщины конфлик¬
та, служивший для бога скорбным напоминанием, и воз¬
ведя в Эрехтейоне алтарь Лете, Забвению3. Негативная
операция, изъятие — и установление забвения на Акро¬
поле (который афиняне часто называют просто «Горо¬
дом»), в самой глубине храма Афины Полиады: стирание
конфликта — и выдвижение Леты как основания^ жизни
1. Пер. С. И. Радцига с изм.
2. Аристотель. Афинская полития, 40.2 и 40.3 (где отмечается, что афи¬
няне «используют» свои несчастья, точно так же, как у Геродота они
запрещали кому-либо «использовать» трагедию Фриниха); Исократ.
Против Каллимаха, 46.
3. Плутарх. Застольные беседы, IX, 6 (=Moralia, 741b); О братской люб¬
ви, 18 (=Moralia, 4896-0). См. выше главу I и ниже главу VIII.
204

ДВА ЗАПРЕТА НА ПАМЯТЬ В АФИНАХ
в городе. А кроме того, рассуждая о Солоне, Законодате¬
ле, которого люди IV века возвели в образец политики
середины (то есть, как они считали, любой политики,
достойной называться политикой1), Плутарх определяет
политическое (politikon) как то, что «отнимает» — возмож¬
но, это «сущностное» изъятие — у ненависти ее вечный
характер (td aidiorif.
Это все чисто афинские дела, разумеется. Но разве
можно соблюсти дистанцию до конца? До этого момента
я сопротивлялась демону аналогии, не раз и не два на¬
шептывавшему мне, и небезосновательно, ту или иную
параллель с освобожденной Францией и со спорами, ко¬
торые с 1945 по 1953 год разгорелись вокруг легитимности
чисток; нашептывавшему то или иное сравнение с вытес¬
нениями и забвениями, насчет которых, когда речь захо¬
дит о вишистской Франции, мы бы хотели быть точно
уверенными, что они действительно остались позади нас1 2 3;
чтобы избежать греха анахронизма, я даже не поддавалась
искушению цитировать «Олигархов», — к слову, совершен¬
но точное повествование о захвате власти и правлении
Тридцати, — потому что Жюль Изаак заодно рассказывает
там о первых годах режима Виши; тем самым я запретила
себе цитировать и ту страницу, где, размышляя в 1942 году
о примирении 403 года, историк с горечью задается во¬
просом, «будут ли „дурные“ столь же великодушными»4
в аналогичных обстоятельствах. Но я не могу устоять
перед тем, чтобы в качестве чуть менее современного,
а значит, как можно надеяться, более дистанцированного
1. См.: Mosse С. Comment s’elabore un mythe politique. Solon «рёге fonda-
teur» de la democratic athenienne // Annales. Economies, Societes, Civi¬
lisations. 1979. № 3. P. 425-437.
2. Плутарх. Солон, 21.1.
3. См.: Rousso H. Vichy, le grand fosse // Vingtieme Siecle. 1985. № 5. P. 55-79;
Rousso H. Le syndrome de Vichy. 1944-198? Paris: Le Seuil, 1987 (2-е изд.:
Le syndrome de Vichy. De 1944 a nos jours. Paris: Le Seuil, 1990).
4. Isaac J. Les oligarques. Essai d’histoire partiale. Paris: Minuit, 1945. P. 191.
[Под «дурными» — переводя так греческое ропёгог — Изаак имеет
в виду победивший демос, соответственно, задаваясь вопросом, будет
ли аналогичное снисхождение к «добрым» людям Виши, т.е. к кол¬
лаборационистам, после освобождения Франции.—Примеч. пер.]
205

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
контрапункта1, процитировать такой разговор 24 июля
1902 года, записанный самим Изааком:
Пеги говорит мне, что толерантность ведет к позору, что
необходимо ненавидеть. Я спросил его: «Что же такое нена¬
висть?» — «Не-амнистия»2.
В 1900 году первый поворотный момент в деле Дрейфуса
наступил вместе с голосованием об амнистии, но Пеги
был в гневе3 и хотел, чтобы «инцидент не был исчерпан»,
поскольку он знал, что Дело не было инцидентом. Более
того, в 1902 году это приведет его — явно не «политично¬
го» в греческом (но сохранившимся ли?) смысле терми¬
на — к разрыву с Жоресом.
На данный момент я закрою эти скобки, но задамся
вопросом, всегда открывающимся заново, как самый за¬
претный из соблазнов: а что, если у слова «политическое»
есть больше чем одно значение? Или, точнее, если при¬
бегнуть к различению политики и политического: чем бы
являлось греческое политическое, которое не было бы
сконструировано на основе забвения? Такое политиче¬
ское, что считалось бы с неизбежностью конфликта, что
признавало бы, что город по определению обречен на
разделение надвое, и не между «тиранами» с одной сто¬
роны и Афинянами с другой; такое политическое, сразу
конфликтное и общее, существует ли как-то иначе, чем
в качестве конструкции воображаемого?4 Но оказывает¬
ся, что, хотя это совершенно греческая конструкция, кон¬
фликтное сообщество, которое сооружается таким обра¬
зом, судя по всему, никогда не мыслилось иначе чем как
фикция всегда уже преодоленного истока — вначале был
конфликт; потом пришел полис и установил мир для граж¬
дан... И амнистия, как говорят, без конца переучреждает
1. Тем не менее о современности «Дела» см.: Winock М. Les affaires
Dreyfus // Vingtieme Siecle. 1985. № 5. P. 19-37.
2. Isaac J. Experiences de ma vie. T. I: Peguy. Paris: Calmann-Levy, 1959.
P. 282.
3. Cm.: Rey J.-M. Colere de Peguy. Paris: Hachette, 1987.
4. См. выше главу IV.
20б

ЗАБЫТЬ НЕЗАБВЕНИЕ
город против недавних злосчастий. Или, скорее: против
mythos истока.
Определенно, эти вопросы нам не по силам. Поэтому
лучше будет взглянуть на вещи заново со стороны заб¬
вения и попытаться прояснить причины, по которым
в Греции оно имеет решающее значение.
Забыть незабвение
Давайте свяжем стратегию афинской памяти с нескольки¬
ми гомологичными общегреческими примерами. С этого
момента вопрос будет напрямую стоять о забвении.
Все начинается с эпилога «Одиссеи». После объявле¬
ния об убийстве женихов — великое волнение в городе
Итаке, лишившемся всего своего молодого поколения.
Люди с тяжелым сердцем собираются на агоре. Евпейт,
отец Антиноя, ставшего первой мишенью Улисса, держит
речь: он охвачен alaston penthosж, «незабываемым трауром»
(«трауром, который не хочет забыть»), и призывает к ме¬
сти убийцам. Мудрая речь мудреца — Алиферса, которо¬
го почти не слушали на первом народном собрании во
II песне, — будет ему ответом, защищая права настоящего.
Напрасно большинство, оставшись глухим к аргументам
Евпейта (тем не менее носящего имя Убеждающего), вста¬
ет— в виде исключения — на эту (правильную) сторону,
потому что остальная часть народа берется за оружие.
В этом чрезвычайном положении Зевс и Афина прихо¬
дят к согласию: «Пусть люди Итаки обменяются клят¬
вами... мы же, боги, установим забвение [eklesin theomen]
убийства»1 2. Мир вернется. Но в данный момент завязы¬
вается битва: Евпейт падает мертвым, Улисс и его дру¬
зья неистовствуют. И тогда Афина останавливает руку
Улисса. Людям Итаки дочь Зевса говорит: «Остановите
бедственную войну»; а своему протеже: «Останови этот
конфликт слишком равной войны» {райе de neikos homoiiou
1. Гомер. Одиссея, XXIV, 423 и след.
2. Там же. XXIV, 485.
207

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
polemoiof. Происходит обмен торжественными клятвами.
Конец «Одиссеи». Иронический конец, как это и должно
быть в поэме о metis, где не люди желают примирения,
но оно навязывается богами (вначале, как мы уже гово¬
рили, был конфликт...); конец, который вдобавок фикси¬
рует факт того, что героическая эпоха завершилась, но
это уже совсем другая история. Итак, конец «Одиссеи»1 2.
Ему вторит обет Алкея, ангажированного поэта, пер¬
вым в стихах произнесшего слово stasis:
Да забудем мы этот гнев [ек de kholo tode lathoimetha]
Освободимся же от разрыва [lyas], гложущего сердца,
И от междоусобных \<emphylo] битв, развязанных одним
из Олимпийцев3.
Eklanthdnomai у Алкея, eklesis в «Одиссее»: все начинается
с призывов к забвению. Забыть не только злодеяния других,
но и свой собственный гнев, чтобы возобновилась связь
для жизни в городе. Из чего вытекает вопрос: можем ли
мы предположить, что между архаическим обетом забве¬
ния и афинским запретом на память вклинивается нечто
вроде истории? Что могло произойти между требованием
забвения и предписанием не припоминать? Поэтому, коль
скоро нам приходится еще раз пытаться сконструировать
историю, я предлагаю между забвением гнева и припо¬
минанием злосчастий, поместить понятие «забвение зол».
Позитивное4, когда им одаряют Музы — дочери Памя¬
ти, но определенные как Lesmosyne какбп, «Забвение Зол»5,
что, сохраняя за ними функцию стирания, помещает их
под знак Mnemosynё6, — таким должно быть это забвение
1. Гомер. Одиссея, XXIV. 531, 543.
2. Разумеется, здесь не место для обсуждения аутентичности этой кон¬
цовки, оспариваемой со времен Античности рядом читателей, для
которых поэма завершается на ст. 296 XXIII песни; тем не менее
я вижу в ней совершенно правдоподобное окончание для «Одиссеи».
3. Алкей. Фр. 70, в: Campbell. Здесь уже боги служат причиной разде¬
ления, а забвение является человеческим: можно оценить, какой
был проделан путь.
4. Detienne М. Les maitres de verite dans la Grece archa'ique. P. 69-70.
5. Гесиод. Теогония, 55.
6. Память (грен.).
208

ЗАБЫТЬ НЕЗАБВЕНИЕ
причиняющего боль настоящего, которое приносится
песней поэта, воспевающего славу людей прошлого. Тем
не менее еще необходимо убедиться, что даже когда его
приписывают мгновенному могуществу вдохновленного
оказывания, забвение слишком недавнего траура защи¬
щено от какой-либо двусмысленности1.
По меньшей мере уже у Гомера насчет этого «благотвор¬
ного» забвения существовали сомнения, когда в IV песне
«Одиссеи», чтобы оторвать Телемака и Менелая от alaston
penthos по Улиссу, Елена прибегала к наркотику и к нарра¬
тиву. Антидот против траура и гнева (nepenthes, t9 akholon
te, kakon epilethon hapanthon), наркотик дает забвение всех
бед. И каких бед!
...Снадобье бросила быстро в вино им, которое пили,—
Тонут в нем горе и гнев и приходит забвение бедствий.
Если бы кто его выпил, с вином намешавши в кратере,
Целый день напролет со щеки не сронил бы слезинки,
Если бы даже с отцом или с матерью смерть приключилась,
Если бы прямо пред ним или брата, иль милого сына
Острою медью убили и он бы все видел глазами2.
Оплакивать отца и мать — это долг, не терпящий ис¬
ключений, а обязанность мстить приобретает совершен¬
но особое значение в связи с убийством сына или брата3.
Действующий немедленно, но столь же кратковременный
по своему эффекту, наркотик вполне может заменить тра¬
ур на «очарование» — в свою очередь, крайне двусмыс¬
ленное— «нарратива»4 и веселье праздника, однако он
1. Ср.: «Теогония», 98-103.
2. Гомер. Одиссея, 220-227. Пер. В. В. Вересаева. Рассказ Елены — ст. 235-
264.—Примеч. пер.
3. См. в первую очередь «Илиаду», IX, 632-633: критикуя Ахиллеса,
замкнувшегося в своем отказе от примирения, Аякс утверждает,
что следует принимать компенсацию даже за убийство сына или
брата, что свидетельствует о том, что желание отомстить является
в этом случае сильным, как никогда; см. также:-«Одиссея», XXIV,
433-435 (слова Евпейта).
4. Таково заглавие исследования Розелин Дюпон-Рок и Алена Ле Булю-
эка, посвященного этому отрывку «Одиссеи», см. в сборнике: ballot J.,
Chiappore М.} et al. Ecriture et theorie poetique. Lecture d’Homere, Eschyle,
Platon, Aristote. Paris: Presses de PENS, 1976.
20Q

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
на время так же отсекает от общества того, кто его вы¬
пьет. Такова предельная степень забвения бед, таков этот
ркагтакощ противоядие от боли, но яд для человеческого
существования, поскольку оно является в высшей степе¬
ни договорным.
Разница между долговременным политическим запре¬
том на стремление отомстить, наносящее вред сообществу,
и очарованием, рассеивающим — моментально, но лишь
на малое время — скорбь, очевидна. Давая клятву не при¬
поминать недавние злосчастья, гражданин Афин заявляет,
что отказывается от какого-либо преследования из мести
и, хотя он подчиняет себя двойной власти издающего де¬
крет города и освящающих и карающих богов, он точно
так же объявляет о контроле, который он, как субъект, бу¬
дет осуществлять над самим собой. Напротив, сладость
забвения приходит откуда-то извне, является ли оно даром
Муз или поэта, эффектом наркотика Елены, вина (сплошь
и рядом) или материнской груди (которую Гекуба в «Или¬
аде» характеризует как убежище от тревог1), и, если оно
подчеркнуто подается как забвение того, что не забыва¬
ется, никакого согласия, никакого принятия не требует¬
ся от того, к кому оно приходит и кого моментальное под¬
чинение этому вынесению злосчастья за скобки лишает,
возможно, всего того, что составляло его идентичность.
Ибо то, что мы, отказывая забвению во всемогуществе,
переводим в пассиве как «незабываемое», также являет¬
ся — такова моя гипотеза — тем, что следовало бы назвать
«незабывающим»1 2: тем же, что в греческой поэтической
традиции не забывает и овладевает скорбящим вплоть до
1. «Илиада», XXII, 83.
2. Этот неологизм, который я конструирую на основе прилагательно¬
го «забывчивый», пересекается с «неуступчивой вещью», о которой
говорит Лиотар: Lyotard J.-F. A l’insu // Le genre humain. 1988. № 18. Об
alastos/alastor и неразрешимости между «незабываемым» и «незабыва¬
ющим» см.: Slatkin L. The Wrath of Thetis 11 Transactions of the American
Philological Association. 1986. № 116. P. 19 и примечания. [Чтобы под¬
черкнуть необычность inoublieux Лоро, его можно перевести «неза¬
бывчивым» или более экзотическим «незабудущим», но стандартное
«незабывающий» также является точным переводом. —Примеч. пер.]
210

ЗАБЫТЬ НЕЗАБВЕНИЕ
того, что произносит «я» его устами. Как раз это-то и нуж¬
но свести на нет, прибегнув к наркотику «забвения зол»;
и возможно, именно это афиняне хотели бы заклясть от
своего собственного имени при помощи декрета и клят¬
вы. Это значит, что, несмотря на очевидный параллелизм
формул, никакая перестановка слово в слово не сможет
сделать из политического запрета на память прямой ава¬
тар lethe какой. Кроме того, необходимо еще деконструиро-
вать эту синтагму, чтобы под очень общим именем «злос¬
частий» (кака) идентифицировать незабываемое. Поэтому
в предписании «не припоминать злосчастья» мы будем
видеть не столько одну из форм забвения зол {Шкё какой)
в его тревожащей сладости, сколько способ аннулировать,
избегая любой эксплицитной отсылки к забвению, этот
никогда не формулируемый оксюморон, скрывающийся за
«забвением зол»: забвение незабвения.
Набросаем карту того, что не забывает(ся). Я назва¬
ла траур и гнев, которые рассеивает наркотик Елены,
а мятежники у Алкея хотели бы забыть; и таким же об¬
разом гораздо позднее в маленьком городке в Аркадии,
называвшемся Алиферой, «гнев» заменит собой злос¬
частья, которые нельзя припоминать после примире¬
ния (а в формулировке запрета mnasikholesai заменит
mnisikakein*). Но в Афинах конца V века не рассуждали
каким-то иным образом. Упорствовать в гневе означало
увековечивать в качестве самого ценного из благ то, что
примирившийся город определяет как само злосчастье
(прошлое конфликта, которое не хочет проходить), но
и наоборот, тот, кто захочет возбудить дело против одно¬
го из Тридцати, должен иметь возможность безнаказанно
советовать афинским судьям, чтобы против тиранов ими
двигал «тот же гнев, что и во время изгнания»1 2.
Траур и гнев: возможно, это напомнит нам «чрезвы¬
чайную скорбь» афинян после падения Милета. И вот
1. Ср.: Те Riele G.-J.-M.-J. Le grand apaisement de Rogozio (он датиру¬
ет надпись последней четвертью III века до н.э.); Те Riele G.-J.-M.-J.
Contributions epigraphiques a la connaissance du grec ancien. R 343.
2. Лисий. Против Эратосфена, 96.
211

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
оказывается, что глагол hyperakhthomai (вполне возмож¬
но, что в этой чрезвычайности Геродот дает расслышать
чрезмерность1) является квазигапаксом, поскольку к геро-
дотовскому употреблению1 2 можно добавить лишь одно¬
единственное употребление в «Электре» Софокла: Элек¬
тре, удрученной мыслью о забывчивом Оресте, корифей
советует оставить «гнев, доставляющий слишком сильную
боль» (hyperalge kholon), чтобы не испытывать по отноше¬
нию к тем, кого она ненавидит, ни «чрезмерной скорби,
ни полного забвения» hyperakhtheo met3 epilathoiif.
С одной стороны, забвение, с другой — незаживающая
память, которую не называют иначе как чрезмерностью
боли. В самом деле, совершенным воплощением этой не¬
заживающей памяти, представляющей собой жало4 (и это
лишь отчасти метафора), этой боли-гнева, в «Илиаде»
характеризующей Ахиллеса (kholon thymalgea:)5, и являет¬
ся Электра Софокла, и когда она заявляет, что ои lathei
т3 orga, она тем самым не просто говорит, что «от меня
не скроется мой гнев» или «я не забываю мой гнев», но
также и «мой гнев не забывает меня»6. Как если бы один
только гнев давал «я» мужество быть полностью охвачен¬
ным своим гневом, поскольку для субъекта гнев является
непрерывным присутствием «я» для самого себя.
И гражданам-зрителям, собравшимся в театре, надле¬
жит разгадать в этом незабывающем гневе то, что для
города является абсолютной опасностью, ибо это самый
страшный противник политики: гнев, ставший трау¬
ром, дает «расцветать» злосчастьям, которые он усердно
1. Имеется в виду семантика префикса hyper.—Примеч. пер.
2. Геродот. VI, 21 (Athinaioi тёп gar delon epoiesan hyperakhthesthentes tei
Miletou haldsi).—Примеч. пер.
3. Софокл. Электра, 176-177.
4. Ср.: Софокл. Царь Эдип, 1317-1318: «Как я пронзен [ослепившими
меня] иглами и памятью о злосчастьях [тпётё kakon]».
5. Гомер. Илиада, IX, 260; 565.
6. Софокл. Электра, 222. [Грамматически, вопреки обычному — и нестан¬
дартному для современных европейских языков — употреблению
греческого глагола lanthano, «забывать», «гнев» в этой фразе мож¬
но прочитать как агенса, а «забывает» — как его действие.—При¬
меч. пер.]
212

ЗАБЫТЬ НЕЗАБВЕНИЕ
взращивает1; он является связью, стягивающей саму себя
так крепко, что она не поддается никакому развязыва¬
нию2. Ужасающий гнев... Что не удивляет: в данном слу¬
чае трагедия заимствует его концепцию у более древней
поэтической традиции, и прежде всего у эпопеи, которая
с первого же слова «Илиады» дает этому сильнодейству¬
ющему аффекту имя minis. Гнев Ахиллеса, за которым
следует гнев скорбящих матерей, от Деметры до Клитем¬
нестры. Не будь ахиллесовой эта minis, присутствующая
в каждой греческой памяти, я бы уверенно утверждала,
что здесь мы имеем дело с женской фигурой памяти3, кото¬
рую города стремятся удержать в сфере анти- (или пред-)
политического4. И действительно, траурный гнев, чьим
принципом является вечное повторение, часто выражает¬
ся с помощью агг5, и гипнотическая завороженность этим
неутомимым «всегда» легко может направить его, как мо¬
гучего соперника, против политического аег, на котором
основана память институтов6.
Еще несколько слов об этой minis, всегда ощущаемой
как опасность, до такой степени, что само ее имя за¬
претно для того, кто является ее носителем: поэтому
1. Там же. 259-260.
2. Там же. 140-142, 230, 1246-1248. В «Илиаде» alyton [неразвязываемы-
ми.—Примеч. пер.] являются путы (XIII, 37) и связь войны (XIII,
360). О dialysis как развязывании самой прочной из связей см. выше
главу IV.
3. Тем не менее по поводу Ахиллеса Лора Слаткин показала, что minis
героя, вполне вероятно, является смещением minis его матери, Фе¬
тиды. См.: Slatkin L. The Power of Thetis. Allusion and Interpretation in
the «Iliad». Berkeley; Los Angeles; Oxford: University of California Press,
1991. P. 85-105.
4. Cm.: Loraux N. Les meres en deuil. Разумеется, предполитическое яв¬
ляется фикцией; глагол memo у Геродота, на самом деле, означает
коллективное поведение. Ср.: Gernet L. Recherches sur le developpe-
ment juridique et moral de la pensee grecque. P. 148.
5. Поэтому в категориях Лиотара оно относится к «тождественному
повторению» — режиму фразы, в которой маркирован говорящий,
а не, как в «еврейской» фразе, адресат. Lyotard J.-F. Le differend. Р. 157.
6. Аег Электры: девятнадцать употреблений в «Электре» Софокла. За¬
метим, что это аег безвозвратно исчезает, как только Орест перехо¬
дит к действию. Аег и институциональная память, см.: Лисий. Про¬
тив Андокида, 25, где Афины как сущность (Athinai), а не афиняне
как коллектив (Athenafoi), являются субъектом всей памяти в целом,
aeimnistoi [всегда помнящими.—Примеч. пер\
213

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
гипограмматическое выражение «Илиады» — *Я отрекаюсь
от моей minis— так и не будет сформулировано1. В minis
дает себя услышать аффект, который длится — даже стой¬
ко держится, как пугающая пародия на гоплитскую стой¬
кость2, — и который, однако, обречен на то, чтобы стать
предметом отречения. Minis: слово, чтобы спрятать память,
имя которой оно таит в себе3. Иная память, куда более
устрашающая, чем mnimi. Память, целиком сводящаяся
к незабвению. Но, как мы уже поняли, в незабвении от¬
рицание должно пониматься в своей перформативности:
«незабывающее» учреждается из себя самого. И точно
так же, как требовалось забыть силу отказа, скрываю¬
щуюся позади «зол», одно повторяющееся высказывание
выражает отречение от памяти-гнева: необходимо отка¬
заться— если допустить, что это вообще возможно, — от
отказа, затвердевшего в самом себе.
Что снова ведет нас к alaston penthos, к трауру, который
не хочет проходить4.
Возьмем прилагательное alastos?. Сконструированное, как
и alitheia, как отрицание корня «забвения», но означаю¬
щее совершенно иной способ не пребывать в забвении.
То, что в греческих языке и мысли alitheia возобладала
как «позитивное» имя для истины, тогда как проза ста¬
ла забывать alastos, не слишком нас удивит. Скорее всего,
в силу того же процесса эвфемизации классическая про¬
за заменила глагол alasteln, эквивалентный аркадийскому
erinyein, «быть в ярости» (в котором без труда опознается
1. Ср.: Watkins С. A propos de «Menis». Напомним, что то, чему Ахиллес
перформативно кладет конец, — это его kholos.
2. Народная этимология сближает это слово с тёпд [держаться, вы¬
держивать, пребывать.—Примеч. пер\ поскольку речь идет о дли¬
тельном гневе (DELG, s.v.).
3. Вопреки Шантрену я нахожу убедительной этимологию, полагаю¬
щую minis деформацией изначального *mnanis. Watkins С. A propos
de «Menis». Р. 205-206.
4. См. замечания Пьетро Пуччи в: Pucci Р. Odysseus Polutropos Intertextual
Readings in the Odyssey and the Iliad. Ithaca; London: Cornell University
Press, 1987. P. 199.
5. Неизгладимый, не дающий о себе забыть; невыносимый; ненавист¬
ный, проклятый.—Примеч. пер.
214

ЗАБЫТЬ НЕЗАБВЕНИЕ
мстящая Эриния), на менее тревожащий mnesikakeln, эту
«противоположность амнистии»1.
Траур и ярость. Очередь филологов задаться вопросом:
так траур или ярость? Но для alasteln этот выбор часто
относится к области неразрешимого. Тем не менее это не
означает, что данный глагол функционирует в отрыве от
своей этимологии — как будто некий дериват от penthos
(с которым alaston очень часто ставится рядом)1 2 или от
kholos\ это означает, что траур и ярость совершенно есте¬
ственным образом сообщаются между собой, поскольку
оба причастны незабвению. Итак, alast-: матрица смыслов
для выражения pathos (или, как в случае Фриниха, drama)
невосполнимой утраты, исчезновения {alaston penthos Пене¬
лопы, думающей об Улиссе; Троса, оплакивающего своего
сына Ганимеда в гомеровском гимне «К Афродите») или
смерти {alaston penthos Евпейта)3. И это неотвязный pathos:
alaston odyromai, «я скорблю, не забывая», говорит Евмей
Улиссу4. Или, точнее, «я (никогда) не забываю скорбеть»,
«я не могу сдержать скорбь». Свидетельство тому, что
так же, как и menis, alaston само выражает вневременную
длительность, обездвиженную в негативной воле и в на¬
стоящем увековечивающую прошлое.
Бессонница Менелая, кровь отцеубийства и инцеста, ко¬
торые не может забыть Эдип5: в alaston есть неотвязность,
призрачное и упорное присутствие, которое в буквальном
1. Gernet L. Recherches sur le developpement juridique et moral de la pensee
grecque. R 324-325. Жерне комментирует alasteln как «быть рассер¬
женным яростью, которая не забывает».
2. Как об этом пишет — в модальности «как если бы» — Грегори Надь.
См.: Nagy G. Comparative Studies in Greek and Indie Meter. Cambridge:
Harvard University Press, 1974. P. 258.
3. Конечно, menis Ахиллеса против Агамемнона вызвана утратой его
time [честь, достоинство.—Примеч. пер.\ а не близкого человека;
но помимо того что он ведет себя именно так, как если бы поте¬
рял нечто большее, чем даже сына или брата (что, хотя и дозволя¬
ет компенсацию — см.: «Илиада», IX, 632 и след., — но сильно пре¬
вышает любой ущерб, причиненный time), он совсем скоро — и по
причине этой же самой menis—познает alaston penthos из-за утраты
своего двойника [Патрокла]. См.: Gros-Duroselle В. La mesure de la mort.
Un lecture de l’«Iliade» // Epokhe. 1995. № 5. P. 23-45.
4. Гомер. Одиссея, XIV, 174.
5. Там же. IV, ю8; Софокл. Эдип в Колоне, 1672.
215

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
смысле занимает субъекта и не покидает его. Еще один
пример: перед последним поединком с Ахиллесом Гектор
умоляет своего противника обменяться обещаниями не
уродовать труп убитого врага. Отказ Ахиллеса: «Гектор,
не говори со мной, alaste, о договоренностях»1. И он добав¬
ляет, что доверительное соглашение между ними столь же
мало возможно, что и между волком и ягненком: «Теперь
ты сполна заплатишь за всю боль, которую я чувствую за
моих товарищей, кого ты убил своим яростным копьем».
Alaste: «проклятый», гласят переводы. Но здесь есть не¬
что большее: Ахиллес знает, что Гектор для него являет¬
ся незабываемым, чем-то вроде обсессии, в точности как
и Патрокл. Незабываемым, поскольку он убил того, кого
Ахиллес не хочет и не может забыть.
И вот мы видим, как в незабвении убийца оказывается
бок о бок со своей жертвой. Что заставляет меня вспом¬
нить еще об одном производном от корня alast-: alastor,
обозначающем преступника, поскольку он, говорит Плу¬
тарх, «совершил незабываемые поступки \dlesta], которые
долго помнят»1 2 3; но кроме того, это имя и для духа смер¬
тельного отмщения, неотступно преследующего убийцу.
Незабвение — это призрак. Alastor, а также aliterios?: тот,
кто, согласно народной этимологии, «блуждает» (от гла¬
гола alaomai), или тот, кого, согласно Плутарху, выводя¬
щему этот термин от глагола aleuasthai, настоятельно не¬
обходимо избегать.
Жили ли греки — как того хотела бы одна книга
с красноречивым названием — «в тисках прошлого»4? Об
этом несомненно свидетельствовала бы гипнотическая
1. Гомер. Илиада, XXII, 261. В пер. В.В. Вересаева: «Гектор, навек не¬
навистный, оставь говорить об условьях!»
2. Плутарх. Греческие вопросы, 25 (=Moralia, 297а).
3. Aliterios [преступный, грешный, нечестивый] имеет другую этимо¬
логию, но его близость с alastor превращает его почти что в двой¬
ник этого слова (DfiLG, s.v. alettes). Ксантипп, охарактеризованный
этим словом на одном афинском ostrakon (Meiggs-Lewis, 21), несо¬
мненно является «проклятым», с намеком на пятно, лежащее на
Алкмеонидах.
4. Van Groningen В.A. In the Grip of the Past. Essay on an Aspect of the
Greek Thought. Leyden: Brill, 1953.
216

МОЩЬ НЕГАТИВНОГО, СИЛА ОТРИЦАНИЯ
завороженность, при каждом упоминании «незабываю¬
щего траура» пробивающаяся наружу в текстах. Но мы
также не должны останавливаться на полпути: посколь¬
ку, возможно, греки об этом знали и остерегались ее, как
и многих других завороженностей, они настойчиво (уже
начиная с «Илиады» и гнева Ахиллеса, впрочем, роскош¬
но драматизированного) стремились заклясть незабвение
как самую пугающую из сил бессонницы. Идеалом было
бы, как в конце «Орестеи», нейтрализовать его, не утра¬
тив окончательно, одомашнить, разместив в городе обез¬
вреженным, даже повернувшимся против себя самого:
именно так по воле Афины Эринии объявляют, что они
отступаются от своей ярости и соглашаются на бдение
у подножия Ареопага в то время, пока город спит1. Но это
деликатная операция, несомненно, из тех, что только бо¬
жество может привести к благополучному исходу. И ког¬
да гнев вновь обретает свою автономию и возвращается
stasis aliteriodes*, в ход должны пойти все средства, чтобы
заклясть угрозу alaston: и тогда, несмотря на то что по-
настоящему забыть о нем невозможно, его забывают на
словах при каждом запрете на память о злосчастьях.
Таким образом, в той древней истории, которую я кон¬
струирую, все происходит между отрицаниями: посколь¬
ку привативное а- из alaston всегда будет сильнее любого
глагола «забыть», лучше избегать alastein и употреблять
mnisikakein, пускай и лишь для того, чтобы каждый раз
ставить эту память под отрицание. Под надзор самого
неуступчивого из отрицаний: тё, которое выражает за¬
прет само по себе.
Мощь негативного, сила отрицания
Всемогущее, незабвение является таковым в первую оче¬
редь потому, что не знает границ, и в первую очередь
границ, внутренне присущих субъекту. - 1 21. Эсхил. Эвмениды, 690-693, 700-706.
2. Stasis является aliteriddes у Платона («Государство», V, 47od6): кон¬
фликт как призрак, неотступно преследующий город.
217

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
Давайте вернемся к разговору о Гекторе-а/а,у£ау. Или
alastor,; если воспользоваться более употребительным тер¬
мином. Для убийцы и демона, мстящего за смерть, незаб-
вение является неразделимо общим именно потому, что
оно переполняет и того и другого; оно находится между
ними, но также и гораздо раньше и гораздо позже них,
и они им охвачены. Так у Плутарха, который то дела¬
ет alastor нарицательным именем для преступника, то
рассматривает это слово под рубрикой «гнев демонов»
(;тёпгтаЬа), когда он говорит о
тех демонах, которых зовут неумолимыми преследователя¬
ми [alastoras\ и мстителями за пролитую кровь [palamnawus],
поскольку они преследуют память о старых [palaion] и неза¬
бываемых [idleston] злодеяниях1,
и именно незабываемое служит объяснительным принци¬
пом в обоих случаях. Поэтому, возможно, тщетно пытать¬
ся на манер филологов реконструировать историю слова,
где alastor был бы, например, сначала мстителем, а потом
убийцей; но столь же неудовлетворительной будет ссылка
на некий «закон причастности», если при этом придержи¬
ваются идеи об «исходной точке», которой одинаково могут
служить как оскверненный виновный, так и «призрак»1 2.
Разве что если мы не увидим в этом призраке принци¬
пиальную фигуру незабвения: нечто гораздо большее,
чем «оскверняющий акт»3, но так же гораздо большее,
чем простое внутреннее состояние. Сразу внешнее и вну¬
треннее, зловещая реальность и психический опыт, как
1. Плутарх. Об упадке оракулов, 4i8b-c. [Плутарх здесь- предлагает
фантазийную этимологию — на самом деле, у palamnaios и palaia
разное происхождение. — Примеч. пер.]
2. См.: DfiLG, s.v. alastor, о «законе причастности»: Gernet L. Recherches
sur le developpement juridique et moral de la pensee grecque. P. 319-320.
[Речь идет о том, что, с точки зрения Жерне, с которой соглашает¬
ся Шантрен, преступник зовется alastor, потому что притягивает
к себе alastor-демона мщения. — Примеч. пер.\
3. Паркер хотел бы сделать его объединяющим фактором, посколь¬
ку у него все вращается вокруг осквернения, см.: Parker R. Miasma.
Pollution and Purification in Early Greek Religion. P. 108-109.
218

МОЩЬ НЕГАТИВНОГО, СИЛА ОТРИЦАНИЯ
замечательно сказал об Эринии Жерне. С той разницей,
что он говорит по этому поводу о «сверхъестественной
реальности», тогда как я, когда речь идет о незабвении,
предпочла бы настаивать на его материальности, неот¬
делимой от его психического измерения.
Возьмем хор из «Электры», где, еще больше приумно¬
жая отрицания, утверждение незабвения уступает место
декларации не-амнистии:
Нет, никогда не забывает [ой gar pot3 amnastei\ ни родитель
твой, властитель греков,
ни старая двухсторонняя, бронзой бьющая секира,
что убила его в бесчестящих истязаниях1.
Иными словами, никакой «амнистии» ни со стороны уби¬
того— в «Плакальщицах» он призывался, чтобы напом¬
нить ему о роковой бане1 2 3 4, — ни со стороны орудия убий¬
ства, которому так же приписывается незабвение: дуэт
мертвеца и убийцы оказывается замещенным на внеш¬
не несбалансированный дуэт жертвы и орудия убийства3.
Охватывая время и пространство в их тотальности, не¬
забвение находится везде, оно действует на каждом этапе
процесса. Такова материальность alaston, безмолвно стоя¬
щего на страже против забвения. Однако этот перечень
был бы неполным, если бы мы не добавили сюда само
злосчастье (какой), которое, как считается, тоже отказы¬
вает в амнистии4 — но, как мы уже знаем, «злосчастья»
эвфемистически замещают «незабывающее» в составных
глаголах. Несколько стихов из «Электры» будут тому сви¬
детельством и на этот раз:
1. Софокл. Электра, 481-485. См.: Simondon М. La memoire et Poubli dans la
pensee grecque jusqu’a la fin du Vе siecle avant J.C. Psychologie archaique,
mythes et doctrines. Paris: Les Belles Lettres, 1982. P. 218-219.
2. Эсхил. Плакальщицы, 491-493.
3. Заметим, что отныне оно является не орудием, но субъектом, как
считается, убившим Агамемнона: таким же образом по афинскому
закону в притании судят предметы, которые «причинили» смерть
человеку.
4. К этому перечню можно добавить упоминание сыновей Финея, ос¬
лепленных своей мачехой и чьи «глазные орбиты» сами характе¬
ризуются как alastoroi (Софокл. Антигона, 974).
219

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
Ты его напомнил, неприкрытое, навсегда неотвязное
[ой pote katalysimon],
Которое никогда не забудет [oude pote lesomenon],
настолько большим оно рождено,
Наше злосчастье1.
«Злосчастье никогда не забудет»2: это слова Электры,
и тем не менее ни один греческий герой не верит так,
как Электра, в собственную внутреннюю независимость.
Как если бы в субъекте неделимая3 и безмолвная сила
стала волей, напряженной в своей стойкости: возможно,
это господство и самообладание, но кто же тогда госпо¬
дин в такой ситуации?
Разумеется, Электра хочет им быть; по крайней мере,
она неоднократно дает слово тому, что в ней хочет выска¬
заться. И тогда, как если бы самым сильным утвержде¬
нием было отрицание, она употребляет исключительно
негативные выражения:
Но среди ужасов я не буду сдерживать
Эти пагубы.
Или:
Ибо это навсегда назовется неразвязываемым
[alyta keklesetai\
И я никогда не успокоюсь в моих терзаниях4.
Отрицание и глагол в форме будущего. Отказ и подчине¬
ние себе времени — именно такой, как мы видим, явля¬
ется лингвистическая формула, специально выбранная,
1. Софокл. Электра, 1246-1250.
2. Поль Мазон (Sophocle. Tragedies. Т. 2. CEdipe roi. Electre. Paris: Les
Belles Lettres, 1994. Ad loc.) отступает перед очевидностью и прибе¬
гает к пассивному залогу [не будет забытым], чтобы перевести эту
форму медиального [les6menon\. Мишель Симондон выбирает «наме¬
ренно двусмысленный» перевод («что не может познать забвение»),
см.: Simondon М. La memoire et l’oubli dans la pensee grecque. P. 218-219.
Согласно Ричарду Джеббу, английскому редактору Софокла, здесь
следует читать: «ту sorrow, one which... cannotforget», см.: Sophocles. The
Plays and Fragments. Vol. 6. The Electra. Cambridge: Cambridge University
Press, 1897. Ad loc.
3. Возможно, что-то от этой неразделимости есть в двойном аккузати¬
ве— аккузативе личности, которую призывают вспомнить, и акку¬
зативе предмета памяти — которым управляет глагол anamimnisko,
у Геродота характеризовавший постановку Фриниха.
4. Софокл. Электра, 223-224, 229-230.
220

МОЩЬ НЕГАТИВНОГО, СИЛА ОТРИЦАНИЯ
чтобы выражать незабывающее бытие Электры. Но в тек¬
сте также есть каскады отрицаний, нагромождения, в ко¬
торых логика вычитания и аннулирования рискует поте¬
ряться, уступая место утверждению чистой интенсивности
негативного.
Например:
Конечно, нет, я не уйму
Мои жалобы и мои скорбные рыдания
[-]
И нет, не прекращу, как соловей-детоубийца1,
Стеная пред отцовскими дверьми
Звучать для всех эхом2.
Одна фраза, всего одна, но ни один грамматист не най¬
дет3 в ней то, что пытается внушить перевод; в любом
случае можно биться об заклад, что афинская публика
точно слышала в ней интенсивность отказа. Электра
также говорит:
Я не хочу отречься от того,
Чтобы не стенать о моем несчастном отце4.
Тем самым негативная форма становится притязанием
на всемогущество и проектом вечности. Поэтому мы не
должны искать здесь классическое применение литоты,
кое-кем обнаруживаемое в высказывании незабвения5.
Совсем наоборот, то, что высказывается в словах Элек¬
тры,— это удвоение, которое усиливает негативное, как
в ой pote amnastel («нет, он никогда не забывает»), или веч¬
ность будущего предшествующего (tade gar alyta keklesetai:
«ибо это навсегда назовется неразвязанным»6). Но, прислу¬
шавшись к Фрейду, мы вполне можем расслышать во всех
1. По этому поводу см.: Le deuil du rossignol // Varia. Nouvelle Revue de
psychanalyse. 1986. № 34. P. 253-257. Также см.: Loraux N. Les meres en
deuil. P. 87-86.
2. Софокл. Электра, 103-110.
3. Искажения грамматики у Софокла являются в высшей степени
значащими — другие примеры см. в: Loraux N. La main d’Antigone.
4. Софокл. Электра, 131-132.
5. См.: Watkins С. A propos de «Menis». Р. 209 (комментарий к формуле
«ои [...] lelethe» из Солона, фр. 13, ст. 27, в: West).
6. Об этой форме будущего предшествующего как показателе правиль¬
ного именования см.: Ruijgh C.J. Observations sur l’emploi onomastique
de «keklesthai»... P. 379.
221

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
этих высказываниях одно и то же переотрицание — не¬
осознанное для говорящего признание, что на самом деле
он отречется, откажется от ярости, которой будущее время
давало гарантию безграничного становления; и в первую
очередь это признание того, что слишком сильное отри¬
цание будет, несмотря ни на что, пересилено — побежде¬
но или, по крайней мере, принуждено к молчанию и тем
самым уже забыто — другим отрицанием. Ибо отречение
проговаривается — осуществляется — с помощью «отри¬
цающих» глаголов: это apelpon1 для Ахиллеса и ареппёро
для Эриний, принужденных отменить (от-сказать) запре¬
ты, озвученные ими для Афин.
Ибо Незабывающее всегда должно быть Забытым2.
Не бывает обходных путей, которые рано или поздно
не вели бы прямо к объекту исследования; если этот ко¬
роткий экскурс в трагическую вселенную позволил уви¬
деть провозглашение незабвения во всей его интенсивно¬
сти, теперь настало время — чтобы положить конец игре
двойного отрицания — покинуть поэтические тексты, что¬
бы вернуться вместе с греческими историками в Афины
403 года, где амнистию провозглашают декрет и клятва.
Высказанный прямой речью, как это и должно быть
в декрете, где письмо сразу и представляет, и подчиняет
себе действительно произнесенный дискурс3, запрет на па¬
мять позволяет включить себя в виде цитаты в нарратив
историка или в те обращения к образцам прошлого, к ко¬
торым прибегают ораторы («И, связав клятвой, они уста¬
новили для нас „запрет припоминать злосчастья44 [td те
mnesikakeln] друг другу»). Запрет застывает в rhema, закос¬
невшем «изречении», со временем приобретающем каче¬
ство максимы или окончательно неактуального exemplurrt*.
1. Гомер. Илиада, XIX, 67, 35, 74-75.
2. О «Забытом» см.: Лиотар Ж.-Ф. Хайдеггер и «евреи». СПб.: Аксиома,
2001.
3. Напротив, в комедии запрет часто произносится в прямой речи
(Аристофан. Лисистрата, 590; Плутос, 1146); но, будучи предназна¬
ченным единичному адресату, он становится бурлеском.
4. Повествование историков: Ксенофонт. Греческая история, II, 4.43;
Аристотель. Афинская полития, 39.6 (цитата из текста соглашения).
Аналогичные примеры см. также в: Андокид. О мистериях, 77-79
222

МОЩЬ НЕГАТИВНОГО, СИЛА ОТРИЦАНИЯ
Ибо «нарратив, возможно, является жанром дискурса,
в котором гетерогенность жанров фраз и даже гетероген¬
ность жанров дискурса легче всего подвержена забвению»1.
Итак, город запрещает, постановляя навечно, но сти¬
рает себя как инстанцию речи. Остается клятва, которая
должна быть принесена гражданами — всеми, но каж¬
дым по одному. Точнее, каждым афинянином, произнося¬
щим в первом лице: «я не буду припоминать злосчастья».
Ои mnesikakeso: в отличие от запрета, всегда зависящего
от напоминания о том, что было принято некое решение,
клятва придает себе действенность речевого акта2. Она
обязывает клянущегося, но, возможно, субъект здесь вы¬
игрывает от того, что говорит «я» и придает своему обя¬
зательству мощь негативных высказываний в будущем
времени. Я не буду припоминать: я удержу себя от при¬
поминания. Тем самым каждый гражданин должен сразу
дать заверение и о себе самом, и о будущем.
И тем не менее все может еще раз перевернуться. Ко¬
нечно, чтобы заставить замолчать незабвение в памя¬
ти, клянущийся афинянин формально говорит в той же
модальности (отрицание, будущее время), что и Электра,
объявляющая о своей воле не забывать. Однако Электра
не давала клятву — в самом деле, что такое клятва, кото¬
рую дают самому себе? — и, слишком уверенная в своем
господстве над временем, дочь Агамемнона говорила так,
как если бы простого объявления о незабывающем бы¬
тии было достаточно для того, чтобы скрепить обязатель¬
ство. Напротив, если и вправду только клятва позволяет
амнистии возобладать над злопамятством, это потому,
что, как мы видели, она обязана своей эффективностью
двойному ручательству, к которому прибегает обещаю¬
щая речь: ручательству богов, призываемых в качестве
(декрет Патроклида) и Фукидид. VI, 74.2 (амнистия в Мегаре); цита¬
та оратора: Эсхин. О предательском посольстве, 176 [цитата с to тё
mnesikakein из предыдущего предложения взята оттуда. — Примеч.
пер\ о rhema см.: Эсхин. Против Ктесифонта, 208.
1. Lyotard J.-P. Le differend. Р. 218. О неактуальности цитат см.: Там же.
Р 55-
2. См. выше главу V.
223

ГЛАВА VI. ОБ АМНИСТИИ И ЕЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ
свидетелей и всегда готовых обрушиться с карами, и — что
еще важнее — ручательству проклятия, ужасающей маши¬
не наказания для клятвопреступника, которую кляну¬
щийся— поскольку предусматривается, что однажды он
отступится — заранее запускает против самого себя. Что¬
бы не дать отрицанию удвоиться в переотрицании, что
разрушило бы его в тот момент, когда оно произносится,
а также чтобы никто не осмелился просто стереть его по¬
средством изъятия, необходима больше чем человеческая
гарантия. Чтобы порвать с alaston penthos, требовалось об¬
ращение к чему-то магическому1; чтобы вытеснить alaston
на уровень, не достигающий слов, политическое нужда¬
ется в религиозном1 2.
Я не забуду/я не проявлю злопамятство. Между од¬
ним и другим высказываниями пролегает все различие
в ритуале речи, от которого ждут, что он придаст наи¬
большую эффективность менее резкой и выраженной из
этих двух фраз.
В завершение попытаемся свести вместе оба конца этой
цепи.
После того как каждый афинянин поклялся за самого
себя, город всерьез надеется, что сумма отдельных обя¬
зательств восстановит коллектив; в то же самое время
он оказывается надежно защищенным от последствий
клятвопреступления, неукоснительно индивидуальных.
Таким образом, обеспечив себе содействие богов, полити¬
ческая инстанция может установить себя в качестве цен¬
зора памяти, единственного, кто вправе решать, что есть
и чего не должно быть и какое употребление из этого
можно сделать.
Аналогичным образом, начало «Илиады» может быть
санкционировано только Музой, поскольку только дочь
Памяти способна рассказать о menis так, чтобы повествова¬
ние не было затронуто ужасающей аурой своего предмета;
1. Nagy G. Comparative Studies in Greek and Indie Meter. P. 258.
2. См. короткие, но инструктивные замечания Исократа в «Против
Каллимаха», 3 и 23-25.
224

МОЩЬ НЕГАТИВНОГО, СИЛА ОТРИЦАНИЯ
обращая гнев в славу, Муза открывает дорогу для благо¬
го анамнезиса, а поэт становится чистым инструментом
этого пресуществления.
Благодаря согласию восстановив свою целостность, со¬
общество переобосновывает себя и принимает решения.
Оно объявляет вне закона любое припоминание спор¬
ного прошлого, вытесняемого, поскольку оно конфликт¬
ное, — как если бы Память фигурировала в устрашающем
списке потомков Ночи на месте и вместо Леты, как дочь
Распри (Eris). Каждый афинянин должен забыть stasis,
если сможет, и, независимо от того, сможет он или нет,
повиноваться городу, конструируя для самого себя языко¬
вую машину против головокружительной ясности alaston.
Тогда политика вновь вступает в свои права — как
гражданская и успокоительная версия забвения зол. Ис¬
чезают слова забвения, стираемые в интересах амнистии,
остаются злосчастья. Но вспомнит ли еще кто-нибудь,
что в «злосчастьях», запрещенных для памяти, скрыва¬
ется как раз то, что в поэтической традиции отказыва¬
лось забывать?

