ИСТОРИЯ  В  ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ  УНИВЕРСИТЕТЕ
 и.и.климин
 РОССИЙСКОЕ  КРЕСТЬЯНСТВО
В  ГОДЫ  НОВОЙ  ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
ПОЛИТИКИ  (1921-1927)
 Часть  первая
 Санкт-Петербург
Издательство  Политехнического  университета

Федеральное  агентство  по  образованию
 САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ
 ГОСУДАРСТВЕННЫЙ  ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ  УНИВЕРСИТЕТ
 история
 В  ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ  УНИВЕРСИТЕТЕ
Выпуск  3
 и.и.  климин
 РОССИЙСКОЕ  КРЕСТЬЯНСТВО
В  ГОДЫ  НОВОЙ
 ЭКОНОМИЧЕСКОЙ  ПОЛИТИКИ
(1921-1927)
 Часть  первая
 Санкт-Петербург
 Издательство  Политехнического  университета
2007

УДК  94  (47)
 ББК  63.2(2)  613,614
К  492
 Климин  И.  И.  Российское  крестьянство  в  годы  новой  экономической
политики  (1921—1927).  Часть  первая.  СПб.:  Изд-во  Политехи,  ун-та,  2007.
428  с.  (История  в  политехническом  университете.  Вып.  3).
 В  монографии  на  основе  анализа  широкого  круга  источников,  в  том
числе  архивных  и  опубликованных  документов,  периодической  печати
и  трудов  отечественных  историков,  рассматривается  авторская  концеп¬
ция  о  российском  крестьянстве  периода  новой  экономической  политики.
Раскрываются  голод  крестьянского  населения  при  переходе  к  нэпу,  пути
возрождения  крестьянского  хозяйства;  исследуются  имущественные  груп¬
пы  деревни;  дается  отношение  крестьян  к  экономической  политике  со¬
ветской  власти,  колхозам  и  совхозам.
 Книга  предназначена  для  студентов,  преподавателей  и  всех,  инте¬
ресующихся  историей  родного  Отечества,  государства  Российского.
 Ответственный  редактор  серии  —  д-р  ист.  наук,  проф.  С.Н.  Погодин.
 Печатается  по  решению  редакционно-издательского  совета  Санкт-
Петербургского  государственного  политехнического  университета.
 ©  Климин  И.И.,  2007
 ©  Санкт-Петербургский  государственный
политехнический  университет,  2007
 ISBN  5-7422-1308-5

ВВЕДЕНИЕ
 Крестьянство,  составляющее  в  годы  нэпа  абсолютное  большинство
населения  СССР,  являлось  становым  хребтом,  фундаментом  советского
государства.  Последнее  и  держалось  благодаря  созидательному,  упорно¬
му  изнурительному  труду  сельчан.  История  крестьянства  эпохи  нэпа  все¬
гда  привлекала  внимание  исследователей,  ими  было  опубликовано  не¬
мало  книг,  статей,  брошюр.  Этой  теме  посвящались  и  многие  работы
партийных  и  государственных  работников  разного  ранга.
 На  наш  взгляд,  в  отечественной  историографии  рассматриваемой
проблемы  можно  выделить  три  основных  периода.  Первый  —  охватывает
20-е  годы.  Литература  данного  периода  весьма  обширная,  в  том  числе
и  публицистического  уклона,  отмечалась  разнообразием  оценок,  в  ней
присутствовали  как  марксистские,  так  и  немарксистские  взгляды.  В  это
время  опубликовали  свои  труды  известные  экономисты-аграрники,  про¬
фессора  Н.  Д.  Кондратьев,  А.  В.  Чаянов,  Н.  Макаров,  исследователи
И.  А.  Конюков,  К.  Киндеев  и  другие1.
 Второй  период  в  изучении  истории  российского  крестьянства  охва¬
тывает  30—80-е  годы  XX  в.,  в  котором,  с  точки  зрения  концептуального
содержания,  можно  выделить  два  этапа,  один  из  них—  до  середины
50-х  годов,  а  второй  —  с  конца  50-х  до  середины  80-х  годов.  Если  в  30-
40-е  годы  выходило  сравнительно  мало  работ,  то  в  последующий  период
было  издано  большое  количество  книг,  статей,  в  которых  так  или  иначе
затрагивалась  крестьянская  тематика2.  В  60—80-е  годы  историки,  эконо¬
мисты,  социологи  провели  значительную  работу  по  сбору  фактического
материала,  его  обобщению,  анализу  и  представили  широкую  картину
социально-экономического  развития  советской  деревни,  раскрыли  роль
крестьянства  в  восстановлении  народного  хозяйства,  его  отношение
к  советской  власти.  Разумеется,  в  тех  конкретных  исторических  услови¬
ях,  когда  существовала  цензура  и  был  установлен  жесткий  идеологичес¬
кий  партийный  контроль  и  отсутствовал  свободный  доступ  исследовате¬
лей  к  многим  архивным  материалам,  сформулированные  в  них  выводы,
оценки  не  всегда  отличались  объективностью,  достоверностью,  включая
и  автора  данной  книги.  Однако  при  всех  недостатках,  противоречивых
оценках  и  тенденциях  литературы  60-80-х  годов  в  целом  же  следует  от¬
метить  значимый  вклад  историков  в  изучение  советского  крестьянства
в  эпоху  нэпа.  В  этой  связи  хотелось  бы  особо  выделить  выдающуюся  роль
 3

в  исследовании  российской  деревни  20-х  годов  известного  крупного  ис-
торика-аграрника,  “крестьяноведа”  В.  П.  Данилова.
 С  конца  80-х  годов  начинается  третий,  новейший  период  в  изуче¬
нии  истории  российского  крестьянства  с  эпохи  гласности,  демократиза¬
ции  российского  общества,  когда  историки  получили  доступ  к  новым
архивным  документам,  и  при  отсутствии  цензуры,  идеологического  кон¬
троля  их  труды  постепенно  наполняются  новым  содержанием,  происхо¬
дит  переосмысление,  переоценка  рассматриваемой  проблемы.
 В  наше  время  создались  более  благоприятные  условия  для  объектив¬
ного  изучения  всех  сторон  крестьянской  жизни  20-х  годов.  Поэтому  на
нынешнем  этапе  исследователи  на  основе  анализа  всех  типов  источни¬
ков  как  опубликованных,  так  и  архивных,  предпринимают  усилия,  что¬
бы  дать  всестороннюю  достоверную  картину  истории  советского  кресть¬
янства  периода  нэпа.  За  последние  годы  был  опубликован  ряд  трудов,
в  которых  пересматриваются  некоторые  оценки,  сформулированные
в  прежних  работах,  даются  новые  знания  о  российском  крестьянстве3.
Тем  не  менее,  как  нам  представляется,  изучение  данной  проблемы
с  учетом  анализа  выявленных  новых  документов  только  начинается  и  пред¬
стоит  проделать  еще  большую  исследовательскую  работу  в  этом  плане.
 В  данной  монографии  автор  предпринял  попытку  изучить  историю  рос¬
сийского  крестьянства  периода  нэпа,  хронологические  рамки  которого  огра¬
ничиваются  1921—1927  гг.  При  этом  началом  перехода  к  новой  экономичес¬
кой  политике  мы  считаем  решения  X  съезда  РКП(б)  в  марте  1921  г.  о  замене
разверстки  продовольственным  налогом,  а  сворачиванием  нэпа  —  постанов¬
ления  XV  съезда  ВКП(б),  провозгласившего  курс  на  коллективизацию  сель¬
ского  хозяйства,  на  составление  директив  по  первому  пятилетнему  плану
развития  народного  хозяйства  СССР  и  наступление  на  “капиталистические,
кулацкие  элементы”,  открывавшие  путь  “к  чрезвычайщине”  в  1928  г.
 В  книге  рассматривается  авторская  концепция  по  таким  ключевым
проблемам,  как  переход  к  нэпу  и  голод  крестьянского  населения;  вос¬
становление  производительных  сил  в  крестьянском  хозяйстве;  отноше¬
ние  сельчан  к  экономической  политике  государства;  имущественные
группы  крестьян;  отношение  жителей  села  к  колхозам,  совхозам;  поли¬
тика  государства  к  социалистическому  земледелию.  Монография  напи¬
сана  на  основе  широкого  круга  источников  как  архивных,  так  и  опубли¬
кованных  документов.  В  ней  использованы  статистические  сборники,
материалы  стенографических  отчетов  всероссийских  съездов,  советов
и  съездов  РКП(б)  —  ВКП(б),  периодической  печати,  труды  руководите¬
лей  коммунистической  партии  и  советского  государства.  Ценным  источ¬
ником  явились  документальные  сборники,  опубликованные  в  последние
годы,  позволяющие  по-новому  посмотреть  на  российское  крестьянство
эпохи  нэпа4.  Автор  также  использовал  материалы  двух  архивов:  Цент¬
рального  государственного  архива  историко-политических  документов
(ЦГАИПД)  и  Центрального  государственного  архива  Санкт-Петербурга
(ЦГАСП).  Кроме  того,  автор,  работая  над  книгой,  опирался  и  на  много¬
численные  труды  своих  предшественников.  Данная  монография  написа¬
на  преимущественно  на  материалах  Европейской  части  РСФСР  и  явля¬
ется  продолжением  ранее  опубликованных  работ5.
 4

Глава  первая
 ТРУДНОСТИ  ВОССТАНОВЛЕНИЯ
КРЕСТЬЯНСКОГО  ХОЗЯЙСТВА
 Переход  к  нэпу  и  массовый  голод
крестьянского  населения
 В  первой  половине  1921  г.  Советская  Россия  переживала  глу¬
бочайший  политический  и  экономический  кризис  как  следствие
Первой  мировой  и  Гражданской  войн.  Во  многих  регионах  страны
прокатилась  волна  массовых  крестьянских  антибольшевистских
восстаний1,  прошли  выступления  рабочих  в  городах,  наметились
серьезные  разногласия  в  верхушке  самой  правящей  коммунисти¬
ческой  партии,  экономика  находилась  в  катастрофическом  состо¬
янии.  В  этих  чрезвычайных  условиях,  когда  страна  была  на  грани
развала,  чтобы  не  допустить  окончательного  падения  власти  боль¬
шевиков,  В.  И.  Ленин  и  его  ближайшие  соратники  резко  измени¬
ли  тактику  поведения,  отказались  от  политики  военного  комму¬
низма  и  внезапно  провозгласили  переход  к  новой  экономической
политике  (нэпу),  начало  которой  положили  решения  X  съезда
РКП(б)  о  замене  разверстки  натуральным  налогом  в  марте  1921  г.
 Ускорили  переход  к  нэпу  и  события  в  Кронштадте  в  конце
февраля  1921  г.,  где  впервые  вспыхнуло  антибольшевистское  вос¬
стание  военных  моряков,  в  прошлом  “элиты  и  ударной  силы”
Октябрьской  революции.  При  подавлении  данного  восстания  ре¬
гулярными  частями  Красной  Армии  под  командованием  Михаи¬
ла  Тухачевского  было  убито  с  обеих  сторон  1,5  тыс.  человек,
3,5  тыс.  повстанцев  оказались  ранеными.  По  распоряжению  раз¬
личного  рода  коммунистических  особых  троек,  3000  восставших
моряков  расстреляли.  Кроме  того,  400  кронштадтских  большеви¬
ков,  так  или  иначе  сочувствующих  повстанцам,  также  казнили2,
6459  повстанцев  приговорили  к  различным  срокам  наказания3.
 5

Переход  к  нэпу  позволил  большевикам  не  только  сохра¬
нить  власть,  но  постепенно  начать  и  возрождение  народного
хозяйства,  находившегося  в  острейшем  кризисе.  Так,  промыш¬
ленное  производство  составляло  в  1920  г.  только  13,8  %  от  уров¬
ня  1913  г.4  Огромный  урон  был  нанесен  сельскому  хозяйству.
По  разным  оценкам,  в  РСФСР  его  валовая  продукция  сократи¬
лась  от  1/3  до  половины.  При  этом  производство  зерна  умень¬
шилось  на  40  %5  из-за  понижения  посевной  площади  с  70  до
44  млн.  десятин  и  падения  урожайности  почти  в  два  раза,
с  9,6  ц  до  5,7  ц  с  десятины6.  Острейший  кризис  переживала
и  животноводческая  отрасль  сельского  хозяйства.  Например,  с  1916
по  1920  г.  —  количество  крупного  рогатого  скота  понизилось  на
территории  РСФСР  с  50  206,9  тыс.  голов  до  36  882,6  тыс.;  ло¬
шадей  —  с  31  021,6  до  24  050;  овец  —  с  79  629,3  до  47  579,  сви¬
ней  —  с  18  568  до  14  693  тыс.  голов.
 За  годы  Гражданской  войны  оказалась  существенно  подорван¬
ной  и  материальная  база  крестьянского  хозяйства.  Если  в  1910  г.  сель¬
скохозяйственных  орудий  для  подъема  почвы  имелось  14  461  тыс.,
а  борон  в  1913  г.  —  19  107,6  тыс.,  то  в  1920  г.  соответственно  9539
и  9096  тыс.7  В  этом  году  плугов  изготовлялось  в  стране  7,5  %,  бо¬
рон  —  2,8  %,  веялок  —  4,1  %,  уборочных  машин  —  3,7  %,  молоти¬
лок  —  0,5  %  и  серпов  12,6  %  от  уровня  1913  г.8
 Разрушительные  последствия  Гражданской  войны  для  кресть¬
янских  хозяйств,  существенное  ослабление  материальной  базы,
когда  доход  на  душу  сельского  населения  сократился  как  минимум
на  1/39,  привели  к  тому,  что  они  не  могли  противостоять  страш¬
ной  засухе,  сокрушительному  неурожаю  1921  г.,  что  повлекло  мас¬
совый  голод  деревенского  населения  в  1921—1922  гг.  Он  охватил
огромную  территорию  Советской  России,  более  20  хлебопроизво¬
дящих  губерний,  в  том  числе  Поволжья,  Северного  Кавказа,  Дона,
районы  Черноземного  центра,  часть  Западной  Сибири,  Урала,
Казахстана,  Украины.  По  приблизительным  подсчетам,  около  6  млн.
крестьянских  хозяйств  фактически  вышли  из  строя,  а  количество
голодающих  достигло  несколько  десятков  миллионов  человек10.
 О  разыгравшейся  трагедии  на  огромной  территории  Россий¬
ской  Федерации,  о  массовом  голоде  крестьянского  населения,
о  его  лишениях,  страданиях,  гибели  в  районах,  пораженных  засу¬
хой,  нам  сообщают  короткие  официальные  информационные  свод¬
ки  органов  ВЧК  за  1921—1922  гг.,  свидетельствующие  о  тяжелей¬
ших  испытаниях,  выпавших  на  долю  людей.  Так,  к  началу  декабря
1921  г.  в  Саратовской  губернии  в  северных  и  заволжских  уездах
сложилось  крайне  тяжелое  продовольственное  положение.  Крес¬
 6

тьяне  истребили  последний  скот,  а  в  Новоузенском  уезде  они
употребляли  в  пищу  кошек,  собак,  сусликов.  К  марту  1922  г.
в  губернии  число  голодающих  достигало  1700  тыс.,  или  55  %
от  общего  числа  ее  жителей,  включая  260  000  детей.  В  январе  1922  г.
в  Ставропольской  губернии  было  зарегистрировано  до  500  тыс.  го¬
лодающих,  из  них  180  000  детей;  в  Татарской  республике  голода¬
ло  1  929  556  человек,  в  некоторых  кантонах  их  число  достигало
90  %,  в  ряде  уездов  Уфимской  губернии  голодало  все  население.
 В  марте  1922  г.  в  Чувашской  области  численностью  1,5  млн.
человек  голод  принял  “угрожающие  размеры”,  всего  было  заре¬
гистрировано  750  тыс.  голодающих,  в  отдельных  районах  их  было
до  90  %  от  общего  числа  жителей.  В  пищу  население  употребляло
павших  животных,  имели  место  случаи  трупоедства.
 В  январе  1922  г.  сообщали  из  Самарской  губернии,  что  здесь
голодали  3,5  млн.  человек:  “Голод  дошел  до  угрожающих  размеров.
Крестьянство  съело  все  суррогаты,  кошек,  собак,  в  данное  время
употребляют  в  пищу  мертвецов,  вырывая  их  из  могилы.  В  Пугачев¬
ском  и  Бузулукском  уездах  обнаружены  неоднократные  случаи
людоедства.  Людоедство,  по  словам  членов  волисполкома,  среди
Любимовки  принимает  массовые  формы”.  В  Актюбинской  губер¬
нии  голодающее  население  в  начале  1922  г.  употребляло  в  пищу
всякую  падаль:  растения,  собак,  имелись  случаи  людоедства,
а  некоторые  отчаявшиеся  женщины  бросали  своих  детей  в  коло¬
дец,  а  в  Кубано-Черноморской  области  в  Геленджикском  районе
голодные  матери  выбрасывали  детей  в  море.  В  Екатеринбургской
и  Челябинской  губерниях  голодали  примерно  1,5  млн.  человек,
в  Пермской  —  около  500  тыс.  В  области  немцев  Поволжья,  начи¬
ная  с  лета  1921  г.,  положение  крестьян  было  “отчаянное”,  ибо
все  озимые  и  яровые  посевы  погибли.  Население  питалось  тра¬
вой,  резало  последний  скот.  К  маю  1922  г.  в  области  голод  охва¬
тил  146  711  человек,  из  них  112  450  детей11.
 Голодали  и  крестьяне  Западной  Сибири,  в  частности  в  Ом¬
ской  и  Тюменской  губерниях.  В  первой  с  лета  1921  г.  в  Тюкмалин-
ском  уезде  в  ряде  волостей  ввиду  отсутствия  хлеба  голодные  мате¬
ри  приносили  своих  страдающих  детей  непосредственно  в  здание
уездного  совета  и  там  их  оставляли.  В  Тюменской  губернии
в  Ишимском  уезде  вследствие  неурожая  население  не  собрало  хлеба
для  питания  даже  из  расчета  по  “голодной”  норме  —  по  8  пудов
на  едока  в  год.  Оно  покидало  свои  насиженные  места  и  уходило
в  другие  регионы12.
 На  почве  голода  в  деревнях  во  многих  губерниях  проходили
волнения,  женщины  захватывали  хлебные  ссыпные  пункты,  име-
 7

ли  место  многочисленные  случаи  убийств  и  самоубийств.  Чтобы
как-то  выжить,  прокормиться,  многие  крестьяне  питались  раз¬
личного  рода  суррогатами:  к  хлебу  примешивали  опилки,  траву,
глину,  кору,  ели  различного  рода  падаль,  умерших  животных,
трупы.
 В  этой  связи  к  вышесказанному  приведем  еще  некоторые  фак¬
ты,  взятые  нами  из  официальных  отчетов  за  1922—1923  гг.,  кото¬
рые  нельзя  читать  без  содрогания  и  боли  в  сердце,  свидетельству¬
ющие  о  бедствиях  людей,  их  муках  и  страдании.  “Этот  черный  год
(1922.  —  И.  К.),  бросивший  в  объятия  смерти  тысячи  взрослых
и  детей,  —  говорилось  в  одном  из  документов,  —  год  доведения
людей  до  людоедства  и  трупоедства,  до  убийства  матерями  своих
детей,  этот  год,  когда  недавно  крепкое  в  хозяйственном  отноше¬
нии  многомиллионное  население  было  разорено  и  приведено  на
край  нищенства”13.
 В  подтверждение  процитированного  текста  укажем  некоторые
примеры,  раскрывающие  масштабы  и  последствия  голода,  взя¬
тые  из  доклада  председателя  ВЦИК  М.  И.  Калинина.  Так,  в  селе
Малоузенье  Новоузенского  уезда  Саратовской  губернии  “местный
житель  Родин  совершил  убийство  двух  стариков-супругов  Бого¬
моловых  в  собственном  их  доме.  Родин  потрошил  трупы  убитых,
приготовляя  из  них  себе  пищу.  Убийца  задержан  на  месте  пре¬
ступления”.  Аналогичное  донесение  поступило  и  из  Башкирии,
где,  как  отмечалось,  голодало  до  90  %  населения.  В  республике
почти  весь  скот  был  съеден.  “В  деревнях  редко  у  кого  есть  лошади.
Людоедство  и  трупоедство  имеют  место  не  только  в  глухих  мес¬
тах,  но  и  в  городах,  даже  в  центре  Башкирии,  в  Стерлитамаке.
Массовым  явлением  является  убийство  родителями  своих  детей
с  целью  избавить  последних  от  мук  голода,  так  и  с  целью  по-
питаться  их  мясом”.  А  вот  и  еще  один  из  многочисленных  фак¬
тов  разыгравшейся  человеческой  трагедии  на  почве  голода.  “Рано
утром  часов  в  6  на  Рождество  иду  с  дежурства  с  радиостанции,
рассказывает  тов.  Панасюк.  Дорога  к  моей  квартире  проходит
мимо  кладбища.  Смотрю:  кто-то  так  рано  возится  на  кладбище.
Я  заинтересовался,  подошел  поближе  и  что  же:  татарка  с  топо¬
ром  в  руках  стоит  у  трупа  мужчины,  не  обращая  на  мое  присут¬
ствие  и  внимания,  она  отрубает  у  трупа  ногу,  тискает  ее  в  ме¬
шок  и  уходит”14.
 “Голод  охватил  миллионы  детей  в  различных  регионах  Совет¬
ской  России.  Он  выбросил  на  улицу  массу  сирот  и  полусирот,  —
читаем  мы  в  другом  документе  той  трагической  эпохи.  —  И  про¬
сто  оставленных  своими  родителями  детей.  В  поисках  хлеба  дети
 я

целыми  потоками  направлялись  из  деревень  в  города,  переполняя
детские  дома  и  приемники,  истощенные  от  голода,  с  мольбой
о  помощи,  они  скоплялись  на  станциях  железных  дорог,  пробира¬
лись  в  благополучные  по  урожайности  губернии.  Этот  детский  скор¬
бный  путь  отмечен  также  сотнями  и  тысячами  детских  трупов”.
 Из  сельской  голодающей  местности  в  города  отправлялись
сотни  тысяч  беспризорных  детей,  ежегодно  их  собиралось  в  сред¬
нем  по  300—400.  Временами,  например,  в  Уфе  их  скапливалось
до  50—60  тысяч,  в  Оренбурге  —  55,  Симбирске  —  36,  Челябин¬
ске  —  48  тыс.  человек.  На  почве  голода  увеличились  нищенство,
бродяжничество,  детская  преступность,  в  том  числе  воровство,
ограбления,  убийства,  проституция.  По  сведениям  уголовного
розыска  РСФСР,  в  1922  г.  детская  преступность  выросла  в  4  раза,
взрослая  —  в  2,5  к  уровню  1920  г.15
 В  свете  приведенных  фактов  нельзя  не  согласиться  с  оценкой
М.  И.  Калинина,  сформулированной  им  в  1922  г.  по  поводу  масш¬
табов  опустошительного  голода,  полная  картина  которого  вряд
ли  когда-нибудь  будет  доподлинно  известна.  “Сейчас  в  конце  сен¬
тября  мы  можем  оглянуться  на  страшное  поле  битвы,  —  отмечал
он,  —  где  свыше  года  проходила  отчаянная  борьба.  Может  быть,
только  одна  тысячная  доля  из  трагических  эпизодов  попадет
в  историю  голодовок  человечества.  Может  быть,  одна  миллионная
доля  страданий  народа  будет  зафиксирована  потомством”16.
 Какие  же  причины  породили  эту  трагедию  —  разразившийся
страшный  голод  1921—1922  гг.  в  Советской  России?  На  наш  взгляд,
они  сводились  к  факторам  как  объективного,  так  и  субъективно¬
го  характера.  Прежде  всего  необходимо  иметь  в  виду  тяжелейшие
последствия  экономического  и  социального  порядка  для  страны
в  целом  и  крестьянского  хозяйства  Первой  мировой  и  Гражданской
войн,  о  чем  выше  уже  упоминалось.  В  результате  резкого  ослаб¬
ления  производительных  сил  в  деревне,  существенного  падения
материальной  базы  и  заметного  сокращения  трудоспособного
мужского  населения  крестьяне  оказались  не  подготовленными
к  противостоянию  с  погодными  и  климатическими  катаклизма¬
ми  1921  г.  В  этом  году  сложились  на  редкость  неблагоприятные
погодные  условия  для  ведения  крестьянского  хозяйства.  Летом
обширные  хлеборобные  губернии  Поволжья,  Приуралья,  Север¬
ного  Кавказа,  Крыма,  Украины,  Западной  Сибири  поразила  не¬
бывалая  до  сих  пор  засуха,  уничтожившая  почти  все  зерновые
посевы.  Стихийное  бедствие  охватило  23  республики,  области
и  губернии,  где  проживало  37  621  000  человек,  из  них  под  угрозой
голодной  смерти  оказалось  22—23  млн.  граждан17.  Многие  плодо¬
 9

родные  районы,  бывшие  когда-то  богатой  житницей  России,  не
только  не  дали  излишков  товарного  зерна,  но  большинство  из
них  не  собрали  даже  семена  и  остро  нуждались  в  хлебе,  дефицит
которого  составлял  около  200  млн.  пудов18.  Если  в  1921  г.  средний
сбор  зерна  на  душу  населения  в  стране  равнялся  12,5  пуда  с  де¬
сятины,  то  в  неурожайных  регионах  —  5,3,  а  в  некоторых  губер¬
ниях  —  0,2  пуда.19  В  этом  году  весь  валовый  сбор  зерновых  в  Со¬
ветской  России  достигал  1  689  142  тыс.  пудов  и  составлял  только
1/3  от  уровня  1913  г.20
 Тем  не  менее  неправильно  списывать  причины  опустошитель¬
ного  голода,  охватившего  несколько  десятков  миллионов  кресть¬
янского  населения,  лишь  на  объективные  факторы,  на  послед¬
ствия  войны,  на  погоду.  Ради  справедливости  отметим,  что
в  разразившейся  трагедии  на  огромной  российской  территории
часть  вины  лежала  и  на  политике  большевистской  партии,  руко¬
водство  которой  оказалось  не  готовым  к  ослаблению  последствий
сильной  засухи  и  смягчению  масштабов  голода,  ибо  до  весны  1921  г.
продолжалась  осуществляться  политика  военного  коммунизма,
ядром  которой  являлась  продразверстка,  хотя  необходимость  в  ней
во  второй  половине  1920  г.  фактически  отпала.  Эта  политика  себя
исчерпала,  дискредитировала  и  от  нее  нужно  было  отказываться,
так  как  основные  силы  белого  движения  и  иностранные  войска
оказались  разгромленными.  Военно-политическая  обстановка
в  стране,  социально-экономические  условия  1920  г.  требовали  рез¬
кого  изменения  политики  государства  и  прежде  всего  отмены  не¬
навистной  крестьянам  продразверстки.  Однако  Советское  прави¬
тельство  во  второй  половине  1920—  первой  половине  1921гг.
продолжало  осуществлять  коммунистическую  продовольственную
политику:  безжалостно  изымались  не  только  “излишки”  хлеба,
но  зачастую  и  семена,  фуражный  фонд,  все  продукты  питания,
не  оставляя  запасов,  как  говорится,  на  черный  день,  на  неуро¬
жайный  год  в  семье.  У  селян  отсутствовала  и  материальная  заинте¬
ресованность  в  увеличении  сельскохозяйственной  продукции  в  своем
хозяйстве,  поскольку  заранее  им  было  известно,  что  продоволь¬
ственные  органы  все  “излишки”  хлеба  безвозмездно  заберут.
 О  том,  как  продовольственная  политика  советской  власти
влияла  на  масштабы  голода  1921  г.,  нам  дают  представление  дан¬
ные  по  Ставропольской  губернии.  За  время  действия  продразвер¬
сток  у  селян  губернии  изъяли  13,5  млн.  пудов  хлеба.  Весной  1921  г.
наложили  дополнительно  единовременный  налог  в  размере  3  млн.
пудов.  Хотя  его  собирали  с  “применением  всех  мер  репрессий”,
но  от  крестьян  власть  получила  только  115  тыс.  пудов  зерна.  К  лету
 10

1921  г.  они  оказались  “без  всяких  запасов  продовольствия”,  а  ва¬
ловый  сбор  этого  года  стал  единственным  источником,  за  счет
которого  крестьяне  вынуждены  были  удовлетворять  как  свои  про¬
довольственные  потребности,  так  и  нужду  в  семенах  и  фураже.
На  рубеже  1920/21  г.  от  сельчан  в  госбюджет  от  продразверстки
поступило  80  %,  что  в  2  раза  превышало  все  сельхозналоги  и  вы¬
платы  1913  г.  Неурожай  1921  г.  в  губернии  привел  к  голоду  766  тыс.
ставропольчан,  в  том  числе  140  тыс.  детей.  За  два  года  умерло
от  голода,  болезней  около  50  000  человек  и  примерно  100  000  ушли
в  наиболее  благополучные  районы21.
 О  том,  что  отчасти  продовольственная  политика  советской
власти  способствовала  масштабам  голода  крестьянского  населе¬
ния,  признавал  и  председатель  ВЦИК  М.  И.  Калинин.  По  его  оцен¬
ке,  в  неурожайном  1920  г.  в  Поволжье  и  в  других  регионах  страны
“продразверсточные  кампании  побуждали  крестьян  к  сокраще¬
нию  запасов  и  посевов.  Поэтому,  хотя  в  20-м  году  до  нового  не¬
урожая  21-го  года  и  не  развернулось  ярких  картин  голода,  но,
несомненно,  за  это  время  окончательно  иссякли  старые  запасы
хлеба,  где  бы  они  ни  были”22.
 Слова  Калинина  подтверждаются  и  статистикой  о  резком  со¬
кращении  посевных  площадей  к  1921  г.  в  районах,  наиболее  пост¬
радавших  при  засухе  и  охваченных  голодом,  как  одно  из  послед¬
ствий  проводимых  советским  государством  продразверсток.
Например,  в  Приуральском  регионе  посевы  уменьшились  к  уров¬
ню  1913  г.  на  38  %,  в  Средне-Волжском  —  на  36  %,  в  Нижне-Вол¬
жском  —  на  62  %23.
 Когда  осенью  1921  г.  стали  известны  чудовищные  масштабы
голода,  В.  И.  Ленин,  обращаясь  к  анализу  истоков  острейшего
политического  кризиса  в  Советской  России,  вынужден  был  при¬
знать  отчасти  вину  за  разыгравшуюся  трагедию  на  марксистскую
экономическую  политику  правящей  партии  по  отношению  к  кре¬
стьянству  и  назвал  ее  ошибочной.  “Мы  сделали  ту  ошибку,  —
констатировал  лидер  большевиков,  —  что  решили  произвести  не¬
посредственный  переход  к  коммунистическому  производству
и  распределению.  Мы  решили,  что  крестьяне  по  разверстке  да¬
дут  нужное  нам  количество  хлеба,  а  мы  разверстаем  его  по  заво¬
дам  и  фабрикам,  и  выйдет  у  нас  коммунистическое  производ¬
ство  и  распределение”.  На  практике  такая  политика  в  деревне,
по  Ленину,  привела  к  полнейшему  провалу.  “На  экономическом
фронте  попыткой  перехода  к  коммунизму,  —  отмечал  он,  —  мы
к  весне  1921  г.  потерпели  поражение  более  серьезное,  чем  какое
бы  то  ни  было  поражение,  нанесенное  нам  Колчаком,  Деники¬
 11

ным  или  Пилсудским,  поражение,  гораздо  более  серьезное,  го¬
раздо  более  существенное  и  опасное  Разверстка  в  деревне,  этот
непосредственный  коммунистический  подход  к  задачам  строи¬
тельства  в  городе,  мешала  подъему  производительных  сил  и  ока¬
залась  основной  причиной  глубокого  экономического  и  полити¬
ческого  кризиса,  на  который  мы  наткнулись  весной  1921  года.
Вот  почему  потребовалось  то,  что,  с  точки  зрения  нашей  ли¬
нии,  нашей  политики  нельзя  назвать  ни  чем  иным,  как  силь¬
нейшим  поражением  и  отступлением”24.
 По  нашему  мнению,  переосмысление  коммунистической  по¬
литики  Лениным,  проводимой  большевиками  в  1920  —  начале
1921  гг.,  свидетельствовало  о  признании  им  того,  что  переход
к  нэпу  был  запоздалым,  а,  следовательно,  замену  продразверст¬
ки  продналогом  надо  было  осуществить  раньше,  хотя  глава  Со¬
ветского  правительства  об  этом  прямо  и  не  говорил.  Ленин,  по-
видимому,  не  хотел  брать  на  себя  лично  какую  бы  то  ни  было
ответственность  за  массовый  голод  в  стране.  Думается,  если  бы
годом  раньше  Ленин  и  его  ближайшее  окружение  отказались  от
дискредитировавшей  себя  марксистской  коммунистической  по¬
литики  в  деревне,  заменили  бы  продразверстку  налогом  и  дали
больше  экономической  свободы  крестьянам,  то  последствия  го¬
лода  удалось  бы  смягчить,  заметно  ограничить  его  масштабы
и  жертвы.
 О  том,  что  переход  к  новой  экономической  политике  оказал¬
ся  запоздалым,  признавал  и  И.  В.  Сталин.  В  январе  1924  г.  в  полеми¬
ке  с  Е.  А.  Преображенским  он  констатировал:  “Разве  мы  не  опоз¬
дали  с  отменой  продразверстки?  Разве  не  понадобились  такие
факты,  как  Кронштадт  и  Тамбов,  для  того,  чтобы  мы  поняли,
что  жить  дальше  в  условиях  военного  коммунизма  невозможно?
Разве  сам  Ильич  не  признавал,  что  мы  на  этом  фронте  потерпели
более  серьезное  поражение,  чем  любое  поражение  на  фронтах
Деникина  и  Колчака”25.
 Вопрос  о  запоздалом  переходе  к  нэпу  долгое  время  не  рас¬
сматривался  в  советской  исторической  литературе,  поскольку
в  ней  бытовала  общепринятая  точка  зрения,  согласно  которой
В.  И.  Ленин  разработал  основные  принципы  нэпа,  а  переход
к  новой  политике  был  осуществлен  своевременно.  В  свете  нынеш¬
него  исторического  знания  такое  мнение  нельзя  считать  обосно¬
ванным.  В  некоторых  публикациях  новейшего  периода  высказыва¬
лось  резонное  суждение  о  запоздалом  переходе  к  нэпу.  Например,
известный  историк  П.  В.  Волобуев  указывал  в  1990  г.,  что  Ленин
“на  полгода-год  промедлил  с  отказом  от  продразверстки  и  пере¬
 12

ходом  к  продналогу”26.  Правда,  Волобуев  не  уточнил,  во  что  же
обошлось  нашему  народу  промедление  на  год  с  отменой  продраз¬
верстки,  в  том  числе  по  вине  В.  И.  Ленина.  Последний  как  после¬
довательный  сторонник  ортодоксального  марксистского  учения
вместе  со  своими  ближайшими  единомышленниками  пытался
в  разоренной  отсталой  крестьянской  России  и  в  1920  г.  воплотить
в  жизнь  коммунистические  идеи,  в  том  числе  и  при  помощи  прод¬
разверстки,  хотя  среди  некоторых  его  соратников  в  тот  период
времени  предлагались  и  более  реалистические  предложения  об  из¬
менении  политики,  включая  и  замену  продразверстки  налогом,
но  отвергнутые  Лениным.
 Одним  из  первых,  кто  в  большевистском  руководстве  выска¬
зал  мнение  относительно  частичной  отмены  разверстки,  являлся
член  президиума  ВСНХ  Ю.  Ларин.  Вот  что  он  писал  в  1925  г.:
“Я  предложил  упразднить  разверстку,  установить  натурналог  в  два
раза  ниже  разверстки,  а  все  остальное  получаем  от  крестьян  пу¬
тем  свободного  обмена.  Это  предложение  было  принято  в  1920  г.
Всероссийским  совещанием  Совнархозов  с  участием  представи¬
телей  профсоюзов,  но  не  получило  сразу  осуществления,  решено
было  даже  не  печатать  его,  чтобы  не  смущать  умы...  Что  понадо¬
бился  в  1921  г.  гром  кронштадтских  пушек  для  разъяснения  им
необходимости  вступления  на  этот  путь”27.
 В  феврале  1990  г.  историк  С.  Павлюченков  опубликовал  мате¬
риалы,  подтверждающие  отчасти  позицию  Ю.  Ларина  на  этот  счет28.
В  январе  1920  г.  Ларин  и  другие  ответственные  работники  ВСНХ
действительно  предложили  тезисы  “О  финансовой  политике”,
одобренные  затем  III  Всероссийским  съездом  совета  народного
хозяйства,  в  которых  рекомендовалось  одну  часть  продовольствен¬
ных  излишков  и  сырья  для  промышленности  брать  у  крестьян
в  принудительном  порядке,  а  другую  —  получать  путем  натуроб-
мена.  Ознакомившись  с  этими  тезисами,  В.  И.  Ленин,  веря  еще
в  коммунистическую  политику,  отвечал  секретарю  ЦК  РКП(б)
Н.  И.  Крестинскому,  от  которого  и  получил  данную  информацию:
“Запретить  Ларину  прожектерствовать.  Рыкову  сделать  предосте¬
режение:  укротите  Ларина,  а  то  Вам  влетит”.  23  января  1920  г.
Политбюро  ЦК  РКП(б)  на  своем  заседании  отклонило  саму  идею,
сформулированную  в  тезисах  ответственными  работниками  ВСНХ
во  главе  с  Лариным  о  замене  разверстки  натуральным  налогом:
“Отвергнуть  предложение  и  искать  выход  из  тяжелого  экономи¬
ческого  положения  рабочих  исключительно  в  развитии  заготовок
по  обязательной  разверстке,  запретить  кому-либо  из  членов  Пре¬
зидиума  ВСНХ  и  ответственным  партийным  работникам  публич-
 13

но  поднимать  вопрос  о  повышении  тарифов  без  предварительной
санкции,  Ларина  исключить  из  членов  Президиума  ВСНХ”29.  Дан¬
ное  решение  Политбюро  ЦК  РКП(б)  было  ошибочным  и  свиде¬
тельствовало  о  том,  что  ленинское  руководство  продолжало  жить
в  мире  иллюзий,  обрекая  многих  россиян  на  страдания  и  лише¬
ния.  В  1920  г.  оно  следовало  разрушительным  курсом,  расширяя
политику  военного  коммунизма  и  тем  самым  усугубляло  хозяй¬
ственный,  социально-политический  кризис  в  стране,  порождая
и  массовые  антибольшевистские  крестьянские  восстания  в  1920  —
начале  1921  гг. 	i
 Не  нашло  поддержки  со  стороны  Ленина  и  его  ближайшего
окружения  и  предложение,  сделанное  в  феврале  1920  г.  Л.  Д.  Троц¬
ким,  по  поводу  отмены  разверстки.  Полемизируя  на  X  съезде
РКП(б)  с  Г.  Е.  Зиновьевым,  Троцкий  говорил:  “Год  тому  назад,
перед  IX  съездом  партии,  после  того  как  мне  пришлось  порабо¬
тать  около  полутора  месяцев  на  Урале,  где  я  ближе  стал  ко  всем
практическим  вопросам  советского  хозяйственного  строитель¬
ства  и  многому  научился  от  местных  работников,  —  я  внес
в  ЦК,  в  феврале  прошлого  года  письменное  предложение,  кото¬
рое  я  могу  всем  членам  съезда  раздать,  которое  почти  буква
в  букву  совпадало  с  тем  предложением  о  замене  разверстки  про¬
довольственным  налогом,  которое  вы  теперь  будете  обсуждать
и  принимать.  Я  был  обвинен  во  фритредерстве,  в  стремлении
к  свободе  торговли  —  и  получил  4  голоса  в  Центральном  Коми¬
тете.  Я  доказывал,  что,  как  наша  продовольственная  политика
развертывается  на  основе  мелкобуржуазного  хозяйства,  необхо¬
димо  создать  в  этой  области  стимул,  стремление  к  улучшению
крестьянского  хозяйства,  что  может  быть  сделано  —  при  сохра¬
нении  диктатуры  рабочего  класса  —  путем  уступок  экономичес¬
кого  характера.  К  этому  пришли  через  год.  Я  не  отчаивался  тогда,
я  был  уверен,  что  мы  придем  к  этому.  Но  боюсь  все  же,  что  мы
своим  промедлением  удвоили  и  утроили  нынешние  затрудне¬
ния”30.  Впоследствии  Троцкий  возвращался  неоднократно  к  это¬
му  вопросу,  считая  свои  предложения  начала  1920  г.  мероприя¬
тиями  “нэповского”  характера”31.
 В  1989  г.  были  опубликованы  дополнительные  материалы,  про¬
ливающие  свет  на  содержание  предложений  Троцкого,  который
действительно  в  своей  записке  в  ЦК  РКП(б)  рекомендовал  изме¬
нить  политику  по  отношению  к  крестьянству,  так  как  “разверст¬
ка,  построенная  на  изъятии  всех  излишков  крестьянского  труда,
подрывает  не  только  сельское  хозяйство,  но  и  грозит  окончатель¬
но  разрушить  всю  хозяйственную  жизнь  страны”.
 14

В  целях  борьбы  с  экономической  разрухой  он  предлагал  два
метода.  1.  “Заменять  разверстку  процентным  натуральным  нало¬
гом  и  снабжать  крестьян  промышленными  продуктами  не  по  клас¬
совому  принципу,  а  в  соответствии  со  сданным  количеством  зер¬
на.  2.  Дополнить  принудительную  разверстку  по  ссыпке  хлеба
принудительными  мерами  по  запашке  и  вообще  обработке  земли,
а  также  широко  развивать  тенденцию  коллективизации  сельского
хозяйства”32.
 Соглашаясь  с  высказанным  замечанием  Троцкого  на  X  съезде
РКП(б)  о  промедлении  перехода  к  нэпу,  идею  которого  он  сфор¬
мулировал  в  феврале  1920  г.,  все  же,  как  видно  из  содержания
его  предложений,  нельзя  принимать  за  чистую  монету  слова  Троц¬
кого  о  том,  будто  они  “почти  буква  в  букву  совпадают”  с  изло¬
женными  им  в  записке  рекомендациями  с  решениями  X  съезда.
Предложения  Троцкого  носили  противоречивый  характер.  С  од¬
ной  стороны,  он  отстаивал  замену  разверстки  налогом,  но  лишь
в  некоторых  регионах  Советской  России,  а  в  других  предлагал
продолжать  старую  коммунистическую  политику,  принудительно
изымать  излишки  продуктов  у  крестьян  и  форсировать  коллекти¬
визацию  сельского  хозяйства.  Отсюда  и  та  легкость,  с  которой  он
отказался  от  своих  тезисов  и  продолжал  действовать  в  духе  воен¬
ного  коммунизма  на  протяжении  1920  г.,  осуществляя  политику
милитаризации  труда.  В  то  же  время  Троцкий  оказался  совершен¬
но  прав,  когда  говорил,  что  промедление  с  упразднением  развер¬
стки  значительно  усилило  трудности  в  экономической  и  полити¬
ческой  жизни  Советской  России.  То  же  самое  повторил  на  X  съезде
и  Л.  С.  Сосновский,  назвав  запоздалым  курс  на  изменения  в  про¬
довольственной  политике  государства,  принятие  которого  в  1920  г.
было  бы  более  действенным.  Имея  в  виду  тезисы  Троцкого,  он
отмечал:  “И  надо  сказать,  что  кое-кто  именно  в  прошлом  году,
перед  партийным  съездом,  предлагал  это  и  обращал  внимание  на
необходимость  такого  шага”33.
 Промедление  с  радикальным  изменением  экономической
политики  тогдашним  политическим  руководством  Советской  Рос¬
сии  на  один  год  обострило  не  только  политический  и  хозяйствен¬
ный  кризис,  но  и  обернулось  многочисленными  человеческими
жертвами.  Продолжение  централизованных  продразверсток
в  1920  г.,  размеры  которых  увеличились  почти  на  1/3  к  уровню
1919  г.34,  и  репрессивные  методы  сбора  хлеба  вызвали  резкое  не¬
довольство  крестьян.  Оно  выразилось  в  массовых  вооруженных  вы¬
ступлениях  в  различных  регионах  России,  под  давлением  которых
большевистское  руководство  вынуждено  было  радикально  изме¬
 15

нить  военно-коммунистическую  политику  в  деревне,  пойти  на¬
встречу  требованиям  сельчан  и  провозгласить  на  X  съезде  замену
разверстки  натуральным  налогом.
 Возлагая  часть  вины  за  массовый  голод  в  стране  в  1921—
1922  гг.  на  экономическую  политику'Советского  правительства
во  главе  с  В.  И.  Лениным,  мы  тем  не  менее  должны  указать  и  на
большую  работу,  проделанную  политическим  руководством  по
ликвидации  последствий  голода.  В  этих  целях  еще  в  июне  1921  г.
оперативно  была  создана  Центральная  комиссия  во  главе
с  М.  И.  Калининым.  Такие  же  комиссии  работали  и  на  местах.
В  оказании  той  или  иной  помощи  голодающему  населению  уча¬
ствовали  все  государственные  и  общественные  организации
и  около  80  %  всего  взрослого  населения  Советской  России.
У  церкви  власти  изъяли  22  пуда  золота,  примерно  24  тыс.  пудов
серебра,  14  пудов  жемчуга,  десятки  тысяч  алмазов,  бриллиан¬
тов,  и  на  вырученные  от  продажи  этих  ценностей  деньги  госу¬
дарство  закупило  за  границей  продовольствие,  медикаменты  для
голодающих  жителей35.
 Если  запоздалый  переход  к  нэпу  стимулировал  масштабы  го¬
лода,  то  замена  разверстки  натуральным  налогом  в  марте  1921  г.,
наоборот,  содействовала  его  постепенной  ликвидации.  Несмотря
на  огромные  трудности,  в  1921  г.  в  урожайных  губерниях  удалось
собрать  233  млн.  пудов  хлебофуража36  и  тем  самым  в  пострадавшие
от  засухи  регионы  направили  хотя  бы  минимум  продовольствия
и  семян.  Так,  в  1921—1922  гг.  голодающие  губернии  получили  на
питание  85  733,322  пуда  зерна  в  ржаных  единицах  и  53  353,402  пуда
для  посева  озимых  и  яровых  культур.  Кроме  зерна,  государство  вы¬
деляло  пострадавшему  населению  овощи,  картофель,  одежду,  обувь,
сельскохозяйственный  инвентарь,  рабочий  скот  и  деньги  на  сумму
7  297  584  руб.37  В  районах  бедствия  было  организовано  обществен¬
ное  питание  на  3  250  000  человек.  Власти  на  это  выделили  около
22  млн.  пудов  продовольствия38.
 В  связи  с  острой  нехваткой  продуктов  в  стране  государство
закупило  166  млн.  пудов  хлеба  за  границей  в  1922  г.,  из  них
на  семена  и  питание  населению  приходилось  60  %  всего  импор¬
та39.  В  1921—1922  гг.  государство  израсходовало  всего  на  борьбу
с  голодом  156  млн.  руб.  золотом,  а  если  учесть  сумму  сниженного
с  крестьян  налога  в  неурожайных  губерниях,  то  в  итоге  голодаю¬
щие  получили  160  млн.  пудов  хлеба40,  но  его  все  равно  не  хватало,
ибо  дефицит  в  бедствующих  районах  исчислялся  как  минимум
в  180  млн.  пудов41.  Определенный  вклад  в  борьбу  с  последствиями
голода  внесли  профсоюзы  и  другие  общественные  организации  стра¬
 16

ны,  собравшие  пожертвований  деньгами  на  сумму  11  547  000  руб.
и  продуктов  питания  —  10  642,818  пудов42.
 Рассматривая  вопрос  о  ликвидации  голода  в  Советской  Рос¬
сии  в  начале  нэпа,  нельзя  не  сказать  и  о  большой  благотворитель¬
ной,  гуманитарной  помощи,  поступающей  из-за  рубежа.  Траге¬
дия  в  России  нашла  искреннее  сочувствие  и  горячую  поддержку
со  стороны  народов  и  различных  общественных  организаций  за¬
рубежных  стран,  которые  внесли  весомую  лепту  в  борьбу  с  голо¬
дом.  Вся  помощь  из-за  границы  составляла  34  421  000  пудов  про¬
довольствия,  причем  основная  доля  падала  на  благотворительную
Американскую  Администрацию  помощи  (АРА)  под  руководством
министра  торговли  Герберта  Гувера,  которая  работала  в  РСФСР
с  октября  1921  по  июнь  1923  г.
 Она  собрала  45  млн.  долларов,  из  них  20  млн.  предоставило
американское  правительство,  а  остальные  средства  пожертвовали
частные  лица  и  организации.  АРА  предоставила  голодающему  на¬
селению  28  763  770  пуд.  продовольствия.  Им  питалось  10  387  688  че¬
ловек,  из  них  около  3  млн.  детей43.  Например,  в  Вятской  губернии
АРА  открыла  столовые  для  239  877  человек;  в  области  Немецкой
коммуны  она  кормила  112  450  граждан;  в  Саратовской  губернии  —
250  000  детей;  в  Царицынской  губернии  —  30  000  детей,  в  Актю-
бинской  —  245  000;  в  Челябинской  —  147  129;  в  Осинском  и  Со¬
ликамском  уездах  Пермской  губернии  АРА  отпустила  36  тыс.  дет¬
ских  пайков44.  Если  в  самом  начале  своей  благотворительной
деятельности  в  Советской  России  эта  организация  предоставляла
в  открытых  ею  столовых  бесплатно  дополнительно  питание  1  тыс.
детей,  то  в  1922  г.  количество  детских  пайков  увеличилось  до
5  млн.  За  все  время  работы  АРА  в  37  губерниях  выдала
1  019  169  539  детских  и  795  765  480  взрослых  порций  с  высокой  ка¬
лорийностью.  В  паек  входили  сахар,  какао,  молоко,  мука,  бобы,
рис.  Кроме  продовольственной  помощи,  АРА  предоставляла  го¬
лодающему  населению  обувь,  одежду,  ткани.  Так,  она  выделила
нуждающимся  гражданам  602  292  пар  обуви,  1  929  805  м  мануфак¬
туры,  250000  чулок,  79  271  060  м  ниток  и  т.  д.  Ею  оказывалась
и  медицинская  помощь  российскому  населению.  Медикаменты
и  госпитальные  принадлежности  получали  14  тыс.  различных  уч¬
реждений  (детские  дома,  госпитали,  школы  и  др.).  За  время  своей
деятельности  в  РСФСР  АРА  израсходовала  136  687  761  золотых
рублей45  и  внесла  огромный  вклад  в  борьбу  с  голодом.  Ее  деятель¬
ность  под  руководством  Гувера  была  высоко  оценена  тогдашним
советским  руководством,  в  том  числе  М.  И.  Калининым  в  1922  г.46
Однако  в  дальнейшем  работа  этой  американской  организации
 2  Зак.  316
 17

в  советской  литературе  не  получила  объективной  оценки.  Хотя  ее
помощь  голодающим  не  шла  ни  в  какое  сравнение  с  другими  зару¬
бежными  организациями,  на  долю  которых  приходилось  лишь  около
6  млн.  пудов  продовольствия,  за  счет  него  питалось  примерно
2  млн.  человек47.  Из  других  заграничных  организаций,  предоставля¬
ющих  большую  гуманитарную  помощь  голодающему  населению  Рос¬
сии,  особо  следует  отметить  организацию,  возглавляемую  Ф.  Нан¬
сеном.  Она  собрала  за  границей  4  709  000  пудов  продуктов.  Ими
питалось  около  1,5  млн.  голодающих48.
 С  чувством  глубокой  благодарности  россияне  воспринимали
заметную  благотворительную  помощь  из-за  рубежа.  Однако  она
все  же,  как  и  чрезвычайные  меры  Советского  правительства,  не
смогла  полностью  обеспечить  продовольствием  всех  остронужда-
ющихся  в  этот  тяжелейший  час  испытаний  нашего  народа.  К  тому
же  на  эффективной  борьбе  с  последствиями  голода  сказались  об¬
щая  разруха  в  стране,  расстройство  работы  транспорта.  Поэтому
продовольственная  помощь  в  некоторые  районы  страны  поступа¬
ла  не  своевременно,  с  большим  опозданием.  Например,  в  Крым,
на  Украину  она  пришла  в  голодающие  губернии  с  задержкой,
в  самый  разгар  голода,  когда  от  него  умирали  тысячи  людей,
а  другие  тысячи  —  стояли  в  очереди,  дожидаясь  смертного  часа49.
В  пострадавших  от  засухи  районах  умирали  сотни  тысяч  людей
от  голода,  эпидемий  и  болезней.
 Думается,  что  точную  цифру  жертв  голода  1921—1922  гг.,
в  том  числе  и  среди  крестьянского  населения,  вряд  ли  когда-ни¬
будь  удастся  установить.  Однако  по  количеству  погибших  в  от¬
дельных  районах  можно  представить  приблизительно  число  умер¬
ших  в  стране.  Так,  в  Чувашской  республике  к  апрелю  1922  г.
от  голода  погибло  70  000  человек;  в  деревне  Токмак  Феодосий¬
ского  округа  в  Крыму  из  500  жителей  скончались  256;  в  Петров¬
ском  уезде  Саратовской  губернии  смертность  в  сутки  достигала
300  человек;  в  Вятской  губернии  из  зарегистрированных  432  000  го¬
лодающих  умерло  50  %;  в  Уфимской  губернии  в  ряде  уездов  из
95  %  голодающего  населения  смертность  составляла  30  %.  В  апреле
1922  г.  в  Башкирской  республике  было  отмечено  7545  случаев  го¬
лодной  смерти.  К  июню  1922  г.  в  Серпуховском  районе  Марий¬
ской  области  от  голода  умерли  5326  человек;  в  Осинском  уезде
Пермской  губернии  ежедневно  погибали  200  жителей.  В  5  кантонах
Татарской  республики  только  за  одну  неделю  декабря  1921  г.
от  голода  и  разного  рода  эпидемий  скончались  5326  человек50.
В  этой  республике,  пожалуй,  наблюдалась  самая  высокая  смерт¬
ность  среди  голодающего  населения  и  особенно  среди  детей.
 18

По  сообщениям  ГПУ,  в  Татарской  республике  было  500  тыс.  неза¬
хороненных  трупов51.  Как  уже  отмечалось,  в  Ставропольской  гу¬
бернии  число  жертв  голода  достигало  50  000  человек.
 Вышеназванные  цифры  дают  лишь  некоторое  представление
о  количестве  жертв  голода  частично  в  отдельных  районах  РСФСР.
Общее  их  количество  в  масштабах  всей  страны,  которое  приво¬
дится  в  исторической  литературе,  резко  колеблется.  Так,  в  совет¬
ский  период  указывалось,  что  от  голода  в  1921—1922  гг.  умер  один
миллион  человек52.  На  наш  взгляд,  эту  цифру  вряд  ли  можно  счи¬
тать  достоверной,  думается,  она  занижена  на  порядок.  В  новей¬
шей  литературе  называются  иные  данные  о  жертвах  голода.  На¬
пример,  в  1990  г.  историк  В.  П.  Данилов,  ссылаясь  на  управляющего
ЦСУ  20-х  годов  П.  Попова,  отмечал,  что  в  1921—1922  гг.  погибли
главным  образом  от  голодной  смерти  5,2  млн.  человек53.  Эта  цифра
называлась  и  другими  авторами54.  Однако  в  последнее  время  в  ис¬
торической  литературе  встречается  и  иная  статистика,  где  утвер¬
ждается,  что,  по  реалистическим  подсчетам,  от  голода  погибли
от  1,5  до  2  млн.  человек55,  тогда  как  в  других  публикациях  говорит¬
ся:  убыль  населения  республики  от  голода  составила,  по  некото¬
рым  оценкам,  8  млн.  человек56.
 А  теперь  обратимся  к  оценке  современников,  свидетелей  той
страшной  трагедии,  разразившейся  на  российской  земле,  как  они
определяли  количество  жертв  голода  в  1921—1922  гг.,  указанных
в  том  числе  и  в  официальных  документах.  Так,  в  обращении  ВЦИК
о  ликвидации  Центральной  комиссии  помощи  голодающим  от¬
мечалось,  что  зимой  и  весной  1922  г.  голодали  более  22  млн.  чело¬
век,  или  свыше  1/5  населения  республики;  в  результате  принятых
чрезвычайных  мер  удалось  накормить  свыше  14  млн.  и  спасти  их  от
голодной  смерти57.  Из  вышеприведенных  данных  путем  простого
арифметического  действия  нетрудно  установить,  что  жертвами
голода  1921—1922  гг.  могли  стать  примерно  8  млн.  человек.  Особен¬
но  была  велика  смертность  среди  детей,  о  чем  нам  снова  говорят
официальные  отчеты  того  черного  и  трагического  времени.
 В  охваченных  бедствием  регионах  насчитывалось  10,5  млн.  де¬
тей,  из  которых  7,5  млн.  голодали,  не  считая  районов  Украины.
“Можно  без  преувеличения  сказать,  что  30  %  детского  населения
Поволжья  и  Крыма  вычеркнуто  голодом  и  эпидемиями  из  спис¬
ков  живых”58.  Примерно  такие  же  данные  приводятся  и  в  другом
официальном  отчете.  В  нем  сообщается  о  том,  что,  хотя  в  период
борьбы  с  голодом  и  был  провозглашен  лозунг  “первая  помощь
детям”,  но  он  не  везде  срабатывал,  ибо  всех  нуждающихся  детей
не  удалось  обеспечить  продуктами  питания.  Только  по  19  губерни¬
 2*
 19

ям  голодали  7  156  000  детей,  а  помощь  получали  от  всех  организа¬
ций  и  учреждений  всего  лишь  4  871  553.  Отсюда  следует,  что  при¬
близительно  2,3  млн.  детей  остались  без  какой  бы  то  ни  было  по¬
мощи59,  по  сути  дела  они  были  обречены  на  смерть.  А  если  сюда
еще  прибавить  количество  детей,  умерших  от  голода  на  Украине,
куда  продовольствие,  как  уже  говорилось,  поступало  с  большим
опозданием,  в  самый  разгар  голода,  то  можно  предположить,  что
около  2,5—3  млн.  детей  стали  жертвами  голода.  По  нашему  мне¬
нию,  общее  число  погибших  от  голода  равнялось  примерно  5  млн.
человек,  из  них  приблизительно  половину  составляли  дети,  хотя
эти  цифры  нуждаются  еще  в  дополнительном  обосновании.  А  если
к  этим  скорбным  потрясающим  данным  добавить  еще  и  жертвы
непосредственно  гражданской  войны,  количество  которых,  по
разным  оценкам,  колеблется  от  7  до  12  млн.  человек60,  то  общее
число  погибших  россиян  может  достигнуть  приблизительно  15  млн.
человек,  из  них,  по-видимому,  около  12  млн.  составляли  кресть¬
яне.  С  учетом  колоссального  материального  ущерба,  нанесенного
стране,  с  появлением  миллионов  калек,  детей-сирот  и  вдов  мож¬
но  говорить  о  чрезмерно  высочайшей  цене,  которую  заплатили
граждане  России  за  революции  и  контрреволюции,  социальные
потрясения  и  чудовищные  эксперименты,  осуществленные  в  1917—
1921  гг.  По  нашему  мнению,  вина  за  них  в  той  или  иной  степени
ложилась  на  царское,  Временное  и  Советское  правительства,  на
российский  генералитет,  правящие  круги  западных  стран,  развя¬
завших  интервенцию,  на  лидеров  всех  политических  партий  Рос¬
сии.  Хотя  наибольшую  ответственность  за  трагические  события  той
исторической  эпохи  несло  руководство  большевистской  партии
во  главе  с  В.  И.  Лениным.
 Земельная  неустроенность  крестьян
и  пути  ее  ликвидации
 Запутанность  крестьянского  землепользования
 Важное  значение  для  ликвидации  последствий  голода  и  глу¬
бочайшего  хозяйственного  кризиса  в  деревне,  безусловно,  имела
замена  разверстки  натуральным  налогом.  Эта  мера  создавала  бла¬
гоприятные  условия  для  восстановления  производительных  сил
в  крестьянских  хозяйствах,  поскольку  у  них  после  сдачи  государ¬
ству  определенного  количества  продуктов  появилась  экономичес¬
кая  заинтересованность  в  увеличении  сельскохозяйственного  про¬
изводства,  в  реализации  на  рынке  излишков  продовольствия.  В  то
 20

же  время  нельзя  рассматривать  нэп  таким  образом,  будто  он  да¬
вал  полную  свободу  экономической  самостоятельности  крестья¬
нину,  ибо  сохранялась  регулирующая  и  контролирующая  роль  над
ним  со  стороны  государства.  И  в  период  нэпа  его  административ¬
ное  вмешательство  в  хозяйственную  жизнь  сельчан  продолжалось,
но  в  ограниченной,  в  более  мягкой  форме  по  сравнению  с  воен¬
но-коммунистическими  методами  эпохи  Гражданской  войны.
Именно  двойственность,  противоречивость  концепции  нэпа,  ког¬
да,  с  одной  стороны,  допускалось  наличие  элементов  рыночных
отношений,  относительной  экономической  самостоятельности
крестьян,  а  с  другой,  —  контроль  над  ними,  в  конечном  итоге
и  привела  к  его  ликвидации  и  полной  победе  командно-админи¬
стративной  системы.
 И  тем  не  менее,  несмотря  на  ограниченность  товарно-денеж¬
ных,  рыночных  отношений,  в  стране  крестьянские  хозяйства,
получив  определенный  материальный  стимул,  толчок,  постепен¬
но  стали  возрождаться,  расширять  посевные  площади,  увеличи¬
вать  поголовье  скота,  производство  валовой  продукции.  В  свою
очередь  и  государство,  испытывая  большие  потребности  в  продо¬
вольствии  и  сырье  для  восстанавливающейся  промышленности,
на  первых  порах  старалось  оказывать  посильную  экономическую
помощь  сельчанам,  в  том  числе  в  виде  семенных  ссуд,  сельскохо¬
зяйственного  кредита,  в  проведении  землеустроительных  работ,
в  обеспечении  инвентарем.  Развернутая  программа  правительства
по  возрождению  крестьянских  хозяйств  была  представлена  в  Дек¬
рете  ВЦИК  и  СНК  РСФСР  от  21  декабря  1922  г.  “О  становлении
сельского  хозяйства  и  сельскохозяйственной  промышленности
и  об  организации  для  крестьянства  сельскохозяйственного  креди¬
та”61.  Хотя  содержание  данного  документа  во  многом  носило  дек¬
ларативный,  пропагандистский  характер  и  далеко  не  все,  что
в  нем  намечалось,  удалось  реализовать,  тем  не  менее  крестьяне
уже  в  1922/23  хозяйственном  году  получили  от  государственных
органов  33  млн.  пудов  семенной  ссуды  и  сельскохозяйственного
кредита  на  сумму  20  млн.  руб.  золотом62.
 Одно  из  направлений  государственной  поддержки  сельчан  —
это  улучшение  их  землепользования,  проведение  землеустроитель¬
ных  работ  в  деревне.  Согласно  Земельному  кодексу  РСФСР  1922  г.,
крестьянин  мог  осуществлять  право  на  землю  самостоятельно,
выделяясь  на  хутор,  отруб,  или  жить  в  составе  земельного  обще¬
ства.  Последнее  являлось  территориальным  объединением  кресть¬
янских  хозяйств,  непосредственно  управляло  землепользованием
и  регулированием  всех  поземельных  отношений  своих  членов
 21

общества.  Они  выбирали  по  своему  усмотрению  форму  землеполь¬
зования,  решали  вопросы  о  распределении  земли  между  ними,
о  проведении  землеустроительных  работ.  Высшим  распорядитель¬
ным  органом  земельного  общества  был  сельский  сход  его  членов,
достигших  18  лет  и  старше.  Из  них  сход  выбирал  уполномоченных
по  земельным  делам,  в  обязанность  которых  входило  рассмотре¬
ние  текущих  вопросов,  защита  интересов  членов  общества  в  зе¬
мельно-судебных  комиссиях  и  в  других  делах.  При  этом  решения
схода,  если  они  не  противоречили  законам  российским,  никто
не  имел  права  отменять.
 В  условиях  нэпа  земельное  общество  было  формой  существо¬
вания  общины,  зафиксированной  законодательством.  Крестьянин,
являясь  членом  общества,  имел  право  на  часть  земли  из  его  кол¬
лективного  надела,  так  же  как  и  на  участок,  находившийся  в  со¬
вместном  пользовании  угодьями.  Наибольшая  часть  общинных  зе¬
мель,  примерно  80  %  сенокосных  и  пахотных,  передавалась  членам
общины,  а  другая  оставшаяся  часть  —  и  прежде  всего  лесные  уча¬
стки,  прогоны,  выгоны,  неудобная  земля  —  находились  в  общем
пользовании  членов  общества63.  В  то  же  время  земельные  наделы
членов  общества  не  были  постоянными,  навечно  за  ними  закреп¬
ленными.  Срабатывал  главный  принцип  общинного  землепользо¬
вания  —  каждый  член  общины  имел  право  на  равный  участок
земли  из  общего  надела.  Поэтому  регулярно  осуществлялись  пере¬
делы  земли  среди  общинников,  нередко  сопровождаемые  конф¬
ликтами  между  крестьянами.
 Однако  тяга  крестьян  к  “идеальному  равенству”  способство¬
вала  появлению  у  них  мельчайших  участков  пашни  в  различных
полях,  число  которых  могло  доходить  в  ряде  мест  и  до  десяти
и  более.  Общинное  землепользование,  унаследованное  от  дорево¬
люционного  периода,  с  регулярными  переделами  и  тяжбами  по¬
рождало  многополосицу,  чересполосицу,  дальноземелье,  тем  са¬
мым  тормозило  рост  производительных  сил  в  крестьянском
хозяйстве,  его  интенсификацию.  В  октябре  1924  г.  крестьянин
П.  Ерастов  из  деревни  Куприяново  Ликургской  волости  Буйского
уезда  Костромской  губернии  в  статье  в  “Крестьянскую  газету”
под  названием  “Закостенелый  паразит”  писал  на  этот  счет:  “Пред¬
ставьте  себе  крестьянский  полуторадушевой  надел,  который  име¬
ет  в  натуре  9  дес.,  из  них  3  дес.  на  долю  выгона  и  до  десятины  еще
есть  неудобной,  а  остальные  пять  с  половиной  и  до  6  дес.  под
пашней  и  покосом  и  что  же  на  долю  этого  полуторадушевого  на¬
дела  в  количестве  5,5  дес.  пахотных  и  укосных  полосок  насчитыва¬
ется  до  80,  а  иногда  и  более  штук.  Да  еще  в  поле  меж  их  тоже
 22

до  50  шт.  в  каждом,  а  в  трех  полях  и  150  шт.  Вот,  крестьянин,
какой  паразит  находится  в  вашем  хозяйстве  —  до  80  шт.  полосок
на  один  надел,  и  сколько  раз  за  лето  ты  побываешь  на  каждом  из
них?  Из  всего  этого  видно,  что  сколько  времени  и  работы  ты
убиваешь  зря,  без  всякой  пользы”.
 Причем  большая  чересполосица  обычно  характеризовала  кре¬
стьянское  землепользование  на  Севере  и  Северо-Западе,  тогда  как
в  Поволжье  и  Юго-Восточном  регионе  РСФСР  доминировало
дальноземелье,  где  примерно  88  %  участков  располагались  на  рас¬
стоянии  более  3  км,  а  33  %  —  свыше  10  км,  хотя  встречались  се¬
ления  с  отдаленностью  полей  от  усадьбы  до  нескольких  десятков
километров64.  К  тому  же  наличие  большого  количества  мелких
и  узких  полос  в  хозяйстве  вело  к  утрате  пашенной  земли.  Напри¬
мер,  в  середине  20-х  годов  в  Московской  губернии  из-за  межни¬
ков  между  полосками  пропадало  до  8  %  пашни,  а  в  ряде  районов
Северо-Запада  этот  процент  был  еще  выше65.  Общинное  земле¬
пользование  сковывало  производственную  инициативу  трудолю¬
бивого  предприимчивого  крестьянина,  тормозило  восстановление
производительных  сил  в  его  хозяйстве,  негативно  сказывалось  на
росте  сельскохозяйственной  продукции.
 Неупорядоченность,  запутанность  крестьянского  землеполь¬
зования  являлись,  главным  образом  следствием  периодических
переделов,  сопровождаемых,  с  одной  стороны,  зачастую  конф¬
ликтами,  скандалами,  а  с  другой  —  земля,  переходящая  во  вре¬
менное  пользование  члена  общины,  тщательно  им  не  обрабаты¬
валась,  не  удобрялась,  ибо  он  знал,  что  при  очередном  переделе
этот  надел  может  перейти  к  другому  хозяину.  От  этого  особенно
страдали  предприимчивые  трудолюбивые  сельчане  и  просили  ме¬
стные  органы  власти  навести  порядок  в  землепользовании.  Как
выразился  один  из  крестьян  Черемешенской  волости  Новосиль-
ского  уезда  Орловской  губернии  в  августе  1926  г.:  “Хорошо  бы
власть  уладила  с  землей,'  каждый  год  делим,  деремся,  гомоним,
а  навоза  не  вывозим.  Нужно  бы  нас  разделить  на  мелкие  обще¬
ства,  тогда  скоро  сговоримся”66.
 О  том,  как  шел  процесс  передела  общинной  земли  в  некото¬
рых  селениях,  нам  дает  представление  письмо  в  газету  “Беднота”
от  красноармейца  из  д.  Тяжино  Бронницкого  уезда  Московской
губернии  от  7  марта  1922  г.,  присутствовавшего  на  собрании  кре¬
стьян,  на  котором  обсуждался  “самый  злободневный”  вопрос
о  переделе  земли.  “Здание  школы  полно,  лица  у  всех  серьезные,
видно,  этот  вопрос  крепко  интересует  собравшихся  крестьян!  За¬
слушали  спокойно  инструкцию  Наркомзема,  тут  же  успели  ее  за¬
 23

быть.  И  принялись  решать  вопрос  по-своему.  Всем,  кто  живет  “на
стороне”,  земли  не  давать  вовсе,  ибо  у  нас  ее  мало  для  живущих
в  деревне.  Все,  кто  вошел  в  дом  при  женитьбе  из  чужой  дерев¬
ни,  —  пусть  идет  пахать  землю  в  свою  деревню.  А  как  же  жене-то
его,  раздается  голос  из  угла.  Она  может  пользоваться  здесь,  —
разъясняет  председатель.
 Дальше  начинают  перебирать  каждое  семейство  в  отдельнос¬
ти,  и  здесь  от  только  что  установленной  законности,  под  давле¬
нием  крикливых  кулачков  —  делают  некоторые  отступления.  Кре¬
стьянину  И.  Ф.  Макарову,  который  всю  жизнь  служит  и  живет  со
своей  семьей  в  Москве,  решили  земли  дать,  а  тем  крестьянам,
которые  живут  в  доме  жены  и  работают  на  земле,  —  надела  не
давать.  Где  же  законность  или  хотя  бы  здравый  смысл  —  понять
довольно  трудно.  Интересны  еще  и  такие  явления  в  названной
деревне.  Земля  делится  по  едокам,  значит,  чем  больше  едоков,
тем  больше  земли.  Несколько  оборотистых  мужичков  год  тому  назад
заявили,  что  они  скоро  женят  своих  сыновей  —  а  потому  дайте
земли  на  будущих  жен.  Мужички  все  почтенные,  почему  и  не  ува¬
жить  просьбу.  Вот  до  сих  пор  они  владеют  лишней  землей,  а  сыно¬
вья  все  еще  не  женились.  Одним  словом,  произвол  на  каждом
шагу”67.
 В  ходе  переделов  возникали  часто  споры  и  конфликты  за  луч¬
шие  участки  поля,  расположенные  ближе  к  усадьбе,  в  том  числе
между  бедными  и  зажиточными  крестьянами  в  различных  регионах
РСФСР.  Иногда  это  приобретало  и  форму  драк,  побоищ.  Особенно
если  речь  шла  о  неурегулированности  земельных  отношений  между
двумя  соседними  обществами  деревни.  Например,  в  мае  1923  г.
на  почве  земельного  передела  между  сельчанами  д.  Михалевки
и  д.  Соловени  Заболотской  волости  Ельнинского  уезда  Смоленской
губернии  произошла  драка,  в  ходе  которой  были  убиты  3  крестья¬
нина  д.  Соловени.  Убийцами  оказались  председатель  Совета  и  чле¬
ны  волисполкома,  которых  задержали  в  тот  же  день  и  посадили
в  сельскую  баню  под  охраной  понятых.  Однако  разъяренная  толпа
жителей  д.  Соловени  численностью  до  300  человек  учинила  само¬
суд  над  убийцами,  избила  охрану  кольями  и  подожгла  баню,  где
сгорели  двое  арестованных,  а  двум  удалось  скрыться.
 В  мае  1924  г.  в  Бежецком  уезде  Брянской  губернии  имели  мес¬
то  драки  и  убийства  крестьян  при  разделе  пашни  и  лугов.  В  этом
же  месяце  возник  конфликт  в  Горской  республике  между  земель¬
ными  комиссиями  станицы  Асиновской  Сунженского  округа
и  селения  Ачхой  Мартан  Чеченской  области.  В  ходе  перестрелки
оказались  убитыми  и  руководитель  Совета  станицы  Асиновской,
 24

а  с  Чеченской  стороны  погибли  5  человек.  Вооруженное  столкно¬
вение  произошло  во  время  переговоров  между  комиссиями  из-за
спорного  участка  земли68.
 Подобных  конфликтов  в  ходе  переделов  крестьянской  земли
встречалось  немало  в  годы  нэпа  в  РСФСР  в  различных  районах.
Поэтому  многие  сельчане  были  заинтересованы  экономически
в  проведении  землеустроительных  работ,  то  есть  в  осуществлении
направленных  на  упорядочение  старого  архаического  рутинного
общинного  землепользования  и  внутрихозяйственного  устройства.
Они  хотели  покончить  с  дальноземельем,  узкой  и  мелкой  черес¬
полосицей,  вести  постоянно  хозяйство  на  одном  наделе,  интен¬
сивно,  производительно,  тщательно  и  хорошо  обрабатывать  зем¬
лю,  не  боясь  того,  что  вложенный  труд  в  нее  в  будущем  перейдет
другому  хозяину.
 Вот  почему  среди  многих  крестьян  появилось  большое  стрем¬
ление,  тяга  к  переходу  к  новым  современным  формам  хозяй¬
ствования,  к  проведению  землеустроительных  работ.  Это  наме¬
рение  проявлялось  во  всех  регионах  РСФСР  и  приняло  массовый
характер  в  период  нэпа69.  Так,  в  докладной  записке  председателя
ОГПУ  Ф.  Э.  Дзержинского  в  Политбюро  ЦК  РКП(б)  в  июне  1924  г.
отмечалось,  что  в  настоящее  время  земельный  вопрос  в  деревне
играет  “все  большую  роль”,  бедняки  и  середняки,  лишившиеся
за  голодные  годы  части  земли,  стремятся  “к  внутриселенному  раз¬
межеванию  повсюду”,  где  для  этого  присутствуют  объективные
предпосылки70.  Например,  летом  1925  г.  Новгородский  губком
РКП(б)  констатировал:  у  крестьян  есть  большое  желание  улуч¬
шить  землепользование,  “сбежать  с  трехполки”,  особенно  в  Де¬
мянском  и  Старорусском  уездах.  Аналогичные  сообщения  посту¬
пали  в  декабре  того  же  года  из  Московской  губернии,  где  сельчане
проявляли  большое  желание  перейти  к  многопольному  севообо¬
роту,  а  в  ряде  волостей  “это  движение  охватило  почти  все  насе¬
ление”71.
 В  информационной  сводке  органов  ОГПУ  за  июнь-август  1926  г.
указывалось  о  тяге  крестьян  к  землеустройству,  об  их  желании
“избавиться  от  земельной  неразберихи  и  путаницы”,  а  также  пе¬
рейти  от  примитивной  трехпольной  системы  к  многопольному
севообороту  во  многих  регионах  РСФСР,  в  том  числе  на  Северо-
Западе,  Поволжье,  Сибири,  на  Дальнем  Востоке,  в  Центральных
губерниях.  Так,  в  Вятской  губернии  в  Омутинском  уезде  в  1924  г.
многопольный  севооборот  применяло  одно  селение  на  площади
114  десятин,  в  1925  г.  —  соответственно  11  и  707,  в  1926  г.—
25  селений  и  на  1308  десятинах.  Если  во  Владимирской  губернии
 25

в  1923  г.  с  многопольным  севооборотом  насчитывалось  232  селе¬
ния,  то  в  1925  г.  —  72072.
 О  массовом  стремлении  многих  крестьян  улучшить  свое  зем¬
лепользование,  вести  хозяйство  более  интенсивно,  продуктивно
говорило  и  количество  поступающих  заявок  на  проведение  зем¬
леустроительных  работ.  Так,  в  1925  г.  по  РСФСР  их  число  дости¬
гало  43  185,  а  в  1926  г.  —  48  480.  Однако  государственные  органы
оказались  не  готовыми  к  их  реализации,  проведению  в  полном
объеме  землеустроительных  работ.  Ибо  в  1925  г.  они  осуществили
только  40  %  всех  поступивших  к  ним  заявлений  от  крестьян,
а  в  1926  г.  —  48  %73.  В  1924—1926  гг.  в  РСФСР  землеустроительные
работы  проводились  на  площади  51  млн.  га74.  Причем  от  рутинно¬
го  землепользования  старались  избавиться  все  имущественные
группы  крестьянства,  усматривая  в  новых,  в  более  интенсивных
способах  обработки  земли  экономическую  выгоду.  Например,
в  1924/25  г.  в  Новгородской  губернии  среди  землеустроенных  хо¬
зяйств  насчитываясь  бедняков,  не  имеющих  лошадей  и  коро¬
вы,  —  15  %,  среди  середняков  —  79  %  и  среди  зажиточных  —  6  %75.
Обследование  210  тыс.  землеустроенных  хозяйств  18  губерний
в  РСФСР  за  1923/24  г.  показало,  что  заявки  от  зажиточных  сель¬
чан  составляли  23  %,  середняцких  —  47  %  и  бедняцких  —  46  %
от  всей  площади,  которая  находилась  в  пользовании  этих  эконо¬
мических  групп  крестьянства76.
 Крестьянские  хутора  и  отруба
 Одной  из  форм  улучшения  землепользования  крестьян  являлся
выход  из  общины  на  хутора  и  отруба  как  наиболее  интенсив¬
ный,  прогрессивный  способ  хозяйствования.  Тем  более,  что  для
этого  имелась  и  правовая  база,  поскольку  земельный  кодекс
РСФСР  1922  г.  предусматривал  многоукладный  характер  аграрно¬
го  сектора  экономики,  разрешал  крестьянину  выбирать  любую
форму  землепользования:  общинную,  хуторскую,  отрубную,  кол¬
хозно-совхозную.  Отрубной  тип  хозяйства  характеризовался  тем,
что  сельскохозяйственное  производство  велось  на  одном  отдель¬
ном  земельном  участке,  тогда  как  усадьба  с  инвентарем,  пост¬
ройками  по-прежнему  располагались  в  деревне.  При  хуторском
хозяйстве  ведение  сельскохозяйственного  производства  осуществ¬
лялось  на  обособленной  земельной  площади,  где  находились
и  усадьба  крестьянина,  семья,  дом,  постройки  для  содержания
скота.  Наиболее  трудолюбивые,  предприимчивые  и  передовые  сель¬
чане  по  своей  инициативе  в  условиях  относительной  экономиче¬
 26

ской  самостоятельности  первых  лет  нэпа  порывали  с  общинным
землепользованием  и  переселялись  на  хутора  и  отруба,  обзаводи¬
лись  единоличным  хозяйством  как  наиболее  экономически  вы¬
годным,  хотя  при  национализации  земли  крестьянин  и  не  являл¬
ся  собственником,  а  всего  лишь  землепользователем.  Тем  не  менее
стремление  к  выделу  из  общины  и  желание  обзавестись  обособ¬
ленным  хозяйством  предпринимательского  фермерского  типа  про¬
слеживалось  во  многих  регионах  РСФСР.  По  данным  профессора
П.  Н.  Першина,  в  советскую  эпоху  выдел  сельчан  из  общины
и  обустройство  их  на  хуторах  и  отрубах  охватили  20  губерний,
особенно  в  Северо-Западном  и  Центрально-Промышленном  ре¬
гионах77.
 На  наш  взгляд,  одним  из  побудительных  мотивов  выхода  кре¬
стьян  из  общины  и  обзаведения  их  единоличным  хозяйством  типа
отруба  или  хутора  явились  хорошие  производственные  показате¬
ли  старых  хуторов,  образованных  в  ходе  столыпинской  аграрной
реформы,  сохранившихся  и  выживших  в  годы  военного  лихоле¬
тья.  Они  показали  односельчанам  пример  положительного  хозяй¬
ствования  такого  выбора  формы  землепользования.  Например,
в  1924  г.  обследователи  Ястребинской  волости  Кингисеппского  уезда
Ленинградской  губернии  констатировали:  “Столыпинские  време¬
на  оставили  глубокий  след  у  крестьян”.  Поэтому  на  поставленный
вопрос:  “Какую  бы  форму  землепользования  вы  выбрали?”  из  них
34  %  высказались  за  отрубную,  30  %  —  хуторскую  и  36  %  —  об¬
щинную.  Такие  же  индивидуалистские  антиобщинные  настроения
доминировали  и  у  сельчан  Городецкой  волости  Лужского  уезда
этой  же  губернии,  большинство  из  них  предпочитали  хуторскую
и  отрубную  формы  хозяйствования.  В  ходе  опроса  120  домохозяев
волости  в  августе  1924  г.  78  из  них  поддержали  хутор,  30  —  отруб,
11  —  общину,  1  —  колхоз.  На  момент  опроса  жители  волости  по
формам  землепользования  распределялись  следующим  образом:
11  %  относились  к  хуторянам,  46  %  —  к  отрубникам,  16  %  владе¬
ли  узкими  полосами,  27  %  —  широкими.
 Еще  более  массовое  движение  —  за  создание  единоличных
хозяйств  по  типу  хуторов  и  отрубов  —  было  выявлено  у  крестьян
Советской  волости  Холмского  уезда  Псковской  губернии.  В  январе
1925  г.  во  время  подворного  обследования  волости  на  поставлен¬
ный  сельчанам  вопрос:  “Какая  форма  хозяйствования  для  них  более
выгодна”  —  82,5  %  крестьян  ответили,  что  лучше  хутор,  3  %  —
высказались  в  пользу  отруба,  14,5  %  —  предпочли  остаться  в  об¬
щине  и  только  1  %  поддержали  колхоз.  При  этом  в  данной  волос¬
ти  господствовало  единоличное,  участковое  землепользование.
 27

Из  5006  крестьянских  дворов  на  период  обследования  около  60  %
являлись  хуторянами  и  40  %  —  общинниками.
 Как  свидетельствуют  факты,  в  Северо-Западном  регионе,  куда
входили  Ленинградская,  Псковская,  Новгородская  и  Череповец¬
кая  губернии,  переселение  крестьян  на  отруба  и  хутора  действи¬
тельно  приняло  широкие  масштабы,  о  чем  неоднократно  говори¬
лось  в  официальных  партийных  и  советских  документах  того
периода.  Так,  в  ноябре  1923  г.  работники  Петроградской  рабоче-
крестьянской  инспекции  констатировали:  крестьяне  губернии  “по¬
всеместно  склоняются  переходить  к  хуторскому  хозяйству”,  а  до¬
роговизна  землеустроительных  работ  вынуждает  население  это
делать  “самочинным  порядком”78.  В  декабре  1924  г.  Новгородский
губком  РКП(б)  в  своем  отчете  о  работе  за  четвертый  квартал  года
указывал:  население  стремится  к  выделу  из  общины  на  хутора
и  отруба,  предпочитая  именно  данную  форму  землепользования.
В  июле  1925  г.  партийное  руководство  губернии  в  секретном  ин¬
формационном  письме,  отправленном  местным  работникам,  кон¬
статировало:  крестьяне  желают  порвать  с  общинными  отношени¬
ями,  стремятся  стать  самостоятельными  хозяевами.  Из  ряда
волостей  Боровичского,  Старорусского  уездов  сообщали:  в  по¬
следнее  время  начинает  усиливаться  тяга  главным  образом  к  отру¬
бам.  По  Ореховской  волости  Боровичского  уезда  отруба  и  хутора
составляли  24  %  всех  хозяйств,  и  эти  формы  землепользования
“пользуются  у  крестьян  особым  предпочтением”.  В  Подарской  во¬
лости  Старорусского  уезда  желание  выйти  на  отруба  тоже  сильно.
По  Подлоцской  волости  этого  уезда  наблюдался  рост  участкового
землепользования.  Так,  за  последний  год  было  землеустроено  на
отрубах  и  хуторах  8  %  хозяйств,  а  “сейчас  уже  подготавливается
отруб-хуторских  землеустройств  16,8  %”.  В  Белебелковской  волос¬
ти  1/3  хозяйств  была  на  хуторах  и  отрубах,  “и  это  как  раз  в  той
волости,  которая  в  общем  и  целом  экономически  слаба.  Но  вот
в  такой  волости,  как  Рядокская  Боровичского  уезда  отмечается
иное”.  2  июля  1925  г.  в  закрытом  письме  заместитель  секретаря
Новгородского  губкома  РКП(б)  констатировал  ту  же  самую  тен¬
денцию:  тягу  крестьян  во  многих  местах  к  отрубному  землеполь¬
зованию,  поскольку  эта  форма  ведения  хозяйства  пользовалась
среди  них  большой  популярностью79.
 Аналогичные  сообщения  поступали  и  от  партийных  руково¬
дителей  Псковской  губернии.  Например,  в  марте  1925  г.  Псков¬
ский  губком  РКП(б)  в  информационном  письме  признавал:  “Дан¬
ные  о  хозяйствах  с  участковым  землепользованием,  возникшим
за  последние  3  года,  показывают,  что  на  хутора  падает  63  %,  а  на
 28

отруба  —  37  %.  Приведенные  данные  подтверждают,  что  кресть¬
янство  и  после  революции  продолжало  тянуться  к  участковому
землепользованию  и  что  это  стремление  велико  среди  крестьян¬
ства  нашей  губернии”.  Руководители  партийной  организации  по
сути  дела  подтвердили  преемственность  между  аграрной  полити¬
кой  Столыпина,  которая,  по  их  мнению,  широко  применялась
в  губернии  путем  “насаждения  хуторов  и  отрубов”,  и  массовым
движением  крестьян  за  выход  из  общины  в  послеоктябрьский
период.  Согласно  авторам  письма,  в  губернии  к  1  января  1915  г.
насчитывалось  29  320  хуторов  и  отрубов,  а  по  переписи  1920  г.  —
45  641,  или  20  %  от  всех  крестьянских  хозяйств,  к  1924  г.,  по  не¬
которым  данным,  их  число  выросло  до  21,5  %80.
 О  том,  что  многие  российские  крестьяне  в  советский  период
стремились  к  индивидуальному  участковому  землепользованию,
признавалось  в  материалах  деревенской  комиссии  при  Северо-
Западном  Бюро  ЦК  РКП(б)  под  руководством  Москвина  в  марте
1925  г.  По  этим  данным,  за  3  года  осуществления  Земельного  ко¬
декса  РСФСР  выбор  форм  землепользования  происходил  самим
населением  стихийно,  и  землеустройство  неизбежно  выливалось
в  отрубную  и  хуторскую  формы  хозяйствования.  При  этом  в  Псков¬
ской  губернии  крестьяне  преимущественно  выбирали  хутора,
а  в  остальных  —  отрубы.  Причем  в  послеоктябрьский  период  вплоть
“до  настоящего  времени  землеустройство  развивается  с  каждым
годом  все  сильнее  и  сильнее  и  вместе  с  тем  идет  бурный  поток
перестройки  крестьянского  хозяйства.  В  этой  перестройке  инди¬
видуальные  навыки  дореволюционного  периода  дают  о  себе  знать.
Собственническая  тенденция  крестьянства,  а  также  индивидуаль¬
ное  землеустройство  отдельных  групп  и  отдельных  крестьян  неиз¬
бежно  выливается  в  форму  хуторов  и  отрубов”.  В  документах  ко¬
миссии  правильно  отмечались  причины,  побуждавшие  сельчан
переходить  к  индивидуальным  формам  хозяйствования,  так  как
“деревенская  община  шею  натерла  и  крестьяне  до  головной  боли
думают  о  землеустройстве”.
 В  этой  связи  в  документах  деревенской  комиссии  проводилась
идея  преемственности  между  столыпинскими  аграрными  преоб¬
разованиями  и  землеустройством  в  период  нэпа,  осуществляемо¬
го  на  Северо-Западе  самими  крестьянами,  предпосылки  для  чего
были  созданы  разложением  самой  общины  за  предшествующие
годы.  Она  во  многих  местах  превратилась  по  существу  в  участко¬
вую  чересполосную,  беспеределочную,  что  и  создавало  условия
“для  развития  капиталистических  отношений  в  деревне,  энергич¬
ное  проведение  в  жизнь  столыпинских  хуторов  и  отрубов”81.
 29

Этот  вывод  подтверждался  и  анализом  материалов  в  ходе  зем¬
леустроительных  работ  на  Северо-Западе  в  1923—1924  гг.,  когда
“масса  крестьянского  населения  стремится  порвать  обязательно
общинные  связи  и  ввести  индивидуальное  хозяйство”.  Так,  из  всей
землеустроенной  земельной  площади  68,4  %,  или  2/3,  падали  на
работу  по  выделу  на  хутора  и  отруба,  причем  на  долю  целых  селе¬
ний,  переходящих  на  индивидуальное  землепользование,  прихо¬
дилось  59  %.  Особенно  большое  место  занимали  землеустроитель¬
ные  работы  по  выделу  на  хутора  и  отруба  в  Псковской  губернии
(88,2  %)  и  Череповецкой  —  66,4  %82.
 Желание  крестьян  улучшить  свое  землепользование  путем
выделения  на  хутора  и  отруба  получило  широкое  распростране¬
ние  и  в  Западном  регионе,  в  частности,  в  Смоленской  губернии.
Так,  в  Стародомищенской,  Костылевской,  Рославльской  волос¬
тях  из  разверстанных  50  тыс.  десятин  земли  в  1922  г.  на  хутора
приходилось  79  %,  в  1923  г.  —  84  %,  в  1924  г.  —  47  %83.  Обследова¬
ние  Пинковской  волости  в  1924  г.  выявило  огромную  тягу  кресть¬
ян  к  освобождению  от  опеки  общины  и  переходу  их  к  индивиду¬
альному  хозяйствованию,  “наблюдая  зажиточность  столыпинских
хуторян”.  В  волости  из  208  селений  на  хутора  переселились  8384.
 По  данным  органов  ОГПУ,  за  июнь-август  1926  г.  в  централь¬
ных  и  западных  губерниях,  в  Поволжье  наметилась  тенденция  сель¬
чан  к  переходу  на  выселки  и  отруба,  чтобы  улучшить  обработку
земли,  поскольку  в  общине  это  сделать  не  всегда  удавалось.  Так,
в  Макарьевской  волости  Иваново-Вознесенской  губернии  наблю¬
далось  “большое  стремление  крестьян  к  выходу  на  отруба,
и  в  некоторых  случаях  и  на  хутора”85.  В  октябре  1924  г.  Народный
комиссар  земледелия  констатировал  рост  хуторской  и  отрубной
форм  хозяйствования  в  ряде  губерний86.
 А  теперь  обратимся  к  анализу  причин,  побуждавших  крестьян
самостоятельно,  по  своей  инициативе,  переходить  к  новым  фор¬
мам  землепользования,  обзаводиться  единоличным,  хуторским  или
отрубным  хозяйством  и  покидать  общину,  зачастую  вопреки  по¬
литике  советской  власти,  стратегическая  задача  которой  своди¬
лась  к  развитию  и  укреплению  коллективных  хозяйств  в  деревне.
Материалы  обследований,  проведенных  партийными  органами
Северо-Западной  области  в  середине  20-х  годов,  раскрывают  мо¬
тивы  перехода  сельчан  от  общинного  к  участковому  землепользо¬
ванию.  Характерна  на  этот  счет  позиция  крестьян  Городецкой  во¬
лости  Лужского  уезда  Ленинградской  губернии:  “Община  так
натерла  шею,  что  до  головной  боли  думаем  о  землеустройстве,
желаем  переменить  общину  на  отрубную  или  хуторскую  формы,
 30

чтобы  завести  многопольный  севооборот”.  Обследователи  выяви¬
ли  и  еще  одно  распространенное  мнение  среди  сельчан  —  поло¬
жительное  влияние  образованных  в  столыпинскую  эпоху  хуторов
и  отрубов  на  рост  единоличного,  участкового  землепользования
в  тех  местах,  где  они  доказали  свои  экономические  преимущества
перед  общинными  хозяйствами.
 Вот  как  мотивировали  свой  выбор  в  пользу  хозяйствования
на  хуторе  Городецкие  общинники:  “Все  под  руками,  не  надо  го¬
няться  за  полосами”,  “Все  удобства  —  работа  под  носом”,  “Ху¬
тор,  все  угодья  вместе”,  “Хутор  удобно  —  все  в  одном  куске”.  Од¬
нако  часть  крестьян  волости  считала  для  себя  более  удобной
отрубную  форму  землепользования.  Вот  как  выглядели  их  аргу¬
менты:  “Хочу  отруб  —  община  задерживает  мое  улучшение”,  “От¬
руб  —  возьму  его  и  приведу  в  порядок,  а  то  крестьяне  у  нас  мало¬
сильные,  а  в  общине  не  улучшить”,  “Удобнее  вести  севооборот”,
“Отруб  —  не  надо  скакать  с  одного  места  на  место”,  “Отруб  —
в  одном  куске  земля”.
 Такого  же  мнения  придерживались  и  сторонники  участкового
земледелия  в  Шапкинской  волости  Лодейнопольского  уезда  Ле¬
нинградской  губернии,  Залуцкой  волости  Порховского  уезда
и  Советской  волости  Холмского  уезда  Псковской  губернии.  Защи¬
щая  единоличное  хозяйствование,  его  преимущества  перед  об¬
щинным,  крестьяне  говорили:  “На  хуторе  хорошо  —  живешь  один
и  грешить  не  с  кем”,  “Лучше  можно  использовать  землю”,  “Ху¬
тор  развязывает  руки  хозяйственной  инициативе  передовика”,  “Ху¬
тор  —  это  лучшая  обработка  земли,  это  вовлечение  земель  в  куль¬
турный  севооборот”,  “Удобнее  вести  культурное  хозяйство  по
своему  усмотрению”,  “Сам  себе  хозяин”,  “Как  хочу,  так  и  хозяй¬
ничаю”87.
 Противников  общинного  землепользования,  приверженцев
единоличного  хозяйствования  было  немало  и  в  других  регионах
РСФСР,  а  не  только  на  Северо-Западе.  К  вышеприведенным  ма¬
териалам  укажем  еще  мнения  некоторых  сельчан  на  этот  счет,  по
существу  не  отличающиеся  от  вышецитированных.  Например,
крестьянин  села  Гагино  Раненбургского  уезда  Рязанской  губер¬
нии  П.  В.  Семенуковский,  признавая  хозяйственную  целесообраз¬
ность  перехода  на  отруба  и  хутора,  полагал,  что  в  общине  не  улуч¬
шится  экономика,  ибо  в  ней  происходят  частые  переделы  земли,
которая  не  удобряется.  “Крестьяне  в  большинстве  своем  живут
впроголодь:  мясо,  как  и  птица,  является  роскошью,  одежда
и  обувь  рваные;  необходимый  скот  —  лошадь,  корова,  несколько
овечек  —  от  недостаточного  корма  еле  проживают  зиму,  —  писал
 31

он  в  газету.  —  Общинники  по  своей  разноклассовости  не  могут
быть  заинтересованы  и  не  интересуются  улучшением  обработки
земли.  Кто  добивался  на  собраниях  к  переходу  на  многополье  об¬
щиной  и  о  других  улучшениях,  но  ничего  не  вышло  и  махнул
рукой  на  это  дело.  Кто  не  понимает  дели  многополья  и  других
земельных  улучшений,  а  кому  на  руку  чересполосица  сельского
хозяйства.  Сколько  лет  ни  работай  —  а  отсталость,  что  земля  не
удобрена,  не  вовремя  пахалась  —  родила  плохо...  Многие  проби¬
вались  зиму  с  хлеба  на  квас  —  либо  остались  без  семян,  либо  по¬
ловину  или  более  земли  сдали  в  аренду.  Такое  явление  не  редкость
у  нас  в  Раненбургском  у.  с  средним  землепользованием  в  1,5  дес.
на  душу  пашни.  Если  же  пойти  к  выходу  на  отруба,  хутора  с  допу¬
щением  некоторой  субсидии  для  переселения,  улучшивших  зе¬
мельные  участки,  экономическое  состояние  землепашни  скоро
улучшится,  не  будет  частых  переделов,  скидок,  наконец  будет
возможность  заняться  удобрением  и  своевременной  вспашкой,  т.  к.
не  нужно  будет  ждать  согласия  всего  общества.  У  отдельных  хозяев
явится  заинтересованность  к  улучшенным  формам  обработки
и  землепользования,  урожаи  улучшатся”88.
 Как  видно,  крестьянин  Семенуковский  усматривал  причи¬
ну  бедности  деревенских  жителей  в  господстве  общинных  земель¬
ных  отношений,  сковывающих  инициативу  трудолюбивых,  пред¬
приимчивых  сельчан,  а  избавиться  от  этой  бедности,  по  его
мнению,  можно  было  на  путях  единоличного  хуторского  и  от¬
рубного  хозяйничанья  с  применением  современных  агрономи¬
ческих  мероприятий.  И  он  в  этой  оценке  был  не  одинок.  “Общи¬
на  для  крестьянина-передовика,  желающего  поставить  хозяйство
по-культурному,  является  тягостной,  —  писал  Константин  Ев-
ламиев  из  Ахметовской  волости  Набережно-Челнинского  канто¬
на  Татарской  республики.  —  Он  здесь  тонет  в  темноте  и  невеже¬
стве,  только  потому,  что  община  держится  старого  и  никак  не
может  подойти  к  новому.  Слова  передовика,  который  раскрыва¬
ет  душу  перед  отсталым  крестьянством,  остаются  словами  и  за¬
мирают  в  этой  рутине.  Отсталому  крестьянину  нужны  не  слова,
ему  нужно  действовать,  чтоб  крестьянин-передовик  показал  на
практике,  а  этого  община  не  может.  Более  передовым  крестья¬
нам  дать  право  выдела  земли  к  одному  месту,  дабы  последние
являлись  показателями  культурного  ведения,  хозяйничанья  на
земле”.
 Еще  более  жестко  отзывался  об  общине  один  из  крестьян
Сталинградской  губернии,  бывшего  Астраханского  степного  края,
в  середине  20-х  годов.  Он  писал  в  газету:  “Общественная  жизнь
 32

и  артельная  недружеская,  а  вражеская.  Всегда  счет  перекоры,  не¬
урядицы  и  только  убытки,  разве  все  грех  говорить.  Сущно  прав¬
ды,  что  во  всех  общественных  организациях  дефицит,  да  разве  это
общественного  вреда.  Как  уже  писали,  что  общиной  никогда  не
накосить  сена  вовремя,  не  используешь  клочка  земли,  которая
дала  бы  хорошую  пользу,  например,  песчаные  места,  где  бы  можно
было  насадить  промежутки  кустарником,  там  бы  не  подуло  вет¬
ром  вспаханную  землю  и  задерживалась  бы  с  зимы  влага  на  суг¬
линистых  местах.  Не  делается  никакого  обволаживания,  где  так
же  получил  бы  хорошие  интересы.  Только  это  сделает  отрубник,
хуторянин.  Как  у  нас  с  1913  г.  вышли  на  отрубное  землепользова¬
ние  и  начали  устраиваться  хуторами,  но  постигшее  несчастье  гер¬
манской  войны  трудно  было  вести  хозяйство,  но  все-таки  жена
и  дети  сохранили  таковое,  когда  оно  все  под  руками,  там  пяти¬
летний  ребенок  и  тот  помогает.  Самое  верное  землепользование
отрубное,  хуторское.  Земля  должна  быть  вся  общегосударственная
и  разграничена  на  волостные  участки,  а  волостные  участки
на  отруба.  Пусть  каждый  домохозяин  устраивается  и  как  может
выявляет  свое  искусство,  свое  знание,  чтобы  не  боялся  когда
у  него  отнимут  его  труды”.  Подобного  взгляда  придерживался
и  крестьянин  Иван  Бурилов  из  деревни  Александровки  Бежецко¬
го  уезда  Тверской  губернии,  усматривая  многие  беды  сельской
жизни  в  существующих  общинных  порядках,  мечтающий  о  ее  раз¬
рушении.  По  его  оценке,  “община  —  это  крепостное  право”,  “ра¬
быня  старинных  обычаев”,  “рабыня  мот-гулянок”,  “праздников
и  хулиганства”.  “И  еще  тысячи  неудобств  и  все  наше  несчастье
только  община.  Нам,  крестьянам,  нужно  разрушить  общину.  Это
одно  старое  зло  только  и  осталось”89.
 Конечно,  несправедливо  все  беды  и  несчастья,  которые  об¬
рушивались  на  крестьян,  видеть  только  в  существовании  деревен¬
ской  общины,  ибо  они  зависели  еще  и  от  политики  государства,
уровня  старательности  членов  семьи  в  хозяйстве,  погодных  усло¬
вий  и  других  объективных  и  субъективных  факторов.  Но,  если  сум¬
мировать  оценки  крестьян  относительно  главных  причин,  побуж¬
давших  в  период  нэпа  покидать  общину  и  переходить,  как  тогда
называли  в  официальных  документах,  к  единоличному,  участко¬
вому,  отрубному,  хуторскому  землепользованию,  то  они  своди¬
лись  к  следующему.  Трудолюбивый  крестьянин  исходил  прежде
всего  из  экономической  целесообразности,  выгодности,  он  хотел
избавиться  от  архаических  форм  землепользования,  опеки  общи¬
ны,  или,  как  признавалось  в  одном  из  документов  Псковского
губкома  РКП(б)  в  марте  1925  г.,  старая  нереформированная  об¬
 3  Зак.  316
 33

щина  лежит  в  основе  причин,  побуждающих  крестьян  переселяться
на  хутора.  Старательный  сельчанин  хотел  стать  экономически  не¬
зависимым,  самостоятельным  товаропроизводителем,  вести  еди¬
ноличное  хозяйство  на  своем  земельном  наделе  в  одном  месте
интенсивно  и  производительно,  обрабатывать  всю  землю  эффек¬
тивно,  использовать  ее  рационально,  с  применением  современ¬
ной  агротехники.  Он  желал  больше  вносить  в  землю  удобрений,
шире  применять  многопольный  севооборот,  добиваться  тем  са¬
мым  высокой  производительности  труда  и  получать  хорошие  уро¬
жаи,  чтобы  улучшить  свое  материальное  и  культурное  положе¬
ние,  в  том  числе  и  за  счет  продажи  излишков  продуктов  на  рынке,
произведенных  в  его  хозяйстве.  Важным  стимулирующим  факто¬
ром  к  переходу  крестьян  к  участковому,  единоличному  земле¬
пользованию  явилось  позитивное  влияние  на  окружающее  насе¬
ление  старых  столыпинских  хуторов,  о  чем  выше  упоминалось.
В  этой  связи  Комиссия  по  работе  в  деревне  при  Северо-Западном
бюро  ЦК  РКП(б)  вынуждена  была  признать  в  марте  1925  г.:  “Бы¬
стрый  рост  товарности  крестьянского  хозяйства  и  влияние  пре¬
жних  столыпинских  хуторов  и  отрубов  направляют  внимание  кре¬
стьянского  хозяйства  в  сторону  участковых  индивидуальных  форм
землепользования”90.
 Из  вышеизложенного  читатель  не  должен  делать  вывод,  будто
все  российские  крестьяне  являлись  сторонниками  участкового  зем¬
лепользования  и  стремились  переселиться  на  хутора  и  отруба.
В  силу  ряда  причин,  в  том  числе  традиционно-исторических,  гео¬
графических,  экономических,  семейных  и  иных,  в  РСФСР  име¬
лось  немало  приверженцев  общинного  землепользования,  не  при¬
нимавших  единоличные  формы  хозяйствования,  хутора,  отруба.
Существовали  волости,  уезды,  где  большинство  крестьян  выска¬
зывалось  за  сохранение  общины.  Например,  в  ходе  опроса  55  жи¬
телей  Шапкинской  волости  Лодейнопольского  уезда  Ленинград¬
ской  губернии  в  1924  г.  70  %  из  них  высказались  в  пользу  общинного
землепользования,  а  за  хутора  —  только  25,6  %91.
 Обычно  против  участкового  землепользования  выступали  бед¬
ные  крестьяне,  владеющие  небольшим  наделом  земли,  у  которых
отсутствовали  инвентарь,  рабочий  скот,  деньги,  поскольку  для
выделов  из  общины  и  обустройства  на  хуторе  требовались  необхо¬
димые  средства  и  затраты,  что  было  не  каждому  сельчанину  под
силу.  Вот  что  писал  по  этому  поводу  один  из  них  в  “Крестьянскую
газету”  в  феврале  1924  г.:  “Я  в  корне  не  согласен  с  теми  товари¬
щами,  которые  пишут,  что  община  враг  землепользования,  что
единственный  выход  —  это  отруба,  хутора.  Это  только  выгодно
 34

зажиточным,  которые  работают  независимо  ни  от  кого,  сам  без
всякой  спряжки.  А  нам,  бедолагам,  выйти  на  хутор,  то  там,  кричи
караул.  Потому  что-де  хутор  нужно  строить  или  старую  постройку
переносить.  На  это  нужно  средства,  а  у  нас  нет,  да  и  кроме  того
нужно  же  и  землю  чем-нибудь  обрабатывать,  для  этого  нужно
живой  и  мертвый  инвентарь,  а  его  нет.  Вот  с  этих  соображений
я  считаю,  что  община  есть  верный  выход  из  тяжелого  положения,
но  главная  беда  в  том,  что  мы  никак  не  можем  понять  этого”.
Такого  же  мнения  придерживался  и  другой  крестьянин  в  своем
письме  в  ту  же  газету.  Он  утверждал:  “Я  считаю,  что  только
в  общинном  землепользовании  мы  можем  выйти  из  нищеты
и  темноты.  Ведь  никто,  я  думаю,  не  будет  отрицать  того,  что  об¬
щими  силами  легче  приобрести  инвентарь,  чем  в  одиночку”92.
 Причем  многие  сторонники  общинного  землепользования
видели  его  экономические  издержки  и  материальные  преимуще¬
ства  единоличного  хуторского  хозяйствования,  но  последнее  не
поддерживали  ввиду  своей  бедности,  отсутствия  в  семье  работни¬
ков.  Вот  что  писал  в  Наркомзем  РСФСР  по  этому  поводу  кресть¬
янин  М.  Кусакин  из  деревни  Каменки  Алексинского  уезда  Туль¬
ской  губернии  в  мае  1922  г.:  “Хуторское  ведение  хозяйства  удоб¬
но,  но  не  каждый  в  силе  переселиться,  перенести  строение,  вы¬
рыть  колодец,  запрудить  или  вырыть  пруд.  Отрубные  хозяйства
неудобны,  некуда  деваться  с  пастьбой  скота,  надо  сказать,  что
крестьянин  как-то  всего  этого  боится”93.
 Нередко  сторонники  общинного  землепользования  всячески
препятствовали  выделу  на  хутора  и  отруба  своим  односельчанам,
не  давали  им  на  это  свое  согласие.  Последние  вынуждены  были
обращаться  в  государственные  органы  с  жалобами,  которые  зача¬
стую  не  находили  удовлетворения  и  поддержки,  поскольку  поли¬
тика  советской  власти  сводилась  не  к  расширению  единоличных
хозяйств,  а  к  укреплению  прежде  всего  социалистических  форм
земледелия,  колхозов.  Например,  один  из  псковских  крестьян
жаловался  на  то,  что  он  “сбил  свои  ноги  и  набил  черную  доро¬
гу”,  чтобы  получить  свою  трудовую  норму  земли  к  одному  месту
для  ведения  образцового  сельского  хозяйства.  “Это  мое  желание
было  с  малых  лет  и  прожил  66  лет”,  но  так  ничего  и  не  добился,
живя  в  деревне,  где  насчитывался  21  двор.  Но  ее  жители  не  разре¬
шали  получить  ему  надел  земли  в  одном  месте.  “Я  культурник
и  практик,  —  сетовал  жалобщик,  —  по  всему  сельскому  хозяйству
и  садовод.  Что  я  умею,  то  хочу  показать  людям.  Почему  я  не  могу
показать?  Потому  мое  пользование  разбросано  около  3  верст  до
60  полос  пахотной  земли,  сенокосной,  то  и  определить  не  могу,
 з*
 35

так  что  я  производил,  трудился,  и  мой  труд  довели  до  некуда
негодности”94.
 На  подобное  негативное  поведение  сельских  обществ  и  мест¬
ных  органов  власти  жаловался  и  крестьянин  И.  Чугин  из  д.  Пру-
довки  Воскресенской  волости  Красно-Ваковского  уезда  Нижего¬
родской  губернии  в  сентябре  1924  г.  Критикуя  общинные
неурядицы,  он  писал:  “Вот  и  переходи  крестьянин  к  культурному
ведению  хозяйства,  когда  сельское  общество  тормозит  ему!  Граж¬
данину  Смирнову  невтерпеж  стало  переносить  общественные  не¬
порядки  —  частые  потравы  скотом  посевов  от  неисправности  из¬
городи  у  нерадивых  хозяев,  от  распущенности  скота,  уничтожения
лугов  свиньями,  голодовки  скота  на  подножном  корму  от  неуст¬
ройства  выгона  по  беспечности  общества,  бесполезные  потери
рабочих  дней  на  частые  собрания  общества,  захват  одним  у  друго¬
го  заготовленных  дров  и  лесных  материалов  и  много  других  недо¬
статков  от  общинного  землепользования  препровождающих  граж¬
данам  к  улучшенной  культуре.  И  вот  он  решил  выделиться  из  среды
общества  на  хутор  с  целью  завести  высококультурное  хозяйство
и  избавиться  от  общественных  пут,  но  сельское  общество  встре¬
тило  заявление  Смирнова  враждебно  и  выдел  на  обособленный
участок  не  разрешило”95.
 Иногда  выход  из  общины  на  хутора  и  отруба  в  ряде  селений
сопровождался  затяжными  судебными  разбирательствами,  конф¬
ликтами,  перераставшими  в  драку  между  сторонниками  и  про¬
тивниками  участкового,  единоличного  землепользования.  Напри¬
мер,  осенью  1927  г.  в  с.  Турки  Рыльского  уезда  Курской  губернии
получившие  хуторские  участки  сельчане  приступили  к  их  отводу,
но  группа  крестьян  решила  сорвать  землеустроительные  работы
и  попыталась  силой  приостановить  деятельность  землеустроителей.
В  результате  между  общинниками  и  переселяющимися  крестьяна¬
ми  произошла  драка.  Последним  к  тому  же  угрожали  поджогами
домов  и  убийствами.  Аналогичный  конфликт  случился  в  это  же
время  и  в  станице  Березанской  Кореновского  района  Кубанского
округа,  где  на  протяжении  ряда  лет  происходила  тяжба  между
сторонниками  и  противниками  отрубов.  Последние  постоянно  за¬
тягивали  рассмотрение  дел  о  выделении  односельчанам  отрубных
участков.  В  сентябре  1927  г.  были  подожжены  три  хозяйства  отруб¬
ников.  По  этому  случаю  один  из  противников  единоличников  за¬
явил:  “Горят  отрубяне  за  то,  чтобы  не  выходили  на  отруба.  Будут
еще  гореть  и  те,  кто  будет  брать  у  отрубян  землю  в  аренду”96.
 Эти  и  им  подобные  факты  свидетельствуют  о  том,  что  пере¬
ход  крестьян  к  новым  более  интенсивным  формам  землепользо¬
 36

вания  был  непростым,  болезненным  в  ряде  селений,  поскольку
имелось  немало  их  недоброжелателей,  противников  единолично¬
го  хуторского  и  отрубного  хозяйствования.  Если  одни  селяне  ве¬
рили  в  могущество,  в  силу  традиционного  уклада  в  деревне,
и  считали,  что  община  является  выразителем  их  интересов,  и  с  ее
помощью  можно  покончить  с  бедностью  и  темнотой,  то  другие  —
придерживались  противоположного  взгляда.  Они  усматривали
в  общинных  порядках  одну  из  главных  причин  нищеты  крестьян
или,  как  выразился  один  из  них,  “в  общинном  землепользовании
быть  грязной  и  немытой  России”97.
 По  нашим  приблизительным  подсчетам,  в  Европейской  час¬
ти  РСФСР  в  середине  20-х  годов  не  менее  половины  крестьян
являлись  приверженцами  участкового  землепользования,  отрубов
или  хуторов,  40—45  %  являлись  защитниками  общинного  земле¬
пользования  и  примерно  2—5  %  были  сторонниками  колхозов.
Конечно,  эти  цифры  нуждаются  еще  в  дополнительном  обосно¬
вании,  и  они  колебались  в  зависимости  от  региона,  в  котором
количество  сторонников  той  или  иной  формы  хозяйствования
заметно  контрастировало.  Наибольшее  число  приверженцев  хуто¬
ров  и  отрубов,  как  уже  говорилось,  имелось  в  Северо-Западном
и  Западном  регионах.
 При  этом  к  участковому  землепользованию  стремились  пе¬
рейти  все  имущественные  группы  крестьянства:  зажиточные,  сред¬
ние  и  бедные,  но,  как  правило,  старательные,  предприимчивые,
инициативные.  Например,  в  Залуцкой  волости  Порховского  уезда
Псковской  губернии  в  пользу  хуторов  высказывались  Егор  Васи¬
льев,  владеющий  8,1  дес.  земли,  Василий  Федоров  с  17  дес.  и  Алек¬
сей  Яковлев,  имевший  надел  3,5  дес.  К  1924  г.  в  Городецкой  воло¬
сти  Лужского  уезда  Ленинградской  губернии  среди  отрубников
насчитывалось  12  %  бедняков,  а  среди  хуторян  —  20  %,  середня¬
ков  соответственно  —  58  и  54  %;  зажиточных  —  30  и  26  %98.
 Эти  данные  об  имущественном  положении  единоличников
мало  чем  отличались  от  других  регионов,  что  подтверждается  от¬
ношением  различных  экономических  групп  деревни  к  участково¬
му  землепользованию  за  1922  г.  Так,  из  346  ответов,  полученных
во  многих  районах  РСФСР,  видно,  что  13  %  бедняков,  19  %  за¬
житочных,  57  %  середняков,  11  %  бедняков  и  середняков  готовы
были  перейти  на  хутора  и  отруба99.  Хотя  к  участковому  землеполь¬
зованию  тяготели  все  имущественные  группы  крестьянства,  но,
как  явствует  из  указанной  статистики,  все  же  центральной  фигу¬
рой  выдела  из  общины  оставался  середняк,  имеющий  не  только
землю,  но  скот  и  инвентарь.  Например,  в  Городецкой  волости  на
 37

одно  общинное  хозяйство  приходилось  0,8  лошади,  1,4  коровы,
а  на  хуторское  соответственно  —  0,9  и  1,7.  В  Советской  волости
Порховского  уезда  общинник  в  среднем  владел  8,3  дес.  земли
и  1,22  дес.  было  занято  под  посевами,  а  хуторянин  соответствен¬
но  —  9,42  и  1,8  дес.;  в  Залуцкой  волости  общинник  имел  7,51  дес.
земли,  хуторянин  —  9,38,  а  пашни  соответственно  3,44  и  3,78  дес.
По  нашим  расчетам,  в  Северо-Западном  регионе  на  одно  отруб¬
ное  и  хуторское  хозяйство  в  среднем  приходилось  до  8  дес.  земли,
1  лошадь,  1-2  коровы,  а  в  семье  насчитывалось  6  человек,  из  них
2—3  работника.  В  то  же  время  существовало  немало  мелких  едино¬
личных  хозяйств  с  земельной  площадью  2—5  десятин.
 Хотя  образовывались  и  более  крупные  хутора,  с  несколькими
десятками  десятин  земли.  Так,  в  Советской  волости  Холмского
уезда  Псковской  губернии  в  селе  “Новый  воло”  хуторянин  Иван
Александров  имел  30  дес.  земли,  из  них  под  пашней  было  занято
4,63  дес.,  под  посевами—  3,  сенокосом  —  23  дес.  Он  владел
3  лошадьми,  5  коровами,  5  плугами  и  сохами,  одной  сельхозма¬
шиной,  а  семья  состояла  из  12  человек,  из  них  5  работников.
В  этой  же  волости  значился  и  зажиточный  хуторянин  Степан  Са¬
вельев.  В  его  распоряжении  находилось  35  дес.  земли,  в  том  числе
5,15  пашни.  Он  владел  3  лошадьми,  6  коровами,  2  плугами  и  соха¬
ми,  2  сельхозмашинами.  Семья  состояла  из  9  человек100.
 Тяга  сельчан  к  переходу  к  новым  формам  землепользования,
к  хуторам  и  отрубам  диктовалась  прежде  всего  экономическими
выгодами.  Исследователь  российской  деревни  периода  нэпа
М.  Я.  Феноменов,  подробно  изучавший  новгородское  крестьян¬
ство  начала  20-х  годов,  считал,  что  хуторянин  вместе  с  трудолю¬
бивым  энергичным  крестьянином-общинником  —  самый  ценный
элемент  деревни  с  точки  зрения  хозяйственной.  Они  и  хорошие
работники,  и  организаторы  своего  труда  одновременно.  Только
они  могут  стать  проводниками  новых  приемов  сельского  хозяй¬
ства101.  В  ходе  обследования  Городецкой  волости  Лужского  уезда
выяснилось:  у  хуторян  и  отрубников  лучше  обрабатывается  зем¬
ля,  а  производительность  труда  выше  на  10—30  %,  чем  у  общин¬
ников102.  В  1924  г.  в  Ярославской  губернии  посевные  площади  кре¬
стьянских  хозяйств,  входящих  в  общину,  не  изменились,  тогда
как  у  отрубников  они  увеличились  на  24  %.  Причем  по  губернии
в  среднем  приходилось  на  одну  лошадь  2,5  дес.  пашни,  а  у  отруб¬
ников  —  3,3  дес.  Если  в  среднем  по  губернии  насчитывалось
на  100  человек  сельского  населения  21,1  голова  рабочего  скота,  то
в  хозяйствах  отрубников  —  33,6.  О  позитивном  влиянии  едино¬
личных  форм  землепользования  свидетельствуют  и  данные  обсле¬
 38

дований  крестьянских  бюджетов  в  Смоленско-Тверском  регионе
в  1925/26  г.  Так,  урожайность  волокна  с  1  га  у  общинников  соста¬
вила  2,5  ц,  у  отрубников  —  2,8,  хуторян  —  3,  тогда  как  по  району
в  целом  —  2,7  ц,  а  себестоимость  одного  центнера  в  рублях  выра¬
жалась  соответственно  —  45,4;  43,1;  25,2;  41,2103.
 Экономическая  эффективность  индивидуального  землепользо¬
вания  во  многом  определялась  и  тем,  что  при  этой  форме  хозяй¬
ствования  крестьянин  переходил  к  новым  приемам  обработки  зем¬
ли,  от  трехпольной  к  многопольной  системе,  тяга  к  которой
со  стороны  значительной  передовой  части  сельского  населения  была
огромной  в  период  нэпа.  Например,  в  декабре  1925  г.  из  Москов¬
ской  губернии  сообщалось  о  заметном  стремлении  крестьян  перей¬
ти  к  многополью,  а  в  ряде  волостей  это  движение  охватило  почти
все  население.  В  мае-июле  1925  г.  Новгородский  губком  РКП(б)
констатировал  желание  крестьян  “сбежать  с  трехполки”,  особенно
в  таких  уездах,  как  Демянский  и  Старорусский.
 Об  экономической  выгодности  землеустроенных  хозяйств  сви¬
детельствуют  и  такие  данные.  За  1920—1924  гг.  в  Самарской  гу¬
бернии  в  них  только  за  счет  уменьшения  дальноземелья  удалось
сократить  20,4  рабочих  дня  на  хозяйство  и  таким  образом  расши¬
рить  посевы  на  63  тыс.  десятин,  тогда  как  расходы  на  землеуст¬
ройство  окупились  за  3  года  лишь  за  счет  уменьшения  транспорт¬
ных  издержек.  По  материалам  Уральского  областного  управления,
обследовавшего  577  селений,  явствовало,  что  осуществленное
в  них  землеустройство  уменьшило  удаленность  посевов  от  усадеб
от  2,5  до  7  раз,  в  результате  чего  затраты  на  внутрихозяйствен¬
ный  транспорт  понизились  в  среднем  на  70  руб.  на  одно  хозяй¬
ство104.
 Тяга  трудового  крестьянства  к  избавлению  от  обузы  общин¬
ного  землепользования  привела  к  росту  хуторов  и  отрубов  в  ряде
регионов  РСФСР,  в  том  числе  и  на  Северо-Западе.  Например,
только  с  апреля  1923  г.  по  октябрь  1924  г.  в  Новгородской  губернии
образовалось  2699  хуторов  и  их  общее  количество  достигало  18  205.
К  этому  времени  и  число  отрубов  возросло  до  13  053,  а  из  всех
крестьянских  хозяйств  на  хутора  и  отруба  приходилось  15  %.  В  Че¬
реповецкой  губернии  к  1925  г.  их  количество  увеличилось  в  1,5  раза,
в  Псковской  —  в  2  раза105.  В  первой  —  участковой  формой  земле¬
пользования  было  охвачено  30  %  всех  крестьянских  хозяйств,  во
второй  —  29,3  %.  О  масштабах  развития  хуторов  и  отрубов  в  Ле¬
нинградской  губернии,  в  которых  объединялось  в  1925  г.  23,8  %
крестьянских  хозяйств106,  нам  дают  некоторое  представление  циф¬
ры  по  Городецкой  волости  Лужского  уезда.  Здесь  ежегодный  при¬
 39

рост  отрубов  до  1917  г.  равнялся  2,3  %,  после  1917  —  10,6  %,  хуто¬
ров  соответственно  —  2,6  и  10,2  %.  Причем  этот  прирост  в  1918—
1920  гг.  составил  2,9  %,  в  1921—1923  гг.  —  19,4,  в  1924  г.  —  4,3  %.
К  августу  1924  г.  участковой  формой  землепользования  было  охва¬
чено  57  %  крестьянских  дворов,  тогда  как  к  1917  г.  —  около  20  %.
Партийные  обследователи  волости  в  августе  1924  г.  не  без  основа¬
ния  делали  вывод:  если  так  и  дальше  пойдет  процесс  роста  хуторов
и  отрубов,  то  в  недалеком  будущем  все  население  волости  распа¬
дется  на  обособленные  индивидуальные  хозяйства107.  То,  что  в  пер¬
вые  годы  нэпа  на  Северо-Западе  быстрыми  темпами  формировался
крестьянин-хозяин,  единоличник  отрубно-хуторского,  фермерского
типа,  убедительно  свидетельствуют  данные  по  области  за  1923  г.,
когда  из  всей  землеустроенной  крестьянской  земли  68,4  %,  или
более  2/3,  приходилось  на  выделы  на  хутора  и  отруба108.
 Развитие  участкового  землепользования  активно  шло  и  в  дру¬
гих  районах  РСФСР.  Например,  в  Ярополецкой  волости  Москов¬
ской  губернии  количество  отрубов  в  советское  время  увеличилось
в  10  раз109.  Быстро  росли  хутора  и  отруба  и  в  Смоленской  губернии.
 Если  в  1916  г.  под  хуторами  и  отрубами  здесь  было  занято
 16.9 	%  крестьянского  землепользования,  то  в  1925  г.  —  уже  33,5  %.
Губерния  по  количеству  участкового  землепользования  вышла  на
первое  место110.  А  по  данным  В.  Матюхина,  на  хутора  и  отруба
перешло  49,8  %  крестьянских  дворов.  Это  был  наиболее  высокий
показатель  в  Нечерноземной  зоне  РСФСР111.  В  Костромской  гу¬
бернии  площадь  участкового  землепользования  к  середине  20-х
годов  по  сравнению  с  дооктябрьским  периодом  выросла  с  2,8  до
 5.9 	%.  В  1925  г.  удельный  вес  хуторов  и  отрубов  составлял  в  Яро¬
славской  губернии  13,8  %,  в  Иваново-Вознесенской  —  10  %,  Ом¬
ской  —  14,1,  Тверской  —  25,3  %.
 За  1922  г.  в  22  губерниях  под  эту  фор^у.хозяйствования  было
выделено  589,8  тыс.  дес.  земли,  причем  более  половины  новых  от¬
рубов  и  хуторов  образовалось  в  Западном  районе  (334,1  тыс.  дес.),
в  Северо-Западных  губерниях  под  них  отводилось  78,3  тыс.  дес.
и  Промышленного  центра  —  75,9  тыс.  дес.  С  1922  по  1924  г.  в  Запад¬
ном  районе  земельная  площадь  под  отрубами  выросла  на  404  814  га,
а  под  хуторами  —  на  732  997  га  и  равнялась  вместе  16,3  %  земель
сельскохозяйственного  назначения.  За  указанный  период  в  Севе¬
ро-Западном  районе  под  эти  формы  хозяйствования  земельная
площадь  увеличилась  на  1191,5  тыс.  га.  С  1922  по  1927  г.  только
в  трех  крупных  регионах  РСФСР  под  отруба  и  хутора  перешло
около  3,5  млн.  га  земли.  На  1  января  1927  г.  в  РСФСР  под  хуторами
было  занято  2056  тыс.  га  и  под  отрубами  —  6142,1  тыс.  га,  что
 40

вместе  составляло  8198,1  млн.  га  земли112.  Если  учесть,  что  в  сред¬
нем  на  каждое  единоличное  хозяйство  хуторского-отрубного  типа
приходилось  примерно  8—9  десятин  земли,  то  в  республике  к  концу
нэпа  их  насчитывалось  приблизительно  1  млн.,  что  служило  од¬
ним  из  показателей  улучшения  крестьянского  землепользования
и  подъема  экономики  сельчан.
 Итоги  крестьянского  землеустройства
 Выдел  части  крестьян  на  хутора  и  отрубы  осуществлялся
в  рамках  проводимых  государством  мероприятий  по  землеустрой¬
ству.  Об  итогах  этой  работы  можно  судить  Цо  официальным  дан¬
ным,  согласно  которым  в  РСФСР  с  1917  по  1926  гг.  было  землеус¬
троено  30  %  из  250  млн.  га  земли  сельскохозяйственного  назначения.
Причем  эти  данные  относились  в  основном  к  межселенному  зем¬
леустройству,  тогда  как  важная  форма  для  более  эффективного
хозяйствования  крестьянства  —  внутриселенная  —  затронула  лишь
10  %  всей  земли113.  К  1927  г.,  по  данным  Госплана  СССР,  “в  рай¬
онах  Юга  и  Юго-Востока  70  %  всех  крестьянских  хозяйств  имели
землю  в  более  чем  в  6  местах,  на  Севере  и  Северо-Западе  87  %
хозяйств  владели  более  чем  в  20  местах,  из  них  45  %  —  в  40.  В  рай¬
онах  Юга  и  Юго-Востока  37  %  всех  крестьянских  дворов  пользо¬
вались  землей  на  расстоянии  более  чем  10  км”114.
 Как  видно,  землеустроительная  политика  советской  власти
в  годы  нэпа  имела  скромные  итоги  и  не  ликвидировала  дально¬
земелье,  мелкополосицу,  узкополосицу  и  чересполосицу,  не  ус¬
транила  она  и  старые  хищнические  методы  обработки  земли.  По-
прежнему  господствовала  трехпольная  система  земледелия
в  большинстве  районов.  Так,  обследование  6  волостей  Северо-
Западной  области  в  1924—1925  гг.  показало:  57,7  %  крестьянских
хозяйств  применяли  трехпольную  систему115.  Не  лучше  обстояло
дело  и  в  Московской  губернии  в  конце  1925  —  начале  1926  гг.
Так,  крестьянин  И.  И.  Маденовский  из  Красновской  волости  Его¬
рьевского  уезда  сообщал:  в  сельском  хозяйстве  “дело  обстоит
плохо,  до  сих  пор  существует  это  проклятое  трехполье,  с  кото¬
рым  борьба  не  ведется”.  А  вот  сельчанин  В.  Д.  Жуков  из  Быков¬
ской  волости  Бронницкого  уезда  назвал  и  некоторые  причины
столь  нерадужного  положения  дел  в  землеустройстве.  “При  од¬
ном  агрономе  на  4  волости  нельзя  организовать  настоящую  ра¬
боту,  хотя  в  нескольких  деревнях  уничтожена  трехполка”.
Из  Кунлянской  волости  Егорьевского  уезда  крестьяне  писали:
“Агрономическая  и  ветеринарная  помощь  в  волости  находится
 41

в  неудовлетворительном  состоянии  ввиду  того,  что  крестьянам
Кунлянской  волости  по  всем  этим  вопросам  приходится  обра¬
щаться  очень  далеко,  ибо  эти  учреждения  находятся  на  расстоя¬
нии  от  15  до  30  верст”116.  Эти  и  другие  факты  воочию  свидетель¬
ствовали  о  том,  что  земельная  политика  советской  власти  имела
изъяны,  не  принесла  ощутимых  результатов.  Поэтому  у  В.  М.  Мо¬
лотова  имелись  основания  дать  отрицательную  оценку  землеуст¬
роительной  политике  в  выступлении  на  XV  съезде  ВКП(б):  “Те¬
перешнее  положение  с  землеустройством  буквально  никуда  не
годится  и  прямо  нетерпимо.  Возьмем  внутриселенное  землеуст¬
ройство  —  оно  по  РСФСР  проведено  на  12  %,  а  на  Украине  —
на  15  %  земельной  площади.  Это  абсолютно  недопустимо,  и  тут
мы  явно  отстали  от  элементарных  задач  развития  производитель¬
ных  сил  сельского  хозяйства”117.  Делая  столь  красноречивое  при¬
знание,  Молотов,  однако,  не  сказал  причины  неутешительных
результатов  работы  в  области  землеустройства,  которые  корени¬
лись  не  только  в  объективных  факторах  общей  отсталости,  но
и  в  субъективных  —  политике  правящей  партии,  в  руководстве
которой  Молотов  играл  не  последнюю  роль.  Будучи  членом  По¬
литбюро,  секретарем  ЦК  ВКП(б),  он  отвечал  непосредственно
за  работу  в  деревне.  Поэтому  нес  персональную  ответственность
в  сталинском  руководстве  за  критическое  положение  дел  в  аг¬
рарном  секторе  экономики.
 А  теперь  попытаемся  рассмотреть  причины  во  многом  не¬
удовлетворительного  хода  землеустроительных  работ,  включая
и  выдел  крестьян  из  общины  на  хутора  и  отруба  в  эпоху  нэпа.
Прежде  всего  надо  отметить  объективные  факторы,  связанные
с  отсталостью  крестьянского  хозяйства,  с  чрезмерной  запутанно¬
стью  их  землепользования,  унаследованных  от  прошлого.  Надо  счи¬
таться  и  с  тем,  что  в  РСФСР  имелось  немало  крестьян,  привер¬
женцев  общинного  землепользования,  сторонников  традиционного
уклада  хозяйствования,  причем  среди  всех  имущественных  групп
сельчан:  богатых,  средних  и  бедных  и  особенно  среди  последних,
в  той  или  иной  форме  протестующих  против  введения  новых  форм
землепользования.  Они  так  или  иначе  тормозили  переход  наибо¬
лее  старательных,  инициативных,  передовых  крестьян  к  переходу
к  хуторскому  и  отрубному  хозяйствованию.
 Негативно  сказывалась  на  ходе  землеустроительных  работ
и  острая  нехватка  специалистов  для  их  проведения,  дефицит  ко¬
торых  за  несколько  лет  нельзя  было  восполнить.  Например,  к  1926  г.
в  РСФСР  насчитывалось  всего  личного  состава  землеустроителей
6867  человек,  из  них  662  —  административного  аппарата,  250  ре¬
 42

визоров,  506  землеустроителей,  4246  землемеров-исполнителей,
1143  практика118.
 Отсутствие  землемеров  и  землеустроителей  являлось  главной
из  причин  того,  что  заявки  крестьян  на  улучшение  их  земле¬
пользования  выполнялись  не  в  срок  и  менее  чем  наполовину.
Например,  в  1923  г.  в  Череповецкой  губернии  заявления  сельчан
на  проведение  землеустроительных  работ  власти  реализовали
только  на  31  %,  в  1924  г.  —  на  30  %,  в  1925  г.  —  на  41  %.  Еще
хуже  обстояло  с  этим  делом  в  Псковской  губернии,  где  в  первой
половине  1926  г.  заявки  населения  на  осуществление  землеуст¬
роительных  мероприятий  были  реализованы  только  на  16  %.  Не
лучше  выполнялись  проекты  от  крестьян  земельными  органами
в  Ленинградской,  Московской  и  в  других  губерниях119.  Как  выше
упоминалось,  в  РСФСР  заявления  сельчан  на  проведение  зем¬
леустроительных  работ  выполнялись  лишь  на  40  %  в  1925  г.,  и  на
45  %  -  в  1926  г.120
 Кроме  того,  существующие  специалисты  по  земельному  делу
не  всегда  имели  профессиональную  подготовку,  а  низкая  их  зар¬
плата  порождала  текучесть  кадров,  уход  с  работы  из  деревни.  Хотя
в  годы  нэпа  подготовленный,  добросовестный  землеустроитель
считался  центральной  фигурой  на  селе,  являлся  заветной  мечтой
многих  крестьян,  ибо  им  надоели  “кусочки”.  Они  были  кровно
заинтересованы  в  уничтожении  дальноземелья,  чересполосицы,
поскольку  теряли  много  времени  при  переездах  от  одного  клочка
земли  к  другому,  и  лишь  самые  отсталые  из  крестьян  утверждали,
что  чересполосица  выгодна121.
 Сообщения  с  мест  убедительно  свидетельствовали  об  острой
нехватке  землемеров.  Например,  в  информационном  письме
Псковского  губкома  ВКП(б)  за  август  1926  г.  указывалось,  что
неудовлетворительное  выполнение  заявок  сельского  населения
объяснялось  отсутствием  землемеров,  которые  “из  губернии  убе¬
гают”.  “В  этом  году  выбыло  60  с  лишком  человек  из-за  плохих
материальных  условий.  Жалованье  было  в  прошлом  году  землеме¬
ров  1  разряда  45  рублей,  в  этом  году  —  62  руб.”.  На  май  1926  г.
в  Порховском  уезде  из  21  землемера  осталось  7,  из  них  2  уже
подали  заявление  на  увольнение.  На  их  отсутствие  как  на  сдержи¬
вающий  фактор  в  проведении  землеустроительных  работ  жалова¬
лись  Новгородский  и  Череповецкий  губкомы  РКП  (б)  в  1925  г.122
Острый  дефицит  ощущался  в  землемерах  и  в  Ленинградской  гу¬
бернии.  Так,  в  августе  1925  г.  Лужский  уездный  исполнительный
комитет  объяснял  неудовлетворительный  ход  землеустроительных
работ  отсутствием  специалистов123.
 43

В  Московской  губернии  в  ряде  волостей  штат  землемеров  был
укомплектован  на  30  %.  Поэтому  землеустроительные  работы  тор¬
мозились124.
 В  информационных  сводках  органов  О  ГПУ  за  1925—1926  гг.
неоднократно  сообщалось  о  чрезмерном  затягивании  землеустро¬
ительных  работ.  Так,  в  одной  из  них  за  июнь-август  1926  г.  конста¬
тировалось:  ввиду  отсутствия  достаточного  числа  квалифициро¬
ванных  землеустроителей  удовлетворить  все  просьбы  населения
земорганы  не  могут.  “Нередко  заявки  на  землеустройство  не  удов¬
летворяются  по  году  и  больше,  и  местами  крестьяне,  не  дожида¬
ясь  землеустроителей,  приступают  к  переделам  своими  силами”.
Такие  “самостийные”  переделы  вызывают  массу  споров  на  почве
неправильных  обмеров”.  Например,  26  июля  1926  г.  крестьяне
с.  Хотьково  Думинической  волости  Брянской  губернии,  не  дож¬
давшись  приезда  землеустроителя,  стали  делить  землю  палками,
приговаривая:  “Вот  времечко  настало,  каждый  год  участки  меня¬
ешь,  удобрять  никто  не  хочет  и  земля  скоро  перестанет  давать
урожай”.  В  деревнях  Алексеевке  Ершинской  волости  и  Куземевке
Сещенской  волости  Рославльского  уезда  Смоленской  губернии
сельчане  еще  в  1923  г.  подали  заявку  на  землеустройство,  однако
оно  и  к  маю  1925  г.  так  и  не  было  проведено.  Такая  же  волокита
с  проведением  работ  по  улучшению  крестьянского  землепользо¬
вания  наблюдалась  и  в  Тамбовской  губернии,  в  том  числе  в  Мор-
шанском  уезде,  где  поданные  заявки  крестьянами  еще  в  1922—
1923  гг.  не  удовлетворялись  по  году,  что  вызывало  с  их  стороны
недовольство  и  отправление  ходоков  с  жалобами  в  Наркомзем
РСФСР125.
 Однако  и  прибытие  в  село  землеустроителей  не  гарантирова¬
ло  еще  того,  что  они  оперативно  и  качественно  справятся  со  сво¬
ими  обязанностями,  справедливо  проведут  работы  в  интересах  всех
его  жителей.  Часть  землеустроителей  имела  слабую  профессиональ¬
ную  подготовку,  некоторые  из  них  злоупотребляли  своим  поло¬
жением,  пьянствовали,  брали  взятки,  отводили  лучшие  участки
тем,  кто  больше  заплатил  или  хорошо  угостил.  Например,  в  1923  г.
в  Тульской  губернии  в  период  проведения  землеустроительных
работ  селяне  деревни  Кобыленки  ежедневно  кормили  землемера
только  ведром  молока,  тогда  как  жители  деревни  Благодать  под¬
носили  ему  яйца  и  лучшую  домашнюю  птицу,  в  результате  вто¬
рые  получили  добрую  землю  и  все  заливные  луга,  а  первым  дос¬
талась  худшая  земля  в  оврагах  и  на  бугре.  Такая  же  картина
наблюдалась  в  1924  г.  в  Чистяковской  волости  Белозерского  уезда
Череповецкой  губернии,  где  землемер  делил  участки,  не  прини¬
 44

мая  во  внимание  плодородность  почвы,  и  предоставлял  лучшую
землю  зажиточным  крестьянам  за  взятку.  В  том  же  году  в  селе
Б.  Сурмет  Акдулинской  волости  Самарской  губернии  землемер  Ко¬
четов  обещал  каждой  из  двух  там  существующих  артелей  при  зем¬
леустройстве,  лучшие  участки,  получая  поочередно  от  их  членов
продукты,  в  том  числе  масло,  яйца,  тем  самым  поощряя  конф¬
ликты  между  ними,  хотя  реальным  делом  не  занимался,  увлека¬
ясь  пьянством.  В  1925  г.  в  с.  Росошанском  Донского  округа  уполно¬
моченный  по  землеустроительству  незаконно  израсходовал
на  обеды  и  выпивки  1143  руб.  общественных,  крестьянских  денег,
а  в  хуторе  Камышевахе  землеустроитель  наделял  землей  только
казаков,  исключая  при  этом  иногородних  сельчан.  В  с.  Койсуг  при
переделе  земли  зажиточным  на  едока  выделили  по  2,5  дес.,  дру¬
гим  —  по  0,75  дес.,  а  беднота  вообще  не  получила  земли  для  па¬
стьбы  скота126.
 В  1926  г.  крестьянин  А.  Д.  Усачев  из  села  Терновки  Ставрополь¬
ского  округа  жаловался  в  своем  письме  в  газету:  “Землеустрои¬
тельные  работы  проводятся  уже  третий  год,  но  все  никак  не  за¬
вершатся.  Хорошо  тем,  кто  побогаче:  им  есть  чем  угостить
землеустроителя.  Так,  группа  зажиточных  крестьян  выпила  с  ме¬
жевым  13  ведер  самогона,  “а  курей,  масла  и  яиц  и  счету  нет”,
и  получила  свое.  Бедняки  же,  хотя  и  образовавшие  товарищество
“Путь  коммунизма”,  не  имели  возможности  поставить  приличное
“угощение”  землеустроителю,  поэтому  остались  неземлеустроен-
ными”127.  В  Рабежской  волости  Валдайского  уезда  Новгородской
губернии  крестьяне  ждали  проведения  землеустроительных  работ
3  года.  В  1925  г.  в  информационном  письме  Новгородского  губкома
РКП(б)  отмечалась  “бесконечная  длительность  землеустроитель-
ства”.  А  в  одной  деревне  Старорусского  уезда  жители  рассчита¬
лись  заранее  за  работы,  некоторые  даже  продали  своих  коров,  но
хозяйство  осталось  неземлеустроенным,  “крестьяне  искали  пути-
дороги,  да  так  и  не  нашли”.  В  июне  1925  г.  руководство  Череповец¬
кого  губкома  РКП(б)  признавало:  землеустроительные  работы  про¬
водятся  слабо,  в  некоторых  волостях  крестьяне  уплатили  деньги
два  года  тому  назад,  но  работы  так  и  не  проводились128.
В  первой  половине  1924  г.  в  Городецкой  волости  из-за  медленного
проведения  землеустроительных  работ  8  сельских  обществ  не  смог¬
ли  выделиться  на  хутора  и  отруба.  В  некоторых  волостях  Москов¬
ской  губернии  крестьяне  также  жаловались  на  волокиту  при  про¬
ведении  землеустроительных  мероприятий.  В  связи  с  тем,  что
у  землемеров  были  небольшие  оклады  и  многие  из  них  испытыва¬
ли  материальные  трудности,  нищенствовали,  поэтому  часть  из
 45

них,  как  отмечалось,  занималась  обманом,  надувательством  сель¬
чан,  взяточничеством.  В  1925  г.  население  одной  из  волостей  Бо-
ровичского  уезда  Новгородской  губернии  возмущалось  тем,  что
землемеры  во  время  работ  “всех  кур  пожарили  и  по  землеустро-
ительству  почти  ничего  не  сделали”.  В  этом  же  уезде  в  другой
волости  крестьяне  негодовали  по  поводу  того,  что  еще  до  сих
пор  не  убрали  власти  нескольких  землемеров-взяточников-вы-
могателей,  которым  “место  давно  за  решеткой”.  В  Старорусском
уезде  в  ряде  мест  жители  откровенно  говорили:  “Кто  землемеру
побольше  дал  взятку,  того  и  земля  лучше”129.
 Но,  пожалуй,  главной  причиной,  сдерживающей  ход  земле¬
устроительных  работ  и  самостоятельный,  стихийный  выход  крес¬
тьян  из  общины  и  выдел  на  отруба  и  хутора,  —  это  отсутствие
у  них  средств,  особенно  у  маломощно-средних  домохозяев.  В  отли¬
чие  от  дореволюционного  столыпинского  правительства,  всячес¬
ки  материально  и  морально  поддерживающего  развитие  индиви¬
дуального  участкового  землепользования,  включая  льготный
кредит  и  безвозвратные  пособия  отрубникам  и  хуторянам130,  со¬
ветская  власть  крайне  мало  выделяла  средств  на  улучшение  кре¬
стьянского  землепользования  вообще  и  на  обустройство  хуторов
и  отрубов  в  частности.  Например,  в  РСФСР  в  1925/26  г.  из  госу¬
дарственного  бюджета  предоставлялось  на  землеустройство
4206,7  тыс.  руб.,  в  том  числе  на  расселение  и  землеустройство  бед¬
няцкого  населения  2842,2  тыс.  руб.;  по  ссудному  кредиту
5546,9  тыс.,  из  них  долгосрочный  кредит  составлял  295,5  тыс.,
а  банковский  кредит—  1405,4тыс.  руб.131  По  данным  историка
В.  П.  Данилова,  за  1925/26—1926/27  гг.  в  СССР  на  землеустрои-
тельство  было  израсходовано  68,6  млн.  руб.,  из  которых  свыше
60  %  были  государственные  средства132.  Если  учесть,  что  к  этому
времени  в  стране  насчитывалось  около  25  млн.  крестьянских  хо¬
зяйств,  то  в  среднем  на  каждое  из  них  приходилось  около  3  руб.,
при  этом  доля  государства  в  землеустройстве  равнялась  примерно
2  руб.  Прямо  скажем,  сумма  мизерная,  она  не  могла  удовлетво¬
рить  самые  минимальные  потребности  сельчан  в  улучшении  их
землепользования.
 Поэтому  на  протяжении  всех  лет  нэпа  от  крестьян  поступали
массовые  жалобы  на  отсутствие  у  них  средств  на  осуществление
землеустроительных  работ,  их  дороговизну,  повсеместно  раздава¬
лась  критика  советской  власти,  что  она  не  оказывает  им  действен¬
ной  помощи  в  этом  деле,  не  предоставляет  дешевые  кредиты.
Многие  из  сельчан  в  своих  письмах  в  газеты  и  органы  власти  ста¬
вили  вопрос  о  проведении  вообще  для  них  бесплатно  землеустро¬
 46

ительных  работ,  осуществление  их  за  счет  государства.  Приведем
на  сей  счет  некоторые  примеры.  Так,  в  письмах  деревенских  жите¬
лей  в  середине  20-х  годов  в  “Крестьянскую  газету”,  в  том  числе
и  на  имя  секретаря  ЦК  ВКП(б)  В.  М.  Молотова,  ставился  вопрос
о  том,  чтобы  землеустроительные  работы  проводились  бесплатно
или  по  дешевой  цене.  Так,  крестьянин  села  Вырыпаевка  Инзен-
ской  волости  Карсунского  уезда  Ульяновской  губернии  В.  В.  Рос¬
ляков,  учитывая  стремление  односельчан  перейти  к  культурной
обработке  земли,  предлагал  отменить  плату  за  землеустройство,
ссылаясь  при  этом  на  2-ю  статью  Земельного  кодекса  РСФСР,
где  сказано,  что  земля  является  собственностью  государства.  По¬
этому  оно,  как  полагал  Росляков,  должно  за  свой  счет  осуществ¬
лять  все  землеустроительные  работы133.  Весной  1925  г.  на  состояв¬
шихся  крестьянских  конференциях  делегаты  заявляли,  что
отсутствие  средств  у  населения  тормозит  проведение  землеустро¬
ительных  работ,  и  высказывались  за  их  бесплатное  осуществление.
Летом  1926  г.  крестьяне  д.  Сергеевки  Анжеро-Судженского  райо¬
на  Томского  округа  проявляли  недовольство  высокой  платой  за
проведение  землеустроительных  работ.  Она  за  два  дня  деятельнос¬
ти  на  одном  наделе  достигала  7  руб.  При  этом  один  из  сельчан  так
высказался  по  этому  поводу:  “Вот  теперь  и  подумаем,  как  выпла¬
тить  за  землеустроительство,  особенно  в  рабочее  время.  Продать
нечего,  богачи-то  вытерпят,  а  нашему  брату-бедняку  чрезвычай¬
но  тяжело”134.
 В  докладной  записке  председателя  ОГПУ  Ф.  Э.  Дзержинского  в
Политбюро  ЦК  РКП(б)  в  июне  1924  г.  указывалось:  дороговизна
землеустроительных  работ,  “недостаточность  и  низкая  квалифи¬
кация  землемеров  и  землеустроителей,  слабости,  а  зачастую
и  преступность  низового  земельного  аппарата,  еще  более  ухудша¬
ет”  положение  крестьян135.  Многие  местные  советские  органы  сто¬
яли  в  стороне  от  проведения  землеустроительных  работ,  ими  во¬
обще  не  интересовались  и  никакого  участия  в  них  не  принимали136.
 Особенно  много  поступало  жалоб  от  сельчан  Северо-Запад¬
ного  региона,  где  масштабы  по  выделу  на  хутора,  отруба  приняли
более  широкий  размах.  Так,  в  1927  г.  один  из  крестьян  д.  Татырино
Псковской  губернии  сетовал  на  трудности  осуществления  земле¬
устройства,  хотя  в  газете  “Псковский  пахарь”,  указывал  он,  пи¬
шут,  что  бедноте  на  эти  цели  отпущено  158  тыс.  руб.,  но  “помочи
нигде  не  видно”  со  стороны  государства137.  В  информационных
сводках  работников  ОГПУ  за  1924  г.  сообщалось,  что  в  Новгород¬
ской  губернии  на  экономическом  положении  крестьянства  ска¬
зывается  неблагополучно  “высокая  оплата  взимания  земорганами
 47

на  землеустроительные  работы.  Это  же  является  главной  причи¬
ной  воздержания  от  перехода  к  новым,  улучшенным  формам  зем¬
лепользования”.  В  Белозерском  уезде  Череповецкой  губернии  кре¬
стьяне  стремились  перейти  к  новому  землепользованию,  но  этому
препятствовала  бедность  их  бюджетов.  Он  “не  всегда  может  вы¬
держать  расходы”138.
 В  1925  г.  псковские  крестьяне  в  своих  выступлениях  на  беспар¬
тийных  конференциях  указывали  также  на  дороговизну  землеуст¬
роительных  работ,  когда  за  разверстание  на  хутора  взималась  очень
высокая  плата,  1  руб.  50  коп.  за  десятину,  поэтому  нет  возможно¬
сти  туда  выделиться.  В  октябре  1925  г.  конференция  крестьян  Ка¬
менского  сельсовета  Невельского  уезда  той  же  губернии  приняла
резолюцию,  в  которой,  в  частности,  говорилось  о  том,  что  необ¬
ходимо  расширить  денежный  фонд  для  проведения  землеустрои¬
тельных  мероприятий  средним  и  бедным  крестьянам  и  не  препят¬
ствовать  любой  форме  его  проведения,  а  также  увеличить  суммы
кредита,  особенно  долгосрочного139.
 Проявляли  недовольство  проводимой  земельной  политикой
советской  власти  и  сельчане  Новгородской  губернии.  Один  из  них
из  Валдайского  уезда  так  ее  охарактеризовал,  обращаясь  к  дея¬
тельности  советских  работников:  “Вы  говорите,  что  надо  земле-
устраиваться,  переходить  к  многополью.  Мы  это  давно  слышим
и  теперь  говорим  —  да,  надо  устраиваться,  по-новому  собираем
последние  гроши,  шлем  в  уезд,  а  там  все  мертво.  Если  вы  нас
сумели  раскачать,  так  держите  теперь.  Мы  идем  по  вашим  сове¬
там,  но  у  вас  не  все  готово  для  этого,  где  ваши  землемеры,  где
ваши  обещания  —  не  задерживать...  Мы,  если  пошли  землеустра-
иваться,  пойдем  к  многополью,  только  пусть  советская  власть  дает
нам  кредит  на  это  время,  а  там  нужны  будут  и  машины”.
 В  1925  г.  во  время  обследования  Шапкинской  волости  Лодей-
нопольского  уезда  Ленинградской  губернии  крестьянин  И.  А.  Пет¬
ров  заявил:  “На  широкие  полосы  выйти  хорошо,  только  очень
дорого”140.  В  Ярополецкой  волости  Московской  губернии  все  зем¬
леустроительные  дела  проводились  за  счет  самого  крестьянского
населения141.  В  Городецкой  волости  Лужского  уезда  Ленинград¬
ской  губернии  в  первой  половине  1924  г.,  как  выше  упомина¬
лось,  8  сельских  обществ  не  смогли  выделиться  на  хутора  и  отру¬
ба  из-за  отсутствия  средств  у  крестьян  для  уплаты  взноса,  чтобы
начать  землеустроительные  работы142.
 Местные  партийные  и  советские  органы  неоднократно  при¬
знавали,  что  ввиду  отсутствия  денег  у  крестьян  для  проведения
землеустроительных  мероприятий  необходимо  давать  им  кредиты
 48

выгодные.  Так,  в  1925  г.  Новгородский  губком  РКП(б)  отмечал:
отсутствие  кредита  ограничивает  реализацию  землеустроительных
работ,  поскольку  плата  за  них  для  бедняков  и  середняков  непо¬
сильная.  В  1925  г.  деревенская  комиссия  при  Череповецком  губкоме
РКП(б)  констатировала  крайне  невыгодные  для  крестьян  условия
предоставления  кредита.  Они  выдавались  Сельскохозяйственным
банком  на  землеустроительные  работы  с  расчетом  16—18  %  годо¬
вых143.  То  же  самое  констатировала  и  комиссия  по  работе  в  деревне
при  Северо-Западном  бюро  ЦК  РКП(б)  в  1925  г.  Она  указывала:
ввиду  высокой  платы  землеустроительные  работы  недоступны  для
маломощных  хозяйств.  Выделяемые  же  кредиты,  согласно  инструк¬
ции  Сельскохозяйственного  банка,  предоставляются  главным  об¬
разом  колхозам  и  для  проведения  группового  землеустройства.  При
этом  долгосрочный  кредит  от  1  до  3  лет  выдается  с  расчетом  8  %
годовых;  краткосрочный  (до  года)  —  12  %  годовых,  а  с  учетом  раз¬
ного  рода  накидок  фактически  кредит  крестьянин  может  получить
в  области  с  расчетом  18  %  годовых.  Поэтому  население  мало  им
пользуется  из-за  высоких  процентов.  За  3-й  квартал  1925  г.  кредита
было  отпущено  7045  руб.,  или  3,3  %.  Со  своей  стороны,  крестьяне
Лужского  уезда  сетовали:  кредит  государством  выдается  под  боль¬
шие  проценты  (12—18  %)144.
 В  свете  вышеприведенных  фактов  совершенно  очевидно,  что
крестьяне,  желающие  улучшить  свое  запутанное  архаическое  зем¬
лепользование,  в  том  числе  и  переселиться  на  хутора,  в  основном
должны  были  рассчитывать  на  собственные  силы  и  свои  сбереже¬
ния.  По  существу,  к  единоличным  хозяйствам  политика  государ¬
ства  оставалась  негативной.  Она  не  только  не  способствовала  их
становлению,  но  старалась  всячески  ограничить  развитие  участ¬
кового  землепользования  в  первые  годы  нэпа  при  помощи  эконо¬
мических  мер,  а  с  середины  20-х  годов  —  и  административных.
Например,  в  1923  г.  постановлением  СНК  РСФСР  плата  за  раз-
верстание  целых  селений  на  хутора  и  отруба  при  проведении  зем¬
леустроительных  работ  превышала  в  2  раза  плату  группового  зем-
леустроительства  (1  руб.  60  коп.  с  десятины  против  80  коп.).  При
этом  плата  за  выдел  отдельных  хозяйств  устанавливалась  1  руб.
90  коп.  с  десятины.  В  то  же  время  на  местах  разница  в  плате  за
участковое  и  групповое  землеустроительство  устанавливалась  еще
более  внушительной.  Например,  в  Воронежской  губернии  выдел
на  хутор  превышал  в  5—8  раз  оплату  отдельных  видов  группового
землеустроительства.
 Государственные  органы  стали  выделять  кредит  крестьянско¬
му  населению  на  проведение  участкового  землепользования  лишь
 4  Зак.  316
 49

с  сентября  1924  г.,  но,  как  упоминалось,  на  невыгодных  услови¬
ях,  под  большой  процент  и  в  последнюю  очередь.  Согласно  пра¬
вительственному  “Положению  о  кредите  на  производство  земле¬
устроительных  работ”  от  22  сентября  1924  г.  ходатайства  сельчан
на  получение  кредита  на  организацию  отдельных  хозяйств  удов¬
летворялись  в  последнюю  очередь145.
 О  негативной  политике  советской  власти  в  области  земле-
устроительства  как  антикрестьянской  хорошо  сказал  в  своем
письме  в  газету  “Крестьянская  правда”  в  ноябре  1927  г.  сельчанин
В.  А.  Бяков  из  Селезневской  волости  Слободского  уезда  Вятской
губернии:  “Я  получаю  газету  крестьянскую  —  одно  и  то  же  все
пишется:  старая  власть  хуже,  т.  е.  при  царизме,  а  советская  власть  —
лучше.  Но  если  все  разобрать  по  косточкам,  я  свое  мнение  скажу,
при  царизме  было  больше  помощи  на  поднятие  сельского  хозяй¬
ства,  если  кто  хотел  жить  лучше.  Например,  земство  давало  рань¬
ше  клеверные  семена  без  возврата  —  только  сей,  хоть  всей  дерев¬
ней,  хоть  один.  Давали  семена  и  лесные  Раньше  давали  ссуды  без
возврата  на  постройки  несгораемые.  Ссуды  давали  100  руб.  на  5  лет
Раньше  давали  долгосрочные  кредиты  на  кирпичные  дома  и  во¬
обще  на  все  улучшения  сельского  хозяйства,  на  разработку  лугов
и  других  угодий.  Кто  был  при  царизме  не  разиня,  можно  было
получить  помощи  не  мало,  а  больше,  чем  теперь.  Теперь  помощь
можно  получить  только  языком,  сколько  хочешь,  да  газетой,
а  пошел  просить  и  говоришь—  в  газете  написано,  например,
в  кредитное  товарищество.  Там  ответ:  “Мало  ли  что  написано,
а  у  нас  нет  разрешения”.  С  тем  и  уходишь.
 Получил  я  хуторской  участок  при  советской  власти,  с  1923  г.
пользуюсь  уже.  Я  не  получил  ни  одной  копейки,  а  где  я  только  ни
был:  в  губернии,  уезде,  не  говоря  о  волости,  и  были  поданы  заяв¬
ления  —  все  отказ!.  На  разработку  лугов  мне  необходима  ссуда.
Подавал  заявление  уездному  агроному,  и  он  уверял,  что  дадут.
Ответ  получил:  “Единоличникам  не  разрешают”.  Я  тут  в  корне  не
согласен.  Неужели  если  бы  я  привел  луга  в  порядок,  хуже  было  бы
советской  власти?  Я  бы  пользу  получил,  не  отправил  бы  ведь  за
границу  доход.  Если  коммуна,  так  без  конца  ссуды  дают.  Наблю¬
даю  сам  лично.  И  вот  советская  власть  имеет  сынков  и  пасынков.
 Прежде  чем  получить  хутор,  я  все  сам  обследовал  кругом
30  верст...  Лучше  хуторской  жизни  нет,  пусть  хоть  все  критикуют,
кто  критикует,  тот  —  дурной.  Не  родились  еще  у  нас  люди  для
коммун.  Хутор  лучше,  потому  что  никто  не  мешает  и  никого
не  дожидаешь  нигде.  Советская  власть,  может  быть,  помогает,  я
предполагаю,  близким,  как-то  Московской  и  Ленинградской  гу¬
 50

берниям.  Что  касается  нашей  местности  —  очень  мало.  Я  бы  про¬
сил  советскую  власть  все  же  побольше  обратить  внимание  на  кре¬
стьянина  как  фундамент  Государства.  Не  одни  строить  электро¬
станции  нужно...  В  первую  очередь  строить  дворы  скотные  и  по
новой  науке,  т.  е.  теплые  и  вечные.  А  наши  дворы  —  5—10  лет  про¬
стоят  и  осели...  Второй  предмет  —  похоронить  трехполку.  Третий
предмет  —  машины.  Скотоводство  —  увеличение  и  улучшение,
а  освещение  в  последнюю  очередь...  Свет  нужен  тогда,  когда
в  хозяйстве  все  в  порядке.
 Советская  власть  издала  Земельный  кодекс.  Согласно  Кодек¬
су,  можно  сделать  любой  выбор  землепользования,  получить  только
на  основании  кодекса.  А  теперь  не  дают.  Как,  например,  хутора
и  отруба  никак  не  получишь.  Скажу  пример.  Мы  получили  хутора
7  домохозяев  в  1923  г.  Ныне  нам  дали  в  1927  г.  нарезку  под  сенокос
26,80  гектар.  И  мы  просили  разрешения  распределить  между  со¬
бою  все  по  согласию.  Нам  в  УЗУ  отказали.  Мы  это  обжаловали
в  губернию,  и  там  отменили  жалобу,  и  теперь  не  знаем,  где  найти
конец,  чтобы  нас  удовлетворили.  Мы  ведь  все  согласны,  у  нас
ведь  не  тяжба...  Улучшения  теперь  совершенно  нет.
 Буду  хвалить  советскую  власть  только  за  то,  что  получил  ху¬
торской  участок,  да  второе  —  писать  можно,  свобода,  хотя  мои
слова  нигде  ничего  не  действуют.  Пора  редакциям  снизить  цены
на  газеты  и  журналы.  Сравнивая  со  старыми  —  в  3  раза  дороже
газета.  Книга  “Сам  себе  агроном”  —  2  коп.  стоит  по-старому,
а  теперь  —  12  коп.”146
 Мы  привели  несколько  пространные  выдержки  из  содержа¬
тельного,  хотя,  может  быть,  коряво  написанного  письма  стара¬
тельного  вятского  крестьянина-хуторянина  В.  А.  Бякова,  посколь¬
ку,  как  нам  представляется,  в  нем  изложены  характерные
настроения  для  части  трудолюбивых  предприимчивых  сельчан
РСФСР,  которых  было  в  годы  нэпа  немало,  неприемлевших  как
старую  общинную  психологию,  так  и  примитивные  архаические
формы  землепользования  в  деревне.  Этот  старательный,  инициа¬
тивный  крестьянин-практик  на  собственном  житейском  опыте
убедился  в  том,  что  царская  земельная  политика  в  большей  сте¬
пени  соответствовала  его  экономическим  интересам,  чем  поли¬
тика  советской  власти,  от  которой  он  получил  лишь  хуторской
участок  в  1923  г.,  и  обустроился  самостоятельно,  без  какой-либо
поддержки  со  стороны  государства.  Противопоставляя  дооктябрь¬
скую  земельную  политику  правительства  как  прокрестьянскую
большевистской  политике  как  антикрестьянской,  Бяков  на  лич¬
ной  практике  понял,  что  в  стране  нарушается  Земельный  аграр¬
 4*
 51

ный  кодекс  РСФСР  1922  г.  властью,  вставшей  на  путь  сворачива¬
ния  уже  существующего  единоличного  хозяйства,  действуя  по
принципу  “тянуть  и  не  пущать”.  По  наблюдению  Бякова,  совет¬
ская  власть  стала  наносить  урон  не  только  экономическим  инте¬
ресам  передовых  сельчан,  но  и  тормозила  подъем  сельского
хозяйства  вообще,  ибо  трудолюбивый  крестьянин  был  “фунда¬
ментом  государства”,  на  нем  веками  оно  и  держалось.
 Как  вышеизложенные  факты,  так  и  нижеприводимый  мате¬
риал  воочию  подтверждают  правильные  наблюдения  крестьяни¬
на  Бякова,  его  опасения  о  том,  что  политика  государства  дей¬
ствительно  к  1924  г.  повернулась  уже  от  ограничения  становления
единоличных  хуторских  и  отрубных  хозяйств  к  их  ликвидации
в  пользу  колхозов,  к  вступлению  в  которые  действительно  сель¬
чане,  как  он  правильно  подметил,  “не  родились  еще”.
 Новый  курс  советской  власти  на  сворачивание  землеустрои¬
тельных  работ  с  выделением  на  отрубные  и  хуторские  участки
нашел  отражение  и  в  ряде  официальных  документов.  Власть  вме¬
сто  материальной  и  моральной  поддержки,  набирающей  темпы
хуторизации  и  отрубизации  российской  деревни,  экономиче¬
ского  поощрения  единоличных  трудолюбивых  предприниматель¬
ского,  фермерского  типа  хозяйств  как  наиболее  интенсивных,
производительных  повела  решительную  борьбу  с  частнособствен¬
ническими  настроениями,  с  “хуторской  эпидемией”.
 Руководство  большевистской  партии  в  соответствии  со  своей
программой  —  строительства  социализма  в  городе  и  деревне,  —
встревоженное  массовым  стихийным  движением  крестьян  к  еди¬
ноличному  хозяйству,  к  выделу  на  хутора  и  отруба  в  различных
регионах,  стало  переходить  уже  с  1924  г.  от  политики  ограничения
роста  участкового  землепользования  к  его  вытеснению  админист¬
ративными  мерами,  отдавая  предпочтение  развитию  колхозов,
в  подавляющем  большинстве  своем  отвергнутых  сельчанами.  При¬
чем,  отступая  от  духа  Земельного  кодекса  и  принципов  нэпа,
правительство  постепенно  начинает  менять  землеустроительную
политику,  совершая,  на  наш  взгляд,  ошибку,  тормозя  подъем
сельского  хозяйства,  рост  крестьянского  производства.  Так,  уже
в  июле  1924  г.  на  совещании  крестьян  —  членов  ВЦИК  при  Нар-
комземе  РСФСР  —  в  докладе  заведующего  отделом  землеустрой¬
ства  и  переселения  И.  А.  Миртова  отмечалось:  “Мы  считаем,  что
лучшая  и  наиболее  рациональная  форма  —  коллективная.  Все  уси¬
лия  советской  власти  направлены  к  тому,  чтобы  развивать  эту
форму  Наше  отношение  к  хуторам  самое  отрицательное.  Мы  при¬
ложим  все  силы,  чтобы  отвлечь  крестьянство  от  хуторов”.  Еще
 52

более  категорично  выражался  на  этот  счет  Нарком  земледелия
РСФСР  А.  П.  Смирнов:  “Землеустроителям  мы  говорим:  кулака  не
пускай  —  коллективы  выделяй”147.  При  этом  под  “кулаком”  он
имел  в  виду  прежде  всего  крестьянина,  тяготеющего  к  выделе¬
нию  на  хутора  и  отруба,  а  под  коллективом  —  колхоз,  в  который
абсолютное  большинство  сельчан  не  стремились  входить.
 Однако  угроза  Смирнова  в  адрес  “кулаков”  не  стала  деклара¬
тивной;  словесной,  а  трансформировалась  в  реальную  практику.
Опираясь  на  решение  комиссии  ЦК  РКП(б)  по  работе  в  деревне,
24  октября  1924  г.  он  направил  местным  земельным  органам  ди¬
рективу  по  ограничению  крестьян  на  образование  хуторов  и  отру¬
бов  при  помощи  уже  административных  мер.  В  секретной  инструк¬
ции  Смирнова  “О  прекращении  хуторского  разверстания”
прослеживалась  тенденция  в  повороте  политики  государства  на
коллективизацию  сельского  хозяйства,  на  сворачивание  едино¬
личного,  участкового  землепользования.  В  ней  осуждались  действия
местных  работников,  направленные  на  развитие  хуторов  и  отру¬
бов  в  ряде  губерний,  что  разобщало  землепользование  и  укрепля¬
ло  индивидуальные  хозяйства.  Поэтому  инструкция  предлагала
земельным  органам  принять  “активные  меры  к  прекращению  даль¬
нейшего  хуторского  разверстания  и  привлечение  населения  к  иным
формам  землепользования,  от  которых  переход  к  коллективиза¬
ции  был  наименее  затруднительным.  Согласно  директиве,  мест¬
ные  власти  должны  были  принять  меры  по  обузданию  стихийного
процесса  выдела  крестьян  на  хутора  и  рекомендовать  “прекратить
прием  заявлений  о  разверстании  земель,  селений  на  хутора”,  до¬
пуская  это  в  виде  исключений,  и  “отводить  под  хуторские  участ¬
ки  лишь  такие  земельные  площади,  которые  по  своим  свойствам
или  расположению  неудобны  для  поселков  с  общинной  или  от¬
рубной  формами  землепользования”.  В  качестве  переходной  фор¬
мы  к  коллективному  земледелию  документ  советовал  местным
органам  власти  проводить  агитацию  и  пропаганду  в  пользу  обра¬
зования  товарищеских  форм  землепользования,  начиная  с  про¬
стейших  типов148.
 Директива  Наркома  земледелия  РСФСР,  в  содержании  кото¬
рой  нашла  отражение  новая  политика  советской  власти  в  области
землеустройства,  принятая  по  рекомендации  комиссии  ЦК
РКП(б)  по  работе  в  деревне,  стала  руководящим  документом  для
партийных  и  советских  работников  на  местах.  Их  борьба  усилилась
с  ненавистной  хуторизацией  деревни,  благосклонно  принятой
трудовыми  предприимчивыми  крестьянами.  С  конца  1924  г.  на  ме¬
стах  власти  принимают  административные  меры,  чтобы  всячески
 53

ограничить  прием  заявлений  от  крестьян  для  разверстания  на  ху¬
тора  и  таким  образом  искусственно  тормозить  естественный  объек¬
тивный  закономерный  процесс  развития  индивидуального  участ¬
кового  землепользования.
 Так,  в  январе  1925  г.  партийные  обследователи  Советской  во¬
лости  Холмского  уезда  Псковской  губернии,  где,  как  уже  говори¬
лось,  хуторской  формой  землепользования  было  охвачено  55—60  %
крестьянских  дворов  и  волость  развивалась  в  типичном  капитали¬
стическом  направлении,  потребовали  ликвидации  “хуторской  эпи¬
демии”.  По  их  мнению,  хуторская  форма  землепользования  в  во¬
лости  укрепляет  индивидуальную  собственническую  психологию
крестьян  и  тормозит  культурный  рост  населения,  его  коопера¬
тивную  самодеятельность  и  не  способствует  хозяйственному  подъе¬
му  деревни.  Отсюда  большевистские  обследователи  делали  катего¬
ричный  вывод:  “Необходимо  прекратить  прием  дел  по  выделению
и  разделению  деревни  на  хутора”149.
 Хотя  на  самом  деле  отнюдь  не  участковая  форма  землеполь¬
зования  виновата  в  низком  культурном  уровне  сельского  населе¬
ния,  его  слабом  охвате  кооперативным  движением  и  обнищании
деревни.  Причины  этого  в  наследии  прошлого  и  в  экономиче¬
ской,  и  аграрной  политике  советской  власти,  начиная  с  Октябрь¬
ской  революции,  тогда  как  развитие  индивидуального  крестьян¬
ского  хозяйства  стимулировало  возрождение  древни,  подъем  ее
духовного  и  материального  уровня.  В  начале  1925  г.  Новгородский
губком  РКП(б)  признавал  наличие  хуторской  формы  землеполь¬
зования  отрицательным  фактором  и  допускал  ее  существование
лишь  в  исключительных  случаях.  Он  считал,  что  необходимо  “со¬
здавать  условия  для  скорейшего  перехода  к  коллективным  фор¬
мам”  земледелия.  3  апреля  1925  г.  Комиссия  по  работе  в  деревне
при  Новгородском  губкоме  РКП(б)  на  своем  заседании  приняла
еще  более  жесткое  постановление,  согласно  которому  хуторская
форма  землепользования  допустима  “только  для  бросовых  земель”,
а  по  отношению  к  существующим  хуторам  “вести  политику  огра¬
ничения”  при  помощи  повышения  налогового  обложения  и  со¬
кращения  сельскохозяйственного  кредита150.  Причем  руководите¬
ли  Новгородской  большевистской  организации,  принимая  столь
радикальное  решение,  исходили  из  постановления  Комиссии  по
работе  в  деревне  при  Северо-Западном  бюро  ЦК  РКП(б),  приня¬
того  в  марте  1925  г.  Эту  комиссию  под  председательством  Москви¬
на,  как  выше  уже  упоминалось,  явно  не  устраивало  желание  мно¬
гих  крестьян  обзавестись  хуторскими  или  отрубными  хозяйствами.
Поэтому  она  в  соответствии  с  указаниями  центральных  партий¬
 54

ных  и  советских  органов  осуждала  стихийный  выбор  сельчанами
в  течение  трех  предшествующих  лет  формы  землепользования,  что
выливалось  в  индивидуальное  землеустройство  в  форме  хуторов
и  отрубов.  По  мнению  комиссии,  такое  землеустройство  неизбеж¬
но  разъединяло  население  на  отдельные  участки  и  тем  самым  за¬
трудняло  производственное  кооперирование  деревни.  Вот  почему
комиссия  обязывала  местные  органы  власти  установить  твердое
регулирование  процессов  землепользования,  т.  е.  настаивала  на  вме¬
шательстве  местных  работников  в  земельные  и  хозяйственные  от¬
ношения  крестьян,  усиливая  административный  контроль  за  ними
со  стороны  государства.  При  этом  комиссия,  лишая  сельчан  сво¬
бодного  выбора  форм  землепользования,  считала  хуторскую  фор¬
му  хозяйствования  недоступной  для  большинства  жителей  села,
что  противоречило  реальным  фактам.  К  тому  же  она  не  без  осно¬
вания  опасалась,  что  участковое  землепользование  затрудняло
процесс  производственного  кооперирования  деревни,  без  чего  не¬
мыслимо  повышение  материального  положения  значительной
части  сельского  населения.  Поэтому  комиссия  предлагала  не  про¬
водить  выдел  на  хутора  при  проведении  землеустроительных  ра¬
бот  целых  сел,  за  исключением,  может  быть,  отдаленных  мало¬
удобных  кусков  земли  для  их  организации.  В  качестве  альтернативы
индивидуальному  крестьянскому  хозяйству  комиссия  рекомендо¬
вала  властям  на  местах  “поддержку  колхозного  движения  и  разви¬
тие  трестированных  совхозов”151.
 Советская  власть,  конечно,  не  могла  допустить  стихийного
развития  деревни  по  “капиталистическому”  пути,  поскольку  воз¬
рожденный  крестьянин  —  единоличник,  отрубник,  хуторянин  —
мог  бы  потребовать  в  дальнейшем  не  только  больше  экономиче¬
ской  самостоятельности,  но  и  широких  политических  и  социальных
прав  и  свобод,  изменения  сформировавшейся  однопартийной
политической  системы,  что  противоречило  стратегическому  кур¬
су  большевистской  партии  на  построение  социализма,  на  созда¬
ние  командно-административной  экономики,  в  которой  не  было
места  буржуазным  рыночным  отношениям  в  стране.  Большевики
стали  жертвовать  экономической  целесообразностью  во  имя  иде-
ологически-политических  принципов,  взяв  курс  на  сворачивание
роста  единоличного  хозяйства.
 Применение  административно-запретительных  мер  партийны¬
ми  и  советскими  органами  по  ограничению  и  вытеснению  участ¬
кового  земледелия  не  заставило  себя  долго  ждать.  Эта  политика
приносила  власти  “ощутимые  победы”  на  аграрном  фронте  в  борьбе
с  “хуторской  эпидемией”,  с  “хуторизацией”  российской  деревни.
 55

