Текст
1ЭелЬмут Хёс/мшю
РИМЛЯНЕ
РАБЫ
ГЛАДИАТОРЫ
1/ШН^
РВЖ
РАБЫ
ВД|Т0РЬ1
СПАРТАК, У ВОРОГ РИМА
МОСКВА «МЫСЛЬ» 1992
ББК 63.3(0)3
Х41
РЕДАКЦИЯ ЛИТЕРАТУРЫ ПО ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
Helmut Hofling
Romer, Skiaven, Gladiatoren.
Spartakus vor den Toren Roms
Casimir Katz Verlag,
Gernsbach, 1987
Перевод с немецкого M. С. Осиповой
Послесловие и комментарии Е. В. Ляпустиной
0503000000-016
X----------------17-92
004(01)-92
ISBN 5-244-00596-0
© Перевод на русский язык.
Послесловие. Комментарии.
Издательство «Мысль». 1992
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Бегство обреченных на смерть
Недалеко от Неаполя, в Капуе и ее окрестностях,
было особенно много казарм, где гладиаторы — пре-
жде всего военнопленные и рабы — по изощренной
и испытанной системе, как спортсмены к состязаниям,
готовились физически и психологически к кровавым
показательным боям. Убить противника или уме-
реть— так гласил закон, вынуждавший их выступать
на арене друг против друга. Их страшная борьба не на
жизнь, а на смерть служила одной-единственной вар-
варской цели — пощекотать нервы жадной до развле-
чений толпе свободных римских граждан.
Иногда маленькой группе этих доведенных до отча-
яния людей удавалось бежать из строго охраняемых
школ. Но их надеждам на то, чтобы избежать жесто-
кой смерти на арене, не суждено было сбыться. Их
преследовали, как преступников, совершивших побег
из своих тюрем; им не удавалось избежать злого рока.
Смерть была неминуема — в схватке с преследователя-
ми, на кресте или же снова в амфитеатре.
Мечта о свободной жизни оставалась мечтой.
Казалось, такой же горький опыт выпал на долю
и 200 гладиаторов, которые в 73 г. до н. э. решили
бежать из знаменитой школы фехтовальщиков в Капуе,
принадлежавшей Лентулу Батиату. В большинстве своем
это были кельты и фракийцы. Они не были преступника-
ми, которых, как это водилось до тех пор, приговаривали
к гладиаторской службе, а тем самым и к смерти. Нет,
они попали в плен или были проданы, после чего
оказались в руках человека, который обычно сдавал их
за хорошие деньги, как пойманных диких зверей, для
участия в кровавых народных увеселениях. Он жил тем,
что они убивали друг друга,— и жил неплохо!
Но еще до того, как 200 заговорщиков сумели осу-
ществить побег, их планы были раскрыты, что имело
3
Походы рабов под предводительством Спартака
против Рима (74—71 гг. до н. э.)
роковые последствия для двух третей из них. Осталь-
ные вовремя узнали о том, что их замысел раскрыт,
ворвались на кухню, завладели ножами и вертелами
и убили охрану, вставшую на их пути. Бежало около
70 гладиаторов. Точное число их, пожалуй, нам никог-
да не узнать, так как сведения, переданные античными
историками, разнятся.
Противоречивы и скудны и сообщения о том, как
достали беглецы первое оружие. По описанию Аппи-
4
ана \ они отбирали у попадавшихся им навстречу пут-
ников палки и кинжалы и бежали с ними на склоны
Везувия. А Плутарх2 пишет следующее: «По пути они
встретили несколько повозок, везших в другой город
гладиаторское снаряжение, расхитили груз и вооружи-
лись».
Но как бы то ни было — ясно одно: мужчины,
рискнувшие своей жизнью ради свободы, а не на поте-
ху толпе на арене, обладали теперь более эффектив-
ным оружием, чем кухонные ножи и вертелы.
Вскоре их ждала еще более крупная добыча!
Из Капуи за ними вдогонку выступило наспех со-
бранное гражданское ополчение, усиленное солдатами.
Но маленькая группа отважных гладиаторов, реши-
вшая до последнего защищать только что обретенную
свободу, обратила преследователей в бегство. Захва-
ченным снаряжением «они с радостью заменили глади-
аторское оружие, которое выбросили, как позорное
и варварское»,— пишет Плутарх.
Эта победа укрепила их уверенность и волю и даль-
ше противостоять с мужеством отчаяния всем нападе-
ниям, ибо то, что их и дальше будут преследовать,
чтобы уничтожить, не вызывало у них ни малейшего
сомнения.
Сначала бежавшие гладиаторы закрепились в не-
проходимых ущельях близлежащего Везувия, где они
надеялись укрыться от дальнейших преследований.
Уже по дороге туда к ним присоединилось много рабов
из окружающих селений. Столь пестрое сборище лю-
дей, зачастую угнетавшихся в течение десятилетий
и жаждавших мести, нелегко было сдержать. Чтобы не
умереть с голоду, они были вынуждены силой добы-
вать продукты, а то, что они в своих набегах на
богатую Кампанию прихватывали и другое и даже не
останавливались перед убийствами, никого не должно
удивлять, если учесть позор и издевательства, которые
им пришлось пережить.
Застигнутые врасплох
После того как жители Кампании тщетно пытались
защититься от грабежей и опустошений, они обра-
тились за помощью к Риму. Уверенный в том, что
с этой бандой ему удастся быстро расправиться, сенат3
5
направил на юг трехтысячную карательную экспеди-
цию под командованием претора4 или, возможно,
пропретора Клавдия Тлабра. А так как при общей
недооценке опасности никто при этом не думал о вой-
не, а, наоборот, все говорили просто о ликвидации
дерзкой группки разбойников, то сенат решил, что
можно обойтись без регулярного войска, ограничи-
вшись наспех собранным отрядом, к которому от-
дельные подразделения присоединялись уже в пути.
Столь же легкомысленно повел себя и пропретор
этой карательной экспедиции. Прибыв к Везувию
и установив, что гладиаторы отошли на склоны, он
осадил гору и перекрыл единственный спуск — узкую
и труднопроходимую тропинку, ведущую с вершины
Везувия, с тем чтобы взять рабов измором. Вместо
того чтобы по правилам военного искусства соорудить
укрепленный лагерь с валом, рвом и частоколом, он
беспечно расположил свои войска на открытой мест-
ности, рассчитывая на то, что время само подарит ему
победу над этими бандитами.
Но римский военачальник не учитывал находчиво-
сти бежавших гладиаторов. Они понимали, что едва ли
могут прорвать плотное кольцо осады или могут сде-
лать это лишь ценой тяжелых потерь, поэтому им надо
было попытаться перехитрить противника и захватить
его врасплох. Остальные склоны горы круто обрыва-
лись вниз, спуститься или подняться по ним казалось
невозможным. И все же окруженные выбрали именно
этот путь! Они нарезали множество лоз дикого виног-
рада, росшего тогда на вершине Везувия, и сплели из
них прочные канаты и лестницы, настолько длинные,
что они доставали с вершины крутой скалы, где их
закрепили, до ровной поверхности у подножия. Под
покровом ночи они бесшумно спустились по этим ка-
натам и лестницам. Наверху оставался один-единст-
венный человек, который постепенно спустил все
оружие и снаряжение и только после этого спустил-
ся сам.
Римляне не заметили этого отважного спуска, не
видели и не слышали, как группа гладиаторов и рабы
обошли их неукрепленный лагерь. И тем сильнее они
были ошеломлены, когда маленькая группа отважных
людей появилась у них в тылу и напала на охрану.
Внезапное нападение настолько перепугало римлян,
в большинстве своем неопытных и не испытанных
6
в сражениях, что они предпочли бегство обороне. За-
няв лагерь, победители захватили множество столь
необходимого им оружия.
Первый крупный успех против регулярных войск не
только укрепил дух гладиаторов, их уверенность в себе
и волю к дальнейшей борьбе. Как сообщает Плутарх,
«тогда к ним присоединились многие из местных воло-
пасов и овчаров — народ все крепкий и проворный.
Одни из этих пастухов стали тяжеловооруженными
воинами, из других гладиаторы составили отряды ла-
зутчиков и легковооруженных».
Рим потерпел первое поражение, не делавшее чести
его войску,— еще один стимул для того, чтобы по-
настоящему расквитаться с этой опасной шайкой!
Стратег
Были ли они действительно лишь жадными до
добычи бандитами, которые бесчинствовали всегда
и повсюду? Были ли они необузданными головорезами
и поджигателями, расправиться с которыми легко мог-
ли испытанные в боях войска? Было ли это неожидан-
ное для сената постыдное поражение всего лишь ре-
зультатом внезапного нападения, позорным пятном,
которое нужно быстрее смыть? Или, может быть, за
этим тактическим ходом и продуманными действиями
стоял холодный, расчетливый стратег, который далеко
превосходил обычных разбойников по уму и развитию
и был способен организованно повести сборище лихих
парней в сражение против регулярной армии?
Большинство в Риме все еще не хотело и думать об
этом, но, возможно, были и такие, которые, казалось,
уже после этого поражения предчувствовали надвига-
ющуюся грозу.
Но кто же стоял во главе повстанцев? Гладиаторы
выдвинули в предводители сразу трех своих товарищей
по несчастью: фракийца Спартака, а также кельтов
Крикса и Эномая как его помощников и заместителей
и сокомандующих. Но поскольку Эномай пал, вероят-
но, уже в одном из первых боев, то двое других
разделили между собой командование, однако страте-
гом и, следовательно, собственно предводителем был
Спартак, душа всего восстания.
Кто же такой был Спартак?
7
До нас дошли скудные сведения о нем, так что
многое остается неясным и загадочным. Все сходятся
во мнении о его фракийском происхождении; Плутарх
сообщает, что Спартак происходил из племени медов,
т. е. одного из могущественных фракийских племен,
обитавших по среднему течению Стрымона (Струма).
О его жизни до того, как он был осужден в глади-
аторы, мы с уверенностью можем сказать только то,
что прежде он нес военную службу.
Имя это было известно и гораздо раньше, и, по
словам греческого историка Диодора5, на Боспоре да-
же правил царь по имени Спартак (V в. до н. э.)6.
Поэтому вполне вероятно, что и в более позднее время
гладиатор и предводитель рабов, носивший это же
имя, был выходцем из царского рода.
Не ясным остается, у кого мог Спартак нести воен-
ную службу. Сражался ли он во время Митридатовых
войн7 в рядах союзников понтийского царя или слу-
жил в частях римского войска, набранных во Фракии?
Во всяком случае античный историк Флор8 уверяет,
что Спартак бежал с римской военной службы, затем
разбойничал до тех пор, пока снова не был схвачен
римлянами и в конце концов продан как пленный
в фехтовальную школу Лентула Батиата в Капуе.
С точки зрения обычного фракийца, разбой вовсе
не был позором, да и жестокая нужда и обстоятельства
не оставляли беглецу другого выбора. Но для знатных
римлян бандиты были преступниками, и, возможно,
утверждение о том, что Спартак после своего дезер-
тирства занимался разбоем, представляет собой про-
сто клевету, с тем чтобы унизить его.
Если учесть скудость и неопределенность сведений
о раннем периоде жизни Спартака, то предположение
немецкого историка Теодора Моммзена (1817—1903)
представляется столь же вероятным, как и недоказу-
емым: «Происходя, возможно, из знатного рода Спар-
токидов, достигшего даже царских почестей как на
своей фракийской родине, так и в Пантикапее, он
служил во фракийских вспомогательных частях римс-
кого войска, дезертировал, разбойничал в горах, там
был вновь схвачен и определен для боевых игр».
Некоторые данные о его физическом облике, чертах
характера и привычках сохранили многие античные
историки. Как пишет Плутарх, это был «человек, не
только отличавшийся выдающейся отвагой и физичес-
8
кой силой, но по уму и мягкости характера стоявший
выше своего положения и вообще более походивший
на эллина, чем можно было ожидать от человека его
племени». И вслед за этим Плутарх сразу же упомина-
ет о типичном предзнаменовании со змеей: «Рассказы-
вают, что однажды, когда Спартак впервые был при-
веден в Рим на продажу, увидели, в то время как он
спал, обвившуюся вокруг его лица змею. Жена Спар-
така, его соплеменница, одаренная, однако же, даром
пророчества и причастная к Дионисовым таинствам,
объявила, что это знак предуготованной ему великой
и грозной власти, которая приведет его к злополуч-
ному концу. Жена и теперь была с ним, сопровождая
его в бегстве».
Когда возникла эта легенда — определенно речь не
идет о действительном происшествии,— установить,
пожалуй, не удастся, но, вероятно, лишь значительно
позже. Ее следует отнести к разряду слухов о его
прошлом, которые стали быстро распространяться по-
сле внезапного появления Спартака, и уже тогда едва
ли можно было установить их обоснованность и до-
стоверность.
Но попробуем сегодня, спустя более 2000 лет, от-
нестись серьезно к этому легендарному предсказанию,
и мы увидим: здесь в нескольких словах отражена вся
судьба восстания гладиаторов под предводительством
Спартака.
ГЛАДИАТОРЫ
ОТ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ К ОФИЦИАЛЬНЫМ
КРОВАВЫМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ
Император Август—устроитель развлекательной резни
Гладиаторы, фехтовальные школы, зрелищные
бои — что было связано со всем этим в древнем Риме?
«Трижды я давал гладиаторские игры от своего
имени и 5 раз от имени моих сыновей и внуков. Во
время этих игр участвовало в боях около 10000 чело-
век. Зрелище состязаний созванных отовсюду атлетов
дважды представлял я народу от своего имени, а в тре-
тий раз — от имени моего внука. 4 раза я устраивал
игры от своего имени, а также 23 раза — вместо других
магистратов (от их имени). В консульство Г. Фурния
и Г. Силана9 я как глава коллегии квиндецемвиров 10
с М. Агриппой в качестве коллеги устроил Секулярные
игры 11 от имени этой коллегии. В свое 13-е консульст-
во я впервые устроил Марсовы игры 12, которые после
этого устраивали ежегодно по постановлению сената
консулы вместе со мной. От своего имени или от
имени моих сыновей и внуков я 26 раз устраивал для
народа травлю африканских зверей в цирке, или на
форуме, или в амфитеатрах. При этом было истреб-
лено 3500 животных.
Я устроил для народа зрелище морского сражения
за Тибром, там, где сейчас находится роща Цезарей,
вырыв для этого в земле [пруд] 1800 футов в длину
и 1200 футов в ширину. В сражении бились друг с дру-
гом 30 трирем или бирем13, снабженных таранами,
а также множество более мелких кораблей. В составе
этих флотов кроме гребцов сражалось еще около
3000 человек».
Человеком, похваляющимся этой дорогостоящей
бойней и занявшим почти монопольное положение
в организации развлечений подобного рода, был Ав-
густ (63 г. до н. э.—14 г. н. э.), первый римский им-
ператор и приемный сын Цезаря, выходец из плебейс-
кого рода, звавшийся вначале Таем Октавием. Эти
данные он привел сам в уникальном документе о своих
делах и свершениях «Res gestae divi Augusti» 14 и пове-
10
лел обнародовать на двух медных столбах в Риме,
установленных в его честь, с тем чтобы «деяния боже-
ственного Августа», которыми он подчинил «круг зе-
мель» власти римского народа, и «расходы, которые
он делал для государства и римского народа», свиде-
тельствовали на все времена о его величии. Выдержан-
ный в сжатом стиле документ, написанный Августом
на 76-м году его жизни, заканчивается утверждением
уже не от лица самого принцепса:
«Расходы, которые он делал для сценических пред-
ставлений и гладиаторских игр, выступлений атлетов,
травли зверей и морского сражения, а также деньги,
которые он раздал городам, общинам и селениям,
уничтоженным землетрясением и пожарами, или кото-
рые выдавал друзьям и сенаторам, восстанавливая
таким образом их состояние, не поддаются счету».