Глава VII
О одном запрещенном дне
в календаре Афин1
Что делать с событием, память о котором нельзя отмечать?
Дать клятву никогда не будить мучительные воспомина¬
ния— если речь идет о stasis, в которой две армии граж¬
дан противостояли друг другу. Но что, если речь идет об
одном-единственном дне, пускай его и относят к далеко¬
му прошлому мифического времени?
Достоверно только одно: решение не состоит, как мог¬
ло бы подсказать скорое применение отрицания, в том,
чтобы действительно утратить любую память о нем. Бо¬
лее сложным, но, о, насколько же более интересным, бу¬
дет употребление «не» в режиме негативного отмечания:
нейтральная версия отрицания, та, что обращена исклю¬
чительно на содержимое памяти, заменяется на маркиро¬
ванную, когда подчеркивается сам запрет. В первом случае
довольствуются тем, что не отмечают, не отмечают никог¬
да, даже один-единственный раз (ибо это единственное
отмечание само по себе было бы первым в потенциаль¬
ной серии): тогда просто воздерживаются от упоминания
эпизода, который необходимо стереть, и можно уверен¬
но ставить на то, что в общем случае такое воздержа¬
ние и в самом деле влечет за собой забвение. Но можно
также попытаться подчеркнуть отрицание как таковое.
Это означает официально декретировать забвение: тогда
принципиально важно будет установить процедуру неот-
мечания. Поскольку речь идет о коллективной практике
I. Первая версия этой главы, представленная на секции религиовед¬
ческих наук на коллоквиуме в честь столетия Практической школы
высших исследований, была опубликована в: La Commemoration /
Ed. Р. Gignoux. Louvain; Paris: Peeters, 1988.
226

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
памяти, этот второй случай потребует особого внимания:
в самом деле, именно в двусмысленности подобной про¬
цедуры лучше всего расшифровывается то, что стоит на
кону в отказе от памяти, когда отказ сам по себе явля¬
ется объектом определенной оркестровки.
Пример опять будет афинским, и хотя спорное собы¬
тие— в данном случае это распря между богами — для
нас относится к мифу, понятому в его афинском значе¬
нии, оно точно так же относится к истории — по край¬
ней мере, к тому, что можно назвать афинской историей
Афин1, и к гражданскому времени в его конститутивной
повторяемости. Но сначала событие: в двух местах Плу¬
тарх сообщает, что афиняне, чтобы не отмечать второй
день древнего месяца боэдромиона, вычеркнули этот день
из своего календаря.
Сообщение удивляет: неужели из-за того, что именно
второго боэдромиона2 Посейдон и Афина, как считается,
оспаривали первенство в Афинах, эта дата исчезла из
афинского календаря? Однако не будем спешить и подо¬
зревать его в ненадежности лишь по той причине, что оно
не может быть — а это действительно так — верифициро¬
вано кем-либо кроме Плутарха. Как раз в данном случае
у читателя текстов есть все основания не испытывать
угрызения совести в форме ностальгии по «реальным»
документам (которыми, как полагают, являются толь¬
ко надписи и ничто другое), ибо историки Античности,
обычно скептичные, судя по всему, согласны поверить по
этому пункту словам Плутарха3. В свою очередь, решив
1. Об этом понятии см.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Р. 133—173. Если
собственным местом афинской истории Афин были epitaphioi [над¬
гробные слова. — Примеч. пер\ то представляется важным то, что
в «Менексене» (237c-d) Платон приводит этот эпизод сразу же после
обязательного упоминания автохтонности: amphisbitesanton peri autis
theon eris te kai krisis.
2. Месяц боэдромион, третий в религиозном году, приблизительно
соответствует нашему сентябрю.
3. Как известно, в великом споре, разгоревшемся вокруг афинского
календаря, литературные источники, когда они есть в наличии,
представляются несравнимо более надежными, чем испорченные
надписи, реконструкция которых дает место для всевозможных спе¬
куляций. Как пишут Уильям Притчетт и Бартель Ван дер Варден:
227

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
не усложнять ничего зря, я приму всерьез это сообщение,
бесценное для того, кто работает с модальностями функ¬
ционирования афинской памяти.
Два текста, минус один день
Итак, Плутарх упоминает второе боэдромиона дважды.
Одна из его «Застольных бесед» посвящена скрытому
смыслу — это загадка (<aimttetai) — неписаного закона, тре¬
бующего, чтобы кандидатура Посейдона на ранг полис¬
ного божества была повсеместно отвергнута. Поскольку
текст поврежден в самом нужном месте, мы не знаем ре¬
шения загадки, но мы узнаём, что бог везде принял свое
поражение с кротостью и незлопамятством {ameniton onta),
и для Плутарха это служит поводом привести в пример
Афины, где это событие отмечается дважды, посредством
посвящения алтаря Лете (Забвению)1 и посредством изъ¬
ятия второго дня боэдромиона. И одно рассуждение из
трактата «О братской любви» как раз хочет извлечь урок
из этой практики:
Афиняне, придумав нелепый миф о ссоре [pen tes eridos] между
богами, внесли в него важную поправку [epanorthoma] к этой
нелепости; ибо они всегда вычеркивают второй день меся¬
ца боэдромиона [ten gar deuteran exairoiisin aei toil Boedromidnos],
поскольку в этот день произошла распря [tes diaphoras] По¬
сейдона и Афины2.
И Плутарх призывает слушателя последовать этому при¬
меру: в случае раздора с родственниками или с ближ¬
ним3 следует «поставить этот день под отказ от памяти
«доказательство (то есть тексты Плутарха), по счастью, литератур¬
ное, а не эпиграфическое». См.: Pritchett W.K., Van der Waerden B.L.
Thucydidean Time-Reckoning and Euctemon’s Seasonal Calendar // Bulletin
de correspondence hellenique. 1961. № 85. R 21.
1. См. выше главу I.
2. Плутарх. Застольные беседы, IX, 6 (=Moralia, 489b).
3. О брате как греческом «родственнике» par excellence и конфликте
братьев см. ниже главу VIII.
228

ДВА ТЕКСТА, МИНУС ОДИН ДЕНЬ
\еп amnesttai ten hemeran екегпёп tithesthai\ и считать его
в числе злополучных \mian ton apophradon nomizein]»1.
Таким образом, Плутарх не довольствуется одним сооб¬
щением информации, но также дает все необходимое для
ее интерпретирования. Вычеркнуть из календаря второе
боэдромиона означает внести «коррективу» в миф о бо¬
жественной eris, на котором, однако, основана эпонимия1 2
города: иными словами, для Афин здесь речь идет об от¬
ношении к собственной памяти, и эта память, хотя и на¬
чинаясь во времени мифа, является политической. То, что
любой ценой необходимо проигнорировать, — это распря,
и сравнение, злополучно прерванное лакуной, в «Застоль¬
ных беседах» сближающее поведение Посейдона и Фраси-
була, оборачивается в пользу бога, считающегося более
политичным (politikoteros), чем вождь демократов, посколь¬
ку он отрекается от злопамятства, даже не добившись
kratos, как тот. Эксплицитная отсылка к гражданской
войне, развязанной правительством Тридцати, и к ам¬
нистии 403 года, которая, как мы знаем, еще не называ¬
лась amnestia, но сводилась к негативному предписанию:
«Запрещено припоминать злосчастья». Если ссора богов
мыслится как сама парадигма для любой stasis, то, ни¬
коим образом не являясь «простой аномалией»3, изъятие
второго боэдромиона приобретает для афинян значение
чего-то вроде политического акта забвения.
Мы еще вернемся к этому измерению, легко бросающе¬
муся в глаза в обоих текстах. Но для начала лучше по¬
пытаемся собрать документацию о втором боэдромиона
во всей ее сложности, начиная со следа, неразрывно ре¬
лигиозного и политического, на который указывает Плу¬
тарх, когда отождествляет день ссоры между братьями со
«злополучным» (<apophras) днем.
1. Плутарх. Застольные беседы, IX, 6 (=Moralia, 741с); О братской люб¬
ви (=Moralia, 489с).
2. Имеется в виду то, что в результате этого события город получает
имя победившей в споре богини.—Примеч. ред.
3. Mommsen A. Feste der Stadt Athen im Altertum geordnet nach attischem
Kalender. Leipzig: Teubner, 1898. S. 132-133.
229

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
Чтобы оценить сложности на этом пути, необходимо
все же сделать несколько уточнений — кроме того, зани¬
маясь таким сюжетом, придется еще не раз обращаться
к ученой эрудиции. Будем считать признанным фактом,
что «афиняне всегда вычеркивают второе боэдромиона».
Это означает, что они переходили от i-го ко 3-му числу
этого месяца, как если бы ничего не было (как если бы
ничего не было? мы увидим, что же там было, но терпе¬
ние!). Всегда, аег. именно так греки обозначают институ¬
циональную периодичность; из чего можно сделать вы¬
вод, что афиняне осуществляли это изъятие каждый год.
Но от какого момента в их истории следует датировать эту
практику? Конечно, «всегда», аег, точно так же, и в этом
нет никаких сомнений, означает: от самых истоков, во
всегда обновляющемся aion времени города1. Но в данном
случае закрадывается сомнение насчет древности этого
«всегда»: то, что нет ни одного другого свидетельства, ко¬
торое могло бы подтвердить Плутарха, еще куда ни шло;
но то, что существует по меньшей мере одно, неопровер¬
жимое, чтобы поставить его под сомнение, если речь идет
о классической эпохе, сразу все сильно осложняет. Ибо
действительно, если судить по отчетам афинских казна¬
чеев— записанных на камне, а значит, вне каких-либо
подозрений — публичные акты в последние годы V века
еще могли совершаться второго боэдромиона, из чего сле¬
дует, что в эту эпоху афиняне еще не приняли решение
исключить из календаря эту дату.
Добавим, что, высеченная на фронтоне Парфенона
и, судя по всему, восхваляемая в официальном красноре¬
чии epitaphioi, ссора Посейдона и Афины явно была по¬
водом для гордости2 в гораздо большей степени, чем эпи¬
зодом, который следует забыть: очевидно, что тогда еще
не настало время для стирания эпизода, который у Пла¬
тона в «Менексене» предстает в качестве принципиально
1. О том, как соотносятся аег и aion, см.: Benveniste Е. Expression indo-
ёигорёеппе de Гё1егпкё.
2. Фронтон Парфенона: Павсаний. I, 24.5 (на востоке — рождение Афи¬
ны, на западе — «eris между Посейдоном и Афиной за Аттику»);
epitaphioi: Платон. Менексен, 237с.
230

ДВА ТЕКСТА, МИНУС ОДИН ДЕНЬ
важного момента для похвалы городу, тем более замеча¬
тельного, что он удостоверяется самими богами1. Поэтому
некоторые читатели Плутарха, скорее всего, знавшие об
этой трудности, попытались ее обойти, превратив нега¬
тивное поминовение в позитивное празднование: отбро¬
сив сомнения, они одновременно и сохраняют второе бо-
эдромиона в афинском календаре, и относят к этой дате
праздник Никетерии, насчет которого Прокл сообщает,
что афиняне «еще в эту (его) эпоху» (eti toinyn), отмечали
победу Афины над Посейдоном1 2. Но ничто не дает права
так вынуждать тексты, насильственно извлекая из них
обратное тому, что они говорят совершенно прямо: Плу¬
тарх сообщает именно о злополучном дне, а не о дне сла¬
вы; и не под знаком Афины, но под знаком поражения
Посейдона или, по крайней мере, в наиболее нейтраль¬
ной формулировке, «распри» между богами, он помеща¬
ет практику, которую недвусмысленно определяет как
жест изъятия. Если мы считаем Плутарха информатором,
необходимо принять, что все было так, как он говорит,
и датировать вычеркивание второго боэдромиона «после¬
дующими» за 400 годом3 веками (если не самим этим вре¬
менем4) и, что весьма вероятно, эллинистической эпохой,
когда афинский город, как нам известно, без колебаний
1. Ссора является одновременно свидетельством (martyrei: 237с) и в то же
самое время похвалой городу со стороны богов (hen de theoi epenesan:
237d).
2. См.: Mikalson J.D. The Sacred and Civil Calendar of the Athenian Year.
Princeton: Princeton University Press, 1975. P. 47, где Джон Микальсон
цитирует Прокла («In Timaeaum», 53d). Чтобы все между собой при¬
мирить, Моммзен более осмотрительно пытался датировать Никете¬
рии 3-м или 4-м боэдромионом, см.: Mommsen A. Feste der Stadt Athen
im Altertum geordnet nach attischem Kalender. S. 171.
3. Согласно осторожной формулировке в: Pritchett W.K., Van der Waer-
den B.L. Thucydidean Time-Reckoning and Euctemon’s Seasonal Calen¬
dar. P. 22.
4. Мы удержимся от соблазна датировать этот жест самым концом
V века или началом IV века, отождествляя божественную eris с не¬
давней stasis, потому что следует подозревать любую конструкцию,
обладающую чрезмерной связностью, и еще потому, что пассаж из
«Менексена» об eris богов подразумевает, что для официальной ри¬
торики она и в самом деле была обязательной темой для похвалы
Афинам.
231

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
вычеркивал некоторых своих противников, с которыми
были связаны горестные воспоминания1.
Поэтому, если однажды действительно возникла не¬
обходимость забыть второе боэдромиона вплоть до его
вычеркивания из афинского календаря, следует оце¬
нить всю важность того, как Плутарх, заходя со сторо¬
ны братской ссоры, косвенно приравнивает эту дату ко
дню apophras. Речь не идет о том, что второе боэдромиона
действительно следует трактовать в таком качестве. Про¬
сто Плутарх, проводя это отождествление, по меньшей
мере намекает на нечто вроде родства между днем, кото¬
рый нужно забыть, и днями, которые по-римски зовутся
«злополучными»1 2 и которые можно было бы с большей
точностью (этот перевод мы объясним в дальнейшем)
назвать запретными (apophras: apagoreoumene, комменти¬
руют лексикографы).
Запретные дни
Если второе боэдромиона относится к запретным дням, то
поражение Посейдона характеризуется как неудача, или,
точнее, как «плохой день» (<dysemeria:), несчастный, какой
у Аристофана является жизнь фиванцев под властью
Сфинги3. Таким образом, с самого начала в «Застольных
беседах» Плутарх мыслит злоключения бога в рамках ка¬
тегории «мрачных дней».
Тем не менее нет уверенности в том, что превратить
поражение в apophras-день действительно было греческим
1. Эллинистическая эпоха: Pritchett W.K. Ancient Athenian Calendars on
Stone. Berkeley; Los Angeles: University of California Tress, 1963. P. 343.
Отмена Архином в 403 году дней, остававшихся для записи жела¬
ющих отправиться в изгнание [бывших активных сторонников
Тридцати, опасавшихся ответных репрессий.—Примеч. пер\ как
мне представляется, требует другого объяснения, поскольку соот¬
ветствует тактике настоящего момента, а не общей стратегии офи¬
циальной памяти. См.: Аристотель. Афинская полития, 40.1.
2. Nefasti.—Примеч. пер.
3. Плутарх. Застольные беседы, IX, 6; Аристофан. 1287 (.Sphinga, dysamerian
prytanin купа). Об этом тексте можно прочитать в: Iriart0 A. L’ogresse
contre Thebes // Metis. 1987. № i. P. 91-108, особенно P. 98.
232

ЗАПРЕТНЫЕ ДНИ
жестом — в данном случае, афинским1. Напротив, историк
Рима без труда привел бы примеры подобной практики1 2,
начиная с того символа унижения, каким является день
поражения при Аллии в 390 году до нашей эры, открыв¬
шего галлам дорогу к Риму3 4. День Аллии, проклятый
день, Плутарх переводит его как hemera apophrast: и здесь
следует заметить, что, относя эту дату к категории дней,
«пугающих из-за дурных предзнаменований и перегоро¬
женных запретами»5, римляне, как считается, должны
были говорить о dies religiosus6, а не о «злополучном» дне.
Здесь мы и сталкиваемся с проблемой перевода, столь же
решающей, сколь и крайне запутанной. Если в словоупо¬
треблении самих римлян, как констатирует Авл Геллий,
уже была тенденция смешивать «религиозный» день, в ко¬
торый никому бы не пришло в голову совершить жертво¬
приношение или предпринять даже самое малое начина¬
ние, со злополучным днем, в который запрещено подавать
дело в суд7, — короче говоря, если уже в сам латинский
язык закралась неопределенность, то как в таком случае
1. Лукиан. Псевдологист, 13 с комментариями: Mikalson J.D. Hemera
apophras // American Journal of Philology. 1975. № 96. P. 20.
2. По крайней мере, для республиканского периода, поскольку Импе¬
рия внесет важные изменения в календарь. См.: Fraschetti A. Temps
de la cite, temps du prince (Preface) 11 Ovide. Fastes. Paris: Les Belles
Lettres, 1990. P. VII-XV.
3. Согласно Варрону («О латинском языке», VI, 32), это единственный
день, введенный в календарь «из-за людей» (а не «из-за богов»), см.:
Fraschetti A. Temps de la cite, temps du prince. P. VII. He для того ли,
чтобы смягчить эту аномалию, считалось, что в злополучный день
отмечается не память о самом поражении, но память о жертвопри¬
ношениях, совершенных военным трибуном перед битвой (Авл Гел¬
лий. Аттические ночи, V, 17)? Аллия, символ поражения, см.: Цицерон.
Письма к Аттику, IX, 5.2. Согласно Авлу Геллию (там же), битва при
Каннах также послужила поводом для «несчастного дня».
4. Плутарх. Камилл, 19.2-3 и 19.12; Римские вопросы, 269e-f.
5. Цитата из Авла Геллия (IV, 9.6), считающего, что «несведущий про¬
столюдин» ошибочно смешивает злополучный день и religiosus день.
6. День дурных предзнаменований {лат.).
у. О dies fasti и nefasti см.: Michels А. К. The Calendar of the Roman Republic.
Princeton: Princeton University Press, 1967. P. 48-52, 61-67. Разумеется,
в греческих городах так же существовали дни, непригодные для
суда: так было в Тасосе (конец IV века), см.: SEG, XVII, 415; но за¬
претный день, наоборот, предназначался для определенных судеб¬
ных процессов.
233

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
мы можем надеяться, что, когда Плутарх по-гречески
передает римские реалии, эта неопределенность не ока¬
жется непоправимо расширенной, поскольку в наличии
лишь одно слово — термин apophras, — чтобы перевести
два и даже три?1 И даже тогда, когда, говоря о втором
боэдромиона, он придерживается исключительно грече¬
ских реалий, можно ли надеяться, что употребление слова
apophras свободно от какой-либо римской контаминации?
Такова проблема, приводящая в уныние специалистов по
афинскому календарю1 2. Что касается меня, я не стану по¬
гружаться в эту меланхолию, и по целому ряду причин.
Разумеется, никто и никогда не может быть уверен в ис¬
ключительно греческой чистоте языка и мысли Плутар¬
ха, но так уж случилось, что насчет второго боэдромиона
мы не располагаем никаким другим информатором: а зна¬
чит, работать придется именно с плутарховскими языком
и мыслью. И хотя он не говорит об этом дне, как о дей¬
ствительно принадлежащем к числу тех, что называются
apophrades, по крайней мере, ход его рассуждений позволяет
убедиться, что тот, кто желает проникнуть в подлинные
намерения афинян, вычеркивавших эту дату, многое мо¬
жет понять из афинского определения «запретных» дней.
И даже если он иногда употребляет в своих произведениях
слово apophras с явной неточностью3, Плутарх, автор уте¬
рянного трактата о днях4, тем не менее остается самым
надежным из источников по теме, которая во всяком слу¬
чае привлекала его внимание, тогда как всего лишь три
упоминания о ней можно найти у авторов классической
эпохи5. Определенно, лучше встать на его сторону: тому,
кто интересуется упразднением второго боэдромиона, не
избежать ни Плутарха, ни hemerai apophrades.
1. Это если к dies nefasti и religiosi добавить dies ater, «черный» день.
Ср.: Michels А. К. The Calendar of the Roman Republic. P. 65-67.
2. Cm.: Mikalson J.D. Hemera apophras. P. 20 (по поводу Лукиана) и P. 22
(по поводу Плутарха).
3. Mommsen A. Feste der Stadt Athen im Altertum geordnet nach attischem
Kalender. S. 83.
4. Плутарх. Камилл, 19.6.
5. Приводятся в: Mikalson J.D. Hemera apophras. P. 21.
234

ЗАПРЕТНЫЕ ДНИ
Итак, взглянем на понятие «запретных дней», — что¬
бы сопоставить его с этой датой, которую необходимо
забыть, и чтобы прояснить ее тональность. Можно быть
уверенным по меньшей мере в одном: слово apophras, в от¬
личие от общегреческой реалии, которую оно обознача¬
ет, является чисто афинским1, и, согласно недавним раз¬
работкам Джона Д. Микалсона, именно в Афинах проще
всего выделить характерные черты apophras кётёга — вме¬
сте с Лукианом или без него, посвятившего один текст
определению его содержания, но, судя по всему, так же не
избежавшего серьезной контаминации римской моделью2.
О такого рода дне говорят, что он apraktos3, в том смысле,
что в этот день нечего делать или ничего нельзя сделать.
Или, по крайней мере: ничего, кроме гражданских — ре¬
лигиозных и юридических — действий, специально при¬
вязанных к этому дню. Эти действия четко определены
и в очень малом числе: если принять список Микалсо¬
на, с этими днями — также называемыми «нечистыми»
и которые ряд современных историков греческой религии
обозначает в качестве «табуированных»4, — на самом деле,
должны были быть институционально связаны только
праздник Плинтерий и внеочередные сессии, во время ко¬
торых Ареопаг проводил судебные процессы об убийстве5.
1. Лукиан. Лжец, п-12 (epikhorion Ьойпота\ oikeian kai autokhtona) и 14
(устойчивость смысла слова).
2. См.: MikalsonJ.D. Hemera apophras. Р. 19-20 об определении из «Лже¬
ца»: утверждая, что в эти дни не было ни процесса, ни религиоз¬
ной церемонии (когда Ареопаг судил бы дела об убийстве и празд¬
новались Плинтерии), Лукиан, на самом деле, дает определение dies
nefastus или dies ater. Стоит заметить, что современные ученые (вдо¬
бавок часто смешивающие hemerai apophrades с hemerai aphetax, в ко¬
торые нет заседаний boule), осведомлены по этому поводу ничуть
не больше Лукиана. См., например, DELG, s.v.
3. Плутарх («Алкивиад», 34.2) повторяет по поводу Плинтерий мысль,
высказанную Ксенофонтом в «Греческой истории», I, 4.12.
4. Один отрывок из Платона («Законы», VII, 8ood) противопоставляет
друг другу термины katharax и apophrades. Эквивалент, часто предла¬
гаемый лексикографами, — miarai hemerai. О нечистоте этих дней см.,
в частности: Parker R. Miasma. Pollution and Purification in Early Greek Re¬
ligion. P. 158-159. «Табу», см.: Pritchett W.K. The Greek*State at War. Vol. Ill:
Religion. Berkeley; Los Angeles; London: University of California Press, 1979.
P. 221-222, где Притчетт заимствует это выражение у Фарнелла.
5. Mikalson J.D. Hemera apophras. Р. 26.
235

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
О Плинтериях и заседаниях в Ареопаге я напомню
только то, что позволяет приписать запретным дням об¬
щую им всем тональность. Первые — это религиозная, ско¬
рее всего, весенняя1 церемония — день, непригодный ни
для какой другой деятельности1 2, кроме тайных (aporrheta)
ритуалов омовения и очищения, которыми окружена ста¬
туя Афины Полиады; момент временного освобождения
от оскверняющего пятна, в течение целого дня нависа¬
ющего над городом3, короче говоря, мрачный праздник,
чье aition говорит о трауре и кровавой смерти — о смер¬
ти Аглавры, дочери Кекропса и несчастной прислужни¬
цы Афины4. А кроме того, каждый месяц есть три дня,
последние в месяце, единственные, когда Ареопаг может
судить дела об убийстве, и по этой причине являющие¬
ся «запретными»5, ибо оскверненными, — так что лишь
благодаря тому, что прославленный трибунал заседает
под открытым небом, он избегает скверны, которую на¬
влекает преднамеренное убийство6.
Мы знаем о тесной связи Ареопага с представлением
о нестирающемся воспоминании: нет никаких сомнений,
что в запрещенных днях конца месяца было нечто вроде
присутствия этой памяти-мести, воплощенной в Эрини¬
ях— под именем Semnai следящих за самым почтенным
из трибуналов, где судятся дела о пролитой крови, — или
в демонах-aldstores или aliterioi, чье имя, если поверить
1. См.: Mikalson J.D. The Sacred and Civil Calendar of the Athenian Year.
P. 160 и Mikalson J.D. Hemera apophras. P. 23-24.
2. Anepitedeion [неблагоприятный, неуместный.—Примеч. nep^\ — гово¬
рит Ксенофонт о совпавшем с этой церемонией возвращении Ал-
кивиада в Афины («Греческая история», I, 4.12). О других коннота¬
циях этого эвфемизма см. в: Loraux N. Thucydide et la sedition dans
les mots. P. 121-122.
3. Cm.: Deubner L. Attische Feste. Berlin: H. Keller, 1932. P. 32 (цитата из
Полидевка, VIII, 141); Burkert W. Greek Religion. P. .79.
4. См.: Гесихий Александрийский, s.v. Plynteria. Cp.: Parker R. Miasma.
Pollution and Purification in Early Greek Religion. P. 28.
5. Cm.: Etymologicum Magnum, 131, 13, s.v. apophradas. Конец месяца яв¬
ляется apophras не сам по себе, но из-за судебных процессов, кото¬
рые проводятся в это время. Mikalson J.D. Hemera apophras. P. 24-26.
6. Cp. Полидевк. VIII, 117 с комментариями Притчетта о процессах под
открытым небом (которые, согласно Лукиану, проходили ночью):
Pritchett W.K. The Greek State at War. P. 224.
236

ЗАПРЕТНЫЕ ДНИ
словам Плутарха, напоминает о том, что совершенное
убийство принципиально незабываемо (<aleston), или о том,
что необходимо избегать {aleuasthai) тех, кто за него мстит1.
И Эринии в самом деле имеют определенное отношение
к apophrades дням — о чем мы узнаем из одной схолии
к Эсхину1 2. Поэтому соблазн был велик добавить еще не¬
сколько дней к списку, в общем-то ограниченному, за¬
претных дней. Так, поскольку Гесиод советует «избегать
[exaleasthai] пятых дней месяца» — единственных, которые
в его перечне дней являются полностью черными — ибо
тяжелы эти дни и ужасны;
В пятый день, говорят, Эринии пестуют Клятву
Клятвопреступным на гибель рожденную на свет Эридой3
кое-кто из историков хотел бы объявить apophrades все
пятые числа месяца4, не приводя никаких убедительных
доказательств, кроме того, что праздник мертвых — Гене-
сии5 — отмечался 5-го боэдромиона. Но в области погре¬
бальных ритуалов есть риск того, что все слишком легко
связывается со всем, и по накатанной дорожке скользишь
от Эриний к демонам мести и от демонов к мертвым: вна¬
чале цитируют глоссу Гесихия, называющую «запретны¬
ми» дни, когда приносят жертву мертвым6, и, пока в от¬
крывшуюся таким образом брешь врывается бесчисленная
толпа анонимных мертвецов, мы видим, как расширяется
1. Плутарх. Греческие вопросы, 25 (=Moralia, 297а): см. выше главу VI.
Гесиод употребляет глагол aleasthai или aleuasthai, чтобы охарак¬
теризовать дни, которых надо избегать или которым следует не
доверять.
2. Схолия к: Эсхин. Против Тимарха, 188.
3. Гесиод. Труды и дни, 802-804. Пер. В. В. Вересаева.
4. Гипотеза Моммзена (Mommsen A. Feste der Stadt Athen in Altertum.
P. 88). Но сверка с афинским календарем в том виде, в каком его
установил Микалсон (Mikalson J.D. The Sacred and Civil Calendar of
the Athenian Year), показывает, что было по меньшей мере два за¬
седания ekklesta и одно заседание boule 5-го числа и, кроме того, та¬
кая же дата есть у одного официального акта. ’
5. Об этом празднике см.: Georgoudi S. Commemoration et celebration
des morts dans les cite grecques: les rites annuels / Ed. P. Gignoux.
La Commemoration. P. 73-89.
6. Гесихий, s.v. apophrades. См. также схолию к: Платон. Законы, VII,
8ood.
237

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
список церемоний — кандидатов на то, чтобы фигуриро¬
вать в числе hemerai apophrades\
Я не стану предаваться этой игре, поскольку есть риск,
что головокружительная практика цепочек эквивалентно¬
стей приведет к еще большей неопределенности. В таком
случае не менее обоснованным было бы утверждение, что
второе боэдромиона обязано своей мрачной тональностью
крайне негативным коннотациям числа два1 2.
Давайте на секунду вообразим, что эта гипотеза верна.
День годовщины божественной eris сразу же становится
просто отдельным примером, лишь немного выделяющим¬
ся из ряда, включающего в себя все вторые числа месяца;
в связи с чем мы, возможно, вспомним, что второе число
каждого месяца в Афинах считалось днем agathds daimon3,
днем «доброго гения» — название, несомненно являющееся
антифразой. И тогда, привлекая одно из редких класси¬
ческих употреблений термина apophras из единственного
дошедшего до нас фрагмента речи Лисия против некое¬
го Кинесия, мы с неопровержимым удовлетворением бу¬
дем считать, что выявили новый ряд hemerai apophrades:
кощунственный Кинесий обвиняется в том, что восполь¬
зовался запретным днем для пирушки со своими при¬
ятелями, которые взяли себе провокационное имя «об¬
щества злого духа» (kakodaimonistas)4, и это самоназвание,
разрушающее эвфемизм, разоблачая злого духа под agathds
daimon, кажется хорошим основанием для того, чтобы по¬
считать выбранную ими дату, очевидно мало пригодную
для празднований, вторым днем месяца.
1. В первом ряду этих церемоний — два последних дня Антестерий
(если поверить Гесихию, s.v. miarai hemerai). См., например: Deubner L.
Attische Feste. S. hi.
2. Хтоническая окраска числа два засвидетельствована от Платона
(«Законы», IV, 717а-Ь) и до Иоанна Лида («О месяцах», II, 2), кото¬
рый к тому же приводит второе боэдромиона в подтверждение «не¬
чистого» («ои katharos) характера числа два.
3. См.: Mikalson J.D. The Sacred and Civil Calendar of the Athenian Year.
P. 15, который опирается на Плутарха («Римские вопросы», 270а-Ь).
4. Лисий. Против Кинесия. Фр. 2. Перевод Л. Жерне (серия «CUF») из¬
менен для термина apophras.
238

ДЕНЬ, ПОДВЕРГШИЙСЯ ОТРИЦАНИЮ
Какой бы соблазнительной ни казалась такая кон¬
струкция, она неверифицируема при актуальном состо¬
янии наших знаний и вдобавок таит в себе опасность
утраты специфики второго боэдромиона. Поэтому, остав¬
ляя вопрос открытым, я равным образом откажусь от
спекуляций на тему чисел, чтобы ограничиться списком,
с которого я начала (день Плинтерий и дни процессов
об убийстве в Ареопаге): список, разумеется, немного ко¬
роткий, но в том, что касается тональности запретных
дней, достаточный, чтобы убедиться, что в них действи¬
тельно речь шла об осквернении, пролитой крови и ужа¬
сающей памяти.
День, подвергшийся отрицанию
Так как с этим всем связано второе боэдромиона? Второе
боэдромиона, которое именно что не является запрет¬
ным днем, поскольку hemerai apophrades по определению
фигурируют в календаре (и вся проблема с ними состо¬
ит в том, чтобы знать, как их использовать: просто про¬
жить без происшествий, если речь идет о частном лице,
совершить тайные ритуалы или судить по совести, если
речь идет о слугах Афины или ареопагитах). Итак, вто¬
рое боэдромиона, хотя и столь похожее на запретные дни,
исчезло из календаря Афин.
Если благодаря своему названию1, а также благодаря
отмечаемым во время него датам1 2, боэдромион является
для афинян настоящим месяцем праздников славы, то
такой день кажется находящимся совершенно не на сво¬
ем месте, поскольку, если поверить Плутарху, на первом
1. Это название напоминает о мифической помощи (boetheia), кото¬
рую Иен оказал афинянам в (выигранной) битве против Эвмолпа
Фракийца.
2. В нем связаны божественные события и память о Мидийских вой¬
нах: 3-е число, как и в любой другой месяц, служит днем рождения
Афины (и поэтому допускает проведение Никетерий), но кроме того
напоминает о победах при Платеях и Микале; 6-го числа отмечают
память о Марафоне, а около 20-го — о Саламине (Плутарх. Камилл,
^•З-б). Наконец, начиная с последних лет V века афиняне праздну¬
ют 12-го боэдромиона свободу в память о возвращении из Филы.
239

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
плане в нем было поражение Посейдона, а не победа Афи¬
ны. И читателю приходится задаться вопросом о при¬
чинах, которые могли побудить афинян безоговорочно
принять сторону Посейдона. Какая нечистая совесть за¬
ставляла их окружить забвением его поражение? Разуме¬
ется, есть нарративы, где упоминаются последствия вы¬
бора, когда-то сделанного их прародителями против бога
в пользу богини, но нет таких, что представляли бы его
как оказавшийся в конечном счете губительным для го¬
рода1. Так чем же объяснить такую практику?
Чтобы придать смысл стиранию этого эпизода, веро¬
ятно, лучше будет придерживаться той версии, которая
просто выдвигает на первый план распрю (diaphora). Тог¬
да речь будет идти не о том, чтобы забыть победу Афи¬
ны или поражение ее соперника, но о том, чтобы забыть
сам факт конфликта, который сам по себе предполага¬
ет победителя и побежденного. Забыть, что было пора¬
жение, но точно так же забыть, что была победа. Ибо
в афинском городе Афина является не только Мкё, как
в других городах, — она так же является полисной боги¬
ней, прославляемой Эсхилом, и в своей постоянной забо¬
те о процветании Афин она просит Эриний упомянуть
в своих благопожеланиях пгкё тё какё, «победу, которая
не была бы плохой» — в отличие от той, что граждане
одерживают над гражданами1 2.
Поскольку божественная eris сталкивает между собой
богов, которые в дальнейшем будут тесно связаны друг
с другом и с городом, она может считаться прообразом
любого внутреннего раздора в Афинах. И поэтому однаж¬
ды будет принято решение стереть воспоминание о ней,
как будто для того, чтобы лучше защитить город против
самой идеи stasis.
1. Таким он был только для женщин, см.: Loraux N. Les enfants d’Athena.
P. I2i и далее.
2. Эсхил. Эвмениды, 903; ср.: Демокрит. DK В249; stasis emphylos являет¬
ся злом (ikakon), ибо разрушение является одним и тем же для по¬
бедителей и побежденных. Таким же образом «кадмовская» победа
сыновей Эдипа для Плутарха является наихудшей из всех (kakisten:
«О братской любви», 488а).
240

ДЕНЬ, ПОДВЕРГШИЙСЯ ОТРИЦАНИЮ
Если в этом и заключается смысл стирания дня годов¬
щины eris, следует предположить, что афиняне — либо
до такой степени охваченные страстью к гражданскому
миру, либо пойдя путем более придирчивой религиозно¬
сти— рассуждали насчет ссоры богов, как Платон в «Госу¬
дарстве» и «Критии»1. По крайней мере, Плутарх в трак¬
тате «О братской любви» описывает эпизод, который он
считает продуктом совершенно мифической нелепости,
в терминах, очевидно вдохновленных «Государством»1 2.
И в данном случае рассуждать, как Платон, означает поль¬
зоваться отрицанием как наиболее эффективным опера¬
тором запрета. Об этом можно судить по нескольким от¬
рывкам из II книги «Государства»:
Не следует говорить об этом [ои lekteoi... oude logoi]... не го¬
дится говорить об этом [oude... epitideia elnai legein]3... совер¬
шенно [oude ge td parapan], что боги воюют с богами, строят
козни, борются друг с другом4 5.
По поводу нарративов об Уране, Кроносе и Зевсе Платон
также говорил, что «лучше об этом молчать, а если уж
и нужно почему-либо рассказать, так пусть лишь весьма
немногие выслушают это втайне» (<di3 aporrhetonf. Стоит
задержаться на этом предписании, чья формулировка
тайны является той же — субстантив среднего рода [ta]
aporrheta, — что в других обстоятельствах служит для обо¬
значения всего запрещенного: запретных слов, простое
высказывание которых является преступлением само
1. Платон. Государство, II, 378Ь-с; Критий, 109b (ои kaV eriri). Но еще
до Платона мы видим, как Пиндар осуждает любую идею войны
между бессмертными («Олимпийские оды», IX, 40-41).
2. Мы сопоставляем mython... plasantes [«О братской любви», 489b]
с mythousplasthentas («Государство», II, 377b) и diaphorai... pros oikeious
kai syngeneis [«О братской любви», 489c] c ekhthras pros syngenels te kai
oikeious («Государство», II, 378c).
3. Это напоминает Ксенофонта («Греческая история», I, 4.12), у кото¬
рого возвращение Алкивиада в Афины в день Плинтерий является
anepitedeion.
4. Платон. Государство, II, 378а-с. Пер. А.Н. Егунова.
5. Там же. 378а.
241

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
по себе1, и, если нет дополнительных уточнений, самого
запрета. Здесь я вижу повод заново взглянуть, уже с дру¬
гого ракурса, на то, что роднит вычеркиваемый день ме¬
сяца боэдромиона с понятием кётега apophras, и на его
систематически предлагавшийся перевод.
Итак, возьмем термин apophras: разумеется, фантазийной
является этимология, подспудно предлагаемая Полидев¬
ком и выводящая это название из глагола phrasso («пере¬
гораживать», «блокировать») на том основании, что в эти
дни «накрепко запирали» храмы2; поэтому большинство
филологов присоединяются к решению — оно одновремен¬
но и объявляется очевидным, и, однако, расценивается
как «неясное»3, — выводящему apophras из phrazo, которому
префикс аро- придает привативное значение. Понятое та¬
ким образом, apophras в итоге означает: «то, что не долж¬
но быть сказанным», как это уже предлагал Евстафий4.
Hemerai apophrades: дни, о которых нельзя говорить5, —
так же как есть aporrhetai слова, которые нельзя произно¬
сить6. Но если еще точнее, я бы рассматривала их как дни,
которые нельзя наделять значением, маркировать. Ибо еще
до того, как приобрести все коннотации говорения — что,
1. См.: Лисий. Против Теомнеста.
2. Полидевк. VIII, 141 (s.v. pariskhoinisai): сближение paraphraxai и apophrasi
в одной фразе совсем не случайно.
3. DELG, s.v.: «очевидно родственное phrazo». Но тот же самый Шан-
трен говорил о «темной этимологии» в: Chantraine Р. Les formations
des mots en grec ancien. Paris: Klincksieck, 1933. P. 351; к его скептициз¬
му присоединяется Притчетт: Pritchett W.K. The Greek State at War.
P. 210.
4. Евстафий. Ad Od., V, 294 (P. 1538, 19): hos me hoi ateous aphrazesthai; cm.
также: Ad Od., XIX, 572. Cm.: Chantraine P. Les formation des mots en
grec ancien. P. 351 («проклятый, о котором нельзя говорить»).
5. «Тезаурус» Этьенна, после цитаты из Евстафия, сближает его с ла¬
тинским nefas («quasi a non fando» [«как если бы <слово происходило
от „не говорить44». — Примеч. пер.]). Но акт говорения в этих двух слу¬
чаях играет разную роль: в первом случае запрет касается самого
качества дня, который «нельзя упоминать» (см. в: LSJ), во втором
для обозначения дня метонимически служит наложенный на пре¬
тора запрет произносить слова, которые приводят в действие закон
[например, addico, «я присуждаю». — Примеч. пер.]. См.: Michels А.К.
The Calendar of the Roman Republic. P. 48.
6. Случайно ли то, что по поводу Плинтерий Плутарх («Алкивиад»,
34.1-2) употребляет aporrheta и apophrades, отделяя их лишь несколь¬
кими строчками друг от друга?
242

