/
Автор: Климин И.И.
Теги: всеобщая история вспомогательные исторические дисциплины (символика, эмблематика) история монография история россии крестьянство история российского государства экономическая политика
ISBN: 5-7422-1335-2
Год: 2007
Текст
ИСТОРИЯ В ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
И. И. КАИ МИН
РОССИЙСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В ГОДЫ НОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
ПОЛИТИКИ (1921-1927)
Часть вторая
Санкт-Петербург
Издательство Политехнического университета
Федеральное агентство по образованию
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИСТОРИЯ
В ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
Выпуск 4
и.и. климин
РОССИЙСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В ГОДЫ НОВОЙ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ
(1921-1927)
Часть вторая
Санкт-Петербург
Издательство Политехнического университета
2007
УДК 94 (47)
ББК 63.2(2) 613,614
К 492
Климин И.И. Российское крестьянство в годы новой экономической
политики (1921—1927). Часть вторая. СПб.: Изд-во Политехи, ун-та, 2007.
308 с. (История в политехническом университете. Вып. 4).
В монографии на основе анализа широкого круга источников, в том
числе архивных материалов, опубликованных новейших документов, пе¬
риодической печати рассматривается авторская концепция о взаимоотно¬
шениях российского крестьянства с властью в годы новой экономической
политики. Раскрывается позиция крестьян по отношению к сельским со¬
ветам, деревенским большевистским ячейкам, анализируются основные
формы крестьянского сопротивления государственной политике.
Книга предназначена для студентов, преподавателей и всех интере¬
сующихся историей родного Отечества, государства Российского.
Ответственный редактор серии — д-р ист. наук, проф. С.Н. Погодин.
Печатается по решению редакционно-издательского совета Санкт-
Петербургского государственного политехнического университета.
© Климин И.И., 2007
© Санкт-Петербургский государственный
политехнический университет, 2007
ISBN 5-7422-1335-2
ВВЕДЕНИЕ
Вторая часть монографии посвящена общественно-политической
активности крестьян в годы новой экономической политики. В ней рас¬
сматривается отношение сельчан к деревенской власти, в том числе к
местным советам, партийным ячейкам. Впервые в отечественной лите¬
ратуре предпринята попытка проанализировать основные формы крес¬
тьянского сопротивления государственной политике по отношению к
деревне.
Главными источниками для написания книги явились недавно
опубликованные сборники документов, в которых содержится боль¬
шой и разнообразный материал, позволяющий по-новому взглянуть
на историю советского крестьянства периода нэпа1. Другим важней¬
шим источником послужили документы двух местных архивов: Цент¬
рального государственного архива историко-политических докумен¬
тов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД) и Центрального государственного
архива Санкт-Петербурга (ЦГАИСП). Кроме того, автор, работая над
монографией, опирался и на материалы периодической печати, так же
как и на многочисленные труды своих предшественников, опублико¬
ванные в 20—90-х годах XX века2. Данная книга написана преимуще¬
ственно на материалах европейской части РСФСР.
3
Глава первая
КРЕСТЬЯНЕ И СЕЛЬСКИЕ СОВЕТЫ
Отношение крестьян к избирательным кампаниям
по выборам в деревенские советы
Переход к нэпу не означал радикального изменения в сложив¬
шейся политической однопартийной системе в советской России,
более широкого предоставления демократических свобод, равных
прав всем гражданам, в том числе и крестьянам. Это нашло отраже¬
ние еще в первой конституции РСФСР, принятой в 1918 г., со¬
гласно которой лишались избирательного права лица, прибегаю¬
щие к наемному труду с целью извлечения прибыли, а также лица,
живущие на нетрудовые доходы, в том числе частные торговцы,
монахи, служители церкви. По конституции РСФСР, высшим ор¬
ганом власти являлся Всероссийский съезд Советов, выборы де¬
путатов в который были не демократическими, несвободными и
неравными, ибо он формировался из представителей городских
советов “по расчету 1 депутат на 25 000 избирателей и предста¬
вителей губернских съездов советов по расчету 1 депутат на
125 000 жителей”. Такое дискриминационное право по отноше¬
нию к крестьянам закрепила и первая Конституция СССР, ут¬
вержденная II съездом Советов Союза советских социалистичес¬
ких республик 31 января 1924 г.1
В этой связи В. И. Ленин признавал в марте 1919 г. очевидное
неравенство в правах советских граждан, давая ему собственное
классовое объяснение. По его оценке, наша конституция признает
преимущество пролетариата над крестьянами и лишает избиратель¬
ных прав эксплуататоров, буржуазию. С переходом к нэпу его пози¬
ция на этот счет не изменилась. Так, в мае 1921 г. в полемике с
отдельными делегатами X конференции РКП(б), предлагающими
некоторое расширение гражданских прав крестьян, он утверждал:
4
“Теперь пролетариат держит в руках власть и руководит ею. Он ру¬
ководит крестьянством. Что это значит — руководить крестьянством?
Это значит, во-первых, вести линию на уничтожение классов, а не
на мелкого производителя. Мы открыто, честно, без всякого обма¬
на, крестьянам заявляем: для того, чтобы удержать путь к социа¬
лизму, мы вам, товарищи крестьяне, сделаем целый ряд уступок,
но только в каких-то пределах и в такой-то мере, и, конечно, сами
будем судить — какая это мера и какие пределы”2.
Ленин, мечтая о построении бесклассового коммунистичес¬
кого общества в советской России, отводил крестьянину, состав¬
ляющему абсолютное большинство населения страны, подчинен¬
ную, вспомогательную роль, находящемуся на низшей ступеньке
российского общества. В результате чего трудовое крестьянство
имело на порядок меньше социальных, экономических и полити¬
ческих прав и свобод в годы нэпа по сравнению с другими соци¬
ально-профессиональными группами и прежде всего с “руково¬
дящим и правящим пролетариатом”, хотя на самом деле последний
таковым не являлся, поскольку в стране утвердилась не диктатура
пролетариата, а диктатура одной правящей, коммунистической
партии.
О частичном допущении к управлению государством “непра¬
вящего класса” — крестьян, об ограничении его в политических и
социальных правах, ратовали и ближайшие соратники Ленина. Они
боялись общественно-политической активности сельчан, которая
в конечном счете может привести к свержению власти большеви¬
ков. Так, в декабре 1921 г. Т. В. Сапронов писал к В. И. Ленину, что
ни в коей мере нельзя делать уступок крестьянам в политической
сфере, ибо за экономической самостоятельностью они потребуют
и политических свобод, прав. “Ведь ни для кого не секрет, — кон¬
статировал Сапронов, — что с новой экономической политикой
мужичок крепнет. И в случае два-три года хорошего урожая (даже
один год поднимет мужичка) мужик как следует встанет на ноги
и неизбежно будет требовать свои права в вопросах государствен¬
ного строительства, постепенно будет пытаться захватывать сове¬
ты в свои руки или же будет выдвигать лозунг учредилки”. Испы¬
тывая страх перед будущей политической активностью сельчан,
он делал вывод: “В экономическом вопросе мы сделали реальные
уступки, в политике мы этой роскоши позволить не можем, но
видимость создать необходимо. Эти уступки могут выразиться в'
игре (если хотите) в парламентаризм, куда должна быть допущена
мелкая буржуазия, не в лице, конечно, меньшевиков и эсеров
(это хорошая была бы для них трибуна), но десяток другой.., а
5
может, и три десятка из трехсот бородатых мужиков мы могли бы
посадить во ВЦИК. Это и было бы представительство мелкой бур¬
жуазии деревни”3.
Ленин сделал на письме Сапронова некоторые пометки с ого¬
ворками, но по существу соглашался с его главной идеей, не сле¬
дует “мелкую буржуазию”, т.е. крестьян, допускать к реальному
управлению страной, а нужно создать для них в политической
области “видимость уступок”, “игру в парламентаризм”.
В этой связи трудно не согласиться с оценкой Ю. Ларина,
писавшего в 1925 г. о том, что Владимир Ильич Ленин “самым
решительным образом предостерегал против уклонов в сторону
политического нэпа, указывая, что если мы открываем некото¬
рый экономический клапан, то тем более надо покрепче завин¬
чивать политическую гайку”4. В том же году и И. В. Сталин также
говорил о необходимости “завинчивания политической гайки” по
отношению к крестьянству, при помощи деревенской бедноты
при руководящей роли рабочего класса, партии, советской де¬
мократии, “забывая” сказать, однако, что последняя перероди¬
лась в большевистскую диктатуру. “Ведь никакая советская демокра¬
тия не может быть названа настоящей советской, — утверждал
он, — и настоящей пролетарской, если там нет руководства про¬
летариата и его партии. Но что значит советская демократия при
руководстве пролетариатом? Это значит, что пролетариат должен
имеет своих агентов в деревне. Из кого должны состоять эти аген¬
ты? Из представителей бедноты”5.
О ленинско-сталинском понимании классовой, советской
демократии, о ее видимости, “об игре в парламентаризм”, о час¬
тых уступках крестьянству, о политическом ему недоверии со сто¬
роны большевистской партии свидетельствует и состав высшего
органа российского парламента “в рабоче-крестьянском” советском
государстве. Так, на IX Всероссийском съезде Советов в 1921 г. сре¬
ди делегатов по социальному происхождению крестьян было 20 %,
рабочих — 39 %, других — 41 %; на XII съезде в 1925 г. — соответ¬
ственно 29; 41; 30 %; на XIII съезде в 1927 г. — 28; 47; 25 %. Однако
на момент созыва Всероссийских съездов советов крестьян по
положению оказалось на порядок меньше, чем по социальному
происхождению. На IX съезде крестьян от сохи, т.е. непосредственно
занятых в хозяйстве, насчитывалось только 0,5 %, рабочих от станка
— лишь 0,9 %, других — 98,6 %; на XII съезде — соответственно
17,3; 7; 75,7 %; на XIII съезде - 13,9; 11,2; 74,9 %.
Приведенная статистика говорит о том, что крестьянство,
составляющее примерно 4/5 населения РСФСР, имело в высшем
6
органе республики ничтожное представительство, тогда как ма¬
ленькая правящая прослойка, партийно-государственная бюрок¬
ратия, господствовала в нем, занимала приблизительно 4/5 мест.
Поэтому представители трудового крестьянства, да и рабочих на
Всероссийских съездах Советов не могли никак влиять на приня¬
тие этим органом решений, так же как и на постановления пра¬
вительства. К тому же сама система выдвижения и избрания депу¬
татов на Всероссийские съезды Советов от крестьян являлась
недемократической и несвободной. Партийно-государственное ру¬
ководство страны и местная власть тщательно отбирали наиболее
угодных и послушных их представителей от сельчан прежде всего
по классовому принципу, в том числе из “агентов-бедняков”. В этой
связи справедливо суждение члена коллегии Наркомзема РСФСР
К. Д. Савченко, который в мае 1927 г. в письме к И. В. Сталину
обратил внимание на то, что “всероссийское и всесоюзное съез¬
довское благополучие тоже наводит на некоторые размышления:
отсевка на местах членов съезда начинается от сельсовета, кончая
губернским”6.
Система выборов в Советы снизу доверху под контролем
партии, конечно, создавала видимость демократизма. Об этом нам
дают представление и избирательные кампании в сельские Сове¬
ты как политические организации в годы нэпа.
Первая такая кампания в послевоенный, нэповский период в
деревенские органы власти проводилась в 1922 г. Она показала
пассивность и низкую активность крестьян. В выборах в Советы
участвовало только 22,3 % сельских избирателей7 (избирательный
абсентеизм). В 80 тысячах сельсоветов РСФСР было избрано 484 тыс.
человек, из них 94,3 % — крестьяне8. В 1923 г. активность избирате¬
лей повысилась, и число граждан, явившихся на выборы в сельс¬
кие и волостные советы, составило 35,8 %, однако в следующем
году она заметно снизилась.
Осенью 1924 г. в выборах участвовало 28,9 % всех сельских
избирателей9. Во многих районах РСФСР на выборы их пришло
менее 20 %, а в некоторых губерниях — лишь 10—15 %. Напри¬
мер, в Псковской губернии явилось 10—11 % избирателей, Че¬
реповецкой — 20,1 %, причем в 20 волостях — менее 10%; в
Новгородской — 17,5 %. При этом во многих волостях в выборах
участвовало 5—15 % граждан10.
Пассивное отношение к выборам основной массы крестьянс¬
кого населения проявилось и в других районах РСФСР, когда
местами на избирательные собрания явились 5—10 % граждан. Так,
в станице Червленской Гунибского округа в Дагестане из 7 тыс.
7
избирателей на выборы пришло 300 человек, несмотря на то, что
избирательная комиссия “2 суток подряд с утра до вечера звонила
в церковный колокол и, выставив заставу на проезжих дорогах”,
приглашала жителей на избирательные собрания11.
В связи с неудовлетворительным участием в выборах в сельские
и волостные советы осенью 1924 г. ЦИК СССР принял решение о
проведении повторных выборов в тех районах, где в них участво¬
вало менее 35 % избирателей12. Однако даже повторное голосова¬
ние во многих губерниях в первой половине 1925 г. не повысило
общественно-политическую активность сельчан, ибо общее чис¬
ло избирателей по РСФСР достигло только 41 %13.
Причем в некоторых районах их явка по-прежнему оставалась
низкой. Например, во Псковской губернии она составляла 21 %14,
хотя по сравнению с осенними выборами в 1924 г. она повысилась
почти в 2 раза. При этом следует отметить, что в последующие
годы не случилось прорыва в участии крестьянского населения в
выборах в местные органы власти.
В 1925—1926 гг. в голосовании участвовало на территории РСФСР
47,3 %15. Причем в ряде мест избирательный абсентеизм по-пре¬
жнему проявился в широких масштабах. Об этом нам дают пред¬
ставление информационные сводки органов ОГПУ о ходе предвы¬
борной кампании в декабре 1925 г. в сельской местности в некоторых
районах РСФСР. Так, если в Воронежской губернии на избира¬
тельные собрания явилось 50—60 % граждан, то в Усмане ком уез¬
де — 20—30 %, а в некоторых волостях — 11%, в том числе в селе
Добринка. В Саратовской губернии наблюдалось пассивное отно¬
шение населения к выборам. Количество избирателей колебалось
в пределах 23—35 %, а в 11 волостях Кузнецкого уезда оно соста¬
вило от 13 до 20 %. Такая же низкая явка на голосование крестьян
была и в Московском уезде, в частности в деревнях Новинка, Кор-
пусово, Осево, Ситьково, Назарово Щелковской волости. 1 декаб¬
ря сельчане, проживающие на территории Долгополевского сель¬
совета Ярославского уезда, на перевыборное собрание не явились.
11 декабря 1925 г. в селе Малое Алабухово Борисоглебского уезда
Тамбовской губернии для выборов членов избирательной комис¬
сии пришли из 2150 человек только 213. А в селе Бурнок того же
уезда на избирательное собрание вместо 6749 граждан явилось лишь
45 человек.
В Дьяченском районе Новосильского уезда Орловской губер¬
нии в голосовании участвовали из 185 избирателей 30 граждан. При¬
чем не явившиеся на выборы сельчане заявляли: “Если бы хлеб
раздавали, можно было бы пойти, а то и без нас выберут”. А в селе
8
Бротовщине Долгоруковой волости Елецкого уезда той же губер¬
нии избирательное собрание созывалось 6 раз, на которые явля¬
лось 5—10 человек, хотя селение было по количеству жителей од¬
ним из многочисленных. В Пригородной волости Вяземского уезда
Смоленской губернии из 22 сельсоветов выборы состоялись в 10,
из 7834 избирателей пришли на собрания 3568 человек. Слабое
участие крестьянского населения в выборах отмечалось и в других
местах в период избирательной кампании в 1927 г. Например, в
Донском округе в некоторых хуторах и станицах явка избирателей
достигала 15—25 %, а избирательные собрания неоднократно пе¬
реносились ввиду отсутствия граждан16.
Рассматривая ход избирательных кампаний в деревне, на наш
взгляд, следует относиться осторожно и к официальным обнаро¬
дованным цифрам Наркоматом внутренних дел РСФСР о коли¬
честве сельского населения, участвующего в выборах в местные
советы, ибо мы не исключаем, что данные завышены. Поскольку
некоторые факты ставят под сомнение официальную статистику,
когда на местах избирательные комиссии, чтобы считать выборы
состоявшимися, да еще при высокой политической активности
населения, и выглядеть перед вышестоящими органами власти в
благоприятном свете, иногда сознательно завышали количество
крестьян, принявших участие в перевыборных собраниях.
Например, осенью 1924 г. в Людниковской волости Калужской
губернии на выборы явилось 17 % от общего числа избирателей,
хотя в официальные отчеты попала цифра 92,5 %. В одном из уездов
данной губернии проголосовало не более 22 % всех граждан, тогда
как в отчетах назывались данные о 63 %17 избирателей-сельчан.
Если анализировать количество участвующих в голосовании
сельчан в 1922 и 1927 гг., то, безусловно, следует отметить опре¬
деленный процесс роста политической активности крестьян, когда
число явившихся на выборы увеличилось примерно в 2 раза, с 22
до 47 % на территории РСФСР. В то же время большинство трудо¬
вого крестьянства в селе отказывалось прийти на избирательные
собрания, на выборы в сельские и волостные советы, а следова¬
тельно, они не считали эти деревенские политические органы
своими, им просто не доверяли.
Для сравнения укажем данные об участии крестьян в выборах
в Учредительное собрание в России в ноябре 1917 г., в условиях
революции и разгорающейся Гражданской войны. Тогда во мно¬
гих селах и деревнях в голосовании участвовали 70—80 % кресть-
ян-избирателей, в том числе в таких сельских губерниях, как Там¬
бовская, Воронежская, Пензенская, Казанская, Алтайская; явка
9
составляла 62—80 %, тогда как, например, в городах Тамбовской
губернии она достигала 50,2 %18. Конечно, выборы в Учредитель¬
ное собрание были общероссийскими, являлись относительно
демократическими, равными, тайными, от которых сельчане ждали
улучшения своего экономического, социального и правового по¬
ложения, тогда как выборы в сельские и волостные советы неред¬
ко проводились недемократично, что служило одной из причин
избирательного абсентеизма. Согласно Конституции, крестьяне
имели право на участие в управлении государством через систему
местных советов. Однако возникло глубокое противоречие между
конституционным правом на возможность участия в избиратель¬
ном процессе, в работе советов и реальным отказом сельчан от
этого права.
Вне всякого сомнения, крайне слабый процент участия крес¬
тьян в выборах, особенно в первые годы нэпа, объяснялся разо¬
чарованием их экономической политикой советской власти, партии
большевиков в предшествующий период, особенно в годы воен¬
ного коммунизма, в частности продразверсткой, обременитель¬
ность которой разоряла их хозяйства, порождала массовое недо¬
вольство.
Однако и при переходе к нэпу в деятельности низовых совет¬
ских органов в деревне не произошло существенных изменений к
лучшему, они не перестроились, большинство из них работали в
духе военного коммунизма, не решали насущные социально-эко¬
номические вопросы в интересах трудового крестьянства, о чем
речь пойдет ниже подробнее.
Кроме того, пассивность подавляющего числа крестьян-из-
бирателей объяснялась еще и организационно-техническими не¬
достатками в проведении кампаний, весьма слабым участием в
выборах женщин. Например, в 1922 г. в РСФСР женщины состав¬
ляли около половины всех избирателей, а голосовать явилось только
10 %, а в 1924 г. — 10,8 %19. Низкий процент явки женщин на
избирательные собрания объясняется их религиозностью, привя¬
занностью к традиционным обычаям и порядкам, когда на вы¬
борные собрания, сельские сходы обычно ходил глава семьи как
представитель крестьянского двора.
Конечно, на пассивности крестьян-избирателей сказался низ¬
кий образовательный и культурный уровень сельского населения,
нарушение некоторыми местными государственными органами ин¬
струкций по выборам в деревенские советы. Власти иногда уста¬
навливали различные нормы представительства в них. Хотя инст¬
рукция предусматривала избрание в сельский совет одного депутата
10
от 100 избирателей в 1924/25 г., тем не менее, например, в Иваново-
Вознесенской губернии за одного депутата голосовали 50, а в Чере¬
повецкой губернии — 300 избирателей20.
В ряде районов на избирательную кампанию отводилось мало
времени, несколько дней, а кое-где даже отсутствовали и списки
крестьян-избирателей. Кроме того, имели место случаи, когда на¬
селению сообщалось о голосовании за несколько часов. Они своев¬
ременно не оповещались повестками, не знали о времени и месте
проведения избирательного собрания. Пассивности избирателей
содействовала также и налоговая кампания, если она совпадала со
временем проведения выборов в сельские и волостные советы, где
если сбор налога сопровождался сильным нажимом на крестьян,
то явка на избирательные собрания составляла местами 5—10 %21.
Поэтому местная власть старалась в период перевыборных кампа¬
ний в сельской местности не проводить сбор налога, ослабляла
нажим, давала некоторое облегчение крестьянам, но после окон¬
чания выборов и избрания депутатов в сельсоветы последние уси¬
ливали репрессии по отношению к неплательщикам.
Негативное отношение сельчан к избирательным кампаниям
мотивировалось иногда и тем, что на собраниях члены советов не
отчитывались перед гражданами о проделанной работе. Причем
встречались некоторые факты, когда избирательные собрания
назначались в неудобное для крестьян время: они находились на
сельскохозяйственных работах. В ряде населенных пунктов, насчи¬
тывающих несколько тысяч избирателей, отсутствовали вмести¬
тельные помещения для собраний, в результате чего не все из них
могли принять участие в выборах. К тому же нередко нехватало и
квалифицированных кадров для организации и проведения изби¬
рательных кампаний. На пассивности избирателей в отдельных
районах сказалась и удаленность пунктов для их голосования в
связи с укрупнением сельсоветов, число которых сократилось с
86 тыс. до 50 тыс. с 1923 по 1924 г., а их количество, объединяю¬
щих свыше 10 деревень, увеличилось примерно в 2 раза22. В ряде
губерний в сельсовет входило 15—20 населенных пунктов, а рас¬
стояние между ними и сельсоветами равнялось 18—20 км. Так, в
Псковской губернии, имевшей один из самых низких показате¬
лей, участвующих в выборах 1924 г., на один сельсовет приходи¬
лось 80 деревень, и некоторые избиратели проживали от сельсо¬
вета на расстоянии 20—30 км, поэтому часть из них не являлась на
выборы, а голосовать же приходили в основном жители того селе¬
ния, где располагался сельсовет. Избиратели же других деревень
присылали своих уполномоченных. В ряде мест выборы проходили
11
по двухступенчатой системе: в деревнях избирали выборщиков
одного от 100, которые затем на собрании уже избирали членов
Совета23.
Отмеченные недостатки организационно-технического харак¬
тера, имеющие под собой как объективные, так и субъективные
причины, в том числе и связанные с недоработками местных
партийных и государственных органов, разумеется, сказывались
на пассивности крестьян-избирателей, в ходе проводимых еже¬
годно избирательных кампаний по выборам в сельские и волост¬
ные советы.
“Назначенцы”
Однако избирательный абсентеизм объяснялся еще во мно¬
гом и тем, что зачастую выборы в деревенские советы являлись
недемократическими и несвободными, ибо депутаты в них изби¬
рались не крестьянами непосредственно на собраниях открыто,
честно, а навязывались нередко им извне сверху, по существу
назначались партийно-советскими местными органами власти.
Последние предлагали гражданам проголосовать за ранее подго¬
товленный список удобных для них коммунистов и им сочувству¬
ющих, составленный без всякого обсуждения кандидатур на со¬
браниях. Такая антидемократическая система формирования
депутатского корпуса сельских и волостных советов при помощи
административного нажима, к тому же по классово-идеологичес¬
кому принципу, безусловно отталкивала крестьян от участия в
выборах, последние для многих из них становились выборами без
выбора. Местные большевистские ячейки в период избирательной
кампании зачастую, особенно в первые годы нэпа, в духе военно¬
го коммунизма, не перестроившись, навязывали трудовому крес¬
тьянству, вопреки его воле, своих кандидатов в сельские и воло¬
стные советы, своих лиц, в том числе и не связанных с хозяйством,
чтобы установить над населением полный контроль, свою власть,
диктатуру. При этом нарушались порою как гражданские, так и
конституционные права крестьян, исключалась их творческая
инициатива, самостоятельность при выборах, не пропускались
достойные, уважаемые кандидатуры в деревенские советы. При¬
чем партийно-государственное руководство страны держало под
строгим контролем все перевыборные кампании в деревне, чтобы
не допустить в сельские советы “кулаков и антикоммунистичес¬
ких элементов”. Поэтому уже в 1922 г. ЦК РКП(б) предлагал губ-
комам партии осуществлять свой контроль над составом уездных
12
избирательных комиссий; а уездными большевистскими комите¬
тами — волостными изберкомиссиями. Члены сельских избира¬
тельных комиссий формировались, согласно инструкции ВЦИК,
причем председатель и их члены комплектовались сельсоветами,
включая представителей от комсомольской, профсоюзной орга¬
низаций, делегатских собраний, крестьянских комитетов обще¬
ственной взаимопомощи; допускалось также включение в состав
комиссии и посланцев от местной большевистской ячейки. На
практике именно последняя обсуждала и намечала кандидатов в
сельский и волостной совет заранее, до избирательного собрания
граждан, иногда вместе с членами старого совета и комсомольс¬
ко-профсоюзным активом, после чего одобренный список кан¬
дидатов зачитывался присутствующим гражданам. При этом для
проведения перевыборных кампаний из губернских и уездных цен¬
тров зачастую в сельскую местность направлялись партийные и
советские работники.
О том, как они знакомились с избирателями-крестьянами и
организовывали голосование, можно приблизительно судить на
примере Медынской волости Курской губернии. “На собрании все
равно председательствовать буду я, но в президиум все-таки вы¬
берите мне двух человек”. Дальше без маяты с конституционными
процедурами зачитывался список кандидатов в сельсовет, харак¬
теристики у выдвиженцев опускались и проводилось голосование.
Уполномоченного уже ждали в соседнем сельсовете. Процедура
усложнялась, если кто-то из списка был нечист на руку, склонен
к злоупотреблениям и т.д. Иногда крестьяне подыскивали и вклю¬
чали в список для голосования альтернативную фамилию, опаса¬
ясь подтасовок кандидатур. Крестьяне предлагали всех выдвину¬
тых в состав сельсовета переписать на отдельные бумажки, сложить
записки в шапку и жеребьевкой определить очередность голосо¬
вания. Председатель собрания имел право снять кандидатуру со¬
брания с голосования, но тогда избиратели вставали и уходили.
Если на повторном собрании все же проходила кандидатура от
крестьян, борьба за персональный состав совета переносилась в
избирком, наделенный полномочиями утверждения результатов
голосования или отмены состоявшихся выборов”24.
Вышесказанное в той или иной степени подтверждается много¬
численными фактами, в том числе заявлениями, письмами кресть¬
ян, материалами обследований деревни, партийными и государствен¬
ными органами. Назовем некоторые из них. Например, 2 ноября
1922 г. Кирсановский уком РКП(б) Тамбовской губернии напра¬
вил циркуляр волостным большевистским ячейкам, в котором
13
раскрывались их непосредственные задачи в связи с проводимой
кампанией по перевыборам советов. В нем, в частности, говори¬
лось: “Фильтровать состав советов, обязательно проводить свои
кандидатуры и по возможности устранять от выборов внушающих
сомнения крестьян”25.
О том, как фильтровался состав сельских советов и проводи¬
ли в них коммунисты своих кандидатов, нам дает представление
один из идеологов большевистской партии Я.А. Яковлев. В 1927 г.
он писал: “Выборы в совет складывались частенько из одной опе¬
рации: приезжал из города какой-нибудь очередной товарищ в
соответствующее село, объявлял о том, чтобы “люди собрались”,
предлагал заранее составленный список, спрашивал: “Кто воз¬
держался, кто против?”, и в заключение оглашал: “Против и воз¬
державшихся нет — принято единогласно”. Это было не так давно.
В разных местах эти приемы имели разной широты и охвата при¬
менение, но всегда в таких случаях дело велось просто”26.
Другой член высшего политического руководства страны Г.Е. Зи¬
новьев, соглашаясь с подобной оценкой, подкреплял ее уже конк¬
ретными фактами. Так, в 1924 г. в Неткалевский сельсовет Камы¬
шинского уезда Царицынской волости на собрании избирателей
представитель уездной власти предложил голосовать за кандида¬
тов списком численностью 15 человек, обратившись при этом к
собравшимся крестьянам с ультимативным вопросом-требовани¬
ем: “Согласны всех 15 голосовать — буду голосовать? Если не со¬
гласны — как хотите. Я не буду голосовать”. После такого психо¬
логического давления на избирателей, ухищренного трюка,
манипуляции, они проголосовали за список и “все прошли по
анкете”. При этом Зиновьев, анализируя ход избирательной кам¬
пании в Царицынском уезде, делал правильный вывод, что сла¬
бое участие в ней крестьян — это назначенство, навязывание им
негодных кандидатов в советы, выборы в которые были недемокра¬
тическими и несвободными, сельчане в них не верили. Причина
пассивного отношения к выборам — назначенство, — констати¬
ровал он. “Хоть выбирай, хоть нет, все равно принимают другого,
так нечего ходить выбирать, и если бы присылали лучших работ¬
ников, население было бы довольно, а то ведь вся беда, что луч¬
шего снимают, а ничего не понимающего назначают. Там, где
председатель по назначению им население мало верит и не при¬
знает их своими выборами. “Мы вас не выбирали”27.
О таких назначенных горе-депутатах деревенских советов и их
представителях, некомпетентных, не знающих крестьянской жиз¬
ни, сельчане зачастую говорили “в глаза не видели и ничего о
14
нем не слыхали”. Председатель “не наш, переброшен и местных
условий не знает”28.
Вышецитированные слова Зиновьева и мнение крестьян под¬
крепим дополнительно и материалами, характеризующими изби¬
рательные кампании как и состав сельских советов в Горицкой
волости Тверской губернии и отношение к ним населения. Так, с
1918 по 1926 г. в среднем только 1/3 членов волисполкома были из
числа местных жителей, а остальные, как правило, назначенцы,
посланцы из города. Например, в 1924 г. в волисполкоме не оказа¬
лось ни одного местного крестьянина. Почему так получалось, что
волостная советская власть заполонилась “назначенцами-пришель-
цами”? Такую ситуацию хорошо объяснил один из авторитетных
знатоков российской нэповской деревни и внимательный наблю¬
датель избирательных кампаний в Горицкой волости, историк
А.М. Большаков. В 1927 г. он писал: “На бумаге дело выходило глад¬
ко: все трудовое крестьянство имело право участвовать в выборах,
приглашалось на выборы и как будто выбирало состав волиспол¬
кома, но на самом деле никаких выборов не было — была лишь
видимость выборов. В вик попадали те, кого хотела волостная ко¬
мячейка, действовавшая по своему разумению, или же по указке
уезда. Какими способами проводились кандидаты ячейки — на
этом не стоит останавливаться. В конце концов подавляющее боль¬
шинство населения стало просто бойкотировать выборы. Говори¬
ли: “Выбирать зовут, а выбирать не дают. Так нечего ходить сапоги
рвать”. Вот почему в 1923/24 г. в перевыборах советов участвовало
только 15 % от общего числа избирателей29.
Подобную оценку, раскрывающую механизм советской “де¬
мократической” избирательной системы отлучения крестьян от
реального участия в выборах, признавал и один из членов партий¬
но-государственного руководства страны В. В. Куйбышев. В 1925 г.
он писал: “Деревенские коммунисты, а отчасти и беспартийные
деревенские профессионалы-чиновники вели себя при выборах в
советы так, как будто они обладали особой монополией на все
деревенские выборные должности, подавляя ради этой монопо¬
лии стремление крестьян выдвигать в советы беспартийных кан¬
дидатов помимо предлагаемых списков”30.
Конечно, Куйбышев, как и другие лидеры большевистской
партии, лукавил, когда перекладывал всю вину за антидемокра¬
тическую систему комплектования состава сельских советов, на¬
значения, по сути, в них депутатов на деревенских коммунистов.
Поскольку местные большевики, как правило, выполняли дирек¬
тивы вышестоящих партийных органов, монополизировавших всю
15
власть в регионе, стране, в том числе и на селе, отводя крестья¬
нам незавидную подчиненную роль, ограничивая их реальную
экономическую самостоятельность, гражданские права и свобо¬
ды во многих районах РСФСР, да и СССР. Хотя некоторые ком¬
мунистические руководители, да и большевистская печать это
называла всего лишь “перегибами” “в период перевыборов сель¬
советов”, когда ряд ячеек навязывают силой свои списки”31.
На самом же дели эти “перегибы”, как свидетельствуют исто¬
рические факты, имели повсеместный характер, о чем явствует
вышеизложенный материал, как и нижеследующие примеры, до¬
кументы, составленные губернскими партийными органами. Так, в
информационном письме Череповецкого губкома РКП(б) конста¬
тировалось: во время перевыборов 1924 г. в деревне в советы “про¬
водились кандидаты с нажимом”. По признанию секретаря Псков¬
ского губкома РКП(б) Струппа, до апреля 1925 г. в сельские советы
коммунисты и комсомольцы избирали “сами себя” и населению
“заявляли все наше”. Согласно данным Новгородского губкома
партии большевиков от 2 февраля 1925 г., во время избирательных
кампаний деревенские коммунисты неумело подходили к крестья¬
нам, навязывали “кандидатуры в волостные и сельские советы, а
кое-где нарушали принцип выборности назначенством”, когда в
осенних выборах участвовало 15—20 % избирателей32. По итогам
обследования 6 волостей Ленинградской, Череповецкой, Новго¬
родской и Псковской губерний Северо-Западное бюро ЦК РКП(б)
отмечало в начале 1925 г.: в ходе избирательных кампаний в дерев¬
не не изжиты методы приказов и командования крестьянами, за¬
регистрированы случаи назначения председателей сельсоветов, а
ячейки навязывали своих кандидатов вопреки воле населения, а в
некоторых волостях избирателей загоняли на собрания с помощью
запугивания, угрожая штрафами и арестами33.
В ряде мест сельчан не только местная власть под мощным
административным давлением “приглашала” на избирательные
собрания, но и проводила последние с угрозами, ускоряя голосо¬
вание, чтобы ввести в советы партийных людей. Так, в 1924 г. в
Атюрьевской волости Пензенской губернии выборы членов воло¬
стного совета проходили на собрании под большим нажимом на
избирателей со стороны 9 должностных лиц, державших в руках
наган34. А кое-где непослушных избирателей, выступающих с от¬
водом кандидатур, предложенных списком уполномоченными,
даже арестовали35.
Создавая видимость выборов и ради проталкивания своих кан¬
дидатов в сельские советы в ряде мест некоторые руководители
16
фальсифицировали итоги голосования, нередко их подтасовыва¬
ли. Например, в 1924 г. в совет Стебельской станицы в Кубанском
округе включили жену секретаря ячейки РКП(б), которая полу¬
чила только 4 голоса из 300 при 17 — “против”, но оказалась-
избранной в местный орган власти. Таким же неблаговидным спо¬
собом в совет “избрали” “жену его председателя, а также супругу
секретаря комсомольской организации”36.
Об игре в “советскую демократию” и о том, что всеобщее
избирательное право не работало на практике, говорит и массо¬
вое назначение председателей сельских советов вне выборов, без
всякого участия крестьян. Так, председателя Невережского совета
Залуцкой волости Порховского уезда Псковской губернии осво¬
бодили от должности вышестоящие органы и вместо него назна¬
чили другого, даже не посоветовавшись с сельчанами-избирате-
лями. Поэтому последние возмущались и говорили: “Мы его не
выбирали, мы его не знаем”. Таким же административным мето¬
дом “избрал” Дмитриевский волостной исполком Московской
губернии в 1925 г. председателя Воронковского сельсовета, осво¬
бодив своим волевым решением его предшественника. При этом
мнения крестьян о смене руководителей совета никто не спраши¬
вал, они об этом узнали через несколько дней, поэтому к новому
назначению и волисполкому относились недоброжелательно. При
этом руководители волостных советов по своему усмотрению ме¬
няли председателей сельских советов, поскольку они совершенно
не зависели от деревенских избирателей, назначались по сути уез¬
дной властью, о чем говорит не только опыт Горицкой волости,
но и многих других. Так, с 1922 по 1925 г. председатели Шапкин-
ского волостного исполнительного комитета Лодейнопольского
уезда Ленинградской губернии не являлись местными жителями,
а их присылали и назначали вышестоящие уездные органы37.
Вышеизложенный фактический материал подтверждается не¬
посредственными оценками самих крестьян-избирателей различ¬
ных районов РСФСР, наглядно раскрывающими причины их не¬
участия в выборах.
Свои критические высказывания, недовольство недемократи¬
ческой советской избирательной системой, действующей на прак¬
тике, сельчане нередко формулировали на сходах, собраниях, ко¬
торые зачастую фиксировались и органами ОГПУ. Кроме того,
нелестные суждения о выборах жители деревни излагали в письмах
в “Крестьянскую газету”, их содержание середины 20-х годов гово¬
рило о том, что члены сельсоветов и волисполкомов должны быть
местными крестьянами и свободно избранными, без давления
17
извне: “Назначать из города только в случаях, когда местное на¬
селение против этого не возражает и не может выдвинуть канди¬
датов из своей среды”38.
Характерна на этот счет и позиция одного псковского кресть¬
янина, высказанная им на беспартийной конференции в 1925 г.:
“Почему нам самим не дают выбирать вики, а назначают из уез¬
да, да еще таких, которые не знают крестьянской жизни. Каждый
год новый председатель только дело портит”39. Об этом же писал в
ЦК РКП(б) и крестьянин Я. С. Колесников с хутора Мандровско-
го Петропавловской волости Богучарского уезда Воронежской гу¬
бернии в декабре 1924 г. Возмущаясь системой назначенства депу¬
татов в сельсоветы, он негодовал: “На перевыборы хоть и не ходи:
говорят и читают, что народное право, а на деле совсем не то, и
бывают по деревням не перевыборы советов, а назначения, а нас
зовут только для формы, в особенности это так было в хуторе
Мандровское”. Причем автор письма причину такой псевдоде¬
мократии усматривал в деятельности местных органов власти, по¬
скольку по своей политической наивности и доверчивости он счи¬
тал: ЦК РКП(б) во главе со Сталиным ведет “трудящиеся массы
по правильному пути, к светлому будущему”40. Как говорится,
царь хорош, но плохие бояре.
Негативное отношение значительной части крестьян к избира¬
тельным кампаниям в сельские советы в связи с назначением их
состава неоднократно фиксировали и работники ОГПУ. Так, в ин¬
формационной сводке за декабрь 1924 г. отмечалось: причины пас¬
сивного отношения бедняков и середняков в период прошедших
выборов в большинстве случаев— “настойчивое проведение избир¬
комами подготовленных заранее кандидатских списков. На этой
почве отмечен ряд выступлений, вроде того, что “нам нечего вы¬
бирать, коммунисты без нас уже выбрали”, “кандидаты уже под¬
готовлены в конвертах”, “пусть власть просто назначает советы”.
При этом особенно высокая пассивность избирателей и недо¬
вольство “назначенцами” проявились в Центральных и Западных
губерниях РСФСР. Так, жители поселка Пушкино Московского
уезда в ноябре 1925 г. не намерены были идти на выборы, так как
считали: им “нечего выбирать, если партъячейки выбрасывают из
совета выборных крестьян”41.
Подобные антиизбирательные суждения сельчан органы ОГПУ
зарегистрировали в период кампании по выборам в деревенские
советы и в декабре 1925 г. Например, крестьянин Козырев из де¬
ревни Машковцы Вятского уезда так объяснял свое неучастие в
выборах: “Зачем эти списки, повестки, разве выберут того, кого
18
мы желаем? Приедет представитель и будет выбирать своих наме¬
ченных кандидатов. За кого мы голосуем — не выберет правитель¬
ство, поэтому нам нечего и на собрания ходить, и напрасно нам
посылать повестки. Пусть выбирают кого хотят и не говорят нам,
что сейчас “крестьянская власть”.
Примерно в таком же духе высказывался и крестьянин В.С. По¬
техин из деревни Плотники того же уезда. Он считал, что вопрос о
составе Советов властью заранее решен, поэтому “нам заботиться
насчет выборов нечего, время придет — позовут, а там уже все
готово. Председателя вика сверху назначат, а в члены вика раньше
присмотрят, подходящих председателю вика — и резолюция гото¬
ва, а наше дело согласиться, да руку кверху поднять”.
Со своей стороны, один из крестьян Сердежской волости
Уржумского уезда той же Вятской губернии так мотивировал свое
неучастие в выборах: “Нам некогда ходить по собраниям и без
нас сделают, что нужно. Наш голос все равно не имеет значения
и сделают не по-нашему, а по-своему, т.е. всегда кандидатуры
при перевыборах бывают намечены вперед”. В селе Карповка Чи¬
тинского уезда сельчане по поводу перевыборов рассуждали: они
“свободные, а все равно никакой разницы не будет, если населе¬
ние выберет по своему желанию, то через месяц выбранного сни¬
мут и назначат коммуниста”.
Крестьянин-середняк Титов из Вятской волости и уезда не счи¬
тал нужным посещать избирательные собрания, поскольку в советы
попадали, по его наблюдениям, случайные лица, не представители
сельского общества, от которых не чувствуется эффективная работа
в интересах населения. “Вот 8 лет прошло, а пользы по волости нет.
Раньше мы выбирали старшину в волость, человека самостоятель¬
ного и зажиточного, который своим хозяйством дорожил и казен¬
ным будет дорожить, и к тому же упрашивали, а ныне сами навязы¬
ваются на выборы, ну и выходит мыльный пузырь. Нужно выбирать
самим крестьянам человека стоящего, тогда дело наладится, и мы
тогда за своего выборного отвечаем, а сейчас пошлют неизвестного,
конечно, будешь поддакивать, да руку поднимать кверху”.
Безразличное, равнодушное отношение части крестьян к пред¬
стоящим в декабре 1925 г. перевыборам сельских советов, недове¬
рие к ним, не рассчитывая на их помощь, жители Волченского
района Новосильского уезда Орловской губернии выразили так:
“А на что нам перевыборы, кого не выберут, тот и наш, нам от того
легче не будет”. Примерно такого же взгляда придерживались и кре¬
стьяне Белочинского района того же уезда, которые говорили: “Пусть
выбирают, им делать нечего, а нам кто не поп, так и батька”42.
19
Однако далеко не все российские крестьяне занимали такую
пассивную, безразличную позицию по отношению к перевыборам.
Часть из них не хотела мириться с назначениями в состав деревен¬
ских советов. Они проявляли общественную политическую актив¬
ность и не только являлись на избирательные собрания, но и зани¬
мали на них гражданскую, жизненную, активную позицию,
отстаивали свои права. Они выступали против предлагаемых влас¬
тью заранее подготовленных списков в состав советов, вели поли¬
тическую борьбу за местные ораны власти, деятельно отстаивали
собственные гражданские и конституционные права, попираемые
зачастую большевистскими ячейками, проваливали их “назначен¬
цев” и выбирали своих представителей. Укажем некоторые факты,
раскрывающие основные формы пассивного крестьянского сопро¬
тивления административному произволу властей в период избира¬
тельной кампании 1924—1925 гг. по выборам в сельские советы.
Так, в 1925 г. жители села Б. Дороги Чурюковской волости
Козловского уезда Тамбовской губернии при выборах состава сель¬
ской избирательной комиссии потребовали не вводить в нее пред¬
ставителя от профсоюзной организации, ибо считали: это являет¬
ся “посягательством на их права со стороны УИКа”. Крестьяне
слободки Давыдовки Острогожского уезда Воронежской губернии
отвергли на избирательном собрании список кандидатов в состав
совета, предложенный местной коммунистической ячейкой и за¬
явили: “Тут дело немудреное, мы и сами справимся”. В слободе
Морозовке Россошанского района той же губернии некоторые
крестьяне на избирательном собрании высказывались против чле¬
нов советов, поскольку, по их мнению, они никакой пользы не
приносят, и предлагали “выбирать одного человека как раньше
избирали на три года старосту или старшину”.
В ходе предвыборной кампании советов в декабре 1924 г. часть
крестьян, включая богатых в некоторых районах Сибири, активно
выступали на избирательных собраниях против коммунистических
кандидатов в деревенские советы, боролись с “назначенцами”,
отстаивали своих представителей, а кое-где их провалили. В ряде
мест выдвигался агитационный лозунг “Советы без коммунистов”
или против “Советов безбородых”, т.е. без комсомольцев.
В некоторых районах сопротивление сельчан выливалось и в
форму протеста, отмену итогов голосования, так как они считали
их фальсифицированными. Например, в поселке Зубчановском в
Самарской губернии в январе 1925 г. избиратели собрали 145 под¬
писей с требованием к уездной комиссии отменить результаты
голосования как несправедливые43.
20
. Все же основными формами крестьянского протеста против
“назначенцев” оставалась антикоммунистическая агитация, прова-
ливание списка партийцев. Нередко шла политическая острейшая
борьба на избирательных собраниях. Крестьяне выступали за прове¬
дение в советы путем свободного голосования своих уважаемых ав¬
торитетных деревенских жителей. Если им этого не удавалось сде¬
лать, то затягивали проводимые собрания, иногда срывали или
переносили их на другой день. Именно эти методы сопротивления
сельчан административному нажиму со стороны властей прослежи¬
ваются и в информационной сводке органов ОГПУ с 24 по 31 янва¬
ря 1925 г., иногда называемые в этих документах активностью “ку¬
лачества”. Так, в Карповской волости Богородского уезда
Московской губернии на волостном съезде советов во время изби¬
рательной кампании некоторые присутствующие, негодуя, заявля¬
ли: “Не надо нам ставленников коммунистов”. На собрании была
образована беспартийная фракция для выдвижения от нее канди¬
датов в советы. 20 января в с. Орлик Борисовского уезда Курской
губернии уполномоченному на избирательном сходе не удалось
провести в сельсовет намеченных кандидатов благодаря протес¬
там крестьян, и он его распустил. Через две недели власти собра¬
ли второй сход сельчан, на котором уполномоченный представи¬
тель вновь пытался избирателям навязать кандидатов по своему
усмотрению, не считаясь с их мнением. Поэтому возмущенные
крестьяне заявляли: “Только говорят, что перевыборы, а на са¬
мом деле ставят, кого хотят”.
В селе Каменная Поляна Щигровского уезда Курской губер¬
нии избиратели на собрании единогласно избрали председателем
крестьянина-бедняка, до этого 4 года работавшего в данной дол¬
жности, однако уполномоченного по выборам от волостного ис¬
полкома эта кандидатура не устраивала, и он хотел сделать пред¬
седателем совета своего приятеля, поэтому сход уполномоченный
распустил и единолично назначил последнего руководителем со¬
вета. Это вызвало недовольство крестьян, которые, возмущаясь,
говорили: “Это не перевыборы, а насмешка”. С таким “назначен-
ством” они не смирились и неоднократно обращались с жалобами
в волостной исполком, хотя удовлетворительного ответа от него не
получили44. В селе Касилое Курского уезда крестьяне не избрали
председателем сельсовета выдвиженца, уполномоченного от вика.
Последний от выдвиженца в подарок получил пару сапог. После
провала своего кандидата уполномоченный предложил сельскому
сходу избрать своего приятеля председателем крестьянского коми¬
тета общественной взаимопомощи: “Если вы меня уважаете, —
21
обращался он к избирателям, — выведите меня из затруднения”.
Во время перевыборов на сходе раздавались голоса: “Вот что де¬
лают сапоги”. И тем не менее сельчане все же “уважили” просьбу
уполномоченного, избрали взяткодателя председателем крестко-
ма, хотя и высказывали после этого недовольство навязыванием
им кандидатов.
8 января 1925 г. при перевыборах Боровского волостного ис¬
полнительного комитета Ярославской губернии часть делегатов
покинула собрание в знак протеста, что большевистская ячейка
навязывала своих кандидатов в совет. В Костромской губернии в
некоторых местах крестьяне также проявляли недовольство “по
поводу назначенства в волостные и сельские советы”. Об их предсе¬
дателях сельчане отзывались: “Они не нами избраны, они чужие”,
“Чужих в волость людей назначают не спросясь у нас”. Такого, на¬
пример, мнения придерживались жители Ильинской волости. То
же самое заявляли и бедняки д. Руслановки Сосновского района
Омского уезда Молоков и Селезнев: “Выборы сельсовета прошли
против нашего желания”. У всех сложилось мнение, что соввласть
на словах выборная, а фактически казначейская”. Подобной оцен¬
ки придерживались и “кулаки”, т.е. зажиточные крестьяне во время
перевыборов Колпенского сельского совета Малоархангельского
уезда Орловской губернии на собрании 23 января 1925 г. Обращаясь
к членам избирательной комиссии, они возмущенно говорили:
“Довольно вам брать нахрапом, у нас есть Конституция и вам нельзя
навязывать своих кандидатов”45. В 1924 г. в ряде селений Тамбовской
губернии во время избирательной кампании сельчане выдвигали
лозунг: “Не вводить коммунистов в Советы”46.
В некоторых районах борьба против “самовольства” властей и
предлагаемых ненавистных “обязательных списков”, как их окрес¬
тили крестьяне, принимала острый характер47. Например, в 1924 г.
в селе Воеводском Алтайской губернии из-за крестьянского сопро¬
тивления “ненавистному” списку, навязываемому избирателям,
выборы в сельский совет продолжались в течение 7 дней. В первый
день голосования на собрание явились все граждане, но посколь¬
ку они отказались поддерживать предложенных им кандидатов в
совет, то избирательная комиссия собрание закрыла и перенесла
на следующий день. Однако и на повторное голосование явившие¬
ся избиратели, хотя и меньшим числом, вновь отклонили список
“назначнцев”, и тогда комиссия отложила перевыборы на следую¬
щий день. И так собрания проводились и переносились каждый
день в течение недели, но избиратели стояли на своем, голосовали
против “назначенцев”. И только на седьмой день, когда крестьяне,
22
окончательно разочаровавшие в советской демократии, в боль¬
шинстве своем не явились на избирательное собрание, власти с
помощью административного нажима, за счет пришедших “своих
людей”, названных сельчанами “компанией савкой”, удалось на¬
конец сформировать состав Совета из “назначенцев”-кандидатов48.
Однако кандидаты в совет от коммунистов не всегда и не вез¬
де в ходе предвыборных политических баталий выходили победи¬
телями, кое-где их избиратели-крестьяне проваливали. Последние
не допускали в советы особенно аморальных, безнравственных
кандидатов, в том числе “пришельцев” из города, не знакомых с
деревенской жизнью. Так, в Новоржевской волости Псковской
губернии при выборах в сельские советы в 1924/25 г. население не
избрало ни одного коммуниста, ни одного комсомольца. В том же
году в Белозерской волости Череповецкой губернии избиратель¬
ная комиссия в течение двух часов пыталась отстоять на собрании
своих кандидатов в состав совета, однако ей этого сделать так и не
удалось. Большинство присутствующих на собрании граждан про¬
голосовали за представителей трудового крестьянства, выдвину¬
тых самими избирателями, которые и вошли в состав совета49.
Во время избирательной кампании 1924/25 г. в Стрельниковской
волости Пензенской губернии крестьяне настойчиво боролись за свои
гражданские права. На собрании они из 5 выдвинутых местной ячей¬
кой РКП(б) кандидатов в сельский совет проголосовали лишь за
одного, пользующегося их доверием. А вместо 4 коммунистов они
избрали единогласно беспартийных уважаемых односельчан, заре¬
комендовавших себя с положительной стороны. В Тербеевской воло¬
сти избиратели во время перевыборной кампании 1924/25 г. не под¬
держали ни одного местного большевика, в состав многих
сельсоветов не прошел ни один член РКП(б). Граждане даже “про¬
катили” беспартийного односельчанина, предложенного комму¬
нистической ячейкой50.
И в других районах часть политически активных крестьян по¬
дошла к повторным выборам 1924/25 г. не формально, не пассив¬
но, а весьма действенно, наступательно, последовательно на из¬
бирательных собраниях отстаивала свои конституционные и
гражданские права, предлагал свои кандидатуры в состав сове¬
тов, отклоняла коммунистов и “назначенцев”. Так, в Тамбовской
губернии в ряде мест на собраниях крестьяне задавали много воп¬
росов записками, выступали дружно, активно при обсуждении
отчетных докладов о работе советов. А избирательные сходы не¬
редко продолжались несколько часов, а кандидатуры членов в
советы детально, “по косточкам” рассматривались, в том числе и
23
в некоторых селениях Кубанского округа. Здесь голосование за
кандидатов проходило персонально, включая и предложенных
избирателями, причем иногда длительным голосованием, про¬
должавшимся в некоторых станицах более суток.
Наиболее деятельным процесс голосования проходил в тех
селах, где разгоралась политическая борьба между беднотой и за¬
житочными. В таких случаях обычно выбирали счетчиков с той и
другой стороны. В ряде мест выборные собрания проходили на¬
столько бурно, что дело кончалось их срывом. Причем споры и
дискуссии велись в основном между зажиточными, с одной сто¬
роны, и беднотой, батраками, коммунистами и комсомольцами,
с другой. К тому же боролись за влияние на собраниях на основ¬
ную деревенскую массу, на середняков.
Эти рассуждения одного из ответственных работников ЦК РКП(б)
М. Хатаевича относительно хода избирательной кампании по выбо¬
рам в сельские советы в 1924 — начале 1925 г. лишний раз свидетель¬
ствуют о том, что в некоторых местах крестьяне действительно
защищали по-боевому свои гражданские и конституционные пра¬
ва, использовали законные методы давления на власть, отстаива¬
ли своих кандидатов в состав деревенских советов и проваливали
“назначенцев” и коммунистов, процент последних на 1 апреля
1925 г. в сельских советах снизился с 12 до 7 % по РСФСР51. По¬
скольку многие партийцы не пользовались доверием у населения,
совершали преступления по должности, допускали грубость, были
“чужаками”, пришельцами, не сумевшими себя показать с хоро¬
шей стороны. В то же время имелись и такие коммунисты, кото¬
рых сельчане охотно избирали в состав советов, положительно
зарекомендовавших себя на общественной или хозяйственной ра¬
боте.
Массовый бойкот выборов в сельские советы крестьянами в
1922—1923 гг., их обоснованная критика политики правительства,
недовольство ею, побудили партийно-государственное руководство
страны провозгласить тактический лозунг: “Лицом к деревне” в
середине 20-х годов. В ходе его реализации был взят курс на устра¬
нение пережитков военного коммунизма, на оживление советов,
отчасти менялась и линия по отношению к избирательным кампа¬
ниям, приглушалось “назначенство”, предоставлялось больше сво¬
боды крестьянам при выдвижении кандидатов в советы, ослаблял¬
ся административный нажим в период перевыборов, чтобы ослабить
недовольство сельчан.
В октябре 1925 г. Центральный исполнительный комитет СССР
принял постановление о новом порядке выборов в советы и на
24
съезды советов, на основании которого несколько менялась и
организация перевыборных кампаний. Общее руководство ими
возлагалось отныне на центральные избирательные комиссии,
создаваемые при ЦИК союзных республик, увеличивалось и пред¬
ставительство в сельских советах. Если раньше в малонаселенных
районах один член совета избирался от 200 жителей, то теперь —
от 10052.
Поэтому перевыборная кампания в деревне в 1925/26 г. про¬
водилась демократичней и свободней, с меньшим администра¬
тивным нажимом и “назначенчеством” по сравнению с прошлы¬
ми годами. Заметно выросло участие крестьян в голосовании,
достигшее по РСФСР 47 %, как уже об этом упоминалось. На мно¬
гих избирательных собраниях оживленно, по-деловому и подроб¬
но обсуждались отчетные доклады руководителей волостных и сель¬
ских советов, немало задавалось вопросов, составлялись наказы
депутатам, разворачивались острые дискуссии, звучала неприят¬
ная критика в адрес властей, в том числе такого содержания:
“Обещают много, но только болтают, но сделать ничего не сдела¬
ют”53. Так заявляли, например, крестьяне в некоторых селениях
Псковской губернии. Повысилась и активность в ходе избиратель¬
ной кампании середняков и зажиточных крестьян, возросшую
активность последних органы ОГПУ зафиксировали на 18 декабря
1925 г. в 18 губерниях и округах. Было зарегистрировано 17 “пред¬
выборных группировок”, в том числе 8 — в центральных губерни¬
ях, 3 — западных.
Зажиточно-богатые и середняцкие слои активно, по-боевому
выступали на собраниях, предлагали свои кандидатуры в сельсове¬
ты, аргументированно их отстаивали, резко критиковали выдви¬
женцев от коммунистической ячейки. Укажем некоторые приме¬
ры, характеризующие ход кампании. Так, 25 ноября в Становской
и Домской волостях Елецкого уезда Орловской губернии при выдви¬
жении в состав советов сельчане заявляли: “Нужно выбрать само¬
стоятельных, чтобы они могли отстаивать свои интересы, нужно
избирать людей, стоящих на нашей защите перед властью, мы все
раньше выбирали коммунистов, а они о нас не думают”. В таком же
критическом духе по отношению к правящей партии высказывался
на перевыборном собрании 30 ноября и крестьянин Калачев из
д. Пильчок Демидовского уезда Смоленской губернии. По его мне¬
нию, большевики еще делают “нажим при выборах в результате
чего в Виках и Уиках сидят одни партийные. Необходимо дать пол¬
ную свободу выборов, тогда бы Вы посмотрели, как бы прошли
коммунисты”. В Корсунском уезде Ульяновской губернии “кулаки”
25
агитировали также за избрание в советы “своих людей”, заявляя:
“Надо проводить людей опытных, а бедняки и коммунисты не
умеют управлять государством”.
Еще более резче прозвучала критика политики большевис¬
тской партии на собрании избирателей в селе Дурнинкино Рома¬
новской волости Балашовского уезда Саратовской губернии 4 де¬
кабря. Так, гражданин Чуркин говорил: “Партия состоит из
бездельников, а истинно трудящиеся бегут из нее”, что “народ, от
имени которого исходит власть, даже не ходит на выборы и тогда
как в прежние времена старшины и старосты выбирались полови¬
ною домохозяев, теперь выбирают только 35 %, да и то только на
бумаге”. 15 ноября в с. Застепь Читинского уезда зажиточные крес¬
тьяне, готовясь к перевыборному собранию, рассчитывали избрать
председателем совета своего соратника, и он тогда “возьмет “в обо¬
рот” коммунистов и перевес будет на нашей стороне”54.
В ряде районов при обсуждении отчетов волостных и сельских
советов и при принятии резолюций выступало нередко 20—30 че¬
ловек, активно шло обсуждение и кандидатов в местные органы
власти, разбирали тщательно, рассматривали “со всех сторон”,
отбирали “из нескольких десятков 5—6 человек, более соответству¬
ющих”55. По некоторым сведениям, в ряде районов в ходе выдви¬
жения кандидатур и при обсуждении отчетных докладов участвова¬
ло 10—11 % присутствующих избирателей на собраниях56.
Как проходила перевыборная кампания на местах, можно су¬
дить по докладу инструктора Псковского губкома РКП(б) В. Ива¬
нова от 23 декабря 1925 г., обследовавшего Горожанский сельсовет
Насвежской волости Великолуцкого уезда. В данном сельсовете
подготовка к выборам проводилась с 23 по 27 ноября 1925 г.; тер¬
риторию сельсовета разбили на 4 участка с таким расчетом, что¬
бы в каждом из них насчитывалось не более 400—500 человек. Для
организации предвыборных собраний командировали в сельский
совет двоих представителей от волисполкома и одного — от уезд¬
ного исполкома. Посещаемость предвыборных собраний по участ¬
кам колебалась в пределах 60—120 человек, причем на втором уча¬
стке в первый раз собрание не состоялось ввиду плохой явки
населения, при повторном собрании пришло 100 избирателей. На
них делали отчетные доклады члены сельсовета, волисполкома и
уездной власти. В их обсуждении активно участвовали середняки,
отчасти бедняки, зажиточная часть крестьян на собрании “прояви¬
ла себя слабо, больше прислушивалась, что говорили представите¬
ли власти”. Непосредственно выборная кампания началась 15 и за¬
кончилась 20 декабря. Население об этом было заранее оповещено
26
за 4—5 дней. Посещаемость избирательных собраний составила 35—
40 %, а при выборах “соблюдалась полная демократия”, выставля¬
лись кандидатуры крестьян в состав совета, персонально обсужда¬
лись “за и против”. Голосование проходило также “за и против,
персонально по каждой кандидатуре”. Среди сельчан наблюдались
серьезнее колебания при голосовании, каждый из них имел право
выбора. На избирательных собраниях присутствовали комсомольцы
и коммунисты. “В новый совет в громадном большинстве избрали
крестьян активных и целиком ячейку РКП(б)”. Проведенную вы¬
борную кампанию в Горожанском сельсовете В.Иванов оценил “на
удовлетворительно”57.
Из его краткого информационного сообщения явствуют, на
наш взгляд, следующие выводы. Во-первых, в Горожанском сель¬
совете крестьянское население продемонстрировало пассивное
отношение к перевыборной кампании, ибо в голосовании уча¬
ствовало чуть более 1/3 от всех избирателей, что на порядок ниже
общероссийских показателей; во-вторых, все же не чувствовалось
реальной активности избирателей, они не ставили острые вопро¬
сы перед местной властью, а зажиточные молчали; в-третьих,
действительно соблюдались элементы демократии при выдвиже¬
нии кандидатур в состав совета, в том числе и от крестьян, и
отсутствовали списки “назначенцев”; в-четвертых, перевыборная
кампания в данном сельсовете, как и в других, по-прежнему про¬
ходила под контролем вышестоящих государственных органов
местных коммунистов, подтверждением тому служит “избрание”
депутатами совета “всех членов ячейки РКП(б)”.
Однако далеко не везде сельским большевикам на “перевы¬
борном фронте” удавалось одерживать победы подобного рода.
Поскольку в избирательную компанию 1925/26 г. во многих райо¬
нах их зачастую при голосовании “проваливали”, таких примеров
на порядок было больше, чем в прежние годы.
Например, в слободе Дерезовке Богучарского уезда Воронеж¬
ской губернии в местный совет не избрали ни одного ни комму¬
ниста, ни комсомольца. В Ново-Хоперском уезде в с. Абрамовка
той же губернии в декабре 1925 г. при перевыборах членов сельсо¬
ветов также не прошли представители от большевистской ячей¬
ки58. А в одном из сел Северного Кавказа после того, как на со¬
брании крестьяне отклонили проект резолюции, предложенный
ячейкой РКП(б), ее члены, расстроившись, признали свое пора¬
жение таким объяснением: теперь “нельзя навязывать крестьянам
свое мнение, им дана свобода, что они говорят, то и должно
приниматься”59.
27
Коммунисты одной из ячеек Донского округа после того как
крестьяне не поддержали их кандидатов в состав совета, надея¬
лись, что последний без них не станет жизнеспособным. “Прова¬
лили нас — посмотрим, как без нас будете работать”, — обраща¬
лись к сельчанам проигравшие выборы партийцы. Такого же мнения
придерживались и члены РКП(б) в ряде волостей Воронежской
губернии после неудачной для них перевыборной кампании. Они
негативно относились к привлечению рядовых крестьян к работе
в советах и посмеивались над теми, кто в них вошел. “Пусть, мол,
поработают без нас”60. В некоторых селениях Новгородской, Псков¬
ской губерний неизбранные в местный совет большевики оказа¬
лись не у власти, пессимистически, с тревогой за свое будущее
рассуждали: “Как же нам теперь быть, нас крестьяне не выбира¬
ют. Отношение к нам недоверчивое”61.