Так,  если  в  1923  г.  в  Новгородской  губернии  работы  по  созданию
хуторов  составляли  9,4  %  от  всех  землеустроительных  дел,  в  1924  г.  —
5,3,  то  уже  в  1925  г.  они  сократились  до  2,8  %.  По  оценке  губкома
РКП  (б),  такое  падение  количества  вышедших  крестьян  на  хуто¬
ра,  отруба—  “результаты  борьбы  с  хуторской  эпидемией”152.
Об  итогах  административного  давления  на  трудолюбивых  пред¬
приимчивых  единоличных  сельчан  в  масштабах  РСФСР  нам  дают
представление  следующие  данные.  Если  в  1922  г.  выдел  на  отруба
и  хутора  составлял  7,4  %  от  всех  землеустроенных  земель,  в  1923  г.  —
 10,5 	%,  в  1924  г.  -  6,2  %,  в  1925  г.  -  5,3  %,  то  в  1926  г.  -  3,9  %153.
А  вскоре  начавшаяся  сплошная  насильственная  коллективизация
сельского  хозяйства  окончательно  похоронила  участковое  земле¬
пользование,  хутора  и  отруба,  фермерский  путь  развития  россий¬
ской  деревни.  С  нашей  точки  зрения,  при  тогдашней  экономиче¬
ской  и  политической  системах  в  стране,  с  господством  одной
правящей  партии  с  марксистско-ленинской  идеологией,  реаль¬
ной  альтернативы  становлению  колхозного  строя  в  деревне  не
существовало,  а  единоличные  крестьянские  хозяйства  в  виде  ху¬
торов  и  отрубов,  как  и  общинные,  были  обречены  на  ликвида¬
цию,  не  в  столь  отдаленной  перспективе.
 Крестьянское  производство
 В  период  нэпа  наряду  с  определённым  улучшением  землеполь¬
зования  крестьян  постепенно  шло  и  восстановление  технической
базы  их  хозяйств,  сильно  ослабленной  за  годы  гражданской  вой¬
ны,  о  чем  выше  упоминалось.  В  связи  с  восстановлением  промыш¬
ленности  неуклонно  наращивалось  и  производство  сельскохозяй¬
ственного  инвентаря  и  машин.  В  связи  с  этим  возрастала  и  поставка
их  в  крестьянские  хозяйства.  Если  в  1922  г.  в  РСФСР  выпустили
сельскохозяйственных  орудий  только  на  5,7  млн.  руб.,  а  их  импор¬
тировалось  —  на  5,3  млн.,  то  уже  в  1925  г.  цифры  соответственно
выглядели  так:  35,8  и  20  млн.  руб.154  В  1922  г.  деревня  получила  ин¬
вентаря  на  сумму  8,7  млн.  руб.,  а  в  1926/27  г.  —  на  102,3  млн.  руб.155
С  начала  20-х  годов  в  РСФСР  стали  производиться  и  трактора.  Так,
в  1925/26  г.  их  выпустили  8351,  а  на  Украине  —  4320.  В  1927  г.
в  стране  насчитывалось  27,7  тыс.  тракторов  и  90  %  из  них  находи¬
лись  у  крестьян.  Конечно,  для  миллионов  хозяйств  такое  ничтож¬
ное  количество  тракторов  являлось,  как  говорится,  каплей  в  море.
Они  могли  лишь  вспахать  2,5—3  млн.  десятин  земли,  или  около  3  %
всей  посевной  площади156.  И  тем  не  менее  начало  тракторизации
российской  деревни  было  положено  именно  в  нэповскую  эпоху.
 56

В  тот  же  период  советская  власть  предпринимала  первоначаль¬
ные  шаги  и  по  электрификации  села.  Если  до  1917  г.  в  Российском
государстве  в  деревне  значилось  103  электростанции  с  мощнос¬
тью  5200  лошадиных  сил,  обслуживающих  36,3  тыс.  крестьянских
дворов,  или  0,2  %  от  их  общего  числа,  то  к  1927  г.  количество
электростанций  достигло  376  с  мощностью  29  800  лошадиных  сил.
Они  вырабатывали  электроэнергию  для  350  тыс.  сельских  хозяйств,
что  составляло  примерно  1,5  %  от  их  общего  количества.  При  этом
следует  отметить,  что  мощность  деревенских  электростанций  рав¬
нялась  лишь  1,3  %  от  мощности  всех  электростанций  СССР,
а  вырабатываемая  ими  энергия  достигала  0,2  %157.  Поэтому,  учи¬
тывая  низкое  обеспечение  сельчан  электричеством,  можно  ска¬
зать:  в  годы  нэпа  они  сидели  “с  керосиновыми  коптилками”,
которые  освещали  их  избу  в  длинные  осенне-зимние  вечера.
 В  годы  нэпа  техническая  база  крестьянских  хозяйств  укрепля¬
лась,  хотя  по-прежнему  оставалась  слабой  и  не  достигла  довоен¬
ного  периода.  Так,  в  РСФСР  в  1924  г.  на  5  717  тыс.  буккеров
и  плугов  приходилось  4963,7  тыс.  косулей,  сабанов  и  сох.  В  1926  г.
число  буккеров  и  плугов  стало  больше  на  1101,9  тыс.,  тогда  как
количество  косулей,  сох  и  сабанов  уменьшилось  на  35,8  тыс.  За
1927  г.  численность  сох  понизилась  еще  на  253,3  тыс.,  а  плугов
поднялась  на  924  тыс.  Позитивные  сдвиги,  сопровождаемые  заме¬
ной  наиболее  примитивных  сельскохозяйственных  орудий  слож¬
ными,  безусловно,  положительно  сказались  на  крестьянском  про¬
изводстве,  поскольку  улучшение  качества  обработки  поля
увеличивало  урожайность  культур.  Ведь  производительность  труда
у  сельчан  при  вспашке  двухлемешным  плугом,  например,  вырос¬
ла  в  1,5  раза158.
 Однако  и  в  1926  г.  у  крестьян  насчитывалось  5473,4  тыс.  сох
и  косуль,  а  44  %  хозяйств  пахали  почву  сохой159.
 А  убирали  хлеб  серпами  и  косами,  вручную  сеяли  и  косили
траву.  Обеспеченность  же  сельчан  сложными  современными  машина¬
ми—  веялками,  молотилками,  жнейками,  сеялками  —  оставалась
очень  слабой.  В  1927  г.  в  СССР  лишь  15,2  %  крестьянских  хозяйств
владели  усовершенствованными  сельскохозяйственными  орудия¬
ми.  Например,  одна  жнейка  приходилась  на  24  хозяйства,  сеялка  —
на  37,  сенокосилка  —  на  56,  сортировку  или  веялку  имело  одно
из  25  хозяйств,  конную  или  ручную  молотилку  —  одно  из  47.  Меха¬
низация  энергетической  базы  крестьянского  хозяйства  находилась
в  самой  начальной  стадии.  Так,  в  1926  г.  на  долю  механических
двигателей,  исключая  автотранспорт,  падало  только  1,7%  тягло¬
вой  силы,  применяемой  в  сельскохозяйственном  производстве160.
 57

Как  следует  из  вышесказанного,  несмотря  на  некоторый  про¬
гресс  в  техническом  обеспечении  деревни  в  эпоху  нэпа,  все  же
радикального  улучшения  в  этой  области  не  произошло.  Многим
селянам  не  хватало  инвентаря.  Об  этом  можно  судить  по  материа¬
лам  Северо-Западного  региона.  Например,  в  1926  г.  в  Череповец¬
ком  уезде  на  100  крестьянских  хозяйств  приходилось  72,7  %  плу¬
гов;  борон  деревянных  с  железными  зубьями  —  61,5  %,  борон  же
железных  —  6,6;  сеялок  рядовых  —  0,6;  веялок  —  6,7;  молотилок  —
0,36;  сенокосилок  —  0,05;  жаток  —  0,02.  В  других  уездах  губернии
с  обеспечением  инвентарем  сельчан  было  еще  хуже,  ибо  насчи¬
тывалось  только  52  069  плугов,  или  38  %  от  всей  потребности
в  губернии,  учитывая,  что  каждый  двор  должен  иметь  плуг161.
В  середине  20-х  годов  в  Северо-Западной  области  отсутствовало
следующее  количество  необходимых  сельскохозяйственных  ору¬
дий:  40  000  плугов,  18  200  борон,  950  молотилок,  2000  сортиро¬
вок,  135  сепараторов,  100  000  кос,  50  000  серпов162.  Именно  такое
их  число  готовы  были  приобрести  крестьяне,  имеющие  для  этого
средства.
 К  1927  г.  техническая  оснащенность  российской  деревни
не  достигла  довоенного  уровня  (1913  г.).  Несмотря  на  предприни¬
маемые  государством  и  самими  крестьянами  меры,  она  остава¬
лась  по-прежнему  слабой  и  примитивной.  В  некоторых  районах
в  1923—1924  гг.  сельчане  обрабатывали  поля  даже  мотыгами163.
 По  расчетам  известного  экономиста  Н.  Д.  Кондратьева,  сде¬
ланным  на  основе  анализа  материалов  Народного  комиссариата
земледелия  РСФСР,  на  одно  хозяйство  в  республике  сельскохо¬
зяйственного  инвентаря  приходилось  в  1926/27  г.  на  45,4  руб.,  что
составляло  только  67,4  %  от  уровня  1913  г.;  транспортного  инвен¬
таря  соответственно  —  30,6  руб.  и  64,3  %.  В  крестьянском  хозяйстве
весь  сельскохозяйственный  инвентарь  оценивался  в  1926/27  г.  на
76  руб.,  что  равнялось  66,3  %  от  суммы  1913  г.;  скот  соответствен¬
но  —  237  руб.  и  83,14  %;  постройки  —  406,2  руб.  и  87,8  %.  А  общая
стоимость  капитала  одного  крестьянского  хозяйства  достигала
83,8  %  от  уровня  1913  г.164
 Указанные  цифры  в  основном  подтверждались  и  членом  кол¬
легии  Наркомзема  РСФСР  К.  Д.  Савченко.  В  письме  к  И.  В.  Сталину
в  мае  1927  г.  он  сообщал:  “Крестьянские  хозяйства  обеспечены
рабочим  скотом  на  77  %,  сельскохозяйственным  инвентарем  на
67,4  %  к  убогому  довоенному  уровню”165.
 Из  письма  Савченко  высшему  политическому  руководству
страны  явствует:  по  обеспеченности  рабочим  скотом  российский
крестьянин  заметно  уступал  царской  эпохе.  А  ведь  в  крестьянском
 58

хозяйстве  главной  тягловой  силой  оставался  рабочий  скот  и  прежде
всего  лошадь.  По  данным  экономиста  Н.  Вишневского,  в  России
в  1916  г.  насчитывалось  35,5  млн.  лошадей,  а  в  1927  г.  в  СССР  —
 31.3 	млн.,  или  88  %166.
 Убогая  материально-техническая  база  крестьянского  хозяй¬
ства,  не  достигшая  и  дореволюционного  уровня,  безусловно,  сдер¬
живала  рост  в  нем  производства,  негативно  сказывалась  на  разви¬
тии  в  целом  сельского  хозяйства.  На  снабжении  деревни  инвентарем
отрицательно  отражались  не  только  объективные  факторы,  об¬
щая  индустриальная  отсталость  страны,  отсутствие  современного
машиностроения,  не  способного  удовлетворить  потребности  сель¬
чан,  но  и  ценовая  политика  правительства  не  в  пользу  крестьян.
Когда  цены  на  сельскохозяйственную  продукцию  устанавливались
ниже,  а  на  инвентарь  —  крайне  высокие,  которые  были  зачастую
недоступны  для  них,  при  этом  инвентарь  скапливался  на  городс¬
ких  складах,  об  этом  речь  подробно  пойдет  ниже.  Конечно,  разви¬
тие  крестьянского  хозяйства,  рост  сельскохозяйственного  произ¬
водства  в  немалой  степени  зависели  от  уровня  технического
обеспечения  деревни,  от  снабжения  ее  современным  инвентарем
и  машинами.
 По  своей  технической  оснащенности  хозяйство  крестьян  от¬
ставало  в  период  нэпа  не  только  от  России  дореволюционного
времени,  но  и  на  большой  порядок  от  зарубежных  стран.  Так,
в  США  на  одну  ферму  приходилось  сельскохозяйственного  ин¬
вентаря  примерно  в  3,6  раза  больше,  чем  в  СССР,  рабочего  ско¬
та  —  в  2,6,  построек  —  в  2,2  раза.  В  1920  г.  в  США  насчитывалось
 229.3 	тыс.  тракторов,  их  имели  все  фермеры,  из  которых  7  %  были
электрифицированы167.  По  количеству  лошадиных  сил  на  душу
населения  СССР  отставал  от  Германии  примерно  в  2,4  раза,  Ан¬
глии  —  в  3  раза.  Еще  более  внушительным  являлось  превосходство
западных  стран  по  применению  минеральных  удобрений.  Напри¬
мер,  в  Германии  на  одну  десятину  его  вкладывали  20  пудов,
в  Бельгии  и  Голландии  —  по  40  пудов,  тогда  как  в  СССР  —  толь¬
ко  2—3  фунта,  или  примерно  один  килограмм.  К  1927  г.  его  приме¬
нялось  6—7  млн.  пудов,  а  в  дореволюционной  России  в  1913  г.  —
45  млн.  пудов168.
 Тем  не  менее,  несмотря  на  объективные  и  субъективные  труд¬
ности,  крестьянское  хозяйство  в  период  нэпа  постепенно  воз¬
рождалось.  Труженики  деревни,  преодолевая  неимоверные  пре¬
пятствия,  увеличивали  производство  продуктов  для  городского
населения  и  сырья  —  для  промышленности.  При  этом  главная  роль
в  сельскохозяйственном  производстве  принадлежала  именно  кре¬
 59

стьянским  хозяйствам:  общинникам,  хуторянам,  отрубникам,  ибо
к  концу  нэпа  у  них  находилось  97,3  %  основных  средств  сельско¬
хозяйственного  производства:  земли,  инвентаря,  машин,  продук¬
тивного  и  рабочего  скота169.
 В  первые  годы  нэпа,  после  ликвидации  последствий  голода,
наблюдался  быстрый  рост  сельскохозяйственной  продукции,  со¬
ставлявший  в  среднем  10—15  %,7°.  Наилучших  производственных
показателей  крестьяне  добились  в  1925/26  г.,  когда  их  продукция,
по  разным  оценкам,  увеличилась  на  20—25  %  к  уровню  прошло¬
го,  неурожайного  года171.  На  наш  взгляд,  такой  скачок  в  подъеме
крестьянского  производства  в  этом  году  объяснялся,  во-первых,
благоприятными  погодными  условиями;  во-вторых,  предоставле¬
нием  советской  властью  большей  экономической  самостоятель¬
ности  сельчанам.  Весной  1925  г.  были  приняты  законы  по  расши¬
рению  аренды  земли  и  найма  рабочей  силы  в  крестьянских
хозяйствах,  что  создавало  дополнительный  экономический  сти¬
мул  для  роста  производительных  сил  в  деревне,  для  введения
в  оборот  ранее  необрабатываемых  земель.
 В  официальных  документах,  в  том  числе  и  в  политическом
отчете  ЦК  ВКП(б)  XV  съезду  ВКП(б),  сделанном  И.  В.  Стали¬
ным,  говорилось,  что  в  1927  г.  сельскохозяйственная  продукция
в  СССР  достигла  108,3  %  к  уровню  1913  г.172  Позднее,  в  советских
статистических  государственных  сборниках,  приводились  на  этот
счет  такие  данные:  в  1927  г.  валовая  продукция  сельского  хозяй¬
ства  составляла  в  СССР  121  %  к  уровню  1913/14  г.,  причем  про¬
дукция  земледелия  равнялась  113  %,  а  животноводства  —  134  %173.
 В  период  “горбачевской  перестройки”  в  1990—1991  гг.  в  цент¬
ральной  периодической  печати  и  в  ряде  книг  утверждалось,  будто
в  1925  г.  “размер  посевных  площадей  достиг  довоенного  уровня”,
а  количество  крупного  рогатого  скота,  овец,  коз,  свиней  “даже
превышало”,  и  СССР  по  объему  сельскохозяйственного  произ¬
водства  добился  уровня  1913  г.174
 Однако  на  сей  счет  имеется  и  другая  статистика,  в  том  числе
приведенная  современниками.  Последние  отнюдь  не  разделяли
столь  оптимистические  оценки  положения  в  аграрном  секторе
страны.  Так,  упоминавшийся  нами  экономист  Н.  Вишневский  счи¬
тал:  в  1925/26  г.  производство  в  крестьянских  хозяйствах  составило
 97,6 	%  от  уровня  1913/14  г.,  а  вся  валовая  продукция  сельского
хозяйства  достигла  в  1926/27  г.  102,3  %  к  довоенному  периоду175.
 По  подсчетам  Н.  Д.  Кондратьева,  в  1926/27  г.  валовая  продук¬
ция  сельского  хозяйства  равнялась  только  92,8  %  от  объема  1913  г.176
Известный  аграрник  20-х  годов  XX  в.,  профессор  П.  П.  Маслов,
 60

полагал,  что  в  1927  г.  сельскохозяйственное  производство  не  до¬
стигло  довоенного  уровня177.
 Упоминавшийся  нами  член  коллегии  Наркомзема  РСФСР
К.  Д.  Савченко  писал,  что  в  1927  г.  в  республике  вся  валовая  про¬
дукция  сельского  хозяйства  равнялась  85,6  %  от  объема  1913  г.178
 Реалистические  оценки  ученых  20-х  годов,  работников  Нар¬
комзема  РСФСР,  о  том,  что  сельскохозяйственное  производство,
т.  е.  крестьянское,  в  1927  г.  не  достигло  довоенного  уровня,  мы
находим  и  в  документах  Совнаркома  СССР.  В  одном  из  них  в  мар¬
те  1928  г.  констатировалось:  в  целом  сельское  хозяйство  лишь  при¬
ближается  к  этому  уровню179.  В  том  же  году  Председатель  СНК
СССР  А.  И.  Рыков  признавал,  что  восстановительный  процесс
в  сельском  хозяйстве  не  завершился  и  по  важнейшим  его  показа¬
телям  страна  не  достигла  уровня  1913  г.  В  подтверждение  данного
вывода  глава  правительства  приводил  следующую  статистику.
В  1928  г.  СССР  отставал  по  посевной  площади  всех  культур  на
3,4  %,  в  том  числе  по  зерновым  —  на  10  %,  по  числу  рабочих
лошадей  —  на  13  %.  Если  в  1924—1928  гг.  в  среднем  урожайность
зерновых  равнялась  51,2  пуда  с  десятины,  то  в  1909-1913  гг.  —
54,9,  а  средний  сбор  зерна  на  душу  населения  достигал  соответ¬
ственно  в  год  —  32,1  и  38  пудов.  Правда,  к  1928  г.  был  достигнут
заметный  рост  посевов  по  техническим  культурам.  Он  превышал
на  58,5  %  дореволюционный  уровень180.  Однако  этот  процесс
в  посевной  площади  не  привел  к  существенному  увеличению  про¬
дукции  технических  культур  ввиду  низкой  их  урожайности.  На¬
пример,  урожайность  льна  в  среднем  в  1925—1926  гг.  достигла  13—
 15,6 	пудов  с  десятины,  а  в  довоенное  время  —  18—23  пуда181.
 Выводы  и  цифры,  названые  Рыковым,  в  принципиальном
плане  подтверждаются  и  официальными  материалами  правитель¬
ства  РСФСР,  свидетельствующими  о  том,  что  в  1927  г.  в  респуб¬
лике  крестьянское  производство  не  достигло  довоенного  уровня,
ибо  в  1926  г.  вся  валовая  продукция  сельского  хозяйства  составля¬
ла  91,7  %  от  объема  1913  г.,  в  том  числе  по  зерновым  культурам  —
86,2  %,  по  техническим  —  107,5  %,  по  животноводству  —  90,4  %,
по  урожайности  зерновых  —  92  %182.
 Обратимся  теперь  к  сборам  зерновых  культур  и  их  урожайно¬
сти  как  в  царской  России,  так  и  в  СССР  в  1927  г.  И  здесь  есть
разнобой  в  статистике.  Так,  в  ряде  официальных  статистических
сборников  и  в  историко-экономической  литературе  назывались
такие  данные:  в  1924—1928  гг.  ежегодный  валовый  сбор  зерна  рав¬
нялся  692,6  млн.  ц,  а  в  1909—1913  гг.  —  651,8  млн.  ц.183  Однако,  по
нашим  расчетам,  ежегодные  валовые  сборы  зерновых  довоенного
 61

периода  занижены,  они  составляли  в  1909—1913  гг.  примерно
766  млн.  ц.184  То  же  самое  касается  и  урожайности  зерновых  куль¬
тур.  Например,  согласно  официальному  сборнику  материалов,  из¬
данному  в  1929  г.,  урожайность  зерновых  в  среднем  достигала  за
год  8,1  ц  с  га185,  а  в  Европейской  части  России  средняя  урожай¬
ность  зерновых  составляла  в  1909—1913  гг.  55,4  пуда  с  десятины,
а  за  1908—1912  —  50,7  пуда,  т.  е.  около  8,5  ц  с  га186.  В  1917  г.  извес¬
тный  аграрник,  историк  И.  Мозжухин  оценивал  средний  урожай
зерновых  в  России  в  1911—1915  гг.  —  8,4  ц187  с  десятины  или
приблизительно  51  пуд.  По  нашему  мнению,  дореволюционная
статистика,  характеризующая  урожайность  зерновых  культур  цар¬
ской  России,  в  целом  подтверждается  и  вышеприводимыми  циф¬
рами  председателя  Совнаркома  СССР  Рыкова,  учеными  20-х  го¬
дов,  согласно  которым  урожайность  хлебов  была  несколько  выше,
чем  в  последние  годы  нэпа  в  РСФСР  и  Советском  Союзе.
 К  концу  нэпа  не  были  достигнуты  в  полном  объеме  результа¬
ты  дореволюционного  периода  и  в  животноводческой  отрасли.  Если
в  1916  г.  в  России  насчитывалось  35  млн.  лошадей,  из  них  рабо¬
чих  —  29,3,  крупного  рогатого  скота  —  60,3,  мелкого  рогатого
скота  —  120,8,  свиней  —  20,3  млн.  голов,  то  в  1927  г.  соответствен¬
но-  31,3  млн.  голов  (88%);  25,1  (85  %);  67,8  (110,5%);  134,3
(111,1  %);  20,1  млн.  голов  свиней,  или  98,5  %.  К  тому  же  и  по
посевной  площади  размеры  оказались  меньшими  в  1927  г.  по  срав¬
нению  с  царским  периодом:  105,5  млн.  дес.  вместо  119,7  млн.
(95,3  %)188.
 О  том,  что  продукция  сельского  хозяйства  СССР  к  концу  нэпа
не  достигла  довоенного  уровня,  считали  и  некоторые  крестьяне.
Например,  такого  мнения  придерживался  житель  с.  Макарово
Ростовского  уезда  Ярославской  губернии  Н.  Ф.  Еличев.  В  своем
письме  в  “Крестьянскую  газету”  в  1927  г.,  характеризуя  состоя¬
ние  сельского  хозяйства,  он  писал:  “Насколько  припоминаю,
в  довоенное  время  было  в  России  около  32  млн.  лошадей,  а  теперь
их  около  15  миллионов.  Крупного  рогатого  скота  у  нас  большой
недостаток;  не  успели  мы  еще  дойти  до  довоенного  уровня  про¬
центов  на  20,  как  вновь  в  1925  и  1926  годах  пошли  на  убыль...
Убыль  рогатого  скота  понемногу  отнимает  от  земли  самое  драго¬
ценное  удобрение  —  навоз.  В  общем  у  нас  кладут  не  более  3  тонн
навоза  на  гектар.  Между  тем  как  за  границей,  в  Германии,  Да¬
нии,  Бельгии  и  Голландии  кладут  36  тонн  на  гектар.  Кроме  того,
у  них  во  много  раз  шире  развито  минеральное  удобрение.  Все  это-
доказывает  нашу  бедность.  И  поэтому  власти  надо  смотреть.на
крестьянство  не  как  на  кошелек-самотряс,  а  как  на  что-то  доро-
 62

гое,  которое  находится  в  расслабленном  состоянии.  Между  тем
льются  речи,  почти  приказы,  что  надо  увеличить  урожайность
с  гектара  в  пять  раз  и  более.  Думают  ли  те  люди,  что  говорят?  Что
же  мы  дадим  Октябрю?  Неужели  одну  бумагу,  изукрашенную  всеми
благами  рога  изобилия,  которую  кто  и  пишет,  тот  сам  стыдит¬
ся?”189.  Автор  письма,  хотя  и  приводит  не  совсем  точную  статис¬
тику  о  количестве  скота,  о  применении  удобрения  на  полях,  но,
исходя  из  экономического  положения  своих  односельчан,  он
в  целом  дает  справедливую  оценку  сложившейся  ситуации  в  сель¬
ском  хозяйстве  за  10  лет  советской  власти,  отношение  к  нему
правительства,  которое  не  оказывало  существенной  реальной  по¬
мощи  крестьянину  и  смотрело  на  него  только  как  на  источник
пополнения  государственной  казны.
 Суммируя  вышесказанное,  можно  сказать,  что  даже  с  учетом
изменений  границ  валовая  продукция  сельского  хозяйства  в  СССР
и  в  РСФСР,  на  наш  взгляд,  в  1927  г.  не  достигла  уровня  1913  г.
Она  к  нему  лишь  приближалась,  составляла  примерно  95  %.  Дан¬
ный  вывод  подтверждается  и  расчетами  профессора  Н.  Д.  Кондра¬
тьева,  согласно  которым  в  1926/27  г.  в  стране  дореволюционный
уровень  продукции  по  зерновым  культурам  равнялся  83,5  %,  по
техническим  —  98  %,  по  животноводству  —  104,4  %190.
 Одним  из  аргументов  в  пользу  того,  что  валовая  продукция
сельского  хозяйства  в  конце  нэпа  не  достигла  довоенного  уровня
России,  служила  и  его  низкая  товарность,  на  порядок  уступаю¬
щая  1913  г.,  примерно  на  23  %191.  В  1926/27  г.  она  составляла  18,2  %
от  валовой  сельскохозяйственной  продукции,  причем  зерновых
культур  —  21  %,  технических  —  58,5  %,  животноводства  —  23,6  %192.
Например,  в  1925/26  г.  доля  отчуждения  продуктов  от  крестьян¬
ских  хозяйств  равнялась  72,1  %  от  объемов  1913/14  г.,  а  товарная
часть  на  душу  деревенского  населения  достигала  63,9  %  от  дово¬
енного  уровня193.  В  стране  возникло  серьезное  противоречие  меж¬
ду  производством  сельскохозяйственной  продукции,  не  достиг¬
шим  уровня  1913  г.,  и  возросшими  потребностями  на  нее  в  связи
с  ростом  городского  населения,  ежегодно  увеличивавшегося  при¬
мерно  на  4  %194  по  мере  восстановления  промышленности,  и  взя¬
тым  курсом  на  ускоренную  индустриализацию  страны.
 Каковы  же  причины  такого  несоответствия  между  валовой
и  товарной  продукцией  сельского  хозяйства?  Безусловно,  одна  из
них  скрывалась  в  общей  отсталости  российского  крестьянского
хозяйства,  низкой  производительности  труда,  слабой  техниче¬
ской  оснащенности,  неустроенном  землепользовании.  На  паде¬
ние  товарной  продукции  сказывалась  распыленность  мелких  кре¬
 63

стьянских  хозяйств,  количество  которых  с  1916  по  1927  г.  выросло
с  21  086  до  25  015  тыс.  в  СССР,  когда  их  дробность  ежегодно  дос¬
тигала  2—3,5  %195.
 Однако  усматривать  основную  причину  низкой  товарности
сельского  хозяйства  в  господстве  мелкотоварного  уклада,  разуме¬
ется,  не  следует,  как  это  обычно  представлялось  в  официальных
советских  документах.  Поскольку  мелкие  хозяйства  в  Западной
Европе  показывали  высокую  производительность  труда,  добива¬
лись  хорошей  урожайности,  развиваясь  интенсивно,  в  то  время
как  в  нашей  стране  —  экстенсивно.  У  западноевропейских  мелких
производителей  размеры  земельной  площади  по  существу  в  среднем
не  превышали  таковых  у  советского  крестьянина.  Так,  в  1926/27  г.
в  РСФСР  одно  хозяйство  в  среднем  пользовалось  земельным  на¬
делом  15,5  дес.,  а  на  душу  населения  приходилось  2,9  дес.  посе¬
ва196.  Для  сравнения  укажем  площадь  земли,  которую  имели  крес¬
тьяне,  например  в  Германии  и  Франции  —  75  %,  а  в  Бельгии  90  %
всех  хозяйств  владели  земельным  наделом  менее  4,5  дес.  При  этом
хозяйство  от  1,8  до  4,5  дес.  считалось  мелким,  но  вполне  самосто¬
ятельном,  а  хозяйства  с  6—10  дес.  рассматривались  средними,
производили  продукцию  на  рынок  и  содержали  работника197.  В  то
же  время  урожайность  зерновых  у  немецких  и  бельгийских  крес¬
тьян  в  хозяйстве  была  в  3—4  раза  выше,  чем  у  советских198.
 В  20-х  годах  XX  в.  в  Дании  половина  крестьянских  хозяйств
владела  землей  до  3  дес.,  20  %  —  от  3  до  10  дес.  Для  этой  страны
характерным  являлось  хозяйство  с  земельной  площадью  5—10  дес.
А  наиболее  типичным  хозяйством  было  с  6  дес.  земли,  имеющее
3  лошади,  4  дойных  коровы,  2  быка,  4  свиньи,  куры,  с  урожай¬
ностью  ржи  180—190  пудов  с  дес.;  ячменя  и  овса  —  220—240  пудов.
Таких  результатов  датские  сельчане  добивались  благодаря  интен¬
сификации  хозяйства  и  помощи  со  стороны  правительства,  кото¬
рое  предоставляло  им  с  1899  г.  ссуды.  В  этой  стране  еще  в  1814  г.
было  введено  всеобщее  начальное  обучение,  в  результате  чего
к  началу  XX  в.  насчитывалось  только  2,2  %  неграмотных  жителей199.
 Конечно,  при  сравнении  производственных  показателей  рос¬
сийского  крестьянского  хозяйства  эпохи  нэпа  с  фермерами  За¬
падной  Европы  надо  учитывать  исторические,  природно-клима¬
тические  и  социально-экономические  факторы,  высокое
техническое  оснащение  последних,  культуру  земледелия,  широ¬
кое  использование  минеральных  удобрений,  о  чем  речь  шла  выше,
что  и  позволяло  им  вести  интенсивно  хозяйство.  В  иностранных
государствах  фермеры  не  подвергались  таким  разрушениям,  ка¬
кие  испытали  советские  сельчане.  Например,  в  США  ежегодные
 64

валовые  сборы  зерновых  в  1907—1914  гг.  составляли  с  114  млн.  т
и  выросли  до  134  млн.  т.  с  1914  по  1920  гг.200  Тогда  как  российские
показатели  за  последний  исторический  период  резко  упали  вслед¬
ствие  Первой  мировой  и  Гражданской  войн.
 В  годы  нэпа  экономическое  положение  российского  крестьян¬
ства  по  сравнению  с  западноевропейскими  фермерами  не  только
не  улучшилось,  но  даже  ухудшилось,  а  разрыв  в  производительно¬
сти  труда  увеличивался.  Так,  по  расчетам  Н.  Д.  Кондратьева,  в  сере¬
дине  20-х  годов  производительность  труда  в  народном  хозяйстве
СССР  не  достигала  уровня  довоенного  периода  и  в  несколько  раз
отставала  от  западноевропейских  государств.  По  его  данным,
в  1925/26  г.  доход  на  душу  населения  составлял  в  стране  75,7  золо¬
тых  руб.,  в  России  в  1913  г.  —  101,4  руб.,  в  Германии  в  1923  г.  —
223,  Бельгии  —  249,9,  Франции  —  348,3,  Канаде  —  518,2,  США  —
625  золотых  руб.  Кондратьев  рассматривал  наиболее  точным  пока¬
зателем,  характеризующим  производительность  труда,  уровень  до¬
хода,  приходящегося  на  душу  населения,  который  от  аграрного
сектора  равнялся  56—60  руб.,  тогда  как  в  дореволюционной  Рос¬
сии  —  68  руб.,  Германии  и  Англии  —  160—180,  США  —  250  руб.201
Из  приведенной  статистики  явствует,  что  производительность  тру¬
да  в  середине  20-х  годов  в  сельском  хозяйстве  достигла  около  90  %
уровня  1913  г.  и  была  ниже  в  3  раза,  чем  в  Германии,  Англии,
и  в  4  раза  меньше,  чем  в  США.  Эти  данные,  названные  Кондрать¬
евым,  в  основном  подкрепляются  и  цифрами  об  урожайности
в  крестьянских  хозяйствах  в  СССР  и  в  зарубежных  странах.
 Справедливости  ради  следует  сказать,  что  и  в  СССР  имелись
некоторые  интенсивные  культурные  крестьянские  хозяйства
с  высокой  производительностью  труда,  получающие  урожаи  зер¬
новых  по  130—170  пудов  с  десятины,  т.  е.  равнялись  западноев¬
ропейским,  но  было  немало  хозяйств,  урожайность  у  которых
равнялась  20—25  пудов  с  десятины202.  При  этом  именно  в  бедняц¬
ко-маломощных  хозяйствах  урожайность  оставалась  низкой,  тогда
как  в  зажиточных  в  1,5—2  раза  она  была  выше,  а  по  отдельным
техническим  культурам  —  даже  в  2—3  раза203.  В  этой  связи  нельзя
не  согласиться  с  мнением  историка  А.  М.  Большакова,  крупного
знатока  российской  деревни  20-х  годов,  который  писал:  низкая
производительность  труда  в  сельском  хозяйстве  объясняется  пло¬
хим,  рутинным  способом  обработки  земли,  трехпольем,  слабым
уровнем  культурного  развития  деревни  как  наследием  прошлого,
и  выход  из  создавшейся  ситуации  лежит  в  интенсификации  сель¬
ского  хозяйства  на  основе  хозяйственного  и  культурного  подъема
страны,  что  может  быть  сделано  в  течение  десятилетий204.  Однако
 5  Зак.  316
 65

интенсификация  крестьянского  хозяйства  была  невозможна  без
его  экономической  самостоятельности,  без  благоприятной  поли¬
тики  государства,  расширения  рыночных  отношений,  индустриа¬
лизации  и  электрификации  деревни,  а  этому  пути  нередко  пре¬
пятствовала  политика  правительства.
 Из  вышеизложенного  напрашивается  вывод,  что  нельзя  низ¬
кую  производительность  труда  в  сельском  хозяйстве,  его  малую
товарность  объяснить  господством  мелкотоварного  производства
в  СССР,  как  это  делалось  в  большевистских  документах.  Успехи
сельского  хозяйства  на  Западе  в  20-е  годы,  достижения  некото¬
рых  культурных,  интенсивных  крестьянских  хозяйств  в  СССР
показывают,  что  мелкотоварное  производство  себя  не  исчерпало.
Вероятнее  всего,  следует  говорить  о  том,  что  в  советских  условиях
у  него  просто  не  было  экономических  возможностей  проявить  себя
даже  в  условиях  нэпа.  Не  отрицая  объективных  факторов,  тради¬
ционной  отсталости  крестьянского  хозяйства,  все  же  экономи¬
ческая  политика  государства  по  отношению  к  деревне,  начиная
с  первых  лет  советской  власти,  зачастую  не  содействовала  подъе¬
му  производительных  сил  в  сельском  хозяйстве.  Аграрные  преоб¬
разования,  продразверстка  значительно  изменили  экономические
отношения  в  деревне,  усилили  раздробленность  крестьянских  хо¬
зяйств,  сделали  их  менее  бедными  и  малопродуктивными.
 До  октября  1917  г.  крестьянам  принадлежало  до  90,45  %  посе¬
вов  зерновых,  а  помещикам  —  9,55  %,  урожайность  у  последних
была  выше  на  10—20  %,  удой  молока  на  корову  —  на  50  %,  произ¬
водство  мяса  —  на  20  %.  Все  помещичьи  хозяйства  давали  8,9—
9,2  %  всей  сельскохозяйственной  продукции,  при  этом  зерновых  —
11,24  %205.  С  ликвидацией  помещичьих  хозяйств  не  только  упала
валовая  продукция  сельского  хозяйства,  но  и  заметно  понизилась
норма  его  товарности  —  на  8—9  %,  что  негативно  сказалось
на  внутреннем  и  внешнем  рынке.  По  расчетам  Ю.  Ларина,  в  дово¬
енное  время  помещики  поставляли  на  рынок  около  1/3  хлеба,
а  остальные  2/3  давали  “зажиточно-кулацкие”  слои,  составляю¬
щие  приблизительно  20  %  крестьянского  населения206,  которые
в  большинстве  своем  также  были  ликвидированы  в  ходе  раскула¬
чивания  в  период  военного  коммунизма  в  годы  Гражданской  вой¬
ны,  и  не  могли  вновь  возродиться  и  в  условиях  нэпа,  поскольку
экономическая  политика  правительства  не  способствовала  этому.
Ликвидация  помещичьих  имений  и  многих  зажиточных  крестьян¬
ских  хозяйств  предпринимательского  фермерского  типа  в  первые
годы  советской  власти,  пожалуй,  на  наш  взгляд,  и  была  основ¬
ной  причиной  низкой  товарности  сельского  хозяйства  в  эпоху
 66

нэпа,  однако  данная  проблема  усугублялась  еще  и  политикой  го¬
сударства,  ограничивающего  рост  крестьянского  производства,  не
достигшего  довоенного  уровня,  особенно  в  зажиточных,  трудо¬
любивых,  предприимчивых  хозяйствах.
 Недороды  1923—1924  гг.
 Массовое  недоедание  крестьянского  населения
 Трудности  восстановления  крестьянских  хозяйств,  их  неус¬
тойчивость  и  противоречивое  развитие,  заметные  колебания  в  росте
производства  зависели  не  только  от  политики  советской  власти,
демографических,  социально-экономических  факторов,  трудолю¬
бия  сельчан,  но  еще  и  от  природно-климатических  условий.  Регу¬
лярно  повторяющиеся  в  тех  или  иных  регионах  РСФСР  засухи,
ранние  заморозки,  градобития,  частые  проливные  дожди  могли
погубить  весь  урожай  и  привести  к  недороду,  последствиями  ко¬
торого  мог  быть  голод.
 После  опустошительного  голода  начала  нэпа  его  рецидивы
давали  о  себе  знать  и  в  последующие  годы  в  ряде  российских
регионов,  хотя  и  не  в  тех  масштабах.  Так  неурожаи  1923-1924  гг.
привели  к  голоданию  крестьянского  населения  во  многих  губер¬
ниях  РСФСР.  Об  этом  нам  дают  представление  содержание  ин¬
формационных  сводок  органов  ОГПУ,  характеризующих  масш¬
табы  голода,  его  географию,  из-за  неблагоприятных  погодных
условий,  а  также  результатов  экономической  политики  государ¬
ства,  как  и  тяжелейших  последствий  Гражданской  войны,  от  ко¬
торых  не  могла  еще  избавиться  российская  деревня.  К  лету  1923  г.
голодом  было  охвачено  в  той  или  иной  степени  крестьянское
население  32  губерний  и  республик.  Наибольшее  количество  го¬
лодающих  насчитывалось  в  Чувашской  области,  в  Башкирской
республике,  в  Саратовской  губернии  —  900  тыс.  человек,  в  Челя¬
бинской  —  400  тыс.  человек,  из  них  50  %  детей207.
 Голод  затронул  и  ряд  районов  Сибири.  Например,  в  начале
1923  г.  в  23  волостях  Ялуторовского  уезда  Тюменской  губернии  было
зарегистрировано  10  тыс.  голодающих.  Часть  населения  Шимского
уезда  также  голодала  и  питалась  суррогатами.  В  уезде  имели  место
случаи  голодной  смерти.  В  1923  г.  в  Тюменской  губернии  голодали
45  тыс.  человек.  Голодная  волна  захлестнула  и  сельчан  Омской  гу¬
бернии,  особенно  жителей  Тюкалинского,  Тарского  уездов.  Они
употребляли  в  пищу  суррогаты,  были  зарегистрированы  факты
смерти  от  голода.  Осенью  1923  г.  в  одном  Славгородском  уезде
голодали  10  тыс.  человек208.
 5*
 67

В  Северо-Западном  регионе  РСФСР,  где  своего  хлеба  не  хва¬
тало  и  в  довоенный  период,  сельское  население  страдало  от  недо¬
едания,  а  в  ряде  мест  разразился  голод,  в  том  числе  в  ряде  мест
Карельской,  Псковской,  Архангельской  губерний,  где  многие
жители  к  хлебу  добавляли  разного  рода  суррогаты:  мох,  кости
рыбы,  солому,  кору  деревьев.  Так,  осенью  1923  г.  в  Псковской
губернии  не  хватало  хлеба  для  прокормления  населения  12—
15  млн.  пудов.  В  Вологодской  губернии  до  80  %  крестьян  не  имели
своего  хлеба209.
 В  1923  г.  по-прежнему  голодала  и  часть  сельского  населения
Поволжья.  Например,  в  первые  месяцы  года  в  Симбирской  гу¬
бернии  многие  крестьяне  “вступали  в  полосу  хронического  не¬
доедания”,  а  хлеба  до  нового  урожая  хватало  не  у  всех.  В  Сенги-
леевском,  Ардатовском  и  Алатырском  уездах  жители  многих
селений  питались  суррогатами,  а  ржаной  хлеб  по  праздникам
ели  лишь  некоторые  зажиточные  селяне.  В  январе  1923  г.  в  Цари¬
цынской  губернии  было  зафиксировано  145  896  голодающих
жителей.  Материальную  помощь  из  них  получали  18  %.  В  апреле
1923  г.  в  Саратовском  уезде  значилось  86  577  голодающих,  из
них  45  тыс.  детей.  В  Кузнецком  уезде  голодало  28  %  взрослых
жителей  и  39  %  детей,  в  Петровском  уезде  в  18  волостях  крес¬
тьяне  питались  суррогатами.  В  марте  1923  г.  в  области  Немецкой
коммуны  числилось  170  тыс.  голодающих,  из  которых  78  тыс.
детей210.
 На  протяжении  первой  половины  1923  г.  в  Чувашской  области
число  жителей,  страдающих  от  голода,  постоянно  увеличивалось.
Если  в  марте  их  количество  достигало  203  870  человек  (28  %  всех
жителей),  в  апреле  —  219  787,  то  в  мае  —  379  360  человек  числи¬
лось  голодающими.  При  этом  на  почве  голода  распространялись
разного  рода  болезни,  включая  оспу,  малярию.  Однако  ввиду  боль¬
шой  численности  голодающих  эффективной  помощи  им  не  ока¬
зывалось.  К  июлю  1923  г.  в  Марийской  области  голодали  55  тыс.
человек,  в  Вятской  губернии  —  20  %  крестьянских  семей  страда¬
ли  от  голода.
 В  марте-апреле  1923  г.  в  Башкирской  республике  считалось
838  500  голодающих,  или  34  %  от  всех  жителей,  причем  половина
из  них  относилась  к  детям.  Было  зарегистрировано  97  случаев  смерти
от  голода,  тогда  как  помощь  голодающим  оставалась  незначитель¬
ной.  Страдали  от  недоедания,  голодали  и  многие  сельчане  Татар¬
ской  республики,  зачастую  они  питались  одними  суррогатами.  Так,
на  15  марта  1923  г.  в  Спасском  кантоне  было  зарегистрировано
52  126  голодающих  взрослых,  24  505  детей,  в  Арском  кантоне  со¬
 68

ответственно  —  94  150  и  101  105  человек.  В  последнем  —  12  %  голо¬
дающих  к  тому  же  еще  и  болели,  здесь  отмечено  35  случаев  голод¬
ной  смерти.  В  Свияжском  кантоне  в  феврале  1923  г.  20  %  населения
совершенно  не  питались  хлебом,  а  60  %  жителей  к  нему  приме¬
шивали  разные  суррогаты.  Здесь  от  голода  умерли  10  человек.
В  Лаишевском  кантоне  тоже  насчитывалось  64,6  тыс.  голодающих,
в  Бугульминском  —  4  тыс.,  в  Агрыском  —  500  человек211.
 В  информационной  сводке  за  первую  половину  1923  г.  работ¬
ников  ОГПУ  констатировалось  тяжелейшее  материальное  поло¬
жение  крестьянского  населения,  в  том  числе  его  недоедание
и  голодание  во  многих  губерниях.  В  документах,  в  частности,  от¬
мечалось:  “Истощение  продовольственных  запасов  прошлого  уро¬
жая,  плохие  виды  на  новый  урожай  в  ряде  губерний  и  стихийные
бедствия  ухудшили  экономическое  положение  значительной  час¬
ти  крестьянства.  Подобное  экономическое  положение  имеет  мес¬
то  в  4  центральных  губерниях”,  в  том  числе  в  Ярославской,  Ни¬
жегородской,  Рязанской,  Орловской,  во  всех  Северо-Западных,
в  Западных  губерниях,  а  также  Пермской,  Приамурской,  Ом¬
ской,  Самарской.  Всего  таких  губерний  насчитывалась  31.  В  них
крестьяне,  боясь  неурожая,  распродавали  скот,  запасаясь  хлебом.
“Беднота  здесь  повсеместно  питается  суррогатами”212.
 Но  массовое  недоедание  и  голод  крестьянского  населения  не
исчезли  и  в  1924  г.,  несмотря  на  собранный  урожай  1923  г.,  ибо
некоторые  районы  РСФСР  поразила  засуха,  был  неурожай,  в  том
числе  в  южных,  юго-восточных  губерниях.  Об  этом  регулярно  со¬
общалось  в  сводках  органов  ОГПУ.  Например,  в  одной  из  них  за
12  августа  1924  г.  говорилось:  в  Дивенском,  Петровском,  Виноде-
ленском  и  других  районах  Ставропольской  губернии  крестьяне
собрали  от  5  до  10  пудов  с  десятины,  и  появились  голодающие.
Толпы  деревенских  жителей  осаждали  сельсоветы  и  просили  ма¬
териальную  помощь,  которую  власти  не  могли  оказать.  Часть  го¬
лодающего  населения  уходила  на  заработки  в  другие  районы.
В  Тверской  губернии  погибло  49  %  посевов  озимых  и  яровых  хле¬
бов,  а  с  сохранившейся  площади  собрали  только  20  пудов  с  деся¬
тины.  Потребности  же  населения  в  питании  из  расчета  12  пудов
на  душу  составляли  8  896  236  пудов,  тогда  как  валовый  сбор  зерна
равнялся  лишь  4  428  589  пудов.  В  республике  немцев  Поволжья,
в  Краснокутинском  и  Паласовском  кантонах  погибло  99  %  посев¬
ной  площади  ржи,  а  на  оставшемся  одном  проценте  урожай  до¬
стигал  5—10  пудов  с  десятины.  Настроение  у  крестьян  было  по¬
давленное.  В  некоторых  селениях  Федоровского  кантона  голодало
около  30  %  жителей.
 69

В  Саратовской  губернии  погибло  до  35  %  посевов  зерновых,
часть  посевной  площади  была  скошена  на  корм  скоту.  В  некоторых
селениях  урожай  составлял  2—6  пудов  с  десятины.  В  17  волостях
Пензенской  губернии  хлеба  собрали  не  более  15  пудов  с  дес.,
в  других  —  он  колебался  от  15  до  50.  В  Царицынской  губернии
намолачивали  зерна  около  1,5  пудов  с  десятины.  Хлеба  не  хватало.
Бедняки  питались  суррогатами,  в  том  числе  75  %  жителей  Пуга¬
чевского  уезда.  В  Воронежской  губернии  гибель  посевов  достигала
33  %  всей  площади.  В  Кабардино-Балкарской  области  посевная  пло¬
щадь  в  1924  г.  сократилась  на  20  %  по  сравнению  с  прошлым  го¬
дом.  Недород  был  в  Ульяновской,  в  Астраханской,  Орловской
и  других  губерниях213.
 Неурожай  1924  г.  во  многих  российских  губерниях  повлек  мас¬
совое  недоедание  в  ряде  мест  и  голод  сельчан  в  конце  1924  г.  —
в  первой  половине  1925  г.  Об  этом  можно  судить  опять  же  по  со¬
держанию  сводок  работников  ОГПУ.  Приведем  некоторые  факты,
характеризующие  тяжелое  продовольственное  положение  в  марте
1925  г.  в  различных  регионах,  пострадавших  от  недорода.  Так,
в  Самарской  губернии  в  Пугачевском  уезде  20  %  населения  пита¬
лись  суррогатами,  в  селах  Филипповка,  Моисеевка  Мелекской
волости  112  человек  голодали  с  декабря  1924  г.  и  употребляли
в  пищу  наряду  с  обдирным  просом  мякину,  отруби,  лебеду,  тра¬
ву,  поэтому  возникали  часто  болезни  у  крестьян.  В  Алексеевской
волости  Бузулукского  уезда  суррогатами  питались  1861  человек,
в  Погроминской  волости  нуждались  в  продовольственной  помощи
4420  жителей,  из  них  287  ели  разного  рода  суррогаты.  В  Пензенской
губернии  суррогатами  питались  30  %  всех  жителей  деревни.  В  Татар¬
ской  республике  в  Мензелинском  кантоне  в  Помосковской  и  Ак-
темышской  волостях  в  некоторых  селениях  крестьяне  голодали,
суррогаты  употребляли  в  пищу  150  семей.  В  Башкирской  республи¬
ке  в  Зилаировском  кантоне  в  Бурзенской  и  Серганской  волостях
недород  заставил  сельчан  питаться  также  суррогатами,  а  в  послед¬
ней  были  зарегистрированы  случаи  смерти  от  голода.  В  Ливенском
уезде  Орловской  губернии  хлеба  на  питание  не  хватало  у  20  %  на¬
селения.
 В  Воронежской  губернии  в  Острогожском  уезде  80  %  населе¬
ния  употребляли  в  пищу  суррогаты,  в  Богучарском  уезде  в  ряде
волостей  наблюдались  недоедание  и  голод.  О  его  масштабах  нам
дают  некоторое  представление  письма  крестьян  своим  родным  из
Воронежского  уезда  за  март  1925  г.  Так,  из  села  Подгорное  сооб¬
щали:  “Я  продала  лошадь  потому,  что  нечем  кормить.  Сейчас  вот
так  же  у  нас  голод.  Хлеб  —  2  руб.  за  пуд.  Заработка  нет.  Кормиться
 70

не  на  что.  Ты  сам  знаешь,  что  у  нас  корма  и  хлеба  мало”.
Из  селения  Задонск  информировали:  “Много  есть  сказать  голод¬
ных,  хлеба  нет,  хлеб  у  нас  дорогой,  рожь  —  1  руб.  75  коп.,  мука  —
1  руб.  85  коп.,  пшено  —  2  руб.  40  коп.,  одно  —  взять  негде  денег”.
Из  деревни  Б.  Поляна  писали:  “У  нас  тут  очень  голодно,  как
в  1920  г.  так  и  сейчас,  в  1925  г.  хлеба  у  меня  сейчас  ничего  нету
и  картофеля,  а  также  всех  продуктов  для  пропитания  самого  себя.
По  миру  ходишь  с  сумой  —  никто  не  дает,  говорят:  “Мы  теперь
равные  стали,  ни  у  кого  нету”.  То  же  самое  сообщали  и  родствен¬
ники  из  селения  Хлевное:  “Гаврюша,  у  нас  нынешний  год  для
людей  как  1921-й,  и  забивают  скотину  и  даже  цепляются  за  ба¬
рахло,  корму  нигде  нету,  хлеба  почти  и  не  спрашивают”.  “У  нас
сейчас  страшный  голод,  —  доносили  из  деревни  Уткино  родствен¬
ники,  —  так  приходится  всей  Уткиной  куда-либо  бежать  или  уми¬
рать.  Мука  ржаная  стала  2  руб.  за  пуд.  Скотина  стала  без  цены,
потому  что  она  худая”.
 В  мае  1925  г.  из  Воронежской  губернии  поступали  еще  более
тревожные  известия  о  масштабах  голода  и  гибели  от  него  сельчан,
в  том  числе  и  детей.  В  Россошанском  уезде  от  неурожая  пострада¬
ло  75  %  всех  крестьянских  хозяйств,  не  имело  хлеба  56  884  челове¬
ка,  питались  суррогатами  157  054  сельчан,  из-за  отсутствия  пита¬
ния  были  истощены  46  512  жителей.  В  селе  Дмитровка  на  почве
голода  отцы  бросали  свои  семьи  и  уходили  из  дома,  в  с.  Хава
во  второй  школе  имели  место  случаи,  когда  дети  бедняков  от  го¬
лода  падали  в  обморок.  В  с.  Ключак  Гортечного  района  иве.  Рыль-
ково  Старо-Велугского  уезда  опухшие  от  голода  семьи  лежали
в  постелях.  В  селе  Шаталовском  Нижнедевицкого  уезда  умерло
от  голода  3  человека,  в  селе  Верхотонье  скончался  мальчик  в  до¬
роге,  идя  на  хутор  Коланчик214.
 В  мае  1925  г.  в  Орловской  губернии  в  срочной  продовольствен¬
ной  помощи  нуждалось  328  700  человек,  или  20,3  %  всего  населе¬
ния.  Особенно  тяжелая  ситуация  с  обеспечением  хлебом  сложи¬
лась  у  жителей  Малоархангельского  уезда  Муравльской,
Гостомыльской  и  Тростянской  волостей,  где  хлеб  отсутствовал
у  80  %  крестьян  и  они  питались  семенным  картофелем  и  разными
суррогатами,  включая  мякину,  траву.  С  учетом,  что  норма  “голо¬
дающего  пайка”  —  20  фунтов  ржи  на  человека  (8  кг),  здесь  требо¬
валось  74  тыс.  пудов  хлеба,  чтобы  продержаться  до  нового  урожая.
В  Волховском  уезде  не  хватало  хлеба  у  50  %  сельчан:  в  8  волостях
на  почве  голода  были  зарегистрированы  16  смертельных  случаев
и  370  желудочных  заболеваний  из-за  питания  суррогатами.  В  Ор¬
ловском  уезде  у  25  %  жителей  отсутствовали  хлеб  и  картофель.
 71

Они  кормились  крапивой  и  щавелем.  Некоторые  из  них  возмуща¬
лись:  “Вот  до  чего  нас  довели”.  В  с.  Казаках  Елецкого  уезда  было
зарегистрировало  до  200  опухших  от  голода  семей.
 В  мае  1925  г.  в  Тамбовской  губернии  50  %  крестьян  употребляли
в  пищу  суррогаты,  а  в  некоторых  местах  ели  и  дохлый  скот.
В  Токаревской  волости  Кирсановского  уезда  из  40  тыс.  жителей  го¬
лодали  30  %  и  кушали  “исключительо  картофель  по  урезанной  нор¬
ме”.  В  селах  Шумиловка  и  Свинино  Хмелевской  волости  многие
члены  семей  лежали  голодными,  рассчитывая  только  на  траву,  часть
из  них  приговаривала:  “Мы  умираем  с  голоду,  наше  хозяйство  по¬
дорвано,  скотина  погибает  без  корма,  никто  и  не  покупает  'из-за
худобы.  Мы  до  сих  пор  ничего  не  сеяли,  т.  к.  нас  застигла  гибель.
Питаемся  собачьей  поспой,  т.  е.  чугун  воды,  да  в  него  1фужка  муки  —
вот  все.  Часто  бывают  случаи,  что  народ  с  голоду  накидывает  на
себя  осилье  и  душится.  Вот  какая  опасность  грозит  нам”.  В  селениях
Рассказовской  волости  Тамбовского  уезда  насчитывалось  до  40  %
жителей  голодающих.  Количество  умерших  достигало  ежедневно  2—
3  человека.  В  селе  Н.  Спасском  сельчанин  Панкратов  на  почве  голо¬
да  удушился,  а  его  13-летний  сын  умер.  Здесь  голод  начал  “уничто¬
жать  крестьян  чуть  ли  не  целыми  семьями”.
 В  июле  1925  г.  в  Сараевском  районе  Рижского  уезда  голодали
75  %  населения.  В  селе  Новая  Слободка  Богородского  уезда  Кур¬
ской  губернии  голодающие  крестьяне  жаловались:  “В  настоящее
время  мы  переживаем  голод  больше,  чем  в  1921/22  г.,  т.  к.  в  то
время  мы  могли  бы  продать  кое-что  из  сундуков,  а  сейчас  уже
ничего  нет,  поневоле  станешь  продавать  за  бесценок  корову.
На  работу  не  принимают,  говорят:  “Мы  не  члены  профсоюза”215.
 Голод  затронул  и  сельское  население  некоторых  районов  Туль¬
ской  губернии.  Об  этом  нам  дают  представление  такие  данные:
в  марте  1925  г.  в  Никитинском  районе  25  %  домохозяев  совершен¬
но  не  имели  хлеба,  в  Непрядовинском  —  20  %,  в  Модимовском,
Барятинском,  Николо-Птанском  его  не  было  у  10—15  %  кресть¬
янских  семей.  Для  удовлетворения  хлебом  голодающих  в  указан¬
ных  районах  его  требовалось  10  тыс.  пудов.  К  лету  1925  г.  в  губернии
масштабы  голода  расширились.  Так,  в  июле  в  ряде  селений  Епи-
фановского  района  насчитывалось  до  90  %  семей,  не  имеющих
хлеба,  в  Волово-Карасаевском  районе  значилось  60  %  таких  семей
и  отмечались  случаи  самоубийства  на  почве  голода.  В  селе  Скород-
ном  Верховенского  района  из-за  голода  повесилась  женщина,  “ос¬
тавив  грудного  ребенка,  не  имевшая  в  течение  нескольких  дней
ни  куска  хлеба,  ни  картофеля”.  В  марте  1925  г.  в  Терском  округе
в  Воронцово-Александровском  районе  только  в  двух  селах  голода¬
 72

ли  6  тыс.  крестьян.  В  этот  период  в  Саратовской  губернии,  по  офи¬
циальным  данным,  число  голодающих  достигало  около  300  тыс.
человек216.
 В  ряде  мест  Северо-Запада  население  продолжало  также  недо¬
едать  и  в  1924  —  начале  1925  гг.,  где  собственного  хлеба,  как  упо¬
миналось,  никогда  не  хватало.  Например,  в  феврале  1924  г.  в  уез¬
дах  Карельской  АССР  голодали  до  60  %  крестьян,  и  они  питались
суррогатами.  В  1924  г.  голод  частично  затронул  и  сельчан  Сибири.
Так,  в  мае  1924  г.  в  Славгородском  и  южной  части  Тарского  уездов
увеличилось  число  голодающих,  в  первом  из  них  их  количество
достигало  102  тыс.  человек.  Разоряющееся  и  голодающее  крестьян¬
ство  в  большинстве  своем  переходило  на  работы  к  зажиточным
селянам  или  переселялось  в  более  урожайные  места.  В  некоторых
селениях  на  юге  Тарского  уезда  из  150—200  крестьянских  дворов
осталось  20—30217.  Массовое  недоедание  и  отчасти  голод  сельских
жителей  имели  место  и  в  других  регионах  РСФСР.
 На  наш  взгляд,  сегодня  трудно  назвать  точные  цифры  о  коли¬
честве  российских  крестьян,  охваченных  голодом  и  умерших  от
него  в  1923—1925  гг.,  ибо  эта  проблема  требует  самостоятельного
изучения.  В  новейшей  исторической  литературе  на  этот  счет  при¬
водились  следующие  данные.  По  оценке  М.  Венера,  в  1924/25  г.
в  связи  с  неурожаем  от  голода  пострадали  8  млн.  человек218.  По
данным  А.  Береловича  и  В.  Данилова,  в  1922—1923  гг.  в  стране  го¬
лодали  десятки  миллионов  людей  и  погибли  миллионы,  а  в  1923—
1924  гг.  голодали  десятки  тысяч  и  умерли  тысячи  человек219.  Сум¬
мируя  вышеизложенное,  мы  предполагаем,  что  в  1923  —  первой
половине  1925  гг.  в  РСФСР  недоедало  и  голодало  приблизительно
8  млн.  человек,  из  которых  умерли  примерно  100  тысяч,  хотя  эти
цифры  требуют  дополнительного  обоснования.
 Конечно,  масштабы  и  последствия  голода  середины  20-х  го¬
дов  не  идут  ни  в  какое  сравнение  с  голодом  1921—1922  гг.,  о  чем
выше  говорилось,  когда  голодали  десятки  миллионов  жителей
и  умерли  от  голода  несколько  миллионов  человек.  Думается,  что
в  1923—1925  гг.  больше  имело  место  все  же  недоедание  крестьян,
чем  было  голодание.  О  их  причинах  выше  уже  отмечалось,  они
коренились,  разумеется,  в  разрушительных  последствиях  Первой
мировой  и  Гражданской  войн  на  крестьянское  хозяйство,  в  не¬
благоприятных  погодных  условиях,  а  также  в  экономической  по¬
литике  советского  государства  по  отношению  к  деревне.  При  этом
некоторые  руководители  страны  пытались  переложить  вину  за
недоедание  на  крестьян,  тогда  как  последние  усматривали  его
истоки  в  политике  государства,  военном  коммунизме.  Так,  в  авгу¬
 73

сте  1924  г.  в  г.  Покровке  в  Немецкой  республике  на  митинге  высту¬
пил  председатель  Совнаркома  СССР  А.  И.  Рыков.  В  своей  речи  он
упрекнул  крестьян  в  том,  что  они  сами  виноваты  в  часто  повторя¬
ющихся  неурожаях,  ибо  плохо  обрабатывают  свою  землю,  отно¬
сятся  к  ней  по  старинке,  надеясь  на  Бога.  В  ответ  на  эти  обвини¬
тельные  слова  сельчане  реагировали  так:  “Виноваты  не  сами
крестьяне,  а  виноваты  1918—1919  гг.  с  продразверсткой,  выкачав¬
шие  все  имеющиеся  запасы,  а  в  настоящее  время  обрабатывать  землю
на  корове,  как  говорит  т.  Рыков,  невозможно”220.  И  такое  мнение
сельчан  во  многом  отражало  истинное  положение  дел  в  деревне
как  следствие  политики  военного  коммунизма.  Хотя  рутинная  об¬
работка  земли  примитивными  орудиями  с  применением  трехполь¬
ной  системы  действительно  не  способствовала  росту  крестьянско¬
го  производства,  но  в  этом  была  и  доля  вины  советской  власти.
 Как  же  она  реагировала  на  массовое  недоедание  сельчан
и  голод  в  ряде  регионов  в  1923—1925  гг.?  Безусловно,  помощь  от
государства  поступала  недоедающим  и  голодающим,  хотя  его  воз¬
можности,  прежде  всего  по  объективным  причинам,  были  огра¬
ниченными  в  их  предоставлении.  Приведем  некоторые  примеры,
характеризующие  размеры  помощи  государственных  органов
в  некоторых  регионах.  Эта  поддержка  в  основном  выражалась  се¬
менами  осенью  1924  и  весной  1925  г.  крестьянам,  пострадавшим
от  недорода.  Например,  в  марте  1924  г.  сельчанам  Болоховского
уезда  Орловской  губернии  поступило  30  тыс.  пудов  семенной  ссу¬
ды,  распределенной  по  волостям,  хотя  для  полного  засева  полей
требовалось  199  837  пудов.  Жителям  Елецкого  уезда  выделили  ссу¬
ду  для  посева:  овса  110  тыс.  пудов,  конопли  —  3548  пудов,  гре¬
чи  —  7026  пудов,  бобов  —  2712  пудов,  клевера  —  172  пуда.  Однако
такого  количества  семян  было  недостаточно,  поэтому  ссуда  рас¬
пределялась  только  среди  остронуждающихся.  Например,  кресть¬
янам  Песочинской  волости  досталось  650  пудов  зерна,  что  по¬
крывало  их  недостачу  в  семенах  только  на  50  %.  В  Стрелецкой
волости  Орловского  уезда  нехватка  семян  составляла  60  %,  а  ссу¬
да  выдавалась  в  размере  4,5  тыс.  пудов,  в  результате  чего  сельчане
не  могли  засеять  1/3  своих  полей.  Поэтому  они  жаловались,  что
власть  им  не  оказывает  помощи  в  трудную  минуту221.
 В  Тульской  губернии  в  апреле  1925  г.  в  Старгольском  коопера¬
тиве  имелось  семенного  овса,  предназначенного  для  нуждающих¬
ся  крестьян,  только  для  удовлетворения  1/4  их  потребностей.
В  Донском  округе  жители  Родниковского  села,  где  насчитывалось
480  голодающих,  получили  весной  1925  г.  200  пудов  семенной  ссу¬
ды,  хотя  нуждались  в  2  тыс.  пудах.  В  это  же  время  16  тыс.  голодаю¬
 74

щим  крестьянам  Есиповской  волости  власти  выдали  34  пуда  хле¬
ба,  а  в  Орловской  губернии  4  тыс.  голодающих  предоставили  250  пу¬
дов  муки.  При  этом  следует  отметить,  что  многие  крестьяне  про¬
являли  недовольство  тем,  что  государственные  структуры  им
оказывали  малую  помощь  и  не  удовлетворялись  их  потребности,
да  к  тому  же  зачастую  та  помощь  выдавалась  еще  на  невыгодных
экономических  условиях,  под  высокий  процент,  поэтому  они
вынуждены  были  от  нее  иногда  отказываться.  Такие  факты  имели
место,  например,  в  Ульяновской  губернии  весной  1925  г.  На  ка¬
ких  условиях  государство  предоставляло  семенную  ссуду  нуждаю¬
щимся  крестьянам  в  некоторых  регионах,  можно  судить  на  при¬
мере  Московской  губернии.  В  Каширском  уезде  весной  1925  г.
бедняцкому  населению  выдали  13  тыс.  пудов  овса  с  условием  его
возвращения  осенью  после  собранного  урожая  с  15  %  от  получен¬
ного  количества.  Весной  пуд  овса  стоил  2,8  руб.,  а  с  начисленны¬
ми  процентами  его  цена  увеличивалась  до  3,30  руб.,  тогда  как
рыночные  цены  одного  пуда  нового  урожая  осенью  колебались  от
70  коп.  до  1  руб.  Отсюда  проявлялось  и  недовольство  маломощных
селян.  Нередко  государство  выдавало  ссуду  под  50  %.  Семенная
ссуда  на  местах  кое-где  распределялась  неправильно,  ущемляла
интересы  остронуждающихся  селян.  Она  к  ним  не  доходила.  На¬
пример,  в  апреле  1925  г.  в  Бобрышевской  волости  Курского  уезда
на  почве  распределения  семян  возникли  волнения,  поскольку
председатель  волостного  исполнительного  комитета  Кобдин  не
выдавал  семена  тем,  кто  не  обрабатывал  земельный  надел  свои¬
ми  силами,  а  к  таковым  относилась  и  часть  бедноты,  не  имеющая
лошадей  и  сдававшая  землю  в  аренду.  В  деревне  Будановка  того  же
уезда  сельсовет  не  предоставлял  ссуду  крестьянам,  не  уплатив¬
шим  налоги,  что  с  их  стороны  вызывало  недовольство222.
 Конечно,  в  силу  внутренних  и  внешних  обстоятельств,  тяже¬
лейшего  экономического  положения  страны,  полуразрушенного
народного  хозяйства,  финансовых  трудностей  государство,  под¬
черкнем  еще  раз,  имело  ограниченные  возможности  оказать
в  полном  объеме  материальную  помощь  всем  голодающим,  и  тем
более  всем  недоедающим  селянам.  Однако,  как  нам  представляется,
правительство  могло  бы  сделать  больше  для  остронуждающихся  кре¬
стьян  в  предоставлении  хлеба  и  семенного  фонда  даже  в  тех  конк¬
ретных  условиях,  чтобы  облегчить  муки  страдающих  сельчан  и  преж¬
де  всего  за  счет  сокращения  объемов  экспорта  хлеба  в  1923/24  г.,
когда  он  составил  150-188  млн.  пудов  или  25  %  от  довоенного
времени223.  Впервые  после  Октябрьской  революции  российский
хлеб  в  1923  г.  появился  на  европейском  рынке.  Это  был  один  из
 75

самых  высоких  вывозов  хлебопродуктов  из  СССР  за  20-е  годы.  По-
видимому,  советское  правительство,  экспортируя  хлеб  за  грани¬
цу.  руководствовалось  принципом:  “не  доедим,  поголодаем”,  но
его  продадим,  а  на  вырученную  от  продажи  хлеба  валюту  закупим
оборудование  для  восстановления  тяжелой  промышленности
и  ускорения  индустриализации  страны.  Правда,  недород  и  голод
1924/25  г.  вынудили  партийное  и  государственное  руководство
СССР  все  же  сократить  в  10  раз  продажу  хлеба  и  даже  прибегнуть
к  импорту  30  млн.  пудов  пшеничной  и  ржаной  муки224.
 Как  уже  отмечалось,  в  1925/26  г.  после  недорода  был  получен
хороший  урожай  в  СССР,  валовая  продукция  увеличилась  на
20—25  %,  когда  было  собрано  4512  млн.  пудов  хлеба,  в  1926/27  г.  —
4747  млн.  пудов,  а  его  товарная  часть  соответственно  равнялась  —
514  и  646  млн.  пудов.  Причем  в  последний  год  заготовки  хлеба
выросли  прежде  всего  за  счет  вытеснения  частника  с  рынка.  При
этом  65  %  всего  товарного  хлеба  давали  зажиточные  крестьяне.
В  то  же  время,  как  упоминалось,  товарная  часть  ко  всей  валовой
продукции  в  неизменных  ценах,  по  данным  М.  И.  Фрумкина,
в  1925/26  г.  равнялась  примерно  20  %,  в  1926/27  г.  —  19,7  %,  в  том
числе  в  земледелии  —  17,1  и  16,6  %225,  что  составляло  на  порядок
ниже  довоенного  уровня.
 В  связи  с  увеличением  сборов  зерна  в  1925—1927  гг.  СССР
стал  наращивать  и  его  экспорт.  Так,  в  1925/26  г.  за  границу  вывез¬
ли  127  млн.  пудов  хлеба,  причем  пшеницы  —  41  млн.  пудов;
1,5  млн.  пудов  сливочного  масла,  2,8  млн.  пудов  сахара.  В  1926/27  г.
страна  продала  за  рубежом  160—185  млн.  пудов  хлебопродуктов,
или  21  %  от  довоенного  уровня,  в  том  числе  81  млн.  пудов  пшени¬
цы;  2,2  млн.  пудов  льна  (16  %  от  объема  1913  г.);  1848  тыс.  пудов
сливочного  масла  (50  %  от  довоенного);  яиц  —  5,9  тыс.  вагонов,
что  составляло  примерно  25  %  от  размеров  1913  г.226
 Для  сравнения  укажем  статистику,  характеризующую  масштабы
экспорта  царской  Россией  сельскохозяйственной  продукции,  она
тогда  являлась  ее  крупнейшим  в  мире  продавцом.  Например,  за  1909—
1912  гг.  из  России  ежегодно  вывозилось  за  границу  примерно  746,1  млн.
пудов  хлебопродуктов;  200  тыс.  голов  скота,  9,5  млн.  штук  домашней
птицы;  782,5  тыс.  пудов  мяса;  888,7  тыс.  пудов  мяса  домашней  птицы,
около  5  млн.  пудов  молочной  продукции  (животное  масло,  сыр,  сме¬
тана);  230  тыс.  пудов  растительного  масла;  16,55  млн.  пудов  сахара;
3,35  млрд,  штук  яиц227.  В  довоенный  период  царская  Россия  давала
более  25  %  ежегодного  мирового  уровня  зерна  и  экспортировала  его
больше,  чем  Канада,  США,  Аргентина  вместе  взятые,  причем  Ев¬
ропа  получала  весь  импортируемый  хлеб  из  России228.
 76

Сравнительно  неплохой  урожай  зерновых,  полученный  в  1925—
1926  гг.  благодаря  благоприятным  погодным  условиям  и  самоот¬
верженному  труду  крестьян,  работавших  на  своей  ниве  от  восхода
до  захода  солнца,  не  допустили  массового  голода  сельского  насе¬
ления  в  указанный  период.  Об  этом  говорит  и  структура  питания
крестьян  в  1925/26  г.,  когда  в  среднем  потребление  на  одну  душу,
по  расчетам  Н.  Д.  Кондратьева,  составляло  в  год  хлебопродуктов  —
 15.6 	пуда,  мяса—  19  кг,  молока—  143  кг,  масла  животного  —
 1.6 	кг,  яиц  —  45  штук.  Если  же  сравнить  структуру  питания  рос¬
сийского  крестьянина  конца  нэпа  с  довоенным  периодом,  то  она
мало  чем  отличалась  и  по  калорийности  и  по  количеству.  Душевое
потребление  хлебопродуктов  оставалось  на  одном  уровне,  хотя
советский  крестьянин  в  году  употреблял  на  2  кг  больше  мяса,  на
9  штук  —  яиц  и  на  43  кг  —  молока229.
 Безусловно,  за  средними  показателями  о  потреблении  крес¬
тьянами  продуктов  следует  видеть  и  существенные  колебания  среди
имущественных  групп:  зажиточно-богатые  питались  лучше,  бед¬
ные  —  хуже,  а  среди  последних  были  и  такие,  которые  постоянно
недоедали,  а  отчасти,  возможно,  и  голодали,  как  в  дореволюци¬
онный  период,  так  и  в  конце  нэпа  в  силу  тех  или  иных  причин.
Тем  не  менее  сравнение  показателей  по  объему  валовой  и  товар¬
ной  продукции  сельского  хозяйства,  структуре  питания  крестьян
в  1912—1913  гг.  и  в  1925—1927  гг.  говорит  о  том,  что  итоги  аграрно¬
го  сектора,  его  эффективность  выглядят  более  благоприятными
в  довоенный  период,  чем  в  конце  нэпа,  особенно  в  производстве
хлебопродуктов  и  их  товарной  части.  В  1927  г.  хлеба  недоставало  не
только  в  некоторых  деревнях,  но  его  нехватало  и  для  обеспечения
уже  городского  населения.  Весной  1927  г.  возникли  продовольствен¬
ные  трудности  со  снабжением  жителей  промышленных  центров,
в  том  числе  Москвы  и  Ленинграда,  и  правительство  вынуждено
было  принимать  экстренные  меры,  чтобы  не  допустить  среди  го¬
рожан  голода230.  А  это  служило  еще  одним  аргументом  в  пользу
того,  что  в  1927  г.  валовая  продукция  сельского  хозяйства,  не  го¬
воря  о  товарной,  не  достигла  уровня  1913  г.  и  крестьянское  хозяй¬
ство  было  еще  полностью  не  восстановлено.
 *  *  *
 При  переходе  к  нэпу  крестьянское  хозяйство  переживало  ос¬
трейший  кризис  как  следствие  Первой  мировой  и  гражданской
войн,  политики  военного  коммунизма.  К  1921  г.  в  крестьянских
хозяйствах  на  порядок  сократились  посевные  площади,  существен¬
 77

но  уменьшилось  поголовье  продуктивного  и  рабочего  скота,  су¬
зилась  техническая  база,  в  расстройство  пришел  сельскохозяй¬
ственный  инвентарь.  Кризисное  состояние  крестьянской  эконо¬
мики  усугубила  опустошительная  засуха  и  страшный  голод
1921—1922  гг.,  а  также  недороды  последующих  лет,  жертвами  ко¬
торых  стали  миллионы  сельчан.  Тем  не  менее  переход  к  нэпу,
замена  разверстки  натуральным  налогом  создавали  благоприят¬
ные  предпосылки  для  подъема  крестьянского  хозяйства.  Этому
содействовал  и  новый  Земельный  кодекс  РСФСР,  принятый
в  1922  г.,  допускающий  различные  формы  крестьянского  земле¬
пользования.
 Материальная  поддержка  со  стороны  государства  в  восста¬
новлении  производительных  сил  в  крестьянских  хозяйствах  была
минимальной.  С  одной  стороны,  ввиду  упадка  народного  хозяй¬
ства  и  ограниченных  финансовых  возможностей  оно  не  могло  обес¬
печить  сельчан  необходимыми  ресурсами,  а  с  другой  —  государ¬
ство  смотрело  на  деревню  прежде  всего  как  на  источник
пополнения  бюджета  в  пользу  развития  промышленности.  Поэто¬
му  крестьянин,  поднимая  свое  полуразрушенное  хозяйство,  дол¬
жен  был  рассчитывать  на  собственные  силы  и  средства.  Благодаря
его  упорному,  настойчивому  труду,  изнурительной  работе,
не  покладая  рук,  от  восхода  до  заката  солнца,  постепенно  воз¬
рождалось  сельское  хозяйство.  Увеличились  посевные  площади,
росло  поголовье  скота.  К  концу  нэпа  крестьянское  производство
приближалось  к  уровню  1913  г.  В  стране  как  городское,  так  и  сель¬
ское  население,  в  основном  обеспечивались  продовольствием,
а  возрождающаяся  промышленность  —  сырьем.  К  тому  же  часть
сельскохозяйственной  продукции  шла  и  на  экспорт.

Глава  вторая
 ЭКОНОМИЧЕСКАЯ  ПОЛИТИКА  ГОСУДАРСТВА
КАК  СДЕРЖИВАЮЩИЙ  ФАКТОР
РАЗВИТИЯ  КРЕСТЬЯНСКОГО  ХОЗЯЙСТВА
 Налоговое  обложение  деревни
и  репрессии  против  крестьян  в  первые  годы  нэпа
 Одной  из  причин  низкой  товарности  сельского  хозяйства,
застойных  явлений  в  крестьянском  производстве  была  налоговая
политика  советского  государства  в  деревне.  Она  же  частично  спо¬
собствовала  и  расширению  масштабов  голода  в  сельской  местно¬
сти  в  ряде  районов,  поскольку  в  годы  нэпа  налоговое  обложение
крестьянских  хозяйств  служило  главным  рычагом  получения
средств  для  восстановления  разрушенной  экономики  вообще,
промышленности,  транспорта,  в  частности,  и  ускорения  индуст¬
риализации  страны.  Хотя  система  налогообложения  деревни  за  годы
нэпа  неоднократно  изменялась,  но  суть  ее  оставалась  постоян¬
ной  —  как  можно  больше  государству  выкачать  с  крестьянских
хозяйств  средств  и  как  можно  меньше  им  оказать  экономической
помощи.
 Как  говорилось,  в  марте  1921  г.  X  съезд  РКП(б)  принял  реше¬
ние  о  замене  разверстки  натуральным  налогом.  Его  размер  Совнар¬
ком  РСФСР  определил  на  1921/22  г.  в  240  млн.  пудов  зерновых,
уплачивать  которые  должны  были  крестьянские  хозяйства
с  учетом  наличия  у  каждого  пашни,  количества  душ  в  семье
и  собранного  урожая  в  данной  местности.  Кроме  основного  прод¬
налога  в  1921  г.  существовали  и  другие  виды  налогов.  Их  количество
достигало  13',  в  том  числе  и  денежных:  самообложение,  сырьевой,
на  сено,  помол  на  хлеб.  Кроме  того,  сохранилась  разверстка
на  яйца,  мясо  и  другие  продукты.  Хотя  размер  продналога  был  на¬
 79

много  меньше  предусмотренного  планом  продразверстки  в  423  млн.
пудов  зерновых  продуктов2.
 Тем  не  менее  для  российского  разоренного,  обнищавшего
и  охваченного  голодом  во  многих  регионах  крестьянства  он  ока¬
зался  непосильным.  И  несмотря  на  декларативные  заявления  Со¬
ветского  правительства  о  переходе  к  новой  экономической  поли¬
тике,  способы,  методы  сбора  продовольственного  налога
сохранились  прежние,  унаследованные  от  политики  военного  ком¬
мунизма,  т.  е.  в  основном  насильственные,  при  помощи  продо¬
вольственных  отрядов  и  красноармейских  подразделений.  Продна¬
лог  по-прежнему  ложился  тяжелейшим  бременем  на  деревню.
 О  том,  как  он  изымался  в  голодные  1921—1922  гг.  и  каким
образом  его  воспринимали  крестьяне,  нам  дают  представление
материалы  органов  ВЧК-ОГПУ.  После  того,  как  был  обнародован
декрет  о  замене  разверстки  натуральным  налогом  и  он  стал  изве¬
стен  крестьянам,  их  реакция  на  его  содержание  была  неоднознач¬
ной.  Часть  селян  поверила  советской  власти,  с  облегчением  вздох¬
нула  и  с  одобрением  встретила  декрет.  Например,  в  мае  1921  г.
некоторые  сельчане  Вятской,  Рыбинской,  Екатеринбургской
и  других  губерний  сочувственно  воспринимали  замену  продраз¬
верстки  продналогом,  в  других  местах  крестьяне  встретили  новую
реформу  Советского  правительства  с  недоверием  и  даже  враждеб¬
но,  считая,  что  это  очередной  их  обман  властью.  Например,
в  Новгородской  губернии  “население  к  продналогу  относилось
недоверчиво”3.
 Многие  крестьяне  Тамбовской  губернии,  активно  участвую¬
щие  в  антибольшевистском  повстанческом  движении  в  первой
половине  1921  г.,  также  скептически  отнеслись  к  замене  развер¬
стки  продналогом,  некоторые  из  них,  исходя  из  собственного
прошлого  опыта,  не  очень-то  доверяли  политике  советской  влас¬
ти  и  рассуждали:  “Она  будет  брать  с  сельчан  больше,  чем  по  дек¬
рету  о  налоге”,  “Как  только  хлеб  уродится,  будут  отбирать  по-
прежнему”,  “Натурналог—  та  же  разверстка,  только  название
другое”4.
 Жители  деревни  при  этом  по-прежнему  жаловались  на  тяжесть
разверстки,  в  том  числе  сбор  на  яйца,  масло,  шерсть.  В  1926  г.  усми¬
ритель  тамбовских  повстанцев  М.  Тухачевский  признавал,  что
в  первое  время  переход  к  нэпу  не  отразился  на  настроениях  сель¬
чан  по  отношению  к  советской  власти,  в  их  сознании  преобладала
мысль  о  необходимости  борьбы  с  ней  и  с  продразверсткой5.
 Такое  мнение  сельчан  во  многом  отражало  истинное  поло¬
жение  вещей,  поскольку  методы  сбора  продналога  оставались
 80

военно-коммунистическими,  насильственными.  У  крестьян  вла¬
сти  отбирали  зачастую  весь  имеющийся  хлеб  и  другие  продукты,
не  оставляя  на  семена  и  питание,  при  помощи  арестов,  взятия
заложников,  о  чем  свидетельствуют  многочисленные  факты,  кон¬
статируемые  работниками  ВЧК-ОГПУ  в  различных  регионах
РСФСР.  При  этом  наиболее  “эффективным”  средством  сбора  прод¬
налога  в  1921  г.  были  выездные  сессии  революционных  трибу¬
налов,  которые  неплательщиков  привлекали  к  судебной  ответ¬
ственности,  т.  е.  крестьян,  хотя  у  последних  отсутствовали  про¬
дукты  для  уплаты  налога,  так  как  его  размеры  не  соответствовали
их  реальным  экономическим  возможностям.  Ибо  продналог,  как
и  продразверстка,  исходили  в  основном  из  государственных  по¬
требностей,  нужно  было  хотя  бы  минимальным  количеством
хлеба  обеспечить  городское  население,  Красную  Армию  и  го¬
лодающее  население  в  деревнях,  пораженных  засухой,  особен¬
но  в  Поволжье.
 Например,  в  1921  г.  для  жителей  Сибири  не  хватало  для  соб¬
ственного  питания  и  фуража  53  997  тыс.  пудов  зерна,  тогда  как
размер  заготовок  по  продналогу  установили  в  34  млн.  пудов6.  Не¬
случайно,  что  из  данного  региона  поступало  много  жалоб  от  сель¬
чан  на  тяжесть  налога  и  просьб  на  его  отмену.  Так,  в  сентябре
1921  г.  жители  Чугуевской  волости  Омского  уезда  решили  “хлопо¬
тать”  об  отмене  налога,  а  возмущенные  сельчане  Куликовской
волости  на  общем  собрании  не  позволили  коммунистам  высту¬
пить  и  кричали,  что  их  только  грабят.  К  23  сентября  в  Татарском
уезде  вместо  450  тыс.  пудов  продналога  собрали  только  2  тыс.  пу¬
дов,  и  для  его  сбора  “выехала  сессия  ревтрибунала”7.
 В  сводке  тюменских  чекистов  о  состоянии  губернии  на  1  ок¬
тября  1921  г.  отмечалось:  “Поступление  хлеба  в  продналог  —  са¬
мое  незначительное  количество.  Отношение  крестьян  к  налогу
выжидательное  Для  сбора  продналога  организуются  вооруженные
дружины,  при  помощи  каковых  возможен  его  сбор”.
 О  методах  сбора  этими  дружинами  хлеба  в  Курганском  уезде
Челябинской  губернии  можно  судить  по  донесению  одного  из  сек¬
ретных  сотрудников  “Скворцова”  в  октябре  1921  г.  “Приехал
в  военный  штаб  по  продналогу,  производят  многочисленные  аре¬
сты  виновных  и  невиновных  за  невыполнение  продналога.  Доп¬
рос  —  только  два  слова:  платишь  или  нет.  Ответ  ясный.  Если  у  него
нет  ничего,  и  он  говорит  “нет”.  А  уже  не  спрашивают,  почему  не
платишь,  а  прямо  обращаются  к  конвоиру  и  говорят:  “Веди”.  Ве¬
дут  мужичков  в  камеру  прямо  десятками  и  отправляют  дальше.
Жены  и  дети  плачут.  Это  ужас.  Главное,  если  нет  хлеба,  то  гово¬
 6  Зак.316
 81

рят,  найди  где-нибудь,  да  заплати.  Вчера  25  октября  пригнали
из  Осиновки  массу  мужиков.  В  их  разговорах  один  говорит:  “Пет¬
ров.  С  меня  налогу  60  с  лишним  пудов.  Я  намолотил  всего  50  п.,
посеял  2  дес.  ржи,  а  что-то  тоже  ем,  отдал  в  налог  10  п.  Вот  если
бы  мне  дали  отсрочку,  я  бы  поехал  и  променял  за  хлеб  лошадей,
две  коровы  и  отдал  бы  все”.  Да  есть  многие,  кто  соглашается  пла¬
тить,  а  хлеба  нет.  Я  знаю  достоверно,  что  променивают  последнее
имущество  и  скот,  да  платят.  А  у  кого  нет  ничего,  тот  сидит  аре¬
стованный.  Настроение  населения  скверное  Вот  мужики  и  гово¬
рят,  что  дождались  свободы.  Другой  есть  сидит  за  дело,  а  мы  что
отдадим,  если  сами  мох  едим”.
 О  подобных  насильственных  приемах  сбора  налога  в  Курган¬
ском  уезде  сообщал  в  докладной  записке  Д.  Солдаткин  председа¬
телю  Челябинского  губисполкома  в  октябре  1921  г.  “В  Иковском
волисполкоме  мне  пришлось  беседовать  с  волинспектором  по
продналогу.  И  он  мне  пояснил  способы  взимания  с  голодных  кре¬
стьян  продналога  таким  образом:  “Приедешь  в  деревню  и  узнаешь
у  кого  намолочено  два-три  пуда  всего  несчастного  урожая,  при¬
зываешь  его  и  сначала  просишь  добром.  Если  не  дает  —  пригро¬
зишь  трибуналом.  Тащит  весь  хлеб.  Возьмите,  говорит,  только  не
тяните  в  трибунал”.  И  это  подлинные  слова  инспектора  тов.  Пав¬
лова.  “А  если,  —  говорит  Павлов,  —  никакого  зерна  у  хозяина  не
уродилось,  а  накопано  сколько-нибудь  картошки,  а  то  может,
как  семян  намолочено,  тоже  отбираем”.  Вот  и  способы  взимания
продналога.  Понятно,  что  мужики  очумели  от  такого  оригиналь¬
ного  метода  ведения  продналоговой  кампании,  воют  голодными
волками,  не  знают,  где  искать  правду,  одичали  в  атмосфере  про¬
извола  и  бесправия”8.
 При  сборе  налога  творили  бесчинства  над  сельчанами  и  прод-
работники  Омской  губернии,  о  чем  свидетельствует  информаци¬
онная  сводка  чекистов  за  14  февраля  1922  г.  В  ней  отмечалось:
произвол  в  деревне  достиг  “невероятных  размеров.  Повсеместно
арестованных  крестьян  сажают  в  холодные  амбары,  бьют  нагай¬
ками  и  угрожают  расстрелом.  Крестьяне,  боясь  репрессий,  броса¬
ют  хозяйства  и  скрываются  в  лесах.  156-я  проддружина  и  3-й  про¬
дотряд  приказали  жителям  нескольких  сел  собраться  на  общее
собрание.  Собравшихся  кавалерийский  отряд  начал  избивать  на¬
гайками  и  обнаженными  шашками.  Не  выполнивших  полностью
продналог  гнали  через  село  и  топтали  лошадьми.  После  чего  сажа¬
ли  голыми  в  холодные  амбары.  Многих  женщин  избили  до  потери
сознания,  закатывали  голыми  в  снег,  производили  насилие...  Пред¬
положение  крестьян  катастрофическое.  Введение  дополнительно¬
 82

го  налога  заставляет  крестьян  собирать  милостыню.  Крестьянство
обменяло  почти  все  свое  имущество  на  хлеб.  50  %  населения  голо¬
дают.  В  Тюкалинском  у.  значительный  процент  мужчин  разъеха¬
лись  в  поисках  хлеба  и  заработка.  В  уезде  имеется  огромное  коли¬
чество  детей,  брошенных  родителями.  Голодающие  крестьяне
питаются  мясом  павшего  скота,  сеном  и  древесиной”.
 В  Омской  губернии  на  16  января  было  собрано  продналога
4,34  тыс.  пудов  при  помощи  работы  14  сессий  ревтрибуналов,  только
за  3  дня  они  приговорили  к  принудительным  работам  760  кресть¬
ян,  а  в  одном  Славгородском  уезде  лишь  за  7  дней  арестовали
329  сельчан.  В  Щегловском  уезде  Томской  губернии  сессии  рев¬
трибуналов  выносили  постановления  о  конфискации  всего  иму¬
щества  у  неплателыциков-крестьян,  а  сдавшие  продналог  бедня¬
ки  питались  суррогатами  и  негативно  относились  к  советской
власти  и  коммунистической  партии.  В  Ордынской  волости  Ново¬
николаевского  уезда  продотряды  при  изъятии  налога  не  сдавших
его  полностью  селян  помещали  в  декабре  1921  г.  в  холодные  амба¬
ры  и  избивали.  Сборщики  продналога  в  Бердском  районе  Ново¬
николаевской  губернии  пороли  крестьян,  последние  питались
суррогатами.  Было  арестовано  125  сельчан.  В  деревне  Улыбинской
уполномоченные  продработники  водили  крестьян  топить.  Возму¬
щались  деревенские  жители  Красноярской  губернии  действиями
продработников,  которые  бесчинствовали  в  селениях  и  пьянство¬
вали,  занимались  грабежами.  А  в  Петропавловской  и  Медвецкой
волостях  Ачинского  уезда  волпродинспектор  неплательщиков  са¬
жал  в  помещение  вместе  с  больными  тифом9.
 В  Ставропольской  губернии  из-за  отсутствия  хлеба  крестьян¬
ское  население  уклонялось  от  уплаты  налога,  и  продовольствен¬
ным  работникам  приходилось  прибегать  к  репрессиям.  Например,
в  ноябре  1921  г.  в  Александровском  уезде  было  арестовано
304  неплательщика,  в  Ставропольском  —  90;  привлекались  к  от¬
ветственности  и  некоторые  руководители  местных  органов  за  “ха¬
латное  отношение”  к  продовольственной  кампании10.
 Как  свидетельствуют  факты,  сбор  первого  продовольствен¬
ного  налога  в  1921/22  сельскохозяйственном  году  в  РСФСР  про¬
ходил  болезненно,  с  большим  административным  нажимом,  учи¬
тывая  масштабы  голода,  поразившего  республику,  и  тяжелейшее
экономическое  положение  крестьян  регионов,  не  пострадавших
от  этого  катастрофического  бедствия.  В  ряде  губерний  изъятие  на¬
лога  проходило  без  массового  применения  репрессий,  более  или
менее  удовлетворительно  шел  его  сбор.  Так,  в  Тюменской  губер¬
нии  сельчане  в  ряде  уездов  приняли  замену  разверстки  натураль¬
 6*
 83

ным  налогом  “без  всякого  ропота”:  в  Березовском  и  Тюменском
уездах  за  декабрь  1921  г.  задание  было  выполнено  на  100  %,  в  Ту¬
ринском  —  на  95  %,  в  Тобольском  —  на  45  %,  а  в  Ялуторовском,
Ишимском  —  только  на  25  %п.
 Согласно  информационным  сводкам  органов  ВЧК,  за  октябрь-
ноябрь  1921  г.  в  Орловской  губернии  продовольственная  кампа¬
ния  проходила  удовлетворительно,  задание  по  сбору  налога  по
уездам  было  выполнено  от  82  до  99  %.  Исключение  составляла
Елецкая  волость.  Чтобы  побудить  крестьян  к  сдаче  продуктов,  “де¬
монстративно”  вводился  отряд,  работала  сессия  ревтрибунала,  кое-
где  вводились  войска.
 Успешно  проходил  сбор  продналога  в  Ярославской  губернии,
без  конфликтов  с  крестьянами,  тогда  как  в  Костромской  губер¬
нии  сельчане  против  налога  протестовали,  которых  судили  рев¬
трибуналы.  Не  обходилось  без  применения  карательных  мер  про¬
тив  неплательщиков  и  в  Иваново-Вознесенской,  Архангельской
и  других  губерниях12.
 В  свете  названных  фактов  можно  говорить  о  том,  что  сбор
продналога  в  1921  г.  проходил  в  разоренной  голодом  стране  очень
трудно,  с  широким  применением  репрессий,  когда  у  крестьян
нередко  забирали  последний  хлеб,  обрекая  их  на  питание  сурро¬
гатами.  Думается,  только  благодаря  карательным  мерам  государ¬
ству  удалось  собрать  в  1921/22  сельскохозяйственном  году  около
233  млн.  пудов  хлеба13,  т.  е.  почти  реализовать  годовое  плановое
задание.
 Нелегкой  оказалась  для  крестьян  и  продовольственная  кам¬
пания  в  1922/23  г.,  ибо  для  них  с  разоренным  хозяйством  продо¬
вольственный  налог  вновь  являлся  обременительным,  хотя  Дек¬
ретом  ВЦИК  и  СНК  РСФСР  от  17  марта  1922  г.  был  установлен
единый  натуральный  налог  вместо  ранее  существовавших  многих
других  натуральных  налогов  на  продукты  сельского  хозяйства.  Кре¬
стьянам  разрешалось  теперь  уплачивать  налог  различными  вида¬
ми  продуктов  “по  соответствующим  эквивалентам,  по  основным
единицам  налога”  в  пудах  ржи  или  пшеницы.
 Согласно  названному  декрету  о  едином  натуральном  налоге
на  продукты  сельского  хозяйства,  им  облагались  отдельные  хо¬
зяйства  в  индивидуальном  порядке.  Он  взимался  от  произведен¬
ных  в  нем  продуктов  и  в  зависимости  от  экономического  положе¬
ния  хозяйства  крестьянина,  в  котором  определялся  размер  пашни,
приходящийся  на  одного  едока  в  семье:  Хотя  продуктивный  скот
специально  не  облагался  налогом,  но  принималось  во  внимание
его  количество  как  свидетельство  экономического  состояния  хо¬
 84

зяйства.  Шкала  прогрессивного  обложения  налога  зависела  от  раз¬
меров  пашни,  обеспеченности  крестьянского  двора  скотом,  ко¬
личества  едоков  в  семье  и  урожайности.  При  этом  устанавлива¬
лось  11  разрядов,  начиная  с  20  пудов  с  десятины  с  учетом
территориального  принципа.  По  РСФСР  сумма  налога  на  1922/23
сельскохозяйственный  год  при  среднем  урожае  устанавливалась
в  340  млн.  пудов  ржаных  единиц.  С  мая  1922  г.  была  упорядочена
и  система  сбора  местных  налогов,  чтобы  ликвидировать  регио¬
нальное  “налоготворчество”.  Например,  в  Тамбовской  губернии
до  этого  существовало  38  видов  незаконных  налогов,  в  том  числе
на  вино,  сахар,  музыкальные  инструменты14.
 И  тем  не  менее,  несмотря  на  совершенствование  системы
обложения  крестьян  налогом,  его  размеры  по-прежнему  для  мно¬
гих  не  соответствовали  их  экономической  мощности  и  доходам.
Для  большинства  сельчан  налог  оставался  непосильным  и  разо¬
рительным.  Для  его  уплаты  нередко  приходилось  продавать  послед¬
ний  скот,  инвентарь,  имущество.  Однако  и  этого  иногда  было
недостаточно,  чтобы  внести  весь  налог.  Поэтому  значительная  часть
крестьян  становилась  недоимщиками,  неплательщиками,  к  кото¬
рым  широко  применялись  карательные  меры,  особенно  в  тех  ре¬
гионах,  где  медленно  собирался  налог  продработниками,  а  пла¬
новые  задания,  спущенные  сверху,  не  выполнялись.  Например,
на  15  сентября  1922  г.  в  Северо-Западной  области  из  15  088  569
пудов  ржаных  единиц  налога  поступило  лишь  502  106  пудов  (35  %).
Руководство  области,  встревоженное  такой  ситуацией  со  сбором
налога,  для  ускорения  его  сдачи  крестьянами  решило  направить
в  деревню  для  помощи  продработникам  воинские  части.  На  со¬
стоявшемся  22  сентября  заседании  президиума  Северо-Западного
областного  экономического  совещания  под  председательством
Позерна  было  решено  применить  чрезвычайные  меры  по  усиле¬
нию  поступления  налога.  “Учитывая  слабость  и  малочисленность
продорганов  и  невозможность  их  приводить  в  исполнение  налага¬
емые  меры  воздействия  на  неисправных  плательщиков  натурна-
лога,  просить  штаб  ЛВО  о  выделении  в  распоряжение  губпродко-
миссаров  области  по  их  требованиям  вооруженные  силы,  путем
приказа  штаба  округа  по  губвоенкоматам  и  в  количестве  по  согла¬
шению  на  местах  с  губпродкомиссарами”15.
 О  том,  как  с  помощью  воинских  подразделений  и  кара¬
тельных  мер  реализовывалось  данное  постановление  в  Северо-
Западной  области,  можно  судить  по  информационным  свод¬
кам  органов  ВЧК-ОГПУ.  Так,  в  ноябре  1922  г.  они  сообщали:
в  Новгородской  губернии  настроение  большинства  крестьян  ос¬
 85

тавалось  неудовлетворительным  ввиду  “чрезмерности  проднало-
говых  ставок”.  После  снижения  суммы  налога  почти  наполовину
отношение  стало  меняться  к  лучшему,  его  собрали  43,14%
от  планового  задания.  Тем  не  менее  “трения  между  продработ-
никами  и  крестьянами”  продолжаются,  ибо  первые  требуют  уп¬
латы  налога  полностью  и  в  срок,  при  этом  привлекают  непла¬
тельщиков  к  ответственности.  В  губернии  работало  9  сессий
ревтрибунала  и  6  сессий  народных  судов;  с  начала  кампании  было
арестовано  3064  человека  и  переданы  дела  в  суд  на  620  сельчан,
из  них  93  осуждены  и  на  308  наложены  пени.  Военный  трибунал
привлек  к  уголовной  ответственности  161  неплательщика,  а  так¬
же  подверглись  аресту  11  должностных  лиц.
 Такими  же  репрессивными  методами  изымался  единый  налог
и  в  Череповецкой  губернии,  где  на  10  ноября  1922  г.  задание  по
его  сбору  оказалось  реализованным  на  75,4  %.  За  время  проведе¬
ния  налоговой  кампании  в  губернии  арестовали  1048  неплатель¬
щиков,  преданы  суду  3433  человека,  ревтрибуналу  —  331  сель¬
чан,  после  чего  сбор  продналога  увеличился16.  Его  поступления
существенно  выросли  и  во  всей  Северо-Западной  области  в  ре¬
зультате  принятых  карательных  мер  по  отношению  к  крестьянам.
Если  на  10  октября  в  области  план  по  налоговым  сборам  был
выполнен  только  на  16,2  %,  на  20  октября  —  на  49,9  %,  то  уже  на
1  декабря  1922  г.  —  на  73,5  %17.
 Как  выше  упоминалось,  кроме  основного  единого  продоволь¬
ственного  налога  на  сельскохозяйственные  продукты,  крестьяне
обязаны  были  платить  и  временно,  дополнительно  налог  молоч¬
ными  продуктами.  Этот  вид  налога  для  многих  из  них  также  ока¬
зался  тяжелейшим  бременем,  в  том  числе  и  в  Северо-Западном
регионе.  Сельчане  не  могли  его  в  срок  внести.  Например,  на  15  июня
1922  г.  в  Петроградской  губернии  из  21807  пудов  32  фунтов  сли¬
вочного  масла  жители  сдали  только  4,6%,  а  яиц  из  666  349  штук  —
13  %.  Губернские  продовольственные  органы  обвиняли  в  срыве
поступлений  молочной  продукции  местные  советы  и  требовали
от  губисполкома  и  губкома  РКП(б)  принятия  “самых  решитель¬
ных  мер  для  сдвига  налоговой  кампании  с  мертвой  точки”18.
И  такие  репрессивные  меры,  как  отмечалось,  по  отношению
к  крестьянам  применялись,  хотя  последние  находились  в  бедствен¬
ном,  тяжелейшем  экономическом  положении  в  конце  Граждан¬
ской  войны  и  в  начале  нэпа.  Об  этом  свидетельствовало  письмо
агитатора  Соловьева  из  Гдовского  уезда  Петроградской  губернии
в  губком  РКП(б)  от  7  августа  1920  г.  “По  всей  Советской  России
идет  сбор  молока  по  норме  4  ведра  с  коровы  в  месяц,  —  писал
 86

Соловьев,  —  крестьяне  совершенно  стоят  против  этого  и  недают,  а
прямо  таки  говорят,  что  мы  и  так  голодаем,  у  нас  нет  соли  отбира¬
ют  последнее  молоко...  И  я  скажу  в  Гдовском  уезде  провести  эту
норму  для  крестьян  невыполнимо.  В  Гдовском  уезде  крестьянство
очень  бедное  и  скот  плохой...  А  если  крестьянин  будет  выдавать
молоко,  которое  ему  приказано,  то  совершенно  останется  без  мо¬
лока,  а  не  будет  молока  будет  голоден  и  хлебать  воду.  Мало  того,
кроме  молока  каждую  корову  обложили  по  40  руб.  денег...  Кресть¬
яне  пострадали  от  банд  Юденича...  А  сейчас  идет  сбор  сырья  —
кожи  и  вот  на  почве  этого  крестьяне  тоже  недовольны,  что  от
нас-то  отбирают,  а  ничего  не  дают,  а  мы  то  босиком  находимся,
а  между  прочим  на  работу  мобилизуют  зимой,  а  как  зимой  боса
работать.  Крестьяне  не  против  того,  что  от  них  отбирают  кожу,
а  против  того,  что  им  не  дают  хоть  маленькую  толику  кожи”  19.
 Поступление  единого  продовольственного  налога  с  полуго¬
лодных  или  голодных  и  разоренных  деревенских  жителей  шло
медленно,  болезненно  не  только  на  Северо-Западе,  но  и  в  других
регионах  РСФСР.  Пожалуй,  невозможно  назвать  губернию,  где
власти  в  той  или  иной  степени  не  прибегали  к  репрессивным  ме¬
рам  по  отношению  к  неплательщикам.  Последние  пытались  со¬
хранить  для  собственного  пропитания  хотя  бы  какие-то  крохи  хлеба
и  минимальные  запасы  для  посева.  Приведем  на  этот  счет  некото¬
рые  примеры,  взятые  из  официальных  донесений,  характеризую¬
щих  ход  продналоговой  кампании  в  1922/23  сельскохозяйствен¬
ном  году,  где  репрессии,  на  наш  взгляд,  приняли  против  селян
более  широкие  масштабы,  чем  на  Северо-Западе,  как  потребля¬
ющем  регионе,  где  его  жителям  никогда  не  хватало  собственного
хлеба  для  питания.  Так,  в  Воронежской  губернии  к  декабрю  1922  г.
налога  собрали  78,1  %  от  задания,  при  этом  было  арестовано  400  че¬
ловек,  а  на  1010  неплательщиков  дела  передали  в  суд.  К  марту
1923  г.  губерния  по  сбору  продналога  выполнила  задание  на  100,6  %.
А  о  его  “цене”  говорят  такие  данные:  за  время  сбора  налога  было
предано  суду  12  502  сельчанина,  из  них  привлекли  к  уголовной
ответственности  11  тыс.,  были  наложены  административные  взыс¬
кания  на  590  должностных  лиц,  в  том  числе  на  10  работников
губпродкома  и  волисполкомов  в  Задонском  уезде,  “замеченных
в  пьянстве  и  в  освобождении  крестьян  за  самогон  от  уплаты  про¬
дналога”.  Он  собирался  принудительными  методами,  включая  при¬
менение  вооруженной  силы.
 В  Тверской  губернии,  которая  к  октябрю  1922  г.  считалась
в  РСФСР  лучшей  по  выполнению  налогового  задания,  занимала
третье  место  в  республике,  где  был  передовым  Бежецкий  уезд,
 87

в  нем  к  этому  времени  арестовали  100  неплательщиков.  А  в  дерев¬
не  Котловицы  крестьяне,  возмущенные  насильственными  спосо¬
бами  изъятия  у  них  обременительного  налога,  избили  инспектора
и  изгнали  из  селения  продотряд.  Причем  во  всех  уездах  налог  по¬
ступал  с  деревни  только  под  давлением  власти,  в  губернии  в  но¬
ябре  работали  сессии  ревтрибуналов,  губернские  и  местные  суды.
Они  привлекали  неплательщиков  к  судебной  ответственности.
В  ряде  мест  сельчане  продавали  последнее  имущество,  скот,  а  на
вырученные  деньги  на  базаре  покупали  хлеб  для  уплаты  продна¬
лога.  К  середине  ноября  1922  г.  Тверская  губерния  плановое  зада¬
ние  по  уплате  налога  осуществила  на  85  %.  К  этому  времени  отда¬
ли  под  суд  1085  человек,  административные  взыскания  наложили
на  232  неплательщика,  а  за  неуплату  масляного  налога  наказали
85  сельчан.
 Принудительными,  отбирательными  средствами  шел  сбор
налога  и  в  Рязанской  губернии.  Здесь  после  уплаты  налога  мно¬
гие  крестьяне  оставались  без  хлеба,  особенно  деревенская  бед¬
нота.  К  декабрю  1922  г.  в  губернии  за  несдачу  продуктов  аресто¬
вали  1699  сельчан,  на  518  человек  дела  передали  в  суды,
425  крестьян  к  этому  периоду  привлекли  к  судебной  ответственно¬
сти.  Для  уплаты  налога  некоторые  сельчане  продавали  послед¬
ний  скот,  лошадей,  коров,  одежду,  чтобы  только  избежать  аре¬
ста,  а  у  тех,  кто  не  смог  внести  налог,  власти  конфисковали
имущество.  Вследствие  непосильного  налогового  обложения  кре¬
стьян  Рязанской  губернии  их  экономическое  положение  к  маю
1923  г.  стало  критическим.  “Беднота  в  отчаянии,  не  имея  средств
на  обработку  земли”,  —  говорилось  в  информационной  сводке
работников  ОГПУ20.
 Грубое  насилие  при  взимании  продналога  советские  работни¬
ки  использовали  и  в  Тульской  губернии,  где  к  середине  октября
1922  г.  его  поступило  74,2  %  от  планового  задания.  В  некоторых
селениях  “продработники  зверски  обращались  с  плательщиками
и  с  деревенскими  властями”,  плохо  собиравшими  налог.  Напри¬
мер,  в  Одоевском  уезде  в  деревнях  Драковой,  Надеждино  началь¬
ник  уездной  милиции  Брызгалович,  будучи  и  руководителем  про¬
дотряда,  вместе  с  заведующим  уездным  управлением  Игатовым
избили  несколько  крестьян  и  председателя  сельсовета.
 При  этом  указанные  должностные  лица  собранные  с  кресть¬
ян  продукты  присваивали  себе  и  пьянствовали.  А  в  деревне  Брать-
ковой  они  собрали  ее  жителей  на  сход.  Затем  загнали  их  в  сарай
и  избивали  плетьми,  что,  естественно,  вызывало  гнев  и  возмуще¬
ние  со  стороны  сельчан21.
 88

Болезненно  проходило  взимание  продовольственного  налога
и  в  Сибири.  Здесь  без  применения  насильственно-принудитель¬
ных  мер  по  отношению  к  крестьянам  также  не  обходилось  во  мно¬
гих  местах.  Так,  в  Славгородском  уезде  Омской  губернии,  в  по¬
селке  Северка  Ключевской  волости,  по  распоряжению  волостного
продинспектора,  арестованных  неплательщиков  ночью  выводили
на  улицу  и  били  шашками.  В  Омском  уезде,  где  к  1  января  1923  г.
налога  поступило  77,5  %  от  задания,  председатель  исполкома  Ло¬
севской  волости  в  поселке  Памятосвободском  в  присутствии  мно¬
гочисленной  толпы  сельчан  кричал,  угрожая  им  палкой:  “Пал¬
ка  —  это  ваш  администратор”;  одного  из  крестьян  он  поколотил
этой  палкой.  Вследствие  чрезмерной  тяжести  налога  он  взимался
в  Омской  губернии  только  при  использовании  властями  прину¬
дительно-репрессивных  мер  по  отношению  к  крестьянам.  Послед¬
ним  для  его  уплаты  приходилось  продавать  иногда  имущество
и  скот.
 Такими  же  методами  собирался  налог  и  во  многих  селениях
Иркутской  губернии.  Только  за  одну  неделю  декабря  1922  г.  в  Ба-
лаганском,  Зиминском,  Селенгинском  и  Кудуловском  уездах  аре¬
стовали  172  неплательщика,  19  предали  суду,  конфисковали  иму¬
щество  у  5  человек.  В  мае  1923  г.  в  Селенгинском  уезде  20  сельчан
выездная  комиссия  народного  суда  приговорила  к  тюремному  за¬
ключению  и  к  условной  конфискации  у  них  имущества.  “Этот  при¬
говор  удручающим  образом  подействовал  на  остальную  часть
населения,  состоящую  главным  образом  из  бедняков.  Чтобы  не
подвергаться  той  же  участи,  беднота  бросилась  продавать  на  рын¬
ке  хлеб  для  уплаты  налога  по  крайне  низким  ценам”.  В  Алтайской
губернии  сбор  продналога  также  проводился  в  ряде  мест  с  ис¬
пользованием  принудительных  методов,  хотя  и  в  меньших  масш¬
табах  по  сравнению  с  другими  районами.  Здесь  на  24  октября  1922  г.
поступило  68  %  налога  от  задания.  А  как  он  взимался  в  некоторых
деревнях,  нам  дает  представление  такой  возмутительный  факт.
В  селе  Панфилове  Барнаульского  уезда  продовольственный  инс¬
пектор  за  неуплату  налога  раздевал  крестьян  догола  и  сажал  их
в  холодный  амбар22.
 Если  же  говорить  об  итогах  налоговой  продовольственной  кам¬
пании  1922/23  г.  —  тяжелейшего  года  в  РСФСР,  то  она  имела
двойственное  значение.  С  одной  стороны,  удалось  не  только  вы¬
полнить  плановые  задания  по  сбору  хлеба,  но  даже  их  перевыпол¬
нить.  Государство  заготовило  361  млн.  пудов  ржи  вместо  предпола¬
гаемых  340  млн.  пудов23,  и  тем  самым  постаралось  обеспечить  хотя
бы  минимальной  нормой  миллионы  голодающих  крестьян  в  реги¬
 89

онах,  охваченных  засухой,  неурожаем,  и  спасти  их  от  смерти.
С  другой  стороны,  тяжесть  продналога  на  разоренные  войнами
крестьянские  хозяйства  в  губерниях,  не  затронутых  голодом,  при¬
нудительно-репрессивные  способы  его  взимания  привели  к  тому,
что  в  этих  местах  экономическое  положение  сельчан  еще  более
ухудшилось.  Они  были  доведены  до  голодания.
 Характеризуя  результаты  налоговой  кампании,  органы  ОГПУ
в  информационной  сводке  от  16  июля  1923  г.  констатировали:  она
явилась  для  крестьянства  “затруднительной”,  “множественность,
бессистемность,  чрезмерность  налоговых  ставок,  короткие  сро¬
ки  —  все  это,  совпадая  с  посевной  кампанией,  ухудшало  эконо¬
мическое  положение  крестьянства,  вынуждаемого  часто  прода¬
вать  последний  хлеб  и  даже  инвентарь  Сильно  возмущает
крестьянство  применяемые  к  неплательщикам  репрессивные  меры,
такие  как  конфискация  имущества,  аресты”.  “Материальное  по¬
ложение  крестьянства,  кроме  кулаков,  в  настоящий  момент
в  достаточной  степени  печальное”.  Уплатив  продналог,  они  во
многих  губерниях  остались  без  хлеба,  питаются  суррогатами  и  по-
лусуррогатами,  в  том  числе  в  Алтайской,  Череповецкой,  Вятской
и  в  других  губерниях24.  Кроме  того,  сельчане  еще  платили  и  де¬
нежный  подворный  налог  в  1922/23  г.,  сумма  которого  составляла
8  млн.  руб.  золотом,  а  с  учетом  местных  надбавок  и  других  различ¬
ных  сборов  платежи  крестьян  в  местный  бюджет  этого  года  рав¬
нялись  33  млн.  руб.25  Чрезмерность  натурального  и  денежного  на¬
логов  на  деревню  не  способствовала  быстрому  возрождению
крестьянского  хозяйства  и  вызывала  недовольство  у  сельчан  по¬
литикой  советской  власти.
 После  ликвидации  основных  последствий  голода  правитель¬
ство  решило  в  очередной  раз  упорядочить  и  усовершенствовать
систему  налогообложения  крестьян.  Декретом  ВЦИК  и  СНК
в  мае  1923  г.  в  стране  вводился  единый  сельскохозяйственный
налог.  Он  давал  возможность  крестьянину  вносить  платежи  не
только  в  натуральной,  но  и  в  денежной  форме,  а  также  ставил
задачу  “провести  объединение  всех  государственных  прямых  на¬
логов,  лежащих  на  крестьянстве”,  в  том  числе  продналог,  под¬
ворно-денежный,  трудгужналог,  все  местные  прямые  платежи.
Кроме  единого  прямого  сельскохозяйственного  налога  допуска¬
лось  взимание  средств  с  крестьян  в  волостной  и  сельский  бюд¬
жеты,  чтобы  покрыть  их  потребности.  По  новому  закону,  объек¬
том  обложения  являлась  пашня,  тогда  как  поголовье  скота
принималось  во  внимание  в  качестве  дополнительного  показа¬
теля,  характеризующего  экономическое  положение  крестьян¬
 90

ского  двора.  По-прежнему  налог  исчислялся  в  пудах  ржи  и  пше¬
ницы,  но  сбор  его  осуществлялся  частично  деньгами,  отчасти  —
натурой,  зерном.  В  регионах  Севера,  Северо-Запада,  Промыш¬
ленного  центра  и  других,  где  производство  хлеба  имело  потре¬
бительский  характер,  налог  оплачивался  деньгами,  в  остальных
районах  он  взимался  в  смешанной  форме.  При  этом  для  каждой
волости  вводилось  определенное  соотношение  на  денежную
и  натуральную  части26.
 Особенностью  единого  сельскохозяйственного  налога  на  1923/
24  г.  являлось  и  то,  что  он  снижался  для  самых  беднейших  слоев
деревни.  Безусловно,  часть  сельчан  положительно  отнеслась  к  нему.
Переход  к  новой  системе  обложения  налогом  положил  начало  лик¬
видации  Народного  комиссариата  по  продовольствию  и  его  орга¬
нов  на  местах,  которые  на  протяжении  второй  половины  1923  —
начала  1924  гг.  сливались  с  финансовыми  отделами  на  местах.
 Несмотря  на  скидки  налога  наиболее  маломощным  группам
крестьянства,  все  же  для  большинства  сельчан  он  по-прежнему
оставался  обременительным,  не  всегда  учитывались  при  его  рас¬
пределении  между  волостями,  селениями  и  отдельными  домохо¬
зяевами  урожайность,  экономическое  положение  семьи,  количе¬
ство  в  ней  работников,  число  едоков.  Хотя  налоговая  кампания
1923/24  г.  проходила  менее  мучительно,  чем  в  предшествующий
период.  Однако  она  имела  много  недостатков.  Сбор  налога  с  под¬
нимающегося  на  ноги  крестьянства,  с  восстанавливавшейся  де¬
ревни  был  трудным.  В  ряде  мест  по-прежнему  не  обходилось  без
применения  карательных  мер,  чтобы  вынудить  крестьян  внести
платежи:  допускались  аресты,  конфискация  имущества,  а  кое-где
и  избиения  неплательщиков.
 Анализируя  ход  налоговой  кампании  в  стране  в  ноябре-де¬
кабре  1923  г.,  органы  ОГПУ  выделили  по  срокам  выполнения
плановых  заданий  3  группы  губерний:  в  19  —  налог  поступил
с  деревни  в  размере  70—80  %,  из  них  с  8  —  центральных;  во  вто¬
рую  группу  вошли  10  губерний,  сдавших  платежи  от  50  до  70  %;
к  третьей  категории  относились  10  губерний,  где  сборов  поступи¬
ло  менее  50  %.  К  ним  принадлежали  3  северо-западных,  2  —  си¬
бирские.
 В  результате  уплаты  сельскохозяйственного  налога  и  низких
цен  на  производимую  крестьянами  продукцию  в  большинстве
отмеченных  губерний  их  материальное  положение  было  тяжелым,
в  том  числе  в  центральных,  северо-западных,  юго-восточных,
приволжских,  дальневосточных.  В  некоторых  из  этих  губерний  сель¬
чане  продавали  последний  скот,  чтобы  купить  хлеб.  В  Новгород¬
 91

ской,  Прибайкальской  губерниях,  в  Чувашской,  Бурятской  и  дру¬
гих  областях  значительная  часть  жителей  после  уплаты  налога  ока¬
залась  накануне  голода.  Подобная  ситуация  сложилась  в  Тамбов¬
ской,  Самарской  и  других  губерниях,  где  у  крестьян  не  осталось
излишков  зерна  для  последующего  расширения  хозяйства.  Одним
из  выходов  из  создавшегося  тяжелейшего  материального  положе¬
ния  сельчане  ряда  губерний  видели  в  переселении  в  другие,
в  более  благополучные  районы,  в  частности  в  Сибирь.
 Чтобы  избавиться  от  непосильного  налога,  часть  крестьян
подавала  ходатайства  о  снятии  его  полностью  или  же  снижении
суммы  обложения.  Например,  в  Тамбовской  губернии  в  одном
Лебедянском  уезде  сельчане  подали  до  11  тысяч  таких  прошений,
в  Нерчинском  уезде  Забайкальской  губернии  —  12  тысяч  посту¬
пило  заявлений  из  всех  14  тыс.  налогоплательщиков.  Из  Акгюбин-
ской  губернии  направлялось  много  ходоков  в  центральные  орга¬
ны  власти  с  просьбой  о  сокращении  сумм  платежей.  Учитывая
бедственное  экономическое  состояние  маломощных  крестьян
в  ряде  губерний,  власти  вынуждены  были  идти  на  удовлетворение
их  справедливых  прошений,  предоставляя  им  льготы.  Например,
в  Орловской  губернии  их  получили  свыше  100  тысяч  хозяйств,
а  23  тыс.  и  вовсе  освободились  от  уплаты  налога.  В  Смоленской
губернии  из  500  тыс.  хозяйств  льготы  предоставили  100  тыс.  В  Во¬
логодской  губернии  налог  снизили  на  60  тыс.  пудов.
 В  ряде  районов  негативно  сказывалось  на  ходе  налоговой  кам¬
пании  бездорожье,  а  также  удаленность  заготовительных  контор
от  мест  проживания  сельчан.  В  некоторых  губерниях  для  уплаты
налога  крестьянам  приходилось  стоять  в  очереди  по  6—7  суток,
а  в  Ставропольской  губернии  —  даже  по  несколько  недель.  В  Ак¬
молинской  губернии  сельчане  вынуждены  были  доставлять  зерно
в  конторы  за  300—400  верст27.
 Вышеизложенный  материал,  как  и  другие  факты,  связанные
с  ходом  налоговой  кампании  в  1923/24  г.,  свидетельствуют  о  том,
что  установленные  на  местах  суммы  налоговых  платежей  не  все¬
гда  учитывали  реальные  доходы  крестьян.  А  это  приводило  к  тому,
что  они  не  смогли  вовремя  их  уплатить.  А  власти,  со  своей  сторо¬
ны,  прибегали  к  репрессиям,  даже  не  принимая  во  внимание  не¬
урожай,  негативные  последствия  стихийных  бедствий  для  хозяй¬
ства.  Например,  в  1923  г.  крестьянин  А.  В.  Миронов  из  деревни
Островец  Спицинской  волости  Гдовского  уезда  Петроградской  гу¬
бернии  был  оштрафован  на  25  руб.  золотых  как  “злостный  непла¬
тельщик”  денежных  налогов.  Все  его  попытки  добиться  снятия
налога  или  предоставлений  льготы  ввиду  маломощности  хозяй¬
 92

ства  заканчивались  неудачей,  органы  власти  его  рассматривали
как  злостного  неплательщика  и  обязывали  внести  штраф  и  налог.
В  марте  1924  г.  крестьянин  В.  В.  Хрулев  из  деревни  Б.  Александровка
Редкинской  волости  Кингисеппского  уезда  той  же  губернии  про¬
сил  волостной  совет  сложить  с  него  недоимку  налога  в  размере
11  пудов  32  фунта.  У  него  было  всего  лишь  2,69  дес.  пахотной
и  сенокосной  земли,  но  волостная  проверочная  комиссия  при¬
знала  Хрулева  злостным  неплательщиком.
 Аналогичное  решение  было  принято  по  поводу  хозяйства  кре¬
стьянина  Дмитрия  Ионова  из  деревни  Утевицы  Молосковидкой
волости  Кингисеппского  уезда.  В  связи  со  стихийным  бедствием
(гибелью  25  %  урожая)  он  просил  о  снятии  недоимки  по  сельхоз¬
налогу  17  пуд.  38  ф.  Но  его  хозяйство  власти  признали  средним,
платежеспособным,  семья  Ионова  состояла  из  9  человек,  из  них
 3 	трудоспособны.  Он  имел  9,3  дес.  земли,  лошадь,  2  коровы.
Из  67  пуд.  39  ф.  налога  он  уплатил  50  пуд.  1  ф.
 Крестьянка  И.  Андреева  из  Ястребинской  волости  того  же  уезда
ходатайствовала  о  списании  недоимки  по  налогу  в  размере  4  пуд.
20  ф,  а  27  пуд.  она  уже  уплатила.  У  Андреевой  имелось  5,1  дес.
земли,  в  семье  было  5  едоков,  2  коровы,  одна  лошадь.  Волостная
проверочная  комиссия  посчитала  ее  хозяйство  сильным  и  плате¬
жеспособным  и  обязала  Андрееву  недоимку  устранить  в  течение
месяца.  Высшие  государственные  инстанции  данное  решение,  как
и  аналогичные  просьбы,  зачастую  оставляли  в  силе,  куда  обраща¬
лись  сельчане,  недовольные  непосильным  налогом28.
 В  1923  г.  крестьяне  Никольской  волости  Курской  губернии
жаловались  на  тяжесть  платежей,  которые  задерживали  подъем  их
хозяйства.  Особенно  маломощные  сельчане  возмущались  размера¬
ми  налога,  методикой  их  исчисления  и  сроками  уплаты29.  На  не¬
посильные  налоги  жаловались  в  1923/24  г.  и  жители  поселка  Соко¬
ловское  Челябинского  округа.  Например,  крестьянин-середняк
Г.  А.  Попов  имел  20  дес.  земли,  3  лошади,  2  коровы,  2  нетели,
 4 	овцы  и  должен  был  уплатить  сельхозналога  в  размере  90  пуд.,
а  внес  только  70  пуд.  К  тому  же  он  еще  задолжал  и  по  местному
налогу  в  сумме  50  руб.  Для  уплаты  всех  платежей  Попов  потратил
ссуду,  полученную  от  Сельскохозяйственного  банка  для  расши¬
рения  своего  хозяйства.  Если  бы  он  не  потратил  ссуду  на  уплату
налогов,  то  ему  пришлось  бы  продать  корову  и  лошадь  и  тем  са¬
мым  существенно  подорвать  свое  хозяйство.  Причем  все  крестья¬
не  поселка  Соколовское  сетовали  на  несправедливость,  по  их
мнению,  обложения  налогами,  поскольку  в  1923  г.  в  местности
урожай  оказался  побитым  градом.  Однако  местные  власти  при
 93

обложении  налогом  этого  не  учитывали.  Кроме  того,  дополни¬
тельно  облагали  сельчан  и  другими  видами  платежей30.  Многие
факты  говорят  о  том,  что  государственные  органы  власти  нередко
применяли  к  неплательщикам  суровые  меры,  рассматривали  их
как  злостных  нарушителей  закона.
 Обременительность  налоговых  платежей  не  позволяла  многим
крестьянам  их  вносить  полностью  и  в  назначенный  срок.  Поэтому
власти,  как  выше  отмечалось,  и  в  налоговую  кампанию  1923/24  г.
зачастую  применяли  против  них  карательные  меры,  прежде  всего
аресты  и  конфискацию  имущества.  Например,  в  Починковской
волости  Смоленской  губернии  за  этот  год  привлекли  к  судебной
ответственности  668  человек,  из  них  109  приговорили  к  лишению
свободы  сроком  до  6  мес.,  4  —  к  сроку  более  6  месяцев;  227  —
к  принудительным  работам,  48  —  к  условному  наказанию;  280  сель¬
чан  подверглись  имущественному  взысканию.  Каждый  десятый  до¬
мохозяин  этой  волости  за  неуплату  налогов  получил  то  или  иное
административное  наказание,  ибо  в  ней  насчитывалось  6340  крес¬
тьянских  дворов,  из  которых  1278  относились  к  безлошадным31.
 За  1923/24  г.  в  Рабежской  волости  Валдайского  уезда  Новго¬
родской  губернии  из  1270  домохозяйств  у  87  описали  имущество
ввиду  невнесения  ими  налоговых  платежей.  Эти  меры  власти  при¬
меняли  в  целях  ускорения  поступления  налога  и  воздействия  на
неаккуратных  плательщиков.  При  этом  взыскали  штраф  с  12  не¬
плательщиков  в  сумме  62  руб.,  а  у  одного  из  них  с  торгов  продали
имущество32.
 В  Ярославской  губернии  одной  из  форм  экономического  на¬
казания  неплательщиков  являлось  начисление  за  каждые  просро¬
ченные  15  дней  по  25  %  пени,  хотя  для  многих  крестьян  сумма
вносимого  налога  равнялась  объему  собранного  урожая,  в  резуль¬
тате  чего  их  экономическое  положение  оставалось  неудовлетвори¬
тельным.  У  неплательщиков  описывали  имущество,  и  они  “ропта¬
ли”  на  власть.  В  Тульской,  Псковской  губерниях  в  ходе  взимания
налоговых  платежей  также  широко  применялись  карательные  меры.
В  последней  губернии,  где  на  15  января  1924  г.  поступило  только
52,8  %  налоговых  сборов,  в  Холмском  уезде  продовольственные
агенты  даже  избивали  неплательщиков.  В  Ставропольской  губер¬
нии  к  февралю  1924  г.  задание  по  взиманию  налога  было  выполне¬
но  на  72,5  %,  в  основном  за  счет  применения  репрессий.  Здесь
только  за  два  месяца  с  декабря  1923  г.  по  февраль  1924  г.  за  неупла¬
ту  налога  арестовали  10  479  человек.
 В  связи  с  административным  нажимом  в  ряде  волостей  в  Там¬
бовской  губернии  со  стороны  советских  работников  на  сельчан
 94

они  вынуждены  были  продавать  по  низким  ценам  рабочих  лоша¬
дей  для  уплаты  налога33.
 О  тяжести  продналога,  о  бедности  крестьян,  о  широком  ис¬
пользовании  репрессий  против  них  при  взимании  платежей  рас¬
сказывают  и  крестьянские  письма,  отправленные  в  газеты  и  род¬
ственникам,  проходившим  службу  в  рядах  Красной  Армии.
Например,  в  мае  1924  г.  из  Вятской  губернии  в  одну  из  воинских
частей  писали:  “Живем  мы  действительно  неважно,  налогу  за¬
платили  40  пуд.,  а  от  семян  ржи  ни  одного  пуда  не  осталось  и  овес
вырос  плохой.  Сейчас  подходит  сев,  а  у  нас  овса  20  пуд.  и  еще  до
нового  хлеба  2,5  пуда.  Так  вот,  как  хочешь,  так  и  живи”.  В  другом
письме  констатировалось  также  тяжелое  экономическое  состоя¬
ние  семьи.  “Вот  уже  настало  лето  и  уже  начинают  сеять,  а  у  нас
овса  мало  и  всю  землю  не  придется  посеять,  хлеба  не  хватает  до
свежего  и  не  знаю  как  будем  питаться,  относительно  налога  тоже
никаких  льгот  не  было.  Заплатили  мы  13  пуд.  ржи  и  4  пуд.  скинули
по  неурожайное™,  так  что  нам  пришлось  трудно,  так  вот  сейчас
до  свежего  не  хватает,  придется  чего-нибудь  продавать,  а  прода¬
вать  нечего,  одна  только  корова  будит  всех  овечек”.  Из  Нижего¬
родской  губернии  сообщали:  “Нас  продналог  замучил  до  смерти.
Всех  мужиков  посадили  за  продналог,  а  им  невозможно  заплатить.
Здесь  задирают.  А  Вы  за  какую  власть  служите.  И  лишь  заслужите
мужиков  драть,  а  они  своими  руками  работают”34.
 В  апреле  1924  г.  из  Амурской  области  родители  делились  в  пись¬
мах  со  своими  сыновьями-красноармейцами  о  разорительности
налогового  бремени  и  карательных  средствах  взимания  платежей.
“Налога  уплатили  нынче  146  р.  88  к.,  все  на  свете  пораспродали,
продал  коней  двух  и  вывез  последний  хлеб,  если  бы  не  уплатил  —
1  год  тюрьмы.  Многие  сидели  в  тюрьме  29  лет  на  свете  прожил,  но
такой  жизни  не  видал,  овсяный  хлеб  не  ел,  но  сейчас  ем,  да  и  вся
деревня  ест”.  Такая  и  еще  более  тревожная  ситуация  со  сбором
налога  в  деревнях  просматривается  в  других  письмах  из  Вятской
губернии:  “Налог  не  платили,  за  налог  все  описали,  платить  не¬
чем.  За  лошадь  не  платили  —  нечем”;  “Меня  скоро  арестуют  за
продналог,  хлеб  опечатан  до  масленицы,  всего  хлеба  опечатано
пудов  15.  Продналог  заплатил  20  п.,  платить  еще  40.  Скоро  буду
отбывать  арест  7  суток  при  волости,  а  потом  не  знаю,  что  будет,
наверное,  суд,  а  после  суда,  может  быть,  посадят  в  острог  или
угонят  работать”35.
 Такими  же  административными  методами  “выколачивался”
налог  с  крестьян  и  в  Тамбовской  губернии,  о  чем  повествует  со¬
держание  тех  же  писем  родственников  красноармейцам.  “Жизнь
 95

наша  трудная,  требуют  15  руб.  продналога  и  6  руб.  20  коп.  других  на¬
логов,  а  у  нас  нет.  Нас  будут  судить  и  на  три  года  голоса  лишать”.
 В  другом  письме  констатировалось:  “Нас  замучил  налог,  про¬
дают  вещи,  вытребуют  рожь,  лезут  в  сундуки,  у  нас  грабеж  ден¬
ной.  Поросенка  мы  зарезали  и  продали  за  налог.  Его  взяли,  теперь
осталось  платить  5  рублей,  не  знаю,  где  брать,  хоть  иди  воровать
или  под  мост  с  дубиной”.  О  преобладании  насильственных  мето¬
дов  при  сборе  налога  говорилось  и  в  третьем  письме  из  Тамбов¬
ской  губернии:  “С  меня  налогу  сейчас  требуют  7  руб.  65  к.  и  все
отбирают.  Берут  платья,  выгребают  хлеб  и  берут  последний  корм.
К  нам  тут  пришел  свой  совет  и  один  из  волости  и  влезли:  проло¬
мали  стену,  в  избе  —  дверь,  они  думали,  что  мы  заперлись  и  не
пущаем,  а  у  нас  никого  не  было.  Они  взять  ничего  не  взяли,  ну
а  после  пришли  и  взяли  мое  одеяло.  Выкупать  нечем.  Неужели  есть
такие  права  взять  и  ломать”.
 Подобные  факты  бесчинства  налогосборщики  творили  и  в  дру¬
гих  регионах.  Из  Воронежской  губернии  сообщали:  “Продналог  нас
душит,  скотину  берут,  хозяев  судят  на  2  года”.  Из  Смоленской  гу¬
бернии  писали:  “Продналог  берут  почем  зря,  ездит  боевая  тройка,
пощады  нет,  забирают  скот,  одежду,  сапоги,  платки,  юбки,  дерю¬
ги,  разную  чушь.  Если  бы  ты  посмотрел,  что  в  настоящее  время
у  нас  делается”.
 Аналогичная  информация  поступала  красноармейцам  из  род¬
ных  селений  в  большом  количестве,  лейтмотивом  которой  зачас¬
тую  был  тезис:  “Власть  разоряет  крестьян  непосильными  налога¬
ми”.  “Советская  власть  не  восстанавливает  хозяйство,  а  наоборот
разрушает,  ты  здесь  служишь,  а  там  семейство  грабят,  так  зачем
же  служить”.  Такие  сообщения  от  родных  и  близких,  безусловно,
оказывали  угнетающее  впечатление  на  красноармейцев,  что  ска¬
зывалось  в  какой-то  степени  на  моральном  состоянии  Красной
Армии,  которая  почти  на  90  %  состояла  из  сельчан36.
 О  недовольстве  налоговым  бременем  и  его  негативных  по¬
следствиях  на  хозяйство  писали  сельчане  не  только  своим  род-
ственникам-красноармейцам,  но  и  в  своих  многочисленных  пись¬
мах  в  “Крестьянскую  газету”.  В  1924  г.,  например,  Семен  Карнеев
из  деревни  Иванковичи  Мокровской  волости  Бежецкого  уезда
Брянской  губернии  жаловался  на  то,  что  его  хозяйство  обложили
налогом  в  69  пудов  рожью.  “Это  нам  очень  не  под  силу  заплотить”.
Карнеев  внес  49  пудов,  а  за  оставшуюся  недоимку  в  20  пудов
налога  местная  власть  постановила  продать  его  домашнее  имуще¬
ство.  В  хозяйстве  Карнеева  имелось  12  десятин  земли,  2  лошади,
2  коровы,  5  овец,  2  свиньи,  1  теленок.  Семья  состояла  из  12  чело¬
 96

век,  причем  в  ней  был  только  один  полноценный  работник,  ос¬
тальные  члены  семьи  имели  преклонный  возраст,  а  также  инва¬
лиды  и  дети.  “Разве  может  один  работник,  —  спрашивал  редак¬
цию  газеты  Карнеев,  —  семью  кормить  и  так  налог  отработать
23  году  69  пудов  где  же  он  отработает.  Земля  наша  плохая,  если  не
иметь  скота,  тогда  нужно  с  сумой  ходить  по  миру”.  По  мнению
автора  письма,  власть  своей  политикой  не  поднимает,  а  уничто¬
жает  сельское  хозяйство.
 Подобной  оценки  придерживался  и  житель  с.  Сельца  Троиц-
ко-Объединенной  волости  Суздальского  уезда  Владимирской  гу¬
бернии  Александр  Алексеевич  Гаврилов,  изложенной  в  письме
в  “Крестьянскую  газету”  18  января  1924  г.  Крестьянин  советской
России  “находится  в  самом  критическом  положении  и  влачит
жалкое  существование  жизни”,  до  того  “обострилось  его  положе¬
ние  в  особенности  самого  бедного  и  середняка,  не  смотря  на  то
что  работает  день  и  ноч,  но  не  может  заработать  себе  на  одежду
и  обувь  не  говоря  о  воспитании  своих  детей,  обетом  приходится
уже  не  поминать,  а  думать  как  бы  прожить  тяжелое  время  и  до¬
жить  до  тех  дней,  когда  труд  крестьянина  вполне  будет  обеспе¬
чен...  Производимый  продукт  крестьянина  обесценен  и  на  него
ничего  нельзя  приобрести  побочного  заработка  нет  Если  будешь
иметь  выше  двух  голов  рогатого  скота,  продналог  стебя  возмут  на
котегорию  выше”.  Если  же  советская  власть  не  будет  взымать  боль¬
шего  продналога  с  хозяйства,  имеющего  более  2  голов  рогатого
скота,  то  его  в  стране  увеличится,  а  следовательно,  вырастет  ко¬
личество  навоза  и  уродится  хороший  урожай.  В  связи  с  нынешним
существующим  положением  “крестьянин  старается  не  держать
больше  2  голов  скота”,  хотя  и  может  их  “продержать  штук  до  5
в  особенности  у  кого  едоков  на  12  и  13  десятин  земли”37.
 Массовые  жалобы  сельчан  на  обременительность  налоговых
платежей  и  карательные  способы  его  взимания  во  многих  регио¬
нах  как  подрывающие  их  хозяйство  подтверждались  и  органами
ОГПУ.  Так,  в  обзоре  о  ходе  налоговой  кампании  в  СССР  за  ап¬
рель  1924  г.  констатировалось,  что  затянувшийся  сбор  налога  про¬
текает  исключительно  путём  применения  “массовых  репрессий
к  налогоплательщикам”,  а  в  ряде  губерний  его  сбор  не  превысит
90  %,  а  в  таких  губерниях,  как  Вятская,  Смоленская,  Саратов¬
ская,  Кубано-Черноморская,  недобор  составляет  15  %,  а  в  Ца¬
рицынской,  Череповецкой  и  других  —  до  25  %.  По  оценке  работ¬
ников  ОГПУ,  основная  причина  медленного  поступления
налоговых  платежей  —  это  их  непосильность  для  крестьян,  об¬
ложение  без  учета  их  экономического  состояния,  когда  имеет
 7  Зак.  316
 97

место  “повсеместное  истощение  хлебных  запасов  у  бедноты,
а  частью  у  середняков”.
 При  этом  в  ряде  губерний  неправильное  обложение  налогом
сводилось  еще  и  к  тому,  что  на  маломощные  хозяйства  ложились
высокие  суммы,  тогда  как  зажиточные  облагались  в  меньшей  сте¬
пени.  Поскольку  налог  поступал  с  деревни  медленно,  отмечалось
в  документе,  то  для  выполнения  плановых  заданий  при  его  сборе
использовались  широко  репрессии,  в  том  числе  и  по  отношению
к  бедноте:  за  неимением  имущества  у  нее  отбирался  сельскохо¬
зяйственный  инвентарь,  скот  “до  последней  лошади”,  описыва¬
лись  постройки.
 О  масштабах  карательных  мер  в  некоторых  районах  против
селян  за  время  проведения  налоговой  кампании  1923/24  г.  можно
судить  и  по  таким  данным:  например,  в  Ставропольской  губер¬
нии  было  арестовано  около  25  тыс.  неплательщиков,  в  Симбир¬
ской  —  более  10  тыс.  человек.  В  ряде  случаев  финансовые  и  продо¬
вольственные  работники  допускали  самоуправство,  избивали  не¬
плательщиков.  В  Псковской  губернии  крестьян,  не  внесших
в  срок  налог,  били  кнутом.  В  Стерлитамакском  уезде  в  Башкирии
при  изъятии  имущества  финансовый  агент  вытащил  кошму,  на
которой  лежал  больной,  в  другом  доме  он  отобрал  у  крестьянки
самовар,  разбил  ей  наганом  лицо.  При  этом  нередко  конфиско¬
ванный  у  неплательщиков  скот  в  Орловской,  Царицынской  гу¬
берниях  находился  без  надлежащего  присмотра  и  ухода  и  погибал.
В  Ставропольской  губернии  во  многих  селениях  отобранный  у  кре¬
стьян  за  неуплату  налога  инвентарь,  не  проданный  с  торгов,  ле¬
жал  в  общественных  дворах,  тогда  как  в  боронах,  плугах,  сеялках
нуждались  крестьяне  при  проведении  весенне-полевых  работ.
 В  июне  1924  г.  председатель  ОГПУ  Ф.  Э.  Дзержинский  в  доклад¬
ной  записке  в  Политбюро  ЦК  РКП(б)  констатировал:  единый
сельскохозяйственный  налог  своими  ставками,  формой  взимания
в  ряде  регионов  СССР  “оказался  непосильным”.  Одну  из  причин
он  видел  в  том,  что  “оценка  урожая,  по  которой  определялись
ставки  налогов,  была  дана  до  периода  окончательного  полного
созревания  и  потому  оказалась  во  многих  случаях  неверной”.
Дзержинский  признавал  также  и  применение  репрессий  совет¬
скими  работниками  против  крестьян  при  сборе  налога,  их  избие¬
ние  и  непредоставление  льгот  семьям  красноармейцев  и  мало¬
мощным  селянам38,  что  вызывало  недовольство  политикой  совет¬
ской  власти.  С  учетом  добровольной  оплаты  и  применения
репрессий  в  деревне  государство  в  1923/24  г.  собрало  с  крестьян
реального  налога  113,4  млн.  пудов  хлеба,  причем  его  натуральная
 98

форма  составляла  22,4  %,  денежная  —  61,8  %,  а  15,8  %  были  оп¬
лачены  облигациями  хлебного  займа  или  в  промежуточной,  по¬
лунатуральной  форме.  Кроме  того,  государственные  и  коопера¬
тивные  закупки  составили  еще  290,8  млн.  пудов39.
 Крестьяне  и  налоговые  кампании  в  1925—1927  гг.
 Налоговая  кампания  в  деревне  в  1924/25  сельскохозяйствен¬
ном  году  проходила  менее  мучительно,  чем  в  предшествующий
период.  Хотя  неурожай  и  голод  в  некоторых  губерниях  сказались
на  ее  ходе,  темпах  и  результатах.  По-прежнему  единицей  обложе¬
ния  единым  сельскохозяйственным  налогом  оставалась  десятина
пашни  в  крестьянском  хозяйстве,  в  основном  в  денежном  выра¬
жении.  В  то  же  время  обложение  им  скота  приравнивалось  к  пло¬
щади  пашни  по  определенным  нормам  пересчета  с  учетом  специ¬
фики  района.  Например,  в  селе  Сабанчеево  Ардаматского  уезда
Симбирской  губернии  одна  голова  крестьянской  коровы  прирав¬
нивалась  к  0,6  десятинам  пашни,  а  лошадь  —  к  0,7  дес.40
 Как  и  раньше,  кроме  единого  сельскохозяйственного  налога,
население  деревни  платило  и  другие  виды  налогов,  в  том  числе
косвенные:  промысловый,  подоходно-имущественный,  гербовый
сбор,  самообложение  на  местные  нужды.  Отсутствие  стабильнос¬
ти  и  устойчивости  в  системе  налогообложения,  ее  неупорядочен¬
ность,  постоянные  нововведения  вызывали  недовольство  со  сто¬
роны  крестьян.  Характерно  на  этот  счет  мнение  сельчан  Горицкой
волости  Тверской  губернии:  “Плохо,  что  нет  устойчивости  в  на¬
логах.  Надо  бы  знать,  как  и  сколько  платить  за  несколько  лет  впе¬
ред.  А  то  всякий  старательный  мужик  во  всю  старается,  поработа¬
ет,  а  вдруг  следует  такой  налог,  что  почти  все  отберут.  Дать  бы
каждому  хозяину  урок,  с  него  и  бери  налог.  А  если  поработаешь
сверх  урока,  то  это  уже  твое  старанье,  с  этого  налогу  нет”41.
 Отношение  крестьян  к  прямым  и  косвенным  налогам  в  1924/
25  г.  было  неоднозначным  и  зависело  от  их  экономического  поло¬
жения  и  района  проживания,  от  количества  собранного  урожая.
В  регионах,  не  пострадавших  от  недорода,  реакция  сельчан  в  боль¬
шинстве  своем  оставалась  нейтральной  или  благожелательной,  за
исключением,  может  быть,  маломощных  слоев  деревни.
 В  неурожайных  губерниях  позиция  к  налоговой  политике  го¬
сударства  в  основном  являлась  негативной  и  особенно  со  стороны
бедноты.  В  этой  связи  от  крестьян  поступала  масса  жалоб  в  госу¬
дарственные  органы,  газеты  на  тяжесть  обложения,  на  неправиль¬
ное  взимание  налога  и  выражалась  в  просьбах  о  предоставлении
 7*
 99

скидок,  высказывалось  пожелание,  что  о  сумме  налога  население
должно  знать  заранее  и  сроки  его  уплаты  следует  установить  по¬
стоянными,  не  менять  ежегодно.
 Недовольство  крестьян  тяжестью  налога  и  его  негативными
последствиями  на  их  экономическое  состояние  можно  видеть  на
примере  Северо-Западного  региона.  Так,  обследование  партий¬
ными  органами  6  волостей  Ленинградской,  Новгородской,  Псков¬
ской  и  Череповецкой  губерний  в  конце  1924—  начале  1925  г.  вы¬
явило  непосильность  для  сельчан  налоговых  платежей,  поскольку
“рост  налогового  обложения,  падающий  на  долю  одного  едока,
не  соответствует  росту  доходности”,  а  существующая  запутанная
система  начисления  налога  “приводит  к  чрезмерному  обложению
отдельных  групп,  не  соответствует  их  экономической  мощности,
неизбежно  приводит  к  усилению  тяжести  налогового  обложения
маломощных  и  середняцких  групп”.  Учитывая  низкую  товарность
сельскохозяйственной  продукции  и  невысокие  на  нее  цены,  на¬
ряду  с  отсутствием  помощи  крестьянам  со  стороны  кооперации  —
все  это,  по  расчетам  обследователей,  “ослабляет  производствен¬
ную  мощь  хозяйства,  лишает  его  интенсификации,  обрекает  кре¬
стьян  на  пролетаризацию”42,  т.  е.  на  обнищание.
 В  этой  связи  приведем  и  мнение  новгородских  сельчан,  выра¬
женное  в  их  многочисленных  выступлениях,  оценках,  письмах,
жалобах.  Так,  в  одной  из  волостей  крестьяне  рассуждали:  “Если
и  дальше  советская  власть  так  будет  брать  налог,  то  мы  все  разо¬
римся,  отберут  и  то,  что  мы  нажили  при  царе”.  А  в  другой  волос¬
ти  они  окрестили  налоговую  политику  государства  “советской  мет¬
лой”.  Особенно  серьезное  беспокойство  вызывало  у  жителей  села
обременительное  обложение  налогом  скота.  Постоянно  от  них  ис¬
ходил  “вопль”  против  платежей,  налагаемых  на  коровы.  “Тяжело
обложена  корова.  А  наша  корова  —  слабосильная,  —  сетовали  сель¬
чане.  —  Она  не  фабрика,  а  только  навозная  течь.  Скот  скоту  рознь.
У  кого  он  только  на  собственное  прокормление,  а  у  кого  от  него
доход”.  Один  из  крестьян  среднего  достатка  Полицейской  волости
Маловишерского  уезда  негодовал  по  поводу  тяжести  налога:  “Как
можно  улучшить  хозяйство,  когда  все  доходы  его  хозяйства
за  вычетом  сельскохозяйственного  налога  и  прочих  сборов  дают
ему  самое  большое  на  все  потребности  каждого  едока  в  среднем
в  сутки  17  коп.”43.
 Подобные  взгляды  преобладали  и  среди  сельчан  Медведской
волости  Валдайского  уезда,  Грядской  и  Ореховской  волостей  Бо-
ровичского  уезда.  Настроение  у  них  осенью  1924  г.  было  подавлен¬
ное,  в  том  числе  у  середняков  и  бедняков  в,  связи  с  “экономиче¬
 100

ской  необеспеченностью  и  непосильностью  обложения  сельско¬
хозяйственным  налогом”.  Они  оставались  недовольны  как  объек¬
тами  обложения  налогом,  так  и  методами  его  начисления44.
 Справедливость  крестьянских  жалоб  на  обременительность
налога  признавал  и  Новгородский  губком  РКП  (б).  В  своих  матери¬
алах  он  неоднократно  констатировал  в  конце  1924  —  первой  по¬
ловине  1925  г.  тяжесть  налоговых  платежей  для  новгородской  де¬
ревни,  учитывая  слабые  доходы  ее  жителей  от  своих  хозяйств
и  отсутствие  у  них  дополнительных  заработков.  А  кто  их  имел  на
лесозаготовках,  то  им  задерживали  выдачу  зарплаты.  Поэтому  для
уплаты  налога,  как  и  в  прошлые  годы,  многие  сельчане,  и  преж¬
де  всего  бедняки,  продавали  имущество,  скот,  и,  как  заявила
одна  из  крестьянок  на  Старорусской  уездной  женской  конферен¬
ции:  “Если  еще  два  года  будут  брать  как  теперь,  то  все  крестьяне
сделаются  батраками”.
 Несмотря  на  принимаемые  новгородскими  властями  меры,
в  том  числе  и  чрезвычайно-принудительные,  поступление  шло
медленно.  Так,  к  марту  1925  г.  его  собрали  85  %  от  планового  зада¬
ния  и,  по  признанию  губкома  РКП(б),  сельские  жители  в  один
голос  требовали  “отсрочки  по  уплате  неуплаченных  налогов...  Они
говорили,  что  советская  власть  должна  входить  в  положение  кре¬
стьян,  что  нельзя  из-за  5—10  руб.,  которых  не  имеется,  заставлять
продавать  последнюю  корову  и  лошадь”.  Принимая  во  внимание
бедственное  материальное  положение  сельчан  или,  как  выража¬
лось  руководство  Новгородской  губернии,  их  “затруднения”,  по¬
следнее  просило  высшие  государственные  органы  РСФСР  спи¬
сать  с  крестьян  оставшиеся  недоимки  за  1924/25  г.  в  150—200  ты¬
сяч  руб.,  или  7—8  %  от  общей  суммы  налоговых  платежей45.
 Аналогичная  ситуация  со  сбором  налога  сложилась  и  в  Чере¬
повецкой  губернии.  В  июне  1925  г.  губком  РКП(б)  в  своем  отчете
в  ЦК  РКП(б)  сообщал:  поступают  жалобы  от  крестьян  из  всех
волостей  на  тяжесть  налога  —  недовольство  проявляют  и  бедные
слои.  Такую  же  оценку  настроениям  сельчан,  недовольных  обре¬
менительным  налогом  и  тяжелым  экономическим  положением,
давало  и  Северо-Западное  областное  бюро  ЦК  РКП(б).  В  начале
1925  г.  в  своих  документах  оно  констатировало  непосильность  на¬
логовых  платежей,  их  сроки  сдачи,  также  как  метод  обложения
ими  скота,  злоупотребления  финансовых  агентов,  что  вызывало
протесты  у  крестьян  области46.
 Однако  налоговые  платежи  оказались  непосильными  не  толь¬
ко  для  деревни  Северо-Западного  региона,  но  и  для  многих  дру¬
гих  районов.  Об  этом  можно  судить  по  поступившим  жалобам  сель¬
 101

чан  из  разных  губерний.  Например,  в  июне  1925  г.  житель  с.  Выры-
паевка  Карсунского  уезда  Ульяновской  губернии  В.  В.  Росляков
в  письме  в  “Крестьянскую  газету”  на  имя  М.  И.  Калинина  писал:
“Крестьянин  собирает  единственный  заработок,  то  есть  урожай,
из  которого  80  %  собранного  хлеба  для  уплаты  сельхозналога  сбы¬
вается  на  рынке  по  цене  50—60  коп.  за  пуд,  а  сами  весной  покупа¬
ют  в  5—6  раз  дороже,  беднейшие  крестьяне  хотя  и  пользуются
льготами  но  не  хватает  своего  урожая  на  уплату  сельхозналога,
лишаются  добытого  потом,  в  частности  последними  овцами,  так,
что  они  не  включены  в  состав  имущества  неподлежащего  описи
и  продаже  на  неуплату  сельхозналога,  а  разве  крестьянину  овцы
не  нужны,  этим  самым  наблюдается  медленное  восстановление
скотоводства,  как  мелкого  так  и  крупного  рогатого  скота”47.  В  1925  г.
крестьянин  Г.  Масюра  из  деревни  Михайловки  Архаринской  во¬
лости  Завитинского  уезда  Амурской  области  негодовал  по  поводу
непосильное™  налоговых  платежей,  когда  для  их  внесения  при¬
ходилось  продавать,  как  он  выражался,  последнюю  корову  “не  по
доброй  воле,  а  только  под  давлением  диктатуры”48.
 Обследование  сельских  жителей  Акмолинской  губернии  по¬
казало  их  недовольство  налогом  в  1924/25  г.,  в  том  числе  и  сред¬
ствами  его  сбора,  когда  за  просрочку  его  выплаты  брали  штраф,
причем  размеры  последнего  достигали  не  менее  50  %  от  суммы
недоимок49.
 Следует  отметить,  что  не  только  в  Акмолинской  губернии,  но
и  во  многих  других  регионах,  в  ходе  налоговой  кампании  1924/25  г.
власти  широко  использовали  репрессии  по  отношению  к  непла¬
тельщикам,  независимо  от  их  имущественного  положения.
У  них  описывалось  имущество  и  продавалось  с  торгов,  наклады¬
вались  штрафы,  некоторые  подвергались  аресту,  привлекались
к  судебной  ответственности.  Например,  в  той  же  Новгородской
губернии  налоговые  органы  описывали  имущество  у  неплатель-
щиков-бедняков,  в  том  числе  домашнюю  утварь:  самовары,  часы,
посуду.  У  одного  из  сельчан,  не  внесшего  налог,  налоговые  аген¬
ты,  придя  описывать  его  скарб,  обнаружили  во  дворе  “дохлыми”
корову  и  лошадь.  Для  того,  чтобы  ускорить  поступление  налога  от
крестьян,  в  некоторых  волостях  Новгородской  губернии  местные
власти  использовали  противозаконные  методы.  Например,  в  од¬
ной  из  волостей  заработанные  сельчанами  деньги  на  лесозаготов¬
ках  волисполком  не  выдавал  на  руки  и  удерживал  в  счет  уплаты
налога.  Один  из  бедняков,  получив  свою  зарплату  в  сельсовете,
вынужден  был  всю  внести  за  налог,  после  чего  сразу  же  заплакал.
А  когда  к  нему  домой  пришел  председатель  волисполкома,  то  он
 102

увидел,  что  вся  семья  сидит  и  “буквально  плачет,  ей  нечего  было
есть”50.
 О  методах  сбора  налога  в  1924/25  сельскохозяйственном  году
в  масштабе  страны  можно  судить  из  аналитического  обзора  орга¬
нов  ОГПУ  за  декабрь  1924  г.  В  нем,  в  частности,  отмечалось:
в  текущую  кампанию  “нажим  по  выполнению  налога  принял  ме¬
стами...  самые  недопустимые  формы.  Широкое  недовольство  де¬
ревни  вызывает  назначение  более  коротких  сроков...  Репрессии,
сводящиеся  к  массовым  арестам,  описям  и  конфискации  имуще¬
ства  (вплоть  до  последнего  хлеба  и  одежды),  в  подавляющей  час¬
ти  падают  на  бедноту.  Очень  часто  не  допускается  самая  незначи¬
тельная  отсрочка  налога,  и  имущество  бедняка  распродается  за
бесценок”.  При  этом  работники  ОГПУ  зарегистрировали  массо¬
вые  репрессии  против  крестьян-неплательщиков  в  центральных
губерниях,  на  юго-востоке  Украины  и  в  других  местах,  где  сбор
“текущего  года  напоминает  продразверстку”.  Так,  в  Кубанском
округе  описали  имущество  у  более  5  тыс.  крестьянских  дворов,
из  которых  у  2  тыс.  его  продали  с  торгов.  “Подобный  нажим  за¬
ставляет  бедноту  распродавать  за  бесценок  имущество  и  ускорять
разорение  маломощных  хозяйств”51.
 С  учетом  восстанавливающегося  крестьянского  хозяйства
и  при  помощи  применения  административно-принудительных
методов  при  сборе  налога  в  1924/25  г.,  его  удалось  получить  го¬
сударству  в  сумме  326,2  млн.  руб.,  тогда  как  в  1922/23  г.  —  176,5,
в  1923/24  г.  —  231  млн.  руб.  в  денежном  выражении52.  Хотя  на  этот
счет  существуют  и  другие  данные,  согласно  которым  в  1924/25  г.
с  деревенских  жителей  единого  сельскохозяйственного  налога
собрали  320,6  млн.  руб.53
 Принимая  обременительность  налоговых  платежей  и  их  нега¬
тивные  последствия  на  подъем,  крестьянского  хозяйства,  партий¬
но-государственное  руководство  страны,  провозглашая  лозунг
“лицом  к  деревне”,  в  1924  г.  пошло  на  сокращение  сельскохозяй¬
ственного  налога  на  1925/26  г.  на  27  %  по  сравнению  с  предше¬
ствующим  годом,  установив  его  в  сумме  250  млн.  руб.  При  этом  из
24  011,7  тыс.  крестьянских  дворов  от  него  освобождались  5,5  млн.,
или  23,3  %54.  На  первый  взгляд,  казалось,  что  правительство  вня¬
ло  многочисленным  жалобам  сельчан,  страдающих  от  бремени
налоговых  платежей,  и  пошло  им  навстречу.  Однако  на  самом  деле
власть,  с  одной  стороны,  действительно  облегчила  экономичес¬
кое  положение  крестьян,  а  с  другой,  она  увеличила  другие  виды
налогов  на  деревню,  рассчитывая  таким  образом  возместить  по¬
тери  от  снижения  суммы  сельскохозяйственного  налога.  Так,
 103

в  1925/26  г.  косвенные  налоги  на  село  поднялись  по  сравнению
с  1924/25  г.  с  217,8  до  402,4  млн.  руб.,  а  промысловый  —  с  101,9
до  138,8  млн.  руб.55  Следовательно,  общие  платежи  крестьянства
в  1925/26  г.  не  сократились  к  уровню  1924/25  г.,  но  даже  слегка
выросли.
 Некоторое  уменьшение  суммы  сельхозналога  на  1925/26  г.  дало
повод  отдельным  руководителям  Советского  Союза  заявить,  буд¬
то  налог  для  деревни  оказался  мягким  и,  дескать,  явился  главной
причиной  трудностей  хлебозаготовок,  поскольку  сельчане,  не
нуждаясь  в  деньгах,  отказались  государству  продавать  хлеб.
Например,  в  октябре  1925  г.  Председатель  Совнаркома  СССР
А.  И.  Рыков  утверждал:  “В  этом  году  налог  настолько  снижен,  что
тяжесть  его  для  крестьян  ощущается  очень  мало”56.  Конечно,  Ры¬
ков  лукавил  и  говорил  неправду,  поскольку  общая  сумма  налого¬
вых  платежей  на  село  даже  выросла  в  1925/26  хозяйственном  году.
Однако  другой  государственный  деятель,  Л.  Б.  Каменев,  в  оценке
налога  пошел  еще  дальше  Рыкова.  Выступая  на  октябрьском
(1925  г.)  пленуме  ЦК  РКП(б),  он  сказал:  “Мы  понизили  налог
так,  что  налог  перестал  быть  тем  прессингом,  который  заставил
крестьян  выбрасывать  свою  продукцию  на  рынок.  Оценка  этого
налога  крестьянами  как  налога  чрезвычайно  низкого,  налога  лег¬
кого”57.
 Такая  точка  зрения  некоторых  руководителей  страны,  не  со¬
ответствующая  реалиям,  пропагандировалась  в  периодической
официальной  печати  и  Юрием  Лариным,  сторонником  радикаль¬
ных  масштабных  выколачиваний  средств  из  деревни  на  развитие
промышленности.  По  его  мнению,  хлебозаготовительная  кампа¬
ния  1925/26  г.  показала  слабое  обложение  крепких  крестьян  сель¬
скохозяйственным  налогом.  По  расчетам  Ларина,  в  РСФСР  в  1924  г.
лишь  3  %  зажиточных  хозяйств  вносили  только  13  %  всех  налого¬
вых  платежей.  На  основании  этих  данных  он  давал  рекомендации
правительству,  чтобы  оно  удвоило  сумму  собираемого  налога
с  зажиточных  сельчан,  и  это  позволило  бы  дополнительно  полу¬
чить  75  млн.  руб.  По  его  мнению,  никакой  трагедии  в  деревне  не
случится  при  этом,  ибо  доля  изъятия  денег  с  дохода  крестьян  по-
прежнему  будет  низкой,  так  как  в  1925  г.  она  равнялась  менее  6  %58.
 Однако  подобного  рода  утверждения  и  выдвинутые  в  их  за¬
щиту  цифровые  аргументы  находились  в  глубоком  противоречии
с  историческими  фактами.  Они  опровергаются  приведенными  нами
ранее  общими  суммами  налоговых  платежей,  падающих  на  дерев¬
ню.  Кроме  того,  многие  крестьяне,  как  и  в  прежние  годы,  счита¬
ли  размеры  налога  в  1925/26  г.  обременительными  для  хозяйства,
 104

которые  сдерживали  его  дальнейший  подъем  и  негативно  сказы¬
вались  на  расширении  посевных  площадей,  увеличении  поголо¬
вья  скота.  От  сельчан  разных  регионов  по-прежнему  поступали
жалобы  на  непосильность  налога,  высказывалось  пожелание  вла¬
стями  его  сократить  и,  таким  образом,  экономически  их  заинте¬
ресовать  в  увеличении  сельскохозяйственной  продукции.  Приве¬
дем  на  этот  счет  некоторые  наиболее  характерные  примеры.  Так,
в  январе  1926  г.  жители  деревни  Турово  Литошинской  волости
Волоколамского  уезда  Московской  губернии,  характеризуя  по¬
следствия  налоговой  политики  советской  власти,  рассуждали:  “На
всех  собраниях  нам  говорят  о  нашей  бедности.  Но  между  тем  обо¬
гащаться  нам  не  дают.  Если  крестьянин  задумал  завести  лишнюю
корову  или  лошадь,  то  с  него  больше  берут  налога.  И  поэтому
желание  крестьянина  о  расширении  своего  хозяйства  отпадает.  На
днях  был  финагент  из  волости  и,  не  разобравшись  как  следует,
отобрал  лен.  Необходимо  дать  передышку  крестьянину,  хотя  бы
год  не  брать  сельскохозяйственный  налог.  У  нас  нет  ни  кулаков,
ни  середняков,  все  мы  бедняки.  Партии  пора  как  следует  повер¬
нуться  лицом  к  деревне”59.
 В  ноябре  1925  г.  на  общем  собрании  крестьян  Акатьевской  во¬
лости  Коломенского  уезда  Московской  губернии  при  обсуждении
вопроса  о  налоге  выступивший  бедняк  заявил:  “Хотя  и  скинули
нам  налог,  но  все  же  не  под  силу,  т.  к.  негде  взять  денег.  За  налог
нужно  везти  на  базар  5  возов  картошки,  а  их  всего-то  в  хозяйстве
5,  да  и  скотину  нужно  кормить,  т.  к.  нет  сена”.
 В  декабре  1925  г.  в  Ярославской  губернии  сельчане  ряда  воло¬
стей  Пошехонского,  Даниловского,  Мологского  уездов  высказы¬
вали  свое  недовольство  по  поводу  обложения  налогом  скота,  ибо
его  тяжесть,  по  их  мнению,  тормозила  развитие  животноводства.
Такого  же  мнения  придерживались  и  жители  Болдинской  волости
Владимирского  уезда.  В  селе  Благовещем  Велико-Устюгского  рай¬
она  Северо-Двинской  губернии  крестьянин  Чуркин  заявил,  что
сельскохозяйственный  налог  сокращает  производство:  “Если  бы
я  имел  возможность  не  платить  налог,  я  бы  держал  3—4  коровы,
а  теперь  держу  1—2”.  Подобный  взгляд  разделял  и  сельчанин  Дед-
ского-Немировского  общества  Щетоварской  волости  Щенкуров-
ского  уезда  Архангельской  губернии.  Недовольные  обложением
налогом  скота,  они  возмущались:  “И  так  много  дерут  с  северного
крестьянина,  а  земля  у  нас  плохая,  приходится  много  приклады¬
вать  к  ней  труда,  да  к  тому  же  нет  побочных  заработков”.
 В  ряде  мест  с/х  налог  не  сократился,  но  даже  вырос,  в  том
числе  и  на  бедноту,  поскольку  деревенская  власть  его  распреде¬
 105

ляла  нередко  без  учета  экономической  мощности  хозяйства,  его
уровня  доходности.  Например,  в  Саратовской  губернии  в  селе
Новый  Черчим  Неверкинской  волости  Кузнецкого  уезда  вместо
сокращения  налога  произошло  его  увеличение.  Если  в  прошлом
году  с  хозяйства  с  3  едоками  с  одной  головой  скота  взимали  4  руб.
68  коп.,  то  в  1925/26  г.  —  7  руб.  67  коп.;  с  семьи  с  4  душами
и  одной  головой  скота  соответственно  —  13  и  20  руб.  В  Оренбург¬
ской  губернии  в  поселке  Кардаиловском  Краснохолмской  волос¬
ти  среди  бедноты  раздавался  ропот  в  связи  с  неправильным  рас¬
пределением  налоговых  платежей.  Так,  бедняк  Турбабин,  имевший
одну  лошадь  и  одну  корову  и  2  десятины  посевной  площади,  пла¬
тил  12,62  руб.,  тогда  как  зажиточный  крестьянин  Нестеренко,
владея  парой  быков,  2  лошадьми,  5  коровами,  30  головами  мел¬
кого  рогатого  скота  и  30  дес.  посевов,  вносил  только  18  руб.  налога.
В  Ольгинской  волости  Владивостокского  уезда  Приморской  гу¬
бернии  на  маломощные  слои  налог  ложился  тяжелым  бременем.
Если  жители  деревни  Молдавановка  в  1924/25  г.  вносили  298  руб.,
то  в  1925/26  г.  —  392  руб.,  население  д.  Суворовки  соответствен¬
но  —  545  и  647  руб.
 На  собрании  Борисоглебского  сельсовета  Раковской  волости
Ярославского  уезда  в  ноябре  1925  г.  один  из  зажиточных  селян
заявил:  “Советская  власть  дерет  с  крестьян  налог  большой,  а  ар¬
мию  содержит  маленькую.  Налог  уходит  на  то,  чтобы  платить  гро¬
мадное  жалование  как  в  армии,  так  и  на  гражданских  должнос¬
тях,  как  прежним  сановникам”.
 В  селе  Коломенском  Аткарского  уезда  поступление  налога  шло
крайне  медленно  ввиду  его  непосильности,  многим  беднякам  не¬
чем  было  платить.  От  них  поступали  в  местные  органы  власти  за¬
явления  с  просьбой  предоставить  льготы.  Например,  из  Оржев-
ской  волости  Кирсановского  уезда  Тамбовской  губернии  пришло
в  ноябре  1925  г.  700  подобных  ходатайств.  В  октябре  жители  Моле-
стицкой  и  Семеновской  волостей  Демянского  уезда  Новгород¬
ской  губернии  направили  235  жалоб  в  высшие  органы  власти  на
неправильное  обложение  их  сельскохозяйственным  налогом60.
 Крестьянин  среднего  достатка  Кочергин  из  Курской  губер¬
нии  в  письме  в  ЦК  ВКП(б)  в  1926  г.  объяснял  нежелание  подни¬
мать  свое  хозяйство,  что  если  кто  может  “с  натяжкой  всех  своих
энергичных  сил,  чтобы  удержать  лишнюю  телочку,  то  тут  как  тут
сейчас  же  ее  и  обложат  сельхозналогом  с  ног  до  головы,  хоть  со
двора  сгоняй  Я  продал  и  держать  больше  не  буду,  пока  будут
окладывать  сельхозом”61.  В  конце  1925  г.  житель  деревни  Быково
Богородицкого  уезда  Московской  губернии  по  поводу  обремени¬
 106

тельности  налогов  писал:  “Мы  читаем  газеты  и  видим,  что  налог
снижен  на  100  миллионов,  а  на  нас  вместо  снижения  прибавили”.
Со  своей  стороны,  население  деревни  Митное  Каширского  уезда
указанной  губернии  сетовало  на  то,  что  оно  фактически  и  не  по¬
чувствовало  облегчения  в  налоговых  платежах,  хотя  и  не  отрица¬
ло  его  уменьшения:  “Очень  мало  снизили  сельхозналога:  прежде
платили  7  рублей,  а  сейчас  —  6  руб.  50  коп.,  почти  и  нет  разницы”.
В  этом  же  уезде  некоторые  крестьяне  признавали,  что  власть  лука¬
вит,  когда  говорит  о  сокращении  налогов.  Поскольку  “убавили
прямой  налог,  увеличили  косвенные,  на  мануфактуру,  водку
и  т.  п.”62.
 Обследование  Каретской  волости  Кемского  уезда  Карелии
в  феврале  1926  г.  выявило  недовольство  населения  налоговым  об¬
ложением.  Негативное  отношение  к  налогу  высказывали  и  псков¬
ские  сельчане.  Об  этом  можно  судить  по  информационному  пись¬
му  губкома  РКП(б)  от  12  октября  1925  г.  “На  Новохонской
конференции  один  крестьянин,  протестуя  против  налоговых  пла¬
тежей,  заявил:  “Неправильно,  что  правительство  облагает  скот.
Это  гибель  крестьянству,  у  нас  за  недоимки,  оставшиеся  за  крес¬
тьянами,  за  гривенники  продают  последний  скарб,  чего  не  долж¬
но  быть  в  советской  стране.  Нельзя  от  крестьянина  требовать
в  весеннее  время  уплаты  недоимок,  потому  что  у  нас  в  это  время
ничего  нет”.
 Другой  крестьянин  по  этому  вопросу  рассуждал:  “Раньше  брали
с  нас  налог,  но  мы  видели,  что  и  нам  давали.  Были  две  руки  —
дающая  и  берущая,  теперь  этой  дающей  руки  мы  мало  видим:
школы  холодные,  пособий  мало,  медицинских  пунктов  недоста¬
точно.  Наше  пожелание  правительству  —  с  нас  берут,  пусть  и  нам
дают”63.  9  апреля  1926  г.  жители  села  Порья  Мурманской  губернии
на  собрании  решили  не  платить  причитающийся  с  них  налог  из-
за  отсутствия  средств64.
 В  1925/26  г.  в  целях  ускорения  поступления  налоговых  плате¬
жей  от  сельчан  в  ряде  районов  власти  использовали,  как  и  рань¬
ше,  моральное  и  материальное  давление  на  неплательщиков,  под¬
вергая  их  репрессиям,  хотя  и  не  в  таких  масштабах,  как  в  прежние
годы.  В  основном  карательные  меры  сводились  к  описям  имуще¬
ства  крестьян  и  его  продаже.  Этот  способ  административного  воз¬
действия  на  жителей  деревень  применялся  в  Карелии,  Псков¬
ской,  Ленинградской  и  других  губерниях.  Так,  в  марте  1926  г.  только
в  одном  из  районов  Псковского  уезда  описали  имущество  у  150  хо¬
зяйств.  В  связи  с  принятием  репрессивных  мер  по  отношению
к  трудовому  крестьянству,  ввиду  неуплаты  налогов,  оно  критико¬
 107

вало  политику  советской  власти,  на  которую  часть  сельчан  смот¬
рела  как  карательную  и  разорительную.  Характерно  на  этот  счет
мнение  комсомольца  Бинова  из  Волховского  уезда  Ленинград¬
ской  губернии.  Во  время  описи  имущества  в  его  доме  он  назвал
милиционера  урядником  и  заявил:  “Я  раньше  верил  Соввласти,
а  теперь  убедился,  что  она  врет  Мне  говорили,  когда  я  был
в  армии,  что  теперь  ни  старшина,  ни  урядник  не  придут  за  само¬
варом,  но  оказывается,  что  вместо  урядника  —  волмилиционер,
а  на  место  старшины  —  член  ВИКА”65.
 Даже  некоторые  городские  жители  понимали  непосильность
налогов  для  крестьян,  отрицательно  сказывающихся  на  сельско¬
хозяйственном  производстве.  Например,  в  1926  г.  москвич  Д.  Агад-
жанов  обращался  в  ЦК  ВКП(б)  с  просьбой  об  уменьшении  раз¬
меров  налога  на  землю,  чтобы  предоставить  возможность
крестьянину  расширить  посевную  площадь  и,  таким  образом,  уве¬
личить  производство  зерна66.  Именно  эту  позицию  отстаивали  тру¬
довые  крестьяне,  настаивая  на  сокращении  налоговых  платежей
в  целях  стимулирования  производственных  достижений.  Об  этом
можно  судить  и  по  заявлению  одного  из  лидеров  большевизма
Г.  Е.  Зиновьева.  В  декабре  1925  г.  он  признавал,  что  середняк  наста¬
ивает  на  реформировании  налоговой  системы,  рассуждая:  “Так
брать  налоги  не  годится.  До  каких  пор  мы  будем  отдуваться  за
бедноту.  Такие  порядки  не  дают  нам  возможности  развивать  хо¬
зяйство.  Заведешь  лишнюю  корову  или  лошадь,  а  вы  (советская
власть.  —  И.  К.)  ее  сейчас  же  под  налог.  Нашему  брату  ничего  не
остается  делать  как  не  разводить  скот,  а  бедняк  любит  мясо...  Вот
бы  установить  налог  с  земли,  как  это  было  в  старое  время”67.
 Однако  тогдашнее  политическое  руководство  страны  во  главе
с  И.  В.  Сталиным  не  только  не  прислушалось  к  справедливым
просьбам  крестьян,  но,  напротив,  сделало  очередной  крутой  шаг
в  сторону  увеличения  налогового  бремени  на  деревню  в  1926/27  г.,
поскольку  темпы  индустриализации  стали  возрастать,  а  ее  фи¬
нансирование  можно  было  осуществлять  лишь  за  счет  эксплуата¬
ции  сельского  населения.  В  1926/27  г.  правительство  осуществило,
уже  в  очередной  раз,  реорганизацию  налоговой  системы
в  деревне  в  целях  выкачки  из  нее  как  можно  больше  средств,  не
учитывая  реальные  доходы  крестьян.  В  этом  году  сумма  единого
сельскохозяйственного  налога  увеличилась  до  357,9  млн.  руб.,
а  местные  надбавки  к  нему  —  до  42  млн.  руб.68,  т.  е.  он  возрастал
более  чем  на  100  млн.  руб.  к  уровню  1925/26  г.  Для  сравнения  отме¬
тим,  что  размеры  сельскохозяйственного  налога  в  1922/23  г.  рав¬
нялись  176,5  млн.руб.,  в  1923/24  г.  —  231  млн.  руб.,  в  1924/25  г.  —
 108