ДЕНЬ, ПОДВЕРГШИЙСЯ ОТРИЦАНИЮ
безусловно, в классическую эпоху уже было свершившим¬
ся фактом,—phrazo, куда более близкое к semaino, чем
к lego, означает «объяснить» и даже «позволить увидеть»,
«показать», «маркировать»1. В таком случае, будучи про¬
изводным от phrazo, термин apophras, возможно, обознача¬
ет категорию дней, которые нельзя выставлять напоказ.
И один пассаж из Гесиода, дающий указания о том, как
следует обращаться с днями, служит превосходным под¬
тверждением этой гипотезе об употреблении глагола phrazo.
Именно к pephrademen — инфинитиву аориста этого глаго¬
ла— прибегает Гесиод в «Трудах и днях», когда советует
своему читателю следить за правильным использованием
дней, поскольку, как он говорит, они приходят от Зевса:
«помечай их и правильно разъясняй своим домочадцам»1 2.
Следует перечень дней, со знанием дела «сигнализиро¬
ванных» или «показанных» в качестве хороших или вну¬
шающих страх, и список того, что в эти дни надлежит
делать или чего избегать, — в каждом случае есть пред¬
мет предписания. Являются ли hemerai apophrades днями,
о которых нельзя ничего дать знать, немаркированными
днями, потому что в эти дни нечего делать и нужно все¬
го избегать — потому что следует просто позволить им
миновать? Это сходство, чью уместность, как правило,
не замечают, подталкивает к тому, чтобы думать именно
так. Но верно и то, что классическое употребление слова,
подчеркивая его негативное измерение, побуждает ско¬
рее видеть в них негативно маркированные дни и, как
следствие, запрещенные для обычных видов деятельно¬
сти3. Поэтому эпитета apophras достаточно для того, чтобы
1. Я многим обязана исследованию phrazo в: Iriarte A. Las redes del
enigma. Voces femininas en el pensamiento griego. Madrid: Taurus, 1990.
См. также: Battegazzore A.M. La funzione del gesto e la concordia civica.
P. 12-13.
2. Гесиод. Труды и дни, 766-767 в интерпретации В^ста: Hesiod. Works
and Days. Ad loc. По-другому расставляя пунктуацию в стихе, Поль
Мазон приходит к аналогичному переводу (pephrademen: «дай знать»,
см.: Hesiode. Theogonie. Les travaux et les jours. Bouclier. Paris: Les Belles
Lettres, 1928. Ad. loc).
3. Отметим датированное позднейшей эпохой употребление apophrazo-
mai в смысле «запрещения»: Иоанн Лид. О месяцах, III, ю.
243

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
охарактеризовать день как «отвратительный», обладаю¬
щий собственной действенностью, но в самой негатив¬
ной из модальностей1. Превратности отрицания — между
«немаркированным» и «маркированным негативно»... Так
ли уж мы далеки от «неотмечания»?
Теперь мы можем сделать шаг вперед в вопросе о том,
что нам делать с аналогией, подсказываемой Плутархом,
между вторым боэдромиона и запретным днем. Вполне
возможно, что стирание дня годовщины божественной
eris является по отношению к тому, что обозначалось как
кётёга apophras, эквивалентом некоего passage a Vacte. То,
на что слово apophras намекает в языке, афиняне соверша¬
ют в некоем радикальном смысле — когда день, который
нельзя маркировать, запятнан настолько отрицательной
меткой, что не остается никакого другого решения, кро¬
ме как его ликвидировать.
И этот жест называется exairein.
Акт изъятия
Но оказывается, что глагол exairein также открывает и дру¬
гие перспективы. Ибо исключительный жест выражает¬
ся тем же термином, что и куда более обычные манипу¬
ляции с календарем. Что приглашает нас взглянуть на
него поближе.
А по поводу афинского календаря среди историков
бушует ожесточенный спор. Никто не станет оспаривать
свидетельства древних о том, что в Греции и особенно
в Афинах существовали «удаляемые» (exairesimoi) дни1 2.
1. Я переношу на эти дни то, что Жерне пишет по поводу выражения
onomata aporrhetar. «собственно говоря, оно означает не слова, кото¬
рые закон запрещает произносить, но именнст что отвратитель¬
ные слова, сами по себе являющиеся посягательством», — которые
действенны сами по себе. Gernet L. Recherches sur le developpement
juridique et moral de la pensee grecque. R 238.
2. См.: Цицерон. Против Beppeca, II, 52 (где говорится о лунных меся¬
цах), а также Диодор Сицилийский. Историческая библиотека, I, 50.2
(он использует глагол hyphaireln таким же образом, как и Аристо¬
тель в отношении чисто политических манипуляций, см.: «Афин¬
ская полития», 40).
244

АКТ ИЗЪЯТИЯ
Но раскол начинается и два лагеря формируются тогда,
когда этой практикой пытаются объяснить расхождение
между двумя календарями — тем, где царствует бог {kata
theon), и тем, что регулируется городскими магистратами
(ihat3 arkhonta), — имеются в виду «лунный» календарь и по¬
литико-религиозный календарь гражданской жизни1. Не¬
смотря на то что единодушно признается необходимость
жонглировать днями (добавлять и убирать их) для того,
чтобы подладить один календарь под другой — граждан¬
ский под лунный — и несмотря на то что соглашаются,
что решение добавить или убрать исходит от архонта, тем
не менее необходимо еще договориться насчет того, что же
означает «удалять» (ибо из двух жестов только этот пред¬
ставляет собой проблему): существует ли только один
способ «удалить» для того, чтобы механически устранить
расхождение с космическим порядком? Или есть боль¬
ше чем одна модальность удаления? Именно здесь сви¬
детельство Плутарха приобретает всю свою значимость,
поскольку сам он посчитал важным в «Застольных бе¬
седах» подчеркнуть, что если афиняне удаляли второе
боэдромиона, «это не для того, чтобы подладиться под
Луну, но потому, что, как считается, в этот день боги по¬
ссорились из-за Аттики» {ои prds ten selenen all3 hoti tautei
dokoiisin erisai peri tes khoras hoi theoif.
Здесь-то и сталкиваются две партии. Есть те, для кого
вся проблема сводится к чисто техническому измерению,
к сопряжению гражданской жизни и движений Луны: для
них все сводится к различению между «впалыми» меся¬
цами, из которых изымают день, и полными3.
Попутно стремятся нормализовать, насколько это воз¬
можно, практику удаления дней, что означает ограни¬
чить сферу ее охвата и даже принизить ее значение. До¬
статочно будет утверждения, что удаляемое — это дата, 1 2 31. Об этих двух календарях см., например: Pritchett W.K., Van der Waer-
den B.L. Thucydidean Time-Reckoning and Euctemon’s Seasonal Calen¬
dar. P. 19-20.
2. Плутарх. Застольные беседы, IX, 6 (=Moralia, 741b).
3. Об этом различении, восходящем к Солону, см.: Meritt B.D. The
Hollow Month at Athens // Mnemosyne. 1977. № 30. P. 217-242.
245

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
а не день1; затем эту дату размещают именно в той точке,
когда счет дней в месяце переворачивался, чтобы идти
в обратном порядке2, из чего с облегчением заключают,
что в гражданском сознании времени не было никакого
разрыва непрерывности. В результате этого рассуждения
получают темпоральность без дыр, — конечно, отличаю¬
щуюся от нашей, но такую, что никакая аномалия не мог¬
ла бы ее нарушить. Ибо такова и есть поставленная цель:
заменить идею изъятия дня [soustraction d’un jour], в выс¬
шей степени видимого, если не сказать открыто бросаю¬
щегося в глаза, на идею пропуска3 даты [extraction d’une
date], безболезненного и лишенного последствий. Конеч¬
но, сторонники этой рациональной и экономичной тео¬
рии— благодаря своей связности правдоподобной в том,
что касается повседневного гражданского времени — ми¬
моходом упоминают несколько более примечательных
вторжений в календарь, которые могли бы свидетель¬
ствовать о более ситуативном (или более политическом)
применении практики exairesis4. Тем не менее очевидно,
что они с удовольствием бы их пропустили, и о втором
боэдромиона в этих изложениях не заходит и речи. И на
то есть причины: удалять второй день таким образом
означает не почти незаметно пропустить дату, чье при¬
сутствие в начале обратного отсчета является совершен¬
но необязательным, но совершенно открыто изъять из
нового месяца день, чье отсутствие, конечно, не может
остаться незамеченным. Месяц не успел начаться, как он
уже подвергся ампутации; есть начало, но недостает про¬
должения: дыра является очевидной и преднамеренной.
Поэтому, если мы хотим понять смысл сообщения Плу¬
тарха, необходимо отказаться от экономичных решений
и непрерывных темпоральностей и вместе с другим лаге¬
рем говорить о «манипуляции» с гражданским календарем.
1. Walsh J.A. The Omitted Date in the Athenian Hollow Month // Zeitschrift
fur Papyrologie und Epigraphik. 1981. № 41. P. 107, note 2.
2. Там же. P. 119.
3. Именно так Уолш интерпретирует слово exairesis. См.: Там же.
4. Meritt B.D. The Athenian Year. Berkeley; Los Angeles: University of Cali¬
fornia Press, 1961. P. 206-207, note 2.
246

АКТ ИЗЪЯТИЯ
Это предполагает, что хотя существование другой, более
упорядоченной категории «удаляемых» (<exairesimoi) дней
полностью признается, акцент ставится не столько на
невидимых операциях, сколько на повторяющихся втор¬
жениях, радикальным образом меняющих календарный
порядок. И тогда второе боэдромиона вместо того, чтобы
считаться исключением, становится правилом или, по
крайней мере, моделью, позволяющей осмыслить афин¬
ское отношение к темпоральности1. В глаголе exairein вы¬
ражается именно удаление дня, и это особым образом
оркестрованное удаление является актом. Политическим
актом — независимо от того, является ли его действен¬
ность ситуативной или же неким более вневременным
образом она относится к «политике мифа»2, когда афи¬
няне удаляли второе число месяца боэдромиона «не для
того, чтобы подладиться под Луну», но чтобы не отмечать
годовщину ссоры богов. И действительно, манипулируя
календарем, здесь подправляют (и даже хотели бы ради¬
кально подчистить) миф об основании, примиряя — друг
с другом и с городом — богов, которых отныне нельзя бу¬
дет называть соперниками.
Таким образом, в контексте этого великого спора о ка¬
лендаре текст Плутарха недвусмысленно требует, чтобы
глаголу exairein был придан смысл «ликвидации» во всей
его полноте3. Чему мы не будем слишком удивляться, по¬
скольку этот смысл, похоже, так же доминирует и в дру¬
гих сферах, к которым применяется данный глагол: это
снова темпоральность — из ораторского вдохновения Пе¬
рикла, в своем epitaphios сравнивающего павших с Самоса,
1. Pritchett W.K. Ancient Athenian Calendar on Stone. Berkeley; Los Angeles:
University of California Press, 1963. P. 342-345. По поводу второго боэ¬
дромиона автор замечает: «народ, который мог, например, вычер¬
кнуть второе сентября, конечно же, имел весьма отличное от нашего
отношение к календарю». Таким образом из исключения выводят
исключительную норму.
2. Я использовала это выражение применительно к мифу в городе,
см.: Loraux N. Les enfants d’Athena.
3. Фр. глагол supprimer, которым пользуется Лоро для передачи много¬
значного exairein, также имеет целую гамму близких значений: от¬
менять, ликвидировать, устранять, упразднять, вычеркивать, унич¬
тожать и т.д.—Примеч. пер.
247

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
исчезнувшую молодежь, с весной, отнятой у года1, но то же
самое относится и к рефлексии о литературных жанрах
(из которой мы узнаем, что трагедия «отсекает» от эпо¬
пеи слова поэта, чтобы сохранить одни диалоги), о ма¬
териальности слов (убрать букву из имени также назы¬
вается exairein) или о цензуре со стороны критики, когда
Аристарх вычеркивает из «Илиады» стих, в котором речь
шла об отцеубийстве2.
Но вернемся к дням и способам их использования.
Свидетельством тому, что Плутарх, употребляя глагол
exairein, имеет в виду активное изъятие, также могло бы
служить употребление Гесиодом составного слова на eks-,
exaleasthai?, чтобы охарактеризовать радикальный подход,
требующийся по отношению к пятому дню, единствен¬
ному из гесиодовского списка, являющемуся безусловно
плохим4. Для остальных дней достаточно глагола aleasthai,
чьим дополнением выступает избегаемое действие5: в их
случае важно не сделать ошибочный шаг, и для этого до¬
статочно удержаться от любого неуместного действия; но
пятое число месяца целиком и полностью и само по себе
является объектом избегания. Поэтому, аналогично геси-
одовскому exaleasthai, но в другом регистре6, exairein бла¬
годаря своему глагольному префиксу должно выражать
1. Геродот. VII, 162; Аристотель. Риторика, 13б5азз. См.: Loraux N. Hebe
et andreia. Deux versions de la mort du combattant athenien // Ancient
Society. 1975. № 6. P. 1—31.
2. Трагедия: Платон. Государство, III, 394b5 (а также 387di, 387d4, 38769
и «Теэтет», 143C5). Буквы в словах: например, «Кратил», 4i4d7 (и еще
шесть таких употреблений в «Кратиле»); вычеркивание Аристарха:
Плутарх. Как юноше слушать поэтические произведения, 8 (=Moralia,
26f), где говорится об «Илиаде», IX, 456-461.
3. Уклоняться, остерегаться, избегать (грен.).—Примеч.*пер.
4. См. комментарий Веста в: Hesiod. Works and Days. Ad. 822. На самом
деле, гесиодовский календарь инвентаризирует только благоприят¬
ные дни: если они являются плохими для одного дела, то хорошими
для другого. Единственное исключение из этого правила — пятые
дни (802).
5. Гесиод. Труды и дни, 780 и 798.
6. Гесиодовскую связку aleasthai/exaleasthai можно сопоставить с оп¬
позицией, в другом регистре существующей у Плутарха, между
днем-apophras, которого остерегаются (см. употребление глагола
paraphylattein в «Камилле», 19.9), и вторым боэдромиона, объектом
exairein.
248

АКТ ИЗЪЯТИЯ
акт, мыслимый в своей радикальности: и лингвист здесь
уместно напомнит, что, если сравнивать аро- и ек:-, два гла¬
гольных префикса, оба из которых имеют привативное
значение, «смысл аро- не маркирован по сравнению с ек-»1.
Я в последний раз сближу, чтобы лучше их отличить,
hemera apophras, день, который следует проживать, подби¬
рая поведение, соответствующее его негативному изме¬
рению, с таким днем, как второе боэдромиона, который
каждый год отсекают [retranche] от календаря. Запретный
день не исключает действенного вторжения в негатив¬
ную сферу нечистого: Афину отмывают, убийство судят,
и, после всех надлежащих действий в отношении miasma,
жизнь может идти своим чередом. Нечто совершенно иное
представляет собой изъятие дня, сразу и окончательное
(или мыслимое в таком качестве), и всегда требующее
возобновления, ибо для такого коллективного субъекта,
как город, именно акт отсечения имеет значение — давай¬
те перечитаем Плутарха: «каждый год афиняне удаляют,
мы удаляем второе боэдромиона». Очевидно, что как дата
второй день боэдромиона больше не существует, но, не¬
смотря на это, у него нет ничего общего с елшгбшяяг-днями,
позволяющими согласовать время города с лунным вре¬
менем — потому что о последних можно сказать, что они
не существуют вообще. Но повторение удаляющего жеста,
напротив, делает видимой всю разницу между amnestia,
намеренной волей утратить память, и случайным забве¬
нием, которое действительно стирает, не осмысляя этого1 2.
Подытожим. Как дата второе боэдромиона больше не
существует; но второй день месяца не удаляют безнака¬
занно: каждый год переходя от первого к третьему дню
этого месяца, афиняне вырезают дыру, которая, подобно
сильно бросающемуся в глаза шраму, является следом
1. Могеих В. Sens non marque et sens marque: Spi et ek en prose attique 11
Bulletin de la Societe de linguistique. 1979. № 76. P. 267-279.
2. Отметим значимость мизансцены в «Застольных беседах» (741b):
перипатетик Менефил, как истый аристотельянец восхваляющий
кротость Посейдона и могущество Леты, просто-напросто забывает
упомянуть этот день в подтверждение своих тезисов, на что указы¬
вает его собеседник (ekelnos elelethen, hoti...).
249

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
хирургической операции не-памяти1. Поэтому мы пред¬
положим, что, поскольку всякий след напоминает о не¬
коем aition, на месте подвергаемого цензуре дня необ¬
ходимо было рассказывать, почему второе боэдромиона
больше не существует, а значит, должна была иметься
возможность, несмотря ни на что, говорить о спорном
эпизоде божественной erisг. Именно так отмечание eris
заменяется дискурсом о зле, причиняемом eris, — тем са¬
мым конфликт отвергают лишь для того, чтобы лучше
о нем говорить.
Исключительно хитроумным является проект не отме¬
чать память, вполне достойный тех сложностей, которые
в течение всей истории города характеризуют афинскую
политику памяти. Это повторяющееся изъятие занима¬
ет в ней место как будто самого парадоксального из на¬
поминаний.
Под знаком Эриды историк должен смириться с необхо¬
димостью погрузиться в тревожащую вселенную, на свой
страх и риск — страшась там потеряться, рискуя своей
легитимностью, поскольку единственные (лингвистиче¬
ские и психоаналитические) инструменты, которые, как
он думает, могут ему помочь, ему не принадлежат, и он
не уверен, что сможет с ними совладать. Что касается
исследуемых предметов, то они не могут ничего гаран¬
тировать по самой своей природе: как можно вести ис¬
следование о связи разделения, не испытывая тревогу?1 2 3
1. Об экзерезе [этот медицинский термин является производным от
того же exaired, которым у Плутарха обозначается акт изъятия вто¬
рого боэдромиона.—Примеч. пер.\ и хирургической метафоре, по¬
вторяющейся, когда речь идет о забвении, см.: Loraux N. Pour quel
consensus? P. 18-21.
2. Таким же образом «содержание вытесненного представления или
мысли может проникнуть в сознание при условии, что оно отри¬
цается». Фрейд 3. Отрицание. С. 400.
3. По крайней мере, можно опереться на несколько текстов, столь же
редких, сколь ценных, поскольку они авторитетны (Фрейд) или
поскольку они в определенном отношении солидарны: под этой
рубрикой, кроме работ Грегори Надя и Шарля Маламуда, я долж¬
на упомянуть статью Лоры Слаткин об оскорблениях в «Илиаде».
Slatkin L. Les amis mortels // LTcrit du temps. 1988. № 19. P. 119-132.
250

АКТ ИЗЪЯТИЯ
И откуда взять энергию, чтобы противостоять благона¬
меренному подозрению, под которое всякий раз подпа¬
дает тот, кто осмеливается показать, что в meson прочно
установилась ненависть?
Обозначают ли его как вселенную политико-религи¬
озного— где нашим проводником так часто был Гесиод,
не раз и не два передававший эстафету Эсхилу, — или
нет, поле конфликта влечет к себе и заставляет цепенеть
мысль, поскольку властвует в нем соблазняющая и не¬
опосредованная фигура оксюморона. Дело в том, что сама
Эрида, о чьей зловещести никогда не забывают, оказы¬
вается самой сильной из связей, которую по этой причи¬
не следует — совершенно безотлагательно и каждый раз
повторяя заново — заклясть с помощью акта забвения,
подкрепленного клятвой. Другими словами, с помощью
Horkos и Lethe, двух самых ужасающих ее «детей».
Семейное дело в некотором смысле, и греки полагали,
что против родной дочери Ночи они смогут воспользо¬
ваться помощью ее потомства. Но ведь и stasis, о которой
часто говорят, что она emphylos, тоже рождается внутри
рода — между гражданами, а если точнее, как мы скоро
увидим, между братьями — и таким же образом внутри
и с помощью этого, породившего ее, phylon она должна
будет окончиться во имя братства politai.
Поэтому eris была красной нитью на нашем пути че¬
рез политическую память и забвение политического, эта¬
пами на котором были слова и речевые ритуалы. Слова:
в первую очередь dialysis и menis, боль, ставшая гневом,
а затем horkos и lethe, между амнезией и амнистией. Рече¬
вым ритуалом и голосовым жестом является проклятие
в самом сердце клятвы о том, что не будут оживлять па¬
мять о злосчастьях, за исключением разве что того passage
a Vacte, каким является негативное отмечанйе дня ссоры.
Но для того, чтобы заклясть Эриду — на словах или на
деле, как говорят об этом клянущиеся — невозможно обой¬
тись без негативных процедур, и поэтому действительно
вездесущим в ходе нашей попытки прояснить предпи¬
сание me mnesikakein было отрицание, как простое, так
251

ГЛАВА VII. О ОДНОМ ЗАПРЕЩЕННОМ ДНЕ В КАЛЕНДАРЕ АФИН
и удвоенное, — самый сильный заменитель утверждения,
когда оно становится переотрицанием. Слова с противо¬
положным смыслом, эффективные языковые процеду¬
ры на службе у политики, когда она озабочена тем, что¬
бы заклясть то конфликтное политическое, о котором
она хотела бы забыть, что это оно ее и породило. Под
знаком Эриды слова языка [mots de la langue], как будто
наделенные новой глубиной, оборачиваются против са¬
мих себя или становятся речевым актом [acte de langage].
И тогда расшатываются успокоительные таблицы оппо¬
зиций, на которых хорошее находится с одной стороны,
а плохое — с другой.
И тем не менее, призывая всех членов гражданского
тела к этим негативным актам, скрепляющим примире¬
ние, греческие города и в самом деле изобрели политику.
Пусть историк будет спокоен: позитивные процедуры не
заставят себя ждать.

Политики примирения

Примирение существует — чтобы это показать, достаточ¬
но будет Афин последних лет V века. С той оговоркой,
что конфликт не забывают безнаказанно, и я как раз
намереваюсь продемонстрировать, какой была цена это¬
го забвения для восстановленной демократии. Но терпе¬
ние! Это будет в конце нашего пути. Вначале следует по¬
пытаться рассмотреть некоторые стратегии, нацеленные
на установление длительного примирения. В этой точке
политико-религиозное, столь дорогое для антропологов,
должно будет уступить место чистой политике.
В самом деле, если от Гесиода и до Эсхила именно по¬
эзия предоставляла голос Эриде, то примирение будет
прозаическим, как устанавливающий его декрет, который
вверяют памяти камня, высекая на стеле; как повество¬
вание историков, рассказывающих о конце гражданской
войны. Но о том, что происходит в гражданской темпо-
ральности, когда наступает время покончить со stasis, ни
один нарратив историков не сказал с такой силой, как два
загадочных стиха Софокла — возможно, это из-за того,
что трагедия подвергает испытанию все гражданские по¬
зитивности— и поэтому один отрывок из «Антигоны»
в качестве трагического отступления1 послужит нам вве¬
дением в прозу амнистий.
Для Фив Лая, Эдипа и Антигоны ночь всех ценавистей
подходит к концу. Война окончена, а вместе с ней и stasis
братьев-врагов, из которой она была лишь следствием.
И тогда вперед выступает хор, чтобы воспеть наконец
взошедшее солнце и поражение аргосского врага. После
I. Здесь я продолжаю, существенно модифицируя, анализ, намечен¬
ный в: Loraux N. Pour quel consensus? P. 11-12.
254

ПОЛИТИКИ ПРИМИРЕНИЯ
чествования Нике, Победы, принесшей радость спасения
города, эта песня-pdrodos объявляет:
Для сегодняшних битв [polemon ton nyn],
нужно установить забвение [lesmosynan]1
Сегодняшние битвы? Те, что бушевали только что, напере¬
бой комментируют дипломированные читатели трагедии.
Некоторые идут еще дальше и, нисколько не стесняясь,
переводят: вчерашние битвы1 2. Что, разумеется, разрешает
трудность, но стирая ее: солнце взошло, и через мгновение
это было уже вчера. Остается нетронутый текст, каким он
и должен, на мой взгляд, остаться. Если мне потребуется
объяснить, почему именно «сегодня» должно быть пору¬
чено забвению, я скажу, что, более ясный, чем он мог бы
подумать сам, или, по крайней мере, ясный в тот самый
момент, когда он произносит то, что так напоминает оговор¬
ку, хор фиванцев опровергает в этом пуп3 все позитивные
достоверности, которые он в то же самое время утверждает.
Дело в том, что, празднуя эту победу, он упускает из
виду, что ее ни при каких обстоятельствах нельзя при¬
равнивать к некой пгкё тё какё4, поскольку среди себе по¬
добных победа может быть только «плохой»: и какие подо¬
брать слова, когда «себе подобные» — это братья, убившие
друг друга? Разумеется, невозможно вслед за корифеем
утверждать, что из поражения Семерых, противостоявших
Фивам — и оставивших свои доспехи Зевсу разгрома — ис¬
ключены «двое проклятых» (р1ёп toin stygeroin)5 из-за их
общей судьбы; ибо помимо странности этой арифмети¬
ки, вычитающей Полиника и Этеокла из группы врагов,
поднявших меч на Фивы6, с более общегреческой точки
1. Софокл. Антигона, 150-151.
2. Среди прочих, таков перевод Мазона: Sophocle. Tragedies. Т. I: Les
Trachiniennes. Antigone. Paris: Les Belles Lettres, 1994. Ad loc.
3. Теперь, сейчас (греч.).—Примеч. пер.
4. Об этом понятии [не дурная, не злополучная победа] см. выше гла¬
вы I и VII.
5. Софокл. Антигона, 144. Своим переводом я хотела бы показать эти¬
мологическое родство stygeros со Стикс.
6. Если, конечно, хор здесь не предвосхищает логику Антигоны, об¬
ращающейся с Полиником так же, как и с Этеоклом.
255

ПОЛИТИКИ ПРИМИРЕНИЯ
зрения здесь также есть фундаментальная ошибка объ¬
являть о kratos? одинаковых, победивших друг друга це¬
ной собственной смерти1 2. Тем более что в том, что оста¬
лось от семьи Лабдакидов, безжалостная война еще не
закончилась: взаимоубийство братьев как раз и служит
зачином для настоящего, которое, разумеется, необходи¬
мо будет забыть, — но позже, то есть за пределами тра¬
гедии. Ибо трагедия только начинается, она еще увидит
смерть Антигоны, Гемона и его матери Эвридики и при¬
ведет к падению Креонта.
Поэтому, объявляя о забвении в своей вступительной
песне, хор несомненно слишком поторопился; но в сво¬
ей противоречивой формулировке он действительно прав
в одном: пока они не закляты эффективными процедура¬
ми, разделение и ненависть бесконечно живут в настоя¬
щем, обездвиженном и гипертрофированном настоящем,
засасывающем в себя всю темпоральность в целом. Имен¬
но этим настоящим конфликта и живет трагедия. Оттого
она также не знает окончательного примирения3, потому
что невозможно, как того хотел бы хор, плавно, без ма¬
лейшего нарушения непрерывности, перейти от «теперь»
к забвению, и еще потому, что гражданская формула ам¬
нистии для большей надежности заменила забвение в его
амбивалентности на запрет на память4.
Позитивная политика, напротив, должна разрушить
эти ужасные чары, и в городах, для которых существует
«потом», необходимо превратить stasis в прошлое.
Итак, в реальных городах наступает день, когда начина¬
ют стремиться к примирению. Когда граждане, как будто
1. Софокл. Антигона, 146: dikrateis lonkhas [«копья, которые оба победи¬
ли».— Примеч. пер\
2. Таким образом побеждают самого себя, см.: ’Loraux N. La main
d’Antigona. О том, что в сыновьях Эдипа есть от близнецов, см.:
Alaux J. La liege et le filet. Filiation et lien familial dans la tragedie
athenienne du V siecle av. J.-C. Paris: Belin, 1995. P. 73-in.
3. Как это показывает провал попытки Иокасты примирить братьев
в «Финикиянках» Эврипида; в трагедии примиряются только в смер¬
ти, что и происходит в случае сыновей Эдипа.
4. См. выше главу VI.
256

ПОЛИТИКИ ПРИМИРЕНИЯ
забыв, что клятва и забвение являются детьми Распри,
пытаются забыть конфликт, давая клятву больше ни¬
когда не будить память о том, что все еще на уме у всех,
«сегодня» ненависти, которое должно быть любой ценой
навсегда отождествлено с прошлым. Именно на прошлое
имплицитно указывают, когда говорят о «злосчастьях»
в афинской, являющейся также и наиболее распростра¬
ненной греческой, версии клятвы, или о «гневе», как
в Алифере, в менее эвфемистической, ибо аркадийской
версии — ведь, как мы знаем, на ожесточенной земле Ар¬
кадии взрастают черный гнев и дикие междоусобицы1.
Как в Афинах, так и в Алифере, как в Мегаре, так
и в Кинайфе дают клятву не припоминать прошлое. Сдер¬
живали ли эту клятву или нет — вопрос, возможно, не
является таким уж праздным, и, если судить по удивле¬
нию Ксенофонта и Аристотеля перед верностью клятве
афинских демократов в конце V века1 2, мы можем предпо¬
ложить, что это явно не было общепринятым поведением.
Значит ли это, что в реальности политических практик
чисто религиозный страх эффектов проклятия всегда не¬
достаточен, чтобы предотвратить клятвопреступление?
В таком случае, возможно, стоит добавить, что партией
вольнодумцев часто оказывается именно партия олигар¬
хов3, тогда как религиозный страх характерен для лагеря
демократов, как это показывает религиозная «реакция»,
последовавшая за демократической реставрацией4. Как бы
то ни было, мы увидим, как наконийцы — возможно,
умудренные чужим опытом, — посчитали, что недоста¬
точно гарантировать прочность примирения простым
1. См.: Полибий. Всеобщая история, IV, 17—121, по поводу stasis в Кинайфе.
Ср.: Loraux N. La guerre civile grecque et la representation anthropologique
du monde a l’envers.
2. Ксенофонт. Греческая история, II, 4.43: eti kai пуп... tots horkois emmenei
ho demos (завершение рассказа). Ср.: Аристотель. Афинская полития,
4°-3-
3. Вольнодумцем, например, является Критий. Об олигархах, нару¬
шающих клятву после одного из примирений: Фукидид. IV, 74.2-3.
Напомним, что в Кинайфе бывшие изгнанники устраивают резню
именно демократам.
4. О подходе афинских демократов см. ниже главу XI.
257

ПОЛИТИКИ ПРИМИРЕНИЯ
принесением клятвы, поскольку к клятве они добавили
институциональное «братание». Тем не менее необходи¬
мо еще убедиться, что провозглашение братства навсегда
гарантирует прочность социальной связи, в чем амбива¬
лентность греческой фигуры брата — и, что гораздо ближе
к нам, амбивалентность того, что было названо «ухаби¬
стой дорогой братства»1, — может заставить засомневаться.
Подходим ли мы здесь к концу нашего пути? До него
еще далеко, если мы действительно хотим понять силу
афинского me mnesikakein 403 года. Чтобы понять то, что
еще сильнее, чем страх богов, воссоздает прочную связь
общности между примирившимися гражданами, настало
время задаться вопросом о позитивном содержании за¬
прета, по поводу которого мы мимоходом уже упоминали,
что его мишенью было возможное обращение к судебным
процессам. Это повод внимательнее рассмотреть запрет,
который таким образом налагается на гражданское пра¬
восудие, разбирать тяжбы, свидетельствовавшие о том,
что, несмотря ни на что, память о конфликте бодрствует.
И вот тогда наконец настанет час отвоевать Афины.
I. OzoufM. La revolution fran9aise et l’idee de fraternite // Ozouf M. L’homme
regenere. Essais sur la Revolution fran9aise. Paris: Gallimard, 1989. P. 181.

Глава VIII
Политика братьев1
Необходимо, чтобы вы создали город, то есть граж¬
дан, которые были бы друзьями, которые были бы
радушными хозяевами и братьями.
Сен-Жюст
В исследовании путей примирения исходной точкой бу¬
дет Сицилия и adelphoi hairetoi («избранные братья») в На-
коне. С недавнего времени благодаря публикации ранее
неизвестных документов мы знаем, что однажды в этом
сицилийском городке после распри (diaphora), которая,
возможно, была stasis*, примирение (dialysis) между граж¬
данами было осуществлено в форме adelphothetia («брата¬
ния»), когда весь корпус граждан был разделен — чтобы
лучше его перемешать — на группы по пять «братьев»,
вытягиваемых по жребию, — два «брата-врага», принад¬
лежавших к враждовавшим партиям, надежно окружен¬
ные тремя «нейтральными» братьями, что должно было
в каждом отдельном случае посредством алхимии дружбы 1 21. В своей первой, более короткой версии, этот текст был прочитан
в Руане во время коллоквиума, посвященного социабельности и род¬
ству, и опубликован в сборнике материалов этого коллоквиума: Аих
sources de la puissance. Sociabilite et parente / Ed. F. Thelamon. Rouen:
Universite de Rouen, 1989. P. 21-36. Цитатой из Сен-Жюста, взятой
из доклада Конвенту 26 жерминаля II года, я обязана диссертации
Софи Ваниш, посвященной вопросу об иностранце во Француз¬
ской революции, см.: Wahnich S. L’impossible citoyen. L’etranger dans
le discours de la Revolution fransaise. Paris: Albin Michel, 1997. [Cp. nep.
O.C. Заботкиной: «...нужно, чтобы вы создали гражданскую общи¬
ну, иными словами, общество граждан, которые были бы друзьями,
исполненными радушия и братских чувств» — Сен-Жюст Л. А. Речи.
Трактаты. СПб.: Наука, 1995. С. 158. — Примеч. пер.]
2. См. ниже главу IX.
259

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
образовывать сплоченную и единую группу символиче¬
ских братьев1.
Символические братья, но все же братья {adelphoi), а не,
как того бы хотел редактор декрета, фратеры2: в самом
деле, если слово phrateres здесь не произносится, это имен¬
но потому, что, верные греческим формам политического,
наконийцы III века до нашей эры мыслили «союз меж¬
ду гражданами [...] по модели кровного родства»3. Итак,
adelphoi: единокровные, но единокровные фиктивно, вы¬
тянутые по жребию, и однако называемые «избранны¬
ми» (hairetoi)4. Короче говоря, чтобы противостоять всег¬
да возрождающейся угрозе stasis, граждане Наконе — по
пять и все вместе — становятся братьями.
Что обязывает нас к тому, чтобы, прежде чем присту¬
пить к интерпретации самого декрета, пристальнее вгля¬
деться в греческие представления о братстве.
Братья против stasis и stasis братьев
Братья против stasis: удивительная фигура? Вполне
возможно. Но на самом деле, эта фигура, на Сицилии
стремящаяся к символической действенности повторя¬
ющегося из года в год празднования5, удивляет лишь
1. См.: Asheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone // Nenci G.
Materiali e contributi per lo studio degli otto decreti da Entella. P. 1033-
1053, a также Asheri D. Formes et procedures de reconciliation dans les
cites grecques. Le decret de Nakone // Nieto F.J.F. (hrg). Symposion 1982.
Vortrage zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Santander,
1-4. September 1982. Koln; Wien: Bohlau, 1985. P. 135-145; Loraux N. Oikeios
polemos. La guerra nella famiglia.
2. Asheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1044 и Asheri D.
Formes et procedures de reconciliation dans les cites grecques. P. 144-145.
Фратеры, члены фратрии, являются «братьями» исключительно
в классификационном смысле.
3. Glotz G. La solidarite de la famille dans le droit criminel en Grece. P. 903.
4. По поводу того, что, вне всяких сомнений, было бы противоречием
с точки зрения политических практик, но перестает быть таковым,
когда речь идет об искусственном родстве, обозначенном термином
hairetos, если он прямо противопоставляется термину ек genous [«из
рода».—Примеч. пер\ см.: Loraux N Oikeios polemos. La guerra nella
famiglia. P. 31-32.
5. Об этом празднике см. в главе IX текст декрета из Наконе, ст. 29-
33. — Примеч. пер.
260

БРАТЬЯ ПРОТИВ STASIS И STASIS БРАТЬЕВ
потому, что вписывается в реальность отдельно взятой
политико-институциональной стратегии.
Ибо в текстах представления о братстве как о действен¬
ном средстве против распри отслеживаются задолго до
этого. Так, в предыдущем веке оно предлагалось в каче¬
стве самого надежного фундамента платоновского горо¬
да. В высшей степени политическое братство, каким его
изобретает Платон, пускай и в воображаемом модусе, как
это происходит в «Государстве». Операция проводится
в два этапа, это миф из III книги — момент идеологии
с ее «благородной ложью» — и конструирование города
в V книге: первый шаг, что неудивительно, состоит в об¬
ращении к мифу1 с целью убедить граждан в их общем
автохтонном происхождении, в силу которого — все как
один рожденные от земли — они «все являются братьями»1 2,
после чего политическая конструкция организует обоб¬
щенное гражданское родство, где граждане в то же самое
время являются братьями, наделенными впечатляющим
числом нераздельно общих «отцов», «матерей», «сестер»3.
Но достаточно вернуться еще немного назад во вре¬
мени, в последние годы афинского V века, образующие
1. См.: Loraux N. Le mythe. Cites grecques // Dictionnaire des mythologies
et des religions des societes traditionnelles et du monde antique. Vol. i /
fid. Y. Bonnefoy. Paris: Flammarion. P. 203-209.
2. Платон. Государство, III, 4i4d~4i5a: adelphon onton kai gegenon [gegenes =
рожденный от земли.—Примеч. пер\ Как и в «Менексене», 239а, все
автохтонные граждане являются «братьями, рожденными от одной
матери». Хотя этимологически adelphos означает «из одной утробы»,
для грека, вполне возможно, он обозначает «брата по отцу и мате¬
ри», см.: Perpillou J.-L. Freres de sangue freres de culte // Studi Micenei
ed Egeo-Anatolici. 1984. № 25. P. 210-212. Но в контексте автохтонии
оказывается, что это слово — должны ли мы видеть здесь этимоло¬
гизирующую хитрость Платона? — отсылает только к следованию
по материнской линии. Обратим внимание на то, что дети матери
считаются более близкими друг другу, а также на афинский запрет
на брак между братом и сестрой разных отцов, но одной матери. Об
аналогичных представлениях в одном из африканских обществ, где
«дети матери» объединены эмоциональной привязанностью, а «дети
отца» — соперничеством, см.: De Sardan О. Les societes Songhay-Zarma
(Niger-Mali). P. 41, 63-64.
3. Cm.: Sissa G. La famille dans la cite grecque (V-I-V siecle av. J.-C.) //
Burgiere A. et al. Histoire de la famille. T. 1: Mondes lointains, mondes
anciens. Paris: Armand Colin, 1986. P. 162-193.
261

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
горизонт нашего исследования, чтобы констатировать, что
подобная фигура уже тогда играла определенную роль на
службе у гражданского воображаемого с его единым и не¬
делимым полисом. Возьмем тот конкретный момент, ког¬
да в пространство между двумя армиями граждан, одна
из которых победила другую, выходит Клеокрит, тем са¬
мым уже набрасывая контуры примирения. Строго го¬
воря, в речи, которую у Ксенофонта1 произносит этот
сражающийся демократ, глашатай элевсинских мистерий
и вестник согласия, вставший на по man's land между дву¬
мя армиями граждан, есть только аллюзии на граждан¬
ское братство; но кто не расслышит их в проникновен¬
ном воззвании, с которым он обращается во имя «богов
наших отцов и наших матерей»? Patroioi боги афинян,
разумеется, хорошо известны, и, кроме того, если пове¬
рить Плутарху2, для определения статуса братьев доста¬
точно общего участия в одних и тех же kiera patroia3; но
тесно сближая материнскую и отцовскую стороны оратор
осуществляет двойную операцию: он восхваляет двойную
линию рода — благодаря которой в каждой афинской се¬
мье после декрета Перикла (451_45°) сын становится граж¬
данином — и заново открывает возможность общей граж¬
данской жизни для автохтонных граждан, объединенных
одними и теми же предками4. Афинянам достаточно на¬
помнить себе, что они являются братьями, и stasis может
уступить место примирению.
Но существует и совсем другая модель братства — вме¬
сто того чтобы вести к согласию, статус брата в ней нераз¬
рывно связан с бескомпромиссной eris. Если есть коллек¬
тив братьев против stasis, есть также и братья, рожденные
для раздора, — они идут парами, мифические или прото¬
типические— и Плутарх может употреблять выражение
stasis adelphon как само собой разумеющуюся синтагму5.
1. Ксенофонт. Греческая история. II, 4.20-22.
2. Плутарх. О братской любви, 481с!.
3. Отечественные (или семейные) священные обряды (греч.).—При-
меч. пер.
4. См.: Loraux N. Oikeios polemos. La guerra nella famiglia.
5. Плутарх. О любопытстве, 518a.
262

БРАТЬЯ ПРОТИВ STASIS И STASIS братьев
В первом ряду братьев-врагов мы находим, конечно же,
пары непримиримых adelphoi, которые в афинском театре
трагедия заимствует у мифов других городов: образец яв¬
ляется фиванским, это сыновья Эдипа1, но не стоит за¬
бывать и о Фиесте и Атрее, а есть еще и другие... Но вер¬
немся ко вполне реальным конфликтам1 2: независимо от
того, предсуществует ли озлобление братьев гражданской
войне или является ее эффектом, именно с брата в со¬
ответствующей фразе Лисия начинается перечисление
ближних, которых убивают во время stasis3. И в IX кни¬
ге «Законов» в числе семейных убийств, относящихся
к юридической категории непреднамеренного, Платон
приводит случай «брата, который убьет брата во время
стычки при междоусобице или при обстоятельствах, по¬
добных этим, обороняясь от того, кто напал первым»4.
Мы не станем задерживаться на том, что братоубийца
в таких обстоятельствах объявляется «чистым от вины,
как если бы он убил неприятеля» (polemios): Платон та¬
ким же образом расширил и список смягчающих об¬
стоятельств, в числе которых ситуация stasis занимает
видное место рядом с легитимной самообороной5; важ¬
нее здесь то, что в рассуждении «Законов» только при¬
мер братьев ассоциируется с гражданской войной, и этот
пример влечет за собой два других, где то же противо¬
стоит тому же и гражданин убивает гражданина, а чу¬
жеземец — чужеземца.
1. См.: Loraux N. «Poluneikes eponumos». Le nom des fils d’CEdipe entre
epopee et tragedie / Ed. C. Calame. Metamorphoses du mythe en Grece
antique. Geneve: Labor et Fides, 1988. P. 151-166.
2. Здесь мы не рассматриваем «частный», хорошо засвидетельствован¬
ный в судебных речах, феномен тяжб между братьями по поводу
раздела наследства — чем, к слову, является и eris сыновей Эдипа.
Ср.: Strauss В. S. Fathers and Sons in Athens. Ideology and Society in the
Era of the Peloponnesian War. Princeton: Princeton University Press, 1993.
P. 68, где рассматривается исключительно этот аспект.
3. Лисий. Против Эратосфена, 92.
4. Платон. Законы, 869c-d. Пер. А.Н. Егунова.
5. В своем комментарии к IX книге «Законов» Жерне (Platon. Lois, IX.
Р. 140) больше интересуется этим вопросом, чем конкретным случа¬
ем убийства брата (которого, впрочем, опечатка превратила в «отца»
\frere стало рёге.—Примеч. пер§.