Подобного рода упаднические настроения деревенских партий¬
цев, кое-где в деревне, утративших власть, привыкших руководить
и командовать крестьянами, отражали растерянность, замешатель¬
ство среди определенной части членов ВКП(б). При этом свою вину
за поражение они возлагали на вышестоящие партийные органы,
будто предавшие их интересы. Среди коммунистов встречалось не¬
мало недовольных ослаблением административного нажима на кре¬
стьян, с уменьшением масштабов “назначенства” в состав сельс¬
ких советов. Бытовало среди части радикальных партийцев такое
мнение, не совсем обоснованное: “Центральная власть вытряхива¬
ет сейчас, как из мешка, коммунистов. Они заменяются беспар¬
тийными. Партийцы, участвующие в Гражданской войне, безжа¬
лостно выбрасываются за борт. Партийная дисциплина заставила
нас работать на постах, на которые мы не были способны, нас
выжали как лимон и потом выбрасывают с работы”62.
Курс партийно-государственного руководства страны на ожив¬
ление советов, на расширение демократических процедур кое-где
сельские коммунисты поняли как их полное устранение от пере¬
выборных кампаний, в которые в ряде мест они пытались и не
вмешиваться.
“В прошлом у нас была ошибка в первых перевыборах, —
признавали члены Понизовской ячейки РКП(б) в 1925 г. — Мы
руководили и активно вмешивались в выборы, а во вторых выбо¬
рах мы эту ошибку исправили и никаких кандидатов не выставля¬
ем, предоставив полную свободу гражданам”63. Среди этой части
партийцев распространилось и такое мнение: “Хорош тот комму¬
нист, кто поставит хорошо хозяйство, а управлять должны теперь
беспартийные”64.
28
Аналогичные реалистические рассуждения, бытующие среди
сельских большевиков, отчасти отражали истинное состояние пред¬
выборной кампании в советы, проводимой в деревне в 1925/26 г.
Некоторое ослабление партийно-государственного контроля над
крестьянами, административного нажима на них, в том числе и
за счет сокращения списка “назначенцев” в состав местных сове¬
тов, предоставлявших, пусть и ограниченные возможности в ряде
районов, самим сельчанам решать вопрос о кандидатах в низовой
советский аппарат, повышало общественно-политическую актив¬
ность крестьян, увеличивало в советах представительство серед¬
няцко-зажиточных слоев. Одновременно с этим понизилось среди
депутатского корпуса число коммунистов и их союзников, бат¬
рацко-бедняцких элементов. Об этом свидетельствуют официаль¬
ные данные об итогах перевыборной кампании на территории
РСФСР в 1925/26 г. В голосовании участвовало, как упоминалось
на выборах, — 47,3 % избирателей, при этом в составе сельских
советов крестьяне составляли 90,6 %, из которых подавляющее
большинство относилось по имущественному положению к се¬
реднякам. Среди крестьян в сельсоветах безлошадных насчитыва¬
лось 16 %, а освобожденных от налога — 8,5 %65, т.е. можно счи¬
тать, что примерно 1/4 депутатского корпуса относилась к
бедняцко-маломощной группе. В волостные и сельские советы
избрали 706,8 тыс. депутатов, из них 634,5 тыс. относились к крес¬
тьянам, 17,3 тыс. — рабочим, 48,5 тыс. — к служащим, включая
учителей, врачей, агрономов и 5,6 тыс. — к кустарям66.
Как явствует из вышесказанного, отношение крестьян к из¬
бирательной кампании 1925/26 г. изменилось в лучшую сторону
по сравнению с предыдущими, заметно выросло количество го¬
лосовавших, увеличилось и число их представителей в составе
сельских советов. Возросшая общественно-политическая активность
крестьян была связана, во-первых, с постепенным восстановле¬
нием их хозяйства; во-вторых, с некоторым ослаблением над ними
партийно-государственного контроля, административного нажи¬
ма, в том числе и сокращения списков “назначенцев” в состав
советов, исходящих от местных коммунистов, выполняющих ди¬
рективы вышестоящих партийных органов.
“Лишенцы”
Однако курс на оживление советов, робкие попытки по де¬
мократизации перевыборной кампании в деревне, смягчение ад¬
министративного давления на крестьян-избирателей вызывали
29
беспокойство у части центральных и местных партийных работ¬
ников, не представляющих себя без монопольной власти в дерев¬
не, без командования ее жителями. Среди них стали шире рас¬
пространяться леворадикальные настроения, будто коммунисты
теряют контроль над сельскими советами, которые стали перерож¬
даться в связи с “захватом их кулацкими антисоветскими элемента¬
ми” и вытеснением бедняков и батраков, что, дескать, создает ре¬
альную угрозу падения коммунистической власти. Первыми забили
тревогу члены ЦК ВКП(б), анализирующие предварительные итоги
избирательной кампании 1925/26 г. Так, 8 февраля 1926 г. секретарь
ЦК ВКП(б), отвечающий за работу в деревне, В.М. Молотов, на¬
правил местным партийным организациям телеграмму, в которой
констатировалось: “Предварительные итоги перевыборов в советы
показали, что партийные организации несколько ослабили внима¬
ние к этой кампании, поэтому ЦК ВКП(б) предлагает: 1. Усилить
работу по проведению кампании перевыборов советов, усилить
внимание к большому участию рабочих в перевыборах, а также к
устройству перевыборных собраний бедноты и батрачества, при¬
влекая на них советский актив середняков. Привлечь к более актив¬
ному участию в кампании общественные организации”67.
Во что вылилось на практике некоторое' “ослабление внима¬
ния” партийных организаций к перевыборам в деревне в ряде рай¬
онов, можно судить не только по вышеизложенному материалу,
но и по некоторым информационным сводкам органов ОГПУ, со¬
гласно которым в сельские советы вошли “антисоветские элементы,
кулаки” и им сочувствующие. Так, в сводке от 18 декабря 1925 г. при¬
водились следующие данные по Воронежской губернии. В с. Талиц-
ком Чаплыке Усманского уезда в сельсовете оказались сын бывшего
предпринимателя и служащий в прошлом полиции; в составе Ела-
новского сельского совета Россошанского уезда избрали сына свя¬
щенника; председателем сельсовета с. Архангельского Б. Полянского
района стал крестьянин Кириллов — “ярый тихоновец и руководи¬
тель местного тихоновского общества”. В Кутковский сельский совет
Новохоперского уезда председателем избрали крестьянина Зюзина,
поддерживающего кулаков, а его заместителем — зажиточного
односельчанина, “убежденного эсера”; в сельсовет станицы Пет¬
ропавловки Богучарского уезда прошел сторонник “кулаков” Козь-
мин, окончивший духовное училище; председателем Воробьевско-
го совета Воронежского уезда избрали церковного певчего. Среди
депутатов Елецко-Маланьевского сельсовета оказались большин¬
ство молодежи, из них сыновья кулаков, мельников. В Смоленской
губернии в сельский совет деревни Березуги Демидовского уезда
30
вошла дочь бывшего помещика; в селе Радичи Рославльского уез¬
да в состав райсовета избрали местного дьякона; в Бахаревский
райсовет попал бывший офицер старой армии; в Орловский сель¬
ский совет Смоленского уезда избрали школьную работницу, дочь
бывшего помещика — городского головы68.
Подобные факты можно приводить и дальше, ибо они имели
место и в других губерниях РСФСР. Однако наличие в составе
сельских советов “кулаков”, церковнослужителей, бывших поли¬
цейских, офицеров царской армии, детей помещиков не означа¬
ло, что они все стояли на антисоветской платформе. Их крестьяне
избрали в местные органы власти, исходя не из социального по¬
ложения, а прежде всего учитывали их деловые, организаторс¬
кие, нравственные качества, чтобы местная власть работала эф¬
фективно, в интересах деревенских жителей, защищала их
насущные жизненные интересы. К тому же “кулаки”, зажиточные
крестьяне и “бывшие” в составе сельских советов составляли не¬
значительный процент и вряд ли могли оказать на их работу ре¬
шающее влияние, чего так опасались работники ОГПУ и партий¬
ные органы. Они рассматривали деятельность советов с позиций
классово-идеологических, исходя из социального состава их чле¬
нов. Если в советах заседают коммунисты, комсомольцы, бедня¬
ки, батраки и им сочувствующие середняки — значит, совет хо¬
рош, в противном случае — он плохой, антисоветский,
антибольшевистский, его надо переизбрать.
Аналогичные устрашающие взгляды распространялись и сре¬
ди деревенских коммунистов, о чем уже упоминалось. Они пола¬
гали, что партия делает ошибочный “поворот в сторону кресть¬
янского хозяина, в руки которого и отдается руководство
сельсоветами”, значительная часть их уже перешла к зажиточным
и средним крестьянам69. Для леворадикальной части партийных
функционеров даже мелкие уступки по оживлению советов, не¬
значительные шаги по демократизации перевыборной кампании
в деревне рассматривались как отход от марксистско-ленинской
классовой, пролетарской политики, создающей реальную угрозу
делу строительства социализма в стране, власти большевистской
партии в лице перерождающихся сельских советов, когда их “захва¬
тывают кулаки”. Отсюда и требование воинствующих коммунис¬
тов — отказаться от линии на оживление советов, их демократи¬
зацию и вернуться вновь к методам военного коммунизма,
“чрезвычайщине” в деревне.
Характерны на этот счет оценки известного публициста, эко¬
номиста, хозяйственника Ю. Ларина, изложенные им в 1925 г. в
31
книге “Советская деревня”70. Он считал курс коммунистической
партии на оживление советов очередным “перегибом”, порож¬
денным примитивностью нашей политической культуры. Поэто¬
му теперь мы стоим, возможно, перед перспективой, что лозунг
“не навязывать крестьянам коммунистов насильно” будет кое-где
временно восприниматься неправильно, как нежелание участво¬
вать партийцев в сельсоветах вообще или как обязательное стрем¬
ление к уменьшению их числа. Разумеется, “это было бы дико и
нелепо”. Отказ от “назначенства” в советы, по Ларину, в ходе
перевыборных кампаний 1924—1925 гг. привел к тому, что эксплу¬
ататорские элементы деревни, не имеющие права голоса по кон¬
ституции РСФСР, захватили сельсоветы и вытеснили из них бед¬
ноту. Встревоженный возросшей общественно-политической
активностью трудового крестьянства Ларин для доказательства
мифического тезиса о засилии в деревенских советах эксплуатато¬
ров приводил не менее и мифическую статистику. Согласно его
данным, 4/5 “кулаков” включены в списки избирателей, вопреки
российской Конституции, которую, по его словам, “топчут нога¬
ми”. Конкретизируя указанную цифру, Ларин назвал и следую¬
щую статистику: в 1922/23 г. в РСФСР лишили права голоса 1,4 %
избирателей в сельской местности, или 600 тыс. человек. Тогда
как, по его расчетам, на “кулаков” приходилось только 2/5 всех
“лишенцев”, т.е. 0,5 % от их общего количества. Они составляли к
этому времени 3 %, или 1300 тыс. человек, из которых 2/3 относи¬
лись к капиталистическим, предпринимательским хозяйствам, за¬
нимающимся ростовщичеством, эксплуатирующих батраков.
Ларин в своих оценках опирался на свою исходную посылку:
отход коммунистической партии от классово-пролетарской поли¬
тики в деревне он считал ошибкой, говорил, что взят, дескать,
курс на союз “с кулаком” “и, забыв при этом о своих верных и
надежных союзниках, батраках и бедняках”. Ларин пытался под¬
крепить свои взгляды и статистикой о социально-имущественном
составе сельских советов в отдельных районах. По его данным, в
1924 г. в Алтайской губернии безлошадные крестьяне составляли в
них 2,8 %, в Псковской — 4,7 %, в Новгородской — 1,8 %, Ка¬
лужской — 2,2 %, Иваново-Вознесенской — 10,3 %. Отсюда он
делал вывод: сельские советы находились в руках середняцкой и
отчасти верхушечной, а иногда и кулацкой группы деревни, тог¬
да как беднота, составляющая половину крестьянского населе¬
ния, “почти была оттеснена от руководящего участия” в местных
органах власти: вместо 40 % безлошадных в них представлены 4 %.
Поэтому бедняцко-середняцкий союз на выборах отсутствовал, а
32
имелось “засилье зажиточной верхушки или середняцко-верху¬
шечное соглашение”71.
Однако оценки Ю. Ларина и выдвинутые в их защиту аргу¬
менты вряд ли можно считать объективными и достоверными о
перерождении сельских советов. Поэтому уже в 1925 г. они подвер¬
глись серьезной критике, в том числе и в большевистской печа¬
ти72. Поскольку называемые им цифры об удельном весе “кула¬
ков” в российской деревне, об их “засилье” в сельских советах,
будто они, дескать, вытеснили маломощных крестьян, не соот¬
ветствовали действительности, об этом речь шла раньше. Кроме
того, в 1924/25 г. в составе сельских советов на территории РСФСР
крестьяне составляли 92,1 %, из них 16 % относились к безлошад¬
ным73, а отнюдь не 4 %, как считал Ларин.
К тому же количество последних в составе низового советско¬
го аппарата действительно в ряде районов понизилось. Например,
в 1925 г. в Самарской губернии число безлошадных крестьян в
деревенских советах уменьшилось с 25 до 15 %, в Рязанской — с
29,7 до 26,7 %74. Однако Ю. Ларин явно преувеличивал удельный
вес зажиточных сельчан в составе местных советов и уменьшал в
них бедняцко-маломощных, чтобы попытаться запугать правящую
верхушку страны и побудить ее существенно изменить политику в
деревне. Поэтому мы подробно остановились на его “леваческих”
взглядах неслучайно, ибо они были присущи многим партийным
работникам в центре и на местах, ратующих за отказ от принци¬
пов нэпа, отступление от курса оживления советов и возвраще¬
ние к методам военного коммунизма, к еще большему усилению
административного нажима на крестьян. К сожалению, именно
эти радикальные настроения возобладали в партийно-государствен¬
ном руководстве страны. Оно было обеспокоено слегка возросшей
политической активностью крестьян в перевыборных кампаниях
1925—1926 гг. в связи с курсом на оживление советов, на робкие
попытки их демократизации. В правящей партии во главе со Ста¬
линым произошел поворот в политике по отношению к деревне в
сторону усиления нажима на крестьян, на дальнейшее ограниче¬
ние их гражданских и конституционных прав, связанных в целом с
наметившимся постепенным отходом от принципов нэпа в 1927 г.,
когда власть сделала ставку не на середняка, а стала считать своей
главной опорой бедняцко-батрацкие слои крестьянства, усилила
наступление “на капиталистические элементы, кулаков”.
Этот леворадикальный поворот в политике советской власти
по отношению к деревне нашел отражение и в новой инструк¬
ции “О выборах городских и сельских советов и о созыве съездов
33
советов на 1927 г.”, утвержденной 4 ноября 1926 г. Президиумом
ВЦИК. Она значительно расширяла круг лиц, лишенных избира¬
тельных прав, чего так настойчиво добивался Ю. Ларин и его ре¬
тивые сторонники.
Согласно инструкции, права голоса лишались граждане, “ис¬
пользовавшие или использующие наемный труд” в целях получе¬
ния прибыли, живущие или проживающие на нетрудовые дохо¬
ды, а также занятые в сфере торговли. В категорию “лишенцев”
попадали земледельцы, применяющие наемный труд, как посто¬
янный, так и сезонный, в таком объеме, “который расширяет их
хозяйство за пределы трудового”. Причем документ гласил: “глав¬
ным признаком трудового хозяйства в данном случае является
подсобный характер наемного труда и обязательное участие в по¬
вседневной работе в хозяйстве наличных трудоспособных его чле¬
нов”. В соответствии с инструкцией не предоставлялись также из¬
бирательные права и земледельцам, т.е. крестьянам, имеющим
“собственные или арендованные промысловые и промышленные
заведения и предприятия”, использующие постоянный или се¬
зонный наемный труд. Не допускались к выборам также и сельча¬
не, занимающиеся наряду с земледелием еще и “скупкой и пере¬
продажей скота, сельскохозяйственных и иных продуктов в виде
промысла”. Лишались права голоса и лица, “закабаляющие окру¬
жающее население путем систематического предоставления в
пользование имеющихся у них сельскохозяйственных машин, ра¬
бочего скота и пр. или постоянно занимающихся снабжением на¬
селения кредитом на кабальных условиях”. Помимо названных
крестьян, в группу “лишенцев” попадали торговцы, служители
культа, бывшие офицеры, полицейские75. При этом данный доку¬
мент, в основном, производил инструкцию ЦИК СССР, утверж¬
денную в сентябре 1926 г.
Содержание новой инструкции, в которой весьма широко тол¬
ковалось о лицах, которые могут лишиться избирательных прав,
причем в основном по классовому принципу, использующих наем¬
ный труд и живущих на нетрудовые доходы, явно носило антиде¬
мократический характер, отлучало от участия в голосовании в сове¬
ты части трудолюбивых, зажиточных, предприимчивых крестьян,
большинство из них являлись носителями экономического прогрес¬
са в деревне, вели интенсивно свое хозяйство. Они хорошо разбира¬
лись в экономике, в деревенской жизни, как правило, отличались
организаторскими способностями, высокими деловыми и мораль¬
ными качествами, пользовались авторитетом у местного населения,
знали о его настроениях, потребностях. Некоторые расплывчатые
34
формулировки инструкции ВЦИК РСФСР, по своему духу диск¬
риминационного документа, давали местным органам власти воз¬
можность толковать ее по своему усмотрению, заносить в катего¬
рию “лишенцев” “кулаков-эксплуататоров”, живущих на нетрудовые
доходы, применяющих наемных работников, в том числе кресть¬
ян, честных, старательных, допускать по отношению к ним безза¬
коние, административный произвол. Об этом убедительно свиде¬
тельствует и перевыборная кампания в сельские советы в первой
половине 1927 г. на территории РСФСР, да и СССР.
К этому времени в стране насчитывалось 73 584 сельских со¬
ветов, в среднем территория каждого из них охватывала радиусом
4—5 км. На ней располагалось от 7 до 10 населенных пунктов, где
проживало от 1 до 3 тысяч человек. К тому же территория сельского
совета не являлась самостоятельной единицей административно-
территориального деления, ею была в основном волость. В ряде рай¬
онов, в том числе на Северном Кавказе, волостное деление заме¬
нялось районным. К началу 1927 г. в СССР значилось 5701 волостей
и районов, 95,2 % населения которых составляли крестьяне. На тер¬
ритории волости в радиусе 14—15 км располагалось 10—15 сельсо¬
ветов с 20—25 тыс. жителей76.
Принимая новую инструкцию о существенном расширении
круга “лишенцев”, власти не могли не знать, что и в предшеству¬
ющий период под видом “кулака, живущего на нетрудовые дохо¬
ды”, в ряде районов незаконно лишались голоса крестьяне, не
эксплуатирующие чужого труда, а лишь применяющие работника
в хозяйстве временно, на 2—3 месяца, на летний период, о чем
сообщалось в официальных документах77. Например, в 1924/25 г. в
отдельных местах отлучались от избирательного процесса до 20 %
граждан, владеющих лошадьми и одной коровой. Так, в одной из
волостей Башкирии из всех “лишенцев” у 75 % право голоса ото¬
брали произвольно, с нарушением законодательства, ибо в раз¬
ряд “нетрудовых элементов” попали кустари, мелкие торговцы. В ряде
мест от участия в выборах устранялись и крестьяне, выступающие
на собраниях с критикой действующей местной власти, руково¬
дителей советов78.
Кто попадал в категорию “лишенцев” во время перевыбор¬
ной кампании 1924/25 г., можно судить и по данным Лужского
уезда Ленинградской губернии. Здесь не допустили власти к голо¬
сованию 865 человек, из них 51 предприниматель, 73 — живущие
“на нетрудовые доходы”, 423 — занимались торговлей”, 157 —
представители духовенства; 43 — бывшие агенты полиции и жан¬
дармерии. Как видно, почти половина “лишенцев” относилась к
35
мелким торговцам, подводимых в группу спекулянтов, эксплуата¬
торов. Что подтверждается и исключением из списка избирателей
Ульяновским волостным исполнительным комитетом Троцкого
уезда Ленинградской губернии Федора и Василия Коноваловых,
торговавших яйцами, творогом, сметаной79.
В ряде районов местное законотворчество по лишению избира¬
тельного права крестьян принимало нелепый характер — за преде¬
лами разумного. Так, 18 февраля 1925 г. Атюрьевский волостной
исполком Пензенской губернии решил не допускать на выборы
всех граждан старше 60 лет. Когда же в волисполком обратились за
разъяснением по поводу принятого данного сомнительного поста¬
новления, то вразумительного ответа не последовало, кроме несе¬
рьезной реплики: “Так уже с самого начала повелось”. Подобное
несуразное постановление приняли и власти Бирюге-Осунского
района Астраханской губернии в ноябре 1925 г. При составлении
списков для голосования они лишили права голоса всех жителей
мужского и женского пола в возрасте от 56 лет и старше80.
Однако в первой половине нэпа все же наблюдалась тенден¬
ция не увеличения числа “лишенцев”, а их постепенного сокра¬
щения. Так, в период избирательной кампании в сельские советы
в 1923/24 г. в РСФСР количество лиц, лишенных голоса, состав¬
ляло 1,4 % от общей численности избирателей81; в 1925/26 г. их
количество уменьшилось примерно до одного процента, из кото¬
рого живущие на нетрудовые доходы составляли почти полови¬
ну, а 46,4 %, — служащие религиозного культа, а также бывшие
агенты полиции82. Если в начале 1925 г. избирательных прав в рес¬
публике было лишено 700 тыс. человек (1,3 %), то в начале 1926 г.
их число сократилось до 570—580 тыс., до 1,1 %83.
Однако новая инструкция ВЦИК о выборах в советы суще¬
ственно ограничила избирательные права россиян, включая и
крестьян и ее реализация привела к заметному росту “лишенцев”
в период предвыборной кампании в январе-марте 1927 г. как по
отдельным районам, так и в целом на территории РСФСР.
Приведем на этот счет официальные данные, характеризую¬
щие резкое увеличение контингента “лишенцев” на селе, т.е. лю¬
дей, не получивших права участия в выборах по отдельным мест¬
ностям и в пределах республики, и СССР и сравним их с
предшествующей избирательной кампанией. Так, в Кубанском
округе Северо-Кавказского края в 1927 г. количество “лишенцев
достигло 31 238 человек, или 5,4 % от общего числа избирателей,
тогда как в 1926 г. их было соответственно 7182 (1,2 %)84, т.е. уве¬
личилось в 4,5 раза; в Вологодском уезде число, лишенных права
36
голоса возросло с 1518 до 3854; в Сычевском уезде Смоленской
губернии — соответственно с 367 до 1461; в Воронежской губер¬
нии по 8 уездам — с 11 644 до 34 247; по 15 районам Тульской
губернии — с 1579 до 3809; по 5 уездам Самарской губернии — с
12 360 до 37 602; по 18 округам Сибири, по неполным данным,
количество “лишенцев” поднялось с 14 514 до 76 958 человек85,
или более чем в 5 раз.
Если в 1926 г. в Тверской губернии категория лишенцев со¬
ставляла по 53 волостям 4338 человек, то в 1927 г. она возросла до
10 866 или примерно в 2,5 раза. В Нижегородской губернии лиши¬
ли избирательного права в 1927 г. в зависимости от уезда от 2,5 до
7 % граждан, тогда как в 1926 г. — 1,5—2 %. В Феодоссийском, Джан-
кийском районах Крыма количество лиц, не допущенных к выбо¬
рам, достигало 12 %, а в ряде волостей РСФСР эта цифра возра¬
стала до 20 %86. Согласно официальным данным, число “лишенцев”
на территории РСФСР в 1927 г. составляло 1 398 437 человек, или
3,3 % от общего числа избирателей, тогда как в период перевы¬
борной кампании 1924/25 г., о чем уже упоминалось, эта катего¬
рия лиц равнялась 700 тыс. человек (1,5 %), в 1925/26 г. — 410 тыс.
(1,1 %)87, т.е. по сравнению с предшествующим годом численность
“лишенцев” увеличилась примерно в 3 раза на территории Рос¬
сийской Федерации.
Такая же тенденция роста количества “лишенцев” наблюда¬
лась и в других союзных республиках, в том числе и на Украине,
где, по данным 1083 сельских советов, права голоса не получили
4,5 % граждан, тогда как в 1926 г. — 1,4 % от всех избирателей88. Во
время перевыборной кампании первой половины 1927 г. в СССР
избирательного права лишились 3,6 % лиц, достигших совершен¬
нолетия, что составляло около 2 млн. человек89.
Кого же и за что, за какие провинности и “преступления” ли¬
шила советская власть гражданских прав, избирательного голоса?
Для ответа на данный вопрос обратимся к конкретным историчес¬
ким фактам, раскрывающим механизм отлучения от голосования
сельчан в разных районах республики. Например, в Кореневском
районе Кубанского округа число “лишенцев” только в связи с при¬
менением наемного труда “в целях прибыли” составило в 1927 г.
577 человек, тогда как в 1926 г. их было 73. В этом же районе не
получали права голоса 1081 членов семей, из которых 215 относи¬
лись к крестьянам, использующим наемных работников, 678 — к
земледельцам, владеющим паровыми молотилками, 180 — к сель¬
чанам, имеющим мельницы и другие предприятия, 8 человек при¬
надлежали к кустарям и ремесленникам. Кроме того, исключили
37
из списков для голосования 149 лиц, живущих на “нетрудовые
доходы”, а в 1926 г. таковых значилось только 1690.
В Ярославской губернии в 1927 г. в число “лишенцев” попали
856 граждан, применяющих наемный труд, тогда как таких лиц
насчитывалось в 1926 г. — 488; бывших служащих полиции — со¬
ответственно 550; 291; осужденных судом — 1514; 326; членов се¬
мей, лишенных избирательных прав — 8338; 868. В 1927 г. в Мор¬
довской волости Тамбовской губернии не допустили к выборам
540 человек, из которых 15 лиц прибегали к наемному труду, один
жил на “нетрудовые доходы”, 115 являлись торговцами, 37 —
служащими религиозного культа и членами их семей, 30 относились
к бывшим полицейским, 9 — к осужденным по суду, 8 — к умали¬
шенным. Кроме того, 263 “лишенца” попадали “в категорию про¬
чих”. Последнее означало, что на местах не всегда понимали содер¬
жание новой инструкции и не знали, к какой группе отнести
“лишенца”. На территории 21 сельсовета Черепановского района
Новосибирского округа лишили избирательных прав 324 сельчан, из
них 79 — владельцев сельскохозяйственных машин, 59 — настоящих
и бывших торговцев и членов их семей; в Усть-Ишимском районе
Тарского округа из 140 “лишенцев” 55 относились к торговцам и
членам их семей, 31 — к служащим религиозного культа и членам их
семей, 34 — к административным ссыльным, 50 — к бывшим офи¬
церам, полицейским и прочим лицам91. Приведем на этот счет обоб¬
щающие официальные данные по РСФСР, согласно которым в
1927 г. из 1 398 437 “лишенцев” 11,8 % принадлежали к лицам, при¬
меняющим наемный труд; 4,7 % — к живущим “на нетрудовые до¬
ходы”; 39,2 % — к “иждивенцам”; 10,4 % — к служителям религиоз¬
ного культа; 7,4 % — к бывшим агентам полиции, жандармерии;
4,5 % — к осужденным по суду; 2,9 % — к умалишенным92.
Из названной выше статистики следует: в РСФСР лишенные
права участия в выборах в деревенские советы составляли при¬
мерно 2/3 сельчан, применяющих в своем хозяйстве наемный труд,
в том числе временно, но жившие на “нетрудовые” доходы, а
также торговцы, владельцы сельскохозяйственных машин, под¬
собных предприятий и члены их семей. Следовательно, в катего¬
рию “лишенцы” попали в основном трудолюбивые, предприим¬
чивые, хозяйственные, зажиточные крестьяне, деревенская элита.
Вторую значительную группу лиц, лишившихся права голоса,
составляли служители религиозного культа, а также бывшие офи¬
церы, полицейские, жандармы.
Однако ввиду расширительного толкования новой инструк¬
ции по выборам на местах, как отмечалось выше, избирательные
38
комиссии зачисляли в категорию “лишенцев” нередко не только
“кулаков” и зажиточных сельчан, но и середняков и даже бедня¬
ков, вынужденных иногда прибегать к найму работника времен¬
но, в летний, сезонный период. Так, Иловайская сельская изби¬
рательная комиссия Сальского округа лишила права голоса
середняка, служившего ранее в Красной Армии, за то, что он
нанял работника в разгар уборки урожая. Таким же образом по¬
ступил и Михайловский сельизбирком Сталинградской губернии
по отношению к 70-летнему крестьянину, содержателю батрака.
Второвская волостная избирательная комиссия во Владимирской
губернии получила инструкцию-разъяснение от представителя уез¬
дного избиркома о том, что крестьяне и члены их семей, владею¬
щие сложными сельскохозяйственными машинами, избиратель¬
ных прав должны лишаться. Данную инструкцию местная комиссия
проводила в жизнь.
В Донском округе Заславский избирком не допустил к выборам
бедняка, воспитывавшего 14-летнего беспризорного мальчика. В де¬
ревне Казанка Свободневского района Амурского округа местный
избирком лишил избирательного права 40 середняков, применяв¬
ших сезонный наемный труд, однако районная комиссия, ознако¬
мившись со списком “лишенцев”, восстановила в правах 37 человек.
Нередко в число “лишенцев” включались и семьи красноар¬
мейцев, временно, на сезон, использующих наемную рабочую силу.
Так, в Суворовском районе Терского округа не допустили к голо¬
сованию семью красноармейца, находящегося на действительной
военной службе, поскольку его отец применил наемный труд, а
жену другого защитника отечества лишили избирательного права
в связи с тем, что во время отсутствия своего мужа она прожива¬
ла у отца, который нанимал батрака.
К категории “лишенцев” власти на местах зачисляли часто
бывших и настоящих мелких торговцев, как явствует из офици¬
альных данных, даже продавцов продуктов своего хозяйства на
рынке. Так, в Иваново-Вознесенской губернии не разрешили уча¬
ствовать в выборах одному из членов волостной ревизионной ко¬
миссии, поскольку три года назад он в течение 6 месяцев зани¬
мался торговлей. А вот в Воронежской губернии сельчанин-бедняк
оказался в числе “лишенцев” лишь потому, “что летом 1926 г. ску¬
пал яйца для местного кооператива”. В Астраханской губернии в
селе Самоделки к “лишенцам” относили некоторых ловцов рыбы,
которые ее продавали. Микшинский избирком Донского округа
лишил избирательных прав многих бедняков, торговавших в пе¬
риод голода дрожжами и мылом собственного производства93.
39
В апреле 1927 г. Кадниковская уездная избирательная комис¬
сия Архангельской губернии вычеркнула фамилию М. Н. Соловье¬
ва из списков избирателей как “барышника и перекупщика ско¬
та”, хотя Пундогский волизбирком признал его хозяйство
бедняцким, ибо доход получаемый от занятием торговлей являл¬
ся для него источником к существованию семьи. Правда, губерн¬
ская комиссия отменила постановление уездного избиркома и
восстановила Соловьева в избирательных правах. Из 953 “лишен¬
цев”, просивших восстановления избирательных прав в Воло¬
годской губернии в ноябре 1926— декабре 1927 г., примерно по¬
ловина из них попала в группу кулаков и торговцев или членов их
семей. Причем иногда лишение гражданских прав принимало, как
выше упоминалось, абсурдный характер. Например, в Рыбинском
уезде от участия в выборах отлучили женщину, члена вика, за то,
что ее муж в 1913 г. занимался торговлей. А в Даниловском уезде без
избирательных прав осталась и сестра ленинградского торговца, с
которым она связи не имела и вела самостоятельно хозяйство94.
Михайловский сельизбирком Сталинградской губернии ли¬
шил избирательного права крестьянина-середняка, местного ак¬
тивиста, проходившего службу в Красной армии ввиду того, что
до революции его отец имел промыслово-торговый патент. Он
производил сетки и бредни, которые затем продавал. К числу “ли¬
шенцев” относились и родственники не только бывших торгов¬
цев, предпринимателей, но и служителей религиозного культа.
Так, Ново-Юрьевская избирательная комиссия Кирсановского
уезда Тамбовской губернии вычеркнула из избирательных спис¬
ков жену бывшего псаломщика, погибшего в рядах Красной Ар¬
мии. Таким же образом поступила Швердуновская сельская изби¬
рательная комиссия Валуйского уезда Воронежской губернии по
отношению к председателю совета, отец которого до революции
имел чугунно-литейный завод кустарного типа.
Отдельные местные комиссии принимали иногда анекдоти¬
ческие, нелепые решения при отлучениях сельчан от участия в
выборах, о чем уже говорилось. Например, в с. Нагоровском Ку¬
банского округа у крестьянина отобрали избирательное право в
связи с его критическими высказываниями на собрании. Он ска¬
зал, что в деревне мало уделяется внимания школьному делу.
В селе Сасыколи Астраханской губернии не допустили к голо¬
сованию двух середняков, поскольку они иногда на деревенских
собраниях “шли вразрез с линией партьячейки”; Богородицкий
и Курвинский райизбиркомы Тульской губернии постановили:
“лишить избирательных прав женщин старше 55 лет, мужчин —
40
старше 60 лет”95. В Курвинском районе избиркомы не допустили к
участию в выборах 1000 человек, из них 700 — без каких-либо
оснований96.
И все же основной контингент “лишенцев”, подчеркнем еще
раз, составляли старательные, предприимчивые крестьяне, которых
зачастую отождествляли власти на местах с “кулаками-эксплуатато-
рами”, с заклятыми ворами, рецидивистами, умалишенными, бан¬
дитами, белогвардейцами, с царскими жандармами, полицейскими.
Вот что писал по этому поводу крестьянин Ф.З. Дубровин из с. Сус-
ловского Мамонтовского района Барнаульского округа Алтайской
губернии в апреле 1927 г.: “Еще у нас в селе Сусловском 19 человек
лишены голосу. За что? За то, что они имеют хозяйство среднее и
работают день и ночь. Эти люди настоящие строители государства. От
таких людей идет хлеб, мясо, масло, кожи, овчины, волокно, шерсть.
А титул имеют якобы буржуй”97.
Для подкрепления этих слов приведем еще ряд примеров. Так,
в 1927 г. Кадниковская уездная избирательная комиссия Воло¬
годской губернии отобрала избирательное право у А.П. Филинце-
ва, участника революционной борьбы, сидевшего 13 месяцев в тюрь¬
ме (1905—1906 гг.). После Октябрьской революции он служил в
Красной Армии, работал одно время председателем волисполко-
ма, избирался делегатом уездного съезда советов. Он вел самостоя¬
тельное хозяйство, имел лошадь, три коровы, две овцы, на трех
паях владел маслобойкой, работал на ней зимой. У Филинцева была
большая семья, 10 человек; ее члены в основном являлись нетру¬
доспособными. Старшей дочери было 17 лет, младшей — 8 меся¬
цев, жена работала учительницей. Учитывая малолетний состав
семьи, он вынужден был иногда прибегать к наемному труду98,
что, по-видимому, и послужило поводом для вычеркивания фа¬
милии Филинцева из избирательного списка. А ведь его хозяйство
никак “кулацким” назвать нельзя, оно являлось скорее ниже сред¬
него, учитывая количество членов семьи.
Такие же трудолюбивые крестьяне-середняки попали в кате¬
горию “лишенцев” и в упоминавшейся нами Горицкой волости
Кимрского уезда Тверской губернии.
Например, жителя деревни Саврасово Е. М. Кудряшова не
допустили к выборам за то, что он по совету агронома, имея сель¬
скохозяйственную машину, помогал односельчанам за низкую,
справедливую цену обрабатывать их землю. Местная власть усмот¬
рела в поведении Кудряшова “закабаление крестьян”. А раз “зака¬
баление”, то, конечно, — враг народа, лишить права голоса. Кре¬
стьянин А.П. Постнов вел свое хозяйство культурно, интенсивно
41
и на волостной выставке в 1925 г. получил за это премию. Однако
и его лишили избирательного права, поскольку он владел не¬
большой валяльной мастерской. На ней в течение двух месяцев в
казачестве помощника работал ученик. Постнова волостная власть
признала “эксплуататором чужого труда”. Сельчанин А.А. Клячу-
гин, проживающий в деревне Наумово, попал в группу “лишен¬
цев” как председатель лучшего сельского кооператива, так как
его обвили в участии в “контрреволюционной банде”. Хотя вина
Клячугина была не доказана, он только подозревался в выступле¬
нии дезертиров в 1919 г."
В Сочинском районе Черноморского округа лишили избира¬
тельных прав следующих сельчан: Якова Левчука, сезонно исполь¬
зовавшего наемных рабочих во время сбора слив; Василия Проко¬
пенко, содержавшего 13-летнюю девочку в качестве няни; братьев
Ткачей, занимавшихся подсобными заработками; Якова Коробов-
ского, имеющего “излишки” посевной площади, которую он не
смог лично обрабатывать.
В Саратовской губернии в ряде волостей не допускали на вы¬
боры крестьян, нанимавших сезонных работников в уборочную
страду на 6—7 дней, а женщин — за то, что они посещали церковь.
В некоторых районах Сибири не предоставляли избирательные
права сельчанам, в том числе владельцам машин, сдающим их
напрокат, да к тому же они облагались еще и налогом. В отдельных
селениях нижегородской губернии за применение сезонного на¬
емного труда в течение 2—3-х недель крестьяне также лишались
избирательного права. В то же время имели место случаи, когда в
группу “лишенцев” попадали лица, просто не угодные властям,
последние порою сводили с ними личные счеты100.
В ряде районов Джегысуйской губернии самоуправство мест¬
ных избирательных комиссий было смехотворным, когда в кате¬
горию “лишенцев” заносились лица с такой сомнительной, неле¬
пой формулировкой: “подозревается гражданами в скотокрадстве”,
“с женой живет не в ладах”, “бьет детей”, “неисправимый пья¬
ница”, “придурковатый”. В Спас-Демянском уезде Калужской гу¬
бернии лишались права голоса некоторые пастухи и нищие как
“неблагонадежные”, а в поселке Воскресенском Кустанайской
губернии не позволили участвовать в выборах 3 гражданам, по¬
скольку прибывший на избирательное собрание милиционер зая¬
вил, что количество “лишенцев” должно составлять 8 % от всего
населения101.
В ходе перевыборной кампании 1927 г. допускалось немало и дру¬
гого произвола, беззакония, в том числе по отношению к сельской
42
интеллигенции, особенно к учителям. Ибо многие из последних
являлись членами семей священников, мелких торговцев, зажи¬
точных крестьян. Хотя эти учителя честно и добросовестно выпол¬
няли свой профессиональный и гражданский долг, были лояльно
настроены по отношению к советской власти, тем не менее часть
из них попала в категорию “лишенцев”. Так, в Тамбовской губер¬
нии отлучили от избирательного процесса учительницу, прожи¬
вающую в доме священника, тогда как брат ее служил в Красной
Армии.
На хуторе Большом станицы Етоновской Усть-Медведицкого
округа Сталинградской губернии лишили права голоса 2 учитель¬
ниц, дочерей священника, хотя они проживали отдельно от отца,
самостоятельно. Не допустила к участию в выборах избирательная
комиссия с. Елань-Колено Ново-Хоперского уезда Воронежской
губернии преподавателя 2-й ступени, активного общественника
за то, что он являлся сыном священника. В Куровской волости
Рязанской губернии не допустили к выборам 6 учителей, поскольку
они имели по корове и проживали на квартире священника, при¬
чем одна была дочерью последнего, а две — дети дьякона. В Вели-
ко-Дворской волости Владимирской губернии “лишенцем” стал
учитель, проживающий вместе с отцом-священником, хотя вел
самостоятельно хозяйство. По этому же “критерию” лишили права
голоса и учителя Велижского уезда Псковской губернии, отец ко¬
торого был церковнослужителем, да к тому же последний в разгар
уборки урожая временно нанимал работника. Лацковская избира¬
тельная комиссия Ярославской губернии не допустила к выборам
школьную работницу Новикову, члена сельизбиркома, за то, что
она ходила в гости к крестьянину-“лишенцу” Зайцеву102.
И тем не менее основную массу “лишенцев”, как выше ска¬
зано, все же составляли старательные, предприимчивые крестья¬
не, носители технического и сельскохозяйственного прогресса,
которым принадлежала важная роль в торговле, в производстве
сельскохозяйственной продукции, в увеличении производитель¬
ности труда в деревне. Как писал член Наркомзема РСФСР
К.Д. Савченко в письме к Сталину в мае 1927 г.: именно хороше¬
го, умелого работника, добивающегося высокого урожая “не хва¬
лят, он уже кулак, опасный член общества, лишают его избира¬
тельного права при перевыборах советов”103.
Грубые нарушения гражданских прав и свобод, в том числе и
записанных в Конституции, были столь очевидны в перевыбор¬
ной кампании 1927 г., что это вынужден был признать и секре¬
тарь ВЦИК А. С. Киселев. В феврале 1927 г. он констатировал: по
43
чисто формальным признакам в группу “лишенцев” относили ста¬
рательных крестьян, кустарей, представителей трудовой сельской
интеллигенции104.
Крестьяне о “лишенцах”
Многие из “лишенцев”-крестьян болезненно и с большой оби¬
дой на советскую власть восприняли потерю гражданских прав, тем
более что именно им, зажиточно-крепкой прослойке, принадле¬
жала важная роль в возрождении промышленности, в поставках на
рынок сельскохозяйственных продуктов. В заявлениях некоторых
“лишенцев” содержались такие оценки: “Нас лишают права голоса
впервые за 10 лет соввласти”, “Лишая нас избирательных прав,
соввласть не дает нам возможности учить своих детей”105.
Особенно были разочарованы политикой власти и негодова¬
ли отлучением от избирательного права сельчане, которые в свое
время являлись активными участниками революционной борьбы,
служили в Красной Армии. Об этом можно судить по содержанию
письма крестьянина Смоленской губернии М.Д. Савченко своему
брату в начале 1927 г., которое раскрывает и причины отлучения
неугодных от выборного процесса: “Сейчас веду упорную борьбу
со своим черносотенным советом, который, чтобы избавиться от
моей критики, подвел меня под категорию кулаков и лишил меня
права избирательного голоса. Я и моя жена, несмотря на незначи¬
тельный процент своей трудоспособности, работаем, не покладая
рук, но беда в том, что я имею нынче только одного работника,
землю сдавать не буду, а местный сельсовет указал, что я не рабо¬
таю, а имею работника и работницу. Но этого нет. Когда была
работница, тогда не было работника. Я лишен права даже присут¬
ствовать на выборах. Ты можешь представить, какое это глубокое
оскорбление. Мне, старому политработнику, который при цариз¬
ме был бесправным и теперь оказался таким. Несмотря на свою
полную солидарность с советской властью, приходится хлопотать
о восстановлении своих гражданских прав, чтобы не быть полити¬
ческим трупом. Я со стороны слышу насмешку: “Перестарался
защищать власть, так пусть эта же власть тебя и душит”106.
Из содержания письма Савченко напрашивается вывод: его ли¬
шили гражданских прав за критику действий местной власти, пово¬
дом для чего послужил наем работника ввиду отсутствия трудоспо¬
собных членов семьи. Для него, защитника советской власти, это
явилось сильным морально-идеологическим потрясением, с чем он
не смог смириться, поэтому и боролся за восстановление избира¬
тельного права.
44
Однако ограничивая гражданские права и свободы крестьян,
руководство страны не задумывалось о негативных экономичес¬
ких, социальных последствиях этой политики, которая в недале¬
ком будущем может привести к падению сельскохозяйственного
производства. Поскольку в категорию “лишенцев” зачастую попа¬
дали зажиточно-крепкие хозяйства, то они приходили к выводу:
зачем заботиться о расширении хозяйства, о росте производи¬
тельности труда, когда советская власть их преследует, лишает
права голоса, сворачивает хрупкие демократические начала. Вот
лишь некоторые суждения и жалобы “лишенцев” на этот счет,
зарегистрированные органами ОГПУ только в сводке от 1 марта
1927 г. Так, в станице Хоперской Балашовского уезда Саратовс¬
кой губернии “кулак-лишенец” говорил: “Отошла широкая де¬
мократия, опять хвост поджимает. Пишут о поднятии сельского
хозяйства, а если работника наймешь — зачисляют эксплуатато¬
ром и лишают избирательных прав”.
Аналогичного мнения придерживался и зажиточный крестья¬
нин-“лишенец” слободы Дмитриевки Острогожского уезда Воро¬
нежской губернии: “Теперь нельзя увеличивать свое хозяйство, а
то как заведется лишний поросеночек, лошадь, овечка, так сей¬
час же и лишают тебя избирательных прав”. В одном из сел Щад-
ринского округа “кулак-лишенец” высказывал такое недоволь¬
ство: “Мы налаживаем государство, даем ему прибыль, а нас
лишают голоса, не дают свободно работать — обрезают крылья”.
“Лишенцы” считали, что государство неправильно поступает,
отбирает права “как раз у тех, кто приносит большую пользу го¬
сударству, уплачивая большой налог. Это поход против старатель¬
ного крестьянина. Поэтому некоторые потерявшие гражданские
права заявляли: “Если коммунисты нас не считают за людей, а счи¬
тают за врагов, так и пусть с нас не требуют налоги”107.
При этом позицию “лишенцев” о необходимости сокраще¬
ния крестьянского производства, иначе попадешь в группу “вра¬
гов советской власти”, разделяли многие жители деревни, и прежде
всего середняки. Характерны на этот счет рассуждения крестьян
Горицкой волости Тверской губернии: “Говорили поднимайте
хозяйство, а теперь тех, кто особенно старался по крестьянской-
то линии, как раз и лишают голоса. “Советская власть должно
быть отвертывается от крестьянства. Надо сидеть на трехполке и
не рыпаться, а то с многопольем-то докатишься до контры, бу¬
дешь ходить в безголосых”108.
Подобные суждения звучали на перевыборных собраниях и
в других районах, на которых крестьяне не только проявляли
45
недовольство действиями советской власти, ее критиковали, но
нередко вставали и на защиту “лишенцев”. Так, в одном из селе¬
ний Рязанской губернии на собрании жители говорили: “Совсем
хотят оттереть крестьянина от власти, теперь нельзя продать или
перепродать одного барана, нельзя иметь веялки и давать ее сосе¬
ду, а то лишат избирательных прав”. “Нынче, мужики, не наде¬
вайте новые сапоги, а то соввласть в кулаки запишет”, — заявил
середняк в одном из сел Иваново-Вознесенской губернии”. Такое
же мнение разделял и один из крестьян Ленинградской губер¬
нии, по словам которого, “при соввласти заведи 4 коровы — по¬
падешь в буржуи и тебя лишат права голоса”.
Такие же оценки звучали и на собраниях Армавирского окру¬
га: “Соввласть не дает свободно расти сельскому хозяйству”, “Это
выходит, что всех хороших хозяев лишают права голоса, а оста¬
ются одни пролетарии, которые выберут себе власть и будут уп¬
равлять нами как хочется”.
На перевыборных собраниях, в том числе и при обсуждении
новой избирательной инструкции, зачастую крестьяне выступали
против лишения гражданских прав своих односельчан, высказы¬
вались в защиту “лишенцев”, осуждая политику государства. На¬
пример, в Ленинской волости Московского уезда на собрании
молодежи и актива бедняков середняк сказал: “Почему кулака
лишать избирательного права, в то время как он государству дает
больше пользы, чем бедняк? Если бы кулаки не нанимали батра¬
ков, то последние померли бы с голоду”. В деревне Александровка
Коммунистической волости Московской губернии при обсужде¬
нии новой инструкции по выборам на собрании середняки и за¬
житочные сельчане говорили: “Не нужно никого лишать избира¬
тельных прав. Почему лишают избирательных прав крестьянина,
имеющего образцовое хозяйство и содержащего наемных рабо¬
чих, а рабочего, получающего 200 руб. и держащего прислугу,
избирательных прав не лишают?”.
В ряде мест не ограничивались декларативной защитой “ли¬
шенцев”, но и обращались с заявлениями в органы власти с
просьбой восстановить их вновь в гражданских правах. Так, в сель¬
совет “Возрождение” Геленджикского района Черноморского ок¬
руга в феврале 1927 г. поступило прошение от группы крестьян
численностью 40 человек следующего содержания: “Сделанное и
объявленное избиркомиссией постановление о лишении права го¬
лоса значительного количества наших граждан — неоснователь¬
но, неразумно и несправедливо, и мы не можем отнестись к это¬
му равнодушно и безучастно. Постановление это, сделанное
46
определенной группой лиц, называемой “избирательной комис¬
сией”, не может быть рассматриваемо иначе, как опозоривание
жвущих между нами граждан, оплевание их и объявление пре¬
ступниками, находящимися как бы вне закона. За какие же пре¬
ступления люди подвергнуты столь позорному наказанию?.. Вот
эти преступления. Пользование наемным трудом, стремление к
расширению хозяйства и пользование машинами, принадлежность
к помещичьему сословию, неучастие в общественной деятельно¬
сти Мы не можем быть равнодушными всенародным оплеванием
наших граждан. Сегодня это сделали с ними — нет поруки, что
завтра то же будет сделано с нами. И пока позорный список не
будет уничтожен, мы не можем со спокойной совестью участво¬
вать в выборах и в других общественных организациях”109.
Думается, что данное ходатайство сельчан выражало настрое¬
ния большинства российского трудового крестьянства, их трево¬
гу, боль как за будущее страны, так и собственное благополучие,
его собственную судьбу, в нем четко отражено недовольство, воз¬
мущение, гнев политикой государства, и указаны основные при¬
чины “преступных” деяний “лишенцев”, их старательность, пред¬
приимчивость, умение исправно вести свое хозяйство. Даже
работники О ГПУ в обзоре за декабрь 1926 г. вынуждены признать:
со стороны зажиточных, кулаков и некоторых середняков “при¬
менение новой инструкции вызвало резкие нарекания и выступ¬
ления на собраниях в защиту лишаемых избирательных прав”, хотя
беднота и основная масса середняков в ряде районов одобряли
“линию партии и соввласти в области расширения круга лиц,
лишенных избирательных прав”110.
Конечно, среди сельских жителей встречались сторонники
ограничения гражданских прав “кулаков-эксплуататоров”, под¬
держивающих политику государства по отлучению из избиратель¬
ного процесса зажиточных сельчан, недопущению их в состав ме¬
стных советов. Однако, как свидетельствуют факты, все же основная
масса середняков даже “в ряде районов” не одобряла действия
властей по лишению гражданских прав крестьян. Даже маломощ¬
ные слои деревни, на которые и делало главную ставку в проведе¬
нии своей политики в сельской местности правительство, не яв¬
лялись столь однозначными в своем отношении к “лишенцам”.
На наш взгляд, батрацко-бедняцкие элементы деревни за¬
нимали двойственную позицию по поводу новой инструкции
по выборам, расширяющей круг лиц, лишаемых избирательно¬
го права. С одной стороны, часть бедняков одобряла данную
политику и активно участвовала в подготовке списков сельчан
47
о недопущении к выборам и даже ратовала за его расширение.
Среди них встречались и сторонники возрождения комбедовских
методов управления деревней. Например, в начале 1927 г. в селе
Ровное-Владимирское Самарской губернии сельская избиратель¬
ная комиссия, состоящая из бедноты, весьма радикальным спо¬
собом разрешила вопрос о применении наемной силы в крестьянс¬
ком хозяйстве: “Кто имел наемную силу, хотя бы и временную, —
значит эксплуататор”. Исходя из данного постановления, можно
было лишить избирательного права около половины крестьян села,
учитывая, что многие из них поденно, сезонно нанимали вре¬
менно работников. В феврале 1927 г. на собрании бедноты села
Студенцы Самарского уезда многие из них выражали недоволь¬
ство тем, что сельизбирком мало лишил избирательных прав их
односельчан, 80 человек, считая это число заниженным. Они за¬
являли: “Пришла пора зажать кулака в кулак и просим слушать,
что мы говорим: лишайте всех, кто не с нами”.
Маломощные жители сел Кистыш и Вишенки Владимирской
губернии, выражая удовлетворение содержанием новой инструк¬
ции по выборам, говорили: “Наконец-то самых “чертей” скинули
со своей шеи, и они уже не будут кричать на собрании”. В таком
же в комбедовском духе высказывалась и беднота одного из сел
Орловской губернии: “Наконец-то соввласть заткнула горло па¬
разитам, которые мешают работать, вот за это спасибо соввлас-
ти”. Аналогичную радикальную “антикулацкую” позицию зани¬
мали и бедняки поселка Четкульского Челябинского округа, по
мнению которых, “лишили тунеядцев и кулаков прав, так им и
надо, на то наша власть”111.
В то же время часть деревенской бедноты не солидаризировалась
с подобными воинственными “антикулацкими” настроениями,
а занимала более взвешенную позицию по отношению “к лишен¬
цам”. Ибо у последних нередко они находились в экономической
зависимости. Зажиточные крестьяне в трудное для бедняков время
предоставляли им деньги, хлеб, а порою обеспечивали работой.
А в случае лишения гражданских прав “кулаков” помощь от них
не придет, ждать ее будет не от кого, в том числе и от государства.
Как заметил один из маломощных села Таловая Воронежской гу¬
бернии, лишение избирательных прав кулаков “в первую очередь
отразится на бедноте”, так как они “будут отказывать давать ка¬
кую-либо работу”.
В этой связи проявляли большое беспокойство и выражали
недовольство батраки, занятые непосредственно в хозяйствах за¬
житочно-богатых крестьян, “лишенных” гражданских прав, ибо
48
последние их увольняли. В ряде мест требовали батраки исключе¬
ния из новой инструкции по выборам положения о лишении из¬
бирательных прав лиц, применяющих наемный труд. Например, в
с. Николино-Банне Ставропольского округа на предвыборном со¬
брании один из батраков заявил в начале 1927 г.: “Новая инструк¬
ция целиком ударила по батраку, т.е. никто больше не будет на¬
нимать батраков. Инструкцию надо изменить, иначе батраки
погибнут”. Такое же мнение высказывал и бедняк на собрании в
станице Бекулешевской Терского округа в ходе обсуждения док¬
лада о перевыборах советов: “Лишение избирательных прав нани¬
мателей бьет прежде всего по батракам, т.е. поэтому они лишают¬
ся работы”.
Такие опасения являлись обоснованными, ибо в ряде райо¬
нов РСФСР, в частности в Сибири, на Северном Кавказе, По¬
волжье “лишенцы” действительно вынуждены были уволить бат¬
раков, иногда заявляя им: “Пусть вас инструкция кормит” или
“не будем помогать бедноте — пусть им помогает власть”112. Таким
образом, наступление “на демократию” в деревне, ограничение в
гражданских правах зажиточных крестьян, по официальным дан¬
ным “кулаков”, недопущение их к участию в выборах в сельские
советы, имело негативные последствия как для экономики стра¬
ны, так и социальной жизни, поскольку часть батраков вслед¬
ствие такой политики оставалась без работы в хозяйствах “лишен¬
цев”, а следовательно, оказались и без куска хлеба.
В соответствии с новой инструкцией перевыборная кампания
в сельские советы в первой половине 1927 г. проходила с более
антидемократическим, административным и назначенческим ук¬
лоном, с меньшей активностью по сравнению с прошлым годом.
Крестьянам чаще навязывали список кандидатов, составленный
заранее большевистско-комсомольскими ячейками и бедняцко-
батрацким активом. Партийно-государственное руководство стра¬
ны в этой избирательной кампании пыталось отвоевать несколько
утраченные позиции в составе деревенских советов, потеснить из
них “кулаков”, “политически неблагонадежных” крестьян и про¬
вести туда побольше своих сторонников, представителей от боль¬
шевистских и комсомольских ячеек. В этих целях эти организации
постарались включить в избирательные комиссии побольше бед¬
няцко-маломощных представителей, последние преобладали в них
во многих районах РСФСР.
О ходе и характере избирательной перевыборной кампании в
деревенские советы в 1927 г. нам дает представление и наблюде¬
ние одного из современников, знатока крестьянской жизни, уже
49
упоминавшегося члена коллегии Наркомзема РСФСР, К. Д. Сав¬
ченко. В письме к Сталину в мае 1927 г. он констатировал произ¬
вол и беззаконие, допускаемые властью в период избирательной
кампании. “Инструкция по выборам работала, как гильотина, от¬
секая все сомнительное, к тому же всякая дельная, самая безо¬
бидная критика, замечание или предложение, не носящее офи¬
циально-казенного взгляда, объявлена заранее кулацкой, его
мерзостью, его вылазкой, его кознями. И еще до выборов все было
отсечено инструкцией, да и кому охота выступать, говорить, со¬
ветовать, зная заранее, что самое искреннее его заявление уже
признано исходящим от лукавого. Нужно ли нам такое' казенное
благополучие?”113.
Конкретные исторические факты подкрепляют данное наблю¬
дение, подтверждают оценки Савченко. Каким образом шло фор¬
мирование органов низового советского аппарата в деревне, можно
судить и по протоколу бедняцко-середняцкого собрания, состо¬
явшегося в деревне Васильевское Гридинской волости Костромс¬
кого уезда от 20 января 1927 г. После информации о подготовке к
перевыборам членов сельского совета поступило предложение
избрать в него активных в советской работе и авторитетных среди
населения граждан, бедняцко-середняцкого крестьянства, способ¬
ных противостоять кулаку. И тут же поступил вопрос: “Разъясни¬
те, что такое кулак”. В ходе возникшей дискуссии выяснилось,
что жителей волнует не столько кулак, сколько деревенский без¬
дельник, пользующийся подачками советской власти. Бедняки
протестовали против избрания партийных назначенцев: в сельсо¬
ветах и волисполкомах должны работать люди, хорошо знакомые
с местными условиями, без бюрократических склонностей, раз¬
бираться в экономике, подотчетные избирателям, а не партий¬
ной организации. “Социальное положение значения не имело, глав¬
ное, чтобы была голова на плечах и желание потрафить мужику.
Уговаривали переизбрать старого председателя, Костромского, но
все же постановили не выбирать, настаивать на бедняке, из одно¬
сельчан, с добрым именем”114.
И в других местах крестьянам в ходе длительных дискуссий
удавалось все же провести своих кандидатов в советы на избира¬
тельных собраниях и провалить кое-где списки с большевистски¬
ми “назначенцами”. В начале февраля 1927 г. в с. Загорново Мос¬
ковской губернии Бронницкого уезда перед выборами зажиточные
крестьяне в количестве 10 человек проводили агитацию против
кандидатов в состав сельского совета, предлагаемых ячейкой
ВКП(б). Они заявляли: “Не нужно голосовать за список ячейки,
50
там одна шпана”. На перевыборном собрании после оглашения
списка кандидатов от коммунистов раздавались голоса: “Нам сек¬
ретарь ячейки хочет хомут на шею надеть, навязывает своих кан¬
дидатов, какая-то кучка хочет управлять нами”, “Мы требуем
аннулировать наш список и сами своих кандидатов будем изби¬
рать в сельсовет”, “Тут нам, граждане, делать нечего, пойдемте
домой, пускай собрание закроют, но мы намеченных ячейкой в
советы не пропустим”. По итогам голосования “список ячейки
провалили на 75 %. В сельсовет прошли учительница, два бедняка
и 5 зажиточных”.
“Сражались” крестьяне за своих представителей в местные
советы и в других районах в январе-марте 1927 г. на перевыборных
собраниях. Так, им удалось провести в деревне Тимофевщине Вол¬
ховского уезда Ленинградской губернии в состав сельсовета “ку¬
лака”, т.е. зажиточного сельчанина; в с. Погополье Бугурусланско-
го уезда Самарской губернии избрали вопреки давлению партийной
организации своих крестьянских членов в совет.
Нешуточная политическая борьба развернулась за кандидатов
и на перевыборном собрании жителей Суходольского сельсовета
Тульской губернии между бедняками и середняками. Последние
выступали против предложенного списка первыми и утверждали:
“Мы все бедняки и нам не нужны их кандидаты. Мы сами знаем,
кого избирать”. Такую же позицию заняли и середняки села По¬
кровского Одоевского уезда той же губернии по отношению к
списку бедноты, последним не удалось провести в совет ни одно¬
го своего представителя, не оказалось в нем ни коммуниста, ни
комсомольца.
Подобная картина наблюдалась и на перевыборном собрании
с. Георгиевки Некрасовского района Хабаровского округа, где оно
проводилось дважды: первый раз, назначенное на 8 января, собра¬
ние сорвалось в связи с тем что избиратели явились “пьяными” по
случаю религиозного праздника Рождества. На второе собрание
пришли “исключительно зажиточные” сельчане и выступили про¬
тив списка кандидатов в состав сельского совета, представленного
беднотой, и выдвинули свой список в члены совета, который в
ходе голосования поддержало большинство избирателей115.
Вышеназванные примеры свидетельствуют, с одной стороны, о
политической активности середняцко-зажиточных слоев деревни,
способных отстаивать свои гражданские права в отдельных районах,
а с другой, о слабой организационной подготовке в некоторых мес¬
тах партийных организаций и сельской бедноты. В то же время в це¬
лом на территории РСФСР активность первых снизилась, а вторых —
51
немного возросла в перевыборной кампании 1927 г. Среди бед¬
няцко-батрацких элементов накануне выборов коммунисты про¬
водили заметную работу, организовывали специальные собрания,
на которых намечались члены избирательных комиссий, состав¬
лялись списки лиц на лишение избирательных прав и кандидатов
в состав советов. Например, в с. Излегащи Воронежской губернии
из 60 бедняков на собрании присутствовало 52, в с. Кистыш Вла¬
димирской губернии — соответственно 72 и 68. В Богоявленской
волости Нижегородской губернии по 37 селениям на собрания
пришли до 75 % от общего числа бедняков.
По 12 округам Сибири в перевыборную кампанию состоялось
1667 отчетных собраний и 1143 специальных собраний маломощ¬
ных, посещаемость которых составила примерно 50 %. Последняя
цифра говорит о том, что даже эти слои деревни, опора больше¬
вистской партии, проводник ее политики на селе, пассивно от¬
носились к избирательной компании, к участию в выборах в сель¬
ские советы. В некоторых районах посещаемость избирательных
собраний оставалась по-прежнему низкой. Так, в слободе Лушни-
ковка Воронежской губернии на бедняцком собрании вместо
200 человек присутствовало 58; в селе Момон той же губернии
явились 30 человек из числящихся 400. Безразличие и равнодушие
части сельской бедноты к перевыборам сельских советов объясня¬
лось просто: они не верили, что избранные депутаты будут защи¬
щать их непосредственные интересы или, как выражались мало¬
мощные сельчане Федорцовской волости Сергиевского уезда
Московской губернии: “Нам безразлично, кто будет избран в сель¬
совет, так как избранные будут выполнять директивы не бедня¬
ков, а Вика”. А вот еще одно мнение по этому вопросу батраков и
бедняков с. Степанидово Ленинградской губернии относительно
состава советов, противоречащего позиции коммунистической
партии: “Если человек хороший, то пусть он хоть кто — бедняк
ли, кулак ли — его можно выбрать в совет”116, т. е. не по классово¬
социальному признаку, а по деловым качествам, организаторским,
хозяйственным принципам.