Был ли «божественный Август», получивший боль-
ше почестей, чем любой другой человек, тираном,
особенно презиравшим людей, стремившимся кровью
целых легионов гладиаторов купить благосклонность
черни? Или эти смертельные и ужасные народные уве-
селения были столь же обычным явлением римской
повседневности, как еда и питье? Где, когда и как
возникли эти показательные бои не на жизнь, а на
смерть?
Может быть, первоначально за этим крылось нечто
иное, нежели извращенное щекотание нервов?
Где же корни?
Народный праздник смерти
«Человека — предмет для другого человека священ-
ный— убивают ради потехи и забавы; тот, кого пре-
ступно было учить получать и наносить раны, выво-
дится на арену голый и безоружный: чтобы развлечь
зрителей, с него требуется только умереть». Такими
резкими словами бичевал Сенека Младший (4 г. до
н. э.— 65 г. н. э.) гладиаторские бои, присягая провозг-
лашаемому стоиками братству всех людей. Этот са-
мый ранний и наиболее примечательный из известных
нам протестов содержится в сборнике «Письма к Лу-
цилию». Происходивший из Испании философ и дра-
матург, живший в Риме и позднее принужденный к са-
моубийству своим бывшим учеником Нероном, видел
11
в кровавых играх извращение нравов. Можно придер-
живаться разных мнений о его двусмысленном поведе-
нии как доверенного лица Нерона, но в его возмуще-
нии чудовищными боями гладиаторов сомневаться не
приходится. Более решительно до него никто не выска-
зывался против этого.
Его ненависть к такому унижению человека осно-
вывалась на собственном опыте. Однажды он зашел
в амфитеатр в «спокойное» полуденное время, когда,
для того чтобы заполнить перерыв между боями в пер-
вой и второй половине дня, т. е., так сказать, в качест-
ве промежуточного акта, на арену выпускали неопыт-
ных и почти беззащитных жертв для обоюдного убий-
ства, с тем чтобы оставшиеся на своих местах зрители,
лишившись домашнего обеда, могли утолить хотя бы
свою кровожадность.
«Случайно попал я на полуденное представление,
надеясь отдохнуть в ожидании игр и острот — того, на
чем взгляд человека успокаивается после вида человечес-
кой крови. Какое там! Все прежнее было не боем,
а сплошным милосердием, зато теперь — шутки в сторо-
ну — пошла настоящая резня! Прикрываться нечем, все
тело подставлено под удар, ни разу ничья рука не
поднялась понапрасну. И большинство предпочитает это
обычным парам и самым любимым бойцам! А почему
бы и нет? Ведь нет ни шлема, ни щита, чтобы отразить
меч! Зачем доспехи! Зачем приемы? Все это лишь оттяги-
вает миг смерти. Утром люди отданы на растерзание
львам и медведям, в полдень — зрителям. Это они велят
убившим идти под удар тех, кто их убьет, а победителей
щадят лишь для новой бойни. Для сражающихся нет
иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь
и железо, и так покуда не опустеет арена.— «Но он
занимался разбоем, убил человека».— Кто убил, сам
заслужил того же. Но ты, несчастный, за какую вину
должен смотреть на это? — «Режь, бей, жги! Почему он
так робко бежит на клинок? Почему так несмело убивает?
Почему так неохотно умирает?» — Бичи гонят их на меч,
чтобы грудью, голой грудью встречали противники
удар. В представлении перерыв? Так пусть тем временем
убивают людей, лишь бы что-нибудь происходило. Как
вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются
против тех, кто их подает?»
Удовольствие, с которым толпа предавалась крово-
жадности, приводит Сенеку, философа-моралиста
12
и выдающегося литератора своего времени, к выводу:
«И нет ничего гибельней для добрых нравов, чем зре-
лища: ведь через наслаждение еще легче подкрадыва-
ются к нам пороки. Что я, по-твоему, говорю? Воз-
вращаюсь я более скупым, более честолюбивым, пад-
ким до роскоши и уж наверняка более жестоким и бес-
человечным, и все потому, что побыл среди людей».
Насколько гладиаторские бои вошли в кровь
и плоть римлян, овладели их помыслами и чувствами,
видно не в последнюю очередь из суеверия, возник-
шего и причудливо расцветшего на этой основе.
«Биться гладиатором (во сне) означает суд или
иную какую-нибудь распрю или борьбу. Кулачный бой
тоже считается боем, хоть ведется и без оружия, оз-
начающего судебные бумаги и жалобы. Оружие глади-
атора убегающего всегда означает ответчика, а оружие
гладиатора преследующего — жалобщика.
Я не раз замечал, что такой сон предвещает жени-
тьбу на женщине, подобной или оружию, которым
бьешься, или противнику, с которым снится борьба...
Итак, кто бьется с фракийцем, тот возьмет жену бога-
тую, коварную и любительницу во всем быть первой:
богатую, потому что фракиец весь в латах, коварную,
потому что меч у него кривой, а первенствующую,
потому что он наступает. Если кто бьется с самнитом
при серебряном оружии, то возьмет жену красивую, не
очень богатую, верную, хозяйственную и уступчивую,
потому что такой боец отступает, прикрыт латами,
а оружие у него красивее, чем у первого. Если кто
бьется с секутором, то возьмет жену красивую и бога-
тую, но гордую богатством, а потому пренебрежитель-
ную даму и причину многих бед, потому что секутор
всегда преследует. Кто во сне бьется с ретиарием, тот
возьмет жену бедную, страстную, распутную, легко
отдающуюся желающим. Всадник означает, что жена
будет богатая, знатная, но умом недальняя. Колеснич-
ник означает жену бездельную и глупую; провока-
тор— красивую и милую, но жадную и страстную;
гладиатор с двумя мечами или с кривым серпом — от-
равительницу или иную коварную и безобразную жен-
щину»— так, во всяком случае, утверждал во II в. н. э.
толкователь снов Артемидор из малоазийского города
Далдис.
Женщину, вновь вышедшую замуж и, по обычаю,
расчесывающую волосы копьем, ожидает счастье, если
13
это оружие принадлежало гладиатору, смертельно ра-
ненному на арене.
Малоаппетитным кажется нам поверье, по которо-
му можно излечиться от падучей, если напиться теплой
крови сраженного гладиатора.
С другой стороны, в наше столь богатое суевери-
ями время неудивительно, что судьбу гладиатора чита-
ли по звездам, а повлиять на нее можно было с помо-
щью амулетов и колдовства.
Но все это лишь крайние проявления публичных
увеселений — кровавого спорта, самого отвратитель-
ного из когда-либо выдуманных человеком.
Как же он возник?
Человеческая кровь для духов умерших
Прошло почти 500 лет с момента основания города
Рима15, прежде чем там состоялся первый бой глади-
аторов, засвидетельствованный историческими источ-
никами. В самом начале первой Пунической войны 16,
в 264 г. до н. э., два сына умершего Децима Юния Бру-
та Перы выставили на тризне на Бычьем рынке (Forum
Boarium) три пары фехтовальщиков, одновременно
сражавшихся друг против друга. И хотя с этого нача-
лось быстрое развитие римской гладиатуры, фехто-
вальные игры зародились все же несколькими веками
раньше. Римлянам были известны и раньше человечес-
кие жертвоприношения в честь умерших, принявшие
позже более мягкую форму боев гладиаторов; поэтому
было бы неверно утверждать, что сыновья Брута Перы
неожиданно изобрели этот вид погребальных игр.
О человеческих жертвоприношениях на тризнах
скифов сообщал еще древнегреческий историк Геродот
(484—425 гг. до н. э.), а в «Илиаде» Гомера мы читаем
о похожих ритуалах греческого войска под стенами
Трои при погребении Патрокла.
Именно эти погребальные церемонии в честь Пат-
рокла встречаются снова и снова в Италии в росписях
гробниц этрусков, живших к северу от Тибра, в горо-
дах-государствах, слабо связанных друг с другом.
В ярком этрусском искусстве явно прослеживается гре-
ческое и восточное влияние. Причина, по которой эт-
руски избрали именно этот жестокий сюжет главной
темой своей надгробной живописи, кроется, вероятно,
14
в их собственном религиозном обычае, которого они
упорно придерживались: так же как при погребении
Патрокла, они практиковали жертвоприношения воен-
нопленных для успокоения душ своих павших, с тем
чтобы таким образом умилостивить богов кровью.
Основной смысл жертвы, а именно умиротворение
богов, сохранялся даже в тех случаях, когда людей
иногда заменяли куклами, как предполагают многие
исследователи.
Но еще раньше этруски превратили простое закла-
ние военнопленных, приносимых в жертву при погре-
бениях, в нечто другое, а именно в их борьбу не на
жизнь, а на смерть у могил и на арене. До нас дошли
этрусские погребальные урны второй половины III в.
до н. э., на которых изображены такие фехтовальные
игры. На этих изображениях в двух случаях галлы
противостоят своим соплеменникам, а в одном слу-
чае— галлы фракийцам. Оба этих сочетания хороню
известны нам по более поздним гладиаторским боям
римлян.
Можно предположить, что эти рельефы на эт-
русских погребальных урнах возникли не в том же
году, что и сами боевые игры. Скорее это художествен-
ное изображение обычая, который уходит своими кор-
нями в гораздо более раннее время. Таким образом,
этруски изобрели гладиаторский бой, а римляне заим-
ствовали его в период этрусского господства в Риме
в VI в. до н. э. На это определенно указывал еще
Николай Дамасский, греко-сирийский историк, жи-
вший при Августе.
Сыновья Брута Перы, выставившие в 264 г. на Бы-
чьем рынке в Риме три пары фехтовальщиков на три-
зне в честь своего умершего отца, таким образом,
просто подражали древнему этрусскому обычаю, точ-
но так же как римляне вообще заимствовали у эт-
русков и другие обычаи: сценические игры, случавшие-
ся изредка человеческие жертвоприношения и звериные
травли. Кровавые бои с дикими животными вели так
называемые бестиарии, имевшие свою разветвленную
организацию. Росписи VI в. до н. э. в Тарквиниях запе-
чатлели этих людей, брошенных диким зверям,— эт-
русский обычай, которому позже в Риме суждено было
стать развлечением для народа.
На этрусское происхождение показательных боев
У римлян указывает и тот факт, что павших гладиаторов
15
убирал с арены этрусский бог мертвых Харун — пере-
одетый раб с молотком, служившим символом божест-
ва. Возможно, латинский термин «ланиста», обознача-
ющий предпринимателя, организатора игр, заимство-
ван из этрусского языка, в котором он имел также
значение «палач».
Долгое время, примерно до конца II в. до н. э.,
римляне устраивали бои гладиаторов исключительно
на погребальных празднествах, которые все еще, осо-
бенно в 1аллии, носили печать религиозного жертвоп-
риношения. На государственных праздниках с их скач-
ками и сценическими представлениями они еще полно-
стью отсутствовали. Сначала эти показательные бои
происходили редко, затем все чаще и становились бо-
лее дорогими и роскошными. Принесение человеческих
жизней в жертву богам при этом не играло никакой
роли. Бои гладиаторов становились для любивших
зрелища римлян событием, которое добросовестно фи-
ксировали летописцы.
Если в 264 г. до н. э. на уже упомянутой тризне по
усопшему Бруту Пере на Бычьем рынке выступили три
пары бойцов, то в 216 г. на погребальных празднествах
в честь М. Эмилия Лепида на Форуме были выстав-
лены уже 22 пары.
В 206 г. до н. э. Сципион дал munus — так называ-
лись гладиаторские игры доимператорского време-
ни— в Новом Карфагене, на юго-восточном побере-
жье Испании, в честь своего усопшего отца и дяди,
причем, как подчеркивает Ливий17, сражались друг
с другом и добровольцы.
На погребальных празднествах в честь М. Валерия
Левина в 200 г. до н. э. уже 25 пар бились в течение
четырех дней, а в 183 г. до н. э. при погребении
П. Лициния даже 60 пар гладиаторов.
Это щекочущее нервы времяпрепровождение
пользовалось у римлян столь растущей популярно-
стью, что в 174 г. до н. э. состоялось уже несколько
гладиаторских игр. На самых крупных, устроенных
Т. Фламинином в честь умершего отца, в течение трех
дней сражались 36 пар. В том же году селевкидский
правитель Антиох IV Эпифан18 ввел гладиаторские
игры в Сирии, для чего доставил гладиаторов из Рима.
В 122 г. до н. э. римский народный трибун19
Г. Гракх использовал munus в политических целях.
«Для народа устраивались гладиаторские игры на фо-
16
руме, и власти почти единодушно решили сколотить
вокруг помосты и продавать места. Тай требовал, что-
бы эти постройки разобрали, предоставив бедным воз-
можность смотреть на состязания бесплатно. Но никто
к его словам не прислушался, и, дождавшись ночи
накануне игр, он созвал всех мастеровых, какие были
в его распоряжении, и снес помосты, так что на рас-
свете народ увидел форум пустым. Народ расхваливал
Тая, называл его настоящим мужчиной, но товарищи-
трибуны были удручены этим дерзким насилием».
Важным рубежом в развитии и изменении глади-
аторских игр является год консульства П. Рутилия Ру-
фа и Г. Маллия (или Манлия) Максима. Тогда, т. е.
в 105 г. до н. э., преподаватели из школы гладиаторов
Г. Аврелия Скавра обучали своему искусству легионы
Рутилия. Эта систематическая подготовка солдат
в боевом искусстве была призвана противодействовать
изнеживающей греческой культуре, которая повсюду
задавала тон. Тем самым гладиаторские игры, учиты-
вая их военное значение, получили признание государ-
ства. В то же время оба консула впервые официально
устроили гладиаторские игры для народа как магист-
раты, т. е. независимо от заупокойного культа. Из
частных ритуалов жертвоприношения они преврати-
лись таким образом официально в публичное развле-
чение. Для упорядочения организации столь популяр-
ных гладиаторских игр, значение которых постоянно
возрастало, магистраты сначала в Риме, а затем и в
муниципиях и колониях20 издавали законоположения
о таких мероприятиях. Несмотря на это вмешательст-
во государства, частные лица продолжали устраивать
в честь умерших погребальные гладиаторские игры.
О росте популярности гладиаторских боев среди
публики свидетельствует римский комедиограф Терен-
ций: в 160 г. до н. э. пришлось внезапно прервать
представление его пьесы «Свекровь», так как распрост-
ранился слух о том, что именно в это время начнется
бой гладиаторов на погребальных играх в честь Эми-
лия Павла21—событие, которое, конечно, никто не
хотел пропустить.
Большинство зрителей между тем уже не помнили
того, что бои «осужденных на смерть» берут свое
начало от жертв, приносимых в честь умерших.
Они видели в кровавой бойне только щекочущее
нервы развлечение, которое привлекало их больше,
17
чем комедийное представление. Североафриканский
христианский писатель Тертуллиан, живший во II в.