326  млн.,  в  1925/26  г.  —  251,7  мл.,  о  чем  уже  упоминалось.  С  1924/25
по  1926/27  гг.  налог  увеличился  более  чем  в  1,3  раза.  Если  все  на¬
логовые  платежи  деревни  в  1924/25  г.  составляли  707,1  млн.  руб.,
в  1925/26  г.  -  871,  то  в  1926/27  г.  -  1228,1  млн.  руб.69  С  1924/25  г.
по  1926/27  г.  в  расчете  на  одно  крестьянское  хозяйство  сумма  на¬
лога  поднялась  почти  в  2  раза  с  62,46  до  111,5  руб.,  а  на  душу
сельского  населения  —  с  8,82  до  16,24  руб.  Что  же  касается  дохо¬
дов  крестьян,  то  они  росли  не  столь  бурно,  как  налоговые  плате¬
жи.  Так,  в  1924/25  г.  доход  деревенских  жителей  выражался  в  сум¬
ме  9746,4  млн.  руб.,  а  в  1925/26  г.  —  12  651,9,  в  1926/27  г.—
12  756,6  млн.  руб.  На  одно  крестьянское  хозяйство  приходилось
дохода  соответственно  —  435,2;  564,6  и  560,2  руб.,  а  на  душу  —
87,1;  113,9;  113,2  руб.70
 Из  вышеприведенных  данных  видно:  если  доходы  на  кресть¬
янское  хозяйство  и  душу  сельского  населения  в  1926/27  г.  по  срав¬
нению  с  1925/26  г.  не  только  не  выросли,  но  даже  слегка  умень¬
шились,  то  налоговые  платежи  увеличились  примерно  на  1/3.
 Причем  в  1926/27  г.  изменилась  и  сама  система  налогообложе¬
ния.  Если  в  прошлом  налог  взимался  по  размерам  посевной,  па¬
хотно-сенокосной  земли  на  душу  населения,  количеству  крупно¬
го  рогатого  скота,  то  теперь  он  исчислялся  уже  по  объему,
совокупному  доходу,  получаемому  хозяйством  не  только  от  поле¬
водства,  луговодства,  скота,  но  и  от  занятий  промыслами,  т.  е.
неземледельческого  труда.  В  соответствии  с  этим  новым  законом,
утвержденным  II  сессией  ВЦИК  25  апреля  1926  г.,  исчисление
совокупного  налога  на  1926/27  хозяйственный  год  должно  осуще¬
ствляться  не  в  натуральных  единицах,  десятинах  пашни,  посева,
а  в  денежных.  При  этом  устанавливались  нормы  доходности  каж¬
дого  объекта  обложения  для  определения  облагаемого  дохода,
включая  десятины  посева,  пашни,  сада,  сенокоса,  головы  скота,
улья  и  т.  д.71
 В  зависимости  от  региона  повышение  суммы  сельскохозяй¬
ственного  налога  колебалось.  Например,  на  Северном  Кавказе  он
вырос  на  37,9  %  к  уровню  1926/27  г.,  в  Кингисеппском  уезде  Ле¬
нинградской  губернии  —  на  24  %72,  в  Боровичском  уезде  Новго¬
родской  губернии  —  на  26  %.  В  Череповецкой  губернии  крестьяне,
занятые  на  лесозаготовках,  должны  были  уплатить  50  %  от  полу¬
ченного  заработка7?.
 Как  и  в  прошлые  годы,  часть  наибеднейших  крестьян  от  уп¬
латы  налога  освобождалась,  ибо  они  почти  не  располагали  сред¬
ствами  производства,  за  исключением  земельного  надела,  и  по¬
лучить  с  них  какую-то  сумму  денег  для  государства  оставалось
 109

делом  совершенно  безнадежным  и  бесперспективным.  Так,  в  Се¬
веро-Западной  области  от  уплаты  освобождались  14,2  %  маломощ¬
ных  хозяйств  из  901  846  их  общего  количества,  на  Северном  Кав¬
казе  —  22,7  %74.
 Как  же  восприняло  крестьянство  новое  налоговое  законода¬
тельство  советской  власти?  Об  этом  дают  представление  материа¬
лы  информационных  сводок  органов  ОГПУ  за  май-август  1926  г.
Реакция  сельчан  на  новую  налоговую  политику  государства  была
неоднозначной,  хотя  в  большинстве  своем  негативной.  Их  пози¬
ция  во  многом  зависела  от  региона,  имущественного  положения,
размеров  совокупного  дохода  и  его  доли,  получаемого  как  от  зем¬
леделия  и  животноводства,  так  и  от  промыслов,  занятий  несель¬
скохозяйственным  трудом.  Часть  населения  поддержала  новую
систему  обложения  и  отнеслась  к  ней  сочувственно,  независимо
от  их  мощности  хозяйства,  особенно  в  районах  земледельческих,
в  меньшей  степени  связанных  с  промыслами,  не  имеющих  по¬
бочного  заработка.  В  ряде  губерний  некоторые  сельчане  считали
новую  систему  обложения  справедливой  и  выгодной  для  них
и  государства  и,  как  выражались,  “кто  что  имеет,  за  то  и  платит”.
Так,  в  Шуйском  уезде  Иваново-Вознесенской  губернии  крестья¬
не  оценивали  налог  совершенным,  поскольку  он  предусматривал
все  виды  доходов  в  хозяйстве.  На  состоявшемся,  например,  со¬
брании  сельчан  Калачаевского  района,  на  котором  присутствова¬
ло  65  бедняков  и  середняков,  в  принятой  резолюции  одобрялась
новая  система  налогообложения,  но  высказывалось  предложение
местной  власти,  чтобы  при  его  распределении  по  хозяйствам  учи¬
тывался  недород  в  текущем  году.  В  селе  Хрущеве  Краснинской  во¬
лости  Тамбовской  губернии  крестьянин-бедняк  Аленин  в  беседе
с  односельчанами  говорил  в  июне  1926  г.:  “В  нынешний  год  прод¬
налог  браться  будет  с  подоходного  рубля,  я  думаю,  что  это  будет
ровней  для  нас  и  для  государства  выгодней”.
 В  ряде  мест  сельчане  считали  новое  законодательство  спра¬
ведливым,  но  сомневались,  что  оно  будет  проводиться  в  жизнь.
Так,  в  селе  Карай-Салтыки  Кирсановского  уезда  Тамбовской  гу¬
бернии  середняк  Федотов  в  беседе  с  группой  крестьян  заявил:
“Я  в  этом  законе  разбирался,  действительно,  закон  хорош,  но
вряд  ли  проведется  в  жизнь  полностью,  потому  что  местная  власть
исковеркает  по-другому,  а  мы  не  каждый  будем  точно  знать  этот
закон  и  будем  опять  клеветать  на  власть”75.
 Однако  во  многих  регионах  среди  всех  имущественных  групп
сельчан  новый  налог  вызвал  недоверие  своей  обременительнос¬
тью.  Зажиточные  крестьяне  усмотрели  в  нем  ограничение  их  эко¬
 110

номической  мощности,  чтобы  “сделать  всех  батраками”,  и  срав¬
нивали  его  даже  с  продразверсткой.  Например,  в  селе  Дуброва
Мячковской  волости  Коломенского  уезда  Московской  губернии
один  из  крестьян  рассуждал,  что  “с  этими  махинациями”  в  обло¬
жении  сельскохозяйственным  налогом  и  прогрессивностью  “я  не
согласен  и  считаю  обложение  неправильным,  с  таким  обложени¬
ем  мы  возвращаемся  к  времени  продразверстки.  Съезд  партии
(XIV.  —  И.  К.)  говорил,  что  необходимо  поднимать  и  развивать
наше  крестьянское  хозяйство,  а  в  то  же  время  делают  нажим  на  те
хозяйства,  которые  стремятся  к  расширению.  На  с/х  выставках
мне  дают  премию  за  улучшенное  коневодство,  а  налогом  давят”.
О  том,  что  новый  налог  на  деревню  тяжел  и  ведет  к  сокращению
крестьянского  производства,  говорили  и  жители  села  Н.  Пески
Оржевской  волости  Тамбовской  губернии.  На  собрании  бедняков,
середняков  и  зажиточных  при  обсуждении  вопроса  о  налоге  зву¬
чали  оценки  такого  рода:  “Вот  так  налог,  Соввласть  всячески
старается  подойти  к  крестьянину  с  хитрой  выступыо  в  выкачке
налога,  поэтому  и  мы  будем  так  же  делать:  есть  поросенок,  телок
и  лишняя  скотина  —  режь  ее  и  ешь,  тогда  все  будем  равны”.  Ана¬
логичной  была  и  реакция  крестьян  станицы  Ермолинской  Арма¬
вирского  округа.  Известие  о  новых  методах  обложения  налогом
они  встретили  с  неодобрением:  “Если  налог  не  уменьшится,  то
на  следующий  год  посев  будет  меньше,  а  также  уменьшится  скот,
потому  что  налог  скот  выбивает”.  Причем  зажиточные  селяне  до¬
бавляли  в  станице  Отрадной:  “На  следующий  год  будем  сеять  мень¬
ше  и  не  будем  у  бедноты  арендовать  землю”76.
 Однако  наряду  с  глубоким  недовольством  тяжестью  нового  на¬
лога  хлеборобов,  основным  занятием  которых  было  прежде  всего
сельское  хозяйство,  он  большое  возмущение  вызвал  у  крестьян,
имеющих  членов  семьей  на  отхожих  промыслах  или  работающих
в  промышленности,  на  транспорте,  поскольку  значительная  часть
их  заработка  на  стороне  шла  на  уплату  налога.  Например,  во  Влади¬
мирской  губернии  на  1926/27  г.  налог  установили  в  сумме  3,2  млн.
руб.,  из  них  1,29  млн.  должны  собрать  с  земледельческих  доходов
и  примерно  2  млн.  —  с  несельскохозяйственных,  тогда  как  в  пред¬
шествующем  году  с  земледельческих  заработков  взяли  3,147  млн.  руб.
 Во  многих  губерниях  от  крестьян  поступали  такие  заявления:
“Если  будет  учтен  весь  заработок,  придется  платить  в  5—6  раз
больше  прошлогоднего”,  “При  новом  налоге  никто  работать  на
отхожих  промыслах  не  будет”,  “При  такой  системе  взимания  на¬
лога  крестьянину  никак  нельзя  идти  на  заработки”,  “Этим  нало¬
гом  как  будто  хотят  крестьян  совершенно  выжать  с  заработков”.
 111

В  деревне  Дайковой  Кунгурского  округа  в  июне  1926  г.  на  со¬
брании  был  сделан  примерный  подсчет  зажиточного  крестьянина
Новикова,  имеющего  кустарное  производство  по  уплате  налога.
И  оказалось,  что  его  сумма  составляет  примерно  150  руб.  вместо
выплаченных  в  прошлом  году  30  руб.  После  чего  огорченный  Но¬
виков,  выступая  перед  сельчанами,  сказал,  что  150  руб.  —  это  не
сельскохозяйственный  налог,  а  “грабиловка,  да  разве  это  кресть¬
янская  власть  —  отобрать  у  мужика  все  на  свете?  Вот  стойте  после
этого  за  власть  —  обдерет  всех”.  Большинство  середняков,  зани¬
мающихся  промыслами,  поддержали  такое  мнение.  Предложен¬
ная  ими  резолюция,  где  констатировалось,  что  сельскохозяйствен¬
ный  налог  является  непосильным,  была  одобрена  большинством
присутствующих  на  собрании.
 В  селе  Старое  Дубовое  Хлевенского  района  Воронежской  гу¬
бернии  крестьяне  также  высказывали  недовольство  обложением
налогом  неземледельческих  заработков,  ибо  многие  мужчины  тру¬
дились  на  шахтах,  там  “гнули  спину”,  тогда  как  оставшиеся  дома
жены  “не  в  полной  мере  справлялись  с  хозяйством”.
 Негативно  восприняли  новые  правила  взимания  налога
и  жители  деревни  Живиловки  Ферзиковской  волости  Калужской
губернии.  23  июня  1926  г.  здесь  на  собрании  170  крестьян,  после
доклада  председателя  сельсовета  Рытова  о  новом  налоге,  в  ходе
его  обсуждения  звучали  оценки  о  его  неправильности,  особенно
со  стороны  сельчан,  занимающихся  промыслами.  “Уходим  на  за¬
работки  —  валять  сапоги;  очень  часто  приходится,  что  сам  себя
еле  прокормишь,  а  домой  копейки  не  принесешь,  а  тут  уже  узна¬
ли,  что  75  руб.  заработал”.  “Заработок  мужика  —  75  руб.  —  скоро
учли,  а  вот  председатель  губисполкома,  наверное,  столько  же
получает,  а  их  освобождают”.  В  январе  1927  г.  в  Таганрогском  окру¬
ге  на  заседании  Николаевского  сельсовета  при  обсуждении  воп¬
роса  о  местном  бюджете  выступил  бывший  его  председатель,  ко¬
торый,  обращаясь  к  присутствующим,  заявил:  “Крестьяне,
неужели  вы  не  поймете  того,  что  вас,  темных,  дурачат,  а  вы  до
сих  пор  не  откроете  глаз.  Вы  платите  ЕСНХ,  а  с  вас  еще  берут  на
ремонт  школ,  дорог,  кладбищ  и  т.  д.  Надо  потребовать,  чтобы
Соввласть  все  эти  расходы  взяла  на  себя”.
 Новая  система  обложения  налогом  вызвала  недовольство  во
всех  регионах  РСФСР  и  у  всех  имущественных  групп  деревни:  за¬
житочных,  средних  и  бедных.  У  первых—  ввиду  высокой  доли
уплаты  с  земледельческого  дохода,  у  вторых  и  третьих  —  с  про¬
мыслового  дохода,  ибо  многие  маломощные  селяне  шли  на  зара¬
ботки  за  пределы  своих  деревень,  в  том  числе  в  города,  на  фабри-
 112

•ки  и  заводы,  лесозаготовки.  Недовольство  проявляли  также  жите¬
ли  Поволжья,  Сибири,  Северного  Кавказа,  где  зачастую  взима¬
ние  сельхозналога  совпадало  со  сбором  недоимок  и  семенной  ссуды
за  прошлый  год77.
 Новая  налоговая  политика  государства  сильно  ударила  и  по
материальному  положению  сельчан  Северо-Запада,  где  многие  из
них,  в  том  числе  бедняки,  занимались  отхожими  промыслами,
работали  в  промышленности,  на  лесозаготовках.  Приведем  на  этот
счет  отдельные  оценки  крестьян  по  поводу  нового  их  обложения
налогом  по  совокупному  доходу,  сформулированные  в  сентябре
1926  г.  Так,  один  из  селян  среднего  достатка  деревни  Кочино  Ле¬
нинградской  губернии,  отчаявшись,  заявил  местным  властям:
“Если  грабить  крестьян,  то  грабьте  до  конца,  так  дальше  жить
невозможно”.  В  Кемском  уезде  в  Карелии  крестьяне  на  собраниях
говорили:  “В  связи  с  повышением  налога  придется  или  убавлять
часть  скота  или  посевов,  или  бросить  хозяйство  и  идти  работать
на  железную  дорогу”.  “С  нас  дерут  последнюю  шкуру,  а  нам  ниче¬
го  не  дают”.  “Сейчас  сидим  без  хлеба,  а  шире  облагают  наши
доходы...  Крестьянин,  плативший  налог  в  прошлом  году  1,9  руб.,
теперь  будет  платить  42  руб.”
 Лужский  уездный  исполком  доносил  в  Ленинградский  губ-
ком  ВКП(б):  “Привлечение  к  обложению  налогом  неземледель¬
ческих  заработков  особенно  тяжело  ложится  на  основную  группу
крестьян,  т.  е.  бедняков  и  середняков”.  Из  Дновского  района  Псков¬
ской  губернии  сообщали  о  недовольстве  сельчан  новыми  ставка¬
ми  налога.  Аналогичные  жалобы  поступали  и  от  крестьян  Холм-
ского  уезда,  заявивших  о  том,  что  власть  “лентяев  и  лодырей
поощряет,  а  кто  много  работает,  совсем  хотят  разорить”.  То  же
самое  высказывали  и  новгородские  крестьяне78.
 Подобные  жалобы  о  непосильности  налогов  для  крестьян,
о  разрушительной  экономической  политике  советской  власти,  по¬
ступали  в  государственные  структуры,  в  газеты,  к  членам  прави¬
тельства  и  из  других  районов.  Например,  в  январе  1927  г.  крестья¬
нин  села  Григорьевское  Ярославского  уезда  Н.  Ежов  в  письме
М.  И.  Калинину  с  тревогой  сообщал,  что  тяжесть  налога  мешает
возрождаться  производству:  “Если  крестьянин  улучшает  свое  хо¬
зяйство,  хотя  бы  своим  личным  неусыпным  трудом,  то  на  его
голову  как  из  рога  изобилия,  посыпятся  в  непосильном  размере
налоги,  что  отбивает  у  него  положительно  все  стремление  к  рас¬
ширению  своего  хозяйства  Вот  наглядный  пример  того  угнете¬
ния:  за  неуплату  в  срок  сельскохозяйственного  налога  крестьян
законом  лишают  его  последнего  бытового  удовольствия,  описы¬
 8  Зак.  316
 113

вают,  продают  его  последний  самовар,  но  ведь,  говоря  словами
“партии”,  это  делалось  при  противном  “Николае”  и  его  столь
нетерпимых  законах”.
 Также  негативно  о  власти  писал  и  другой  крестьянин  из  Ярос¬
лавской  губернии  Н.  Ф.  Еличев  из  с.  Макарово  Ростовского  уезда
накануне  10-летия  советской  власти:  “Не  ошибся  Некрасов,  ска¬
завши  еще  в  70-х  годах:  “Укажите  такую  обитель,  где  бы  русский
мужик  не  стонал”.  И  он  стал  стонать,  еще  больше.  Теперь  я  кос¬
нусь  сельскохозяйственного  налога,  который  воспевают  все  газе¬
ты,  что  и  он,  мол,  и  так  аккуратно  разложен,  что  едва  ли  где  есть
такой  правильный  налог,  как  у  нас.  Ведь  мы  все  помним  лозунг  —
“Вся  земля  трудящимся”.  Так  и  сделано.  Отобрали  у  помещиков
отобрали  в  том  числе  и  выкупленные  нищенские  наделы  у  крес¬
тьян  в  государство.  И  все  это  обложили  легоньким  налогом:  куль¬
турные  селения,  применяющие  изысканные  семена,  увеличива¬
ющие  урожайность  своих  полей  лишней  работой,  облагаются  по
75  руб.  с  гектара,  а  некультурные  хозяйства,  а  равно  предпочита¬
ющие  побочный  заработок  земледелию,  и  крестьяне,  находящие¬
ся  близ  городов  и  фабричных  поселков  —  платят  30—40  руб.  с  гек¬
тара.  Правильно  это  или  нет?  Пусть  кто  выскажется”,  —  спрашивал
Еличев  редакцию  “Крестьянской  газеты”,  в  которой,  по  его  мне¬
нию,  как  советском  органе  власти,  всячески  восхвалялась  госу¬
дарственная  налоговая  политика  как  справедливая,  проводимая
в  интересах  крестьянства.
 Однако  само  крестьянство  с  такой  оценкой  не  соглашалось.
Об  этом  свидетельствуют  и  другие  письма  селян  в  указанную  га¬
зету.  Так,  с  позицией  Еличева  полностью  солидаризировался
и  житель  с.  Румянцево  Жадовской  волости  Карсунского  уезда  Уль¬
яновской  губернии  И.  Г.  Шокин.  В  октябре  1927  г.  он  писал:  “Нече¬
го  хвалить  и  сельскохозяйственный  налог,  который  по-детски
восхваляют  все  газеты.  Тут  какое-то  противоречие  правительства
самому  себе:  с  одной  стороны  —  оно  из  всех  сил  кричит:  подни¬
майте  сельское  хозяйство,  сделаем  страну  цветущей.  А  с  другой
стороны  —  с  налогом:  раз  мол  вы  поднимете  его  настолько,  что
станете  зарабатывать  больше  ста  рублей  на  едока  в  год,  то  четвер¬
тую  часть  вашего  заработка  мы  у  вас  отнимем.  А  зарабатываешь
ли,  спрашивается,  на  земле  столько,  чтобы  утрача  четвертой  ча¬
сти  заработанного  была  выгодна  и  кроме  того  будешь  кулак,  тебя
будут  травить  как  волка.  Говорят,  что  это  делается  для  того,  чтобы
из  крестьян  не  получилось  опасных  богатеев...  Если  бы  и  на  са¬
мом  деле  часть  крестьян  при  большой  прилежности  стала  бы  по¬
лучать  доход,  превышающий  потребности  необходимого  расхода,
 114

то  разве  это  нужно  не  допустить,  разве  это  опасно,  разве  эти
излишки  крестьянин  положит  в  сундук  —  нет”79.
 Судя  по  содержанию  писем  селян,  отправленных  в  газеты,
государственные  органы  власти,  по  их  критическим  выступлени¬
ям  на  сельских  сходах  напрашивается  вывод:  они  были  в  подав¬
ляющем  большинстве  своем  недовольны  налоговой  политикой
советского  государства,  которое  мешало  возрождению  их  хозяй¬
ства.  Особенно  негативно  сказывалось  налоговое  бремя  на  кресть¬
янах  старательных,  предприимчивых,  зажиточно-середняцких,  ко¬
торым  экономическими  мерами  государство  ограничивало
возможность  расширять  посевные  площади,  увеличивать  поголо¬
вье  скота,  и  тем  самым  оно  отнимало  материальный  стимул
к  увеличению  сельскохозяйственного  производства.  Чем  больше
крестьяне  производили  продуктов,  тем  выше  были  ставки  нало¬
га,  ведущие  к  его  обеднению,  напоминающие  продразверстку
эпохи  военного  коммунизма.
 Как  отмечалось,  стараясь  сохранить  свое  хозяйство,  его  до¬
ходность,  сельчане  зачастую  обращались  во  властные  структуры
с  просьбой  о  предоставлении  льгот  по  налогу,  уменьшении  его
суммы.  В  1926/27  г.  от  них  поступало  еще  больше  жалоб  на  этот
счет.  Например,  на  1  января  1927  г.  только  из  Усвятской  волости
Велижского  уезда  Псковской  губернии  пришло  1500  заявлений  на
неправильное  обложение  налогом;  из  Лужского  уезда  Ленинград¬
ской  губернии  —  1188,  из  которых  удовлетворили  только  719.  При¬
чем  от  их  общего  количества  на  бедняков  приходилось  47  %,  се¬
редняков  —  30  %,  зажиточных  —  23  %.  А  это  значит,  налог  оказался
обременительным  для  всех  экономических  групп  деревни.  Из  Ряд-
ковской  волости  Боровичского  уезда  Новгородской  губернии  на
1  января  1927  г.  пришло  548  жалоб  в  областные  органы  власти,  из
которых  удовлетворили  лишь  11,1  %,  17,3  %  —отказали,  а  71,35  %
заявлений  передали  на  расследование  в  уездную  власть.  Причем
наибольшее  число  жалоб  поступало  на  неправильное  обложение
налогом  неземледельческих  доходов  —  402,  или  73,3  %80.  Если
в  1925/26  сельскохозяйственном  году  в  Северо-Западной  облас¬
ти,  где  насчитывалось  до  901  тыс.  хозяйств,  жалоб  на  тяжесть  на¬
лога  и  его  неправильное  начисление  поступило  от  205  446  пла¬
тельщиков,  то  уже  в  1926/27  г.  —  от  247  000,  т.  е.  увеличение
произошло  примерно  на  20  %81.  Следовательно,  можно  считать,
что  каждый  пятый  плательщик  налога  обратился  в  высшие  госу¬
дарственные  структуры  с  просьбой  облегчить  его  налоговое  бремя.
 Поскольку  подавляющее  большинство  жалоб  не  находило  удов¬
летворение,  а  средства  для  уплаты  налога  у  многих  сельчан  отеут-
 8*
 115

ствовали,  и  в  первую  очередь  у  бедноты,  то  власти,  как  и  раньше,
в  1926/27  г.  вынуждены  были  принимать  меры  административного
воздействия  на  неплательщиков,  прибегали  к  репрессиям,  опи¬
сям  домашнего  имущества,  его  продаже  с  торгов,  арестам,  а  кое-
где  и  их  избиению.  Например,  к  1  января  1927  г.  в  Боровичском
уезде  только  в  5  волостях  описали  имущество  у  198  хозяев.  В  Луж-
ском  уезде  Ленинградской  губернии  на  эту  дату  значилось
1700  дворов,  не  уплативших  налог,  или  57  %  от  их  общего  коли¬
чества.  Они  задолжали  90  000  руб.,  что  составляло  18  %  годового
задания  по  сборам  налога.  Для  борьбы  с  недоимщиками-крестья-
нами  власть  прибегла  к  административному  нажиму:  только  за
ноябрь-декабрь  описали  имущество  у  874  неплательщиков.  Часть
из  них  привлекли  к  судебной  ответственности.  В  ряде  мест  в  целях
устрашения  сельчан  и  ускорения  поступления  налоговых  плате¬
жей  устраивались  и  показательные  выездные  сессии  судов82.
 Карательные  меры  широко  применялись  к  неплательщикам
и  в  других  регионах.  Так,  на  Северном  Кавказе  поступление  сель¬
скохозяйственного  налога  шло  медленно.  Например,  к  январю  1927  г.
в  Армавирском  округе  плановое  задание  выполнили  на  81,8%;
только  в  Кореневском  районе  насчитывалось  более  3700  недоим¬
щиков;  в  Павловском  —  свыше  5000,  из  них  у  40  %  было  описано
имущество83.
 Эта  мера  применялась  и  в  Саратовской  губернии.  Так,  в  селе
Сорочья  Крепость  Лопухинской  волости  описали  имущество  у  од¬
ного  бедняка,  в  том  числе  3  стула,  самовар,  ведро,  сундук.  У  него
имелась  лишь  одна  корова.  Уже  в  декабре  1926  г.  не  было  хлеба84.
 Накануне  10-й  годовщины  Октябрьской  революции  в  селе
Гниляково  Одесской  губернии  по  распоряжению  финансового
инспектора  и  председателя  сельсовета  описывали  имущество  за
неуплату  налога,  после  чего  его  конфисковали.  “Брали,  что  могли
и  что  попалось  под  руку:  самовар,  зеркало,  швейную  машину,
занавески,  карнизы,  в  общем,  что  попало  на  глаза.  Неужели  со¬
ветское  правительство  может  допустить  до  такого  насилия,  до  та¬
ких  слез,  как  это  делается  у  нас.  Это  не  достижение,  это  подрыв
советской  власти,  это  хуже  в  100  раз  старого  царского  гнета”85,  —
возмущался  в  своем  письме  крестьянин  М.  С.  Бида.
 В  ходе  налоговой  кампании  1926/27  г.  немало  допускалось  ме¬
стными  советскими  финансовыми  работниками  самоуправства,
издевательств  над  неплательщиками.  Например,  во  Владимир¬
ской  губернии  в  одной  из  деревень  председатель  волостного  испол¬
нительного  комитета  Советов  ходил  по  домам  неплательщиков
с  наганом  в  руках  и  угрожал  им,  запугивал,  требуя,  чтобы  они
 116

немедленно  внесли  налог.  В  Донском  округе  у  одного  бедняка  за
неуплату  80  коп.  произвели  опись  имущества;  в  Барнаульском  ок¬
руге  в  Н.Карагатском  районе  у  маломощного  сельчанина  за  недо¬
имку  продали  овец,  а  потом  выяснилось,  что  он  вообще  был  ос¬
вобожден  от  уплаты  налога.  Следует  отметить,  что,  хотя  от  тяжести
налогов  страдали  все  имущественные  группы,  но  особенно  он  уда¬
рял  по  беднейшим  слоям,  не  имеющим  средств  для  его  уплаты.
Поэтому  и  административный  нажим  больше  всех  затронул  мало¬
мощное  крестьянство.  Вот  что  говорилось  на  этот  счет  в  обзоре
органов  ОГПУ  за  декабрь  1926  г.:“Применение  репрессий  к  не¬
плательщикам  налогов,  отдача  неплательщиков  под  суд  и  т.  п.  уси¬
ливало  в  значительной  степени  недовольство  налогом  среди  всех
слоев  крестьянства,  в  том  числе  и  среди  середняков  и  бедняков.
Местами  вся  острота  репрессивных  мер  была  направлена  именно
против  маломощных  слоев  деревни,  дающих  большинство  недо¬
имщиков.  В  ряде  случаев  у  бедняков-неплательщиков  описывалось
и  продавалось  с  торгов  последнее  имущество”86.
 Из  вышесказанного,  разумеется,  не  следует  делать  вывод,
будто  все  крестьяне  уклонялись  от  уплаты  налогов  и  лишь  благо¬
даря  жесткому  административному  нажиму  его  вносили.  В  деревне
было  немало  сельчан,  веривших  в  политику  советской  власти,
которые  осознанно,  добровольно  и  в  срок  уплачивали  налог,  по¬
нимали  его  назначение:  собранные  средства  пойдут  на  восстанов¬
ление  народного  хозяйства,  на  укрепление  обороноспособности
страны.  Встречались  примеры,  когда  крестьяне  даже  досрочно
вносили  налоговые  платежи,  хотя  таких  фактов  было  мало.  Так,
в  августе  1927  г.  в  Сальском  округе  жители  Терновского  сельсове¬
та  Цимлянского  района  досрочно  внесли  45  %  суммы  налогов,
а  в  хуторе  Карповском  7  домохозяев,  получив  окладные  листы,
сразу  же  уплатили  всю  сумму  налога87.
 И  тем  не  менее  подчеркнем  еще  раз:  для  большинства  кресть¬
ян  налоговые  платежи  оставались  непосильными  и  не  стимулиро¬
вали  рост  сельскохозяйственного  производства,  сковывали  тру¬
долюбие,  предприимчивость  крестьян,  рост  производительных  сил
в  их  хозяйствах,  что  вело  их  к  застою  и  кризисным  явлениям
в  сельскохозяйственном  производстве,  создавало  трудности  в  раз¬
витии  всей  экономики  страны.  Такая  ситуация  беспокоила  и  не¬
которых  работников  Наркомзема  РСФСР,  к  которым  поступала
масса  жалоб  от  крестьян  на  обременительность  налога.  Так,  упо¬
минавшийся  нами  член  коллегии  К.  Д.  Савченко  в  письме  к  Ста¬
лину  в  мае  1927  г.  констатировал:  осуществление  на  практике  ло¬
зунга  об  изъятии  денег  из  сельской  местности  при  помощи  налога
 117

побуждает  крепкого  хозяина  не  производить  продукцию,  чтобы
не  попасть  в  группу  кулаков.  А  что  касается  бедноты,  то  она  рас¬
суждает  так:  зачем  напрягаться  в  своем  хозяйстве,  выращивать
продукцию,  если  власти  мне,  авось,  “подкачают”.  И  такая  поли¬
тика,  по  его  мнению,  называется  стимулом  к  повышению  произ¬
водительности  труда,  подобной  глупости  нельзя  было  придумать.
Брат  Савченко,  старый  большевик,  проживающий  в  деревне  Дуб¬
рова  Смоленской  губернии,  утверждал  то  же  самое.  Он  осуждал
экономическую  политику  властей,  государства,  когда  трудолю¬
бивые  крестьяне  боятся  увеличивать  производство,  так  как  их  “при¬
жмут”  налогом  и  к  тому  же  позорно  назовут  кулаком.  Подобное
отношение  отнимает  у  многих  сельчан  стимул  к  труду,  к  приме¬
нению  агрономических  мероприятий  в  хозяйстве,  чтобы  по  своей
экономической  мощности  не  подняться  выше  уровня  середняка
и  тем  самым  не  попасть  в  категорию  кулака.  Отсюда  он  делал
вывод:  “просто  делается  жутко  за  будущее  деревни”88.
 В  апреле  1927  г.  заведующий  отделом  Центросоюза  А.  Г.  Губа¬
нов  в  обращении  к  членам  Политбюро  ЦК  ВКП(б)  просил  их
пересмотреть  политику  партии  по  отношению  к  деревне,  чтобы
“раскрепостить  середняцкое  и  зажиточное  крестьянство  в  его  про¬
изводственных  возможностях”,  поскольку  в  селе  нарастают  на¬
строения  “против  советской  власти  у  значительного  числа  крес¬
тьянского  населения”89.
 Экономическая  политика  государства  в  деревне  в  1926/27  г.,
отрицательно  действующая  на  подъем  производительных  сил
в  крестьянском  хозяйстве,  тревожила  и  крупного  ученого,  про¬
фессора  А.  В.  Чаянова,  который  в  письме  в  ЦК  ВКП(б)  в  октябре
1927  г.  сообщал,  что  в  деревне  ослаблены  стимулы  к  расширению
хозяйства,  к  росту  сельскохозяйственного  производства,  в  том
числе  и  за  счет  чрезвычайно-прогрессивного  обложения  налогом.
Он  носит  “подчас  запретительный  характер  в  отношении  расши¬
рения  хозяйства.  Хозяйственно  расширяющееся  крестьянское  пред¬
приятие  может  уплатить  высшую  ставку  налога,  но  психологиче¬
ски  получающаяся  в  этих  условиях  выручка  не  окупает  в  глазах
хозяина  необходимого  для  расширения  хозяйства  напряжения,
усилий”90.
 Однако  партийно-государственное  руководство  страны  во  главе
со  Сталиным  не  только  не  прислушалось  к  справедливым  просьбам
многомиллионного  крестьянства,  к  разумным  экономически  обо¬
снованным  предложениям  ответственных  работников  Наркомзе-
ма  РСФСР  и  ученых-аграрников  по  ослаблению  налогового  бре¬
мени  на  деревню  как  одного  из  главных  препятствий  по
 118

стимулированию  роста  сельскохозяйственного  производства  и  по¬
вышения  материального  уровня  деревенского  населения,  но  встало
еще  на  более  рискованный  путь  по  отношению  к  селу,  на  форси¬
рование  индустриализации.  Основным  источником  ее  финанси¬
рования  и  стало  крестьянство,  из  которого  будут  выкачивать  сред¬
ства  еще  в  более  крупных  размерах  при  помощи  увеличения  прямых
налоговых  платежей.  На  1927/28  сельскохозяйственный  год  они
вырастут  уже  на  10  %  по  сравнению  с  прошлым  годом  и  достиг¬
нут  1350  млн.  руб.91
 В  связи  с  рассмотрением  вопроса  о  налоговых  платежах  совет¬
ского  крестьянства  в  годы  нэпа,  на  наш  взгляд,  представляет  ин¬
терес  и  их  сравнение  с  довоенным  периодом.  В  20-х  годах  бытовала
точка  зрения  в  отечественной  литературе,  согласно  которой  в  пе¬
риод  нэпа  платежи  крестьян  были  на  порядок  меньше  по  сравне¬
нию  с  1913  г.  Например,  в  1925  г.  Ю.  Ларин  писал:  перед  войной
в  России  налог  надушу  крестьянского  населения  составлял  12  зо¬
лотых  рублей,  а  в  1922/23  г.  —  лишь  7,33  зол.  руб.92,  т.  е.  он  был
почти  в  2  раза  меньше.  В  1926  г.  известный  хозяйственный  работ¬
ник  В.  Милютин  утверждал:  налоговые  платежи,  взимаемые  с  со¬
ветских  крестьян,  в  2  раза  меньше,  чем  в  довоенный  период93.
Называвшийся  нами  экономист  Н.  Вишневский  разделял  подоб¬
ный  взгляд.  По  его  данным,  в  1927  г.  платежи  советской  деревни
в  расчете  на  душу  сельского  населения  оставались  в  2  раза  ниже,
чем  в  1913  г.94  В  том  же  году  комиссия  Совнаркома  СССР  устано¬
вила,  что  в  довоенной  России  сумма  налога,  уплачиваемая  крес¬
тьянством,  превышала  более  чем  в  2  раза  размеры,  взимаемые
в  годы  нэпа.  По  ее  расчетам,  в  1913  г.  доля  изъятия  налога  на  душу
населения  от  дохода  крестьянина  равнялась  19  %,  а  в  1924/25  г.  —
7,3  %,  в  1925/26  г.  -  6,9  %,  в  1926/27  г.  -  9,6  %95.
 Однако  даже  эти  цифры  не  устраивали  высшее  политическое
руководство  страны,  которое  старалось  представить  ситуацию
в  советской  деревне  в  благоприятном  свете,  в  которой  якобы  су¬
щественно  улучшилось  материальное  положение  крестьян  по  срав¬
нению  с  дореволюционным  временем.  Так,  секретарь  ЦК  ВКП(б)
В.  М.  Молотов,  выступая  на  XV  съезде  с  докладом  о  работе  в  де¬
ревне,  утверждал,  что  все  обложения  советского  крестьянства  были
по  крайней  мере  в  2,5—3  раза  меньше  довоенных96.  При  этом  он
сослался  и  на  материалы  комиссии  СНК,  которые,  как  выше  ска¬
зано,  выглядели  скромнее  относительно  платежей  российского
крестьянства  до  и  после  октября  1917  г.
 Тем  не  менее  точка  зрения,  изложенная  Молотовым  и  други¬
ми  авторами  эпохи  нэпа,  по  поводу  невысоких  сумм  налоговых
 119

платежей  советской  деревни  по  сравнению  с  довоенным  време¬
нем  ставится  под  сомнение  вышеизложенным  материалом,  в  том
числе  и  мнением  самих  крестьян,  так  же  как  и  другими  исследо¬
вателями  20-х  годов.  Крестьяне  в  годы  нэпа  на  собственном  жиз¬
ненном  опыте  могли  сравнить  сумму  взимаемого  с  них  налога
до  и  после  октября  1917  г.,  и  это  сравнение  они  делали  зачастую
не  в  пользу  налоговой  политики  советской  власти,  о  чем  выше  не
раз  упоминалось.  Приведем  на  этот  счет  и  еще  одно  мнение  сель¬
чан.  В  январе  1927  г.  один  из  жителей  слободы  Грушевской  Дон¬
ского  округа,  недовольный  высокими  налоговыми  ставками,  го¬
ворил:  “При  Николае  крестьянина  били  одним  концом  палки,
а  теперь  Соввласть  бьет  обоими  концами,  причем  налоги  берет
такие,  что  крестьянин  скоро  подохнет”,  ибо  налог,  по  сравне¬
нию  с  прошлым  годом,  увеличился  на  40  %97.  Исходя  из  данной
оценки,  напрашивается  вывод,  что  налоговый  гнет  этого  донско¬
го  крестьянина  в  советский  период  стал  больше,  чем  в  царскую
эпоху.
 И  подобная  оценка  в  значительной  степени  отражала  истин¬
ное  положение  вещей,  особенно  когда  речь  шла  о  зажиточно¬
середняцком  сельчанине.  Она  подтверждается  и  некоторыми  ис¬
следованиями  ученых  периода  нэпа,  в  работах  которых  даются
более  объективные  оценки  о  налоговых  платежах  советской  де¬
ревни.  Например,  известный  исследователь  советской  деревни
20-х  годов  Феноменов  на  основании  тщательного  анализа  мате¬
риалов  Новгородской  губернии  пришел  к  выводу:  в  1922/23  г.  кре¬
стьянин  в  среднем  уплачивал  налог  в  сумме  24  руб.,  или  14%
от  условно-чистого  дохода,  а  в  дореволюционное  время  соответ¬
ственно  —  12  руб.  и  4  %98.  Следовательно,  в  первые  годы  нэпа  на¬
логовые  платежи  крестьянина  на  порядок  превышали  довоенный
период.  По  нашему  мнению,  данная  тенденция  в  свете  изложен¬
ного  материала  сохранялась  и  в  середине  20-х  годов,  хотя  разрыв
в  суммах  налоговых  выплат  постепенно  сокращался  в  связи  с  воз¬
рождением  крестьянского  хозяйства,  что  подтверждается  и  дру¬
гими  фактами.  Так,  в  январе  1925  г.  изучение  Полновской  волости
Демянского  уезда  выявило,  что  один  тип  зажиточного  крестьяни¬
на,  имеющего  30  дес.  земли,  7  коров,  3  лошади,  семья  которого
состояла  из  5  членов,  платил  35  руб.  всех  налоговых  платежей,
тогда  как  в  царскую  эпоху  —  30  руб.  Заметим,  что  таких  экономи¬
чески  сильных  крестьян  в  Новгородской  губернии  значилось  мало.
Согласно  тому  же  обследованию,  II  тип  зажиточного  крепкого
хозяина  с  двумя  членами  семьи,  владеющего  4  дес.  земли,  2  ло¬
шадьми,  4  коровами,  уплачивал  соответственно  налога  35  и  10—
 120

25  руб.  Крестьянин  среднего  достатка  с  земельным  наделом  4  дес.,
с  5  коровами,  3  лошадьми  и  с  семьей  из  6  человек  платил  нало¬
га—  35  и  20  руб.  Наконец,  маломощное  бедняцкое  хозяйство
из  4  членов  семьи,  с  0,5  дес.  надела  земли,  с  одной  лошадью
и  коровой  налога  вносило  в  1925  г.  4  руб.,  при  царском  режиме  —
7  руб.  Следовательно,  в  середине  20-х  годов  зажиточные  и  серед¬
няцкие  хозяйства  налога  уплачивали  на  порядок  больше,  чем
в  1913  г.,  тогда  как  бедняцкие  —  намного  меньше  в  советский
период.  В  соответствии  с  указанным  январским  обследованием
1925  г.  в  Полновской  волости  Демянского  уезда  Новгородской  гу¬
бернии  значилось  17  %  зажиточных  хозяйств,  50  %  —  среднего  до¬
статка  и  33  %  —  бедных".  Суммируя  приведенные  цифры,  полу¬
чаем,  что  средняя  сумма  налога,  изымаемого  с  одного
крестьянского  хозяйства  в  1925  г.,  составляла  примерно  27,1  руб.,
тогда  как  в  довоенную  эпоху  —  17,5  руб.  Отсюда  напрашивается
вывод,  что  в  1924—1925  гг.  средняя  сумма  уплачиваемого  налога
новгородским  крестьянином  приблизительно  в  1,5  раза  превосхо¬
дила  его  размеры  1913  г.  Указанные  данные  согласуются  и  с  циф¬
рами  крупного  ученого,  историка,  специалиста  по  налоговым
платежам  крестьянства  А.Л.  Вайнштейна,  посвятившего  данному
вопросу  специальную  монографию.  На  основе  глубокого  изучения
статистических  материалов  всей  России  в  1924  г.  он  пришел  к  вы¬
воду:  в  1912  г.  сумма  всех  налогов  крестьянина  равнялась  13,2  %  по
отношению  к  условно-чистому  сельскохозяйственному  доходу,
а  ко  всему  доходу  крестьянского  населения  —  11,2  %,  в  то  время
как  в  1922/23  г.  налоговое  обложение  было  в  1,5  раза  выше  довоен¬
ного  и  составляло  не  менее  19  %  от  условно-чистого  дохода.
К  данной  точке  зрения  склонялся  и  Н.  Д.  Кондратьев100.  Таким
образом,  в  первой  половине  нэпа  налоговые  платежи  крестьян
заметно  превышали  дореволюционные.
 Что  касается  суммы  налога  в  1926/27  г.,  то,  как  нам  представ¬
ляется,  в  этот  период  радикального  изменения  не  произошло.  Вряд
ли  стало  легче  налоговое  бремя  крестьян  по  сравнению  с  царской
эпохой.  Это  косвенно  подтвердил  осенью  1926  г.  А.  И.  Рыков.  Всту¬
пая  в  полемику  с  “левой”  оппозицией,  он  сослался  на  то,  что
у  крестьянского  хозяйства  Быковской  волости  Бронницкого  уезда
Московской  губернии  налоговые  платежи  равнялись  1/3  всего  их
дохода,  а  зажиточные  слои,  составляющие  15  %  населения,  пла¬
тили  47  %  всей  суммы  налога.  Отсюда  он  сделал  вывод:  “налог
тяжел  и  для  середняков,  поэтому  его  увеличивать  не  следует
в  целях  перераспределения  ресурсов  для  индустриализации,  ибо
такая  мера  приведет  к  разрыву  союза  рабочих  и  крестьян”101.
 121

Однако  это  понимание  Рыкова  осталось  декларативным,  не  реа¬
лизованным,  поскольку  на  самом  деле,  как  выше  говорилось,
налоговые  платежи  на  крестьян  на  следующий  год  заметно  вы¬
росли,  без  учета  их  реальных  доходов.
 Приведем  по  рассматриваемому  вопросу  еще  одно  мнение.
По  расчетам  Н.  Д.  Кондратьева,  в  1925/26  г.  налоги  к  условно¬
чистому  доходу  крестьянина  равнялись  9,8  %,  в  1912  г.  —
15,2  %102.  Принимая  во  внимание,  что  в  1926/27  г.  все  налоговые
платежи  на  деревню  выросли  примерно  на  1/3,  а  доходы  крес¬
тьянского  хозяйства  не  только  не  увеличились  за  этот  период,
но  даже  слегка  уменьшились,  можно  допустить,  что  в  1926/27  г.
они  составляли  примерно  13%  от  крестьянского  дохода,  т.  е.
приближались  к  дореволюционному  уровню.  Однако  после  их
очередного  повышения  в  1927/28  г.  они  уже  превзошли  размеры
царского  времени.
 На  наш  взгляд,  из  приведенной  статистики  явствует,  что  на¬
логовые  платежи  российского  крестьянства  периода  нэпа  не  были
в  2  и  более  раз  меньшими  к  уровню  довоенной  эпохи,  а  скорее
ситуация  выглядела  наоборот.  В  первые  годы  нэпа  сумма  налого¬
вых  платежей  с  крестьянского  хозяйства  превышала  примерно
в  1,5  раза  1913  г.,  тогда  как  в  1925—1926  гг.,  в  связи  с  его  восста¬
новлением,  размеры  налогов  собираемых  с  сельчан  в  расчете
в  среднем  на  одно  хозяйство  почти  сравнялись  с  довоенной  эпо¬
хой.  Однако,  начиная  с  1927  г.,  сумма  налоговых  платежей  на
крестьянство  резко  возрастает  в  связи  с  политикой  государства  на
форсированную  индустриализацию,  основным  источником  фи¬
нансирования  которой  будет  советская  деревня.
 Негативное  влияние  на  крестьянское  хозяйство
ценовой  политики  государства
 Другим  наиболее  существенным  фактором,  отрицательно  вли¬
яющим  на  крестьянское  хозяйство,  являлась  ценовая  политика
советской  власти,  неэквивалентный  обмен  между  городом  и  де¬
ревней.  При  помощи  низких  цен  на  продукцию  сельского  хозяй¬
ства  и  высоких  цен  на  промышленные  товары  государство  выка¬
чивало  средства  из  деревни  на  восстановление  народного  хозяйства
вообще  и  тяжелой  промышленности  в  частности,  а  затем  на  уско¬
ренную  индустриализацию.  На  протяжении  всех  лет  нэпа  суще¬
ствовали  “ножницы  цен”,  т.  е.  диспропорция  цен  на  сельскохо¬
зяйственную  и  промышленную  продукцию:  крайне  низкие  цены
на  первую  и  чрезмерно  высокие  —  на  вторую.
 122

Появление  “ножниц  цен”  относится  к  концу  1922  —  началу
1923  гг.  В  первой  половине  1923  г.  из  различных  регионов  РСФСР
поступали  тревожные  сообщения  от  крестьян,  недовольных  це¬
новой  политикой  государства,  ибо  цены  их  разоряли  в  связи
с  дороговизной  фабрично-заводских  товаров  и  дешевизной  сель¬
скохозяйственной  продукции.  Так,  из  Курской  губернии  сообща¬
ли,  что  обесценивание  хлеба  по  сравнению  с  промышленными
изделиями  “парализует  всякие  товарообменные  операции  в  де¬
ревне”.  Из  Орловской  хубернии  шла  информация  такого  содержа¬
ния:  крестьяне  относятся  к  нэпу  отрицательно,  так  как  продукты
сельхозпроизводства  “расцениваются  ниже  продукции  фабрично¬
го  производства”.  Из  Башкирской  республики  сообщали  то  же  са¬
мое:  “Крестьяне  прилагают  огромные  усилия  в  восстановлении
своих  хозяйств,  но  это  их  стремление  тормозится  дороговизной
продуктов  фабрично-заводского  производства.  Крестьяне  на  свои
мизерные  излишки  хлеба  не  могут  приобрести  необходимые  для
восстановления  хозяйства  орудия  и  другие  фабрикаты”103.
 К  концу  1923  г.  диспропорция  цен  на  промышленные  товары
и  крестьянскую  продукцию  достигла  чудовищных  масштабов,
в  связи  с  чем  и  недовольство  сельчан  возрастало.  Об  этом  свиде¬
тельствуют  информационные  сводки  органов  ОГПУ  за  ноябрь-
декабрь  1923  г.  Например,  в  Воронежской  губернии  экономиче¬
ское  состояние  деревенских  жителей  было  неудовлетворительным,
ибо  им  для  приобретения  одного  пуда  соли  требовалось  продать
6—7  пудов  ржи,  так  как  она  стоила  100  руб.  за  пуд,  а  соль  —
680  руб.  за  пуд.  В  Алтайской  губернии,  чтобы  купить  2—3  ситцевых
рубахи,  надо  было  продать  одну  корову.  Сельчане  Ярославской
губернии  не  могли  приобрести  за  реализованное  льноволокно  ма¬
нуфактуру,  поскольку  вместо  20—30  аршин  ситца  (1  аршин  =
=  71,12  см),  приобретаемого  за  пуд  в  кооперативе  в  довоенный
период,  в  1923  г.  они  получали  10  аршин.  Во  многих  губерниях
пара  сапог  стоила  60  пудов  ржи  или  50  пудов  пшеницы.
 “Ножницы  цен”  вызывали  негодование  у  всех  экономических
групп  деревни:  зажиточных,  средних  и  бедных.  Селяне  считали,
что  советская  власть  и  городские  рабочие  их  обдирают.  Так,  крес¬
тьяне  Шунгенской  волости  Костромского  уезда  в  январе  1924  г.,
рассуждая  о  смычке  города  и  деревни,  высказывались:  “Какая  тут
смычка,  когда  городской  продукт  —  копеечка,  а  деревенский  —
полушка...  Надо,  чтобы  рабочие  работали,  а  не  шлялись”.  Жители
села  Зарайкино  Бузулукского  уезда  Самарской  губернии  жалова¬
лись:  “Мы,  бедняки,  как  только  убрали  хлеб,  везем  продавать  его
государству  по  низкой  цене,  а  товары  покупаем  по  дорогой”.
 123

Зажиточный  крестьянин  Тягнинской  волости  Зиминского  уезда
Иркутской  губернии,  возмущаясь  политикой  государства  в  облас¬
ти  цен,  заявлял:  “Соввласть  обещает  нам  многое,  хотят  делать
смычку  города  с  деревней,  а  в  действительности  делают  размыч¬
ку:  хлеб  от  нас  берут  дешево,  а  ситцу  дают  на  2  пуда  —  аршин”104.
 Многие  сельчане,  проявляя  недовольство  экономической  по¬
литикой  государства  в  деревне,  сравнивали  свое  материальное
положение  с  довоенным,  царским  временем,  когда  им  жилось
лучше,  ибо  они  за  проданный  на  рынке  хлеб  могли  купить  про¬
мышленных  товаров  первой  необходимости  на  порядок  больше,
чем  при  советской  власти.  Вот  какие  данные  на  этот  счет  приво¬
дил  житель  деревни  Корляк  Шарканской  волости  Вотской  обла¬
сти  в  1924  г.  в  письме  в  “Крестьянскую  газету”:  “Почему  так
дешево  ценится  крестьянский  труд.  Мы,  крестьяне,  думали
с  завоеванием  власти  рабочих  и  крестьян  нам  будет  много  лучше.
Но  по-настоящему  видим,  что  нам  приходится  хуже,  потому  что
до  империалистической  войны  нам  доступнее  было  покупать  фаб¬
ричные  изделия.  Если  продал  1  пуд  муки,  купил  5  аршин  ситцу,
сахару  тоже  можно  было  купить  5  ф.  В  настоящее  время  за  1  ар¬
шин  ситцу  надо  платить  1/2  пуда  муки  и  также  за  сахар.  Раньше
гвозди  были  кровельные  и  дюймовые  пуд  2  р.,  а  в  настоящее
время  за  1  пуд  гвоздей  надо  продать  13  пудов  муки  и  вообще
фабричные  изделия  дороже,  чем  в  старое  время  в  4  и  5  раз...
Кризис  и  в  хлебе.  Раньше  у  крестьян  хлеба  было  в  запасе...  Но
цена  была  почти  что  сравнима  с  настоящим  временем,  ну  на
несколько  процентов  дороже.  Сравнивая  с  прошлым,  нам,  крес¬
тьянам,  совершенно  фабричный  товар  недоступен  и  нет  возмож¬
ности  существовать...  Крестьянин  раньше  одеваем  почти  что  все
фабричным  изделием,  а  нынче  в  деревнях  не  видишь  фабричной
одежды,  разве  только  у  кого  имеется  еще  старая”105.
 Следует  отметить,  что  приводимые  данные  в  крестьянских
письмах  и  жалобах,  поступающие  из  разных  регионов  РСФСР
о  диспропорции  цен  на  промышленные  изделия  и  продукты  сель¬
ского  хозяйства,  подтверждаются  и  официальными  данными.  Так,
если  в  апреле  1922  г.  продукция  промышленности  стоила
в  1,5  раза  дешевле  продуктов  сельского  хозяйства,  то  в  октябре
1923  г.  она  выросла  почти  в  3  раза  по  сравнению  с  довоенным
периодом106.  В  этом  году  крестьянин  платил  за  мыло,  керосин,
мануфактуру,  спички,  соль,  обувь,  сахар  вместо  одного  фунта
хлеба  2—3  фунта  и  более107.  Например,  на  1  июня  цена  хлеба  со¬
ставляла  59  %  от  довоенного  уровня,  тогда  как  тканей  —  249  %.
В  1913  г.  аршин  ситца  стоил  20  фунтов  хлеба,  а  в  1923  г.  —  50,
 124

фунт  соли  соответственно  —  20  и  120  фунтов108.  В  сентябре  1923  г.
государство  платило  сельчанину  за  проданный  им  пуд  пшеницы
всего  лишь  53  коп.,  а  ржи  —  27  коп.  По  словам  А.  И.  Рыкова,  это
была  обидная  для  крестьянина  цена,  и  она  не  могла  его  заинтере¬
совать  в  увеличении  сельскохозяйственного  производства109.  По¬
этому  часть  крестьян  в  ряде  регионов  ввиду  низких  цен  на  хлеб
стала  сокращать  посевные  площади  под  зерновые  культуры110.
 Что  касается  причин  появления  “ножниц  цен”,  т.  е.  глубокого
расхождения  цен  на  промышленную  и  сельскохозяйственную  про¬
дукцию,  то,  конечно,  они  имели  под  собой  объективную  основу,
явились  следствием  той  страшной  разрухи  народного  хозяйства
вообще,  и  промышленности  в  частности.  Последняя  восстанавли¬
валась  медленнее,  чем  крестьянское  хозяйство.  Себестоимость  про¬
мышленных  товаров,  предназначенных  для  деревни,  была  высо¬
кой.  Селяне  не  могли  ее  приобрести,  часть  из  них  скапливалась  на
складах  осенью  1923  г.  К  тому  же  промышленные  предприятия,
синдикаты,  тресты,  пользуясь  монопольным  правом,  нередко
искусственно  устанавливали  высокие  цены  на  свою  продукцию,
поступающую  в  деревню.  В  то  же  время  государство,  со  своей  сто¬
роны,  устанавливало  низкие  заготовительные  цены  на  сельскохо¬
зяйственные  продукты,  в  частности,  на  хлеб,  без  учета  затрат
крестьянина  и  старалось  переложить  полностью  на  его  плечи  вос¬
становление  промышленности.  Такая  политика  советской  власти
также  в  немалой  степени  способствовала  возникновению  “нож¬
ниц  цен”.
 В  этой  связи  нельзя  не  обратить  внимания  на  слова  члена
Политбюро  ЦК  РКП(б)  Л.  Б.  Каменева,  который  в  своем  выступ¬
лении  на  XIII  съезде  РКП(б)  в  мае  1924  г.  попытался  объяснить
один  из  факторов  возникшей  диспропорции  цен,  появления  “нож¬
ниц”  в  1923  г.:  “Если  перевести  эти  “ножницы”  на  простой  язык,
то  нужно  сказать,  что  в  этот  момент  город  брал,  благодаря  доро¬
говизне  промышленных  продуктов  и  дешевизне  с.-х.  продуктов
у  крестьян  дополнительный  замаскированный  налог,  который  ис¬
числяется  приблизительно  в  полмиллиарда  рублей.  Если  этот  на¬
лог  город  берет  с  деревни,  то  это  не  укрепляет  союза.  Это  есть
достаточное  экономическое  основание  для  порождения  в  кресть¬
янстве  известных  колебаний111.
 Острота  экономического  кризиса  1923  г.,  массовое  недоволь¬
ство  крестьян  вынудили  правительство  принять  срочные  меры  по
смягчению  “ножниц”,  чтобы  как-то  экономически  заинтересо¬
вать  сельчан  в  возрождении  своего  хозяйства  и  в  увеличении  сель¬
скохозяйственной  продукции,  в  которой  государство  остро  нуж¬
 125

далось.  Были  повышены  заготовительные  цены  на  зерно  почти
в  2  раза.  Если  в  сентябре  1923  г.  пуд  ржи  стоил  27  коп.,  то  в  сен¬
тябре  1924  г.  —  57  коп.,  а  пуд  пшеницы  соответственно  —  53
и  84  коп.112  Одновременно  снижались  и  розничные  цены  на  про¬
мышленные  товары,  поступающие  в  деревню,  которые  в  апреле
1924  г.  равнялись  113  %,  а  на  сельскохозяйственную  продукцию  —
94  %  от  довоенного  уровня,  тогда  как  с  октября  1923  г.  они  со¬
ставляли  соответственно  187  и  58  %ш.  Однако  вынужденное  по¬
вышение  властями  заготовительных  цен  на  хлеб  носило  времен¬
ный  характер.  К  тому  же  это  частично  было  связано  еще  и
с  неурожаем  зерновых  в  1924/25  г.,  когда  их  недобор  достигал  250—
300  млн.  пудов  сравнительно  с  1923/24  г.114
 Тем  не  менее,  как  видно  из  приведенных  цифр,  пересмотр
заготовительных  цен  на  зерно  в  сторону  увеличения  по-прежнему
не  достигал  довоенного  уровня,  установленные  цены  в  полном
объеме  не  возмещали  крестьянам  все  издержки  производства.  В  то
же  время  в  следующем  1925/26  г.  вновь  наметилась  негативная  тен¬
денция  снижения  цен  на  хлеб  при  помощи  административного
вмешательства  государственных  органов,  с  одновременным  по¬
вышением  цен  на  промышленную  продукцию,  что  в  немалой  сте¬
пени  было  связано  с  дефицитом  товаров  широкого  потребления
ввиду  возросших  покупательных  возможностей  деревни.  Напри¬
мер,  в  1925  г.  спрос  крестьянства  не  удовлетворялся  примерно  на
300  млн.  руб.,  из  них  75  млн.  руб.  приходилось  на  нехватку  ману¬
фактуры,  85  —  на  металлические  изделия,  40  —  на  сельскохозяй¬
ственные  машины  и  40  млн.  руб.  —  на  кожаную  обувь115.  В  1927  г.
крестьяне  получали  с  рынка  лишь  70—80  %  всей  массы  промыш¬
ленных  товаров  от  довоенного  уровня116.
 Неудовлетворительное  состояние  внутреннего  рынка  побуж¬
дало  государственные  и  кооперативные  органы  к  взвинчива¬
нию  розничных  цен  на  промышленные  изделия,  предназначен¬
ные  для  сельчан,  увеличение  которых,  по  выражению
В.  Милютина,  “достигло  в  полном  смысле  этого  слова  безобраз¬
ных  размеров”  и  составляло  30-50  %117.  В  1925/26  г.  вновь  возни¬
кают  “ножницы  цен”,  складываются  крайне  неблагоприятные
условия  на  рынке  на  крестьянскую  продукцию,  возрастает  за¬
метно  разрыв  между  ценами  на  сельскохозяйственные  и  про¬
мышленные  товары  как  результат  прежде  всего  непродуманной,
волевой  экономической  политики  государства.  Если  в  1924/25  г.
цены  на  индустриальные  изделия  принять  за  100  %,  то  на  сель¬
скохозяйственные  товары  они  составляли  64,9  %,  а  в  1925/26  г.
уменьшились  до  60,2  %118.
 126

Конечно,  несоответствие  цен  на  сельскохозяйственную  про¬
дукцию  и  промышленные  товары  приводило  к  замедленному  вос¬
становлению  крестьянского  хозяйства,  к  сокращению  его  покупа¬
тельской  способности,  уменьшению  реальных  доходов  деревенского
населения,  к  падению  производства.  При  такой  диспропорции  ни
о  какой  интенсификации  сельского  хозяйства  не  могло  идти  и  речи.
У  крестьянина  отсутствовал  стимул  для  расширения  своих  посе¬
вов,  ибо  установленные  государством  низкие  цены  на  его  продук¬
цию  не  возмещали  всех  затрат.  Вновь  советская  власть  обирала  де¬
ревню  в  более  “цивилизованной  форме”.
 Так,  по  расчетам  известного  экономиста  П.  И.  Лященко,
в  1925  г.  в  СССР  заготовительные  цены  на  хлеб  не  покрывали
даже  среднюю  их  себестоимость.  Например,  себестоимость  ржи
одного  пуда  равнялась  1  р.  04  коп.,  заготовительная  цена  ее
в  июле  равнялась  111  коп.,  в  августе  —  93,  сентябре  —  87,  ок¬
тябре  —  77,  ноябре  —  83;  овса  соответственно  —  95;  118;  77;  78;
70;  72  коп.  По  этим  двум  важнейшим  культурам  лишь  в  июле
1925  г.  заготовительные  цены  превышали  их  среднюю  себестои¬
мость,  а  в  остальные  месяцы  не  покрывали  крестьянских  расхо¬
дов  для  их  производства.
 В  то  же  время  заготовительные  цены  на  пшеницу  немного
превышали  ее  себестоимость.  Если  себестоимость  пшеницы  со¬
ставляла  1  руб.  09  коп.,  то  ее  заготовительная  цена—  1  руб.
19  коп.119.  Однако  пшеница  на  Северо-Западе,  в  Центрально-Про¬
мышленном  районе  и  в  других  местах  не  являлась  основной,  веду¬
щей  культурой  в  крестьянских  хозяйствах  и  потому  доход  от  ее
продажи  оставался  минимальным  во  многих  регионах.  При  этом
на  пшеницу  заготовительные  цены  в  середине  20-х  годов  по  срав¬
нению  с  1913  г.  были  в  2  раза  ниже.  Так,  согласно  расчетам  Ля¬
щенко,  при  переводе  заготовительных  цен  на  сельскохозяйствен¬
ную  продукцию  по  розничному  индексу  на  промышленные  товары
получалось  такое  соотношение,  характеризующее  сравнительную
покупательскую  способность  цен  в  годы  нэпа  и  местных  цен  до¬
военных120.
 1913  г.
 1922/23  г.
 1923/24  г.
 1924/25  г.
 1925/26  г.
 Пшеница
 100
 34,5
 33,4
 52,4
 51,2
 Рожь
 100
 33,6
 24,4
 46,9
 46,3
 Ячмень
 100
 -
 22,6
 49,3
 43,1
 Овес
 100
 31,3
 26,9
 52,4
 43,7
 127

Вышеприведенные  цифры  убедительно  свидетельствуют  о  том,
что  покупательская  сила  в  период  нэпа  на  порядок  упала  у  крес¬
тьян,  продававших  выращенный  им  хлеб  в  1922—1926  гг.  по  цене
в  несколько  раз  ниже  по  сравнению  с  1913  г.  Такая  ценовая  поли¬
тика,  естественно,  отражалась  на  росте  сельскохозяйственного  про¬
изводства,  реальных  доходах  деревенских  жителей,  которых  со¬
ветская  власть  обирала.  К  тому  же  порождала  и  трудности
в  хлебозаготовках.
 Разумеется,  трудовое  крестьянство  не  могло  мириться  с  по¬
добной  порочной  экономической  политикой  государства.  Оно  про¬
являло  недовольство.  Приведем  лишь  некоторые  высказывания  кре¬
стьян  середины  20-х  годов,  характеризующие  их  негативное
отношение  к  властям,  установивших  низкие  цены  на  сельскохо¬
зяйственную  продукцию  и  высокие  —  на  промышленные  товары.
Например,  в  январе  1926  г.  жители  Аксеновской  волости  Богоро¬
дицкого  уезда  Московской  губернии  жаловались:  “Сколько  ни  гни
шею,  работая  от  зари  до  зари,  все  равно  хлеб  ценится  60—70  коп.
пуд”.  А  крестьяне  д.Черная  того  же  уезда,  возмущенные  дешевизной
сельскохозяйственных  продуктов,  обращаясь  в  государственные  орга¬
ны,  писали:  “Вы  эксплуатируете  крестьянина  хуже  старого  барина,
платите  коп.  с  пуда...  Крестьянин  работает  даром.  Мы  обращались  в
центр,  но  на  нас  не  обращают  внимания”.  Население  Куракинской
волости  Коломенского  уезда  также  негодовало  по  поводу  низких  цен
на  их  продукцию:  “Что  толку,  что  промышленность  наша  достигла
70—80  %  довоенного  уровня,  —  говорили  они,  —  если  мужик  за  пуд
ржи  может  получить  лишь  один  метр  ситцу...  Для  покупки  сапог  нужно
везти  на  продажу  воз  хлеба,  а  раньше  они  стоили  4  пуда”121.
 Мы  привели  нелестную  оценку  об  экономической  политике
государства  сельчан  Московской  губернии  середины  20-х  годов,
но  подобные  взгляды  разделяло  деревенское  население  и  других
районов  по  поводу  искусственно  созданных  государственными
органами  “ножниц”,  обирания  крестьян  при  помощи  механизма
цен.  Так,  в  апреле  1926  г.  Череповецкий  губком  ВКП(б)  признал:
крестьяне  Абакановской  волости  проявляли  недовольство  цено¬
вой  политикой  государства.  А  в  декабре  того  же  года  Северо-За¬
падное  бюро  ЦК  ВКП(б)  констатировало  негодование  сельчан
всех  губерний  по  поводу  низких  заготовительных  цен  на  их  про¬
дукцию  и  дороговизной  на  промышленные  товары122.
 Информационные  сводки  экономического  управления  ОГПУ
за  1926  г.-зарегистрировали  во  многих  регионах  страны  негативное
отношение  сельчан  к  “ножницам  цен”.  Они  зачастую  сравнивали
соотношение  цен  на  промышленные  товары  и  хлеб  применитель¬
 128

но  к  1913  г.  и  требовали  от  власти  установления  устойчивых
и  справедливых  цен  на  их  продукцию  на  уровне  довоенного  вре¬
мени.  Например,  в  августе  1926  г.  в  Воронежской  губернии  кресть¬
яне  заявляли:  “Раньше  рубашку  можно  было  купить  за  пуд  хлеба,
а  теперь  нужно  свести  4—5  пуд.,  за  сапоги  отдать  15—20  пуд.”.  Та¬
кого  же  мнения  придерживались  и  жители  деревни  Тульской  гу¬
бернии.  Они  считали,  что  цены  на  сельскохозяйственные  продук¬
ты  “не  твердые  —  кто  хочет,  тот  и  снизит  их,  а  вот  почему-то
цены  на  промтовары  крепки,  их  не  снижают”.  На  одном  из  собра¬
ний  деревенской  бедноты  Таганрогского  округа  была  вынесена
резолюция  с  требованием  о  повышении  цен  на  крестьянскую  про¬
дукцию,  которые  превышали  бы  цены  на  промтовары.  Омские,
саратовские  крестьяне  соглашались  с  низкими  ценами  на  сель¬
скохозяйственную  продукцию,  но  с  обязательным  понижением
цен  на  промышленные  изделия.  Обращаясь  к  властям,  они  проси¬
ли:  “Сделайте  так,  чтобы  мануфактура  была  30  коп.  за  метр”.  Кре¬
стьяне  не  возражали  поставлять  свой  хлеб  по  низким  ценам,  но
чтобы  промышленные  товары  продавались  по  довоенным  ценам123.
 Низкие  цены  на  сельскохозяйственную  продукцию  негативно
сказывались  на  ходе  хлебозаготовительной  кампании  1926/27  хо¬
зяйственного  года,  ибо  крестьяне  предпочитали  зерно  не  прода¬
вать  государственным  и  кооперативным  органам,  сохраняли  его
до  лучших  времени  или  же  старались  реализовать  хлеб  по  более
высокой  цене  частнику.  В  обзоре  органов  ОГПУ  за  декабрь  1926  г.
отмечалось  на  этот  счет:  “Хлебозаготовительная  кампания  сопро¬
вождается  значительным  недовольством  “ножницами”,  охваты¬
вающими  все  группы  деревни,  сбывающими  хлеб:  более  мощная
часть  крестьянства  все  более  задерживает  хлеб,  что  местами  начи¬
нает  сказываться  на  ходе  заготовок”.  Так,  в  Кубанском  округе
в  одном  Кореновском  районе  из  2  млн.  пудов  предполагаемых  из¬
лишков  зерна  80  %  находились  у  “кулаков  и  зажиточных”,  ос¬
тальные  20  %  —  у  середняков,  последние  не  стремятся  продавать
зерно,  дожидаются  увеличения  цен.  “Если  бы  цена  на  хлеб  была
повыше,  то  рынок  был  бы  завален  хлебом”,  —  говорили  середня¬
ки  в  одном  из  селений  Воронежской  губернии.
 В  Сталинградской  губернии  недовольные  сельчане  требовали
снижения  цен  на  промышленные  товары,  тогда  они  хлеб  продадут:
“Пусть  цена  на  хлеб  будет  такой,  какой  она  есть  сейчас,  но  нужно
понизить  цену  на  мануфактуру,  чтобы  за  пуд  пшеницы  можно  было
купить  рубашку;  мы  хлеб  повезем,  только  дайте  нам  товаров  по
подходящей  цене”.  Аналогичную  позицию  занимали  и  сельские
жители  Читинского  округа.  “Товары  у  нас  очень  дороги,  а  хлеб
 9  3ак.316
 129

очень  дешев.  Нам  надо  организоваться,  выбрать  представителей  от
всех  крестьян,  которые  пошли  бы  к  правительству  и  заявили  ему,
чтобы  оно  сбавило  цены  на  товар,  доведя  их  до  довоенного  уров¬
ня,  а  иначе  крестьянство  правительству  хлеба  не  даст”124.
 Снижение  правительством  розничных  цен  “на  недостающие
товары”  государственной  промышленности,  в  том  числе  текстиль,
металлические  изделия,  по  СССР  на  10  %  от  уровня  их  на  1  мая
1926  г.125  не  удовлетворило  жалобы  сельчан,  поскольку  на  самом
деле  они  этого  уменьшения  цен  не  почувствовали,  а  в  ряде  райо¬
нов  они  даже  выросли.  В  искренность  действий  государства  в  инте¬
ресах  крестьян  последние  не  верили.  “К  проводимому  снижению
цен  на  промтовары,  —  констатировалось  в  обзоре  работников  ОГПУ
за  декабрь  1926  г.,  —  крестьянство  в  большинстве  случаев  относит¬
ся  с  недоверием,  указывая,  что  деревня  этого  снижения  не  видит”.
В  подтверждении  данной  оценки  приводились  мнения  сельчан  из
различных  регионов  РСФСР.  Например,  в  Московской  губернии
на  одном  из  заседаний  ВИКА  середняк  заявил:  “До  снижения  цен
галоши  стоили  3  руб.  70  коп.,  а  теперь  3  руб.  90  коп.  На  крестьянские
товары  цены  снижаются,  а  на  городские  повышаются”.  В  деревне
Медведево  Рязанской  губернии  при  обсуждении  вопроса  о  ценах
один  из  бедняков  сказал:  “Все  кричали  о  снижении  цен,  а  на  деле
выходит  наоборот;  сапоги  в  прошлом  году  стоили  12—14  руб.,  ныне
уже  18—20  руб.;  масло  растительное  стоило  18—22  коп.,  а  теперь
40—45  коп.  Вот  тебе  и  снижение  розничных  цен”126.
 Неудовлетворенность  сельчан  низкими  заготовительными  це¬
нами  на  хлеб  в  1926/27  г.  была  вызвана  и  тем,  что  правительство
в  этом  году  их  снизило  на  20,8  %127,  хотя  и  до  этого,  как  говори¬
лось,  они  оставались  низкими  и  не  покрывали  всех  затрат  кресть¬
янских  хозяйств.  “Цены  следовало  бы  не  уменьшать,  а  скорее  по¬
вышать  государственным  органам”.  Данный  вывод  напрашивался
из  статьи  Наркома  внутренней  и  внешней  торговли  СССР  А.  И.  Ми¬
кояна.  Он  писал  в  сентябре  1926  г.,  что  мы  добились  такого  уровня
цен  на  зерно,  ниже  которого  не  должны  опускаться128.
 Это  обоснованное  предупреждение  стало  очередным  благим
пожеланием,  осталось  на  бумаге,  поскольку  политическое  руко¬
водство  страны  во  главе  со  Сталиным,  встав  на  путь  форсирован¬
ной  индустриализации,  нуждалось  в  дополнительных  средствах,
а  главным  источником  финансирования  которой  могла  быть  только
деревня,  из  которой  средства  выкачивались  за  счет  низких  загото¬
вительных  цен  на  крестьянскую  продукцию,  в  том  числе  и  на
хлеб.  К  тому  же  они  устанавливались  едиными  на  весь  1926/27
сельскохозяйственный  год  без  учета  фактора  времени  года,  се¬
 130

зонного  принципа.  Разницы  между  осенними  и  весенними  цена¬
ми  почти  не  существовало.  Например,  на  пуд  ржи  она  равнялась
только  одной  копейке,  тогда  как  в  1925/26  г.  разница  составляла
69  коп.  В  этом  году  крестьянин  продавал  заготовительным  органам
пуд  ржи  весной  на  69  коп.  дороже,  а  пшеницы  —  на  84  коп.,  чем
осенью,  после  уборочных  работ129.  Кроме  того,  в  1925/26  г.  цены
на  зерно  слегка  повысили,  государство  частично  удовлетворило
требования  сельчан.
 В  1926/27  г.  цены  на  зерно  зачастую  вводились  произвольно,
спускались  сверху,  без  учета  урожайности  в  различных  регионах
страны.  Нередко  бывало  так:  при  хорошем  урожае  государствен¬
ные  органы  устанавливали  высокие  заготовительные  цены,  а  при
небольшом  урожае—  низкие.  Например,  на  Северном  Кавказе
в  1925/26  г.  валовый  сбор  пшеницы  с  десятины  составлял  69  пуд.,  и
заготовительные  органы  ее  покупали  за  1  руб.  15  коп.,  а  в  1926/27  г.
урожай  был  почти  в  2  раза  ниже  (37,9  пуд.),  а  цена  равнялась
1  руб.  за  пуд.  В  итоге,  исключая  семенной  фонд,  крестьянин  имел
доход  с  десятины  72  руб.  в  1925/26  г.  и  32  руб.  —  в  1926/27  г.130
 Не  желая  государству  продавать  зерно  за  бесценок,  сельчане
нередко  предпочитали  или  реализовывать  его  на  частном  рынке,
или  увеличивать  личное  потребление,  или  больше  его  расходовать
на  корм  скоту,  поскольку  от  продажи  мяса  они  получали  больше
дохода,  чем  от  зерна.  Так,  за  проданные  заготовительным  органам
15  пуд.  ржи  крестьянин  имел  доход  12—15  руб.,  тогда  как  это  же
количество  ржи,  выделенное  на  корм  свинье,  давало  прибыль  не
менее  70  руб.131  Если  на  Северном  Кавказе  в  1925/26  г.  расходы
зерна  на  корм  скоту  к  общему  балансу  равнялись  21,4  %,  на  Сред¬
ней  Волге  —  22,7  %,  Нижней  Волге  —  22,7,  Сибири  —  26,5,  то
в  1926/27  г.  они  заметно  выросли  и  составляли  соответственно  —
32,2;  33,7;  26,2;  38,3132.
 Существенная  недоплата  крестьянину  государством  его  изнури¬
тельного,  тяжелого  труда  из-за  низких  заготовительных  цен  на  зерно
в  70—80  коп.  за  пуд,  или  почти  в  2  раза  меньше  цены  довоенного
времени133,  не  способствовала  интенсификации  сельского  хозяйства,
подъему  производительных  сил  в  деревне,  росту  производства.
 О  позитивном  или  негативном  влиянии  цен  на  крестьянское
производство  можно  судить  на  примере  масляничных  и  техниче¬
ских  культур.  Так,  низкие  заготовительные  цены  на  подсолнечное
масло  в  1925/26  г.  привели  к  сокращению  в  стране  посевной  площа¬
ди  подсолнечника  на  500  тыс.  десятин,  и  это  породило  товарный
голод134.  В  то  же  время  увеличение  заготовительных  цен  государ¬
ством  в  1926/27  г.  на  подсолнечное  масло  на  1/3  с  75  коп.  до  1  руб.
 9*
 131

15  коп.  за  пуд  содействовало  расширению  посевов  подсолнечника
на  10—15  %  и,  таким  образом,  подняло  его  товарную  часть135.
 Примерно  такая  же  тенденция,  связанная  с  ценами,  наблю¬
далась  и  с  производством  льняной  продукции.  Низкие  цены  на
нее  в  середине  20-х  годов,  вводимые  государственными  и  коопе¬
ративными  органами,  вызывали  серьезное  недовольство  у  кресть¬
ян136,  которые  сокращали  посевные  площади  под  лен.  Во  власт¬
ные  структуры  от  сельчан  поступала  масса  жалоб  на  низкие  цены,
установленные  на  льнопродукцию.  Так,  в  декабре  1925  г.  жители
деревни  Черная  Богородицкого  уезда  Московской  губернии  воз¬
мущались  тем,  что  государство  не  ценит  их  труд,  ибо  за  пуд  льно-
продукции  они  получают  только  8  руб.  и  не  имеют  возможности
приобрести  мануфактуру.  Подобную  неудовлетворенность  выска¬
зывали  и  сельчане  Опочецкого  уезда  Псковской  губернии137.
 Реакция  крестьян  на  низкие  заготовительные  цены  на  лен  была
двоякой:  с  одной  стороны,  они  не  спешили  его  продавать,
а  с  другой  —  стали  сокращать  посевные  площади.  Например,
к  декабрю  1926  г.  в  Лужском  уезде  Ленинградской  губернии  из
плановых  110  000  пудов  льноволокна  заготовили  только  6000  пу¬
дов,  а  из  60  000  пудов  льносемени  государственным  и  коопера¬
тивным  организациям  удалось  получить  лишь  28  000  пудов.  В  Со-
седнинской  волости  понижение  цен  на  льнопродукцию  с  12  до
8  руб.  за  пуд  вынудило  сельчан  уменьшить  посевы  льна  до  площа¬
ди,  способной  удовлетворить  только  их  личные  потребности138.
 К  аналогичной  мере  прибегли  и  крестьяне  Бельской  и  Пол-
новской  волостей  Северо-Западной  области,  где  посевы  льна
уменьшились  на  70  %139.  Подобная  картина  наблюдалась  и  в  дру¬
гих  районах  РСФСР.  Поэтому  под  давлением  протеста  крестьян
правительство  вынуждено  было  в  1926/27  г.  увеличить  заготови¬
тельные  цены  на  масляничные  и  технические  культуры,  в  том
числе  и  на  льнопродукцию,  следствием  чего  стал  рост  их  посев¬
ных  площадей,  которые  к  1928  г.  достигли  130%  к  довоенному
уровню,  хотя  урожайность  оставалась  низкой.  Повышение  цен
благоприятно  сказалось  и  на  заготовках  государством  в  1927/28  г.
продукции  масляничных  культур.  Они  выросли  на  74  %  по  сравне¬
нию  с  предшествующим  годом140.
 Приведенные  данные  наглядно  свидетельствуют  о  том,  что
возрождение  крестьянского  хозяйства,  рост  сельскохозяйствен¬
ной  продукции  во  многом  еще  зависели  от  ценового  паритета,
эквивалентного  обмена  между  городом  и  деревней.  Крестьянин
чутко  реагировал  на  заготовительные  цены,  введенные  государ¬
ством,  и  расширял  посевные  площади  под  культуры  с  учетом
 132

экономической  заинтересованности,  материальной  выгоды.  На  это
обращал  внимание  А.  И.  Микоян  в  1926  г.  Он  справедливо  указы¬
вал  на  то,  что  если  цены  для  крестьян  оказываются  невыгодными
на  те  или  иные  культуры,  они  посевы  под  них  сокращают  и  заме¬
няют  их  другими,  внимательно  следя  за  ценами141.
 Усиление  административного  вмешательства  государства
в  хозяйственную  деятельность  крестьян,  рост  антирыночных  вне¬
экономических  отношений  между  крупной  промышленностью
и  мелкотоварным  сельским  хозяйством  при  помощи  системы  ди¬
рективно  установленных  связей,  низких  заготовительных  цен  на
сельхозпродукцию  тревожило  не  только  деревенских  жителей,  но
вызывало  беспокойство  у  некоторых  ученых-экономистов,  по¬
скольку  они  понимали,  к  каким  тяжелейшим  экономическим
и  социальным  последствиям  может  привести  продолжение  тог¬
дашней  политики  государства  в  деревне.  Например,  Н.  Д.  Кондра¬
тьев  в  указанной  записке,  направленной  В.  М.  Молотову,  накану¬
не  XV  съезда  ВКП(б)  констатировал,  что  отношение  индекса  цен
на  сельскохозяйственную  продукцию  к  индексу  цен  на  продо¬
вольственные  товары  не  содействует  развитию  сельского  хозяй¬
ства,  так  как  в  1926  г.  они  составляли  только  80,5  %  к  довоенному
уровню.  В  подтверждение  сказанного  ученый  приводил  соответ¬
ствующую  статистику  о  крайне  низких  заготовительных  ценах  на
крестьянскую  продукцию  по  сравнению  с  промышленными  това¬
рами  по  некоторым  регионам  РСФСР.  По  расчетам  Кондратьева,
соотношение  индекса  цен  по  отдельным  сельскохозяйственным
культурам  на  1  октября  1926  г.  к  индексу  покупаемых  промышлен¬
ных  товаров  к  довоенному  периоду  было  таким:  например,  по
льну  —  52%,  картофелю  —  56;  молоку  —  56,  пшенице  —  50%,
а  на  1  октября  1927  г.  соответственно  —  64;  70;  64;  61.  На  основе
тщательного  и  глубокого  анализа  рыночного  положения  важней¬
ших  товарных  продуктов  сельского  хозяйства  Кондратьев  прихо¬
дил  к  выводу:  оно  находится  в  менее  благоприятных  условиях,
чем  это  было  в  1913  г.  и  по  сравнению  с  капиталистическими
странами.  “Относительное  ухудшение  рыночного  положения  сель¬
ского  хозяйства,  —  писал  ученый  Молотову,  предупреждая  по¬
следнего,  —  как  известно  из  теории  и  практики,  является  препят¬
ствием  для  повышения  интенсивности  сельского  хозяйства,  для
роста  его  товарности,  для  повышения  общего  уровня  сельскохо¬
зяйственных  доходов  и,  следовательно,  для  ослабления  аграрного
перенаселения”142.
 Тревожила  ситуация  в  аграрном  секторе  экономики  и  судьба
крестьянского  хозяйства  и  другого  крупного  ученого  П.  П.  Масло¬
 133

ва.  В  октябре  1927  г.  в  письме  заместителю  Наркома  финансов  СССР
М.  И.  Фрумкину  он  писал,  что  крестьянин,  “покупая  продукты
промышленности  по  повышенным  ценам  и  продавая  продукты
своего  производства  по  пониженным  ценам”,  теряет  значительно
больше,  чем  при  оплате  самых  высоких  налогов.  Поэтому  доход
крестьян  сокращается  из-за  недополучения  за  продажу  своих  про¬
дуктов,  которые  находились  в  менее  благоприятных  условиях  по
сравнению  с  довоенным  временем,  когда  цены  на  сельскохозяй¬
ственные  продукты  являлись  более  высокими  и  стимулировали
тем  самым  их  товарность.  По  оценке  Маслова,  в  СССР  сейчас
соотношение  цен  изменяется  не  в  пользу  сельскохозяйственных
продуктов,  что  приводит  к  сокращению  производства143.  О  том,
что  политика  государства  в  области  цен  не  способствовала  подъе¬
му  крестьянского  производства,  сообщал  в  ЦК  ВКП(б)  и  про¬
фессор  А.  В.  Чаянов  в  октябре  1927  г.144
 Подобный  взгляд  отчасти  разделяли  и  некоторые  члены  Со¬
ветского  правительства.  Например,  в  сентябре  1926  г.  Нарком  внут¬
ренней  и  внешней  торговли  СССР  А.  И.  Микоян  критиковал
в  одной  из  своих  статей  сложившуюся  систему  регулирования  цен
на  сельскохозяйственную  продукцию,  когда  допускалось  немало
ошибок,  в  результате  чего  происходила  дезорганизация  крестьян¬
ского  хозяйства.  По  его  мнению,  сельчанин  обеспокоен,  он  не  зна¬
ет,  каких  еще  нововведений  можно  ждать  от  большевиков:  “Какие
и  когда  цены  будут  повышены  или  понижены,  или  же  останутся
стабильными,  а  ведь  крестьянин  хозяйственник”,  и  к  тому  же  рас¬
четливый,  и  он  должен  заранее  точно  ориентироваться  в  экономи¬
ческой  обстановке,  ясно  видеть  перспективу  развития  своего  хо¬
зяйства.  Микоян,  осуждая  произвол  в  политике  ценообразования,
высказывался  за  принцип  разумного,  сбалансированного  сочета¬
ния  потребностей  крупной  промышленности  и  интересов  кресть¬
янского  мелкотоварного  хозяйства,  чего  на  практике  зачастую  не
соблюдалось.  Поэтому  он  усматривал  причины  трудностей  в  хлебо¬
заготовках  в  экономической  политике  государства145.
 Однако  ни  реалистические  рекомендации  Микояна,  ни  обо¬
снованные  предложения  ученых  не  были  приняты  во  внимание
сталинским  политическим  руководством.  К  тому  же  и  сам  Мико¬
ян  на  них  не  настаивал.  А  вскоре  от  них  вообще  отказался  и  вместе
с  другими  членами  правительства  стал  активно  и  последователь¬
но  сворачивать  нэп,  насаждать  командно-административную  сис¬
тему,  готовить  для  деревни  “чрезвычайщину”.
 Наметившийся  резкий  неэквивалентный  обмен  между  горо¬
дом  и  деревней,  экономически  необоснованные,  на  порядок  за¬
 134

ниженные  цены  на  сельскохозяйственную  продукцию,  тревожи¬
ли  и  упоминавшегося  нами  члена  коллегии  Наркомзема  РСФСР
К.  Д.  Савченко.  В  письме  к  Сталину  в  мае  1927  г.  он  подвергал  кри¬
тике  экономическую  политику  правящей  партии  в  деревне  как
разорительную  для  крестьян,  которая,  по  его  мнению,  не  отвеча¬
ла  требованиям  времени.  А  “взгляд  у  многих  членов  партии  на
этот  величайшей  важности  вопрос  наплевательский.  Взгляд  мно¬
гих  партийцев  на  деревню  просто  аракчеевский”.  Аргументируя
данный  вывод,  Савченко  ссылался  прежде  всего  на  низкие  заго¬
товительные  цены  на  сельскохозяйственную  продукцию  как  сдер¬
живающий  фактор  роста  производительных  сил  в  крестьянских
хозяйствах.  Так,  уменьшение  производства  сливочного  масла,  по
его  расчетам,  произошло  за  счет  “недоплаты  мужику”,  поскольку
его  вынудили  уменьшить  количество  коров,  чтобы  не  быть  в  убытке.
Снижение  заготовительных  цен  на  подсолнечное  масло  вызвало
падение  его  производства  ввиду  сокращения  посевных  площадей
под  подсолнечник,  в  итоге  масла  не  хватало,  рабочим  в  городе  за
ним  приходилось  стоять  в  очереди  половину  суток  для  покупки
одного  фунта.  Для  исправления  ситуации  в  сельском  хозяйстве
Савченко  ставил  вопрос  перед  Сталиным  о  радикальном  измене¬
нии  экономической  политики  государства  в  интересах  трудолюби¬
вого,  предприимчивого  крестьянства,  чтобы  создать  ему  нормаль¬
ные  рыночные  условия  для  развития  производства  и  остановить
вмешательство  в  его  жизнь.  Надо  “прекратить  издевательство  над
творческой  инициативой  и  энергией  самодеятельности  передового
культурного  крестьянина  и  не  убивать  неумелым  регулированием
цен  те  или  другие  отрасли  сельскохозяйственного  производства,
ибо  исправить  наши  ошибки  в  сельском  хозяйстве  чрезвычайно
трудно  —  для  исправления  некоторых  из  них  понадобятся  годы”146.
 Однако  в  партийно-государственном  руководстве  страны,  как
упоминалось  выше,  возобладали  иные,  противоположные,  неры¬
ночные  и  чрезмерно  радикальные  административно-командные
настроения  и  взгляды.  Оно  не  прислушалось  к  справедливым  жа¬
лобам  крестьян,  к  обоснованным  экономическим  рекомендаци¬
ям  ученых-аграрников,  к  реалистическим  предложениям  ответ¬
ственных  работников  Наркомзема  РСФСР  и  взяло  курс  на
ужесточение  политики  в  деревне  в  1927  г.,  на  более  масштабное
выколачивание  из  нее  средств,  на  форсированную  индустриали¬
зацию  при  помощи  “ножниц  цен”.  Эта  антирыночная  политика
государства  проводилась  в  той  или  иной  степени  с  первых  лет
нэпа,  но  стала  ужесточаться  с  1926/27  г.  в  связи  с  принятым  кур¬
сом  на  ускоренную  индустриализацию  страны.  В  партийно-госу¬
 135

дарственном  руководстве  страны  возобладала  лево-радикальная
позиция  одного  из  лидеров  большевистской  партии  Л.  Б.  Камене¬
ва,  который  еще  в  октябре  1925  г.  предлагал  изымать  из  деревни
побольше  средств  для  развития  промышленности,  ошибочно  по¬
лагая,  что  за  годы  нэпа  она  обогатилась.  Хотя  Каменев  и  конста¬
тировал  бедность  крестьян,  тем  не  менее  считал,  что  у  них  уже
появился  “жирок”,  они  “стали  сильнее”  и  поэтому  этот  “жирок
надо  направить  на  усиление  промышленности  и  ее  разворачива¬
ние”147,  в  том  числе  и  при  помощи  установления  директивных
цен  на  сельскохозяйственную  продукцию.
 Позднее  И.  В.  Сталин  такой  способ  финансирования  индуст¬
риализации  крестьянством  при  помощи  “ножниц  цен”  квалифи¬
цировал  как  уплату  им  дани.  “Кроме  обычных  налогов,  прямых
и  косвенных,  —  признавал  он  в  1929  г.,  —  которые  платит  кресть¬
янство  государству,  оно  дает  еще  некий  сверхналог  в  виде  пере¬
плат  на  промтовары  и  в  виде  недополучек  по  линии  цен  на  сель¬
скохозяйственные  продукты...  Этот  сверхналог,  уплачиваемый
крестьянством,  называется  у  нас  “ножницами”,  перекачкой  средств
из  сельского  хозяйства  в  промышленность  на  предмет  быстрого
развития  нашей  индустриализации.  Так  вот  этот  сверхналог  и  со¬
ставляет  нечто  вроде  дани”148.
 Подобная  политика  советского  государства  собирания  “дани”
с  деревни  через  систему  ценообразования  экономически  необос¬
нованными  административными  методами  привела  к  массовому
недовольству  крестьян,  к  недоверию  к  советской  власти,  к  сокра¬
щению  производства,  особенно  в  зерновой  отрасли,  ибо  у  сель¬
чан  отсутствовал  материальный  стимул  для  расширения  хозяй¬
ственной  деятельности,  о  чем  свидетельствует  застой,  а  затем
и  уменьшение  сельскохозяйственного  производства  в  СССР.  Если
в  1926/27  г.  под  посевами  зерновых  культур  было  занято  95  200  тыс.
га,  то  в  1927/28  г.  —  92  447,3  тыс.  га,  а  валовая  продукция  зерно¬
вых  составила  92,4  %  к  уровню  прошлого  года  или  на  2,3  млн.  ц
меньше149.  Даже  с  учетом  неурожая  в  отдельных  районах  искусст¬
венно  созданные  экономической  политикой  государства  “ножни¬
цы  цен”  в  годы  нэпа,  на  наш  взгляд,  служили  одной  из  главных
причин  застоя  в  крестьянском  производстве,  недовольства  сель¬
чан  и  возникающих  трудностей  в  хлебозаготовках  в  1927/28  г.
 *  *  *
 Анализ  экономической  политики  государства  по  отношению
к  деревне  высвечивает  ее  негативные  последствия  для  развития
 136

крестьянского  хозяйства.  С  одной  стороны,  в  силу  объективных
факторов,  в  условиях  жесточайшего  хозяйственного  кризиса  в  стра¬
не,  сложного  международного  положения  СССР  ограничивались
финансовые  возможности  государства  в  материальной  помощи
в  восстановлении  российской  деревни,  поэтому  эта  поддержка
оставалась  минимальной.  С  другой  стороны,  советская  власть,  унас¬
ледовав  из  опыта  эпохи  военного  коммунизма  антикрестьянскую
идеологию,  смотрела  на  сельчан  как  на  главный  источник  попол¬
нения  государственной  казны,  выколачивая  из  них  нэповскими
“цивилизованными,  полуэкономическими”  методами  средства  для
восстановления  промышленности,  транспорта,  укрепления  обо¬
роноспособности  СССР  без  учета  их  хозяйственных  возможнос¬
тей  и  реальных  доходов.
 Руководствуясь  этими  основополагающими  тактико-стратеги¬
ческими  целям,  правительство  осуществляло  налоговую  полити¬
ку  в  деревне,  обкладывая  ее  непосильными  платежами,  не  счита¬
ясь  с  возможностями  крестьянства,  что  не  стимулировало  подъем
в  их  хозяйствах  производительных  сил;  сдерживала  их  рост  и  це¬
новая  политика  советской  власти,  которая  привела  к  появлению
“ножниц”,  неэквивалентному  обмену  между  городом  и  деревней.
Низкие  цены  на  сельскохозяйственную  продукцию,  устанавлива¬
емые  государством,  не  возмещали  их  себестоимость,  и  высокие  —
на  промышленные  товары  —  не  содействовали  расширению  крес¬
тьянского  хозяйства,  а  порождали  в  нем  застой.  В  этой  связи  нельзя
не  согласиться  с  оценкой  одного  из  современников,  знатока  кре¬
стьянской  жизни  эпохи  нэпа,  уже  упоминавшегося  нами  члена
коллегии  Наркомзема  РСФСР  К.  Д.  Савченко.  В  мае  1927  г.  в  письме
к  И.  В.  Сталину  он,  предупреждая  о  тяжелых  последствиях  прово¬
димой  политики,  с  тревогой  констатировал,  что  в  стране  “идет
штурм  сельского  хозяйства  под  видом  борьбы  с  кулаком”.  У  жите¬
лей  деревни  отсутствует  экономическая  заинтересованность  в  раз¬
витии  производства,  осуществляется  “самая  отъявленная,  самая
омерзительная,  беззастенчивая  травля  способнейших  творцов  сель¬
ского  хозяйства”,  а  производственная  инициатива  подавлена
и  душится.  В  результате  производительность  труда  ослаблена.  Кре¬
стьяне  “с  творческой  мыслью,  с  человеческими  потребностями  в
ней  задыхаются”.  В  деревне  наблюдается  застой,  из  нее  “все  луч¬
шее  из  молодежи  рвется  в  город”150.
 Вышеизложенный  материал  подкрепляет  в  основном  сформу¬
лированную  оценку  Савченко  в  1927  г.,  насколько  негативно  вли¬
яла  политика  государства  на  подъем  крестьянского  производства.
 137

Глава  третья
 ИМУЩЕСТВЕННЫЕ  ГРУППЫ
КРЕСТЬЯНСТВА
 Кулаки
 Кого  власть  считала  кулаком
 В  годы  нэпа  подавляющее  большинство  жителей  страны,  как
и  в  дореволюционную  эпоху,  составляли  крестьяне.  Согласно  пере¬
писи  1926  г.  в  СССР  насчитывалось  147  млн.  человек,  из  которых
в  сельской  местности  проживало  120,7  млн.,  или  82,1  %  общего
населения,  тогда  как  в  городской  —  только  26,3  млн.  человек  (17,9  %).
В  РСФСР  значилось  100  891,2  тыс.  жителей,  из  них  82,7  %  относи¬
лись  к  сельчанам.  В  стране  насчитывалось  613  587  сельских  поселе¬
ний:  деревень,  сел,  выселков,  станиц,  аулов,  кишлаков.  В  среднем
в  каждом  из  них  проживало  приблизительно  200  человек,  или  око¬
ло  40  крестьянских  семей  (дворов,  хозяйств).  Конечно,  за  этими
средними  цифрами  скрывались  серьезные  колебания,  вызванные
экономическими,  национальными,  историческими  и  природно-
климатическими  условиями.  Так,  в  Северо-Западном  регионе  Ев¬
ропейской  части  РСФСР  в  деревне  в  среднем  насчитывалось  14—
15  крестьянских  дворов,  хотя  в  1/3  селений  значилось  2—4  двора,
в  1/5  —  5—10  дворов.  В  то  же  время  в  Центрально-Промышленном
регионе  было  в  среднем  в  сельском  поселении  30  дворов,  а  в  зем¬
ледельческих  районах  Поволжья,  Северного  Кавказа  средний  раз¬
мер  деревни  достигал  80  дворов,  хотя  имелись  населенные  пункты
с  численностью  от  1000  и  более  дворов1.
 Однако  российская  деревня  была  разной  не  только  по  коли¬
честву  расположенных  в  ней  крестьянских  дворов,  но  и  по  иму¬
щественному  положению  ее  жителей.  В  период  нэпа  крестьянство
по  своему  экономическому,  социальному  состоянию  являлось
 138

неоднородным  на  территории  РСФСР.  По  обеспеченности  основ¬
ными  средствами  производства  среди  них  выделялись  три  имуще¬
ственные  группы:  зажиточно-богатая,  середняцкая  и  бедняцко-
маломощная.  В  официальных  документах,  выступлениях  партийных
и  государственных  работников  первая  категория  крестьян  назы¬
валась  кулацкой.  Причем  зачастую  для  определения  кулака  как
социально-экономического  типа  деревни  выдвигались  разные  во¬
левые  критерии,  в  основе  которых  нередко  лежали  идеологиче¬
ские  факторы,  конкретная  политическая  и  хозяйственная  обста¬
новка  в  стране,  отношение  сельчан  к  проводимой  политике
советской  властью.
 В  условиях  сложных  и  довольно-противоречивых  социально-
экономических  процессов,  происходящих  в  нэповской  деревне,
проблема  кулака  оставалась  одной  из  актуальных  и  находилась
в  центре  политических  и  научных  дискуссий.  Она  активно  и  горя¬
чо  обсуждалась  не  только  в  руководстве  большевистской  партии,
но  и  на  сельских  сходах  с  постановкой  вопроса:  “Кого  считать
кулаком”.  По  справедливому  замечанию  Председателя  СНК  СССР
А.  И.  Рыкова,  сделанному  в  1925  г.,  что  сейчас  о  кулаке  “дискути¬
руют,  кажется,  решительно  все,  начиная  от  сельского  схода
и  кончая  губкомом  и  ЦК”2.
 В  ходе  напряженной  борьбы  за  власть  в  верхушке  коммунисти¬
ческой  партии  различные  группировки  старались  использовать  про¬
блему  кулака  в  своих  политических  целях  как  одно  из  эффективных
средств  давления  на  противника,  его  дискредитации.  Поисками
кулака  активно  занимались  не  только  в  высших  эшелонах  власти,
на  съездах,  пленумах  ЦК  РКЩб)-ВКП(б),  но  партийные  и  госу¬
дарственные  работники  на  местах  и  нередко  старались  возложить
на  него  ответственность  за  возникающие  продовольственные  и  хо¬
зяйственные  трудности.  В  период  междоусобной  борьбы  за  власть
зачастую  руководящие  работники  в  пылу  острой  полемики  допус¬
кали  противоречивые,  а  иногда  взаимоисключающие  высказыва¬
ния  о  кулаке,  тем  самым  нередко  искажали  истинные  социально-
экономические  процессы,  происходящие  в  деревне,  давали  им
одностороннюю  оценку.  В  отечественной  литературе  уже  отмеча¬
лось,  что  в  выступлениях  лидеров  большевистской  партии  и  в  офи¬
циальных  документах  эпохи  нэпа  мы  не  найдем  достоверных,  объек¬
тивных  характеристик  кулацкого  хозяйства,  его  особых  признаков,
существенно  отличающихся  от  крестьянина  среднего  достатка3.
 Отсутствие  объективных  научных  критериев  в  официальных
партийно-государственных  документах  характеристики  кулака
позволяло  политическому  руководству  СССР  и  местным  работ¬
 139

никам  зачислять  в  данную  имущественную  группу  хозяйство  ис¬
правного,  трудолюбивого  крестьянина,  организовывать  против
него  морально-психологический  террор  с  вытекающими  тяжелы¬
ми  экономическими  и  правовыми  последствиями.  В  многочислен¬
ных  высказываниях  видных  деятелей  правящей  партии  и  совет¬
ского  государства  мы  можем  встретить  различные  понимания
и  толкования  кулака,  хотя  суть  их  сводилась  к  одному:  кулак  —
это  мироед,  эксплуататор  деревенской  бедноты.
 Приведем  на  этот  счет  некоторые  оценки  лидеров  коммуни¬
стической  партии,  в  которых  к  тому  же  произвольно  устанавли¬
вался  и  удельный  вес  кулацких  хозяйств.  Так,  в  октябре  1925  г.
Л.  Б.  Каменев  утверждал,  что  кулаком  является  крестьянин,  име¬
ющий  посевной  площади  более  10  десятин,  число  которых  дости¬
гает  в  стране  3,5  %4.  Если  Каменев  как-то  и  “доказывал”  принад¬
лежность  крестьянского  хозяйства  к  кулацкому,  то  его  коллега  по
политбюро  ЦК  РКП(б)  Г.  Е.  Зиновьев,  выступая  с  отчетным  док¬
ладом  на  XXII  Ленинградской  губернской  партийной  конферен¬
ции  в  декабре  1925  г.,  без  всякой  аргументации  сказал,  что  в  СССР
значится  4—5  %  кулацких  хозяйств5.  Впервые  обнародованные  им
цифры  стали  широко  затем  приводиться  другими  политиками
и  вошли  в  официальные  документы.
 Однако  приведенные  лидерами  “левой  оппозиции”  цифры  об
удельном  весе  кулацких  хозяйств  в  нэповской  деревне  не  явились
только  их  личными  подсчетами,  а  это  была  официальная  статис¬
тика,  искусственно  изобретенная  высшим  коллективным  органом
большевистской  партии,  ЦК.  Методику  ее  вычисления  в  декабре
1925  г.  раскрыл  делегатам  XIV  съезда  ВКП(б)  секретарь  ЦК,  отве¬
чающий  за  работу  в  деревне,  В.  М.  Молотов.  В  своем  выступлении
он  откровенно  признал,  что  “мы  в  Центральном  Комитете  партии
договорились  о  том,  что  число  кулаков  в  СССР  составляет  в  на¬
стоящее  время  3—4  %”6.  При  этом  никаких  объективных  “крите¬
риев”  в  пользу  названных  цифр  Молотов  не  привел.  Как  говорит¬
ся,  они,  по-видимому,  были  взяты  с  потолка.
 Хотя  тот  же  Молотов  и  некоторые  другие  руководители  боль¬
шевистской  партии  и  государства  в  ряде  своих  выступлений  пыта¬
лись  каким-то  образом  аргументировать  принадлежность  кресть¬
янского  хозяйства  к  кулацкому.  Например,  Молотов  в  апреле  1925  г.
зачислял  в  категорию  кулаков  “каждого  богатого  мужика”,
а  в  декабре  1927  г.  в  своем  докладе  на  XV  съезде  ВКП(б),  ссылаясь
на  официальные  статистические  данные,  он  постарался  конкре¬
тизировать  собственное  представление  о  кулаке.  К  ним  относи¬
лись,  по  его  оценке,  крестьяне,  арендующие  землю  и  нанимаю¬
 140

щие  сроковых  рабочих,  число  которых  достигало  в  РСФСР  и  СССР
в  1927  г.  3,7  %.  Правда,  чувствуя,  вероятно,  зыбкость  своих  аргу¬
ментов,  Молотов  тут  же  уточнил,  что  из  7,6  %  крестьянских  хо¬
зяйств,  нанимающих  сроковых  рабочих,  2—3  %  из  них  относятся
к  середняцким7,  следовательно,  остальные  4—5  %  хозяйств,  по
его  расчетам,  являлись  кулацкими.  Конечно,  наем  срокового  ра¬
ботника  и  аренда  земли  —  важные  критерии,  характеризующие
социально-экономический  тип  крестьянского  хозяйства,  однако
только  по  ним  выделять  кулаков,  отбрасывая  другие  объективные
показатели,  будет  неправильно,  учитывая  то  обстоятельство,  что
к  найму  рабочей  силы,  аренде  земли  прибегали  многие  крестья¬
не,  в  том  числе  и  середняцкого  и  даже  бедняцкого  состояния,
о  чем  речь  пойдет  дальше.
 О  проблеме  кулака  неоднократно  высказывался  и  председа¬
тель  СНК  СССР  А.  И.  Рыков,  о  чем  уже  выше  упоминалось.  Так,
в  январе  1925  г.  к  кулацкой  группе  он  относил  всех  крестьян,  ко¬
торые  эксплуатировали  “какими-либо  путями  более  отсталые”  слои
деревни  и  наживались  за  счет  сельской  бедняцкой  темноты  и  не¬
организованности,  или,  как  он  выражался,  “кулачество”  —  это
общественная  категория  растущих  помещиков,  живущих  за  счет
других.  А  в  марте  того  же  года  он  пытался  сравнить  кулака  уже  не
с  помещиком,  а  с  крестьянином,  эксплуатирующим  других  сель¬
чан,  не  указывая  при  этом  формы  такой  эксплуатации.  Он  отно¬
сил  к  “эксплуататорам”  3—4  %  хозяйств,  хотя  и  оговаривался,  что
современная  статистика  не  дает  точных  цифр  на  этот  счет.  Тем  не
менее  Рыков  пытался  усмотреть  в  каждом  богатом  крестьянине
кулака8.
 Позднее,  в  1928  г.,  он  уже  конкретизировал  свое  видение  ку¬
лака.  Ссылаясь  при  этом  на  материалы  Наркомзема  РСФСР,  выде¬
лил  среди  них  три  экономические  группы.  К  первой  из  них,  чис¬
ленностью  2,2  %,  он  относил  хозяйства,  хорошо  обеспеченные
средствами  производства  и  применяющие  наемный  труд  свыше
50  дней;  ко  второй  —  собственников  промышленных  заведений  пред¬
принимательского  типа,  одновременно  занимающихся  сельским
хозяйством,  в  количестве  1,3  %.  Третья  группа  кулаков,  по  данным
Рыкова,  числом  до  0,8  %  хозяйств,  принадлежала  исключительно
к  сельским  промышленникам,  совершенно  не  связанным  с  земле¬
делием.  По  его  оценке,  к  1928  г.  вся  кулацкая  группа  в  СССР  со¬
ставляла  4,2  %  от  всех  крестьянских  хозяйств,  а  в  РСФСР  —  3,8  %9,
хотя  он  и  считал  эти  данные  приуменьшенными.
 Более  широкое  толкование  кулака  в  годы  нэпа  давал  и  пред¬
седатель  ЦИК  СССР  М.  И.  Калинин.  Так,  в  1925  г.  он  выделял  его
 141

по  следующим  признакам:  во-первых,  крестьянин,  закабалявший
окружающее  сельское  население  своей  хозяйственной  деятельно¬
стью,  сделками  по  найму  рабочей  силы  за  низкую  оплату;  во-
вторых,  кулак  у  бедняков  закупает  землю  на  корню  по  дешевым
ценам;  в-третьих,  он  предоставляет  маломощному  сельчанину  за
высокую  плату  в  пользование  инвентарь;  в-четвертых,  “кулак  про¬
дает  в  долг  за  завышенные  цены  бедняку  продукты”,  пользуясь
монопольным  правом.  Суммируя  сказанное,  Калинин  делал  вы¬
вод,  что  кулак  всегда  стремится  наживиться  на  исключительной
нищете  бедняка,  разоряя  его10.
 Примерно  такое  же  широкое  определение  кулака  давал  в  1926  г.
и  Нарком  земледелия  РСФСР  А.  П.  Смирнов.  Правда,  в  отличие  от
некоторых  советских  политиков,  он  не  зачислял  каждого  богато¬
го  крестьянина  в  кулаки,  в  том  числе  по  обеспеченности  его  только
посевной  площадью  или  скотом,  поскольку,  как  писал  Смирнов,
не  проводилось  массового  обследования  хозяйств  с  учетом  всех
полученных  ими  доходов  в  различных  регионах  страны.  По  его
оценке,  кулацкое  хозяйство  —  это  нетрудовое,  существующее  за
счет  систематической  эксплуатации  маломощного  соседа,  нахо¬
дящегося  в  бедственном  материальном  положении,  путем  торгов¬
ли,  ростовщичества,  лишнего  сельскохозяйственного  инвентаря
ради  личной  наживы,  “иного  определения  кулака  нельзя  дать”.
Иначе  мы  безнадежно  запутаемся  в  наших  практических  взаимо¬
отношениях  с  середняком,  —  считал  Нарком.  Причем  он  уточ¬
нил,  что  кулацкое  хозяйство  применяет  наемную  силу  постоян¬
но,  а  не  на  срок  и  временно11.
 Разумеется,  в  характеристике  кулацкого  хозяйства  Смирнов
подходил  менее  идеологизированно  по  сравнению  с  другими  чле¬
нами  советского  руководства,  в  его  рассуждениях  присутствовала
определенная  доля  реализма  и  прагматизма.  Поскольку  он  пола¬
гал,  что  по  наличию  лишь  средств  производства  у  крестьянина
нельзя  его  относить  к  кулацкому  хозяйству,  а  необходимо  учиты¬
вать  и  применение  в  нем  наемных  работников,  что  могло  служить
лишь  одним  из  признаков  принадлежности  данного  хозяйства
к  капиталистическому,  предпринимательскому  типу.  В  то  же  вре¬
мя  Нарком  земледелия  РСФСР,  наделяя  кулацкое  хозяйство  экс¬
плуататорскими  чертами,  эксплуатировавшего  бедняка,  не  пока¬
зал  механизм  и  методы  этой  эксплуатации,  ограничившись  общими
обвинениями  в  его  адрес,  характерными  для  большевистского
руководства  той  эпохи.
 Некоторые  руководители  старались  подвести  определенную
аргументацию  при  выделении  кулака.  Например,  заместитель  Нар¬
 142

кома  финансов  СССР  М.  И.  Фрумкин,  анализируя  социальную
структуру  советской  деревни  в  1927/28  г.,  в  своем  письме
в  ЦК  ВКП(б)  5  ноября  1928  г.  пытался  выделить  зажиточно-бога¬
тую  группу  по  обеспеченности  посевной  площадью  и  получае¬
мым  доходам.  По  его  приблизительным  подсчетам,  эта  группа  кре¬
стьянских  хозяйств  в  СССР  составляла  11,88%  с  доходами  от
400  руб.  —  выше  600,  в  распоряжении  которой  находилось  30,73  %
посевной  площади.  В  данную  имущественную  группу,  по  Фрумки¬
ну,  входили  “кулаки  и  подкулачники”  и  просто  зажиточные  се¬
редняки,  причем  самая  богатая  прослойка  численностью  3,17  %
от  всех  крестьянских  хозяйств  имела  доход  свыше  600  руб.  и  кон¬
центрировала  12,34  %  всей  посевной  площади  в  стране12.  Судя  по
всему,  последних,  самых  богатых  крестьян,  он  относил  к  кула¬
кам,  а  остальных  —  к  зажиточным  середнякам,  которых  Фрум¬
кин  называл  подкулачниками,  новому  социально-экономическо¬
му  слою  деревни,  впервые,  пожалуй,  им  озвученному  из  советских
руководителей,  столь  же  искусственно  выделенному  без  всякой
аргументации.  По-видимому,  имущественное  положение  “подку¬
лачника”  Фрумкин  рассматривал  как  промежуточное,  переход¬
ное  между  кулаком  и  зажиточным  середняком.
 Примерно  такой  же  удельный  вес  богатых  селян  в  СССР
в  годы  нэпа  называл  и  И.  В.  Сталин,  по  данным  которого  в  докол-
хозной  деревне  насчитывалось  4—5  %  кулацких  хозяйств  и  8—10  %
зажиточных13.  Однако  он  не  выдвигал  в  целях  обоснования  при¬
водимой  статистики  никаких  критериев.  Хотя  затем  эти  данные
войдут  в  официальные  советские  справочники  и  в  историческую
литературу14.
 Из  вышеизложенного  материала  явствует,  что  в  политичес¬
ком  руководстве  страны  так  и  не  было  выработано  единых  досто¬
верных,  объективных  социально-экономических  критериев  для
точного  определения  кулацкого  хозяйства  как  капиталистическо¬
го,  эксплуататорского,  существующего  за  счет  угнетения  наем¬
ных  работников,  деревенских  бедняков,  кроме  декларативных,
обвинительных  заявлений  или  указания  отдельных  признаков,
включая  посевную  площадь,  обеспеченность  скотом,  использова¬
ние  наемной  силы,  аренду  земли.
 Однако  при  характеристике  экономической  мощности  крес¬
тьянских  хозяйств,  выделения  из  них  богатых,  кулацких  надо  учи¬
тывать  не  отдельные  имущественные  признаки,  как  это  делали
руководящие  партийные  и  государственные  работники,  а  брать
всю  совокупность  факторов:  социальных,  производственных,  де¬
мографических,  в  том  числе  общую  стоимость  средств  производ¬
 143

ства,  совокупный  доход,  обеспеченность  землей,  скотом,  инвен¬
тарем,  количество  членов  семьи,  число  в  ней  работников,  аренду
земли,  наем  рабочей  силы,  без  чего  невозможно  определить  ка¬
питалистический,  кулацкий,  эксплуататорский  тип  хозяйства
в  деревне.  Так,  обследования,  проводимые  в  годы  нэпа  крестьян¬
ских  хозяйств  в  различных  регионах,  показали,  что  по  мере  уве¬
личения  членов  сельской  семьи  и  количества  в  ней  работников
возрастают  в  хозяйстве  площадь  посевов  и  число  скота,  инвента¬
ря.  В  то  же  время  ввиду  отсутствия  взрослого  работника  в  семье15
к  временному  найму  на  сезон  прибегали  и  некоторые  бедняцко-
маломощные  хозяйства,  а  землю  арендовали  нередко  многосе¬
мейные,  трудолюбивые  сельчане  среднего  достатка.
 Отсутствие  объективных  критериев,  характеризующих  “кулац¬
ко-эксплуататорское  хозяйство”  и  его  отличие  от  других,  как  упо¬
миналось,  давало  возможность  местным  работникам  по  их  усмот¬
рению,  при  каждом  удобном  для  них  случае,  причислять  к  кулаку
исправного,  старательного  крестьянина-середняка,  перекладывать
на  него  бремя  налогов.  Поэтому  на  местах  зачастую  допускалось
властями  самое  широкое,  расплывчатое  толкование  кулака.
Например,  в  ноябре  1924  г.  деревенская  комиссия  при  Новгород¬
ском  губкоме  РКП(б)  относила  к  кулацкой  группе  крестьян,  зе¬
мельный  надел  которых  превышал  “нормы  трудового  хозяйства”,
а  также  селян,  “эксплуатирующих  труд  бедняков  на  кабальных
условиях  при  помощи  использования  средств  производства”,  тор¬
говли  и  кредита.  Аналогичными  признаками  кулака  характеризо¬
вали  и  работники  Псковского  губкома  РКП(б).  В  апреле  1925  г.  они
выделяли  в  нем  два  типа:  земледельческого  и  торгово-ростовщи¬
ческого16.
 О  том,  как  определяли  кулака  в  Ленинградской  губернии,
нам  дает  представление  выступление  на  совещании  деревенского
актива  в  начале  апреля  1926  г.  представителя  Троцкого  уезда  Жу¬
кова.  По  его  словам,  мы  не  знаем,  как  узнать  на  селе  кулака  и
“как  определить  богатого  крестьянина.  Мы  знаем,  что  богатый
крестьянин  это  тот,  который  живет  своим  трудом.  Это  середняк.
Но  если  крестьянин  побогаче,  мы  зовем  его  кулаком”17,  т.  е.  ста¬
вился  знак  равенства  по  существу  между  тем  и  другим.  Ибо  не
указывалось,  каким  же  путем  нажито  это  богатство,  собственным
трудом  или  за  счет  эксплуатации  бедноты,  маломощного  соседа.
 Безусловно,  существовали  и  объективные  трудности  опреде¬
ления  кулака,  зажиточно-богатой  имущественной  группы  среди
крестьян,  вытекающие  прежде  всего  из  противоречивого  соци¬
ально-экономического  развития  нэповской  деревни,  в  том  числе
 144

связанные  и  с  тем,  что  абсолютное  большинство  зажиточных  явля¬
лись  одновременно  собственниками  средств  производства  и  само¬
стоятельными  производителями.  По  справедливому  замечанию  члена
коллегии  ЦСУ  А.  И.  Хрящевой,  своеобразная  эксплуататорская  сущ¬
ность  присуща  была  “каждому  крестьянскому  хозяйству”18,  посколь¬
ку  многие  из  них  прибегали  к  аренде  земли  или  к  сдаче  ее  в  аренду,
найму  рабочих,  скота,  инвентаря,  предоставляли  в  долг  деньги,
хлеб  соседям,  не  получая  при  этом  добавочной  прибыли.  В  то  же
время  ввиду  отсутствия  реальной  помощи  со  стороны  государства
они  не  давали  возможности  окончательно  разориться  маломощ¬
ным  селянам.  На  эту  сторону  крестьянского  хозяйства  обращал  вни¬
мание  и  М.  И.  Калинин,  солидаризируясь  по  существу  с  мнением
Хрящевой,  по  словам  которого,  известная  кулачность  характерна
для  каждого  крестьянина,  так  как  она  обусловлена  самой  эконо¬
мической  жизнью  деревни  и  ее  сразу  не  искоренить20.
 Кроме  того,  одной  из  сложностей  выделения  удельного  веса
имущественных  групп  крестьянства  оставались  региональные  эко¬
номические  и  природно-климатические  условия,  занятие  несель¬
скохозяйственным,  промысловым  трудом.  Однако  власти  при  оп¬
ределении  кулаков  не  учитывали  зачастую  специфические
особенности  того  или  иного  района,  подходили  недифференци¬
рованно  к  характеристике  экономических  групп  сельчан,  когда
в  одном  районе  он  выглядел  богатым,  а  в  другом  —  среднего  до¬
статка,  а  может  быть,  и  маломощным.  В  этой  связи  нельзя  не  со¬
гласиться  и  с  суждением  секретаря  Президиума  ВЦИК  РСФСР
Киселева,  который  в  1925  г.  констатировал  трудности  выделения
кулака  по  имущественному  критерию,  ибо  это  понимается  по-
разному  в  различных  местах,  когда  в  одном  регионе  богатого  кре¬
стьянина  относили  к  середняку,  а  в  другом  —  к  кулаку.  В  качестве
примера  он  назвал  сибирскую  деревню,  когда  крестьянина,  вла¬
деющего  12  лошадьми  и  ведущего  самостоятельно  хозяйство  без
применения  наемной  силы,  можно  было  считать  середняком,  хотя
в  Центрально-Черноземном  регионе  такого  типа  сельчанина  на¬
зывали  кулаком21.
 Подобную  точку  зрения  разделял  и  Нарком  земледелия
РСФСР  А.  П.  Смирнов,  по  словам  которого,  в  настоящее  время
не  представляется  дать  объективную  оценку  картине  расслоения
крестьянства,  вне  зависимости  от  сельских  районов.  В  подтверж¬
дение  данной  оценки  он  привел  такой  пример:  в  Сибири  в  одном
районе  крестьянин,  имея  5  лошадей,  включался  местной  властью
по  экономической  мощности  в  середняцкую  группу,  а  в  другом  —
он  считался  уже  зажиточно-крепким22.
 10  Зак.  316
 145

Однако,  несмотря  на  объективные  трудности,  противоречи¬
вые  и  зачастую  болезненные  социально-экономические  процес¬
сы,  протекающие  в  нэповской  деревне,  партийно-государствен¬
ное  руководство  страны,  как  говорилось,  сравнительно  легко
и  быстро  высчитало  удельный  вес  кулацких  хозяйств  в  количестве
4—5  %  лишь  по  отдельным  имущественным  и  социальным  пока¬
зателям,  не  вдаваясь  во  всесторонний  и  глубокий  анализ  данной
группы,  отбросив  при  этом  комплексный  совокупный  подход
к  ее  характеристике,  а  опираясь  прежде  всего  на  идеологические,
классовые  пристрастия.
 Тем  не  менее  спущенные  сверху  верховной  властью  цифры
о  количестве  кулаков  в  советской  деревне  в  годы  нэпа  публикова¬
лись  в  работах  тогдашних  историков  и  экономистов  марксистско¬
го  направления,  под  которые  приводилась  соответствующая  ста¬
тистика  и  определенные  аргументы.  Так,  в  1925  г.  известный
экономист  Л.  Н.  Крицман  относил  к  кулацким  хозяйствам  не  бо¬
лее  5  %,  из  которых  2—3  %,  по  его  расчетам,  имели  свыше  двух
голов  рабочего  скота23.  С  подобной  трактовкой  соглашался  и  исто¬
рик  С.  М.  Дубровский,  по  мнению  которого,  в  1926  г.  к  кулакам
принадлежало  в  СССР  4,5  %,  в  РСФСР  —  5,6,  в  Украине  —  3,3,
в  Белоруссии  —  1,3  %,  владеющих  3—4  лошадьми24.
 Думается,  что  с  такой  трактовкой  кулака,  главным  призна¬
ком  выделения  которого  служила  обеспеченность  рабочим  ско¬
том,  вряд  ли  можно  согласиться,  когда  в  расчет  принимался  лишь
один  из  имущественных  признаков,  а  остальные  отбрасывались,
в  том  числе  и  количество  членов  семьи,  число  работников  в  ней,
специфика  данного  региона.  А  экономист  С.  Брике,  изучая  осо¬
бенности  социально-экономического  развития  западно-сибирской
деревни,  в  основу  классификации  кулака  положил  обеспеченность
его  сельскохозяйственными  машинами,  их  сдачу  в  аренду  бедня¬
ку  в  целях  его  эксплуатации25.  Подобный  метод  вычисления  ку¬
лацкого  хозяйства  практиковался  даже  в  условиях  сибирской  де¬
ревни  по  одному  экономическому  показателю,  наличию
сельскохозяйственного  инвентаря,  хотя  и  важному,  но  недоста¬
точному  для  характеристики  “эксплуататорского  капиталистичес¬
кого  хозяйства”,  не  учитывая  обеспеченность  скотом,  посевной
площадью,  количество  работников  в  семье,  другие  признаки,
в  том  числе  и  социальные  отношения,  наем  работников.
 В  то  же  время  другой  экономист,  член  коллегии  ЦСУ  А.  Гай-
стер,  напротив,  сделал  упор  при  выделении  кулаков  именно  на
последний  критерий,  на  социальный  фактор,  на  наем  рабочей
силы  хозяйством  на  срок  свыше  50  дней,  опустив  при  этом  иму¬
 146

щественные  признаки26.  Такой  взгляд  на  “кулака-эксплуататора”
выглядел  также  не  совсем  убедительно,  ибо  в  летний  период  мно¬
гие  трудовики-середняки  нанимали  сезонных  работников  и  мог¬
ли  попадать  уже  таким  образом  в  группу  сельских  капиталистов,
хотя  в  действительности,  по  своей  экономической  мощности,  они
таковыми  не  являлись.
 К  проблеме  кулака  в  эпоху  нэпа  неоднократно  обращался
и  упоминавшийся  советский  работник,  экономист  Ю.  Ларин.  Он
давал  ему  собственное,  подчас  противоречивое  понимание,
с  учетом  хозяйственной  и  политической  обстановки  в  стране.  Так,
в  1925  г.  он  попытался  выделить  из  крестьянских  хозяйств  четыре
типа  кулаков  на  основе  социальных  отношений  в  деревне,  опус¬
кая  при  этом  другие  признаки,  в  том  числе  и  имущественные.
К  первому,  высшему  типу  кулака,  он  относил  тех  крестьян,  ко¬
торые  нанимали  работника  ради  получения  прибавочной  стоимо¬
сти,  произведенной  чужим  трудом,  где,  по  его  оценке,  происхо¬
дила  “зверская  эксплуатация”.  Поэтому  Ларин  данный  тип  кулака
квалифицировал  эксплуататорско-буржуазным,  число  таковых
достигало,  по  его  расчетам,  не  менее  2  %  всех  крестьянских  дво¬
ров.  Второй  тип  кулака  он  называл  скупщиком-эксплуататором,
“истинным  кровопийцем”,  он  покупал  сельскохозяйственные
продукты  у  бедняков  и  середняков  по  дешевой  цене  и  продавал
их  в  городе  по  высокой  цене.  Сельского  торговца  городскими  или
кустарными  товарами  Ларин  относил  к  кулаку  третьего  типа,  ко¬
торый,  по  его  данным,  концентрировал  2/3  деревенского  снаб¬
жения  и  торговли.  Наконец,  четвертым  типом  кулака  он  считал
сельских  ростовщиков,  в  их  число  попали  крестьяне,  сдающие
в  аренду  рабочий  скот,  инвентарь  беднякам  или  выполняющие
в  хозяйстве  последних  отдельные  производственные  операции,
в  том  числе  распахивали  поле,  привозили  с  него  собранный  уро¬
жай.  Последняя  имущественно-социальная  группа,  по  Ларину,  рек¬
рутировалась  отчасти  из  кулаков,  производственников-земледель-
цев,  а  также  из  зажиточных  крестьян,  не  нанимающих  работников,
но  владеющих  излишками  технических  средств27.
 Подобное  классовое,  идеологическое  выделение  разных  ти¬
пов  кулаков  Лариным  на  основе  односторонних  критериев  было
весьма  уязвимым.  Оно  ставилось  под  сомнение  даже  им  самим.
Так,  на  одной  странице  своей  книги  он  пишет  о  том,  что  в  стране
удельный  вес  кулаков  составлял  5  %  от  общего  числа  крестьян¬
ских  дворов,  а  на  другой  —  3  %.  Разница,  как  видим,  заметная.
Зачислять  всех  деревенских  торговцев  или  крестьян,  нанимающих
на  срок  на  летние  работы  в  своем  хозяйстве  временную  наемную
 ю*
 147

силу,  в  социально-экономическую  категорию  кулака,  как  это  де¬
лал  Ларин,  по  крайней  мере,  неубедительно.  Ведь  “кулак-торго¬
вец”  не  эксплуатировал  бедняков,  продавая  им  товары,  обеспечи¬
вал  их  подчас  изделиями  первой  необходимости  по  доступной  цене,
даже  иногда  ниже  государственной  или  кооперативной,  а  порой
давал  их  в  долг.  Поскольку  2/3  деревенского  снабжения  находилось
в  руках  частных  торговцев,  то  без  их  деятельности  крестьянское
население  могло  оказаться  вообще  без  товаров,  остаться  в  боль¬
шинстве  совсем  разутыми  и  раздетыми,  так  как  государственная
и  кооперативная  торговля  со  своими  задачами  на  селе  не  справля¬
лась.  Не  выдерживало  критики  и  Ларинское  определение  “кулака-
ростовщика”,  ибо  предоставление  зажиточным  или  средним  крес¬
тьянином  своему  соседу  лошади,  плуга  для  производственных  нужд,
для  обработки  земли  на  несколько  дней  в  страдную  пору  зачастую
считалось  обычным  делом.  В  данном  случае  речь  могла  идти  не
о  закрепощенности  маломощного  сельчанина,  а  об  оказании  ему
материальной  и  даже  благотворительной  помощи,  без  которой  он
мог  бы  совсем  разориться  и  голодать,  хотя  во  многих  случаях  не
исключалась  и  плата  за  предоставленные  услуги.
 Нельзя  согласиться  с  Лариным  и  в  характеристике  “кулака-
скупщика”,  ибо  такового  в  природе  почти  и  не  существовало
в  российской  нэповской  деревне.  Если  зажиточный  сельчанин  по¬
купал  у  маломощного  безлошадного  соседа  сельскохозяйствен¬
ную  продукцию,  у  которого  не  было  возможности  ее  вывести  на
рынок  в  город,  что  нередко  практиковалось  в  сельской  местнос¬
ти,  то  этот  бедняк-сосед  получал  деньги  за  реализованные  про¬
дукты,  в  которых  он  нуждался,  в  противном  случае  они  могли
лежать  мертвым  грузом  в  сарае  и  даже  испортиться,  что  негатив¬
но  сказалось  бы  на  его  скромных  доходах.  А  то,  что  приобретен¬
ную  продукцию  в  селе  “скупщик”  продавал  в  городе  на  рынке  по
более  высокой  цене,  вполне  объяснимо  и  правомерно,  нужно  было
в  полном  объеме  возместить  все  затраты.  К  тому  же  реализация
продукции  в  городе  “кулаком-скупщиком”  способствовала  луч¬
шему  обеспечению  продовольствием  его  жителей.  Кроме  того,  автор
при  выявлении  кулаков  среди  крестьянских  хозяйств  “не  заме¬
тил”  и  такие  его  важные  признаки,  как  стоимость  средств  произ¬
водства,  уровень  дохода,  численность  семьи.
 Чувствуя  слабость  своей  аргументации  при  определении  ку¬
лацкого  хозяйства,  Ларин  в  дальнейшем  постарался  ее  расширить
и  конкретизировать,  что  нашло  отражение  в  его  статье,  опубли¬
кованной  в  ноябре  1927  г.  в  газете  “Правда”,  приуроченной
к  10-й  годовщине  Октябрьской  революции.  Теперь  он  относил
 148

к  кулакам  крестьян,  которые  отвечали  одному  из  6  выдвинутых
им  признаков:  первый  —  наем  двух  сроковых  работников,  один
из  них  мог  быть  занят  менее  6  месяцев;  второй  —  обеспечение
хозяйства  тремя  и  более  головами  рабочего  скота  с  учетом  осо¬
бенностей  региона;  третий  —  наличие  посевной  площади  10—
16  десятин,  принимая  специфику  района;  четвертый  —  владение
предприятием  по  переработке  сельскохозяйственной  продукции,
независимо  от  того,  использовался  на  нем  наемный  работник;
пятый  —  наличие  торгового  заведения,  даже  если  не  применялась
наемная  рабочая  сила;  и,  наконец,  шестой  признак  кулака  —  это
владение  сложными  сельскохозяйственными  машинами28.  Столь
широкий  подход  к  характеристике  кулацкого  хозяйства  Лариным,
когда  для  его  выделения  в  деревне  брался  один  имущественный
признак  или  одни  социальные  отношения,  а  все  остальные  кри¬
терии  производственного  и  демографического  порядка  игнориро¬
вались,  включая  состав  семьи,  количество  в  ней  работников,  по¬
зволял  ему,  а  также  центральным  и  местным  советским  работникам
зачислять  многих  старательных  предприимчивых  крестьян  в  эко¬
номическую  группу  сельских  “эксплуататоров-капиталистов”,  хотя
их  средства  производства  были  нажиты  собственным  трудом,
а  хозяйство  велось  членами  своей  семьи,  в  том  числе  и  не  исполь¬
зовались  наемные  работники  на  принадлежащих  им  кузницах,
мельницах  и  других  предприятиях.
 В  свете  рассмотренных  нами  трактовок  кулака  лидерами  боль¬
шевистской  партии,  местными  работниками,  исследователями
марксистского  направления,  когда  для  его  определения  выдвига¬
лись  отдельные  имущественные  признаки  или  социальные  отно¬
шения,  нередко  противоречащие  один  другому,  можно  сказать,
что  в  годы  нэпа  не  было  выработано  достоверных  объективных  кри¬
териев  для  его  характеристики.  Естественно,  возникает  вопрос:
а  существовал  ли  в  нэповской  российской  деревне  “кулак  —  бур¬
жуй,  эксплуататор”  бедноты,  живущий  лишь  за  счет  использова¬
ния  ее  труда  в  собственном  хозяйстве?  На  наш  взгляд,  в  том  виде,
как  изображался  и  представлялся  кулак  политическим  руководством
страны,  советской  властью,  официальными  документами:  неким
мироедом-кипиталистом,  эксплуататором  и  получающим  приба¬
вочную  стоимость,  большую  прибыль  за  счет  угнетения  сельской
бедноты,  —  он  как  социально-экономическая  категория  отсутство¬
вал  в  нэповской  деревне.  Думается,  речь  может  идти  о  зажиточ¬
ном,  богатом,  старательном  сельчанине,  владеющем  определен¬
ным  имуществом,  средствами  производства,  предпринимательского
типа,  богатство  которого  нажито  собственным  трудом.
 149

Данный  вывод  напрашивается  и  из  анализа  работ  крупных  уче¬
ных,  экономистов,  аграрников  немарксистского  направления,  глу¬
боко  изучавших  социально-экономическое  развитие  российской
деревни  20-х  годов.  Вот  что  писала  по  этому  поводу  упоминавшаяся
нами  А.  И.  Хрящева,  которая  рассматривала  кулацкое  хозяйство  не
по  отдельным  признакам,  а  по  совокупности  критериев.  По  ее  оцен¬
ке,  данное  кулацкое  хозяйство  должно  иметь  много  земли,  скота,
сельскохозяйственных  машин,  причем  последние  сдавать  в  наем;
арендовать  землю,  нанимать  сроковых  наемных  работников  и  вла¬
деть  также  промышленными  и  торговыми  заведениями.  Однако,
писала  Хрящева,  такие  экономически  крепкие  капиталистические
предпринимательские  хозяйства  весьма  трудно  было  найти  в  со¬
ветской  деревне.  Отсюда  она  сделала  вывод,  что  кулака  в  сельской
местности  “надо  искать  и  искать”,  ибо  его  сфера  деятельности  рез¬
ко  ограничена,  поэтому  богатые  крестьяне  выделяются  в  ничтож¬
ном  количестве  и  капиталистов-эксплуататоров  в  чистом  виде  по¬
чти  не  существует.  В  то  же  время  предоставление  в  долг  хлеба,  денег,
семян,  сдача  в  наем  сельскохозяйственных  орудий,  аренда  зем¬
ли  —  это  все  характерно  и  для  середняцких  и  зажиточных  хозяйств,
и  последнее,  вероятно,  можно  найти  в  каждой  деревне29.
 Ставили  под  сомнение  наличие  “кулака-капиталиста”  в  нэ¬
повской  деревне  и  профессора,  экономисты  Н.  Д.  Кондратьев
и  А.  В.  Чаянов,  в  исследованиях  которых  не  встречается  данная
категория,  не  употребляется  этот  термин.  Они  признавали  суще¬
ствование  в  сельской  местности  экономически  слабых  и  сильных
групп  крестьянства  и  весьма  робко  высказывались  о  наличии
у  последних  лишь  элементов  фермерского  типа  хозяйства,  о  на¬
метившейся  тенденции  постепенного  перерождения  докапитали¬
стической  дифференциации  в  капиталистическую30.
 С  подобными  взглядами  соглашался  по  существу  и  ученый-
марксист  и  публицист  В.  Богушевский,  мнение  которого  подвер¬
глось  резкой  критике  лидерами  “левой”  оппозиции  и  некоторы¬
ми  членами  ЦК  ВКП(б),  так  как  оно  принципиально  расходилось
с  установками  руководства  большевистской  партии.  Богушевский
не  без  оснований  полагал,  что  в  советских  условиях  при  решаю¬
щей  роли  государства  на  развитие  экономики,  при  росте  коопе¬
рации  становление  специфического  типа  кулака  в  деревне  невоз¬
можно  или  по  крайней  мере  весьма  ограничено,  в  ней  “налицо
наметилась  тенденция  к  его  вымиранию”.  Развивая  сей  тезис,  Бо¬
гушевский  резонно  рассуждал,  что  кулак  это  всего  лишь  жупел,
призрак  старого  дореволюционного  мира,  “это  не  общественный
слой,  даже  не  группа,  не  кучка”,  а  вымирающие  единицы.  Он  так
 150

объяснял  причины  столь  широкого  распространения  среди  ком¬
мунистов  данного  термина  в  годы  нэпа:  это  перешло  по  инерции,
механически,  из  дооктябрьской  эпохи.  Хотя  на  самом  деле,  писал
Богушевский  в  1925  г.,  кулака  в  деревне  почти  не  существует,
и  сами  крестьяне  как  непосредственные  наблюдатели  затрудня¬
ются  его  выделить31.
 Даже  Калинин,  высказывая  подчас  противоречивые  оценки,
иногда  ставил  под  сомнение  в  своих  работах,  выступлениях  нали¬
чие  “кулака-эксплуататора”  в  сельской  местности.  Так,  в  1924  г.,
проявляя  определенную  долю  реализма  в  суждениях  о  дифферен¬
циации  крестьянства,  он  писал,  что  настоящего  кулака,  конку¬
рирующего  с  кредитным  товариществом,  предоставляющего  кре¬
стьянину  крупные  ссуды  на  хозяйственные  нужды,  встретишь
редко,  одного  на  волость  или  округ32.
 Подобную  точку  зрения  порой  высказывал  и  А.  П.  Смирнов.
Так,  в  1925  г.  он  оспаривал  официальные  данные  об  удельном  весе
кулацких  хозяйств  и  считал,  что  к  их  количеству  необходимо  под¬
ходить  осторожно,  поскольку  серьезного  изучения  данного  воп¬
роса  до  сих  пор  не  проводилось,  а  из  существующих  3  %  многопо¬
севных,  многоскотных  хозяйств  никто  не  может  сказать:  сколько
же  из  них  относится  к  эксплуататорским,  капиталистическим33.
Ставил  под  сомнение  наличие  кулака  в  деревне  и  заместитель
Народного  комиссариата  земледелия  РСФСР  А.  И.  Свидерский34.
 Наблюдения  и  выводы  ученых  немарксистского  направления
и  отдельных  ответственных  работников  Наркомзема  РСФСР  от¬
части  подтверждались  и  материалами  гнездового  выборочного
обследования  660  789  крестьянских  хозяйств  в  1927  г.,  которые
оспаривали  официальные  данные  об  удельном  весе  кулаков.  Со¬
гласно  этим  материалам,  в  СССР  насчитывалось  1,4  %  крестьян¬
ских  хозяйств,  применяющих  наемную  рабочую  силу  от  76
до  150  дней,  и  1,3  %—  использовали  работников  в  году  свыше
150  дней35.  Следовательно,  в  стране  только  2,7  %  сельских  хозяйств
применяли  у  себя  рабочую  силу  больше  76  дней,  но  менее  года.
И  можно  допустить,  в  большинстве  случаев  они  временно,  на
срок,  в  летне-весенний  период  прибегали  к  найму  рабочей  силы,
тогда  как  основными  работниками  в  хозяйстве  являлись  члены
своей  семьи.  По  нашему  мнению,  по  такому  единственному  пока¬
зателю,  как  использование  одного  наемного  рабочего  временно
в  качестве  вспомогательной  силы  в  страдную  сезонную  пору
в  хозяйстве,  последнее  нельзя  причислять  к  кулацкому  капита¬
листическому,  получающему  прибавочную  стоимость  за  счет  экс¬
плуатации  чужого  труда.
 151

Подобный  вывод  напрашивается  и  из  анализа  стоимости
средств  производства  обследованных  вышеуказанных  хозяйств.
Таких  оказалось  3,3  %,  где  их  сумма  оценивалась  более  1600  руб.,
из  них  стоимостью  свыше  2000  руб.  было  только  1,5  %36.  На  наш
взгляд,  даже  эти  последние  хозяйства  вряд  ли  можно  было  зачис¬
лять  в  “кулацкие-капиталистические”,  существующие  за  счет  эк¬
сплуатации  наемного  труда,  ибо  в  них  в  сумму  стоимости  средств
производства  могли  входить  кузницы,  мельницы,  собственники
которых  не  нанимали,  как  правило,  работников,  а  на  них  труди¬
лись  члены  своей  семьи.
 Подчеркивая  значимость  таких  критериев  для  характеристики
экономической  мощности  крестьянского  хозяйства,  как  стоимость
средств  производства  и  использование  в  нем  на  срок  временно
наемных  работников,  можно  сказать,  что  это  еще  не  дает  в  пол¬
ном  объеме  достоверную  характеристику  о  принадлежности  их
к  кулацким,  капиталистическим.
 Об  этом  можно  судить  и  по  материалам  комиссии  СНК  СССР,
в  которых,  по  нашему  мнению,  ставилось  также  под  сомнение
наличие  в  СССР  таких  хозяйств.  В  этих  официальных  документах
даже  не  употребляется  термин  “кулак”  как  социально-экономи¬
ческая  категория,  а  говорится  только  о  предпринимательской  груп¬
пе  численностью  3,9  %  (896  тысяч)  крестьянских  хозяйств  в  1927  г.
Комиссия  включила  в  данную  группу,  во-первых,  хозяйства  со
стоимостью  средств  производства  более  1600  руб.  при  условии  их
сдачи  в  аренду  или  с  использованием  на  них  наемной  рабочей
силы  свыше  50  дней  в  году;  во-вторых,  хозяйства  со  стоимостью
средств  производства  от  801  до  1600  руб.,  в  случае  применения
в  них  наемных  работников  более  75  дней  в  году;  в-третьих,  хозяй¬
ства  со  стоимостью  средств  производства  от  401  до  800  руб.  при
найме  рабочей  силы  в  году  свыше  150  дней37.  Следовательно,  ко¬
миссия  для  определения  предпринимательского  хозяйства  в  де¬
ревне  положила  в  основу  два  признака:  имущественные  и  соци¬
альные  отношения,  в  том  числе  и  наем  рабочей  силы  на  срок,
ибо  об  использовании  постоянных  рабочих  в  ее  материалах  речь
не  идет.
 Вне  всякого  сомнения,  названные  комиссией  критерии  весь¬
ма  существенны  для  понимания  экономического  положения  кре¬
стьянских  хозяйств.  Однако  они  еще  недостаточны,  чтобы  все  их
отнести  к  кулацким,  капиталистическим  эксплуататорским,  хотя
к  предпринимательским  трудового  типа,  судя  по  всему,  они  при¬
надлежали.  Кроме  того,  в  материалах  комиссии  не  учитывались
такие  важные  признаки,  влияющие  на  экономическую  мощность
 152

того  или  иного  хозяйства,  как  обеспеченность  его  скотом,  зем¬
лей,  состав  семьи,  число  в  ней  работников.  Выше  уже  отмеча¬
лось,  что  большая  семья,  как  правило,  относилась  к  многоскот¬
ной,  многоземельной,  многопосевной.  Вот  почему,  с  нашей  точки
зрения,  нельзя  зачислять  установленные  комиссией  Совнаркома
СССР  3,9  %  предпринимательские  хозяйства  в  кулацкие,  капита¬
листические,  эксплуататорские,  а  скорее  они  относились  к  стара¬
тельным,  исправным,  трудолюбивым  и  зажиточным,  даже  если
у  них  использовалась  наемная  рабочая  сила  свыше  50  дней  в  году,
поскольку  эти  хозяйства  обзаводились  имуществом,  средствами
производства  стоимостью  свыше  400  руб.  прежде  всего  за  счет  лич¬
ного  труда  хозяина,  членов  его  семьи.
 Думается,  комиссия  подошла  более  объективно  к  характери¬
стике  экономических  групп  крестьянства  и  поставила  под  сомне¬
ние  идеологизированные  выводы  политического  руководства  стра¬
ны,  согласно  которым  в  конце  нэпа  насчитывалось  4—5  %  кулацких
эксплуататорских  хозяйств  в  советской  деревне.  Они  на  самом  деле
относились,  по  нашему  мнению,  к  трудолюбивым,  старательным,
многосемейным,  предприимчивым,  зажиточным  сельчанам,  иму¬
щество  которых  было  нажито  собственным  трудом.
 Крестьяне  о  кулаке
 Наш  вывод  подтверждается  и  оценками  многих  крестьян  раз¬
личных  районов  РСФСР,  хотя  их  отношение  к  кулаку  оставалось
нередко  неоднозначным,  противоречивым.  Жители  деревни  хоро¬
шо  знали  экономическое  и  социальное  состояние  каждой  семьи,
в  отличие  от  центральных  партийных  и  советских  работников,
которые  прежде  всего  по  идеологическо-политическим,  классо¬
вым  признакам  определяли  кулака.  Позиция  крестьян  к  кулакам
выражалась  на  сельских  сходах,  собраниях,  в  многочисленных
письмах  в  центральные  и  местные  газеты,  в  обращениях  к  руко¬
водителям  советского  государства.  Эта  позиция  во  многих  случаях
отражала  еще  противоречивые  и  сложные  социально-экономи¬
ческие  процессы,  происходящие  в  нэповской  деревне,  в  том  чис¬
ле  связанные  с  ее  дифференциацией,  расслоением.  Сельчан,  бе¬
зусловно,  волновали  обсуждаемые  вопросы  такого  рода:  есть  ли
в  их  деревне  кулаки,  кто  они  такие  и  как  их  определить?
 Большинство  крестьян  считали,  что  в  их  селениях  таковые
отсутствуют,  а  если  они  и  были,  то  исчезли  в  годы  Гражданской
войны,  в  период  военного  коммунизма,  тогда  как  новые  еще  не
появились.  При  этом  часть  из  сельчан  высказывалась  против  ис¬
 153

кусственного  деления  деревни  большевиками  на  богатых  и  бед¬
ных  и  относили  всех  ее  жителей  по  экономическому  положению
к  маломощным.  Например,  в  феврале  1927  г.  бедняк  слободы  Тер¬
новое  Кротоянской  волости  Воронежской  губернии  говорил:  “На¬
прасно  коммунисты  делят  крестьянство  на  группы  —  бедняков,
середняков  и  кулаков.  Мы  давно  поняли,  что  такое  разделение  —
ерунда,  и  сплотились  в  одну  нераздельную  массу”.  То  же  самое
заявил  один  из  зажиточных  сельчан  на  собрании  в  с.  Ольговке
Анжеро-Судженского  района  Томского  округа.  Он  считал,  что
не  нужно  “делить  деревню  на  бедняков,  середняков  и  кулаков”38.
В  декабре  1924  г.  сельчанин  Ф.  Т.  Лаптиев  из  Россошанской  волости
Россошанского  уезда  Воронежской  губернии  писал  в  “Крестьян¬
скую  газету”:  “Кулаков  теперь  нет  —  одни  труженики.  Прошу  не
рассоединять  нас  на  группы.  А  то  беднота  ходит  в  калошах,  а  се¬
редняки  —  в  порванных  сапогах,  а  коммунист  —  в  галифе”.
 Тезис  “Кулаков  в  деревне  нет,  а  есть  лишь  труженики”  —  зву¬
чал  и  в  письме  крестьянина  И.  Г.  Шокина  из  села  Румянцево  Жа-
довской  волости  Карсунского  уезда  Ульяновской  губернии  от
10  октября  1927  г.  “На  самом  деле  в  деревне  вовсе  и  нет  ни  одного
кулака”.  Прочтите  любую  газету  и  в  каждой  найдете:  “Кулакам
дали  отпор”,  “Кулачью  дали  лес”,  “Председатель  Совета  или  лес¬
ничий  заодно  с  кулаками”.  “А  спросите  письмом  у  этого  села:
“Сколько  у  вас  кулачья?”  —  и  вам  ответят:  “Пока  ни  одного”...
А  ведь  гораздо  лучше  было  бы,  если  бы  пролетарское  государство
было  примером  вежливости:  “Разве  нельзя  подобрать  вместо  сло¬
ва  “кулак”  другое,  необидное  слово,  например,  заменить  словом
“зажиточный”.  Да  и  то  в  деревне  разница  зажиточного  от  бедняка
заключается  в  том,  что  он  поприличнее  одевается  и  обувается,
читает  газеты,  не  пьянствует.  Есть,  конечно,  очень  бедные  крес¬
тьяне  и  вдовы.  Словом,  я  предлагаю  слово  “кулак”  изъять  вовсе  из
употребления,  так  как  оно  стало  считаться  ругательским”39.
 Аналогичную  точку  зрения  разделял  и  упоминавшийся  крес¬
тьянин  Масюра  из  деревни  Михайлово  Архангельской  волости
Завитинского  уезда  Амурской  области.  В  1925  г.  в  письме  в  “Крес¬
тьянскую  газету”,  критикуя  аграрную  политику  советской  влас¬
ти,  он  писал:  “Коммунистическая  партия  как  бы  стремится  всех
крестьян  сделать  нищими,  поощряет  только  бедноту,  не  помогает
ей,  а  только  поощряет,  и  если  крестьянину  удается  улучшить  свое
хозяйство  и  выкарабкаться  из  бедноты,  то  его  клеймят  кулаком
и  считают  врагом  советской  власти,  а  ведь  нет  такого  крестьяни¬
на,  который  не  стремился  бы  улучшить  свое  хозяйство  и  стать
в  глазах  партии  кулаком,  другими  словами  говоря,  —  нет  такого
 154

крестьянина,  который  не  стремился  бы  сделаться  врагом  совет¬
ской  власти”40.
 О  том,  что  трудолюбивого  предприимчивого  крестьянина,  под¬
нимающего  свое  хозяйство  на  ноги,  партийные  и  советские  работ¬
ники  на  местах  нередко  зачисляли  в  кулаки,  говорили  и  сельчане
Волоколамского  уезда  Московской  губернии  на  отчетно-перевы¬
борных  собраниях  крестьянских  комитетов  общественной  взаимо¬
помощи  в  конце  1925  —  начале  1926  гг.  Например,  на  собрании
в  деревне  Турово  Летошинской  волости  сельчане  указывали:  “Власть
неправильно  определяет  бедняка,  середняка  и  кулака,  если  крес¬
тьянин  имеет  две-три  лошади,  то  это  считается  кулаком.  На  всех
собраниях  нам  говорят  о  нашей  бедности.  Но  между  тем  обогащать¬
ся  не  дают.  Если  крестьянин  задумал  завести  лишнюю  корову,  ло¬
шадь,  с  него  больше  берут  налога  и  поэтому  желание  крестьянина
о  расширении  своего  хозяйства  отпадает.  На  днях  был  финансист
из  волости  и  не  разобравшись  как  следует,  отобрал  в  счет  налога
лен.  Необходимо  дать  передышку  крестьянину,  хотя  бы  год  не  брать
сельскохозяйственный  налог.  У  нас  нет  ни  кулаков,  ни  середня¬
ков,  все  мы  бедняки.  Партии  пора  как  следует  повернуться  лицом
к  деревне”.  “Партия  неправильно  действует,  разбивая  крестьян  на
кулаков,  середняков  и  бедняков,  —  сообщалось  из  другой  москов¬
ской  деревни.  —  Мы  все  равны  и  нам  друг  без  друга  не  прожить,
а  такая  рознь  мешает  нам  улучшить  свою  жизнь”41.
 В  середине  20-х  годов  во  многих  российских  губерниях  по  ини¬
циативе  партийных  органов  проводилось  обследование  деревни,
крестьянской  жизни.  В  ходе  данного  обследования  сельчане  вы¬
сказывались  и  по  поводу  кулака,  для  многих  из  них  он  просто
в  деревне  отсутствовал  в  их  понимании  и  представлении.  Так,
в  1925  г.  в  Шапкинской  волости  Лодейнопольского  уезда  Ленин¬
градской  губернии  ни  обследователи,  ни  крестьяне  не  обнаружи¬
ли  из  1336  крестьянских  дворов  ни  одного  кулацкого42.
 Подобная  картина  выявлялась  и  во  многих  деревнях  Пензен¬
ской  губернии  в  ходе  их  изучения  в  конце  1924  —  начале  1925  г.
Например,  жители  Летниковской  волости  отрицали  наличие  у  них
кулаков,  аргументируя  свое  мнение  так:  новые  кулаки  не  вырос¬
ли,  а  старые  —  распылились.  Еще  более  категоричным  оказался
ответ  на  сей  счет  крестьян  двух  селений  Темниковского  уезда:
“Кулацких  хозяйств,  эксплуатирующих  чужой  труд  в  селах  Стрель-
никово,  насчитывающего  265  дворов  и  Киншалы  —  с  380  двора¬
ми  —  нет”.  Подобное  сообщение  поступило  и  из  Кочетовской  во¬
лости,  в  котором  констатировалось:  потребуется  продолжительный
период  времени,  в  течение  которого  появятся  новые  кулаки
 155

в  данной  местности.  К  аналогичному  выводу  пришли  и  обследова¬
тели  Чернозерской  волости,  где  в  селах  Елизино,  Паихратовка,
Чернозерье  отсутствовали  хозяйства,  которые  держали  бы  в  своих
руках  бедняков  при  помощи  испольщины,  ростовщичества  или
аренды  земли,  тогда  как  существующие  бывшие  кулаки  по  своему
экономическому  положению  не  отличались  от  середняков  и  жили
за  счет  собственного  труда.  В  отчетах  об  итогах  изучения  Павлово-
Куракинской  и  Егинской  волостей  отмечалось  то  же  самое:  роста
кулацких  хозяйств  крестьяне  не  наблюдали,  а  старые,  по  их  мне¬
нию,  вырождались.  “Прочную  почву  под  ногами  имеет  лишь  один
процент”  хозяйств.  В  селении  Торблевской  Четковской  волости
также  отсутствовали  кулаки,  обогащающиеся  за  счет  эксплуата¬
ции  труда  бедняков.  В  селе  Соколовка  Чирковской  волости  вновь
нарождающихся  кулаков  не  было  видно,  а  старые  дореволюцион¬
ные  сокращались,  —  констатировали  обследователи,  ссылаясь  при
этом  на  оценки  крестьян.
 Как  явствует  из  изучения  пензенской  деревни,  во  многих  се¬
лениях  кулак-капиталист,  эксплуататор  бедноты,  в  годы  нэпа  от¬
сутствовал,  в  других  деревнях,  по  расчетам  крестьян,  их  удель¬
ный  вес  был  мизерным.  Так,  до  обследования  Кочетковской
волости  местная  власть  насчитала  около  100  хозяйств  кулацкого
типа,  тогда  как  после  ее  изучения  к  таковым  можно  было  отнести
только  4  двора,  а  в  Григорьевской  волости  —  1  %.  В  Атюрьевской
волости  насчитывалось  до  1,5  %  кулаков,  хотя  в  дореволюцион¬
ный  период  их  было  4,5  %43.
 Кулака  как  частно-капиталистического,  эксплуататорского
хозяйства  практически  не  имелось  не  только  в  Пензенской  губер¬
нии,  но  и  в  Московской.  Об  этом  можно  судить  и  по  материалам
Ярополецкой  волости,  где  удельный  вес  кулаков  оставался  нич¬
тожным44.  По  оценке  крестьян  и  руководителей  Фощеватовского
сельсовета  Белгородского  уезда  Курской  губернии,  кулаков,  жи¬
вущих  “чужим  трудом”,  на  территории  сельсовета  не  было,  ибо
“ни  одно  хозяйство  не  применяет  постоянной  рабочей  силы”,
и  в  годы  нэпа  подобных  фактов  в  деревне  не  наблюдалось,  хотя
в  отдельных  случаях  использовался  временно,  сезонно  наемный
труд  в  период  уборки  урожая45.
 Современный  историк  Л.  М.  Рянский,  исследуя  социально-
экономическое  развитие  курской  деревни,  пришел  к  выводу,  что
кулака,  сельского  капиталиста,  угнетателя  бедноты  в  ней  трудно
было  найти  в  период  нэпа.  На  основе  анализа  гнездовой  переписи
1926/27  г.  он  показал,  что  у  более  зажиточных  курских  крестьян
со  стоимостью  средств  производства  свыше  3600  руб.  главным  ис¬
 156

точником  доходов  служила  надельная  земля  и  семейная  рабочая
сила,  а  доходы  “принципиально  не  отличались  от  доходов  других
слоев  трудового  крестьянства”.  При  этом  семья  данного  крестья¬
нина  состояла  в  среднем  из  10,4  человек,  из  них  работников  на¬
считывалось  5,2.  Она  имела  11,9  десятин  посевной  площади,
с  учетом  и  арендованной  земли.  Такая  семья  владела  также  2  ко¬
ровами,  1,9  лошадьми,  2  сельскохозяйственными  машинами.  Из
16  обследованных  зажиточных  хозяйств  наемные  работники  ис¬
пользовались  в  8,  из  них  в  трех  —  по  одному  сроковому  рабочему,
13  семей  прибегали  к  потребительской  аренде  земли.  Причем  их
члены  вырабатывали  в  год  от  1,5  до  2  тыс.  дней,  тогда  как  на
нанимающее  хозяйство  приходилось  только  135  дней  сроковых  ра¬
ботников46.  Эти  данные  подтверждают  еще  раз,  что  указанные  за¬
житочные  хозяйства  являлись  многосемейными  и  трудолюбивы¬
ми,  а  не  капиталистическими.
 В  ряде  случаев  даже  местные  партийные  работники,  сталки¬
ваясь  с  реальной  жизнью  крестьян,  социально-экономическим
состоянием  деревни,  ставили  под  большой  вопрос  наличие  кула-
ка-мироеда-капиталиста  в  сельской  местности  вопреки  установ¬
кам  политического  руководства  страны.  Например,  в  информаци¬
онных  сводках  Новгородского  губкома  ВКП(б)  за  март-апрель
1926  г.  отмечалось:  некоторые  работники,  члены  партии  заявля¬
ют,  что  у  них  в  волостях  кулаков  нет.  В  1925  г.  на  Псковской  губер¬
нской  большевистской  конференции  высказывались  мнения  о  том,
что  теперь  крестьянство  мелкое,  и  классового  расслоения  не  на¬
блюдается47.  В  марте  1926  г.  на  совещании  деревенского  актива  Ле¬
нинградской  губернии  представитель  Колчановской  волости  зая¬
вил:  “Выявленных  кулаков  нет,  а  есть  зажиточные  крестьяне,
которые  своим  трудом  улучшают  свое  хозяйство  год  от  года,  они
заводят  3—5  коров”48.
 Однако  далеко  не  все  сельчане  соглашались  с  тем,  что  в  де¬
ревне  отсутствовал  кулак  —  угнетатель  бедноты.  Усиленно  насаж¬
даемая  властью  сверху  идеология  о  кулаке  не  проходила  бесслед¬
но.  В  сельской  местности  встречалось  немало  крестьян,  признающих
существование  кулака.  Прежде  всего  к  ним  относились  бедняки,
в  том  числе  их  люмпенизированная  деклассированная  часть.  Они
были  заражены  уравнительной  общинной  психологией,  завидо¬
вали  зажиточному  старательному  соседу,  которого  называли  ку-
лаком-мироедом.  Причем  в  представлении  этих  сельчан  кулак  от¬
нюдь  не  относился  к  крестьянину-труженику,  а  выглядел  неким
их  угнетателем,  категорией  весьма  нарицательной  и  ругательной,
и  давалось  ему  различное  толкование.  Например,  бедняк  В.  Архи¬
 157

пов  из  села  Чурашево  Воскресенской  волости  Чебоксарского  уез¬
да  Чувашской  автономной  области  так  писал  в  январе  1924  г.
о  кулаке-мироеде:  “Мы  испытываем  угнетение  кулаков.  Из  них
очень  редко  находится  сторонник  многополья.  Почему  богачи  не
интересуются  многопольем?  Это  понятно;  большинство  деревен¬
ских  богачей  —  торговцы,  и  им  не  надо  многополья.  Многие  из
деревенских  богачей  встречаются  те  люди,  которые  во  время  им¬
периалистической  и  Гражданской  войны  находились  дома,  а  кто
из  них  служил  в  армии,  так  и  тот  приютился  на  какую-либо  до¬
ходную  должность  и  грабил  народную  казну”49.
 Как  видно,  для  бедняка  Архипова  кулак  —  это  тот,  кто  зани¬
мался  на  селе  торговлей,  кто  богатый  и  не  участвовал  в  Граждан¬
ской  войне  и  занимался  в  это  время  промыслом.
 И  такое  мнение  было  распространено  среди  части  деревен¬
ских  жителей.  Например,  крестьянин  И.  Махно  из  с.  Черная  Грязь
Кумовской  волости  Пермышльского  уезда  Калужской  губернии
относил  к  кулаку  зажиточного  хозяина,  доход  которого  форми¬
ровался  от  торговли  или,  как  он  выражался,  от  “объегоривания
своих  односельчан”.  В  то  же  время  Махно  раскрыл  механизм  ста¬
новления  образа  кулака  в  крестьянской  среде.  “Понятие  о  кула¬
ке,  —  писал  он  в  газету  “Беднота”  в  1924  г.,  —  само  по  себе  явля¬
ется  довольно  растяжимым  и  что  у  нас  в  деревне  подчас  рядового
труженика  относят  к  категории  кулаков,  в  этом  не  может  быть
сомнения  и  что  этим  людям  не  дают  к  общественной  работе,  то
этого  отрицать  не  приходится.  У  нас  в  большинстве  случаев  на
хозяйственного,  примерного,  обеспеченного  постройкой-скотом;
инвентарем,  к  тому  же  выделившегося  на  участок  —  смотрят  как
на  определенного  кулака.  Ему  не  дают  право  голоса,  в  некоторых
случаях  травят  в  обществе  и  такой  крестьянин  говорит,  что  же  по-
вашему,  я  должен  быть  таким  же  бедным  как  и  вы”50.
 В  представлении  крестьянина  П.  Г.  Бибикова  со  станции  Ка-
мышлей,  кулак—  это  не  только  лавочник,  торговец,  но  еще
и  ростовщик,  дающий  бедняку  “деньги  в  долг  под  высокие  про¬
центы”51.  А  вот  бедняки  Атемарской  волости  Пензенской  губер¬
нии  относили  к  кулаку  скупого,  непьющего  и  работающего  в  праз¬
дники  крестьянина52.  Сельчанина  Кочерыгина  из  Курской  губернии
как  много  работающего  в  своем  хозяйстве  и  имеющего  только
лошадь,  корову  и  трех  овец,  беднота  также  зачислила  в  кулаки53.
 Обследование  уральской  деревни  в  1925  г.,  выявило,  что,  в  по¬
нимании  некоторых  сельчан  кулак  —  это  мародер,  лавочник,  содер¬
жащий  наемных  работников  и  “выезжающий  на  их  шее,  живущий
не  своим  трудом,  которого  они  ненавидят  всеми  фибрами  души”54
 158

Часть  крестьян  характеризовала  кулака  по  социальным  отно¬
шениям,  называла  его  хозяйство  частно-капиталитическим,  где
постоянно  применялся  наемный  труд,  служивший  главным  ис¬
точником  его  дохода.  Так,  некоторые  жители  села  Чирково  Са¬
ранского  уезда  Пензенской  губернии  считали  кулаком  того,  кто
использовал  наемных  работников  в  хозяйстве,  в  том  числе  на
промышленных  предприятиях,  исключая  при  этом  владельцев
мельниц,  маслобоек,  просорушек,  которые  обслуживались  чле¬
нами  своей  семьи.  В  другой  волости  той  же  губернии,  в  понима¬
нии  крестьян,  кулак  —  это  эксплуататор  чужого  труда  ради  лич¬
ной  наживы.  Однако  они  оговаривались,  что  применение  наемного
срокового  работника  в  летний,  уборочный  период  не  является
признаком,  характеризующим  кулацкое  хозяйство55.
 Крестьянин  Г.  Галкин  из  с.  Саксоны  Александровской  волости
Татарской  республики  определял  кулацкое  хозяйство  по  имуще¬
ственному  и  демографическому  критериям,  с  учетом  обеспечен¬
ности  его  скотом  и  по  количеству  членов  семьи.  По  его  оценке,
если  в  семье  3—4  человека  и  имеется  в  хозяйстве  2—3  лошади,  2—
3  коровы,  то  его  следует  отнести  к  кулацкому,  тогда  как  в  семье
численностью  6-9  душ  такое  хозяйство  принадлежало  к  трудово¬
му.  Со  своей  стороны,  сельчанин  Н.  И.  Федюняев  из  деревни  Гав-
рово  Шаготской  волости  Даниловского  уезда  Ярославской  губер¬
нии  не  соглашался  с  таким  подходом  к  выделению  кулака,
которого  он  определял  по  одним  имущественным  критериям.  Хо¬
зяина,  имеющего  3—4  коровы,  3  лошади  и  добротный  дом,  Фе¬
дюняев  независимо  от  числа  членов  семьи  считал  кулаком,  бур¬
жуем.  Ибо,  по  его  мнению,  без  использования  наемной  рабочей
силы,  “без  выжимания  пота”  из  чужого  работника  “и  без  проти¬
возаконных  теперь  объегориваний  беднейшего  крестьянства”  та¬
кое  имущество  честным  трудом  нажить  невозможно.  По  расчетам
Федюняева,  крестьянин,  работая  не  покладая  рук,  может  завести
лишь  2  коровы,  2  лошади,  а  обычный  середняк  владеет  1—2  коро¬
вами  и  одной  лошадью56.  Однако  в  данном  случае  Федюняев  не
учитывал  состав  семьи,  численность  которой  влияла  на  экономи¬
ческую  мощность  крестьянского  хозяйства.
 Из  вышеприведенного  материала  следует,  что  и  среди-  кре¬
стьянского  населения  не  существовало  единого  мнения  о  кула¬
ке  как  социально-экономической  категории:  для  одних  —  его
вообще  не  существовало  в  деревне;  вторые  отождествляли  ку¬
лака  с  лавочником,  торговцем;  третьи  к  нему  относили  соб¬
ственников  промышленных  заведений  на  селе;  для  четвертых
кулацким  хозяйством  являлось  такое,  где  использовался  наем¬
 159

ный  труд;  для  пятых  —  наличие  в  хозяйстве  2—3  лошадей  и  ко¬
ров;  шестые  относили  к  кулаку  много  работающего,  трудолю¬
бивого  крестьянина  и  т.  д.
 Таким  образом,  вопрос  о  кулаке,  кого  им  считать,  в  пред¬
ставлениях,  мировоззрении  крестьян,  с  учетом  их  жизненного
опыта,  оставался  неоднозначным,  спорным,  хотя  большинство
относили  к  нему  исправного  старательного  хозяина.  Но  эта  про¬
блема  в  целом  отражала  противоречивые  политические  и  соци¬
ально-экономические  процессы,  происходящие  в  советском  об¬
ществе  в  условиях  нэпа  вообще,  и  в  деревне  в  частности.  К  тому
же  крестьянский  вопрос  еще  был  и  в  центре  политической  борь¬
бы  за  власть  в  партийно-государственном  руководстве  страны,  тогда
как  проблема,  кого  считать  кулаком,  оставалась  важной  и  злобо¬
дневной  для  трудолюбивого  середняцко-зажиточного  крестьяни¬
на.  Особенно,  когда  обострялись  разногласия,  противоречия  меж¬
ду  социальными,  имущественными  группами  деревни,  сознательно
подогреваемые  властью,  делавшие  ставку  в  своей  политике  на
бедноту,  поскольку  признание  сельским  обществом  и  местным
советом  того  или  иного  крестьянского  хозяйства  кулацким  обора¬
чивалось  для  последнего  серьезной  опасностью  в  политическом
и  экономическом  плане.  В  деревне  против  “признанного  кулака”
разворачивался  морально-психологический  террор,  его  могли  ли¬
шить  избирательных  прав,  увеличить  сумму  налоговых  платежей,
довести  хозяйство  до  разорения.
 Вот  почему  многие  старательные  исправные  крестьяне,  кото¬
рых  беднота  и  власть  огульно,  незаслуженно  называли  кулаками,
зачастую  обращались  в  газеты  с  просьбами,  чтобы  их  редакции
дали  исчерпывающий  ответ:  “Кого  в  деревне  считать  кулаком,
а  кого  —  тружеником”.  В  годы  нэпа  на  эту  животрепещущую  тему
на  страницах  газет  и  журналов  проводились  дискуссии,  в  них  при¬
нимали  активное  участие  и  сельчане  всех  имущественных  групп.
Одна  из  них  проходила  и  на  страницах  газеты  “Беднота”  в  1924  г.
Только  за  3  месяца  в  редакцию  поступило  около  300  писем  от
крестьян  на  тему:  “Кого  считать  кулаком,  кого  —  тружеником”,
некоторые  из  них  затем  были  опубликованы  в  отдельной  книге57.
 5  февраля  1924  г.  дискуссию  в  газете  открыл  крестьянин,  во¬
лостной  статист  Г.  Смердов  из  села  Даровского  Котельнического
уезда  Вятской  губернии.  На  наш  взгляд,  в  своем  письме  он  объек¬
тивно  изложил  позицию  большинства  сознательного  трудового
российского  крестьянства,  против  которого  власть  и  деклассиро¬
ванные  элементы  деревни  нередко  вели  морально-психологиче¬
скую  травлю.  При  этом  Смердов  раскрыл  механизм  ее  появления,
 160

показал  мелкую  зависть  к  зажиточному  соседу  маломощного,  ле¬
нивого  односельчанина.
 “За  последнее  время  в  глушь  деревни  проникло  слово  “бур¬
жуй”,  —  писал  Смердов.  —  На  деревенском  языке  оно  стало  сло¬
вом  бранным  и  для  многих  прямо  позорным.  Оно  употребляется
везде,  к  месту  и  просто  для  насмешки,  и  бьет  по  всему,  что  попа¬
дет  на  язык,  а  именно:  построил  себе  крестьянин  новую  избу,
приобрел  вторую  корову,  сани  и  пр.,  и  ему  всюду  сыплют  в  глаза:
“Эх,  буржуй,  разжился  при  Советах-то.  По  тебе  небось  власть-то,
раньше  небось  и  коровы  не  было,  да  из  землянки  не  вылезал,
а  ныне  ишь  как  разжился”.  И  мало-мальски  передовому,  трудолю¬
бивому  крестьянину  нельзя  показаться  на  базаре,  ни  на  собра¬
нии  —  засыплют  насмешками.  Нередко  сыплют:  “Долой  его!  У  него
новая  изба,  две  коровы”.  И  убирается  с  собрания  наш  йсправный
крестьянин.  И  горько  ему  и  обидно.  Идет  домой,  думая,  на  кой
черт  дернуло  меня  купить  вторую  корову.  А  ведь  советская  власть
стремится  поднять  сельское  хозяйство,  а  я  вот  немного  подтянул¬
ся  и  пропал.  И  вообще  в  деревне  мало-мальски  мощным  хозяевам
нет  никуда  выхода.  Вся  злоба  вымещается  на  них.  У  них  и  скотину
побьют,  и  огород  поломают,  хлеб  потопчут,  овощи  нарушат,  скир¬
ды  раскидают,  а  в  праздники  окна  побьют,  самого  изобьют.  А  где
искать  защиты,  ведь  его  зовут  буржуем,  а  их,  говорят,  и  совет¬
ская  власть  не  любит”.  В  заключение  своего  письма  Смердов  резон¬
но  задавал  вопросы:  1.  Можно  ли  считать  буржуем  крестьянина,
имеющего  от  двух  до  четырех  коров,  двух-трех  лошадей  и  прилич¬
ный  дом?  2.  Можно  ли  считать  буржуем  и  кулаком  арендатора
мельницы,  если  он  ведет  дело  честно  и  по  советским  законам?
3.  Можно  ли  считать  кулаком  бедного  человека,  который  на  гро¬
ши  торгует  исключительно  для  того,  чтобы  не  умереть  с  голоду?58
 В  письме  Смердова  выражена  тревога  за  судьбу  трудолюбиво¬
го  зажиточного  российского  крестьянина,  против  которого  были
организованы  морально-психологический  террор,  экономическое
давление  как  со  стороны  властей,  так  и  бедняцких  деклассиро¬
ванных  элементов  деревни.  Последние,  проявляя  мелкую  зависть
к  старательному  соседу,  преследовали  свои  личные  корыстные
цели.  Они  были  непрочь  поживиться  за  счет  его  имущества,  пере¬
ложить  налоговые  платежи  на  трудолюбивых  крестьян.  С  подачи
власти,  именно  от  деклассированной  бедняцкой  части,  деревен¬
ских  пьяниц,  лодырей,  которые  не  умели  или  не  хотели  по-насто¬
ящему  работать,  и  исходила  моральная  и  физическая  угроза  кула¬
ку,  т.  е.  старательному  предприимчивому  сельчанину,  который
только  начал  поднимать  хозяйство,  вставать  на  ноги,  выкарабки¬
 11  Зак.  316
 161

