Текст
П.Ю.Уваров
ФРАНЦУЗЫ XVI века
взгляд из латинского квартала
• I
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
Институт всеобщей истории
П.Ю.Уваров
ФРАНЦУЗЫ XVI века
взгляд из Латинского квартала
"ЭМКО"
Москва
1994
• •
Рецензенты:
д.и.н. О.Ф.Кудрявцев
к.и.н. С.КЦатурова
Издание осуществлено при содействии
Международного Фонда "Культурная инициатива"
Утверждено к печати
Институтом всеобщей истории
Российской Академии Наук
©Институт всеобщей истории РАН 1993
Художник Борисова И.В.
ВВЕДЕНИЕ
1."РАЗВЕ УНИВЕРСИТЕТ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВСЕ
КОРОЛЕВСТВО?"1
Роль университетов в жизни средневекового общества
была удивительно многоплановой. Я собирался посвятить свое
исследование самому крупному европейскому университету -
Парижскому, расположенному в самом крупном из
средневековых европейских городов. Меня интересовали не
столько традиционные научно-образовательные функции
университета, сколько интеграция его в социальную ткань:
влияние университета на политическую жизнь города и страны,
его непременное участие в повторяющихся социальных
конфликтах Парижа XIV-XVI вв., контакты, университетской
среды с парижанами на повседневном уровне, особенности
университетской культуры, взгляды приобщенных к ней людей
на свое место в обществе. И, конечно же, начать исследование
предполагалось с изучения социального состава
университетских кругов; надо было выяснить, представители
каких социальных групп посылали своих детей в университет,
что значило обретение университетской степени для их семей.
Многое здесь известно уже заранее. Университетское
образование всегда было одним из путей "наверх”. Оно
открывало для семьи возможность видеть своего отпрыска
полноправным членом социальной элиты. Ради этого шли на
расходы, порой непосильные. Так было в XIII веке, так
осталось и в XX. Для одних университетская степень служила
средством социального воспроизводства, подтверждением уже
давно завоеванного могущества, высокого места в социальной
иерархии; для других - подспорьем в планомерном захвате
более выгодных социальных позиций наряду с денежным и
земельным богатством, выгодными браками, особым,
"благородным”, образом жизни; для третьих - отчаянной и
слабо подкрепленной материально попыткой прорыва в
блистательный мир "людей знания", попыткой хотя бы
частично ослабить путы повседневности - нужды,
изнурительного труда, скудости социальных притязаний.
Такова, в общих чертах, была ситуация XV-XVI веков.
1 Gerson J. "Vivat rex!"// Oeuvres français /Publ. par P.Glorieux .Vol.8.
P.,1968. P.114.
3
Все это мы можем найти в работах историков,
затрагивающих те или иные аспекты социального возвышения
ротюрье во Франции^. В них декларируется важность
университетской степени, приводятся яркие примеры, но, как
правило, без выхода за рамки единичных случаев. А когда
какое-нибудь, безусловно справедливое, положение становится
штампом и без специального осмысления кочует по
монографиям, то над ним нависает угроза превращения в миф,
в историографический постулат, лишенный реального
содержания. И тогда можно быть уверенным, что рано или
поздно придет историк, который докажет полную
несостоятельность расхожих представлений. Конечно, если бы я
изучал какую-нибудь конкретную социальную группу,
например, советников парламента, то я тоже мог бы обойтись
готовыми примерами университетских успехов советников и их
детей. Но поскольку в центре моего внимания находится сам
университет, я был обязан заняться проблемами социального
происхождения людей университета.
В отличие, например, от Германии, во французских
университетах матрикулы - списки студентов велись
нерегулярно. Опубликованные материалы весьма фрагментарны
и относятся по большей части к иностранным студентам.^
Списки студентов, .присягавших ректору Парижского
университета вообще не издавались.^
Но даже если подобные данные были бы более полны и
доступны, даже если к ним добавить такой характерный
источник, как опубликованные ротулы - университетские
ходатайства о предоставлении бенефиций,^ то они мало
помогли бы нам. Дело в том, что средневековые
^Mousnier R. La vénalité des offices sous Henri IV et Louis XIII. Rouen, 1945;
Fedou R. Les hommes de la loi lyonnais 'a la fin du Moyen âge. Lyon, 1964;
Huppert G. Les bourgeois gentilshommes. Chicago, 1977; Chevalier B. Les bonnes
villes de France. P., 1982.
о
°Auctarium chartularii universitatis parisiensis. Vol. 1-3, Liber procuratorum
nationis anglicane (alemaniae). P., 1894-1935; Ridder-Symaens H.M. et al. Les
livres des procurateurs de la nation germanique de Г Université d'Orléans; Omont, H.
Le livre cartulaire de la nation Français (1507-1537). P., 1915.
^Cm. Brockliss W.B. Patterns of Attendance at the University of Paris, 1400-
1800 //Histoire sociale des populations étudiantes T. 2. P., 1989. P. 487.
^ Verger J. Le rôle social de l'Université d'Avignon au XVe siècle //bibliothèque
d'humanisme et renaissance, 33 n 3 (1971) PP. 489-504.
4
университетские документы часто отмечают географическое
происхождение студентов, иногда указывают на обладание
дворянством, реже - уточняют имущественное положение
студента. Было важно знать, к какому землячеству следует
приписать студента, какое место определить ему в очереди на
получение степени (родовитым дворянам принято было
оказывать здесь предпочтение), какую сумму с него следует
брать на университетские нужды или за сдачу экзаменов. Но о
социальном статусе родителей студента, об их профессии
говорится крайне редко - в отличие от российских реалий XX
века, такая информация для средневековой университетской
корпорации была излишней. Поэтому даже после кропотливых
исследований, проведенных в университетских архивах,
историки могут позволить себе лишь очень обтекаемые
формулировки. Так, Л. Броклисс, завершив анализ всего
внушительного комплекса матрикулов "наций”, ротулов, книг
ректора, может констатировать лишь то, что ”"подавляющее
большинство студентов Парижского университета составляли
выходцы из незначительного меньшинства всего французского
населения, которое могло позволить себе расходы на
образование. ^
Понятно теперь, что мне нельзя было пройти мимо одной,
очень важной, публикации. В августе 1539 г. был издан
ордонанс Франциска I в Виллер-Коттре, упорядочивший
судебную процедуру. Среди прочего там содержалось
предписание, "чтобы все дарения наших подданных были бы
заверены и зарегистрированы в судах, являющихся
ординарными для сторон".^ В противном случае они
объявлялись недействительными. При судах велись
специальные регистры дарений. Регистры суда Парижа и
превотства Иль-Де-Франс сохранились в Национальном архиве,
(серия "У").
Инвентарь регистров за 1539-1559 гг. был издан А.
Кампардоном и Е.Тюети в то благословенное время, когда
историки еще не потеряли вкуса к объемным публикациям 66 Brockliss W.B. Op.cit. P.506; Farge J.K. Ortodoxy and Reform in Early
Reformation France: The faculty of theology of Paris 1500-1543. Leiden, 1985, P.
70.
^Recueil général des anciens lois français //Isambert L. et al., T.12, P, 1828.
P. 621, art. 132.
5
источников.^ В издание вошли 5382 акта, примерно четвертую
часть из них составляли дарения, адресованные студентам.
Источник, таким образом, дает возможность
статистического истолкования данных #и при этом _
сравнительно компактен и однороден. Перед нами, в сущности,
сборник нотариальных актов, как и всякие нотариальные акты,
они унифицируют в соответствии с требованиями нормы
многообразные явления социальной жизни, сохраняя при этом
максимум информации об их качественном своеобразии.
Историки только за последние два десятилетия начали
осозновать неисчерпаемые возможности для многомерных
исследований, которые открывают перед ними источники этого
типа.^
Мне удалось выделить корпус дарений, адресованных
студентам, произвести анализ социального состава дарителей и
опубликовать результаты.!® Как выяснилось позже, мои
выводы в основном совпали с данными исследования Д.Жюлиа
- признанного авторитета в области социальной истории
французского образования в эпоху Старого Порядка.!!
Но по завершении работы стало ясно, что использовать
этот источник только лишь затем, чтобы показать социальный
состав студентов, - все равно, что делать ящики для фруктов из
алтайского кедра. Мы не так богаты опубликованными
источниками, чтобы переводить в щепы 90% информации.
Данные о дарителях оказались столь интересными, что
источник приобрел самоценность и вместо иллюстрации к
одной из глав намечаемой книги стал самостоятельным
объектом монографического исследования.
Какие же вопросы мы можем задать дарителям? В
инвентаре регистров содержится на удивление мало сведений о
самих студентах. Данные об их распределении по факультетам
и коллежам, об обладании университетской степенью или
Затрат don Е, Tuetey A. Inventaire des registres des insinuations du Châtelet
de Paris. Règnes de François I et de Henri II. Pans, 1906 (Histoire générale de
Paris).
Poisson J.P. Notaires et société: Travaux d'histoire et. de sociologie
notariale. P., T.I-2, 1985-1990.
!®Уваров П.Ю. Городские слои по регистрам Шатле (1539-1559)//
"Средние Века" вып. 52. 1989. СС. 79-98.
* ^Histoire des universités en Fiance. P., 1986. P., 182.
6
духовным саном, о принесении студентом присяги очень
фрагментарны и исчисляются в лучшем случае десятками.
Невозможно сделать выводы и о характере материального
обеспечения студентов. Прежде всего потому, что акты
отражали лишь единичные и не главные поступления в
студенческий бюджет, но так же и по той причине, что
составление дарственной еще не означало реального перехода
имущества в распоряжение студента (об этом - ниже). Далеко
не всегда мы можем судить и о социальном происхождении
студента, ведь если он получает в дар участок земли от своего
троюродного брата - крестьянина, то его еще рано относить к
выходцам из крестьян. Но сам корпус дарителей представляет
собой хорошее поле для исследования. Вот только - стоило ли
затрачивать такие усилия, раз примерно известно, кто
направлял своих детей или иных родственников в университет?
Но одно дело - знание "вообще”, приблизительное,
подкрепленное, в лучшем случае, отдельными примерами, и
совсем другое - живые люди, с их проблемами, затаенными
амбициями и маленькими хитростями. Можно быть уверенным,
что нас ждут различного рода сюрпризы.
Главный из них поджидал меня при классификации
дарителей. Попробую восстановить ход событий. Я разделил
своих дарителей на десять категорий. Критерием был тот
способ, каким даритель обозначил свой статус. Ну и, конечно,
некоторые мои представления о реалиях эпохи, помогавшие при
группировке актов. При этом возникали неизбежные накладки.
Куда отнести дарителя, назвавшего себя "шевалье”, понятно.
Но если "шевалье" при этом - советник парламента? Что
делать, если человек назван лишь адвокатом, но я точно знаю,
что он - дворянин, владелец ряда сеньорий и фьефов и к тому
же - входил в городской совет, являясь полноправным буржуа?
Сталкиваясь с такими, чисто практическими и, в принципе,
легко разрешимыми вопросами, я задумался над тем, как,
собственно, структурировалось французское общество XVI
века?
Я был воспитан на том, что всякое общество четко
разделено на большие группы, обладающие реальным бытием.
О чиновниках, крестьянах, кюре мы говорили с непременным
суффиксом "ство": дворянство, крестьянство, чиновничество,
бюргерство. Этим группам приписывалось надличностное
существование, собственная активность: "буржуазия
стремилась”, "дворянство хотело”, "крестьянство боролось”. В
7
средние века такое течение мысли называлось реализмом:
универсалии (общие понятия) мыслились реально
существующими, первичными по отношению к отдельным,
частным вещам. Даже если Монтень или Сир Губервиль лично
никуда не стремились, то "объективно”, в силу
принадлежности к своему классу или сословию - стремились.
Это было понятным и привычным. Но оставляло неясным
критерий обобщения. Отношения собственности? Тогда
владельцев сеньорий надо и в моем корпусе относить к одной
категории, тогда как в этом качестве выступали и дворяне, и
чиновники, и буржуа. По сословному делению
зафиксированному на Генеральных штатах: Духовенство,
Дворянство, Третье Сословие? Но современники прекрасно
осознавали ограниченность этой схемы - в нее не вписывались
ни судейские, ни крестьянские, ни городские низы.
Может быть, избрать сугубо профессиональный критерий,
как это, например, сделала Доменик Жюлиа? Но тогда
парижский буржуа-ювелир окажется в одной группе с уличным
сапожником. Может быть, общество структурировалось иначе,
распадаясь на более мелкие группы?
В работах по социальной истории Франции установилась
традиция обязательных ссылок на трактаты Шарля Луазо,
известного правоведа начала XVII века.12 Он полагал, что
общество делетсяна три больших, традиционных сословия,
внутри которых существуют мелкие подразделения,
расположенные в определенной иерархии достоинств. Почему
бы не взять за основу его классификацию? Но, кроме Луазо
свои схемы предлагало изрядное число иных юристов, хоть и в
менее эксплицитной форме. Да и система Луазо не так уж
проста для прикладного использования. Один лишь его пассаж
о месте чиновников-офисье в общественной иерархии породил
по меньшей мере четыре разных трактовки (Р.Мунье,
Б.Ф.Поршнева, Дж. Хаперта и Н.Е.Копосова).!^ Мне остается
либо примкнуть к одной из точек зрения, либо формулировать
12Loyseau Ch. Traité des ordres et simples dignités // Loyseau Ch. Oeuvres. P.,
1640.
^^Mousnier R. Problèmes de stratification sociale // Deux cahiers de la
noblesse pour États Généraux de 1649-1651. Paris, 1965, P.96; Porchnev B. Les
soulèvements populaires en France de 1623 à 1648. Paris, 1963, PP. 538-561:
Huppert G. Op. cit.,P.13; Копосов H.E. Высшая бюрократия во Франции
XVII века.Л.,. 1990, СС. 70-80.
8
пятую, но в любом случае - объяснить причины своего выбора.
И, самое главное, - связь между трактатами юриста и реальной
жизнью всегда была довольно слабой.
Роллан Мунье, ^ во многом основываясь на трактатах
Луазо, выделяет различные иерархически-расположенные
группы, учитывая и социальные функции, и образ жизни, и
оценку достоинства этой группы общественным мнением. Он
проверяет эту схему данными об имущественной
дифференциации и о связях реальной социальности, главными
из которых были брачные связи. Он даже предпринял
многообещающую попытку сделать набросок ” Франции
брачных контрактов”.
Дж. Хапперт^ для вычленения изучаемого им слоя,
обозначенного как ”французские джентри”, использовал не
юридические или имущественные критерии, а групповое
самосознание, культурное единство, социальную сплоченность.
Но чтобы принимать или не принимать такие модели
нужны солидные исследования, убеждающие в том, что за
этими общностями стояла некая реальность. Может быть
признать существующими лишь заведомо "реальные”
общности, те, члены которых общались между собой больше,
чем с представителями других социальных групп, чье
"объективное” существование подкреплялось лингвистическим
опытом, совпадая в общих чертах с решеткой
представлений”?^ Но тогда Франция рассыпается на
множество мелких, локальных мирков и история может быть
только локальной, микросоциальной. Да и вообще - насколько
правомерно определять что-либо, в особенности
индивидуальные акты, к тому же относящиеся к области
культуры - простым распределением социальных свойств?
Эти сомнения совпали по времени с обвальными
изменениями в нашем обществе. Рушились и традиционные
представления о социальной структуре, и сама структура.
Более чем реальной стала номиналистическая модель, для
которой все общности - не более, чем "дуновения воздуха”. * 15l^Mousnier R. Les concepts d'"ordres", d"'etats", de "fidélité" et de monarchie
absolue en France de la fin du XVe siècle a la fin du XVIIle // Revue historique,
1972, n 502, P.289.
15Huppert G. Op. cit.
l^Boltanski L. Les cadres. Paris, 1982. PP. 32., 260.
9
Тогда надо признать, что деятельность людей определяется
стереотипами мышления, психическими процессами - чем
угодно, но не социальным принуждением.
Конец социальной истории? Да ничего подобного. Разве та
же современность не убеждает нас наглядно в более чем
реальном существовании общностей? Пусть они не такие,
какими их считали прежде, пусть они подвижны, пусть в их
конструировании помимо объективных, объектных причин
огромную роль играют другие факторы - лингвистический код,
например. Но они существуют. Ясно, что систем
классификации современного общества может и должно быть
много. Много их было и в XVI-XVIII веках. Их в принципе
может быть столько, сколько и историков. Этого не надо
бояться, если только не настаивать на инвариантности таких
схем.
Итак, юридические трактаты предполагают одну модель,
или один тип моделей социальной классификации. Брачные
контракты - другую модель, кадастры - третью, кутюмы -
четвертую* *7. Почему бы не построить еще одну, свойственную
нашему источнику?
Для этого достаточно выделять . категории и затем
проверять их, не выходя из логики источника. Это, конечно,
трудно. Слишком уж далеко мы ушли от Ланглуа и Сеньобоса,
учивших, что "история пишется по документам... Ничто не
может заменить документ. Нет их - нет и истории”***. Не
менее трудно изучать французов как загадочный народ,
населявший пустыню Наска. Мы можем лишь попытаться не
прибегать к внеисточниковому знанию без крайней
необходимости.
Попробуем внимательно отнестись к чувственно
наблюдаемой реальности, попробуем не бояться трюизмов,
перебрать всех дарителей, заглянуть в мастерскую
ремесленника, в студию нотариуса, в усадьбу дворянина. Да,
это неэффективно с точки зрения экономии мысли, зато уж
очень заманчиво.
Итак, что же мы изучаем? Выделим концентрические
круги по степени надежности выводов. Во-первых, - мы
* ^Червонная Т.М. Французская деревня по юридическим
источникам XVI в. Саратов, 1992.
***Ланглуа Ш; Сеньобос Ш.. Введение в изучение истории. СПб.,
1889, С.13.
10
рассматриваем лабораторную модель, "французов в пробирке".
И ни на минуту нельзя забывать, что наблюдаемые
регулярности и особенности поведения относятся прежде всего к
этой искусственной модели. "Настоящая" Франция может
организовываться по каким-то совсем иным принципам, а
реальные родственники студентов - вести себя совсем иначе,
чем дарители из нашего корпуса актов. Во-вторых, мы изучаем
некую онтологическую реальность, стоящую за этой моделью.
Я бы назвал эту реальность "университетской Францией". Это
французы, пославшие своих детей и племянников в
университет. Думается, корпус даренный может считаться
вполне репрезентативной выборкой. В-третьих, почему бы не
рассматривать источник как базу для "étude du cas”, как
проблемно-ориентированную выборку всего общества? По
отношению к "генеральной совокупности" искажения очевидны,
но легко предсказуемы: город представлен полное, чем деревня,
чиновников больше, чем прочих горожан и т.д. Нас ведь не
очень сейчас интересует, сколько во Франции было крестьян и
как они соотносились со священниками. Но при этом мы
можем проверить, насколько эфемерны эти группы, не
являются ли они очередным историографическим мифом?
Университетское поведение - вот тот общий знаменатель,
что позволяет сравнивать практики французов, оказавшихся в
одной ситуации, определять иерархический порядок
взаимоотношения групп. В известной мере перед нами -
непредвзятая модель, охватывающая чуть ли не все слои
французского общества. Хотя искажения здесь и очевидны, как
и в любой модели.
Таким образом, исследование, изначально затеваемое для
изучения собственно университетской истории, резко изменило
курс: его целью становится теперь изучение не больше, не
меньше как стратификации всего французского общества,
поведения французов XVI в. Но в этом и состоит загадка
средневекового университета: ключ к пониманию истории этой
замкнутой высокоученой корпорации подходит и к
большинству проблем окружавшего университет общества.
11
2. РАБОТА С ИСТОЧНИКОМ
Дарения студентам были самым распространенным типом
актов, регистрируемых в Шатле. Но все же они составляли
лишь четверть от всей публикации. Почему же я не
использовал прочий материал инвентаря регистров,
переключив направленность исследования с чисто
университетской проблематики на изучение ”французов XVI
века”? Дело в том, что мне нужен был однотипный, сериальный
материал, чтобы проследить поведение французов в единой
ситуации. Все другие типы актов, собранные в инвентаре
регистров, на порядок уступают по численности дарениям
студентов. Следующая по величине группа - дарения,
связанные с брачными контрактами насчитывает всего 325
актов, 19 другие группы - гораздо меньше. Дарения -
завещания, дарения - ”в благодарность, за помощь”, дарения
благотворительные, взаимные дарения супругов и участников
коммерческих предприятий - все они дают живописную
картину в духе ”повседневной истории”. Они могут с
некоторыми оговорками послужить базой для изысканий на
тему: ”Дар и дарение в системе культуры”. Но каждый из
типологических рядов, образованных ими, требует отдельного
изучения и вместе с тем слишком мал для выводов
статистического характера.
При обработке дарений студентам в них выделялось 5
основных зон:
- ИНФОРМАЦИЯ О ДАРИТЕЛЕ (или дарителях), куда
входят имя, адрес, указание на социальный статус, звание
(экюйе, буржуа, мэтр), указание на должность или профессию.
- ИНФОРМАЦИЯ О СТУДЕНТЕ (этим термином могли
обознать и 12-летнего подростка, и солидного священника,
магистра искусств, завершавшего свое образование на
факультете теологии). В акте отмечалось имя студента,
характер его связи с дарителем, реже помещались
дополнительные сведения: наличие духовного сана,
принадлежность к определенному коллежу, обладание степенью
бакалавра или магистра и др.
- ИНФОРМАЦИЯ ОБ ОБЪЕКТАХ ДАРЕНИЯ. Ими
могли быть долговые расписки, ренты, недвижимость, права на 11 ^Эта серия актов была исследована в дипломной работе А.
Луковенковой (Санкт-Петербургский гос. университет) в 1991 г.
12
возмещение убытков по суду, право на долю наследства
умершего родственника и т.д.
- ИНФОРМАЦИЯ О ЦЕЛИ ДАРЕНИЯ.. Например,
"чтобы достойно содержать себя в учении”, "чтобы достичь
звания". Иногда сюда могли включаться оговоренные условия,
например, организация месс за упокой души дарителя и т.п.
- ИНФОРМАЦИЯ О ДАТЕ СОСТАВЛЕНИЯ АКТА
порой отстояла от даты его регистрации на несколько лет.
Собственно, вся дальнейшая работа будет сводиться к
установлению различных корреляций между областями данных.
Опасения, как бы дарственный акт не утерял свою
юридическую силу, вынуждали дарителей и студентов
регистрировать их в Шатле. С этим пунктом ордонанса 1539 г.
происходило то, что и с другими законами во все времена: с
течением времени он становился все менее обязательным. И
если в 1542 г. инвентарь регистров отмечает 266 дарений
студентам, то в 1559 г. их было менее десятка, причем
никаких данных о катастрофическом снижении численности
студентов у нас нет.
Но каковы были побудительные мотивы для составления самого
дарения? Помимо непосредственной помощи студентам,
дарители могли преследовать и иные цели. Дело в том, что
члены университетских корпораций обладали значительными
юридическими и финансовыми привилегиями. Целые
транспорты бочек с вином ускользали от обложения, если были
оформлены как собственность студента. Так, еще в 1452 г.
ордонанс Карла VII гласил: "Чтобы обмануть нас, наших
сборщиков и откупщиков эд (косвенных налогов - П.У.),
многие люди совершают частые передачи своих виноградников
или иных наследственных земель детям или иным
(родственникам - П.У.), которые, как уверяют, являются
студентами в Париже, Орлеане, Анжере, Пуатье, Тулузе и в
иных университетах нашего королевства, с тем, чтобы таким
образом получить освобождение от уплаты эд с продажи
урожаев, выращенных на упомянутых землях, и со сделок,
пользуясь защитой привилегий студентов. По этой причине
наши сборы эд обесцениваются".20 В ордонансе предписывалось
бороться со злоупотреблениями, выявлять "ложных студентов",
20Ordofinances des rois de France, T.XIV, P.245, n 22
13
но законность использования университетских привилегий
родственниками не оспаривается. Эти привилегии сохранялись
71
в течение веков.'61
Глава Шатле - парижский прево - считался хранителем
королевских привилегий университета. Одной из таких
привилегий был запрет привлекать членов университетской
корпорации к какому-либо суду вне Парижа. Поэтому, стоило
перевести на имя студента участок земли где-нибудь в
Шампани, как любой связанный с этим владением судебный
процесс переносился в Шатле, что было удобной формой
давления на противоположную сторону. Человек,
рассчитывавший на свое влияние в местном суде, мог
испугаться переноса дела в Париж, в курию хранителя
университетских привилегий. К тому же, судебная процедура
стоила там во много раз дороже, к судебным издержкам
добавлялись разорительные транспортные расходы.^
Конечно, подобные мотивы скрывались дарителями и
лишь изредка прояснялись в актах. Так, в 1553 г. медик Жан
Лестель заявил, что дарение его отца - купца-суконщика,
парижского буржуа , "имело целью лишь использовать его имя,
чтобы получить недоимки с одного из фермеров”, который
должен был испугаться перспективы "предстать перед
Парижским прево. или его лейтенантом - хранителем
университетских привилегий" (d'emprunter son nom, ad ce due soubz
son nom les arrerages deubz par ung fermier d'icelle peussent estre poursuiviz
par devant mons. le prevost de Paris, ou son lieutenant conservateur). При
этом ни отец, ни мать, как утверждал Жан Лестель, не желали
реального перехода фермы в его руки . Заявление было сделано
для того, чтобы уладить недоразумения с другими
наследниками (№ 4491).^3
Видимо, стремление использовать университетские
привилегии объясняет столь частое упоминание объектов
дарения, весьма сомнительных с точки зрения обеспечения
студента: просроченные платежи, спорные права на наследство, 2121 Le livre des privilèges, franchises, libertez, exemtions et imminitez de
rUniversité de Paris. P., 1630.
^^Guenée B. Tribunaux et gens de justice dans le bailliage de Sentis à la fin du
moyen âge. Strasbourg, 1963.
2^0 Жане Лестеле см. подробнее в кн.: Lehoux F. Le cadre de vie des
médecins parisiens au XVI me et XVII me siècles. P., 1976. P. 82.
14
право вести затяжную тяжбу. Это, конечно, не было
единственной причиной составления актов, существовали ведь
"обратные” дарения, адресованные студентом или магистром
своим родственникам. Но все же стремление использовать
повышенную юридическую защиту имущества со стороны
университета имело место даже тогда, когда целью была вполне
реальная помощь студенту. Иначе трудно объяснить столь
ощутимое преобладание дарений студентам в "инвентаре
регистров”. Не потому ли следующая по величине группа -
"дарения, связанные с заключением брака”, насчитывает всего
325 актов - то есть в четыре раза меньше?
В число дарителей прежде всего входили жители Парижа
и превотства Иль-де-Франс, для которых Парижский прево,
возглавлявший Шатле, был ординарным судьей. Но поскольку
он был таковым и для студентов, то в корпусе актов
встречается много дарений жителей иных районов. Кроме того,
зарегистрировано также несколько дарений студентам других
университетов.
Мне пришлось отказаться от тех актов, которые
выбивались из типологического ряда. Сюда относятся около
сорока "обратных" дарений полтора десятка
внутриуниверситетских дарений и несколько актов,
адресованных студентам-медикам. На медицинском факультете
еще в XV веке был отменен целибат, поэтому дарения
студентам и бакалаврам медицинского факультета были
зачастую брачными контрактами. Исключены также дарения,
являвшиеся разделом семейного имущества между
наследниками, один из которых .был студентом университета.
Пришлось отказаться и от "обратных дарений", которые
студенты адресовали своим родственникам. Все эти акты не
подвергались статистической обработке, но и не были
полностью отброшены - они, как и всякое отступление от
нормы, могут порой выявить стороны, скрытые в обычных
случаях.
Много дарений составлялось совместно мужем и женой.
Руководствуясь нормами французского права о
"неправоспособности замужней женщины" (incapacité' de la femme
mariée)^ и кутюмным правом об общности имущества супругов,
я позволил себе не учитывать женщин в таких актах.
Самостоятельные дарения замужних женщин и вдов также
^Olivier-Martin F. Précis d'histoire du droit français. P., 1938, P.385.
15
отмечались мной в зависимости от статуса мужа, и только в
тех редких случаях, когда женщина ничего не сообщала о
муже, она учитывалась как самостоятельный даритель.
Сложными были случаи повторного, а иногда и третьего брака:
к какой графе относить такое дарение? Выручает высокая
степень эндогамии - новый муж чаще всего принадлежал к той
же категории, а порой, и к той же профессии, что и прежний.
В итоге были выделены 1224 дарителя, составивших в
общей сложности около 1300 актов, адресованных 1092
студентам. Некоторые акты составлялись несколькими
дарителями, некоторые дарители, наоборот, составляли по
нескольку актов. Студент мог получить дары от нескольких
родственников. Встречались люди, которые одаривали сразу
несколько студентов. Поэтому все попытки дать абсолютно
точные цифровые данные не увенчались успехом. Уверенным
можно быть лишь в числе дарителей.
Насколько представительным является данный корпус
дарителей для всего университета, точнее - для всех, кто
одаривал студентов? Увы, никто не знает общего числа
студентов. Венецианский дипломат в 1554 г. называл цифру в
20 тыс. человек^. Этому не следует слепо доверять, гак как
сведения о населении Парижа завышены им в полтора-два раза,
а число парижских чиновников - в четыре раза. В начале XV
века - период для Парижа довольно благоприятный - общее
число студентов, магистров и иных ”поданных” университета
определялось в 5 тысяч человек Жаном Фавье, пожалуй, самым
компетентным специалистом по истории Парижа.^6Городское
население к середине XVI века выросло не более, чем в два
раза, причем до нас не дошло сведений о том, что рост числа
студентов значительно обгонял рост числа горожан. Не
произошло ни существенного увеличения числа
университетский коллежей, ни роста территории, занимаемой
университетом. Конечно, в первой половине XVI в. ситуация
благоприпятсгвовала образованию - началось то, что историки с
легкой руки Л.Стоуна стали назвать ”образовательной
^Relations des ambassadeurs vénitiens sur les affaires de France au XVIme
siècle /trad. par M.N. Tommaseo. T.I, P., 1838. P.367.
^Favier J. Nouvelle histoire de Paris. Paris, 1974.
16
революцией”.27 Но в этом явлении крылись также и факторы,
негативно влиявшие на рост численности парижских студентов:
в провинции открывались все новые городские коллежи,
дававшие прекрасную подготовку.^Поэтому численность
парижских студентов, магистров и вспомогательного персонала
вряд ли превышала в середине XVI века 10-12 тысяч человек.
Впрочем, вся ненадежность подобных расчетов очевидна.
Л.Броклисс, также оговаривая приблизительность своих оценок,
дает более высокую цифру, определяя численность одного лишь
факультета ”искусств” в 10-11 тысяч человек.29 Из данных
уцелевших регистров ”наций”, данных ”Книги ректора” и
путем экстраполяций выводится среднее число студентов,
ежегодно поступавших на факультет искусств”. Л.Броклисс
определяет его в 1500-1700 человек. Затем эти цифры
умножаются на 7 лет, необходимых для завершения полного
курса свободных искусств. Но ведь общеизвестно, что отсев
студентов был коллосальным, и что требования устава об
обязательном сроке обучения сплошь и рядом не соблюдались.
Всегда, например, было велико число людей, записывавшихся в
”книгу наций” лишь для получения университетской степени.
Поэтому оценки Л.Броклисс представляются мне излишне
оптимистичными, даже если они и подкреплены авторитетом
историков прошлого века.
Д.Жюлиа, согласившись с этими данными, оценивает
репрезентативность выборки изучаемого нами корпуса актов не
выше 3%, считая, что с 1539 по 1559 гг. в университет
записалось не менее 30 тыс. студентов. Однако деление числа
студентов-участников дарений на 20 лет мало что дает: дарения
крайне неравномерно распределены во времени: в первые годы
они расположены ”кучно” - в 1542 году, например, число
студентов, получавших дарения составило, как мы помним,
20% от гипотетического числа новичков, принесших клятву
ректору.
Доменик Жюлиа освободилась от тесных рамок
трехпроцентного представительства иным способом: она
22Sfone L. The educational Révolution in England 1560-1640 // Past and
Présent", 28, 1964.P.41-80.
^Chartier R.,.Compère M.-M., Julia D. L'éducation en France du XVe au XVIIle
siècle P., 1976.
29Brokliss L.W.Op.cit., PP. 488-492.
17
оставила лишь тех студентов, которые происходили из
превотства Иль-де-Франс (826 человек), а так как число
уроженцев Парижского диоцеза составляло не более 1/5 от
всех поступавших, то и выборка выглядит более солидной,
охватывая 12-15% студентов.^Хотя границы диоцеза и
превотства не совпадают полностью).
Но сама погоня за процентом представительства не имеет
смысла, так как солидный даже по современным меркам объем
выборки делает ее достаточно репрезентативной. Ведь одной
тысячи брачных контрактов хватило Роллану Мунье, чтобы
воссоздать убедительную картину социальной иерархии всего
парижского общества 30-х годов XVII в.31 У нас нет оснований
предполагать, что какая-либо группа населения, помогавшая
студентам, при этом была заинтересована в регистрации
дарений намного больше других. Таким образом, если картина
всего французского общества получается заведомо искаженной,
то представления о тех слоях, которым было свойственно
посылать своих родственников в университет, об
"университетской Франции" у нас может получиться вполне
адекватное.
Здесь, однако, существуют два уравновешвающих друг
друга допущения. По сравнению с расхожими
представлениями о социальном происхождении французских
студентов XVI в. и с данными других стран, где
университетская история лучше обеспечена количественными
данными, наш источник дает несколько больший процент
выходцев из ремесленников, крестьян, поденщиков,
подмастерьев.32 в то же время специфика Парижского
университета позволяет предположить, что доля неимущих
студентов могла быть довольно высокой. В наш корпус не
вошли студенты, имевшие статус "бедных" и получавших
специальные благотворительные стипендии. (В Париже
традиции университетской благотворительности были очень
развиты). Л. Броклисс полагает, что доля таких "неимущих"
студентов составляла не менее 5% от общей численности
•^Histoire des universités français,.. P. 179.
Paris aux XVIIe et XVIIIe siècles: L'échantillon de 1634, 1635,1636. P.,
1976.
•^Histoire mondiale de l'éducation. T.2. P., 1981. PP.248-263.
18
студентов.^ Мы постоянно будем иметь дело с игрой случая,
все отмечаемые явления будут носить лишь вероятностный
характер. Из того, что даритель А наделяет своего племянника-
студента щедрее, чем даритель Б - своего сына, вовсе не
следует, что социальная группа дарителя А более обеспечена,
или что даритель А богаче дарителя Б. Но поскольку мы имеем
дело с массовыми данными, мы можем выявлять корреляции и
подвергать их взаимной проверке. Именно поэтому, во-первых,
необходимо учесть как можно большее число переменных; во-
вторых, для сравнения дарителей между собой их надо
объединить в какие-то более или менее крупные категории,
иначе какова будет ценность всех наблюдений?
Дарители были распределены мной по десяти категориям.
Выказав неудовлетворенность существующими социально¬
классификационными схемами, я принужден теперь как-то
обосновать свой принцип аггрегирования дарителей в категории.
Задним числом его можно определить как презумпцию
примерного соответствия ”слов” и "вещей”. В основу положена
та форма, в которой даритель (при помощи нотариуса)
обозначает себя в актах. Ключевой оказывается первая зона
документа. Если даритель называет себя адвокатом, а среди
передаваемых объектов указывает несколько сеньорий, причем
из других источников известно, что он принадлежит к старому
дворянскому роду - я все равно буду учитывать его только в
категории чиновников.
К первой категории отнесены дворяне (бароны, шевалье,
экюйе), лишенные при этом указаний на свою какую-либо
иную деятельность или иную социальную роль.. Во вторую
категорию входят дарители, обозначенные только как сеньоры.
Третья категория - дарители - священники, имевшие
церковный сан или занимавшие церковную должность.
Четвертая категория - "чиновники” в том числе "офисье",
(владельцы должностей) и судейский люд. Может показаться,
что в данном случае используется профессионально¬
функциональный критерий. Но, если, вопреки обещаниям,
прибегнуть на сей раз к внеисточниковому знанию, то станет
ясно, что в глазах современников причастность к королевской
службе, администрации и судопроизводству была в первую
очередь именно социальным качеством.
33Brokliss L.W. Ор. cit., F.503..
19
Горожане, обозначившие себя как "буржуа” вошли в
пятую категорию, вне зависимости от характера своей
деятельности. Шестая ("купцы”) и седьмая ("ремесленники")
категории также выделены отнюдь не по профессиональному
признаку. Термин "marchand” - "купец” (букв. - "торгующий”)
определял некий социальный ранг, поэтому "купец-булочник"
и "купец-типограф" включены в шестую категорию, а "просто”
булочник или типограф - в седьмую.
Восьмая категория - "крестьяне" объединяет дарителей,
обозначенных такими характерными терминами, как "пахарь",
"виноградарь”, "огородник". В моей системе эти указания
оказываются более весомыми, чем сведения о месте жительства
или об иных занятиях и социальных свойствах. Так, в эту
категорию входят и те "пахари”, что жили в Париже, и
"купцы-пахари”.
Две последние категории выделены мной по "остаточному
принципу". К "низшим слоям” причислены слуги, поденщики,
подмастерья. И, наконец, в десятую категорию вошли те
дарители, чей статус вообще никак не указан.
Итак, в категорию объединяются носители некоего одного
признака, указывающего на определенное социальное качество.
Внутри категорий возможна группировка по иным признакам,
например, по месту жительства (парижане-провинциалы), по
сфере деятельности и т.д. Если категории выделены мной
априорно, то группы внутри категорий выделялись, как
правило, под воздействием накопленных фактов.
Конечно, эта классификация полна внутренних
противоречий и субъективна. Но ее недостатки не столь
страшны - ведь затем и предпринимается подробный анализ
эмпирических данных, чтобы подвергнуть ее перекрестной
проверке.
Мы пройдем по всем категориям, занудно перебирая одну
группу дарителей за другой, утопая в массе конкретных
случаев. Эта работа может показаться лишь пропедевтикой к
некоему истинному социальному анализу. Боюсь, что - нет, она
и есть основное содержание моей книги.
20
КАТЕГОРИИ ДАРИТЕЛЕЙ
Таблица № 1
ПАРИЖА¬
НЕ
ПРОВИН¬
ЦИАЛЫ
ВСЕГО
че-
ак-
че¬
ак¬
че¬
ав-
%от
КАТЕГОРИИ
ло-
тов
ло¬
тов
ло¬
тов
общ.
ДАРИТЕЛЕЙ
век
век
век
чис¬
ла
1.Дворяне
10
10
55
76
65
87
5,2
2. Сеньоры
4
4
21
25
25
27
2,1
З.Священники
20
22
28
32
48
54
4
4.” Чиновники”
159
192
75
89
234
281
19
5.” Буржуа”
235
265
17
31
252
296
20,5
6.”Купцы”
85
86
108
122
193
208
15,8
7.Ремесленники
138
132
36
35
174
167
14,2
8.Крестьяне
9
9
101
101
110
110
9
9.”Низшие слои”
37
39
10
9
47
48
3,9
Ю.Неустановл.
5
5
71
55
76
61
6,2
ИТОГО
702
764
522
575
1224
1339
100
21
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОТ БАРОНОВ ДО ПОДЕНЩИКОВ:
КАТЕГОРИИ ДАРИТЕЛЕЙ
КАТЕГОРИИ 1-2.. "ЖИВУЩИЕ БЛАГОРОДНО”:
ДВОРЯНЕ И СЕНЬОРЫ
К этим категориям отнесены дарители, не имевшие в
актах иных профессиональных или социальных признаков,
кроме указания на дворянское достоинство - термины ”экюйе”,
"шевалье”, "барон” (65 человек), или только на то, что они -
сеньоры (25 человек). Еще раз напомню, что в корпусе
дарителей есть и дворяне, владевшие должностями, и сеньоры -
чиновники и буржуа, но они причислены уже к иным
категориям. Возможно, что среди 65 дворян также есть
чиновники, а из 25 сеньоров кто-то дворянин, а кто-то буржуа.
Но для нас важна лишь форма, в которой они сами предпочли
выступать в актах.
Из числа дворян большинство (44 дарителя) составляют
экюйе - представители низшего дворянства, именованные также
сеньорами. Еще семеро обозначены лишь как экюйе, однако
выделить их в самостоятельную группу не удалось - слишком
малое число дарений не позволяет уловить специфики их
положения.^4 14 человек относятся к более высоким слоям
дворянства: 5 шевалье, 4 барона, 4 шевалье-барона, графиня.
Еще две дарительницы именуются "дамами”, что позволяет
говорить об их принадлежности к дворянству.
Кстати, женщины в этой группе проявляют большую
активность. Дворянки могут выступать не только в качестве
вдов, но и самостоятельными дарительницами, как, например,
Мадлен де Кенканпуа, жена экюйе-сеньора (№ 1244), Жаклин
Польмор, жена шевалье (№ 3782) и Мари Гримон, госпожа де
Сакле femme separeé (букв.-”отделенная" жена) экюйе-сеньора
(№ 4465).
З^Один экюйе этой группы передает сыну право взыскать недоимки
по земельным рентам, по которым "подданные его
сеньории"задолжали за 8 лет (№ 4591). Он обладал, таким образом,
сеньериальными правами, но почему-то не назван в акте сеньором.
22
Большинство дарителей - провинциалы, в Париже
проживает лишь 10 человек: шевалье-барон, 7 экюйе-сеньоров,
к которым я причислил и Мари Гримон, и два экюйе.
Как следует из отношения числа актов и количества
дарителей, дворяне выглядят самыми заботливыми
родственниками. Экюйе-сеньор Луи де Призи зарегистрировал
9 дарений на имя сына (КАДР № 1), это - абсолютный рекорд
среди дарителей.
КАДР № I
ЧАДОЛЮБИВЫЙ ОТЕЦ ЛУИ ДЕ ПРИЗИ, ЭКЮЙЕ И СЕНЬОР
№ 86
Луи де Призи, сеньор вышеназванного места:
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему старшему сыну,
- земель Дюсурд в бальяже Вермандуа, превотство
Рибмон, приход Виеж.
30. марта. 1540.
№ 117
Луи де Призи, сеньор вышеназванного места,
проживающий там же;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
- сборов (redevances) зерном и каплунами.
25.мая. 1540.
№ 129
Луи де Призи, экюйе, сеньор вышеназванного места,
проживающий там же;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
- различных долговых обязательств.
17. июня 1540
№ 145
Луи де Призи, экюйе, сеньор вышеназванного места;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
23
- метерии ”Роббэ”, на территории Роббе в Вермандуа.
15.июля.1540
№ 333
Луи де Призи;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
- двух долговых обязательств и ренты зерном.
13.апреля. 1541
№ 521.
Луи де Призи, экюйе, сеньор вышеназванного места;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту в Парижском
университете, своему сыну,
- причитающихся ему сеньериальных прав (a lui dus)
и долговых обязательств.
22. декабря. 1541
№602.
Луи де Призи;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
- с тем, чтобы он мог лучше содержать себя в учебе,
земли на территории Мориньи.
17.марта. 1542
№ 747.
Луи де Призи;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
- арпана пахотной земли на территории д'Оржеваль,
примыкающей к сеньориальной усадьбе, и арпана луга по
дороге, ведущей к Бьевр.
8.июля. 1542.
№ 929.
Луи де Призи;
- Дарение Франсуа де Призи, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
24
- цензов, рент и сеньориальных прав, которые ему
остались должны сборщики с земель и сеньорий де Лиес и
Марше.
31.января. 1543.
Для этих категорий характерно преобладание дарений по
прямой линии, адресованных сыновьям и внукам - у дворян
такие дарения составляют 66% от общего числа и 61% - из
сеньоров.
Характерно, что дворяне и сеньоры практически
игнорируют распространенную среди других групп практику
составления коллективных дарений несколькими
родственниками, объединенными в одном акте. В отличие от
большинства иных слоев не любят они и передавать наследство
умерших родственников, поэтому данных о социальных связях
дворян немного. То, чем мы располагаем, показывает, что
родственники и свойственники дворян обладали высоким
статусом. Среди них встречаются чиновники: адвокат Шатле
(№№ 1906, 1913), ординарный мэтр Счетной палаты (№
1705), советник Парламента (№ 720), элю (№ 3260), но
больше указаний на внутридворянские связи: бароны, экюйе,
сеньоры (№№ 280, 469, 515, 3218, 3099, 4232). Сеньоры
упоминают своих братьев - священника (№ 1748), адвоката
Савойского парламента (№ 2125), брат вдовы сеньора - приор
(№ 3929), еще один свояк - рыцарь ордена Святого Михаила
(№ 4753). При всей своей фрагментарности эти данные
создают представление о стабильности престижа дворян и
сеньоров: явных парвеню среди их родственников нет. Похоже,
что титул экюйе, действительно, относился к потомственному
дворянству.
Впрочем, есть одно исключение: дарение на имя студента
Жака Гийара, в котором среди дарителей, помимо экюйе
Николя де Трео, упомянут целый конгломерат родственников
(№ 4885). Конкретизировать характер родства здесь не
удается, что случается в актах очень редко (КАДР № 2).
Объекты дарения отражают специфику положения дворян.
Почти половина из них выступает в актах как владельцы рент
(29 дарителей). Ренты провинциальных экюйе часто имеют
натуральный характер (наряду с платежами зерном, ренты
выплачивались дворянам также курами и каплунами) и только
в 16-ти случаях есть сведения об их денежном выражении. Для
25
сельских экюйе средняя величина будет равна примерно 6
ливрам,с учетом рент парижан она возрастает до
12-13 ливров и, наконец, за счет двух крупных рент шевалье,
средний размер дворянских рент доходит до 44 ливров.
КАДР № 2
ЭКЮЙЕ НИКОЛЯ ДЕ ТРЕО И ЕГО РОДНЯ
№ 4885
Николя де Трео, экюйе, проживающий в Мапгье,
Ришар Дюваль, сержант Тальи и Эд парижского элексьона
от имени ( я cause de) Габриэлы Жоссе-старшей, своей
жены; Гильом Гильяр, мэтр-портной, от имени Мари де
Сент-Йон, своей жены, Юбер Брюне, доставщик соли
(porteur de sel) от имени Мари Жоссе-старшей, своей жены
и Гильом Тассен, мэтр-вязальщик (maitre chaussetier) от
имени Мари Жоссе-младшей, проживающей в Париже:
- Дарение Жану Гильяру, их кузену и племяннику,
- прав на наследство Ги де Трео, экюйе, проживавшего
в Шато-д-Оссон, их троюродного брата.
7. января 1554 г.
Амплитуда колебаний размеров рент очень велика - от 8 су
до 500 ливров. Солидные ренты приносили парижские дома -
от 18 до 50 ливров; ими владели даже провинциалы (№ 4300,,
4303). В целом для дворян характерно сочетание большинства
мелких рент экюйе и нескольких очень крупных рент
шевалье.
Реже дворяне выступали в качестве кредиторов.
Долговыми расписками и письменными обязательствами
(créances, cédules, obligations) обладала лишь пятая часть дарителей
этих категорий. Происхождение расписок свидетельствует о
разнообразии форм деятельности наших дарителей. Парижский
экюйе передает расписки, по которым надо получить 36 экю с
булочника, а также деньги за 250 фунтов пеньки (chanvre).
Упоминаются суммы в 10 ливров 5 су (остаток платы за лов
рыбы в специальном пруду - étang), обязательство в 23 экю,
З^Здесь и далее имеются в виду турские ливры
26
подписанные купцов из Пуатье, долг некоего священника в 100
ливров, 30 экю за продажу иноходца, 200 ливров, которые
должен дворянину совладелец его метерии. Парижский экюйе
Луи де Буагарнье передавал своему племяннику-студенту
расписку в 2 тысячи ливров на имя капитана Жана Анго,
виконта Дьеппа, а также расписку торговца пером (?)-
plumassier на сумму в 824 ливра (№ 1181). Самая крупная
сумма упомянута бароном де Курсон, передающим племяннику
право получить в общей сложности 5 тысяч ливров, которые по
решению Парламента должен был выплатить принц Ларош-
Сюр-Йонн за поставку шелковой ткани (№4232).
Крупным кредитором может считаться Гильом де Ламот,
сеньор Блеквин-Боссар, проживавший в Боссаре со своей
женой, Анной де Монморанси. Они дарят своему племяннику
Франусуа де Монморанси "студенту и экюйе” право на
получение 80 ливров за аренду земли и сеньории и крупной
суммы в 600 экю (écu couronne), которую надлежит взыскать с
наследника Жака де Бюеля, графа Сансерра, по поводу чего в
суде Ту реннского бальяжа ведется тяжба еще с 1518 года. Это
именно ”те” Монморанси. Анна - двоюродная племянница Анн
де Монморанси.^6 Она - дочь Роллана Монморанси и Луизы
д’Оржемон. Студент - сын старшего брата Анны, Пьера
Монморанси, маркиза де Тюри. Многое может объяснить дата
составления акта 1542 г., когда коннетабль был отстранен
Франциском I от двора. В этих условиях клану Монморанси,
вероятно, пришлось мобилизовать университетские привилегии
отпрыска боковой ветви (№ 2027, 2028).
Гильом де Ламот лишь в одном акте называет себя
”шевалье”, в другом же выступает просто как ”сеньор”. Так же
поступал и Луи де Призи. У нас нет гарантий, что и 25
дарителей, выделенные в особую категорию ”сеньоров” на
самом деле не были экюйе или шевалье. Однако вторая
категория явно уступает первой. Рентами обладают лишь
семеро сеньоров. Четверо сеньоров обладают расписками на
мелкие суммы, значительно уступавшие суммам, указываемым
дарителями-дворянами.
Категория сеньоров по размерам своих рент и кредитов
уступает дворянам - рентами обладают лишь 25% дарителей.
Денежное выражение известно лишь для трех рент - в 40 и 50
су и в 36 ливров. Пятеро сеньоров обладают расписками,
^Europaische Stammtafeln. Bd. III. Marburg, 1964. Tof. 119.
27
средний размер которых без крайних значений составляет
лишь 86 ливров, что почти вдвое меньше, чем у экюйе.
Дарений недвижимости у сеньоров и экюйе не так много,
как можно было ожидать - чуть более одной трети. Чаще всего
упоминается "земля” - "terre”, иногда уточняется ее размер в
арпанах. Реже, чем в дерениях других категорий встречаются
виноградники, луга, нет указаний на огороды. Один из экюйе
передает права на "местность, деревню и метерию ("lieu, village
et meterie", № 4631), выше уже отмечались расчеты с
совладельцем метерии. Специфически - дворянскими
объектами недвижимости можно назвать различные
сеньориальные права, мельницы, пруды, лес. Так, Жан Шампи,
экюйе-сеньор передает в акте 42 арпана земли, усаженной
лесом, составляющим часть заказника (garenne) леса сеньора
де Шатене (№2162). Дворяне вместе с сеньорами упоминают
целых 8 мельниц, 2 рыбных пруда, в их 20 актах речь идет о
различных сеньориальных правах и платежах.
Типовым в этом отношении можно считать дарение
Иоланды де Ленферан, вдовы Жана д’Аретона, сеньора
Дюмениль и Сакле, которая ранее была вдовой Жоффруа
Зелена, сеньора де Виллер. Она передает племяннику-студенту
Реми Ланферану права на цензиву, на сеньориальные сборы за
отчуждение недвижимости (lods et ventes) и на взимание
штрафов с земель и сеньорий де Виллер, Сакле и Дюмениль, а
также ренты зерном с земель в "Адовом логу” (vallée d'enfer) и
другие ренты пшеницей и овсом (№ 3929).
Как видно из этого акта, отнесенного мной ко второй
категории, дарения сеньоров типологически не отличаются от
актов дворян. Похоже, что именоваться сеньором для дарителей
было важнее, чем упомянуть о своем звании экюйе, шевалье
или барона. Ведь среди повторных дарений чаще встречаются
случаи, когда сеньоры "забывают” о своем дворянском звании,
чем наоборот.
Возможно, наши сеньоры имели дворянские звания, но не
упоминали их. Но случайности не могут изменить положения
всей группы, даже если она и столь немногочисленна, как
сеньоры. Группа сеньоров по своим показателям в целом
укладывается в систему иерархии: бароны и шевалье - экюйе -
сеньоры. Все характерные для дворян признаки,
свидетельствующие о престиже дарителя и отличавшие их от
иных групп, нарастают при движении от сеньоров к баронам и
шевалье.
28
Напомню эти "признаки престижности”: наличие
сеньориальных прав, а также таких специфических объектов
недвижимости, как фьефы, метерии и фермы, леса, пруды,
мельницы; сравнительно высокая доля рент, способность
предоставлять порой крупные кредиты, большое число
повторных дарений, высокий уровень социальных связей.
Все это подтверждает мнение современников и историков
о приоритете дворянства. Клод де Сейсель в начале XVI века
писал, что лучшим доказательством превосходства дворян
являются мечты остальных сословий о приобретении
дворянства.Жак Верже, специалист по университетской
истории, показал, что роль дворян в университетах была
гораздо большей, чем их численное представительство.38 Если
судить по нашему корпусу, студенты, одариваемые дворянами,
составляли незначительное меньшинство. Может быть здесь,
как и во всем обществе, дворяне служили примером для
остальных групп?
Но не следует рисовать слишком радужную картину
положения дворян и сеньоров - на это указывает нам ряд
признаков. Прежде всего обращает на себя внимание более
высокий, чем у прочих категорий, процент дарений студентам,
не находящимся в родстве с дарителем. Какие соображения
заставили дюжину дворян и трех сеньоров отчуждать часть
имущества в пользу посторонних студентов? К счастью,
дарители иногда сами рассказывают об этом. Франсуаза де
Логви, графиня де Бюзансэ и де Шарни, вдова адмирала
Филиппа Шабо, дарит имущество медику Николя Левигоре...
”за добрые услуги и любезности, оказанные ей и ее близким в
силу его занятий и положения” (de son estât et vacation)
(№ 2445). Еще одна вдова шевалье Катрин де Лабрей
"переводит ренты на имя студента-медика Флорена Ленуара
(№3324 см. также КАДР № 8). Возможно, речь идет об
оплате провинциалами профессиональных услуг столичных
специалистов, причем чаще оплачивались услуги юридического
характера. Типичной здесь была мотивировка: "за услуги и
хлопоты по ведению процессов в Парламенте, Шатле и в
других местах" (№№ 1421, 1697). Обычно в пользу
^Seyssel CI.. De la monarchie de France /Ed. par J.Poujol. P., 1961. P. 124..
Verger J. Noblesse et savoir: Etudiants nobles aux universités d'Avignon,
Cahors, Montpellier et Toulouse //La noblesse au Moyen âge. - P. 1976.
29
.постороннего студента отчуждалась часть того имущества,
вокруг которого и велась многолетняя тяжба (см. напр.
№ 1728). Ясно, что это - не благотворительность и не
меценатство, а вполне очевидное стремление использовать
профессиональные знания студентов или их привилегии. Ведь и
дарения детям и племянникам также иногда содержат передачу
прав на ведение судебных тяжб. В одних случаях об этом
говорится прямо (№ 2025, 2253, 4232), в других -
возможность возбуждения иска подразумевается: передаются
просроченные долговые обязательства и ренты, которые трудно
востребовать. Собственно, большинство крупных рент и
кредитов, учет которых и дает картину дворянского
благополучия, упоминается именно в этих спорных случаях.
Видимо, простому экюйе было трудно получить 2 тысячи
ливров с могущественного виконта Дьеппа. Постановления
Парламента об уплате 5 тысяч ливров принцем Лярош-сюр-
Йонн оказывается недостаточным, и даритель хочет заручиться
поддержкой парижского прево как хранителя королевских
привилегий университета. Многолетнюю тяжбу по поводу
600 экю долга графа Сансера получает студент от своих
именитых родственников. Да и в дарениях более скромных
рент и сеньориальных сборов сплошь и рядом речь идет о
взыскании недоимок по платежам. Такие акты есть даже среди
дарений "благополучного” Луи де Призи.
Обращает на себя внимание скромность сеньориальных
рент и цензов (традиционных феодальных платежей) - по
сравнению с другими рентами. Так, например, упоминаются
ценз в 2 парижских денье, сюрценз в 6 парижских су и рента
в 8 парижских су (№№ 1913, 2691, 4594). Использование
вышедшей из употребления системы парижского ливра
напоминает об архаическом характере этих платежей. Размеры
сеньориальных повинностей были строго фиксированы и с
течением времени обесценивались. Дарителей, очевидно,
интересовали не столько сами мизерные платежи, сколько
накопленные за много лет недоимки (№№ 2662, 2691, 3324,
4122, 4591).
В дарениях посторонним студентам можно увидеть не
только трудности, с которыми сталкиваются дворяне, но и то,
как их имущество уходит в чужие руки. Иногда акты
отражают некоторые фрагменты истории отчуждения
дворянских богатств.
30
Луи де Шассонаж, барон д’Юнсак задолжал 1276 ливров
лионскому купцу. Шевалье Фелибер, барон де Шассонаж и де
Монтелье (судя по совпадению фамилии и названия баронии
это - брат должника) и его жена Жанна д’Омон уплатили
купцу требуемую сумму, но расписку Луи де Шассонажа они
передают некоему студенту Огюстену Дюгро, видимо, в
погашение своих собственных обязательств на суммы в 800 и
500 ливров (qui leur réclamait le montant de deux cédules, № 3686).
Таким образом барон де Шассонаж рассчитался со своими
долгами и спас родственника от разорения. При этом он
избежал неприятной обязанности взыскивать с него деньги по
суду, любезно уступив это право постороннему студенту.
Мы видим, что семья барона испытывает материальные
затруднения и прибегает к услугам ротюрье - лионского купца.
Мы не знаем происхождения другого кредитора - Огюстена
Дюгро, но в других актах есть и более точные указания. Так,
эюойе Пьер де Борд, сеньор местечка де Шамель, что близ
Тулузы, от своего имени и от имени жены дарит студенту
Гильому Бержо, сыну парижского золотых дел мастера Адриана
Бержо ”за добрые и любезные услуги, оказанные Адрианом”,
виноградники близ Шарентона, которые присуждены были
Пьеру де Борду постановлением Парламента в результате
судебного процесса против его золовки (№ 1728).
Еще нагляднее , в этом отношении пример Франсуа де
Лалуэтта. В 1542 г. ему, студенту Парижского университета,
передал расписку на 30 ливров отец - прокурор Парижского
Шатле. Через шесть лет Франсуа де Лалуэтт, уже ”студент
университета Тулузы и Кагора” получает от периогрского
экюйе - сеньора Элие де Виледье права на наследство тещи и
тестя в обмен на 120 золотых экю, из которых 50 выплачены
сразу (payés comptant). В 1550 г. дарение было подтверждено
женой экюйе (№№ 637, 3255, 3423) .^9
Так университет, совершенно неожиданно, предстает в
качестве одного из каналов широко известного процесса
перехода дворянских земель в руки горожан.
З^Можно усомниться в том, что речь идет об одном и том же
Франсуа де Лалуэтте, а не об его однофамильце из Тулузы. Но в
таком случае трудно объяснить, почему акты оказались в регистрах.
Ведь по крайней мере для одной из сторон Шатле должен быть
ординарным судом.
31
Дворяне, отправлявшие своих детей в университет,
выглядят не столь блестяще, как это показалось сначала
Многие нуждались в правовой защите корпорации для решения
своих проблем. Возможно, дворянство в целом находилось в
лучшем положении, но ведь мы имеем дело с теми, кто решил
дать своим сыновьям университетское образование. Видимо, это
была не самая благоприятная часть дворян. Образованность не
входила в этос дворянина,^ ученая степень не была еще в
XVI в. обязательной для благородной семьи, и, похоже, была
призвана подкрепить ее пошатнувшиеся позиции.
Дворяне любят объяснять цель своего дарения. Такие
объяснения содержатся в дарениях 18 дворян и 7 сеньоров, что
в два раза чаще "нормы”. Возможно, они ощущали
определенную экстраординарность самого факта дарения
студенту. В актах, адресованных посторонним студентам,
подчеркивался момент вознаграждения (pour les bones et agréables
services), полностью исключенный из мотивировок дарений
"своим” студентам. Чаще всего говорится лишь о "содержании
в школах" или просто - "для обучения”. В двух актах
упоминается стремление обеспечить студенту "достойное
содержание во время обучения", в двух других отмечается, что
дарение назначено "для прокорма студента" (soy alimenter), и
лишь Гильом де Ламот вспомнил о необходимости иметь книги.
Два дарителя указывали, что их цель - "помочь продолжить
образование", очевидно, чтобы получить степень лиценциата
права, а один говорил об "образованности" ("Lettres").
Если пытаться определить стилистические особенности
дворянских дарений, то трудно не обратить внимания на Этьена
де Биерн (КАДР № 3). Его акт - своего рода исключение, даже
- гротеск: слишком уж он "дворянский". Здесь и запутанные
родственные права на сеньории, и такие характерные
престижные объекты дарения, как пруд, мельница, фьефы, и
ориентация на получение степени в области права.
(Разумеется, юридическая карьера была мечтой многих
"Быть доктором или учителем - ясно, что это не противоречит
дворянскому состоянию”, говорилось в судебных бумагах одного
бургундского дворянина. Никого за это дворянства не лишали (в
данном случае сложности возникли постольку, поскольку речь шла об
оказании платных услуг), *но характерно все же ощущение некоего
дискомфорта, необычности ситуации. Carron V.-T. La noblesse dans le duché
de Bourgogne. Lille, 1987, PP. 47-48.
32
дарителей, если не большинства, но очень немногие отмечали
это в своих актах). Причем, особым "шиком” была степень,
полученная не в Орлеанском университете, как у
подавляющего большинства парижских чиновников, а в Пуатье,
в университете более подверженном гуманистическим веяниям.
И, наконец - представление о степени, как о способе повысить
статус дворянина. Наряду с титулом, сеньориями, знатностью,
степень становится дополнительным козырем в главной
социальной игре дворянской семьи - в матримониальной
стратегии.
Это - классический пример демонстрирующей
убедительности исключений.
КАДР № 3
МАТРИМОНИАЛЬНЫЕ ПЛАНЫ ЭКЮЙЕ ЭТЬЕНА ДЕ БИЕРН
№1979
Этьен де Биерн, экюйе, сеньер Дюшенуа,
- Отказ от (прав) узуфрукта фьефа Дюшен в
Муасси-ле-Неф и от других земель и сеньерий, которые
были уступлены ему во время женитьбы на Анне де Руаси
Жаном де Рио 12 июля 1535 г.
- в пользу Этьена де Биерн, студента, обучающегося в
университете в Пуатье, своего старшего сына, и дарение
тому же Этьену де Биернн.
- фьефов де Грозий, Прюнелей, Пюисанкур, мельницы
и большого пруда в Валье на территории Пальи, фьефа де
Лапланш на территории Мортфонтена, приобретенного
Бальтазаром Эсселеном за 40 турских ливров ренты, с
тем, чтобы его вышеназванный сын смог лучше содержать
себя в школах права и в таком случае в нем смог бы
достичь степени, и чтобы после он смог найти себе
лучшую партию в браке.
14. января. 1545.
33
КАТЕГОРИЯ 3.
СВЯТЫЕ ДУХОВНЫЕ ЧИНЬГ: СВЯЩЕННИКИ.
В университетских дарениях имена священников
встречаются довольно часто, но в большинстве случаев они или
сами являются членами университетской корпорации, или
улаживают имущественные дела с принципалами и докторами
коллежей. Если отсечь эти акты, не укладывающиеся в
установленные мною рамки, то группа дарителей, обладающих
духовным саном (prêtre), останется весьма скромной - 48
человек.
Анализировать ее состав очень сложно - она объединяет
дарителей, стоящих на разных ступенях церковной иерархии,
причем незначительное число актов не позволяет выделить
четкие различия для каждой из этих мелких групп.
При этом священники обладают специфическими
чертами, заметными уже в первом приближении. Они,
например, намного лучше других информированы о
внутриуниверситетской жизни. Если данные о колледжах,
степенях и сане студентов упоминаются в среднем каждым
десятым дарителем, то у священников они встречаются вдвое
чаще. Из статуса целибатариев вытекало вполне естественное
различие в структуре родства дарителей со студентами. Если
для всех групп самую значительную часть актов составляют
дарения по прямой линии (дети, внуки, пасынки),41 то здесь
их место занимают дарения племянникам.
В дарениях иных категорий число племянников по
женской линии (детей своячницы, детей сестры), всегда
превышает число племянников по мужской линии (детей
брата) - то есть большая часть студентов носит иную фамилию,
чем их дядя-даритель. У священников наоборот, число
племянников с той же фамилией значительно выше, что вполне
объяснимо: раз нет жены, то нет и ее племянников. Если бы
для священников удалось получить среднюю стабильную
цифру соотношения двух типов племянников, то ее можно было
бы использовать применительно к актам других групп, где, как
правило, непонятно, кому адресовано дарение - сыну сестры
или сыну своячницы. Беда в том, что группа священников
вообще слишком мала для выведения закономерностей такого
4 1 Другое дело, что доля этой основной части может колебаться от
40 до 70% в разных категориях.
34
рода. Остается пока неясным, существовала ли корреляция
между соотношением двух типов племянников и статусом дяди-
священника.
Особенностью этой категории является также большая
доля дарений по боковой линии: братьям и кузенам. В целом
дарения распределены следующим образом: дарения
племянникам по мужской линии - 40%, по женской линии -
23%, родственники по боковой линии - 21%.
Впрочем, различий среди священников больше, чем
сходства.
Если искать формальные признаки, позволяющие
объединить дарителей в какие-то более крупные группы, чем
зависящие от их места в церковной иерархии, то таким
критерием будет указание на проживание в Париже (demeurant à
Paris). При этом, многие "парижане” были провинциальными
канониками или кюре. Возможно, что некоторые из
"провинциалов”, напротив, постоянно проживали в Париже.
Провинциалы разделяются довольно органично на
"высший" и "низший"^ слои. К последнему относятся 10
дарителей, обозначенных лишь как священники, без каких-
либо уточнений, два капеллана и викарий. Ни один из этих 13
дарителей не появляется в инвентаре регистров с повторным
актом. Трое передают имущество посторонним студентам.
Имеющиеся три коллективных дарения и упоминания
родственников в тексте актов демонстрируют невысокий
уровень социальных связей. Лишь один из "священников"
упоминает о дяде-принципале одного из парижских коллежей,
что, конечно, еще никак не характеризует его социального
статуса. Другой "священник" говорит о брате - провинциальном
купце торгующем керамической посудой, родственники
капеллана собора в Этампе - кожевник (брат) и купец-
суконщик (свояк), также жители Этампа. Родственник другого
капеллана - парижский бондарь.
Часто встречаются дарения неразделенных прав на
наследство умершего родственника, без какой-либо
конкретизации. Если у дворян и сеньоров, таких дарений всего
три, то на 13 актов этой группы священников их приходятся
четыре (№№ 651, 2754, 2960, 3362). Может быть наличие
^Очевидно, что термин "высшее духовенство" имеет вне нашего
источника совсем иной смысл (епископы, архиепископы, кардиналы .
35
таких дарений как-то связано с социальным статусом? Это надо
будет проверить на дарениях других групп.
Показательно полное отсутствие каких бы то ни было
рент. Только два "священника” обладают долговыми
обязательствами, размер отмечен лишь в одном случае - 25
ливров (№ 1994).
Семеро дарителей упоминают о передаче земель.
Характерно дарение Мартена Болери, священника из диоцеза
Макон. Он дарит студенту два участка земли, по-хозяйски
обстоятельно разъясняя, что один из них уже засеян, а другой -
вспахан и подготовлен к тому, чтобы быть засеянным рожью
(№ 3421). Такого рода уточнения, важные для сельского
жителя, редко встречаются в дарениях горожан. В другом
дарении пунктуально описывается сельский дом рядом с
церковью, крытый черепицей, с хлевом, загоном для скота,
огородом и участком размером 4 арпана, окруженным канавой
(№ 4012).
Упоминающееся право на метерию принадлежит,
собственно, не священнику, а целой группе родственников
(к сожалению, их социальный статус в акте № 2966 не
отмечен).
Три акта объясняют мотивы дарения необходимостью
расквитаться за услуги, но если для дворян подобная
формулировка связана исключительно с дарением
постороннему студенту, то здесь в двух случаях дарения
адресованы родственникам - кузену (№ 5367) и племяннику
(№ 4703). Таким образом, речь идет не о поддержке студентов
священниками, а, скорее наоборот - студенты оказывают
какую-то помощь провинциальным родственникам.
Лишь священник из Траппа, Мартен Обри, тот самый,
который столь подробно описывал передаваемый домик, хочет
"поддержать в учении” племянника, чтобы тот "мог достичь
сана священника" (№ 4013). Эго первое пожелание церковной
карьеры, с которым мы столкнулись. Можно ли назвать его
внутрисословным?
К "высшему" слою провинциальных священников
относятся семь каноников (один из которых является также
архидьяконом, а другой - приором) и три приора. Не без
сомнений я отнес сюда также кантора орлеанского собора и
трех кюре. Руководствуясь изначальными представлениями о
церковном певчем и сельских приходских священниках, я
включил их сперва в "низшую” группу, однако анализ
36
дарственных актов убедил в том, что они достаточно резко
выделяются из этого слоя священников.
14 дарителей этой группы составили 18 актов. 9 дарений
адресованы племянникам по мужской линии, и только 3 -
племянникам по женской линии (один из них - внучатый
племяник, arrière neveu, № 4240).
Мы сразу можем констатировать, что этих священников
от предыдущей группы отличает наличие повторных актов,
отсутствие как дарений посторонним студентам, так и
коллективных дарений и резкая диспропорция между двумя
"типами” племянников.
Круг родственных свзей оказывается достаточно
престижным. Отец шартрского каноника - канцлер Бурбонэ,
брат каноника из Клермона (Бовези) - советник парламента,
отец каноника из Санса - сеньор. Об Адаме Пуле, канонике
коллегиальной церкви Сен-Риоль в Санлисе, осведомлены мы
более подробно благодаря исследованию Бернара Гэне,
посвященному санлисскому бальяжу^.. Отец каноника, Туссен
Пуле, был влиятельным человеком в Санлисе, богатым купоцм-
бакалейщиком. Адам Пуле учился 1504 году в парижском
коллеже Сент-Барб, тогда ему было 20 лет (по-видимому, он
был старшим сыном в семье). В 1539 году в инвентаре
регистров отмечается его дарение ренты племяннику - Жану
Пуле, а в 1545 году он составляет дарственный акт "взамен
утерянного в 1543 г." на имя другого племянника - Клода
Пуле. Как выясняется из других актов, отец Клода -
парижский буржуа-суконщик (№№ 11-12, 413, 662, 1564).
Известно, что корпорация суконщиков возглавляла парижскую
иерархию цехов. Семья выходцев из Санлиса имеет хорошие
шансы на успех: прочное положениеь давно захваченное на
провинциальном уровне, проникновение в среду
привелигированных парижских буржуа, устойчивые связи с
миром церкви - все это давало второму поколению обладателей
университетской степени из семьи Пуле почти
гарантированную возможность занять относительно престижные
церковные или королевские должности.
Владение бенефициями и правами на церковные доходы
давало семьям провинциалов солидную базу для дальнейшего
социального продвижения. Так, кюре Леон Ле Сирье (№ 1217)
передает в дар своему племяннику, студенту орлеанского
^Guenée В. Ор. cit. Р. 191.
37
университета и казначею собора в Нуайоне, права на
наследство Доминика Ле Сирье (степень родства, к сожалению,
не указана), казначея и каноника Нуайона. Среди объектов
дарения названы и доходы с должности казначея. Один из
приоров (№ 1747) также передает остаток доходов с приората
своему племяннику-студенту. Можно привести еще один
пример, уже из числа внутриуниверситетских актов: декан
коллегиальных церквей, бывший ранее принципалом
Бургундского коллежа в университете, передает своему
племяннику - новому принципалу этого коллежа - право на
взыскание долгов на сумму 2.722 ливра 2 су, 6 денье,
образованную из задолженностей пансионеров коллежа
(№ 901). Таким образом, привилегии университета
используют для подкрепления уже завоеванных в церкви
позиций, для того, чтобы облегчить получение ожидаемых
церковных доходов. В дарении Ле Сирье указание на
Орлеанский университет означает, что студент уже был
магистром искусств (возможно, имел какую-то степень в
каноническом праве) и стремился теперь получить степень
лиценциата римского права, открывавшую лучшие
возможности для административной карьеры.