Лишение избирательного права зажиточной части крестьян,
нередко авторитетных и уважаемых односельчан, усиление адми¬
нистративного нажима на жителей деревни, навязывание в состав
советов партийных назначенцев — все это не могло способство¬
вать росту активности населения, особенно середняцко-богатых
слоев, многие из них просто не участвовали в выборах 1927 г.,
они не приходили на собрания, нередко объясняя властям свою
неявку: “Вы лишайте избирательных прав, кто же к вам пойдет
52
после этого на собрания”, “Нас лишили права — зачем ходить на
собрания, пусть выбирают сами”117.
Поэтому в ряде районов количество участвующих в выборах
крестьян в 1927 г. снизилось по сравнению с прошлогодними. На¬
пример, в Горицкой волости их число уменьшилось с 62 % до
52 %. При этом некоторые избиратели свой бойкот голосования
объясняли так: “А ну их эти выборы! Придешь, да не так проголо¬
суешь, а потом тебе разъяснят, что и хлопот не оберешься. Уж
лучше совсем не ходить, сидеть дома”118. Вот почему отнюдь не¬
случайно в ряде мест посещаемость отчетных собраний в период
перевыборной кампании не превышала 10—20 % от общего числа
избирателей119. Хотя в целом на территории РСФСР количество
сельских жителей, участвующих в голосовании в 1927 г., осталось
примерно на уровне прошлого года и составило 47,5 % от всех
избирателей. В то же время в земледельческих районах их число
снизилось: в Северо-Кавказском крае достигало 44,6 %, в Цент¬
рально-Черноземном — 43,3 %, в Волжском — 45,2 %120.
Не совсем демократический, несвободный характер избира¬
тельной кампании 1927 г., включая лишение права голоса части
активных сельчан, привели к тому, что в составе деревенских со¬
ветов несколько сократилось число середняцко-зажиточных крес¬
тьян и немного увеличилось представительство бедняцко-батрац¬
ких элементов, членов ВКП(б) и комсомольцев по сравнению с
прошлыми выборами. Например, в Северо-Кавказском крае чле¬
нами сельских советов, освобожденных от налога, в 1925/26 г. яв¬
лялись 13,7 %, в 1926/27 г. — 17,3 %; с уплатой налога на одного
человека до одного рубля — соответственно 7,5 и 11,6%; тогда как
лиц, уплачивающих налог от 10 до 15 руб., сократилось с 16,6 до
11,5 %; а от 15 до 20 руб. — с 4,2 до 2,5 %. Последние цифры гово¬
рят о представительстве в советах зажиточных крестьян, числен¬
ность которых уменьшилась приблизительно на 1/3. В то же время
увеличилось в составе советов коммунистов с 11 % до 14,7 %, а
комсомольцев — с 3,3 до 4,6 %. Заметно возросло число партий¬
ных депутатов среди председателей сельских советов с 35,6 до
47,1 %121. В 1926/27 г. на территории РСФСР в 56 519 сельских со¬
ветов избрали 955 486 депутатов, из них 79,2 % относились к кре¬
стьянам, 5,5 % — к служащим, 4,3 % — к батракам и рабочим,
11 % — к прочим. Среди них насчитывалось 16,1 % освобожденных
от налога, 15,8 % — уплачивали его на едока до 1 руб., 24,1 % —
от 1 до 2 руб. Следовательно, больше половины членов сельских со¬
ветов принадлежали к бедняцко-маломощному крестьянству. В то же
время 18,9 % депутатов налогом облагались на человека более 5 руб. и
53
25,1 % — от 2 до 5 руб.122 Последние две группы по преимуще¬
ственному положению являлись середняцко-зажиточными. При
этом в депутатском корпусе Российской Федерации значилось
12,9 % комсомольцев, членов и кандидатов в члены ВКП(б). В мас¬
штабе СССР в выборах в деревенские советы в 1927 г. участвовало
27 839 тыс. из 57 547 тыс. избирателей, что составляло 48,4 % от их
общего числа. В сельские советы избрали 1 315 768 депутатов, в ре¬
визионные комиссии — 207 121, в волостные и районные советы
вошли 58 665 человек, в соответствующие ревизионные комиссии —
13 335. В общей сложности в деревенских органах власти насчиты¬
валось в стране около 1,6 млн. человек123. О том, как эта огромная
армия низового советского аппарата выполняла свои задачи и ре¬
шала социально-экономические вопросы в деревне, речь и пой¬
дет в нижеследующем материале.
Сельские советы в стороне от крестьянской жизни
Одна из главных причин пассивного отношения многих крес¬
тьян к перевыборным кампаниям в сельские советы заключалась
еще и в том, что деятельность последних не удовлетворяла их запро¬
сы, думы, интересы и чаяния. Большинство деревенских советов
работу не перестроили с учетом мирного, нэповского времени,
действовали методами военного коммунизма, не оказывали по¬
ложительного влияния на крестьянскую жизнь. Они выполняли в
основном административно-фискальные задачи и реализовывали
директивы вышестоящих органов власти. Хотя сельские советы и
являлись органами государственного управления, однако вряд ли
их можно было считать органами именно местного крестьянского
самоуправления. Поскольку их состав формировался зачастую не на
демократической, свободной и равновыборной основе, а путем
“партийного назначенства”. Кроме того, вопросы местного харак¬
тера, нужные крестьянам, связанные с развитием экономики, про¬
ведением землеустройства, благоустройства, строительство дорог,
мостов, их ремонт, становление образования, здравоохранения и
другие проблемы деревенской жизни, не находились в центре вни¬
мания их деятельности. Об этом свидетельствуют многочисленные
исторические факты, к изложению которых мы и перейдем.
Так, обследование осенью 1923 г. работниками Народного
комиссариата рабоче-крестьянской инспекции Петроградской гу¬
бернии низового деревенского аппарата показало: например, Вруд-
ский волостной исполнительный комитет (волисполком, вик)
Кингисеппского уезда “никуда не годен в деловом отношении,
54
недостаточно внимателен к крестьянам”. Последние негодовали
“по поводу проявления виком неумения справиться с простыми
житейскими вопросами”. Такую же негативную оценку заслужила
и деятельность Ежегорского волостного совета Вытегорского уез¬
да, работой которого было недовольно местное население, по¬
скольку он не занимался развитием сельского хозяйства, в том
числе и распространением агрономических знаний, для этого во-
лисполком “не делает ничего, даже не знал о премировании луч¬
ших, передовых крестьянских хозяйств, считая их “кулацкими”124.
Мало занимались насущными крестьянскими вопросами и мес¬
тные органы других районов РСФСР, о чем говорит изучение со¬
трудниками Центральной контрольной комиссии и НК РКИ 35 сель¬
советов различных губерний страны в 1923 г. Согласно этому
обследованию, из всех обсуждаемых на их заседаниях вопросов
20 % приходилось на политико-административные; 18,7 % — на
финансово-налоговые; 12,7 % — на организационные; 21 % — на
хозяйственные; 7,3 % — коммунальные; 8,6 % — на культурные;
7,7 % — на взаимопомощь. При этом деятельность большинства
советов крестьяне оценили “на неудовлетворительную” оценку125.
Причем в некоторых волисполкомах 90 % всей деятельности па¬
дало на сборы налогов126. В работе большинства сельсоветов пол¬
ностью отсутствовала инициатива их членов, самодеятельность,
самостоятельность. Во многих случаях советы являлись лишь про¬
стым исполнителем распоряжений высшей власти127.
Не изменилась радикально к лучшему деятельность советов в
деревне и в 1924—1925 гг. после провозглашения коммунистичес¬
кой партией так называемого нового курса на их оживление. Ди¬
рективы ЦК РКП(б) и установки второй сессии ВЦИК XI созыва
в октябре 1924 г. о необходимости активизировать работу советов в
сельской местности, сделать их защитниками трудового кресть¬
янства, которые заботились об их хозяйстве и боролись с невеже¬
ством, темнотой, болезнями и другими негативными явлениями
деревенской жизни128, остались во многом пустыми декларация¬
ми, не реализовались, да и они не вписывались в формирующую¬
ся командно-административную систему.
Анализ материалов о деятельности низового советского аппа¬
рата в деревне в середине 20-х годов, убедительно свидетельству¬
ющий о том, что никакой демократизации их деятельности не
произошло, они по-прежнему выполняли указания партийных ор¬
ганов, действовали нажимными методами по отношению к крес¬
тьянам, стояли в стороне от их запросов и не пользовались дове¬
рием у сельских жителей. Поскольку деревенские советы не
55
являлись настоящими органами крестьянского самоуправления,
занимались в основном административными вопросами и “выби¬
ванием” с населения налоговых платежей, пренебрегая его жиз¬
ненными интересами. Об этом наглядно говорят материалы об¬
следований низового советского аппарата в деревне партийными
работниками, сотрудниками ЦКК РКП(б) и ее местными орга¬
нами в середине 20-х годов.
Так, инструктор Псковского губкома РКП(б) В. Иванов на
основе тщательного изучения Советской волости Холмского уез¬
да в 1925 г. пришел к выводу: на 80 % работа сельсоветов прихо¬
дится на сборы сельскохозяйственного налога, семенной ссуды и
страховых платежей. Именно по этим показателям волостной ис¬
полнительный комитет оценивает их деятельность и прежде всего
по сбору налоговых платежей. Например, Канищевский сельсовет
вообще не касался работы школ, избы-читальни, кооперации, а
его члены в количестве 24 человек не проявляли никакой иници¬
ативы. Поступающие же документы от вышестоящих органов не
обсуждались, а просто подшивались в дело. У сельсоветов и вика
отсутствовала связь с населением, они мало обращали внимания
на культурную работу, были не изжиты методы военного комму¬
низма129. К аналогичным выводам пришли и партийные обследо¬
ватели Шапкинской волости Лодейнопольского уезда Ленинград¬
ской губернии и Рядковской волости, в которых 85—90 % всей
работы сельсоветов и виков приходилось на сборы налогов, тогда
как вопросы культурно-хозяйственного строительства, землеуст¬
ройства не рассматривались и вообще не решались. А качество
деятельности сельсоветов оценивалось виком по сумме выкачен¬
ного налога с крестьянского населения130.
В июне 1925 г. Череповецкий губком РКП(б) в секретном пись¬
ме местным органам констатировал: волиспокомы и сельсоветы ча¬
сто “всю работу сводят к взиманию всевозможных налогов, хозяй¬
ственная и политико-культурная работа не ведется, и такой Вик в
глазах крестьянина кажется гнетом, выжимающим налог и только”131.
По итогам обследования 6 волостей — Ленинградской, Псковс¬
кой, Новгородской и Череповецкой губерний — Северо-Западное
бюро ЦК РКП(б) в 1925 г. вынуждено было признать: в большин¬
стве случаев вся работа сельсоветов сводится к выполнению указа¬
ний волостных исполнительных комитетов, преимущественно по сбору
налогов, а своей инициативы они не проявляли, за исключением
лишь отдельных. То же самое характерно и для деятельности самих
виков, в их работе первое место занимают налоговые платежи132.
56
В таком же духе работали и низовые советские органы дерев¬
ни в Московской губернии. Это показал смотр волостных испол¬
нительных комитетов, проводимый в конце 1925 — начале 1926 гг.
В ходе этого смотра крестьяне давали зачастую негативные оценки
деятельности местных советов, отразившиеся в материалах сель¬
коров в газету “Московская деревня”. На основании этих матери¬
алов партийное руководство губернии подготовило соответствую¬
щий обзор, дающий представление о стиле, методах, характере
работы сельских советов и волисполкомов в середине 20-х годов.
Так, Р.Н. Кедров сообщал из Бухаловской волости Волоко¬
ламского уезда: “На годовом отчете председатель сельсовета отчи¬
тался короткой фразой: “Я, мол, ничего не делал и не знал, что
делать. Меня никто не заставлял и никто ничего не спрашивал”.
Крестьянин В. Чернышев из Шиковской волости Московско¬
го уезда писал, что ревизионная комиссия не работает, “ничего
не предпринимается по улучшению сельского хозяйства”. А Васи¬
льевский волостной совет Богородицкого уезда совершенно не
занимался вопросами благоустройства, поэтому крестьяне возму¬
щались и говорили: налог берут, а дороги и мосты не ремонтиру¬
ют. В Горской волости Ленинского уезда сельсоветы также не за¬
нимались этими вопросами, в частности починкой мостов133.
Аналогичная картина наблюдалась и в других регионах РСФСР,
когда советы стояли в стороне от крестьянской жизни, не интере¬
совались сельским хозяйством, образованием, благоустройством
и другими насущными проблемами. Так, в Григорьевской волости
Владимирской губернии сельсоветы не занимались землеустрой¬
ством крестьянских хозяйств, развитием местных кустарных про¬
мыслов. Отсюда следовала и отчужденность деревенских органов
власти от сельчан. Последние так отзывались о сельском совете и
волостном исполкоме: “Там нас не выслушивают, наших заявле¬
ний не принимают”. В Донском округе деятельность сельского ни¬
зового аппарата также отставала “сильно от местной жизни”, на¬
болевшие для населения вопросы в деревенских советах не
разрешались. В Мосальском уезде Калужской губернии, сообщалось
в другом отчете, “сельсоветы стоят в стороне от роста деревни. Сами
крестьяне по собственной инициативе обсуждают вопросы о подъеме
сельского хозяйства, о переходе на многопольный севооборот, что
совсем не интересует сельсовет. Деревня сама по себе, сельсовет
сам по себе”134. В апреле 1924 г. один из красноармейцев Бугуруслан-
ского уезда Самарской губернии, жалуясь на местную власть, кон¬
статировал: “В настоящее время не найдешь никакого выхода, что¬
бы восстановить хозяйство. Подал заявление в совет, председатель
57
сказал, что все равно на нас не обращают внимания, на жен крас¬
ноармейцев, которые положили свои головы за революцию, и
все ловко делают”135.
Всесторонняя проверка партийными органами низового со¬
ветского аппарата в 1924—1925 гг. в Пензенской губернии вскрыла
те же самые болезненные явления в деятельности волостных ис¬
полкомов и сельских советов, отсутствие в их работе деловитос¬
ти, конкретности и заботы о повседневной жизни крестьян. На¬
пример, в протоколах Валяевского вика при обсуждении почти
каждого вопроса присутствовали такого рода политические заяв¬
ления: “Приветствуем рабоче-крестьянское правительство”, “При¬
ветствуем мировую революцию”. Даже когда речь шла на заседа¬
нии о сборе налога, все равно в постановлении по данному вопросу
записывалась фраза “приветствуем”. “Основная беда, даже удов¬
летворительно работающего вика, кроется в том, что он не являет¬
ся выразителем и толкачом хозяйственных исканий крестьянства,
в нем не бьется пульс хозяйственной жизни деревни. В составлении
бюджета вика крестьянство ни малейшего участия не принимает.
Вопросами культурной работы, благоустройства деревни уделяет¬
ся крайне ничтожное внимание. На вопрос члена комиссии по
обследованию Атюрьевской волости к зав. волостным земельным
отделом: “Какова у населения нужда в хлебе, плугах, семенах,
переселении”, тот ответил: “Я таких обязанностей не знал и о
них мне никто не говорил, поэтому я и не принимал никаких мер
по этим вопросам. Наше дело, — продолжал он, — выполнять то,
что скажут из уезда. Это мы и делаем”. Второй же член вика (по
финансовой части) на вопрос: “Как исчислить продналог?” ответил:
“Ничего этого я не знаю, мне никто об этом не объяснял и я нико¬
му не разъясняю”. Отсюда наблюдался большой отрыв, изоляция
совета от массы, руководители которого смотрели “пренебрежитель¬
ным, высокомерным взглядом на крестьянство”. То же самое наблю¬
далось в Атюрьевской волости, где “ни сельсовет, ни население аб¬
солютно ничего не знают о работе волисполкома, — читаем в том
же докладе обследующего партийного работника, — и он работает
сам по себе, как аппарат. Налицо полный разрыв с крестьянством и
оно устраивается само по различным направлениям”.
В Свищевской волости “связь с крестьянством настолько сла¬
ба, что масса не знает, что делает вик вследствие легкомысленно¬
го и несерьезного отношения к делу представителей местной вла¬
сти. Население не верит тому, что говорят эти представители”.
Подобные нелестные оценки пензенских партийных и совет¬
ских работников, подробно обследовавших 28 волостей и
58
32 730 крестьянских хозяйств, встречаются почти в каждом отчете
с мест, где в деятельности виков приходилось свыше 50 % време¬
ни на разрешение административно-налоговых вопросов136.
Приведенные пространные материалы об обследовании ни¬
зового советского аппарата в деревнях Пензенской и других гу¬
берний дают, на наш взгляд, объективную и довольно-таки ти¬
пичную картину об отрыве советов от трудового крестьянства,
пренебрегающих его коренными жизненными интересами, совер¬
шенно не занимающихся вопросами сельского хозяйства, культу¬
ры, образования, быта и т. д. Советы сводили, по сути дела, всю
работу к выкачиванию с населения обременительных налоговых
платежей. Такие методы были настолько очевидными, что даже
некоторые члены высшего политического руководства СССР об
этом открыто говорили. Так, в 1925 г. председатель ЦКК РКП(б)
В. В. Куйбышев признавал: деревенские организации, начиная с
сельсоветов, стоят вообще в стороне от экономического развития
села, от его повседневных, будничных нужд, выполняя главным
образом административно-фискальные функции. Поэтому крес¬
тьяне относятся к ним как к чужим и враждебным органам137.
Аналогичные оценки о низовом советском аппарате звучали из
уст и других отдельных партийных и государственных работников
в 1925 г., что он не занимается хозяйственными вопросами, его
работа не отвечает повседневным запросам крестьян138.
Не произошло коренного улучшения деятельности сельсоветов
и виков и в 1926 г., после осуществления курса по их оживлению.
Они по-прежнему занимались прежде всего административно-фис¬
кальными, но отнюдь не социально-экономическими, сельскохо¬
зяйственными вопросами. Например, в 1926 г. Горицкий волиспол-
ком Тверской губернии рассмотрел всего 523 вопроса, из них 287 —
административных, 137 — прочих, 27 — финансово-налоговых и
лишь 8 — о сельском хозяйстве, 17 — о благоустройстве139.
В мае 1926 г. Череповецкий губком В КП (б) констатировал
отсутствие работы по оживлению советов. В июне 1926 г. Северо-
Западное бюро ЦК ВКП(б) в инструктивном письме признавало:
в работе виков и сельсоветов преобладают административные воп¬
росы за счет хозяйственно-культурных140.
Обследование НК РКИ РСФСР в 1926 г. установило, что на
заседаниях сельсоветов из всех рассмотренных вопросов 27 % отно¬
сились к организационно-административным, 16 % — налоговым,
8 % — к разного рода отчетам учреждений, 18 % — к сельскохозяй¬
ственным, 7 % — связанных с благоустройством, 5 % — к хозяй¬
ственным, 7 % — к культурно-просветительским и медицинским,
59
1 % — к сельскохозяйственной кооперации и ККОВ, 11% вопро¬
сов было посвящено другим сюжетам141. Материалы обследования
середины 20-х годов ряда уездов показали: волисполкомы и сель¬
советы не справлялись с возложенными на них задачами, выра¬
жающих “общественно-политические настроения нэповской де¬
ревни”, ибо 3/4 деревенских советов “никакой постоянной работы
не вели. Регулярные заседания были редкостью”. По оценке оргот¬
дела ВЦИКа, средняя посещаемость заседаний сельсовета дости¬
гала примерно 50 %142.
Таким образом, из вышеизложенного материала явствует, что
в содержании работы низового советского аппарата в деревне не
произошло существенного улучшения в середине 20-х годов по
сравнению с первыми годами нэпа. Хотя определенные позитив¬
ные подвижки в их деятельности и наметились: на заседаниях сель¬
советов стали чаще рассматриваться социально-экономические
вопросы, непосредственно затрагивающие жизнь, быт, хозяйство
крестьян, но по-прежнему преобладали организационно-админи¬
стративные, фискальные функции в их работе.
Последняя тенденция сохранилась и в последующие годы де¬
ятельности низовых советских органов, когда наибольшее внима¬
ние уделялось административно-налоговым проблемам, а не хо¬
зяйственным, социальным в развитии деревни. Об этом можно
судить и по материалам работы сельских советов Северо-Кавказско¬
го края в 1926/27 г. Из 37 718 рассмотренных ими вопросов 38,1 %
приходилось на так называемые прочие; 10,3 % — на финансо¬
вые; 13,6 % — на сельскохозяйственные; 6,1 % — на благоустрой¬
ство; 4,3 % — на народное образование; 2,4 % — на здравоохране¬
ние; 2,7 % — на торговые и кооперативные дела, 0,6 % — на ремонт
дорог; 11,9 % — на советское строительство; 2,8 % — на правопо¬
рядок143.
Разумеется, об эффективной работе сельсоветов и волиспол-
комов следует судить еще не по количеству обсуждаемых ими воп¬
росов, а как принятые по ним решения претворялись в жизнь,
насколько крестьянская жизнь становилась легче, лучше, богаче.
Не секрет, что многие постановления низовых советских органов
в деревне носили декларативный характер, не выполнялись, как
и решения, принимаемые центральными органами власти. Один
из важных показателей, характеризующих положительную работу
советов, оказание ими ощутимой помощи крестьянам, прежде всего,
в восстановлении и развитии их хозяйства. Однако как раз этой
поддержки от низового советского аппарата и не поступало сельча¬
нам. Об этом нам дает дополнительно определенное представление
60
их деятельности в Новгородской губернии, когда в 1925 г. в сред¬
нем волостной бюджет составлял 900 руб., а на развитие сельско¬
го хозяйства из него шло только 1,5 %144.
Естественно, такое положение дел вызывало недовольство со
стороны крестьян, не только работой местных органов власти, но и
в целом политикой правительства, не проявлявшего должной забо¬
ты о нуждах сельчан. Так, в январе 1927 г. в письме к М.И. Калинину
крестьянин Н. Ежов из села Григорьевское Ярославского уезда
писал: “Хотя советы на низах и избираются крестьянами, но они
не исполняют их воли, и лишь всецело волю пролетариата. А воля
пролетариата заключает в себе экономическое угнетение кресть¬
янства, ограждаемое в различном духе законов. Вот наглядный
пример того угнетения, за неуплату в срок сельскохозяйственно¬
го налога крестьянином законом лишают его последнего бытово¬
го удовольствия и продают его последний самовар”145.
В феврале 1927 г. один из бедняков Воронежской губернии,
недовольный существующими порядками, говорил: “Советская
власть в настоящее время на местах окостенела. Все делают по
указанию высших органов, как чиновники. Советы не советуют, а
подтверждают готовое. Почему в 1918—1919 гг. каждое заседание
сельского совета было переполнено не членами его? Да потому,
что было все ново, вопросы обсуждались живые: на кого сколько
взять хлеба и т. д. Теперь же, раскладка налога производится где-то
на стороне”146.
Хотя в рассуждениях данного бедняка и присутствовала доля
комбедовского настроения, тем не менее он был прав: в нэповский
период деревенские советы “закостенели”. Главным образом они
выполняли указания вышестоящих государственных чиновников,
не являлись органами сельского самоуправления, не имели само¬
стоятельности в принятии и реализации решений, в том числе и
в распределении налога среди крестьян с учетом их экономичес¬
кой мощи. Вот как видели основные функции волисполкомов и
сельсоветов крестьяне, в отличие от тех задач, которыми советы
занимались в ту эпоху под контролем партии. Они “должны иметь
право самостоятельно устанавливать разряд урожайности, льготы и
скидки по налогу. Налог на местные нужды должен расходоваться
на починку дорог, мостов, школьных зданий. Сельсовет и волис-
полком должны давать отчет о своей работе перед сходами и сла¬
гать свои полномочия, если деятельность их будет признана не¬
удовлетворительной. Всякие справки и документы должны
выдаваться бесплатно и без волокиты. Взяточники и воры должны
подлежать публичному суду с широким участием крестьянских
61
заседателей”147. Иными словами, сельчане видели советы, как орга¬
ны действительно местного самоуправления, решающие реально
широкий круг проблем, непосредственно касающихся их быта,
жизни, благополучия, тогда как существующий низовой советс¬
кий аппарат игнорировал в своей деятельности эти жизненно¬
важные для крестьян вопросы. Это вынуждены были признать в
той или иной форме и некоторые представители верховной, выс¬
шей власти.
К ранее сказанному на этот счет приведем еще ряд высказы¬
ваний высокопоставленных советских чиновников. Так, по мне¬
нию М.И. Калинина, советы превращались в аппарат собирания
налога с населения с применением нередко методов голого ад¬
министрирования148. Подобную оценку разделял и ответствен¬
ный партийный и государственный работник, член Госплана
СССР Э. Квиринг. В 1927 г. он констатировал: “Вопросы админис¬
тративно-налоговой и так называемые “прочие” составляют 70 %
всей работы советов, что же касается вопросов земельных и мес¬
тного благоустройства, то они занимают ничтожное место”149. Тако¬
го же взгляда придерживался и секретарь ВЦИК А. С. Киселев. В фев¬
рале 1927 г. он признавал: в настоящее время сельсовет не является
органом, объединяющим всю хозяйственную деятельность дерев¬
ни, этот административный орган не способен поднять свой ав¬
торитет, он слабо руководит социально-культурным развитием
села, политической сферой150.
Однако справедливости ради следует сказать, что негативная
оценка абсолютного большинства волисполкомов и сельских со¬
ветов в плане решения ими непосредственных вопросов кресть¬
янской жизни в годы нэпа не означает, конечно, что все они
были неработоспособными, в ряде мест имелись и жизнеспособ¬
ные, эффективно работающие органы деревенской власти. В своей
деятельности они не ограничивались только сбором налогов с сель¬
чан, их администрированием, но решали социально-экономичес¬
кие проблемы в интересах крестьян. В тех советах, где заседали
инициативные, образованные, деловые, хозяйственные сельчане
с организаторской, предприимчивой хваткой, там население ощу¬
щало от них заметную пользу, социально-экономическую выгоду.
Например, в 1923 г. Ново-Лебежайский сельский совет Сара¬
товской губернии организовал жителей на ремонт дорог, мостов
и побудил их переходить от трехпольной к четырехпольной систе¬
ме обработки земли. Сухо-Березовский и Юдьновский деревенские
советы Воронежской губернии наладили хорошую работу прокат¬
ных пунктов. В середине 20-х годов Приморско-Ахтырский
62
станичный совет на Северном Кавказе имел солидную матери¬
альную базу; в его распоряжении находились кирпичные заводы,
мельницы, торговые заведения, 92 десятины земли. Получая со
своих предприятий доход, совет за счет этого своевременно ре¬
монтировал школы, обеспечивал их топливом, учебными посо¬
биями, помогал местной больнице, выделил ей новое здание.
Беднякам оказывал бесплатную медицинскую помощь. Двум крес¬
тьянам предоставил путевки на курорт. Меденский сельсовет Ураль¬
ской области регулярно проводил заседания президиума и пленума.
На них присутствовали и рядовые крестьяне. Они активно участво¬
вали в обсуждении вопросов. При сельсовете работало 4 секции, в
них было занято 25 человек. При помощи сельсовета создавались
семенные запасы, часть которых выдавалась маломощным кресть¬
янским хозяйствам. Школа обеспечивалась учебными пособиями.
На территории сельсовета организованно прошла подписка на
газеты, в итоге — одна газета приходилась на 6 крестьянских дво¬
ров151.
В 1926 г. в Ставропольском округе совет села Лядовская Балка
Медвеженского района отремонтировал 3 общественных амбара и
школы, построил 2 новые. Члены совета регулярно отчитывались
на открытых собраниях перед избирателями. Александровский сель¬
совет того же округа с помощью населения занимался благоуст¬
ройством улиц, дорог152.
Эти же вопросы хорошо решал Туровский волисполком Серпу¬
ховского уезда Московской губернии. Он сумел организовать насе¬
ление на благоустройство территории, исправил 34 моста и постро¬
ил 14 новых, отремонтировал 19 колодцев и соорудил 8 новых153.
Отмечая положительную работу ряда сельсоветов и виков в
некоторых регионах РСФСР, все же, как подтверждают вышепри¬
веденные факты, преобладающая часть из них не занималась по-
настоящему проблемами, затрагивающими коренные судьбы тру¬
дового крестьянства, которое по отношению к ним было настроено
в основном отрицательно, а кое-где даже враждебно. Низовой со¬
ветский аппарат, выполняя директивы сверху, по неукоснитель¬
ному собиранию прежде всего налогов с населения, мало беспоко¬
ился о разрешении назревших социально-экономических задач.
В частности, советы на селе фактически состояли в стороне от
разрешения таких злободневных жгучих проблем как медицинское
обслуживание, образование, культура.
63
Деревенские советы и народное образование, здравоохранение
Сельские советы по существу мало занимались разрешением
такой острой социальной проблемы, как ликвидация неграмот¬
ности среди сельского населения, повышение его образователь¬
ного и культурного уровня. Почти не уделяли советы внимания
обучению грамоте подрастающего молодого поколения.
Хотя государство и брало непосильные зачастую для крестьян
налоги, но немного вкладывало средств в развитие народного
образования на селе, по реализации в жизнь провозглашенного
лозунга о всеобщем начальном обучении. Многие дети школьного
возраста вообще не посещали школу в середине 20-х годов. Так, в
Советской волости Холмского уезда Псковской губернии в школе
учились лишь 37 % детей в конце 1924 — начале 1925 г. На март
1925 г. в Псковской губернии насчитывалось 177 540 детей в возра¬
сте 8—11 лет, из них школу посещали 55,6 %, в 1924 г. — 38,7 %,
на 1 июля 1925 г. в Новгородской губернии количество детей, вов¬
леченных в школьные занятия, колебалось от 25 до 50 %154.
Подобная картина наблюдалась не только в Северо-Западной
области, но и в других регионах. В 1924—1925 гг. в Саранском уезде
Пензенской губернии в школе училось 46 % всех детей, в Новохо¬
перском уезде Воронежской губернии — от 20 до 49 %; в Крымском
районе — 40 %; в Рубцовском уезде Алтайской губернии — 22 %, а в
ряде мест школу посещали лишь 13 % детей155. Правда, в РСФСР
имелись некоторые волости и деревни, где обучались 60—90 % всех
детей школьного возраста156. Так, в Ленинской волости Орехово-
Зуевского уезда Московской губернии вне школьных занятий ос¬
тавалась 1/3 всех детей, в Городецкой волости Лужского уезда
Ленинградской губернии — 20 %157.
В целом по стране охват обучением сельских детей школьного
возраста 8—11 лет в первые годы нэпа постепенно сокращался. Если
в 1920/21 г. в РСФСР школу посещали 74,3 % детей, в 1921/23 г. —
61,1 %, то в 1922/23 г. — 46 %158. Однако с этого года постепенно
число детей, обучающихся в сельских школах, увеличивалось. Со¬
гласно данным всесоюзной школьной переписи, в 1927 г. ее не
посещали 36,2 % крестьянских детей в возрасте 8—11 лет159.
Основная причина резкого сокращения количества обучаю¬
щихся детей в сельских школах в эпоху нэпа, когда около полови¬
ны из них были не охвачены обучением в середине 20-х годов,
заключалась в том, что содержание школы и культурно-образова¬
тельных учреждений правительство с переходом к нэпу перевело
на небольшой местный бюджет. На практике это означало, что их
64
финансирование должно было осуществляться не волостными ис¬
полкомами и сельскими советами, а самим крестьянским населе¬
нием, у которого, как и у государства, после разрухи, голода, сред¬
ства отсутствовали. По существу, в сельской местности вводилось
платное начальное обучение. Поскольку в декабре 1922 г. X Всерос¬
сийский съезд советов разрешил в качестве временной меры “вве¬
дение платности за обучение с перенесением главной тяжести на
обучение на более обеспеченные слои населения”160.
Практически на деревенских жителей перекладывалось школь¬
ное обучение, ибо местные советы данным вопросом почти не
занимались. Об этом нам дают представление и следующие дан¬
ные. В 1926/27 г. в Северо-Кавказском крае из 3/ 718 вопросов, рас¬
смотренных сельскими советами, только 4,3 % приходилось на на¬
родное образование161, о чем выше упоминалось. В 1925 г. в
Новгородской губернии в среднем из волостного бюджета в сумме
900 руб. только 28 % шли на содержание школ162, т.е. ежегодно рас¬
ходовалось около 250 руб. Сумма ничтожная, за счет которой было
невозможно удовлетворить самые минимальные потребности
школьного образования.
При этом многие дети, поступающие в первый класс, не за¬
канчивали начальную школу, не проходили в ней полный курс
обучения, особенно девочки. В некоторых районах отсев составлял
5—10 % и даже 20 % от всех детей, поступающих учиться163. На¬
пример, в Марковской начальной школе Череповецкой губернии
занятия посещали 106 детей в 1922/23 г., а к концу года их число
сократилось до 32, хотя до Октябрьской революции почти все
дети в Марковской волости учились164.
Рассматривая причины низкого охвата детей в нэповской дерев¬
не начальным обучением, в том числе и по вине сельских советов,
следует сказать, что основная из них сводилась к нехватке школ.
Так, в Шапкинской волости Лодейнопольского уезда Ле¬
нинградской губернии учились лишь 40 % детей в 1924—1925 гг.
Основная причина тому — отсутствие школ. В этой связи учитель
Г.П. Громов из д. Берег предлагал открыть в данной деревне шко¬
лу, так как в ней насчитывалось до 30 детей, а в ближайшей шко¬
ле все места были заполнены: “Неправильно, что взрослых обуча¬
ют, а дети остаются в темноте”, — говорил он. В Советской волости
Холмского уезда Псковской губернии ввиду большой перегрузки
школ в некоторых из них учились до 70 человек, в ряде деревень
детей отказывались в них принимать. Недовольные крестьяне возму¬
щались против властей: “Налоги с нас берут, а учить детей наших не
хотят”. Аналогичную критику адресовали советам и новгородские
65
крестьяне, так как из-за отсутствия школ многие дети не учились,
некоторые сельчане предлагали даже построить школы на собствен¬
ные деньги, ругая при этом членов советов: “Налог берут, а школ
не дают... Хотят обучить грамоте взрослых, а детей не учат”.
К тому же в ряде мест крестьяне негодовали и по поводу запре¬
щения преподавания Закона Божьего, критиковали также и каче¬
ство обучения. По мнению некоторых сельчан, “в школе ничему
путному не учат”: “Ходил две зимы в школу, а написать письма
не может”165. Другой важной причиной непосещения школьных
занятий учащимися — это бедность, обнищание крестьянства,
как следствие Гражданской войны, так и политики советской вла¬
сти. У родителей не было денег, чтобы купить для своих детей
обувь, одежду, книги. Так, в Лопасинской волости Серпуховско¬
го уезда Московской губернии дети бедных родителей из-за от¬
сутствия одежды не посещали занятия: “Теплая погода придет —
в школу, а в холодную дома сидит”. То же самое наблюдалось и в
Серпуховском уезде той же губернии, когда из-за отсутствия обу¬
ви учащиеся не ходили в школу166.
В Починковской волости Смоленской губернии бедные роди¬
тели рассуждали по-традиционному ввиду своей необразованнос¬
ти и нищеты: “нет лаптей, пусть прядет дома, нам учеными не
быть”, “Научился расписываться и довольно”167. Причем из-за
бедности и плохого материального положения родители нередко
отдавали в школу прежде всего сына, полагая, что ему нельзя
быть неграмотным, поскольку он пойдет на военную службу. На¬
пример, с 1922 по 1924 г. в некоторых волостях Пензенской губер¬
нии количество девочек в школе сократилось в 3 раза. При этом
школу не посещали около 3/4 детей бедняков, тогда как середня¬
ков — 1/2 и зажиточных крестьян — 1/4. В Знаменской начальной
школе Тамбовской губернии учились только 36 % детей из семей,
не имеющих лошадей, и обучались 61 % детей из хозяйств, владе¬
ющих ими168. Эти данные наглядно свидетельствуют о том, на¬
сколько имущественное состояние крестьянской семьи влияло на
охват их детей школьным обучением.
Характерно на этот счет и мнение крестьянина А.А. Гаврилова
с. Сельца Троицко-Объединенной волости Суздальского уезда Вла¬
димирской губернии, высказанное в письме в газету в середине
20-х годов: “У нас, в окрестностях Суздальского уезда, наблюдает¬
ся, что сами бедняки не пускают детей учиться в начальную шко¬
лу, не говоря о второй ступени. Это зависит от того, что родители
их сами ходят почти босиком: на 7 человек имеется только 2 пары
сапогов, и то не совсем хорошие”169.
66
На сельских сходах, на перевыборных собраниях, в письмах в
газеты зачастую звучала острая критика в адрес низового советско¬
го аппарата в деревне за бездеятельность в области народного об¬
разования. Многие крестьяне высказывали недовольство по пово¬
ду того, что члены сельских советов собирают немалые с них
налоги, но на содержание школ денег не выделяют, поэтому все
ложится на плечи самого населения: строительство и ремонт школ,
обеспечение их топливом, учебными пособиями.
Вот лишь некоторые нелестные оценки сельчан по поводу по¬
литики местных, да и центральных властей, проявляющих мало вни¬
мания и заботы о повышении образовательного уровня подрастаю¬
щего поколения в деревне. Например, в марте 1926 г. И.К. Патрикеев,
житель д. Сырково Селищенской волости Тверского уезда, писал:
“На шее крестьянина к великой печали школа: свои принадлежнос¬
ти, тетради, дрова, даже и за помещение школы плотим мы, крес¬
тьяне У нас школы и то содерживаются за свои средства, не будем
говорить о кружках, читальнях На всеобуч другой раз отправляю
сына, и все собственно свое, приходится тянуть последние жилы,
да не голодному или же босиком учиться”. Красноармеец-отпускник
С.Т. Тюрьмин из деревни Безводные Прудищи Елатомского уезда
Рязанской губернии в апреле 1924 г. в своем письме в “Крестьянскую
газету” констатировал то же самое: “Школа находится на иждиве¬
нии граждан, мальчики половина деревни не учатся, больница и др.
расходы тоже несут граждане”170.
Подобные суждения высказывали крестьяне и в других райо¬
нах РСФСР, о чем рассказывают информационные сводки орга¬
нов ОГПУ. Например, в них за ноябрь 1925 г. указывалось: населе¬
ние Ельниковской волости Краснослободского уезда Пензенской
губернии возмущалось тем, что советская власть “берет налог на
мосты, школы и больницы, а в результате не только не строит
школы, а даже лесу бесплатно не отпускает, и получается, что
“долой неграмотность”, а детей учить негде, школа находится в
10 верстах”. В с. Кирилове Саранского уезда волостной исполком
выделил на ремонт школы 25 руб., хотя требовалось 250 руб. В этой
связи крестьяне негодовали: “Лучше бы вик совсем не давал де¬
нег. На эти деньги все равно ничего не сделаешь”. При этом они
соглашались на увеличение даже суммы налога, за счет которого
можно бы построить новую школу, ибо сами жители никогда это¬
го не сделают. С аналогичным предложением к местному совету
обратились и крестьяне с. Колесня Рязанского уезда, негодуя по
поводу политики властей: “Ну что за обманщики, эти коммунис¬
ты. Летом все говорили, что школы будут взяты на содержание за
67
счет государства, а когда пришла пора учения, они опять берут с
мужиков, а пора бы им уже кончить выезжать на деревенской
“кляче”.
В таком же негативном духе по поводу содержания населени¬
ем школ высказался и член сельского совета Лисянский на собра¬
нии крестьян д. Святоруссовке Верхне-Вольской волости Амурской
губернии: “Правительство это — жулики. Пишут одно, а делают
другое. В газетах объявляют, что кроме с/х налога никаких сборов
не будет, а между тем заставляют за свой счет производить ремонт
школы”. А недовольные отсутствием у них школы жители с. Талов-
ки Куриловской волости Самарской губернии на собрании, высту¬
пили с угрозой местному совету, что они откажутся уплачивать
сельскохозяйственный налог, ибо у них в селении закрыта шко¬
ла, и поэтому за счет невнесения налоговых платежей они сами
оборудуют школу171.
Массовое недовольство крестьян негативным отношением
советов к вопросам образования, как видно, было вызвано, во-
первых, острой нехваткой школ в сельской местности, когда, по
данным НК РКП РСФСР, в 1925/26 г. они отказали принять на
учебу по разным районам от 2 до 38 % желающих обучаться де¬
тей172. Во-вторых, существующие школы требовали серьезного
ремонта, ибо многие из них пришли в ветхость, не ремонтирова¬
лись с царских времен. Например, в Егорьевской волости Мос¬
ковской губернии их ремонтировали последний раз в 1910 г. Со¬
гласно обследованию Старорусского уезда Новгородской губернии
в январе 1925 г., школьные здания не ремонтировались 8 лет и
пришли в негодность, в них крыши протекали. Срочного ремонта
требовали и школы Советской волости Холмского уезда Псковской
губернии173. В неудовлетворительном состоянии находились школь¬
ные здания в Саранском уезде Пензенской губернии, в Ново-
Хоперском уезде Воронежской губернии и в других районах
РСФСР174.
Многие волостные исполкомы и сельские советы не то что не
занимались ремонтом школ, но даже на зимний период не могли
обеспечить их топливом, в том числе и дровами. Например, в 1925 г.
в школах Горожанского сельского совета Великолуцкого уезда
Псковской губернии зачастую не проводились занятия, так как
для них своевременно не заготовили дрова. Правда, одну из школ
родители детей отапливали сами, чтобы дать им возможность по¬
сещать занятия.
В Егорьевской волости Московской губернии по вине волост¬
ного исполкома заготовленные в лесу дрова в 1925 г. не подвезли
68
заблаговременно к школам. Поэтому ученики, чтобы не замерзать в
классах, идя на уроки, приносили еще с собой в школу по 5 полен
дров каждый175. Из-за нехватки дров в школах и их неотапливания
в ряде мест учителя вынуждены были проводить с учащимися за¬
нятия у себя на дому.
Не проявлял должного внимания и заботы низовой советский
аппарат деревни и по обеспечению школ мебелью, партами,
столами, учебными пособиями. Так, в 1926 г. в школах Хоперс¬
кого уезда Воронежской губернии полностью отсутствовали учеб¬
ники, в Саранском уезде ими учащиеся обеспечивались только
на 45 %. В 1925 г. некоторые сельчане Псковской губернии жалова¬
лись на то, что в школах не хватает учебников, когда одна книга
приходится на 6 учащихся176.
Конечно, нельзя сказать, что государство совсем не заботи¬
лось о материальном обеспечении сельских школ. Например, в
1924/25 г. правительство РСФСР за счет сметы 1925/26 г. выделило
на бесплатное обеспечение школ I ступени учебниками 1 млн. руб.
и 1569 тыс. руб. — на письменные принадлежности, 500 тыс. руб. —
на наглядные пособия, детскую и педагогическую литературу.
Однако за счет этих средств удовлетворялись потребности в учебни¬
ках от 30 до 70 % учеников. В 1926/27 г. государственные расходы
деревенским школам увеличивались в 4 раза по сравнению с про¬
шлым годом177. И тем не менее радикального прорыва в лучшую
сторону в образовании в сельской местности к концу нэпа не про¬
изошло, хотя позитивные подвижки в школьном деле и наметились.
Крестьяне критиковали иногда деревенские советы не только
за отсутствие заботы о содержании школ, но за отношение госу¬
дарства к учителю, материальное положение которого оставалось
весьма трудным, что негативно сказывалось на качестве обучения
детей. Сельчане подчас высказывались в пользу повышения зарпла¬
ты учителей, считая ее низкой. Например, в октябре 1925 г. на
собрании жителей с. Новый Черчим Кузнецкого уезда Саратовской
губернии председатель местного кооператива Маслов заявил: “На¬
лог собирают для нужд государства, а не дают учителю, ни дров,
ни книг”178.
Материально-бытовые условия сельского учителя усугублялись
еще и тем, что его низкая зарплата нерегулярно выплачивалась, за¬
держивалась на несколько месяцев, особенно в школах, состоящих
на местном бюджете. К тому же деревенские педагоги были перегру¬
жены и общественно-культурной работой по руководству избами-
читальнями, различного рода кружками. Привлекались они и к сбо¬
ру налога, организации избирательных кампаний. Им давались и
69
другие поручения. О плачевном состоянии народного образования
в сельской местности и безысходном положении учителя хорошо
сказала Н.К. Крупская в своем выступлении на XIII съезде РКП(б)
в мае 1924 г. У педагогов зарплата маленькая, 10—12 руб. в месяц.
Да и это “жалкое жалованье” они получают неаккуратно, с задер¬
жкой в 2—3 месяца. Учителя никто не кормит, “он сам кормится”,
поэтому голодает. В некоторых губерниях педагог “сведен до пас¬
туха как в прежнее время”, ходит по очереди по домам крестьян и
у них питается. А часто живет и тем, что “летом нанимается ра¬
ботником к зажиточному крестьянину, или шьет обувь, вяжет
варежки, а если есть свое хозяйство, то доходами от него”. По
словам Крупской, по материалам обследования 7 губерний, по¬
ложение на селе народного образования представляет ужасающую
картину, находится “в угрожающем состоянии”179.
В годы нэпа органы ОГПУ констатировали неоднократно при¬
мерно ту же самую неприглядную картину по поводу народного
образования на селе.
В 1925-1926 гг. среди педагогов проявлялось массовое недо¬
вольство своим материальным положением, в ряде районов про¬
шли забастовки. Например, в ноябре 1925 г. учителя Куйтунской
волости Тулуновского района Иркутской губернии “объявили за¬
бастовку, требуя немедленно выдачи зарплаты за прошлые 3 ме¬
сяца и повышения таковой”.
В информационной сводке работников ОГПУ за октябрь 1926 г.
отмечалось по-прежнему недовольство сельских учителей в неко¬
торых районах своим материальным состоянием, низкой зарпла¬
той. Они требовали ее своевременной выдачи и повышения, а кое-
где велась и подготовка к забастовкам.
“Недовольство зарплатой вызывает уход учителей с работы в
школах и переход их на работу в учреждения с более высоким уров¬
нем зарплаты В Изюмском округе 12 учителей подали в отдел на¬
родного образования заявления об увольнении. Учителями выбро¬
шен лозунг: “Разбегайтесь кто куда может”. В Читинском округе
учительство, бросая работу в школе, переходит на железную доро¬
гу. Кроме того, почти во всем районе учителя из-за материальной
необеспеченности обзаводятся сельским хозяйством, уделяя ему, в
конечном счете, больше внимания, нежели работе в школе”180.
Нередко деревенским учителям в ущерб своей основной рабо¬
те приходилось на общественных началах выполнять обязанности
заведующих избами-читальнями и библиотеками в сельской мест¬
ности, деятельность которых также мало интересовала волостные
исполкомы и сельские советы. В протоколах заседаний членов этих
70
государственных организаций трудно найти рассмотрение вопро¬
сов, посвященных данным культурно-просветительным учрежде¬
ниям деревни. Им, как и школам, государство резко сократило
централизованное финансирование и перевело на местный бюд¬
жет, по сути крестьяне должны были содержать их на свои сред¬
ства. А деньги, как правило, у сельчан отсутствовали, что привело
к заметному сокращению изб-читален и библиотек. Те же, кото¬
рые сохранились, влачили жалкое существование, книжный фонд
в них сократился, да и находился в неудовлетворительном состо¬
янии. Но это мало беспокоило низовой деревенский аппарат, со¬
веты. Так, в ходе смотра волостных исполкомов Московской гу¬
бернии в конце 1925 — начале 1926 г. выявилось равнодушие и
безразличие многих из них к культурно-просветительным учреж¬
дениям, хотя трудовое крестьянство к ним тянулось: к книгам,
газетам, знаниям, старалось повысить свой образовательно-куль¬
турный, политический уровень.
Так, в селе Пятницы Воскресенского уезда в избе-читаль¬
не, существующей при вике, работа никакая не велась, хотя
имелся штат сотрудников, ее обслуживающих. По данным сель¬
кора П.И. Степанова, деятельность Федоровской волостной избы-
читальни Орехово-Зуевского уезда “никуда не годится и никто ее
не наставит на путь. Справочного стола не имеется. Кружки только
все организуются, но к работе не приступили, должно быть не
приступят. Читка газет не ведется, а также и бесед: избач купил
для своего развлечения шашечницу и ею разгоняет тоску. Населе¬
ние ввиду этого плохо посещает избу-читальню. Последняя часто
бывает на замке. Население недовольно такой постановкой дела в
избе-читальне и в нее почти никто не ходит”.
В Козловской волости Московского уезда в 1925 г. открылось
несколько изб-читален, но из-за отсутствия средств работники
ушли. Уголки культуры “совершенно бездействуют”. “Крестьянин
стремится к знанию, ждет должного внимания к себе со стороны
вика, а последний молчит”, — констатировали сельчане.
В Ильинской волости Егорьевского уезда в избу-читальню
никто не ходит, так как не было дров. “Вик наложил резолюцию
на заявление избача подвести, но до сих пор не завезли, хотя
прошло 1,5 месяца”. В Владимирской волости Клинского уезда
крестьяне были недовольны работой избача, его никогда не заста¬
нешь на месте, где он находится, неизвестно. Вику следовало бы
сменить избача181, — сообщали селькоры.
Подобные негативные оценки сельчан о деревенских советах, не
занимающихся избами-читальнями, культурно-просветительными
71
учреждениями, не являлись редкостью. И в других районах РСФСР
ситуация выглядела не лучше. Так, в Шапкинской волости Лодей-
нопольского уезда Ленинградской губернии в начале 1925 г. в избу-
читальню население не заглядывало, из них большинство пользы
от нее не видело. В Рядковской волости Новгородской губернии в
середине 20-х годов работа изб-читален и красных уголков была
налажена плохо, их сотрудники не отвечали своему назначению:
читки газет и разъяснение материалов не проводились. В 1925 г. в
Новоржевской волости Псковской губернии Жадринская изба-чи¬
тальня не функционировала, — сообщал инструктор губкома РКП(б)
Я.А. Витоль: “Был случай, когда избач не приходил несколько не¬
дель и на дверях избы-читальни появилась надпись: “A-у, избач, где
ты, когда обменишь книжку”182.
В ходе обследования Залуцкой волости Порховского уезда Псков¬
ской губернии в начале 1925 г. Невережская изба-читальня представ¬
ляла внешне печальную картину: помещение неприспособленное,
на полу семечки, плевки; грязные скамейки, холодно, “мало при¬
влекательности, без уюта”. Тем не менее в 1924 г. она получала газеты
“Беднота”, “Псковский набат”, “Псковский пахарь”, “Крестьян¬
скую газету”. Несмотря на непривлекательный внутренний вид, кре¬
стьяне посещали избу-читальню, в ней имелось 647 книг и 104 чи¬
тателя, из которых 38 бедняков и 66 середняков. Согласно
информационному письму Псковского губкома РКП(б), в марте
1925 г. в избах-читальнях не хватало кадров, популярной литерату¬
ры, и они еще не стали центрами культурно-просветительской ра¬
боты183. То же самое констатировало и Северо-Западное областное
бюро ЦК РКП(б) по итогам обследования 6 волостей Ленинг¬
радской, Посковской, Новгородской и Череповецкой губерний в
1925 г.: в избах-читальнях слабое материальное обеспечение, не хва¬
тает в них литературы, наблюдается текучесть кадров, их неподго¬
товленность184.
Подобной болезнью страдали избы-читальни и в других райо¬
нах РСФСР ввиду отсутствия к ним внимания со стороны волис-
полкомов и сельских советов. Так, в деревне Чибизовка Рижского
уезда в избе-читальне вообще отсутствовали книги, газеты, жур¬
налы в 1925 г. В ней “на бумаге, по плану как будто проделано все,
а на деле работа отсутствует”185. Обследование пензенской дерев¬
ни в 1924—1925 гг. выявило такую же безрадостную картину, пол¬
ную бездеятельность сельских органов власти в отношении изб-
читален. “В Головищенской избе-читальне — полное отсутствие
политико-воспитательной работы. Есть изба, есть избач (член уко-
ма), есть работники, которых можно использовать, расходуются
72
средства, но нет работы. Крестьяне не знают даже, кто у них со¬
стоит избачом. Полный отрыв от крестьян”. В Ломовской волости,
по мнению обследователей, “до сих пор крестьяне избы-читаль¬
ни не посещают”. В отчете из Леткинской волости сообщалось,
что нет “работы в избе-читальне никакой”186.
Кроме того, в ряде мест крестьянское население отпугивало
от посещения изб-читален и грубая антивоинственная, антирели¬
гиозная пропаганда, проводимая в их стенах некоторыми ком¬
мунистами и комсомольцами187.
В первые годы нэпа в связи с отсутствием централизованного
финансирования государством количество изб-читален в РСФСР
с 1921 по 1923 г. сократилось с 24 413 до 5018. Однако, начиная с
1924 г., их численность постепенно увеличивалась и к 1926 г. достиг¬
ла в СССР 24 536. О наличии в них книжного фонда говорят такие
данные: из 14 640 изб-читален, в 5098 насчитывалось только до
100 книг; в 4530 — от 101 до 300; в 1669 — от 301 до 500; в 1632 —
от 501 до 1000; и в 1731 избе-читальне имелось от 1001 до 3000
книг. В 1926 г. книгами пользовались 3 069 875 человек в 11 202
избах-читальнях188.
Негативно сказалась на книжном фонде сельских библиотек их
чистка: удаление земской литературы в 1925—1927 гг, что привело
к его сокращению, поскольку снабжение деревни новыми книга¬
ми шло медленно, хотя определенные подвижки и наблюдались.
Если в 1924 г. в сельские библиотеки РСФСР через центральный
коллектор направили 362 562 экземпляров книг, то в 1925 г. —
2 563 131 экземпляр, 54 922 плаката и 8325 портретов. Однако книг
в деревне не хватало, потребности в них жителей удовлетворялись
слабо, ибо в 1926 г. охват библиотечной сетью грамотного населе¬
ния деревни в книгах по районам колебался от 3,5 до 10 %189.
Правда, небольшие возможности сельчан приобщения к зна¬
ниям могли в какой-то степени компенсироваться распростране¬
нием среди них газет, хотя в начале нэпа после прекращения ими
бесплатного обеспечения изб-читален произошел спад их тира¬
жа, о чем можно судить на примере “Бедноты”. Если в начале
1922 г. тираж этой газеты равнялся 250 тыс. экземпляров, то в 1923 г.
он сократился до 50 тыс. Для большинства крестьян она оказалась
недоступной, подписка на нее была слишком дорогой и могла
обойтись в 1922/23 г. для сельчанина в стоимость 4 пуда хлеба,
тогда как в дореволюционный период кадетская газета для него
обходилась в цену 0,5 пуда190. В этот период имелись крупные на¬
селенные пункты, насчитывающие сотни сельских жителей, куда
не поступала ни одна газета.
73
В ряде мест работники низового советского аппарата ввиду
своей необразованности, невежества сжигали книги в печке, в
том числе и учебную литературу191, в которой остро нуждались
учащиеся школ.
Начиная с середины 20-х годов, тираж крестьянских газет
постепенно увеличивается, и они шире стали распространяться в
деревне. Так, в декабре 1925 г. одна газета приходилась на 13 крес¬
тьянских дворов, тогда как раньше — на 40192. В отдельных местах
сельчане охотно подписывались на периодическую печать. Напри¬
мер, в 1924 г. жители деревни Чурилово Угольской волости Воло¬
годского уезда на свои средства открыли избу-читальню и выпи¬
сали для нее 7 газет193, тогда как местная сельская власть оказалась
в стороне от просветительской деятельности. Ведь часть вопросов,
связанных с работой школ, изб-читален, библиотек, волиспол-
комы и сельские советы при желании могли бы решить при учас¬
тии населения, организуя его, например, на ремонт помещений,
заготовку и подвоз топлива. Однако инициативы и предприимчи¬
вости по решению острейших социальных проблем большинство
из них не проявляло.
Почти не занимались советы и другим важным вопросом —
медицинским обслуживанием крестьянского населения. Например,
в 1926/27 г. в Северо-Кавказском крае из рассмотренных сельски¬
ми советами 37 718 вопросов на здравоохранение приходилось
только 2,4 %194. В 1925 г. в Новгородской губернии из волостного
бюджета на медицинское обслуживание сельчан расходовалось лишь
6 %195. Естественно, на такие мизерные деньги невозможно было
удовлетворить даже минимальные медицинские потребности крес¬
тьянского населения, не говоря уже о серьезном лечении. В других
сельских районах РСФСР со здравоохранением и его финансиро¬
ванием ситуация складывалась не лучше.
В деревне не хватало больниц, медицинских работников, ле¬
карств, оборудования. Многие лечебные заведения требовали ре¬
монта, а денег на это не было у местных органов власти, боль¬
шинство из которых совершенно не заботилось о здоровье сельчан.
Среди последних наблюдалась высокая смертность, особенно среди
детей. О плачевном состоянии системы здравоохранения и невнима¬
нии к ней со стороны сельских советов и волисполкомов можно
судить по итогам смотра последних в конце 1925 — начале 1926 г. в
Московской губернии по содержанию писем селькоров в газету
“Московская правда”. Так, крестьянин Григорьев сообщал из
Яковлевской волости Орехово-Зуевского уезда печальные вести:
“Население страдает болезнями и умирает за невозможностью
74
получения домашнего лечения, а коечного лечения нет”. В Стре-
миловской волости Серпуховского уезда больница имелась, од¬
нако ее хозяйственное обеспечение оставалось неудовлетворитель¬
ным. В Хотьковской больнице Сергиевского уезда плохо обстояло
дело со снабжением продуктами. По расчетам больного туберку¬
лезом Степана Горшкова, в первый день поступления в больницу
его вообще не кормили, в последующие дни вместо 8 кружек
молока выдавали в сутки 3, да 400 г хлеба, 2—3 кусочка мяса,
“три ложки каши размазни”, кусочек пиленого сахара к чаю ут¬
ром и вечером. Когда недовольный таким питанием Горшков об¬
ратился к врачу, последний ему ответил: “На каждого больного
полагается на питание в сутки только 15 копеек”. После 8-дневно¬
го лечения в больнице Степан Горшков из нее выписался, уяс¬
нив, что при такой кормежке вылечиться от туберкулеза легких
нельзя, скорее в ней от “истощения помереть можно”196.
Не хватало у сельских советов денег и на амбулаторное обслу¬
живание больных. Так, в Ново-Хоперском уезде Воронежской гу¬
бернии в середине 20-х годов на каждого пациента, нуждающего¬
ся в этом виде лечения, приходилось от 3 до 6 коп. К тому же в
уезде одна больница обслуживала примерно 50 000 жителей села в
радиусе от 10 до 62 км. Неблагополучно обстояло с медицинским
обслуживанием крестьян и в Рыльском уезде Курской губернии,
где из 115 имеющихся лечебных заведений до октября 1917 г., при¬
надлежащих местным органам власти, к 1925 г. осталось только 21.
В то же время в г. Курске число больниц за этот период времени
выросло в 2 раза, а расходы на их строительство и содержание в
основном шли за счет сельских налогоплательщиков197.
Последние данные лишний раз свидетельствуют о социаль¬
ном неравенстве крестьян по сравнению с городскими жителя¬
ми, в том числе и в медицинском обслуживании, когда из госу¬
дарственного бюджета на лечение сельчан выделялись просто крохи,
а город получал на эти цели львиную часть расходной части бюд¬
жета. Например, в Пензе на душу населения на медицинское об¬
служивание шло в год 4 руб. 23 коп., в сельской местности — 5 коп.;
в г. Твери — соответственно 6 руб. 83 коп., в деревне — 40 коп.;
в г. Смоленске — 5 руб., на селе — 25 коп.198
О глубоком неравенстве в области здравоохранения между
жителями города и села хорошо сказал Нарком здравоохране¬
ния РСФСР Н.А. Семашко в апреле 1925 г.: “Мы высчитали, сколь¬
ко на душу населения приходится на дело здравоохранения в губер¬
нском городе, уездном и в селе на крестьянина. Что же получилось?
В среднем на душу городского населения в губернском городе
75
приходится в 20 раз больше, чем на душу крестьянина. Как это
называется, лицом или каким-нибудь другим местом мы повора¬
чиваемся к деревне? Я думаю, что не лицом”199.
Конечно, на территории РСФСР в ряде мест с медицинским
обслуживанием крестьянского населения дело обстояло более или
менее благополучно, в том числе и благодаря деятельности низо¬
вого аппарата. Так, в 1925 г. неплохо обслуживала жителей боль¬
ница села Турово Серпуховского уезда Московской губернии. Ее
врачи постоянно проводили профилактическую работу с гражда¬
нами, а местный совет ее отремонтировал200.
Однако, думается, подобные примеры скорее являлись ис¬
ключением из правил. Поскольку подавляющее большинство ме¬
дицинских заведений, как и других учреждений социальной сфе¬
ры, влачили жалкое существование, а волисполкомы и сельские
советы в своей деятельности почти не обращали внимания и не
оказывали им реальной помощи.
В свете приведенного материала можно констатировать, что
сельские советы и волисполкомы, несмотря на некоторое ожив¬
ление в их деятельности в середине 20-х годов, все же в подавля¬
ющем своем большинстве стояли в стороне от повседневной кре¬
стьянской жизни, они не решали в интересах сельчан
экономические, сельскохозяйственные, бытовые и социальные
вопросы, в том числе и связанные с улучшением народного обра¬
зования, медицинского обслуживания крестьянского населения.
Причины отчуждения сельских советов
от повседневной жизни крестьян.
Материальная база советов и сельский сход
Постараемся выяснить: почему же роль сельских советов в
социально-экономическом развитии нэповской деревни остава¬
лась минимальной? Почему эти органы государственного управ¬
ления стояли в стороне от решения повседневных, насущных
крестьянских проблем? Одна из главных причин такой непло¬
дотворной деятельности сельских советов заключалась в том, что
они не имели необходимой материальной базы, в подавляющем
большинстве которых отсутствовал собственный бюджет. Так, в
1926/27 г. на территории РСФСР без Ленинградской и Московской
губерний из 51 281 сельсоветов его имели только 1812. При этом
исключение составляли Республика немцев Поволжья, где бюд¬
жет имелся у всех сельсоветов, и Северо-Кавказский край, где им
владели 42,6 %. Тогда как в таких земледельческих районах, как
76
Центрально-Черноземная область, бюджетом располагали только
4,8 % сельсоветов, в Саратовской и Сталинградской губерниях —
по 5 % к концу 1927 г.
При этом из 24 484 тыс. руб., предоставляемых по РСФСР по
сельсоветам бюджету, на сельское хозяйство отпускалось лишь
2068,3 тыс. руб., т.е. менее 10 %, в том числе Воронежской губер¬
нии из 594,5 тыс. руб. на хозяйственные нужды выделялось только
30 тыс. руб.201, или примерно 6 % в 1927/28 г. В 1926/27 г. самосто¬
ятельный бюджет на территории СССР имели 2,3 тыс. сельсоветов
в сумме 16 млн. руб. (3,1 %), в РСФСР — 1815 (3,2 %) от их общего
количества202. Вот почему сельсоветы, не владея бюджетами, са¬
мостоятельными средствами являлись прежде всего администра¬
тивными, а не хозяйственными органами управления в деревне.
По существу, в подавляющем большинстве районов сельсоветы
“играли роль приходно-расходной ведомости”203.