ваться  из  нужды,  когда  старались  довести  его  жизнь,  быт  до  ни¬
щенского  уровня.
 На  письмо  Смердова  откликнулись  многие  крестьяне.  В  своих
заметках  они  высказывали  различные  мнения,  а  на  поставленные
им  вопросы  давали  собственные  ответы  с  учетом  их  экономиче¬
ского  положения,  образовательного  уровня.  Большинство  сель-
чан-корреспондентов  поддерживали  суждения  Смердова,  дали  от¬
рицательные  ответы  на  поставленные  им  ответы:  ни  в  коем  случае
нельзя  считать  “кулаком-буржуем”  крестьянина,  имеющего  2—3  ло¬
шади,  несколько  коров,  как  и  собственника  или  арендатора  ]ушль-
ницы,  кузницы.  В  то  же  время  некоторые  крестьяне  формулирова¬
ли  и  собственное  понимание  кулака,  часто  расходившееся
с  оценками,  навязываемыми  им  сверху  политическим  руковод¬
ством  страны,  о  чем  речь  шла  раньше.
 Многие  сельчане,  откликаясь  на  призыв  Смердова,  резко
осуждали  развязанную  травлю  трудолюбивого,  предприимчи¬
вого,  зажиточного  крестьянина,  когда  в  деревне  его  изобража¬
ли  неким  “кулаком-буржуем”.  Они  вставали  на  защиту  послед¬
него,  высказывались  за  дальнейшее  укрепление  крестьянского
хозяйства,  за  его  обогачивание  и  обращались  к  государству
с  просьбой,  чтобы  оно  оказывало  ему  поддержку  во  имя  про¬
цветания  страны.
 Приведем  некоторые  суждения  сельчан  на  этот  счет.  Так,  зем¬
ляк  и  однофамилец  Г.  Смердова,  Е.  Смердов,  из  деревни  Вердичи
Даровской  волости  Котельнического  уезда  Вятской  губернии,  за¬
щищая  трудолюбивого  крестьянина,  незаслуженно  обвиняемого
в  принадлежности  к  кулаку,  считал,  что  исправного  сельчанина
с  2—3  лошадьми,  3—4  коровами,  работающего  не  покладая  рук
“как  земляной  червь”,  не  знающего  ни  отдыха,  ни  покоя,  надо
поощрять,  им  гордиться,  а  не  затаптывать  в  грязь,  когда  он  ведет
образцово  свое  хозяйство,  не  обзывать  презренными  словами  —
буржуй,  кулак.  Если  такой  крестьянин  своими  руками  построил
себе  дом  даже  в  20  этажей,  рассуждал  Смердов,  у  него  имеется
10  лошадей,  15  коров  и  ведется  хозяйство  на  основе  современных
требований,  и  он  продает  продукты  государству,  то  ему  честь
и  хвала.  С  подобной  оценкой  соглашался  И.  Рябов,  житель  села
Спиридонова  Буда  Гомельской  губернии.  По  его  мнению,  кресть¬
янин  должен  жить  и  работать  в  нормальных  человеческих  услови¬
ях,  иметь  2  лошади,  3—4  коровы,  приличный  дом,  ветряную  мель¬
ницу,  сельскохозяйственные  машины.  Наличие  такого  имущества,
подчеркивал  он,  не  окулачивает,  а  облагораживает,  улучшает  тя¬
желую  жизнь  крестьянина59.
 162

В  защиту  исправного  старательного  сельчанина  высказывался
и  крестьянин  П.  А.  Горшенеев  из  с.  Малые  Алабухи  Борисоглеб¬
ского  уезда  Тамбовской  губернии.  Как  только  перейдешь  на  много¬
полье,  писал  он,  заведешь  лишнюю  скотину,  отремонтируешь  дом,
приобретешь  хорошую  телегу,  сбрую,  мебель,  тебя  называют  ку¬
лаком,  буржуем.  Опровергая  подобный  взгляд,  исходящий,  веро¬
ятнее  всего,  от  завистливого  бедного  соседа,  Горшенеев  полагал,
что  хозяйство  с  наличием  2-4  лошадей,  с  2—3  коровами,  доброт¬
ным  домом  следует  отнести  не  к  эксплуататорским,  а  трудовым,
если  даже  в  нем  насчитывается  10  коров,  но  обслуживаемых  чле¬
нами  своей  семьи.  “Ведь  не  от  одной  же  коровы  волоколамский
крестьянин  Московской  губернии  отправляет  молочные  продук¬
ты  в  Москву”,  —  констатировал  он.  А  что  касается  избы,  в  кото¬
рой  живет  семья,  то  “спим  на  полу  вместе  с  молодым  скотом
и  у  нас  дома  наполовину  дом,  наполовину  хлев.  Нужно  каждому
добиться  хорошего  скота,  приличного  дома,  отделенного  от  ско¬
та,  вот  тогда  будет  настоящая  жизнь”60.
 Аналогичный  протест  звучал  против  травли  трудолюбивых
крестьян  и  со  стороны  населения  Горицкой  волости  Тверской  гу¬
бернии:  “Пора  презирать  крестьянина,  имеющего  пару  лошадей
и  пару  коров.  Надо  больше  уважать  труженика,  который  работает
день  и  ночь  и  не  эксплуатирует  чужой  труд.  Надо  изжить  тот  взгляд,
что  кулак  тот,  у  кого  в  доме  чисто  и  коровы  хороши”61.
 Против  морально-психологического  давления  на  исправного
предприимчивого  крестьянина,  окрещенного  кулаком,  о  котором
шли  споры,  выступал  и  сельчанин  А.  Калинин  из  с.  Столбовское
Каменского  уезда  Новониколаевской  губернии.  Анализируя  состо¬
яние  сибирской  деревни,  он  писал  в  “Крестьянскую  газету”
22  мая  1924  г.:  “Каждый  крестьянин  по-своему  обдумывает,  кого
он  считает  в  деревне  кулаком,  и  тоже  высказывается  через  газету.
Не  мешает  и  нам,  сибирякам,  через  газету  обмозговать  по-своему
этот  вопрос,  а  то  у  нас  в  деревне,  в  особенности  в  Сибири,  если
ты  работаешь  как  вол  да  нажил,  допустим,  три  коровы  и  три
лошади,  часто  попадаешь  в  кулаки,  а  рядом  сосед  имеет  одну
лошадь  да  пару  коров  и  его  стесняются  назвать  кулаком:  он,  де,
не  выбился  еще  из  нужды,  какой  он  кулак?  Вам,  наверное,  при¬
ходилось  встречать  в  Сибири  крестьян,  которые  имеют  по  10  ло¬
шадей  и  коров  столько  же,  их  называют  частенько  кулаками,  а  на
самом  деле  эти  кулаки  дуром  ломят  работу,  ночи  не  спят,  за  ра¬
ботой  во  время  лета,  а  потом  Вы  видите  и  таких,  что  он  крестьян¬
скую  работу  считает  черной,  не  подходящей  для  него,  и  этот  кре¬
стьянин  все  усилия  прикладывает,  чтобы  чем-нибудь  заняться
 и*
 163

другим:  то  рыбой  торгует  по  базарам,  то  за  солью  ездит,  а  продаст
ее,  а  то  дегтем,  да  вообще  ударяет  по  торговой  части,  а  землю
пахать  да  сено  косить  —  не  его  дело...  Вот  тут  и  разбирайся:  кто  из
них  “кулачистей”  —  тот  ли,  что  честно  со  своей  семьей  трудится
на  земле,  или  тот,  что  работать  в  поле  считает  грязным  делом.  Для
нас,  сибиряков,  вопрос  этот  важен  и  потому,  что  наш  середняк
в  России  считался  бы  зажиточным  крестьянином,  потому  что  здесь
с  одной  лошадью  плохой  пахарь,  а  в  России  одна  лошадь  прокор¬
мит  целую  семью,  да  еще  излишек  будет”62.
 В  своем  письме  М.  И.  Калинину  в  апреле  1926  г.  крестьянин
Т.  В.  Шевченко  из  слободы  Борисовки  Погромской  волости  Ва-
луйского  уезда  Воронежской  губернии  просил  еще  раз  аргумен¬
тировать  ответ  на  чрезвычайно  волнующий  селян  вопрос:  кого
считать  кулаком,  середняком,  зажиточным  хозяином  в  деревне?
При  этом  имущественное  положение  семьи  Шевченко,  которая
попала  “в  кулацкую”,  судя  по  письму,  выглядело  скорее  мало¬
мощным.  Семья  состояла  из  19  человек,  пользовалась  26  десяти¬
нами  земли,  имела  4  быка,  2  коровы,  лошадь,  8  овец,  свинью,
владела  хатой,  амбаром,  ригой,  двумя  сараями.  Вся  земля  обраба¬
тывалась  членами  своей  многодетной  семьи.  А  вот  другая  —  но
уже  малосемейная,  соседняя,  в  которой  насчитывалось  только
3  человека,  с  избой,  коровой,  2  быками,  сараем  —  считалась  бед¬
няцкой.  Поэтому  Шевченко  резонно  делал  вывод,  чтобы  не  по¬
пасть  в  группу  кулака,  надо  разделить  большую  семью  на  несколько
маленьких,  и  вот  тогда  мы  “будем  идти  не  к  социализму,
а  к  маленьким  бедным  хозяйствам,  которые  вечно  просят  помощь
в  государстве”,  а  то,  что  сегодня  делается  в  деревнях,  это  “похо¬
же  на  “военный  коммунизм”63.
 Подобный  взгляд  разделял  и  крестьянин  П.  С.  Смагин  Толма¬
чевского  сельсовета  Нижне-Тагильского  округа  Уральской  облас¬
ти.  Он  также  пытался  получить  ответ  от  М.  И.  Калинина:  к  какой
же  экономической  группе  деревни  он  принадлежит?  “Как  древ¬
ний  крестьянин,  —  писал  он  всесоюзному  старосте,  —  происхо¬
дящий  от  своего  крестьянского  колена,  занимаюсь  сельским  хо¬
зяйством...  Я  плачу  единый  с/налог  в  сумме  37  руб.  50  коп.  Но  дело
в  том,  что  меня  и  моих  сыновей,  которые  вместе  со  мной  занима¬
ются  сельским  хозяйством,  завсегда  и  во  всякое  время  наш  Мах-
невский  РИК  и  наш  сельсовет  укоряют  в  том,  что  якобы  мы  ку¬
лаки  и  буржуи  и  завсегда  жмут  и  указывают,  как  на  кулаков,  но
в  то  же  время  становится  очень  обидно  в  чем  и  как  понять  нас
кулаками,  т.  к.  мы  исключительно  только  лишь  живем  своим  кро¬
вавым  трудом,  а  то  что  имеем  землю,  то  мы  полторы  десятины
 164

в  эти  годы  разработали  совершенно  из  под  леса...  Прошу  ответить
мне  в  какой  я  группе  принадлежу,  иль-же  группе  кулаков,  иль-
же  середняков,  иль  бедняков  для  того,  чтобы  мне  знать  за  что
получать  такие  слова  оскорбления”64.
 Думается,  крестьянин  П.  С.  Смагин,  как  и  многие  другие,
обращавшиеся  с  подобными  вопросами  к  Калинину,  вряд  ли  по¬
лучали  от  последнего  необходимые  удовлетворяющие  их  ответы,
поскольку  члены  партийно-государственного  руководства  страны,
увлекшись  борьбой  за  власть,  использовали  крестьянский  вопрос
как  один  из  рычагов  для  борьбы  над  своим  противником.  А  что
касается  имущественного  положения  многосемейного  хозяйства
Смагина,  насчитывающего  13  человек,  то  оно  не  принадлежало
не  только  к  кулацкой,  зажиточной  группе,  но  даже  середняцкой,
у  него  было  4  дочери  и  4  сына,  два  из  которых  являлись  женатыми
и  имели  уже  свои  семьи.  Он  владел  8  дес.  пахотной  земли  и  5,5  дес.
покоса,  3  рабочими  лошадьми,  2  жеребятами,  3  коровами,  2  не¬
телями,  5  овцами,  3  свиньями,  несколькими  курами,  необходи¬
мым  сельскохозяйственным  инвентарем  —  плугом,  железной  бо¬
роной,  а  молотилку  и  жнейку-сноповязку  Смагин  приобрел  на
паях  со  своими  соседями.  А  вот  крестьянин  Н.  Ежов  из  села  Григо¬
рьевское  Ярославского  уезда  просил  М.  И.  Калинина  в  январе  1927  г.
меньше  заниматься  разговорами  о  бедняке  и  кулаке  и  “оставить
совершенно  в  покое  последнего  и  заняться  серьезно  подъемом
бедняцкого  и  середняцкого  хозяйства  “до  уровня  кулака.  Тогда
мы,  безусловно,  скорее  подойдем  к  социализму”65.  С  подобной
разумной  рекомендацией  правительству  страны  трудно  было  не
согласиться,  экономическая  политика  которого  в  годы  нэпа,  на¬
оборот,  нацеливалась  на  сокращение  зажиточных  хозяйств,  для
того  чтобы  довести  их  до  уровня  бедняцких.
 Морально-психологический  террор,  развязанный  властью
против  крестьянина-труженика  зажиточного  достатка,  отождеств¬
ление  его  с  “кулаком-эксплуататором”  вызывали  беспокойство
у  некоторых  либерально-демократических  представителей  интел¬
лигенции  и  ученых,  по  мнению  которых,  такая  политика  госу¬
дарства  может  привести  к  деградации  сельского  хозяйства,  к  со¬
кращению  его  производства.  Так,  учитель  Смагин  из  села  Атмис
Нижне-Ломовского  уезда  Пензенской  губернии,  осуждая  давле¬
ние  на  старательных  сельчан,  писал  в  1924  г.:  “Трудовика  мужич¬
ка  неповинного  позорят  словом  “кулак”,  рожденного  революци¬
ей,  но  с  данным  явлением  нужно  вести  борьбу  “в  наших
захолустных  углах”,  чтобы  выбросить  эту  “поганую  траву  из  поля”.
По  его  наблюдениям,  крестьянин,  владеющий  2—3  лошадьми,
 165

2—4  коровами  не  кулак  и  не  буржуй,  а  “трудовик-потовик”.  “Пусть
все  поднимутся  до  такого  мужичка.  Вот  тогда  мы  и  поднимем  наше
хозяйство”.  Причем  Смагин  инициаторами  “антикулацкой  кампа¬
нии”  называл  не  только  власть,  а  и  деклассированные,  бедняц¬
кие  элементы  деревни,  когда  трудового  крестьянина,  как  он  вы¬
ражался,  “вдруг  бродяга,  мот,  самогонщик  сосед  буржуем  называет.
Ну  и  ясное  дело  сейчас  же  руки  до  всякого  дела  опускаются.  На
этой  почве  скандалы  и  неприятности  бывают”66.
 В  1926  г.  профессор  Н.  Д.  Кондратьев,  выражая  беспокойство
за  судьбу  российского  крестьянства,  предупреждал,  что  наше  сель¬
ское  хозяйство  еще  слабо,  примитивно,  и  поэтому  весьма  опасно
с  такой  легкостью  находить  кулака  там,  где  присутствует  энер¬
гичный  предприимчивый  слой  крестьянства  с  наибольшей  про¬
изводительностью  труда67.  Упоминавшийся  исследователь  А.  И.  Хря-
щева  высказывалась  также  за  осторожное  отношение  к  социальным
группам  крестьянства,  особенно  к  кулакам,  ибо  в  этом  термине,
по  ее  мнению,  заключалась  неопределенность,  на  местах  идет
смешивание,  синхронизация  слоев  эксплуататорского  кулацкого
хозяйства  с  богатым,  которое  расширяло  производство,  и  у  него
не  следует  отнимать  стимул  к  подъему  производительности  труда.
В  этой  связи  Хрящева,  как  и  многие  крестьяне,  не  относила
к  эксплуататорским  хозяйствам  тех,  которые  имели  2—3  лошади,
2—3  коровы,  десять  овец  и  другой  скот  и  оказывали  услуги  бедня¬
кам  и  производили  товарную  продукцию  на  рынок68.
 Со  своей  стороны,  и  некоторые  государственные  и  хозяй¬
ственные  работники,  члены  правительства,  знакомые  с  жизнью
деревни,  вынуждены  были  констатировать  смешивание  на  мес¬
тах  крепкого  трудолюбивого  крестьянина  с  “буржуем,  угнетате¬
лем,  кулаком”.  Например,  ответственный  работник  Центросою¬
за  А.  Г.  Губанов  в  апреле  1927  г.  в  письме  к  членам  Политбюро
ЦК  ВКП(б)  с  беспокойством  констатировал,  что  большую  часть
середняков  на  местах  рассматривают  как  кулаков69.  Даже,  по  вы¬
ражению  председателя  СНК  СССР  А.  И.  Рыкова,  в  1925  г.  в  ряде
случаев,  под  давлением  местной  власти,  крестьяне  вынуждены
были  идти  “в  кулаки  по  жребию”70.
 О  том,  как  на  местах  нередко  зачисляли  середняцкое  хозяй¬
ство  в  кулацкое  в  годы  нэпа,  нам  дает  представление  и  коммента¬
рий  М.  И.  Калинина  по  поводу  крестьянских  писем  в  газету  “Бед¬
нота”  в  1925  г.  По  его  оценке,  у  нас  произвольно  понимают  кулака
в  деревне,  и  “каждому  кому  только  не  лень  склоняют  по  всем
падежам  это  слово”,  не  задумываясь  об  экономическом  значении
кулацкого  хозяйства.  В  этой  связи  для  придания  убедительности
 166

своему  выводу  Калинин  сослался  на  материалы  информационно¬
го  отдела  ЦК  ВКП(б)  Украины  за  1924  г.,  в  которых  прослежива¬
лось  сознательное  отождествление  середняцкого  хозяйства  с  ку¬
лацким.  Так,  полтавские  коммунисты  считали  кулацким  хозяйством
такое,  в  котором  насчитывалось  9  человек  семьи,  из  них  6  работ¬
ников;  имелось  12  десятин  земли,  одна  лошадь,  2  вола,  20  гусей,
70  кур,  был  сельскохозяйственный  инвентарь,  находилось  под
зерновыми  культурами  8,5  дес.  посева.  Такое  “кулацкое”  хозяйство
получило  урожай  302  пуда,  из  них  100  осталось  на  семена,  осталь¬
ные  пошли  на  питание  и  продажу.  Анализируя  имущественное
положение  данного  крестьянского  хозяйства,  Калинин  констати¬
ровал,  что  приведенный  пример  является  образчиком  очень  “сме¬
лого  определения  типового  кулацкого  хозяйства”,  когда  ученые-
статисты  смело,  без  малейшего  сомнения,  настоящее  трудовое
хозяйство  зачислили  в  кулацкое.  В  нем,  по  расчетам  Калинина,
общий  доход  составлял  350—400  руб.  в  год,  из  них  на  уплату  нало¬
га  шло  88  руб.  и  на  каждого  члена  семьи  оставалось  примерно
33  руб.,  а  если  учесть  расходы  по  дому,  равняющиеся  1/3,  то  чи¬
стый  доход  на  душу  населения  выходил  около  22  руб.  Из  приве¬
денных  данных  Калинин  делал  обоснованный  вывод,  что  в  этом
случае  нищенское  крестьянское  хозяйство  выдавалось  за  “кулац¬
кое”,  которое,  очевидно,  следует  “раскулачить”,  поскольку  та¬
кая  директива  давалась  местным  органам  власти  ЦК  партии  Укра¬
ины  при  характеристике  социальных  групп  крестьян71.
 Однако  Калинин,  будучи  одним  из  членов  высшего  полити¬
ческого  руководства  страны,  кроме  словесных  возмущений  по
поводу  морально-психологического  давления  на  середняка,  прак¬
тически  ничего  не  сделал,  чтобы  его  защитить  и  не  допустить
зачисления  на  местах  по  идеологическим  принципам  исправного,
крепкого  крестьянина  в  “кулаки”.
 Аналогичную  позицию  по  данному  вопросу  занимал  и  Нар¬
ком  земледелия  РСФСР  А.  П.Смирнов.  Не  решаясь  оспаривать  ге¬
неральный  курс  правящей  большевистской  партии  в  деревне,  он
тем  не  менее  в  ряде  случаев  критиковал  поведение  некоторых
местных  советских  работников,  произвольно  характеризующих
имущественные  группы  крестьянства,  когда  они  наделяли  серед¬
няцкие  исправные  хозяйства  кулацкими  признаками.  По  Смирно¬
ву,  хозяйства,  выделяющиеся  из  общей  массы  сельчан,  с  наи¬
большим  количеством  скота,  инвентаря,  временно  использующие
наемный  труд,  должны  служить  показательными,  образцовыми
для  бедняков,  и  поддерживаться  государством  для  увеличения
производства  продукции.  Защищая  зажиточного  крестьянина-тру-
 167

довика,  Нарком  особо  обращал  внимание  на  то,  что  его  не  следу¬
ет  зачислять  в  кулаки,  поскольку  от  его  старательности,  предпри¬
имчивости  зависел  успех  в  аграрном  секторе  страны,  продоволь¬
ственное  обеспечение  городского  населения.  Кроме  того,  Смирнов
высказывался  за  прекращение  травли  кулаков,  за  искоренение
“антикулацких  перегибов”  и  создание  в  стране  благоприятных
экономических  и  морально-психологических  условий  для  разви¬
тия  крестьянского  хозяйства,  его  обогащения,  и,  как  он  выра¬
жался,  каждый  крестьянин  не  должен  испытывать  страх,  покупая
лишнюю  лошадь,  корову  или  сельскохозяйственную  машину,  за¬
ранее  зная,  что  его  хозяйство  не  попадет  в  кулацкое72.  Однако
подобные  экономически  обоснованные,  рациональные  предло¬
жения  не  находили  поддержки  со  стороны  высшего  руководства
страны  во  главе  с  И.  В.  Сталиным.  На  протяжении  всех  лет  нэпа
оно  по-прежнему  проводило  “антикулацкую”  политику,  и,  по
оценке  М.  И.  Калинина  1925  г.,  кулак  из  экономической  катего¬
рии  превратился  в  политическую,  козлом  отпущения,  а  среди  ра¬
ботников  на  местах  возобладало  мнение,  будто  кулак  является  пер¬
вопричиной  всех  зол  в  деревне73.
 Однако  вышеизложенный  материал  опровергает  данный  те¬
зис,  он  искусственно  насаждался  правящей  партией,  многими
коммунистами  в  деревне  явно  в  политико-идеологических  целях.
Содержание  писем,  жалоб  крестьян  свидетельствовало  о  том,  что,
несмотря  на  их  неоднозначное,  подчас  противоречивое  отноше¬
ние  “к  кулаку”,  большинство  из  них  считало  его  настоящим,  усерд¬
ным  тружеником,  ведущим  исправно  собственное  хозяйство  чле¬
нами  своей  семьи.
 Роль  кулака  в  сельскохозяйственном  производстве
и  в  решении  социальных  проблем  в  деревне
 Развязанный  антикулацкий  морально-психологический  тер¬
рор  в  деревне  и  осуществляемое  экономическое'давление  со¬
ветской'  власти  на  зажиточного  крестьянина,  трудолюбивого,
предпринимательского  типа  тормозили  возрождение  деревни
и  подрывали  рост  сельскохозяйственного  производства,  посколь¬
ку  данной  имущественной  группе  крестьян,  кулакам,  принад¬
лежала  важная  роль  в  производстве  сельскохозяйственной  про¬
дукции,  в  поставке  ее  на  рынок,  в  обеспечении  городского
населения  продовольствием.
 Хотя  в  официальных  документах  и  в  историко-экономиче¬
ской  литературе  приводятся  различные  данные  на  этот  счет,  мы
 168

тем  не  менее  постараемся  выяснить  экономическую  значимость
кулаков  в  производстве  как  валовой  сельскохозяйственной  про¬
дукции,  так  и  ее  товарной  части  в  годы  нэпа.
 Так,  об  обеспеченности  зажиточных  крестьян  основными  сред¬
ствами  производства  можно  судить  по  таким  данным.  В  1924  г.
в  Юго-Восточном  районе  РСФСР,  в  который  входили  Ставро¬
польская  губерния,  Донская  и  Кубано-Чёрноморская  области,
3,2  %  хозяйств  имели  в  среднем  каждое  более  16  десятин  посев¬
ной  площади,  4  головы  рабочего  скота,  они  владели  11  %  всех
плугов,  23,3  %  сеялок,  16,5  %  жнеек,  18,2  %  молотилок,  10  %  всего
рабочего  скота74.  По  данным  члена  Политбюро  ЦК  ВКП(б)
Л.  Б.  Каменева,  к  маю  1924  г.  в  стране  насчитывалось  8  %  зажиточ¬
ных  крестьянских  дворов,  и  они  располагали  34  %  посевов
и  1/4  всего  рабочего  скота75.  Примерно  такие  же  цифры  называл
и  Ю.  Ларин,  по  расчетам  которого  в  1923/24  г.  в  РСФСР  значилось
2,9  %  кулацких  и  6,7  %  зажиточных  хозяйств76.  Историк  В.  П.  Да¬
нилов  на  основе  глубокого  анализа  социально-экономического  раз¬
вития  нэповской  деревни  считал,  что  к  1927  г.  3,8  %  кулацких  хо¬
зяйств  владели  12,7  %  из  всех  основных  средств  производства,  8  %
посевной  площади,  не  считая  арендуемой.  Причем  в  данной  имуще¬
ственной  группе  общая  стоимость  средств  производства  превы¬
шала  в  5  раз  среднюю  обеспеченность  ими  деревни.  В  каждом
таком  хозяйстве  насчитывалось  7,3  едоков,  из  них  4—5  работ¬
ников,  оно  имело  11  га  надельной  земли  и  в  среднем  засевало
9,4  га  площади.  На  него  приходилось  2,3  лошади,  2,5  коровы
и  молодняка77.
 Конечно,  за  этими  средними  показателями  об  обеспеченно¬
сти  зажиточных  крестьянских  дворов  основными  средствами  про¬
изводства  скрывались  серьезные  колебания  как  по  регионам
с  учетом  их  климатическо-природных  условий  и  социально-эко¬
номического  развития,  так  и  внутри  региона,  губернии,  уезда,
волости  и  даже  села.  Выделение  по  имущественному  состоянию,
экономической  мощности  наиболее  богатых  и  зажиточных  се¬
мейств  было  делом  трудным.  Так,  в  1927  г.,  согласно  расчетам
Данилова,  в  стране  насчитывалось  1,4  %  хозяйств,  имеющих  по¬
севы  свыше  16  дес.,  или  340  тыс.,  при  этом  9/10  из  них  распола¬
гали  до  25  дес.,  а  хозяйства,  владеющие  посевной  площадью  50—
60  дес.,  были  редкостью,  тогда  как  с  80  дес.  владельцы  оставались
исключением.  В  том  же,  1927  г.,  в  РСФСР  значилось  1550  кресть-
ян-единоличников,  имеющих  трактора,  из  которых  у  30,3  %  на¬
ходилось  до  50  дес.  посевной  площади;  33,1  %  владельцев  имели
от  51  до  100  дес.  посева78.
 169

Чтобы  читатель  мог  иметь  какое-то  представление  об  эконо¬
мической  мощности  богато-зажиточных  хозяйств,  укажем  несколь¬
ко  примеров,  характеризующих  их  имущественное  положение
в  разных  районах  РСФСР.  Например,  в  1924  г.  в  Ставропольской
губернии  крестьянское  хозяйство  А.  И.  Сафронова,  семья  кото¬
рого  состояла  из  20  человек,  из  них  10  взрослых,  имело  61  деся¬
тину  посевной  площади,  в  том  числе  15  дес.  сенокосных  угодий.
Хозяйство  также  владело  12  волами,  4  лошадьми,  7  коровами,
 28 	овцами,  9  свиньями,  6  поросятами,  добротным  домом  из
8  комнат  с  отдельной  кухней  и  столовой.  В  собственности  семьи
Сафронова  значились  также  сараи,  конюшня,  сельскохозяйствен¬
ный  инвентарь,  в  том  числе  железные  плуги,  культиватор.  Хозяй¬
ство  в  основном  велось  членами  своей  семьи  и  только  на  период
уборки  урожая  летом  нанималось  5—8  работников.  Об  успешных
итогах  хозяйственной  деятельности  данной  семьи  можно  судить
по  такой  статистике.  В  1924  г.  она  продала  1128  пудов  пшеницы
и  340  пудов  ржи  и  уплатила  налога  государству  в  размере  1286  пу¬
дов  зерна79.
 В  том  же  районе  в  Терском  округе  в  с.  Прасковея  богатое  хо¬
зяйство  крестьянина  Сергея  Корнеева  имело  48  десятин  посевной
площади,  3  лошади,  15  коров,  91  овцу,  5  борон,  сеялку,  веялку.
Семья  Корнеева  состояла  из  8  человек  и  содержала  3  наемных
работников.  Кроме  них,  на  период  уборочной  страды  нанимались
18  сроковых  рабочих80.
 В  том  же  округе  имелись  некоторые  зажиточные  хозяйства,
специализирующиеся  на  разведении  скота.  Так,  в  1926  г.  сельча¬
нин  М.  Н.  Нестеренко  владел  1350  овцами,  30  волами,  62  корова¬
ми,  12  лошадьми  и  арендовал  25  000  десятин  земли.  Он  нанимал
32  работника,  чистый  доход  хозяйства  в  год  достигал  84  465  руб.
Его  конкурент,  односельчанин  Я.  И.  Луцко,  имел  800  овец,
 29 	коров,  10  лошадей,  22  вола,  4  верблюда  и  арендовал  24  000  дес.
земли.  В  его  хозяйстве  трудились  17  наемных  рабочих,  а  чистый
доход  равнялся  5272  руб.
 Разумеется,  подобных  вышеназванных  хозяйств  фермерско¬
го,  предпринимательского  типа,  экономически  мощных  на  тер¬
ритории  РСФСР  было  мало  и  находились  они  в  основном  на  юго-
востоке,  в  Сибири,  Зауральском  крае.  Так,  в  1925  г.  в  Челябинском
округе  в  среднем  на  хозяйство  приходилось  от  25  до  35  дес.,
а  в  некоторых  селениях  —  до  50—70  десятин,  из  них  по  15—20  дес.
составляли  луга  и  пастбища.  Например,  в  Еткульском  районе  на
одного  сельского  едока  падало  8  дес.,  а  на  хозяйство  —  46  дес.
удобной  земли,  из  которых  16  дес.  приходилось  на  пашню,
 170

19,7  дес.  —  на  луга  и  выгоны81.  В  то  же  время  в  Северо-Западном
регионе  такие  хозяйства  почти  отсутствовали.  Здесь  крепкое  зажи¬
точное  крестьянское  хозяйство  выглядело  несколько  скромнее
и  беднее  в  имущественном  отношении.  Так,  в  1924  г.  в  Ястребин-
ской  волости  Кингисеппского  уезда  Ленинградской  губернии  ме¬
стные  партийные  и  советские  работники  определяли  кулацкое  хо¬
зяйство  по  следующим  критериям:  оно  имеет  более  10  десятин
пашни,  несколько  голов  крупного  рогатого  скота,  исправный  сель¬
скохозяйственный  инвентарь,  где  использовался  наемный  труд
и  предоставлялись  бедноте  за  отработки  сельскохозяйственные  ору¬
дия.  Таким,  например,  являлось  хозяйство  крестьянина,  эстонца
Клин-Ингисмана.  Его  семья  насчитывала  3  человека,  она  пользо¬
валась  20  десятинами  земли,  имела  5  коров,  2  лошади,  на  летний
период  нанимала  5  работников,  а  одного  содержала  в  течение
года82.
 К  типичному  зажиточному  относилось  на  Северо-Западе
и  хозяйство  крестьянина  Филиппа  Овсеенко,  об  экономической
мощи  которого  можно  судить  по  содержанию  его  письма  в  жур¬
нал  “Красная  деревня”  в  1924  г.  и  против  которого  велась  травля
как  кулацкого,  с  чем  он  не  соглашался.  Овсеенко  доказывал,  что
его  экономическое  состояние  является  результатом  прежде  всего
собственного  тяжелого  изнурительного  труда,  от  зари  до  зари.
“С  1917  г.,  —  жаловался  он,  —  “все  друг  дружку  ругают  “кулаком”.
И  это  самое  позорное  слово.  Но  ругают  этим  больше  крестьян
зажиточных,  тех  которые  побогаче.  На  них  нападают,  где  только
можно,  и  стараются  доказать,  что  они  вредные  элементы.  Я  вот
тоже  имею  исправное  хозяйство:  3  лошади,  6  коров,  2  нетели,
3  свиньи,  живу  в  доме,  работника  держу  И  везде,  в  глаза  и  за
глаза  я  прослыл  кулаком  и  это  очень  обидно.  Хочу  я  все-таки  оп¬
ровергнуть,  потому  что  все  это  от  зависти.  Про  кулака  кричат,  что
он  такой-сякой,  но  только  как  не  вертись,  а  кулак  всегда  оказы¬
вается  и  запасливым,  и  старательным,  и  налоги  больше  других
платит.  Кричат,  что,  мол,  крестьяне  не  должны  пользоваться  чу¬
жим  трудом,  нанимать  работника.  Но  на  это  я  должен  возразить,
что  это  совсем  неправильно.  Ведь  для  того,  чтобы  сельское  хозяй¬
ство  нашему  государству  поднять,  умножить  крестьянское  добро,
надо  засевы  увеличить.  А  это  могут  сделать  только  хозяева  зажи¬
точные,  которые  сумеют  и  лишнего  принять  и  пустырек  разо¬
брать,  и  если  работник  работает  по  хозяйству,  так  он  такой  же
как  и  я,  нет  между  нами  в  работе  никакой  разницы.  Вместе  чуть
свет  на  пашню  весной  выезжаем.  И  что  у  крестьянина  есть  работ¬
ник,  из  этого  только  государству  польза  и  потому  оно  таких  зажи¬
 171

точных  должно  в  первую  голову  поддержать,  потому  они  —  опора
государства.  Да  и  работника  тоже  жалко.  Ведь  если  ему  работу  не
дать,  ее  не  найти,  а  и  так  много  безработных.  А  при  хозяйстве  ему
хорошо.  Кто  даст  в  деревне  работу  безработному,  либо  весной  кто
прокормит  соседа  с  семьей.
 Есть  много  и  других  горе-горьких  крестьян:  либо  лошади  нет,
либо  засеять  нечем.  И  их  мы  тоже  выручаем,  ведь  сказано,  что
люби  ближних  своих,  как  братьев.  Одному  лошадку  на  день  дашь,
либо  пахать,  либо  в  лес  съездить,  другому  семена  отсыпешь.  Да
ведь  даром-то  нельзя  давать,  ведь  нам  с  неба  не  валится  добро.
Нажито  оно  своим  трудом.  Другой  раз  и  рад  бы  не  дать,  да'  при¬
дет,  прямо  причитает:  выручи,  мол,  на  тебя  надежда.  Ну,  дашь
семена,  а  потом  снимаешь  исполу  половинку  —  это  за  свои-то
семена.  Да  еще  на  сходке  кулаком  назовут,  либо  эксплуататором
(вот  тоже  словечко).  Это  за  то,  что  доброе  христианское  дело  сде¬
лаешь.  Выходит  иначе:  другой  бьется,  бьется  и  бросит  землю,  либо
в  аренду  сдаст.  Каждый  год  ему  не  обработать  То  семена  съест,  то
плуга  нет,  то  еще  что-нибудь.  Придет  и  просит  хлеба.  Землю,  ко¬
нечно,  возьмешь  под  себя,  ее  тебе  за  долги  обработают  соседи
и  урожай  с  нее  снимешь.  А  хозяину  старому  что  ж?  Что  посеял,  то
и  пожнешь.  Кто  не  трудится  —  тот  не  ест.  И  притом  сам  добро¬
вольно  землю  отдал  в  аренду  в  трезвом  виде.  Ведь  опять  не  возьми
ее  в  аренду,  она  бы  не  разработана  была,  государству  прямой
убыток.  А  так  я  опять  выручил  —  посеял  ее,  значит  мне  за  это
должны  быть  благодарны.  Да  только  где  там!  Ведь  я  же  сказал,  что
у  нас  законы  без  всякого  понятия.  За  такие  труды  меня  еще
и  шельмуют...  Пусть  все  знают,  что  кулак  своим  трудом  живет,
свое  хозяйство  ведет,  соседей  выручает  и  на  нем,  можно  сказать,
государство  держится.  Пусть  не  будет  в  деревне  названия  “кулак”,
потому  что  кулак  —  это  самый  трудолюбивый  крестьянин,  от  ко¬
торого  нет  вреда,  кроме  пользы,  и  эту  пользу  получают  и  окруж¬
ные  крестьяне  и  само  государство”83.
 Несмотря  на  определенную  эмоциональность  и  некоторое
преувеличение  собственной  роли,  все  же  со  многими  положени¬
ями  письма  Филиппа  Овсеенко  нельзя  не  согласиться.  Перед  нами
предстал  типичный  крестьянин-труженик,  работающий  не  по¬
кладая  рук,  основа  советского  государства,  на  плечах  которого
последнее  держалось.  Именно  за  счет  труда  данного  крестьянина
и  ему  подобных  в  основном  пополнялась  государственная  казна
и  обеспечивалось  население  городов  продовольствием,  а  промыш¬
ленность  —  сырьем.  Вместе  с  тем  зажиточные  сельчане  решали  не
только  экономические  задачи,  но  и  социальные  проблемы  в  де¬
 172

ревне,  которых  тогда  было  немало.  Своей  хозяйственной  деятель¬
ностью  они  помогали  ослабить  в  сельской  местности  безработицу
и  нищету.  Нанимая  на  срок  наемных  работников,  преимущественно
деревенских  бедняков,  или  предоставляя  им  материальную  по¬
мощь  семенами,  деньгами,  оказывая  услуги  инвентарем,  лоша¬
дью,  зажиточный,  исправный  крестьянин  спасал  хозяйство  ма¬
ломощного  соседа  от  окончательного  разорения,  а  возможно,
и  от  голода.
 В  этой  связи  хотелось  бы  обратить  внимание  на  то  обстоятель¬
ство,  что,  как  уже  упоминалось,  в  официальных  государственных
и  партийных  документах  зачастую  необоснованно  говорилось
о  жестокой  эксплуатации  сельской  бедноты  кулаками-капиталис-
тами.  Об  этом  толковали  и  некоторые  ленивые  крестьяне.  Конеч¬
но,  в  ряде  случаев  мы  не  исключаем  подобной  эксплуатации,
унижения,  притеснения  богатым  сельчанином  своих  маломощ¬
ных  соседей,  при  помощи  предоставления  разного  вида  помощи,
использования  его  труда.  Однако,  с  нашей  точки  зрения,  такие
явления  не  носили  массового  характера,  были  скорее  исключени¬
ем,  чем  общим  правилом.  Нужно  иметь  в  виду,  что  в  годы  нэпа
государственные  органы  контролировали  хозяйственную  деятель¬
ность  богатых  крестьян,  в  том  числе  по  найму  рабочей  силы,  аренде
земли  и  власть  всячески  ограничивала  законодательно  их  “эксп¬
луататорские”  поползновения,  тенденции  при  помощи  налого¬
вых  платежей,  кредитов,  лишения  избирательных  прав  и  т.  д.  Ведь
вся  политика  советской  власти  нацеливалась  на  ограничение
и  вытеснение  капиталистических  элементов  из  экономики  в  горо¬
де  и  деревне,  хотя  зачастую  государство  и  не  проявляло  должной
заботы  о  беднейших  слоях  крестьянства.
 К  тому  же  в  российской  деревне  встречалось  немало  приме¬
ров,  когда  зажиточный  крестьян  оказывал  маломощному  соседу
помощь  семенами,  инвентарем,  лошадью  не  ради  получения  при¬
были,  а  по  чисто  гуманитарным  соображениям,  проявляя  благо¬
творительность,  милосердие.  Например,  в  1924  г.  в  Атюрьевской
волости  Пензенской  губернии  некоторые  состоятельные  крестья¬
не  выдавали  безвозвратно  бедным  односельчанам  по  3  пуда  хле¬
ба84.  В  Доминковской  волости  Валдайского  уезда  Новгородской
губернии  богатый  крестьянин  В.  Кузьмин,  семья  которого  состо¬
яла  из  8  человек,  имея  3  лошади,  7  коров,  10  овец,  пятистенный
кирпичный  дом,  весной  нуждающимся  беднякам  давал  в  долг  хлеб,
когда  у  них  его  не  хватало  до  нового  урожая;  не  требовал  никаких
отработок  и  не  брал  процентов.  Члены  семьи  Кузьмина  часто  так¬
же  помогали  бесплатно  лошадьми  маломощным  сельчанам85.  К  тому
 173

же  нередко  советский  кулак,  как  отмечалось  в  одном  из  обследо¬
ваний  1923/24  г.,  даже  по  одежде  не  отличался  от  крестьянской
массы,  был  не  похож  на  дореволюционного86.
 Вряд  ли  можно  утверждать  о  кулаке-эксплуататоре  и  когда
речь  идет  об  использовании  в  его  хозяйстве  наемного  работника,
так  как  сумма  заработной  платы  последнего  была  не  столь  уж
и  ничтожной,  мизерной  по  тем  временам.  Например,  кулак  Ско-
рочкин  Знаменской  волости  Тамбовской  губернии  имел  50  деся¬
тин  земли  и  мельницу,  которую  обслуживал  наемный  рабочий,
получающий  ежемесячно  15  пудов  ржаной  муки87.  В  1926  г.  в  стране
в  среднем  в  месяц  заработная  плата  наемного  рабочего,  занятого
в  крестьянском  хозяйстве  и  в  сельском  обществе,  равнялась  око¬
ло  20  руб.,  в  1927  г.  —  21  руб.  70  коп.88  Для  сравнения  заметим,
что  пуд  зерна  в  этот  период  на  рынке  стоил  примерно  один  рубль,
средняя  цена  рабочей  лошади  равнялась  140—150  руб.89
 В  письме  крестьянина  Ф.  Овсеенко  совершенно  справедливо
сказано  об  экономической  значимости  зажиточных  хозяйств
с  точки  зрения  интересов  государства,  последнее,  судя  по  всему,
должно  было  бы  их  поддержать,  поощрять  рост,  а  не  ограничи¬
вать  своей  политикой  их  инициативу  и  предприимчивость.  Ведь
именно  кулакам,  зажиточным  сельчанам,  принадлежала  важная
роль  в  производстве  валовой  и  особенно  товарной  сельскохозяй¬
ственной  продукции  в  обеспечении  горожан  продовольствием
в  годы  нэпа.  Так,  по  данным  Ю.  Ларина,  в  первой  половине  20-х
годов  7  %  зажиточных  и  3  %  кулацких  хозяйств  производили
1/3  всей  сельскохозяйственной  продукции90.  По  расчетам  уже  упо¬
минавшейся  А.  И.  Хрящевой,  в  1923/24  г.  11,3  %  богатых  и  зажи¬
точных  хозяйств  поставляли  78  %  всего  товарного  зерна,  35,3  %
маслиничных  культур  и  24,5  %  скота91.
 К  экономическим  достижениям  “кулаков”,  их  вкладу  в  снаб¬
жение  населения  городов  продуктами  питания  неоднократно  об¬
ращались  и  члены  высшего  политического  руководства  страны,
в  том  числе  и  в  ходе  внутрипартийных  дискуссий  и  борьбы  за
власть,  называя  иногда  в  ходе  полемики  и  противоречивую  стати¬
стику,  подчас  запугивая  своих  оппонентов  “кулацкой  угрозой”.
Так,  по  данным  Л.  Б.  Каменева,  в  1925  г.  3,5  %  хозяйств  с  посевом
свыше  10  дес.  производили  14  %  хлеба,  а  12  %  зажиточно-богатых
поставляли  54  %  его  на  рынок92.  В  том  же  году  А.  И.  Рыков,  ссыла¬
ясь  на  материалы  Центрального  статистического  управления
(ЦСУ),  писал,  что  60  %  хлебных  излишков  находилось  в  руках
зажиточной  верхушки  деревни,  из  них  30  %  располагали  кулаки.
Правда,  он  оговаривался,  что  в  приводимой  статистике  “свалены
 174

в  одну  кучу  различные  по  своему  типу  и  хозяйственному  укладу
крестьянские  хозяйства”93.  Поэтому  Рыков,  несколько  позднее,
в  связи  с  обострившейся  борьбой  против  “новой  оппозиции”
во  главе  с  Каменевым  и  Зиновьевым,  назвал  в  своей  статье
в  газете  “Правда”  в  декабре  1925  г.  иные  цифры  по  данной  пробле¬
ме.  Ссыпаясь  на  материалы  рабоче-крестьянской  инспекции,  он  ут¬
верждал,  что  зажиточно-богатый  слой  деревни  производит  только
28  %  товарного  хлеба,  середняки  —  47  %,  бедняки  —  23  %,  хотя,
по  расчетам  ЦСУ,  последние  ничего  на  рынок  не  поставляли94.
 Со  своей  стороны,  в  декабре  1925  г.  И.  В.  Сталин  в  докладе  на
XIV  съезде  ВКП(б)  критиковал  работу  ЦСУ  за  неточность  пода¬
ваемой  им  статистики,  когда  этот  орган  в  июне  сообщил  о  том,
что  товарные  излишки  хлеба  у  зажиточных  крестьян  составляли
61  %,  а  у  маломощных  они  отсутствовали,  остальная  же  часть  при¬
ходилась  на  середняцкий  слой  деревни.  Однако  буквально  через
месяц,  рассуждал  Сталин,  ЦСУ  обнародовало  другие  данные,
согласно  которым  52  %  товарного  хлеба  поставляли  зажиточные
крестьяне,  затем  эта  цифра  им  была  сокращена  до  42  %95.
 Как  нам  представляется,  разноголосица  в  статистике  о  про¬
изводимой  зажиточно-богатой  группой  деревни  товарной  части
хлеба  в  середине  20-х  годов  в  стране  объяснялась,  во-первых,  не¬
совершенством  методики  подсчетов  различными  ведомствами;  во-
вторых,  отсутствием  четких  объективных  критериев  для  опреде¬
ления  данной  имущественной  группы;  в-третьих,  обострившейся
внутрипартийной  борьбой  за  власть  в  ЦК  ВКП(б),  когда  различ¬
ные  группировки  использовали  крестьянский  вопрос  в  своих  эго¬
истических  целях.
 И  тем  не  менее,  на  наш  взгляд,  цифры,  называемые  ЦСУ,
в  целом  отражали  истинное  положение  дел,  являясь  более  досто¬
верными.  Как  нам  представляется,  можно  считать,  что  в  1925  г.
приблизительно  около  половины  всего  товарного  хлеба  в  СССР
поставляли  зажиточно-богатые  крестьянские  хозяйства,  называе¬
мые  властью  кулаками.  Думается,  эта  цифра  сохранилась  и  для
второй  половины  20-х  годов.  По-видимому,  можно  согласиться
с  приблизительными  расчетами  заместителя  Наркома  финансов
СССР  М.  И.  Фрумкина,  согласно  которым  в  1927/28  г.  11,88%
зажиточных  хозяйств  давали  49  %  всего  товарного  хлеба,  из  кото¬
рого  на  кулаков  приходилось  20  %96.
 Последняя  цифра  в  дальнейшем  войдет  в  официальные  доку¬
менты  и  советскую  историко-экономическую  литературу,  в  кото¬
рых  говорилось,  что  4—5  %  кулаков  поставляли  20  %  товарного
хлеба,  74  %  давали  середняки  и  бедняки,  6  %  —  колхозы  и  совхо¬
 175

зы97.  Думается,  что  эти  данные  требуют  еще  дополнительного  обо¬
снования  и  вряд  ли  их  можно  читать  окончательными  и  достовер¬
ными.  В  дальнейшем,  вероятно,  они  будут  пересмотрены.  Тем  бо¬
лее,  что  в  отечественной  литературе  приводились  и  иные  цифры
на  этот  счет,  согласно  которым  3,8  %  крупных  кулацких  хозяйств
в  1927  г.  реализовали  на  рынке  18,9  %  земледельческой  и  11,2  %
животноводческой  продукции98.  По  оценке  Сталина,  в  1927  г.  ку¬
лаки  производили  свыше  600  млн.  пудов  хлеба,  из  них  130  млн.
пудов  поступало  на  рынок99.
 Зажиточные  хозяйства  отличались  высокой  степенью  товар¬
ности  по  сравнению  с  остальными  имущественными  группами,
о  чем  говорит  и  такой  казалось  бы  незначительный  факт.  В  слободе
Дьячкино  Ставропольской  губернии  хозяйство,  имеющее  1,1—
4  дес.  земли,  продавало  с  одной  десятины  36  пудов  хлеба,  а  с  10—
19  десятинами  —  77,6  пудов,  и  крестьянский  двор,  владея  более
19  дес.  земли,  реализовывал  на  рынке  с  одной  десятины  140,7  пу¬
дов,  т.  е.  почти  в  4  раза  больше100,  чем  в  маломощном  хозяйстве.
Последние  намного  уступали  по  производительности  труда,
урожайности  и  доходности  зажиточным  дворам.  Например,
в  Псковской  губернии  урожайность  в  мелких  бедняцких  хозяй¬
ствах  составляла  465—600  кг  с  га,  в  средних  —  691—871,  в  крупных
зажиточных  —  1170  кг.  В  Орловской  губернии  сборы  картофеля
достигали  соответственно:  2616—4250  кг;  5880—7750;  6860  кг.  В  Мос¬
ковской  губернии  удой  молока  на  корову  равнялся  в  маломощных
хозяйствах  852кг,  в  средних—  1130—1671  и  крупных—  1638кг.
В  Смоленской  губернии  доходность  одного  рабочего  дня  соответ¬
ственно  выражалась:  40  коп.;  63—92  и  1  руб.  25  коп.101  В  1924/25  г.
условно-чистый  доход  от  хозяйства  в  рублях  на  работника  в  СССР,
не  имеющего  посева,  достигал  31,63  руб.,  с  посевом  до  2  дес.  —
56,9  руб.,  с  посевом  от  2  до  4  дес.  —  71,75  руб.  и  от  8,1  до  16  дес.  —
125,07  руб.,  хотя  в  среднем  по  стране  доход  на  работника  от  сель¬
ского  хозяйства  составлял  76,68  руб.102  В  середине  20-х  годов
в  Украине  урожайность  культур  в  зажиточных  хозяйствах  была
в  1,5—2  раза  выше,  чем  в  середняцких,  и  в  2—2,5  раза  больше
по  сравнению  с  бедняками103.
 Приведенные  факты  со  всей  очевидностью  свидетельствуют
о  том,  что  крупные,  зажиточно-богатые  крестьянские  хозяйства
показывали  свои  неоспоримые  производственные  преимущества
перед  средними  и  мелкими.  Они  добивались  более  высоких  эконо¬
мических  показателей  и  играли  важную  роль  в  производстве  вало¬
вой  и  особенно  товарной  продукции.  Поэтому  интересы  народно¬
го  хозяйства,  государства  требовали  со  стороны  последнего  более
 176

бережного  и  внимательного  отношения  к  ним  и  всяческой  под¬
держки  как  наиболее  высокотоварных,  интенсивных,  производи¬
тельных,  чтобы  не  допустить  продовольственного  кризиса  в  стра¬
не.  Однако  тогдашнее  партийно-государственное  руководство
страны,  наоборот,  вместо  поддержки  зажиточных  хозяйств,  как
уже  говорилось,  проводило  политику  на  их  вытеснение.  В  этой
связи  нельзя  не  обратить  внимание  и  на  тревожное  предупрежде¬
ние  профессора  Н.  Д.  Кондратьева,  сделанное  им  в  1927  г.,  соглас¬
но  которому  в  стране  недостаточно  уделяется  внимания  сильной
группе  крестьян  ради  подъема  производительных  сил  в  сельском
хозяйстве104.  Даже  некоторые  государственные  и  советские  работ¬
ники  вынуждены  были  признать  прогрессивную  роль  кулацкого
хозяйства,  его  значение  в  решении  социальных  задач  и  в  разви¬
тии  аграрного  сектора.  Так,  по  мнению  Я.  Яковлева,  без  кредит¬
ной  помощи  со  стороны  зажиточных  крестьян  беднякам  земля
последних  осталась  бы  незасеянной,  что  привело  бы  к  уменьше¬
нию  общих  доходов  страны,  к  разорению  маломощных  хозяйств105.
 Отмечал  значительную  роль  зажиточных  сельчан  в  восстанов¬
лении  аграрного  сектора  в  годы  нэпа  и  Нарком  земледелия  РСФСР
А.  П.  Смирнов,  капитал  хозяйства  которого  оценивался  им  в  800—
2000  руб.,  в  зависимости  от  региона,  хотя  его  экономический
потенциал  не  шел  ни  в  какое  сравнение  с  американским  ферме¬
ром,  сумма  капитала  последнего  достигала  8—12  тыс.  руб.106
 Политика  государства  по  ограничению  и  вытеснению  капита¬
листических  элементов  из  экономики  страны,  в  том  числе  и  “кула¬
ков”,  приносила  свои  негативные  результаты:  рост  зажиточно-бога¬
тых  крестьянских  дворов  был  минимальным.  Так,  согласно  мате¬
риалам  упоминавшейся  комиссии  Совнаркома  СССР,  с  1924/25  г.
по  1926/27  г.  количество  богатых  хозяйств  предприниматель¬
ского  типа  на  селе  выросло  только  с  3,3  до  3,9  %107,  о  чем  уже
выше  сказано.  Следует  отметить,  что  таких  хозяйств  за  годы  со¬
ветской  власти  на  порядок  уменьшилось  и  особенно  в  годы  Граж¬
данской  войны  и  политики  военного  коммунизма.  Например,
в  22  губерниях  РСФСР  хозяйств  с  посевом  более  10  дес.  сократи¬
лось  с  3,7  до  0,5  %  с  1917  по  1920  г.108  Если  в  1917  г.  в  25  губерниях
РСФСР  насчитывалось  6,1  %  крестьянских  хозяйств,  владеющих
3  лошадьми,  то  в  1919  г.  их  число  снизилось  до  2,5  %.  А  по  расче¬
там  члена  коллегии  Наркомзема  РСФСР  Б.  Книповича,  в  респуб¬
лике  удельный  вес  деревенских  дворов  с  3  лошадьми  сократился
с  11  до  2,7  %,  тогда  как  число  зажиточно-богатых  крестьянских
хозяйств  в  25  губерниях  Европейской  России  уменьшилось  в  7—
8  раз  в  1919  г.  к  уровню  1917  г.109
 12  Зак.  316
 177

О  темпах  сокращения  зажиточных  хозяйств  в  сельской  мест¬
ности  за  период  коммунистической  власти  можно  судить  и  на
примере  Северо-Западного  региона  РСФСР.  Так,  в  Ленинградс¬
кой  губернии  с  1917  г.  по  1925  г.  число  сельских  дворов  с  двумя
лошадьми  упало  с  9,6  до  4,2%,  с  тремя  лошадьми  —  с  1,4  до
0,1  %.  Если  в  Городецкой  волости  в  1917  г.  насчитывалось  двухло¬
шадных  хозяйств  18,6%,  то  в  1924  г.  —  5,2%,  с  тремя  и  более
коровами  —  соответственно  29,1  и  11,8  %.  В  губернии  в  1917  г.  зна¬
чилось  6,6  %  крестьянских  дворов  с  посевной  площадью  от  4,1  до
6  дес.,  а  в  1925  г.  —  2,7  %,  хозяйств,  имеющих  свыше  6  дес.  —
соответственно  2,7  и  0,5  %п0.  Так,  в  Ястребинской  волости  их  число
с  наделом  более  24  дес.  земли  понизилось  с  14  до  5,9  %;  в  Шап-
кинской  волости  —  с  4,7  до  1  %;  в  Чуровской  волости  Череповец¬
кой  губернии  —  с  8,1  до  3,7  %;  в  Рядковской  волости  Новгород¬
ской  губернии  —  с  24  до  8  %.  Уменьшился  и  удельный  вес  хозяйств
с  земельной  площадью  свыше  24  дес.  с  1917  по  1927  г.|П
 В  вышеуказанных  6  волостях  Северо-Западной  области  с  1917
по  1924  г.  сократилось  число  крестьянских  хозяйств  с  2  лошадьми
с  11,2  до  5,3  %,  многолошадных  —  с  2,2  до  0,3  %,  а  многокоров-
ных  —  с  18,2  до  12,9  %ш.  Приведенные  цифры  говорят  о  резком
понижении  зажиточных  хозяйств  как  в  Северо-Западном  регио¬
не,  так  и  в  Европейской  части  РСФСР  за  годы  советской  власти
примерно  в  3—4  раза,  что  свидетельствовало  о  процессе  обедня-
чивания  российской  деревни.
 Из  вышесказанного  очевидно,  что  точно  определить  удель¬
ный  вес  “кулаков”,  т.  е.  наиболее  трудолюбивых,  зажиточно-бо¬
гатых  хозяйств  к  концу  нэпа,  как  в  СССР,  так  и  в  РСФСР  весьма
трудно  в  силу  ранее  названных  причин.  Так,  по  расчетам
А.  И.  Хрящевой,  к  1926  г.  по  обеспеченности  посевной  площадью
более  6  дес.  7,4  %  крестьянских  хозяйств  относились  к  зажиточ¬
ным,  а  7,5  %  —  к  богатым.  По  данным  же  А.  Ширямова,  в  1927  г.
в  стране  насчитывалось  5,3  %  сельских  дворов  с  посевом  6—8  дес.
и  4,4%  с  площадью  свыше  8  дес.113,  т.  е.  10%  хозяйств  можно
было  считать  зажиточно-богатыми.  В  1933  г.  И.  В.  Сталин  без  всякой
аргументации  утверждал,  что  в  доколхозной  деревне  имелось  8—
10  %  зажиточных,  4—5  %  кулаков,  45—50  %  середняков  и  35  %  бед¬
няков114.
 Анализ  рассмотренных  нами  материалов  позволяет  допустить,
что  с  учетом  специфики  того  или  иного  региона,  состава  семьи
и  числа  в  ней  работников  к  концу  нэпа  в  РСФСР  (СССР)  насчи¬
тывалось  примерно  12  %  зажиточно-богатых  крестьянских  хозяйств
трудового,  предпринимательского,  фермерского  типа,  по  боль¬
 178

шевистской  терминологии  кулаков  и  подкулачников.  Причем  для
определения  этой  имущественной  группы  из  крестьянской  среды
мы  берем  в  основу  обеспеченность  их  посевом  на  хозяйство  не
менее  6  десятин,  наличием  двух  и  более  лошадей,  столько  же  ко¬
ров,  владение  всеми  необходимыми  сельскохозяйственными  ору¬
диями,  производственными  и  животноводческими  помещения¬
ми,  добротным  домом.  Причем  семья  такого  зажиточно-богатого
крестьянина  состояла  в  среднем  из  7—8  человек,  из  них  не  менее
3—4  работников.  Многие  из  этих  сельчан  нанимали  временных
и  сроковых  работников,  арендовали  землю.  Эта  имущественная
группа  деревни  производила  значительную  часть  валовой  сель¬
скохозяйственной  продукции  и  давала  в  годы  нэпа  около  полови¬
ны  товарного  зерна.
 Середняк
 От  характеристики  кулака,  зажиточно-богатого  крестьянина,
перейдем  к  рассмотрению  группы  сельчан  по  своему  имуществен¬
ному  состоянию  относящихся  к  среднему  достатку.  Она  занимала
как  бы  промежуточное  положение  между  верхушкой  деревни
и  низким  ее  слоем,  беднотой.  Сразу  же  отметим,  что  выделить  из
общей  массы  крестьян  середняка  было  делом  непростым.  Кого
считать  крестьянином-середяком?  Ответ  на  этот  вопрос  являлся
не  столь  однозначным  и  категоричным.  Само  понятие  середняка
вызывало  споры  как  среди  членов  политического  руководства  стра¬
ны,  так  и  в  среде  крестьян  и  ученых  той  эпохи  различных  направ¬
лений.  Середняк  оставался  мелким  производителем,  его  экономи¬
ческое  состояние  нередко  зависело  от  природно-климатических,
демографических  факторов,  состава  семьи,  числа  в  ней  работни¬
ков,  от  развития  данного  региона,  места,  где  он  проживал,  и  от
политики  государства,  отношения  к  нему  местных  партийных
и  советских  работников.
 В  условиях  противоречивых  тенденций  политического  и  соци¬
ально-экономического  развития  советского  общества,  и  деревен¬
ского  в  частности,  в  годы  нэпа  власть  так  и  не  выработала  объектив¬
ных  и  достоверных  критериев,  по  которым  можно  было  определять
и  середняка.  Хотя  такие  попытки  предпринимались  не  раз,  в  том
числе  и  известными  учеными,  экономистами,  аграрниками.  Так,
в  начале  1927  г.  в  Научно-исследовательском  институте  сельскохо¬
зяйственной  экономики  при  Тимирязевской  академии  состоялась
конференция,  специально  посвященная  дифференциации  кресть¬
янства.  С  докладами  на  ней  выступали  представители  различных
 12*
 179

школ  как  марксистского,  так  и  немарксистского  направлений,
в  том  числе  А.  В.  Чаянов,  Н.  Д.  Кондратьев,  Н.  П.  Макаров,
А.  Н.  Челинцев,  Я.  А.  Анисимов,  С.  Т.  Ужанский,  доклады  которых
были  опубликованы115.
 В  ходе  научных  дискуссий  о  расслоении  российского  кресть¬
янства  вырабатывались  признаки,  характеризующие  различные
экономические  группы  деревни,  в  том  числе  и  середняцкую,  во
время  которых  четко  определились  два  основных  подхода.  Сторон¬
ники  одного  из  них,  во  главе  с  А.  В.  Чаяновым,  представляли
организационно-производственную,  семейно-трудовую  школу,
которые,  используя  традиции  земской  статистики,  усматривали
критерии  при  характеристике  социальных  групп  прежде  всего
производственные  и  демографические  факторы:  площадь  посева
в  хозяйстве,  поголовье  скота,  стоимость  основного  капитала,  число
душ  в  семье,  количество  в  ней  работников.  Причем  они  не  давали
ответа,  в  каком  направлении  осуществляется  процесс  дифферен¬
циации,  но  указывали  на  разные  тенденции  социально-экономи¬
ческого  развития  деревни,  видели  в  ней  противоречивые  момен¬
ты116.  Представители  же  другого,  марксистского  воззрения,  во  главе
с  Л.  Н.  Крицманом  главное  внимание  уделяли  социально-классо¬
вым  признакам,  выделяли  в  крестьянстве  бедняка,  середняка
и  кулака.  Изучая  социально-экономическое  развитие  нэповской
деревни,  Крицман  прежде  всего  видел  в  расслоении  деревни  об¬
разование  сельскохозяйственного  пролетариата,  бедноты,  с  од¬
ной  стороны,  и  сельской  буржуазии  —  с  другой117.
 Однако  со  второй  половины  1927  г.  в  СССР  стал  прослежи¬
ваться  отход  от  научного  поиска  критериев  имущественных,
социальных  групп  крестьянства,  в  том  числе  характеризующих
середняков.  Постепенно  прекращается  объективный  анализ  диф¬
ференциации  советской  деревни.  При  этом  наблюдалась  не¬
обоснованная  грубая  критика  взглядов  А.  В.  Чаянова,  Н.  Д.  Конд¬
ратьева  и  их  сторонников.  Вместо  научного  анализа  социально-
экономических  отношений  на  селе  стал  преобладать  волевой
идеологический  подход,  связанный  с  радикальным  пересмот¬
ром  аграрной  политики  ВКП(б),  отказом  ее  от  принципов  нэпа.
Победу  в  науке  одержали  сторонники  марксистского  направле¬
ния  во  главе  с  Крицманом,  которые  стали  определять  прежде  всего
с  классовых,  идеологических  позиций  экономическое  неравен¬
ство  в  деревне,  выделять  в  ней  социальные  группы,  критикуя  при
этом  ученых,  последователей  организационно-производственной
школы,  которые,  на  наш  взгляд,  подходили  более  объективно
к  изучению  имущественных  групп  крестьянства.
 180

Ввиду  отсутствия  четких  достоверных  критериев,  характери¬
зующих  принадлежность  к  крестьянину-середняку  в  годы  нэпа,
ученые  и  политики  называли  разные  цифры  о  его  численном
составе,  при  этом  последние  зачастую  в  ходе  внутрипартийной
борьбы  использовали  эту  проблему  в  эгоистических,  личных  це¬
лях,  нередко  приукрашивая  истинное  положение  дел  в  совет¬
ской  деревне  или,  наоборот,  изображая  негативно.  Первым,  кто
обратился  из  политического  руководства  страны  к  этому  вопро¬
су,  был  В.  И.  Ленин.  Выступая  на  X  съезде  РКП(б)  в  марте  1921  г.,
он  сформулировал  концепцию  об  осереднячивании  советского
крестьянства,  которая  затем  войдет  в  официальные  документы
и  работы  историков  и  экономистов.  “Данные  статистики  указы¬
вают  совершенно  бесспорно,  —  утверждал  он,  —  что  деревня  ни¬
велировалась,  выравнялась,  т.  е.  резкое  выделение  в  сторону  ку¬
лака  и  в  сторону  беспосевщика  сгладилось.  Все  стало  ровнее,
крестьянство  стало  в  общем  в  положение  середняка”118.  Из  дан¬
ной  оценки  следовало,  что  середняк  стал  центральной  фигурой
советской  деревни  и  составлял  большинство  крестьянского  на¬
селения,  хотя  в  пользу  этого  вывода  Ленин  не  привел  никакой
статистики,  не  выдвинул  критериев.  Спустя  месяц,  в  апреле
1921  г.,  эту  концепцию  Ленин  отстаивал  не  столь  категорично,
а  лишь  высказывался  за  то,  что  в  деревне  стало  меньше  “край¬
ностей  в  сторону  кулачества,  меньше  в  сторону  и  нищеты,
и  большинство  населения  стало  приближаться  к  середняцкому”119.
Данная  ленинская  оценка  раскрывала  лишь  общую  тенденцию
движения  советской  деревни  к  середняцкой  и  ставила  под  со¬
мнение  сформулированный  им  ранее  основополагающий  тезис,
будто  большинство  сельчан  по  своему  имущественному  положе¬
нию  стали  середняками  после  такой  опустошительной  и  разори¬
тельной  Гражданской  войны.
 Однако  уже  в  первые  годы  нэпа  оценка  Ленина  оспаривалась
некоторыми  его  коллегами  по  политбюро  ЦК  РКП(б)  и  учеными.
Например,  Л.  Б.  Каменев  в  своем  выступлении  на  XIII  съезде
партии  в  мае  1924  г.  указывал,  что  в  СССР  насчитывается  18  %
середняцких,  8  %  зажиточных  и  70,4  %  бедняцко-маломощных
крестьянских  хозяйств120.
 Причем  для  подкрепления  названной  статистики  он  сослался
на  труды  В.  И.  Ленина,  Я.  А.  Яковлева  и  А.  И.  Хрящевой.  Последняя
являлась  крупным  специалистом  по  советской  деревне.  Как  уже
упоминалось,  работая  заведующей  отделом  сельскохозяйственной
статистики  Центрального  статистического  управления,  Хрящева
опубликовала  ряд  обстоятельных  работ,  в  том  числе  посвященных
 181

и  дифференциации  крестьянства,  в  которых  по  сути  дела  отрица¬
ла  ленинский  тезис  об  осереднячивании  советской  деревни.
 Вот  как  выглядела  ее  аргументация  относительно  середняка.
В  1917  г.  в  22  губерниях  Европейской  России  без  рабочего  скота
насчитывалось  29  %  крестьянских  хозяйств,  с  одной  головой  —
49,2  %,  с  двумя  —  17  %,  с  тремя  —  3,4  %,  с  четырьмя  и  более  —
0,9%,  а  в  1920  г.  соответственно  —  27,6%;  63,6%;  7,9;  0,3;  0,1.
Группировка  Хрящевой  крестьянских  хозяйств  по  посевной  пло¬
щади  выглядела  следующим  образом.  В  1917  г.  имелось  10,6  %  хо¬
зяйств  без  посева,  30  %  —  с  посевом  до  двух  десятин;  30,1  %  —
с  2—4  десятинами,  25,2  %  —  с  4,1—10  дес.  и  3,7  %  дворов  владели
свыше  10  дес.;  в  1920  г.  соответственно:  47;  47,9;  31,6;  15,3;  0,5  %т.
Из  вышеприведенной  статистики  Хрящевой  следовало,  что  в  со¬
ветской  России,  как  отмечал  Ленин,  действительно  произошли
важные  изменения  в  деревне,  касающиеся  двух  крайних  противо¬
положных  социальных  групп.  С  одной  стороны,  сократилось  коли¬
чество  беспосевных  многоскотных  хозяйств,  а  с  другой  —  вырос¬
ло  число  однолошадных  и  с  посевом  до  2  дес.,  с  одновременным
уменьшением  двухлошадных  и  безлошадных  крестьянских  дворов.
Из  анализа  этих  данных  скорее  прослеживалась  тенденция  обедня-
чивания  деревни,  понижения  в  ней  количества  зажиточных  сельчан.
 Хрящева,  применяя  ленинскую  дореволюционную  методику
определения  социальных  групп  деревни,  согласно  которой  к  бед¬
ноте  относились  безлошадные  и  значительная  часть  однолошад¬
ных  хозяйств,  а  к  середнякам  принадлежали  хозяйства,  в  основ¬
ном  имеющие  2—3  лошади  и  владеющие  15—20  дес.  земли122,
пришла  к  выводу,  что  большинство  крестьянских  дворов  22  гу¬
берний  Европейской  России  можно  было  считать  бедняцкими.
В  1920  г.  насчитывалось  91,2  %  безлошадных  и  однолошадных  хо¬
зяйств,  тогда  как  в  1917  г.  таковых  значилось  78,2  %,  а  двухлошад¬
ных  —  соответственно  17  и  7,9  %,  т.  е.  число  последних  понизи¬
лось  более  чем  в  2  раза.  Тенденция  обеднячивания  деревни
прослеживалась  и  при  группировке  крестьянских  хозяйств  по  по¬
севной  площади.  Если  в  1917  г.  без  посева  и  с  посевом  до  4  дес.
насчитывалось  70,7  %  хозяйств,  то  в  1920  г.  —  83,6  %,  и  их  можно
было  отнести  к  маломощным.
 А.  И.  Хрящева,  анализируя  статистические  данные  об  эконо¬
мических  группах  крестьянства  на  основе  дореволюционной  ле¬
нинской  методики  их  определения,  справедливо  отмечала,  что
соотношение  социальных  групп  в  российской  деревне  заметно
отличается  от  тех  явлений,  вскрытых  Лениным  в  конце  XIX  в.,
когда  он  к  бедноте  относил  50  %  хозяйств.  Однако  наша  группи¬
 182

ровка,  если  же  не  принимать  во  внимание  хозяйства  с  посевом
2,1—4  дес.,  давала  бедняков  40  %  в  1920  г.  и  43  %  —  в  1917,  но  если
прибавить  к  данной  группе  и  дворы  с  посевом  2,1—4  дес.,  что
будет  правильнее,  то  группа  бедноты  будет  больше,  чем  в  дорево¬
люционный  период.  По  обеспеченности  посевом  автор  относила
к  средним  хозяйствам  18  %,  с  4—6  дес.,  а  к  маломощным  —  32,4  %
и  ниже  среднего  достатка  хозяйств  было  32  %123.  По  Хрящевой,
статистика  1920  г.  свидетельствовала  об  обеднячивании  деревни
в  РСФСР  и  отнюдь  не  о  ее  осереднячивании,  середняки  не  со¬
ставляли  большинства  крестьянского  населения.  Правда,  при  этом
она  делала  оговорку,  считая,  что  наметившийся  процесс  обни¬
щания  села  связан  с  увеличением  в  нем  населения  за  последние
годы,  а  не  с  обеднением  прежних  жителей  деревни.
 Конечно,  данный  фактор  не  следует  сбрасывать  со  счетов,
однако,  как  нам  представляется,  основные  причины  обеднячива-
ния  российской  деревни  следует  искать  в  тяжелых  разрушитель¬
ных  последствиях  Первой  мировой  и  Гражданской  войн,  а  также
в  политике  военного  коммунизма  и  голоде  1921—1922  гг.  Все  это
вместе  взятое  и  подорвало  существенно  производительные  силы
крестьянского  хозяйства.
 То,  что  середняк  не  являлся  центральной  фигурой  россий¬
ской  деревни  и  не  составлял  большинства  крестьянского  населе¬
ния  в  период  нэпа,  признавал  не  только  Л.  Б.  Каменев,  но  и  его
соратник  по  “новой  оппозиции”  Г.  Е.  Зиновьев,  согласно  под¬
счетам  которых  эта  социальная  группа  достигала  не  более  40—
50  %  всех  хозяйств124.
 Однако  эти  цифры  совершенно  не  устраивали  И.  В.  Сталина,
боровшегося  за  укрепление  единоличной  власти  со  своими  поли¬
тическими  противниками,  которые  оспаривали  ленинский  тезис
об  осереднячивании  деревни.  Они  свидетельствовали  больше  о  ее
обнищании.  Стараясь  представить  аграрную  политику  большевис¬
тской  партии  в  благоприятном  свете,  проводимую,  дескать,
в  интересах  трудового  крестьянства,  Сталин  в  своем  выступлении
на  XIV  съезде  ВКП(б)  в  декабре  1925  г.  обрушился  с  резкой  кри¬
тикой  на  тех,  кто  отрицал  процесс  осереднячивания  советской
деревни.  Интерпретируя  высказывания  В.И.  Ленина  на  свой  лад,
он  указывал,  что  в  результате  победы  Октябрьской  революции
изгнали  помещиков  и  землю  роздали  крестьянам.  “Россию  мы  более
или  менее  осереднячили...  Теперь  середняк  составляет  в  деревне
большинство”.  Причем  в  подтверждение  данного  вывода  он,  как
и  в  марте  1921  г.  Ленин,  не  привел  никаких  аргументов,  но  разоб¬
лачил  одно  из  партийных  изданий,  в  котором  говорилось
 183

о  том,  что  при  царском  режиме  в  России  насчитывалось  около
60  %  бедняков,  а  теперь  в  СССР  их  75  %.  Середняков  тогда  “было
столько-то,  а  теперь  меньше.  Я  не  хочу  пускать  в  ход  крепких  слов,
но  нужно  сказать,  что  эти  цифры  —  хуже  контрреволюции.  Как
может  человек,  думающий  по-марксистски,  выкинуть  такую  шту¬
ку,  да  еще  напечатать,  да  еще  в  руководстве?  Как  могут  болтать
такую  несусветную  чепуху  люди,  именующие  себя  марксистами?
Это  ведь  смех  один,  несчастье,  горе”125.
 На  самом  деле,  в  свете  вышеизложенного  материала,  статис¬
тика,  вызвавшая  гнев,  негодование  Сталина,  являлась  ближе
к  действительности,  и  его  критика  была  вызвана  политическими
причинами,  чтобы  устранить  своих  противников,  прикрываясь
ленинскими  понятиями  об  осереднячивании  советской  деревни,
которого  в  реальности  не  наблюдалось.  А  огульное  резкое  обвине¬
ние,  прозвучавшее  из  его  уст,  было  несправедливым;  к  тому  же
позднее,  в  1933  г.,  Сталин  поставил  и  сам  под  сомнение  ленин¬
ский  тезис  о  том,  что  середняк  стал  центральной  фигурой  в  сель¬
ской  местности126.
 Тем  не  менее  декларативно  сформулированный  Сталиным
в  декабре  1925  г.  тезис  о  том,  что  “теперь  середняки  составляют
в  деревне  большинство”,  статистически  подкрепил  в  своем  док¬
ладе  на  XV  съезде  ВКП(б)  в  декабре  1927  г.  его  верный  соратник
и  союзник  по  борьбе  с  “левой  оппозицией”  В.  М.  Молотов.  Опи¬
раясь  на  материалы  вышеуказанной  комиссии  Совнаркома  СССР,
он  назвал  такие  данные  о  социальной  структуре  советской  дерев¬
ни:  в  1926/27  г.  насчитывалось  66,4  %  середняцких  хозяйств,
20,4  %  —  бедняков,  7,9  %  —  нанимающих  сроковых  рабочих,
а  также  насчитывалось  5,3  %  сельскохозяйственного  пролетариата.
Причем  Молотов  для  обоснования  данной  статистики  не  привел
никаких  доводов,  но  категорично  заявил  делегатам  партийного
съезда,  что  в  ходе  аграрной  революции  “наша  деревня  осередня¬
чилась.  Это  давно  известно  всем”.  Приукрашивая  истинное  поло¬
жение  дел  на  селе,  абсолютизируя  осереднячивание  деревни,
Молотов  опровергал  и  ранее  приводимые  им  же  собственные
цифры  об  удельном  весе  бедноты,  названные  в  1925  г.  Но  огово¬
рился  при  этом,  что  до  сих  пор  “наши  представления  о  численно¬
сти  бедняцкой  группы  деревни  были  преувеличенными”127.
 На  самом  же  деле  Молотов  занизил  сознательно  удельный
вес  маломощной  группы  и  одновременно  завысил  количество
середняцких  хозяйств.
 Причем  Сталин  и  Молотов  увязывали  осереднячивание  со¬
ветской  деревни  прежде  всего  с  итогами  аграрной  революции  1917—
 184

1918  гг.  В  докладе  “О  работе  в  деревне”  на  XV  съезде  ВКП(б)
в  декабре  1927  г.  Молотов  сформулировал  уже  новые  подходы  к  ее
результатам,  существенно  преувеличил  количество  земли,  полу¬
ченной  крестьянами  от  помещиков.  В  этой  связи  он  резко  раскри¬
тиковал  материалы  сборника,  подготовленного  Центральным  ста¬
тистическим  управлением  (ЦСУ)  СССР,  согласно  которым
с  октября  1917  по  1927  г.  землепользование  крестьян  увеличилось
на  74,3  млн.  га,  или  на  30,9  %128.  Эти  официальные  данные  совер¬
шенно  не  устраивали  Молотова  и  его  колдег  по  ЦК  ВКП(б),  ибо
они  не  укладывались  в  их  политический  курс  и  ставили  под  со¬
мнение,  на  их  взгляд,  позитивные  результаты  аграрной  политики
советской  власти  за  10  лет,  когда  в  деревне  наблюдалось  не  осе-
реднячивание  и  обогачивание,  а  обнищание  сельчан.  Поэтому
Молотов  назвал  приведенные  цифры  в  статистическом  сборнике
абсолютно  не  соответствующими  действительности,  “в  высшей
степени  вредными,  экономической  и  политической  ошибкой
ЦСУ”.  Печатать  подобные  данные,  рассуждал  разгневанный  сек¬
ретарь  ЦК  ВКП(б),  отвечающий  за  работу  в  деревне,  значит  “по¬
могать  не  Октябрьской  революции,  а  ее  врагам”,  ибо  ее  итоги
значительно  преуменьшены  ЦСУ.  “Аргументируя”  свои  разобла¬
чения,  Молотов  обрушился  с  жесткой  критикой  и  на  общепри¬
нятую  в  тот  период  времени  методику  распределения  земли  в  до¬
революционный  и  советский  периоды.  Он  негодовал,  почему  “все
крестьяне  зачислены  в  одну  группу,  и  —  как  это  ни  странно!  —
в  таблице  ЦСУ  нет  ни  кулаков,  ни  середняков,  ни  бедняков,  нет
никакой  классовой,  то  есть  научной  группировки”.  Отсюда  Моло¬
тов  делал  вывод,  будто  первый  опыт  ЦСУ  “совершенно  несосто¬
ятельный”.  В  действительности  критика  Молотова  материалов  ЦСУ
была  несостоятельной,  поскольку  этот  орган  выводил  итоги  рас¬
пределения  земли  после  1917  г.  именно  по  научной  методике,  раз¬
работанной  учеными  20-х  годов,  не  по  отдельным  социальным
группам,  а  по  всему  крестьянству  в  целом.  Прав  был  начальник
ЦСУ  Н.  Осинский,  когда,  отвечая  на  необоснованные  замечания
Молотова  о  том,  что  итоги  революции  в'деревне  не  учитывают
классового  подхода,  а  крестьянство,  дескать,  смешано  в  одну  кучу,
резонно  ответил  на  съезде,  что  все  большевики,  писавшие  до  сих
пор  о  распределении  земли,  “ставили  вопрос  только  в  плоскости
перехода”  ее  от  “помещиков  к  крестьянству  вообще”130.
 В  отличие  от  методики  распределения  земель  после  октября
1917  г.,  предложенной  ЦСУ,  Молотов  выдвинул  свою  “классо¬
вую,  научную”  идеологическую  методику,  сконструированную
произвольно,  аппаратно-кабинетным  способом  в  политических
 185

целях,  не  имеющую  ничего  общего  с  наукой  и  реальными  факта¬
ми.  Сославшись  на  беседы  с  наркомом  земледелия  РСФСР
А.  П.  Смирновым,  который  якобы  дал  ему  “в  высшей  степени
интересную  таблицу”,  он  привел  делегатам  XV  съезда  ВКП(б)
статистические  данные,  радикально  пересматривающие  существо¬
вавшие  до  сих  пор  представления  о  социально-экономических  пре¬
образованиях  в  российской  деревне.  Суть  молотовского  подхода
заключалась  в  том,  что  итоги  распределения  земель  в  послеок¬
тябрьский  период  следует  оценивать  по  социальным  группам  кре¬
стьянства:  беднякам,  середнякам  и  кулакам.  Бедняки  и  середняки
имели  до  революции,  по  Молотову,  60  млн.  га  земли,  а  сельская
буржуазия  —  40  млн.  га,  от  которой  36  млн.  перешли  к  бедняцко-
середняцким  слоям  в  ходе  аграрной  революции.  Кроме  того,  они
дополнительно  получили  в  этих  же  регионах  РСФСР  еще  40  млн.
га  за  счет  нетрудовых  земель.  Суммируя  вышеназванные  цифры,
он  утверждал,  что  в  итоге  вместо  60  млн.  га,  которые  были  у  се¬
редняков  и  бедняков  до  революции,  они  “к  настоящему  времени
на  этой  территории  пользуются  136  млн.  га  земли,  т.  е.  увеличили
свое  землепользование  больше,  чем  в  2  раза,  что  вовсе  не  похоже
на  жалкие  30  %,  о  которых  говорит  ЦСУ”.  Комментируя  эти  циф¬
ры,  Молотов  делал  небольшую  оговорку  о  том,  что  их  нельзя
считать  совершенно  точными,  но  тем  не  менее,  как  он  подчерки¬
вал,  они  дают  “ответ  на  вопрос  о  результатах  аграрной  револю¬
ции”  и  в  “основном  абсолютно  правильно”.
 В  подтверждение  сказанного  он  привел  и  другие  аргументы,
обобщающие  цифры,  согласно  которым  середняки  и  бедняки  на
территории  РСФСР  (без  автономных  республик)  от  советской
власти  дополнительно  получили  110  млн.  га  земли,  из  них  не  ме¬
нее  50  млн.  га  от  помещиков,  церкви,  уделов;  до  10  млн.  га  им
перешли  от  госземимущества  и  лесного  фонда,  около  50  млн.  га
было  взято  от  многоземельных  (кулацких)  слоев  деревни,  пере¬
распределенные  затем  между  безземельными  и  малоземельными
слоями.  Категорически  отвергая  иную  точку  зрения,  другие  циф¬
ровые  показатели,  Молотов  делал  вывод,  что  именно  эти  цифры
“должны  прочно  держаться  в  нашей  памяти  и  должны  быть  изве¬
стны  крестьянам  Вот  исходные  факты,  определяющие  современ¬
ное  экономическое  положение  деревни  по  сравнению  с  дорево¬
люционным...  Результаты  аграрной  революции  заставляют  нас
говорить  о  том,  что  национализация  земли,  давшая  землю  —  свы¬
ше  100  млн.  гектаров  —  середняцким  и  бедняцким  массам,  есть
вопрос  самый  кровный,  самый  основной  всей  нашей  аграрной
революции.  Тот,  кто  прямо  или  косвенно  покушается  на  наруше¬
 186

ние  национализации  земли,  тот  злейший  враг  широких  масс  кре¬
стьянства  и  рабочего  класса.  Поэтому  партия,  рабочий  класс  и  вся
остальная  масса  крестьянства  должны  всеми  мерами  ограждать
результаты  аграрной  революции”131.
 Внося  решающий  вклад  в  создание  мифической  цифры
о  110  млн.  десятин  земли,  якобы  полученной  российским  кресть¬
янством  в  результате  победы  Октябрьской  революции,  Молотов
не  только  грубо  исказил  социально-экономическое  развитие  де¬
ревни,  но  своими  резкими  обвинительными  оценками,  по  суще¬
ству,  закрывал  доступ  к  объективному  исследованию  данной  про¬
блемы.  Поэтому  в  исторической  и  экономической  науке  стал
преобладать  административный  произвол,  командование,  а  до¬
стоверное  изучение  аграрных  отношений  в  СССР,  история  со¬
ветского  крестьянства  практически  прекращаются.  Цифры,  при¬
веденные  Молотовым,  категорические  его  оценки  стали  рассмат¬
риваться  окончательными,  как  бы  истиной  в  последней
инстанции,  и  без  всякого  критического  анализа  сразу  же  попали
в  партийную  периодическую  печать132.
 Однако  до  выступления  Молотова  на  XV  съезде  ВКП(б)  при¬
водились  в  литературе  иные,  более  достоверные  статистические
данные  о  перераспределении  сельскохозяйственных  земель  после
1917  г.  Кроме  авторов  указанного  сборника  ЦСУ  “Итоги  десяти¬
летия  советской  власти  в  цифрах  1917—1927”  к  этому  вопросу  об¬
ращались  не  только  ученые,  но  и  некоторые  партийные  и  совет¬
ские  работники.  Так,  Нарком  земледелия  РСФСР  А.  П.  Смирнов,
на  материалы  которого  ссылался  Молотов,  указывал,  что  в  ре¬
зультате  аграрных  преобразований  1917—1918  гг.  к  крестьянам  пе¬
решло  лишь  47,2  млн.  десятин  земли  от  помещиков,  уделов,  цер¬
кви,  монастырей,  а  50  млн.  десятин  были  перераспределены  среди
самого  крестьянства,  значительная  часть  которой  перешла  к  бед¬
някам133.  В  данном  случае  позиция  Смирнова  существенно  отлича¬
лась  от  точки  зрения  Молотова,  изложенной  на  XV  съезде  ВКП(б).
Смирнов  говорил  в  целом  о  крестьянстве,  не  выделяя  специаль¬
но  в  нем  “кулаков”,  середняков  и  бедняков,  дополнительно  по¬
лучивших  47  млн.  десятин  земли,  а  остальные  50  млн.  распределя¬
лись  среди  населения,  оставались  по-прежнему  крестьянскими  как
до,  так  и  после  1917  г.  Исследователи  20-х  годов  не  подразделяли
крестьянское  землепользование  по  социальным  группам  —  на  се¬
редняцкое,  бедняцкое,  кулацкое.
 Что  же  касается  количества  помещичьей  земли,  перешедшей
к  крестьянам,  то  здесь  результаты  весьма  скромны,  хотя  на  этот
счет  существовали  разные  статистические  данные.  Так,  председа¬
 187

тель  Совнаркома  СССР  А.  И.  Рыков  полагал,  что  крестьяне  полу¬
чили  более  30  млн.  десятин  помещичьей  земли134.  Уже  называв¬
шийся  нами  специалист  по  истории  советской  деревни,  публи¬
цист  и  экономист  Ю.  Ларин,  писал,  что  в  Европейской  части
России  крестьянам  передали  32  млн.  десятин  земли,  из  них  более
25  млн.  они  уже  арендовали  до  Октябрьской  революции,  а  у  самих
помещиков  оставалось  лишь  7  млн.  дес.135  Примерно  о  таких  же
размерах  помещичьей  земли  в  России  писал  и  А.  В.  Чаянов  еще
в  1917  г.  Он  отмечал,  что  “земельная  реформа  сама  по  себе  не
может  дать  много  нашей  деревне”,  ибо  “количественное  значе¬
ние  владельческих  земель  передаваемых  крестьянам  ничтожно”,
даже  если  все  “капиталистические  запашки  перейдут  к  ним,  кре¬
стьянское  землепользование  от  этого  увеличится  в  незначитель¬
ных  размерах,  так  как  сельское  хозяйство  остается  преимуществен¬
но  крестьянским”.  В  подтверждение  сказанного  он  привел  данные
о  том,  что  в  44  губерниях  Европейской  части  России  из  каждых
100  десятин  посева  89  десятин  принадлежали  крестьянам,  поме¬
щикам  же  —  только  11  %.  По  Чаянову,  с  момента  отмены  крепо¬
стного  права  крестьяне  купили  27  млн.  дес.  земли  у  помещиков,
в  собственности  у  которых  оставалось  в  1917  г.  лишь  10  млн.  дес.,
а  20  млн.  они  сдавали  в  аренду  крестьянам136.  Эти  данные  подтвер¬
ждаются  и  другими  материалами,  согласно  которым  до  револю¬
ции  посевная  площадь  крестьян  равнялась  96  млн.  дес.,  а  помещи¬
ков  —  10,7  млн.  По  подсчетам  Н.  Вишневского,  90  %  всей  посевной
площади  дореволюционной  России  принадлежало  крестьянам137.
 В  этом  плане  заслуживает  внимания  и  точка  зрения  Н.  Д.  Кон¬
дратьева  об  итогах  аграрных  преобразований  в  СССР,  в  принци¬
пиальном  отношении  мало  чем  отличающаяся  от  вышеназванных
оценок.  Откликаясь  на  просьбу  Молотова  осенью  1927  г.,  Кондра¬
тьев  направил  ему  свои  соображения  относительно  перспектив
развития  сельского  хозяйства  в  СССР,  приведя  и  цифровые  пока¬
затели  об  итогах  перераспределения  земли  за  годы  советской  вла¬
сти.  В  результате  аграрных  преобразований  после  1917  г.,  как  счи¬
тал  Кондратьев,  к  крестьянам  перешла  подавляющая  часть
помещичьих,  казенных  и  других  земель,  за  счет  которых  их  зем¬
лепользование  увеличилось  до  50  млн.  дес.  При  этом  с  1917  по  1927  гг.
в  РСФСР  без  автономных  республик  количество  земли  на  одно
крестьянское  хозяйство  выросло  только  с  14,2  до  15,47  дес.138
Однако  эти  цифры  абсолютно  не  устраивали  Молотова  и  других
членов  ЦК  ВКП(б),  ибо  они  не  вписывались  в  проводимую  ими
политику,  открыто  вставших  на  искажение  итогов  социально-эко¬
номических  преобразований  за  годы  советской  власти.  Поэтому
 188

материалы  Кондратьева  не  нашли  отражения  в  докладе  Молотова
на  XV  съезде  ВКП(б)  “О  работе  в  деревне”.  Двумя  годами  рань¬
ше,  в  1925  г.,  он,  как  и  другие  ученые,  констатировал,  что  и  до
1917  г.  основная  земля  в  России  находилась  в  пользовании  кресть¬
ян.  Согласно  переписи  1916  г.,  в  47  губерниях  Европейской  Рос¬
сии  они  владели  89,2  %  всех  посевов,  93,9  %  рабочих  лошадей,
94,2  %  крупного  рогатого  скота,  94,3  %  свиней  и  поставляли  на
рынок  78,4  %  хлеба139.
 Таким  образом,  в  свете  изложенного  фактического  материала
не  подтверждаются  цифры,  названные  Молотовым  в  декабре
1927  г.,  что  российские  крестьяне  дополнительно  в  ходе  Октябрь¬
ской  революции  получили  110  млн.  га  земли  и  что,  дескать,
и  привело  к  осереднячиванию  советской  деревни.  На  самом  деле
к  сельчанам  перешло  после  Октября  1917  г.  примерно  40—50  млн.
дес.  земли,  из  которой  около  половины  они  арендовали  за  соот¬
ветствующую  плату  у  помещиков.  Прибавка  к  ранее  используемой
крестьянами  земле  была  незначительной,  и  во  многих  районах
проблема  малоземелья  была  не  решена.  По  оценке  Народного  ко¬
миссариата  земледелия  РСФСР,  к  1921  г.  в  большинстве  губерний
прибавка  на  душу  населения  составила  от  1/4  до  3/4  дес.140,  т.  е.
в  среднем  около  0,5  дес.
 Если  Молотов  на  XV  съезде  ВКП(б)  утверждал  о  том,  что
66  %  крестьянских  хозяйств  стали  середняцкими,  не  указав  при
этом  критерии,  по  которым  он  их  выделял,  сославшись  только  на
материалы  Комиссии  СНК  СССР,  то  последняя,  опубликовав  их,
постаралась  “обосновать”  тезис  об  осереднячивании  советской
деревни.  В  состав  данной  комиссии  под  руководством  заместителя
Наркома  финансов  СССР  М.  И.  Фрумкина  входили  ученые-марк¬
систы,  в  том  числе  Л.  Н.  Крицман,  И.  Д.  Верменичев,  А.  И.  Гай-
стер,  С.  Г.  Струмилин.  Она  назвала  критерии,  на  основании  кото¬
рых  определялся  удельный  вес  середняцких  хозяйств  на  селе.  По
ее  расчетам,  они  составляли  62,7  %  от  общего  числа141.  К  данной
имущественной  группе  комиссия  отнесла  всех  крестьян,  не  вошед¬
ших  в  две  крайние  —  зажиточно-богатую  и  бедняцко-пролетар¬
скую.  Думается,  вряд  ли  можно  считать  достоверным  и  объектив¬
ным  такой  арифметический  методический  подход  к  выделению  се¬
редняка,  когда  слагалось  количество  маломощных  и  зажиточных
дворов,  а  их  общая  сумма  высчитывалась  из  всех  крестьянских  хо¬
зяйств  СССР,  тем  более,  что  и  признаки,  характеризующие  как
группу  бедняков,  о  чем  речь  пойдет  ниже,  так  и  кулаков-предпри-
нимателей,  разработанные  комиссией,  оставались  весьма  уязви¬
мыми,  слабыми,  об  этом  говорилось  выше.
 189

Справедливости  ради  следует  отметить,  что  и  сама  комиссия
признавала  несовершенство  своего  метода.  Она  предупреждала,
что,  используя  весь  находившийся  в  ее  распоряжении  материал,
прибегла  к  предположениям,  приблизительным  расчетам.  Доход
об  отдельных  социальных  группах  крестьянства  “конструировался
на  весьма  шатких  основаниях,  которые  можно  уточнить  лишь  че¬
рез  год”.  Ибо  отсутствовали  бюджетные  материалы  о  крестьян¬
ском  хозяйстве  за  1926/27  г.,  причем  исчисление  производилось
лишь  по  данным  2769  крестьянских  бюджетов,  составляющих  ми¬
зерную  часть  деревенского  населения,  тогда  как  в  1927  г.  насчиты¬
валось  примерно  25  млн.  крестьянских  хозяйств.  Вот  почему  комис¬
сия  Совнаркома  СССР  делала  вывод  о  том,  что  к  опубликованным
материалам  нужно  подходить  с  достаточной  осторожностью,
а  цифровые  данные  рассматривать  условно142.  Однако  в  дальней¬
шем  никакого  научного  серьезного  дополнительного  изучения  со¬
циальной  структуры  доколхозной  деревни  не  проводилось  в  связи
с  курсом  ВКП(б)  на  коллективизацию  сельского  хозяйства  и  на¬
чалом  “великого  перелома”.  Поэтому  статистические  данные  об
удельном  весе  имущественных  групп  крестьянства,  определенные
комиссией  Совнаркома  СССР  в  1927  г.,  стали  общепринятыми,
без  всякого  критического  анализа  вошли  в  партийные  докумен¬
ты,  официальные  статистические  справочники,  затем  в  совет¬
скую  литературу,  где  говорилось,  что  в  конце  20-х  годов  по  срав¬
нению  с  дореволюционным  периодом  число  бедняцких  хозяйств
уменьшилось  с  65  до  35  %,  середняцких  —  выросло  с  20  до  60  %,
а  кулацких  —  сократилось  с  15  до  5  %143.
 С  цифрами,  названными  комиссией  Совнаркома  СССР
об  удельном  весе  середняцких  хозяйств,  согласился  и  известный
историк  С.  М.  Дубровский.  Правда,  в  основу  их  вычисления  он
положил  такой  критерий,  как  обеспечение  их  рабочим  скотом.  По
его  оценке,  в  1927  г.  насчитывалось  в  стране  61,7  %  крестьянских
дворов  середняцкого  достатка,  из  них  60,7  %  имели  одну  лошадь.
На  наш  взгляд,  группировать  крестьянские  хозяйства  только  по
обеспеченности  рабочим  скотом,  наличию  лошадей  у  них,  вряд
ли  можно  считать  правильным  подходом,  без  учета,  например,
количества  земли  или  посевной  площади.  Кстати,  статистические
данные  о  последней,  приводимые  Дубровским,  ставили  под  со¬
мнение  удельный  вес  хозяйств  середняков,  указанных  им.  По  его
расчетам,  в  1926  г.  в  СССР  без  Узбекской  и  Туркменской  респуб¬
лик  значилось  4,4%  хозяйств  без  посева;  31,19%—  с  посевом
0,1—2дес.;  49,5%—  с  посевом  2,1—6  дес.;  10,1  %  —  с  посевом
6,1—10  дес.  и  было  4,1  %  хозяйств  с  посевом  свыше  10  дес.144
 190

С  нашей  точки  зрения,  типичное  середняцкое  хозяйство  име¬
ло  приблизительно  4—5  дес.  посева,  а  исходя  из  статистики,  при¬
веденной  Дубровским,  можно  допустить,  что  большинство  дво¬
ров  владело  менее  4  дес.  посева,  что  и  подтверждалось  цифрами
по  РСФСР.  В  1926  г.  в  республике  насчитывалось  4,5  %  хозяйств
с  посевом  0,09  дес.;  32,1  %  —  с  посевом  0,1—2  дес.;  34,7%—  с
посевом  2,1—4  дес.145
 В  1928  г.  А.  Ширямов  относил  к  середняцким  хозяйствам  тех,
которые  имели  посевную  площадь  от  2  до  6  дес.,  их  удельный  вес,
по  его  данным,  составлял  в  стране  45,7  %146.  Эта  цифра  противо¬
речила  официальным  материалам  и  одновременно  ставила  под
сомнение  политическую  установку  руководства  страны  об  осеред-
нячивании  советской  деревни.  Однако  к  аналогичному  выводу
пришел  и  Сталин  в  1933  г.,  согласно  расчетам  которого  в  докол-
хозной  деревне  значилось  45—50  %  середняцких  хозяйств,  хотя
никаких  признаков  в  пользу  названной  статистики  он  не  при¬
вел147.  Как  нам  представляется,  эти  данные  объективней  отража¬
ют  исторические  реалии,  хотя  и  их  нельзя  считать  совершенно
точными.
 Тезис  об  осереднячивании  советской  деревни  в  годы  нэпа
оспаривала  и  статистика  о  среднем  наделе  крестьянского  земле¬
пользования.  Как  выше  отмечалось,  по  расчетам  Н.  Д.  Кондратье¬
ва,  в  1926  г.  в  РСФСР  на  одно  хозяйство  приходилось  без  авто¬
номных  республик  15,47  дес.  земли,  а  в  1913  г.  —  14,2  дес.,  т.  е.
прибавка  была  ничтожной148.  По  оценке  М.  Шефлера,  цифры  со¬
ответственно  выглядели  таким  образом:  на  одно  хозяйство  прихо¬
дилось  10,9—12,9  и  10,8—12,4  десятин,  или  земельный  надел  в  сред¬
нем  в  крестьянском  хозяйстве  за  годы  советской  власти  не
увеличился.  Такая  же  тенденция  прослеживается  и  при  обеспече¬
нии  сельчан  посевами.  Так,  в  1913  г.  в  России  на  одно  крестьян¬
ское  хозяйство  в  среднем  падало  5,3  дес.  посева,  в  1926  г.  без  За¬
кавказья  и  республик  Средней  Азии  —  от  3,6  до  4,4  дес.;  на  терри¬
тории  РСФСР  без  Казахстана  и  автономных  республик  соответ¬
ственно  —  6,3  и  4,6  дес.149  По  материалам  гнездовой  выборочной
переписи  1927  г.,  в  СССР  одно  крестьянское  хозяйство  в  среднем
имело  4  га  посева150.  По  расчетам  Н.  Вишневского,  на  одну  душу
крестьянского  населения  в  1913  г.  приходилось  0,760  дес.  посева,
тогда  как  в  1925/26  г.  —  0,705  дес.,  или  на  5,5  %  меньше151.
 Эти  обобщающие  цифры  подкрепляются  и  материалами  по
отдельным  регионам,  опровергающим  официальные  данные  о  том,
что  середняк  стал  центральной  фигурой  деревни.  Например,
в  Горицкой  волости  Кимрского  уезда  Тверской  губернии  в  1916  г.
 191

в  среднем  крестьянское  хозяйство  имело  2,55  дес.  посева,
а  в  1926  г.  —  2,44  дес.152  В  1924  г.  в  Городецкой  волости  Лужского
уезда  Ленинградской  губернии  средний  размер  посева  равнялся
у  сельчан  2,1  дес.,  в  1917  г.  —  2,7  дес.153
 В  ходе  обследования  Атюрьевской  волости  Пензенской  губер¬
нии  выяснилось,  что  количество  середняцких  хозяйств  уменьши¬
лось  с  43,8  до  30,7  %  с  1917  по  1924  г.154  По  данным  Череповецко¬
го  губкома  ВКП(б),  в  1925  г.  в  губернии  насчитывалось  только
36,08  %  середняцких  хозяйств155.  Согласно  докладу  инструктора
Ленинградского  губкома  ВКП(б)  Голубевой,  обследовавшей  Бель¬
скую  волость  Гдовского  уезда,  в  ней  из  1953  хозяйств  к  началу
1926  г.  только  28  %  относились  к  середняцким,  78  %  —  к  бедняц¬
ким,  2  %  —  к  “кулацким”156.  В  то  же  время  обследователь  Ястре-
бинской  волости  Кингисеппского  уезда  Ленинградской  губернии
А.  Баранова  установила,  что  здесь  в  1924  г.  из  2058  крестьянских
хозяйств  более  60  %  принадлежали  к  середняцким  по  своему  иму¬
щественному  положению,  причем  в  данную  группу  попадали  хо¬
зяйства  с  3—5  дес.  пашни,  одной  лошадью  и  2  коровами157.
 Из  вышесказанного  следует  большая  разноголосица  относи¬
тельно  удельного  веса  середняцких  хозяйств  в  годы  нэпа  как  по
регионам,  так  и  в  масштабе  РСФСР,  страны,  когда  статистика
колеблется  от  18  до  66  %.  На  наш  взгляд,  такая  противоречивость
по  поводу  количества  середняцких  хозяйств  объясняется,  во-пер¬
вых,  объективными,  неоднозначными  и  сложными  процессами,
проходящими  в  нэповской  деревне  по  районам;  во-вторых,  несо¬
вершенством  самой  статистики  и  неразработанностью  достовер¬
ных  критериев  для  определения  середняка;  в-третьих,  политико¬
идеологическими,  классовыми  соображениями,  в  том  числе
и  обострившейся  борьбой  внутри  ЦК  большевистской  партии  за
власть,  когда  каждая  группировка  для  критики  взглядов  своих
противников  использовала  вопрос  о  середняке  в  собственных  эго¬
истических  целях,  сознательно  завышая  или  уменьшая  его  удель¬
ный  вес  в  деревне.
 В  свете  изложенного  материала  трудно  определить  точно  удель¬
ный  вес  середняцких  хозяйств  в  нэповской  деревне.  И  тем  не  ме¬
нее  приблизительную  цифру  назовем,  опираясь  на  приводимые
выше  данные.  По  нашим  ориентировочным  оценкам,  количество
крестьянских  хозяйств  среднего  достатка  в  РСФСР,  да  и  СССР,
составляло  около  40—45  %  от  их  общего  количества  в  1927  г.  В  этом
году  число  всех  крестьянских  хозяйств  в  РСФСР  достигло
17  117,3  тыс.,  а  в  СССР  —  25  015,9  тыс.  Причем  на  каждое  хозяй¬
ство  приходилось  соответственно  5,8  и  5,1  человек158.  При  этом
 192

середняцкое  хозяйство  мы  характеризуем  следующими  признака¬
ми:  оно  имело  4—5  дес.  посева,  одну  лошадь,  одну-две  коровы,
мелкий  скот,  необходимый  пахотный  и  транспортный  инвентарь,
жилые  и  производственные  помещения.  Семья  состояла  из  6  че¬
ловек,  из  них  2—3  работника.  Однако,  подчеркивая  условность  на¬
шей  классификации,  следует  отметить,  что  она  не  учитывает  сто¬
имость  средств  производства,  занятие  несельскохозяйственным
трудом,  различия  в  регионах.
 Наша  характеристика  крестьянина-середняка  во  многом  со¬
впадает  с  оценками  и  других  исследователей.  А.  И.  Хрящева  писа¬
ла,  что  середняцкое  хозяйство  имело  1—2  подростка,  2—3  работ¬
ника,  рабочий  и  продуктивный  скот,  плуг,  борону,  несложные
сельскохозяйственные  машины,  транспортный  инвентарь.  Среди
крестьян  этой  имущественной  группы  почти  отсутствовали  без¬
лошадные.  Это  встречалось  редко,  причем  как  временное  явление
ввиду  несчастного  случая,  падежа,  кражи.  Середняк  всегда  владел
коровой,  2—4  овцами,  в  некоторых  районах  —  свиньями.  При  этом
рабочая  нагрузка  в  середняцком  хозяйстве  была  больше,  чем
у  маломощных,  и  он  старался  укрепить  свое  хозяйство,  увеличить
средства  производства,  стать  зажиточно-богатым159.
 Об  экономической  мощности  середняцкого  хозяйства  и  его
роли  в  сельскохозяйственном  производстве  нам  дают  представле¬
ние  и  данные  В.  П.  Данилова.  Они  являлись  мелкими  товаропро¬
изводителями,  владели  большинством  средств  производства,  да¬
вали  основную  продукцию  земледелия  и  животноводства.  А  его
основные  средства  производства  оценивались  в  516,3  руб.  и  состо¬
яли  из  рабочей  лошади,  1,1  коровы,  мелкого  скота,  личного  ин¬
вентаря.  В  таком  хозяйстве  имелось  5,1  человек  населения,  до  3  ра¬
ботников,  6  га  земли  надельной,  в  том  числе  4  га  посева  на
собственной  и  арендованной  земле,  1,2  га  покоса.  При  этом  ти¬
пичное  середняцкое  хозяйство  ежегодно  получало  в  деньгах  при¬
мерно  450  руб.  дохода,  из  которых  расходы  на  инвентарь  составля¬
ли  около  16  руб.,  а  на  промышленное  личное  потребление
приблизительно  115  руб.160
 Конечно,  крестьяне  среднего  достатка  в  масштабе  РСФСР,
да  и  СССР,  были  по  своему  составу  неоднородными,  среди  них
имелись  маломощные  и  более  крепкие.  При  этом  их  имуществен¬
ное  состояние  зависело  еще  и  от  специфики  того  или  иного  рай¬
она.  Например,  типичное  середняцкое  хозяйство  центрально-зем¬
ледельческого  района  состояло  обычно  из  4,8  человек,  из  них
3,8  трудоспособных.  Оно  владело  7,6  дес.  посева,  1,1  коровой,
1,2  головами  рабочего  скота.  Производственные  фонды  хозяйства
 '  13  зак.  316
 193

достигали  1057,5  руб.,  в  том  числе  средства  производства  оцени¬
вались  в  721,1  руб.  В  то  же  время  типичное  середняцкое  хозяйство
центрально-промышленного  района  РСФСР  по  количеству  насе¬
ления  и  обеспеченности  землей  было  меньше.  В  семье  в  среднем
значилось  3,8  душ  обоего  пола,  2,3  работника,  имелось  4,4  дес.
посева,  1,4  коровы,  1,1  лошадь.  Производственные  фонды  оцени¬
вались  в  998,5  руб.,  из  них  средства  производства  —  в  767,2  руб.
При  этом  как  в  центрально-земледельческом,  так  и  в  централь¬
но-промышленном  районах  главное  место  среди  средств  произ¬
водства  принадлежало  рабочему  и  продуктивному  скоту,  соответ¬
ственно  37  и  35  %;  стоимость  построек  равнялась  24  и  '32  %,
сельскохозяйственного  инвентаря  —  17  и  21  %161.
 По  расчетам  тогдашнего  председателя  Совнаркома  СССР
А.  И.  Рыкова,  в  1925  г.  середняцкие  хозяйства  давали  47  %  товар¬
ного  хлеба162,  причем  он  ссылался  на  данные  рабоче-крестьян¬
ской  инспекции.
 В  заключение  отметим,  что  к  концу  нэпа,  по  нашему  мне¬
нию,  в  РСФСР  насчитывалось  менее  половины  крестьянских  хо¬
зяйств  середняцкого  типа.  Они  производили  большую  часть  всей
валовой  сельскохозяйственной  продукции  и  поставляли  на  рынок
примерно  половину  товарного  хлеба.
 Бедняк
 Пожалуй,  самой  многочисленной  имущественной  группой
в  российской  деревне  в  годы  нэпа  оставалась  бедняцкая,  удельный
вес  которой  точно  установить  сложно  по  вышеизложенным  причи¬
нам,  в  том  числе  и  связанным  с  противоречивыми  социально-эко¬
номическими  процессами,  происходившими  на  селе,  расслоением
крестьянства  и  отсутствием  объективных  критериев  для  характери¬
стики  этой  группы,  с  учетом  района.  К  тому  же  вопрос  о  деревен¬
ской  бедноте,  о  ее  удельном  весе  запутывался  еще  и  высшим  поли¬
тическим  руководством  страны  в  связи  с  развернувшейся  борьбой
за  власть  между  различными  фракциями,  каждая  из  которых  хотела
использовать  данную  проблему  в  своих  эгоистических  целях.
 В  первую  половину  20-х  годов  среди  членов  партийно-госу¬
дарственного  руководства  преобладала  сравнительно  объективная
точка  зрения  о  численном  составе  сельской  бедноты.  Так,  в  мае
1924  г.  Л.  Б.  Каменев,  используя  ленинскую  дореволюционную
методику  и  некоторые  исследования  начала  20-х  годов,  считал,
что  в  стране  насчитывалось  74  %  бедняцко-маломощных  хозяйств,
хотя  для  их  обоснования  не  привел  никаких  аргументов.
 194

В  декабре  1925  г.  Г.  Е.  Зиновьев  в  докладе  на  XXII  Ленинской
губернской  партийной  конференции  заявил,  что  в  СССР  насчи¬
тывается  40—45  бедняцких  хозяйств,  из  них  42  %  —  безлошад¬
ных163.  В  том  же  месяце  в  выступлении  на  XIV  съезде  ВКП(б)
В.  М.  Молотов  назвал  примерно  такие  же  цифры,  согласно  кото¬
рым  в  стране  было  40—50  %  бедняцких  хозяйств164.  В  марте  1926  г.
ответственный  работник  ЦК  ВКП(б)  Э.  Квиринг  в  речи  на  сове¬
щании  деревенского  актива  отметил,  что  в  СССР  имеется
40—45  %  бедняков165.
 В  литературе  этого  периода  приводились  аналогичные  циф¬
ры,  например,  Ю.  Ларин  в  1925  г.  считал,  что  у  нас  значилось
более  50  %  бедняцко-маломощных  хозяйств166.
 Однако  во  второй  половине  20-х  годов,  как  упоминалось,
в  руководстве  страны  начался  радикальный  пересмотр  аграрной
политики  в  связи  с  победой  сталинской  группировки  и  взятием
курса  на  коллективизацию  сельского  хозяйства,  что  повлекло
и  пересмотр  оценок  о  социальной,  имущественной  структуре  де¬
ревни.  Так,  в  декабре  1927  г.  Молотов  в  докладе  на  XV  съезде
ВКП(б),  ссылаясь  на  материалы  вышеназванной  комиссии  Сов¬
наркома  СССР,  обнародовал  новые  официальные  данные
об  удельном  весе  бедняцких  хозяйств  в  СССР,  число  которых
в  1924/25  г.  достигало  24  %,  а  в  1926/27  г.  —  20,4  %.  При  этом  он
опровергал  ранее  названную  им  же  статистику,  признал,  что  наши
представления  об  удельном  весе  данной  социальной  группы  раньше
были  преувеличены.  В  этой  связи  он  поставил  под  сомнение
и  признаки,  по  которым  до  этого  определялись  бедняцкие  хозяй¬
ства:  по  обеспеченности  их  скотом167.  Хотя  комиссия  Совнарко¬
ма,  на  материалы  которой  Молотов  ссылался,  данный  критерий
при  определении  социальных  групп  в  деревне  все  же  учитывала.
Она  относила  к  бедняцким  хозяйствам,  во-первых,  безпосевные,
с  посевом  до  одной  десятины  при  наличии  не  более  одной  голо¬
вы  рабочего  скота;  во-вторых,  хозяйства,  владеющие  посевной
площадью  до  4  дес.,  но  не  имеющие  рабочего  скота;  в-третьих,
50  %  хозяйств  с  посевом  4—6  дес.,  но  без  рабочего  скота.  В  соответ¬
ствии  с  этим  критерием  комиссия  установила,  что  в  1924/25  г.
в  СССР  было  25,9  %  бедняцких  хозяйств  (5803  тыс.)  и  в  1926/27  г.  —
22,1  %  (5037  тыс.)168.  На  наш  взгляд,  эти  данные  занижены,  ибо
критерии,  выдвинутые  комиссией  для  характеристики  бедняцких
хозяйств  по  обеспеченности  их  скотом  и  посевом,  хотя  в  своей
основе  правильные,  однако  сама  методика  их  подсчета,  как  нам
представляется,  вызывает  возражения.  Так,  к  бедняцким  хозяй¬
ствам  следует  относить  не  только  с  посевом  до  одной  десятины,
 13*
 195

но  как  минимум  до  двух,  даже  при  наличии  одной  головы  рабо¬
чего  скота.  Не  совсем  понятно:  почему  именно  50  %  крестьянских
хозяйств,  владеющих  4—бдес.  посева,  но  не  имеющих  лошади,
причислены  к  данной  социальной  группе.
 О  том,  что  комиссия  заметно  занизила  удельный  вес  бедняц¬
ких  хозяйств,  свидетельствует  их  обеспеченность  скотом  и  посе¬
вами.  Так,  по  данным  Ю.  Ларина,  к  середине  20-х  годов  насчиты¬
валось  в  СССР  37  %  хозяйств,  не  имеющих  лошади169.  А  по  расчетам
историка  С.  Дубровского,  в  1926  г.  без  Закавказья,  Туркменистана
в  стране  значилось  33,5  %  хозяйств  без  рабочего  скота,  при  этом
в  РСФСР  —  30  %,  в  Украине  —  44,8,  Белоруссии  —  12,6  %170.  Эти
цифры  в  целом  подтверждаются  и  гнездовыми  обследованиями
1927  г.,  согласно  которым  в  СССР  имелось  31,3  %  крестьянских
дворов  без  рабочего  скота,  34,1  %  —  без  инвентаря  и  23,8  %  —  без
коров171.  Но  в  группу  маломощных  по  своему  экономическому
положению  надо  включить,  на  наш  взгляд,  еще  около  10—15  %
многосемейных  хозяйств,  владеющих  одной  лошадью.  Даже  после
обнародования  официальных  данных  об  удельном  весе  бедняцких
хозяйств  в  1927  г.  некоторые  авторы  приводили  на  этот  счет  иные
показатели.  Так,  упоминавшийся  нами  А.  Ширямов  считал,  что
в  СССР  число  бедняцко-маломощных  хозяйств  с  посевом  до  2  дес.
достигало  в  1927  г.  40  %.,  или  7  млн.172
 Конечно,  трудность  выделения  указанной  экономической
группы  в  деревне,  как  и  других,  во  многом  еще  объясняется  осо¬
бенностями  того  или  иного  района.  Поэтому  число  безлошадных,
а  следовательно,  и  бедных  хозяйств  заметно  колебалось  с  учетом
экономических,  социальных  и  климатических  условий  того  или
иного  района.  Например,  согласно  Череповецкому  губкому
РКП(б),  в  1925  г.  в  губернии  насчитывалось  63,76%  бедняцких
хозяйств,  причем  безлошадных  было  25,6  %173.  В  Новгородской
губернии  в  середине  20-х  годов,  как  считал  губком  РКП(б),  име¬
лось  25  %  хозяйств  без  лошади.  При  этом  на  два  с  половиной  хо¬
зяйства  приходилась  одна  борона  и  одна  соха,  один  плуг.  Все  эти
безинвентарные,  безлошадные  хозяйства,  безусловно,  относились
к  бедняцкой  части  и  составляли  не  менее  половины  от  общего
количества  крестьян.  В  1925  г.  в  Псковской  губернии  насчитыва¬
лось  21,5  %  безлошадных  хозяйств  из  324  510174.  В  Ленинградской
губернии  в  этом  году  значилось  около  30  %  безлошадных  кресть¬
янских  дворов175,  а  в  Северо-Западной  области  они  составляли
 23,5 	%176,  в  Уральской  —  21,9177,  тогда  как  в  некоторых  районах
Западной  Сибири  насчитывалось  лишь  12,6  %  хозяйств  без  рабо¬
чего  скота178.
 196

Из  рассмотренной  статистики  совершенно  очевидно,  что
к  1927  г.  насчитывалась  примерно  одна  треть  безлошадных,  безин-
вентарных  хозяйств  в  СССР  из  25  млн.  дворов,  т.  е.  около  8—
 8,5 	млн.  хозяйств.  Они  относились  к  самой  обездоленной  бедняц¬
кой  группе  деревни.
 В  РСФСР  ее  удельный  вес  равнялся  приблизительно  такой  же
цифре.  В  1926/27  г.  в  республике  насчитывалось  30,6  %  безлошад¬
ных  хозяйств  и  31,6  %  —  без  пахотных  орудий179.  Для  сравнения
укажем,  что  и  в  царской  России  было  30  %  крестьянских  дворов,
не  имеющих  лошадей,  и  34  %  —  без  сельскохозяйственного  ин¬
вентаря180.  Поэтому  с  точки  зрения  обеспечения  основными  сред¬
ствами  производства  бедняцкой  части  российской  деревни  она
ничем  не  отличалась  по  существу  от  дореволюционной,  удельный
вес  бедняцких  хозяйств  не  сократился,  а  если  учесть  увеличение
их  численности  за  счет  дробления  и  естественного  роста  населе¬
ния,  то  количество  маломощного  крестьянского  населения  уве¬
личилось  на  несколько  миллионов  человек  с  октября  1917  г.
 Обеспечение  крестьянского  двора  рабочим  скотом  имело  для
него  важное  значение,  поскольку  без  него  он  не  мог  вести  даже
мало-мальски  самостоятельно  хозяйство.  Он  начинал  утрачивать
и  черты  мелкого  товаропроизводителя  и  вступал  на  путь  раскрес¬
тьянивания.  Наличие  большого  количества  безлошадных  и  безин-
вентарных  дворов  не  позволяло  им  расширять  посевную  площадь.
Поэтому  большинство  бедных  дворов  принадлежало  к  маломощ¬
ным.  Так,  по  расчетам  Н.  Д.  Кондратьева,  как  указывалось,  в  1926  г.
в  РСФСР  значилось  4,5  %  хозяйств  с  посевом  до  0,09  дес.;  32,1  %  —
с  посевом  от  0,1  до  2  дес.;  и  34,7  %  —  с  посевом  2,1—4  дес.181
Следовательно,  не  менее  50  %  хозяйств  с  посевом  до  3  дес.  можно
отнести  к  бедняцким.
 На  наш  взгляд,  к  концу  нэпа  в  РСФСР,  да  и  в  СССР,  насчи¬
тывалось  примерно  50  %  бедняцких  хозяйств.  К  ним  мы  относим  с
посевом  до  3  десятин,  без  инвентаря,  без  рабочего  скота,  а  также
часть  многосемейных  хозяйств  с  одной  лошадью,  таких  имелось
приблизительно  10-15  %.  По  данным  же  И.  В.  Сталина,  в  докол-
хозной  деревне  значилось  35  %  бедняцких  хозяйств182,  правда,  он
не  назвал  их  признаков.
 А  теперь  попытаемся  рассмотреть,  что  же  из  себя  представля¬
ло  российское  бедняцкое  хозяйство  в  производственно-демогра-
фическом  отношении  с  учетом  специфики  того  или  иного  регио¬
на.  Так,  по  оценке  А.  И.  Хрящевой,  типичное  такое  хозяйство  не
располагало  достаточным  количеством  пашни,  отсутствовали  в  нем
инвентарь,  скот,  часть  земли  сдавалась  в  аренду.  Взрослые  члены
 197

семьи  занимались  местным  или  отхожим  промыслом,  подростки
на  летний  период  шли  в  пастухи  или  в  сторожа,  а  женщины  на¬
нимались  на  поденные  работы  в  зажиточные  хозяйства.  В  бедняц¬
ком  хозяйстве  имелся  огород,  у  некоторых  была  корова,  одна-две
овцы  при  наличии  покоса.  Основной  доход  семьи  складывался  из
заработка  ее  членов  на  промыслах  и  полученной  платы  за  сдан¬
ную  в  аренду  землю.  Однако  имущественное  положение  бедняц¬
кого  хозяйства  заметно  колебалось  в  зависимости  от  того  или  иного
района.  По  мнению  Хрящевой,  маломощным  хозяйством  счита¬
лось  в  Нижнем  Поволжье  и  на  Юго-Востоке  с  посевом  2—4  дес.,
с  1—2  волами;  тогда  как  в  средней  полосе  РСФСР  к  бедняцкому
принадлежало  хозяйство  с  одной  лошадью  и  1—2  дес.  посева183.
В  многосемейном  —  имелся  один  работник,  большое  количество
едоков,  одна  лошадь.  Вырученный  доход  в  основном  шел  на  про¬
довольственные  нужды,  а  для  приобретения  второй  лошади  день¬
ги  отсутствовали.
 Исследователь  Ф.  Казанский,  изучая  социально-экономиче¬
ские  отношения  в  уральской  деревне,  пришел  к  выводу,  что
к  бедняцким  хозяйствам  принадлежали  беспосевные  и  с  посевом
до  трех  десятин  как  не  имеющие  лошади,  так  и  с  одной  лошадью.
По  его  расчетам,  в  Уральской  области  в  1924  г.  насчитывалось
50,1  %  бедняцких  хозяйств,  тогда  как  безлошадных  значилось  толь¬
ко  26,2  %,  а  с  одной  лошадью  —  44,6  %184.
 Приведем  характеристику  и  бедняцкого  хозяйства  Пензен¬
ской  губернии  середины  20-х  годов.  Большинство  из  них  не  имели
лошади.  Поэтому  для  обработки  земли  нанимали  рабочий  скот,
инвентарь  у  зажиточного  соседа,  владеющего  средствами  произ¬
водства  за  соответствующую  плату  деньгами  или  натурой.  Напри¬
мер,  крестьянин  Базайкин  Атюрьевской  волости  за  вспашку
 1,5 	дес.  пара  отдал  15  пудов  хлеба,  а  за  обработку  земли  под  яро¬
вые  уступил  половину  земельного  надела  хозяину  лошади.  Кроме
того,  он  помогал  последнему  вместе  с  женой  убирать  урожай
в  течение  20  дней185.
 А  вот  как  описывал  свое  житье-бытье  крестьянин-бедняк
М.  С.  Щербаков  из  с.  Быбылевки  Романовской  волости  Балашов-
ского  уезда  Саратовской  губернии  в  своем  письме  в  газету  в  апреле
1924  г.  Он  имел  лошадь,  дом,  сарай,  корову,  а  семья  состояла  из
15  человек.  “Землю  я  не  в  силах  обработать  всю  одной  лошадью,
единый  сельскохозяйственный  продналог  плачу  полностью,  —  кон¬
статировал  Щербаков.  —  Но  не  хватает  мне  хлеба  кормить  свое
семейство,  так  что  мое  семейство  сильно  голодает...  Плачевное
положение  —  смотреть  на  это  семейство:  нас  имеется  три  брата,
 198

мы  думали  разделимся,  тогда  и  вовсе  будем  в  нищенском  поло¬
жении”.  Автор  просил  дать  ответ:  возможно  ли  “жить  в  большом
семействе  при  таком  малом  количестве  скота”186.  Этот  пример  лиш¬
ний  раз  подтверждает  вывод  о  том,  что  далеко  не  всех  сельчан,
имеющих  одну  лошадь,  можно  было  относить  к  середняцкой  груп¬
пе,  а  часть  из  них  принадлежала  по  своему  имущественному  по¬
ложению  к  бедняцкой,  особенно  это  касалось  многосемейных.
 В  бедняцких  хозяйствах,  как  правило,  урожай  был  ниже,  чем
у  других  сельчан,  ибо  у  них  отсутствовал  навоз,  а  если  он  и  имел¬
ся,  то  не  на  чем  его  было  вывезти  в  поля,  последние  поэтому
плохо  удобрялись.  К  тому  же  маломощный  крестьянин  обычно
вспахивал  поля  в  последнюю  очередь,  после  того  как  зажиточ¬
ный  сосед  обработает  свой  надел.  Собственного  хлеба  у  бедняков
хватало  зачастую  на  2—3  месяца,  и  приходилось  нередко  жить  за
счет  доходов  от  отхожих  промыслов  или  же  “закладывать  себя
и  свою  семью  за  несколько  пудов  хлеба”  богатому  крестьянину.
Питался  бедняк  в  основном  хлебом  с  суррогатами,  картофелем,
кашей  и  только  к  празднику  покупал  мясо,  3—4  раза  в  году  по  3—
4  фунта  (фунт  =  409  г).  Да  и  внешний  вид  бедного  сельчанина
выглядел  жалким:  на  голове  была  одета  потрепанная  шапка  и  носил
он  грязную,  с  расстегнутым  воротом  рубаху,  и  нечто  похожее  на
штаны187.
 Обследование  Шапкинской  волости  Лодейнопольского  уезда
Ленинградской  губернии  в  январе  1925  г.  показало,  что  в  боль¬
шинстве  случаев  бедняк  засевал  1—4  меры  ржи,  2—8  мер  овса  (мера
=  16  кг).  Но  своего  хлеба  на  питание  семье  не  хватало.  В  семье  было
два  работника,  которые  занимались  побочными  заработками188.
 Из  характеристики  бедняцкого  хозяйства  нэповской  деревни
следует,  что  оно  являлось,  как  правило,  малосемейным,  малозе¬
мельным  и  малопосевным,  в  большинстве  своем  и  без  рабочего
скота,  сельскохозяйственного  инвентаря.  Зачастую  взрослые  чле¬
ны  семьи  занимались  местным  или  отхожим  промыслом.  Такое
хозяйство  в  основном  носило  натурально-потребительский  харак¬
тер  и  по  существу  не  могло  вести  собственное  самостоятельное
доходное  хозяйство.  Его  роль  в  сельскохозяйственном  производ¬
стве  страны  была  минимальной,  особенно  в  товарной  продукции.
Так,  в  декабре  1925  г.  председатель  Совнаркома  СССР  А.  И.  Рыков
писал,  что,  по  данным  рабоче-крестьянской  инспекции,  бедняки
давали  23  %  товарного  хлеба,  а  согласно  материалам  Центрально¬
го  статистического  управления,  они  вообще  не  поставляли  на
рынок  хлеб189.  В  свете  вышеизложенного  материала,  думается,
оценка  ЦСУ  больше  соответствовала  историческим  реалиям.  Роль
 199

бедняков  в  поставках  товарной  продукции  была  минимальной.
Историк  В.  П.  Данилов,  характеризуя  имущественное  состояние
бедняцкого  хозяйства,  отмечал:  в  среднем  оно  состояло  из  четы¬
рех  человек,  из  них  1—2  работника,  оно  имело  2,5—4  га  надельной
пашни,  1—2  га  посева  и  0,5  га  посева  дополнительно  им  приобре¬
талось.  Такое  хозяйство  обычно  не  владело  рабочим  скотом,  ин¬
вентарем,  хозяйственными  постройками,  половина  была  без  ко¬
ров,  а  денежный  доход  оценивался  примерно  в  200—250  руб.190
 Какие  же  факторы,  кроме  отсутствия  помощи  со  стороны
советской  власти,  влияли  на  появление  бедняцко-маломощных
хозяйств  в  российской  деревне  в  годы  нэпа?  В  какой-то  степени
ответ  на  данный  вопрос  нам  дают  материалы  обследований  одной
из  волостей  Пензенской  губернии  в  середине  20-х  годов.  На  осно¬
вании  ответов  крестьян  выяснилось,  что  примерно  16—26  %  всех
бедняцких  хозяйств  образовались  в  результате  семейных  разделов;
14—38  %  —  из-за  отсутствия  рабочих  рук,  где  во  главе  семьи  нахо¬
дились  вдовы,  старики,  сироты;  20—60  %  —  по  причине  стихий¬
ных  бедствий.  Например,  из-за  пожара  терялось  имущество,  скот,
сгорали  жилье  и  производственные  постройки;  до  10  %  бедняц¬
ких  хозяйств  сформировалось  ввиду  ухода  работника  на  военную
службу  в  Красную  Армию;  примерно  10  %  —  вследствие  физичес¬
ких  недостатков,  болезни.  Наконец,  около  8  %  маломощных  хо¬
зяйств,  судя  по  ответам  сельчан,  рассматривались  как  коренные
потомственные  бедняки,  не  приспособленные  и  не  умеющие  ве¬
сти  хозяйство,  своего  рода  “неудачники”191.  Последняя  категория
бедноты  относилась,  по-видимому,  к  люмпенизированной,  дек¬
лассированной  части  деревни.  Таких  исправные  крестьяне  назы¬
вали  “лодырями”192.
 Из  обследования  Пензенской  деревни  и  ответов  крестьян  яв¬
ствует,  что  по  своему  составу  сельская  беднота  оставалась  не¬
однородной,  на  что  в  отечественной  литературе  до  сих  пор  не  об¬
ращалось  внимания.  Среди  нее  были  трудовики-бедняки,  разо¬
рившиеся  ввиду  стихийных  бедствий,  семейного  раздела,  призы¬
ва  работника  в  Красную  Армию,  болезни  или  смерти  главы  семьи.
Но  имелись  потомственные,  традиционные  бедняки,  не  умею¬
щие  или  не  желающие  работать  на  земле,  так  называемые  люмпе¬
низированные,  деклассированные  элементы  деревни,  ее  отбро¬
сы:  лодыри,  бездельники,  хулиганы,  пьяницы.  Вот  что  говорили
по  этому  поводу  сельчане  Горицкой  волости  Тверской  губернии  в
1927  г.:  “Всех  бедняков  под  одно  равнять  нельзя:  есть  бедняк  и
есть  лодырь  царя  небесного.  Старательного  бедняка  надо  отметить,
дать  ему  помощь.  А  лодырю  никакой  поблажки,  никакой  скидки
 200

по  налогу.  Власть  должна  покровительствовать  не  бедным  лоды¬
рям,  а  бедным  трудящимся”193.  Однако  советская  власть  опира¬
лась  в  своей  политике  в  деревне  на  бедноту.  Нередко  не  учитывала
этого,  а  зачастую  не  оказывала  поддержку  ни  тем,  ни  другим,  о
чем  речь  пойдет  в  соответствующей  главе.
 Сельчане-трудовики  нелестно  отзывались  о  лентяях-бедняках,
к  тому  же  зараженных  иждивенческой  психологией.  Крестьяне
давали  нередко  и  свое  понимание  деревенского  лодыря,  об  этом
дают  представление  и  оценки  пензенских  сельчан.  Некоторые  из
них  бездельниками  называли  тех,  например,  “кто  долго  летом
спит  в  холодке”,  или  “по  соседям  шляется”,  или  “любит  хорошо
поесть”.  Как  только  у  него  “заведется  копейка,  тащит  в  лавочку
на  рыбу  или  еще  что”,  “заработанные  деньги  такому  бедняку  не
впрок:  проест  все  на  колбасе,  да  на  калаче  —  самому  жрать  нече¬
го,  а  бабе  обновку  купит”.
 Приводились  и  такие  безобразные  примеры,  характеризую¬
щие  поведение  деклассированных  сельчан.  Так,  в  селе  Ст.-Вер-
хиссье  два  бедняка  проиграли  в  карты  свои  избы  и  остались  со¬
всем  без  имущества,  рассчитывая  при  этом  на  помощь  государства.
По  этому  случаю  трудовики-крестьяне  рассуждали,  что  власть
“пострадавшим”  “поможет  поставить  дома,  лес  отпустят,  в  бед¬
няках  ведь  значатся”.  В  одном  из  сел  Валяевской  волости  на  по¬
ставленный  вопрос  обследователем  середнякам:  “Какого  они  мне¬
ния  о  бедняках,  как  они  к  ним  относятся?”  —  последние  ответили
однозначно:  “Тягота  одна  с  ними.  Сами  о  себе  не  заботятся:  вот
и  бедность,  спину  хорошенько  бы  гнули  как  мы”194.
 Презрительно  отзывались  о  бедняках-лентяях  как  о  нахлеб¬
никах,  сидящих  на  шее  старательных  сельчан  и  середняки  Яропо-
лецкой  волости  Московской  губернии  в  1924  г.:  “До  каких  же  пор
мы  будем  отдуваться  за  бедноту?  Такие  порядки  не  дают  нам  воз¬
можность  развивать  свое  хозяйство.  Мы  тянемся  изо  всех  сил,  ста¬
раемся  разводить  скотину,  а  бедняк  любит  мясо  кушать.  Появился
теленок,  а  он  спешит  его  зарезать.  Бедняк  тунеядцем  сидит  на
нашей  шее”195.  Называвшийся  нами  крестьянин  Е.  Смердов  из  де¬
ревни  Вердичи  Даровской  волости  Котельнического  уезда  Вят¬
ской  губернии  в  1924  г.  объяснял  происхождение  бедноты  на  селе
леностью  и  тунеядством196.  Такого  же  мнения  придерживался
и  один  из  сельчан  Курской  губернии  в  1926  г.  среднего  достатка,
имеющий  лошадь.  Он  осуждал  бедноту  за  леность,  иждивенче¬
ство,  которая  по-настоящему  не  желала  трудиться.  Налог  не  пла¬
тила,  а  любила  частенько,  по  его  наблюдениям,  посидеть  с  папи¬
роской  у  магазина.  Такой  бедняк  никогда  не  разбогатеет,  ибо  “не
 201

работавши  ничего  не  будет”,  хотя  бедняку  в  свое  время  перешло
конфискованное  у  помещиков  и  у  богатых  крестьян  имущество.
Однако  он  остался  по-прежнему  бедным197.
 Подобного  рода  критические  замечания  в  адрес  маломощных
селян  высказывались  и  крестьянами-трудовиками  в  Московской
губернии  в  декабре  1925  г.  Например,  на  одном  из  собраний
в  Свердловской  волости  Клинского  уезда  говорилось:  “Чтобы  не
было  бедняков,  нужно  пораньше  вставать,  да  побольше  работать,
а  не  пропивать”.  Аналогичная  мысль  звучала  на  сельских  сходах
и  в  Петровской  волости  того  же  уезда,  и  в  ряде  мест  в  Каширском
уезде198.  В  1924  г.  в  Холмском  уезде  Псковской  губернии  некоторые
крестьяне-середняки  считали  хронически  не  плативших  налоги
сельчан  бедняками-лодырями.  Весной  1926  г.  в  Торопецком,  Не¬
вельском  уездах  данной  губернии  в  ряде  селений  крестьяне  заяв¬
ляли  о  том,  что  беднота  —  это  лентяи,  плохо  работают  и  не  стре¬
мятся  к  подъему  своего  хозяйства199.  Такие  же  нелестные  оценки
давали  бедноте  и  отдельные  сельчане-трудовики  в  некоторых  де¬
ревнях  Гдовского  и  Лужского  уездов  Ленинградской  губернии
в  1926  г.,  обвиняли  ее  в  лодырничестве200.
 При  этом  в  крестьянской  критике  лодырей  постоянно  зву¬
чала  мысль  о  том,  что  они  зачастую  поощряются  государством.
Последнее  необоснованно,  по  их  мнению,  предоставляет  им
льготы,  в  том  числе  и  при  уплате  налогов,  тем  самым  стимули¬
рует  леность,  иждивенческие  настроения  у  бедноты  и  таким  об¬
разом  плодит,  расширяет  нищету  в  деревне,  тогда  как  на  трудо¬
вых  сельчан  ложатся  непосильные,  обременительные  подати.  Так,
сельчанин  Ивановского  района  М.  Ф.  Холин  из  деревни  Криуши
Воротынской  волости  Лысновского  уезда  Нижегородской  губер¬
нии  в  “Крестьянскую  газету”  писал  в  феврале  1927  г.,  что  соци¬
ализм,  по  мнению  деревенских  жителей,  вреден,  ибо  он  создает
хорошую  почву  для  роста  лентяев,  пьяниц,  тунеядцев  и  тому
подобных  типов,  которых  в  настоящее  время  “накопилось  из¬
рядное  количество  и  которые  подошли  огулом  под  один  аршин  —
бедноты,  получив  таким  образом  первое  место  за  столом  рес¬
публики”201.
 В  июне  1926  г.  исправные  крестьяне  в  деревнях  Спасской  во¬
лости  Котельнического  уезда  Вятской  губернии,  недовольные
новым  законом  о  налоге,  возмущаясь,  говорили:  “Государство
снова  хочет  плодить  лентяев,  налог  будет  брать  по  доходу,  а  доход
только  имеется  у  того,  что  трудится,  а  лодырь  опять  не  будет  пла¬
тить,  а  будет  смеяться  над  тружениками”.  Такого  же  мнения  при¬
держивался  и  зажиточный  сельчанин  Терещенко  из  селения  Усть-
 202

Мосихи  Каменского  округа  Саратовской  губернии,  сравнивая  бед¬
няков  с  лентяями,  для  которых  “нет  налога”202.
 Причем  в  своем  осуждении  поведения  отсталой  бедноты  крес¬
тьяне-трудовики,  как  упоминалось,  огульно  всех  не  зачисляли
в  бедняков,  тунеядцев,  а  подходили  к  ним  дифференцированно,
различали,  как  упоминалось,  два  типа  маломощных:  старатель¬
ного  и  лентяя,  пьяницу.  Например,  в  декабре  1924  г.  сельчанин
Я.  С.  Колесников  с  хутора  Мандровского  Богучарского  уезда  Во¬
ронежской  губернии  писал  в  ЦК  ВКП(б):  “В  деревнях  беднота
двух  категорий,  одне  стараются  поднять  хозяйство  и  идут  на  встречу
государству  это  труженики,  а  другие  прямо  говорят  на  черта  там
работать  теперь,  чтобы  хозяйство  поднять,  тогда  скажут  налог
давай...  Беднякам  лучше  жить,  никаких  налогов  не  платим  и  со¬
ветская  власть  дает  посевную  ссуду  фуражные  и  т.  п.,  это  лодыри,
надо  на  них  принукивать  чтоб  работали,  это  дырявый  мешок  его
не  наполнишь  никогда”203.
 Такого  же  взгляда  придерживался  и  крестьянин  И.  Данилен-
ков  из  деревни  Толпек  Хмарской  волости  Ельнинского  уезда  Смо¬
ленской  губернии  в  апреле  1927  г.  Он  критиковал  власть  за  то,  что
она  не  делает  различия  между  бедняком-лентяем  и  бедняком-тру-
жеником.  “В  сельсоветах,  в  комитетах  крестьянской  общественной
взаимопомощи  нет  резких  границ,  —  отмечал  Даниленков,  —  между
лодырем-бедняком  и  бедняком-тружеником.  Освобождая  обоих  от
сельхозналога,  давая  помощь  юридическую  и  материальную  в  виде
ссуды  и  т.  д.,  отчего  в  общем  терпит  ущерб  и  особо  злит  серед¬
няцкую  часть  крестьянства”.  В  подтверждение  сказанному  он  при¬
вел  два  примера.  Одно  хозяйство  крестьянина  Кондрашова,  быв¬
шее  бедняцкое,  которое  благодаря  “эксплуатации”  своих  членов
семьи,  их  трудолюбию  стало  исправным.  Второй  пример,  когда
хозяйство  семьи  Ковалевых  как  бедняцкое  получало  неоднократ¬
но  помощь,  в  том  числе  и  от  комитета  крестьянской  взаимопомо¬
щи,  но  так  и  не  поднялось  на  ноги.  Земля  им  сдавалась  в  аренду,
а  взрослые  члены  семьи  уходили  на  побочные  заработки,  зимой
трудились  на  шахте,  а  полученные  деньги  не  хотели  вкладывать
в  развитие  своего  хозяйства,  не  желали  заниматься  земледелием,
разведением  скота,  а  средства  вкладывали  на  развлечения,  на
праздную,  легкую  жизнь  “У  них  со  стола  не  сходит  пшеничный
хлеб,  баранки,  не  проходит  обеда  без  выпивки  самогона,  а  также
и  в  карты  игры  на  деньги  и  всевозможные  лакомства,  и  своего
рода  развлечения”204.
 Враждебное  отношение  части  сельчан  к  беднякам,  которые
не  хотели  заниматься  сельскохозяйственным  трудом,  когда  появ¬
 203

лявшиеся  у  них  деньги  расходовали  не  на  производственные  цели,
а  на  личное  потребление,  на  временные  развлечения,  можно  найти
и  в  письме  крестьянина  Е.  Григорьева  из  деревни  Воропаево  Ве¬
ликолукского  округа  Ленинградской  области.  В  1927  г.  он  отправил
письмо  в  “Крестьянскую  газету”,  которое,  кстати,  не  было  опуб¬
ликовано.  “Много  я  вижу  крестьян-бедняков,  которых  никаким
способом  не  заживешь,  сколько  бы  ни  помогало  государство.  Они
при  царизме  были  бедняки  и  теперь  не  богатеют.  Трудолюбивый,
старательный  крестьянин  не  увлекается  роскошным  питанием,
а  многие  из  бедняков,  наоборот,  покупают  частенько  белую  муку,
сахар,  селедки,  мануфактуру  и  т.  п.  Еще  самый  главный  вопрос.
В  бывшем  имении  Бараново  засеяли  бедняки,  получили  прекрас¬
ную  земельку.  И  что  же  —  лентяи  никак  не  могут  поднять  свои
хозяйства,  да  еще  по  нищим  с  сумочкой  ходят.  Не  досадно  ли
смотреть  на  таких  людей?  Как  говорится,  “разом  с  квасом,  а  по¬
том  с  водой”.
 Аналогичный  взгляд  выражал  и  житель  станции  Удомля  Твер¬
ской  губернии  Севрюгин.  19  февраля  1928  г.  в  своем  письме  в  ра¬
диогазету  он  требовал  от  бедняка,  к  которому  перешло  имуще¬
ство  кулака,  земля  по  закону,  чтобы  тот  “не  лодыря  валял,  да
пьянствовал”,  а  трудился,  иначе  “он  не  выйдет  из  бедняцкого
сословия”,  алее,  выданный  ему  бесплатно  или  на  льготных  усло¬
виях  для  хозяйственных  нужд,  не  продавал  и  не  пропивал,
“а  построил  себе  нужный  хлев  или  сарай,  на  что  ему  отпущен  лес,
он  опять  сравнялся  бы  с  соседом  и  не  считался  бы  бедняком”205.
 Выделение  трудовыми  крестьянами  среди  бедняцкой  группы
лентяев,  пьяниц,  т.  е.  деклассированных  по  существу  элементов,
нищета  которых  во  многом  зависела  от  их  нежелания  честно
и  добросовестно  работать  в  годы  нэпа,  признавалось  даже  некото¬
рыми  государственными  и  партийными  работниками  в  центре
и  на  местах,  что  находило  отражение  и  в  официальных  докумен¬
тах.  Например,  в  июне  1926  г.  на  пленуме  Белозерского  укома
ВКП(б)  Череповецкой  губернии  один  из  выступающих  в  прениях
сказал:  “Бедняцкие  хозяйства  бывают  от  того,  что  их  хозяева  —
лодыри  и  весь  заработок  пропивают”.  Аналогичная  мысль  звучала
и  у  некоторых  ответственных  партийных  работников  Новгородс¬
кой  и  Ленинградской  губерний206.
 Так,  на  совещании  деревенского  актива  Ленинградской  гу¬
бернии  в  конце  марта  1926  г.  представитель  от  Лужского  уезда
Алексеев  в  своем  выступлении  заявил:  “Мы  знаем,  что  бедняк
также  шкурник,  как  кулак.  У  нас  среди  бедняков  есть  такие,  кото¬
рым  мы  можем  сказать,  лучше,  товарищ,  если  ты  на  собрание  не
 204

придешь.  Это  лодыри,  которые  у  нас  имеются.  В  этом  отношении
необходима  осторожность  при  организации  бедноты”.  Ответствен¬
ный  работник  Ленинградского  губкома  ВКП(б)  Ирклис  на  том
же  совещании  утверждал:  “Бедняк  живет  в  тяжелых  условиях...
Среди  бедняков  есть  трутни,  которые  привыкли  все  время  ждать
от  советской  власти”207.
 Негативное  отношение  трудовых  сельчан  к  беднякам,  лоды¬
рям  и  пьяницам,  т.  е.  деклассированным  элементам  деревни,  со¬
впадало  в  ряде  случаев  и  с  оценками  ответственных  работников.
Нарком  земледелия  РСФСР  А.  П.  Смирнов  признавал  наличие
среди  крестьянской  бедноты  лентяев,  ведущих  паразитический
образ  жизни.  По  его  справедливым  словам,  население  деревни
к  таким  лодырям  относится  с  презрением,  поскольку  они  уви¬
ливают  от  работы  всякими  способами  и  не  принимают  никакого
участия  в  общественно-полезном  труде.  “Старательное  трудовое
хозяйство,  —  писал  Смирнов  в  1926  г.,  —  и  не  может  иначе  от¬
носиться  к  такому  хозяину,  который,  например,  в  самый  разгар
полевых  работ  вместо  того,  чтобы  наравне  с  другими  трудиться,
отправляется,  как  говорят,  “с  удочкой  у  речки  посидеть”  или
“в  лес  по  грибы”.  Это  такое  хозяйство,  которое  никакой  помо¬
щью,  ни  убеждением,  ни  принуждением  нельзя  поставить  на
производственные  рельсы.  Если  такому  хозяину  попадет  госу¬
дарственная  помощь  в  виде  семян,  ссуды  или  денег  —  он  упот¬
ребляет  ее  куда  угодно,  только  не  по  прямому  назначению,  т.  е.
на  производство...  С  такой  беднотой  советской  власти,  конечно,
не  по  дороге.  Рассчитывать  на  помощь  государства  такие  хозяй¬
ства  никоим  образом  не  могут.  Мы  должны  твердо  сказать,  что
бедняк,  который  беден,  потому  что  лодырничает  или  пьет,  это
не  тот  бедняк,  с  которым  рука  об  руку  хочет  идти  коммунисти¬
ческая  партия  и  советская  власть”208.
 Однако  на  практике,  вопреки  заявлениям  Смирнова,  госу¬
дарственная  помощь  нередко  поступала  к  деклассированным  эле¬
ментам  села,  а  отнюдь  не  труженикам  беднякам.  Да  и  в  политике
коммунистическая  партия  в  деревне  опиралась  прежде  всего  на
бедноту,  в  том  числе  и  на  лодырей  и  пьяниц.  Зачастую  подачками
различного  рода,  льготами,  предоставляемыми  им,  советская
власть  насаждала  среди  бедноты  иждивенческие,  потребитель¬
ские  настроения,  тем  самым  не  боролась  с  нищетой,  а  ее  порою
расширяла.  Хозяйство  бедняка-лодыря  велось  неудовлетворитель¬
но,  его  производственные  результаты  были  ничтожными.  В  свое
время  еще  Ленин  в  дооктябрьский  период  обратил  внимание  на
то,  что  бедняк  хозяйничает  на  своей  земле  “из  рук  вон  плохо”209.
 205

Какой  же  удельный  вес  составляли  среди  деревенской  бедно¬
ты  лодыри  и  пьяницы,  т.  е.  люмпенизированная,  деклассирован¬
ная  часть  села?  Постараемся  ответить  на  данный  вопрос.  Зажиточ¬
ные  крестьяне  нередко  в  ответ  на  злобную  критику  со  стороны
бедноты,  что  они  кулаки-мироеды,  обвиняли  в  лодырничестве,
лености  бедняков,  причем  всех  маломощных  без  всякого  диффе¬
ренцированного  подхода210.  Такая  огульная  оценка,  с  нашей  точ¬
ки  зрения,  в  основе  которой  лежит  полемический,  эмоциональ¬
ный  подход,  не  может  быть  достоверной.  Конечно,  всех  бедняков
деревни  заносить  в  группу  люмпенов,  пьяниц  и  лодырей  нельзя.
Все  же,  по  нашему  мнению,  среди  маломощно-бедняцких  селян
преобладали  трудовики,  а  не  ленивцы.  К  последним  мы  относим
примерно  10—20  %  от  общего  числа  бедняцких  хозяйств,  хотя  точ¬
ную  цифру  установить  сложно,  а  в  нашей  литературе,  в  том  числе
в  период  горбачевской  перестройки,  эта  цифра  называлась  неко¬
торыми  авторами  в  50  %211.  В  то  же  время  в  работах  авторов  эпохи
нэпа  численность  деклассированных  элементов  деревни  в  РСФСР
и  в  отдельных  районах  ограничивалась  несколькими  процентами212.
На  наш  взгляд,  указанные  данные  занижены,  хотя  эта  проблема
требует  также  тщательного  изучения  и  прежде  всего  с  учетом  осо¬
бенностей  регионов.
 Батрак
 К  деревенской  бедноте  принадлежала  и  имущественная  груп¬
па  батраков.  К  ней  мы  относим  постоянных  и  сроковых  наемных
работников,  занятых  в  индивидуальных  крестьянских  хозяйствах,
официально  называемых  кулацкими,  а  также  работающих  в  сель¬
ских  обществах  в  годы  нэпа.
 Точно  вычислить  удельный  вес  батрацкой  группы  среди  сель¬
ского  населения,  как  и  вышерассмотренных,  весьма  трудно  по
ранее  указанным  причинам,  в  том  числе  и  ввиду  противоречивых
социально-экономических  процессов,  происходящих  в  россий¬
ской  деревне,  и  вследствие  отсутствия  объективных  достоверных
критериев,  характеризующих  ту  или  иную  имущественную  груп¬
пу,  учитывая  и  развернувшуюся  дискуссию  по  этим  вопросам
в  тогдашнем  партийно-государственном  руководстве  страны.  По¬
этому  в  официальных  документах,  статистических  справочниках
и  в  историко-экономической  литературе  20-х  годов  зачастую  при¬
водились  различные  цифры  о  численности  батраков.  Разноголоси¬
ца  объяснялась  еще  и  тем,  что  в  данную  группу  одни  авторы  вклю¬
чали  только  постоянных  и  сроковых  наемных  рабочих,  вторые  —
 206

добавляли  к  ним  поденных  и  сдельных,  третьи  —  включали  всех
сельскохозяйственных  рабочих.
 К  этой  проблеме  неоднократно  обращался  уже  называвшийся
нами  Ю.  Ларин.  Например,  в  1925  г.  в  одной  из  своих  статей  он
писал,  что  к  1925  г.  насчитывалось  примерно  1,5  млн.  лиц,  занятых
по  найму  в  деревне213.  Правда,  автор  не  уточнил,  сколько  же  из
них  непосредственно  относилось  к  батракам.  Через  два  года
Ю.  Ларин  в  другой  статье,  сославшись  на  материалы  Всероссий¬
ского  Союза  работников  сельского  и  лесного  хозяйства  (Всера-
ботземлес),  указывал,  что  в  1926/27  г.  имелось  3500  тыс.  сельско¬
хозяйственных  рабочих,  из  них  1300  тыс.  трудились  в  совхозах,
деревенских  обществах,  лесном  хозяйстве  и  кооперативах214,  а  ос¬
тальные,  следовательно,  2200  тыс.  человек  могли  принадлежать
уже  непосредственно  к  батракам.  В  начале  ноября  1927  г.  лидеры
“левой”  оппозиции  Л.  Д.  Троцкий,  Л.  Б.  Каменев,  Г.  Е.  Зиновьев
и  их  сторонники  утверждали,  что  в  СССР  насчитывается  3500  тыс.
батраков215.  Думается,  что  в  это  число  они  включили,  вероятно,
всех  сельскохозяйственных  рабочих,  а  не  одних  только  батраков.
Об  этом  свидетельствует  и  статистика,  называемая  В.  М.  Молото¬
вым  в  его  докладе  на  XV  съезде  ВКП(б)  в  декабре  1927  г.,  соглас¬
но  которой  в  стране  в  1924/25  г.  насчитывалось  2700  тыс.  сельско¬
хозяйственных  пролетариев,  а  в  1926/27  г.  —  3200  тыс.,  или  5,3  %
от  всех  хозяйств216,  из  них  половина  была  занята  в  индивидуаль¬
ных  крестьянских  хозяйствах,  другие  трудились  в  государствен¬
ных,  кооперативных  и  общественных  организациях.  Таким  обра¬
зом,  Молотов  относил  к  батрацкой  группе  около  1600  тыс.  человек,
правда,  не  называя  критерии,  на  основании  которых  определялся
им  сельскохозяйственный  пролетариат.
 Несколько  иные  статистические  данные  указывала  упоминавша¬
яся  нами  комиссия  Совнаркома  СССР,  согласно  которой  в  1924/25  г.
в  стране  имелось  2181  тыс.  (9,7  %),  а  в  1926/27  г.  —  2560  тыс.  (11,3  %)
сельскохозяйственных  рабочих,  или  11,3%  самодеятельного  на¬
селения217.  В  отличие  от  ранее  приводимых  цифр,  Совнракомов-
ская  комиссия  называла  и  признаки,  на  основании  чего  она
зачисляла  лица  в  указанную  экономическую  группу.  К  ней  она
относила  постоянных  и  сроковых  рабочих,  нанятых  в  крестьян¬
ских  хозяйствах  и  сельских  обществах,  а  также  работников  совхо¬
зов,  лесного  хозяйства  и  рыбной  промышленности,  служащих
сельскохозяйственных  предприятий.  Причем  в  сельскохозяй-
„  ственные  рабочие  включались  те,  продолжительность  которых
по  найму  была  не  менее  4,5  месяцев.  Если  из  общего  количества
сельскохозяйственных  пролетариев  вычесть  постоянных,  сро-
 207

ковых,  рабочих  совхозов  и  их  служащих  в  количестве  164,2  тыс.
человек  в  1927  г.218,  а  также  и  рабочих  лесной,  рыбной  промыш¬
ленности,  то  число  батраков,  согласно  комиссии,  составило,  ве¬
роятно,  примерно  2—2,2  млн.  человек  в  1926/27  г.  Эти  данные  под¬
тверждаются  и  материалами  опроса  сельского  населения.  Они
выявили,  что  в  1927  г.  в  индивидуальных  крестьянских  хозяйствах
насчитывалось  1631  тыс.  человек,  а  в  сельских  обществах  и  груп¬
пах  домохозяев  —  750,4  тыс.  из  их  общего  количества  2382,2  тыс.219
 В  свою  очередь  Ю.  Ларин  называл  800  тыс.  батраков,  работаю¬
щих  по  найму  в  1925  г.  и  2500  тыс.  —  в  1927  г.220,  причем  в  их
число  он  включил  не  только  постоянных  и  сроковых  работников,
но  и  поденных.  По  его  расчетам,  только  1,5  млн.  человек  относи¬
лись  к  сроковым  рабочим,  занятым  на  сезонных  летних  и  осенних
работах.  В  1930  г.  И.  Г.  Дроздов  писал,  что  в  1920  г.  имелось  пример¬
но  1  млн.  наемных  рабочих,  занятых  в  крестьянских  хозяйствах,
а  в  1927  г.  —  1900  тыс.  и  900  тыс.  —  в  общественном  секторе221.
 Однако  Дроздов  не  уточнял,  о  каких  наемных  работниках  шла
речь,  постоянных,  сроковых,  а  может  быть,  поденных.  Извест¬
ный  историк  В.  П.  Данилов  оценивал  число  сроковых  наемных
рабочих,  занятых  в  1922/23  г.  в  индивидуальных  крестьянских  хо¬
зяйствах  и  земельных  обществах,  в  1,1  млн.  человек,  а  в  1927  г.  —
в  2382,2  тыс.,  тогда  как  поденных  работников  насчитывалось
2850  тыс.222  Таким  образом,  несмотря  на  некоторую  противоре¬
чивость  в  статистике  и  “разноголосицу”,  можно  считать,  что
к  1927  г.  насчитывалось  в  стране  около  2,3  млн.  батраков,  т.  е.  лиц,
занятых  постоянно  или  на  срок  более  4  месяцев  наемным  трудом.
Из  них  в  крестьянских  хозяйствах  примерно  1,5  млн.  и  в  сельских
обществах  —  800  тыс.  человек.
 Приведенные  данные  свидетельствуют  о  заметном  росте  ко¬
личества  батраков  в  стране  в  годы  нэпа,  примерно  с  одного  мил¬
лиона  до  2,3  млн.  с  1920  по  1927  гг.  Эта  тенденция  увеличения
батрацко-пролетарской  группы  в  деревне  четко  прослеживается
и  по  отдельным  районам.  Например,  если  в  1924  г.  в  Маловишер-
ском  уезде  Новгородской  губернии  насчитывалось  900  батраков,
то  в  1925  г.  —  1700,  причем  их  рост  наблюдался  прежде  всего  за
счет  маломощно-бедняцких  хозяйств.  В  Череповецкой  губернии  на
1  октября  1925  г.  имелось  9221  батрак,  а  на  10  октября  1926  г.  —
10  885223.  На  наш  взгляд,  возрастание  батрацко-пролетарской  про¬
слойки  в  РСФСР  и  СССР  в  20-е  годы  также  служит  одним  из
показателей  обеднячивания  деревни.
 В  этой  связи  попытаемся  рассмотреть  имущественное  положе¬
ние  батраков,  за  счет  каких  деревенских  слоев  они  пополнялись
 208

в  годы  нэпа  и  составили  армию  наемного  труда  в  сельской  мест¬
ности.  Так,  в  1926  г.  в  с.  Губаницы  Троцкого  уезда  Ленинградской
губернии  официально  значилось  13  батраков,  все  они  принадле¬
жали  к  беднякам,  8  из  которых  нанимались  в  пастухи224.  В  Самар¬
ской  губернии  в  1926  г.  из  49  479  наемных  работников  82  %  имели
свое  хозяйство,  93  %  —  землю,  82  %  —  посев,  34  %  —  коровы,
14  %  —  рабочий  скот,  причем  только  18  %  из  них  нанимались  сро¬
ком  от  6,1  до  12  месяцев;  35,5  %  —  от  3,1  до  6  месяцев,  24,6  %  —
до  3  месяцев;  16,8  %  —  помесячно  и  у  4,8  %  срок  найма  устано¬
вить  не  удалось225.  Следовательно,  в  Самарской  губернии  абсо¬
лютное  большинство  батраков  не  имели  коровы  и  лошади,  около
1/5  —  посева,  т.  е.  принадлежали  к  самой  обездоленной  части  сель¬
ского  населения.
 Согласно  официальным  данным,  в  1926  г.  в  стране  37  %  всех
батраков  не  владели  никаким  имуществом,  9,2  %  —  жилой  пло¬
щадью,  при  этом  52,5  %  из  них  вышли  из  бедняков,  1,3  %  —  из
середняков226.  По  расчетам  А.  Казакова,  в  1927  г.  из  всех  батраков
и  пастухов  67,3  %  не  имели  рабочего  скота,  37,4  %  —  были  без
посева227.  Эти  цифры,  характеризующие  имущественное  состоя¬
ние  батраков,  в  основном  совпадают  и  с  данными  В.  П.  Данилова,
согласно  которым  70,1  %  из  них,  занятых  в  крестьянских  хозяй¬
ствах  единоличников,  не  владели  лошадьми,  58,6  %  —  коровами,
41,3  %  —  посевами,  35,4  %  —  землей228.  В  свете  указанных  фактов
можно  констатировать,  что  основная  масса  батраков  формирова¬
лась  из  низшей,  бедняцкой  группы,  но  еще  окончательно  не  по¬
рвала  со  своим  хозяйством,  была  преимущественно  без  рабочего
скота,  из  них  больше  половины  не  имели  коров,  тогда  как  около
25  %  батраков  относились  к  безземельным,  по  существу  лишен¬
ным  всех  средств  производства,  следовательно,  уже  порвавшим
с  собственным  хозяйством.  Они  жили,  в  основном,  лишь  на  зара¬
ботную  плату.  Их  можно  было  считать  сельскохозяйственными
рабочими  в  полном  смысле  этого  понятия.
 Конечно,  на  темпах  формирования  батрацкой  армии  сказы¬
вались  разорительные  последствия  Гражданской  войны,  голода,
стихийные  бедствия,  болезни  или  смерть  глав  семейств,  разделы
имущества  и  политика  советской  власти.  Многие  батраки,  не  по¬
рвавшие  связей  со  своим  хозяйством,  рассчитывали  его  поднять
в  будущем,  поправить  свое  экономическое  положение,  приобре¬
сти  рабочий  скот,  инвентарь.  Об  этом  свидетельствуют  материалы
обследований  деревни  эпохи  нэпа.  Например,  на  Северном  Кав¬
казе  в  начале  20-х  годов  из  44  тыс.  учтенных  батраков  только  20  %
постоянно  работали  по  найму  с  ранних  лет,  тогда  как  в  прошлом
 14  Зак.  316
 209

80  %  из  них  имели  до  этого  скот,  дом,  но  разорились  в  ходе  вой¬
ны  и  не  теряли  надежды  на  возрождение  своего  хозяйства229.
 Рассмотрим  виды  работ,  выполняемые  батраками,  и  их  про¬
фессиональный  состав.  Так,  в  называвшемся  нами  селе  Губаницы
Ленинградской  губернии  из  13  батраков  8  были  пастухами,  один  —
конюхом,  четыре  —  полевых  работника.  Причем  из  них  6  —  под¬
ростки,  5  взрослых  мужчин,  2  женщины230.
 В  январе  1925  г.  в  Рядковской  волости  Боровичского  уезда
Новгородской  губернии  насчитывался  161  батрак,  из  которых
женщин  было  141,  мужчин  —  19,  из  них  грамотных  118,  негра¬
мотных  —  43.  При  этом  полевых  работников  значилось  7,  пасту¬
хов  —  4,  нянь  —  21,  вязальщиков  —  9  и  вязальщиц  —  105,  к  дру¬
гой  профессии  относились  17,  учеников  вязальщиц—  5231.
В  Самарской  губернии  в  1926  г.  52,5  %  занятых  наемным  трудом
являлись  полевыми  работниками,  26,3  %  —  пастухами,  10  %  —  до¬
машними  работниками  и  нянями232.  В  августе  1927  г.  обследование
деревни  выявило,  что  в  СССР  в  индивидуальных  крестьянских
хозяйствах,  занятых  более  25  дней,  на  полевых  и  других  сельско¬
хозяйственных  работах  трудилось  774,3  тыс.  человек,  или  38,2  %
учтенных  работников  в  целом  и  57,6  %  в  группе  индивидуального
найма.  Пастухов  начитывалось  812,7  тыс.,  из  них  614,1  тыс.  нани¬
мали  земельные  общества  и  группы  домохозяев.  Значительную  часть
наемного  труда  в  крестьянских  хозяйствах  составляли  няни  —  278,1
тыс.  (13,7  %  из  всех  учтенных  рабочих  и  20,7  %  —  в  группе  индиви¬
дуального  найма)233.
 Эти  данные,  характеризующие  основные  занятия  батраков,
совпадают  по  существу  с  цифровыми  показателями,  приводимы¬
ми  в  1930  г.  А.  Казаковым,  согласно  которым  из  всех  зарегистриро¬
ванных  годовых  и  сроковых  рабочих  в  крестьянских  хозяйствах  на
полевых  и  других  сельскохозяйственных  работах  трудились  38,7  %:
няни  составляли  12,3  %,  пастухи  и  подпаски  —  10,6  %,  последние
в  сельских  обществах  —  27,8  %,  на  других  предприятиях  было  за¬
нято  7,3  %.  При  этом  в  общем  найме  труда  мужчины  составляли
70  %,  женщины  —  30  %.  На  взрослых  приходилось  55,5  %  всей  доли
наемного  труда,  на  подростков  —  29,9  и  малолетних  —  25,1  %234.
 Из  вышеуказанной  статистики  видно,  что  батраки  по  своему
профессиональному  составу  подразделялись  в  основном  на  три
группы:  полевых  работников,  пастухов  и  няней.  Причем  среди  них
почти  половину  занимали  дети  и  подростки.  Широкое  примене¬
ние  последних  объяснялось,  во-первых,  спецификой  сельскохо¬
зяйственных  работ  и  действующими  советскими  законами,  разре¬
шающими  использование  детского  труда,  а  во-вторых,  это  еще
 210

показатель,  характеризующий  неспособность  советской  власти
радикально  улучшить  материальное  положение  беднейших  слоев
крестьянства.  Поэтому  родители  маломощных  семей  вынуждены
были  отдавать  своих  детей  в  подпаски,  пастухи,  няни  для  того,
чтобы  зарабатывать  самостоятельно  деньги  себе  на  хлеб,  одежду,
а  иногда  и  на  содержание  собственной  семьи.
 Что  же  касается  условий  труда,  быта  батраков,  включая
и  подростков  и  женщин,  то  легкими  вряд  ли  их  можно  назвать.
Например,  их  продолжительность  дня  в  летний  период,  как
и  в  дореволюционное  время,  во  многих  случаях  оставалась,  как
выражались  современники,  “от  зари  до  зари”235.  Хотя  законода¬
тельством  и  устанавливался  8-часовой  рабочий  день  как  в  про¬
мышленности,  так  и  сельском  хозяйстве,  а  его  удлинение  пред¬
полагало  более  высокую  оплату.  Тем  не  менее  это  положение  часто
не  соблюдалось.  Обычно  законодательство  не  распространялось  на
батраков,  учитывая  сезонный  характер  труда  на  селе.  Конечно,
при  характеристике  его  труда  надо  принимать  во  внимание  осо¬
бенности  социально-экономического  развития  того  или  иного
района,  его  климатические  условия,  время  года,  характер  нани¬
мающего  хозяйства,  позицию  местных  органов  власти.  Зачастую
продолжительность  рабочего  дня  батраков  колебалась  и  была  не¬
одинаковой  в  различных  регионах  страны.  Тем  не  менее  общая  тен¬
денция  в  этом  вопросе  четко  прослеживается:  рабочий  день  бат¬
рака  в  целом  превышал  норму,  установленную  советским  за¬
конодательством,  о  чем  говорят  конкретные  факты,  характери¬
зующие  продолжительность  труда  наемного  работника  в  индиви¬
дуальном  крестьянском  хозяйстве  в  различных  регионах  РСФСР.
Так,  батрачка  В.П.  Сенен,  занятая  в  середняцком  хозяйстве
Ф.  В.  Тимофеева  в  Губаницкой  волости  Ленинградской  губернии
в  1926  г.,  работала  весной  12—13  час.,  летом  —  14—16,  осенью-
зимой  —  9—10  час.  При  этом  воскресные  дни  и  религиозно-быто¬
вые  праздники  были  выходными.  На  таких  же  условиях  работал
в  хозяйстве  у  Тимофеева  и  батрак  А.  Н.  Курзин.  В  1926  г.  в  с.  Чухоно-
Высоцкое  Ропшинской  волости  Троцкого  уезда  рабочий  день  бат¬
рака  в  хозяйстве  местного  торговца  продолжался  12  часов236.
 Обследование  сотрудниками  Наркомата  РКИ  Ленинградской
губернии  в  1926/27  г.  показало,  что  среднегодовая  продолжитель¬
ность  рабочего  дня  батраков  по  трудовым  договорам  равнялась
8—9  час.,  в  летний  период  —  10  час.,  в  страдную  пору  в  некото¬
рые  дни  —  13—14  час.  Согласно  договорам,  рабочий  день  у  детей
и  подростков  в  среднем  составлял  8  час.,  но  в  летнее  время  он
фактически  был  больше.  Батраки  имели  двухчасовой  перерыв
 14*
 211

в  работе  для  приема  пищи237.  Праздничные  дни  у  батраков  и  ня¬
ней  в  ряде  случаев  отсутствовали.  Пастухи  и  подпаски  отдыхом
часто  не  пользовались,  лишь  в  некоторых  местах  в  труддоговорах
оговаривалось,  что  по  окончании  срока  они  получают  две  недели
отпуска  с  сохранением  содержания.
 В  Самарской  губернии  продолжительность  дня  у  лиц  наемно¬
го  труда  в  среднем  равнялась  9,5  час.  в  году,  при  этом  зимой  —
7,5,  весной  —  10,6,  летом  —  12,  осенью  —  9,1  час.  По  расчетам
А.  Казакова,  среднегодовая  продолжительность  дня  батрака  была  9,5—
10  час.,  а  во  время  сезонных  работ  —  11  час.238  По  С.  Струмилину,
в  середине  20-х  годов  он  не  превышал  в  году  9  час.,  а  летом  до¬
стигал  15,5  час.239  Согласно  опросам  сельского  населения,  в  1927  г.
продолжительность  ежегодного  рабочего  дня  батрака  в  индивиду¬
альном  крестьянском  хозяйстве  достигала  10,4  час.,  причем  зи¬
мой  —  8,8,  весной  —  10,7,  летом  —  12,  осенью  —  10,2,  а  в  земель¬
ных  обществах  соответственно  —  10,9;  9,3;  12,2;  13,2;  11,3  час.240
 Из  вышеизложенного  материала  напрашивается  вывод,  что
с  учетом  сезонного  характера  сельскохозяйственного  труда,  его
специфики  продолжительность  рабочего  дня  батрака  в  среднем
равнялась  примерно  9—10,5  час.,  и  она,  по  сути  дела,  не  умень¬
шилась  по  сравнению  с  дооктябрьским  периодом.  Как  правило,
многие  батраки  имели  выходные  в  воскресные  и  праздничные  дни,
за  исключением  страдной  поры,  хотя  отпусками  пользовались  да¬
леко  не  все.  Они  работали  обычно  в  поле  вместе  с  хозяином
в  летнее  время,  зачастую  от  зари  до  зари.
 Коротко  остановимся  на  характеристике  заработной  платы
и  жилищно-бытовых  условиях  батраков.  При  этом  следует  отме¬
тить,  что  размеры  и  вид  оплаты  за  их  труд  заметно  колебались
в  зависимости  от  времени  года,  характера  работы,  социально-эко¬
номической  ситуации  в  данной  местности,  от  материального  по¬
ложения  нанимателя,  его  сознательности  и  деятельности  органов
советской  власти.  Вот  как  выглядела  зарплата  батраков  в  Губаниц-
кой  волости  Троцкого  уезда  Ленинградской  губернии  в  1926  г.  Так,
выше  упоминавшаяся  нами  батрачка  В.  П.  Сенен,  работая  в  хозяй¬
стве  крестьянина  среднего  достатка  Ф.  В.  Тимофеева  в  с.  Губанице,
ежемесячно  получала  в  начале  каждого  месяца  8  руб.  деньгами  за
свой  труд,  что  равнялось  почти  10  пудам  ржи.  Кроме  денежного
вознаграждения  она  питалась  за  одним  столом  с  хозяином,  послед¬
ний  ей  выдавал  обувь  и  одежду,  в  том  числе  и  зимнюю,  и  жила
в  его  доме.  Батрак  А.  Н.  Курзин  трудился  в  хозяйстве  того  же  кресть¬
янина  по  договору  с  24  июня  по  14  октября  и  заработал  за  весь
период  85  руб.  К  этому  надо  добавить  питание  и  жилье  нанимателя.
 212

В  селе  Губаницы  батрак  Петров  работал  по  договору  у  кресть-
янина-середняка  Полина  с  10  мая  по  20  октября.  Получил
102  руб.,  будучи  на  хозяйских  харчах  и  живя  в  семье  нанимателя.
Наемный  работник  А.  Ваклеев  трудился  согласно  договору  у  крес¬
тьянина  Трофимова  с  12  мая  по  12  сентября  и  заработал  65  руб.
Кроме  того,  Ваклеева  хозяин  обеспечивал  питанием,  жильем,
одеждой  и  обувью.
 Женщины-батрачки,  как  правило,  за  свой  труд  имели  мень¬
шую  зарплату  по  сравнению  с  мужчинами,  хотя  нередко  в  работе
не  уступали  последним.  Многие  из  них  работали  нянями.  Напри¬
мер,  А.  С.  Лепенина  по  договору  выполняла  обязанности  няни
у  крестьянина  Д.  Н.  Орлова.  У  нее  ежемесячная  зарплата  равнялась
7  руб.,  не  считая  хозяйского  питания,  стоимости  жилья,  обуви
и  одежды.  Батрачка  А.  Л.  Александрова,  нанятая  няней  середняком
Л.  В.  Ивановым  по  договору,  получала  летом  зарплату  ежемесяч¬
но  10  руб.,  а  в  остальное  время  —  7  руб.  Причем  зарплата  выдава¬
лась  без  задержек  17  числа  каждого  месяца.
 Более  высокой  была  зарплата  у  нанимающихся  пастухами.
Например,  пастухи  А.  П.  Проказов  и  И.  Г.  Козлов  за  лето  имели
зарплату  в  сумме  195  руб.,  им  начисляли  по  1  руб.  25  коп.  с  головы
скота.  А  пастухи  Степановы  Иван  и  Илья  заработали  за  сезон
55  пудов  ржи,  5,5  пудов  жита.  У  пастуха  А.  Г.  Фенштейна  зарплата
равнялась  25  пуд.  ржи  и  17  руб.  деньгами  за  сезон,  тогда  как  у  его
коллеги  Козлова  она  была  40  руб.  При  этом  все  нанимающиеся  на
работу  пастухи  в  Губаницкой  волости,  кроме  оплаты  деньгами
или  натурой,  имели  бесплатное  питание,  одежду,  жилье.  Весной
при  первом  выгоне  скота  и  в  Пасху  они  дополнительно  вознаг¬
раждались  печеным  хлебом  в  размере  3—5  фунтов,  2—3  яйцами.
То  же  самое  они  получали  и  при  окончании  пастьбы  скота.  Про¬
должительность  рабочего  дня  у  пастухов  достигала  15  часов,  выго¬
няли  скот  в  5  часов  утра  и  пригоняли  его  в  8  часов  вечера.
 Поденные  работники  в  Губаницкой  волости  за  свой  труд  име¬
ли  зарплату  в  зависимости  от  времени  года.  Например,  осенью
и  зимой  в  день  мужчина  зарабатывал  один  рубль,  находясь  на
своих  харчах,  и  75  коп.  —  на  харчах  хозяина;  женщина  соответ¬
ственно  —  75  и  50  коп.  Весной  у  поденного  рабочего  мужчины
зарплата  равнялась  1  руб.  50  коп.  на  своих  харчах,  летом  —  2  руб.,
а  на  хозяйских  харчах  соответственно  1  руб.  25  коп.  и  1  руб.  50  коп.
При  найме  на  жатву  женщина  получала  2  руб.  ежедневно,  будучи
на  своих  харчах241.
 Как  показало  обследование  работниками  Наркомата  РКП  ус¬
ловий  труда  и  быта  батраков  Губаницкой  волости,  случаев  увечья
 213