В отличие от дарителей "низшего” слоя, священники этой
группы не передают неразделенных прав на наследство, зато у
пяти из них в актах упоминаются ренты. Денежное значение
известно только для трех дарений: 50 су, 18 ливров 15 су за
городской дом и старая рента Адама Пуле в 12 парижских су с
недоимками за несколько лет (две остальные ренты -
натуральные).
Несколько большей информацией мы обладаем о долговых
расписках. О двух обязательствах упоминают приоры (40
парижских су и 25 ливров). В актах каноников передаются
права на взыскание долгов с аббата Сези ”за помощь, хлопоты
и ходатайство по его судебным делам на протяжении пяти лет”
(№ 389); 300 ливров и 20 мюи вина, которые нужно взыскать
с фермеров (№ 310); и, наконец, расписки вдовы экюйе на 8
ливров и на 40 су за предоставленные ей дом и продовольствие
(№ 3515). Долговая расписка на крупную сумму в 100 экю-
солей епископа Пюи упоминается кантором орлеанского собора
(№ 273). Сумма в 1000 турских ливров названа шартрским
каноником как часть наследства его отца, канцлера Бурбоннэ
(№ 1439). Средняя величина долговых обязательств у этой
группы составляет 70 ливров, что может соответствовать
38
аналогичным показателям для сельских дворян-экюйе и для
сеньоров.
Из земельной собственности священники этой группы
упоминают сеньории (№№ 310, 1439, 4240), мельницу,
четыре участка земли.
В мотивациях дарений один из каноников подчеркивает
необходимость студенту достойно (honnestement) содержать себя в
учении (№ 3515), другой ожидает от своего внучатого
племянника, что тот будет ”более склонен молить Бога за
своего дарителя” (№ 4240).
Таким образом, провинциальное духовенство
представляется достаточно четко стратифицированным:
”высший” слой - рантье и кредиторы, владельцы рент и
сеньорий, одаривающие по-преимуществу сыновей своих
братьев. Низший слой склонен к составлению коллективных
дарений, к передаче неразделенных прав на наследство,
демонстрирует сравнительно невысокий уровень социальных
связей. Существенного преобладания дарений племянникам по
мужской линии здесь не прослеживается.
Насколько сохраняется это противопоставление двух
групп у парижских священников?
22 священника-парижанина зарегистрировали 25 актов.
Среди них: приор провинциального монастыря, проживающий
постоянно в Париже (prieur commendataire), три каноника
провинциальных соборов, трое кюре провинциальных церквей,
капеллан, викарий, семь священников (без уточнения статуса)
и семь священников, прикрепленных к парижским церквям
(например, prêtre, habitué en l'Eglise de Saint Pierre-aux-Beuf en la Cité,
№ 3714).
Их дарения адресованы девяти племянникам по мужской
линии и шести - по женской, двумя кузенам, крестнику и трем
44
посторонним студентам^
Из всех парижан к ”высшему” слою данной категории
можно отнести лишь каноников и приора, обладающих всем
набором признаков повышенного статуса. Один из них передает
имущество кузену, прочие - племянникам по мужской линии.
4^Как и в СЛуЧае с провинциалами, число дарителей ниже числа
студентов, так как Шарль Буассо, приписанный к церкви Сен-
Жерменде л’Оксерруа в Париже, адресует дарения племянникам:
Пьеру Герро, парижскому студенту, и Мартену Буассо, по-видимому,
студенту в Бурже (en pays de la Perche, № 4934).
39
Они демонстрируют сравнительно высокий уровень социальных
связей: свояком приору приходится сеньор, канонику
амьенского собора - парижский купец-буржуа, такой же статус
имел и отец другого каноника.
Дарения каноника Франсуа Муассана могут
иллюстрировать уже наблюдавшуюся среди провинциалов
тенденцию использования университетских привилегий для
упрочения семейных позиций (КАДР № 4).^
КАДР № 4
МУАССАН, ПРОЗЫВАЕМЫЙ ЛЕГРАН, СТУДЕНТ-КАНОНИК
№ 1731
Франсуа Муассан, священник, каноник церкви Нотр-
Дам дю Порт в городе Клермон в Оверни, проживающий в
Париже в коллеже д'Отен,
- Дарение Пьеру Грану, прозываемому Муассан,
студенту, обучающемуся в парижском университете,
своему племяннику,
- рент пшеницей и рожью на наследства близ Ганна.
28. апреля. 1546.
№ 1801
Мишель Фавье, священник, обучающийся в
Парижском университете,
- Дарение Франсуа Муассану, священнику, канонику
Клермона в Оверни, обучающемуся в Парижском
университете,
- половины своих прав на наследство своего дяди -
Жюльена Куртаверля, скототорговца ( vendeur de bétail г» pied
fourché) на парижском рынке, парижского буржуа,
^ 5 Собственно, все акты Муассанов являются
внутриуниверситетскими. Но поскольку в первом из них Муассан не
назван студентом, то провозглашенный мной формальный подход
позволяет включить хотя бы это дарение в анализируемый корпус.
40
так как указанное право наследования спорно и по его
поводу ведется процесс у господина Парижского прево или
его гражданского лейтенанта между вышеназванным
дарителем, с одной стороны, и Луи и Бернаром Фавье, его
братьями - с другой. По поводу коего процесса указанный
Муассан обещал взять на себя судебные издержки. Между
дарителем и одариваемым договорено, что процесс будет
продолжен от лица указанного дарителя и что, невзирая
на его ход, вышеназванный Муассан, следуя настоящему
дарению, возьмет и будет владеть половиной того, что
будет присуждено указанному дарителю в ходе названного
процесса, вместе с полным объемом расходов, которые,
возможно, придется нести, начиная с настоящей даты.
Каковое наследственное право указанные мэтр Мишель
Фавье и Франсуа Муассан, по отдельности, не могут
передать или уступить ни вышеназванным Луи и Бернару
Фавье, ни кому-нибудь другому без взаимного согласия.
7.июля. 15445.
№4767
Франсуа Легран, прозываемый Муассан, священник,
обучающийся в парижском университете, капеллан ( ! )
Нотр-Дам д’Омон де Ганна, диоцеза Клермон в Оверни,
- Дарение Антуану Леграну, прозываемому ”.Муассан”,
студенту, обучающемуся в Парижском университете,
своему племяннику.
- ренты в 25 турских ливров на дом в Ганна, близ
ворот Августинцев, на ригу и огород в предместьях Ганна,
на улице Жеммер, на виноградники на территории Ганна,
и на земли на территориях Понтардье и де Пейроль близ
Ганна. Сие дарение и установление осуществлено с тем,
чтобы указанный Антуан Легран мог бы лучше содержать
себя в учении и достичь духовного сана (parvenir à promotion de
prestrise).
Ю.мая.1551.
41
Двойная фамилия Легран-Муассан и неустоявшаяся ее
форма могут указывать на сравнительно недавнее приобретение
семьей Легранов сеньории Муассан. Эта гипотеза придает
Легранам черты энергичных ротюрье, стремящихся к
аноблированию и активно продвигающих своих родственников
по ступеням церковной иерархии.
Кроме уже указанных объектов дарения можно назвать
земли и различные сеньориальные права, упомянутые в акте
приора (№ 3987) и долговую расписку на 700 ливров,
подписанную сестрой дарителя-каноника (№ 4693). Этот же
каноник желает кузену ”достичь знаний и степени”.
Таким образом, каноники и приор, проживавшие в
Париже, вполне соответствуют высшему слою провинциальных
священников.
Целый ряд признаков указывает на невысокий статус
подавляющего большинства остальных дарителей.
Уровень их социальных связей оказвается даже более
скромным, чем у провинциальных священников низшей
группы. Викарий составляет коллективное дарение совместно
со своими родственниками-крестьянами (№ 855). Среди
двоюродных братьев и наследников Жиля де Бордо,
священника-бенефициария парижского собора Нотр-Дам, ранее
составившего на имя племянника два акта (№№ 136, 169),
оказываются виноградарь из окрестностей Понтуаза, бондарь из
Сен-При и еще некий Жиль де Бордо, живущий, по-видимому,
в парижском доме призрения (dépensier en l'hôtel du Saint-Esprit à
Paris, № 481). Крестьянином был и отец кюре из Тремблея, что
близ Монфор-Амори, передавшего племяннику по женской
линии неразделенные права на наследство (№ 2333). Такие
акты мы уже встречали у провинциальных священников
низшего слоя. С ”низшими” провинциалами парижан роднит и
то, что от их имени сделаны 3 дарения посторонним студентам:
”за оказанные любезные услуги” (№ 4426), ”по любви” ( par bon
amour, № 4086) и дарение без мотивации, являющееся, по-
видимому, какой-то сделкой - священник дарит сумму,
затраченную им на завершение строительства на участке,
приобретенном студентом и его семьей (№ 2396).
Однако объекты дарения у парижан отличают их от
провинциалов. Один из священников передает долговое
обязательство некоего каноника на 130 ливров (№ 4288).
Капеллан владеет распиской на 200 ливров (№ 3306), шестеро
(два кюре, викарий и три священника) - фигурируют в актах
42
как рантье. Размеры их рент колеблются от 10 су до 30
ливров.
В трех актах упомянуты земли, в двух - парижские дома,
в четырех - дома в деревне. Священник, проживающий при
церкви Сент-Оноре, дарит внучатому племяннику право на
мельницу и луг (№ 128).
Итак, акты парижского ” низшего” духовенства совмещают
в себе признаки приниженного статуса с довольно приличными
объектами дарения. И если среди провинциалов низший слой
уступает по численности высшему, то в Париже соотношение
противоположное. "Высшие” слои парижан и провинциалов
соответствуют друг другу, а вот о "низших” слоях духовенства
сказать этого нельзя. Это еще одна тенденция, которую надо
проверить на материале других категорий.
Отметим, что и "высшие” слои духовенства являются
таковыми лишь по отношению к остальной массе дарителей.
Очевидно, что действительно высокопоставленное духовенство,
как, впрочем, и аристократы, в дарениях студентам не
представлены.
Справедливо ли это утверждение еще для одной группы,
претендовавшей на элитарность - для чиновников?
КАТЕГОРИЯ 4. "ЛЮДИ ЗНАНИЯ”: ЧИНОВНИКИ СУДЕЙСКИЕ
До сих пор категории выделялись без особого труда. У
нас были надежные формальные признаки - термины,
указывающие на определенное социальное качество. С
"чиновниками” - сложнее. Я, собственно, вынужден был
использовать профессиональный критерий и современные наши
представления, собирая под этой рубрикой всех дарителей,
занятых в управлении и в судопроизводстве. Конечно,
современники прекрасно осознавали общность такого рода
людей. Можно привлечь и трактаты юристов, и мнения
писателей от: "пушистых котов" Рабле до "четвертого
сословия" Монтеня. Но все это - знание внеисточниковое. Пока
мы ограничимся лишь гипотезой о том, что между дарениями
президента парижской Счетной палаты, стряпчего и
провинциального финансового чиновника - элю существовало
некое единство. Пусть - скрытое, неявное, но все же столь
значимое, что принадлежность к этому миру осознавалось как
обладание особым социальным качеством. Эту гипотезу надо
проверить эмпирическим материалом. И быть готовым ко
43
всяким неожиданностям. Может быть, вся эта категория
фиктивна и распадется сама собой на изолированные более
мелкие группы.
В работе над актами этой категории дарителей мы
сталкиваемся с проблемой множественности подразделений, так
как единственным формальным критерием для образования
групп может служить указание на должностной или
профессиональный статус. Но полученные группки
оказываются дробными и настолько малыми, что их
сопоставление лишено всякого смысла. Расположить по порядку
должности на ступенях иерархической лестницы невозможно -
табели о рангах не существовало, не было еще и самой идеи
строгой иерархии должностей и занятий. К тому же сущность
некоторых должностей осталась для меня непонятной. Так
такой же критерий положить в основу выделения групп?
Прежде всего, как и в случае с духовенством, этих
дарителей логично будет поделить на парижан и провинциалов.
Последних хоть и меньше, но все же достаточно для анализа.
А. ПАРИЖАНЕ
Среди парижан (161 даритель), как нетрудно догадаться,
можно выделить высший и низший слои. Но на каком
основании? Думается, что учитывая характер нашего
источника, исходить надо из отношения к университетской
степени. Целый ряд должностей не требовал специальной
университетской подготовки: нотариусы, прокуроры, секретари,
приставы, сержанты и др. При этом среди них могли быть и
были обладатели степеней, пусть и не самых почетных
(бакалавры права, магистры искусств). Но к ряду должностей
и занятий по давно установившейся практике, подтвержденной
эдиктом в Мулене 1544 гг. и окончательно зафиксированной
ордонансом в Блуа 1579 г., доступ был открыт лишь тем
лицам, чье достоинство подтверждалось университетскими
степенями. Таковы были президенты и советники судебных
курий, адвокаты и т.д. Здесь возможны были исключения,
особенно среди чиновников финансовых ведомств, но тенденция
была достаточно явной.^6
^Косвенным показателем здесь может служить развернувшаяся с
середины XVI в. торговля степенями - бич французского образования
до самой Революции. Образовательный ценз при покупке престижных
44
Таким образом, для одних дарителей университетское
образование служило целям социального воспроизводства -
новоиспеченный лиценциат начинал карьеру с позиций,
хорошо подготовленных предшествующих поколением, для него
программой-минимум были лишь сохранение достигнутого
статуса. Для других - степень, полученная сыном, означала
изменение положения семьи, выход к новым возможностям.
Избранная таким образом "образовательная” линия
водораздела, как оказалось, совпадает с другим важным
признаком: все должности, расположенные ниже нее, были
тупиковыми. Как показывает просопографическое исследование
Бернара Килье, ни один нотариус, например, не сменил своего
статуса на какой-нибудь иной, более высокий, и только его сын
мог стать адвокатом. Напротив, адвокаты, не говоря уже о
советниках Парламента, имели перспективы продвижения по
службе и часто осуществляли его
Это не значит, что для "высшей” группы университетская
степень была чем-то само собой разумеющимся. Нет, она
стоила немалых усилий самим студентам и денег их
родителям. Надо было, чтобы студент "содержался достойно
своего положения”, чтобы образование было престижным, а
полученная, наконец, степень - высокой4***, и Это еще не
гарантировало само по себе ни вступления в должность, ни
даже хорошей профессиональной подготовки, но все это
остается за рамками источника. Лишь однажды весьма
специфический акт отразил часть трудностей, связанных со
становлением личности в этом социальном слое (КАДР № 5).
Ведь, чтобы стать адвокатом, мало было получить степень
лиценциата права, нужны были и специальные знания: техники
судопроизводства, местных кутюмов. Университетская степень
этого не давала.
Ее, кстати, получали далеко не все сыновья дарителей
"высшей” группы. Так, адвокат Жан Пилер сообщил, что одних
должностей неизбежно рождал устойчивый спрос на фиктивные
дипломы.
^Quilliet В. Les corps d'officiers de la prévôté et vicomté de Paris et de ГШе-
de-France. Lille, 1982. И здесь были исключения: почему-то тупиковой,
например, была должность мэтра Счетов.
4&г.е. как минимум - степень лиценциата, а еще лучше - доктора
Римского права; или "обоих прав". Идеалом было обучение в
итальянских университетах.
45
сыновей он поместил в школах, т.е. в университетских
коллежах, других отдал на пансон к прокурорам. Он считал,
что эти дети устроены хорошо, смогут породниться с
судейскими и иметь различные выгоды (sont apparentez de praticiens
et peuvent avoir plusieurs faveurs), т.е. помимо знаний и навыков они
приобретут ценные связи в судейской среде (№ 66)49. Такой
тип образования, аналогичный ремесленному ученичеству,
более эффективный и дешевый, был не так престижен, как
получение степени. Тем не менее он существовал еще
некоторое время и иногда, в виде исключения открывал
возможности для реализации неплохих карьер.*^
КАДР №5
ЗНАМЕНИТЫЙ АДВОКАТ ШАРЛЬ ДЮМУЛЕН И ЕГО БРАТ
№ 3270
”Шарль Дюмулен?! , адвокат Парламента.
- Аннулирование дарения, сделанного им своему брату
- Ферри Дюмулену, и передача этого дарения детям,
рожденным в браке с Луизой де Бельдон. Указанный Шарль
Дюмулен объясняет, что он сделал дарение в пользу своего
вышеназванного брата... так же, как долгое время после
того, у него не было намерения жениться и иметь детей,
49Ни фактический раздел имущества Жаном Пилером, ни
аннулирование дарения Шарлем Демуленом не вошли в
анализируемый корпус, поскольку не являются дарениями студентам в
строгом смысле слова.
^Основоположник чиновной династии Д’Ормессонов, Оливье I
Лефевр, не смог после смерти отца продолжить обучение в
Наваррском коллеже. Он поступил клерком к финансовому чиновнику,
ему удалось приглянуться дофину - будущему Гериху II, что облегчило
ему карьеру, завершенную на склоне лет в должности президента
Счетной палаты. См. Journal d'Olivier Lefevre d'Ormesson et extraits des
mémoires d'André Lefevre d'Ormesson. P., 1860. T.l.
^ Шарль Дюмулен - один из самых ярких юристом Франции, много
сделавший для нового понимания собственности и кредита, выведя эти
понятия за рамки феодальных и церковных концепций. Он находился
тогда в расцвете творческих сил, опубликовав в 1547 г. "Трактат о
рентах".
46
но только - продолжить свои занятия, чтобы
истолковать и прокомментировать заново как кутюмы,
так и гражданское право. Но затем случилось так, что
вышеназванный заявитель узаконил своих внебрачных
детей... и если бы он знал, что так случится, он никогда
бы не совершил вышеназванного дарения в ущерб своему
потомству... Вдобавок, помимо того, что после смерти
своего отца он выплатил и погасил его долги и выкупил
многочисленные ренты, проданные покойным, он за свой
счет содержал своего вышеназванного брата в школах,
обеспечил ему получение степени и ввел его в звание
адвоката. А также содержал Марию Дюмулен, свою
сестру и на свои деньги и средства отдал ее в монастырь
Валь-де-Грас в 1532 г. А в настоящее время ему вместе с
госпожой (demoiselle) Луизой де Бельдон, его женой,
предстоит достойно и благородно выдать замуж Жанну
Дюмулен, младшую, уже вошедшую в возраст, последнюю
из всех детей оставленных на его попечение покойным
отцом...”
29.июля.1547.
№ 326952
"Шарль Дюмулен, адвокат Парламента,
- Аннулирование по причине неблагодарности дарения
земли и сеньории Мине, совершенного им 16 лет назад в
пользу Ферри Дюмулена, своего младшего брата, при
условии, что фьефы и земли Левек и Гиянкур в Мариель-ле-
Гийон пойдут в приданое их сестре, Жанне Дюмулен... По
смерти их отца он один нес все заботы по содержанию
семьи... Обеспечил на свои средства сестру, Мари
Дюмулен, на протяжении трех лет содержал
вышеназванного мэтра Ферри в школах Орлеана, за свой
счет обеспечил ему получение степени лиценциата и затем
52В инвентаре регистров этот акт зарегистрирован первым, но
составлен он был, как следует из даты, через год после акта № 3270.
47
содержал его при себе в Париже, одевал, кормил, обучал и
ввел в звание Адвоката Парламента - все на средства
вышеназванного заявителя, по отношению к которому
указанный мэтр Ферри проявил неблагодарность,
распространял очерняющие его ложные слухи, произносил
всяческие оскорбления, чем вызывал грусть и меланхолию у
вышеназванного заявителя, а также пытался отвратить
от него друзей. Он завладел его письмами и документами,
объяснив, что собирается предъявить их неким
нотариусам, и что он вовсе не разбойник, и что вернет
бумаги незамедлительно. Однако, он этого не сделал, à
заявил, что никаких бумаг не видел. Он продал то, что
предназначалось в приданое Жанне, их сестре, и ложно
утверждал заявителю, что земли эти проданы покойному
господину Де Понтило, а потом обнаружилось, что это
неправда, и что проданы они были некоему дворянину из
Пикардии, а потом еще кому-то. И вся эта неправда для
того, чтобы скрыть от заявителя, с кем была заключена
сделка и на какую сумму. Таким образом, указанный
заявитель был принужден выдать замуж сестру на свои
деньги, ввиду отказа вышеназванного Ферри, который
заявил как на суде, так и повсюду, что ничего не должен
ни своей сестре, ни заявителю. Более того, во время
процесса Ферри сказал, что заявитель ему ничего не давал,
и что он не имеет никакого имущества заявителя. Также
он обвинил заявителя в том, что тот является причиной
семейных долгов и рент, продает семейное имущество к
своей выгоде. На судебном разбирательстве 2 мая 1548 г.
он сказал, что указанный заявитель израсходовал и
растратил свою долю материнского имущества, а теперь
хочет присвоить его целиком. Он повторил свои
клеветнические заявления на судебном заседании 3 августа
1548 г.”
7. августа. 1548 г. .
48
В "высшей” группе можно в свою очередь выделить
владельцев должностей-офисье и адвокатов, должностями не
обладающих.
16 оФисье владели разными должностями: президент
Счетной палаты (№№ 3000, 3062), докладчик Палаты
прошений королевского Дворца (№ 16591, генерал финансов,
королевский советник, шевалье (№ 970), генерал Палаты эд
(№ 1313), казначей и генеральный сборщик дворца королевы,
maître du chambre aux Deniers (№ 227), жена советника Большого
совета (№ 2750), ординарный мэтр счетов (№ 808), советник
короля, генерал монет (№ 950), экстраординарный контролер
военных расходов (№ 4879). Сюда входил также королевский
нотариус-секретарь (№№ 87-88). Хотя эта должность уже
давала дворянство, ее можно назвать стартовой, она была
обычно лишь начальным этапом в карьере.^
Парламентарии представлены президентом Палаты
расследований и двумя советниками. Группу офисье замыкают
чиновники Шатле, два советника и вдова аудитора. Престиж
офисье из Шатле был несколько меньшим, чем у членов
суверенных курий, но чиновники Шатле держались особняком
и очень ценили свои должности. Эта группа была тесно связана
со старинными родами парижской муниципальной олигархии.
Расположить дарителей в иерархическом порядке очень
сложно. Но гораздо сложнее определить реальную значимость
социального статуса конкретного дарителя. Очевидно, что вне
рамок нашего источника должность значила много, но далеко
не все. Казалось бы, президент Счетной палаты Жан Брисоннэ,
представитель могущественного клана, выше простого
советника Парламента; но, по-видимому, советник Гийом
Люилье (№ 2453) пользовался большим уважением - его
предки были парижскими чиновниками еще во времена
Этьенна Марселя, а узы родства и свойства связывали его со
^Возможно, речь идет о представителях известного чиновного
клана Лепикаров, хотя это и трудно установить. В первом акте,
датированном еще 1535 г., Жан Лепикар-старший, священник,
королевский нотариус-секретарь, дарит имущество бакалавру Жану
Лепикару, студенту в Орлеане. В акте 1539 г. содержится
подтверждение этого дарения, но стороны именуются уже так: Жан
Лепикар, каноник Сен-Бенуа в Париже, и Жан Лепикар-младший,
королевский нотариус-секретарь. Должность остается в семье и
переходит от дяди к племяннику.
49
всеми влиятельными семьями парижского чиновничества. В то
же время брачные связи клана Брисоннэ оставались
относительно скромными: в глазах парижан его представители
были еще выскочками из Турени. К сожалению, в корпус
дарений не вошел еще один акт, объединивший представителей
двух других старейших парламентских семей: Аллигре и
Эннекенов, так как, по существу, это - раздел имущества, и
студент университета в Пуатье Пьер Аллигре является лишь
одним из наследников (№ 2907).
Лишь один из дарителей этой группы назван ”шевалье” и
два других - "сеньорами”. Это весьма показательно, ведь на
самом деле большинство, если не все дарители, были
дворянами.
Доля дарений по прямой линии составляет свыше двух
третий от общего числа (11 актов). Лишь вдова аудитора
Шатле адресует свой акт постороннему студенту - бакалавру
теологии. В актах "офисье” отсутствуют как коллективные
дарения родственников, так и передача неразделенных прав на
наследство. Поэтому почти ничего не известно о социальных
связях дарителей. Есть сведения лишь о брате советника
Шатле - прокуроре королевского суда в Лане, сеньоре
(№ 1314).
Почти половина дарителей (7 человек) оказываются
владельцами рент, средний размер которых весьма значителен
- 56 ливров. Причем, эта цифра достаточно стабильна: так,
если исключить из общего числа ренты советников Шатле, то
средняя величина останется почти неизменной - 58 ливров.
Специфика этой группы заключается в обладании так
называемыми муниципальными рентами (rentes sur l'Hâtel de ville de
Paris) - облигациями королевского займа, платежи по которому
гарантировались парижским муниципалитетом. Самая крупная
из таких рент принадлежит Жану де Гуа - президенту Палаты
расследований и советнику Парламента - он передает
студентам Исааку и Жану де Гуа муниципальную ренту в 331
ливр 9 су 2 денье, а также ренту в 50 ливров на имущество
некоего купца из Шевреза (№ 3295).
В остальном эта группа сопоставима с категорией дворян.
Размер средней ренты офисье немного превшыает дворянский
уровень. У них схожее соотношение рент и долговых расписок
(правда, у офисье известен размер лишь одного такого
50
обязательства - в 39 золотых экю^).Вспомним к тому же, что
у дворян было больше спорных платежей, для получения
которых они использовали университетские привилегии.
Чиновники производят впечатление гораздо более уверенных
рентовладельцев. Близкими к дворянам их делает и обладание
двумя фьефами, двумя сеньориями и замком (manoire);
впрочем, упоминают они и о мелких виноградниках в
окрестностях Парижа.
Видимо, достаточно показательными были дарения,
адресованные студенту Жану де Му ши: с 1540 по 1547 г. он
получил от своего отца, советника Шатле, земли и луга в трех
разных деревнях, земельную ренту в 44 ливра с жителей
земель и сеньории Муши ле Пре, а также земли острова на
Марне. Кроме того, его дядя - некий Рено де Муши, сеньор де
Данкур, прокурор королевского суда города Лана, перевел на
его имя недоимки по рентам и долговую расписку в 12 ливров.
По всей вероятности, сеньория Муши - более старое владение,
находящееся в руках парижской ветви этой чиновнвной семьи
(№№ 106, 1220, 1314, 1382, 2455).
Офисье не склонны объяснять мотивы своих дарений, для
них все здесь было ясно, большее внимание уделялось условиям
дарений. Так, Жан де Гуа, даровавший помимо рент, движимого
и недвижимого имущества еще и "свои книги из библиотеки и
кабинета -”estude (он - единственный из дарителей,
упомянувший книги как объект дарения), вменяет студенту в
обязанность выплачивать пожизненную пенсию монахине
Жаклин де Гуа.
Жан Бриссоннэ дарует в пожизненное пользование две
муниципальные ренты по 30-ти ливров каждая, своему
крестнику и слуге Жану Беле, магистру искусств Парижского
университета с тем, чтобы он ”имел средства достичь
священных духовных чинов” ”Sainctes ordres de prebstrise" и чтобы
^Это дарение королевского советника и генерала монет Габриэля
Шико расписано детально: он дарит 39 золотых экю, которые ему
должен некий Антуан Дестерж, из коих 2,5 экю были авансированы
Дестержу в Лионе и 3 экю составили расходы на содержание лошади в
течение 30 дней, из расчета 4 су 6 денье в день. Поистине - корпус
дарений - "энциклопедия французской жизни". Мы даже курс экю по
нему можем рассчитать: в 1543 г. он составлял таким образом 2 ливра
5 су (№ 950).
51
он имел лучшие средства достойно содержать себя в этом
духовном сане” (audict estât de prebstrise).
После смерти крестника ренты должны отойти в
сиротский приют hôpital des enfants de Dieu на вечный помин души
президента (№№ 3000, 3062).^5 Пожелание церковной
карьеры крайне редко встречается в дарениях парижан. В
данном случае оно может указывать и на некую
приниженность студента (хоть и крестник, но все же - слуга)
и на благочестивые намерения дарителя - ведь он составил в
том же месяце целый комплекс дарений для организации
заупокойных месс. Но, возможно, здесь мы имеем дело с
особенностями семьи Бриссоннэ, которая основными
социальными достижениями была обязана блестящим духовным
карьерам. Среди своих ровесников президент счетной палаты
мог бы назвать епископа Нима - Мишеля Бриссоннэ, епископа
Сен-Мало - Дени Бриссоннэ и епископа Mo, Гийома Бриссоннэ,
знаменитого реформатора.
Сколь понятно теперь, стремление множества
современных историков концентрировать внимание на
изучении социальной элиты! Каждый документ обретает,
печать индивидуальности - на помощь можно привлечь
генеалогические таблицы, дневники, регистры парламентов,
коллекции писем и нотариальных актов. Чем ниже по
социальной лестнице мы будем опускаться в нашем анализе,
тем безраздельнее в актах господство анонимности и
безликости.
При изучении дарений дворян и священников, у меня
возникло подозрение, что сама по себе регистрация таких актов
может свидетельствовать о некоторых затруднениях,
возникавших перед семьями дарителей. Во всяком случае,
обнаружить среди дарителей представителей высшего
духовенства, а также крупного дворянства не удалось. Однако,
парижских офисье вполне можно причислить к социальной
элите, и они при этом чувствуют себя среди дарителей вполне
уверенно.
^Тексты этих двух актов полностью совпадают, как совпадает и
дата их составления - 13 марта 1549 г. Вполне вероятно, что это одно
и то же дарение, зарегистрированное в Шатле дважды. Во втором
случае оно включено в комплекс других дарений Жана Бриссонуэ тому
же приюту (№ 3062-3064).
52
Адвокаты Парламента составляют довольно значительную
группу - (26 человек, зарегистрировавших 35 актов). Это не
удивительно, ведь число парижских адвокатов доходило в
середине XVI века до четырех сотен. Адвокатский стаж был
необходим для большинства должностей *в системе юстиции,
поэтому среди адвокатов были те, кто лишь выжидал случая
приобрести должность, но большинство составляли адвокаты,
остававшиеся в этом качестве до конца своей карьеры. По
мнению Б.Килье, начиная с середины XVI века, адвокатура, за
вычетом стажеров, приобретала все более тупиковый
характер.^ Поскольку большая часть адвокатов адресует
дарения своим детям - студентам, то можно предположить, что
в инвентаре регистров представлена именно эта категория
"вечных” адвокатов.
Но на основании наших данных говорить о
приниженности адвокатов по сравнению с офисье. н е
приходится. Отсутствуют коллективные дарения, дарения
неразделенных прав на наследство. 18 человек (69%)
передают имущество по прямой линии, причем делают это
неоднократно. Четверо обозначают себя в актах как сеньоры,
еще пятеро называют сеньории и сеньориальные права среди
объектов дарения, и, можно быть уверенным, что сеньорами
являлась большая часть адвокатов. Характерно, что - дворяне
обязательно отмечали, что они - сеньоры, тогда как адвокаты и
офисье часто "забывают” об этом.
Более значима для них принадлежность к славной
чиновной корпорации, обладание должностью.
Адвокаты демонстрируют сравнительно высокий
социальный уровень родственных связей. Среди братьев мы
видим казначея (trésorier) советника короля, сеньора, бальи
Мелена, советника Парламента, бывшего также канцлером
Университета, королевского прокурора. А вот упомянутые в
актах представители старшего поколения, а . также
родственники жен адвокатов занимают более низкую
социальную ступень. Дядя - прокурор парламента, (№ 3807),
отец - купец из Невера, (№ 4041) (кстати, этот акт
представляет собой единственный для адвокатов случай
передачи неразделенных прав на наследство), свояк -
парижский суконщик-драпье (№ 1555), тесть - прокурор
(№ 5016). 5656Quilliet В. Ор. cit. Р. 510-520.
53
Более половины адвокатов (14 актов), упоминают в
дарениях ренты, их средняя величина составляет 12,5 ливров,
что вполне соответствует дворянскому уровню. Но в отличие от
дворян, адвокаты не упоминают натуральных рент.
Плательщики некоторых рент указаны: сеньор (8 ливров),
прокурор Парламента (25 ливров), наследники лионского
купца (30 экю). Адвокаты упоминают лишь три долговых
обязательства на 18 ливров 15 су, 50 ливров и 60 золотых экю
(последнее подписано купцом из Санлиса).
Семеро адвокатов дарят различные сеньориальные права,
добиваются уплаты феодальных поборов и штрафов. Среди
объектов недвижимости кроме фьефов и сеньорий встречаются
метерия (№ 1804), ферма (№ 516), участки леса, причем
весьма значительные - в 300 и 200 арпанов (№№ 516, 1165).
Несколько суетливой, но по своему типичной была
разносторонняя активность Шарля Гюедона. В мае 1544 г. он
дарит сыну ренту в 12,5 ливров, в июне некоторые ” суммы,
причитающиеся ему по сборам, осуществленным им в
превотстве Понтуаз” (sommes à recouvrer en raison de la recette de la
prévôté de Pontoise, №№ 1365, 1356). В следующем акте, 20
декабря того же года, он проясняет происхождение этих сумм,
передавая сыну ренту в 4 ливра и долговое обязательство в 50
ливров, подписанное королевским сержантом из Понтуаза, а
также все оставшиеся суммы, причитающиеся ему в бальяже
Понтуаз в качестве штрафов и судебных постановлений
(éxploits et amendes, № 1557). Таким образом, адвокат
совмещает свою практику с откупом судебных сборов, и для
того, чтобы обеспечить поступление недостающих сумм, он
прибегает к университетским привилегиям сына. На это
крайнее средство возлагаются большие надежды. В тот же день
на имя Жака Гюедона была составлена другая дарственная - его
дядя, парижский буржуа и купец-суконщик, Николя Фуко
(вероятно - свояк адвоката) передал студенту долговые
расписки виконта Аваллона, на 211 и 140 ливров. Видимо, без
помощи суда парижского право получить деньги со столь
могущественного должника купец не рассчитывал. Похоже,
университетские привилегии оказались эффективным оружием.
Через два года Шарль Гюедон дарит сыну, ”чтобы он смог
оплатить расходы по своему обучению, сумму в 18 ливров
15 су, которую следовало получить к прошедшему Рождеству
за наем половины дома на улице Сен-Антуан” (Pour ung
fermage escheu au jour de Noël dernier passé, № 2289). Если
54
речь идет о рождестве 1546 г., то дата составления акта - 31
декабря того же года (т. е. через неделю после истечения срока
платежа), может дать . представление о характере этого
неуступчивого кредитора.
В 1549 г. Шарль Гюедон именуя себя уже не только
адвокатом, но - сеньором Багноле, переводит на имя сына все
права на сбор недоимок по цензам и земельным рентам с
деревень Багноле и Шарон в узуфрукт (usefruit) сроком на 10
лет и сообщает, что по поводу этих прав ведется тяжба в палате
прошений Парламента (Requetes du Palais, № 3195).
Интересно, что опытный парламентский крючкотвор по каким-
то соображениям счел более выгодным перенести процесс в суд
Шатле, с которым он уже имел дело неоднократно.
Небольшая группа адвокатов НТатле - 6 дарителей
(10 актов) по всем показателям тождественна группе адвокатов
Парламента: высокая доля дарений сыновьям (66,6%, т.е.
четверо дарителей), упоминание рент тремя дарителями (т.е. в
половине случаев), и лишь одно упоминание долговой расписки
(11 ливров й 5 су, подписанной неким купоцм). Вывести
средний размер рент, естественно, невозможно, из-за их малого
числа: 8 парижских су, 4 ливра 10 су и 7 ливров ?,на землю и
сеньерию” в Оверни.
Особняком стоит дарение студенту университета в Пуатье
Жану Леместайе. Боюсь, мы опять имеем дело с разделом
имущества, т.е. с актом, выпадающим из типологии, но - зато -
очень информативным. Адвокат Шатле, Жан Леместайе, и его
жена передают сыну земли и сеньории в Савиньи (близ
Лувра), двенадцатую часть фьефа близ Парижа, который онц
держет от аббатства Сен-Дени (en mouvance), дом и
виноградник близ Монморанси, парижский дом на улице
Кенканпуа (для ориентира назван соседний дом адвоката
Парламента). В этом доме живут сами дарители, и движимое
имущество после их смерти должно будет отойти сыну. А
также - различные долговые расписки, обязательства и ренты
на сумму в 500 ливров. В акте оговаривается и обязанность
студента выплачивать пенсии своим сестрам-монахиням
(№561).
Можно подумать, что речь идет о завещании, о передаче
сыну всего имущества. Но, как выясняется, это лишь часть
владений семьи адвоката. В новом акте (№ 661) повторяется
дарение Жану Леместайе, но названы также и дочери: Мария,
жена адвоката Парламента, Анна, жена адвоката Шатле и
55
Филиппа, жена ”генерала монет”, а также незамужняя
Габриэла Леместайе. Дочери получают: два дома на улице
Кенканпуа, дом на улице Обри-ле-Буше, три дома близ церкви
Сен-Савер, два дома с участками земли в предместье Сент-
Оноре, дом с участком, расположенный между воротами
Тампль и Сент-Мартен, два дома в Сен-Дени, а также
муниципальные ренты и ренты, выплачиваемые частными
лицами^
Земли и сеньории, солидная городская и сельская
недвижимость, ренты, указанные в актах, свидетельствовали о
стабильности семьи многодетного адвоката. Он располагал
приданным, чтобы достойно выдать замуж трех дочерей,
укрепив при этом связи в судейской среде; устроил других
дочерей в монастырь, что было престижным и дорогостоящим
актом; а также отправил сына изучать римское право в Пуатье.
В мотивациях дарений адвокатов, как и офисье, больше
волнуют дарений, чем их причины. Так, адвокат Жан Дре
опасается, что он уже недостаточно здоров и не сможет
помогать своему племяннику содержать себя в учении, и тот
вынужден будет покинуть школы (№ 3855).
Более информативно дарение адвоката Франсуа дю Пюи.
Он выделяет имущество (дом в Париже), доходы с которого
должны быть резервированы только тем детям его братьев и
сестер, которые станут учиться в Парижском университете. К
моменту составления акта на эти доходы мог претендовать
только сын его сестры и Антуана Мерсье, королевского
прокурора из провинции. Бездетный адвокат рассчитывает
своим дарением помочь племянникам ”достичь степени и
знаний, чтобы принести пользу своим родным и друзьям”
(№ 2129). Образование и степень предстают здесь как общее
достояние, в которое семья вкладывает средства и от которого
ждет отдачи. Данная ситуация не совсем типична, поэтому,
наверное, Франсуа дю Пюи оказывается откровеннее прочих
адвокатов, которые не стремились обычно делиться своими
планами.
Представлению о немногословии адвокатов противоречит
дарение Рауля Спифама, сеньора де Гранж-ан-Бри. Он и его
жена Мари Парен адресуют дарение старшему сыну Жану, 5757
Все дома расположены по соседству, в старом районе Правого
берега - в приходе Сен-Мерри, загородная недвижимость также
расположена компактно, к северу от города.
56
”которого хотят отправить учиться в прославленные
университеты королевства, чтобы он был хорошо воспитан и
образован (institué et endoctriné en bonnes lettres), и чтобы придать
ему желание продолжить это обучение, дабы побудить его
лучше извлекать пользу из оного” (№ 516).
И опять, имея дело с элитой, мы можем позволить себе
такую роскошь, как объяснения на уровне индивидуальной
психологии. Спифамы - весьма необычный род, а Рауль
Спифам личность в высшей степени экзотическая. Его
поступки и сочинения находились на грани, разделяющей
оригинальность с безумием, и удивляли как современников, так
и историков.
Что же представляли собой дарители, расположенные по
ту сторону проведенной мной условной образовательной
границы, обладали ли они признаками, которые могли бы
подтвердить правомерность такого разделения?
Небольшая группа парижских нотариусов адресовала
дарения только детям. Они демонстрировали чуть меньшую, по
сравнению с адвокатами и офисье, склонность к составлению
повторных актов (7 нотариусов составили 9 дарений).
В одном случае речь идет о передаче неразделенных прав
на наследство тестя, прокурора Шатле. Ни групповых дарений,
ни дарений посторонним студентам у нотариусов не
встречается.
Нотариусы предпочитают передавать землю,
виноградники, деревенские дома. Нотариус-сеньор Жан де
Муши упоминает о сеньориальных правах и натуральных
платежах, возложенных на жителей и взятых на откуп
местными купцами (coup de grain dus par les habitants et
affermé à deux marchands dudict lieu, № 490). В одном дарении
упомянуто долговое обязательство на сумму 4 ливра, в другом -
на целях 400 ливров, составлявших дуэр (вдовью долю) вдовы
нотариуса (№ 814). Но лишь в одном дарении упоминаются
ренты (№ 1423): две небольшие ренты по 40 су, одна из
которых выплачивается провинциальным стряпчим). Это,
пожалуй, первое серьезное отличие нотариусов от адвокатов и
офисье, половина из которых дарили ренты.^8
Прокуроры Парламента так же, как и нотариусы,
несколько уступают адвокатам по числу повторных дарений
^Напомню, что ”не дарили” не значит - "не имели”. Судя по
данным Б.Килье, многие нотариусы были рантье.
57
(9 человек составили 12 актов). В этой группе появляется
дарение постороннему студенту, ”для того, чтобы отблагодарить
его за оказанные услуги” (№ 5028). Наблюдается некоторое
снижение числа дарений сыновьям - лишь 5 актов. Мы мало
знаем об уровне их социальных связей; разве то, что первым
мужем вдовы одного из прокуроров был помощник первого
королевского цирюльника (№ 2064).
По числу рент - в четырех дарениях - прокуроры лишь
немногим уступают группе адвокатов; но только в одном
дарении - вдовы прокурора своему внуку - фигурирует
действительно солидная рента в 40 ливров (№ 1256).
Остальные значительно скромнее: 20 и 30 су за дома в Сансе
(№ 5028), 22 парижских су за виноградник и 7 турских су за
огород (№ 2320).
В половине случаев упоминается недвижимость - земли,
луг, виноградники, а в двух дарениях говорится о сеньориях.
Особенно престижным выглядит дарение вдовы прокурора
Жанны Алегран, дамы де Фонтане Лебри, дю Кудре, Форже и
Бажоле, которая передает своим племянникам - студенту Клоду
и адвокату Гильому Алеграну - права на перечисленные
сеньории, которые стали объектом тяжбы между дарительницей
и второй женой ее отца - Симона Алегран (№№ 3437, 3182).
Впрочем, сеньории явно принадлежали тестю прокурора и его
жене, но не ему самому. Может быть здесь мы имеем дело с
мезальянсом, где статус жены выше?59
Итак, нотариусы Шатле и прокуроры Парламента имеют
некоторые, правда не очень резкие, отличия от офисье и
адвокатов, проявляющиеся в снижении числа повторных
дарений, доли рент и их размеров. Но дарителей в этих
группах недостаточно для выявления более четких
особенностей. А вот акты прокуроров парижского IПатле дают
для этого больше возможностей. 28 дарителей составили 31
акт.60 в 23 случаях речь идет о дарениях по прямой линии.
Новым является дарение, адресованное прокурором Шатле
своему дяде-студенту, до сих пор мы не встречали таких
^фамилия матери Жанны - первой жены Симона Алегран -
Дюпра; не имеет ли она отношения к клану знаменитого канцлера
Франциска I?.
бОсюда же я причислил, возможно и необоснованно, дарение вдовы
комиссара парижского Шатле (№ 1241), передававшей сыну участок
земли
58
дарений среди чиновников. Трое прокуроров Шатле передают
неразделенные права на наследство (№№ 956, 1900, 3043), а
один составляет дарение совместно со своим пасынком-
стряпчим (№ 3138).
Родственные связи демонстрируют тенденцию к
эндогамии, распространенной в этой среде. У вдовы одного из
прокуроров оба зятя также были прокурорами (№ 1900), как и
два шурина другого прокурора (№№ 2763, 2951), а прокурор
Гильом Бюрон был женат на вдове своего коллеги Жиля Неве
(№№ 2982). Из других родственников в актах упомянуты
парижский купец-буржуа (№ 4727) и купец-мясник из
провинции (№ 3043).
Разительным представляется отличие от адвокатов в
обеспеченности рентами: ими владеет лишь четверть дарителей
данной группы (7 человек), причем средний размер ренты не
превышает пяти ливров. Зато довольно часто упоминаются
переданные в дар различные суммы денег. 30 ливров,
например, получает Франсуа Лалует (№ 637) (тот самый сын
прокурора, который получит позже дарение от лимузенских
дворян). Часто уточнялось происхождение долговой расписки,
например расписка купца из Пуасси на 61 ливр 1 су и 1
денье, а также суммы, присужденные к взысканию с него
парижским Шатле (dépens adjugés au Châtelet contre lui, № 2743).
Происхождение иных сумм иллюстрирует любопытную сферу
занятий прокуроров. Николя Нивуазен передал сумму 90
ливров, которую ему осталась должна вдова шартрского прево
за содержание ее сына в доме прокурора с февраля 1546 по
март 1548 года из расчета 30 золотых экю в год (№ 2738).
Шла ли речь только о пансионе или также о
профессиональном обучении? Вспомнмм акт адвоката Пилера,
отдавшего детей прокурорам.
Другой прокурор перевел сыну-студенту расписку
прокурора счетной палаты Мери Донона на 9 экю, оставшуюся
от того времени, когда Донон жил в доме дарителя с ноября
1541 по июнь 1543, уплачивая по 12 экю в год (№ 2539), что
в два с половиной раза меньше, чем сын шартрского прево.
Почти половина прокуроров упоминает в актах
различного рода недвижимость: земли, виноградники, дома в
деревне и даже метерию (№ 2982).
В мотивациях дарений одна из прокурорских вдов желает
двум своим племянникам достичь ”священных духовных чинов”
(№ 956). Два других акта составлены с тем, чтобы помочь
59
студентам "лучше содержать себя в учении, иметь книги,
одежду и прочие необходимые вещи” (№ 2843) и "достичь
степени",- добавляет другая прокурорша (№ 2951).
Любопытно, что, если судя по дарениям, адвокаты Шатле
по своему положению не отличаются от адвокатов Парламента,
то прокуроры Шатле явно беднее своих собратьев из Дворца
правосудия.
Интересна группа дарителей-стряпчих. "практиков"
(praticiens) - 22 человека. Некоторые из них именуются просто
стряпчими, другие - стряпчими Парламента, третьи -
стряпчими светской курии (к сожалению, я так и не смог
установить, о чем, собственно, идет речь). Встречаются здесь
три коллективных дарения и два дарения неразделенных прав
на наследство.
Сведения о социальных связях стряпчих достаточно
подробны. Но лишь один раз они уводят нас за пределы мира
судейских: отец одного из стряпчих - купец в Вандоме (№
1696). Отчим стряпчего светской курии - прокурор Шатле (№
3138), отец другого - сам стряпчий (№ 532). Стряпчий
светской курии и стряпчий Парламента - двоюродные братья -
передают имущество кузену-студенту (№№ 1825, 1964).
Жены двух стряпчих Парламента первым браком были
замужем за прокурором и стряпчим (№ 2454). Отец одного из
дарителей - прокурор в Лионе (№ 2729).
Два дарителя этой группы именуют себя парижскими
буржуа. До сих пор рассматриваемые нами чиновники и
судейские не считали нужным упоминать об этом. Впервые мы
сталкиваемся с тем, что за сравнительно короткий отрезок
времени дарители меняют место жительства и
профессиональный статус. В 1541 г. один из стряпчих
регистрирует дарение как "проживающий в Mo” (demeurant à
Meaux), a через год - как парижанин (№№ 532, 1012).
Николя Пуссен, "прозванный Пари", фигурирует сначала как
бакалавр прав и буржуа, а затем как стряпчий (№№658, 659,
905, 1405). Жак Месмен в 1543 г. обозначен как клерк
светской курии, а в 1544 г. - как стряпчий в Пале (дворец
правосудия) (№ 1161, 1964, Кадр № 6).
Дарения детям среди стряпчих составляют лишь
половину, что также может являться отличительной
особенностью этой группы.
Лишь семеро стряпчих, т.е. меньше трети, упоминают в
актах о рентах, из которых три - зерновые (вспомним, что
60
ренты других дарителей-парижан были в основном
денежными), три мелких ренты: на виноградник в 10 су, на*
дом в деревне - в 13 су 6 денье и на сад - в 50 су и лишь одна
из них составляет 24 ливра - рента, конституированная женой
бакалавра Николя Пуссена на свой дуэр.
Пятеро упоминают о различных расписках, две из
которых являются гонорарами за профессиональные услуги: 15
экю и 4 экю (№№ 4157, 1825).
В целом, судя по дарениям, недвижимостью стряпчие
обеспечены слабо и упоминают ее только в четырех случаях.
В мотивациях дарений они достаточно ясно выражают
свои сокровенные желания. В трех случаях из четырех
стряпчие объясняют свои дарения необходимостью помочь
студентам Содержать себя в школах и достичь степени” (№№
4157, 2510, 1362). В последнем дарении стряпчий Жан
Морель передает имущество также и для того, чтобы студент
”был ему послушен, каковым и наделжит быть сыну” (ainsi que
ung bon filz doibt et est tenu de faire ). * 29КАДР № 6
СТРЯПЧИЙ ЖАК МЕСМЕН ПОМОГАЕТ ЗЕМЛЯКАМ
№ 1161
Жак Месмен, клерк в парижском Пале,
- Дарение Франсуа Месмену, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему брату,
- Права на продажу с последующим выкупом (réméré)
некоего наследственного имущества, относящегося к
метерии Шартон, на территории Шампанье-Сент-Илэр в
Пуату.
29. ноября. 1543.
№ 1825
Гуго Маруссо, клерк и стряпчий светской курии в
Париже,
- Дарение Франсуа Месмену, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, в коллеж де Жюстис, своему
троюродному брату>
61
- Обязательства в 4 золотых экю-солей,
подписанного Жаком Гвибером, священником, приором
приората Сен-Женест-д'Амбьер в диоцезе Пуатье, за
оплату расходов и хлопот по ходатайствам и тяжбам по
нескольким процессам, и в компенсацию расходов,
понесенных по делам вышеназванного Гвибера.
23.августа. 1545.
№ 1964
Жак Месмен, стряпчий в Пале,
- Дарение Франсуа Месмену, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему брату,
- расписки в 10 турских ливров Фука Месмена,
проживающего в Сиврей, в Пуату и все то, что может
оказаться должен указанному мэтру Жаку мэтр Клеман
Маруссо, прокурор Сиврея, как за то, что указанный мэтр
Жак кормил и содержал Матье Маруссо, сына
вышеназванного мэтра Клемана, в городе Париже в
течение 8 или 9-ти месяцев, снабжая его одеждой,
оплачивая пансион некоему студенту (?) (payé sa pension a ung
escoiîer), так и за то, что лечил и ухаживал за покойным
мэтром Гуго Маруссо, также сыном указанного мэтра
Клемана, в течение всей болезни, от которой тот и
скончался, и похоронил его после его кончины - все это
делалось в соответствии с письмами и поручениями
вышеназванного мэтра Клемана.
18. января. 1546.
Ниже стряпчих расположен слой сержантов Шатле. Он
представлен пятью конными сержантами (sergent à cheval) и
семью сержантами с жезлами” (sergent à verge). Они считались
офисье - владельцами должностей, причем должность конного
сержанта стоила до 400 ливров. Как явствует из актов дарений,
и здесь были случаи совмещения должностей. Конный сержант
Шатле был также одним из четырех сержантов-комиссаров в
парижском ведомстве речной торговли (Г un des quatre sergents
62
et comissaire de la ville de Paris sur la faict de la marchandise de
l’eau, № 995)
” Конный сержант” в акте именуется также ”буржуа Сен-
Дени” (№ 2703). Рене Гарнье в 1542 году назван "сержантом
с жезлом”, но через 2 года он уже - парижский купец-буржуа
(№№ 748, 1238). Здесь, как и у стряпчих, мы сталкиваемся с
существенным изменением статуса дарителя.
Рене Гарнье, единственный из сержантов, кто составил
повторное дарение. Остальные фигурируют в качестве
дарителей лишь один раз. Детям адресована только половина
всех актов. В одном случае это дарение неразделенных прав на
наследство.
Характер социальных связей отличается от
предшествующих групп. У одного из "сержантов с жезлом”
отец - купец в Пуасси, а племянник - портной в Бри
(№ 2332), свояк другого - буржуа, торгующий подержанными
вещами (frippier, № 2305), отец третьего - прокурор Шатле
(№ 1351). Обратим внимание, что мы сталкиваемся с
понижением статуса семьи прокурора во втором поколении,
чего нет у адвокатов.
Сержанты передают виноградники, землю, части домов в
Париже и в пригородах. Сержант с жезлом Этьен Пигу
помимо дома в Бовэ. передает сыну движимое имущество
(mobilier), прилагая его список, увы, опущенный издателями
(№ 2076).
Лишь один даритель упоминает ренту в 1 экю (№ 230),
и только одна вдова конного сержанта является кредитором: она
упоминает сумму в 13 ливров 15 су, которую ей должны
студент Франсуа Валдази и его кузен, "некий” (nommé) Пьер
Кутюрье, снимавшие у нее комнату и спальню с кроватями
(gites et chambre) в течение 11 месяцев (№ 4461).61
Мотивация дарения содержится лишь в одном акте,
который заслуживает особого внимания. Сержант с жезлом,
Жан Пусепен, "будучи в настоящее время заключенным в
тюрьме Пти-Шатле, выведен из нее, чтобы составить
следующее дарение”. Он перевел на имя брата-студента часть
6*Таким образом, источник дает нам в руки своеобразный
прейскурант: пансион с возможным обучением ремеслу прокурора стоил
сыну шартрского прево 30 экю в год, прокурору Счетной палаты это
обходилось лишь в 9 экю, студент и его подозрительный кузен снимали
комнату у вдовы сержанта примерно за 6 экю в год.
63
двух домов на улице Трюандери, а также и дома на улице Сен-
Жермен-л’Оксеруа и на углу улицы Монтмартр, часть фермы
и все прочее имущество, приходящееся на его долю после
кончины отца, Жана Пусепена, прокурора Шатле. Это дарение
адресовано Жаку Пусепену с тем, чтобы он ”получил средства
лучше содержать себя в учении и завершить свое образование
в области канонического права, которым он сейчас занимается,
по их словам” (№ 1351). Последняя приписка, возможно,
отражает сомнения нотариуса или регистратора Шатле в
статусе студента. Ведь каноническое право изучалось на
высшем факультете, и обладание этой степенью было хоть и не
столь почетным, как звание лиценциата Римского права, но все
же не вяжется как с нашими представлениями о
приниженности ”сержанта с жезлом”, так и с представлениями
современников об этой группе. Впрочем, в этом дарении все
необычно: и то, что даритель в тюрьме, и что он владеет
солидной недвижимостью, пусть и не в самом престижном
районе города. Возможно, покойный прокурор Шатле был
довольно состоятельным человеком, но все же на
университетскую карьеру мог рассчитывать лишь один из его
сыновей, второй же вынужден был довольствоваться самой
низшей должностью в Париже. Ну, а почему он попал в
тюрьму - остается для нас загадкой. Видимо, положение его
было серьезно, раз он спешно передает все свои права брату,
выводя имущество из-под угрозы конфискации.
Репутация парижских сержантов была невысокой, они
часто были замешаны в различных преступлениях. Но,
несмотря на активность, возможности продвижения для детей
сержантов были невелики. Бернар Килье попытался проследить
судьбы студентов, одариваемых сержантами. Увы, никого из
них не удалось обнаружить ни среди офисье, ни среди
адвокатов Парламента или Шатле.^2
На основании сохранившихся описей имущества, брачных
контрактов и прочих документов, Бернар Килье в своем
исследовании сконструировал некую чиновничью иерархию:
высшие чиновники - советники Парламента - советники Шатле
- адвокаты Парламента - адвокаты Шатле - нотариусы -
прокуроры Парламента - прокуры Шатле - сержанты. Причем,
качественный разрыв был, по его данным, между сержантами и
прокурорами Шатле, с одной стороны, и всеми остальными - с
^^Quillier В. Ор. cit., Р. 561.
64
другой. Средняя стоимость имущества по описям у сержантов
составляла 153-175 ливров, у прокуроров Шатле она
колебалась от 255 до 836 ливров; они жили чуть ли ни как
нищие, тогда как у прокуроров Парламента и у нотариусов
средняя стоимость имущества доходила до 1,5 тысяч ливров, а
у адвокатов она колебалась от 3839 до 27500 ливров. В
принципе, эти данные вписываются в картину, составленную
нами на основании анализа дарений студентам. Правда, у меня
не сложилось впечатления о бедственном положении последней
группы, особенно прокуроров Шатле. Видимо, дарения
студентам дают несколько сглаженную картину.
При относительно равных (во всяком случае - на
начальных стадиях) издержках на образование, представителям
низших слоев чиновного мира приходилось куда больше
выкладываться, чем советникам, адвокатам и даже нотариусам.
Но уловить степень этой напряженности семейных ресурсов
очень трудно.
Итак, чего мы добились заново выстраивая на основании
косвенных данных чиновную иерархию, утопая в подробностях,
вместо того, чтобы воспользоваться готовой схемой того же
Бернара Килье?
Во-первых, удалось дополнить ее: к прокурорам и
сержантам Шатле, без сомнения, надо причислить стряпчих;
во-вторых, получить набор признаков пониженного статуса
дарителей-чиновников. Это - уменьшение числа повторных
дарений, числа рент и их размеров; появление коллективных
дарений и дарений неразделенных прав на наследство;
исчезновение таких объектов дарения, как сеньории, фьефы,
мельницы, лес, сокращение числа упоминаний о метериях и
фермах. Если для предыдущих категорий мы лишь
предполагали наличие неких признаков Престижности” и
Приниженности”, то здесь они вполне убедительны. Кроме того
- на верхних ступенях чиновной иерархической лестницы
дарители изредка вспоминали, что они дворяне или сеньоры.
На нижних - что они ”буржуа”. Долговые расписки остаются,
их число даже увеличивается по сравнению с числом рент, но
они представляют собой либо гонорары за оказанные услуги,
либо плату за сдачу комнат или за содержание учеников на
пансионе, что также является специфической формой
деятельности низших чиновников.
Обратим внимание, что число дарений по прямой линии
остается довольно высоким: судейская мелкота не расставалась
65
с надеждой увидеть своего сына среди людей со степенью, что
отражено и в мотивациях дарений. Посторонних же студентов
они почти совсем не одаривали, так как не нуждались ни в
защите своего скромного имущества за счет университетских
привилегий, ни в помощи на судебных процессах - в залах
Дворца юстиции или Шатле они чувствовали себя как рыба в
воде. Ведь и родственные связи их по большей части
замыкались в судейской среде. Характерно, что ни разу не
встретился, например, родственник-крестьянин.
Полученные наблюдения попытаемся теперь применить
при анализе оставшихся групп парижских чиновников и
судейских, чье место на иерархической лестнице трудно
определить по одним лишь формальным признакам.
До сих пор мы имели дело с представителями тех
должностей и занятий, чье положение для нас в принципе было
ясным изначально. То, что президент счетной палаты ”выше”
прокурора Шатле - очевидно и без изысканий Б.Килье. Но
есть немало "чиновников”, (как правило, не "сбитых” в ряды),
чей статус заранее определить трудно. И в данном случае мы
вправе применить выделенные нами признаки. В одну из таких
групп можно попытаться объединить вспомогательный персонал
и представителей низших звеньев администрации: различного
рода приставы, секретари, клерки, королевские сержанты (не
путать с сержантами Шатле) .63
63В
эту группу входили: приставы (huissiers) - королевский пристав
Парламента (№ 3346), ординарный королевский пристав Большого
совета (№ 795), пристав Шатле, бывший также конным сержантом
(№№ 1829, 4094); секратери (greffiers), парламентский секретарь по
представлениям (greffier des présentations de Parlemrnt) (№ 1752),
секретарь епископского суда (des officialité de Paris, № 2117); клерки и
помощники - клерк гражданского секретариата Парламента (clerc du
greffe civil, № 809), клерк граданского секретариата Шатле (№ 2038),
клерк секретариата Шатле (без уточнения, № 466), клерк-помощник
секретаря Казначейства (№ 2999), помощник секретаря Палаты монет
(№ 1734); и, наконец, просто парижский клерк (№ 5272), а также
королевский докладчик (?) audiencier в Шатле (№ 4714), королевский
фьефный сержант в Шатле (sergent freffé, № 3276), королевский
сержант в Шатле (№ 4403), сержант королевской юстиции из
предместий Нотр-Дам-де Шамп и Сен-Жак (Кадр № 7), а также
нотариус и прокурор церковного суда (Notaire et procureur es cour d'Eglise,
№ 2010).
66
Между этими 16-ю дарителями единства, конечно, не
было. Одни получали королевское жалованье, другим платил
их патрон, кто-то всю жизнь так и просидел над
переписыванием бумаг, а для другого техническая работа по
составлению финансовых отчетов явилась лишь первой
ступенькой блестящей карьеры. Пристав большого совета часто
видел короля. Клерк Парламента, не выходивший из
бесконечных коридоров Дворца правосудия, чествовал лишь
одного монарха - его величество короля Базоши, покровителя
чернильниц, перьев и шутовских представлений,
разыгрывавшихся по весне писцами Парламента. Из всех
дарителей больше одного раза в актах фигурируют лишь один
сержант Шатле и сержант Нотр-Дам де Шамп (КАДР №7).
КАДР № 7
КОРОЛЕВСКИЙ СЕРЖАНТ НИКОЛЯ ФИЛОН -
ДОБРАЯ ДУША.
№ 971
Катрин Ронпале,. вдова Жана де Гав и Пьера
Серолькура, сеньора де Форж, проживающая в Нотр-Дам
де Шамп в Паризи, в доме Николя Филона, королевского
сержанта юстиции в Нотр-Дам де Шамп,
- Дарение указанному Николя Филону своих прав на
ферму Монтебан в цензиве сеньора де Волура (близ Ливра
и Гонесса ), на земли и дом в Виллер и Сакле,
- в вознаграждение за хорошее обхождение и
любезности% оказанные ей вышеназванным одариваемым.
8.марта.1543.
№ 1450
Пьер Буссар, экюйе, сеньор в Гатинэ, ”находясь ныне
на одре болезни в предместье Парижа близ ворот Сен-
Жак, в здании тюрьмы,
- Дарение Пьеру Филону, сыну Николя Филона,
королевского сержанта юстиции в Нотр-Дам де Шамп,
своему крестнику,
67
- пяти арпапов луга на реке Безонде в Гатинэ, чтобы
помочь ему содержать себя в учении”.
2.сентября. 1544.
№ 1451
Пьер Буссар, экюйе, сеньор Септфонтэна в Гатинэ,
- Дарение Николя Филону, королевскому сержанту
юстиции Нотр-Дам де Шамп в Паризи,
- пяти арпапов земли близ ветряной мельницы в
Септфонтене, (приход Мулон), за хорошее обращение со
стороны одариваемого с дарителем, как во время его
болезни, в коей он пребывает до сих пор, так и во время
заключения его в тюрьме Шатле.
24. июня. 1547.
№ 2480
Жаклин Анго, вдова Раулена Лежена, проживающая
на Парижском валу, за воротами Сен-Жак:
- Дарение Пьеру Филону, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, сыну Николя Филона,
королевского сержанта в предместьян Сен-Жак и Нотр-
Дам-де Шамп,
- своих прав на наследство Гюга Анго и Катрин
Вузан, своих отца и матери и Робера Анго, своего дяди.
24.июня.1547.
№> 4162
Жан Окок, крестьянин, проживающий в Пти Се,
- Дарение Николя Филону, королевскому сержанту
юстиции Нотр-Дам де Шамп в Паризи,
- дома с садом и виноградника на территории Се, а
также всех расписок, по которым он должен получить;
при условии обеспечения его содержания, хорошего и
соответствующего его достоинству (bien et deuement selon
sa qualité, и выдачи ему ежемесячно 5 турских су на мелкие
расходы, принимая во внимание, что он уже стар, в
68
возрасте 80-ти лет или около того, и поэтому не может
более ни заниматься своими делами, ни управлять своим
имуществом, и что у него нет ни детей, ни других, кто бы
мог его опекать.
23. марта. 1552.
Анализ родственных связей дает неожиданно пеструю
картину. Отец клерка гражданского секретариата Шатле -
купец-крестьянин из Пикардии. Это - первый крестьянский
родственник, упомянутый судейским. Братья другого клерка и
прокурора-нотариуса церковного суда - парижские купцы-
бужуа. Дарение королевского пристава Парламента
заслуживает особого внимания. Его племянник-студент
получает ”дом в окрестностях Дре на улице Бургеврель, в
просторечии называемый ”Большой каменный дом”, огород на
территории Парижа, на месте которого сейчас строится дом, и
сумму в 150 ливров, которая была обещана Мадлене Бушер,
жене дарителя, еще к ее первой свадьбе - дядей, Тома де
Бударом, экюйе, дворянином псовой охоты короля (Verdier de
Passy l’un de gentilshommes de la vénerie du Roi,.№ 3346). И
хоть именитый дядюшка не торопился с выплатой обещанных
денег, да и Мадлен Бушар была уже во втором браке, но все же
пристав Парламента сильно выделялся по своим связям из
среды ”крапивного семени”. Впрочем, не он один имел связи
при дворе - отцом клерка-помощника секретаря Казначейства
был гоффурьер (fourier du roi). Итак, гетерогенная группа
демонстрирует большую, чем в других группах, гетерогенность
социальных связей.
Число дарений по прямой линии в этой группе достаточно
велико - 70% (12 актов). Четверо дарителей упоминают ренты
- клерк канцелярии Шатле (№ 466), и все три сержанта:
Сержант - пристав передает ренту в 100 су, которую платили
ему с родительского имущества (№ 4094) и еще какую-то
ренту зерном (№ 1829). Королевский сержант Шатле
упоминает ренту в 10 ливров за дом в Париже на улице
Кенканпуа, столь любимой судейскими. В этом же акте он
передает сыну расписку на И золотых экю, подписанную
неким стряпчим (№ 4403). Фьефный сержант упоминает три
расписки и ренту, не уточняя их размеров (№ 3276). Так
Объективные” признаки понемногу начинают рабатать. Чисто
формальные критерии побудили меня сперва выделить в одну
69
группу всех сержантов. Однако объекты дарения буквально
"разорвали” это единство. Различие между сержантами Шатле
и прочими сержантами слишком велико.
Указания на недвижимость встречаются в двух третях
всех актов - парижские и провинциальные дома, дома в
деревне, огород, виноградники, участок земли. Секретарь
епископского суда упоминает любопытный объект дарения -
tuillerie - мастерскую по производству черепицы (№ 2117).
Лишь один из клерков дарит неразделенные права на
наследство отца-крестьянина.
На основе этих немногочисленных данных можно
предположить, что эта группа при всей своей разнородности
явно выше уровня сержантов Шатле и сопоставима со
стряпчими и прокурорами Шатле. Вспомним, кстати, что мы
уже встречали довольно состоятельного дарителя-стряпчего,
который был ранее клерком Пале (№№ 1161, 1964).
Небольшую группу можно составить из дарителей.
упомянувших лишь свое обладение степенью. Это - магистр
искусств (№ 2526), бакалавр канонического права (№ 2272),
два лиценциата канонического права (№ 2892, 3721) и
лиценциат римского права (№ 1011).
Как мы убедились, дарители из числа чиновников не
склонны были указывать на обладание университетскими
степенями, я могу назвать лишь адвоката парламента,
лиценциата римского права и стряпчего, обозначенного, как
бакалавр обоих прав. Таким образом, у нас очень мало
сведений, чтобы определить место этих дарителей в системе
иерархии судейско-чиновничьего мира, да и сама
принадлежность их к этому миру достаточно проблематична.
Лишь одно дарение - лиценциата канонического права
адресовано сыну, три - племянникам, одно - "постороннему
студенту". Это соотношение настолько отличает их от
остальных групп чиновников и судейских, что можно
заподозрить принадлежность дарителей со степенями к
духовенству. Однако Николя Пуссен, "прозванный Пари",
упомянутый вначале как баккалавр, а после как стряпчий,
переводит имущество племяннику, но делает это совместно со
своей женой, что, естественно, снимает предположение о его
духовном сане.
Пьер Остье, лиценциат канонического права,
адресовавший дарение сыну, производит впечатление вполне
респектабельного дарителя, не ниже "адвокатского” уровня: Его
70
сын - студент в Бурже, а это, как мы уже убедились, весьма
престижно. Лиценциат дарит фьеф, ренты, имущество в
Монтаржи, расписку на 180 ливров, и оговаривает, что все это
досталось ему в наследство от братьев и сестер, чей статус, к
сожалению, не указан. Само дарение оформлено как ”аванс
наследства” (avancement d’hoire). Такая формулировка
отличает обычно достаточно солидные дарения, которые сами по
себе еще не свидетельствуют о высоком статусе дарителя: одно
дело - перевести несколько рент на имя студента обычным
порядком, и совсем другое - перевести часть наследства,
перечислив объекты дарения (своего рода ”завещание в
рассрочку”). Однако, набор престижных признаков
показывает,что Пьер Остье был выше уровня стряпчих или
прокуроров Шатле. Мотивация дарения ”чтобы содержать себя
в учении и купить книги - характерна для мира судейских,
хорошо информированных о потребностях студентов.
Другой лиценциат канонического права переводит
племяннику приобретенные права на наследство некоего
булочника. Лиценциат римского права дарит землю
постороннему студенту ”в вознаграждение за оказанные им
добрые и любезные услуги”, что нетипично для парижских
судейских. Дом и земли в деревне переводит племяннику и
магистр искусств.
Бакалавр канонического права одаривает племянника
курьезным образом. Он передает ему права на возмещение
ущерба, нанесенного каменщиками; которых наняли соседи:
Франсуа де Сент-Андре - президент Парламента, Робер Дуде -
президент Счетной палаты и вдова Гильома Люилье -
докладчика прошений королевского Дворца. Боюсь, что даже
университетские привилегии не помогут скромному бакалавру
и его племяннику выиграть процесс против столь
могущественных офисье (№ 2272).
Итак, лиценциаты и бакалавры не образуют группы с
устойчивыми специфическими признаками. Во всяком случае,
незначительное число актов не позволяет нам эту специфику
уловить.
То же можно сказать и об оставшихся 17-ти дарителях,
занимавших не вполне понятные мне должности. Ясно только,
что эти дарители не входили в систему парижских чиновных
корпораций.
71
Прежде всего, это различные Финансовые чиновники/*4*
Казначей отряда коннетабля Монморанси (№ 3429); казначей
отряда покойного господина де Сент-Валье (№ 3027) ;
контролер сборов с домена Бретани (по-видимому, речь идет о
сборах с вымороченного имущества controleur des mortes- payes
de Bretagne) парижский буржуа (№ 2492); и еще один
обладатель непонятной должности контролера (controleur de la
Manque de Paris, №№ 1204, 1411); бывший сборщик и
инспектор (receveur et voyeur) города, превотства и округа
Парижа (№ 484); вдова сборщика штрафов и судебных
пошлин Парламента (№ 821), чиновник,связанный со сбором
соляного налога или с его откупом (mesureur de sel № 293), а
также сержант тальи парижского элексьена, участник
коллективного дарения экюйе Николя де Трео (КАДР № 2)..
Из обладателей этих финансовых должностей только два
контролера и сборщик судебных штрафов адресуют дарения по
прямой линии. Полковые казначеи передают имущество
племянникам, как и бывший сборщик и инспектор Парижа.
Правда, последний совершает свое дарение, будучи
заключенным в тюрьму Консьержери. Чиновник соляного
ведомства адресует дарение своему дяде-студенту, что, как я
уже отметил, указывает, скорее, на приниженность социального
статуса.
Пожалуй, только один даритель из их числа может
достаточно уверенно претендовать на сравнительно высокое
место в чиновной иерархии, это - Жан Сежурна - ^contrôleur
de la Manque”. Он единственный, кто составляет повторное
дарение на имя сына, который также получает дарение от
своего дяди, владевшего частью сеньории Дампьер (seigneur de
Dampier en partie, (№ 3361).65 Помимо наследственных прав
на сеньорию Дампьер, студент Жорж Сежурна получает от
отца долговое обязательство, подписанное Робером Стюартом,
маршалом Франции, на 365 ливров и 4 мюида зерна.