н. э., называет гладиаторские бои в амфитеатре самы-
ми известными и распространенными зрелищами и ха-
рактеризует превращение священной жертвы в садистс-
кое ярмарочное удовольствие следующими словами:
«То, что жертвовали умершим, считали служением
мертвым... «Munus» называется так потому, что это—•
обязанность (officium). Древние считали, что они эти-
ми играми отдают долг умершим, после того как они
смягчили их характер меньшей жестокостью. Ведь пре-
жде покупали и приносили в жертву на похоронах
пленных или дурных рабов в надежде умиротворить
духов умерших человеческой кровью. Позднее пред-
почли заменить жестокость удовольствием. И так лю-
дей, которых приобретали только для того, чтобы
научить, как убивать друг друга, обучив владению
оружием на том уровне, какого только можно было
достичь в то время, затем в назначенный день заупо-
койных жертвоприношений истребляли у могильных
холмов. Так облегчали смерть убийствами...»
Гладиаторов, участвовавших в боях у таких могил
и изображенных, между прочим, на вышеназванных
рельефах этрусских надгробий, погребальных урн, ино-
гда называли бастуариями, т. е. «сжигателями трупов».
Таким образом, в течение многих столетий римской
истории основным поводом таких гладиаторских игр
была память об умерших. Это могли быть не только
обожествленные правители, представители знати и го-
сударства, но и богатые граждане, например торговцы,
которые могли себе позволить такие расходы. Часто
это оговаривалось в завещаниях, а родственники умер-
шего должны были выполнить его последнюю волю.
Желания умерших иногда приводили к парадоксам.
Так, например, одно завещательное распоряжение
предписывало проведение поединка между двумя весь-
ма привлекательными женщинами при погребении на-
следодателя. Другой распорядился в своем завещании
о проведении боя между двумя мальчиками, которых
он любил при жизни, ибо хотел, как свидетельствует
об этом античный источник, воссоединиться с ними
в потустороннем мире. В этом случае, правда, обычно
падкие на удовольствие зрители с необычным благо-
родством отказались от исполнения последней воли.
Но зато в другом случае они, наоборот, выражали свое
18
возмущение до тех пор, пока им не предоставили это
щекочущее нервы зрелище: речь идет о жителях Пол-
ленции (Полленцо) в Лигурии, которые в начале I в.
н. э. силой препятствовали погребению умершего ма-
гистрата до тех пор, пока его наследники наконец не
выложили деньги на проведение гладиаторских игр.
Термин «munus» (во множественном числе —
«типега») постоянно использовался для обозначения
гладиаторских игр. Если раньше они проводились ис-
ключительно при погребении умерших, т. е. нерегуляр-
но, то постепенно их перенесли на декабрь, когда
справлялись сатурналии — праздники в честь бога Сату-
рна, связанные вначале с человеческими жертвоприно-
шениями. Человеческой кровью умиротворяли и страш-
ных богов подземного мира, а также богов земледелия.
Переходные состояния римлян в особенности тре-
бовали принесения искупительных жертв — это послу-
жило еще одной причиной проведения гладиаторских
игр в годовщины дней рождения или смерти, в честь
победы или наступления нового столетия, при соору-
жении новых зданий и освящении статуй или храмов
или по другим подобным поводам.
Школы гладиаторов в Капуе, откуда вырвался Спа-
ртак со своими 70 товарищами по несчастью, пользо-
вались особым авторитетом, который переносился,
естественно, и на проходивших в них обучение бойцов.
Объясняется это тем, что этруски в зените своего мо-
гущества селились в Кампании, и жители этой области,
как и Лукании, граничившей с нею на юге, уже в ран-
ний период заимствовали у них фехтовальные игры.
В кампанской Капуе и луканской Посейдонии (Песту-
ме) известны живописные изображения израненных
и истекающих кровью гладиаторов со шлемами, щита-
ми и копьями. Бойцов определенного типа, происходи-
вших из этой местности, римляне называли «самнита-
ми» 22, а Капуя долгое время считалась оплотом глади-
аторских поединков.
На потеху толпе
С превращением гладиаторских боев из ритуаль-
ного умерщвления в честь умерших в убийство для
развлечения падкой на удовольствия толпы одновре-
менно увеличивалось количество этих кровавых игр
19
и «посвященных смерти». Развращенная толпа, отве-
дав однажды вкус крови, страстно жаждала все нового
и нового кровопролития. Но чем больше жертв поги-
бало на этой бойне для удовлетворения страсти к зре-
лищам, тем острее становилась потребность в попол-
нении, в новом человеческом материале. Откуда брали
римляне «человеческий материал» для гладиаторских
игр? В этих показательных сражениях не на жизнь, а на
смерть участвовали военнопленные и осужденные пре-
ступники, рабы и нанятые свободные граждане. Одних
выпускали на убой без всякой подготовки, других го-
товили к виртуозному убийству друг друга в течение
многих лет.
На протяжении сотен лет в руки римлян в их неско-
нчаемых военных походах попадали целые армии во-
еннопленных, и многие тысячи этих несчастных были
обречены окончить свой жизненный путь на арене ра-
ди увеселения публики или сначала отправлялись на
подготовку в императорские фехтовальные школы. На
раннем этапе именно эта «военная добыча» использо-
валась в первую очередь для гладиаторских игр. От пе-
риода Империи до нас дошли сведения о том, как
пленные варвары группами сражались друг против
друга, например даки и свевы при Августе или бри-
танцы на играх в честь британского триумфа при
Клавдии в 44 г.
Этой удобной возможностью устранить пленных
врагов при помощи гладиаторских игр в амфитеатре
воспользовался и римский император Тит после раз-
рушения Иерусалима в 70 г. н. э. Часть пленных евреев
старше 17 лет он отправил на египетские рудники, где
они погибли от непосильной работы. Но большинство
пленных он подарил провинциям для гладиаторских
игр и звериной травли. Таким же образом он приказал
сразу уничтожить крупные группы военнопленных
в Кесарии Филиппа и Берите. «Более 2500 составило
число тех, кто погиб отчасти в поединке с животными,
отчасти на костре, отчасти в поединках друг против
друга»,— сообщает переметнувшийся на сторону рим-
лян иудейский историк Иосиф Флавий (37—100 гг.
н. э.) в своей «Истории Иудейской войны». «Но, несмо-
тря на все эти и другие бесчисленные виды смерти,
которые претерпевали иудеи, наказание восставших
казалось римлянам все еще недостаточно тяжелым».
Даже римский император Константин Великий, да-
20
ровавший в 313 г. Миланским эдиктом защиту и рав-
ноправие христианам, остался верен этой жестокой
практике. Он повелел бросить на съедение диким зве-
рям побежденных бруктеров, «которые из-за своего
коварства так же непригодны к воинской службе, как
из-за дикости к рабской службе», в таком количестве,
что те вскоре устали терзать их и потеряли всякую
охоту. В панегириках императору превозносили то, что
«он использовал массовое уничтожение врагов для
всеобщего удовольствия. Что могло быть прекраснее
этого триумфа?»
Приговоренные к борьбе на арене
В императорскую эпоху возник обычай принуждать
преступников, совершивших тяжкие преступления
и осужденных за убийство или разбой, поджог или
осквернение храма, государственную измену или воен-
ный мятеж, к участию в гладиаторских играх. Это
осуждение «к мечу» — ad gladium — и «диким зверям»
считалось жестоким видом казни. Осужденные или
убивали друг друга на арене, или просто уничтожались
гладиаторами, зачастую не имея никакого оружия.
Такую массовую казнь, устроенную по повелению иу-
дейского царя Агриппы в новом амфитеатре в Берите
(Бейруте), Иосиф Флавий описывает в «Иудейских дре-
вностях» следующим образом: правитель «повелел вы-
ставить друг против друга две когорты по 700 человек.
На этот бой в наказание были собраны все преступ-
ники, которые только имелись, и таким образом...
злодеи были уничтожены все сразу».
Во времена гонений на христиан в число лиц, совер-
шивших тяжкие преступления, попадало много христи-
ан, отказывавшихся воздавать императору божествен-
ные почести и считавшихся поэтому явными анархи-
стами и государственными изменниками. Иногда их
наказывали розгами, иногда осуждали «на бой на аре-
не», иногда бросали на растерзание диким зверям.
Таких мучеников, предпочитавших смерть отказу от
веры, обычно столь благожелательный император
Марк Аврелий (121 —180 гг. н. э.) укорял за «голую
воинственность» и «театральность».
Этим отношением объясняется решение импера-
тора по поводу запроса наместника Лугдунской Таллии
о том, может ли тот обращаться с осужденными
21
христианами так, как было предложено. В этом сооб-
щении речь шла о верховном жреце галльских провин-
ций, который горько сетовал на то, что обязанность
устраивать дорогостоящие гладиаторские игры скоро
разорит его из-за постоянных высоких расходов. Где
же ему при таком безденежье брать людей, необходи-
мых для принесения в жертву по старому галльскому
ритуалу? Император подсказал ему выход. Он уполно-
мочил своего галльского наместника продавать вер-
ховному жрецу «преступных» христиан по цене шесть
золотых монет за каждого. Несчастных, которые и без
того уже подверглись ужасным жестокостям со сторо-
ны населения, бросали теперь с разрешения императо-
ра на растерзание диким зверям или, если они были
римскими гражданами, обезглавливали.
Другую группу преступников, осужденных к прину-
дительным работам на рудниках или в каменоломнях,
где едва ли кто выживал, в императорскую эпоху часто
обрекали на обучение в гладиаторских школах — ad
ludum, если они были пригодны для поединков на
арене. Оба вида наказания были связаны с утратой
свободы и считались одинаково суровыми. И тем не
менее многие считали осуждение ad ludum более мяг-
ким, ибо счастливчику и виртуозу своего кровавого
ремесла все же светила искорка надежды на то, что
после двух лет гладиаторской школы и последующих
трех лет гладиаторской службы он сможет выжить.
Дело в том, что им предоставлялась возможность за
эти три года «сражаться добровольно». В знак освобо-
ждения от выступления на арене они получали rudis —
деревянную шпагу. А через пять лет они могли приоб-
рести даже колпак (pileus) как символ полного освобо-
ждения. Но в период ранней Империи такие льготы,
вероятно, не действовали.
Представление о судьбе таких преступников, приго-
воренных к гладиаторской службе и аналогичным на-
казаниям, дает случай, о котором идет речь в перепис-
ке императора Траяна (98—117 гг. н. э.) и Плиния
Младшего23. Будучи наместником Вифинии и Понта,
в северной части Малой Азии, Плиний Младший уз-
нал, что во многих городах, особенно в Никомедии
и Никее, некоторые из этих преступников служат как
городские рабы и даже получают жалованье, хотя их
помилование не удостоверено проконсулами или лега-
тами: 24 «Предать наказанию спустя долгое время лю-
22
дей, в большинстве уже старых и живущих, как утвер-
ждают, скромно и честно, мне казалось слишком суро-
вым, а держать на городской службе осужденных
я считал недопустимым: кормить их на городской счет,
не давая им никакого дела, по-моему, убыточно, а не
кормить опасно».
Но с таким решением император не согласился
и потребовал более жесткого обращения, что по тог-
дашним меркам никоим образом не воспринималось
как несправедливость: «Будем помнить, что ты затем
и прислан в эту провинцию, что в ней обнаружилось
много такого, что следует улучшить. Надо особенно
заняться тем, чтобы исправить такое положение ве-
щей, при котором люди, присужденные к наказанию,
не только освобождены, как ты пишешь, неизвестно
кем, но и поставлены в положение честных служителей.
Тех, кто был осужден в течение десяти последних лет
и освободился без всякого законного основания, над-
лежит предать наказанию; если найдутся люди пожи-
лые и старики, осужденные до этих десяти лет, рас-
пределим их по тем работам, которые недалеки от
наказания. Обычно таких людей назначают в бани, на
очистку клоак, а также на замащивание дорог и улиц».
На гладиаторскую службу отправляли насильно не
только явных преступников, но иногда и невинных или
несправедливо осужденных. Такие злоупотребления во
времена Республики, вероятно, довольно часто и в ши-
роких масштабах допускали некоторые наместники
провинций. Как утверждал Цицерон (106—43 гг. до
н. э.), например, проконсул Македонии Л. Пизон Це-
зоний заставлял многих безвинно осужденных сра-
жаться с дикими животными, а Л. Корнелий Бальб-
младший, будучи квестором25 в Испании в 44—43 гг.
до н. э., травил хищниками и римских граждан, в том
числе и одного лишь за его уродливость.
Если людей для арены не хватало, то даже им-
ператоры произвольно нарушали законы, регулирова-
вшие осуждение на гладиаторскую службу. Светоний,
римский историк II в. н. э., пишет в своем биографи-
ческом труде «Жизнь двенадцати цезарей» о Клавдии
(41—54 гг. н. э.) следующее: «Природная его свире-
пость и кровожадность обнаруживалась как в боль-
шом, так и в малом. Пытки при допросах и казни
отцеубийц заставлял он производить немедля и у себя
на глазах. Однажды в Тибуре он пожелал видеть казнь
23
по древнему обычаю26; преступники были уже привя-
заны к столбам, но не нашлось палача; тогда он вы-
звал палача из Рима и терпеливо ждал его до самого
вечера. На гладиаторских играх, своих или чужих, он
всякий раз приказывал добивать даже тех, кто упал
случайно, особенно же ретиариев: ему хотелось посмо-
треть в лицо умирающим. Когда какие-то единоборцы
поразили друг друга насмерть, он тотчас приказал
изготовить для него из мечей того и другого малень-
кие ножички». Плиний Старший утверждал, что мясо
дичи, убитой ножом, от которого погиб человек, изле-
чивает эпилепсию, которой страдал и Клавдий.
«Звериными травлями и полуденными побоищами
увлекался он до того, что являлся на зрелища ранним
утром и оставался сидеть, даже когда все расходились
завтракать. Кроме заранее назначенных бойцов он
посылал на арену людей по пустым и случайным при-
чинам, например рабочих, служителей и тому подо-
бных, если вдруг плохо работала машина, подъемник
или еще что-нибудь. Однажды он заставил биться даже
одного своего раба-именователя, как тот был, в тоге».
В другом месте Светоний сообщает, что Клавдий
с величайшим усердием выступал в качестве судьи: «Не
всегда он следовал букве законов и часто по впечатле-
нию от дела умерял их суровость или снисходительность
милосердием и справедливостью. Так, если кто в граж-
данском суде проигрывал дело из-за чрезмерных требо-
ваний, тем он позволял возобновлять иск; если же кто
был уличен в тягчайших преступлениях, тех он, превы-
шая законную кару, приказывал бросать диким зверям».
Такие опрометчивые приговоры, значительно пре-
вышавшие строгую законность, выносились, по-види-
мому, довольно часто, ибо число преступников, осуж-
денных к выступлениям на арене, было удивительно
велико. Наглядным примером служит корабельная ба-
талия, которую устроил Клавдий в 52 г. н. э., перед
тем как осушить Фуцинское озеро. На этих строитель-
ных работах по прокладке канала через гору было
постоянно занято 30000 человек. И все же канал после
многих трудностей был построен только через 11 лет;
его строили с 42 по 53 год. Император воспользовался
последней возможностью и устроил на еще полном
Фуцинском озере битву двух флотилий с 19000 воору-
женных воинов на борту, которую Светоний описыва-
ет следующим образом:
24
«Но когда бойцы прокричали ему: «Здравствуй,
император, идущие на смерть приветствуют тебя!» —
он им ответил: «А может, и нет»,— и, увидев в этих
словах помилование, все они отказались сражаться.
Клавдий долго колебался, не расправиться ли с ними
огнем и мечом, но потом вскочил и, противно ковы-
ляя, припустился вдоль берега с угрозами и уговора-
ми, пока не заставил их выйти на бой. Сражались
в этом бою сицилийский и родосский флот, по двена-
дцати трирем каждый, а знак подавал трубою сереб-
ряный тритон, с помощью машины поднимаясь из
воды».