за  1925—1926  гг.  не  было  выявлено,  и  их  условия  найма  труда  ста¬
ли  лучше  по  сравнению  с  дореволюционным  периодом  благодаря
добросовестному  отношению  к  батракам  со  стороны  нанимате¬
лей,  последние  зарплату  аккуратно  выплачивали.
 В  д.  Большое  Замостье  Толмачевской  волости  Лужского  уезда
у  крестьянина-середняка  Федора  Хохлова  работали  печники  по
9  дней.  Они  получали  в  день  по  1  руб.  50  коп.,  находясь  на  хозяй¬
ских  харчах.  В  с.  Чухонь-Высоцкое  Ропшинской  волости  Троцкого
уезда  у  одного  торговца  наемные  работники  имели  в  год  зарплату
в  150  руб.  При  этом  харчи,  одежда  и  жилье  предоставлял  нанима¬
тель242.
 В  то  же  время  обследование  деревни  вскрыло  случаи,  когда
у  отдельных  хозяев  батраки  получали  крайне  низкую  зарплату.  На¬
пример,  в  1924  г.  в  Пинковской  волости  Смоленской  губернии
некоторые  наемные  работники  трудились  у  нанимателя,  по  выра¬
жению  местных  крестьян,  “за  хлеб  и  лапти”243.  В  Евтащинском
районе  Тарского  уезда  зарплата  батраков  в  1925  г.  достигала  мини¬
мальных  сумм,  когда  за  12—16-часовой  рабочий  день  поденщику
хозяин  выплачивал  25—30  коп.,  поскольку  между  батраками
и  нанимателями  отсутствовали  договора244.  В  Парголовской  волос¬
ти  Ленинградского  уезда  у  одного  хозяина  пастух  имел  только
питание  и  жилье,  а  другой  батрак  у  того  же  нанимателя  получал
в  год  за  16—18  часов  ежедневной  работы  3—5  руб.  деньгами
и  4  мешка  картофеля.  А  в  деревне  Бевково  Толмачевской  волости
Лужского  уезда  один  батрак  работал  у  хозяина  лишь  за  харчи
и  водку.
 Но  подобные  факты  скорее  являлись  исключением,  ибо,  как
показало  изучение  1459  нанимающих  крестьянских  хозяйств  Ле¬
нинградской  губернии  работниками  рабоче-крестьянской  инспек¬
ции  (РКИ),  в  среднем  зарплата  в  месяц  взрослого  батрака  в  1926  г.
составляла  20  руб.  56  коп.,  батрачки  —  16  руб.  89  коп.,  пастуха  —
28  руб.  39  коп.,  подпаска  —  11  руб.  39  коп.,  няни  —  5  руб.  50  коп.
Причем  денежная  оплата  равнялась  50  %,  смешанная  (хлебом,
деньгами  и  проч.)  —  45  %  и  натуральная  —  5  %.
 В  подавляющем  большинстве  случаев  батрак  получал  зарпла¬
ту  ежемесячно  или  2—3  раза  за  сезон245.  При  этом  выяснилось,  что
большинство  наемных  работников  питались  за  одним  столом
и  получали  рабочую  одежду  от  нанимателя.
 Примерно  такие  же  размеры  заработной  платы  были  у  батра¬
ков  и  в  других  губерниях  Северо-Западного  региона.  Так,  в  1924  г.
в  Залуцкой  волости  Порховского  уезда  Псковской  губернии  за
один  день  работы  у  хозяина  наемный  рабочий  имел  85  коп.  В  этом
 214

году  в  губернии  в  среднем  взрослый  батрак  получал  без  стоимос¬
ти  харчей  8  руб.  5  коп.  в  месяц,  а  подросток  —  6  руб.  67  коп.246
 В  начале  1925  г.  обследование  Рядковской  волости  Борович-
ского  уезда  Новгородской  губернии  показало,  что  зарплата  наем¬
ного  работника  крестьянских  хозяйств  ежемесячно  колебалась  от
6  до  15  руб.,  няни  —  4—6  руб.  При  этом  у  вязальщиков  мужчин  она
равнялась  6—30  руб.,  у  женщин  —  6—20  руб.,  подростков  —  4—8  руб.
В  Новгородской  губернии  в  1924  г.  батрак  получал  в  среднем  от
5  до  13  руб.  без  стоимости  питания247.
 В  1926  г.  в  Самарской  губернии  заработная  плата  батрака
в  месяц  со  стоимостью  питания  и  одежды  достигала  22  руб.,  из
нее  денежная  часть  составляла  75,8  %,  натуральная  —  24,2  %.  При¬
чем  среднемесячная  плата  наемного  работника  в  зажиточных  хо¬
зяйствах  была  в  2  раза  выше,  чем  в  маломощных  хозяйствах  —
соответственно  12,05  руб.  и  5,41  руб.  без  стоимости  питания  и  одежды.
Вместе  с  хозяином  питались  94,9  %  всех  батраков248.
 Приведенные  выше  примеры  о  размерах  заработной  платы  бат¬
раков  не  отличались  от  других  регионов.  Так,  в  1923  г.  в  станице
Гагинской  Кубано-Черноморской  области  постоянный  сельско¬
хозяйственный  рабочий,  занятый  в  крестьянском  хозяйстве,  имел
в  среднем  за  год  за  свой  труд  20—30  пудов  пшеницы  и  обеспечи¬
вался  обувью,  одеждой.  В  период  уборки  урожая  поденная  оплата
батрака  колебалась  от  одного  до  3  пудов  пшеницы.  В  хуторе  Быст-
рянском  Донской  области  ежедневная  оплата  мужского  работни¬
ка  летом  достигала  8—12  кг  ржи,  женщины  —  8—10  кг.  В  слободе
Дьячкино  той  же  области  батрак,  занятый  у  крестьянина  на  мо¬
лотилке,  получал  в  день  30  кг  зерна249.  В  1924/25  г.  в  Еткульском
районе  Челябинского  округа  средняя  зарплата  наемного  рабочего
в  месяц  равнялась  7  руб.,  при  этом  одни  хозяева  ее  выдавали  осе¬
нью  деньгами,  другие  —  скотом,  третьи  —  засевали  полевые  на¬
делы  батраков250.
 От  характеристики  заработной  платы  батраков  в  отдельных
районах  РСФСР  обратимся  к  материалам  о  ее  размерах  в  целом  по
СССР.  Так,  по  расчетам  С.  Струмилина,  в  1924  г.  среднемесячная
оплата  сельскохозяйственного  рабочего  составила  6,54  червонных
руб.,  при  этом  у  мужчин  —  7,6,  у  женщин  —  5,15  и  равнялась
в  среднем  5,11  руб.  дореволюционного  времени251.  Согласно  дан¬
ным  Г.  Раевича,  в  1925/26  г.  поденная  оплата  пешего  наемного
рабочего  в  индивидуальном  крестьянском  хозяйстве  в  стране  до¬
стигала  во  время  сева  55  коп.,  сенокоса  —  57,  уборки  урожая  —
43,  в  период  осенних  работ  —  30,  зимних  —  35  коп.  без  стоимости
харчей,  которые  равнялись  в  день  22  коп.252  Суммируя  вышеука¬
 215

занную  статистику,  мы  получим,  что  в  середине  20-х  годов  в  сред¬
нем  ежедневная  оплата  батрака  в  стране  в  течение  года  составляла
примерно  66  коп.,  или  около  16—17  руб.  в  месяц.
 Эти  цифры  подтверждаются  в  основном  и  другими  материа¬
лами.  Так,  опрос  сельского  населения  в  1927  г.  показал,  что  сред¬
немесячная  оплата  наемного  рабочего  в  крестьянском  хозяйстве
достигала  16,5  руб.,  из  которой  на  денежную  оплату  приходилось
6,9  руб.,  на  питание  —  8  руб.  Причем  взрослый  мужчина  получал
на  сельскохозяйственных  работах  21,8  руб.,  из  них  10,2  руб.  —  день¬
гами  и  8,7  руб.  шло  на  питание;  взрослая  женщина  соответственно
имела  17,9;  9,1;  8,3;  подросток  мужского  пола—  13,9;  4,4;  7,6;
подросток  женского  пола  —  13,3;  5,4;  7,8  руб.253
 При  этом  средняя  заработная  плата  наемных  рабочих,  заня¬
тых  в  земельных  обществах  и  группах  домохозяев,  была  выше,
чем  в  единоличных  крестьянских  хозяйствах,  и  составляла  в  ме¬
сяц  21,3  руб.  Из  них  11,6  руб.  приходилось  на  денежную  оплату,
 5,1 	руб.  —  шло  на  питание254.  Заметная  разница  в  оплате  наемного
труда  в  крестьянских  хозяйствах  и  в  земельных  обществах  объяс¬
няется  тем,  что  последние  зачастую  нанимали  пастухов,  заработ¬
ная  плата  которых  была  выше  и  достигала  в  среднем  в  месяц  по
стране  около  27  руб.,  а  подпасков  —  16  руб.255
 По  данным  профессора  Н.  Д.  Кондратьева,  в  1926/27  г.  наем¬
ные  работники  “группового  найма”  пользовались  хозяйскими  хар¬
чами  в  50—60  %  случаев,  тогда  как  рабочие  “индивидуального  тру¬
да”  —  в  90  %  случаев,  а  деньги  в  составе  оплаты  труда  составляли
соответственно  свыше  70  и  80  %256.
 Из  вышеизложенной  статистики  явствует,  что  к  концу  нэпа
батрак,  занятый  в  единоличном  крестьянском  “кулацком”  хозяй¬
стве,  в  среднем  в  РСФСР  ежемесячно  зарабатывал  до  17  руб.,
и  на  эти  деньги  он  мог  не  только  обеспечить  себя  хлебом,  но
и  членов  своей  семьи,  поскольку  государство  закупало  хлеб  по
80—90  коп.  за  пуд.  В  этой  связи,  как  нам  представляется,  вряд  ли
можно  говорить  о  безжалостной  эксплуатации  “кулаками-миро-
едами”  бедняков,  батраков  как  массовом  явлении.  Хотя  подобные
факты  имели  место,  о  чем  выше  уже  упоминалось,  в  том  числе
и  в  1924  г.  в  Тамбовской,  Саратовской  и  других  губерниях,  где
батрачество  было  неорганизовано  и  забито257.  Поэтому  в  ряде  ре¬
гионов  РСФСР  возникали  трудовые  конфликты  между  нанимате¬
лями  и  батраками.  Для  их  разрешения  сельские  и  волостные  сове¬
ты  создавали  примирительные  комиссии.  Например,  в  июле  1926  г.
в  Северо-Западной  области  они  рассмотрели  372  конфликта,  из
них  в  пользу  батрачества  разрешили  292,  в  пользу  нанимателей  —
 216

72258.  В  1927  г.  на  Урале  примирительные  комиссии  рассмотрели  в
пользу  батраков  61,4  %  всех  трудовых  споров,  в  защиту  хозяев  —
11,4  %  и  27,2  %  имели  компромиссный  характер.  На  Кубани  соот¬
ветственно  —  57,6;  3,4;  39  %259.
 Хотя  заработная  плата  батраков  в  годы  нэпа  оставалась  низ¬
кой,  тем  не  менее  она  позволяла  им  как-то  сводить  концы  с  кон¬
цами,  обеспечивать  их  минимальные  потребности  в  хлебе,  одеж¬
де,  обуви,  жилье.  Зажиточный  крестьянин,  давая  работу  батраку,
нередко  спасал  его  от  голода,  и,  как  заметил  в  1924  г.  Ф.  Э.  Дзер¬
жинский,  в  некоторых  местах  батраки  смотрели  “на  кулака  как  на
своего  благодетеля”260.
 *  *  *
 В  свете  вышеприведенного  материала  можно  констатировать:
в  годы  нэпа  в  ходе  расслоения  деревни  по  своему  имущественно¬
му  положению  российское  крестьянство  было  неоднородным.
В  деревне  шли  противоречивые  социально-экономические  про¬
цессы.  В  ней  существовали  три  основных  группы  по  обеспеченно¬
сти  средствами  производства:  зажиточно-богатая,  среднего  дос¬
татка  и  бедняцко-батрацкая.  В  1927  г.  в  РСФСР  из  17  117  тыс.
крестьянских  хозяйств  (в  СССР  их  было  25  015  тыс.)261  насчиты¬
валось  примерно  10—12  %  зажиточно-богатых.  К  ним  мы  относим
главным  образом  хозяйства,  владеющие  посевной  площадью  6
и  выше  десятин,  двумя  лошадьми  и  коровами,  а  также  отчасти
малосемейных  —  с  одной  лошадью,  имеющих  постройки,  сель¬
скохозяйственные  орудия.  Удельный  вес  группы  среднего  достат¬
ка  составлял  около  40—45  %  хозяйств  с  посевом  4—5  дес.  с  одной
лошадью,  с  одной-двумя  коровами.  Самой  многочисленной  явля¬
лась  бедняцко-батрацкая  имущественная  группа,  она  включала
приблизительно  50  %  всех  хозяйств,  без  посева  и  с  посевом  до
4  дес.,  безлошадных  и  безкоровных  и  отчасти  многосемейных,
имеющих  одну  лошадь,  корову.  Однако  выделяя  удельный  вес  ос¬
новных  социальных  групп  деревни  по  указанным  критериям,  не¬
обходимо  оговориться,  что  наша  классификация  носит  в  какой-
то  степени  приблизительный  и  условный  характер,  поскольку  она
не  учитывает  стоимость  средств  производства  в  хозяйстве,  демо¬
графические  факторы,  состав  семьи,  количество  в  ней  работни¬
ков,  занятие  их  промыслами,  не  сельскохозяйственным  трудом.
 217

Глава  четвертая
 ГОСУДАРСТВЕННАЯ  ПОМОЩЬ
КРЕСТЬЯНСКОЙ  БЕДНОТЕ
И  СОЦИАЛЬНЫЕ  ОТНОШЕНИЯ  В  ДЕРЕВНЕ
 Кооперация  и  крестьянство
 На  крестьянскую  бедноту,  составляющую  примерно  полови¬
ну  сельского  населения  РСФСР,  да,  как  нам  представляется,
и  СССР,  советская  власть  опиралась  в  проведении  своей  классо¬
вой  политики  в  деревне,  считая  ее  опорой  и  надежным  союзни¬
ком  рабочего  класса.  В  официальных  партийно-государственных
документах  на  протяжении  всех  лет  нэпа  немало  говорилось  об
оказании  поддержки  маломощным  слоям  деревни,  об  их  органи¬
зации,  о  предоставлении  бедноте  материальной  помощи,  разного
рода  льгот,  в  том  числе  при  обложении  налогом,  в  проведении
землеустроительных  работ,  выделении  кредитов,  семенных  ссуд
при  вовлечении  в  кооперацию.  Отчасти  эти  декларативные  заяв¬
ления  государство  претворяло  в  жизнь,  нередко  бедным  сельча¬
нам  оно  действительно  оказывало  материальную  помощь  с  уче¬
том  его  финансово-экономических  возможностей,  которые  были
весьма  ограниченными.
 Так,  выше  уже  упоминалось,  что  маломощные  слои  деревни
имели  льготы  при  уплате  налогов.  Например,  в  ноябре-декабре
1923  г.  в  Орловской  губернии  более  100  тыс.  хозяйств  их  получили,
а  23  тыс.  —  полностью  от  него  освободились.  В  Смоленской  губер¬
нии  льготами  воспользовались  100  тыс.  крестьянских  дворов.  С  них
сложили  в  общей  сложности  500  тыс.  пудов  хлеба.  В  Вологодской
губернии  с  деревенской  бедноты  налог  понизили  на  60  тыс.  пудов.
В  этом  году  частичное  уменьшение  налогового  бремени  произош¬
ло  также  в  Томской,  Новониколаевской  и  других  губерниях1.
 218

На  местах  устанавливался  минимальный  размер  дохода  крестьян¬
ского  хозяйства,  не  облагаемый  налогом.  Например,  в  1924  г.
в  Ленинградской  губернии  он  составил  90  руб.,  а  на  едока  —
25  руб.,  в  Новгородской,  Череповецкой  губерниях  —  соответствен¬
но  90  и  30,  в  Псковской  —  75  и  25.  В  этом  году  от  налога  освобо¬
дился  21  %  хозяйств  в  Ленинградской  губернии,  в  Новгородской  —
 21,8 	%,  в  Череповецкой  —  18  %,  в  Псковской  —  10,3  %,  а  по  всей
Северо-Западной  области  —  14,2  %2.  В  1923/24  г.  в  СССР  налог  со¬
всем  не  платили  4  млн.  крестьянских  хозяйств  и  частично  его  вно¬
сили  1,9  млн.  дворов3.  Как  говорилось,  в  1925/26  г.  от  него  осво¬
бождались  примерно  20  %  деревенской  бедноты  или  меньшая  часть
от  ее  общего  количества,  т.  е.  преимущественно  те,  которые  не
имели  почти  никакого  имущества.  Поэтому  с  них  и  брать-то  госу¬
дарству  было  нечего.  В  то  же  время  у  маломощных  хозяйств  в  ряде
районов  в  1923  г.  власть  за  неуплату  налогов  продавала  с  аукциона
имущество  и  последний  скот4,  о  чем  уже  выше  упоминалось.
 Государство  оказывало  некоторую  финансовую  поддержку
сельской  бедноте  и  в  проведении  землеустроительных  работ.  Так,
в  РСФСР  без  автономных  республик  в  1924/25  г.  по  госбюджету  на
эти  цели  выделялось  1590  тыс.  руб.  и  ссудного  кредита  —  4320  тыс.
руб.  В  1925/26  г.  ассигнования  на  землеустройство  и  расселение
маломощных  сельчан  достигали  2842,2  тыс.  руб.5  Однако  если
учесть,  что  в  российской  деревне  насчитывалось  около  8—9  млн.
бедняцких  хозяйств,  то  в  среднем  на  каждое  приходилось  менее
одного  рубля.
 С  1925  г.  правительство  стало  создавать  специальный  фонд
кредитования  сельской  бедноты,  в  том  числе  и  на  особо  льготных
условиях.  В  1926/27  г.  по  РСФСР  его  сумма  равнялась  600  тыс.  руб.6
Естественно,  такие  мизерные  размеры  кредита  не  могли  оказать
серьезного  влияния  на  подъем  нескольких  миллионов  маломощ¬
ных  хозяйств.  Даже  если  принять  во  внимание,  что  все  фонды
кредитования  бедноты,  по  официальным  данным,  в  1927  г.  в  СССР
равнялись  29  млн.  руб.7,  то  в  среднем  на  хозяйство  падало  около
 1,2 	руб.,  сумма,  прямо  скажем,  ничтожная.  Она  ни  в  коей  мере  не
могла  удовлетворить  всех  нуждающихся  в  получении  кредита,  что¬
бы  улучшить  свое  экономическое  положение.  Так,  за  1925/26  г.
в  СССР  (без  Украины)  ссуды  на  покупку  скота  получили  только
347  367  заемщиков  на  сумму  21  902,2  тыс.  руб.,  на  которые  при¬
мерно  750  тыс.  маломощных  хозяйств  купили  рабочий  скот.  С  1923
по  1927  г.  при  поддержке  государства  и  при  помощи  сельскохо¬
зяйственного  кредита  население  приобрело  820  тыс.  коров,  что  со¬
ставляло  20  %  общего  увеличения  их  поголовья8.
 219

Для  облегчения  материального  положения  маломощных  хо¬
зяйств  и  их  восстановления,  расширения  посевной  площади  им
предоставлялась  и  семенная  ссуда.  Так,  с  1922  по  1927  г.  государ¬
ство  выделило  беднякам  61  млн.  пудов  из  общего  количества
94,1  млн.  пудов.9  Следовательно,  в  среднем  в  течение  года  они
получали  до  10  млн.  пудов,  что  составляло  примерно  на  одно  хо¬
зяйство  один  пуд.  Конечно,  такого  количества  семян  было  недо¬
статочно  для  полного  удовлетворения  потребностей  бедноты  по¬
севным  материалом.  Многие  из  них  вообще  ничего  не  получали,
и  земля  оставалась  незасеянной,  сдавалась  в  аренду.  Например,
весной  1927  г.  в  Орловской  губернии  некоторые  маломощные  сель¬
чане  из-за  отсутствия  яровых  семян  сдавали  зажиточным  крестья¬
нам  землю  под  обработку  по  15—20  руб.  за  душевой  надел  (при¬
мерно  2—4  дес.).  Беднота  Алексеевской  волости  Воронежской
губернии  жаловалась:  мы  всю  зиму  “ожидали  и  надеялись,  что
нам  будут  давать  семена  на  посев”,  и  задолженность  за  прошлые
годы  старались  вернуть.  Сейчас  у  большинства  бедняков  семян
для  засева  нет.  Если  нам  не  дадут  ссуды,  то  земля  наша  останется
незасеянной.  Весной  1927  г.  на  то  же  самое  сетовали  и  маломощ¬
ные  крестьяне  Коростенской  волости  той  же  губернии:  “Если  власть
не  отпустит  беднякам  ссуду,  —  говорили  они,  —  то  около  40  %
ярового  клина  останется  незасеянным,  т.  к.  почти  у  половины
крестьян  своих  семян  не  имеется”10.
 Весной  1924  г.  из-за  отсутствия  семян  и  рабочего  скота  в  Пе-
револоцкой  и  Павловской  волостях  Оренбургской  губернии  мало¬
мощные  хозяйства  сократили  посевную  площадь  на  3  тыс.  дес.,
или  на  1/3  по  сравнению  с  прошлым  годом.  В  связи  с  тем,  что
семенная  ссуда  в  ряде  районов  выдавалась  под  высокий  процент,
бедные  сельчане  от  нее  вообще  отказывались.  Например,  в  апре¬
ле,  мае  1924  г.  в  ряде  уездов  Вятской  губернии  маломощные  жите¬
ли  по  этой  причине  не  хотели  ее  брать.  К  тому  же  они  еще  боялись
и  репрессий  со  стороны  властей  в  случае  несвоевременного  ее
возвращения11.
 В  борьбе  с  бедностью  в  деревне  государство  возлагало  боль¬
шие  надежды  на  сельскохозяйственную  кооперацию  для  удовлет¬
ворения  нужд  крестьян.  В  официальных  документах  постоянно  ука¬
зывалась  важная  роль  кооперации  в  восстановлении  крестьянского
хозяйства  вообще  и  маломощного,  в  частности;  оказание  ему  раз¬
нообразной  помощи,  в  том  числе  и  в  снабжении  средствами  про¬
изводства,  в  переработке  и  сбыте  продуктов,  организации  креди¬
та.  Однако  для  получения  помощи  бедняку  от  кооперации  ему
следовало  в  нее  вступить;  внести  паевые,  а  затем  регулярно  упла¬
 220

чивать  членские  взносы.  Но  у  многих  из  них  отсутствовали  необ¬
ходимые  для  этого  средства.  Поэтому  большинство  бедняцкого
населения  в  годы  нэпа  оказались  вне  данной  организации  и  не
могли  рассчитывать  на  ее  поддержку.  Например,  в  1925  г.  в  Залуц-
кой  волости  Порховского  уезда  в  сельскохозяйственной  коопера¬
ции  состояло  только  5,6  %  всего  населения,  причем  в  ней  объеди¬
нялись  преимущественно  крестьяне  среднего  и  зажиточного
достатка.  Аналогичная  ситуация  наблюдалась  и  в  Советской  воло¬
сти  Холмского  уезда  этой  же  губернии.
 В  1925  г.  здесь  членами  коопераций  являлись  лишь  около  7  %
всех  крестьянских  дворов,  из  которых  бедняки  составляли  10  %,
середняки  —  30  %,  зажиточные  —  20  %,  остальные  относились
к  служащим.  Незначительный  процент  бедных  крестьян,  представ¬
ленных  в  кооперации,  объяснялся  высокими,  обременительными
для  них  паевыми  взносами,  которые  в  сельскохозяйственной  ко¬
операции  равнялись  2  руб.,  в  потребительской  —  3  руб.  50  коп.
Отсутствовали  у  маломощных  слоев  и  деньги  для  уплаты  вступи¬
тельных  взносов,  хотя  среди  них  имелось  немало  желающих  объе¬
диниться  в  кооперативы  ради  улучшения  своего  экономического
положения.  Поэтому  отнюдь  не  случайно  к  марту  1925  г.  в  Псков¬
ской  губернии  всеми  видами  кооперации  было  охвачено  только
 4,3 	%  населения,  причем  в  потребительской  состояло  10  %,  в  сель¬
скохозяйственной  —  6,6  %,  в  кредитной  —  1,3  %12.
 Не  лучше  обстояло  дело  с  кооперированием  крестьянской
бедноты  и  в  Ленинградской  губернии.  Например,  обследование
Городецкой  волости  Лужского  уезда  в  1925  г.  показало,  что  мало¬
мощные  сельчане  в  большинстве  своем  оказались  вне  сельскохо¬
зяйственной  кооперации,  ибо  в  ней  их  объединялось  в  2—2,5  раза
меньше,  чем  средних  и  зажиточных,  последние  к  ней  проявляли
большой  интерес.  На  вопрос  обследователей,  заданный  беднякам
деревни  Ручьи:  “Почему  они  не  вступают  в  кооперацию?”  —  сле¬
довал  ответ:  “Нет  денег,  чтобы  уплатить  членские  взносы”.  Так  же
мотивировали  свой  отказ  от  вступления  в  кооперацию  и  мало¬
мощные  сельчане  Залуцкой  волости  Порховского  уезда  Псков¬
ской  губернии:  “Кооперация  дает  таким,  с  которых  получить  мож¬
но,  а  с  нас  что  возьмешь  —  беднота”.  “Не  состоим  в  кооперации,
потому  что  сидим  на  колуне  —  от  яиц  да  масла  с  одной  коровы
немного  разбогатеешь”.  В  обзоре  работников  ОГПУ  за  декабрь  1924  г.
констатировалось,  что  высокие  паевые  и  членские  взносы  закры¬
вают  двери  в  кооперацию  для  бедноты13.
 Данный  вывод  подтверждается  и  материалами  обследования
крестьян  и  других  губерний  Северо-Западной  области  середины
 221

20-х  годов.  Так,  изучению  6  волостей:  Шапкинской,  Ястребин-
ской,  Городецкой  —  Ленинградской  губернии;  Рядокской  —  Нов¬
городской,  Советской  —  Псковской  и  Чуровской  —  Череповец¬
кой  губернии  показало,  что  количество  кооперированных  крестьян
заметно  возрастало  по  мере  увеличения  экономической  мощнос¬
ти  их  хозяйств.  Например,  из  бедняцкой  имущественной  группы
в  кооперацию  входило  43,3  %,  из  середняцкой  —  61,1  %,  из  зажи¬
точной  —  79,5  %.  При  этом  бедняцкие  слои  составляли  в  потреби¬
тельской  кооперации  28,9  %,  в  других  видах  кооперации  —  14,6  %,
средние  сельчане  соответственно  —  21,5и  39,6%,  тогда  как  сель¬
скохозяйственной  кооперацией  было  охвачено  до  50  %  всех  зажи¬
точных  крестьян14.
 В  этом  плане  Северо-Западная  область  не  являлась  исключе¬
нием.  Обследование  крестьянских  хозяйств  в  других  регионах  вы¬
явило,  что  с  ростом  их  экономического  состояния  увеличивалось
и  число  вступивших  в  кооперацию  всех  ее  видов.  Так,  без  средств
производства  объединялось  только  20,3  %;  со  средствами  произ¬
водства  со  стоимостью  до  100  руб.  состояло  31,6  %;  от  101
до  200  руб.—  40,4%;  от  401  до  800  руб.  —  55,4%;  от  801  до
1600  руб.  —  66,2  %  и  со  стоимостью  средств  производства  свыше
1600  руб.  в  кооперации  состояло  73,2  %  хозяйств15.
 О  том,  что  большинство  маломощных  сельчан  находились
вне  кооперации  к  концу  нэпа,  свидетельствуют  и  материалы  об¬
следования  Народного  комиссариата  рабоче-крестьянской  инс¬
пекции  РСФСР  летом  1927  г.  77  кредитных  сельскохозяйствен¬
ных  товариществ  10  различных  районов  республики.  В  них  было
кооперировано  22,4  %  крестьянских  хозяйств,  среди  которых
54,2  %  относились  к  средним,  34,5  %  —  к  бедным  и  10,3  %  —
к  зажиточным.  При  этом  внутри  своей  группы  середняки  оказа¬
лись  охваченными  кооперацией  на  29,7%,  зажиточные—  на
 28.8 	%  и  маломощные  —  на  19,2  %,  хотя  в  общей  массе  кресть¬
янского  населения  последние  составляли  44  %,  середняки  —
 44.8 	%,  зажиточные  —  9,2  %.
 Анализ  степени  кооперированное™  крестьянских  хозяйств  раз¬
личных  имущественных  групп  показывает,  что  по  обеспеченности
рабочим  скотом  3  и  более  головы  все  они  входили  в  кооперати¬
вы,  тогда  как  дворы,  имеющие  одну  рабочую  голову,  коопера¬
цией  были  охвачены  на  12—20  %.  Такая  же  тенденция  прослежи¬
валась  и  по  обеспеченности  сельчан  посевом.  Так,  в  1925/26  г.
в  Уральской  области  бедняцкие  хозяйства  с  посевом  до  двух  де¬
сятин,  составляющие  по  отношению  к  их  общему  количеству
 45,7 	%,  были  кооперированы  на  26,7  %,  тогда  как  группа  зажи-
 222

точных  с  посевом  от  6  до  16  десятин  соответственно  выглядела  —
3,3%  и  5%.
 Причины  низкого  процента  кооперированности  маломощных
сельчан,  как  уже  упоминалось,  объяснялись  несколькими  факто¬
рами.  Бедному  крестьянину  на  порядок  было  сложнее  вступить
в  кооперацию  по  сравнению  с  зажиточным  односельчанином,  ибо
последний  имел  средства  для  уплаты  паевых  и  членских  взносов.
В  то  же  время  материальная  поддержка  государства  маломощным
крестьянам  для  вступления  их  в  кооперацию  сводилась  к  миниму¬
му.  По  официальным  данным,  на  1926  г.  в  СССР  за  счет  фонда
кооперирования  бедноты  членами  кооперации  стали  только  750  тыс.
хозяйств.  Причем  отпускаемые  государством  те  небольшие  деньги
на  эти  цели  на  местах  зачастую  расходовались  не  по  назначению.
Об  этом  нам  дают  представление  следующие  данные.  На  1  сентяб¬
ря  1926  г.  на  Северном  Кавказе  фонд  кредитования  бедноты  ис¬
пользовался  непосредственно  на  предназначенные  цели  только
на  47%,  Тюменский  союз  —  на  20%,  Щадринский  союз  —  на
30  %.  В  Красноярском  и  Славгородском  округах  Сибири  бедноте,
желающей  вступить  в  кооперацию,  выдавали  только  50  коп.,
а  4,5  руб.  она  должна  вносить  из  своих  средств,  но  деньги  у  нее
отсутствовали,  к  тому  же  за  несвоевременную  уплату  членских
взносов  пайщиков  исключали  из  кооперации.  Так,  в  1926  г.  в  Но¬
восибирском  округе  исключили  280  бедняков  как  неисправных,
недисциплинированных  членов  кооперации.
 Тем  не  менее,  несмотря  на  трудности  восстановительного
периода,  количество  членов  в  сельскохозяйственной  кооперации
неуклонно  возрастало,  хотя  на  этот  счет  существует  противоречи¬
вая  статистика.  Например,  по  данным  Председателя  СНК  СССР
А.  И.  Рыкова,  в  1925  г.  в  кооперации  объединялось  3  млн.  крестьян¬
ских  хозяйств,  или  12,5  %  от  их  общего  количества,  тогда  как
в  1914  г.  в  России  в  ней  было  12  млн.  хозяйств16.
 Согласно  же  другим  официальным  данным,  на  1  октября  1926  г.
в  СССР  в  сельскохозяйственной  кооперации  значилось  7369  тыс.
крестьянских  хозяйств17,  или  примерно  30  %  от  их  общей  числен¬
ности,  или  около  7—8  млн.  крестьянских  хозяйств.  Думается,  что
эта  цифра  завышена,  вряд  ли  могло  увеличиться  количество  коо¬
перированных  сельчан  за  один  год  почти  в  2,5  раза.  Но  даже  если
принять  во  внимание,  что  действительно  в  СССР  и  РСФСР
к  концу  нэпа  в  сельскохозяйственной  кооперации  объединялось
30  %  всех  крестьянских  хозяйств,  то  все  равно  абсолютное  боль¬
шинство  деревенского  населения,  и  прежде  всего  бедняцкого,  ока¬
залось  за  ее  бортом.
 223

На  порядок  хуже  обстояло  дело  с  охватом  крестьян  кредитной
кооперацией,  которая  являлась  частью  системы  сельскохозяйствен¬
ной  кооперации.  В  1927  г.  насчитывалось  в  стране  7840  кредитных
товариществ.  По  расчетам  Н.  Г.  Рогалиной,  в  1926/27  г.  в  кредитных
кооперативах  состояло  до  2  %  всех  хозяйств,  тогда  как  до  1917  г.
они  объединяли  до  60  %  хозяйств18.  При  этом  в  кредитных  коопера¬
тивах  также  преобладали  средние  и  зажиточные  крестьяне.  Об  этом
можно  судить  и  по  имущественному  составу  Прокшанского  кре¬
дитного  товарищества  Псковской  губернии.  В  1925  г.  в  нем  насчиты¬
валось  153  хозяйства  из  2443,  или  6,3  %,  из  которых  лишь  2  не
имели  коров,  27  владели  1—2  коровами,  у  123  хозяйств  было  3
и  более  коров19,  т.  е.  они  относились  к  средним  или  зажиточным
сельчанам  и  составляли  абсолютное  большинство  в  кредитном  то¬
вариществе.
 Однако  членство  бедняка  в  кооперации  не  гарантировало  еще
ему  эффективную  материальную  помощь  с  ее  стороны,  в  том  числе
в  снабжении  сельскохозяйственными  орудиями,  в  предоставле¬
нии  дешевого  кредита,  который  бедняку  было  трудно  получить,
поскольку  при  предоставлении  ссуды  кредитное  товарищество
требовало  от  него  поручительства  на  своевременное  ее  возвраще¬
ние,  а  его  можно  взять  было  только  у  зажиточного  односельчани¬
на.  Причем  кредиты  преимущественно  выдавались  краткосрочные.
Поэтому  система  сельскохозяйственного  кредита  слабо  обслужи¬
вала  маломощные  слои  деревни.  Так,  в  1927  г.  в  РСФСР  из  всех
кредитов,  полученных  беднотой,  на  долгосрочные  приходилось
 26.7 	%,  тогда  как  у  зажиточных  долгосрочные  ссуды  составляли
 38.8 	%,  у  середняков  —  26,2  %.  При  этом  средний  размер  ссуды
для  маломощных  крестьян  оставался  небольшим,  от  17  до  36  руб.
На  эти  деньги  невозможно  было  существенно  поднять  хозяйство,
приобрести  средства  производства,  кроме  мелкого  инвентаря.
 К  тому  же  многие  кооперативные  организации  работали  пло¬
хо,  часть  из  них  числилась  на  бумаге.  Они  зачастую  не  располагали
необходимыми  средствами  для  успешного  выполнения  поставлен¬
ных  задач,  чтобы  помогать  результативно  маломощным  сельча¬
нам  в  подъеме  их  хозяйства,  росте  производительности  труда
в  аграрном  секторе.  Так,  в  середине  20-х  годов  на  40  000  сельско¬
хозяйственных  кооперативов  на  каждый  в  среднем  приходилось
15  тыс.  руб.  капитала,  тогда  как  в  довоенное  время  60  тыс.  руб.20
При  этом  собственные  средства  сельскохозяйственной  коопера¬
ции  составляли  не  более  30  %,  хотя  до  1917  г.  они  равнялись  84  %.
Примерно  такая  же  нерадужная  картина  со  средствами  выглядела
и  в  кредитных  товариществах.  В  1926/27  г.  сумма  вкладных  в  них
 224

средств  достигала  не  более  10  %  довоенных.  Если  личное  потреб¬
ление  крестьян  в  1925  г.  равнялось  90  %  от  уровня  1913  г.,  то  доля
в  сельскохозяйственные  кредиты  —  3  %21.
 Однако  и  те  немногие  средства,  которыми  располагали  коо¬
перативы,  зачастую  использовались  не  по  классовому  назначе¬
нию,  а  по  коммерческому  принципу:  поступали  или  к  зажиточ¬
ным  селянам,  или  чаще  всего  разворовывались  ее  работниками.
Последние,  будучи  некомпетентными,  нередко  злоупотребляли
своим  служебным  положением,  допускали  растраты  в  ущерб  ин¬
тересам  крестьян,  порою  их  обманывали.  Для  многих  сельскохо¬
зяйственных  кооперативов  характерна  бесхозяйственность,  часть
из  них  ликвидировалась.
 Нежизнеспособность  многих  кооперативов,  стоящих  в  сторо¬
не  от  нужд  и  запросов  сельской  бедноты,  неоднократно  призна¬
вали  партийные  и  советские  работники,  в  том  числе  и  Северо-
Западной  области.  Например,  на  протяжении  1926  г.  Псковский
губком  ВКП(б)  не  раз  констатировал  плачевное  состояние  всех
видов  кооперации.  Так,  в  апреле  на  пленуме  губкома  партии  ука¬
зывалось,  что  в  губернии  большинство  кооперативов  находится
“в  состоянии  кризиса”  ввиду  отсутствия  собственных  средств,
краткосрочных  и  дорогих  банковских  кредитов,  собственных  не¬
платежей,  и  это  ставит  под  угрозу  дальнейшее  их  существование.
В  Себежском  уезде  из  9  сельскохозяйственных  кооперативов  лишь
2  являлись  жизнеспособными.  В  сентябре  1926  г.  на  пленуме  Псков¬
ского  губкома  ВКП(б)  отмечалось,  что  помощь  деревенской  бед¬
ноте  не  оказывается,  и  она  слабо  кооперирована,  а  “кооперации
следовало  бы  приобретать  плуги,  сеялки  и  на  льготных  условиях
предоставлять  маломощным  хозяйствам,  чтобы  им  не  попасть
в  кабалу  к  кулаку”22.
 Такую  же  негативную  оценку  давал  деятельности  кооперации
и  Новгородский  губком  ВКП(б)  в  середине  20-х  годов.  Так,
в  информационной  сводке  за  январь-февраль  1925  г.  отмечалось,
что  “кооперация  переживает  глубочайший  кризис”,  им  охвачены
все  ее  виды:  сельскохозяйственная,  кредитная,  потребительская,
кустарно-промысловая.  Многие  кооперативы  влачили  жалкое  су¬
ществование,  часть  из  них  ликвидировалась.
 По  оценке  губкома  большевистской  партии,  причина  столь
плачевного  состояния  кооперативов  заключалась  не  только  в  от¬
сутствии  у  них  средств,  но  и  “из  рук  вон  плохого  ими  руковод¬
ства”,  где  процветали  взяточничество,  воровство,  растраты.  На¬
пример,  за  январь-июнь  1925  г.  за  неудовлетворительную  работу
освободили  от  должности  10  председателей  союзов,  одного  члена
 15  3ак.316
 225

правления,  причем  из  них  половина  являлась  коммунистами.  По
губернии  за  допущенную  бесхозяйственность  и  растраты  в  суд  было
передано  91  дело,  из  которых  72  касались  первичной  деревенской
кооперации.
 При  этом  под  суд  отдали  всех  членов  правления  Боровичского
союза.  Однако  жесткие  административные  меры  властей  по  наведе¬
нию  порядка  в  деятельности  кооперации  и  по  отношению  к  ее
руководителям  не  давали  положительных  результатов,  не  улучша¬
ли  существенно  ее  работу  по  оказанию  действенной  помощи  бед¬
ноте.  Так,  в  декабре  1925  г.  секретарь  Новгородского  губкома  РКП(б)
К.  Соме  в  письме  в  ЦК  партии  Северо-Западной  области  вновь
констатировал,  что  “финансовое  положение  всех  кооперативных
союзов  весьма  тяжелое.  Некоторые  по  всей  вероятности  придется
ликвидировать,  как  органы,  не  имеющие  никакого  дохода”,  вклю¬
чая  кредитные  кооперативы.  “Как  потребительские,  так  и  сельско¬
хозяйственные  —  переживают  величайший  кризис,  который  по¬
влечет  за  собой  ликвидацию  целого  ряда  кооперативных  союзов”23.
 Не  стала  жизнеспособной  новгородская  кооперация  и  в  1926  г.
Об  этом  свидетельствуют  материалы  ее  обследования  работника¬
ми  Северо-Западного  бюро  ЦК  ВКП(б),  согласно  которым  пер¬
вичные  кооперативы  испытывали  острое  финансовое  положение,
у  них  отсутствовали  оборотные  средства,  а  Любанское  сельскохо¬
зяйственное  товарищество  в  связи  с  растратами  “близко  к  кра¬
ху”,  а  в  Новгородском  уезде  в  Бронницкой  волости  из  6  коопера¬
тивов  5  имели  растраты.
 Неудовлетворительную  работу  кооперации  неоднократно  кон¬
статировал  и  Череповецкий  губком  РКП(б)  в  середине  20-х  годов.
Только  за  1924/25  г.  в  губернии  выявились  растраты  в  103  коопера¬
тивах  на  общую  сумму  33  274  руб.24  Серьезные  недостатки  име¬
лись  и  в  работе  кооперации  Ленинградской  губернии,  которая
также  мало  оказывала  помощь  крестьянской  бедноте,  об  этом  го¬
ворилось  в  материалах  Ленинградского  губкома  ВКП(б)  от
19  октября  1926  г.25  Со  своей  стороны,  и  Северо-Западное  бюро
ЦК  ВКП(б)  не  раз  признавало  плохое  состояние  всех  видов  коо¬
перации  в  области,  переживающей  кризис.  Например,  в  октябре
1926  г.  в  информационной  сводке  этого  органа  отмечалось,  что
сельскохозяйственная  кооперация  как  в  прошлом,  так  и  настоя¬
щем,  “рисует  картину  почти  полного  развала  низовой  сети”.  Только
за  июнь  1926  г.  в  области  ликвидировалось  10  кооперативов,  из
них  один  —  потребительский;  9  —  сельскохозяйственных,  из  ко¬
торых  2  —  по  причине  растрат,  2  —  ввиду  задолженности  и  6  —
из-за  дефицита26.
 226

При  этом  следует  отметить,  что  неудовлетворительная  дея¬
тельность  кооперации  и  неоказание  ею  достаточной  помощи  сель¬
ской  бедноте  являлись  характерными  чертами  не  только  для  Се¬
веро-Западной  области,  но  и  других  регионов  РСФСР.  Об  этом
нам  дают  представление  информационно-аналитические  сводки
органов  ОГПУ.  Так,  в  одной  из  них  за  декабрь  1924  г.  констатиро¬
валось,  что  оба  вида  кооперации  —  сельскохозяйственная  и  по¬
требительская  —  страдают  бесхозяйственностью,  отсутствием
средств,  злоупотреблением  правлений,  разбазариванием  государ¬
ственных  средств,  полученных  кооперацией  в  виде  дотаций  и  суб¬
сидий.  Значительные  средства  идут  на  содержание  правлений,  на
командировки  их  членов.  Например,  Прилуцкое  сельскохозяйствен¬
ное  товарищество  Терского  округа  понесло  убыток  в  5150  руб.  из-
за  лишних  командировок  и  высоких  окладов  его  руководителей,
когда  председатель  правления  получал  в  месяц  120  руб.,  а  его
члены  —  по  100  руб.  В  другой  сводке  работников  ОГПУ  указыва¬
лось:  с  25  октября  по  25  ноября  1925  г.,  по  неполным  данным,  по
одной  лишь  первичной  сельскохозяйственной  кооперации  заре¬
гистрировано  было  500  случаев  растрат  на  общую  сумму  450  тыс.
руб.  Эта  негативная  тенденция  о  деятельности  кооперации  сохра¬
нилась  и  в  1926  г.  Так,  с  января  по  15  мая  выявилось  410  растрат,
в  том  числе  в  Центральном  районе  —  71,  Северо-Западном  —  84,
на  Северном  Кавказе  —  72,  в  Поволжье  —  21,  в  Сибири  —  61,  на
Урале  —  53.  Причем  сумма  всех  растрат  составила  392  534  руб.,
а  ее  средний  размер  равнялся  957  руб.,  в  том  числе  на  Северном
Кавказе  —  1425  руб.,  на  Северо-Западе  —  690,  в  Центральном  рай¬
оне  —  1034  руб.  За  этот  период  времени  217  сельскохозяйственных
и  кредитных  товариществ  стали  убыточными.  Основными  причи¬
нами  их  убыточности  являлись:  бесхозяйственность,  большие  рас¬
ходы  на  содержание  аппарата.  Из  217  кооперативов,  закончивших
операционный  год  с  убытком,  107  ликвидировались27.  По  данным
сельскосоюза,  в  середине  20-х  годов  в  стране  удовлетворительно
работало  только  25  %  кооперативов28,  а  их  подавляющее  боль¬
шинство,  следовательно,  не  оказывало  реальной  материальной
помощи  крестьянской  бедноте.
 Последняя  вряд  ли  могла  рассчитывать  и  на  эффективную
поддержку  кредитной  кооперации,  в  которой,  как  упоминалось,
состояло  только  2  %  крестьянских  хозяйств  и  преимущественно
середняцко-зажиточных.  До  учреждения  специального  фонда  кре¬
дитования  бедноты  маломощные  слои  могли  получить  ссуды  на
развитие  хозяйства  из  общего  сельскохозяйственного  кредита,
сумма  которого  в  1924/25  г.  в  СССР  равнялась  163,8  млн.  руб.29  На
 15*
 227

первый  взгляд,  эта  сумма  выглядела  внушительной,  однако  в  пе¬
ресчете  на  одно  хозяйство  в  среднем  приходилось  примерно  6—
7  руб.,  тогда  как  цена  рабочей  лошади,  как  упоминалось,  дости¬
гала  140—150  руб.30  При  этом  кредиты  предоставлялись  под  высо¬
кий  процент  и  преимущественно  были  краткосрочными,  а  не  дол¬
госрочными,  и  ими  в  основном  пользовались  хозяйства  среднего
и  зажиточного  достатка.  На  это  обратил  внимание  в  своем  письме
в  Политбюро  ЦК  РКП(б)  Ф.  Э.  Дзержинский  в  июне  1924  г.  По  его
оценке,  сельскохозяйственный  кредит,  предоставляемый  государ¬
ственными  и  кооперативными  организациями,  не  служит  еще
реальной  поддержкой  бедноты,  он  почти  исключительно  исполь¬
зуется  более  зажиточными  элементами31.  Подтверждением  тому
служат  и  следующие  данные.  В  1925  г.  ссуды  кредита  получили  только
 25,8 	%  маломощных  сельчан,  70,5  %  середняков  и  3,7  %  зажиточ¬
ных32.  При  этом  из  всех  кредитных  средств  на  покупку  рабочего
скота  выделялось  42  %,  продуктивного  —  8  %,  семян  —  10  %,  на
простые  и  сложные  сельскохозяйственные  машины  —  6  %33.
 О  том,  как  распределялись  на  местах  деньги  некоторыми  кре¬
дитными  товариществами  в  первой  половине  1925  г.,  можно  су¬
дить  на  примере  Новгородской  губернии.  Здесь  44  товарищества
выдали  ссуду  12  045  крестьянским  хозяйствам  из  их  общего  коли¬
чества  180  000  на  сумму  37  580,9  руб.  88  коп.,  или  в  среднем  на
каждое  из  них  приходился  примерно  31  руб.  Причем  из  общей  сум¬
мы  на  приобретение  рабочего  скота  предоставили  30,1  %,  семян  —
 22,7 	%,  коров  —  8,72  %  и  построек  —  14  %34.  Упоминавшееся  нами
Прокшанское  кредитное  товарищество  Порховского  уезда  Псков¬
ской  губернии,  в  котором  состояло  153  хозяйства,  из  них  к  бедня¬
кам  относилось  только  18  %,  в  начале  1925  г.  выдало  9  ссуд  на
сумму  230  руб.  на  покупку  семян,  70  руб.  предоставило  2  хозяй¬
ствам  на  ремонт  инвентаря;  945  руб.  выделило  26  хозяйствам  на
приобретение  скота;  207  руб.  получили  10  хозяйств  на  обустрой¬
ство  хуторов  и  на  удобрения.  Всего  ссудами  воспользовались  54  хо¬
зяйства  на  общую  сумму  1707  руб.35,  что  составляло  в  среднем  на
каждое  из  них  около  32  руб.
 К  концу  1926  г.  в  Лопасниковской  волости  Серпуховского  уезда
Московской  губернии  насчитывалось  6  кооперативных  крестьян¬
ских  товариществ,  в  них  состояло  1117  членов.  За  год  они  выдали
ссуд  на  сумму  64  150  руб.  71  коп.  и  продали  13  молотилок,  11  вея¬
лок,  5  сеялок,  360  плугов,  110  борон.  Причем  некоторые  сельско¬
хозяйственные  орудия  товарищества  давали  на  прокат  сельчанам,
в  том  числе  и  маломощным36.  Однако  таких  жизнеспособных  кре¬
дитных  товариществ  в  российской  деревне  значилось  мало,  да
 228

и  они,  судя  по  приведенным  фактам,  главным  образом  обслужи¬
вали  зажиточных  крестьян,  в  том  числе  и  в  Лопасниковской  во¬
лости,  где  продавались  сложные  сельскохозяйственные  машины,
недоступные  для  деревенской  бедноты.
 Она  в  подавляющем  своем  большинстве  не  чувствовала  дей¬
ственной  поддержки  со  стороны  кредитной  кооперации.  Об  этом
свидетельствуют  многочисленные  факты,  исходящие  как  от
партийно-государственных  органов,  так  и  самих  крестьян.  Напри¬
мер,  19  октября  1926  г.  бюро  Ленинградского  губкома  ВКП(б)
констатировало,  что  “кредиты  не  доходят  до  бедняков,  а  предос¬
тавляются  преимущественно  индивидуальным  хозяйствам”37,  т.  е.
зажиточным.  Партийные  работники  Северо-Западного  бюро
ЦК  ВКП(б),  обследуя  Бронницкую  волость  Новгородского  уезда
в  марте  1926  г.,  признавали,  что  в  кредитном  товариществе  для
получения  средств,  чтобы  купить  инвентарь,  бедняку  нужно  зап¬
латить  вступительный  и  паевой  взносы,  проценты,  а  это  для  него
“зачастую  не  помощь,  а  кабала”38.
 Данный  вывод  подтверждается  и  оценками  маломощных  сель¬
чан,  нелестно  отзывающихся  о  деятельности  кредитных  коопера¬
тивов,  которые  нередко  не  только  не  помогали  поднимать  их  хо¬
зяйство,  но  скорее  разоряли.  Вот  что  говорили  бедняки  Залуцкой
волости  Порховского  уезда  Псковской  губернии  во  время  ее  об¬
следования  в  1925  г.:  “Кредит  до  них  не  доходит,  а  в  правлении
собрались  люди  и  руки  греют.  Поэтому  нельзя  восстановить  хо¬
зяйство”.  Крестьяне  деревни  Кудримово  жаловались:  “Кредиты
предоставляются  на  невыгодных,  разорительных  условиях.  Нам
кредиты  в  кооперации  брать  —  после  по  миру  идти.  Если  хотите,
чтобы  хозяйство  разорили,  дайте  ему  ваш  кредит.  Время  придет
платить  —  по  миру  пойдете”.  По  мнению  залуцких  бедняков,  “кре¬
дитная  кооперация  нам  не  в  помощь,  а  чтобы  окончательно  разо¬
рить”39.
 О  недоступности  кредитов  для  маломощных  крестьян  гово¬
рил  и  бедняк  Алексеев  из  Мясовской  волости  Островского  уезда
Псковской  губернии  на  волостном  съезде  в  апреле  1926  г.  :  “Об¬
щество  дает  кредит  больше  зажиточным  хозяйствам.  Бедняк  дол¬
жен  иметь  поручительство  на  получение  кредита,  а  это  поручи¬
тельство  нужно  брать  у  зажиточных.  Такой  порядок  получения
кредита  бедняк  считает  неправильным,  что  советская  власть  отда¬
ет  бедняков  в  лапы  зажиточных  и  кулаков”40.
 О  том,  что  кредитная  кооперация  стояла  в  стороне  от  бед¬
няцких  нужд,  писал  в  газету  “Московская  деревня”  в  начале  1926  г.
крестьянин  А.  Зубов  из  Васильевской  волости  Богородицкого  уез¬
 229

да  Московской  губернии.  “Тургеневское  кредитное  общество  вы¬
дает  кредиты  более  зажиточным  крестьянам  и  тем  у  кого  имеется
корова  или  лошадь,  а  беднякам  получить  трудно.  Для  того,  чтобы
получить  кредит  бедняку  100  рублей  или  150  рублей,  нужно  иметь
в  залог  корову  или  лошадь,  а  если  этого  нет,  то  и  кредита  нет,
так  что  у  нас  в  волости  помощь  беднякам  очень  плохая”.
 Недовольны  были  работой  местного  кредитного  товарище¬
ства  и  маломощные  сельчане  Свердловской  волости  Клинского
уезда  той  же  губернии,  которое  игнорировало  их  интересы,  и  они
не  знали,  кому  выдавались  кредиты41.  А  в  Ленинградской  губер¬
нии  в  Городецкой  волости  сельская  беднота  возмущалась  тем,  что
местное  товарищество  не  имело  средств  для  предоставления  дол¬
госрочного  кредита,  в  котором  она  остро  нуждалась  “для  хозяй¬
ственного  обзаведения”.  То  же  самое  неоднократно  констатиро¬
вал  и  Псковский  губком  ВКП(б)  в  1926  г.,  в  материалах  которого
отмечалось:  неудовлетворительное  кредитование  бедняков,  хозяй¬
ственная  помощь  которым  своевременно  не  оказывается,  а  пре¬
доставляемые  им  краткосрочные  кредиты  даются  под  высокий
процент,  к  тому  же  они  нуждаются  в  долгосрочных  кредитах,  но
последние  отсутствуют.  В  сентябре  1926  г.,  выступая  на  пленуме
губкома  ВКП(б),  коммунист  Кривоносов  заявил:  “Практическая
помощь  бедноте  находится  в  очень  плачевном  положении.  Кре¬
дитная  кооперация  оказывает  помощь  только  единоличнику  под
определенные  гарантии”42.
 Этот  вывод  подкрепляется  многочисленными  примерами,
письмами  и  заявлениями  маломощных  сельчан  и  других  районов.
Например,  осенью  1926  г.  бедняк  Токсовской  волости  Ленинград¬
ской  губернии  Сильваст,  выступая  на  собрании,  пожаловался  на
то,  что  на  его  просьбу  выдать  ссуду  на  покупку  коровы,  в  кредит¬
ном  товариществе  отказали,  тогда  как  зажиточным  крестьянам
деньги  предоставлялись43.  Об  этом  же  писал  в  “Крестьянскую  га¬
зету”  и  один  из  сельчан  Орловской  губернии,  по  мнению  которо¬
го  сельскохозяйственные  кредитные  товарищества  “совсем  уби¬
вают”  маломощных,  выдавая  ссуды  под  большой  процент,  притом
небольшие  суммы,  которых  не  хватает  на  покупку  лошади,  ин¬
вентаря,  плуга.  “А  когда  бедняк  просит  увеличения  полученной
суммы  денег,  в  кооперативе  ему  говорят:  “Не  дадим,  ты  взял
100  руб.,  больше  тебе  не  полагается”  —  и  бедняк  идет  домой  так
не  солоно  хлебавши”44.  Шестеро  бедняков  хутора  Усть-Байрацко-
го  Буденовской  волости  Острогожского  уезда  Воронежской  гу¬
бернии  в  своем  письме  во  ВЦИК  в  январе  1926  г.  ставили  вопрос:
как  мы  можем  укрепить  свое  хозяйство,  если  не  имеем  долго¬
 230

срочных  ссуд  кредита  “для  приобретения  лошади,  а  крестьянину,
если  лошади  нет,  то  все  равно  что  инвалид  без  рук  и  без  ног?”
 А  вот  бедняку,  инвалиду  Гражданской  войны  Я.  А.  Пятакову
из  хутора  Максимово  Лосевской  волости  Боровичского  уезда  той
же  губернии,  “повезло”.  В  1927  г.  ему  дали  кредит  в  сумме  250  руб.
с  рассрочкой  на  5  лет  на  покупку  рабочей  лошади,  и  в  течение
двух  недель  он  ее  приобрел  за  200  руб.,  а  остальные  деньги  потра¬
тил  на  покупку  упряжи  и  инвентаря.  Однако  из-за  отсутствия  корма
он  не  смог  содержать  лошадь  и  последнюю  продал  спустя  9  меся¬
цев  за  180  руб.,  а  на  вырученные  деньги  приобрел  корову  за
80  руб.,  поскольку  в  семье  имелось  три  ребенка.  В  то  же  время  он
рассчитывал  на  остальные  100  руб.  “заиметь”  двух  быков  для  ра¬
боты  в  хозяйстве.  Однако  после  покупки  у  него  начались  большие
неприятности.  Ибо  по  решению  суда  кредитное  товарищество  изъя¬
ло  у  него  деньги  в  сумме  100  руб.,  а  за  остальную  сумму  150  руб.,
потраченную  “не  по  назначению”,  Пятакова  Народный  суд  при¬
говорил  к  лишению  свободы  сроком  на  2  месяца.  Но  это  “повле¬
чет  окончательное  разрушение  моего  хозяйства.  А  семейство  —
полураздетые  детишки  должны  холодной  и  голодной  смерти  по¬
гибнуть”,  —  писал  он  в  “Крестьянскую  газету”  в  ноябре  1927  г.45,
прося  у  редакции  защиты.  Данный  пример  подтверждает  ранее
высказанное  суждение  бедняков  о  разорительном  характере  выда¬
ваемых  многими  кредитными  товариществами  ссуд.  Получение
маломощными  сельчанами  средств  на  условиях,  диктуемых  това¬
риществом,  не  только  не  вело  к  возрождению  их  хозяйства,  но
иногда  вело  к  упадку  и  даже  оборачивалось  лишением  свободы.
Об  этом  явствует  из  письма  Пятакова,  когда  его,  отца  трех  мало¬
летних  детей,  инвалида  Гражданской  войны,  защитника  совет¬
ской  власти,  последняя  упрятала  в  тюрьму  на  2  месяца  за  то,  что
он  не  так  использовал  выданный  ему  кредит,  хотя  и  в  целях  подъе¬
ма  своего  хозяйства.
 Не  в  полном  объеме  удовлетворяла  нужды  сельского  населе¬
ния,  включая  и  деревенскую  бедноту,  и  потребительская  коопе¬
рация,  в  задачу  которой  прежде  всего  входило  обеспечение  крес¬
тьян  товарами  первой  необходимости  и  хозяйственным  инвентарем.
Подавляющее  большинство  сельчан  также  не  состояло  в  этом  виде
кооперации.  Так,  осенью  1927  г.  в  СССР  членами  потребитель¬
ской  кооперации  являлись  только  32,9  %  крестьянских  хозяйств,
в  РСФСР  —  33  %.  Свои  торговые  операции  потребительская  коо¬
перация  проводила  через  лавочную  сеть.  К  концу  1927  г.  в  стране
насчитывалось  51,5  тыс.  лавок  сельпо,  на  каждую  из  которых
в  среднем  приходилось  11,6  селений  и  486  крестьянских  хозяйств.
 231

Такого  количества  торговых  точек  на-селе  было  недостаточно,  что,
разумеется,  сказывалось  на  качестве  обслуживания  ими  деревен¬
ских  жителей.  Как  и  в  других  видах  кооперации,  в  потребитель¬
ской  маломощные  сельчане  были  представлены  слабо.  Согласно
гнездовой  переписи  1927  г.,  ее  членами  без  средств  производства
и  со  средствами  производства  стоимостью  до  200  руб.  являлись
только  17  %  хозяйств46.  Но,  даже  будучи  в  составе  потребительской
кооперации,  беднота  зачастую  не  могла  с  ее  помощью  приобрес¬
ти  необходимые  товары,  поскольку  последние  либо  отсутствова¬
ли  в  кооперативных  лавках,  либо  продавались  по  высокой  цене,
на  порядок  выше,  чем  у  частного  торговца.  Например,  в  1925/26  г.
на  сельских  собраниях  Клинского  уезда  Московской  губернии  кри¬
тиковалась  работа  кооперации,  которая  “в  большинстве  случаев
торгует  дорого  и  не  имеет  необходимого  для  крестьянства  ассор¬
тимента  товаров”.  “Кооперативы,  торгующие  дороже  частного  тор¬
говца,  когда  мы  говорим  нас  не  слушают.  Пример:  горшок  стоит
в  кооперации  90  коп.,  а  у  частного  торговца  —  60  коп.”.  Не  пользо¬
валась  авторитетом  потребительская  кооперация  и  у  населения
Ростовецкой  волости  Каширского  уезда  той  же  губернии  ввиду
дороговизны  продаваемых  ею  товаров.  “Если  в  городе  товар,  на¬
пример,  стоил  12  коп.,  то  в  местном  кооперативе  —  14  коп.,  а  на
такие  мелочи,  как  перья,  карандаши,  бумага,  накладные  расходы
достигали  до  30  %  и  вместо  1,25  коп.  за  перо  берут  3  коп.”47
В  Московском  уезде  Хлебниковское  товарищество  торговало  в  1925  г.
товарами  выше  рыночных  цен  на  20—40  %.  В  сельскохозяйствен¬
ном  товариществе  Венгисаровской  волости  Троцкого  уезда  Ле¬
нинградской  губернии  цена  на  товары  была  выше,  чем  у  частных
торговцев.  Например,  у  последнего  фунт  крупы  стоил  7  коп.,
а  в  кооперативе  —  8  коп.,  селедка  соответственно  —  6  и  8;  са¬
хар  —  32  и  34  коп.  за  фунт.  В  кооперативах  Тихоновской  волости
Спасского  уезда  Приморской  губернии  наценки  за  товары  состав¬
ляли  17—20  %.  Причем  здесь  продавали  по  завышенной  цене  и  не¬
качественный  товар,  в  том  числе  спички  фабрики  “Красный  вос¬
ток”.  По  этому  поводу  возмущенные  сельчане  говорили:  “В  деревню
идут  самые  плохие  товары”.  Потребительская  кооперация  в  1925  г.
продавала  негодные  товары  в  Тамбовской,  Орловской,  Ульянов¬
ской,  Московской  губерниях.  При  этом  в  последней  в  Верховлян-
ском  кооперативе  Коломенского  уезда  продавали  селедку  с  чер¬
вями,  а  керосин,  разбавленный  водой48.
 Кроме  того,  многие  потребительские  кооперативы  испыты¬
вали  товарный  голод.  Как  отмечалось  в  информационной  сводке
органов  ОГПУ  с  23  октября  по  25  ноября  1925  г.,  в  них  отсутство¬
 232

вали  товары  первой  необходимости:  мануфактура,  махорка,  соль,
стекло,  сахар,  керосин  и  другие.  Например,  в  Давыдовском  райо¬
не  Острогожского  уезда  Воронежской  губернии  лавки  кооперати¬
вов  всех  видов  были  пустыми,  тогда  как  у  частных  торговцев  они
“ломятся  от  товаров  фабрично-заводского  производства”.  В  Ярос¬
лавской  губернии  крестьяне,  обслуживаемые  Давыдковским  по¬
требительским  кооперативом,  были  недовольны  его  работой
и  возмущались:  “Что  нам  выбирать  правление,  только  жалование
им  зря  платить,  все  равно  в  кооперативе  ничего  нет,  и  не  дешев¬
ле,  чем  у  частного  торговца”.  В  Изочинском  кооперативе  Невель¬
ского  уезда  Псковской  губернии  отсутствие  товаров  первой  необ¬
ходимости—  сахара,  махорки,  стекла  —  председатель  правления
Емельянов  так  объяснял  крестьянам:  “Государство  заставило  за¬
воды  вырабатывать  не  оконное  стекло,  а  бутылки  под  водку”.
В  1926  г.  в  Самарской  губернии  в  Мелекесском  уезде  в  Степно-
Шенталинской  волости  в  кооперативе  продавались  зачастую  то¬
вары,  не  нужные  для  крестьян,  к  тому  же  по  ценам  более  высо¬
ким,  чем  у  частных  торговцев,  тогда  как  сельскохозяйственные
орудия  в  продаже  отсутствовали.  Громовское  кредитное  товари¬
щество  Иркутской  губернии  вместо  заказанного  сельчанами  ин¬
вентаря  закупило  ботинки,  платки,  мануфактуру.  Аналогичных
фактов  за  первые  4  месяца  1926  г.  было  зарегистрировано  48.
В  середине  20-х  годов  отсутствовали  товары,  нужные  для  кресть¬
ян,  также  в  кооперативах  Оренбургской,  Тамбовской  и  других
губерний49.
 Неудовлетворительная  работа  многих  кооперативов  всех  ви¬
дов  вызывала  недовольство  бедняцко-маломощных  слоев,  лишен¬
ных  какой-либо  помощи  с  их  стороны.  Об  этом  говорят  факты,
раскрывающие  позицию  сельчан.  К  ранее  сказанному  на  этот  счет
приведем  еще  ряд  примеров.  Так,  в  1925  г.  беднота  Мясовской  во¬
лости  Островского  уезда  негативно  относилась  к  кооперативу,
растраты  в  котором  достигали  2000  руб.50  Такую  же  отрицатель¬
ную  позицию  занимали  и  маломощные  крестьяне  Деденевской
волости  Дмитровского  уезда  Московской  губернии  в  конце  1925  —
начале  1926  гг.  По  их  наблюдениям,  растраты  в  кооперативах  при¬
няли  массовый  характер  и  составляли  более  20  000  руб.,  в  резуль¬
тате  чего  10  заведующих  торговыми  отделениями  потребительско¬
го  общества  были  привлечены  к  судебной  ответственности,  в  том
числе  бывший  руководитель  Кузнецов  за  растрату  1500  руб.  и  при¬
казчик  по  чайной  Булгаков  за  недостачу  750  руб.51  Вместо  реаль¬
ной  помощи  сельчанам  имели  одни  растраты  и  кооперативы  Под-
винской  волости  Рязанского  уезда  в  середине  20-х  годов.  Об  этом
 233

говорила  на  деревенском  митинге  31  января  1925  г.  вдова  Матрена
Половинкина  из  села  Плахина,  у  которой  осталось  3  детей  после
смерти  мужа  и  не  было  собственного  жилья.  От  кооператива  она
не  получила  никакой  материальной  поддержки52.  По  наблюдени¬
ям  некоторых  сельчан,  в  кооперативах  одни  “растраты  и  просче¬
ты”  и  “гульба  в  правлениях”.
 Не  устраивала  крестьян  и  работа  потребительского  общества
Усть-Падежской  волости  Шенкуровского  уезда  Архангельской
губернии.  17  октября  1926  г.  на  перевыборном  собрании  правления
крестьянин  Федосеев  говорил,  что  деятельность  кооператива  “ни
к  черту  не  годится”.  С  такой  оценкой  согласился  и  сельчанин
Е.  П.  Власов  из  деревни  Захаровской.  По  его  словам:  “Нам  надо
постановить,  что  работа  правления  была  плохой,  и  указать,  что¬
бы  товарищество  с  нас  не  снимало  последнюю  рубашку”.  В  ре¬
зультате  обсуждения  собрание  признало  деятельность  правления
и  вышестоящей  над  ним  организации  “Важсоюза”  неудовлетво¬
рительной53.
 Нелестные  оценки  звучали  в  адрес  правлений  кооперативов
и  на  беспартийных  крестьянских  конференциях  Псковской  губер¬
нии  осенью  1925  г.,  на  которых  говорили:  “В  кооперацию  не  идем,
потому  что  она  нам  выгоды  никакой  не  дает...  Многие  злоупотреб¬
ления  в  кооперации  происходят  потому,  что  ревизионная  комис¬
сия  плохо  работает.  Кооперация  хлеб  брала  осенью  по  80  коп.  за
пуд,  а  весной  продавала  по  2  руб.  50  коп.  пуд”54.  Во  время  обследо¬
вания  населения  Залуцкой  волости  Порховского  уезда  в  1925  г.
бедняки  сетовали  на  то,  что  кредит  до  них  не  доходит,  а  в  правле¬
нии  собрались  люди,  которые  “руки  греют”,  поэтому  невозмож¬
но  восстановить  хозяйство.  Крестьяне  деревни  Городки,  сравни¬
вая  деятельность  кооперативов  в  царской  России  и  в  годы  нэпа,
делали  вывод  не  в  пользу  политики  советской  власти  и  обследова¬
телям  заявляли:  “Кулак  привезет  бывало  вагона  два  хлеба  и  удов¬
летворит  нас,  а  кооперация  ваша  и  сама  с  голоду  дохнет”.  При¬
мерно  такого  же  мнения  придерживались  о  ней  и  жители  деревни
Дроздово:  “У  нас  кооперация  хороша  —  придешь  за  тесом  к  плу¬
гу,  а  там  говорят  —  “Погоди,  учет  идет”.  Приедешь  другой  раз,
а  там  он  еще  не  кончился,  так  походишь,  походишь,  да  и  бро¬
сишь”55.
 В  середине  20-х  годов  негативная  оценка  работы  кооперации
звучала  и  в  письмах  крестьян  своим  родственникам  —  красноар¬
мейцам.  Так,  из  Симбирской  губернии  в  них,  в  частности,  отме¬
чалось:  “Плохо  работают  местные  кооперативы,  которые  везде
прогорают,  прямо  гибнут”.  “Наша  кооперация  задыхается,  завяз¬
 234

ли  в  векселях  и  в  лавке  ничего  нет.  Касса  взаимопомощи  тоже
провалилась.  Пришлось  переизбирать”56.
 Наиболее  образованная  и  мыслящая  часть  крестьянства,  ко¬
торая  обслуживалась  и  дореволюционной  кооперацией,  не  толь¬
ко  констатировала  ее  плохую  работу  в  годы  нэпа,  но  и  пыталась
выяснить  причины  плачевной  деятельности  кооперативов  в  со¬
ветскую  эпоху.  Эти  сельчане  ее  причины  видели  в  том,  что  отсут¬
ствовала  в  ней  конкуренция,  не  было  и  экономической  самосто¬
ятельности,  а  руководители  некомпетентные  со  стороны
навязывались,  а  по  сути  назначались  без  учета  мнения  крестьян
партийными  и  советскими  органами.
 Вот  что  говорил  о  мотивах  неудовлетворительной  деятельнос¬
ти  кооперации  один  из  середняков  станицы  Березовской  Сталин¬
градской  губернии  2  ноября  1925  г.:  “Кооперация  нам  необходима,
но  только  с  условием,  чтобы  избрать  правление  из  своих  членов,
и  притом  более  честных  Мы  напуганы  этой  кооперацией,  т.  к.  то
и  дело  слышим:  убытки  да  убытки.  Присылают  нам  людей  из  окру¬
га,  а  они  кооперацию  оберут  и  уедут...  Если  не  будут  нам  присы¬
лать  кооператоров  из  округа,  мы  будем  помогать  кооперации,  а
будут  присылать  —  и  остальные  выпишемся”.  В  декабре  1927  г.  один
из  сельчан  д.  Кайданово  Клинского  уезда  Московской  губернии
видел  “лечение”  кооперации  в  расширении  частной  торговли,  в
конкуренции,  ибо,  по  его  мнению,  при  нынешней  “кооперации
мы  стали  рабами,  конкуренции  нет,  как  было  раньше  при  частной
торговле,  без  вольной  торговли  дело  не  наладить”57.
 Эти  же  мысли  подробно  развивал  в  своем  письме  в  “Кресть¬
янскую  газету”  в  1927  г.  и  Н.  Ф.  Еличев,  житель  села  Макарово
Ростовского  уезда  Ярославской  губернии:  “Я  должен  сказать,  что
при  царе  было  гораздо  лучше  поставлено  торговое  дело  и  сбыт
сельскохозяйственных  продуктов.  Там  была  конкуренция,  там  кре¬
стьянский  рубль  шел  таким  же,  как  и  торговый  рубль,  а  не  пол¬
тинником,  как  теперь.  А  теперь  что?  Кооперация  при  довоенном
времени  была  на  наибольшей  высоте,  в  особенности  сельскохо¬
зяйственная...  Она  имела  заводы  и  подъездные  пути,  пароходы,
она  имела  заграничные  конторы.  Она  снабжала  семенами  кресть¬
ян  за  10  процентов  в  год,  а  теперь  Сельскохозяйственный  банк
наживает  по  100  и  более  процентов,  он  покупает  у  крестьян  се¬
менной  ячмень  по  90  и  95  коп.  16  килограммов,  а  овес  —  по  1  руб.
15  коп.,  а  продает  по  2  руб.  30  коп.  Что  вы  на  это  скажете?  —  обра¬
щался  автор  с  вопросом  к  редакции  газеты.  —  Наша  народная
крестьянская  сельскохозяйственная  кооперация  убита  в  корне.
Да  и  вообще  вся  кооперация  убита.  Вместо  нее  поставлены  два
 235

государственных  приказчика  самого  буржуазного  уклона:  загото¬
вительный  —  заготовить  почем  прикажут,  и  распределительный  —
почем  укажут.  Наша  же  печать  ежедневно  воспевает  гимны  росту
кооперации,  ее  силе  над  частником,  а  на  деле  этого  нет
и  быть  не  может,  как  нет  и  самой  кооперации”58.
 Если  крестьянин  Еличев  видел  беды  нэповской  кооперации
в  отсутствии  для  нее  конкуренции,  экономической  свободы  и  са¬
мостоятельности,  которой  командовали  некомпетентные  государ¬
ственные  чиновники-бюрократы,  то  вот  один  из  селькоров  из
деревни  Титовские  хутора  Нижне-Ломовского  уезда  Пензенской
губернии  в  1926  г.  считал,  что  плачевное  состояние  кооперативов
заключалось  в  том,  что  в  России  не  было  условий  для  их  плодо¬
творной  деятельности,  из-за  культурной  и  экономической  ее  от¬
сталости  население  оказалось  не  готовым  принять  кооперативный
социализм  и  теорию  В.  И.  Ленина,  и  последний  в  своих  прогнозах
ошибся.  Обращаясь  к  редактору  “Крестьянской  газеты”  в  мае  1926  г.
он  констатировал,  что  везде  “идет  речь  о  кооперации  не  в  благо¬
приятную  сторону.  Я  думаю,  что  т.  Ленин  не  в  нашем  народе  пре¬
подал  свое  учение.  Я  думаю,  социалистическое  строительство
у  нас  не  пройдет.  Побьются-побыотся,  да  и  отложат  его  в  сторону.
Оно  лучше  бы  пошло  в  Америке  или  Германии  и  других  народах,
более  образованных  и  культурных,  одним  словом,  трудолюбивых
народах.  У  нас  даже  кооперация  вошла  в  ругательную  поговорку,
например,  “меня  кооперация  кругом  опясала”,  —  и  не  дает,  зна¬
чит,  развернуться.  Мы  лично,  например,  состоим  в  кооперации
членами  5  лет,  и  в  5  лет  мы  не  получили  пользы  на  5  коп.  Коопе¬
рации,  по  всему  видимому,  только  пролетают,  а  как  благоприят¬
ный  случай  —  наживается.  Если  хороший  кооператор,  то  он  будет
воровать.  А  от  плохого  кооперация  будет  пролетать.  Иначе  в  на¬
шем  народе  ничего  не  выйдет,  или  вовсе,  или  очень  долгое  время.
А  сейчас,  как  я  думаю,  весь  наш  век  пройдет  неблагоприятно”59.
 Действительно,  XX  век  для  России  во  многом  оказался  “не¬
благоприятным”,  и  в  этом  плане  слова  автора  письма  во  многом
стали  пророческими,  в  том  числе  и  в  виде  экономической  и  куль¬
турной  отсталости  страны.  Однако  винить  в  этом  весь  российский
народ  будет  неправильно,  и  то,  что  кооперация  не  срабатывала,
и  в  течение  5  лет  не  оказывала  автору  письма,  селькору,  никакой
реальной  помощи,  как  и  другим  членам,  в  этом  следует  возло¬
жить  вину  прежде  всего  на  партийно-государственное  руковод¬
ство  страны.  Ведь  кооперация  до  октября  1917  г.  эффективно  рабо¬
тала,  а  в  годы  нэпа,  по  существу,  она  стала  государственной
структурой,  хотя  внешне  автономной,  ибо  на  самом  же  деле  коо¬
 236

перация  являлась  частью  формирующейся  командно-админист¬
ративно-бюрократической  системы,  реально  лишенной  экономи¬
ческой  самостоятельности,  инициативы,  руководителей  которой
навязывали  сельчанам  сверху,  зачастую  некомпетентные  люди,
“думающие”  в  первую  очередь  о  личных  интересах,  о  собствен¬
ном  благополучии.  Они  нередко  разворовывали  кооперативные
средства,  в  том  числе  вступительные  и  паевые  взносы  ее  членов,
не  заботясь  о  последних,  о  подъеме  их  хозяйства.
 Плохая  деятельность  кооперативов  всех  видов,  отсутствие
с  их  стороны  реальной  помощи  бедняцким  слоям  деревни  и  навя¬
зывание  им  нечистоплотных  руководителей  сверху  побуждали  сель¬
чан  к  пассивной  форме  протеста.  Это  особенно  проявлялось  в  пе¬
риод  отчетно-перевыборных  кампаний  органов  кооперации
и  выливалось  зачастую  в  низкую  посещаемость  пайщиками  собра¬
ний.  Например,  осенью  1926  г.  во  время  перевыборной  кампании
их  явка  составляла  от  35  %  до  45  %60.
 На  перевыборных  собраниях  органов  кооперации  раздосадо¬
ванные  пайщики  иногда  ставили  вопрос  о  ее  ликвидации,  ибо
кооперативы  не  давали  никаких  выгод.  Зачастую  сельчане  от  нее
терпели  одни  убытки.  Например,  в  декабре  1926  г.  в  Бийском  уез¬
де  на  собраниях  пайщики  предлагали:  “Не  надо  нам  ничего  и  не
надо  делать  перевыборы,  когда  дело  в  дефиците,  нужно  ликвиди¬
ровать  кооперацию”.  В  ноябре  1927  г.  в  с.  Вороново  Подольского
уезда  Московской  губернии  один  из  середняков  на  собрании  го¬
ворил:  “В  кооперативах  все  время  убытки,  которые  ложатся  на
шею  крестьян,  поэтому  нам  нужно  кооператив  ликвидировать
и  дать  возможность  торговать  частнику,  довольно  нас  грабить”.
В  ряде  мест  сельчане  настаивали  на  предоставлении  кооперации
больше  самостоятельности,  экономической  свободы,  освободить
ее  от  мелочной  опеки,  от  зависимости  от  различных  партийно¬
государственных  органов.  Например,  осенью  1926  г.  в  Каменском
округе  на  собраниях  отмечалось:  “Сейчас  кооперация  является
зависимой,  над  ней  стоят:  сельсовет,  комячейка,  делегатки,  Союз,
инструктора  и  т.  п.,  а  чтобы  развивать  кооперативное  дело,  нуж¬
но  выйти  из  этой  зависимости  и  стать  самостоятельной  организа¬
цией,  действовать  так,  как  мы  хотим”61.
 В  некоторых  районах  крестьяне,  не  удовлетворенные  деятель¬
ностью  кооперативов  всех  видов,  просто  выходили  из  них.  Эта
тенденция  наблюдалась  на  протяжении  всех  лет  нэпа.  Так,  в  обзо¬
ре  органов  ОГПУ  за  декабрь  1924  г.  констатировалось,  что  наряду
с  кооперированием  бедняков  медленными  темпами  в  ряде  регио¬
нов,  в  том  числе  в  Центральном,  Уральском,  происходит  “отлив
 237

членов  из  низовой  кооперации”  в  связи  с  неспособностью  “по¬
мочь  крестьянам  в  сбыте  хлеба  и  других  продуктов  в  период  сдачи
налога”.  Например,  осенью  1925  г.  из  кооператива  “Смычка”  Ле¬
нинской  волости  Ленинградского  уезда  из-за  отсутствия  в  нем
товаров  первой  необходимости  и  их  дороговизны  наблюдался  из
него  массовый  выход  пайщиков.  Было  подано  100  заявлений,  а
30  человек  кооператив  покинули  к  25  ноября  1925  г.  В  Семиней-
ской  волости  Саранского  уезда  Пензенской  губернии  из  100  пай¬
щиков  осталось  только  40.  В  с.  Косиха  Барнаульского  округа  к  ок¬
тябрю  1925  г.  из  240  членов  потребительского  общества  вышли
100  человек  ввиду  растрат  в  кооперативе.  С  1  января  по  15  мая
1926  г.  работники  ОГПУ  зарегистрировали  30  случаев  массового
выхода  из  кооперации  ее  членов,  причем  в  15  из  них  —  из-за  убыт¬
ков  общества  и  боязни  потерять  личное  имущество;  в  5  —  ввиду
недоверия  к  правлениям  и  в  10  случаях  отлив  шел  из  кооперати¬
вов  из-за  отсутствия  в  них  товаров,  а  также  высоких  цен  на  това¬
ры  и  непредоставления  кредитов62.  С  января  по  май  1926  г.  количе¬
ство  членов  сельскохозяйственной  кооперации  в  Порховском  уезде
Псковской  губернии  не  увеличилось,  а  сократилось  на  0,58  %,
в  потребительской  —  на  1,49  %63.
 Органы  ОГПУ  неоднократно  фиксировали  слабую  работу  ко¬
операции  во  многих  регионах  РСФСР  в  период  нэпа.  Так,  в  ин¬
формационной  сводке  за  первое  полугодие  1923  г.  отмечалось:  “Роль
кооперации  в  деревне  ничтожна  и  у  крестьянства  она  не  популяр¬
на.  Вести  конкуренцию  с  частной  торговлей  в  деревне  кооперация
не  в  состоянии”64.  Хотя  в  последующие  годы  работа  кооперативов
всех  видов  улучшилась,  и  они  стали  чаще  оказывать  помощь  дере¬
венской  бедноте,  тем  не  менее  и  к  концу  нэпа  в  их  деятельности,
как  говорилось,  было  немало  недостатков  и  проблем,  сдержива¬
ющих  реальную  поддержку  маломощного  крестьянства,  что  кон¬
статировалось  и  в  документах  работников  ОГПУ.  Например,  о  ра¬
боте  кооперации  с  1  января  по  15  мая  1926  г.  указывались  серьезные
упущения  в  ее  деятельности,  что  побуждало  сельское  население
относиться  к  ней  пассивно  или  враждебно.  “Факты  недовольства
работой  кооперации  продолжают  регистрироваться  все  еще  в  боль¬
шом  количестве.  Чаще  всего  недовольство  вызывается  растратами
и  злоупотреблениями  и,  в  особенности,  с  отсутствием  и  тяжелы¬
ми  условиями  кредита”.  Из  158  выявленных  фактов  недовольства
сельчан  кооперацией  в  21  случае  причинами  являлись  растраты
и  злоупотребления;  в  51  —  из-за  отсутствия  и  тяжести  условий
кредита;  в  69  —  высокие  цены  на  товары;  в  48  —  “кулацкий  ук¬
лон”  в  кредитовании;  в  6  —  отсутствие  товаров;  в  4  —  высокие
 238

паи;  в  9  случаях  выявлены  другие  мотивы  недовольства  населения
кооперацией.
 Конечно,  из  вышесказанного  читатель  не  должен  делать  вы¬
вод,  что  все  кооперативы  в  РСФСР  работали  плохо  и  не  оказы¬
вали  никакой  экономической  поддержки  бедняцким  слоям
в  подъеме  их  хозяйств.  В  российской  деревне  встречалось  немало
сельскохозяйственных  кредитных  и  потребительских  кооперати¬
вов,  которые  не  стояли  в  стороне  от  насущных  задач  маломощ¬
ного  крестьянства,  содействовали  развитию  их  хозяйства
и  пользовались  авторитетом  среди  сельского  населения.  Так,
в  нижеупомянутом  обзоре  работников  ОГПУ  о  деятельности  ко¬
операции  с  января  по  15  мая  1926  г.  указывалось,  что  “положи¬
тельное  отношение  крестьянства  к  кооперации  наблюдается  там,
где  она  всей  своей  работой  показала  ее  выгодность”  для  них,  где
они  видят  и  реальную  помощь  от  кооперации65.  И  в  ряде  районов
эта  помощь  была  действительно  ощутимой.  Так,  в  Тверской  гу¬
бернии  у  кооперированных  крестьянских  хозяйств  в  1923—1924  гг.
посевные  площади  выросли  к  1926  г.  на  11,7  %,  а  у  некоопериро¬
ванных—  только  на  1,1  %,  в  Воронежской  —  соответственно  на
31,7  и  11,7  %.  Через  систему  сельскохозяйственной  кооперации
предоставлялась  помощь  сельчанам  семенами,  инвентарем,  день¬
гами,  скотом.  В  РСФСР  на  ее  долю  приходилось  65  %  оборота  по
обеспечению  крестьянских  хозяйств  сельскохозяйственными  ма¬
шинами  и  орудиями  и  87,5  %  оборота  по  снабжению  трактора¬
ми66.  Однако,  подчеркивая  значение  кооперации  в  подъеме  кре¬
стьянского  хозяйства,  она  тем  не  менее  не  оказывала  решающего
влияния  на  ликвидацию  бедности  в  деревне,  поскольку  абсо¬
лютное  большинство  маломощных  сельчан  не  могли  рассчиты¬
вать  на  реальную,  ощутимую  хозяйственную  поддержку  коопе¬
рации.  Во-первых,  они  в  ней  просто  не  состояли;  во-вторых,  те
из  них,  которые  в  кооперативах  числились,  могли  получить  от
них  лишь  минимальную  материальную  поддержку,  за  счет  чего
невозможно  было  радикально  улучшить  свое  имущественное  по¬
ложение.  Ведь  в  середине  20-х  годов  около  3/4  сельскохозяйствен¬
ных  кооперативов  работали  неудовлетворительно.
 Роль  крестьянских  комитетов  общественной  взаимопомощи
в  подъеме  бедняцкого  хозяйства
 Учитывая  недостаточную  экономическую  помощь  деревен¬
ской  бедноте  государством,  последнее  пыталось  часть  своих  обя¬
занностей  в  данном  вопросе  переложить  на  сельское  население.
 239

В  этих  целях  в  российских  деревнях  в  годы  нэпа  действовали  кре¬
стьянские  комитеты  общественной  взаимопомощи  (ККОВ,  ком-
взаимы,  кресткомы).  Декрет  об  их  создании  в  РСФСР  подписал
В.  И.  Ленин  14  мая  1921  г.  Он  назывался  “Об  улучшении  постанов¬
ки  дела  социального  обеспечения  рабочих,  крестьян  и  семей  крас¬
ноармейцев”67.  Комитеты  образовывались  при  сельских  и  волост¬
ных  советах  для  улучшения  социального  обеспечения  маломощного
крестьянства,  семей  красноамейцев,  детей  сирот,  оказания  им
материальной  поддержки  за  счет  организации  и  проведения  вза-
импомощи  как  за  счет  внутреннего  самообложения,  так  и  пра¬
вильного  распределения  поступаемых  государственных  средств.
 25  сентября  1924  г.  Положением  ВЦИК  и  СНК  РСФСР  крес¬
тьянские  комитеты  общественной  взаимопомощи  были  преобра¬
зованы  в  крестьянские  общества  взаимопомощи.  Однако  по-пре¬
жнему  их  основная  задача  состояла  в  организации  помощи
бедняцким  слоям  и  красноармейским  семьям,  “впавшим  в  нуж¬
ду”,  и  их  защиту  “от  эксплуатации”68.  При  этом,  согласно  новому
Положению,  в  крестьянские  общества  взаимопомощи  допуска¬
лось  вступление  как  индивидуальное,  так  и  коллективное  жите¬
лями  всей  деревни.  Комитеты  же  сельских  крестьянских  обществ
избирались  на  общих  собраниях,  в  них  могли  быть  избраны  все
граждане,  пользующиеся  избирательным  правом  по  Конституции
РСФСР,  а  волостные  комитеты  выбирались  на  волостных  съездах
сельчан.  Часть  из  них  доброжелательно  восприняли  саму  идею  кре¬
стьянской  взаимопомощи  и  создавали  кресткомы69.  Уже  в  1922  г.
в  РСФСР  насчитывалось  75  912  сельских  и  10  063  волостных  ко¬
митетов70.  На  1  октября  1927  г.  после  реорганизации  в  республике
значилось  всего  79  тыс.  кресткомов.  При  этом  в  некоторых  регио¬
нах  в  общества  взаимопомощи  входило  25—30  %  сельского  насе¬
ления,  а  в  других  почти  все  крестьяне71.  Например,  к  апрелю
1926  г.,  по  официальным  данным,  в  Ленинградской  губернии  около
90  %  сельчан  коллективно  вступили  в  крестьянские  общества  вза¬
имопомощи72.  По  расчетам  А.  Д.  Авдеева,  к  началу  1928  г.  в  РСФСР
в  них  объединялось  до  60  %  хозяйств73,  главным  образом  бедняц¬
ко-середняцкие  слои  деревни.  Хотя  мы  не  исключаем,  что  офици¬
альная  статистика  завысила  число  членов  ККОВ.  В  ходе  перевы¬
борной  кампании  1925/26  г.  в  20  губерниях  РСФСР  в  комитеты
были  избраны  48  %  бедняков,  44  %  середняков  и  0,6  %  зажиточ¬
ных74.  В  1926  г.  в  Ленинградской,  Псковской,  Череповецкой  губер¬
ниях  из  избранных  в  кресткомы  31  290  человек  47,5  %  относились
к  маломощным  селянам,  47,3  %  —  к  середнякам,  0,6  %  —  к  зажи¬
точным,  0,7  %  —  к  батракам,  0,8  %  —  рабочим,  2,7  %  —  служа¬
 240

щим,  0,4  %  —  интеллигенции75.  К  концу  1927  г.  в  РСФСР  в  крес¬
тьянских  обществах  взаимопомощи,  согласно  официальным  дан¬
ным,  состояло  54  %  бедняков,  39  %  —  середняков,  2,2  %  —  бат¬
раков,  0,7  %  —  зажиточных76.
 Из  вышеназванной  статистики  следует,  что  к  концу  нэпа
в  РСФСР  объединялось  в  крестьянских  обществах  взаимопомощи
более  половины  всех  сельчан,  хотя,  как  упоминалось,  мы  не  ис¬
ключаем,  что  официальные  данные  и  преувеличивали  их  число.
Однако  дело  не  столько  в  количестве  комвзаймов  и  численности
их  членов,  а  главное  заключалось  в  том,  какую  они  оказывали
реальную  материальную  поддержку  маломощным  слоям  россий¬
ской  деревни.  А  это  во  многом  зависело  от  материальной  базы
кресткомов,  наличия  у  них  средств,  собранных  со  своих  членов
и  предоставленных  государством.  Согласно  законодательству,  ком-
взаймы  имели  право  для  укрепления  собственной  базы  приобре¬
тать  предприятия,  их  создавать,  брать  в  аренду,  в  том  числе  куз¬
ницы,  мельницы,  заводы.  С  1922  по  1925  г.  число  предприятий
у  них  увеличилось  в  133  раза  и  достигло  763277.  В  1926/27  г.  в  распо¬
ряжении  кресткомов  находилось  8  тыс.  предприятий  и  250  тыс.  га
земельных  угодий,  29  033  крупных  сельскохозяйственных  машин,
включая  1700  тракторов78.  В  этом  году  общие  поступления  средств
комвзаймов  равнялись  41  млн.  руб.,  тогда  как  в  1923/24  г.  их  при¬
ход  составлял  13  млн.  150  тыс.  руб.79
 По  мере  укрепления  материальной  базы  кресткомов,  расши¬
рения  их  хозяйственной  деятельности  возрастала  и  оказываемая
ими  экономическая  поддержка  деревенской  бедноте.  Она  носила
разнообразный  характер:  деньгами,  семенами,  трудовой  помощью,
ходатайствами  о  предоставлении  льгот  при  уплате  налогов.  В  1921—
1922  гг.  они  внесли  определенный  вклад  в  борьбу  с  голодом.
 О  размерах  и  видах  помощи  кресткомами  маломощному  кре¬
стьянству  можно  судить  по  следующим  официальным  данным.
В  1923/24  г.  они  ее  предоставили  420  000  хозяйствам,  в  1924/25  г.  —
966  тыс.  и  в  1925/26  г.  —  1  млн.  300  тыс.  хозяйствам80.  А  материаль¬
ная  поддержка  соответственно  выразилась  за  указанные  годы  —
в  740  тыс.  руб.;  500  тыс.;  480  тыс.  руб.  Ее  получили  150  тыс.  мало¬
мощных  хозяйств  за  1924/25—1926/27  гг.  Кроме  того,  за  эти  два
года  бедноте  выделили  в  виде  кредита  3  млн.  250  тыс.  руб.81  На
первый  взгляд  может  показаться,  что  комвзаймы  действительно
оказывали  существенную  экономическую  поддержку  маломощному
крестьянству.  Однако  из  приведенных  общих  данных  явствует,  что
ее  получили  незначительное  количество  бедняков  за  годы  нэпа,
примерно  2,5—3  млн.  хозяйств  из  8—9  млн.  их  общего  количества
 16  Зак.  316
 241

в  РСФСР.  Причем  в  среднем  на  одно  хозяйство  размер  денежной
помощи  в  1924/25  г.,  например,  равнялся  3  руб.,  в  1925/26  г.  —
5  руб.82.  Прямо  скажем,  сумма  мизерная,  за  счет  которой  вряд  ли
можно  было  поднять  хозяйство,  и  шла  она  прежде  всего  на  потре¬
бительские  нужды.
 Помимо  указанной  поддержки,  комвзаймы,  начиная  с  1924  г.,
оказывали  содействие  маломощным  сельчанам  в  их  кооперирова¬
нии.  Например,  в  1925/26  г.  при  их  организационной  и  материаль¬
ной  помощи  удалось  вовлечь  в  кооперацию  173  тыс.  бедных  кресть¬
ян,  и  на  эти  цели  они  израсходовали  129  тыс.  руб.83  За  1925—1927  гг.
они  организовали  для  маломощных  слоев  деревни  14  тыс.  различ¬
ного  вида  трудовых  артелей  по  разгрузке,  выгрузке  товаров,  заго¬
товке  и  вывозке  дров,  ремонту  дорог,  зданий,  в  которых  объеди¬
нялось  350  тыс.  человек84.  Члены  артелей  получали  заработную  плату
в  денежной  и  натуральной  формах  в  зависимости  от  их  общего  до¬
хода,  а  по  решению  общих  собраний  они  могли  взять  пособие  для
покупки  сельскохозяйственного  инвентаря  и  рабочего  скота.
 В  1925  г.  при  материальной  поддержке  крестьянских  обществ
действовало  1938  кооперативов,  объединяющих  76  286  человек85.
Помимо  этого,  они  еще  имели  159  500  га  общественной  запашки
земли  в  1925/26  г.86  Не  стояли  в  стороне  комвзаймы  и  от  культур¬
но-образовательной  деятельности  среди  беднейших  слоев.  Так,
в  1925  г.  они  содержали  на  свои  средства  1461  учреждение,  в  том
числе  школы,  избы-читальни,  детские  дома.  Для  их  обслужива¬
ния  было  выделено  275  369  руб.87
 Конечно,  нельзя  сбрасывать  со  счетов  определенный  вклад
в  возрождение  маломощных  хозяйств,  сделанный  кресткомами.  Од¬
нако,  как  видно  из  приведенной  ниже  статистики,  например,
количество  кооперированных  бедняков  при  их  содействии  остава¬
лось  минимальным,  ничтожными  оказались  и  средства,  выделяе¬
мые  ими  для  культурного  обслуживания.  При  этом  за  общими
показателями,  характеризующими  деятельность  комвзаймов
в  масштабе  РСФСР,  скрывались  серьезные  колебания  в  уровне  их
работ.  Когда  мы  переходим  к  рассмотрению  роли  ККОВ  в  подъеме
бедняцких  хозяйств  по  отдельным  губерниям,  уездам,  волостям
и  деревням,  то  среди  них  выделялись  жизнеспособные,  работаю¬
щие  и  малоработающие,  совершенно  бездеятельные,  числящиеся
только  на  бумаге.  Многие  ККОВ  не  оказывали  никакой  реальной
помощи  маломощному  крестьянству,  и  последнее  к  ним  относи¬
лось  отрицательно.  Степень,  уровень  жизнеспособности,  эффек¬
тивной  деятельности  комвзаймов  во  многом  зависели  от  их  мате¬
риальной  базы,  наличия  средств,  состава  руководителей,  их
 242

профессиональной  подготовки,  предприимчивости,  честности,
а  также  от  позиции  местных  органов  советской  власти.
 Остановимся  на  характеристике  работы  некоторых  ККОВ  раз¬
личных  российских  регионов,  дающих  определенное  представле¬
ние  об  их  роли  в  развитии  маломощных  хозяйств.  А  начнем  мы
рассмотрение  их  деятельности  с  положительных  примеров.  Так,
в  информационной  сводке  органов  ОГПУ  за  первое  полугодие
1923  г.  отмечалась  позитивная  работа  кресткомов,  их  активное  уча¬
стие  в  посевной  кампании,  в  том  числе  в  борьбе  с  вредителями
сельского  хозяйства,  в  оказании  помощи  бедноте  и  семьям  крас¬
ноармейцев  семенами,  в  организации  коллективной  обработки
земли88,  в  частности  в  Смоленской,  Тамбовской  и  Вятской  губер¬
ниях.  Весной  1925  г.  во  время  недорода  в  Немецкой  республике
Поволжья  в  Тонкотуровском  кантоне  ККОВ  предоставлял  продо¬
вольствие  голодающему  населению,  включая  пайки  мукой89.
 В  отчете  работников  ОГПУ  о  деятельности  комвзаймов
с  1  января  по  1  октября  1926  г.  констатировалось  значительное
количество  фактов,  характеризующих  удовлетворительную  деятель¬
ность  крестьянских  обществ  взаимопомощи.
 Например,  Отрадно-Кубанский  сельский  ККОВ  Григорио-
Полисского  района  Армавирского  округа,  слабо  работающий  на
первых  порах,  но  в  1925/26  г.,  после  избрания  нового  правления,
укрепил  материальную  базу,  имел  сельскохозяйственного  инвен¬
таря  на  20  тыс.  руб.  и  прибыли  2,5  тыс.  руб.  Он  объединял  до  300  сель¬
чан.  Весной  комвзайм  бедняков  обеспечил  чистосортным  посев¬
ным  материалом  и  помог  им  обработать  землю,  а  в  уборочную  страду
содействовал  им  вовремя  убрать  выращенный  урожай.  В  1925/26  г.
активизировал  свою  деятельность  и  Воронцовский  селькрестком
Бобровского  уезда  Воронежской  губернии.  Он  сумел  наладить  про¬
изводство  кирпича  на  местном  заводе,  который  долгое  время  про¬
стаивал.  По  доступным  ценам  он  продавал  кирпич  маломощным
селянам,  и  последние  весьма  лестно  о  нем  отзывались:  “А  все-
таки  мы  ошиблись,  думая,  что  наш  крестком  совершенно  зажи¬
реет,  но,  как  видно,  он  сумел  стать  на  ноги,  и  Воронцовка  будет
вечно  благодарна  ему”.
 В  том  же  уезде  Чулокский  комвзайм  оказывал  эффективную
поддержку  маломощным  крестьянам  в  1926  г.,  имея  фонд  налич¬
ного  хлеба  в  196  пудов  26  фунтов.  Он  располагал  и  4  дес.  посевной
площади.  В  этом  же  году  в  Нерехтском  уезде  Костромской  губер¬
нии  большинство  ККОВ  изыскивали  необходимые  средства  для
предоставления  реальной  помощи  беднякам,  в  том  числе  откры¬
вали  и  заводы,  а  ряд  из  них  приобретали  трактора  и  вспахивали
 16*
 243

ими  крестьянам  одну  десятину  земли  за  7,5  руб.  В  селе  Бобарыкино
Богородского  района  Томского  округа  крестком  владел  мельни¬
цей.  За  помол  муки  одного  пуда  он  брал  с  членов  один  фунт,
а  с  других  —  3  ф.  К  тому  же  он  имел  14  плугов,  жнейку,  сеялку
и  зерновой  фонд  в  175  п.,  муки  —  150  п.  и  денежных  средств  —
500  руб.  ККОВ  оказал  помощь  в  1926  г.  100  домохозяевам,  из  них  —
15  беднякам90.
 В  середине  20-х  годов  в  Павловском  районе  Барнаульского
округа  оживилась  работа  сельских  комвзаймов,  они  взяли  курс  на
вовлечение  маломощных  крестьян  в  кустарно-промысловые  арте¬
ли,  оказывали  им  помощь  лесом  и  ходатайствовали  о  предостав¬
лении  кредитов  бедным  сельчанам91.  В  Богородицком  уезде  Мос¬
ковской  губернии  около  1/3  всех  сельских  ККОВ  работали
удовлетворительно.  Они  предоставляли  трудовую  поддержку  ма¬
ломощным  хозяйствам,  выдавали  бесплатно  лес  беднякам-пого-
рельцам,  обеспечивали  их  семенами,  инвентарем92.  В  первой  по¬
ловине  1923  г.  в  Каргапольском  уезде  Вологодской  губернии  на
средства  кресткома  содержались  5  детских  домов.  Попадьвинский
комитет  Вологодского  уезда  располагал  212  п.  зерна  и  выдал  хлеба
12  семьям  красноармейцев.  В  волостном  центре  он  открыл  дом  для
инвалидов93.  Мало-Вяземский  комвзайм  Перхужевской  волости
Звенигородского  уезда  в  1923—1925  гг.  существенно  укрепил  свою
материальную  базу.  Он  открыл  2  чайных,  имел  5  жилых  домов,
18  сельскохозяйственных  машин,  располагал  семенным  фондом.
Пострадавшим  от  пожара  сельчанам  ККОВ  выделил  400  руб.  де¬
нег,  347  пудов  сена,  150  пудов  овса.  Почти  все  население  д.  Ма-
лой-Вяземской  при  материальной  поддержке  кресткома  оказалось
кооперированным94.
 Однако  наряду  с  удовлетворительной  работой  части  комвзай¬
мов  в  российской  деревне  значилось  большое  количество  ККОВ,
числящихся  только  на  бумаге.  В  них  царила  вопиющая  бесхозяй¬
ственность,  имели  место  растраты  денежных  средств  членами  прав¬
лений.  Многие  кресткомы  не  предоставляли  экономической  по¬
мощи  бедным  сельчанам.  Поэтому  последние  относились  к  ним
зачастую  не  только  пассивно-равнодушно,  но  даже  враждебно,
считали  их  ненужными  организациями,  навязанными  сверху  вла¬
стью.  Например,  в  1925  г.  в  селе  Видово  Тальменского  района  Бар¬
наульского  округа  ККОВ  “здорово  подкачал”  своей  бесхозяйствен¬
ностью:  в  первый  раз  он  не  убрал  урожай  с  засеянной
общественной  земли,  который  погиб  под  снегом,  а  второй  —  его
работники  растратили  общественные  деньги  на  личные  нужды95.
Весной  1925  г.  Пехтельский  сельский  ККОВ  Череповецкой  губер¬
 244

нии  посадил  картофельь  на  общественной  земле,  но  осенью  его
не  выкопал,  и  все  труды  пропали  даром.  Вопиющую  бесхозяй¬
ственность  проявлял  и  Хрипеловский  крестком  Устюжанского
уезда  той  же  губернии.  Получив  от  государственных  органов  быв¬
шую  помещичью  землю  с  хорошим  покосом,  он  траву  оставил
нескошенной,  а  сельские  жители  перед  этим  просили  ее  сдать  им
в  аренду.  Поэтому  они  возмущались  поведением  членов  правле¬
ния,  говоря,  что  комвзайм  “как  собака  на  сене  —  сам  не  ест
и  другим  не  дает”.
 В  Чуровской  волости  крестком  засеял  полоску  земли  овсом.
Осенью  его  сжали,  но  не  обмолотили,  так  как  у  членов  комитета
не  нашлось  для  этого  времени.  В  результате  зерно  частично  обсы¬
палось,  а  остальную  часть  птицы  поели.  Подобная  бесхозяйствен¬
ность  наблюдалась  среди  многих  комвзаймов  Новгородской  гу¬
бернии.  Так,  одному  из  них  в  1926  г.  в  Валдайском  уезде  передали
добротное  хозяйство  с  пахотной  землей,  сельскохозяйственными
машинами,  5  коровами,  3  лошадьми,  2  свиньями.  Вместо  того,
чтобы  вести  хозяйство  и  тем  самым  зарабатывать  деньги  для  под¬
держки  бедноты,  члены  комитета  коров  породистых  поменяли,
свиней  закололи,  быка  и  одну  лошадь  продали,  другая  —  “околе¬
ла  с  голоду”,  остальной  скот  поделили  между  собой.  Из  сельско¬
хозяйственных  машин  одни  оказались  растащенными,  другие  были
залиты  дождем  и  находились  без  присмотра96.
 О  неудовлетворительной  деятельности  многих  комитетов  крес¬
тьянских  обществ  взаимопомощи  Московской  губернии  в  1925/26  г.
можно  судить  по  информационному  обзору  губернского  больше¬
вистского  руководства,  составленному  на  основе  анализа  писем
селькоров  в  газету  “Московская  деревня”  в  связи  с  проводимым
смотром  100  волисполкомов.  В  официальном  документе,  в  частно¬
сти,  отмечалось:  ККОВ  в  значительной  части  работают  плохо,
влачат  жалкое  существование,  а  заявления  бедняков  об  оказании
им  материальной  помощи  остаются  невыполненными.  В  подтверж¬
дение  данного  неутешительного  вывода  приводились  конкретные
примеры,  характеризующие  их  бездеятельность.  Например,  сель¬
кор  Калинин  из  Федоровской  волости  Орехово-Зуевского  уезда
сообщал:  “Комитеты  взаимопомощи  работают  плохо  и  представ¬
ляют  из  себя  мертвые  организации”.
 То  же  самое  констатировал  и  крестьянин  В.  Жуков  из  Быков¬
ской  волости  Бронницкого  уезда:  “Работа  общества  взаимопомо¬
щи  еле-еле  двигается.  На  глазах  у  ВИКа  влачит  жалкое  существо¬
вание  волостной  комитет  КОВ,  а  о  9-ти  сельских  кресткомах  ни
слуху,  ни  духу”.  А  вот  как  оценил  деятельность  комвзаймов  сель¬
 245

кор  С.  И.  Мишин  из  Павлово-Посадской  волости  Богородского
уезда:  “Вол.  ККОВ  почти  что  бездействует,  в  особенности  на  зим¬
нее  время  забился  в  своей  каморке,  как  медведь  в  берлогу,  а  дел
непочатый  край  В  волком  много  подают  заявления  на  льготный
отпуск  леса  маломощным  хозяйствам  и  т.  д.  Подаст  крестьянин
заявление,  приходит  через  неделю  за  справкой,  а  ему  председа¬
тель  отвечает:  “Никак  не  могу  созвать  комитет,  зайдите  через  не¬
дельку,  разберем”.  Заходит  через  месяц  —  опять  та  же  история.
Следовало  бы  вылезти  из  берлоги  и  не  задерживать  по  2  и  более
месяцев  заявления.  Надо  раскачаться,  а  то  как  бы  не  накачали”97.
 Подобные  жалобы  от  сельчан  поступали  из  Дмитровской  во¬
лости  Егорьевского  уезда,  где  беднота  не  видела  “помощи  от  кре-
сткомов,  не  было  случая,  чтобы  комитет  помог  бедняку  вступить
в  члены  кооперации”.  Аналогичного  мнения  о  деятельности  ККОВ
придерживались  и  крестьяне  деревни  Жилино-Горки  того  же  уез¬
да,  где  комитет  с  ними  “не  разговаривает,  плохо  относится”.  По¬
этому  некоторые  из  сельчан  ставили  под  сомнение  необходимость
их  существования.  И  как  выразился  один  из  крестьян,  “у  меня
семейство  десять  человек,  дом  валится,  весь  в  щелях.  Обращался
в  ККОВ,  но  мне  отказали,  какая  же  от  них  польза”.  На  это  же
обращал  внимание  и  крестьянин  среднего  достатка  из  Владыкин¬
ской  волости:  “Комитет  плохо,  —  говорил  он,  —  помогает:  если
я  имею  две  коровы  или  2  лошади  и  одна  из  них  падает,  то  коми¬
тет  це  помогает,  говорит  что  у  тебя  есть  другая”.
 Подобные  оценки  о  негативной  роли  комвзаймов  звучали
нередко  во  время  проведения  отчетно-перевыборных  собраний
в  конце  1925  —  начале  1926  гг.  Так,  на  волостном  съезде  Мягко-
вской  волости  Клинского  уезда  Московской  губернии  крестья¬
нин  Рочагов  заявил,  что  созданные  комвзаймы  не  приносят  ни¬
какой  пользы  для  маломощных.  Об  этом  же  говорили  на  собраниях
и  жители  сел  Степаново  и  Медово  Бояркинской  волости  Коло¬
менского  уезда.  По  их  оценке,  комитеты  крестьянских  обществ
взаимопомощи  ничего  им  существенного  по  улучшению  хозяй¬
ства  не  дают.
 В  селении  Куменском  один  из  середняков  всю  работу  комите¬
та  свел  к  одним  пустым  разговорам  его  членов:  “Без  толку  гово¬
рим  4  года,  а  дело  не  движется”98.
 В  деревне  Кабаново  Мясовской  волости  Островского  уезда
Псковской  губернии  один  из  выступающих  на  собрании  сельча¬
нин,  отзываясь  нелестно  о  деятельности  ККОВ,  заметил:  “Зачем
комитет  взаимопомощи,  он  только  лодырям  помогает”.  В  таком
же  духе  высказались  и  крестьяне  деревни  Екименки  той  же  воло¬
 246

сти".  А  население  Лучинской  волости  Валдайского  уезда  Новго¬
родской  губернии  обвинило  ККОВ  в  жульничестве,  поскольку  он,
собрал  с  них  деньги  в  начале  1925  г.  для  приобретения  семян
и  инвентаря  к  посевной  кампании,  но  так  их  и  не  купил.  Отсюда
следовала  резко  негативная  оценка  о  работе  комвзайма:  “Видели
мы  на  своем  веку  много  жуликов,  —  говорили  они,  —  но  таких  ей-
богу  не  видели”100.
 В  ходе  обследования  Шапкинской  волости  Лодейнопольского
уезда  Ленинградской  губернии  в  1925  г.  крестьяне  высказывали
недовольство  работой  комвзаймов.  Например,  С.  С.  Федотов  так
о  них  сказал:  “Кресткомы  организация  не  лишняя,  но  нет  средств,
поэтому  они  ничего  не  делают”.
 С  таким  мнением  соглашался  и  крестьянин  Т.  Е.  Богданов,  по
замечанию  которого  он  слышал  о  существовании  комитета  взаи¬
мопомощи  лишь  от  соседей,  состоящих  его  членами.  А  вот  по
мнению  сельчанина  П.  С.  Громова,  Ярославский  ККОВ  злоупот¬
реблял  своим  положением,  его  члены  не  помогали  бедноте,  до¬
пускали  растраты  и  находились  “не  на  своем  месте”.  То  же  самое
можно  было  сказать  о  Чуркинском  комитете  крестьянского  обще¬
ства  взаимопомощи,  члены  которого  со  дня  его  образования  ни
разу  не  собирались,  он  был  “в  полном  смысле  мертвой  организа¬
цией”  и  не  привлекал  в  свои  ряды  других  сельчан.  Обследователи
при  этом  зафиксировали  работу  Шапкинского  волостного  ККОВ
“как  нулевую”101.
 Не  лучше  выглядела  и  деятельность  Соседнинского  волостно¬
го  комитета  Лужского  уезда  Ленинградской  губернии.  Его  иссле¬
дование  в  конце  1925  г.  выявило,  что  в  нем  существовал  лишь
один  председатель,  а  его  члены  менялись  в  течение  года  3  раза,
в  итоге  исключалась  какая  бы  ни  было  помощь  нуждающимся  сель¬
чанам102.  Неудовлетворительно  проявил  себя  и  Бельский  волост¬
ной  ККОВ  Гдовского  уезда,  ибо  в  отчетном  докладе  его  председа¬
теля  нечего  было  сказать103.
 Не  оказывали  реальной  помощи  маломощным  сельчанам
и  многие  комвзаймы  Псковской  губернии.  Например,  обследова¬
ние  Советской  волости  Холмского  уезда  в  1925  г.  вскрыло,  что  до
декабря  1924  г.  ни  волостной,  ни  6  сельских  комитетов  себя  “по
существу,  ничем  не  проявили”,  своих  фондов  не  имели,  за  ис¬
ключением  только  собранных  членских  взносов,  вступивших
в  него,  в  том  числе  и  бедняков.  Бездействовали  и  кресткомы  Пор-
ховской  волости.  Когда  к  председателю  волостного  комитета  об¬
ращался  за  поддержкой  бедняк  о  выдаче  ему  справки  на  предо¬
ставление  льгот  по  налогу,  то  получал  ответ:  надо  вступить  в  чле¬
 247

ны  сельского  ККОВ.  В  октябре  1926  г.  Порховской  уком  ВКП(б)
отмечал,  что  значительная  часть  ККОВ  не  работает104.
 Не  справлялся  со  своими  задачами  по  оказанию  помощи  ма¬
ломощным  слоям  деревни  и  Усманский  волостной  комвзайм  Ве-
лижского  уезда,  подтверждением  тому  служит  и  такой  неприят¬
ный  факт.  Летом  1926  г.  он  купил  на  рынке  овес  по  1  руб.  60  коп.  за
пуд,  а  населению  его  продавал  по  2  руб.  12  коп.  Недовольные  та¬
кой  поддержкой  со  стороны  комитета  крестьянского  общества
взаимопомощи  маломощные  сельчане,  возмущаясь,  заявляли:  “Вот
так  сов.  власть  помогает  бедняку”.  Неслучайно  в  информационной
сводке  за  август  1926  г.  Псковского  губкома  ВКП(б)  отмечалась
повсеместная  бездеятельность  ККОВ,  их  бесхозяйственность
и  злоупотребления105.
 О  неэффективной  деятельности  многих  комитетов  крестьян¬
ских  обществ  взаимопомощи  Череповецкой  губернии  нам  дает
представление  содержание  информационного  письма  губкома
РКП(б)  от  8  декабря  1925  г.,  направленного  в  Северо-Западное
бюро  ЦК  РКП(б).  В  нем,  в  частности,  приводилось  немало  приме¬
ров,  характеризующих  беспомощность  и  нежизнеспособность  этих
организаций  в  деревне,  не  оказывающих  действенной  помощи  бед¬
ноте.  Например,  председатель  Анисимовского  ККОВ  предоставил
денежные  ссуды  зажиточным  крестьянам,  а  бедняцкую  вдову,
обратившуюся  к  нему  за  поддержкой,  обязал  отработать  в  его  хо¬
зяйстве  два  дня,  обещая  после  этого  выделить  ей  материальную
помощь.  Бездействовали  Арипеловский,  Пехтеевский  и  другие
комитеты  в  губернии106.  Учитывая  плачевное  состояние  многих
комвзаймов,  Череповецкий  губком  РКП(б)  22  августа  1925  г.
в  закрытом  письме,  направленном  местным  партийным  органи¬
зациям,  вынужден  был  признать,  что  “до  сих  пор  в  связи  с  недо¬
статками  фондов  и  слабой  реальной  помощью  беднякам  комвзай-
мы  мало  популярны  среди  населения  и  не  пользуются  должным
авторитетом”107.
 Примерно  такую  же  негативную  оценку  деятельности  крест-
комов  давала  и  деревенская  комиссия  при  Новгородском  губкоме
РКП  (б)  10  февраля  1925  г.  В  ее  материалах  констатировалась  сла¬
бая  помощь,  оказываемая  ими  маломощным  хозяйствам,  нецеле¬
сообразное  расходование  денежных  и  натуральных  средств,  не¬
внимательное  отношение  к  заявлениям  бедняков,  к  их  просьбам
о  предоставлении  различного  рода  льгот.  К  подобной  оценке  при¬
шел  и  Новгородский  губком  РКП  (б)  в  апреле  1925  г.108
 Неутешительные  выводы  о  роли  комитетов  крестьянских  об¬
ществ  взаимопомощи  в  подъеме  маломощных  хозяйств  делало
 248

и  Северо-Западное  бюро  ЦК  РКП(б)  на  основе  анализа  материа¬
лов  6  вышеуказанных  волостей,  подвергшихся  всестороннему  об¬
следованию  в  конце  1924  —  начале  1925  гг.  В  его  материалах  кон¬
статировалось:  работа  комвзаймов,  кроме  Ястребинской  волости,
нигде  еще  не  развернута,  а  их  деятельность  в  основном  заключа¬
ется  “в  составлении  льготных  списков  по  сельхозналогу,  выдаче
соответствующих  удостоверений  и  распределении  леса.  Трудпомощь
семьям  бедняков  и  красноармейцев  оказана  не  везде.  К  обществен¬
ной  запашке  комвзаймы  только  приступают.  Между  сельскими
и  волостными  комитетами  связи  почти  нет.  Руководящие  кадры
работников  не  подобраны.  Крестьянство  работой  не  охвачено
и  относится  к  ним  безразлично”109.
 Как  уже  выше  отмечалось,  и  в  других  регионах  многие  ККОВ
не  зарекомендовали  себя  с  положительной  стороны,  в  том  числе
и  в  Смоленской  губернии.  Изучение,  например,  Пинковской  во¬
лости  в  1924  г.  показало,  что  здесь  данные  организации  существо¬
вали  только  на  бумаге  и  выдавали  нуждающимся  в  материальной
помощи  лишь  бумажки,  подтверждающие  бедность110.  Не  оказы¬
валась  реальная  помощь  кресткомами  маломощным  слоям  дерев¬
ни  Славгородского  и  других  уездов  Омской  губернии,  а  также
в  Рязанской  губернии.
 В  докладной  записке  Ф.  Э.  Дзержинского  в  Политбюро  ЦК  РКП(б)
в  июне  1924  г.  констатировалась  слабая  деятельность  этих  организа¬
ций  на  селе,  которые  не  играли  заметной  роли  в  предоставлении
помощи  семьям  красноармейцев,  “авторитет  их  очень  невелик”111.
 Принимая  во  внимание  нежизнеспособность  большинства
комитетов  крестьянских  обществ  взаимопомощи  на  местах,  неко¬
торые  советские  и  партийные  работники  ставили  вопрос  об  их
ликвидации  и  считали  эти  организации  лишними,  “самоедски¬
ми”,  и  даже  “комитетами  лодырей”112.  Об  этом  же  говорил  на
XIII  съезде  РКП(б)  в  мае  1924  г.  и  М.  И.  Калинин.  По  его  словам,
созданные  Наркомсобесом  РСФСР  в  1921  г.  комитеты  взаимопо¬
мощи  мало  кого  удовлетворяют,  включая  центральные  и  местные
органы,  у  которых  есть  постоянное  желание  их  ликвидировать.
Причем  Калинин  попытался  объяснить  и  главные  причины  пло¬
хой  деятельности  кресткомов,  этих  “заброшенных  пасынков”.
“Я  не  встречал  их  защитников  нигде,  кроме  собеса.  Надо  удив¬
ляться  не  тому,  что  комитеты  взаимопомощи  плохи,  что  они  су¬
ществуют  только  на  бумаге,  а  тому,  как  они  могли  привиться  при
столь  неблагоприятной  почве  и  существуют  за  эти  3—4  года”113.
 Как  следует  из  слов  Калинина,  он  усматривал  главную  при¬
чину  неэффективной  деятельности  кресткомов  в  отсутствии  под¬
 249

держки  со  стороны  партийных  и  советских  органов,  не  занимаю¬
щихся  реально  вопросами  крестьянской  взаимопомощи.  К  анало¬
гичному  выводу  приходил  в  1926  г.  и  А.  Казаков,  по  оценке  кото¬
рого  местные  Советы  не  дают  ККОВ  льгот,  пренебрежительно
относятся  к  ним,  не  предоставляют  им  помещения,  берут  высо¬
кую  арендную  плату  за  предприятия,  землю114.
 Как  нам  представляется,  нельзя  сводить  причины  неудовлет¬
ворительной  работы  большинства  комитетов  крестьянских  обществ
взаимопомощи  только  к  невнимательному  отношению  к  ним  со
стороны  государственных  органов.  Такое  объяснение  лишь  отчас¬
ти  справедливо.  Все  же  главные  факторы,  порождавшие  нежиз¬
неспособность  ККОВ,  коренились  в  их  природе  создания,  отра¬
жающей  тогдашнюю  политическую  и  экономическую  систему.  Они
не  являлись  в  подлинном  смысле  слова  самодеятельными,  само¬
стоятельными  крестьянскими  организациями,  их  навязали  сель¬
чанам  сверху,  по  декрету,  по  распоряжению  властей.
 Характерно  на  этот  счет  мнение  крестьян  д.  Высокое  и  Влади-
мировки  Круговской  волости  Клинского  уезда  Московской  гу¬
бернии,  высказанное  в  ходе  перевыборной  кампании  в  начале
1926  г.:  “Мы  организовали  ККОВ  не  потому,  что  он  будет  помо¬
гать,  а  потому  что  нам  сказали:  “Если  вы  не  организуете  ККОВ,
вам  не  дадут  леса”.  Отсюда  и  их  безразличие  к  комвзайму,  кото¬
рый  вообще  не  работал,  даже  собранные  членские  взносы  в  сум¬
ме  2  руб.  50  коп.  оказались  не  использованными115.
 Многие  сельчане  не  считали  комвзаймы  своей  организацией,
не  заботились  об  укреплении  их  материальной  базы,  о  расшире¬
нии  хозяйственной  деятельности.  Так,  в  1926  г.  в  деревне  Косого¬
ры  Соликамского  района  Верхкамского  округа  на  Урале  пришлось
три  раза  собирать  общее  собрание  членов  КОВ,  чтобы  организо¬
вать  общественную  запашку  земли,  поскольку  имелось  немало  ее
противников,  в  том  числе  и  среди  зажиточных  крестьян.  Сельчане
в  ряде  мест  выступали  против  организации  коллективных  посе¬
вов,  ибо  не  видели  от  них  экономической  выгоды.  Как  заявляли
бедняки  слободы  Рождественской  Давыдовской  волости  Остро¬
гожского  уезда  Воронежской  губернии  в  ноябре  1927  г.:  “Нам  сель-
комы  не  нужны.  Они  существуют  четыре  года,  а  пользы  никакой.
Имеют  землю,  засевают  ее,  а  ни  хлеба,  ни  денег  нет”116.
 Из-за  негативной  позиции  крестьян  к  общественной  запашке
и  неумелого  хозяйствования  кресткомов  наметилась  тенденция  ее
сокращения.  Так,  с  1923  по  1925  г.  общественная  запашка  сократи¬
лась  с  220  тыс.  дес.  до  192  351  дес.  При  этом  она  обрабатывалась
нередко  плохо,  кое-как,  в  том  числе  и  наемными  работниками
 250

в  некоторых  местах,  а  не  членами  КОВ.  Поля  давали  низкую  уро¬
жайность,  приносили  незначительные  доходы.  Так,  в  1925  г.
от  общественной  запашки  получили  1  165  565  руб.  дохода,  или
в  среднем  приходилось  6  руб.  на  десятину  валового  дохода,  тогда
как  весь  расход  на  затраченный  на  нее  труд  составил  492  717  руб.
и  достигал  2,5  руб.  на  десятину.  В  результате  чистый  доход  равнял¬
ся  3,5  руб.  с  каждой  десятины  земли117.  По  сравнению  с  крестьян¬
ским  хозяйством  это  был  плохой  показатель.  Причем,  как  уже
отмечалось,  в  ряде  регионов  выращенный  урожай  вовремя  не  уби¬
рался  с  общественных  полей,  зачастую  погибал  под  дождем
и  снегом.  В  этом  плане  ККОВ  показывали  пример  сельчанам,  как
не  надо  хозяйничать,  хотя  на  самом  деле  их  поля  должны  были
быть  образцовыми,  что  на  практике  редко  встречалось.  Даже  трак¬
тора  на  коллективных  полях  иногда  плохо  использовались.  На¬
пример,  осенью  1926  г.  Хвощевский  волостной  комитет  КОВ  Ни¬
жегородской  губернии  через  уездный  комитет  приобрел  трактор,
который  оказался  неисправным.  На  его  ремонт  затратили  500  руб.,
но  к  распахиванию  полей  он  так  и  не  приступил.  В  этой  связи
крестьяне  справедливо  замечали:  “Неужели  уездный  КОВ  прислал
трактор  для  того,  чтобы  на  нем  только  проехать  по  селу”118.
 В  большинстве  случаев  не  получало  бедняцкое  население  ни¬
какой  экономической  помощи  и  от  промышленных  предприятий
комитетов  крестьянских  обществ  взаимопомощи,  ибо  они  рабо¬
тали  с  убытком,  из  рук  вон  плохо.  Например,  сельчане  с.  Большая
Екатериновка  Аткарского  уезда  были  недовольны  действиями
местной  власти,  поскольку  последняя  намеревалась  передать  па¬
ровую  частную  мельницу  в  пользование  комвзайма,  ранее  ему
принадлежавшую,  которая  не  работала.  К  тому  же  у  кресткома
имелась  своя  мельница,  но  работала  она  плохо,  с  перебоями,
и  по  халатности  ее  сожгли.  Для  того,  чтобы  на  ней  смолоть  зерно,
нужно  было  стоять  в  очереди  3  дня,  а  для  ускорения  помола  при¬
ходилось  сельчанам  давать  взятки.  В  то  же  время  мельница,  нахо¬
дившаяся  у  частника,  поддерживалась  в  порядке,  за  помол  с  кре¬
стьян  брали  с  пуда  4  фунта  зерна,  тогда  как  на  других—  по
6—7  фунтов,  в  том  числе  и  с  комвзаймовской119.
 В  масштабах  РСФСР  прибыль  от  промышленных  предприятий
ККОВ  на  1  января  1926  г.,  число  которых  достигало  примерно  7632,
была  минимальной  и  почти  полностью  расходовалась  на  их  обслу¬
живание.  Поскольку  большинство  предприятий  к  комвзаймам  пе¬
решли  р  полуразрушенном  состоянии,  то  их  приходилось  восста¬
навливать,  ремонтировать,  закупать  новое  оборудование,  на  что
тратилось  67  %  всех  расходов,  приходящих  на  предприятия120.
 251

Слабая  хозяйственная  деятельность  ККОВ,  отсутствие  суще¬
ственных  доходов  от  их  общественной  запашки  и  промышленных
предприятий,  естественно,  негативно  сказывались  на  их  матери¬
альной  базе,  финансовом  состоянии.  А  это  и  объясняло  в  конеч¬
ном  счете  ограниченные  реальные  возможности  по  оказанию  по¬
мощи  маломощным  слоям  деревни.  Бездеятельность  ККОВ  еще  во
многом  зависела  и  от  их  работников,  среди  которых  встречалось
немало  случайных  людей,  безынициативных,  непредприимчивых,
нечестных,  некомпетентных,  плохо  представляющих  свои  задачи.
В  ряде  мест  редко  созывались  собрания  членов  КОВ,  заседания
комитетов.  Например,  в  Валинском  сельском  ККОВ  Бронницкого
уезда  Московской  губернии  не  проводилось  в  течение  1925  г.  ни
одного  заседания  его  членов.  Христинский  ККОВ  Азовского  райо¬
на  Донского  округа  за  9  месяцев  1926  г.  не  провел  ни  одного  со¬
брания  своих  членов.
 Многие  председатели  сельских  комвзаймов  бездействовали,
среди  них  нередко  встречались  и  пьяницы.  Например,  в  1926  г.
в  слободе  Голо  Михайловской  волости  Воронежской  губернии  пред¬
седатель  комитета  вел  “разгульную  жизнь”  и  не  оказывал  бедноте
никакой  помощи121.  В  1925  г.  в  деревне  Новоселье  Лужского  уезда
председателем  кресткома  заочно  избрали  пьяницу.  Поэтому  он  не
работал,  а  во  время  отчета  на  собрании,  будучи  в  нетрезвом  состо¬
янии,  постоянно  повторял,  что  он  никакой  деятельности  не  вел,
ибо  его  избрали  заочно.  Хотя  выдавал  некоторые  справки,  а  фонд
комитета  составлял  32  руб.122  В  ходе  обследования  Шапкинской
волости  Лодейнопольского  уезда  Ленинградской  губернии  в  1925  г.
выяснилось,  что  некоторые  сельчане  причины  плохой  работы
комвзаймов  усматривали  в  их  составе,  ибо  членами  комитетов
являлись  “чужие  люди”,  совершающие  злоупотребления,  и  они
находились  “не  на  своем  месте”,  допускали  растраты  и  не  помо¬
гали  бедным123.  В  1926  г.  в  станице  Багаевской  Донского  округа
вновь  избранный  председатель  ККОВ  систематически  пьянство¬
вал  вместе  с  председателем  сельсовета  и  не  занимался  организа¬
цией  помощи  маломощным  крестьянам,  выдавая  последним  лишь
справки.  Поэтому  деревенские  жители  смотрели  на  крестком  как
на  ненужную  для  них  организацию124.
 Одной  из  причин  неудовлетворительной  деятельности  ККОВ
являлось  и  то,  что  среди  их  руководителей,  как  упоминалось,
встречалось  немало  случайных  людей,  совершенно  не  способных
организовать  сельчан,  наладить  хозяйственно-производственную
работу  имеющихся  предприятий.  К  тому  же  у  сельских  работников
комвзаймов  не  было  и  материального  стимула,  да  и  свободного
 252

времени  заниматься  серьезно  оказанием  помощи  бедным  одно¬
сельчанам,  ибо  они  не  получали  за  свой  труд  зарплату.  Поэтому
должны  были  работать  прежде  всего  в  своем  хозяйстве.  Например,
в  январе  1926  г.  в  Хатуницкий  комитет  крестьянского  общества
взаимопомощи  Молосковецкой  волости  Кингисеппского  уезда
Ленинградской  губернии  в  ходе  перевыборов  из  13  предлагаемых
кандидатур  в  члены  комитета  все  категорически  отказались  в  него
войти  ввиду  неоплачиваемой  работы125.  А  председатель  Подбере-
зовского  сельского  комитета  КОВ  Лодейнопольского  уезда  Ленин¬
градской  губернии  так  объяснил  причины  своей  бездеятельности
в  1925  г.:  “Какой  интерес  работать,  а  кто  заплатит  за  это”126.
 Если  отсутствие  заработной  платы  низовых  сельских  крестко-
мовских  работников  негативно  сказывалось  на  деятельности  ККОВ
ввиду  нежелания  многих  из  них  бесплатно  работать,  то  вот  руково¬
дители  вышестоящих  органов,  наоборот,  находились  в  привилеги¬
рованном  положении.  Нередко  на  свои  жалования,  командировки
они  расходовали  немалые  средства,  в  том  числе  и  предназначен¬
ные  для  оказания  материальной  помощи  бедноте.  А  это  опять  же
вело  к  неэффективной  работе  комвзаймов,  негативно  сказывалось
на  их  материальной  базе.  Встречалось  много  волостных  комитетов
крестьянских  обществ  взаимопомощи,  которые  считались  “само¬
едскими”,  все  полученные  ими  деньги  тратились  на  себя,  на  соб¬
ственную  зарплату.  Приведем  лишь  некоторые  примеры  на  этот  счет.
Так,  в  1926  г.  Бежаницкий  волостной  комитет  КОВ  Пороховского
уезда  Псковской  губернии  из  общей  суммы  2000  руб.  на  помощь
беднякам  выделил  только  48  руб.,  остальные  деньги  пошли  на  зар¬
плату  и  командировки  его  работникам127.
 В  1925  г.,  по  данным  ответственного  работника  ЦК  ВКП(б)
Э.  Квиринига,  в  одной  из  станиц  на  Кубани  ККОВ  имел  доход  за
3  месяца  6  тыс.  руб.,  а  расход  составил  примерно  такую  же  сумму.
Однако  почти  все  деньги  были  израсходованы  на  жалованье  кре-
сткомовским  работникам,  тогда  как  маломощные  сельчане  полу¬
чили  только  24  руб.  18  коп.  На  эту  сумму,  конечно,  они  не  могли
приобрести  лошадь  и  другую  “хозяйственную  чертовщину”128.
 В  селе  Вахромеевка  Бирючекосинского  района  Астраханской
губернии  в  1926  г.  в  комитете  взаимопомощи  его  руководители
никакой  работы  не  вели,  а  председатель  занимался  торговлей
и  сбором  членских  взносов  для  собственной  зарплаты.  Поэтому
сельчане  были  недовольны  бездеятельностью  ККОВ  и  говорили:
“Собирают  только  членские  взносы  себе  на  жалованье,  а  помощи
беднякам  не  оказывают.  Когда  не  приди  в  комитет,  никогда  пред¬
седателя  нет  и  не  знаем,  где  он  бывает”.  Были  такие  случаи:  при¬
 253

дут  к  нему  жители  с  просьбой  о  поддержке,  а  он  спрашивает:  “Вы
принесли  мне  членские  взносы?”.  И  если  крестьяне  отвечали,  что
не  принесли,  то  председатель  категорически  заявлял:  “Я  вам  по¬
мочь  не  могу”.
 В  1926  г.  в  Шарангской  волости  Вятской  губернии  фонд  комв-
займа  составлял  только  2  руб.  15  коп.  деньгами  и  6  фунтов  ржи.
Видя  его  такое  плачевное  состояние,  маломощные  сельчане  заяв¬
ляли:  “Наш  ККОВ  за  все  время  своего  существования  не  внес  за
бедняка  ни  одного  пая  в  кооперацию  и  выходит  что  волостной
ККОВ  наши  деньги  съедает,  а  не  зарабатывает.  Бесполезное  дело
эти  ККОВы”.  В  том  же  году  в  Ельцовском  районе  Омского  округа
насчитывалось  15  комвзаймов,  и  все  они  являлись  нежизнеспо¬
собными,  реальной  помощи  беднякам  не  предоставляли,  хотя
в  их  распоряжении  находилось  3  мельницы,  3  молотилки,  име¬
лось  400  руб.  денег  и  2  тыс.  пудов  хлеба.  Однако  большинство  ко¬
митетов  занимались  “самосъеданием”129.
 Подобные  оценки  нередко  звучали  и  в  официальных  доку¬
ментах  местных  и  центральных  органов  власти  в  1925—1926  гг.
Например,  московские  губернские  власти,  анализируя  итоги  пе¬
ревыборной  кампании  ККОВ  конца  1925  —  начала  1926  гг.,  кон¬
статировали,  что  их  значительная  часть  работает  слабо,  некото¬
рые  комитеты  вместо  оказания  помощи  бедноте  открывают  чайные
и  другие  предприятия,  доход  от  которых  идет  не  на  укрепление
материальной  базы,  а  на  жалованье  кресткомовских  работников130.
 В  информационной  сводке  органов  ОГПУ  о  деятельности  ККОВ
с  1  января  по  1  октября  1926  г.  отмечались  отсутствие  у  них  средств
и  бесхозяйственность.  В  большинстве  комвзаймов  нет  денег,  своих
фондов,  что  не  позволяет  им  расширять  свою  деятельность.  В  то  же
время  имеющиеся  средства  расходуются  “крайне  бесхозяйственно,
местами  все  наличные  средства  кресткомов  расходуются  на  содер¬
жание  аппарата,  что  вызывает  сильное  недовольство  крестьян”131.
 Данный  вывод  подтверждается  и  статистическим  материалом,
характеризующим  большие  расходы  ККОВ  на  оплату  его  работни¬
кам  в  ущерб  интересам  бедняцких  слоев  деревни.  Так,  с  1924  по
1925  г.  расходы  на  содержание  аппарата  выросли  с  583  263  до
1  458  129  руб.,  или  более  чем  в  2,5  раза.  Причем  на  главное  звено
крестьянской  взаимопомощи,  на  сельские  общества,  приходилось
около  1/3  приходов  и  расходов,  надолго  волостных  —  52,9  %,  уез¬
дных—  11,5%,  губернских—  1,4  %132.  Средний  размер  годового
прихода  волостного  комитета  —  3461  руб.,  сельского  —  310  руб.
Такое  соотношение  расходов  находилось  в  глубоком  противоре¬
чии  с  главными  задачами  ККОВ  —  оказание  действенной  помо-
 254

щи  беднякам.  Поэтому  приводимый  выше  материал  доказывает,
что  обвинения  сельчан  в  “самоедстве”,  характерные  для  многих
комвзаймов,  имели  под  собой  реальную  почву,  ибо  значительная
часть  их  средств  расходовалась  на  содержание  аппарата,  и  было
немало  ККОВ,  занимающихся  только  самообеспечением,  не  ока¬
зывающих  поддержки  нуждающимся  маломощным  слоям  деревни.
 Позиция  последних  к  комитетам  крестьянских  обществ  взаи¬
мопомощи  во  многом  зависела  от  их  деятельности.  Там,  где  они
оказывали  заметную  поддержку  маломощным  сельчанам,  после¬
дние  считали  их  нужными  и  необходимыми  организациями  в  де¬
ревне,  а  где  комвзаймы  существовали  лишь  на  бумаге,  отно¬
шение  к  ним  крестьян  оставалось  негативным.  Например,
в  с.  Чарушией  Гиблицкой  волости  Касимовского  уезда  Казанской
губернии  в  августе  1926  г.  на  общем  собрании,  где  обсуждался  воп¬
рос  о  посадке  капусты  для  ККОВ,  выступивший  середняк  так
сформулировал  позицию  к  данной  организации:  “Крестком  ну¬
жен  нам  всегда,  но  в  правление  ККОВ  нужно  выбирать  людей
деловых,  которые  смогли  бы  поставить  дело  так,  чтобы  комитет
во  всякое  время  мог  бы  оказать  нужную  помощь.  А  то  наш  коми¬
тет  собрал  одни  членские  взносы  и  израсходовал  их  под  канце¬
лярские  нужды,  а  когда  у  беднячки  утонул  муж  вместе  с  лоша¬
дью,  оставив  ее  в  разваленной  избушке  с  4  детьми,  без  куска
хлеба  —  так  комитет  ей  ничего  дать  не  смог”.
 Укажем  и  еще  одно  мнение  крестьян  на  этот  счет.  В  августе
1926  г.  в  деревне  Чебаклы  Тарского  округа  в  Сибири  ее  жители
создали  ККОВ.  На  вопрос,  что  их  побудило  к  принятию  подобно¬
го  решения,  крестьяне  ответили:  крестком  нам  нужен,  ибо  при
нем  можно  получить  помощь,  ведь  в  деревне  есть  такие  жители,
которых  приходится  кормить.  Поэтому  пусть  они  лучше  получают
помощь  от  комвзайма133.
 Однако  в  масштабе  РСФСР,  как  выше  говорилось,  эта  по¬
мощь  нуждающимся  беднякам,  инвалидам  войны,  семьям  крас¬
ноармейцев,  сиротам,  оставалась  минимальной.  Большинству  ма¬
ломощных  сельчан  она  не  поступала.  Так,  в  1925  г.  материальную
поддержку  ККОВ  оказали  только  1  134  312  крестьянским  хозяй¬
ствам,  из  них  228  866  —  семьям  инвалидов  войны  и  убитых  на
Гражданской  войне,  129  103—  семьям  красноармейцев,  члены
которых  находились  на  службе  в  Красной  Армии,  и  775  434  —  дру¬
гим  хозяйствам.  При  этом  средняя  помощь  на  каждое  хозяйство
равнялась  в  1924  г.  —  3  руб.,  в  1925  г.  —  3,5  руб.134  и  носила  все  же
потребительский,  собесовский  характер,  а  отнюдь  не  производ¬
ственную  направленность,  поскольку  на  указанную  сумму  денег
 255

нельзя  было  приобрести  сельскохозяйственный  инвентарь,  рабо¬
чий  и  продуктивный  скот,  построить  жилые  и  производственные
помещения  в  хозяйстве.  Поэтому  роль  ККОВ  в  подъеме  крестьян¬
ского  маломощного  хозяйства  на  территории  РСФСР  была  нич¬
тожной,  она  не  могла  существенно  повлиять  на  борьбу  с  беднос¬
тью  в  российской  деревне.
 Организация  батрачества  и  бедняков
 В  годы  нэпа  функционировала  и  другая  организация,  в  задачу
которой  входила  защита  материальных  и  социально-правовых
интересов  батраков.  Она  называлась  Всероссийским  союзом  ра¬
ботников  сельского  и  лесного  хозяйства  (Всеработземлес).  Оста¬
новимся  кратко  на  деятельности  данной  организации,  являющейся
по  существу  профессиональным  союзом  сельскохозяйственных
рабочих.  Как  же  он  защищал  нужды  и  чаяния  последних,  в  том
числе  и  занятых  непосредственно  в  крестьянских  хозяйствах,  на¬
зываемых  зачастую  батраками?  В  апреле  1924  г.  Наркомат  труда
и  центральный  комитет  Всероссийского  профессионального  со¬
юза  работников  земли  и  леса  утвердили  временные  правила  по
социальному  страхованию  граждан,  занятых  по  найму  в  хозяй¬
ствах  крестьян.  Согласно  этим  правилам,  социальному  страхова¬
нию  подлежали  временно  нетрудоспособные  батраки,  работаю¬
щие  в  крестьянских  хозяйствах,  которые  производили  продукцию
на  рынок.  При  этом  страховой  взнос  с  нанимателя  составлял  4,5  %
(временная  нетрудоспособность,  плюс  лечебная  помощь).  В  том
случае,  когда  деятельность  страховых  органов  не  распространя¬
лась  на  данную  местность,  где  располагалось  хозяйство,  и  нани¬
матель  не  вносил  страховых  взносов,  законодательство  обязывало
его  предоставлять  медицинскую  помощь  за  свой  счет135.
 Однако  Всеработземлес  не  мог  оказать  существенную  поддер¬
жку  батракам,  поскольку  абсолютное  большинство  из  них  не  со¬
стояли  в  нем  и  находились  за  пределами  этой  организации.  На¬
пример,  в  1924  г.  в  Ленинградской  губернии  из  9221  члена  Союза
не  было  ни  одного  батрака,  на  1  июля  в  нем  значилось  1787  чело¬
век,  на  1  октября  1926  г.  —  2140,  или  17  %  от  общего  количества,
и  на  1  июля  1927  г.  —  соответственно  2514  и  19  %136.
 Не  лучше  обстояло  дело  с  охватом  профсоюзами  батрачества
и  в  других  губерниях  в  РСФСР.  Так,  на  1  октября  1926  г.  в  Черепо¬
вецкой  губернии  из  10  885  батраков  в  профсоюз  было  вовлечено
1931  (19,1  %),  в  Новгородской  губернии  на  1  декабря  1925  г.—
соответственно  767  и  11,7  %.  В  ходе  обследования  в  1924—1925  гг.
 256

вышеупоминаемых  волостей  Северо-Западной  области  выявилось,
что  до  осени  1924  г.  батраки  вообще  не  значились  членами  проф¬
союза137.  Подобная  картина  наблюдалась  и  в  других  регионах
РСФСР,  да  и  в  стране  в  целом.  Например,  на  1  января  1923  г.
в  СССР  в  Всеработземлесе  объединялось  только  47  тыс.  батраков,
на  1  октября  1925  г.  —  261  тыс.,  или  15  %  от  их  общего  числа138;
в  1927  г.  —  соответственно  500  тыс.  человек,  что  составляло  не
более  25  %139  от  общего  числа.
 Однако,  даже  будучи  членом  профессионального  союза,  бат¬
раку  не  гарантировались  его  охрана  прав,  защита  непосредствен¬
ных  материальных  и  правовых  интересов,  так  как  многие  профсо¬
юзные  организации,  в  которых  состояли  сельскохозяйственные
рабочие,  действовали  неэффективно,  числились  на  бумаге.  Так,
по  данным  Ю.  Ларина,  в  1924  г.  из  8000  сельских  профессиональ¬
ных  ячеек  работало  только  несколько  сот140.  Поэтому  роль  Всера-
ботземлеса,  да  и  советских  органов  по  регулированию  условий
найма  работников  в  крестьянские  хозяйства  оставалась  слабой,
в  последних  нередко  нарушались  законодательство,  Временные
правила  о  порядке  применения  подсобного  наемного  труда.  Дея¬
тельность  профсоюзов  вместе  с  сельскими  и  волостными  совета¬
ми  по  заключению  трудовых  договоров  между  батраками  и  хозяе¬
вами  об  условиях  найма  в  соответствии  с  законом  была  весьма
скромной,  ибо  большинство  батраков  трудились  в  крепких  крес¬
тьянских  хозяйствах  без  всяких  трудовых  соглашений.  Например,
в  1926  г.  в  Самарской  губернии  ими  были  охвачены  лишь  34  %  от
общего  количества  сельскохозяйственных  рабочих141.  Правда,
с  1  октября  1925  по  1  октября  1927  г.  в  СССР  число  лиц,  заклю¬
чивших  трудовые  соглашения,  выросло  с  819  тыс.  до  1491  тыс.142
 Но  даже  наличие  такого  договора  еще  не  гарантировало  его
соблюдение  хозяином-нанимателем,  социально-правовую  защи¬
ту  батрака.  В  ряде  районов  заключенные  соглашения  досрочно  пре¬
кращались,  расторгались  или  же  не  выполнялись  в  полном  объе¬
ме.  Так,  в  1924  г.  в  Таганрогском  округе  из  708  батраков  541  имели
договора,  из  которых  210  были  расторгнуты143.  В  1927  г.  в  стране
заключенные  соглашения  соблюдались  по  оплате  труда  у  92,2  %
сельскохозяйственных  рабочих,  по  продолжительности  рабочего
дня  только  у  1/3,  и,  как  правило,  нарушался  установленный
срок144.
 Слабый  охват  социальным  страхованием  сельскохозяйствен¬
ных  рабочих,  в  том.числе  батраков,  когда  к  1928  г.  из  нескольких
миллионов  им  было  затронуто  лишь  300  тыс.  человек145,  свиде¬
тельствовал  о  том,  что,  во-первых,  наниматели  не  стремились
 17  Зак.  316
 257

заключать  договора  по  чисто  экономическим  соображениям;  во-
вторых,  советские  и  профсоюзные  органы  не  проявляли  должной
заботы  об  интересах  данной  социально-имущественной  группы
деревни,  об  их  условиях  труда,  быта.  Например,  обследование
работниками  Наркомата  рабоче-крестьянской  инспекции  Ленин¬
градской  губернии  в  1926  г.  показало,  что  ни  государственные,  ни
общественные  организации  не  занимались  конкретно  проблема¬
ми  батрачества,  кроме  одних  декларативных  заявлений.  Так,
в  Лужском  уезде  Всеработземлес  не  вовлекал  в  свою  организацию
батраков,  не  проводил  с  ними  работы  по  кооперированию,  не
оказывал  никакой  помощи:  только  в  3  волостях  из  16  они  состоя¬
ли  в  комитетах  КОВ146.
 То  же  самое  наблюдалось  и  в  Новгородской  губернии.  Об  этом
нам  дает  представление  заявление  секретаря  губ  кома  РКП  (б)
К.  Сомса,  сделанное  в  январе  1925  г.:  “Все  волкомы  и  сельячейки
стоят  в  стороне  от  работы  с  батрачеством”,  поскольку  у  комму¬
нистов  деревни  такой  взгляд:  “батраки  из  себя  представляют  от¬
бросы  общества”,  а  работа  с  ними  может  оттолкнуть  середняка,
который  пользуется  отчасти  наемным  трудом,  поэтому  партий¬
ные  ячейки  уходят  от  защиты  прав  батраков147.
 Не  лучшим  образом  выглядело  положение  батрачества
и  в  других  регионах  РСФСР.  Например,  в  1924  г.  в  Александрий¬
ском  районе  Терского  округа  батраки,  не  ощущая  реальной  под¬
держки  со  стороны  профсоюзной  организации,  роптали  на  то,
что  советская  власть  их  “забыла”148.  Однако,  как  свидетельствуют
исторические  факты,  государство  “забыло”  своих  “союзников”  не
только  в  данном  районе,  но  и  во  многих  других;  у  него  не  хватало
сил,  средств  для  поддержки  этой,  пожалуй,  самой  обездоленной
группы  сельчан,  и  не  только  в  социально-правовом,  материаль¬
ном  плане,  но  зачастую  и  по  подъему  их  культурно-образователь¬
ного  уровня,  поскольку  иногда  хозяева  при  найме  на  работу  бат¬
раков  пользовались  их  темнотой,  неграмотностью,  экономической
безысходностью  и  навязывали  им  свои  жесткие  условия  труда,
низкую  зарплату,  что  приводило  подчас  и  к  трудовым  конфлик¬
там,  о  чем  речь  шла  выше.
 В  1927  г.  в  СССР  Всеработземлес  располагал  для  своих  членов
лишь  2765  пунктами  по  ликвидации  неграмотности,  6736  библио¬
теками,  300  клубами,  8388  красными  уголками149.  Но  и  это  незна¬
чительное  число  культурно-просветительных  учреждений  не  вез¬
де  эффективно  работали.  О  том,  что  советская  власть  мало
заботилась  о  нуждах  своего  “первого  союзника”,  хорошо  сказал
Ю.  Ларин.  Анализируя  экономическое  и  правовое  положение  бат¬
 258

раков  эпохи  нэпа,  он  признавал  их  забитость,  темноту,  неохва-
ченность  профсоюзами,  оторванность  от  общественной  жизни,
поскольку  их  бросили  на  произвол  судьбы.  Батраками  никто  не
интересовался,  возмущался  Ларин,  сколько  часов  он  работает,
сколько  ему  ллатят,  в  каких  условиях  живет150.
 Не  имея  реальной  возможности  оказывать  существенную  эко¬
номическую  помощь  деревенской  бедноте,  советская  власть  по¬
пыталась  заменить  ее  организационно-политической  и  идеологи¬
ческой  поддержкой.  В  этих  целях  в  соответствии  с  решениями
октябрьского  пленума  ЦК  РКП(б)  (1925  г.)  большевистское  ру¬
ководство  предприняло  попытку  создания  специальных  групп  бед¬
ноты  в  деревне  при  коммунистических  ячейках,  сельсоветах,  кре¬
стьянских  обществах  взаимопомощи  и  кооперативах.  Оно  надеялось
тем  самым  укрепить  социальную  базу  в  сельской  местности,  уси¬
лить  и  бедноту  против  “кулака”.  Однако  основная  масса  трудового
крестьянства,  включая  и  маломощные  слои,  воспринимала  но¬
вый  курс  коммунистической  партии  весьма  пассивно,  усматрива¬
ла  в  нем  очередную  попытку,  направленную  на  раскол  деревен¬
ских  жителей  при  помощи  создания  неких  новых  комбедов.
 К  тому  же  многие  партийные  и  советские  органы  на  местах,
не  получив  конкретных  инструкций  от  ЦК  РКП(б)  по  поводу
организации  бедноты,  ясно  не  понимали  своих  задач,  некоторые
из  них  даже  полагали,  что  речь  идет  о  возврате  к  методам  комбе¬
дов  управления  деревней  периода  военного  коммунизма.  Не  усво¬
ив  четко  значимость  и  характер  организации  бедноты,  партийные
организации  во  многих  регионах  не  спешили  проводить  в  жизнь
директивы  высшего  политического  руководства  страны,  тем  бо¬
лее,  что  они  еще  опасались  испортить  отношения  с  крестьянами-
середняками,  усилить  их  недовольство  политикой  советской  вла¬
сти  в  деревне.  Поэтому  процесс  образования  групп  бедноты
проходил  медленно,  а  в  некоторых  регионах  болезненно  на  про¬
тяжении  1926  г.
 Так,  Вятский  губком  ВКП(б),  не  понимая  задач  по  организа¬
ции  маломощных  сельчан,  вначале  отрицательно  воспринял  дан¬
ную  идею,  а  партийное  руководство  Сталинградской  губернии
“ограничилось  лишь  общим  призывом”,  тогда  как  Щадринский
окружной  комитет  Уральской  области  “не  имел  представления
о  том,  как  создавать  группы  бедноты”151.  Аналогичная  картина
наблюдалась  и  в  других  губерниях,  в  том  числе  и  в  Северо-Запад¬
ной  области.  Например,  к  маю  1926  г.  Череповецкий  губком  ВКП(б)
и  партийные  ячейки  в  уездах  не  знали,  как  выполнять  резолюцию
ЦК  относительно  организации  сельской  бедноты.  К  тому  же  на
 17*
 259

местах  со  стороны  ряда  коммунистов  ощущалось  негативное  от¬
ношение  к  решению  данной  задачи,  ибо  они  боялись  изоляции
середняков.  Поэтому  вопрос  о  работе  среди  деревенской  бедно¬
ты  даже  не  обсуждался  в  отдельных  уездах  и  волостях  в  партий¬
ных  организациях.  В  Торопецком  уезде  Псковской  губернии  по
организации  маломощного  крестьянства  также  “никакой  работы
не  проводилось”.  Большинство  большевистских  ячеек  в  селах
и  волостях  над  этим  вопросом  в  1926  г.  даже  и  не  задумывались.
Они  считали,  что  в  их  местности  решение  этой  задачи  еще  не
назрело152.
 Подобную  позицию  занимали  и  многие  коммунистические
организации  Ленинградской  губернии.  Так,  в  июне  1926  г.  Кинги¬
сеппский  уездный  комитет  ВКП(б)  признавал,  что,  несмотря  на
ряд  указаний  о  необходимости  проведения  в  жизнь  директив  Пле¬
нума  ЦК  о  работе  среди  бедноты,  по  настоящее  время  на  местах
волкомами  по  этому  вопросу  ничего  не  сделано,  “наблюдается
полная  боязнь  подойти  всерьез  к  данному  вопросу”.  В  том  же  ме¬
сяце  в  материалах  пленума  Гдовского  укома  партии  констатиро¬
валось  отсутствие  работы  среди  сельской  бедноты.  То  же  самое
отмечал  и  Новгородский  уком  ВКП(б)153.
 Пассивное  отношение  на  местах  партийных  органов  к  созда¬
нию  групп  бедноты  и  негативная  позиция  крестьян  к  новому  кур¬
су  коммунистической  партии,  провозгласившей  отныне  опорой
советской  власти  с  конца  1925  г.  лишь  маломощных  сельчан,  при¬
вели  к  тому,  что  процесс  образования  специальных  групп  в  де¬
ревне  шел  медленно  и  трудно.  Например,  к  концу  1926  г.  на  тер¬
ритории  РСФСР  и  Белоруссии  насчитывалось  только  5  тыс.
бедняцких  групп,  тогда  как  в  этих  республиках  значилось  13,5  тыс.
сельских  ячеек154.  Правда,  в  1927  г.  работа  по  организации  бедноты
на  местах  немного  оживилась  после  того,  как  организационное
бюро  ЦК  ВКП(б)  в  мае  1926  г.,  учитывая  слабую  деятельность
партийных  органов  в  решении  этой  задачи,  предписало  более  ре¬
шительно  приступить  к  организации  групп  бедноты,  создавать  их
в  селениях,  где  имеются  ячейки  или  волком155.
 Поэтому  численность  групп  бедноты  постепенно  увеличива¬
лась.  Например,  если  в  1926  г.  на  Северном  Кавказе  они  отсут¬
ствовали,  то  в  1927  г.  их  значилось  584.  В  Воронежской  губернии
насчитывалось  508,  в  Орловской  —  183,  Ярославской  —  133,
в  Рязанской  —  58,  в  7  уездах  Московской  губернии  —  87,  хотя
в  указанных  губерниях  в  1926  г.  не  было  оформлено  ни  одной  группы
бедноты.  Если  в  1926  г.  в  Смоленской  губернии  насчитывалось
108  групп,  то  в  1927  г.  —  363,  в  Нижегородской  —  соответственно
 260

100  и  216;  Тамбовской  —  64  и  269;  в  Красноярском  округе  Сиби¬
ри  —  23  и  35156.
 Однако  создание  групп  бедноты  для  оказания  маломощным
сельчанам  реальной  помощи  в  деревне  не  приносило  позитивных
результатов.  Ибо  в  большинстве  губерний  работа  с  беднотой  сразу
же  прерывалась  после  первого  же  организованного  собрания157.
Созданные  сверху  несколько  тысяч  групп  бедноты  на  территории
РСФСР  в  1926—1927  гг.,  весьма  слабых  в  организационном  отно¬
шении,  не  могли,  конечно,  оказать  реального  влияния  на  дерев¬
ню,  предоставить  ощутимую,  эффективную  помощь  миллионам
маломощных  сельчан  в  подъеме  их  хозяйства.
 Обеднячивание  крестьянства
 Высокая  производственная  активность  большинства  кресть¬
ян,  как  отмечалось,  при  минимальной  экономической  поддерж¬
ке  государства  позволила  в  основном  восстановить  к  концу  нэпа
их  хозяйства  и  приблизить  производимую  ими  продукцию  к  объе¬
му  довоенного  уровня.  Это  возрождение  постепенно  сопровожда¬
лось  и  подъемом  материального  положения  сельчан,  сокращени¬
ем  беспосевных,  безлошадных  и  бескоровных  крестьянских  дворов
за  годы  нэпа,  и  одновременно  увеличивалось  количество  серед¬
няцко-зажиточных  хозяйств.  Так,  если  в  1923  г.  удельный  вес  дво¬
ров,  не  имеющих  лошадей,  на  территории  РСФСР  составлял  37  %,
в  1926  г.  —  30,  то  в  1927  г.  —  28,3  %.  Как  показало  обследование
крестьянских  хозяйств  в  некоторых  губерниях  РСФСР,  с  1920  по
1925  г.  численность  беспосевных  понизилась  с  4,7  до  1,8  %,  а  ма¬
лопосевных,  с  площадью  до  2  дес.  —  сократилось  с  47,9  до  36,9  %,
а  количество  дворов  с  посевом  4—10  дес.  поднялось  с  15,3  до  23,7  %.
В  1922  г.  в  РСФСР  насчитывалось  23,5  %  бескоровных  хозяйств,
число  которых  к  1927  г.  снизилось  до  18,2  %,  а  удельный  вес  дво¬
ров  без  пахотного  инвентаря  с  1920  по  1927  г.  уменьшился  с  36,6
до  31,6  %.  В  то  же  время  группа  зажиточных  сельчан  с  3  и  более
лошадьми  выросла  3  до  5,9  %158  с  1922  по  1926  г.
 Об  определенном  прогрессе  в  развитии  российской  деревни,
в  том  числе  и  росте  благосостояния  ее  жителей  в  ряде  регионов
РСФСР,  можно  судить  и  по  некоторым  их  письмам  в  “Крестьян¬
скую  газету”.  Например,  в  октябре  1927  г.  сельчанка  М.  В.  Киселки-
на  из  деревни  Волошко  Полновского  района  Лужского  округа
Ленинградской  губернии  писала:  “Хочется  сказать  про  нашу  де¬
ревню,  как  она  стала  неузнаваема  за  десять  лет  революции.  При
царизме  она  наполовину  была  с  черными  избами,  а  теперь  все
 261

45  домов  с  белыми  печками  и  новой  надворной  постройкой.  Так¬
же  3  года  как  перешли  на  семиполье.  Три  поля  уже  с  клевером
около  30  десятин  с  помощью  агронома  и  также  семена  клевера
получили  через  кредитное  товарищество,  став  его  членами.  Осу¬
шили  около  8  десятин  покоса,  прорыв  канавы,  улучшили  дорогу.
А  также  в  прежнее  время  была  половина  деревни  безлошадных,
теперь  же  завели  молодых  лошадей,  а  то  имеют  1/3  часть  по  паре,
безлошадных  только  два  дома.  Улучшаем  рогатый  скот  и  свиней.
Школа  в  нашей  деревне  открыта  только  с  Октябрьской  револю¬
ции,  а  также  шк.  пункт  был  2  года  и  теперь  неграмотных  в  нашей
деревне  почти  нет,  только  те  старики,  которые  сами  не  хотели
научиться.  Также  у  нас  уже  5  лет  открыт  красный  уголок  и  два
года  открыты  детские  ясли”.
 Об  аналогичных  происходящих  позитивных  социально-эко¬
номических  переменах  сообщал  в  “Крестьянскую  газету”  в  нояб¬
ре  1927  г.  и  селькор  Ф.  Романовский  из  селения  Задорье  Щучей-
ской  волости  Демидовского  уезда  Смоленской  губернии.  “До
революционного  времени  в  нашей  деревне  было  15  плугов  дере¬
вянных  и  3  железных,  8  борон  деревянных,  7  борон  с  железными
зубьями.  А  в  настоящее  время  наша  деревня  чувствует  себя,  что
она  пришла  к  жизни  и  имеет  9  железных  плугов  и  14  железных
зубьев  борон,  и  переходят  все  на  многополье,  до  военного  време¬
ни  наша  деревня  ни  одного  фунта  не  сеяла  клевера,  а  в  настоящее
время  посеяли  5  пудов  чистого  клевера,  но  и  во  всем  крестьянстве
жизнь  улучшается,  есть  много  племенных  жеребцов  —  4  штуки
и  2  племенных  бычка,  4  дрог  на  железном  ходу  и  2  линейки,
1  дрожжи,  а  до  сего  времени  этого  в  нашей  деревне  ничего  не
было,  пахали  деревянным  плугом,  да  сохами,  бороновали  тоже
деревянным  боронам,  ездили  на  повозках  на  деревянном  ходу.  Так
что  наша  деревня  стремится  к  жизни,  но  только  часто  идут  зе¬
мельные  споры:  одна  часть  желает  по  едокам,  а  часть  не  желает”.
 Автор  этого  письма  был  инвалидом,  участником  Граждан¬
ской  войны  и  защитником  советской  власти,  которая,  по  его  мне¬
нию,  помогает  маломощным  крестьянам  в  предоставлении  леса,
в  скидке  налога,  чтобы  поднять  их  хозяйство.  Он  имел  в  1927  г.
5  десятин  земли,  из  них  3  дес.  пашни  в  полях,  одну  старую  ло¬
шадь,  одну  корову,  3  овцы:,  подсвинка.  Семья  состояла  из  5  чело¬
век.  Но  не  мог  определить,  на  сколько  процентов  его  “хозяйство
повышело  —  не  повышело”  за  годы  советской  власти,  хотя  при
помощи  кредита  купил  железный  плуг,  телочку,  разводил  семена
клевера.  До  революции  Ф.  Романовский  владел  коровой,  пашня
находилась  в  трех  полях,  клевер  не  сеял,  а  покупал  сена  ежегодно
 262

на  25  руб.,  имел  деревянный  плуг  и  деревянную  борону,  после¬
днюю  заменил  с  железными  зубьями159.
 Безусловно,  деревень,  о  которых  речь  шла  выше,  в  РСФСР
было  немало,  где  жизнь  крестьян  постепенно  улучшалась  по
сравнению  с  периодом  дореволюционным  и  Гражданской  вой¬
ны.  Они  приобретали  более  усовершенствованные  пахотные
орудия,  вводили  многопольный  севооборот,  применяли  совре¬
менные  агротехнические  способы  обработки  земли  и  добива¬
лись  неплохих  урожаев  в  своих  хозяйствах.  В  связи  с  производ¬
ственными  успехами,  полученными  прежде  всего  благодаря
трудовой  активности  сельчан,  постепенно  улучшался  и  их  быт,
материальное  благосостояние,  а  в  деревнях  открывались  крас¬
ные  уголки,  избы-читальни,  школы,  вследствие  чего  повышался
образовательный  и  культурный  уровень  крестьян.  Часть  из  них
благодаря  упорному  и  настойчивому  труду  действительно  пере¬
ходила  из  имущественной  группы  бедняков  в  середняцкую.  Од¬
нако  в  российской  деревне  насчитывалась  масса  маломощных
крестьянских  дворов,  удельный  вес  которых  на  территории
РСФСР  оставался  весьма  внушительным.  Даже  в  цитируемом
выше  письме  Ф.  Романовского  из  Смоленской  губернии,  с  по¬
хвалой  отзывавшегося  о  политике  советской  власти,  он  не  мог
определить,  насколько  она  улучшила  его  материальное  поло¬
жение  и  улучшила  ли  вообще.  В  его  похвале  просматривается
и  тенденция  обеднячивания  деревни,  судя  по  имущественному
состоянию  семьи  и  его  призывам  к  власти  об  оказании  ему  по¬
мощи.  Ибо  Романовский  жаловался  на  то,  что  он  не  имеет  де¬
нег  даже  для  оплаты  марки,  чтобы  отправить  свое  письмо
в  редакцию  “Крестьянской  газеты”160.
 Поэтому,  несмотря  на  относительные  положительные  сдви¬
ги,  наметившиеся  в  социально-экономическом  развитии  нэпов¬
ской  российской  деревни,  она  все  же  оставалась  бедняцко-мало¬
мощной.  Ведь  в  свете  приводимой  выше  статистики  около  1/3  кре¬
стьянских  дворов  не  владели  ни  лошадью,  ни  инвентарем
в  середине  20-х  годов.  Их  можно  отнести  к  настоящей  голытьбе,
а  если  к  ним  прибавить  еще  10—15  %  хозяйств  из  числа  многосе¬
мейных  однолошадных  дворов,  принадлежащих  по  своему  иму¬
щественному  положению,  несомненно,  к  маломощным,  то  удель¬
ный  вес  батрацко-бедняцкой  группы  на  территории  РСФСР,
думается,  и  СССР  составит  около  половины  сельского  населе¬
ния,  о  чем  уже  выше  упоминалось.  На  наш  взгляд,  в  годы  нэпа
можно  говорить  об  обеднячивании  российской  деревни  по  срав¬
нению  с  1913  г.,  ибо  удельный  вес  маломощных  крестьянских
 263

дворов  остался  приблизительно  на  уровне  дореволюционного  пе¬
риода,  тогда  как  зажиточно-середняцких  заметно  снизился.
 Об  этом  свидетельствуют  следующие  данные.  По  переписи  1912  г.
в  Европейской  России  31,5  %  крестьянских  хозяйств  не  имели  ло¬
шадей,  32,1  %  —  владели  одной  лошадью,  22,2  %  —  двумя  и  14,2  %  —
тремя  и  более  лошадьми161.  По  данным  же  ЦСУ,  в  РСФСР  в  1926  г.
безлошадных  дворов  значилось  30,4%,  с  2  лошадьми—  13,8%,
с  3  лошадьми  и  более  —  5,6  %162.  Сравнение  указанной  статистики,
характеризующей  обеспеченность  крестьянских  хозяйств  тягловы¬
ми  ресурсами,  говорит  о  том,  что  после  революции  удельный  вес
середняцко-зажиточных  дворов  с  двумя  и  более  лошадьми  сокра¬
тился  с  36,4  до  17,4  %,  т.  е.  примерно  в  2  раза,  что  служит  одним  из
весомых  критериев,  показывающих  обеднячивание  советского  кре¬
стьянства,  даже  с  учетом  поправок  на  некоторые  территориальные
изменения  и  специфику  отдельных  регионов,  где  численность  иму¬
щественных  групп  заметно  колебалась.
 В  пользу  тезиса  об  обеднячивании  нэповской  деревни  приве¬
дем  данные,  характеризующие  количество  социально-экономи¬
ческих  групп  крестьянства  по  отдельным  местностям,  хотя  отчас¬
ти  этот  вопрос  выше  рассматривался.  Так,  обследование  комиссией
ЦК  РКП(б)  в  1922—1923  гг.  7  волостей  различных  районов  Евро¬
пейской  части  России  показало  рост  бедняцких  хозяйств  к  уров¬
ню  1917  г.,  в  том  числе  в  Яропольской  волости  Московской  гу¬
бернии  с  52  до  58,7  %,  в  Малополкаевской  волости  Самарской
губернии  —  более  чем  в  2  раза,  в  Прокшанской  волости  Псков¬
ской  губернии  —  в  1,5  раза163.  В  Городецкой  волости  Лужского  уез¬
да  Ленинградской  губернии  в  1917  г.  насчитывалось  22,2  %  без¬
лошадных  крестьянских  дворов,  а  в  1924  г.  —  23,3  %.  Если  в  1923/24  г.
в  Молотовицкой  волости  Демянского  уезда  Новгородской  губер¬
нии  значилось  345  безлошадных  и  70  бескоровных  хозяйств,  то
в  1925/26  г.  их  число  увеличилось  соответственно  до  380  и  122164.
 Обследование  в  середине  20-х  годов  6  вышеупомянутых  во¬
лостей  Северо-Западной  области  (Ястребинской,  Шапкинской,
Городецкой,  Рядковской,  Советской,  Чуровской)  выявило,  что
удельный  вес  в  них  хозяйств  без  рабочего  скота  увеличился
с  14,1  до  20,6  %  с  1917  по  1925  г.,  бескоровных  —  с  1,1  до  2,7  %,
а  малоземельных  и  малопосевных  —  вырос  на  2,9  %165.  Подобная
тенденция  обеднячивания  сельчан  прослеживалась  и  в  Пензен¬
ской  губернии.  Например,  в  Атюрьевской  волости  до  октября
1917  г.  было  бедняцко-маломощных  крестьянских  дворов  43,6  %,
а  в  1924  г.  —  63,2  %,  тогда  как  середняцких  —  понизилось  с  43,8
до  30,7  %,  а  зажиточных  —  с  8,7  до  4,6  %166.
 264

Если  в  1916  г.  в  Еткульском  районе  Челябинского  округа
в  среднем  крестьянское  хозяйство  засевало  7,14  дес.  земли,  то
в  1924  г.  —  4,16  дес.,  в  результате  их  доход  от  полеводства  сокра¬
тился  почти  в  2  раза,  а  от  продажи  продукции  животноводства  —
на  15  %167.  На  порядок  уменьшились  доходы  у  крестьян  и  Гориц¬
кой  волости  Тверской  губернии  от  снижения  посевной  площади
под  льном.  В  1916  г.  вкладчиками  сберегательной  кассы  состояло
2750  жителей  волости,  имеющих  1200  000  руб.,  причем  из  этой
суммы  75  %  являлись  крестьянскими  сбережениями,  а  25  %  —  при¬
надлежали  местным  торговцам  и  духовенству.  Большие  доходы
сельчан  в  дореволюционный  период  складывались  за  счет  дере¬
венских  средств,  получаемых  от  продажи  льна,  цена  на  него  была
тогда  высокой,  а  также  от  хорошей  зарплаты  лиц,  ушедших  рабо¬
тать  в  города  из  деревень,  которые  высылали  деньги  своим  род¬
ственникам.  Однако  в  1926  г.  в  Горицкой  волости  насчитывалось
только  12  вкладчиков  с  общей  суммой  1336  руб.,  поскольку  из-за
отсутствия  у  крестьян  свободных  денег  им  нечего  было  хранить
в  сберегательной  кассе,  а  некоторые  из  них  даже  ставили  вопрос
о  том,  чтобы  Советское  правительство  выплачивало  им  вклады,
которые  они  потеряли  при  конфискации  государством  средств
сберегательных  касс168.
 В  1925  г.  в  М.  Курганском  районе  Таганрогского  округа  из  6,4  тыс.
крестьянских  хозяйств  2880  не  имели  рабочего  скота,  из  которых
1,9  тыс.  —  не  владели  вообще  скотом.  Наличие  большого  количе¬
ства  маломощных  сельчан  нередко  вело  к  расширению  обнища¬
ния,  нищенству,  попрошайничеству,  к  полуголодному  их  суще¬
ствованию.  В  середине  20-х  годов  в  ряде  районов  РСФСР  у  бедняков
отсутствовал  хлеб,  в  том  числе  в  Орловской  губернии,  в  Димит-
ровском,  Елецком,  Ливенском  уездах.  Поэтому  им  нередко  прихо¬
дилось  питаться  разного  рода  суррогатами169,  о  чем  речь  шла  выше.
 Об  обеднячивании  деревни  говорит  и  рост  сельскохозяйствен¬
ного  пролетариата  почти  на  2  %  с  1924/25  по  1926/27  гг.170  К  тому
же  имелись  более  низкие  размеры  заработной  платы  у  батраков,
занятых  в  крестьянских  хозяйствах,  чем  в  царской  России.  Так,  по
расчетам  профессора  С.  Струмилина,  в  1924  г.  конный  наемный
работник  получал  в  страдную  пору  в  летний  период  104,8  коп.
в  день,  а  пеший  —  42,2  коп.,  тогда  как  в  1913  г.  —  соответственно
19.3,6  и  77,8  коп.,  или  почти  в  2  раза  больше171.  Хотя  в  последую¬
щие  годы  заработная  плата  батраков  и  увеличилась,  тем  не  менее
в  1927  г.  она  достигала  63  %  от  довоенного  уровня172.
 В  то  же  время  цены  на  промышленные  товары,  как  отмеча¬
лось  выше,  приобретаемые  крестьянами,  выросли  в  советский
 265

период.  Например,  в  1912—1913  гг.  в  Европейской  России  в  сред¬
нем  корова  стоила  50—58  руб.,  лошадь  —  65—67  руб.176,  а  в  сере¬
дине  20-х  годов  последнюю  можно  было  купить  за  150  руб.,  о  чем
выше  уже  упоминалось.
 О  падении  жизненного  уровня  крестьянского  населения
в  эпоху  нэпа  можно  судить  и  на  примере  Новгородской  губернии,
где  в  1923/24  г.  норма  покупки  товаров  на  душу  составила
5,17  довоенных  рублей,  а  в  1913—  на  14,97  руб.,  или  почти
в  3  раза  больше174.  В  эту  норму  приобретения  входили  товары  про¬
мышленного  производства,  в  том  числе  одежда,  обувь,  табак,
спички  и  сельскохозяйственные  орудия,  спиртные  напитки.  При
этом  следует  отметить,  что  в  годы  нэпа  потребление  сельчанами
как  промышленных  товаров,  так  и  продуктов  существенно  отста¬
вало  от  горожан.  Например,  в  1923/24  г.  в  СССР  потребление  пер¬
вых  на  душу  рабочих  составляло  на  95,9  червонных  руб.,  служа¬
щих—  на  100,  крестьян—  лишь  на  27  руб.,  а  вторых
соответственно  —  37,7;  57,5;  27,5  руб.  В  этом  году  доход  на  душу
рабочих  и  служащих  достигал  126,8  руб.,  а  крестьян  —  50,8  руб.
и  равнялся  около  40  %  от  дохода  горожанина.  В  первой  половине
нэпа  городское  население  потребляло  72  %  промышленных  това¬
ров,  а  сельское  —  лишь  28  %  от  довоенного  уровня.  На  жителей
деревни,  составляющих  более  3/5  всего  населения  СССР,  в  1927  г.
приходилось  только  54,5  %  всех  потребительских  товаров,  вклю¬
чая  обувь,  хлопчатобумажные  ткани,  керосин,  мыло,  сахар175.
 Об  обнищании  советского  крестьянина  по  сравнению  с  доре¬
волюционным  временем  говорят  и  их  доходы.  В  1925/26  г.  он  рав¬
нялся  83,8  %  от  уровня  1913  г.176,  а  согласно  другим  данным,  до¬
ход  сельчанина  достигал  90  %177  от  1913  г.
 Выше  уже  давалась  характеристика  экономического  состоя¬
ния  бедняцкого  двора,  многие  из  них  вообще  не  могли  вести  само¬
стоятельно  хозяйство.  Например,  как  показали  материалы  кресть¬
янских  бюджетов  Центрально-промышленного  района  за  1924/25  г.,
типичным  бедняцким  хозяйством  являлось  таковое  со  стоимос¬
тью  средств  производства  в  среднем  235,1  руб.  Оно  обычно  бы¬
ло  малопосевным,  с  площадью  до  3  дес.  Примерно  66  %  таких
хозяйств  относились  к  безлошадным,  свыше  20  %  —  к  бескоров¬
ным.  Подобные  показатели  характеризовали  аналогичный  тип  кре¬
стьянского  двора  и  в  Центрально-земледельческом  районе.  Здесь
бедняк  владел  средствами  производства  на  205  руб.,  посева  имел
до  4  дес.,  свыше  70  %  оставались  без  лошади,  40  %  —  без  коров,
17  %  —  без  инвентаря.  Для  бедняцкого  хозяйства  характерен  низ¬
кий  уровень  доходов  и  расходов.  Так,  в  1924/25  г.  на  личное  по¬
 266