Возможно, это не частный заем, а оплата каких-то военных
поставок, оформленных в виде сделки между финансистом и
(То есть - люди, занятые сбором или выдачей денег. Их следует
отличать от представителей юстиции в области финансов - того же
Бриссонэ, например.
6^В актах есть еще один Жан Сежурна - экюйе, сержант и
хранитель леса в Сен-Жермен-ан-Лэ (№ 1507), но его родство с
семьей контролера не установлено.
72
маршалом. Такая практика была довольно распространенной.
Кроме того, Жан Сежурна перевел на имя сына права на
возбуждение тяжбы против двух парижских купцов по поводу
заключенного между ними соглашения о «покупке строевого
леса (№ 1411). Строевой лес (haute futaille) фигурирует в
дарении и другого контролера, сын которого получает третью
часть леса, купленного год назад с позволения короля у
аббатства Святой Троицы в Вандоме, и в других местах, с тем,
чтобы студент ” лучше содержал себя в учении” (№ 2492).
Характерно, что состоятельный, но не связанный с
суверенными куриями контролер, указывает на то, что он
парижский буржуа - полноправный член городской общины.
Для скромного прокурора Парламента или Шатле гораздо
важнее принадлежность к прославленной и могущественной
корпорации
В дарении вдовы сборщика штрафов Парламента сын
получает землю без каких-либо дополнительных указаний.
Должность, которую занимал его покойный отец, вряд ли была,
как считает Килье, важной и прибыльной. Во всяком случае,
как мы уже убедились, Шарль Гюедон, также собиравший
штрафы Парламента, предпочитал именовать себя адвокатом.
Братом казначея отряда Монморанси оказывается
парижский адвокат,, отец студента. Но даритель, похоже,
передает имущество всей семье: студенту, его отцу-адвокату и
его жене.
Из всех финансовых чиновников лишь двое упоминают
ренты. Это чиновник соляного ведомства (ренты в 50 и 12 су)
и посаженный в тюрьму Консьержери сборщик-инспектор
Парижа (рента в 20 парижских су и несколько расписок). Не
похоже, таким образом, чтобы эта группа чиновников, за
исключением двух контролеров, обладала особым престижем.
Более того, они производят впечатление маргиналов среди
остальных дарителей-чиновников, чаще помогая племянникам,
чем своим детям.
Еще меньше мы можем сказать об оставшихся шести
чиновниках. Бывший лейтенант ночной стражи (lieutenant de
guet), парижский буржуа, дарит дом в Париже студенту, о
котором известно только, что он сын покойного купца и
находился позже под опекой некоего парижского буржуа, но о
степени родства с дарителем ничего не сказано (№ 3736).
Кавалерист королевской ордоннансовой роты под началом
герцога Вандомского переводит вместе с женой на имя
73
племянника имущество в окрестностях Санлиса. Причем
фамилия студента не совпадает ни с фамилией кавалериста, ни
с фамилией его жены (№ 1151).
Стрелок парижского прево переводит на имя брата-
студента права на дуэр своей жены, вдовы парижского мясника
(№ 4951).
Следующие дарители могут быть как городскими
рыночными чиновниками, так и какими-то торговцами и
ремесленниками. Это - cribleur de blé (возможно - контролер
качества зерна), парижский буржуа, живущий на все той же
улице Кенканпуа. Он переводит на имя сына дом в деревне и
земли, но составляет этот акт совместно со свояком -
провинциальным ремесленником, изготовлявшим футляры.
Напомнить, что коллективные дарения были очень редки среди
парижских чиновников (№ 767).
"Porteur de grains aux Halles de Paris", бывший, возможно,
чиновником Рынка или каким-то транспортником, передает
сыну, как и стрелок парижского прево, права на дуэр своей
первой жены, а также расписку некоего булочника из Сен-
Лорана на 60 су в счет оплаты покупки одежды (№ 5366).
Расчеты такого рода свидетельствуют о крайней скромности
дарителей. Столь же неопределенно положение Юбера Брюне,
доставщика соли (porteur de sel), еще одного из родственников
или свойственников Николя де Трео (КАДР № 2).
И, наконец, вдова "balancier” - весовщика (?) дарит
постороннему студенту права на движимое имущество в своем
доме, а также не виноградник на территории Шарентона и
ренты из наследства своего дяди, бывшего присяжным
виноторговцем, то есть одновременно и купцом, и сборщиком
косвенного налога на вино (№ 8). И уж совсем сиротливо
выглядят дарения, попавшие сюда лишь потому, что их некуда
больше деть: неразделенные права на наследство передают
своим племянникам ординарный королевский хирург (№ 2636)
и фурьер (поставщик) господина де Сенсак (№ 1884).
Чиновники этого ранга, если их вообще можно назвать
чиновниками, демонстрируют одновременно и свою
отчужденность от судейской среды, и набор признаков
социальной приниженности. Отличительной их чертой была
большая интегрированность в среду парижских буржуа.
Впрочем, для построения каких-либо гипотез у нас попросту
нет данных.
74
Итак, предположение о водоразделе, проходившем в мире
чиновников между адвокатами и прокурорами, можно признать
верным. Выработанные На основе анализа дарений критерии
престижности/приниженности позволяют расположить на
лестнице чинов большинство разных должностей. При этом
существуют и иные возможности для группировок. Например -
члены судейско-чиновных корпораций с одной стороны - и
"маргинальные чиновники" (т.е. не связанные с корпорациями)
- с другой. Число последних было в реальной действительности
очень большим, но они представлены в актах гораздо слабее.
Любопытным критерием "маргинальное™” служит сокращение
числа дарений по прямой линии. Если даже прокуроры Шатле
или судебные приставы гораздо чаще склонны были одаривать
своих детей, то различного рода финансовые чиновники - своих
племянников.
Б.ПРОВИНЦИАЛЫ.
Реалии жизни их изучать труднее, здесь не было таких
крупных корпораций, как Шатле, Парламент и иные
суверенные курии. Группы, которые удается выделить, могут
включать себя двух-трех дарителей, что, конечно, необычайно
затрудняет анализ. Поэтому я вынужден был как-то укрупнять
подразделения чиновников, выделяемые согласно занимаемым
ими должностям.
В первую группу по аналогии с Парижем я объединил
тринадцать владельцев судебно-административных должностей -
оФисье.66
Должности представлены самые разные - и я не взялся бы
ни выстраивать их иерархию, ни судить на этом основании о
б^Сюда входят дарения первого президента Счетной палаты Руана
(№ 1236), Руанского же королевского нотариуса-секретаря (№ 858),
бальи Мелена - королевского советника (№ 1017), королевского прево
города Реймса; бывшего также генеральным казначеем герцогини де
Гиз (№ 4480), прево Ланьи (№ 4850), прево Бриенон л’Аривьер (№
1416), капитана Лак-ан-Барга в Бургундии (№ 4222), вдовы капитана
и шатлена Фер в графстве Форе (№ 3386), вдовы генерального
лейтенанта бальяжа Санса (№ 1125), генерального лейтенанта
бальяжа Манта и Мелана (№ 120), вдовы лейтенанта по уголовным
делам (” криминального лейтенанта”) бальяжа Витри де Шато-Тьерри
(№ 1915) и ”криминального лейтенанта” суда в Монморильоне (№№
645, 738), вдовы генерального лейтенанта в Виль-дю Руа (№ 3549).
75
статусе дарителей. Понятно, что Первый президент суверенной
курии Нормандии относится к ряду высокопоставленных
чиновников - он и студенту передает долговое обязательство на
огромную сумму в 1359 ливров. Но и у капитана бургундской
крепости, должность которого я отнес бы к разряду
малозначительных, братом оказывается могущественный Пьер
дю Шатель, епископ Орлеанский, "grand aumônier du Roi",
который ведал раздачей королевской милостыни и был
приближенной королю особой.
Только один из офисье составил повторное дарение: это
отличает группу как от дворян, так и от советников и адвокатов
Парламента. Но зато во всех актах, кроме одного, дарения
передается по прямой линии - видимо, надежды на социальное
воспроизводство и на продвижение связывались ими с
университетским образованием. Сказанное относится не только
к судейским, но и к представителям административной власти,
так наз. "чиновникам короткой робы"; Так, лейтенант по
уголовным делам бальяжа Витри де Шато-Тьерри имел степень
лиценциата права. Такую же степень имел и покойный капитан
из графства Форе и его сын тоже упомянут в акте как
лиценциат права, владеющий ныне должностью отца. Это не
мешало, однако, ему именоваться студентом университета.
Королевский прево в Реймсе назван экюйе-сеньором.
Сеньором назван и капитан Бургундской крепости. Он, а также
вдова капитана из Форэ, упоминают в актах цензивы и
феодальные платежи. Лейтеннат по уголовным делам из
Монморильона перечисляет среди объектов дарения дворянскую
усадьбу и феодальные ренты. А бальи Мелена передает сыну
целый остров, входящий в цензиву аббатства Сен-Дени.
Но в отличие от дворян и парижских чиновников ренты
упомянуты лишь в трех актах. Трижды названы также и
долговые обязательства. Поэтому ни о каких средних
величинах говорить невозможно.
Если не считать брата-епископа (№ 4222), остальные
родственные связи, отраженные в дарениях, не отличаются
высоким уровнем. Купцами были: брат лейтенанта по
уголовным делам (№ 2645), дядя королевского нотариуса-
секретаря (№ 858), свояк генерального лейтенанта Виль-де-
Руа (№ 3549, см. КАДР № 8). Только у бальи Мелена брат
был адвокатом Парламента (№ 1427). В этой группе имеются
два дарения неразделенных прав на наследство (№№ 120,,
76
858). Все сказанное несколько отличает эту группу от их
парижских коллег.
Мотивации дарений содержатся в трех актах, два случая
достаточно тривиальны, но третий заслуживает внимания:
Вдова капитана из Форэ передает сыну-лиценциату долговые
обязательства и право на сбор недоимок по благородным и
ротюрным рентам в Бурбонэ, Форэ и в окрестностях Парижа
”в вознагржадение за услуги по ведению судебных тяжб, как в
Париже, так и в других местах, а также с тем, чтобы он мог
лучше содержать себя в учении” (№ 3386).
Характерную группу составляют провинциальные
Финансовые чиновники.**? В нее входят 16 дарителей, то есть
свыше пятой части всего корпуса провинциальных чиновников,
тогда как в Париже их доля не превышала 5 процентов.
В состав группы включены 5 элю, возглавлявших сбор прямых
налогов в округах-элексьонах; 8 различных сборщиков
(receveurs) ^8 и з контролера.
Эти дарители выглядят гораздо щедрее провинциальных
офисье. 16 финансовых чиновников составили 24 акта, не
уступая в этом отношении дворянам. Есть и другие признаки,
свидетельствующие о престиже и благополучии дарителей.
Один из них (элю) назван экюйе (№ 1437), четверо -
сеньорами. Кроме того, различные указания на обладание
сеньориальными правами на получение феодальных платежей
есть в актах еще пятерых дарителей.
Девять человек (60%) передают ренты, что превышает
дворянские показатели. Правда, средний размер ренты невысок
- 4,5 ливра; но это если отказаться от учета акта одного из
контролеров, упоминавшего ренту в 333 ливра 6 су 8 денье
(№ 4473). Кроме того, в акте одного из элю передается
небольших рента в 40 су, но с недоимками за 24 года. Один из
сборщиков дарит парижскую муниципальную ренту на сумму
в 10 ливров, вспомним, что такие ренты были большой
редкостью даже среди парижан.
67Впрочем, провинциалами я их называю по должности и на том
основании, что они не упомянуты в качестве "demeurant a Paris". При
этом, как и священники, они могли быть и парижанами.
б^Один из них - Флорен Ленуар - был не королевским, а
сеньориальным чиновником - сборщиком господина Жана де Моно,
сеньора Оденк в Бри. См. КАДР № 8.
77
Четверо дарителей упоминают долговые расписки на
суммы от 25 до 500 ливров. Любопытно, что их должниками
были достаточно солидные люди, например: некий сеньор,
генерал финансов, вдова королевского гвардейца (№ 2555).
Весьма любопытен круг родственных связей этих
дарителей. Я ожидал, что они и подавно связаны в основном с
купцами. Действительно, свояком сборщика Жана Арнуля, был
парижский купец-буржуа (№ 2405), а сеньориальный сборщик
Флорен Ленуар - сын купца - в одном из своих дарений и сам
фигурировал как купец (КАДР № 8). Но эти два сборщика
упоминают также и о других чиновниках: свояком или
шурином Ленуара был Робер де Теплю - генеральный
лейтенант города Брей-сюр-Сомм (№ 3549), а свояком Жана
Арнуля - клерк секретариата Шатле (№ 466). Жан Лепрево,
сеньор Эбонна и ординарный сборщик бальяжа Санлис
оказывается втянутым в затяжной процесс со своими
родственниками, один из которых - Гильом Лепрево -
секретарь Палаты Вод и Лесов провинций Иль-де-Франса, Бри
и Шампани (№ 4806) .69 Свояком Пьера Каде, контролера из
Сезанна был Абзалон Пуле - grenetier pour le Roi (чиновник
соляного ведомства?) Сезанне (№ 640-643). Тот же Пьер Каде
упоминает в дарственном акте студенту Николя Пуле долговые
обязательства на различные суммы. В частности - на 500
ливров, ”за заботы, труды и расходы”, понесенные дарителем в
период пятилетнего опекунства над нынешней женой некоего
Рауля Алельма (№ 859). Любопытно, что в акте названо не
имя бывшей подопечной, а имя ее мужа, видимо хорошо
известного и студенту и дарителю. Через десять лет, в 1552 г.
этот же Рауль Алельм встречается в актах уже как
самостоятельный даритель, переводящий на имя племянника-
студента большую ренту в 333 ливра (№ 4473). Он именован
в акте контролером королевских складов в Mo (controleur de
69В
первом акте 1547 г. (№ 2494) Жан Лепрево упомянут в той же
должности, но отмечен как житель Парижа. Однако в актах 1553 г. он
фигурирует уже не как парижанин, а как сеньор Эбонна.
Предприимчивый сборщик переводил на имя сына сеньории,
феодальные права, усадьбы в окрестностях Эбонна, ренты в Компьене
и Нуайоне, права на ведение затяжных процессов по поводу
наследственных земель.
78
magasin du roi). Воистину, тесен был мир финансовых
чиновников!^
КАДР № 8
ЛЕНУАР И ТЕМПЛЮ: КУПЦЫ, СБОРЩИКИ, ЧИНОВНИКИ,
СЕНЬОРЫ
№ 1430
Флорен Ленуар, сын покойного Жана Ленуара, купца в
Амьене,
- Дарение Роберу Темплю, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, своему племяннику,
- двух домов в Амьене: один - на рынке Эстап, под
знаком Золотой Бороды, примыкающий задней стеной к
дому Роз, и другой - близ рынка, где раньше висел знак
Горных вершин (Au-delà les monts”).
29.марта 1544.
N9 1937
Катрин de Лабрей, жена Франсуа де Монсо, шевалье,
сеньора де Вилекублей, находящегося ныне в путешествии к
Святому Иоанну Иерусалимскому,
- Дарение Флорену Ленуару, проживающему в Амьене,
ее родственнику,
- дома в Брей-сюр-Сомм, на улице Шевалье и
маленькой рощицы в Невиль близ Брей, на берегу реки
Соммы.
3.декабря 1545.
^®Перед нами тот редкий случай, когда даже наша выборка
позволяет говорить о социальной группе не только в понимании
историков (общность социальных характеристик), но и в
социологическом значении, т.е. о социальной общности, члены которой
общаются друг с другом чаще, чем с остальными людьми. До сих пор
такими группами были формальные объединения, например, адвокаты
Парламента, прокуроры Шатле. Здесь же - единство иного рода.
79
№ 2717
Флорен Ленуар, проживающий в Амьене,
- Дарение Роберу Темплю, студенту, обучающемуся в
Парижском университете.
Своих прав на наследство отца, Жана Ленуара, и
своего брата Жака Ленуара, на дом в Амьене, перед
набережной, примыкающий сзади к дому Святой
Екатерины, и на луга, называемые ”.лесные луга” вне
территории Амьена.
2. декабря. 1546.
№ 3100
Флорен Ленуар, сборщик Жана де Монсо, Сеньора
Оденк-ан-Брей, проживающий в Амьене,
- Дарение Роберу Темплю, регенту и студенту,
обучающемуся в Коллеж де Бургонь Парижского
университета, своему племяннику,
- земель в Во, приход Оденк-ан-Брей.
29. марта 1544.
№ 3324
Катрина де Лабрей, госпожа де Карпуа и де Фонтэн-
Ле-Капи, вдова Франсуа де Монсо, шевалье, сеньора де
Вилекублей.
Дарение Роберу де Тюмплю, магистру искусств,
обучающемуся на медицинском факультете Парижского
университета,
- недоимок по рентам и половины дома в нераздельное
владение в Вилекублей, близ старого замка.
3. декабря 1545.
№ 3549
Жанна де Молен, вдова Робера де Темплю,
генерального лейтенанта города Брей-сюр-Сомм, и Аглая,
Шарлота и Мария де Темплю.
80
- Дарение Роберу de Темплю, обучающемуся на
медицинском факультете Парижского университете, их
сыну и брату,
- в честь его учения, части дома в Брей-сюр-Сомм,
перед крестом, где обычно висит знак Бургундского герба,
и того, что причитается им получить с вдовы и
наследников Антуана де Темплю, их брата и опекуна.
М.февраля 1550.
№ 3841
Жанна де Молен, вдова Робера Темплю, генерального
лейтенанта Брей-сюр-Сомм,
- Дарение Роберу Темплю, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, своему сыну,
- своих прав на земли на территориях Невиль, близ
Брей-сюр-Сомм, Мерланкур в Брей-сюр Сомм и Простор.
8.января 1551.
№ 4502
Флорен Ленуар, купец в Амьене,
- Дарение Роберту Темпл/ç, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему племяннику,
- прав на фьеф между Лионом в Сантерре и Розье
Пикардийским, проистекающих из наследства его отца и
брата.
27.июля 1542 .
Но совершенно неожиданно оказалось, что эти вполне
состоятельные и процветающие дарители менее других склонны
одаривать своих детей-студентов. Им адресовано лишь восемь
актов, то есть половина - меньше, чем в большинстве групп
чиновников, включая сержантов Шатле. В шести случаях
дарения адресуются племянникам ”по женской линии”, и в
двух - ”по мужской”. Племянникам они помогали столь же
охотно, что и сыновьям.
81
Это может быть и простой случайностью: 16 человек - не
слишком большая группа.^ Но если перед нами - нечто
большее, чем случайность, то, может быть, дело в том, что
воспроизводство этой группы уверенных в себе,
предприимчивых чиновников было в меньшей степени связано
с университетским образованием? Это вполне возможно, хотя
Эсташ Гримон, элю Манта (владелец сеньориальных и
земельных рент со своего фьефа), имел степень лиценциата
прав (№ 2456).
Во всяком случае, они даже чаще, чем чиновники иных
групп были склонны использовать привилегии студентов для
разрешения спорных вопросов. Так, сеньор де Гильевиль,
бывший сборщик ординарных доходов Орлеанского домена, в
1548 г. дарит сыну-студенту остаток (reliquant) долга
наследников Любена Туше, своего помощника (commis) по
сбору ординарных доходов в период с 1517 по 1523 г.
(№ 2667). Сборщик Николя Лепрево в 1553 г. переводит на
имя сына права в процессах по разделу имущества и по делу о
неправедной продаже (Vente sa vil prix), начатых еще в 1524 и
1525 годах (№№ 4360, 4806). Элю Антуан де Валь одаряет
племянника достаточно спорными правами на какую-то часть
суммы от продажи сеньерии Некам Луи Фертелю, генералу
финансов (du 1/4 des quints et requints, № 2555). Он же передает
долговое обязательство вдовы королевского гвардейца, а также
суммы, причитающиеся ему за труды и хлопоты в различных
процессах по делу об этом обязательстве в Палате прошений и
в Парламенте.
Мотивации дарений упоминаются в трех актах. Одна из
них носит типовой характер (”en faveur de son estude”, № 4473)..
Вдова королевского элю Шартра дарит племяннику земли,
цензы и ренты, а также "прощает” (remise) ему все расходы,
понесенные по оплате его пропитания, содержания,
приобретения книг, обучения”. Это дарение сделано с тем,
чтобы он имел больше средств содержать себя в учении и
достичь знаний и степени” (№ 3581). Рауль Кайо, сборщик эд
и тальи в округе Манта - дарит сыну две фермы, часть
парижского дома, виноградники и ренты близ Блуа, 10 ливров
муниципальной ренты, движимое имущество ”с целью
содержать его в школах и в университетах, где он учится
Вспомним, однако, что и в дарениях восьми парижских
финансистов только в трех случаях одаривались сыновья.
82
сейчас и будет учиться дальше, а также с тем, чтобы избежать
судебного процесса в будущем и дать ему возможность жить
более достойно” (№ 2650).
Такие формулировки вполне могли быть высказанными и
парижскими чиновниками. Разве что у привинциальных
финансистов чуть больше меркантилизма в отношениях со
студентами.
Итак, группа богата, лишена каких-либо признаков
приниженности, но реже прочих чиновников одаривает своих
сыновей, напоминая таким образом своих парижских коллег.
Можно предположить, что эта особенность связана с
характером социализации членов группы. Социальное
воспроизводство и вертикальное продвижение детей
финансистов требовали универсистетской степени не столь
категорично, как карьера детей судейских. Положение
финансистов было довольно благоприятным, поэтому получение
степени не предоставлялось им столь вожделенным путем
наверх, как для прокуроров и стряпчих.
Обратимся теперь вновь к группам, чей
профессиональный статус априорно требовал университетской
степени. Это - шесть провинциальных адвокатов. Половина из
них названы также лиценциатами прав7^ Повторное дарение
только одно (№№ 801-802: два дарения, зарегистрированные в
один день). Четверо адресуют дарения сыновьям. Сведений о
родственных связях мало: отец королевского адвоката в
шатленстве Грей (Greie) был чиновником соляного ведомства
(гренетье) в том же городе (№ 936).
Два адвоката обладают рентами, одна из которых
зерновая. Еще двое упоминают долговые расписки, в том числе
на сумму в 100 экю, подписанную Фелибером де Боже,
епископом Вифлиемским. Упомянутый уже королевский
адвокат шатленства Грей назван также экюйе, однако
”престижных” объектов дарения сеньориального характера в
актах адвокатов не встречаются. Впрочем, группа столь мала,
что подвержена любой случайности.
К сожалению, в актах нет сведений о родственниках, но
ряд признаков указывает на высоких социальный статус
лиценциатов, один из них - Франсуа Биго из Амьена - экюйе
(№№ 2581, 3275), в другом дарении передается сеньория
^Характерно, что из двух дюжин парижских адвокатов о своей
степени вспомнил лишь один.
83
(№ 670). Три дарителя владеют рентами. В одном акте
указаны долговые обязательства на суммы в 172 ливра и
7 ливров (№ 1433).
Лиценциат Рауль Маль указывает на цель дарения. Она
заключается в том, "чтобы помочь сыну содержать себя в
парижских школах, ради любви к нему, а также чтобы сын
стал порядочным человеком ” homme de bien". Лиценциат Жорж
Трувтер из Шато-Тьерри дарит сыну два долговых
обязательства, подписанные неким сеньором, недоимки по
зерновой ренте, составляющие крупную сумму 654 ливра и
ренту в 25 ливров. Все это должно служить сыну так долго,
"сколько тот будет учиться и посещать школы королевства"
(tant et si longuement que ledit escolier sera estudiant et hantant les estudes de
ceroyaulme, № 1433). Группа лиценциатов отличается от своих
парижских коллег большей однородностью и более высоким
уровнем престижности.
Если парижские реалии можно распространять на
провинцию, то мы вправе перейти теперь к чиновникам
судебно-административной сферы, которые располагались по ту
сторону проведенного нами барьера, т. е. к тем дарителям, чье
социальное воспроизводство не предполагало обязательного
обладания степенью, а университетское образование являлось
средством вертикальной мобильности.
Таковы - прокуроры и нотариусы. Они образуют группу
из 12 дарителей, составивших 14 актов. Шестеро были
прокурорами в провинциальных судах, кроме того один из
прокуроров назван также сборщиком, другой - стряпчим, а
один был также нотариусом. К этой группе я отнес и секретаря
суда, королевского нотариуса, и стряпчего, и "просто"
нотариуса.
Дарители этой группы уже не именуют себя
лиценциатами, равно как нет среди них и дворян. Но два
дарителя названы сеньорами (№№ 1314, 3921), один указал в
качестве объекта дарения ценз, (№ 3110), другой - часть
фьефа (№ 2608).
Об их родственных связях известно немногое - брат
прокурора, сеньора Реньо де Муши (№ 1314) - советник
Шатле, братом амьенского прокурора Жана Биго назван
84
парижский купец-буржуа (№ 2608). Семеро^ из двенадцати
дарителей (т. е. 60%) адресуют дарения детям, трое -
племянникам, двое - кузенам.
Ренты упоминаются только в двух случаях (№№ 949,,
1314). Зато кредиторами выступает половина дарителей. Среди
обязательств названы разные суммы, в том числе - расписка
мельника на 77 су и явно просроченное обязательство некоей
дворянки на 144 ливра, датированное еще 1519 г.
Их мотивации дарений очень красноречивы. Секретарь
суда из Новийона передает студенту дом, с тем чтобы тот мог
"лучше содержать себя, достичь степени доктора на факультете
медицины" (№ 3114). Это, кстати, единственное во всем
корпусе пожелание медицинской карьеры. Прокурор
королевского суда в Монтлери передал сыну два дома и
виноградники, "чтобы тот мог лучше содержать себя в коллеже
и университете и чтобы он смог содержать в университете
своего младшего брата (№ 3012). Один из прокуроров
переводит пятую часть наследственного фьефа на имя сына-
студента, "чтобы избежать процесса” (№ 2608).
Антуан Маршан, сеньор де Берго, нотариус и шатлен
Ампельпюи в Божоле, дарит все свое движимое и недвижимое
имущество сыну "за добрые и любезные услуги и с той целью,
чтобы тот смог лучше содержать себя в университете,
продолжить обучение в нем и извлечь плод мудрости "aquerirle
fruict de science" (№ 3921).
Королевский нотариус и прокурор из Бур-Аржентея
передает своему племяннику и крестнику ценз, земли, луга,
виноградники, дом, "fumier" (навозохранилище ?) и права на
различные держания. Этот дар совершен "по доброй любви
дарителя к своему племяннику и крестнику, "чтобы тот мог
лучше содержать себя в школах, достичь мудрости и попасть в
число людей знания" (parvenir au faict de science et au nombre des gens
de savoir), a в указанном учении иметь книги и другие
необходимые вещи" (№ 3110).
Это дарение может служить для провинциальных мелких
чиновников, тем же, что и акт Этьена де Биери - для дворян.
Здесь и рачительность близкого к земле хозяина, и
^Правда, в это число я включил дарение Обри Лепажа - секретаря
суда, передавшего дом студенту-медику Жану Лепажу (№ 3114).
Степень родства в этом акте не указана.
85
информированность о проблемах студенческой жизни,^4 и
наивное красноречие провинциала, проговаривающегося о своей
заветной мечте, о своей вере в то, что университетское
образование открывает двери в блистательный мир
интеллектуальной и социальной элиты.
В дарениях девяти провинциальных стряпчих, к
сожалению, информации о мотивах дарений нет. Напомню, что
стряпчими (praticien) были также один из прокуроров и один
из нотариусов. Семь дарений адресованы детям. Ни дворян, ни
сеньоров, ни даже владельцев сеньориальных прав среди
стряпчих уже нет. Чаще всего они передают скромные
деревенские дома. Так/Фримен Гэнэ, стряпчий в светской
курии Марли-сюр-Мари, передает сыну земли, огород и часть
дома, крытого соломой (№ 2216, см. также №№ 497, 2857,
4028, 4251). Ренты не упоминаются ни разу; двое стряпчих
являются кредиторами, причем известна сумма лишь одного
обязательства в 20 золотых экю, подписанного сельским
священником (№ 75).
В этой группе появляются коллективные дарения и
передачи неразделенных прав на наследство. Стряпчий Жан
Барре из города Лупа (Шартрский диоцез) вместе с шурином
Жаном Гияром, слесарем из Лупа, передает своему пасынку,
покойный отец которого был мясником, права на наследство
тещи и тестя, куда входило имущество, расположенное в
Бургундии, Иль-де Франсе, Перше и Нормандии (№ 2430).
Судя по родственнным связям, тесть стряпчего был мелким
купцом или ремесленником, действовавшим на локальном
уровне. Откуда же у него владения, разбросанные Луары до
Ла-Манша? Это - одна из многих загадок наших дарителей.
Достаточно странным выглядит и другое коллективное
дарение. Антуан Гюерино, стряпчий светской курии и
купец (!), проживающий в Кокэне, приход Морепа, а также
Жан Сюро, "пахарь” и купец, проживающий близ Монфор-
Амори, от своего имени и от имени Катрин Гюерино, своей
жены, передают брату и свояку-студенту Гильому Гюерино
права на наследство Жака Гюерино, их отца и тестя, прево
Шевреза. Через два года крестьяник Робер Фоше из прихода
Мольер и его жена Мари Оже, бывшая прежде вдовой Жиля
^^Указание на необходимость иметь книги было своеобразным
тестом на приобщенность к университетской культуре.
86
Симеона, дарят права Мари Оже на дуэр от первого мужа тому
же Гильому Гюерино, их брату и свояку (№№ 2922, 3771).
Видимо, Мари Оже была единоутробная сестра Гильома
Гюерино, только так можно объяснить разницу их фамилий.
Если она уже была один раз замужем, то, вероятно, что она
родилась от первого брака матери студента. Странно, что дети
прево, которого я не задумываясь отнес бы к группе офисье,
занимают столь скромное положение: дочь замужем за купцбм-
”пахарем”, падчерица - и вовсе за ”простым пахарем”, а сын -
стряпчий в такой дыре, что и названия без смеха не
выговоришь О’Кокэнь”, ”Кокань” - страна лентяев: можно
представить, какая там была ”светская курия”!) Наверное, мы
столкнулись, наконец, с редким в нашем корпусе актов
случаем отрицательной вертикальной мобильности - статус
детей явно ниже родительского. Последней надеждой оставалась
университетская карьера Гильома^.
Невысокий уровень родственных связей демонстрирует
дарение Эдмона Гарнье, стряпчего из Лангра. Он передал сыну
права на ведение процесса против Жана Гарнье-старшего,
виноградаря из окрестностей Тоннера (№ 496). Братом
стряпчего из Пюиссо был мясник из того же города (№ 137),
правда другой его брат оказался стряпчим в Париже (№ 598).
Выше других по своему положению находился свояк стряпчего
из Шартра - он был прокурором Парижского парламента
(№ 2382). Таким образом, за исключением семьи Гюерино,
круг.социальных связей этой группы более чем скромен:
простые гаражане и сельские жители, судейские невысоких
рангов.
В целом число провинциальных прокуроров, нотариусов
оказывается относительно меньшим, чем в Париже, но и в их
актах отражены те же тенденции: исчезновение престижных
объектов дарения, сокращение числа рент при некоторм
относительном росте числа долговых обязательств. При этом
^Возможен, хотя и менее вероятен, иной вариант: Гильом -
старший сын, надолго застрявший в университете (поскольку в
университет, действительно, чаще отдавали старшего сына). Тогда
Антуан - совсем юный начинающий практик, набирающийся опыта в
захолустном суде, а Мари - дочь от второго и менее удачного брака их
матери. Мари очень рано успела выйти замуж, овдоветь и снова выйти
за крестьянина.
87
провинциалы, как и парижане, большую часть актов адресуют
детям, связывая с этим надежды на социальное продвижение
семьи.
Если эти группы судейских в провинции и в столице
вполне сопоставимы друг с другом, то провинциальные
сержанты ничего общего с сержантами парижскими не
имеют..9 дарителей этой группы, составившие 10 актов,
производят впечатление людей вполне респектабельных, что
подтверждается и сведениями об их родственных связях.
Сеньором был дядя жены сержанта лесной стражи - экюйе
(№ 1507), зятем Мишеля Раффрона, сержанта-хранителя
королевского заказника, оказывается егерь из Сен-Жермен-ан-
Лэ (излюбленное место королевской охоты). Последний был
женат на сестре студента, которому и передавал права на часть
наследства своих родителей: ”по.доброй любви и с тем, чтобы
тот лучше мог содержать себя в школах” (№ 2452). В 1545 г.
Мишель Раффрон передал сыну небольшую ренту в
30 парижских су (за сад, засаженный деревьями), ”с тем,
чтобы он мог лучше и достойнее содержать себя в обучении
каноническому праву в Париже” (№ 1691). А через год
дарения составила уже его вдова, передавшая его земли и
сеньерию, посадки ивняка (saulseyes), дома,
усадьбу,виноградники при условии погашения ее долгов и
выделения сыном необходимых средств для ее содержания
(№ 2098) 77 7 * * * * * * * * * * * * * * *7^ Среди них: сержант лесной стражи (sergent et garde en la forêt de
layeX экюйе (№ 1507), королевский сержант-смотритель королевского
заказника (garde de la garenne du Petit-Oalandais, №№ 1691,
2098),.королевский сержант - сеньор де Греанс и де Монт
(№ 3113) , жена сержанта из Дюнуа (№3573), королевский сержант из
Боса (№2639), сюда же я отнес егеря из Сен-Жермен-ан-Лэ (l'un des
gardes de la forêt, № 2452), a также еще три дарения: вдовы смотрителя
королевской почты в Божоле (№ 3758), королевского конюшего ”из
числа ста двадцати” (?) (chevaucher d'ecurie ordinaire du Roi du nombre des six-
vingts, tenant la poste pour le Roi), смотрителя королевской почты в Бовэ,
что в Гатинэ (№ 3706) и сеньора де Вилье, королевского квартирьера
(maréchal des logis du Roi, № 330)
^Семья Раффрон еще раз встречается и Инвентаре регистров: в
1549 г. Жан Раффрон, уже обозначенный как кюре Сен-Вакдриль в
городе Пек, передал брату, сержанту лесного суда (gruerie) права на
фьефы из наследства Мишеля Раффрона за 150 ливров (№ 3237).
88
Акты семьи Раффрон свидетельствуют о достаточно
высоком уровне: здесь и престижные объекты дарения, и
обучение сына на высшем факультете. Но, похоже, что все
ресурсы напряжены: хозяйство обременено долгами, мать не
оставляет за собой никакого имущества, в ход пошло
наследство свояка.
Шестеро дарителей (т. е. - 70 %) адресуют акты своим
детям. Трое - упоминают ренты: одну натуральную и две
денежные (в 20 турских и в 30 парижских су). Долговое
обязательство фигурирует лишь в одном акте - вдова
смотрителя почтовой станции в Божоле передает своему брату-
студенту долговые расписки, связанные с деятельностью
покойного мужа. Некий буржуа присужден уплатить 114
золотых экю за 12 снаряженных почтовых лошадей и 30 возов
сена; другой буржуа должен 21 золотой экю в качестве
рентной платы за 10 лошадей с упряжью и 6 возов сена
(№ 3758). Видимо, без помощи столичного брата, защищенного
университетскими привилегиями, вдова не рассчитывала
заставить должников расплатиться. О судёбной тяжбе речь идет
и в дарении королевского квартирьера Жана Левуайе, сеньора
дю Вилье. Вполне в духе миргородских нравов он передает
сыну-студенту право на взыскание денег по суду с некоего Луи
де Бастене, убившего свиноматку (№ 330).
Два оставшихся дарителя отнесенны мной к этой
категории лишь потому, что они находились на королевской
службе. Экюйе, сеньор Пьер де Саль из ордонансовой роты под
началом д’Агюйера передает племяннику право вести судебную
тяжбу против неких лиц, захвативших его земли и
разрушивших дом (№ 2040). Роллан Юре, стрелок
ордонансовой роты под командованием принца Ларош-Сюр-Йон,
проживающий в Нуайоне, дарит племяннику-студенту Жаку
Фурье ренту пшеницей и овсом, о также дом в Ферте
(№ 3425). Ниже перечисляются предметы движимого
имущества: товары, оставшиеся в лавке покойного отца,
лошадь, серебряная дарохранительница весом в 3 унции...
Далее следует подробный перечень драгоценностей, мебели и
утвари с указанием стоимости каждого предмета
своеобразный прейскурант, представляющий большой интерес
для истории материальной культуры. Таких перечней больше
нет ни в одном из актов нашего корпуса. Это дарение
составлено в 1550 г. накануне новой кампании против
Императора. Отпраляясь на войну Роллан Юре регистрирует
89
акт, по жанру удивительно похожий на посмертную опись
имущества, - очень распространенный тип документов,
открывающий неисчерпаемые возможности для изучения
социальной структуры и экономического бытия общества.^ ®
Но, конечно, акты военных разительно отличаются от дарений
чиновников.
Итак, чиновники в целом хоть и не являются самой
многочисленной категорией, все же представлены в корпусе
актов гораздо полнее всех прочих слоев пропорционально своей
общей численности, ”весу” в составе французского общества.
В актах чиновников мало дарений посторонним
студентам. Сравнительно немного судебных тяжб, хотя там, где
о них идет речь, демонстрируется большая изворотливость и
знание дела. Для чиновников почти всех рангов характерен
высокий процент дарений по прямой линии. Все это позволяет
говорить о том, что в их дарениях отражено чувство
уверенности и в необходимости образования, и в своих
возможностях делать его сыновьям.
Специфической чертой чиновничьих дарений может быть
названо и само их многообразие и индивидуальность.
Чиновники настолько хорошо ориентированы и в том, как надо
составлять нотариальные акты, и в том, что собой представляет
университетское образование, что они могут себе позволить
сохранить в дарениях свою индивидуальность, без учета
которой анализ просто невозможен. Действительно, у меня
часто возникало искушение просто пересказывать их дарения,
а не проводить какие-либо суммарные подсчеты. Но тем
значимее регулярности, неумолимо пробивающие себе дорогу
сквозь все многообразие индивидульных случаев.
Как уже отмечалось, внутри группы чиновников,
причастных к судебно-административным корпорациям,
существовал водораздел, проходивший где-то между адвокатами
и прокурорами, и связанный с положением дарителя
относительно университетской степени. Такое деление было
свойственно и Парижу и провинции. По мере движения
”сверху вниз” по ступеням иерархической лестницы
происходит убывание признаков престижности и нарастание 7878
70 Bourquin L. Les objets de la vie dans la première moitié du XVI-me siècle a
travers cent inventaires après décès parisiennes // Revue d'histoire moderne et
contemporaine. 1989, N 3, p. 484.
90
признаков приниженности. К первым относятся дворянские
титулы, престижные объекты недвижимости - сеньории, фьефы,
сеньориальные права, фермы и метерии; большая доля
указаний на ренте и крупные долговые обязательства,
обладание степенью, указание на высокий уровень социальных
связей. Ко вторым - наличие дарений постороним студентам,
большое число передач неразделенных прав на наследство,
составление коллективных актов, преобладание среди объектов
недвижимости мелких виноградников и огородов, появление
среди родственников крестьян, провинциальных ремесленнков
и торговцев. Но даже и эти чиновники были более склонны
одаривать своих детей, чем помогать племянникам и иным
родственникам.
Мир чиновников можно разделить по меньшей мере по
трем параметрам: на высших и низших; на провинциалов и
парижан; на чиновников и судейских, связанных с
корпорациями, с одной стороны, и на "маргиналов” - с другой.
Для последних независимо от их материального положения,
которое может быть вполне приличным, характерен
сравнительно низкий процент дарений по прямой линии. Это,
возможно, связано с тем, что ни их собственное положение, ни
дальнейшее продвижение в избранной ими сфере деятельности
не было напрямую* связано с обладанием университетской
степенью.
При сопоставлении парижан с провинциалами бросается в
глаза то обстоятельство, что последние значительно реже
составляют повторные дарения. Кроме того, обращает на себя
внимание тенденция, которую можно было наблюдать уже на
примере дарений священников. Во-первых, в Париже можно
встретить больше дарителей из низших слоев данной
категории. Во-вторых, если дарители, занимающие высшие
места в иерархии парижского и провинциального мира
чиновников походят друг на друга, то низшие чиновники
провинции, уступая парижанам в численности, выглядят более
пестро. Отметим пока эти явлений и вернемся к ним, когда
будем сравнивать дарения иных категорий провинциалов и
парижан.
91
КАТЕГОРИИ 5, 6, 7:
БУРЖУА, КУПЦЫ, РЕМЕСЛЕННИКИ.
А. ПАРИЖАНЕ.
КАТЕГОРИЯ 5А "ПАРИЖСКИЕ БУРЖУА"
Первые три категории обладали формальными
признаками - терминами, указывавшими на их определенное
социальное качество. И мы без особого труда определяли
стоящую за ними социальную реальность. Чиновники не
обладали таким единым формальным признаком. Но знание
действительного положения дел дало нам возможность
объединить их в четвертую категорию. С "буржуа” дело
обстоит иначе. Мы имеем единый термин, позволивший
выделить пятую категорию. Но что скрывалось за ним? Чем
отличались горожане, назвавшие себя "буржуа” от прочих
своих соседей? Априорно на этот вопрос мы не можем ответить.
Для начала надо сопоставить разные категории граждан.
Доля провинциалов среди дарителей, обозначенных как
"буржуа”, ничтожно мала (17 из 252). Мы вернемся к ним
тогда, когда речь будет идти о провинциальных купцах и
ремесленниках.
Термин "буржуа" мог иметь самое широкое значение,
относясь ко всем горожанам или даже - ко всем ротюрье. ^9
Но в городской административной и юридической лексике
он имел более определенный смысл: так обозначали всех
горожан, проживающих достаточно долгое время в городе,
владеющих недвижимостью, пользующися городскими
привилегиями и выполняющих свои гражданские обязанности
(участие в выплате налогов, несение патрульной службы,
охрана городских ворот и т. д.). Важно было обладать правом
участия в муниципальной жизни: не только в выборах
городского совета, но и в жизни квартала и иных
790 расплывчивости этого термина в XVIII в., т. е. в эпоху четких
дефиниций "Энциклопедии", см. Кожокин Е. М. Французская
буржуазия на исходе старого порядка // Буржуазия и Великая
французская революция. - М., 1989. - С. 132-136.
92
территориальных формирований вплоть до "compagnie pour
boux” - компаний по вывозу нечистот
В этом смысле, кстати, определение "буржуа” в
общенациональном масштабе вообще нево’зможно, поскольку
набор муниципальных привилегий и, следовательно,
юридический статус буржуа был сугубо индивидуален в
каждом городе ^1
У термина "буржуа" существовало и более узкое
значение. Так называли состоятельных горожан, отошедших от
торговли и ремесла. Еще в начале XV века Кристина
Пизанская писала: "буржуа - суть те, кто происходят из
старых городских родов, имеют древние фамилии и гербы,
являются главнейшими жителями города, владеют
наследственными поместиями, домами и рентами, что позволяет
им жить на свои средства ("proprement”)^2. g этом смысле
термин употреблялся в Париже и в XVI в. Так, например, в
постановлении городского совета 1554 г. оговаривалось, что он
должен состоять из десяти чиновников, шести купцов и шести
достойных буржуа, не занимающихся никаким трудом или
продажей товаров, живущих своими рентами и доходами
(Bourgeois ne faisans aucun travaille ne traffic de marchandise, vivans de leur
rentes et revenues).
В нашем корпусе дарений можно встретить различные
значения слова "буржуа”. Прежде всего, так называются
многие дарители из числа купцов и ремесленников. Можно
предположить, что они и есть полноправные члены городской
общины, в отличие от тех дарителей, кто не обозначил себя в
актах как буржуа. Но чтобы проверить эту гипотезу, нужен
тщательный анализ дарений, составленных разными
категориями и группами горожан.
Привилегиями парижских буржуа обладали, по-видимому,
многие из представителей мира чиновников и судейских, если
^Registres des délibérations de Bureau de la ville de Paris. T.2, P.357; T.12,
P.79; Isambert... T.2, P.675; Le Roy de Lincy P. Histoire de l'Hotel de ville de
Paris.- P., 1846, PP. 295-353.
^Corcia J. di. Bourg, Bourgeois, Bourgeois de Paris from the Eleventh to the
Eighteenth century // Journal of Modem history, № 50, 1978, PP 207-233.
®^Pisan, Cristine de. Le livre du corps du policie / Ed. H. Lucas. Genève, 1967,
P. 176.
^Registres des délibérations de Bureau... T. IV, PP. 341-342.
93
не вообще все. Но почти никто не счел нужным отразить это в
актах. Как "буржуа” обозначены лишь двое стряпчих (№№
1405, 4106), королевский пристав Большого совета (№ 795),
контролер домениальных сборов в Бретани (№ 2492), "cribleur
de blé" - чиновник, контролирующий качество зерна (?)
(№ 767). Буржуа называет себя также бывший лейтенант
ночной стражи в Париже (№ 3736). Один из сержантов
Шатле фигурирует в повторном дарении как купец-буржуа
(№№ 748, 1238), другой обозначен как "буржуа Сен-Дени"
(№ 2703). 84
Прочие чиновники предпочли не отражать в актах свое
обладание правами буржуа. Но стоит ли удивляться молчанию
адвокатов? Ведь профессиональный статус был для них
настолько важнее прочих характеристик, что они очень редко
указывали, что они - дворяне или сеньоры. Все семеро
чиновников, обозначивших себя как "буржуа", относятся к
низшим ступеням служебной иерархии. Видимо, чувство
принадлежности к городской общине было слабее в этот период,
чем осознание себя королевскими чиновниками*^ .
В актах можно обнаружить, видимо, и оттенок более
узкого значения термина "буржуа". Большинство дарителей
этой группы указывает также сферу своей деятельности.
Например, "купец-буржуа" или "парижский буржуа-ювелир".
Но какая-то часть парижан названа просто "буржуа" без
каких-либо дальнейших уточнений. Не являются ли они теми
самыми рантье, которые отошли от практической деятельности
и, выражаясь языком Кристины Пизанской, "живут на свои
средства?"
**^Строго говоря, я должен был анализировать акты этих
дарителей отнеся их не к категории чиновников, а к буржуа, на правах
особой группы. Но столь малое их число лишает такой анализ смысла.
Можно утверждать лишь, что они составляли одну из наименее
обеспеченных групп среди прочих парижских буржуа.
^Политическая история Парижа XVI в свидетельствовала о
противоборстве чувства городской солидарности с привлекательностью
королевской службы. По оценке Робера Десимона Парижская Лига
была попыткой восстановить прежний приоритет городских ценностей.
См. Descimon R. Qui étaient les Seize? // Paris et IIle-de^France T. 34, 1983.
94
БУРЖУА - РАНТЬЕ
33 дарителя, обозначившие себя только как "буржуа”,
довольно часто помогали студентами и составили 40 актов. При
сравнительно большом числе повторных дарений лишь один
буржуа фигурирует в других актах с иной характеристикой:
Гильом д’О в дарении 1540 г. назван "купцом-буржуа”, а в
следующем году - просто "парижским буржуа”.
Трое буржуа названы также сеньорами (№ 430, 978,
2465), а один даже - экюйе-сеньором (№ 1184). Парижский
"буржуазкой” (Bourgeoise de Paris) названа также Катрин
Сегвин, вдова Жака де Вилье, виконта д’Арк (№ 1190). Надо
отметить очень высокую долю женщин в составе этой группы -
9 дарительниц.^^ Помимо четырех вдов парижских буржуа,
пятеро дарительниц сами, наподобие Катрин Сегвин,
именовались "буржуазками". Характерно, что в дарениях
других групп этот термин не употреблялся (№№ 1190, 1538,
1861, 3232, 3543). Парижская "буржуазка" Мари Десмор,
единственная из всех горожанок, выступает как
самостоятельная дарительница, без упоминания о том, что она -
чья-то жена или вдова (№ 1538). Нечто подобное мы
наблюдаем лишь у дворян.
Указания на родственные связи встречаются редко.
Единоутробным братом Катрин Сегвин, вдовы виконта, был
нотариус Шатле (№ 2185), братом (№ 3232) и отцом
(№№ 225-226) "буржуа" названы сеньоры, зятем (№№ 4262)
- парижский буржуа-хирург.
Подавляющее большинство - 80 % дарений адресовано по
прямой линии. Среди них в трех случаях имущество
передается внукам. Например, Дениз Лебоссю, "парижская
буржуазка", вдова Луи Гайана, купца-суконщика, парижского
буржуа, а перед тем - вдова Пьера Жирара, также купца-
суконщика, парижского буржуа, дарит внуку-студенту ренту
зерном, измеряемую по мерам города Mo (mesure de Meaux,
№1861).
Постороннему студенту адресовано лишь одно дарение
вдовы "буржуа".
Семеро дарителей фигурируют также в актах как
кредиторы. Сколь ни сомнительны средние величины,
86В
следующей группе, у купцов-буржуа их тоже 9, но это число
приходится уже на добрую сотню дарителей.
95
выведенные на основе столь мизерного набора данных, -
похоже, что и средний размер и среднее значение долговых
обязательств в актах буржуа (от 250 до 450 ливров), в целом
вполне достоверно отражает хорошее материальное положение
этих дарителей. Практически половина группы - 16 человек,
упоминает различного рода ренты, чей размер колеблется от 24
су на дома в Сен-Жермен-ан-Лэ (№ 3543), до 200 ливров
(№ 482). Среднее значение ренты составляет примерно 25
ливров, что превосходит данный дворянский уровень. Так же
как и у дворян, в дарениях буржуа немало натуральных рент.
Это в основном зерновые ренты, и лишь Гильом Куане
передает сыну ренту "деньгами и курами на земли, которые
надо будет превратить в виноградники, и на лес” (bois taillis).
Также передается рыбный пруд близ Корби (№ 4529).^
Среди объектов недвижимости парижские дома названы
лишь в трех актах. Хотя только, один буржуа передавал
сеньорию, следует помнить, что еще четверо дарителей этой
группы назвали себя сеньорами. В актах встречаются фермы и
метерии, мельница, земли. Только в одном дарении
виноградник упоминается без иных видов недвижимости,
отдельно (№ 4262).
Неожиданно довольно высока доля дарений неразделенных
прав на наследство (5 актов, т. е. - 15% - таких дарений очень
мало в актах как дворян и чиновников, так и других групп
буржуа). О некотором отличии этой группы от остальных
парижских буржуа говорит и сравнительно высокая доля
мотивировок (дарений) - все те же 15 %, тогда как в прочих
группах парижан этот процент в несколько раз ниже.
Итак, по объективным показателям группа "буржуа”
весьма близка к дворянам: высокая доля рент, значительное
преобладание числа рантье над числом кредиторов, солидные
суммы долговых обязательств, наличие престижных объектов
недвижимости. Похоже, что, если не все, то многие в этой
группе соответствовали представлению и Кристины Пизанской
и парижских муниципальных документов XVI в. о "буржуа-
рантье". Отойдя от дел в конце жизни, такие парижане
именовали себя просто "буржуа". В их группу входили и вдовы
купцов, свернувшие дела и жившие за счет доходов от
недвижимости и рент. Возможно, была в ней и какая-то часть
Вспомним, что упоминание пруда в актах - характерная
дворянская черта .
96
дворян, считавших для себя выгодным пользоваться правами
парижских буржуа.^8
Таким образом, хотя эта группа именуется в актах просто
”парижские буржуа”, во избежании путаницы мы можем
обозначить ее термином ” буржуа-рантье”.
"КУПЦЫ-БУРЖУА"
103 дарителя обозначены как парижские ”купцы-буржуа”
marchand et bourgeois - Рене Гаскон считал, что так обозначали
тех, кто специализировался на кредитных операциях, так как
лионский термин ”банкир” в Париже не был распространен.*^
Многие признаки свидетельствубт о том, что ”купцы-
буржуа” по своему положению стояли ниже дарителей
предшествующей группы. Лишь 10 купцов-буржуа выступают
с повторными дарениями. Среди них, кстати, и Жак Моруа,
обозначенный в первом акте как ”купец-буржуа”, а во втором -
просто как купец (№№ 691, 775).
При довольно большом числе дарений сыновьям и внукам
(63 акта - 60%) возрастает все же доля дарений по боковой
линии - братьям и кузенам (10%). Два купца-буржуа
передают имущество посторонним студентам. В шести случаях
дарители участвуют в составлении коллективных актов вместе
с другими родственниками.
Мы имеем много указаний на социальные связи купцов-
буржуа (22 дарения). В семи случаях родственниками
оказываются также парижские купцы-буржуа, но группа
родственников в целом разнородна, еще семь актов упоминают
родственников-провинциальных купцов. В двух случаях речь
идет о ремесленниках. У двух купцов-буржуа отец (№ 10) и
дядя (№ 4660) оказываются крестьянами, еще у троих
дарителей родственники принадлежат к миру чиновников. Брат
одного из них - клерк секретариата Шатле ( №№ 147, 466), а
свояк - сборщик (№ 2405). Свояк другого дарителя - клерк
церкви в Бри (№5136). Зять четы парижских купцов-буржуа
бывший королевский комиссар в Мелене (№ 2904).
^Такими выгодами были юридические и экономические
23привилегии, в частности право продажи вина со своих участков без
обложения.
Histoire économique et sociale de la Fiance. P., 1977, T. 1, P. 304.
97
Но ометим, что сеньоров нет как среди купцов-буржуа,
так и среди их родственников. Исключение может составлять
лишь Николя Ленорман, купец-буржуа (№ № 1107-1108),
чей сын - Жанк де Юре назван в другом акте племянником
уже известной нам Катрин Сегвин, вдовы виконта (№ 1190).
Но у нас нет твердой уверенности в том, что речь идет об
одном и том же студенте.^
17 купцов-буржуа передают различные долговые
обязательства. Часто они выступают в качестве кредиторов
провинциальных купцов. Жан де Мусси передает сыну
расписку покойного купца из Курпье в Оверни на сумму 1076
ливров 8 су 6 денье (№ 2179), Венсен Лефевр, брат студента,
Чьими дядьями были клерк Шатле и сборщик (№ 2360),
упоминает расписки купцов из Мондидье и Компьеня на общую
сумму в 618 ливров, 16 су. Размеры остальных обязательств
скромнее - расписка на 40 ливров купца-бакалейщика из Сен-
Дени (№ 4322), обязательство в 20 ливров, подписанное
"перевозчиком по воде” (voituries par eau, № 1250),
обязательство в 18 ливров, 12 су и в 60 су, подписанные
купцами из Мелена (№ 2556) и т. д.
Трудно определить, являются ли эти расписки
результатом деятельности парижских купцов-буржуа в
качестве банкиров, или они представляют собой остатки каких-
то торговых сделок. Во всяком случае ясно, что дарители этой
группы и сами активно занимались торговлей (см. КАДР №9).
В одном дарении, например, речь идет о сумме в 25 ливров за
продажу 10 тыс. яиц (№ 839).
На основании таких дарений купцы-буржуа
представляются не банкирами, а скорее, оптовиками, которые
могут изредка выступать и в качестве кредиторов. В
целом,средняя сумма упомянутых расписок не превышает
80 ливров, что значительно меньше, чем в дарениях "буржуа-
рантье”.
27 купцов-буржуа, то есть чуть более четверти
указывали среди объектов дарения различные ренты. Их
средний размер также существенно уступал рентам
"буржуа"предшествующей группы и составлял лишь около 5
ливров. Еще одной чертой, отличавшей купцов-буржуа, была
сравнительно небольшая доля натуральных рент (всего 5).
90С
другой стороны, вспомним, что братом той же Катрин был
нотариус Шатле - не слишком большая шишка (№ 2185)
98
Только в одном дарении речь шла о платежах сеньориального
происхождения. В 1553 году Николя де Шуази-старший
передавал сыну - Николя де Шуази-младшему права на
сеньериальные доходы,уступленные ему 24 ноября 1551 г.
экюйе Гильомом де Ля Примудай и его супругой Шарлотой де
Шатийон (№ 4747). В другом дарении указывается
своебразная комбинированная рента: ”6 ливров, 2 курицы* и 6
цыплят, а также ценз в 6 денье за метерию близ Бримона”
(№ 4031).
Помимо этого указания на владение метерией в дарениях
передаются также права на одну ферму (№ 2983) и половину
метерии (№ 2811). Чаще всего среди объектов недвижимости
называются виноградники (в 8 случаях), просто земли (в 5
дарениях). Иногда дарения носят комплексный характер. Так,
Жан де Шанделье передает своему узаконенному сыну, все
имущество, ”принадлежавшее ему в деревне и на территории
Жюрье”. В частности - рогатый скот, овец и баранов, а также
урожаи с земель и виноградников в цензиве Жюрье и на
землях Басти в Аннекуре.
К А Д Р № 9
ТРИ ПОКОЛЕНИЯ ТЮРПЕНОВ, ПАРИЖСКИХ БУРЖУА
№429
Пьер Тюрпен, купец, парижский буржуа.
- Дарение Антуану Тюрпэну, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
- некоего количества шестов и жердей, хороших,
должного качества и товарных, приготовленных в порту
Жуази-де-Нобль на Йонне.
23. июля. 1541
№669
Пьер Тюрпэн, парижский буржуа.
- Дарение Антуану Тюрпэну, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, своему сыну,
- расписки на 251 ливр, оставшейся к оплате
поставок 300 больших мер (moules) дров и 16 мер
99
березовых дров, заготовленных в порту Во-де-Форж на
Йонне, близ Вильнеф-ле-Руа.
23. июля. 154 7.91
№ 702
Антуан Тюрпэн. мэтр мостов и парижский буржуа.
- Дарение Антуану Тюрпэну-младшему, студенту,
обучающемуся в парижском университете, своему внуку,
- ренты в 25 турских ливров, взимаемую с купца из
Сен-Мартен-сюр-Орес.
б.июня.1542.
№955
Пьер Тюрпэн, купец, парижский буржуа.
- Дарение Антуану Тюрпэну, студенту Парижского
университета, своему сыну,
- суммы в 474 турских ливра, составляющих
стоимость партии в 46 тысяч фашин и вязанок и партии
в 20 тыс. фашин и вязанок.
28.февраля. 1542
№ 1139
Антуан Тюрпэн, мэтр мостов и парижский буржуа.
- Дарение Антуану Тюрпэну-младшему, студенту
Парижского университета, своему внуку,
- ренты в 40 турских су.
5.октября. 1543.
№ 2058
Антуан Тюрпэн-старший, мэтр мостов, парижский
буржуа.
- Дарение Этьену Тюрпэну, студенту, обучающемуся в
парижском университете, своему внуку,
- дома и земель в Буа Буржэн, близ Диксмонта, с
урожаем, который Жан Леманже и его сообщники
^Эти акты зарегистрированы в серии Y88, fol.86 - остальные акты
этой серии датируются 1542 годом. Пьер Тюрпэн отнес в Шатле
старый акт, видимо, не получив, вовремя денег.
100
захватили и увезли силой и насилием ("par force et
violence").
22. мая. 1546.
Десять купцов-буржуа передают дома в Париже и
столько же - в провинциальных городах.92
Купцы-буржуа не склонны мотивировать свои дарения,
они делают это лишь в 4-х случаях, ограничиваясь
стереотипными формулировками (№№ 691, 4945). Один из
купцов желает студенту получить степень (№ 4511), а одна
вдова оговаривает обязательное условие: молить Бога за
дарительницу (№ 2811).
"ШЕСТЬ КОРПОРАЦИЙ".
Большим почетом в Париже были окружены
представители шести привилегированных корпораций, занятые
оптовой торговлей и организацией производства. Из их числа
часто избирались эщевены, во время торжественных процессий
они открывали шествие парижских буржуа. При праздничном
въезде в город короля они имели право нести королевский
паланкин. Их влияние на жизнь кварталов, приходов,
благотворительных учреждений было огромным.
В число шести корпораций входили суконщики,
бакалейщики, объединенные с 1484 г. с аптекарями, 93
галантерейщики, меховщики, колпачники, сменившие в 1541 г.
пришедшую в упадок корпорацию менял, и ювелиры. * 93^^Видимо какую-то судебную тяжбу отражает дарение Жана
Кларе, передающего в 1549 г. ренту в 6 ливров на дом в Париже по
улице Фоконнье, проданный еще в 1541 г. епископу Туля (№ 3090).
93 Несмотря на объединение, старые корпорации сохраняли
элементы автономии. Так, например, статуты аптекарей оговаривали
особую процедуру принятия шедевра, на которой присутствовали
доктора медицинского факультета университета. Felibien М.
Histoire.de la ville de Paris. T. 11. P., 1725, P. 928. Кстати, и
представленные y нас акты свидетельствуют об особых связях
аптекарей с университетом. Аптекарь Жан Пенеше в дарении назван
также "университетским присяжным посланником" (messager-juré de
l'Université, №№ 4370, 4372). Возможно, он выполнял также функции
университетского банкира.
101
В актах буржуа из числа ”шести корпораций” могут
обходиться и без термина ”купец”. Тем не менее, они были
именно купцами, непосредственно участвовавшими в процессе
производства. ”Благородство” их занятий объяснялось как
спецификой объектов торговли (дорогостоящие предметы
роскоши, предназначенные для знатных особ), так и тем, что
они не занимаются ручным трудом. Исключение составляли
лишь ювелиры, но они издавна находились на особом
положении под личным покровительством короля. Недаром
прославленным купеческим прево Парижа в период
Религиозных войн был ювелир Клод Марсель.
Эта группа представлена в корпусе актов 47-ю
дарителями. С учетом сказанного, дарители из числа шести
корпораций распределены следующим образом: 17 суконщиков,
14 ювелиров, 9 аптекарей и бакалейщиков (соответственно 5 и
4), 4 галантерейщика, и 2 меховщика и один колпачник. Эти
47 дарителей составили 55 актов. Повторные дарения
95
принадлежат меховщику,двум ювелирам и аптекарю.
Остальные случаи приходятся на долю суконщиков.
В повторных дарениях могут быть изменены термины,
характеризующие дарителя. Например, Фурри Песм в 1542 г.
назван просто "парижским буржуа”, а в 1543 г. - "купцом-
суконщиком, парижским буржуа” (№№ 28, 1197). Забегая
вперед, отмечу, что некоторое число суконщиков, ювелиров,
галантерейщиков и других фигурирует в актах и без указания
на то, что они буржуа. Следуя все тому же декларированному
ранее принципу формального подхода, я не включил их в
данную группу, а рассматривал в рамках категорий 6 и 7. Но
характерно, что те дарители из числа , буржуа "шести
корпораций”, которые составили повторные акты, ни разу не
забыли упомянуть, что они буржуа.
Практически в каждом третьем акте есть упоминание о
родственниках, большинство из которых составляют
провинциальные купцы и ремесленники (в 10 случаях). Свояк 959^Mouton L. La vie municipal au XVI-e siècle. Claude Marsel, prévôt des
marchands (1520-1596). Paris, 1930.
95№№ 3544, 4415 - в данном случае речь идет, собственно, не о
повторном дарении сыну, а о более сложной сделке. Гильом де Берри,
купец-меховщик (fourreur de robes) от имени сына-студента
подтверждает сделанный ранее перевод спорных имущественных прав
на наследство провинциальных родственников.
102
одного из ювелиров - прокурор Шатле (№ 4725), у другого
прокурором парламента оказывается отец (№ 1240). Это
довольно редкий случай, чаще всего мы встречали обратную
ситуацию: у отца-буржуа сын - чиновник или судейский.
Наверное, этот ювелир, Жан Авар, был младшим сыном в
прокурорской семье. Теперь же он помогает своему племянику-
студенту Луи Авару. Брат суконщика Жана Пуле - уже
знакомый нам санлисский каноник Адам Пуле (№№ 413, 662,
1564); свояк суконщика, Николя Фуро (№ 1555) также
хорошо известен. Это - предприимчивый адвокат Шарль
Гюедон .
Суконщик-шоссетье Франсуа Тронше в акте передает
права на взыскание долга с вдовы некоего Пьера Тронше,
крестьянина из Босса. Перед нами единственное упоминание о
социальных связях буржуа этой группы с сельским миром,
если, конечно, совпадение фамилии должника и кредитора
указывает на родственную связь.
Тот же Франсуа передает права на наследство некоего
купца из Орлеана. Но, судя по всему, последний не является
родственником дарителя, он просто отказал по завещанию
(legs) свои права.
70% дарений адресованы по прямой линии. В пяти
случаях имущество передается братьям и в восьми -
племянникам. Дарения посторонним студентам отсутствуют.
Один из актов составлен коллективом родственников: свояками
- парижским мэтром-стекольщиком и купцом-ювелиром
(№ 4010).
Достаточно любопытно соотношение кредитов и рент в
актах этих дарителей. Внешне - налицо явное преобладание
рент (у 35 % дарителей) над долговыми обязательствами
(17 % - восемь случаев). Это соотношение производит
благоприятное впечатления и напоминает ситуацию в таких
престижных группах, как дворяне и сеньеры, парижские
”буржуа”, адвокаты и офисье. Но долговые обязательства,
упомянутые в актах буржуа ” шести корпораций”, имеют, по-
видимому, некоторое отличие. Две расписки виконта Аваллона
на сумму 241 и 140 ливров упомянуты в дарении суконщика
Николя Фуко. Мы, к сожалению, не знаем какова природа
этого долга, как не знаем этого и для другого обязательства на
самую крупную сумму - 711 ливров, подписанного некоей
Шарлоттой де Монтон, и упоминающейся в акте, вдовы
ювелира (№ 4725). То же можно сказать и о принадлежащей
103
суконщику расписке королевского горного мастера (maître des
mines de Roy) (на 38 ливров 14 су) (№ 628). Зато известно, что
переданное суконщиком обязательство на сумму 210 ливров 10
су 10 денье является платой за поставку сукна другим купцам
(№ 1438). Все расписки, упоминаемые суконщиком,
поставляющим шелковую ткань, - того же происхождения, их
размеры - 373, 127 и 91 ливр (№ 1955). В целом, средняя
сумма долговых обязательств составляет около 220 ливров, что,
хотя и чуть меньше уровня "буржуа”- рантье”, но значительно
выше, чем у купцов-буржуа.
Из упомянутых 17 рент только две являются
натуральными. Если должниками буржуа "шести корпораций”
выступают люди, обладавшие престижем, то плательщики рент
явно к таковым не относятся. Крестьянин (№ 1250), сержанты
(№№ 1475, 4370) и лишь в одном случае-наследники купца
из Шевреза (№ 2044). Очень скромны и размеры рент. По-
настоящему крупную (в 250 ливров) ренту выплачивает
сержант Шатле галантерейщику (№ 1475). Она
конституирована в результате продажи парижского дома.
Остальные ренты - небольшие, выплачивающиеся в основном за
виноградники и деревенские дома, они не превышают в среднем
3-х ливров, что даже меньше уровня купцов-буржуа.
В трех актах упоминаются парижские дома, в девяти -
дома в провинциальных городах. В пяти - деревенские дома, к
которым относятся и иные строения: "низкая кухня” (№ 264),
”сарай с прессом” (№ 2194). Земля, виноградники и луга
названы в 8 актах. О передаче неразделенных прав на
наследство говорят семеро дарителей этой группы.
Акты буржуа "шести корпораций” производят
противоречивое впечатление: с одной стороны, дарители
выступают как вполне солидные кредиторы, а с другой - как
очень скромные рантье и владельцы недвижимости, лишенной
каких бы то ни было признаков престижности. Здесь возможны
два объяснения. Во-первых, акты могут отражать специфику
деятельности этих буржуа, имеющих дело с предметами
роскоши. Упоминание в актах расписок представляет собой
попытку принудить могущественных клиентов платить по
счетам. Во-вторых, могут отражать и общее положение купцов,
для которых движимое имущество составляло основу богатства,
тем более, - если оно еще не успело воплотиться в сеньориях,
фермах, рентах.
104
Внутри группы буржуа "шести корпораций" объекты
дарения распределялись неравномерно, что отражает
ТАБЛИЦА № 2.
Для меня было неожиданностью, что имущественная иерархия,
запечатленная в дарениях буржуа шести корпораций, в
основных чертах совпадает с порядком, зафиксированным в
муниципальных документах и проявлявшимся, например, во
время торжественных процессий, когда первыми шли
суконщики, за ними бакалейщики и аптекари, а замыкали
процессию ювелиры^
Таблица №2
БУРЖУА "ШЕСТИ КОРПОРАЦИЙ"
Корпора¬
ции
число
дарителей
число рент
ЧИСЛО
расписок
число
прав на
наследство
Суконщики
17
7
5
0
Ювелиры
Аптекари-
14
2
2
Л
5
1
бакалей¬
щики
Галанте¬
9
6
0
рейщики
4
2
0
0
В таблице видно, что на долю ювелиров приходится
больше всего дарений неразделенных прав на наследство, что,
как мы уже установили, указывает на некоторую
приниженность. Доля рент и долговых обязательств у них
почему-то очень мала. Аптекари-бакалейщики выглядят гораздо
обеспеченнее их, уступая, однако, суконщикам. Отметим, что
единственная рента, которая может хоть как-то претендовать на
сеньориальное происхождение (56 су ренты или сюрценза)
№ 2668), принадлежат суконщику; вспомним также, что
именно суконщики имели таких уважаемых родственников, как
адвокат и каноник.
^Biyant L. La cérémonie de l'éntrée 4a Paris au Moyen âge. "Annales.
E.S.C.",№ 3, p. 521.
105
КУПЦЫ-БУРЖУА С УКАЗАННОЙ СПЕЦИАЛИЗАЦИЕЙ
Некоторые купцы-буржуа отмечали также
специализацию своей деятельности. Это относится, например, к
четверым торговцам готовым платьем (fripier), четверым
виноторговцам,97 трем содержателям гостиниц (marchands-
hosteliers), трем рыботорговцам и т. д. Всего в эту группу
входят 29 дарителей, оформивших 31 акт. Таким образом она
уступает предыдущим группам буржуа по числу повторных
дарений. Более заметными становятся признаки
приниженности: четверо дарителей (14%) участвуют в
составлении актов (№№ 97,1047, 1658, 4454), есть дарение
постороннему студенту (№ 38).
Отраженные в актах родственные связи относятся к кругу
провинциальных купцов и ремесленников. Лишь в одном
случае родственником торговца готовым платьем, именованного,
кстати, в другом акте просто купцом-буржуа, оказывается
сержант Шатле (№№ 2057, 2066, 2369). Пятую часть всех
актов этой группы составляют дарения неразделенных прав на
наследство. Долговые обязательства упоминают лишь четверо
купцов этой группы. Расписка на самую крупную сумму в 277
ливров передается тем же купцом, который был в родстве с
сержантом (№ 2066). Виноторговец упоминает обязательство
на 12 ливров, подписанное неким королевским стрелком
(№ 2929), а торговец свечами и светильниками передает права
на получение денег за поставку свечей и масла на сумму 9
ливров (de six barilz d’huille de chenevys, jaugle de Rouen, №.
688).
Эти дарители оказываются неплохо обеспечены рентами.
О них говорится в 12-ти актах (т. е. в 40% случаев), в этом
они превосходят буржуа двух предыдущих групп. Средняя
величина рент - около 5 ливров. Максимальный размер ренты -
сравнительно небольшой - всего 60 ливров, конституированных
вдовой виноторговца (№ 939). Вторая по величине рента - в
15 ливров - выплачивается виноторговцу нотариусом Шатле
(№ 3161). Напомню, что размер самой крупной ренты в
предыдущей группе составлял 250 ливров. Общим для этих
97Один из них, возможно, был чиновником, контролирующим
торговлю вином и сбор косвенных налогов (Marchand-vendeur juré de
vins, № 3161).
106
двух групп является сравнительно малая доля натуральных
рент - в данном случае их всего три.
В одном из актов вдова marchand-megissier (кожевника
или торговца замшей), передавали некие сеньориальные права
в узуфрукт^®, но студентом был лишь один из четверых
внучатых племянников, которым было адресовано дарение.
Поэтому мне пришлось исключить этот акт из анализируемого
корпуса дарений.
Чаще, чем в других группах буржуа (в 4-х случаях)
упоминаются судебные тяжбы. В качестве объектов
недвижимости названы луга и огороды, земли и виноградники.