Не располагали достаточными средствами для решения соци¬
ально-экономических задач и волостные исполкомы. Например, их
бюджеты в 1924/25 г. составляли в РСФСР 99,4 млн. руб., в УССР —
39,9, в БССР — 4,8, в Закавказской Федерации — 3,3 млн. руб.
Если же эти деньги разделить на количество жителей, то в сред¬
нем на каждого из них приходилось соответственно 114; 188; 141;
71 коп. Для сравнения укажем, в местном бюджете РСФСР на
душу городского населения падало в среднем 15—16 руб., а на сель¬
ского — только 3 руб. При этом доходная часть бюджета в основ¬
ном формировалась за счет поступления от налоговых платежей,
они составляли в целом по СССР около 60 %204. Что же касается
расходов, то, например, в 1925 г. из всех средств волостного бюд¬
жета 80—85 % шло на содержание возросшего административного,
чиновничье-бюрократического аппарата, а на удовлетворение хо¬
зяйственных и культурных потребностей деревни — лишь 10—15 %205.
Укажем ряд конкретных примеров, характеризующих бедствен¬
ную материальную базу деревенских советов, убедительно под¬
тверждающих вышесказанное. Так, в 1925 г. Быковский волостной
исполком Бронницкого уезда Московской губернии 3/4 всех рас¬
ходов бюджета тратил на содержание местного аппарата и только
350 руб. выделял на социально-экономические вопросы, включая
строительство и ремонт дорог, мостов, колодцев, развитие обра¬
зования, здравоохранения, агрономическую, ветеринарную по¬
мощь. В Вохринской волости того же уезда ни волисполком, ни
сельсоветы из бюджета почти ничего не расходовали на благоуст¬
ройство деревни, культурные и хозяйственные нужды206.
В Новгородской губернии в 1925 г. из волостного бюджета, фор¬
мируемого на 85 % за счет налоговых поступлений от населения,
77
53 % шло на содержание административного персонала, тогда как
сельские советы получали в месяц на все расходы только 10 руб.
В Советской волости Холмского уезда Псковской губернии 82 %
всех расходов местного бюджета поступало на зарплату аппарата в
сумме 1847 руб. 58 коп. и почти ничего не выделялось на решение
социально-экономических проблем, в том числе здравоохране¬
ния. Причем многие сельсоветы оказались настолько обездолен¬
ными, нищими в своей материальной базе, что даже не могли
обеспечить собственные помещения топливом, не говоря о снаб¬
жении им школ, больниц, библиотек. Например, в декабре 1925 г.
члены Горожанского сельского совета Великолуцкого уезда Псков¬
ской губернии в своем помещении замерзали, так как оно не отап¬
ливалось. Поскольку из-за отсутствия средств дрова, заготовлен¬
ные за 50 км от сельсовета, не на чем было привезти. Для этих
целей волисполком выделил 8 руб. для подвозки одного кубомет¬
ра дров, однако крестьяне отказались за столь низкую цену достав¬
лять дрова. Поэтому заседания членов совета нередко приходилось
проводить в избах крестьян или в доме недавно высланного поме¬
щика207.
В тяжелейшем финансовом положении находились волиспол-
комы и сельсоветы и в других районах РСФСР. Так, в докладе на
VI московском губернском съезде советов в 1924 г. указывалось:
все волости губернии имели дефицитные бюджеты. При этом де¬
легаты съезда с мест в своих выступлениях отмечали: “Из центра
ломают план волостного бюджета”, “волисполкомы — самая
бесправная советская единица”, “сельский председатель получает
плату в два раза меньше, чем сторожа”. Комиссия ЦКК и НК РКИ,
проверяющая работу Иващевского волисполкома Иваново-Воз¬
несенской губернии, пришла к такому выводу: “Жалкий вид
членов вик, абсолютный неуют: окна заклеены бумагой вместо
стекол. Гонимые холодом сотрудники вика принуждены собирать
поленья у крестьян”208.
Конечно, при наличии таких скудных финансовых средств
низовой советский аппарат в дереве не мог по-настоящему ре¬
шать острейшие социально-хозяйственные проблемы в интересах
трудового крестьянства. По нашему мнению, несмотря на после¬
военную разруху и голод в стране, все же определенную сумму
денег из собираемых налогов в деревне на сельские нужды госу¬
дарство могло бы найти, чтобы отчасти облегчить экономическое
положение крестьян. Один из путей укрепления материальной базы
деревенских советов — это сокращение раздутого управленческо¬
го аппарата, в том числе и штатных сотрудников волисполкомов,
78
а полученные за счет этого сокращения, дополнительные сред¬
ства вложить на хозяйственные нужды. Такие предложения зачас¬
тую высказывали и крестьяне на сельских сходах, в письмах в
газеты. Характерно на этот счет справедливое замечание жителей
Александренской волости Новгородской губернии, сделанное в
июле 1925 г.: “Нас налогами жмут, все увеличивают, а деньги вот
куда платят. Раньше в волости работу определяли 2 человека: пи¬
сарь и старшина, а теперь волостных и не пересчитать”209.
Второй путь укрепления материальной базы деревенских со¬
ветов мог быть найден за счет перераспределения государствен¬
ных средств в бюджете “в сторону повышения уровня удовлетво¬
рения культурно-хозяйственных нужд деревни за счет города”210,
поскольку главными налогоплательщиками все же являлись крес¬
тьяне.
Третий путь финансового оздоровления сельских советов —
это сокращение государственных расходов, выделяемых на укрепле¬
ние обороноспособности страны. Его предложил Ф. Э. Дзержинский
в письме в Политбюро ЦК РКП(б) и лично И. В. Сталину 9 июля
1924 г.: “Советское государство должно поднять по большому плану
огромные мелиоративные работы, — писал он. — Оно должно ока¬
зать промышленности поддержку прежде всего в той части, кото¬
рая направлена на удовлетворение потребностей крестьянства и
на удешевление предметов этого потребления Оно должно ассиг¬
новать через с/х банк крупные средства на восстановление и улуч¬
шение орудий с/х и его технического улучшения, т.е. на поддерж¬
ку производства с/х машин, тракторов”. В этой связи он предлагал
“пересмотреть расходы на Красную Армию, они нам непосиль¬
ны, они нас экономически подрезают и они при своей относи¬
тельной, конечно, огромности, не дают для обороны того, что
следовало бы”211.
Однако тогдашнее партийно-государственное руководство
страны во главе со Сталиным пошло иным путем. Опираясь на
свою исходную политическую установку, что деревня является
главным источником финансирования ускоренных темпов индус¬
триализации страны, оно решило не выделять государственных
средств для укрепления материальной базы сельских советов, а пе¬
реложить их финансирование и содержание на самих крестьян. В этой
связи в целях залатывания дыр в бюджетах низовых советских ор¬
ганов в сельской местности правительство прибегло к изъятию в
их пользу средств от земельных обществ, материальная база и хо¬
зяйственная самостоятельность которых давно раздражала цент¬
ральную и местную власть.
79
“Земельное общество представляло собой, как уже упомина¬
лось, территориальное объединение крестьянских дворов, осуще¬
ствлявшее непосредственное управление землепользованием и
регулирование поземельных отношений своих членов. Высшим
распорядительным органом земельного общества являлся сход
полноправных членов, какими признавались все землепользова¬
тели, достигшие 18-летнего возраста”. К концу 1926 г. на террито¬
рии РСФСР насчитывалось более 300 тыс. земельных обществ, и в
среднем на один сельский совет их приходилось 6, а на волостной
совет — до 80212. По расчетам центральных государственных орга¬
нов, в СССР в 1926/27 г. бюджет земельных обществ колебался в
пределах 80—100 млн. руб.213
Их основными источниками дохода являлись: самообложение,
сдача земли в аренду, а также деньги, поступающие от имуще¬
ства, расположенного на его территории, в том числе от торговых
заведений, складских помещений.
Если большинство сельских советов не имели бюджетов, то
земельные общества по сравнению с ними находились в более
выгодных финансовых условиях. Например, в Рязанской губернии
в конце 1927 г. в Кузьминском и Верхне-Беломутовском сельсове¬
тах бюджеты отсутствовали, тогда как в земельном обществе пер¬
вого средства достигали 11 853 руб., второго — 22 401 руб. Если в
Чаадаевском сельсовете Саратовской губернии бюджет равнялся
564 руб., то в земельном обществе — 1380 руб., в Турбийском
совете Воронежской губернии — соответственно 1363 и 3000 руб.
При этом земельные общества, располагая соответствующими
средствами, решали не только земельные, но и другие вопросы,
связанные с социально-хозяйственным развитием деревни. А сель¬
ские сходы, являющиеся их распорядительными органами, рас¬
сматривали проблемы оперативно, деловито, с большим знанием
дела, отчего уходили деревенские советы. По оценке работников
отдела ЦК ВКП(б) по работе в деревне, к концу нэпа значение
сходов чрезвычайно большое, “они продолжают оставаться самы¬
ми авторитетными органами в деревне”214. Причина тому — они
демократическим путем решали экономические и социальные
вопросы, насущные для проблемы крестьян на протяжении всех
лет нэпа.
Так, в 1923 г. И.И. Рещиков, изучая деревню Калужской губер¬
нии, пришел к выводу, что сельский совет, предусмотренный
Конституцией, в деревне не существует. Деревней управлял “сход” —
пережиток недавнего прошлого. Причем на “сходе”, представляю¬
щем явление “повсеместное в губернии, управлял не сельсовет, а
80
“степенные” хозяйственные мужички, принадлежащие к зажи¬
точным слоям”215. То же самое констатировали в конце нэпа и
партийные органы на местах, обследуя некоторые деревни: “Как
общее явление зажиточно-кулацкие группы всегда являются на
собрания земельных обществ и очень часто собраниями руково¬
дят”. Такая тенденция “идеологического влияния” зажиточной
части деревни на крестьян сильно тревожила руководство комму¬
нистической партии, тем более активность сельских сходов воз¬
растала, включая явку на них домохозяев и расширение рассмат¬
риваемых на сходах вопросов.
Например, если в Ставропольском округе в 1925/26 г. было про¬
ведено в первом полугодии 859 деревенских сходов, в 1926/27 г. —
1075, то в 1927/28 г. — 1655. Причем присутствие на них домохозя¬
ев было высоким, тогда как на заседания сельсоветов явка остава¬
лась низкой. Так, в 1927/28 г. на территории Псковского округа в
Палкинском сельсовете в среднем явка на сходы составляла среди
домохозяев 81 %, в Навержском — 88,7 %, Чубаровском — 70 %,
Волышевском — 88 %. При этом сходы собирались чаще, чем за¬
седания сельских советов. В том же году в Сталинградской губер¬
нии Молчановский совет провел 21 заседание, а сход собирался
27 раз, Бережновский — соответственно 27; 34; Алексиковский —
17; 24216.
На порядок реже проводились заседания деревенских советов
в 1927 г. и в Тамбовской губернии по сравнению с сельскими
сходами. Например, Пересыпинский сельсовет Кирсановского
уезда провел 5 заседаний и на них рассмотрел 17 вопросов, в то
же время деревенский сход собирался 71 раз с обсуждением 200
вопросов; Гавриловский сельсовет того же уезда заседал 12 раз, а
сходы — 40. В Сосновском сельсовете Моршанского уезда было
проведено одно заседание и 8 собраний президиума за январь-
август 1927 г., тогда как сходов — 82. Аналогичная картина, сви¬
детельствующая о преобладании количества проведенных дере¬
венских сходов над числом заседаний пленумов и президиумов
сельсоветов, наблюдалась в Вологодской, Владимирской губер¬
ниях, Северо-Кавказском крае, Уральской области и в других
районах РСФСР217.
Крестьяне охотно посещали сельские сходы и активно обсуж¬
дали выносимые на них вопросы, поскольку последние касались
непосредственно их повседневной жизни, ее улучшения, чего по¬
чти не делали деревенские советы. Об этом можно судить по содер¬
жанию рассматриваемых на сходах вопросов. Так, за 1927 г. Евла¬
шевский сельский совет Кузнецкого уезда Саратовской губернии
81
обсудил 2 вопроса, связанных с землеустройством и лесоустрой¬
ством, тогда как земельное общество — 27; проблемы, посвящен¬
ные сельскохозяйственному строительству, рассматривались со¬
ответственно — 4; 17; другие хозяйственные вопросы — 2; 26;
самообложение и бюджет — 1; 8; вопросы благоустройства — 9; 12.
Материалы других районов мало чем отличаются от вышеука¬
занных цифр. Так, в станице Бескорбенской Армавирского райо¬
на за 1927 г. сельский совет обсудил 18 местных хозяйственных
вопросов, а сход — 32. В 1926/27 г. Прочнооконское земельное
общество из доходной части 10 952 руб. израсходовало 2000 руб. на
сельскохозяйственное товарищество взаимообразно; 2117 руб. —
на ремонт и содержание школы; 458 руб. — на зарплату ее техни¬
ческим работникам; 1800 руб. — на лесоустройство; 174 руб. пожа¬
лованы уполномоченному по учету аренды земли и другие мелкие
расходы218.
Во второй половине 1927 г. в Сосновской юл ости Моршанско-
го уезда деревенские сходы обсуждали следующие вопросы: о лик¬
видации неграмотности, об открытии избы-читальни и новой
школы, о строительстве здания для Народного дома за счет средств
земельного общества для “переростков”, о ремонте и отоплении
школ. В сфере благоустройства и коммунального хозяйства рас¬
сматривались вопросы: организация и очистка колодцев, ремонт
дорог, укрепление оврагов, устройство прудов, очистка и охрана
лесов, оборудование пожарного сарая. Не стояли в стороне зе¬
мельные общества и от решения таких социальных вопросов, как
выдача нуждающимся сельчанам пособий из общественных фон¬
дов, выборы членов комитетов взаимопомощи; наложение штра¬
фов за потравы посевов. По предложению волостного исполкома
на обсуждение сходов ставились вопросы и о текущей политике,
о займе индустриализации, о расширении прав низового советско¬
го аппарата, о сборе средств в фонд “Наш ответ Чемберлену”. В то же
время самый крупный сельсовет волости, Сосновский, ограничил¬
ся в своей деятельности рассмотрением второстепенных- органи¬
зационных и информационных вопросов: сообщений уполномо¬
ченных земельными обществами, заведующих школ, участкового
агронома, о работе секций. И только один вопрос, непосредственно
связанный с хозяйственной деятельностью населения, обсудил
сельсовет: об охране лесов местного значения и распределении
леса среди нуждающихся219. В земельных обществах местные воп¬
росы занимали 60—70 %, а в сельсоветах — 10—20 %220.
Источники 20-х годов убедительно свидетельствуют о том, что
сельский сход пользовался авторитетом среди крестьян, являлся
82
хозяином в деревне, оттеснив на последний план “чужеродный”
для них сельсовет. К ранее сказанному на этот счет приведем еще
примеры. Так, в д. Гадышах Валдайского уезда Новгородской гу¬
бернии в 1923/24 г. все вопросы сельской жизни рассматривались
на сходах, а не заседаниях совета221. То же самое происходило и в
с. Знаменском Тамбовской губернии, когда почти “все вопросы
решались на сходе”, в то время как члены сельсовета не собира¬
лись222. В Атюрьевской волости Пензенской губернии, по оценке
обследователей, “работы сельсоветов как таковой нет. Все дела
решал сход”223. Во Владимирской губернии деятельность сельсо¬
ветов отсутствовала. Они чаще заменялись сходом, “на котором
по-старинке решаются все общественные дела”. Из Курской гу¬
бернии сообщали: в большинстве своем сельсоветы не руководи¬
ли политической и хозяйственной жизнью деревни, а всем зани¬
мался сход224.
В январе 1926 г. Новгородский губком РКП(б) в своем письме в
ЦК ВКП(б) констатировал: сельсовет или заменяется сходом, или
работой одного председателя, принимающего постановления с раз¬
решения последнего. “В таких случаях роль сельсовета сводится к
писанию протоколов собраний граждан. Даже в наиболее работоспо¬
собном Бельском сельсовете Едровской волости Валдайского уезда,
где председателем является энергичный середняк с правильным клас¬
совым подходом, дело вершится сходом”, а председатель полагает,
что это так и должно быть. Такой взгляд, по мнению партийного
органа, “на права и обязанности членов сельсоветов вырабатывает в
населении безразличное отношение к составу совета”.
В Локшанской волости того же уезда в одном из сельсоветов
все дела решал сход. В ряде волостей губернии, где председатель
совета являлся уважаемым и авторитетным крестьянином, он ру¬
ководил и сходом, в противном же случае все было наоборот225.
Однако почитаемых и уважаемых председателей деревенских со¬
ветов встречалось мало, поэтому чаще все проблемы решались
сельским сходом. Это констатировало и Северо-Западное бюро ЦК
РКП(б) в итоговом документе об обследовании 6 волостей 4 гу¬
берний. В нем, в частности, говорилось: в деревне существует два
типа сельских сходов, первые созываются сельсоветами по дерев¬
ням для обсуждения и выполнения указаний вика, поэтому насе¬
ление смотрит на них как на повинность. Второй тип сходов, со¬
зываемых исключительно по инициативе жителей, на которых
обсуждаются вопросы землеустройства, хозяйственной и бытовой
жизни деревни. Эти сходы совершенно оторваны от сельсовета и
влияния на них не имеют.
83
В Московской губернии во время смотра волисполкомов в
конце 1925 — начале 1926 г. выяснилось, судя по материалам сель¬
коров в газету “Московская деревня”, что во многих местах сход,
как и в других районах, выполнял функции сельсоветов. Напри¬
мер, в Ленинской волости Орехово-Зуевского уезда “Большин¬
ство сельсоветов совершенно безинициативны. Всеми делами вер¬
ховодит сход. Сход утверждает все постановления сельсовета,
устанавливает порядок пользования земельными угодьями, поря¬
док использования общественных раб и т.п.”
Такая ситуация наблюдалась и в Бухоловской волости Волоко¬
ламского уезда, где “мер по оживлению работы сельсоветов особых
не предпринято, вследствие чего еще до сих пор господствуют сход¬
ки, правда, с протоколами, а председатель сельсовета подменяется
в своей работе в целом”, — сообщал селькор Н. Иванов. В Деденев-
ской волости Дмитровского уезда, как выражался селькор Кры¬
лов, “на сходах отсутствует инициатива сельсовета”. В то же время в
ряде мест председатель совета работал совместно с деревенским
сходом. Например, в Тимашевской волости Волоколамского уезда.
Как сообщал М. Сарыкин, здесь “работы об оживлении сельсовета
не видно. В сельсоветах новые положения подшиты в дело и о них
забыли. Члены совета от работы отказываются. Работает один пред¬
седатель с верным спутником — сельским сходом”226.
Исследователь Ф. Кретов, анализируя взаимоотношения сель¬
совета и деревенского схода, приходил к выводу в 1925 г.: “Со¬
вершенно исключительную роль на селе играет сход, он решает
абсолютно все вопросы, так что сельсовету не остается ничего
делать”.
Приведем и еще одну обобщающую оценку о реальной власти
в деревне в годы нэпа, сформулированную авторитетными и про¬
фессиональными исследователями А. Лужиным и М. Резуновым,
по мнению которых* сельский сход являлся хозяином села, руко¬
водителем его экономической жизни, а совет отодвигался на вто¬
рой план. Ибо в повестке дня схода обсуждаются вопросы, кото¬
рые должны бы рассматриваться сельсоветом. “Сход выступает в
качестве носителя высшей власти на территории села, а сельсовет
фигурирует в качестве административного придатка волости, об¬
ращающейся к крестьянству в роли сборщика ЕСНХ и других на¬
логов. Сельские сходы служат центром хозяйственного руковод¬
ства деревней и ставят в зависимость от своих решений действия
сельсовета”227.
Во многих случаях деревенские советы к тому же и экономи¬
чески зависели от земельных обществ, последние выделяли на
84
содержание их работников средства. Например, 2-й Гавриловский
сельсовет Тамбовской губернии получил от земельного общества
701 руб. в 1927 г., а Староюрьевское общество, имея доход 3242 руб.,
выделило сельсовету 598 руб. В Валдайском уезде Новгородской
губернии не менее 10 % сельсоветов в материальном отношении
полностью подчинялись сельскому сходу228. О том, что земельные
общества и их органы, сельские сходы, противопоставили себя
деревенскому совету, а в ряде случаев и подчинив его, являлись
реальной властью на селе, признавал и секретарь Президиума ЦИК
СССР А. С. Енукидзе в своем выступлении на XV съезде ВКП(б):
“Я мог бы перечислить много примеров, когда земельные обще¬
ства являлись действительной властью на местах, где они распо¬
ряжаются землей, одним из основных объектов жизни и деятель¬
ности местных советов”229.
Экономическая зависимость от земельных обществ некоторых
советов, работающих формально, неэффективно, стоящих в сто¬
роне от крестьянской жизни, во многом объяснялась тем, что
большинство из них, как уже говорилось, не имели собственных
бюджетов, своей материальной базы.
Например, Красносельский, Новосельский и Вышнеславский
сельсоветы Владимирской губернии имели бюджеты в сумме 4034 руб.
в 1927 г., тогда как земельные общества, расположенные на их
территориях, израсходовали 10 532 руб. Крюковский, Сосновский,
Старо-Юрьевский, Пересыпкинский сельсоветы Тамбовской гу¬
бернии располагали бюджетом в сумме 5687 руб., а земельные
общества владели 15 980 руб.230 Как выше отмечалось, в СССР в
1927 г. свои бюджеты имели лишь 2300 сельсоветов в сумме 16 млн.
руб., тогда как земельные общества и другие объединения кресть¬
ян — 80—100 млн. руб.231
Земельные общества и их распорядительные органы, сходы,
собрания граждан села являлись подлинными общественными
крестьянскими демократическими органами самоуправления. Они
по-настоящему заботились о благе деревенских жителей, исходя
из своих экономических возможностей, тогда как члены сельсо¬
ветов формально-бюрократическим способом, зачастую навязан¬
ные сверху, послушно выполняли инструкции вышестоящих
партийных и государственных организаций, прежде всего по сбо¬
ру налогов, не считаясь с нуждами крестьян. В состав сельских схо¬
дов входили не только главы семей, но и все члены крестьянского
двора. Зажиточные, “кулаки”, также имели право голоса на сходе и
могли быть избранными в число уполномоченных земельного об¬
щества. Именно эти слои и середняки, наиболее хозяйственные,
85
образованные, и делали погоду на сходах, оказывали решающее
влияние на принятие на них компетентных, правильных решений
по земельным и социально-экономическим вопросам. Середняц¬
кие и зажиточные слои селян, как правило, аккуратно посещали
собрания, иногда пытались убедить присутствующих на них в том,
что “все беды от советской власти; не будь советской власти —
было бы лучше”. В то же время беднота, прежде всего люмпенизи¬
рованная часть, менее образованная, невежественная, оставалась
в тени, не могла играть важной роли на деревенских собраниях,
что очень беспокоило партийных и советских работников в цент¬
ре и на местах.
“Решающее влияние на сходах имеют зажиточные, — сооб¬
щалось из Кривозьевской волости Пензенской губернии, — бед¬
няки о себе говорят так: мы стоим в углу, хочешь сказать, так
махнут на тебя рукой: молчи, мол, какой из тебя толк”. К анало¬
гичному выводу пришла и комиссия, проверяющая состояние
партийного и государственного аппарата в Мокшанском уезде,
заметив, что на собраниях села Ломовки “бедняк активности по¬
чти никакой не проявляет”. Были, например, случаи, когда бед¬
няк начинает говорить о необходимости более правильного про¬
ведения того или иного закона, так сейчас же, по их выражению,
им “затыкают рот” как середняки, так и кулаки, говоря: “Хоро¬
шо вам пользоваться льготами, а за вас нам платить приходится”.
“На сходах голос кулака всегда пользуется поддержкой бед¬
ноты и середняка, в особенности середняка, беднота же большей
частью отделывается молчанием”, — такие сведения поступали
из Головинщенской волости.
Подобная картина наблюдалась на сельских сходах и Григорь¬
евской волости, где “кулаки”, по мнению обследующего, пользо¬
вались правом голоса и руководили сходом вместе с зажиточными
и тяготеющими к ним середняками, они “держат свою линию и
предлагают свое постановление”. “Кто же руководит сходом?” —
спрашивал один из партийных работников, изучающих Атемарскую
волость. И на поставленный им же вопрос он ответил описанием
одного сельского схода, который состоялся 15 февраля 1925 г. По
мнению обследователя, это наиболее яркий и характерный при¬
мер управления сходом “кулаками”, их “засильем”. Общее собра¬
ние граждан открыл руководитель сельсовета, после этого избра¬
ли и председателя схода, бывшего “кулака”, “говоруна”. Сразу же
“вокруг президиума группируются кулаки и крикуны из той части
бедноты, которая считает себя обиженной советской властью”.
При обсуждении вопроса председательствующий высказывает свое
86
мнение, “два-три кулака кричат: “Правильно”. В то же время бед¬
няки и середняки молча “между собой поговаривают против, а
сзади кулаки кричат: “Правильно”. “Председательствующий как
бы вскользь замечает: “Хотя советская власть и решает вопросы
по большинству, но все вопросы по большинству решать не при¬
ходится”. “Еще крикнули о чем-то два-три кулака, да бедняк руг¬
нул советскую власть, и вопрос решается без всякого голосова¬
ния. Пиши, секретарь, — в поднявшемся гвалте слышится голос
председателя. А что секретарь пишет — об этом можем легко дога¬
дываться”232.
Однако имелось и мнение самих крестьян о сельских сходах.
Они иначе оценивали характер обсуждаемых на них вопросов, в
отличие от партийных работников. Так, 1 февраля 1927 г. сельча¬
нин В. Шимурков в письме в “Крестьянскую газету” писал: “Схо¬
ды местного значения возникают: по распределению земли, лу¬
гов, лесосек, по найму пастухов, продаже и покупке
общественного быка. Например, неожиданные случаи: градоби¬
тие, пожар, потравы — в год до 180 сходов На сходах во всяком
случае разрешаются более справедливо и удовлетворительно нуж¬
ды граждан, чем где бы то ни было. Считаю, что чем больше схо¬
дов общества, тем больше навыков в общественном поведении;
сельские сходы — это своего рода естественная школа воспитания
в публичной обстановке, нести ответственность за поручение дела...
Сходы разрешают свободно высказываться и публично спорить, а
в результате большинство поддерживают справедливость. Свобода
слова и серьезное общение мыслей между односельчанами во вся¬
ком случае вещь высококультурная”233.
Анализ содержания данного письма крестьянина и материа¬
лов обследования сходов в Пензенской губернии, несмотря на,
может быть, и некоторую однотипность, все же дает определен¬
ное представление о социально-имущественном составе деревен¬
ского схода Пензенской губернии, о степени активности его уча¬
стников, в том числе бедняков, середняков и зажиточных.
Последние тогда назывались в официальных документах “кулака¬
ми”, “эксплуататорами-мироедами”, хотя на самом деле подав¬
ляющее большинство из них относились к великим труженикам,
старательным хозяевам. Причем в ходе обсуждения вопросов на
сходе и беднота не всегда отмалчивалась пассивно, а недовольная
политикой советской власти ее критиковала.
При этом на практике формы управления земельными об¬
ществами оставались разными в зависимости от конкретной ме¬
стности, численности населения, состоящего в них. Наиболее
87
распространенной формой являлся уполномоченный земельного
общества. Иногда он одновременно выступал и как уполномочен¬
ный сельского совета. В ряде районов, например, на Северном
Кавказе с крупными селениями, избиралось и правление земель¬
ного общества в количестве 3—5 человек234.
Партийно-государственное руководство страны, как выше
говорилось, с озабоченностью воспринимало хозяйственную са¬
мостоятельность земельных обществ, возросшую активность кре¬
стьян на сельских сходах, за которыми со стороны местных орга¬
нов власти нередко отсутствовал контроль, в результате чего, как
считали коммунисты, на них принимались постановления в под¬
держку “кулаков” за счет “ущемления” интересов бедноты. Как
писал Д.П. Розит в 1925 г., “Сельсоветы и вики упускают из своих
рук инициативу по вопросам хозяйственного и культурного стро¬
ительства. Эти вопросы стихийно подхватывает сход и при реше¬
нии их на сходах беднота остается неорганизованной”235.
Опасаясь потерять политический контроль над крестьянами,
власть, начиная с 1927 г., усиливает наступление, нажим на зе¬
мельные общества, их распределительные органы, сельские схо¬
ды, что вписывалось в общий курс, направленный на сворачива¬
ние принципов нэпа и отказ от оживления советов. 14 марта 1927 г.
ВЦИК и СНК РСФСР утвердили “Положение об общих собрани¬
ях (сходах) граждан в сельских поселениях”, согласно которому
усиливался контроль деревенских советов за сходами граждан. Сель¬
ские советы должны последними руководить, устанавливать воп¬
росы, предлагаемые сходу, место и время его проведения, назна¬
чать докладчиков, рекомендовать проекты постановлений, хотя
участники схода могли вносить изменения в повестку дня, а в ходе
обсуждаемых вопросов предложить и свой вариант проекта. В работе
схода имели право участвовать только лица, пользующиеся изби¬
рательными правами в совет236.
Чтобы ослабить слегка наметившуюся экономическую и по¬
литическую самостоятельность крестьян, их стремление к демокра¬
тическим ценностям, правительство со второй половины 1927 г.
ужесточает курс по отношению к земельным обществам и их орга¬
нам — сельским сходам, на которых, как писал Э. Квиринг, “зна¬
чительное количество вопросов разрешается против интересов
бедноты”237. Такая односторонняя оценка, конечно, не соответство¬
вала действительности. Из вышесказанного видно, что обсуждаемые
и принимаемые на сходах постановления отвечали нуждам, интере¬
сам всех имущественных групп деревни: бедняков, середняков,
зажиточных, за исключением, может быть, деклассированных
88
элементов: пьяниц, лодырей, на последних нередко и пытались
опереться коммунистическая партия в проведении своей полити¬
ки в деревне, считая их своей опорой.
Официально курс правящей партии на ликвидацию “кресть¬
янской вольницы”, “двоевластия в деревне” был закреплен в ма¬
териалах XV съезда ВКП(б) в декабре 1927 г., провозгласившего
политику на коллективизацию сельского хозяйства и отмену прин¬
ципов нэпа в связи с принятием директив по первому пятилетне¬
му плану, что, по нашему мнению, открыло путь к “чрезвычай¬
щине”.
Эта политика по отношению к земельным обществам, уста¬
новление над ними полного контроля советов, т.е. партии, была
сформулирована в докладе на съезде секретарем ЦК ВКП(б)
В.М. Молотовым: “Мы подчиняем руководству советов в деревне
работу земельных обществ. Это очень важное дело. Этого мы не
решались делать и в 1918 г., когда создавали комбеды. Теперь мы к
этому приступаем уверенно, твердо, с полным убеждением, что
мы немножко с этим запоздали, а это означает, что теперь мы
должны за это дело взяться по-настоящему Что только когда зе¬
мельные общества целиком и полностью будут подчиняться руко¬
водству советов, что только тогда, в сущности, и будет осуществ¬
лена до конца “вся власть советам” в деревне. До сих пор у нас
нередко бывало так, что когда мы оживляли советы, кулак нале¬
гал на земельные общества и там старался окопаться. Теперь мы
выбьем его окончательно из этих окопов”.
В таком же антикулацком духе высказывался и А.С. Енукидзе.
Он, как и его соратники, напуганный влиянием земельных об¬
ществ на крестьян, в которых, дескать, “кулацкие элементы вся¬
чески игнорируют бедняков, лишают их возможности поделить
землю”, предложил “многовластию в деревне положить реши¬
тельный конец”. По его словам, надо это “абсолютно искоренить
Советы должны иметь решающее слово. И вот надо законодатель¬
ным порядком установить такие взаимоотношения, чтобы советы
являлись хозяином деревни”238. Эти “антикулацкие”, а по своей
сути антикрестьянские, предложения были закреплены в резолю¬
ции, принятой XV съездом ВКП(б), в которой, в частности, го¬
ворилось: “Поручить ЦК разработать вопрос об улучшении взаи¬
моотношений между советами и земельными обществами под углом
зрения обеспечения руководящей роли советов и лишения права
голоса в земельных обществах (на сходах), исключенных из спис¬
ков избирателей советов”239. В соответствии с данными установка¬
ми в следующем году сельские советы взяли полностью под свой
89
контроль земельные общества и сходы, обеспечили в них руково¬
дящую роль в лице представителей коммунистической партии.
Таким образом, с ростками деревенской демократии, с попытка¬
ми крестьянского самоуправления в хозяйственных делах оконча¬
тельно было покончено. Хотя это подчинение крестьянских хо¬
зяйственных земельных органов административно-фискальным
советам не улучшило заметно материальную базу последних, ав¬
торитет которых среди сельчан не увеличился, а скорее снизился.
Состав сельских советов и стиль работы
Другой главной причиной, почему деревенские советы не
решали насущные повседневные социально-хозяйственные зада¬
чи крестьян, как нам представляется, это был их слабый состав,
не способный к эффективной деятельности, поскольку большин¬
ство низового советского аппарата в деревне не обладали необхо¬
димыми деловыми, организаторскими, морально-нравственны¬
ми качествами, имели низкий культурно-образовательный,
политический уровень. К тому же они не владели опытом хозяй¬
ственной, руководящей работы и часто менялись. При этом на со¬
став членов советов негативно влиял тот факт, что они преимуще¬
ственно избирались не демократическим путем, самими
крестьянами, а являлись нередко “партийными назначенцами”,
отобранными по классовому принципу. Многие являлись мало¬
мощными сельчанами, без учета иных качеств, в том числе и де¬
ловых, о чем уже выше говорилось.
Об этом можно судить, например, по имущественному со¬
ставу волостных исполкомов и сельских советов в РСФСР, после
перевыборной кампании 1926/27 г. Как упоминалось, в 56 519 сель¬
ских советах насчитывалось 955 486 человек и в среднем на каж¬
дый из них приходилось 17 членов. К этому времени в республике
значилось 331 513 населенных пунктов и на территории каждого
сельсовета располагалось в среднем 6 поселений. Как отмечалось,
среди членов сельских советов значилось 16,1 % освобожденных во¬
обще от налога; 15,8 % — уплачивающих налог на душу до 1 руб.;
24,1 % — его платили в сумме от 1 до 2 руб. Следовательно, можно
считать, что 56 % депутатского корпуса, т.е. более половины при¬
надлежали к маломощным слоям деревни, из которых одна треть
относилась “к голытьбе перекатной”, по сути они вообще не име¬
ли никаких средств производства, владели самым минимумом
имущества, их власть освобождала от налога или же они им об¬
лагались в сумме на душу населения только до одного рубля. По
90
нашим расчетам, остальные члены сельских советов (44 %) можно
было считать по имущественному положению середняками и
зажиточными, из них 25 % принадлежали к первым с уплатой
налога от 2 до 5 руб. и 18,9 % — ко вторым: с них сумма налога
взималась от 5 и более руб. с каждого члена семьи240.
Конечно, следует оговориться, что наша группировка членов
сельских советов по социально-экономическим признакам на бед¬
няков, середняков и зажиточных все же приблизительна, ибо здесь
не учитываются другие факторы, в том числе состав крестьянско¬
го двора, наличие в нем работников, занятие промыслами. Тем не
менее мы полагаем, что в целом она верна и отражает имуще¬
ственный состав населения российской нэповской деревни, где
около половины ее жителей относились к маломощным, о чем
подробно говорилось в первой части книги.
Таким же выглядел и социальный состав председателей сель¬
ских советов. По своему экономическому положению они почти
не отличались от их членов, поскольку среди председателей 15,5 %
не уплачивали налог или же с них взималась сумма до 1 руб. с
души, а 25,4 % вносили его от 1 до 2 руб. Следовательно, 40,9 %
председательского корпуса являлись по имущественному состоя¬
нию бедняцко-маломощными крестьянами, тогда как 43,6 % ру¬
ководителей советов принадлежали к середнякам и зажиточным.
К первым относились 26,1 %, с уплатой налога от 2 до 5 руб.; ко
вторым — 17,5 %, уплачивающих налог от 5 и более руб.
Члены волостных исполкомов в материальном отношении
выглядели еще беднее, из которых 59 % принадлежали к мало¬
мощным сельчанам. Ибо 20,6 % из них были освобождены от на¬
лога, 14,1 % — его уплачивали в сумме до 1 руб. и 24,3 % — от 1 до
2 руб. В то же время, с нашей точки зрения, 41 % членов волис-
полкомов можно было считать середняками и зажиточными кре¬
стьянами, из которых 25,4 % вносили налог с души от 2 до 5 руб.,
а 15,6 % — уплачивали его более 5 руб. с человека. Имущественное
положение председателей волостных исполнительных комитетов
в целом отражало состояние их членов, хотя они оказались не¬
сколько беднее последних. Так, из всех руководителей волиспол-
комов 63,8 % являлись маломощными, так как из них 25,2 % не
являлись налогоплательщиками, 13,6 % — уплачивали его в сум¬
ме до 1 руб., 25 % — от 1 до 2 руб., тогда как 36,2 % председателей
виков по имущественному положению были середняками и отча¬
сти зажиточными, из которых 25 % можно было считать первыми
с уплатой налога от 2 до 5 руб., и 11 % — вторыми, они вносили
налог в размере более 5 руб. с души241.
91
Таким образом, характеристика членов сельских советов в де¬
ревне по имущественному положению на основе выплачиваемых
сумм налога свидетельствовала о том, что большинство из них
являлись выходцами из бедняцко-маломощных слоев крестьян¬
ства. А что касается членов волостных исполнительных комитетов
и их председателей, то к таковым относились около 2/3. Бедность
и нищета многих членов деревенских советов, “избранников на¬
рода”, естественно, сказывалась на стиле и методах работы. Тем
более, что этому содействовал и низкий их уровень грамотности.
Общеобразовательная подготовка оставалась слабой, как, между
прочим, и всего крестьянского населения. Так, в РСФСР в 1924/25 г.
из 679 570 членов сельских советов высшее и среднее образование
имели только 4,4 %, а из 35 580 их председателей — 2,4 %; мало¬
грамотных и самоучек насчитывалось соответственно 17,8; 15,2 %;
с низшим образованием — 71,2; 81,4 %; совсем неграмотных —
6,6; 1 %242. В 1927 г. образовательная подготовка низового советско¬
го аппарата оказалась еще ниже: количество совсем неграмотных
в составе сельских советов увеличилось до 9,9 %, а их председате¬
лей — до 1,4 %243.
Не лучше обстояло дело с грамотностью и членов волиспол-
комов в годы нэпа. Так, в 1924/25 г. на территории РСФСР из
16 674 членов вика высшее и среднее образование имели лишь
11,8 %, их председателей — только 7,4 %, низшее — соответственно
81,7 % и 86,6 %; малограмотными и самоучками являлись 5,9 и
3 %; совсем неграмотных среди членов вол исполкомов значилось
0,6 %, а среди председателей таковые отсутствовали244. Итак, по¬
давляющее большинство советских работников в деревне имели
низшее, начальное образование, часть из них вообще не умели ни
читать, ни писать, что, разумеется, не могло не сказаться на ха¬
рактере и методах их работы.
При этом основная масса депутатского корпуса деревенских
советов по социальному положению принадлежала к крестьянам,
о чем уже выше упоминалось. Так, в 1926/27 г. среди членов сельских
советов к ним относились 89,1 %, к их председателям — 94,5 %;
к членам волисполкомов и их руководителей — соответственно
67,3 % и 61 %245.
Что же касается партийности среди состава сельских советов,
то среди их членов кандидатов в члены РКП(б)—ВКП(б) насчи¬
тывалось мало. Так, в 1924/25 г. коммунистов среди членов сельских
советов насчитывалось только 5,5 %, среди их председателей —
16,6 %, в 1925/26 г. — 7,8 % и 18,7 %. В то же время удельный вес
партийцев в волостных исполкомах являлся на порядок выше, в
92
1924/25 г. они составляли 47,7 %, в 1925/26 г. — 44,9 %, в 1926/27 г. —
50,1%, а среди председателей виков — соответственно 85,4%,
84,4 %, 89,3 %246. Следовательно, около половины членов волис-
полкомов и абсолютное большинство всех их председателей ока¬
зались “партийными назначенцами”, контролировали советы и
были активными проводниками политики коммунистической
партии в деревне, неукоснительно выполняли директивы, исхо¬
дящие из ЦК РКП(б)—ВКП(б) и местных организаций, нередко
в ущерб интересам трудового крестьянства.
Однако незначительный удельный состав коммунистов в сель¬
ских советах, разумеется, не означал еще того, что в них влияние
правящей партии было ничтожным, поскольку, как отмечалось
выше, в период избирательных кампаний большевистские ячейки
по заранее составленным спискам проводили в советы своих “на¬
значенцев”. Исходя из классовых, идеологических соображений,
сельские коммунисты подбирали прежде всего в низовой советский
аппарат из бедняцко-батрацких, маломощных слоев деревни наибо¬
лее послушных и лояльных советской власти сельчан. Последние,
оказавшись в составе сельских советов, в волостных исполкомах,
являлись опорой местных коммунистов, проводили в жизнь ре¬
шения партийных ячеек, зачастую не считаясь с нуждами кресть¬
ян. Причем нередко сельские большевистские организации вклю¬
чали в списки для голосования в состав советов сельчан,
прошедших Гражданскую войну, службу в Красной Армии, полу¬
чивших там соответствующую идеологическую подготовку и на¬
выки командования, что на практике выливалось часто в голое
администрирование, “солдафонство” по отношению к крестья¬
нам. Так, в 1924/25 г. из всех председателей сельских советов быв¬
шие красноармейцы составляли 54,3 %, в 1926/27 г. — 49,3 %247,
т.е. примерно половину.
Малообразованность, маломощность большинства низового
советского аппарата в деревне негативно сказывалась на стиле и
методах его работы, в том числе и во взаимоотношениях с кресть¬
янами. К тому же на заседания члены сельских советов собирались
нерегулярно, многие из них числились только на бумаге. Так, в
Мосальском уезде Калужской губернии с 1 октября 1924 г. по 1 авгу¬
ста 1925 г. из 101 сельского совета 28 не провели ни одного заседа¬
ния пленума, 27 — собирались дважды, 34 — от 3 до 4 раз, и
остальные советы провели более 4 заседаний248. По сведениям
организационного отдела ВЦИК, во втором полугодии 1926 г. 3247
сельских советов заседали 11 274 раза, или в среднем на каждый из
них приходилось 3—4; в 1927 г. 6619 членов сельсоветов собирались
93
37 040 раз, или 5—6 раз падало в среднем на каждый из них, т.е. они
проводили одно заседание каждый примерно в 2—4 месяца, хотя,
согласно законодательной норме, заседания должны были прово¬
диться 2 раза в месяц. Одна из главных причин нерегулярности
созыва собраний членов советов — их плохая посещаемость, она
не превышала 50—60 % в 1925—1927 гг.249
Попытаемся выяснить факторы, способствующие пассивно¬
му посещению крестьянских “избранников”, заседаний сельских
советов, а следовательно, и негативного отношения многих из
них к своим обязанностям. Думается, основная причина неявки
депутатов на собрания заключалась в понимании того, что от их
заседаний и принятых на них постановлений ничего не зависело,
ни один серьезный хозяйственно-социальный вопрос совет не
может решить, как удовлетворить нужды крестьян, ибо все реша¬
лось вышестоящими органами, а создавать видимость работы они
не очень-то хотели, и тем более тратить рабочее время, особенно в
страдную пору, на заседания не считали нужным. Как отмечалось в
одном из обследований пензенской деревни середины 20-х годов,
“инициативы у сельсовета никакой. В представлении крестьянства
и самих сельсоветов они созданы исключительно для выполнения
распоряжений сверху. Распоряжения эти непопулярны и много¬
словны. О знании советских законов и говорить не приходится;
нет кодексов и даже Конституции. Требования крестьян, предъяв¬
ляемые работникам сельсовета, крайне просты: там должны быть
люди честные, толковые и не пьяницы, иногда даже с оговорка¬
ми, чтобы “знали время, когда пить”250.
При этом вышестоящие партийные и государственные орга¬
ны, пресекая нередко самостоятельность, инициативу дере¬
венских советов, осуществляли ими руководство бюрократичес¬
кими методами; заваливали их многими различного рода
инструкциями, распоряжениями. Требовали срочного их выпол¬
нения без учета реальной обстановки: сделать то, решить это и
“чтобы не нарваться на существующее обязательное постановле¬
ние: не так сел, не так лег и т.д.”. Например, один из сельских
советов получил в течение года около 1500 разного рода постанов¬
лений, документов, выполнение которых было просто физически
невозможно, а реализация указаний вышестоящих государствен¬
ных органов часто занимала 9/10 всего времени в работе сельсовета
в середине 20-х годов251.
Обследователь Егинской волости Пензенской губернии в своем
отчете в 1925 г. раскрыл бумажно-бюрократический, канцелярский стиль
работы, далеко не оперативное руководство низовыми советскими
94
органами: “В моем присутствии была получена целая кипа бумаг из
уисполкома; большинство бумаг написаны и проведены по исходя¬
щему журналу 31 января, а в волости были получены 5 марта. Между
тем были срочные задания и одна бумажка от 3 января, которой
извещалось о созыве на 20 февраля уездной школьной конферен¬
ции Большинство получаемых из уезда бумажек, циркуляров и
инструкций напечатаны на машинке крайне слепо и грязно, так
что прочитать написанное нет никакой возможности”252.
Кроме того, на посещаемость членов сельсоветов заседаний
негативно влияла удаленность проживания от места их проведения.
Так, в 1927 г. в РСФСР на один сельсовет, как уже упоминалось,
приходилось 6 населенных пунктов, в каждом из них насчитыва¬
лось 50 крестьянских дворов и 260 жителей, на территории же сельсо¬
вета проживало в среднем 1500 человек253. Причем в Европейской
части республики деревни, входящие в состав сельсовета, распола¬
гались по 5—7 км в одну сторону. Иногда над членами, аккуратно
посещающими заседания, крестьяне посмеивались: “Гляди, у лю¬
дей все в порядке, а у нашего депутата сено мокрое”254.
Материальная необеспеченность работников низового совет¬
ского аппарата, в том числе и членов сельских советов, побужда¬
ла уклоняться от активного посещения их заседаний. В некоторых
местах, чтобы не срывать собрания депутатов, руководители ста¬
рались предоставить им налоговые льготы, оказать материальную
помощь. Например, в 1925/26 г. заседания Петровского совета
Петрозаводского уезда в Карелии проходили “крайне нерегуляр¬
но”, и в целях привлечения депутатов к работе им выдавалась
премия за каждое посещение заседания255.
Конечно, вовлечь крестьян, даже маломощных, в деятельную
работу в низовой советский аппарат, было весьма сложно ввиду
плохого материального обеспечения. Низовые советские работни¬
ки в деревне получали мизерную зарплату, за которую вряд ли
можно эффективно и в полном объеме исполнять свои обязанно¬
сти. Так, в ходе проверки деятельности советского аппарата в де¬
ревне осенью 1923 г. выяснилось: материальное положение их ра¬
ботников было “катастрофическим”. Согласно обследованию, у
101 сельского совета различных районов зарплата председателя в
месяц колебалась в пределах от 60 коп. до 5 руб., а секретаря — от
60 коп. до 4 руб.256 Несмотря на некоторое увеличение заработной
платы председателям сельсоветов в середине 20-х годов, она оста¬
валась по-прежнему “мизерной” и в 1926/27 г. в большинстве слу¬
чаев достигала в месяц 20—25 руб.257
95
Об отчужденности деревенских советов от широких крестьянских
масс говорит и такая тенденция: в их заседаниях не принимали фак¬
тически участия рядовые граждане. Крайне редко проводились от¬
крытые и выездные заседания сельсоветов и волисполкомов, на
которых бы ставились отчеты об их деятельности. Попытки неко¬
торых руководителей сельсоветов пригласить на заседание кресть¬
ян в общем заканчивались неудачно. В подобных заседаниях кое-
где участвовали не более 3—4 человек из числа приглашенных. Об
отсутствии связей с трудовым крестьянством волисполкомов и их
изолированности, например, в Московской губернии рассказы¬
вают материалы селькоров, направленные в газету “Московская
деревня” в конце 1925 — начале 1926 г. Так, селькор И.М. Мали¬
новский из Крастовской волости Егорьевского уезда сообщал:
одним из основных недостатков советской работы является ото¬
рванность волостного исполнительного комитета от населения,
ибо со времени перевыборов не было ни одного выездного засе¬
дания в селениях.
Такой же стиль организационной работы подмечал и селькор
А.А. Тушлуков в Ленинской волости Орехово-Зуевского уезда. Здесь
выездные сессии вика также не устраивались, включая и открытые
заседания членов волисполкома, которых “не бывает”. В Серги¬
евской волости Сорочинского уезда у местной власти существовала
“плохая связь с населением, ни один член вика не побывал в при¬
крепленном ему районе, да и весь вик не выезжал в селения”.
Нередко руководители волостных советов проявляли пренеб¬
режительное отношение к просьбам крестьян, их просто обманы¬
вали: заранее назначали дни и часы выездных заседаний членов
исполкома в той или иной деревне, но в назначенное время не
являлись, когда население их ожидало в течение нескольких ча¬
сов. Например, Ульяновский волисполком Московского уезда нео¬
днократно намечал провести открытое заседание в селениях, но
его руководители свое слово не сдерживали. Так, жители Рузинско-
го сельсовета ждали исполкомовцев в разгар летних работ целый
день, а они так и не появились. Обманули жителей села Троцко-
Гришакова и других деревень также и руководители Кубинского
вика Звенигородского уезда. 28 октября 1925 г. крестьяне пришли
на собрание, чтобы послушать отчет членов волисполкома о про¬
деланной работе. Однако последние так и не появились, хотя сель¬
чане их ждали до четырех часов дня. Раздосадованные крестьяне
разошлись, с возмущением высказываясь о власти, что нам нуж¬
но “назад идти 6 верст обратно помолоть”, т.е. возвращаться пеш¬
ком в свои деревни, как говорится, не солоно хлебавши.
96
Об изолированности советов от жителей деревни писал и сель¬
чанин Д.Ф. Цветков из Павлово-Посадской волости Богородиц¬
кого уезда: “Связь с массами слаба. На заседаниях вика крестьян
не бывает, да и кандидаты вика за весь год не были ни разу”. Еще
более категоричней выражался селькор В.А. Кагоков из Комму¬
нистической волости Московского уезда: “Есть такие уголки во¬
лости, которые в глаза не видели председателя вика. Ну и судите,
какая связь с населением, имея в виду 52 деревни и 6 поселков”.
Крестьянин Г. Дворецкий из Раменской волости Волоколамско¬
го уезда, оценивая деятельность “избранников” и их связь с мас¬
сами, отмечал: “Вик мало уделял внимание на выезды в деревни
с докладами, на заявления обществ и отдельных лиц Вик отно¬
сится невнимательно, заявления оставались без последствий це¬
лыми месяцами. Замечались случаи плохого отношения к гражда¬
нам по выдаче справок”. Крестьянин Н.К. Букин Дмитровского
уезда видел главным недостатком в работе вика отчужденность
его от населения.
Конечно, неправильно утверждать, что абсолютно весь низо¬
вой советский аппарат в деревне находился в полной отчужден¬
ности от крестьянского населения. Встречались некоторые работ¬
ники в ряде мест, которые старались наладить связь с жителями и
селениями, выступали перед ними с отчетами о работе, прислу¬
шивались к их предложениям, критическим замечаниям. Об этих
положительных моментах также сообщали селькоры в газету “Мос¬
ковская деревня”. Так, в Хатунской волости Серпуховского уезда
члены вика посетили почти все деревни; в Шитковской волости
Бронницкого уезда волисполком за год своей работы провел два
заседания в других селах, отчитался о своей деятельности, орга¬
низовал выездные собрания пленумов, на них присутствовало до
650 человек. В Деденевской волости Дмитровского уезда вик про¬
вел 7 выездных сессий в деревнях, где обсуждались вопросы о его
работе: о местном кооперативе, о деятельности кресткомов, аг¬
ронома, лесничего, о положении дел в школах258. Однако подоб¬
ных волисполкомов, как свидетельствуют факты, где более или
менее поддерживалась связь с крестьянским населением, встре¬
чалось мало.
Вот почему партийно-государственное руководство страны,
чувствуя отчужденность низового советского аппарата от основ¬
ной массы жителей села, его закостенелость, пыталось оживить де¬
ятельность советов с помощью создания при них различных комис¬
сий и секций. Чтобы создать видимость советской демократии и
привлечения к управлению государственными делами деревенского
97
населения, с середины 20-х годов развернулась организационно¬
пропагандистская кампания по образованию постоянных комис¬
сий, секций при сельских советах, волостных и районных испол¬
комах по различным производственным направлениям. Обычно
создавались следующие секции: по местному хозяйству, торгово¬
кооперативная, сельскохозяйственная, культурно-просветитель¬
ская, финансово-налоговая, благоустройства, здравоохранения. В
марте 1927 г. ВЦИК и СНК РСФСР утвердили “Положение о по¬
стоянных комиссиях (секциях) при районных и волостных ис¬
полкомах и сельских советах”, в котором указывались основные
формы их организации и главные задачи деятельности.
Однако процесс формирования секций при советах проходил
трудно и медленно, поскольку, во-первых, на местах органы вла¬
сти не усвоили их функции; во-вторых, крестьяне не желали в
них участвовать, так как не видели в этом никакого смысла, за
них все уже было решено, да и времени не хватало, надо было
трудиться в своем хозяйстве, а не заседать. Как отмечали некото¬
рые жители Псковской губернии в 1925 г., быть советским “акти¬
вистом пользы нет, будешь без сапог и без хлеба, а если для себя
работать, будешь сыт и доволен”259. Поэтому в 1925/26 г. во многих
районах РСФСР такие секции при сельских советах отсутствовали.
Например, в Селезневской волости Велижского уезда Псковской
губернии, в Локшанской волости Валдайского уезда Новгородской
губернии, в Московском уезде ни секций, ни комиссий не суще¬
ствовало260.
Но под административным нажимом вышестоящих партий¬
но-советских органов все же секции и комиссии при советах фор¬
мировались при большинстве деревенских советов. В 1927 г. на тер¬
ритории РСФСР при сельсовете числилось по 2—3 секции, в
каждой из них значилось 6—7 человек261. Если учесть, что к этому
времени насчитывалось около 56 тыс. сельских советов, то полу¬
чается: в работу секций вовлекли около миллиона российских
крестьян, кроме депутатского корпуса, последних насчитывалось
примерно такое же количество. На первый взгляд кажется, что
названные цифры сами по себе просто впечатляют и внешне го¬
ворят об активном участии крестьян в управлении государствен¬
ными делами.
На самом же деле на практике большинство членов советов и
комиссий при них не работали, а только числились в официаль¬
ных бумагах. Об этом убедительно свидетельствуют многочислен¬
ные факты. Так, к маю 1926 г. в Маловишерском уезде Новгород¬
ской губернии при Островском сельсовете были созданы три
98
секции: культурная, земельная и по благоустройству, в каждой из
них состояло по 9 человек, но работы они никакой не проводили.
В Порховском уезде Псковской губернии секции при сельсоветах
также бездействовали, и причина их неработоспособности — отсут¬
ствие конкретных задач, нежелание крестьян участвовать в их дея¬
тельности. В Опочецком уезде наблюдалась такая же картина. В луч¬
шем случае секции при сельсоветах в отдельных волостях заседали
один раз. В Городецкой волости Новгородской губернии в 1926 г.
при вике секции не работали.
Согласно информационной сводке Ленинградского губкома
ВКП(б) от 13 мая 1926 г., во многих секциях и комиссиях отсут¬
ствовала конкретная работа, а в ряде сельсоветов не была и раз¬
граничена функция между ними262.
В июне 1926 г. Северо-Западное бюро ЦК ВКП(б) в инструк¬
тивном письме признавалась слабость работы комиссий и секций
при виках и сельсоветах, “а в большинстве из них отсутствует
всякая работа. Формальный подход к организации комиссий и
секций в смысле подбора состава, однобокость, отсутствие учас¬
тия в них широких слоев крестьянства”.
Не лучше обстояло дело с комиссиями и секциями при сове¬
тах и в Московской губернии. При Сергиевском вике отсутствова¬
ла какая-либо работа комиссий, следствием чего явилось слабое
участие в них крестьян, в Паршковской волости Звенигородского
уезда комиссии при сельсоветах работали “из рук вон плохо”,
часто не проводили ни одного заседания. При Павшинском сель¬
совете Московского уезда созданные комиссии по приказу сверху
оказались “бумажными”, ни разу не заседали в 1925/26 г. Однако
бездействовали не только комиссии при сельских советах, но и
при волисполкомах, в том числе в Яхромской волости Дмитровско¬
го уезда, Ильинской волости Егорьевского уезда. В последней “ни
одна комиссия за 2 месяца не засела” и члены их бездействовали,
и не знали зачастую, что они являются членами комиссий. Отсю¬
да тот крестьянский актив, который должен был работать, “не
втянут и еще хуже в волости” он даже не выявлен263, — сообщал
один из селькоров в “Московскую правду”
Разумеется, встречались некоторые районы, где секции и ко¬
миссии при сельсоветах и волисполкомах пытались как-то нала¬
дить работу. Так, в той же Московской губернии при Ашитковском
вике Бронницкого уезда имелось 5 комиссий: земельная, культур¬
ная, просветительская, налоговая, экономическая, по благоуст¬
ройству. В их работе участвовало 15 крестьян и 10 представителей сель¬
ской интеллигенции. При Михалевском вике того же уезда комиссии
99
также трудились, в них участвовало 30 человек, из которых 15 —
рядовые крестьяне. Однако подобных положительных примеров
имелось немного и, как отмечалось в информационной сводке
Московского комитета ВКП(б) в начале 1926 г., многие вики
подошли формально к организации комиссий, количество кото¬
рых нередко достигает 12—15 человек, но значительная часть ко¬
миссий “скороспелые и даже не приступали к работе”. Много жалоб
и нареканий поступало со стороны крестьян на работу земельных
комиссий. Например, при Кушинском вике такая комиссия рас¬
сматривала вопрос о землеустройстве в селе Кубинском несколь¬
ко лет, но так его и не решила264.
В ряде мест работа секций при сельсоветах сводилась к одним
заседаниям. Например, в Петровском районе Ставропольского
округа с октября 1924 г. по октябрь 1925 г. секции при сельсоветах
провели 152 заседания, а с января по октябрь 1926 г. — 451. На них
присутствовали 3219 крестьян265. В 1925 г. в Ленинградской губер¬
нии при секциях состояло 13 000 человек, однако “никаких сле¬
дов организации масс в секциях нет”. К такому неутешительному
выводу пришли известные исследователи 20-х годов А. Лужин и
М. Резунов, специально посвятившие проблемам советского стро¬
ительства нас селе монографию. Они объясняли бедственное по¬
ложение секций при сельсоветах низкой культурой населения,
непониманием их задач местными работниками, бюрократичес¬
ким, формальным отношением к ним266.
Конечно, названные факторы сдерживали работу секций при
сельсоветах, однако они являлись второстепенными, частными,
главная же причина скрывалась в другом: в низкой политической
культуре населения, его бедности, в системе, утвердившейся в
стране, в ее недемократическом характере, в монополии партии
на власть, которая смотрела на сельсоветы как на собственные
органы, как на придаток партии.
В формирующейся командно-административной системе чле¬
ны сельсоветов, секций при них должны играть видимость демок¬
ратии, а не служить воплощением реальной власти в деревне;
последняя на самом деле принадлежала местной партийной ячей¬
ке, а ее непосредственным выразителем зачастую выступал пред¬
седатель совета, сконцентрировавший в своих руках по существу
всю исполнительную и законодательную власть, которого неред¬
ко крестьяне называли “комиссаром”, сравнивали его иногда даже
с дореволюционным старостой или старшиной. Вот как характе¬
ризовал селькор В. Чернышов стиль организационной работы пред¬
седателей сельсоветов Шековской волости Московского уезда в
100
1925 г.: “Заседания сельсоветов практикуются в очень незначи¬
тельной группе населения, вся работа ложится на председателя сель¬
совета, за которым кое-где еще сохранилась кличка “комиссар” и
“волостной старшина”. Что же касается работы групп сельсове¬
та — в общем-то тут можно сказать следующее: за весь год не было
ни одного собрания всего состава группы сельсовета. Никаких ко¬
миссий создано не было. Ревизионная комиссия не работала со¬
всем, ничего к улучшению сельского хозяйства не предпринято.
Вся работа проводилась по-старинке, что прикажут старосте с
волостным писарем”.
Тот же метод деятельности совета наблюдался в Ямско-Сло¬
бодской волости Каширского уезда. Вот что сообщал крестьянин
Л. Юсфин: “созданные сельские советы и ревизионные комиссии
остались на бумаге, ибо всю работу несет один председатель, так
называемый здесь “комиссар”. “Вся работа в сельских советах в
большинстве ложится на председателя, — писали жители Басов и
Костерев из Яхромской волости Дмитровского уезда. — Члены или
бездействуют, или, если и работают, то слабо”. Из Быковской
волости Бронницкого уезда поступали подобные сведения: “В об¬
щем по оживлению советов сделано мало. Сельсоветы работают
по-старинке. Один председатель отдувается”267.
Вся деятельность сельсоветов, по существу, подменялась рабо¬
той одного председателя и сводилась фактически к сбору налога. Этот
стиль и характер был типичным не только для Московской губер¬
нии, но и Северо-Западной области. Так, в информационном пись¬
ме Новгородского губкома ВКП(б) от 21 января 1926 г. отмечалось:
“Работа сельсоветов как низовой советской администрации, за очень
незначительным исключением, отсутствует. Работу ведет один пред¬
седатель, бегая по району по сбору с/х налога, страховки”.
Подобная бездеятельность сельсоветов как коллективных ор¬
ганов власти констатировалась и обследователями новгородской
деревни в марте 1926 г. Они указывали: сельсоветов как таковых
не имеется, а “есть лишь председатель, он же уполномоченный
райсельсовета, выполняет задания последнего”. Подтверждением
тому служила работа трех сельсоветов Локошинской волости Вал¬
дайского уезда. В одном из них члены собирались 1—2 раза, а во
втором — один, и в третьем — ни разу.
В ходе обследования Шапкинской волости Лодейнопольского
уезда Ленинградской губернии выяснилось: деятельность сельсо¬
ветов заменяется одним председателем, главная работа которого
сводится к сбору налога268. В 1926 г. в Карелии работа советов, по
сути дела, подменялась также в большинстве случаев их председа¬
телями, а остальные члены участия никакого не принимали.
101
По итогам обследования 6 волостей в 1925 г. Северо-Западное
бюро ЦК РКП(б) признавало неутешительной работу сельсоветов,
ибо во многих случаев таковой не существует, а она заменяется
одним председателем. Заседания сельсоветов собираются 2—3 раза
в год или вообще не созываются. “Регулярный созыв собраний
сельсоветов, а тем более привлечение на них крестьян произво¬
дится как исключение, в отдельных волостях”269. Данный вывод
областной партийный орган сделал на основе тщательного обсле¬
дования 6 волостей Ленинградской, Новгородской, Псковской и
Череповецкой губерний в 1924—1925 гг. как типичных и характер¬
ных по своей территории, населению, экономическому и соци¬
альному развитию.
Подобные болезненные явления, связанные со стилем рабо¬
ты низового советского аппарата в деревне, наблюдались и в дру¬
гих районах РСФСР и по существу являлись повсеместными.