Римский историк Тацит (около 56—118 гг. н. э.)
пишет в своих «Анналах», что все 19000 человек были
осужденными. Если даже предположить, что их со-
брали в Италию из всех провинций, то все равно столь
большое число вызывает подозрение, что все пригово-
ры были вынесены справедливо.
Как скот на продажу
В гладиаторы весьма часто попадали и рабы — как
в Риме, так и в остальных городах мировой Римской
державы. В конце существования Республики целые
группы гладиаторов входили обычно в военные от-
ряды знати, состоявшие из рабов. Использовали их
по-разному: как личную охрану господина или как
bravi, т. е. наемных или профессиональных убийц, а та-
кже как смертников, сражавшихся на зрелищах, устра-
иваемых их господином или кем-то другим, для кого
владелец сдавал их за деньги, как цирковых лошадей
или медведей.
Впрочем, для тех, кто сдавал их внаем, это была
блестящая сделка, как явствует из замечания Цицерона
о труппе гладиаторов его друга Аттика, купленной тем
в 56 г. до н. э. Узнав, что они великолепно сражаются,
Цицерон решил, что Аттик, сдав гладиаторов внаем,
мог бы вернуть свои деньги уже после двух представ-
лений.
Со слов Цицерона мы знаем, что и Цезарь (100—
44 гг. до н. э.) содержал собственную труппу глади-
аторов. Так же как и Цезарь, многие представители
тогдашней знати в Капуе, да и в других городах,
имели собственные школы, в которых обучались сотни
25
гладиаторов. Старейшая школа в Капуе принадлежала,
вероятно, 1аю Аврелию Скавру, который в 105 г. до
н. э. с помощью своих преподавателей обучал искусству
фехтования легионы консула Рутилия. Дурной славой
три десятилетия спустя пользовалась знаменитая шко-
ла Гн. Лентула Батиата, после того как из нее в 73 г. до
н. э. бежало около 70 гладиаторов под руководством
Спартака; этот побег вызвал мощнейшую войну рабов,
повергшую Римскую империю в страх и ужас.
Наряду со знатью гладиаторские труппы, состоя-
вшие из рабов, имели и богатые семьи, уважаемые
мужи и даже женщины, например некая Гекатея на
острове Фасос. Иногда даже легионы имели собствен-
ных гладиаторов, которые выступали в амфитеатрах
в местах их расквартирования.
Наряду с другой собственностью такие гладиаторс-
кие труппы переходили путем продажи или аукцион-
ных торгов из рук в руки, как скот или, так же как
в наши дни, футболисты и другие спортсмены. Им-
ператор Калигула буквально озолотился на таких аук-
ционах, ибо он вынуждал консулов и преторов поку-
пать по головокружительным спекулятивным ценам
бойцов, оставшихся в живых после устраиваемых им
зрелищ. Наглядное описание таких финансовых опера-
ций алчного императора нам оставил Светоний:
«Торги он устраивал, предлагая для распродажи
все, что оставалось после больших зрелищ, сам назна-
чал цены и взвинчивал их до того, что некоторые,
принужденные к какой-нибудь покупке, теряли на ней
все свое состояние и вскрывали себе вены. Известно,
как однажды Апоний Сатурнин задремал на скамьях
покупщиков, и Тай посоветовал глашатаю обратить
внимание на этого бывшего претора, который на все
кивает головой; и закончился торг не раньше, чем ему
негаданно были проданы тринадцать гладиаторов за
девять миллионов сестерциев»27.
В I в. н. э. господин мог без всяких ограничений
продавать своих рабов в гладиаторы для смертельных
боев на арене. Один из таких случаев описывает Свето-
ний в жизнеописании римского императора Вителлия,
правившего всего лишь несколько месяцев в 69 г. н. э.:
«...он стал властвовать почти исключительно по при-
хоти и воле самых негодных актеров и возниц, особен-
но же отпущенника Азиатика. Этого юношу он опозо-
рил взаимным развратом; тому это скоро надоело,
26
и он бежал; Вителлий поймал его в Путеолах, где он
торговал водой и уксусом, заковал в оковы, тут же
выпустил и снова взял в любимчики; потом, измучась
его строптивостью и вороватостью, он продал его
бродячим гладиаторам, но, не дождавшись конца зре-
лища и его выхода, опять его у них похитил. Получив
назначение в провинцию, он наконец дал ему воль-
ную...»
И только Адриан, римский император, правивший
со 117 по 138 г. н. э., «запретил продавать без объясне-
ния причин раба или служанку своднику или содержа-
телю гладиаторской школы», как об этом сказано
в сборнике «Писатели истории Августов». Уже раньше
аналогичный запрет, изданный, вероятно, во времена
Августа, поставил продажу рабов для использования
их в звериных травлях в зависимость от приговора
суда. Император Макрин (217—218 гг. н. э.), который,
между прочим, велел замуровывать живых людей
в стенах домов, а уличенных в прелюбодеянии, связав
их вместе, сжигать заживо, обращался особенно жесто-
ко и с рабами, которые бежали от своего господина
и были вновь схвачены. Им была сразу уготована
только участь гладиаторов.
Особенно ценимые — свободные бойцы
«Вот, например, угостят нас на праздниках, в тече-
ние трех дней, превосходными гладиаторскими игра-
ми; выступит не какая-нибудь труппа ланистов, а не-
сколько настоящих вольноотпущенников» — такие
слова вкладывает Петроний, римский бытописатель,
любимец Нерона, в уста лоскутника Эхиона («Пир
Трималхиона»). От добровольцев, были ли они воль-
ноотпущенниками или свободнорожденными, ожидали
более ожесточенного боя, чем от принуждаемых глади-
аторов, вероятно, потому, что они бросались на про-
тивника с большими яростью, страстью и подъемом.
Среди вольноотпущенников (бывших рабов) были
и те, которые прежде выступали в качестве глади-
аторов. Если им удавалось выжить на своей «службе»,
что случалось довольно редко, и получить вольную, то
они по собственному желанию могли вновь заняться
своей бывшей профессией. Иногда, правда, они продо-
лжали бои на арене и по желанию своих господ.
27
В конце Республики, а еще чаще в последовавшую
за ней императорскую эпоху ланисты стали нанимать
свободнорожденных, причем те давали страшную кля-
тву бойцов-добровольцев о том, что их можно «жечь,
вязать, сечь и казнить мечом». Тот, кто унижал себя до
такого состояния, принадлежал чаще всего к категории
социально отверженных, гонимых нуждой, отчаянием
и другими жизненными невзгодами. Но и те, кто раз
оступились и не могли уже включиться в нормальную
жизнь, видели в школе гладиаторов и арене свое после-
днее пристанище. Кроме того, и радость грубой силы
побуждала кое-кого хвататься за орудие убийства, так
что среди добровольцев было и немало доблестных
и отважных рубак и искателей приключений, которые
скучали от монотонности «Pax Romana», не находили
в нем применения способностям и стремились поте-
шить себя, занявшись боевым ремеслом гладиатора.
«Скольких же бездельников страсть к оружию со-
блазняет наниматься на гладиаторскую службу!» — во-
склицает Тертуллиан, христианский писатель, живший
около 200 г. н. э. Сюда же можно причислить и группу
воинов, которых император Септимий Север (193—
211 гг. н. э.) уволил из своей преторианской гвардии.
Это были италийцы, которым запрещалось в даль-
нейшем служить в гвардии. Некоторые из этих воинов,
оказавшись на улице, опустились и стали промышлять
разбоем, другие добровольно подались в школы гла-
диаторов.
В риторических школах,— так сказать, «универси-
тетах» Римской империи — в качестве тем для декла-
мации охотно выбирали чувствительные сюжеты
о том, почему свободнорожденный продал себя в гла-
диаторы. Так, например, рассказывали душещипатель-
ную историю одного благородного юноши, который
завербовался в гладиаторы, с тем чтобы полученными
деньгами оплатить погребение своего отца. Похожие
романтические мотивы приводит в своем очерке-диа-
логе «Токсарид» философ Лукиан Самосатский.
В Амастрии (Амасре), на побережье Черного моря,
скиф Сисинн изъявил готовность сразиться в поединке
с гладиатором за 10 000 драхм28, с тем чтобы вызво-
лить своего друга из нищеты. К таким слащавым
рассказам, практиковавшимся в риторических школах,
вряд ли можно относиться серьезно, хотя, безусловно,
иногда попадались отдельные неудачники, которые, не
28
имея никаких других средств к существованию, вступа-
ли в школу гладиаторов из благородных побуждений.
Свободный гражданин, нанимавшийся на гладиа-
торскую службу, должен был в присутствии нанима-
теля сделать перед народным трибуном соответству-
ющее заявление, причем одновременно устанавлива-
лась и цена за его выступление. По указу императора
Марка Аврелия (161 —180 гг. н. э.) такому доброволь-
цу причиталось не более 200 сестерциев, т. е. мизерная
сумма. При помощи столь низкого тарифа, выплачива-
вшегося лишь самым заурядным гладиаторам, пыта-
лись удержать более достойных граждан, оказавшихся
в трудном положении, от этого отчаянного шага.
Общественное положение такого auctoratus, как на-
зывали вольнонаемных гладиаторов, было аналогично
положению раба, о чем свидетельствует и приведен-
ный выше текст клятвы. Он признавал тем самым
право своего господина и «работодателя» распоря-
жаться его жизнью и смертью в течение всего срока
службы. Но тем не менее он мог вновь выкупить себя
досрочно и даже до того, как вообще начинать поедин-
ки. Если в течение договорного срока он оставался
живым, то в качестве признания он получал особое
вознаграждение. Он вновь становился свободным, но,
разумеется, мог и вторично наняться на гладиаторс-
кую службу, причем в этом случае за его выступление
по тарифу, установленному Марком Аврелием, выпла-
чивалось уже до 12 000 сестерциев. Граничившую с чу-
дом сноровку в искусстве выживания продемонстриро-
вал гладиатор-вольноотпущенник Публий Осторий
в Помпеях, одержавший (если верить его собственным
словам) победу в 51 поединке. В этой связи неудивите-
льно, что ушедшие на покой заслуженные гладиаторы
пользовались спросом, ибо тот, кто годами проти-
востоял смерти на арене, должен был быть настоящим
рубакой. И для того чтобы уговорить таких ветеранов
выступить хотя бы в одном-единственном поединке,
император Тиберий (14—39 гг. н. э.) был вынужден
как-то предложить 1000 золотых монет.
Учитывая то, что у гладиаторов-добровольцев
была более высокая репутация, чем у их подневольных
соперников, появлялся соблазн хитростью и силой
принуждать «добровольцев» заняться кровавым ре-
меслом. Сенека Старший29 сообщает, что уже в начале
Империи раздавались жалобы на бессовестность
29
некоторых богатых граждан, которые, пользуясь не-
опытностью молодых людей, обманным путем зама-
нивали в гладиаторские школы как раз самых краси-
вых и пригодных к несению воинской службы юношей.
До нас дошло множество свидетельств о случаях,
когда высокопоставленные лица злоупотребляли вла-
стью для того, чтобы заставить своих приближенных
выступать в поединках на арене. Так, пресловутый
Луций Корнелий Бальб, квестор испанского города
Гадеса (Кадиса) в 44—43 гг. до н. э., дважды пытался
заставить римского гражданина Фадия участвовать
в гладиаторских боях. А когда Фадий отказался и на-
род взял его под защиту, рассерженный магистрат
повелел галльским всадникам сечь его, а затем заживо
сжечь в гладиаторской школе.
Удовольствие от такого насилия и противоестест-
венной жестокости испытывал, разумеется, и импера-
тор Калигула. Так, Светоний описывает страшную
участь, постигшую Эзия Прокула, сына одного из
старших центурионов. За большой рост и необыкно-
венную красоту его прозвали Колосс-Эрот, т. е. Вели-
кан Эрот, потому что он был сильным, как великан,
и прекрасным, как бог любви Эрот. Из чувства зависти
и ревности во время представления в амфитеатре Кали-
гула «вдруг приказал согнать его с места, вывести на
арену, стравить с гладиатором легковооруженным, по-
том с тяжеловооруженным, а когда тот оба раза вышел
победителем — связать, одеть в лохмотья, провести по
улицам на потеху бабам и, наконец, прирезать».
Калигула не раз заставлял биться на арене множе-
ство граждан. По словам Светония, «на гладиаторских
играх иногда в палящий зной он убирал навес и не
выпускал зрителей с мест; или вдруг вместо обычной
пышности выводил изнуренных зверей и убогих, дрях-
лых гладиаторов, а вместо потешных бойцов — отцов
семейства, самых почтенных, но обезображенных ка-
ким-нибудь увечьем».
Когда император как-то заболел, то нашлись люди,
«которые давали письменные клятвы биться насмерть
ради выздоровления больного или отдать за него свою
жизнь... От человека, который обещал биться глади-
атором за его выздоровление, он потребовал исполне-
ния обета, сам смотрел, как он сражался, и отпустил
его лишь победителем, да и то после долгих просьб.
Того, кто поклялся отдать жизнь за него, но медлил, он
30
отдал своим рабам — прогнать его по улицам в венках
и жертвенных повязках, а потом во исполнение обета
сбросить с раската.
Многих граждан из первых сословий он, заклеймив
раскаленным железом, сослал на рудничные или до-
рожные работы, или бросил диким зверям, или самих,
как зверей, посадил на четвереньках в клетках, или
перепилил пополам пилой — и не за тяжкие провин-
ности, а часто лишь за то, что они плохо отозвались
о его зрелищах или никогда не клялись его гением».
Этот гений — бог-покровитель императора — косвенно
защищал и всю империю. Уклонение от клятвы могли
истолковать и как государственную измену, и это счи-
талось одним из преступлений, за которые позже пре-
следовались христиане.
Стремясь заклеймить позором жестокость Калигу-
лы, Светоний рассказывает наряду с прочими садистс-
кими действиями и об участи одного римского всад-
ника30: «...брошенный диким зверям, он не переставал
кричать, что невинен; он (император) вернул его, отсек
ему язык и снова прогнал на арену».
Постоянно осуждая всадническое сословие за его
пристрастие к театру и гладиаторским боям, он с осо-
бым удовольствием заставлял как можно больше всад-
ников и сенаторов выступать в поединках на арене.
Это все больше воспринималось как скандал, а Вител-
лий, правивший в 69 г. н. э., позаботился четверть века
спустя о том, чтобы одной из своих немногих мер по
восстановлению порядка устранить это возмущение.
Вот что пишет об этом Тацит: «Строго стали следить
за тем, чтобы римские всадники не участвовали в гла-
диаторских играх на арене и не унижали свое достоин-
ство. Бывшие правители принуждали к такому позор-
ному действию с помощью денег, а еще чаще силой, да
и некоторые города и селения состязались в том, что-
бы привлечь для этих целей деньгами всех опустив-
шихся молодых людей».
Уже Август в 38 г. до н. э. запретил сенаторам,
а немного позже, возможно, и всадникам выступать
в качестве гладиаторов, правда без особого успеха. Ибо
девять лет спустя на арене вновь появился сенатор,
а в 11 г. н. э. пришлось отменить запрет для всадников.
Представители знати и граждане, добровольно
Избравшие карьеру гладиатора, постоянно станови-
лись мишенью для возмущения, упреков и насмешек
31
моралистов и сатириков. Выступление на арене вызы-
вало, особенно у представителей высших сословий, по
крайней мере такое же возмущение, как выступление
в качестве актера: они пятнали своим позорным пове-
дением имя своих предков, когда-то покоривших мир.