требление  шло  от  87  до  90  %  расходов,  тогда  как  на  приобретение
товаров  хозяйственного  назначения  приходилось  от  6,8  %  в  Смо¬
ленской  губернии  до  1,8  %  —  в  Тамбовской  губернии.  С  учетом
особенностей  каждого  региона  доход  в  таком  хозяйстве  колебался
от  163  до  276  руб.,  при  этом  доля  чистого  дохода  от  работы  по
найму  равнялась  от  1/3  до  1/2178.
 Конечно,  к  оценке  бедняцких  хозяйств  надо  подходить  диф¬
ференцированно  не  только  с  учетом  специфики  социально-эко¬
номического  развития  района,  но  и  принимать  во  внимание  сте¬
пень  старательности,  упорства,  предприимчивости  членов  семьи.
Как  уже  отмечалось,  надо  различать  бедняка-трудовика  от  бедня-
ка-лентяя,  пьяницы.  Последний,  не  умеющий  или  не  желающий
работать,  с  иждивенческими  потребительскими  настроениями
рассчитывал  только  на  государственную  поддержку  да  на  уравни¬
тельное  распределение  имущества,  конфискованного  у  старатель¬
ного  зажиточного  соседа,  как  это  было  в  эпоху  военного  комму¬
низма,  в  годы  Гражданской  войны.  Тогда  бедняк  освобождался  от
продразверстки,  от  Наркомпрода  нередко  он  получал  промыш¬
ленные  товары,  от  комбедов  и  продотрядов  —  изъятый  у  “кула¬
ков”  хлеб,  инвентарь.  В  то  же  время  в  период  нэпа,  “рыночного
коммунизма”,  по  словам  Ю.  Ларина,  бедняки  оказались  у  разби¬
того  корыта,  мечтая  о  новом  черном  переделе179.
 Однако  далеко  не  все  маломощные  сельчане  и  прежде  всего
трудовики  рассчитывали  на  очередной  черный  передел  в  целях
возрождения  собственного  хозяйства.  Не  поддаваясь  иждивенчес¬
ким  настроениям  и  не  веря  в  государственную  поддержку,  они
проявляли  трудовую  активность,  работали  не  покладая  рук  по
восстановлению  хозяйства.  Примером  тому  может  служить  высо¬
кая  производительная  деятельность  бедняков  Никольской  волос¬
ти  Курской  губернии  в  первой  половине  нэпа,  которые  рассужда¬
ли  так:  “Если  друг  другу  не  поможем  —  умрем  как  черви
и  погибнем,  как  снег  тает”.  На  власть  только  надеяться  нельзя,,
необходимо  самим  организовываться,  ибо  манна  с  неба  не  упадет.
И  в  ряде  деревень  безлошадные  сельчане  трудились  в  поте  лица:
одни  пахали  землю  под  посев  на  коровах  и  бычках,  другие  ее
копали  вручную,  в  том  числе  и  скребками,  а  третьи  —  “запряга¬
лись  сами”  и  говорили:  “Пошел  трактор,  своим  паром  пашем”180.
 И  тем  не  менее  в  ходе  восстановления  производительных  сил
в  хозяйстве  значительная  часть  маломощных  сельчан  нуждалась
в  реальной  государственной  помощи,  а  не  только  деклассирован¬
ные  элементы  деревни,  зараженные  потребительскими  уравни¬
тельными,  иждивенческими  настроениями,  не  желающие  по-на¬
 267

стоящему  работать  на  земле.  Многие  трудовики-бедняки  были  ра¬
зочарованы  политикой  советской  власти  и  нередко  считали  себя
ею  обманутыми,  проявляли  недовольство.  Оно  высказывалось  на
сельских  сходах,  во  время  отчетно-перевыборных  собраний,
в  письмах  в  центральные  и  местные  органы  власти,  в  газеты.  При¬
ведем  на  этот  счет  некоторые  примеры.  Так,  один  из  селькоров
деревни  Титовские  хутора  Титовской  волости  Нижне-Ломовского
уезда  Пензенской  губернии  писал  в  мае  1926  г.  в  “Крестьянскую
газету”  о  том,  что  в  печати  сообщается  о  необходимости  оказания
помощи  бедноте,  тогда  как  на  самом  деле  “в  нашей  волости  вы¬
шло  не  то.  Бедняку  делают  не  помощь,  а  разорение”.  Когда  государ¬
ственные  и  кооперативные  органы  продают  ему  плохую  лошадь  за
300  руб.,  которая  стоит  100  руб.,  а  плуг  выдают  сроком  на  4  года
стоимостью  10  руб.  за  61  руб.,  что  означает  “влазить  в  кабалу,  все
4  года  надо  работать  на  государство”181.
 “О  закабалении”  государством  под  видом  экономической  по¬
мощи  говорила  на  собраниях  и  беднота  Боровичского  уезда  Нов¬
городской  губернии  в  апреле  1926  г.:  “Нужна  материальная  под¬
держка,  а  получаемые  кредиты  иногда  затягивают  больше  петлю
в  бедняцком  хозяйстве,  приходит  срок,  а  платить  нечем.  Никто  за
бедняка  не  ручается,  либо  поручится  3—4  двора  бедняцких  за  од¬
ного,  а  дать  и  боятся,  а  вот  не  заплатят  по  лености  и  по  беднос¬
ти”182.  То  же  самое  констатировали  и  маломощные  сельчане  с.  Га-
личи  Верховской  волости  Новосильского  уезда  Орловской  губернии
в  феврале  1927  г.  Обращаясь  на  собрании  к  местным  советским
работникам,  они,  возмущаясь,  отмечали:  “Вы,  товарищи,  умеете
только  говорить,  а  дельного  для  крестьянина  ничего  не  сделали.
Вы  брешете  только  на  ветер.  Что  нам  ваша  организация:  от  того,
что  мы  собрались  —  не  будем  сыты,  нам  зажиточный  даст  без
всяких  слов,  а  власть  обещает,  да  не  дает”183.
 Отсутствие  реальной  экономической  поддержки  обедневше¬
му  крестьянству  со  стороны  государственных  и  кооперативных
организаций  побуждало  его  обращаться  за  помощью  к  зажиточ¬
ному  сельчанину,  “чтобы  не  умереть”  с  голоду,  как  выражались
по  этому  поводу  некоторые  маломощные  сельчане  Прокшанской
волости  Островского  уезда  Псковской  губернии  в  1923  г.,  вынуж¬
денные  “идти  на  поклон  к  Тит.  Титычу,  хотя  и  противно,  но  все
же  просить”184.  Об  этом  же  говорили  на  собрании  и  бедняки  с.  Гу¬
ран  Зейского  района  Амурского  округа  в  феврале  1927  г.:  “Идти
вразрез  с  зажиточными  мы  не  можем,  ибо  тогда  мы  умрем  с  го¬
лода,  а  сейчас  зажиточные  нас  поддерживают,  то  хлеба  дают  взай-
мообразно,  то  работу  какую-нибудь”185.
 268

О  различных  видах  помощи  зажиточного  крестьянина  мало¬
мощному  сельчанину-соседу  подробно  рассказывал  в  письме
в  газету  и  крестьянин  В.  Архипов  из  села  Чурашево  Воскресен¬
ской  волости  Чебоксарского  уезда  Чувашской  автономной  области
в  ноябре  1924  г.,  хотя  и  нелестно  отзывался  “о  кулаке-мироеде”.
“У  бедняка  обыкновенно  бывает  так,  что  не  только  не  хватает
хлеба,  а  также  не  достает  и  всяких  предметов  хозяйственного  оби¬
хода,  которые  он  занимает  у  богатого  соседа.  У  бедняка  нет
и  лошади,  за  которой  он  должен  обратиться  к  тому  же  богатому
соседу;  а  лошадиная  сила  в  хозяйстве  ведь  необходима.  Нет  у  бед¬
ного  и  коровы;  хотя  мы,  бедные,  привыкли  к  постной  и  безмо¬
лочной  еде,  но  бывают  случаи  —  и  бедняку  понадобится  молоко
Известно,  деньги  наши  карманы  посещают  очень  редко,  и  тебе
волей-неволей  приходится  идти  к  богатому  соседу  за  стаканом
молока.  Нет  у  бедняка  и  бани;  хотя  он  привык  к  грязной  жизни
и  кормит  своей  кровью  насекомых,  но  бывают  случаи,  и  баня  ему
понадобится:  бедняк-мужик  опять  идет  к  богатому  соседу,  чтобы
последний  разрешил  бедной  семье  вымыться  в  своей  бане.  Я  здесь
подобрал  только  несколько  примеров,  которые  бедному  мужику
заставляют  зарывать  свое  сознание  и  свой  разум  в  мусор  и  отда¬
ваться  к  богачам-мироедам;  ведь  таких  явлений  в  деревенской
жизни  сплошь  и  рядом”186.
 Подобные  мысли  высказывали  маломощные  сельчане  Мос¬
ковской  губернии  на  отчетно-перевыборных  собраниях  ККОВ
в  конце  1925  —  начале  1926  г.,  недовольные  политикой  совет¬
ской  власти.  Например,  в  Волоколамском  уезде  на  собраниях  го¬
ворилось  о  том,  что  беднякам  государственные  и  кооперативные
организации  не  выделяют  никакой  помощи,  поэтому  им  “при¬
ходится  кланяться  богачу”,  ибо  их  “заела  нужда”.  “Бедняк,  не
имеющий  инвентаря,  не  может  в  настоящее  время  обойтись  без
помощи  кулака,  так  как  советская  власть  только  обещает”.  При
этом  от  маломощных  жителей  поступало  много  жалоб  на  мест¬
ных  работников,  которые  не  предоставляли  им  леса  для  ремонта
жилых  и  производственных  помещений,  а  также  дрова  для  ото¬
пления187.
 В  Череповецкой  губернии  в  Белозерском  уезде,  в  Перкимской
и  Бориновской  волостях  в  1925—1926  гг.  на  сельских  сходах  бед¬
няцкие  слои,  разочарованные  политикой  государства,  не  раз  ста¬
вили  вопрос,  что  оно  “должно  дать  субсидии  крестьянам,  тогда
только  улучшится  наше  хозяйство”.  Повысить  свое  экономиче¬
ское  положение  они  надеялись  при  этом  собственными  силами,
но  вместе  с  середняком  и  при  помощи  власти188.
 269

Разумеется,  как  выше  упоминалось,  далеко  не  все  бедняки
были  готовы  поднимать  собственное  хозяйство  своим  трудом  при
определенной  поддержке  государства.  Встречалось  в  российской
деревне  немало  и  бедняков,  зараженных  иждивенческой  психо¬
логией,  которые  только  и  рассчитывали  на  помощь  государства,
ожидая  от  него  всяческих  благ,  да  к  тому  же  надеясь  еще  попасть
на  службу  в  какую-либо  организацию.  Например,  в  декабре  1925  —
начале  1926  гг.  в  Волоколамском  уезде  Московской  губернии  не¬
которые  бедняки  на  собраниях  возмущались  тем,  что  их  называют
в  деревне  “лодырями  и  лентяями”.  Не  соглашаясь  с  такой  оцен¬
кой,  они  заявляли:  “Какие  мы  лентяи,  когда  мы  не  выходили  из
под  ружья,  все  воевали,  а  они  (богатые.  —  И.  К.)  скрывались  от
военной  службы  во  время  Гражданской  войны,  да  строились,
а  нам  было  некогда.  Мы  теперь  ожидаем  помощи  от  коммунистов
и  советской  власти”.  Подобная  иждивенческая  психология  появ¬
лялась  и  у  части  маломощных  сельчан  Псковской  губернии.  Так,
12  октября  1925  г.  губком  РКП(б)  констатировал  в  своих  докумен¬
тах:  “Беднота  деревни  настроена  распределенчески  и  все  поде¬
лить  поровну”,  в  том  числе  и  в  Опочецком  уезде,  где  в  мае  1926  г.
на  собраниях  ставился  этот  вопрос,  когда  маломощные  не  заду¬
мывались  о  “собственной  самостоятельности  хозяйствования”189.
 Причем  некоторые  трудовики-крестьяне  бездеятельность  бед¬
ноты  связывали  не  только  с  политикой  советской  власти,  но
и  самой  природой  социализма,  порождающего  уравнительские  иж¬
дивенческие  настроения,  леность  в  деревне.  Вот  что  писал  по  это¬
му  поводу  упоминавшийся  М.  Ф.  Холин  из  села  Криуши  Лыснов-
ского  уезда  Нижегородской  губернии  15  февраля  1927  г.:  социализм
противен  природе  деревни.  “И  недаром,  когда  заговоришь  с  мес¬
тными  жителями  вообще  о  социализме,  то  они  единодушно  от
него  открещиваются  и  видят  в  нем  просто  хорошую  почву  для
роста  лентяев,  пьяниц,  тунеядцев  и  тому  подобных  типов,  кото¬
рых  в  настоящее  время  накопилось  изрядное  количество  и  кото¬
рые  подошли  огулом  под  один  аршин  —  бедноты,  но  получив
таким  образом  первое  место  за  столом  республики,  чем  возмуща¬
ется  середняк  и  по-своему  хвалит  советскую  власть”190.
 Разумеется,  с  автором  данного  письма  можно  согласиться  лишь
отчасти.  Далеко  не  все  бедные  крестьяне  были  разочарованы  “при¬
родой  социализма”  и  негативно  относились  к  нему.  Некоторые  из
них  в  социализм  верили,  хотя  и  понимали  по-своему,  надеясь  при
этом  улучшить  свое  благосостояние.  К  тому  же  и  бедность  сельчан
не  стоит  сводить  только  к  их  лености,  как  выражались  отдельные
из  них,  будто  они  “лежат  на  печи  и  плюют  в  потолок”191.
 270

Причины  обеднячивания  деревни  были  более  глубокими
и  разнообразными,  о  чем  речь  пойдет  подробнее  ниже.  Однако
автор  отчасти  справедливо  увязывал  расширение  иждивенческих
воззрений,  лодырничество  в  сельской  местности  с  социалисти¬
ческой  идеологией  и  политикой  советского  государства,  сделав¬
шего  своей  опорой  деревенскую  бедноту,  которая  заняла  “первое
место  за  столом  республики”.  А  такая  политика  вызывала  недо¬
вольство,  возмущение  не  только  со  стороны  середняков,  но
и  бедняков-трудовиков,  поэтому  они  “по-своему  и  хвалили  со¬
ветскую  власть,  т.  е.  критиковали”.  Так,  в  сентябре  1927  г.  один  из
бедняков  с.  Пена  Грайвороновского  уезда  Курской  губернии  на
собрании  заявил:  “Мы  как  были  под  игом,  так  и  сейчас  под  ним
работаем”.  С  ним  по  сути  дела  солидаризировался  середняк  с.  Тун-
гузского  Черемховского  района  Иркутской  губернии  на  предвы¬
борном  собрании  в  январе  1927  г.,  который  сказал:  “До  револю¬
ции  было  легче  и  жилось  лучше.  Боролись,  боролись  за  революцию,
а  оказывается,  получили  тоже,  что  было  раньше  —  висит  на  кре¬
стьянской  шее  трон  власти”192.
 Во  что  обернулась  борьба  за  защиту  революции  и  советской
власти  для  многих  маломощных  жителей  в  годы  Гражданской  вой¬
ны,  можно  судить  и  по  письму-жалобе  крестьянина  И.  К.  Патри¬
кеева  из  деревни  Сырково  Селищенской  волости  Тверского  уез¬
да,  отправленному  М.  И.  Калинину  10  марта  1926  г.  Автор  письма,
участник  Гражданской  войны,  потерявший  к  тому  же  сына,  но  не
улучшивший  свое  материальное  положение  за  годы  советской  вла¬
сти.  “Хозяйство  до  и  после  войны  было  и  есть  бедное,  —  сообщал
Патрикеев  “Всесоюзному  старосте”,  —  не  имели  хорошего  инвен¬
таря,  едва  перешли  от  сохи  к  плугу,  культурных  и  многопольных
севооборотов  среди  обществ  не  принято.  Роемся  темными  крота¬
ми  в  земле  целые  17  часов  в  сутки,  с  утра  до  вечера  и  в  результате
получается  разве  только  средняк  75  %  своего  существования  оп¬
равдывает  от  земли.  В  то  время  бедняк  и  50  %  это  в  урожайный  год.
Откуда  выжать  тот  доход,  чтобы  обеспечивать  продуктами  суще¬
ствования  семью,  не  считая  беспрерывные  расходы:  Госналог,
Госстрах,  мельница,  кузница,  одежда,  обувь,  освещение  и  масса
других”193.
 Часть  обедневших  сельчан,  чтобы  не  умереть  с  голоду  и  как-
то  содержать  семью,  нанималась  работниками  в  хозяйства  зажи¬
точных  крестьян,  другие  продавали  свой  скарб  —  имущество,  про¬
летаризировались  и  шли  на  поиски  работы  в  города,  третьи  —
переселялись  в  земледельческие  районы,  в  том  числе  и  в  Сибирь.
Некоторые  обнищавшие  и  изголодавшиеся  бедняки  даже  “проели
 271

имеющиеся  у  них  рубашки  и  рваные  брюки”.  А  вот  в  селе  Нижне-
Спасском  Тамбовской  губернии  весной  1926  г.  отчаявшиеся  бед¬
няки  нашли  специфический  выход  из  нужды.  Они  поджигали  свои
старые  гнилые  избы,  получая  после  этого  от  государства  неболь¬
шие  деньги,  которые  сразу  же  проедали,  чтобы  не  помереть
с  голода194.  Подобных  фактов,  характеризующих  обеднячивание
российской  деревни,  можно  приводить  множество,  учитывая,  что
около  половины  крестьянских  дворов  в  РСФСР  относились  по
своему  имущественному  положению  к  маломощным.
 Обнищание  крестьянства,  связанное  с  отсутствием  ему  ре¬
альной  эффективной  помощи  со  стороны  государства,  являлось
столь  очевидным,  что  в  годы  нэпа  вынуждены  были  это  призна¬
вать  и  некоторые  члены  партийно-государственного  руководства
страны.  Так,  М.  И.  Калинин  в  1925  г.  отмечал:  часть  крестьянства
в  настоящий  момент  живет  гораздо  хуже,  чем  она  жила  до  вой¬
ны195.  В  октябре  того  же  года  Л.  Б.  Каменев  отмечал:  “Деревня  нища
еще  во  всех  своих  частях,  даже  вместе  с  кулаком,  который  стоит
еще  на-  нижайшем  уровне  и  в  смысле  достатка  и  которое  никак
нельзя  сравнивать  с  американским  фермером  и  гросебаэром
в  Германии.  Деревня  только-только  начинает  становиться  на  ноги”196.
 В  отличие  от  своих  соратников  по  правящей  партии,  пред¬
седатель  СНК  СССР  А.  И.  Рыков  не  только  признавал  обедня¬
чивание  деревни,  но  пытался  дать  этому  объяснение.  В  1925  г.  он
констатировал,  что  у  государства  отсутствуют  средства  для  пре¬
доставления  бедняцкому  слою  той  помощи,  в  которой  он  нуж¬
дается.  Мы  не  можем  “превратить  40  %  безлошадных  крестьян
в  лошадных,  снабдить  их  при  этом  инвентарем.  Поэтому  мы
о  бедноте  чаще  говорим,  чем  реально  ей  помогаем”197.  Анало¬
гичную  точку  зрения  высказывал  и  член  коллегии  Наркомзема
РСФСР  К.  Д.  Савченко  в  письме  к  И.  В.  Сталину  в  мае  1927  г.,
в  котором  он  отмечал:  “О  бедноте  мы  больше  кричим,  чем  де¬
лаем”.  Аргументируя  свой  вывод,  он  сослался  на  то,  что  оказы¬
ваемая  ей  небольшая  помощь  идет  не  на  производственные,
а  потребительские  нужды,  на  покупку  сарафана,  селедку;  деньги
проедаются,  “рождая  аппетит  к  дальнейшему  попрошайнича¬
нью”.  И  деньги  государства  попадают,  “кто  громче  кричит  и  за
себя  и  за  раздающего.  Говорить  об  этом  горько,  но  необходимо.
Средства  эти  часто  попадают  пройдохам,  люмпен-бедноте,  ко¬
торые  остаются  вечной  беднотой.  Сколько  мы  им  не  помогали,
вечно  будут  клянчить”198.
 За  годы  нэпа  в  информационных  сводках  органов  ОГПУ  не¬
однократно  указывалось  на  обнищание  деревни,  на  тяжелейшее
 272

материальное  положение  бедноты  во  многих  губерниях  РСФСР,
когда  у  нее  уже  с  половины  зимы  отсутствовал  хлеб  для  пропита¬
ния.  Так,  в  упоминаемой  выше  записке  Ф.  Э.  Дзержинского,  на¬
правленной  в  июне  1924  г.  в  Политбюро  ЦК  РКП(б),  отмечалось,
что  нехватка  семян,  инвентаря,  трудности  в  приобретении  сель¬
скохозяйственного  кредита,  небольшие  земельные  наделы  и  не
всегда  посильные  ставки  налога  в  отсутствие  побочных  заработ¬
ков  у  бедняков  усугубляют  их  тяжелейшее  экономическое  поло¬
жение.  В  ряде  районов  50  %  крестьянских  хозяйств  являются  без¬
лошадными.  Наряду  с  обнищанием  появляются  недоедание  и  голод
среди  бедняцких  слоев  деревни199.
 Отсутствие  реальной  помощи  бедноте  признавали  и  регио¬
нальные  органы  власти,  что  приводило  к  обнищанию  деревни.
Так,  в  материалах  Северо-Западного  бюро  ЦК  ВКП(б)  в  сентяб¬
ре  1926  г.  говорилось  о  том,  что  в  ряде  уездов  Псковской  губер¬
нии  не  ведется  работа  среди  бедноты,  на  собраниях  ей  даются
различного  рода  обещания,  в  том  числе  о  предоставлении  долго¬
срочных  кредитов  и  о  льготах.  Однако  это  так  и  остается  обещани¬
ем.  Ответственный  работник  ЦК  ВКП(б)  Э.  Квиринг,  выступая  на
совещании  местных  деревенских  коммунистов  Ленинградской  гу¬
бернии  в  конце  марта  1926  г.,  заявил:  “Наша  хозяйственно-мате¬
риальная  помощь  бедноте  недостаточна,  для  бедноты  можно  сде¬
лать  значительно  больше”200.  Однако  на  практике  она  эту  реальную
помощь  от  государства  мало  получала  в  годы  нэпа,  хотя  словес¬
ных  деклараций,  исходящих  от  некоторых  высших  руководителей
страны,  звучало  много.  Поэтому  обнищание  крестьянства  не  при¬
останавливалось  и  во  второй  половине  20-х  годов,  и  как  заметил
в  полемике  со  своими  оппонентами  Н.  И.  Бухарин  в  1929  г.:  “Наша
деревня  вопреки  всем  оппозиционным  басням  не  есть  какая-то
страшно  богатая  деревня.  Наша  деревня  еще  в  основной  своей
массе  есть  нищая  деревня,  варварская  нищета  еще  у  нас  царит.  По
некоторым  районам  у  нас  цифра  безлошадных  доходит  до  40  %
и  больше...  Вот  вам  картина  нашей  деревни”201.  Правда,  Бухарин,
как  и  его  коллеги  по  Политбюро  ЦК  ВКП(б),  признавая  очевид¬
ные  факты,  не  назвал  причины,  порождающие  обнищание  рос¬
сийской  деревни,  одна  из  которых  заключалась  в  аграрно-эконо¬
мической  политике  советской  власти,  а  ее  разработчиками
и  проводниками  как  раз  и  являлись  члены  партийно-государствен¬
ного  руководства  страны,  включая  и  вышеназванных  нами  лиц.
В  этой  связи  попытаемся  выяснить  все  же  главные  причины  обед-
нячивания  российского  крестьянства,  произошедшего  за  десять
лет  существования  советской  власти  к  концу  нэпа,  хотя  отчасти
 18  3ак.316
 273

эта  проблема  затрагивалась  выше.  Конечно,  нельзя  ее  рассматри¬
вать  изолированно,  в  отрыве  от  разрушительных  последствий  на
крестьянское  хозяйство  Первой  мировой  и  Гражданской  войн.  Эти
войны,  особенно  последняя,  нанесли  колоссальный  урон  произ¬
водительным  силам  деревни,  во  многом  способствовали  ее  обед-
нячиванию  в  1918—1920  гг.  Разразившийся  голод  1921—1922  гг.  во
многих  регионах  Советской  России  также  явился  одним  из  факто¬
ров  обнищания  крестьянства,  его  негативные  последствия  на  па¬
дение  жизненного  уровня  сельчан  ни  в  коем  случае  не  следует
сбрасывать  со  счетов.
 Обеднячиванию  крестьян,  уменьшению  их  материального
положения  во  многом  содействовала  и  аграрная,  экономическая
политика  советской  власти,  поскольку  ее  стратегическая  цель  за¬
ключалась  в  борьбе  с  зажиточно-богатыми  “кулацкими”  хозяй¬
ствами  в  деревне,  доведении  их  хозяйственного  состояния  до  уров¬
ня  середняков  и  даже  бедняков.  Особенно  негативно  сказалась  эта
политика  в  годы  военного  коммунизма  в  период  деятельности  про¬
дотрядов,  комитетов  деревенской  бедноты,  когда  проводилось
раскулачивание  деревни202.  Итогом  первого  этапа  раскулачивания,
как  отмечалось,  стало  резкое  сокращение  зажиточно-богатых  кре¬
стьянских  дворов:  многоземельных,  многоскотных,  что  привело
к  обеднячиванию  деревни.  Например,  по  расчетам  члена  колле¬
гии  Наркомзема  РСФСР  Б.  Книповича,  удельный  вес  крестьян¬
ских  дворов  за  1917—1919  гг.  с  3  лошадьми  снизился  с  11,1
до  2,7  %  в  25  губерниях,  а  с  посевом  более  8  дес.  —  уменьшился
с  8,2  до  3,6  %203.  Число  зажиточных  хозяйств  за  годы  военного
коммунизма  сократилось  на  порядок  с  учетом  особенностей  реги¬
онов  примерно  в  3—5  раз.
 С  переходом  к  нэпу,  как  указывалось  выше,  экономическая
политика  государства  в  принципиальном,  стратегическом  плане
по  отношению  к  зажиточно-богатым  сельчанам  по  существу  не
изменилась,  хотя  ее  тактика  осуществления  в  деревне  заметно
изменилась:  от  разрушительной  конфискационно-административ¬
ной  формы  борьбы  с  “кулаком”  перешли  к  экономическим  мето¬
дам,  к  его  ограничению  и  вытеснению  и  прежде  всего  путем  не¬
посильного  обложения  его  налогом,  о  чем  подробно  речь  шла
выше.  К  ранее  сказанному  приведем  еще  некоторые  факты,  убе¬
дительно  свидетельствующие  о  том,  что  действия  государствен¬
ных  и  кооперативных  органов  способствовали  зачастую  не  росту
производства,  материального  достатка  сельчан,  а  скорее  их  обед¬
нячиванию.  Так,  в  1925  г.  в  Неплюевской  волости  Бузулукского
уезда  Самарской  губернии  выделенный  населению  государством
 274

“голодный  кредит”  распределялся  только  под  залог  рабочего  ско¬
та.  Однако  маломощные  слои  его  не  имели,  поэтому  в  большин¬
стве  случаев  оставались  без  кредитных  денег  и  были  недовольны
политикой  советской  власти.  В  информационной  сводке  органов
ОГПУ  за  декабрь  1924  г.  отмечалось,  что  нажим  на  бедняков  при
сборе  налога  вынуждает  их  распродавать  за  бесценок  имущество,
скот,  инвентарь,  что  ускоряет  разорение  маломощных  хозяйств,
в  том  числе  в  Поволжье,  отчасти  в  центральном  районе,  в  резуль¬
тате  чего  распространяется  нищенство  в  сельских  местностях,
а  население  питается  суррогатами204.
 Подобная  неутешительная  картина  наблюдалась  и  во  многих
волостях  Северо-Западной  области  в  1926  г.  Так,  согласно  данным
работников  ОГПУ,  жители  Гдовской  волости  Псковской  губер¬
нии  ощущали  острую  нехватку  хлеба,  и  “бывали  случаи”,  когда
они  голодали  целыми  сутками.  Маломощные  крестьяне  Русской
волости  Кингисеппского  уезда  Ленинградской  губернии  летом
1926  г.  из-за  отсутствия  хлеба  питались  суррогатами.  О  бедствен¬
ном  материальном  положении  бедняков  сказал  один  из  них  в  фев¬
рале  1926  г.  на  собрании,  “посвященном  8-й  годовщине  Красной
Армии  в  Гдовском  уезде  Ленинградской  губернии”.  Обращаясь
к  присутствующим  военнослужащим,  он,  отчаявшись,  спраши¬
вал  их,  как  найти  выход  “из  безвыходного”  состояния:  “Какие
мы  защитники,  и  как  будем  укреплять  Красную  Армию?  Мы  го¬
лодны,  разуты  и  раздеты,  живем  хуже,  чем  в  1921  г.  Хлеба  нет,
а  семян  ссуду  требуют,  платить  нечем,  описывают  имущество,
забирают  последний  самовар  и  последнюю  корову.  Военные,  ска¬
жите:  как  выйти  из  бедственного  положения?  Мы  погибаем”205.
 Аналогичные  неприятные  вопросы  задавали  маломощные  сель¬
чане  на  собраниях  и  в  других  районах  советским  и  партийным
работникам.  Так,  в  феврале  1927  г.  бедняки  Ново-Бурасской  воло¬
сти  Саратовской  губернии  говорили,  что  их  разоряет  разница  цен,
когда  при  сборе  урожая  они  на  хлеб  снижаются,  тогда  как  “това¬
ры  государственной  промышленности  повышаются,  а  “налоги  на
крестьян  наложили  большие...  Бедноте  мало  предоставляют  ски¬
док  по  налогу”.  В  том  же  месяце  на  собрании  бедноты  с.Красный
Яр  Астраханской  губернии  при  обсуждении  вопроса  о  сельскохо¬
зяйственном  налоге  выступающие  с  гневом  высказывались,  обра¬
щаясь  к  властям:  “Вы  нас  душите  налогами...  Кто  виноват,  что  не
взимали  до  сих  пор  недоимок,  а  теперь  мы  платим  пеню,  по  ва¬
шей  вине,  больше  налога”.  В  деревне  Подворная  Анжеро-Суджен-
ского  района  Томского  округа  маломощные  сельчане  в  1927  г.  не¬
годовали  по  поводу  того,  что  советская  власть  им  помощи  не
 18*
 275

оказывает  совсем,  “забыла  о  нас,  заботится  только  о  рабочих”206.
В  свете  вышеизложенных  фактов  можно  констатировать:  подоб¬
ные  высказывания  в  основном  соответствовали  историческим  ре¬
алиям.
 Приведем  и  некоторые  обобщающие  данные,  характеризую¬
щие  уровень  обнищания  населения  СССР  по  сравнению  с  1913  г.
и  крестьян,  в  частности,  составляющих  подавляющее  большин¬
ство  его  жителей  в  советский  период.  Так,  в  докладной  записке
Дзержинского,  направленной  Сталину  9  июля  1924  г.,  приводи¬
лась  такая  статистика.  В  1913  г.  на  душу  населения  потреблялось
керосина  0,389  пуда,  в  1924  г.  в  СССР  —  0,147  (39  %),  чугуна  соот¬
ветственно  —  1,7  и  0,24  (14  %);  стали  —  1,79  и  0,4  (22  %);  хлопча¬
тобумажных  тканей  —  17,3  и  6,8  (39  %)  аршин;  галош  в  год  на
1000  человек  пар  178  и  52  (30%);  спичек  коробок  —  21,6  и  13,2
(61  %);  сахара  фунтов  —  19,3  и  6,4  (33  %)207.  В  последующие  годы
промышленное  и  сельскохозяйственное  производство  увеличилось
в  стране,  а  следовательно,  к  концу  нэпа  поднялось  и  потребление
товаров  на  душу  населения,  однако  оно  не  достигло  довоенного
уровня,  учитывая,  что  доходы  крестьян  в  1927  г.,  как  отмечалось,
были  ниже,  чем  в  1913  г.
 Одним  из  факторов,  способствовавших  обнищанию  россий¬
ских  крестьян,  было  и  отсутствие  у  них  средств  производства,  вклю¬
чая  и  недостаток  земли.  Как  выше  упоминалось,  после  Октябрь¬
ской  революции  они  получили  мало  земли.  Ликвидация  помещи¬
чьих  владений  и  их  уравнительное  распределение  не  устранили
малоземелье  крестьян  в  нэповской  деревне.  К  тому  же  в  ней  уве¬
личивалось  количество  хозяйств  путем  их  дробления.  Также  воз¬
росла  и  численность  сельского  населения  за  счет  горожан,  пере¬
бравшихся  в  деревню  ввиду  голода.  Так,  за  1917—1922  гг.  8  млн.
жителей  городов  переселились  в  сельскую  местность208,  которые
также  претендовали  на  земельный  надел.
 Конкретный  исторический  материал  эпохи  нэпа  свидетель¬
ствует  о  том,  что  многие  крестьяне  различных  районов  РСФСР
жаловались  на  малоземелье  и  просили  власти  увеличить  их  земле¬
пользование  за  счет  государственного  фонда.  Например,  в  ходе
обследования  Советской  волости  Холмского  уезда  Псковской  гу¬
бернии  в  1925  г.  выяснилось:  крестьяне  жаловались  на  нехватку
земли,  многие  из  них  имели  менее  6  дес.,  тогда  как  для  эффек¬
тивного  самостоятельного  ведения  хозяйства,  как  они  считали,
им  требовалось  как  минимум  6—12  дес.  Один  из  сельчан,  владея
5  дес.,  лошадью,  коровой,  заявил  обследователям:  “Хозяйство  па¬
дает,  потому  что  мало  земли”.
 276

Об  этом  же  говорили  и  жители  Залуцкой  волости  Порховско-
го  уезда  той  же  губернии.  Они  считали,  что  их  экономическое
состояние  сокращается  “от  земельных  недостатков”.  В  волости  от
малоземелья  страдало  31,3  %  крестьянских  дворов209.  В  январе  1924  г.
население  деревень  Первой  и  Второй  Соснино  Троцкого  уезда
Ленинградской  губернии  просило  местные  органы  власти  прире¬
зать  им  земли  из  государственного  фонда,  которой  у  них  недоста¬
вало  для  выгона  скота.  В  апреле  1925  г.  сельчане  деревни  Боры  Ле¬
нинградского  уезда  обратились  к  властям  с  подобной  просьбой,
чтобы  им  дополнительно  выделили  земли  из  госфонда,  посколь¬
ку  на  семью  из  5—7  человек  приходилось  0,75—1,5  дес.  земли210.
В  феврале  1926  г.  руководство  Новгородского  губисполкома  кон¬
статировало:  в  ряде  уездов  крестьяне  были  недовольны  тем,  что
революция  не  прибавила  им  землепользования,  кое-где  даже  со¬
кратила.  В  марте  1925  г.  комиссия  ЦК  РКП(б)  по  работе  в  деревне
Северо-Западной  области  в  своих  материалах  признавала:  “До
последнего  времени  значительные  массы  крестьянского  населе¬
ния  Северо-Западной  области  (нужно  полагать,  и  всей  РСФСР,
кроме  Сибири)  остаются  неудовлетворенными  размерами  земель¬
ного  обеспечения,  несмотря  на  то,  что  все  земли  некрестьянско¬
го  пользования  (помещичьи,  казенные  и  удельные),  за  исключе¬
нием  2  %,  перешло  с  Октябрьской  революции  в  пользование
крестьянства...  Причинами  неудовлетворенности  крестьян  в  об¬
ласти  земельных  отношений  необходимо  считать  в  данное  время:
а)  незначительность  размеров  земельных  угодий  некрестьянского
пользования,  переданных  крестьянам,  не  удовлетворивших  по¬
требности  малоземельных  крестьян”.  Поэтому  малоземельная  часть
крестьян  во  всех  обществах  сохраняется  как  и  в  дореволюционное
время”211.
 Земли  не  хватало  и  у  крестьян  в  других  районах.  Так,  в  сере¬
дине  20-х  годов  в  некоторых  волостях  и  селах  Пензенской  и  Твер¬
ской  губерний  размеры  земельного  надела  даже  сократились  по
сравнению  с  1917  г.212  Из-за  малоземелья  часть  сельчан  Смолен¬
ской  губернии  в  1923  г.  переселилась  в  Самарскую  и  Саратовскую
губернии,  продавая  за  бесценок  скот,  инвентарь.  Например,  из
с.  Лозыни  Спасской  волости  из  50  крестьянских  семей  уехали  40.
В  1925  г.  тысячи  маломощных  сельчан  Тульской,  Пензенской  гу¬
берний  уезжали  из  родных  мест  на  постоянное  жительство  в  зем¬
ледельческие  хлебные  районы  в  Сибирь  и  на  Кубань  и  надеялись
там  поправить  свое  экономическое  положение213.
 Часть  бедняков  рассчитывала  разрешить  проблему  малоземе¬
лья  в  своем  районе  за  счет  прибавки  земли  из  государственного
 277

фонда,  не  переселяясь  в  другие  края.  Именно  с  таким  предложе¬
нием  обратился,  например,  крестьянин  Г.  Ерофеев,  бывший  крас¬
ноармеец  из  деревни  Пасьма  Ропяровской  волости  Кологривско-
го  уезда  Костромской  губернии  в  марте  1922  г.  в  Наркомзем  РСФСР:
“Много  слов,  много  разговору  и  статей  пишется  в  газетах  по  пово¬
ду  поднятия  сельского  хозяйства,  —  жаловался  он.  —  Но  все  лишь
бумажные  фразы,  а  на  деле  сов.  власть  оказывается  не  добрее  по¬
жалуй  и  царской...  Пусть  сов.власть  окажется  подобрее  и  не  только
возвратит  купчую  землю,  но  и  нарежет  из  своего  фонда”.  Кресть¬
янин  Ерофеев,  как  и  многие  другие,  защищая  советскую  власть
с  оружием  в  руках,  оказался  обиженным  на  нее,  поскольку  она
не  смогла  ликвидировать  его  малоземелье,  поэтому  он  и  рекомен¬
довал  государству  из  собственного  фонда  выделить  дополнитель¬
но  земельный  надел,  установив  при  этом  для  каждой  губернии
определенную  норму,  и  наделять  по  ревизской  (податной)  душе.
 Обижался  на  советскую  власть  и  один  из  крестьян  из  с.  Бере-
зовцы  Поныровской  волости  Курского  уезда  за  то,  что  она  не
заботилась  об  увеличении  земельных  наделов  сельчан,  страдаю¬
щих  от  малоземелья.  Об  этом  он  писал  в  письме  к  В.  В.  Куйбышеву
18  ноября  1927  г.  В  нем,  в  частности,  давалась  аргументированная
критика  тогдашнего  состояния  российской  деревни,  и  в  сравне¬
нии  с  дореволюционным  положением  он  делал  вывод  в  пользу
лучшей  жизни  в  царской  России:  “Я  скажу,  что  у  нас  многое
к  10-летию  советской  власти  лучше  довоенного,  но  еще  больше
хуже  довоенного.  В  нашем  селе  сельское  хозяйство  убито  в  корне.
Земли  приходится  на  душу  2000  кв.  сажен.  Что  можно  получить
с  такого  клочка  земли?  До  войны  у  нас  большинство  крестьян
жили  на  заводах,  а  теперь  большая  половина  возвращается  до¬
мой  —  нет  местов.  Беда!  Сельским  хозяйством  заниматься  нельзя,
потому  что  нет  земли.  Что  делать?  И  вот  почему  под  гнетом  нужды
и  безработицы  у  нас  начинает  развиваться  хулиганство,  воров¬
ство,  бродяжничество  Тов.  Куйбышев!..  Где  же  ваш  лозунг  “Вся
земля  крестьянам!”,  “Равенство  и  братство!”?  Чем  вы  занимаетесь
в  центре,  или  только  наживаете  капитал,  получая  500  руб.  в  ме¬
сяц,  да  омрачая  мозги  крестьянам  своими  статьями  о  росте  сель¬
ского  хозяйства?”214.
 Автор  письма  к  Куйбышеву,  безусловно,  во  многом  был  прав,
критикуя  руководство  большевистской  партии  за  то,  что  оно  не
выполнило  своих  обещаний,  в  том  числе  не  устранило  проблему
малоземелья  в  деревне  и  больше  проявляло  нередко  заботу  о  соб¬
ственных  материальных  достатках,  об  укреплении  своей  власти
и  так  мало  делало  для  удовлетворения  хозяйственных  нужд  трудо¬
 278

вого  крестьянства.  Однако  автор  до  конца  не  договорил,  посколь¬
ку  обнищание  деревни  заключалось  не  только  в  нехватке  земли,
которую  есть  нельзя,  а  ее  еще  надо  было  обрабатывать,  а  для
этого  требовались  сельскохозяйственные  орудия,  рабочий  скот,
последние  у  многих  бедняков  отсутствовали,  поэтому  они  вынуж¬
дены  были  свои  крошечные  земельные  наделы  зачастую  или  не
засевать,  или  же  сдавать  в  аренду.
 Проблему  малоземелья,  а  следовательно,  и  обнищания  крес¬
тьянства  следовало  решить  комплексным  подходом,  в  том  числе
и  путем  интенсификации  земли,  получения  на  ней  более  высоких
урожаев  за  счет  роста  производительности  труда,  широкого  при¬
менения  удобрений,  современных  агротехнических  приемов  об¬
работки  земли,  новейшей  сельскохозяйственной  техники.  А  госу¬
дарство,  со  своей  стороны,  всячески  должно  было  этому
способствовать,  создавать  крестьянину  благоприятные  экономи¬
ческие  условия  для  интенсификации  его  хозяйства,  чего  на  прак¬
тике  не  наблюдалось.  Власть,  наоборот,  зачастую  пыталась  этому
препятствовать  своей  экономической  политикой,  постоянно  вела
борьбу  “с  кулаком”.
 В  то  же  время  можно  согласиться  с  мнением  автора  письма,
согласно  которому  обеднячивание  деревни  увязывалось  не  только
с  малоземельем  в  год  десятилетия  советской  власти,  но  еще
с  резким  сокращением  у  сельчан  доходов,  получаемых  от  побоч¬
ных  заработков  занятых  в  промыслах,  в  городах.  Ибо  из  многих
селений  до  войны  большинство  крестьян  трудились  на  промыш¬
ленных  предприятиях,  а  в  годы  нэпа  более  половины  из  них  вер¬
нулись  домой  из-за  остановки  фабрик  и  заводов  и  стали  безработ¬
ными  в  сельской  местности.
 В  этой  связи  мы  считаем,  что  одна  из  причин  обеднячивания
сельских  крестьян  —  это  резкое  сокращение  занятий  их  местными
и  отхожими  промыслами,  заметное  уменьшение  работы  сельчан
на  промышленных  предприятиях  в  городах.  Ведь  в  дореволюцион¬
ный  период  многие  бедняцкие  малоземельные  крестьяне  улучша¬
ли  свое  материальное  положение,  увеличивали  семейный  доход
как  раз  за  счет  занятий  несельскохозяйственным  трудом.
 На  это  обратил  внимание  в  своей  докладной  записке  членов
Политбюро  ЦК  РКП(б)  Дзержинский  еще  в  июне  1924  г.  В  ней  он
отметил:  незначительные  земельные  наделы,  не  всегда  посиль¬
ные  ставки  налога,  “наконец,  почти  полное  отсутствие  всяких
побочных  заработков”  (в  виде  отхожих  промыслов  и  кустарных
работ),  которые  всегда  играли  значительную  роль  в  неустойчивом
бюджете  бедняцких  хозяйств,  еще  более  “усугубляют  тяжелое  эко¬
 279

номическое  положение  этой  категории  хозяйств  и  ускоряют  про¬
цесс  расслоения  деревни”215.
 Конкретный  статистический  материал  подтверждает  вывод
Дзержинского.  Ведь  во  многих  районах  страны  в  эпоху  нэпа  эко¬
номическое  состояние  крестьян,  в  первую  очередь  маломощных,
ухудшилось  именно  за  счет  сокращения  занятий  промыслами,
которые  являлись  важнейшим  источником  пополнения  их  дохода.
Например,  в  дореволюционный  период  в  губерниях  Центрально¬
промышленного,  Северо-Западного  и  Центрально-черноземного
регионов  только  кустарным  промыслом  занималось  1800  тыс.  че¬
ловек,  чистый  доход  от  которого  в  крестьянском  бюджете  состав¬
лял  в  хозяйствах  с  посевом  менее  одной  десятины  75—95  %,
с  посевом  до  2,5  дес.  —  45—50  %,  с  посевом  5  дес.  —  30  %,
а  в  хозяйствах  с  8  дес.  —  20  %.  А  в  отдельных  районах  доход,  полу¬
чаемый  от  занятий  промыслами,  достигал  100  %  всего  крестьян¬
ского  бюджета216.
 По  данным  ВСНХ,  к  середине  20-х  годов  в  стране  кустарные
промыслы  снизились  в  3—5  раз  по  сравнению  с  довоенным  време¬
нем,  в  результате  чего  на  порядок  уменьшились  и  доходы  сельчан.
Если  до  революции  кустарное  производство  обуви  и  кожи  оцени¬
валось  в  90  млн.  руб.,  то  в  1925  г.  —  всего  лишь  в  18—20  млн.  руб.217
При  этом  его  падение  за  годы  советской  власти  в  основном  про¬
изошло  из-за  отсутствия  сырья,  а  также  благодаря  политике  госу¬
дарства,  хотя  официально  в  годы  нэпа  оно  не  препятствовало  раз¬
витию  промыслов.  К  1925  г.,  например,  в  некоторых  волостях
Ярославской  губернии  отхожий  промысел  равнялся  20—30  %
от  довоенного  времени218.
 О  том,  что  и  в  годы  нэпа  для  многих  крестьян  занятие  про¬
мыслами,  несмотря  на  его  сокращение,  являлось  важным  источ¬
ником  пополнения  их  дохода,  можно  судить  на  примере  Северо-
Западной  области.  Так,  материалы  обследования  6  волостей
середины  20-х  годов  показали,  что  денежные  поступления  в  до¬
ходную  часть  маломощного  хозяйства  от  промыслов  в  Ленинград¬
ской  губернии  в  Шапкинской  волости  составляли  94,3  %,  в  Яст-
ребинской—  84,4%,  Городецкой—  54,8%;  в  Череповецкой
губернии  в  Чуровской  волости  —  87,3  %;  в  Новгородской  губер¬
нии  в  Рядокской  волости  —  81,4  %;  в  Псковской  губернии  в  Со¬
ветской  волости  —  75,7  %.  В  хозяйствах  же  среднего  достатка  зара¬
ботки  от  занятий  промыслами  преобладали  в  доходах  у  сельчан
Шапкинской,  Рядокской,  Советской  волостей.  В  обследованных
волостях  денежный  доход  от  занятий  сельскохозяйственным  тру¬
дом  в  бедняцких  хозяйствах  колебался  от  3,5  до  23  %,  для  группы
 280

середняцких  —  от  8,7  до  38,1  %  и  в  зажиточных  хозяйствах  от  6,2
до  56,1  %.  В  1923/24  г.  в  Ленинградской  губернии  в  среднем  денеж¬
ный  доход  крестьянской  семьи  формировался  следующим  обра¬
зом:  56  %  поступало  от  занятий  промыслами;  12  %  —  от  продажи
продуктов  полеводства  и  25  %  —  от  реализации  продукции  жи¬
вотноводства219.
 Насколько  обеднячивание  деревни  было  связано  с  сокраще¬
нием  занятий  сельчанами  промыслами,  нам  дают  дополнительно
представление  и  материалы  по  Новгородской  губернии.  Здесь
в  1923  г.  бюджет  крестьянского  хозяйства  в  среднем  достигал
 381,2 	руб.,  тогда  как  в  1903—1911  гг,  —  537,4  руб.  Столь  резкое
падение  бюджета  произошло  главным  образом  за  счет  уменьше¬
ния  занятий  промыслами,  ибо  доход  от  них  понизился  в  бюджете
крестьян  с  31,4  до  12,4  %220,  т.  е.  примерно  в  2,5  раза.
 Падению  жизненного  уровня  сельчан  способствовало  не  только
уменьшение  занятий  не  сельскохозяйственным  трудом,  но  и  не¬
своевременная  выдача  государственными  органами  зарплаты  тем,
кто  еще  работал  на  промыслах.  Массовая  задержка  выплаты  зар¬
платы  крестьянам,  занятым  на  лесозаготовках  в  годы  нэпа,  была
обычным  явлением  в  Северо-Западной  области.  Например,  к  ап¬
релю  1925  г.  в  области  сельчанам  —  лесорубам,  возчикам,  трудив¬
шимся  не  покладая  рук,  от  зари  до  зари,  задолженность  зарплаты
составляла  250  тыс.  руб.221  В  начале  1925  г.  в  закрытом  письме  Нов¬
городского  губкома  РКП(б)  признавалось:  на  доходах  сельского
населения  неблагоприятно  сказывается  несвоевременная  оплата
крестьянского  труда  лесозаготовительными  органами,  где  только
в  одном  Мало-Вишерском  уезде  задолженность  по  зарплате  рав¬
нялась  100  000  руб.  Поэтому  крестьяне  были  возмущены  и,  по  све¬
дениям  местных  органов  власти,  могли  “прибегнуть  к  поджогам
лесоматериалов,  дров  и  даже  к  разгрому  лесозаготовительных  орга¬
низаций”222.  И  в  других  районах  РСФСР  сельчанам,  занятым  на
рубке  и  вывозке  леса,  месяцами  не  выплачивали  те  минимальные
деньги,  в  которых  они  остро  нуждались  для  поднятия  своего  хо¬
зяйства,  уплаты  налогов,  покупки  товаров.
 10  февраля  1926  г.  заместитель  Наркома  земледелия  РСФСР
Свидерский  направил  циркуляр  на  места  руководителям  государ¬
ственных  и  хозяйственных  организаций,  требуя  от  них  в  срочном
порядке  ликвидировать  задолженность  крестьянам  по  зарплате
в  соответствии  с  советским  законодательством.  Однако  в  дальней¬
шем  эта  проблема  решалась  с  трудом,  часть  сельчан,  занятых  на
лесозаготовках,  своевременно  так  и  не  получали  зарплату,  а  это
сказывалось  негативно  на  их  материальном  состоянии.
 281

Из  вышерассмотренного  материала,  как  нам  представляется,
явствует:  к  концу  нэпа,  хотя  и  произошло  повышение  жизненно¬
го  уровня  крестьян,  связанное  с  восстановлением  их  хозяйств,
тем  не  менее  российская  деревня  оказалась  на  порядок  беднее  по
сравнению  с  довоенным  периодом.  Если  удельный  вес  крестьян¬
ских  дворов  в  Европейской  России,  не  имеющих  лошади,  инвен¬
таря,  остался  примерно  на  уровне  1912—1913  гг.,  то  число  серед¬
няцко-зажиточных  хозяйств  с  двумя  коровами,  двумя  лошадьми
и  с  посевной  площадью  более  6  дес.,  сократилось  к  1927  г.  в  не¬
сколько  раз.  Падение  экономического  состояния  сельчан  произо¬
шло,  в  основном,  по  объективным  и  субъективным  причинам.
К  первым  относится  разрушительные  последствия  Первой  миро¬
вой  и  Гражданской  войн,  неблагоприятные  природно-климати¬
ческие  условия,  существенно  подорвавшие  производительные  силы
крестьянских  хозяйств.  Вторая  группа  причин  была  непосредствен¬
но  связана  с  аграрной  и  экономической  политикой  государства.
С  одной  стороны,  оно  не  могло  оказать  реальной  эффективной
помощи  трудовому  крестьянству,  и  с  другой,  его  экономическая
политика  нацеливалась  на  ограничение  и  вытеснение  из  аграрно¬
го  сектора  “капиталистических  кулацких  элементов”,  что  в  итоге
и  способствовало  обеднячиванию  деревни,  начиная  с  эпохи  во¬
енного  коммунизма.
 Наем  рабочей  силы  в  крестьянских  хозяйствах
и  аренда  земли
 Тенденция  обеднячивания  российского  крестьянства  к  концу
нэпа  по  сравнению  с  1913  г.,  на  наш  взгляд,  подтверждается
и  развитием  социальных  отношений  в  20-е  годы.  В  это  время  госу¬
дарство,  пусть  и  в  ограниченных  масштабах,  все  же  пыталось  как-
то  стимулировать  рыночные  отношения,  в  том  числе  разрешало
наем  рабочей  силы  и  аренду  земли  в  крестьянских  хозяйствах,  что
нашло  отражение  и  в  правительственных  решениях.  Так,  в  мае
1925  г.  III  съезд  Советов  СССР  облегчил  условия  найма  рабочей
силы  и  аренду  земли,  постановив:  “В  целях  наилучшего  использо¬
вания  земельной  площади  и  помощи  бедноте,  не  имеющей  воз¬
можности  за  недостатком  средств,  инвентаря  обрабатывать  свою
землю,  устранить  препятствия  к  более  широкому  использованию
права  крестьян  сдавать  землю  в  аренду  до  двух  севооборотов  при
многополье  и  на  срок  не  свыше  12  лет  при  трехполье...  На  арен¬
дующие  хозяйства  распространяется  закон  о  допущении  подсоб¬
ного  наемного  труда.  Одобрить  временные  правила  от  18  апреля
 282

1925  года  об  условиях  применения  подсобного  наемного  труда
в  крестьянских  хозяйствах,  облегчающие  применение  рабочей  силы
в  сельском  хозяйстве  в  соответствии  с  современными  хозяйствен¬
ными  условиями  деревни;  распространить  этот  закон  и  на  приме¬
нение  наемной  силы  на  арендованной  земле”223.
 Данное  постановление,  с  одной  стороны,  констатировало
обнищание  деревни,  наличие  в  ней  значительного  количества
крестьянских  дворов  без  средств  производства,  инвентаря,  рабо¬
чего  скота,  а  с  другой  —  способствовало,  безусловно,  восстанов¬
лению  крестьянского  хозяйства,  улучшению  материального  по¬
ложения  сельчан  и  в  первую  очередь  —  маломощных  слоев.  Хотя
и  до  принятия  данного  документа  социальные  отношения  в  со¬
ветской  деревне  развивались,  но  в  более  ограниченных  размерах
и  нередко  нелегально.
 Их  объективное  изучение  в  нэповской  деревне  затруднено
ввиду  неоднозначных  противоречивых  в  ней  процессов  и  с  отсут¬
ствием  критериев  для  характеристики  имущественных  групп  сель-,
чан,  вследствие  чего  наблюдалась  и  “разноголосица”  в  статисти¬
ческих  материалах,  даваемых  различными  ведомствами  и  авторами
20-х  годов.  К  тому  же  уровень,  масштабы  развития  социальных
отношений  в  российской  деревне  заметно  колебались  по  районам
с  учетом  их  специфики,  экономического  положения,  аграрного
перенаселения,  обеспеченности  сельчан  землей,  средствами  про¬
изводства  и  других  факторов,  включая  и  методику  обследования
крестьянских  хозяйств.
 Переходя  к  рассмотрению  вопроса  о  найме  рабочей  силы
в  крестьянских  хозяйствах,  следует  отметить,  что  основной  при¬
чиной  этому  было  прежде  всего  отсутствие  собственных  работни¬
ков  в  семье,  а  также  сезонный  характер  сельскохозяйственного
труда.  Например,  в  1924  г.  в  Городецкой  волости  Лужского  уезда
Петроградской  губернии  насчитывалось  23,3  %  крестьянских  дво¬
ров  без  мужской  рабочей  силы,  а  к  наемному  труду  прибегали
11,3  %  хозяйств.  В  1925  г.  в  Залуцкой  волости  Порховского  уезда
Псковской  губернии  в  найме  рабочей  силы  нуждались  лишь  26,9  %
дворов,  а  работников  нанимали  —  9,5  %.
 В  1926  г.  из  обследованных  94  крестьянских  хозяйств  с.  Губани-
цы  Троцкого  уезда  Ленинградской  губернии  подавляющее  боль¬
шинство  —  82  —  пользовались  наемным  трудом.  Из  них  лишь
2  постоянно  нанимали  работников  с  мая  по  октябрь;  68  —  на  срок,
в  том  числе  5  —  на  несколько  дней;  8  —  на  сдельную  работу.  При
этом  из-за  отсутствия  в  семье  рабочей  силы  к  найму  прибегали
2  домохозяина,  один  из  них  —  ввиду  ухода  из  дома  трудоспособ¬
 283

ных  на  побочные  заработки,  тогда  как  основная  масса  хозяйств
(79)  применяла  поденных  и  сроковых  работников  только  в  страд¬
ную  пору224  вследствие  сезонного  характера  сельскохозяйствен¬
ного  труда.
 О  масштабах  использования  наемной  рабочей  силы  и  ее  видах
в  крестьянских  хозяйствах  Ленинградской  губернии  можно  судить
по  таким  данным:  в  1926  г.  из  обследованных  1459  дворов  наемных
работников  применяли  13,89  %,  при  этом  2,47  %  —  постоянных,
4  %  —  сроковых,  5,8  %  —  поденных,  0,2  %  —  сдельных  и  1,2  %  —
смешанных225.
 Примерно  такое  же  количество  крестьянских  дворов  на  Куба¬
ни  прибегали  к  найму  рабочей  силы.  В  1925  г.  ее  использовали  15,9  %
всех  хозяйств,  из  них  11  %  —  поденных  работников,  3,4  %  —  сро¬
ковых  и  1,5  %  —  сдельных226.  В  то  же  время  в  Рязано-Тульском
регионе  наемной  рабочей  силой  пользовались  на  порядок  меньше
хозяйств,  число  которых  достигало  в  1927  г.  6,8  %,  “из  них  сроко¬
вых  работников  нанимали  более  1  %,  поденных  и  сдельных  —
 5,2 	%”.
 Однако  в  земледельческих  районах  и  с  наиболее  развитым
расслоением  деревни  и  капиталистическими  отношениями  наем
рабочих  в  сельском  хозяйстве  получил  более  широкое  распрост¬
ранение.  Например,  в  1927  г.  в  Сибири  применяли  работников
33,7%  хозяйств,  из  них  8,8  %  —  сроковых,  25,4—  поденных
и  сдельных;  на  Северном  Кавказе  —  соответственно  29,9;  6,5;
24,5  %227.  В  1926  г.  в  Аксаковской  волости  Бугурусланского  уезда
Самарской  губернии  использовали  наемную  рабочую  силу  34,9  %
хозяйств,  отпускали  ее  —  23,7  %,  причем  4,1  %  —  одновременно
отчуждали  и  нанимали  рабочих.  Причем  в  волости  отношениями
найма  было  охвачено  примерно  54,5  %  всех  хозяйств228.  Однако,
по  расчетам  Г.  Баскина,  в  1926  г.  в  Самарской  губернии  из  369  958
крестьянских  дворов  наемный  труд  использовали  24  479,  тогда  как
1/3  селений  нуждалась  в  дополнительных  работниках,  особенно
в  период  жатвы  зерновых229.  Думается,  что  этот  автор  включил
в  число  хозяйств,  прибегающих  к  найму,  лишь  постоянных  и  сро¬
ковых  работников,  исключив  при  этом  поденных  и  сдельных.
 Из  вышеприведенной  статистики  следует,  что  удельный  вес
хозяйств  в  сельской  местности,  прибегающих  к  найму  рабочей
силы,  заметно  колебался  по  районам  с  учетом  их  социально-эко¬
номического  развития,  природно-климатических  условий;  в  зем¬
ледельческих  он  был  выше,  в  промышленных  —  ниже.  При  этом
подавляющее  большинство  сельчан  нанимали  поденных  и  сдель¬
ных  работников  временно,  только  в  страдную  пору,  тогда  как
 284

использование  постоянной  рабочей  силы  и  на  определенный  срок
было  редким  явлением.  Удельный  вес  таких  нанимающих  хозяйств
колебался  от  8,8  %  в  Сибири  до  1  %  в  Тульской  и  Рязанской  гу¬
берниях,  что  показывает  вспомогательный,  подсобный  характер
наемного  труда  в  российской  нэповской  деревне.
 Данный  вывод  подтверждается  и  обобщающими  статистичес¬
кими  сведениями  более  общего  характера,  раскрывающими
масштабы  найма  рабочей  силы  в  сельской  местности  в  целом  по
стране.  Так,  согласно  материалам  гнездовой  переписи  1927  г.  из
обследованных  615  400  хозяйств  наемный  труд  применяли  19,8  %,
из  них  68  %  —  сроком  до  25  дней;  10,1  %  —  до  26—50  дней;  4,1  %  —
на  51—75  дней;  9,4  %  —  на  срок  76—150  дней;  6,5  %  —  на  151—300
и  1,9  %  хозяйств  использовали  работников  свыше  300  дней  в  году230.
Исходя  из  указанных  цифр,  можно  допустить:  подавляющее  боль¬
шинство  из  нанимающих  крестьянских  дворов  (91,6  %)  использо¬
вали  рабочих  на  поденных  и  сдельных  работах  сроком  до  150  дней
и  только  8,4  %  —  нанимали  сроковых  и  постоянных  рабочих  (от
150  дней  и  выше),  при  этом  на  постоянных  рабочих  приходилось
1,9  %  хозяйств.
 Однако  в  литературе  20-х  годов  проводились  иные  цифры  об
удельном  весе  крестьянских  дворов,  нанимающих  рабочих,  в  ко¬
торых,  на  наш  взгляд,  не  учитывались  хозяйства,  прибегающие
к  найму  поденных  и  сдельных  работников,  а  речь  скорее  шла
об  использовании  лишь  сроковых  и  постоянных  рабочих.
 Так,  по  расчетам  Ю.  Ларина,  в  1927  г.  батраков  нанимали  8  %
от  общего  количества  крестьянских  хозяйств  страны231,  хотя  он
и  не  уточнил  о  сроках  найма  работников.  Вероятно,  Ларин  имел
в  виду  постоянных  и  сроковых  рабочих.  В  то  же  время  исследова¬
тель  В.  Цикото  назвал  и  более  точные  цифры,  характеризующие
крестьянские  хозяйства  с  наймом,  согласно  которым  в  1927  г.
в  СССР  имелось  4,1  %  дворов  с  наймом  сроковых  рабочих  и  6,2  %  —
применяли  их  свыше  25  дней  в  году232.  По  расчетам  же  профессора
Н.  П.  Макарова,  число  хозяйств,  прибегающих  к  найму  сельско¬
хозяйственных  рабочих,  колебалось  по  губерниям  от  0,8  до  3,8  %233,
т.  е.  в  среднем  по  стране  к  1927  г.  их  число  достигало  примерно
 2,3 	%.  Судя  по  всему,  хотя  автор  и  не  оговаривал,  но  включил
хозяйства,  применяющие  только  постоянных  и,  возможно,  сро¬
ковых  работников.
 Опираясь  на  вышеизложенную  статистику,  можно  предполо¬
жить,  что  к  1927  г.  не  более  3  %  крестьянских  хозяйств  применяли
сроковых  и  постоянных  работников,  причем  последних  использо¬
вали  около  2  %.  При  этом  по  сравнению  с  началом  нэпа  их  удель¬
 285

ный  вес  постепенно  увеличивался  в  связи  с  подъемом  хозяйства
и  с  облегчением  найма  рабочих  в  соответствии  с  правительствен¬
ными  решениями  1925  г.  Если  в  1923  г.  крестьянских  дворов,  при¬
меняющих  наемный  труд,  значилось  в  стране,  согласно  гнездовой
переписи,  —  1  %,  в  1924  г.  —  1,6  %234,  то  в  1925  г.,  по  оценке
А.  И.  Хрящевой,  в  16  губерниях  РСФСР  их  было  1,9  %  хозяйств235.
 Что  же  касается  числа  хозяйств,  использующих  сдельных  ра¬
ботников,  то  их  удельный  вес  на  территории  РСФСР  составлял
примерно  7—10  %.  Для  сравнения  назовем  некоторую  статистику
о  количестве  крестьянских  дворов,  применяющих  наемный  труд
в  дореволюционной  России,  дающих  определенное  представле¬
ние  по  этому  вопросу.  Так,  в  1925  г.  в  Н.-Деревенской  волости
Курской  губернии  нанимали  сроковых  рабочих  18,2  %  хозяйств,
в  1917  г.—  18,4%;  в  Николо-Кабановской.волости  Тамбовской
губернии  —  соответственно  5,3  и  1,5  %;  в  Дарищенской  волости
Тульской  губернии  —  11,8  и  8,6  %.  По  нашим  приблизительным
подсчетам,  к  найму  рабочей  силы  в  довоенной  России  прибегали
примерно  1/3  крестьянских  хозяйств,  преимущественно  на  сдель¬
ные  и  поденные  работы,  тогда  как  годовых  работников  использо¬
вали  около  2,5  %  хозяйств236.
 Из  указанных  данных,  как  думается,  прослеживается  тен¬
денция  сокращения  удельного  веса  крестьянских  хозяйств,  при¬
бегающих  к  найму  рабочей  силы  в  советский  период,  что  связа¬
но  с  уменьшением  количества  зажиточно-богатых  хозяйств
в  деревне.
 В  этой  связи  рассмотрим,  какие  же  имущественные  группы
сельчан  использовали  наемных  рабочих  в  своих  хозяйствах,  обра¬
щаясь  к  статистическим  материалам  эпохи  нэпа.  Так,  обследова¬
ние  сотрудниками  Наркомата  рабоче-крестьянской  инспекции
Ленинградской  губернии  в  1926  г.  показало:  к  найму  рабочей  силы
прибегали  в  той  или  иной  степени  все  имущественные  группы
деревни  ввиду  производственной  необходимости  и  отсутствия  тру¬
доспособных  членов  семьи.  Например,  в  вышеупоминаемом  с.  Гу-
баницы  Троцкого  уезда  из  82  нанимающихся  крестьянских  дво¬
ров  36  относились  по  экономическому  положению  к  беднякам,
46  —  к  середнякам.  В  селе  Чухоно-Высоцкое  6  хозяйств  использо¬
вали  наемных  работников,  из  них  4  принадлежали  к  сельским  тор¬
говцам  и  по  одному  —  к  бедняцкой  и  середняцкой  группе.  В  селе¬
нии  Малые  Радеки  Лужского  уезда  из  9  обследованных  хозяйств
лишь  одно  середняцкого  типа  прибегало  к  найму  рабочей  силы
поденно  из-за  ухода  собственного  трудоспособного  члена  семьи
на  промыслы.  В  селе  Лаптеве  из  24  крестьянских  дворов  только  два
 286

применяли  поденно  работников,  имущественное  состояние  кото¬
рых  характеризовалось  как  середняцкое.
 В  деревне  Большое  Замостье  68-летний  сельчанин  Федор  Хох¬
лов,  семья  которого  состояла  из  трех  человек,  включая  жену
и  дочь,  нанимал  рабочего  на  сенокос  сроком  на  9  дней  и  печника
для  ремонта  печи  —  на  3  дня237.  В  1926  г.  в  Ленинградской  губернии
из  всех  нанимающихся  работников  крестьянских  дворов  к  беспо-
севным  относились  1,05  %;  с  посевом  до  1  дес.  —  15,09  %;  с  посе¬
вом  1,1—2  дес.  —  29,12  %;  с  посевом  2,1—3  дес.  —  17,54  %;  с  посе¬
вом  3,1—4  дес.—  10,53%;  с  посевом  4,1—6  дес.—  16,49%
и  нанимающие  хозяйства,  имеющие  6  и  свыше  десятин  посева,
достигали  10,8  %238.  Из  приведенной  статистики  следует,  что  по
обеспеченности  посевом  из  всех  крестьянских  дворов  Ленинград¬
ской  губернии,  использующих  наемный  труд,  около  30  %  при¬
надлежали  к  бедняцко-маломощной  группе;  45—50  %  дворов  —
к  середняцкой  и  15—20  %  дворов  относились  к  зажиточной.  При  этом
четко  прослеживается  тенденция  увеличения  нанимающих  хозяйств
в  верхней,  богатой,  многопосевной  группе,  что  вполне  объяснимо.
 Примерно  таким  же  выглядело  имущественное  положение
нанимающих  крестьянских  хозяйств  и  в  других  районах  РСФСР.
По  расчетам  профессора  Н.  Д.  Кондратьева,  в  1926  г.  в  потребляю¬
щей  полосе  РСФСР  к  найму  рабочей  силы  прибегали  0,4  %  хо¬
зяйств  без  посева;  33,2  %  —  с  посевом  до  2  дес.;  58,5  %  —  с  посе¬
вом  2,1—6  дес.;  7,9  %  —  с  посевом  свыше  6  дес.  В  производящей  же
полосе  наемных  работников  применяли  0,4  %  хозяйств  без  посе¬
ва;  26  %  —  с  посевом  до  4  дес.;  46,4  %  —  с  посевом  4,1—10  дес.
и  20,8  %  —  с  посевом  более  10,1  дес.239  На  наш  взгляд,  в  потреб¬
ляющей  полосе  безпосевные  нанимающие  крестьянские  дворы
и  с  посевом  до  2  дес.  можно  в  основном  отнести  к  маломощно¬
бедняцким  (33,6  %);  в  производящей  —  к  этой  группе  принадле¬
жали  главным  образом  без  посева  и  с  посевом  до  4  дес.  (26,4  %);
к  середняцкой  группе  в  потребляющей  полосе  с  посевом  2,1—
6  дес.  относились  58,5  %  хозяйств,  а  в  производящей  —  с  посевом
4,1—10  дес.  (46,4%)  и,  наконец,  зажиточно-богатой  прослойкой
в  потребляющей  полосе  среди  нанимающих  сельчан  с  посевом
свыше  6  дес.  следует  считать  7,9  %,  тогда  как  в  производящей  —
с  обеспеченностью  посевом  более  10,1  дес.  —  26,8  %.
 Из  вышеназванных  цифр  явствует:  главными  нанимателями
рабочей  силы  являлись  все  же  маломощно-середняцкие  хозяйства,
что  подтверждается  и  распределением  их  и  по  стоимости  имею¬
щихся  у  них  средств  производства.  Согласно  гнездовой  переписи
1927  г.,  в  СССР  к  найму  работников  в  своей  группе  прибегали
 287

4,7  %  хозяйств  вообще  без  стоимости  средств  производства,  на
которых  приходилось  0,3  %  всего  числа  дней  срокового  найма
и  0,8  %  поденного  и  сдельного  к  общему  количеству  в  году;  со
стоимостью  средств  производства  до  100  руб.  —  соответственно
 8,3 	%;  1,6  %;  4,2  %;  со  стоимостью  средств  производства  от  101  до
 200 	руб.  —  11,1;  2,4;  5,6;  со  стоимостью  средств  производства  от
 201 	до  400  руб.  —  15,6;  9,9;  16;  со  стоимостью  средств  производ¬
ства  от  401  до  800  руб.  —  23  %;  30,4  %;  29,4  %;  со  стоимостью  —
801  до  1600  руб.  —  34  %;  33,1  %;  25,9  %  и  в  имущественной  группе
хозяйств  со  стоимостью  средств  производства  свыше  1600  руб.  на¬
нимали  рабочую  силу  51,1  %,  причем  на  сроковый  наем  приходи¬
лось  22,8  %,  на  поденный  и  сдельный  —  18,1  %  к  общему  количе¬
ству  в  году240.
 Суммируя  эти  показатели,  можно  сказать,  что  на  бедняцко-
маломощные  хозяйства  со  стоимостью  средств  производства  до
400  руб.  приходилось  до  12,3  %  срокового,  21,6  %  поденного  и  сдель¬
ного  найма  в  году;  на  середняцкие  —  со  стоимостью  средств  про¬
изводства  от  401  до  1600  руб.  соответственно  63,5  и  55,3  %;  на  за¬
житочно-богатые,  “кулацкие”,  со  стоимостью  средств
производства  1600  руб.  и  выше  —  22,8  %  срокового  и  18,1  %  сдель¬
ного  и  поденного  найма  в  году.  Таким  образом,  в  связи  с  отсут¬
ствием  трудоспособных  членов  в  семье  и  сезонностью  сельскохо¬
зяйственного  труда  все  имущественные  группы  деревни,  в  разной
степени,  использовали  наемную  рабочую  силу  в  своих  хозяйствах
Эта  часть  крестьян,  испытывая  недостаток  в  рабочих  руках  в  свя¬
зи  с  болезнью,  смертью  своего  работника,  уходом  его  в  Красную
Армию,  занятиями  отхожим  промыслом,  и  в  производственных
целях,  не  желая  запускать  свое  хозяйство,  заботясь  о  росте  в  нем
продукции,  улучшении  своего  материального  положения,  вынуж¬
дена  была  прибегать  к  наемному  работнику  с  учетом  и  сезонного
характера  сельскохозяйственного  труда.  Причем  статистика  не¬
оспоримо  свидетельствует,  что  в  экономически  слабых,  бедных
крестьянских  хозяйствах  доля  применяемого  наемного  труда  оста¬
валась  низкой,  в  середняцких  она  увеличивалась  и  в  зажиточно¬
богатых  предпринимательских  была  намного  выше.
 В  годы  нэпа  наем  рабочей  силы  в  крестьянских  хозяйствах
носил  временный,  трудовой,  подсобный,  вспомогательный  ха¬
рактер.  Основная  работа  в  них  велась  все  же  силами  трудоспособ¬
ных  членов  своей  семьи.  Из  всего  объема  наемного  труда  в  кресть¬
янских  хозяйствах  к  1927  г.  на  долю  бедняцких  хозяйств  приходилось
в  стране  примерно  15  %,  на  середняцкие  —  около  60  %,  зажиточ¬
но-богатые  —  приблизительно  20—25  %.  Поэтому  нельзя  говорить
 288

о  его  предпринимательском  “капиталистическо-эксплуататорском”
характере  в  российской  деревне.
 С  нашей  точки  зрения,  во  второй  половине  20-х  годов  в  неко¬
торых  официальных  документах,  в  том  числе  опубликованных  во
время  внутрипартийных  дискуссий,  и  в  отдельных  публикациях
занижалась  доля  наемного  труда  в  бедняцко-середняцких  хозяй¬
ствах  и,  наоборот,  преувеличивалась  в  зажиточных,  “кулацких”
до  38—47  %241.  На  такое  несоответствие  реалиям  обращал  внима¬
ние  в  1926  г.  тогдашний  Нарком  земледелия  РСФСР  А.  П.  Смир¬
нов.  Оспаривая  взгляды  ряда  государственных  и  партийных  деяте¬
лей,  утверждавших  о  том,  что  временное  применение  наемного
труда  в  крестьянских  хозяйствах  есть  “признак  кулачества”,  он
справедливо  указывал:  нельзя  считать  отрицательным  явлением
сам  факт  использования  наемного  работника  в  исправном  хозяй¬
стве,  а,  наоборот,  это  дает  маломощному  соседу  дополнительный
заработок,  если  ему  не  ставятся  кабальные  условия.  При  этом
Смирнов  объяснял  причины  найма  работников  в  хозяйстве  про¬
изводственной  необходимостью  из-за  отсутствия  трудоспособных
членов  в  семье,  также  как  и  сезонным  характером  труда.  По  его
мнению,  крестьянское  трудовое  хозяйство  срочно  нуждалось
в  дополнительной  рабочей  силе,  особенно  во  время  уборки  уро¬
жая,  когда  промедление  на  один  день  грозило  ему  гибелью.  Вот
почему  к  найму  “сплошь  и  рядом  прибегают  не  только  крепкие
хозяйства,  но  даже  бедняцкие  и  середняцкие  слои  и  такие  слу¬
чаи  весьма  разнообразны  в  зависимости  от  района  и  бытовых
условий”242.
 Однако  маломощно-середняцкие  хозяйства  являлись  не  толь¬
ко  основными  в  найме  работников,  но  главным  образом  от  них
отчуждалась  и  наемная  рабочая  сила  ввиду  избытка  трудоспособ¬
ных  членов  семьи  и  недостатка  средств  производства  и  малоземе¬
лья.  Так,  в  1925/26  г.  в  Ленинградской  губернии  из  всех  случаев
отпусков  работников  на  крестьянские  дворы  с  посевом  до  3  деся¬
тин  приходилось  до  91,2  %  и  свыше  3  десятин  —  8,8  %243.  По  рас¬
четам  Н.  Д.  Кондратьева,  в  1926  г.  в  производящей  полосе  в  батра¬
ки  уходили  в  своей  группе  из  хозяйств  без  посева—  11,1  %;
с  посевом  от  0,1  до  4дес.  —  65,7  %;  с  посевом  от  4,1  до  10  дес.  —
20  %;  и  в  хозяйствах  с  посевом  более  10  дес.  —  2,7  %244.
 О  том,  что  основными  поставщиками  наемной  рабочей  силы
являлись  бедняцко-середняцкие  семьи,  тогда  как  доля  отчужде¬
ния  наемного  труда  в  зажиточных  хозяйствах  была  небольшой,
свидетельствуют  и  данные  об  отпуске  работников  на  сторону  и  по
стоимости  средств  производства  крестьянских  дворов.  Так,  из  всех
 19  Зак.  316
 289

хозяйств,  отчуждаемых  рабочую  силу,  без  стоимости  средств  про¬
изводства  приходилось  5  %;  со  стоимостью  средств  производства
до  400  руб.  —  61,8  %  (маломощные);  со  стоимостью  средств  про¬
изводства  от  401  до  1600  руб.  —  32,2  %  (середняцкие)  и  со  сто¬
имостью  средств  производства  свыше  1600  руб.  —  1  %  (зажиточ¬
ные  семьи)245.
 Наличие  большого  количества  бедняцких  хозяйств,  недостаток
у  них  средств  производства  побуждали  их,  с  одной  стороны,  чаще
отчуждать  рабочую  силу,  а  с  другой  —  нанимать  больше  рабочий
скот  и  сельскохозяйственный  инвентарь  для  обработки  земли.  Хотя
к  найму  средств  производства  прибегали  опять  же  все  имуществен¬
ные  группы,  тем  не  менее  доминирующую  роль  играли  в  этом  виде
найма  маломощные  слои.  Так,  согласно  весеннему  опросу  1925  г.,
представленному  в  НК  РКИ  СССР,  43  %  бедняцких  и  маломощных
середняцких  хозяйств  полностью  зависели  от  чужих  средств  обра¬
ботки  земли  или  же  сочетали  применение  собственного  инвентаря
и  скота  с  наймом  чужих,  а  также  с  супрягой.  В  Центрально-промыш¬
ленном  районе  50  %  бедняцких  дворов  нанимали  инвентарь,  в  Цен¬
трально-земледельческом  —  64  %,  а  на  наем  рабочего  скота  соответ¬
ственно  на  них  приходилось  63  и  71  %.  Что  касается  оплаты  найма
лошади,  то  можно  судить  по  5  волостям  Тамбовской,  Самарской,
Смоленской,  Московской  и  Киевской  губерний,  где  в  1922  г.  в  хо¬
зяйствах  с  посевом  до  2  дес.  оплачивали  за  наем  отработками  —  41  %,
за  хлеб  —  33  %,  за  деньги  —  3  %,  16  %  —  смешанно;  7  %  хозяйств
предоставляли  рабочий  скот  бесплатно246.
 Однако  в  отношениях  найма-сдачи  средств  производства  так¬
же  участвовали  все  имущественные  группы,  хотя  маломощные
в  основном  выступали  нанимателями,  а  середняцко-зажиточные
главным  образом  были  их  сдатчиками.  Но  имелись  случаи,  когда
одни  и  те  же  хозяйства  одновременно  сдавали  и  нанимали  рабо¬
чую  лошадь,  сельскохозяйственный  инвентарь.  Например,  в  1925  г.
в  Волоколамском  уезде  Московской  губернии  68,4  %  крестьян¬
ских  дворов  нанимали  земледельческие  орудия,  из  них  10,4  %  од¬
новременно  их  сдавали  и  нанимали.  Причем  25  %  зажиточно-бо¬
гатых  сельчан  от  общего  количества  сосредотачивали  в  своих  ру¬
ках  52,9  %  сдающего  инвентаря,  тогда  как  на  11,9  %  маломощных  —
приходилось  57,4  %  всех  случаев  найма  рабочих  лошадей247.  Одна¬
ко  последние  не  только  нанимали,  но  также  иногда  и  сдавали
средства  производства.  Например,  по  данным  А.  И.  Хрящевой,
в  1924/25  г.  на  маломощно-середняцких  сельчан  (однолошадных)
падало  72  %  всех  случаев  сдачи  лошадей,  в  то  время  как  на  двух¬
лошадных  хозяйств  —  24  %,  трехлошадных  —  4  %248.
 290

Согласно  бюджетным  данным,  в  1924/25  г.  в  Центрально-про¬
мышленном  районе  15  %  середняцких  дворов  нанимали  средства
производства  и  22  %  —  в  Центрально-земледельческом,  а  сдавали
их  соответственно  —  25  и  42  %249.  В  обследованиях  в  волостях  Севе¬
ро-Западной  области  в  1924/25  г.  к  найму  рабочей  лошади  прибе¬
гали  от  1/3  до  2/3  хозяйств.  В  то  же  время  из  бедняцкой  группы
сдавали  лошадь  5,4  %  дворов,  из  середняцкой  —  11,5  %,  из  зажи¬
точной  —  14,2  %.  В  обследуемых  волостях  около  1/5  сельчан  нани¬
мали  и  инвентарь250.
 Однако  в  земледельческих  районах  отношения  найма-сдачи
средств  производства  получили  более  широкое  распространение.
Так,  в  Аксаковской  волости  Самарской  губернии  наймом  инвен¬
таря  и  рабочего  скота  пользовались  80,4  %  хозяйств,  а  их  сдавали
 47,3 	%,  причем  нанимали  лошадь  примерно  1/3251.  В  1925  г.  в  За¬
падно-Сибирской  деревне  около  55  %  крестьянских  дворов  об¬
рабатывали  землю  своими  сельскохозяйственными  орудиями,
а  45  %  —  прибегали  в  той  или  иной  форме  к  их  найму,  при  этом
20  %  из  них  применяли  только  чужой  инвентарь252.
 Согласно  гнездовой  переписи  1927  г.,  в  стране  насчитывалось
 40,2 	%  крестьянских  хозяйств,  арендующих  средства  производства,
из  них  ничего  не  имеющие  составляли  31,9%;  со  стоимостью
средств  производства  свыше  160  руб.  —  32,6  %  хозяйств;  сдающих
рабочий  скот,  инвентарь  значилось  11,1  %  от  их  общего  числа,  из
которых  группа  со  стоимостью  средств  производства  до  200  руб.
достигала  6,1  %  (маломощные);  со  стоимостью  средств  производ¬
ства  801—1600  руб.  —  31,3  %  (середняки)  и  со  стоимостью  средств
производства  более  1600  руб.  —  37,4  %  (зажиточно-богатые)253.
 Широкое  участие  крестьянских  хозяйств  в  отношениях  най¬
ма-сдачи  сельскохозяйственного  инвентаря,  рабочего  скота  бла¬
гоприятно  сказывалось  на  экономическом  положении  участвую¬
щих  в  них  сельчан,  причем  всех  имущественных  групп.  При  этом
нанимающее  хозяйство  увеличивало  обрабатываемую  площадь  зем¬
ли,  а  сдающее  —  получало  дополнительный  доход,  улучшало  тем
самым  свое  благосостояние.  Так,  за  сдаваемые  в  наем  средства
производства  в  среднем  хозяйство  имело  доход  26,7  руб.,  причем
на  бедняцко-маломощное  приходилось  15  руб.,  середняцкое  —
33,6  руб.,  зажиточное  —  70,9  руб.254
 Что  касается  форм  оплаты  за  пользование  нанимающим  хо¬
зяйством  средств  производства,  то  она  по  взаимному  соглашению
сторон  была  разнообразной,  хотя  преобладали  отработки  и  вы¬
плата  хлебом.  Например,  в  1924/25  г.  оплата  деньгами  составляла
из  всех  случаев  найма  2,5  %,  бесплатная  —  6  %,  смешанная  —  17  %255
 19*
 291

Приведем  некоторые  примеры,  характеризующие  виды  оплаты
найма  средств  производства  в  ряде  местностей.  Так,  в  Западной
Сибири  за  один  день  работы  лошадью  надо  было  отработать
в  хозяйстве  сдатчика  2—3  дня.  В  Старо-Бардинском  районе  Бий-
ского  округа  за  пользование  в  течение  дня  лошадью  и  плугом
наниматель  платил  5  пудов  пшеницы  или  же  отрабатывал  4  дня
в  поле.  А  в  Родинском  районе  Славгородского  уезда  за  каждую
скошенную  десятину  арендованной  сенокосилкой  надо  было  от¬
дать  ее  владельцу  2  пуда  хлеба  или  4  дня  трудиться  в  его  хозяй¬
стве,  тогда  как  молотьба  машиной  стоила  в  день  5  руб.256
 В  Советской  волости  Холмского  уезда  Псковской  губернии
в  середине  20-х  годов  за  каждый  день  пользования  лошадью  нани¬
матель  обязан  был  отработать  два  дня  на  сенокосе  у  ее  хозяина257.
В  Волоколамском  уезде  Московской  губернии  за  наем  молотилки
требовалось  отдать  ее  владельцу  8—10  %  намолоченного  зерна258.
 Благотворно  сказывалась  на  экономическом  положении  крес¬
тьянства  и  аренда  земли.  В  отношениях  найма-сдачи  земли  уча¬
ствовали  активно  все  имущественные  группы  сельчан.  Однако  бед¬
няцко-маломощные  слои  из-за  нехватки  средств  производства  чаще
выступали  сдатчиками  земли,  которую  они  не  могли  самостоя¬
тельно  обработать,  тогда  как  середняцко-зажиточные  крестьяне,
имеющие  избыток  работников  и  достаточное  количество  инвен¬
таря,  скота,  предпочитали  арендовать  землю.  При  этом  масштабы
земельных,  арендных  отношений,  как  и  найма  рабочей  силы,  за¬
метно  колебались  по  районам  РСФСР  с  учетом  экономических,
природно-географических  факторов,  материального  состояния
сельчан,  обеспеченности  их  средствами  производства.  Так,  в  1924  г.
в  Залуцкой  волости  Порховского  уезда  Псковской  губернии  зем¬
лю  арендовали  13  %  крестьянских  хозяйств,  а  сдавали  ее  —  7,5  %.
В  Городецкой  волости  Лужского  уезда  Ленинградской  губернии  из
2002  хозяйств  арендовали  землю  15  %259.  В  1924  г.  в  Ленинградской
губернии  насчитывалось  3  %  арендующих  землю  крестьянских  дво¬
ров,  а  в  1926  г.  их  число  возросло  до  4,4  %260.  В  1925  г.  в  Псковской
губернии  арендовали  землю  12,2  %  хозяйств,  в  Московской  —  7,3,
в  Сибири  —  9  %,  на  Кубани  —  13  %,  в  Воронежской  губернии  —
 13.2 	%,  в  Тамбовской  —  24,9  %261.
 Указанные  показатели  в  основном  подтверждаются  и  иссле¬
дованиями  А.  И.  Хрящевой,  согласно  которым  в  1924/25  г.  в  по¬
требляющей  полосе  РСФСР  насчитывалось  5,8  %  арендующих  зем¬
лю  хозяйств,  в  производящей  —  8  %,  в  Волжском  районе  —
 12.2 	%262.  Эта  статистика  в  принципиальном  плане  не  расходится
и  с  некоторыми  официальными  материалами,  в  которых  указы¬
 292

валось,  что  в  1925  г.  в  потребляющей  полосе  к  аренде  земли  при¬
бегали  5,5  %  крестьянских  дворов,  в  производящей  —  11,2  %,  а  в
1926  г.  —  соответственно  10,8  и  18  %263.  Существенное  увеличение
арендующих  хозяйств  в  1926  г.,  как  нам  представляется,  объясня¬
ется  реализацией  закона,  принятого  III  съездом  Советов  в  1925  г.,
облегчающего  арендные  земельные  отношения,  о  чем  выше  упо¬
миналось.  Эта  тенденция  подкрепляется  и  материалами  ЦСУ,  со¬
гласно  которым  в  РСФСР  в  1925  г.  арендующих  с  посевом  хо¬
зяйств  значилось  3,6  %,  в  1925  г.  —  5,4  %  и  в  1926  г.  —  7,2  %264.
 Аренда  земли  в  период  нэпа  носила  трудовой  и  потребитель¬
ский  характер,  о  чем  свидетельствует  размер  арендованной  зем¬
ли,  приходящейся  на  одно  хозяйство,  которое  велось  прежде  все¬
го  силами  своей  семьи.  Так,  в  1923  г.  площадь  арендованного  надела
в  среднем  составляла  3,5  дес.,  в  1924  г.  —  2,4  дес.  и  в  1927  г.  —
2,9  дес.  пашни265.  Хотя  за  этими  средними  показателями  скрыва¬
лись  серьезные  колебания  с  учетом  особенностей  того  или  иного
района.  Например,  в  1925/26  г.  в  Ленинградской  губернии  на  одно
арендующее  хозяйство  приходилось  0,8  дес.  земли266.  В  1924/25  г.
В  потребляющих  губерниях  РСФСР  одно  хозяйство  в  среднем  арен¬
довало  0,9  дес.  земли,  в  производящих  —1,4  дес.,  в  Волжском  рай¬
оне  —  4,1  дес.267,  тогда  как  в  Донском  и  Ставропольском  округах
в  1927  г.  арендованной  земли  приходилось  до  16  дес.,  а  в  Тер¬
ском  —  36  дес.268  Согласно  другим  данным,  в  1926  г.  в  потребляю¬
щей  полосе  РСФСР  в  среднем  хозяйство  арендовало  до  одной
десятины  земли,  а  в  производящей  —  2,4  дес.269  Следовательно,
можно  считать:  в  Европейской  части  РСФСР  площадь  арендован¬
ного  земельного  надела  по  районам  колебалась  от  1  до  4  дес.,
а  в  среднем  равнялась  примерно  2—2,5  дес.
 А  теперь  обратимся  к  анализу  крестьянских  хозяйств,  аренду¬
ющих  землю,  и  попытаемся  выяснить,  к  каким  имущественным
группам  они  принадлежали  и  почему  они  прибегали  к  расшире¬
нию  земельных  наделов  за  счет  аренды.  Так,  обследование  работ¬
никами  Наркомата  РКИ  показало,  что  в  1925/26  г.  в  Ленинград¬
ской  губернии  основную  массу  арендующих  сельчан  составляли
малопосевные  и  по  своей  хозяйственной  мощи  относились  к  сред¬
нему  достатку,  с  посевом  до  4  дес.,  на  которые  приходилось  90,7  %
всех  случаев  аренды.  При  этом  среди  арендующих  хозяйств  к  бес-
посевным  принадлежало  2,5  %,  с  посевом  до  двух  десятин  —
69,1  %,  от  2,1  до  4  дес.  —  22,9  %,  от  4,1  дес.  и  более  —  относилось
только  5  %  хозяйств.  Причем  главной  причиной  аренды  земли  яв¬
лялся  ее  недостаток  в  хозяйстве,  малоземелье,  обеспеченность
собственной  рабочей  силой270.
 293

По  расчетам  Н.  Д.  Кондратьева,  в  1926  г.  в  потребляющих  гу¬
берниях  РСФСР  34,5  %  всех  арендующих  хозяйств  относились
к  беспосевным  и  с  посевом  до  2  дес.,  56  %  хозяйств  было  с  посе¬
вом  от  2,1  до  6  дес.  и  9,9  %  —  имели  посевы  свыше  6  дес.  Если
первую  группу  арендаторов  в  основном  можно  отнести  к  мало¬
мощным  сельчанам,  вторую  —  к  середняцким,  то  третью  —  к  за¬
житочным.  В  производящих  губерниях  имущественное  положение
арендующих  хозяйств  заметно  отличалось.  Здесь  среди  них  беспо-
севных  и  с  посевом  до  2  дес.  значилось  только  3,8  %;  с  посевом
2,1—6  дес.  —  21  %;  с  6,1—10  дес.  —  30  %  и  с  посевом  более  10  дес.
насчитывалось  39,6%  арендующих  хозяйств271.  В  производящей
полосе,  по  нашему  мнению,  арендаторы  с  посевом  от  4  до
12  десятин  относились  по  имущественному  положению  к  серед¬
някам,  что  примерно  составляло  55—60  %  от  общего  числа.
 В  1927  г.  в  стране  группировка  арендующих  хозяйств  по  сто¬
имости  средств  производства  выглядела  следующим  образом:  без
средств  производства  насчитывалось  5  %;  со  стоимостью  средств
производства  до  100  руб.  —  10,8  %;  тогда  как  со  стоимостью  средств
производства  801—1600  руб.  —  39,4  %  и  со  стоимостью  средств
производства  свыше  1600  руб.  было  45,8  %  арендаторов272.  Соглас¬
но  другому  источнику,  в  1926  г.  среди  арендующих  хозяйств  на¬
считывалось  19,9  %  бедняков,  они  концентрировали  в  своих  руках
9  %  всего  арендного  земельного  фонда;  67  %  относились  к  серед¬
някам,  у  них  имелось  60,5  %  арендованной  земли  и  13,1  %  —  при¬
надлежало  к  зажиточным  сельчанам,  “кулакам”,  они  сосредото¬
чивали  30,5  %  арендного  фонда273.
 Исходя  из  названной  выше  статистики,  несмотря  на  ее  не¬
которую  “разноголосицу”,  можно  допустить,  что  земли  арендо¬
вали  все  имущественные  группы  крестьянства,  хотя  среди  мало¬
мощных  сельчан  их  удельный  вес  оставался  небольшим,
а  главными  арендаторами,  концентрировавшими  основной  арен¬
дный  земельный  фонд,  являлись  крестьяне  среднего  достатка,
они  составляли  приблизительно  не  менее  2/3  от  общего  числа
арендующих  хозяйств.  Поэтому  аренда  земли  носила  преимуще¬
ственно  некапиталистический,  трудовой,  потребительский  ха¬
рактер.
 Основными  причинами  аренды  земли  являлись:  малоземелье,
наличие  средств  производства  и  рабочих  рук  в  крестьянской  се¬
мье.  Именно  на  эти  факторы,  например  в  Ленинградской  губер¬
нии,  в  1925/26  г.  приходился  51  %  всех  случаев  аренды274.  Эти  цифры
в  основном  подкрепляются  данными  обследований  работниками
ЦКК-РКИ,  согласно  которым  избыток  средств  производства
 294

и  рабочих  рук  стали  мотивами  аренды  земли  79,1  %  у  арендующих
крестьянских  хозяйств275.
 При  характеристике  сельчан,  сдающих  землю  в  аренду,  необ¬
ходимо  принимать  во  внимание  специфику  того  или  иного  реги¬
она  РСФСР,  их  удельный  вес  в  земледельческих,  производящих
губерниях  был  выше,  в  потребляющих  —  ниже.  Так,  в  1925  г.,
согласно  материалам  Центрального  статистического  управления
(ЦСУ),  в  потребляющей  полосе  крестьянских  хозяйств,  сдающих
землю  в  аренду,  насчитывалось  1,7  %  от  их  общего  количества,
в  1926  г.  —  2,6  %,  тогда  как  в  производящей  соответственно  —
 7,2 	%  и  11,5  %276.  В  1925  г.  в  Пензенской  губернии  сдатчиками  зем¬
ли  являлись  8,7%  хозяйств,  в  Саратовской—  11,1  %277,  в  Ле¬
нинградской  —  1,5  %,  в  последней  за  1926  г.  количество  хозяйств
выросло  до  3,5  %278.
 В  1927  г.  в  масштабах  СССР  значилось  8,1  %  крестьянских  хо¬
зяйств,  сдающих  землю  в  аренду279.
 Основными  сдатчиками  земли  являлись  бедняцко-маломощ¬
ные  хозяйства  ввиду  недостатка  средств  производства  и  прежде
всего  рабочего  скота  и  инвентаря.  Например,  в  1923/24  г.  в  Зна¬
менской  волости  Курской  губернии  землю  сдавали  от  1/3  до  1/2
бедных  сельчан280.  В  1925/26  г.  в  Ленинградской  губернии  на  мало¬
мощные  хозяйства,  с  посевом  до  2  дес.,  приходилось  70,2  %  всех
случаев  сдачи  земли,  тогда  как  зажиточные  ее  сдавали  редко281.
 Согласно  другим  данным,  в  1926  г.  в  губернии  среди  всех  сдат¬
чиков  земли  85,9  %  составляли  хозяйства  с  посевом  до  2  дес.,  т.  е.
преимущественно  бедняцкие,  из  них  29,6  %  относились  к  беспо-
севным.  При  этом  из-за  отсутствия  сельскохозяйственного  инвен¬
таря  и  рабочего  скота  сдали  землю  в  аренду  46,4  %  от  всех  случаев
сдачи  земли,  ввиду  нехватки  рабочих  рук  —  18,8  %,  выгодности
занятий  промыслами  —  15,9  %,  недостатка  семян  —  3  %  и  по  дру¬
гим  причинам  —  около  16  %282.  В  середине  20-х  годов  в  СССР  бед¬
няки  составляли  84  %  всех  сдатчиков  земли,  причем  73,2  %  фак¬
тов  ее  сдачи  были  связаны  с  нехваткой  средств  производства283.
 Хотя  среди  сдатчиков  земли  доминировали  маломощные  слои
деревни,  тем  не  менее  и  часть  середняцких  и  даже  зажиточных
дворов  ее  сдавали  в  связи  с  отсутствием  трудоспособных  членов
семьи  или  недостатком  средств  производства.  Например,  в  1926  г.
в  производящей  полосе  к  сдатчикам  земли  относились  хозяйства
без  посева  и  с  посевом  до  двух  десятин  —  44,2  %;  с  посевом  2,1—
6  дес.  —  48,8  %  и  свыше  6  дес.  —  12,8  %284.  Последние  с  6  и  более
десятинами,  на  наш  взгляд,  принадлежали  к  середняцко-зажи¬
точным  хозяйствам.
 295

По  обеспеченности  средствами  производства  сдающие  хозяй¬
ства  относились  также  ко  всем  экономическим  группам,  хотя  пре¬
обладали  маломощные  слои.
 Так,  в  1927  г.  в  СССР  без  средств  производства  насчитывалось
38,4  %  хозяйств  —  сдатчиков  земли,  со  стоимостью  средств  про¬
изводства  до  100  руб.  —  35,7  %.  На  наш  взгляд,  можно  считать,
что  эти  две  группы  составляли  74,1  %  сдатчиков-бедняков.  В  то  же
время  сдатчиков  со  средствами  производства  стоимостью  свыше
1600  руб.  значилось  только  11,7  %.  Они  относились  уже  к  зажиточ¬
ным  крестьянам.  При  этом  в  стране  в  земельные  арендные  отно¬
шения,  по  некоторым  данным,  были  включены  52,7  %  крестьян¬
ских  хозяйств  от  их  общего  количества285.  Судя  по  названным  выше
цифрам,  примерно  2/3  из  них  арендовали  землю  и  1/3  —  ее  сдава¬
ли.  Причем  к  вышеприведенной  статистике,  хотя  и  “разноголо¬
сой”,  добавим,  что  в  1926  г.  сдатчиками  являлись  83,6  %  бедня¬
ков,  на  них  приходилось  82,5  %  всей  сданной  земли;  15  %  —
середняков,  на  них  падало  15,7%  земли  и  1,4  %—  относились
к  зажиточным  сельчанам,  которые  концентрировали  1,8  %  всей
сданной  земли.  Среди  сдающих  землю  хозяйств  90  %  принадлежа¬
ли  к  безлошадным  и  9,8  %  —  к  однолошадным286.
 В  связи  с  тем,  что  среди  сдатчиков  преобладали  маломощные
сельчане,  то  и  земельные  наделы,  сдающие  в  аренду,  оставались
небольшими.  Так,  в  1927  г.  на  одно  сдающее  хозяйство  в  среднем
приходилось  2,7  га  пашни  и  2,5  га  сенокоса,  хотя  с  учетом  специ¬
фики  района  за  этими  средними  размерами  наблюдались  суще¬
ственные  колебания.  Например,  в  1926  г.  в  Ленинградской  губер¬
нии  площадь  земли,  сдаваемая  в  аренду  хозяйством,  равнялась
0,88  дес.287
 Как  правило,  маломощные  хозяйства  арендовали  землю  на
короткий  срок  —  от  1  до  3  лет,  крепкие  середняки  и  зажиточные  —
на  более  длительный  период  —  свыше  3  лет.  Следует  отметить,  что
в  годы  нэпа  крестьяне  арендовали  землю  не  только  у  своих  одно¬
сельчан,  но  и  государственных  организаций,  на  долю  которых,
например,  в  Ленинградской  губернии  приходилось  48  %  всей  сдан¬
ной  земли,  из  нее  63  %  составляла  пашня,  35,9  %  —  сенокосные
угодья  и  1,1  %  —  другие  земли288.  В  1926  г.  в  Европейской  части  СССР
без  Закавказья  из  10,4  млн.  га  арендованной  земли  на  государствен¬
ные  падало  4,1  млн.  га  и  на  крестьянские  —  6,3  млн.  га289.
 Что  касается  арендной  платы,  то  она  колебалась  по  формам
и  размерам,  в  том  числе  и  с  учетом  региональной  специфики.
В  основном  она  была  денежной,  отработочной,  натуральной.  На¬
пример,  в  1924  г.  в  Залуцкой  волости  Порховского  уезда  Псков¬
 296

ской  губернии  40  %  случаев  аренды  были  за  отработки,  43,3  %  —
за  деньги,  27  %  —  издольно,  т.  е.  надел  обрабатывался  чужим  ско¬
том  и  инвентарем,  за  половину  полученного  урожая290.
 В  селе  Губаницы  Троцкого  уезда  Ленинградской  губернии  ма¬
ломощный  крестьянин,  арендующий  1,5  дес.  пашни  у  соседа,  дол¬
жен  был  убрать  у  него  4,5  дес.  вики.  Другой  сдатчик  земли  того  же
села  в  течение  года  брал  с  нанимателя  за  год  с  десятины  пашни
от  4,5  до  6,5  руб.,  а  в  Ропшинской  волости  той  же  губернии  одна
десятина  пашни  сдавалась  за  4,5—8  руб.291  На  Кубани  66  %  арен¬
даторов  выплачивали  деньгами,  29  %  —  издольщиной  и  5  %  —
отработками292.
 В  1927  г.  в  Орловской  губернии  из-за  отсутствия  семенного
фонда  бедняки  вынуждены  были  сдавать  зажиточным  душевой
земельный  надел  за  15—20  руб.  В  1925  г.  в'  Раненбургском  уезде
Рязанской  губернии  маломощные  сдавали  десятину  земли  за  7—
8  руб.,  но  даже  за  такую  дешевую  цену  желающих  сельчан  име¬
лось  мало  ввиду  отсутствия  семян  и  средств  производства,  тогда
как  в  довоенное  время  одна  десятина  земли  сдавалась  за  27  руб.293
На  территории  РСФСР  в  1927  г.  землю  в  аренду  сдавали  за  деньги
48,5  %  хозяйств,  за  оплату  натурой  —  8,4  %;  из  доли  —  27,1  %;  за
обработку  оставшейся  доли  земельного  надела  средствами  произ¬
водства  арендатора  —  22,5  %;  за  предоставление  арендатором  сво¬
ей  рабочей  силы  —  1,1  %,  т.  е.  и  к  концу  нэпа  преобладала  нату¬
ральная  форма  арендной  платы.  К  тому  же  цены  на  арендованную
землю  неуклонно  росли  в  20-е  годы.  Если  в  1924/25  г.  во  многих
районах  средняя  арендная  цена  одной  десятины  крестьянской  зем¬
ли  стоила  в  среднем  8  руб.  28  коп.,  в  1925/26  г.  —  11  руб.  8  коп.,
а  из  государственного  фонда  соответственно  она  колебалась  от
1  руб.  55  коп.  до  4,71  руб.  и  от  15,5  до  5,01  руб.294
 К  концу  нэпа  в  сферу'  земельных  арендных  отношений  на
территории  РСФСР  было  втянуто,  по  разным  оценкам,  от  25  до
50  %  хозяйств;  в  них  в  разной  степени  участвовали  все  имуще¬
ственные  группы  деревни:  от  бедняцкой  до  зажиточно-богатой.
Причем  первые  в  основном  выступали  сдатчиками  земли,  вто¬
рые  —  арендаторами.  Последние  обрабатывали  ее  членами  своей
семьи.  При  этом  примерно  3/4  земельного  арендного  фонда  кон¬
центрировали  в  своих  руках  маломощно-середняцкие  крестьяне.
При  аренде  земли  было  немало  случаев  скрытия,  хотя  ее  регули¬
ровало  государство  своими  законодательными  актами.
 Аренда  носила  трудовой,  потребительский  характер,  а  не  экс¬
плуатационный,  предпринимательско-капиталистический.  Аренд¬
ные  земельные  отношения  содействовали  подъему  сельского  хо¬
 297

зяйства,  поскольку  за  счет  них  только  в  1926  г.  в  Европейской
части  страны  законодательно  включили  более  10  млн.  десятин  земли.
Причем  в  середняцких  хозяйствах,  как  показали  выборочные  об¬
следования,  за  счет  аренды  земли  запашка  ее  выросла  на  25—30  %
в  1924/25  г.,  а  у  зажиточных,  например,  в  Центрально-чернозем¬
ном  районе  —  на  44  %;  у  середняков  —  на  12  %;  тогда  как  у  бедня¬
ков  она  уменьшилась  на  10  %295.  Последние,  сдавая  необрабатыва¬
емую  землю  в  аренду,  увеличивали  свои  доходы,  поправляли  свое
материальное  положение.
 В  свете  указанной  статистики  думается,  что  в  литературе  вто¬
рой  половины  20-х  годов  заметно  преувеличивалась  в  земельных
арендных  отношениях  доля  зажиточных  слоев,  “кулацко-капита¬
листической"  верхушки  деревни,  которая  концентрировала  до
половины  арендного  фонда  земли296.
 Подобное  завышение  роли  зажиточных  сельчан  в  арендных
земельных  отношениях  базировалось,  на  наш  взгляд,  на  том,  что
власть  не  выработала  объективных  социально-экономических  кри¬
териев  для  определения  “кулака”,  о  чем  выше  говорилось.  К  тому
же  эта  имущественная  группа,  как  и  в  целом  все  социальные  от¬
ношения  в  деревне,  использовались  различными  фракциями
в  партийно-государственном  руководстве  в  годы  нэпа  в  борьбе  за
власть,  отсюда  исходила  и  одна  из  причин  “разноголосицы”
в  статистике  о  наемном  труде  и  аренде  земли.  Именно  эти  два
критерия  В.  М.  Молотов  и  попытался  использовать  для  определе¬
ния  “кулака”,  исходя  из  которых  он  на  XV  съезде  ВКП(б)  и  на¬
звал,  что  в  стране  3,7  %  хозяйств  арендуют  землю  и  одновремен¬
но  применяют  наемный  труд  и,  таким  образом,  посчитал  их
“кулаками”297.  Однако  Молотов  не  уточнил,  на  какой  же  срок  арен¬
дующие  хозяйства  использовали  наемных  работников.  Ведь  на  са¬
мом  деле  их  применяли  временно,  поденно,  не  только  арендато¬
ры  богатые,  но  среднего  и  бедного  достатка  ввиду  отсутствия
трудоспособных  членов  семьи,  в  страдную  пору,  во  время  уборки
урожая,  сенокошения.  Так,  согласно  обследованию  работников
ЦКК-РКИ,  в  1926  г.  среди  арендаторов  действительно  21,7  %  ис¬
пользовали  наемный  труд,  но,  как  выявило  специальное  изуче¬
ние  в  республике  немцев  Поволжья,  среди  них  5,9  %  относились
по  имущественному  состоянию  к  бедноте,  53,3  %  —  к  середня¬
кам298.  Поэтому  заносить  все  арендующие  землю  крестьянские  хо¬
зяйства,  одновременно  применяющие  и  наемную  рабочую  силу,
“к  кулацким  капиталистическим”  нет  оснований.  Тем  более,  что,
согласно  статистике,  основной  земельный  арендный  фонд  нахо¬
дился  не  у  зажиточных  сельчан,  а  у  маломощно-середняцких  сло¬
 298

ев  деревни.  Они  играли  ключевую  роль  в  найме  рабочей  силы
и  аренде  земли.  В  этой  связи  справедлива  оценка  Н.  Д.  Кондратье¬
ва,  который  в  1927  г.  в  письме  к  Молотову  констатировал:  в  на¬
шей  стране  “процесс  расслоения  крестьянства  наблюдается  в  ог¬
раниченных  размерах,  узких  границах,  количество  высших  групп
оставалось  ничтожным”299.  Этот  процесс  не  являлся  таким  масш¬
табным  и  зловещим,  как  представлялось  некоторым  руководите¬
лям  большевистской  партии.
 Итак,  в  нэповской  деревне  социальные  отношения  занимали
заметное  место  в  крестьянской  жизни.  В  них  было  втянуто  значи¬
тельное  количество  сельчан  всех  имущественных  групп.  Наем  ра¬
бочей  силы  в  крестьянских  хозяйствах,  аренда  и  сдача  земли,
инвентаря,  рабочего  скота  способствовали  росту  сельскохозяй¬
ственного  производства,  смягчали  аграрное  перенаселение,  со¬
действовали  подъему  благосостояния  жителей  деревни,  в  том  числе
и  бедняцко-маломощных  слоев.
 *  *  *
 Анализ  рассмотренного  материала  свидетельствует  о  том,  что
бедняцко-маломощная  группа  деревни,  составляющая  около  по¬
ловины  крестьянского  населения  РСФСР,  испытывала  серьезные
трудности.  Ввиду  крайне  низкого  благосостояния  бедняцкий  двор
в  большинстве  районов  не  мог  вести  самостоятельное  хозяйство,
хотя  государство  старалось  бедняку  помочь  в  восстановлении  про¬
изводительных  сил  при  помощи  предоставления  кредита,  органи¬
зации  землеустроительных  работ,  вовлечения  в  кооперацию,  в  сни¬
жении  налоговых  платежей  или  же  вообще  освобождении  от  них.
 Однако  в  условиях  острейшего  хозяйственного  кризиса,  не¬
благоприятных  природно-климатических  условий,  голода  и  недо¬
родов  экономические  возможности  государства  по  подъему  бед¬
няцких  хозяйств  оказались  ограниченными,  к  тому  же  следовало
учитывать  сложное  международное  положение  страны,  ее  изоли¬
рованность  от  внешнего  мира,  и  надо  было  вкладывать  средства
в  укрепление  ее  обороноспособности.
 В  этой  связи  правительство,  понимая  свое  слабое  участие
в  развитии  бедняцкого  хозяйства,  привлекало  к  оказанию  ему  по¬
мощи  кооперацию,  в  которой  к  концу  нэпа  объединялись  в  ее
различных  видах  до  одной  трети  крестьянских  дворов  РСФСР.
Кроме  того,  для  возрождения  маломощного  хозяйства  государ¬
ство  старалось  привлечь  и  средства  непосредственно  самого  сель¬
ского  населения,  используя  для  этих  целей  крестьянские  комите¬
 299

ты  общественной  взаимопомощи,  в  которых  состояло  в  середине
20-х  годов  свыше  половины  деревенских  жителей  РСФСР.  Однако
в  силу  объективных  и  субъективных  факторов,  в  том  числе  свя¬
занных  и  с  экономической  политикой  государства,  ни  коопера¬
ция,  ни  кресткомы  не  могли  существенно  повлиять  на  ликвида¬
цию  бедности  в  деревне,  не  имея  для  этого  соответствующей
материальной  базы,  средств,  хотя  определенная  поддержка  эти¬
ми  организациями  и  оказывалась  маломощным  слоям  для  удов¬
летворения  их  минимальных  производственных  и  потребитель¬
ских  нужд.
 В  годы  нэпа  у  государства  и  общественных  организаций  не
было  ни  времени,  ни  финансовых,  экономических  возможностей
для  предоставления  эффективной  реальной  помощи  бедняцко-
батрацкой,  маломощной  группе  деревни,  поднять  их  хозяйства
даже  до  уровня  середняцкого.  Поддержка  бедноты  со  стороны  го¬
сударства  во  многом  носила  декларативный  характер.  К  концу  нэпа
на  территории  РСФСР  удельный  вес  маломощных  хозяйств  не
сократился,  а  остался  примерно  на  уровне  1913  г.,  хотя  количе¬
ство  зажиточно-богатых  дворов  за  годы  советской  власти  сокра¬
тилось  в  несколько  раз;  произошло  обеднячивание  российской
деревни.  Существовало  серьезное,  глубокое  противоречие  между
официальными  заявлениями  правительства  о  всемерной  помощи
маломощным  слоям  крестьянства  и  жестокой  повседневной  ре¬
альной  жизнью,  которая  свидетельствовала  о  нерешенности  аг¬
рарного  вопроса  в  стране,  о  низком  благосостоянии  сельских
жителей,  деревенской  бедноты  в  частности.

Глава  пятая
 ОТНОШЕНИЕ  КРЕСТЬЯН
К  КОЛХОЗАМ  И  СОВХОЗАМ
 Политика  государства
 по  отношению  к  социалистическому  земледелию
и  массовый  выход  крестьян  из  колхозов
при  переходе  к  нэпу
 С  переходом  к  новой  экономической  политике  советская  власть
не  отказывалась  от  своей  стратегической  задачи  —  коллективиза¬
ции  сельского  хозяйства,  о  переводе  мелких  товаропроизводите¬
лей  на  рельсы  социализма,  что  было  записано  и  в  программе
РКП(б),  принятой  VIII  съездом  РКП  (б)  в  марте  1919  г.,  и  в  дру¬
гих  официальных  документах.  Однако  в  условиях  нэпа  изменилась
тактика  государства  в  реализации  данной  стратегической  цели.  Если
в  период  военного  коммунизма  делалась  попытка  непосредствен¬
ного  перевода  единоличных  крестьянских  хозяйств  в  колхозы,  то
с  переходом  к  нэпу  на  первый  план  выдвигалась  задача  по  вовле¬
чению  их  в  простейшие  торгово-снабженческие  кооперативы,
а  затем  уже  через  них  как  промежуточные  звенья  идти  к  произ¬
водственным  объединениям,  социалистическому  земледелию.  Та¬
кой  подход  о  постепенной  и  добровольной  коллективизации  еди¬
ноличных  крестьян  нашел  отражение  и  в  известной  статье
В.  И.  Ленина  “О  кооперации”,  написанной  в  первые  годы  нэпа.
 Ленин,  опираясь  на  основополагающий  марксистский  тезис
об  обобществлении  средств  производства  как  в  промышленнос¬
ти,  так  и  сельском  хозяйстве  после  победы  в  стране  пролетарской
революции,  на  наш  взгляд,  так  сформулировал  самую  идею  со¬
здания  коллективного,  социалистического  земледелия  в  деревне.
“Предприятия  кооперативные  отличаются  от  предприятий  част¬
нокапиталистических  как  предприятия  коллективные,  но  не  от¬
 301

личаются  от  предприятий  социалистических,  если  они  основаны
на  земле,  при  средствах  производства,  принадлежащих  государ¬
ству,  т.  е.  рабочему  классу”.  Упоминание  Ленина  в  данной  статье
о  коренной  перемене  точки  зрения  на  социализм,  господствовав¬
шей  в  руководстве  большевистской  партии  раньше,  означало  не
отказ  от  концепции  коллективизации  сельского  хозяйства,  а  под¬
разумевало  прежде  всего  отход  от  методов  военного  коммунизма,
грубого  администрирования  крестьянством,  от  односторонних
марксистских  взглядов  о  социализме  как  обществе  без  товарно-
денежных  отношений.  По  Ленину,  в  годы  нэпа  центр  тяжести  ра¬
боты  должен  быть  перенесен  на  мирную;  организационную,
“культурную  работу”1,  на  рыночные  экономические  отношения.
В  этой  связи,  думается,  можно  согласиться  с  мнением  Л.  Н.  Рога-
линой,  которая  полагает,  что  к  этому  времени  В.И.  Ленин  при¬
шел  к  выводу  о  сочетании  при  социализме  плана  и  рынка,  отбро¬
сив  прежние  марксистские  идеи  о  социализме  как  единой  фабрике,
как  обществе  бестоварном,  безденежном2.
 Отстаивая  стратегическую  линию  советского  государства  на
коллективизацию  деревни,  Ленин  усматривал  при  этом  решение
двух  кардинальных  задач  —  повышение  производительности  тру¬
да  в  сельском  хозяйстве,  увеличение  производимой  продукции
и  существенный  подъем  материального  и  культурного  уровня
крестьянства,  о  чем  он  не  раз  говорил  с  приходом  к  власти  партии
большевиков.  Например,  в  декабре  1918  г.  Ленин  отмечал,  что  перед
трудящимся  “крестьянством  сама  жизнь  ставит  теперь  в  упор  воп¬
рос  о  переходе  к  общественной  обработке  земли,  как  единствен¬
ному  средству  восстановить  ту  культуру,  которая  теперь  разорена
и  разрушена  войной,  как  единственному  средству  выйти  из  этой
темноты,  забитости  и  подавленности”3.
 Конечно,  с  переходом  к  нэпу,  ограниченным  рыночным  от¬
ношениям,  регулируемым  государством,  Ленину  путь  сельчан
к  социализму  представлялся  уже  более  длительным,  в  том  числе
через  простейшие  формы  кооперации,  объединения  крестьян  вна¬
чале  в  сферу  обращения,  сбыта,  кредита,  а  затем  уже  вовлечение
и  в  колхозы,  интерес  к  которым  глава  Совнаркома  РСФСР  не
потерял  и  в  первые  годы  нэпа,  что  нашло  отражение  и  в  некото¬
рых  его  работах.  Ленин  по-прежнему,  не  отказываясь  от  идеи  кол¬
лективизации  единоличных  крестьян  как  важнейшего  фактора
подъема  сельского  хозяйства,  высказывался  за  постепенный  пе¬
реход  “к  крупному  обобществленному  машинному  земледелию”4.
К  тому  же  он  требовал  от  местных  советских  органов  устранения
недостатков  в  колхозно-совхозном  строительстве,  анализа  поло¬
 302

жения  дел  в  социалистическом  земледелии.  “Не  менее  двух  раз
в  год  обязательны  точные  сведения  о  числе  всех  видов  колхозов
(коллективных  хозяйств)  с  подразделением  на  поставленные  за¬
ведомо  хорошо,  сносно  и  неудовлетворительно,  —  подчеркивал
Ленин.  —  Одно  типичное  хозяйство  каждой  из  этих  последних  трех
групп  должно  быть  не  менее  двух  раз  в  год  описываемо  подробно
с  точным  указанием  всех  данных  об  описываемом  хозяйстве,  его
величины,  места  нахождения,  итогов  производства,  помощи  от
него  крестьянскому  хозяйству  и  т.  д.”5.
 Ленинские  положения  о  решении  острейших  социально-эко¬
номических  проблем  в  деревне  при  помощи  развития  различных
форм  кооперации,  колхозов  и  совхозов  закреплялись  в  ряде  партий¬
но-государственных  документов  первого  периода  нэпа.  Так,  в  пись¬
мах  ЦК  РКП(б)  1921—1922  гг.,  направленных  местным  работни¬
кам,  предлагалось  уделять  больше  внимания  образованию  в  деревне
коллективных  хозяйств,  активней  в  них  вовлекать  крестьян6.  В  ре¬
шениях  XII—XIII  съездов  РКП(б)  и  в  других  партийных  материа¬
лах  первой  половины  20-х  годов  предлагалось  местным  органам
содействовать  объединению  бедняцких  хозяйств  в  производствен¬
ные  кооперативы,  коммуны,  сельскохозяйственные  артели,  то¬
варищества  по  совместной  обработке  земли  и  оказывать  им  мате¬
риальную  помощь  со  стороны  государства7.  Земельный  кодекс
РСФСР  1922  г.,  как  уже  упоминалось,  закреплял  многоукладный
характер  в  аграрном  секторе  экономики  и  предусматривал  разви¬
тие  наряду  с  общинной,  отрубно-хуторской  и  коллективную,  со¬
циалистическую  формы  собственности8.  В  этой  связи  можно  со¬
гласиться  с  оценкой  члена  коллегии  Наркомзема  РСФСР
А.  X.  Митрофанова,  который  писал  в  1927  г.:  “ЦК  ВКП(б),  почти
все  партийные  съезды  и  конференции  после  1921  г.  напоминали
партии  о  громадном  значении  колхозов.  Это  же  делалось  на  съез¬
дах  Советов  и  в  декретах  Совета  Народных  Комиссаров”9.
 Ленинские  представления  о  переходе  мелких  крестьянских
хозяйств  добровольно,  постепенно,  через  простейшие  типы  коо¬
перативов,  к  коллективизации  нашли  понимание  и  поддержку
у  большинства  участников  первого  Всесоюзного  совещания  пред¬
ставителей  колхозов,  состоявшегося  в  феврале-марте  1925  г.  В  ходе
развернувшейся  дискуссии  о  путях  развития  социалистического
земледелия  на  этом  совещании  многие  выступающие  считали,  что
на  нынешнем  этапе  центральные  и  местные  работники  должны
сосредоточить  свое  внимание  на  объединении  сельчан  в  простей¬
шие  формы  кооперации,  в  сфере  обращения  и  через  них  медлен¬
но  двигаться  к  образованию  колхозов,  искусственно  не  форсируя
 303

их  создание.  Хотя  некоторые  делегаты,  прежде  всего  с  Украины
во  главе  с  руководителем  республиканского  Сельскосоюза  По¬
лянским  в  духе  времен  военного  коммунизма,  высказывались  за
ускорение  темпов  коллективизации,  без  учета  материальных,  со¬
циальных  и  психологических  предпосылок  для  ее  проведения.
Полянский  исключал  постепенный  переходный  период  для  крес¬
тьян  к  социализму,  через  развитие  простейших  форм  кооперации
и  предлагал  непосредственно  ускоренный  путь  мелких  товаропро¬
изводителей  “от  государственного  капитализма  к  социализму”,
иначе,  как  он  выражался,  до  него  не  доживут  не  только  наши
внуки,  но  и  правнуки,  если  мы  будем  двигаться  теми  темпами,
какие  нам  предлагают10.
 В  этой  связи  он  подверг  критике  содержание  доклада  замести¬
теля  председателя  правления  Сельскосоюза  СССР  Н.  Г.  Камин¬
ского,  в  котором  излагался  более  взвешенный,  реалистический
подход  к  проблемам  коллективизации  сельского  хозяйства  в  соот¬
ветствии  с  официально  принятым  курсом.  Он  выступал  против
форсированных  темпов  строительства  социализма  в  деревне  и  на¬
вязывания  крестьянам  сверху  колхозов.  Каминский  резонно  пола¬
гал,  что  нельзя  механически  переносить  принципы  обобществле¬
ния  средств  производства  в  промышленности  на  мелкотоварное
сельское  хозяйство,  а  методы  экспроприации  буржуазии  —  на
крестьянство.  По  его  мнению,  крупная  промышленность  и  мелкое
крестьянское  хозяйство  будут  существовать  долго  и  десятки  лет
они  станут  “сожительствовать”.  Поскольку  для  строительства  кол¬
хозов  в  широких  масштабах  нужна  здоровая,  крепкая  основа,  тре¬
буются  соответствующие  предпосылки,  материальные  средства,
и  поэтому  вопрос  о  коллективизации  не  следует  отрывать  от  всей
системы  кооперации11.
 Аналогичного  мнения  придерживался  и  член  правления  Сель¬
скосоюза  Татаев.  Возражая  Полянскому,  он  заметил:  на  нынеш¬
нем  этапе  центр  тяжести  всей  работы  в  деревне  следует  перенести
на  поголовное  кооперирование  населения,  а  не  на  проведение
форсированной  коллективизации,  которая  привела  бы  “к  трени¬
ям  с  крестьянством”.  “Нельзя  так  ставить  вопрос,  как  то  делали
многие  товарищи,  говоря,  что  коммуна  это  все.  Но  это  не  все.
Сейчас  мы  не  можем  ни  экономически,  ни  политически  толкать
туда  крестьян.  Этим  мы  будем  задерживать  коллективизацию.  Наша
задача  сейчас  объединить  крестьянские  хозяйства  в  простейшие
формы  кооперации”12.
 С  таким  подходом  соглашался  и  руководитель  отдела  коллек¬
тивного  земледелия  Сельскосоюза  С.  С.  Крутошинский.  Он  выска¬
 304

зывался  против  административных  мер  по  отношению  к  сельча¬
нам.  По  его  оценке,  нужно  сейчас  “постепенно  втягивать  кресть¬
янство  в  общественный  труд”13.  В  таком  же  духе  выступал  на  сове¬
щании  и  ответственный  партийный  и  государственный  работник,
член  правления  Сельскосоюза,  будущий  Нарком  земледелия  СССР
Я.  А.  Яковлев.  Признавая  за  колхозами  “большое  будущее”,  он  тем
не  менее  критиковал  приверженцев  ускоренных  темпов  строи¬
тельства  социализма  в  деревне  и  полагал,  что  на  современном
этапе  сама  идея  сплошной  коллективизации  сельского  хозяйства
является  политической  ошибкой,  ибо  она  противоречит  представ¬
лениям  Ленина,  положениям  документов  XIII  съезда  РКП(б),
в  которых  сказано  о  том,  что  главное  внимание  необходимо  уде¬
лять  не  развитию  колхозов,  а  подъему  крестьянского  хозяйства
и  распространению  простейших  форм  кооперации14.
 В  ходе  развернувшейся  острейшей  дискуссии  о  путях  разви¬
тия  сельского  хозяйства  на  первом  Всесоюзном  совещании  ра¬
ботников  колхозов  выступил  и  член  Политбюро  ЦК  РКП(б)
Н.  И.  Бухарин.  В  это  время  он  занимал  взвешенную  реалистиче¬
скую  позицию  по  отношению  к  социалистическому  земледелию,
к  колхозному  строительству  и  не  разделял  леворадикальные  на¬
строения,  которыми  были  заражены  некоторые  партийно-совет¬
ские  работники  в  центре  и  на  местах,  придерживающиеся  идеи
массовой  коллективизации  мелких  товаропроизводителей.  По  его
мнению,  на  нынешнем  этапе  было  бы  ошибочно  переходить
к  сплошному  производственному  кооперированию  крестьян,  так
как  для  такого  радикального  поворота  отсутствовали  необходи¬
мые  условия,  ибо  сельчане  для  перехода  к  коллективизации  “пси¬
хологически  сейчас  не  готовы.  Чтобы  существенно  изменить  свой
уклад  жизни,  для  них  важен  экономический  интерес.  Если  в  на¬
стоящее  время  мы  крестьянам  скажем,  объединяйтесь  в  большие
колхозы,  —  рассуждал  Бухарин,  —  то  мы  этим  ничего  не  добьем¬
ся,  поскольку  их  сила  привычек,  традиций  не  позволяют  принять
крутой  перелом,  да  к  тому  же  и  материальные  средства,  находя¬
щиеся  у  государства,  не  позволяют  ускорить  темпы  коллективи¬
зации”.  Поэтому,  как  считал  Бухарин,  вместо  колхоза  крестьяни¬
на  надо  объединять  в  простые  формы  кооперации  для  сбыта  своих
продуктов,  ему  понятных  и  экономически  выгодных.  На  данном
совещании  он  сформулировал  свой  знаменитый  тезис  о  том,  что
путь  крестьянина  к  социализму  лежит  не  через  колхоз,  а  коопера¬
цию,  имея  в  виду  ее  простейшие  формы.  “Мы  не  можем  начать
коллективизацию  с  производственного  угла,  надо  начать  с  друго¬
го.  Столбовая  дорога  пойдет  по  кооперативной  линии.  Главный
 20  Зак.  316
 305

путь  —  это  организация  социализма  через  кооперацию  сельскохо¬
зяйственную...  Коллективное  хозяйство  —  это  не  главная  магист¬
раль,  не  столбовая  дорога,  не  главный  путь,  по  которому  кресть¬
янство  придет  к  социализму”15.
 Участники  первого  Всесоюзного  совещания  работников  кол¬
хозов  отвергли  идею  о  переходе  к  массовой  коллективизации  кре¬
стьянских  хозяйств,  защищаемую  некоторыми  делегатами,  и  преж¬
де  всего  украинскими,  и  приняли  резолюцию  в  духе  бухаринского
выступления,  нацеливая  в  первую  очередь  работу  в  деревне  на
становление  простейших  форм  кооперации,  на  вовлечение  в  них
сельчан,  что  соответствовало  в  целом  и  официальной  политике
государства  того  времени.  Об  этом  можно  судить  и  по  позиции
председателя  Совнаркома  СССР  А.  И.  Рыкова,  которая  в  принци¬
пе  совпадала  с  оценками  Бухарина  о  путях  строительства  социа¬
лизма  в  нэповской  деревне.  Не  отрицая  значения  социалистиче¬
ского  земледелия,  колхозов,  Рыков  тем  не  менее  считал:  главной
задачей  советской  власти  должно  быть  объединение  крестьян
в  снабженческо-сбытовые,  крестьянские  кооперативы,  а  не  про¬
изводственного  типа.  В  этой  связи  в  1925  г.  он  отмечал:  “Вопросы
развития  коллективных  форм  в  сельском  хозяйстве  должны  зани¬
мать  определенное  место  в  нашей  работе  и  им  должно  уделяться
внимания  больше,  чем  до  сих  пор,  но  партия  вместе  с  этим  дол¬
жна  учитывать,  что  основной  процесс  массового  кооперирования
крестьянства  должен  идти  по  линии  товарооборота  и  кредита”16.
 Исходя  из  новой  тактики  и  политики  по  отношению  к  соци¬
алистическому  земледелию,  к  колхозам,  государство  и  строило
с  ними  свои  отношения,  не  форсировало  их  развитие.  В  то  же
время  они  находились  в  некоторой  степени  в  привилегированном
положении  по  сравнению  с  единоличными  крестьянскими  хо¬
зяйствами,  хотя  реально  государство  стало  оказывать  экономи¬
ческую  поддержку  колхозному  сектору  с  1924  г.  Она  поступала  по
нескольким  направлениям.  Так,  при  налоговом  обложении  кол¬
лективные  хозяйства  получали  снижение  на  25  %  от  нормы,  уста¬
новленной  для  данной  местности  с  учетом  количества  в  них  скота
и  земли17.  Колхозам  на  льготных  условиях  предоставлялись  сель¬
скохозяйственные  машины,  семена.  Большие  преимущества  име¬
ли  коллективные  хозяйства  и  в  получении  кредитов  независимо
от  их  роли  и  места  в  общественном  производстве.  Например,  за
1924/25  г.  только  35  обществ  сельскохозяйственного  кредита  выдали
2677  колхозам  около  4,8  млн.  руб.,  что  в  среднем  на  каждый  из  них
приходилось  по  1775  руб.18  В  1925/26  г.  в  РСФСР  им  предоставили
кредит  на  сумму  11  млн.  руб.,  а  в  1926/27  г.  —  на  15  млн.  руб.19
 306

В  этом  году  в  СССР  к  коллективным  хозяйствам  поступило
7,9  %  всего  сельскохозяйственного  кредита,  хотя  в  них  объединя¬
лось  только  0,8  %  крестьянских  дворов20.  Если  в  коллективном
хозяйстве  на  одного  едока  приходилось  в  среднем  22  руб.  кредита,
то  в  единоличном  —  9  руб.21  По  данным  547  колхозов,  прирост
общественных  фондов  за  1926/27  г.  от  кредитных  средств  у  них
составил  от  60  до  75  %22.
 Государственные  органы  в  первую  очередь  снабжали  колхозы
и  сельскохозяйственными  орудиями.  Так,  в  1925  г.  на  территории
РСФСР  из  80  коммун  и  115  сельскохозяйственных  артелей  инвен¬
тарь  от  государства  получили  39  %  —  первых  и  17,3  %  —  вторых23.
 Землеустроительные  работы  в  колхозах  проводились  в  первую
очередь  и  на  более  удобных  землях.  Если  в  первые  годы  сумма
кредитов  на  эти  цели  была  невелика,  то  начиная  с  1924  г.  она
достигала  90  %,  причем  льготы  давались  относительно  сроков
погашения  ссуд,  рассчитанных  на  5  лет.  О  нарастании  темпов  зем¬
леустроительных  работ  в  колхозах  свидетельствуют  такие  данные:
в  1925  г.  они  проводились  на  площади  251,  в  1926  г,  —  на  396
(1,8  %),  а  в  1927  г.  —  на  578,7  тыс.  га  земли  (2,4  %)24.
 Как  следует  из  приведенного  материала,  государство,  несмотря
на  тактическое  изменение  своей  политики  по  отношению  к  кол¬
хозам,  с  переходом  к  нэпу  оказывало  им  экономическую  и  фи¬
нансовую  помощь,  что  позволило  ограничить  их  обвальное  со¬
кращение  и  вообще  ликвидацию  колхозного  сектора.
 Пересмотр  методов  коллективизации  сельского  хозяйства
партийно-государственным  руководством  страны  при  переходе
к  нэпу  был  связан  прежде  всего  с  тем,  что  созданные  в  период
военного  коммунизма  колхозы  переживали  жесточайший  кризис.
К  1921  г.  социалистические  формы  хозяйствования  в  деревне  в  ус¬
ловиях  войны  уже  доказали  свою  нежизнеспособность.  Созданные
во  многих  районах,  в  том  числе  при  помощи  административного
насилия  местных  советских  органов,  коллективные  хозяйства  по¬
казывали  низкую  производительность  труда  и  в  них  крестьяне  не
спешили  входить,  абсолютное  большинство  которых  отрицательно
относились  к  самой  идее  коллективизации.  По  данным  Наркомзема
РСФСР,  на  1  декабря  1920  г.  в  республике  насчитывалось  11  750
колхозов,  из  них  1999  коммун,  8588  сельскохозяйственных  арте¬
лей,  946  товариществ  по  общественной  обработке  земли.  В  коллек¬
тивных  хозяйствах  объединялось  примерно  140  тыс.  крестьянских
дворов,  или  около  0,5  %  от  их  общего  количества25.
 С  переходом  к  нэпу  крестьяне  получили  больше  экономиче¬
ской  самостоятельности,  а  колхозы  должны  были  приспосабли¬
 20*
 307

ваться  к  новым  хозяйственным  условиям,  и  последние  стали  рас¬
падаться.  Коллективы  начали  покидать  сельчане  во  многих  райо¬
нах,  в  которых  они  состояли.  Так,  в  Северо-Западной  области
с  1922  по  1926  г.  количество  колхозов  уменьшилось  с  1077  до  293,
из  них  в  Псковской  губернии  насчитывалось  148,  в  Ленинград¬
ской  —  72,  в  Новгородской  —  40  и  Череповецкой  —  3226.  За  этот
период  в  Тверской  губернии  число  колхозов  уменьшилось  с  650
до  50,  остальные,  говоря  словами  представителя  коммуны  “Маяк”
Громова,  “умерли  и  похоронены”.
 В  Бузулукском  уезде  Самарской  губернии  из  нескольких  сот
коммун,  существующих  в  1922  г.,  осталось  к  1925  г.  —  9.  В  Вотской
автономной  области  с  1921  по  1925  г.  численность  колхозов  пони¬
зилась  с  247  до  3.  За  эти  же  годы  в  Сибири  сократилось  количество
коллективных  хозяйств  на  25  %,  на  Северном  Кавказе  —  пример¬
но  на  1/3.  Если  в  1920  г.  в  Ярославской  губернии  значилось  600
колхозов,  то  в  1924  г.  —  10427.  С  1921  по  1923  г.  на  территории
РСФСР,  по  разным  оценкам,  число  коллективных  хозяйств  умень¬
шилось  приблизительно  на  300028.
 Попытаемся  выяснить  основные  причины  столь  резкого  сокра¬
щения  колхозов  в  начальный  период  нэпа,  число  которых  и  так
было  незначительным  в  РСФСР  в  1921  г.  На  наш  взгляд,  обвал  кол¬
хозного  строительства  являлся,  с  одной  стороны,  следствием  разру¬
шительных  итогов  Гражданской  войны,  а  с  другой  —  неприятием
основной  массой  крестьянства  социалистических  форм  хозяйство¬
вания,  которые  не  выдержали  суровые  испытания  эпохи  военного
коммунизма.  К  тому  же  в  1918—1920  гг.  часть  партийных  и  государ¬
ственных  работников  в  центре  и  на  местах,  опираясь  на  марксист¬
скую  идеологию,  пыталась  одним  махом  покончить  с  мелкотовар¬
ным  производством,  “рождающим  капитализм”,  и  в  кратчайший
срок  предполагала  коллективизировать  крестьянские  хозяйства,  в  том
числе  и  при  помощи  административных  мер.  Таких  коммунистов
Ленин  назвал  фантазерами,  утопистами-социалистами.  Анализируя
опыт  организации  социалистического  земледелия,  он  в  докладе  на
X  съезде  РКП(б)  констатировал:  “Когда  люди,  полные  самых  доб¬
рых  намерений  и  желаний,  шли  в  деревню  устраивать  коммуны,
коллективы,  не  умея  хозяйничать,  потому  что  коллективного  опыта
у  них  не  было...  Если  кто-либо  из  коммунистов  мечтал,  что  в  три
года  можно  переделать  экономическую  базу,  экономические  корни
мелкого  земледелия,  то  он,  конечно,  был  фантазер.  И  нечего  греха
таить  —  таких  фантазеров  в  нашей  среде  было  немало”29.
 Ленин  правильно  подметил  фантазерство  и  утопизм,  кото¬
рым  страдали  не  только  рядовые  коммунисты,  но  и  многие  члены
 308

руководства  марксистской  партии,  особенно  в  1920  г.,  когда  прак¬
тически  Гражданская  война  закончилась,  но  коммунистические
принципы  проводились  в  жизнь  в  наибольшей  степени,  в  том  числе
и  в  деревне.  Ленин,  негативно  оценивая  итоги  колхозного  строи¬
тельства,  усматривал  в  этом  лишь  одну  причину,  отсутствие  опы¬
та  у  партии  по  организации  социалистического  земледелия,  что,
разумеется,  нельзя  сбрасывать  со  счетов.  Однако  он  в  силу  классо¬
вой  и  идеологической  приверженности  обошел  стороной,  как  нам
представляется,  главный  фактор  упадка  колхозного  движения  —
неэффективность  социалистических  форм  хозяйствования  вооб¬
ще  в  годы  войны  и  отсутствие  необходимых  предпосылок  для  ро¬
ста  колхозов,  интерес  к  которым  со  стороны  абсолютного  боль¬
шинства  крестьян  отсутствовал.  К  коллективным  хозяйствам
сельчане  относились  подозрительно,  а  кое-где  и  враждебно,  они
являлись  сторонниками  ведения  единоличного  хозяйства.
 С  переходом  к  нэпу  на  первый  план  выдвигалась  задача  по
восстановлению  именно  индивидуального  крестьянского  хозяй¬
ства,  с  помощью  которого  можно  было  возродить  всю  экономику
страны,  чтобы  спасти  население  от  голодной  смерти.
 С  расширением  рыночных,  товарно-денежных  отношений,
колхозам,  доказавшим  свою  нежизнеспособность  в  предшествую¬
щий  военный  период,  предоставлялось  больше  самостоятельнос¬
ти  в  хозяйственных  вопросах,  государство  не  могло  полностью  их
содержать  за  свой  счет  и  безвозмездно  оказывать  им  помощь  сред¬
ствами  производства,  как  это  бывало  зачастую  раньше.  Вот  поче¬
му  многие  колхозы  не  выдерживали  конкуренции  с  единоличны¬
ми  хозяйствами  и  распадались.  Кроме  того,  у  части  членов
колхозов,  особенно  деклассированной  бедноты,  сформировалась
иждивенческая,  потребительская  психология,  —  пожить  за  счет
средств  государства,  не  занимаясь  общественно-полезным  трудом.
 Однако  в  связи  с  новыми  принципами  хозяйствования,
с  выделением  ограниченных  государственных  льгот,  у  многих  чле¬
нов  колхозов  появились  растерянность,  замешательство,  сумяти¬
ца  в  головах.  Они  не  могли  себе  представить  существование  их
колхоза  без  всесторонней  поддержки  со  стороны  государственных
органов,  поэтому  и  покидали  свои  коллективы,  не  видя  перспек¬
тив  их  развития.  К  тому  же  из  коммун,  артелей  выходили  рабочие
и  служащие,  прибывшие  в  деревни  из  городов,  которые  в  услови¬
ях  разрухи  и  голода  находили  в  них  приют  и  питание.  К  1921  г.,  по
разным  оценкам,  городские  жители  в  колхозах  составляли  от  30
до  50  %30.  Расставалась  с  коллективными  хозяйствами  и  часть  кре¬
стьян,  вступивших  в  них  временно,  из-за  острой  нужды,  ввиду
 309

упадка  своего  хозяйства,  голода  или  же  боязни  продразверсток,
деятельности  продотрядов.  Например,  в  1920  г.  после  наступления
войск  Юденича  часть  сельчан  Петроградской  губернии  оказалась
без  лошадей,  поэтому  они  решили  объединиться  в  колхозы,  что¬
бы  получить  через  них  продукты,  а  затем  в  1921  г.  “начался  раз¬
вал”31.
 Выйдя  из  коллективов,  бывшие  их  члены  вновь  стали  вести
единоличное  хозяйство,  часть  из  них  переселялась  на  хутора
и  отруба.  Наряду  с  резким  сокращением  числа  коммун,  артелей,
товариществ  по  общественной  обработке  земли  (тозов)  во  многих
не  распавшихся,  сохранившихся  колхозах  существенно  сократи¬
лось  число  их  членов  при  переходе  к  нэпу.  Так,  в  коммуне  “Вер¬
ный  путь”  Новониколаевской  губернии  в  1920  г.  объединялось
408  человек,  а  в  1921  г.  из  нее  вышло  10032.  В  коммуне  “Батурин-
ский  почин”  Челябинского  округа,  организованной  в  1920  г.
56  местными  крестьянами,  к  1925  г.  осталось  9  человек33.
 В  годы  Гражданской  войны  образовалась  Капустинская  сель¬
скохозяйственная  артель  в  Залуцкой  волости  Порховского  уезда
Псковской  губернии,  куда  вошли  5  семей  местных  батраков
и  питерские  рабочие.  Ей  выделили  40  десятин  земли,  а  уездные
органы  власти  предоставили  также  скот,  инвентарь,  семена  для
посева,  чтобы  артель  могла  образцово  вести  хозяйство.  Однако  она
просуществовала  недолго.  С  момента  ее  организации  среди  членов
появились  споры,  возникли  конфликты,  и  производственная  де¬
ятельность  была  неэффективной,  а  с  переходом  к  нэпу  артель
распалась:  горожане  уехали  в  Петроград,  а  из  оставшихся  сель¬
ских  батраков  один  из  нее  “удрал”,  другие  бывшие  члены  стали
вести  индивидуальное  хозяйство34  как  более  выгодное.
 Покидала  коллективные  хозяйства  и  часть  деревенской  бед¬
ноты,  рассматривающая  по  своей  политической  неграмотности
нэп  как  уступку  “кулаку”  и  отказ  большевистской  партии  от  сво¬
ей  программы,  коммунистической  уравнительной  идеологии,
в  политике  которой  она  разочаровалась.
 Вот  что  говорил  по  этому  поводу  представитель  коммуны  “Луч
солнца”  Тюменского  округа  Уральской  области  в  1925  г.:  “В  нача¬
ле  новая  экономическая  политика  не  нравилась  коммунарам
и  разлагающе  действовала  на  коммунаров.  Некоторые  бедняки-
коммунары  по  своей  неграмотности  и  темноте  нэп  считали  гро¬
мадной  уступкой  партии  крестьянству  и  думали,  что  все  то  за  что
они  боролись,  за  что  мы  костями  ложились,  за  что  мы  воевали
и  проч.,  все  это  прошло  безвозвратно.  И  мы  отдаем  революцию
в  руки  кулачества.  Это  положение  скверно  действовало  на  мысли
 310

и  первых  наших  коммунаров,  но  более  стойкие  товарищи  все  же
в  коммуне  остались  и  принялись  приспосабливаться  к  нэпу,  со¬
здавать  новое  хозяйство”35.
 Ликвидации  колхозов  и  массовому  выходу  из  них  сельчан  спо¬
собствовали  и  действия  некоторых  местных  советских  работников.
В  ряде  районов  они  восприняли  переход  к  нэпу  как  крах  социали¬
стической  идеологии,  отказ  большевистской  партии  от  классо¬
вой,  пролетарской  линии.  Если  в  период  военного  коммунизма
они  кое-где  старались  административным  вмешательством  крес¬
тьян  загнать  в  коммуны,  то  с  переходом  к  нэпу  пытались  уже
с  таким  же  азартом  и  усердием  их  разогнать,  полагая,  что  нэп
и  колхозы  —  понятия  экономически  несовместимые.  В  отдельных
районах  РСФСР  даже  создавались  “всякого  рода”  тройки  по  чис¬
тке  и  роспуску  колхозов36.
 При  этом  коллективы  нередко  ликвидировались  при  помощи
приказов  сверху,  исходящих  из  кабинетов  советских  руководите¬
лей  или  же  при  помощи  обследований  комиссиями,  в  результате
проверки  которыми  плохой  колхоз  прекращал  свое  существова¬
ние37.  Например,  в  апреле  1922  г.  Алексинское  уездное  земельное
управление  Тульской  губернии  направило  на  места  циркуляр,  из
содержания  которого  члены  одного  из  колхозов  поняли  так,  что
им  пришел  “приказ  расходиться  и  поэтому  начали  подавать  заяв¬
ления”  о  выходе  из  колхоза.  Как  отмечал  заведующий  коопера¬
тивным  отделом  Наркомзема  РСФСР  А.  Котоншен,  что  нэп  за¬
ставил  многих  хозяйственников  из  губернских  земельных  управ¬
лений  посмотреть  “косо  на  колхозы”,  ибо  последние  не  пред¬
ставляли  доходной  части  для  бюджета,  и  стали  их  распускать  под
всякими  благовидными  предлогами,  чтобы  передать  хозяйство
более  выгодным  арендаторам38.
 Подобные  негативные  тенденции  в  колхозном  движении  на¬
блюдались  и  на  Украине,  где,  по  данным  Наркомзема,  новая  эко¬
номическая  политика  легла  тяжелым  бременем  на  коллективные
хозяйства  и  “наступила  полоса  ликвидаторского  отношения  зе-
морганов  к  этой  форме  хозяйства  незаможного  бедняцкого  селян¬
ства.  Началась  разрушительная  работа.  Перебрасывался  живой
и  мертвый  инвентарь  из  колхозов  в  советские  и  даже  частные  хо¬
зяйства.  Бывали  случаи,  когда  земля  и  даже  хозяйство  колхозов
сдавались  в  аренду  частным  лицам  и  бывшим  владельцам,  и  на
выгодных  условиях.  Договоры,  заключенные  земельными  органа¬
ми  с  коллективами,  грубо  нарушались  или  расторгались  в  тех  слу¬
чаях,  когда  земотдел  находил  для  себя  выгодным  передать  землю
коллектива  какой-либо  организации  или  частному  лицу”39.
 311

Из  вышерассмотренного  материала  явствует  что  ликвидация
части  колхозов,  массовый  выход  из  них  крестьян  доказывали  не¬
жизнеспособность,  убыточность  социалистических  форм  хозяй¬
ствования  в  деревне,  негативное  отношение  к  ним  сельчан.  При
переходе  к  нэпу  многие  коллективы  не  смогли  приспособиться
к  новым  условиям,  к  рыночным  отношениям  и  распадались.  Пра¬
вительство  же,  опираясь  на  негативный  опыт  колхозного  движе¬
ния  эпохи  военного  коммунизма,  изменило  свою  политику  к  со¬
циалистическому  земледелию,  не  форсировало  искусственно  его
развитие,  а  ставило  цель  —  постепенно  подводить  к  колхозам  кре¬
стьян,  объединяя  их  прежде  всего  в  первичные,  снабженческо-
сбытовые  и  кредитные  кооперативы.
 Застой  в  колхозном  строительстве
 Рассматривая  динамику  колхозного  движения  в  эпоху  нэпа,
необходимо  отметить,  что  начиная  с  1923/24  г.  количество  кол¬
лективных  хозяйств  на  территории  РСФСР,  да  и  СССР,  посте¬
пенно  возрастает,  хотя  были  отдельные  районы,  ще  обвального
сокращения  их  не  произошло  в  1921—1922  гг.,  но  даже  увеличи¬
лось.  Например,  в  Саратовской  губернии  число  колхозов  с  1920
по  1922  г.  поднялось  с  900  до  331340.  Если  в  1921  г.  в  Московской
губернии  насчитывалось  193  коллектива,  то  в  1923  г.  —  3094'.
В  середине  20-х  годов  рост  колхозов  наблюдался  почти  во  всех
районах  РСФСР.  Например,  в  Северо-Западной  области,  где  их
спад  оказался  особенно  ощутимым,  с  1  октября  1924  г.  по  1  марта
1925  г.  количество  артелей,  коммун,  тозов  увеличилось  с  275  до
33142.  Особенно  заметный  подъем  колхозного  движения  наблю¬
дался  в  южных  земледельческих,  зерновых  районах  РСФСР.  Так,
на  Северном  Кавказе  с  1  октября  по  1  ноября  1925  г.  прирост
коллективов  составил  77,4  %,  в  Нижне-Волжском  крае  —  28  %,
тогда  как  в  целом  по  стране  он  равнялся  12,7  %43.
 Однако  установить  точную  статистику  динамики  колхозного
движения  эпохи  нэпа  в  пределах  РСФСР,  да  и  СССР,  весьма
сложно,  на  это  в  отечественной  литературе  уже  обращалось  вни¬
мание44,  поскольку  различные  ведомства  устанавливали  количе¬
ство  колхозов  по  собственным  критериям  и  признакам  и  давали
разноречивые  цифры.  При  этом  нередко  в  их  число  включались
простейшие  производственные  кооперативы,  и  в  то  же  время  свое¬
временно  не  ставились  на  учет  вновь  появившиеся  коллективы
или  с  него  не  снимались  распавшиеся,  а  числились  в  официаль¬
ных  отчетах.  О  статистической  “разноголосице”  динамики  кол¬
 312

хозного  строительства  нам  дают  представление  следующие  дан¬
ные.  Так,  на  1  октября  1925  г.,  по  сведениям  Наркомзема,  в  РСФСР
насчитывалось  12  605  колхозов,  тогда  как  Всероссийский  союз  сель¬
скохозяйственной  кооперации  называл  —  16  345,  включая,  по-ви-
димому,  в  эту  цифру  простейшие  кооперативы  производственно¬
го  типа.  Однако,  по  данным  Центрального  статистического
управления,  их  было  10  416;  а,  по  расчетам  Наркомфина,  коли¬
чество  колхозов  в  РСФСР  достигало  889845,  что  соответствовало
большим  реалиям.  Разноречивые  цифры  приводятся  о  динамике
колхозного  движения  и  в  масштабе  СССР*
 В  литературе  и  в  периодической  печати  20-х  годов  назывались
разные  данные  на  этот  счет;  одни  авторы  считали,  что  в  1925  г.
имелось  21  923  колхоза46,  другие  —  20  тыс.  коллективов,  объеди¬
няющих  1—1,5  млн.  человек47,  третьи  утверждали:  в  1927  г.  было
20—22  тыс.  колхозов,  в  которых  состояло  0,8  %  крестьянских  дво¬
ров  от  их  общего  количества,  или  около  200  тыс.  хозяйств48.  По
данным  перерегистрации,  количество  коллективных  хозяйств
в  СССР  увеличилось  с  1  октября  1925  г.  по  1  октября  1926  г.
с  16  760  до  17  874  и  в  них  объединялось  примерно  200  тыс.  хо¬
зяйств,  а  на  1  октября  1927  г.  количество  колхозов  возросло  до
18,8  тыс.,  в  которых  состояло  280—290  тыс.  хозяйств49.  Думается,
последние  цифры  завышены  о  динамике  колхозного  движения
в  СССР,  ибо  в  ряде  официальных  документов,  да  и  в  литературе
сказано,  что  на  1  июня  1927  г.  в  стране  насчитывалось  14  832  кол¬
хоза,  в  них  входили  194,7  тыс.  хозяйств,  или  0,8  %  от  их  общего
количества,  тогда  как  на  территории  РСФСР  было  8307  коллек¬
тивных  хозяйств,  в  которых  объединялось  115,8  тыс.  дворов,  или
0,7  %  от  общего  числа.  Из  всех  колхозов  в  РСФСР  на  сельскохо¬
зяйственные  артели  приходилось  48,8  %,  на  тозы  —  38,6  %,  на
коммуны  —  12,650.
 Ниженазванные  последние  цифры  о  численном  составе  кол¬
хозов  в  1927  г.  вошли  позднее  и  в  официальные  советские  статис¬
тические  сборники51,  которые,  на  наш  взгляд,  соответствуют
в  основном  историческим  реалиям.  Сравнивая  численность  кол¬
лективных  хозяйств  и  количество  объединенных  в  них  крестьян¬
ских  дворов  в  1920—1921  и  в  1926—1927  гг.  на  территории  РСФСР,
можно  констатировать  застой  в  коллективном  строительстве  в  годы
нэпа,  ибо  в  1927  г.  в  коллективах  состояло  примерно  столько  же
сельчан,  как  и  переходе  к  нэпу,  —  менее  одного  процента.
 Закономерно  возникает  вопрос:  почему  же  в  нэповской  де¬
ревне  наступил  застой  в  динамике  колхозного  движения  на  тер¬
ритории  РСФСР,  когда  с  1924  г.  наблюдалась  тенденция  его  рос¬
 313

та?  Например,  в  1925/26  г.  прирост  составил  6,9  %,  в  1926/27  г.  —
10,3  %52.  Однако  наряду  с  появлением  новых  коллективов  одно¬
временно  приходил  их  распад.  В  колхозном  строительстве  наблю¬
дались  две  противоположные  тенденции:  одна  была  связана  с  орга¬
низацией  новых  коллективов  и  вступлением  в  них  крестьян,  другая,
наоборот,  —  с  ликвидацией  колхозов  и  выходом  из  них  сельчан,
разочаровавшихся  в  социалистических  формах  хозяйствования.
 Так,  в  Ульяновской  губернии  к  1  января  1926  г.  из  существую¬
щих  700  колхозов  распалось  250;  на  Северном  Кавказе,  отличаю¬
щемся  заметным  ростом  коллективных  хозяйств,  в  1925/26  г.  орга¬
низовалось  955,  а  ликвидировалось  —  335.  При  этом  наибольший
развал  приходился  на  тозы,  коммуны,  количество  распавшихся
последних  превышало  их  рост53.  В  1923/24  г.  ликвидированные  кол¬
хозы  по  отношению  к  вновь  созданным  составляли  в  стране  82  %,
в  1924/25  г.  -  30  %54.
 По  материалам  25  губерний  РСФСР,  в  1926  г.  распалось  29,1  %
колхозов,  из  них  42,6  %  коммун,  29  %  —  сельскохозяйственных
артелей  и  24,5  %  тозов,  а  в  1927  г.  —  количество  распавшихся
коллективов  достигало  24,6  %.  При  этом  количество  исчезнувших
колхозов,  прекративших  свое  существование,  превышало  в  25  гу¬
берниях  число  вновь  созданных  за  1925—1927  гг.  Если  на  1  октября
1925  г.  их  насчитывалось  5281,  то  на  1  октября  1927  г.  —  4722,  т.  е.
произошло  реальное  сокращение  колхозов  на  3,5  %  за  указанные
годы55.  Развал  социалистического  земледелия  затронул  и  Украину.
Здесь  за  1924/25  г.  образовалось  1185  новых  коллективных  хозяйств,
а  распалось  —  55156,  или  почти  половина.
 Приведенная  статистика,  характеризующая  распад  колхозов
по  регионам,  в  основном  подтверждается  и  союзными  материала¬
ми.  Так,  по  данным  Колхозцентра,  в  1926  г.  развал  коллективных
хозяйств  составил  29%,  в  1927  г.—  24%,  или  примерно  1/4
от  существующих.  При  этом  в  1927  г.  распад  коммун  достигал
21,6  %,  артелей  —  21,6  %,  тозов  —  36,6  %.  По  сведениям  же  Цент¬
рального  статистического  управления,  за  1927  г.  из  колхозов  вы¬
шло  от  1/4  до  1/5  их  членов57.
 Какие  же  причины  лежали  в  основе  ликвидации  коллектив¬
ных  хозяйств  и  массового  выхода  из  них  крестьян?  Как  показыва¬
ет  анализ  материалов,  на  первом  месте  распад  колхозов  был  вы¬
зван  внутрихозяйственными  трудностями.  Например,  в  1925  г.
в  Вятской  губернии,  Кубанском  округе  и  в  других  регионах  на  них
приходилось  от  38  до  80  %  всех  распавшихся  коллективов,  в  том
числе  на  коммуны  —  75,1  %,  артели  —  54,6%,  тозы  —  61,7  %58.
При  этом  под  внутрихозяйственными  трудностями  понимались
 314

такие  факторы,  как  неудовлетворенность  членов  колхозов  мате¬
риальным  положением,-  отсутствие  четкой  организации  труда,
неналаженность  его  учета,  уравнительное  распределение  доходов
не  по  труду,  а,  как  правило,  по  едокам,  неустроенность  быта,
низкий  образовательный  и  культурный  уровень  работников.  Вто¬
рой  причиной,  порождающей  ликвидацию  колхозов,  являлась  их
неземлеустроенность.  Хотя  государство,  как  выше  упоминалось,
и  оказывало  им  заметную  помощь  в  решении  этой  проблемы,  тем
не  менее  к  1  октября  1927  г.  неземлеустроенных  насчитывалось  15  %
коммун,  35  %  артелей  и  49  %  тозов59.  Из-за  этого  распалось  19—
23  %  колхозов.  Нехватка  квалифицированных  кадров,  неумение
наладить  труд  членов  коллективов,  их  отрыв  от  работы  служили
также  причинами  уменьшения  колхозов60.
 Развалу  коллективных  хозяйств  в  ряде  районов  РСФСР  спо¬
собствовала  и  негативная  позиция  к  ним  местных  органов  власти,
командование  ими,  назначение  руководителей  без  согласия  рядо¬
вых  работников.  А,  с  другой  стороны,  некомпетентность  и  гру¬
бость  колхозного  начальства  по  отношению  к  членам  коллекти¬
вов  вели  к  распаду  последних.  Как  писал  А.  Яковлев  в  1927  г.,  “не
один  колхоз  развалился  и  шел  ко  дну  вследствие  плохого  руко¬
водства”.  В  качестве  примера  он  привел  такой  факт.  Коммуна  “Луч”
Козловского  уезда  Тамбовской  губернии  распалась  потому,  что  ее
члены  “уходили  от  режима  диктатуры,  созданного  председателем
коммуны”61.
 В  числе  распавшихся  колхозов  были  и  так  называемые  “ди¬
кие”,  т.  е.  коллективы,  нигде  не  зарегистрированные  государ¬
ственными  или  кооперативными  органами.  Например,  в  1925  г.
в  Московской  губернии  из  400  коммун,  артелей,  тозов  на  учете
стояло  только  5062.  К  1926  г.  в  Тверской  губернии,  по  данным
губернского  земельного  управления,  значилось  36  коммун,
57  артелей,  95  тозов,  тогда  как  по  документам  финансовых  орга¬
нов  насчитывалось  всего  79  колхозов.  Однако  и  последняя  цифра
оказалась  завышенной,  ибо,  по  сведениям  работников  рабоче-
крестьянской  инспекции,  многие  зарегистрированные  коллек¬
тивы  уже  исчезли.  Например,  в  Ржевском  уезде  из  9  числивших¬
ся  колхозов  в  действительности  осталось  только  З63.
 В  группу  ликвидированных  коллективных  хозяйств  нередко
входили  и  лжеколхозы,  т.  е.  производственные  объединения,  счи¬
тавшиеся  по  документам  местных  земельных  органов  колхозами,
хотя  в  действительности  они  таковыми  не  являлись.  Под  вывеской
колхоза  нередко  значилась  просто  группа  единоличных  крестьян¬
ских  хозяйств,  не  обобществлявших  на  селе  средства  производ¬
 315

ства  и  не  применявших  совместный  труд.  Зачастую  подобные  кол¬
лективы  создавались  с  целью  получения  некоторых  льгот  от  госу¬
дарственных  органов  для  укрепления  своих  хозяйств.  В  некоторых
районах  распространение  лжеколхозов,  как  отмечалось  в  одном
из  документов,  приняло  “угрожающий  характер”.  Так,  в  середине
20-х  годов,  по  данным  местных  органов  РКИ,  в  Тверской  губер¬
нии  из  всех  коллективных  хозяйств  48  %  относились  к  лжеколхо-
зам,  в  Воронежской  —  53  %,  в  Татарской  АССР  —  68  %,  в  Сиби¬
ри,  в  Саратовской,  Тульской,  Московской  губерниях  —  по  30  %
в  каждой,  в  Тамбовской  губернии  —  19  %,  в  Пензенской  губер¬
нии  из  всех  распавшихся  коммун,  артелей  и  тозов  более  полови¬
ны  оказались  лжеколхозами64.
 Распад  многих  колхозов  объяснялся  еще  и  имущественным
положением  их  членов,  к  характеристике  которых  мы  и  перейдем.
В  них  объединялись  главным  образом  крестьяне,  составлявшие
в  1925  г.  92,4  %,  тогда  как  в  годы  Гражданской  войны  их  было
примерно  50—70  %.  При  этом  преобладали  среди  членов  коллек¬
тивных  хозяйств  бедняцко-маломощные  слои,  о  чем  убедительно
говорят  обследования  различных  ведомств  и  организаций  как  на
территории  РСФСР,  так  и  СССР.  Например,  по  данным  сотруд¬
ников  НК  РКИ  РСФСР,  в  середине  20-х  годов  бедняки  в  колхо¬
зах  составляли  69,2  %,  середняки  —  28,2  %,  зажиточные  —  1,26  %65.
 По  расчетам  Колхозцентра,  на  1  июля  1927  г.  в  7  районах
РСФСР  в  коллективных  хозяйствах  объединялось  35,3  %  безло¬
шадных  сельчан,  22,6  %  —  бескоровных,  44  %  —  однолошадных,
50,3  %  —  однокоровных,  15,8  %  —  двухлошадных,  20,2  %  —  двух-
коровных;  3,5  %  —  трехлошадных,  4,3  %  —  трехкоровных,  1  %  —
четырехлошадных,  2,6  %  —  четырехкоровных66.
 Указанная  статистика  об  имущественном  составе  коммун,
артелей,  тозов  РСФСР  в  принципиальном  плане  мало  чем  отли¬
чается  и  от  колхозов  в  масштабе  всей  страны.  Так,  материалы  об¬
следования  211  коллективных  хозяйств  различных  регионов  СССР
показали:  на  1  января  1926  г.  в  них  насчитывалось  36,9  %  безло¬
шадных  крестьянских  дворов,  21,2%—  бескоровных,  54,8%  —
однолошадных,  55  %  —  однокоровных,  7,7  %  —  двухлошадных
и  19  %  —  двухкоровных67.
 По  данным  отдела  по  работе  в  деревне  ЦК  ВКП(б),  в  1926/27  г.
имущественный  состав  колхозов  СССР  выглядел  следующим  об¬
разом:  в  коммунах  было  бедняков  78  %,  середняков  —  21  %,  за¬
житочных  —  1  %;  в  сельскохозяйственных  артелях  соответствен¬
но  —  60;  32;  8;  в  тозах  —  52;  53;  5.  Согласно  обследованию
66  колхозов  различных  районов  страны,  в  1927  г.  в  коммунах  без¬
 316

лошадные  сельчане  составляли  74,3  %,  с  одной  лошадью  —  17,7  %,
с  двумя  лошадьми  —  6,5  %,  с  тремя  лошадьми  —  1,5  %;  в  артелях
соответственно  —  59;  31,9;  7,2;  1,9.
 Во  всех  же  колхозах  в  среднем  объединялось  65,6  %  безлошад¬
ных,  26,3  %  —  однолошадных;  6,5  %  —  двухлошадных  и  1,5  %  —
трехлошадных  хозяйств68.
 Из  приведенной  статистики,  несмотря  на  “разноголосицу”,
напрашивается  вывод:  колхозное  движение  затронуло  все  имуще¬
ственные  группы  крестьян:  маломощных,  средних  и  даже  зажи¬
точных,  но  преобладали  в  коллективах  беднейшие  слои.  Это  было
прежде  всего  “движение  деревенских  низов”,  в  основном  голыть¬
бы,  ибо  больше  половины  всех  членов  колхозов  относились  к  без¬
лошадным,  что  на  порядок  выше  удельного  веса  безлошадных
в  общем  составе  крестьянского  населения  РСФСР  и  СССР.
 Добровольное,  самостоятельное  вступление  сельчан,  не  име¬
ющих  средств  производства,  в  колхозы  было  неслучайным  явле¬
нием,  а  вполне  объяснимым  и  понятным.  Не  получая  реальной
материальной  поддержки  от  государства  на  подъем  своего  хозяй¬
ства,  бедняки  надеялись  при  помощи  уже  колхоза  улучшить  соб¬
ственное  экономическое  состояние,  выйти  из  нужды,  рассчиты¬
вая  и  на  льготы,  предоставляемые  земельными  органами
социалистическому  земледелию.  Безусловно,  тяга  к  объединению
в  производственные  кооперативы  у  некоторой  части  бедняков  при¬
сутствовала,  и  они  нередко  становились  организаторами  колхо¬
зов69.  Например,  в  январе  1926  г.  группа  маломощных  сельчан  села
Верхний  Маз  Ульяновской  губернии  явилась  к  секретарю  мест¬
ной  ячейки  ВКП(б)  и  попросила  помочь  им  организовать  сель¬
скохозяйственную  артель,  в  которую  записалось  сразу  15  домохо¬
зяев.  В  декабре  1924  г.,  по  инициативе  сельчан,  были  организова¬
ны  два  коллективных  хозяйства  в  Алексинском  районе  Тульской
губернии70.
 Если  же  говорить  об  основных  мотивах  перехода  крестьян
к  коллективной  обработке  земли,  то  кроме  отсутствия  у  них  сель¬
скохозяйственного  инвентаря,  рабочего  скота,  были  и  другие  при¬
чины.  Как  показало  обследование  42  колхозов,  у  45,2  %  их  членов
главным  фактором,  побудившим  объединиться,  послужили  пре¬
имущества  совместного  труда,  у  26,2  %  —  тяжелые  экономичес¬
кие  условия  жизни  и  отсутствие  средств  производства,  20  %  рас¬
считывали  на  получение  льгот  от  государства  и  8,6  %  членов
называли  другие  причины71.
 Последние  цифры  подтверждают  и  приводимую  выше  стати¬
стику,  свидетельствующую  о  том,  что  среди  членов  колхозов  по
 317

экономическому  положению  насчитывалось  примерно  25—30  %
середняцко-зажиточных  сельчан.  Основные  мотивы  их  вступления
в  коллективные  хозяйства,  думается,  были  разными,  но  главное,
что  они  преследовали,  это  добиться  улучшения  своего  благос-о
стояния,  рассчитывая  прежде  всего  на  поддержку  государства,  на
предоставляемые  им  льготы,  в  том  числе  и  в  налоговом  обложе¬
нии,  хотели  не  допустить  разорения  собственного  хозяйства,  а,
напротив,  его  намеревались  укрепить  при  помощи  колхоза.  Не¬
случайно  значительная  часть  так  называемых  лжеколхозов,  или
фиктивных  коллективов,  объединяла  середняцко-зажиточных  кре¬
стьян,  имеющих  две  и  более  лошадей.  Для  них  колхоз  являлся
всего  лишь  видимостью,  вывеской  для  расширения  своего  едино¬
личного  хозяйства.  С  помощью  колхоза  эти  крестьяне  надеялись
сохранить  собственные  земельные  наделы,  на  льготных  условиях
приобрести  сельскохозяйственные  орудия,  получить  кредиты,
скидки  по  налогу.
 По  данным  органов  ОГПУ,  из  обследованных  125  колхозов
в  январе-мае  1926  г.  различных  районов  в  23  —  выявлено  “наличие
кулачества  и  различных  антисоветских  нетрудовых  элементов”,
бывших  торговцев,  помещиков.  В  некоторых  коллективах  “имеется
определенное  преобладание  зажиточных  и  кулаков,  которые  вхо¬
дят  в  число  членов  колхоза  ради  получения  земли  или  каких-либо
льгот”.  В  подтверждение  данного  вывода  приводился  ряд  приме¬
ров.  Так,  в  Пурговскую  сельскохозяйственную  артель  Ростовец-
кой  волости  Каширского  уезда  Московской  губернии  входили
30  домохозяев,  из  них  16  имели  2  лошади,  12  —  одну  лошадь
и  только  два  члена  были  безлошадными.  Они  относились  к  бедня¬
кам,  последние  в  результате  экономического  на  них  давления  со
стороны  зажиточных  ушли  из  артели,  тогда  как  однолошадных
середняков  правление  побуждало  приобрести  еще  по  лошади  или
же  увеличить  рабочую  силу.
 В  станице  Мингрельской  Кубанского  округа  в  артели  “Труже¬
ник”,  состоящей  из  6  человек,  в  том  числе  бывшего  атамана,
в  прошлом  белого  офицера,  имелась  пасека.и  3  дес.  земли.  Для
того,  “чтобы  пасеку  сделать  показательной,  окружное  земельное
управление  выделило  артели  100  пудов  семенной  пшеницы”,  что
возмутило  бедняков.  “Раньше  этой  дряни,  —  говорили  они,  —
жилось  хорошо  и  теперь  неплохо,  им  на  3  дес.  дали  100  пуд.  пше¬
ницы,  а  нам  дают,  да  посматривают,  как  бы  не  передать”.  В  Мо¬
жайском  уезде  Московской  губернии  житель  г.  Верея  Д.Ф.  Нови¬
ков  организовал  сельскохозяйственную  артель  “Коган”,  членами
которой  стали  его  родственники  и  бывший  арендатор  мельницы
 318

Зернов.  Коллектив  для  получения  кредита  представил  материалы,
согласно  которым  в  артели  имелось  200  голов  скота,  100  лоша¬
дей,  300  десятин  земли,  хотя  на  самом  деле  она  владела  только
одной  лошадью  и  двумя  коровами72.
 В  некоторых  коллективных  хозяйствах  состояли  и  бывшие  по¬
мещики,  на  базе  имений  которых  они  и  образовывались  еще
в  годы  Гражданской  войны.  Например,  в  Парголовской  волости
Ленинградской  губернии  существовали  3  колхоза:  “Луна”,  “Осель-
ки”,  “Рублевка”.  Их  организаторами  были  помещики  Пауш,  Мас¬
лов,  Важлович.  Два  последних  в  середине  20-х  годов  работали
к  тому  же  инструкторами  по  коллективному  землепользованию
и  считались  неплохими  специалистами.  В  указанные  колхозы  вхо¬
дили  кроме  бывших  дворян  и  их  родственников  также  ряд  батра¬
ков.  После  того,  как  бывшего  помещика  Пауша  исключили  из
членов  артели  “Луна”,  в  которой  значилось  15  человек,  из  них
10  были  его  родственниками,  произошел  раздел  общественного
имущества.  В  результате  дележки  средств  производства  Паушу  вы¬
дали  7  коров,  2  лошади,  4  теленка,  2  свиньи,  5  овец,  молотилку,
косилку,  2  бороны,  2  телеги,  карету,  2  саней,  столовую  посуду,
тогда  как  оставшимся  колхозникам  досталось  9  коров,  5  телят,
6  овец,  один  жеребенок,  4  зимних  саней.  Однако  последние  не
получили  рабочего  скота,  сельскохозяйственного  инвентаря73,
а  без  этих  средств  производства  невозможно  было  вести  коллек¬
тивное  хозяйство.
 Судя  по  итогам  раздела  имущества  колхоза  “Луч”,  можно  до¬
пустить:  он  образовался  на  базе  имения  помещика  Пауша,  сред¬
ства  производства  которого  составили  его  материальную  базу,
а  при  выходе  из  коллектива  их  бывший  владелец  вновь  получил
в  собственность  свое  имущество.  В  то  же  время  этот  колхоз  за  7  лет
своего  существования,  по-видимому,  не  сумел  расширить  и  ук¬
репить  основной  капитал,  обзавестись  средствами  производства,
инвентарем,  рабочим  скотом.  Данный  факт  доказывает  к  тому  же
низкую  степень  обобществления  имущества  членов  колхозов.  На¬
пример,  в  Пугачевском  уезде  Самарской  губернии  из  161  колхоза
в  49  их  члены  вели  единоличное  хозяйство74.
 Эти  примеры,  как  и  другие,  свидетельствуют  о  слабой  степе¬
ни  обобществления  средств  производства  в  коллективных  хозяй¬
ствах,  которая  колебалась  в  зависимости  от  их  формы:  в  коммунах
она  оставалась  высокой,  в  товариществах  по  общественной  обра¬
ботке  земли  —  весьма  слабой.  При  этом  последние  среди  колхозов
за  годы  нэпа  выросли  примерно  в  2,5  раза,  а  численность  коммун
сократилась  на  порядок.  Так,  в  1927  г.  к  коммунам  относилось  8,5  %
 319