“Что такое сельсовет в представлении крестьянства? Это пред¬
седатель (есть еще села, где его по старинке зовут “старостой”),
плюс секретарь (писарь), т.е. те представители власти, к которым
крестьянину приходится непосредственно обращаться”, — чита¬
ем мы в одном из обследований сельчан Пензенской губернии.
Иллюстрацией к этому выводу служила характеристика деятель¬
ности председателя и секретаря сельсовета с. Савы, последнего
как наиболее грамотного. Председатель “с утра до вечера сидит и
молча курит, с приходящими “от нечего делать” в сельсовет с
крестьянами Все его деловые распоряжения сводятся к “приказа¬
ниям” кому-нибудь из присутствующих растопить печку или по¬
слать куда-нибудь подводу”270. Исследователь Ф. Кретов писал в
1925 г.: “Главным носителем власти в селе является председатель
совета или, как называют его крестьяне, сельский комиссар. Пред¬
седатель сельсовета еще больше походит на прежнего старосту”271.
Приведем на этот счет и еще ряд примеров, характеризующих
“демократический коллективный” стиль работы советов в дерев¬
не. Так, заседания Белявского сельсовета Сарапульского округа
проводились редко и “вся тяжесть работы лежала на председате¬
ле”272. В другом отчете сказано, что во Владимирской губернии в
середине 20-х годов сельские советы “как общественные органи¬
зации в большинстве случаев не существуют. Всю работу ведет
один председатель, по существу выполняющий обязанности сель¬
ского старосты. Совет в полном составе, за исключением единич¬
ных случаев, нигде не собирается”.
Аналогичное заключение было сделано на основе анализа мате¬
риалов и о деятельности и сельсоветов Кубани: “Всюду преобладает
102
самостоятельная работа председателя, часто заменяющего собой
совет. Члены совета недостаточно втягиваются в практическую ра¬
боту”. Проверка в Пермском округе выявила такую же “болезнь”,
где секции при сельсоветах не существовали ни в одном районе.
“Президиумы фактически не собираются, тем более пленумы, ни
связи с населением, ни отчетности перед населением не было.
Работу в сущности вел председатель с помощью секретаря”273.
“Даже в тех случаях, когда председатель сельсовета является ком¬
мунистом, нередко бывает так, что работает он один за всех чле¬
нов совета бедняков и середняков”274.
Подобного рода оценки звучали и на страницах официальной
партийной печати, где признавалось, что сельсовета как обще¬
ственно-политической организации в наших селах почти нет. “Ее
заменяет председатель, который и проделывает всю работу по
предписанию волостных и районных исполкомов”275. Уже упоми¬
навшиеся нами А. Лужин и М. Резунов на основе анализа огром¬
ного конкретного материала пришли к вполне объективным, обо¬
снованным и достоверным выводам о стиле деятельности
сельсоветов в период нэпа. “В большинстве сельсоветов председа¬
тель заслоняет собою совет. Пленумы редки”. По их мнению, пред¬
седатель выступает административным придатком волостного ис¬
полнительного комитета и осуществляет руководство деревенской
жизнью чисто административными методами, без какого-либо
привлечения к их реализации крестьянства. Он и приближается к
типу старого деревенского старосты “Посуществу в таких случаях
он играет роль сборщика налогов, уступая руководство хозяйством
села сходу и земельным уполномоченным”276.
Вышеизложенный материал подкрепляет данный вывод: дере¬
венские советы, хотя по своему социальному составу и являлись
крестьянскими, но по содержанию, характеру, стилю их деятельно¬
сти они оказались отчужденными в большинстве своем от основной
массы сельского населения, не являлись органами самоуправления.
Административно-нажимные методы управления крестьянами
Одна из причин пассивности сельских избирателей, изолиро¬
ванности большинства низового советского аппарата от них заклю¬
чалась еще и в грубых административных нажимных методах управ¬
ления крестьянами. Социально-имущественное положение многих
членов советов и волисполкомов, принадлежащих к беднякам, край¬
не низкий культурно-образовательный, политический уровень,
фискальные задачи, решаемые советами, во многом определили и
103
методы их работы с деревенским населением: преобладало ко¬
мандование, администрирование, пренебрежение и высокомерие
по отношению к крестьянам. Нередко нарушались их элементар¬
ные гражданские права, в том числе записанные и в Конститу¬
ции, о чем упоминалось выше.
В некоторых районах за невыполнение распоряжений советских
органов, за неуплату налогов сельчан незаконно арестовывали, а
иногда избивали и пороли, как это делали в эпоху крепостного
права наиболее реакционные помещики. В ряде мест низовые со¬
ветские работники просто истязали сельчан, особенно в пер¬
вые годы нэпа, действовали в духе времен военного коммунизма.
Об этом можно судить, например, по содержанию донесения
ответственного секретаря 6-го райкома РКП(б) в Тюменский уез¬
дный комитет партии от 31 декабря 1921 г.: “За последнее время
участились случаи избиения граждан, в особенности в Успенском
сельсовете, обвинявшихся в преступлениях. Помещение сельсове¬
та сделалось ареной пыток и истязаний. Арестованных уводят из
Успенского волостного исполкома в сельсовет на допросы и там
истязают, а затем еле живыми приводят обратно в исполком для
заключения под надзор. Волисполком также превратился не знаю
во что, как богадельня, слышатся стоны избитых. Придя в испол¬
ком, услышал в отдаленности за стеной стоны и, увидя через
решетчатые отверстия украшенные кровоподтеками лица, невольно
приходится задумываться и задать вопрос: неужели это происхо¬
дит в советской республике?..”. Волисполком не обращает на это
внимания и не принимает мер к пресечению. На протесты граж¬
дан против избиений председатель Угрюмов ответил: “Так им и
надо”277.
В нэповской российской деревне в отдельных районах порка
крестьян низовыми советскими работниками являлась нередкос¬
тью. Например, в середине 20-х годов, в Холмском уезде Псковской
губернии под видом борьбы с самогонщиками сельчан пороли278.
А что касается незаконных арестов жителей деревни, то они встре¬
чались часто. Причем их наказывали даже за мелкие прегрешения.
Так, в 1924 г. в Пензенской губернии в одном из селений аресто¬
вали крестьянина за то, что он пожаловался на председателя во-
лисполкома в милицию279. Славатинский вик Старорусского уезда
Новгородской губернии в административном порядке арестовал
на 5 суток одного сельчанина, так как он не смог вовремя достать
продукты на учебный пункт допризывникам. Тот же волисполком
за непосещение его канцелярии арестовал на 5 суток одного из
председателей сельских советов280.
104
Селькора Кудыкинской волости Орехово-Зуевского уезда
Московской губернии в конце 1925 г. арестовал председатель во-
лисполкома Ф. И. Зырянов за то, что последнему, распивающему
водку в трактире, предложили вывесить в помещении исполкома
программу работы Дома крестьянина281.
Подобные факты, характеризующие репрессивные, каратель¬
ные меры некоторых советских работников в деревне, имели место
и в других районах. Это признавалось и в официальных документах
региональных и центральных органов власти. Так, в 1925 г. Северо-
Западное бюро ЦК РКП(б), подводя итоги обследования 6 вы-
шеназываемых волостей Ленинградской, Новгородской, Псковс¬
кой и Череповецкой губерний, констатировало: в деревнях не
изжиты грубость, аресты “за неисполнение даже мелких предпи¬
саний”282. В том же году М.И. Калинин, указывая на правовую
незащищенность крестьян, раскрыл и механизм репрессивной по¬
литики в деревне: “Власть у нас построена так, что, например, в
области карательной политики, в области репрессий каждый ис¬
полком располагает почти полнотой власти, хотя, по нашей Кон¬
ституции, это не совсем так. У нас, пожалуй, местные милиционеры
свободно арестуют крестьянина в любое время, потом рассчитыва¬
ешься с ними. И так почти везде, почти по всем вопросам”283.
Наряду с произвольными арестами крестьян получил распро¬
странение и такой метод управления ими, как незаконное нало¬
жение на них штрафов в целях, во-первых, “покорения” непослуш¬
ных сельчан, их запугивания, а во-вторых, пополнения властями
скудного местного бюджета. В этом плане иногда местное законо¬
творчество по штрафованию крестьян не знало предела, порою
принимало нелепый и абсурдный характер. В этой связи укажем
некоторые примеры, раскрывающие злоупотребления должност¬
ных советских работников в деревне в середине 20-х годов. Так,
президиум одного из уездных исполкомов в январе 1925 г. принял
решение о том, чтобы усилить нажим на крестьян через сельсове¬
ты при помощи штрафов и арестов. Когда же председатель одного
волисполкома доложил в уисполком о трудностях, возникших с
реализацией данного решения, и попросил при этом помощи, то
ему приказали усилить административное давление на сельчан,
чтобы волостной исполком в течение двух недель наложил не ме¬
нее 200 штрафов и 300 арестов284. Другой уездный исполком дал
указание штрафовать в одной из 6 волостей как минимум 200 че¬
ловек и арестовать 100 сельчан.
В доходную часть бюджета волисполкома Хреновской волости
заранее предусматривалось поступление штрафов в сумме 1200 руб.
105
Причем ежеквартально должно поступать 300 руб. Если же этого
не происходило, то прибегали к репрессивным мерам по отноше¬
нию к населению, чтобы собрать указанную сумму285.
В некоторых районах для пополнения бюджета налагали штраф
до 15 руб. на каждого жителя деревни в порядке очередности: в
один год платили одни, на следующий — другие, при этом плате¬
жи объяснялись “кулаками”, чтобы вносить штраф “на законном
основании”. Начальник административного отдела одного районно¬
го исполнительного комитета отдал директиву, согласно которой
следовало внести в смету доходов за 5 месяцев сумму в 1500 руб.,
полученную от штрафов286. Другой райисполком Томской губер¬
нии обязал население района мыть полы горячим щелоком в до¬
мах не менее двух раз в неделю; 2 раза производить побелку стен в
них, а в избах не сушить белья. За невыполнение данного поста¬
новления вводился штраф в 100 руб. А в одной из губерний Севе¬
ро-Западной области жителей села оштрафовали за то, что на улице
лежала мертвая собака287.
В апреле 1926 г. один из сельсоветов Тихвинского уезда Чере¬
повецкой губернии, по-своему реализуя указания губкома ВКП(б)
о необходимости борьбы с пьянством, постановил: “Закрыть праз¬
дник св. Григория 23 апреля, гостей не принимать. Широко опо¬
вестить население о закрытии праздников. Налагать штраф в раз¬
мере 25 руб. Наблюдение поручить сельсовету”288.
Грубость и произвол по отношению к крестьянам со стороны
низового советского аппарата являлись зачастую нормой работы
во многих местах, что находило нередко отражение и в принима¬
емых ими решениях. Так, в конце 1924 г. Чуровский волостной
исполнительный комитет Череповецкой губернии, проводя по¬
литику воинствующего атеизма, издал распоряжение о запреще¬
нии проведения религиозных праздников на территории волости,
рекомендуя населению их отмечать в семейном кругу на дому. Од¬
новременно этот же волисполком дал указание гражданам об “обя¬
зательной выписке газет”. В 1925 г. Коростынский вик Старорус¬
ского уезда Новгородской губернии изобрел оригинальный способ
бороться с неграмотностью, решив “не регистрировать брак тем
лицам, кто не прошел курсы ликвидации неграмотности”289.
О пренебрежительном отношении части работников волис-
полкомов и сельских советов к жителям деревни можно судить и
по их жалобам, заявлениям и письмам в газеты. Например, в фев¬
рале 1922 г. один из крестьян Молодицкой волости Лужского уез¬
да Петроградской губернии в письме в газету “Деревенская прав¬
да” возмущался “дерзким поведением” председателя волисполкома
106
А. Никитина и других членов, угрожающих постоянно сельчанам
арестами только за то, что они приходили в совет узнать о сумме
облагаемого налога. Неоднократно слышали угрозы в свой адрес
об аресте и избиениях и сельчане от работников Левашовского
вол исполкома той же губернии290. Осенью 1925 г. на беспартийных
конференциях в Невельском уезде Псковской губернии крестьяне
говорили, что председатель волисполкома мало обращает внима¬
ния на бедных, когда к нему приходят “в лаптях, то он и не
разговаривает”. Некоторые жители села настолько были запуга¬
ны, что в ответ на обращение докладчика к конференции выска¬
заться о наболевших вопросах, они отвечали: “Приехал началь¬
ник милиции, он может взять за шиворот”.
В апреле 1925 г. гражданин Купросов в своем письме сообщал
И. В. Сталину: в Череповецкой губернии в деревнях наблюдается
“произвол и бесчинства” властей, они действуют “как опрични¬
ки у грозного царя”. Со своей стороны, Череповецкий губком
ВКП(б) в июле 1926 г. признавал: в Залесской волости Устюжен-
ского уезда на собрании один крестьянин сказал: “Бывали слу¬
чаи, если бедняк поговорит против сельсовета, то придешь к нему
засвидетельствовать какую-нибудь бумажку, то он говорит, что
нельзя, поэтому нам необходимо организоваться”291. Псковский
губком РКП(б) в середине 20-х годов неоднократно констатиро¬
вал проявление административного произвола со стороны низового
советского аппарата в деревне по отношению к крестьянам. В январе
1926 г. Новгородский губком ВКП(б) в информационном обзоре
об итогах перевыборов советов признавал: “отношение членов
виков с населением часто грубое”, что подтверждается многими
фактами. Так, бедняк Перегинской волости Старорусского уезда
указывал: к членам совета и “подойти боишься, не только что спро¬
сить”. В Рядокской волости Боровичского уезда в начале 1925 г. насе¬
ление нелестно отзывалось о секретаре волостного совета Агафонове.
Жители говорили: “Такую сволочь давно нужно убрать”. И задавали
вопрос обследователям: “Уберете вы этого негодяя?”292. В ходе смот¬
ра волисполкомов Московской губернии, судя по материалам сель¬
коров в газету “Деревенская правда”, часть волостных работников
невнимательно относилась к крестьянам, грубо с ними обраща¬
лась. Например, в Зорненской волости Коломенского уезда боль¬
шинство приходящих “за делом” в совет обкладывались “матер¬
щиной” членами виков293.
Подобный метод работы низового советского аппарата в де¬
ревне был характерен и для Ленинградской губернии. К выше¬
сказанному назовем еще ряд примеров. Так, 22 июня 1926 г.
107
крестьянин Г. С. Рожкин из с. Заостровье Лодейнопольского уезда
писал в “Крестьянскую газету”: “Наш председатель Заостровско-
го вика Семушкин страшно груб с населением. Заходишь в вик,
так он закричит, что впечатление остается такое же, как после
посещения волостного правления”294. Нелицеприятные оценки
давали членам Иванкинского волостного исполкома Лодейнополь¬
ского уезда Ленинградской губернии и сельчане в ходе обследова¬
ния волости в январе 1925 г. Например, крестьянин Н.И. Никитин
возмущался: “Председатель вика груб. Приходят и говорят: “Только
подай”. Крестьянка А.И. Самукова сказала, что с нами “считаются
мало, придут, опишут корову и не разъяснят, не разговаривают”.
Такое же мнение высказал А.М. Сидоров о власти: “Не очень счи¬
таются и слова не скажи — сейчас арестуют Председатель вика
грубоват. Местная власть строго прижимает, не знаю от кого это,
сверху так ли это, или они сами стараются, чуть не уплатишь
сейчас, они тут, да и с торгов чуть не даром продадут”. К подоб¬
ной оценке присоединился и крестьянин К.М. Родичев: “Как толь¬
ко увидишь члена исполкома, так сердце замирает, зачешется там,
где раньше не чесалось, стараешься скорее расплатиться, а то при¬
дут описывать все имущество и не разговаривают, а то арестуют”295.
Аналогичный произвол над крестьянами творили и многие
местные руководители Пензенской губернии, о чем свидетельству¬
ют материалы партийного обследования деревни в 1924—1925 гг.
Например, жители села Дигилевки жаловались на грубость работ¬
ников волисполкома, которые “никогда тебя иначе не назовут,
ну, ты, мордвин”. Особенно возмущались крестьяне хамством и
административным нажимом руководителей советов при взима¬
нии налога. Так, члены вика Стрельниковской волости “доходили
до рукопашной схватки с неплательщиками”. А председатель Ал-
тарского сельсовета Альмяшов, навязанный к тому же коммунис¬
тами избирателям, в ноябре 1924 г. заявил крестьянам: “Если вы
мне подчиняться не будете, так я вас поодиночке буду таскать в
ГПУ”296. Трехмесячное правление Альмяшова на территории сель¬
совета вылилось в незаконное обложение крестьян налогом, с
одной стороны, и предоставлением льгот не заслуживающих их
лицам — с другой. Судя по всему, за дарения и угощения, ибо
взяточничество среди работников данного совета широко практи¬
ковалось.
Однако взяточничество, это болезненное явление в низовом
советском аппарате, носило повсеместный характер. Строптиво¬
го, инакомыслящего, критикующего власть крестьянина не толь¬
ко запугивали, оскорбляли, лишали гражданских прав, но иногда
108
еще и обирали в виде взятки члены местных советов, тем более
многие из них относились по имущественному положению к бед¬
някам, а заработная плата была низкой. Взяточничество прини¬
мало различные формы, в зависимости от занимаемой должности
сельским работником, материального состояния, моральных прин¬
ципов: взятки брали деньгами, продуктами, спиртными напитка¬
ми. Об этом говорят многие факты. Так, председатель и члены
волисполкома Рядковской волости Боровичского уезда Новгород¬
ской губернии с 1921 по 1924 г. во время сбора налога брали с
населения масло и другие продукты, а кто их не давал, тех, по
выражению крестьян, “всячески старались согнуть его в дугу”297.
Таким же неблаговидным методом изымали налоговые плате¬
жи с крестьян председатель волисполкома и волостной продо¬
вольственный инспектор в 1922 г. в Усть-Тартаской волости Омской
губернии. За взятки они понижали налоговые ставки некоторым
зажиточным сельчанам. Руководство сельского совета совместно с
секретарем д. Казани Казат-Кульской волости Татарского уезда
той же губернии за самогон подделывали окладные листы некото¬
рым сельчанам якобы об уплате налога298.
А вот председатель сельского совета деревни Тулеблец Старо-
русского уезда Новгородской губернии в 1925 г. использовал иной
способ получения взятки водкой. Он уговорил крестьянина, у ко¬
торого сгорела крыша избы, чтобы тот ее совсем разобрал и со¬
ставил фиктивный акт, будто весь дом сгорел. В результате хозяин
“сгоревшей избы” получил полную страховую сумму, а руково¬
дителя совета “поблагодарил” за услуги угощением водкой. Члены
Городецкого сельского совета того же уезда, имея на своей терри¬
тории лавку общества потребителей, в середине 20-х годов брали
из нее бесплатные по справкам для себя продукты и товары: муку,
яйца, овес, папиросы, махорку, тетради, под видом “для нужд
совета”, “для комиссии по отводу плановых усадебных участков”,
а также “для пирога пастуху в день Егория”. В Семковской волости
Демянского уезда Новгородской губернии один из членов сельско¬
го совета воровал у крестьян овец, а когда его уличили в этом
преступлении, то жители надели на него шкуру зарезанной овцы
и водили по деревне, хотя после этого он по-прежнему оставался
в составе совета299.
В середине 20-х годов председатель Алтарского сельсовета Пен¬
зенской губернии прежде чем принять на работу в школу учитель¬
ницу, вызывал к себе на квартиру ее отца и просил у него взятку
самогоном или деньгами. Комиссия по обследованию Кривозерь-
евской волости той же губернии установила, что “приезжающие в
109
села разные землемеры, лесники и т.п. стараются под тем или
иным предлогом сорвать что-нибудь с крестьян, отчего у населе¬
ния создается мнение, что как в селах, так и в городах сидят
взяточники”300. Председатель Знаменского волисполкома Тамбов¬
ской губернии в 1924 г. брал взятки молоком, яйцами, курами у
некоторых крестьян, снижая за это сумму налога, тогда как те,
кто имел законное право на налоговые льготы, их не получали,
поскольку не подносили “подарков” руководителю совета301.
Справедливости ради следует сказать, что в определенной мере
к взяточничеству работников местных советов толкала и их низ¬
кая заработная плата, о чем выше говорилось, тяжелое матери¬
альное положение. Оправдывая таким образом нечестных чинов¬
ников, А. Белобородов писал в 1925 г.: “Когда даже честный человек
должен идти на сделку со своей совестью, брать взятку, чтобы
прокормить себя и свою семью”302. Центральные органы власти
возможно сознательно устанавливали невысокую зарплату низо¬
вому советскому аппарату на селе, заранее обрекая его на долж¬
ностные преступления, на обирание крестьян, а последние вы¬
нуждены были от взяточников как-то откупаться, что, разумеется,
им не делало чести. Часть честных работников низового советско¬
го аппарата, испытывая серьезные материальные трудности и не
желая вставать на путь взяточничества, обирания своих односель¬
чан, просто отказывалась от предложения занять ту или иную дол¬
жность. Например, в первой половине 1926 г. в Пролетарской во¬
лости Лужского уезда Ленинградской губернии почти все
председатели сельских советов подали заявление об уходе с рабо¬
ты в связи с низкой заработной платой, тогда как выполнять свои
обязанности было очень трудно, особенно по сбору налога с на¬
селения303.
То, что низовые советские работники в сельской местности в
качестве взятки брали самогон, в том числе и за освобождение
части крестьян от уплаты налога, имело место и в других райо¬
нах304.
А пьянство среди низовых аппаратчиков носило повсемест¬
ный, общероссийский характер, оно процветало среди членов
волисполкомов и сельских советов. Об этом убедительно свиде¬
тельствуют различного типа источники 20-х годов: письма и заяв¬
ления крестьян, материалы обследований партийных органов,
отчеты и сводки государственных организаций. О повальном пьян¬
стве — этой бытовой социальной болезни, ее формах проявления
среди советских работников речь и пойдет ниже. Так, в 1925 —
начале 1926 г. крестьяне Московской губернии во время смотра
110
волисполкомов приводили многочисленные факты, раскрываю¬
щие низкий образовательный и культурный уровень советских
работников, их бездуховность, моральное падение и разложение
на почве пьянства, что, естественно, вызывало протесты со сто¬
роны крестьян. Вот как характеризовал “народных избранников”
селькор М. Ключкин из Ленинской волости: “Предвика, напив¬
шись пьяным вместе с районным милиционером Нестеровым,
пришли в кооперативную чайную и, фигурируя как представите¬
ли власти, начали там дебоширить, изорвав у крестьянина дерев¬
ни Назарово Тарачанова пальто и отломив ему палец. Во время
дебоша крестьяне говорили, что это за власть, какая-то бандитская”.
Так же негативно отзывался о поведении председателя волиспол-
кома Аксеновской волости Богородицкого уезда и сельчанин
А. И. Юсков. Поего наблюдениям, руководитель совета днями не
появлялся на своем рабочем месте. “На третий день к вечеру 3 де¬
кабря заявляется в вик пьяный в дым” некий предвик. Поставил
на стол бутылочку и кричит: “Выпьем, сотруднички, за здоровье
меня”.
О пьяных похождениях председателя совета красочно описал
селькор А.И. Челноков из Шаламошинской волости Воскресенско¬
го уезда: “Связь нашего райсовета с деревней Сычи очень плохая.
Председателя своего, тов. Надморева видим только тогда, когда
какой-либо оброк причитается с нас получить, тогда он прихо¬
дит или праздник — погулять, тогда напьется пьян, ругается, ху¬
лиганствует он. Больше ничего в нашей деревне от него не услы¬
шишь. В свой крестьянский праздник “Сергиев день” до того
раздурачился — снял иконы и на них оправился, а на второй
день, заливаясь слезами, просил свое семейство их вновь святой
водой освятить”. В д. Губино Ашитовской волости Бронницкого
уезда руководитель сельсовета постоянно пьянствовал “и забро¬
сил всякую общественную работу”. В Коммунистической волости
Московского уезда председатели Павелецкого и Осташковского
сельсоветов “кроме пьянки ничем не занимались и даже не пони¬
мали того, что они должны делать как орган власти в деревне”, —
констатировал селькор В.А. Каюков305.
Пьянство распространилось в широких масштабах и среди
низового советского аппарата и в других губерниях РСФСР. Так, в
Рядокской волости Боровичского уезда Новгородской губернии в
1921 г. все члены вол исполкома являлись на заседания в пьяном
виде, причем в канцелярии вика находился своего рода самогон¬
ный склад, откуда советские работники брали “зелье”, им угоща¬
лись и напивались сполна. В Старорусском уезде этой же губернии
111
в середине 20-х годов низовой советский аппарат, особенно на
волостном уровне, был подобран неудачно. Например, в Угинской
волости процветало пьянство. Председатель вика не пользовался
авторитетом, брал к тому же взятки. В Славатинской волости заве¬
дующий земельным отделом и писарь также пьянствовали, а жи¬
тели им носили самогон.
До 1924 г. встречались случаи, когда председатель Уика, и сек¬
ретарь Укома РКП(б), и другие ответственные работники Старо-
русского уезда пьянствовали в гостинице до 2 часов ночи вместе с
местными работниками.
В феврале 1922 г. жители Модолицкой волости Лужского уезда
Петроградской губернии в письме в газету “Деревенская правда”
жаловались на членов волисполкома и его председателя. После¬
дние вели разгульную жизнь вместе с администрацией Лисицин-
ского совхоза. В ходе обследования Шапкинской волости Лодей-
нопольского уезда Ленинградской губернии крестьянин Чесноков
так охарактеризовал члена вика Абрамова: он не на своем мес¬
те — “ведет борьбу с самогонщиками, а сам пьет самогон”306. Че¬
реповецкий губком РКП(б) в августе 1925 г. признавал, что чле¬
ны виков слабо знают население, большая часть работы видна на
бумаге, не изжиты методы военного коммунизма, среди советских
работников имеют место грубость, пьянство, алчность.
Обратимся и еще к одному источнику — письмам родствен¬
ников к красноармейцам, в которых также характеризуется раз¬
ложение низового советского аппарата в деревне в середине 20-х
годов. Так, из Воронежской губернии сообщали: “Председатель
нашего сельсовета часто пьянствует и играет в карты, говорит,
что он сейчс выше т. Рыкова, что хочет, то и делает. Раздавал
семссуду, в первую очередь давал тем, кто ему самогон подносил
и угощает его, а остальное раздавал своим хорошим знакомым, а
вот беднякам и красноармейским семьям и нам совсем не дал, т.е.
вашей жене и земля осталась незасеянной. Все просьбы твоей жены
не подействовали, продать ей нечего, а воровать не у кого”. Такую
же нелестную оценку советским работникам давало и другое письмо
из той же губернии: “Наш сельсовет состоит из пьяной шайки и
вот что орудуют. Раздавали семена. Нам дали 4 пуда 2 ф. овса на
14 душ, а члены сельсовета побрали по 5 пуд., когда души у них
по две или по 3. Нормы земли у них нет. И когда я сказал, что овес
ведь дается на семена, а не на еду, то Анд. Ив. Хохлов сказал мне:
“Выйди из амбара, а то побью тебе морду”. За меня стояли все
граждане и подавал заявление, но ответа не дают. Еще где-то у
них пропал овес 70 п., и они при раздаче высчитывали по 4ф. с
112
пуда, а между тем после раздачи начали члены сельсовета прода¬
вать овес по 2 руб. за пуд и на эти деньги пьянствовали”307.
Обследование Пензенской губернии в 1924—1925 гг. также
показало духовную деградацию низового советского аппарата в
деревне. Так, один из членов исполкома Григорьевского вика,
кроме самогона, ничем не интересовался, пьянствовал ежеднев¬
но. “В течении месяца, когда производилось обследование, ску¬
пил 6 ведер самогонки (“Купил бы больше, но в деревне не хва¬
тило”) и в течении 10 дней пил без просыпа”. Председатель данного
вол исполкома, объезжая села, “первым делом отыскивает через
сельсовет самогонку и выпивает. Сельсоветы после этого идут по
стопам своего волостного начальства”. А делопроизводитель нало¬
гового стола вика, по выражению обследователя, “горчайший
пьяница и трезвым никогда не бывает, ни одного дня (выпивает,
по словам крестьян, 5—7 бутылок самогона в день)”. В Свищевской
волости председатель волостного исполкома и секретарь в пьяном
виде приехали в вик на оглобле и при этом стреляли на улице.
Сильно выпивали и работники Дубровского волисполкома. По¬
вально увлекались зельем и члены Головищенского вика, да к
тому же еще в пьяном виде совершали и преступления, что и
вынудило Нижне-Ломовский уездный исполком, с учетом массо¬
вого недовольства населения, “распустить до срока старый состав
и конструировать новый”. По оценке обследователей, в деревне
Дигилевка Городищенского уезда “сельсовет пьет без просыпки”,
а председателя Каменского совета и его заместителя Пригородско-
го района они встретили “совершенно пьяном виде”, хотя об их
приезде заранее было известно308.
Подобную удручающую картину о морально-нравственном
падении низовых советских работников на селе и их повальном
увлечении спиртными напитками вместо настоящей работы изоб¬
ражают и многие информационные сводки ОГПУ. Укажем из них
лишь некоторые факты. Так, в январе 1923. в Омском округе чле¬
ны Нового-Теренгульского волисполкома и уполномоченный по
продналогу созвали в деревне Благовещенке собрание крестьян,
на которое “явились совершенно пьяными”. В том же месяце в
Чувашской области отмечена слабая работа сельсоветов и волис-
полкомов, среди их членов развивалось пьянство. В Новоникола¬
евской губернии в Черепановском уезде члены Коуракского, Кан-
дайрского, Боровлянского волисполкомов “пьянствовали почти
поголовно”. В январе 1924 г. в деревне Высокая Рязанской губер¬
нии члены вика злоупотребляли также спиртными напитками, а
когда крестьянин обращался к ним за справкой, просят бутылку
113
или пуд хлеба. В мае 1924 г. из деревни Поплевской той же губер¬
нии сообщали: “В селе порядка нет. Председатель пьет самогон”.
Такие же нерадостные известия о поведении низовых советских
работников поступали и из Самарской губернии.
Например, в селе Студинец члены волисполкома и сельского
совета “очень слабые, порядков нет, самогон глушат чертовски.
27 апреля вечером был задержан начальник милиции, напившийся
пьяным он много нахулиганил”. Председатель сельсовета д. Бугу-
руед “ежедневно пьяный. У него голова своя, а мозги крово¬
жадного Николашки, а плетет чего не надо, самовар на кури¬
це, а стол под курицей и барыня под столом, так бесконечно у
него идет”.
По данным сотрудников ОГПУ, в октябре 1924 г. в Ульяновской
губернии сильно распространялось пьянство среди работников
сельских и волостных советов, что заметно подрывало “авторитет
власти”, причем первенство в этом отношении держал Корсунс-
кий уезд. Однако и в других районах РСФСР ситуация с поведе¬
нием низового советского аппарата мало чем отличалась в луч¬
шую сторону. Так, в апреле 1924 г. из Вязовской волости
Саратовской губернии сообщали: “Местная власть пьянствует и
многомошенствует. Семена раздавались так, кто даст взятку пред¬
седателю сельсовета, тому и семена. Наша местная власть пьет
вовсю, а раз власть пьет, то и граждане все пьют. Милиция кругом
задарена от самогонщиков, пьет вместе”309.
Из вышеприведенного материала напрашивается вывод, что
большинство низовых государственных работников на селе вели
нездоровый образ жизни, своим аморальным, пьяным поведени¬
ем они дискредитировали советскую власть, которая для многих
крестьян являлась зачастую еще и “пьяной властью”, где, по сло¬
вам сельчан, сидели “мошенник на мошеннике и мошенником
погоняет”310.
Однако и среди простых граждан в нэповской деревне пьян¬
ство получило широкое распространение, и в какой-то степени
состав низового советского аппарата зеркально отражал и поведе¬
ние рядовых крестьян, за счет которых, в основном, он и форми¬
ровался. Конечно, пьянство сельчан нельзя объяснять, как неко¬
торые полагали, дурным примером членов советов; раз последние
пьют, то и мы, простые граждане, будем пить. Проблема пьянства
в деревне имела глубокие корни: историко-традиционные, соци¬
ально-экономические, психологические, сейейно-бытовые, и эта
проблема требует специального изучения. Мы же ограничимся лишь
некоторыми соображениями. Одна из причин распространения
114
пьянства на селе была связана с увеличивающимся производством
самогона, ибо городская заводская водка “Русская горькая”, как
называли ее крестьяне, оставалась для них почти недоступной ввиду
высокой ее цены.
Информационные сводки работников ОГПУ дают некоторое
представление об этой закоренелой социальной болезни деревен¬
ской жизни: о масштабах самогоноварения и о борьбе с ними
органов власти в различных районах РСФСР. Так, в первой поло¬
вине 1923 г. поступали сведения о массовой выделке самогона в
Иркутской, Смоленской, Орловской, Иваново-Вознесенской гу¬
берниях, в Вотской области. Причем в последней пьянство усили¬
лось и захватило “все слои населения. Пьянствуют поголовно все —
рабочие, крестьяне, служащие и даже ответственные партий¬
ные работники”. При этом органы ОГПУ насчитали в марте 1923 г.
44 “пьяных губернии”, число которых в мае сократилось до 22, из
них в Сибири значилось 5, в Центральном районе — 3, в Северо-
Западном — 2, Приволжском районе — 3, по одной — на Даль¬
нем востоке и Юго-Востоке311. Правда, называя численность “пья¬
ных губерний”, чекисты не указывали критерии, по которым они
к ним относили: или по числу производителей самогона, или же
по количеству граждан, его употребляющих, или по количеству
потребляемого спиртного.
Сокращение “пьющих губерний” не только последствия на¬
чавшейся посевной кампании на селе, но отчасти и результаты
борьбы государственных органов власти против самогоноварения.
Так, к марту 1923 г. в Вологодской губернии во время проведения
двухнедельника по ликвидации этого производства милиция про¬
вела 1506 обысков, возбудила 1840 судебных дел, изъяла 468 ап¬
паратов, 1,7 тыс. ведер самогона; в Рыбинской губернии задержа¬
ли 903 человека, отобрали 137 ведер самогона, 1160 ведер заквасы,
566 аппаратов. В Пензенской губернии с 20 июля по 21 августа 1924 г.
произвели 7126 обысков, в ходе которых арестовали 1783 челове¬
ка, конфисковали 1225 самогонных аппаратов, 1312 четвертей са¬
могона, 6251 ведро барды, под суд отдали 2116 человек312.
Однако подобные административные меры борьбы с пьянством
далеко не всегда давали ощутимые, впечатляющие результаты, тем
более что и работники милиции и низового советского аппарата
нередко сами спивались, сращивались с самогонщиками, о чем
выше упоминалось. Неэффективность борьбы с этим “зельем-сур¬
рогатом” заключалась в том, что промысел по производству само¬
гона имел прежде всего социально-экономические корни в дерев¬
не. Как показывают сводки органов ОГПУ, им занимались чаще
115
всего бедняки, вдовы, которых гнать самогон вынуждала нужда;
требовались деньги для уплаты налога, для питания детей. Это
был, наверное, единственный источник их заработка. Например,
в январе 1925 г. в Петропавловском и Каменском уездах Новони¬
колаевской губернии для уплаты суммы налога требовалось про¬
дать 10—15 пудов хлеба, тогда как данную сумму можно было по¬
лучить за счет изготовленного самогона из 2 пудов зерна313.
Почему сельчане вынуждены были заниматься этим промыс¬
лом, можно судить и по содержанию письма из Тульской губер¬
нии Ефремовского уезда, направленного в газету “Правда” осе¬
нью 1923 г. “Крестьяне, чтобы улучшить свое тяжелое материальное
положение, принимаются за выделку самогона. Из пуда ржи, сто¬
ящего 30 руб., выгоняют самогона на 250 руб. Кроме того, без
самогона ефремовским крестьянам никуда нельзя сунуться. За
получением разрешения в упродкоме нужно везти самогон в зе-
мотдел. Продинспектору — самогон, милиции — самогон. По рас¬
сказам крестьян, и комиссар Ефремовского упродкома не удо¬
вольствовался привезенной ему четвертью самогона и потребовал
еще. Привезли еще четверть — мало. После третьей четверти и пяти
фунтов сала дело, по словам крестьянина, “выгорело”. Самогон в
Ефремовском уездпродкоме пьют все, начиная с верхов и кончая
предсельсоветом. Упродкомиссар Бондарев и его помощник уст¬
раивают специальные самогонные экскурсии и напиваются до по¬
ложения низ. Районный продинспектор требует от налогоплатель¬
щиков самогона, угрожая всякими репрессиями”314.
Вышеизложенный материал в основном подтверждает наблю¬
дения и выводы автора данной корреспонденции в газету о нечис¬
топлотности советских работников, об их пьянстве, взяточниче¬
стве, которые способствовали своими неблаговидными действиями
росту самогоноварения в сельской местности. А поведение властей
означало малопродуктивные итоги борьбы против самогоноваре¬
ния. Это вынуждены были признавать и органы ОГПУ, в частности
сотрудники Псковского губернского отдела. В своей сводке от 2 сен¬
тября 1924 г. они констатировали: “В деревне наблюдается большая
выгонка самогона, вызванная причинами как историческими, так
и социально-экономическими” К последним чекисты отнесли су¬
ществование так называемых “ножниц”. Дешевая цена на хлеб и
побуждала крестьян заниматься самогонокурением, как выгодным
для них промыслом, что “оставляли далеко позади какой бы то ни
было успех в ликвидации самогонокурения”.
По их расчетам, в Псковском уезде в деревне себестоимость вед¬
ра самогона достигает 1,8—2 руб., а продажная цена его составляла
116
11 руб.; Великолуцком уезде — соответственно 2—3 и 10—12 руб.;
Торопецком — 2; 6—8 руб.; Холмском — 2,5—3; 14—20 руб.; Пор-
ховском — себестоимость ведра самогона — 2,5—3, а продажная
цена — 7—16 руб. При этом работников ОГПУ особенно тревожи¬
ла ситуация, сложившаяся с производством самогона в Велижском
и Новоржевском уездах. В последнем в Новоржевской волости его
изготовляли до 35 % населения.
При этом чекисты постарались подсчитать, сколько же кресть¬
яне расходовали зерна на самогонокурение в губернии. Хотя точ¬
ную цифру они не указали, тем не менее, по их данным, с 1 июля
1923 по 30 июня 1924 г. приблизительно около 500 тыс. пудов зерна
шло на производство самогона. Эту цифру они выводили, исходя
из следующей статистики: за указанный срок работники милиции
в губернии совершили 7803 обыска, в результате которых конфис¬
ковали 2634 самогонных аппарата и 920 ведер самогона. При этом
сотрудники ОГПУ подсчитали, что с учетом конспирации само¬
гонных аппаратов их могли отобрать максимум 15 %, общее коли¬
чество которых достигало 17,5 тыс. Среднегодовая перегонка хлеб¬
ных злаков составляла приблизительно 30 пудов каждым из них315.
Считая деятельность советских органов малоэффективной по
ликвидации самогоноварения, сотрудники ОГПУ ратовали за
ужесточение карательных мер работниками прокуратуры, суда,
милиции. Последняя, по их словам, имеет преступные связи с
населением. Они предлагали ужесточение административного на¬
жима на самогонщиков, на которых накладывался судами обычно
мелкий штраф в сумме 3—10 руб. Чекисты одновременно реко¬
мендовали партийно-советским организациям усилить просвети¬
тельную работу среди крестьянского населения. Ведь самогонова¬
рение, пьянство наносили не только экономический урон, но
подрывали здоровье граждан. На почве пьянства в деревнях неред¬
ко возникали драки, особенно среди молодежи, сопровождавши¬
еся иногда избиениями, убийствами316.
При этом некоторые сознательные крестьяне выступали про¬
тив повального пьянства в деревне, требовали от местной власти
принятия действенных мер против этой социальной болезни.
Характерно на этот счет письмо сельчанина Ф.К. Евсеева из
д. Кодушкино Финяевской волости Скопинского уезда Рязанской
губернии в “Крестьянскую газету” 1 августа 1924 г.: “Да где же власть,
что же она смотрит, для кого она существует — для бедного или для
богатого?.. Я приведу один пример: во время покоса продано 1/3 луга
и вырученные за это деньги крестьяне пропили на самогоне, да про¬
играли на песнях, пользы никакой нет. А потребовались деньги на
117
ремонт школы, на пожарную дружину, каждый говорит: “Хоть
зарежь — копейки нет”317.
Проблема самогоноварения и связанное с ней пьянство на
селе являлись серьезной и труднейшей социальной болезнью и,
конечно, требовали радикального длительного лечения, решения
острейших экономических, социальных задач, и в первую оче¬
редь, существенного улучшения материального положения крес¬
тьян, значительного повышения их культурного, образовательно¬
го и политического уровня. А для этого требовались не только
годы, но и десятилетия. Административными мерами данную бо¬
лезненную проблему невозможно было решить, ее только загоня¬
ли внутрь. Что же касается роли низового советского аппарата в
борьбе с самогонокурением и пьянством в деревне, то в тех кон¬
кретных исторических условиях в этом плане от него мало что
зависело, тем более, что многие работники советов сами “завязли
в самогонной трясине”.
Из вышесказанного читатель не должен делать вывод, что все
члены сельских советов и волисполкомов являлись хамами, зако¬
ренелыми взяточниками, сущими пьяницами, притесняли крес¬
тьян на территории РСФСР. Разумеется, имелось и много “не¬
пьющих” деревенских советов, эффективно работающих в
интересах крестьян, особенно в тех районах, где они избирались
непосредственно самими жителями деревни или волости, а не
навязывались “сверху” партийными органами. В этих советах их
члены внимательно и чутко относились к нуждам, повседневным
запросам сельчан и среди последних пользовались популярнос¬
тью, авторитетом. Вот мнение одной из крестьянок Хатунской
волости Московской губернии о руководителе волисполкома,
высказанное в конце 1925 г.: “Никогда, мол, я еще при советской
власти там не была. Боюсь и уже терялась. Я когда туда пришла,
главный в исполкоме — Шмарев, так его зовут, такой обходи¬
тельный о всем расспросил, все рассказал, как надо поступить.
Право хороший человек”. Председатель и члены Стрелиловского
волисполкома той же губернии в середине 20-х годов также пользо¬
вались уважением у крестьян за то, что усердно и добросовестно
исполняли свои обязанностей, не забывали о житейских пробле¬
мах сельчан318.
Однако членов низового советского аппарата в деревне, каче¬
ственно и эффективно работающих, с высокими моральными
принципами, организаторско-хозяйственными навыками, уважа¬
емых и почитаемых крестьянами, насчитывалось мало, о чем речь
шла выше.
118
В то же время российские крестьяне отнюдь не всегда покор¬
но воспринимали произвол местных советских работников, гру¬
бость, беззаконие, допускаемое по отношению к ним. Они писа¬
ли жалобы в газеты, в вышестоящие государственные органы,
требовали от них восстановления справедливости. Однако после¬
дние зачастую не только не принимали действенных мер по заяв¬
лениям сельчан, но даже порою их и не рассматривали. Об этом
можно судить по нижеследующим примерам. Вот как отвечал на
просьбы жителей волисполком Васильевской волости Богородиц¬
кого уезда Московской губернии в 1925 г. “Если посмотришь на
дела вика, то много есть заявлений от крестьян, — писал селькор
А. Зубов, — лежат без всякого движения. Когда придет крестьянин
и спросит, что сделано, то ему скажут — отослали в уезд или
губернию. Крестьяне дер. Коншино постановляли 3 раза с просьбой
снизить с.-х. налог вместо 9 разряда на 8-й, то оказалось, что их
бумага подшита к делу с резолюцией: “к делу”, чем дело и кончи¬
лось”319.
Также равнодушно, черство, по-бюрократически относились
к жалобам крестьян и многие уездные органы власти. Об этом нам
дает представление обследование партийными работниками Пен¬
зенской губернии в 1925 г., в материалах которых констатирова¬
лось: “В наших советских органах не в состоянии добиться какого-
либо толку. Из ряда заявлений видно, что на крестьянские жалобы
из уезда нет ответов в течение трех и более месяцев”320.
Разумеется, сельчане, не удовлетворенные стилем, методами
работы низовых советских работников, обращались с письмами,
жалобами в центральные государственные органы власти. После¬
дние вынуждены были принимать определенные административ¬
ные меры по обузданию строптивых деревенских начальников. Так,
в 1926 г. по итогам проверки Центральной контрольной комиссии
ВКП(б) 1190 председателей, секретарей и членов сельских сове¬
тов и волисполкомов были выявлены серьезные недостатки у
250 человек, в том числе должностные преступления, взяточниче¬
ство, из которых 40,8 % получили взыскания за пьянство, 12 % —
за грубое обращение с крестьянами, 8 % — за злоупотребления
служебным положением, 58 работников исключили из партии321.
Вместе с тем подобные косметические меры центральных и
местных властей по лечению закоренелой болезни, которой стра¬
дало большинство работников низового советского аппарата, не
могли существенно повлиять на качественный состав советов, во
многом формировавшийся не по деловым, а классово-партийным
признакам. Радикально не улучшался состав деревенских советов
119
и в ходе их постоянного большого обновления. Так, в 1925/26 г. в
РСФСР члены сельских советов обновились на 51,7 %, в 1927 г. —
на 53,9 %; их председатели — соответственно на 44,9 и 37,6 %; чле¬
ны волисполкомов — на 50 и 53,5 %; их руководители — на 29,1 и
29,5 %322.
Однако на смену одним руководителям морально-разложив-
шимся, невежественным, грубиянам-хамам, приходили во власть
зачастую мало чем отличающиеся люди по своим деловым и нрав¬
ственным критериям от их предшественников. Например, в Зна¬
менской волости Тамбовской губернии в течение года от должно¬
сти освободили за взятки и пьянство трех начальников волостной
милиции323. В 1925 г. в Ульяновской волости Московского уезда
председателя волисполкома осудили за преступления, пришед¬
ший же ему на смену руководитель вообще “порвал связь с насе¬
лением и занялся междоусобной склокой”, — утверждали кресть¬
яне324. В 1924 г. в Николаевском уезде Царицынской губернии жители
проявляли недовольство работой одного из председателей сельских
советов, поскольку последний не уплативших своевременно на¬
лог граждан отдавал под суд, и “за ними носился с револьвером
перед носом у крестьян и кричал: “Я вас пристрелю”. Но когда
его сменил другой председатель совета, то крестьянам вообще не
давали возможности “говорить на собрании”325.
Подобная смена руководителей советов носила почти по¬
всеместный характер, поскольку в условиях однопартийной,
складывающейся командно-административной системы в стра¬
не состав деревенских советов, в основном, формировался по
классово-назначенческому принципу, когда существенно огра¬
ничивались возможности трудового крестьянства избирать в них
деловых, честных, с хозяйственно-организаторскими навыка¬
ми своих представителей.
* * *
Сельские советы являлись массовой государственной полити¬
ческой организацией, отношение к которым со стороны крестьян¬
ства в годы нэпа оставалось неоднозначным и противоречивым ввиду
проводимой государством политики в деревне и происходящими в
ней сложными, болезненными социально-экономическими про¬
цессами.
Двойственная позиция сельчан особенно отчетливо проявлялась
в период избирательных кампаний в советы. С одной стороны, часть
из них считала советы своей организацией и, участвуя в голосова¬
нии, рассчитывала с ее помощью улучшить свое экономическое
120
положение, а, с другой стороны, большинство жителей деревни не
участвовало в избирательном процессе, не доверяло советам, не на¬
деялось на их поддержку в разрешении насущных проблем.
По мере возрождения хозяйства крестьян возрастала и их об¬
щественно-политическая активность, количество принявших уча¬
стие в перевыборах увеличилось почти в 2 раза на территории РСФСР
с 1922 по 1927 г. Тем не менее к концу нэпа свыше половины кре¬
стьян, имеющих избирательное право, им не воспользовались. Мас¬
совый бойкот выборов в сельские советы отражал недовольство
крестьян проводимой государством политикой по отношению к
деревне. Это была пассивная форма их сопротивления, протеста.
На пассивности сельских избирателей сказалась неэффектив¬
ная деятельность многих деревенских советов, отчужденных от нужд
и запросов крестьян. Одной из причин слабой работы сельсоветов
являлась их плохая материальная база, отсутствие необходимых
средств для решения социально-экономических проблем деревен¬
ской жизни. Негативно сказывался на работе советов и их состав.
Депутатский корпус формировался в основном по классовому
признаку, состоял преимущественно из маломощных слоев с низ¬
ким образовательно-культурным, политическим уровнем, не име¬
ющим, как правило, опыта организаторской, хозяйственной ра¬
боты. В состав сельских советов попадало немало случайных людей,
поскольку выборы в них нередко являлись недемократическими и
несвободными. Зачастую в состав советов проходили “назначен¬
цы-выдвиженцы”, навязанные сверху властью вопреки воле кре-
стьян-избирателей, и одновременно лишались права голоса и не
допускались к выборам сельчане, которых население предпочло
бы видеть в составе низового советского аппарата.
Несмотря на то, что на территории РСФСР насчитывалось
немало сельских советов, деятельность которых крестьянами оце¬
нивалась положительно, тем не менее к большинству советских
органов в деревне отношение ее жителей являлось негативным,
поскольку многие советы работали в духе времен военного комму¬
низма и решали прежде всего фискально-административные зада¬
чи, применяли произвол, допускали беззаконие к жителям села.
Большинство сельских советов стояли в стороне от насущных про¬
блем крестьянской жизни, пренебрегали социально-экономичес¬
ким развитием деревни. Они оказались отчужденными, изолиро¬
ванными от основной массы крестьянского населения, превратились
в придаток вышестоящих государственных и партийных органов.
Поэтому советы не были настоящими органами местного кресть¬
янского самоуправления.
121
Глава вторая
КРЕСТЬЯНЕ
И СЕЛЬСКИЕ КОММУНИСТИЧЕСКИЕ ЯЧЕЙКИ
Численный и социальный состав
деревенских ячеек и ограничения
при приеме в коммунистическую партию крестьян
Состав сельских советов и волисполкомов, как правило, фор¬
мировался под руководством местных деревенских ячеек РКП(б)—
ВКП(б), к характеристике которых мы и перейдем.
С переходом к нэпу численность сельских коммунистов замет¬
но сократилась. Это было связано с двумя факторами: во-первых, с
проводимой во второй половине 1921 г. чисткой в правящей партии;
во-вторых, с добровольным выходом из нее многих крестьян, ра¬
зочаровавшихся в политике советской власти и решивших основа¬
тельно заняться своим единоличным хозяйством, ибо пребывание
в рядах РКП(б) ограничивало возможности их самостоятельной
экономической деятельности. При этом чистка партийных рядов в
большей степени коснулась сельских ячеек, из которых вычищали
политически ненадежных, “кулацких и мелкобуржуазных элемен¬
тов”. Если из каждых 100 рабочих-коммунистов исключали 17 чело¬
век, то из 100 крестьян-коммунистов — 42. Всего было исключено
из рядов партии 160 тыс. человек, численность которой к началу
1922 г. достигала 514 529 членов и кандидатов РКП(б), из них на
сельскую местность приходилось 200 849 человек. Они объединялись
в 18 287 ячейках, из которых 14983 относились непосредственно
к крестьянским, в них состояло 154 288 члена и кандидата партии.
В 1922 г. в коммунистической ячейке в деревне в среднем насчи¬
тывалось 6—13 человек, в городе — от 15 до 25, причем на каж¬
дую тысячу жителей сельской местности приходилось 2 комму¬
ниста, в городах — 151.
122
Однако значительная часть сельских партийцев и добровольно
покидала ряды РКП(б). Так, в феврале 1922 г. в Томском уезде из
нее вышли 60 % деревенских коммунистов, в том числе не соглас¬
ных с новой экономической политикой. В январе 1922 г. члены Фе-
досеевской и Новосельской волостных партийных организаций
Славгородского уезда Омской губернии “подали заявления об ис¬
ключении их из рядов РКП(б)”. В Тюкалинском уезде той же губер¬
нии наблюдался также выход из партии сельчан, недовольных ме¬
тодами сбора продналога. По этой же причине в Прокутской волости
Новониколаевской губернии 50 % коммунистов добровольно рас¬
стались со своими билетами и вышли из состава РКП(б). В первой
половине 1922 г. в Омской губернии шел массовый выход из партии
крестьян в связи с тяжелым материальным положением2.
В массовом порядке покидали ряды РКП(б) и крестьяне в
других регионах. Если на 1 августа 1921 г. в Старорусском уезде
Новгородской губернии насчитывался 231 член и 45 кандидатов
РКП(б), то на 1 декабря 1924 г.— соответственно 88 и 41, при
этом один коммунист приходился на 2500 жителей3. В Прокшанской
волости Островского уезда Псковской губернии в 1920 г. в партий¬
ной ячейке объединялось 80 коммунистов, в 1923 г. осталось 10; в
Никольской волости Курской губернии число партийцев на этот
период сократилось с 83 до 11; в Горицкой волостной ячейке Твер¬
ской губернии их количество уменьшилось с 33 до 44.
С 1920 по 1924 г. в селе Казалино Невыномыского района Кубан¬
ской области численность коммунистов понизилась с 20 до 6 чело¬
век, и партийная ячейка “с каждым днем чахла”5.
Только за первую половину 1924 г. в стране из 10 226 комму¬
нистов, добровольно покинувших или исключенных из рядов
РКП(б), более половины приходилось на крестьян, многие ячей¬
ки по численности сократились с нескольких десятков человек до
5—76. Если в 1920 г. в сельской местности, как упоминалось, зна¬
чилось 200 749 партийцев, то в мае 1924 г. — 136 тыс. человек. Они
приходились на 53 млн. взрослого населения7. К концу 1924 г. в
СССР насчитывалось 13 558 сельских коммунистических ячеек, в
них объединялось около 20 % общего количества членов и канди¬
датов РКП (б), в каждой из них в среднем состояло 11 человек,
тогда как в городе — 40. При этом одна деревенская партийная
ячейка приходилась на 5,5 сельских советов, в состав каждого из
них в среднем входило до 20 и более населенных пунктов8. Мало¬
численность коммунистических организаций в деревне, безуслов¬
но, способствовала изолированности их от крестьянского населе¬
ния, превращения в некие секты.
123
Массовый выход сельчан из рядов РКП(б), как отмечалось,
объяснялся как несогласием их с экономической политикой
партии, так и с нежеланием порывать с собственным хозяйством,
поскольку это ставило коммуниста в тяжелое материальное поло¬
жение. “Я сознаю, что из меня партийный работник плохой, —
писал коммунист-крестьянин, — потому что я связан с домаш¬
ней жизнью, у меня все стремление как бы наладить домашнее
хозяйство. Коммунист это не должен делать. Раз он коммунист, он
должен быть к делу беспристрастен, и поэтому я прошу исклю¬
чить меня из партии”9. Подобные причины побуждали покинуть
партию и некоторых крестьян Горицкой волости Кимрского уезда
Тверской губернии, ибо, как они полагали, “крестьянское хо¬
зяйство не позволяет состоять в партии”. Один из большевиков-
сельчан так объяснил свой поступок: “Надо свое хозяйство нала¬
живать, работать как партиец я не могу — некогда. Надо или в
партии быть, или свое хозяйство вести. Ну и решил выйти из
ячейки”10.
При этом в некоторых районах партийные органы считали
единоличное хозяйство крестьянина-коммуниста “как источник
мелкобуржуазного перерождения”. Так, в решениях Петровской
районной партконференции Калужской губернии указывалось:
“Нэп создает для членов партии такие условия, в которых часть
коммунистов-крестьян заражается мелкобуржуазной психологией
и начинает отходить от партии”. В ряде мест принимались даже
постановления, регламентирующие поведение сельских партий¬
цев, чтобы они не занимались торговлей, не выходили на хутора,
порывали связи с семьями священнослужителей.
Уязвимым, болезненным местом деревенских ячеек, содей¬
ствующим их оторванности от населения, кроме малочисленнос¬
ти, было и то, что в них преимущественно объединялись люди,
порвавшие уже связи с крестьянским хозяйством при вступлении
в партию: работники общественных организаций, профсоюзных,
кооперативных организаций, а также служащие низового адми¬
нистративно-управленческого аппарата. К 1925 г. последние со¬
ставляли среди сельских большевиков до 65,2 %, тогда как крес¬
тьян, непосредственно занятых физическим трудом, сельским
хозяйством, которых тогда называли “от сохи”, насчитывалось
лишь 7,7 %и.
Так, 1 января 1925 г. в Рядокской волостной партийной орга¬
низации Боровичского уезда Новгородской губернии насчитыва¬
лось 35 членов и кандидатов РКП(б), из них по социальному по¬
ложению 17 относились к рабочим, 12 — к крестьянам, 6 — к
124
интеллигенции. Однако ни один из партийцев не вел свое хозяй¬
ство, все 35 коммунистов являлись служащими и советскими ра¬
ботниками. Вот почему инструктор Северо-Западного бюро ЦК
РКП(б) В. К. Альф, изучив деятельность данной ячейки, пришел
к вполне обоснованному выводу: она “не может являться харак¬
терной крестьянской организацией партии, члены партии совер¬
шенно оторваны от крестьянских масс”. В мае 1925 г. все 12 членов
и кандидатов РКП(б) Кудеверской деревенской организации
Псковской губернии занимали различные должности в волиспол-
коме. В Чайкинской сельской ячейке Себежского уезда той же гу¬
бернии в 1925 г. из 5 коммунистов один работал председателем
совета, другой — милиционером, два — в кооперации и лишь
один трудился в своем хозяйстве12.
В 1925 г. в Шапкинской волости Лодейнопольского уезда Ле¬
нинградской губернии насчитывалось 11 членов и кандидатов
РКП(б), из которых 6 являлись советскими работниками, 4 —
занимали также административные должности и только один от¬
носился к крестьянам “от сохи”. В 1925 г. Северо-Западное бюро
ЦК РКП(б) по итогам обследования 6 волостных коммунисти¬
ческих ячеек Череповецкой, Новгородской, Псковской и Ленин¬
градской губерний в своих выводах констатировало: на 90 % они
состоят из служащих волисполкомов, кооперации, совхозов, хотя
по социальному положению они относились к крестьянам. Одна¬
ко в течение уже длительного времени большевики порвали связи
с крестьянским хозяйством, в результате чего наблюдается “от¬
рыв ячеек” от местного населения, от их “повседневных буднич¬
ных интересов”13.
В середине 20-х годов подобный отрыв коммунистов от кресть¬
янства происходил и в других районах РСФСР, когда в сельских
ячейках главным образом состояли управленцы, мелкие чиновни¬
ки-бюрократы, представители государственных и общественных
организаций. Так, в Николаевской ячейке Славгородского уезда
Омской губернии не значилось ни одного коммуниста-крестьяни-
на, который бы занимался физическим трудом, сельским хозяй¬
ством14. В Никольской волостной организации Курской губернии
из И партийцев только 3 принадлежали к крестьянам “от сохи”.
А вот как выглядел социальный состав Знаменской волост¬
ной организации Тамбовской губернии по роду занятий в 1924 г.:
из 17 членов РКП(б) один являлся судьей, три были членами вика,
один — начальник милиции, 4 — милиционера, секретарь ячейки,
приказчик в кооперативе, 2 — служащих совхоза, воспитатель детско¬
го сада; председатель сельсовета, секретарь правления сельхозартели
125
и только один — крестьянин “от сохи”15. В 1923 г. в Горицкой воля-
чейке из 4 партийцев относились к советским работникам: пред¬
седатель и казначей вол исполкома, судья, начальник милиции16.
В 1923 г. в Тульской губернии из 1385 сельских коммунистов лишь
104 были непосредственно заняты в сельском хозяйстве, 80 явля¬
лись служащими совхозов, 195 — артелей, 498 — работниками со¬
ветов, 130 — партработниками, 26 — трудились в профсоюзных
организациях, 52 — в кооперативах. Согласно данным статистичес¬
кого отдела ЦК РКП(б) за 1923 г., из 60 тыс. деревенских партий¬
цев подавляющее большинство относилось к работникам админис¬
тративных органов. А в промышленных губерниях удельный вес
крестьян “от сохи” среди коммунистов не превышал 5—7 %17.
Такой количественный и качественный состав сельских ячеек
еще во многом объяснялся и тем, что прием в правящую партию
шел, прежде всего, за счет служащих и в последнюю очередь —
крестьян. Например, за 1924 г. в члены и кандидаты РКП (б) при¬
няли 18 тыс. крестьян, а служащих — 54 тыс.18 На 1 января 1925 г.
в СССР из 154731 деревенских коммунистов батраки и сельско¬
хозяйственные рабочие составляли 2,4 %; крестьяне, занятые сель¬
ским хозяйством — 38 %, работники советских, партийных, проф¬
союзных и других организаций — 59,6 %19.
Другим важным фактором, способствующим изолированнос¬
ти сельских большевистских ячеек от деревенского населения,
служило то, что в них зачастую объединялись пришлые люди,
горожане, административные советские работники, совершенно
не знакомые с данной местностью, условиями быта и жизни кре¬
стьян, направленные вышестоящими партийными органами из
промышленных центров или других районов. В рассматриваемый
период один-два раза в год практиковался перевод коммунистов
из одного района в другой, чтобы таким образом не допустить их
перерождения, не дать им возможности “хозобрасти” и “не по¬
пасть под влияние окружающего мелкобуржуазного крестьянства”.
Нередко, не доверяя местным сельским коммунистам, руковод¬
ство большевистской партии регулярно требовало от губернских
организаций направлять в деревню городских партийцев из про¬
мышленных центров в целях укрепления контроля над крестьяна¬
ми, недопущения их экономической и политической самостоя¬
тельности.
Например, в конце 1924 г. Новгородский губком РКП(б) от¬
правил “для усиления работы в деревне” 119 членов партии, из
них 51 — на советскую работу, 36 — на партийную, 21 — коопе¬
ративную, 3 — культурно-просветительную, 8 — на другую.
126
Псковский губком РКП(б) с сентября по декабрь 1924 г. откоман¬
дировал для работы в деревню 317 человек20. В 1924 г. в СССР всего
было направлено из городов в сельскую местность 6000 членов
РКП(б).
Однако местные партийные органы подходили к выполне¬
нию директив ЦК РКП(б) в большинстве своем формально, под¬
бирали кадры для села без учета их деловых, моральных, полити¬
ческих, профессиональных качеств, социального происхождения.
Поэтому многие их посланцы, коммунисты, вообще не знали ус¬
ловий деревенской жизни и особенности ей партийной там рабо¬
ты. В результате чего значительная часть из них не выдерживала
партийного поручения и вскоре убегала из села. Количество осе¬
давших на постоянную работу в деревне горожан не превышало
40 %. Так, из 6000 коммунистов, направленных в 1924 г. на село,
обратно вернулись 40 %21. В этой связи некоторые укомы РКП(б)
не без основания признавали: “Посылка работников в деревню
совершенно не приносит никакой пользы”22. Вот почему направ¬
ленные не по своей воле коммунисты-горожане в деревню, ко¬
роткое время там побыв, столкнувшись с различного рода труд¬
ностями, в том числе с бытовыми и материальными, бежали
обратно. Кроме того, и заработная плата была низкой, а “идти
работать за 30 руб. никто не хочет”23, — как выражался один из
современников.