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
Итак, сицилийскому призыву, поднимающему братьев
против stasis, соответствует настойчивая тема братьев
за stasis, всякий раз сопровождающая «страшную пару
братства-и-смерти»1. Двойная и противоречивая конфи¬
гурация, которую необходимо прояснить. Это подразу¬
мевает, что мы задержимся на том, чтобы очертить кон¬
туры представления или представлений о брате, что мы
проявим интерес к чисто греческой тенденции смещения
категорий кровного родства в классификационные катего¬
рии и, наконец, что мы распутаем семантическую цепоч¬
ку, которая от брата ведет к гражданину через товарища.
Что такое брат?
Возьмем пророчество Гесиода, предвещающее ужасные
дни, которыми закончится железный век:
Отец тогда не будет похож на сына, ни сын на отца; гость
больше не будет дорог хозяину, товарищ товарищу, брат бра¬
ту, как это было встарь2.
Тем самым нам напоминают, что если отношение отца
к сыну и сына к отцу является асимметричным, то брат¬
ские узы заключаются в обоюдности — и даже являются
в некотором роде ее моделью3. Если это так, то как тогда
мы должны интерпретировать утверждение Геродота по
поводу первых царей Спарты, гласящее, что они, «будучи
братьями \adelpheous eontas\ всю жизнь враждовали меж¬
ду собой»4? Будучи братьями: «хотя они и братья», гласят
1. Ozoiif М. La revolution frangaise et Pidee de fraternite. P. 177.
2. Гесиод. Труды и дни, 182-184.
3. Отметим, что использованный нами здесь перевод Мазона (из се¬
рии «CUF») не позволяет увидеть, что обоюдность между товарища¬
ми и хозяином и гостем выражается при помощи повторения xenos
и hetairos \xeinos xeinodokoi каг hetairos hetairoi.—Примеч. nep\ тогда
как в случае братьев достаточно одного упоминания kasignetos (oude
kasignetos philos essetai): как если бы kasignetos имплицитно уже вклю¬
чал в себя kasignetoi [форма мн.ч.—Примеч. пер.] — как если бы обо¬
юдность, которую подсказывает philos, очевиднее всего была в слу¬
чае брата.
4. Геродот. VI, 52. Пер. Г. А. Стратановского.
264

ЧТО ТАКОЕ БРАТ?
переводы, но за отсутствием каких-либо противительных
маркеров, контекст точно так же позволяет услышать:
«потому что они братья»1. Обоюдность можно спасти, но
лишь при условии, что ей тогда следовало бы придать
совершенное иное содержание, нежели philia... Разуме¬
ется, решению проблемы не поможет анализ употребле¬
ний adelphos во всем произведении Геродота: ибо ссоры
и убийства братьев в нем так же часты2, как и преданность
и свидетельства верности3; тем не менее следует уточнить,
что ссоры и убийства являются уделом царей и тиранов
независимо от того, варвары они или нет — хотя мы зна¬
ем, что спартанская царская власть считалась несущей
метку архаизма, сближавшую Спарту с варварами, — тог¬
да как верность брату разделяют варварские цари и про¬
стые граждане Лакедемона.
Братья-друзья, братья-враги: на самом деле, двусмыс¬
ленность была уже у Гомера, между «призванием» братьев
«помогать друг другу» и фоном из братоубийств и убийств
в семье; комментируя kata phretras4 из II песни «Илиады»
(сцена, в которой Агамемнон устраивает смотр ахейской
армии, разделенной по органическим принципам), Жан-
Луи Перпийу совсем недавно выявил особый закон5. Есть
братский императив взаимопомощи, эффективный цемент
общества, и есть стыдливо стираемая реальность герои¬
ческих братоубийств. Разумеется, нет никакой необходи¬
мости возвращаться к самому Гомеру, чтобы убедиться
в широкой распространенности этой двусмысленности,
в которой можно видеть общегреческую проблему. Важнее
1. Аналогичное выражение в: Геродот. Ill, 6i (убийство Смердиса его
братом Камбисом) и 145, где, однако, контекст более явным образом
подсказывает противительный оттенок.
2. Ссоры: I, 92, 173; III, 139-140 и 145 (цари, варвары и тираны); VI, 52
(цари Спарты). Убийства: I, 35; И, 107-108; III, 30, 39, 61, 65; IV, 76,160;
IX, 107-113. Заметим, что ссоры и убийства отходят на второй план
и почти полностью исчезают, когда с началом мидийских войн гре¬
ки выходят на авансцену.
3. Варвары, цари и тираны: И, юо; III, 119; IV, 5; V, 25, 99; VII, 7, 39, 156;
греки: VII, 227; IX, 33-35.
4. «По фратриям, на фратрии» (греч.). Гомер. Илиада, II, 362.—Примеч.
пер.
5. Perpillou J.-L. Freres de sang ou freres de culte? P. 207-208, 210.
265

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
другое: от Гомера и вплоть до Аристотеля, разбирающе¬
го то, что говорится о том же в его отношении с тем же
(привлекает оно его или отталкивает)1, условия проблемы
изменились очень мало. Самое большее, постепенно про¬
кладывает себе дорогу понимание сложности того, как
помыслить границу между взаимообоюдностью, в кото¬
рой выражается «дружба» (philotes, philia) одного с дру¬
гим (iallelous), и рефлексивностью2, которая легко мути¬
рует в смертельное отношение того же к тому же и себя
к себе3. Идеал как будто состоит в том, чтобы придержи¬
ваться обоюдности, видеть в брате не двойника4, но толь¬
ко лишь самого близкого из близких, которому должно
оказывать поддержку и помощь.
Брат, помогающий брату: таков идеал, но в то же самое
время это императив, который нельзя нарушать5. Это по¬
говорка, ее цитирует Демосфен, но также и Платон в том
диалоге о братской связи, каким во многих отношениях
является «Государство»6, а для гомеровских воинов на поле
битвы в этом и заключался сам опыт их состояния бра¬
тьев и героев: природный союзник, брат помогает брату,
умирает вместе с ним в бою или переживает его, чтобы
отомстить7. Если бы не нехватка времени, следовало бы
в этой связи перечитать прекрасную страницу, где Геродот
1. Аристотель. Никомахова этика, VIII, 1155b и след.; Аристотель. Ев-
демова этика, I234b-I235a. [У Аристотеля в соответствующих местах
речь идет о homoion, подобном.—Примеч. пер.]
2. Подразумевается противопоставление реципрока («взаимного за¬
лога») и рефлексива (возвратных форм).—Примеч. пер.
3. См.: Loraux N. La main d’Antigone, а также Loraux N. Corcyre 427, Paris
1871.
4. Cm.: Alaux J. La liege et le filet. P. 73-п о сыновьях Эдипа, а также
Alaux J. Fratricide et lien fraternel. Quelques reperes grecs // Quaderni
di storia. 1997. № 46. P. 107-132.
5. В аристотелевской формулировке этого идеала («Никомахова эти¬
ка», VIII, п6оа5-6): deinoteron... me boethesai adelphoi ё othneioi «не по¬
могать» в случае брата является столь же серьезным проступком,
что и «ударить», когда его объектом является отец. Поскольку «уда¬
рить» зачастую служит эвфемизмом для «убить» — как в patraloias,
«запретном» имени отцеубийства, — можно оценить всю силу за¬
прета, нависающего над тем, кто бросает брата.
6. Демосфен. О посольстве, 238; Платон. Государство, И, 362d, IV, 427d.
7. Например, Гомер. Илиада, V, 474; И, 409 и VIII, 317; XIX, 293 и VI,
421; XIV, 483-485 и XVI, 320.
266

ЧТО ТАКОЕ БРАТ?
рассказывает, как царь Камбис убивает свою сестру-су-
пругу после того, как она разразилась слезами при виде
двух щенков, помогавших друг другу против львенка; она
скорбела о том, что Камбис не пришел на помощь своему
убитому брату, тогда как царь знал, что он и есть убийца:
для супруги, которая также была его сестрой, это было
приговором1. Поистине, в этой истории братьев именно
женщина — сестра — была дважды верной закону братства.
Но диссонирующие голоса есть всегда. Они начинают
звучать вместе с Гесиодом, который не может не думать
о Персе, прототипическом образце плохого брата, когда
утверждает:
И даже с братом ты улыбайся, но все при свидетеле делай:
Как подозрительность, так и доверчивость людям
приносит погибель2.
Или еще более откровенным образом:
Также не ставь никогда наравне товарища с братом.
Раз же, однако, поставил, то зла ему первым не делай3.
Из чего следует вывод, что брат наименее надежен из
всех близких или по меньшей мере он тот, к кому отно¬
сятся хуже, чем ко всем остальным4. В этих максимах, где
благоразумие соревнуется с горечью, отчетливо слышит¬
ся убежденность в том, что «жестокими являются битвы
между братьями», как гласит эврипидовское изречение,
которое будет цитировать Аристотель5, а за ним и Плу¬
тарх6; но в этом констатирующем изречении следует также
расслышать признание того, что эти битвы часты. Мож¬
но с этим смириться, можно также — это самый частый
1. Геродот. III, 32.
2. Гесиод. Труды и дни, 371-372. Пер. В. В. Вересаева с изм.
3. Там же. 707-708. Пер. В. В. Вересаева.
4. Комментируя этот отрывок из Гесиода, Плутарх («О братской люб¬
ви», 49ia-b), исходя из своих собственных предпосылок, перевора¬
чивает весь его смысл: поскольку он ставит брата превыше всего,
он приписывает Гесиоду недоверие к другу, а не к брату.
5. Аристотель. Политика, 1328а.—Примеч. пер.
6. Плутарх. О братской любви, 480с!.—Примеч. пер.
267

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
случай — осуждать конфликт, особенно тогда, когда, как
у сыновей Эдипа, он переходит в братоубийство. Ибо
«...если брата брат убьет в сражении, вины такой и вре¬
мя не сумеет смыть»1. Но stasis братьев не перестает снова
и снова возникать на горизонте мысли как самый упря¬
мый из всех фактов. Именно так Аристотель может без
труда перейти от согласия к разногласию, просто упомянув
сыновей Эдипа2. Но тому же самому Аристотелю известно
и то, что гражданская война в городе действительно может
родиться из простого разлада между братьями, когда оба
желают власти: так обстоит в Книде, в Массалии, в Ис¬
тре, в Гераклее — во всех городах, резервирующих за стар¬
шими братьями столь желанный доступ к магистратам3.
Это значит, что конфликт между adelphoi является
столь же естественным, что и дружба. Правда, из трех
греческих существительных, означающих брата, — adelphos,
phrater; kasignetos — до этого момента, за несколькими ис¬
ключениями, мы всерьез рассматривали только первое
(которое с хронологической точки зрения — о чем спорят
историки и филологи — возможно, является также и по¬
следним). Настало время предоставить место двум другим
терминам, что вдобавок обязывает нас принять во вни¬
мание классификационную виртуальность, работающую
в греческом вокабулярии родства.
Имена брата
То, что pater не совпадает, как убедительно напомнил
Бенвенист4, с биологическим отцом, Платон уже доказы¬
вал в «Государстве»: мысля бесконфликтный город по
модели обобщенной семьи, он тщательно различал для
каждого гражданина его родителя (goneus), навсегда оста¬
ющегося неизвестным, и множество «отцов», общих для
всех5. В случае брата все, судя по всему, обстоит сложнее,
1. Эсхил. Семеро против Фив, 681-682. Пер. С. К. Апта.
2. Аристотель. Никомахова этика, IX, нб7а21—34.
3. Аристотель. Политика, V, I305b2-i8.
4. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 148.
5. Платон. Государство, V, 457<1, 461с!, 471с!.
268

ИМЕНА БРАТА
поскольку здесь не ограничиваются словом, обозначаю¬
щим родного брата (adelphos). Дело в том, что наравне со
словом phrater; которое греческий разделяет со многими
индоевропейскими языками, мы обнаруживаем kasignetos,
этот древний индоевропейский термин родства.
Возьмем слово phrater; оно используется как в един¬
ственном числе (для обозначения индивида)1, так и во
множественном (в контексте коллектива phrateres)1 2: в пер¬
вом случае полагают, что в гомеровском языке засвиде¬
тельствовано употребление этого термина для обозначе¬
ния единокровного брата, во втором считается, что у него
классификационный смысл, восходящий к индоевропей¬
скому ^brather3. В классическую эпоху — а возможно, и гораз¬
до раньше — фратеры существуют только в рамках такого
института, как фратрия, который кое-кто мог охарактери¬
зовать как «промежуточный» между родством и полити¬
ческим4; и, независимо от того, соглашаемся ли мы с из-
начальностью классификационного смысла этого имени
«брата» или же вводим в историю этого слова момент «ис¬
чезновения биологического смысла»5, факт остается фак¬
том: со времен «Илиады», утверждающей авторитетными
устами старца Нестора, что для того, чтобы желать «меж¬
доусобную войну», необходимо как раз таки не иметь ни
фратрии, ни закона, ни очага6, слово phrater несомненно
1. Perpillou J.-L. Freres de sang ou freres de culte? Тем не менее см. более
сдержанные замечания Левека (Levique Р. Observations sur la commu¬
nication de Marcel Pieart. Sur revolution du «brother» indo-europeen 11
Revue des etudes anciennes, 1985. P. 189-190) по поводу термина aphretor
[не имеющий фратрии, не-фратер.—Примеч. пер\ очевидно инсти¬
туционального («Илиада», IX, 63).
2. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 153.
Ср.: DELG, s.v.
3. Там же. С. 149-150. Ср.: Szemerenyi О. Studies in the Kinship Terminology
of the Indo-European Languages. With Special Reference to Indian, Iranian,
Greek and Latin. Leiden: Brill, 1977. P. 22-23.
4. Roussel D. Tribu et cite. Etude sur les groupes sociaux dans les cites
grecques aux epoques archaique et classique. Paris; Besan^on: Les Belles
Lettres, 1976. P. 142.
5. Levique P Observations sur la communication de Marcel Pieart 11 Revue
des etudes anciennes. P. 190.
6. Гомер. Илиада, IX, 63-64: aphretor, athemistos, anestios с комментариями
Глотца: Glotz G. La Solidarite de la famille dans le droit en Grece. P. 991.
269

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
говорит о политике1, — но говорит в аспекте родства, что
дисквалифицирует любой латинский перевод phratria как
curia*. В гораздо большей степени, чем *co-uiri, phrateres яв¬
ляются, должны являться символическими братьями. Что
также означает, что их коллектив, солидарный по опреде¬
лению1 2 3, надежно защищен от любых трений. Поскольку
adelphos— это брат, изолированный в своей единичности,
он всегда может противостать другому adelphos\ напротив,
когда сражаются phrateres, они сражаются как члены гоме¬
ровской phretre, «среди своих \katd spheas], плечом к плечу
и лицом к врагу»4, чем и объясняется илиадическое утвер¬
ждение о мятежном aphretor. Символические, идеальные,
нерушимо солидарные братья. Таким образом фратрия
оказывается тем, что Аристотель описывает в «Политике»:
фундаментом сообщества, сущностной связью всех тех, кто
обеспечивает городу благую жизнь, — уменьшенной моде¬
лью на страже целого, исключительно эффективным ин¬
струментом для демократической политики, озабоченной
тем, чтобы «смешать» граждан между собой5. Короче говоря,
если ограничиться одними Афинами, — никто не являет¬
ся гражданином, если он не фратер, и, так же как и граж¬
дане при демократическом режиме, — которые являются
взаимозаменяемыми или, по крайней мере, считаются
таковыми, — все фратрии равны между собой6. Значит ли
это, что позитивным «братством» является только инсти¬
туциональное братство в коллективе фратеров?
1. См. схолии к «Илиаде», II, 362-363 (которые говорят о syngeneia и от¬
сылают к phyle) Стефана Византийского, s.v. patra, а также Аристо¬
теля в «Политике» (II, 12б2а12).
2. Бенвенист (Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 175—
176) показывает асимметричность между phratria и curia (произошед¬
шего от *co-uiria, группы uiri [мужей.—Примеч. пер.]), тем самым де¬
монстрируя необоснованность их уравнения, которое в «Античном
городе» безоговорочно принимал Фюстель де Куланж (Coulange F. de.
La Cite antique. Etude sur la culte, le droit, les institutions de la Grece et
de Rome. Paris: Durand, 1864. P. 133-143, 149).
3. Cm.: DELG, s.v.; Jeanmaire H. Couroi et couretes. Lille: Bibliotheque
universitaire, 1939. P. 136.
4. Гомер. Илиада, II, 366; Roussel D. Tribu et cite. P. 117.
5. Аристотель. Политика, II, 12б4а8; III, 128оЬз7; V, I309ai2; VI, 13^23-24.
6. Roussel D. Tribu et cite. P. 142.
270

ИМЕНА БРАТА
Это означало бы забыть, что есть еще kasignetos, другое
имя брата, и, несмотря на то что у него куда более размытое
институциональное значение, оно тем не менее является
таким же классификационным термином. Хотя в поэтиче¬
ском языке классической эпохи это слово действительно
могло в определенных местах обозначать кровного брата
(так, например, в софокловской трагедии), kasignetos в пер¬
вую очередь обозначает братство, понятое в самом ши¬
роком смысле, в сфере родства по боковой линии. Если
kasi- и в самом деле является эквивалентом хеттского kati-1,
то под kasignetos следует понимать «рожденного вместе»,
«родственного»; и действительно, комментируя это слово
как syngenes («рожденного-вместе»), схолиасты склоняются
именно к такой интерпретации. Рожденный-вместе, род¬
ственный, то есть родственный по боковой линии, кузен1 2 3:
kasignetos, стало быть, является всем этим сразу и может
служить опорой для конструкций всех тех, кто грезит об
индоевропейской joint family: kasignetos?—другими словами,
cognatus*... Именно так в гомеровской эпопее, где adelpheoi
часто мертвы, отсутствуют или оказываются предателя¬
ми, группа kasignetoi является самым надежным оплотом
для героя: группа, чьи контуры часто размыты, разуме¬
ется, но чья легитимность4 сравнима только с интенсив¬
ностью семейного аффекта, что ее окружает.
Итак, kasignetoi: кузены и в то же время лучшие товари¬
щи (etai) на поле боя, поскольку в борьбе они неизменно
принимают правильную сторону — заодно, а не против.
1. Lejeune М. Hittite «kati-», grec «kasi-» // Bulletin de la Societe de linguis-
tique de Paris, i960. Vol. 55. № 1. P. 20-26.
2. По поводу kasioi, глоссы Гесихия, см.: Бенвенист Э. Словарь индоев¬
ропейских социальных терминов. С. 154 и Leveque Р. Observations sur
la communication de Marcel Pieart. Sur revolution du «brother» indo-
еигорёеп. P. 190.
3. Szemerenyi 0. Studies in the Kinship. P. 23. [Лат. cognatus этимологиче¬
ски так же означает «рожденный вместе».—Примеч. пер.]
4. Шантрен справедливо настаивает на правовом характере kasignetoi,
добавляя, что слово «прибавляет в юридической значимости» вза¬
мен того, что оно теряет в точности (по поводу того же корня gm- см.
gnisios [«родной», но также и «законнорожденный». — Примеч. пер.]).
См.: Chantraine Р. Note sur l’emploi homerique de kasignetos // Bulletin
de la Societe de linguistique de Paris, i960. P. 27-31.
271

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
Боковые родственники, всегда при оружии, чтобы помочь
своему «брату» в трудной ситуации1. Самые надежные со¬
юзники, поскольку сама идея предательства им как буд¬
то неизвестна по определению. Несомненно, из группы
kasignitoi получился бы совершенно прекрасный город.
Правда, следует добавить — и это, разумеется, не является
незначащей мелочью, — что если подобная группа и в са¬
мом деле существует, то Геродот помещает ее в границах
скифского мира, а не в стране греков1 2:
Агафирсы [...] практикуют общность женщин, чтобы быть
связанными друг с другом тесными узами родства и, обра¬
зовав единую семью, не быть разделяемыми завистью и не¬
навистью \hina kasignetoi te а11ё1бп eosi kai oikeioi eontes pantes,
mite phthonoi mite ekhthel khreontai es allilous]3.
Является ли фикцией город kasignitoi, который не знал бы
ни зависти, ни ненависти? Думается, не в большей и не
в меньшей степени, чем платоновский город, где в очень
похожих условиях братья зовутся adelphoi...
Итак, adelphoi, phrateres, kasignitoi: в этом ряду именно
первое слово — также единственное, означающее брата
классически — таит в себе всю амбивалентность братско¬
го отношения. Тем не менее отметим, что, хотя phrateres
и kasignitoi говорят о нерушимом союзе, по сути своей за¬
щищенном от любых трений, не в этих словах мы най¬
дем греческое политическое в его наиболее чистом виде:
фратрия необходима, но — по крайней мере, в Афинах
после клисфеновской реформы — она лишена какой-либо
1. Родственники, то есть кузены: «Илиада», XV, 545 (вместе со схоли¬
ями), XV, 456 и 674 (со схолиями) и особенно «Одиссея», XVI, 115
и далее (родственники по мужской линии в случае, двух боковых
ветвей, в которых рождаются только единственные сыновья). По¬
томки братьев: Геродот. I, 171. Природные союзники: «Одиссея», XVI,
97-98 (повторяется в: 115-116). О роли боковых родственников см.:
Glotz G. La solidarite de la famille dans le droit criminel en Grece. P. 78.
2. Конечно, скифы являются наибольшими греками из варваров (см.:
Hartog F. Le miroir d’Herodote), но, поскольку им неизвестно понятие
города, оно a fortiori неизвестно и агафирсам.
3. Геродот. IV, 104.
272

ГОРОД БРАТЬЕВ
реальной власти, тогда как после Геродота проза, язык
политики, забывает kasignetos.
А что, если бы нам действительно потребовалось сми¬
риться с этой амбивалентностью? Конфликт оказался бы
недалеко, впрочем, скоро мы к этому вернемся. Но тер¬
пение!
Город братьев
Прежде чем вновь встретиться с конфликтом, я позволю
вклиниться еще одному мирному этапу: это греческий го¬
род, каким он хочет быть1, или, по крайней мере, каким
его любят мыслить философы. А мыслить в данном слу¬
чае означает классифицировать — например, размещать
отношения обоюдности, смежные и вместе с тем различ¬
ные, внутри градации, которая от семьи, базовой ячей¬
ки, ведет без слишком больших разрывов к городу, сразу
и предпосылке, и заключению дискурса — и таким образом
вместе с Аристотелем выстраивается четкая цепь отноше¬
ний philia, ведущая от брата к гражданину через товарища.
Adelphoi являются все, кто происходит от одних и тех же
родителей: между собой adelphoi подобны товарищам
(hetalroi), что не означает, что все товарищи в свою оче¬
редь должны мыслиться как братья. Расположенный меж¬
ду вертикальной осью филиации и горизонтальной осью
товарищества, брат колеблется от одной к другой, так что
зияние между кровью и обоюдностью одинаковых никог¬
да не исчезает1 2: аристотелевская операция — по крайней
мере, в своей тенденции — нацелена на то, чтобы сде¬
лать брата и избранного брата кем-то одним, но опосре¬
дующей фигуры, которая могла бы реализовать эту фик¬
цию, не существует, так что приходится довольствоваться
1. Об аристотелевской формуле «город хочет» см. выше главу II.
2. Здесь я резюмирую длинное рассуждение из «Никомаховой этики»,
VIII, Ii6ibii—1162а. О «сфере употребления» слов etas, hetairos, «исклю¬
чающей сферу семейных структур», см.: Van Effenterre Н. Ambiguite du
vocabulaire de la sociabilite dans la cite grecque archaique // Sociabilite,
pouvoirs et societe, actes du colloque de Rouen 1983 / Ed. F. Thelamon.
Rouen: Publications de l’Universite de Rouen, 1987. P. 47.
273

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
рассуждением по смежности — а кроме того, всегда и в це¬
лом таинственно, по сходству. Ибо столь же верно, что есть
что-то от брата в hetairos1: разве тот и другой не относятся,
подобно лакедемонским kasioi2, к одной возрастной груп¬
пе3? Итак, они являются одинаковыми, теми, между кем,
как в поговорке, которую любит повторять Платон, «все
является общим»4.
«Брат» и товарищ: уже у Гомера они часто ассоциирова¬
лись, формулой чему служило как hetairos te kasignetos, так
и kasignetoi te etai te5. И мысль уже предавалась взвеши¬
ванию и нескончаемой переоценке сравнительных досто¬
инств одного и другого6. Но когда от Гомера до Аристотеля
хотят осмыслить сочленение между этими общественны¬
ми отношениями, сразу и близкими, и весьма отличны¬
ми, то настаивают на том, что стержнем, на котором все
держится, является hetairos: больше, чем брат для Алки-
ноя, исключительно похожий на брата в поэзии Феог-
нида7 — но в любом случае достаточно близкий к брату,
чтобы на шкале уровней «дружбы» простое упоминание
его имени позволяло пересечь границу между родством
и социабельностью8.
1. Даже в том случае, когда для того, чтобы уменьшить промежуток,
между братом и товарищем вводят целые подкрепления «родных
кузенов и других syngeneis». См.: Аристотель. Никомахова этика, VIII,
Ii6ibii-n62a.
2. К этой глоссе Гесихия мы добавим следующую за ней: basis helikotes.
См.: Calame С. Les choeurs de jeunes filles en Grece arhcaique. Vol. I:
Morphologie, fonction religieuse et sociale. Rome: Edizioni dell’Ateneo
e Bizarri, 1977. R 377—379*
3. Hetairoi являются ровесниками де-факто; о братьях и вопросе о воз¬
расте см.: Аристотель. Никомахова этика, VIII, пб1аз-6.
4. Там же. VIII, 1159625 и след., где братья и товарищи являются един¬
ственными фигурами, которые могут совпасть с фигурой гражда¬
нина; IX, пб4а29~зз, где parrhisia («свобода демократической речи»)
приписывается отношениям между товарищами и братьями, род¬
ственниками, филетами и гражданами.
5. «Одиссея», XXI, 216 и «Илиада», IV, 441 с замечаниями Глотца:
Glotz G. La Solidarite de la famille dans le droit grec. R 85-89.
6. В «Одиссее», VIII, 546 гость и проситель ставятся в позицию бра¬
тьев (anti kasignetou); см. также: VIII, 585-586.
7. Там же, VIII и Феогнид, 97-99.
8. См.: Аристотель. Никомахова этика, VIII, 1159635-1 i6oa2 (от семьи
к hetairoi и гражданам). См. также: 1161625-26 (от братьев к hetairoi
и гражданам). То же движение в «Евдемовой этике», IX, 1242.
274

ГОРОД БРАТЬЕВ
Брат/сверстник/товарищ/гражданин: благодаря Аристоте¬
лю этот ряд отныне установлен, и в подражание греческим
мыслителям политического можно позволить себе несколь¬
ко раз пройтись напрямик, от одного края к другому. Если
именно дружба «удерживает города вместе», то братские от¬
ношения вполне могли бы быть ее наиболее чистой формой.
Отсюда прекрасная платоновская ложь, чья цель — за¬
ставить граждан поверить, что, коль скоро они все рожде¬
ны от одной матери и эта мать — земля, они действительно
являются adelphoi\ отсюда в «Менексене» такое настаивание
на братстве, к которому причастны автохтонные афиняне1.
Отсюда неоднократные платоновские скольжения между
братом и гражданином1 2. Но мы обратим внимание в пер¬
вую очередь на все то, что из этой модели гражданина
делает модельного гражданина, polttes наилучшей politeia:
демократ в «Менексене», у Аристотеля он становится ти-
мократом, но, как в одном, так и в другом случае, именно
дружба братьев объединяет сограждан3. И в одном пассаже
Аристотель даже удостаивает «режим братьев» (politeia he
ton adelphori)4 именем politeia, ценимым выше всех других
тогда, когда, как это и происходит в данном случае, от¬
дельно взятый режим обозначается как Режим par excellence,
поскольку в нем воплощается сущность любой politeia.
Это мощная философская операция, и еще немного
и мы начинаем забывать, что сообщество братьев, осно¬
вывающее город, и Благое Правление братьев являются
чистыми фикциями, или в лучшем случае моделями. На¬
стало время вернуться в подлунный мир, где самой до¬
стоверной реальностью является реальность конфликта.
И в раздираемом городе происходит столкновение братьев.
1. Платон. Государство, III, 4i4d-4i5a; Менексен, 239а. Это братство, разу¬
меется, противопоставляет город тому, что находится вне него, но
в контексте греческого города оно не является «ксенофобным брат¬
ством» (Ozouf М. La revolution fransaise et Pidee de fraternite. P. 174), кото¬
рое изобретут якобинцы, см.: Loraux N. Les benefices de l’autochtonie //
Le Genre humain. 1982. № 3-4. P. 238-235.
2. Платон. Законы, I, 627c, IX, 88865; см. также: IX, SGgc-d.
3. Платон. Менексен, 238d-239a; Аристотель. Никомахова этика, VIII,
п6оа28-зо.
4. Аристотель. Евдемова этика, VII, 1241626 и след.
275

Родство под испытанием конфликта
Если поверить Лисию — тем более что в данном случае
он говорит от своего имени, — самым тяжким преступ¬
лением Тридцати было принуждение сограждан, оказав¬
шихся у них в подчинении, вести «нечестивую войну»
против своих же братьев, сыновей и сограждан1. Под ужас¬
ным принуждением stasis убивают именно то, что дороже
всего на свете: брата, сына. Именно тех, чья утрата начи¬
ная с гомеровской эпопеи считается невосполнимой, по¬
скольку рассматривается с точки зрения воина зрелого
возраста, знающего, что ему самому дана отсрочка: необ¬
ходимо отомстить за убитого брата или сына, но также
вопреки всему принять компенсацию, благодаря которой
убийца сможет вырваться из нескончаемого цикла воз¬
мездия1 2. Сын, брат: с точки зрения гражданина это так¬
же и те, кого во время отправки на колониальное пред¬
приятие стремятся удержать при себе, — даже тогда, когда
законодатель постановил, что в каждом oikos сын и брат
должны покинуть отца и брата3. Сын, брат: одним сло¬
вом, другие самого себя4.
Итак, считается, что именно этих других самих себя5
убивают в stasis. Отец убивает сына, что Фукидид ясно
обозначает как некую запредельную трансгрессию6, и брат
1. Лисий. Против Эратосфена, 92.
2. Гомер. Илиада, IX, 632-633, XXIV, 46-47; Одиссея, IV, 225, а также
XXIV, 434. См. также: Эсхил. Агамемнон, 327 (andron kasigniton)
3. См.: Meiggs-Lewis, 5, ст. 38-40 (основание Кирены), этот отрывок мы
сближаем с Геродотом (IV, 153). См. также: Meiggs-Lewis, 20, ст. 7 (за¬
кон локрийцев востока, касающийся колонизации Навпакта).
4. Так, у Геродота (I, 45) Адраст, непреднамеренно убивший сына Крёза,
зовется phoneus tou katherantos, «убийцей своего очистителя» — то есть
самого Крёза, который очистил его, когда принимал под свой кров:
убить сына значит убить отца.
5. Ср. «других самих себя» — autres soi-memes Лоро — с цицероновским
alter idem из «О дружбе», 8о. — Примеч. пер.
6. Фукидид. III, 81.5 [Лоро здесь имеет в виду формулу каг eti peraiterd —
«еще более запредельное». — Примеч. пер.]. Сопоставление с молча¬
нием Аристотеля по поводу этого типа убийства в трагедии («Поэ¬
тика», 1453619-22) и соответствующую оценку убийств сына и брата
см.: Loraux N. La guerra nella famiglia. P. 20-21.
276

РОДСТВО ПОД ИСПЫТАНИЕМ КОНФЛИКТА
убивает брата, что я со своей стороны охотно определи¬
ла бы как обычную гражданскую войну, поскольку брат
также является парадигмой гражданина.
Тем, кто возразит, что все это очевидные вещи, по¬
скольку в сфере oikeion1 очень мало фигур вероятного
противника, я посоветую упражнение — всегда полез¬
ное, но здесь тем более необходимое, — заключающееся
в сравнении греческих фигур stasis с римскими представ¬
лениями о семейном убийстве в гражданской войне. Тем
более что в Риме этот вопрос ставится напрямую, о чем
у Аппиана или Веллея Патеркула свидетельствуют на¬
стоящие систематизированные списки семейных связей,
которые публичная ненависть превращает в смертель¬
ные отношения1 2. Здесь историк Греции, принужденный
своим материалом работать с жалкими крохами — изо¬
лированное указание тут, очень общее упоминание рез¬
ни syngenels там, — вероятно, вздохнет от облегчения или
от зависти перед столь богатым документальным мате¬
риалом; но в первую очередь ему должно будет открыть¬
ся, что по меньшей мере одна фигура была заменена на
другую, поскольку в роли привилегированной жертвы,
чье убийство является скандалом, отец (Отцы) заменил
сына. Ибо в римских гражданских войнах именно сын
убивает отца.
Итак, frater, но также — в первую очередь—parens: та¬
ковы те, кого убивают в Риме (и мы добавим, что для
полного разрушения familia, где раб является «ребенком»,
раб тоже принимает участие в резне, убивая своего гос¬
подина). Среди других текстов об этом свидетельствует
«Фарсалия» Лукана:
1. См.: Loraux N. La main d’Antigone.
2. См.: Jal P. La guerre civile a Rome. Etude litteraire et morale. Paris: PUF,
1963. P. 269-270, 414-415. Особое внимание следует обратить на Веллея
Патеркула, И, 67 и Аппиана, «Гражданские войны», ГУ, 12-14 (проскрип¬
ции Суллы). В том, что касается отдельных случаев («Гражданские
войны», IV, 17-30), просопография Франсуа Инара, где ответствен¬
ность принципиально возлагается на сыновей и братьев, ни в чем не
отступает от литературных источников, см.: HinardF. Les proscriptions
de la Rome republicaine. Rome: Ecole fran9aise de Rome, 1985.
277

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
...Кинжал нечестивый вонзает
раб господину в живот; запятнаны кровью отцовской
дети, и спорят о том, кому завладеть головою.
Братья назначить спешат цену за смерть своих братьев1.
Убить брата, как Ромул убил Рема: поскольку именно та¬
ков конфликт, основывающий город, вероятно, можно
было бы ожидать, что таким же в Риме будет и парадигма¬
тическое убийство в bellum civile. Однако, хотя и повторяя
начало Рима, это убийство также очень часто предстает
в литературном виде, как правило, отмеченное подража¬
нием греческой модели (точнее говоря, фиванской: убива¬
ющие друг друга братья поступают, как сыновья Эдипа)1 2.
Поэтому волей-неволей приходится решиться на констата¬
цию: в бесчисленных ужасах гражданской войны именно
сыну принадлежит бесспорная пальма первенства в ужа¬
се— с точки зрения интенсивности, если не всегда — ча¬
стотности3. Это значит, что, когда в римском городе ужас
становится нормой, когда война, разгоревшаяся прямо вну¬
три семей, становится plus quam civile4, необходимо вместе
с Яном Тома рассматривать взаимоубийство братьев лишь
как этап — так сказать, еще не завершенный — на пути
к отцеубийству как к символу трансгрессии par excellence.
На пути к «паррициду» — это слово, которым тексты часто
заменяют «гражданскую войну»5, поскольку, понимаемое
1. Лукан. Фарсалия, II, 148-151. Пер. Л.Е. Остроумова с неб. изм. См.:
Jal Р. La guerre civile a Rome. Etude litteraire et morale. P. 406-411.
2. По поводу antiques fratrum discordiae cm.: Jal P. La guerre civile a Rome.
P. 406-411, впрочем, Жаль настаивает на попытках Августа вычер¬
кнуть из легенды о Ромуле тему фратрицида (Р. 408). О греческом
влиянии и его пределах: Там же. Р. 401-405.
3. В VII книге «Фарсалии» (большая битва) мы находим семь смертей
братьев на восемь смертей отцов. Что касается интенсивности, см.
в первую очередь Веллея Патеркула, определяющего степень вер¬
ности каждого члена familia: filiorum nullam (II, 67.2).
4. Лукан. Фарсалия, I, I. [Букв, «более чем гражданская».—Примеч. пер.]
5. См.: Thomas Т. Parricidium I. Le рёге, la famille et la cite (La lex Pompeia
et le systeme des poursuites publiques) // Melanges de l’Ecole fran9aise
de Rome. Antiquite. 1981. T. 93. № 2. P. 714. См. также: Mazzarino S.
II pensiero storico-classico. Vol. III. P. 73 — о Випитании Мессале, ко¬
торый, разбирая гражданскую войну 69 года до н.э., связывал ее
с отцеубийством, на одной «трагической» странице рассказывая
историю сына, убивающего своего отца в бою.
278

РОДСТВО ПОД ИСПЫТАНИЕМ КОНФЛИКТА
как убийство отца1, parricidium обозначает акт совсем иной
природы, чем самое тяжкое из убийств2.
То, что такой гпопос определяется исключительно рим¬
скими причинами — политической структурой семейных
связей, переплетением семьи и города, одним словом,
институтом patria potestas — уже было показано3, и мне,
разумеется, не нужно к этому возвращаться. Напротив,
некоторые моменты, как мне кажется, могут прояснить
кое-что в исследовании, в котором мы не можем доволь¬
ствоваться сравнением Греции с одной только Грецией.
Так, например, многое можно было бы извлечь из того
факта, что гражданские войны поспособствовали воз¬
никновению в Риме опасной близости между термином
Pater (или Parens) patriae и термином parricida4. Возвраща¬
ясь к stasis, мы воспользуемся этим, чтобы оценить раз¬
ницу между двумя способами мыслить город, семью и их
сопряжение5. Поскольку греческий способ интегрировать
семью в город состоит именно в том, чтобы дать сыну ав¬
тономию, в которой Рим ему отказывает вплоть до самой
смерти отца, мы не удивимся тому, что в oikelos polemos
роль сына в конечном счете утрачивает какое-либо зна¬
чение: несмотря на регулярные шутки насчет отцеубий¬
ства у афинских комиков, ненависть сына к отцу, судя
1. Не занимая никакой позиции относительно этимологии (убийство
подобного себе или убийство брата?), здесь мы сосредоточимся на
том, как этот акт представляют. [Parricidium, как считается, этимо¬
логически означает «убийство равного» {par).—Примеч. пер.]
2. Thomas Т. Se venger au forum. P. 77-78.
3. См.: Thomas T. Paura dei padri e violenza dei figli. Imagine retoriche
e norme di diritto // La paura dei padri nella societa antica e medievale /
Eds E. Pellizer, N. Zorzetti. Roma; Bari: Laterza, 1993. P. 120, 122-123, 135.
В этом же сборнике см.: Botteri Р. Figli pubblici е padri privati; Bonne-
fond M.-A. Senato e conflitti di generazioni nella Roma repubblicana.
О patria potestas, находящейся в самом центре этих представле¬
ний о войне сыновей против отцов: Thomas Т. Parricidium I. Р. 690
и Thomas Т. Se venger au forum, passim.
4. Jal P La guerre civile a Rome. P. 469-470; Thomas Y. Parricidium I. P. 653,
690-695.
5. Отметим, что полностью «римский» выбор Фюстеля де Куланжа,
спроецированный на Грецию, не оставляет никакого места братьям,
кроме разве что разделов наследства, и если рубрика «отец» в ин¬
дексе «Античного города» является весьма обширной, то рубрика
«брат» отсутствует как таковая.
279

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
по всему, никогда не приобретала действительное поли¬
тическое измерение в таком городе, как Афины, где отец
и сын, сидящие бок о бок на собрании граждан, были
тем самым политически уравнены1. По этой причине жест
сына-убийцы, каким бы осуждаемым он ни был, не воз¬
водится в ранг парадигматической чудовищности: по¬
скольку в stasis все происходит между гражданами, между
сыном — убийцей отца и отцом, убивающим сына, гре¬
ческая мысль может выбирать; и, как уже было сказано,
именно вторую фигуру она выбирает на деле, как самое
немыслимое1 2: немыслимое, как stasis, несомненно более не¬
мыслимое, чем отцеубийство, которое, не являясь в Афи¬
нах оборотной стороной patria potestas, не является также
и тем призраком, что преследует римскую историографию.
Как бы то ни было, отец, убивающий сына, является
лишь предельным случаем по отношению к тому, что я на¬
зову нормой ненормального. Поскольку в Греции гражда¬
не являются братьями, они остаются ими как в stasis, так
и в мирном городе, и фигура брата, поднявшегося на бра¬
та— ближнего-врага, превратившегося в политического
противника, — представляет собой наиболее разработан¬
ную модель политической ненависти.
В этой точке исследования был бы уместный повод — и со¬
блазн велик — перейти к более широким размышлениям
о том, как обстоит с семьей и городом между Афинами и Ри¬
мом и между Римом и Грецией. Но здесь мне не хватит ни вре¬
мени, ни места, да и момент для обобщений еще не пришел.
Поэтому я ограничусь несколькими краткими замечаниями.
I. Поскольку это для нас общее место — обозначать лю¬
бую гражданскую войну как «братоубийственную», мы
1. Maffi A. Studi di epigrafia giuridica greca. Milano: Giuffre, 1983. P. 9-11.
Также см. более детальное обсуждение «реальности» трений между
отцами и сыновьями в: Strauss В. S. Fathers and Sons in Athens. P. 130-
178 и особенно 153-166 (Аристофан).
2. Если время войны, когда отцы хоронят детей, является противопо¬
ложным нормальному, мирному порядку вещей, когда сыновья хо¬
ронят отцов, то stasis выходит за абсолютные пределы ужаса, когда
во время нее отец убивает сына.
280

РОДСТВО ПОД ИСПЫТАНИЕМ КОНФЛИКТА
легко забываем о том, что брат не всегда и не везде явля¬
ется обязательной фигурой жертвы междоусобных битв.
Вероятно, мятежники греческих городов, будучи homoloi,
укрепили бы нас в нашей приверженности тому, что по
сути своей является лишь простой семантической при¬
вычкой. И задача специалистов по Риму — сопротивлять¬
ся этому искушению и не доверять «фратернизациям»
и «братоубийственным войнам», изобилующим в дискурсе
наших современников по поводу bellum civile, в то время
как латинские тексты говорят о parricidium1.
2. Если мы сосредоточимся на понятии bellum plus quam
civile1 2, то должны будем констатировать, что конфликт, об¬
рушивающийся на семью, в Риме является чем-то более
серьезным, чем гражданская война в собственном смыс¬
ле, имя которой говорит лишь о противостоянии армий
граждан. Как если бы семья заключала в себе все воз¬
можные ценности, поскольку в ней есть нечто первичное,
абсолютно изначальное. «Более чем гражданская война»,
война внутри семьи: это высказывание можно проком¬
ментировать, напомнив, что в Риме семья основывает
город3 вплоть до того, что она часто — как во время ари¬
стократической церемонии публичных похорон4 5 — ставит
себя как спектакль, как сам образец римских доблестей.
Но следует также добавить, что и сама семья (одна из се¬
мей) может вовлечь город в bellum civileтак, Гракхи, как
известно, считаются зачинщиками десятилетий крова¬
вых гражданских противостояний6. Скажем ли мы тог¬
да, что в римской мысли о конфликте семья в конечном
счете является некой реальностью, тогда как в Греции
1. Jal Р. La guerre civile a Rome. Р. 295-296 («фратернизация»). Случа¬
ев употребления исследователями «фратрицида», даже тогда, ког¬
да, как у Петрония («Сатирикон», 8ол), употребляемое слово — это
parricidalis, бесчисленное множество. О «фигуральных» употребле¬
ниях отцеубийства см.: Thomas Т. Parricidium I. Р. 682.
2. Jal Р. La guerre civile a Rome. Р. 19-21, 36.
3. Ibid. Р. 394.
4. См. Полибий. VI. 52-54 с критическими замечаниями: Loraux N.
Invention d’Athenes. Р. 43.
5. Thomas Y. Se venger au forum. P. 66.
6. Botteri P. «Stasis»: le mot grec, la chose romaine. P. 88-89 и 99-юо.