всех  колхозов,  к  сельскохозяйственным  артелям  —  50,3  %,  к  то-
зам  —  40,2  %,  тогда  как  в  1921  г.  цифры  соответственно  выглядели
так:  20;  63;  17  %75.
 Возрастание  удельного  веса  тозов  среди  социалистических
форм  хозяйствования  в  годы  нэпа  являлось  закономерным  явле¬
нием  и  служило  показателем  его  здорового  развития.  Тозы  явля¬
лись  простейшими  производственными  объединениями,  в  них
лучше  сочетались  личные  интересы  с  запросами  коллектива,  со¬
хранялось  по  существу  самостоятельное  единоличное  хозяйство,
уровень  обобществления  средств  производства  оставался  мини¬
мальным,  с  их  полным  обобществлением  насчитывалось  только
0,9  %  из  всех  коллективов,  тогда  как  таких  коммун  имелось  70  %,
артелей  —  6,2  %.
 В  1925—1927  гг.  в  колхозах  основной  капитал  крестьян  при  их
вступлении  обобществлялся  в  коммунах  на  95—100  %,  в  артелях  —
на  25—30  %,  из  них  более  половины  приходилось  на  сельскохо¬
зяйственный  инвентарь  и  постройки;  в  тозах  он  обобществлялся
только  на  15  %,  из  которого  30—34  %  падало  на  земледельческие
орудия76.  О  том,  что  уровень  обобществления  средств  производ¬
ства  в  нэповских  колхозах  находился  на  начальной  стадии,  в  ко¬
торых  в  большей  степени  кооперировалась  земля  и  меньше  —  ра¬
бочий  и  продуктивный  скот,  можно  судить  и  по  такой  статистике.
В  середине  20-х  годов  в  коммунах  земля  обобществлялась  на  97  %,
в  артелях  —  на  95  %,  тозах  —  на  71,5  %,  а  сельскохозяйственный
инвентарь  соответственно  —  на  97;  73;  43;  рабочий  скот  —  на  92;
47,5;  13;  продуктивный  скот  —  на  73;  23;  0;  постройки  —  92;  26;
 6,5 	%77.
 Крестьяне  смотрели  с  оглядкой  на  свое  индивидуальное  хо¬
зяйство  при  вступлении  в  коллективы  и  осторожно  обобществля¬
ли  землю,  частично  инвентарь  и  не  стремились  к  объединению
скота.  Последний  к  тому  же  требовал  больше  внимания  и  заботы,
да  зачастую  и  побаивались  они  развала  коллектива,  насколько
результативно  будет  налажен  в  нем  труд  и  не  придется  ли  вновь
возвращаться  к  ведению  личного  хозяйства.  Кроме  того,  сказыва¬
лись  и  традиционные  многовековые  привычки.  Вот  почему  мно¬
гие  сельчане,  объединяясь  в  колхозы,  не  спешили  окончательно
расставаться  с  собственными  средствами  производства,  которые
в  индивидуальном  пользовании  отсутствовали  лишь  у  14,4  %  чле¬
нов,  в  том  числе  в  коммунах  их  насчитывалось  68,6  %,  в  арте¬
лях  —  17,1  и  в  тозах  —  6  %78.
 По  своим  размерам  коллективные  хозяйства  являлись  неболь¬
шими.  В  1927  г.  на  каждый  колхоз  в  среднем  приходилось  11,8  кре¬
 320

стьянских  дворов79,6—7  голов  крупного  рогатого  скота,  9—10  овец,
4  свиньи  и  3—4  лошади80.
 В  1925/26  г.  в  пользовании  коллективных  хозяйств  находилось
около  3  млн.  десятин  земли,  из  них  посевная  площадь  составляла
764  610  дес.  и  на  каждое  из  хозяйств  в  среднем  приходилось
154  дес.  земли,  а  на  едока  —  3,08  дес.  Посевная  площадь  в  производ¬
ственных  объединениях  постепенно  увеличивалась.  Если  в  1924/25  г.
в  среднем  на  каждое  хозяйство  приходилось  46  дес.,  то
в  1926/27  г.  —  54  дес.81  Колхозы  лучше  обеспечивались  посевами
по  сравнению  с  единоличными  хозяйствами,  в  последних  на  ра¬
ботника  падало  1,6  дес.,  в  первых  —  2,2  дес.  Однако  обеспечен¬
ность  колхозов  скотом  на  порядок  отставала  от  индивидуальных
крестьянских  дворов.  Так,  на  100  десятин  посева  в  коммунах,  ар¬
телях,  тозах  приходилось  в  среднем  по  13,6  лошадей,  а  у  едино¬
личников  —  по  18;  на  100  десятин  сельскохозяйственных  угодий
коров  —  соответственно  7,6  и  11,282.  Поэтому  большинство  кол¬
лективных  хозяйств  остро  нуждалось  в  лошадях,  в  крупном  рога¬
том  скоте.  Последнего  в  1925/26  г.  в  крестьянских  хозяйствах  на
100  десятин  пашни  было  в  2  раза  больше,  чем  в  колхозах83.
 В  то  же  время  в  некоторых  колхозах  не  хватало  земли,  поэтому
они  вынуждены  были  прибегать  к  ее  аренде.  Например,  в  середи¬
не  20-х  годов  15,4  %  коммун,  24,2  %  артелей  и  35,1  %  тозов  пользо¬
вались  услугами  аренды,  хотя  в  целом  доля  арендуемой  земли  ос¬
тавалась  небольшой  к  общему  землепользованию  колхозов:
в  коммунах  она  составляла  5,1  %,  в  артелях—  8,7%  и  тозах  —
5,8  %84.
 Несколько  лучше  обстояло  дело  с  обеспечением  коллектив¬
ных  хозяйств  сельскохозяйственными  машинами  по  сравнению
с  единоличниками.  Так,  в  1926  г.  на  100  десятин  посева  у  послед¬
них  приходилось  0,02  паровых  машин  и  0,5  сеялок,  а  в  колхозах  —
соответственно  0,3  и  1,53.  В  единоличных  хозяйствах  по  существу
почти  отсутствовали  трактора,  тогда  как  на  1  октября  1927  г.  око¬
ло  половины  колхозов  РСФСР  их  имели,  правда,  использовались
они  неэффективно,  работали  в  году  46—47  дней85.
 Однако  на  1  октября  1924  г.  в  пахотном  инвентаре  колхозы
удовлетворялись  только  на  73,9  %86.  Его  недостаток,  так  же  как
и  нехватка  тягловой  силы,  разумеется,  отрицательно  сказывались
на  их  хозяйственной  деятельности.
 В  этой  связи  профессор  Н.  Д.  Кондратьев,  анализируя  динамику
колхозного  движения  в  период  нэпа,  в  письме  кВ.  М.  Молотову
в  октябре  1927  г.  констатировал:  “Коллективное  сельскохозяйствен¬
ное  производство  занимает  за  последние  четыре  года  неизменно
 21  3ак.316
 321

0,8—0,9  процента  всего  сельскохозяйственного  производства”,
и  удельный  вес  колхозов  “остается  пока  совершенно  ничтожным”.
По  его  оценке,  процесс  коллективизации  только  намечается,
и  причина  этому  —  не  только  новизна  и  сложность  самой  органи¬
зации  коллективного  хозяйства,  но  также  и  то,  что  “в  данное  вре¬
мя  мы  еще  не  имеем  достаточно  технических  и  хозяйственных  пред¬
посылок  для  достаточно  быстрого  роста  коллективного  хозяйства”87.
 Рассмотренный  нами  материал  подкрепляет  данный  вывод.
Колхозное  движение  в  эпоху  нэпа  развивалось  стихийно,  на  доб¬
ровольной  основе,  преимущественно  без  вмешательства  партий¬
ных  и  советских  органов.  Оно  находилось  в  зачаточном,  началь¬
ном  и  застойном  состоянии.  Удельный  вес  крестьянских  хозяйств
в  РСФСР,  объединенных  в  колхозы  к  1927  г.,  равнялся  примерно
их  числу  в  1920  г.  и  достигал  менее  одного  процента.  Эти  данные
свидетельствовали  о  застойном  характере  колхозного  строитель¬
ства,  о  неприятии  подавляющим  большинством  крестьян  социа¬
листических  форм  хозяйствования,  для  быстрых  темпов  развития
которых  отсутствовали  психологические,  социальные  и  матери¬
ально-технические  предпосылки.
 Колхозное  производство
 Для  того,  чтобы  разобраться  в  причинах  равнодушного,  без¬
различного  отношения  трудового  крестьянства  к  колхозам,  попы¬
таемся  проанализировать  их  производственную  деятельность:  сколь¬
ко  они  давали  валовой  и  товарной  продукции,  какая  у  них  была
производительность  труда,  урожайность  зерновых  и  других  культур.
Хотя  сразу  же  оговоримся:  статистические  данные  на  этот  счет,
называемые  официальными  источниками  и  авторами  публикаций
эпохи  нэпа,  заметно  разнятся  в  силу  вышеотмечаемых  нами  при¬
чин.  И,  естественно,  нуждаются  в  уточнении  и  в  дополнительном
изучении,  обосновании.  Так,  согласно  официальной  статистике,
в  1927  г.  колхозы  СССР  производили  менее  одного  процента  всего
зерна  —  4703  тыс.  ц,  тогда  как  единоличные  крестьянские  хозяй¬
ства  —  480  669  тыс.  ц88.  Что  же  касается  других  видов  сельскохозяй¬
ственной  продукции,  даваемой  колхозным  сектором,  то  обобщаю¬
щих  данных  ни  по  РСФСР,  ни  по  СССР  нам  обнаружить  не  удалось.
По  нашему  мнению,  они  будут  намного  скромнее,  особенно
в  животноводческой  отрасли,  учитывая  наличие  небольшого  коли¬
чества  скота  в  коллективных  хозяйствах,  о  чем  выше  упоминалось.
 В  некоторых  официальных  документах  называлась  статистика,
характеризующая  высокую  производительность  труда  в  колхозах,
 322

в  них  указывались  прежде  всего  хорошие  показатели  по  урожай¬
ности,  существенно  превышающие  данные  единоличных  кресть¬
янских  хозяйств,  что  нашло  отражение  и  в  книге  “Колхозы  СССР”,
изданной  отделом  Сельскосоюза  в  1926  г.  В  ней,  в  частности,  от¬
мечалось:  несмотря  на  существующие  недостатки,  наблюдается
подъем  колхозов  и  рост  производственных  достижений,  что  “под¬
черкивает  жизненность  этих  форм  хозяйствования,  порожденных
Октябрьской  революцией”.  В  целях  подкрепления  данной  оценки
в  книге  приводилась  статистика  об  урожайности  зерновых  куль¬
тур  в  колхозах,  которая  была  выше  на  20—30  %  по  сравнению
с  единоличными  хозяйствами.
 Так,  в  1925  г.  озимой  ржи  в  коллективных  хозяйствах  собрали
 83.5 	пуд.  с  десятины,  озимой  пшеницы  —  83,2,  ярового  ячменя  —
 51.5 	пуда,  хотя  единоличники  получали  с  десятины  соответствен¬
но  46,3;  52,8;  29,3  пуда,  а  в  ряде  районов  урожайность  в  колхозах
превышала  на  50  %89.
 Последнюю  цифру  о  высокой  урожайности  в  коллективных
хозяйствах  приводили  и  некоторые  участники  Всесоюзного  сове¬
щания  работников  колхозов  в  1925  г.  Например,  заведующий  по¬
дотделом  кооперативов  Северо-Кавказского  края  в  своем  выступ¬
лении  указал:  в  коллективах  урожайность  выше  по  сравнению
с  единоличными  хозяйствами.  А  представитель  саратовских  кол¬
хозов  на  данном  совещании  привел  еще  более  впечатляющие  циф¬
ры  в  пользу  коллективов,  где  урожайность  превысила  на  60—65  %,
а  местами  —  даже  на  95  %,  чем  у  крестьян90.  По  оценке  Новгород¬
ского  земельного  управления,  урожайность  в  колхозах  в  1923/24  г.
была  выше  в  1,5  раза,  чем  в  индивидуальных  хозяйствах.  В  отчете
Владимирского  губернского  земельного  управления  за  тот  же  хо¬
зяйственный  год  в  радужных  тонах  рисовалась  производственная
деятельность  коммун,  артелей,  тозов.  Они  привели  в  порядок  за¬
пущенные  бывшие  помещичьи  имения  и  “получают  обильный
урожай  на  своих  полях,  служат  показательными  хозяйствами
в  губернии  и  завоевывают  признание  окружающего  населения”91.
 Назовем  и  обобщающие  официальные  данные  об  урожайнос¬
ти  за  1927  г.  Согласно  материалам  отдела  по  работе  в  деревне
ЦК  ВКП(б),  в  некоторых  районах  СССР  в  колхозах  собрали  уро¬
жая  ржи  46  пудов  с  десятины,  в  единоличных  хозяйствах  —  36
(ниже  на  28  %),  яровой  пшеницы  —  соответственно  34  и  28  (21  %),
овса  —  41  и  35  (17  %).  Правда,  указанная  статистика  дана  лишь  по
отдельным  районам  и  не  относилась  ко  всей  стране.  По  расчетам
Наркомзема  РСФСР,  средняя  урожайность  в  колхозах  составила
на  21  %  выше,  чем  у  единоличников.  Суммируя  данные  об  уро¬
 21*
 323

жайности,  работники  ЦК  ВКП(б)  приходили  к  заключению:  она
превышала  в  колхозах  крестьянскую  —  на  20—30  %92.  Такие  цифры
приводились  и  некоторыми  авторами  публикаций  в  1925—1927  гг.,
сторонниками  ускоренной  коллективизации,  в  том  числе  Е.  Тер-
лецким  и  М.  Скрыпником  и  другими,  нередко  без  необходимой
аргументации93.
 В  отечественной  литературе  70—80-х  годов  XX  столетия  при¬
водились  более  скромные  показатели  на  этот  счет,  согласно  кото¬
рым  в  1927  г.  единоличные  хозяйства  получали  зерна  7,6  ц  с  га,
а  колхозы  —  8,8  ц94.  На  наш  взгляд,  последние  цифры  ближе
к  историческим  реалиям,  хотя  и  они  нуждаются  еще  в  уточнёнии.
 Что  же  касается  данных  о  том,  что  в  колхозах  в  среднем  уро¬
жайность  зерновых  культур  в  1925—1927  гг.  превышала  крестьян¬
скую  на  20—30  %,  то,  как  нам  представляется,  в  них  присутству¬
ет  определенная  доля  преувеличения.  Эти  цифры  нуждаются
в  переосмыслении  и  требуют  критического  анализа.  Данная  ста¬
тистика  разрабатывалась  некоторыми  работниками  кооператив¬
ных,  земельных  и  партийно-советских  органов,  приверженцев
форсированной  коллективизации,  чтобы  доказать  преимущества
и  неоспоримые  экономические  выгоды  совместного  труда,  обоб¬
ществленных  средств  производства  и  колхозов  перед  единолич¬
ными  хозяйствами.  К  тому  же  сторонники  высокой  производи¬
тельности  труда  в  социалистическом  земледелии  в  центре  и  на
местах  не  всегда  знали  истинное  положение  дел  в  колхозах,  объек¬
тивно  не  анализировали  их  хозяйственную  деятельность,  выво¬
дили  статистические  показатели  об  урожайности  зерновых  куль¬
тур,  нередко  произвольно,  а  порой  сознательно  их  завышали,
особенно  со  второй  половины  20-х  годов.  В  то  же  время  статисти¬
ка,  характеризующая  негативные  стороны  деятельности  колхо¬
зов,  замалчивалась,  не  давались,  например,  цифры  о  состоянии
животноводческой  отрасли.  При  выведении  высоких  показателей
об  урожайности  зерновых  культур  не  всегда  учитывалась  специ¬
фика  коллективных  и  индивидуальных  хозяйств,  регионов
РСФСР,  существенно  отличающихся  по  социально-экономичес¬
ким,  природно-климатическим  условиям.  По  нашему  мнению,
завышенная  статистика  о  достижениях  коммун,  артелей,  тозов
формировалась  и  за  счет  метода,  когда  высокая  урожайность
в  отдельных  колхозах  механически  переносилась  на  весь  регион.
В  последнем  же  хорошо  получаемые  производственные  показа¬
тели  ряда  колхозов  приписывались  коллективам  всей  республи¬
ки  и  страны,  а  затем  сравнивались  с  экономическими  показате¬
лями  крестьянских  хозяйств.  Порою  последние  занижались
 324

и  существенно  отличались  по  размерам  производимой  продук¬
ции  и  урожайности  зерновых  и  других  культур.
 Уже  в  годы  нэпа  некоторые  государственные  и  партийные
работники  подвергали  сомнению  достоверность  официальной  ста¬
тистики  о  производственных  успехах  коллективных  хозяйств.  На¬
пример,  в  1926  г.  заместитель  председателя  ВСНХ  Э.  И.  Квиринг
приводил  официальные  отчеты  об  урожайности  зерновых  в  1924  г.
на  Кубани,  согласно  которым  урожай  озимой  пшеницы  достигал
83,2  пуда  с  десятины,  яровой  пшеницы  —  54,5,  ячменя  —  58,5,
кукурузы  —  99,6,  тогда  как  в  единоличных  хозяйствах  крестьян  он
соответственно  составлял  52,8;  29,3;  32,8;  68,6  пудов  с  десятины.
Оценивая  названные  цифры,  свидетельствующие  о  чрезмерно
высокой  урожайности  в  колхозах,  Квиринг  резонно  замечал:
“К  этим  данным  нужно  подойти  весьма  осторожно  и  едва  ли  можно
принять  за  чистую  монету.  Если  бы  мы  имели  действительно  та¬
кую  урожайность,  настолько  резкую,  что  она  должна  быть  видна
прямо  на  поле,  то  по  всей  вероятности,  дело  коллективизации
продвинулось  бы  вперед  значительно  быстрее.  По-видимому,  в  деле
определения  урожайности  не  всегда  обходится  без  некоторого
пристрастия”95.
 Это  реалистическое  суждение  подтверждается  и  другими
официальными  источниками,  опубликованными  не  земельно¬
кооперативными  органами,  а  иными  ведомствами,  отнюдь  не
заинтересованными  в  идеализации  колхозного  строительства,
в  частности,  работниками  рабоче-крестьянской  инспекции
и  налогового  управления.  Так,  согласно  этим  материалам,  уро¬
жай  зерновых  культур  в  крестьянских  хозяйствах  был,  наобо¬
рот,  выше,  чем  в  коммунах,  артелях  и  тозах.  Например,  с  1924  г.
в  Московской  губернии  в  колхозах  урожай  ржи  в  среднем  со¬
ставлял  50  пудов  с  десятины,  а  у  единоличников  —  54  п.,  на
Северном  Кавказе  —  соответственно  38  и  46,3  п.
 Тенденция  о  более  высоких  урожаях  в  1924  г.  в  единоличных
хозяйствах  просматривается  и  в  других  регионах  СССР.  Для  срав¬
нения  укажем:  на  Украине  в  среднем  колхоз  получил  пшеницы
39,1  п.  с  десятины,  овса  —  24,  ячменя  —  24,3,  тогда  как  у  кресть¬
ян  соответственно  он  равнялся  48,4;  47,3;  35,6  пуд.  с  десятины96,
т.  е.  у  последних  урожайность  составляла  на  порядок  выше.  Анализ
материалов,  характеризующих  урожайность  в  7  регионах  РСФСР
в  1926/27  г.,  показал,  что  в  4  из  них  в  колхозах  она  превышала
крестьянскую  от  10  до  40  %,  в  двух  —  наоборот,  она  оставалась
ниже  от  10  до  30  %  и  в  одном  —  находилась  примерно  на  одина¬
ковом  уровне.
 325

Подтверждением  тому  служат  и  следующие  данные:  в  Ураль¬
ской  области  урожай  зерновых  в  коллективных  хозяйствах  дости¬
гал  48  пуд.  с  десятины,  а  у  единоличников  —  64;  на  Северном
Кавказе  —  соответственно  73  и  98,  хотя  в  Центрально-чернозем¬
ной  области  60  и  44;  в  Промышленной  области  —  82  и  45  пудов
с  десятины97.  Если  в  первых  двух  районах  сборы  зерновых  в  сель¬
скохозяйственных  артелях  оставались  на  порядок  ниже  крестьян¬
ских,  то  во  вторых  они  были  намного  выше.
 Другое  обследование,  проведенное  в  тех  же  районах  РСФСР,
выявило:  по  важнейшим  зерновым  культурам  лишь  в  коммунах,  ко¬
торых,  как  упоминалось,  насчитывалось  не  более  10  %  из  всех  кол¬
хозов,  урожайность  оставалась  выше,  чем  в  крестьянских  хозяйствах,
а  артели  и  тозы  не  отличались  более  высокой  производительнос¬
тью98.  Согласно  материалам  Наркомфина  РСФСР,  в  1925/26  г.  эко¬
номические  показатели  колхозов  почти  не  выделялись  “от  уровня
среднего  крестьянского  хозяйства”99.
 Из  приведенной  статистики,  на  наш  взгляд,  напрашивается
вывод:  вряд  ли  можно  говорить  о  явных  экономических  преиму¬
ществах  коллективного,  социалистического  земледелия  перед  еди¬
ноличным  крестьянским  хозяйством,  в  частности  по  такому  по¬
казателю,  как  урожайность  зерновых  культур.  Утвердившееся
мнение  в  некоторых  официальных  материалах,  в  литературе  эпо¬
хи  нэпа,  что  урожайность  в  колхозах  была  выше  на  20—30  %,  нельзя
считать  достоверным.
 С  нашей  точки  зрения,  если  бы  коллективные  хозяйства  до¬
бивались  такой  высокой  производительности  труда  и  получали
блестящие,  прямо  скажу,  обильные  урожаи,  то  крестьяне  охот¬
нее  бы  в  них  вступали,  а  колхозное  движение  не  находилось  бы
в  стадии  застоя  в  1921—1927  гг.  Если  за  эти  годы  брать  в  среднем
урожайность  зерновых  на  территории  РСФСР  в  колхозах,  а  не  по
отдельным  районам  и  отдельным  годам,  то  она,  по  нашему  мне¬
нию,  в  лучшем  случае  находилась  бы  примерно  на  уровне  едино¬
личных  хозяйств,  а  во  многих  коллективах  оставалась  ниже.  Хотя,
безусловно,  имелось  немало  экономически  крепких  коммун,  ар¬
телей,  тозов,  добивающихся  высоких  показателей  в  производствен¬
ной  деятельности,  превышающих  крестьянские,  так  же  как  суще¬
ствовало  и  много  нежизнеспособных  колхозов,  показывавших
крайне  низкие  экономические  результаты.
 Теперь  обратимся  к  другому  показателю,  характеризующему
эффективность  колхозов,  —  к  товарности  производимой  ими  про¬
дукции,  т.  е.  поступающей  на  рынок.  В  середине  20-х  годов  в  офи¬
циальных  материалах  появилась  концепция  о  высокой  товарности
 326

сельскохозяйственной  продукции  в  колхозах  как  важнейшем  ар¬
гументе  их  преимущества  перед  единоличными  крестьянскими
хозяйствами.  Так,  в  упоминавшейся  нами  книге  “Колхозы  СССР”,
например,  утверждалось:  в  1925/26  г.  коллективные  хозяйства  про¬
извели  70  млн.  пудов  зерна,  из  них  30  млн.  пошло  на  рынок100,  или
свыше  40  %.  В  более  поздних  государственных  статистических  сбор¬
никах  приводились  данные,  согласно  которым  товарная  продук¬
ция  зерновых  в  колхозах  составляла  35,4  %,  в  крестьянских  хозяй¬
ствах  —  16,8  %101,  т.  е.  в  последних  в  2  раза  ниже.
 Обращает  на  себя  внимание  то  обстоятельство,  что  в  офици¬
альных  документах  упускается  объем  всей  колхозной  товарной
продукции,  в  том  числе  и  в  животноводческой  отрасли.  Думается,
это  делалось  не  случайно.  Официальная  статистика  умалчивала
уровень  товарности  в  колхозах  в  целом  всей  продукции,  так  как
в  масштабе  страны  такая  работа  не  производилась.  Как  отмечалось
в  одном  их  исследований  в  1926  г.:  до  сих  пор  статистические
данные  имеются  по  этой  проблеме  в  небольшом  количестве  не  по
всем  регионам.  Поэтому  на  их  основании  строить  “какие-либо  об¬
щие  выводы  не  представляется  возможным”102.
 В  этой  связи  назовем  некоторые  цифры,  отражающие  “чрез¬
вычайно  высокую  товарность”  продукции  в  колхозах.  Так,  в  1924  г.
уровень  товарности  всей  валовой  продукции  в  коммунах  Запад¬
ного  региона  составлял  25  %,  в  крестьянских  хозяйствах  —  22  %,
в  Пензенской  губернии  —  соответственно  38  и  32,3  %;  в  Волж¬
ском  районе  —  23,8  и  32;  в  Уральской  области  —  34,5  и  24,5  %,
в  Северо-Кавказском  крае  —  38  и  42,5  %,  в  Алтайской  губер¬
нии  —  26  и  33  %103.  Из  указанной  статистики  явствует:  в  трех
районах  РСФСР  товарность  в  коммунах  превосходила  уровень
товарности  в  единоличных  хозяйствах,  а  в  трех  других  —  наобо¬
рот.  В  последних  она  оставалась  более  высокой.  Если  же  суммиро¬
вать  приведенные  цифры  по  6  регионам,  то  в  среднем  получает¬
ся  уровень  товарности  от  всей  валовой  продукции  в  коммунах
равнялся  30  %,  в  крестьянских  хозяйствах—  31,5%,  т.  е.  при¬
мерно  был  одинаковым.
 Согласно  другому  источнику,  на  1  октября  1927  г.  в  коммунах
товарность  по  всей  продукции  достигала  только  18,5  %,  в  сельхо¬
зартелях—  20,3  %,  в  тозах—  30,9  %104,  а  в  среднем  по  всем  кол¬
хозам  она  составляла  примерно  23  %.  При  этом  учитывалось  не
только  зерно,  но  и  технические  культуры,  продукция  животно¬
водства.  Средний  же  показатель  колхозной  продукции,  поступаю¬
щей  на  рынок,  почти  не  отличался  от  крестьянских  хозяйств,  уро¬
вень  в  которых  равнялся  приблизительно  20—25  %.
 327

Эти  цифры  в  основном  подтверждаются  официальной  стати¬
стикой  о  товарности  всей  продукции  сельского  хозяйства  в  СССР,
которая  в  1925/26  г.  достигала  18,8  %,  в  1926/27  г.  —  18,2  %.  При¬
чем  товарная  часть  продукции  зерновых  равнялась  соответственно
21,3  и  21  %,  животноводства  —  23,2  и  23,6  %,  технических  куль¬
тур  —  60,6  и  58,5  %,  другая  продукция  растениеводства  —  6,3
и  6,4  %105.  Из  этих  данных  следует,  что  уровень  товарности  в  кре¬
стьянских  хозяйствах,  а  именно  они  являлись  основными  произ¬
водителями  продукции,  в  среднем  составил  примерно  23—25  %,
причем  продукция  зерновых  равнялась  около  22  %,  животновод¬
ства  —  24  %,  технических  культур  —  приблизительно  60  %.
 Конечно,  на  территории  РСФСР  существовали  районы,  где
колхозы  были  с  высокой  и  низкой  степенью  товарности  сельско¬
хозяйственной  продукции,  к  последним  принадлежали  земледель¬
ческие  зерновые.  Например,  обследование  137  коллективных  хо¬
зяйств  различных  районов  в  1927  г.  выявило:  в  Уральской  области
товарность  продукции  достигала  26  %;  в  Центрально-промышлен¬
ном  районе—  24%;  в  Северо-Западном—  20,7%,  тогда  как
в  Северо-Кавказском  крае—  31,7%,  в  Средне  -  Волжском—
44,5  %106.  К  тому  же  высокая  товарность  колхозной  продукции  была
вызвана  нередко  и  тем,  что  государственные  органы,  предостав¬
ляя  коллективам  поддержку,  давая  им  льготы,  требовали  от  них
больше  поставлять  на  рынок  продукции  за  счет  уменьшения  внут-
риколхозных  потребностей.
 Из  вышеизложенного  материала,  как  нам  представляется,
явствует,  что  официальная  статистика  20—30-х  годов  XX  в.  суще¬
ственно  завышала  товарную  часть  колхозного  производства  и  од¬
новременно  занижала  —  крестьянского,  чтобы  доказать  преиму¬
щества  коллективного  труда,  обобществленных  средств
производства  перед  единоличными  хозяйствами  и  тем  самым  ус¬
корить  их  перевод  на  социалистические  рельсы.  На  самом  же  деле
в  годы  нэпа  товарность  всего  колхозного  производства  приблизи¬
тельно  равнялась  уровню  товарности  крестьянской  продукции.
 На  показателях  товарности  колхозного  производства  негатив¬
но  сказывалось  крайне  неблагоприятное  состояние  животновод¬
ческой  отрасли.  Поголовье  скота  в  коллективных  хозяйствах  росло
медленно.  Вступающие  в  них  крестьяне  предпочитали  его  не  обоб¬
ществлять,  а  сохранять  в  личной  собственности.  В  то  же  время
скот,  находившийся  в  колхозах,  нередко  погибал  из-за  отсутствия
кормов,  специальных  помещений  и  ненадлежащего  за  ними  ухо¬
да.  Например,  в  середине  20-х  годов  в  коммунах  Саратовской  гу¬
бернии  погибла  половина  свиней  и  птицы.  А  главная  причина
 328

большого  урона  животных  —  это  нехватка  кормов  и  отсутствие
для  них  благоустроенных  помещений,  которые  находились  в  не¬
удовлетворительном  состоянии  в  66  %  коммун,  75  %  артелей
и  94  %  тозов107.
 К  1925  г.  многие  постройки  коллективных  хозяйств,  перешед¬
шие  к  ним  в  результате  также  конфискации  помещичьих  имений,
на  базе  которых  многие  из  них  были  и  созданы,  пришли  в  негод¬
ность,  стали  ветхими  и  требовали  срочного  ремонта.  Однако  кол¬
хозы  и  управления  государственным  земельным  имуществом  на
местах  не  располагали  для  этого  необходимыми  средствами.  Так,
в  Ленин1радской  губернии  в  середине  20-х  годов,  по  данным  ме¬
стных  органов  власти,  постройки  в  колхозах  оказались  не  приспо¬
соблены  для  ведения  хозяйства,  поскольку  находились  в  плачев¬
ном  состоянии,  ежегодные  расходы  на  содержание  которых  по
22  коллективам  колебались  от  5  руб.  до  61  руб.  40  коп.,  а  в  сред¬
нем  —  19,6  руб.  Ввиду  неблагополучного  состояния  животновод¬
ства,  неэффективного  хозяйствования,  продуктивность  колхоз¬
ного  скота  оставалась  низкой,  ниже,  чем  в  единоличных  хозяйства^.
Например,  надои  молока  от  коровы  в  среднем  в  год  в  коммунах
равнялись  72  пуда,  в  тозах  —  85  пудов108,  или  примерно  4—5  кг
в  сутки.  С  такими  небольшими  надоями  можно  было  удовлетво¬
рить  только  минимальные  внутриколхозные  потребности  в  моло¬
ке,  а  о  его  продаже  и  поставке  на  рынок  не  могло  идти  и  речи.
Тяжелейшее  положение  в  животноводческой  отрасли  на  началь¬
ной  стадии  колхозного  строительства  должно  бы  послужить  серь¬
езным  сигналом  для  политического  руководства  страны,  чтобы
извлечь  из  этого  правильные  уроки.  Однако  власти  их  не  только  не
сделали,  но  вскоре  приступили  к  форсированным  темпам  кол¬
лективизации,  создавая  глубочайший  кризис  в  сельском  хозяй¬
стве  вообще  и  в  животноводстве,  в  частности,  тяжелые  послед¬
ствия  которого  ощущались  долгие  годы.
 Свое  экономическое  положение  колхозы  могли  бы  улучшить
за  счет  мелких  промышленных  предприятий,  которыми  они  вла¬
дели.  К  1927  г.  на  территории  РСФСР  их  насчитывалось  до  2000.
Они  занимались  переработкой  в  основном  сельскохозяйствен¬
ной  продукции,  из  них  33,8  %  относились  к  мельницам,  8,2  %  —■
к  крупорушкам,  7,5  %  —  просорушкам,  11,9%—  маслобойным
и  сыроваренным  заводам,  28,9  %  —  ремонтным  мастерским
и  14,9  %  —  другим  предприятиям109.
 Однако  на  практике  многие  колхозные  заводы  вместо  дохо¬
дов  приносили  ощутимые  убытки,  простаивали,  не  работали  из-
за  отсутствия  сырья,  квалифицированных  кадров.  Например,
 329

в  Саратовской  губернии  они  обеспечивались  сырьем  только  на
10—20  %.  В  1925  г.  в  Уральской  области  из  12  обследованных  про¬
мышленных  предприятий  лишь  одно  оказалось  рентабельным,
а  остальные  дали  убытки  колхозам  на  сумму  4244  руб.  только  за
6  месяцев.  Так,  в  коммуне  “Верный  путь”  Новониколаевской  гу¬
бернии  консервный  завод  получил  убыток  на  749  руб.,  масло¬
дельный  —  на  274  руб.,  а  в  коммуне  “Светоч”  мельница  была  за¬
гружена  лишь  на  50  %п0.
 То,  что  многие  промышленные  предприятия  колхозов  рабо¬
тали  не  на  полную  мощность  из-за  отсутствия  сырья,  служит  еще
одним  доказательством  их  неэффективного  хозяйствования,  низ¬
кой  товарности  продукции,  когда  они  свои  заводы  не  могли  ею
обеспечить  в  полном  объеме.
 Анализируя  производственные  показатели  коллективных  хо¬
зяйств,  нельзя  не  принимать  во  внимание,  разумеется,  и  то  об¬
стоятельство,  что  часть  из  них  относилась  к  экономически  креп¬
ким,  добивалась  существенных  положительных  результатов
и  оказывала  благотворное  влияние  на  сельчан.  В  таких  колхозах
действительно  урожайность  была  выше  на  20—30  %,  а  товарность
продукции  составляла  на  30—40  %  больше,  чем  у  единоличников.
Однако  центральные  и  местные  партийно-советские  и  коопера¬
тивные  работники  зачастую  эти  впечатляющие  достижения  неко¬
торых  коллективов  сознательно  или  непреднамеренно  необосно¬
ванно  приписывали  всей  массе  колхозов  данного  района,
республики  или  страны  в  целом,  что  затем  находило  отражение
в  официальной  статистике,  о  чем  уже  упоминалось.  Укажем  ряд
примеров,  характеризующих  эффективность  производственной  де¬
ятельности  экономически  сильных  колхозов.  Так,  в  1925  г.  комму¬
на  “Дача”  Борисоглебского  уезда  Тамбовской  губернии  имела  два
трактора,  получала  высокие  урожаи,  а  перед  посевной  кампани¬
ей  располагала  излишками  ржи,  проса,  подсолнуха,  гороха  в  ко¬
личестве  5  вагонов,  тогда  как  крестьяне-единоличники  брали  се¬
мена  в  кредит  ввиду  их  отсутствия.  К  тому  же  в  коммуне  имелась
и  школа.  Другая  коммуна  “Путь”  той  же  губернии  в  1924  г.  владела
20  лошадьми,  100  свиньями,  30  головами  крупного  рогатого  ско¬
та.  Она  располагала  также  хорошим  садом,  несколькими  мастер¬
скими,  в  том  числе  кузнечно-слесарной,  столярной,  портной;  вела
пятипольный  севооборот.  За  высокие  хозяйственные  показатели
коммуна  получила  премию  на  сельскохозяйственной  выставке111.
 Коммуна  “Искра  во  тьме”  Славгородского  округа  в  Сибири
организовалась  в  1924  г.  В  нее  вошли  75  человек.  В  момент  создания
она  имела  13  рабочих  лошадей,  35  коров  и  900  п.  хлеба.  В  1925  г.
 330

коммуна  засевала  124  дес.  земли  под  зерновые  культуры,  приобре¬
ла  дополнительно  еще  8  лошадей,  построила  6  помещений,  4  кир¬
пичных  сарая,  обустроила  скотный  двор,  провела  землеустрои¬
тельные  работы.  К  1926  г.  этот  коллектив  имел  20  рабочих  лошадей,
33  дойные  коровы,  33  теленка,  8  голов  молодняка,  1  быка,  107
овец  и  достаточное  количество  хлеба,  сельскохозяйственного  ин¬
вентаря  для  обработки  земли.  Расширение  хозяйственной  деятель¬
ности  коммуны,  укрепление  ее  материальной  базы  произошло  за
счет  предоставленного  кредита,  долг  по  которому  в  1926  г.  состав¬
лял  тысячу  рублей.
 Коллективные  хозяйства,  добивающиеся  хороших  производ¬
ственных  результатов,  доказывали  преимущества  обобществлен¬
ного  труда  единоличникам,  и  последние,  убеждаясь  в  выгодности
социалистического  земледелия,  иногда  объединялись  самостоя¬
тельно,  стихийно  в  колхозы.  Например,  в  конце  1924  г.,  как  упо¬
миналось,  в  Алексинском  районе  Тульской  губернии  отличная
деятельность  сельхозартели  “Луна”  послужила  примером  для
30  крестьян  с.  Никулино  организовать  свой  колхоз112.  Можно  при¬
водить  и  другие  факты,  свидетельствующие  о  положительной  про¬
изводственной  деятельности  некоторых  колхозов113.
 Часть  экономически  крепких  коллективов  проводила  и  куль¬
турно-просветительскую  работу,  как  среди  своих  членов,  так
и  окружающего  населения,  заботилась  о  повышении  его  образо¬
вательного  уровня,  принимала  меры  по  ликвидации  неграмотно¬
сти  в  сельской  местности.  Некоторые  колхозы  открывали  школы,
избы-читальни,  клубы.
 Так,  в  1924  г.  на  Кубани  в  коллективных  хозяйствах  насчиты¬
валось  198  библиотек,  64  школы,  в  которых  учились  2476  детей.
В  коммуне  “Имени  Ленина”  Псковской  губернии  действовало  об¬
щество  по  ликвидации  неграмотности,  работали  драматический
и  сельскохозяйственный  кружки.  В  1925  г.  из  961  колхоза  38  %  ком¬
мун  имели  школы,  35  %  —  избы-читальни;  сельскохозяйственные
артели  —  соответственно  5  и  7  %;  тозы  —  16  и  15  %,  т.  е.  только
20  %  всех  коллективных  хозяйств  располагали  школами  и  библио¬
теками.  По  данным  на  1926  г.,  в  СССР  лишь  15,9  %  всех  колхозов
имели  школы,  21,8  %  —  избы-читальни.  Хотя  грамотность  колхоз¬
ного  населения  была  выше  примерно  на  10—20  %  по  сравнению
с  окружающим  крестьянством  и  составляла  около  47—52  %,  в  то
же  время  22  %  детей  колхозников  вообще  не  учились  в  школе114.
 На  наш  взгляд,  наличие  в  1925/26  г.  из  всех  коллективных
хозяйств  только  в  15—20  %  из  них  школ,  библиотек,  изб-читален
является  еще  одним  показателем  трудного  экономического  поло¬
 331

жения  большинства  коммун,  артелей,  тозов.  Во  многих  из  них
царила  вопиющая  бесхозяйственность.
 Приведем  лишь  некоторые  дополнительные  факты  для  под¬
крепления  вышесказанного.  Так,  из-за  нехватки  рабочего  скота
и  инвентаря  в  колхозах  не  обрабатывалось  около  половины  земли.
В  1924/25  г.  засев  пашни  в  них  составлял  54,6  %,  в  1925/26  г.  —
58,05  %.  Часть  коллективных  хозяйств  испытывала  острую  нужду
в  рабочей  силе.  Поэтому  прибегала  к  найму  работников,  доля  ко¬
торых  иногда  достигала  до  20  %115.  Несмотря  на  поддержку  госу¬
дарства,  около  половины  колхозов  в  ряде  районов  оказались  не
землеустроенными,  что  негативно  сказывалось  на  их  производ¬
ственной  деятельности.
 В  справках,  сводках  местных  партийных  и  советских  органов
середины  20-х  годов  констатировались  многие  факты  неудовлет¬
ворительного  состояния  социалистического  земледелия.  Напри¬
мер,  16  апреля  1925  г.  Новгородский  губком  РКП(б)  отмечал:
в  губернии  из  79  колхозов  только  5—6  можно  отнести  к  экономи¬
чески  крепким.  В  отчете  Невельского  укома  ВКП(б)  Псковской
губернии  за  январь-март  1926  г.  говорилось:  “Колхозы  и  артели
находятся  в  крайне  тяжелых  экономических  условиях,  члены  кол¬
лективов  и  артелей  живут  крайне  бедно,  культурной  работы  сре¬
ди  них  не  ведется,  условия  аренды  за  землю  и  постройки  обреме¬
нительны.  В  результате  экономическое  состояние  колхозов  создает
недовольство  крестьян”.
 Весьма  удручающую  .оценку  давал  колхозному  сектору  и  Че¬
реповецкий  губком  РКП(б).  В  его  письме,  направленном  на  места
5  ноября  1925  г.,  отмечалось:  “Артели  и  коммуны  в  своей  работе
и  по  своему  материальному  положению  не  являются  образцовы¬
ми  хозяйствами”.  Для  доказательства  этого  вывода  в  письме  при¬
водились  конкретные  примеры,  характеризующие  нежизнеспособ¬
ность  коллективов.  Так,  коммуна  “Кемская”  Белозерского  уезда,
организованная  еще  в  1918  г.,  в  1925  г.  объединяла  34  человека.
Она  имела  слабую  материальную  базу;  не  хватало  инвентаря,  вы¬
гон  для  пастбища  был  плохим,  отсутствовали  в  хозяйстве  удобре¬
ния,  не  применялся  севооборот.  Поэтому  “благодаря  такому  со¬
стоянию,  влияния  на  население  не  имеет”.  Не  лучше  вела
хозяйственную  деятельность  и  Даниловская  коммуна  Устюжин-
ского  уезда,  в  ней  отсутствовали  средства  для  увеличения  погодо-
вья  скота,  ремонта  жилых  помещений116.
 Не  выделялись  хорошей  работой  и  колхозы  Островского  уезда
Псковской  губернии.  Как  отмечалось  в  информационной  сводке
Северо-Западного  бюро  ЦК  ВКП(б)  от  19  сентября  1926  г.,
 332

в  коллективном  хозяйстве  Володарской  волости  обмолоченную
рожь  не  убрали,  а  солому  не  уложили  в  стога,  тогда  как  в  живот¬
новодческих  и  жилых  помещениях  находилась  грязь,  а  в  сельхо¬
зартели  “Новая  жизнь”  постройки  давно  не  ремонтировались
и  разрушились117.
 В  плачевном  состоянии  находились  и  колхозы  Ленинградской
губернии.  Об  этом  можно  судить  по  итогам  их  обследования  ра¬
ботниками  рабоче-крестьянской  инспекции  в  1926  г.  Последние
изучили  44  коллективных  хозяйств,  из  них  11  коммун,  30  арте¬
лей,  3  тоза.  Они  выяснили,  что  постройки  и  оборудование  в  кол¬
хозах  находились  в  неудовлетворительном  состоянии,  а  большин¬
ство  зданий  требовало  капитального  ремонта,  особенно  плохо
обстояло  дело  с  крышами.  Члены  колхозов  ютились  в  тесных  квар¬
тирах.  Так,  в  колхозе  “Рассвет”  в  скотном  дворе  стены  сгнили,
потолок  мог  обвалиться,  кормушки  для  животных  отсутствовали.
В  коллективных  хозяйствах  бани  находились  в  ветхом  положении
и  нуждались  в  срочном  ремонте;  сельскохозяйственные  орудия
все  износились,  а  многие  из  них  “надо  отнести  к  негодному  хла¬
му,  который  только  загромождает  сараи  колхозов”.  В  44  обследо¬
ванных  коллективах  насчитывалось  6  тракторов  и  271  лошадь,  по¬
следние  в  большинстве  своем  были  непригодны  для  тяжелых
работ  и  глубокой  вспашки,  а  племенного  скота  нехватало.  К  тому
же  он  являлся  не  породистым,  за  исключением  артели  “Рублев¬
ка”  Ленинградского  уезда.
 Во  всех  колхозах  значилось  640  коров,  но  с  низкой  удойнос¬
тью.  В  среднем  ежегодно  она  не  превышала  125  ведер.  Поэтому
продажа  молока  отсутствовала,  и  “оно  исключительно  шло  на  пи¬
тание  членов  колхозов  и  их  семей”.  Кроме  того,  в  коммунах,  арте¬
лях,  тозах  имелось  много  пустующих  земель.  Например,  в  хозяй¬
стве  “Красный  пекарь”  под  посевом  было  занято  только  70  %  всей
пашни.  Правильные  севообороты  в  коллективах  не  применялись,
не  использовалось  и  минеральное  удобрение,  а  агрономической
помощи  им  не  оказывалось.  Поэтому  имелась  высокая  засорен¬
ность  полей,  а  землеустройство  было  проведено  в  половине  хо¬
зяйств.  В  этой  связи  агрокультурное  значение  колхозов  Ленин¬
градской  губернии  оставалось  отрицательным.  Отсюда  урожайность
в  них  являлась  низкой:  ржи  собирали  в  среднем  50  пудов  с  деся¬
тины,  овса  —  56,  ячменя  —  47,  картофеля  —  500  п.
 По  данным  обследователей,  колхозы  вели  производство  “ни¬
сколько  не  лучше  окружающего  крестьянского  населения,  для  ко¬
торого  они  по  основной  своей  сущности  должны  бы  служить
образцом  и  примером”118.  К  такому  неутешительному  выводу  при¬
 333

шли  работники  РКИ  после  изучения  колхозов  Ленинградской  гу¬
бернии.  В  них  имелась  слабая  материально-техническая  база,  рас¬
тениеводство  и  животноводство  находились  в  неудовлетворитель¬
ном  состоянии,  жилищно-бытовые  условия  их  работников
оказались  неналаженными,  производительность  труда  в  коллек¬
тивах  оставалась  низкой.  Не  изменилась  ситуация  к  лучшему  в  ле¬
нинградских  колхозах  и  к  концу  1926  г.  Так,  их  проверка  осенью
этого  года  вновь  работниками  рабоче-крестьянской  инспекции
вскрыла  по  существу  те  же  самые  недостатки.  Например,  коммуна
“Имени  Зиновьева”  Гдовского  уезда  работала  с  большим  убыт¬
ком,  поскольку  оплата  труда  ее  членам  превышала  почти  в  2  раза
доход  хозяйства.  На  1  августа  1926  г.  долг  коммуны  достигал
10  839  руб.  95  коп.  В  ней  царила  бесхозяйственность:  посеянные
в  первом  отделении  8  дес.  клевера  погибли,  скот  содержался
в  необорудованных  помещениях,  крыши  в  них  протекали.  Надле¬
жащий  уход  за  животными  отсутствовал.  В  коммуне  не  убрали
и  посеянный  ячмень,  он  оказался  под  снегом,  часть  пашни  не
подняли  на  зиму.  Основными  причинами  плохой  хозяйственной
деятельности  этой  коммуны,  как  и  многих  других  колхозов,  явля¬
лась  низкая  организация  в  них  труда119.
 Не  отличались  эффективной  хозяйственной  деятельностью
и  многие  колхозы  в  других  районах  РСФСР.  Так,  в  1925  г.  в  комму¬
не  “Батуринский  почин”  Челябинского  округа  имелось  495  деся¬
тин  земли,  99  рабочих  лошадей,  66  коров  и  90  работников.  Одна¬
ко  хорошие  экономические  итоги  в  ней  отсутствовали:  скот
содержался  в  холодных  помещениях,  сделанных  из  прутьев,  “кое-
как,  обложенных  по  бокам  и  покрытых  сверху  соломой,  а  на  дво¬
ре,  где  стояли  коровы,  лошади,  свиньи  —  была  непролазная  грязь”.
При  таком  плохом  содержании  скота  высокого  дохода  от  живот¬
новодства  коммуна  не  получала.  Без  присмотра,  под  открытым
небом  лежали  сельскохозяйственные  машины  и  ржавели,  в  том
числе  молотилка,  жатка.  Низкую  производительность  труда  пока¬
зала  и  коммуна  “Восход  солнца”  Пермского  округа  в  1925  г.  Здесь
поля  обрабатывались  плохо  и  зарастали  сорняками,  а  скошенное
сено  не  убиралось  и  гнило120.
 Аналогичная  бесхозяйственность  наблюдалась  и  в  колхозе  “Зна¬
мя  труда”  Брянской  губернии  в  1926  г.  Здесь  сельскохозяйствен¬
ные  машины  лежали  на  открытом  месте,  под  снегом  и  дождем,
и  ржавели,  в  том  числе  дорогостоящие  молотилка,  локомобиль,
часть  посевной  площади  своевременно  не  убирали  и  с  наступле¬
нием  морозов  зерно  сгнило,  а  в  животноводческих  помещениях
окна  были  выбиты.
 334

В  1923/24  г.  в  Донской  области  многие  коллективные  хозяй¬
ства  не  собрали  хлеб  и  он  сгнил  на  полях.  По  сведениям  органов
ОГПУ,  из  обследованных  125  колхозов  различных  районов  в  ян-
варе-мае  1926  г.  только  в  12  случаях  наблюдался  “количественный
и  качественный  рост”,  в  том  числе  в  Сибири  —  в  5,  Поволжье  —
1,  Северо-Кавказском  крае  —  2,  а  в  27  колхозах  имел  место  упа¬
док,  как  следствие  бесхозяйственности,  неумелости,  небрежнос¬
ти  и  других  “недочетов”.  Такие  коллективы,  по  оценке  работни¬
ков  ОГПУ,  влачат  жалкое  существование,  и  не  только  не  увеличили
свои  средства,  но  и  уничтожили  свой  основной  капитал,  включая
денежные  кредиты,  инвентарь,  продукты.  “Во  многих  случаях  та¬
кое  хозяйничанье  приводит  к  полному  развалу  и  ликвидации  кол¬
хозов”121.
 Можно  приводить  и  другие  примеры  для  подкрепления  дан¬
ного  объективного  вывода  относительно  неудовлетворительного
экономического  состояния  большинства  производственных  коо¬
перативов.  Их  деятельность  следует  оценить  словами  В.  И.  Лени¬
на,  сказанными  им  еще  при  переходе  к  нэпу,  что  опыт  колхозов
показывает  пример  “как  не  надо  хозяйничать”,  окрестные  кре¬
стьяне  “смеются  или  злобствуют”.  Колхозы  находились  “в  таком
плачевном  состоянии,  что  они  оправдывают  название  богаде¬
лен”122.
 Сформулированная  Лениным  оценка  в  1921  г.  об  удручающем
положении  коллективного  социалистического  земледелия  в  пол¬
ной  мере  относится,  на  наш  взгляд,  и  к  состоянию  большинства
колхозов  в  1925—1927  гг.,  не  вышедших  из  экономического  кри¬
зиса.  Многие  из  них  влачили  жалкое  существование,  показывали
низкую  производительность  труда,  товарность,  что  нашло  отра¬
жение  в  некоторых  официальных  документах,  в  заявлениях  ряда
партийных  и  государственных  деятелей.  Так,  в  постановлении
ЦК  ВКП(б)  от  30  декабря  1926  г.  “Об  итогах  совхозного  и  колхоз¬
ного  строительства”  отмечались  серьезные  недостатки  в  деятель¬
ности  коллективных  хозяйств:  в  них  была  слабая  производитель¬
ность  труда,  низкая  товарность,  “плохая  связь  с  крестьянским
населением”123.
 В  1925  г.  Л.  Д.  Троцкий,  анализируя  положение  дел  в  комму¬
нах,  констатировал:  они  не  выходят  из  кризиса,  производитель¬
ность  труда  в  них  не  только  не  повышается,  “а  скорее  падает  из
года  в  год”,  они  хозяйственно  прозябают,  не  имея  внутреннего
стимула  к  более  интенсивной  работе,  “не  выходят  из  долгов,  пе¬
реживают  упадок  духа”124.  К  аналогичному  выводу  приходил
и  Н.  И.  Бухарин  в  том  же  году125.
 335

Почему  крестьяне  не  вступали  в  колхозы
 Постараемся  рассмотреть  подробней  причины  низких  эко¬
номических  показателей  большинства  колхозов,  хотя  частично
об  этом  выше  сказано.  Корни  кризисных  явлений  в  колхозном
движении  мы  видим  в  объективных  и  субъективных  факторах,
прежде  всего  в  отсутствии  необходимых  психологических  соци¬
ально-экономических,  материальных  предпосылок  для  зарожде¬
ния  и  развития  социалистического  коллективного  земледелия:
ни  страна,  ни  трудовое  крестьянство  просто  к  этому  радикаль¬
ному  повороту  были  не  готовы.  В  экономически  отсталом,  аграр¬
ном  государстве,  с  полуразрушенной  неиндустриальной  эконо¬
микой,  с  низкий  образовательным,  культурным  уровнем,  бедным
крестьянским  населением,  веками  привязанным  к  единоличному
хозяйству  успешное  решение  новых  сложнейших  поворотных  за¬
дач,  переход  на  рельсы  социализма  просто  было  невозможно.
В  одночасье,  одним  махом,  коллективного  социалистического  ком¬
мунистического  чуда  построить  в  деревне  было  нельзя,  как  и  со¬
здать  эффективно  работающие  колхозы,  —  таковы,  на  наш  взгляд,
объективные  обстоятельства  нежизнеспособности  коллективного
социалистического  земледелия,  не  показавшего  преимущества  пе¬
ред  единоличными  хозяйствами.
 Одна  из  главных  причин  тому  —  убогая,  слабая  материально-
техническая  база  колхозов,  их  необеспеченность  мертвым  и  жи¬
вым  инвентарем,  т.  е.  сельскохозяйственными  материалами,  ин¬
вентарем  и  рабочим  скотом.  Как  уже  упоминалось,  потребности
коммун,  артелей,  тозов  в  1927  г.  удовлетворялись  в  пахотных  ору¬
диях  на  73,9  %,  а  около  50  %  колхозов  в  РСФСР  не  располагали
тракторами,  а  те*  которые  их  имели,  использовали  неэффектив¬
но,  на  47—48  %.  То  же  самое  относилось  и  к  простейшему  инвен¬
тарю.  Поэтому  неслучайно  примерно  40—50  %  колхозной  земли  не
обрабатывалось,  не  засевалось,  о  чем  уже  говорилось.  Недостаток
скота  в  коллективах  сказывался  на  количестве  внесенного  на  поля
навоза,  его  не  хватало,  а  о  применении  минеральных  удобрений
и  говорить  не  стоит.  Отсюда  и  низкая  урожайность  зерновых
и  других  культур,  невысокие  получаемые  доходы.  Наличие  боль¬
шого  количества  безынвентарных  и  безлошадных  колхозов  объяс¬
нялось  прежде  всего  их  социально-имущественным  составом:
в  них  в  основном  объединялась  деревенская  беднота,  без  средств
производства,  составляющая  примерно  2/3  колхозников.'  На  это
обратил  внимание  еще  в  1927  г.  исследователь  И.  А.  Конюхов.  По
его  словам,  “создание  колхозов  из  бедноты  наталкивается  на  це-
 336

преодолимые  трудности,  так  как  почти  полное  отсутствие  инвен¬
таря  у  отдельных  членов  этой  группы  не  дает  возможность  начать
вести  коллективное  хозяйство  и,  кроме  того,  кредитоспособность
такого  коллектива  совершенна  ничтожна”126.  Что  же  касается  эко¬
номической  помощи  государства,  то  она  колхозам  поступала
в  незначительных  размерах.  В  тот  период  времени  оно  не  распола¬
гало  необходимыми  материальными  ресурсами,  финансовыми
средствами,  чтобы  в  полном  объеме  удовлетворить  все  потребно¬
сти  колхозов.  Государство  не  имело  возможности  не  только  дать
им  современную  сельскохозяйственную  технику,  но  даже  простей¬
ший  инвентарь,  в  котором  остро  нуждалась  деревенская  беднота
при  вступлении  в  производственные  кооперативы.
 Другая  основная  причина,  на  наш  взгляд,  низкой  производи¬
тельности,  неэффективности  хозяйственности  в  колхозах  —  это
несовершенная  форма  организации  в  них  труда  и  его  оплата.
В  нэповский  период  шел  медленный,  мучительный  поиск  формы
налаживания  совместного  труда,  способов  распределения  дохо¬
дов,  без  соответствующего  опыта  и  практики.  На  этой  проблеме
остановимся  более  подробно.
 В  тозах,  артелях,  коммунах  зачастую  отсутствовала  рациональ¬
ная  организация  общественных  работ,  не  учитывались  ее  резуль¬
таты,  не  было  поставлено  надлежащим  образом  ведение  всего
хозяйства.  Особенно  этими  недостатками  страдали  коммуны.  В  них
в  большей  степени  нарушался  принцип  материальной  заинтере¬
сованности  в  труде  в  связи  с  высокой  степенью  обобществления
средств  производства  и  равномерным  распределением  трудовой
нагрузки  среди  членов.  Это  нередко  способствовало  необоснован¬
ной  смене  работ,  вело  к  внутренним  конфликтам  и  спорам,
а  в  итоге  —  к  снижению  производства.
 Серьезным  бичом  для  колхозов  являлось  уравнительное  рас¬
пределение  доходов  между  всеми  членами,  без  учета  результатов
труда  каждого,  что  зачастую  приводило  к  лености  некоторых  их
членов,  порождало  иждивенческие,  нахлебнические,  потребитель¬
ские  настроения,  чтобы  пожить  за  счет  работы  старательного  кол¬
хозника  или  проедания  государственных  средств.
 Такие  негативные  явления  среди  членов  колхозов,  особенно
коммун,  Н.  И.  Бухарин  справедливо  называл  “коммунистическим
паразитизмом”127,  который,  безусловно,  негативно  сказывался  на
хозяйственной  деятельности  коллективов,  и  таковых  было  нема¬
ло.  Не  все  члены  колхозов  добросовестно  и  честно  относились
к  общественным  работам,  часть  из  них  трудилась,  как  говорится,
спустя  рукава,  тогда  как  старались  получить  зарплату  наравне  со
 22  Зак.  316
 337

всеми,  что  приводило  часто  к  спорам,  а  в  конечном  счете  —
и  развалу  хозяйства.  В  информационной  сводке  органов  ОГПУ
о  состоянии  коллективных  хозяйств  за  январь-май  1926  г.  говори¬
лось:  в  некоторых  колхозах  наблюдаются  “трения  по  вопросу  рас¬
пределения  работы,  когда  каждый  коммунар  пытается  свалить
большую  часть  работы  на  другого.  Происходят  ссоры  при  разделе
продукта”.  Так,  в  селе  Середнянском  Добрянского  района  Воро¬
нежской  губернии  существовала  сельскохозяйственная  артель
“Новая  жизнь”,  образованная  еще  в  первые  годы  советской  влас¬
ти  на  базе  имения  помещика  Кортнева.  Однако  с  самого  начала
в  коллективе  начались  споры  между  отдельными  семьями;  хлеб
убирали  недружно,  некоторые  ленились,  часть  не  хотела  вообще
работать  на  других,  молотьбу  хлеба  затягивали  до  зимы,  в  итоге
коммунары  разошлись  и  стали  жить  отдельными  семьями,  вести
единоличное  хозяйство128.
 В  1924/25  г.  в  коммуне  “Южная  звезда”  Бузулукского  уезда  ра¬
венство  всех  членов  в  работе  и  отсутствие  ее  учета  и  производи¬
тельности  труда  привели  к  тому,  что  она  стала  убыточной  во  всех
отраслях:  в  полеводстве,  животноводстве  и  огородничестве129.
 В  ходе  уже  упоминаемого  обследования  работниками  РКИ  44
ленинградских  колхозов  в  1926  г.  было  установлено:  хотя  труд
в  них  организован  по-разному,  но  распределение  доходов,  полу¬
чение  продуктов  осуществлялось  уравнительно,  а  такой  принцип
побуждал  к  уклонению,  “увиливанию”  от  общественных  работ
нерадивых  колхозников.  Так,  в  коммуне  “Имени  Зиновьева”  дан¬
ный  вопрос  стоял  очень  остро,  и  ее  совет  намеревался  исключить
из  коллектива  недисциплинированных  членов.  В  ней  часть  комму¬
наров  выходила  на  общественные  работы  рано  утром,  еще  до  зав¬
трака,  другие  —  после  него,  тогда  как  никакого  учета  о  количе¬
стве  и  качестве  труда  не  велось130.
 Эти  данные  свидетельствовали  в  целом  о  низкой  трудовой
дисциплине,  которая  оставалась  не  на  высоте  и  в  других  колхозах.
Например,  согласно  материалам  о  182  коллективных  хозяйствах
РСФСР,  на  1  октября  1927  г.  на  каждого  трудоспособного  мужчи¬
ну  в  течение  года  выпадало  153  рабочих  дня,  а  на  женщин  —  90,9131.
 В  одном  из  обследований  в  середине  20-х  годов  констатирова¬
лось,  что  в  коммунах  отсутствовала  трудовая  дисциплина  ввиду
слабой  материальной  заинтересованности  ее  членов,  поскольку
они  не  чувствовали  себя  настоящими  хозяевами.  Но  стимула
к  напряженному  труду  не  испытывали  не  только  коммунары,  но
и  работники  артелей,  тозов.  Об  этом  можно  судить  по  документам
сотрудников  Орловской  губернской  рабоче-крестьянской  инспек¬
 338

ции,  согласно  которым  слабая  производительность  труда  отмече¬
на  у  76,7  %  коммун,  60  %  артелей  и  50  %  тозов,  а  отсутствие  заин¬
тересованности  в  увеличении  производительности  продукции
выявлено  соответственно  у  87,1;  36,8;  21,7  %132.  Такое  негативное
отношение  к  общественному  труду  у  многих  членов  колхозов  один
из  современников  назвал  “наличием  непроизводственной  психо¬
логии”133.
 Одна  из  главных  причин  низкой  трудовой  дисциплины  в  кол¬
хозах,  нежелания  многих  их  членов  трудиться  в  полную  силу,
эффективно,  —  это  отсутствие  материальной  заинтересованности
в  связи  с  экономически  необоснованным  уравнительным  распре¬
делением  в  них  доходов,  о  чем  говорят  данные  обследования
в  1926/27  г.  843  колхозов  РСФСР.  Согласно  этим  данным  у  53,6  %
из  них  доходы  распределялись  по  едокам,  у  10,5  %  —  по  потреб¬
ностям,  у  17,2  %  —  по  затратам,  у  9,1  %  —  по  работникам,  у  9,6  %  —
по  другим  формам134.  Следовательно,  в  большинстве  коллектив¬
ных  хозяйств  (около  2/3)  срабатывал  уравнительный  принцип
распределения  денег,  продуктов  по  едокам  или  по  потребностям,
что  подтверждается  и  другими  источниками135.
 Однако  кроме  данного  материального  принципа,  не  побуж¬
дающего  колхозников  к  плодотворному  труду  в  общественном
производстве,  тормозило  его  рост  и  наличие  среди  них  бедняков,
люмпенов.  Последние  не  умели  или  не  хотели  по-настоящему  ра¬
ботать,  а  охотно  вступали  в  коллективные  хозяйства  с  единствен¬
ной  целью  —  поживиться  за  счет  труда  других  или  государствен¬
ных  кредитных  средств.  Уравнительность  в  распределении  доходов,
иждивенчество,  нахлебничество  особенно  широко  распространя¬
лись  в  коммунах,  сковывающих  подъем  в  них  производительнос¬
ти  труда,  что  беспокоило  и  некоторых  членов  Политбюро
ЦК  РКП(б).
 В  этой  связи  приведем  оценку  Л.  Д.  Троцкого,  сформулирован¬
ную  в  его  статье  “К  вопросу  о  сельскохозяйственных  коммунах”,
опубликованную  в  газете  “Правда”  5  декабря  1925  г.  Кризис  ком¬
мун,  низкую  производительность  труда  в  них  он  усматривал  прежде
всего  в  отсутствии  у  членов  непосредственно  личной  экономи¬
ческой  заинтересованности.  “В  сельских  коммунах,  —  писал  Троц¬
кий,  —  об  этом  нет  и  речи.  Они  построены  на  принципах  полного
коммунизма,  несмотря  на  известную  регламентацию  труда,  каж¬
дый  работает  по  существу  сколько  может  или  хочет,  а  коммуна
в  одинаковой  степени  обеспечивает  существование  всех  своих  чле¬
нов  и  их  семейств.  Тот,  кто  работает  с  большим  прилежанием
ничем  не  вознаграждается.  Тот,  кто  работает  неряшливо  или  мало,
 22*
 339

ничего  от  этого  не  теряет.  Наиболее  ревностные  члены  коммуны
нередко  остывают  и  начинают  работать  “как  все”,  т.  е.  без  увлече¬
ния.  Результатом  этого  и  является  снижение  производительности
труда”.  Спасти  коммуны,  делал  Троцкий  вывод,  сможет  личная
заинтересованность  их  членов,  оплата  труда  в  зависимости  от  ко¬
личества  и  качества  работника,  иначе  они  обречены  на  хозяй¬
ственную  смерть,  и  никакие  дотации,  субсидии,  кредиты  комму¬
ны  не  сохранят.
 Характеризуя  их  состояние,  как  видно,  один  из  лидеров  боль¬
шевистской  партии  прозрел  и  совершенно  обоснованно  вскрыл
внутренние  болезни  коммун,  заложенные  в  самом  уравнитель¬
ном  принципе  распределения  доходов  в  коллективном  хозяй¬
стве,  что,  конечно,  негативно  сказывалось  на  их  хозяйственной
деятельности.  Но  Троцкий,  защищая  генеральный  курс  правя¬
щей  партии  на  социалистическое  земледелие,  умолчал  и  о  дру¬
гих  факторах,  вызвающих  кризисное  состояние  не  только  ком¬
мун,  но  и  других  форм  колхозного  строительства,  в  том  числе
заложенных  и  в  самой  природе  производственных  кооперативов,
в  обобществленных  средствах  производства  и  в  коллективном
труде,  нередко  сковывающих  инициативу  и  предприимчивость
работников.
 При  этом  следует  заметить,  что  заработная  плата  работников
колхозов  являлась  низкой,  учитывая  результаты  их  хозяйственной
деятельности  и  получаемые  доходы.  Причем  в  коммунах  она  оста¬
валась  выше  по  сравнению  с  другими  коллективами  и  колебалась
еще  в  зависимости  от  района.  Например,  в  1927  г.  в  Ленинград¬
ской  губернии  оплата  труда  за  год  одного  работника  в  тозах  со¬
ставляла  64  руб.,  артелях—  114,64;  в  коммунах—  210  руб.,  а
в  целом  по  стране  она  равнялась  соответственно  25,4;  55,1;  122  руб.
Более  высокая  зарплата  членов  коммун  объяснялась  тем,  что
в  них  валовая  продукция  в  рублях  на  едока  достигала  в  среднем
181,9  руб.,  артелях  —  81,  тозах  —  29,1  руб.136  Поэтому  некоторые
колхозники,  хорошо  работающие,  занятые  в  общественном  про¬
изводстве,  “день  и  ночь”  трудясь,  не  покладая  рук,  порою  жало¬
вались  на  низкую  зарплату,  на  которую  было  невозможно  содер¬
жать  свою  семью137.
 По  нашему  мнению,  сдерживающим  фактором  роста  доходов
в  колхозах  служило  не  всегда  рациональное  использование  в  них
наемной  рабочей  силы,  оплата  ее  без  учета  количества  и  качества
выполненных  работ.  При  этом  причина  найма  работников  в  одних
коллективах  диктовалась  острой  экономической  потребностью
в  связи  с  отсутствием  своих  трудоспособных  работников,  а  в  дру¬
 340

гих  —  плохой  организацией  труда  собственных  членов,  наличием
в  них  лодырей  и  бездельников.  Часть  колхозов  нанимала  как  по¬
стоянных,  так  и  временных  рабочих,  последних  особенно  в  убо¬
рочно-сенокосную  страду.  Например,  в  1927  г.  из  обследованных
194  коллективных  хозяйств  наемную  рабочую  силу  применяли
71,8  %  коммун,  56,7  %  сельскохозяйственных  артелей,  25,1  %  то-
зов,  при  этом  у  12,8  %  первых  в  течение  года  на  наемных  работ¬
ников  приходилось  450  человеко-дня;  у  11,7  %  —  вторых  и  у  4,6  %  —
третьих.  Причем  мужской  наемный  труд  в  коммунах  за  год  рав¬
нялся  28,9  рабочим  дням,  в  артелях  —  38,6,  в  тозах  —  23,2,  а  жен¬
ский  —  соответственно  28,8;  44,6;  6,4  дням138.
 Конечно,  масштабы  использования  наемного  труда  по  отно¬
шению  к  своим  членам  колхозов  существенно  колебались  в  зави¬
симости  от  района  и  каждого  хозяйства:  в  одних  из  них  —  боль¬
ше,  в  других  —  меньше.  Например,  в  1924  г.  в  Уральской  области
наемные  работники  составляли  10,6  %,  в  Верхне-Волжском  крае  —
16  %,  в  Нижне-Волжском  —  31  %,  а  в  некоторых  местах  он  дости¬
гал  даже  2/3  от  собственных  членов  колхозов139,  что  иногда  ложи¬
лось  тяжелым  бременем  на  их  скромный  бюджет.  Так,  в  Нижне-
Волжском  крае  затраты  на  наемную  рабочую  силу  в  коммунах
достигали  550  руб.,  или  равнялись  34  %  от  их  общего  валового
дохода.  В  то  же  время  в  других  колхозах,  испытывавших  финансо¬
вые  трудности,  наоборот,  за  счет  найма  работников  старались  со¬
кратить  расходы,  выплачивали  им  низкую  зарплату140.
 Из  названной  статистики  напрашивается  вывод,  что  наем¬
ный  труд  в  колхозах  в  целом  не  играл  существенной  роли,  хотя
больше  к  нему  прибегали  коммуны  и  артели  в  летне-осенний  пе¬
риод.  Все  же  основные  общественные  работы  выполнялись  свои¬
ми  членами  колхозов.
 Плохая  организация  труда,  уравнительное  распределение  до¬
ходов  по  едокам  или  потребностям  в  коллективных  хозяйствах
порождали  нередко  споры,  конфликты  среди  их  членов,  что  так¬
же  порою  негативно  сказывалось  на  их  производственной  дея¬
тельности.  Нездоровая  морально-психологическая  обстановка  от¬
мечена  во  многих  колхозах.  Заведующий  отделом  коллективного
земледелия  сельскохозяйственного  союза  кооперации  С.  С.  Кру-
тошинский  констатировал  в  1925  г.:  среди  членов  коллективных
хозяйств  отсутствует  согласованность  действий,  одни  из  них  об¬
виняют  руководителей;  другие  —  указывают  на  жен  как  яблоко
раздора,  из-за  которых  “идут  драки”;  третьи  —  сетуют  на  то,  что
колхозу  мешают  вести  дела  эффективно  дети,  и  для  них  надо  со¬
здавать  специальные  дома141.
 341

Для  подкрепления  сказанного  укажем  статистику,  выявлен¬
ную  в  ходе  обследований  коллективных  хозяйств  в  некоторых  рос¬
сийских  районах  в  1925—1927  гг.  Так,  разногласия  среди  членов
имели  место  в  72  %  коммун,  в  45  %  сельхозартелях  и  в  32  %  тозов.
Что  же  касается  причин  споров  и  конфликтов,  то  они  распреде¬
лялись  следующим  образом:  31  %  из  них  были  порождены  органи¬
зационно-распределительными  принципами;  19  %—  желанием
заняться  вновь  единоличным  хозяйством;  15  %  —  неустройством
быта;  15  %  —  материальными  затруднениями;  13  %  —  из-за  иму¬
щества  и  7,7  %  всех  разногласий  объяснялись  разным  социальным,
имущественным  составом  работников  колхозов142.
 Из  приведенных  цифр  видно,  что  около  1/3  всех  конфликтов
в  коллективных  хозяйствах  порождались  как  раз  экономически
необоснованным  уравнительным  принципом  распределения  до¬
ходов  и  неудовлетворительной  организацией  труда.  А  если  к  этим
показателям  добавить  и  15  %  споров,  вызванных  плохим  матери¬
альным  положением,  то  получается,  что  примерно  половина  всех
недоразумений,  конфликтов,  появляющихся  в  коллективах,  так
или  иначе  касалась  вопросов,  связанных  с  материальной  заинте¬
ресованностью,  с  оплатой  труда.
 Из  указанной  статистики  обращает  на  себя  внимание  и  то,
что  приблизительно  1/5  конфликтов  была  вызвана  с  выходом  ра¬
ботников  из  колхозов  и  с  возвращением  их  внесенного  пая.  По-
видимому,  часть  членов  коллективов  разуверилась  в  совместном
труде,  в  использовании  обобществленных  средств  производства,
вновь  хотела  вернуться  к  ведению  единоличного  хозяйства  и  тре¬
бовала  возвратить  их  имущество,  бывшее  когда-то  в  личном  пользо¬
вании  и  переданное  ими  при  вступлении  в  колхоз.  Однако  порою
оставшиеся  его  члены  не  спешили  отдавать  обратно  скот,  инвен¬
тарь  покидавшему  коллектив,  и  на  этой  почве  возникали  конф¬
ликты,  поскольку  тогдашнему  “правосознанию  крестьянина  была
совершенно  чужда  и  непонятна  мысль  о  том,  что  крестьянина-
хлебороба  без  всякого  с  его  стороны  преступления  можно  было
лишить  земли,  лошади  и  прочего  имущества”143.  Например,
в  Уральской  области  452  крестьянских  хозяйства,  вышедшие  из
колхозов,  остались  вообще  без  имущества,  в  том  числе  и  без  зем¬
ли,  и  оказались  по  сути  дела  выброшенными  на  произвол  судьбы.
 Из  всех  рассмотренных  причин,  порождающих  разногласия
в  колхозах,  около  8  %  приходилось  на  имущественный  состав  их
членов,  среди  которых,  как  уже  говорилось,  преобладали  мало¬
мощные  крестьяне.  Встречались  случаи,  когда  среднезажиточные
члены  колхоза,  внесшие  весомый  пай  при  вступлении,  требовали
 342

для  себя  и  более  высокой  оплаты.  Иногда  они  занимали  и  адми¬
нистративные  должности.  Так,  в  коммуне  “Новый  пахарь”  Омс¬
кого  уезда  среди  членов  существовало  даже  некое  деление  “на
классы”,  и  одни  назывались  “собственниками-управленцами”  как
внесшие  пай  скотом,  а  другие  —  бывшие  батраки,  занятые  не¬
посредственно  на  сельскохозяйственных  работах144.
 Негативно  влияла  на  организацию  труда  и  морально-психо-
логическая  обстановка  в  колхозах  и  большая  текучесть  в  них  ра¬
ботников.  А  это  сказывалось  на  неустойчивости,  нестабильности
коллективов  и  в  конечном  итоге  вело  к  низким  хозяйственным
результатам.  В  некоторых  районах  РСФСР  число  выбывших  членов
колхозов  по  отношению  к  первоначальному  составу  1926  г.  в  сред¬
нем  равнялось  в  коммунах—  123,2%,  в  сельскохозяйственных
артелях  —  73,2  %,  в  тозах  —  32,8  %.  При  этом  в  коммунах  теку¬
честь  рабочей  силы  оказалась  самой  внушительной,  она  колеба¬
лась  от  46  %  в  Пензенской  губернии,  до  57  %  в  Волжском  райо¬
не145.  Некоторые  коммуны  напоминали  своего  рода  “заезжий  двор”.
Осенью  в  них  вливались  новые  члены,  чтобы  прожить  зиму,
а  весной  они  ее  покидали  в  поисках  другой,  более  выгодной  рабо¬
ты.  Например,  среди  выбывших  членов  Злобовской  коммуны  Са¬
ратовской  губернии  78  %  состояли  лишь  со  стажем  менее  двух  лет,
а  меньше  года  —  56  %.  В  некоторых  коммунах  собирались  случай¬
ные  лица,  совсем  не  связанные  с  сельским  хозяйством:  бродяги,
бывшие  дворники,  служащие,  которые  иногда  составляли  до  25  %
ее  членов146.
 На  текучести  кадров  в  колхозах  и  их  слабой  производствен¬
ной  деятельности  порою  негативно  сказывалось  и  нарушение  их
уставов  и  внутриколлективной  демократии,  когда  нередко  управ¬
ление  хозяйством  концентрировалось  полностью  в  лице  одного
руководителя,  к  тому  же  иногда  злоупотреблявшего  своими  дол¬
жностными  полномочиями,  представлявшего  себя  “большим  на¬
чальником”,  “вождем”.  В  то  же  время  не  допускались  к  руковод¬
ству  хозяйством  рядовые  члены,  пресекались  критические  оценки
в  адрес  правлений.
 В  подкрепление  сказанного  укажем  ряд  примеров,  свидетель¬
ствующих,  с  одной  стороны,  о  забитости  и  униженности  рядовых
членов  колхозов,  а  с  другой,  —  о  грубости,  произволе,  злоупот¬
реблениях  их  руководителей,  показывающих  наличие  признаков
формирующейся  командно-административной  системы  в  недрах
нарождающейся  молодой  колхозной  системы.  Так,  председатель
Боровской  сельскохозяйственной  артели  Барнаульского  округа
Неверов  установил  жесткий  “зубодробительный  режим”,  вел  себя
 343

как  барин  по  отношению  к  ее  членам,  вот  почему  некоторые  из
них  покидали  коллективное  хозяйство.  В  коммуне  “Красная  звез¬
да”  Кубанского  округа  встал  вопрос  о  ее  ликвидации  в  связи
с  грубым  поведением  председателя  Волкова  по  отношению  к  ком¬
мунарам;  руководитель  “делал  то,  что  хотел”,  а  кто  ему  возра¬
жал,  мог  быть  “выброшен  из  коммуны  без  всяких  средств  к  жиз¬
ни”.  Вязовскую  сельскохозяйственную  артель  покинули  5  членов
из-за  допускаемых  противозаконных  действий  руководителя  Шпа-
кова,  так  как  он  приказывал  и  диктовал  то,  что  “невозможно,
а  кто  не  подчиняется  его  приказам,  то  немедленно  револьвер  под
нос”,  —  жаловались  работники  данной  коммуны.
 Осенью  1924  г.  члены  Вербовской  сельскохозяйственной  арте¬
ли  решили  наказать  за  допускаемый  по  отношению  к  ним  произ¬
вол  председателя  Клименко,  поскольку  он  “своими  диктаторски¬
ми  действиями  окончательно  навел  ужас  на  весь  колхоз.  Он  как
член  партии  угрожал  ГПУ,  но  ему  ничего  не  помогло  и  после  его
исключения  текучесть  членов  прекратилась  и  колхоз  стал  нор¬
мально  развиваться”147.  В  1926  г.  в  колхозе  Володарской  волости
Островского  уезда  Псковской  губернии  возник  конфликт  между
рядовыми  членами  и  руководителями,  в  результате  чего  из  него
вышли  некоторые  работники148.  В  ряде  коммун  и  артелей  члены
правлений  присваивали  себе  общественное  имущество,  допуска¬
ли  растраты  колхозных  средств,  что  не  могло  не  вызывать  недо¬
вольство  среди  рядовых  членов  и  реакции  на  эти  злоупотребле¬
ния  —  расставание  с  коллективным  хозяйством  их  работников.
 Отрицательно  сказывалось  на  морально-психологическом  со¬
стоянии  колхозников,  а  следовательно,  и  на  их  труде  и  экономи¬
ческих  показателях,  неустроенность  быта,  плохие  жилищные  ус¬
ловия,  некачественное  питание.  Например,  в  упоминаемой
коммуне  “Батуринский  почин”  Челябинского  округа  в  1925  г.  ее
члены  проживали  в  небольшой  комнате  в  тесноте,  по  10—12  чело¬
век,  а  зимой  даже  в  ней  размещалось  15—17,  причем  из  разных
семей,  тогда  как  руководители  коммуны  располагались  в  отдель¬
ных  квартирах  и  обедали  в  специальных  комнатах,  отдельно  от
всего  коллектива.  Поэтому  рядовые  работники  относились  к  ком¬
мунальному  начальству  с  недоверием149  и  считали,  что  те  заботи¬
лись  прежде  всего  о  собственном  материальном  благополучии.
 В  называемой  выше  коммуне  “Имени  Зиновьева”  Гдовского
уезда  Ленинградской  губернии  в  относительно  сносных  жилищ¬
ных  условиях  находились  лишь  многосемейные,  а  одинокие  чле¬
ны  проживали  в  грязных  комнатах,  спали  на  грязных  тюфяках,
без  одеял  и  подушек,  без  постельного  белья150.  А  в  коммуне  “Му-
 344

рашкино”  Саратовской  губернии  из-за  отсутствия  жилых  поме¬
щений  часть  коммунаров  проживала  вообще  в  землянках,  дру¬
гие  —  в  скученных  неблагоустроенных  комнатах,  тогда  как  руко¬
водители  имели  прекрасные  жилищные  условия,  отдельные
квартиры.
 В  1927  г.  на  территории  РСФСР  42  %  всех  жилых  помещений
коммун  находились  в  ветхом,  неудовлетворительном  состоянии,
в  сельскохозяйственных  артелях  —  70  %.  По  данным  сотрудников
рабоче-крестьянской  инспекции,  текущего  и  капитального  ремонта
требовали  36  %  жилых  зданий  у  52  %  —  артелей,  а  из  всех  обсле¬
дованных  коммун  только  18  %  обеспечивались  необходимыми  по¬
стройками,  из  них  менее  20  %  построили  новые  жилые  дома  для
своих  членов151.
 Названные  цифры  показывают,  что  большинство  колхозов  не
смогли  создать  более  или  менее  нормальные  жилищно-бытовые
условия  для  своих  работников,  не  строили  новые  дома  и  не  ре¬
монтировали  старые  помещения,  когда-то  переданные  им  госу¬
дарственными  органами,  как  правило,  конфискованные  у  поме¬
щиков  после  Октябрьской  революции.  Это  еще  один  из  показателей
неэффективности  общественного  производства  в  колхозах,  у  ко¬
торых  не  хватало  средств  для  строительства  новых  зданий  или  над¬
лежащего  ремонта  старых.
 Нехваткой  средств  объясняется  и  плохое  общественное  пита¬
ние  во  многих  колхозах.  Например,  в  ходе  обследования  выше-
упоминаемой  коммуны  “Мурашкино”  выяснилось:  здесь  ее  ра¬
ботники  и  их  дети  питались  в  грязной  необорудованной  столовой,
в  которой  стоял  один  узкий  стол  и  скамейки,  да  и  пища  готови¬
лась  некачественно,  что  вызывало  возмущение  у  коммунаров.
Об  этом  знали  руководители  хозяйства,  местная  власть,  однако
никаких  реальных  мер  по  улучшению  питания  и  устранению  не¬
достатков  не  принималось,  да  и  сами  члены  коммуны  смирились
с  таким  положением,  не  проявляли  должной  настойчивости,  ини¬
циативы  для  улучшения  собственного  питания152.
 А  ведь  из-за  питания  зачастую  в  колхозах  возникали  противо¬
речия  между  малосемейными  и  многосемейными  в  связи  с  рас¬
пределением  доходов  по  едокам  или  по  потребностям,  поскольку
дети  и  старики  питались  и  одевались  за  счет  общих  доходов,  одна¬
ко  не  участвовали  обычно  в  совместном  труде,  в  общественном
производстве.  Например,  в  одной  из  коммун  Сибири  женщины
жаловались  на  то,  что  их  детям-школьникам  не  выделяют  продук¬
ты,  вследствие  чего  дети  голодали.  Когда  же  женщин  спросили:
почему  они  не  обращаются  за  помощью  в  совет  коммуны  о  свое¬
 345

временной  выдаче  детям  продовольствия,  то  одна  из  них  с  горе¬
чью  ответила:  “Как  я  пойду  просить,  коли  у  меня  мужик  пьян¬
ствует  по  целым  неделям,  а  меня  и  детей  в  коммуне  считают  дар¬
моедами.  Я  должна  всякому  уважать  и  покоряться”.  В  одном  из
писем  из  Сибири  сообщалось  о  том,  что  “сейчас  в  коммунах  пьют
отчаянно.  Дома  варят  медовуху,  а  в  деревне  заказывают  самогон”153.
Указанные  факты  лишний  раз  подкрепляют  оценку  о  том,  что
в  колхозах  зачастую  объединялись  случайные  люди,  в  том  числе
и  деклассированные,  люмпенизированные  бедняки:  лодыри  и  пья¬
ницы,  которые  не  хотели,  да  и  не  умели  по-настоящему  работать
и  тем  самым  не  способствовали  росту  производительности  труда,
подъему  общественного  производства.
 На  производственно-хозяйственной  деятельности  колхозов,
конечно,  сказывалась  и  позиция  партийно-государственных  и  зе¬
мельных  органов,  отношение  которых  было  неоднозначным,  вы¬
текающим  в  целом  из  противоречивости  новой  экономической
политики.  С  одной  стороны,  как  отмечалось,  государство  коллек¬
тивному  социалистическому  земледелию  оказывало  посильную
помощь,  а  с  другой,  —  делалась  ставка  в  первую  очередь  на  вос¬
становление  индивидуального  крестьянского  хозяйства,  на  раз¬
витие  простейших  форм  кооперации.  Поэтому  многие  колхозы
должны  прежде  всего  рассчитывать  в  хозяйственной  деятельности
на  собственные  силы,  приспосабливаться  постепенно  к  рыноч¬
ным  отношениям,  не  надеяться  на  всемерную  поддержку  госу¬
дарственных  органов.
 Однако  часть  членов  коллективных  хозяйств  и  их  руководите¬
лей,  зараженных  иждивенческой  и  нахлебническо-потребитель-
ской  психологией,  иногда  предъявляли  не  всегда  экономически
обоснованные  требования  к  государственным  и  земельным  орга¬
нам  об  оказании  им  более  эффективной  финансовой  поддержки,
вместо  того  чтобы  в  своих  колхозах  навести  элементарный  поря¬
док,  улучшить  организацию  труда,  способы  распределения  дохо¬
дов.  Особенно  эти  нахлебнические  настроения  прозвучали  в  выс¬
туплениях  на  Первом  всесоюзном  совещании  представителей
колхоза  в  феврале-марте  1925  г.  Ряд  делегатов  жаловались  на  без¬
различие,  равнодушие  земельных  органов  по  отношению  к  кол¬
хозам,  которые  жили  “сами  по  себе”.  Например,  представитель
коммуны  “Ильича”  Оренбургской  губернии  Назаренко  так  оце¬
нивал  позицию  местных  партийных  и  советских  работников:  “Если
в  1918—1919  гг.  они  агитировали  за  колхозы”,  благодаря  чему  они
и  росли,  то  с  переходом  к  нэпу  “их  бросили  на  произвол  судьбы”
и  “на  нас  абсолютным  образом  никто  не  обращает  внимания”.
 346

В  таком  же  критическом  духе  в  адрес  властей  высказывался  и  По¬
номарев,  представитель  сельскохозяйственной  кооперации  Мос¬
ковской  губернии.  Он  сравнил  состояние  колхозов  середины  20-х
годов  с  плохой  дырявой  лодкой,  которую  оттолкнули  от  берега
и  сказали:  “Плыви”.  Пономарев  предъявлял  претензии  к  работни¬
кам  Наркомзема  РСФСР,  как  он  выражался,  “сидящим  в  своих
мягких  креслах”  и  заседающих  в  земельных  органах”,  чтобы  они
повернулись  лицом  к  деревне,  к  колхозам154.
 Конечно,  отчасти  жалобы  руководителей  коллективных  хо¬
зяйств  можно  было  считать  справедливыми  и  даже  экономически
обоснованными.  Поскольку  в  некоторых  регионах  РСФСР  дей¬
ствительно  отношение  к  коммунам,  артелям,  тозам  со  стороны
местных  органов  оставалось  безразличным,  и  им  не  предоставля¬
лась  даже  минимальная  помощь,  которая  полагалась  по  закону.
В  этой  связи  газета  “Правда”  6  марта  1925  г.  писала,  что  “часть
партийных  и  советских  работников  не  уделяет  должного  вни¬
мания  коллективным  хозяйствам,  которые  предоставлены  са¬
мим  себе”.
 Этот  вывод  подкрепляется  и  конкретными  материалами  об¬
следований  сотрудниками  рабоче-крестьянской  инспекции  кол¬
хозов.  Например,  в  1926  г.  в  документах  Тверской  губернской  РКИ
констатировалось:  “Вики  не  оказывают  никакой  помощи  комму¬
нам  с  момента  нэпа.  Земорганы  вообще  не  обращают  внимания
на  колхозы,  предоставив  им  вариться  в  собственном  соку.  Пред¬
ставителей  колхозов  в  УЗУ  обычно  встречают  вопросом:  “Ну,  вы
еще  не  развалились,  скоро  вы  развалитесь?”.  Поэтому  земорганы
способствовали  развалу  колхозов.  С  1922  по  1925  г.  никакой  систе¬
матической  работы  в  коммунах  со  стороны  земорганов  не  ве¬
лось”155.
 Безразличие  к  коллективным  хозяйствам  проявляли  и  органы
сельскохозяйственной  кооперации,  в  систему  которой  в  1925  г.
было  включено  до  50  %  всех  колхозов,  а  в  1927  г.  —  до  70  %156.
Следовательно,  значительная  часть  колхозов  не  входила  в  систе¬
му  сельскохозяйственной  кооперации,  и  они  считались  “дики¬
ми”,  поэтому  не  могли  рассчитывать  на  какую-либо  помощь  от
данной  организации.  Но  даже  хозяйства,  входящие  в  сельскохо¬
зяйственную  кооперацию,  не  всегда  получали  агрономическую,
организационную  и  материальную  поддержку157  ввиду  отсутствия
квалифицированных  кадров  и  средств.  Так,  в  течение  4—5  лет  пред¬
ставители  сельскохозяйственной  кооперации  не  посетили  35,6  %
колхозов  РСФСР.  За  этот  период  времени  на  одно  коллективное
хозяйство  в  среднем  приходилось  3  посещения  кооперативным
 347

работником.  О  минимальном  влиянии  сельскохозяйственной  ко¬
операции  на  производственную  деятельность  колхозов  говорят
и  такие  цифры:  последние  у  нее  покупали  только  14,4  %  всех
товаров,  а  ей  продавали  и  того  меньше  —  12,2  %158.  Остальные
товары  шли  по  линии  государственных  организаций  или  част¬
ных  лиц.
 По  данным  143  союзов  сельскохозяйственной  кооперации,
в  которые  в  1927  г.  входил  3661  колхоз,  было  только  52  агронома
с  высшим  образованием,  32  —  со  средним  и  16  —  с  низшим  сель¬
скохозяйственным  образованием,  один  агроном  значился  на
80  производственных  объединений159.  В  1926  г.  в  Ленинградской  гу¬
бернии  на  44  коллективных  хозяйства  приходился  один  агроном160.
Нехватка  специалистов  сельского  хозяйства  в  колхозах,  в  том  числе
агрономов,  ветеринарных  врачей,  разумеется,  негативно  сказы¬
валась  на  их  экономических  показателях.
 Конечно,  нельзя  категорично  утверждать,  будто  все  коллек¬
тивные  хозяйства  “варились  в  собственном  соку”,  часть  из  них
находила  поддержку  со  стороны  государственных  и  земельных
органов,  включая  и  выделение  им  кредитов.  Однако  большинство
хозяйств  его  не  получали.  Например,  в  1925  г.  кредитом  восполь¬
зовались  на  Украине  только  40  %  колхозов161.  К  тому  же  в  самой
системе  предоставления  сельскохозяйственного  кредита  существо¬
вали  серьезные  недостатки.  Она  являлась  несовершенной,  и  не
всегда  выделяемые  деньги  способствовали  расширению  хозяйствен¬
ной  деятельности  колхозов,  а  нередко  стимулировали  иждивен¬
ческие,  потребительские  настроения  у  их  членов,  приводили
к  возникновению  бесхозяйственности  и  безответственности  ру¬
ководителей  коммун,  артелей,  тозов.  Причем  зачастую  кредиты
им  давались  на  невыгодных  экономических  условиях:  колхозы
прежде  всего  нуждались  в  долгосрочных  кредитах,  тогда  как  им
предоставлялись  краткосрочные,  а  при  их  оформлении  допуска¬
лось  немало  волокиты.  При  этом  выдача  кредита  иногда  носила
и  случайный  и  произвольный  характер,  без  учета  производствен¬
ной  деятельности  колхоза,  организации  в  нем  труда.  Сумма  пре¬
доставленных  денег  коллективам  в  основном  определялась  мест¬
ными  органами  власти:  одни  получили  больше,  другие  —  меньше,
а  третьи  —  вообще  ничего  не  имели.
 О  том,  как  решался  вопрос  с  кредитами,  нам  дает  представ¬
ление  материал  о  коммуне  “Красный  Октябрь”  Новониколаев¬
ской  губернии.  Местные  коммунисты  решили  ее  сделать  “свето-
чом”,  образцом  для  подражания  единоличным  хозяйствам,  и  ста¬
ли  ее  “пичкать  кредитами”.  При  этом  не  проанализировали  хозяй¬
 348

ственную  деятельность,  выделили  ей  70  тыс.  руб.  Однако  эта  ог¬
ромная  сумма  использовалась  не  эффективно,  на  непроизводствен¬
ные  нужды,  а  на  потребительские,  и  коммуна  оказалась  накануне
развала  из-за  бесхозяйственности162.  Этот  пример  подтверждает,  что
некоторые  колхозы  нерационально,  неумело  использовали  предо¬
ставляемые  им  кредиты.  Ввиду  их  безденежья,  бедности  они  расхо¬
довались  не  на  укрепление  общественного  хозяйства,  расширение
средств  производства  и  укрепление  материальной  базы,  а  на  при¬
обретение  продовольствия,  товаров  первой  необходимости,  иног¬
да  и  на  упрочение  единоличного  хозяйства  их  членов.  Не  по  целе¬
вому  назначению  использовали  в  1927  г.  предоставленный  кредит
22  %  коммун,  21  %  артелей,  6  %  тозов.
 Не  все  благополучно  обстояло  и  с  возвращением  колхозами
взятых  у  государства  кредитов.  Многие  из  них  оказались  банкрота¬
ми,  неплатежеспособными  и  ссуды  своевременно  не  выплачива¬
ли,  а  это  в  свою  очередь  сдерживало  в  целом  кредитование  других
коллективных  хозяйств.  Например,  в  стране  на  1  октября  1925  г.
общая  задолженность  по  кредитам  в  среднем  на  один  колхоз  со¬
ставляла  850  руб.,  а  на  1  апреля  1926  г.  она  выросла  до  1490  руб.163
При  этом  следует  отметить,  что  ссуды,  предоставляемые  коллек¬
тивным  хозяйствам  и  на  землеустройство,  также  применялись
не  по  назначению,  поэтому  в  середине  20-х  годов,  как  говори¬
лось,  в  РСФСР  половина  колхозов  относилась  к  неземлеустроен-
ным,  земля  располагалась  не  в  одном,  а  в  нескольких  местах.
А  это  затрудняло  рациональное  ведение  хозяйства.  Так,  в  Самар¬
ской  губернии  из  73  обследованных  хозяйств  67  были  неземлеуст-
роенными,  в  Царицынской  губернии  —  соответственно  106  и  25;
в  Вотской  области  почти  все  колхозы  оказались  неземлеустроены.
По  данным  Омского  губернского  земельного  управления,  образо¬
ванные  коммуны  й  сельхозартели  не  всегда  имели  землю  в  одном
месте,  поэтому  они  и  распадались164.
 При  анализе  причин  болезненных  кризисных  явлений  в  колхо¬
зах,  отпугивающих  от  них  крестьян,  надо  видеть  не  только  отсут¬
ствие  реальной  поддержки  со  стороны  государственных  органов
власти,  но  в  ряде  случаев,  напротив,  их  грубое  административное,
экономическое,  неоправданное  вмешательство  во  внутреннюю
жизнь  коллективов,  когда  предпринимались  попытки  ограничить
их  самостоятельность,  внутриколхозную  жизнь.  Под  видом  общего
руководства  колхозами,  оказания  им  поддержки,  некоторые  мест¬
ные  государственные  и  партийные  работники  командовали  ими,
что  не  способствовало  подъему  общественного  производства  и  его
дискредитировало  перед  единоличниками-крестьянами.  Об  этом
 349

с  горечью  говорили  ряд  делегатов  Первого  всесоюзного  совещания
представителей  колхозов  в  1925  г.,  в  том  числе  и  заведующий  отде¬
лом  коллективных  хозяйств  С.  С.  Крутошинский.  По  его  оценке,
колхозы  считаются  “самостроящимися  и  самостоятельными  орга¬
низациями”,  однако  на  местах  наблюдается  административное  вме¬
шательство  извне  в  их  внутреннюю  жизнь,  когда  в  приказном  по¬
рядке  снимаются  руководители  хозяйств  и  таким  же  образом  вместо
них  назначаются  другие165.  Такой  административно-жесткий  под¬
ход  к  руководству  колхозами  со  стороны  местных  партийно-совет¬
ских  органов  констатировал  и  Л.  Д.  Троцкий  в  декабре  1925  г.  “Нельзя
просто  снимать  работников  коммуны  и  назначать  других,  —  писал
он.  —  Нельзя  приказывать  коммуне  избирать  того  или  другого  пред¬
седателя.  Коммуна  может  быть  основана  только  на  началах  личного
отбора,  личных  привычек  друг  к  другу  и  взаимодоверия”166.  При
этом  Троцкий  данный  “демократический”  подход  к  управлению
коммунами  сформулировал  в  период  острейшей  политической  борь¬
бы  за  власть  в  партийно-государственном  руководстве  страны,  хотя,
как  нам  представляется,  на  практике  он  был  на  самом  деле  прин¬
ципиальным  сторонником  административных  методов  управления
не  только  колхозами,  но  и  вообще  крестьянскими  хозяйствами.
 При  этом  следует  заметить,  что  в  годы  нэпа  пусть  и  робко,  но
прослеживалась  тенденция  командования  колхозами,  лишения  их
экономической  самостоятельности,  навязывания  извне  руково¬
дителей  без  учета  мнения  их  членов.  Такой  подход  управления
социалистическим  земледелием  особенно  настойчиво  защищал  уже
упоминавшийся  нами  М.  Скрыпник  на  первом  всесоюзном  сове¬
щании  руководителей  колхозов.  По  его  мнению,  управлять  ком¬
мунами,  артелями  необходимо,  чтобы  в  них  наладить  организа¬
цию  труда,  правильно  распределить  доходы,  как  он  выражался,
“дать  размах  творчеству  коллективов”.  Ибо  крестьяне  нуждаются
в  наших  указаниях,  так  как  они  боятся  организовывать  коллек¬
тив,  не  зная  внутренних  возможностей167.  Вот  так  понимал  Скрып¬
ник  руководство  колхозами,  рассчитывая  к  тому  же  ускорить
и  темпы  коллективизации.  Однако  он  не  уточнял  при  этом,  поче¬
му  же  крестьяне  боялись  переходить  к  социалистическому  земле¬
делию.  По-видимому,  одной  из  причин  для  этого  как  раз  и  было
командование  коммунами,  артелями,  местными  партийными
и  советскими  работниками,  назначение  по  своему  усмотрению
некомпетентных  руководителей  колхозов,  недоверие  их  избрания
самим  членам  было  тогда  не  редкостью.  Приведем  на  этот  счет
несколько  примеров.  Так,  одной  из  причин  убыточности  уже  на¬
зывавшейся  нами  коммуны  “Батуринский  почин”  Челябинского
 350

округа,  которая  задолжала  в  1925  г.  105  834  руб.  различным  органи¬
зациям,  было  как  раз  то,  что  ею  управлял  бывший  судья,  человек
совершенно  не  знакомый  с  сельским  хозяйством,  назначенный
окружным  комитетом  РКП  (б)168.
 О  подобных  методах  управления  молодыми,  неокрепшими
колхозами  хорошо  сказал  на  Первом  всесоюзном  совещании  пред¬
ставителей  коллективов  член  коммуны  “Всемирная  дружба”  Ку¬
банского  округа  Бородин:  “Я  остановлюсь  на  вопросе  о  правовом
и  организационном  положении  коллективов.  В  них  хозяйничает
тоти  кто  хочет.  Возьмите  любой  колхоз  в  захолустье.  Начиная  от
секретаря  станичной  ячейки  и  кончая  губземуправлением,  они
все  проявляют  свое  право,  указывают  нам  законы  и  делают,  что
хотят.  Секретарь  станичной  ячейки  или  член  совета,  заезжая
в  коллектив,  указывает,  что  он  хозяин,  и  зачастую,  уезжая,  за¬
ставляет  выпрячь  из  молотилки  или  жнейки  лошадей  и  на  них
уезжает.  Бывает,  что  приезжают  случайные  земработники  и  заяв¬
ляют,  что  без  их  ведома  коллектив  не  имеет  права  курицу  зарезать
и  т.  д.  Таких  фактов  много,  и  их  надо  изжить”169.  Они  имели  место
и  в  Тверской  губернии,  когда  земельные  органы  вмешивались  во
внутреннюю  жизнь  колхозов,  в  том  числе  в  их  хозяйственную  де¬
ятельность  и  при  приеме  новых  членов170.
 Тем  не  менее,  как  нам  кажется,  подобные  “перегибы”  в  кол¬
хозном  движении,  администрирование  по  отношению  к  коллек¬
тивным  хозяйствам  в  эпоху  нэпа  не  носило  еще  массового  харак¬
тера  и  не  распространялось  на  большинство  коммун,  артелей,  тозов.
Однако  в  этот  период  со  стороны  государства  уже  просматривает¬
ся  тенденция,  “эффективный”  метод  при  помощи  колхозов  вы¬
качивать  средства  из  сельского  хозяйства  в  промышленность  пу¬
тем  неэквивалентного  обмена  между  городом  и  деревней
и  непосильного  налогового  бремени  на  коммуны,  артели,  тозы,
что  иногда  приводило  их  к  полному  разорению.
 Для  подкрепления  высказанной  точки  зрения  приведем  не¬
которые  факты,  свидетельствующие  о  том,  что  в  ряде  районов
РСФСР  вместо  налоговых  льгот  колхозы  облагались  финансовы¬
ми  органами  платежами  в  больших  размерах,  чем  единоличные
хозяйства.
 Так,  согласно  материалам  рабоче-крестьянской  инспекции,
в  Тверской  губернии  в  1925/26  г.  в  колхозах  на  одного  едока  нало¬
говых  платежей  в  среднем  приходилось  в  1,5—2  раза  больше,  чем
на  едока  в  середняцком  единоличном  крестьянском  хозяйстве171.
В  некоторых  коммунах  Сибири  на  одного  работника  сумма  налога
была  больше  по  сравнению  с  зажиточным  крестьянином.  В  1922  г.
 351

коммуну  “Трезвая  жизнь”  Коломенского  уезда  заставили  упла¬
тить  налога  с  250  десятин  земли  в  2000  пудов  зерна.  Хотя  в  дей¬
ствительности  она  имела  180  дес.,  с  которых  собрала  только
1200  пудов.  В  результате  ей  пришлось  сдать  государству  все  зерно,
включая  семенной  фонд,  да  еще  дополнительно  передать  12  овец
и  4  коровы.  Председатель  одной  из  коммун  Ленинградской  губер¬
нии  жаловался  на  то,  что  государственные  органы  их  “не  милу¬
ют”:  в  1924  г.  с  30  десятин  пашни  потребовали  уплатить  налог
в  размере  970  пудов  ржи,  каждый  пуд  которой  стоил  1  руб.  20  коп.
Если  бы  руководству  хозяйства  не  удалось  добиться  его  сниже¬
ния,  то  пришлось  бы  продать  весь  скот,  что  повлекло  за  собой
распад  коммуны.  Члены  коммуны  “Верный  путь”  Николаевской
губернии  в  1924  г.  сравнивали  бремя  налога  с  тяжестью  продраз¬
верстки  времен  Гражданской  войны,  сильно  подрывающей  ее
экономику.  После  обращения  в  местные  органы  власти  об  умень¬
шении  суммы  налога  ее  представители  коммунарам  спокойно
объясняли:  “Вы  сознательные  люди,  вы  организовались  в  комму¬
ны  и  должны  быть  впереди”172.
 Другим  рычагом  экономического  давления  на  колхозы,  сдер¬
живающим  рост  производительности  труда,  —  это  высокая  аренд¬
ная  плата  за  землю  и  другие  средства  производства,  назначаемая
государственными  органами.  Последние  в  ряде  районов  устанав¬
ливали  ее  выше  единого  сельскохозяйственного  налога  примерно
на  10—12  %173.  По  словам  представителя  коммуны  “Маяк”  Твер¬
ской  губернии  Громова,  из  центра  приходят  циркуляры,  ставя¬
щие  в  затруднительное  положение  колхозы,  которые  с  годовым
бюджетом  в  2,5  тыс.  руб.  вынуждены  платить  государству  арендную
плату  и  налоги  в  сумме  1000  руб.  Еще  более  мрачную  картину
нарисовал  делегат  от  сельскохозяйственной  артели  “Высокое”  Нов¬
городской  губернии  Ефимов  на  Первом  всесоюзном  совещании
колхозов,  назвав  губернский  сельтрест  новым  советским  поме¬
щиком,  эксплуатирующим  членов  артели,  поскольку  трест,  по
мнению  оратора,  мало  того,  что  навязал  коллективу  неравноп¬
равный  договор  на  аренду  28  десятин  земли,  но  его  и  нарушил.
Раньше  срока  он  потребовал  арендную  плату,  вынудив  артель  от¬
дать  ему  весь  выращенный  урожай.  В  итоге  она  осталась  вообще  без
продуктов  и  денег.  Считая  такое  отношение  государственных  ор¬
ганов  ненормальным  явлением,  Ефимов  возмущенно  заявил:  “Ког¬
да  рабочий  класс,  завоевав  власть,  разогнал  помещиков,  а  теперь
в  лице  треста  встречаем  нового  помещика,  но  более  тонкого.  Рань¬
ше  помещик  не  допускал  брать  такой  аренды,  но  сейчас  с  28  де¬
сятин  пахотной  земли  тресту  заплачено  2000  руб.  Такой  аренды  не
 352

было  и  в  старое  время.  Моя  просьба  сказать  громко  от  имени  сове¬
щания,  чтобы  такие  явления  больше  не  повторялись”174.
 При  этом  необходимо  подчеркнуть,  что  особенно  от  тяжести
арендной  платы  страдали  колхозы,  образованные  на  землях  сво¬
бодного  государственного  фонда,  так  как  они  рассматривались
арендаторами  земли  у  государства  и  последнее  диктовало  им  свои
экономически  непосильные  условия.  Как  писал  исследователь
А.  X.  Митрофанов  в  1927  г.,  государственными  органами  “накла¬
дывалась  такая  арендная  плата  за  землю,  постройки  и  инвентарь,
которая  была  заведомо  разорительной  для  колхозов  и  колхоз  час¬
то  разорялся  и  распадался”175.
 Как  видно,  роль  государства  в  колхозном  движении  носила
двойственный  характер.  С  одной  стороны,  оно  как  бы  давало  юри¬
дическое  право  самостоятельному,  стихийному  развитию  коллек¬
тивного  земледелия,  а  с  другой  —  делались  попытки  его  ограни¬
чить  своими  экономическими  действиями  и  административным
вмешательством  во  внутреннюю  жизнь  коммун,  артелей,  тозов.
Причем  администрирование  постепенно  вырастало,  что  беспоко¬
ило  руководителей  колхозного  движения.  Это  нашло  отражение
в  резолюции  V  расширенной  сессии  всесоюзного  совета  колхо¬
зов,  принятой  в  апреле  1927  г.  В  ней,  в  частности,  констатирова¬
лось:  встречается  административное  вмешательство  в  работу  кол¬
хозов  со  стороны  местных  органов  власти,  в  том  числе
“противодействие  введению  материальной  заинтересованности
членов,  вмешательство  во  внутренний  распорядок  колхозов:  при¬
нуждение  к  исключению  членов  и  приему  новых  без  согласия  на
то  общих  собраний  колхозников;  командование  в  ведении  хозяй¬
ства;  отобрание  принадлежащего  крестьянам  имущества”176.  По¬
добное  администрирование  со  стороны  государственных  органов
по  отношению  к  колхозам  служило  одной  из  причин  неэффек¬
тивной  их  производственной  деятельности,  ослабляло  притяга¬
тельность  социалистического  земледелия  перед  крестьянским  на¬
селением,  подавляющее  большинство  которого  не  поддерживало
саму  идею  коллективизации.  Изложенный  выше  материал  служит
наглядным  тому  доказательством.  Плохие  производственные  ре¬
зультаты  многих  колхозов,  страшная  бесхозяйственность,  неспо¬
собность  наладить  четкую  организацию  труда,  нерешенность  со¬
циальных  задач,  бедственное  материальное  положение  их  членов,
живучесть  иждивенческо-потребительских  настроений,  неумение
доказать  преимущества  обобществленного  труда  перед  единолич¬
ным  —  все  это  дискредитировало  колхозы  на  самом  начальном
этапе  их  развития,  порождало  отрицательное  отношение  к  ним
 23  Зак.  316
 353

большинства  крестьян,  отталкивало  их  от  социалистических  форм
хозяйствования  в  деревне.
 О  реакции  сельчан,  об  их  отношении  к  коллективным  хозяй¬
ствам  можно  судить  по  многим  фактам,  отражающих  оценки,  на¬
строения  подавляющего  большинства  крестьян,  наблюдающих
колхозную  жизнь.  Укажем  некоторые  из  них.  Так,  в  1926  г.  в  Во-
ронцовской  волости  Бобровского  уезда  насчитывалось  5  колхо¬
зов,  деятельность  которых  была  не  лучше  обыкновенного  кресть¬
янского  хозяйства,  а  в  некоторых  “случаях  даже  хуже”.  В  связи
с  таким  хозяйничаньем  сельчане  так  отзывались  о  колхозах:  “Там
живут  только  лишь  лодыри-нахлебники,  которых  давно  нужно  бы
в  шею  гнать,  между  тем  как  власть  им  оказывает  всякую  привиле¬
гию”177.
 Аналогичную  оценку  высказывали  сельчане  и  о  коммуне  “Име¬
ни  Ленина”  Тульской  губернии,  члены  которой,  молодые  парни,
безуспешно  пытались  найти  невест  в  районе,  ибо  “крестьяне  ка¬
тегорически  отказывались  отдавать  своих  дочерей  в  коммуну.  При¬
чина  та,  что  парень,  как  они  говорят,  “сам  себе  не  хозяин  и  не
имеет  ничего  своего,  что  в  коммуне  ссоры,  драки”.  Ребята  ездили
до  шести  раз,  и  ответ  все  тот  же:  “Что  ко  мне  приехал.  Одежда
плохая,  лошадь  плохая,  да  и  ту  небось  у  председателя  выпраши¬
вал  два  часа.  Бабе  платок  будет  не  на  что  купить.  Беги  за  каждым
гривенником  в  правление,  а  своего  нет”178.  Такое  мнение  совпа¬
дало  и  с  оценкой  смоленских  крестьян  о  сельскохозяйственной
артели  в  деревне  Шаталово  Пинковской  волости,  в  которой  объе¬
динялось  7  хозяйств  с  10  десятинами  земли,  одной  старой  лоша¬
дью  без  телеги  и  с  ветхими  зданиями.  О  членах  этой  артели  крес¬
тьяне  с  сарказмом  говорили:  “Красным  панам  в  разбитом  барском
доме  даже  негде  спать”179.
 В  июне  1927  г.  красноармеец-отпускник  из  Островского  уезда
Псковской  губернии  так  сформулировал  позицию  жителей  села
по  отношению  к  социалистическому  земледелию:  “Крестьянство
смотрит  с  презрением  на  колхозы  и  совхозы,  где  тысячи  десятин
пропадали  и  не  приносили  пользы  государству.  Один  работает,
другой  трубит,  третий  болеет”180.
 В  ходе  смотра  вол  исполкомов  Московской  губернии  в  конце
1925  г.  селькоры  сообщали  в  газету  “Московская  деревня”  сведе¬
ния  о  некоторых  колхозах,  работающих  плохо.  “Они  влачат  жал¬
кое  существование  и  отношение  к  ним  со  стороны  крестьян  отри¬
цательное”.  А  в  Лопасинской  волости  Серпуховского  уезда,
несмотря  на  то,  что  колхозам  достались  добротные  средства  про¬
изводства,  но  они  не  могли  их  эффективно  использовать  для  рас¬
 354

ширения  производства  и  не  пользовались  авторитетом  среди  ок¬
ружающего  населения.  Например,  в  коммуне  “Ермолово”  эксплу¬
атировали  местных  крестьян  и  детей,  а  колхоз  “Пешково”  состо¬
ял  из  таких  типов,  которых  пора  разогнать181.
 Не  только  деревенское  население  относилось  негативно  к  кол¬
лективным  хозяйствам,  но  и  члены  последних  признавали  этот
непреложный  факт  и  чувствовали  себя  нередко  одинокими,  ото¬
рванными  от  сельчан.  Вот  что  писали  Троцкому  в  декабре  1925  г.
руководители  коммуны  “Авангард”  Александровского  округа
с  Украины:  “Чувствуется  недоверие  к  коммуне  со  всех  сторон.  Мно¬
гие  смотрели  и  смотрят  на  них  как  на  досадное  несвоевременное
явление”.  “Все  существующие  коллективы  и  коммуны  еще  не  на¬
столько  привлекательны,  чтобы  возбудить  желание  селянства  стро¬
ить  их.  Мы  остаемся  убежденными  коллективистами,  но  чувству¬
ем  одиночество”182.
 Председатель  сельскохозяйственной  артели  “Некрасовская”
Порховского  уезда  Псковской  губернии  в  начале  1925  г.  так  объяс¬
нял  отсутствие  тяги  у  жителей  к  колхозу:  “Придет  крестьянин
в  артель  и  видит,  что  живут  артельщики  в  такой  же  халупе,
в  какой  живет  и  он.  Посмотрит  на  полеводство,  животноводство:
как  будто  лучше...  Но  разница  незначительная.  Таких  результатов
он  может  и  сам  единоличным  трудом  достигнуть.  Зачем  ему  ар¬
тель”183.
 Отрицательное  отношение  крестьян  к  колхозам  настолько  было
очевидным,  что  это  не  раз  констатировали  работники  местных
и  центральных  органов.  Так,  сотрудники  Наркомата  земледелия
РСФСР  П.  Я.  Лежнев-Финьковский  и  К.  Д.  Савченко  в  1925  г.  писа¬
ли:  “Взгляд  населения  на  коммуну  “Восход  солнца”  Пермского
округа  негативный.  Во-первых,  ей  отведено  много  земли,  а  во-
вторых,  она  себя  ничем  не  проявила”184.  В  апреле  1926  г.  Невель¬
ский  уком  ВКП(б)  Псковской  губернии  признавал  недовольство
крестьян  колхозами,  так  как  они  находились  в  плохих  экономи¬
ческих  условиях.185  Обследователи  Залуцкой  волости  Порховского
уезда  Псковской  губернии  в  начале  1925  г.,  анализируя  положе¬
ние  дел  в  Капустинской  сельхозартели,  признавали:  “Отношение
местных  крестьян  к  данной  артели  и  вообще  артельному  хозяй¬
ству  отрицательное”186.
 При  этом  бедняки  стремились  объединиться  не  в  коллектив,
а  хотели  уйти  из  волости,  чтобы  приобрести  землю  и  хозяйничать
на  ней,  а  среднезажиточная  часть  деревни  не  обольщалась  кол¬
хозным  производством.  Работники  РКП  Ленинградской  губернии,
проверявшие  44  колхоза  в  1926  г.,  пришли  к  выводу:  “Отношение
 23*
 355

между  колхозами  и  окружающим  населением,  крестьянами  дале¬
ки  еще  от  желательной  близости.  В  лучшем  случае  колхоз  и  дерев¬
ня  нейтральны  но  часто  между  колхозами  и  крестьянами  возни¬
кают  конфликты  на  почве  земельных  споров”.  Так  отношение
к  коммуне  “Александровка”  двух  соседних  деревень  прямо  враж¬
дебное,  и  они  травят  поля  коммуны,  рубят  лес,  тогда  как  товари¬
щество  “Красный  пахарь”  препятствует  жителям  села  Б.  Вруда
пользоваться  прогоном  для  скота  на  пастбища,  лесом.  Поэтому
нередко  конфликты  между  населением  и  колхозами  рассматрива¬
ют  народные  суды187.
 Причем  недовольство  крестьян  зачастую  появлялось  на  почве
именно  земельных  отношений  с  колхозами,  в  том  числе  и  со  сда¬
чей  последними  в  аренду  земли  и  применением  наемного  труда.
При  этом  земля  крестьянам,  на  которую  они  претендовали,  сда¬
валась  на  невыгодных  для  них  условиях,  за  высокую  денежную
плату  или  издольно,  или  за  отработки.  Например,  в  1926  г.
в  с.  Красный  Рог  Почепского  уезда  Брянской  губернии  находился
колхоз  “Красный”,  земля  которого  собственными  силами  не  об¬
рабатывалась  и  сдавалась  в  аренду  окружающим  его  крестьянам
по  7  руб.  за  десятину  с  уплатой  налога.  Сельчане  Верхне-Мазов¬
ской  волости  Ульяновской  губернии  так  отзывались  о  местной
коммуне:  “Сами  землю  не  обрабатывают,  а  сдают  ее  исполу.  Это
те  же  помещики”188.
 Негативное  отношение  жителей  деревни  к  колхозам,  не  умев¬
шим  эффективно  наладить  производство,  не  раз  признавали
и  лидеры  большевистской  партии  и  советского  государства.  В  свете
изложенного  материала  можно  согласиться  и  с  оценкой  В.  И.  Ле¬
нина,  который  еще  в  1919  г.  констатировал:  “Сплошь  и  рядом
бывало  так,  что  коммуны  возбуждали  в  крестьянстве  лишь  отри¬
цательное  отношение  к  себе”.  А  в  марте  1921  г.  он  назвал  и  причи¬
ны  такого  отрицательного  отношения  сельчан  к  социалистичес¬
кому  земледелию,  к  коллективным  хозяйствам.  Как  выше
упоминалось,  они  показывали  пример,  “как  не  надо  хозяйни¬
чать”,  ибо  “окрестные  крестьяне  смеются  или  злобствуют”189.  При¬
мерно  такую  же  оценку  колхозам  дал  и  Н.  И.  Бухарин  в  своем
выступлении  на  всесоюзном  совещании  представителей  колхозов
в  1925  г.:  “Коммуна  должна  показать  крестьянству,  что  в  ней  ве¬
дется  хозяйство  по-настоящему,  живет  она  не  на  средства  госу¬
дарства,  а  на  свои  средства,  что  запашка  коммуны  увеличивает¬
ся,  что  сеют  хорошие  семена,  имеют  хороший  скот...  Если  совхоз
и  колхоз  не  умеют  поставить  своего  хозяйства,  живут  на  иждиве¬
нии  государства,  то  крестьянство  убеждается  не  в  том,  что  нужно
 356

коллективизировать  частное  хозяйство,  а  в  обратном,  что  частное
хозяйство  —  вещь  очень  хорошая”190.
 Отмечая  неоспоримость  того  факта,  что  социалистические
формы  хозяйствования  в  целом  не  отвечали  интересам  огромного
большинства  крестьян,  не  принимавших  идею  коллективизации,
все  же  отношение  к  колхозам  части  сельчан  было  положительным.
Они  проявляли  определенный  интерес  к  коллективным  хозяй¬
ствам  и  доброжелательно  о  них  отзывались,  если  колхозы  добива¬
лись  высоких  производственных  результатов,  да  еще  оказывали
агрокультурную  помощь  окрестному  населению.  Правда,  таких
хозяйств  встречалось  немного,  около  1/4  от  их  общего  количества
в  1925  г.191  Бывало  и  такое,  когда  вначале  к  образованной  комму¬
не  крестьяне  относились  с  недоверием,  а  порой  и  враждебно,  но
по  мере  того  как  она  улучшала  свои  экономические  показатели,
собирала  высокие  урожаи,  позиция  сельчан  к  ней  менялась  в  луч¬
шую  сторону,  и  некоторые  из  них  в  нее  вступали192.
 Об  отношении  крестьян  к  колхозам  нам  дают  определенное
представление  и  материалы  обследований,  проводимые  различ¬
ными  ведомствами  в  1925—1927  гг.  Так,  согласно  документам  ор¬
ганов  ОГПУ,  из  обследованных  в  январе-мае  1926  г.  125  коллек¬
тивных  хозяйств  разных  районов  отрицательное  мнение  крестьян
зафиксировано  к  47  колхозам,  в  том  числе  к  11  —  в  Центральном
районе,  8  —  Западном,  18  —  на  Урале,  6  —  в  Поволжье,  3  —  на
Северном  Кавказе,  1  —  в  Сибири193.
 Изучение  колхозов  в  1925  г.  в  Кубанском  округе  выявило:
к  25  %  из  них  население  относилось  хорошо;  к  59  %  —  удовлетво¬
рительно  и  к  17  %  —  неудовлетворительно194.  Другое  обследова¬
ние  коллективных  хозяйств  зафиксировало  положительную  оцен¬
ку  сельчан  о  65,2  %  колхозов  и  недоброжелательную  —  о  34,8  %.
В  одном  из  официальных  отчетов  констатировалось  пассивное  от¬
ношение  окружающего  крестьянского  населения  к  колхозам,  не
пользующимся  у  них  особым  авторитетом195.
 Опираясь  на  вышесказанное,  можно  допустить,  хотя  для  по¬
давляющего  большинства  крестьян  идея  коллективизации  была
совершенно  неприемлема,  тем  не  менее  их  отношение  к  колхо¬
зам  не  являлось  столь  однозначным.  Незначительная  часть  сельчан
позитивно  воспринимала  те  коллективные  хозяйства,  которые
получали  весомые  урожаи,  имели  хорошие  доходы.  Вот  почему
некоторые  и  вступали  в  колхозы,  надеясь  укрепить  свое  матери¬
альное  положение,  участвуя  в  колхозном  производстве.  Основная
же  масса  сельчан  сохраняла  как  бы  нейтралитет  по  отношению
к  колхозам,  относилась  к  ним  безразлично,  равнодушно,  не  ус¬
 357

матривала  в  них  никаких  экономических  выгод,  преимуществ  пе¬
ред  единоличным  хозяйством.  Наконец,  третья  часть  крестьян,  по
разным  оценкам,  от  20  до  35  %,  воспринимала  весьма  отрица¬
тельно  и  даже  враждебно  коллективное,  социалистическое  земле¬
делие,  перерастающее  нередко  в  конфликтные  отношения  и  глав¬
ной  причиной  тому  были  прежде  всего  земельные  отношения
с  колхозами.  Последние  обвинялись  в  том,  что  они  захватили  сред¬
ства  производства,  включая  крестьянскую  землю,  да  к  тому  же
она  и  не  обрабатывалась,  которую  они  считали  своей,  по  праву
им  принадлежащей.  Кроме  того,  враждебность  к  колхозам  объяс¬
нялась  еще  и  тем,  что  сельчане  побаивались:  как  бы  их  власти
в  принудительном  порядке  не  загнали  в  эти  бесхозяйственные  кол¬
лективы.  В  них  не  был  налажен  труд,  отсутствовали  экономиче¬
ская  самостоятельность,  материальные  принципы,  побуждение
к  работе,  нередко  царили  лень  и  иждивенчество.  Для  основной
массы  трудового  крестьянина  идеалом  оставалось  ведение  едино¬
личного  хозяйства,  объясняемое  его  частнособственнической  пси¬
хологией.  Он  хотел  быть  собственником  и  хозяином,  а  не  кол-
лективизатором.  К  сторонникам  колхозов  относилось  несколько
процентов  крестьянского  населения.  Это  подтверждается  и  мате¬
риалами  обследований  деревни  Северо-Западной  области  в  1924—
1925  гг.,  в  том  числе  Ястребинской,  Городецкой  волостей  Ленин¬
градской  губернии,  Советской  волости  Псковской  губернии.  В  ходе
изучения  выяснилось,  что  не  более  1  —2  %  крестьян  высказыва¬
лись  за  коллективную,  социалистическую  форму  хозяйствования196.
В  то  же  время  подавляющее  большинство  сельчан  желало  вести
хуторское,  отрубное  или  единоличное  общинное  хозяйство,  или
же  соединить  свои  отдельные  земельные  участки  в  широкие  поло¬
сы.  Часть  предпочитала  перебраться  из  деревни  в  небольшие  вы¬
селки,  при  этом  рассчитывала  от  государства  получить  необходи¬
мую  помощь.
 Совхозное  строительство  и  позиция  крестьян
Совхозное  производство
 С  первых  лет  советской  власти  совхозы  создавались  преиму¬
щественно  на  базе  помещичьих  имений  как  государственные  со¬
циалистические  предприятия  в  аграрном  секторе  экономики.  Они
должны  были,  по  мнению  партийно-государственного  руковод¬
ства  страны,  увеличивать  производство  сельскохозяйственной
продукции,  обеспечивать  потребности  страны  в  продовольствии,
 358

а  промышленность  —  в  сырье  и  одновременно  показывать  кресть-
янам-единоличникам  пример  обобществленного  социалистичес¬
кого  земледелия  и  оказывать  им  агрокультурную  помощь,  гото¬
вить  их  переход  к  коллективным  хозяйствам.  Эти  стратегические
задачи  совхозов  нашли  отражение  в  программе  большевистской
партии,  трудах  В.  И.  Ленина  и  других  официальных  документах197.
Так,  в  земельном  кодексе  РСФСР,  принятом  в  1922  г.,  отмеча¬
лось:  “Советские  хозяйства  представляют  собой  оборудованные
сельскохозяйственные  предприятия,  имеющие  своим  назначени¬
ем  служить  научно-технической  основой  для  развития  сельского
хозяйства  и  его  обобществления”198.
 О  том,  как  же  совхозы  справлялись  с  поставленными  перед
ними  задачами  и  насколько  результативно  они  готовили  переход
крестьян  на  социалистические  рельсы,  речь  и  пойдет  в  нижеизла-
гаемом  материале.
 С  переходом  к  нэпу  совхозы,  как  и  колхозы,  переживали  ос¬
трейший  кризис,  находились  в  тяжелейшем  экономическом  по¬
ложении.  В  них  не  хватало  рабочего  скота,  инвентаря,  рабочих  рук,
а  производственные  результаты  оказались  минимальными.  Совхо¬
зы  должны  были  приспосабливаться  к  новым  рыночным  услови¬
ям  хозяйствования.  С  них  сняли  государственное  финансирование,
снабжение.  Они  переводились  на  хозрасчет,  самоокупаемость.  По
своей  принадлежности  они  относились  к  различным  ведомствам,
не  только  Наркомзему  РСФСР,  но  и  Наркомпросу,  Наркомздра-
ву,  Наркоминделу  и  другим  организациям.  В  целях  смягчения  кри¬
зисного  состояния  советских  хозяйств  правительство  решило  из¬
менить  систему  управления  ими.  Поскольку  в  большинство  совхозов
не  вкладывались  государственные  средства  и  нередко  они  перехо¬
дили  от  одного  владельца  к  другому  ввиду  убыточности,  то  в  1922  г.
Наркомзем  РСФСР  решил  объединить  на  территории  губерний
существующие  хозяйства  в  губернские  сельские  тресты  и  учредил
общегосударственный  торгово-промышленный  хозяйственный
орган  (Госсельсиндикат).  Его  задача  заключалась  в  том,  чтобы
объединить  и  координировать  деятельность  губернских  сельских
трестов  (губсельтрестов),  а  также  и  предприятий,  не  вошедших
в  последние,  “в  направлении  наиболее  интенсивного  и  целесооб¬
разного  использования  их  производительных  сил”.  В  начале  1923  г.
в  Госсельсиндикат  входили  33  российских  и  украинских  губерн¬
ских  треста  с  1912  совхозами  с  земельной  площадью  741  311  дес.,
что  в  среднем  на  каждый  приходилось  около  335  дес.  земли199.
 Кроме  Госсельсиндиката,  осуществляющего  производствен¬
ное  и  организационное  руководство  совхозами,  последние  входи¬
 359

ли  также  и  в  другие  крупные  специализированные  тресты  на  тер¬
ритории  РСФСР.  Например,  в  1924  г.  в  распоряжении  Сахаротре-
ста  находилось  544  совхоза,  или  10,5  %  от  их  общей  численности,
Госспирта—  24  (0,5%),  Винсиндиката  —  10  (0,2%),  сельскохо¬
зяйственной  и  потребительской  кооперации  —  815  (15,7  %),  Нар-
комздрава—  174  (3,3%),  тогда  как  в  Госсельсиндикат  входило
969  (18,6%)  совхозов.  В  этом  году  на  последний  и  Сахаротрест
приходилось  примерно  30  %  всех  числящихся  хозяйств,  а  на  дру¬
гие  наркоматы  —  19,3  %  (1033)200.
 Наряду  с  реорганизацией  управления  совхозами  в  целях  ожив¬
ления,  оздоровления  их  деятельности  Наркомзем  проводил  рабо¬
ту  одновременно  и  по  ликвидации  наиболее  убыточных,  эконо¬
мически  слабых,  с  передачей  их  имущества  крепким  совхозам  для
их  сохранения,  за  счет  “проедания”  которых  они  могли  бы  выйти
из  кризисного  состояния.  Кампания  по  ликвидации  отсталых,  “ле¬
жачих”  совхозов  проводилась  в  соответствии  с  директивой,  под¬
писанной  5  января  1924  г.  Наркомом  земледелия  РСФСР
А.  П.  Смирновым  и  председателем  правления  Госсельсиндиката
М.  И.  Лацисом  “О  мерах  к  сохранению  и  развитию  крупного  сель¬
ского  хозяйства”.
 При  этом  развернувшаяся  кампания  по  ликвидации  нерента¬
бельных  совхозов,  идущая  сверху,  находила  поддержку  со  сторо¬
ны  многих  местных  партийных  и  советских  работников,  по  отно¬
шению  к  которым  у  них  “наблюдался  полный  разброд  в  умах”.
Часть  руководителей  стояли  за  сохранение  совхозов,  другие  —
выступали  за  их  ликвидацию  как  неоправдавших  надежд  государ¬
ства,  доказавших  свою  хозяйственную  несостоятельность.  Был
поставлен  даже  вопрос:  быть  или  не  быть  советским  хозяйствам.
Например,  Псковский  губисполком  принял  решение,  чтобы  со¬
хранить  в  губернии  только  6  совхозов,  и  лишь  после  давления
высших  государственных  работников  их  число  увеличили  до  16.
Аналогичные  постановления  принимали  органы  власти  в  Ивано¬
во-Вознесенской,  Тульской,  Ленинградской  и  других  губерниях201.
 При  этом  необходимо  заметить,  что  ликвидаторские  настро¬
ения  по  отношению  к  совхозам  распространялись  среди  части
местных  руководителей  на  протяжении  всех  лет  нэпа.  Например,
в  январе  1925  г.  инструктор  Псковского  губкома  РКП(б)  при  об¬
следовании  Советской  волости  Холмского  уезда  ставил  вопрос:
если  совхозы  не  исправят  свое  экономическое  положение,  то  надо
их  ликвидировать,  а  землю  передать  крестьянам?  3  февраля  1925  г.
на  заседании  комиссии  по  работе  в  деревне  при  Новгородском
губкоме  РКП(б)  при  обсуждении  вопроса  о  состоянии  советских
 360

хозяйств  некоторые  ее  члены  высказывались  за  их  ликвидацию,
ибо  они  “до  сего  времени  приносили  убытки  и  нет  гарантии  при
существующем  положении,  что  эти  убытки  не  будут  в  дальней¬
шем”202.
 12  января  1927  г.  на  заседании  пленума  Северо-Западного  бюро
ЦК  ВКП(б)  ряд  его  участников  поднимали  проблему,  связанную
с  ликвидацией  нерентабельных  совхозов  и  о  передаче  их  земли  кре¬
стьянам.  Однако  подобные  предложения  не  нашли  всеобщей  под¬
держки,  включая  и  руководителя  областной  партийной  организа¬
ции  С.  М.  Кирова.  В  своем  выступлении  на  пленуме  он  опровергал
“безнадежные  нотки”  некоторых  ораторов,  членов  бюро,  и  заявил:
именно  колхозы  и  совхозы  выступают  главными  организаторами
крупного  социалистического  земледелия203.  Однако  Киров  явно
преувеличивал  роль  и  значение  колхозов  и  совхозов  в  социалисти¬
ческом  переустройстве  единоличных  крестьянских  хозяйств  и  же¬
лаемое  выдавал  скорее  за  действительность.  А  она-то  как  раз  и  под¬
крепляла  “безнадежные  нотки”  тех  ответственных  работников,
которые  высказывались  за  устранение  убыточных  советских  хозяйств
и  передачу  их  земли  в  пользование  крестьянам.
 Конкретные  факты  доказывают  глубочайший  кризис  многих
совхозов,  их  убыточность  и  неэффективность  хозяйствования,
неспособность  приспособиться  к  новым,  рыночным  нэповским
условиям.  Одним  из  показателей  кризиса  служило  их  резкое  со¬
кращение.  Это  уменьшение  было  связано  с  их  ликвидацией  влас¬
тями  или  же  с  исчезновением  и  “умиранием”  своим  естествен¬
ным  экономическим  путем,  саморослуском,  банкротством.  В  то
же  время  точное  количество  советских  хозяйств  в  рассматривае¬
мый  период  установить  трудно,  поскольку,  с  одной  стороны,  раз¬
ные  ведомства  использовали  свою  методику  подсчета,  а  с  дру¬
гой  —  постоянно  шел  процесс  их  объединения,  самороспуска,
ликвидации.  Тем  не  менее  общая  тенденция  их  резкого  сокраще¬
ния  четко  прослеживается.  Так,  к  1925  г.,  поданным  Наркомзема
РСФСР,  численность  совхозов  уменьшилась  на  25  %,  в  том  числе
было  ликвидировано  около  300204.  Резкое  уменьшение  советских
хозяйств  наблюдалось  и  в  дальнейшем.  По  данным  налоговых  ор¬
ганов  РСФСР,  в  1925/26  г.  их  количество  понизилось  на  46,5  %  по
сравнению  с  1924/25  г.,  а  площадь  пашни  сократилась  на  12  %205.
 Указанные  цифры  в  основном  подкрепляются  и  статистикой,
приводимой  историком  И.  Е.  Зелениным.  По  его  данным,  в  1921/22  г.
в  РСФСР  без  автономных  республик  значилось  5318  совхозов
с  3106,3  тыс.  десятин  земли;  в  1922/23  г.  —  соответственно  5227
и  2391,3;  в  1923/24  г.  -  5199  и  2379,1  %;  в  1924/25  г.  -  4394  и  2303,6;
 361

в  1925/26  насчитывалось  3348  совхозов,  и  они  владели  2316,1  тыс.
десятин  земли.  Из  указанной  статистики  явствует:  за  годы  нэпа
произошло  обвальное  падение  числа  советских  хозяйств  пример¬
но  на  40  %,  а  земельной  площади  —  на  25  %.  Однако,  если  еще
учесть  так  называемые  587  резервных  совхозов  в  1922/23  г.206,  то
на  самом  деле  их  численность  уменьшилась  приблизительно  на¬
половину.  Эти  показатели,  на  наш  взгляд,  служат  важным  объек¬
тивным  критерием,  характеризующим  нежизнеспособность  соци¬
алистических  форм  хозяйствования  в  указанные  годы.
 Данный  вывод  подтверждается  и  результатами  производствен¬
ной  деятельности  совхозов.  Так,  в  1927  г.,  по  официальным  дан¬
ным,  валовая  продукция  зерновых  во  всех  советских  хозяйствах
СССР  составила  7831  тыс.  ц,  или  1,6  %  от  общей,  а  товарная  —
4981  тыс.  ц  (2,8  %)207.  Однако,  по  расчетам  экономиста  Н.  Д.  Кон¬
дратьева,  удельный  вес  совхозов  в  сельскохозяйственном  произ¬
водстве  был  еще  меньше  и  оставался  ничтожным.  Они  произво¬
дили  около  1,4—1,5  %  всей  продукции208.  В  1924  г.  урожайность
зерновых  в  них  была  низкой  и  колебалась  в  пределах  40—50  пудов
с  десятины209,  т.  е.  не  превышала  уровень  в  крестьянских  хозяй¬
ствах.
 Однако  в  некоторых  официальных  материалах  и  публикациях
20-х  годов,  авторами  которых  выступали  ответственные  руково¬
дители  системы  совхозов,  завышалась  экономическая  роль  совет¬
ских  хозяйств  в  аграрном  секторе,  в  том  числе  и  урожайность  зер¬
новых  культур.  Например,  М.  И.  Лацис  считал,  что  в  1924  г.  урожай
в  совхозах  с  десятины  превышал  получаемый  с  крестьянских  по¬
лей  на  20  пудов,  а  по  расчетам  Д.  Батуринского,  за  годы  нэпа  он
увеличился  на  50  %210.
 Заместитель  председателя  правления  Госсельсиндиката  Ф.  Га-
левиус  утверждал:  урожай  зерновых  в  советских  хозяйствах  в  1925  г.
достигал  63  пуда  с  десятины,  тогда  как  в  1926  г.  —  68  и  был  выше
крестьянского  на  22,5  %.  Однако  спустя  несколько  месяцев  в  дру¬
гой  статье  он  уже  давал  иную  статистику  об  урожаях  в  совхозах  за
1924—1926  гг.,  которая  ставила  под  сомнение  ранее  указанные  им
цифры  о  высоких  урожаях  в  советских  хозяйствах.  Согласно  но¬
вым  данным,  в  них  в  1924  г.  собирали  ржи,  пшеницы  и  овса  45  пу¬
дов  с  десятины,  у  крестьян  —  43,7;  в  1925  г.  —  соответственно
66,8  и  56,8;  в  1926  г.  —  62,2  и  58  пудов  с  десятины211.
 Если  же  брать  в  среднем  урожайность  по  этим  трем  важней¬
шим  зерновым  культурам  за  три  указанных  года,  то  в  совхозах  она
достигала  примерно  58  п.,  а  в  крестьянских  единоличных  хозяй¬
ствах  —  53  п.  с  десятины,  т.  е.  была  ниже  в  последних  приблизи¬
 362

тельно  на  10  %,  а  не  20—50  %,  как  утверждал  ранее  Галевиус
и  другие  авторы.
 Указанные  показатели  подкрепляются  и  другими  материала¬
ми,  в  том  числе  и  некоторыми  официальными.  Так,  правление
Госсельсиндиката,  анализируя  хозяйственную  деятельность  совхо¬
зов  с  1924  по  1927  г.,  пришло  к  такому  неутешительному  выводу:
в  них  урожайность  оставалась  ниже,  чем  когда-то  на  этих  землях,
полученная  в  помещичьих  имениях,  и  превышала  крестьянскую
по  озимой  ржи  и  пшенице  только  на  10—12  %,  а  по  урожаю  кар¬
тофеля  и  яровой  пшеницы  совхозы  уступали  единоличникам212.
Следовательно,  по  урожайности,  важнейшему  показателю,  они
в  целом  мало  чем  отличались  от  крестьянских  хозяйств  и  вряд  ли
могли  служить  примером  для  последних.  Если  бы  в  советских  хо¬
зяйствах  собирался  высокий  урожай,  заметно  превышающий  кре¬
стьянский,  тогда  бы,  наверное,  не  существовало  убыточных  сов¬
хозов  и  не  стоял  вопрос  об  их  ликвидации  на  протяжении  всех
лет  нэпа.
 На  порядок  хуже  обстояли  дела  в  совхозах  в  животноводчес¬
кой  отрасли,  продуктивность  скота  оставалась  крайне  низкой  как
по  отдельным  районам,  так  и  на  территории  РСФСР.  Например,
3  февраля  1925  г.  на  заседании  комиссии  по  работе  в  деревне  при
Новгородском  губкоме  РКП(б)  констатировалось:  крупный  скот
в  совхозах  по  своему  составу  не  молочный,  а  “навозного”  на¬
правления,  поскольку  в  1922/23  г.  удой  на  корову  молока  в  сред¬
нем  составлял  65  пудов,  в  1923/24  г.  —  66  пудов213.  Основная  при¬
чина  столь  низкой  продуктивности  совхозных  коров  —  нехватка
кормов,  отсутствие  надлежащего  за  ними  ухода,  которые  болели
туберкулезом  и  обросли  грязью.  Такая  же  тревожная  ситуация
сложилась  с  животноводством  в  советских  хозяйствах  и  в  других
районах,  хотя  и  наблюдался  некоторый  рост  удоев  молока  с  ко¬
ровы  к  концу  нэпа,  о  чем  свидетельствует  следующая  статистика:
в  РСФСР  в  1921  г.  в  среднем  она  равнялась  52  пуда,  в  1922/23  г.  —
83,  в  1923/24  г.  -  86,  в  1924/25  г,  -  102214,  а  в  1926  г.-
112  пудов215.
 Следовательно,  в  годы  нэпа  в  среднем  удои  молока  с  коровы
в  сутки  колебались  примерно  в  пределах  3—5  кг  и  могли  удовлет¬
ворить  только  внутрисовхозные  потребности,  а  о  поставках  его  на
рынок  вряд  ли  могла  идти  речь.  Поэтому  в  подавляющем  боль¬
шинстве  хозяйств  животноводство  оставалось  убыточным.  Причем
надои  молока  на  корову  в  совхозах  оставались  меньше,  чем  в  быв¬
ших  помещичьих  имениях  до  Октябрьской  революции,  и  ниже,
чем  у  крестьян-единоличников.
 363

Низкая  продуктивность  совхозного  скота  объяснялась  не  только
отсутствием  кормов,  хорошего  ухода,  но  еще  и  нехваткой  для  них
добротных  помещений.  Например,  в  1924  г.  34  %  животноводчес¬
ких  построек  требовали  срочного  капитального  ремонта216.
 Свое  экономическое  положение  совхозы  могли  бы  улучшить
за  счет  имеющихся  у  них  подсобных  промышленных  предприятий
по  переработке  сельскохозяйственной  продукции  и  тем  самым
увеличить  доходы,  однако  и  они  работали  неэффективно  ввиду
отсутствия  средств,  сырья  и  должной  на  них  организации  труда.
Так,  проверка  сотрудниками  Народного  комиссариата  рабоче-
крестьянской  инспекции  РСФСР  советских  хозяйств  Госсельсин-
диката  в  1924  г.  выявила:  из  95  предприятий  работали  74  (78  %),
остальные  —  сдавались  в  аренду.  При  этом  функционирующие
предприятия  использовались  не  на  полную  мощность:  мельни¬
цы  —  на  44  %,  просорушки  —  на  33  %,  сыроварни  —  на  30  %,
маслозаводы  —  на  31  %,  винокуренные  —  на  50  %.  Причем  19  %
от  их  общего  количества  требовали  капитального  ремонта217.
 Не  улучшилась  радикально  деятельность  предприятий  и  в  по¬
следующие  годы,  хотя  некоторые  из  них  стали  работать  результа¬
тивней.  Так,  в  1927  г.  загруженность  винокуренных  заводов  состав¬
ляла  90  %,  крахмально-паточных  —  61  %,  тогда  как  маслодельных  —
35  %,  мельниц  —  40  %.  Эти  цифры  служат  еще  одним  аргументом
в  пользу  низкой  производственной  деятельности  совхозов,  добива¬
ющихся  невысоких  экономических  показателей.  Они  не  обеспечи¬
ли  собственные  промышленные  предприятия  своим  сырьем.  Ибо
в  1927  г.  в  системе  Госсельсиндиката  из  97  винокуренных  заводов
сырьем  загружались  только  16,2  %;  из  388  мельниц  —  7  %;  из  61  ле¬
сопилки  —  34,5  %,  из  169  молочных  заводов  —  47  %,  из  27  крахма¬
ло-паточных  —  19  %,  из  44  кирпичных  заводов  собственным  сырь¬
ем  обеспечивались  лишь  19  %218.
 Большинство  совхозов  являлось  убыточными,  работали  нерен¬
табельно,  несмотря  на  то,  что  многие  “лежачие”  хозяйства  госу¬
дарство  ликвидировало,  а  их  имущество  передало  для  “проедания”
крепким  существующим,  чтобы  они  “не  утонули”  и  “продержа¬
лись  бы  над  водой”.  Например,  к  ноябрю  1924  г.  трестированные
совхозы  Госсельсиндиката  имели  задолженность  4  222  000  руб.,
а  все  их  оборотные  средства  оценивались  в  4  484  000  руб.219.  В  этом
году  среди  советских  хозяйств  Госсельсиндиката  60,4  %  являлись
убыточными,  39  %  —  прибыльными  и  0,6  %  —  без  убытков220.  За
1925  г.  совхозы  8  губернских  трестов  дали  доход  на  сумму
2  250  500  руб.,  тогда  как  другие  принесли  убытка  на  порядок  боль¬
ше  —  на  3  060  326  руб.  В  1926  г.  наблюдалась  аналогичная  картина:
 364

убытки  совхозов  превышали  их  доходы,  когда  хозяйства  16  губ-
сельтрестов  получили  прибыль  в  1  376  200  руб.,  а  совхозы  других
24  губсельтрестов  принесли  убытка  на  сумму  1  829  600  руб.221
 По  нетрестированным  советским  хозяйствам  ситуация  выгля¬
дела  еще  хуже,  в  них  масштабы  бесхозяйственности  являлись  еще
более  впечатляющими.  Приведем  на  этот  счет  некоторые  приме¬
ры,  раскрывающие  производственную  деятельность  многих  совхо¬
зов.  Например,  в  1923  г.  в  Воронцовском  совхозе  Знаменской  во¬
лости  Тамбовской  губернии  “скверно”  была  налажена  организация
труда:  с  одной  копны  озимого  зерна  получали  только  12  кг,  тогда
как  единоличные  хозяйства  —  64  кг,  или  почти  в  5,5  раз  больше.
Да  и  откуда  мог  придти  богатый  урожай  на  совхозные  поля?  Если
они  несвоевременно  пахались,  поздно  засевались,  все  работы  шли
“кое-как,  вспахал  —  ладно,  не  вспахал  —  и  тоже  ладно”.  Сжатая
рожь  еще  в  1922  г.  оказалась  не  обмолоченной,  поля  не  удобря¬
лись222.
 А  вот  совхоз  в  Никольской  волости  Курской  губернии  поте¬
рял  весь  доход  в  1923  г.  из-за  бесхозяйственности.  Он  имел  садово¬
огородническое  направление:  выращивал  сахарный  и  кормовой
бурак,  баклажаны,  капусту,  в  саду  были  яблони,  вишни,  распо¬
лагал  81  десятинами  земли.  В  нем  были  заняты  11  постоянных,
5  сроковых  и  10  поденных  рабочих,  однако  в  совхозе  поля  не  ох¬
ранялись,  заборы  отсутствовали.  Поэтому  местные  крестьяне  рас¬
тащили  до  3/4  всего  выращенного  урожая,  лишив  хозяйство  ка¬
кого-либо  дохода,  хотя  в  свое  время  бывшая  помещица  Солнцева,
на  базе  имения  которой  и  появился  совхоз,  до  Октябрьской  рево¬
люции  получала  в  год  дохода  3500  руб.  только  от  28  десятин  зем¬
ли,  сданной  в  аренду223.
 Привели  в  полузапущенное  состояние  бывшее  имение  барона
Врангеля  и  труженики  совхоза  Торосово  Губаницкой  волости  Троц¬
кого  уезда  Петроградской  губернии.  В  результате  социалистичес¬
кого  хозяйствования  в  1923  г.  в  нем  осталось  67  голов  крупного
рогатого  скота  и  17  лошадей,  хотя  до  октября  1917  г.  в  имении  их
насчитывалось  соответственно  200  и  30.  В  этом  совхозе  урожай  зер¬
новых  в  1922  г.  составил  30  пуд.  с  десятины,  или  в  2,5  раза  меньше
крестьянского,  а  клевера  —  ниже  в  2  раза  среднего,  полученного
в  данной  местности224.
 Часть  совхозов  доказывала  свою  неэффективность  в  хозяйствен¬
ной  деятельности  по  вине  их  управляющих,  людей  непрофессио¬
нальных,  аморальных,  не  знакомых  с  сельским  хозяйством,  но
тем  не  менее  назначенных  на  эту  должность  властями.  Так,  в  ходе
обследования  совхоза  “Орловка”  Окуловской  волости  Новгород¬
 365

ской  губернии  выяснилось:  продуктивность  молочного  скота  низ¬
кая,  средства  для  покупки  кормов  отсутствовали,  ибо  финансо¬
вое  положение  хозяйства  было  тяжелым,  оборотных  средств  не
имелось,  заведующий  совхозом  Борников  “совершенно  не  пони¬
мал  своих  задач,  не  разбирался  в  производстве,  пьянствовал,
а  после  проверки  вообще  скрылся”.  В  1923  г.  совхоз  “Уторгош”
Петроградской  губернии,  по  заявлению  обследователей,  находился
“в  крайне  плачевном  состоянии”,  так  как  его  заведующий  был
мало  знаком  с  деревенской  жизнью,  сельским  хозяйством225.
 При  этом  нередко  негативно  влияла  на  экономические,  по¬
казатели  совхозов  и  частая  смена  их  управляющих.  Например,
с  1918  по  1924  г.  в  совхозе  “Канищево”  Советской  волости  Хол-
мского  уезда  Псковской  губернии  сменилось  18  руководителей.
В  1924  г.  это  хозяйство  засевало  только  19  дес.  пашни,  а  6  десятин
сдавало  в  аренду  исполу  крестьянам.  Его  работники  в  течение
года  не  получали  зарплату,  за  исключением  хлеба,  которого  им
хватало  лишь  до  марта  месяца,  ибо,  возвратив  семенную  ссуду
государству  в  размере  200  пудов  зерна,  совхоз  остался  совершен¬
но  без  хлеба,  а  скот  —  без  корма.  Положение  дел  в  животновод¬
стве  выглядело  не  лучше.  Существующая  ферма  ежедневно  дава¬
ла  убыток,  так  как  28  коров  вместе  в  сутки  надаивали  1  пуд
18  фунтов,  т.  е.  до  23  кг,  или  приходилось  в  среднем  менее  одно¬
го  литра  на  корову.  Отсюда  и  большие  долги  хозяйства  государ¬
ству,  составляющие  3793  руб.  21  коп.  К  тому  же  из  имеющихся
у  него  40  построек  25  пустовали.
 Для  сравнения  отметим,  что  данный  совхоз  образовался  на
базе  имения  помещика,  в  хозяйстве  которого  насчитывалось
313  десятин  земли,  из  них  151  дес.  посевной  площади,  58  дес.  леса,
имелись  также  две  торговые  лавки,  мельница,  кирпичный  завод,
лесопилка226.
 О  вопиющей  бесхозяйственности  в  совхозе  “Лодино”  Жад-
рицкой  волости  Новоржевского  уезда  Псковской  губернии  мож¬
но  судить  по  содержанию  письма  в  Петроградский  губком  РКП(б)
14  апреля  1921  г.  Павла  Моисеева,  “мобилизованного  в  партий¬
ном  порядке  на  посевную  кампанию”  в  эту  волость.  Данный  со¬
вхоз  образовался  также  на  базе  бывшего  имения  помещика  Бо¬
роздина.  “Я  встретился  с  той  разрухой,  которую  нельзя  было  даже
представить  себе,  —  сообщал  Моисеев.  —  Заведующего  совхозом
я  не  застал,  он  был  уехавши  к  любовнице  и  не  являлся  трое  суток.
Рогатый  скот  из  9  голов  стоял  без  корму,  из  них  4  коровы  лежали
от  истощения  и  не  могли  подниматься.  Из  молодняка  один  теле¬
нок  был  сдохший  и  валялся  здесь  же  в  конюшне.  Весь  инвентарь,
 366

который  остался  от  помещика,  как-то  коляски,  санки,  все  сто¬
яли  ободранными,  диван  то  же  со  стульями”227.
 Этот  и  другие  аналогичные  факты  убедительно  говорят  о  том,
как  когда-то  экономически  благополучные  помещичьи  имения  за
короткий  срок  советского  хозяйничанья  превратились  в  убыточ¬
ные,  разваливающиеся  социалистические  предприятия,  хотя
нельзя  не  учитывать  и  последствия  Гражданской  войны.
 Об  этом  же  свидетельствует  и  упадок  производства  в  совхозе
“Еменец”  в  1926  г.  Невельского  уезда  Псковской  губернии,  где
земля  обрабатывалась  не  полностью  и  отчасти  исполу  отдавалась
в  аренду.  Урожаи  зерновых  культур  получали  здесь  меньше  кресть¬
янских,  животноводство  являлось  убыточным.  Хозяйство  не  вла¬
дело  финансовыми  средствами  даже  для  удовлетворения  мелких
потребностей,  не  говоря  о  приобретении  сельскохозяйственной
техники,  в  том  числе  трактора,  покупка  которого  оставалась  “воз¬
душным  планом”  и  все  время  откладывалась.  Поскольку  у  совхоза
отсутствовали  деньги,  он  не  получал  кредитов,  чтобы  возвратить
долги.  В  таком  же  плачевном  экономическом  состоянии  находи¬
лись  и  другие  советские  хозяйства  в  уезде,  что  и  констатировал
в  августе  1926  г.  уком  ВКП(б),  отметив,  что  “положение  совхозов
скверное”228.
 К  подобному  неутешительному  заключению  пришел  и  Нов¬
городский  губком  РКП  (б)  в  первой  половине  1925  г.  В  его  доку¬
ментах  указывалось,  что  в  совхозах  не  хватает  оборотных  средств
на  капитальный  ремонт  помещений,  для  обновления  инвентаря.
В  9  трестированных  совхозах  скот  содержался  “на  полуголодной
кормежке”.  При  этом  хозяйства  возглавлялись  неумелыми  работ¬
никами  и  были  изолированы  от  крестьянского  населения229.
 О  нежизнеспособности  советских  хозяйств  Ленинградской  гу¬
бернии  нам  дают  представление  итоги  их  обследования  сотрудни¬
ками  рабоче-крестьянской  инспекции  осенью  1926  г.  “Большин¬
ство  хозяйственных  построек  в  совхозах  нуждаются  в  срочном
ремонте,  а  также  в  переоборудовании,  —  констатировалось  в  мате¬
риалах  обследования,  —  сельскохозяйственный  инвентарь,  маши¬
ны  не  используются,  лежат  в  сарае,  а  то  и  на  открытом  воздухе,
подвергаясь  порче.  Крупными  совхозами  руководят  недостаточно
сведущие  в  агрономии  управляющие.  Имеющиеся  в  совхозах  под¬
собные  предприятия  часто  не  используются  полностью  из-за  от¬
сутствия  у  них  оборотных  средств.  Совхозы  замкнуты  в  себе”230.
 Однако  убыточно,  нерентабельно  работали  не  только  многие
совхозы  Северо-Западной  области,  о  которых  речь  шла  выше,  но
'  и  в  других  районах  РСФСР.  Так,  в  обзоре  органов  ОГПУ  с  14  фев¬
 367

раля  по  7  марта  1924  г.  отмечалось:  “Состояние  совхозов,  за  редким
разве  исключением,  совершенно  неудовлетворительное.  Всюду  на¬
блюдаются  бесхозяйственность,  а  то  и  прямые  хищения  со  сторо¬
ны  заведующих”.  Так,  в  Донской  области  много  хлеба  осталось  осе¬
нью  на  полях  неубранным,  а  в  Ярославской  губернии  зерно  уже
собранное  “гниет  в  закромах,  а  инвентарь  расхищается  самой  же
администрацией  совхоза”231.
 Упадок  совхозного  строительства  в  эпоху  нэпа  оказался  столь
ошеломляющим,  что  это  вынуждены  были  неоднократно  призна¬
вать  и  его  архитекторы.  Например,  в  1924  г.  председатель  правле¬
ния  Госсельсиндиката  М.  И.  Лацис  констатировал:  после  1917  г.
постройки,  инвентарь  в  совхозах  пришли  в  негодность,  ибо  не
ремонтировались;  рабочий  скот  растащило  окружающее  населе¬
ние;  земли  оказались  засоренными  и  запущенными,  а  рабочие
отвыкли  от  трудовой  дисциплины  и  старались  стать  единоличны¬
ми  хозяевами.  По  Лацису,  совхозы  были  обречены  на  постепен¬
ное  “прозябание  и  умирание”  из-за  отсутствия  необходимых
оборотных  средств,  так  как  с  переходом  к  нэпу  их  сняли  с  госу¬
дарственного  бюджета  и  перевели  на  хозрасчет232.
 Думается,  к  характеристике  нэповских  совхозов  можно  доба¬
вить  и  оценку  В.  И.  Ленина,  данную  им  еще  в  декабре  1920  г.,  по
словам  которого  “состояние  совхозов  сейчас  в  громадном  боль¬
шинстве  случаев  ниже  среднего”233.
 Конечно,  среди  советских  хозяйств  встречалось  немало  и  до¬
ходных,  жизнеспособных,  не  все  из  них  являлись  бесхозными
и  убыточными,  о  чем  выше  уже  упоминалось.  При  этом  в  годы
нэпа  наблюдалось  увеличение  сельскохозяйственной  продукции,
производимой  совхозами,  постепенно  увеличивалось  количество
в  них  скота,  инвентаря.  Неуклонно  росло  число  крепких  хозяйств
как  за  счет  государственных  кредитов,  так  и  за  счет  имущества,
переданного  от  ликвидированных  совхозов.  Например,  в  1924  г.
количество  рабочих  лошадей  по  сравнению  с  1923  г.  в  них  подня¬
лось  на  11  %,  увеличилось  и  поголовье  крупного  рогатого  скота234.
Посевные  площади  с  1924/25  г.  по  1925/26  г.  в  совхозах  выросли  на
29,3  %.  Если  в  1924  г.  валовый  сбор  зерновых  составил  2  309  729  пу¬
дов,  то  в  1925/26  г.  —  6  511  254,  а  в  период  голода  1921—1922  гг.
совхозы  передали  голодному  населению  до  800  000  пудов  зерна235.
Площадь  пашни  в  среднем  на  один  совхоз  выросла  с  69,4  дес.
до  148,7  с  1924/25  по  1925/26  г.,  а  посева—  соответственно
с  31,48  дес.  до  82,79  дес.236
 В  этой  связи  укажем  ряд  экономически  крепких  совхозов,  ра¬
ботающих  весьма  успешно,  рентабельно,  имеющих  солидную  ма¬
 368

териально-техническую  базу.  Так,  хозяйство  “Лотошино”  Москов¬
ской  губернии  племенного  направления  в  1923  г.  получило  при¬
были  3820  руб.  золотом,  а  в  1925  г.  —  15  727  руб.,  при  этом  доход
приносили  полеводство  и  животноводство.  В  1925  г.  урожай  зерно¬
вых  составил  160—180  пудов  с  десятины,  а  средний  удой  на  коро¬
ву  —  174  пуда.  Совхоз  “Красный  Октябрь”  Ростовского  уезда  Яро¬
славской  губернии  владел  360  дес.  земли,  сельскохозяйственными
машинами  и  добивался  высокой  производительности  труда.  На¬
пример,  в  1923  г.  он  получил  доход  в  900  руб.  золотом.  На  террито¬
рии  РСФСР  значились  и  другие  передовые  советские  хозяйства237.
 К  тому  же  следует  отметить,  что  нередко  государственные
органы  на  местах,  да  и  в  центре  искусственно  старались  создать
образцово-показательные  совхозы,  на  которых  могли  бы  равнять¬
ся  отстающие,  да  и  крестьяне-единоличники.  Поэтому  таким  “со¬
вхозам-маякам”  оказывалась  значительная  финансовая  поддерж¬
ка  и  прежде  всего  за  счет  кредитов,  сумма  которых  только  одним
трестированным  хозяйствам  с  1922  по  1926  г.  достигала
8  969  000  руб.,  а  задолженность  у  них  на  десятину  удобной  земли
равнялась  в  среднем  31  руб.238  Кроме  того,  советские  хозяйства
имели  и  некоторые  налоговые  льготы,  находящиеся  на  государ¬
ственном  или  местном  бюджете,  и  даже  вообще  от  налога  осво¬
бождались  в  1925/26  г..  В  то  же  время  состоящие  на  хозрасчете
облагались  по  средним  ставкам  на  землю,  принятых  для  едино¬
личных  хозяйств  данной  местности,  губернии.  С  трестированных
совхозов  налог  брался  только  в  том  случае,  если  они  отвечали
определенным  требованиям,  а  с  остальных  —  уплачиваемый  на¬
лог  поступал  в  специальный  фонд  для  их  же  кредитования239.
И  тем  не  менее,  несмотря  на  определенную  поддержку  государ¬
ством  совхозов,  большинство  из  них  в  годы  нэпа  влачили  жалкое
экономическое  существование,  о  чем  выше  говорилось.
 Причем  причинами  болезненных,  кризисных  явлений  в  со¬
вхозном  строительстве  являлись  примерно  те  же,  что  и  в  колхоз¬
ном  движении,  об  этом  частично  уже  упоминалось.  Разумеется,
рассматривая  совхозное  производство,  нельзя  сбрасывать  со  сче¬
тов  разрушительные  последствия  Гражданской  войны  и  голода
1921—1922  гг.,  отрицательно  сказывавшиеся  на  хозяйственной
деятельности  совхозов.  Они,  как  и  вся  экономика,  оказались
в  глубочайшем  кризисе  при  переходе  к  нэпу,  когда,  по  оценке
М.  И.  Лациса,  они  были  обречены  на  постепенное  “прозябание
и  умирание”  в  связи  со  снятием  их  с  госбюджета  и  переводом  на
хозрасчет.  Большинство  советских  хозяйств  не  могло  приспосо¬
биться  к  новым  рыночным  отношениям.  Их  материально-техни¬
 24  Зак.  316
 369

ческая  база  оказалась  ослабленной,  не  хватало  простейшего  сель¬
скохозяйственного  инвентаря,  рабочего  скота.  По  разным  оцен¬
кам,  последним  они  обеспечивались  в  1924—1925  гг.  на  42—55,3  %,
а  к  1  января  1927  г.  —  на  61  %.  Уровень  обеспечения  средствами
производства  совхозов  в  1927  г.  оставался  ниже  помещичьих  хо¬
зяйств,  на  базе  которых  они  в  основном  и  создавались  (70—75  %),
в  том  числе  по  постройкам  —  на  90  %,  по  сельскохозяйственным
орудиям  —  на  85  %,  рабочему  скоту  —  на  45  %240.
 Указанная  статистика,  в  том  числе  приводимая  руководителя¬
ми  Госсельсиндиката  Лацисом  и  Галевиусом,  возможно,  несколь¬
ко  занижена,  чтобы  как-то  оправдать  масштабы  бесхозяйственнос¬
ти  в  совхозах,  ибо  проверка  сотрудниками  РКИ  в  1924  г.  советских
хозяйств  различных  районов  РСФСР  дала  иные  цифры  об  обеспе¬
ченности  их  средствами  производства;  в  том  числе  инвентарем
и  машинами  по  обработке  почвы  —  на  88  %,  уборочными  машина¬
ми  —  на  85  %,  молотилками  —  на  87  %;  по  очистке  зерна  машина¬
ми  —  на  86  %;  по  волам  и  рабочим  лошадям  —  на  64  %241.  Однако
последние  цифры  тем  не  менее  подкрепляют  нехватку  средств  про¬
изводства  в  совхозах  для  рационального,  эффективного  ведения
хозяйства  и  получения  в  них  более  высоких  доходов.
 Вместе  с  тем  необходимо  указать,  что  и  имеющиеся  средства
производства  во  многих  хозяйствах  использовались  не  в  полном
объеме,  не  интенсивно  ввиду  плохой  в  них  организации  труда,
лени  части  работников,  нежелания  и  неумения  их  хорошо  и  при¬
лежно  трудиться  на  общественных  лугах  и  фермах.  Зачастую  рабо¬
чими  совхозов  являлись  люмпены,  случайные  люди  с  улицы,
нищие,  пьяницы,  лодыри.  На  непрофессиональный  и  случайный
состав  работников  совхозов  обратил  внимание  еще  в  марте  1922  г.
В.  И.  Ленин,  по  словам  которого,  в  них  рабочими  являются  чаще
всего  не  пролетарии  в  подлинном  смысле,  а  “пауперы,  и  мелкие
буржуи,  и  все  что  хотите”242.
 Статистика  эпохи  нэпа  в  основном  подтверждает  этот  вывод.
По  расчетам  Всеработземлеса,  в  1924  г.  в  совхозах  постоянных  сель¬
скохозяйственных  рабочих  насчитывалось  100  тыс.243  По  другим
данным,  в  СССР  в  5932  советских  хозяйствах  значились  101  256  ра¬
ботников,  из  них  67,4  %  не  владели  земельным  наделом;  12  %  —
поддерживали  ограниченные  связи  с  деревней,  частично,  т.  е.
имели  или  дом,  или  землю,  и  только  20,5  %  совхозных  рабочих
являлись  земледельцами,  располагали  домом,  землей,  инвента¬
рем,  скотом  и  вели  свое  хозяйство244.
 На  низких  экономических  показателях  многих  совхозов  ска¬
зывался  не  только  качественный,  но  и  количественный  состав
 370

рабочих,  их  просто  не  хватало.  Так,  по  расчетам  сотрудников  НК
РКИ  РСФСР,  лишь  78  %  совхозов  Госсельсиндиката  в  1924  г.  пол¬
ностью  удовлетворялись  сезонными  и  поденными  рабочими,
15  %  —  обеспечивались  ими  на  75  %  и  7  %  —  на  50  %.  При  этом
среди  полевых  работников  постоянных  насчитывалось  58  %,  се¬
зонных  —  42  %.
 Однако  в  большинстве  совхозов  отсутствовала  и  надлежащая
организация  труда  работников:  не  велась  проверка  по  табелям
и  ведомостям.  Только  в  36  %  хозяйств  наряды  учитывались,
в  38  %  —  табельщики  осуществляли  контроль,  в  62  %  —  админис¬
трация245.  Вопрос  о  слабой  трудовой  дисциплине  рабочих  совхо¬
зов  не  раз  поднимался  работниками  местных  и  центральных  орга¬
нов  власти.  Например,  в  феврале  1925  г.  на  заседании  комиссии  по
работе  в  деревне  при  Новгородском  губкоме  РКП(б)  констатиро¬
валось:  трудовая  дисциплина  в  совхозах  отсутствует,  она  находит¬
ся  не  на  должной  высоте246.  Руководитель  Госсельсиндиката
Ф.  Галевиус  признавал  в  1927  г.:  в  огромном  большинстве  совхозов
существует  низкая  организация  труда,  нет  его  учета,  допускаются
прогулы  их  работниками.  При  этом  в  абсолютном  большинстве
хозяйств  в  1927  г.  рабочий  день  летом  продолжался  10  часов,  зи¬
мой  —  8  час.,  и  только  в  21  %  —  в  течение  всего  года  —  8  часов247.
 Негативно  отражался  на  хозяйственной  деятельности  совхо¬
зов  и  случайный,  непрофессиональный  состав  их  руководящих
кадров,  о  чем  уже  выше  упоминалось.  При  этом  сама  система  уп¬
равления  совхозным  строительством  лишала  хозяйства  зачастую
демократических  начал,  а  порой  и  экономической  самостоятель¬
ности,  инициативы,  предприимчивости  работников.  Ими  коман¬
довали  сверху,  назначали  управляющих  совхозами  по  партийно¬
му,  классовому  принципу,  без  учета  мнения  трудового  коллектива,
причем  нередко  лиц  случайных,  не  знакомых  с  деревенской  жиз¬
нью,  с  сельским  хозяйством,  порою  аморальных,  безнравствен¬
ных,  думающих  не  о  росте  общественного  производства,  а  о  соб¬
ственном  благополучии.  Руководители  расхищали  подчас
имущество,  злоупотребляли  своей  должностью.  К  тому  же  руко¬
водящие  кадры  хозяйств  не  всегда  обоснованно  часто  менялись,
существовала  большая  их  текучесть.
 Так,  в  1923  г.  из  всех  заведующих  совхозами  Госсельсиндиката
21  %  до  своего  назначения  на  эту  должность  вели  свое  хозяйство:
с  высшим  образованием  имелось  только  7  %;  со  средним  —  37  %,
с  низшим  —  26  %;  с  сельскохозяйственным  образованием  было
около  половины  руководителей.  Причем  из  всех  заведующих  лишь
6  %  имели  5  лет  стажа  работы;  27  %  —  от  2  до  5  лет;  26  %  —  от  1  до
 24*
 371

2  лет;  37  %  —  один  год248,  т.  е.  примерно  2/3  из  них  имели  стаж  не
более  2  лет.  При  этом  среди  всех  работников  совхозов  оставался
высоким  удельный  вес  лиц,  непосредственно  не  связанных  с  сель¬
скохозяйственным  трудом,  ибо  16  %  из  них  относились  к  служа¬
щим249,  к  управленцам  разного  уровня.
 Слабая  организация  труда,  низкая  производственная  актив¬
ность  рабочих  совхозов  объяснялась  еще  не  только  сложностью,
новизной  решаемых  задач,  но  зачастую  и  отсутствием  у  них  мате¬
риального  стимула  к  напряженной  добросовестной  работе  в  об¬
щественном  хозяйстве,  так  как  зарплата  у  них  оставалась  малень¬
кой.  Она  не  способствовала  подъему  трудовой  активности,
поскольку  в  годы  нэпа  у  рабочих  совхозов  зарплата  почти  в  2  раза
была  ниже,  чем  у  батраков  в  бывших  помещичьих  имениях.  На¬
пример,  в  1923  г.  в  хозяйствах  Госсельсиндиката  в  11  губерниях
средняя  зарплата  составляла  в  месяц  6  руб.  24  коп.,  тогда  как  в  тех
же  имениях  у  рабочих  до  Октябрьской  революции,  на  базе  кото¬
рых  они  образовались,  она  равнялась  11  руб.  36  коп.250
 Медленно  менялась  в  лучшую  сторону  оплата  труда  в  совхозах
и  в  последующий  период  в  масштабе  всей  страны.  Так,  согласно
обследованию  сотрудников  Всеработземлеса,  в  1924  г.  в  5932  со¬
ветских  хозяйствах  на  1  июля  месячная  зарплата  работника  дости¬
гала  10,58  руб.,  тогда  как  в  1910  г.  сельскохозяйственный  рабо¬
чий,  занятый  в  имениях  помещиков,  получал  17  руб.  22  коп.251
Оклад  рабочего  совхоза  в  середине  20-х  годов  составлял  61,4  %  от
уровня  зарплаты  довоенного  батрака.
 Рабочий  совхоза  на  порядок  уступал  в  зарплате  не  только
помещичьему  батраку,  но  и  рабочему,  занятому  в  государствен¬
ной  промышленности  в  период  нэпа,  —  примерно  в  2—3  раза252.
 Однако  даже  эта  мизерная  зарплата  рабочих  совхозов  выплачи¬
валась  им  не  всегда  своевременно,  задерживалась  во  многих  хозяй¬
ствах  месяцами.  Например,  в  совхозе  “Каложницы”  Молосковецкой
волости  Кингисеппского  уезда  Петроградской  губернии  в  1923  г.  ра¬
бочие  и  служащие  не  получали  зарплату  по  2  и  более  месяцев.
В  1926  г.  в  упоминаемом  совхозе  “Орловка”  Новгородской  губернии
ее  не  выдавали  месяцами253.  В  1925  г.  в  местном  совхозе  Советской
волости  Холмского  уезда  Псковской  губернии  его  работники  жало¬
вались  на  то,  что  в  течение  года  они  не  получали  также  зарплату254.
 Постоянная  задержка  зарплаты  работникам  совхозов  носила
повсеместный  характер,  она  не  выдавалась  месяцами.  Такое  явле¬
ние  считалось  общеизвестным,  общепринятым  фактом,  к  подоб¬
ному  печальному  выводу  пришли  сотрудники  ЦК  Всеработземле¬
са  в  1924  г.255,  обследующие  материальное  положение  рабочих
 372

и  служащих  советских  хозяйств,  в  задачу  которых  входила  забота
об  улучшении  их  благосостояния.
 Аналогичную  оценку  сделали  в  том  же  году  и  сотрудники
НК  РКИ  РСФСР,  изучавшие  положение  дел  в  совхозах.  По  их
заключению,  в  совхозах  “задолженность  по  зарплате  имеет  массо¬
вый  характер”.  В  подтверждение  данного  вывода  они  приводили
следующую  статистику:  в  мае  1924  г.  она  выплачивалась  несвое¬
временно  во  всех  районах  РСФСР  и  достигала  в  большинстве  со¬
вхозов  один  месяц,  а  в  Юго-Восточном  —  3  месяца.  При  этом
в  мае-июне  1923/24  г.  зарплата  в  среднем  управляющего  совхозом
составляла  59  руб.,  специалиста  —  36,  счетовода  —  30  руб.,  кла¬
довщика,  кузнеца  —  по  22,  скотника  и  полевого  работника  —  по
16  руб.  Поденный  рабочий  мужчина  получал  в  день  50  коп.,
а  женщина  —  на  25  %  меньше256.
 Как  видно,  в  оплате  труда  в  совхозах  существовала  серьезная  диф¬
ференциация,  большое  неравенство,  когда  непосредственные  произ¬
водители  сельскохозяйственной  продукции,  полеводы  и  животново¬
ды  получали  зарплату  почти  в  3  раза  меньше,  чем  управляющие,  что
также  сказывалось  негативно  на  общественном  производстве.
 На  трудовую  активность  многих  рабочих  советских  хозяйств
отрицательно  влияли  и  их  неудовлетворительные  жилищно-быто¬
вые  условия,  ибо  большинство  жилых  помещений,  перешедших  от
помещиков  к  новым  государственным  хозяевам,  в  годы  нэпа  при¬
шли  в  ветхость,  в  запустение;  некоторые  из  них  оказалась  без  рам  и
стекол,  с  неисправными  печами,  крышами,  часть  жилых  зданий
требовала  срочного  текущего  и  капитального  ремонта  и  к  тому  же
находилась  в  ужасном,  в  грязном,  “свинском  состоянии”.  По  дан¬
ным  сотрудников  рабоче-крестьянской  инспекции,  в  1924  г.  55  %
всех  совхозов  РСФСР  имели  в  неудовлетворительном  состоянии
жилые  постройки,  а  25  %  из  них  нуждались  в  капитальном  ремон¬
те,  но  денег  для  этого  не  было257.
 Поэтому  жилая  площадь  в  совхозах  постоянно  сокращалась,
тем  самым  в  оставшихся  домах  повышалась  скученность,  плот¬
ность  проживающих  на  одном  квадратном  метре.  По  выраже¬
нию  председателя  правления  Госсельсиндиката  М.  И.  Лациса,
жилье  рабочих  совхозов  в  1925  г.  походило  “на  конуру”  или  же
“на  берлогу”258.  При  этом  некоторые  рабочие  совхозов  и  их  ру¬
ководители  весьма  равнодушно  воспринимали  плохое  жилье,
смирились  с  антисанитарным  его  состоянием,  подчас  не  обра¬
щали  внимания,  считали  это  “мелочью”,  о  чем  констатирова¬
ли  некоторые  местные  органы  власти,  в  том  числе  в  Северо-
Западной  области259.
 373