Тем не менее порочная практика политического руководства
страны по отправке городских большевиков в сельскую местность
продолжалась год от года, ибо правящая партия нуждалась в кон¬
троле над трудовым крестьянством, боялась пробуждения его эко¬
номической и политической самостоятельности и общественной
активности. Поэтому многие деревенские ячейки полностью со¬
стояли из горожан, твердо проводивших генеральную линию ЦК
партии. Например, в мае 1925 г. ячейка с. Рабежа Валдайского уез¬
да Новгородской губернии в количестве 7 человек объединяла одних
“пришлых”, приезжих назначенцев. Из 12 членов упоминавшейся
Кудеверской сельской ячейки Псковской губернии в мае 1925 г. не
было ни одного местного жителя, все члены партии прибыли из
других волостей или города24. В Шапкинской волостной организа¬
ции Ленинградской губернии из 11 коммунистов к январю 1925 г.
85 % относились к “пришлым”, в том числе 7 партийцев были
направлены из города, 2 — из других мест.
Как показало обследование ряда сельских партийных организа¬
ций Северо-Западной области в конце 1924 г. — начале 1925 г., среди
деревенских коммунистов “количество иногородних на порядок
127
превышало число местных”25. При этом иногородние партийцы, в
основном, являлись работниками низового советского аппарата,
управленцами, администраторами. Вот что сказал по этому пово¬
ду Председатель Совнаркома СССР А. И. Рыков в октябре 1925 г.:
сельские ячейки до последнего времени состояли преимущественно
“из должностных лиц. Бедняки, середняки в собственном смыс¬
ле, как правило, были там в ничтожном количестве”. Вот почему
у крестьян сформировалось мнение о ячейках как “собрание дол¬
жностных лиц, которые собирают налоги и вводят новые побо¬
ры, при этом иногда злоупотребляют, притесняют”26.
Отчужденность партийных организаций от основной массы
трудового крестьянства в первые годы нэпа побудила политичес¬
кое руководство страны принять новую тактику, провозгласить
лозунг “лицом к деревне” в середине 20-х годов, о чем выше упо¬
миналось. Новая линия нашла отражение в документах XIII съезда
РКП(б), октябрьского пленума (1924 г.) и в материалах XIV партий¬
ной конференции (апрель 1925 г.). В рамках новой тактики несколько
ограничивались пережитки военного коммунизма в деревне, расши¬
рялись товарно-денежные отношения, облегчались аренда земли и
наем рабочей силы в крестьянских хозяйствах, был взят курс и на
оживление сельских советов и большевистских ячеек. Этот курс вклю¬
чал и ослабление ограничений при приеме в ряды РКП(б) жителей
деревни, для которых до этого доступ в нее являлся затруднитель¬
ным ввиду неравных условий приема по сравнению с другими соци¬
альными группами. От сельчан, желающих вступить в ряды РКП(б),
заявления порою не рассматривались годами. Об этом можно судить
по заявлению в “Крестьянскую газету” жителя В.В. Хлопотина из
деревни Копылево Ярославского уезда от 4 декабря 1923 г. “Подал
заявление в волостную ячейку в 1921 г., но и после время мне ответа
не последовало В настоящее время занимаю временно бесплатную
должность деревенского уполномоченного и хотел бы открыть в сво¬
ем доме читальню для ознакомления себя и других с законами, те¬
кущей жизнью, но не знаю, с чего начать и чем кончить. Ввиду сего
прошу Вашу газету помочь моим начинаниям и дать Ваши наставле¬
ния и советы как бы мне выполнить свои два желания: 1) быть
партийцем и 2) открыть читальню”27.
Однако в приеме в партию отказывали не только 57-летнему
крестьянину “от сохи”, да еще и активисту Хлопотину, но и мно¬
гим другим. Например, Шапкинская волостная большевистская
организация Ленинградской губернии, насчитывающая 11 чело¬
век, вплоть до 1925 г. не пополнилась ни одним новым коммуни¬
стом из местного населения28.
128
О трудностях, возникающих с приемом в ряды РКП(б), пи¬
сал и красноармеец-отпускник С.Т. Тюрьмин из деревни Безвод¬
ные Прудищи Елатомского уезда Рязанской губернии в “Кресть¬
янскую газету” 4 апреля 1924 г. В своем письме он сообщал, что
крестьяне жалуются на препятствия при приеме их в партию. “Нуж¬
ны пять коммунистов поручателей не менее с пятилетним ста¬
жем, а где может их взять крестьянин, который всю жизнь прово¬
дит около сохи, ковыряясь в земле. Кто из партийцев знает его
образ жизни, а в деревне коммунистов, тем более с пятилетним
стажем, нет, и крестьянин остается беспартийным, другие смот¬
рят на такие явления, на такой порядок и не стараются подавать
заявления”. Автор письма, правда, по неосведомленности несколь¬
ко преувеличил трудности при приеме в ряды РКП(б) крестьян,
хотя правильно подметил суть проблемы, поскольку по уставу
РКП(б), принятому в августе 1922 г. XII Всероссийской конфе¬
ренцией для крестьян, относящихся ко второй категории при
вступлении в большевистскую партию, требовались три рекомен¬
дации лиц с трехлетним партийным стажем, которых практичес¬
ки найти было невозможно. Поэтому по решению XIV конферен¬
ции РКП(б) количество рекомендующих сократилось до двух
членов с двухлетним партстажем. Правда, такая “льгота” для вступ¬
ления в партию “батраков и крестьян-землепашцев” продолжа¬
лась недолго, всего несколько месяцев. Поскольку напуганная
ростом активности крестьянства в 1925 г. правящая партия поспе¬
шила на XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 г. принять новый ус¬
тав, согласно которому крестьяне при приеме в ряды коммунис¬
тов относились вновь ко второй категории, снова ставились в
неравное положение с рабочими и вынуждены были иметь 3 ре¬
комендации членов. ВКП(б) с двухгодичным стажем29-30. Подоб¬
ные ограничения при приеме сельчан в коммунистическую партию
делали по-прежнему деревенские ячейки, с одной стороны, ма¬
лочисленными, оторванными от основной массы крестьян, а с
другой — укрепляли их командную роль на селе, ставших по су¬
ществу частью государственного аппарата, зачастую выполняв¬
ших административные функции, подменявших советы.
Крестьянам, в том числе и маломощным, сложно было войти
в правящую партию и в середине 20-х годов, даже когда отчасти
проводился в жизнь лозунг “лицом к деревне”, о чем свидетель¬
ствует письмо бедняка хутора Усть-Байрацкий Острогожского уезда
Воронежской губернии к членам политического руководства страны
31 января 1926 г., от имени которых подписал П.С. Мацаев. “Где же
те лозунги, в которых говорится, лицом к деревне, смычка города с
129
деревней, пролетарии всех стран соединяйтесь, а у нас получает¬
ся наоборот — разъединяйтесь. Поступать в коммунистическую
партию является большая для крестьян трудность, а именно нуж¬
но иметь поручителей трех человек коммунистов, достигших не
менее 3-летнего стажа”31.
И тем не менее некоторое ослабление ограничений при при¬
еме в правящую партию сельчан в середине 20-х годов способ¬
ствовало росту деревенских коммунистических ячеек. Они стали
пополняться и за счет крестьян “от сохи”, хотя и крайне медлен¬
но и не везде. Например, в 1925 — первой половине 1926 г. Пус-
тошская волостная партийная организация Псковской губернии
приняла кандидатами в члены ВКП(б) 35 человек, из них 11 кре¬
стьян, 22 служащих, одного батрака и одного рабочего. В Кудевер-
скую сельскую ячейку той же губернии только за первые четыре
месяца 1925 г. поступило 8 заявлений от крестьян о приеме в ряды
РКП(б), из которых двух приняли, из них один вскоре напился
пьяным в общественном месте. Поэтому рекомендующие его
партийцы взяли назад свои поручения. В то же время заявление
местного учителя организация долго не рассматривала, не хотела
принимать, опасаясь его грамотности и образованности, что мог¬
ло оказать негативное влияние, как полагали партийцы, и на их
поведение, и деятельность. При этом в Псковской губернии с 1 ян¬
варя по 1 апреля 1925 г. в 7 уездах приняли кандидатурами в члены
РКП(б) 109 человек, из них сельчан “от сохи” — 43, хотя заявле¬
ний было подано 486, при этом большинство принятых относи¬
лись уже к бывшим крестьянам. Причем в партию принимали глав¬
ным образом бывших красноармейцев, бедняков и сельчан,
занятых в общественных организациях и членов советов.
Так, Череповецкий губком РКП (б), после провозглашения
XIII съездом РКП(б) “нового” курса в деревне, дал на места раз¬
нарядку о приеме в партию 50 крестьян, затем квоту увеличили
до 93 человек, хотя к этому времени в губернии насчитывалось
133 тыс. крестьянских хозяйств32. За 1926 г. в Троцком уезде Ленин¬
градской губернии партийная организация пополнилась 71 новы¬
ми членами В КП (б), из которых 65 относились к крестьянам33.
Только за 2 месяца 1925 г. в Северо-Западной области поступило
896 заявлений о приеме в партию, а в кандидаты приняли 396, из
них 159 крестьян, непосредственно ведущих свое хозяйство. С 1 июля
1925 г. по 1 января 1926 г. количество коммунистов Северо-Запад¬
ной области в деревне выросло на 1332, в основном за счет вновь
принятых кандидатами в члены ВКП(б). Тем не менее на 1 января
1926 г. из 8160 сельских партийцев лишь 27,7 % составляли кресть¬
яне “от сохи” или занятые в своем хозяйстве34.
130
По данным М. Варейкиса, в 1925 г. в СССР крестьян, связан¬
ных с сельским хозяйством, приняли в партию 51 860 человек, в
1926 г. — 41 779 и за первую половину 1927 г. — лишь 10 393; т.е. за
2,5 года осуществления нового курса ряды ВКП(б) пополнились
103 832 новыми коммунистами-крестьянами. Количество батраков
и сельскохозяйственных рабочих за это же время принятых в ВКП(б)
характеризовалось соответственно такими данными: 5130; 5193 и
259235. В первой половине 1925 г. крестьян в РКП(б) насчитывалось
25 %, во второй половине 1925 г. среди всех принятых в партию они
составляли 39,1 %, в 1926 г. и первую половину 1927 г. — 33 %36. По
расчетам же Э. Клиринга, с июля 1925 г. по июль 1927 г. в партию
приняли 137 тыс. крестьян, 175 тыс. рабочих и 48 тыс. служащих37.
Несмотря на некоторую “нестыковку”, указанная статисти¬
ка, по сути дела, была официальной, ибо она приводилась ответ¬
ственными работниками ЦК ВКП(б) и позволяет сделать опреде¬
ленные выводы. Прежде всего наблюдался рост в коммунистической
партии в 1925—1926 гг. крестьян по сравнению с предшествую¬
щим периодом. Однако уже в 1926 г. темпы увеличения сельских
партийцев замедляются в связи с принятием нового устава В КП (б)
в декабре 1925 г. на XIV съезде, а в 1927 г. наметился и возврат к
прошлому, к резкому сокращению приема крестьян в ряды ВКП(б).
Это означало не только отход от тактической линии политичес¬
кого руководства страны от лозунга “лицом к деревне”, но и прин¬
ципов нэпа. Его беспокоило усилившаяся тенденция обществен¬
но-политической активности крестьян, в ряде мест требовавших
больше экономической самостоятельности, реальных политичес¬
ких и гражданских прав и свобод, а отнюдь не декларативных.
В то же время динамика приема в коммунистическую партию
сельчан в указанное “золотое” для них время свидетельствовала о
том, что они по-прежнему находились в неравных дискримина¬
ционных условиях с рабочим классом и служащими. Составляя
абсолютное большинство населения страны, крестьяне представ¬
ляли в рядах ВКП(б) ничтожную долю, ибо предпочтение отда¬
валось при приеме в партию рабочим, которые даже в сельских
большевистских организациях играли заметную роль. Так, 1 янва¬
ря 1927 г. в СССР насчитывалось 307 454 деревенских коммунис¬
та, или 26,8 % всего состава партии, из них сельчане составляли
26,8 % всего состава ВКП(б), из которых по социальному поло¬
жению крестьян было 56,7 %, рабочих — 29,9 %, служащих —
15,6 % и других — 2,8 %. Однако если же посмотреть на соци¬
альный состав сельских партийцев по роду их занятий, согласно
переписи 1927 г., то количество крестьян заметно сокращается до
131
42.3 %, причем непосредственно связанных с хозяйством насчи¬
тывалось только 32,1 %, тогда как служащих значилось 39,8 %,
рабочих — 9,1 %, других категорий — 8,8 %38. Следовательно, не¬
смотря на определенные положительные сдвиги в приеме кресть¬
ян в партию, все же никакого радикального изменения в соци¬
альном составе сельских ячеек не произошло по сравнению с
первой половиной нэпа, в них по-прежнему ведущую роль зани¬
мали административные советские работники, а не крестьяне.
Например, в мае 1926 г. Залесская волостная ячейка Устю-
жинского уезда Череповецкой губернии состояла исключительно
из работников вика и других общественных организаций. На фев¬
раль 1926 г. Октябрьская сельская организация Торопецкого уезда
Псковской губернии объединяла в своих рядах одних служащих
вика39. В конце 1926 г. в Горицкой волостной ячейке Кимрского
уезда Тверской губернии насчитывалось 20 коммунистов, из них
лишь 8 — коренных жителей, остальные — “пришлые”. Причем
из местных сельчан 7 принимали участие в сельскохозяйственных
работах и лишь 3 — возглавляли хозяйство40.
На 1 января 1926 г. в Северо-Западной области, как отмеча¬
лось, из 8160 деревенских коммунистов около половины — это
работники советов и других организаций, а по роду занятий кре¬
стьяне “от сохи” составляли лишь 27,7 %41. В Троцком уезде Ле¬
нинградской губернии из 2186 членов и кандидатов ВКП(б) к
крестьянам относилось 18,3 %, из них непосредственно связан¬
ных с сельским хозяйством — 9,2 %42. На март 1925 г. в Псковской
губернии в большевистской организации насчитывалось всего лишь
4,8 % крестьян, занятых в своем хозяйстве43.
Вышеприведенные цифры как о социальном составе, так и осо¬
бенно о роде занятий сельских коммунистов по районам и в масшта¬
бе СССР, выявленные в ходе всесоюзной партийной переписи, в
основном подтверждались и материалами проверки ЦКК ВКП(б) в
начале 1927 г. 774 сельских ячеек различных губерний страны. Со¬
гласно этим материалам, только половина деревенских партий-
цев-крестьян были заняты в своем хозяйстве, из них 2/3 являлись
бедняками и лишь 1/3 — середняками. Батраков насчитывалось
2.3 %. Причем половина сельских коммунистов — это кандидаты в
члены ВКП(б)44.
Итак, на январь 1927 г. после осуществления лозунга “лицом к
деревне” количество сельских партийцев выросло за 1925—1926 гг.
примерно на 80—100 тыс. человек и достигало 307 тыс. Из них кресть¬
яне от сохи, занятые в своем хозяйстве, составляли от 30 до 40 %, из
которых около 70 % (65—80 тыс.) принадлежало к беднякам, в том
132
числе и к люмпенизированной части крестьянства, тогда как се¬
редняцкому слою, не говоря уже о зажиточных, путь в коммуни¬
стическую партию и в условиях “нового курса” по существу ока¬
зался закрытым и недоступным. Правящая верхушка ВКП(б) не
доверяла не только трудовому крестьянину, но даже союзнику
городского пролетариата, батраку, поскольку к декабрю 1925 г. из
200 тыс. сельских коммунистов только 14 тысяч относились к дан¬
ной социальной группе, тогда как в деревне насчитывалось свы¬
ше 3 млн. сельскохозяйственных рабочих и батраков45.
Из вышеуказанной статистики, характеризующей социальный
состав ВКП(б) к концу нэпа, явствует: в сельских ячейках по-
прежнему состояли в основном служащие, работники советских и
общественных организаций, а также бедняки, в том числе и дек¬
лассированные элементы. Приведенные данные служат, на наш
взгляд, одним из показателей оторванности, изолированности
большевистских ячеек от трудовых крестьян, прием которых в
правящую партию оказался вновь недоступным. Верховная власть
смотрела на середняка, не говоря о зажиточном сельчанине, с не¬
доверием, подозрительностью, как на мелкого буржуа.
К тому же некоторые районные партийные организации ис¬
кусственно иногда тормозили вступление в ряды ВКП(б) кресть¬
ян, рассматривали их заявления месяцами, а затем отказывали
им в приеме. Например, за второе полугодие 1925 г. в Северо-
Западной области в деревенские большевистские организации
поступило 3058 заявлений о вступлении в ряды ВКП(б), из них от
1938 крестьян “от сохи”. На каждую ячейку в среднем приходи¬
лось 4 заявления, хотя в их количестве наблюдались серьезные
колебания в зависимости от местности. Так, в Череповецкой гу¬
бернии в Капшинскую волостную организацию поступило 15 про¬
шений, а в Сугуровскую — одно. Из 1938 заявлений крестьян о
вступлении в коммунистическую партию приняли 1166, или 55 %
от поданных в Северо-Западной области. В ряде районов вообще
отказывались принимать сельчан “от сохи” в ряды ВКП(б), счи¬
тали их антисоветскими кулацкими элементами. Так, в 1925 г. ру¬
ководитель Хмеро-Поголовинской волостной организации Ленин¬
градской губернии полагал: “Крестьяне у нас на 85 процентов
белогвардейцы”, поэтому “рост ячейки идет за счет актива ком¬
сомола, есть желание у служилого элемента”.
В мае 1925 г. Новгородский губком РКП(б) указал на полное
отсутствие увеличения партийных рядов в деревенских ячейках Ма-
ловишерскош уезда. В следующем году этот же партийный орган вновь
констатировал неблагополучную ситуацию с приемом крестьян в
133
ВКП(б). Об этом говорилось в феврале 1926 г. на губернском сове¬
щании, что вступление в партию “деревенского актива от сохи
наблюдается мало”.
Плохо обстояло дело и с пополнением рядов коммунисти¬
ческой партии за счет крестьян и в Псковской губернии. Напри¬
мер. В июне 1926 г. Торопецкий уком ВКП(б) в резолюции, при¬
нятой по отчету секретаря Андроновской сельской ячейки, указал,
что рост ее рядов происходил “за счет прибывших. Необходимо
отметить, что крестьянство до сего времени не знает как вступить
в партию и можно ли”. В июле 1926 г. Порховский уездный коми¬
тет ВКП(б) на своем заседании констатировал то же самое. Заслу¬
шав отчет секретаря Дедовитской деревенской организации, в
своем решении записал отсутствие роста в ней за счет крестьян,
батраков, бедняков и “лучшей революционной части середняков”46.
В конце марта 1926 г. на совещании деревенских активистов Ленин¬
градской губернии ответственный работник губкома ВКП(б) Ирк-
лис, отвечая на заданный ему вопрос: “Почему крестьянам в боль¬
шинстве случаев отказывают в приеме в партию?” — признал: “Это
общее явление”47. Действительно, как свидетельствуют факты, прием
в ряды ВКП(б) крестьянам практически во всесоюзном масштабе
был если не закрыт, то, по крайней мере, резко ограничен, как
писала газета “Правда” в январе 1925 г. “легче верблюду пройти
сквозь игольное ушко, нежели крестьянину в партию”48. Такая оцен¬
ка соответствовала реалиям всего периода нэпа.
Если честному, старательному, хозяйственному, политичес¬
ки грамотному крестьянину путь в коммунистическую партию по
сути закрывали по классовым соображениям, то для бедняка, в
том числе и люмпена, двери вхождения в нее нередко приоткры¬
вались. Часть сельских коммунистических ячеек охотно наполня¬
лась деклассированными элементами деревни. Например, в конце
1925 г. Лавская большевистская организация Новгородской губер¬
нии, не выявив сельского актива, “приняла в кандидаты партии
хулиганов и пьяниц”. В Демянском уезде той же губернии в одну
из сельских ячеек, по отзывам крестьян, брали “в партию лоды¬
рей и прощелыг”49.
Деклассированная беднота вливалась в правящую партию обыч¬
но ради личных, корыстных целей, получения административной
должности. Как выразился один из маломощных на собрании
Сунской ячейки Петрозаводского уезда: “Вступаю в партию, что¬
бы улучшить материальное положение, т.к. партия дает хорошую
работу”. Так ответил бедняк на собрании на заданный ему вопрос:
“Почему он вступает в партию”50.
134
Некоторые маломощные сельчане тянулись в правящую
партию, надеясь в будущем на раскулачивание зажиточного, ста¬
рательного соседа, чтобы поживиться за счет конфискации его
имущества, рассчитывая возвращения времен военного комму¬
низма. Характерно на этот счет заявление одного батрака Псковской
губернии в местную большевистскую организацию: “Я хочу войти
в партию, потому что живу плохо, а рядом со мной живет кулак
хорошо, надо его согнать с земли”51. С подобного рода радикаль¬
ными, экстремистскими, антикрестьянскими настроениями всту¬
пали в партию и другие маломощные сельчане52, что создавало в
будущем социальную базу для “чрезвычайщины” и “великого пе¬
релома в деревне”.
Конечно, в сельской местности встречались и честные, тру¬
долюбивые крестьяне, искренне верящие в политику советской
власти, доверяющие коммунистической партии, в том числе ее
“новому курсу”. Они с надеждой, искренне воспринимали и ло¬
зунг “лицом к деревне”, мечтали вступить в ряды ВКП(б) не ради
личных, эгоистических, карьеристских побуждений, а в целях
улучшения материального благополучия всех сельчан, их просве¬
щения, укрепления экономической мощи государства. Такие кре¬
стьяне, вливаясь в ряды ВКП(б) по убеждению, обычно говори¬
ли: “Партия обратила на крестьян внимание, я и хочу помочь
партии просветить крестьян и бороться вместе с партией”53. Одна¬
ко подобных сельчан, убежденных коммунистов, встречалось очень
мало в рядах РКП(б)—ВКП(б). К тому же старательных, честных,
нередко заблуждающихся крестьян зачастую как раз и не допус¬
кали в коммунистическую партию, их просто боялись, считали их
мелкими буржуями, перерожденцами.
Вот почему к концу нэпа, несмотря на некоторый рост дере¬
венских ячеек, они все же по-прежнему, как и в начале 20-х го¬
дов, оставались малочисленными и не могли охватить своим вли¬
янием большинства сельского населения, оставались своего рода
маленькими островками в океане беспартийного индивидуально¬
го крестьянства. При этом во многих волостях даже не имелось
коммунистических ячеек. Например, в Северо-Западной области
на март 1926 г. из 365 волостей волкомы ВКП(б) существовали в
178 (48,8 %), причем в Карельской области из 63 волостей они
были лишь в 4; в Ленинградской и Новгородской губерниях — в
половине волостей, в Череповецкой — в 1/3. В Старорусском уезде
Новгородской губернии в 1925 г. один коммунист приходился на
2500 жителей, в Белозерском уезде Череповецкой губернии — на
150054. Аналогичная ситуация, если не хуже, имела место и в других
135
районах РСФСР и СССР. Так, на Украине, в Екатеринославской
губернии одна из ячеек насчитывала 7 партийцев и приходилась
на 15 сельсоветов, в каждом из которых значилось 1500—2000 дво¬
ров55. В 1927 г. в СССР на 546 747 сельских населенных пунктов
действовало всего лишь 17 500 ячеек и 3378 кандидатских групп.
Они, как уже говорилось, объединяли 307 457 членов и кандида¬
тов ВКП(б). В организации в среднем состояло 10 человек и на
каждую из них приходилось 26 населенных пунктов. Если принять
во внимание, что одна коммунистическая организация охватыва¬
ла влиянием 5—6 деревень, да к тому же еще расположенных иног¬
да на расстоянии 10—15 км, то партийцы непосредственно могли
контролировать приблизительно жителей не более 126 000 селе¬
ний56. Тогда как около 3/4 населенных пунктов оставались вне их
непосредственного воздействия. Указанная статистика подтверж¬
дает оторванность сельских коммунистических организаций от
основной массы трудового крестьянства.
Эта тенденция прослеживается и при характеристике обще¬
образовательного, культурного и политического уровня комму¬
нистов, некоторые из них в этом плане на порядок уступали мно¬
гим сельчанам. О крайне низкой грамотности партийцев
свидетельствуют следующие данные: в начале нэпа в деревнях и
волостях “по пальцам можно было пересчитать грамотных комму¬
нистов”, способных быстро разбираться в вопросах внешней и
внутренней политики государства. Только 0,6 % крестьян, членов
РКП(б), имели среднее образование, подавляющее большинство из
них владели низшим образованием, были самоучками, а 11,3 % —
вообще являлись неграмотными. Радикально не улучшилась обра¬
зовательная подготовка членов ВКП(б) и к концу нэпа, хотя не¬
которые подвижки в лучшую сторону наметились. Так, в 1927 г.
количество совершенно неграмотных понизилось до 7 %, 28 % —
имели домашнее образование, т.е. могли читать, и у 61 % комму¬
нистов было низшее образование57. Конечно, высокий удельный
вес малограмотных партийцев в целом отражал низкий образова¬
тельный уровень вообще сельского населения, больше половины
которого, согласно переписи 1926 г., относилось к неграмотным.
Так, из 58 125,5 тыс. мужчин в возрасте от 10 лет и старше 62,4 %
являлись грамотными, а из 62 588 тыс. женщин — только 30 %.
Причем в ту эпоху элементарно грамотными считались те, кто
умел читать по складам и смог подписать свою фамилию58.
Если же учесть, что среди сельских партийцев насчитывалось
немало бедняков, в том числе и люмпенов, то они оставались
наиболее неграмотной, необразованной и темной частью в рядах
136
РКП(б)—ВКП(б), лишенной творческой, созидательной деятель¬
ности. Поскольку часть деревенских большевиков не умела ни чи¬
тать, ни писать, то, естественно, являлась и политически мало¬
грамотной. Она не знакомилась с уставом, программой партии, с
другими важнейшими документами, в которых определялась ее
внутренняя и внешняя политика.
Исторические факты говорят о вопиющей, чудовищной поли¬
тической неграмотности многих деревенских коммунистов в различ¬
ных районах РСФСР. Так, в июне 1925 г. в Демянском уезде Моло-
вотской организации Новгородской губернии из 37 партийцев
34 оказались “абсолютно незнакомы с зачатками элементарных
знаний”. В Маловишерском уезде той же губернии в мае 1925 г.
80—85 % сельских коммунистов относились к политически мало¬
грамотным. В середине 20-х годов Новгородский губком РКП(б)
неоднократно отмечал отсутствие политической грамотности у аб¬
солютного большинства членов партии в деревне59.
Обследование Болотовской волостной организации Холмс-
кого уезда Псковской губернии в июне 1925 г. показало сплош¬
ную необразованность местных партийцев, которые и не стре¬
мились получить знания даже за счет чтения газет, книг.
Всеобщую политическую неграмотность коммунистов-сельчан
признавало и Северо-Западное бюро ЦК РКП(б). Подводя ито¬
ги изучения 6 деревенских организаций Ленинградской, Псков¬
ской, Череповецкой, Новгородской губерний в 1925 г., оно
констатировало крайне низкий культурный и политический уро¬
вень партийцев, их “техническую неграмотность”. Спустя год, в
марте 1926 г., этот же орган вновь подтверждал главную болезнь
сельских коммунистов — их политическую неграмотность, слабое
усвоение ими решений XIV съезда ВКП(б), не разбирающихся в
вопросах о “кулаке” и середняке60.
О политической необразованности коммунистов Коми края,
в том числе и деревенских, речь шла и на V областной партийной
конференции, состоявшейся в марте 1924 г., где до 80 % партий¬
цев считались политически неграмотными. В январе 1926 г. на VII
областной конференции назывались такие данные: политически
грамотных насчитывалось только 14,2 % партийцев, малограмот¬
ных — 33,1 %, а кое-как разбирающихся в политике — 19,1 %61.
Примерно так же обстояло дело с политическим уровнем зна¬
ний деревенских большевиков и в других районах РСФСР, да и СССР.
Так, в Щучьевской волости Акмолинской губернии из 91 партийца
лишь 15 % более или менее могли читать литературу62. В Марлинской
деревенской ячейке Мокшанского уезда Пензенской губернии в
137
1925 г. никто не читал газеты, не знакомился с материалами XIII
съезда РКП(б) и даже с документами губернской партийной кон¬
ференции63. В 1924 г. в Никольской волости Курской губернии из
11 членов РКП(б) только 4 регулярно читали газеты, т.е. один-два
раза в течение двух недель. При этом никто из коммунистов не
изучал работы В. И. Ленина. Не отличались высокой грамотнос¬
тью и украинские большевики.
В ходе обследования сельских ячеек Полтавской губернии в
первой половине 20-х годов выявились следующие наиболее ха¬
рактерные недостатки в политическом образовании украинских
коммунистов. Так, на вопрос анкеты: “Занимается ли ячейка воп¬
росами просвещения своих членов и было ли постановление о
подписке на газеты или книги?” в большинстве случаев ответы
оказались отрицательными. Например, в Зеньковском уезде из 5 ячеек
все ответили негативно, в Коблянском из 2—2; в Красногрудском
из 10—5. В остальных же уездах коммунисты говорили следующее:
“Стремимся повышать знания, но газеты не выписываем; обсуж¬
даем, но в жизнь не проводим”64.
О вопиющей политической невежественности деревенских
большевиков, их малограмотности говорят и другие примеры. Так,
в апреле 1926 г. бюро Порховского укома ВКП(б) отмечало: мно¬
гие члены и кандидаты партии “совершенно не читают и не вы¬
писывают газет65. В марте 1926 г. члены контрольной комиссии
Тверского губкома ВКП(б) спросили секретаря Горицкой волос¬
тной организации С. О. Васильева: “Какие вопросы стояли на XIV
партсъезде?” Последовал ответ: “Газет не читал, не помню”66.
Коммунисты с. Казанцево Новониколаевской губернии к началу
1925 г. все оказались малограмотными, газет не читали, не знали,
когда состоялся XIII съезд и кто такой Л.Д. Троцкий67.
В мае 1926 г. инструктор Псковского губкома ВКП(б) А.Я. Ви-
толь в ходе обследования Кудеверской сельской ячейки задал на¬
чальнику волостной милиции вопрос о М.И. Калинине, после¬
дний ответил, что он занимает, кажется, должность председателя
Коминтерна, а кто председатель ЦИКа, “ему не помнится”. В мае
1926 г. в Тихвинском уезде Череповецкой губернии проверочная
комиссия спрашивала у партийцев: “Кто такой Калинин? — ответ
был таким: “Работает где-то в кооперации”68.
Думается, совсем неслучайно, что многие деревенские ком¬
мунисты по своему образовательному уровню, политическому
развитию значительно уступали беспартийным крестьянам, с ко¬
торыми нередко они боялись вступать в дискуссии. Так, по дан¬
ным секретаря Новгородского губкома РКП(б), “на январь 1925 г.
138
некоторые члены партии по своей “индивидуальной подготовке
на 5 голов ниже среднеразвитого крестьянина”. В губернии на сель¬
ских собраниях, когда население “крыло политику партии и вла¬
сти”, не умели, да и не могли защитить советскую власть69.
Материалы обследования пензенской деревни 1924—1925 гг.
показали, что беспартийное сельское население лучше разбирается
в основных вопросах международной и внутренней жизни70. Оце¬
нивая знания сельских коммунистов, один из уральских крестьян
подметил, “что с них возьмешь — они народ темный”. В одном из
сел Саратовской губернии был задан на лекции вопрос докладчи¬
ку, члену РКП(б): “Почему план Дауэса является кабальным для
германских рабочих?”. Не желая показывать свое незнание, тем¬
ноту, докладчик грубо, в оскорбительной форме отреагировал:
“На контрреволюционный вопрос и контрреволюционера я отве¬
чать не буду”71.
Как видно, некоторые деревенские партийцы старались скрыть
свою политическую невежественность и с помощью психологи¬
ческого террора по отношению к тем, кто задавал им каверзные
вопросы, кто оказывался выше их по образованию, культуре, на¬
зывали их провокаторами и контрреволюционерами72. При этом
ответственные работники правящей партии признавали крайне
низкий уровень образования у деревенских коммунистов, 70—80 %
которых, по данным М. Хатаевича, в 1925 г. были политически
неграмотными или в лучшем случае малограмотными73.
В этой области ситуация существенно не улучшилась и за два
года существования “нового курса”. Это подтвердило обследова¬
ние Центральной контрольной комиссией в конце 1926 г. несколь¬
ких сотен сельских организаций. Контрольная комиссия пришла к
неутешительному выводу: никакого улучшения в политическом
образовании коммунистов не произошло по сравнению с первы¬
ми годами нэпа, а около 30 % членов ВКП(б) оказались абсолют¬
но политически неграмотными. Так, в Ульяновской губернии 23,7 %
сельских коммунистов вообще не имели никакого представления
о самой партии, а 27,4 % — весьма смутно разбирались в полити¬
ческих вопросах, лишь 27,8 % понимали организационное пост¬
роение ВКП(б), 11,7 % никогда не читали устав и ничего не зна¬
ли о партии, и лишь 3,7 % деревенских партийцев усвоили
политические вопросы. Примерно на таком же низком, плачев¬
ном уровне находилась политическая подготовка сельских комму¬
нистов и в других районах РСФСР и СССР74.
Вышеприведенные факты воочию свидетельствуют о политичес¬
ком невежестве большинства сельских коммунистов, “руководящей
139
и направляющей силе в деревне”, не разбирающихся в элементар¬
ных вопросах программы и устава ВКП(б), внутренней и внешней
политике государства, служивших винтиком в маховике быстро
набирающей темп формирующейся командно-административной
системе. Эта малообразованная, малокультурная темная партийная
“элита” и проводила “новый курс в деревне”, по сути дела мало
что меняя по линии либерализации и демократизации, продолжа¬
ла командовать крестьянством больше в духе времен военного ком¬
мунизма.
Конечно, центральные органы коммунистической партии и
ее местные комитеты констатировали время от времени неудов¬
летворительное положение с политико-воспитательной работой в
деревне вообще и среди коммунистов в частности75.
По линии ЦК партии, губкомов и укомов предпринимались
некоторые попытки по повышению образовательного уровня де¬
ревенских коммунистов, по вытаскиванию их из политической
трясины. В этих целях в селах организовывались разного рода круж¬
ки, школы-передвижки. Однако отсутствие материальной базы,
необходимой литературы и квалифицированных кадров, увлечен¬
ность политической борьбой за власть сводили на нет по существу
все намерения по оживлению партийной политической учебы
деревенских коммунистов. Многие из них по-прежнему к концу
нэпа так и остались в большинстве своем неграмотными и темны¬
ми, далекими от подлинных нужд трудового крестьянства.
Теоретическую и политическую подготовку деревенские ком¬
мунисты могли бы повысить и путем самостоятельного изучения
трудов К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, партийных доку¬
ментов и социально-экономической литературы: газет, журналов.
Однако из-за сплошной неграмотности, отсутствия времени и
желания они, таким образом, не могли поднять свои политичес¬
кие познания. Обследование сельских партийных организаций Том¬
ской губернии в 1925 г. выявило, что коммунисты, даже, получая
газеты, их не читали, а “питаются” исключительно циркулярами,
приказами и другими казенными директивами”76. Подобные явле¬
ния наблюдались и в других районах.
Низкий культурно-образовательный уровень, политическая
дремучесть многих коммунистов на селе, незнание элементарных
основ Устава и программы РКП(б)—ВКП(б) объясняли и весьма
слабую организационную и внутрипартийную работу ячеек. В их
деятельности отсутствовала плановость, не было предваритель¬
ной подготовки вопросов, выносимых на собрания, их заинтересо¬
ванного обсуждения, они зачастую проводились нерегулярно, а взно¬
сы некоторые партийцы не уплачивали годами77.
140
При этом в деревенских организациях был весьма высокий
процент кандидатов на протяжении всех лет нэпа. Например, к
сентябрю 1924 г. в стране на селе насчитывалось 53,5 тыс. кандида¬
тов в члены РКП(б), причем во многих ячейках их число превы¬
шало даже количество членов партии. Значительная часть канди¬
датов имела стаж 3—4 года и даже больше78. Такая ситуация
объяснялась, во-первых, тяжелейшими условиями приема крес¬
тьян в члены коммунистической партии по сравнению с рабочи¬
ми, когда нужно было представить три рекомендации от комму¬
нистов с трехгодичным стажем, которых найти практически было
невозможно; во-вторых, на местах некоторые губернские и уезд¬
ные коммунисты сознательно затягивали с утверждением уже при¬
нятых кандидатов в члены РКП (б), а подчас допускали и бюрок¬
ратическую волокиту в течение года и более. Например, к апрелю
1925 г. почти половина кандидатов в члены партии крестьян в ряде
сельских организаций Северо-Западной области принятых еще в
1918—1921 гг. оставалась не переведенной в члены79.
Во многих сельских ячейках царила нездоровая морально-пси¬
хологическая обстановка, наблюдались конфликты, склоки, до¬
носы одних коммунистов на других80.
Так, в материалах Северо-Западного бюро ЦК РКП(б) за сен¬
тябрь 1925 — март 1926 г. констатировалось разложение значитель¬
ной части деревенских организаций, их бездеятельность, пассив¬
ность в работе, склоки, в том числе в Залуцкой, Порховской
ячейках, Псковской губернии. В Островской ячейке Старорусского
уезда Новгородской губернии общие собрания не проводились,
членскиё взносы не уплачивались, партийцы во главе с секретарем
проявляли недисциплинированность, даже сорвали отчетно-пере¬
выборное собрание, назначенное на 14 февраля 1926 г., не явив¬
шись на него. В Череповецкой губернии в период избирательной
кампании в советы в 1925/26 г. в ряде мест между коммунистами
шла борьба за власть, “за портфели, за председательский стул”81.
Негативно на организационной деятельности сельских орга¬
низаций сказывался слабый состав ее руководителей, в большин¬
стве своем они были не готовы к выполнению своих функций.
Многие из секретарей ячеек отличались образовательной и поли¬
тической неграмотностью, грубостью, командным стилем работы
как по отношению к рядовым членам, так и к населению. При
этом большинство из них не имели опыта работы с людьми, орга¬
низационных навыков. Например, в мае 1926 г. Волховский уком
ВКП(б) признавал: из 7 волостных организаторов 4 не соответ¬
ствуют своему назначению, а 3 — “справляются относительно с
141
работой”. В январе 1925 г. инструктор Новгородского губкома
РКП(б) В.К. Альф после обследования Рядокской волостной орга¬
низации Боровичского уезда установил, что ее секретарь Быст¬
ров, член РКП (б) с 1920 г., не выдержан и проявляет “уклон в
сторону военного коммунизма”, поддается склоке, не пользуется
авторитетом ни у советских работников, ни у крестьян82. Новго¬
родский губком РКП(б) в 1925 г. неоднократно указывал на сла¬
бую работу секретарей деревенских ячеек. Он считал большинство
из них непригодными для выполнения своих обязанностей, 30 из
которых следовало бы заменить, но из-за отсутствия лучших при¬
ходилось их оставлять, хотя руководители и не пользовались авто¬
ритетом. Правда, секретарь губкома К. Соме в январе 1925 г. пред¬
лагал как одну из мер по излечению этой болезни переводить на
работу в другие волости, в том числе секретаря Придворской ячей¬
ки Маловишерского уезда.
Однако подобная “переброска плохих сельских руководите-
лей-партийцев” из одного места в другое, не приносила желае¬
мых результатов, ибо замена одного нерадивого секретаря часто
сопровождалась еще более худшим, с точки зрения деловых, мо¬
ральных качеств и политической подготовки. Так, в Молвотской
ячейке Маловишерскогоу уезда только за 6 месяцев 1925 г. смени¬
лось 4 секретаря83, но результаты ее работы не стали лучше, а
скорее, наоборот, дела ухудшились. К тому же многие секретари
сельских организаций старались не допустить признаков внутри¬
партийной демократии. Они подавляли инициативу, самостоятель¬
ность рядовых членов, их критиковали, устанавливали по сути
дела свою диктатуру, подменяя ячейку как коллективную органи¬
зацию.
Вот к какому выводу пришли обследователи Пензенской гу¬
бернии в середине 20-х годов: в Свищевской волости “секретарь
мало с кем считается”, а Майзанской ячейки вообще не суще¬
ствовало, ее заменял секретарь84.
В деревенских организациях при проведении собраний неред¬
ко принимались невыполнимые резолюции, допускались серьез¬
ные организационные просчеты. Одни ячейки ориентировались
на закрытые партийные собрания и, таким образом, полностью
отчуждались от беспартийных крестьян. Например, Россошанская
организация Орловской губернии из 19 собраний открытых про¬
вела лишь 285. А в ряде ячеек проводились открытые собрания,
подчас напоминавшие скорее митинги. Встречались и такие фак¬
ты, когда первая часть собрания была открытой с приглашением
беспартийных, которые после заданных вопросов докладчику и
142
выступлений с собрания удалялись, в ответ на что сельчане спра¬
ведливо сетовали, что коммунисты боятся критики86.
Существенным недостатком внутрипартийной работы дере¬
венских организаций являлось и то, что как на открытых, так и
на закрытых собраниях обсуждались преимущественно общеполи¬
тические вопросы, предлагаемые сверху, тогда как вопросы мес¬
тного значения, непосредственно затрагивающие интересы сель¬
ских жителей, рассматривались весьма редко, что усиливало
отчужденность коммунистов от крестьян.
Например, в Пермском округе в середине 20-х годов вопросы,
связанные с развитием сельского хозяйства, кооперативного стро¬
ительства, быта сельчан, оставались вне поля зрения деревенских
коммунистов, не интересовались этими проблемами и партийцы
Ишимского района Томской губернии87. Итоги изучения сельских
организаций Пензенской губернии в 1924—1925 годах показали: из
47 проверенных ячеек только 23 работали более или менее удовлет¬
ворительно. Так, Леткинская — “над улучшением быта крестьян,
введением культурного способа обработки земли или организации
с-х товарищества не задумывалась”, а ее члены “соберутся, пого¬
ворят и расходятся”. По мнению обследователей, Б-Азесская ячей¬
ка являлась “мертворожденной”, работу вела формально88.
Не лучше трудились и деревенские большевистские организа¬
ции в Новгородской губернии, где на 1 января 1925 г. 90 % из них
действовали “вхолостую”, а из 90 ячеек лишь 15 % можно было
считать “более или менее сильными”89. В 1925 г. руководящий со¬
трудник ЦК РКП(б) М. Хатаевич на основе анализа деятельности
многих сельских ячеек различных районов РСФСР и СССР при¬
шел к печальному выводу: работающих организаций, пользую¬
щихся авторитетом у бедняков и середняков, выступающих руко¬
водителями деревенской жизни, насчитывалось меньшинство90.
Но в этом была огромная вина и вышестоящих партийных
органов. Последние вместо реальной конкретной помощи руково¬
дителям, формально, по-бюрократически, как из рога изобилия
сыпали на сельские ячейки от 15 до 60 различных циркуляров в
месяц, требовали от них постоянно всевозможных отчетов, про¬
ведения кампаний91.
Учитывая малограмотность, молодость, неопытность своих
членов, многие деревенские организации не прорабатывали до¬
кументы, идущие к ним сверху, не говоря об их реализации, а
просто подшивали их в дело. Например, Опеченская волостная
ячейка Боровичского уезда Новгородской губернии за 7 месяцев
1925 г. от укома РКП(б) получила 200 инструкций, циркуляров,
143
которые не выполнялись, а лишь аккуратно складывались в папку.
За этот период времени она рассмотрела 35 вопросов, из них 85 %
посвящались общественно-политической жизни страны и только
15% — касались деревенского быта92. Кутунская организация
Чистопольского уезда Татарской республики только за 3 месяца
1924 г. обсудила 119 вопросов, из них 58 — по указанию вышестоя¬
щих органов, причем 47 — касались внутрипартийной жизни, 26 —
о советах, 7 — о политическом просвещении, 11 — о коопера¬
ции93. В данном случае мы имеем редкий пример, когда за корот¬
кий срок ради “галочки” формально рассматривалось ячейкой
большое количество вопросов, результат которых, по-видимому,
был нулевой. К тому же здесь, на заседаниях, почти не поднима¬
лись проблемы, непосредственно затрагивающие нужды сельских
тружеников.
Проверка 30 деревенских организаций в разных районах в 1925 г.
показала: в их деятельности 84,2 % занимают вопросы общеполи¬
тического значения и местного партийного строительства, тогда
как на вопросы крестьянской жизни отводилось 15,8 % всего вре¬
мени94. Эта негативная тенденция подтверждается и другими дан¬
ными, когда 3/4 времени в работе ячеек уходило на организацию
мероприятий, проведение различного рода собраний, заседаний
и т.д., а на вопросы местного значения — только 2595.
Из сказанного следует, что сельские большевики мало инте¬
ресовались хозяйственной и социально-культурной жизнью села,
оказались далекими от запросов их жителей. И одна из причин
тому заключалась в том, что многие из партийцев, представлен¬
ные рабочими, служащими, люмпенизированными элементами,
не знали по-настоящему деревенской жизни, были некомпетент¬
ными руководителями, поэтому часто и боялись идти на сближе¬
ние с сельскими тружениками. В этом плане характерно самоприз-
нание одного из секретарей волостной ячейки Самарской губернии
о том, что он боится подойти к крестьянам, так как они лучше
знают деревенскую жизнь96. Подобного взгляда придерживалась и
часть коммунистов и в других районах, считавших, что они отста¬
ют от требований жизни и не в состоянии удовлетворить запросы
крестьян97.
О том, что многие деревенские большевистские организации к
концу нэпа находились в изоляции от основной массы сельчан, не
обсуждали и не решали вопросы, непосредственно связанные с их
повседневной жизнью, признавали и некоторые ответственные
работники ЦК ВКП(б) в своих выступлениях на XV съезде, в том
числе и упоминавшийся нами М. Хатаевич98. Правда, партийные
144
функционеры, констатируя очевидные и неоспоримые реалии,
умалчивали о главных причинах, породивших столь нерадужную
обстановку в низовых организациях села, вина за которую, в пер¬
вую очередь, ложилась на руководство коммунистической партии
во главе с И.В. Сталиным, превративших их по существу в прида¬
ток административных органов, послушно выполняющих дирек¬
тивы, исходящие сверху.
Методы управления крестьянами деревенскими коммунистами и
их моральное разложение
Социальный состав сельских партийцев, их низкий образова¬
тельно-политический, культурный уровень, во многом опреде¬
лял и объяснял их основной метод работы с крестьянами — ко¬
мандно-административный, действовавших зачастую в духе
военного коммунизма, в том числе и в реализации “нового кур¬
са”, лозунга “лицом к деревне”. Партийные организации явля¬
лись по существу частью государственных структур, значительная
часть из них курс XIII съезда РКП(б) на оживление советов, де¬
мократизацию общественной жизни деревни восприняли негатив¬
но, о чем выше уже частично упоминалось. Большинство ячеек
оказались организационно и идеологически неподготовленными
к такому, хотя бы внешне более мягкому либеральному повороту
в своей практической деятельности. Среди деревенских коммуни¬
стов наблюдались растерянность, замешательство, колебания по
поводу оживления советов, снятия некоторых ограничений в при¬
еме в ряды РКП(б) сельчан, расширения аренды земли, найма
рабочей силы в крестьянских хозяйствах. Часть сельских больше¬
виков и некоторых вышестоящих партийных органов, укомов,
губкомов полагала, что ЦК РКП(б), провозглашая “новый курс”,
отказался от классово-пролетарской политики в деревне, преда¬
вал интересы бедноты и встал на путь защиты середняков и “ку¬
лаков”.
Так, в ноябре-декабре 1924 г. ряд губкомов РКП(б) в своих
документах с озабоченностью и растерянностью констатировали:
“Как бы наша партия не окрестьянилась”, ЦК “перегибает палку
по отношению к крестьянству”.
Наблюдались среди ряда большевиков пораженческие и упад¬
нические настроения. Например, один из инструкторов Острогожс¬
кого укома РКП(б) Воронежской губернии заявил в связи с про¬
возглашенным лозунгом “лицом к деревне”: “наша песенка спета”.
В таком же пессимистическом духе высказывался и работник одного
145
из укомов РКП(б) в Енисейской губернии. Он считал: “Почему
сдавать позиции. Это не большевистский подход к работе, не для
того мы все завоевывали, чтобы сдавать беспартийным”99.
Вот почему некоторые местные организации по сути саботи¬
ровали, не выполняли указания ЦК РКП(б) по оживлению сове¬
тов и не спешили давать рекомендации деревенским коммунис¬
там по поводу реализации “нового курса”, не проводилось с ними
никакой организационной, агитационно-пропагандистской,
разъяснительной работы.
Многие из сельских большевиков даже не были знакомы в
течение нескольких месяцев с материалами вышестоящих орга¬
нов. Так, до мая 1925 г. в Ельнинском уезде Смоленской губернии
в двух волостях не обсуждали партийцы решения XIII съезда
РКП(б), принятые годом раньше. В Судьгодском уезде Владимир¬
ской губернии до середины 1925 г. сельские ячейки не имели до¬
кументов октябрьского (1924 г.) пленума ЦК РКП(б) и никто из
работников укома партии не встречался с деревенскими комму¬
нистами и не беседовал по этому вопросу.
Подобная картина наблюдалась и в ряде других мест. Обследо¬
вание 57 сельских организаций различных районов в 1925 г. пока¬
зало, что 75—80 % из них плохо уяснили сущность “нового курса”
партии в деревне, направленного на ликвидацию пережитков во¬
енного коммунизма100.
Так, в Воронежской губернии выступавшие делегаты на од¬
ной из уездных конференций летом 1925 г. сравнивали “поворот в
политике партии с неожиданным, внезапным “нанесенным уда¬
ром по голове сельским коммунистам”, часть из которых растеря¬
лась, была в замешательстве. Полагая, что отныне органы РКП(б)
отказываются от руководящей роли в деревне, в том числе и сове¬
тами, ряд коммунистов Щадринского уезда Уральской области
восприняли лозунг “лицом к деревне” как поворот партии “ли¬
цом к кулаку”101.
Особенно возмущались “новым” курсом те партийцы, кото¬
рые в ходе перевыборных кампаний середины 20-х годов оказа¬
лись неизбранными в деревенские советы, кооперативные, проф¬
союзные органы. Для таких незадачливых коммунистов были
характерны упаднические настроения. Они говорили, что “новый
курс проводится рановато”, “Нужно было бы подождать года два
для того, чтобы просветить массы”, “Сейчас бедноту в сторону —
сейчас середняк в ходу”, “Теперь один середняк для партии доро¬
же, чем 10 бедняков”102. А секретарь Шевской волостной больше¬
вистской организации Новоржевского уезда Псковской губернии в
146
этой связи обреченно заявил: “Мы, защитники бедноты, должны
уйти в подполье”103.
Руководитель коммунистической ячейки села Андреевки За¬
порожского округа, сожалея о эпохе военного коммунизма, него¬
довал в связи с выдвинутым ЦК партии лозунгом “лицом к де¬
ревне”: “Меня переворачивало, когда я читал речь Бухарина о
том, что партии сейчас не интересно разжигать классовую борьбу
в деревне”104. Ставил под сомнение “новый курс”, провозглашен¬
ный XIII съездом РКП(б) и секретарь Качковской коммунисти¬
ческой организации, занявший выжидательную позицию: “Так
быстро поворачиваться лицом к деревне, как диктуют сверху,
нельзя, — рассуждал он. — Надо еще присмотреться к окружаю¬
щей обстановке, а потом уже и решать, следует ли еще поворачи¬
ваться вообще”.
При этом часть партийцев в сельской местности не верила в
жизнеспособность нового курса, направленного на оживление
советов, считала его вообще нереализуемым105. Тем более многие
из коммунистов, спустя год после его провозглашения верховной
партийной властью, не могли уяснить толком его задачи, содер¬
жание. Например, весной 1925 г. один из секретарей сельской боль¬
шевистской организации Кубанского округа, страдающий к тому
же и болезнью “вождизма”, на вопрос представителя окружного
комитета РКП(б): “Как проводится работа по уяснению нового
курса партии в деревне и резолюции Кубанского окружкома
РКП(б)?” — ответил: “Я получил этот новый курс (так называет
книжку резолюций пленума окружного комитета), но я не дове¬
ряю его проведения всей ячейке, а секретно соберу двух-трех че¬
ловек из актива и вместе с ними эту книжку прочитаем. Всем у
нас нельзя доверять проведение такого важного дела”106.
Неоднозначная, противоречивая оценка сути “нового курса”
в деревне, провозглашенного в середине 20-х годов партийным
руководством страны, многими коммунистами в сельской мест¬
ности свидетельствовала о том, что они не желали отказываться
от административно-нажимных методов руководства крестьян¬
ством, предпочитали работать в духе военного коммунизма. Это
еще означало и проявление среди них болезненных, кризисных
явлений, с одной стороны, а с другой, — не только непонимание,
но и нежелание выполнять ими поставленных в связи с этим кур¬
сом новых задач. Вот почему, думается, можно согласиться с оцен¬
кой Н.И. Бухарина, высказанной в апреле 1925 г. на XIV конферен¬
ции РКП(б), согласно которой в деревне мы переживаем
“партийный кризис” и ячейки там оказались дезорганизованными.
147
Подобный взгляд разделяли и другие делегаты данной конферен¬
ции107.
Находясь в кризисном состоянии, часть коммунистических
ячеек оказалась неспособными осуществлять лозунг “лицом к де¬
ревне” и не отказалась от методов администрирования и коман¬
дования крестьянами. Спустя полтора года после провозглашения
политическим руководством страны данного лозунга в мае 1924 г.
практически мало что было сделано на местах по претворению
его в жизнь. В большинстве районов он остался на бумаге, декла¬
ративным, ибо сельские ячейки, как правило, не перестроили
свою работу в духе “нового” курса в деревне. Это неоднократно
признавали и руководители страны, ответственные советские ра¬
ботники.
Так, в сентябре 1925 г. В. Милютин констатировал, что огром¬
ная часть решений XIV партийной конференции “совершенно не
проводится еще в жизнь на местах”108. Еще более категоричное
высказывание сделал на этот счет А.И. Рыков в октябре 1925 г.:
“Существует недоверие к последним решениям партии (или про¬
сто непонимание их) со стороны как отдельных работников, так
и целых низовых организаций в деревне. Сумятица в головах неко¬
торых низовых работников, их политическая дезориентирован¬
ность, неумение приспособиться к новой обстановке. Ликвида¬
торские настроения, отказ от всякого руководства растущей
крестьянской активностью и т.п.— все это вместе взятое являет¬
ся, конечно, тормозом к осуществлению директив партии о рабо¬
те среди широких крестьянских масс”109.
Однако спустя год после высказанной оценки Рыковым ситу¬
ация в деревне мало чем изменилась к лучшему. Проведенное осе¬
нью 1926 г. обследование сельских ячеек вновь выявило: многие
коммунисты по-прежнему на селе “выбиты как бы из колеи”, не
усвоили как следует новый курс, не избавились от методов воен¬
ного коммунизма110.
И вина в этом, конечно, прежде всего ложилась на руковод¬
ство коммунистической партии во главе со Сталиным. Провозгла¬
сив тактический курс “лицом к деревне” под давлением массово¬
го недовольства крестьян политикой советской власти, верховные
правители на самом деле, как показывает вышеизложенный ма¬
териал, и не надеялись его в полном объеме реализовать, ибо они
не отказались от стратегической цели контроля над деревней и
использования ее как главного источника для финансирования
ускоренной индустриализации, курс на которую был провозгла¬
шен ХГУ съездом ВКП(б) в декабре 1925 г. И в этой связи часть
148
сельских коммунистов заблуждались и ошибались, когда заявля¬
ли, что ЦК партии отрекся от классовой, марксистской полити¬
ки в деревне в пользу “кулака-середняка”, забывая о бедняке.
Конечно, на состояние сельских большевистских организа¬
ций сказывалась сложная социально-экономическая обстановка в
деревне, ожесточенная борьба за власть в правящей верхушке,
между различными группировками в ЦК РКП(б)—ВКП(б). Тем не
менее преобладающим в работе коммунистов по руководству сель¬
чанами, как и в годы военного коммунизма, все же оставались
административно-нажимные методы, когда ячейки превратились
во многих местах в придаток государственных органов, подменя¬
ющих их функции. Об этом говорят многие факты. Приведем не¬
которые из них. Так, в апреле 1926 г. кандидатская группа партий¬
цев Первомайской волости Порховского уезда Псковской губернии
на свое собрание “вызвала” 20 членов сельского совета для об¬
суждения вопроса об оказании медицинской помощи населению.
Заслушав отчет о деятельности врача, большевики обязали его
“немедленно составить план работы и не позднее 1 мая дать его на
утверждение кандидатской группы”.
Обследование Рядокской волостной коммунистической орга¬
низации Новгородской губернии инструктором Северо-Западно¬
го бюро ЦК РКП(б) в январе 1925 г. показало: ее основная работа
сводилась к сбору налога с крестьян111. Аналогичную деятельность
зафиксировал партийный обследователь А. Мусатов и у коммуни¬
стов деревни Старорусского уезда той же губернии. По его наблю¬
дениям, большевики в 1925 г. на местах “перегибали палку” в сто¬
рону замены волостного исполкома. В июне 1925 г., подводя итоги
изучения ряда волостей Ленинградской, Череповецкой, Новго¬
родской и Псковской губернии, Северо-Западное бюро ЦК
РКП(б) констатировало: коммунистические ячейки повсеместно
подменяют работу виков или сельсоветов112.
Взяли на себя обязанности административных органов и боль¬
шевистские организации Пензенской губернии в середине 20-х
годов. Так, уполномоченные коммунисты от ячеек Свищевской и
Н. Шкафинской волостям в волисполкомах проверяли книги фи¬
нансовых расходов и обязательно ставили свои подписи под про¬
токолами заседаний. При этом секретарь партийной организации
Черкасской волости Керенского уезда отличался особой грубос¬
тью. Возомнив себя главным начальником, он на справедливые
замечания секретаря волисполкома обругал последнего в присут¬
ствии крестьян и заявил: “кто тут старший, предвик или я”. Этот
же хам — руководитель сельской коммунистической организации —
149
установил диктатуру и над местным кооперативом, требовал от
его председателя беспрекословного подчинения на каждый соб¬
ственный запрос. Перепуганный кооператор отвечал по-военно¬
му: “На предписание ваше от такого-то числа, за номером таким-
то и т.д.”113.
А вот у деревенских коммунистов Кутушанской организации
в 1925 г. сформировалось твердое убеждение, что беспартийным
крестьянам нельзя доверять никакой работы в советах и в обще¬
ственных организациях, посты в них должны занимать только чле¬
ны РКП(б)114.
О том, что сельские большевистские ячейки превратились
зачастую в придаток административных органов и прежде всего в
сборщиков налога с крестьянского населения, можно судить по
анализу анкет, заполненных партийными организациями Полтав¬
ской губернии в 1923 г. В анкете был сформулирован такой вопрос:
“Имеет ли каждый член ячейки какие-либо обязанности, кото¬
рые ему поручает общее собрание ячейки или бюро, или секре¬
тарь? Перечислите, какие обязанности, в какой срок их надлежа¬
ло или надлежит выполнить?”. Абсолютное большинство членов
партии назвали такие задания, как сбор налога с населения и
административно-командные поручения. Вот наиболее характер¬
ные ответы на поставленные вопросы: Кумышевская ячейка —
“Сбор налогов. Срок не установлен”, Кузьминская — “Дают зада¬
ния отдельным членам партии по ударным кампаниям, как-то:
продналог, денежный налог и пр.” Ответ Лекшанской ячейки гла¬
сил: “Продработа, сбор общегражданского налога, проведение в
жизнь приказов исполкома по земотделу”. Перевозванская орга¬
низация отвечала: “Члены ячейки до сих пор не имели никаких
обязанностей, кроме выкачки местных средств продналога и по-
мголода”.
Анализируя ответы коммунистов сельских ячеек, характер¬
ные для других регионов страны, в том числе и РСФСР, Я. Яков¬
лев справедливо писал в 1924 г.: организаций партийных как та¬
ковых в деревне нет, а есть подсобный советский аппарат, плохо
ли, хорошо ли работающий, выполняющий “приказы власти” и
продналоговых учреждений; на селе отсутствуют коммунистичес¬
кие ячейки, способные вести за собой крестьянство, которые за¬
нимались бы просвещением и организацией масс. В деревне суще¬
ствуют “советские учреждения, которые и представить не могут
иной партийной работы, кроме работы продналоговой или адми¬
нистративно-командного порядка”115. Данная оценка, за редким,
может быть, исключением, подходит к характеристике методов
150
работы большинства сельских большевистских организаций не
только первых лет нэпа, но и его конца во многих районах РСФСР.
Административный произвол, грубость являлись нормой жизни
для многих деревенских партийцев. Назовем лишь некоторые при¬
меры, подкрепляющие сказанное. Так, в начале 1926 г. коммуни¬
сты Фофановской волостной ячейки Московской губернии с пре¬
небрежением относились к сельчанам, особенно чл. ВКП(б)
директор местного совхоза Тарасов. Он “покрывал матерщиной”,
“угрожал револьвером крестьянам”. Последние жаловались на него
в большевистскую ячейку, но мер к распоясавшемуся хулигану
никаких не принимали. Летом 1925 г. на беспартийной крестьянской
конференции Андреевской волости Белозерского уезда Черепо¬
вецкой губернии один из выступающих коммунистов грубо обру¬
гал делегатов сельчан за высказанную критику в адрес властей,
назвал их меньшевиками, в результате чего прения на конферен¬
ции были сорваны116. В середине 20-х годов Новгородский губком
РКП(б)—ВКП(б) неоднократно констатировал “командный ок¬
рик” со стороны деревенских коммунистов. Они администрирова¬
ли, принимали “крутые меры” при сборе налога, к тому же еще
занимались вымогательством, взяточничеством. Такой же приказ¬
но-нажимной метод в деятельности сельских партийцев призна¬
вало и Северо-Западное бюро ЦК РКП(б) в 1925 г.117
И в других районах РСФСР преобладал подобный порочный
метод в деятельности деревенских большевиков управления ими
крестьянами. Так, в 1924 г. секретарь сельской партийной органи¬
зации Острогожского уезда Воронежской губернии одновременно
выполнял и обязанности своего рода судьи. Он предварительно
проверял написанные статьи в стенную газету, и если в них со¬
держалась критика местной власти, то их авторов приглашал в
свой кабинет и требовал, чтобы они выехали за пределы губер¬
нии118.
В ходе проверки низового партийно-советского аппарата в
пензенской деревне в середине 20-х годов выявилось разгильдяй¬
ство, самоуправство, произвол со стороны сельских большевиков.
Они “ругают и стреляют в селькоров”, “много есть таких комму¬
нистов, которые как работники ни к черту не годятся”. Часто
партийцы, занимая руководящие должности, растрачивали день¬
ги в кооперативах, а их переводили на работу снова в коопера¬
цию, чтобы они могли зарабатывать деньги и “покрыть растраты”.
Однако с такими руководителями “далеко не уедешь”, поскольку
они привыкли психологически к такой обстановке119, т.е. прово¬
ровавшиеся партийцы заранее знали, что им никакого наказания
151
не будет и их назначат на ответственный пост в государственные
или общественные организации в другой волости, селении.