Здесь же упомянут и самый юный студент Жан Клере,
купец-отелье, парижский буржуа, передавал "права на дом
близ Сен-Кантена своему сыну-студенту Жану Клере, 9 лет
отроду” (№ 2756).
"МЭТРЫ-БУРЖУА”
Последнюю группу парижских буржуа составляют
мэтры-ремесленники. Среди них было двое портных (taileuir
des robes), двое каменщиков, один из которых гордо именовался
"мэтр, каменных дел бакалавр” (bachelier 'es ouvrages de maçonnerie,
№ 1521), два столяра, два хирурга и т. д. - всего 24 дарителя,
составивших 27 актов. Их родственниками были, судя по
актам, также в основном парижские и провинциальные
ремесленники. Среди мэтров-буржуа можно выделить Антуана
Тюрпэна, "мэтра мостов" (видимо, подрядчика или
архитектора, сын которого был парижским купцом-буржуа (см.
Кадр № 9). Для коллективного дарения племяннику-студенту,
объединились трое буржуа: "lunnetier” (оптик ?), столяр и
буржуа-шоссетье (№№ 96-97).
Буржуа Жан Барб, мэтр-стригальщик (tondeur) и
портной и его жена, Мишель Робер, от своего имени и от имени
Жака Робера, купца-мясника, проживающего в Фай-о-Лож, что
в Орлеанском лесу, их свояка и брата, дарят студенту
Филиппу Барбу, их сыну и племяннику, право на наследство
Матюрена Робера, сапожника из Шилье-о-Буа, что близ
Орлеана, их деда (№ 2260). Через два года тот же Жан Барб,
Q О
Portion de la terre et seigneurie des prés, dans le paroisse de Boissy sans
avoir”.Речь идет, возможно, о каких-то сеньериальных правах на луга
(№ 2810).
107
названные уже ”парижским буржуа, мэтром-стригалыциком”
(maître tonder de grande force), перевел права на наследство своей
тещи, жены крестьянина из Шилье - Жана Робера (№ 2803).
Таким образом, в двух актах запечатлен хрестоматийный
пример социальной мобильности - судьба четырех поколений
семьи Роберов из Орлеаннэ: сапожника из Шилье, его сына -
крестьянина из этого же местечка, его внука - мясника из
соседнего городка и внучки - жены парижского буржуа,
владевшего какой-то мастерской по обработке сукон, и наконец,
правнука - студента университета. Непонятные слова ”de
grande force” могут относиться как к производственному
процессу, отражая, скажем, использование каких-то
механизмов типа пресса, так и к объму производства.
Четверо дарителей упоминают долговые обязательства.
Портной передает расписку графа Даммартен на сумму 139
ливров ”за покупку четырех суконных платьев” (№ 31), один
из хирургов отмечает расписку на 15 экю-солей (№ 3279),
другой - обязательство в 8 золотых экю, подписанное
сборщиком прево города Лана (№ 400). 10 ливра 10 су должен
выплатить мэтру-каменщику некий купец из Морти (№ 1521).
По всей видимости, перед нами - счета за оказанные услуги,
получить по которым с клиентов наши почтенные
ремесленники надеялись лишь при помощи университетских
привилегий.
Указания на ренты содержатся также в дарениях четырех
мэтров-буржуа. 12 парижских су получает мэтр- fripier^ за
виноградники (№ 390), мэтр-художник (или маляр) также
говорит о ренте на виноградник, купленный у вдовы
санлисского купца (№ 868), ренту в 4 ливра, 3 су и 3 денье
получает за дом в Провене столяр (№ 189), а Антуан Тюрпэн
упоминает, как мы убедились, сразу две ренты (Кадр № 9).
Кроме Антуана Тюрпэна права на возбуждение судебного иска
передает племяннику также мэтр-стригалыцик (№ 1587).
Кроме пяти домов в провинции, недвижимое имущество
фигурирует еще в трех случаях, т. е. значительно реже, чем у
предшествующих групп буржуа. Семеро дарителей (т. е. почти
треть) передают студентам неразделенные права на наследство. 9999 в предыдущей группе я перевел термин "fripier” как "купец,
торгующий готовым платьем". Но в данном случае даритель назван не
купцом, а именно мэтром
108
Можно предположить, что мэтры-буржуа занимают низшую
степень в иерархии парижских буржуа.
Анализ 235 дарений парижских буржуа показывает, что
за различиями в терминологии скрывались вполне реальные
различия в положении дарителей. Наиболее состоятельными
оказываются парижане, обозначившие себя просто как
”буржуа”, следом за этими буржуа-”рантье” идут купцы-
буржуа и буржуа ”шести корпораций.” В последней группе
прослеживается также внутренняя иерархия: суконщики явно
занимают наилучшее положение. Буржуа-купцы с указанной
специализацией неплохо обеспечены рентами, но все же имеют
и признаки приниженности. Относительная приниженность
группы мэтров-буржуа уже не вызывает сомнений.
Первые три группы буржуа отличает, пожалуй,
сравнительно высокая норма представительства - ведь их в
нашем корпусе дарителей в три с половиной раза больше, чем
буржуа дцух последних групп. Тогда как в действительности
соотношение было, по всему судя, иным. Границы между
группами не были жесткими: при составлении повторных актов
дарители изредка могли указывать иной статус. Но при этом
они оставались в рамках категории ”буржуа”. Внутри этой
категории, конечно, ощущались различия между ”высшими” и
”низшими” группами, но они были, безусловно, менее
существенны, чем в категории ”чиновников”.
Признаки престижности/приниженности схожи с теми,
которые нам удалось выделить при анализе предшествующих
категорий. При движении ”сверху вниз” уменьшается и
средняя величина рент, и их число, доля рент приближается к
доле долговых обязательств, исчезают такие объекты
недвижимости, как сеньории, метерии, фермы, реже становятся
родственные связи с миром чиновников, растет число
коллективных дарений и передач неразделенных прав на
наследство. При этом изменения нарастают достаточно плавно.
Иногда, например, низшая группа по какому-то . показателю
может превосходить высшую. Характерно, что высокий процент
дарений по прямой линии (от 62 до 69%) остается стабильным
для всех групп буржуа.
Дарения 17 провинциальных буржуа лучше будет
рассмотреть вместе с актами остальных провинциалов.
Поэтому, не покидая Париж и его близкие пригороды,
109
обратимся теперь к дарениях купцов и ремесленников, не
обозначивших себя как "буржуа”.
КАТЕГОРИЯ 6А. ПАРИЖСКИЕ КУПЦЫ: ПОЧЕМУ ЖЕ ОНИ НЕ
БУРЖУА ?
85 парижан именуют себя купцами (или торговцами) -
"marchand”, но они обошлись при составлении своих дарений
без термена ” буржуа”. Среди них есть представители
специальностей, еще не встречавшихся нам: например,
мясники, булочники ЮО, торговцы лошадьми (courtiers des
chevaux), кошельники, шорники, зеленщики и т.д. Но есть и
дарители, по своим занятиям ничем, казалось бы, не
отличавшиеся от купцов-буржуа - книгопродавцы, купцы-
стригальщики, вино- и рыботорговцы, просто парижкие купцы
и даже те, кого можно было бы отнести к числу "шести
корпораций”: два галлантерейщика, семь колпачников, один
ювелир, вдова суконщика и суконщик, о котором, правда,
сказано, что он сам занят в производстве ("drapier drappant”,
№ 2538), что, видимо, имело принципиальное значение.
Что побудило этих купцов отказаться от чести быть
названными в актах парижскими буржуа? Может быть, это
было настолько неважным, что определялось простой
случайностью или субъективными причинами: забывчивостью,
стремлением откинуть пустую формальность, сэкономить место
или даже деньги, если нотариусам платили построчно?.
Но, оказалось, что у этих купцов практически не было
повторных дарений. А вот это уже - объективный признак,
отличающий данную группу от парижских буржуа.
Бросается в глаза еще одно различие - обилие актов, в
которых указан адрес дарителя. Например, "Валентен Робинэ,
парижский купец-зеленщик (fruitier), проживающий на улице
Сен-Мартен, прямо напротив церкви Сен Николя-де-Шамп”
(№ 2422). Такие дарения встречались и ранее, но их доля
была незначительной: у парижских буржуа она составляла
12%, а у чиновников - 9%. В группе же парижских купцов
адреса указаны у 67% дарителей. Вспоминаются слова
100К
этой группе я отнес тех мясников и булочников, которые
обозначены как "купцы” - marchand. При отсутствии этого
определения такие дарители относились мной к разряду
ремесленников.
110
Барбары Дифендорф, пытавшейся выяснить адреса парижских
муниципальных советников: ”Ремесленники и низшие купцы
указывали в нотариальных контрактах свою улицу или приход,
тогда как королевские чиновники делают это значительно
реже, часто ограничиваясь формулой ”в Париже”, что делает
этот источник малопродуктивным для изучения расселения
городской элиты”.101
Если чиновник передавал студенту дом в Париже, то он
старательно описывал его местонахождение, указывая не только
улицу, или близлежащую церковь, а иногда - и вывеску на
доме. Зато уточнять свой собственный адрес он не считал
необходимым - ведь он был человеком известным и уважаемым
в городе или, по крайней мере, в квартале, не то что какой-
нибудь зеленщик. Что же - мы получили, кажется, еще один,
чисто парижский, критерий приниженности группы дарителей:
рост числа актов с адресами.
Когда я еще только приступал к созданию ”базы данных”,
указания типа: ”проживаюший в парижском Сен-Марсель,
улица Курсен, перед церковью и монастырем Кордельеров
(№ 1135)”, я считал лишь уточнением парижского адреса.
Таким образом, в число парижан попали и жители ближних
предместий, примыкавших к городским стенам. ^2
Фактически они и были парижанами. Из их районов до
собора Нотр-Дам ходу было минут двадцать-двадцать пять, и в
повседневной хозяйственной, да и в политической жизни они
никак не были изолированы от Парижа, о чем свидетельствуют
и публикации нотариальных актов, й дневники парижан.
Но все же полное отождествление неправомерно. Если по
определению парижскими буржуа назывались полноправные
жители города, то, может быть, наши парижские купцы -
просто жители предместий, ничем иным, кроме своего адреса,
от дарителей-буржуа не отличавшиеся?
Я обратился к анализу актов дарителей, о которых точно
известно, что они проживали в предместьях. Во-первых, мне
удалось обнаружить там одного из парижских буржуа. Это -
Шарль Эстас, купец-бакалейщик, проживающий в Сен-
l^Diefendorf В. Paris city councillors in the sixteenth century: The
politics of patrimony. Princeton, 1983..
102a что это была за стена, сказал Панург: "корове пукнуть стоит
- и более шести брасов такой стены тотчас же рухнут наземь". Рабле
Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. - М., 1966, - С. 217 (Кн. 2, гл.15).
111
Марсель, именованный также парижским буржуа (№ 2044).
Во-вторых, из купцов, казалось бы, принадлежащих к числу
шести корпораций, которые указали свой адрес, но не
назвались "буржуа”, пятеро, действительно, проживали в том
же предместье Сен-Марсель, но семеро других жили в черте
городских укреплений. И, наконец, число жителей предместий
составляет чуть менее половины всех купцов, указавших свой
адрес - 25 человек. Таким образом, даже, если ограничиваться
купцами - небуржуа, живущими в старых кварталах Парижа,
то среди них дарителей, указавших адрес, будет все равно
больше, чем тех, кто этот адрес опустил (даже если и
предположить, что абсолютно все дарители, не указавшие адрес
жили внутри городских стен). Таким образом, обилие указаний
на точное место жительство в любом случае остается
специфической чертой этой категории купцов, отличающей их
от дарителей-буржуа. А то, что столь многие из них были
жителями пригородов, само по себе показательно как факт
социальной топографии Парижа.
Итак, группа купцов, не назвавших себя "буржуа”,
состоит из 85 дарителей. Если предположить, что указание
адреса может служить признаком приниженности, то уместно
было бы разделить дарителей-купцов по этому признаку. В
первую подгруппу тогда войдут 28 дарителей, не указавших
свой адрес, а во вторую - 57 дарителей с адресами. Парижские
купцы, как я уже говорил, не склонны были составлять
повторные дарения. В первой подгруппе число дарителей было
равно числу актов, во второй - книгопродавец Гильом Пассе
(см. Кадр № 10), составил 3 акта, но зато в трех других
случаях дарители составляли совместные акты, то есть на один
акт приходится по два человека. Поэтому. 57 дарителей
составили 58 актов.
Постороннему студенту адресуется лишь один акт
(№ 4136). 55 % дарений адресовано по прямой линии. Эта
величина, хоть и достаточно высока, но все же заметно ниже
доли таких актов в дарениях буржуа. Причем, между первой и
второй подгруппами различия были в этом отношении
несущественны.
Важным различием между подгруппами, заметным уже
невооруженным глазом, было то, что в первом случае
преобладали дарители, обозначавшие себя просто как
парижские купцы (11 человек, что составляет 39%). Среди
купцов, назвавших свой адрес, таких дарителей было только
112
восемь (14%). Несколько различались подгруппы и по
характеру отраженных в актах социальных связей. Для купцов
без адреса характерна большая их разнородность. Пятеро
дарителей оказались связанными с представителями своей же
среды - ремесленников, изготовлявших застежки для книг,
купцов - вышивальщиков, провинциальных купцом, главой
плотницкой артели, лоцманом. Но у стольких же родственники
имели более низкий статус. Тесть одного из купцов был
крестьянин (№ 889), как и отец торговца лошадьми (courtier
de chevaux, № 3535). Крестьянами были родственники еще
двух "купцов”-торговцев лошадьми (№№ 1799, 4855), -
степень родства осталась здесь неизвестной. Братом купца -
шоссетье, был слуга некоего дворянина из Боса (№ 1601). Но
при этом еще один сеньор из Боса, элю Антуан де Валь,
оказывается свояком другого суконщика - шоссетье и передает
имущество его сыну, своему племяннику (№ 2555). Тетка еще
одного суконщика шоссетье была замужем за прокурором -
стряпчим из Буржа (№ 709), а брат виноторговца держал в
Орлеане школу письма (tenant l'éscoie à l'escripture d'Orléans,
№ 601). Коллективных дарений y этих купцов было три (чуть
более 10%).
В подгруппе купцов с адресами доля таких дарений
превышала 15%. Родственные связи в этой подгруппе
отличались несколько большей однородностью - в 12 случаях
речь шла о родственниках - парижских и провинциальных
купцах и ремесленниках, в других - родственниками
оказывались священники (№ 114, 3659). Сестра суконщика
(drapier drappant) была женой провинциального стряпчего,
тетка колпачника была замужем за мэром и сборщиком
городка Марвиль близ Дре (№ 1623). Кристофер де Сира,
купец с улицы Мишель-ле-Конт, передает права на наследство
своего отца, Виктора де Сира, купца и сборщика в Анжу, а
также на наследство некоего Гильома де Сира, купца и mesureur
de charbon a Paris, т. е. купца, выполнявшего функции чиновника,
контролирующего торговлю (№ 2010). Крестьянином был
тесть зеленщика (№ 2429), братом купца с улицы Сент-Оноре
был подмастерье мельника (№ 114), в свойстве оказались
Гильом Пассе, книгопродавец, и Жан Бланшар, подмастерье
портного. На этом случае хочется остановиться особо
(см. КАДР № 10).
113
|| К А Д P № 10 II
|п^^ЕД^Я^^ЕЖДАКНИГОПР^АВЦ^ГЩЬ^^АССЕ_||
№402
Гильом Пассе, купец книгопродавец (marchand-libraire),
проживающий на холме Сент-Илэр, и Марта Пассе,
проживающая на улице Бобур.
- Дарение Франсуа Беро, студенту, обучающемуся в
парижском университете, их брату с материнской
стороны,
- всех наследственных прав, доставшихся им после
кончины Жана Пассе, их отца.
24 июля. 1541
№638
Гильом Пассе, купец-книгопродавец, проживающий в
Париже на улице д’Экосс, и Гильомета Уде, его жена,
- Дарение Франсуа Беро,студенту, обучающемуся в
Парижском университете, их брату и деверю,
- ренты в 25 парижских су на виноградники в Сен-Луп,
близ Орлеана.
5.апреля. 1542
№ 2030
Гильом Пассе, проживающий в Париже, Жан
Бланшар, подмастерье портного, проживающий в Париже
на улице Омер, и Марта Пассе, его жена,
- Дарение Франсуа Беро, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, их брату и свояку,
- наследственных прав, доставшихся им после
кончины Жана Пассе, по прозвищу Барбье, проживавшего в
Неви, их деда, и Жана Пассе, по прозвищу Барбье,
книгопродавца и типографа, их отца, включая дома, земли
и виноградники в Неви и Булей.
12. ноября. 1545
114
В свое время я истолковал случай с семьей Пассе как
проявление социальной деградации - брак дочери книгопродавца
с подмастерьем виделся мне явным мезальянсом. Оказавшаяся в
тяжелых материальных условиях семья связывала с
университетской карьерой единоутробного брата все надежды,
ради которых наследсвенные земли семьи Пассе переходили в
руки Беро.ЮЗ
Действительно, семья книгопродавцев, составившая целых
три акта, была никак не богаче других купцов, и эти дарения
не свидетельствуют о процветании семьи. Но я, возможно,
поторопился объявить брак Марты мезальянсом. Розыски по
опубликованным библиографиям показали, что ни Жан, ни
Гильом Пассе по прозвищу Барбье, ни разу ни фигурировали
на титульном листе или в колофоне парижских книг. 104
Следовательно,.они не предпринимали изданий за свой счет,
хотя тогда, в первой половине XVI века, это было еще
сравнительно просто. Пассе оставались, по-существу, или
ремесленниками, выполнявшими заказы, или мелкими
розничными торговцами, в то время как подмастерье Жан
Бланшар, видимо, был молод и, хотя бы теоретически, еще мог
стать мэтром-портным, сравнявшись в статусе со свояком или с
покойным тестем. ^5
Парижские купцы редко выступают в качестве
кредиторов. Купцы с адресами упоминают лишь о трех
расписках (что составляет 10%), размер которых известен в
двух случаях - обязательство на 18 ливров передает купец
(№ 2537), а купец-шоссетье, тот самый, чьим родственником
был сеньор-элю, упоминает о расписке на 14 ливров 16 су
(№ 2560). Для долговых обязательств это более чем скромные
ЮЗувароВ п.Ю. Городские слои... С. 92-93.
l^Renouard Ph. Documents sur les imprimeurs, libraires, carriers, graveurs...
ayant exercé à Paris de 1450 à 1600. P., 1901. Eodem. Répertoire des imprimeurs
parisiens, libraires, fondeurs de caractères d'imprimerie... P., 1965. Однако в
публикациях Ренуара нет акта 1524 г., где Жан Пассе назван
”словолитчиком (fondeur des lettres à imprimer), правда, его отцом в этом
документе назван Эдмон Пассе - "пахарь в Неви, что в бальяже
Труа", см. Coyecque Е. Recueil d'actes notariés relatifs à l'histoire de Paris. T. I.,
P., 1905, P. 466.
Ю5Собирая сведения о семье Пассе, я проверил заодно и
Бланшара. В публикацияи Куайака в 20-х г. встречаются акты некоего
Жана Бланшара, портного (conturier) с улицы Муфтар.
115
суммы. Напомню только, что тот же студент получил от своего
дяди-сеньора в числе прочего и обязательства на суммы в 400 и
в 25 ливров.
Купцы этой группы упоминают также три ренты - в 44
су и 6 денье (№ 1461), купец-шоссетье передает ренту в 100
су (№ 1898) и ренту в 10 ливров, которую должен получить
купец-fripier с дуэра своей тещи (№ 3987).
Среди дарителей-купцов, указавших свой адрес, также
лишь в трех случаях говорится о долговых обязательствах (что
составляет уже только 5% от общего числа актов). Это -
дарения виноторговца (№ 701), купца-кожевника (№ 1057),
передающего "некие суммы как по распискам, так и без оных”,
другой кожевник упоминает довольно крупную сумму (90
Ливров), но это обязательство досталось ему в наследство от
родственника-священника (№ 3399).
Указания на ренты содержатся в шести дарениях (11%).
В одном случае речь идет о натуральных платежах. Четыре
ренты, размеры которых известны, оказываются очень
скромными: 8 парижских су на дом в Этампе (№ 1085) и
25парижских су на виноградники (№ 638), 24 парижских су,
выплачивавшиеся купцу-красилыцику неким городским
стрелком, бывшим также содержателем таверны (№ 4317), и
70 су, которые длжен выплачивать хозяин гостиницы купцу
(№ 436).
Среди объектов земельной собственности, передаваемой
этой подгруппой купцов, преобладают дома и виноградники.
Купец-сапожник, проживающий близ ворот Сен-Жак, передает
брату-студенту дом в провинции, часть давильни и погреб близ
Корби (№ 2404).
Купцы первой подгруппы почему-то виноградников не
упоминают; в трех случаях говорится о землях, в одном - о
владении "biens”. Купец-стригальщик передает сыну мельницу
о бальяже Перш (№ 4367). Книготорговец Мишель Лефе, чья
жена первым браком была замужем за возчиком (voiturier),
передал пасынку движимое имущество и утварь (ustansile) в
доме, где живут сами дарители - на улице Бюшери под знаком
святого Якова, а также дом и зал для игры в мяч (jeu de
pomme) в предместье Сен-Виктор. Устройство залов или
площадок для этой, стремительно распространившейся в
XVI в., игры стало важным фактом парижской экономики,
дававшей доход сотням парижан. Дарение делается с тем, чтобы
116
студент ”мог лучше содержать в учении и иметь книги”
(№ 41). До этого в своих мотивациях необходимость иметь
книги оговаривали в основном чиновники. Вообще же
мотиваций у купцов-не-буржуа очень мало - всего три
(№№ 41, 701, 5083).
Довольно часто встречаются дарения неразделенных прав
на наследство. Среди актов купцов первой подгруппы такие
дарения составляют почти одну треть, а во второй подгруппе -
свыше одной пятой.
Итак, очевидно, что отсутствие в дарениях термина
”буржуа”, не было случайным. Дарители этой группы
достаточно резко отличаются от купцов, обозначенных как
”буржуа”: практически исчезают повторные дарения,
большинство этих купцов склонны указывать свой адрес,
возрастает число коллективных дарений, и дарений
неразделенных прав на наследство, в то время как значительно
сокращается доля расписок и рент, а также их размеры.
Внутри группы купцов-не-буржуа, купцы, не указавшие адрес,
производят несколько более благоприятное впечатление.
Впрочем, различия между подгруппами не слишком
существенны. Пожалуй, по уровню социальных связей и по
иным показателям, купцы, которые могли бы соответствовать
буржуа ”шести корпораций”: суконщики, суконщикц-шоссетье,
а также просто ”парижские купцы”, несколько выделяются из
общей массы.
Однако в целом, купцы-не-буржуа, независимо от того,
какой торговлей они занимаются и где именно в Париже они
живут, походят, скорее, на лавочников, чем на оптовиков.
КАТЕГОРИЯ 7А: ПАРИЖСКИЕ РЕМЕСЛЕННИКИ.
Напомню еще раз, что к этой категории дарители
причислялись мной не по профессиональному признаку.
Определяющим было отсутствие термина ”marchand”, который
указывал на некий социальной уровень. В действительности
многие из этих ”ремесленников” занимались также торговлей,
равно как ”купцы” могли заниматься непосредственно
ремеслом.
Ремесленников по аналогии с купцами ”не-буржуа”
можно разделить на тех, кто обошелся в акте без указания
своего адреса и на тех, кто адрес указал. Первая подгруппа
состоит из 59 человек, вторая - из 79. В обоих случаях число
117
дарителей выше числа актов (соответственно - 57 и 75 актов).
В первой подгруппе возчик (voiturier par terre) составил
дарение совместно со своим братом-каретником (№ 2855), так
же как и лодочник (voiturier par eau) объединился со свояком -
мэтром-рыбаком (maitre pecheur à verge, № 3594). Во второй
подгруппе таких коллективных актов больше: лодочник с
улицы Нонси и его Шурин ”сенник”Ю6 с улицы Де Жарден
объединились со свояком, чесальщиком шерсти (без адреса)
(№ 46), мясник с Малого моста - со своим братом-слесарем,
живущим близ ворот Сен-Жермен-де-Пре (№№ 41266 3774).
Два совместных дарения составляют также братья -
перевозчики, один из которых живет на улице Таребоден, а
другой - в районе Рынка-Аль (№№ 1087, 1088).
Коллективные дарения составляют также два свояка-булочника
из Сен-Марсель (№ 2502), булочник из Сент-Оноре и его
свояк с улицы Сент-Омер (№ 3754), портной и слесарь
(№ 3049), сапожник и то ли хозяин, то ли рабочий карьера из
Нотр-Дам-де-Шамп, а также их шурин - купец-булочник
(№ 1022). Два дарения составил только один из
ремесленников - ножевщик Пьер Юэ из Сен-Марсель,
совместно со своей сестрой (№№ 693, 830). Таким образом, на
79 дарителей с адресами приходится 75 актов.
В обеих подгруппах часть ремесленников именована
"мэтрами”. Их 25 в первой подгруппе (т. е. 43%) и 22 (т. е.
27,5%) среди дарителей, указавших свой адрес. Если считать
использование термина "мэтр” признаком социального
престижа, то ремесленники без адреса выглядят в этом
отношении лучше.
В первой подгруппе трое дарителей адресовали дарения
посторонним студентам. Это составляет 5%, что для парижан
не так уж и мало. Но ремесленники второй подгруппы,
указавшие свой адрес, составили восемь таких дарений, т. е.
уже 10% от общего числа.
Число дарений, адресованных детям и внукам в обеих
подгруппах, примерно равное и составляет чуть более половины
всех актов. Среди родственников, дарящих имущество
10f>Batteleur foin _ скорее всего, он занимался торговлей сеном
или соломой, напомню еще раз, что критерием отнесения дарителя к
числу купцов или ремесленников является в данном случае наличие или
отсутствие термина "купец" (marchand), что указывало не столько на
характер деятельности, сколько на некий социальный уровень.
118
студенту, мы встречаем и племянника, адресующего дарение
дяде-студенту. До сих пор мы сталкивались лишь с одним из
таких актов - дарением провинциального священника своему
дяде. Особого упоминания заслуживает еще одно дарение.
Паскье де Лаж, седельщик, живший близ ворот Сен-Жак,
дарит права на имущество тестя и тещи студенту Антуану де
Ласаль и его жене Жоашен Брейе, которые приходятся ему
свояком и свояченицей (№ 4608). Это единственный акт, в
котором упомянут женатый студент. Трудно сказать, кем мог
быть Антуан Ласаль. Скорее всего, речь шла о каком-нибудь
бакалавре медицинского факультета, где, как я уже говорил,
целибат был необязателен. Но может быть, он являлся каким-
нибудь "подданным” университета: педелем, писарем,
присяжным книгопродавцем и т. д.
Джеймс Фар в исследовании, посвященном
ремесленникам Дижона, отмечает свойственную им тенденцию
к внутригородской эндогамии.Ю? Как мы уже убедились,
родственные связи часто соединяли ремесленников одной
отрасли - булочников (№№ 2006, 2502), возчиков (№ 1087),
водников (№ 3594). Ремесленники первой подгруппы так или
иначе упоминают о родственниках в 17-и случаях (из них в
восьми актах речь идет о коллективных дарениях). В
большинстве случаев ремесленники были связаны с
парижскими и провинциальными ремесленниками и, несколько
реже, с купцами.
Лишь отец типографа, то есть представителя, пожалуй,
самой новой отрасли, был крестьянином (№ 4681) ,Ю® а также
свояк мэтра-портного обозначен как виноградарь из Шампани
(№ 3849). Ремесленники оказываются связанные с миром
слуг. Не часто прежде нам доводилось встречать таких
родственников дарителей. Парижский мэтр, изготовляющий
пояса, составляет дарения совместно с братьями - поставщиком
бумаги и слугой какого-то дворянина (№ 4211), дядя портного
был садовником господина де ля Пойе (№ 2587). Есть
некоторые связи и с миром чиновников: братом шоссетье был
сержант с жезлом (№ 1366), а в одном из дарений говорится о
родственнике - бальи Сезанна (№ 4605). Но это дарение не
l^Farr J. - R. Hands of Нопог: Artisans and their world in Dijon,
1550-1650. Itaca; London, 1988, P. 262.
Ю8Вспомним крестьянское происхождение семьи книготорговцев
-типографов Пассе.
119
относится напрямую к данной группе. Его составила вдова,
живущая в Париже, но ее покойный муж был плотником в
городе Куртасоне в Бри. Поэтому данный акт иллюстрирует,
скорее, социальные связи провинциалов. К этой же подгруппе
относится дарение, в котором участвует мэтр-портной Жорж
Гизер. Это тот самый странный акт, адресованный студенту
Жану Гиляру, в котором упомянуты и экюйе Ги де Трео и
чиновники финансовый службы и соляного ведомства
(№ 4885). Есть еще одно неординарное дарение: стригальщик
Жан Дебре передает сыну права на свою долю наследства
троюдорной сестры ”дамы Дебре” (dame Debray). Слово ”дама”
в принципе может указывать и на довольно высокий
социальный статус (№ 3044).
Ремесленники второй подгруппы указывают н а
родственные связи в 24 актах ( из них - в дюжине случаях -
родственники-участники коллективных дарений).
Родственники-крестьяне упоминаются в этой подгруппе гораздо
чаще, чем у ремесленников без адреса - в 7 случаях. Свояком
булочника из предместья Сен-Лоран был парижский поденщик
(№ 1835). Свояком братьев - портного и столяра был
подмастерье поясных дел мастера (№ 3049), свояком мэтра-
футлярщика был тот самый ”Cribieur de blé", которого я условно
отнес к числу парижских городских чиновников (№ 67). Дядя
резчика по камню был священником (№ 7), священником
также был дядя двух братьев-возчиков (№ 1088). В остальных
случаях родственные связи относятся к среде купцов и
ремесленников. Таким образом, в этой подгруппе доля
родственных связей с миром, расположенным ниже уровня
самих дарителей, явно превышает процент указаний на
наличие родственников в более высоком социальном слое.
Только три ремесленника без адреса (5% общего числа)
указали на наличие долговых обязательств. Это - портной,
который передает расписку, оставшуюся еще от покойного отца
(№ 2106). Мэтр-слесарь Гильом де Фуа отразил в своем
дарении достаточно крупную сделку: он передает сыну-
студенту расписку на сумму в 25 золотых экю, выданных на
транспортные расходы слесарю из Бомон-сюр-Уаз, которому
Гильом де Фуа поручил поставить в Англию 500 заготовок для
арбалетов (arbiers d'arbaléte) и партию ”шляп” (chapeaux) -
возможно так обозначены также какие-то детали вооружения
(№ 962). Еще одну расписку упоминает парижский столяр.
120
Но нам не известны ни происхождение, ни размеры этого
обязательства (№ 2676).
Ремесленники, указавшие свой адрес, упоминают пять
долговых расписок, что составляет 6% от общего числа.
Расписку на 70 ливров упоминает мэтр-позументщик в числе
иных объектов дарения, призванного "расквитаться” с
посторонним студентом (№ 5124). Расписки, упоминаемые
ремесленниками, могут являться неоплаченными счетами за
оказанные слуги, как это наблюдалось в дарениях парижских
стряпчих и мэтров-буржуа. Так, Жан Менеже, кровельщик с
улице Кенканпуа, переводит сыну помимо прочего 350
ливров,которые ему должны выплатить за кровельные работы
(№ 4889); каретник из предместья Сен-Марсель передает
сыну счета за свою работу (№ 1698).
Любопытно дарение Филиппы Эро, вдовы мэтра-
цирюльника. Она передает студенту права на земли близ
Вандома, отказанные ей по завещанию Оливье Гибило, и 4
золотых экю, израсходованные ею на похороны указанного
Гибило, которые ей должны возместить родственники умершего
(№ 2309).
О самостоятельной активности, позволяющей выступать
ремесленнику в качестве кредитора, свидетельствует только
одно дарение. Дени Алабарб, булочник, проживающий в Сен-
Марсель, в приходе Сент-Иполит, дарит сыну ренту в 8 ливров
13 су, которую обязан платить его брат Любен Алабарб,
крестьянин из Нормандии, задолжавший дарителю также
сумму в 8 ливров и 72 локтя льняного полотна (№ 4609).
Хотя этот булочник и не называет себя купцом, видно,
что он отличается от простого ремесленника. Кроме Дени
Алабарба ренты упомянуты еще в семи актах второй подгруппы
ремесленников с адресами. 4 парижских ливра должен
выплачивать другому мэтру-булочнику некий шевалье
(№ 4779). Большую ренту в 41 ливр 10 су ”на частных лиц”
(sur les particuliers) упоминает ломовой извозчик (№ 5306).
Уже знакомый нам мэтр-позументщик, расплатившийся с
посторонним студентом, упоминает вечную ренту в 25 ливров,
конституированную на своего родственника (№ 5126). Ренту в
40 су передает ремесленник, изготовляющий металлические
застежки для книг, мэтр-портной указывает на ренту зерном
(№ 2936), некую наследственную ренту упоминает также
каменотес (№ 7), а мэтр-булочник с улицы Паршеменри
передает племяннику из коллежа Кольви ренту в 4 ливра,
121
которую должен выплачивать шевалье Шарль де Мелю
(№ 4779).
Две ренты в десять парижских су и в 105 турских су
указывают ремесленники без адреса: мэтр-котельник и мэтр-
точильщик (?) (émouleur le grande force, № 4540).
В целом процент рент и долговых обязательств в дарениях
ремесленников ничтожно мал. Из перечисленного видно, что
мэтры-ремесленники независимо от того, указали они свой
адрес или нет, были обеспечены несколько лучше других.
Среди прочих дарителей-ремесленников своей активностью
выделяются также булочники - вспомним ренту, которую
должен выплачивать шевалье, или расчеты Дени Алабарба со
своим провинциальным братом. Булочник в Париже был всегда
заметной фигурой, он пользовался в народе репутацией
неумолимого кредитора, всегда подозревался в незаконных
махинациях, служил мишенью для нападок и нападений во
время народных волнений. Кстати, среди дарителей-
ремесленников булочников больше других - 10 человек; кроме
того, еще три купца-булочника были причислены мною к
предшествующей группе дарителей. На втором месте по числу
упоминаний среди ремесленников идут портные - 7 мужских
портных (tailleur de robes) и 5 дамских портных (couturier),
далее идут шестеро возчиков (voiturier par terre), к которым
можно прибавитьтакже ломового извозчика (hacquetier), пятеро
плотников, пятеро чесальщиков шерсти, четверо каменотесов и
три каменщика, четверо типографов и т. д.
Передаваемые дома по бдльшей части расположены в
селах - 15 домов, в провинциальных городах - 8 домов. На
парижские дома указывают шестеро дарителёй, но это именно
те дома, в которых живут сами ремесленники. И только в
одном дарении упоминаются сразу два парижских дома.
Ломовой извозчик - перевозчик гипса, который упомянул
довольно крупную ренту в 41 ливр, проживал на рю де Круа,
близ Понт-о-Биш ("моста с Ланями"). Он передает сыну-
студенту дом из двух корпусов с садом на улице де Круа,
примыкающий к стенам приорства Сен-Мартен-де-Шамп, и
другой дом напротив городских стен между воротами Тампль и
Сен-Мартен, примыкающий к сточной канаве (egoutz № 5306).
Видимо, загадочный "мост с Ланями", около которого живет сам
даритель, также перекинут через сточную канаву, так как до
Сены от этой улицы очень и очень далеко.
122
Кровельщик с женой, проживающие в более престижном
районе на улице Кенканпуа (?) (Quiquenpoix), передают сыну
помимо расписки на 350 ливров, ”все движимое имущество,
кольца и украшения, которые будут находеться в этом жилище
ко дню их кончины” (№ 4889). Такая формула редко
встречается в других дарениях.
Мэтр-булочник переводит права на ”половину стада в 50
голов овец и барана вместе с ягнятами и приплодом” (№ 4386).
Но самым распространенным видом дарения среди
ремесленников остается передача неразделенных прав на
наследство. Такие акты составляют свыше трети от общего
числа дарений в обеих подгруппах ремесленников - то есть
намного больше, чем у прочих горожан.
Число мотиваций дарений невелико. Они содержатся в
девяти актах (6,5% от общего числа). Двое ремесленников
адресуют дарение студентам ”чтобы оплатить расходы по
обучению”, (№№ 2751, 4681), один - ”для содержания в
школах и продолжения обучения (№ 3044), мэтр,
изготовлявший пояса, желает сыну ”хорошо учиться и в этом
обучении достичь степени” (№ 4959).
Вообще ремесленники, столь многочисленная группа,
дают о себе на порядок меньше информации, чем две дюжины
адвокатов. Вот, например, Клод Массье, купец-мэтр-ювелир с
рю де Тампль, купец - мэтр колпачник Ноэль Дюне с рю дез
Арп, мэтр-портной Николя Бульми с женой Анной Кинор
передают студенту, Жану Геюрусу из Коллеж де Лизье ”для
содержания и продолжения обучения свои права на дом, крытой
соломой” (№ 4136). При этом нет иных указаний ни на
степень родства между дарителями, владеющими совместным
имуществом, ни на отношения между ними и студентом.
В иных случаях, дарения, адресованные посторонним
студентам, указывают более понятную причину: ”для
вознаграждения” (№ 2359).
Уже упоминавшийся мэтр-позументщик Пьер Бурсе
составляет пространное дарение, включающее и дом близ
Манта, и часть прав на наследство дяди-священника, и права на
наследство части отцовского дома с прилегающими землями, 25
ливров ренты, долговых обязательств на 70 ливров. И все это -
”чтобы расквитаться со студентом Рене Амаром, за сумму в
100 ливров, одолженную дарителем, ”а также по доброй любви,
которую, как утверждают указанный Бурсе, он питает к
вышеназванному Амару” (№ 5124).
123
Самым красноречивым является, пожалуй, дарение
портного Пьера Перше (КАДР № 11).
К А Д Р № 11
ПОРТНОЙ ПЬЕР ПЕРШЕ - ЧЕЛОВЕК ЧЕСТИ.
№ 2587
Пьер Перше, портной в Париже.
- Дарение Тома Лемуану, студенту, обучающемуся в
Парижском университете,
- прав на возбуждение иска (des droits et actions Ü exercer)
против Рене Перше, его отца, по причине того, что он
(даритель - П.У.) передал ему (отцу - П.У.) имущество
своего дяди - Клода Перше, садовника господина Пойе, за 4
ливра 10 турских су в год - цена невозможная, учитывая
стоимость данного имущества. Указанный Пьер Перше
считает, что не к его чести возбуждать процесс против
своего отца.
13. декабря. 1547.
В целом группа ремесленников, демонстрирует полный
набор признаков социальной приниженности: обильное участие
в коллективных дарениях, отсутствие повторных актов,
высокий процент дарений неразделенных прав на наследство.
При этом очень мала доля рент и долговых обязательств;
последние зачастую являются неоплаченными счетами
клиентов. Отметим, что доля дарений "посторонним” студентам
была в этой категории несколько большей, чем у прочих
парижан.
Среди дарителей-ремесленников можно наблюдать
известную иерархичность. Как и следовало ожидать, в более
выгодном положении по отношению к прочим ремесленникам
находятся дарители-мэтры. Особую активность проявляли
булочники. Дарители, указавшие свой адрес, в целом кажутся
чуть беднее дарителей без адреса. Во всяком случае - у них
выше доля дарений посторонним студентам и коллективных
дарений. Но эти различия, конечно, трудно назвать
значительными.
124
Теперь, наконец, оставим Париж и обратимся к
провинциальным дарителям.
Б. ПРОВИНЦИАЛЫ
163 провинциальных буржуа, купцов и ремесленников
зарегистрировали свои дарения в Парижском Шатле. По числу
дарителей лидирует город Санс - 6 человек. Далее идут Амьен
и Mo - по 5 дарителей. По 4 - в Орлеане, Труа и в ближайшем
к Парижу Сен-Дени (вспомним того сержанта Парижского
Шатле, Который был также буржуа Сен-Дени). По три
дарителя отмечено в Санлисе, этампе, Монтаржи; в городах
Невер, Бове, Мант, Эперне, Шартр, Мулен-Энгельберт,
Монтро-Фот-Йонн - по 2 человека. По одному - в таких
крупных центрах, как Руан, Суассон, Реймс, Оссер, Бурж,
Тур, Блуа. Таким образом, большинство дарителей (свыше 100
человек) были уроженцами мелких и средних городов, а иногда
и сел.
В принципе, дарителями могли быть жители сравнительно
отдаленных провинций, таких как Маконнэ или Форэ, есть
даже купец из далекого Лиссабона. Он дарит студенту - сыну
своего брата права на наследство сестры - жены парижского
мэтра-каменщика (№ 2967). Но большую часть дарителей
этой группы составляют жители Иль-де-Франса (39,5%),
следом идут выходцы из Шампани, большинство из которых
жило в районах, непосредственно примыкающих к Иль-де-
Франсу по берегам Йонны, Сены и Марны. 15% составляют
уроженцы Орлеаннэ (главным образом за счет жителей
Шартрского диоцеза и Боса). 9% приходятся на обитателей
прочих луарских областей - Турени, Берри, Невера, Форэ. 5%
составляют выходцы из Пикардии (жители Амьена), и только
2,5% из Бургундии и по одному дарению приходится на
Нормандию и Мэн. Может быть, дарители из этих областей
предпочитали обращаться в свои собственные ординарные суды?
Во всяком случае, зона, откуда происходят провинциальные
дарители, зафиксировавшие свои акты в Шатле, совпадает в
основных чертах с зоной юрисдикции Парижского парламента.
Конечно, сфера юрисдикции Шатле была гораздо уже. Но
может быть, мы имеем дело с особой юридической зоной, в
которой дарители уже выработали привычку аппелировать
125
именно в Парижу?Ю9 для ответа на этот вопрос надо
сопоставить дарения провинциальных купцов с актами других
провинциалов.
Внутри этой зоны явное преобладание имеют жители
районов, связанных с Парижем речной сетью - выходцы из
городов по Уазе, Йонне, Марне и Сене. Это - давняя градация
Парижской истории. Области Востока и Северо-Востока по
своим экономическим связям с Парижем и по своему весу в
иммиграционном потоке в столицу намного превосходили
влияние Юга и Запада. Этот факт очень многое объясняет в
политической истории Парижа XIV - XVI вв.
КАТЕГОРИЯ 5Б. ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ БУРЖУА
Провинциалов, обозначивших себя как буржуа, очень
мало - всего 17 дарителей. Это - 7 буржуа, составивших в
общей сложности 12 актов и 10 купцов-буржуа, составивших
19 актов. Но надо оговориться, что это не просто повторные
акты, а скорее - сдвоенные дарения - т. е. в один день
регистрировалось два, а то и больше дарений, составленных
одним купцом. Так, Антуан Куртуаз - буржуа-купец из
Мулен-Энгельберта зарегистрировал 28 декабря 1547 г. сразу
7 дарений (№№ 1634-1640), лишь немного ”не дотянув” до
рекорда экюйе Луи де Приз и.
Во всяком случае, общее число актов, конечно, весьма
внушительно и уже само по себе свидетельствует о хорошем
положении группы. К другим признакам престижности можно
отнести высокий процент актов, адресованных по прямой линии
- 75% (14 случаев), отсутствие коллективных дарений. О том,
что провинциальные буржуа занимают сравнительно высокое
положение, свидетельствует также и статус тех
немногочисленных родственников, которые упомянуты в актах.
Дядя жены буржуа-купца из Жьена - каноник из того же
города (№№ 462, 463), свояк купца-буржуа из Монтаржи -
кантор собора в Сансе (№ 942), а дед жены буржуа из Санса -
королевский прокурор из Эрви-Ле-Шатель (№ 1693). * 1109в то время, как в Нормандии, Бургундии, Бретани действовали
свои суверенные суды.
1 l^Le Registre des compagnies français (1449 - 1467) /Ed. J. Favier P., 1977.
P. 41.
126
Десять человек (т. е. свыше 60%) упоминают в
дарениях долговые расписки, чьи размеры колеблются от 18
ливров, которые должен уплатить некий крестьянин, до
обязательства размером в 100 золотых экю (около 250 ливров),
подписанного некоей Анной де Шато-Вильен. Средний размер
долговой расписки составляет свыше 70 ливров, что
соответствовало, например, уровню парижских купцов-буржуа.
Шесть человек, т. е. 40%, упоминают ренты. Это,
кстати, тот редкий случай, когда число долговых обязательств
превышает число рент. К сожалению, размеры рент в дарениях
этой группы известны только в двух случаях - 4 ливра 10 су и
70 су (№№ 3212, 3213). Об одной ренте сказано, что она
выплачивается зерном (№ 4265).
Среди многочисленных дарений Антуанна Куртуаза,
передающего сыну луга (№ 1638), виноградник (№ 1639), дом
с землями (№ 1640), упоминаются также некая рента,
выплачиваемая пшеницей с десятины кюре д’Эсне (№ 1636) и
расписка на 30 ливров, которые каноник собора Сен-Мартен в
Кламси должен уплатить за аренду дома, огорода и
виноградника в этом городе (№ 1637). Среди объектов дарения
можно встретить указания на достаточно престижные виды
недвижимости. Буржуа из Санса и его жена передают права на
фьеф (№ 1693). Буржуа из Орлеана упоминает лес с
заказником (garenne), расположенный между Орлеаном и
Питивье. Он же передает права на ведение судебного процесса
против неких Жана и Жака Больше, которые разрушили
насыпь и уничтожили большое количество кустов боярышника,
купленных специально для того, ”чтобы оградить указанный
лес и заказник” (№ 1745). Буржуа-купец из Невера передает
сыну участок строевого леса (portion d’une coupe de bois de
haute futaille, № 315). В прочих дарениях указываются
деревенские дома, луга, земли, сад (vergier), виноградники.
Обстоятельно, как человек, близкий к земле, описывает
передаваемые земли Жак Кэн, буржуа из Санлиса. Он
передает сыну зерновые и денежную ренту и ренты зерном,
долговые расписки, а также дома, землю и виноградники с
Некоторыми специальными фруктовыми деревьями” (arbres
fruitiers spécifiés), такими как яблони сорта Бонди, персик,
вишни, груша сорта ”Кузен” (№№ 3212, 313).
Если не считать обстоятельности в описании земельных
дарений и связанных с ними тяжб, то провинциалы этой
группы сопоставимы с парижскими группами буржуа-купцов и
127
даже буржуа-’рантье”. Тем более, что одно из дарений
(№ 2079) составлено Жанной Лемуан ”буржуазкой”
(bourgeoise) города Шартра. Вспомним, что в женском роде
употребление этого термина отмечалось только в высшей
группе парижских "буржуа”.
В дарениях провинциальные буржуа немногословны и
только в двух случаях они употребляют в мотивациях
стандартные формы (№ № 1634, 3708).
КАТЕГОРИЯ 6Б. ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ КУПЦЫ
По сравнению с буржуа, купцов, обошедшихся при
составлении актов без этого термина, в провинции было
несопоставимо больше - 108 человек, на которых приходятся
122 дарения. Большинство обозначены просто как купцы и
только 19 дарителей указывают специализацию своей торговли.
Среди них два суконщики, один из которых назван "drapier
drappant” (№ 1160), шоссетье, купец-сайетье^ ^ (сайета - род
ткани из смеси шерсти и шелка), бакалейщик, два
галантерейщика, колпачник, т. е. представители тех отраслей,
которые в Париже могли быть отнесены к числу
привилегированных корпораций. Но есть также булочник-
тавернье, купец-содержагель гостиницы, три мясника, три
купца-бондаря, купец-кузнец, купец-котельник и др. Таких
дарителей трудно выделить в особую подгруппу для анализа. И
дело здесь даже не в их малом числе, а в априорной
разнородности - на примере Парижа мы уже знаем, какая
дистанция могла лежать между купцом-суконщиком и купцом-
мясником.
Один из купцов, Пьер Депре из Невера именуется также
сеньором (№ 5044), в других дарениях передается фьеф в
Пикардии (№ 1430), "фьеф в благородном держании"
(en noble tenement, № 3420), ферма и сеньория (№ 2672),
земли и сеньория (№ 245). Это, безусловно, свидетельствует о
социальном престиже дарителей.
5255 - в этом дарении купец-сайетье из Амьена передает
сыну ренту в 25 ливров, составляющую часть наследства его брата -
бакалавра теологии. Производство сайеты, действительно, было
распространено исключительно в Пикардии, правда это явление
относят к XVII веку. См. Histoire de la France urbaine. T. III. Paris,
1981. p. 325.
128
Однако, доля дарений по прямой линии была здесь
меньшей, чем в группах дарителей-парижан (51% -55 актов);
дарения племянникам составляют 27% от общего числа
29 актов); на долю дарений по боковой лини - братьям,
двоюродным братьям, своякам - приходятся 16,5% (18 актов).
Провинциальные купцы ”не-буржуа” отличаются от своих
столичных коллег сравнительно высоким социальным уровнем
своих родственных связей. Из 24-х так или иначе упомянутых
родственников с низшими слоями связан лишь один даритель -
Бодо Беранже, купец из Шони, составивший дарение
племяннику совместно со своей сестрой и ее мужем-
”подденщиком” (manouvrier) из Бомон-ан-Бьенна (№ 534).
Четверо оказываются связанными с купцами, в том числе -
двумя парижанами, пятеро - с ремесленниками, из которых
двое также были парижанами. В четырех случаях
родственниками оказываются чиновники. В 1544 году купец из
буасси Жан Леклерк передал своему внуку, магистру
искусств, студенту университета, Клоду Варике права на
наследство своего сына, покойного Антуана Леклерка, а также
вдовы Клода Варике, конного сержанта Парижского Шатле
(№ 4461). Связи купцов с чиновниками демонстрирует
пример семьи Ленуар-Темплю (КАДР № 8)
В остальных случаях братьями, кузенами и свояками
провинциальных купцов названы в дарениях представители
мира церкви (10 человек) - от простых священников
(№№ 3362, 2673, 1575), викария (№ 3055) и капеллана
(№ 2754), до каноников (№№ 1770, 2174, .1239), бакалавра
на факультете теологии (№ 5255), декана одной из парижских
церквей (№ 4066). Столь высокая доля родственников-
священников, видимо, не случайна, но прежде чем пытаться
объяснить это явление, надо обратиться к группам других
провинциалов.
Многие привинциальные купцы выступают в актах как
кредиторы. Долговые обязательства упоминают свыше четверти
всех дарителей (27%). Размеры известны лишь для 13 таких
обязательств, самое крупное из которых - на сумму в 435
ливров образовано из задолженностей по рентам,
выплачиваемым купцом архидьяконом Мелена (№ 2672), а
самое мелкое исчисляется всего одним экю (№ 1233).
Наиболее типичной для провинциальных купцов следует
признать расписку на сумму 18 ливров Величина не слишком
большая, однако эти купцы, редко отмечавшие точные размеры
129
своих долговых обязательств, производят впечатление активных
кредиторов.
Как видно из дарений, часть расписок является
результатом различных торговых сделок. Так, например, Жан
Пассаже, купец из Брийерра, что близ Мена-на-Луаре
передает сыну помимо прочего долговые обязательства ”как в
деньгах, так и в натуре, в частности - на дюжину грабов, два
дуба и 26 фунтов конопли, наполовину из мужских,
наполовину из женских растений. (... notament de deux douzaines, de
charmes, de deux chenes, et 26 livres de chanvre moitié mâle moitié femelle,
№ 2728). В другой расписке идет речь о 64 су за продажу
упряжи (№ 3420). Симон Беранже передает племяннику
четвертую часть сумм, которые ему должны купцы из Ножан-
л’Атрана, вошедшие с ним в компанию для вырубки строевого
леса сеньора де Вьемезон (№ 2300). Еще один купец из Пуату
передает расписку за поставку большой партии леса (№ 542).
06 улаживании расчетов между купцами из Манта,
объединившимися для торговли вином, говорится еще в одном
дарении (№ 377).
Купцы могут выступать в дарениях и как ростовщики.
Так, Жан Ларсевек передает расписки за продажу вина и за
займы денег (pour vente de vin et prêt d'argent, № 1960), Пьер Фагот,
купец из Тоннера упоминает расписки различных жителей
Шабли, Куланжа, Варментона и Тоннера, в частности 4 ливра
7 су, 6 денье, которые должен Филипп Жермен, художник
(imagier) из Тоннера (№ 1485). Должниками провинциальных
купцов выступают представители духовенства - архидьякон
(№ 2672), каноник (№ 865), сеньор (№ 544),
провинциальный чиновник (№ 4420), купцы и ремесленник
(№№ 946, 2300, 2070, 1485, 2082) и просто анонимные
"жители” (habitans, № 1485).
30 дарителей этой группы упоминают ренты. Таким
образом, как и в случае с провинциальными буржуа мы
можем констатировать примерное равенство рент и долговых
обязательств. Значит, такое соотношение не было случайным
для провинциалов. В 19 актах речь идет о зерновых рентах.
Они выплачивались чаще всего пшеницей, реже - рожью,
ячменем, овсом. Один из салисских купцов уточняет, что речь
идет о ренте пшеницей "хорошего качества, годной к продаже,
здоровой, сухой и чистой, измеренной санлисской мерой”
(bon, loyal, marchant, sain, seq et net, mesure de Senlis,
130
№ 4420). Число натуральных рент, намного превосходит
упоминания о них в дарениях парижан.
Денежное выражение известно лишь для 8 рент, поэтому
исчисленное среднее значение - 33 ливра, возможно, чистая
случайность. Но, очевидно, что в этой группе дарителей доля
рантье в три раза выше, чем среди парижских купцов ”не¬
бу ржуа”.
Среди объектов недвижимости провинциальные купцы
часто передают дома. В 9 случаях это дома деревенские, в 13 -
городские, причем 11 из них расположены в том же городе, где
живет сам даритель.
В 15 случаях дарители передают земли. Она может быть
прямо так и названа "земля”, иногда речь идет об участке
земли, об определенном количестве арпанов, о земле с садом,
лугами или виноградниками. Но отдельно виноградники
упомянуты только в пяти актах, что сильно отличает этих
дарителей от парижан. Кроме уже известных передач
сеньорий, среди престижных объектов недвижимости можно
назвать ферму (№ 4664), метерии (№№ 893, 3365), водяную
мельницу (№№ 4764, 4420), "место, на котором должна будет
разместиться дубильная или сукновальная мельница (auquel у а
place pour faire moulin à fouller draps ou battre tan, № 2245).
Передаются также лес (№ 1499), хлев, расположенный при
бойне (№ 1489).
Еще одно отличие от парижан состоит в том, что
провинциальные купцы сравнительно часто передают движимое
имущество - мюиды вина (№ 629), урожай (№ 4430) или
половину урожая (№ 4202), пару быков с ярмом и повозкой
(№ 2065), сетье зерна (№ 946) и т. д.
Довольно часто купцы оказываются втянутыми в
различные тяжбы. Здесь и судебный иск по поводу продажи
земель неким стряпчим, совершенной в то время, пока хозяин
находился в парижской тюрьме Консержери (№ 2679) и дело
об опеке (№ 4698) и процесс против компаньонов (№ 377) и
другие тяжбы (№№ 938, 1971). Клод Бйар, то самый купец,
который передает недоимки по ренте, конституированной на
архидьякона Mo, ведет процесс против наследников
генерального лейтенанта Санлисского бальяжа по поводу
откупов с земель на Йонне (N9 2672). По-видимому, Клод
Бйар был "денежным человеком", способным давать крупные
ссуды (как явствует из примера с архидьяконом), который
занялся крупными финансовыми операциями, связанными с
1
откупами. Наверное, сходным был путь и Флорена Ленуара -
купца-сборщика. Купцы, точнее самые богатые из них, могли
прявлять большую активность в отношении дворянских земель.
Не из этой ли серии и тяжба, упомянутая в акте купца из
Нуайона, который судился с вдовой виконта д’Авалон по поводу
каких-то "приобретений земель” (№ 938)? Из разрозненных
актов (КАДР № 12) вырисовывается удивительно емкий образ
купца из Mo.
КАДР № 12
КУПЕЦ ИЗ МО ПЬЕР КЛЕМАН И ЕГО ЕДИНСТВЕННЫЙ СЫН
№606
Пьер Клеман, купец в Mo.
- Дарение Клоду Клеману, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, своему сыну,
- различных долгов, как записанных в расходную
книгу, так и по обязательствам (diverses créances tantinscrits sur
son papier journal que par obligation).
24.августа. 1542.
№ 629
Пьер Клеман, купец в Mo.
- Дарение Клоду Клеману; студенту, обучающемуся в
парижском университете, своему сыну,
- ста двух мюи вина, находящихся в погребе в
Париже.
24.мар>па.1542
№ 1123
Пьер Клеман, купец в Mo.
- Дарение Клоду Клеману, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, своему сыну,
- просроченных долговых обязательств.
3.сентября.. 1543.
132
№ 1499
Пьер Клемен, купец в Mo и Женевьева Фуль, его жена.
- Дарение Клоду Клеману, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, их единственному сыну,
- рент пшеницей, строевого леса, называемого ”Буа
Миньо”, расположенного между Бевалем и Нефшателем
близ Беца, принимая во внимание возраст, скромность и
хорошее поведение (bonne vye) указанного Клода Клемана.
7.ноября. 1544.
№ 1500
Пьер Клеман, купец в Mo и Женевьева Фуль, его жена.
- Дарение Клоду Клеману, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, их сыну,
- двух домов в Mo, на улице Сен-Николя, из коих один
- под знаком креста; дома в Даммартен-ан-Гоеле, на улице
Дюгюе-дез-Ольнуа; право сбора пошлины за выставку
товаров (un droit, appelé le droict d‘estalagée\ которое указанный
Пьер Клеман имеет в вышеназванном Даммартене, рент
зерном и деньгами на виноградники на территории
Вилленуа и других рент, проистекающих из наследства
матери Женевьевы Фуль, и, наконец, - лошади под
муаровой попоной, снабженной полной сбруей для верховой
езды.
Указанные Пьер Клеман и Женевьева Фуль желает
всеми силами помочь сыну и пособить ему своим
имуществом, надеясь, что этим он сможет столь хорошо
и мудро распорядиться, что достигнет степени и
мудрости так, что сможет стать порядочным человеком
(qu'il pourra parvenir à estre homme de bien).
8. ноября. 1544.
Пьер Клеман, судя по всему, ведет дела достаточно
патриархально: кому-то отпускает товары или выдает ссуды,
ограничиваясь лишь записями в своей конторской книге, с
кого-то требует расписок, выступая в любом случае строгим
133
кредитором. Как и многие купцы из Шампани, он доставляет в
Париж партии вина. Он быстро оценивает выгоды
университетских привилегий своего сына, что свидетельствует
о смекалке, изворотливости и некотором авантюризме (если
перевод на имя студента прав на спорное имущество был
вполне легален, то дарение большой партии вина,
ускользавшей таким образом от косвенного обложения, было
сродни финансовым махинациям: именно такие сделки
указывались королевским законодательством как пример
мошенничества). Жак Клеман - владелец рент и
недвижимости; виноградников и даже участка леса, правда
невысокого качества. При этом его акты очень личностны.
несмотря на утилитарный подход к университетским
привилегиям сына, он не скрывает своего чадолюбия, видно,
сколь он гордится своим единственным сыном,возлагая на него
большие надежды. Впрочем, о том, насколько адекватно Пьер
Клеман выражает здесь чаяния провинциальных купцов, мы
можем судить на основе анализа мотиваций их дарений.
Провинциальные купцы оказываются более склонными
мотивировать дарения, чем парижские буржуа, купцы и
ремесленники. Различного рода мотивации содержатся здесь в
18 актах, что составляет 16,5% от общего их числа.
Некоторые объясняют причины своих дарений
посторонним студентам. Так, например, Матюрен Мегре, купец
в Виллер-Лебель, дарит виноградник студенту-священнику
Дидье Каре, "чтобы его удовлетворить и вознаградить за
расходы", которые он понес по содержанию троюродного брата
дарителя, оплачивая тому пенсион и обучение в течение трех
лет” (№ 4430). Другой купец лаконично объявляет, что своим
дарением рассчитается со студентом за сумму в 9 ливров. Еще
один купец передает студенту доходы от сдачи внаем жилого
дома с вполне ясной формулировкой "в вознаграждение за
добрые услуги и любезности, оказанные дарителю указанным
студентом и его предшественниками” (№ 3658).
Любопытно, что эти дарители рассчитываются не только
с посторонними студентами, но, например, со своим горячо
любимым сыном, как Фарон Пишерель из Шарли-сюр-Марн:”с
тем, чтобы тот мог лучше содержать себя в учении, а также за
добрые и любезные услуги и дружеское расположение"
(№ 5008). Это - не более, чем штамп, типовая формула, но
она дает возможность отразить такие личные чувства по
отношению к студенту, как в актах Пьера Клемана. Купец из
134
Ножен-Леруа, Матюрен Жувин, объясняет, что делает дарение
”по доброй любви и отеческой склонности, которые даритель
имеет к указанному Луи Жувину, своему сыну, а также с тем,
чтобы он мог лучше достичь образованности” (ad de que sondit
fils puisse mieulx parvenir aux lettres ,№ 4256).
В дарениях Клемана и Жувина, помимо демонстрации
отцовских чувств, заложено представление о каком-то рубеже,
которое непременно надо достичь, преодолеть (отсюда
употребление глаголов - parvenir, acquerrir), и за которым
личность обретает уже новое социальное качество, проникает в
мир ”порядочных людей”. Но, если для чиновников таким
рубежом является достижение университетской степени - dergé,
понимание этого хорошо прослеживается по их дарениям, то
для купцов такой ясности нет. Один говорит о ”степени и
мудрости”, другой о какой-то туманной ”образованности”.
Еще двое купцов (но только двое), - отдают себе отчет в
потребностях студента, называя книги предметом первой
необходимости: ”чтобы содержать в школе указанного студента
и дать ему возможность иметь книги и другие необходимы
вещи” (№№ 738, 586).
Несмотря на обилие родственников среди духовенства,
пожелание церковной карьеры - ”достичь священных духовных
чинов” содержится лишь в одном акте - это дарение того купца,
чьим свояком был поденщик, т. е. этот акт можно назвать
маргинальным по отношению к основной массе дарений
провинциальных купцов.
Зато во многих дарениях содержится указание на
возможность продолжить обучение, иногда даже вне Парижа: ”с
тем, чтобы он мог лучше содержать себя в университете в
Париже и в других местах, где продолжит свое обучение
(№ 2395, см. также № 50441).
Как мы уже поняли, мотиваций дарений провинциальных
купцов отражают в значительной мере личностные
характеристики дарителей. Конечно, они могут иногда
употреблять, как и парижане, стереотипные безликие
формулировки типа: ”чтобы содержать его в школах” (№ 817)
и др. Но и за стандартными формулами может скрываться
нестандартная ситуация (см. КАДР № 13).
135
Il К А Д P № 13 II
|^АМ_ДЕ^АМПИНЬИ^КУПЩ^ЕРЕТИ^_______^__У
№ 2965
Жак Кампиньи, купец в Орлеане, и Адам де Кампиньи
- его сын, проживающий в Орлеане,
-Дарение Полю де Кампиньи, их сыну и брату,
студенту Парижского университета,
- всех расходов и убытков, на возмещение которых
они могут претендовать по причине ложного обвинения и
заведомой клеветы (calomnie imposture), возведенной на
указанного Адама де Кампиньи. Он, якобы, написал,
распространял, провозглашал и распевал содержание
листка или памфлета (cartel ou libelle), из-за чего был
причислен к тем, кого в Орлеане объявили еретиками в
1546 г. По обвинению в этом преступлении, которое было
несправедливо наложено на указанного Адама, он долго
содержался в заключении как в тюрьмах Орлеанского
Шатле, в Консьержери Дворца правосудия в Париже, так и
в тюрьме орлеанского официала, к которому указанные
Жак и Адам Кампиньи имеют и предъявляют большие
претензии и требуют возмещения убытков. Они
возбуждают процесс, ведение которого они намереваются
передать вышеназванному Полю Кампиньи, студенту, - по
доброй любви, которую они питают к нему, а также с
тем, чтобы он мог лучше содержать себя и продолжать
образование.
!7.января. 1549
Из дарений провинциальных купцов выявляется достаточно
оригинальный образ. Если в Париже купец, необозначивший
себя как "буржуа” походит скорее на лавочника, то
провинциалы ”не-буржуа”, скорее всего - негоцианты. Многие
признаки ставят их вровень со средними парижскими буржуа:
обладание престижными объектами недвижимости, высокий
уровень социальных связей, большая доля кредиторов и рантье
среди дарителей. Примерное равенство числа рент и долговых
136
обязательств у провинциальных купцов и буржуа удивляет, но
возможно, оно свидетельствует о большей роли движимого
имущества в структуре их богатств. При этом, если среди
парижан во многих группах преобладающим объектом
недвижимости являются виноградники, то здесь - земля, а
также различные престижные объекты - мельницы, леса,
фермы. Провинциальный купец представляется активным
дельцом, скупающим земли, опутывающий жителей долгами и
натуральными рентами, а порой и участвующим в операциях с
финансами.
Вопрос, почему они не обозначили себя как буржуа,
остается открытым. Те 17 дарителей, что использовали этот
термин, в целом богаче, чем остальные купцы, но все же столь
резкой грани между этими группами, как в Париже, здесь не
ощущается. То, что провинциалы оказываются богаче, чем свои
столичные "гомологи”, вполне понятно (вспомним, например,
священников низшей группы). Но странно другое - почему
провинциальные буржуа так слабо представлены в корпусе
дарителей. Может быть, в провинции стать буржуа было
намного сложнее, чем в Париже и поэтому круг полноправных
привилегированных горожан был гораздо уже? Более вероятно,
что различия между "буржуа” и ”не-буржуа" были
существенны лишь для парижан.И2 для провинциалов же,
оказавшихся в Париже, упоминание о том, что он - буржуа
своего города, не имело уже иного смысла, кроме
удовлетворения честолюбия, а потому было более случайным.
КАТЕГОРИЯ 7.Б: ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ РЕМЕСЛЕННИКИ*
Эта группа состоит из 36 дарителей, на чью долю
приходятся 35 актов. Из них только двое фигурируют как
"мэтры" - Тьери Фурнэ и Жан Сулен, оба мэтры-владельцы
кузнечных мастерских или плавильных печей - "maîtres des
forges d’acier" из Сен-Мартен д’Аблуа в бальяже Эперне
(№№ 707, 1258). Их надо отличать от дарителей, 1111 ^Обладание званием буржуа - помимо различных налоговых
льгот, давало право на garde bourgeoise - особый порядок
наследования, что было существенно как при составлении
нотариального акта, так и при регистрации его в Шатле - суде
парижского прево. Olivier-Martin F. La coutume de Paris. T. II.
137
обозначенных термином "maréchal” (кузнец в придорожной
кузнице); двух таких ремесленников мы также можем найти в
нашем корпусе.
Среди дарителей есть также три слесаря, три булочника,
два цирюльника, два плотника и т. д.
Пятеро ремесленников, т. е. 14% участвуют в
составлении коллективных актов. В этой группе встречается
много признаков приниженности: семь дарений неразделенных
прав на наследство (т. е. свыше 20%), в двух случаях
дарители-племянники передают имущество своим дядьям-
студентам (№№ 3184, 3937). Это, как мы уже убедились,
верный показатель приниженности социальной группы. На
удивление мало дарений по прямой линии - всего 11 (30%),
таково же число передач племянникам и родственникам по
боковой линии, два акта адресованы посторонним студентам.
Круг родственных связей значительно отличает эту
группу от провинциальных купцов. Крестьянами оказываются
отец одного из столяров (№ 1121) и одного из каменщиков
(№ 3870), а тестем ткача из окрестностей Суассона был
пастух (berger) (№ 13). Указаний на родственников, которых
можно было бы считать высшими по статусу, немного - дядя
одного из кузнецов был сельским кюре (№ 2829), да свояком
столяра из Лупа был стряпчий из этого же города (№ 2430) В
последнем случае речь идет о том самом дарении семьи
Гюерно (см. сс. 86-87) .
Некий священник был также свояком веретенщика
(fusilier №1575). В остальных случаях речь идет о связях с
ремесленниками и, немного реже, с купцами.
Долговых обязательств и рент у этих дарителей очень
мало. Только два мэтра из Сен-Мартен д’Аблуа производят
впечатление респектабельных дарителей. Один дарит "все
расписки, которые у него есть", а другой - сумму, которую
надлежит получить за продажу строевого леса (№№ 707,
1258). Оба адресуют акты своим сыновьям, что, как мы уже
убедились, было не частым у ремесленников. Похоже, что
формальный метод в данном случае заставил меня отнести к
этой группе дарителей, более похожих на купцов-
предпринимателей, чем на скромных ремесленников.
Остальных трудно назвать кредиторами. Шорник из
Берри передает своему дяде-студенту право получить сумму в
53 ливра, 14 су 5 денье, присужденную ему Парламентом
(№ 3184). Два упомянутых долговых обязательства происходят
138
из наследств - священника (№ 1575) и купца в Лонжюмо
(№ 2882).
Рент еще меньше - о какой-то ренте говорит столяр из
Сен-Дени (№ 2388), рента в 25 ливров на дом в Марли
передается местным кузнецом (№ 941) и еще две ренты - в 32
су и в 16 су на два дома упоминает сельский портной
(№ 4435). Любопытно, что даритель ”из села Ган” (de village
de Gan),упоминает также хозяйственную утварь (ustensille),
что роднит акт с крестьянскими дарениями. В семи случаях
ремесленники упоминают различные дома, а один - Габриель
Винье, кузнец из Маконэ, передает постороннему студенту,
уроженцу Лионнэ, дом в Париже. В акте очень подробно
дается описание его адреса и вывески, под которой он
находится, и говорится, что здание постоянно сдавалось внаем
типографу. Дом этот был частью наследства его дяди -
священника (№ 2899).
В шести случаях ремесленники передают участки земли,
в четырех - виноградники, а также луг и сад.
Кроме уже названных случаев передачи спорных прав
можно назвать также тяжбу сапожника из Корби, который
передал сыну-студенту дом в деревне близ Брей-сюр-Сомм, а
также на возбуждение дела о возмещении убытков против
”трех жителей этой деревни, которые разломали указанный
дом и растащили его на свои надобности” (ce que bon leur à semble,
№ 1642).
Семеро ремесленников, т. е. пятая их часть , указывают
причины своих дарений. В трех случаях они используют
стереотипные формулы: ”в честь обучения”, ”чтобы содержать
себя в школах” (№№ 2346, 2899, 4107). Каретник в дарении
своему брату дает мотивацию, которую можно назвать
”интеллектуализированной”: ”чтобы иметь книги и другие
предметы необходимости для того, чтобы учиться и достичь
мудрости и степени (science et degrez, № 3416). В двух случаях
фигурирует понятие достоинства или уважения: с тем, чтобы он
мог достойно (honnestement) содержать себя” (№№ 2114, 941).
В последнем случае кузнец из Марли желает сыну, чтобы он
”мог достичь святого духовного сана и более достойно содержать
себя в этом духовном сане” (estât de prebstrise). Духовной карьеры
желает также своему племяннику ткач из прихода Сен-Реми:
”чтобы лучше мог себя содержать в школах и достичь святого
церковного сана (parvenir aux sainctes ordres d'église) и затем молить
Бога за него” (№ 4082). В данном случае, как, например, и в
139
дарении портного, передающего кухонную утварь, мы имеем
дело по сути с актами сельских жителей, которые лучше
сопоставлять с дарениями крестьян.
КАТЕГОРИЯ 8. КРЕСТЬЯНЕ.
В работах, дающих общий взгляд на социологию
образования в XVI веке, крестьяне, как правило, не берутся в
расчет.ИЗ Однако в нашем корпусе они играли заметную роль
- их 110 человек, на чью долю приходится 110 актов.
В эту категорию прежде всего вошли дарители,
обозначенные термином "laboureur” - "пахарь”, а также 11
"купцов-пахарей" ("marchand et laboureur”) и столько же
"виноградарей" (laboureur de vignes, vigneron), я отнес сюда и
нескольких "огородников" (jardinier), и "пахарей”-
ремесленников: бондаря, портного, могильщика (?) (laboureur de
vigne et tombier, № 782).