ГЛАВА VIII. ПОЛИТИКА БРАТЬЕВ
она представляет собой модель и даже зеркало для горо¬
да, разделенного stasis?1 Само собой разумеется, мы осте¬
режемся от столь категоричного противопоставления. Но
в любом случае утверждение «греческий город является
семьей» должно быть понято прежде всего как одна из
наиболее действенных символических фигур коллекти¬
ва, носящего имя полис.
3. Syngeneia, с одной стороны, parentes — с другой. В Риме,
где отцы (Patres) занимают вершину пирамиды, говорят
о «родителях» (оттуда мы позднее унаследовали слово
parentas, а возможно, и саму вещь). В Греции — в данном
случае, в Афинах — говорят syngeneia. Разумеется, нет ни¬
чего удивительного в том, что в повседневности судебных
тяжб между частными лицами смысл слова может размы¬
ваться вплоть до утраты его однозначности2. Тем не ме¬
нее, как это мимоходом признает один афинский оратор,
в подавляющем большинстве случаев syngeneia принципи¬
ально означает, как и следовало ожидать, побочную ли¬
нию, противопоставляемую прямой филиации, которая
в данном контексте зовется geno&.
Syngeneis — Гомер говорил kasignitoi — итак, в последний
раз братья послужат греческой фигурой для того, что
мы, унаследовав из чисто латинского языка, называем
родственниками и родителями. Однако именно «братья»,
как правило, образуют греческий город, пребывает ли он
в мире (и тогда вместе с Эсхилом будут превозносить по¬
литическую koinophile dianoia, оплот против ужасов genos?)
или же его подрывает конфликт, и тогда нет более силь¬
ной ненависти, сразу и семейной, и «политической», чем
ненависть сыновей Эдипа5.
1. Loraux N. La guerra nella famiglia.
2. Sissa G. La famille dans la cite grecque. P. 183.
3. Исей. О наследстве Кирона, 35. См. также у Платона различение
ekgonoi/syngeneis («Законы», IV, 7i8a7).
4. Эсхил. Эвмениды, 985.
5. В «Семеро против Фив» (880-883) смертельное соперничество бра¬
тьев является неразрывно семейным и политическим, и примиряет
их только сталь (883; см. также 941: pikros lyter neikeon). Ср.: Alaux J.
La liege et le filet. P. 73 и след.

Глава IX
Об одном примирении
на Сицилии1
В конце IV или в начале III века до нашей эры жители
маленького сицилийского городка Наконе примирились
после diaphora и доверили бронзе память об этом собы¬
тии, кодифицированном в декрете: теперь настало время
погрузиться в текст, о котором мы уже не раз упоминали
в предыдущих главах.
Вернуться в Наконе2? Если после 1980 года — даты пер¬
вой публикации документа — в течение целого десятиле¬
тия надпись в Наконе наперебой комментировали исто¬
рики и лингвисты, счастливые от того, что располагают
новым документом, во многих отношениях уникальным
по своему жанру3, то теперь, когда горячка немного спала,
1. Неопубликованный текст. Его первая версия была представлена
в Институте римского права.
2. О его местоположении (рядом с Энтеллой, на юго-востоке от Сеге-
сты, на полпути между Палермо и Селинунтом) см.: Van Effenterre М.,
Van Effenterre Н. L’acte de fraternisation de Nakone // Melanges de PEcole
fran9aise de Rome. Antiquite. 1988. T. 100. № 2. P. 687-700. Об обсто¬
ятельствах декрета (вероятно, 345 год до н.э.): Dubois L. Actualites
dialectologiques. III. Un reflechi en -ta dans Pouest sicilien // Revue de
philologie. 1986. № 60. P. 102-105.
3. Впервые опубликованный в 1980 году Джузеппе Ненчи {Nenci G.
Sei decreti inediti da Entella // Annali della Scuola Normale Superiore
di Pisa. Serie III. 1980. Vol. X. № 4. P. 1271—1275), текст стал объектом
систематизированной публикации Ашери (Asheri D. Osservazioni
storiche sul decreto di Nakone) и отдельного сборника, включающе¬
го статьи Алессандри и Савалли (Savalli 1. Alcune osservazioni sulla
terza iscrizione da Entella // Materiali e contributi per lo studio degli
otto decreti da Entella / Ed. G. Nenci. P. 1055-1067). К тезисам Ашери
{Asheri D. Formes et procedures de reconciliation dans les cites grecques)
снова вернулся Филипп Готье {Gauthier Р. La dokimasia des victimes.
Note sur un inscription d’Entella // Annali della Scuola Normale Superiore
di Pisa. Serie III. 1984. Vol. XIV. № 4. P. 845-848), а также Дюбуа и ван
Эффентерры. Я сама комментировала вопрос о братьях в: Loraux N
La guerrra nella famiglia.
283

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
можно, оставив в стороне другие аспекты, сосредоточить¬
ся на примирении в Наконе.
Безусловно, этот декрет является экстраординарным
текстом как из-за символической одновременности, кото¬
рую он предполагает между своей формальной редакцией
и процедурой, неразрывно политической и религиозной
(созыв собрания и жертвоприношение), которую он пред¬
писывает1, так и по своему способу превратить братство,
столь дорогое для спекуляций философов, в институт.
Но поскольку примирение в Наконе отражает вполне об¬
щегреческое представление о stasis и homonoia, его следу¬
ет поместить в один ряд с теми, что имели место в Афи¬
нах в 403 году или в эллинистической Алифере. Ибо этот
гапакс, на чьей единичности так настаивал Давид Аше-
ри, в действительности не является таковым, поскольку
в нем можно видеть одну из стратегий по защите горо¬
да от конфликта, и читатель, уже знакомый с граждан¬
скими операциями демонстративного стирания1 2, вполне
мог бы увидеть в нем документ настолько же образцовый,
насколько и поразительный.
Как выйти из diaphora
Итак, текст, который в виде исключения я переведу пол¬
ностью, хотя в мои планы не входит комментировать все
его составляющие:
В архонтство Левка, сына Каисия, и Филонида, сына [Фил][...],
в четвертый день адониоса. Решение
собрания, а также совета: поскольку
из-за благосклонной судьбы поправились общие дела
5 наконийцев, то благотворно будет, чтобы и в будущем
они жили
как граждане [politeuesthai] в согласии3,
1. См.: Asheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1038.
2. См. выше главу VII.
3. Я перевожу так [как фр. entente. —Примеч. пер.] термин homonoia, что¬
бы избежать римских обертонов «единодушия» [фр. concorde; более
точным русским переводом homonoia было бы «единомыслие». —
Примеч. пер.].
284

КАК ВЫЙТИ ИЗ DIAPHORA
и поскольку присутствующие послы из Сегесты,
Апеллик, сын Адеида, Аттик, сын Пистона, Дионисий,
сын Декия,
дали, ради общих интересов всех граждан, совет,
то да будет решено созвать четвертого адониоса собрание
ю граждан, и, пусть все те, для кого распря [diaphora]
между гражданами
имела место, когда они боролись \agonizomenois\ из-за общих
дел, будучи созванными [anaklethentas]
на собрание, осуществят примирение с самими собой,
составив список [prograpsantd]
для каждой из двух групп [hekateron] по тридцать. Те, кто
были противниками [<hyp>enantioi\
ранее, пусть составят список каждая группа для другой
[hekateroi hekateron prograpsanto].
15 Пусть архонты, написав на жребиях [klarographisantes]1 имена
раздельно для каждой
из групп и бросив их в урны, вытащат по жребию
по одному из каждой [hena ex hekateron:],
а из остальных граждан присоединят по жребию по три
к двум, исключая кровных родственников, которых закон
предписывает не допускать в судах. И пусть те, у кого
один жребий,
го станут избранными братьями и живут в согласии
[homonooUntes] друг с другом [allalois]
по всей справедливости и в дружбе [philias]. Когда же все
шестьдесят жребиев будут вытянуты, а также те, кого
присоединили по жребию к этим, то пусть все оставшиеся
граждане
присоединятся по жребию группами по пять, не присоединяя
25 по жребию родственников, как уже было сказано, и да будут
между собой они братьями, как и предыдущие,
кому выпал один жребий. Пусть ответственные
за священную память
\hieromndmones — иеромнемоны]2 принесут в жертву
белую козу и пусть все, что необходимо
для жертвоприношения,
1. Как и большинство комментаторов этого текста, я интерпретирую
klaros как «жребий» для каждого, вопреки Дюбуа (Dubois L. Actualites
dialectologiques), который придает klaros смысл «земельного надела»,
интерпретируя этот декрет как раздел земель после stasis.
2. Дорийская форма hieromnemones. О mnemones см. выше главу I.
285

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
выдаст распорядитель. Таким же образом и все
последующие магистраты
30 пусть приносят каждый год в эти же дни
Предкам и Согласию по жертве за каждую из двух групп
[hekaterois] во время докимасии,
и пусть все граждане празднуют друг с другом
по их братствам. Этот декрет, выбитый
архонтами на бронзовой стеле, в пронаосе [храма] Зевса
Олимпийца
35 да будет помещен.
Столько операций, чтобы выйти из того, что декрет на¬
зывает diaphora между гражданами (ст. ю)? Историки не
готовы так легко согласиться с этой идеей. Есть те, кто,
как Ашери, повторно переводит diaphora как stasisж, усма¬
тривая здесь электоральные споры между влиятельны¬
ми гражданами1 2; те, кто, хотя и не отвергая этот анализ
полностью, стремится его умерить3, и те, кто хочет пре¬
уменьшить важность распри. В самом деле, если пони¬
мать это слово как «мелкие дрязги», обосновывая тем, что
Наконе была крошечным государством, мы, безусловно,
должны будем удивиться, что наконийцы изобрели столь
изощренную процедуру с единственной целью «дать по¬
нять разгоряченным гражданам, что то, что их объеди¬
няет, важнее того, что разделяет»4.
Разумеется, слово diaphora5, характеризующее категорию
разногласия, охватывает широкий спектр употреблений,
от самых общих до более специфичных — например, оно
1. Aheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1034 и Aheri D.
Formes et procedures de reconciliation dans les cites grecques. P. 139.
2. Aheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1035. О том, что
arkhai («магистраты») могли быть поводом и целью stasis, свидетель¬
ствуют Фукидид (VIII, 54.4: подготовка к захвату власти олигарха¬
ми) и Аристотель («Афинская полития», 12.2, после Солона). Кроме
того, связь агона со stasis очевидна у Фукидида (VI,-38.3: staseis... каг
agonas).
3. Savalli I. Alcune osservazioni sulla terza iscrizione da Entella. P. 1058-1059
и юбо («глубокая гражданская распря»).
4. Van Effenterre M., Van Effenterre H. L’acte de fraternisation de Nakone.
5. Впрочем, как и stasis, о чем напоминает Мозес Финли, видящий в ней
«слово-бумажник». Finley М. Politics in the Ancient World. Cambridge:
Cambridge University Press, 1983. P. 105.
286

КАК выйти из diaphorA
может обозначать голосование1 — вплоть до случаев, когда
в контексте жестокого конфликта оно соседствует со stasis
но хотя бывает и так, что этот термин обозначает только
раздор, способный повлечь за собой гражданскую войну1 2 3,
и хотя объем его понятия в целом значительно шире, чем
у слова stasis4, мы в первую очередь видим в нем эвфемизм
par excellence, к которому прибегают примирившиеся горо¬
да, когда им не удается, обращаясь к собственной истории,
полностью избежать намеков на stasis в их прошлом: по
крайней мере, именно такой предстает распространенная
практика гражданских надписей5, приберегающих редкие
случаи употребления stasis для событий окрестных горо¬
дов6, — и когда в epitaphios «Менексена» Платон называет
«нашим раздором» афинскую гражданскую войну кон¬
ца V века, которая у Ксенофонта становится stasis7, нет
никаких сомнений, что он хочет поиронизировать над
тенденцией к эвфемизации, свойственной официальной
риторике Афин. И мы добавим, что, будучи употреблен¬
ным по отношению к распре между гражданами, глагол
diaphero регулярно обозначает тот тип конфликтов, ко¬
нец которым кладет dialysis8, из чего можно сделать вы¬
вод, что разница между diaphora и stasis в конечном счете
1. См.: Loraux N. La majorite, le tout et la moitie и Loraux N La democratic
a Pepreuve de Petranger.
2. Savalli I. Alcune osservazioni sulla terza iscrizione da Entella. P. 1060.
3. Например, в Элиде, где состояние diaphora предшествует самим мя¬
тежным действиям (Ксенофонт. Греческая история, VII, 4.15) или
в Кинайфе (Полибий. IV, 17.10).
4. Это подразумевается в анализе термина Платоном, см.: «Государ¬
ство», IV, 470b, 47ia-b (где слово охватывает и polemos, и stasis), а так¬
же «Законы», 862с (где оно противопоставляется термину philta).
По поводу одного отрывка из «Евтифрона» см. также: Cambiano G.
Pathologie et analogic politique // Actes du 4eme Colloque international
hippocratique (Lausanne). Geneve: Droz, 1983. P. 444, note 15.
5. См. примеры, приведенные в: Savalli I. Alcune osservazioni sulla terza
iscrizione da Entella. P. 1060-1061, которая противопоставляет их упо¬
треблению stasis историками, не учитывая, что формуляр декрета не
подчиняется тем же правилам, что и историографический нарратив.
6. См., например, декрет из Кносса для Гермия из Коса (конец III века,
SIG, 528, ст. 4-7: сообщение о stasis в Гортине).
7. Платон. Менексен, 243d5 [hemetera diaphora]; Ксенофонт. Греческая
история, III, I.I.
8. См., например: Pouilloux, 21, ст. 5, 8-9, п и 16.
287

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
является незначительной. Поэтому, больше не задержи¬
ваясь на попытках определить, чем в действительности
была diaphora наконийцев, констатируем, что все эти опе¬
рации виделись им совершенно необходимыми, чтобы
предотвратить любое новое разделение, а единственная
цель была в том, чтобы, как и в повествовании Ксено¬
фонта о stasis в Афинах1, возобновить нормальную граж¬
данскую жизнь (politeuesthai: ст. 6).
Итак, благодаря вмешательству чужеземных «миротворцев»2,
в данном случае пришедших из совсем близко расположен¬
ной Сегесты, граждане Наконе соглашаются примирить¬
ся, планируя предотвратить любое разделение в будущем3,
и такое благоразумие тем более необходимо, поскольку их
город совсем маленький: вероятно, как и их современник
Аристотель, они полагали, что для города нет большей
опасности, чем разделение без остатка, и что маленькие
города подвержены этому больше, чем другие, поскольку
в них легче разделить все население на две группы без
того, чтобы хоть какое-то meson могло смягчить конфликт4.
Возможно, мне возразят, что, вовсе не затрагивая то¬
тальность гражданского тела, воздействие diaphora на¬
конийцев было весьма ограниченным, поскольку число
«противников», обозначенных в таком качестве, равно
шестидесяти, и каждая из первых тридцати групп бра¬
тьев включает в себя по три нейтральных граждани¬
на на два противника — и это не считая последующих
групп, состоящих, как предполагается, из одних «ней¬
тралов». Но мы должны постараться не упустить из виду
1. Ксенофонт. Греческая история, II, 4.22 и 4.43 (два употребления). См.
также: OGIS, 229, ст. 64-65: politeusomai astasiatos.
2. Эта практика, распространенная в эллинистических городах, на¬
поминает katartisteres архаической эпохи: см. выше главу IV.
3. Означает ли es ton loipon khronon (ст. 5) [букв, «на оставшееся вре¬
мя».— Примеч. пер.], как мне предлагали, «настолько долго, пока
будут живы старые противники, ставшие братьями»? Я так не счи¬
таю, ибо хотя вполне возможно, что институту братьев придет ко¬
нец вместе со смертью участвующих в нем лиц, декларация устой¬
чивого согласия в начале декрета располагается на совсем другом
уровне обобщения.
4. Аристотель. Политика, IV, 12д6аю.
288

КАК ВЫЙТИ ИЗ DIAPHORA
совершенно фиктивный — или, самое большее, лишь бла¬
говидный— характер числа шестьдесят1. Прежде всего
потому, что в общем случае коллективы, созревшие для
примирения, стремятся изолировать «виновников распри,
врагов, но всегда немногих числом»1 2: напомним, что из
амнистии афиняне исключили только считанные группы
олигархов (магистраты Тридцати, Десяти, Одиннадцати
и прежних управителей Пирея)3. Что касается совершен¬
ной симметрии, позволяющей насчитать одно и то же
количество hypenantioi с каждой стороны (ст. 13), она, оче¬
видно, основывается не на чем-то реальном — поскольку
в политическом языке и мысли греков любая stasis имеет
тенденцию противопоставлять группу oligoi большому чис¬
лу (polloi) — но на законе симметризации, которым во все
эпохи греческой истории руководствуется мысль о stasis4,
и можно уверенно утверждать, что как только основные
мятежники определены (более того, определены своими
врагами, чье знание о враге всегда безошибочно), с той
и с другой стороны еще остались второстепенные сторон¬
ники, растворившиеся среди тех, кого декрет называет
«остальными гражданами». Наконец, даже если предполо¬
жить, к чему как будто подталкивает описание процедуры,
что весь город не разделился без остатка на два лагеря,
логика декрета сама по себе подразумевает, что разделе¬
ние все равно затронуло весь город как целое: дело не
только в том, что «нейтральные» граждане должны под¬
вергнуться тому же самому братанию, что и остальные,
но и в том, что в положении, обязывающем явиться на
собрание «всех тех, для кого распря между гражданами
имела место» (hossois ha diaphora ton polit[an] gegone: ст. io)5,
1. Фиктивный, а не «практичный» (как утверждают Ван Эффентер-
ры после справедливого замечания, что «нет никакой причины
полагать, что обе присутствующие партии насчитывали ровно по
тридцать человек каждая»: Van Effenterre М., Van Effenterre Н. L’acte
de fraternisation de Nakone. P. 694, note 29).
2. Платон. Государство, V, 47ia-b.
3. Аристотель. Афинская полития, 39.6.
4. См. выше главу IV, а также: Loraux N. Согсуге 427, Paris 1871.
5. Вместо «всех тех граждан, для кого распря имела место» — перевод
неудовлетворительный из-за самого порядка слов в предложении.
289

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
следует прочитывать сразу и намерение произвести точ¬
ный подсчет (hossois)1 и констатацию того, что, случив¬
шись между гражданами, распря действительно вовлекла
в себя весь город целиком2.
Весь город целиком? Да, действительно, в этой надписи,
в общем и целом представляющей собой новинку в кор¬
пусе гражданских примирений, читатель текстов к своему
глубокому удовлетворению обнаруживает те же языковые
обороты, которые, как он считал, присущи письму исто¬
риков, повествующих о stasis.
Это относится к «патетическому»3 употреблению воз¬
вратных местоимений, которыми историографическая
проза, драматизируя, не раз и не два заменяет взаимную
форму allilous, когда мятеж обрушивается на единство го¬
рода4— таким же образом, выступая против Каллимаха,
не соблюдающего амнистию, Исократ будет грозить опас¬
ностью того, что афиняне «разрушат» обязательства, ко¬
торые они приняли «по отношению к самим себе»5. Разу¬
меется, в Наконе настало время для объединения, а не
для pathos, и утверждение, что homonoia будет взаимной,
надлежащим образом повторяется в декрете {homonoountes
allilois: ст. 20; ср. ст. 32). Но примечательнее здесь обраще¬
ние к возвратному местоимению на -ta6: дублируя ожидае¬
мое употребление allilois и настойчиво внушая отношение
1. Во всяком случае, именно таков был план афинского города, ка¬
савшийся как людей из Филы, которых нужно было отличить от
толпы «тех, кто из Пирея» (ср.: Эсхин. Против Ктесифона, 187: boule,
skepsamene hosoi ерг Phylei epoliorkhetesan...), так и осиротевших де¬
тей полноправных граждан (декрет Феозотида, ст. 4: hosoi Athenaion
apethanon... в: Stroud R.S. Greek Inscriptions. Theozotides and the Athenian
Orphans // Hesperia. 1971. Vol. 40. № 3. P. 280-301). [Hosoi — «все те,
кто... все те, для кого».—Примеч. пер.]
2. См. замечания о том, что вытягивание этого жребия подразумевает
всеохватность: Van Effenterre М.} Van Effenterre Н. L’acte de fraternisation
de Nakone.
3. Имеется в виду страдательное измерение pathos.—Примеч. пер.
4. См.: Loraux N. La main d’Antigone. P. 179-182 и Loraux N. Corcyre 427,
Paris 1871. Один пример среди множества других — Полибий (4.22.4:
estasiazon pros sphas).
5. Исократ. Против Каллимаха, 30: pisteis [...] tas pros hemas autous gege-
nemenas [...] lysomen (но в 46 мы видим pisteis allelois edomen).
6. См.: Dubois L. Actualites dialectologiques. P. 102-103 по поводу строк 19,
26, 27. [Имеются в виду словоформы autonta и autoista. —Примеч. пер\
290

О «БРАТСТВАХ» В ГОРОДЕ
почти что идентичности, оно создает сплоченный моно¬
лит «братьев», которых жребий объединяет между со¬
бой (если точнее, «с собой», «с самими собой»). Впрочем,
декрет выше уже предписывал, чтобы для наконийцев
dialysis совершилась «от самих себя к самим себе» (autoiis
pot3 autoiis: ст. 12)1, и группам братьев, как будто множеству
микрокосмов, остается лишь служить отражением неде¬
лимого единства «я» города.
Расхожей практике греческих языка и мысли2 так же
соответствует повторяющееся обозначение партий — по¬
скольку их две и они считаются взаимозаменяемыми3, —
с помощью hekateroi («каждая из двух групп»: ст. 13-14,
15-16, 16-17). Эффективное языковое средство на службе
у тенденции к симметризации, стирающей какое-либо
различие между противостоящими партиями4, это место-
имение выражает совершенную обратимость между теми,
кто во времени, которое хотят видеть окончательно про¬
шедшим (еп tois emprosthen khronois), были противниками
(ст. 13-14) и кого теперь призывают признать себя в каче¬
стве таковых только для того, чтобы лучше их подгото¬
вить для братского смешения. Что вновь возвращает нас
к тем «братствам», которые декрет учреждает как самую
неразрывную из связей между гражданами.
О «братствах» в городе
Итак, от братьев ждут, что они будут соединены очень
крепкой связью. Однако это братство представляет со¬
бой совершенно противоречивую идею согласно своей же
1. В силу грамматического правила, согласно которому повторение
местоимения тождества равнозначно употреблению возвратного
местоимения; примеры см. в: Loraux N. La main d’Antigone.
2. См., например, Платон. Государство, V, 47od с замечаниями: Asheri D.
Formes et procedures de reconciliation dans les cites grecques. P. 140, note 5.
3. У Фукидида они таковы даже в своем языке, см.: Loraux N. Thucydide
et la sedition dans les mots. Совершенное подобие, постулируемое в не¬
которых латинских текстах (Jal Р. La guerre civile a Rome. Р. 322-326),
представляется более внешним.
4. Об употреблении hekateroi для характеристики отношений между
противоположностями внутри антитетической пары см.: СатЫапо G.
Pathologie et analogic politique. P. 443.
291

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
собственной формулировке, поскольку оно является со¬
вершенно искусственным (будучи hairetoi, братья являют¬
ся братьями только в силу некой политической формы
решения1, даже если это решение было доверено жребию,
а не выбору), и в то же самое время метафорически пред¬
полагает изначальное кровное родство.
Так, эти братства должны будут праздноваться в тот же
день, что и жертвоприношение предкам (ст. 30-31), чей ти¬
тул Genetores обозначает их как предков по крови, и в этом,
вероятно, следует видеть способ, несмотря ни на что, на¬
делить отцами — но насколько возможно далекими — этих
«братьев», которые не являются сыновьями2. Правда, се¬
мейная метафора соединяется с политическим символиз¬
мом в запутанном взаимоналожении, поскольку жертво¬
приношение, равным образом посвященное Гомонойе3,
так же является частью символического празднования
городом самого себя. И разумеется, фигура братьев подда¬
ется самым разным политическим прочтениям: отложив
в сторону очевидные различия, подумаем о римских ар-
вальских братьях, содружествеУга£гбУ, заседающем в храме
Конкордии, — Джон Шайд показал, что, в значительной
своей части состоящее из старых врагов, оно символизи¬
ровало институциональное примирение римской элиты4;
и поверх зияющего временного разрыва также задумаемся
о «договорах единения» или о «клятвенных праздниках»,
посредством которых в революционной Франции, в ее
многообещающем начале, федерации повторяли братскую
клятву Игры в мяч5.
1. См. противоставление hairetoi и ек genous в: Платон. Менексен, 238CI3-4.
2. Даже лакедемонийские kasioi и kasies зависят от одних тех же «от¬
цов», как это показал Калам: Calame С. Les choers de jeunes filles en
Grece archaique. P. 377-379.
3. Афиняне, в свою очередь, учредили культ Демократии, но на деле
demokratia в IV веке все больше становится пустым словом, чем-то
вроде синонима homonoia.
4. Scheldt J. Romulus et ses freres. Le college des freres arvales, modeles public
dans la Rome des empereurs. Rome; Paris: Ёсо1е fran^aise de Rome, 1990.
5. Ozouf M. La revolution fran^aise et l’idee de fraternite. P. 167-168. [Име¬
ется в виду так называемое «движение федераций» — массовое воз¬
никновение низовых объединений граждан в 1789-1790 годах.—При-
меч. пер.]
292

О «БРАТСТВАХ» В ГОРОДЕ
Итак, метафорическими являются братья, избранные
в Наконе, — а не классификационными в строгом смыс¬
ле, как афинские phrateres в достопочтенных институцио¬
нальных рамках фратрии, которую, возможно, даже рефор¬
ма Клисфена не затронула до самой глубины1. И вполне
возможно, что, каким бы торжественным ни было их уч¬
реждение в один прекрасный день месяца адониоса, на-
конийские братства были лишь эфемерным институтом,
обреченным угаснуть вместе с последними «братьями»2.
Но в любом случае это совершенно новый институт, и не
может быть и речи о том, чтобы спутать его с древними
фратриями3. Короче говоря, примирившиеся наконийцы
станут adelphoi*, группами по пятеро и все между собой.
Но мы еще не закончили с парадоксами братства, по¬
скольку состав этих групп должен тщательно избегать
любого пересечения с реальным родством среди «бра¬
тьев» — требование, которое декрет формулирует, следуя
примеру законодательства, регулирующего судебные ин¬
станции: в самом деле, в момент, когда речь идет о том,
чтобы к двум антагонистам, вытянутым по жребию пер¬
выми, добавить из оставшегося корпуса граждан трех дру¬
гих братьев, так же вытянутых по жребию, уточняется, что
процедура должна будет проходить «исключая кровных
родственников \ankhisteiai\, которых закон предписывает
не допускать в судах» (ст. 17-19; ср.: 24-25). Является ли эта
отсылка к функционированию позитивного правосудия,
стремящегося таким образом избежать того, чтобы се¬
мейная солидарность не возродилась внутри трибунала5,
простым практическим удобством6 или нет, и затрагивает
1. О весьма дискуссионном вопросе о роли фратрии в клисфеновской
реформе см.: Murray О. Cities of Reason // The Greek City. From Homer
to Alexander / Eds O. Murray, S. Price. Oxford: Clarendon Press, 1990.
P. 1-25.
2. Этой гипотезой я обязана одному указанию Джона Шайда.
3. Наше незнание структур наконийского города не позволяет писать
об этом иначе как в модусе гипотезы.
4. О коннотациях, связанных с adelphos, см. выше главу VIII.
5. См.: Savalli /. Alcune osservazioni sulla terza iscrizione da Entella, где
приводятся ссылки.
6. Такой она бы была, скорее, в гипотезе о структуре арбитражного
типа.
293

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
ли этот отвод ankhisteia всех пятерых братьев или только
троих нейтральных, присоединившихся к двум бывшим
противникам1, — в данном случае этот вопрос не столь
значим для моей темы: главное здесь состоит в том, что
никакая связь реального родства не должна пересекаться
с той, которую устанавливает город. Как если бы семья,
слишком единая, а значит, по определению враждебная
своему внешнему или, наоборот, потенциальный источ¬
ник конфликта, могла сама по себе угрожать сплоченности
группы братьев: как раз в силу весьма похожей логики — за
пределами семьи и против нее — в «Государстве» Платон
предписывал обобщенное родство, чье назначение — из¬
бежать «тяжб и взаимных обвинений» (<dtkai каг enklimata
prds allelous), неизбежно рождающихся внутри семьи1 2.
Возможно, теперь у нас есть основания констатировать,
что в Наконе, как и во всей греческой мысли о городе,
заново возникает противоречие, которое без конца про¬
тивопоставляет семью самой себе, всегда подозреваемую
в том, что она ведет к слишком сильной сплоченности
и к слишком сильному разделению3. Кроме того, родство,
работающее в этих братаниях, является в первую очередь
символическим, и, чтобы понять его значение, тщетно
искать среди традиционных процедур или юридических
моделей — хотя именно таков был подход первого публи¬
катора этой надписи, который в adelphothetiai, упомянутых
в тексте (ст. 33)4, искал признаки «приемного братства»;
после чего, констатировав, что подобная идея неизвестна
греческому миру и открыто отвергается римским правом,
он считал возможным найти его истоки в карфагенских
практиках5. Но хотя присутствие карфагенян на Сицилии
1. В том случае, если бы три «нейтрала» исполняли функцию арбитров.
2. Платон. Государство, V, 464с!.
3. Как мы уже видели в главе VIII, то же самое относится и к братьям.
4. Употребление множественного числа, говорящее о конкретной дей¬
ствительности этих братств, означает именно то, что речь не идет
о юридических процедурах. Но это слово нельзя переводить рас¬
плывчатым «объединением», как это делает Дюбуа, которого сму¬
щает сама тема братства: Dubois L. Actualites dialectologiques. Р. 102.
5. Asheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1040-1041. Ана¬
логичный подход: Nallino C.A. Intorno al divieto romano imperiale
294

БРАТЬЯ, ТРЕТЕЙСКИЕ СУДЬИ
и может служить оправданием такому подходу1, все же
данное объяснение не представляется мне необходимым,
поскольку погружение в семейное воображаемое города
позволяет осмыслить это сицилийское примирение в чи¬
сто греческих терминах.
Принципиальным на мой взгляд является то, что силы
и устойчивости братской модели в репрезентациях единого
города2 достаточно самих по себе, чтобы объяснить нако-
нийское изобретение братств, при условии, что мы согла¬
симся мыслить его в рамках категории символического3.
Чтобы еще больше в этом убедиться, вероятно, можно
было бы позволить себе роскошь довериться «сицилий¬
скому роману» Платона, вообразив наконийцев, читаю¬
щих «Государство», но подобная фантазия в форме во¬
ображаемой конструкции очевидно относится к области
неверифицируемого, и поэтому я ограничусь куда более
правдоподобной идеей чего-то вроде passage a Vacte, задей¬
ствующего расхожие греческие представления.
Что, разумеется, никак не отменяет «экстраординар¬
ность» процедуры, связывающей братства с политиче¬
ским празднованием Гомонойи в монтаже, в котором Да¬
вид Ашери со своей стороны видит «смесь фиктивного
гражданского арбитража и религиозного праздника»4.
Братья, третейские судьи
Чтобы говорить об арбитраже, даже если он квалифи¬
цируется как «фиктивный», необходимы дополнитель¬
ные объяснения и, если это предложение Ашери еще
delPaffratellamento е ad alcuni paralleli arabi // Studi in onore di Salvatore
nel 40° anno del suo insegnamento. Palermo: Castiglia, 1933. Указанием
на эту работу я обязана Сальваторе Д’Онофрио.
1. Даже если мы должны вслед за Дюбуа связать это примирение
с волнениями, вызванными на Сицилии экспедицией карфаге¬
нянина Ганнона (345 год), тезис о карфагенской модели остается
проблематичным.
2. См. выше главу VIII.
3. Это хорошо показано в: Van Effenterre М., Van Effenterre Н. L’acte de
la fraternisation de Nakone.
4. Asheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1035.
295

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
недавно меня не убеждало1, теперь я к нему присоеди¬
няюсь. Разумеется, эта гипотеза, добавляя еще одно из¬
мерение к анализу института братств, который мы вели
до этого момента, его только усложняет; но мы не будем
удивляться такому наслоению значений, поскольку речь
идет о символическом институте, сверхдетерминирован-
ном по своей сути.
Если судебное измерение и в самом деле, на чем ре¬
шительно настаивал Жерне, определенным образом по¬
служило моделью для рождающегося политического1 2, то
настойчивое присутствие неразрешимо юридических и по¬
литических терминов в надписи из Наконе заставляет за¬
думаться о силе и устойчивости юридической парадигмы
в случае примирений в классическую эпоху. И действи¬
тельно, вслед за другими мы отметим употребление гла¬
гола апаксйейд (технического термина, означающего вы¬
зов в суд3), чтобы созвать наконийцев на halia (ст. п-12)4,
и глагола prographo (ст. 14), чтобы призвать обе партии
составить список «противников», — обозначая извещение
о деле, он наводит на мысль о чем-то вроде обвинения5,
с той разницей, что бывшие мятежники вызываются не
на судебный процесс, а на собрание граждан.
Но внимание следует сосредоточить в первую очередь
на группах из пяти. Чтобы их объяснить, мы, разумеется,
обречены на гипотезы: например, мы можем подчеркнуть
1. См.: Loraux N. La guerra nella famiglia. С тех пор аргументы Яна Тома
побудили меня пересмотреть этот вопрос.
2. Gernet L. Recherches sur le developpement juridique et moral de la pensee
grecque. P. 88-93 — правда, там речь идет о делах о пролитой крови.
3. Savalli /. Alcune osservazioni sulla terza iscrizione da Entella. P. 1062.
4. «Судя по всему, это общее собрание, наделенное судебной властью»
(Asheri D. Formes et procedures de reconciliation dans les cites grecques.
Le decret de Nakone. P. 139), — институт, весьма распространенный на
Сицилии и в Великой Греции (см. там же и в: Asheri D. Osservazioni
storiche sul decreto di Nakone. P. 1040). В Афинах heliata служит на¬
званием главного гражданского трибунала.
5. Это слово придает составлению списка, как указал мне Мишель
Умбер, характер настоящего обвинения. См. также: Savalli /. Alcune
osservazioni sulla terza iscrizione da Entella, где отмечается, что у гре¬
ческих историков Рима этот глагол служит дословным переводом
латинского proscribere.
296

БРАТЬЯ, ТРЕТЕЙСКИЕ СУДЬИ
индоевропейские обертоны этого числа1 или его полити¬
ческое значение, хорошо засвидетельствованное в Афинах
в реформе Клисфена1 2; его можно без труда разложить на
«два + три»3, что позволяет истолковать его как первое из
нечетных чисел, обеспечивающих присутствие еще одно¬
го «нейтрального» гражданина, чтобы надежнее получить
большинство4, и точно таким же образом можно попытать¬
ся объяснить наконийский декрет через афинские судеб¬
ные институты, где число пять играет роль базовой еди¬
ницы при формировании трибуналов5. И действительно,
если мы считаем, как это делает Давид Ашери, что каж¬
дая группа из пяти должна осуществлять, пускай и фик¬
тивно, «некий гибрид юридической процедуры и офици¬
ального посредничества»6 между ее членами, мы должны
обратиться к процедурам арбитражного типа.
Если говорить об арбитраже, то в данном случае не¬
важно, имеем ли мы в виду общегреческую практику об¬
ращения к частному арбитражу, когда категорический
императив состоит в том, чтобы добиться большинства,
или же полноценный институт типа публичных арбитров
в Афинах7; главное заключается в том, что, подобно чуже¬
земным судьям, вмешивающимся в качестве посредников
1. Можно подумать, например, о «Махабхарате», противопоставляю¬
щей две группы по пять братьев.
2. Ср.: Leveque Р, Vidal-Naquet Р. Clisthene PAthenien. Р. 92-96, где число
пять рассматривается в рамках анализа клисфеновских десяти.
3. Два — это число разделения (и число женского), три — мужского
и полноты; но таким же образом можно посчитать двух противни¬
ков и трех арбитров.
4. Ашери (Asheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1038)
интерпретирует «по всей справедливости и в дружбе» (ст. 20-21)
как отсылку к приговору, по меньшей мере формальному, который
выносится большинством голосов. См. также: Asheri D. Formes et
procedures de reconciliation dans les cites grecques. Le decret de Nakone.
P. 141: «с дружеской помощью или большинством голосов осталь¬
ных троих».
5. См.: Аристотель. Афинская полития, 64.3: kata pente.
6. Asheri D. Osservazioni storiche sul decreto di Nakone. P. 1038.
7. Ср. Аристотель. Афинская полития, 53 с замечаниями Жерне: Gernet L.
Droit et societe dans la Grece ancienne. Paris: Sirey, 1955. См. ниже гла¬
ву X. Заметим, что Аристотель упоминает публичных арбитров
в списке чиновников, чьи должности распределяются по жребию.
297

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
при выходе из гражданской stasisд, задача любого корпуса
арбитров заключается прежде всего в том, чтобы прими¬
рить (idialysai) стороны2.
Но связь с арбитражом становится более проблема¬
тичной, если мы попытаемся придать наконийскому ин¬
ституту эффективное функционирование. Мы не можем
удовлетвориться утверждением, что таким образом в груп¬
пе из пяти братьев действительно проводится различие
между двумя изначальными «противниками» и тремя
гражданами, занимающими позицию арбитров по от¬
ношению к первым. Это означало бы забыть, что весь
гражданский корпус в целом, а значит, и граждане, счи¬
тающиеся нейтральными, — те, кого текст характеризует
как «все оставшиеся граждане» {toils loipoiis politas pantas:
ст. 23-24), — будет поделен на группы из пяти, что (даже
если вообразить, как это сделала я, желание предотвра¬
тить некую общую конфликтность) исключает любой ре¬
альный арбитраж: в самом деле, какими арбитрами могут
быть те, кто должен разбирать свои собственные распри?
И поскольку благодаря обобщению процедуры весь город
оказывается распределенным по ряду арбитражных жюри,
сам город и становится арбитром самого себя, каковым
он может быть лишь фиктивно3.
Из чего следует, что эта фигура может пониматься
только метафорически4: да, возможно, это арбитры, но ар¬
битры символические, привлеченные лишь для того, что¬
бы в действительности ничего не судить, поскольку, как
надеются, в городе воцарится согласие. Поэтому, хотя ис¬
ключение любого реального родства внутри этих групп
и позаимствовано из гражданского правила, относящегося
к судебной сфере, именно сильнодействующей метафоре
1. См., например: Tod, 201; Pouilloux, 21, ст. 13-15, 22-23 (оппозиция
между edikasan и dielysan, когда dialyo действительно используется
в смысле «разрешить спор»).
2. У Аристотеля («Афинская полития», 53.2) это первый этап арбитра¬
жа, за которым может воспоследовать или не воспоследовать соб¬
ственно юридический этап.
3. Это рассуждение многим обязано замечаниям Яна Тома.
4. Аналогичную идею можно найти в: Van Effenterre М., Van Effenterre Н.
L’acte de fraternization de Nakone.
298

БРАТЬЯ, ТРЕТЕЙСКИЕ СУДЬИ
единокровности приходится прикрывать собой пробле¬
матичную метафору арбитража, а основная деятельность
этих братств, каждое из которых является микрокосмом
города, как мы уже знаем, будет заключаться в ежегод¬
ном отмечании праздника предков и Гомонойи {hoi polltai
pantes heortazonto par3 allalois kata tas adelphothetias: ct. 32-33).
To, что в этом декрете о примирении последнее слово
остается за праздником, вероятно, может нас удивить.
Но все и впрямь выглядит так, будто простого упомина¬
ния примирительной сходки граждан после stasis доста¬
точно для того, чтобы перейти к праздничной встрече, на
что в «Менексене» намекает Платон, когда восхваляет то,
как «радостно и по-семейственному» в 403 году «смеша¬
лись» между собой афиняне из Пирея и из города1, и еще
более поразительным выглядит официальный жест, с по¬
мощью которого, придавая этому празднику периодич¬
ность регулярного отмечания, наконийцы хотели вписать
его в гражданское время. Ибо для города, пребывающего
в мире, гражданское время является повторяющимся, бес-
событийным и мнящимся безразрывным временем всегда
обновляющегося аец в соответствии с которым магистраты
бесконечно сменяют друг друга во главе города, — имен¬
но так мы и будем интерпретировать положение, предпи¬
сывающее всем последующим магистратам каждый год
отмечать этот праздник {hai kata podas* arkhai pasai... kath3
eniauton: ct. 29-30). Вполне вероятно, что граждане Наконе
полагали, что в свободной от pathos длительности граж¬
данского времени повторения праздника будет достаточно,
чтобы отделить воспоминание о примирении от памяти
о конфликте, стирая прошлое под настоящим церемонии.
1. Платон. Менексен, 24305-6: hos hasmenos kai oikexos allelois synemeixan.
[«Смешались» — то есть «объединились» друг с другом демократы-
сопротивленцы и те, кто оставался в Афинах под властью Три¬
дцати.— Примеч. пер.]
2. Будучи сицилийской версией hoi aei еп arkhei ontes [те, кто в любой
данный момент времени занимает властную должность.—Примеч.
пер.], это высказывание означает: «наступающие на пятки», то есть
«те, которые воспоследуют». Это ясная формулировка непрерывно¬
сти в форме цепи.
299

ГЛАВА IX. ОБ ОДНОМ ПРИМИРЕНИИ НА СИЦИЛИИ
Преуспели они в этом или нет — история, которая
нам не известна, и тщетными будут любые предположе¬
ния на ее счет, тем более что надпись из Наконе нас за¬
интересовала только потому, что она представляет собой
весьма примечательный образец гражданского примире¬
ния. Помимо необычайной оркестровки, которой в ней
подвергается тема братства, и даже помимо очевидного
проекта превратить в tabula rasa прошлое, чтобы отныне
подчинить себе время без происшествий, это примире¬
ние, на самом деле, заслуживает такого внимания из-за
продуманного двойного отношения, которое оно поддер¬
живает с судебными процедурами — потому что для того,
чтобы объявить об исключении реального родства, оно
обращается к законам о трибуналах, и особенно потому,
что гражданская сплоченность проводится через мета¬
фору, имплицитную, но сильнодействующую, арбитража.
Тем самым этот декрет безвестного сицилийского го¬
родка ведет нас обратно к Афинам: действительно, в нем
я вижу возможность пролить свет на примирение 403 года
в одном из его конститутивных измерений — столь же
важном, сколь мало исследованном до этого момента на
нашем пути, — возвращаясь к афинскому запрету подавать
в суд для того, чтобы удовлетворить требования памяти,
восстающей против забвения прошлого.