Во время одной из игр, устроенных Цезарем, пат-
риций и адвокат, бывший до этого сенатором, до тех
пор наносили удары друг другу, пока оба не упали
замертво.
Луций, брат римского полководца Марка Антония
(82—30 гг. до н. э.), выступавший в Малой Азии гла-
диатором и обычно перерезавший своим противникам
горло, был вынужден не раз сносить обидные насмеш-
ки Цицерона в свой адрес.
Во время правления обоих первых римских импера-
торов в гладиаторских боях также участвовали члены
знатных семей. О том, какое низкое положение зани-
мал в обществе гладиатор-доброволец, красноречиво
свидетельствует документ, составленный в последние
годы существования Республики. В нем гражданин го-
рода Сассины (Меркато Карачено) распорядился
о том, чтобы на кладбище, которое он подарил жи-
телям города, не хоронили тех, кто нанялся за вознаг-
раждение в гладиаторы, лишил себя жизни через пове-
шение или занимался грязным ремеслом.
«Смейся тому, как, оружье сложив,
она кубок хватает»
«Зрелища он устраивал постоянно, роскошные и ве-
ликолепные, и не только в амфитеатре, но и в цирке.
Здесь кроме обычных состязаний колесниц четверкой
и парой он представил два сражения, пешее и конное,
а в амфитеатре еще и морское. Травли и гладиаторские
бои показывал он даже ночью при факелах, и уча-
ствовали в них не только мужчины, но и женщины».
На одном из праздников в декабре он выставил даже
женщин против карликов. Нужны были все новые мер-
зости для того, чтобы щекотать притупившиеся нервы
зрителей, бедных или богатых, благородного или низ-
кого происхождения.
Выступление женщин-гладиаторов, о котором упо-
минает Светоний в жизнеописании императора Доми-
циана (81—96 гг.), уже в то время не считалось чем-то
новым. Еще при Нероне (54—68 гг.), который «заста-
32
вил сражаться даже 400 сенаторов и 600 всадников,
многих — с нетронутым состоянием и незапятнанным
именем», в цирке устраивались кровавые бои женщин-
гладиаторов, в которых участвовали даже женщины из
почтенных семейств, как пишет об этом Тацит в своих
«Анналах», что считалось особенно позорным. На де-
вятом году правления Нерона эти омерзительные
женские поединки приняли прямо-таки возмутитель-
ные масштабы. В честь армянского правителя Тирида-
та, посетившего Италию, в 66 г. в Путеолах (Поццу-
оли) были устроены даже одновременно выступления
африканских гладиаторов обоего пола. Поэт Ювенал
(ок. 60—140 гг. н. э.), описывая в своих сатирах испор-
ченные нравы Рима, с насмешкой вопрошал:
Кто не видал эндромид31 тирийских, не знает церомы32,
Кто на мишени следов не видал от женских ударов?
Колет ее непрерывно ударами, щит подставляя,
Все выполняя приемы борьбы,— и кто же? — матрона!
Ей бы участвовать в играх под трубы на празднике Флоры;
Вместо того не стремится ль она к настоящей арене?
Разве может быть стыд у этакой женщины в шлеме,
Любящей силу, презревшей свой пол? Однако мужчиной
Стать не хотела б она: ведь у нас наслаждения мало.
Вот тебе будет почет, как затеет жена распродажу:
Перевязь там, султан, наручник, полупоножи
С левой ноги; что за счастье, когда молодая супруга
Свой наколенник продаст, затевая другие сраженья!
Этим же женщинам жарко бывает и в тонкой накидке.
Нежность их жжет и тонкий платок из шелковой ткани.
Видишь, с каким она треском наносит мишени удары,
Шлем тяжелый какой ее гнет, как тверды колени,
Видишь плотность коры у нее на коленных повязках.
Смейся тому, как, оружье сложив, она кубок хватает.
Лепида внучки, Метелла слепого иль Фабия Гурга!
Разве какая жена гладиатора так наряжалась?
Разве Азила жена надрывалась вот так у мишени?
Только в 200 г., когда состоялось особенно много
поединков женщин-гладиаторов, было запрещено жен-
щинам выступать в качестве бойцов, что явилось за-
слугой просвещенных юристов, а вовсе не правившего
в то время императора Септимия Севера.
Школа-тюрьма
Школы гладиаторов с их жестокими наказаниями
были похожи более на тюрьмы, чем на центры обуче-
ния боевому искусству. В тесноте, в отвратительных
2 Г. Хёфлинг
33
каморках без окон, площадью три-четыре квадратных
метра жили и спали по двое. Это показывают и оста-
тки казармы гладиаторов, раскопанной в Помпеях
и принятой сначала ошибочно за солдатскую казарму
или рынок. Найденные на месте раскопок визирные
шлемы, которые носили только гладиаторы, однознач-
но свидетельствуют о том, что здание использовалось
как школа гладиаторов; об этом же говорят надписи
и изображения гладиаторов, нацарапанные на колон-
нах и стенах, затем объявления о гладиаторских играх
на внешней стене, а также два рисунка, на которых
в качестве трофеев изображено оружие гладиаторов.
Вокруг прямоугольной площади размером 56 х 45
метров первоначально располагались два больших за-
ла, кровли которых поддерживали 74 дорические ко-
лонны. Помимо тюрьмы и большой кухни, а также
многочисленных других помещений на двух этажах
здания друг над другом размещались темные, сырые
и грязные каморки (их было 71), в которых жили
гладиаторы.
Извержение Везувия в 79 г. н. э., сопровождавшееся
градом камней и тучами пепла, потоками лавы и ла-
винами грязи, а также выбросами ядовитых сернистых
газов, застало врасплох в этой казарме гладиаторов
перед театром в Помпеях 62 мужчин и одну женщину,
знатную даму, которая, возможно, именно в этот
момент хотела выразить герою арены свое восхище-
ние. Так смерть одним ударом поразила гладиаторов,
еще не успевших выйти на арену на свой последний
поединок!
Древнейшие известные нам гладиаторские школы
были основаны в Капуе в период Республики. Еще до
окончания этого периода такая школа возникла и в Ри-
ме, и римский поэт Гораций (65—8 гг. до н. э.) упоми-
нает Ludus Aemilius. Вскоре все ведущие учебные заве-
дения в Риме оказались исключительно во владении
императора. Четыре наиболее часто упоминаемые
окружали амфитеатр Флавиев: Большая школа,
Галльская школа, Дакийская школа, а также особое
место для подготовки к звериным травлям. Среди
обширных построек находились оружейный склад, куз-
ница и морг. В многочисленный управленческий пер-
сонал входили преподаватели, оружейники, врачи,
массажисты, могильщики, учетчики и надзиратели.
Этот многочисленный аппарат подчинялся управля-
34
ющим, высокопоставленным чиновникам, иные из ко-
торых были в ранге прокураторов из всаднического
сословия.
Но императорские гладиаторские школы существо-
вали и за пределами Рима, в Италии, как уже упоми-
налось, в Капуе, а затем в Равенне и Пренесте (Палест-
рина), а также за ее пределами — в Александрии и Пер-
гаме (Бергамаль). Все они располагались в местностях
с благоприятным климатом, ибо здоровье и самочув-
ствие обреченных на смерть укрепляли силу и боевой
дух во время поединка на арене. Вероятно, помимо
этого существовали еще и другие школы во многих
других римских провинциях Европы и Азии.
Но только хорошего воздуха недостаточно для
поддержания здоровья — для этого необходимо и тща-
тельно сбалансированное питание. Тому, кто в поедин-
ке должен искусно биться не на жизнь, а на смерть,
нужна большая мускульная сила. В гладиаторских
школах средством, особенно наращивающим мускула-
туру, считался ячмень, поэтому он занимал в меню
приоритетное место. Именно этому гладиаторы были
обязаны насмешливым прозвищем hordearii, т. е. пита-
ющиеся ячменем. Медики строго следили за тем, что-
бы предписанные продукты точно отпускались, гото-
вились в соответствии с инструкцией и доставлялись
гладиаторам. По словам Сенеки, гладиатор «за пищу
и питье платит кровью».
Если же ячменную крупу смешивали с толчеными
бобами, как это ежедневно происходило в школе Пер-
гама, то мускулы и ткани становились вялыми, а не
крепкихми и сильными, как критически говорил об этом
во II в. н. э. врач Гален Пергамский, который, будучи
молодым человеком, пользовал гладиаторов. Совре-
менник Цицерона, энциклопедист Варрон, утверждает,
что после упражнений в случае необходимости глади-
аторам давали напиток из щелочной золы, который
будто бы целительно воздействовал на внутренности,
задетые ударом или уколом.
Опытные хирурги заботливо лечили страшные
ранения, которые наносили гладиаторы друг другу.
Упомянутый выше Гален Пергамский, один из зна-
менитейших медиков своего времени, ставший позже
личным врачом Марка Аврелия, настоятельно под-
черкивает, что благодаря его уходу и методам
лечения удалось существенно понизить смертность
2*
35
среди бойцов. Физическую пригодность и высочайшую
боеготовность гладиаторов обеспечивали и опытные
массажисты школы, которые регулярно натирали
тело бойцов маслом.
Страшная жестокость и самоубийства отчаявшихся
Тот, кто при найме приносил клятву, в которой
выражал свое согласие с тем, что его можно «жечь,
вязать, сечь и убить мечом», уже при этом получал
первое представление о жестоких и бессердечных
нравах, царивших в казармах гладиаторов. Нару-
шителей строгого порядка или возмутителей спокойст-
вия секли, жгли раскаленным железом и заковыва-
ли в цепи, если не казнили. Мучения закованных
в цепи заключенных можно себе представить, загля-
нув в тюрьму помпейской гладиаторской школы.
В низкой камере, в которой можно было только ле-
жать или сидеть, была найдена цепь, к которой за
ноги приковывалось по десять заключенных. При рас-
копках наткнулись на четыре скелета бывших заклю-
ченных, которые, правда, не были прикованы за ноги
этой цепью.
Для поддержания дисциплины в этих тренировоч-
ных центрах смертников, разумеется, были необходи-
мы эффективные меры наказания, ибо эта беспорядоч-
но подобранная толпа лихих молодцов полностью или
большей частью состояла из преступников, военно-
пленных, рабов или отчаявшихся. А поскольку им
была уготована участь жертв арены и терять им было
нечего, они пытались выиграть все, а именно жизнь,
всякий раз, как только для этого появлялась возмож-
ность. Но такая благоприятная возможность представ-
лялась по воле случая редко, ибо из-за общего страха
перед восстаниями гладиаторы не могли иметь в ка-
зармах оружие. Они жили в более или менее строгом
заключении под охраной надзирателей, а в импера-
торских школах — под охраной солдат.
И все же часто вспыхивали заговоры, бунты и по-
беги с применением силы. Бегство Спартака и его
примерно 70 сотоварищей из школы в Капуе в 73 г. до
н. э. представляет собой наиболее известный пример
подобного рода, повлекший за собой тягчайшие после-
дствия. Расправившись с охраной, им действительно
36
удалось бежать, вооружиться и длительное время ухо-
дить от преследователей.
В 64 г. н. э. «гладиаторы в городе Пренесте попы-
тались вырваться на свободу, но были усмирены при-
ставленной к ним воинской стражей; а в народе, жаж-
дущем государственных переворотов и одновременно
трепещущем перед ними, уже вспоминали о Спартаке
и былых потрясениях»,— пишет Тацит.
Немногим лучше пришлось и 80 гладиаторам во
время правления императора Проба (276—282 гг.).
Правда, им сначала удалось вырваться из школы в Ри-
ме, предварительно расправившись с охраной, но за-
тем они погибли после отважного сопротивления
в бою с отрядом солдат, который преследовал их по
приказу императора.
Лишь очень редко становилось широко известно
о пытках и других злодеяниях, творившихся в строго
изолированных лагерях смертников. Уже упоминав-
шийся случай с римским гражданином Фадием, кото-
рый не поддался нажиму квестора Бальба и отказался
выступать на арене в качестве гладиатора, за что и был
заживо сожжен в гладиаторской школе, можно рас-
сматривать лишь как один из многих.
Физические муки усиливались и душевными стра-
даниями, особенно у людей чувствительных, кото-
рые по воле судьбы оказались среди этой массы гру-
бых и отупевших, отверженных и униженных людей.
Тому, кто видел лучшие времена, совместная жизнь
с этой дикой ордой в величайшей тесноте и ежеднев-
ная муштра к последнему бою на арене казались
вдвойне безнадежными. И даже если постыдная
смерть, может быть, и не поджидала его в первом же
бою, то он должен быть рассчитывать на то, чтобы
быть убитым на ближайшем или на следующем цир-
ковом представлении ради удовольствия кровожадной
черни.
Итак, стоило ли вообще пытаться изо всех сил
выжить в обществе нищеты, подлости и пороков?
Стоило ли жить ради такой жизни?
Разве не стоило страстно желать окончания этого
прямо-таки скотского прозябания как избавления?
Страшная жестокость охранников и душевное на-
пряжение каждого из этих загнанных несчастных лю-
дей накаляли атмосферу до предела. Эта накопившая-
ся ненависть гладиаторов неизбежно разряжалась, как
37
вулкан, и направлялась на их охранников или против
самих себя.
Такие самоубийства не удавалось предотвратить ни
строжайшей охраной, ни строгим запретом хранить
у себя оружие, которым гладиаторы убивали друг друга
на арене. Тот, кто хотел покончить с невыносимыми
муками, находил другие средства и пути для того, чтобы
перехитрить надсмотрщиков и исполнить свой замысел.
Сенека описывает необычное самоубийство глади-
атора: «Недавно, когда бойцов везли под стражей на
утреннее представление, один из них, словно клюя
носом в дремоте, опустил голову так низко, что она
попала между спиц, и сидел на своей скамье, пока
поворот колеса не сломал ему шею; и та же повозка,
что везла его на казнь, избавила его от казни».
Даже если до нас дошли лишь отдельные случаи
такого самоубийства, то тем не менее они имели ме-
сто. Симмах, живший в IV в. н. э. и ставший в 391 г.
римским консулом, рассказывает в своем письме
о массовом самоубийстве, превосходящем по своему
ужасу все известные нам случаи. Выйдя в маленьких
суденышках из Северного моря в Атлантику, воины-
саксы напали на побережье Галлии. Часть пленных,
попавших в руки римлян, должны были выступать
в качестве гладиаторов на устраиваемых Симмахом
играх. Но для того чтобы не допустить триумфа побе-
дителя на арене, 29 германских военнопленных, несмо-
тря на строгую охрану, задушили друг друга руками,
продемонстрировав тем самым свою гордость и пре-
восходство даже в положении побежденных.
Обучение по всем правилам искусства
«Молодых бойцов он отдавал в обучение не в шко-
лы и не к ланистам, а в дома римских всадников и даже
сенаторов, которые хорошо владели оружием; по пись-
мам видно, как настойчиво просил он их следить за
обучением каждого и лично руководить их заняти-
ями»— так Светоний описывает ту необыкновенную
заботу, с которой Юлий Цезарь следил за професси-
ональной подготовкой вновь приобретенных гладиа-
торов к боям на арене.
Таким образом, Цезарь не удовлетворялся обычной
подготовкой в школах, где для каждого вида вооруже-
38
ния имелись профессиональные и опытные ланисты.