Общеизвестно, что "купец-пахарь” входил в сельскую
элиту, был как говорили, "coq de village". Но случалось, что и
"простые пахари” бывали весьма богаты. Так могли именовать
себя и крупные арендаторы-фермеры и средние крестьяне и
даже разоряющиеся бедняки. Поэтому разделение категории
крестьян на группы по формальным, терминологическим
критериям мало что дает. Мы можем лишь констатировать
априорную истину : "купцы-пахари" были в целом несколько
богаче прочих крестьян. Действительно, из 11 "купцов-
пахарей" четверо указывали ренты, а один - долговое
обязательство, их родственникам были священник, викарий,
провинциальный стряпчий. Но, думается, что крестьян
целесообразнее рассматривать как единую группу.
Крестьяне адресуют свои дарения по прямой линии в
52-х актах, что составляет лишь 47% от общего числа. Это
ощутимо меньше, чем в дарениях предыдущих категорий. * 1И^Histoire mondiale de l'éducation. P., 1981, T.2, p. 263; Huppert, O. Public
scools in Renaissance France. Chicago, 1984.
ü ^Это не значит, что каждый крестьянин составил строго по
одному акту. Трое выступают с повторными дарениями, но в одном
случае акты составили двое, а в другом - трое крестьян.
1 ^Люблинская Аг Д. Французские крестьяне в XVI - XVII вв. Л.,
1978. С. 46 - 49.
140
Можно предположить в этом отражение специфики
крестьянской системы родства, где солидарность родственников
по боковой линии не уступает по значимости патрилинейным
связям. Но учитывая характер нашего источника, более
правдоподобным выглядит предположение о меньшей, чем в
иных категориях, ориентации крестьян на университетское
образование, что, впрочем, не исключает первой гипотезы.
Вполне очевидно, что крестьянские семьи имели гораздо
меньше шансов увидеть своих детей в университете, чем
предыдущие категории дарителей. Тогда же, когда кто-нибудь
из их родственников* ^ все же оказывался студентом, он
получал дарения от довольно широкого круга родственников и
свойственников.
Четыре дарения составлены племянниками в пользу своих
дядьев-студентов. Как мы помним, в дарениях ”элиты” такой
практики не было. 28 актов адресованы племянникам. Выше
уже отмечалось вполне естественное преобладание племянников
”по женской линии” (т. е. имеющих разную фамилию с
дарителем). Но у крестьян диспропорция просто вопиющая -
только трое из 28-и студентов-племянников носят одну
фамилию с дарителем. Вряд ли это может быть только
случайностью.
Возможно, мы имеем дело с отражением женской
гипергамии. Дочери крестьян имели больше шансов выйти
замуж за купцов, ремесленников, мелких чиновников, чем
крестьянский сын - жениться на горожанке. В дарениях
горожан мы не раз сталкивались с упоминанием имущества
тестя - ”пахаря”. Достаточно часто, наверное, связь
крестьянских семей с университетским образованием
осуществлялась по следующей схеме. Дочь крестьянина
выходила замуж за горожанина, ее сын, становясь студентом,
получал дарения от своего деревенского дядюшки - брата
матери. Чаще всего это были права на наследство деда и бабки.
Но анализ указаний на родственные связи в крестьянских
дарениях демонстрирует и иной, более престижный и более
быстрый способ социального возвышения. При наличии
способностей, упорства и везения, самоотверженной помощи
родственников, представитель крестьянской семьи мог получить
сан священника или добиться иных определенных жизненных
**^Пусть даже из тех ветвей крестьянских родов, что уже
довольно давно жили в городе.
141
успехов и, в свою очередь, значительно облегчить доступ к
университетскому образованию младшим родственникам.
Наиболее экстравагантным является в этом отношении
акт, составленный Перетт Туза, вдовой крестьянина из
Шампани Пьера Беламанье относительно наследства брата,
Жака Туза, преподавателя греческого языка в Королевском
колледже (lecteur publique du Roy nostre sire en la langue greque en
l'Université de Paris,КАДР № 14), гуманиста из окружения
Гийома Бюде.
КАДР № 14
КРЕСТЬЯНКА ПЕРЕТТ ТУЗА - СЕСТРА ГУМАНИСТА
№ 2464
Перетт Туза, вдова Пьера Бельманье, крестьянина,
проживающая в Пали, в бальяже Труа.
Сделка с Me да ром Туза, Меда ром Бельманье и Пьером
Туза, студентами Парижского университета, по поводу
наследства Жака Туза, публичного лектора в греческом
языке нашего господина короля в Парижском
университете, их брата и дяди, и отказ Перетты Туза в
пользу Медара Туза, Пьера Бельманье и Пьера Туза,
учитывая то, что они были племянниками Жака Туза, и
оказывали ему различные услуги, а также дабы содержать
их в учении, от
- дома в Париже, в предместье Сен-Жермен-де-Пре,
движимого имущества и доходов с его приората Бержера, с
его канониката в Бейе, и с должности кюре в Экс-ан-От, с
условием выполнить требования завещания, в частности
(выделить - П.У) 200 турских ливров в ящик для бедных.
Перетт Туза остается владелицей дома,
виноградников и иного имущества в Шайо, принадлежащих
Жаку Туза.
Эта передача подтверждена Пьером Туза, студентом
Парижского университета 7 и 16 июля 1547 г
142
Братья Лэне из далекого диоцеза Авранш передают
своему кузену-священнику из Наваррского колледжа дом в
предместье Сен-Марсель и иные владения в Париже и в Бри из
наследства своего брата-священника (№ 4882). Купец-
крестьянин Ноэль Роз дарит сыну владения на территории
Сен-Обэна, Вильруа, Шатодэ и Жив, полученные от Гильома
Роза, священника в Оссере (№ 1097). Есть еще несколько
подобных дарений (№№ 481, 855, 1110, 2324, 4025), о
которых забегая вперед, можно сказать, что они отличаются от
прочих крестьянских актов характером передаваемых объектов.
Еще одно исключение составляет комплекс дарений
магистру искусств, студенту колледжа Монтэгю Пьеру
Венжану или Венсану. Начиная с 1543 по 1549 г. на имя этого
студента было составлено 8 актов (№№ 2489, 2956, 2988.)
в которых упоминалось свыше двух десятков родственников.
Речь шла, судя по всему, о тяжбе по поводу сеньории, ценза и
фермы Борепер, в приходе Шарли-сюр-Марн, близ Шато-
Тьерри. Многочисленные родственники передавали Венжану
свои доли прав на имущество наследников некоего Мартена
Ланселена, очевидно, деда студента. Большинство из сыновей,
зятьев и внуков Ланселена названы "пахарями”. Но один из его
сыновей - Роберт Ланселен назван адвокатом Парламента, а в
свою очередь его сын - бакалавром канонического права.И**
Другой сын Мартэна Ланселена назван купцом из Фонтен-Ле-
Флери, а его дети - купцом в Шеврезе, "купцом-пахарем” в
Фонтен-Ле-Флери и ”пахарем” в Лувенсьене. Еще один кузен
студента, Гильом Де Ваше, сын Перетт Ланселен, назван уже
парижским купцом-буржуа. Родственником отца студента был
Жан Венсан - парижский священник, а свойственником матери
- некий Батист Бушар - прокурор Санлисского бальяжа.
Трудно точно сказать, кем был Ланселен-старший,
возможно, он принадлежал к тому слою сельского населения,
которое занимало промежуточное положение между
крестьянами и феодалами; 1 1 ^ возможно, это был крупный
арендатор. Но примечательно, что термин "купец-пахарь” * 11И ^Первые шесть дарений, составляемые с 1543 по 1546 годы были
зарегистрированы в Шатле под одним номером.
11 ^Только он, кстати, перечисляет в акте полные университетские
данные Пьера Венсана (колледж, степень).
И^Червонная T. М. Указ. соч.
143
появляется лишь в третьем поколении этой семьи,
предпочитавшей именоваться просто ”пахарями”. Крестьянский
клан оказывается связан и с миром провинциальных купцов и с
парижскими буржуа, с миром церкви, с провинциальными и с
парижскими чиновниками, причем уже довольно престижного
уровня. По распространенному мнению, чиновников от их
крестьянских предков должно отделять несколько поколений.
Возвышение Ланселенов не может не удивлять своей
скоростью. Но ведь сама специфика нашего источника
предопределяет знакомство с не совсем обычными семьями.
Вспомним еще раз странное дарение семьи стряпчего светской
курии Гюерино, в котором участвовали его свояки - "купец-
пахарь” из окрестностей Монфор-Амори (№ 2922) и "пахарь”
из прихода Мольер (№ 3771).
В восьми случаях указаны родственники крестьяне и
виноградари. В остальных речь идет о купцах и
ремесленниках, которые выступают, в основном, как сыновья,
зятья, свояки и шурья.
Девять человек (или 8%) упоминают долговые
обязательства. Среди них самое крупное принадлежит Жану
Эмери - пахарю из Санса. Он передает племяннику на
1000 ливров, подписанное Мишелем Кастром, экюйе, сеньором
из Сансского бальяжа (№ 1968). Трудно сказать, какая сделка
лежала в основе этой расписки. Для того, чтобы именитый
покупатель полностью выплатил должную сумму, крестьянин
прибегает к защите университетских привилегий. Конечно,
обязательство такого размера, исключение. Следующую по
величине расписку на 10 золотых экю передавали Ланселены
за проданный луг, крестьянская чета дарила крестьянину
расписку в 25 ливров, другой крестьянин упоминал расписку
на 11 ливров за продажу вина, еще один - расписку на
12 ливров. Третьим мужем Катрин Тютэ был покойный пахарь
из Розуа-ан-Бри. Она передавала студенту, своему сыну от
первого брака дуэр, выделенный ей вторым мужем Жаном
Мале, а также расписки и движимое имущество, которое она
может оспаривать у наследников своего второго мужа (№ 735).
У крестьян, как и у ремесленников и провинциальных купцов,
встречается практика натуральных займов. Например, долговое
обязательство в деньгах и зерне (№ 586) или обязательство на
100 фунтов пеньки (или конопли - chanvre), подписанное
неким крестьянином. Сразу вспоминается акт парижского
144
булочника Дени Алабарба, потому что данное дарение также
составлено огородником из Парижа (№ 4131)
Крестьяне почти вдвое чаще упоминают ренты, чем
долговые обязательства в 17-и актах (18%). Большую ренту
называют те же Ленселены - 75 ливров на ферму в Борепере
(№ 2489). Средний размер ренты в этой группе дарителей
достаточно высок даже и без этого акта - 8,5 ливра, то есть
выше среднего парижского уровня, что, впрочем, может быть и
случайностью, поскольку значения известны всего для 10 рент.
В данном случае на среднюю величину повлияли 2 крупные
ренты по 25 ливров на дома (дарение крестьянина-портного)
(№№ 4677, 931) и вторая рента Ланселенов в 17 ливров и 15
су.
Меня удивила сравнительно малая доля натуральных
рент, если вспомнить, например, структуру рент
провинциальных купцов. В данном случае крестьяне
упоминают лишь две ренты пшеницей и одну - "пшеницей,
овсом и вином" (№№ 452, 855, 4434) - Два первых дарения
принадлежали, кстати, "купцам-пахарям".
В 13 актах крестьяне передают городские дома. В двух
случаях это парижские дома (№№ 4882, 481), - они
упоминаются теми крестьянами, которые передают права на
наследства своих родственников-священников. В 15 актах речь
идет о домах в деревне.
Как и следовало ожидать в большинстве крестьянских
дарений речь идет о передаче недвижимости. Наиболее часто
используется термин "земля” - в 20 актах. В 11 случаях речь
идет о виноградниках, в трех - об огородах и в четырех о
"недвижимом имуществе" (biens) без уточнений. Есть и
несколько комплексных дарений, упомянута даже часть
метерии (№ 927), а пахарь из Плойара адресует своему сыну,
студенту и священнику в одном акте ренту в 22 су и
обязательство в 11 ливров 6 су за продажу вина (№ 322), а в
другом - лес и участок болота на территории Плойара
(№ 1370).
Крестьянская специфика проявляется в дарениях
движимого имущества. Пахарь Жак Грель передает
студентам 120 ”земли и виноградники в Кормей близ Парижа,
дом, 8 ульев, стада в 50 голов (бараны, овцы, ягнята), а также 120120 Следует отметить, что студентами были оба его сына - вещь,
видимо, необычная для крестьян.
145
все движимое имущество, домашнюю утварь, белье и
оловянную посуду (№ 2641). Еще один крестьянин передает
движимое имущество (meubles), двух коров и двух поросят
(№ 5326), передаются также "движимость и белье"
(№ 1297), движимость, белье, оловянная посуда (№ 3681).
Дарения неразделенных прав на наследство составляют в
этой группе 20%. Эта доля достаточно высока, чтобы
свидетельствовать об определенной "приниженности" группы,
равно как и относительно частое составление коллективных
актов - в 13 случаях. Четыре дарения адресованы "посторонним
студентам”, причем дважды указаны мотивы; Гильеметта Бютт,
вдова пахаря Жана Куа, Гильом Гарнье, пахарь, и Марион
Бютт, его жена, Дени Фуа, сапер (?) pionnier, и Луиза Бонай,
его жена, вдова Оноре Бютта, передают студенту Пьеру Бунье
свои права в тяжбе, которую они ведут в парламенте против
монахов Сен-Дени по поводу заключения в тюрьму покойного
Преже Бютта (№ 318). Жюльен Перен, виноградарь в
Шатевиле и его жена дарят некоему студенту Симону Сакле,
"чтобы помочь ему содержать себя в школах”, права на дом,
доставшийся им по наследству от тестя, купца-мясника,
указанное дарение сделано из-за услуг, оказанных Жаном
Сакле, парижским буржуа и купцом, проживающим в
предместье Нотр-Дам де Шамп, отцом указанного Симона”
(№ 2218). Эти акты отразили, видимо, типичные проблемы,
стоящие перед крестьянами: рост задолженности богатым
горожанам, который вел к сокращению крестьянского
землевладения, к отчуждению ими недвижимости, отягощенный
ощущением недостаточной юридической защищенности перед
лицом могущественных противников. Еще в одном дарении
виноградарь с женой переводит свояку права в процессе,
который ведется в суде бальи Манта по пересмотру контракта
об отчуждении ими некоего имущества (.№ 1594).
Крестьяне сообщают о мотивах своих дарений в каждом
пятом случае (24 акта). Многие используют при этом
стандартные формулы "содержать себя в учении" - 8 актов,
"покрыть издержки на обучение” - 2 акта, "в честь его
обучения” (en faveur de leur estude) - 3 акта. Но самой
характерной крестьянской чертой является высокое число
пожеланий церковной карьеры: таких дарений - шесть, и это
больше, чем в остальных группах дарителей, вместе взятых.
Видеть сына или племянника священником было вековой
мечтой крестьян, практически единственной надеждой на
146
быстрое изменение социального статуса семьи. Что, кстати,
запечатлено в наших актах. Те выходцы из крестьянских
семей, члены которых уже сделали ту или иную карьеру в
церкви, имеют неоспоримое преимущество перед прочими
дарителями той же группы.
Чаяния родителей-крестьян и те громадные трудности,
которые возникали перед студентом, не имеющим влиятельных
родственников в мире церкви, с присущей крестьянам наивной
подробностью изложил пахарь Жан по фамилии Жан. (См.
КАДР № 15).
К А Д Р № 15
ПАХАРЬ ЖАН И ЕГО СЫН, ЛИШЕННЫЙ ВСЯКОГО
ИМУЩЕСТВА
№№ 3646 - 3647
Жан Жан, пахарь в Пюто, приход Сюрезн и Мишель
Виго, его жена
- заявилиу что Дени Жан, студент в Парижском
университете, в возрасте двадцати лет или около того, их
сын, указал им на степень и достоинство священника (leurя
faict remonstrer le degré et le dignitéde prebsüise) для достижения
коего он уже устроился на первые и самые скромные
церковные должности (aux première et intimes ordres), НО все же
опасается получить отказ, так как он был и есть лишен
всякого имущества. По этой причине он покорнейше
просил вышеуказанных Жана и Биго, своих отца и мощь,
выделить ему. что-нибудь в аванс наследства.
По этой причине Дени Жан получает виноградники
на землях Курбев и Тюто, на Большой улице.
13 декабря 1550.
... а также виноградник в Нантерре, на дороге из
Нантерра в Курбевуа.
13 декабря 1550.
Университетская карьера была в глазах крестьян одним
из видов церковной деятельности и окружалась поэтому
147
ореолом сакральности. Дарители были уверены, что студент
ближе к Богу, поэтому помощь студенту была не только частью
стратегии возвышения семьи, но и благочестивым поступком.
Так, крестьянская чета составляет дарение, ”учитывая
склонность к Антуану де Валру, крестнику указанной пары, а
ныне - студенту Парижского университета, каковой возымел
намерение с Божьей помощью достичь сана священства, а
также с тем, чтобы он смог легче содержать себя в учении и
достичь указанного сана” (№ 4677). Это единственный случай,
когда дарители возлагают в акте надежды на Бога. Пьер
Белиар, крестьянин и портной из Булони, что близ Сен-Клу, и
его жена желают сыну ”достичь священных духовных чинов' и
достойно содержать себя в этом звании (plu honnestement
gouverner et entretenir audit estât), посвятить себя божественной
службе (vacquer au service devyn) и молить Бога за своих
родителей” (№ 931). Еще одно дарение составляется с тем,
чтобы ”помочь студенту достичь наивысшей мудрости (parvenir à
plus grande science)” и святых духовных чинов, а также молиться
за дарителей (№ 1573). 1^1
Но подобный архаизм сознания еще не исключал ни
удачных университетских карьер выходцев из крестьян,
свидетельство чему - судьба Жака Туза, ни появления
элементов ”иителлектуализированных” мотиваций. Одно
дарение составляется, ”чтобы содержать студента в коллеже и
иметь книги”. В другом - виноградарь Франсуа Фонтен в
дарении своему дяде-студенту и священнику желает, чтобы тот
смог получить степень и мудрость. Интересно, все же, что
понималось крестьянами под ”наивысшей мудростью”?
Рассмотрим еще одно, в высшей степени показательное
крестьянское дарение. 23 июня 1549 г. Изабо, жена Жана
Митеса-старшего, Пьер Гарнье, виноградарь, проживающий в
Шабли и Жакетта Дамюза, его жена, адресуют дарение
Этьенну Миттесу, студенту, их сыну и племяннику. Вскоре, 9
сентября того же года было составлено еще одно дарение
Клодом Дамюза, Пьером Моро и его женой Этьенеттой Дамюза 121121 Крестьянин Жан Патр оговаривает обязанность студента
коллежа Де ля Марш молиться за дарителя и заказывать раз в год
мессу за упокой души покойного дяди-священника (№ 3683). В данном
случае относительно подробная регламентация не была чисто
крестьянской чертой и, возможно, была внесена в завещание под
воздействием общения с дядей - священником.
148
и тем же Пьером Гарнье, выступавшим здесь в качестве
опекуна Симона и Жаны Дамюза. Этот коллектив
родственников *^2 объясняет дарение следующим образом:
"с тем, чтобы он имел после этого лучшую возможность
достичь мудрости и образованности (afin qu'il ayt mieux par су après
de pouvoir parvenir aux sciences et lettres humaines") и чтобы он мог
сохранить признательность (к дарителям - П. У.) в будущем, и
как напоминание о благодеяниях и любезных услугах, которые
они надеются получить от указанного Этьенна Миттеса, когда
он войдет в возраст ”luy devenu en âge”. Самым забавным было то,
что и в первом, и во втором дарениях речь шла всего-навсего о
части комнаты в доме, расположенном в предместье Шабли, на
улице Сент-Экспан (№№ 3162, 3163). Здесь мы видим и
крестьянскую наивность, и характерное для них, как и для
многих провинциалов, чувство неуверенности, охватыващее их
при составлении актов. Они совершали исключительный,
неординарный поступок, поэтому стремились изложить себе,
нотариусу и окружающим возможные причины этого шага. Но
при этом - и простодушный практицизм, ожидание отдачи для
всех членов этой большой семьи, помогающей студенту.
Видимо, такие ожидания были свойственны многим дарителям,
но только им не приходило в голову доверять их бумаге и
нотариусу.
Но в дарении Этьенну Миттесу также содержится и
дихотомия, тем более любопытная, что мотивация явно записана
непосредственно со слов дарителей: ”sciences” и "lettres humaines".
Эти понятия - "мудрость” и "людская образованность" если не
противопоставлены прямо, то, во всяком случае, не
тождественны. Поэтому акты, содержащие формулу "degré et
sciences", подразумевают сочетание университетской степени,
даваемой людьми, и мудрости, зависящей от Бога.
Все сказанное относится к крестьянам в целом. И таким
образом группа предстает неким монолитом. Но ведь среди
крестьян были и довольно крупные рантье и кредиторы, и люди
совсем малоимущие. Ясно, что группу надо как-то разделить.
Но, как уже говорилось, формальный признак здесь не
работает. Если "купцы-пахари" действительно предстают
обеспеченными дарителями, то самые богатые крестьяне могут
* ^Поскольку термин "виноградарь” употреблен по отношению
лишь к Перу Гарнье, то при подсчете общего числа дарителей-
крестьян я учел лишь его.
149
именоваться просто ”пахарями”, как Ланселены или тот
крестьянин, что передал расписку на тысячу ливров.
В данном случае крестьян можно попробовать
сгруппировать в зависимости от их места жительства.
География их локализации напоминает в общих чертах
картину, характерную для прочих провинциалов, разве что
чуть более полно представлена житница Парижского бассейна -
плато Бос. Но что может дать анализ четырех актов из Бовези,
даже если их сопоставить с тремя актами из Юрпуа?
Чтобы как-то снизить случайный характер полученных
данных, я вынужден был прибегнуть к грубому и чисто
формальному выделению условных зон в зависимости от
удаленности Парижа. ^3 Результаты сведены в Таблице №3.
Из всех локализованных дарителей чуть меньше
половины сконцентрировано в Париже, в его ближних
пригородах или в 30-километровой зоне вокруг столицы.
Остальные крестьяне в большинстве своем удалены от него не
более, чем на сто километров и лишь 14 дарителей живут
дальше. Реальная доля крестьян из отдаленных районов,
даривших имущество студентам, была большей, так как они
могли регистрировать дарения в своих ординарных судах, как,
впрочем, и все остальные провинциалы. Часто в Шатле их
приводили дела, связанные с имуществом умерших
родственников-священников.
Виноградари распределены по зонам пропорционально
(2-я строка). Объекты дарения—виноградарей ничем не
выделяются из остального корпуса дарений, и .даже
виноградники фигурируют в их актах не чаще, чем у других
крестьян. Это может означать, что за данным термином не
скрывалась какая-либо социальная группа.
”Огородники” и ^крестьяне-ремесленники” локализованы
в Париже и предместьях, что кажется вполне закономерным
(3-я строка). Доля купцов-пахарей (заведомых представителей
сельской элиты), напротив, уменьшается с приближением
кПарижу (4-я строка). Эта любопытная тенденция
подтверждается и локализацией кредиторов (5 строка).
123q грубости таких подсчетов говорит то, что крестьянин,
живший на берегу Сены в 50 километрах выше Парижа по течению,
оказывался связан с ним куда теснее, чем то, кто жил от него в 30
километрах сухого пути.
150
Таблица № 3
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ КРЕСТЬЯНСКИХ ДАРЕНИЙ ПО ЗОНАМ
Расстояние от Парижа до места Жительства в км.
0-10км.
Зона I
10-30км
Зона II
св. 30 км.
Зона III
не уста¬
новление
ВСЕГО
1.Всего
дарений
15
33
58
4
по
2.” Виногра¬
дари”
1
3
7
0
11
3.” Огород¬
ники и
5
0
0
1
6
ремесл.
4. "Купцы-
пахари”
1
2
8
0
11
5.Передача
расписок
1
2
8
0
11
б.Денжные
ренты
3
4
3
1
11
7. Нату¬
ральные
0
0
3
0
3
ренты
8.Ренты,
чей харак¬
1
2
1
0
4
тер не ясен
9.Права на
наследство
8
7
7
2
24
10. "Земля”
3
3
12
0
18
11."Вино¬
градники”
2
6
3
1
1
12.Дом в
городе
0
11
3
1
14
13.Дом в
деревне
1
3
11
0
15
14.Родств. -
священники
0
4
6
1
11
и чиновники
15.Родств. -
купцы и
3
5
3
0
11
ремесл.
16.РОДСТВ. -
крестьяне
1
1
3
0
5
151
Единственный кредитор из пригородной зоны похож
более на горожанина (этот тот самый парижский огородн!ус,
которому некий крестьянин помимо денежных сумм должен
поставить еще 100 фунтов пеньки). Дарения такого рода чаще
встречаются на периферии. Здесь, кстати, расположены земли
Туза и Ланселенов, здесь передаются доходы с фермы, правда
на ценз.
Распределение рент совсем иное - их значительно больше
в окрестностях Парижа (6-я строка). Но, видимо, крестьянские
ренты не являются здесь ни видом ростовщического кредита, ни
результатом инвестиции денег. Ренты крестьянам
выплачивались по большей части за мелкие участки (здесь,
кстати, расположена самая маленькая рента из всего корпуса
дарений - 2 су 1 денье). Возможно, порой крестьян вынуждала
к этому невозможность прямой эксплуатации земли -
удаленность от места жительства, преклонный возраст хозяев и
т. д. В семи случаях из восьми "пригородные” ренты
установлены на конкретную недвижимость - участок земли,
виноградник, дом. В более отдаленных районах такая
конкретизация отсутствует - ренты в среднем больше по
размеру и, самое примечательное, только здесь они
встречаются в натуральном выражении (7-я строка). Я уже
отмечал, что натуральных рент у крестьян куда меньше, чем у
дворян и провинциальных купцов, сумевших извлечь как
можно больше выгод .из начавшегося неуклонного роста цен на
продовольствие. 1^4 Плательщиками натуральных рент,
естественно, были крестьяне. В таком случае, можно
предположить, что если ”пригородным” крестьянам денежные
ренты могли выплачивать горожане, округлявшие свои
земельные владения, то "дальние” дарители были склонны
получать натуральные ренты со своих соседей-крестьян.
Процент дарений неразделенных прав на наследство у
крестьян довольно высок, но он, заметим, меньше, чем у
ремесленников. Однако в окрестностях Парижа доля таких
дарений растет и у крестьян (9-я строка). К тому же шесть
дарений дальней зоны, содержавших подобные передачи,
удалены от столицы на 30-40 км и лишь одно - на 60 км.
Стрелка этого индикатора приниженности, похоже, повернута в
сторону Парижа.
Р.,
^^Schnapper В. Les rentes au XVe siècle. Histoire d'un instrument de crédit.
1957. P. 85 - 99.
152
Картина распределения недвижимости (10 - 11 строки)
создает впечатление, что крестьяне, живущие вдали от
Парижа, имеют больше шансов сохранить свои пахотные
земли, чем дарители из ближних зон, сохранившие лишь
виноградники. Крестьяне из окрестностей оказываются
несклонными к дарению сельских домов, но ни один из них не
передает студенту и драгоценную парижскую недвижимость.
Указанные ими дома расположены в небольших городках
Парижского бассейна - Аржентей, Корбей, Сен-Жермен-ан-Лэ
и др. Крестьяне из отдаленных районов передают дома в
сельской местности, а также тремя домами в Париже (строки
12-13), принадлежавшими их родственникам - клирикам. Круг
родственных связей (строки 14-16) также указывают на
большую престижность крестьян из дальней зоны.
Разумеется, для столь малых числовых рядов, все
"тенденции” не более чем игра случая, но вместе взятые они
вполне определенно указывают на нарастание крестьянской
бедности по мере приближения к столице. Если для дальних
районов даритель чаще выступает как крупный арендатор,
сохранивший свои земельные владения, способный быть
кредитором, и порой имевший уважительный эпитет ”купец-
пахарь”, то даритель из окрестностей Парижа чаще владеет
лишь клочком виноградника, живет в маленькой городе,
получая небольшую ренту за свои отчужденные дома илй
земли. Общеизвестно, что вблизи крупных городов под
воздействием активной скупки земель крестьян, которых чаще
всего обозначали как "пахарей”.* ^5
Но подождем с выводами о роковом воздействии большого
города на судьбы крестьянства и еще раз вспомним специфику
источника. Из того, что вблизи-Парижа встречалось больше
дарений, сделанных малоземельными крестьянами, еще не
следует, что в других местах они были богаче. Просто в
окрестностях столицы даже такие крестьяне могли иметь детей
или близких родственников в Парижском университете. В
данном случае - перед нами пример ускорения социальной
мобильности по соседству с гигантской агломерацией и
* ^Червонная т. М. Крестьянство юга Парижского района в XVI-
XVII вв // "Средние века", вып. 33/34, 1971. Jacquart J. La crise rurale
en Ille-de-France 1550-1670. P., 1974. История крестьянства. T. III. M.,
1986, CC. 74-86.
153
гигантским университетом, предоставлявшим небольшой, но все
же реальный шанс социального возвышения выходцам из низов.
КАТЕГОРИЯ 9. "МЕЛКИЙ ЛЮД": НИЗШИЕ СЛОИ
Эта категория выделена в достаточной степени
умозрительно. Сюда отнесены дарители, которые ”не
вписались” в предыдущие группы, и чей социальный статус, по
моим представлениям, был самым низким: подмастерья,
рабочие-поденщики, слуги.
Разнородность этой группы бросается в глаза: ведь
подмастерья все-таки входили в ремесленную корпорацию, на
них распространялась какая-то доля цеховых, а, возможно, и
городских привилегий. Роллан Мунье в уже упоминавшемся
мною исследовании относит их вместе с мэтрами-
ремесленниками и низшими купцами-буржуа, к нижнему
ярусу среднего слоя парижан А^Но из этого же исследования
ясно, что подмастерья по своему имущественному уровню и
177
социальному статусу выпадали из этого среднего слоя А*/
В нашем корпусе 20 парижских подмастерьев составили
22 акта. Чаще других (в пяти случаях) - это подмастерья-
стригальщики (ворсовщики - tondeur de draps). Только у них
мы встречаем случаи повторных дарения
(№№ 4728, 4824, 2257, 3673). Один из них передает долговое
обязательство и никто не указал своего адреса, в то время как
половина всех прочих подмастерьев это сделала, что, как мы
помним, косвенно указывает на приниженность группы.
Похоже, что стригальщики составляли среди подмастерьев
своего рода элиту.
Шестеро подмастерьев участвуют в составлении
коллективных дарений вместе с братьями и свояками: портным
и слесарем (№ 3049), сукновалом (№ 2257), гончаром
(№№ 3508, 3673). Подмастерье-ювелир вместе с вдовой своего
брата составляет дарение племяннику (№ 4236).
^^Mousnier R. Recherches sur la stratification sociale...
12*7Для XVI в. аналогичный вывод можно сделать, оценивая
довольно хорошо изученное положение типографских подмастерьев.
Parent A. Les métiers du livre à Paris au XVIe siècle (1535-1560). Genève, 1974. P
185-204; Pallier D. Recherches sur l'imprimerie à Paris pendant la Ligue, 1585-
1594. Genève, 1975. PP. 21-34.
154
А подмастерье мельника вместе с братом-купцом одариваёт
своего племянника (№ 114).
Дарители упоминают своих родственников еще в шести
случаях. Социальный статус троих из них был не выше
статуса дарителя: свояком подмастерье-ковровщика был батрак
(gagne-denier, № 3911), отцом подмастерья бондаря и тестем
подмастерья скорняка были крестьяне (№№ 3673, 1814). Как
я уже говорил, у меня нет твердой уверенности в том, что
статус книгопродавца Гильома Пассе был выше, чем статус его
свояка - подмастерья-портного (№ 2030), зато родственником
подмастерья-мельника был священник (№ 114), а у
подмастерья cartier (изготовлявшего карты) родственником был
экспедитор королевской аптеки (voiturier de l'apothèque de roi,
№ 1864). К сожалению, в двух последних случаях хотя и
передаются права на наследство, но степень родства не
уточняется, несмотря на совпадение фамилий.
По прямой линии адресуют свои дарения только 8
подмастерьев (40%). В половине всех случаев имущество
передается племянникам, в двух актах - своякам.
Подмастерье-стригальщик (tondeur de draps) передает
пасынку долговые обязательства ^некоего купца, на 17 экю
(№ 2693). Дарение, в котором участвует подмастерье ювелира,
представляет собой ренту в 36 парижских су (№ 4236). Этими
актами и исчерпывается список владельцев рент и кредитов.
Напомню, кстати, что в последнем случае речь идет о
коллективном дарении.
В двух актах фигурируют деревенские дома, в одном -
городской. Пятеро ремесленников передают недвижимость:
земли, огороды и просто имущество - ”Ыеп”.
В 11-и случаях речь идет о дарениях неразделенных прав
на наследство. Доля таких актов, как мы видим, здесь выше,
чем во всех изученных ранее группах.
Их мотивации можно назвать достаточно амбициозными,
особенно в сравнении со скромными объектами дарения. В
одном случае студенту желают не только, чтобы у него было
”на что жить”, но и чтобы он мог ”достойно содержать себя в
учении” (№ 3673). Это дарение составлено подмастерьем
стригальщика. А вот сыну другого подмастерья стригальщика
желают ”лучше содержать себя в учении, иметь книги и все
необходимое” (№ 4728). Дарение же подмастерья ювелира
составляется с тем, чтобы студент ” имел отныне лучшие
средства для своего содержания обучения, достижения
155
образованности и получения в оной степени” (...en l'estude des
bonnes lettres et en icelle accerire degré).
Следующую группу составляют парижские поденщики -
(manouvrier) неквалифицированные рабочие. Их - 12 человек,
8 из которых указали в акте свой адрес. В двух случаях
поденщики участвуют в коллективных дарениях вместе со
свояками: булочником (№ 1835) и сапожником (№ 3291).
Кроме того, в актах фигурируют еще двое родственников-
крестьян (№№ 813, 2440), а также мэтр-цирюльник из Санса
(№ 4569).
По прямой линии они адресовали 7 актов. Правда, в двух
из них речь идет о дарениях пасынкам.
Ни рент, ни долговых обязательств в этих дарениях не
встречается. Лишь один раз упомянут виноградник (№ 1835) и
один раз - недвижимое имущество - ”bien” (№ 3274). Еще в
одном дарении речь идет о судебной тяжбе по праву выкупа
какого-то наследственного имущества (№ 3291). Во всех
остальных случаях, то есть - в 9 актах говорится о передаче
неразделенных прав на наследство.
Еще одну группу составляют слуги: слуга в бане
(№ 4062), повар (№ 2021), повар кардинала де Медон
(№ 810), портье в доме Гизов (№ 3508), церковный служка
(№ 2275).
Родственники известны только у поваров. Братом повара
кардинала был купец, братом второго - содержатель гостиницы
(hôtelier). Банщик адресует свое дарение постороннему
студенту, остальные родственникам: трое - сыновьям, один -
племяннику.
Все дарения этой группы представляют собой передачу
неразделенных прав на наследство.
Если представителей низших слоев среди парижан
насчитывается 37 человек, то в провинции их только десяток.
И здесь сказывается провинциальная тенденция к уменьшению
числа дарений, содержащих признаки приниженности.
Дарения в провинции составили: слуга эюойе из Боса
(№ 1601), лакей (valet de chambre) лионского губернатора
(№ 1989) и некий лакей из Говиля (от его имени дарение
составляет брат-торговец бумагой из Боса, № 4211), четверо
поденщиков, (два пастуха, один из которых назван также
поденщиком № 3391). Одно из дарений составлено батраком
(homme de bras, № 5084). Конечно, такое объяснение
156
неправомерно - очевидна пропасть, лежащая между лакеем
губернатора и пастухом.
Пятеро провинциалов участвуют в составлении
коллективных дарений - два поденщика и еще один даритель,
чей статус не указан (№ 273); два других дарителя
объединены с батраком (№ 5084): поденщик и его свояк-купец
из Шартра (№ 534), слуга экюйе и его брат-купец
(№№ 1601, 1898). Братом пастуха Пьера Морана был
поденщик Луи Моран.
Только одно дарение адресовано сыну (№ 441), пять -
племянникам, одно - брату и три кузенам.
Зато доля дарений неразделенных прав на наследство
гораздо меньше, чем у парижан - всего два случая.
В четырех случаях в дар передается различного рода
недвижимость, в трех актах речь идет о судебных тяжбах.
Если у парижских поденщиков и слуг мы не встречали
мотивированных дарений, то провинциалы, как всегда,
оказываются "разговорчивей”. Поденщик, составивший дарение
совместно с купцом, желает помочь своему племяннику
"достичь святых духовных чинов", батрак из окрестностей
Вандома озабочен тем, чтобы его племянниц "смог продолжить
свое обучение и достичь степени".
Итак, статус этих дарителей явно ниже прочих категорий
- вот то немногое, что объединяет эти разрозненные группки.
Но несмотря на свои мизерные размеры, они подтверждают
подмеченные ранее тенденции. "Низшие слои" демонстрируют
полный набор признаков приниженности. Отчетливо видна
концентрация бедности в Париже (преобладание парижан в
этой категории во много раз выше средних величин по всему
корпусу дарений). Провинциалы же опять оказываются'
"разговорчивее" парижан.
То, что дарители из числа низших слоев выглядят беднее
прочих, неудивительно. Нас гораздо больше должен занимать
сам факт их родственных связей со студентами. Неожиданным
является то, что не только их племянники, но и сыновья могли
стать студентами.
КАТЕГОРИЯ 10- ”НЕЗНАКОМЦЫ”: ДАРИТЕЛИ,
ЧЕЙ СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС НЕ УСТАНОВЛЕН
76 человек фигурируют в актах без какого-либо
указания на социальный или профессиональный статус. В
157
принципе, эти дарения логично было бы исключить из
анализируемого корпуса. Но я не стал этого делать по двум
причинам: во-первых, потому, что долго обрабатывая акты, я,
как это часто бывает, настолько свыкся с ними, что начал
считать своей собственностью, и мне стало просто жаль
отказываться от пусть даже малоинформативного, но солидного
куска материала. А во-вторых, эта категория дарителей может
оказаться полезной для нашего исследования именно в силу
своей социальной неопределенности. Здесь можно попытаться
проверить методику выделения признаков престижности и
приниженности без страха подпасть под воздействие априорных
утверждений типа: "купцы богаче крестьян”.
По формальным признакам дарителей этой категории
можно разделить на несколько групп.
Часть дарителей составила свои акты с указанием на
место своего проживания. 16 человек назвали при этом приход
или ценз. На долю этих 16 дарителей приходятся 12 актов -
часто составляются коллективные дарения. Так, например,
Мишель Астид, вдова Мишеля Мале, и Жак Мале, ее сын,
проживающие в деревне Римод (или Римодей), в приходе Тува,
Клермонского диоцеза и Луиза Астид, вдова Ан Мале адресуют
дарение Жану Мале, учителю школы и студенту Парижского
университета, их сыну, брату и племяннику (№ 4342). Или
Симон Туазер с женой, проживающий в доме и цензе
Парпекур, и Жан Делеерб с женой, проживающий в доме и
цензе Бугенкан, дарят свои права племяннику-студенту
(№ 4862).
Понятно, что особый интерес для изучения этой группы
представляют сведения о родственных связях. В одном из актов
упомянут брат-крестьянин (№ 448), в том же акте говорится о
наследстве парижского капеллана, который приходился дядей
дарителю. Родственниками двух дарителей были парижские
возчики-братья (№ 1701). В двух случаях братом и дядей
дарителей названы принципиалы парижских коллежей
(№№ 3728, 4979). Еще в одном акте упомянут родственник -
священник, но степень родства не оговаривалась (№ 4862).
Детям адресуют свои акты 6 человек, т. е. менее 40%.
Впрочем, вполне естественно, что в коллективных дарениях
студент мог приходиться сыном только одному из дарителей.
Отличительной чертой этой группы можно назвать довольно
большую долю дарений двоюродным и троюродным братьям - о
них говорится в 6 случаях.
158
Долговое обязательство указано лишь в одном акте: Андре
Пунье из Пюироля, приход Сен-Морис, передает сыну какие-
то обязательства, связанные со сбором денег (créances sur la recette
de chabannes № 1064). Еще в одном дарении упомянуты ренты
(№ 963). Дарений недвижимости также немного: тот же Андре
Пуньо передает выгон (pâtures), Антуан Могуин из прихода Сен-
Мартен, ” находящийся в настоящее время в Париже по своим
делам”, дарит кузену свои права на недвижимость, - ”в городе
и превотстве Парижа” из наследства свлоего дяди-принципиала
(№ 497, см. также КАДР № 16). Жак де Гюерус,
проживающий а приходе Первенше, дарит сыну - Жану де
Гюерусу земли (№ 1321), а также недоимки по цензам,
которые нужно получить ”за земли в указанном приходе”
(№ 1320)128 .
Чаще всего в этой группе передаются неразделенные
права на наследство - в 60 случаев.
Попробуем установить социальный облик этой группы
дарителей. Это - сельские жители, как явствует из самих
”адресов”. Ряд признаков приближает их к крестьянам -
невысокая доля дарений по прямой линии, преобладание
дарений неразделенных прав на наследство, склонность к
составлению коллективных актов, малое число рент и
кредитов. Но из этой группы явно выделяются, например,
дарение Андре Пуньо, связанного с какими-то финансовыми
операциями, или дарение Жака де Гюеруса, получавшего
доходы с цензов.
От крестьян этих дарителей отличает как сравнительно
малое число мотиваций (всего в двух случаях), так и их
форма.
Шурья Туазер и Делеерб дарят своему племяннику права
на наследство движимого имущества своего свояка - сельского
кюре, с тем чтобы студент, именованный также регентом
12** Оба акта составлены в 1544 г., а в 1552 г. трое парижских
купцов передавали свои права на дом, крытый соломой, и огород
некоему Жану Гюерусу, студенту, проживающему в коллеже де Лизье,
никак при этом не оговаривая своего родства с ним (№ 4136). Не идет
ли речь о том же студенте? Против этого говорит большой временный
промежуток и отсутствие частицы ”де” в фамилии; за - то, что Жан
Гюерус - студент коллежа де Нормань, предоставленного для
выходцев из той части Нормандии, где и находился приход Первенше
(близ городка Мортань)
159
коллежа де ля Марш, ”мог лучше содержать себя в учении и
достичь какой-либо степени в оном” (№ 4862). Но если
указание на необходимость получения степени хоть редко, но
встречается у крестьян, то случай Жанны Жосс уж вовсе
нетипичен (см. КАДР № 16). В мотивации все
”некрестьянское”: и меркантильность в отношении матери и
сына, и представление о том, что образование можно
продолжить в других университетах. Крестьяне могли
требовать от студентов молить за себя Бога, но им не
приходило в голову расписывать порядок месс.
КАДР № 16
ВЕЧНЫЙ ПОМИН ДУШИ ЖАННЫ ЖОСС
№ 3728
Жанна Жосс, вдова Амбруаза Могуина,
проживающая в приходе Иге.
- Дарение Жану Могуину, священнику,
проживающему и обучающемуся в Парижском
университете, своему сыну,
- прав на наследство своего 6patna Амбруаза Жосса,
священника, принципала коллежа де Сез, основанного в
Парижском университете.
И сделана настоящая передача в дар за добрые и любезные
услуги, которые означенный мэтр Жан Могуин, по ее
словам, оказывал своей матери, а также, чтобы
содержать его в школах Парижа или в иных местах, и
чтобы молить Бога за нее, а именно: читать и отмечать
каждую пятницу в течение всего года мессу во имя
Христова, в конце которой указанный мэтр Жан Могуин
будет читать страстную проповедь, а если он не сможет
служить указанную мессу в пятницу, пусть прочтет ее в
другой день.
13.апреля. 1550
Следующую группу составляют 35 дарителей,
использовавших для обозначения адреса только один термин
160
”demeurant” (проживающий). На их долю приходятся 23 акта.
О некоторых из них сообщаются также дополнительные
сведения, например: ”Жан Миль, слепец, проживающий в
Совиньи” (№ 3430), ”Пьер де Ласкалье, проживающий обычно
в Вандоме и находящийся ныне в Париже по некоторым своим
делам” (№ 1349). К этой группе я отнес жителей Шабли,
родственников виноградаря Пьера Гарнье, тех самых, которые
так красноречиво мотивировали дарение племяннику прав на
комнату в домике близ Шабли (№ 3163).
Помимо этой семьи и другие "demeurant” составляют
коллективные дарения. Так, Гильом Леклерк-старший, Жан и
Шарль Леклерки и их свояк Дени Пти, проживающие в Гранж
де Нуайе, близ Этампа, составляют дарение своему "сыну,
брату и свояку”- студенту (№ 540). Еще в двух случаях об
авторах коллективных дарений неизвестно ничего, кроме их
адреса ( №№ 2014, 1824). В других актах "demeurant”
объединены с возчиком (№ 2854), поденщиком (№ 273),
батраком - (homme de bras, № 5084). Родственниками
"demeurant” оказываются кюре (№ 3018) и каноник
(№ 2684).
По прямой линии адресуют свои акты 16 дарителей -
45%, и большей цифры трудно ожидать при таком количестве
коллективных дарений.
В четырех слу.чаях акты составляются в пользу
посторонних студентов. Правда, об одном из них сказано, что
он - друг дарителей, (leur ami).
В 4-х актах упоминаются долговые обязательства: в 9 ливров 7
су (№ 1595), в 50 ливров (№ 168), и в 64 экю на некоего
каноника в церкви в Вандоме (№ 1349), а также говорится о
некоей расписке, входящей в наследство дяди - каноника Нотр-
Дам в Париже и церкви в Мон-Бризоне
(№ 2684).^29 Столько же упоминаний и о рентах. Жан
Дюпюйи, проживающий в Амбленвильере, передает две ренты
- одна в 4 золотых экю, другая в 5 парижских су (№ 825). В 129129 Этот акт составлен Мадлен Гуден, о которой сказано, что она
жительница Монт-Бризона, т. е. употреблено слово не ”demeurant”, а
”habitante”. Последний термин мог иметь дополнительный социальный
смысл - так иногда обозначали низшие слои горожан, не имевших
никаких прав буржуа. Однако сравнительно высокий статус покойного
дяди дарительницы заставляет усомниться в подобной окраске
термина.
161
двух других случаях упомянуты рента пшеницей (№ 570),
рента зерном и деньгами (№ 883). Жан Бальтазар из Санса,
владелец расписки в 50 ливров, упоминает также некоторые
недоимки по рентам (№ 168).
Из недвижимого имущества, кроме все той же комнаты
в Шабли, передается дом в Париже (№ 3018), дом с землей и
виноградником (№ 3845), дом, огород и земли (№ 9) - дом,
амбар и стойла (№ 3916), и просто - недвижимость (№№ 273,
2466).
Дарения неразделенных прав на наследство встречаются
у четверти всех дарителей (в 9 случаях). Характерно, что все
такие дарения - коллективные.
Мы уже сталкивались с мотивировкой, содержащейся в
акте, составленном совместно с батраком (homme de bras)
(№ 5084), где говорится о необходимости достижения степени.
Дарение вдовы Мадлен Гуден составлено”чтобы помочь
вышеназначенному сыну в учении как в указанном Парижском
университете, так и в других местах, и в достижении почетных
знаний” (... sciences honorables, № 2684). В двух других
случаях поясняются причины дарений посторонним студентам:
”чтобы быть в расчете” (№ 3095) и "учитывая добрые и
любезные услуги, которые оказывались и оказываются
ежедневно” (№ 3430).
В целом эта группа по ряду признаков благополучнее
предыдущей. Судя по всему, дарители, обозначившие себя
словом "demeurant ”- горожане, хотя одни живут в городах типа
Санса и Вандома, другие - в совсем малоизвестных местечках,
трудноотличимых от деревни, в пригородах. Сюда же следует
отнести еще пять парижан - "demeurant”. Таких дарений -
пять. Одно из них составлено супружеской парой, четыре
других - женщинами. Похоже, что отсутствие всяких
социальных характеристик в Париже имеет тенденцию
превратиться в специфически-женское свойство.
Разброс социальных признаков здесь довольно велик.
Жанна Буше (№ 2120), вдова некоего Жака Фурнье,
проживающая в Париже на ул. Бар-дю-Бек, адресует дарение
сыну-студенту. Ее акт явно перегружен престижными
объетками - здесь и сеньориальная усадьба и даже замок,
окруженный водой (donjon et édéfices, clos de frossés à Г eau), и фьеф,
и мельница, и ренты. Со всем этим не вяжется наше
представление об указании на адрес, как о признаке
приниженности. Но, во-первых, признак начинает”работать”
162
только по отншению к группе, а во-вторых, адрес Жанны
Буше показывает, что она живет в самом аристократическом
квартале Парижа - в Тампле. Мне кажется, что покойный Жан
Фурнье был дворянином. Единственная группа, в которой был
бы возможен столь престижный набор объектов - парижское
"высшее” чиновничество, но чиновничья вдова все-таки указала
бы должность покойного мужа.
На другом полюсе данной микрогруппы расположено
дарение Изабо Годен, передающей племяннику права на
наследство своего отца - провинциального гончара, а также 1
золотой экю, который должна ей тетка. Дарительница
обходится без обычного в таких случаях термина "créance",
употребляя описательную формулу ("par elle prêté à sa tante",
№ 4353).
Жанна Массон перевводит племяннику права на
наследство родителей, расположенное "как в Пикардии, так и в
Нормандии", а через четыре года свои права на это же
наследство передавала уже ее сестра (мать студента), жена
парижского виноторговца (№№ 2532, 3775). Изабо Лешевалье
передает своему сводному брату (?) (son frère de père) имущество
и доходы, причтающиеся ей по смерти матери, и 200 ливров,
проистекающих от продажи наследства в Кудрей Жаном
Лешевалье, ее отцом, а также И ливров 5 су арендной платы
(fermages), которую получить с пахаря из Кудрей, а также
7 ливров 9 су платы за наем дома в Гатинэ (№ 4772).
Супружеская пара передает сыну долговые обязательства из
наследства свояка (№ 715).
Таким образом, парижская разновидность этой группы
при всей своей гетерогенности превышает средний уровень.
Дарители следующей группы вообще не сочли нужным
сообщать о себе какие-либо данные. Один из них - Жан Бейн,
принял участие в составлении 2-х актов (№№ 2388, 2389).
Поэтому на 19 человек приходятся 19 актов, что, нетрудно
убедиться, больше, чем в предыдущих группах.
Среди этих дарителей шестеро женщин, выступающих
самостоятельно. Из них три вдовы, сестры Мари и Катрин
Лезгюйе (№ 1544), и Шарлотта Ле Руайе, жена Бена Оливье,
живущая от него отдельно и дееспоспобная по закону (autorisé
par' justite, au refus de son mari, № 5381). Напомню, что
единственный подобный пример встречался у нас в группе
дворян и сеньоров.
163
Жан Гюери составляет дарение вместе со свояком-
купцом (№ 259), Жан де Бейн - вместе во свояком -слесарем
(№№ 2388, 2389). Свояк Бернара Руо - адвокат Параламента.
Это - очень престижное родство, но из того же акта выясняется,
что отцом или дедом дарителя был крестьянин (№ 4478).
Робер Ларсонье назван в дарении вместе с братом-
привратником дома Гизов и свояком - парижским подмастерьем
(№ 3508), а Симон д’Орузак и его жена - с шурином -
парижским буржуа - "fripier” (№ 4454).
Дарения по прямой линии составляют половину всех
актов.
В двух случаях дарители выступают как кредиторы.
Вдова Жана Бертрана передает, в числе прочего, своему внуку
различные суммы, которые покойный ее муж должен был
получить за продажу шелковых и шерстяных тканей (№ 997).
В другом акте упоминается долговое обязательство на сумму в
5 ливров 12 су и 10 денье (№ 1013).
8 человек передают различные ренты. Мы давно не
сталкивались с такой высокой долей рантье в группе. Среди
рент с оговоренным денежным размером названы: рента в 30
ливров, которую должен выплачивать некий купец (№ 4478),
в 6 ливров на недвижимое имущество (№ 2238), в 2 ливра
(№ 997), в 60 и 40 су (№ 2351). В одном из дарений помимо
догового обязательства указаны и иные формы движимости: 5
сетье ячменя и 3 фунта воска, которые должен выплачивать
какой-то "сборщик с земель Шатленства” (№ 1013).
Среди недвижимого имущества указаны: луг (№ 818),
земли (№№ 1428, 468), в последнем случае названы и
размеры - "4 журно”. Встречаются и такие престижные
объекты дарения, как метериии, точнее - "ренты на различные
метерии и домены” (№ 1420), "цензы, ренты и сеньориальные
права" (№ 973). И только двое дарителей передают
неразделенные права на наследство.
Мотивация содержится только в одном акте и составлена
вполне стереотипно (№ 538).
Эта группа, как и прочие, конечно, неоднородна.
Некоторые акты напоминают дарения дворян и сеньоров, но
свояк-слесарь и отец-крестьянин отнюдь не свидетельствуют о
высоком социальном статусе. Надо, наверное, различать
одиночек и тех, кто указан в коллективном дарении. Если в
первом случае дарители могли полагать, что их особа
достаточно известна и не нуждается в иных характеристиках,
164
то во втором - статус дарителя не уточнен из-за их
второстепенной роли в составлении акта. Тем не менее, эта
группа, несомненно, состоятельнее предыдущих. Возможно,
если не все, то многие из нее _ парижане. В пользу этого
предположения говорит отсутствие мотивации дарений. В целом
здесь действует то же правило, которое мы наблюдали на
примере парижских купцов и ремесленников. Чем
состоятельнее даритель, тем с большей вероятностью он
фигурирует в актах без указания на свое место жительства.
При всем том трудно не заметить, что в этой, последней
категории мы имеем дело, собственно говоря, с антигруппами.
Без опыта работы с прочими категориями мы не смогли бы
выбрать здесь какие-либо критерии "престижности” и
"приниженности”. Слишком уж разнороден состав этих групп.
Только имея в своем распоряжении заранее припасенный набор
признаков, мы можем строить какие-то гипотезы о
дарителямх. Мы не знаем, кем были мужья Жанны Жосс и
Жанны Буше, но берем на себя смелость утверждать, что в
первом случае речь шла о сельской жительнице, но не о
крестьянке и не о вдове сеньора, а во втором - об очень богатой
парижанке, но не о вдове чиноника. Практика постепенно
развивает интуицию. Совсем как у сельского милиционера
Анискина, знавшего всех и вся в своем участке, или у отца
Брауна, слишком долго наблюдавшего нравы прихожан.
Мы закончили, наконец, обзор всех категорий. Работа по
инвентаризации оказалсь весьма утомительной для читателя.
Никакой экономии мысли - обобщения сплошь и рядом тонули
в массе отдельных казусов. Дарителей удавалось (порой -
достаточной органично) "сбивать” в группы. Но при этом все
время что-то мешало нам абстрагироваться в изложении от
индивидуальности их актов. Мы то и дело наталкивались на
исключения, на оригинальность, "особость” дарителей и их
актов. Это "что-то”, безусловно, заслуживает особого внимания.
Но покамест мы воспринимаем несхожесть дарителей в рамках
одной группы лишь как досадную помеху, препятствующую
обобщениям.
Мы остаемся еще слишком близки к эмпирии, то и дело
сбиваясь на штучный перебор актов. Это, наверное, неизбежно,
но получаемые группы сплошь и рядом слишком малы. Отсюда
- сомнительность всех выводимых признаков и тенденций.
Низкая доля дарений рент или высокий процент дарений по
165
прямой линии? Что это значит, если в группе десять-двадцать
человек?
Совпадение этих данных с рядом других показателей
подсказывает, что, например, стряпчие занимали положение
выше сержантов, но ниже адвокатов. Интуиция и
внеисточниковое знание убеждают нас, что мы не ошиблись.
Но проницательный читатель впрве оспорить наши
утверждения. Слишком много случайного и субъективного.
Действительно, наша классификация вдвойне
субъективна. Прежде всего потому, что основана на
высказывании дарителя о своем статусе - на вещи
произвольной и случайной. Во-вторых, потому, что субъективна
и довольно произвольна наша классификационная деятельность.
Любой другой исследователь разобъет источник на иные
подразделения (что, собственно, и произошло в работе Д.
Жюлиа). Более того, если кто-нибудь решит воспользоваться
моей схемой и вновь "перелопатит” весь корпус, то наши
данные обязательно хоть в чем-нибудь, да разойдутся. Ведь
Робера Темплю, например, можно отнести как к
провинциальным купцам, так и к провинциальным финансовым
чиновникам. И таких случаев немало.
Итак, категории и группы субъективны. Но м ы
подбираем факты, подтверждающие их существование,
выделяем признаки "престижности” и "приниженности". И
далее на их основе определяем место тех или иных групп в
социальной иерархии. Так, даже в лабораторной модели
общества субъективность перекраивает реальность. Все это
говорит о необходимости перепроверки полученных данных.
Только тогда набросок социальной стратификации сможет стать
моделью общества.
166
ГЛАВА ВТОРАЯ.
В ПОИСКАХ НОВЫХ ПЕРЕМЕННЫХ
Для того, чтобы наша инвентарная опись французов
превратилась в модель общества, надо перепроверить себя,
высвободиться из-под гипноза нами же придуманных категорий
и групп. Преодолеть притяжение эмпирической реальности.
Применить иную табуляцию данных, опираясь на уже иные,
более "объективные” критерии. Такими новыми осями
расстановки данных, линиями сравнения могут быть любые
переменные величины: обладание теми или иными объектами
дарения, степень родства дарителей со студентами, склонность
к мотивации актов и и. д. На время эти параметры заменят
людей и станут предметами нашего внимания.
Впрочем, что значит их "объективность”? Ведь даже
упоминание рент и их размеров - величина сугубо
произвольная. Сколько было солидных рантье, передавших
сыну не ренты, а права в судебном процессе! И сколько
бедняков упоминали ренты, причем весьма крупные, но
принадлежавшие вовсе не им, а их дальним родственникам.
Причем, права на часть этого наследства как раз и
предлагалось отсуживать одариваемому студенту. По
сравнению с делением на категории, случаю здесь был
предоставлен еще больший простор для игры. И оснований
видеть за флуктуациями таблиц тенденции реальной жизни у
нас пока немного.
Вот, например, передавались права на наследство
родственника, без уточнения его состава. Такой акт в равной
мере мог составить и дворянин и подмастерье. Но только
последние делали это почему-то гораздо чаще первых. И мы
не можем пройти мимо таких связей ""объективной"
переменной с "социальным статусом”.
167
1. ЧАСТОТА СОСТАВЛЕНИЯ АКТОВ ИЛИ ЧАДОЛЮБИЕ В
ЛИНЕЙНОЙ ЗАВИСИМОСТИ.
Мы уже поняли, что число дарителей не соответствует
числу актов. На одном полюсе будет экюйе Луи де Призи,
составивший 9 актов на имя сына (КАДР № 1), на другом -
коллектив из 9 участников дарения Жану Нияру (КАДР №2),
или семейство из Шабли (12 человек), составивших два акта
студенту Этьену Миттесу (№№ 3162, 3163).
Всего актов на 8,7% больше, чем дарителей
(см. ТАБЛ.№ 1), но в разных категориях дарителей
наблюдается значительное отклонение от этой средней
величины. Из ТАБЛИЦЫ № 4 следует, что число повторных
дарений явно уменьшается по мере "снижения” социального
статуса дарителей. Но одна разница между актами и
дарителями еще недостаточно показательна. Так, например, две
дюжины ремесленников участвовали в коллективных
дарениях. Они все равно включены мной в таблицы на равных
правах с прочими дарителями. Но на деле на их долю
приходилась "половина”, "четверть", а то и "одна восьмая”
дарения. Поэтому сведения о частоте составления актов надо
дополнить данными об участии в коллективных дарениях.
Тенденции проявляются весьма красноречиво.
Участие в коллективном дарении - практика, еще более
произвольная, чем составление повторных актов. И,
действительно, среди тех, кто составлял коллективные акты
есть и барон, и экюйе, и адвокат. Но все же дворяне,
чиновники, буржуа делали это в три раза реже, чем
ремесленники. Отметим, что тенденции эти тем убедительнее,
чем больше дарителей объединены в кыатегорию. В группах
численностью менее 50-ти человек еще были возможны
случайные отклонения. В более представительных категориях
неожиданностей становится все меньше.
168
Таблица № 4
ЧАСТОТА СОСТАВЛЕНИЯ АКТОВ И УЧАСТИЕ В
КОЛЛЕКТИВНЫХ ДАРЕНИЯХ.
КАТЕГОРИИ
дари¬
тели
"А”
акты
"Б”
разница
между
"А" и "Б"
коллек¬
тивные
дарения
"вес
призна-
ка"1
1 .Дворяне
65
87
25.2%
3
4.6%
2.Сеньоры
25
27
7-4%
1
6.2%
З.Священники
48
54
11.1%
3
6.2%
4. Чиновники
234
281
16.7%
11
4.7%
5. Буржуа
252
296
14.9%
11
4.4%
6.Купцы
193
208
7.2%
18
9.4%
7.Ремесленники
174
167
-4.2%
24
13.8%
8. Крестьяне
110
110
0
14
12.7%
9."Низшие"
47
48
2.1%
15
31.9%
Ю.Неустановл.
76
61
2.6%
16
21.1%
Итого; в среднем
1224
1339
8,7%
116
9.5%
Любопытно, что средние показатели, выведенные для
всего корпуса, могут служить демаркационной линеей,
разделившей ”верхи” и ”низы”. И в обоих случаях граница эта
проходит между пятой и шестой категориями, между "буржуа”
и ”не-буржуа”. Впрочем, категория "купцов” , как мы знаем,
объединяет две совсем разные группы. Да и в других случаях
категории достаточно гетерогеннЫ. Посмотрим, как
проявляются рассматриваемые тенденции, если мы имеем дело
не с категориями, а с группами. Причем, мы выберем такие,
чье иерархическое положение уже достаточно ясно для нас.
ТАБЛИЦА № 5 показывает, насколько жестко здесь
увязаны склонность к составлению повторных актов и
участие в коллективных дарениях с социальным статусом.
Богатым было что передавать в повторных дарениях, бедные же
чаще объединялись с родней, помогая студенту. Что же здесь
удивительного? Да, но ведь дарители были абсолютно свободны.
Анализируя дарения мы сплошь и рядом сталкивались с
оригинальными случаями, с "нарушениями правил игры". И
130«весом” признака можно считать отношение числа упоминаний к
численности категории
169
все же теперь мы воочию наблюдаем, как сквозь массу
произвольных случайностей неуклонно проступает
"объективная” закономерность.
Таблица №5
ЧАСТОТА СОСТАВЛЕНИЯ АКТОВ И УЧАСТИЕ В
КОЛЛЕКТИВНЫХ ДАРЕНИЯХ В ИУРАРХИЧЕСКИ-
ОПРЕДЕЛЕННЫХ ГРУППАХ
ГРУППЫ
Число
дарителей
Разница
между чис¬
лом дарите¬
лей и чис¬
лом актов
Коллектив¬
ные дарения
("вес приз¬
нака")
"высшее”
14
21%
0
духовенство
"высшие” парижские
48
24%
2.1%
чиновники
"высшие”провинци-
50
20%
2%
альные чиновники
буржуа-”рантье”
33
П%
3%
буржуа "Шести кор¬
47
15%
4.2%
пораций"
провинциальные
108
И.5%
5.5%
купцы
парижские купцы
85
1.2%
14.8%
Когда это видишь на конкретных примерах, этому не
перестаешь удивляться. Посмотрим, существовали ли подобные
закономерности при распределении иных свойств.
2. ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Указание на взаимоотношение со студентом было той
единственной переменной, что была свойствена абсолютно всем
дарителям. Поэтому, если здесь удается выявить некие
регулярности, они будут обладать сравнительно высокой
степенью достоверности. Отношения дарителей со студентами
отражены в ТАБЛИЦЕ № 6.
170
Таблица №6
Категории
число
дари¬
телей
отец,
мать,
отчим
дед...
брат,
сест¬
ра,
кузен
свояк
ДЯДЯ
(та
же
фами
лия)
ДЯДЯ
(ДРУ-
гая
фами
лия)
про¬
чие
посто
рон-
ние
1.Дворяне
65
65%
i.6%
4-7%
ц%
0
17%
2. Сеньоры
25
61%
0
7.7%
19%
0
12%
З.Священ-
48
0
18.7%
43.7%
19%
0
12%
ники
4. Чинов-
234
65,4%
7.7%
4.7%
17%
3.4%
1.6%
ники
5. Буржуа
252
7о%
7.5%
8%
13%
0
1,5%
6.Купцы
193
52%
14.5%
9.8%
18.6%
2%
3.6%
7.Ремес-
174
50%
12%
8.6%
19.5%
2.3%
7.4%
ленники
8.Кресть-
110
47.3%
13.6%
2.7%
25.4%
5.5%
5.5%
яне
9.Низшие
47
40%
15%
Ю.5%
30%
0
4%
Ю.Неуст.
76
42%
29%
5%
17%
2.6%
4%
1224
55.4%
П.6%
8.4%
17.7%
2%
5%
С дарениями по прямой линии все довольно просто.
Разброс значений в данном случае не велик, но все же
достаточно показателен. В среднем по всему корпусу доля
дарений сыновьям, пасынкам и внукам составлял чуть более
половины (55,4%). Дворяне, сеньоры, чиновники и буржуа
составляли такие дарения чаще этой средней величины, прочие
- немного реже. Как и в случае с повторными дарениями и
участием в дарениях коллективных, средняя линяя проходит
здесь между пятой и шестой категориями. Пожалуй, этот
показатель "работает” для всех категорий. За исключением,
естественно, священников. Вот только на что он указывает? На
богатство? Но ведь провинциальные купцы были не беднее
парижских мелких чиновников. На престижность? Но ведь
финансовые чиновники, как мы помним, детям адресовали не
более половины дарений. На степень ориентированности групп
на университетское образование? Но в отношении дворян и
сеньоров здесь могут возникнуть серьезные возражения. Мы не
можем пока идти дальше гипотез.
171
Достаточно наглядно зависимость от статуса проявляется
в распространении практики дарений по боковой линии.
Братья, кузенами, троюродными братьями, свояками студентов
чаще прочих оказываются купцы, ремесленники, крестьяне,
"низшие слои”.
Подобная демонстрация более высокой степени
солидарности родственников одного поколения, видимо, как-то
связана с практикой коллективных дарений в тех же
категориях (см. ТАБЛИЦУ № 4). Во всяком случае, и здесь
средняя линияя водоразделом проходит между "буржуа” и "не¬
бу ржуа”.
А вот дарения студентам-племянникам лишены такого
социального детерминизма. За исключением категорий дворян,
священников и низших слоев (т. е. весьма немногочисленных
групп), доля дарений племянникам хаотично колеблется в
интервале от 20 до 30%.
Мы уже отмечали вполне органичное преобладание
дарений племянникам "по женской линии” над актами,
адресованными племянникам, носящим одну фамидию с
дарителем. Среднее по всему корпусу соотношение двух
"типов" племянников (8,4% и 17,4%) близко к естественным
значениям. Чисто статистически одних племянников должно
было быть как минимум вдвое больше, чем других. Ведь в
первом случае ими могли быть и дети сестер и племянники
жены, а во втором - только дети братьев. В этом отношении
священники являются контрольной группой - племянников
жены у них быть не могло. Следовательно, речь могла идти
лишь о дарениях детям сестер, которых в принципе должно
было быть столько же, сколько ц сыновей и братьев. Однако,
как следует из ТАБЛИЦЫ № 6, священники почему-то
одаривали детей братьев вдвое чаще, чем детёй сестер. Значит
ли это, что в других категориях студенты - племянники "по
женской линии" были по большей части племянникам жены -
сыновьями ее сестер и братьев?
Обратим внимание, также, что наиболее сильная
диспропорция между двумя "типами" племянников ощущается
в актах "высшего" провинциального духовенства (9 дарений
племянникам "по мужской" линиии и только 3 - "по
женской"), у "низшего" провинциального духовенства и
духовенства парижского (стоявшего, как мы помним, близко к
"низшему") такое соотношение было более сглаженным
(соответственно - 3:2 и 9:6). Это, конечно, смехотворно малые
172
числовые ряды для каких-либо выводов. Но мы все же вправе
задаться вопросом: не усиливалось ли преобладание
племянников ”по женской линии” на более низких ступенях
социальной иерархии?
В большинстве категорий сведения о* племянниках-
студентах не подтверждают этого предположения. Соотношение
двух ”типов” племянников варьирует с небольшими
отклонениями вокруг ”ественного” значения. И только
крестьяне оказываются в исключительном положении. Их
дарения адресованы племянникам ”по женской линии” в восемь
раз чаще, чем племянникам ”по мужской линии”. Что-то не
похоже на простую случайность: крестьяне довольно
представительная категория. Я увидел в этом отражение
женской гипергамии - еще одного косвенного свидетельства
приниженности крестьян по отношению к горожанам.
Гипергамия, конечно, была свойственна почти всем группам
французского общества. Но ведь мы говорим в данном случае
лишь о нашей специфической его модели - об обществе в его
университестком измерении. Крестьяне здесь явно стоят
особняком, и только у них отголоски гипергамии - стремления
отдавать дочерей замуж в более престижные городские группы
ощущается и в университетских дарениях. Это, конечно, не
более, чем гипотеза. Возможны и иные объяснения.
Диспропорция между двумя ”типами” племянников может быть
связана с какими-то особенностями стурктуры крестьянских
семей. Как бы то ни было, ”инаковость” крестьян видна и в
этой практике.
”Инаковость” дворян и сеньоров отражают данные
ТАБЛИЦЫ № 6 о дарениях посторонним студентам. Эти две
категории, демонстрирующие, как мы убедились, полный набор
критериев ”престижности”, более других оказываются склонны
одаривать студентов, не состоящих с ними в родстве. Я
усмотрел в этом специфику их отношения к
университетскому образованию.
Дарений, адресованных посторонним студентам, много и
у священников. Однако их нет у ”высшего” провинциального
духовенства. Три таких акта составлены "низшими”
провинциальными священниками и еще три - парижанам. В
данном случае такую практику скорее уж можно отнести к
признакам приниженности. На примерах остальных категорий
ощущается тенденция к некоторому повышению доли таких
актов на нижних ступенях социальной лестницы. Если у
173
чиновников и буржуа доля дарений посторонним, студентам
составляет 1,7%, то у "следующих” за ними категорий - уже
4,2%. Можно наблюдать также тенденцию к увеличению числа
таких дарений у провинциаловю. Парижане адресуют
посторонним студентам лишь 3,7% своих актов, а провинциалы
- вдвое больше - 7,3%.
Обе эти тенденции можно истолковать как определенный
показатель отчужденности группы от университетского
образования. Или, может быть, - отчужденности от судебно¬
нотариальной практики, поскольку зачастую постороннему
студенту передавались спорные права в надежде использовать
его университетские привилегии. Это вполне банальное
наблюдение. Однако, подкрепляющие его тенденции, надо
признаться, выражены очень слабо. Напротив, далеко не столь
очевидная заранее приверженность дворян и сеньоров к
дарениям посторонним студентам демонстрируется куда
убедительнее.
В графу "прочие” сведены и случаи, когда фамилия
студента совпадает с фамилием дарителя или его жены, но
степень родства не указана, и дарение крестникам (по одному
такому акту разбросано в категориях чиновников, купцов,
крестьян, неустановленных дарителей) и просто дарение
"другу". В девяти случаях дарителем оказывается племянник, а
студентом - дядя. В принципе, эта ситуация была возможна
для любой семьи. Но группу таких дарителей составляют
четверо крестьян, два ремесленника, сельский священник,
прокурор Шатле. Подобный набор племянников дает повод
подозревать, что и обладатель должности "grenetier de sel",
одаривший своего дядю- студента, не был птицей выского
полета. Может быть, мы ошибемся, но такова уж сила
"объективных” критериев.
Попытаемся сложить векторы всех тенденций, так или
иначе отряженных в ТАБЛИЦЕ № 6. Несмотря на все
неожиданные отклонения, направление результирующей бдует,
видимо, следующим: у низших социальных групп не только
относительно чаще привлекаются к дарениям дальние
родственники, но и относительно чаще свершаются дарения в
пользу более отдаленных родичей.
И, наконец, об отношении дарительниц к студентам.