Глава X
О правосудии как разделении1
Война является общей, а справедливость —
распрей [diken erin]...
Гераклит, DK В8о
Сможем ли мы на этот раз наконец попасть в Афины
403 года? Прежде чем перейти к катастрофе конца века,
давайте все же ненадолго задержимся в Афинах V века,
все еще сильных своей империей и своим господством
над Грецией, — в Афинах, где, если поверить памфлет¬
ной прозе олигархов, сутяжническая страсть граждан не
знала никакой меры2. Мы не слишком удивимся тому,
что масштабы этого явления гипетрофируются комедией,
всегда и по определению готовой критиковать демокра¬
тию: именно так в «Осах» Аристофана старик Филокле-
он, маньяк тяжб, которого собственный сын хочет изле¬
чить, снабжая случаями для разбирательства не выходя
из дома, считает, что тем самым реализуется одно очень
древнее предсказание:
Недаром слышал я, что все дела суда
Со временем в домах мы [афиняне] будем разбирать,
И каждый гражданин построит у себя
В сенях судилище размеров небольших,
С часовенку Гекаты. В каждом доме суд!3
Разумеется, Аристофан здесь занят своим ремеслом ко¬
мического поэта, чрезмерно преувеличивая характерную
черту, но, даже если никогда не доходило до того, чтобы
1. Здесь я повторяю и развиваю текст, прочитанный в ноябре 1993 года
на коллоквиуме, посвященном судебному процессу, и опубликован¬
ный в: Archives de philosophic de droit, 1994.
2. См.: Псевдо-Ксенофонт. Афинская полития, 1.16-18.
3. Аристофан. Осы, 800-804. Пер. Н.И. Корнилова.
301

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
каждый афинянин организовал карманный трибунал
для собственного пользования, как в комической фикции
«Ос», тем не менее весь афинский город в классическую
эпоху действительно был целиком охвачен отправлени¬
ем правосудия. И это именно потому, что Афины явля¬
ются демократией.
По крайней мере, именно эту связь между организаци¬
ей правосудия и politeia постулирует Аристотель в «Афин¬
ской политии», когда в числе трех наиболее «демократи¬
ческих» мер законодателя Солона упоминает
...предоставление всякому желающему возможности высту¬
пать истцом за потерпевших обиду; [и] третье, отчего, как
утверждают, приобрела особенную силу народная масса,—
апелляция к народному суду. И действительно, раз народ
суверенен [kyrios\ в голосовании, он становится сувереном
в гражданской жизни [tes politeias]\
И философ добавляет, что если Солон написал свои за¬
коны темными по смыслу, то это намеренно, чтобы на¬
род всегда был господином решения (/crisis2) — пункт, на
котором мы сейчас не станем задерживаться, но о нем
нужно будет вспомнить, когда мы будем рассматривать
глагол krinein и существительное krisis в качестве обще¬
принятых терминов, обозначающих решение в афинских
трибуналах. И тот же самый Аристотель, в III книге «По¬
литики» характеризовавший гражданина через его уча¬
стие в судебном процессе и в магистратах (krisis каг агк/гё),
отмечает, что такое определение гражданина должно быть
отнесено в первую очередь к демократии3; и он также раз¬
вивает эту идею в VI книге, упоминая в числе главных
черт демократии то, что «судебная власть принадлежит
всем, судьи избираются из всех граждан и судят по всем
делам или по большей части их, именно по важнейшим
1. Аристотель. Афинская полития, 9.3. Пер. С.И. Радцига с неб. изм.
2. По этому пункту см. многое проясняющие замечания Паоли:
Paoli U.E. Studi sul processo attico. Padova: GEDAM. 1933. P. 71.
3. Аристотель. Политика, III, 1275а22-23 и 127565 и след.; см. также:
1275617 и след.
302

МЯТЕЖНОЕ ПРАВОСУДИЕ?
и существеннейшим, как то: по поводу отчетов должност¬
ных лиц, по поводу политических дел, по поводу част¬
ных договоров»1. И даже Платон в своих «Законах», хотя
и критически, как мы увидим, настроенный по отно¬
шению к эффективности функционирования афинских
трибуналов, заимствует у демократии принципиально на¬
родный характер правосудия в сфере обвинения по госу¬
дарственным делам, добавляя, что и в частных делах «по
мере возможности все должны принимать в нем участие.
Кто не участвует в судебной власти, считается полностью
непричастным к городу»1 2.
Мятежное правосудие?
Итак, все кажется простым и ясным. За исключением од¬
ной проблемы, которую теперь мы и должны попытать¬
ся понять: если существование позитивного правосудия,
где решения принадлежат народу, само по себе являет¬
ся одним из завоеваний демократии, то как тогда объяс¬
нить настойчивость, с которой те же самые авторы — хотя
и часто критикующие демократию, но никогда тем не ме¬
нее не подвергающие ее систематической критике — свя¬
зывают судебный процесс, каким он сложился в Афинах,
с междоусобицей {stasis), как если бы между одним и дру¬
гим существовала необходимая связь?
Так обстоит у Платона: общность благ и женщин, харак¬
теризующая идеальный город «Государства», имеет своей
главной целью избавить стражей от всех «тяжб и взаимных
обвинений {dikai каг enklimata pros allelous)» — и между по¬
топом и нынешним человечеством «Законы» воображают
1. Там же. I3i7b2 и след. Пер. С. А. Жебелева с неб. изм. Следует доба¬
вить, что судьи афинских трибуналов набирались на основе в выс¬
шей степени демократического вытягивания жребия; и даже высоко
чтимый трибунал Ареопага, состоящий из старых архонтов, наби¬
рался на той же основе, несмотря на его аристократическое проис¬
хождение,— по крайней мере, с 487 года до н.э., с момента, когда
было решено «избрать по жребию девятерых архонтов по филам из
предварительно намеченных демами пятисот кандидатов» («Афин¬
ская полития», 22.5. Пер. С. И. Радцига).
2. Платон. Законы, VI, 7676-7686.
303

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
счастливую эпоху, не знавшую искусств войны, в особен¬
ности тех, что «применяются... внутри города, называясь
судебными тяжбами или мятежами (dikai каг staseis)», — тех,
что на словах и на деле пускают в ход все средства, ко¬
торыми люди причиняют друг другу зло и несправед¬
ливость (kakourgein te allelous каг adikein), — и вот, благода¬
ря простому соседству существительного dike и глагола
adikein, позитивное процессуальное правосудие [justice]
оказывается на службе у несправедливости [injustice]1. Что
касается Аристотеля, ему случается упомянуть приговор
трибунала в числе множества возможных причин stasis1 2,
и, если философ не доходит до того, чтобы причислить
его к непосредственным причинам гражданской войны,
то такой историк, как Фукидид, относит судебный про¬
цесс к числу орудий, используемых олигархами, которые
стремятся ниспровергнуть демократию3. Но, вероятно, наи¬
более выразительную форму эта идея получит в «Воспо¬
минаниях о Сократе» Ксенофонта, где Сократ высмеивает
софиста Гиппия, считавшего, что нашел неопровержимое
определение для dike, справедливости:
Клянусь Герой, ты сделал счастливое открытие, раз судьи
больше не будут разделяться в голосовании \dikha psephizo-
menoi4]; граждане не будут больше спорить о своих правах,
возбуждать судебные процессы, и участвовать в междоусоби¬
цах [antilegontes te каг antidikoiintes каг stasidzontes]5.
Если для греческих мыслителей политического — и так
начиная уже с Гесиода, которого греки сделали офици¬
альным теологом полиса — dike, понятая как трансцендент¬
ный принцип6, определяет хорошо управляемый город, то
неужели, когда те же самые мыслители, употребляя это
1. Платон. Государство, V, 464с!; Законы, III, 679с!.
2. Аристотель. Политика, V, 13о6аз1 и след.
3. Фукидид. III, 70.3 (Коркира); см. также: VIII, 54.4.
4. Буквальнее: «раздвоенно голосующими». — Примеч. пер.
5. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, IV, 4.8 с комментарием: Paoli U.E.
Studi sul processo attico. P. 70.
6. To есть в общем смысле справедливости. — Примеч. пер.
304

О ПРОЦЕССЕ КАК БОРЬБЕ
слово во множественном числе, придают ему конкретный
смысл «судебного процесса», этого достаточно, чтобы про¬
будился ненавистный призрак разделения? Из-за своей
повторяемости эта тема интриговала меня уже очень дав¬
но, и поэтому я буду искать прояснение этого спорного
пункта в исследовании процесса.
О процессе как борьбе
Прежде чем углубиться в эту тему, следует все же вкратце
напомнить несколько базовых черт афинской процессу¬
альной практики, но, разумеется, я ни в коем случае не
буду пытаться дать исчерпывающее описание позитив¬
ного правосудия в демократическом городе1.
Мне представляется необходимым напомнить несколь¬
ко принципиально важных фактов: что подавляющее
большинство дел, как частных, так и публичных2, разби¬
раются в народных судах3 по инициативе любого гражда¬
нина— то есть частного лица, хотя, судя по всему, в от¬
дельных случаях тот или иной магистрат мог выступать
в качестве обвинителя. Что процессу предшествовала
anakrisis (ее можно приблизительно перевести как «след¬
ствие») между сторонами перед магистратом, но на деле
он часто следовал за (частным или публичным) арбитра¬
жем— к этому я еще вернусь. Что противники должны
были сами защищать свое дело с помощью своих свидете¬
лей и, при случае, syndikoi (они помогают слабому в крас¬
норечии тяжущемуся, выступая в качестве друзей или со¬
юзников, когда наступает его черед говорить, но никоим
образом не являются адвокатами). Что судьи — гражда¬
не, уполномоченные судить просто в силу того, что они
1. Панорамный обзор см., например, в: MacDowell D.M. The Law in
Classical Athens. Ithaca: Cornell University Press, 1986.
2. О распространенности схем частной юстиции в Афинах см. заме¬
чания: Gernet L. Les Lois et le droit positif (introduction) // Platon. Les
Lois. Paris: Les Belles Lettres (2 ed). 1968. P. CXXXV.
3. За исключением дел об убийстве, которые разбирались перед Арео¬
пагом, или в других специальных трибуналах (эфеты Дельфиниона,
Пританейона и т.д.), и некоторых дел, затрагивающих безопасность
государства и разбиравшихся экклесией.
305

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
граждане, избранные по жребию, чтобы осуществлять эту
гражданскую функцию, за которую они должным образом
вознаграждались, — не имеют никакой другой роли, кроме
выслушивания и голосования, и, так же как и магистрат,
проводивший anakrisis и руководящий процессом1, не могут
вмешиваться и допрашивать стороны. Наконец, что при¬
говор закрывает дело без возможности какой-либо апел¬
ляции1 2. Таким образом, строго ограниченный во времени,
процесс, который подобно аристотелевскому объекту вклю¬
чает в себя начало, середину и конец, организует вплоть
до ее финала упорядоченную борьбу двух противников.
Если точнее, как это продемонстрировал в своем глубо¬
ком анализе Луи Жерне, процесс сам по себе является
борьбой (<agon)3, независимо от того, унаследован ли этот
агонистический характер из далекого прошлого, как счи¬
тал великий историк греческого права, или же он явля¬
ется структурным для афинского процесса в противопо¬
ложность процедурам арбитража. Итак, открытая борьба
между двумя противниками, строгим образом уравнен¬
ными между собой: одно и то же время речи (одинаково
ограниченное) для каждого из двух и, от начала и до кон¬
ца процесса, одни и те же жесты для истца и ответчика,
например принесение клятвы — речевой акт против ре¬
чевого акта, — поскольку перед молчащими судьями все
разыгрывается только между сторонами; именно поэтому
«доказательства, согласно духу агона, и особенно доказа¬
тельство клятвой, адресованы противнику: они предна¬
значены для того, чтобы принудить и убедить его»4.
1. Об этих функциях см.: Paoli U.E. Studi sul processo attico. P. 82, ко¬
торый показывает, что сфера действия магистрата вдобавок еще
и ограничена законом (Р. 57, 6о).
2. О выражении telos ekhei he dike (то есть «процесс пришел к своему
завершению») см.: Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 69
и 81 и Gernet L. Les Lois et le droit positif. P. GXXXIV.
3. Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 63 и Gernet L. Les
Lois et le droit positif. P. GXL.
4. Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 65 (курсив мой. —Н.Л.).
[Фр. convaincre может обозначать как «убедить», так и «уличить»
в юридическом смысле.—Примеч. пер.\

О ПРОЦЕССЕ КАК БОРЬБЕ
Поэтому, чтобы охарактеризовать процедуру, которая
оставляет за судьей одну-единственную функцию быть
«разделяющим1 надвое» (<dikhastes)1 2, поскольку он решает
в пользу одного или другого утверждения, а члены три¬
бунала, голосуя, разделяются между собой (напомним, что
у Ксенофонта судьи «разделяются надвое в своих голо¬
сах» dikha psephizomenoi\ кроме того, следовало бы вспом¬
нить о diaphora, термине для голосования3, столь близком
diaphoron, обозначающему разногласие), вокабулярий раз¬
деления повторяется снова и снова, о чем свидетельствует
избыток терминов на dia-4 5, особенно тех, что обозначают
решения судей: так обстоит с diaireln («делить», «произ¬
водить раздел», отсюда «решать») и diagignoskein («судить
между двумя противоречащими притязаниями»), вплоть
до того, что благодаря добавлению dia- слово krisis, тер¬
мин как для решения, так и для выбора, интенсифици¬
руется в diakrisif. Тем не менее krinein и само по себе яв¬
ляется принципиально важным глаголом для решения,
понятого как разделение.
1. Употребленное Лоро французское diviseur (от позднелатинского divisor.;
которое может обозначать судью) также имеет значение подстрека¬
теля, сеятеля раздора и т.д. — Примеч. пер.
2. Вспоминая одну из редких игр слов, которые себе позволяет Ари¬
стотель в «Никомаховой этике» (V, П32а31-32) между dike и dikha.
3. См. выше главу IV, а также: Loraux N. Reflections of the Greek City on
Unity and Division // Eds A. Molho, K.A. Raaflaub, J. Emlen. City States
in Classical Antiquity and Medieval Italy. Stuttgart: F. Steiner Verlag, 1991.
P. 39-43; diaphoron: например, Фукидид. II, 37-1-
4. Шантрен (DELG, s.v. dia) приписывает префиксу dia- изначальный
смысл «разделения, отсюда идея дистинкции, различия, соперни¬
чества»; о dia- и разделении см. выше главу IV, а также: Loraux N.
Reflections of the Greek City on Unity and Division. Согласно Жерне
(Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 99-100), «этот пре¬
фикс [...] предполагает две стороны, размещенные на одном уровне,
между которыми необходимо принять решение». Это размещение
на одном уровне полностью реализуется в процедуре, называющей¬
ся diadikasia, в которой нет ни обвинителя, ни защитника, но два
или больше равных противников.
5. Diairein см., например, в: Эсхил. Эвмениды, 472, 488 и Платон. Поли¬
тик, 305b; diagignoskein: «Эвмениды», 709 с комментариями: Gernet L.
Recherches sur le developpement juridique et moral de la pensee grecque.
P. 88-89; diakrisis: Платон. Законы, VI, 7б8аз (но в 768ai употребля¬
ется термин krisis).
307

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
Krinein, уточним мы, а не dikazein, даже если афин¬
ские судьи традиционно зовутся dikastai. Различие меж¬
ду krinein — которое является неким discernere1 и в своих
наиболее древних употреблениях само наводит на мысль
о конфликте2, и dikazein, которое на архаической стадии
правосудия (когда приговор, так сказать, механически
детерминирован доказательствами) состоит в «примене¬
нии надлежащей формулы» (dike)3 — уже было предметом
многих авторитетных комментариев4, поэтому я не буду
распространяться по этому пункту и лишь напомню, что
«в аттическом праве обязанность судьи состоит не в том,
чтобы применить закон к конкретному случаю, но в том,
чтобы решить спор [...] конфликт между двумя неприми¬
римыми утверждениями»5. Это значит, что он судит по
совести, и слово gnome обозначает сразу и мыслительную
операцию, которую он совершает, — применение этого
«различения», что для такого историка, как Фукидид,
является высшим из качеств гражданина — и оценку,
которую он дает преступлению; сразу и индивидуаль¬
ное «чувство» каждого, которому город полностью дове¬
ряет6, и проистекающее из него решение7, в силу закона
большинства выражающее в конечном счете суждение
не индивидов, но множества, на что обращает внима¬
ние Аристотель8.
1. Разделение, различение (лат.).
2. См.: Гесиод. Теогония, 535 и 882 (конфликт, разделяющий богов, лю¬
дей или титанов и выявляющий сильнейшего между ними); также
можно вспомнить «Эвмениды», 677: pos agon krithesetai. Ср.: Gernet L.
Recherches sur le developpement juridique et moral de la pensee grecque.
P. 90 и примеч. юб.
3. См. в первую очередь: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских соци¬
альных терминов. С. 304. Цит. с изм.
4. Особенно Paoli U.E. Studi sul processo attico. P. 67, а также Gernet L.
Recherches sur le developpement juridique et moral de la pensee grecque.
P. 450 и Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. no.
5. Paoli U.E. Studi sul processo antico. P. 67.
6. Это потому, что, как замечает Жерне, «фундаментальным поняти¬
ем является dikaion [справедливое], известное сознаниям непосред¬
ственно»: Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 67.
7. Gernet L. Recherches sur le developpement juridique et moral de la pensee
grecque. P. 86, 91-92 и Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne.
P. 66-76.
8. Аристотель. Политика, III, 1282аз4~з8.

О ПРОЦЕССЕ КАК БОРЬБЕ
Поскольку не бывает борьбы, которая не вела бы к по¬
беде одного из противников над другим, суверенное реше¬
ние, принятое голосованием судей, служит объявлением
этой победы и в то же самое время оно ее и приносит. Или,
скорее, если взглянуть на происходящее в другом смысле:
приговор завершает борьбу, но он так же целиком и пол¬
ностью является ее верным и неукоснительным выраже¬
нием; он решает, но также определенным образом придает
противостоянию его завершенную форму, ограничива¬
ясь тем, что он фиксирует и освящает [consacre] резуль¬
тат агона, к которому «город остается в некотором смысле
непричастным»1. Решимся ли мы добавить: и в некотором
роде зрителем? Как бы то ни было, больше мы не можем
уклоняться от неизбежного вопроса о пассивности судей.
Как известно, перед афинскими судьями истец и от¬
ветчик выступали по очереди, каждый произнося свою
судебную речь2; после чего трибунал сразу же и без обсуж¬
дения приступал к голосованию, без того, чтобы хотя бы
одно должностное лицо или публичное ведомство вы¬
разило какое-либо мнение3. Это молчание судей явля¬
ется настолько конститутивным для афинской dike, что
в случае, когда процесс о государственной измене, вроде
процесса над стратегами, командовавшими в битве при
Аргинусских островах (406 год до н.э.), проходит перед
Ekklesia, и большое число граждан выступает за или про¬
тив обвиняемых4, можно с полным основанием считать,
что на деле речь здесь идет, скорее, не о процессе в соб¬
ственном смысле слова, но о дебатах на собрании5. Как
если бы взять слово по поводу того, что стоит на кону
в том или ином судебном процессе, означало тем самым
утратить позицию судьи.
1. Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 69.
2. В некоторых случаях убийства и во многих частных тяжбах преду¬
сматривалось даже два выступления, что позволяло истцу, говоря¬
щему первым, ответить своему противнику после его второго вы¬
ступления. MacDowell D.M. The Law in Classical Athens. P. 119, 249.
3. Там же. P. 251-252, где МакДауэлл подчеркивает различие с совре¬
менным судебным процессом в этом отношении.
4. Ксенофонт. Греческая история, I, 7-4~32-
5. MacDowell D.M. The Law in Classical Athens. P. 187-188.
309

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
Вполне возможно, что такое распределение ролей еще
раз свидетельствует о том, что «юридическая реальность
процесса [...] полностью исчерпывается идеей борьбы»,
в результате чего, поскольку работа с доказательствами
целиком возлагается на тяжущиеся стороны, трибунал
не располагает никакими средствами для «критики или
расследования»1 от своего имени, и даже средствами для
определения наказания, потому что в делах, для которых
оно не установлено законом заранее, ему приходится вы¬
бирать между двумя противоположными определениями
наказания, предложенными тяжущимися.
Разумеется, многое можно было бы сказать об этой
парадоксальной ситуации, как правило, вынуждающей
ответчика, если он хочет избежать тяжелого наказания,
какого всегда потребует его противник, предложить для
(то есть против) себя меру, куда более строгую, чем та,
какой пожелал бы он сам1 2 3. Это был бы повод, наоборот,
оценить всю провокационность Сократа, который против
смертной казни, требуемой его обвинителями, предлагает
«кару», на самом деле представляющую собой квинтэссен¬
цию гражданских почестей3; и тогда мы могли бы понять,
почему для афинских судей, которые не могли согласить¬
ся с таким определением меры наказания, открыто изде¬
вающимся над гражданским правосудием, не было друго¬
го выхода, кроме как уступить требованию обвинителей,
приговаривая к смерти эксцентрика, в качестве наказания
предложившего, чтобы его накормили обедом в Пританее.
Предельным случаем, несомненно, является эта история,
но, как известно, предельные случаи являются пищей для
юридической мысли4, и слишком известный процесс над
Сократом, столь часто рассматриваемый исключительно
1. Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 70;.по вопросу об
определении наказания см. также Р. 79.
2. Paoli U.E. Studi sul processo attico. P. 68.
3. О чести, которую представляет собой обед в Пританее, см.: Schmitt-
Pantel Р Les repas au Prytanee et a la Tholos dans l’Athenes classique. Sitesis,
misthos et trophe // Annali dell’Istituto Orientale di Napoli. 1980. № 2. P. 55-68.
4. Я обязана Яну Тома пониманием всей важности этого фундамен¬
тального правила юридической мысли.
310

О ПРОЦЕССЕ КАК БОРЬБЕ
с этической точки зрения, совершенно особым образом
проливает свет на афинские судебные процедуры, пре¬
красно иллюстрируя принуждение к пассивности, дей¬
ствующее на судей народных трибуналов.
Но мы не ошибемся, если скажем, что, не будучи ис¬
ключительно афинским, это принуждение является впол¬
не общегреческим и действительно представляет собой
communis opinio относительно пределов инициативы, допу¬
стимых для судей. Одна страница из Аристотеля, всегда
чуткого к расхожим мнениям, из которых и состоит здра¬
вый смысл, послужит этому доказательством: во II кни¬
ге «Политики», рассматривая конституцию Гипподама
из Милета, который, решая вопрос о судебном пригово¬
ре, возложил на судей определение наказания, философ
подвергает такой подход суровой критике; подобная прак¬
тика, возражает он, не только превращает судью в арби¬
тра — а решение арбитража не является приговором — но
уже само то, что судьи совещаются между собой по поводу
приговора, как это делают арбитры, когда их несколько,
чтобы уладить спор, —
это невозможно [ouk istin]; в противоположность этому, боль¬
шинство законодателей принимает меры, чтобы судьи не об¬
щались между собой [me koinologontai pros allelous]\
Как понять это «это невозможно» иначе чем как некое
«это так не делают»1 2? Тем самым подхватывая постулат
общего мнения, согласно которому «завершить процесс
с помощью судебного решения можно только одним спо¬
собом— вынести его в пользу одной из двух сторон»3,
Аристотель возводит факт в необходимость: если судьи
1. Аристотель. Политика, II, 126864-11.
2. В основе выражения ouk estin, употребленного Аристотелем, лежит
некое «этого не существует» [букв, «не есть». — Примеч. пер.], но по¬
нимаемое, как это следует делать в тех случаях, когда эта глаголь¬
ная форма находится под ударением [estin вместо estin.—Примеч.
пер\ как «это невозможно».
3. См.: Gemet L. Les Lois et le droit positif. P. CXLIII, где комментирует¬
ся текст Аристотеля.
зп

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
не обсуждают, это потому, что они не могут обсуждать.
Возможно, отложив в сторону аристотелевский консер¬
ватизм в вопросах правосудия, стоит задуматься об им¬
пликациях этого странного доверия к голосованию судей,
которые не могли задавать ни одного вопроса — ни сторо¬
нам, ни свидетелям — и не «сообщали» (koinologelsthai) свои
собственные вопросы в ходе хоть какого-то совещания1.
Что означало бы поразмышлять над пари, в силу которо¬
го решение, проистекающее из суммы индивидуальных
gnomai, будет — но благодаря какой алхимии? — с необхо¬
димостью правильным1 2. Здесь мы вплотную сталкиваемся
с трудным вопросом — который, как правило, очень плохо
ставят или считают всегда уже решенным — о сопряже¬
нии индивидуального и коллективного в афинской демо¬
кратии. Но сейчас я не буду глубоко в него погружаться,
поскольку подобное предприятие выходило бы далеко за
рамки данной главы — не говоря уже о средствах, кото¬
рыми бы я располагала.
Аристотелевскому консерватизму в данном случае сле¬
дует противопоставить дерзость, с которой в «Законах»,
размышляя над условиями возможности правосудия, ка¬
кому, наоборот, была бы присуща активность, Платон
критикует афинские процессуальные порядки, начиная
с немоты судей во время anakrisis и вплоть до их мол¬
чания во время прений, заодно проходясь и по самому
принципу тайного голосования3. С особой силой обли¬
чая правило, устанавливающее, что из всех магистра¬
тов только судья не обязан отдавать никакого отчета за
осуществление своих функций, Платон не довольствует¬
ся одним лишь совпадением во взглядах с Аристофаном
«Ос», иронически наделяющим Филоклеона гордостью
поступать так, что «и отчета мы в том никому не даем,
1. Аристотель дважды повторяет этот глагол («Политика», II, I268b7
и 1268Ы0), как если бы его употребления самого по себе было до¬
статочно, чтобы указать на откровенную абсурдность.
2. Предпосылки этой ставки на большинство рассматриваются в:
Terray Е. Un anthropologue africaniste devant la cite grecque. P. 21-24.
3. Платон. Законы, VI, 766d5 и след, с комментариями: Gemet L. Les
Lois et le droit positif. P. CXL-CXLI; IX, 876b.
312

О ПРОЦЕССЕ КАК БОРЬБЕ
не в пример остальным учреждениям»1; чтобы помыс¬
лить другое осуществление правосудия, Платону требу¬
ется сформулировать обратное правило, согласно которо¬
му в городе «Законов» никакой судья, никакой магистрат
не смогут ни отправлять правосудие, ни осуществлять
власть без сдачи отчетов2. Что, разумеется, предполагает,
что судьи обладают специальной квалификацией — и вот
все здание народного правосудия сразу же рушится3, но
зато Платону удается изобрести форменный допрос сто¬
рон судьями, которые «будут внимательно рассматривать
показания», — допрос, повторяющийся три раза, прежде
чем судьи наконец приступят к голосованию4. Само собой
разумеется, что платоновские судьи участвуют и в окон¬
чательном определении наказаний.
Я не стану задерживаться на комментировании этой ти¬
пично платоновской смеси дерзости воображения и крити¬
ки демократии, которая из простого переворачивания афин¬
ских реалий надеется извлечь благо для города. Для меня
важнее вернуться к судебному процессу в Афинах, чтобы
констатировать, до какой степени вся его логика предпола¬
гает, что dike— справедливость, но также и процесс — яв¬
ляется с самого начала и прежде всего поединком между
двумя противниками перед гражданским трибуналом.
Мы далеко еще не закончили с этим определением про¬
цесса как борьбы. Ибо в свете такого представления о нем
1. Аристофан. Осы, 587. Пер. Н.И. Корнилова — утверждение, справед¬
ливость которого признает сам Бделиклеон. Многое можно было бы
сказать об этой привилегии, нарушающей принципы системы, где
сдача отчетов является правилом и которая именно потому, что
граничит с безответственностью, дарит афинским судьям пьяня¬
щее чувство власти, высмеиваемое комедией.
2. Платон. Законы, VI, 76ie. В 767с предусматривается действие против
того, кто вынес несправедливый приговор, в пользу пострадавшей
от него стороны.
3. Тем не менее мы видим, как в VI, 7670-7686 Платон признает не¬
обходимость народных оснований для правосудия в своем городе.
На самом деле, изложение в «Законах» в значительной мере все
еще опирается на афинскую модель, и Жерне подчеркивает, до ка¬
кой степени она остается определяющей: Gernet L. Les Lois et le droit
positifi passim.
4. Платон. Законы, 855c.
313

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
теперь становится возможным вернуться к тому, что послу¬
жило исходной точкой для этих рассуждений: к той связи,
которую греческие мыслители жизни в городе настойчиво
проводят между dike и stasis—между позитивной органи¬
зацией правосудия и тем «разногласием», которое в гре¬
ческой мысли о политическом регулярно служит именем
для худшего из бедствий, что может обрушиться на город.
Здесь-то наконец мы и встретимся с Афинами 403 года.
Огкё9 третейский суд и примирение
Разумеется, несложно заметить, с какой повторяемостью
процедура арбитража мелькала на горизонте нашего из¬
ложения как сама фигура альтернативы судебному про¬
цессу. Фигура тем более важная, поскольку обращение
к арбитражу явно пользовалось настоящей популярно¬
стью в Афинах, если судить по многочисленным отсыл¬
кам к этой процедуре в судебных речах афинских ора¬
торов. Тем не менее следует оговориться, что речь здесь
пойдет не о частном арбитраже, несмотря на явное пред¬
почтение, которым такая практика, сразу и деликатная,
и гибкая, судя по всему, пользовалась у афинян в случае
несложного для разрешения спора1, — что действительно
подтверждается заявлением из «Законов» о «самом авто¬
ритетном (kyridtaton) суде», определяемом как тот, «кото¬
рый назначат для себя тяжущиеся стороны, выбрав его
сообща»2, или аристотелевской идеей о том, что «повсюду
наиболее заслуживающим доверия является арбитр, ар¬
битр же находится посередине (:mesos)»3, — но об «институте
1. До и даже во время процесса, вплоть до самого момента, когда су¬
дьи выносят постановление (Gernet L. Droit et societe dans la Grece
ancienne. P. 114). Это значит, что частный арбитраж вместо того, что¬
бы быть простой альтернативой судебному действию, сосуществует
вместе с ним и даже может в него вклиниваться.^
2. Платон. Законы, VI, 767b. Пер. А.Н. Егунова.
3. Аристотель. Политика, IV, 1297а5~6. Разумеется, судебные речи про¬
стым фактом своего существования подразумевают, что такого вме¬
шательства посредника могло быть недостаточно, и требовалось
обращение к услугам судей-«разделителей»; тем не менее в боль¬
шинстве случаев арбитраж предшествовал обращению к правосу¬
дию трибуналов — как будто для того, чтобы его избежать.
зн

DIKE, ТРЕТЕЙСКИЙ СУД И ПРИМИРЕНИЕ
публичных арбитров в Афинах»1 в том виде, в каком его
принципы изложены в «Афинской политии»:
[Третейские судьи (diaitetai)] принимают дело и, если не в со¬
стоянии будут примирить [dialysat] стороны, выносят свое
решение [gignoskoust\. Если обе стороны останутся доволь¬
ны приговором и согласятся с ним, тяжба заканчивается
\ekhei telos кё dike\. Если же один из тяжущихся подаст апел¬
ляцию в суд, тогда они кладут показания свидетелей, запро¬
сы и тексты законов в ящики — отдельно со стороны истца
и отдельно со стороны ответчика, запечатывают их и, при¬
ложив решение третейского судьи, написанное на особом
листе, передают четырем судьям, разбирающим дела филы
ответчика. Последние, приняв этот материал, направляют
[eisagousin] его в суд [...]*.
Это очень интересный текст, ибо под видом простого
изложения фактов в нем проговаривается глубокая дву¬
смысленность — двусмысленность процедуры, которая,
несомненно, институционализирована, но даже в своем
определении колеблется между частным улаживанием
и судебным процессом: diaitetes обозначает публичного
арбитра, но для частного арбитра не предусмотрено ни¬
какого другого названия, и, даже если может показаться,
что проведенное Аристотелем различие между поиском
примирения (dialysai) и действием, представляющим собой
судебное решение (gignoskousi), указывает на противопо¬
ставление двух совершенно разных уровней юрисдикции,
в действительности все обстоит гораздо сложнее; дело не
только в том, что публичный арбитраж может выступать
в качестве предварительной фазы процесса, служа под¬
готовкой к нему и в чем-то напоминая anakrisis — опреде¬
ляя статус дела и собирая для него доказательства3, — но,
поскольку он может завершиться приговором, очевидно,
1. Таково название одной работы Жерне: Gemet L. Droit et societe dans
la Grece ancienne. P. 103-119.
2. Аристотель. Афинская полития, 53.2. Пер. С. И. Радцига с неб. изм.
3. Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 115, а также Gemet L.
Les Lois et le droit positif. P. CXLI.
315

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
что он сам по себе уже содержит что-то от процесса1.
Таким образом, это сразу и пластичная, и строго коди¬
фицированная процедура, в связи с чем, возможно, бу¬
дет небесполезно уточнить — к чему мы, впрочем, скоро
вернемся, — что она возникла «в первые годы или ме¬
сяцы, последовавшие за восстановлением демократии»
в 403 году1 2.
Представляет ли собой арбитраж, как считал Жерне,
«иную концепцию по отношению к правосудию трибу¬
налов, более древнюю3 и все еще живучую» или нет, важ¬
нее всего та роль, которая придается в нем примирению
в настоящем времени, вплоть до того, что, когда арбитр
должен, несмотря ни на что, разрешить спор, считается,
что он должен судить не по закону, а по «праву справед¬
ливости» [en «equite»]4. Но обнаруживая здесь глаголы при¬
мирения — diallattein и dialyein, — как не вспомнить о тех
уже не судебных, но политических процедурах, какими
в греческих городах5 являются торжественные примире¬
ния, которыми завершается stasis, — примирения, обозна¬
чаемые именно этими словами, dialysis и diallagё6?
Здесь я и обнаруживаю свой исходный вопрос о тесных
связях dike и stasis: в самом деле, хотя мы можем резонно
«разглядеть в учреждении публичного арбитража желание
остановить разбирательства как можно раньше, до того
как они дойдут до судов» — и независимо от того, вправе
ли мы интерпретировать вместе с Жерне этот институт
1. Мы уже отмечали формулу ekhei telos he dike. [Более буквально: «пра-
восудие/справедливость приходит к своему завершению/цели.—
Примеч. пер.]
2. Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 104.
3. Этот вечный примат древнего у Жерне...
4. См.: Gernet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 113, где цити¬
руется: Аристотель. Риторика, I, 13.1374b (to epieikes). Заметим, что
именно за беспристрастную справедливость (epieikeia) в 403 году
Платон хвалит афинский demos («Письма», VII, 325b).
5. О Наконе см. выше главу IX.
6. Dialysis'. Аристотель. Афинская полития, 38.3; 39.1; 40.1; о коннотаци¬
ях, связанных с этим словом, см. выше главу IV; diallattein и diallage,
употребленные по поводу 403 года: Ксенофонт. Греческая история,
II, 4.38; Исократ. Против Каллимаха, 25.
316

DIKE, ТРЕТЕЙСКИЙ СУД И ПРИМИРЕНИЕ
как «сопротивление огосударствлению правосудия»1, — то
как не обосновать его создание политикой амнистии, ко¬
торой в эти последние годы V века определялась восста¬
новленная демократия?
Отважимся на гипотезу: как если бы отвращение к тя¬
гостным судебным процедурам в то время вдохновляло
все решения города, запрещая возбуждать судебный про¬
цесс, когда тот мог повлечь за собой возвращение столь
жгучих обид слишком недавнего прошлого, афинская де¬
мократия возжелала насколько возможно полного при¬
мирения между гражданами, и как раз в том же самом
движении она и создала на будущее институт арбитра¬
жа, тем самым актуализируя и свой неизбывный интерес
к удовлетворительному разрешению споров между частны¬
ми лицами1 2. Тем самым должны были быть переведены
в русло переговоров — или, по крайней мере, отвлечены
в их сторону — все распри, как публичные, так и частные,
противопоставлявшие одних афинян другим.
В самом деле, зная, что конкретным содержанием при¬
зыва me mnesikakeln, предписывающего не «припоминать
злосчастья» (эвфемизм, обозначающий олигархическую
диктатуру Тридцати и ненависть между гражданами про¬
тивоположных лагерей), был запрет инициировать любой
процесс, затрагивающий события, память о которых город
хотел бы стереть3, мы еще лучше понимаем все то, что в свою
очередь роднит акт гражданского примирения с процеду¬
рой арбитража, — но здесь это «чистый» или очищенный
арбитраж4, искусственно удерживаемый в своей примири¬
тельной сущности и не предваряющий никакой процесс.
1. Gemet L. Droit et societe dans la Grece ancienne. P. 117, note 3 и P. 114.
2. В надгробном слове, которое Перикл произносит у Фукидида, одним
из обязательных условий для похвалы демократии является то, что
«согласно законам в том, что касается частных распрей [pros ta idia
diaphora], все причастны равенству» («История», II, 37.1).
3. Об этом свидетельствует то, что гелиасты [члены гелиэи, главного
народного суда присяжных в Афинах. — Примеч. пер\ будучи судья¬
ми, обязывались дать особую клятву об амнистии (Андокид. О мисте¬
риях, 91), дублируя и уточняя ту, которую они, как граждане, при¬
носили koinei [сообща, вместе.—Примеч. пер.] (Там же. 90).
4. См. выше главу IX.
317

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
Запрещая все dikai, которые могли бы разжечь ста¬
рую злобу, город, несомненно, хочет избежать пробужде¬
ния недопустимого «гнева» — гнева, в гражданской войне
сталкивавшего партии друг с другом1, но также и гнева
афинских судей против обвиняемых, возможно, не являв¬
шегося одним лишь аристофановским топосом1 2, — и тем
самым стремится обезопасить себя от риска продолжения
или возобновления stasis на другой почве. Тем более что
наши источники приписывают тому же самому Архину,
умеренному политическому мужу и великому победите¬
лю времен демократической реставрации, как то, что он
заставил соблюдать амнистию, призвав афинян предать
смерти без суда одного упрямого демократа, захотевшего
припомнить прошлое3, так и изобретение paragraphe, «воз¬
ражения о неприемлемости», известного нам благодаря
речи Исократа «Против Каллимаха», с чьей помощью об¬
виняемый мог помешать проведению процесса, который
инициировался его противником в нарушение амнистии4.
Поэтому, хотя и вполне возможно, что институт арби¬
тров самим своим существованием свидетельствует о со¬
противлении афинян огосударствлению правосудия, тем
не менее договорным отказом от предъявления своих пре¬
тензий и прав в судах, о котором торжественно объявляют
1. Гнев до такой степени является конститутивным для stasis, что
акт примирения в аркадийском городе Алифейра (III век до н.э.;
см.: Те Riele G.-J.-M.-J. Contributions epigraphiques a la connaissance
du grec ancien. P. 343) заменяет традиционное mnesikakein на глагол
mnasikholan («помнить гнев(ом)»).
2. Повторяющаяся тема в «Осах» Аристофана, где предвзятость по от¬
ношению к обвиняемому представляется едва ли не обязательной
(см.: 880-881, 893-894 и 942-943). Но весь свой смысл эта тема приоб¬
ретает в судебной речи, в «Против Эратосфена» Лисия, произнесен¬
ной как раз во время демократической реставрации перед народным
трибуналом против одного из Тридцати (orgizomenoi: 90; drgisthete: 96).
3. Аристотель. Афинская полития, 40.2. Речь идет о процедуре apagoge
[привлечение к ответственности. — Примеч. пер.\ исключающей лю¬
бой процесс перед трибуналом.
4. Напомним, что с этого момента он считался истцом и говорил
перед трибуналом первым. См. комментарии: Paoli U.E. Studi sul
processo attico. P. 99 и 121-122. О «Против Каллимаха» см.: Kuhn J.-H.
Die Amnestie von 403 v. Chr. im Reflex der 18. Isokrates-Rede // Wiener
Studien. 1967. № 80. S. 31-73.
318

STASIS, DIKE: СЛУЧАЙ ФЛИУНТА
оба лагеря, афиняне свидетельствуют о совсем другом со¬
противлении: о сопротивлении, испытываемом объеди¬
ненным городом перед возможностью судебного процес¬
са, в котором он видит продолжение той борьбы, что он
больше всего хотел бы забыть1.
Stasis, dike: случай Флиунта
Чтобы завершить, позвольте мне еще раз покинуть Афи¬
ны, чтобы a contrario верифицировать реконструирован¬
ную таким образом логику.
В V книге «Греческой истории» Ксенофонт упоминает
о событиях во Флиунте, городе в Пелопоннесе, который
в 382 году до нашей эры на свою беду испытывал труд¬
ности с тем, каким образом сообществу граждан безболез¬
ненно осуществить урегулирование гражданской войны.
Первый акт того, что поначалу могло показаться удовлет¬
ворительным примирением, состоит в решении позволить
вернуться изгнанникам (проспартанской партии) и вер¬
нуть им их имущество, даже если для этого придется за
общественный счет возместить ущерб покупателям этих
владений1 2 3; и когда историк добавляет, что «если между
сторонами случится какой-либо спор, он должен решать¬
ся в суде (<dtkei diakrithenai3)», читатель, знакомый с тем,
как обстояли дела в Афинах, задается вопросом: не име¬
ем ли мы здесь наконец дело с контрпримером? Неужели
нашелся по крайней мере один греческий город, не испу¬
гавшийся обращения к судебным процессам, чтобы ула¬
живать распри, следующие за примирением? Но идет ли
речь действительно о примирении? Ведь и в самом деле,
1. Тем более что, если афинское правосудие «создано [...] для того, что¬
бы санкционировать порядок, принятый, как только общество вер¬
нулось в равновесие» (Gemet L. Droit et societe dans la Grece ancienne.
P. 67), проведение процессов, которые, заново поднимая вопрос
о конфискации имущества при Тридцати, могли бы подвергнуть
восстановленный порядок сомнению, уже само по себе противоре¬
чило этому важнейшему принципу.
2. Как правило, это и есть действительная причина судебных про¬
цессов после stasis.
3. Ксенофонт. Греческая история, V, 2.Ю.
319

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
в противоположность всем принятым практикам восста¬
новления гражданского мира, такой образ действий под¬
разумевает, что граждане и те, кого они изгнали, не при¬
носили никакой клятвы об амнистии.
Дальнейшие события быстро показывают, что то, что
представлялось экономичным решением, таковым не было.
Ибо, если поверить Ксенофонту, обитатели Флиунта — те,
кто, руководствуясь антиспартанскими настроениями, до
этого момента удерживали в своих руках дела города — на
деле отказали бывшим изгнанникам в признании их прав
{ton dikaiort). Последние, ссылаясь на договоренности1, тре¬
бовали, чтобы споры разрешались посредством трибуна¬
ла, но уточняли — или, скорее, добавляли, — что он дол¬
жен был быть «равным» {еп isoi dikasterioi krinesthai\ что
перевод Жана Атцфельда передает как «нейтральный»1 2.
Нейтральный? Продолжение фразы проясняет, что сле¬
дует под этим понимать, ибо мы читаем, что «флиунтцы же
принуждали к тому, чтобы споры разбирались в самом
городе {еп autei tei polei diadikazesthai)3». Из чего становится
очевидным, что обращение к «нейтральному» трибуналу
по определению исключало обращение в любую город¬
скую юрисдикцию; согласно логике жалобщиков эта бес¬
пристрастная4 [equitable] инстанция могла состоять только
из граждан других городов, «иностранных судей», по сути,
арбитров, которых, возобновляя практику архаической эпо¬
хи, эллинистические города регулярно будут приглашать,
чтобы улаживать свои междоусобицы5. И Ксенофонт дает
1. Но каковы в точности были их условия? Если dikei diakrithenai Ксе¬
нофонта— это цитата из этих договоренностей, а не резюмирующее
выражение, то для людей из Флиунта речь, очевидно, шла о граж¬
данских трибуналах; но обобщенность формулы оставляет место
для самых разных толкований.
2. Ксенофонт. Греческая история, V, 3.10 (серия «CUF»).
3. Глагол diadikazesthai подразумевает обращение к гражданским юрис¬
дикциям, составленным из dikastai; изгнанники, со своей сторо¬
ны, требовали категорических решений в пользу одной из сторон
(krinesthai).
4. Именно так, со своей стороны, я бы переводила прилагательное
isos.
5. Так же как в Наконе (см. выше главу X), где граждан друг с другом
примиряют «иностранцы».
320

STASIS, DIKE: СЛУЧАЙ ФЛИУНТА
слово изгнанникам, возражающим: «что это за правосудие,
когда судят сами виновные»? «Виновные» {hoi adikoUntes): так,
на своем предвзятом и партийном языке они называют тех,
чей политический порядок лишил их города и имущества.
Несложно догадаться, что находящиеся у власти остались
глухими к этим аргументам, и поэтому, возвращаясь на
путь изгнания, вторые отправились жаловаться в Спарту.
Решение проблемы, предложенное Агесилаем1, ког¬
да после долгой осады Флиунт в конце концов сдался,
является радикальным, но показательным, поскольку
под видом учреждения совершенно неслыханной судеб¬
ной процедуры, оно на самом деле закрепляет и увеко¬
вечивает разделение между «людьми из города», — кото¬
рых их антиспартанские настроения обрекли на месть
царя — и остальными, с единственной целью вернуть го¬
род последним. Агесилай постановил, чтобы «пятьдесят
человек из возвращенных изгнанников и пятьдесят из тех,
кто оставался в городе, рассудили \апакггпаг\1 2, кто заслу¬
живал жизни в городе, а кто — казни; а затем установи¬
ли законы, по которым город должен был управляться»3.
Такое решение не требует комментариев. Излишне под¬
черкивать, что жуткий отбор между теми, кто сохранит
жизнь, и теми, кто будет казнен, затрагивает только тех,
кого изгнанники называли «виновными»: людей из горо¬
да, известных тем, что они противостояли спартанским
проискам в Пелопоннесе; и думается, не имеет смысла
уточнять, что конституции, которые устанавливала Спар¬
та, были, как правило, проспартанскими. Разве что заме¬
тим, что демонстративно декретированное численное ра¬
венство4 — пятьдесят человек с одной стороны, пятьдесят
с другой — было фикцией, поскольку одно и то же число
«мудрецов» должно было представлять корпус граждан
1. Царь Спарты, руководивший осадой Флиунта.—Примеч. пер.
2. Это особая форма anakrisis, которая вместо того, чтобы рассматри¬
вать в суде дела «виновных», выносит решение об их жизни или
смерти.
3. Ксенофонт. Греческая история, V, 3.25.
4. Как правило, обозначаемое с помощью isos: таким образом Агеси¬
лай на свой лад интерпретирует просьбу изгнанных.
321

ГЛАВА X. О ПРАВОСУДИИ КАК РАЗДЕЛЕНИИ
Флиунта, гораздо более многочисленный — о чем сам
историк, друг Спарты и Агесилая, но еще больший друг
истины, специально проинформировал читателя — и не¬
большое число изгнанников1.
Итак, Флиунт: или о том, как опасно доверять граждан¬
ским судам улаживание конфликта между гражданами?
Именно такой представляется греческая интерпретация
этого эпизода, и, если чуть дольше задержаться на зло¬
счастьях пелопоннесского города, можно пролить яркий
свет на афинский запрет на любое обращение к право¬
судию, когда речь идет о событиях гражданской войны.
Тем самым с другого ракурса находит свое подтверждение
идея о том, что судебный процесс и в самом деле воспри¬
нимается как борьба, особенно тогда, когда собственно
политическая борьба подошла к концу.
Если, согласно греческой логике, процесс действительно
сродни конфликту, сложность афинской стратегии в де¬
лах правосудия представляется особенно интересной,
поскольку она одновременно и учитывает такое положе¬
ние вещей, и изо всех сил стремится обезвредить все его
следствия. Поэтому мы можем точнее оценить, что стоя¬
ло на кону, когда после реставрации демократии необхо¬
димо было удержать строгую дистанцию между сохране¬
нием «согласия» (ihomonoia:) и отправлением правосудия,
чье функционирование само по себе является критери¬
ем демократии, но та решительно предпочитает, чтобы
оно было минимализированным и частным, даже если
она оставляет за собой покровительство его организации.
Таковы выводы, к которым ведет исторический подход,
пытающийся поставить лицом к лицу повседневность су¬
дебного процесса, нарочито вневременную, и исключитель¬
ные моменты, на фоне острых противоречий опасно на¬
поминающие гражданам, что политическое есть конфликт.
I. Ксенофонт сообщает об этом в V книге, 3.16 [«Многие лакедемо¬
няне роптали, что ради кучки людей их заставили затеять враж¬
ду с городом, насчитывающим более пяти тысяч граждан...». Пер.
С.Я. Лурье], прежде чем рассказать об «урегулировании», навязан¬
ном Агесилаем.