Тот, кого не просто, как скот на убой, выгоняли на
арену без всякой тренировки — а и такое встречалось
достаточно часто,— тот вначале проходил в гладиа-
торских казармах основательную выучку, а после ему
преподавалось актерское мастерство, с которым вир-
туоз своего вида оружия приканчивал противника, что,
естественно, возбуждало зрителей гораздо больше,
чем неумелое убийство.
То же мы имеем и в наши дни на примере боя
быков. Кто из огромного числа охочих до этого зрели-
ща зевак пойдет на бойню, чтобы посмотреть, как
приканчивают быка?
Начинали новобранцы с деревянного меча и упраж-
нялись на столбе либо на чучеле, прежде чем получить
тренировочное оружие, более тяжелое, чем то, с кото-
рым им предстояло выступать на арене. Эта подготов-
ка проходила по всем правилам боевого искусства
и с давних пор считалась образцовой. Как упомина-
лось выше, уже в 105 г. до н. э. консул П. Рутилий
поручил ланистам из школы Г. Аврелия Скавра препо-
дать легионерам «более изощренные приемы нанесе-
ния и отражения ударов».
Публика отлично разбиралась в употреблявшихся
тогда технических терминах и во время боев гладиато-
ров на арене выкрикивала команды учителей их уче-
никам, что порой немало помогало участникам боя.
Взаимные острые реплики тяжущихся сторон в суде
побудили римского оратора Квинтилиана (около 35—
100 гг. н. э.) сравнить их с ударами гладиаторов, «вто-
рые позиции которых становятся третьими, если пер-
вая была исполнена для того, чтобы спровоцировать
противника на удар, и четвертыми, если уловка двой-
ная, так что необходимо дважды парировать и дважды
нанести удар».
При обучении гладиаторов с ними обращались до-
вольно жестоко, с тем чтобы вырастить их настоящи-
ми бойцами, способными не спасовать ни перед чем.
Они не должны были отшатываться, если противник
делал оружием выпад в лицо, что требовало особенной
выдержки, об отсутствии которой у большинства чле-
нов гладиаторской школы Калигулы сокрушается
римский ученый Плиний Старший.
Особое значение придавалось способности сражаться
левой рукой, о чем свидетельствуют соответствующие
39
изображения гладиаторов с мечом в левой руке. Особен-
но хорошо владел этим искусством император Коммод
(180—192 гг.).
Снаряжение — на любой вкус
Впрочем, странного нет в вельможном актере, когда сам
Цезарь кифару взял. Остались дальше лишь игры —
Новый для Рима позор. Не в оружьи хотя б мирмиллона,
Не со щитом выступает Гракх, не с клинком изогнутым;
Он не хочет доспехов таких, отвергает с презреньем,
Шлемом не скроет лица; зато он машет трезубцем;
Вот, рукой раскачав, висящую сетку он кинул;
Если врага не поймал, он с лицом открытым для взоров
Вдоль по арене бежит, и его не узнать невозможно:
Туника до подбородка, расшитая золотом, с крупной
Бляхой наплечной, с которой висит и болтается лента.
Даже секутор, кому приказано с Гракхом сражаться,
Худший позор при этом несет, чем рана любая.
Такими насмешками римский сатирик Ювенал (ок.
60—100 гг. н. э.) осыпает потомка рода Гракхов, двое
из которых33 вошли когда-то в историю как народные
трибуны. Но не только само выступление нынешнего
Гракха на арене он рассматривает как оскорбление
чести сословия; гораздо отвратительнее то, что этот
добровольный гладиатор предстает не в качестве тяже-
ловооруженного мирмиллона, но мечется все время
полуголым ретиарием.
На основании одних только этих строк видно, что
гладиаторы различались снаряжением, пользовавшим-
ся у публики различной популярностью. Одни болели
за тот, другие — за иной род оружия, а порой восхище-
ние перехлестывало через край и превращалось в спор
или стычку между приверженцами разных типов гла-
диаторов.
Постоянно ведшиеся Римом войны порождали мас-
сы пленных, которых толпами принуждали участво-
вать в кровавой резне на потеху публике. Со времен
Республики иноземных участников человеческой гека-
томбы заставляли биться друг с другом не только в их
экзотических, часто живописных одеждах, но и с их
собственным оружием и по их обычаям. С этими осо-
бенностями разноплеменных бойцов связано появле-
ние некоторых категорий профессиональных гладиато-
ров, таких, как самниты, фракийцы или галлы.
40
Тладиаторы из Помпей
Самниты, прикрывавшиеся большим щитом в че-
ловеческий рост, бились короткими, прямыми мечами
либо копьями. Кроме того, они были защищены поно-
жью на левом бедре, а справа зачастую — наголенни-
ком; фартуком с поясом и повязкой на правой руке.
Лицо прикрывал большой шлем с прорезями, бросав-
шийся в глаза своими широкими полями и огромным
гребнем с султаном. Все вместе создавало впечатление
великолепного тяжелого вооружения.
Защитой фракийцам также служили закрывавший
лицо шлем и наручень на правой руке. Оружием напа-
дения у них были серповидный меч либо кривой кин-
жал, а от ударов противника они защищались малень-
ким круглым или квадратным щитом. В противополо-
жность самнитам, с которыми они порой скрещивали
клинки, у них было две поножи.
41
Император Калигула принадлежал к приверженцам
именно этого типа гладиаторов. Он сам был, как сооб-
щает Светоний, «гладиатор и возница, певец и плясун...
Нескольких гладиаторов-фракийцев он поставил на-
чальниками над германскими телохранителями; глади-
аторам-мирмиллонам он убавил вооружение, а когда
один из них, по прозванию Голубь, одержал победу
и был лишь слегка ранен, он положил ему в рану яд
и с тех пор называл этот яд «голубиным» — по крайней
мере так он был записан в списке его отрав».
Как нам известно от Светония, император Тит
(79—81 гг.) также был поклонником фракийцев: «От
природы он отличался редкостной добротой... К про-
стому народу он всегда был особенно внимателен.
Однажды, готовя гладиаторский бой, он объявил, что
устроит его не по собственному вкусу, а по вкусу
зрителей. Так оно и было; ни в какой просьбе он им не
отказывал и сам побуждал их просить, что хочется.
Сам себя он объявил поклонником гладиаторов-фра-
кийцев, из-за этого пристрастия нередко перешучивал-
ся с народом и словами и знаками, однако никогда не
терял величия и чувства меры.
Даже купаясь в своих банях, он иногда впускал туда
народ, чтобы и тут не упустить случая угодить ему».
Тип снаряжения римских гладиаторов, именовав-
шийся галльским, был, по-видимому, заимствован
в этрусской Кампании, а к этрускам попал от
галльских племен Северной Италии. Выше мы уже
упоминали о том, что на этрусских погребальных ур-
нах III в. до н. э. были обнаружены рельефы, изоб-
ражавшие поединки между двумя такими галлами
и галлом и фракийцем. Вообще же подобные изоб-
ражения, выбитые также на надгробиях, являются важ-
нейшим свидетельством существования и многих дру-
гих типов вооружения.
В эпоху Империи «галлы» были постепенно вытес-
нены так называемыми мурмиллонами (или мирмил-
лонами), называвшимися так по значку в виде морской
рыбы на шлеме или каске. В их снаряжение входили
галльский щит, а также меч и копье; поножей, однако,
не было.
В отличие от своего брата Тита, предпочитавшего
фракийцев, император Домициан (81—96 гг. н. э.) был
столь яростным приверженцем мурмиллонов, что эта
почти болезненная любовь выразилась однажды в кро-
42
Гладиаторы. Рисунки из Помпей
вавой мести одному из болельщиков партии фракий-
цев. Светоний так описывает этот страшный случай:
«Отца семейства, который сказал, что гладиатор-
фракиец не уступит противнику, а уступит распоряди-
телю игр» (а им являлся сам Домициан), «он приказал
вытащить на арену и бросить собакам, выставив над-
пись: «Щитоносец54—за дерзкий язык»».
Еще одним типом гладиаторов, также, возможно,
имевшим глубокие исторические корни, был ретиарий,
или боец с сетью. Одетые наподобие рыбаков в напо-
минавшую рубашку тунику, ретиарии кружили вокруг
43
своих противников, пытаясь мгновенно набросить на
них сеть, чтобы вывести из строя и заколоть кинжалом
или трезубцем, напоминавшим тот, что употреблялся
при ловле тунца. Если же жертва умело увертывалась,
то ретиарий быстро подтягивал сеть к себе за специ-
альный шнур и вновь начинал «ловлю». Главным про-
тивником ретиария наряду с мирмиллоном был секу-
тор, т. е. преследователь, вооружение которого, так же
как у тяжеловооруженного самнита, состояло из шле-
ма с прорезью для глаз, меча и щита. Ретиарий, высту-
павший полуголым, без пышного снаряжения и даже
без шлема, занимал низшую ступень среди гладиато-
ров и часто вынужден был влачить жалкое существо-
вание.
Обычно гладиаторские игры представляли собой
серию дуэлей, т. е. именно поединков между двумя
бойцами, однако порой устраивались и групповые бои,
и даже настоящие битвы. Подобный бой между не-
сколькими противниками с неожиданным исходом
описывает Светоний в биографии Калигулы:
«Пять гладиаторов-ретиариев в туниках бились
против пяти секуторов, поддались без борьбы и уже
ждали смерти, как вдруг один из побежденных схватил
свой трезубец и перебил всех победителей; Гай в эдикте
объявил, что скорбит об этом кровавом побоище
и проклинает всех, кто способен был на него смот-
реть».
Однако приведенный список отнюдь не исчерпыва-
ет всех типов гладиаторов. Были среди них и конные
бойцы, такие, как андабаты, тело которых прикрывала
парфянская кольчужная броня, а лицо — глухой шлем
без прорезей для глаз. Вооружены они были длинными
копьями, которые направляли друг на друга на полном
скаку. Эсседарии же бились в британских колесницах,
управлявшихся стоявшим рядом возницей.
Как против диких зверей, так и против других
гладиаторов выступали на арене и лучники. Выходили
на бой друг с другом и те, кто были вооружены двумя
кинжалами каждый. Были и метатели петли, размахи-
вавшие одновременно специальной кривой палкой, ко-
торую они держали в правой руке, а также бойцы,
вооруженные маленьким щитом и изогнутым прутом
в левой руке и кнутом в правой. Велиты, вооруженные
копьем и метательным ремнем, бились друг с другом
пешими.
44
В зависимости от места и времени действия меня-
лись и некоторые особенности вооружения и снаряже-
ния. Были и такие гладиаторы, которые могли высту-
пать с различными видами оружия. Публика требо-
вала смены впечатлений, поэтому методы взаимного
уничтожения на арене отличались исключительным
многообразием, так что термин «гладиатор» следует
понимать в очень расширительном толковании, а не
просто как «фехтовальщик».
Иерархия и дух товарищества
Гладиаторам одной школы разрешалось объеди-
няться, например, с целью совместного поклонения
богам-покровителям, к которым в первую очередь от-
носились, естественно, Марс и Диана, а также Гер-
кулес, победитель диких зверей и людей, затем Вик-
тория, Фортуна, Немезида и даже лесное божество
Сильван, как следует из надписи 177 г. н. э., посвящен-
ной гладиаторам Коммода. Совместные занятия тем
или иным видом оружия, при строгой иерархии внутри
этих видов, также способствовали сплочению сорат-
ников. Однако существовали и дружественные связи
с другими братьями по оружию. Нам известны случаи
выражения духа товарищества по отношению к па-
вшим на арене, памятники которым сооружали их
соратники либо управляющие школами.
На военизированную организацию школ указыва-
ют и титулы, которыми награждали активных бойцов,
причем речь шла о терминах*и выражениях, созданных
в подражание тем, что применяются в военном деле.
Мудреная иерархия гладиаторов знала различные сту-
пени и внутри отдельных родов оружия. Бойцы перво-
го, второго, третьего и четвертого классов жили в раз-
дельных помещениях, а некоторые из них настаивали
Даже на том, чтобы выступать только против бойцов
своего ранга.
Проявившие себя на арене могли рассчитывать на
повышение; тем самым создавалось некое подобие
офицерского корпуса, в задачи которого входили при-
смотр и командование «рядовыми» или «тиронами»,
как называли новобранцев, а также их тренировка.
Последние выходили на арену и затем становились
ветеранами. Лучшие из лучших превращались со вре-
менем в бойцов первого класса.
45
Те, кому в этой игре жизни со смертью удавалось
выжить, получали деревянный меч (rudis) как знак
освобождения. После этого такой боец становился сво-
бодным человеком и мог заняться преподаванием бое-
вого мастерства или выступать сам в гладиаторских
играх за хорошую плату. Так, Светоний сообщает, что
император Тиберий (14—37 гг. н. э.) «приглашал даже
отставных заслуженных гладиаторов за вознагражде-
ние в сто тысяч сестерциев».
Наряду с различными рангами на военный манер
бойцов характеризовали также и звучные либо ласка-
тельные профессиональные имена-клички, которыми
наделяла гладиаторов публика или они сами. Порой
это были имена прославленных бойцов прошлого, по-
рой— героев эпоса, а иной раз и имена прекрасных
мальчиков из мифов и легенд, такие, как Гилас, Нар-
цисс и Гиацинт (свидетельство гомосексуальных стра-
стей и склонностей, доказательством чему служат
и надписи, сделанные в честь любимых гладиаторов).
Вообще к гладиаторам относились хуже, чем к ше-
лудивым псам, но многих поражало присущее им чув-
ство сословной чести. Они считали позорным стремле-
ние променять свое кровавое ремесло на какое-нибудь
другое либо выступать на арене против более слабого
противника. Эпиктет, философ I столетия н. э., упоми-
нает об императорских гладиаторах, негодовавших из-
за того, что им не давали выступать. «Какие прекрас-
ные годы пропадают зря!»—это восклицание Сенека
услышал из уст одного мирмиллона, жаловавшегося
на бессмысленную потерю времени в правление Тибе-
рия, слишком редко устраивавшего гладиаторские иг-
ры. Это «безумство храбрых» служило для иных обо-
снованием циничных рассуждений в защиту столь уни-
зительного для человека развлечения; утверждалось,
что гладиаторы при этом получают не меньшее удоволь-
ствие, чем публика.
Невероятным может показаться и презрение к сме-
рти, с которым миллионы гладиаторов веками вступа-
ли в свой последний бой,— и это после всех тех муче-
ний, которые им пришлось испытать до того. Даже
трусливые становились на арене отчаянными, ибо зна-
ли, что любовь к жизни менее всего способна вызвать
сострадание зрителей. Осознание своей отверженности
порождало в них безумную, яростную храбрость. Са-
мые тяжелые ранения они переносили без единого
46
стона. Ни кровавый спектакль, который разыгрывался
на арене, ни вид гибнущих товарищей по несчастью не
могли поколебать их моральной мощи и силы. Цице-
рон был также поражен столь удивительным муже-
ством. Почему, спрашивает он в «Тускуланских бесе-
дах», в сравнении с этой человеческой пеной римляне
выглядят столь убого?
«Вот гладиаторы, они — преступники или варвары,
но как переносят они удары! Насколько охотнее вы-
школенный гладиатор примет удар, чем постыдно от
него ускользнет! Как часто кажется, будто они только
о том и думают, чтобы угодить хозяину и зрителям!
Даже израненные, они посылают спросить хозяев, чего
те хотят,— если угодно, они готовы умереть. Был ли
случай, чтобы даже посредственный гладиатор засто-
нал или изменился в лице? Они не только стоят, они
и падают с достоинством; а упав, никогда не прячут
горла, если приказано принять смертельный удар! Вот
что значит упражнение, учение, привычка, и все это
сделал «грязный и грубый самнит, достойный низмен-
ной доли».