Женщины присутствуют более, чем в половине актов. Они
участвуют в дарениях вместе с мужьями, что зависит скорее
всего от юридического статуса передаваемых объектов. Если
174
имущесвто принадлежало жене или находилось в нераздельном
владении супругов (случай довольно частый в зоне действия
парижской кутюмы), то участие женщины в составлении акта
было необходимым. В некоторых случаях даритель оговаривал,
что действует от имени жены (par comission, au nom de). Важно,
что женщина всегда фигурирует в актах при муже (лишь,
дважды дарительницы выступают как ”дочери” - принцип
” incapacité de la femme mariée" действовал неукоснительно.
Самостоятельными дарительницами выступали, конечно, вдовы,
но и они, как правило, подробно расписывали статус своего
покойного мужа или своих мужей. Иногда, но достаточно редко,
женщина составляла дарение одна, но и в этом случае она
указывала имя и статус своего мужа. Часто в таких актах
студенту передавались права на дуэр - ”вдовью долю”. Видимо,
как и во многих других случаях, оспариваемые права
подкреплялись таким образом университетскими привилегиями.
И только в единичных случаях женщины оговаривали
причины своей самостоятельности (КАДР № 17). Похоже, что
случаи женской Самостоятельности” чаще встречались у
дворян, ”парижских буржуа-рантье” и почему-то - в семьях
парижских ремесленников. К сожалению, этих примеров еще
недостаточно, чтобы делать выводы об ограниченной
дееспособности женщин в одних группах по сравнению с
другими.
КАДР № 17
ПОКИНУТЫЕ ЖЕНЫ
№ 3821
Агнес Куртель, называющая себя покинутой женой
(soy disant femme délaissée) Клода Портефэна, ювелира, а
прежде - вдова Этьена Лесажа, проживающая в Париже.
- Дарение Жаку Эзу, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, своему внуку
- части дома и земель в предместья Клермона в
Бовези.
16.июля.1551.
175
№ 4465
Мари Гимен, госпожа де Сакле, разведенная жена
(femme séparée) Дени Дезланда, экюйе, сеньора де Маньевиль,
проживающая в Париже, на улице ля Верьер
- Дарение Гильмону Дезланду, студенту,
обучающемуся в Парижском университете, своему сыну
- дома с садом и давильней в Лимей (близ Манта),
на улице Домортье, примыкающей к улице Лешароньер.
18. декабря. 1552.
№ 5381
Шарлотта Леруайе, жена Обэна Оливье,
(утвержденная в правах по суду, ввиду отказа своего мужа
(autorisée par justice au refus de son mari).
- Дарение Александру Оливье, своему сыну
- с тем, чтобы ему было, чем жить и содержать
себя в учении, свои права на имущество из наследства
Пьера Тревуа.
31.декабря. 1559.
3. ДЕНЬГИ ДЛЯ СТУДЕНТА
А. РАНТЬЕ И КРЕДИТОРЫ.
Мы переходим теперь к поиску закономерностей в
распределении объектов дарения. И прежде всего обращают на
себя внимание ренты и долговые обязательства. Все-таки -
деньги, все-таки - нечто, поддающееся конкретному
исчислению. Говоря о”престижности” и "приниженности”
группы мы не раз ссылались на долю упоминаний рент и
расписок, а порой и на их средние величины. А ведь
случайностей и произвола здесь было не меньше, чем везде.
Богатый не обязан был дарить большую ренту, чем бедный.
Можно возразить, что прежде, чем дарить ренту студенту, надо
176
было ее иметь самому. Но сплошь и рядом передавались
расписки или ренты из наследства двоюродной тетушки, тяжба
по поводу которого велась уже не первое десятилетие. В одном
случае речь шла о конституированной ренте, (своего рода
длительной ссуде), в другом - о ренте с недвижимости (своего
рода арендной плате) ; долговое обязательство могло быть
векселем, средством крупной кредитной операции, а могло быть
и распиской клиента своему лавочнику. Словом, у нас нет
начальных, априорных положений, подтверждения которых мы
вправе требовать от ТАБЛИЦЫ № 7.
Таблица№7
ДОЛЯ ВЛАДЕЛЬЦЕВ РЕНТ И ДОЛГОВЫХ
ОБЯЗАТЕЛЬСТВ
ренты
долговые
обязательства
категории
число
дарите¬
лей
число
указа¬
ний
”вес
призна¬
ка”
число
указа¬
ний
”вес
призна¬
ка”
1 .Дворяне
65
29
44.6%
16
24.6%
2.Сеньоры
25
7
28%
4
16%
3.Священники
48
10
20%
14
29.2%
4. Чиновники
234
71
30.3%
43
18.4%
5. Буржуа
252
81
32.1%
47
18.6%
6.Купцы
193
39
20,2%
37
19.2%
7.Ремесл.
174
13
7.5%
12
6.9%
8.Крестьяне
110
17
15.5%
8
7.2%
9.Низшие слои
47
1
2.1%
1
2%
Ю.Неустановл.
76
12
16%
9
12%
Итого; в среди.
1224
280
23%
191
15.6%
Однако, особых сюрпризов мы не обнаруживаем. Доля
131
дарителей, указавших ренты1 °1 и расписки в своих актах, с 1311310 части этих рент известно, что они носили натуральный
характер. Они савляли примерно четверть от всех рент. Особенно
часто натуральные ренты встречались в дарениях провинциальных
купцов (в 22-х случаях из 30-ти), провинциальных чиновников,
духовенства, дворян. Крайне редки они у парижских чиновников и, как
ни странно, - у крестьян.
177
почти железной необходимостью сокращается у "низших”
категорий. Исключение как и во многих иных отношениях
представляют священники. Но их категория по определению
разнородна более других. К тому же малая численность делает
ее менее защищенной от игры случая.
Как и в предыдущих таблицах, среднее число
упоминаний о рентах вновь дает основание провести
разграничительную линию между буржуа и купцами. Купцы,
впрочем, чаще средней нормы обладали расписками. Но мы
уже неоднократно отмечали искусственный характер этой
категории, объединившей две слишком разные группы. Мы
можем еще раз перепроверить поулченные данные, рассмотрев
отдельные группы, которые мы вправе считать контрольными.
(См.ТАБЛИЦУ № 8)
Таблица №8
ДОЛЯ ВЛАДЕЛЬЦЕВ РЕНТ И ДОЛГОВЫХ
ОБЯЗАТЕЛЬСТВ В ИЕРАРХИЧЕСКИ-ОПРЕДЕЛЕННЫХ
ГРУППАХ
ренты
долговые
обязательства
группы
число
число
"вес
число
"вес
дари¬
указа¬
приз¬
указа¬
призна
телей
ний
нака”
ний
ка”
"высшие"
98
41
41.8%
13
13.2%
чиновники
"низшие"
136
30
22%
32
23.5%
чиновники
бу ржу а-" рантье "
33
16
48%
7
21%
буржуа "Шести
47
16
34%
8
17%
корпораций”
провинциальные
108
30
28%
28
26%
купцы
парижские купцы
85
8
9%
9
Ю.6%
парижские
138
10
7%
8
6%
ремесленники
Таблица все ставит на свои места - купцы
провинциальные оказываются весьма близки к парижским
буржуа, а купцы парижские "отброшены” далеко за среднюю
линию, к ремесленникам. Частота упоминания рент вообще
приобретает характер некой "Табели о рангах", коэффициента,
178
однозначно определяющего место группы если не в иерархии
престижа, то в имущественной иерархии. Прокуроры,
стряпчие, клерки оказываются "беднее” буржуа и
провинциальных купцов. Советники парламента, адвокаты,
провинциальные финансовые чиновники уравнены как с
дворянами, так и с верхушкой парижских буржуа.
Частота упоминаний о долговых обязательствах не
обладает той же степенью убедительности. Однако тенденция
вполне очевидна и здесь: кто владеет большинством рент, тот
владеет и болынинством.расписок. Любопытно выглядит при
этом отношение между частотами упоминаний о рентах и о
долговых обязательствах. За исключением, как водится,
священников - в "высших” категориях дарителей -"рантье"
почти вдвое больше, чем дарителей-"кредиторов”. Между пятой
и шестой категориями в очередной раз проходит граница, за
которой соотношение резко меняется - "кредиторов" становится
почти столько же, сколько и "рантье” (хотя общее число и тех
и других в этих категориях на порядок меньше, чем в
категориях "высших"). Исключение в этой, нижней половине
таблицы составляют крестьяне. ТАБЛИЦА № 8 дает
интересную коррекцию этих данных. Изменение соотношения
между "рантье" и "кредиторами" явно как-тс связано со
статусом группы дарителей. Но вряд ли относится к числу
признаков "приниженности" - ведь чиновники, пусть даже
"низшие", никак не могли уступать в "престижности"
крестьянам. Возможно, такое относительное увлечение доли
"кредиторов" свойственно тем группам, существование которых
было связано с получением наличных выплат. Это могли быть
гонорары стряпчих и прокуроров, оплата заказов у
ремесленников, разнообраные кредиты у купцов-лавочников
(вспомним дарения Пьера Клемана КАДР № 12). *32 Но эта
тенденция выражена очень слабо и выглядит далеко не столь
безапеляционн как тривиальная концепция упоминания о
рентах и кредитах и у "высших" категорий дарителей.
^З^Кстати, и в небольшой группе парижских буржуа-ремесленников
(единственной из этой категории, заведомо зависящей от денег
клиентов) на четыре упоминания о рентах приходится четыре
упоминия о расписках.
179
Б. РЕНТЫ И КРЕДИТЫ
Наши наблюдения основывались пока на частоте
упоминаний о рентах и расписках (”вес признака”). Условно
мы эти переменные можем назвать долей ”рантье” и
кредиторов” в группах. По своему происхождению они не
зависят от категорий, основанных на субъективных
высказываниях дарителей о своем статусе, но в итоге
усиливают наши представления о социальной иерархии.
Интересно посмотреть, существовала ли в рамках нашего
корпуса связь между долей ”рантье” и кредиторов” и суммами
рент и долговых обязательств в руках дарителей той или иной
группы.
Число упоминаний о конкретных суммах существенно
меньше числа указаний на долю ”рантье” и кредиторов”. Оно
Таблица №9
РЕНТЫ, ВЫРАЖЕННЫЕ В КОНКРЕТНЫХ СУММАХ
катего¬
рия
ДО 1
лив¬
ров.
1-5
лив¬
ров.
5-10
лив¬
ров.
10-
50
лив¬
ров.
50-
100
лив¬
ров.
свы¬
ше
100
лив.
всего
рент
сумма
рент
(в
лив.)
% «г
всей
сум¬
мы
1.дво¬
2
7
2
2
1
2
16
721
19%
ряне
2.сень-
0
1
1
1
0
0
3
43,5
1%
оры
З.свя-
1
2
0
2
0
0
5
34,5
0-9%
щен.
4.чи-
7
16
7
11
3
2
46
1562
42.6
новн.
5-бур¬
9
20
10
10
3
2
54
928
%
25%
жуа
б.купцы
2
7
4
2
0
0
15
70
1.9%
7.ремес
3
2
1
4
0
0
10
130
3.5%
ленники
в.кресть
2
3
1
3
1
0
10
156
4.2%
яне
9."низ-
0
1
0
0
0
0
1
1,5 л
0.04
шие"
Ю.неус-
0
2
3
1
0
0
6
50
%
1-4%
тановл.
ИТОГО
26
61
29
36
8
6
166
3696,5
180
и понятно - ренты часто упоминаются без уточнения их
размера,, кредиторы же предпочитали отмечать суммы,
передаваемые студенам в виде расписок.
Из этого вовсе не следует, что у нас есть данные о
размерах 167-ти долговых обязательств из 191-го, упомянутого
дарителями. Нередко в одном акте кредитор перечислял
несколько обязательств, уточняя размеры каждого из них, а в
другом - лишь упоминания о неких расписках. Соотношение
между числом упоминаний и размерами рент и долговых
обязательств столь же произвольно, как и сами эти величины.
Таблицы №№ 9-12 содержат ряд допущений. Отброшено
различие между турскими и парижскими ливрами. При
суммарных подсчетах это не существенно: в парижских ливрах
измерялись лишь некоторые из самых мелких рент, не
превышающие 1 ливра. Курс экю к ливру менялся на
протяжении рассматриваемого двадцатилетия, но огрубленно я
переводил экю в ливры из расчета 1:2,5.
Таблица №10
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ РЕНТ, ВЫРАЖЕННЫХ В
КОНКРЕТНЫХ СУММАХ В ИЕРАРХИЧЕСКИ-
ОПРЕДЕЛЕНЫ
ЫХ Г]
РУППАХ.
ГРУППЫ
ЧИСЛО
да¬
рит.
до 1
лив¬
ра
1-5
лив¬
ров.
5-10
лив-
p. ов
10-50
лив¬
ров.
50-
100
ливр.
свы¬
ше
100 .
всего
рент
"высшие”
чиновн.
(Париж)
48
1
2
3
7
3
2
19
"низшие”
чиновн.
(Париж)
111
5
9
4
2
0
0
20
"Высшие"
чиновники
(провинц.)
50
0
3
0
2
0
0
5
"Низшие"
чиновники
(провинц)
25
0
2
0
0
0
0
2
буржуа-
"рантье"
33
0
1
2
3
1
1
8
"Шесть
корпораций"
47
2
6
2
1
0
1
12
Парижские
купцы
85
1
4
1
1
0
0
7
Провинц.
купцы
108
1
3
3
1
0
0
8
181
Опыт показал нам, как значимы бывали различия
между группами в рамках одной категории.Попытаемся вновь
отразить некоторые из них в таблицах.
Обратим внимание, насколько чаще размеры рент
отмечаются парижанами, чем провинциалами. Если бы мы не
располагали данными о числе упоминаний рент, то у нас
создалось бы представление о том, что "низшие” парижские
чиновники обеспечены рентами лучше, чем ”высшие”
чиновники в провинции, или что купцы провинциальные не
отличаются от купцов парижских. В данном случае таблица
отражает не реальное положение дел, а различия в практике
составления актов. Мы можем это обнаружить, поскольку
Таблица №11
ДОЛГОВЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА, ВЫРАЖЕННЫЕ В
КОНКРЕТНЫХ СУММАХ.
катего¬
рия
ДО
2.5
лив¬
ров.
2.5-
10
лив¬
ров.
10-
50
лив¬
ров
50-
100
лив¬
ров.
100-
500
лив¬
ров.
свы¬
ше
500
лив.
всег
о
обя-
зат
общ.
сум¬
ма (в
лив.)
%от
всей
сум¬
мы
! 1 .Дво¬
0
0
3
3
2
6
14
9568
32.7
ряне
2.Сень-
1
0
1
2
1
0
5
388
1.3
оры
З.Свя-
2
1
2
0
4
2
11
2642
9
щен.
4.Чи-
4
4
18
6
9
2
43
5125
17.5
новн.
5-Бур-
1
4
20
7
19
4
55
8188
28
жуа
б.Куп-
1
5
4
4
3
0
17
1088
3.7
цы
7.Ре-
0
0
4
1
1
0
6
576
2
месл.
8.Кре¬
1
1
3
0
1
1
7
1155
3.9
стьяне
^"Низ¬
0
0
0
1
0
0
1
43
0.1
шие”
10.Не-
0
3
3
0
2
0
8
504
1.7
устан.
Итого
10
18
58
24
42
15
167
28764
182
обладаем данными для перекрестного анализа. Но сколько
таких флуктуаций нам приходится брать на веру 1
Большая доля от всей суммы рент оказывается в руках
чиновников за счет группы парижских офисье и адвокатов.
Значительно отстют от них буржуа, сразу за* ними следуют
дворяне. На долю этих трех категорий приходится 86% от
общей суммы рент - остальным остаются лишь крохи.
Таблица №12
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ДОЛГОВЫХ
ОБЯЗАТЕЛЬСТВ,ВЫРАЖЕННЫХ В КОНКРЕТНЫХ
СУММАХ, В ИЕРАРХИЧЕСКИ-ОПРЕДЕЛЕННЫХ
ГРУППАХ
группы
число
Да¬
рит.
ДО
2,5
лив.
2,5-
10
лив.
10-
50
лив.
50-
100
лив.
100-
500
лив.
сиы-
ше
500
лив
всего
"высшие” чи¬
новники
(Париж)
48
0
0
2
2
1
0
5
"низшие"чи-
новники
(Париж)
111
0
2
11
2
2
0
17
"высшие" чи¬
новники
(провинц.)
50
4
1
2
1
5
2
16
"низшие "чи¬
новники
(провинц)
25
0
1
3
1
1
0
0
буржуа-
"рантье"
33
0
0
0
0
4
2
6
"Шесть
корп."
48
0
0
2
1
7
1
11
парижские
купцы
85
0
0
2
1
1
0
4
провинц.
купцы
108
1
5
2
3
2
0
13
Распределение суммы долговых обязательства иное - внутри
лидирующей тройки произошла перегруппировка. Дворяне
неожиданно занимают первое место, за ними следуют буржуа,
затем - со значительным "отрывом” - чиновники. Стряпчие и
прокуроры часто упоминали о расписках, но размеры их были
183
весьма скромными. К ним приближаются священники,
оказавшиеся "богатыми” кредиторами, хотя они обладали
весьма незначительными рентами. Впрочем, и доля кредиторов
среди священников была выше доли "рантье” - случай, как мы
помним, довольно редкий.
В группах, где число рент и расписок не превышало
десятка, были возможны любые неожиданности. Крестьяне и
ремесленники указывают ренты на большие суммы, чем
сеньоры и священники, и обладают расписками на большую
сумму, чем сеньоры. Но было бы странно, если бы железные
законы социальной иерархии проявлялись и в таких мелких
группах. Они так слишком часто всплывают у нас из-под
вороха случайных цифр.
Очевидно, что сравнивать стоит лишь относительно
многочисленые группы, и что для этого важно выявить средние
размеры рент и расписок. Но не менее очевидно, что средние
величины даже в, казалось бы, довольно представительных
группах - вещь весьма случайная. Одно - два крупных дарения
при целой серии мелких рент и расписок - и сразу же
средние величины дадут завышенную картину. Так, для всего
корпуса средней можно считать ренту в 22 ливра и долговое
обязательство на сумму в 186, 5 ливров. Но из таблиц
№№ 9-12 видно, что наиболее типичными ялвяются рента
примерно в 5 ливров и расписка на сумму, чуть
превышающую 450 ливров: достаточно выявить "центр
тяжести” числвого ряда. Вот, например, "центр тяжести” ряда
рент парижских "высших” чиновников следует искать в
интервале от 10 до 50 ливров, а рент чиновников "низших” -
между 1 и 5 ливрами. Такая точка назывется медианой
распределения. Медиана распределения лежит в центре всего
ряда числовых значений рент или долговых обязательств той
или иной группы.133 Медиана призвана сглаживать контрасты
в распределениии рент и кредитов и дает более
"реалистическую" картину.
13^Корн р., Корн Т. Справочник по математике для научных
работников и инженеров. М., 1977, с. 545.
184
Таблица №13
СРЕДНЯЯ ВЕЛИЧИНА И МЕДИАНА РАСПРЕДЕЛЕНИЯ
ЗНАЧЕНИЙ РЕНТ И ДОЛГОВЫХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ
КАТЕГО-
РИИ
РЕНТЫ
ДОЛГОВЫЕ ОБ-ВА
средняя медиана
величина
средняя медиана
величина
.ДВОРЯНЕ
45 ливров 4 ливра
683 ливра 120 ливров
СВЯЩЕН¬
НИКИ134.
-
240 ливров 130 ливров
чиновн.
*высшие”
парижские
"низшие”
парижские
34 ливра 6 ливров
(44,5 (13 ливров)
ливра)
(5,5 ливра) (2,5 ливра)
119 ливров 30 ливров
(115 (27 ливров)
ливров)
БУРЖУА 17.5 ливра 5 ливров
"Шесть (10,8 (2 ливра)
корпораций ливра)
182 ливра 120 ливров
(242 ливра) (150
ливров)
КУПЦЫ
4.6 ливра
3 ливра
64 ливра
18 ливров
В среднем
по корпусу
22 ливра
4 ливра
186.5 ливра
52 ливра
Дворяне обладают значительной долей всех рент и
средняя величина их рент превышает аналогичные показатели
прочих категорий и групп. Но обратим внимание на
диспропорцию средней величины. У дворян медиана
распределения меньше, чем чиновников, особенно - "высших” и
чем у буржуа, особенно - буржуа-"рантье”. *35 Это -
показетель уровня поляризации. Дворяне (шевалье и бароны)
упомянули две-три очень крупные ренты. Но большинство в
группе составляли сельские экюйе, обладавшие мелкими, а
порой - мельчайшими рентами. "Благополучная” средняя
величина скрывает контрасты. Зато по размерам упоминаемых
долговых обязательств дворяне являются бесспорными лидерами
- необычаной высокий размер средней величины их расписок
подкреплен солдидным показателем медиан распределения.
^43десь и ниже прочерк означает не отсутствие данных, но их
недостаточность для выделения средних величин и медиан.
^З^Буржуа-"рантье” указали суммы лишь восьми рент и поэтому
"выпали” из ТАБЛИЦЫ № 11. Но средняя величина их рент-47
ливров при медиане в 25 ливров (См. ТАБЛИЦУ №_ 9).
185
Правда , мне уже приходилось высказывать сомнения в том,
что крупные долговые обязательства непременно
свидетельствуют о превосходном положении кредиторов в
рамках нашего источника. Но это уже - другая проблема.
Священники, обладавшие рентами весьма скромных
размеров, неожиданно оказываются крупными кредиторами.
Впрочем, их группа слишком мала и здесь возможны
случайности.
А вот чиновники уступают по размерам своих расписок
не только дворянам, но и буржуа. Наши наблюдения
подверждаются - кредиторами в этой категории оказываются по
большей части мелкие чиновники, упоминавшие долговые
обязательства на незначительные суммы. Эта группа обладала
и весьма скромными рентами, зато "высшие” чиновники
практически сравнялись с дворянами по средней величине
своих рент. Но в отличие от дворян эта группа кредиторов
оказывается относительно однородной. Наиболее "типичной”
для них была рента в 13 ливров, что в три раза выше медианы
всего корпуса.
Буржуа - "рантье” во многом походили на "высших"
чиновников, а по медиане распределения даже превосходили
их. Однако их группа была слишком мала, чтобы задавать тон
в своей категории, наподобие того, как высшие чиновники
определяли лицо всей категории. В целом катекгория буржуа
была в какой-то мере симметрична чиновникам - другой
соперничавшей с ними фракции городской элиты. Верхушка
чиновников превосходит "буржуа” в целом, если судить по
количественным показателям. Но низшие чиновники по тем же
показателям уступали категории "буржуа". Последняя
предстает, таким образом, более сплоченной группой. Если
судить по нашим актам, богатство чиновников вложено в
основном в ренты, в то время как капиталы дарителей-буржуа
- в кредиты. Коль скоро допустить, что за нашими данными
скрывается некая реальная тенденция, то она может указывать
на различие в положении этих групп. В данном случае - деньги
вложены в недвижимость, в другом - находятся в обращении.
Но как бы то ни было, буржуа все же на шаг отстают от
чиновников.
Явная аберрация происходит с группой провинциальных
купцов. Понятно, что они, предпочитавшие дарить студентам
натуральные ренты, указывают очень мало рент денежных. Но
и размеры своих расписок они уточняют редко - всего для
186
13 обязательств. Тогда как на факт обладания рентами купцы
указывают в 37-ми случаях, (см. ТАБЛИЦУ № 7). Для
сравнения: соотношение этих величин у дворян 14 к 16. А у
буржуа”Шести корпораций” на 8 упоминаний о расписках
приходится 11 указаний на конкретные размеры передаваемых
долговых обязательств. У купцов при крайней редкости случаев
уточнения размеров рент и расписок, их суммы оказываются
более чем скромными. Но другие переменные указывают на
иной статус провинциальных купцов, на их близость к
парижским "буржуа”. Это, пожалуй, пока единственный
случай существенного расхождения тенденций, выявляемых
разными переменными в нашей лабораторной модели общества.
4. ПРОЧИЕ ОБЪЕКТЫ ДАРЕНИЯ: ОТ СЕНЬОРИЙ ДО
КУХОННОЙ УТВАРИ
Практику дарений прав на наследство умершего
родственника (без какого-либо конкретного указания на состав
этого наследства) можно назвать массовой. Но распространение
ее было столь откровенно связано с социальным статусом, что
заметить действие этой тенденции удалось сразу же,
"невооруженным глазом”. А вот объяснить причины того,
почему популярность таких дарений возрастает в низших
слоях общества, мне трудно. Вообще-то дарений
наследственного имущества было много во всех категориях. Но
более обеспеченные слои имели возможность уточнить, какую
именно его часть они передают студенту: земли, ренты, дом в
Париже, или дом с участком в деревне и т.д. Видимо,
структура наследств, передаваемых, скажем, ремесленниками,
была проще и не нуждалась в уточнении. Более того,
представители "низших” категорий чаще привлекались к
составлению актов лишь потому, что они также обладали
правами на передаваемое наслесдвто. Такова была практика
коллективных дарений и многих дарений, адресованных
родственникам "по боковой линии”. Никакого иного, более
элегантного, объяснения я пока не могу преложить.
Но факт остается фактом независимо от причин:
дарения таких "неразделенных” прав на наследство, "вес” этого
признака служат, пожалуй, самым надежным ориентиром для
составления "табели о рангах”. ТАБЛИЦА №14 показывает,
что никаких отклонений от наших традиционных
представлений о социальной стратификации эта переменная не
187
допускает ни на уровне категорий, ни на уровне основных
групп. Средняя линяя аккуратно разделяет дарения
провинциальных купцов и "купцов” парижских. *^6 мы уже
неоднократно наблюдали это в других таблицах.
В ТАБЛИЦУ № 14 я включил и другую переменную -
дарения прав на ведение судебных процессов, и сделал это для
контраста. Никакой определенной тенденции не удается
проследить. Правда, следует отметить, что в отличие от прав
Таблица №14.
ДАРЕНИЯ "НЕРАЗДЕЛЕННЫХ ПРАВ НА НАСЛЕДСТВО”
И ПРАВ НА ВЕДЕНИЕ СУДЕБНЫХ ПРОЦЕССОВ
КАТЕГОРИИ
ПРАВА НА
НАСЛЕДСТВО
ПРАВА НА ВЕДЕ-НИЕ
ПРОЦЕССОВ
число
упоми¬
наний
"вес
призна
ка”
ДОЛЯ
от
общ.
числа
число
упоми¬
наний
"вес
приз¬
нака"
ДОЛЯ
от
общ.
числа
1 .Дворяне
1
i.6%
0.46%
8
12%
16%
2.Сеньоры
2
7-6%
)-9%
3
12%
6.2%
З.Священники
5
10.4%
2.3%
1
2%
2%
4.Чиновники
14
6%
6.5%
12%
5%
25%
5.Буржуа
35
13.8%
16.2%
3
1,2%
6.2%
б.Купцы
cl парижане
б,провинциалы
42
(25)
(17)
22%
(33%)
(15%)
19.4%
8
(3)
(5)
4.1%
(3.4%
(4.6%
16,2%
7.Ремесленники
а. парижане
б, провинциалы
66
(57)
(9)
38%
(43%)
(24%)
30.5%
5
(3)
(2)
2.9
(2.2%
(5.5%
10.4%
8.Крестьяне
23
21%
Ю,6%
3
2.7%
6-2%
9.Низшие слои
14
48%
6.5%
4
8.3%
8.3%
Ю.Неустановл.
14
19%
6.5%
1
1.3%
2%
Итого; в среди.
216
17.6%
48
3.9%
* ^Понятно теперь, почему в первой части книги пять первых
категорий дарителей заняли втрое больше места, чем пять последних.
После чиновников число передач неразделенных прав на наследство
стремительно возрастает. Такие дарения стереотипны, в них
нуждается информационное поле.
188
на наследство, где все было вполне однозначно, ситуация с
судебными тяжбами была более запутанной. На деле было
очень много дарений спорных прав, чреватых неизбежным
судебным процессом, но открыто о дарении прав на участие в
тяжбе не говорилось. Картина поэтому изначально получается
смазанной.
Как и в случае с дарениями в адрес Посторонних”
студентов, ”вес” данного признака свидетельствует, что чаще
других о судебных процессах упоминали дворяне, сеньоры и
Низшие слои”.Чаще нормы судятся чиновники, что вполне
понятно, достаточно вспомнить акты адвоката Гюедона. И еще
одна тенденция: за исключением крестьян, провинциалы
упоминают о тяжбах чаще парижан. Но, повторяю, тенденции
выражены очень и очень слабо. Может быть дело здесь в
сравнительно низком общем числе упоминаний?
Есть, однако, некоторые переменные, чья социальная
обсусловленность не вызывает никаких сомнений, несмотря на
незначительное число упоминаний. Это - объекты дарения,
которые мы называли Престижными”. Их распределение
показывает ТАБЛИЦА № 15. Это дарения собственности,
имеющей ”феодальную” природу - фьефов, ”земель в
благородном держании”, сеньорий, сеньориальных прав, вроде
права взымать поборы ””Lods et vents”. Я не включил сюда те
случаи, когда даритель лишь именует себя сеньором, но
”сеньориальных” объектов дарения не передает. Иначе сюда
вошла бы вся категория ”сеньоров”, все экюйе-сеньоры и т. д.
ТАБЛИЦА № 15 убеждает, что феодализм не был всего
лишь выдумкой предреволюционных ' публицистов, а
существовал вполне реально. Если не во Франции XVI века,
то, уж во всяком случае, - в нашей модели. Феодальные права
у нас передают чаще других те, кому положено: феодалы, то
есть дворяне и сеньоры. Но самыми Ибеспеченными” этого
рода собственностью выглядят крупные парижские и
провинциальные чиновники, что вполне соответствует
расхожим представлениям о социальных процессах во
французском обществе. Это очень важно - ведь существует
историографическая традиция рассматривать французское
общество ”Старого порядка” в ” дворянском” раку се: та или
иная социальная группа рассматривается с точки зрения
перспективы ее членов стать дворянами. И обладание
сеньориями, сеньориальными правами - были важнейшей
компонентой такой стратегии анноблирования.
189
Таблица №15
СЕНЬОРИИ И ПРОЧИЕ "ПРЕСТИЖНЫЕ” ОБЪЕКТЫ
ДАРЕНИЯ
Категории
Сеньориальные объекты
дарения
фермы
и ме¬
те рии
мель¬
ницы
лес
число
"вес
доля от
число
число
число
указа-
призна-
общ.
указа¬
указа¬
указа¬
ний.
ка”
числа
ний
ний
ний
1 .Дворяне
16
24,6%
21%
2
6
2
2. Сеньоры
4
16%
5-4%
0
2
1
3.Священ.
5
Ю.4%
6.7%
1
1
0
4.Чиновн.
37
15.8%
50%
5
2
5
"высшие"
(31)
(31.6%
(У
(2)
(4)
"низшие"
(б)
(4%)
(0)
(0)
1
5.Бурз*уа
6
2.4%
8%
4
0
2
6.Купцы
3
1.6%
4%
3
4
1
провинц.
(3)
(2.7%
(3)
(3)
а)
парижане
(0)
(0)
(0)
(1)
(0)
8.Крестьяне
1
0,9%
1.4%
1
0
1
Ю.Неуст.
2
2.6%
2.7%
1
0
1
Итого;в
среднем
74
6%
17
15
13
Предыдущие переменные - дарения расписок, обладание
рентами, дарения "неразделенных” прав на наследство и пр.
показывали относительню близость четвертой и пятой
категорий дарителей. Здесь же "отставание” буржуа от
чиновной элиты выглядит "безнадежным”. С марксистской
точки зрения одни - "феодалы", другие - нет. Еще раз,
впрочем, напомню, что речь идет лишь о нашей модели. В
реальном обществе какие-то парижские буржуа, быть может,
были владельцами множества сеньорий. Но вот связанными со
студентами почему-то оказывались другие буржуа. Во всяком
случае, дарители этой категории не склонны подчеркивать
обладание "феодальными" правами в своих актах.
Дарения рыбных прудов слишком редки, чтобы говорить
о тенденции. Но дарения мельниц с большей степенью
вероятности можно назвать преимущественно дворянской
практикой. Лес поделен более "справедливо” между
представителями имущественной и социальной элиты, равно
как и дарения метерий и ферм.
190
Распределение прочих объектов недвижимости лишено
столь ярко выраженой социальной определенности. Для работы
с ТАБЛИЦЕЙ № 16 нам надо будет вспомнить данные
ТАБЛИЦЫ № 1. Мы берем долю каждой категории от общего
числа дарений и сопоставляем этот показатель с
распределением дарёний недвижимости по категориям.
Таблица №16
ДАРЕНИЯ "ЗЕМЕЛЬ”, ЛУГОВ, ВИНОГРАДНИКОВ И
ОГОРОДОВ
Категории
"Земли”
Лугаи
Виноград¬
ники
Огороды
доля
чис-
доля
чис¬
доля
чис¬
доля
чис¬
доля
от
ло
от
ло
от
ло
от
ло
от
общ
ука¬
общ
ука¬
общ
ука¬
общ
ука¬
общ
чис¬
за¬
чис¬
за¬
чис¬
за¬
чис¬
за¬
чис¬
ла в
%
ний.
ла в
%
ний
ла в
%
ний
ла в
%
ний
ла
1 .Дворяне
5.2
16
9.8
3
7.7
4
4.5
0
0
2.Сеньоры
2.1
1
0.6
0
0
1
1.1
0
0
3. Священ.
4
13
8
0
0
2.4
2
4.7
4.Чиновн.
19
35
21.5
6
15.3
28
30.8
5
11.6
*высшие"
(15)
(2)
(9)
(0)
"низшие"
(20)
(4)
(19)
(5)
5.Буржуа
20.5
25
15.3
13
33
19
21
12
27.9
б.Купцы
15.8
26
15.9
6
15.3
11
12.1
6
13.9
парижане
(8)
(0)
(2)
(1)
провинц.
(18)
(6)
(9)
(5)
7.Ремесл.
14.2
17
9.7
5
12.8
12
13.1
10
23.2
8.Крестьяне
9
21
12.8
1
2.6
11
12.4
3
7
9.Низшие
3.9
4
2.5
3
77
2
2.4
3
7
Ю.Неустан.
6.2
5
3.1
2
5.1
1
1.1
2
4.1
ИТОГО
1224
163
39
91
43
Указания на передачу "земель” ("terres”) можно назвать
социально-нейтральной переменной. Доля купцов, например, в
общем числе переданных "земель" соответствует их доле в
общем числе дарителей. Дворяне и крестьяне передают землю
чуть чаще своей "нормы", буржуа - немного реже, но никаких
социальных выводов отсюда не следует. Таким же социально¬
нейтральным можно было бы назвать практику дарений лугов.
Но есть одно немаловажное обстоятельство, которое, к
сожалению, трудно отразить в данной таблице: из
191
39 подаренных лугов 26 принадлежат провинциалам. В то же
время доля провинциалов, как мы помним, составляла лишь
42,6% от всех дарителей, (см. ТАБЛИЦУ № 1): практику
дарения лугов вполне обоснованно можно назвать свойственной
в большей степени провинциалам. Дарения виноградников
также распределены относительно равномерно между всеми
категориями, но чаще "нормы” распространены они среди
парижских чиновников. Но дарения "огородов” явно носят
"плебейский” характер. Это, пожалуй, единственный в данной
таблице показатель, имеющий выраженную социальную
окраску.
Употребление термина "biens” - имущество было
свойственно в равной мере всем группам и обозначало именно
недвижимое имущество. Зато использование термина "lieu” -
"местность” было свойственно весьма немногим; это слово
фигурирует в актах двух дворян, сеньора и парижского купца.
В 25-ти случаях упоминалось различного рода движимое
имущество.
Таблица № 17
ДАРЕНИЯ ДВИЖИМОГО ИМУЩЕСТВА
КАТЕГОРИИ
Число указаний
Доля от общего
числа
З.Священники
11
4%
4.Чиновники
4
16%
”низшие”( Париж )
(2)
”низигие”( провинция)
(2)
5.Буржуа
2
8%
б.Купцы
7
28%
парижане
(1)
провинциалы
(б)
7.Ремесленники
2
8%
8.Крестьяне
7
28%
9.” Низшие”
2
8%
ИТОГО
25
При том, что общее число таких дарений невелико,
тенденция вполне понятна. Точнее - две тенденции. Прежде
всего, можно говорить о такой практике, как о признаке
"приниженности”. Ведь элита наша словно избегает упоминать
и своих актах о движимом имуществе. Вторая тенденция
192
указывает на провинциальный характер практики подобных
дарений.
Буржуа и чиновники, если и упоминают об этом
имуществе, используют абстрактный термин ”meubiliere”.
Провинциальные купцы дарят студентам зерно, скот, часть
урожая. Парижский купец употребляет слово ”ustansile” -
"утварь”. Об утвари говорят и крестьяне, наряду с продуктами
сельского хозяйства. Причем только крестьяне оказываются
столь подробны в своих актах, что вспоминают о белье и о
посуде. Для крестьянского быта, видимо, они представляли
ценность, непонятную горожанам (КАДР № 18). Любопытно,
что пахарь Жак Грель, передавший белье и оловянную посуду,
был человеком отнюдь не бедным, раз ему удалось отправить в
университет сразу двух сыновей.
КАДР № 18
ДВИЖИМОЕ ИМУЩЕСТВО
№ 701
Жак Гюебуин, виноторговец и тавернье,
проживающий в Париже на улице. Сент-Илэр.
- Дарение Жану Гюебуину, студенту, обучающемуся
в Парижском университете, соему сыну,
- всего движимого имущества, вин, домашней и
хозяйственной утвари ( ustensile de ménage),
- всех обяазательств, по которым ему должны, с
тем, чтобы его сын мог лучше жить и более достойно й
удобно содержать себя в учебе в указанном университете.
3. июня. 1542.
№ 2641
Жак Грель, пахарь в Ля Ферте, близ Кормея в
Паризи.
- Дарение Антуану Грелю и Жаку Грелю,
студентам, обучающимся в Парижском университете,
своим детям,
193
- земель и виноградников на территории■ Кормея в
Паризи, дома в Ля Ферте и восьми ульев с пчелами, двух
коров, 50-ти голов рунного скота: как баранов и овец, так
и ягнят, а также всей своей движимости, домашней
утвари, белья и оловянной посуды.
8.февраля. 1543.
№ 3681
Гильом Муссико, пахарь в Сен-Жермен-ан-Лэ
- Дарение Пьеру Муссико, студенту, обучающемуся в
Парижском университете, своему сыну,
- виноградника на территории Марили, земли на
территории Сен-Жермен-ан-Лэ, движимости, белья и
оловянной посуды.
20.мая.1551.
Таким образом, неравномерность распределения
некоторых "объективных” признаков в актах дарителей носит
явно неслучайный характер. За тенденциями переменных стоят
две группы причин - статусные и территориальные. Насколько
возможно учесть не только имущественные, но и
пространственные параметры нашего корпуса?
5. МЕЖДУ СОММОЙ И ЛУАРОЙ: ДАРИТЕЛИ И
ПРОСТРАНСТВО.
А.ПРОВИНЦИАЛЫ
В подавляющем большинстве актов так или иначе
указывается место жительства дарителя. Таким образом., мы
располагаем еще одним показателем, общим для многих
категорий. Какую информацию может нести в себе эта область
данных? Здесь нельзя будет составить очередную таблицу для
всех категорий - слишком уж различается характер подобного
рода сведений.
Я вынужден был отказаться от поисков места
жительства дворян и сеньоров, поскольку очень часто они
указывают лишь название той сеньории, которой они владеют.
194
В принципе, часть из них можно было бы найти по подробным
историческим аграрным картам и атласам, но эта в высшей
степени трудоемкая работа не оправдала бы затраченных
усилий. Слишком уж мала сама группа этих дарителей. Не
рассматривалось мной и происхождение священников. Эта
небольшая группа склонна была отмечать не свое реальное
место жительства, а занимаемую церковную должность, свой
бенефиций. Каноник Амьена поэтому не обязательно был
амьенцем и лишь условно назван мной провинциалом.
Легко поддаются сравнению дарения провинциальных
чиновников и провинциальных буржуа, купцов и
ремесленников. За исключением нескольких случаев, когда не
ясно, идет ли речь о должности, или также и о месте
жительства дарителя (это относится к некоторым финансовым
чиновникам), все указывают, где они проживают. Как правило,
эти населенные пункты легко можно найти на карте. Это
удалось сделать для 66 актов провинциальных чиновников
(в трех случаях они адреса своего не указывают, иногда -
лишь сеньорию, принадлежащую робену и т. д.) ив 118
случаев для торгово-ремесленных слоев провинциалов (всего
же таких дарителей было 161). Порой некоторые
ремесленники жили в столь мелких местечках, что их розыски
потребовали бы специальных исследований. То, что чиновники
легче "находятся” - вполне понятно: населенный пункт,
обладающий какими-то учреждениями, разыскать уже гораздо
проще.
Таблица №18
ЛОКАЛИЗАЦИЯ ПРОВИНЦИАЛОВ.
ПРОВИНЦИИ
Чиновники
Купцы и
ремесленники
Иль-де-Франс
25.7%
30.5%
Шампань
27.2%
25.4%
Орлеаннэ
16.6%
19.5%
Пикардия
12%
5%
Бургундия
6%
3.5%
Нормандия
3%
0.8%
Земли к югу от Луары
2%
- 15.2%
Эти данные можно сравнить с просопографическим
анализом состава теологов парижского университета,
195
предпринятым Джеймсом Фарджем.^37 При том, что выходцы
из Иль-де-Франса и Шампани (диоцезы архиепископства
Сансского и Реймсского) составляли свыше 33%, немалую
долю (свыше 15%) составляли выходцы из Нормандии. Для
качественно иной среды - высшей бюрократии конца XVII
века - географическое происхождение семей определяется
следующим образом: Париж и Иль-де-Франс - соответственно
22 и 6% (напомню, что речь идет о следующем столетии,
когда даже чисто демографический вес Парижа удвоился) ,
затем шли Луарские области - 12%, Нормандия -9,8%,
Шампань -8,1%
Это имеет определенное сходство с данными
ТАБЛИЦЫ № 18. Но есть важное отличие: у нас странным
образом отсутствуют выходцы из Нормандии, что, видимо,
объясняется характером источника. В принципе, нотариальные
акты должны были регистрироваться не в суверенной курии -
парламенте, а в ординарных судах, каковым и был Шатле
Парижа, чья юрисдикция распространялась на виконтство и
превотство Иль-де Франс. Но, как свидетельствует полученная
нами картина, ареал локализации дарителей был гораздо шире
зоны компетенции Шатле. Это могло иметь формальное
обоснование, ведь вторая сторона сделки-дарения (то есть -
студент) в подавляющем большинстве случаев находилась в
Париже, да и Шатле был единственным судом,
рассматривающим гражданские дела членов университетской
корпорации. Но обратим внимание, что среди дарителей
практически отсутствуют выходцы с территорий, подсудных
провинциальным парламентам. Если выходцев из Дофинэ,
Прованса или Лангедока в Париже во все времена было
немного, то соседняя. Нормандия играла важную роль в
демографическом пополнении как города, так и университета.
Но Нормандия практически не представлена в нашей таблице.
Не потому ли, что там, в Руане находился Нормандский
парламент? Таким образом, ареал локализации дарителей
совпал с общих чертах с юрисдикцией именно Парижского
парламента, а не Шатле. Быть может, мы имеем дело с особой * 1137Farge J.K.Op.cit. РР.59-50.
13**Копосов н.Е. Указ.соч. С. 106,
196
территорией, жители которой привыкли обращаться в
Парижский парламент?
Итак, по ТАБЛИЦЕ № 18 видно, насколько велика
была роль Иль-де-Франса. Уроженцы этой области преобладают
среди купцов и ремесленников. Среди чиновников их доля все
же чуть меньше. Возможно, это объясняется тем, что крупных
городов со своими судами или финансовыми ведомствами там
было не так много - слишком велик был вес Парижа. Кроме
Санлиса, Манта и Мелена, Иль-де-Франс представлен
нотариусами, сержантами, стряпчими, прокурорами из
довольно мелких местечек, таких как Монлери, Пюиссе,
Даммартен, Бюль или Мус в Юрпуа.
Многочислены были дарители, живущие в Шампани -
важнейшей области, включающей верховья всех водных
артерий Парижского бассейна, с таким важным торгово¬
административными центрами, Как Санс (там жили 6
дарителей-купцов и 6 чиновников), Mo, Труа, Реймс.
Бургундцы были главным образом уроженцами Оссера.
Область Орлеаннэ обязана своим представительством не
столько собственно луарским землям, сколько Шартру и его
округе, городам Боса. Земли Луары лучше представлены
купцами - есть уроженцы Турени, Берри, Пуату, Божоле и
Форэ. Пикардийцы, главным образом, - уроженцы Амьена.
Кстати, и в проспографическом исследовании Фэрджа амьенцы
идут на втором месте после парижан среди всех теологов
университета. Не удалось проследить зависимости между
имущественным уровнем дарителей и удаленностью их
обитания от столицы. Здесь более значимо не расстояние от
Парижа до места жительства, а место города в территориальной
иерархии. С чиновниками все просто - адвокаты и большая
часть офисье живут в довольно крупных городах - СанлиХ;,
Амьен, Санс и т. д. Прокуроры и нотариусы встречаются
также и в малых городах.
Ареал локализации крестьян напоминает локализацию
купцов и ремесленников. Есть несколько представителей
далеких районов - Берри, Котантена. Но по большей части
дарители-крестьяне проживают на землях Парижского 11 ^Юрисдикция Парижского парламента распространялась на
Шампань, Бри, Иль-де-Франс, Пикардию, Мэн, Турень, Пуату,
Ангумуа, Бос, Орлеаннэ, Солонь, Берри, Лионнэ, Орвень, Бурбоннэ,
Морван. См. Aubert F. Le Parlement de Paris au XVIe siècle. P.,1906, P. 17.
197
Бассейна. Хорошо представлен район Юрпуа, Французского
Бри и Венсена. Менее значима роль Пикардии (по сравнению
с расселением купцов и ремесленников), но зато несколько
большую роль играет район плодородного Боса.
Напомню, что в ТАБЛИЦЕ № 3 была замечена
тенденция (правда, довольно слабая): крестьяне из более
отдаленных районов выглядят в своих дарениях чуть "богаче”
тех, кто жил в непосредственной близости от Парижа. Причин
могло быть несколько. В частности то, что уроженцев дальних
областей в Париж зачастую приводила необходимость
распорядиться судьбой наследства умершего родственника -
парижского священника. Вспомним дарение сестры эллиниста
Туза или крестьян из Котантена. Но была и некая
концентрация бедности вокруг Парижа. Это хорошо видно на
примере парижских дарений.
Б. ПАРИЖАНЕ
Соотношение парижан и провинциалов в различных
группах и категориях носит выраженный социально-
детерминированный оттенок. ТАБЛИЦА № 19 дает ряд
убедительных примеров.
Допустим, дворяне и сеньоры - особый случай, им и
положено было жить не в Париже, а в провинции. Хотя бы тем
из них, кто отправлял детей в университет. Но и в случае с
чиновниками и священиками - доля провинциалов "высших”
групп больше или примерно равна доли "высших” парижан. Я
опустил категорию "буржуа”, находящуюся в особом
Таблица №19.
ПАРИЖАНЕ И ПРОВИНЦИАЛЫ
Категории, группы
Парижане
Провинциалы
Дворяне
10
55
Сеньоры
4
21
"высшие” священники
4
14
"низшие" священники
20
10
"высшие” чиновники
48
50
"низшие” чиновники
111
25
Ремесленники
138
36
"Низшие слои"
37
10
198
положении: колоссальное преобладание парижан объяснялось,
видимо, практикой регистрации дарений. Но те 17 "буржуа”,
которые жили в провинции, вне всякого сомнения, относятся
скорее, к "верхам”, чем. к "низам" этой категории.
В дарениях "низших" групп численность парижан
всегда ощутимо выше численности провинциалов. Парижские
ремесленники, например, появляются в нашем корпусе в
четыре раза чаще ремесленников провинциальных. А такая
специфическая группа, как подмастерья вообще отсутствует
среди провинциальных дарителей. Подобное ощутимое
повышение доли "низших” слоев среди дарителей-парижан -
вполне устойчивая черта нашего корпуса дарений.
Другая реальность источника связана с частотой
указания своего точного адреса в дарениях. Одни дарители
делали это явно чаще других.
Таблица №20
ПАРИЖАНЕ, УКАЗАВШИЕ СВОЙ АДРЕС.
Категории
Число
указаний
| "Вес” признака
4. Чиновники
14
8.8%
5. Буржуа
29
12.3%
6. Купцы
59
67%
7.Ремесленники
79
57.2%
9. Низшие слои
20
54%
Прочие группы слишком малы, чтобы говорить о каких-
то процентах. Адреса отмечают семеро из десяти проживающих
в Париже и пригородах крестьян, четверо из двадцати четырех
священников и четверо из десяти дворян. Очень жаль, что
дворян так мало. Если бы их было больше и адреса они при
этом продолжали бы указывать чаще, чем буржуа и чиновники,
то я бы предположил, что дворяне были "выключены" из
мелкой игры городских амбиций. Какая изящная гипотеза
пропадает!
Социальная история города - это история городского
пространства. Хотелось бы обратиться поэтому к изучению
расселения дарителей в Париже. Но очевидно, что наши
возможности здесь крайне ограничены. Ведь мы поняли, что
получили надежный индикатор "приниженности” горожан:
указание адреса. Поэтому локализованные парижане - это в
199
массе своей ”бедные” дарители, ”дно” нашего корпуса. Но и на
этом дне была своя иерархия.
Из всех парижан, указавших свой адрес, 66 проживали
в пригородах. Из них подавляющее большинство жило рядом с
университетом - в предместьях Сен-Марсель (27 дарителей),
Сен-Жермен-де-Пре (11 дарителей), Нотр-Дам-де-Шамп и
Сен-Жак (по 5 человек и еще один, живший не в предместьи,
а ”у ворот Сен-Жак”), Сен-Виктор (2 дарителя). Здесь
сказывалась, видимо, не столько территориальная близость
университета, сколько то, что стены Левого берега не
расширялись со времени Филиппа-Августа, поэтому предместья
разрослись до весьма крупных размеров. Пригороды Правого
берега не были столь значимы, они представлены дарителями
предместьев Сен-Лоран и Сен-Дени (по 3 человека) и Сент-
Оноре (4 человека). Еще пятеро лаконично указали: ”в
предместьях Парижа”.
Дарители из предместий были, как водится, людьми
скромными. Здесь жили семеро из десяти крестьян и
огородников, четверо поденщиков, несколько подмастерьев.
Подавляющее большинство составляли торговцы и
ремесленники. В предместье Сен-Жермен жил священник, а в
Сен-Марсель - парижский буржуа-бакалейшик и две вдовы
парижских буржуа - вот и все сливки пригороднорго общества.
Правда, в предместьях Левого берега ощущалась близость
интеллектуального центра - здесь среди дарителей можно было
встретить типографов и книготорговцев.
Предместья оказываются беднее города по всем
показателям. И это при учете, что весь город представлен
лишь локализованным, а следовательно - статистически более
”приниженными”, чем прочие парижане дарителями . В
предместьях Объективные” показатели ”хуже” собственно
парижских и намного ”хуже” средних по всему корпусу см.
ТАБЛИЦУ № 21.
Дарители, жившие внутри городских стен,
локализуются довольно успешно - историческая топография
Парижа исследована прекрасно. Мне не удавалось установить
точное место жительства парижанина, лишь когда он неполно
указывал свой адрес. Если, например, в акте стоял адрес
”улица Сен-Жермен”, то было непонятно, идет ли речь о Сен-
Жермен д’ Оксерруа, Сен-Жермен-де-Пре или еще о какой-
либо улице.
200
Однако распределение дарителей по кварталам и
приходам не привело к раскрытию каких-то социальных
характеристик парижской топографии. Слишком ма»лы
оказались группы "соседей”, чтобы проводить сопоставления.
Можно было привлечь данные описаний передаваемых
парижских домов (вспомним, например, полюбившуюся
чиновникам улицу Кенканпуа). Но это была бы уже
информация иного рода - мы же определяем, не где
располагались дома дарителей, а кто из них счел нужным
указать свой адрес. Мало что дало и сопоставление
укрупненных территориальных единиц. Таких, например, как
"Старый город": район внутри стены Филиппа-Августа,
(кварталы Сент-Оппортюн, Аль, Сен-Жак-де-ля-Бюшри, Грев-
Сен-Мартен, Сент-АнТуан); "Сите" и "Город Карла V"(
кварталы Тампль, Сен-Мерри, Сен-Дени, Сент-Оноре,
Монмартр). Мне так и не удалось установить качественного
своеобразия районов Правого берега и Сите по актам
дарителей. Исключение, пожалуй, представляет район Тампль:
из 14 локализованных там дарителей, трое были парижскими
буржуа-"рантье", один - адвокатом, один - контролером
финансов, двое - экюйе. Живущая здесь вдова прокурора
парламента владела сеньорией, а знакомая нам вдова Жанна
Буше передала студенту самый настоящий феодальный замок.
Удивительная концентрация "элиты"!
Различие между Левым и Правым берегом видно
достаточно хорошо. Соотношение обитателей этих частей
города, отраженное ТАБЛИЦЕЙ № 21, в принципе
соответствует данным современной урбанистики о реальном
расселении парижан. На Левом берегу жили средней руки
торговцы и ремесленники, много книгопродавцев и типографов,
священники и чиновники. На Правом берегу встречаются
богатые буржуа, дворяне, можно найти также и немало
чиновников.
Таблица, собственно, не нуждается в комментариях -
парижане, указавшие свои адреса, были по всем показателям
более "приниженными”, чем остальные дарители в целом.
Жители Левого, университетского, берега были немного
"беднее" жителей берега Правого. Жители предместий - уже
ощутимо "беднее" жителей города. Причем, большинство
составляли обитатели ближних к университету предместий -
Сен-Марсель, Сен-Жак, Сен-Жермен, которые, впрочем, и
были намного населенние остальных.
201
Таблица № 21
РАССЕЛЕНИЕ ДАРИТЕЛЕЙ И "ОБЪЕКТИВНЫЕ”
ПОКАЗАТЕЛИ.
ренты
расписки
права на
наследство
коллект.
дарения
рай- дари-
он тели
чис¬
ло
упом
ин.
"вес”
приз¬
нака
в %
Чис¬
ло
упом
ин
"вес
приз¬
нака
В %
число "вес”
упо- приз-
мин нака
в %
чис¬
ло
упом
ин
"вес”
приз¬
нака
В %
пред 72
мест.
4
5.5
7
9.7
28
38.9
13
18
Гор- 138
ол
21
15.8
16
12
40
30
18
13,5
Пра- (88)
вый
бе¬
рег
(16)
18.2
ai)
12.5
(29)
32.9
(И)
12.5
Ле- (45)
вый
бе¬
рег
(5)
(И)
(5)
11
(И)
(24.4
(7)
15.5
Ито- 205
го
в
сред
нем
по
корп
усу
25 12,2
23
23 11.2
15.6
68 33.2
17.6
31 15.1
9.5
Бедность, действительно, словно группируется вокруг
Университета. Чем ближе к университетскому кварталу, тем
выше доля, мягко говоря, "демократичного” элемента среди
дарителей. Причина, видимо, в ускорении социальной
динамики в Париже вообще и в университете в частности.
Близость этих центров давала шанс социального возвышения.
Теперь попробуем себе представить, что было, если бы
мы решили изучать дарения только тех парижан, которые
указали свои адреса. Даже и представлять не надо: в свое
время моя работа с корпусом дарителей началась именно с
этого. И только завершив учет всех локализованных дарителей-
парижан, я усомнился в адекватности полученной картины.
Это был город лавочников, ремесленников и подмастерьев.
202
Несомненными лидерами и единственными подлинными
хозяевами Парижа были немногочисленные, но выделяющиеся
своим богатством буржуа. Чиновничество было представлено
клерками, прокурорами, да сержантами.
Одна переменная - и картина изменена до
неузнаваемости. Но где у меня гарантия, что и сейчас мы учли
все возможные случайности? Что нет, скажем, какой-либо
скрытой особенности в нотариальной практике, которая делает
нашу модель столь же чуждой реальности? Нет, формально мы
остаемся правы. В одном случае получилась модель "общества
парижан, имевших обыкновение отмечать свои адреса", в
другом - модель "Франции, одаривающей студентов”. И кто
будет оспаривать истинность нашей картины? Но, нас, конечно,
всегда будет волновать вопрос о соответствии ее некой
"реальной Франции”. Потому-то сколько бы мы не
подчеркивали самоценности нашей модели, ее независимости от
"объективности”, мы все равно, подспудно стараемся
"привязать” нашу модель к неким реальным количественным и
качественным показателям.
6. ИГРА В ЦИФРЫ.
В 1562 г. в Париже было около четырех сотен адвокатов
парламента. 140 за двадцать лет до этого их число если и было
меньшим, то не на порядок. В нашем корпусе присутствуют 26
адвокатов парламента. Что если соотнести эти цифры?
Понятно, что эти величины совершенно разные. В одном
случае речь идет о реальной численности адвокатов в
определенный момент времени. В другом - о составлении
адвокатами дарений студентам, в течение многих лет. Но раз
уж мы предположили, что нашу модель можно использовать в
том числе и как модель всего общества, то попробуем на время
закрыть глаза на это вопиющее несоответствие. Таким образом,
в нашем корпусе дарители-адвокаты составляют 6,5% от
вероятного числа единовременно действовавших адвокатов.
Эта группа представлена в корпусе, по-видимому,
полнее других. Именно с "адвокатского” уровня речь шла о
социальном воспроизводстве группы при помощи
140Quilliet В.Ор. cit. Р.325; Delachenal R Histoire des avocats du Parlement
de Paris (1300-1600).. P.,1885.
203
университетского образования. Они были в большей степени
склонны посылать детей в университет, чем те из дарителей,
кто располагался ниже их на иерархической лестнице. Но по
сравнению, например, с влиятельными ”офисье” степень для
адвокатов не потеряла еще значения самостоятельного средства
социальной мобильности, не отступила окончательно на второй
план перед соображениями политического, финансового,
матримониального характера. Итак, адвокаты, похоже, чаще
других посылали своих детей в университет и регистрировали
дарения студентам. Тогда "норму представительства” в 6,5%
можно считать максимумом, ”потолком” в соотношении между
группой дарителей в рамках нашей модели и ее реальным
"прототипом”.
Б. Килье оценивает общую численность парижских
королевских чиновников середины XVI века в пределах 3-4
тысяч человек ( включая сюда и "вспомогательный персонал”)
К ним можно добавить еще некоторое число чиновников
сеньориальных, муниципальных, церковных. Впрочем, в
Париже их было сравнительно мало. В нашем корпусе они
так же представлены лишь единицами. Всего же в нем - 159
чиновников-парижан. Если согласиться с оценкой Б. Килье, то
число дарителей составит примерно от 4 до 5% всех
парижских чиновников. Что же, по крайней мере, это не
противоречит гипотезе о максимальном представительстве
адвокатов.
Хорошо бы проверить это соотношение на иных слоях
парижан. Но, к сожалению, конкретных данных у нас нет.
Лучше прочих групп в Париже изучены мастера книжного
дела. По оценкам А. Парен в Париже середины XVI века в
этой сфере единовременно действовало от 300 до 500
самостоятельных хозяев. 141
В нашем корпусе присутствуют 11 представителей
книжных профессий: два буржуа - книготорговца, три
типографа, три книготорговца-”не-буржуа”, вроде Гильома
Пассе, два торговца бумагой и один мастер, изготовлявший
застежки для книг. Доля дарителей данной группы составляет,
таким образом, от 2% до 3,5% численности своего реального
"прототипа”. Это выглядит вполне правдоподобным при
соотнесении с аналогичным показателем у чиновников.
l^Parent A. Les métiers du livre à Paris au XVl-me siècle (1535-1566) Genève,
1974.
204
Книжное дело хоть и было организационно связано с
университетом, но не принадлежало к числу самых
престижных отраслей в Париже. Ведь только два дарителя
этой профессии назвали себя "буржуа”. Можно ожидать, что
норма представительства у буржуа будет никак не ниже, а ,
скорее, - выше, чем "книжников”. Но в то же время этот
показатель у буржуа вряд ли мог быть выше, чем у
чиновников. Таким образом, доля дарителей-буржуа будет
составлять не менее 2% , но и не более 5% от реальной
численности парижских буржуа в середине XVI века.
Наиболее вероятная величина находится в интервале от 3,5% и
4%, т. е. между максимальным показателем для "книжников”
и минимальным для чиновников
В нашем корпусе буржуа представлены 235-ю
дарителями. Следовательно, гипотетическое число всех
парижан, имевших обыкновение именовать себя в актах
"буржуа", следует искать в интервалах между 5-ю и 12-ю
тысячами человек. Наиболее вероятной будет величина
примерно в 6,5 тысяч человек.
Но мы знаем, что и чиновники имели полное право
именоваться парижскими буржуа (хотя предпочитали этого и
не делать в своих актах). Тогда численность полноправных
горожан будет составлять примерно 10 тысяч человек, при
разбросе крайних допустимых значений от 3 до 16 тысяч.
Семейный коэффициент 3,5 позволяет оценивать численность
полноправных парижан с членами их семей в размерах от 28
до 56 тысяч человек, при наиболее вероятном числе в 35
тысяч.
Население Парижа середины XVI века оценивается по-
разному. Наиболее частыми являются оценки в рамках от 200
до 300 тысяч человек. **3 Возьмем поэтому среднее значение -
в четверть миллиона человек. Тогда полноправные горожане
составляли, согласно нашим расчетам, от 11 до 22% всего
населения, при наиболее вероятной их доле в 14%. Одна
*42уваров п. к). к социальной характеристике экспортного
ремесла в Париже XVI века (на примере книжного дела) // Рынок и
экспортные отрасли ремесла в Европе XIV-XVIII вв. М., 1991 г.
* ^Histoire de la France urbaine. T. II P., 1981. Лозинский A. A. O
росте населения Парижа в XVI в.//"Средние века”, вып. 37, М., 1974,
СС. 146-173.
205
седьмая! Довольно неожиданно, ведь в большинстве работ по
истории Парижа авторы, хотя и осторожно избегают каких-
либо количественных оценок, все же молчаливо предполагают,
что буржуа составляли большинство населения. Но мы уже
столкнулись в нашей модели с существованием обширного слоя
купцов и ремесленников, не назвавших себя "буржуа”, и по
всем показтелям от "буржуа” сильно отличавшихся. Поэтому
попробуем поверить в столь малую долю пролноправных
парижан. Кто же составлял тогда остальную часть населения?
Прежде всего - те, кто жил в городе, но не входил в городскую
общину. Численность университетского люда, как мы помним,
могла доходить до десяти тысяч человек. Прочего духовенства
было в Париже уж никак не меньше, а скорее всего - в
полтора - два раза больше. В Париже постоянно обитали
дворяне и аристократы со своими слугами.
Существовал еще и обширный слой маргиналов,
разного рода подозрительный личностей, числа которых
современники точно не знали, но были склонны
преувеличивать. Множество было приезжих, временно
проживающих в Париже. По самым скромным подсчетам вся
эта публика составляла 30-40 тысяч человек, не уступая
полноправным "буржуа". Итого у нас уже имеется примерно
тысяч 70 парижан.
Остальную и основную массу населения составляли те,
кто представлен в нашем корпусе начиная с шестой
категории.
Дарителей, представлявших такое население, было 270
человек. В нашей модели мы не раз отмечали качественный
разрыв между "буржуа” и ”не-буржуа”. В реальной жизни
подобный разрыв должен был чувствоваться гораздо сильнее.
Ведь если дарители, принадлежавшие к четвертой и пятой
категориям, вряд ли существенно отличались от всех остальных
чиновников и буржуа Парижа, то, скажем, подмастерья,
помогавшие своим родственникам-студентам, уже одним этим
фактом резко отличались от всех прочих парижских
подмастерьев. Дарители-торговцы, ремесленники, подмастерья,
поденщики и жившие в Париже крестьяне отличались от
дарителей-чиновников и буржуа тем, что являлись своего рода
"элитой” по отношению к своим реальным группам-
"прототипам”. Поэтому, коль скоро мы считаем, что дарители-
буржуа могли составлять 3,75% от средней численности всех
"буржуа", то для прочих, "непривилегированных", горожан этот
206
показатель должен быть в несколько раз ниже. Даже наша
контрольная группа мастеров книжного дела должна
существенно превосходить их по своей "норме
представительства”. Логично будет предположить, что дарители
”не-буржуа” не могли составлять более одного процента
реальной численности таких парижан: лавочников, сапожников,
поденщиков, банщиков - всех тех, кого с презрением называли
gens mechaniques Так что это - максимальный показатель.
Более вероятной мне кажется оценка доли таких дарителей в
пол-процента.
Тогда численность непривилегированных парижан с
членами их семей как минимум составила 95 тысяч человек.
Это при оценке их "нормы представительства” в 1%. При
вдвое меньшей ее оценке (что представляется более вероятным)
численность этих слоев доходит до 190 тысяч человек.
Остается прибавить к ним 35 тысяч горожан полноправных
(буржуа и чиновников) и 35 тысяч парижан, не входящих в
городскую общину: от студентов и священников до нищих и
приезжих. Получается - 260 000 человек. То есть - примерно
столько людей, сколько, как считают историки-урбанисты,
жило в Париже в середине XVI века.
Трудно поверить в эту магию цифр. Но мы можем
перепроверить себя. В нашем корпусе - 702 парижанина. При
семейном коэффициенте 3,5 их численность с членами семей
составляла 2457 человек. Если исходить из четвертьмилионной
оценки всего населения Парижа, то наши дарители
представляют 0,98% всех парижан, что никак не противоречит
нашим предыдущим выкладкам.
Значит, если бы мы были лишены всяких оценок
возможной численности парижан в XVI веке, то, зная лишь
число парижских адвокатов и мастеров книжного дела, я мог бы
взяться восполнить недотающие данные. Я бы смог
гарантировать, что в Париже жило не менее 125 тысяч
человек, а как наиболее вероятную назвал бы вдвое большую
цифру. И попал бы в точку.
А ведь модель - это, в сущности, случайный набор
актов, к тому же составлявшихся на протяжении многих лет. И
получается, что, я, как палеонтолог, по одному лишь
фрагменту восстанавливаю весь скелет общества. И борюсь с
искушением перейти к прогнозированию других данных
(например - численности буржуа "шести корпораций”, а то и к
207
исчислению всех подданых Христианнейшего короля
Франции). Как тут не стать пифагорейцем?
Впрочем, социально-демографические изыскания не
входили в мою задачу. Речь шла о том, что бы как-то
"привязать” нашу модель к действительности и "прогнать” ее в
условиях рельности. Похоже, она выдержала пробные
испытания.
7. СЛОВО-ДАРИТЕЛЯМ
Механические метафоры, "объективные" переменные,
мистика чисел... Но как можно полагаться на бездушные
показатели, забыв, что дарители - живые люди, наделенные
даром речи? Они сами могут объяснить цели своего дарения.
Вот только почему-то делают это бченъ редко, лишь в 157-ми
случаях. 12,8% от общего числа - доля, коенчо, невысокая. Но
еще хуже то, что среди всех формулировок преобладали
стереотипы. Так, фраза "помочь содержать себя в школах” (1иу
aider de s'entretenir aux écoles) с некоторыми вариациами встречается
в 58-ми актах. Употреблялись и иные штампы - ” в честь
обучения" - ( enfavenrde sonestude, в 14-ти актах), "на покрытие
расходов по содержанию" (в 10-ти случах). Причем, эти фразы
распределены довольно равномерно по всем категориям
дарителей. И все же указания на цели дарения могут сказать
многое.
Притом, что всего мотивировок не так много, одни
категории дарителей оказываются явно более разговорчивыми,
чем другие. Попробуем поискать в этом какие-то
закономерности - см. ТАБЛИЦУ № 22
Бросается в глаза, что процент мотивировок у
провинциалов всегда оказывается выше среднего уровня, а у
парижан - всегда ниже Очевидно также, что торгово¬
ремесленные слои оказываются менее склонными
комментировать свои дарения, как в Париже, так и в
провинции.
"Разговорчивость” провинциалов легче всего можно
объяснить различиями в стиле работы нотариусов. Нотариусы
парижского Шатле, постоянно оформлявшие дарения
студентам, вероятно, считали дополнительную информацию о
целях дарения необязательной, тогда как их провинциальные
коллеги, будучи менее искушенными в составлении таких
документов, не могли столь уверенно отделить главное от
208
второстепенного и тщательно регистрировали пожелания своих
клиентов.
Таблица №22
ЧАСТОТА МОТИВИРОВОК ДАРЕНИЙ В РАЗНЫХ
КАТЕГОРИЯХ.
Категории
число
мотивировок
"вес” признака
доля от общего
числа
1 .Дворяне
18
27.6%
11.5%
2. Сеньоры
7
28%
4.5%
3. Священники
12
25%
7.6%
4.Чиновники
34
14.5%
12.6%
парижане
(18)
(11.3%)
провинциалы
(16)
(21%)
5. Буржуа
14
5%
9%
б.Купцы
20
10.3%
9%
парижане
(3)
(3.5%)
провинциалы
(17)
(13.7%)
7.Ремесл.
16
9-1%
10.2%
парижане
(9)
(6.5%)
провинциалы
(7)
19.4%)
8.Крестьяне
24
21%
15.3%
9.Низшие
5
Ю.6%
3.2%
ЮНеустановл
7
5.2%
4.4%
Итого;в среди.
157
12.8%
Если это предложение и верно, то лишь отчасти -
ведь пристрастие к стереотипными формулировкам в равной
мере было характерно и для парижан, и для провинциалов,
значит, определенный опыт был у всех. К тому же нельзя
поручиться, что провинциалы составляли свои дарения
непременно у себя дома, а не прибыв в Париж, навестить,
например, своего дорогого студента.
И наконец: различием нотариальной практики никак
нельзя объяснить очевидные колебания в частоте мотивировок
как среди парижан, так и среди провинциалов.
Буржуа, купцы и ремесленники мотивируют свои
дарения реже других групп, хотя, конечно, разница между
провинциалами и парижанами существует и внутри этих
категорий. В свою очередь, парижские стряпчие и робены
оказываются хоть и лаконичнее своих провинциальных коллег,
но - разговорчивее своих соседей - парижских буржуа.
209
Университетское образование не входило ни в
дворянский, ни в крестьянский этос. Да и прочие провинциалы
жили в среде, где дарения студентам были событием редким.
Составляя акт провинциалы волновались (особенно те из них,
кто редко имел дело с нотариусом). Они стремились объяснить
свой поступок окружающим, да и заодно себе. А парижан
нельзя было удивить родственником-студентом и они не
расточали красноречия попусту. Тем более, что нотариусы
могли брать плату за каждое слово или строчку документа.
Обыденность здесь противостоит экстраординарности.
Напомню в этой связи, что из 26-ти парижских адвокатов
лишь один указал на обладание университетской степенью,
тогда как из шести адвокатов провинциальных это отметили
трое.
Но почему же и в Париже, и в провинции чиновники и
священники составляли акты чаще купцов? Уж им-то
практицизма было не занимать, и с университетской культурой
они были знакомы. Видимо, в этом и была причина. Они сами
могли выразить свои мысли в документах, лучше других были
осведомлены о проблемах образования и нуждах студентов.
Таким образом, перед нами две оппозиции. Провинциалы в
целом "разговорчивее” парижан от своей скованности.
Чиновники "разговорчивее” буржуа в силу большей
раскрепощенности. Как бы то ни было, в существовании самих
тенденций сомневаться не приходится.
Обратимся теперь к качественному анализу
формулировок. ( См. ТАБЛИЦУ №23) Расхожее пожелание
"содержать себя в учении" часто дополнялось или
раскрывалось: например, "иметь чем жить, во что одеваться,
покупать книги и прочие необходимые вещи” ( №№ 2951,
2843).
О том, что студенту нужны книги, видимо, знали все, но
охотнее всего на это указывают книгочеи - чиновники,
уяснившие, что книга - атрибут университетского образования.
Вспомним, что единственным дарителем, назвавшим среди
объектов дарения книги из своей библиотеки, был Жан де Гуа,
советник Парижского парламента и президент Палаты
прошений (№ 3295).