Глава XI
И афинская демократия
забыла kratos1
Итак, амнистия в Афинах, столь далекая от нашего на¬
стоящего, и, хотя и не являющаяся самой первой в за¬
падной истории, тем не менее берущая на себя парадиг¬
матическую функцию первоистока. Амнистия в Афинах
и все, что из нее следует.
Столь далекая от нашего настоящего? Разумеется — если
отсчитывать двадцать четыре века, отделяющие нас от вос¬
становления демократии в афинском городе, от последних
десятилетий V века до нашей эры. Но стоит только рас¬
крыть древнюю историю Афин для сложной игры, кото¬
рая через теоретико-политические инвестиции историка
начинается между далеким и близким, и вскоре приходит¬
ся отказаться от придания этому эпизоду чисто линейной
и хронологической темпоральности в качестве единствен¬
ной рамки: столь же множественными, сколь и необхо¬
димыми являются короткие замыкания между настоя¬
щим и прошлым, с которыми историк должен считаться
в своей практике. И если Марк Блох мог писать, что «без
склонности к настоящему, невозможно понять прошлое»,
вполне возможно, что также и наоборот, чтобы понять это
настоящее неопределенностей, являющееся нашим, да¬
лекая история афинской демократии представляет собой
бесценное поле экспериментов, пускай и лишь благодаря
удержанию дистанции, к которому такой предмет и в са¬
мом деле обязывает историка, слишком погруженного
в свое настоящее: поэтому в Афинах 400-х годов я охотно
I. Неопубликованный текст. В своей первой версии /эн был прочи¬
тан на европейском коллоквиуме по психоанализу «Memoire, oubli,
responsabilite» в Париже в ноябре 1990 года и впоследствии перера¬
ботан для коллоквиума «Die Notwendigkeiten des Vergessens» на Эйн¬
штейновском форуме в Потсдаме в ноябре 1993 года.
323

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА К RATO S
вижу — со своей стороны и пройдя этот чисто греческий
путь — шанс для «отдаленного взгляда» на самые актуаль¬
ные требования времени, в надежде, что это методическое
дистанцирование, быть может, позволит освободить самое
близкое от слишком сильного сцепления с самим собой1.
Одна амнистия в Афинах
Итак, представим себе афинский город 403-400 годов до
нашей эры. Кровавая олигархическая диктатура Тридцати
рухнула после битвы, в которой войска изгнанников одер¬
жали верх. Два переходных правительства, воинственность
демократов и активное вмешательство спартанского царя
Павсания завершаются примирением, сопровождающим¬
ся принесением клятвы амнистии:
Я не буду злопамятствовать [букв, я не припомню злосча¬
стья] против кого-либо из граждан, за исключением Три¬
дцати, Десяти и Одиннадцати; и даже из них против тех,
кто пожелает предоставить отчет об исполнении должности,
которую они занимали2.
Декларация, к которой оратор Андокид — у него я и беру
формулировку этой клятвы3 — спешит добавить следую¬
щий комментарий, подчеркивающий ее важность:
Но если уж на самих Тридцать, виновников \aitiois\ величай¬
ших бед4, вы клялись не злопамятствовать при условии, что
1. Bloch М. L’etrange defaite. Temoignage ecrit en 1940. Paris: Gallimard,
1990. P. 30. Другие ссылки на Марка Блоха в связи с вопросом о про-
шлом/настоящем и размышлениями о позиции историка Антич¬
ности см. в: Loraux N. Eloge de l’anachronisme.
2. Напомним, что сдача отчетов является в высшей степени демокра¬
тической практикой.
3. Андокид. О мистериях, 90. Пер. Э.Д. Фролова с неб.жизм. Аристотель
(«Афинская полития», 39.6) цитирует ее только в косвенной речи.
Полную библиографию, посвященную этой клятве, см. в: Loening Т. С.
The Reconciliation Agreement of 403/402 B.G. in Athens. Its Content and
Application. Stuttgart: F. Steiner, 1987.
4. Об этом слове см.: Darbo-Peschanski С. Que faire? Par ou commencer?
Ou s’arreter? // L’inactuel. 1994. № 2. P. 125-137.
324

ОДНА АМНИСТИЯ В АФИНАХ
они представят отчет, то уж едва ли вы считали справедли¬
вым питать злобу против кого-нибудь из других граждан.
Андокид знает, о чем говорит, его олигархические сим¬
патии недавно стоили ему лишения прав гражданина,
и у него есть все основания приветствовать политику
забвения столь же решительную, сколь и всеохватываю¬
щую. А теперь послушаем оратора Лисия, глубоко инте¬
грированного метека, который принял сторону изгнан¬
ных демократов, но не получил за это гражданства, как
мог бы надеяться. Неудивительно, что он держит совсем
другую речь, настаивая, когда он говорит от своего име¬
ни, на непоправимости ущерба, нанесенного афинскому
демосу олигархами:
Затем, они казнили без суда людей, ни в чем не повинных,
а вы считаете, что надо судить по закону [kata ton потоп]
губителей города, для которых вы не нашли бы кары, до¬
стойной их преступлений против города, даже если бы вы
противозаконно захотели [paranomos boulomenoiГ| подвергнуть
их наказанию. В самом деле, что надо с ними сделать, что¬
бы они понесли наказание, достойное их деяний? [...] И если
вы, несмотря на все старания, не могли бы получить от них
достойного удовлетворения, то разве не будет для вас позо¬
ром [<aiskhron] отказаться даже хоть от какого-то наказания,
которому кто-либо захочет их подвергнуть?1
Разумеется, позиция Лисия, как и позиция Андокида,
объясняется его недавним прошлым: отстаивать право
на месть полностью в интересах оратора-демократа, по¬
скольку он подает в суд на одного из Тридцати2, которо¬
го вдобавок считает ответственным за беззаконную казнь
своего брата; инициируя процесс {dike) — как раз один из
тех процессов, что клятва об амнистии хотела запретить,
чем, вероятно, и обусловлен намек на потенциальную
незаконность наказания — он требует справедливости
1. Лисий. Против Эратосфена, 82, 84. Пер. С. И. Соболевского с изм.
2. Скорее всего, уже после того, как тот сдал отчеты.
325

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА К RATO S
и наказания (под именем (Икё и не отделяя одного от
другого), напоминая судьям, что «настал момент, когда
в ваших вердиктах [gnomais] не должно быть ни проще¬
ния, ни сострадания»1.
О том, что именно демократы больше всего теряют от
этого запрета припоминать прошлое, тогда как для «лю¬
дей из города» он во всех отношениях выигрышен, сви¬
детельствует еще одна речь Лисия, где оратор утверждает,
что «последним город оказал почет не меньший, чем при¬
шедшим в Филу и занявшим Пирей»1 2 3, и этот же оратор
во время других процессов неоднократно напоминает, что
у демократов есть справедливые основания на деле про¬
являть свое злопамятство {mnisikakelrif. Но за подтвержде¬
нием этой идеи я предпочту обратиться к другому орато¬
ру, как раз потому, что он не разделяет демократическую
ангажированность Лисия, а именно к Исократу, замеча¬
ющему, что люди, вернувшиеся из Пирея, — то есть де¬
мократы— могли бы предъявить свои права, даже если
«ни один из них не дерзнул затеять подобный процесс»4.
Как известно, самому Лисию доводилось высказываться
иначе, например, когда в защитительной речи, сочинен¬
ной для одного из людей из города, он утверждал, что
некоторые «вследствие опасностей, которым подверга¬
лись они в Пирее [...] считают себя вправе делать все,
что вздумается»5, но в данном случае следует объяснять
эту совершенно не демократическую логику его ремеслом
логографа, по определению обязанного занимать точку
1. Лисий. Против Эратосфена, 79. Diki, которой требует Лисий, являет¬
ся трансцендентной и не ограничивается обозначением судебного
процесса.
2. Лисий. О докимасии Эвандра, 16-17. Пер. С. И. Соболевского с неб.
изм.
3. См., например: Лисий. О конфискации имущества у Никиева брата,
18-19.
4. Исократ. Против Каллимаха, 38. Пер. В. Г. Боруховича. Напомним,
что первый из вернувшихся из изгнания демократов, который за¬
хотел инициировать процесс, был приговорен к смерти — без суда
и в назидание другим. Аристотель. Афинская полития, 40.2.
5. Лисий. В защиту одного лица по поводу обвинения его в попытке
низвержения демократического образа правления, 33. Пер. С. И. Со¬
болевского.
326

КАК ПОЛУЧИТЬ ПРОЩЕНИЕ ЗА ПОБЕДУ
зрения клиента, который на своем собственном процессе
должен будет защищаться, пользуясь речью, сочиненной
для него оратором.
Короче говоря, поведение демоса в этой амнистии, не¬
сомненно, снискало афинской демократии всеобщую по¬
хвалу, которая, без конца повторяясь, в IV веке увеличила
и без того разросшуюся главу, посвященную превознесе¬
нию Афин: именно так Аристотель противопоставляет
действия афинского демоса действиям демоса других горо¬
дов, в аналогичных случаях не колебавшегося перед при¬
нятием куда более радикальных мер1. Но все указывает
на то, что в эти последние годы V века целый век демо¬
кратии — демократии Клисфена, Эфиальта и Перикла, ко¬
торый я, со своей стороны, охотно назвала бы золотым
веком с1ётокгаНаг, — обрушился в прошлое.
Прошлое, относительно которого город хочет убедить
себя, что оно действительно прошло, и которое, одна¬
ко, не проходит так просто. Но не будем забегать вперед.
Именно к действиям демократов — победивших, но сра¬
зу же связывающих себя клятвой амнистии, — я бы хо¬
тела вернуться прежде всего.
Как получить прощение за победу
То, что в борьбе конца 400-х годов демократы действи¬
тельно были победителями, подтверждается едва ли не
консенсусом авторов IV века. Начиная с Аристотеля, ко¬
торый в лаконичном повествовании об этих событиях
в «Афинской политии» не ограничивается упоминанием
военной победы, одержанной теми над армией олигархов
{epekratoun toi polemoif, но настаивает на политической 1 2 31. Аристотель. Афинская полития, 40.3.
2. Это мнение разделяется далеко не всеми, см.: Loraux N. L’invention
d’Athenes. Р. 17.
3. Аристотель. Афинская полития, 38.3 — отметим, что Аристотель
говорит о polemos, а не о stasis. Об этом эпизоде и его осмыслении
в терминах войны см.: Loraux N. Corcyre 427, Paris 1871. В «Афинской
политии», 40.3 также употребляется глагол kratein («в других горо¬
дах... dimoi, одержав победу, kratisantes...»).
327

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА К RATO S
легитимности отвоевания власти народом, «ставшим су¬
вереном \kyrios genomenos] в делах города... и, судя по все¬
му, по полному праву взявшим в свои руки конституцию,
поскольку он добился возвращения благодаря своим соб¬
ственным силам»1. Помимо этого, перечислив в виде си¬
нопсиса все смены политического режима, затронувшие
город с момента его основания и вплоть до этого возвра¬
щения демоса, Аристотель еще раз квалифицирует народ
как «суверена» {kyrios\ повторяя, что он «распространил
свою власть на все»1 2. Разумеется, такой анализ полностью
согласуется с телеологической перспективой «Афинской
политии», где этот эпизод знаменует вступление politeia
в завершающую фазу своей эволюции, и когда Аристо¬
тель уточняет, что отныне «все управляется декретами
и судами, где возобладал народ» (hd demos estin ho kraton),
в этом следует видеть нечто вроде комментария к самому
названию — demokratia — режима, наконец-то достигше¬
го собственного telos. Но такая интерпретация событий
характерна не для одного Аристотеля, и, рассуждая об
окончании гражданских противостояний, точно так же
о kratos народа — правда, о kratos, конечно же, не столько
политическом, сколько достигнутом силой оружия, — го¬
ворят писатели IV века3, зовут ли их Лисий или Исократ;
например, Исократ: «когда Тридцать были прогнаны, Пи¬
рей был захвачен и народ побеждал (ekratei)...», но мож¬
но процитировать и Лисия, согласно которому демокра¬
ты победили (nikesantes) и «в сражении одерживают верх
[kreittous] над врагами»4. Поэтому, хотя такое прочтение
и может вызвать определенный скептицизм у современных
1. Аристотель. Афинская полития, 4.1.1.
2. Там же. 41.2. О слове kyrios (которое он переводит как «суверен»)
и корне *к’еи- см.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социаль¬
ных терминов. С. 345, а также С. 171.
3. Хотя и не все: в «Греческой истории» Ксенофонта, когда силы
спартанцев теснят войска демократов, именно Павсаний становит¬
ся архитектором примирения. О достоверности этого рассказа см.:
Cloche Р. La restauration democratique a Athenes. Paris: Ernest Leroux,
1915. p. 78-79.
4. Исократ. Против Каллимаха, 17; cp.: Исократ. Ареопагитик, 67
(kratesantes). Лисий. Против Эратосфена, 92 и 79.
328

КАК ПОЛУЧИТЬ ПРОЩЕНИЕ ЗА ПОБЕДУ
историков Греции1, именно на него я буду опираться, по¬
скольку, по всей очевидности, таким оно и было у совре¬
менников событий.
Итак, взглянем на событие kratos. Его ведь надо еще
принять. Ибо из-за сильных негативных коннотаций,
с которыми связано любое высказывание о «победе» или
«превосходстве» внутри города, kratos сам по себе является
проблемным словом1 2, и то же самое относится к его произ¬
водному dimokratia, которое в течение всего V века не упо¬
требляется демократами без недомолвок и мыслительных
ограничений3, — возможно, потому, что так же, как и Арис¬
тотель в III книге «Политики», они проводили различие
между теми конституциями, что заслуживают своего на¬
звания, поскольку они укоренены в сплоченной общности,
и теми, что существуют лишь благодаря фактическому
превосходству (чем и является демократия согласно тому,
что говорит ее имя)4, и потому боялись, что dimokratia, чье
имя говорит о «победе народа», не находится на правиль¬
ной стороне. И вот здесь приходится признать очевидное:
вместо того, чтобы пытаться, как можно было бы ожи¬
дать, затушевать kratos демократов, современники, вне за¬
висимости от политических течений, напротив, явно на
нем настаивали, и такой консенсус тревожит сам по себе.
1. См.: Loening Т.С. The Reconciliation Agreement of 403/402 В.C. in Athens.
P. 147, согласно которому равное распределение выгод и неудобств
в этом примирении не позволяет охарактеризовать его как победу
демократов-изгнанников.
2. См. выше главу III. Здесь стоит напомнить «Афинскую политик)»
(35.4), где Аристотель говорит о Тридцати, что они держали город
enkratesteron. О kratos см.: Бенвенистп Э. Словарь индоевропейских
социальных терминов. С. 284-291, где он пытается различить два
корня, чтобы отделить негативные коннотации от «нейтрального»
смысла; подробнее см.: Nagy G. The Best of the Achaeans. P. 81-82.
3. См. главу IV в: Loraux N. L’invention d’Athenes. [«Мыслительные огра¬
ничения»— отсылка к принципу mentalis restriction обычно ассоци¬
ирующемуся с иезуитской казуистикой, согласно которому человек
может, имея на то серьезные причины, не сообщать всю правду дру¬
гому человеку, — даже если это введет того в заблуждение.—При-
меч. пер.]
4. Аристотель. Политика, III, I276ai2-I3: politetas toi kratein ousas. Этот
отрывок открыто разрабатывает тему преемственности после сме¬
ны режима.
329

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
Чтобы объяснить эту настойчивость, мне несложно вы¬
двинуть следующую гипотезу: не стремятся ли те, кто та¬
ким образом отдает предпочтение версии, отдающей на¬
роду полную победу, тем самым сделать так, чтобы над
политикой демоса нависало нечто вроде чувства отягоща¬
ющей ответственности? Некоторые вполне чистосердеч¬
ны,— те, кто, как Лисий в «Против Эратосфена», при¬
зывает его к наказанию его противников, напоминая
о пережитых им несправедливостях: поэтому неудиви¬
тельно, что они превозносят отвоеванное всемогущество,
которым народ должен правильно распорядиться, пока¬
рав виновных. Но есть и другие, чьи заявления приво¬
дят в крайнее замешательство, поскольку на kratos наро¬
да настаивают те, кто оставался в городе при диктатуре
Тридцати, то есть те, кто должен был бы искать если не
благорасположения, то, по крайней мере, нейтрального
отношения со стороны демократов.
Эти меня особенно интересуют по той причине, что,
когда на них все же подавали в суд, они, как можно убе¬
диться по речи Исократа «Против Каллимаха», без коле¬
баний стремились добиться благорасположения народ¬
ных судей1, навязывая великодушию победителей самые
принудительные обязательства, начиная с долга пощады.
Нечто вроде запоздалого эха этой риторики мне слышит¬
ся в одном отрывке из «Застольных бесед» Плутарха, где
мягкосердечие, проявленное к своим согражданам Фраси-
булом, вождем демократов Пирея, сравнивается с мягко¬
сердечием Посейдона по отношению к афинянам, которые
предпочли ему Афину в роли покровительствующего го¬
роду божества, и делается вывод о превосходстве побеж¬
денного над победителем в том, что касается великоду¬
шия1 2. Как если бы в гражданской войне для победителя
не было ничего легче, чем быть великодушным.
Идея, возможно, странная, но это несомненно греческая
идея о том, как выходить из stasis: так, когда Фукидид
1. Есть также и лесть в этих утверждениях, повторяющих topos об
афинском великодушии, перенося его на демос.
2. Плутарх. Застольные беседы, IX, 6 (=Moralia, 741). См. выше главу I.
330

КАК ПОЛУЧИТЬ ПРОЩЕНИЕ ЗА ПОБЕДУ
утверждает, что во время Пелопоннесской войны граж¬
данские войны как раз таки утратили эту тактичность
победителя после его победы, сама формулировка фра¬
зы — «выгодные предложения противников, над которы¬
ми одерживали верх, принимались с предосторожностью,
а не с великодушием» — как будто указывает, что побеж¬
денный уже не встречал у победителя того «благородства»
(gennaiotes), которое в негласном кодексе примирения по¬
добало в таких случаях1. И если Посейдона следовало
хвалить за то, что он отказался от своего злопамятства
несмотря на свое поражение, не было ли это способом
намекнуть, что демос должен был быть в любом случае
признательным людям города за то, что они, побежден¬
ные, согласились на возвращение победителей? Несложно
вообразить последствия, к каким не преминет привести
столь парадоксальная логика.
Таким образом — это и будет моей гипотезой — благо¬
даря переворачиванию очевидных фактов демократам по¬
стоянно напоминают об их победе только для того, чтобы
настойчивее им намекнуть, что они должны забыть, что
одержали верх, забыв масштаб несправедливости, которой
они подверглись. И в таком случае, коль скоро отправле¬
ние правосудия считалось одним из проявлений суверен¬
ности1 2, какое более наглядное доказательство своего kratos
мог бы предоставить народ, чем отказаться от его приме¬
нения, запрещая себе инициировать любой процесс? Итак,
забвение победы против забвения злопамятства: забвение
в обмен на забвение, на первый взгляд. Но кто не увидит,
что на самом деле взять на себя последствия этого двой¬
ного отрицания требовалось от одного и того же лагеря?
Во всяком случае, народ, которому таким образом отда¬
ли kratos, усвоил тот урок, что ему с такой настойчиво¬
стью преподавали. Он не только не воспользовался этим
kratos, чтобы «присвоить» себе город, как это часто делают,
1. Фукидид. III, 82.7.
2. См. выше главу X, а также: Gernet L. Droit et societe dans la Grece
ancienne. P. 66.
331

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
реализуя фактическое превосходство, победившие мя¬
тежники1, но, уравняв «всех афинян» — имеются в виду
остальные афиняне — с собой в гражданских правах, из
этих действий, к которым их так настойчиво подталки¬
вали, демократы сделают повод для гордости1 2. Как гово¬
рили тогда, такой образ действий был необходим, чтобы
успокоить порядочных граждан, а следовательно, чтобы
сохранить и даже «спасти» демократию. И неудивитель¬
но, что именно в защитительных речах людей из города
охотнее всего разрабатывается этот аргумент, принима¬
ющий форму тонкого шантажа.
Так, представ перед народным судом, один из этих со¬
вершенно мирных граждан, что закрывали глаза на бес¬
чинства Тридцати, великодушно, как будто Посейдон
у Плутарха, начинает с того, что извиняет судьям гнев,
который у них могло вызвать напоминание о прошлом3;
после чего, прикрываясь сражавшимися из Пирея, самые
авторитетные из которых «уже часто убеждали ваш народ
соблюдать клятвы и договоры»4, он утверждает, что с точки
зрения самих этих вождей такая политика «является за¬
щитой [fikylaken] демократии»5. И таким же образом в «Про¬
тив Каллимаха» Исократ призывает афинян «уберечь»
(<diaphylattein) «нынешний режим», проявив сдержанность6.
Наконец, если поверить Аристотелю, как раз «спасти де¬
мократию» (dimokratian sozein), сохраняя верность клятве
амнистии, и призывал умеренный Архин, когда обрекал
1. В таких случаях употребляется глагол spheterizo [присваивать себе,
экспроприировать в свою пользу.—Примеч. пер\ поскольку поли¬
тическую жизнь мятежники делали своей собственностью. LorauxN.
Согсуге 427, Paris 1871.
2. Так, восхваляя демос за то, что он не возжелал для себя больше
прав, чем другие (Лисий. Надгробное слово, 64), официальный дис¬
курс надгробного слова переносит похвалу народу на город.
3. Лисий. В защиту одного лица по поводу обвинения его в попытке
низвержения демократического образа правления, i; нет никаких
сомнений в том, что оратор знает о полной обоснованности такого
гнева, но интересно именно то, что он наделяет этой идеей своего
клиента.
4. Так делает Фрасибул у Ксенофонта в «Греческой истории», II, 4.12.
5. Лисий. Там же, 28.
6. Исократ. Против Каллимаха, 25.
332

КАК ПОЛУЧИТЬ ПРОЩЕНИЕ ЗА ПОБЕДУ
на смерть первого непокорного демократа1. Как если бы
само собой разумелось, что, слишком открыто принимая
свой kratos, демократы делали демократию более хрупкой.
Именно так умеренные политики осуществили примеча¬
тельную операцию подтасовывания этой победы, хотя они
не переставали торжественно о ней напоминать. Имен¬
но так был учрежден культ demokratia и праздник сво¬
боды в честь возвращения из Филы1 2. И для меня здесь
важно именно то, что в данном случае праздновалось
имя Филы, крепости на севере Аттики, послужившей
для афинских изгнанников исходным пунктом для от¬
воевания, а не пользующийся более дурной славой Пи¬
рей, где позднее собирались войска демократов, извест¬
ные своей «смешанностью»3. В самом деле, очень похоже
на то, что выбор одного названия против другого в дан¬
ном случае был политически окрашенным действием,
и если сторонники умеренного Архина ограничивали
демократов маленькой группой «людей из Филы»4, то
сторонники Фрасибула предпочитали говорить о «лю¬
дях из Пирея»5, и когда тот же самый Лисий — который,
1. Аристотель. Афинская полития, 40.2. «Высказывание Архина мож¬
но перевести как „либо демократия будет верной амнистии, либо
ее не станет“» (Cloche Р. La restauration democratique a Athenes. Р. 151).
2. О двенадцатом боэдромиона см.: Mikalson J.D. The Sacred and Civil
Calendar of the Athenian Year. P. 53.
3. Эти разношерстные [то есть состоявшие не только из полноправ¬
ных граждан.—Примеч. пер.\ войска обозначаются словом pantodapox
(Ксенофонт. Греческая история, II, 4.25), которое у Платона («Госу¬
дарство», VIII, 557CI-2) служит характеристикой демократии. Доба¬
вим, что для Аристотеля («Политика», V, 1303610-12) Пирей сам по
себе является более демократичным, чем афинский город.
4. Мы действительно обязаны Архину декретом, опубликованным
Энтони Раубичеком (Raubitschek А.Е. The Heroes of Phyle // Hesperia.
1941. Vol. 10. № 3. P. 284-295), который предписывал, чтобы эти до¬
блестные граждане были награждены оливковым венком.
5. Эсхин предпочитает говорить о людях из Филы («Против Ктеси-
фона», 181, 187, 195, 208), Демосфен, напротив, упоминает «демос из
Пирея» («Против Лептина», 149; ср.: «О предательском посольстве»,
277, но в 280 Фрасибул «привел народ из Филы»). Повествование
в «Афинской политии» переходит от «людей из Филы» (38.1-2)
к «тем, кто из Пирея» (38.3-4), чтобы завершиться упоминанием
«возвращения из-под Филы и из Пирея» (41.2).
333

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
высказываясь от собственного имени, не раздумывая ссы¬
лается на Пирей — сочиняет речь для «доброго гражда¬
нина», он, не колеблясь, переносит весь акцент на «воз¬
вращение из Филы»1.
Итак, задействуя Филу против Пирея, осуществляют
успешную идеологическую операцию, ибо очевидно, что
тем самым Фрасибула, взявшего Филу, лишают славы,
связанной с первым этапом отвоевания, в пользу Архи-
на2, великого политического победителя текущего момен¬
та и хранителя бескомпромиссной верности клятве ам¬
нистии, скрепившего общественное спокойствие и вновь
обретенную законность кровью первого же демократа,
которому хватило дерзости, чтобы нарушить запрет на
память. Поэтому в «Плутосе» Аристофана Гермес с лег¬
костью может сослаться на Филу, чтобы призвать нагло¬
го Кариона к благоразумию: «Не припоминай прошлого
[me mnesikakeseis], если ты взял Филу!3» Сделаем еще один
шаг, право на который нам дают самые разные тексты4,
и заметим, что, прикрываясь умеренным демократом
Архином, в действительности реабилитируют умерен¬
ного олигарха Ферамена, — и тогда мы можем считать,
что в общих чертах реконструировали эту идеологиче¬
скую операцию.
Именно поэтому те же самые люди, кто испытывал
к афинской демократии только прохладные чувства,
могли наперебой хвалить умеренность (metriotes)5, даже
1. Можно сравнить Лисий. Против Эратосфена, 53, 55-56, 59, 92, 95, 97
(также ср.: «Надгробное слово», 61, 66) и Он же. Против Агората, 63, 77.
2. Взятие Филы Фрасибулом: Лисий. Против Эратосфена, 52; Ксено¬
фонт. Греческая история, II, 4.2; Аристотель. Афинская полития,
37.1. Но в «Против Тимократа» Демосфена уже Архин берет Филу
и, если у Ксенофонта вождями народа после возвращения в Афины
являются «Фрасибул и Анит» («Греческая история», II, 3.44), у Эс¬
хина ими станут «Архин и Фрасибул» («О предательском посоль¬
стве», 176).
3. Аристофан. Плутос, 1146. Здесь легко увидеть, на ком лежит реаль¬
ная тяжесть амнистии.
4. Лисий. Против Эратосфена, 78 (упоминание Ферамена); Аристотель.
Афинская полития, 36.1 (Критий боится, как бы Ферамен не стал
народным вождем); Диодор Сицилийский. Историческая библиотека,
XIV, 3.6 и 4.1.
5. Исократ. Против Каллимаха, 32.
334

КОГДА DEMOKRATIA УТРАЧИВАЕТ KRATOS
«правильность»1, которыми в это время характеризова¬
лись действия демоса. И в глубоком одиночестве остава¬
лись те, кто, как Лисий, осмеливался на горький диагноз:
Народ, вернув изгнанников, отдал вам ваш город, но сам не
осмелился занять в нем свое место \autds de tautis ouk etolmise
metaskhein]1 2.
Вероятно, мы могли бы, больше не задерживаясь, вернуть¬
ся к тому, как обращаются с памятью в этих делах. Однако
прежде чем мы в это погрузимся, необходимо ответить на
вопрос, рассмотрение которого я не буду откладывать: так
что же происходит с dimokratia в результате этой операции?
Когда dimokratia утрачивает kratos
Под похвалой — бальзамирование. Несмотря на учреж¬
дение культа Демократии, ничто не говорит о том, что
dimokratia — вещь, но также и само слово — все-таки стало
приемлемым, поскольку в конечном счете в нем как ни¬
когда должно было слышаться kratos, и, вероятно, действи¬
тельно потребовалось дождаться эллинистической эпо¬
хи и даже римского употребления термина3, чтобы kratos
в dimokratia окончательно перестало звучать. А до тех пор
существует целый ряд действенных стратегий избегания.
1. Epieikeia: Платон. Письма, VII, 325b. Жерне (Gernet L. Droit et societe
dans la Grece ancienne. P. 67, note 3) переводит epieikeia как беспри¬
страстную справедливость [equite] в отрывке из «Риторики» Арис¬
тотеля [1376а. — Примеч. пер.], где беспристрастность ассоциирует¬
ся с третейским решением о примирении. Но мы напомним, что
в «Афинской политии» Псевдо-Ксенофонта epieikeia является свой¬
ством «порядочных людей» [В оригинале неточность, скорее всего
имеется в виду Аристотель. Афинская полития, 26.1 и 28.1.—Примеч.
пер\ В «Ареопагитике» epieikeia приписывается афинскому демосу
за то, что он оплатил долги Тридцати, пойдя гораздо дальше того,
к чему его обязывали договоренности.
2. Лисий. О том, что не следует уничтожать унаследованный от отцов
государственный строй в Афинах, 5.
3. См.: Botteri Р.} Raskolnikojf М. Diodore, Caius Gracchus et la democratic /
£d. C. Nicolet. Demokratia et aristokratia. A propos de Caius Gracchus:
mots grecs et realties romaines. Paris: Publications de la Sorbonne, 1983.
P. 59-101.
335

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
Первая, наиболее простая, состоит в том, чтобы за¬
менять dimokratia на politeia, термин «демократия» на
«конституцию». Мастером в этом был Исократ, начиная
с «Панегирика», где он настойчиво упоминает «консти¬
туцию Афин», никак не называя ее по имени1, и вплоть
до «Панафинейской речи», где, после развернутого про¬
тивопоставления «нынешней конституции» древней, он
утверждает, что во времена последней не существовало
ни слова олигархия, ни слова демократия2. И возможно,
к этой же рубрике избегания посредством замены следует
равным образом отнести и мысль Аристотеля, поскольку,
определяя в «Политике» лучший в его глазах режим, он
не дает ему — несмотря на все бросающиеся в глаза сход¬
ства с демократией — другого имени, кроме politeia, — как
если бы мы говорили о режиме, называющемся «режимом».
Во второй стратегии избегается не имя демократии —
оно, напротив, произносится с определенным пафосом, —
но ее историческая реальность, поскольку под именем
«древней демократии» речь ведут о чем-то совершенно
ином, нежели демократия. Исократ отличился и здесь,
и хотя во имя «прекрасного управления городом»3 он
противопоставляет «плохо устроенные демократии» «хо¬
рошо управляемым»4, это лишь для того, чтобы отбро¬
сить вторую категорию в самое далекое прошлое — в ты¬
сячу лет демократии от Тесея до Солона5, куда уж больше?
но кроме того: разве можно требовать hie et пипс чего-то
большего, чем восхищенного воспоминания этого свер¬
кающего прошлого?6
1. Исократ. Панегирик, 39: Афины первыми ввели законы и устано¬
вили конституцию (politeian katestesato); стоит сравнить это с очень
похожим пассажем из «Надгробного слова» Лисия, который припи¬
сывает афинянам установление демократии {demokratxan katestesanto).
См. также: Исократ. Панегирик, юб (афиняне устанавливают у дру¬
гих «такую же конституцию, как и у них самих»).
2. Исократ. Панафинейская речь, 119.
3. Там же. 151, 197; ср.: 164.
4. Исократ. Ареопагитик, 70.
5. Исократ. Панафинейская речь, 148.
6. См. также: Исократ. Панафинейская речь, 130-131 (два способа из¬
вратить демократию: превратив ее в аристократию; превратив ее
в пустое имя politeia koine, «общего режима»).

КОГДА DEMOKRATfA УТРАЧИВАЕТ KRATOS
Третья стратегия является менее сложной, посколь¬
ку она не стремится употреблять то самое слово, кото¬
рое следует нейтрализовать, но именно благодаря этому
отказу от окольной дороги, здесь, возможно, мы обнару¬
живаем нечто вроде версии предыдущих двух, пригод¬
ной для использования демократами. По крайней мере,
в ней я вижу дискурс, с помощью которого восстанов¬
ленная демократия надеялась подчинить себе время, вы¬
равнивая превратности своей истории. Поскольку все
конституции подвластны переменам и низвержениям
(:metabolai), надежнее будет опереться на непреходящесть
города: поэтому полис становится паролем этого дискур¬
са, чьим предметом является Город1, считающийся неза¬
тронутым в своей сущности всеми ниспровержениями,
которым подверглась его конституция, поскольку у него
есть свое время — время, странным образом напомина¬
ющее вечность1 2. Это значит, что все «злосчастья» (кака),
которые афиняне один за другим клянутся забыть, не
изменили его по-настоящему. Разумеется, город являет¬
ся субъектом, который недавно испытал их на себе и от
них пострадал3, но теперь, когда речь идет о том, чтобы
превратить эти злосчастья в «когда-то», он принимает их
со странной ответственностью того, кто не был за них
ответственным, как собственное прошлое, однако, при
условии, что это будет его правильная версия. Версия
«политическая» в том смысле, в каком этот термин под¬
разумевает стирание конфликта4.
1. Эту же фр. синтагму dont le sujet est la Cite можно прочитать как
«чьим субъектом является Город».—Примеч. пер.
2. В III книге «Политики» Аристотель, рассматривая вопрос о незы¬
блемости города в череде сменяющих друг друга различных режи¬
мов, выражает свой скептицизм по отношению к подобной концеп¬
ции (127661-6); но после того как он тесно связывает идентичность
города с постоянством его конституции, он сохраняет he polis в ка¬
честве субъекта в предложении «когда город меняет одну консти¬
туцию на другую» (1276Ы4).
3. В повествовании Аристотеля город сначала «радуется» приходу
к власти Тридцати (ekhairon he polis: «Афинская полития», 35.3), но
уже в начале следующего параграфа он «изнемогает» (36.1).
4. См. выше главу VI.
337

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
Разумеется, в афинских текстах по политической тео¬
рии мы могли бы найти множество указаний на то, что
полис становится самым важным словом в словаре демо¬
кратии в IV веке — более важным, чем demokratia и даже
politeiaх; но меня интересуют в первую очередь наррати¬
вы о примирении 403 года, особенно когда они говорят
о выплате долгов, наделанных Тридцатью.
История хорошо известна. Мы знаем, что Тридцать
одолжили у лакедемонян деньги — «на войну», говорит
Аристотель1 2 (то есть на войну с демократами) — и победив¬
ший demos присоединился к выплате этой суммы, хотя
он и не обязан был этого делать, поскольку в соглашени¬
ях оговаривалось, что каждый лагерь выплачивает свои
долги самостоятельно3. Знаменательный эпизод, прекрас¬
но сгодившийся для того, чтобы целый век подпитывать
патриотическую риторику афинских ораторов: выбирая
присоединение к людям города в выплате долга, демо¬
кратия, говорили они, поставила себя на службу едино¬
му и неделимому Городу4, поверх исторических расколов
и противостояния граждан между собой.
Возможно, стоит заметить, что обращение к идеализи¬
рованному Городу имеет своей главной целью забвение,
поскольку рассказ о назидательном эпизоде позволяет
стереть все, что ему предшествует, и в первую очередь
действительные обстоятельства захвата власти. В самом
деле, на каком языке признать, что в реальном городе
1. Именно так в речи «О мире» (51) Исократ проводит параллели между
конституционным усердием афинян и их усердиями по спасению
всего города; а в «Государстве» (VIII, 563135) Платон употребляет
polls там, где можно было бы ожидать politeia.
2. Аристотель. Афинская полития, 40.3.
3. Там же. 39.6.
4. В оригинале Лоро противопоставляет Ville и Cite — этими француз¬
скими терминами, оба из которых означают «город», она, очевидно,
передает греческое различение между asty (городом в географическом
смысле, городом внутри стен, который противопоставляется khora,
загородной местности; hoi ек toil asteos — так Аристотель называ¬
ет остававшихся в городе под властью Тридцати) и polis (городом
в политическом и институциональном понимании слова). Попыт¬
ка передать это на русский противопоставлением Города и Града
привела бы только к путанице.—Примеч. пер.
338

КОГДА DEMOKRATIA УТРАЧИВАЕТ KRATOS
в 404-403 годах Тридцать были самыми настоящими ма¬
гистратами, осуществляющими власть (arkhe)1, которую,
охваченные страхом или отчаянием, им передали сами
афиняне?1 2 Очевидно, что по поводу этого решающего мо¬
мента, когда демократия позволила быть изъятой из себя
самой, уместнее всего будет молчание, и существует нечто
вроде общего консенсуса, предпочитающего вспоминать
только о великом часе примирения. Что и приводит меня
к назидательному эпизоду с долгом.
Полагая возвращение долга еще более важным актом,
чем запрет на тяжбы, затрагивающие недавнее прошлое
(ои gar тдпоп tas peri ton proteron aitias exeleipsan alia kai...),
поскольку этот жест представлял собой первый шаг к со¬
гласию между гражданами (котопога), Аристотель присое¬
диняется к мнению, согласно которому афиняне индиви¬
дуально и коллективно3 «превосходно и в высшей степени
политически воспользовались прошлыми несчастьями»
(kallista kai politikotata)»4. И он добавляет, что, напротив,
«в остальных городах демократия в случае своей победы
не только не добавляет своих денег на расходы, но еще
и производит раздел земли».
Иными словами: в то время как в других городах демос
ничего не забывал о причиненных ему несправедли¬
востях и устраивал перераспределение земель, которое
1. Напомним, что Тридцать, будучи магистратами, назначенными
на собрании, как правило, обозначаются в качестве arkhe — точно
так же как в случае Виши говорят о Французском государстве,—
а не в качестве kratos.
2. Употребленная Ксенофонтом формулировка совершенно недвусмыс¬
ленна: edoxe toi dimoi triakonta andras helesthai [народ постановил из¬
брать тридцать человек. — Примеч. пер]\ Тридцать должны были за¬
писать законы предков, по которым они будут править («Греческая
история», II, 3.2). В конечном счете с формальной точки зрения этот
захват власти «легален»: именно это и назвали «синдромом Вей¬
мара» (Gothot Р. Le passe et l’avenir. Quelques remarques therapeutiques
a propos du sindrome de Weimar // Le genre humain. L’ancien et le
nouveau. 1993. № 27. P. 61-76).
3. Idiai относится к отказу от инициации процессов частными лица¬
ми с целью отстаивания своих ущемленных прав, koinei отсылает
к выплате долга. Поэтому второй пункт является более важным,
чем первый.
4. Аристотель. Афинская полития, 40.2-3. Пер. С. И. Радцига с изм.
339

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
со времен архаической эпохи представлялось как будто
самим призраком ниспровержения, в Афинах народ по¬
вел себя politikotata. Тем самым нам сообщается не только
то, что демократы были в некотором роде аристотельян-
цами ante litteram1 — поскольку они обеспечили непре¬
рывность полиса поверх «злосчастий» и «изменений» кон¬
ституции,— но и то, что они определили политику как
практику забвения, забывая не столько собственные пре¬
тензии, сколько само содержание слова demokratia, предпо¬
лагающее активное присутствие народа в его собственном
kratos, — то активное присутствие, которое гомеровские
поэмы называли просто-напросто «памятью».
Именно так и было положено начало топосу восхва¬
ления Афин как города homonoia2 или, скорее, афинской
демократии как парадигмы «Города» — идеологическая
конструкция, которую мы унаследовали и от которой, ос¬
мелюсь сказать, мы так и не освободились. Но как бы мы
могли от нее освободиться, когда вся традиция повторяет
ее вновь и вновь, сверх всякой меры? Об этом свидетель¬
ствуют, например, формулировки, употребляемые Демо¬
сфеном, когда он упоминает эпизод с долгом: хотя и на¬
зывая точно по имени противника, с которым воевали
Тридцать («те, кто из Пирея»), и подчеркивая инициати¬
ву народа в вопросе о выплатах3, он связывает эти дей¬
ствия с объединением города (epeide he polls eis кёп elthen),
а не с демократией, и так же, как и Аристотель4, считает
этот жест «началом согласия». 1 2 3 41. См. выше главу VI.
2. На эту тему см.: Loraux N. L’invention d’Athenes. Paris: Payot, 1993. P. 17,
note 4.
3. Phasi ton demon helesthai syneisenenkein auton [говорят, что сам народ
решил внести эти деньги сообща.—Примеч. пер.]: заметим, что это
auton [сам] инициативы является прямой противоположностью
autos ouk etolmese metaskhein [сам не решился занять свое место] Ли¬
сия. В самом деле, «занять свое место» могло означать «присвоить
\sphetenzein] исключительно себе все государственные дела настоль¬
ко, что побежденным... не давать ни малейшей доли в управле¬
нии»,— что, как утверждает этот пассаж «Законов» (IV, 715а-Ь. Пер.
А.Н. Егунова), означает вынудить противника помнить о неспра¬
ведливостях, пережитых в прошлом.
4. Демосфен. Против Лептина, II—12.
340