Если это так, то допустит ли муж, рожденный для
славы, чтобы в душе его хоть что-то оставалось вялое,
не укрепленное учением и разумом? Жестоки глади-
аторские зрелища, многим они кажуэся бесчеловеч-
ными, и, пожалуй, так оно и есть — по крайней мере,
теперь; но когда сражающимися были приговоренные
преступники, то это был лучший урок мужества против
боли и смерти — если не для ушей, то для глаз».
Все больше крови!
«В должности эдила»35 — начальника городской
и рыночной полиции и организатора представлений
в цирке — «Цезарь украсил не только комиций и форум
с базиликами, но даже на Капитолии выстроил вре-
менные портики, чтобы показывать часть убранства от
своей щедрости. Игры и травли он устраивал как
совместно с товарищем по должности, так и самосто-
ятельно, поэтому даже общие их траты приносили
славу ему одному. Его товарищ Марк Бибул открыто
признавался, что его постигла участь Поллукса: как
храм божественных близнецов на форуме называли
просто храмом Кастора, так и его совместную с Цеза-
рем щедрость приписывали одному Цезарю. Вдобавок
47
Цезарь устроил и гладиаторский бой, но вывел меньше
сражающихся пар, чем собирался; собранная им отов-
сюду толпа бойцов привела его противников в такой
страх, что особым указом было запрещено кому бы то
ни было держать в Риме больше определенного коли-
чества гладиаторов».
Что же именно побудило сенат принять такое огра-
ничительное решение?
Начиная с первых гладиаторских игр, организован-
ных должностными лицами — консулами 105 г. до н. э.
П. Рутилием Руфом и Гаем Манилием, в эпоху заката
Республики все чаще стали находиться государствен-
ные мужи, стремившиеся использовать в своих инте-
ресах огромное пропагандистское влияние расточи-
тельных мероприятий подобного рода. Теперь не толь-
ко осененные славой полководцы выставляли на арену
колонны гладиаторов, чтобы отпраздновать свой три-
умф, но и магистраты всех рангов додумались таким
образом добиваться благосклонности народа.
Среди них были и эдилы, устраивавшие в дополне-
ние к театральным и цирковым представлениям также
гладиаторские бои, как Цезарь. Его намерение послать
на арену несколько сот пар бойцов так напугало сенат,
что он законодательным путем ограничил число гла-
диаторов, которые могут находиться в собственности
частного лица. Одной из целей было предотвращение
возможного манипулирования общественным мнени-
ем. Тем не менее в тот раз все же выступило 320 пар,
а бои продолжались несколько дней. Щедрость, кото-
рую Цезарь выказывал при организации всякого рода
представлений и торжеств, а также общественных тра-
пез, совершенно затмила усилия всех его предшествен-
ников. «Но и народ, со своей стороны, стал настолько
расположен к нему,— подтверждает Плутарх,— что ка-
ждый выискивал новые должности и почести, которы-
ми можно было вознаградить Цезаря».
Уже через два года, т. е. в 63 г. до н. э., сенат
законодательно запретил всем будущим магистратам
в течение двух лет перед соисканием должности ор-
ганизовывать гладиаторские бои, если только их не
обязывало к тому чье-либо завещание.
Такие ограничительные постановления сената име-
ли под собой и иные основания. В 73—71 гг. до н. э.
гладиаторы впервые выступили как солдаты, когда
бежавший из школы Спартак буквально из ничего
48
слепил сильное войско рабов и гладиаторов, поставив
тем самым Рим в крайне тяжелое положение. Пережи-
тый страх не покидал многих. В последние же годы
Республики опасения еще более укрепились, когда че-
столюбивые и решительно настроенные политики ста-
ли обзаводиться своего рода гвардией телохранителей
из числа гладиаторов, чтобы в крайнем случае до-
биваться достижения политических целей силовыми
методами.
Угрозу давления на государство с помощью войска,
составленного из гладиаторов, сенат ощутил во время
заговора Каталины36. На заседании 21 октября 63 г. до
н. э., созванном в связи с необходимостью его подав-
ления, сенат решил вывести расположенные в столице
войска гладиаторов в Капую и другие города, с тем
чтобы лишить мятежников опасного оружия.
Не будь принята эта мудрая мера предосторож-
ности, приверженцам Каталины, возможно, удалось
бы превратить имевшиеся в их распоряжении отряды
гладиаторов в инструмент политического террора,
столь же (если не более) отвратительный, как и тот,
к которому прибегали позднее Клодий и Милон37 с их
вооруженными приспешниками. Яркий свет на эти об-
стоятельства проливает одно из писем Цицерона (56 г.
до н. э.): «Так противодействуют изданию самых па-
губных законов, особенно законов Катона, которого
отменно провел наш Милон. Ибо тот покровитель
гладиаторов и бестиариев купил у Коскония и Помпо-
ния бестиариев, и они всегда сопровождали его в толпе
с оружием в руках. Прокормить их он не мог и потому
с трудом удерживал их. Милон это проведал; он пору-
чил кому-то не из близких ему людей купить этих
рабов у Катона, не вызывая подозрений. Как только
их увели, Рацилий, единственный в то время настоя-
щий народный трибун, разгласил это и сказал, что эти
люди куплены были для него (ибо таков был уговор),
и вывесил объявление о продаже рабов Катона».
В том же 56 г. некий М. Скавр обвинил своих
соперников в борьбе за консулат в том, что они имели
около 300 вооруженных бойцов. Вскоре этот дурной
обычай распространился столь широко, что невозмож-
ным стало проведение избирательных комиций38. Лич-
ная гвардия Марка Антония (82—30 гг. до н. э.), пер-
вым открыто выступившего с вооруженными людьми,
составляла 6000 человек.
49
Огромное число гладиаторов, обучавшихся Цеза-
рем в его школе в Капуе, перед началом гражданской
войны (49 г. до н. э.), естественно, рождало опасения
в рядах приверженцев Помпея, подозревавших его
в том, что он захочет включить их в состав своей
армии. И действительно, консул Лентул обещаниями
свободы призвал их к оружию и посадил на коней,
однако всеми за то порицался. Напротив, «Помпей
вполне удачно распределил их»,— как сообщает об
этом Цицерон,— «по двое между отдельными отцами
семейств. В школе было 5 тысяч щитов. Как говорили,
они намеревались сделать вылазку. Это было очень
предусмотрительно с государственной точки зрения».
Передав гладиаторов Цезаря гражданам в качестве
телохранителей, Помпей исключил возможность их
военного применения.
Для Цезаря гладиаторы были любимейшим увлече-
нием, которому он уделял внимание даже в моменты
величайшего политического напряжения — пусть даже
для отвода глаз, как в следующем случае. Непосредст-
венно перед переправой через Рубикон в ночь с 10 на
11 января 49 г. до н. э., ставшей началом гражданской
войны, он, по словам Светония, в Равенне «присут-
ствовал для виду на народных зрелищах и обсуждал
план гладиаторской школы, которую собирался стро-
ить, и устроил, как обычно, многолюдный ужин».
В 46 г. до н. э. всесильный диктатор Цезарь празд-
новал четырехкратный триумф после своих ошеломля-
ющих успехов. Это был торжественный въезд в Рим
провозглашенного императором полководца по завер-
шении победоносной войны. Проводился же триумф
при наличии определенного рода предпосылок, о ко-
торых судил сенат. В «Словаре античности» по этому
поводу сказано следующее:
«Впереди шествовали сенат и магистраты; за ними
длинной чередой следовала военная добыча... и нако-
нец— золотые венки и почетные дары полководцу.
Перед колесницей триумфатора вели празднично укра-
шенных жертвенных животных и самых видных плен-
ников, часто царей и вождей; затем следовала запря-
женная четверкой белых коней роскошная колесница,
а на ней — сам триумфатор в шитой золотом пурпур-
ной одежде, со скипетром из слоновой кости, увенчан-
ным орлом, в руке и с лавровым венком на голове —
будто воплощение победоносного Юпитера, которо-
50
му, собственно, посвящался триумф. Сыновья триум-
фатора участвовали в чествовании своего отца. Заклю-
чали шествие увенчанные лаврами воины, певшие сла-
ву своему полководцу вперемежку с сатирическими
куплетами по поводу его же персоны. На Капитолии
лавровый венок триумфатора возлагался в храме
Юпитера и приносилась благодарственная жертва; за-
вершали празднество торжественное угощение и ода-
ривание армии и народа».
Умение Цезаря завоевывать благосклонность наро-
да на свою сторону само собой подразумевает, что он
не мог упустить уникальную возможность устроить
в связи со своим четырехкратным триумфом спектакль
невиданной дотоле пышности, сопровождавшийся
массовой резней в его честь. При этом он не удовлет-
ворился чудовищной травлей диких зверей, но приго-
товил истинную гладиаторскую битву, в которой с ка-
ждой стороны принимало участие по 500 пеших со-
лдат, 30 всадников и 20 слонов.
Цезарь же первым устроил гладиаторские игры
в память женщины. Не успели завершиться пышные
празднества по поводу его четырех триумфов
(галльского, египетского, понтийского и африканско-
го), как Цезарь (об этом мы читаем у Плутарха)
«принялся раздавать солдатам богатые подарки, а на-
роду устраивал угощения и игры. На 22000 столов
было устроено угощение для всех граждан. Игры —
гладиаторские бои и морские сражения — он дал
в честь своей давно умершей дочери Юлии»39.
На гладиаторских играх Цезаря впервые в качестве
бойца выступал представитель всаднического сосло-
вия. «В гладиаторской битве на форуме бились на-
смерть Фурий Лептин из преторского рода и Квинт
Кальпен, бывший сенатор и судебный оратор» (Свето-
ний). При этом он, однако, запретил сенатору Фуль-
вию Сетину бесчестить свое сословие на арене.
«Клянусь богом верности, ты купил прекрасный
отряд; мне рассказывают, что гладиаторы бьются уди-
вительно. Если бы ты захотел отдать их внаем, то
после двух последних боев вернул бы свои деньги» —
это свидетельство современника Цезаря Цицерона, со-
держащееся в его письме к богатому другу Аттику,
показывает, что организаторы гладиаторских игр не
только добивались благосклонности народа, но и на-
бивали собственную мошну.
51
За убийством Цезаря 15 марта 44 г. до н. э. после-
довало еще одно законодательное установление в об-
ласти регулирования гладиаторского дела: в качестве
ежегодного поминовения увековеченного диктора се-
нат распорядился посвящать в Риме и других городах
Италии один день в году гладиаторским играм. После
105 г. до н. э. это был первый важный шаг к насто-
ящему огосударствлению древнего народного обычая.
Еще через два года плебейские эдилы (по-видимому, не
без разрешения сената) во время цериалий — празд-
ника в честь богини урожая Цереры — устроили вместо
конных состязаний гладиаторские игры.
Что касается императоров, то они всегда стреми-
лись к ограничению возможностей частных лиц устра-
ивать гладиаторские бои, пытаясь поставить эту де-
ятельность полностью под контроль государства. Так
в 22 г. до н. э. Август распорядился, чтобы преторы
дважды в год устраивали в Риме гладиаторские бои,
участвовать в которых, однако, могли не более 60 пар
бойцов. В рамках же частных гладиаторских игр, и то-
гда и позднее, и сотня пар не была редкостью.
Сам Август, устраивавший собственные игры в до-
полнение к тем, что давали его чиновники, преступал
всякие ограничения. По данным, зафиксированным
в «Деяниях божественного Августа», за все время свое-
го длительного правления он устроил всего лишь во-
семь гладиаторских игр, в которых, однако, сражались
«около 10000 человек» — поистине чудовищная резня
ради увеселения толпы! И увеличения популярности
императора...
Размахом и массовостью отличался спектакль,
устроенный Клавдием по поводу его триумфа в 44 г. н. э.
В данном случае речь шла о вполне реалистически
представленном захвате и разграблении города, вклю-
чая и выдачу вражеских вождей. Римская публика,
наблюдая на арене битву в миниатюре — так, как мы
теперь следим за кровавыми событиями по телевизору,
сидя в домашних тапочках,— следила за перипетиями
боевых действий, незнакомых ей по собственному опыту.
Клавдий же переложил обязанность устраивать гладиа-
торские игры с преторов на коллегию квесторов, освобо-
див их ради этого от надзора за строительством дорог.
Государство все более поощряло распространение
служившей для увеселения толпы человеческой резни,
причем каждый последующий правитель стремился пе-
52
реплюнуть предыдущего. Примеры тому дало дливше-
еся всего несколько месяцев в 69 г. н. э. правление
императора Вителлия. Сначала его полководцы Цеци-
на и Валент устроили в Кремоне и Бононии (Болонье)
гладиаторские бои огромного размаха, а после они же
отпраздновали день рождения Вителлия с редким вели-
колепием, устроив гладиаторские бои в каждом кварта-
ле Рима 40 (как сообщает Тацит). Не стал скупиться и Тит
(79—81 гг.) при освящении Колизея в 80 г. н. э., поразив
всех стодневным празднеством, включавшим и много-
численные гладиаторские бои, посмотреть на которые
стекались представители «племен со всего света».
Однако и это еще пустяк в сравнении с торжествами,
устроенными Траяном (98—117 гг.) в 107 г. н. э. по
поводу его побед в Дакии (Румыния). Мало того, что
блистательные зрелища длились 123 дня, в течение этих
четырех месяцев он послал драться в амфитеатр 10000
гладиаторов, бои которых перемежались с травлей
10000 диких зверей. В последующем (со 108 по 113 г.)
в играх по приказу Траяна один раз выступало 350
и в другой — «всего лишь» 202 бойца, зато в третьем,
поистине умопомрачительном представлении, длив-
шемся 117 дней, на арену была выведена 4941 пара!
Всего же со 106 по 114 г. н. э. по меньшей мере 23 000
гладиаторов сражались друг с другом не на жизнь, а на
смерть, исполняя волю императора. Конечно, народу
нравились подобного рода битвы на арене, так что
и последующие императоры предпринимали все воз-
можное для того, чтобы не ударить в грязь лицом.
Поистине выдающимся событием стало празднование
тысячелетия Рима в 248 г. н. э., в ознаменование которо-
го Филипп Араб (244—249 гг.) выставил тысячи гладиа-
торов, покрывших потом арены тысячами трупов.
Panem et circenses — «хлеба и зрелищ» — требовал
плебс Древнего Рима, и мужи, стоявшие у власти,
предоставляли народу то, чего он желал. Аппетит, как
известно, приходит во время еды, поэтому число вся-
кого рода общественных развлечений постоянно воз-
растало. При Августе гладиаторские бои и театраль-
ные представления занимали 66 дней в году, при Мар-
ке Аврелии (121 —180 гг. н. э.) — уже 135, а в IV в. их
число возросло до 175 и более дней; увеселительные
мероприятия для народа происходили, таким образом,
каждые два дня.