21 даритель упоминает о необходимости достижения
степени (acquérir degré).
Мы имеем дело со вполне очевидной тенденцией:
ценность университетской степени осознавалсь теми, кого мы
210
условно можем назвать "социальной элитой”, особенно
чиновниками. Как мы помним, для них степень была
гарантией социального вопроизводства и продвижения.
Таблица № 23
КНИГИ, СТЕПЕНЬ И СВЯЩЕНСТВО В МОТИВИРОВКАХ
АКТОВ
Категория
” И меть книги”
"достичь
степени”
”достичь сана”
1 .Дворяне
1
3
0
2.Сеньоры
0
0
0
З.Священники
0
1
1
4.Чиновники
6
7
2
5.Буржуа
0
2
0
6.Купцы
2
1
1
7.Ремесл.
1
1
6
8.Крестьяне
1
2
1
9.Низшие
1
2
1
ЮНеустановл.
0
2
0
Итого
12
21
12
Иногда заявления о необходимости достичь степени
дополнялось некоторыми комментариями - чаще других они
встречались у чиновников (в 5 случаях из 13). Вспомним
формулировку Рауля Спифама, который заявил, что "хочет
отправить сына учиться в прослоавленные университеты
королевства, чтобы он был хорошо воспитан и образован" (pour
estre instituté et endocriné en bonnes lettres), и чтобы придать ему
желание продолжить это образование, дабы побудить его
лучше извлекать пользу из оного (Г inciter à mieulx prouffiter en
icelles, №514). Несмотря на присущую ему экстравагантность,
а может быть, - благодаря ей, Спифам выражает отношение
чиновников и судейских к образованию: отношение
практическое, инструментальное - чем лучше образование,
тем больше оно принесет пользы как студенту, так и всей
семье. Вспомним также бездетного адвоката Франсуа Дюпюи,
передавшего парижский дом в пользование тем из своих
племянников, которые захотят учиться в университете с тем
"чтобы они сумели достичь степени и мудрости и смогли бы
принести пользу родным и друзьям” (№ 2119). Более
поэтично пожелание нотариуса - шателена из Божоле, который
211
желает сыну содержать себя в обучении, продолжить его и
достичь плод мудрости (acquérir le fruict de science, № 3921).
В чем же заключена польза это "плода знаний”?
Думается, что прежде всего - в обеспечении социального
продвижения. Прокурор и нотариус из Бур-Аржентея желает
племяннику-крестнику ”достичь мудрости и попасть в число
людей знания” (parvenir au faict de science et au nombre des gens de
scavoir, № 3110). Один из лиценциатов надеется, что при его
помощи студент сможет стать ”порядочным человеком” (se faire
homme de bien, № 524).
Вспомним, что подобная формулировка встречалась и в
дарении Пьера Клемана, купца из Mo (КАДР № 12),
надеявшегося, что его сын "сможет хорошо и мудро
распорядиться имуществом, чтобы достичь степени и мудрости
так, что сможет стать порядочным человеком
Дворяне же редко подчеркивали значение "достижения”
степени как средства качественного улучшения своего
статуса.
Для Этьена де Биерн, как мы помним (КАДР № 3),
степень служит, скорее, дополнительным украшением наряду с
родовитостью и сеньориями, еще одним аргументов для
подбора выгодной партии в браке.
Дворяне при этом понимали практическую пользу
образования. Ведь они оплачивали услуги медиков и юристов в
своих дарениях. Но - только "посторонних” студентов. Графиня
Франсуаза де Лонгви дарит имущество медику ”за добрые
услуги и любезности, оказанные ей и ее близким в силу его
положения и занятий” (de son estât, et vaccation, № 2445).
Термин "vaccation” означает >как занятия, занятость, так и
выполнение какой-то работы. В XVI веке этим термином
обозначали также любой гонорар. Родственный термин мы
можем найти в дарении клана Монморанси (№ 20281): права
на очень крупную сумму денег передавались племяннику, что
бы он мог "libéralement vacquer, entendre au faict de son étude pour acheter
livres" Vacquer - означает здесь - "заниматься”. Характерно
сочетание этого слова с определением libéralement - "щедро,
обильно, в достатке”. То есть - истинно по-дворянски, как и
подобает отпрыску славного рода.
При том, что духовная карьера была уделом почти
половины студентов, ТАБЛИЦА № 23 показывает, что весьма
немногие желали им "достичь духовного сана”.
212
Прежде всего, такие формулировки логично искать в
дарениях священников. Но получить сан священника желает
племнянику лишь сельский кюре (№ 4013).1^4 Еще дВа
таких дарения встречаются у чиновников. В одном случае - у
вдовы прокурора парижского Шатле, в другом - у Президента
Жана Брисоннэ, адресовавшего дарение слуге и крестнику -
магистру искусств Парижского университета, с тем, "чтобы он
имел средства достичь священных духовных чинов и достойно
содержать себя в духовном сане” (sainctes ordres de prebstrise). О
церковных карьерах говорится также в актах, составленных
провинциальными ремесленниками - кузнецом (№ 941) и
ткачем Жаном де Фэ, который проживал в приходе Сен-Реми
близ Шевреза и передавал студенту дом с садом, чтобы тот мог
"лучше содержать себя в школах и достичь святых церковных
чинов, а после - молить Бога за дарителя” (№ 4082).
Жан де Фэ, несомненно, сельский житель. Остальные
пожелания духовного сана также составлены в деревне -
поденщиком и его женой, вместе с купцом из Шони (№ 534) и
шестью крестьянами. Таким образом, как следует из
ТАБЛИЦЫ № 21, ориентацию на церковную карьеру можно
считать специфически сельским признаком. Видеть сына
священником было вековой мечтой крестьян, практически
единственной надеждой на быстрое изменение социального
статуса семьи. Вспомним красноречивые формулировки
крестьянских дарений. Крестьяне, единственные из дарителей,
кто поминает Бога в своих актах, сохранили вполне архаиЩюе
представление о сакральности знания.
До сих пор мы смотрели на дарения со стороны
студентов: с какой целью они получают имущество. Но - "на
дар ждут ответа", посмотрим теперь на эти акты со стороны
дарителей - с какой целью совершают дарения, чего они
ожидают получить взамен, существуют ли различия между
группами в этом отношении?
Крестьяне, составляя дарения, явно ожидали для себя
каких-то выгод, но не знали, каких именно. Как мы видели,
они склонны были требовать от студента молиться за себя,
простодушно полагая, что студент ближе к Богу. Виноградари
из Шабли питают несомненные, но очень туманные надежды на
ответную благодарность студента "когда он войдет в возраст".
144Да еще каноник-студент Франсуа Муассан (КАДР № 4), чье
дарение мы сочли внутриуниверситетским.
213
Дворяне и сеньоры никогда не обставляют свои дарения
какими то ни было условиями и, если судить по
формулировкам, одаривают родственников совершенно
бескорыстно, не расчитывая на собственную выгоду. Зато
мотивированные дарения посторонним студентам прямо и
называются "вознаграждением за добрые и любезные услуги”
(rémunération pour les bonnes et agréables services)
Буржуа, купцы и ремесленники, в целом не склонные
объяснять причины своих дарений, в тех редких актах, что
были адресованы посторонним студентам, стараются оговорить
и мотивы и размеры своей благодарности. Появляется
специфический термин: "быть в расчете", "расквитаться"
Иногда указана конкретная сумма, за которую даритель желает
рассчитаться со студентом (№ 4692), или оговаривается, за что
производится расчет, например, "за расходы, понесенные
студентом по содержанию на пансионе в Париже в течение
трех лет кузена дарителя" ( № 4430.)
Такого типа дарение возможно и для дворян - вспомним
дарение шевалье Фелибера де Шассонаж (№ 3686), но ни
экюйе, ни сеньоры, ни крестьяне не додумывались
расплачиваться за услуги со своими родственниками-
студентами. А вот купец Фарой Пишерель из Шарли-сюр-
Марн и его жена дарят сыну ренты с тем, "чтобы он смог
содержать себя во время учения" и "учитывая оказанные им
любезности и добрые услуги”.(№ 5008) В двух случаях
оговариваются требования дарителей не просто молить Бога
(хотя есть и такое, № 2811), но - помочь родственникам
дарителя (2542), или - передать затем дарение другому
родственнику (№№ 3232, 2129). Особенностью этой группы
дарителей можно назвать более практичное отношение к актам,
большую конкретизацию своих пожеланий. В самом ярком виде
"голый практицизм" отражен, как мы помним, а дарении
портного Пьера Перше, (КАДР № 11).
Священники и чиновники сочетают в дарениях
расчетливость буржуа с почти крестьянским красноречием.
Они оговаривают обязанности студентов молиться за души
дарителей, но делают это по-деловому: Жан Брисоннэ
предписывает, что после смерти облагодетельствованного
студента-крестника ренты перейдут в сиротский приют на
помин души президента. Кюре передает свой дом с вполне
искренней благодарностью, но обстоятельно перечисляет, что
надлежит предпринять для спасения его души. (КАДР № 19).
214
КАДР № 19
БЛАГОДАРНЫЙ СВЯЩЕННИК ЖАК ПЛЮЙЕТ.
№ 3666
Жак Плюйет, священник, кюре церкви Сен-Леже-ан-
Ивелин, в диоцезе Шартра,
- Дарение Мадлене Оже, вдове Жана Фрэна,
портного, проживающего в предместье Парижа на валу
между воротами Сен-Виктор и Сен-Марсель, и Клоду
Плюйету, студенту, обучающемуся в Парижском
университете, сыну указанной вдовы,
- узуфрукта дома с участком в предместье Парижа
на валу между воротами Сен-Марсель, который после их
смерти отойдет церкви Сен-Николя-де-Шардоннэ,
прихожанином которой и является вышеназванный
Плюйет. Мари Оже и ее сын обязаны заказывать каждую
неделю в этой церкви малую поминальну мессу (une basse
messe de requiem), которая в дальнейшем продолжится
тщанием церковного старосты, с полной службой на
годовщину смерти дарителя; этот вклад должен быть
записан в мартиролог церкви и оглашен во время службы
(publié яи prône).
8.февраля. 1551.
№ 3835
Жак Плюйет, священник, кюре Сен-Леже-ан-
Ивелин, Шартрского лиоцеза, проживащий в Париже, в
коллеже Бонзанфан.
- Дарение Мадлене Оже, вдове Жана Фрэна,
проживающего на валу Сен-Виктор-де-Пари,
- в вознаграждение за то, что она неоднократно
ухаживала за ним во время болезни, и долго поддерживала
дом без всякой оплаты,
215
- узуфрукта дома с участком на парижских валах,
между воротами Сен-Виктор и Сен-Марсель, а после ее
смерти тот же узуфрукт будет передан Клоду Плюйету,
студенту в Париже, чтобы обеспечить его нужды и иметь,
на что жить и содержать себя хорошо и достойно,
- право собственности на этот дом должно будет
отойти к церкви Сен-Николая-де-Шардоннэ, при условии
заказа заупокойных месс в этой церкви каждую пятницу,
и ежегодных служб;
- а также дарение тому же Клоду Плюйету 30-ти
турских ливров ренты на дом в Париже, близ Сен-Виктор,
под знаком ’Торных вершин” (Delà les monts) и другой ренты в
30 ливров на имущество в Компьене, с настоятельным
требованием (stipulation éxpresse) того, что в случае, если
наследники воспротивятся этому дарению, имущество
будет передано Божьему дому. Даритель заявил, что
данное дарение сделано указанной Оже и Плюйету по
доброй и справедливой причине и для облегчения души (pour
la descharge de son fune).
18. июня. 1551.
Вспомним, как расписывает порядок запупокойных месс
Жанна Жосс, сестра принципиала парижского коллежа
(КАДР № 16).
Священники расплачиваются за оказанные услуги с
племянником (№ 4703), кузеном (№ 5367), а вдова капитана
крепости в Форэ - со своим сыном (№ 3386). Даже тот
провинциальный нотариус, который так красноречиво призывал
студента отведать плод мудрости, одаривал сына не просто так,
а за "добрые и любезные услуги” (№ 3921). Вдова
кролевского лесничего оговаривает обязанность сына
рассчитаться с долгами покойного отца и обеспечить
содержание матери, а вдова элю "прощает племяннику вне
понесенные ею расходы по его содержанию и обучению”
(№ 3581.)
Вполне естественные, казалось бы, отношения между
родственниками специально оговариваются в дарениях,
приобретающих характер сделки. Это же можно сказать и о
216
дарении парижского стряпчего Жана Мореля, подарившего
студенту дом в Амьене, ”с тем, чтобы тот был ему послушен,
каковым, и надлежит быть хорошему сыну” (№ 1362).
Отобрал ли он дом в случае непослушания? Гуманист
Дюмулен, например, забрал дареное назад.
Подобные формулировки дают повод для размышления.
Вряд ли правомерно говорить о каком-то особом меркантилизме
этой группы. Это можно было бы утверждать лишь в сравнении
с дворянами и крестьянами, но не с буржуа. Здесь, видимо,
сказалось то, что чиновники и священники уже давно свыклись
с проблемами университетского образования, чувствовали себя
более раскованно в ”университетской ситуации”, проявляя
большую разговорчивость по сравнению с остальными
горожанами. Но, быть может, мы имеем дело с еще не
осознанными проявлениями особого отношения к
интеллектуальному труду, который достоин оплаты, как и
всякий другой труд, даже если речь идет о родственниках, и
которому, как и всякому иному ремеслу, следует обучать.
Обучение это требует длительной материальной поддержки со
стороны родных, которые вправе ожидать за помощь отдачи в
виде денег, любезных услуг, сыновней почтительности.
Вернемся к дарению вдовы капитана-шатлена из Форэ, которая
расплачивается с сыном - лиценциатом прав ”за услуги по
ведению судебных тяжб как в Париже, так и в других местах,
а также с тем, чтобы он мог лучше содержать себя в
обучении”. (№ 3386). Ведь и ее покойный муж также был
лиценциатом Римского права, был носителем университетской
культуры.
Далеко не все формулировки можно связать с
социальной принадлежностью дарителя. Использование
штампов, как Мы уже поняли, характерно для всех групп.
Равномерно распределены и пожелания ”достойно содержать
себя в обучении”, продолжить образование”. Десять человек
говорят о своих чувствах к студенту: ”дружба, любовь и
расположение”, это - священник, четверо чиновников, два
купца, два ремесленника и крестьянин - типичный случай
социально-нейтрального распределения.
Вообще, мне кажется, что следует удивляться не столько
социальной детерминированности, сколько наличию общих
моментов: пожеланий получить степень, купить книги,
достойно содержать себя в учении, продолжать его, молить Бога
217
за дарителей, характерных как для высших, так и для низших
слоев общества.
Впрочем, разве не удивительно само то, что последние
вообще присутствуют в корпусе дарителей студентам?
Возмьмем низшую группу дарителей - там есть и пожелание
духовной карьеры, соответствующее нашим представлениям о
приниженности, и пожелание-штамп, нейтральное в
социальном отношении: ” чтобы студент мог лучше жить и
более достойно содержать себя в обучении”: и формулировки,
связанные с социальной элитарностью - вдова подмастерья
стригальщика помогает внуку Содержать себя в учении, иметь
питание, книги и прочие необходимые вещи”, (№ 4728) или
другое пожелание - ”содержать себя в изучении наук и в них
достичь степени” (soy entretenir en Г estude des bonnes lettres et en
icelles acquérir degré, № 4236.) Если это дарение объяснить тем,
что речь идет все-таки о подмастерье-ювелире, о верхнем
эшелоне этого слоя, то другое подобное пожелание ”лучше
содержать себя в учении, продолжить его и достичь степени”
содержится в акте, адресованном студенту его дядей-батраком
(homme de bras) из окрестностей Вандома (№ 5084).
Общество обладало социальной мобильностью, чему
свидетельство - все наши дарения. Мобильность социальная
обуславливала мобильность культурных моделей. Крестьянские
родственники новоявленных интеллектуалов получали от них
не только помощь в своем социальном возвышении, но и
элементы иной культуры.
Понятно, что общественная оценка университетского
образования была высокой: это предопределено характером
источника. Дарители уже сделали свой выбор, вложив средства
в обучение студента. Но в этой оценке угадываются несколько
подходов. Для одного из них характерна сакральная концепция
знания: образование является лишь частным случаем
божественной мудрости. Эта концепция архаична, она
сохранилась у тех социальных групп, которые в меньшей
степени связаны были с университетской культурой и
интеллекутальным трудом (крестьяне, сельские ремесленники,
поденщики). Осознания специфики университетского
образования здесь не было, несмотря на отдельные примеры
удачных университетских и церковных карьер.
Другой подход можно назвать прагматичным или
престижным - за университетским образованием признается
важная роль средства социальной мобильности, способность
218
повышать социальный статус личности, приобщать к миру
знания, к миру ”порядочых людей”. Элементы такой
концепции можно проследить в дарениях дворян, но особенно -
горожан. Торгово-ремесленные слои города были, судя по всему,
знакомы с ней, но выявить специфику их позиции сложно из-
за их немногословности в дарениях. У священников и,
особенно, - чиновников, ясно видна тенденция к осознанию
ценности университетской образованности, таких ее атрибутов,
как получение степени и книжность.
И наконец, элементы подхода к образованию как к
интеллектуальному труду, к профессии, требующей
вознаграждения, можно предположить в дарениях дворян
посторонним студентам и в дарениях чиновников своим детям.
У меня нет оснований именовать первую концепцию -
средневековой, а две других - возрожденческими или
новоевропейскими. Они, видимо, сосуществовали в течение
долгого времени. Но, зная перспективу социальных изменений
во Франции, как и во всей Европе, можно назвать первую
концепцию лишенной будущего, так как ее носители в
следующем столетии будут полностью отстранены от
университетского образования.
8. ФРАНЦИЯ В МИНИАТЮРЕ
1224 человека, оформлявшие в течение 20 лет дарения
студентам, как правило, не были связаны друг с другом и не
осознавали своей общности. Их положение было совсем разным:
одни передавали студенту все имущество, другие - права на
ведение затяжной тяжбы. Для одних дар студенту был важным
шагом, последней ставкой в борьбе за социальное возвышение
семьи. Для других - способ беспошлинно продать несколько
бочек с вином. Кому-то студент был единственым сыном, кому-
то - посторонним человеком.
Мы пытаемся как-то классифицировать их, подобрать
критерии стратификации. Но дарители словно издеваются над
нашими попытками навязать им правила поведения. Мы
встречаем богатых крестьян и бедных дворян. Братом
крестьянки оказывается гуманист-филолог. Ремесленник
одаривает некоего студента с супругой, что невозможно по
определению. Даритель мог быть беден, но одарить студента по-
царски, составив экстравагантный акт. Что, например, подвигло
дочь покойного суконщика Пьеретту д’Ангонет, живущую близ
219
госпиталя Анфан-Руж, подарить Шарлю де Приму все свое
имущество ”по доброй любви, которую она питает к
указанному студенту”? (№ 4466).
Один адвокат мог быть бесконечно оригинален. Но не
тридцать адвокатов. И в этом - великая тайна социальной
истории, позволяющая нам и сегодня оставаться в ее рамках.
Чтобы экстравагантность стала тенденцией, нужна группа. И
чем она больше, тем тенденция выглядит убедительнее. Это -
трюизм. Но трюизм, в котором убеждаешься на собственном
опыте, стоит многого.
И если людей, априорно не связанных друг с другом,
свободных в своем выборе, начинаешь рассматривать
объединенными в некие общности, то они сами собой сбиваются
в подразделения и начинают маршировать в ногу. Категории,
выделенные по фиктивным критериям, неожиданно обретают
черты объективного существования. Одно дело - сначала
повторять, а потом высмеивать хорошо заученные слова о том,
что ”люди вступают в определенные, необходимые, и от воли не
зависящие отношения”, и совсем другое - самому воочию
наблюдать, как из эмпирического нагромождения конкретных
фактов кристаллизуются надличностные структуры. Так
умозрительная модель получает неожиданное подтверждение.
Изучение корпуса дарений дает представление о
стратифицированном обществе, разделенном на социальные
категории и группы. "Университетский ракурс” выявляет
существование различных общностей, иногда подтверждающих
свидетельства современников и оценки историков, но порой и
расходящихся с ними. Избранный формальный принцип
выделения категорий основывался на допущении, что "слова” в
принципе были адекватны "вещам”. Язык отражал обладание
каждым дарителем определенным социальным качеством в виде
правовых, профессиональных или иных характеристик (экюйе,
буржуа, адвокат, купец, священник...). За категориями или
группами дарителей, состоящими из носителей однотипных
социальных качеств, стояла объективная социальная
реальность.* 45 Но речь не идет о строго определенных
*45 Мы не можем назвать наблюдаемые общности однозначно:
сословия, классы или группы, выделенные на основании уровня
престижа. Источник молчит о совокупности прав дарителя, об
отношении его к средствам производства, или об отношении к нему
других людей.
220
уровнях, разделенных перегородками - в нашем источнике
общности походят, скорее, на звездныве скопления: вокруг
одной точки - ядра всей совокупности, группируются дарители,
в разной мере обладавшие характерными для данной группы
признаками. Края этих скоплений находят друг на друга,
существует масса переходных форм, и мы постоянно
сталкивались с дарителями, которых трудно было однозначно
отнести к определенной группе.
Нам удалось выработать некую систему критериев,
косвенных показателей, позволяющих найти место данной
группы в обществе. По отдельности ни один из этих критериев
не может считаться надежным, но даже взятые вместе они
оказываются совершенно беспомощными на индивидуальном
уровне и начинают ”работать” только в общностях,
насчитывающих не менее 15-20 дарителей. Вероятность наших
наблюдений прямо пропорциональна численности групп. Так,
выводы о парижских нотариусах более, чем гипотетичны, но
заключения, относящиеся ко всему низшему чиновничеству,
уже гораздо надежнее. Это естественно, раз мы имеем дело с
вероятностными процессами.
Перекрестный анализ переменных позволяет сравнивать
аспекты реального существования общностей, выделенных в
актах согласно терминологии. Они различаются по образу
жизни и среде обитания, по структуре богаства и
имущественному положению, по своеобразному нотариальному
поведению, по способу отвечать на вопросы, поставленные
проблемой университетского образования. Удается установить
определенные иерархии категорий, а внутри них - группы
элиты и аутсайдеров.
В большинстве случаев приходилось ломиться в
открытую дверь - ведь и так ясно, что офисье выше парижских
стряпчих, бароны - богаче сельских экюйе (хотя и
существовали исключения индивидуального характера). Но
были и неожиданности. Оказалось, что купцы-пахари были не
единственными богачами среди крестьян, что если сержанты
парижского Шатле были париями чиновного мира, то
провинциальные сержанты - весьма респектабельные люди, что
капелланы относятся по своим характеристикам скорее к
среднему, чем к низшему духовенству, что среди подмастерьев,
бывших явно богаче прочих представителей низших слоев, в
свою очередь, элитой почему-то являлись подмастерья-
стригальщики. Но были и более существеные открытия. Из
221
современных исследований вытекает, что право именовать себя
"буржуа” имели все постоянно живущие в Париже жители.
Наша модель, однако, вполне убедительно показывает разрыв
между теми, кто называл себя "буржуа” и теми, кто хоть и
жил рядом, и порой занимался тем же делом, да и в Париже
осел давно, но все же этим "титулом" не пользовался. Не могут
обманывать столько показателей подряд.
Кроме групп, образующих систему стратификации, в
корпусе дарений ощущается присутствие и иных общностей.
Каждый даритель одновременно может рассматриваться в
нескольких коллективах, быть включенным в довольно
сложную ситсему оппозиций: "город и деревня”, "провинция и
Париж”, "пригороды и центр”, "Правый берег и Левый"
(видимо, существовали различия и между жителями отдельных
кварталов - мы нащупали лишь некоторые из них). Конечно,
общности выделяюся не только по территориальному признаку
- вспомним, например, группу финансистов, отличную от
чиновников юстиции, но не уступающую им по своему
материальному уровню.
Мы постоянно сталкиваемся с переходными формами:
дворянами, именовавшими себя "парижскими буржуа", с
парижскими буржуа, прокурорами и провинциальными
купцами, владевшими сеньориями или даже "фьефом в
благородном держании” (собственно, вся категория сеньоров
является такой переходной формой). Все общности в нашем
источнике представляются аморфными, взаимопереплетенными.
Те или иные характеристики "перетекали” от одного слоя к
другому, то нарастая, то уменьшаясь. Любой социальный факт
предстает нам в виде тенденции. Как непохоже это общество на
картину, запечатленную в трудах юристов конца XVI - начала
XVII веков - Этьена Паскье, Жака Ребюффи, Жана Бодена, и,
конечно же, - Шарля Луазо, четко разделивших людей на
группы, которые производили порой впечатление замкнутых
каст, табели о рангах.
Видимо, наш источник - один из самых
"демократичных”. Все остальные: кадастры, кутюмы, податные
списки в большей степени акцентируют иерархичность
структуры общества, подчеркивая разницу в положении групп.
Это относится даже . к брачным контрактам, столь
полюбившимся иследователям социальной истории. Ведь в
принципе они заключались между равными. Конечно, были
случаи женской и даже мужской гипергамии, но, как правило,
222
проблем с установлением социального ранга каждой из сторон
не возникало. Особенность нашего источника такова, что с его
помощью мы видим иную грань общества, представшего
удивительно мобильным. Сама университетская карьера была
чаще всего актом социальной мобильности. Важно, что наши
дарители никогда не стремились закамуфлировать свой
социальный статус. В брачных контрактах, например, в число
свидетелей охотнее включали престижного крестного, чем
плебейского родственника. В актах же, напротив,
фиксировались дарения всех, даже самых невзрачных кузенов
и дядюшек.
Отсюда - столько неожиданностей. Экюйе оказывается
связан с сержантом и портным, чиновники - с
провинциальными ремесленниками и крестьянами, крестьяне -
с чиновниками и священниками. Конечно, такая картина
заведомо неадекватна реальности. Но ведь любой источник
предопределяет искажение. Важно, чтобы при выработке
стереоскопического взгляда на общество XVI в. не забывался
этот университетский ракурс.
Итак, границы общностей накладывались друг на друга.
Даритель-прокурор в случае конфликта с иными судебными
куриями мог осознавать себя членом достославной корпорации
Шатле; он, вероятно, мог вспоминать и о своем родстве с
низшими чиновниками, с веселым братством Базоши, если ему,
прошедшему долгую школу судебной практики, приходилось
сталкиваться с образованным, но неопытным адвокатом, с
заносчивым советсником. Он гордо называл себя "человеком
юстиции", "человеком знания", подчеркивая свое отличие от
купцов и ремесленников (поэтому лишь немногие из
чиновников и судейских именовали себя "буржуа", хотя все
были полноправными горожанами). Но он вспоминал, что он -
парижский буржуа, когда над городом нависала угроза осады;
приходилось выходить в ночной дозор, нести охрану ворот -
вместе с другими буржуа пресекать попытки бунта и грабежей
со стороны черни. Сталкиваясь е нерасторопными
провинциалами, наш прокурор демонстрировал превосходство
столичного жителя и осознавал себя французом,
прислушиваясь к вестям о победах и поражениях в Италии и
Пикардии, не забывая при этом, что он - житель улицы
Кенканпуа, где его уважают соседи и где он надеется войти в
приходской совет церкви Сен-Мерри.
223
Но все это мы можем узнать лишь из каких-то иных
источников. А в нашем корпусе дарений названные общности
прослеживаются, но не функционируют сами по себе. Мы
можем лишь констатировать наличе некоторых из них,
сгруппировав людей по объективным признакам И все. Как
правило, мы не в силах даже доказать, что имеем дело с
социальной средой, т.е, что члены выделенной общности друг с
другом контактируют чаще, чем с иными людьми.
Все дело в том, что общности не выступают у нас как
действующие лица. Помощь студентам не была поводом для
осознания группой своего единства. 1^6 g нашем случае
инициатива принадлежит дарителям, а единственной активно
действующей общностью выступает семья. Эта малая
социальная группа и осуществляла ту связь, которая не дала
рассыпаться нашему корпусу на сумму индивидуальных
волеизъявлений. Дарители могли быть чудаками и
оригиналами, но университетская карьера оставалась делом
семейным, частью семейной стратегии, требовавшей
мобилизации ресурсов родственников. Это не оставляло много
места для девиантного поведения при составлении актов. В
нашем корпусе семейные структуры одновременно
обеспечивают и гомогенность социальных групп (все-таки
большая часть родственников, помянутых в
актах,.принадлежала к той же категории, что и дарители), и
связи между группами, цементируя общесвто, соединяя
адвокатов с буржуа, крестьян с ремесленниками и
провинциальными купцами, дворян - с чиновниками. Диапазон
связей был очень широк - от простых нуклеарных семей, до
развернутых и довольно рыхлых общностей.
И, все-таки, мы оказываемся в роли анатома, а не
физиолога - картина получается довольно полная, но мертвая,
статичная.. Можно ли ее оживить?
146так бывает не всегда - и сейчас, и в средние века обеспечение
университетской карьеры могло вызвать конфликт между общинами.
Вспомним борьбу чехов и немцев в Карловом универсете на рубеже
XIV-XV веков, принцип социального происхождения, долгое время
выдерживавшийся в советских вузах, квоту для неприкасаемых в
университетах Индии и треволнения по поводу филиала Тбилисского
университета в Сухуми , ставшие предвестником гражданской войны.
224
9. МОДЕЛЬ И ИСТОРИЯ.
События большого мира, большой истории отражаются в
корпусе дарений как тени на стенах пещеры Платона. Где-то
грохочут пушки Итальянских войн. В 1550 г. накануне нового
витка войны, сын нуайонского купца, Роллан Юре,
назвавшийсся лучником орднонансовой роты принца Ля Рош-
сюр-Йонн, составляет пространный список имущества,
передаваемоего племяннику - настоящую посмертную опись
(№ 3425). Упомянут среди дарителей другой воин ордонасовой
роты под командованием барона д’Агюерра - экюйе Пьер
Де Саль (№ 2040), в том же 1550 г. казначей отряда
коннетабля Монморанси составляет дарение студенту. Теперь
коннетабль - всесильный королевский фаворит - находился в
зените славы, а в 1542 г., когда составляли свое дарение,
Гильом де Ламот и его супруга Анна де Монморанси, - сам
коннетабль пребывал в опале и, вероятно, принужден был
использовать университетские привилегии своего внучатого
племянника. Так в корпусе дарений мелькнул след борьбы
придворных камарилий.
Сороковые - начало пятидесятых годов.XVI века -
критическое время для французской реформации, когда на
городских "еретиков” обрушивались все новые удары
церковных судов, парламентов, а с 1547 г. - специально
учрежденной "Огненной палаты". Гонения на еретиков
коснулись и наших дарителей. Семья орлеанских купцов
Кампиньи пострадала от преследований со стороны орлеанского
церковного суда и возбуждает контр-иск,. используя
университетские привилегии второго сына - Поля де Капиньи
(КАДР № 13).
Обратим внимание на дату составления акта - январь
1549 г.(т. е., 1550 г по новому стилю). Молодой король
завершил в это время перетряску прежнего аппарата,
аннулировав некоторые из решений, принятых при Франциске
I. Кроме того, наметилась напряженность в отношениях
Генриха II с папой. Некоторые современники предвидели
решительный поворот в вопросах веротерпимости. В этот
период был возбужден процесс против наиболее ретивых
гонителей вальденсов в Провансе. 147 Не руководствовались ли
орлеанские купцы теми же несбывшимися надеждами? 147147Cloulas Y. Henri IL P., 1987
225
В дипломатическом конфликте Генриха II с папой
Юлием III заметную роль сыграл наш старый знакомый -
адвокат Дюмулен. К началу 50-х годов он был уже
прославленным юристом, только что завершившим трактат о
дарениях (Tractatus de donationibus factis vei confirmatis contracta
matrimonii), написанный, кстати, под влиянием опыта своей
тяжбы с братом (КАДР № 5). С молчаливого поощрения
властей, Шарль Дюмулен издает в 1551 г. трактат, где с
позиций юриста подверг критике притязания
папства (Commentaire de l'édit des petits dates). После чего Святой
Престол пошел на существенные уступки Генриху II, опасаясь,
что тот последует примеру английского короля.
”Сир, Вашему величеству с тридцатитысячной армией
не удалось склонить папу Юлия III к миру, тогда как этот
человек справился с ним при помощи своей книжонки”, - так
представлял Дюмулена королю коннетабль Монморанси.
Однако полемический задор парижского адвоката явно
превосходил нужды внешней политики - он продолжал борьбу с
папством уже после подписания мира. В результате ему
пришлось бежать из королевства и долго скитаться по землям
кальвинистских и лютеранских правителей. Впрочем,
Дюмулен, неизменно вступал в конфликт с любыми властями
и нигде долго не задерживался. Вернувшись в 1557 г. во
Францию, он до самой своей смерти в 1566 г. продолжал
конфликтовать то с Сорбонной, то с Тридентским собором, то с
самой королевской властью. Во всяком случае, ему
приписывали (правда, не сумев привести весомых
доказательств) первый во Франции радикальный
тираноборческий трактат. (Défense civile et militaire des innocents et de
Г Eglise de Christ). 148
Ересь, королевское правосудие и споры о природе
королевской власти - эти сюжеты Большой Истории затронули
по крайне мере еще одну семью дарителей - Спифамов. Это
был старинный чиновный род, известный с конца XIV века.
Старший из трех братьев - Гайар Спифам сделал блестящую
карьеру финансового чиновника. Но, как это часто бывало в
эпоху Франциска I, впал в немилость, видимо, не сумев
изыскать достаточных средств для Итальянских походов короля,
И8 Thireau J.L. Charles du Moulin (1500-1566). Étude sur les sources, la
méthode, les idées politiques et économiques d' un juriste de la Renaissance.
Genève, 1980.
226
был заточен в тюрьму Консьержери и там покончил с собой в
1536 г. Его смерть вызвала тогда много толков в Париже. 1^9
Адвокат Парламента Рауль Спифам отличался от своих
коллег богатством - он дарит сыну-студенту не только
сеньорию, но и 300 арпанов леса (№№ 525,543). Как мы
помним, формулировка его дарения выделилась на общем фоне.
О нем известно, что он много судился со своими
родственниками, в том числе - со своим сыном и, как говорят,
составлял едкие памфлеты против своих врагов. Но в историю
он вошел как автор в вышей степени странного произведения
”Dicaerchiae Henrici regis christianissimi progymnasmata” -
сборника ордонансов, якобы написанных Генрихом II и
содержащих план реорганизации всего королевства. Намечая
меры по реформированию правосудия, укреплению власти
монарха, по исправлению нравов и улучшению пастырской
службы церкви, по совершенствованию земледелия и торговли,
по реформе календаря, "король” не забыл отметить заслуги
своего верноподданного Рауля Спифама, наградив его
должностью "диктатора” - контролера работы юстиции, сурово
пригрозив врагам Спифама, возводящим на него
клеветнические обвинения.
Одни считают этот трактат параноидальным бредом,
другие - социально-бюрократической утопией,
предвосхитившей важнейшие реформы французского
абсолютизма, третьи - своего рода внутрикорпоративной
сатирой 1^0 go всяком случае, Парламент обошелся со
Спифамом на удивление мягко по тому времени, ведь речь шла
о тягчайшем преступлении - об оскорблении Величества, об
узурпации королевского имени. Тираж книги был уничтожен,
однако автора всего лишь поместили под опеку родных и даже
формально не отстранили от должности.
Судьба младшего из братьев Спифамов - Жака могла бы
с еще большим успехом лечь в основу исторического романа
любого стиля - от супругов Голон до Маргерит Юрсенар. Жак
Спифам регистрирует несколько дарений, которыми он
обменялся со своим братом Раулем. Известно, что упомянутая в
I^Cronique du R0y François, premier de ce nom //Publ. par G. Guiffrey, P.,
1860 P. 136; Journal d'un bourgeois de Paris, sous le règne de François I // Ed. par.
V.L. Boumlly. P., 1910. PP. 377-378.
l^Jeanclos j Les projets de reforme judiciaire de Raoul Spifame au XVIe
siècle. Genève, 1977.
227
актах сеньория Пассии отошла его племяннику, студенту
Жаку. Жак Спифам именуется в регистрах советником
Парламента, канцлером университета и ”коммендированным”
аббатом Сен-Поль-де-Санс: по нашим меркам - крупная
фигура, заслуживающая особого внимния. Кроме
перечисленных должностей, он был также прево Шабли,
каноником Нотр-Дам, каноником и викарием архиепископа, а в
Парламенте в 1544 г. становится также вторым президентом
Палаты.Расследований. Через два года он получает сан
епископа Неверрского. Его биография являет собой образец
удачной карьеры чиновника-клирика из хорошей семьи, ее
завершением было включение в состав тайного совета
Екатерины Медичи (1558 г.). Тянувшаяся еще с 1537 г. связь
с Катрин Гасперин - женой, а затем - вдовой скромного
парижского прокурора Шатле, родившей Спифаму двоих детей,
не была чем-то необычным^* * Но 20 февраля 1559 г.
через несколько дней после произнесенной им страстной
проповеди против кальвинистов, он снимает с себя епископский
сан, и захватив Катрин и детей, бежит в Женеву. Там он
отрекается от католицизма и предъявляет старый нотариальный
документ о регистрации тайного брака с Катрин. Консистория
признала брак и объявила детей законными. На женевской
службе он продолжил свою карьеру как дипломат - был близок
к вождям гугенотов - Жанне д’Альбрэ и к адмиралу Колиньи.
Но бурный спифамовский характер дал себя знать - он
запутался в интригах и в 1566 г. предстал перед судом. Во
время разбирательства выяснилось, что брачный контракт был
подделан (поистине роковая страсть братьев Спифам к
фальшивым документам), затем выяснилось, что Жак Спифам
вел тайные переговоры с правительством Екатерины Медичи о
передаче ему епископства Туль, его обвинили также в тайных
связях с заклятым врагом Женевской республики - герцогом
Савойским. Спифаму сильно повредила, кстати, жалоба его
племяника на то, что новообращенный кальвинист регулярно
требовал с него денег за свои бывшие бенефиции. Спифам был
Она и ее муж, пока он был жив, получили от Жака Спифама
крупные дарения, зафиксированные в нашем корпусе (№№ 1433, 1490,
2223).
* ^Впрочем, и здесь сумасбродство корректировалось семейныйми
рамками - его церковные бенефиции были заботливо переданы
племяннику, фигурировавшему в нашем корпусе.
228
обвинен в стремлении захватить епископство Туль и вернуться
к папитстам, в связях с враждебными правителями, в
адюльтере и в злостном обмане. Его казнили 23 марта 1566
г.153
Историю принято сравнивать с рекой, где есть волны -
события и глубоководные течения процессов ”большой
длительности”. В таком случае наши акты можно считать
икринками в этой реке, сотни которых так и останутся
бесперспективными с точки зрения Большой истории, но зато
из некоторых вылупятся и вырастут настоящие осетры.
Так, в 1548 г. парижский купец-буржуа Жан де
Лабрюйер передает права на родительское наследство сыну-
студенту Матиасу де Лабрюйеру (№ 2814). Через два года его
свояченица, дочь аптекаря-бакалейшика Сегье и ее муж Гильом
де Веллебур, колпачник (”не-буржуа”) из предместья Сен-
Марсель одаривает племянника Матиаса (№ 3335). Пройдет
много лет, Матиас дополнит парижское образование орлеанской
степенью доктора права, станет королевским адвокатом в
Палате Косвенных сборов, а затем, в 1573 г., приобретет
должность частного лейтенанта парижского Шатле. На этой
должности он и застрянет на целых 16 лет. Но уже в конце
70-х годов Жан де Лабрюйер становится активным членом
Католической лиги, а в середине 80-х к руководству
Парижской лиги приходит и Матиас. После захвата власти
лигерами он включен в Совет Сорока, его назначают
гражданским лейтенантом Шатле, т. е. практически - главой
юстиции и административной власти в Париже. Отец и сын
готовят радикальный переворот в 1591 г. Старый купец
пользовался у лигеров таким почетом, что был включен в
число тех парижан, которые подписали обращение ”Совета
Шестнадцати” к Филиппу II, королю Испании. Де Лабрюйеры
бегут из Парижа после вступления туда Генриха IV. Матиас
становится активным деятелем ультра-католической эмиграции,
осевшей в испанских владениях, плетет заговоры против
нечестивого короля. 154
В работах по истории Лиги де Лабрюйер - старший
обычно иллюстрирует - ”купеческую составляющую” 11 ^Delmas A. Le procès et la mort de Jacques S pif a me //"Bibliothèque
d'humanisme et Renaissance ".N 5. P.,1944.
^^Mousnier R Lassassinat d'Henri IV. P.,1963. PP.24-28.
229
движения, а его сын - "чиновничью”. Одни считают их богатым
буржуазным семейством, обойденным престижем, другие
людьми активными, но отнюдь не богатыми. Во всяком
случае, в наших актах , составленных за сорок лет до Лиги,
они не очень-то похожи на сливки парижского общества.
История в рамках нашего корпуса живет как история
семей. Здесь, конечно, больше повезло тем, кто составил
несколько дарений. Мы видим рассказ о социальном
возвышении семьи Ленуар-Темплю, купцов, финансистов,
чиновников. По крохам сколачивает свое состояние сержант
Николя Филон, крючкотвор Шарль Гюедон с выгодой для себя
использует привелегии сына и т. д.
Чаще - это история социального возвышения, но
встречаются и случаи деградации. Такова, видимо, семья
книготорговца Пассе или неудачники, не вошедшие в
анализируемый комплекс дарителей, (см. КАДР № 20)
КАДР № 20
НЕУДАЧНИКИ
№ 1751
Жанна Александр, первым браком - вдова Жана
Годэна, парижского мэтра-цирюльника, (вторым - П.У.) -
Этьена Паке, парижского купца-суконщика и третьим -
Жана Эсса, лучника королевской гвардии, проживающая в
Париже.
- Дарение Жану Телье, магистру искусств,
виноторговцу, проживающему в Парижском предместье
Сен-Жак, близ ворот, под знаком святой Анны и Жанне
Паке, жене указанного Телье, своим зятю и дочери,
- своих прав на земли на территории Монтре.
20.октября. 1545
l^Descimon R. Qui étaient les Seize?...; Bamavi E. Descimon R. La Sainte
Ligue, le juge et la potence. P.,1985.
230
№ 2659
Жан Майе, приор приората Сен-Совер при церкви
аббатства Сен-Мишель-ан-Лерм, диоцез Люсона.
- Подтверждение дарения, сделанного им 12
сентября 1520 г. парижскому портному Юго Дюмонту,
своему племяннику, когда тот был студентом коллежа
Деламарш в Парижском университете,
- заключавшегося в отказе в его пользу от своих
прав на наследство Аденеты Малево, своей матери, и
Николя Малево, котельника, своего дяди, на два дома в
Париже, один - на улице Сен-Жак де ля Буше pu, близ
Раковины, что напротив креста Сен-Жак, а другой - под
сводами Рынка Аль, у верхнего конца, близ ”.Шлема
нищего”, перед позорным столбом, а также - от прав на
все имущество из указанных наследств, за исключением
домр (по знаком - П. У.) ”.Большого Кредо”.
31.мая. 1542
№ 3848
Жан де Дознон, бывший студент, обучавшийся в
Парижском университете, и купец в Туре.
- Дарение Месмине Пруст, вдове Аньяна де Дознона,
прокурора в Орлеане, своей матери,
- с тем, чтобы она имела, на что жить и лучше
могла бы поддерживать свое положение и свое хозяйство.
-землю и сеньорию Дозноньери в приходе Бужи близ
Невиль-ан-Боса, которые были ему дарованы матерью в
бытность его студентом, чтобы помучь ему оплатить
свои расходы на обучение.
_ ЗО.апреля. 1551
Вот здесь, на уровне индивидуальных и семейных судеб,
и следует искать внутреннюю пружину, способную привести в
движение механизм запечатленного в нашем источнике
общества. По актам дарений мы можем судить о
напряженности, существующей как между группами
дарителей, так и внутри них, и обладающей запасом
231
потенцивальной энергии, способной стать causa sui социальной
истории взятого нами общества.
Вспомним лишь некоторые из таких противоречий.
Взять хотя бы дворян. Сколько бы мы ни приводили примеров
образованных дворян, сама университетская карьера для
дворянского отпрыска оставалась парадоксальной: не дворянское
это дело - за книжками сидеть. Мы можем констатировать
противоречие между, с одной стороны, шевалье и баронами,
владевшими огромными, по нашим масштабам, рентами и
долговыми обязательствами, и сельскими экюйе с их мелкими
и мельчайшими расписками и рентами, - с другой.
Существовало также несоответствие главенствущего положения
дворян, подтвержденного нашим источником, тем трудностям,
которые они испытывали: им принадлежит лидерство в
дарениях посторонним студентам, в судебных тяжбах, их
имущество уходит на сторону. Вспомним также, что дворяне
уступают парижским и провинциальным "высшим” (а на самом
деле - средним) чиновникам по медианам рент, долговых
обязательств, по частоте упоминаний сеньорий и фьефов и по
иным престижным показателям.
Не меньшие противоречия характеризовали и мир
чиновников. Эта группа объединена была некоторыми общими
признаками, в частности - отношением к ценностям
университетской культуры, тем, что своим статусом чиновники
чаще всего были обязаны образованности и знаниям. Но
действительно богатые чиновники, связанные с финансовыми
должностями, демонстрируют отнюдь не самую высокую
степень заинтересованности в университетских карьерах своих
детей. Зато как активно "крапивное семя", "базошь” -
многочисленная группа чадолюбивых родителей из числа
прокуроров да приставов, и какой при этом разрыв между
ними и офисье! Последние явно превосходят дворян, первые
столь же явно уступают буржуа. И все же семьям адвокатов и
даже прокуроров представлялся шанс для социального
продвижения. Среди высшего эшелона французской
бюрократии времен Людовика XIV примерно 20% числили
среди своих прадедов адвокатов, прокуроров и даже буржуа. 1^6
Предки членов королевского совета короля-солнце - это наши
герои, начавшие восхождение по бюрократической лестнице в
смутную пору второй половины XVI в. Позже возможности для
15<>Копосов н. Е. Указ, соч., СС. 112-123.
232
продвижения выходцев из этих слоев будут менее
благоприятными.
Но мы видим также, что в университетском образовании
заложен будущий кризис перепроизводства, чреватый
появлением крайне опасной группы "разочарованных
интеллектуалов", выходцев из средних слоев, получивших
образование, но не сумевших найти места, достойного их
высокой самооценки.
Конечно, еще больше разочарований ожидало сыновей
буржуа, и особенно-купцов и ремесленников. В отличие от
дворян и крестьян эти группы были нацелены на
университетское образование: ведь именно они составляют
подавляющее большинство дарителей. Но шансов на то, чтобы
пробиться в ряды элиты, у их сыновей и племянников было
немного. В лучшем случае, они могли осесть на
второстепенных должностях. Неплохими шансами здесь
обладали купцы-откупщики типа Ф лорена Лену ара. Но для
такого социального возвышения университетское образование
становилось необходимым не в первом и даже не во втором
поколении. Пока оно служило лишь дополнительным
украшением семьи - финансисты с должностью и без оной
чаще одаривают племянников, чем сыновей. Но вторая
половина XVI столетия - это начало неуклонного социального
подъема финансистов как группы. В случае с теми же членами
королевского совета Людовика XIV соотношение предков-
адвокатов и предков-финансистов изменяется от поколения к
поколению. Для прадедов оно составляет 5,6% к 9,5%, для
дедов - 4,5% к 11,9%, для отцов - 1,1% к 16,8%.* 158
Что касается самих буржуа, резко отличных, как мы
поняли, от прочих купцов и ремесленников, то они превосходят
чиновников как кредиторы, но сильно отстают от них как
рантье и владельцы недвижимости. Это могло быть показателем
неустойчивости их положения. Когда с конца 50-х годов
Франция вступит в полосу банкротств, а торговля и денежное
обращение будут расстроены, то удар по буржуазии станет
наиболее чувствительным.
1 57
^ Chartier R. Espace social et imaginaire social: Les intellectuels frustrés au
XVIle siècle // "Annales. Economies. Sociétés. Civilisations". 1981. N 2, PP. 389-
399.
158Копосов H. E. Указ. соч. CC. 113, 119, 124.
233
А вот еще одна тенденция, требующая объяснений -
среди дарителей мало тех буржуа и купцов, с которыми мы
связываем обычно развитие капитализма - нет банкиров и
арматоров, мало торговцев шелком и даже типографы и
книгопродавцы встречаются сравнительно редко, хотя их дети
должны, казалось бы, заполонить университетские аудитории: и
жили они вокруг университета, и тесно связаны были с ним
как юридически, так и социально, да и для дела образование
им было просто необходимо. Но все равно, число мастеров
книжного дела среди дарителей, оказывается в несколько раз
меньшим, чем число булочников, не говоря уже о суконщиках.
Наверное, представителям новых отраслей нужно было
накопить определенный резерв солидности ”глубиной” в
несколько поколений, чтобы обратиться в массовом порядке к
такому традиционному виду продвижения семей буржуа, как
университетская степень.
Появление в актах крестьян, подмастерьев, поденщиков
и слуг само по себе вызывает удивление. Их судьба
представляется трагичной: мы знаем, какой катастрофой
обернется для крестьян Парижского бассейна вторая половина
века. Пока они выключены из общепринятой концепции
образования. Буржуа, провинциальные купцы были явно богаче
их, парижские купцы и ремесленники могли и уступать
крестьянской верхушке, но надежды горожан на социальное
продвижение были не совсем иллюзорны - у них был все-таки
трезвый подход к действительности. А что могла принести
крестьянам их сакральная концепция образования при очень
скромной обеспеченности? Условия Реформации, а затем и
Контрреформации, были для них крайне неблагоприятны, ведь
общей чертой обоих движений стало ужесточение социального
контроля над культурой, передача руководства массами в руки
образованной, просвещенной элиты. Крестьянам, подмастерьям
и прочим ”кухаркиным детям” не было места в
университетской структуре после утверждения Старого
порядка.
В актах отражены и некоторые культурные коллизии.
Мы не найдем в них указаний на социальные причины
Реформации, но может быть именно потому, что они остаются
для историков тайной за семью печатями. Гуманистические
веяния, казалось, также прошли мимо большинства наших
актов. Но существует все же плюрализм социально¬
культурных подходов к образованию, а среди элиты (дворян,
234
высших чиновников, духовенства) можно проследить
тенденции, выраженные в силу характера нашего источника
очень слабо,- некоторые из них стремились довершить
образование сыновей и племянников не только в Орлеане, но в
более отдаленных университетах, в частности в Бурже и в
Пуатье, где преподавали известные гуманисты. 1^9 'Элита
начинала разделяться в культурном отношении. Те кружки,
которые формировались в среде парижских юристов вокруг
Анри Тирако, Шарля Дюмулена, Анн Дюбура, состояли в
основном не из парижских или орлеанских правоведов, а из
тех, кто учился в Бурже, Паутье, Балансе или в итальянских
университетах.
Все вскрываемые нами в источнике противоречия и
даже незначительные напряженности обретают трагический
характер, стоит лишь вспомнить, что 1539-1559 гг. были
последним временем ”доброго XVI века”. Начинавшаяся следом
эпоха названа Монтенем ”свинцовым временем”. Франция
сползла в бесконечную гражданскую войну, и никого из наших
студентов не минует чаша сия. От этого внеисточникового
знания невозможно освободиться, листая страницы инвентаря
регистров. И все же, если бы мы ничего не знали о
всеобъемлющем кризисе Религиозных войн, можно было бы
предсказать их по актам дарений? Это - не праздный вопрос.
Со всей очевидностью он продиктован социальным заказом
современности 160 Как вопрос он вполне правомерен. Но ответ
^Асоциальный состав дарителей, адресующих свои акты
студентам университетов Буржа (3 человека) и Пуатье (4 человека),
однозначно элитарен - дворяне, сеньоры, высшие чиновники,
священник. Из шести дарителей, связанных с тулузскими студентами,
среди также весьма престижной публики встречается и вдова
прокурора Шатле, а среди шести родственников орлеанских студентов
есть провинциальный купец-буржуа и провинциальный стряпчий
светской курии.
спокойном еще 1986 г. мне довелось работать на
избирательном участке. За нашим институтом был закреплен район
Ясенево. Составляя списки избирателей из общежития строителей-
лимитчиков, большинство из которых составляли кавказцы, я заметил
удивившую меня особенность. Если попадалась карточка с
азербайджанской фамилией - очень часто он оказывался уроженцем
Армении. Лимитчики-армяне, в свою очередь, происходили в основном
из Азербайджана. Догадаться, что это значит, было нетрудно. В
корпусе дарений я выразил бы эту переменную очередной таблицей
235
на него давать не стоит. Раз результат известен, то такой жанр
неминуемо обернется гегельянством, причем невысокой пробы.
ИТОГИ
Модель общества у нас получилась. Об этом
свидетельствует хотя бы то, что части нашей модели не
находятся в вопиющем противоречии друг с другом. И то, что
некоторые регулярности, наблюдаемые в рамках нашего
источника, оказываются соразмерны процессам общества
реального. Но, конечно, степень подобия не стоит и
преувеличивать.
Франция университетская - весьма специфический
сегмент французского общества. В университетском ракурсе
общество предстает неожиданно мобильным. Жесткие
сословные границы оказываются размытыми. Люди, ценности,
предметы странным образом перемешаны. Однако, мы можем
наблюдать при этом и явные отличия в университетской
стратегии и тактике, свойственные разным группам.
Более того, мы можем выйти за рамки университетской
Франции и убедиться в "объективном” существовании неких
общностей - больших и не очень больших. Это несколько
успокаивает нас в наших сомнениях номиналистического толка.
Иерархии, группы, категории - были не только "дуновением
воздуха”. Различия между группами, их иерархия проявлялись
как в распределении социальных свойств, так и в людской
практике.
Солидный размер нашей выборки позволяет проследить,
как действуют вероятностные процессы, пробиваясь сквозь
массу случайностей.
Эти задачи были поставлены в начале исследования, и в
той или иной степени они были решены. Но по ходу работы я
все больше убеждался, что главный результат не в этом. Или
не только в этом.
Университетская ситуация приводит дарителей к
общему знаменателю. В принципе и барон де Шассонаж, и
портной Пьер Перше оба стравливают постороннего студента с
родственником, сохраняя при этом хорошую мину. Но делают
это по-разному, в их практике сказываются разные стили. И в
этом социальная история обретает новый полутон. Более того,
лишь получив социально-окрашенную типологию дарений мы
236
можем оценить меру оригинальности личности. Неординарный
человек неординарен и в дарении. Рауль Спифам пишет о том
же, что и другие, но все же иначе. Самый яркий юрист
Франции Шарль Дюмулен, если уж составляет акт - то совсем
особый.
Но ведь связь эта может быть и обратной. По одним
лишь актам мы вправе предположить, что экюйе Этьен де
Биерн, купец Флорен Ленуар и неизвестная нам Жанна Жосх -
были личностями из ряда вон выходящими.
Именно поэтому наша работа приобретает иной смысл.
Кроме модели Франции, мы получаем штрихи к портрету
французов XVI века. О ком-то сведений хватает и без нас. Но
”немотствующее большинство” дарителей так и уйдет из
регистров в небытие. А в нашем корпусе они получают хоть
какое-то средство выражения. Ради этого стоит лезть в чужую
страну и чужую историю, даже если не использованы
архивные материалы, да и выводы сплошь и рядом получаются
банальные.
Потому что только так понимаешь, что даже самый
косноязычный из дарителей свидетельствует о своем личном,
реальном присутствии в этом мире. И ни обладание
должностью, ни владение средствами производства не
доказывают их бытия столь убедительно, как то, что у дарителя
сосед убил свиноматку, крыша дома крыта соломой, а он дарит
лошадь под муаровой попоной своему единственному сыну в
надежде увидеть его порядочным человеком. И эта очевидная
вещь почему-то производит впечатление сокрушительной силы.
Может быть, от созвучности коду русской культуры: ”вот, мол,
Ваше Императорское величество, в таком-то городе живет Петр
Иванович Бобчинский”.
Но есть и еще одно открытие, тривиальное и ценное,
раз добыто своим трудом. Оказывается, неповторимость людей
и свобода их воли не только не отрицаются тем, что они всегда
были включены в те или иные группы, но лишь через это их
социальное бытие и могут быть поняты.
И в этом, как и во многом другом, прав оказался Жан
Жерсон: университет - зеркало христианского мира, он
представляет все королевство.
237
Приложение
La France universitaire
(1539-1559)
"C'est comme une semence vertueuse dérivée de tout corps
de la chose publique au ventre de l'Université pour naistre gens de
toute perfection. Si doit l'Université comme pour tous les estats
desquelles elle a aucuns estudiants comme pour tous leurs parens
et amies... prier et dire:"Vivat rex!" 1 Les mots du célèbre Jean
Gerson étant prononcés encore en 1401 restaient justes même pour
le siècle suivant en permettant toujours à l'Université de Paris de
prétendre parallèlement au Parlement au rôle d'un défenseur de la
chose publique.
Les sources universitaires ne donnent que très rarement la
possibilité de vérifier ces observations du sage chancelier. Les
historiens se contentent d'ordinaire aux cas isolés, en touchant les
sujets pareils^.
C'est pourquoi la publication des donations, enregistrées au
Châtelet de Paris entre 1539-1559, qui contient parmi les autres
presque un mille et demie des donations aux étudiants, avait une
grande importance^ . Surtout pour un historien qui ne travaille qu'
avec les sources publiées.
Le dépouillement de cet échantillon a permis de tirer certaines
conclusions concernant les origines des étudiants et leurs relations
sociales. Ces conclusions, comme il est avéré, coïncident en
principe avec celles de Dominique Julia, faites d'après la même
source.^
^Gerson J. "Vivat rex!7/Oeuvres français. T.8. P., 1968. P. 1146.
^Fedou R. Les hommes de la loi à la fin du Moyen âge. Lyon, 1964; Huppert
G. Les bourgeois gentilshommes. Chicago, 1977. Chevalier B Les bonnes
villes de France. P., 1982. A propos les difficultés d'analyse sociale des
effectifs universitaires voir Les universités européennes du XVIe au XVIIIe
siècle :Histoire sociale des populations étudiantes TT. 1-2 P., 1986-1989.
^Campardon E. ; Tuetey A. Inventaire des registres des insinuations du Châtelet
de Paris. P., 1906.
^Histoire des universités en France. P., 1986. P. 179-182.
238
Mais il est apparu le manque des données sur les étudiants,
sur la vie universitaire. Nous apprenons incomparablement plus
d'information sur les donateurs eux-mêmes. Cependant viennent à
l'esprit les doutes qui sont à la mode quant à la pertinence des
explications des faits de la vie pratiques par une simple répartition
des qualités sociales. Mais le principal est ce que je me suis heurté
aux difficultés inattendues de la classification des donateurs. Faut-
il choisir le principe de classe, diviser les donateurs en
"états"."ordres","dignités1 ou bien préférer les critères
professionnels ou locaux? Ça dépend des points de vue sur
l'histoire sociale. Les uns construisent la "France de Loyseau"-
c'est-à-dire la France, divisée par les catégories juridiques, les
autres - la France des classes socio-économiques. Roland
Mousnier a effectué l'esquisse bien promettante de la France des
contrats de mariage^.
Autrefois je n'aurais pas pris en considérations tous ces
doutes, mais pas maintenant, quand il se fait valoir la suspicion
liée à notre situation post - marxiste, ou plutôt post - quasi
marxiste. Et tout à coup le but et le moyen se sont échangés des
places. Il m'a semblé très séduisant de construire mon propre
modèle d'une société fait d'après ma source.
Evidemment, le corps des donateurs universitaires cache une
certaine réalité ontologique - la réalité de la France universitaire, la
France qui avait envoyé ses fils et ces neveux à Г Université. Mais
en plus, notre source peut servir d'un modèle de la société tout
entière. Sans doute, celui est inexact qui montre la France sous un
certain aspect partial. Mais tel est le sort de la plupart de modèles.
Ainsi j'ai tenté de renverser ma batterie et de passer de
l'histoire sociale des universités à l'histoire universitaire du social.
Mais je n'ai formulé ce but ambitieux qu'après avoir fait le travail.
Tout avait commencé par l'impression d'un certain mutisme, d'une
insatisfaction, qui était resté après la première étape de ma
recherche. Ces Français du XVI siècle, qui étaient.seulement
convoqués pour faire témoignage sur les étudiants, ont refusé de
^Mousnier R Recherches sur la stratification sociale a Paris aux XVIIe et
XVIIIe siècles: l'échantillon de 1634,1633,1636. P., 1976.
239
revenir chez eux avant d'avoir fait la plus ample part d'information
sur eux-mêmes.
Les donations sont assez pertinentes pour ce but, car étant
des actes notariaux, ils tâchaient à conserver toute multitude des
traits individuels de la pratique, les unifiant et réduisant à la norme.
Les donateurs n'étaient pas tout à fait désintéressés.
L'Université de Paris possédait trop des privilèges tant de caractère
financier que judiciaire, gardés par le prévôt de Paris qui avait le
titre du conservateur des privilèges royaux. D'ordinaire les
donateurs n'ont pas déclaré de tels motifs. Tout de même, le cas de
Pierre l'Estel semble assez exemplaire. Il a déclaré que ses parents
n'avaient "d'aultre but que d'emprunté son nom, ad ce que soubz
ombre et faveur de luy recognoissant qu'il estoit lors d'icelle
donation escolier estudiant en l'Université de Paris, en quoi
sesdictz père et mère n'avoient aucunement voulu riens donner"
(IRI, 4491).
Alors, les donateurs pouvaient ruser, mais ils ne cherchaient
pas à exagérer leur état social, comme s'étaient le cas des
contractes de mariage. Personne ne tâchait de dissimuler son oncle
- cordonnier, comme il s'agissait de sa succession. Ils n'étaient
pas soucieux des problèmes de hiérarchie sociale, ce pourquoi tant
précieux sont les rares témoignages involontaires à ce sujet. Les
hommes divers se trouvaient dans la même situation, et le
comportement universitaire paraissait comme un dénominateur
social.
Mais d'abord il fallait faire un certain choix en laissant
seulement les actes d'un seul type, qui sont plus opérables. Du
nombre total des actes j’ai exclu à peu près 150 actes qui d'ailleurs
auraient pu être utilisés comme illustration.
Ainsi sont restés 1224 donateurs qui avaient rédigé près de
1300 actes adressés à 1092 étudiants. La base pour notre
traitement sera le nombre de donateurs.
Il est naturel qu' il ne s'agit que du caractère occasionnel des
observations faites. La donation de A., affectée à son neveu,
pourrait être plus généreuse que celle de B. affecté à son fils, mais
cela ne prouve pas qu'un groupe social est plus aisé que Г autre, ni
que A. est plus riche que B. Seulement en traitant les données
massives nous pouvons déceler certaines tendances et régularités.
Mais pour cela il faut d'abord prendre en considération le plus
240
grand nombre des variables et ensuite agréger les donateurs à des
groupes plus au moins vastes.
Il n'est pas compliqué de les classifier. C'est beaucoup plus
difficile de motiver les critères de cette classification. Comme
l'auteur a déclaré le refus d'employer les matrices toutes faites -
classes, états, professions, on pourrait s'attendre de sa part à des
approches originales envers la stratification sociale qu'il veut faire.
Hélas, ce n'est pas le cas. Bien sûr, je me suis basé sur les
opinions à propos la hiérarchie des dignités sociales telles qu'elles
existaient au XVI siècle, ou, mieux dire, sur mon interprétation de
ces opinions. Mais ce sont les discours du donateur, son désir de
faire valoir son état de telle ou telle façon qui sont prédominants.
Dans ce contexte mon intention de diviser les donateurs en
groupes représentatifs est bien naturelle. Même s'il faut pour cela
réunir des gens bien différents. Sinon les tendances révélées ne
serviraient à rien.
Tableau 1
Les effectifs de donateurs
Catégories
Paris
Province
Total
hom¬
mes
actes
hom¬
mes
actes
hom¬
mes
actes
%
1. Nobles
10
10
55
78
65
88
5,3
2. Seigneurs
4
4
21
23
25
27
2,1
3. Prêtres
20
22
28
32
4S
54
4
4. "Officiers"**
159
192
75
89
234
281
19
5. Bourgeois
235
264
17
31
252
296
20,5
6. "Marchands"
85
86
108
122
193
209
15,8
7. Métiers
138
132
36
35
174
167
14,2
8. Laboureurs
9
9
101
101
110
110
9
9. "Inférieurs"
37
39
10
9
47
48
3,9
10. Inconnus
5
5
71
55
76
61
6,2
Total
702
765
522
575
1224
1340
100
^Mieux dire "Officiers, gens de loi et basochiens"
241
CATEGORIES 1 et 2 : LES NOBLES ET LES
SEIGNEURS
Etienne de Bierne, écuyer, seigneur de Chesnoy... donation
au Etienne de Bierne, écolier, étudiant en l'Université de Poitiers,
son fils aîné... des fiefs de Grosille, Prunelay, Puissancourt, du
moulin et du grand étang de Vallieres, au terroir de Piailly, du fief
de la Planche au terroir de Mortefontaine, acquis de Balthazar
Hesselin pour 40 livres tournois de rente, "afin que sondict filz
puisse mieulx entretenir aux escoies de droict et en icelles il puisse
acquérir le degré en tel cas requis, et que par après il puisse trouver
par mariage meilleur party" ( IRI, 1979).
La plupart des donateurs "nobles" étaient les écuyers -
seigneurs campagnards. Et seulement 13 donateurs sont de rangs
plus élevés: chevaliers et barons. Les nobles plus souvent que les
autres adressent à leurs enfants plusieurs actes. Ainsi, Louis,
seigneur de Prisy, "écuyer y demeurant", a destiné 9 donations à
son fils. Parfois le donateur dans un acte se définit seulement
comme seigneur, mais dans l'autre il "se rappelle" qu'il est encorè
un chevalier ou écuyer (p. ex. IRI, 117,129). Mais en gros, la
catégorie des "seigneurs" se distingue de celle des "nobles": le
nombre des indices prestigieux est plus grand chez les écuyers que
chez les seigneurs et chez les barons et chevaliers que chez les
écuyers. Parmi ces indices à part de l'augmentation d'un
pourcentage des donations réitérées, il faut noter le grand nombre
des mentions des rentes et des créances solides. Nous trouvons, p.
ex., la créance de 2000 livres tournois dus par le capitaine Angot,
vicomte de Dieppe à l'écuyer parisien Louis Boisgarnier; ou bien,
la donation faite à Louis Picot "écuyer, écolier et étudiant en
l'Université de Paris" par son oncle, Gérard de Nerburyn, baron
de Courson et sa femme de leurs droits sur une somme de
4000 livres, t. en argent et sur 1000 livres, "pour drap de soye que
le prince de La Roche-sur-Yon et sa femme ont été condamnés par
arrêt de Parlement à payer aux donateurs "(IRI, 4232)
On peut ajouter à ces indices les donations des droits
seigneuriaux et le haut niveau des liens sociaux, représentées dans
242
les actes (à rares exceptions, leurs parents étaient des barons et
écuyers ou des officiers et avocats ).
Dans notre échantillon, comme dans la "Grande France" les
nobles paraissent plus riches que les autres donateurs. Mais dans
leurs pratiques il y a certains traits assez inquiétants. Plus souvent
que les autres (dans la douzaine des cas) ils adressent leurs actes
aux étudiants "étrangers", qui n'avaient aucun degré de parenté
avec eux. Les nobles et les seigneurs rémunéraient pour certains
services, ou renforcent leurs droits douteux par les privilèges
universitaires. En tous cas, ils transmettent trop d' arrérages de
rentes, de droits dans les procès, de créances litigieuses.
Chevalier Philibert de Chassonaige, seigneur et baron dudit
lieu et de Montéliez et sa femme Jeanne d'Aumont font une
transaction avec un certain étudiant Augustin du Gros qui leur
réclamait le montant de deux cédules l’une de 800 livres, t.,
l'autre de 500, et auquel ils cèdent et transportent une créance de
1276 livres 3 sol., 9 deniers t . sur Louis de Chassonaige,
seigneur et baron d'Unsac... "pour payement de pareil somme par
eux faict à Hecteur Personne, marchand de Lyon (IRI, 3686)".
Ainsi, à cause de cette donation en "aidant" son parent, le
baron évite la nécessité choquante de faire procès contre lui. Mais
il y a encore dans quelques actes la transmission des biens nobles
aux mains des étudiants - roturiers (IRI, 8,1728, 3255, 3086).
Nous ne pouvons pas tirer la conclusion d'une crise de la
noblesse, mais ne pouvons non plus déclarer le contraire. Nous
sommes en plein droit de supposer seulement que leurs donations
ne témoignent pas toujours de leurs prospérités.
Catégorie 3. Les prêtres
Léon Le Cirier, curé de Beaumont et commandeur de Brie -
comte - Robert: donation à Antoine le Cirier, écolier, étudiant en
l'Université d'Orléans et trésorier de l'église de Noyon, son
neveu, des ses droits sur la succession de Dominique Le Cirier,
trésorier et chanoine de Noyon; notamment sur les revenus de la
trésorerie (IRI, 1217).
Il y a beaucoup d'ecclésiastiques parmi les donateurs. Mais
souvent ils sont eux-mêmes les supports de l'Université, où ils
243
règlent leur comptés avec les principaux des collèges. Donc, nous
ne pouvons inclure que 48 donateurs - prêtres dans notre choix.
Ils ont certains traits communs: comme célibataires ils
destinent leurs actes dans la plupart des cas à leurs neveux; plus
souvent que les autres donateurs ils donnent de l'information
supplémentaire sur les étudiants ( collège, faculté; dergé
universitaire etc.) Mais les différences entre eux sont plus
nombreuses.
On peut diviser le cletgé provincial en "inférieur" (13
"prêtres", chapelains, vicaires) et "supérieur" (14 chanoines,
prieurs etc.). Les "inférieurs" n'indiquent ni rentes, ni seigneuries,
ni les donations réitérées. Us donnent aux étudiants les terres, et
leurs droits dans les successions de certains de ses parents
défunts. Parfois ils composent leurs actes avec le concours des
parents - les artisans et les marchands provinciaux.
Les "supérieurs" offrent des créances de sommes assez
considérables, les rentes et souvent ils répètent leurs donations:.
Parmi leurs parents on peut mentionner le chancelier du
Bourbonnais, le conseiller du Parlement, les seigneurs, les
ecclésiastiques. L'exemple du Léon Le Cirier montre comme
s'étant emparé d'un office ecclésiastique, la famiUe le retient en
utilisant les privilèges universitaires ( voir encore IRI,
901,1731,1801,4767).
Les trois chanoines et le prieur demeurant à Paris ne se
distinguent en rien de leurs homologues provinciaux. Mais les
simples prêtres, le vicaire, les chapelains parisiens qui ressemblent
par quelques traits au clergé "inférieur" provincial s'en
différencient par ce qu'ils font les donations d' objets assez
prestigieux: un moulin, des rentes, des créances.
Catégorie 4. "Les officiers , les gens de justice et les
basochiens
Célèbre avocat du Parlement Charles Du Moulins "depuis
le décès de son père avait seul porté la charge de la maison...
pourvue à ses dépens Marie Du Moulin, sa soeur, "tenu, son frère
Ferry Du Moulin aux escolles à l'Orléans environ troys ans; et
icelluy faict licencié à ses despens, et depuis l'auroit tenu à Paris
avec luy, habillé, entretenu, enseigné et introduict en 1' estât
244
d'advocat en ladicte court de Parrlement le tout aux despenses
dudict déclarant, envers lequel ledict maistre Ferry a esté
grandement ingrat.L'acte était une révocation pour cause
d'ingratitude de la donation de la terre et de sa seigneurie de
Migneaux, qu'il avait faite seize années auparavant a Ferry Du
Moulin. (IRl 3269,3270)
Cet acte un peu bizarre décrit si éloquemment les dépenses
faites pour l'accomplissement professionnel, si ordinaire dans ce
milieu qu'il ne les considérait pas dignes de mention.
Pour les enfants des avocats et des officiers l'acquisition du
degré était un acte de la reproduction sociale car leur état supposait
le grade universitaire.
Les notaires, procureurs, sergents, praticiens lient leurs
aspirations à une promotion sociale de leurs familles avec
l'enseignement universitaire de leurs enfants et neveux.