КОГДА DEMOKRATI'A УТРАЧИВАЕТ KRATOS
Если для того, чтобы заслужить звание «политичного»,
в конечном итоге рекомендуется иметь налаженную связь
с недемократическим правительством — ибо ни один де¬
мократ не получит от Аристотеля такой большой похва¬
лы, как некий Ринон, который, заступив в должность при
олигархии как член одного из корпусов магистратов, сме¬
нивших собой Тридцать, ко всеобщему одобрению отчи¬
тался при демократии1 — то нет никаких сомнений в том,
что, говоря об Афинах, полис теперь становится более при¬
емлемым именем, чем demokratia. И поскольку восстанов¬
ленная демократия практически не пыталась определять
себя через свое kratos и выдвигала на первый план об¬
щий интерес, то еще немного и она бы так же потребо¬
вала у своих забыть, что олигархия вообще существовала.
На самом деле, было бы чрезмерным упрощением счи¬
тать одну только группу «умеренных» ответственной за
такую политику1 2. Ибо эту объединительную фигуру поли¬
са как единственного субъекта истории Афин демократы,
судя по всему, приняли тем легче, поскольку, пострадав
от необходимости воевать со своими собственными со¬
гражданами, они охотнее отождествляли себя с заново
обретенным единством.
Именно здесь я и нахожу то, что послужило моим ис¬
ходным пунктом: вопрос «почему вы нас убиваете?» из
небольшой речи, которую Клеокрит произносит после
битвы у Мунихии, и весь этот дискурс в целом, сосредото¬
ченный на ценностях общей жизни, с помощью которого
победители, напоминая, что они никогда не уклонялись
от гражданской службы, как будто просят у побежден¬
ных признания своего гражданского достоинства3. Разу¬
меется, этот дискурс является лишь одним из голосов,
раздававшихся тогда: чтобы в этом убедиться, доста¬
точно сравнить pathos сплоченной общности Клеокрита
с той проповедью, которую Фрасибул произносит перед
1. Аристотель. Афинская полития, 38.4.
2. Как это настойчиво делает Поль Клоше: Cloche Р. La restauration
democratique a Athenes. Р. 343, 350, 404, 407, 410.
3. Ксенофонт. Греческая история, II, 4.20-22.
341

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
боем1. Поэтому тем интереснее констатировать, что когда
в своем выступлении на собрании после торжественного
возвращения людей из Пирея тот же самый Фрасибул, со¬
вершенно непреклонный в своем обращении к людям из
города, адресуется к демократам, он ограничивается тем,
что напоминает им о необходимости верности их клятве,
к чему добавляет прямую рекомендацию избегать любых
«беспорядков»1 2.
Можем ли мы утверждать, что поскольку народ пока¬
зал, что он и есть город, он чувствовал себя обязанным
практиковать единство общности? Я отвечу, что каким бы
оправданным оно ни было в свое время, обращение к по¬
лису в ходе дальнейшей истории также стало исключитель¬
но эффективным механизмом в процессе нейтрализации
demokratia. Или, точнее: нейтрализации kratos как неотъ¬
емлемой части этого слова. Ибо с тех пор именно за ее
«мягкость» (без каких-либо затруднений противопостав¬
ляемую бесчинствам Тридцати)3 афинские ораторы, как
тот же Исократ в «Ареопагитике»4, восхваляют демократию.
Но констатировав таким образом, что воспоминания об
олигархии являются результатом очень выборочной обра¬
ботки, мы тем не менее зададимся вопросом: так как же
в этой истории обстоит с памятью Афин?
Память на службе у забвения
Если поверить афинским ораторам, несомненно одно: та¬
ким сильным был разрыв, вызванный тем, что принято
называть «злосчастьями» города, что больше никогда, со¬
всем никогда Афины не познают другого конституцион¬
ного ниспровержения. Именно поэтому было отвергнуто
предложение умеренной партии, после восстановления де¬
мократии склонявшейся к тому, чтобы ограничить корпус
1. Ксенофонт. Греческая история, II, 4, 13-17.
2. Там же. 40-42.
3. См., например: Демосфен. Против Андротиона, 52; Против Тимокра-
та, 163-164.
4. Исократ. Ареопагитик, 20: politeian... onomati toi koinotatoi kai praotatoi
prosegoreumenen.
342

ПАМЯТЬ НА СЛУЖБЕ У ЗАБВЕНИЯ
граждан одними землевладельцами. Правда, уже в речи,
сочиненной по этому поводу, Лисий негодовал в связи
с невозможностью уверенно положиться на нестираемую
интенсивность памяти о злосчастьях:
В то время, как мы думали, о афиняне, что постигшие нас
бедствия оставили по себе городу память, достаточно силь¬
ную [hikana шпешега] для того, чтобы даже потомки не по¬
желали другой формы правления1...
Было ли это результатом обращения к памяти («вы
в высшей степени забывчивы [...] Стоило ли возвращать¬
ся из изгнания, если вы своим голосованием себя же
и поработите»1 2)? Так или иначе, предложение было бе¬
зоговорочно отвергнуто. Тем самым декларировалось, что
после катастрофической интермедии, которую представ¬
ляло собой олигархическое правление, история афинской
конституции считалась окончательно закрытой. Об этом
свидетельствует Аристотель, согласно которому после воз¬
вращения из Пирея, считающегося одиннадцатой и послед¬
ней metabole, эволюция к «нынешнему устройству» {he пуп
katastasis3) является для режима исключительно прогрессив¬
ным движением к полному завершению своего telos благо¬
даря передаче большинству все большей и большей власти4.
Должны ли мы сказать, что в данном случае философ
всего лишь придает теоретическое измерение афинским
представлениям о внутренней истории Афин? Независи¬
мо от ответа на этот вопрос, мы не должны упустить, что
систематически различать «до» и «теперь», как это дела¬
ет Аристотель в ходе всего своего изложения5, означает
1. Лисий. Речь о том, что не должно уничтожать унаследованный от от¬
цов государственный строй в Афинах, I. Пер. С. И. Соболевского с изм.
2. Там же. 2. Пер. С. И. Соболевского с изм.
3- Аристотель. Афинская полития, 42.1.
4. Там же. 41.2.
5. Эта тема proteron тёп/пуп de [раньше же... теперь же.—Примеч. пер.\
и задает рамки изложению, посвященному конституции, см., на¬
пример, «Афинскую политик)», 54.1.3; 43.3 (pote/nyn); 51.3; 53.1 {proteron
тёп... metd de ten epi ton triakonta oligarkhiari)\ 54.3; 55.1 {ex arkhes/nyn
de); 55.4; 56.3 и 4.61, 1.62.
343

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
признавать важность цезуры, которую демократы со своей
стороны хотели бы стереть, поскольку они стремятся лю¬
бой ценой избавиться от последствий разрыва. Поэтому
для них период Тридцати существует лишь как вынесен¬
ное за скобки насилие, неспособное помешать их консти¬
туции наследовать — так сказать, без нарушения преем¬
ственности— конституции их отцов1.
Что означало так или иначе мыслить будущее как про¬
шлое. Именно так в своей первой речи на первом собрании
всех афинян Фрасибул будет советовать им «пользоваться
древними законами» (tols nomois tols arkhaiois)2: поскольку
arkhaios означает «древний, связанный с первоистоками»3,
мы, конечно, не упустим случай напомнить, что на взгляд
демократа IV века демократия по своей природе восходит
к первоистокам4; тем не менее начало этому кладет Фра¬
сибул, присоединяясь к тому течению мысли, что укоре¬
няет arkhe (легитимную власть) в arkhe (начале истории)5.
Несомненно сильным является это движение, поскольку
оно подпитывается желанием располагать ничем не ом¬
раченной историей, и именно этим мы объясним склон¬
ность, столь заметную у афинских авторов IV века — даже
у тех, кого совершенно невозможно заподозрить в демо¬
кратических симпатиях, — всматриваться в Афины пре¬
дыдущего века: это относится и к Платону, не прекраща¬
ющему мыслить Афины в прошлом.
Но на самом деле между прошлым и настоящим уста¬
навливается сложная диалектика, поскольку это настоя¬
щее, с которым так сложно смириться, принимают лишь
1. Я опираюсь на различение Диодора («Историческая библиотека»,
XIV, 3.3) между tenpalaian katastasin [старые порядки.—Примеч. пер.],
требованием олигархов, и ten ton pateron politeian [отеческая консти¬
туция], лозунгом демократов. В связи с этим стоит задуматься над
стратегией Французской республики по отношению к «вынесенно¬
му за скобки» Виши.
2. Ксенофонт. Греческая история, II, 4.42.
3. DfiLG, s.v.
4. Loraux N. L’invention d’Athenes.
5. В тексте Ксенофонта об этом свидетельствует игра перекличек [слова
arkhaios.—Примеч. пер.] со следующей фразой («Греческая история»,
II, 4.43), где, распределив должности (arkhas), афиняне epoliteuonto
[стали жить гражданской жизнью. — Примеч. пер.].
344

ПАМЯТЬ НА СЛУЖБЕ У ЗАБВЕНИЯ
при условии его перенесения в прошлое: именно так за¬
слуга «возвращения народа», в соответствии с формули¬
ровкой, строго говоря, подходящей только Фрасибулу1,
ретроспективно приписывается Клисфену1 2, причем един¬
ственное, за что его, как и Фрасибула, восхваляют, — это
восстановление демократии — демократии Солона3. Тем са¬
мым осуществляется двойная идеологическая операция:
будучи спроецированным на прошлое, демократическое
значение действия Фрасибула утрачивает какую-либо
релевантность по отношению к настоящему и смягча¬
ется, если не сказать затушевывается, тогда как Клис-
фен — в афинской памяти, как правило, отстраняемый
от своей роли основателя демократии4, — становится при¬
емлемой фигурой в качестве реставратора «демократии
Солона»5 таким же образом, как Фрасибул был реставра¬
тором вполне реальной демократии Перикла. Как если бы
настоящее могло быть помыслено только в прошлом, при
условии, однако, что прошлое при своем упоминании ли¬
шается какого-либо потенциально подрывного значения
и может служить назидательным образцом6. Обезвредить
настоящее и далекое прошлое, одно с помощью другого:
блестящая операция политической памяти, чьей целью
является забвение совсем недавнего прошлого.
1. См., например: Демосфен. О предательском посольстве, 227, 280; Эсхин.
О предательском посольстве, 78, 147; Против Ктесифонта, 187 (декрет
Архина о Метрооне), 188, 190.
2. Исократ. Об упряжке, 26; Ареопагитик, 16.
3. В «Ареопагитике» фраза «Клисфен, изгнавший тиранов и возвра¬
тивший народ, восстановил конституцию [Солона]» (palin ex arkhis
katestesen, снова установил в изначальном виде) является двойной
ретроспективной проекцией, поскольку сама идея о демократии
Солона является «мифом» IV века. Mosse С. Comment s’elabore un
my the politique.
4. Cm.: Levique P., Vidal-Naquet P. Ciisthene PAthenien. P. 117-122.
5. Детальный анализ этой операции см. в: Loraux N. Clistene е i nuovi
caratteri della iotta politica.
6. Именно так в Афинах уже в 412 году функционировала ссылка на
Клисфена в поправке, предложенной Клитофонтом и призывав¬
шей probouloi [членов временной законодательной комиссии. — При-
меч. пер.] рассмотреть «отеческие законы, которые издал Клисфен,
когда устанавливал демократию» {Аристотель. Конституция Афин,
29.3. Пер. С. И. Радцига).
345

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
Тем не менее это не означает, что trauma недавнего
прошлого была окончательно преодолена. Ибо в судеб¬
ных речах на процессах, которые, несмотря ни на что,
были возбуждены, все еще перерабатывали, беспрестанно
перерабатывали историю последних десятилетий V века.
Но делали это под надзором запрета на память. Что по¬
буждает меня в последний раз вернуться к формулиров¬
ке, в которой он был озвучен.
Me mnesikakeln: хотя негативная форма сама по себе пы¬
тается убедить, что запрет на память де-факто блокиро¬
вал прошлое, нет никаких сомнений, что это афинским
судьям — каждому наедине со своей совестью, как и тог¬
да, когда он приносил клятву не припоминать злосча¬
стья1, — приходилось в каждом конкретном случае решать
в своей gnome, представляет ли такой процесс наруше¬
ние запрета или нет. Так что, как это ни парадоксаль¬
но, скорее на припоминании, чем на забвении, — скорее
на mnesikakeln, чем на негативном предписании те — не¬
обходимо было сфокусироваться. «Вас просят забыть»:
высказывание в конечном счете столь же мало осуще¬
ствимое, что и «вас просят обойти молчанием», подразу¬
мевающееся в изъятии конфликтной даты из афинского
календаря1 2 или «вас просят закрыть глаза» из знамени¬
того сна Фрейда3.
Поэтому я спрашиваю себя: а что, если единственным
следствием блокирования памяти было акцентирование
некой памяти — гиперболизированной, но парализован¬
ной? Именно так с конца V века афиняне, чтобы лучше
контролировать свое совсем недавнее прошлое, не пре¬
кращали надзирать за нарративом об этом прошлом. По¬
этому, если проанализировать судебные речи, произнесен¬
ные в первые два десятилетия IV века, можно было бы
1. См. выше главы X (судьи) и V (клятва).
2. См. выше главу VII.
3. Я имею в виду центральную фразу из сна о мертвом отце, который
Фрейд анализирует в «Толковании сновидений». Фрейд 3. Толкова¬
ние сновидений / Пер. с нем. А.М. Боковикова // Фрейд 3. Собра¬
ние сочинений в ю т. Т. 2: Толкование сновидений. М.: Фирма СТД,
2004. С. 326. Цит. с неб. изм.
346

ПАМЯТЬ НА СЛУЖБЕ У ЗАБВЕНИЯ
составить вполне исчерпывающую типологию вариаций
на тему памяти, которые в них встречаются.
Есть речи — такие, как «Против Эратосфена» или «Про¬
тив Агората» Лисия, — которые открыто борются с забве¬
нием1: они взывают к памяти судей, и именно от этой па¬
мяти в форме «суждения» (gnome) о недавних событиях1 2 3
они требуют превратиться в судебное решение (gndm<?)\ dike
здесь оказывается заодно с возмездием (itimoria:), и взыва¬
ние к гневу судей — или по меньшей мере к гневу судей-
демократов — считается весьма убедительным аргументом.
Как мы видели, есть и такие, что, будучи написанными
для кого-то из людей из города, настаивают на необхо¬
димости соблюдать верность амнистии. И точно так же
на чувство этой верности опирается судебная речь, на¬
писанная для племянников Никия, пытавшихся в пло¬
хо известных нам обстоятельствах вернуть имущество
своего отца, конфискованное демосом4. И входящее в эту
речь рассуждение о памяти, само по себе парадоксальное,
заслуживает того, чтобы внимательнее в него вчитаться.
Заявив, что «котопога есть величайшее благо для города»,
тогда как конфликт (stasis) является источником всех зол,
оратор добавляет:
Так вы сами считали [egnote] недавно, по возвращении на ро¬
дину, и правильно было ваше суждение: ибо вы еще помнили
тогда о прошлых бедствиях [eti gar ememnisthe ton gegenemenon
symphoron] и молили богов о том, чтобы в городе восстано¬
вилось согласие, а не о том, чтобы, из-за стремления ото¬
мстить за прошедшее, город погрузился бы в распри \рёп тёп
polin stasiasai\, а ораторы быстро разбогатели. А между тем
1. Лисий. Против Эратосфена, 87, 92, 94, 96; Против Агората, 43-44, 48.
См. также: Лисий. Речь о том, что не должно уничтожать..., 2.
2. «Против Эратосфена», 90: покажите, какое суждение (gnomen) вы
имеете о событиях. Почти что призыв голосовать о прошлом.
3. Там же. 91.
4. Согласно примечаниям Жерне к этой речи, это дело, скорее всего,
не было непосредственно связано со «злосчастьями» города; но те
имели место достаточно недавно, чтобы их можно было приводить
в качестве решающих аргументов. Lysias. Discours. Vol. 2. Discours
XVI-XXXV. Fragments. Paris: Les Belles Lettres, 1926.
347

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА К RATO S
простительнее [pleion syngnome\ вспоминать зло \mnesikakeiri\
вскоре по возвращении на родину, когда ваш гнев \orgi\ еще
был свеж1.
Иными словами: хотя и имея превосходные причины для
свирепых кар, именно из-за того, что афиняне помнили
прошлое, они запретили кому-либо о нем напоминать.
Таким образом оратор стремится угодить сразу двум пу-
бликам, заседающим бок о бок в трибунале, к которому
он обращается: товарищам Фрасибула, у кого намек на
легитимность их гнева должен вызвать симпатию к ист¬
цу, и людям из города, к которым следует добавить тех,
кто симпатизировал Архину и ему подобным, то есть тех,
кому должно нравиться, когда возносят хвалу амнистии.
Разумеется, это сложная стратегия для дискурса, кото¬
рый в данном случае напоминает alnos* своим стремлени¬
ем дать услышать в себе два послания сразу1 2 3. Но может
быть и так, что в утверждении, что только память может
декретировать забвение, было нечто большее чем страте¬
гия: влияние запрета на память на само определение па¬
мяти, воля к памяти, укрывающаяся за напоминанием
оснований, которые были у памяти, чтобы ограничить
собственное применение. Тем не менее — таким будет за¬
ключение этого слишком беглого осмотра — «люди из
города», желающие, чтобы исчезла любая память о кон¬
фликтном эпизоде, явно чувствуют себя гораздо комфорт¬
нее в ситуации, когда демос, прекрасно зная, что он-то
и подвергся несправедливости4, парадоксальным образом
оказывается вынужденным снова и снова предоставлять
1. Лисий. Речь о конфискации имущества у Никиева брата, 18-19. Пер.
С. И. Соболевского с изм.
2. Басня, притча {греч).
3. Об alnos см.: Nagy G. The Best of the Achaeans. P. 281-284; Theognis of
Megara. Poetry and the Polis / Eds G. Nagy, T.J. Figueira. P. 24 («...a mode
of poetic discours that is unmistakably understandable only to its intended
audience»), а также Nagy G. Pindar’s Homer. The Lyric Possession of an
Epic Past. Baltimore; London: The Johns Hopkins University Press, 1990.
P- 314-338.
4. См.: Лисий. Речь о том, что не должно уничтожать..., ю (призыв
к справедливости для тех, кто подвергся несправедливости).
348

ПАМЯТЬ НА СЛУЖБЕ У ЗАБВЕНИЯ
доказательства того, что он не был зачинщиком1. Именно
так примирительная речь, которую Клеокрит произносит
после битвы при Мунихии, обращаясь к противникам-со-
гражданам, утверждает: «Мы не причинили вам никакого
зла»1 2, и когда Фрасибул, перед этой битвой напоминавший
своим людям, что они не совершили и не совершают ни¬
чего несправедливого3, выступает перед всеми афинянами
на первом пленарном собрании и обращается к людям из
города, он повторяет, что «народ [...] никогда не причи¬
нял вам никаких обид [ho demos [..] ouden popote [...] hymas
edikeken]4»; и если констатируя, что лакедемоняне оста¬
вили афинян, своих союзников, один на один с гневом
их жертв, вождь демократов считает важным упомянуть
«этот народ, подвергшийся несправедливости», то это, как
мы уже видели, для того, чтобы настоятельнее напом¬
нить демосу о верности клятве амнистии5. Как если бы
на языке справедливости и несправедливости, который
народ предпочел утверждению krdtos, победитель не мог
утверждать свою правоту иначе, чем в высшей степени
проблематичном модусе двойного отрицания, без конца
повторяя, что он не был несправедлив.
В этой точке я и завершаю свой маршрут через историю,
очень древнюю и, однако, чьи обертоны в 1994 году зву¬
чат для нашего слуха каким-то знакомым образом. Фран¬
цуз ты или немец, если ты обеспокоен тем, чтобы память
о сороковых годах не стерлась со смертью последних
свидетелей, тебе известно, какие усилия и даже отвага
требуются, чтобы неустанно напоминать, что для воен¬
ных преступлений нет срока давности, или постоянной
1. См. фрагменты «Против Гипоферса» Лисия, где, напомнив, что
демократы вернулись hos adikoiimenoi [как потерпевшие.—Примеч.
пер.], оратор утверждает, что они будут лишены своего имущества,
как если бы они были виновными, hos adikoilntes, тогда как с точки
зрения справедливости они должны уступить своему гневу (dikaios
an [orgizoisthe]): 5.
2. Ксенофонт. Греческая история, II, 4.20.
3. Там же. II, 4.13: ouden adikoiintas.
4. Там же. II, 4.40.
5. Там же. II, 4.41-42.
349

ГЛАВА XI. И АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ ЗАБЫЛА KRATOS
бдительностью нарушать общественное спокойствие, бес¬
проблемно довольствующееся памятниками, установлен¬
ными «всем жертвам войны»1. Это не означает, что общ¬
ности не должны, подобно индивидам, познать медленную
работу траура, представляющую собой инкорпорирование
мучительного или спорного прошлого, а не его отторже¬
ние или отсечение1 2. Ибо говорящий о трауре никогда не
говорит о забвении, и, как известно, в индивидуальных
психиках не смыкает глаз бессознательное, которое Ла¬
кан превосходно определил как то, что в человеке явля¬
ется «памятью о том, что он забывает»3. Будет ли чрез¬
мерным ожидать от наших современников и от нас самих
желания, чтобы в каждой общности подобная память, тем
более сильная, поскольку не прирученная, согласилась,
чтобы наконец-то мыслить будущее, предоставить место
тем «злосчастьям», которые мы не хотим считать своими
и о которых мы говорим, что они уже в прошлом?
1. Здесь я сохраняю аллюзии на берлинское настоящее ноября 1993 года.
По поводу этого памятника см.: Koselleck R. Allemagne, le memorial
de Poubli // Liberation. 1994. № 17.
2. По поводу вопроса о трауре в том виде, в каком он был сформу¬
лирован для Германии в книге Mitscherlich A., Mitscherlich М. Die
Unfahigkeit zu trauern. Grundlagen kollektiven Verhaltens. Miinchen:
R. Piper, 1967, cm.: Loraux N Pour quel consensus?
3. Lacan J. Le Seminaire. Livre VII. L’ethique de la psychanalyse. 1959-1960.
Paris: Le Seuil, 1986. P. 272. Лакан Ж. Этика психоанализа. Семинары:
Книга VII (1959-60). М.: Гнозис-Логос, 2006. С. 301. Цит. с изм.

Благодарности
Моя самая глубокая благодарность Мигелю Абенсуру, на¬
стоявшему, чтобы эта книга, плод пятнадцати лет иссле¬
дований, вышла в свет в руководимой им серии.
Также следует поблагодарить Филиппа Лаку-Лабарта,
который в 1987 году в Международном философском кол¬
ледже взял на себя роль рецензента для текста о stasis,
ставшего четвертой главой этой книги.
Я признательна Яну Тома, послужившему, когда я сама
была не в состоянии это сделать, посредником между мной
и Мигелем в передаче драгоценной дискеты, и Элен Мон-
сакрэ, оказавшей мне исключительную любезность в под¬
готовке и последующей вычитке этой рукописи, которая
без нее содержала бы множество ошибок.
И я в третий раз посвящаю «Разделенный город» Пат-
рису, который лучше, чем кто-либо еще, знает, что это
моя книга par excellence.

Указатель имен
Абель, Карл 128
Абенсур, Мигель 351
Август, Октавиан 279
Авл Геллий 233
Автолик 169
Агамбен, Джорджо 8-ю, 198, 199
Агамемнон 46, 53, 91, 152, 159, 174,
200, 215, 219, 223, 265
Агесилай 321-322
Аглавра 236
Адраст 276
Алессандри, Сальваторе 283
Алиферс 207
Алкей 57, 90, п8, 126, 131, 141, 142,
153, 208, 211
Алкиной 274
Алкмеон Кротонский 160
Алкмеониды 216
Ало, Жан 256, 266, 282
Амфиктеоны 132
Анаксимен Лампсакский 99
Андокид 126, 175, 187, 190, 199-203,
222, 317, 324, 325
Анит 334
Антигона 254-256
Антиной 207
Антифон из Рамнуса юо, Ю2, 185
Апеллик, сын Адеида, Аттик,
сын Пистона, Дионисий,
сын Декия (послы
из Сегесты) 284
Аполлон 65, 172, 178, 182
Аппиан Александрийский 277
Араи (Проклятия, эпиклеса
Эриний) 171, 178
Арес 45, 46, 51, 55, 57, 123, 130, 141,
147-150, 153, 156, 158, 159, 162, 178,
181-183
Аристарх 248
Аристодик из Танагры 103
Аристотель ю, 27, 31, 32, 54, 67,
82, 95, 96, 98-103, 109, п4, 127,
128, 136, 138, 139, 154, 156, 159,
161, 187, 191, 199, 201-204, 222,
232, 244, 248, 249, 257, 266-268,
270, 273-276, 286, 288, 289, 297,
298, 302, 304, 306-308, 311, 312,
314-316, 318, 324, 326-329, 332-
341, 343, 345
Аристофан 54, 82, 127, 146, 222, 232,
280, 301, 312, 313, 318, 334
Артемида 178
Артог, Франсуа 30, 64-65, 272
Архилох 148
Архин 161, 170, 202, 204, 232, 318,
332,334,345,348
Атрей 263
Атриды 51, 54
Атцфельд, Жан 320
Афина 38, 42, 43, 46, 47, 49-51, 55,
61, 62, 124, 141. 147, 162, 171, 172,
178, 179, 182, 183, 204, 207, 217,
227, 228, 230, 231, 236, 239, 240,
249, 330
Афина-Арейя 182, 183
Афина-Полиада 50, 204, 236
352

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Афина-Пронайя 178
Афродита 97, 154, 158
Афродита-Пандемос 97
Ахиллес 27, 56, 64, 91, 131, 133, 134,
Ц8, 159, 179, 188, 200, 209, 212-
217, 222
Ашери, Давид 260, 283, 284, 286,
291, 294-297
Аякс 209
Баттегадзоре, Антонио Марио
145, 155, 243
Бделиклеон 313
Бенвенист, Эмиль 37, 41, 54, 66,
95, 109, 132, 133, ИЗ, 148, 153, 165,
169,170,171,175, 230, 268-271, 308,
328, 329
Бенгстон, Герман 189
Берар, Виктор 148
Берар, Клод 67, юо
Беркерт, Уолтер 180, 181, 186, 236
Блох, Марк 323, 324
Боллак, Жан 126, 144, 150, 153—156
Боттери, Паула 141, 143, 279, 281,
335
Бретон, Андрэ 141
Брюно, Филипп 52
Буркхардт, Якоб 39
Ван дер Варден, Бартель
Леендерт 227, 228, 231, 245
Ван Гронинген, Бернар
Абрахам 216
Ван Эффентерр, Анри 53, 124, 273,
283, 286, 289, 290, 295, 298
Ван Эффентерр, Мишлин 283, 286,
289, 290, 295, 298
Вандерпул, Юджин 34
Ваниш, Софи 259
Варрон, Марк Теренций 233
Веллей Патеркул 277, 278
Верная, Жан-Пьер ю, 29, 32, 33,
49, 58, 67, 69, 71, 73-76, 130, 151,
172, 197
Вест, Мартин Личфилд 168, 169,
185,243,248
Видаль-Накэ, Пьер ю, 35, 49, 50,
54, 65, 66, 77, юо, 130, 297, 345
Визманн, Хайнц 144, 155, 156
Винок, Мишель 206
Ганимед 215
Гармония 154, 157, 158
Гарпократион 99
Геката 301
Гектор 148, 216, 218
Гекуба 2Ю
Гелиос 182
Гемон 256
Георгуди, Стелла 237
Гера 304
Гераклит 13, 130, 139, 144-148, 153,
155, 156, 158-160, 301
Гермес 113, 334
Гермий из Коса 287
Геродот 30, 49, 64, 65, 76, 8о, 99,
Ю2, 121, 176, 183, 184, 195, 196, 198,
204, 212, 213, 220, 248, 264-267,
272, 273, 276
Гесиод 36-38, 54, 57, 58, 61, 120-122,
152, 163-170, 176, 178, 182, 184, 185,
189, 208, 237, 243, 248, 251, 254,
264, 267, 304, 308
Гесихий 171, 236-238, 271, 274
Гестия 182
Гефест 27, 133
Гея 42, 182
Гиппий 304
353

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Гипподам из Милета 311
Главк 176
Глотц, Гюстав 28, 38, 39, 91, 169,
т, 175, 179, 180, 182, 185-187, 189,
190, 260, 269, 272, 274
Годе лье, Морис 83
Годийер, Жан-Макс 193
Гольдшмидт, Виктор 112
Гомер 36, 37, 63, 75, 91, 95, ш, 112,
126, 130-133, Ц1, 146-151, 153, 159,
174, 179, 182, 188, 207-209, 212, 215,
216, 222, 265, 266, 269-271, 274,
276, 282, 340
Гомонойя (Согласие) 292, 295, 299
Гото, Пьер 339
Готье, Филипп 283
Гоше, Марсель 33
Гракхи 281
Гро-Дюрозель, Бенедикт 215
Д’Онофрио, Сальваторе 295
Давуан, Франсуаза 193
Данаиды 172
Дарбо-Пешански, Катрин 28, 65,
324
Делькур, Мари 179
Деметра 182, 213
Демокрит 53, 135, 240
Демосфен ю8, 127, 180, 181, 189, 266,
333, 334, 340, 342, 345
Демофант 174, 187, 190
Деррида, Жак 8, 67
Десанти, Жан-Тусен 141
Детьен, Марсель 29, 31, 32, 48, 58,
65, 73, 76, 79, 81, 83, i2i, 130, 151,
172, 200, 208
Джебб, Ричард Клаверхауз 220
Диодор Сицилийский юо—102,
128, 244, 334, 344
Дионис 51, 65
Дойбнер, Людвиг 236, 238
Донато, Риккардо ди 71, 72
Дрейфус, Альфред 206
Дункель, Джордж Юджин 132
Дюбуа, Лоран 283, 285, 290, 294,
295
Дюмезиль, Жорж 167, 178, 181
Дюмортье, Жан 145
Дюпон-Рок, Розелин 209
Евмей 215
Евпейт 207, 209, 215
Евстафий Солунский 149, 242
Елена 167, 209-211
Жаль, Поль 277-279, 281, 291
Жанмэр, Анри 270
Жерне, Луи 37, 56, 71, 72, 133, 135,
137, 165, 166, 168, 169, 174, 175. 177,
180, 185, 186, 190, 191, 213, 215, 218,
219, 238, 244, 263, 296, 297, 305-
317, 319, 331, 335, 347
Жорес, Жан 206
Зевс 150, 159, 182, 183, 185, 207, 241,
243, 255, 286
Изаак, Жюль 205, 206
Илифии 182
Инар, Франсуа 277 „
Иоанн Лид 238, 243
Ион 239
Ириарте, Ана 232, 243
Исей 127, 282
Исократ 45, 62, по, 170, 197, 199, 202,
204, 224, 290, 316, 318, 326, 328,
330, 332, 334, ЗЗб, 338, 342, 345
354

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Кадм 157, 158
Калам, Клод 263, 274, 292
Калликсен 34
Каллимах 290
Камбис 265, 267
Камбьяно, Джузеппе 160, 287, 291
Кан, Лоране 113
Кан, Чарльз Генри 148, 155, 156
Карион 334
Карлье, Жанни 167
Квирин 181
Кекропс 236
Кера 36
Кинесий 238
Кир II Великий 183
Кластр, Пьер 70, 85
Клеокрит 22, 43, 44, 57, 6о, 262,
341, 349
Клисфен ю, 99, юо, 102, 190, 272,
293, 297, 327, 345
Клитемнестра 49, 50, 145, 169, 213
Клоше, Поль 328, ззз, 341
Козеллек, Райнхарт 350
Конкордия 292
Корнфорд,
Фрэнсис Макдональд 66
Кратос 185
Креонт 256
Крёз 276
Критий 22, 43, 257, 334
Кронос 241
Ксантипп, сын Арифрона 216
Ксенофан 62
Ксенофонт ю, 22, 31, 32, 43, 44, 57,
96, 127, 152, 164, 187, 222, 235, 236,
241, 257, 262, 287, 288, 304, 307,
309, З16, 319-322, 328, 332-334,
339, 341, 342, 344, 349
Кюн, Йозеф-Ханс 318
Лабдакиды 256
Лабиады 173
Лазарюс, Сильвен ю
Лай 254
Лакан, Жак 84, 193, 350
Лаку-Лабарт, Филипп 351
Ле Булюэк, Ален 209
Левек, Пьер юо, 130, 269, 271, 297,
345
Леви-Стросс, Клод 63, 64, 69, 77,
78, 81, 86
Левк, сын Каисия; Филонид
(архонты Наконе) 284
Лежён, Мишель 271
Лёнинг, Томас Кларк 324, 329
Лета 26, 61, 120, 178, 204, 224, 228,
249, 251
Лефор, Клод зз
Ликург Афинский 164
Лиотар, Жан-Франсуа 126, 210, 213,
222, 223
Лисий 38, 53, 90, 126, 127, 152, 161,
199, 200, 203, 211, 213, 238, 242,
263, 276, 318, 325, 326, 328, 330,
332-336, 340, 343, 347-349
Лиссарраг, Франсуа 65-69
Лоро, Николь 7—20, 26, 28, 31-33,
35, Зб, 38, 40-42, 44-46, 48, 53, 54,
56, 65, 71, 73, 75, 79, 81, 82, 84, 85,
87-89, 91-93, 96, 97, 99, Ю1, 102,
109, по, П2, 115, 120, 124, 129-131,
134-136, 138, 142, 148, 153, 167, 172,
191, т93—г99, 2Ю, 213, 221, 227, 236,
240, 247, 248, 250, 254, 256, 257,
260-263, 266, 275-277, 281-283,
287, 289-291, 296, 307, 324, 327,
329, 332, 338, 340, 344, 345, 350
Лоро, Патрис 351
Лукан, Марк Анней 277, 278
Лукиан 233-236
Лютер, Вильгельм 168
355

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Мазон, Поль 36, 48, 75, 131, 147, 148,
220, 243, 255, 264
Майер, Кристиан 157
Майер, Мартин Пауль 127
Майкле, Агнес Кирсопп 233, 234,
242
МакДауэлл, Дуглас Морис
305, 309
МакЛеод, Коллин Уильям 37
Маламуд, Шарль 132, 250
Марр, Джон 99
Марс 180
Маффи, Альберто 72, 280
Мадзарино, Санто 196, 278
Меандр 76
Менелай 209, 215
Менефил 249
Меритт, Бенджамин Дин 245, 246
Мессал, Випитаний 278
Микалсон, Джон Деннис 231, 233-
238, 333
Митчерлих, Александр 350
Митчерлих, Маргарет 350
Мнемозина 208
Моммзен, Август 229, 231, 234, 237
Монсакрэ, Элен 351
Монтильо, Сильвия 132
Море, Бернар 249
Московичи, Мари 93, 105, юб
Моссэ, Клод 205, 345
Музы 159, 208, 2Ю, 224, 225
Мюррей, Освин 293
Надь, Грегори 14, 56, 75, 92, 133,
141, 158, 159, 167, 215, 224, 250,
329, 348
Наллино, Карло Альфонсо 294
Ненчи, Джузеппе 128, 129, 260, 283
Нестор 269
Нике 240, 255
Ни кий 347
НЮКС (НОЧЬ) 120
Одиссей (Улисс) 169, 207, 209, 215
Оже, Марк 67, 78, 83
Озуф, Мона 258, 264, 275, 292
Оливье де Сардан, Жан-Пьер
83, 261
Орест 46, 55, 124, 162, 172, 212, 213
ПОНОС (Труд) 120
Павсаний (географ) 50, 180, 181,
230
Павсаний (царь Спарты)
324, 328
Пайен, Паскаль 30
Паоли, Уго Энрико 302, 304, 306,
308, 310, 318
Пападопулу-Бельмеди,
Иоанна 169
Паркер, Роберт Эндрю 174, 218,
235, 236
Патрокл 150, 159, 215, 216
Патроклид 223
Пеги, Шарль 206
Пенелопа 169, 215
Перикл 26, 32, 43, 6о, 98, 100-104,
247, 262, 317, 327, 345
Перпийу, Жан-Луи 261, 265, 269
Перс (брат Гесиод267
Петроний Арбитр 281
Пиндар 89, 121, 126, 185, 241
Пиччирилли, Луиджи 98, 100, 101
Плассар, Андрэ 187
356

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Платон ю, 22, 44, 45, 57, 67, 69, 70,
90, 95. 97, 98, ю8, 110-115, 117,
124-127, 130, 139-141, Цб, 153, 154,
156, 159-161, 194, 199, 201, 217, 227,
230, 235, 237, 238, 241, 248, 261,
263, 266, 268, 272, 274, 275, 282,
287, 289, 291, 292, 294, 295, 299,
303, 304, 307, 312-314, 316, 333,
335, 338, 344
Плесшиа, Джозеф 179, 180, 183,
185, 190
Плутарх 26, 61, 62, 91, 100-104, 138,
144, 145, 157, 194, 197, 204, 205, 216,
218, 227-235, 237-242, 244-250,
262, 267, 330, 332
Полемос 146
Полибий ю8, 127, 187, 257, 281, 287,
290
Полиник 255
Полидевк (Поллукс, Юлий) 236,
242
Посейдон 61, 62, 150, 204, 227-232,
240, 249, 330-332
Притчетт, Уильям Кендрик 227,
228, 231, 232, 235, 236, 242, 245,
247
Прок л 231
Псевдо-Ксенофонт 301, 335
Пуде л л а, Габриэле ю
Пуччи, Пьетро 214
Пюш, Эме 185
Рамну, Клемане 61, 120, 166, 167
Рансьер, Жак 13
Раскольникоф, Муза 335
Раубичек, Энтони Эрик 34, 333
Ренан, Эрнест Жозеф 72
Рикёр, Поль 8
Ринон 199, 341
Робеспьер, Максимильен Мари
Изидор де 98
Роде, Эрвин 182
Розенблум, Дэвид 196
Ройх, Корнелис Йорд 171, 172, 221
Ромул и Рем 278
Руссель, Дени 269, 270
Руссо, Анри 205
Рэ, Жан-Мишель п8, 206
Савалли, Иванна 283, 286, 287,
293, 296
Сайнос, Дейл Стивен 159, 183
Свенбро, Йеспер 32, 48, 62, 76,
79, 81, 83, 127
Семереньи, Освальд Джон Луис
269, 271
Сен-Жюст, Луи-Антуан 259
Сент-Круа, Джеффри Эрнест
Морис де 161
Серто, Мишель де 87, 88
Симондон, Мишель 219, 220
Сисса, Джулия 261, 282
Слаткин, Лора 210, 213, 250
Смердис 265
Сократ 22, 70, 74, 113, 161, 164, 304,
310
Солон 38, 57, 58, 89, юо, 114, 132,
136-138, 154, 155, 157, 162, 205, 221,
245, 286, 302, 336, 345
Софокл 148, 212, 213, 215, 219-221,
254-256, 271
Софонид (отец Эфиальта) юо
Стикс 167, 168, 185, 255
Стоктон, Дэвид 101
Строуд, Рональд 99, 290
Сфинга 232
Тайарда, Жан 146
Те Риле, Геррит Йан Мари
Йосеф 191, 211, 318
357

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Телемак 209
Терэ, Эммануэль 79, 312
Тесей 68, 336
Тираноктоны (Тираноборцы)
68, 102
Тома, Ян 79, 165, 278, 279, 281, 296,
298, ЗЮ, 351
Торричелли, Патриция 169, 176,
182, 188
Трос 215
Уилл, Эдвард 99
Умбер, Мишель 296
Уолш, Джон 246
Уоткинс, Калверт 50, 91, 175, 214,
221
Уран 241
Фарнелл, Льюис Ричард 235
Фемида 182
Фемистокл 52, 53, юо
Феогнид 54, 57, 90, 151, 158, 274
Феозотид 290
Ферамен 96, 334
Фигэйра, Томас 158, 348
Фиест 48, 49, 263
Филоклеон 301, 312
Филотес (Любовь) 152
Финей 219
Финк, Евгений 155
Финли, Мозес 37, 140, 286
Фрасибул 22, 31, 62, 96, 152, 161,
204, 229, 330, 332-334, 341, 342,
344, 345, 348, 349
Фраскетти, Августо 233
Фрейд, Зигмунд 40, 84, 87, 88, 90,
92-94, 103-107, по, 113, пб, 117,
128, 193, 221, 250, 346
Фриних 49, 195, 196, 198, 199, 204,
215, 220
Фронтизи-Дюкру, Франсуаза
32, 8о
Фукидид ю, 30-32, 38, 57-59, 65,
66, 8о, 89, 96, 98, id, 108-110, 127,
134, 139, 142, 153, 166, 185, 186, 191,
223, 257, 276, 286, 291, 304, 307,
308, 317, 330, 331
Фюре, Франсуа 30
Фюстель де Куланж, Нюма-Дени
38, 270, 279
Хайдеггер, Мартин 153, 155
Хамфрис, Сара 72
Хармид 22
Харрисон, Джейн 65
Хоркос (Клятва) 120, 163, 164, 167,
168, 182, 184, 251
Хоффман, Герберт 52
Церера 181
Цицерон, Марк Туллий 233, 244,
276
Шайд, Джон 127, 292, 293
Шантрен, Пьер 53, 103, 126, 129,
137, 168, 169, 171, 214, 218, 242,
271, 307
Шмитт, Карл 8, 9
Шмитт-Пантель, Паулина 16, 310
Шнапп, Ален 66-69
Штраус, Барри Стюарт 263, 280
Эвмолп Фракиец 239
Эвридика (мать Гемона) 256
Эврипид 126, 127, 197, 201, 256, 267
Эдип 48, 212, 215, 240, 254, 256, 263,
266, 268, 278, 282
358

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Эдмунде, Лоуэлл 58, 166
Электра 212, 213, 220, 221, 223
Элиан 52
Эллсворт, Джеймс Деннис 132
Эмпедокл 125, 126, 152-156, 164, 169,
171, 250-252, 254
Эниалий 181-183
Энио 182
Эрида 36, 55, 61, 62, 119—123, 126, 141,
147, 148, 163-165, 167, 179, 184, 185,
192, 225, 237
Эринии (Эвмениды) 46, 47, 50, 55,
56, 59, 6о, 122, 124, Hi, 162, 171,
172, 179, 181, 182, 188, 215, 217, 219,
222, 236, 237, 240
Эринии-Семнаи 59, 122, 182, 236
Эрихтоний 42
Эсхил 26, 36-38, 46, 48-50, 52-54,
5б, 57. 59, 6о, ю8, 122, 124, НЬ
145, 149, 162, 169, 171, 172, 182, 197,
217, 219, 240, 251, 254, 268, 276,
282, 307
Эсхин ю8, 126, 132, 171, 178, 180,
189,223,237,290,333,334,345
Этеокл 255
Этьенн, Анри II 242
Эфиальт 15, 32, 48, 59, 94, 98-104,
134, 327
Якоби, Феликс 99

Николь Лоро
РАЗДЕЛЕННЫЙ ГОРОД
Забвение в памяти Афин
Редактор М. Симакова
Дизайнер серии Д. Черногаев
Корректор С. Крючкова
Верстка Д. Макаровский
Налоговая льгота — общероссийский
классификатор продукции ОК-005-93, том 2;
953000 — книги, брошюры
ООО РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА
«НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ»
Адрес редакции:
123104, Москва,
Тверской бульвар, 13, стр. I
тел./факс: +7 495 229-91-03
e-mail: real@nlobooks.ru
сайт: www.nlobooks.ru
Формат 60X90V16. Бумага офсетная №i.
Офсетная печать. Печ. л. 22,5. Тираж 1500. Зак. № К-82.
Отпечатано в АО "ИПК "Чувашия",
428019, г. Чебоксары, пр. И. Яковлева, 13.

Николь Лоро
Разделенный
город
Забвение
в памяти
Афин
Новое
Литературное
В 403 году до н.э. завершился непродол¬
жительный, ножровавый период истории
Древних Афиж войско иЗгнанников-демо-
кратов положило конецправлению «тридца¬
ти тиранов'». Победители могли насладиться
местью, но вместо этого афинские гражда¬
не — вероятно, впервые в истории —пришли
к решению об амнистии. Враждующие сто-
роныяокяялись «не припоминать злосчастья
прошлого» — забыть о гражданской войне
(stasfe)n связанных© нейбесчинствах
Но можно ли окончательно стереть stasis из
памяти и перевернуть страницу? Что если
сознательный акт политического забвения
запускает процесс, аналогичный фрейдов¬
скому вытеснению? Николь Лоро скрупулез¬
но изучает следы этого процесса, привлекая
широкий арсенал античных источников и
современный аналитический инструмен¬
тарий.Be Афиныживут, воюют, скорбят,
но самое г л явное—продолжают хранить
память ©событиях прошлого, которые граж-
договорились забыть. Николь Лоро
}-20Q3J — исследовательница истории
|ролалогии Древней Греции, профессор
je* школы социальных наук в Париже.