Подобный стиль и метод деятельности коммунистов с часты¬
ми злоупотреблениями, разгулом, хамством, имели место и во
многих районах РСФСР. Анализируя работу коммунистов в сере¬
дине 20-х годов, ответственный работник ЦК РКП(б) А.Х. Мит¬
рофанов приходил к выводу: для деревенских партийцев харак¬
терны командование, грубость, “применение дубинки”, они
проявляли самоуправство, действовали как урядники. По его оцен¬
ке, эта давнишняя застарелая болезнь большевиков, характерная
для эпохи военного коммунизма, оказалась живучей, партийцы
по-прежнему безобразничают, занимая чиновничьи должности120.
Так, на хуторе Грицына Никитовской волости Валуйского
уезда Воронежской губернии секретарь партийной ячейки не
пользовался среди населения авторитетом. Он выполнял функции
администратора, с жителями обращался грубо, по-казенному121.
При этом распространялась широко такая практика в сельской
местности, когда руководитель большевистской организации, не
занимая административные должности, мог произвести обыск
любого учреждения, и не понравившегося ему крестьянина и даже
арестовать. Причем нередко сельский совет таким секретарем ячей¬
ки рассматривался как ее придаток122. Многие деревенские ком¬
мунисты и не представляли себе иного метода обращения с насе¬
лением кроме командно-нажимного, насильственного или, как
выразился один из секретарей ячейки, “без дубинки к беспартий¬
ному не подойдешь”. Характерно на этот счет мнение одного
председателя сельского совета Потемкинской волости Сталинг¬
радской губернии: “Без революционного нажима у нас здесь не
обойдешься ввиду несознательности населения. Когда население
не соглашается с тем или другим предложением, на него прихо¬
дится нажимать как следует”. Примерно в таком же воинственном
духе высказывался и председатель одного из районных советов
Северо-Кавказского края, по оценке которого необходимо ис¬
пользовать диктатуру пролетариата, как орудие грубого командо¬
вания по отношению к населению, так как оно состоит в районе
на 88 % из казаков123.
В этой связи приведем и противоречивую оценку председате¬
ля СНК СССР А. И. Рыкова о деятельности сельских партийных
и советских работников, сформулированную им в октябре 1925 г.
С одной стороны, он считал, что до апреля 1925 г. на селе творил¬
ся “административный произвол”, когда вместо проведения в
жизнь законов население несправедливо обкладывалось налогом
152
и оно не верило в возможность свободного товарооборота. Кроме
того, наблюдалось “отсутствие сельских и волостных советов, дей¬
ствительно выбранных крестьянами, массовое избиение селько¬
ров и т.д. Разговоры о крестьянском союзе были проявлением до¬
вольно острого недовольства крестьян”. Вот почему мы не хотели
рисковать большими осложнениями с крестьянами и приняли
меры, как выражался Рыков, по уничтожению “административ¬
ных безобразий” и укреплению законности в деревне, созданию
условий для участия населения в выборах в советы.
Однако председатель союзного правительства, приводя конк¬
ретные факты массовых злоупотреблений в деревне в ходе реали¬
зации новой тактики по отношению к крестьянам и реализации
лозунга “лицом к деревне”, тем самым противореча собственным
рассуждениям, когда вынужден был по существу признать провал
этой новой политики партии на селе. По его мнению, в некото¬
рых районах партийные работники “не хотят разговаривать с кре¬
стьянами, не хотят осуществлять революционную законность, не
пытаются организовать вокруг партии основную массу крестьян¬
ства”.
Конечно, Рыков лукавил, когда противопоставлял админис¬
трирование в деревне со стороны коммунистов до апреля 1925 г.,
имея в виду решения XIV конференции РКП(б), заявляя о де¬
мократизации в деревне со второй половины 1925 г. когда коман¬
дование, нажим на крестьян имел место лишь в отдельных райо¬
нах. На самом же деле, несмотря на некоторое оживление советов,
снятие отдельных ограничений в приеме в РКП(б)—ВКП(б) сель¬
чан, административный произвол в деревне со стороны комму¬
нистов носил повсеместный характер во многих районах РСФСР
и в 1926—1927 гг., о чем говорят и вышеизложенные факты. Про¬
верка сельских ячеек Центральной контрольной комиссией
ВКП(б) в конце 1926 г. показала, что многие коммунисты по-
прежнему терроризировали крестьян124.
В этой связи приведем мнение и еще одного компетентного
современника, члена коллегии Наркомзема РСФСР К. Д. Савчен¬
ко по этому вопросу. В мае 1927 г. в письме к И.В. Сталину он
констатировал, что в большинстве своем сельские коммунисты
смотрят на деревню “по-аракчеевски”, превратившись “в сухих
официальных чиновников”, они не интересуются разрешением
острых вопросов жизни крестьян, ростом их благосостояния, а
занимаются только поисками “кулака”. При этом к последнему
относят “всякого сытого крестьянина”, считают его жупелом ком¬
мунизма, отождествляя его с нищетой и невежеством деревни.
153
“Чиновник с партийным билетом дрожит за свое местечко (при¬
зрак безработного его пугает), и они наперебой один перед дру¬
гим стараются отыскать больше кулаков, ибо их работу часто рас¬
ценивают по количеству отысканных кулаков”125. А “отыскивать
кулака” в российской нэповской деревне можно было только при
помощи административных, репрессивных мер, чем зачастую и
занимались местные коммунисты, готовя почву для “чрезвычай¬
щины”, “великого перелома”, которые, как говорится, были уже
не за горами.
В рассуждениях Савченко, как и в других источниках, рас¬
крывается и еще одна сторона поведения большинства деревенс¬
ких партийцев: их карьеризм, преследование эгоистических, ко¬
рыстных целей, получение руководящей должности любой ценой,
чтобы удержаться у власти. Они мало беспокоились о нуждах, запро¬
сах крестьян, об их благополучии. С учетом имущественного поло¬
жения, низкого образовательного, культурного уровня, полити¬
ческой неграмотности многие деревенские коммунисты были не
способны на созидательную, просветительскую деятельность, да
и морально оказались к тому же разложившимися, о чем свиде¬
тельствует их повальное пьянство.
Тяга к спиртным напиткам партийцев, большинство которых
к тому же являлись и советскими работниками, “имела повсемест¬
ный характер”. Так, в официальных документах большевистских
органов Северо-Западной области середины 20-х годов неоднократ¬
но отмечался безнравственный, паразитический, пьяный образ
жизни части сельских коммунистов, обладающих монопольной
властью в деревне, нередко ей злоупотребляющих в своих личных
целях. Вот лишь некоторые факты, характеризующие поведение,
быт и жизнь большевиков в деревне Новгородской губернии. Член
РКП(б) Моисеевской волостной ячейки Демянского уезда, пред¬
седатель вика Алексеев, ежедневно пьянствовал, на работе частенько
не появлялся, устраивал скандалы с женой, угрожал ее убить. В то
же время ответственные работники укома РКП(б) и уисполкома,
приезжающие в волость, вместо того, чтобы наказать дебошира,
в кампании с ним напивались спиртным.
В Опеченской сельской организации Боровичского уезда пьян¬
ство среди ее членов являлось обычным делом. Один из коммуни¬
стов в пьяном состоянии направил телеграмму Ф.Э. Дзержинско¬
му, в которой говорилось, будто в волости появились бандиты.
Однако прибывший отряд милиции последних в волости не обнару¬
жил. В начале 1926 г. дело дошло до того, что деревенские большеви¬
ки Маловишерского уезда прибыли пьяными, с отмороженными
154
конечностями, в уком ВКП(б), где некоторые из них даже выдви¬
нули лозунг: “Долой советскую власть”. Кроме того, пьяные
партийцы дрались, иногда наносили друг другу ножевые ране¬
ния126. Этими “играми” увлекались и большевики Старорусского
уезда. Они любили “выпить и подраться”. В 1925 г. секретарь Новго¬
родского губкома РКП(б) К. Соме в письме в Северо-Западное
бюро ЦК партии отмечал, что коммунисты на селе, занимая от¬
ветственные должности, “ведут себя невыдержанно, пьянствуют”
и на этой почве возникают преступления127.
Не уступали по части спиртного новгородским партийцам и
сельские большевики Псковской губернии. В июле 1925 г. инструк¬
тор губкома РКП(б) Я.А. Витоль, после обследования работы
Холмского укома партии, пришел к выводу, что пьянством и ра¬
стратами “сильно заражены члены волостных организаций”, а в
феврале они избили крестьян, расследованием чего занималась
специальная комиссия губкома РКП(б). Этот же инструктор обна¬
ружил “пьянки и ссоры” и среди членов Кудеверской деревенс¬
кой ячейки. В 1926 г. в Сабежском уезде сельские коммунисты так¬
же увлекались выпивкой, большинство из них в алкогольном
состоянии “ходили по деревенским гулянкам” и устраивали дра¬
ки. В октябре 1926 г. Псковская губернская контрольная комиссия
признала: среди “болезней” у коммунистов на первом месте стоит
пьянство и дебоширство128.
Пьянство процветало и в деревенских коммунистических орга¬
низациях Череповецкой губернии. Это констатировал губком РКП(б)
в закрытом письме, направленном местным органам 22 августа
1925 г. В нем, в частности, отмечалось: самым распространенным
болезненным явлением среди коммунистов является “пьянство”,
от этого происходили и другие “некоммунистические поступки,
бюрократизм, нетактичность”. Так, члены Залесской волостной
ячейки Устюжинского уезда своим “пьянством и бюрократизмом”
оттолкнули от себя местное население129.
Не с лучшей стороны проявляли себя и коммунисты Ленин¬
градской губернии и Карелии. Например, в последней к январю
1926 г. члены ВКП(б) Светколовской волостной организации Пет¬
розаводского уезда “полностью разложились”: постоянно упот¬
ребляли спиртные напитки, не платили взносы, в итоге “весь со¬
став подлежал исключению” из рядов партии. В феврале 1926 г.
изучение Керетской волостной ячейки Кемского уезда показало:
“пьянствуют как члены, так и кандидаты партии”. В мае 1926 г.
Волховский уком ВКП(б) Ленинградской губернии обнаружил
“коллективное пьянство всех членов Шульского волкома во главе
155
с организатором”, последний, кроме того, находился еще и под
следствием130.
Моральное разложение, повальное увлечение спиртными на¬
питками многих деревенских коммунистов наблюдалось не только
в Северо-Западной области, но и в других районах РСФСР, да и
СССР. Так, в начале 1926 г. из Феофановской волости Московской
губернии селькоры сообщали: все партийцы пьют131. Данной бо¬
лезнью страдали и большевики Свищевской волости Пензенской
губернии, Кутушанской ячейки в Татарии. В последней за пьян¬
ство коммунисты получили выговоры, а одного исключили из ря¬
дов РКП(б) в 1925 г.132 Секретаря коммунистической ячейки де¬
ревни Н.Петровская Боготольского уезда Томской губернии за
постоянное пьянство жители не избрали в правление кредитного
кооператива. К тому же, будучи в нетрезвом состоянии, он сорвал
доклад, посвященный Октябрьской революции, в 1924 г. В Красной
волости Самарской губернии нетрезвые партийцы устроили дебош,
в результате чего 5 из них исключили из рядов РКП(б)133.
Один из вожаков сельской коммунистической организации
Екатеринославской губернии в 1925 г. признал: “У меня в районе
партийное ядро 7 человек партийцев, три настоящих алкоголика
в полном смысле”134. В 1925 г. в одной из волостей Глазовского
уезда Вятской губернии некоторые большевики так напились в
религиозный праздник, что “ползли по селу в грязи”. Комментируя
этот и другие подобные “пьяные” факты, журнал “Деревенский
коммунист” писал: “Таких примеров можно было привести мно¬
го. Какой пример могут дать такие партийцы беспартийному кре¬
стьянину? Будет ли тяга в партию со стороны крестьян от сохи в
такой обстановке? Ясно, что нет. Особенно остро стоит вопрос о
пьянстве среди советских партийных работников. Пьянка в корне
подрывает авторитет не только отдельных лиц, но и организаций.
На почве пьянства рождаются злоупотребления”135.
Однако орган ЦК РКП(б), справедливо называя “пьяные фак¬
ты” как общезначимое явление, в ноябре 1925 г., ушел от ответа:
“Почему же так сильно пили деревенские коммунисты, в чем
причина этой социальной болезни, охватившей большинство сель¬
ских ячеек?”. Ведь вина за морально-нравственное разложение
большевиков в деревне ложилась и на партийное руководство стра¬
ны, ЦК РКП(б)—ВКП(б). Эта болезнь зарождалась в том числе и
условиями приема в коммунистическую партию, классовым прин¬
ципом ее формирования, когда не давали возможности в нее вой¬
ти честному, трудолюбивому, хозяйственному, грамотному крес¬
тьянину, а открывали широко двери прежде всего для вступления
156
в РКП(б)—ВКП(б) бедняков, в том числе и деклассированных
элементов. Последние, зачастую материально необеспеченные,
малограмотные, невежественные, попав в правящую партию,
вместо созидательной, творческой, просветительско-воспитатель¬
ной деятельности в деревне, подчас страдая от безделья, и зани¬
мались пьянством с вытекающими отсюда негативными послед¬
ствиями.
Разумеется, губернские и всесоюзные контрольные партий¬
ные комиссии, обеспокоенные масштабами злоупотреблений сель¬
ских коммунистов, их пьянством, принимали определенные меры
к нарушителям устава РКП(б)—ВКП(б). Они регулярно проверя¬
ли деятельность деревенских организаций и по их итогам делали
организационные выводы. Так, за 6 месяцев 1925 г. в Армавирском
округе наказали 20 секретарей сельских ячеек136. В октябре 1926 г. в
Псковской губернии в 5 уездах комиссия проверяла 18 деревенских
организаций. Из 145 коммунистов, состоящих в них на учете, взыс¬
кания получили 31 %, в том числе 20 человек исключили из рядов
ВКП(б), среди которых были 70 % крестьян, 20 % — служащих,
10 % — рабочих. Причем наказывались партийцы главным обра¬
зом за пьянство и хулиганство137.
В 1926 г. Астраханская контрольная комиссия обследовала
11 сельских организаций, из них признала удовлетворительной
работу только 2 и рекомендовала укомам ВКП(б) заменить 7 сек¬
ретарей, из которых 2 были исключены из партии. В том же году
Центральная контрольная комиссия, изучив работу 508 секрета¬
рей деревенских ячеек различных районов, наложила партийные
взыскания на 25 % коммунистов, из которых 15 человек исключи¬
ли из рядов ВКП(б), в том числе 5 — за пьянство, 5 — “как разло¬
жившихся элементов”, 4 — за растраты. А из 104 обследованных
секретарей ячеек взыскания получили 9,6 %, из них 2 были ис¬
ключены из партии138.
Однако, несмотря на принимаемые определенные организа¬
ционные меры по очищению сельских ячеек от разложившихся
членов, совершавших пьянство, растраты, злоупотребления сво¬
им служебным положением, преодолеть в них кризисные, болез¬
ненные явления к концу нэпа не удавалось, ибо, очищаясь от
одних неустойчивых, “переродившихся” коммунистов, правящая
партия пополнялась нередко в деревне не менее разложившими¬
ся, аморальными, невежественными лицами, иногда люмпена¬
ми, мечтающими о карьере, комиссарстве, собственном благопо¬
лучии, забывая о нуждах крестьянского населения. На протяжении
всех лет нэпа губернские и Центральная контрольные комиссии
157
постоянно напоминали о разложении многих сельских коммуни¬
стов. Например, на совещании в ЦК РКП(б) в 1924 г. отмечалось,
что эта болезнь местами приняла значительный размах.
Спустя три года, в феврале 1927 г., очередной пленум ЦКК
ВКП(б) констатировал рост пьянства, охвативший большую часть
сельских ячеек, в результате чего имелись растраты и другие дол¬
жностные преступления139.
По примеру своих старших наставников — коммунистов на
путь пьянства вступила и часть сельских комсомольцев, числен¬
ность которых в стране к декабрю 1925 г. достигала 900 тыс. чело¬
век. Они объединялись в 40 850 первичных ячеек. К началу 1925 г.
деревенские ячейки по социальному составу выглядели следующим
образом: 2,6 % составляли рабочие, 9,4 % — батраки, 57,8 % — кре¬
стьяне-бедняки, 24 % — середняки, 3,7 % — служащие, 2,5 % —
другие140.
Поведение многих комсомольцев на селе вызывало беспокой¬
ство у партийных и советских органов, что нашло отражение в
ряде официальных документов. Например, в 1925 г. Новгородский
губком РКП(б) отмечал: хотя комсомольские организации в сель¬
ской местности выросли, но качественного состава не произошло.
“Много жалоб на хулиганство и пьянство комсомольских ребят”,
они “ударяются в бравурство и богохульство”. В качестве примера
в документе называлась одна из волостных ячеек, которая нахо¬
дилась “накануне развала”, где работа была “на точке замерза¬
ния”. Дисциплина среди комсомольцев низкая, 80 % ребят по праз¬
дникам распивают самогон, “пьяные валяются по канавам, несут
всякую похабщину, матерщину и в драках отстаивают свою честь,
гордо бьют себя в грудь, на которой в золотых лучах вырисовыва¬
ется КИМ (коммунистический интернационал молодежи.— И. К.)
или Ленин”141.
Со своей стороны, органы ОГПУ в своих информационных
сводках постоянно сообщали о повальном пьянстве многих комсо¬
мольцев, об их хулиганских выходках, драках. Например, в сводке
за май 1926 г. констатировалось: среди членов ВЛКСМ и ВКП(б)
наблюдается хулиганство, особенно в Сибири. “Нередко комсомоль¬
цы избивают без всякой причины крестьян, срывают спектакли и
собрания. Были случаи разложения целых комсомольских ячеек на
почве пьянства, хулиганства”. В обзоре работников ОГПУ за 25 июня
1926 г. отмечались такие же негативные тенденции в поведении чле¬
нов ВЛКСМ Донского округа. Так, в хуторе Беляево Аксайского
района комсомольская организация среди населения никаким ав¬
торитетом не пользовалась. “Политико-просветительной работы
158
среди молодежи не ведется. Комсомольцы занимаются пьянством
и даже драками в клубе”142.
О разложении деревенских комсомольских организаций из
разных районов РСФСР сообщали родственники в письмах к крас¬
ноармейцам в середине 20-х годов. Так, из Северо-Двинской гу¬
бернии писали: “В Кузюке дело обстоит очень плохо. Комсомоль¬
цы пируют во всю и даже хулиганят. Сам секретарь Кузюкской
организации Четвериков гуляет, а на собрание ему не хватает вре¬
мени придти”. Из Кубанского округа сообщали: “Наша ячейка
очень молодая, малочисленная и слабая. Среди нашей хуторской
молодежи царит полнейший хаос, пьянство, драки и разврат”. То
же самое говорилось и в письме, посланном из Тверской губер¬
нии: “Комсомольцы все те, старые, ходят пьяные. Каждый празд¬
ник бузят, дерутся и мы не отстаем и часто попиваем самогон”143.
Из вышесказанного, разумеется, не следует делать общезна¬
чимый вывод, будто все сельские коммунисты и комсомольцы
относились к сущим пьяницам, хулиганам, дебоширам. В деревне
встречалось немало честных, работящих, повально непьющих
спиртные напитки членов РКП(б)—ВКП(б), ВЛКСМ. Они искрен¬
не, убежденно верили в дело социализма, правительству, комму¬
нистической партии и все свои силы, знания отдавали ради ук¬
репления экономического и военного потенциала своей Родины,
верили в светлое будущее своей страны.
Справедливости ради следует сказать, что наличие большого
количества сельских коммунистов и комсомольцев, чрезмерно
употребляющих спиртные напитки, в определенной степени отра¬
жало и в целом поведение крестьянского населения российской
нэповской деревни. В ней пили, прежде всего самогон, спиртной
напиток собственного производства, и рядовые граждане, о чем
речь уже шла раньше. К вышесказанному добавим: самогонокуре¬
ние на территории РСФСР приняло значительные масштабы, ох¬
ватило многие районы. Вот лишь некоторые сообщения середины
20-х годов, характеризующие не только выделку самогона, но и
повальное пьянство сельчан, на почве чего возникали драки и
убийства. Так, из Жилевской волости Каширского уезда Москов¬
ской губернии сообщали: “Выгонка самогона по многим дерев¬
ням сильно развилась. Милицией велась энергичная борьба с этим.
Но тем не менее результаты этой борьбы были невелики, самогон
все выгоняли. Выпуск 40-градусной водки оказал неоценимую ус¬
лугу в борьбе с самогоном”.
Письма из деревни красноармейцам в 1925 г. показывают мрач¬
ную картину “на самогонном фронте”. Из Вятской губернии писали:
159
“У нас в деревне варят кумышку, пируют и торгуют вовсю”. Из
Башкирии поступали аналогичные вести: “У нас самогон гонят
вовсю. Живем и удивляемся, что никто не запрещает гнать, верно
все управители сыты или жизнь изменили. Возьмем инструмент,
гоним и пьем, все открыто, гуляем вовсю”.
В письмах констатировалось не только массовое пьянство, на
почве которого развивалось хулиганство, драки, убийства, но и
беспомощность властей в борьбе с этим злом. Многие ответствен¬
ные партийные работники злоупотребляли спиртным, самогоном.
Об этом с сожалением констатировалось в одном из писем: “Ты
знаешь как велико зло, против которого бороться одним не в силу.
Это кумышка — варение самогона, льет рекой, пьют все и стар и
млад, выйдя на улицу везде увидишь пьяных мужиков и моло¬
дежь, пьют до тех пор, пока только у них в рот льется, а потом у
них начинается хулиганство, драка и доходит до убийства. Маль¬
чик лет 12 залился самогоном до смерти лишь только потому, что
местная власть халатно относится к этому, да и нельзя им очень
строго относиться к этому, когда они сами пьют”144.
Как уже говорилось, бороться с самогоноварением и в связи
с этим распространением пьянства на селе в тех конкретных ус¬
ловиях чрезвычайно было трудно в силу объективных и субъек¬
тивных факторов, включая исторические традиции, обычаи, нра¬
вы, социально-экономические условия, бедность крестьян, их
менталитет. Среди последних нередко бытовало мнение, что са¬
могонокурение — это не зло и не преступление, а просто житей¬
ская хозяйственная необходимость. За счет самогона можно было
смягчить налоговые платежи, угощая им советских работников,
решить некоторые бытовые, хозяйственные проблемы, в том чис¬
ле и вознаграждая им за помощь соседям в трудные периоды их
жизни. Например, во время уборки урожая, ремонта и строитель¬
ства дома. Вот как выглядели наиболее характерные объяснения
причин изготовления и употребления самогона крестьянами Ни¬
кольской волости Курской губернии в 1923 г.145 “За самогон легче
пригласить на работу односельчан”, “Самогон считается большой
помощью при найме рабочих рук и скота”, “Без спиртных напит¬
ков трудно обойтись в хозяйстве, когда нужна помощь односель¬
чан”, “Особого вреда в самогоне не видим. Он необходим. Особен¬
но, когда нужно подыскать подмогу в работе. За деньги никто не
поможет, а за самогон каждый поможет”, “Самогон или водка все
равно, но для крестьянина необходимы. Так, например, если нужно
строиться, ставить хату — работника не найдешь. Будь же водка или
как сейчас самогон — угостишь соседа — и хата готова”, “Самогон
160
кто гонит и пусть гонит, он только дураку вредит. Вот скажем я
куплю две четверти — мне хату на отруба перевезут”, “Как земля
не может жить без кислорода, так и человек без спиртных напит¬
ков”, “Предъявить требование к власти, чтобы она сама не пила”.
Последнее суждение одного из крестьян Никольской волости весь¬
ма ценно и справедливо, оно раскрывает личные качества многих
деревенских коммунистов. Они, занимая руководящие посты в
советах, общественных организациях, по долгу службы должны
были вести решительную борьбу с самогонокурением не только
административными методами, но, главное, культурно-просве¬
тительными мероприятиями, решением социально-экономичес¬
ких вопросов в деревне, улучшением быта, материального уровня
их жителей. Однако в жизни, на практике зачастую многие ком¬
мунисты, как выше говорено, злоупотребляли спиртными напит¬
ками, и тем самым показывали крестьянам плохой пример для
подражания.
Отношение крестьян к сельским коммунистам
Вышеизложенный материал объясняет неоднозначное, про¬
тиворечивое отношение крестьян к сельским коммунистам: пози¬
тивное, негативное, равнодушное, как бы нейтральное. После¬
дняя позиция сельчан формировалась обычно в тех населенных
пунктах, где отсутствовали партийные ячейки и о них местные
жители почти ничего не знали, тем более, что их члены “не шли
в народ” с просветительскими целями в отдаленные деревни. Это
были своего рода ячейки-“невидимки”, абсолютно изолирован¬
ные от крестьян, замкнутые “сами в себе”. Например, по итогам
обследования Советской волости Холмского уезда Псковской гу¬
бернии инструктор губкома РКП(б) В. Иванов в январе 1925 г.
пришел к выводу: о коммунистической ячейке население ничего
не знало, хотя были знакомы с отдельными партийцами, кото¬
рые ничего не делали.
Такого же мнения о деревенской коммунистической органи¬
зации придерживались и сельчане Шапкинской волости Лодей-
нопольского уезда Ленинградской губернии в середине 20-х годов.
Например, крестьянин В.Е. Григорьев из деревни Семеновой Горы
так выразил свое отношение к партийцам: они “у нас пользы не
приносят, никого из них не видно”. С такой оценкой согласился и
житель деревни Подпорожье Г.К. Рулев: “Работы партийцев не
видно. Кроме как Шаблинского, в избе-читальне кое-что разъяс¬
няет, а остальные больше заняты своим делом — налогом”146.
161
В 1925 г. в Починковской волости Смоленской губернии никто
из крестьян 20 населенных пунктов не мог назвать ни одного при¬
мера, характеризующего хотя бы какую-то работу большевистской
организации, поскольку она не оказывала никакого влияния на
деревенскую жизнь147.
Утратили какие-либо связи с населением и некоторые ком¬
мунистические ячейки Пензенской губернии, часть сельчан даже
и не догадывалась об их существовании, ибо они себя ничем не
проявляли, — к такому выводу пришли работники местной конт¬
рольной комиссии в 1925 г.148
Подобный взгляд высказывал в октябре 1925 г. и крестьянин
Макаров из деревни Пустая Буда Рославльского уезда Смоленской
губернии: “В нашей Ерничской волости, — писал он, — суще¬
ствуют ячейка РКП(б) и 3 ячейки РКСМ. Крестьяне об этих ячей¬
ках совсем мало знают. Потому что ячейки никогда не ведут связи
с крестьянством и крестьяне об этих ячейках думают отрицатель¬
но: партия — себе, а крестьянство — себе За все время существо¬
вания РКП(б) в нашей волости я не видел ни разу в своей дер. ни
одного члена РКП(б) с чем-нибудь полезным для крестьянства,
как то с разъяснением законов республики”149.
Нейтрально, безразлично относилась к большевистской орга¬
низации и часть жителей Горицкой волости Тверской губернии в
1926 г. “Знаем, что есть ячейка у коммунистов, но что там делает¬
ся — неизвестно”. “Есть партийцы — “ладно, не будет — тоже
ладно”150, — рассуждали сельчане. Подобные суждения крестьян
о деревенских партийцах звучали и в других районах: “Мы сами
по себе, а они — сами по себе”, “Ни вреда, ни пользы от ячеек
мы не видели”151.
Однако большинство трудового российского крестьянства,
которое так или иначе сталкивалось с коммунистическими орга¬
низациями, относилось к ним отрицательно. Многие партийцы
абсолютно не пользовались никакой популярностью, авторите¬
том среди сельчан, последние им совершенно не доверяли, по¬
скольку местные большевики думали прежде всего о собственной
“малой власти” в деревне и почти не обращали внимания на нуж¬
ды, быт, хозяйство крестьян. Такая позиция партийцев служила
одной из причин отчуждения их от жителей села. Об этом свиде¬
тельствуют исторические факты. Так, по мнению крестьян села
Казилино Невиномысского района Кубанской области, комму¬
нистическая ячейка в 1924 г. отгородилась от них “китайской сте¬
ной”, не заботилась об их интересах, поэтому и отношение к ней
оставалось недоверчивым. Местные партийцы деревни Б.Трифоновка
162
Егоринского района Свердловского округа не обращали никакого
внимания на просьбы крестьян, вот почему последние относи¬
лись к ним недружелюбно152.
В середине 20-х годов большевистские деревенские организа¬
ции Пермского округа, Ишимского района, Томской губернии,
многих волостей Пензенской, Курской губерний практически не
только не решали, но даже не обсуждали вопросы на собраниях,
непосредственно связанные с бытом крестьян, с развитием их
хозяйства153.
С неодобрением воспринимали большевистские организации
сельчане в Устьволомской волости Новгородской губернии и Лок-
нянской волости Псковской губернии за их бездеятельность154.
Среди крестьян Горицкой волости Тверской губернии, кроме
вышеотмеченной нейтральной оценки на деятельность большеви¬
стской организации, имелось у многих и отрицательное отноше¬
ние к ней. Причины непопулярности партийцев некоторые жите¬
ли объясняли так: “Нашим бы коммунистам надо бы взять пример
с попа из Никола-Сандуново. Поп пользуется популярностью,
бессеребреник. Этот поп сумел заразить массы, там даже церковь
добровольно обновили. А у коммунистов красный уголок не под¬
метен. Так Ленин со стены на грязь и смотрит. Почти все матери¬
алисты, только для себя норовят”. “Большинство коммунистов
ведут себя небрежно, пьют самогон, да налог выколачивают”.
При этом некоторые горицкие сельчане весьма нелестно от¬
зывались не только о местных партийцах, но и губернских и цен¬
тральных работниках, не справляющихся со своими обязанностя¬
ми, от которых нужно освободиться. “Если бы я был, скажем, в
Москве, — говорил один из них, — самый главный у коммунис¬
тов, то оставил бы на всю Россию коммунистов не более тыся¬
чи — так, чтобы на каждую губернию человек по 25 приходилось.
Но отобрал бы самых надежных. Всех остальных, липовых, ра¬
зогнал бы. Вот тогда крестьянство уверовало бы в коммунистов,
так как все они были настоящими, идейными. А то вот как по¬
смотришь на кое-кого из этих, что у нас, — да и махнешь рукой
на весь коммунизм”155.
Такая оценка горицких крестьян о местных большевиках во мно¬
гом совпадала и с точкой зрения историка А.М. Большакова, кото¬
рый видел неавторитетность, оторванность сельских партийцев от
населения в том, что они изначально не являлись крестьянами, хо¬
рошими хозяевами, на которых могли бы равняться простые, рядо¬
вые граждане. Горицкая ячейка, писал Большаков в 1927 г., “попу¬
лярностью среди населения волости” не пользовалась, и причины
163
этому “просты и ясны”, ибо они не связаны с массами. Это “на¬
чальство, которое полагается всегда слушать, иногда бояться”. Ведь
“коммунист всегда имеет какую-либо должность, получает жало¬
ванье”, он “не крестьянин, за плутом не ходит, не свой брат-
мужик”, тогда как крестьянин прежде всего хозяин. Партийцы в
волости могли бы завоевать уважение, лишь ведя “свое собствен¬
ное хозяйство не через пень колоду, а образцово”. Если бы хоть
один из них, рассуждал Большаков, сумел наладить свое личное
хозяйство на должную высоту, то не только он, но и вся органи¬
зация имела бы популярность, вес во всей волости. Крестьянин,
иногда слушая на собрании речь коммуниста, призывающего по
долгу службы “поднимать сельское хозяйство”, справедливо раз¬
мышляет: чем на словах говорить, “взял бы плуг в руки, да и
показал, как надо лучше делать. Если у меня родится на десятине
50 пуд. ржи, у оратора урожай 60, я поверю ему и буду по его
образцу поднимать хозяйство. Образец нужен, а не слова”.
Однако в Горицкой волости за 10 лет существования советской
власти не было ни одного большевика, который бы исправно вел
свое хозяйство, зато “скверных хозяев” имелось немало, “даже
больше, чем нужно. Отсюда и отсутствие связи с массами и рав¬
нодушное отношение к коммунистам”. Они гонятся “за советским
жалованьем”, а если и ведут хозяйство, то “спустя рукава”. На¬
пример, в самый пик реализации лозунга “лицом к деревне” в
волости, как уже упоминалось, из 20 партийцев только 3 вели
свое хозяйство, а были годы, когда вообще никто из них не зани¬
мался земледелием. За все время функционирования партийной
ячейки, она серьезно, по-настоящему не обсуждала вопросы, свя¬
занные с развитием сельского хозяйства156.
Эти наблюдения и выводы крупного исследователя, знатока
нэповской деревни А.М. Большакова, к тому же еще и уроженца
Горицкой волости, весьма ценны. Они лишний раз дают нам пред¬
ставление о мотивах изолированности сельских большевиков от
основной массы крестьянства, о недоверии к ним, что было ха¬
рактерным и типичным явлением для подавляющего большин¬
ства других районов РСФСР и СССР, когда население нередко
прямо, в глаза им говорило: “Мы вам не доверяем”157.
“Пришлый”, городской состав многих членов деревенских
коммунистических ячеек, наличие в них люмпенизированных сель¬
чан, не имеющих и не желающих работать на земле, командно-
административные методы работы — все это отталкивало основ¬
ную массу трудового крестьянства от большевиков. Об этом
неоднократно указывалось в официальных документах некоторых
164
региональных партийных органов. Например, 10 января 1925 г. ко¬
миссия по работе в деревне при Карельском обкоме РКП(б) в
своих материалах констатировала: “Наши паргьячейки в деревне
оторваны от основной крестьянской массы. Они не имеют доста¬
точной поддержки от широкого слоя беспартийных”.
Аналогичная оценка не раз отражалась и в материалах Новго¬
родского губкома РКП(б) в середине 20-х годов, подкрепленная
итогами проверок деревенских большевистских организаций. Так,
в Опеченской ячейке Боровичского уезда, по мнению партийно¬
го органа, коммунисты стояли “в стороне от всей практической
работы, варясь в собственном соку”, окунувшись в вопросы об¬
щеполитического характера. Рядокская волостная организация,
насчитывающая 35 человек, в 1925 г. также оказалась отчужденной
от местного населения и состояла из людей, “замкнувших в себе”.
3 января 1925 г. секретарь Новгородского губкома РКП (б) К. Соме
сообщал в вышестоящие партийные органы: в Старорусском уез¬
де значилось 88 кандидатов и членов партии, но связь их с крес¬
тьянами оставалась весьма слабой, так как коммунисты были пас¬
сивными, политически неграмотными и никакого положительного
влияния на жителей деревни не оказывали, в большинстве своем
на собраниях они рассматривали вопросы, не интересующие кре¬
стьян. На их запросы, нужды не обращали внимания158.
1 июля 1925 г. Новгородский губком РКП(б), анализируя дея¬
тельность коммунистических организаций за февраль-апрель, по-
прежнему констатировал негативную реакцию сельчан на работу
деревенских большевиков, поскольку побывавшие в деревнях 40 от¬
ветственных губернских и уездных работников “в один голос” заяв¬
ляли: “Ячейки с массами не связаны, авторитетом не пользуются.
Ячейковые собрания носят кастовый, замкнутый характер”, на¬
блюдается “уединенность от крестьян большинства ячеек”.
Для их руководителей характерен командно-нажимной метод
работы с населением. Об этом можно было судить и по заявлению
одного из секретарей большевистской организации Демянского
уезда, который, обращаясь к крестьянам, сказал: “Хотите ли, не
хотите, а все равно по-нашему будет”.
Вот почему отношение большинства новгородских крестьян к
местным коммунистам оставалось отрицательным, что подтверж¬
далось и материалами губкома РКП (б) в 1925 г., в которых отме¬
чалось: в ряде мест сельчане нелестно отзывались о партийцах
“как о прощелыгах, ворах”, пьяницах и грубиянах, любящих толь¬
ко власть”. В августе 1926 г. жители деревень Горлово и Виутс Бо¬
ровичского уезда возмущались тем, что коммунисты в газетах не
165
сообщают об их настроениях, в которых пропагандируются лишь
сами партийцы159.
О недоверчивом отношении сельчан к местным большеви¬
кам, об утрате их связей с населением неоднократно сообщали и
ответственные работники Псковского губкома РКП(б) в середи¬
не 20-х годов. Например, упоминавшийся инструктор губкома
партии Я.А. Витоль после проверки Жадринской волостной ячей¬
ки Новоржевского уезда в мае 1925 г. пришел к выводу: она не
имеет связи с беспартийными крестьянами, включая бедняков, и
у последних создается впечатление, будто большевистская органи¬
зация как таковая не существует, а имеются “отдельные члены и
кандидаты партии, которые никакого влияния на местную обще¬
ственную жизнь оказать не могут”. Подобный взгляд высказывал и
другой инструктор Псковского губкома РКП(б) В. Иванов в январе
1925 г. в ходе обследования ячейки Советской волости Холмского
уезда, утратившей связи с крестьянами. В мае 1926 г. Порховский
уком ВКП(б) отмечал отрыв Мошенской сельской организации от
местного населения. 16 марта 1925 г. секретарь Псковского губкома
РКП(б) Струппе в своем письме в вышестоящие органы призна¬
вал: некоторые деревенские ячейки разложились, а коммунисты
оказались изолированными “от лучшей части крестьянства”160.
В марте 1926 г. ответственный работник Северо-Западного бюро
ЦК РКП(б) Ольберт констатировал: сельские организации “зам¬
кнуты в своей скорлупе”. При этом их изолированность от кресть¬
янства он пытался объяснить весьма своеобразно: они не усвоили
директивы партии о работе в деревне. В то же время Северо-Запад¬
ное бюро ЦК РКП(б) в 1925 г. видело причины такого отчуждения
деревенских большевиков от основной массы сельского населения
в социальном составе коммунистических ячеек, в которых кресть¬
яне составляли только 10 %, а остальные 90 % — служащие, при¬
чем в основном “пришлые” люди, а не местные граждане. Поэтому
в работе деревенских организаций отсутствовали вопросы, связан¬
ные с повседневной будничной жизнью сельчан, а в повестке дня
превалировали проблемы “высокой политики”, в том числе “на¬
бившие оскомину международное и внутреннее положением или
же свои внутриячейковые вопросы”161. Отчужденность деревенских
коммунистов от основного местного населения, которое с боль¬
шим недоверием относилось к ним, имело место и в других райо¬
нах РСФСР162, а не только в Северо-Западной области.
Замкнутость, сектантство сельских ячеек, негативное от¬
ношение к ним местных жителей объяснялись не только их ма¬
лочисленностью, социальным составом, но еще и методами
166
управления коммунистами деревней, в том числе назначением
невежественных, малограмотных своих членов в советы, в прав¬
ления кооперативов и в другие общественные организации, воп¬
реки воле крестьян. Последние, естественно, были недовольны и
протестовали как могли. Так, один из крестьян Клинского уезда
Московской губернии в конце 1925 г. гневно заявил: “Все комму¬
нисты шкурники, они только получают по 80 руб. жалованья, а
делать ничего не делают. Нам же, беспартийным, нет доступа на
работу в совет, кооперацию и другие органы, даже приказчиком
в кооперативы”163.
Деятельность последних, во главе которых находились партий¬
цы, особенно вызывала возмущение крестьян, поскольку наибо¬
лее распространенным служебным злоупотреблением деревенских
большевиков как раз и являлась их руководящая работа в коопе¬
ративах различного типа. Занимая должности в низовом коопера¬
тивном аппарате, коммунисты нередко нарушали устав, принци¬
пы добровольности при перевыборах членов правлений, назначали
из своей среды безответственных, некомпетентных, неграмотных
сторонников. Последние допускали растраты, присваивали себе
общественные средства, в том числе и внесенные крестьянами,
пьянствовали и таким образом своим поведением порождали у
сельчан не только недоверие к коммунистам, но и к кооперации.
Например, в начале 1925 г. жители одной из волостей Старо-
русского уезда Новгородской губернии роптали на ячейку за то,
что она “коммуниста в кооперативе содержит, а он ничего не
делает”164. В 1925 г. Ново-Каменская сельская большевистская орга¬
низация Бийского уезда Алтайской губернии объединяла 11 чело¬
век, но абсолютно не пользовалась авторитетом у населения, оно
к ней негативно относилось. Ибо некоторые партийцы, работая в
правлении местного кооператива, “оскандалились”, развалили
работу, пьянствовали. Вот почему крестьяне, обеспокоенные та¬
ким положением дел в кооперативе, с горечью говорили: “Дове¬
рились коммунистам, а они нас с кооперацией подвели, может
придется коровушки лишиться”165. По вине местных партийцев
стал дефицитным, плохо работающим и кооператив в с.Себино
Ново-Одесского района Уральской области в 1925 г., что порож¬
дало недовольство у сельчан166.
Секретарь Козловской ячейки Вышне-Волоцкого уезда Твер¬
ской губернии по поводу работы коммунистов в кооперативе пи¬
сал в 1925 г.: “Очень часты стали злоупотребления по должности
(растраты), за что закон до сих пор карает очень слабо. Крестьяне
не идут в кооперацию, говоря: “Зачем я туда понесу пай, когда
167
все равно какой-нибудь негодяй пропьет”. При этом в середине
20-х годов “растраты кооперативных средств приняли “почти эпи¬
демический характер”167 во многих районах РСФСР, о чем гово¬
рилось в первой части книги.
Одна из причин, порождающая злоупотребления большеви¬
ков в области кооперации, заключалась еще в их тяжелом эконо¬
мическом положении, поскольку некоторые из них — вчерашние
бедняки, люмпены, необразованные, не желающие или не умею¬
щие работать в своем хозяйстве, — испытывали материальные труд¬
ности и старались занять оплачиваемую должность в кооператив¬
ных органах, не имея образования, не владея для этого ни
моральными, ни деловыми, ни профессиональными качествами.
Тем не менее горе-коммунисты просили свою ячейку “назначить”
их членами правления того или иного кооператива, ибо им нуж¬
ны были “заработки” для улучшения своего “бедственного поло¬
жения” и требовались “средства для поднятия хозяйства”168. Одна¬
ко, получив должность, они нередко растаскивали общественные,
крестьянские деньги. Вина за злоупотребления коммунистов в коо¬
перативах ложилась на все партийные организации, сверху донизу,
которые в рамках создающейся командно-административной сис¬
темы сплошь и рядом применяли назначенство на руководящие
посты в советские и общественные органы. Не доверяя беспартий¬
ным, коммунисты строго руководствовались классовым, формаль¬
ным подходом, поэтому и не принимали во внимание уровень об¬
разования, деловые и нравственные качества “рекомендуемых” на
должности, не предъявляли к ним должной требовательности. Для
партийцев главное заключалось в том, чтобы установить свой жес¬
ткий политико-идеологический контроль над кооперацией в де¬
ревне, даже путем грубого нарушения ее устава.
При этом в большинстве своем “коммунисты-кооператоры”
растраты делали на почве пьянства. Последнее, как об этом гово¬
рилось, особенно раздражало жителей деревни. Они постоянно
наблюдали за поведением многих “партийцев-управленцев”, ко¬
торые вместо борьбы с самогонокурением, пьянством сами пока¬
зывали дурной пример рядовым гражданам, злоупотребляли спир¬
тными напитками, вели разгульную, пьяную жизнь, в том числе
и за счет средств, полученных с населения, включая взятки, на¬
логовые и страховые платежи, паевые кооперативные взносы, о
чем уже частично речь шла выше. И тем не менее мы назовем еще
некоторые наиболее характерные факты, отражающие настрое¬
ние сельчан по отношению к местным большевикам — пьяни-
цам-карьеристам. Так, в январе 1925 г. крестьяне Попадьинской
168
волости Рязанской губернии жаловались секретарю ВЦИК Кисе¬
леву: “Посмотрите наш порядок, у нас коммунисты каждый день
пьяные находятся — Серкин Андрей, Исаков Петр ни одного со¬
брания не проведут непьяные, все вдрызг все пьянствуют. Обра¬
тите внимание”. В середине 20-х годов во время перевыборов сове¬
тов жители Шаховской волости Волоколамского уезда Московской
губернии перед властью ставили вопрос: “Коммунисты пьют вино,
а нам давайте русскую горькую”.
Однако чаще и больше всего деревенские руководители-
партийцы пили “зелье” местного производства — самогон. Вот
что писал по этому поводу красноармеец-отпускник из деревни
Гордеевки Глушковской волости Рыльского уезда Курской губер¬
нии в середине 20-х годов. По его наблюдениям, в деревне проис¬
ходят “пьянство, взятки и разбойничество”. Вот я приведу не¬
сколько фактов. “Уездный уголовный розыск послал своего агента
в нашу деревню для борьбы с самогоном, агент приехал и прямо
на квартиру к председателю сельсовета. А председатель сельсовета
в это время как раз гнал самогон с секретарем ячейки РКП(б)
тов. Белоусовым и членом бюро ячейки. Ну какая здесь борьба,
когда само начальство пьет и гонит самогон. Агент соблазнился и
начал пить самогон, пока не свалился. А в это время мимо прохо¬
дили два крестьянина, они были задержаны и арестованы. Когда
их обыскали, то у них обнаружили 1 револьвер системы наган.
Агент уголрозыска стал шутить, но шутки бывают недолго, полу¬
чился выстрел и был наповал убит член бюро ячейки РКП(б).
Сейчас же был составлен акт, в котором говорилось, что член
бюро застрелился сам, на этом и кончилось без всякого разбира¬
тельства”169.
Большевики Залесской волостной организации Устюжинско-
го уезда Череповецкой губернии своим пьянством “оттолкнули”
от себя население, которое относилось к ним с пренебрежени¬
ем170. Такая же была позиция сельчан и к коммунистам хутора
Мандровского Петропавловской волости Богучаровского уезда Во¬
ронежской губернии, в том числе и к активисту общественнику
Г.И. Пивоварову, который “воровал и выпивал”. Как сообщал
крестьянин Я.С. Колесников, этот незадачливый большевик “был
выброшен из партии весной 1922 г., а потом очутился в партии”. В годы
нэпа поочередно занимал должности председателя сельского со¬
вета, члена волисполкома: Затем оказался председателем крестьян¬
ского комитета общественной взаимопомощи, у которого из со¬
бранных у жителей 85 пудов ржи оказалась недостача 30 п. По его
инициативе лишили права голоса 43 крестьян и “надувательски
169
провели перевыборы” сельского совета, чтобы “не пропустить” в
его состав других граждан, кроме Пивоварова Гаврила. В мае 1924 г.
он “нахально” захватил 2 дес. луга у населения хутора Мандровс-
кого, которое все же сумело эту землю отстоять. В заключение
своего письма, направленного в адрес ЦК РКП(б) с благодар¬
ностью товарищу Сталину 14 декабря 1924 г., Колесников резонно
делал вывод по поводу поведения коммуниста Пивоварова. После¬
днего он пытался образумить и, обращаясь к нему, наставлял:
“Разве партийные так делают, ты похищаешь народное достояние
и разоряешь советскую власть и мараешь честных товарищей”. “Есть
люди и не партийные, а дорожат на деле за советскую власть не
только на словах, но этих людей не допускают никуда, из них
много даже лишенных избирательного права. Какие на них причи¬
ны, зажиточный, кулак, а у него одна пара волов и одна корова
или агитатор против соввласти, а что он агитировал, да сказал
председателю и другому советчику: “Ты делаешь несправедливо”171.
Хотя автор письма, крестьянин Колесников, и заблуждался,
когда пытался противопоставить “хорошего доброго царя” Стали¬
на плохим нерадивым работникам на местах, тем не менее его
наблюдения и оценки относительно поведения сельских больше¬
виков справедливы и соответствовали историческим реалиям. Не¬
редко проворовавшихся пьяниц-коммунистов снимали с одной
должности на селе и назначали, сажали в кресло на место другого
такого же проходимца зачастую с партийным билетом. В то же
время для честного, грамотного, порядочного беспартийного кре¬
стьянина с хозяйственно-организаторскими способностями путь
в низовой советский аппарат был закрыт, а некоторые из них
вообще лишались избирательного голоса, хотя оставались лояль¬
ными к советской власти, о чем речь шла выше.
Пьянство среди деревенских коммунистов, вызывающих резкую,
справедливую отрицательную реакцию со стороны крестьян, настоль¬
ко получило широкое распространение, что его не могли не заме¬
чать и вышестоящие партийные и советские организации. Напри¬
мер, в информационных сводках органов ОГПУ регулярно сообщалось
о злоупотреблении спиртными напитками сельских большевиков,
об их повальном пьянстве. Так, в сводке от 31 января 1923 г. конста¬
тировалось: в Сибири в Николаевском уезде коммунисты не пользу¬
ются авторитетом среди населения. А в Коуракской волости “кресть¬
яне некоторых коммунистов называют бандитами и пьяницами, т.к.
они в пьяном виде устраивают дебош”. В Каннском уезде партийцы
способствовали “развитию винокурения”. В с. Болмон определенные
лица гнали самогон “специально для коммунистов”.
170
В информации работников ОГПУ за апрель-май 1924 г. отме¬
чались подобные негативные явления. Так, почти все большевики
Побединской ячейки Рязанской губернии пили самогон и каж¬
дый день бывали пьяными, а в деревне Высокая “ячейка гуляла
каждый день”. Красноармеец из деревни Гляденово Пермской гу¬
бернии 28 апреля 1924 г. писал: “Но вот что плохо, очень пьют и
варят самогонку. Милиция тоже пьет здорово, также и наши
партийные, такие вещи бывают, что у крестьянина самогонку
отнимут милиция и наша ячейка и сами выпьют”172.
Естественно такое безобразное, отвратительное поведение
многих деревенских большевиков-начальничков дискредитирова¬
ло их в глазах крестьян, отталкивало последних от коммунисти¬
ческой партии, даже убежденных сторонников советской власти,
не спешивших связать свою судьбу с РКП(б)—ВКП(б).
Характерно на этот счет мнение сельчан одной из волостей
Московской губернии, сформулированное в их заявлении в 1925 г.:
“Мы в нашу ячейку вступать не хотим, потому что наши коммуни¬
сты плохо поступают, некоторые из них пьют, да взятки берут”173.
Подобный взгляд изложил и один из крестьян Псковской губер¬
нии в начале 1925 г.: “В партию вступить не шутка, но вот в нашу
ячейку вступать не хотим, потому что наши коммунисты плохо
поступают, некоторые из них водку пьют, и взятки берут”174.
Из приведенной характеристики состояния сельских ячеек у
читателей может сложиться впечатление, будто все они были “пья¬
ными”, работали неудовлетворительно и не оказывали никакого
положительного влияния на деревенскую жизнь. Подобный вывод
был бы ошибочным и не соответствовал бы реальной историчес¬
кой обстановке. Несмотря на отрицательные стороны и большие
объективные трудности, в стране имелись и некоторые деревенс¬
кие организации, к которым позитивно относились крестьяне,
успешно решавшие вопросы в пользу бедняцко-середняцких сло¬
ев, пользующиеся среди них авторитетом и уважением.
В подтверждение сказанного приведем некоторые факты сере¬
дины 20-х годов, свидетельствующие не только о негативной, но и о
положительной работе части сельских ячеек, в том числе упоминае¬
мых, занимающихся вопросами хозяйственного и культурного
строительства, иногда подменяя тем самым и сельсоветы. Так,
Катунская ячейка Бийского округа Алтайской губернии держала
тесную связь с беспартийными крестьянами, сумела организовать
деревенский актив. При содействии ячейки было кооперировано на
льготных условиях 34 бедняка, организована сельскохозяйственная
артель, для которой построили скотный двор, купили орудия труда,
171
создали машинное товарищество175. Козловская ячейка Клинского
уезда Московской губернии объединяла 14 человек, из них 9 кресть¬
ян. Она регулярно проводила открытые партийные собрания, на них
присутствовали обычно 50 беспартийных сельчан, а иногда 200—300,
принимавших активное участие в обсуждении вопросов. Ячейка
чутко прислушивалась к замечаниям беспартийных и в своей
практической деятельности старалась их учесть. Она уделяла при¬
стальное внимание подъему сельского хозяйства, проводила целе¬
направленную разъяснительную работу среди населения о перехо¬
де к многопольному севообороту, организовала агропункт,
мелиоративное товарищество. Ячейка села Усть-Урсы Корсунско-
го уезда Ульяновской губернии создала кооператив, открыла по¬
литико-воспитательные курсы, на которых занимались беспартий¬
ная молодежь и комсомольцы. Каждый вечер в селе работала
изба-читальня, в ней проводились беседы. В станице Ново-Влади¬
мирской Армавирского округа партийная организация смогла сфор¬
мировать работоспособный сельский актив, создала своего рода
стол справок, куда крестьяне обращались с жалобами на местных
работников. Сельским коммунистам часто удавалось разрешить обо¬
снованные претензии крестьян и тем самым поднять среди них
свой авторитет. Поэтому беспартийные крестьяне советовали че¬
ловеку, попавшему в беду: “Пойди в ячейку — там тебе разъяс¬
нят, посоветуют, помогут”. Ячейка регулярно проводила откры¬
тые партсобрания, в президиум которых всегда избирались самые
уважаемые беспартийные крестьяне. Можно привести и другие
примеры положительной работы деревенских партийных органи¬
заций, о которых лестно отзывались крестьяне176.
Однако сельских ячеек, пользующихся авторитетом, популяр¬
ностью у крестьян, нередко взявших к тому же на себя задачи
советов, выступающих подлинными организаторами обществен¬
но-политической жизни деревни, реально помогавших местному
населению в решении их бытовых, социальных и хозяйственных
проблем, в РСФСР насчитывалось мало. По нашим приблизитель¬
ным подсчетам, их было не более 20—25 % в середине 20-х годов.
Как показывают вышеизложенные факты, все же подавляю¬
щее большинство деревенских коммунистических организаций и
их членов работали малопродуктивно, допускали администрирова¬
ние, командование сельчанами, злоупотребляли спиртными на¬
питками, брали взятки, морально разлагались. Такое поведение
“начальников-партийцев” вызывало не только недовольство, но и
различные формы крестьянского протеста. Вот лишь некоторые из
них. Так, в 1924 г. жители сел Красное и Малаховка Бузулукского
172
уезда Самарской губернии бойкотировали работу сельского сове¬
та в связи с тем, что волисполком, где заседали коммунисты, не
утверждал протокол общего собрания сельчан о смене председа¬
теля совета177. Но самым действенным способом сопротивления
большевистскому засилью в низовом советском аппарате и в об¬
щественных организациях были попытки недопущения коммуни¬
стов на руководящие должности, проваливание их во время пере¬
выборных кампаний. Например, в д. Ново-Волково Ленинградского
уезда Московской губернии крестьяне “не пропустили” партийца
в крестьянский комитет общественной взаимопомощи в конце
1925 г. В том же году при выборах правления Морецкого единого
потребительского общества Белозерского уезда Череповецкой гу¬
бернии на собрании при обсуждении кандидатуры коммуниста
один из выступающих на собрании сельчан сказал: “Нам кроме
вреда ячейка ничего не принесла, а потому кандидатуру прошу
снять”. Собрание с этим предложением согласилось, и кандида¬
туру большевика в состав правления не допустили до голосова¬
ния178.
В Островском уезде Псковской губернии в период перевыбо¬
ров правления в потребительскую кооперацию в 1925 г. население
“проваливало” коммунистов. “Враждебные элементы”, по оценке
секретаря Псковского губкома РКП(б) Струппе, используя “рас¬
ширение демократии”, смотрели “на наш поворот лицом к де¬
ревне, как на политический нэп и что наступит время, когда можно
будет распоясаться”. 1 июля 1925 г. Новгородский губком РКП(б)
констатировал рост антибольшевистских настроений в деревне в
период проведения перевыборной кампании в сельские советы:
“Там, где партийные товарищи ретировались, зарывались и ад¬
министрировали и никакой другой стороной работы не зареко¬
мендовали себя, там они единогласно проваливались”. В состав
советов крестьяне вместо “забаривавшихся” коммунистов избра¬
ли других179.
В ряде мест сельские коммунисты так “насолили” крестьянам
своим администрированием, пьянством и развратом, что они ста¬
вили вопрос о ликвидации партийных ячеек в деревнях как не
нужных и даже вредных организаций. Например, в 1925 г. в неко¬
торых волостях Старорусского уезда Новгородской губернии жи¬
тели рассуждали: “Коммунистов в кооперативах содержим, а они
ничего не делают” зачем нам партийная ячейка, если секретари
волкомов РКП(б) и РКСМ только деньги получают, и “все это
падает на крестьян и только налог увеличивают”. Аналогичный взгляд
высказывало и население деревни Побежалово Боровичского уезда
173
в июле 1926 г. Оно считало, что советы в деревне нужны, “а зачем
существует партия и сует свой нос”, непонятно180.
В середине 20-х годов в Коми крае сельские жители на орга¬
низацию коммунистов смотрели как совершенно ненужную, и
“даже беднота не поддерживала их”181.
В 1925—1926 гг. в некоторых деревнях Тихвинского уезда Чере¬
повецкой губернии создавались антибольшевистские группы из
крестьян и вели пропагандистскую работу среди населения о не¬
доверии местным коммунистам182.
В то же время часть наиболее политически развитых, грамот¬
ных крестьян свое негативное отношение к сельским большеви¬
кам переносила в целом на коммунистическую партию, в поли¬
тике которой она видела свое тяжелое экономическое и социальное
положение. Поэтому и отношение к ней являлось даже враждеб¬
ным. Такая отчаянная позиция сельчан находила отражение и в
письмах в газеты. Например, в феврале 1927 г. крестьянин Азовс¬
кого района Донского округа в редакцию одной из газет Северо-
Кавказского края писал: “Пусть крестьянин умрет сегодня, а ра¬
бочий — завтра, но знает — коммунист, что ты для крестьянина
ничего хорошего не сделал за 8 лет”183. Еще более резкую оценку
политике большевистской партии дал в своем письме в “Кресть¬
янскую газету” в 1925 г. житель деревни Михайловка Архаринской
волости Завитинского уезда Амурской области Г. Масюра. Он с
большим негодованием писал: “Сколько существует крестьянство,
оно еще не имело ни к кому такой вражды, какую оно имеет к
рабочим вообще и к коммунистам в частности, и причина этой
вражды не здесь, не на месте родилась, а выходит из самого сер¬
дца коммунистической партии, ибо ее святой лозунг — диктатура
пролетариата — и есть корень вражды. Генералов и помещиков у
нее нет, чтобы проводить над ними диктатуру, осталось только
над крестьянами, ибо крестьянин продает последнюю корову для
налога не по доброй воле, а только под давлением диктатуры...
всякая партия представляет из себя нечто иное, как кучку, а ос¬
тальное — беспартийное целое, другими словами говоря — партия
на местах вылилась в опричнину, хотя она и не привязывает к
седлу собачью голову как опричники Ивана Грозного, но стоит
она всегда опричь от народа. Крестьянин кормит и поит, обувает
и одевает всех, кроме себя, так как сам часто бывает голодный и
голый, а коммунист готовое подбирает и не только не помогает,
а везде только мешает и в своеволии не знает границы”184.
Конечно, тон данного письма эмоциональный, сформулиро¬
ванные в нем некоторые'положения не всегда объективны, но его
174
содержание раскрывает боль крестьянской души и негодование
по поводу проводимой политики коммунистической партии в де¬
ревне, в результате которой сельчанин в экономическом, соци¬
ально-правовом отношении оставался униженным и оскорблен¬
ным. Подтверждением тому служит вышеизложенный материал.
* * *
Отмечая неоднозначное отношение крестьян к сельским ком¬
мунистическим ячейкам, воспринимаемых пассивно-равнодуш¬
но, негативно и враждебно, все же позиция жителей деревни,
как показывает вышеизложенный материал, к партийцам в боль¬
шинстве своем оставалась отрицательной. Это объяснялось, во-
первых, малочисленностью деревенских ячеек, их составом, в
которых объединялись преимущественно сельские управленцы —
чиновники, работники низового советского аппарата и обществен¬
ных организаций на селе, выходцы, главным образом, из мало¬
мощно-бедняцких слоев и городских рабочих с низким образова¬
тельным, культурным уровнем, политически неграмотных или
полуграмотных, нередко морально-разложившихся.
В то же время вступить в ряды правящей партии рядовому тру¬
долюбивому, честному, образованному крестьянину практически
было невозможно. Согласно уставу коммунистической партии, он
находился в неравных, дискриминационных условиях по сравне¬
нию с рабочим. Руководство РКП(б)—-ВКП(б) не доверяло кресть-
янину-труженику, смотрело на него как на мелкого буржуа, пред¬
ставляющего потенциальную опасность для советской власти в случае
роста его общественно-политической активности. Поэтому всячес¬
ки ограничивался прием в ряды партии крестьян.
Во-вторых, негативное восприятие большинством крестьян
деревенских коммунистических организаций определялось еще их
стилем, методами и характером деятельности, пренебрегающих
коренными насущными нуждами и чаяниями сельчан. В работе
коммунистов преобладал командно-нажимной метод, грубость и
произвол по отношению к крестьянам, унаследованные от эпохи
военного коммунизма. Сельские партийные ячейки, превратив¬
шись по сути в придаток государственного аппарата, оказались
отчужденными, изолированными от основной массы крестьян и
представляли собой мелкие островки в огромном океане милли¬
онов единоличных хозяйств.
175
Глава третья
КРЕСТЬЯНСКОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ
ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКЕ
Антиправительственная, антикоммунистическая агитация и
пропаганда
Массовое недовольство крестьян и критика политики советской
власти
Несмотря на традиционную покорность, смирение, государ¬
ственность и терпеливость российского крестьянства, тем не менее
последнее не было безграничным. Экономическая политика госу¬
дарства в деревне, в том числе непосильные налоговые платежи,
низкие цены на сельскохозяйственную продукцию и высокие —
на товары широкого потребления, инвентарь, ограничение граж¬
данских прав, демократических свобод, командно-административ¬
ные методы управления крестьянами нарушали их спокойствие,
терпение и вынуждали сопротивляться политике советской влас¬
ти, о чем уже частично шла речь выше.
В зависимости от района, конкретной обстановки, органи¬
зованности, политической сознательности крестьян и поведения
работников партийно-советских органов крестьянское сопротив¬
ление принимало различные формы: как пассивные, так и актив¬
ные. С нашей точки зрения, самой массовой пассивной формой
протеста сельчан явился их бойкот выборов в деревенские сове¬
ты, как указывалось в них участвовало в 1922 г. 22 % избирателей
на территории РСФСР, а в 1927 г. — 47 %. Следовательно, в сред¬
нем в годы нэпа участвовала в перевыборах в советы примерно 1 /3
всех сельских избирателей, тогда как около 2/3 — их бойкотирова¬
ли, т.е. они были недовольны политикой государства, против ко¬
торой и протестовали, не являясь на избирательные собрания. Даже
если учесть, что какая-то часть крестьян не пришла на выборы по
176
организационно-техническим причинам, по вине недоработок мес¬
тных руководителей, тем не менее, на наш взгляд, все же свыше
половины сельчан в избирательном процессе не участвовали созна¬
тельно, они не верили в реальную власть деревенских советов, кото¬
рые могли был улучшить их тяжелое экономическое положение.
Другой наиболее распространенной пассивной массовой фор¬
мой крестьянского сопротивления партийно-государственной по¬
литике по отношению к деревне оставались их многочисленные
жалобы в центральные органы власти, в газеты, а также острая,
нелицеприятная, аргументированная критика на сельских сходах,
избирательных собраниях, на беспартийных конференциях эко¬
номических мероприятий советской власти. В первую очередь на
протяжении всех лет нэпа сельчане проявляли массовое недоволь¬
ство, по их оценке, “грабительскими” налоговыми поборами и
другими повинностями, которые их нередко разоряли и не дава¬
ли возможности восстановить собственное хозяйство до уровня
довоенного. Об этом свидетельствуют информационные сводки ор¬
ганов ОШУ, начиная с перехода к нэпу. Так, уже в апреле 1921 г.