Ce principe de formation permet de faire la démarcation.
D'un coté il y a 16 officiers, 26 avocats de Parlement et 6 avocats
de Châtelet de Paris, à Г autre - 12 procureurs de Parlement, 7
notaires, 28 procureurs et 12 sergents de Châtelet de Paris. Parmi
le premier groupe quelques - uns se proclamaient comme les
nobles ou les seigneurs. Mais pour eux le plus important était de
souligner leur appartenance au service royal.
Us donnent les rentes, fiefs, seigneuries, bois. La pratique
des donations réitérées est assez répandue. Leurs actes ressemblent
bien aux donations des nobles, mais les robins ne s'adressent
jamais aux étudiants "étrangers".
Parmi les donateurs il y a de tels lignages célébrés des
officiers, comme celui des Briçonnets, des Lhuiliers, des
Spifames. Mais l'activité fiévreuse de Charles Guédon, avocat en
Parlement qui avait pris à ferme les recettes des exploits et des
amendes du Parlement dans la prévôté du Pontiose est typique à sa
manière. A son fils-étudiant il fait la donation des sommes
redevables de la ferme des exploits. Les privilèges universitaires
paraîtraient l'arme assez efficace et peu après un certain Nicolas
Foucault, marchand-drapiers, bourgeois de Paris, a fait donation à
l'étudiant Jacques Guédon, son neveu, de deux créances sur le
vicomte d'Avallon, l'une de 241 livres et l'autre de 140 livres. "Ad
ce que son filz entretienne son estude" notre avocat lui a transporté
245
une somme de 18 livres 15 sons "à cause de la détemption et
occupation de la moitié d'une maison, assise en ceste ville de
Paris, pour ung terme escheu au jour de Noël dernier passé. " Il est
à noter la date de cet acte - 31 décembre 1546: évidemment Charles
Guédon n'appartenait pas au nombre des maîtres de logis patients.
Peu après il donne à son fils " de tous les droits, arrérages de cens
et rentes foncières, amendes, qui lui sont dus aux villages de
Bagnolet et de Charonne... pour lesquels des instances sont
engagées aux Requêtes du Palais". À propos, le donateur se
nomme cette fois "avocat en Parlement, seigneur de Bagnolet"
(IRI, 1356, 1365, 1555, 1557, 2289, 3195).
Chez les donateurs, situés de l'autre côté de notre ligne de
démarcation, les indices du prestige ne diminuent que lentement.
Les notaires et les procureurs de Parlement composent les
actes réitérés et notent des rentes plus rarement que les avocats.
Chez les procureurs de Châtelet et chez les praticiens les mentions
des rentes sont déjà très rares et assez modestes, la pratique des
donations réitérées a disparu en cédant sa place à celle des actes
collectifs. Les créances transmises aux étudiants sont en réalité les
comptes de leurs services professionnels. Tous les robins
parisiens avaient les droits des bourgeois, mais seulement
quelques praticiens mentionnent cette qualité dans leurs actes.
Encore trois sergents du Châtelet de Paris se définissent
comme des bourgeois. Douze sergents de Châtelet cèdent le pas
aux autres petits officiers. On ne mentionne la créance et la rente
qu'une fois. D'ordinaire ils transportent leurs droits sur la
succession, sans aucuns détails. Parmi leurs parents on note un
fripier parisien et des artisans provinciaux.
Nous avons maintenant un certain nombre d' indices qui
sont assez applicables. Avec ceux-ci nous pouvons, p. ex..,
définir le niveau hiérarchique d'un groupe des divers clercs,
huissiers, sergents du roi en les situant près des procureurs de
Châtelet et les praticiens.?
?Ces officiers n'étaient pas moins habiles, que les avocats. Ainsi sergent royal
en la justice de Notre-Dame-des-Champs Nicolas Filon et son fils-étudiant en
1542 et 1544 reçoivent les terres de Pierre Boussart écuyer et seigneur des
Septfontaines en Gatiné "pour les bons traictements par ledict donataire faict
246
Quant aux autres donateurs qui ne sont pas liés aux
corporations judiciaires nous ne pouvons ni les inscrire dans la
hiérarchie établie, ni les rassembler dans un groupe homogène.®
Ils avaient peut-être un seul trait commun - ils adressaient les
donations à leurs enfants plus rarement que les autres officiers.
En province, le monde des officiers se diffère fortement de
celui de la capitale.
Si à Paris les officiers des finances ne sont qu'en minorité
insignifiante, en province, au contraire, ils constituent le quart dés
donateurs. Leurs actes sont des plus libéraux. Ils s'appliquent les
titres de noblesse, notent les seigneuries, les grandes rentes et
créances, qui sont parfois liées à leur activité financière.^
Mais il est à noter, que chez eux comme chez leurs
homologues parisiens, la partie des donations, destinées aux
enfants, ne surpasse pas la moitié des, cas. Peut - être, parce qu'ils
ne sont pas dûs dans leurs carrières aux grades universitaires
comme les avocats ou les officiers de la justice.
Pour ceux derniers en province Г éducation universitaire
était la condition de la reproduction sociale. En tous cas, de 17
officiers provinciaux les 167 adressent les donations à leurs fils.
Comme, p. ex. Catherine de Cuzy veuve de Louis Jurieu,
audit donateur tant en sa maladie que luy estant prisonniers es prisons dudit
Chastellet'. En 1542 Catherine Ronpalet, veuve d'un seigneur de Forges,
demeurant.... au logis de Nicolas Filon fait luy la donation de ses droits sur
une ferme " en rémunération des bons traictement et plaisirs à elle faict par
ledict donataire". En 1552 laboureur Jean Aucoq cède à Nicolas Filon sa
maison avec le jardin et des vignes "à charge de pourvoir à son entretien bien
et deument selon sa qualité... en considération de ce qu'il est vieil et aagé de
quatre vingtz ans ou environ au moien de quoi il ne peult plus vacquer à ses
affaires... " Evidemment la donation adressée par la veuve Jacqueline Angot à
étudiant Pierre Filon était de la même genre ( 1450,1451,2480,4262).
®Parmi eux sont les cinq donateurs, qui ne notent que son degré universitaire,
huit financiers (trésoriers, receveurs) et dix officiers de la ville.
Ai nsi, Michel Boucher, seigneur de Guilleville, ancien receveur ordinaire de
domaine d'Orléans fait en 1548 la donation à son fils d'un reliquat de créance
sur les héritiers du Lubin Touchet, son commis en la recette ordinaire d'Orléans
à raison de l'administration de cette recette de 1517 et 1523 (IRI, 2667).
247
capitaine et châtelain de Feurs en Forez qui a fait sa donation à
Guillaume Jutieu, licencié es lois, capitaine et châtelain de Feurs,
écoliers étudiant en l'Université de Paris, son fils (IRI, 3386). Les
six avocats provinciaux ressemblent bien dans leurs actes aux
officiers.
Les procureurs, notaires, praticiens en cédant le pas à leurs
homologues parisiens de la quantité démontrent dans leurs actes
le même léger abaissement des traits "prestigieux". Mais les
sergents provinciaux ressemblent plutôt aux seigneurs
campagnards qu'aux sergents de Châtelet de Paris.
En gros, il est très difficile de grouper tous les donateurs,
appartenant à cette catégorie. Leurs actes sont tant diversifiés et
tellement originaux que ce serait plus intéressant de les raconter au
lieu de les regrouper: Voilà p. ex. la donation de Jean Le Voyer,
seigneur de Villiers, maréchal des logis du Roi à son fils des
dommages et intérêts, réclamés à Louis de Bastennet pour avoir
tué une truie.(IRI, 330).
Peut - être pour eux, ces basochiens, la "situation
universitaire" et la culture de notariat étaient tellement ordinaires,
qu' ils savaient mieux que les autres conserver leurs individualités
dans les actes. Et en cela le président est proche d'un simple
praticien.
Catégorie 5 "Les Bourgeois"
Pierre Turpia, marchand bourgeois de Paris transporte à
Antoine Tuirpin, écolier, étudiant en l'Université de Paris, son
fils, certaine quantité d'échalas et de bâtons pour javelles... "bons,
loyaux et marchand", livré au port de Gisy, la créance de 251
livres restant à payer sur une fourniture de 300 grands moules de
bois de bouleau, livrables aux portes sur Yonne.
Son père Antoine Turpin, Г aîné maître des pontes et
bourgeois de Pans transporte à ses petits fils - étudiants les rentes
"due par un marchand de Saint-Martin-sur-Orese" et maison et des
terres au Bois Bourdin; près Dixmont, avec les récoltes que Jean
Le Mesnager et ses complices ont prias et emportez par force et
violence " (IRI, 429,669, 702,955,1139,2058).
248
Parmi les 235 "bourgeois de Paris" 33 ne donnent aucune
autre infirmation de leur état. Probablement ils sont les bourgeois -
rentiers, qui avaient laissé les affaires. Comme les nobles et les
seigneurs, ils donnent beaucoup des rentes, assez solides, et
d'autres objets prestigieux.
Mais la majorité de cette catégorie consiste des marchands -
bourgeois comme Pierre Turpin et de bourgeois de "Six corps"
(103 et 47 donateurs). La part des donations réitérées était chez
eux moins que chez les bourgeois du groupe précèdent. Ils ne
donnent pas des seigneuries, mais seulement quelques fermes et
vignes. Les marchands - bourgeois transportent souvent les
créances des marchands provinciaux et les obligations dues sur les
lots des marchandises. Les bourgeois de "Six - corps" notent des
créances de sommes considérables, car leurs clients utilisent les
privilèges universitaires. Il est assez drôle que les drapiers dans
leurs actes paraissent les plus riches et les orfèvres - les plus
pauvres dans leur groupe. Mais cette hiérarchie interne correspond
à l'ordre de processions fixées pour les "Six corps" pendant les
cérémonies de 1 "Entrée solennelle". Ю
Les bourgeois - maîtres et les marchands - bourgeois qui
notent leurs spécialisations (fripiers, poissonniers, hôteliers etc.)
sont plus enclins de participer aux donations collectives que de
faire des donations réitérées. Vraisemblablement ils occupent la
place la plus modeste dans la hiérarchie bourgeoise. Mais les
groupes divers des bourgeois de Paris étaient entièrement liés entre
eux - nous le pouvons voir sur l'exemple des Turpins. Les parents
et les alliés des donateurs sont dans la plupart des cas les
bourgeois - eux-mêmes, les marchands provinciaux ou les
basochiens.
*®Felibien N. Histoire de ia ville de Paris, T.2;Paris;I725, P,928; Bryanl L.
La cérémonie de l'entrée àParis au Moyen âge//" Annales E.S.C.",1986, 3,
P.521.
249
CATEGORIE 6. "MARCHANDS"
A. Les parisiens
En 1541 Guillaume Passer, marchand libraire, demeurant à
Paris, au Mont Saint - Hilaire et Marthe Passet, sa soeur,
demeurant rue Beaubourg ont fait la donation de tous droits
successifs è eux échus par le décès de Jean Passet, libraire et
imprimeur, leur père, à François Bèrault, étudiant en Г Université
de Paris, leur frère du coté maternel. Et en 1545 ce dernier reçoit
les droits sur la succession de Jean Passet, demeurant, à Nevy,
aïeul des donateurs et de Jean Passet, leur père, de la part des
Guillaume Passet, Jean Blanchard, compagnon tailleur, demeurant
rue Aumaire et Marthe Passet, sa femme (IRI, 402,2030).
Quatre-vingt-cinq marchands parisiens ne mentionnent pas
dans les actes leur qualité bourgeoise. Nous aurions pu considérer
cela comme un hasard mais il y a des traits objectifs qui séparent ce
groupe de celui des bourgeois. Personne parmi les "marchands",
sauf Passet, ne fait les donations réitérées. Mais les Passet -
mêmes, alliées avec un compagnon, ne semblent pas très
prospèrés. 11
Les deux tiers des ces donateurs - "marchands" (non -
bourgeois) notent leur adresse dans leurs actes. En comparaison,
les bourgeois ne le mentionnent que dans douze pour-cent des
actes, les officiers - encore plus rarement. ^
La part des donations collectives augmente, la quantité des
rentes et des créances diminuent chez les "marchands". Ils cèdent
d'ordinaire les vignes et ses droits successifs. Ils ont des rapports
^Ni Jeans, ni Guillaume Passet n' apparaissent jamais dans les colofons des
éditions parisiens. Ils n' étaient pas les libraires - éditeurs; bien qu' a leur
époque s' occuper de Г édition soit plus facile que jamais. Voire Renouard Pb.
Documents sur les imprimeurs, libraires.... ayant exercé à Paris de 1450 - à
1600. Paris, 1901; Idem. Répertoire des imprimeurs parisiens, libraires,
fondeurs ce caractères... P., 1965. Mais dans les collections de Renouard
manquent l'acte de 1524 où Jean Passet était nommé "imprimeur et fondeur des
lettres à imprimer ". Coyacque E.Recueil des actes notariés relatifs à l'histoire
de Paris et de ses environ au XVIe siècle. Vol. 1.Paris,1901. P. 460
^Barbara Diefendorf a bien souligné tels traits des actes notariés parisiens:
Paris city Councillors in the Sixtéenth Century. Princeton, 1983;
250
sociaux très diversifiés: des laboureurs et serviteurs jusqu' au geûs
de justice provinciaux.
Dans les cadres de ce groupe la situation des donateurs "sans
adresses" est, semble-t-il, un peu plus avantageuse.
B. Les provinciaux
En 1542-1543 Pierre Clément, marchand h Meaux
transporte à son fils créances divers "tant inscrites sur son papier
journal que par obligation"; Puis - "cent deuxmuys de vin en une
cave en ceste ville de Paris", des créances litigieuses, rente de blé
et du bois taillis. Et enfin, en 1544, Pierre Clément avec sa femme
ont fait la donation "considéré par eux l'aage, discrétion et don
vye dudit Claude Clément, leur fils unique", des maisons à Meaux
et à Dammarün, d' un droit "appelée le droict que a ledict Pierre
Clément audict Dammartin ", des rentes de grain et d'argent, "
enfin d'un cheval soubz poil moireau, gamy de son Harnoys à
chevaucher. Lesdits donateurs de tout leur pouvoir aider leur fils
et subvenir de leur biens, espérant que par le moien de ce il en
pourra si bien et saigement disposer qu' il en acquerra degrez et
sciences de sorte qu' il pourra parvenir à estre homme de bien"
(IRI, 606, 629, 1123, 1499, 1544)
Cents-huits marchands provinciaux ne diffèrent pas
beaucoup des bourgeois de Paris. Ils ont peut - être plus de rentes
naturelles et les descriptions de leurs biens fonciers transportés
sont un peu plus détaillées. Avec les 17 " bourgeois" des villes
provinciales ils sont supérieurs aux des bourgeois parisiens en
nombre d'immobilités, de fiefs, de seigneuries, de bois...
Ainsi, les marchands "non-bourgeois" à Paris ressemblent
plutôt aux boutiquiers, tandis qu' en province les marchands sont
plutôt grossiers, bien fournis de 1' immobilité et non-moins
fortunés que les bourgeois parisiens. Evidemment, pour les
parisiens le titre même "bourgeois" avait un certain sens. Pour les
provinciaux, qui voulaient enregistrer leurs donations au Châtelet
de Paris la mention de Г état bourgeois de leur ville était purement
occasionnelle.
251
Catégorie 7. Les métiers.
Pierre Percher, tailleur de robes à Paris, ri fait la donation à
Thomas Le Moyne, écolier étudiant en Г Université de Paris, des
droits et actions à exercer contre René Percher, son père à raison
du bail qu'il lui avait fait des biens de son oncle, Claude Percher,
jardinier de m. Poyet, pour 4 livres 10 sols par ans, prix
nullement en rapport avec la valeur de ces biens, ledit Pierre
Percher "considérant que ce ne seroit son honneur de intenter
procès à Г encontre de son dict père" ( IRI, 2587).
Parmi les 138 artisans de Paris, 79 en rédigeant leurs actes
précisent leurs adresses. Ceux qui ne le font pas, ont Г air un peu
plus respectable: la plupart d'entr' eux se nomme "maître". En
gros, cette catégorie ne mentionne que très rarement ses rentes et
créances, qui étaient parfois les comptes de leurs clients, tout
comme chez les praticiens parisiens. 13
Ils transmettent d' ordinaire des maisons campagnardes, des
vignes et des droits successifs. Les artisans plus souvent que les
autres parisiens adressent leurs actes aux étudiants "étrangers". La
pratique des donations collectives était répandue. Ils s' unissent
avec les parents et alliés - artisans, qui sont parfois de la même
profession.
Il est caractéristique que deux cents et demi de marchands et
d' artisans donnent sensiblement moins d' informations sur eux-
mêmes que les deux douzaines et. demie d'avocats parisiens. Le
goût bien marqué des historiens pour les études des élites sociales
paraît maintenant plus compréhensible. Les autres sont condamnés
à rester muets, bien qu'ils posent beaucoup de questions sans
réponse. Qui étaient, p. ex., cet étudiant énigmatique - Antoine de
La Salle et Jacobins Bréhier, sa femme (!), qui reçoivent la
13Le plus solide était la créance pour 350 livres due à Jean Mesnaiger,
couvreur de maison, par ouvrage de métier de couvreur (IRI, 4889). Assez
intéressante était la donation de Guillaume de Foix, maître serrurier, à son fils
- étudiant d'une créance sur Jean Vallé serrurier à Beaumont-sur-Oise, qui
avait été chargé par donateur de vendre en Angleterre 100 arbiers d'arbalète... et
avait reçu 25 écus d'or soleil pour les frais de transport et ses dépense "(IRI,
962)
252
donation de leurs beau- frère, belle soeur et soeur- Pasquier de
Laage, sellier; demeurant au boulevard de la porte Saint- Jacques
et Simone Brehier, sa femme (IRI, 4608)?
Dans le groupe restreint des métiers provinciaux seulement
deux donateurs se nomment "maîtres" - " maîtres des forges d'
acier" de Saint - Martin d'Ablois dans le bailliage d'Epernay (IRI,
1707, 1258), qui transportent à leurs enfants les créances, y
compris " pour la fourniture de bois de la haute futaille". Le reste
cède le pas même à leurs collègues parisiens. Seulement un tiers
des donateurs s' adresse aux fils, ils composent des actes
collectivement, ils font des donations aux étudiants étrangers.
Plusieurs de ses artisans demeurent dans les villages et
ressemblent plutôt aux paysans.
Catégorie 8. Laboureurs.
Jean Jehan, laboureur à Puteaux paroisse de Suresnes, et
Michelle Bigot, sa femme "disant que Denis Jehan, escolier,
éstudiant en l'Université de Paris, aagé de vingt ans ou environ,
leurfilz, leur a faict remonstré que son vouloir et intention estait d'
acquérir le degré et dignité de prebstrise, et pour y parvenir soy
faire pourveoir aux premiers et infirmes ordres, toutes fois
craignant estre reffusé, parce qu' il estait-, comme il est, filz de
famille, n' avoit aucuns biens, à ceste cause auroit supplié très
humblement lesdictz Jehan et Bigot, ses père et mère, luy faire
quelque advancement sur leurs successions" (IRI, 3646)
Si Denis Jehan avait les capacités et la résolution
nécessaires, il pourrait avoir les chances de devenir un prêtre et
puis faciliter Г accès aux degrés universitaires à ses parents cadets.
Ainsi Perette Thouzat, veuve de laboureur, demeurant à Palis,
bailliage de Troys était la soeur de Jacques Thouzat, "lecteur
publiqc du Roy nostre sire en la langue grecque en Г Université de
Paris". Elle fait une transaction à son fils et à ses neveux, leurs
laissant les revenues ecclésiastiques et la maison à Paris de Г
humaniste défunt " en considération de ce qu' ils estoient les
nepveuz de Jacques Thouzat, lesquelz les auraient faict plusieurs
services et aussi pour les entretenir aux estudes" (IRI, 2426).
253
Les paysans ont des biens des ecclésiastiques encore dans
les sept actes. D'ailleurs parmi les parents des donateurs
provinciaux (marchands, artisans) la part des prêtres est
considérablement élevée. Les rejetons des familles qui avaient déjà
leurs membres dans le monde de l'Eglise et dans celui des "gens
du savoir", avaient de meilleures chances pour les carrières
universitaires.
Les paysans (qui se nomment le plus souvent "laboureurs",
mais encore "marchands - laboureurs", "laboureurs de vignes",
jardiniers) adressent à leurs enfants seulement 40% des actes. Ils
ne notent que rarement des rentes et créances, parmi lesquels, d'
ailleurs, nous pouvons trouver des grandes sommes.^
Spécifiquement paysanne est la pratique des donations des
objets meubles. P. ex. Jacques Gresle, laboureur à la Ferté, près
Cormeilles en Parisis a registré la donation à Antoine Gresle et à
Jean Gresle, écoliers, ses enfants(!) de terres et vignes, d' une
maison, d'huit vaisseaux à mouches à miel, avec les mouches qui
sont dedans, de deux vaches, de cinquante bêtes à laine tant brebis
moutons qu' agneaux, et de tous ses meubles, ustensiles d'hôtel,
ligne et vaisselle d'étain (IRI, 2641).
J' ai Г impression que les indices de prestige dans les
donations des paysans ont une tendance de diminuer à mesure de
1' approche à Paris.
Catégorie 9 "Les inférieurs"
Fve Pichon, manoeuvrier à Paris, et Cupiane Danëme, sa
femme, auparavant veuve de Jean Beaudel ont fait la donation à
Quienin Beaudel, écolier, étudiant en Г Université de Paris, leur
beau-fils et fils, de leurs droits sur la succession de Jean Danëme,
dit Myon, maître barbier chirurgien à Sens, leur beau - père et père
(IRI,4569).
Cette catégorie comprend les donateurs pour lesquelles on n'
a pas pu trouver des places dans les autres groupes: 20
^Ainsi laboureur Jacques Esmene transporte à son fils la créance d'un écuyer,
demeurant à Sens, sur 1000 livres (IRI, 1968).
254
compagnons, 12 manoeuvriers demeurants à Paris, 8 serviteurs, 5
manoeuvriers et hommes de bras campagnards. Ils démontrent
l'unité complète des indices de l'humble état: le petit nombre des
donations aux enfants, les transportations fréquentes des droits
successifs, les précisions des adresses par les parisiens, les
donations aux étudiants "étrangers".^
A vrai dire nous aurions pu réunir les compagnons avec les
artisans. On dit souvent, que les compagnons appartenaient à la
couche moyenne de la population urbaine, car ils étaient inclus
dans le système corporatif des métiers. l^Mais dans notre source
ce groupe était certainement inférieur. D'ailleurs, nous pouvons
extraire son élite de ce micro - groupe des compagnons: parmi les
cinq compagnons - tondeurs personne ne note leur adresse, deux
composent les donations réitérées et Г un mentionne une créance
(unique dans cette catégorie).
Catégorie 10 "Inconnus"
Soixante-seize donateurs ne mentionnent ni leur état, ni leur
profession. Parmi eux il y a des parisiens, des habitants des villes,
des campagnards, et des hommes qui ne se localisent point. On a
inscrit quelques uns dans cette catégorie comme les participants
des donations collectives, les autres, peut - être, se considéraient
trop opulents et notables pour préciser leur état et leur profession.
C est un anti - groupe, privé de toute unité, sans existence réelle.
Mais il nous est utile pour prouver de contraire la présence
objective, la réalité qui est cachée dans les autres catégories et
groupes.
^Ainsi Louis Hennequin, serviteur d'étuves, demeurant à Paris, rue de la
Grande Truanderie donne à Claude Boissier, prêtre, étudiant en Г Université de
Paris "en faveur de son estude de ses droits sur les successions de Gillon
Auger, sa mère (IRI, 4062).
^Mousnier R.Op. dt. ; Parent A. Les métiers de livres à Paris au XVlme
siècle. Genève, 1974. Davis N. Zemon. Strik.es and salvation at Lyon //
Society and culture in Early Modem France. Stanford, 1987. Mais déjà de ces
ouvrages que des autres il est évident que par sa mode de vie et par le niveau de
leur fortune les compagnons diffèrent sensiblement de Г état "moyen"
255
Il est difficile de nier que nos catégories de groupement
sont proches de la classification chinoise des animaux selon
Botgès. Il s' agit d’une subjectivité double.
D' abord tout autre chercheur diviserait le même corps des
donateurs à sa propre manière. Puis, il est à noter que notre
classification se base sur des critères formels et subjectifs (Г
énonciation du donateur de lui - même). Et nous avons cherché les
faits qui prouvent la pertinence de ces catégories. Ce sont les
indices du prestige / humilité qui se sont révélés et ils ont permis
de situer chaque groupe même mal connu, dans telle ou telle
catégorie. Ainsi on peut donc constater que dans un modèle réduit
et artificiel de la société, les énonciations et les jugements
subjectives commencent à structurer la réalité.
Tentons nous maintenant de recourir aux autres critères,
peut être plus objectifs, pour échapper, si possible, à Г influence
hypnotique des classifications inventées par nous - mêmes. Il faut
alors chercher des variables nouvelles.
Les donateurs transportent aux étudiants leurs droits
successifs sans préciser leurs composants dans les 225 des cas. De
tels actes auraient été faits par un baron et par un artisan. Mais les
derniers, je ne sais pas pour quelle raison, sont plus enclins à cette
pratique. On peut le voir dans le Tableau 2. Et si nous estimons le
"poids" de cet indice (c1 est - à dire le pourcentage de telles
donations dans chaque catégorie), nous pourrions constater une
certaine corrélation de cette variable objective avec l'état social.
De même, il existe, evidament, le lien positif entre l'état et la
pratique des donations, les fiefs, les seigneuries, et les droits
seigneuriaux, les amendes etc. Ces objets féodaux parmi les
bourgeois mentionnent seulement les provinciaux et les bourgeois
- " rentiers". Les avocats et les officiers prédominent sur les nobles
et les seigneurs dans la répartition de ces donations. Il est
important que les deux parties du Tableau 2 prouvent le caractère
élitaire des cinq premières catégories et la proximité des marchands
provinciaux à ces catégories.
256
Tableau 2
Les droits successifs et les objets "féodaux"
Catégories
Les droits successifs
Les objets féodaux
nombre
des cas
"poids de
Г indice"
nombre
des cas
"Poids de
Г indice"
1. Nobles
1
1,6%
15
23%
2. Seigneurs
2
7,6%
5
15%
3. Prêtres
5
10,4%
5
10,4%
4. Officiers
14
6%
37
16%
a. "hautes""
5
3,5%
31
35,2%
b. "bas""
9
7,5%
6
2,4%
5. Bourgeois
35
13,8%
6
2,4%
6. Marchands
42
22%
3
1,5%
a. parisiens
25
33%
0
0
b. provinciaux
17
15%
3
3%
7. Métiers
66
38%
0
0
8. Laboureurs
23
21%
1
0,9%
9. Inférieurs
23
4,9%
0
0
10. Inconnus
14
18,4%
2
2,6%
Total, e n
moyenne
225
18%
74
6%
Les indices formels dans ce sens prouvent les jugements
courantes. Les donations de moulins, de fermes, de bois, sont
aussi un signe élitaire.^
Les mentions des autres biens fonciers (les "terres,
"biens","vignes" sont plus fréquentes, mais en même temps -
sociologiquement "neutres"; on peut seulement constater, que la
pratique des donations des "jardins" est assez plébéienne. Nous
17 8 nobles et seigneurs, 4 marchands provinciaux, 2 officiers et un prêtre
mentionnent les moulins. Les fermes sont transportées par 5 officiers des rangs
élevées, 4 bourgeois, 3 marchands provinciaux, un écuyer, un prêtre et un
laboureur. Quant aux donations des bois, ils sont faites par 5 officiers, 3
nobles, 2 bourgeois, un marchand provincial et un laboureur.
257
ne pouvons les trouver ni chez les nobles, ni chez les robins, ni
chez les bourgeois - "rentiers". Les mentions des "prés" sont plus
propres aux provinciaux (21 de 36 cas), mais la part de ces
derniers dans les donations des biens meubles était encore plus
élevé (19 de 25 cas).
Les objets favorables sont les rentes et créances (Tableaux 3
- 4 ). Dans la plupart des cas ils sont aussi mentionnés par les
donateurs des groupes élitaires. Le "poids" de ce trait est
exemplaire. Nous avons aussi les précisions des montants de
sommes pour les 166 rentes et les 157 créances.
LES RENTES
Tablèau 3
Catégories
les mentions
des rentes
Les montants des rentes
nomb¬
re des
cas
"poids
de
l'indice
nom¬
bre des
cas
mon¬
tant
des
somm
es
% du
total
moyen
ne
média¬
ne
Nobles
29
45%
16
721 1.
19%
45 1.
4 1.
Officiers
71
30%
46
1562
i
42,6%
34 1.
61.
Bourgeois
81
32%
54
l.
928 1.
25%
17 1.
5 1.
Marchand
c
39
20%
15
70 1.
2%
4,6 1.
3 1.
Les restes
60
35
415,5
t
11,4%
Total
280
23%
166
l
3696,
5
258
LES CREANCES
Tableau 4
Catégories
les mentions
des créances
les montants des créances
nom¬
bre des
cas
"poids.
de Г
indice"
nom¬
bre des
cas
mon¬
tant
des
som¬
mes
% du
total
moyen
-ne
média¬
ne
Nobles
16
25%
14
9568
1.
5125
1.
8188
1.
1088
1.
4795
1.
28764
32,7%
683 1.
120 1.
Officiers
43
18%
43
17,5%
119 1.
30 1.
Bourgeois
47
19%
45
28%
182 1
120 1.
Marchands
37
19%
17
3,7%
64 1.
181.
Les restes
48
38
18%
Total
191
15,6%
157
Sans doute, ce n'est qu' une tendance; si les données des
tableaux prouvent nos jugements antérieurs, Г écart entre les
"bourgeois" et les "marchands" y est trop profond. Quant' aux
marchands parisiens, c' est juste, mais assez étonnant quand il s'
agit des marchands provinciaux, qui n' étaient pas enclins à noter
les sommes exactes de leurs créances et rentes.
La pratique des donations réitérées démontre la dépendance
presque linéaire de la position hiérarchique des donateurs (voir
Tableau 1). Une dépendance positive est aussi entre cette position
et le pourcentage des donations adressées aux fils. Leur part dans
les cinq premières catégories se trouve entre 64 et 70%. Chez les
marchands et les artisans ils constituent la moitié des cas, chez les
laboureurs - 47%, et chez les "inférieurs" -40%.
259
Dans les actes des paysans il y a seulement trois étudiants -
neveux qui portent le même nom que leurs oncles - donateurs,
tandis que les noms de vingt-cinq neveux des paysans sont
différents. Dans les groupes élitaires nous ne voyons pas une telle
disproportion^.
Parfois c' est le neveu qui était le donateur, et Г oncle -
étudiant. Une telle situation est probable pour n1 importe quelle
famille. Mais le groupe des donateurs - neveux est composée des
quatre paysans, des deux artisans, d'un prêtre campagnard et d'
un procureur de Châtelet. Les rangs de ces donateurs font
supposer que le donateur - neveux qui se nommait "grenetier de
sel" ne devait pas appartenir au gratin du monde des officiers. En
effet, telle est la force des critères objectifs.
Des métaphores mécaniques, des variables "objectives", la
magie des chiffres... Mais comment pouvons-nous avoir toute la
confiance en indices inanimés, alors que nos donateurs étaient des
personnes vivantes, qui auraient pu exprimer eux-mêmes les buts
et les motives de leurs donations?
Mais à vrai dire, ils ne le font pas souvent: seulement dans
157 cas (c'est-à-dire 12,8% du total) - une partie assez modeste.
Mais le pire c'est que parmi toutes les formes de motivation
prédominent les clichés. Ainsi, on utilise la phrase "luy aider
s'entretenir aux écoles" avec d'intonations diverses dans 58 actes.
On utilise aussi d' autres stéréotypes: "en faveur de son estude"
(14 cas), "supporter ses frais" (10 cas). Ces clichés sont propres à
n' importe quelles catégories. Néanmoins, les motivations des
actes peuvent être utiles pour nous. Malgré leur quantité modeste,
les uns des groupes de donateurs sont évidement plus éloquents
que les autres.
Une disproportion certaine est naturelle, car seulement les fils du frère
pourraient avoir le même nom que le donateur et le nom différent pourraient
avoir les fils des soeurs et des neveux des femmes des donateurs. Mais
statistiquement le rapport des neveux de deux "types" doit être pareil dans
toutes les catégories. La cause éventuelle de disproportion si forte chez les
paysans pourrait être le résultat de Г hypergamie féminine - les filles des
laboureurs plus souvent que leurs frères se marient aux représentants des
groupes plus élevés, ou bien, plus orientés à l'éducation universitaire.
260
Nous pouvons chercher à déceler certaines régularités dans
cette répartition des cas d'explications des actes.
Tableau 5
RÉPARTITION DES MOTIVATIONS
Catégories
Nombre des
cas
"Poids de 1'
indice"
% du nombre
total
1. Nobles
18
28%
11,5%
2. Seigneurs
7
27%
4,5%
3. Prêtres
12
25%
7,6%
4. Officiers
34
14,5%
21,6%
a. parisiens
b. provinciaux
5. Bourgeois
(18)
(16)
14
(113%)
(21%)
5%
9%
6. Marchands
20
10,3%
12,7%
a. parisiens
b. provinciaux
7. Métiers
(V
(17)
16
(33%)
(13,7%)
9,2%
10,2%
a. parisiens
b. provinciaux
8. Laboureurs
(9)
(7)
24
(63%)
(193%)
22%
15,3%
9. Inférieures
5
10,6%
3,2%
10. Inconnus
7
5,2%
4,5%
Total
157
12,8%
100%
La moyenne de ces cas pour tout le corps est de 12,8%.
Mais pour les provinciaux ce pourcentage reste toujours plus haut,
alors que pour les parisiens il est plus bas que cette moyenne. Il est
évident aussi que les hommes d' affaires ( les bourgeois, les
marchands et les artisans) sont moins enclins à commenter leurs
donations à Paris, comme en province.
"L‘ éloquence" des provinciaux pourrait s' expliquer par les
différences des pratiques notariales. Pour les notaires de Châtelet
de Paris les donations universitaires étaient une routine, ils
considéraient non obligatoire Г information supplémentaire
concernant les buts du donateur, tandis que leurs collègues
provinciaux étaient moins expérimentés et ne pouvaient pas séparer
261
si sûrement le principal du secondaire en registrant tous les voeux
des clients.
Mais si cette hypothèse est juste, elle n' explique pas tout.
Les formules stéréotypées étaient propres aux parisiens aussi bien
qu' aux provinciaux. Alors, tous avaient une certaine expérience.
Et, puis, comment pourrions - nous expliquer les oscillations de
fréquences de motivations dans les groupes des parisiens et des
provinciaux?
L'éducation universitaire ne faisait pas partie des contraintes
éthiques ni pour la noblesse, ni pour la paysannerie. Les autres
provinciaux, eux aussi, vivaient dans le milieu oû les donations
aux étudiants étaient des événements rares. En rédigeant leurs
actes, ils s'inquiétaient, ils n' étaient pas à leur aise ( surtout ceux
qui n' avaient pas souvent Г affaire avec les notaires). Ils tâchaient
d'expliquer leur acte aux autres et à eux- mêmes. Mais pour les
parisiens dans le fait de la parenté avec l'étudiant n'était rien d'
étonnant, ils ne gaspillent pas leur éloquence sans raison^.
La routine ici est opposée à Г extraordinaire. A propos, des
26 avocats parisiens il y a seulement Г un qui a mentionné son
degré universitaire, alors que parmi des six avocats provinciaux il
n'y a que trois, qui ont fait cela.
Mais pourquoi à Paris comme en province les gens de loi et
les prêtres motivent leurs actes plus fréquemment que les
marchands? Ils sont, bien sûr, assez pragmatiques et bien orientés
dans la culture universitaire. Probablement c' est la vrai cause de
cela. Les officiers et les ecclésiastiques peuvent eux-mêmes, mieux
que les autres, exprimer leurs pensées et sentiments dans leurs
actes, ils sont bien renseignés quant aux problèmes de la vie
universitaire. Nous avons ainsi deux types d’ opposition. Les
provinciaux, en gros, sont plus éloquents que les parisiens à cause
de leur mauvaise orientation dans la situation universitaire. Au
contraire, les "gens de lettre" sont plus éloquents que les bourgeois
en raison de leur aisance dans cette situation. Peut-être il y a
d'autres explications, mais, en tous cas, l'existence de ces
tendances est incontestable.
19En outre qu'il faudra payer aux notaires pour chaque ligne du document.
262
LIVRES, DEGRE ET PRETRISE
Tableau 6
Catégories
"Avoir livres"
"Acquérir le
degré"
"Parvenir en
ordre de
prebstrise"
1. Nobles
1
3
0
2. Seigneurs
0
0
0
3. Prêtres
0
1
1
4. Officiers
6
7
2
5. Bourgeois
0
2
0
6. Marchands
2
1
1
7. Métiers
1
2
1
8. Laboureurs
1
1
6
9. Inférieurs
1
2
1
10. Inconnus
0
2
0
Total
12
21
12
L' analyse qualitative des motivations montre que les voeux
d'"avoir livres" sont en premier tour propres aux officiers et aux
gens de justice^.
Les recommandations d'acquérir un degré universitaire
peuvent être considérées comme élitaires. Mais ils sont propres
notamment à des "gens de justices", pour lesquelles le degré et le
savoir étaient une chose pratique et très utile pour la vie. Dans ce
contexte on emploie le verbe "proufficter": p.ex. François Dupuis,
avocat en Parlement cède ses biens aux enfants de ses frères et
soeurs qui viendront étudier en Г Université de Paris "afin d'
acquérir degré et scavoir pour proufficter à leurs parents et amys"(
IRI, 2129). Le notaire et châtelain d' Ampelpuis au pays de
Beaujolais a fait la donation à son fils " à cette fin qu' il puisse
avoir meilleur moyen de s' entretenir en ladicte Université et y
continuer et acquérir le fruict de science..."(IRI, 3921). "Parvenir
au faict de science et au nombre des gens de scavoir, et en icelles
20цп seul donateur dans notre corps, qui cède parmi les autres objectes les
livres de sa bibliothèque "et estude" est Jean de Goi, Président aux Enquêtes au
Parlement de Paris.
263
estudes avoir livres et autres ses nécessitez" - souhaite à son neveu
et filleul Gabriel Bollyod, notaire royal et procureur du roi à Bourg
- Argentel (IRI, 3110). Raoul Challes, licencié en lois, explique sa
donation à son fils par "L' amour qu' il a à luy, pour se faire
homme de bien"(IRI, 524). Souvenons - nous que les mêmes
étaient les aspirations de Pierre Clément, marchand à Meaux.
Quel contraste est entre ces motivations et celle d'Etienne de
Bierne, écuyer et seigneur! Le degré pour lui est plutôt un
argument supplémentaire dans les calculs matrimoniaux qu' un
moyen de changement de statut ou un acte de la reproduction
sociale.
Malgré ce qu'en réalité presque la moitié des nos étudiants
est destiné aux carrières ecclésiastiques, les donateurs ne leur
souhaitent acquérir les "sainctes ordres de prebstrise" que très
rarement. Parmi eux se trouvent la veuve d' un procureur de
Châtelet et Jean Briçonnet, président de la Chambre des
comptes^!.
Tous les autres souhaits des carrières pareilles sont propres
aux paysans, aux artisans et aux manoeuvriers de village. Les
campagnards ont conservé les idées de la sacralité de la science.
Avoir un fils - prêtre était le rêve séculier des paysans. "Pour qu'il
puisse parvenir aux sainctes ordres de prebstrise et qu' il puisse
plus honnestement gouverner et entretenir audit estât et vacquer au
service divyn, et qu' il prye Dieu pour sesdiz père et mère" - tels
sont les voeux typiques (IRI, 931, 1573, 4082)
Un acte est rédigé par Antoine Huault, laboureur à L'
Herblay sur Serine et sa femme " Congnoissans la bonne affection
de Antoine de Vallicians, fillol desdictz mariez, à présent estudiant
en Г Université de Paris, lequel a intention, moiennant la grâce de
Dieu parvenir en Г ordre de prebstrise..."(IRI, 4677). Il est
significatif que 1' appellation à Г aide de Dieu si naturelle, semble-
21ц
s' agit d'un acte assez original. Jean Briçonnet (représentant d'une famille
fameuse des robins et ecclésiastiques) a fait une donation à Jean Baillet, maître
ès arts en Г Université, son filleul et son serviteur " ad ce qu' il ayt moien de
parvenir es sainctes ordres de prebstrise et qu'il ayt mieux de quoy soy
honnestement gouverner audict estât de prebstrise1' d'une rente viagère de 30
livres réversible après le décès dédit Jean Baillet à Г hôpital des Enfants de
Dieu, appelés les Enfants Rouges (IRI, 3062).
264
t-il dans la situation difficile des étudiants n'apparaissent que dans
un acte, qui est rédigé pur un couple des paysans.
Effectuer une carrière universitaire signifiait pour les
paysans de "parvenir à la plus grande science"(IRI, 1573), qui,
évidemment, n' était pas la même chose que Г éducation, ou le
degré. "Affin qu' il ayt mieulx par cy après, de pouvoir parvenir
aux sciences et lettres humaines..."- perlent les vignerons de
Chablis. Ces deux notions sont ici différentes, et, peut-être,
opposées.
Mais le sens sacralisé de la science n' empêche pas d'
attendre les récompenses certaines pour leurs donations. Les
mêmes vignerons de Chablis continuent leurs souhaits: "... dont
iceulx recognoissans puissent être supportez à Г advenir, et aussi
en commémoration des plaisirs et agréables services qu' ils
espèrent recevoir dudict Estienne Mitais, luy devenu en aage. Il s'
agit de la donation de portion d'une chambre en une maison aux
faubourgs de Chablis (IRI, 3162).
Les nobles et les seigneurs ne mentionnent aucuns calculs
dans les donations, adressés à leurs parents. Mais dans les actes,
destinés aux étudiants étrangers ils précisent qu' ils le font en
récompense. P. ex. : pour reconnaître les services rendus par ledit
Prévost (étudiant) à la sollicitation et poursuicte de plusieurs
procès et affaires que a ledit Gaudin tant audit lieu de Paris qu'
ailleurs"( IRI, 1697). Ou bien, pour les services médicaux:
"moiennant les bons et agréables services que ladicte dame
donatrice dict et confessé avoir esté faictz à elle et aux siens par
ledict donataire de son estât et vaccation"(IRI, 2445).
Les bourgeois, les marchands et les artisans, qui ne sont pas
enclins à souhaiter quoique ce soit dans leurs actes, éclaircissent
tout de même les causes et les limites de leur reconnaissance. Ils se
servent du terme "demeurer quicte". Contrairement aux nobles ils
réglementent les comptes avec leurs fils et neveux, auxquels ils
posent les conditions concrètes.
Les prêtres et les officiers réunissent le mercantilisme des
marchands à Г éloquence des paysans. S' ils font la clause pour Г
étudiant: "prier Dieu à 1' âme de donateur", ils le font très
soigneusement, en précisant la régularité des messes. Ils
récompensent souvent les services de leurs cousins, neveux et
enfants. Le notaire d'Ampelpuis qui recommande à son fils " d'
265
acquérir le fruict de science" Г a fait "pour ses bons et agréables
services". Jean Morel, praticien à Paris, cède à son fils une maison
"affin qu' il luy soyt obéissant, ainsi que ung bon filz doibt et est
tenue de faire"(IRI, 1362). Révoquera-t-il sa donation en cas de
désobéissance? L' humaniste Charles Du Moulin, p. ex., a repris
son don.
Il ne s' agit pas seulement d'un mercantilisme spécial des
gens de justice, ou de leur désinvolture dans la situation
universitaire. C est, probablement, une manifestation d'un
concept spécifique du travail intellectuel. Il faut Г apprendre
comme d' autres professions et pour cela il faut dépenser
beaucoup. En effet le donateur peut attendre la récompense en
forme d'argent, des agréables services et d'obéissance. Dans ce
concept on peut considérer les éléments de la perception de Г
éducation universitaire comme un enseignement professionnel, la
préparation au travail intellectuel. Mais, sans doute, plus nettement
dans leurs actes se révèle la notion du degré universitaire comme la
preuve socialement garantie des hautes qualités du détenteur. Il
donne un prestige qui ouvre les portes dans le monde des "gens du
scavoir","les hommes de bien". Si les bourgeois étaient un peu
plus éloquents, cette notion serait, semble-t-il présentée plus
amplement dans notre corps des donations.
Il y avait, en outre, Г interprétation sacrée du savoir comme
Г incarnation de la sagesse divine. En ce cas on considère le degré
universitaire comme espèce de Г état sacerdotale. On pourrait
nommer cette tendance archaïque, mais nous n' avons pas les
raisons suffisantes pour définir les deux autres comme
"renaissantes" ou " modernes". Ils avaient coexisté déjà depuis
longtemps.
Il ne faut pas surestimer le déterminisme social des types des
motivations - il ne s' agissait que des tendances très faibles: La
plus typique était la circulation des motivations.Toutes les
catégories des donateurs utilisaient les clichés. P. ex. les souhaits
de "s1 entretenir honnestement en l'estude" ou révélation de ses
sentiments envers d' étudiant (l'amitié, Г amour, "la bonne
affection"). Voilà Jean Habert, "homme de bras", demeurant dans
la paroisse de Tourailles (près Vendôme), a fait une donation a son
neveu "afin que par ce moyen il puisse continuer son cours d'
estude et acquérir degré (IRI, 5084). La veuve d'un compagnon
266
tondeur veut aider son beau-fils à avoir des livres (IRI, 4728);
François Fontaine, laboureur de vigne souhait à Simon de Prél,
prêtre, écolier étudiant en l'Université de Paris, son oncle, " ad ce
qu'il ayt myeulx de quoy vivre soy entretenir à Г estude et en icelle
y acquérir degré et science (IRI, 5070). C'est oncle qui a inspiré
cette motivation, ou le donateur lui-même 1 'a-t-il trouvé dans ce
mélange des styles, propre à toutes les cultures?
Nous choisissons des paramètres nouveaux pour l'analyse
transversale en revenant toujours aux même grilles des catégories.
Nos donateurs souvenaient sans doute de Г image des
Danses macabres si angoissantes pour Jean Gerson. La Mort a
égalisé les Estats du monde. Chacun des danseurs qu' elle tient par
la main parle au nom de son "estât". Et c' était une seule mode
possible, car la division aux états était la condition nécessaire de la
conception de Г être social. Mais Г automne du Moyen âge n' y
connaissait aucune réglementation: dans le même danse en ronde
l'Empereur, la femme, le prêtre et le pape, l'usurier et le bébé sont
côte-à-côte. Nous avons, à vrai dire une variation du sujet -
"Danses universitaires". Faut-il s' attendre à ce que nos catégories
soient rigoureuses ?'
Tout le corps des donations s1 organise aussi facilement d'
après les autres principes. On peut considérer un procureur de
Châtelet de Paris et comme un membre de cette corporation
fameuse, et comme bourgeois, et comme parisien et comme un
propriétaire d'une vigne qui porte 10 sous tournois de rente. Le
donateur appartenait aux plusieurs groupes tant réels que
classificateurs.
Quant à nous, nous superposons nos catégories en tranchant
la réalité ininterrompue par les cloisons étanches. D' où provient la
nécessité des exceptions nombreuses et de la multitude des formes
transitives.
Toute notre source est pleine d'exceptions. Souvent un
étudiant recevait les donations de la part des parents qui
appartenaient aux catégories différentes. Les cousins et les oncles
de Г étudiant Jean Guyart sont deux écuyers, un sergent des tailles
et aides en l'élection de Paris, un maître tailleur de robes, un
"porteur de sel", un maître chaussetier (IRI, 4885). Et Г étudiant
Pierre Vincent a reçu 6 donations, concernant les droits sur la
267
ferme de Beaurepaire près Charly-sur-Marne de la part des
héritiers du "laboureur" Robert Lancelin, parmi lesquels sont les
"laboureurs", les "marchands et laboureurs", le prêtre, le
marchand - bourgeois de Paris, un procureur au bailliage de Sens,
un marchand à Chevreuse, un avocat en Parlement, avec son fils -
bachelier en droits.(IRI, 2489, 2956, 2989). Il y a quelques
dizaines de pareilles familles " étranges" dans notre corps.
Nous avons une multitude des cas individuels qui se sont
créés par le jeu de hasard et d'un arbitraire des volontés des gens.
Le donateur pourrait être pauvre mais offrir à Г étudiant un cadeau
fort riche, en composant Г acte extravagant. Qu' est ce qui a
poussé Pierette d' Angonette, fille de feu drapier à Tonnaire,
demeurante à Paris, près Г Hôpital des Enfants Rouges, à offrir à
1' étudiant Charles de Prime " en faveur de son estude, de tous ses
biens meubles et immeubles" (IRI, 4466)?
Un donateur, p.ex., Г avocat pourrait être infiniment
original. Mais pas les trente avocates. Et ici se trouve un grand
mystère de l'Histoire social grâce auquel nous pouvons rester dans
ses cadres. Afin que l'exception devienne une tendance, il faudra
en avoir tout un groupe et plus il est nombreux, plus la tendance
devient apparente. Ce n'est qu' un truisme. Mais un truisme
formulé comme un résultat de nos efforts laborieux vaut beaucoup
mieux.
Nous sélections les indices qui ne signifient rien, pris
séparément. Un parisien par exemple note son adresse et même s'
il cède ses droits de succession ensemble avec son beau-frère tout
cela ne signifie rien. Mais en complexe dans un groupe des
dizaines de cas ces indices - là deviennent déjà des repères sûres
pour construire les hypothèses et celles-ci ne seront pas toujours
triviales.
Peut-être cela ne vaut pas la peine d'analyser des actes pour
faire une conclusion que les conseillers du Parlement sont plus
riches que les laboureurs. Mais a priori Г existence de la rupture
entre les "bourgeois” et "non-bourgeois" n' était pas si évidente.
Ainsi que la concentration de la pauvreté à Paris ou la différence
des sociétés parisiennes et provinciales malgré la similitude des
élites parisiennes et provinciales.
Le choix des critères acquis nous aide à intégrer les groupes
peu connus dans la structure hiérarchique, et, même, dans les cas
268
isolés, à tenter de rétablir les données qui manquent. Il y a les
donateurs dont Г état est imprécis. P. ex. les droits sur la
succession de son frère (principal de collège de Seez, fondé en Г
Université de Paris) ont transportées à son fils par Jeanne Josse,
veuve d1 Ambroise Mauguyn, demeurant dans la paroisse d1 Igé.
C est la mode de la localisation propre aux campagnards. Mais
elle précise que " est faict ce présent transport et don... pour les
bons et agréables services que ledict maistre Jean Mauguyn a faictz
à sadicte mère... et de prier Dieu pour elle, par espésial dire et
célébrer tous les vendrediz de Г an in nomine Jesu, une messe, à la
fin de laquelle sera tenu ledict maistre Jean Mauguyn de dire la
passion..., et si ne peult dire ladicte messee le vendredi, la dira à
ung aultre jour (IRI, 3728). A l'instar d'un policier campagnard
qui connaît tous et tout dans sa commune, nous pouvons affirmer
qu’ aucune paysanne, aucune dame noble n' aurait jamais rédigé
une telle donation. Probablement la veuve appartenait au monde
para-écclesiastique, ou aux officiers campagnards, ou, bien, aux
marchands.
Qui était Jacques Fournier, le défunt mari de Jeanne
Boucher, demeurante à Paris, rue de la Barre du Bec, qui cède à
son fils ses droits sur Г hôtel et sur le manoir seigneurial du court
à Surceles, consistant en donjon et édifices, clos de fosses à eaux,
sur les fiefs de Robillart et de Mortefontaine... ( IRI, 2120)?
Nous avons déjà constaté que la précision de l’adresse était à
Paris Г indice d'un humble état. Mais les objets des donations
sont extrêmement prestigieux, ce qui est plus important, car la note
de Г adresse en tant que l'acte volontaire n' indique qu' une
tendance, n'ayant importance que pour son groupe. Sons doute
Jeanne Boucher appartenait à une élite sociale, qui comprenait en
dehors des nobles et seigneurs encore des grands officiers. Mais la
veuve d'un officier de Paris, à mon avis, devrait indiquer Г état de
son mari, toute en restant la veuve d'un avocat ou conseiller.
Mais cela n' est qu' une supposition. D' ailleurs dans ce cas on
peut la vérifier par les actes d'un Minutier central: à Paris telles
personnes se perdent rarement.
Ainsi, nous avons construit un modèle réduit de la société.
Nous y avons réussi: ses parties diverses et les tendances révélées
sont plutôt concordes que' opposées. Mais comment
correspondent-elles à la vie?
269
La Grande Histoire passe tout près, nous pouvons entendre
ses tonnerres. Jacques Campigny, marchand à Orléans et Adam
Campigny, son fils, transmettent en 1549 à Paul Campigny,
étudiant, leurs fils et frère, toutes les dépenses des dommages et
intérêts qu' ils avaient dû supporter " pour raison de la faulse
accusation et calompnieuse imposture mise assus sur ledict Adam
Campigny d' avoir dict, escript, proféré, prononcé ou chanté ung
cartel ou libelle, auquel on disoit estre comprins et nommez ceulx
qui estoient hérétiques en la ville d'Orléans, en Г an mil cinq cens
quarante six, dont et pour lequel cryme audict Adam faulcement
esté longuement détenu prisonnier tant es prisons du Chastelet d'
Orléans, en le Conciergerie du Palais à Paris, que es prisons de Г
official duduict Orléans, à quoy lesdictz Jacques et Adam
Campigny auroient la depuis gros dommages et interestz (IRI,
2965). Les privilèges universitaires, étaient-ils une défense
efficace à l'époque de la Chambre Ardente?
Guillaume de la Motte et sa femme Anne de Montmorency,
qui était la nièce germaine du connétable, bénéficient des privilèges
universitaires de leur neveu François de Montmorency, " écuyer,
écolier juré, étudiant" pour recevoir une grande somme " à eux due
par les héritiers de Jacques de Bueil, comte de Sancerre, pour
laquelle procès était pendant devant le bailli de Touraine depuis le
10 novembre 1518 (IRI, 2027). L' acte est daté du 1542. A cette
époque-là le connétable tout-puissant était tombé en disgrâce et ne
povait plus aider ses parents.
Avocat du Parlement Raoul Spifame a destiné quelques actes
à son fils. Il était une bizarre personne, qui a fait éditer
clandestinement en 1556 un recueil des ordonnances soi-disant
C'était un grave crime de Lèse-majesté, mais le Parlement n' a pas
manifesté la sévérité propre à cette époque, et Raoul Spifame était
seulement surveillé par de proches parents jusqu'à sa morte en
1563. Les uns le considèrent comme un malade mental, les autres
270
comme Г auteur d' une utopie bureaucratique, qui prédisait
plusieurs réformes postérieures^.
Parmi les actes enregistrés nous pouvons trouver ceux de
son frère Jacques Spifame, conseiller du Parlement et chancelier de
Г Université. Etant devenu l'évêque de Bourges et le membre du
conseil secret de Catherine de Medicis, il a abjuré en 1559 le
catholicisme et a émigré en Genève, où a déclaré sa maîtresse une
épouse légitime. Mais puis il s' embrouille dans les intrigues
diplomatiques et a été exécuté à Genève en 1566^3. Nous avons
les donations de Jacques Spifame à son épouse morganatique et
leurs (ses) enfants (IRI, 1433,1490,2223). Les biographies des
Spifames dignent être décrit tant par Marguerite Yourcenar que par
Anne et Serge Golon.
Mais le sort de Г autre de nos donateurs, Charles Du Moulin
est non moins aventureux et aussi liée aux problèmes de la majesté
royale, aux luttes diplomatiques et aux controverses religieuses^.
En 1548 Jean de La Bruyère, marchand bourgeois de Paris,
transporte à son fils Г étudiant Mathias de la Bruyère les biens à
lui échus par les successions de ses parents. Peu après Guillaume
Villebonne, marchand bonnetier, demeurant à Saint - Marcel, cède
à son neveu Mathias de La Bruyère le droit de douaire coutumier
appartenant au donateur par la succession. La famille de La
Bruyère on peut la trouver dans chaque monographie concernant
l'histoire de La Ligue à Paris. La Bruyère- père illustre la
composante bourgeoise d'un mouvement, La Bruyère - fils - celle
des officiers. Les uns les considèrent .comme la famille des riches
bourgeois, qui sont mécontents du manque du prestige et du
pouvoir; les autres - comme des hommes actifs, mais pas trop
^ voir Jeanclos ;J; Les projets de reforme judiciaire de Raoul Spifame au XVI
siècle. Genève, 1977.
-■^Delmas A. Le procès et la mort de Jacques Spifame //Bibliothèque d'
humanisme et renaissance. N5, Paris, 1944. P. 105-132.
-^Thireau J.L; Charles Du Moulin (1500-1566): Etude sur les sources, la
méthode, les idées politiques et économiques d'un juriste de la Renaissance.
Genève, 1980.
271
fortunés^. En tous cas, 40 ans avant la Ligue dans notre corps
ces donateurs ne font pas une impression du gratin de la société
parisienne.
Mais ce sont les données acquises en dehors de notre
source, tandis que notre modèle reste statique. Le mettre en
mouvement pourraient les contradictions - causa sui de Г histoire
sociale. Il ne manque pas des contradictions dans notre source. Le
cas des nobles, par exemples. Même leur apparition dans Г
Université est déjà paradoxale. Il y avait beaucoup des nobles bien
instruits; Mais on dit quand même que maréchal Biron avait honte
d'avouer qu' il connaissait la langue grecque. On peut trouver une
contradiction aussi entre le complet des indices prestigieux et les
difficultés réelles démontrées dans les donations des nobles et
seigneurs. La répartition des rentes et des créances relève de l'écart
entre les écuyers et seigneurs d'une part et les chevaliers et barons
de Г autre.
Il y avait une distance énorme entre les officiers et les
basochiens. Mais les praticiens et les procureurs de Châtelet
souhaitaient à leurs enfants de "parvenir au nombre des gens de
savoir" nom moins avidement que les conseillers et les avocats.
Alors les désappointements sont nombreux où on peut chercher les
graines de la crise, des apparitions des "intellectuels frustrés" qui
étaient un cocktail Molotov pour les cataclysmes sociaux^6
Encore plus des guignes attendent les fils des autres
donateurs - bourgeois, marchands, artisans^?. Mais ce sont, les
couches, qui constituent la majorité des donateurs.
25 Voire DescdmonR. Qui étaient les Sei2fe? Paris, 1983; Barnavi E,
Descimon E La sainte Ligue, le juge et la potence. Paris, 1985.
26Chartier я. Espace social et imaginaire social: les intellectuels frustrés au
XVlIe siècle // "Annales E S C." 2, 1982. PP.389-400.
2?Nous avons quelques exemples de ces ratés. Prieur du prieuré de Saint-
Saveur en Г église de Luçon confirme la donation faite par lui en 1520 à
Hugue du Mont, couturier à Paris, son neveu, alors qu" il était étudiant au
collège de la Marche en l'Université de Paris (IRI, 2659). Il y en a aussi Jean
Tellier, maître ès arts, marchand de vins, demeurant aux faubourg Saint-
Jacques; Ou encore Jean de Dosnon, ancien écolier étudiant en l'Université de
Paris et marchand à Tours, qui retourne à sa mère la terre et seigneurie de la
272
A Paris on voit nettement l'écart entre les bourgeois et non-
bourgeois, ainsi que la différence entre deux fractions de l'élite de
la ville. Il est facile de prédire que les bourgeois souffriront
beaucoup plus gravement du futur dérèglement monétaire que les
officiers, qui avaient la fortune investie dans l'immeuble.
Les laboureurs qui ont la conception sacrée du
l’enseignement diffèrent bien des antres donateurs. Et cette
antinomie ne durera pas longtemps. Dans quelque temps la guerre
consommera tous les riches paysans du Bassin parisien-^®.
L'austérité du contrôle social qui est liée à la Contre - Reforme
finira avec les projets ambitieux des laboureurs, hommes de
métiers et les autres gens de basse condition.
On peut continuer d' énumérer les oppositions sans cesse.
P. ex. -Г antinomie de Paris et la province, où à Г époque des
troubles la logique des conflits sociaux sera différente. Mais il est
difficile d' exclure de notre connaissance ce que les étudiants -
donataires vivront aux temps très rudes. N' y-a-t-il pas ici des
éléments de la futurologie sociale marquée d'un hégélianisme de
mauvais aloi?^9
La culture qui a été élevée dans notre éprouvette, on peut la
considérer comme le modèle de toute la France. Mais le nom " la
France universitaire" serait plus exacte. Cela augmente le degré de
la crédibilité de nos observations. Cette France se caractérise par
une mobilité sociale un peu plus accélérée, par le rapprochement
des groupes sociaux ( par des conglomérats familiers y compris)
et si on peut le dire - par un certain démocratisme: il n' y a pas
beaucoup de tels documents, où Г homme de bras avoisinerait
avec la comtesse.
On pourrait traiter notre source comme la chronique de la
"trahison de la bourgeoisie" puisque les meilleures forces de la
Dosnonnierie en la parois de Bougy, qui lui avait été donné par sa mère
pendant qu'il était écolier, pour 1’ aider à payer les frais de ses études (IRI,
3848).
2®Jacquart J; La crise rurale en Ille-de-France. 1550-1670. Paris, 1974.
2^Nous pouvons éviter ces accusations en rétablissant la dynamique du
développement seulement quand la famille compose une série des actes, comme
avocat Guédon, sergent Filon; les laboureurs Lancelaines;
273
nation étaient drainées vers le service royal. Mais, à vrai dire, les
carrières brillantes alors étaient toutes autres. Et malgré ce que nos
donateurs sachent bien tirer leurs avantages, ils restent un peu les
hommes vieux jeu. On n' aurait dit de personne: " riche comme
Jacques Coeur", ou: "riche comme Gadagne". Les"homines novi"
sont rares: il n1 y a ni banquiers, ni armateurs, les marchands de
soie sont peu nombreux. Même les gens des métiers du livre, qui
est très dense à Paris, sont représentés dans notre source moins
que les boulangers-^.
La situation universitaire a réduit les donateurs au même
dénominateur. En principe, et baron de Chassonage et Pierre
Percher, tailleur de robe, - tous les deux à la fois excitent Г
étudiant étranger contre ses parents en faisant bonne mine à
mauvais jeu. Mais ils le font chacun à sa manière.
Il y a les styles divers dans leurs pratiques. Et en cela
l'histoire sociale obtient encore une nuance neuf. Et plus encore,
nous pouvons mesurer véritablement toute 1' originalité d' un
individu seulement après avoir crée une typologie socialement bien
définie. L1 homme exceptionnel reste tel et dans ses actes. Raoul
Spifames écrit sur les mêmes sujets, que les autres gens de
justices. Mais il a sa propre manière à lui. Il veut "envoyer estudier
aux universités fameuses de ce royaulme, pour estre institué et
endoctriné en bonne lettres pour luy donner bon vouloir à la
poursuicte desdictes lettres et Г inciter à mieux prouffiter en
icelles" (IRI, 514). Si le meilleur juriste de France, Charles Du
Moulin a rédigé un acte, celui là est absolument extraordinaire.
Mais ce lien peut être mutuel. Rien que d' après les actes
nous pouvons formuler une supposition que l'écuyer Etienne de
Bierne, le marchand Pierre Clément et même Г énigmatique Jeanne
Josse étaient des personnes non ordinaires. Il est bien
caractéristique, à propos, que les historiens sont enclins à citer ces
mêmes actes en cherchant les illustrations les plus typiques. Donc,
■^Tout cela malgré les liens étroits des libraires et imprimeurs avec
l'Université. Voir Uvarov P. La librairie parisienne et la tutelle universitaire au
XVle siècle //Produzîone e commercio delle carta e del libro secc. XIII-XVIII.
Fierenze, 1992. P.945.
274
des cas exceptionnels peuvent servir de meilleurs objets de
démonstration.
Ainsi notre travail acquiert un nouveau sens. En dehors du
modèle de la France, nous avons ajouté quelques traits utiles pour
présenter mieux le portrait des Français du XVIe siècle. A propos
de quelques-uns de nos donateurs il y a suffisamment d'
information et sans nous. Mais " la majorité silencieuse" est
condamne au non-être. Tandis que maintenant ils reçoivent un
certain moyen d'expression. Et pour cela il vaut de la peine de
pénétrer dans un pays étranger et dans une histoire étrangère même
si tu n'as pas trouvé les sources inédites et tes bilans paraissent
peu originaux. Car de cette façon tu comprends que même le
donateur qui a la langue la plus liée témoigne de sa propre présence
réelle dans ce monde.
Cette présence est confirmée par une maison couverte de
chaume, par une truie, qui est tuée par son voisin, par le cheval
sous la poile moireau, qui est offert par un marchand de Meaux à
son fils unique en espérance de le voir un homme de bien. Et cette
chose bien concrète et évidente produit, je ne sais pourquoi, une
impression d'une force écrasante. Peut-être étant à Г unisson au
code de la culture russe.
Mais il y a encore une trouvaille, banale en même temps que
précieuse puisqu' elle résulte de nos propres efforts de chercheur.
Il s'est avéré que Г appartenance constante à tel ou tel groupe ne
nie aucunement le caractère incomparable, Г unicité d' une
personne humaine et sa liberté de choix. Au contraire, seulement à
travers cette existence sociale d'un individu il peut être compris.
Ainsi nous avons de nouveau rétabli pour nous la légitimité de
l'histoire sociale.
Alors, dans ce cas, comme a bien noté sage Gerson, Г
Université est le miroir de toute la Chrétienté, elle représente tout le
royaume.
273
УКАЗАТЕЛЬ ТАБЛИЦ
№№
1. Категории дарителей 21
2. Буржуа "шести корпораций” 105
3. Распределение крестьянских дарений по зонам 151
4. Частота составления актов и участие в
коллективных дарениях 169
5. Частота составления актов и коллективные
дарения в иерархически-определенных группах 170
6. Родство дарителей со студентами 171
7. Доля владельцев рент и долговых обязательств 177
8. Доля владельцев рент и долговых обязательств
в иерархически-определенных группах 178
9. Ренты, выраженные в конкретных суммах 180
Ю.Распределение рент, выраженных
в конкретных суммах,
в иерархически-определенных группах 181
11 .Долговые обязательства, выраженные
в конкретных суммах 182
12. Распределение долговых обязательств,
выраженных в конкретных суммах
в иерархически-определенных группах. 183
13. Средняя величина и медиана распределения
значений рент и долговых обязательств 185
14. Дарения "неразделенных” прав на наследство
и прав на ведение судебных процессов 188
15. Сеньории и прочие "престижные" объекты дарения 190
16. Дарения "земель", лугов, виноградников и огородов 191
17. Дарения движимого имущества 192
18. Локализация провинциалов 195
19. Парижане и провинциалы 198
20. Парижане, указавшие свой адрес 199
21. Расселение дарителей и "объективные" показатели 202
22.Частота мотивировок дарений в разных категориях 209
23.Книги, степень и священство в мотивировках актов 211
276
РАСКАДРОВКА
1. Чадолюбивый отец Луи де Призи, экюйе и сеньор 23
2. Экюйе Николя де Трео и его родня 26
3. Матримониальные планы экюйе Этьена де Биерн 33
4. Муассон, прозываемый Легран, студент-каноник 40
5. Знаменитый адвокат Шарль Дюмулен и его брат 46
6. Стряпчий Жак Месмен помогает землякам 61
7. Королевский сержант Николя Филон - добрая душа 67
8. Ленуар и Темплю: купцы, сборщики, чиновники,
сеньоры 7 9
9. Три поколения Тюрпэнов, парижских буржуа 99
Ю.Последняя надежда книгопродавца Гильома Пассе 114
И.Портной Пьер Перше - человек чести 124
12. Купец из Mo Пьер Клеман и его единственный сын 132
13. Адам де Кампиньи, купец и еретик 136
14. Крестьянка Перетт Туза - сестра гуманиста 142
15. Пахарь Жан него сын, лишенный всякого имущества 147
16. Вечный помин души Жанны Жосс 160
17. Покинутые жены 175
18. Движимое имущество 193
19. Благодарный священник Жан Плюйет 215
20. Неудачники 230
277
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1. ”Разве Университет не представляет все королевство?” 3
2. Работа с источником 12
ГЛАВА ПЕРВАЯ. От баронов до поденщиков:
Категории дарителей.
Категории 1-2.”Живущие благородно”:
Дворяне и сеньоры 22
Категория 3 ”Святые духовные чины”: Священники. 34
Категория 4.”Люди знания”: Чиновники и судейские. 43
А.Парижане 44
Б.Провинциалы 75
Категории 5,6,7:Буржуа, купцы, ремесленники.
А.Парижане
Категория 5А Парижские буржуа 92
”Буржуа-рантье” 95
Купцы-буржуа 97
” Шесть корпораций” 101
Купцы-буржуа с указанной специализацией 106
” Мэтры-буржуа” 107
Категория 6А Парижские купцы: Почему же они не
буржуа? 110
Категория 7А Парижские ремесленники 117
Б.Провинциалы 125
Категория 5Б Провинциальные буржуа 126
Категория 6Б Провинциальные купцы 128
Категория 7Б Провинциальные ремесленники 137
Категория 8 Крестьяне 140
Категория 9 ”Мелкий люд”: Низшие слои 154
Категория 10 ” Незнакомцы”: Дарители, чей статус
не установлен 157
ГЛАВА ВТОРАЯ В поисках новых переменных 167
1. Частота составления актов или
чадолюбие в линейной зависимости 168
2. Дела семейные 170
3. Деньги для студента
А. Рантье и кредиторы 176
Б. Ренты и кредиты 180
4. Прочие объекты дарения: От сеньорий
до кухонной утвари 187
278
5. Между Соммой и Луарой:
Дарители и пространство
А. Провинциалы 194
Б. Парижане 198
6. Игра в цифры 203
7. Слово - дарителям 208
8. Франция в миниатюре 219
9. Модель и история 225
ИТОГИ 236
Приложение
La France universitaire 238
Указатель таблиц 276
Раскадровка 277
INTRODUCTION
1. Si l'Université ne représente - elle- tout le royaume? 3
2. Source. 12
CHAPITRE PREMIER. Des barons jusqu'aux
manoeuvriers: catégories des donateurs
Catégories 1-2."Qui vivent noblement": les nobles
et les seigneurs. 22
Catégorie 3 "Les sainctes ordres de prebstrise":les prêtres 34
Catégorie 4 "gens de scavoir" : les officiers
et les gens de justice 43
A. Parisiens 44
B. Provinciaux 75
Catégories 5,6,7: bourgeois, marchands, métiers
A. Parisiems
Catégorie 5A Bourgeois de Paris 92
"Bourgeois" 95
"Bourgeois et marchands " 97
"Six corps" 101
Bourgeois et marchands spécialisés i 06
" Bourgeois et maîtres" 107
Catégorie 6A "Marchands à Paris": Pourquoi donc
ils ne sont pas les bourgeois? 110
Catégorie 7A. métiers de Paris 117
B. Proviaciau 125
Catégorie 5B bourgeois provinciaux 126
279
Catégorie 6 B Marchands provinciaux 128
Catégorie 7B métiers provinciaux 137
Catégorie 8 "Laboureurs" 140
Catégorie 9 "Menu peuple": inférieurs 154
Catégorie 10 "Inconnus":
Donateurs, qui n'a pas précisé leurs états 157
CHAPITRE DEUXIEME En recherches
des variables nouvelles 167
1. Fréquence des actes ou la corrélation
de la tendresse parentale 168
2. Affaires de famille 170
3. Deniers pour l'étudiant
A. Rentiers et créditeurs 176
B. Rentes et crédites 180
4. Autres objets de donation:
des seigneuries jusqu'au ustensiles de ménage 187
5. Entre Somme et Loire: Donateurs et l'espace
A. Provinciaux 194
B. Parisiens 198
6. Jeu des chiffres 203
7. La parole aux donateurs 208
8. La France en miniature 219
9 . Modèle et l'histoire 225
BILANS 236
Index des tableaux 276
Index des cadres 277
280
Москва ЭМКО 1994
Ouvarov P.
LES FRANÇAIS DU XVI siècle
Vus de V Université de Paris
• •