Об  обеспеченности  жильем  работников  говорят  и  такие  дан¬
ные.  В  1923  г.  из  100  рабочих  совхозов  собственный  дом  имели  только
3,3  %,  частную  квартиру  —  5,7  %,  изолированной  квартирой  рас¬
полагали  70  %  работников,  в  коммунальной  квартире  проживали
20,5  %,  в  общежитии  казарменного  типа  —  9  %260.
 Что  касается  питания  рабочих  совхозов,  то,  учитывая  низкую
зарплату  и  ее  несвоевременную  выдачу,  их  руководители  стара¬
лись  организовать  собственное  общественное  коммунальное  пи¬
тание.  Оно  имелось  в  половине  хозяйств  в  1924  г.261
 В  некоторых  совхозах  администрация  отпускала  своим  работ¬
никам  продукты  по  сниженным  ценам,  а  иногда  и  бесплатно,
чтобы  они  могли  каким-то  образом  существовать  и  содержать  свои
семьи,  поскольку  большинство  из  них  не  имели  собственного
индивидуального  хозяйства  и  все  надежды  возлагали  на  зарплату
в  государственном  социалистическом  предприятии.  Например,
в  1924  г.  продукты  со  скидкой  продавали  своим  рабочим  от  5  до
44%  совхозов;  бесплатный  паек  отпускали  —  19%,  бесплатным
обедом  кормили  1  %.  В  то  же  время  17  %  хозяйств  предоставляли
продукты  по  рыночным  ценам  своим  сотрудникам,  а  10  %  —  во¬
обще  ничего  не  выдали  и  не  продавали262.
 О  бедственном,  тяжелейшем  материальном  положении  части
рабочих,  занятых  на  государственных  социалистических  земледель¬
ческих  предприятиях,  можно  судить  и  по  содержанию  заметки,
опубликованной  в  газете  “Труд”  24  сентября  1924  г.  о  племенном
хозяйстве  Белгородского  уезда  Курской  губернии:  “Рабочим  живет¬
ся  очень  тяжело,  —  говорилось  в  ней.  —  С  мая  не  платят  ни  копейки.
Рабочий  день  десятичасовой.  А  все  жалованье  от  7  до  12  рублей
в  месяц.  Рабочие  ходят  босыми.  Одежды  нет.  Квартиры  негодные”263.
 Конечно,  в  имеющихся  экономически  крепких  совхозах  зара¬
ботная  плата  была  высокой  и  жилищные  условия  их  работников
оставались  приличными.  Однако  таких  благополучных  хозяйств
значилось  абсолютное  меньшинство,  все  же  преобладали  социа¬
листические  предприятия  с  низким  жизненным  уровнем  их  рабо¬
чих,  на  порядок  меньше  по  сравнению  с  батраками,  занятыми
в  хозяйствах  помещиков  и  зажиточных  крестьян  до  Октябрьской
революции.  Последняя  не  улучшила  благосостояние  сельскохозяй¬
ственных  рабочих,  выступающих  надежными  и  верными  союзни¬
ками  большевистской  партии  в  момент  прихода  ее  к  власти,  эко¬
номическая  политика  которой  обернулась  для  данной  социальной
группы  ухудшением  их  жизненного  уровня.
 С  таким  трудным  материальным  положением  многие  рабочие
совхозов  не  хотели  мириться  и  начинали  бороться  уже  против
 374

“нового  эксплуататора”,  администраций,  представителей  совет¬
ского  государства,  иногда  прибегая  к  традиционному  способу
защиты  своих  социальных  прав  —  к  забастовкам.  Так,  в  1923  г.,
согласно  данным  53  губернских  отделов  Всеработземлеса  было  за¬
регистрировано  13  забастовок,  в  них  участвовало  739  рабочих  со¬
вхозов.  В  1924  г.  в  107  обследованных  совхозах  возникали  конфлик¬
ты  между  администрацией  и  рабочими,  из  которых  в  47  %  хозяйств
их  причинами  являлись  вопросы,  связанные  с  заработной  платой
и  временными  сверхурочными  работами;  24  %  конфликтов  при¬
ходилось  на  обеспечение  жильем  и  питанием;  16  %  —
на  снабжение  спецодеждой,  медицинским  обслуживанием;  7  %  —
на  культурные  потребности.  При  этом  в  65  %  совхозов  админист¬
рация  нарушала  коллективные  договора264.
 Указанная  статистика  в  основном  подкрепляется  и  материа¬
лами  обследований  сотрудниками  рабоче-крестьянской  инспек¬
ции,  согласно  которым  в  35  %  совхозов  Госсельсиндиката  в  1924  г.
произошли  социальные  конфликты,  их  причинами  стали  вопро¬
сы,  непосредственно  связанные  с  нарушением  трудовых  догово¬
ров,  на  которые  приходилось  до  63  %  всех  случаев,  включая  за¬
держку  выплат  заработной  платы265.
 Крестьяне  о  совхозах
 Большинство  совхозов,  находясь  в  бедственном  экономиче¬
ском  состоянии,  остро  страдающие  от  социальных  недугов,  не  могли
успешно  решать  и  другую  задачу,  поставленную  им  партийно-го¬
сударственным  руководством  страны,  —  оказание  крестьянскому
населению  агрикультурной  помощи,  подготовка  его  к  переходу
к  коллективному  социалистическому  земледелию.  Конкретный  ма¬
териал  дает  представление  о  весьма  скромной,  а  по  сути  мизер¬
ной  помощи  совхозов  единоличным  окрестным  сельчанам.  Так,
по  официальным  данным,  за  1923/24  г.  на  территории  РСФСР
они  организовали  для  крестьян  только  185  зерноочистительных
пунктов,  на  которых  очистили  112  382  пуда  зерна;  отремонтиро¬
вали  в  своих  кузницах  2720  сельскохозяйственных  машин  и  ору¬
дий;  специалисты  совхозов  прочитали  1997  лекций  и  организова¬
ли  265  экскурсий266.
 В  1924  г.  трестированные  совхозы  предоставили  населению
1,6  млн.  пудов  семенного  материала,  а  в  1926  г.  —  2,5  млн.  пудов
и  24  056  машин  и  инвентаря.  В  этом  году  от  них  к  крестьянам  пере¬
шло  2953  головы  крупного  рогатого  скота,  2270  овец,  16  810  по¬
росят,  и  они  очистили  439  100  пудов  зерна267.  Если  учесть,  что
 375

в  1926  г.  в  РСФСР  насчитывалось  свыше  17  млн.  единоличных  кре¬
стьянских  хозяйств,  то  реальная  агрикультурная  помощь  им  со
стороны  совхозов  была  ничтожной,  абсолютное  большинство  сель¬
чан  ее  не  чувствовали,  не  замечали.  Да  и  о  какой  агрикультурной
поддержке  жителей  деревни  могла  идти  речь  совхозами,  если  мно¬
гие  из  них  работали  с  убытками,  не  могли  свести  концы  с  конца¬
ми.  Вот  что  говорилось  на  этот  счет  в  материалах  комиссии  по
работе  с  деревней  при  Новгородском  губкоме  РКП(б)  в  феврале
1925  г.:  когда  создавались  совхозы,  то  на  них  возлагалась  задача
влиять  на  окружающее  крестьянское  население  путем  оказания
агрикультурной  помощи,  однако  она  проявляется  слабо  и  недо¬
статочно,  так  как  они  сами  не  располагают  необходимыми  мате¬
риалами  и  семенами268.
 Подавляющее  большинство  совхозов,  как,  между  прочим,
и  колхозов,  не  только  не  оказывали  поддержки  окружающему  на¬
селению  семенами,  скотом,  инвентарем,  но  своей  плохой  произ¬
водственной  деятельностью,  организацией  труда  доказывали  ему,
как  не  надо  хозяйничать  на  земле,  и  тем  самым  отвращали  едино¬
личных  крестьян  от  самой  идеи  социалистического  коллективно¬
го  земледелия.  Поэтому  позиция  сельчан  по  отношению  к  совхо¬
зам  оставалась  преимущественно  отрицательной,  а  в  ряде  случаев
даже  враждебной.  Об  этом  нам  дают  представление  многочислен¬
ные  факты.  Укажем  некоторые  из  них.  Так,  в  упоминавшемся  нами
убыточном  Воронцовском  совхозе  Знаменской  волости  Тамбов¬
ской  губернии  местные  крестьяне  в  беседе  с  Я.  А.  Яковлевым  так
отзывались  в  1924  г.:  от  него  нет  никакой  пользы  ни  нам,  ни
государству,  “одна  тягота  от  него  нам,  гражданам.  Вообще  совхоз
никакой  культивированности  собой  не  представляет,  показатель¬
ности  никакой  не  имеется.  Ничего  никому  не  дает,  а  нас  только
жмет”.  В  этой  связи  один  из  крестьян  возмущенно  добавил:
“Я  государству  налог  плачу.  Первый  год  платил  60  пуд.,  второй  —
50  пуд.,  третий  год  —  70  пудов.  В  последнее  время  лошадь  у  меня
пала.  И  то  налог  заплатил.  А  вот  от  совхоза  пользы  государству,
кроме  убытка,  не  видно  никакой.  От  него  ни  тю,  ни  сю  —  ничего,
можно  сказать,  никуда  не  годится  совхоз”.
 А  другой  сельчанин  даже  назвал  совхоз  вредителем,  посколь¬
ку  от  него  один  ущерб  государству,  “он  не  учит,  как  улучшить
наше  хозяйство.  Он  как  вошь  голодная.  Мы  не  за  это  воевали”.
Третий  крестьянин,  бывший  красноармеец,  сетовал  на  то,  что
очень  обидно,  когда  мы  свою  кровь  проливали  за  землю  совет¬
скую,  рабоче-крестьянскую  власть,  а  нам  от  совхоза  помощи  ни¬
какой,  мало  того,  он  платит  нам  очень  мало  за  работу  и  бьет  по
 376

бедняку,  совсем  выступает  в  виде  той  же  бывшей  помещицы  Бол¬
дыревой.
 Суммируя  нелестные  высказывания  крестьян  о  Воронцов-
ском  совхозе,  Яковлев  констатировал:  он  им  не  помогал,  мало
того,  “Болдырева  раньше  того  не  проделывала,  что  проделыва¬
ет  совхоз”.  Он  не  только  местному  населению,  но  и  государству
вредит,  не  давшему  “ни  фунта  хлеба,  только  берет  от  государ¬
ства”.
 Примерно  такого  же  мнения  придерживалось  окружающее
население  о  другом  знаменитом  совхозе  той  же  волости,  кото¬
рый,  правда,  в  отличие  от  предшествующего,  работал  рентабель¬
но,  добивался  неплохих  производственных  показателей,  но  у  сов¬
хоза,  по  отзывам  крестьян,  было  “чудовищное  пренебрежение”
к  их  интересам.  Он  имел  свободных  5  плугов,  но  прокатного  пун¬
кта  не  организовал,  а  за  потраву  луга  крестьянским  скотом  берет
хуже  старого  помещика.  Он  установил  высокую  плату  населению
и  за  помол  зерна.  Пошла  однажды  бедная  крестьянка  с  ребенком
просить  в  совхоз  молока  в  кредит  на  неделю,  а  заведующий  ей
отвечает:  “Не  для  тебя,  говорит,  молоко;  иной  кулак  и  то  так  не
сделает.  Какой  же  это  пример  для  народа”.  Не  выдал  совхоз  и  се¬
мена  крестьянам  в  кредит.  По  словам  крестьянки  Пономаревой,
“мы  живем  с  совхозом  как  волки,  от  него  ничего  мы  не  видим,
кроме  обиды.  За  кредит  небольшой  —  кринку  молока.  Я  бы  отра¬
ботать  могла,  а  меня  гонят.  Разве  это  совхоз”.
 Подводя  итоги  своих  грустных  впечатлений  о  взаимоотноше¬
ниях  двух  совхозов  Знаменской  волости  с  крестьянами,  Яковлев
сделал  вывод,  что  каждый  из  них  по-своему  “показывает,  как  не
нужно  работать”269.
 Нелестно  отзывались  сельчане  и  о  советских  хозяйствах
Новгородской  губернии.  Об  этом  нам  дает  представление  содер¬
жание  информационного  письма  Новгородского  губкома  РКП  (б)
от  1  июля  1925  г.,  раскрывающее  агрикультурную  “помощь”  кре¬
стьянам.  В  нем,  в  частности,  констатировалось,  что  жители  озлоб¬
ленно  относятся  к  советским  хозяйствам,  которые  на  их  глазах
“разваливаются  или  ведут  линию  обдираловки”.  В  подтверждение
сказанного  в  письме  приводился  такой  пример.  В  Лучинской  воло¬
сти  совхоз  получил  ссуду  семян  и  стал  их  предлагать  маломощ¬
ным  крестьянам  на  невыгодных  для  них  условиях,  чтобы  они  пол¬
ностью  обработали  и  засеяли  землю,  убрали  с  нее  урожай
и  возвратили  семена.  Крестьяне,  возмущенные  такой  “помощью”,
от  нее  отказались  и  заявили:  “Мы  пережили  помещиков,  но  та¬
кой  эксплуатации  не  видели”270.
 377

Трудовое  крестьянство  возмущалось  плохим  ведением  хозяй¬
ства  в  совхозах,  организацией  в  них  общественных  работ,  расхи¬
щением  в  них  имущества,  злоупотреблением  своей  должностью
управляющих,  к  тому  же  нередко  злоупотребляющих  спиртными
напитками.  Вот  что  писали  сельчане  Модолицкой  волости  Луж-
ского  уезда  Петроградской  губернии  в  “Деревенскую  правду”
в  1922  г.  о  местном  совхозе,  в  котором  хлеб  сгнил  в  копнах,  тогда
как  в  республике  голодали  миллионы  людей.  Хлеб  можно  было  бы
сохранить,  так  как  имелись  свободные  амбары,  но  “администра¬
ция  этого  совхоза  к  этому  делу  отнеслась  очень  халатно,  а  на  са¬
мом  же  деле  оно  должно  быть  показательным  примером  для  насе¬
ления  и  результативного  хозяйства.  Тут  же  культура  выражена
в  питье  самогона”271.
 Массовое  недовольство  крестьян  существованием  совхозов
неоднократно  отмечали  и  органы  ОГПУ,  в  том  числе  и  в  Петро¬
градской  губернии.  Так,  в  сводке  от  24  апреля  1923  г.  констатиро¬
валось:  отношение  окружающих  крестьян  к  совхозам  резко  от¬
рицательное,  ибо  их  заведующие  “по-прежнему  продолжают
пьянствовать  и  расхищать  имущество  совхозов”!!.  Подобную  оцен¬
ку  давали  сотрудники  ОГПУ  и  деятельности  советских  хозяйств
и  их  взаимоотношениями  с  населением  Саратовской  губернии
в  июне  1923  г.  Они  указывали  на  массовые  конфликты,  когда  ком¬
муны,  артели,  совхозы  “ведут  себя  вызывающе  по  отношению
к  крестьянам  и  отталкивают  их  от  себя.  Постановка  дела  в  совхозах
слаба.  Пьянство,  хищения,  грубое  обращение  —  явления  обыч¬
ные”.  То  же  самое  констатировали  работники  ОГПУ  и  в  Тамбов¬
ской  губернии  в  информационной  сводке  от  9  марта  1923  г.  В  ней
указывалось:  недовольство  сельчан  вызвано  плохой  деятельнос¬
тью  совхозов,  в  том  числе  хозяйств  Заметчинского  сахарного  за¬
вода,  дела  в  котором  шли  хуже,  чем  у  крестьян-единоличников:
“Часть  земли  пустует.  Урожай  реализован  не  вовремя.  Кроме  того,
во  главе  этого  совхоза  и  совхоза  железнодорожников  стоят  быв¬
шие  управляющие  графов  Долгоруковых  и  Воронцовых-Дашко¬
вых.  Некоторые  управляющие  почти  не  изменили  своего  отноше¬
ния  к  крестьянам  и  крестьяне  смотрят  поэтому  на  совхозы  как  на
помещичьи  земли”272.
 Отрицательная  позиция  крестьян  к  совхозам  наблюдалась
и  в  Московской  губернии.  Об  этом  нам  дают  представление  мате¬
риалы  губкома  ВКП(б),  составленные  из  сообщений  селькоров
в  газету  “Московская  деревня”  в  ходе  смотра  волисполкомов
в  конце  1925  —  начале  1926  гг.  Так,  в  Лотошинской  волости  Воло¬
коламского  уезда  крестьяне  негодовали  по  поводу  того,  что  мест¬
 378

ный  совхоз  не  выкопал  картофель  на  площади  6  десятин  и  оста¬
вил  его  под  снегом  зимовать.  Жителей  Горской  волости  Ленин¬
ского  уезда  волновал  вопрос  о  малоземелье,  претендующих  на
землю  совхоза  около  села  Ново-Никольского,  который  влачил
жалкое  существование.  “При  имеющем  в  некоторых  селениях  ма¬
лоземелье  существование  такого  совхоза  недопустимо”,  —  кон¬
статировали  они.  Такого  же  суждения  придерживались  и  крестья¬
не  Еремеевской  волости  Воскресенского  уезда.  Их  отношение
к  совхозам  оставалось  отрицательным.  Объяснялась  их  позиция
опять  же  “малоземельем”,  да  и  тем,  что  культурно-показательно¬
го  в  них  мало:  урожай  не  выше  крестьянских.  Отсюда  создается
мнение,  “что  совхозы  пользы  не  приносят”273.
 В  1923  г.  совхоз  Каменка-Калища  Лужского  уезда  Петроград¬
ской  губернии  находился  в  таком  бедственном  экономическом
положении,  что  постройки  в  нем  разрушались,  и  это  “деморали¬
зующее  воздействовало”  на  окружающее  крестьянское  население274.
 Подобные  оценки  высказывались  и  на  совещании  работников
по  вопросам  советского  строительства,  состоявшемся  в  апреле
1925  г.  Некоторые  его  участники  констатировали:  в  совхозах  рас¬
тащили  имущество,  скот  не  кормят,  они  имеют  тысячи  рублей
долга,  “ничего  у  них  нет.  В  глазах  крестьян  эти  совхозы  теряют
всякий  авторитет”.  И  они  смотрят  на  них  отрицательно275.  О  бар¬
ских  отношениях  совхозов  с  населением  писал  и  Ю.  Ларин  в  1925  г.
По  его  словам,  они  порождали  нелюбовь  у  окружающего  кресть¬
янства276.
 Почти  повсеместное  недовольство  сельчан  бесхозяйственнос¬
тью  совхозов  объяснялось  еще  и  тем,  что  последние  сосредоточи¬
ли  у  себя  значительный  земельный  фонд,  однако  из-за  отсутствия
инвентаря,  рабочего  скота,  часть  его  пустовала,  не  обрабатыва¬
лась  или  же  сдавалась  в  аренду  окрестным  крестьянам  на  эконо¬
мически  невыгодных,  кабальных,  разорительных  для  них  услови¬
ях.  Поэтому  для  деревенских  жителей  совхоз  зачастую  выступал
в  роли  нового  советского  крупного  землевладельца,  помещика,
их  эксплуатирующего.
 Малоземелье  крестьян,  их  земельный  голод,  неурегулирован¬
ность  отношений  с  совхозами,  являлись,  пожалуй,  главными
причинами  не  только  негодования  и  возмущения  сельчан,  но  не¬
редко  и  враждебного  отношения  к  ним.  Крестьяне  выдвигали  иногда
требования  о  ликвидации  совхоза  и  передаче  его  земли  трудолю¬
бивым  хозяевам-единоличникам.  Выше  отмечалось,  что  многие
совхозы  являлись  крупными  землевладельцами  и  в  то  же  время
нерадивыми,  беспутными  хозяевами,  когда  эффективно  и  доход¬
 379

но  не  использовали  имеющуюся  у  них  землю.  В  подтверждение
этого  говорят  и  такие  данные.  В  1924  г.  в  Северо-Западном,  Цент¬
рально-промышленном,  Центрально-земледельческом  районах
в  среднем  на  совхоз  приходилось  от  246  до  476  десятин  земли
в  системе  Госсельсиндиката,  а  в  Поволжском  и  Юго-Восточном
районах  —  от  2587  до  6749  дес.  При  этом  в  совхозе  в  среднем  паш¬
ня  составляла  54  %  всей  земли,  24  %  —  луга,  14  %  —  выгоны,  2  %  —
сады  и  огороды,  6  %  —  относились  к  неудобной  земле.  Причем
только  1/3  хозяйств  имела  землеустроенную  территорию.  Однако
совхозы  непосредственно  обрабатывали  лишь  62  %  земли,  13  %  —
эксплуатировалось  издольно,  15  %  —  при  помощи  аренды,  а  ос¬
тальная  часть  пустовала277.
 Эта  статистика,  обнародованная  сотрудниками  рабоче-крес¬
тьянской  инспекции  РСФСР,  мало  чем  отличалась  от  цифр,  при¬
водимых  председателем  правления  Госсельсиндиката  М.  И.  Лаци¬
сом.  Согласно  его  данным,  в  1924  г.  в  совхозах  пашня  обрабатывалась
лишь  на  49%,  издольно  ее  сдавалось  6,3%,  в  аренду  —  8,7%
и  26  %  всей  земли  вообще  не  использовалось278.  Радикально  не
улучшилась  ситуация  с  обработкой  совхозной  земли  и  в  последу¬
ющие  годы.  К  1  января  1927  г.  хозяйства  Госсельсиндиката  соб¬
ственными  силами  обрабатывали  только  62,3  %  площади  пашни
и  80,4  %  всех  сельскохозяйственных  угодий279.
 Вышеназванная  статистика  в  принципиальном  плане  не  рас¬
ходится  и  с  данными,  называемыми  работниками  налогового  ве¬
домства.  По  их  расчетам,  в  РСФСР  в  1925/26  г.  по  870  трестиро¬
ванным  совхозам  пашня  засевалась  только  на  67,2  %;  по
1971  нетрестированным  —  лишь  на  46,08%.  В  масштабе  СССР
в  1925/25  г.  засев  пашни  в  совхозах  достигал  45,5  %,  в  1925/26  г.  —
54,1  %280.  Приведенная  официальная  статистика  служит  еще  од¬
ним  весомым  аргументом  в  пользу  неэффективной  производствен¬
ной  деятельности  совхозов,  когда  в  1924—1926  гг.  около  половины
имеющейся  у  них  земли  не  обрабатывалось  и  приблизительно
столько  же  пашни  не  засевалось,  значительная  часть  которой  пу¬
стовала  или  же  сдавалась  крестьянам  в  аренду,  зачастую  на  ка¬
бальных  условиях,  что,  разумеется,  и  вызывало  их  законное  не¬
довольство.
 Так,  обследователи  Советской  волости  Холмского  уезда  Псков¬
ской  губернии  в  начале  1925  г.  пришли  к  выводу:  крестьяне
“с  раздражением  смотрят”  на  местные  совхозы  ввиду  сдачи  ими
в  аренду  земли  на  невыгодных  условиях.  Аналогичное  заключение
сделали  и  обследователи  Рядокской  волости  Боровичского  уезда
Новгородской  губернии  в  конце  1924  г.,  где  одна  часть  крестьян
 380

относилась  к  совхозу  безразлично,  другая  —  враждебно,  посколь¬
ку  маломощное  население  арендовало  у  него  землю  “на  более  ка¬
бальных  условиях,  чем  в  царское  время  у  помещиков”281.
 Возмущались  деятельностью  совхозов  и  сельчане  Маловишер-
ского  уезда.  Об  этом  говорилось  в  материалах  Новгородского  губ-
кома  РКП(б)  в  мае  1925  г.  К  совхозам  “со  стороны  крестьянства
наблюдается  озлобленное  настроение,  —  констатировалось  в  них.  —
Благодаря  бесхозяйственности  руководителей,  дорогой  арендной
платы  за  сдаваемую  ими  крестьянам  землю;  разваливаются  и  рас¬
хищаются  постройки  бывших  помещичьих  имений,  прорастает
пашня”.
 Со  своей  стороны  и  Псковский  губком  РКП(б)  в  1924—1925  гг.
неоднократно  отмечал  не  только  неудовлетворительную  деятель¬
ность  совхозов,  но  и  негативное  к  ним  отношение  сельчан.
А  в  Невельском  уезде  малоземельные  крестьяне  ставили  вопрос
о  передаче  им  совхозной  земли,  вот  “тогда  и  советская  власть
хорошей  будет”,  —  говорили  они282.  А  вот  еще  одно  нелестное
мнение  о  совхозах  жителя  села  Салтыково  Бобровской  волости
Старосельского  уезда  Курской  губернии  Е.  М.  Рудикова,  сформу¬
лированное  им  в  письме  в  “Крестьянскую  газету”  в  июне  1925  г.:
“Совхоз  всю  землю  передает  на  испол  крестьянам:  половину  уро¬
жая  совхозу,  половина  —  крестьянам.  Показательного  ничего  нет.
Как  крестьяне  работали  раньше,  так  и  теперь,  а  администрация
живет  себе,  как  у  Бога  за  дверью,  получает  свое  приличное  жало¬
ванье,  кушает  себе  по-барски”283.
 Однако  недовольство  сельчан  плохим  состоянием  дел  в  со¬
вхозном  секторе  нередко  перерастало  в  требования  об  изъятии
у  государственных  хозяйств  земли  и  передаче  ее  крестьянам,
о  чем  уже  упоминалось.  Так,  в  1925  г.  один  из  сельчан  в  письме
в  “Крестьянскую  газету”,  адресованном  В.  М.  Молотову,  настаи¬
вал:  “Те  совхозы,  которые  не  приносят  никакой  пользы  населе¬
нию,  а  только  раздражают  крестьян  своей  бесхозяйственностью
и  эксплуататорскими  замашками  —  должны  быть  ликвидированы
с  передачей  земли  крестьянам:  и  чем  скорее,  тем  лучше”284.
 Подобного  мнения  придерживался  и  крестьянин  А.  Ф.  Шкли-
нов  из  села  Богуславского  Бугурусланского  уезда  Самарской  гу¬
бернии.  Он  считал,  что  от  Октябрьской  революции  сельчане  не
выиграли,  их  экономическое  положение  осталось  по-прежнему
тяжелым.  Вот  почему  в  своем  письме  4  января  1928  г.  он  жаловался
на  то,  что:  “крестьянам  ничего  не  попало,  вышел  кругом  обман.
Воцарился  над  землей  капитал,  завхозы,  да  госфонды,  а  мужика
заставляют  опять  лезть  в  ярмо  в  совхоз,  чтобы  мужик  работал,  как
 381

на  барщине,  одну  часть  себе  и  совхозу,  а  не  хочешь,  то  снимай
госфонд,  чтобы  кампания  луговая  обходилась  15  рублей.  Вот  какая
бедняку,  середняку  жизнь.  Просьба  крестьян  к  высшей  власти,
чтобы  понизили  товар  согласно  хлеба  довоенного  времени  и  что¬
бы  государство  уделило  земли  крестьянам  не  по  две  десятины  на
душу,  а  больше,  отобрало  землю  у  совхоза”285.
 О  непростых  отношениях,  складывающихся  между  совхозами
и  крестьянами,  рассказывалось  и  в  информационной  сводке  Кур¬
ского  губернского  отдела  ОГПУ  от  15  октября  1924  г.  Например,
в  селе  Дмитриевском  Томаровской  волости  Белгородского  уезда
население  было  недовольно  граничащим  с  ними  совхозом,  обра¬
зованном  на  базе  бывшего  имения  графа  Клеймихеля.  Этому  со¬
вхозу  принадлежало  350  десятин  земли,  но  собственными  силами
он  обрабатывал  ее  меньшую  часть.  А  большинство  совхозной  зем¬
ли  засевали  крестьяне  испольно,  своими  семенами.  Кроме  того,
“крестьянин  должен  за  одну  сданную  ему  десятину  вспахать
20  саженей  земли  —  если  это  под  озимой  посев,  а  если  под  яро¬
вой,  то  отбыть  для  совхоза  конскую  подводу  на  расстояние  30—
40  верст.  Земля  совхоза  подходит  вплотную  к  дворам  и,  в  случае,
если  на  посевы  заходит  скот  или  птицы  крестьян,  то  и  штрафу¬
ют,  или  заставляют  отрабатывать  день  с  головы  скота,  отчего  край¬
не  трудно  уберечься,  ибо  земля  вплотную  подходит  к  деревне.  Ввиду
плохих  урожаев  некоторые  крестьяне  вынуждены  работать  в  сов¬
хозе  за  дешевую  плату,  которую  совхоз  выплачивает  с  большим
опозданием.  Словом,  администрация  совхоза,  по  мнению  кресть¬
ян,  теснит  их  во  всем,  почему  у  них  появляется  недовольство  по
отношению  к  власти  в  том  смысле,  что,  мол,  изжили  помещи¬
ков,  а  теперь  созданы  совхозы,  ничуть  не  отличающиеся  от  быв¬
ших  помещиков.  Отношение  крестьян  к  совхозам  враждебное
и,  по  их  мнению,  совхозы  существуют  только  для  наживы  адми¬
нистрации.  Убедить  их  в  том,  что  совхозы  дают  прибыль  государ¬
ству  —  трудно.  Крестьяне  все  ждут,  что  совхозовскую  землю  власть
передаст  им,  чем  избавит  от  притеснения  и  увеличит  норму  наде¬
ла  земли.  Недовольство  на  то,  что  земля  помещиков  отдана  под
совхозы,  наблюдается  так  же  и  среди  крестьянства  деревень  Се¬
лянской,  Меркуловской,  Верхопенской  вол.,  деревень  Установ¬
ки,  Кулишовки,  хут.  Покровского  и  хут.  Ильинского  этой  волос¬
ти”28**.
 Мы  привели  факты,  характеризующие  негативную  позицию
крестьян  различных  регионов  РСФСР  по  отношению  к  совхозам,
нередко  отождествляющих  последние  с  новыми  государственны¬
ми  социалистическими  помещиками  ввиду  кабальных  условий  при
 382

сдаче  в  аренду  ими  земли.  Как  свидетельствуют  данные,  отрица¬
тельное  отношение  крестьян  к  совхозам  носило  отнюдь  не  еди¬
ничный  и  не  региональный,  а  повсеместный  характер.  Доказа¬
тельством  тому  служат  еще  и  красноречивые  признания  некоторых
высопоставленных  официальных  лиц.  Так,  в  июне  1924  г.  Ф.  Э.  Дзер¬
жинский  в  докладной  записке  в  Политбюро  ЦК  РКП(б)  конста¬
тировал  крайне  враждебную  позицию  крестьян  к  совхозам,  в  том
числе  и  на  почве  их  земельного  голода.  “Каждый  недостаток  со¬
вхоза  служит  предлогом  для  выявления  острого  недовольства.  Пло¬
хое  хозяйничанье,  администрация  нередко  из  быв.  помещиков,
штрафы,  мелочные  придирки  еще  более  обостряют  положение,
доводя  местами  до  попыток  поджогов”287.
 Массовое  недовольство  крестьян  работой  совхозов  отмечал
в  1925  г.  и  председатель  правления  Госсельсиндиката  М.  И.  Лацис,
притом  причину  таких,  как  он  выражался,  “недобрососедских
отношений”  между  совхозами  и  населением  усматривал  в  бесхо¬
зяйственности  первых  и  в  сдаче  ими  земли  вторым288.  В  апреле
1929  г.  И.  В.  Сталин  признавал,  что  2—3  года  назад  “крестьянство
враждебно  относилось  к  совхозам”289,  т.  е.  в  1926—1927  гг.
 Таким  образом,  можно  считать,  что  и  идея  социалистическо¬
го  крупного  земледелия  в  форме  совхозов  не  поддерживалась  по¬
давляющим  большинством  крестьян,  она  противоречила  их  эко¬
номическим  интересам,  психологии,  всему  укладу  жизни.
Поскольку  большинство  совхозов  своей  производственной  дея¬
тельностью,  организацией  труда  не  доказали  преимуществ  и  вы¬
год  по  сравнению  с  единоличными  хозяйствами  и  переживали
кризис,  для  преодоления  которого  к  концу  нэпа  государство  так
и  не  нашло  эффективного  способа,  оставив  открытым  вопрос,
поставленный  еще  Лениным  в  марте  1922  г.:  “Как  бороться  с  пло¬
хими  совхозами?”290.  А  их  было  в  1927  г.  не  меньше,  чем  и  5  лет
назад,  при  переходе  к  новой  экономической  политике.
 *  *  *
 Как  явствует  из  вышеизложенного  материала,  социалисти¬
ческие  формы  хозяйствования,  колхозно-совхозное  строитель¬
ство  противоречили  в  целом  интересам  трудового  крестьянства,
подавляющее  большинство  которого,  исходя  из  своего  жизнен¬
ного  опыта,  традиционного  уклада,  не  стремилось  встать  на  путь
коллективизации.  Оно  смотрело  на  колхозы  и  совхозы,  с  одной
стороны,  равнодушно,  с  другой  —  с  негодованием,  подозритель¬
ностью,  а  во  многих  районах,  и  с  враждебностью  ввиду  их  бес¬
 383

хозяйственности,  плохой  организации  труда,  а  иногда  и  с  “по¬
мещичьими  замашками”.  А  это  давало  повод  для  массового  недо¬
вольства  сельчан,  неприятия  ими  самой  идеи  коллективизации.
Поэтому  крестьянин  предпочитал  вести  единоличное  хозяйство,
хотел  быть  собственником  средств  производства,  самостоятель¬
но  работать  на  земле.
 Созданные  в  основном  на  базе  бывших  помещичьих  имений
коммуны,  артели,  совхозы  за  годы  своего  существования  не  толь¬
ко  не  увеличили  сельскохозяйственное  производство,  но  даже
снизили  по  сравнению  с  дооктябрьским  периодом,  утратили
и  тот  производственный  потенциал,  который  они  получили
в  наследство  от  старых  владельцев,  как  в  сфере  полеводства,  так
и  в  области  животноводства.  За  10  лет  социалистического  земле¬
делия  во  многих  колхозах  и  совхозах  обобществленные  средства
производства,  в  том  числе  постройки,  пришли  в  негодность
и  срочно  требовали  текущего  и  капитального  ремонта,  но  денег
для  этого  у  них  не  было  ввиду  убыточной  деятельности,  ибо  зна¬
чительная  часть  земли  колхозов  и  совхозов  не  обрабатывалась,
зарастала  бурьяном  или  сдавалась  в  аренду  крестьянам  на  ка¬
бальных  условиях.
 Причинами  кризисных,  застойных  явлений  в  колхозно-совхоз¬
ном  движении  являлись  объективные  и  субъективные  факторы,
в  том  числе  и  связанные  с  тяжелейшими,  разрушительными  по¬
следствиями  Гражданской  войны,  с  отсутствием  психологиче¬
ских,  социальных,  материально-технических  предпосылок  для
становления  социалистического  уклада  в  аграрном  секторе  эко¬
номики.  Попытки  же  государственных  органов  каким-то  образом
придать  созидательный  импульс  развитию  колхозов  и  совхозов
при  помощи  льгот,  товарно-денежных  отношений,  хозрасчета,
разного  рода  реорганизаций  в  управлении  не  увенчались  в  целом
успехом.  Подавляющее  большинство  из  них  не  вышли  из  кризи¬
са,  показывали  низкую  эффективность  в  производстве,  нередко
уступали  крестьянам-единоличникам.  Только  немногие  комму¬
ны,  артели  и  совхозы  сумели  приспособиться  к  новым  нэпов¬
ским  условиям  хозяйствования,  в  том  числе  и  при  поддержке
государственного  кредита,  доказали  устойчивость  развития,  до¬
бились  высоких  экономических  показателей.
 Однако  большинство  колхозов  и  совхозов  влачили  жалкое
существование  и  показывали  пример  единоличникам  как  не  надо
по-социалистически  хозяйничать.  В  них  нередко  состояли  случай¬
ные  люди,  включая  и  деклассированные  элементы  деревни,  не
умеющие  или  не  желающие  работать.  В  социалистических  хозяй¬
 384

ствах  отсутствовала  рациональная  организация  труда  и  правиль¬
ные  способы  распределения  доходов;  не  хватало  средств  произ¬
водства,  работников,  тогда  как  руководящий  состав,  назначае¬
мый  сверху  властями,  порою  злоупотреблял  своим  служебный
положением,  заботился  прежде  всего  о  собственном  благополу¬
чии,  а  не  о  росте  общественного  производства,  забывая  о  матери¬
альном  достатке  членов  колхозов  и  совхозов.  Вот  почему  колхоз¬
но-совхозное  движение  не  только  не  оказывало  положительного
влияния  на  окружающее  крестьянское  население,  но  отталкивало
его  от  самой  идеи  социалистического  земледелия.  Идеалом  крес¬
тьянина  оставалось  владение  личной  собственностью,  ведение  еди¬
ноличного  хозяйства,  расширение  его  производственной  деятель¬
ности,  в  том  числе  и  при  поддержке  дешевого  государственного
кредита.
 25  Зак.  316

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
 Крестьянство,  составляющее  абсолютное  большинство  насе¬
ления  РСФСР,  в  условиях  нэпа  переживало  нелегкие  времена.
В  начале  нэпа  хозяйство  сельчан  находилось  в  полуразрушенном
состоянии  как  следствие  Первой  мировой  и  Гражданской  войн,
политики  военного  коммунизма.  Кризис  крестьянской  экономи¬
ки  усугублялся  неблагоприятными  природно-климатическими
условиями,  голодом  1921—1922  гг.,  недородами  последующих  лет,
жертвами  которых  стали  миллионы  жителей  деревни.  Тем  не  ме¬
нее  переход  к  нэпу,  замена  разверстки  натуральным  налогом  со¬
здавали  определенные  экономические,  более  благоприятные  пред¬
посылки  для  подъема  крестьянского  хозяйства,  восстановления
его  производительных  сил.
 При  этом  материальная  поддержка  со  стороны  государства
в  возрождении  российской  деревни  оставалась  минимальной.  В  ус¬
ловиях  сильного  упадка  народного  хозяйства  страны  у  государ¬
ства  отсутствовали  необходимые  средства  для  оказания  реальной
помощи  крестьянству.  К  тому  же  правительство  должно  было  за¬
ботиться  об  укреплении  обороноспособности  страны,  выделять
на  эти  цели  немалые  деньги,  принимая  во  внимание  сложную
международную  обстановку,  изолированность  СССР  по  сути  от
внешнего  мира.  Вот  почему,  восстанавливая  свое  хозяйство,  кре¬
стьянин  должен  был  рассчитывать  прежде  всего  на  собственные
силы  и  средства.  Благодаря  его  созидательному,  упорному,  на¬
стойчивому  и  тяжелейшему,  изнурительному  труду,  работе,  не
покладая  рук,  от  восхода  до  заката  солнца,  возрождалось  сель¬
ское  хозяйство,  а  вместе  с  ним  промышленность,  транспорт.
К  концу  нэпа  крестьянское  производство  почти  восстановилось
и  по  своим  основным  показателям  приблизилось  к  уровню  1913  г.
 Однако  темпы  роста  производительных  сил  в  деревне  сдер¬
живались  экономической  политикой  государства  по  отношению
 386

к  ней.  Советская  власть  унаследовала  из  опыта  периода  военного
коммунизма  антикрестьянскую  идеологию,  смотрела  на  сельчан
только  как  на  основной  источник  пополнения  средствами  госу¬
дарственной  казны  для  восстановления  промышленности,  транс¬
порта,  укрепления  оборонного  потенциала  страны  без  учета  их
хозяйственных  возможностей  и  получаемых  реальных  доходов.
Поэтому  государство  зачастую  обкладывало  деревню  непосиль¬
ными  налогами,  не  считаясь  с  имущественным  положением  ее
жителей,  что  не  стимулировало  подъем  крестьянского  хозяйства,
расширение  посевных  площадей,  увеличение  поголовья  скота.
А  к  “нерадивым,  недисциплинированным”  неплательщикам  го¬
сударство  применяло  репрессивные  меры,  что  вызывало  с  их  сто¬
роны  недовольство.  Сдерживала  подъем  производительных  сил  на
селе  и  ценовая  политика  государства,  которая  порождала  “нож¬
ницы”,  неэквивалентный  обмен  между  городом  и  деревней.  Низ¬
кие  цены  на  сельскохозяйственную  продукцию,  устанавливаемые
государством,  не  возмещали  их  себестоимости,  не  стимулировали
расширение  хозяйства,  тогда  как  цены  на  промышленные  това¬
ры,  приобретаемые  сельским  населением,  оставались  высокими.
 Кроме  того,  экономическая  политика  государства  негативно
сказывалась  на  имущественном  положении  крестьян,  на  обеспе¬
чении  их  основными  средствами  производства.  Они  по  своему  эко¬
номическому  состоянию  были  неоднородными.  Противоречивые
социально-экономические  процессы  в  нэповской  деревне  порож¬
дали  ее  расслоение.  В  ней  имелись  три  основных  имущественные
группы,  по  наличию  средств  производства:  зажиточно-богатая,
среднего  достатка  и  бедняцко-маломощная.  К  концу  нэпа  на  тер¬
ритории  РСФСР  из  17  717  тыс.  хозяйств  насчитывалось  примерно
10—12  %  зажиточно-богатых,  40—45  %  средних  и  около  50  %  бед¬
ных  хозяйств.  Выделяя  удельный  вес  имущественных  групп  в  рос¬
сийской  деревне  по  обеспеченности  землей,  посевной  площадью,
рабочим  и  продуктивным  скотом,  необходимо  иметь  в  виду,  что
наша  классификация  имеет  в  определенной  степени  условный
и  приблизительный  характер,  она  не  учитывает  стоимость  средств
производства  в  хозяйстве,  состав  семьи,  количество  в  ней  работ¬
ников,  занятие  их  промыслами,  несельскохозяйственным  трудом.
 При  этом  самой  многочисленной  имущественной  группой
российской  деревни  являлась  бедняцко-батрацкая,  маломощная.
Она  составляла  примерно  половину  крестьянского  населения
и  переживала  серьезные  материальные  трудности.  Ввиду  низкого
благосостояния  бедняцкий  двор  во  многих  районах  РСФСР  по
сути  не  смог  вести  самостоятельное  хозяйство,  хотя  государство
 25*
 387

и  старалось  кое  в  чем  помочь  беднякам  в  восстановлении  произ¬
водительных  сил.  Однако  в  тех  конкретных  исторических  условиях
советская  власть  не  могла  прежде  всего  по  объективным  условиям
оказать  существенную  финансовую  поддержку  в  возрождении  ма¬
ломощных  хозяйств,  поднятии  их  хотя  бы  до  уровня  середняцко¬
го.  Помощь  бедноте  со  стороны  кооперации  и  крестьянских  коми¬
тетов  общественной  взаимопомощи  также  оказывалась
минимальной  и  не  могла  радикально  улучшить  ее  благосостояние.
В  то  же  время  в  годы  нэпа  в  связи  с  восстановлением  крестьянс¬
кого  хозяйства  постепенно  сокращалось  число  бедняцких  дворов
и  увеличивалось  количество  середняцко-зажиточных  по  обеспе¬
ченности  основными  средствами  производства.  Однако  удельный
вес  маломощных  крестьянских  дворов  к  1927  г.  на  территории
РСФСР  и  СССР  по  сравнению  с  1913  г.  не  сократился  и  остался
примерно  на  довоенном  уровне,  хотя  численность  зажиточно-бо¬
гатых  хозяйств  за  годы  советской  власти  сократилась  в  несколько
раз  и  тем  самым  произошло  обеднячивание  деревни.  В  годы  нэпа
центральной  фигурой  деревни  по  обеспеченности  средствами  про¬
изводства  являлся  не  крестьянин  среднего  достатка,  а  маломощ¬
ный  бедняк.
 Не  удалось  советской  власти  заметно  облегчить  материальное
положение  этой  группы  сельчан  и  при  помощи  организации  кол¬
хозов  и  совхозов.  Последние,  созданные  преимущественно  на  базе
бывших  помещичьих  имений,  включали  в  свой  состав  менее  од¬
ного  процента  всех  крестьянских  хозяйств.  Подавляющее  большин¬
ство  сельчан,  в  том  числе  и  бедняцких  слоев,  опираясь  на  свой
жизненный  опыт,  традиционность  уклада  хозяйствования,  не
приняли  колхозно-совхозную  систему,  социалистическое  земле¬
делие,  которое  в  годы  нэпа  в  основном  развивалось  стихийно,  без
навязывания  его  сверху,  на  добровольной  основе.  Отталкивали
крестьян  от  колхозов  и  совхозов  и  их  бесхозяйственность,  плохая
организация  труда,  низкие  производственные  результаты,  мно¬
гие  из  которых  не  могли  служить  примером  для  подражания,  об¬
разцом  для  окружающего  населения.  Идеалом  крестьянина  по-
прежнему  оставалось  не  коллективное,  социалистическое
земледелие,  а  единоличное.  Он  предпочитал  быть  собственником
средств  производства,  хозяином  земельного  надела,  вести  хозяй¬
ство  по  своему  усмотрению,  расширять  посевные  площади,  уве¬
личивать  поголовье  скота,  в  том  числе  и  при  поддержке  дешевого
кредита  со  стороны  государства,  без  грубого  вмешательства  пос¬
леднего  в  его  экономическую  деятельность.
 388

ПРИМЕЧАНИЯ
 Примечания  к  введению
 1. 	Кондратьев  Н.  Д,  Огановский  Н.  И  Перспективы  развития  сель¬
ского  хозяйства  СССР.  М.,  1924;  Кондратьев  Н.  Д.  Особое  мнение.  Кн.  1,  2.
М.,  1993;  Чаянов  А.  В.  Крестьянское  хозяйство.  Избранные  произведения.
М.,  1989;  Яковлев  Я.  Наша  деревня.  Новое  в  старом  и  старое  в  новом.  4  изд.
М.,  1925;  Киндеев  К  Коллективное  хозяйство.  М.,  1927;  Ларин  Ю.  Совет¬
ская  деревня.  М.,  1925;  Гагарин  А.  Хозяйство,  жизнь  и  настроение  дерев¬
ни  (По  итогам  обследования  Починковской  волости  Смоленской  губер¬
нии).  М.;  Л.,  1925;  Большаков  А.  М.  Деревня.  1917-1927.  М.,  1927;  Хряще-
ва  А.  Я.  Группы  и  классы  в  крестьянстве.  М.,  1926;  Милютин  В.  Аграрная
политика  СССР.  3  изд.,  М.,  1929;  Смирнов  А.  И  Политика  советской
власти  и  расслоение  крестьянства  (кулак,  середняк,  бедняк).  М.,  1926;
Росницкий  Н.  Лицо  деревни.  По  материалам  обследования  28  волостей
и  32730  крестьянских  хозяйств  Пензенской  губернии.  М.;  Л.,  1926;  Ко-
нюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  Из  итогов  аграрной  революции.
3  изд.  М.,  1927  и  др.
 2. 	Поляков  Ю.  А.  Переход  к  нэпу  и  советское  крестьянство.  М.,  1967;
Трапезников  С.  П.  Ленинизм  и  аграрно-крестьянский  вопрос.  Т.  2.  М.,
1967;  Советское  крестьянство.  Краткий  очерк  истории  (1917—1969).  М.,
1970;  История  крестьянства  СССР.  История  советского  крестьянства.  Т.  1.
М.,  1986;  Октябрь  и  советское  крестьянство  (1917—1927).  М.,  1977;  Дани¬
лов  В.  П.  Советская  доколхозная  деревня:  население,  землепользование,
хозяйство.  М.,  1977;  Данилов  В.  Я.  Советская  деревня:  социальная  струк¬
тура  и  социальные  отношения.  М.,  1979;  и  др.
 3. 	Крестьяне  и  власть.  Тезисы  докладов  и  сообщений  научной  кон¬
ференции.  7-8  апреля  1995  г.  Тамбов,  1995;  Венер  М.  Лицом  к  деревне:
советская  власть  и  крестьянский  вопрос.  1924—1925  гг.  //  Отечественная
история.  1993.  №  9;  Солопов  А.  Н.  Кого  считали  кулаком  в  20-е  годы  //
Вопросы  истории  КПСС.  1990.  №  10  и  др.
 4. 	Сибирская  Вандея.  Документы.  Т.  2  /  Составитель  В.  И.  Шишкин.
М.,  2001;  Голос  народа.  Письма  и  отклики  рядовых  советских  граждан
о  событиях  1918—1932  гг.  Ответственный  редактор  А.  К.  Соколов.  М.,  1998;
 389

Советская  деревня  глазами  ВЧК-ОГПУ-НКВД.  Документы  и  материалы.
Т.  ].  1918-1922  /  Под  ред.  А.  Береловича,  В.  Данилова.  М.,  1998;  Т.  2.1923-
1929.  М.,  2000;  Трагедия  советской  деревни.  Коллективизация  и  раскула¬
чивание.  Документы  и  материалы.  Т.  1.  Май  1927  —  ноябрь  1929  г.  /  Ответ¬
ственный  редактор  В.  Данилов.  М.,  1999;  Крестьянские  истории.
Российская  деревня  20-х  годов  в  письмах  и  документах  /  Составитель
и  автор  предисловия  С.  С.  Крюкова.  М.,  2001;  Кооперативно-колхозное
строительство  в  СССР.  1923—1927.  Документы  и  материалы.  М.,  1993  и  др.
 5. 	См.:  Климин  Я.  Я.  Столыпинская  аграрная  реформа  и  становле¬
ние  крестьян-собственников  в  России.  СПб.,  2002;  Климин  Я.  Я.  Россий¬
ское  крестьянство  в  годы  Гражданской  войны  (1917—1921).  СПб.,  2004.
 Примечания  к  первой  главе
 1. 	См.  подробней:  Климин  Я.  Я.  Российское  крестьянство  в  годы  Граж¬
данской  войны  (1917-1921).  СПб.,  2004.  С.  273-334.
 2. 	Ленинградская  правда.  1989.  2  марта.
 3. 	Кронштадтская  трагедия  //  Вопросы  истории.  1994.  №  4.  С.  10.
 4.60  победных  лет.  1917-1977.  Цифры  и  факты.  Изд.  2.  М.,  1978.  С.  10-13.
 5. 	См.:  Сельское  хозяйство  СССР.  Статистический  сборник.  М.,  1971.
С.  33;  Дубровский  С.  М.  Очерки  русской  революции.  Выпуск  1.  Сельское
хозяйство.  2  изд.  М.,  1923.  С.  321;  Отчет  народного  комиссара  земледелия
IX  Всероссийскому  съезду  советов  за  1921  год.  М.,  1922.  С.  20;  Месяцев  Я  А.
Земельная  и  сельскохозяйственная  политика  в  России  //  О  земле.  Вып.  1.
М.,  1922.  С.  84-87.
 6. 	Подсчитано  по:  Сельское  хозяйство  России  в  XX  веке:  статисти¬
ческий  сборник  /  Под  ред.  Н.  П.  Огановского.  М.,  1923.  С.  155—158;  Меся¬
цев  Я  А.  Указ.  соч.  С.  84-87.
 7. 	Сельское  хозяйство  России  в  XX  веке.  С.  216-218,  128—129,  260—
263.
 8. 	Юрков  Я.  А.  Экономическая  политика  партии  в  деревне  (1917—
1920).  1980.  С.  7,3,  14,  15.
 9. 	Отчет  народного  комиссара  земледелия.  С.  16-20.
 10. 	См.:  Голос  народа.  Письма  и  отклики  рядовых  советских  граждан
о  событиях  1918—1932  гг.  М.,  1998.  С.  90;  Советская  деревня  глазами  ВЧК-
ОГПУ-НКВД.  Т.  1.  Документы  и  материалы.  1918-1922.  М.,  1998.  С.  14,49.
 11. 	См.:  Советская  деревня  Т.  1.  С.  49,  541,  553-560,  572,  576,  593,
596,  615,  649.
 12. 	Сибирская  Вандея.  Документы  и  материалы.  М.,  2001.  Т.  2.
С.  572-574.
 13. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  Сборник  статей  и  отчетов.  М.,  1922.  С.  32.
 14. 	Итоги  последгол.  М.,  1923.  С.  13.
 15. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  32—34.
 16. 	Там  же,  С.  4.
 17. 	См.:  Отчет  Народного  комиссара  земледелия  IX  Всероссийско¬
му  съезду  Советов  за  1921  год.  С.  80;  Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  6,  427.
 390

18. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  427.
 19. 	См.:  Отчет  Народного  комиссара  земледелия.  С.  80.
 20. 	Поляков  Ю.  А.  1921й  год:  победа  над  голодом.  М.,  1975.  С.  20.
 21. 	Кругов  А.  И.  Большевистская  власть  и  крестьянство  Ставрополья
(1921—1922  гг.)  //  Крестьяне  и  власть.  Тезисы  докладов  и  сообщений
научной  конференции  7-8  апреля  1995  г.  Тамбов.  1995.  С.  84-85.
 22. 	Итоги  последгол.  С.  6.
 23. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  156.
 24. 	Ленин  В.  И.  Полк.  соб.  соч.  Т.  44.  С.  157,  159.
 25. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  6.  С.  37.
 26. 	Литературная  газета.  1990.  18  апреля.
 27. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  М.,  1925.  С.  195.
 28. 	См.:  Аргументы  и  факты.  1990.  №  5.  3—9  февраля.
 29. 	Там  же.
 30. 	Десятый  съезд  РКП(б).  Март  1921  год.  Стенографический  отчет.
М.,  1963.  С.  349,  350.
 31. 	См.:  Троцкий  Л.  Сталинская  школа  фальсификации.  М.,  1990.
С.  50;  Его  же.  К  истории  русской  революции.  М.,  1990.  С.  196-198.
 32. 	Неделя.  1989.  10-16  апреля.  №  15.
 33. 	Десятый  съезд  РКП(б).  С.  79.
 34. 	См.:  Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  44.  С.  9.
 35. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  3;  Советская  деревня.  Т.  1.  С.  51.
 36. 	Поляков  Ю.  А.  Указ.  соч.  С.  49.
 37. 	Итоги  последгол.  С.  16,  17.
 38. 	Там  же;  Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  6.
 39. 	Поляков  Ю.  А.  Указ.  соч.  С.  73.
 40. 	Двенадцатый  съезд  РКП  (б).  17-28  апреля  1923  года.  Стенографи¬
ческий  отчет.  М.,  1963.  С.  456-457.
 41. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  7.
 42. 	Итоги  последгол.  С.  15.
 43. 	Там  же.  С.  16;  Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  32,  428.
 44. 	См.:  Советская  деревня.  Т.  1.  С.  541,  543,  594—596,  638,  643,  649.
 45. 	Большая  советская  энциклопедия.  Т.  3.  М.,  1926.  С.  193—194.
 46. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  5.
 47. 	Итоги  последгол.  С.  16.
 48. 	Там  же.
 49. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  4.
 50. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  552-556,  561,  593-600,  606-613,
638-639,  649.
 51. 	Там  же.  С.  49.
 52. 	Поляков  Ю.  А.  Указ.  соч.  С.  27.
 53. 	За  что  погибли  шестнадцать  миллионов  россиян  //  Юность.  1990.
№  10.  С.  19.
 54. 	Костиков  В.  Изгнание  из  рая  //  Огонек.  1990.  №  24.  С.  14.
 55. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  14.
 56. 	Голос  народа.  С.  90.
 391

57. 	Итоги  борьбы  с  голодом.  С.  427,  428.
 58. 	Там  же.  С.  32.
 59. 	Там  же.  С.  157.
 60. 	См.:  Крицман  Л.  Героический  период  великой  русской  револю¬
ции  (опытт.н.  “военного  коммунизма”).  М.,  1925.  С.  183;  Комсомольская
правда.  1990.  7  ноября;  Осипова  Т.  В.  Российское  крестьянство  в  годы  ре¬
волюции  и  Гражданской  войны.  М.,  2001.  С.  340-341.
 61. 	См.:  Решения  партии  и  правительства  по  хозяйственным  вопро¬
сам.  Т.  1.  1917-1967  гг.  М.,  1967.  С.  322.
 62. 	Двенадцатый  съезд  РКП(б).  С.  782.
 63. 	Советская  деревня  глазами  ВЧК-ОГПУ-НКВД.  Документы
и  материалы.  Т.  2.  1923—1929  /  Отв.  ред.  А.  Берелович,  В.  Данилов.  С.  1062-
1063.  Примечание  99.
 64. 	Голос  народа.  С.  77.
 65. 	Большаков  А.  М.  Очерки  деревни  СССР.  1917-1927.  М.,  1928.  С.  24.
 66. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  438.
 67. 	Голос  народа.  С,  80.
 68. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  103,  206-207.
 69. 	См.:  Там  же.  С.  124,  208,  253.
 70. 	Там  же.  С.  198-199.
 71. 	Центральный  государственный  архив  историко-политических
документов  Санкт-Петербурга  (ЦГАИПД).  Ф.9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  31;  Д.  1058.
Л.  20-21,  63.
 72. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  435—436.
 73. 	Большаков  А.  М.  Указ.  соч.  С.  24.
 74. 	Итоги  десятилетия  советской  власти  в  цифрах.  1917—1927.  М.,
1927.  С.  221.
 75. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1178.  Л.  133.
 76. 	Данилов  В.  Л.  Советская  доколхозная  деревня:  население,  земле¬
пользование,  хозяйство.  М.,  1977.  С.  161.
 77. 	См.:  Першин  П.  Н,  Участковое  землепользование  в  России.  Хуто¬
ра  и  отруба,  их  распространение  за  десятилетие  1907—1916  гг.  и  судьбы
во  время  революции  (1917-1920  гг.).  М.,  1922.  С.  38-43.
 78. 	Климин  И.  И.  Столыпинская  аграрная  реформа  и  становление
крестьян-собствеиников  в  России.  СПб.,  2002.  С.  288-289.
 79. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1183.  Л.  3;  Д.  232.  Л.  57;  Д.  1058.  Л.  21;  Д.  1178.
Л.  99-100.
 80. 	Там  же.  Д.  1058а.  Л.  22.
 81. 	Там  же.  Д.  262.  Л.  4-7.
 82. 	Там  же.  Д.  1010.  Л.  44.
 83. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  307.
 84. 	Гагарин  А.  Хозяйство,  жизнь  и  настроение  деревни  (По  итогам
обследования  Пинковской  волости  Смоленской  губернии).  М.;  Л.,  1925.
С.  7,  8.
 85. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  436—437.
 86. 	Центральный  государственный  архив  Санкт-Петербурга  (ЦГАСП).
Ф.  2004  сч.  Оп.  157.  Д.  5.  Л.  152.
 392

87. 	Климт  И.  И.  Столыпинская  аграрная  реформа.  С.  290—291.
 88. 	Крестьянские  истории.  С.  90-91.
 89. 	Там  же.  С.  82-84,  92.
 90. 	Климин  И.  И.  Столыпинская  аграрная  реформа.  С.  293.
 91. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  854.  Л.  52.
 92. 	Крестьянские  истории.  С.  89-90.
 93. 	Голос  народа  С.  92.
 94. 	Там  же.  С.  93,  94.
 95. 	Там  же.  С.  95.
 96. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  595—596,  605.
 97. 	Крестьянские  истории.  С.  82—84.
 98. 	Климин  И.  И.  Столыпинская  аграрная  реформа.  С.  292.
 99. 	Кабанов  В.  В.  Крестьянское  хозяйство  в  условиях  “военного  ком¬
мунизма”.  М.,  1988.  С.  49.
 100. 	Климин  И.  И.  Столыпинская  аграрная  реформа.  С.  293—295.
 101. 	Цитата  по:  Кабанов  В.  В.  Указ.  соч.  С.  80.
 102. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  853.  Л.  47-49,79.
 103. 	ДаниловВ.  Я.  Указ.  соч.  С.  141,  166.
 104. 	Большаков  А.  М.  Указ.  соч.  С.  24;  ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  31;
Д.  1058.  Л.  63,20-21  \  Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  164—165.
 105. 	Подсчитано  по:  ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  232.  Л.  56,  57.
 106  .Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  139.
 107. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1250.  Л.  25;  Д.  1058а.  Л.  22.
 108. 	Там  же.  Д.  852.  Л.  10,  64,  74,  115;  Д.  1010.  Л.  44.
 109. 	Кретов  Ф.  Деревня  после  революции.  М.,  1925.  С.  52.
 110. 	Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  139.
 111. 	Матюхин  В.  О  возможностях  хозяйственного  подъема  бедняц¬
ко-середняцких  хозяйств  //  Пути  сельского  хозяйства.  1927.  №  10.  С.  72.
 112. 	Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  139—140;  Советское  крестьянство.  Крат¬
кий  очерк  истории.  1917-1969.  М.,  1970.  С.  135-136.
 113. 	Градов  М.  Итоги  работы  третьего  Всероссийского  совещания  зе-
морганов  //  На  аграрном  фронте.  1926.  №  3.  С.  142.
 114. 	Квиринг  Э.  Итоги  XV  съезда  ВКП(б)  //  Деревенский  коммунист.
1927.  №24.  С.  7.
 115. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1026.  Л.  29.
 116. 	Там  же.  Д.  1329.  Л.  32.
 117. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Декабрь  1927  года.  Стенографичес¬
кий  отчет.  Ч.  2.  М.,  1962.  С.  1187.
 118. 	Два  года  работы  правительства  РСФСР.  Материалы  к  отчету  пра¬
вительства  за  1924-25  и  1925-26  гг.  М.,  1927.  С.  58.
 119. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1247.  Л.  5;Д.1377.Л.  112;  Д.  1329.Л.  30.
 120. 	Градов  М.  Указ.  соч.  С.  142.
 121. 	Яковлев  Я.  Наша  деревня.  4  изд.  М.,  1925.  С.  98—100.
 122. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1250.  Л.  2;  Д.  1058.  Л.  20-21  ;Д.  1377.  Л.  112,160.
 123. 	ЦГАСП  Ф.  2004  сч.  Оп.  3.  Д.  5.  Л.  158.
 124. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  30.
 125. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  78,  308,  437-438.
 393

126. 	Там  же.  С.  150,  252-253,  309.
 127. 	Голос  народа.  С.  82.
 128. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  265.  Л.  14;  Д.  1058.  Л.  63;  Д.  1178.  Л.  101,  230;
Д.  1250.  Л.  2.
 129. 	Там  же.  Д.  852.  Л.  10;  Д.  1329.  Л.  29;  Д.  1178.  Л.  19,  230.
 130. 	См.:  Климин  И.  Я.  Столыпинская  аграрная  реформа.  С.  100-124.
 131. 	Два  года  работы  правительства  РСФСР.  С.  59.
 132. 	Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  155—156.
 133. 	Крестьянские  истории.  С.  75,  208.
 134. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  307,  438.
 135. 	Там  же.  С.  198-199.
 136. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1329.  Л.  30;  Д.  1178.Л.99.
 137. 	Голос  народа.  С.  94.
 138. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  179,  253.
 139. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1058а.  Л.  36-37.
 140. 	Там  же.  Д.  854.  Л.  15;  Д.  1178.  Л.  230.
 141. 	Кретов  Ф.  Деревня  после  революции.  С.  52.
 142. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  852.  Л.  10.
 143. 	Там  же.  Д.  1058.  Л.  20-23,  63;  Д.  267.  Л.  7.
 144. 	Там  же.  Д.  262.  Л.  4;  ЦГАСП.  Ф.  2004  сч.  Оп.  3.  Д.  51.  Л.  138-144.
 145  .Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  159-160.
 146. 	Голос  народа.  С.  96-98.
 147. 	Цитата  по:  Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  157—158.
 148. 	ЦГАСП.  Ф.  2004  сч.  Оп.  157.  Д.  5.  Л.  152-154.
 149. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1206.  Л.  59;  Д.  1212.  Л.  53-61.
 150. 	Там  же.  Д.  1183.  Л.  3-4;  Д.  265.  Л.  36.
 151. 	Там  же.  Л.  262.  Л.  6—10.
 152. 	Климин  Я.  Я.  Столыпинская  аграрная  реформа.  С.  302.
 153. 	Два  года  работы  правительства  РСФСР.  С.  59.
 154. 	Отчет  Народного  комиссариата  земледелия  РСФСР  за  1924/25  г.
М.,  1926.  С.  219.
 155. 	Кондратьев  Я.  Д.  К  вопросу  об  особенностях  условий  развития
сельского  хозяйства  СССР  и  их  значении  //  Известия  ЦК  КПСС.  1989.
№  7.  С.  203.
 156. 	Там  же.  С.  204;  Большаков  А.  М.  Очерки  деревни  СССР.  1917—
1927.  М.,  1928.  С.  48;  Милютин  В.  К  IV  съезду  Советов  //  На  аграрном
фронте.  1927.  №  3.  С.  6.
 157. 	Кондратьев  Н.  Д.  Указ.соч.  С.  204;  Большаков  А,  М.  Очерки.  С.  53.
 158. 	Советское  крестьянство.  Краткий  очерк  истории  (1917—1969).  М.,
1970.  С.  137-138.
 159. 	Большаков  А.  М.  Очерки.  С.  42;  Факты  и  цифры.  Против  демаго¬
гии  и  измышлений  оппозиции.  М.,  1927.  С.  59.
 160. 	Советское  крестьянство.  С.  137—138.
 161. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1317.  Л.  41;  Д.  1250.  Л.  27.
 162. 	Там  же.  Д.  1026.  Л.  48.
 163. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  123.
 164. 	Кондратьев  Я.  Д.  Указ.  соч.  С.  196.
 394

165. 	Савченко  К.Д.  И.  В.  Сталину  10  мая  1927  г.  //  Известия  ЦК  КПСС.
1989.  №  8.  С.  204.
 166. 	Вишневский  Я.  Сельское  хозяйство  Союза  ССР  за  десять  лет  ре¬
волюции  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  11-12.  С.  130.
 167. 	Кондратьев  Я.  Д.  Указ.  соч.  С.  197,  204.
 168. 	Большаков  А.  М.  Очерки.  С.  48;  Прянишников  Д.  Н.  Минеральные
удобрения  и  развитие  сельского  хозяйства  //  Пути  сельского  хозяйства.
1927.  №  10.  С.  142,  145.
 169. 	Советское  крестьянство.  С.  136.
 170. 	Кондратьев  Н.  Д.  Указ.  соч.  С.  201.
 171. 	См.:  Бухарин  Я.  И.  Избранные  произведения.  М.,  1988.  С.  402;
Вишневский  Я.  Сельское  хозяйство  СССР  в  1925/26  с-х  году  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1926.  №  7-8.  С.  154,  155.
 172. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Декабрь  1927  года.  Стенографиче¬
ский  отчет.  Ч.  1.  М.,  1961.  С.  56.
 173. 	Сельское  хозяйство  СССР.  Статистический  сборник.  М.,  1971.
С.  33.
 174. 	См.:  Лисичкин  Г.  С.  Мифы  и  реальность  //  Не  сметь  командо¬
вать.  От  административно-командных  к  экономическим  методам  /  Ред.
М.  Я.  Петраков.  М.,  1990.  С.  16,17;  Правда.  1990.  2  ноября;  1991.  12  января.
 175. 	Вишневский  Я.  Сельское  хозяйство  СССР  в  1925/26  с-х  году  //
На  аграрном  фронте.  №  6.  С.  138;  Вишневский  Я.  Сельское  хозяйство  СССР
за  десять  лет  революции  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  11—12.  С.  137.
 176. 	Кондратьев  Я.  Д  Указ.  соч.  С.  201;  Кондратьев  Я.  Д  Экспорт  сель¬
скохозяйственных  товаров  СССР  //  Пути  сельского  хозяйства.  1927.  №  10.
С.  94.
 177. 	Маслов  Я.  Я.  Развитие  сельского  хозяйства  до  и  после  револю¬
ции  //  Известия  ЦК  КПСС.  1989.  №  10.  С.  193.
 178. 	Савченко  К  Д  Указ.  соч.  С.  201.
 179. 	Коллективизация  сельского  хозяйства.  Важнейшие  постановле¬
ния  коммунистической  партии  и  Советского  правительства  1927-1935  гг.  /
Отв.  ред.  П.  Н.  Шарова.  М.,  1957.  С.  30.
 180. 	Рыков  А.  И.  Избранные  произведения.  М.,  1990.  С.  433-434.
 181. 	Правда.  1927.  3  ноября.
 182. 	Два  года  работы  правительства.  С.  55—56.
 183. 	См.:  Сельское  хозяйство  СССР.  С.  24-26;  Страна  советов  за  50  лет.
М.,  1967.  С.  119;  КрицманЛ.  Указ.  соч.  С.  150—151;  Мошков  Ю.  А.  Зерновая
проблема  в  годы  сплошной  коллективизации  сельского  хозяйства  СССР.
1929-1932.  М.,  1966.  С.  19,  20;  Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  283-284.
 184. 	Подсчитано  по:  Сборник  статистико-экономических  сведений
по  сельскому  хозяйству  России  и  иностранных  государств.  СПб.,  1914.
С.  58-60,  618-619.
 185. 	Подсчитано  по:  Сельское  хозяйство  СССР.  1925—1928.  Сборник
статистический  сведений  к  XVI  Всесоюзной  партконференции.  М.,  1929.
С.  220-223.
 186. 	Подсчитано  по:  Сборник  статистико-экономических  сведений.
С.  81,  113-114.
 395

187. 	Мозжухин  И\  Аграрный  вопрос  в  цифрах  и  фактах  действитель¬
ности.  М„  1917.  С.  16,  19.
 188. 	Вишневский  Н.  Сельское  хозяйство  Союза  ССР  за  десять  лет  ре¬
волюции//На  аграрном  фронте.  1927.  N9  11-12.  С.  127,  130.
 189. 	Голос  народа.  С.  205.
 190. 	Кондратьев  Н.  Д  Экспорт  сельскохозяйственных  товаров  СССР  //
Пути  сельского  хозяйства.  1927.  №  10.  С.  93—95.
 191. 	Кондратьев  Я.  Д.  К  вопросу  об  особенностях.  С.  202.
 192. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР.  1925-1928.  С.  428—429.
 193. 	Вишневский  Н.  Сельское  хозяйство  в  1925/26  с-х  году  //  На  аг¬
рарном  фронте.  1926.  №  9.  С.  138;  Савченко  КД  Указ.  соч.  С.  203.
 194. 	Рыков  А.  И.  Указ.  соч.  С.  434.
 195. 	На  аграрном  фронте.  1927.  №  6.  С.  105;  Социалистическое  пере¬
устройство  сельского  хозяйства  между  XV  и  XVI  съездами  ВКП(б).  М.;
Л.,  1931.  С.  46.
 196. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  об  особенностях.  С.  191.
 197. 	Большаков  А.  М.  Очерки.  С.  13.
 198. 	Яковлев  Я,  О  путях  закрепления  Союза  рабочих  и  крестьян  //  На
аграрном  фронте.  1925.  №  I.  С.  13;  Совещание  по  вопросу  советского  стро¬
ительства.  Апрель  1925.  М.,  1925.  С.  25.
 199. 	Мозгин  М.  А.  Страна  грамотных  крестьян  и  сельских  хозяев.  Л.,
1925.  С.  26-29;  50-53;  Большаков  А.  М.  Очерки.  С.  13.
 200. 	Макаров  Н.  А.  На  великом  распутье  //  Крестьянский  интерна¬
ционал.  1925.  №  1—2.  С.  67,  68.
 201. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  об  особенностях.  С.  189-190.
 202. 	Крестьянская  правда.  1928.  22  июля;  Большаков  А.  М.  Очерки
деревни  СССР.  С.  13.
 203. 	Матюхин  В.  О  возможностях  хозяйственного  подъема  бедняцко-
маломощных  хозяйств  //  Пути  сельского  хозяйства.  1927.  №  10.  С.  74—75.
 204. 	Большаков  А.  М.  Указ.  соч.  С.  13.
 205. 	Вишневский  Н.  Помещичьи  хозяйства  как  участники  производ¬
ства  сельскохозяйственных  продуктов  в  довоенной  России  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  №  3.  С.  65-67.
 206. 	Кондратьев  Н.  Д  Экспорт  сельскохозяйственных  товаров  СССР  //
Пути  сельского  хозяйства.  1927.  N9  10.  С.  95;  Ларин  Ю.  Советская  деревня.
М.,  1925.  С.  214.
 207. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  13,  125—126.
 208. 	Там  же.  С.  13,  57-59,  60,  69,  88,  166,  136,  139.
 209. 	Там  же.  С.  13-14,  68,  78,  135,  139.
 210. 	Там  же.  С.  13,  69-70,  81,  105.
 211. 	Там  же.  С.  13,  83-84,  92-95,  105,  111.
 212. 	Там  же.  С.  139.
 213. 	Там  же.  С.  230-233.
 214. 	Там  же.  С.  288-292,315.
 215. 	Там  же.  С.  315-317,  330.
 216. 	Там  же.  С.  288-292,  329.
 217. 	Там  же.  С.  170,  178-179,  183,  211.
 396

218. 	Венер  М.  Лицом  к  деревне:  советская  власть  и  крестьянский  воп¬
рос.  1924-1925  гг.  //  Отечественная  история.  1993.  №  9.  С.  89-90.
 219. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  14.
 220. 	Там  же.  Т.  2.  С.  245.
 221. 	Там  же.  С.  298-301.
 222. 	Там  же.  С.  300-301,  311,  312,  369,  122-123,  310-313,  322,  369-
370.
 223. 	Микоян  А,  Больше  внимания  нашему  экспорту  //  Правда.  1927.
3  ноября;  Лященко  П.  Основные  вопросы  предстоящей  хлебной  кампа¬
нии  //  На  аграрном  фроше.  1925.  N°  7.  С.  50.
 224. 	Вишневский  Н.  Сельское  хозяйство  ССР  в  1925/26  с-х  году  //  На
аграрном  фронте.  1926.  №  7,  8.  С.  155.
 225. 	Трагедия  советской  деревни.  Коллективизация  и  раскулачива¬
ние.  документы  и  материалы.  Т.  1.  Май  1927  —  ноябрь  1929  /  Ответ,  ред.
 B. 	Данилов.  М.,  1999.  С.  450.
 226. 	Микоян  А.  Указ,  соч.;  Львов  А.  Хлебозаготовительная  кампания
1926/27  г.  //  На  аграрном  фронте.  1927.  N°  8,  9.  С.  80-83.
 227. 	Подсчитано  по:  Сборник  статистико-экономических  сведений.
 C. 	327-330.
 228. 	Нансен  Ф.  Россия  и  мир.  М.,  1923.  С.  88.
 229. 	Кондратьев  Н.  Д.  Экспорт  сельскохозяйственных  товаров  СССР
С.  97.
 230. 	См.:  Трагедия  советской  деревни.  С.  19,  20.
 Примечания  ко  второй  главе
 1. 	Голос  народа.  С.  71.
 2. 	Советское  крестьянство.  С.  110.
 3. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  408,  421,  427,  433,  457.
 4. 	Есиков  С.  А.,  Протасов  Л.  Г.  “Антоновщина”.  Новые  подходы  //
Вопросы  истории.  1992.  N°  6—7.  С.  51-52.
 5. 	Тухачевский  М\  Борьба  с  контрреволюционными  восстаниями  //
Война  и  революция.  1926.  N°  8.  С.  7.
 6. 	Чудинов  М.  Голод  и  кризис  крестьянского  хозяйства  //  Сибирские
огни.  1922.  №  2.  С.  107-108.
 7. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  507.
 8. 	Сибирская  Вандея.  Т.  2.  С.  581,  584,  588.
 9. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  573,  574,  564-565.
 10. 	Там  же.  С.  531.
 11. 	Сибирская  Вандея.  Т.  2.  С.  617.
 12. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  514-515,  521-522,  526.
 13. 	Там  же.  С.  48-49.
 14. 	Там  же;  Советская  деревня.  Т.  2.  С.  1039.  Примечание  2.
 15. 	ЦГАИПД.  Ф.9.0п.  1.Д.  13.  Л.  29,  32.
 16. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  710-711.
 17. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  13.  Л.  37,  56,  93.
 18. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  9.  Д.  9241.  Л.  9-10.
 397

19. 	Там  же.  Д.  8998.  Л.  61.
 20. 	Советская  деревня.  Т.  1.  С.  712—714;  697,  698,  703,  705,  706;  Т.  2.
С.  82-83,  87.
 21. 	Там  же.  Т.  1.  С.  703.
 22. 	Там  же.  С.  705;  Т.  2.  С.  57,  77,  107.
 23. 	Там  же.  Т.  2.  С.  1039.  Примечание  2;  Т.  1.  С.  48-49.
 24. 	Там  же.  Т.  2.  С.  124-125.
 25. 	Там  же.  С.  1041.  Примечание  11.
 26. 	См.:  Там  же.  С.  1047.  Примечание  39.
 27. 	Там  же.  С.  164-166.
 28. 	См.:  ЦГАСП.  Ф.  1000.  Оп.  8.  Д.  69.  Л.  83-97,7,114-117.
 29. 	Яковлев  Л,  Деревня  как  она  есть.  Очерки  Никольской  волости.  3  изд.
М.,  1924.  С.  46—47;  Деревня  при  нэпе.  Кого  считать  кулаком,  кого  труже¬
ником?  Что  говорят  об  этом  крестьяне.  М.,  1924.  С.  44—45.
 .  30.  Лежнев-Финъковский  П.  ЯСавченко  К\  Д  Как  живет  деревня.
М.,  1925.  С.  29-30.
 31. 	Гагарин  А.  Хозяйство,  жизнь  и  настроение  деревни  (По  итогам
обследования  Починковской  волости  Смоленской  губернии).  М.;  Л.,  1925.
С.  9,  101.
 32. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  265.  Л.  41-42.
 33. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  128,  179-181,  184,  284—285.
 34. 	Там  же.  С.  214,  218.
 35. 	Там  же.  С.  212-213.
 36. 	Крестьянские  истории:  Российская  деревня  1920-х  годов  в  пись¬
мах  и  документах  /  Составитель  и  автор  предисловия  С.  С.  Крюкова.  М.,
2001.  С.  209-212.
 37. 	Там  же.  С.  61-62,  114-115.
 38. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  194—195,  199—200.
 39. 	Там  же.  С.  1047.  Примечание  39.
 40. 	Марискин  О.  Я.  Налоговые  отношения  крестьян  с  государством
во  второй  половине  1920-х  гг.  //  Крестьяне  и  власть.  С.  95.
 41. 	Большаков  А.  М.  Деревня.  1917—1927.  М.,  1927.  С.  426.
 42. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1026.  Л.  40-42.
 43. 	Там  же.  Д.  1178.  Л.  97.
 44. 	Там  же.  Д.  1183.  Л.  5.
 45. 	Там  же.  Д.  1178.  Л.  97.
 46. 	Там  же.  Д.  1247.  Л.  47;  Д.  263.  Л.  11-13.
 47. 	Крестьянские  истории.  С.  74—75.
 48. 	Неизвестная  Россия.  Ч.  III.  М.,  1993.  С.  204.
 49. 	Морсанов  А.  Акмолинская  деревня  //  На  аграрном  фронте.  1925.
№  7-8.  С.  186-187.
 50. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1058.  Л.  7,12,62.
 51. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  267.
 52. 	Данилов  В.  Я.  Советская  налоговая  политика  в  доколхозиой  дерев¬
не  //  Октябрь  и  советское  крестьянство  /  Ред.  И.  М.  Волков.  М.,  1977.  С.  185.
 53. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР  в  1925-26  году.  Поданным  нало¬
говых  сводок  по  единому  сельхозналогу.  М.,  1927.  С.  11,  13.

54. 	Там  же;  Факты  и  цифры.  Против  демагогии  и  измышлений  оп¬
позиции.  М.,  1927.  С.  70.
 55. 	Данилов  В.  77.  Советская  налоговая  С.  182—183.
 56. 	Рыков  Л.  И.  Основные  вопросы  нашей  политики  в  деревне  //
На  аграрном  фронте.  1925.  N°  10.  С.  6.
 57. 	Правда.  1925.  24  октября.
 58. 	Ларин  Ю.  Экономическое  и  социальное  значение  проблемы  роз¬
ничных  цен  в  деревне  //  На  аграрном  фронте.  1925.  №  7—8.  С.  39—40.
 59. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  68.
 60. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  366-368,  371-372.
 61. 	Трагедия  нетерпимости.  Письма  в  ЦК  ВКП(б)  накануне  “вели¬
кого  перелома”  //  Коммунист.  1990.  N9  5.  С.  81.
 62. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  66.
 63. 	Там  же.  Д.  1078.  Л.  93;  Д.  1058а.  Л.  37.
 64. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  66;  Д.  13788.  Л.  23.
 65. 	Там  же.  Д.  1078.  Л.  93;  Д.  1378.  Л.  10;  Д.  1377.  Л.  4.
 66. 	Трагедия  нетерпимости.  С.  83.
 67. 	Правда.  1925.  8  декабря;  Кретов  Ф.  Деревня  после  революции.  М.,
1925.  С.  24.
 68. 	Данилов  В.  Л.  Советская  налоговая  С.  185.
 69. 	Тяжесть  обложения  в  СССР  (социальный  состав,  доходы  и  на¬
логовые  платежи  населения  Союза  ССР  в  1924/25,  1925/26  и  1926/27
годах).  Доклад  комиссии  Совета  Народных  комиссаров  Союза  ССР  по
изучению  тяжести  обложения  Союза.  М.,  1929.  С.  44.
 70. 	Подсчитано  по:  Там  же.  С.  37,  46.
 71. 	См.:  Советская  деревня.  Т.  2.  С.  1066.  Примечание  106;  Бокарев  Ю.  П.
Социалистическая  промышленность  и  мелкое  крестьянское  хозяйство
в  СССР  в  20-е  годы.  М,  1989.  С.  279-280.
 72. 	ЦГАСП.  Ф.  1000.  Оп.  80.  Д.  231.  Л.  1;  Ф.  8.  On.  1.  Д.  285.  Л.  47,121.
 73. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1379.  Л.  27.
 74. 	Там  же.  Д.  153.  Л.  184,190;  ЦГАСП.  Ф.  1000.  Оп.  80.  Д.  231.  Л.  1.
 75. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  416,  427-428.
 76. 	Там  же.  С.  428,431.
 77. 	Там  же.  С.  417,  429,  430-431,  473,  489.
 78. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1379.  Л.  4,9,18;  Д.  153.  Л.  187-188;  Д.  1250.
Л.  34.
 79. 	Крестьянские  истории.  С.  80—81;  Голос  народа.  С.  204—205,  208—
209.
 80. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1379.  Л.  72;  ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  153.  Л.  187;
Д.  285.  Л.  47,  121.
 81. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  153.  Л.  187.
 82. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  285.  Л.  131;  Д.  2026.  Л.  49.
 83. 	Трагедия  советской  деревни.  С.  124.
 84. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  488,  489.
 85. 	Голос  народа  С.  112-113.
 86. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  474.
 87. 	Там  же.  С.  580.
 399

88. 	Савченко  К\  Д  И.  В.  Сталину.  10  мая  1927  г.  //  Известия  ЦК  КПСС.
1989.  №8.  С.  204,210.
 89. 	Губанов  Л.  Г.  Членам  Политбюро  ЦК  ВКП(б).  18  апреля  1927  г.  //
Известия  ЦК  КПСС.  1989.  №  8.  С.  200.
 90. 	Чаянов  А.  В.  Записка  о  современном  состоянии  сельского  хозяй¬
ства  по  сравнению  с  его  довоенным  положением  и  положением  сель¬
ского  хозяйства  капиталистических  стран  //  Известия  ЦК  КПСС.  1989.
№  6.  С.  216.
 91. 	Данилов  В.  Я.  Советская  и  налоговая  С.  186,  190.
 92. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.
 93. 	Милютин  В.  О  хозяйственном  положении  СССР  и  основных  за¬
дачах  нашей  политики  в  городе  и  деревне  //  На  аграрном  фронте.  1926.
№  4.  С.  3.
 94. 	Вишневский  Н.  Сельское  хозяйство  Союза  ССР  за  десять  лет  ре¬
волюции  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  11—12.  С.  135.
 95. 	Тяжесть  обложения  СССР.  С.  62.
 96. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Ч.  2.  С.  1189.
 97. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  489.
 98. 	Феноменов  М.  Я.  Советская  деревня.  Опыт  краеведческого  обсле¬
дования  одной  деревни  (д.  Гавдыши  Валдайского  уезда  Новгородской
губ.).  Ч.  1.  Производительные  силы.  М.;  Л.,  1925.  С.  202—203.
 99. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1178.  Л.  14-15.
 100. 	Вайнштейн  А.  ЛОбложение  и  платежи  крестьянства  в  довоен¬
ное  и  революционное  время.  Опыт  статистического  исследования.  М.,
1924.  С.  4,  45,  119.
 101. 	XV  Конференция  Всесоюзной  коммунистической  партии  (б)
26  октября  —  3  ноября  1926  г.  Стенографический  отчет.  М.;  Л.,  1927.
С.  127.
 102. 	Кондратьев  Я.  Д.  Экспорт  сельскохозяйственных  товаров  СССР  //
Пути  сельского  хозяйства.  1927.  №  10.  С.  97;  Сельское  хозяйство  Союза
ССР  в  1925-26  году.  По  данным  налоговых  сводок  по  единому  сельхозна¬
логу.  М.,  1927.  С.  13.
 103. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  67,  77,  85.
 104. 	Там  же.  С.  152,  166,  274.
 105. 	Крестьянские  истории.  С.  62—63.
 106. 	Крицман  Л.  Героический  период  великой  русской  революции
С.  242.
 107. 	Двенадцатый  съезд  РКП(б).  17-25  апреля  1923  года.  Стеногра¬
фический  отчет.  М.,  1968.  С.  320.
 108. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  219;  Яковлев  Я.  Деревня  как  она
есть.  Очерки  Никольской  волости.  Третье  издание.  М.,  1924.  С.  67.
 109. 	Рыков  А.  Я.  Избранные  произведения.  М.,  1990.  С.  394,  395.
 110. 	См.:  Советская  деревня.  Т.  2.  С.  166.
 111. 	Тринадцатый  съезд  РКП(б).  Май  1924  год.  Стенографический
отчет.  М.,  1963.  С.  376.
 112. 	Рыков  А,  И.  Указ.  соч.  С.  394,  395.
 113. 	Тринадцатый  съезд  РКП(б).  С.  377.
 400

114. 	Крумин  Г.  Хлебозаготовительная  кампания  и  политика  хлебных
цен  //Деревенский  коммунист.  1924.  N°  1.  С.  8.
 115. 	Рыков  А  Я.  Основные  вопросы  нашей  политики  в  деревне  //
На  аграрном  фронте.  1925.  N°  10.  С.  7.
 116. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  об  особенностях  условий  развития
сельского  хозяйства  СССР...  С.  193.
 117. 	Милютин  В.  О  хозяйственной  политике  СССР  и  основных  зада¬
чах  нашей  политики  в  городе  и  деревне  //  На  аграрном  фронте.  1926.  N°  4.
С.  12.
 118. 	Вишневский  Н.  Сельское  хозяйство  СССР  в  1925/26  с-х  году  //
На  аграрном  фронте.  1926.  N°  9.  С.  138.
 119. 	Лященко  П.  Я.  Русское  зерновое  хозяйство  в  системе  мирового
хозяйства  к  изучению  основных  тенденций  мирового  рынка.  М.,  1927.
С.  345-346.
 120. 	Там  же.  С.  350.
 121. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  66-67.
 122. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  3;  Д.  1379.  Л.  158-160.
 123. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  447.
 124. 	Там  же.  С.  473-475.
 125. 	Там  же.  С.  1070.  Примечание  121.
 126. 	Там  же.  С.  475.
 127. 	Львов  А.  Хлебозаготовительная  кампания  1926/27  г.  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  №  8,  9.  С.  71,  72.
 128. 	Микоян  А.  И.  Рынок  и  крестьянское  хозяйство  //  На  аграрном
фронте.  1926.  N°  9.  С.  8.
 129. 	Львов  А.  Хлебозаготовительная  кампания.  С.  71.
 130. 	Бухарин  Н.  И.  Избранные  произведения.  М.,  1988.  С.  402.
 131. 	Львов  А,  Хлебозаготовительная  кампания  1926/27  г.  С.  71.
 132. 	Мошков  Ю.  А,  Зерновая  проблема  в  годы  сплошной  коллекти¬
визации  сельского  хозяйства  СССР.  1929—1932.  М.,  1966.  С.  27.
 133. 	Прянишников  Д.  Н.  Минеральные  удобрения  и  развитие  сель¬
ского  хозяйства  //  Пути  сельского  хозяйства.  1927.  N°  10.  С.  151.
 134. 	Микоян  А.  Указ.  соч.  С.  4,  5.
 135. 	Львов  А.  Хлебозаготовительная  кампания  1926/27  г.  С.  71,  72.
 136. 	Правда.  1925.  4  декабря.
 137. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  66-67;  Д.  1250.  Л.  34;  Д.  1377.  Л.  14.
 138. 	Там  же.  Д.  1379.Л.  141;  Ф.  16.  Оп.  2;Д.  1797.Л.  1.
 139. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  I.  Д.  1379.  Л.  141.
 140. 	Львов  А.  Итоги  хлебозаготовительной  кампании  1927/28  г.  //
На  аграрном  фронте.  1928.  N°  9.  С.  52,  60.
 141. 	Микоян  А.  Указ.  соч.  С.  4,  5.
 142. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  об  особенностях  условий  развития.
С.  193,  195.
 143. 	Маслов  П.  И  Развитие  сельского  хозяйства  до  и  после  револю¬
ции//  Известия  ЦК  КПСС.  1989.  N°  10.  С.  199,  204-207.
 144. 	Чаянов  А.  В.  Записка  о  современном  состоянии  сельского  хозяй¬
ства  по  сравнению  с  его  довоенным  положением  и  положением  сель¬
 26  3ак.316
 401

ского  хозяйства  капиталистических  стран  //  Известия  ЦК  КПСС.  1989.
№  6.  С.  216.
 145. 	Микоян  А.  Указ.  соч.  С.  5,  8.
 146. 	Савченко  К  Д.  Указ.  соч.  С.  204—205,  210.
 147. 	Правда.  1925.  25  октября.
 148. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  12.  М,  1949.  С.  49,  50.
 149. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925—1928.  Сборник  статистических
сведений  к  XVI  Всесоюзной  партконференции.  М.,  1929.  С.  220-221,  284.
 150. 	Савченко  К  Д.  Указ.  соч.  С.  205-206.
 Примечания  к  третьей  главе
 1. 	См.:  Советское  крестьянство.  С.  129—130;  Данилов  В.  Я.  Советская
доколхозная  деревня:  Население.  С.  30-35.
 2. 	Рыков  А.  Я.  Избранные  произведения.  М.,  1990.  С.  406.
 3. 	См.:  Солопов  А.  Н.  Кого  считали  кулаком  в  20-е  годы  //  Вопросы
истории  КПСС.  1990.  №  10.  С.  65.
 4. 	Правда.  1925.  25  октября.
 5. 	Там  же.  1925.  8  декабря.
 6. 	Четырнадцатый  съезд  Всесоюзной  коммунистической  партии  (б).
Стенографический  отчет.  М.;  Л.,  1926.  С.  475.
 7. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Декабрь  1927  года.  Стенографический
отчет.  Ч.  2.  М.,  1962.  С.  1181-1184.
 8. 	См.:  Правда.  1925.  11  января,  7  марта;  Рыков  А.  Я.  Избранные...
С.  406;  Рыков  А.  Я.  Основные  вопросы  нашей  политики  в  деревне  //  На
аграрном  фронте.  1925.  №  10.  С.  15.
 9. 	Рыков  А.  Я.  Избранные  произведения.  С.  445.
 10. 	Калинин  М.  Я.  О  деревне.  М.,  1925.  С.  55.
 11. 	Смирнов  А.  Я.  Политика  советской  власти  и  расслоение  кресть¬
янства  (кулак,  бедняк  и  середняк).  М.,  1926.  С.  22—23.
 12. 	Письмо  М.  И.  Фрумкина  в  ЦК  и  ЦКК  ВКП(б)  о  положении
в  сельском  хозяйстве  и  взаимоотношениях  с  крестьянством.  5  ноября  1928  //
Трагедия  советской  деревни.  С.  454.
 13. 	Сталин  Я.  В.  Сочинения.  Т.  13.  С.  246.
 14. 	См.:  20  лет  советской  власти.  Статистический  справочник.  М.,
1937.  С.  46;  Трапезников  С.  Я.  Ленинизм  и  аграрно-крестьянский  вопрос.  Т.
2.  М.,  1967.  С.  26  и  др.
 15. 	См.:  ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1026.  Л.  16-19;  Кондратьев  Н.Д  Осо¬
бое  мнение.  Кн.  1.  М.,  1993.  С.  564—565.
 16. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  102.  Л.  5-6.
 17. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1770.  Л.  23.
 18. 	Хрящева  А.  Я.  Группы  и  классы  в  крестьянстве.  М.,  1926.  С.  21,
110-112.
 20. 	Калинин  М.  Я.  О  деревне.  М.,  1925.  С.  55.
 21. 	Совещание  по  вопросам  советского  строительства.  Апрель  1925.
М.,  1926.  С.  75-76.
 22. 	Смирнов  А.  Я.  Указ.  соч.  С.  27.
 402

23. 	Крицман  Л.  Союз  пролетариата  и  большинства  крестьянства  в
СССР  после  победы  революции  //  Большевик.  1925.  №  2.  С.  41.
 24. 	Дубровский  С.  Расслоение  крестьянства  и  задачи  партии  в  дерев¬
не  //  На  аграрном  фронте.  1927.  N°  11—12.  С.  26.
 25. 	Брике  С.  Западно-сибирская  деревня  //  На  аграрном  фронте.  1927.
№  7.  С.  124.
 26. 	Гайстер  А.  Соотношение  классов  и  групп  в  деревне  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  N°  10.  С.  25—28.
 27. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  М.,  1925.  С.  55—59,  81.
 28. 	Правда.  1927.  6-7  ноября.
 29. 	ХрящеваА.  Я.  Указ.  соч.  С.  18-21,  110—1112.
 30. 	См.:  Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  о  дифференциации  деревни  //
Пути  сельского  хозяйства.  1927.  N°  5.  С.  137;  Чаянов  А.  В.  Записка  С.  214.
 31. 	Богушевский  В.  О  деревенском  кулаке  или  о  роли  традиций  в  тер¬
минологии  //  Большевик.  1925.  №  9-10.  С.  63-64.
 32. 	Тринадцатый  съезд  РКП(б)  С.  443.
 33. 	Правда.  1925.  22  декабря.
 34. 	См.:  Вернер  М.  Лицом  к  деревне.  С.  99.
 35. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  Сборник  статистических
сведений  к  XVI  Всесоюзной  партконференции.  М.,  1929.  С.  30-31.
 36. 	Там  же.  С.  34—35.
 37. 	Тяжесть  обложения  в  СССР  (социальный  состав,  доходы  и  на¬
логовые  платежи  населения  Союза  ССР  в  1924/25,  1925/26  и  1926/27
годах).  Доклад  комиссии  Совета  Народных  комиссаров  Союза  ССР  по
изучению  тяжести  обложения  Союза.  М.,  1929.  С.  5,  6,  12-14.
 38. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  506,  509.
 39. 	Голос  народа  С.  108-109,  208-209.
 40. 	Неизвестная  Россия.  XX  век.  Т.  3.  М.,  1993.  С.  204.
 41. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  68.
 42. 	Там  же.  Д.  854.  Л.  1.
 43. 	Росницкий  Я.  Лицо  деревни.  С.  5,  17—22.
 44. 	Кретов  Ф.  Деревня  после  революции.  М.,  1925.  С.  23.
 45. 	Документы  свидетельствуют.  Из  истории  деревни  накануне
и  в  ходе  коллективизации  1927—1932  гг.  М.,  1989.  С.  69.
 46. 	Вопросы  истории.  1991.  №  12.  С.  224.
 47. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  7-9;  Д.  1058а.  Л.  9.
 48. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1770.  Л.  34-35.
 49. 	Голос  народа  С.  99-101.
 50. 	Деревня  при  нэпе.  Кого  считать  кулаком  —  кого  тружеником,
что  говорят  об  этом  сами  крестьяне.  М.,  1924.  С.  21—23.
 51. 	Там  же.  С.  27.
 52. 	Росницкий  Я.  Указ.  соч.  С.  18.
 53. 	Трагедия  нетерпимости.  Письма  в  ЦК  ВКП(б)  накануне  “вели¬
кого  перелома”  //  Коммунист.  1990.  N°  5.  С.  80.
 54. 	Лежнев-Финъковский  П.  Я.,  Савченко  К.  Д.  Как  живет  деревня.  М.,
1925.  С.  30,31.
 55. 	Росницкий  Я.  Указ.  соч.  С.  17—18.
 26*
 403

56. 	Деревня  при  нэпе.  С.  55,  69—70.
 57. 	Там  же.  С.  6,  13-14.
 58. 	Там  же.  С.  18—19;  Документы  свидетельствуют  С.  55—56.
 59. 	Деревня  при  нэпе.  С.  48,  57—58.
 60. 	Там  же.  С.  51-52.
 61. 	Большаков  А.  М.  Деревня.  1917-1927.  М.,  1927.  С.  426.
 62. 	Голос  народа  С.  101—102.
 63. 	Неизвестная  Россия.  Т.  3.  С.  208.
 64. 	Крестьянские  истории.  С.  71—72.
 65. 	Там  же.  С.  81.
 66. 	Деревня  при  нэпе.  С.  34—35.
 67. 	См.:  На  аграрном  фронте.  1926.  №  9.  С.  117—124.
 68. 	См.:  ХрящеваА.  И.  Указ.  соч.  С.  18,  110—111;  Хрящева  А.  Условия
подъема  деревни  и  дифференциация  крестьянства  //  Большевик.  1925.
№  5-6.  С.  24-25.
 69. 	Губанов  А.  Г.  Членам  Политбюро  ЦК  ВКП(б).  18  апреля  1927  г.  //
Известия  ЦК  КПСС.  1989.  N9  8.  С.  199-200.
 70. 	Правда.  1925.  7  марта.
 71. 	Калинин  М.  И.  О  деревне.  С.  49-54.
 72. 	Смирнов  А.  П.  Указ.  соч.  С.  24—27.
 73. 	Калинин  М.  И.  Указ.  соч.
 74. 	Либкнед  А.  О  социальном  направлении  сельскохозяйственного
кредита  //  На  аграрном  фронте.  1926.  №  4.  С.  64.
 75. 	Тринадцатый  съезд  С.  388,  389.
 76. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  178.
 77. 	Данилов  В.  77.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура,  социальные  отношения.  М.,  1979.  С.  330-331.
 78. 	Там  же.  С.  307.
 79. 	Как  живет  и  чем  болеет  деревня  (По  материалам  комиссии  по
обследованию  деревни  на  Юго-Востоке).  Ростов-на-Дону.,  1924.  С.  35.
 80. 	Ларин  Ю.  Частный  капитал  в  сельском  хозяйстве  //  На  аграрном
фронте.  1927.  №  4.  С.  46.
 81. 	Квиринг  Э.  Волки  в  овечьей  шкуре  //Деревенский  коммунист.  1927.
№  19.  С.  7;  Лежнев-Финьковский  77.  ЯСавченко  КД.  Указ.  соч.  С.  6—13.
 82. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  855.  Л.  64-65.
 83. 	Красная  деревня.  1924.  №  6.  С.  5-6.
 84. 	Росницкий  Н.  Указ.  соч.  С.  35.
 85. 	Деревня  при  нэпе.  С.  53.
 86. 	Как  живет  и  чем  болеет  деревня...  С.  21.
 87. 	Яковлев  А.  Наша  деревня.  Новое  в  старом  и  старое  в  новом.  4  изд.
М,  1925.  С.  17.
 88. 	Шумилов  М.  /7.  Октябрьская  социалистическая  революция  и  судь¬
бы  батрачества.  М.,  1967.  С.  151.
 89. 	Данилов  В.  П.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура  и  социальные  отношения.  С.  35.
 90. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  81.
 91. 	ХрящеваА.  И.  Группы  и  классы.  С.  95.
 404

92. 	Правда.  1925.  24  октября.
 93. 	Рыков  А.  Основные  вопросы  нашей  политики  в  деревне  //
На  аграрном  фронте.  1925.  №  10.  С.  14.
 94. 	Правда.  1925.  9  декабря.
 95. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  7.  С.  329.
 96. 	Трагедия  советской  деревни  С.  454.
 97. 	См.:  Шестнадцатая  конференция  ВКП(б).  Апрель.  1929.  Стено¬
графический  отчет.  М.,  1962.  С.  18,  19;  Советское  народное  хозяйство
в  1921-1925  гг.  М.,  1960.  С.  277  и  др.
 98. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура,  социальные  отношения.  С.  331.
 99. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  12.  С.  167—168.
 100. 	Как  живет  и  чем  болеет  деревня.  С.  42.
 101. 	Милютин  В.  Аграрная  политика  СССР.  3  издание,  М.;  Л.,  1929.
С.  311.
 102. 	Кондратьев  Я.  Д.  К  вопросу  о  дифференциации  деревни  //  Пути
сельского  хозяйства.  1927.  №  5.  С.  137.
 103. 	Смирнов  А.  Я.  Политика  советской  власти  и  расслоение  кресть¬
янства.  С.  27.
 104. 	Кондратьев  Я.  Д.  К  вопросу  о  дифференциации.  С.  138.
 105. 	Яковлев  Я.  Наша  деревня.  С.  15,  16.
 106. 	Правда.  1925.  22  декабря.
 107. 	Тяжесть  обложения  С.  56,  12—14.
 108. 	ХрящеваА.  И.  Группы  и  классы...  С.  81,  82.
 109. 	См.:  Экономическое  расслоение  крестьянства  в  1917  и  1919  гг.
М.,  1923.  С.  18—19;  Книпович  Б.  Направление  и  итоги  аграрной  политики
1917—1920  гг.  //  О  земле.  Сборник  статей  о  прошлом  и  будущем  земель¬
ного  хозяйственного  строительства.  Вып.  1.  М.,  1921.  С.  25—28.
 110. 	Состояние  сельского  хозяйства  Ленинградской  губернии  на  1  ок¬
тября  1925  года.  Диаграммы.  Л.,  1926.  С.  3,  5.
 111. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1026.  Л.  6-8.
 112. 	Там  же.  Л.  24.
 113. 	Ширямов  А.  О  бедняке,  середняке  и  кулаке.  М.,  1928.  С.  42.
 114. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  13.  С.  246.
 115. 	См.:  Чаянов  А.  В.  О  дифференциации  крестьянского  хозяйства  //
Пути  сельского  хозяйства.  1927.  №  5;  Кондратьев  Я.  Д.  К  вопросу  о  диф¬
ференциации  деревни  //  Там  же;  Макаров  Я.  Я.  Дифференциация  крес¬
тьянского  хозяйства  И  Там  же.  1927.  №  4;  Челинцев  А.  Я.  К  вопросу
о  дифференциации  крестьянского  хозяйства  //  Там  же;  Анисимов  Я.  А.
Дифференциация  крестьянского  хозяйства  //  Там  же.  1927.  №  6—7;  Ужан-
ский  С.  Т.  Дифференциация  крестьянства  //  Там  же.
 116. 	Чаянов  А.  В.  Крестьянское  хозяйство.  Избранные  произведения.
М„  1989.  С.  39,  474-475.
 117. 	Крицман  JI.  Н.  Классовое  расслоение  в  советской  деревне.  По
данным  волостных  обследований.  М.,  1926.  С.  23.
 118. 	Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  43.  С.  60.
 119. 	Там  же.  С.  157,  158.
 405

120. 	Тринадцатый  съезд  РКП(б).  Май  1924  года.  Стенографический
отчет.  М.,  1963.  С.  388-389.
 121. 	Хрящева  А.  И.  Группы  и  классы  в  крестьянстве.  С.  81—82.
 122. 	См.  подробней:  Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  3.  С.  137—139,  170;
Т.  7.  С.  150-152,  164-165;  Т.  16.  С.  199-205;  Т.  17.  С.  63-67.
 123. 	Хрящева  А.  И.  Группы.  С.  64,  92,  89,  100.
 124. 	Правда.  1925.  8  декабря;  Правда.  1927.  2  ноября.
 125. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  7.  С.  327—329.
 126. 	См.:  Там  же.  Т.  13.  С.  246.
 127. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Декабрь  1927  года.  Стенографичес¬
кий  отчет.  Ч.  2.  М.,  1962.  С.  1179—1189;  XIV  съезд  Всесоюзной  коммунис¬
тической  партии  большевиков.  С.  475.
 128. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Ч.  2.  С.  1177;  Итоги  десятилетия  со¬
ветской  власти  в  цифрах.  1917-1927.  М.,  1927.  С.  118-119.
 129. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Ч.  2.  С.  1177.
 130. 	Там  же.  С.  1350.
 131. 	Там  же.  С.  1177-1179.
 132. 	Пашков  А.  XV  съезд  партии  о  деревне  //  Деревенский  комму¬
нист.  1927.  №  2.  С.  10.
 133. 	Смирнов  А.  П.  Политика  советской  власти  С.  13.
 134. 	Рыков  А.  И.  Избранные  произведения.  С,  352.
 135. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  174.
 136. 	Чаянов  А.  Что  такое  аграрный  вопрос?  М.,  1917.  С.  33—34.
 137. 	См.:  Шефлер  М.  Достижения  и  задачи  системы  сельскохозяй¬
ственного  кредита  //  На  аграрном  фронте.  1927.  N5  11—12.  С.  78;  Вишнев¬
ский  Н.  Сельское  хозяйство  Союза  ССР  за  десять  лет  революции  //
На  аграрном  фронте.  1927.  №  11-12.  С.  133.
 138. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу.  С.  190-191.
 139. 	Кондратьев  Н,  Д.  Особое  мнение.  Кн.  2.  М.,  1993.  С.  344.
 140. 	Отчет  народного  комиссара  земледелия  IX  Всероссийскому  съез¬
ду  советов  за  1921  год.  М.,  1922.  С.  6.
 141. 	Тяжесть  обложения  в  СССР  С.  5,  6,  12-14.
 142. 	Там  же.  С.  5-6.
 143. 	См.:  20  лет  советской  власти.  Статистический  сборник.  М.,  1937.
С.  46;  Трапезников  С.  И  Ленинизм  и  аграрно-крестьянский  вопрос.  Т.  2.
М.,  1967.  С.  26  и  др.
 144. 	См.:  Дубровский  С.  Расслоение  крестьянства  и  задачи  партии
в  деревне  /  На  аграрном  фронте.  1927.  №  11—12.  С.  25—32.
 145. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  С.  204.
 146. 	ШирямовА.  О  бедняке,  середняке  и  кулаке.  М.,  1928.  С.  42.
 147. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  13.  С.  246.
 148. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  С.  191.
 149. 	Шефлер  М.  Указ.  соч.  С.  78.
 150. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  154-155.
 151. 	Вишневский  Н.  Сельское  хозяйство  СССР  в  1925/26  с-х  году  //
На  аграрном  фронте.  1926.  N°  7-8.  С.  157.
 152. 	Большаков  А.  М.  Деревня.  1917—1927.  М.,  1927.  С.  470.
 406

153. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  853.  Л.  89.
 154. 	Росницкий  Н.  Лицо  деревни.  По  материалам  обследования  28  во¬
лостей  и  32  730  крестьянских  хозяйств  Пензенской  губернии.  М.;  Л.,  1926.
С.  26.
 155. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1250.  Л.  27.
 156. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1793.  Л.  7.
 157. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  853.  Л.  64.
 158. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население,  зем¬
лепользование,  хозяйство.  С.  210—215.
 159. 	ХрящеваА.  Я.  Указ.  соч.  С.  17.
 160. 	Данилов  В.  П.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура,  социальные  отношения.  С.  325—331.
 161. 	История  крестьянства  СССР.  История  советского  крестьянства.
Т.  1.  С.  287-288.
 162—163.  Правда.  1925.  9  декабря.  Тринадцатый  съезд  РКП(б).  С.  388—
389;  Правда.  1925.  8  декабря.
 164. 	XIV  съезд  Всесоюзной  коммунистической  партии  большевиков...
С.  475.
 165. 	ЦГАИПД.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1170.  Л.  62.
 166. 	См.:  Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  14,  55,  81.
 167. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Ч.  2.  С.  1181-1182.
 168. 	Тяжесть  обложения  в  СССР.  С.  13—14.
 169. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  14.
 170. 	Дубровский  С.  Расслоение  крестьянства  и  задачи  партии.  С.  26—27.
 171. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  154-155.
 172. 	ШирямовА.  Указ.  соч.  С.  42,47.
 173. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1250.  Л.  27;  Д.  1317.  Л.  6.
 174. 	Там  же.  Д.  1182.  Л.  3;Д.  1058а.Л.21.
 175. 	Состояние  сельского  хозяйства  Ленинградской  губернии  за  1924/
25  год.  Л.,  1925.  С.  30.  Диаграммы.  С.  13;  Клюев  А.  Экономические  группы
кооперированного  крестьянского  хозяйства  Ленинградской  губернии  //
На  аграрном  фронте.  1928.  N°  3.  С.  100.
 176. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  102.  Л.  2.
 177. 	Казанский  Ф.  Социальные  группы  и  экономическая  группиров¬
ка  в  современной  уральской  деревне  //  На  аграрном  фронте.  1926.  №  5—
6.  С.  145-148.
 178. 	Брике  С.  Западно-сибирская  деревня  //  На  аграрном  фронте.  1927.
№7.  С.  124,  131.
 179. 	Данилов  В.  П.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура,  социальные  отношения.  С.  37-44.
 180. 	20  лет  советской  власти...  С.  46.
 181. 	Кондратьев  Н.Д.  К  вопросу...  С.  204.
 182. 	Сталин  К  В.  Сочинения.  Т.  13.  С.  246.
 183. 	ХрящеваА.  И.  Указ.  соч.  С.  16.
 184. 	Казанский  Ф.  Указ.  соч.  С.  145,  153.
 185. 	Росницкий  Н.  Указ.  соч.  С.  28.
 186. 	Голос  народа...  С.  111.
 407

187. 	См.:  Росницкий  Н.  Указ.  соч.  С.  28;  Гагарин  Л.  Хозяйство,  жизнь  и
настроение  деревни.  По  итогам  обследования  Починковской  волости
Смоленской  губернии.  М.;  Л.,  1925.  С.  31-33.
 188. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  854.  Л.  1.
 189. 	Правда.  1925.  9  декабря.
 190. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура...  С.  38,328-331.
 191. 	Росницкий  Я.  Указ.  соч.  С.  27.
 192. 	Гагарин  А.  Указ.  соч.  С.  32,  33.
 193. 	Большаков  А.  М.  Деревня.  1917—1927.  С.  426.
 194. 	Росницкий  Я.  Указ.  соч.  С.  26-28,56.
 195. 	Кретов  Ф.  Указ.  соч.  С.  24.
 196. 	Деревня  при  нэпе.  С.  27.
 197. 	Трагедия  нетерпимости.  Письма  в  ЦК  ВКП(б)  накануне  “вели¬
кого  перелома”  //  Коммунист.  1990.  N°  5.  С.  80-81.
 198. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  61,68.
 199. 	Там  же.  Д.  1205.  Л.  66;  Д.  1377.  Л.  27,93.
 200. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1793.  Л.  7,13;  Д.  1794.  Л.  6.
 201. 	Голос  народа  С.  246.
 202. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  429.
 203. 	Крестьянские  истории.  С.  112.
 204. 	Голос  народа  С.  106.
 205. 	Документы  свидетельствуют...  С.  105,  124.
 206. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  73-74,106.
 207. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1176.  Л.  26,78-79.
 208. 	Смирнов  А.  Я.  Указ.  соч.  С.  40-41.
 209. 	Ленин  В.  Я.  Поли.  соб.  соч.  Т.  17.  С.  124.
 210. 	Деревня  при  нэпе.  С.  58  и  др.
 211. 	Ципко  А.  Насилие  лжи  или  как  заблудился  призрак.  М.,  1990.
С.  231.
 212. 	См.:  Росницкий  Я.  Указ.  соч.  С.  27,  28;  Смирнов  А.  Я.  Указ.  соч.
С.  40-41.
 213. 	Ларин  Ю.  Боевые  вопросы  батрачества  //  На  аграрном  фронте.
1925.  №1.  С.  32.
 214. 	Ларин  Ю.  Частный  капитал  в  сельском  хозяйстве  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  N°  4.  С.  42.
 215. 	Правда.  1927.  2  ноября.
 216. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Ч.  2.  С.  1181-1182.
 217. 	Тяжесть  обложения  С.  13,  14.
 218. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  84.
 219. 	Там  же.
 220. 	См.:  Ларин  Ю.  Боевые  вопросы  батрачества  С.  32;  его  же:  Част¬
ный  капитал  С.  43.
 221. 	Дроздов  Я.  Г.  Заработная  плата  сельскохозяйственных  рабочих
до  и  после  Октября.  Л.,  1930.  С.  70.
 222. 	Данилов  В.  Я  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура...  С.  130-131.
 223. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1021.  Л.  6;  Д.  1317.  Л.  146.
 408

224. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  272-273.
 225. 	Баскин  Г.  Батрачество  в  Самарской  губернии  //  На  аграрном
фронте.  1927.  №  3.  С.  99,111.
 226. 	Цифры  и  факты.  Против  демагогии  и  лжи  оппозиции.  М.,  1927.
С.  74.
 227. 	Казаков  А.  Экономическое  положение  сельскохозяйственного
пролетариата  до  и  после  Октября.  М.;  Л.,  1930.  С.  48.
 228. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура.  С.  129.
 229. 	См.:  Как  живет  и  чем  болеет  деревня.  По  материалам  комиссии
по  обследованию  деревни  на  Юго-Востоке.  Ростов-на-Дону.  1924.  С.  30;
Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  104.
 230. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  272-273.
 231. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  714.  Л.  38.
 232. 	Баскин  Г.  Указ.  соч.  С.  101.
 233. 	Данилов  В.  П.  Указ.  соч.  С.  132—133.
 234. 	Казаков  А.  Указ.  соч.  С.  27,  29.
 235. 	Как  живет  и  чем  болеет  деревня  С.  31.
 236. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  226,275-276.
 237. 	Там  же.  Ф.  1027.  On.  1.  Д.  54.  Л.  9.
 238. 	См.:  Баскин  Г  Указ.  соч.  С.  99;  Казаков  А.  Указ.  соч.  С.  105.
 239. 	Струмилин  С.  Оплата  и  производительность  труда  в  сельском
хозяйстве  //  На  аграрном  фронте.  1926.  №  2.  С.  21.
 240. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  88.
 241. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  272-297.
 242. 	Там  же.  Л.  223-226,  339.
 243. 	Гагарин  А,  Указ.  соч.  С.  35—36.
 244. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  285.
 245. 	ЦГАСП.  Ф.  1027.  On.  1.  Д.  54.  Л.  6-7;  Клюев  А.  Указ.  соч.  С.  123.
 246. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1226.  Л.  55;  Д.  123.  Л.  120.
 247. 	Там  же.  Д.  714.  Л.  3;  Д.  123.  Л.  120.
 248. 	Баскин  Г.  Указ.  соч.  С.  100.
 249. 	Как  живет  и  чем  болеет  деревня  С.  31.
 250. 	Лежнев-Финьковский  П.  ЯСавченко  К  Д.  Как  живет  деревня.
М.,  1925.  С.  17.
 251. 	Струмилин  С.  Указ.  соч.  С.  34.
 252. 	Раевич  Г.  К  исследованию  крестьянского  дохода  //  На  аграрном
фронте.  1926.  N°  5-6.  С.  9.
 253. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  90.
 254. 	Там  же.  С.  91.
 255. 	См.:  Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  146;  Шумилов  М.  Я.  Октябрьская
социалистическая  революция  и  судьбы  батрачества.  С.  151.
 256. 	Кондратьев  Н.  Д.  Особое  мнение.  Кн.  1.  М,  1993.  С.  591.
 257. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  197-198.
 258. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  394.
 259. 	Шумилов  М.  Я.  Указ.  соч.  С.  139.
 260. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  198.
 261. 	См.:  Данилов  В.  Я.  Указ.  соч.  С.  210—215.
 409

Примечания  к  четвертой  главе
 1. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  164,  168.
 2. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  150.  Л.  90.
 3. 	Лифшиц  М.  Один  из  классовых  моментов  нашей  налоговой  поли¬
тики  в  деревне  //  На  аграрном  фронте.  1925.  №  2.  С.  80.
 4. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  167.
 5. 	Два  года  работы  правительства  РСФСР.  Материалы  к  отчету  пра¬
вительства  за  1924-25  и  1925—26  гг.  М.,  1927.  С.  58—59.
 6. 	Там  же.  С.  56—57.
 7. 	К  вопросу  об  очередных  задачах  работы  в  деревне.  Материалы  к
XV  съезду  ВКП(б).  М.,  1927.  С.  75.
 8  .Данилов  В.  П.  Указ.  соч.  С.  36.
 9. 	К  вопросу  об  очередных  задачах  работы  в  деревне.  С.  77-82.
 10. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  557.
 11. 	Там  же.  С.  193-194.
 12. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1212.  Л.  7,8;  Д.  1206.  Л.  63;  Д.  1058а.  Л.  19.
 13. 	См.:  Советская  деревня.  Т.  2.  С.  268;  ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  853.  Л.
134-135,  144-148;  Д.  1226.  Л.  15,  20;  Д.  852.  Л.  128.
 14. 	ЦГАИПД.  Оп.  1.Д.  1026.  Л.  18-19.
 15. 	Кондратьев  Н.  Д.  Особое  мнение.  Кн.  1.  М.,  1993.  С.  605.
 16. 	Кооперативно-колхозное  строительство  в  СССР.  С.  342—344;  Ры¬
ков  А.  И\  Избранные  произведения.  М.,  1990.  С.  413.
 17. 	Сельскохозяйственная  кооперация  в  цифрах.  М.,  1927.  С.  2.
 18. 	Рогалина  Н.  Г.  Реформаторство  XX  века  и  крестьянский  ментали¬
тет//  Менталитет  и  аграрное  развитие  России  (XIX—XX  вв.).  М.,  1996.
С.  232.
 19. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1226.  Л.  14.
 20. 	Рыков  А.  И.  Указ.  соч.  С.  413;  Кооперативно-колхозное  строитель¬
ство.  С.  361.
 21. 	Рогалина  Н.  Г.  Указ.  соч.  С.  232,  233.
 22. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  20,53,74;  Д.  153.  Л.  63-64.
 23. 	Там  же.  Д.  1058.  Л.  5,  8,  16,  21,  25-26,  32.
 24. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  20-21.
 25. 	Там  же.  Ф.  16.  On.  1.  Д.  184.  Л.  36-39.
 26. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1379.  Л.  43;  Д  1377.  Л.  61.
 27. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  267-268,  358,  418-419.
 28. 	Венер  М.  Лицом  к  деревне:  советская  власть  и  крестьянский  воп¬
рос  (1924—1925  гг.)  //  Отечественная  история.  1993.  N°  9.  С.  97.
 29. 	Советское  народное  хозяйство  в  1921—1925  гг.  М.,  1960.  С.  253.
 30. 	Данилов  В.  П.  Указ.  соч.  С.  35.
 31. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  200.
 32. 	Сборник  материалов  о  социальном  составе  членов  кооперации
и  органов  управления.  О  роли  и  удельном  весе  отдельных  групп  в  коопе¬
рационной  работе  сельской  кооперации.  М.,  1926.  С.  39.
 33. 	К  вопросу  об  очередных  задачах  работы  в  деревне.  С.  73—75.
 34. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1058.  Л.  32,  34.
 410

35. 	Там  же.  Д.  1226.  Л.  14,15.
 36. 	Там  же.  Д.  1329.  Л.  26.
 37. 	Там  же.  Ф.  16.  On.  1.  Д.  184.  Л.  36-39.
 38. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  20-21.
 39. 	Там  же.  Д.  1226.  Л.  15-20.
 40. 	Там  же.  Д.  1310.  Л.  44,49.
 41. 	См.:  Там  же.  Д.  1329.  Л.  24-29,  62,  66-67.
 42. 	Там  же.  Д.  853.  Л.  148;  Д.  153.  Л.  26,63-64.
 43. 	Там  же.  Д.  1033.  Л.  4.
 44. 	Документы  свидетельствуют  С.  109.
 45. 	Крестьянские  истории.  С.  77,163—164.
 46. 	История  крестьянства  СССР.  С.  362-363.
 47. 	См.:  ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  24-29,62,66-67.
 48. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  361—365,418.
 49. 	Там  же.  С.  358-362,418-420.
 50. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1310.  Л.  44,49.
 51. 	Там  же.  Д.  1329.  Л.  24-25.
 52. 	Крестьянские  истории.  С.  203.
 53. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  153.  Л.  173,175.
 54. 	Там  же.  Д.  1058*.  Л.  37.
 55. 	Там  же.  Д.  1226.  Л.  15,  20.
 56. 	Там  же.  Д.  1033.  Л.  4;  Документы  свидетельствуют.  С.  109.
 57. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  364,621.
 58. 	Голос  народа  С.  203—204.
 59. 	Неизвестная  Россия.  XX  век.  Т.  3.  М.,  1993.  С.  209—210.
 60. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  477.
 61. 	Там  же.  С.  477,  478,  621.
 62. 	Там  же.  С.  267,  363,420.
 63. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1379.  Л.  43.
 64. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  127.
 65. 	Там  же.  С.  420.
 66. 	История  крестьянства  СССР.  С.  369—370.
 67. 	См.:  Известия  ВЦИК.  1921.  19  мая.
 68. 	Положение  и  инструкция  о  крестьянских  обществах  взаимопо¬
мощи  и  инструкция  о  порядке  ведения  делопроизводства  и  счетоводства
в  КОВ.  М.,  1926.  С.  51.
 69. 	См.:  ЦГАСП.  Ф.  7743.  Оп.  5.  Д.  9.  Л.  147;  On.  1.  Д.  9.  Л.  58,101.
 70. 	Пять  лет  крестьянской  взаимопомощи.  М.,  1926.  С.  28.
 71. 	5й  Всероссийский  съезд  крестьянских  обществ  взаимопомощи.
Стенографический  отчет.  М.,  1928.  С.  23.
 72. 	ЦГАСП.Ф.7626.0а  1.Д.  16.Л.  115.
 73. 	Авдеев  А.  Д.  Батрачество  и  крестьянские  общества  взаимопомо¬
щи.  М„  1928.  С.  5.
 74. 	5й  Всероссийский  съезд.  С.  25—27.
 75. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  153.  Л.  20.
 76. 	5й  Всероссийский  съезд.  С.  25—27.
 77. 	Пять  лет  крестьянской  взаимопомощи.  С.  64.
 411

78. 	5й  Всероссийский  съезд.  С.  5,  31.
 79. 	Там  же.  С.  28;  Материалы  к  совещанию  делегатов  XIII  Всерос¬
сийского  съезда  советов  по  вопросам  крестьянской  взаимопомощи.  М.,
1927  С.  28.
 80. 	Пять  лет  крестьянской  взаимопомощи.  С.  27.
 81. 	Материалы  к  совещанию...  С.  11;  5й  Всероссийский  съезд.  С.  32.
 82. 	Материалы  к  совещанию...  С.  10.
 83. 	Там  же.  С.  12
 84. 	Авдеев  Л.  Д.  Указ.  соч.  С.  24.
 85. 	4й  Всероссийский  съезд  крестьянских  обществ  взаимопомощи.
Стенографический  отчет.  М.,  1926.  С.  36.
 86. 	5й  Всероссийский  съезд.  С.  30.
 87. 	4й  Всероссийский  съезд  крестьянских  обществ  взаимопомощи.  С.  39.
 88. 	См.:  Советская  деревня.  Т.  2.  С.  106,  109,  111,  127.
 89. 	Там  же.  С.  289.
 90. 	Там  же.  С.  459-460.
 91. 	Деревенский  коммунист.  1925.  №  23.  С.  51—52.
 92. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  I.  Д.  1329.  Л.  64.
 93. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  89.
 94. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  64.
 95. 	Деревенский  коммунист.  1925.  №  23.
 96. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1247.  Л.  105-106;  Д.  1377.  Л.  26,  81.
 97. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  25.
 98. 	Там  же.  Л.  64-65,  69.
 99. 	Там  же.  Д.  1310.  Л.  5.
 100. 	Там  же.  Д.  1178.  Л.  105.
 101. 	Там  же.  Д.  854.  Л.  17.
 102. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1794.  Л.  2-4.
 103. 	Там  же.  Д.  1793.  Л.  4,  11.
 104. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1379.  Л.  58;  Д.  1206.  Л.  68,93,  97.
 105. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  101.
 106. 	Там  же.  Л.  26,  81.
 107. 	Там  же.  Д.  1250.  Л.  22.
 108. 	Там  же.  Д.  265.  Л.  17;  Д.  1178.  Л.  39-40.
 109. 	Там  же.  Д.  1023.  Л.  32.
 110. 	Гагарин  А,  Указ.  соч.  С.  32.
 111. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  200.
 112. 	См.:  ЦГАСП.  Ф.  3157.  On.  1.  Д.  1.  Л.  171;  ЦГАИПД.  Ф.  16.  On.  1.  Д.  477.
Л.  9;  Казаков  А.  Состояние  и  перспективы  работы  крестьянских  обществ
взаимопомощи  //  На  аграрном  фронте.  1926.  №  7-8.  С.  80.
 113. 	Тринадцатый  съезд  РКП(б).  Май  1924-го  года.  Стенографиче¬
ский  отчет.  М.,  1963.  С.  445.
 114. 	Казаков  А.  Указ.  соч.  С.  85.
 115. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  63,69.
 116. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  458,  606.
 117. 	Казаков  А.  Состояние  и  перспективы  работы  крестьянских  об¬
ществ  взаимопомощи  //  На  аграрном  фронте.  1926.  №  7—8.  С.  75—76.
 412

118. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  458-459.
 119. 	Там  же.  С.  457.
 120. 	Казаков  Л.  Указ.  соч.  С.  78—79.
 121. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  454-455.
 122. 	ЦГАИПД.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1794.  Л.  2-4.
 123. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  854.  Л.  17.
 124. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  455.
 125. 	ЦГАИПД.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1793.  Л.  4,11.
 126. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  854.  Л.  9.
 127. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  10.
 128. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1770.  Л.  71.
 129. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  455—456.
 130. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  64-65.
 131. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  456.
 132. 	Казаков  А.  Указ.  соч.  С.  75—76.
 133. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  457-458.
 134. 	Казаков  А.  Указ.  соч.  С.  80.
 135. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  1054.  Примечание  74.
 136. 	ЦГАСП.  Ф.  1027.  On.  1.  Д.  54.  Л.  3,10.
 137. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1317.  Л.  146;  Д.  1178.  Л.  173;  Д.  1023.  Л.  33.
 138. 	Анцеловин  Н.  Основные  моменты  работы  Всеработземлеса  //  На
аграрном  фронте.  1925.  №  11—12.  С.  18.
 139. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Декабрь  1927  года.  Стенографичес¬
кий  отчет.  Ч.  2.  М.,  1962.  С.  1275.
 140. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  113.
 141. 	См.:  Баскин  Г.  Указ.  соч.  С.  87-90.
 142. 	Дроздов  И.  Г.  Заработная  плата  сельскохозяйственных  рабочих
до  и  после  Октября.  Л.,  1930.  С.  68-69.
 143. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  285.
 144. 	ДроздовИ.  Г.  Указ.  соч.  С.  68-69.
 145. 	Казаков  А,  Указ.  соч.  С.  64-68.
 146. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  410-411.
 147. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1182.  Л.  4.
 148. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  285.
 149. 	Шумилов  М.  Н.  Указ.  соч.  С.  152-153.
 150. 	См.:  Ларин  Ю.  Боевые  вопросы  батрачества.  С.  36-37;  Его  же.
Советская  деревня.  С.  94—97.
 151. 	См.:  Юрков  И.  А.  Группы  бедноты,  их  роль  в  укреплении  мест¬
ных  Советов  (1925—1927)  //  Ученые  записки  Московского  инженерно-
физического  института.  М.,  1971.  С.  64—67.
 152. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1317.  Л.  35,45;  Д.  1377.  Л.  8;  Д.  1379.  Л.  28.
 153. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  80,  86;  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1793.  Л.  78.
 154. 	Юрков  И.  А.  Указ.  соч.  С.  69,  73.
 155. 	КПСС  в  резолюциях.  Т.  4.  М.,  1984.  С.  27.
 156. 	История  крестьянства  СССР.  С.  390-391.
 157. 	Юрков  И.  А.  Указ.  соч.  С.  69,  73.
 158. 	История  крестьянства  СССР.  С.  284,  285,  330.
 413

159. 	Голос  народа.  С.  91-92,  205-206
 160. 	Там  же.  С.  92.
 161. 	Мозжухин  И.  Аграрный  вопрос  в  цифрах  и  фактах  действитель¬
ности.  М.,  1917.  С.  19.
 162. 	История  крестьянства  СССР.  С.  375.
 163. 	См.:  Крестьянское  хозяйство  за  годы  революции.  М,  1923.  С.  22,
23,  34,  43,  65.
 164. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  863.  Л.  10,110-113;  Д.  1118.  Л.  4.
 165. 	Там  же.  Д.  1026.  Л.  24.
 166. 	Росницкий  Н.  Лицо  деревни.  М.;  Л.,  1925.  С.  26.
 167. 	Лежнев-Финьковский  П.  ЯСавченко  К'  Д  Как  живет  деревня.
М.,  1925.  С.  12-13.
 168. 	Большаков  А.  М.  Деревня.  1917-1927.  М.,  1927.  С.  305.
 169. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  285,  292,  293.
 170. 	Тяжесть  обложения.  С.  74.
 171. 	Струмиаин  С.  Указ.  соч.  С.  49-52.
 172. 	Правда.  1927.  2  ноября.
 173. 	Сборник  статистико-экономических  сведений  по  сельскому
хозяйству  России  и  иностранных  государств.  Год  десятый.  Пг.,  1917.
С.  502-504.
 174. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1183.  Л.  63-66.
 175. 	Кондратьев  Н.  Д.  Особое  мнение.  Кн.  1.  М.,  1993.  С.  575-577.
 176. 	Маслов  Я  Развитие  сельского  хозяйства  до  и  после  революции  //
Известия  ЦК  КПСС.  1989.  №  10.  С.  201.
 177. 	Рогалина  Я.  Г.  Указ.  соч.  С.  232.
 178. 	История  крестьянства  СССР.  С.  287.
 179. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  121—122.
 180. 	Яковлев  Я’  Деревня  как  она  есть.  Очерки  Никольской  волости.
3  изд.  М.,  1925.  С.  27.
 181. 	Неизвестная  Россия.  XX  век.  3  часть.  М.,  1993.  С.  209.
 182. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  37.
 183. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  509.
 184. 	Крестьянское  хозяйство  за  годы  революции.  М.,  1923.  С.  68.
 185. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  506.
 186. 	Голос  народа.  С.  99-100.
 187. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  61-62,67.
 188. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  114;  Д.  1379.  Л.  61-64.
 189. 	Там  же.  Д.  1058а.  Л.  40;  Д.  1377.  Л.  61.
 190. 	Голос  народа.  С.  246—247.
 191. 	Там  же.  С.  245-246.
 192. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  510-511,  583.
 193. 	Крестьянские  истории.  С.  78—79.
 194. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  323-324.
 195. 	Калинин  М.  И.  О  деревне.  С.  43,  128.
 196. 	Правда.  1925.  24  октября.
 197. 	Рыков  А.  И.  Избранные  произведения.  С.  318.
 414

198. 	Савченко  К  Д.  И.  В.  Сталину  10  мая  1927  г.  //  Известия  ЦК  КПСС.
 1989. 	№  8.  С.  206.
 199. 	См.:  Советская  деревня.  Т.  2.  С.  183,  189—192,  198,  267.
 200. 	ЦГАИПД.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  1170.  Л.  48-49,71-79;  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1379.
Л.  4,  28.
 201. 	Бухарин  Н.  Я.  Проблемы  теории  и  практики  социализма.  М.,
 1990. 	С.  294.
 202. 	См.  подробнее:  Климин  Я.  Я.  Российское  крестьянство  в  годы
Гражданской  войны.  С.  75—103.
 203. 	Книпович  Б.  Направление  и  итоги  аграрной  политики  1917—
1920  гг.  //  О  земле.  Вып.  1.  М.,  1921.  С.  25-28.
 204. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  267,  297.
 205. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  8,  6,  26,  66,  86.
 206. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  509.
 207. 	Там  же.  С.  225.
 208. 	Рогалина  Я.  Г.  Реформаторство  XX  века  и  крестьянский  мента¬
литет//  Менталитет  и  аграрное  развитие  России  (XIX-XX  вв.)  //  Мате¬
риалы  международной  конференции,  14-15  июня  1994.  М.,  1996.  С.  230.
 209. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1212.  Л.  42-43;  Д.  1226.  Л.  53.
 210. 	ЦГАСП.  Ф.  2004сч.  Оп.  3.  Д.  20.  Л.  20,  56.
 211. 	См.:  Климин  Я.  Я.  Российское  крестьянство...  С.  73.
 212. 	Большаков  А.  М.  Деревня.  1917-1927.  С.  470;  Росницкий  Н.  Лицо
деревни.  По  материалам  обследования  28  волостей  и  32730  крестьянских
хозяйств  Пензенской  губернии.  М.;  Л.,  1926.  С.  11,  12.
 213. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  103,  295.
 214. 	Голос  народа.  С.  78,  79,  115-116.
 215. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  198.
 216. 	Цилько  Ф.  Деревенская  безработица  и  меры  борьбы  с  ней  //
На  аграрном  фронте.  1925.  №  5-6.  С.  89-90.
 217. 	Там  же.
 218. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  284.
 219. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1026.  Л.  34-36,49.
 220. 	Там  же.  Д.  118.  Л.  23.
 221. 	Там  же.  Д.  1023.  Л.  19.
 222. 	Там  же.  Д.  1058.  Л.  4.
 223. 	Решения  партии  и  правительства  по  хозяйственным  вопросам.
Т.  1.1917-1928.  М.,  1967.  С.  474.
 224. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  853.  Л.  116-119;  Д.  852.  Л.  154;  Д.  1226.  Л.  53.
 225. 	Клюев  А.  Земельная  аренда  и  наемный  труд  в  крестьянском  хо¬
зяйстве  Ленинградской  губернии  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  5.  С.  122.
 226. 	Квиринг  Э.  Сельскохозяйственная  кооперация  на  Кубани  //  На
аграрном  фронте.  1926.  №  4.  С.  93.
 227. 	Цикото  В.  Наем  рабочих  в  крестьянских  хозяйствах  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1928.  №  4.  С.  76.
 228. 	Верменичев  Я.,  ГайстерА.,  Раевич  Г.  Очерки  социальных  отноше¬
ний  самарской  деревни  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  7-8.  С.  87.
 415

229. 	Баскин  Г.  Батрачество  в  Самарской  губернии  //  На  аграрном
фронте.  1927.  №  3.  С.  87-88.
 230. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  60-61.
 231. 	Ларин  Ю.  Частный  капитал  в  сельском  хозяйстве  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  №  4.  С.  52.
 232. 	Цикото  В.  Указ.  соч.  С.  79.
 233. 	Макаров  Я  Я.  Дифференциация  крестьянского  хозяйства  //  Пути
сельского  хозяйства.  1927.  №  4.  С.  112.
 234. 	Карпинский  В.  Кулак,  середняк,  бедняк  и  партия  (о  новом  кур¬
се  в  деревне)  //Деревенский  коммунист.  1925.  №  23.  С.  9.
 235. 	ХрящеваА.  Я.  Группы  и  классы  в  крестьянстве.  Изд.  2.  М.,  1926.
С.  54.
 236. 	Материалы  по  истории  аграрной  революции  в  России  /  Под  рсд.
Л.  Крицмана.  М.;  Л.,  1928.  С.  17;  Климин  И.  Я.  Российское  крестьянство.
С.  10-14.
 237. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  203-207,  272,  339.
 238. 	Там  же.  Ф.  1027.  On.  1.  Д.54.Л.5;  АлюетД  Указ.  соч.  С.  122-123.
 239. 	См.  подсчитано  по:  Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  об  особенностях
условий  развития  сельского  хозяйства  СССР  и  их  значении  //  Известия
ЦК  КПСС.  1989.  N°  7.  С.  209.
 240. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  60-61.
 241. 	См.:  Факты  и  цифры.  Против  демагогии  и  измышлений  оппо¬
зиции.  М.,  1927.  С.  74;  Казаков  А,  Экономическое  положение  сельскохо¬
зяйственного  пролетариата  до  и  после  Октября.  М.;  Л.,  1930.  С.  28;  Дроз¬
дов  Я.  Г.  Заработная  плата  сельскохозяйственных  рабочих  до  и  после
Октября.  Л.,  1930.  С.  127  и  др.
 242. 	Смирнов  А.  Я.  Политика  советской  власти  и  расслоение  кресть¬
янства.  С.  33—34.
 243. 	ЦГАСП.  Ф.  1027.  On.  1.  Ф.  54.  Л.  4,5;  Клюев  А.  Указ.  соч.  С.  123.
 244. 	Кондратьев  Я  Д.  К  вопросу...  С.  206.
 245. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  68-69.
 246. 	История  крестьянства  СССР.  С.  286.
 247. 	Анисимов  Я.,  Верменичев  И.,  Наумов  К.  К  вопросу  о  социальном
составе  московской  деревни  //  На  аграрном  фронте.  1926.  N°  5-6.  С.  57-59.
 248. 	ХрящеваА.  Я.  Указ.  соч.  С.  122-123.
 249. 	История  крестьянства  СССР.  С.  288.
 250. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  853.  Л.  116-119;  Д.  1026.  Л.  21-22,  27-28.
 251. 	Верменичев  И.,  ГайстерА.,  Раевич  Г.  Указ.  соч.  С.  101,104.
 252. 	Брике  С.  Западно-сибирская  деревня  //  На  аграрном  фронте.  1927.
N°  7.  С.  121-122.
 253. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  110-111.
 254. 	Там  же.
 255. 	ХрящеваА.  И.  Указ.  соч.  С.  48.
 256. 	Брике  С.  Указ.  соч.  С.  122,  130.
 257. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  102.  Л.  18.
 258. 	Верменичев  И.,  ГайстерА.,  Раевич  Г.  Указ.  соч.  С.  ИЗ.
 259. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1226.  Л.  53—54;Д.  853.Л.  113;Д.  852.  Л.  11.
 416

260. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  437.
 261. 	См.:  Макаров  Н.  Л.  Дифференциация  крестьянства  //  Пути  сель¬
ского  хозяйства.  1927.  №  4.  С.  108;  Квиринг  Э.  Указ.  соч.  С.  93;  Лашков  А,
XV  съезд  партии  о  деревне  //  Деревенский  коммунист.  1927.  №  2.  С.  11.
 262. 	Хрящева  А.  И.  Указ.  соч.  С.  93.
 263. 	Цифры  и  факты...  С.  71.
 264. 	На  путях  к  крупному  коллективному  сельскохоз.  производству  /
Ред.  Н.  И.  Кузьмин.  М.,  1928.  С.  40.
 265. 	Карпинский  В.  Указ.  соч.  С.  91;  Сельское  хозяйство  СССР.  1925—
1928.  С.  94—95.
 266. 	Клюев  А.  Указ.  соч.  С.  113.
 267. 	Хрящева  А.  И.  Указ.  соч.  С.  27.
 268. 	Азизян  А.  Какие  у  нас  законы  об  аренде  земли  и  как  они  прово¬
дятся  //Деревенский  коммунист.  1927.  №  17—18.  С.  11.
 269. 	Цифры  и  факты...  С.  71.
 270. 	Клюев  А.  Указ.  соч.  С.  116-118;  ЦГАСП.  Ф.  8.  Оп.  1.Д.  284.Л.  437.
 271. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу  об  особенностях  условий  развития
сельского  хозяйства  СССР  и  их  значении  //  Известия  ЦК  КПСС.  1989.
№  7.  С.  205.
 272. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  94-95.
 273. 	Факты  и  цифры.  С.  68;  Азизян  А.  Характеристика  сдающих  и  арен¬
дующих  землю  хозяйств.  С.  45.
 274. 	Клюев.  А.  Указ.  соч.  С.  118.
 275. 	См.:  Данилов  В.  П.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная
структура,  социальные  отношения.  М.,  1979.  С.  99—100.
 276. 	См.:  Цифры  и  факты  С.  71;  Гайстер  А.  Аренда  и  сдача  земли  //
На  аграрном  фронте.  1927.  №  6.  С.  49.
 277. 	Макаров  Л.  П.  Дифференциация  крестьянства  //  Пути  сельско¬
го  хозяйства.  1927.  №  4.  С.  110.
 278. 	Клюев.  А.  Указ.  соч.  С.  114.
 279. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  94-95.
 280. 	Яковлев  Я.  Наша  деревня.  4  изд.  М.,  1925.  С.  26.
 281. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  284.  Л.  437.
 282. 	Клюев.  А.  Указ.  соч.  С.  116.
 283. 	История  крестьянства  СССР.  С.  286.
 284. 	См.:  Кондратьев  Л.  Д.  К  вопросу  С.  206.
 285. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  94-95.
 286. 	Азизян  А.  Характеристика  сдающих  и  арендующих  землю  хо¬
зяйств  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  10.  С.  38,44;  Цифры.и  факты.  С.  72.
 287. 	См:  Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  94-95.
 288. 	Клюев.  А.  Указ.  соч.  С.  114.
 289. 	Данилов  В.  П.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура,  социальные  отношения.  М.,  1979.  С.  97.
 290. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1226.  Л.  53-54.
 291. 	Клюев.  А.  Указ.  соч.  С.  119-120.
 292. 	Квиринг  Э.  Указ.  соч.  С*  93.
 293. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  294,  557.
 27  Зак.  316
 417

294. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  социальная  струк¬
тура.  С.  109-110.
 295. 	История  крестьянства  СССР.  С.  288-290.
 296. 	Ларин  Ю.  Частный  капитал  в  сельском  хозяйстве  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  №  4.  С.  49.
 297. 	Пятнадцатый  съезд  ВКП(б).  Т.  2.  С.  1183.
 298. 	Азизян  А.  Характеристика  сдающих.  С.  51.
 299. 	Кондратьев  Я.  Д.  К  вопросу...  С.  206.
 Приечания  к  пятой  главе
 1. 	Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  45.  С.  375-376.
 2. 	Рогалина  Н.  Г.  Коллективизация:  уроки  пройденного  пути.  М.,  1989.
С.65-66.
 3. 	Ленин  В.  Я.  Поли.  соб.  соч.  Т.  37.  С.  358—359.
 4. 	Там  же.  Т.  44.  С.  6.
 5. 	Там  же.  Т.  43.  С.  282—283;  См.  также:  Т.  45.  С.  46.
 6. 	См.:  Решения  партии  и  правительства  по  хозяйственным  вопро¬
сам.  1917-1967  гг.  Т.  1.  М.,  1967.  С.  226-229.
 7. 	См.:  КПСС  в  резолюциях  и  решениях  съездов,  конференций
и  пленумов  ЦК  КПСС.  М.,  1984.  Т.  2.  С.  475-476;  Т.  3.  С.  77,  195,  233.
 8. 	См.:  Земельный  кодекс  РСФСР.  М.,  1929.  С.  3,  43-44,  48.
 9. 	Митрофанов  А.  X.  Колхозное  движение  (его  прошлое,  современ¬
ные  задачи  и  значение).  М.,  1927.  С.  38.
 10. 	Труды  первого  Всесоюзного  совещания  сельскохозяйственных
коллективов  (коммун,  артелей  и  товариществ  по  общественной  обра¬
ботке  земли)  (26  февраля—  6  марта  1925  г.).  М.,  1925.  С.  110—111.
 11. 	Там  же.  С.  100-105.
 12. 	Там  же.  С.  149-150.
 13. 	Там  же.  С.  89,  189.
 14. 	Там  же.  С.  156.
 15. 	Там  же.  С.  257,259-261.
 16. 	Рыков  А,  И.  Избранные  произведения.  М.,  1990.  С.  410.
 17. 	Отчет  Народного  комиссара  земледелия  XIII  Всероссийскому
съезду  Советов  за  1923-24  г.  М.,  1925.  С.  87-89.
 18. 	Киндеев  К,  Коллективное  хозяйство.  М.,  1927.  С.  140—141.
 19. 	К  вопросу  об  очередных  задачах  работы  в  деревне.  Материалы  к
XV  съезду  ВКП(б).  М.,  1927.  С.  5.
 20. 	Кондратьев  Н\  Д  Особое  мнение.  Кн.  1.  М.,  1993.  С.  579.
 21. 	Киндеев  К.  Указ.  соч.  С.  142.
 22. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население,  зем¬
лепользование,  хозяйство.  М.,  1977.  С.  303.
 23. 	Конюков  И.  А.  Очерки  о  первых  этапах  развития  коллективного
земледелия.  1917-1925  гг.  М.,  1949.  С.  125.
 24. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население,  зем¬
лепользование.  С.  160—161.
 418

25. 	Климин  И.  И.  Российское  крестьянство  в  годы  Гражданской  вой-
ны  (1917-1921).  СПб.,  2004.  С.  114.
 26. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  123.  Л.  140;  Д.  157.  Л.  10.
 27. 	Труды  первого  Всесоюзного  совещания  С.  76,  120,  136,  175,  191,
194,  198.
 28. 	См.:  Там  же.  С.  85;  Отчет  Народного  комиссара  земледелия  XIII
Всероссийскому  съезду  Советов  за  1923-24  г.  С.  76;  Квирынг  Э.  Коллектив¬
ное  хозяйство  //  На  аграрном  фронте.  1925.  №  4.  С.  25,  26;  Терлецкий  Е.
К  вопросу  о  коллективизации  сельского  хозяйства  //  Большевик.  1925.
№  3~4.  С.  52;  Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  Из  итогов  аграр¬
ной  революции.  3  изд.  М.,  1927.  С.  46.
 29. 	Ленин  В.  И,  Поли.  соб.  соч.  Т.  43.  С.  60.
 30. 	См.:  Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  С.  66;  Яковлев  А.
Колхозное  движение  на  переломе  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  4.  С.  4.
 31. 	Труды  первого...  С.  187.
 32. 	Там  же.  С.  48-49.
 33. 	Лежнев-Финъковский  П.  Я.}  Савченко  К  Д.  Как  живет  деревня.
М.,  1925.  С.  45.
 34. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1226.  Л.  27.
 35. 	Труды  первого  С.  61.
 36. 	Володкович  И.,  Куликов  П.  К  вопросу  о  развитии  коллективиза¬
ции  в  деревне  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  1.  С.  53.
 37. 	Митрофанов  А,  X.  Указ.  соч.  С.  37.
 38. 	См.:  Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  С.  32.
 39. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  129.
 40. 	Отчет  Народного  комиссара  земледелия  XII  Всероссийскому  съез¬
ду  Советов  за  1923—24  г.  М.,  1925.  С.  78.
 41. 	КвирингЭ.  Коллективное  хозяйство//На  аграрном  фронте.  1925.
№4.  С.  25-26.
 42. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  263.  Л.  11.
 43. 	Колхозы  СССР.  Из  итогов  строительства  сельскохозяйственных
коммун,  артелей  и  товариществ  по  общественной  обработке  земли
в  1925  году.  М.,  1926.  С.  11—12,  67;  Скрынник  М.  Обзор  современного  со¬
стояния  сельскохозяйственных  коллективов  //  На  аграрном  фронте.  1926.
№5-6.  С.  121.
 44. 	См.:  История  крестьянства  СССР.  С.  372.
 45. 	Конюков  И.  А.  Указ.  соч.  С.  46.
 46. 	См.:  Колхозы  СССР.  С.  11-12,  67;  Скрынник  М.  Указ.  соч.  С.121.
 47. 	См.:  Крутошинский  С.  Коллективные  хозяйства  и  организация
деревенской  бедноты//Деревенский  коммунист.  1925.  №  23.  С.  21;  Леж-
нев-Финьковский  Л.  Коллективное  земледелие  в  СССР  //  Крестьянский
интернационал.  1925.  №  1—2.  С.  49-50.
 48. 	См.:  Крутошинский  С.  Колхозы  и  совхозы  в  сельском  хозяйстве  //
Деревенский  коммунист.  1927.  №  13—14.  С.  25;  Яковлев  А.  Колхозное  дви¬
жение  на  переломе  //  На  аграрном  фронте.  1927.  №  4.  С.  3;  Куликов  П.
Итоги  и  перспективы  развития  колхозов  //  На  аграрном  фронте.  1927.
 27*
 419

N°  11-12.  С.80-81;  На  путях  к  крупному  коллективному  сельскохоз.  про¬
изводству  /  Ред.  Н.  Я.  Кузьмин.  М,  1928.  С.  16.
 49. 	История  крестьянства  СССР.  С.  372-373.
 50. 	Там  же.  С.  374.
 51. 	См.:  Сельское  хозяйство  СССР.  1925—1928.  С.  18;  Сдвиги  в  сель¬
ском  хозяйстве  СССР  между  XV  и  XVI  партийными  съездами.  Статисти¬
ческие  сведения  по  сельскому  хозяйству  за  1927—1930  гг.  Изд.  2.  М.;  Л.,
1931.  С.22—23,  25;  Страна  советов  за  50  лет.  Сборник  статистических  ма¬
териалов.  М.,  1967.  С.  116.
 52. 	См.:  Новая  деревня.  1927.  N°  13.  С.  6;  Куликов  П.  Указ.  соч.  С.80-81.
 53. 	Володкович  И.,  Куликов  Я.  К  вопросу  о  развитии  коллективизации
в  деревне...  С.  35,  36;  Куликов  Я.  Указ.  соч.  С.  87.
 54. 	Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  С.  53.
 55. 	На  путях  к  крупному  коллективному...  С.  10-11;  Митрофанов  А.  X,
Колхозное  движение.  Изд.  2.  М.,  1928.  С.  104-105.
 56. 	Сузименко  В.  Состояние  и  динамика  колхозного  строительства  на
Украине  //  На  аграрном  фронте.  1926.  N°  5—6.  С.  130-131.
 57. 	Трагедия  советской  деревни.  С.  418.
 58. 	Володкович  И,,  Куликов  Я.  К  вопросу  о  развитии  коллективиза¬
ции  в  деревне.  С.  56—57;  Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  151.
 59. 	Трагедия  советской  деревни.  С.  422.
 60. 	Володкович  И.,  Куликов  Я.  Указ.  соч.  С.  57.
 61. 	Яковлев  А.  Колхозное  движение  на  переломе.  С.  6.
 62. 	Труды  первого...  С.  79.
 63. 	Иванов  Я.  Обзор  коллективного  земледелия  по  Тверской  губер¬
нии  //  На  аграрном  фронте.  1926.  N°  7—8.  С.  204.
 64. 	Киндеев  К.  Указ.  соч.  С.  20-21.
 65. 	См.:  Колхозы  СССР.  С.  16;  Яковлев  А.  Колхозное  движение  на
переломе.  С.  3;  Крутошинский  С.  Коллективное  хозяйство.  С.  21.
 66. 	Кооперативно-колхозное  строительство  в  СССР.  1923—1927.  До¬
кументы  и  материалы.  М.,  1993.  С.  352.
 67. 	Володкович  И.,  Куликов  Я.  К  вопросу  о  развитии  коллективиза¬
ции  в  деревне.  С.  59.
 68. 	Трагедия  советской  деревни.  С.  408.
 69. 	Беднота.  1923.12  января.
 70. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  263,409.
 71. 	См.:  Труды  первого  С.  27;  Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  38—40.
 72. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  411—412.
 73. 	Яковлев  А.  Колхозное  движение  на  переломе.  С.  32.
 74. 	Володкович  ИКуликов  Я.  Указ.  соч.  С.  35-36.
 75. 	Куликов  Я.  Итоги  и  перспективы  развития  колхозов  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  N°  11—12.  С.  81.
 76. 	На  путях  к  крупному  коллективному  С.  29—30,  34.
 77. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  34,  58.
 78. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население,  земле¬
пользование,  хозяйство.  С.  302.
 79. 	Трагедия  советской  деревни.  С.  406.
 420

80. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население.  С.  303.
 81. 	См.:  Колхозы  СССР.  С.  26;  Коллективист.  1926.  №  6.  С.  31;  Куликов  Я.
Указ.  соч.  С.  80-81;  Киндеев  К.  Указ.  соч.  С.  31;  Сельское  хозяйство  Союза
ССР  в  1925-26  г.  С.  31;  Скрыпник  М,  Организация  коллективного  земледе¬
лия  //  На  аграрном  фронте.  1925.  №  11—12.  С.  67;  его  же.  Обзор  современ¬
ного  состояния  сельскохозяйственных  коллективов  //  На  аграрном  фронте.
1926.  №5-6.  С.  121.
 82. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население  С.303—308.
 83. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР  в  1925-26  гг.  По  данным  налого¬
вых  сводок  по  единому  сельхозналогу.  М.,  1927.  С.  34.
 84. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  49.
 85. 	Куликов  П.  Указ.  соч.  С.  85;  На  путях  к  крупному  коллективному...  С.  57.
 86. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население...  С.  306.
 87. 	Кондратьев  Я.  Д.  К  вопросу  об  особенностях  условий  развития
сельского  хозяйства  СССР  и  их  значении.  8  октября  1927  г.  //  Известия
ЦК  КПСС.  1989.  №  7.  С.  207.
 88. 	Сдвиги  в  сельском  хозяйстве  СССР  между  XV  и  XVI  партийны¬
ми  съездами.  Статистические  сведения  по  сельскому  хозяйству  за  1927—
1930  гг.  Изд.  2.  М.;  Л.,  1931.  С.13.
 89. 	Колхозы  СССР.  С.  8,  53,  54,  65.
 90. 	Труды  первого...  С.  56,  175.
 91. 	Отчет  Народного  комиссара  земледелия  XII  Всероссийскому  съез¬
ду  Советов  за  1923-24  г.  М.,  1925.  С.  85.
 92. 	Трагедия  советской  деревни.  С.  419.
 93. 	См.:  Терлецкий  Е.  К  К  вопросу  о  коллективизации  сельского  хо¬
зяйства//  Большевик.  1925.  №  3—4.  С.  52;  Скрыпник  М.  Обзор  современно¬
го  состояния  сельскохозяйственных  коллективов  //  На  аграрном  фронте.
1926.  №5-6.  С.  127;  К  вопросу  об  очередных  задачах  работы  в  деревне.
Материалы  к  XV  съезду  ВКП(б).  М.,  1927.  С.  4;  Митрофанов  А.  К.  Указ.  соч.
С.  52.
 94. 	Данилов  В.  Я.  Советская  доколхозная  деревня:  население,  зем¬
лепользование,  хозяйство.  М.,  1977.  С.  307;  История  крестьянства  СССР.
С.  377.
 95. 	Квиринг  Э.  Сельскохозяйственная  кооперация  на  Кубани  //
На  аграрном  фронте.  1926.  №  4.  С.  107.
 96. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  126—128.
 97. 	Куликов  Я.  Указ.  соч.  С.  81,  84.
 98. 	На  путях  к  крупному  коллективному...  С.  99—100.
 99. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР  в  1925/26  гг.  По  данным  налого¬
вых  сводок  по  единому  сельхозналогу.  М.,  1927.  С.  34.
 100. 	Колхозы  СССР.  С.  8;  См.  также:  Коллективист.  1925.  №  2-3.  С.9;
Коллективист.  1926.  №  6.  С.  3  и  др.
 101. 	Сдвиги  в  сельском  хозяйстве.  С.  14.
 102. 	На  путях  к  крупному  коллективному  С.  107.
 103. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  152-153.
 104. 	На  путях  к  крупному  коллективному  С.  68.
 105. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-1928.  С.  428-429.
 421

106. 	На  путях  к  крупному  коллективному  С.  68.
 107. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  58,  130.
 108. 	На  путях  к  крупному  коллективному  С.  54—55;  Киндеев  К.  Указ,
соч.  С.  131.
 109. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  131.
 110. 	Там  же.  С.  132;  Володкович  И.,  Куликов  Л.  Указ.  соч.  С.  42-43.
 111. 	Коллективист.  1926.  №  7.  С.  34-35;  №  6.  С.  22-23;  Тринадцатый
съезд  РКП(б).  Май  1924  года.  Стенографический  отчет.  М.,  1963.  С.  438.
 112. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  263,  409.
 113. 	См.:  Труды  первого  С.  52-53,  68,  70—71,  151,  175;  Новая  дерев¬
ня.  1923.  №  12.  С.  74—75;  Новая  деревня.  1927.  №  13.  С.  28;  Коллективист.
1926.  №  1.  С.  38;  №  3.  С.  36-41.
 114. 	См.:  Колхозы  СССР.  С.  73—74;  Володкович  И.,  Куликов  Л.  Указ,
соч.  С.  57;  Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  157;  Кооперативно-колхозное  строитель¬
ство  в  СССР.  1923-1927.  С.  186-187.
 115. 	Сельское  хозяйство  СССР.  1925-26.  С.  31;  Куликов  П,  Указ.  соч.
С.  89.
 116. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  Оп.  1.Д.  1178.  Л.  15;  Д.  1377.  Л.  25;  Д.  1247.  Л.100.
 117. 	Там  же.  Д.  1379.  Л.  18;  Д.  1205.  Л.  66.
 118. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  2013.  Л.  43-48;  Д.  2014.  Л.  34-39.
 119. 	Там  же.  Д.  2014.  Л.  71-76.
 120. 	Лежнев-Финьковский  Л.  Я.,  Савченко  К  Д.  Указ.  соч.  С.  45—48,  96.
 121. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  180,  408—409.
 122. 	Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  43.  С.  60;  Т.  42.  С.  180.
 123. 	См.:  КПСС  в  резолюциях.  Т.  4.  М.,  1984.  С.  120-133.
 124. 	Правда.  1925.  5  декабря.
 125. 	Труды  первого...  С.  259-260.
 126. 	Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  С.  103.
 127. 	Труды  первого...  С.  259-260.
 128. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  410.
 129. 	Труды  первого...  С.  130.
 130. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  2013.  Л.  44;  Д.  2014.  Л.  72-73.
 131. 	На  путях  к  крупному  коллективному  С.  81.
 132. 	Киндеев  К.  Указ.  соч.  С.  75,  77,  83.
 133. 	Иванов  И.  Обзор  коллективного  земледелия  по  Тверской  губер¬
нии.  По  материалам  РКИ  //  На  аграрном  фронте.  1926.  №  7—8.  С.  214—215.
 134. 	Куликов  Л.  Указ.  соч.  С.  87.
 135. 	Яковлев  А.  Колхозное  движение  на  переломе.  С.  6.
 136. 	На  путях  к  крупному...  С.  67.
 137. 	Там  же.  С.  35.
 138. 	Там  же.  С.  38,  39.
 139. 	Там  же.  С.  39;  Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  78.
 140. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  78;  Яковлев  А.  Указ.  соч.  С.16.
 141. 	Труды  С.  90.
 142. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  155.
 143. 	Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  С.  115;  Киндеев  К  Указ,
соч.  С.  61—63.
 422

144. 	Конюков  И.  А.  Указ.  соч.  С.  103.
 145. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  82.
 146. 	Там  же.  С.  82,  84.
 147. 	Яковлев  А.  Указ.  соч.  С.  28—29.
 148. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  18.
 149. 	Лежнев-Финьковский  П.  Я.,  Савченко  К  Д.  Как  живет  деревня.
М.,  1925.  С.  53-54.
 150. 	ЦГАСГТ.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  2014.  Л.  72.
 151. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  100-101,  154.
 152. 	Яковлев  А,  Указ.  соч.  С.  34-35.
 153. 	Там  же.
 154. 	Труды  первого...  С.  73,  75,  79,  80,  90,  91,  174-175,  179.
 155. 	Иванов  Н.  Обор  коллективного  земледелия  по  Тверской  губер¬
нии//  На  аграрном  фронте.  1926.  №  7-8.  С.  215-216.
 156. 	См.:  Яковлев  А.  Указ.  соч.  С.  20;  Терлецкий  Е,  К.  К  вопросу  о  коллек¬
тивизации  сельского  хозяйства  //  Большевик.  1925.  Nq  3,  4.  С.  52—53.
 157. 	См.:  Труды.  С.  71,  79.
 158. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  161.
 159. 	Яковлев  А.  Указ.  соч.  С.  26;  Куликов  П.  Указ.  соч.  С.  91.
 160. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  2013.  Л.  37.
 161. 	Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  С.  107.
 162. 	Труды...  С.  198,  199.
 163. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  142-143.
 164. 	Труды...  С.  28.
 165. 	Там  же.  С.  91.
 166. 	Правда.  1925.  5  декабря.
 167. 	Труды...  С.  139.
 168. 	Лежнев-Финьковский  П.  Я.,  Савченко  К  Д.  Как  живет  деревня.
М.,  1925.  С.  47-48.
 169. 	Труды...  С.  103,  193.
 170. 	Иванов  Н.  Указ.  соч.  С.  216.
 171. 	Там  же.  С.  210.
 172. 	Труды...  С.  49,  189,  196,  205.
 173. 	Киндеев  К.  Указ.  соч.  С.  46.
 174. 	Труды...  С.  66,  120.
 175. 	Митрофанов  А.  X.  Колхозное  движение  (Его  прошлое,  совре¬
менные  задачи  и  значение).  М.;  Л.,  1927.  С.  37.
 176. 	Кооперативно-колхозное...  С.  279—280.
 177. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  413.
 178. 	Киндеев  К  Указ.  соч.  С.  171.
 179. 	Гагарин  А.  Указ.  соч.  С.  13.
 180. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  86.
 181. 	Там  же.  Д.  1329.  Л.  33.
 182. 	Правда.  1925.5  декабря.
 183. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1226.  Л.  28-29.
 184. 	Лежнев-Финьковский  П.  Я.,  Савченко  К  Д.  Как  живет  деревня.
С.  96-97.
 423

185. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  25.
 186. 	Там  же.  Д.  1226.  Л.  27.
 187. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  2013.  Л.  47.
 188. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  413.
 189. 	Ленин  В.  И.  Поли,  соб.соч.  Т.  39.  С.  375;  Т.  43.  С.  60.
 190. 	Труды...  С.  259-260.
 191. 	Митрофанов  A.  X.  Указ.  соч.  С.  52—55.
 192. 	Труды...  С.  52-53,  70-71.
 193. 	Советская  деревня.  С.  408—413.
 194. 	Конюков  И.  А.  Коллективное  земледелие.  С.  212.
 195. 	Киндеев  К.  Указ.  соч.  С.  170.
 196. 	Климин  И.  И.  Столыпинская  аграрная  реформа  и  становление
крестьян-собственников  в  России.  СПб.,  2002.  С.  284—304.
 197. 	См.:  Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  41.  С.  177.
 198. 	Земельный  кодекс  РСФСР.  С.  68.
 199. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  М.,  1924.  С.  9-11.
 200. 	Зеленин  И’  Е.  Совхозы  в  первое  десятилетие  советской  власти.
1917-1927.  М.,  1972.  С.  240-241.
 201. 	Лацис  М.  И.  Указ.  соч.  С.  3—6;  Лацис  М.  Быть  или  не  быть  совхо¬
зам  //  На  аграрном  фронте.  1925.  №  1.
 202. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1212.  Л.  27;  Д.  265.  Л.  9.
 203. 	Там  же.  Д.  157.  Л.  27,  33.
 204. 	См.:  Батуринский  Д.  К  вопросу  о  совхозной  политике  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1925.  №  1.  С.  69;  Лацис  М.  И.  Быть  или  не  быть  совхозам.  С.  66.
 205. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР  в  1925-26  году.  По  данным  на¬
логовых  сводок  по  единому  сельхозналогу.  М.,  1927.  С.  35.
 206. 	Зеленин  И.  Е.  Указ.  соч.  С.  263.
 207. 	Сдвиги  в  сельском  хозяйстве  СССР  между  XV  и  XVI  съездами
С.13,  14.
 208. 	Кондратьев  Н.  Д.  К  вопросу...  С.  208.
 209. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  М.,  1925.  С.  10,  12-21.
 210. 	Лацис  М.  Быть  или  не  быть  совхозам.  С.  60;  Батуринский  Д.  Указ,
соч.  С.  71;  См.  также:  Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  159.
 211. 	См.:  Галевиус  Ф.  Новый  этап  в  совхозном  строительстве  //
На  аграрном  фронте.  1927.  №  4.  С.  114;  На  аграрном  фронте.  1927.  №  5.
С.  144;  Подсчитано  по:  Галевиус  Ф.  Десять  лет  строительства  совхозов  //
На  аграрном  фронте.  1927.  №  11-12.  С.  101,
 212. 	Зеленин  И.  Е.  Указ.  соч.  С.  338.
 213. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  265.  Л.  9-11.
 214. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  М.,  1926.  С.  9-11.
 215. 	Галевиус  Ф.  Новый  этап  в  совхозном  строительстве  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  №  4.  С.  14;  Его  же.  Десять  лет  строительства  совхозов.
СЛОГ
 216. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  С.  42.
 217. 	Там  же.  С.  36-37,42.
 218. 	Галевиус  Ф.  Новый  этап  в  совхозном  строительстве  //  На  аграрном
фронте.  1927.  №  4.  С.  111;  Его  же.  Десять  лет  строительства  совхозов.  С.  105.
 424

219. 	Лацис  М.  И.  Быть  или  не  быть  совхозам.  С.  57.
 220. 	Зеленин  И.  Е.  Указ.  соч.  С.  249.
 221. 	Галевиус  Ф.  К  проблеме  совхозного  строительства  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1926.  №  11—12.  С.  74;  Его  же.  Десять  лет  строительства  совхо¬
зов.  С.  99;  На  аграрном  фронте.  1927.  №  5.  С.  144.
 222. 	Яковлев  Я.  Наша  деревня.  4  изд.  М,  1925.  С.  75.
 223. 	Яковлев  Я.  Деревня,  как  она  есть  (Очерки  Никольской  волости).
3  изд.  М.,  1924.  С.  48-49.
 224. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  273.  Л.  58,62.
 225. 	Там  же.  Ф.  2004сч.  Оп.  3.  Д.  5.  Л.  22,  56;  Оп.  157.  Д.  37.  Л.  174-175.
 226. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1206.  Л.  64.
 227. 	Там  же.  Ф.  16.  Оп.  2.  Д.  2028.  Л.  43.
 228. 	Там  же.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1377.  Л.  119.
 229. 	Там  же.  Д.  1058.  Л.  37;  Д.  1178.  Л.  15.
 230. 	ЦГАСП.  Ф.  8.  On.  1.  Д.  214.  Л.  54-59.
 231. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  190.
 232. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  С.  6,  12.
 233. 	Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  42.  С.  181.
 234. 	Батуринский  Д.  Указ.  соч.  С.  70.
 235. 	Галевиус  Ф.  Новый  этап  в  совхозном  строительстве  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1927.  №  5.  С.  144.
 236. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР  в  1925/26  году.  По  данным  на¬
логовых  сводок  по  единому  сельхозналогу.  М.,  1927.  С.  36.
 237. 	См.:  Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  М.,  1927.  С.  81-91;  Гале¬
виус  Ф.  К  проблеме  совхозного  строительства  //  На  аграрном  фронте.
1926.  №11-12.  С.  86.
 238. 	Галевиус  Ф.  К  проблеме  совхозного  строительства.  С.  75,  80.
 239. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР.  С.  34.
 240. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  М.,  1924.  С.  6.
 240. 	См.:  Лацис  М.  И.  Быть  или  не  быть  совхозам.  С.  46;  Галевиус  Ф.
К  проблемам  совхозного  строительства.  С.  74;  Его  же.  Десять  лет  строи¬
тельства  совхозов  С.  99;  На  аграрном  фронте.  1927.  №  5.  С.  144.
 241. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  С.  44,  45.
 242. 	Ленин  В.  И.  Поли.  соб.  соч.  Т.  45.  С.  45.
 243. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  С.  78.
 244. 	Шестаков  А.  Наемный  труд  в  сельском  хозяйстве  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1925.  №  1.  С.  40-41.
 245. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  С.  52,  53,  56—58.
 246. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  265.  Л.  14.
 247. 	См.:  Галевиус  Ф.  Новый  этап  в  совхозном  строительстве.  С.  119;
Шестаков  А.  Указ.  соч.  С.  42.
 248. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  М.,  1924.  С.  68.
 249. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  С.  56.
 250. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  С.  69.
 251. 	Шестаков  А.  Указ.  соч.  С.  45.
 252. 	Галевиус  Ф.  Десять  лет  строительства  совхозов.  С.  108.
 253. 	ЦГАСП.  Ф.  2004.  Оп.  157.  Д.  5.  Л.  16-17;  Д.  37.  Л.  174-175.
 425

254. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1206.  Л.  62-72.
 255. 	Шестаков  А.  Указ.  соч.  С.  50.
 256. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  С.  66,  83.
 257. 	Там  же.  С.  42,  96.
 258. 	Лацис  М.  И.  Советские  хозяйства.  С.  69-71.
 259. 	ЦГАИПД.  Ф.9.  Оп.  1.Д.265.Л.  14;ЦГАСП.Ф.2004.Оп.  1.Д.5.Л.6-7.
 260. 	Шестаков  А.  Указ.  соч.  С.  54.
 261. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  С.  88.
 262. 	Шестаков  А.  Указ.  соч.  С.  49.
 263. 	Там  же.  С.  50.
 264. 	Там  же.  С.  55—56.
 265. 	Пути  к  возрождению  совхозов.  С.  94—97.
 266. 	Отчет  народного  комиссара  земледелия  РСФСР  XIII  Всерос¬
сийскому  съезду  Советов  за  1923—24  г.  М.,  1925.  С.  616.
 267. 	Лацис  М,  Быть  или  не  быть  совхозам.  С.  59;  Галевиус  Ф.  Новый
этап  в  совхозном  строительстве.  С.  115.
 268. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  265.  Л.  14.
 269. 	Яковлев  Я.  Наша  деревня.  4  изд.  М,  1925.  С.  75—86.
 270. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1058.  Л.  63;  Д.  1178.  Л.  106.
 271. 	Там  же.  Ф.  16.  On.  1.  Д.  492.  Л.  5.
 272. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  78,  95,  121.
 273. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1329.  Л.  33.
 274. 	ЦГАСП.  Ф.  2004сч.  Оп.  157.  Д.  5.  Л.  21.
 275. 	Совещание  по  вопросам  советского  строительства.  1925.  Апрель.
М.,  1925.  С.  55.
 276. 	Ларин  Ю.  Советская  деревня.  С.  165.
 277. 	Пути  к  возрождению  совхозов  С.  9-15.
 278. 	Лацис  М.  Быть  или  не  быть  совхозам.  С.  64.
 279. 	Галевиус  Ф.  К  проблеме  совхозного  строительства  //  На  аграр¬
ном  фронте.  1926.  №11—12.  С.  111.
 280. 	Сельское  хозяйство  Союза  ССР.  С.  36-37.
 281. 	ЦГАИПД.  Ф.  9.  On.  1.  Д.  1212.  Л.  27;  Д.  714.  Л.  73.
 282. 	Там  же.  Д.  1377.  Л.  85-86,  119;  Д.  1178.  Л.  229;  Д.  1021.  Л.  6.
 283. 	Неизвестная  Россия.  Т.  3.  М.,  1993.  С.  202.
 284. 	Крестьянские  истории.  С.  208.
 285. 	Голос  народа.  С.  135.
 286. 	Советская  деревня.  Т.  2.  С.  254.
 287. 	Там  же.  С.  199.
 288. 	Лацис  М.  Быть  или  не  быть  совхозам.  С.  64.
 289. 	Сталин  И.  В.  Сочинения.  Т.  12.  С.  67.
 290. 	Ленин  В.  И.  Полное  соб.  соч.  Т.  45.  С.  46.

ОГЛАВЛЕНИЕ
 Введение 	 3
 Глава  первая.  Трудности  восстановления  крестьянского  хозяйства  .... 	5
 Переход  к  нэпу  и  массовый  голод  крестьянского  населения 	5
 Земельная  неустроенность  крестьян  и  пути  ее  ликвидации  .. 	20
 Запутанность  крестьянского  землепользования 		20
 Крестьянские  хутора  и  отруба 	 26
 Итоги  крестьянского  землеустройства 	 41
 Крестьянское  производство 	 56
 Недороды  1923—1924  гг.  Массовое  недоедание  крестьянского
 населения 	 67
 Глава  вторая.  Экономическая  политика  государства  как  сдержива¬
ющий  фактор  развития  крестьянского  хозяйства  	 79
 Налоговое  обложение  деревни  и  репрессии  против  крестьян
 в  первые  годы  нэпа 	 79
 Крестьяне  и  налоговые  кампании  в  1925—1927  гг 	 99
 Негативное  влияние  на  крестьянское  хозяйство  ценовой
 политики  государства 	 122
 Глава  третья.  Имущественные  группы  крестьянства 	 138
 Кулаки 	 138
 Кого  власть  считала  кулаком 	 138
 Крестьяне  о  кулаке 	 153
 Роль  кулака  в  сельскохозяйственном  производстве
 и  в  решении  социальных  проблем  в  деревне 		168
 Середняк 	 179
 Бедняк 	 194
 Батрак 	 206
 Глава  четвертая.  Государственная  помощь  крестьянской  бедноте
и  социальные  отношения  в  деревне  	 218
 Кооперация  и  крестьянство 	 218
 Роль  крестьянских  комитетов  общественной  взаимопомощи
 в  подъеме  бедняцкого  хозяйства 	 239
 Организация  батрачества  и  бедняков 	 256
 427

Обеднячивание  крестьянства 	 261
 Наем  рабочей  силы  в  крестьянских  хозяйствах  и  аренда  земли  282
 Глава  пятая.  Отношение  крестьян  к  колхозам  и  совхозам 	 301
 Политика  государства  по  отношению  к  социалистическому
земледелию  и  массовый  выход  крестьян  из  колхозов
 при  переходе  к  нэпу 	 301
 Застой  в  колхозном  строительстве 	 312
 Колхозное  производство 	 322
 Почему  крестьяне  не  вступали  в  колхозы 	 336
 Совхозное  строительство  и  позиция  крестьян 	 358
 Совхозное  производство 	 358
 Крестьяне  о  совхозах 	 375
 Заключение 	 386
 Примечания 	 389

ИСТОРИЯ
 В  ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ  УНИВЕРСИТЕТЕ
Выпуск  3
 Климин  Иван  Иванович
 РОССИЙСКОЕ  КРЕСТЬЯНСТВО
В  ГОДЫ  НОВОЙ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ  политики
(1921-1927)
 Часть  первая
 Корректор  М,  Г.  Крашенникова
Технический  редактор  А.И.  Колодяжная
Дизайн  обложки  Т.М.  Ивановой
Компьютерная  верстка  Е.А.  Типцовой
 Директор  Издательства  Политехнического  университета  А.  В.  Иванов
Свод  тем  план  2006  г.
 Лицензия  ЛР  №  020593  от  07.08.97
 Налоговая  льгота  —  Общероссийский  классификатор  продукции
ОК  005-93,  т.  2;  95  3004  —  научная  и  производственная  литература
 Подписано  в  печать  01.12.2006.  Формат  60x90/16.  Печать  офсетная.
Уел.  печ.  л.  26,75.  Уч.-изд.  л.  26,75.  Тираж  300.  Заказ  316.
 Санкт-Петербургский  государственный  политехнический  университет.
Издательство  Политехнического  университета,  член  Издательско-
полиграфической  ассоциации  университетов  России.
 Адрес  университета  и  издательства:
 195251,  Санкт-Петербург,  Политехническая  ул.,  29.