из Владимирской губернии сообщали, что на декреты о продна¬
логе и товарообмене “население смотрит как на признание совет¬
ской властью своей несостоятельности”. В Темрюковском районе
Кубано-Черноморской области жители были “настроены враж¬
дебно из-за недостатка предметов первой необходимости”. В Тю¬
менской губернии отношение крестьян к советской власти оста¬
валось отрицательным, а декрет о продналоге они восприняли
“недоверчиво”. В июне 1921 г. позиция сельчан Симбирской губер¬
нии к советской власти являлась враждебной. В октябре того же
года отношение сельского населения Пермской губернии к ком¬
мунистам оставалось недоверчивым. В декабре 1921 г. беднейшее
крестьянство Рязанской губернии выражало недовольство “обре¬
менительной трудовой и гужевой повинностью, так как труд не
оплачивается”. В январе 1922 г. отмечалась недоброжелательная
позиция сельчан Самарской губернии к коммунистам, поскольку
они “населению совершенно не дают помощи”1.
О глубоком недовольстве сельчан властью писал в своей жа¬
лобе крестьянин Г. Ерофеев из деревни Пасьма Ропяровской во¬
лости Кологривского уезда Костромской губернии в марте 1922 г.
в Наркомзем РСФСР. Рассказывая о невзгодах и бедствиях кресть¬
ян, их разочаровании, он сравнивал при этом политику советской
власти с политикой дореволюционного правительства. Ерофеев
указывал, что жители села много физически и духовно страдают
“за великие лозунги социализма, свободы, равенства” и верили в
177
будущее Но что же получается в сущности. “Много слов, много
разговору и статей пишется в газетах по поводу поднятия сельско¬
го хозяйства. Но все лишь бумажные фразы, а на деле сов. власть
оказывается не добрее, пожалуй, и царской. Волнует крестьян¬
ство лозунг: “Все богатства Республики народу”, а на деле нет —
крестьянин становится вором по воле сов. власти”2. Он отмечает
глубочайший разрыв между декларативной политикой правитель¬
ства по отношению к сельчанам и суровой реальностью. Подтвер¬
ждает автор письма это и собственным примером. Вернувшись
домой с Гражданской войны 20 декабря 1921 г., он подал заявле¬
ние в местный совет об оказании ему помощи лесным материа¬
лом для постройки избы. Однако в течение трех месяцев не полу¬
чил никакого ответа, что и побудило его обратиться с письмом в
Наркомзем РСФСР.
Как выше сказано, особенно негодовали крестьяне на госу¬
дарственную налоговую политику, которую они считали граби¬
тельской, разорительной и крепостнической. Вот их некоторые
протестные оценки по поводу последствий налогового бремени,
зафиксированные работниками ОГПУ в различных районах РСФСР
в середине 20-х годов. Так, бывший партизан Тарского уезда Ом¬
ской губернии Ковтун, недовольный тяжестью налога, возмуща¬
ясь, предлагал его увеличить, чтобы поднять крестьян: “Я желал
бы, чтобы власть еще наложила налог потяжелее, тогда бы крес¬
тьяне сплотились и потребовали бы своих прав. Власть сидит на
нас верхом, а мы молчим”. Бывший командир партизанского от¬
ряда Лобанов из села Киштановское того же уезда, разочаровав¬
шись в экономической политике советской власти, по его мне¬
нию, разоряющей крестьянское хозяйство, заявлял: “Нет пользы
в настоящее время от земледелия. Соввласть последнее отбирает,
сеешь, сеешь, а есть нечего. При Колчаке мы здоровье потеряли,
имущества лишились для блага рабочего и служащего, которые
живут теперь безбедно и работают 6—8 часов”. Один из сельчан
Новой станицы Омского уезда давал аналогичную критическую
оценку экономической политике государства: “У соввласти нет
справедливости, кто гнет спину и ночи не спит, чтобы поддер¬
жать хозяйство, на том и едут, а разве всех дармоедов накормишь,
придется бросить хозяйство, тогда все равны будут”.
Из Екатеринбургской губернии раздавалась подобная критика
в адрес власти такого содержания: “Крестьянам очень плохо, про¬
дналогом сильно душат, прямо беда. Хлеб никакой цены не имеет,
также и скот”. В таком же негативном духе по отношению к властям
высказывались и жители Песочинской волости Елецкого уезда
178
Орловской губернии: “До чего мы дожили, — возмущались они,
— вот платили продналог, а теперь самим есть нечего, т.к. все что
было, израсходовали и скотину даже кормить нечем, приходится
сбывать”. В деревне Новоселка Ярославской губернии один из “ку¬
лаков”, т.е. зажиточных крестьян, на собрании, критикуя поли¬
тику правительства, заявил, что налог он платить не будет, ибо
“коммунисты — подлецы. С крестьян сдирают последнюю шкуру
и пропивают”. В этой связи и другим он “не советовал платить”.
Такую же отрицательно-враждебную оценку в адрес властей
высказал на общем собрании и крестьянин Степан Лифанов из
поселка Керебая Орского уезда Оренбургской губернии: “Соввласть
только тем и занимается, что “грабит с населения различные на¬
логи”. В селе Уссурки Спасского уезда Приморской губернии за¬
житочный крестьянин, протестуя против непосильных налоговых
платежей, губительных для хозяйства, рассуждал: “Нас душат
налоги, скоро все с голоду умрут, а власть не обращает внима¬
ния, только требует налоги, власть нас называет кулаками, ну а
как уничтожит наше хозяйство, то вы, бедняки, все с голоду про¬
падете”3.
Однако наиболее политически подготовленная, активная,
сознательная часть сельчан не ограничивалась критикой эконо¬
мических мероприятий правительства, но ставила вопрос о его
замене. На собраниях и сходах нередко звучали требования уже
политического порядка. Население настаивало на расширении
гражданских прав, на изменении Конституции в интересах крес¬
тьян, на демократизации советского общества. Характерно в этом
плане выступление жителя села Приветок Новоржевского уезда
Псковской губернии Богданова на беспартийной крестьянской кон¬
ференции 15 июля 1925 г. Свою речь, как он выразился, посвятил
против неправды и беззакония, используя при этом дарованную
властью “свободу критики”. Богданов сравнивал налоговую поли¬
тику советского государства с царской. При этом он комментиро¬
вал слова заведующего уездным финансовым отделом Рудзита,
который на жалобы сельчан о непосильности налогов, ответил:
“Лбом стены не прошибешь, и закон изменить нельзя”. Он сделал
такой вывод: “Оправдывается старая пословица: до Бога высоко,
до царя далеко”. Анализируя эту пословицу, Богданов продолжал
рассуждать: “Ведь при царизме приезжал к нам урядник, описывал,
отбирал за недоимку имущество и говорил: “Братцы, ведь это не я
отбираю, это закон свыше, а я как машина исполнитель”. Тогда мы
понимали, что урядник прав, он служит не народу, а правительству
Теперь мы должны жить по-новому, все правительство народное и
179
здешнее. Наше представительство — есть сам народ, но наше пред¬
ставительство превращается в машину”. Поскольку, по Богдано¬
ву, это “представительство” не выражает волю народа, оторва¬
лось от него. Вот почему крестьяне даже перестали посещать
собрания, на которые власть вынуждает их прийти “под угрозой
отдачи под суд”, если они туда не явятся. Основная причина от¬
сутствия сельчан на собраниях заключается в том, что на них вы¬
ступающие “хвалят советскую власть и ругают Чемберлена, Пил-
судского и Макдональда, не обсуждая наболевшие хозяйственные,
местные вопросы. Мы должны говорить: почему весной дорог хлеб,
когда его покупает беднота, для которой это большое разорение”.
При этом Богданов, критикуя действия государства, сослался на
жизнь крестьян своего родного села Приветки, которое органы
власти считают богатым, тогда как на самом деле весной у поло¬
вины жителей не хватает хлеба, что ведет и к уничтожению скота.
Поэтому в селении имелось немало семей, насчитывающих 7 че¬
ловек, но была одна лишь корова. За бедственное экономическое
положение населения своего села Богданов возложил вину на со¬
ветское правительство, поскольку оно, по его мнению, не крес¬
тьянское: “Нам думается, что теперешнее правительство есть ра¬
бочее. Быть крестьянином надо жить впроголодь, ходить в грязных
одеждах, на руках мозоли. Работать нужно тяжело Много есть на
свете несправедливости. Обращаюсь к правительству с просьбой
пожалеть нас, мы народ мирный, трудолюбивый и терпеливый и
работаем тысячелетия. Многие из мужиков не знают вкуса мяса
круглый год, сделать равенство и справедливость и пожалеть му¬
жиков. Мы хотим другого правительства. Мы живем как на вулка¬
не, все нервы издерганы. Сегодня не покрыл колодец — штраф,
воз из леса привез — штраф, дорогу не починил — штраф и так
бесконечно”4.
О замене правительства, не справлявшегося со своими обя¬
занностями по отношению к жителям деревни, не заботящегося
об их интересах, говорили и другие крестьяне, в том числе и нов¬
городские. Так, в первой половине 1925 г. в Лучинской волости
Валдайского уезда сельчане обсуждали вопрос о замене советской
власти, так как она “грабит и грабит и нашей нищете не будет
конца”. А в одной из волостей население даже провело дискуссию
на тему: “Что лучше: царь или соввласть?”. В том же году жители
Завидовской волости Московской губернии высказывались за из¬
менение Конституции в интересах крестьян5.
Нередко сельчане использовали избирательную кампанию по
выборам в советы для критики политики правительства и выдвигали
180
как экономические, так и политические требования. Например, в
середине 20-х годов в Волоколамском уезде Московской губернии
в Шаховской волости на собраниях они ставили перед властью
такие наболевшие для них лозунги и вопросы: “Дайте вольную
торговлю и с заграницей”, “Дайте свободу печати”, “Долой ком¬
мунистов из советов”, “Революцию сделали не рабочие, а кресть¬
яне”6.
Недоверие к правительству, недовольство его политикой про¬
слеживалось и в крестьянских письмах родственников красноар¬
мейцам, проходившим службу в Ленинградском военном округе
в 1925 г., в том числе из Рязанской, Смоленской, Костромской и
других губерний. “Настроение крестьян к советской власти очень
плохое, — говорилось в одном из них. — Я не верю, чтобы советская
власть помогала, она век никому не помогала, ей самой мало, вся¬
кого крестьянина оголила и обобрала”. В письме из Воронежской
губернии звучал прямо-таки крик отчаяния, безысходность сель¬
чан, их пессимизм, неверие в лучшую будущую жизнь. “Так и
хочется все послать к черту и уйти от этого подлого и лживого
мира. Это не жизнь, а каторга и какого черта люди посмотришь
живут на свете”. В таком же пессимистическом духе, об обречен¬
ности на бедность, безрадостной жизни крестьян говорилось и в
письме из Уральской области: “Я так сознаю, что какая бы ни
была власть, все равно жить трудно, раз мы с малых лет в кабале,
то нам никогда не выбраться, и мы вечно будем закабалены, мы
народ темный, необразованный, за неимением капитала нам не
получить образование”7.
В декабре 1926 г. крестьянин Г. Сидоров из Северо-Западной
области в письме в журнал “Красная деревня”, недовольный по¬
литикой правящей партии, ее критиковал так же как и местную
власть за творимые ею безобразия и беспорядки, за отсутствие
демократии. В этой связи он указывал на то, что “объявленный
коммунистами режим экономии проводится усилением пьянства
и разбазариванием средств. Во время перевыборов крестьянам не
дают говорить, а иногда не пускают на собрания. Собираются толь¬
ко одни коммунисты. На такие собрания лучше не ходить, ибо на
них собирают крестьян только для формы”8.
Острый недостаток в низовой кооперации на селе промыш¬
ленных товаров, в том числе первой необходимости: мануфакту¬
ры, соли, мыла, оконного стекла вызывал также протесты кресть¬
ян. Об этом можно судить по информационным сводкам органов
ОГПУ за 1927 г. Например, во всех губерниях Поволжья отсутствие
товаров широкого потребления порождало “сильное недовольство
181
и нарекания на кооперативные организации и соввласть широких
слоев деревни”. Так, в Астраханской губернии крестьяне, не на¬
ходя в кооперативах промышленных товаров, возмущаясь, не до¬
веряя власти, говорили: “На каждом собрании мы слышим, что
товаров много, фабрики и заводы превысили дореволюционный
уровень, а в действительности товаров нет — теперь уже верить
этим сказкам не приходится”. А в тех кооперативах, где товар
имелся, он распределялся в первую очередь среди служащих и тех
крестьян, которые внесли пай. Поскольку большинство маломощ¬
ных сельчан ввиду отсутствия денег пай не уплачивали, то и оста¬
вались неудовлетворенными мануфактурой, солью, мылом. “Нам,
беднякам, товаров не отпускают, как пайщикам, а мы, ввиду своей
бедности, полный пай внести не можем”. В Томском округе от¬
пуск мануфактуры только членам кооперации также вызывал силь¬
ные нарекания со стороны некооперированного крестьянства. Оно
негодовало, считая, что “государство отпускает товар потому, что
хочет кооперировать население на 100 %”9.
Общая неудовлетворенность крестьян своим экономическим
положением, резкая критика государственной политики в дерев¬
не четко прослеживается в их письмах и жалобах в год десятиле¬
тия советской власти, в 1927 г., кода материальное положение
многих из них по сравнению с дооктябрьским периодом не толь¬
ко не улучшилось, но даже ухудшилось, хотя некоторые сельчане
порой затруднялись понять причины такой ситуации. Например,
в апреле 1927 г. крестьянин Ф.З. Дубровин из села Сусловского
Мамонтовского района Барнаульского округа Алтайской губер¬
нии писал в “Крестьянскую газету”: “Жизнь при советской влас¬
ти никуда не годится. Я не знаю от чего зависит: или от началь¬
ства, или такой уже народ стал. Каждый год поджоги, да
хулиганство. Жгут хлеб в скирдах, жгут риги с хлебом, дома раз¬
ные, постройки. Сожгли уже две мельницы ветровые. Поджигают
больше лодырь, да хулиган и где будем искать спасения от таких
худых людей. Раньше наши старики говорили пословицу: “До Бога
высоко, а до царя далеко”. А сейчас Бога нет, и царя нет, а на¬
чальство никакие меры не хочет делать. И вот теперь приходится
ожидать только одну лишь гибель”. Крестьянин А.Ф. Шклинов из
села Богуславского Бугуруслановского уезда Самарской губернии
в письме в ту же газету жаловался на нелегкую жизнь сельчан,
несмотря на то, что они “кровь пролили за землю”, обеспечивая
продуктами Красную Армию. Однако “крестьянину ничего не по¬
пало, вышел кругом обман”.
182
В отличие от вышеназванных сельчан, которые не всегда могли
понять причины своего бедственного положения, один из кресть¬
ян Курской губернии в январе 1928 г. в письме в “Крестьянскую
газету” всю вину за неудовлетворительное состояние деревни воз¬
лагал на советскую власть, ее экономическую политику, не спо¬
собствующую подъему хозяйства: “Власть не дает развивать
хозяйство, не дает воли, нет свободы крестьянину. Как только
приподымет кто хозяйство, ему лишают право голоса, значит
власть хочет, чтобы все жили в нищете. Нет, какая же это свобо¬
да, надо помогать, надо свободу давать крестьянину, чтобы он
развивался, чтобы он налаживал хозяйство, ведь крестьянин всю
Россию кормит, вся Россия на его содержании, как же не дать
свободы крестьянину. Но только что называем свобода, а мы не
знаем ее, вот государству понадобилось хлеба, где его взять, давай
с крестьянина, налог с крестьянина, хлеб с крестьянина, а крес¬
тьянину нет кроме хлебопашественных заработков”10.
С разоблачительной речью против проводимой государствен¬
ной политики в деревне выступал на собрании в январе 1927 г.
один из крестьян с. Орловка Верхопянской волости Белгородско¬
го уезда. В ходе обсуждения проекта резолюции, предложенной
после доклада судьи о земельном, гражданском и уголовном пра¬
ве, он сказал: “Власть советов и ВКП не отражает интересы крес¬
тьян. До каких пор вы будете дурачить крестьян? Вы замучили крес¬
тьян налогами. Нет ни одной страны, где бы их так душили. У власти
сидят не крестьяне, а растратчики и бывшие белые. Высокими це¬
нами на мануфактуру и другие городские товары дерете шкуру с
мужика, а ему за рожь платите 70 коп. Мы, крестьяне, за вами,
коммунистами, не пойдем и не верим вам, и если вы допустите
этот вопрос обсуждать, то увидите, что масса погонит вас”. После
столь эмоционального критического выступления, подержанного
и другими крестьянами, предложенная резолюция собранию су¬
дьей “не собрала ни одного голоса”, хотя на нем присутствовал и
председатель и секретарь сельского совета11.
Подобной критике подвергалась политика советского прави¬
тельства не только российскими, но и украинскими сельчанами. Об
этом нам дает представление письмо селькора Л.Н. Бондаренко из
поселка Южный Харьковского округа, отправленное в январе 1928 г.
в “Крестьянскую газету”. Он сурово осуждал власть за творимое на¬
силие над личностью, в том числе и за национализацию государ¬
ством средств производства, когда открылся “широкий простор для
произвола и взяточничества”. “Эксплуататором является правитель¬
ство, захватившее в свои руки свое государственное имущество и
183
орудующее им безответственно, крайне бесхозяйственно, с без¬
расчетно-широким размахом, поэтому для массы людей безраз¬
лично, кто их эксплуатирует: капиталист-помещик или само пра¬
вительство, от всех им больно и все им ненавистны. Таким образом,
наше строительство социализма имеет сходство со строительством
китайской стены, которая энергии поглотила много, а толку в
ней никакого”. При этом автор письма, критикуя политику госу¬
дарства, высказывался за восстановление частной собственности
на землю, за свободную торговлю, предпринимательство, инди¬
видуальность, против насильственного навязывания социализма,
к строительству которого, по его мнению, страна была не готова,
ибо “при посредстве малограмотных чиновников”, ищущих лич¬
ной выгоды, не может осуществиться никогда; “от уродов родят¬
ся только уроды. Десятилетний опыт показал то, что делается те¬
перь неосуществимое”12.
Несмотря на некоторую эмоциональность, запальчивость,
автор во многом оказался прав, когда подводил итоги деятельно¬
сти партийно-государственного руководства страны за десятиле¬
тие существования советской власти, хотя “эксплуататором” кре¬
стьян выступало прежде всего государство при осуществлении
экономической политики. В бедной, полуголодной стране, когда
ею управляло много малообразованных, темных чиновников,
бюрократов от союзно-республиканского до деревенского уров¬
ня, построить настоящий социализм представлялось невозмож¬
ным, а вырисовывался действительно некий “урод”, внешне на¬
поминающий подобие социалистического общества, искаженное
практикой. Свидетельством тому являлось массовое недовольство
крестьян в связи с их тяжелым материально-экономическим по¬
ложением как следствие проводимой политики руководством стра¬
ны, в том числе и накануне 10-летия Октябрьской революции.
Правительство СССР, чувствуя настроение крестьянских масс,
их недовольство советской властью, ради успокоения пошло на
уступки и предоставило некоторые так называемые льготы от¬
дельным слоям, чтобы облегчить их материальное положение.
Накануне 10-летия Октябрьской революции был принят на юби¬
лейной сессии ЦИК СССР Манифест, в котором кратко подво¬
дились итоги за прошедшие годы существования советской влас¬
ти. В нем говорилось об улучшении жизненного уровня рабочих,
крестьян и намечался переход на 7-часовой рабочий день без со¬
кращения заработной платы. Что касается сельчан, то в Манифе¬
сте предлагалось освободить от налога дополнительно еще 10 %
маломощных крестьян сверх 25 % бедняцких хозяйств, ранее не
184
плативших налоги. Предлагалось также списать с жителей деревни
задолженность по семенной ссуде, выданной государством в свя¬
зи с неурожаем 1924/25 г. Кроме того, намечалось и снятие недо¬
имок с бедноты, проведение землеустроительных работ за счет
средств государства в маломощных хозяйствах и выделялось на
эти цели 10 млн. руб.13
Предлагаемые меры по улучшению экономического состоя¬
ния крестьян являлись мелкими, незначительными, и касались в
основном небольшой части бедняцких хозяйств. Они носили кос¬
метический, скорее пропагандистских характер и не могли суще¬
ственно поднять жизненный уровень сельчан. Вот почему некото¬
рые из них критически, негативно восприняли “Манифест”
Центрального исполнительного комитета СССР, обнародованный
в преддверии 10-летия Октябрьской революции. Об этом говорят
информационные сводки органов ОГПУ за ноябрь-декабрь 1927 г.
Вот лишь некоторые из них факты, свидетельствующие о недо¬
вольстве сельчан, прежде всего среднего достатка, политикой го¬
сударства накануне 10-летия советской власти, в том числе и со¬
держанием “Манифеста”. Так, в слободе Гусевка Н. Девицкой
волости Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии на собра¬
нии, посвященном 10-ой годовщине Октябрьской революции,
после прочтения докладчиком пункта “Манифеста”, где сказано
о 7-часовом дне для рабочих, группа середняков возмутилась,
подняла шум и кричала: “Рабочие сами себе часы понижают и
жалованье назначают, а с крестьян все больше дерут. Какая это
свобода, если у нас не спрашивают, а постановляют. Брось чи¬
тать, там для крестьянина ничего хорошего нет”. Примерно также
восприняли “Манифест” и сельчане деревни Масловка Данковс-
кой волости Раненбургского уезда Рязанской губернии на торже¬
ственном заседании 17 ноября. Один из выступивших середняков
заявил: “Власть не равняет рабочего с крестьянином, первому со¬
кратили рабочий день до 7 часов, а у нас опять остаются все 24 часа”.
К внесенной резолюции им было предложено следующее допол¬
нение: “Правительству нужно больше обращать внимание на кре¬
стьян”. Данная поправка была принята с одобрением собравши¬
мися.
При обсуждении “Манифеста” крестьяне особо возмущались
их неравноправным положением по сравнению с рабочими, пос¬
ледним правительство дает льготы, а сельских жителей забывает,
утверждали они. Об этом же говорил на собрании 10 ноября один
из середняков с. Барятино Гарусовской волости Калужского уезда.
“Манифест мы в целом одобряем, — сказал он, — но там больше
185
предоставлено льгот рабочим, беднякам, а для нас, середняков,
ничего нет”.
Подобный упрек властям звучал и на собрании в с. Шайдаро-
во Ленинской волости Московского уезда. “Рабочему 7-часовой
рабочий день, а крестьянину ничего, — говорил один из серед¬
няков. — У крестьянина хлеб берут по 50 коп. пуд, а продают его за
1 руб. 20 коп. Сельскохозяйственный налог собирают также, как и
прежде подати — последний самовар у мужика отнимают, а затем
Манифест пишут”. 16 ноября в с. Тернебуш Веневского района
Тульской губернии при обсуждении “Манифеста” один из крес¬
тьян, недовольный налоговой политикой государства, возмуща¬
ясь, сказал: “Это дополнительное 10 %-ное освобождение хозяйств
бедняков ляжет на нашу спину. Власть дает льготы только бедно¬
те, а середнякам говорит: “Подожди”, и выходит, что с одних
сложили, а на других наложили”. Такую же негативную позицию
заняли к власти середняки деревни Масловки Плавского района
той же губернии. Они негативно высказывались о “Манифесте” и
также опасались, что освобождение сельчан от налога приведет в
будущем к росту их налоговых платежей: “Эти деньги с нас же
сдерут, тем более, что цены на продукты промышленности будут
повышены, т.к. рабочий день будет сокращен до 7 часов, а на
наши продукты снижены”!4.
Одной из форм пассивного протеста крестьян против комму¬
нистической политики явилось также и распространение среди
некоторых из них пораженческих настроений в связи с обостре¬
нием международной ситуации в 1927 г., в том числе и с разры¬
вом отношений между СССР и Великобританией и убийством
советского представителя Войкова в Варшаве. К тому же партий¬
но-советское руководство страны, на наш взгляд, сознательно
нагнетало в пропагандистской кампании военную истерию, пре¬
увеличивало опасность войны. Между тем многие сельчане не хо¬
тели войны, а некоторые из них вообще не желали даже защи¬
щать советскую власть с оружием в руках, разуверились в ней,
поскольку ее политика не удовлетворяла их насущные нужды, не
вела к улучшению материального благополучия.
Например, 28 июля 1927 г. на собрании Березовского района
Воронежской губернии после доклада о международном положе¬
нии выступил “кулак”. Он подверг резкой критике политику ком¬
мунистов как антикрестьянскую, которых, по его словам, не сле¬
дует защищать. “Партия ВКП(б) обращается к нам только в
трудную минуту для нее, а когда все обстоит благополучно, она
забывает про нас, так пусть же партия и идет защищаться сама.
186
Все мы против войны и не пойдем бить рабочих и крестьян других
стран. Мы не желаем строить аэропланов, чтобы этими аэропла¬
нами нас били и чтобы не восстановить против себя рабочих дру¬
гих стран. Нам война не нужна, мы не хотим ее и воевать не пой¬
дем. Все имеющиеся орудия, пулеметы и аэропланы нужно
переделать на сохи и бороны”. Это пацифистское, антимилитари¬
стское, антибольшевистское выступление “кулака”, т.е. зажиточ¬
ного крестьянина, поддержала часть присутствующих сельчан на
собрании. При обсуждении предложенной резолюции, в которой
говорилось о необходимости встать на защиту советской власти,
раздавались такие голоса, как: “Долой такую резолюцию, мы на¬
чеку быть не хотим, и если мы на войну не пойдем, то сидячих
бить не будут”. За рекомендованную резолюцию властями прого¬
лосовало только 15 человек из 250 присутствующих.
25 июля на собрании пайщиков Рождественского кооперати¬
ва Воскресенского уезда Московской губернии после доклада об
опасности войны выступил зажиточный крестьянин. В своей речи
он обосновал причины отказа от участия в войне: “Мы воевать не
будем. Воевать должны те, кто получил улучшение от соввласти,
но не мы, крестьяне”. В таком же антисоветском пораженческом
духе высказался один из середняков деревни Оликово Мещевско-
го уезда Калужской губернии на собрании членов крестьянских
обществ взаимопомощи 25 июля по докладу о международном по¬
ложении. “Нам незачем кричать: “Ведите нас против буржуазии,
мы все, крестьяне, ляжем на защиту соввласти!”. Этого вам, ком¬
мунистам, не дождаться, так как крестьянам не за что защищать
власть, она нам ничего не дала, а все права и привилегии дала
вам, коммунистам. Так идите и защищайте сами”.
Подобную позицию защищала и часть жителей села Иванино
Глушковской волости Рыльского уезда Курской губернии. После
доклада на собрании 27 июля о военной опасности, один из се¬
редняков, говорил: “За что мы пойдем воевать, у нас малоземе¬
лье и нашу землю отобрал совхоз, который сдает ее нам же в
аренду за работы по 16 часов в день, экономя платит крестьянам
всего лишь 80 коп., можно ли так жить. Мы воевать не пойдем,
пусть стреляют нас”15.
Такого же мнения придерживались и сельчане деревни Вязовки
Богородицкого района Тульской губернии, недовольные политикой
советской власти, которая не улучшила их жизненный уровень. “Во¬
евать не будем, — говорили они, — власть для нас ничего не сдела¬
ла, землю нам не дала, она досталась трестам и совхозам, если нас
возьмут на войну, то сдадимся в плен”. Поэтому за предложенную
187
собранию резолюцию по докладу о международном положении из
140 присутствующих человек проголосовали только 2, “остальные
при голосовании воздержались”. В деревне Пустоши Гремяченского
района той же губернии на общем собрании крестьяне ограничились
принятием резолюции по докладу о международном положении та¬
кими словами: “Мы считаем правильным обойтись без всякой вой¬
ны”. И в то же время они отвергли поправки к данному документу,
в котором указывалось: “Если на нас нападут, то дадим отпор”.
На расширенном пленуме Железнинского сельского совета Па-
хомовского района Тульской губернии, где присутствовало 50 чело¬
век, также не одобрялся пункт в предложенную резолюцию, где
отмечалось: “в случае военных столкновений крестьяне выступят
на защиту соввласти”. Они настаивали, чтобы это положение было
исключено. Отказались от голосования за аналогичное постанов¬
ление и жители села Лучкино Алексинской волости Ковровского
уезда Владимирской губернии. Они считали: “Нам войны не надо
и мы воевать не хотим, пусть нас берут без войны”.
На беспартийной крестьянской конференции в селе Жиряти-
но Бежецкого уезда Брянской губернии в выступлениях некото¬
рых ораторов высказывались антивоенные настроения такого ха¬
рактера: “Была война, брали скот, продукты и все другое. Нас
самих гнали штыками воевать. За что мы воевали? Если теперь
будет война, нам нужно не идти и ничего не давать, пусть воюют
одни рабочие и коммунисты”. Причем за последние слова “апло¬
дировала вся конференция”.
В селе Мальфа того же уезда на беспартийной крестьянской
конференции звучали не только резкие антивоенные оценки, но
давалась критика и международной политике коммунистической
партии, которую сельчане отвергали. На конференции раздава¬
лись резкие антибольшевистские голоса: “Мы воевать не пойдем,
если война будет начата нашим правительством. В империалисти¬
ческую войну большевики сказали: “Долой войну!”, а кто теперь
это скажет? Соввласть говорит, что нужно быть готовым, ну и
готовьтесь, причем здесь мы. Когда начнется война, то компартия
не будет в авангарде, а в авангарде будет беспартийная Красная
армия. О войне говорят и войну думает начать компартия, т.к. ей
нужно укрепить Коминтерн, если мы не захотим воевать, то вой¬
ны не будет. Мы не против Соввласти, нам не нужна компартия”.
15 июля на сходе жителей села Маркушево Владивостокского
округа за предложенную резолюцию властями, осуждающую во¬
енные приготовления Англии против СССР, проголосовали только
4 человека, а 115 — воздержались.
188
Отклонение сельчанами документов, составленных местны¬
ми партийными и советскими работниками, призывающими го¬
товиться к войне, к защите СССР, имело место и в других райо¬
нах. При этом нередко это сопровождалось соответствующей
аргументацией, в том числе и тяжелыми воспоминаниями о Пер¬
вой и Гражданской войнах, принесших им много бед. Например,
26 августа в селе Сагунах Подогрейской волости Россошанского
уезда Воронежской губернии при обсуждении на собрании докла¬
да о международном положении один из середняков сказал: “Мы
уже повоевали, если меня погонят на войну, я лягу и буду лежать.
Иностранный воин такой же, как и я, крестьянин, и убивать не
будет, нам с ним драться нечего”. Присутствующие на собрании
женщины это выступление поддержали криками: “Долой войну,
воевать не будем”.
Другой оратор в своей речи конкретизировал негативное от¬
ношение к войне такими словами: “Старые пули у нас в спине
сидят. Весь народ притеснен, самая лучшая земля забрана совхо¬
зами. Кто же и за что пойдет на новую войну?”. Эти слова нашли
дружную поддержку со стороны присутствующих на собрании. Они
встретили их криками: “Верно, правильно, воевать не будем”. После
прочтения резолюции, в которой указывалось: “Мы против вой¬
ны, но если на нас нападут, как один поднимемся на защиту
соввласти”, от присутствующих на собрании поступило предло¬
жение: “Принять первую часть, а вторую — не надо”. Однако ре¬
золюция вообще на голосование не ставилась, поскольку участву¬
ющие на нем сельчане перед этим ушли с собрания, тем самым
выразили своеобразный протест против нагнетания властями во¬
енного психоза и проводимых мероприятий.
На сходе в станице Каладжинской Армавирского округа по
вопросу о разрыве дипломатических отношений Великобритании
с СССР с осуждением первой в попытках навязать нашей стране
войну никто из присутствующих сельчан не проголосовал.
В антикоммунистическом, антимилитаристском, антивоенном
духе шло обсуждение резолюции по вопросу о международном по¬
ложении СССР и на сходе жителей села Пректич Мозановского рай¬
она Амурского округа. Один из выступающих, зажиточный крестья¬
нин, отвергая предложение о поддержке советской власти в случае
войны, заявил: “Нам такую резолюцию, чтобы идти воевать по перво¬
му зову правительства, не надо. Пусть воюют коммунисты и
рабочие. Никаких резолюций по докладу выносить не надо, за
что мы будем головы класть? Кто-то будет жить за наш счет, а
мы головы за них будем класть?”. В результате рекомендованный
189
документ собрание отвергло и приняло другую резолюцию, пред¬
ставленную зажиточными сельчанами. В ней говорилось: “Войны
мы не хотим, она нам не нужна. Нужно усилить внимание и сосре¬
доточить силы не на войне, а на поднятии сельского хозяйства”16.
Однако дело не ограничилось со стороны сельчан только откло¬
нением предлагаемых государственно-партийными работниками ре¬
золюций в защиту советской власти в случае войны, а в некоторых
местах срывались и сборы пожертвований в фонд обороны и не про¬
водились “недели обороны”. Например, в июле 1927 г. в деревне Бель-
ково Ковровского уезда Владимирской губернии не состоялось со¬
брание, посвященное “неделе обороны”, ибо на него явилось только
16 человек из 1043. На второй сход пришли 20 человек.
1 сентября в деревне Залесье Сакулинской волости Шуйского
уезда Иваново-Вознесенской губернии на сходе, посвященном
“Неделе обороны”, была вынесена резолюция: “Воевать не хо¬
тим, поэтому от всяких пожертвований отказываемся”. Аналогич¬
ное решение приняли на собрании и жители села Хоперское Тро-
стянской волости Балашовского уезда Саратовской губернии на
предложение докладчика об отчислении с каждого хозяйства по
10 коп. в фонд “обороны страны”, выступил против этого один
бедняк и сказал: “Государству наши гривенники не нужны, это
обман, им нужно наше согласие на войну, а мы не хотим вое¬
вать, пусть кто хочет, тот воюет”. В итоге сельчане отказались при¬
нять документ о десятикопеечном отчислении в фонд обороны17.
В ряде районов отклики крестьян на военную угрозу открыто
принимали враждебный, антисоветский характер, кое-кто на селе
рассчитывал что в условиях начавшейся войны можно будет свер¬
гнуть власть коммунистов и последних строго наказать. Вот лишь
некоторые суждения на этот счет. Так, в селе Глебово Озерской
волости Московской губернии бывший трактирщик в чайной го¬
ворил: “Положение у нас обостряется, должна вспыхнуть война,
а вместе с ней обязательно будет переворот, так как крестьяне,
чувствуя себя обманутыми, воевать не пойдут. Коммунизму при¬
дет конец и вся власть перейдет к другой партии, за которой идет
многомиллионное крестьянство”.
В июле 1927 г. в деревне Саморуково Трудовой волости той же
губернии зажиточный крестьянин, беседуя со своими односельча¬
нами, говорил: “Скоро будет война, дадут нам, крестьянам, ору¬
жие, а мы его обратим против соввласти и коммунистов, нам власть
рабочих не нужна. Мы ее должны сбросить, а коммунистов уду¬
шить”. В деревне Посиво Константиновской волости Сергиевского
уезда Московской губернии один из крестьян в частной беседе также
190
надеялся на падение советской власти и восстановление монар¬
хии в случае начавшейся войны. “Это хорошо, что убивают совет¬
ских представителей за границей, — рассуждал он. — Скоро на¬
станет такой момент, когда всему будет конец и у власти будет
находиться монархия, тогда мы заживем по-старому”.
10 июня в Чебулинском районе Омского округа один из за¬
житочных сельчан надеялся, что с началом войны “мы будем бить
и давить коммунистов, и когда всех уничтожим, тогда уйдем и
скроемся в тайге”. Подобные отдельные угрозы в адрес большеви¬
ков звучали и в других районах РСФСР, высказывалась надежда
на расправу с ними во время войны, чтобы “прогнать эту власть
коммунистов”18.
Конечно, подобного рода радикальные воинственные анти¬
коммунистические взгляды среди крестьян были редкостью, не
являлись доминирующими, хотя повсеместно общий настрой в
деревне оставалась критическим по отношению к политике ком¬
мунистической партии в деревне. Настрой ее жителей сводился к
формуле: “Войны не хотим, а хотим заниматься мирным трудом”.
В то же время не исключалась и другая противоположная реакция
сельчан в некоторых районах, ибо во время обострения отноше¬
ний СССР с Великобританией перед военной угрозой звучали и
такие голоса: “Мы требуем мобилизации, чтобы быть готовыми к
защите соввласти”19.
Из вышеуказанного материала явствует, что к концу нэпа
основная масса крестьян середняцко-зажиточных была недоволь¬
на прежде всего экономической политикой советской власти и
коммунистической партии. Это недовольство проявлялось в пас¬
сивной форме их протеста: в критике ее на сельских сходах и со¬
браниях, на беспартийных конференциях, в письмах в газеты и в
вышестоящие государственные органы, в частных письмах, бесе¬
дах, разговорах сельчан, регистрируемых органами ОГПУ. Однако
из сказанного не следует делать обобщающий вывод, будто все
имущественные группы крестьян повсеместно негативно отзыва¬
лись о политике советской власти, ее резко критиковали. В нэпов¬
ской деревне встречалось немало и принципиальных сторонников
и защитников советской власти, улучшивших свое экономичес¬
кое положение в 20-е годы, в том числе и среди бедняков. Вот
лишь некоторые позитивные отклики, зафиксированные работ¬
никами ОГПУ в различных районах РСФСР в самый трудный, на¬
чальный этап нэпа. Например, в апреле 1921 г. крестьяне Курской,
Самарской, Донской губерний к декретам о продналоге и товаро¬
обмене относились сочувственно. В мае 1922 г. отношение крестьян
191
Царицынской губернии к советской власти и коммунистической
партии оставалось удовлетворительным. Летом того же года пози¬
ция сельчан Челябинской, Новгородской, Тверской, Уфимской
губерний характеризовалась сочувствием по отношению к советс¬
кой власти20.
В начале 1923 г. отношение крестьян к правительству и партии
большевиков оставалось доверчивым в Чувашской области, Ор¬
ловской, Курской губернии. По сведениям органов ОПТУ, за пер¬
вую половину 1923 г. в 47 губерниях позиция крестьян к советской
власти была “за исключением кулаков” большей частью благо¬
приятной21.
Разумеется, настроения крестьян, их реакция на политику
государства не являлись устойчивыми и постоянными, они меня¬
лись в зависимости от времени года, от имущественного состоя¬
ния, специфики и социально-экономического положения регио¬
на, политической обстановки, от размеров урожаев, поведения
местных партийных и советских работников в период избиратель¬
ных кампаний в сельские советы, и существенно колебалось от¬
ношение к власти с учетом сумм налоговых платежей, цен на
сельскохозяйственную продукцию и других факторов.
Устная и письменная агитация. Листовки
В антисоветской, антикоммунистической стихийной кампа¬
нии, проводимой в деревне, заметную роль играла устная и пись¬
менная агитация. Последняя — в виде листовок, разного рода воз¬
званий, прокламаций, в основном написанных от руки чернилами
или карандашом. Эта агитация велась как индивидуально, отдель¬
ными сельчанами, так и группами крестьян в деревнях. После¬
дние квалифицировались обычно органами ОГПУ “кулацкими
группировками”, “первичными ячейками кулачества” и “антисо¬
ветскими элементами”. Они существовали легально и полулегаль¬
но, являлись узкими организациями в сельской местности. В их
деятельности присутствовали некоторые элементы организован¬
ного и целенаправленного сопротивления проводимым меропри¬
ятиям советской власти в данной местности. С ноября 1925 по ян¬
варь 1928 г. ОГПУ зарегистрировало в стране 2161 такую группу в
селах и деревнях в различных регионах, в том числе в централь¬
ных губерниях РСФСР — 419, в Северо-Западных — 102, в Повол¬
жье — 171, на Северном Кавказе — 433, на Урале — 141, в Сиби¬
ри — 222.
192
По количеству в них участников эти группы являлись неболь¬
шими, объединяющими несколько человек в каждой. Так, в воз¬
никших в 1926—1927 гг. в 1278 группах значилось 6380 человек,
или в среднем на каждую приходилось примерно 5 сельчан. По
своему социальному, имущественному составу они выглядели сле¬
дующим образом: служащих в них насчитывалось 2,1 %, сельской
интеллигенции — 2,3 %, неустановленных лиц — 14,4 %, кресть¬
ян — 81,2 %. Среди последних, по данным ОГПУ, из 5182 человек
73,9 % относились к “кулацко-зажиточным”, 22,5 % — к середня¬
кам, 3,6 % — к беднякам. Причем из всех участников групп 21,5 %
принадлежали к лицам “с антисоветским прошлым”22.
При этом антикоммунистические крестьянские группы, в
которых, как видно, были представлены все имущественные слои
деревни, действовали в основном временно, ибо они появлялись
обычно для агитации в период проведения советской властью
определенных кампаний, в том числе перевыборных в советы, в
правления кооперативов, во время сбора налоговых платежей.
Количество же постоянных, устойчивых и регулярно возникаю¬
щих групп колебалось от 10 до 30 % в разных районах страны.
Наибольшее число их появлялось в период проведения пере¬
выборов в деревенские советы. Так, в 1926—1927 гг. из 1992 зареги¬
стрированных групп в СССР 1017 возникли для проведения изби¬
рательной борьбы. Они готовили списки своих кандидатов в советы
и вели активную агитацию за них, сопровождаемую резкой крити¬
кой политики коммунистической партии, “заваливанием” ее пред¬
ставителей в низовой государственный аппарат, о чем уже упоми¬
налось. Например, в селе Михайловском Владивостокского округа
такая группа существовала в 1925—1927 гг. и называлась “Пахарь”.
Она наряду с антибольшевистской агитацией проводила своих лю¬
дей в состав некоторых сельсоветов и даже районный исполнитель¬
ный комитет.
В декабре 1926 г. в деревне Городище Мамошинской волости
Воскресенского уезда Московской губернии группа зажиточных
крестьян в количестве 15 человек, готовясь к предстоящим пере¬
выборам, занималась агитационно-пропагандистской деятельно¬
стью. На одном из собраний ее участники ставили задачу по “вы-
шибанию” теперешних членов сельсовета, чтобы избрать своих,
так как они “будут защищать наши интересы”. В этих целях группа
старалась привлечь на свою сторону односельчан, недовольных
политикой советской власти. В селе Малеты Малетинского района
Читинского округа зажиточные сельчане в 1926 г. проводили бесе¬
ды в период избирательной кампании, надеясь провести в совет
своих людей и “дать отпор голытьбе”23.
193
Летом 1927 г. в хуторе Звягинцево Медвенской волости Курс¬
кого уезда “кулацкая группировка”, во главе которой находился
местный учитель, открыто выступала против проводимых мероп¬
риятий советской властью, “дискредитировала” их и призывала
население не подчиняться ее постановлениям. В это же время в
деревне Большое Верево Троцкого уезда Ленинградской губернии
группа крестьян занималась пропагандистско-агитационной ра¬
ботой среди жителей окрестных селений, настраивала их против
правительственной политики. В июне 1927 г. в Нижне-Устюгском
сельсовете Пюженского района Северо-Двинской губернии крес¬
тьяне численностью 8 человек активно агитировали против дей¬
ствий местных партийных и советских работников под лозунгом:
“Долой коммунистов из советов”. Один из них в беседе с 30 одно¬
сельчанами рассказывал: “Проходивший райсъезд советов не был
крестьянским съездом, а был съездом служащих и “белой кости”,
которые интересов крестьян не защищали”.
В декабре 1927 г. на территории Сибири появилось 6 групп сель¬
чан, ведущих агитацию против государственной политики в де¬
ревне, одна из них действовала в деревне Орской Новосибирско¬
го округа. Под влиянием ее широкой агитации из местного
потребительского кооператива, в деятельности которого имелось
немало недостатков, стали уходить пайщики24.
В 1926 г. в ряде районов РСФСР крестьянская агитация прово¬
дилась под лозунгами: “Деревенские советы без коммунистов”,
“Кооперация без коммунистов”. В середине 20-х годов выдвига¬
лись и такие лозунги в деревне как: “Соввласть грабит и угнетает
крестьян”, “Соввласть — ярмо на шее крестьян”, “Соввласть раз¬
рушает все, а восстанавливать не может”, “Рабочий сапог давит
крестьянский лапоть”25.
В этот период Череповецкий губком РКП(б)—ВКП(б) нео¬
днократно констатировал “оживление антисоветской агитации в де¬
ревне, проводимой кулаками и зажиточными крестьянами”. В авгус¬
те 1926 г. Псковский губком ВКП(б) отмечал, что значительная часть
населения островов Залита и Белова настроена враждебно по отно¬
шению к советской власти, где ведется “злостная агитация про¬
тив коммунистов” и жители выступают за расширение частной
торговли26.
В ряде районов сельчане требовали не только более широкого
их участия в управлении на местном уровне, но и в общегосудар¬
ственном масштабе, ратовали за созыв союзного беспартийного
крестьянского съезда. Некоторые из них считали: “в России долж¬
ны быть две палаты: крестьянская и рабочая. Эти две палаты будут
194
защищать две стороны — рабочие будут защищать свою, а кресть¬
яне — свою”27.
Основное содержание агитации в деревне противниками со¬
ветской власти сводилось к тому, что она по своей природе анти-
крестьянская, ничего хорошего для жителей села не сделала, ни в
политическом, ни в социально-экономическом плане. Как заяви¬
ли четверо крестьян с. Ново-Хатуничи Владивостокского округа в
декабре 1926 г., нынешняя власть совсем не идет навстречу сель¬
чанам, не разрешает беспартийным жителям собирать свои кон¬
ференции, собрания для обсуждения и выявления проблем дере¬
венской жизни: “Крестьяне, как раньше, так и теперь являются
козлом отпущения, и это будет продолжаться до тех пор, пока
крестьяне в категорической форме не предъявят требования со-
ввласти об улучшении своего положения”.
В ходе антисоветской агитации в деревне в некоторых районах
ОГПУ зарегистрировало и открытые призывы к вооруженной борь¬
бе, восстанию, к проведению новой крестьянской революции для
свержения власти коммунистов. Так, в 1926 г. в Тульской губернии
в ряде выступлений звучали голоса такого рода: “Скоро крестьян¬
ство восстанет против соввласти под руководством знаменитых
людей, и тогда коммунистам будет крышка”. Подобного рода при¬
зывы раздавались и в Славгородском округе: “Нужен обязатель¬
ный переворот, чтобы нам коммунистов пересчитать, а то они
поналезли во власть и большое жалованье берут, а с нас, кресть¬
ян, дерут большие налоги”. В Воронежской губернии в ряде случа¬
ев сельчане также выражали надежду на скорое падение советской
власти при помощи революции, и тем самым они рассчитывали
избавиться от угнетения: “Соввласть всячески жмет крестьянство,
в результате дойдет до того, что крестьяне вынуждены будут про¬
извести крестьянскую революцию и свергнуть существующий
строй”.
Во время пропагандистско-разъяснительной деятельности,
направленной на критику политики власти, агитаторы-сельчане
ставили вопросы, связанные и с ликвидацией двух государствен¬
ных аппаратов в стране, партийного и советского. Например, в
деревне Подмошье Ленинградской губернии в 1926 г. на собрании
при обсуждении вопроса о материальной помощи английским гор¬
някам некоторые крестьяне рассуждали: “У нас нет денег для по¬
мощи рабочим других государств, много денег идет на содержание
двух аппаратов — советов и партии. Пусть нами командует кто-
нибудь один: совет или партия коммунистов, тогда и деньги лиш¬
ние будут”. Такую же идею пропагандировал и один из жителей
195
села Ребрихи Барнаульского округа: “Соввласть делает неправиль¬
но, зачем она установила два правления: рики и окрисполкомы и
Сибирский крайисполком, с одной стороны, и райкомы ВКП(б)
и окружкомы, с другой; ведь это двойной расход в государстве.
Одно правление нам совершенно не нужно, так как можно уп¬
равлять одними виками и выше, а парторганы ликвидировать,
только избрать в рики и выше партийцев и этим самым сократят¬
ся расходы в государстве и налоги с мужика будут меньше”.
В декабре 1926 г. в поселке Усть-Уйк Челябинского округа после
доклада представителя окружной власти на собрании выступил с
критикой один из зажиточных крестьян, недовольный своим эко¬
номическим положением: “Какая разница между царским и тепе¬
решним правительством, — рассуждал он. — Раньше богачи сиде¬
ли во фраках и председательствовали, и теперь такое же засилие,
и коммунисты так же сидят. Где коммунистов не просят и их не
хотят — они обязательно туда и заберутся. Вы, окружные работ¬
ники, приехали к нам в хороших шубах проповедовать небылицы
голому крестьянину. Какое может быть у казаков доверие к со-
ввласти, когда ею управляют жиды?”28.
В 1925 г. в селениях Тамбовской губернии, охваченных недоро¬
дом, особенно активно велась антикоммунистическая агитация, в
том числе и участниками вооруженного восстания 1920—1921 гг.
Так, в селе Калугине Курдюковской волости Кирсановского уезда
крестьянин Ишин, проведя беседы с односельчанами, говорил:
“Коммунисты взяли всю власть в свои руки, что хотят, то и дела¬
ют, продсубсидию дают только красноармейцам и беднякам, кото¬
рых мало били во время восстания, и которые еще дождутся”. В селе
Маркунь Карай-Салтыковской волости зажиточные жители агити¬
ровали бедноту не доверять советской власти. Обращаясь к ней,
они объясняли: “Вот вы говорили, что старая власть насиловала
нас, а теперь советская власть еще хуже насилует, народ голодает,
а советская власть говорит: “Иди и работай, а не хочешь работать —
погибай, вот где нашего брата прижимают, а выдаваемый хлеб за
общественные работы все равно в продналог вам зачтут”.
В таком же антиправительственном духе велась пропаганда не¬
которыми зажиточными жителями села Кашино Пригородной во¬
лости: “Какая это власть народа, — возмущались они, — крестьян¬
ство помирает с голоду, а советская власть дает по 3 фунта на месяц,
раньше при Николае II во время голодовки давали по 1 пуду куку¬
рузы, а теперь лишь 3 фунта”29.
Агитация против экономической политики государства велась
в деревне не только индивидуально крестьянами, но и целыми
196
группами сельчан, как упоминалось выше, что придавало ей от¬
дельные элементы организованности и некую целенаправленность.
По классификации органов ОГПУ, в 1926—1927 гг. насчитывалось в
стране 1992 “группировки”, из них противодействующих землеуст¬
ройству — 234; сопротивляющихся налоговой политике — 93, из
последних 4 действовали в Северо-Западном районе РСФСР, 20 —
на Северном Кавказе; 16 — в Сибири, 12 — на Урале.
В ряде районов агитация осуществлялась под лозунгом “Надо
организованно отказаться от уплаты сельскохозяйственного на¬
лога”.
При этом следует отметить, что агитация в деревне против
непосильных налогов активно проводилась на протяжении всех
лет нэпа в ряде районов РСФСР, в том числе в 1921—1924 гг. в
Уральской области, на Кубани, в Карелии30 и др.
В январе 1925 г. в Карачаево-Черкесской автономной области
зажиточные сельчане агитировали крестьян сокращать посевные
посевы, поскольку с их увеличением возрастала и сумма налого¬
вых платежей государству. В Заларинской волости Зиминского уез¬
да Иркутской губернии крестьяне-середняки вели разъяснитель¬
ную работу среди односельчан против налоговой политики
советской власти, которая их не защищает, а “разоряет и грабит.
Все партийные только набивают свои карманы, но они поплатят¬
ся за это своей жизнью”.
В Алтайской губернии в ряде селений в январе 1925 г. агитация
носила особенно враждебно-агрессивный характер по отношению
к коммунистам, в деятельности которых крестьяне усматривали
одни негативные последствия, включая разорительные для них
налоги. Так, в Рубцовском уезде зажиточные сельчане, недоволь¬
ные советской властью, агитировали за ее свержение и за скорое
возвращение “старой царской власти”. В селе Верхне-Алийском
“кулаки” проповедовали: “Пока будет существовать советская
власть, все разоримся, народ будет умирать с голоду. У нас остал¬
ся один выход — это всему народу организоваться и в каждой
деревне своих двух-трех коммунистов подушить, отобрать оружие
и ударить на городскую сволочь”.
В таком же воинственном духе агитировала против коммуни¬
стов и группа “кулаков” в селе Троцком Омской губернии. Один
из них заявлял: “Вот будь сейчас Ленин, я бы ему все глаза зап¬
левал, а потом выколол, до чего он со своей коммуной довел
Россию”. О необходимости борьбы с коммунистами призывали
и агитаторы с. Лазаревка Тамбовского района Амурской области в
сентябре 1926 г. Они призывали односельчан не платить налоги,
197
убеждая при этом их: “Коммунисты дерут с нас шкуру, а мы на
них смотрим. До каких пор это будет так продолжаться и когда
этому будет положен конец? Вам нужно восстать и покончить с
ними”. Аналогичные идеи внушал своим односельчанам один из
середняков села Максимовки того же района: “Коммунистов нужно
уничтожить, — говорил он в группе крестьян, — тогда нам будет
легче жить, меньше будет налога, а то коммунисты нас налогами
задушили”.
Основным протестующим требованием в антиналоговой аги¬
тации части сельчан являлось: не платить налог государству. Это
звучало во многих районах на протяжении всех лет нэпа. К выше¬
сказанному добавим еще несколько примеров.
В ноябре 1925 г. в деревне Свобода Никольской волости Воскре¬
сенского уезда Московской губернии зажиточный крестьянин Ры¬
лов агитировал население не выплачивать налоги, ибо последние
шли на содержание чиновников и коммунистов. Осенью 1927 г. в
Теплинско-Огаревском районе Тульской губернии бывший уряд¬
ник призывал местных жителей “отказаться от уплаты налога,
пусть что хотят и делают”. В селе Ново-Благодарненском Терского
округа четыре зажиточных крестьянина агитировали односельчан
не выплачивать налог, полагая, что так можно заставить прави¬
тельство пойти на уступки в предоставлении больших скидок. В но¬
ябре 1927 г. в деревне Озерки Контевской волости Тамбовского уез¬
да один из крестьян, получив в сельсовете окладный лист, стал
агитировать присутствующих в помещении сельчан, чтобы они
организовались и отказались платить сельскохозяйственный на¬
лог, ибо “нас замучают”. В той же деревне на собрании один из
зажиточных крестьян призвал односельчан отказаться от уплаты
налога.
В устной стихийно возникающей антисоветской агитации в
сельской местности в ряде районов РСФСР отражалось массовое
недовольство крестьян своим экономическим, социальным и пра¬
вовым положением, связанное, во-первых, с обременительными
налоговыми платежами и, во-вторых, с низкими ценами на сель¬
скохозяйственную продукцию и высокими — на промышленные
товары, поставляемые в деревню, в-третьих, с несвободными пе¬
ревыборами в советы. Поэтому агитация в деревне ставила еще
также и цель — побудить власть повысить цены на производимую
ими продукцию и снизить на предметы, изготавливаемые в горо¬
дах, и расширить частную торговлю, закупки товаров за границей
для полного удовлетворения ими крестьянских запросов. В этой
связи в некоторых селениях раздавались призывы не поставлять
198
продукты в города. Например, в декабре 1926 г. шла пропаганда
такого характера: “Наши с/х продукты берут даром, а фабричные
товары недоступны мужику. Нам, крестьянам, надо сговориться и
ничего не продавать из своих продуктов, пусть рабочие подыхают
с голоду”. “Если бы организоваться нам и не вывозить хлеб на
рынок, тогда мы бы подняли в цене свои продукты”.
Другой способ обеспечения сельчан промышленными това¬
рами, в том числе по более дешевой цене, — это закупка их час¬
тными лицами за границей. Поэтому агитация кое-где велась и за
расширение частной свободной торговли в стране. Так, в селе Зло-
бино Орловской губернии в конце 1926 г. один из торговцев разъяс¬
нял населению: “Соввласть не хочет, чтобы мужики по дешевым
ценам покупали товары, а товары можно было бы предоставить
для крестьян. Вот если бы соввласть привезла из-за границы ману¬
фактуру, то она стоила бы по 12 коп. аршин (аршин =71 см). Власть
старается обобрать мужиков и не заинтересована в удешевлении
цен”. Такие же взгляды пропагандировались иве. Русская Теми-
рязань Ульяновской губернии в это же время: “Если бы соввласть
разрешила частным торговцам ввозить товары из-за границы, то
этими товарами частный торговец завалил бы крестьян и стал бы
продавать эти товары дешевле, нежели советские фабрики”.
Поскольку партийно-государственное руководство страны к
концу нэпа не только не собиралось радикально менять экономи¬
ческую политику в деревне в интересах крестьян, а, наоборот,
усиливало на них нажим с помощью налогов и “ножниц” цен, о
чем выше говорилось, то часть радикально настроенных кресть¬
ян, полностью разочаровавшись в политике советской власти, в
своей агитации ставила вопрос, как уже говорилось, о ее замене,
в том числе и насильственным путем. Поэтому кое-где пропаган¬
дировались лозунги и такого революционного характера: “Рано
или поздно соввласть погибнет, потому что налог большой и кре¬
стьянство не выдержит и с пиками уже научилось воевать”31.
Если некоторые сельчане, недовольные политикой коммуни¬
стического правительства, намеревались с ними воевать и счита¬
ли его главным “врагом-угнетателем”, то вот почему-то с вне¬
шним, иностранным противником, часть из них отнюдь не желала
сражаться и проливать кровь за защиту советской власти, о чем
выше уже говорено. Поэтому отдельные сельчане проводили специ¬
фическую форму агитации — пораженческую в условиях обостре¬
ния международной обстановки в 1927 г. В ряде селений крестьяне
агитировали “за воздержание от войны”, “Пусть воюют рабочие и
коммунисты, нам незачем воевать”. О масштабах пораженческой
199
агитации в сельской местности можно судить по сведениям орга¬
нов ОГПУ, хотя и неполным, согласно которым было зарегист¬
рировано 7269 таких случаев в СССР, в том числе в Центральном
районе РСФСР — 1832, на Северо-Западе — 402, на Северном
Кавказе — 1803, в Поволжье — 332, на Урале — 217, по трем
округам Сибири — Ачинском, Барнаульском, Новосибирском —
284. Причем большинство агитационных выступлений падало на
июль 1927 г. В них участвовали все имущественные группы кресть¬
ян, хотя преобладали зажиточные, “кулаки и антисоветские эле¬
менты”. Они составляли до 75 %, а 25 % выступающих с “пора¬
женческой агитацией” относились к беднякам и середнякам32.
Устная индивидуальная и коллективная антикоммунистичес¬
кая агитация крестьян отчасти дополнялась и письменной. Это на¬
шло отражение прежде всего в листовках, распространяемых в де¬
ревнях в отдельных районах. Они в основном являлись местными
воззваниями, а поступающие из-за рубежа составляли незначитель¬
ный процент и распространялись главным образом на Дальнем
Востоке. Листовки писались местными крестьянами преимуществен¬
но от руки на листе бумаги, иногда сопровождались и карикатура¬
ми на местных партийных и советских работников, и обычно рас¬
пространялись в селах и деревнях, расклеивались на столбах, на
зданиях сельсоветов, изб-читален, иногда и в виде анонимных пи¬
сем. Органы ОГПУ зарегистрировали в 1926 г. 83 случая их распро¬
странения, в 1927 г. их число возросло до 163. За эти два года из
246 случаев появления листовок на Центральный район РСФСР
приходилось 22, на Северный Кавказ — 37, на Сибирь — 35, на
Поволжье —11, Урал — 15, на Украину — 9133.
Содержание листовок в основном отражало протест крестьян
против политики коммунистической партии и проводимых ме¬
роприятий в деревне советской властью, в некоторых из них зву¬
чали и призывы к ее свержению. В ряде случаев листовки посвя¬
щались избирательным кампаниям в сельские и волостные советы,
давались рекомендации крестьянам идти на выборы и не голосо¬
вать за предлагаемые списки кандидатов коммунистами, в том
числе и бедняков, а избрать их представителей. Например, в фев¬
рале 1927 г. в с. Новая Бельмановка Ханкайского района Влади¬
востокского округа в связи с перевыборами в советы были разве¬
шаны листовки-воззвания такого содержания: “Граждане, сегодня
перевыборы сельсоветов, идите на выборы все и выдвигайте кан¬
дидатов из своей среды и голосуйте за них. Помните, что босяки и
лодыри хотят пролезть в совет и задушить трудовое крестьянство.
Помните, граждане, всем мужчинам и женщинам придется побыть
200
на выборах 1 час, зато вы защититесь на весь год. Идите и защи¬
щайтесь”.
Характер некоторых листовок отражал недовольство крестьян
политикой советской власти. В них рассказывалось о бедственном
положении сельчан, когда экономическое состояние у некоторых
оказалось на порядок хуже по сравнению с дооктябрьским, царским
периодом. Так, в ночь на 9 октября 1927 г. в станице Петропавлов¬
ской Армавирского округа были расклеены воззвания, написан¬
ные от руки красным карандашом, в которых объяснялось: “Граж¬
дане-крестьяне, теперь мы видим и узнали, что за власть советская
и какая была кадетская, подумая хороши, сообщи газете при кем
лучше жить, вед одному рабочему хорошо, всем обеспечен, а хле¬
бороб замучен налогами и всеми гос. законами, вот ярмо надоело.
Соввласть, живем как при иге татарском: все плати и плати до
смерти”.
Подобного рода воинственная, антикоммунистическая про¬
кламация оказалась наклеенной на базарной площади села Алек¬
сандровского Усольского района Иркутского округа 6 ноября
1927 г., в ней подводились итоги “десятилетия” советской влас¬
ти, давалась ей негативно-враждебная оценка: “Граждане, 7-го
ноября будет десятилетие красной чумы. Будут таскаться с крас¬
ными тряпками по селу, на площади будут вести пропаганду. Пус¬
кают народу дурман, нахваливают, хвастаются в достижениях сво¬
их, чего при Николае никогда не было и жилось всем хорошо. Не
было безработицы, была дешевизна, у каждого были деньги, а
теперь, до чего дошли, товар в потребиловке дают по выдаче,
выманивают последние гроши. Затем меряют большими аршина¬
ми и вешают большими фунтами”. 7 ноября 1927 г. в селе Сахарово
Косихинского района Барнаульского округа на дверях местного
кооператива висела листовка с аналогичным содержанием, в ко¬
торой враждебно оценивалась политика большевиков. В ней кон¬
статировалось: “10 лет кровь льет темная масса крестьян от кро¬
вожадных коммунистов”34.
Однако в ряде прокламаций, распространяемых в сельской
местности, не только говорилось об эксплуатации крестьян госу¬
дарством, их бедном положении в связи с проводимой политикой
правящей большевистской партией, но делались нередко и при¬
зывы к жителям деревни: объединяться, организовываться в це¬
лях свержения советской власти. Особенно такие ярко выражен¬
ные враждебные лозунги проповедовались в период празднования
10-летия Октябрьской революции. Например, в ноябре 1927 г. в
станице Анненской Хоперского округа Сталинградской губернии
201
на стене местной школы была наклеена прокламация, написан¬
ная крупными буквами, в которой говорилось: “Долой советскую
власть — да здравствует торговля”.
В ноябре 1927 г.