Растущие масштабы гладиаторских игр требовали
53
все большего числа бойцов, которых привозили из все
более далеких областей после покорения их римской
военной машиной. Если на аренах в период Республики
выступали прежде всего самниты, галлы и фракийцы, то
во времена Римской империи здесь можно было увидеть
и покрытых татуировками британцев, и русоволосых
германцев с Рейна и Дуная, и темнокожих мавров,
жителей гор Атласа, и негров из внутренней Африки,
и кочевников из русских степей. Все это были гладиато-
ры. В триумфальной процессии Аврелиана в 274 г. перед
колесницей императора вели со связанными руками
плененных готов, аланов, роксоланов, сарматов, фран-
ков, свевов, вандалов, германцев и жителей Пальмиры,
египетских мятежников и десятерых женщин, которые,
переодевшись мужчинами, сражались среди готов
и вместе с ними попали в плен. Часть этих людей,
а возможно, и все, должны были в последовавших затем
гладиаторских играх броситься друг на друга с оружием
в руках, чтобы разделить судьбу многих тысяч других
таких же военнопленных. Так что в людях, убивавших
друг друга на арене, недостатка не было. Такая широко-
масштабная субсидированная государством резня бы-
ла, по мнению М. Гранта, свидетельством «перехода
империи от периода анархического упадка к эпохе
жестокого позднеантичного тоталитаризма».
Властитель и толпа
Личное присутствие императора на играх, олицет-
ворявшее общественные обязанности властителя по
отношению к своему народу, способствовало установ-
лению особых связей между ним и толпой. Как пишет
Плиний Младший в своем «Панегирике», тем самым
плебсу предоставлялось не только счастье «лицезреть
императора среди народа», но и вместе с ним пережи-
вать все перипетии представления на арене. Тысячи
и тысячи пар глаз внимательно следили за каждым
движением, каждым жестом принцепса41. Притягива-
ют его жестокости или же отталкивают, скучает он или
развлекается, показывает себя щедрым или же скупым?
Осознание маленьким человеком того, что его и вели-
кого Цезаря объединяют одни и те же переживания, не
могло не воодушевлять народ. Рассказы о том, как вел
себя великий в тот или иной момент боя на арене,
54
передавались из уст в уста. С жадностью подхватыва-
лись даже мелочи о его развлечениях.
Прекрасный пример тому — рассказ Светония
о Домициане, римском императоре с 81 по 96 г., кото-
рый, как уже упоминалось, питал противоестествен-
ную страсть к разного рода нездоровым развлечениям,
лично устраивал ночные гладиаторские бои при свете
факелов, заставлял выступать на арене женщин наряду
с мужчинами. «На квесторских играх, когда-то выше-
дших из обычая» — а именно после того, как Клавдий
распорядился устраивать их, а Нерон вновь отме-
нил,— «и теперь возобновленных, он всегда присут-
ствовал сам и позволял народу требовать еще две
пары гладиаторов из его собственного училища: они
всегда выходили последними и в придворном наряде.
На всех гладиаторских зрелищах у ног его стоял маль-
чик в красном и с удивительно маленькой головкой;
с ним он болтал охотно и не только в шутку: слышали,
как император его спрашивал, знает ли он, почему при
последнем распределении должностей наместником
Египта был назначен Меттий Руф?»
В своей императорской ложе принцепсы были под-
вержены давлению общественности более, чем где бы
то ни было. Большинство из них умели распозна-
вать проявляющуюся в амфитеатрах волю народа
и пользоваться этим знанием для политического руко-
водства массами. Лишь немногие правители открыто
демонстрировали свое нежелание подвергаться своего
рода проверке общественным мнением во время глади-
аторской резни.
К числу таких относился и Марк Аврелий (121 —
180 гг. н. э.), определенно не любивший ни гладиа-
торских игр, ни театральных представлений, ни каких-
либо иных развлечений, носивших публичный харак-
тер. Не имея возможности совершенно устраниться от
них, он, по крайней мере во время боев, устраивавших-
ся при дворе, приказывал выдавать гладиаторам тупое
оружие. Кроме того, он считал возможным более ра-
зумное использование мужества и умения гладиато-
ров, резавших друг друга на арене на потеху праздной
публике. Поэтому во время войны с маркоманнами он
создал из них особое воинское подразделение, назван-
ное им «Послушные» и находившееся в личном рас-
поряжении императора. Предыдущая попытка исполь-
зовать гладиаторов в качестве солдат, предпринятая
55
Цезарем во время гражданской войны против Помпея,
как известно, провалилась.
Другой пример нежелания потакать вкусам толпы
задолго до Марка Аврелия был показан императором
Тиберием (14—37 гг. н. э.), ум которого сформировал-
ся под воздействием греческой философии. Тацит
в своих «Анналах» сообщает: «Распоряжаясь на глади-
аторских играх, даваемых им от имени его брата Гер-
маника и своего собственного, Друз42 слишком от-
крыто наслаждался при виде крови, хотя и низменной;
это ужаснуло, как говорили, простой народ и вынуди-
ло отца выразить ему свое порицание. Почему Тиберий
воздерживался от этого зрелища, объясняли по-раз-
ному; одни — тем, что сборища внушали ему отвраще-
ние, некоторые — его прирожденной угрюмостью и бо-
язнью сравнения с Августом, который на таких пред-
ставлениях неизменно выказывал снисходительность
и благожелательность. Не думаю, чтобы он умышлен-
но предоставил сыну возможность обнаружить перед
всеми свою жестокость и навлечь на себя неприязнь
народа, хотя было высказано и это мнение».
Кроме того, урезав гонорары артистов и установив
максимальное число выступающих на арене бойцов,
Тиберий ограничил расходы на театральные представ-
ления и гладиаторские игры.
Политическое значение игр
Разросшиеся до гигантских размеров гладиаторс-
кие игры императоры использовали не только для
укрепления своей популярности в народе, но и в каче-
стве средства политического маневра, отвлекающего
массы от мятежных настроений и укрепляющего тем
самым автократию. Ведь все-таки в одном только
городе Риме было около 150000 безработных, содер-
жавшихся на общественный счет, и столь же много
людей, кончавших работу уже ко времени обеда. Все
они были исключены из политической жизни, и потому
правители стремились не допустить недовольства или
разжигания страстей, отвлекая народ хлебом и зрели-
щами.
«Этот народ уж давно, с той поры, как свои голоса
мы не продаем, все заботы забыл, и Рим, что когда-то
Все раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки,
56
Сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно
мечтает: Хлеба и зрелищ!» — такими словами, испол-
ненными ярости и презрения, бичевал римский сатирик
Ювенал (ок. 60—140 гг. н. э.) своих современников.
Еще через 40 лет Фронтон43 писал о том же: «Римский
народ волнуют прежде всего две вещи: его пропитание
и его игры».
Желая сохранить свою абсолютную власть, импе-
раторы должны были не допускать того, чтобы толпа
голодала или скучала от безделья, и для достижения
этой цели они полными пригоршнями бросали деньги
в народ. Набивая его желудок и притупляя чувства,
они затыкали ему рот.
Для проведения этих исключительно дорогостоя-
щих и требовавших тщательной подготовки массовых
мероприятий принцепсы назначали высших чиновни-
ков, отвечавших за всю организацию игр. Однако для
человека, посаженного Калигулой (37—41 гг. н. э.)
на эту должность, такое назначение оказалось роко-
вым, ибо, как сообщает Светоний, «надсмотрщика над
гладиаторскими битвами и травлями он велел неско-
лько дней подряд бить цепями у себя на глазах и умер-
твил не раньше, чем почувствовал вонь гниющего
мозга».
Клавдий, правивший после Калигулы, ввел соот-
ветствующую постоянную должность и присудил ее
обладателю звание procurator a muneribus или
procurator munerum.
После того как игры, устроенные Августом, «блес-
ком и разнообразием превзошли все, чем восхищались
до того», как замечает греческий историк Дион Кас-
сий44, все его преемники (за исключением Тиберия)
соревновались друг с другом в роскоши, размахе и ще-
дрости при организации гладиаторских игр. Но пре-
взошел всех остальных, по-видимому, Траян (98 —
117 гг. н. э.), сравнивавшийся современниками с са-
мим Юпитером. Дион Кассий усматривает в этом
и политическую дальновидность императора, нико-
гда не оставлявшего без внимания «звезд» сцены,
цирка и арены. Он хорошо понимал, что успехи пра-
вительства зависят от устройства развлечений не ме-
нее, чем от занятий серьезными делами. Денежные
и хлебные дары улучшают положение отдельных лиц,
в то время как игры необходимы для удовлетворения
массы.
57
«Дал гладиаторов дешевых...»
Если император мог позволить себе самое широкое
финансирование гладиаторских игр, то должностные
лица, в том числе консулы и преторы, принужденные
делать огромные траты, к чему обязывало их место
в государственной иерархии, оказывались иной раз на
грани полного разорения. Прекрасной иллюстрацией
тому может служить эпиграмма римского сатирика
Марциала: не успел супруг некой Прокулеи вступить
в должность претора, как его молодая жена тут же
подала на развод и просила его вернуть все ее состоя-
ние, что и возмутило автора сатиры:
В нынешнем ты январе, Прокулейя, старого мужа
Хочешь покинуть, себе взяв состоянье свое.
Что же случилось, скажи? В чем причина внезапного горя?
Не отвечаешь ты мне? Знаю: он претором стал,
И обошелся б его мегалезский пурпур45 в сто тысяч,
Как ни скупилась бы ты на устроение игр;
Тысяч бы двадцать еще пришлось и на праздник народный.
Тут не развод, я скажу, тут, Прокулейя, корысть.
Особенно ударила по преторам, высшим должност-
ным лицам после консулов, ликвидация государствен-
ных доплат организаторам игр, проведенная Авгус-
том. Он же, первый римский император, запретил всем
чиновникам, кроме преторов, устраивать гладиаторс-
кие бои, предоставив им исключительное право, а точ-
нее говоря — обязанность, которую Клавдий возложил
позднее на многочисленных более молодых и менее
влиятельных квесторов. И в последующем лишь неко-
торым избранным богачам, пользовавшимся полным
доверием императоров, удавалось организовывать
гладиаторские игры в Риме.
Однако этот запрет на устройство бойцовских со-
стязаний частными лицами не распространялся на дру-
гие города Италии и провинции. Во время проведения
игр их организаторы имели право носить знаки вы-
сшей власти, резервировать места в амфитеатре либо
продавать их за огромные деньги. Если же устроитель
оказывался недостаточно щедр, то все его усилия
не достигали желанной цели, и вместо этого он на-
влекал на себя недовольство народа, считавшего себя
обманутым.
«Дал гладиаторов дешевых, полудохлых, дунешь
на них — и повалятся» — над таким скрягой смеется
58
Эхион-лоскутник в знаменитом Петрониевом «Пире
Трималхиона». Так что тому, кто хотел сохранить по-
литическое лицо и полюбиться народу, приходилось
ради «хорошей прессы» глубоко залезать в собствен-
ный карман.
В эпоху Империи ежегодно избиравшиеся на местах
магистраты — дуумвиры и эдилы — часто устраивали
гладиаторские игры для возвеличения своей должно-
сти. Организаторами игр становились наряду с ними
и верховные жрецы городов и провинций. «Голосуйте
за М. Казеллия Марцелла! — призывает жителей горо-
да надпись, выведенная на стене дома в Помпеях
активистами избирательной кампании.— Он будет хо-
рошим эдилом, устроит великолепные игры».
Юридическая или только моральная обязанность
развлекать народ гладиаторскими побоищами чем да-
льше, тем больше рассматривалась самими устроителя-
ми как тяжелое бремя даже в случае некоторого возме-
щения понесенных убытков. Поэтому с облегчением
был встречен закон, принятый сенатом в период со-
вместного правления Марка Аврелия и Л. Коммода,
т. е. между 177 и 180 гг., позволявший снизить расходы
на организацию игр. Предшествовала же этому реше-
нию благодарственная речь46 некоего, по-видимому
галльского, сенатора, обращенная к обоим правителям,
в которой он воздавал им похвалы за действенные
мероприятия, позволившие спасти лучших мужей Гал-
лии от разорения. Речь эта свидетельствует о том,
насколько невыносимой до тех пор являлась для органи-
заторов игр обязанность устраивать гладиаторские бои.
Прежде всего императоры отменили налог, кото-
рый платили государству ланисты. Конечно, фиск не-
досчитался довольно значительной суммы, но «импе-
раторские деньги должны быть чистыми».
Во времена Республики и ранней Империи ланисты
были повсюду, да и позднее они нередко промышляли
своим темным и презренным ремеслом за пределами
Рима. Устроители празднеств — частные лица либо
местные магистраты в италийских муниципиях и про-
винциальных городах, желая или будучи вынужден-
ными давать кровавые зрелища, обращались к таким
«антрепренерам» и покупали у них либо нанимали
требуемых бойцов.
Эти люди, чаще всего сами преподаватели боевых
искусств, либо жили там, где имели собственную гла-
59
диаторскую школу, либо странствовали по провинци-
ям, покупая и продавая гладиаторов, словно торговцы
скотом. Существовал даже почасовой наем бойцов.
Некоторые из них — circumforani lanistae — разъез-
жали по стране, подобно тому как это делают нынеш-
ние директора цирков, содержащие артистов и живот-
ных, и сами устраивали игры, ради входной платы
отправляя своих бойцов на смерть. Обычно в этих
играх с жизнью и смертью погибало около половины
участников.
Подобные сделки никак не роняли достоинства
знатных владельцев гладиаторских трупп, однако про-
фессиональная торговля смертью считалась тем не
менее делом постыдным. Потому-то торговцев глади-
аторами и относили к разряду личностей темных и по-
дозрительных. Тот, кто темными делишками со смер-
тью сколачивал себе капиталец, стоял в глазах римлян
столь же низко, как и клеветник, доносчик, мошенник
и сводник.
Но столь дурная слава закрепилась лишь за лани-
стами, совершенно обойдя чиновников императорских
гладиаторских школ, которые не менее активно уча-
ствовали в торговле обреченными на смерть людьми.
Свой собственный вклад внес в это дело и император
Калигула. Постоянно страдая от нехватки денег, он
сам себя объявил торговцем гладиаторами, а продажу
бойцов даже монополизировал, после чего он разре-
шил гражданам приобретать гладиаторов сверх уста-
новленного законом числа, обеспечив себе тем самым
устойчивый рынок сбыта.
Естественно, никто не усматривал ничего особен-
ного в том, что император, как и другие рабовладель-
цы, продавал своих рабов для боев на арене: ведь это
разрешалось законом. Лишь во II в. н. э., при импера-
торе Адриане, сделки такого рода были ограничены,
однако отнюдь не запрещены.
Чудовищное число гладиаторов, год за годом при-
носившихся в жертву толпе на аренах Рима, Италии
и провинций, превращало торговлю бойцами в выгод-
ное дело. Однако дальнейшему вздуванию цен вос-
препятствовал упоминавшийся выше указ, принятый
сенатом при Марке Аврелии и Луции Коммоде. Ин-
тересно в данной связи, что Марк Аврелий, призва-
вший «Послушных» в римское войско и сокративший
тем самым предложение на рынке гладиаторов, внес
60
собственную лепту в то, что цены на них подскочили
до астрономических величин.
Впрочем, отказ фиска от налога позволил торгов-
цам дешевле сдавать внаем своих гладиаторов устрои-
телям игр, а, кроме того, закон установил верхнюю
границу стоимости найма бойцов различных родов
оружия для всех игр, общие расходы на которые
превышали 30000 сестерциев. Кроме того, гладиаторс-
кие состязания были разделены на пять разрядов в за-
висимости от их стоимости. Наиболее дешевыми счи-
тались те, что обходились в сумму, меньшую 30000;
наиболее дорогими — те, что требовали затрат, пре-
вышавших 200000 сестерциев. Сумма эта, о которой
заранее договаривались устроитель празднества и ла-
ниста, указывалась в объявлениях, оповещавших
о проведении игр.
Наивысшие цены на выступавших в каждом из этих
пяти разрядов игр бойцов зависели в свою очередь от
их квалификации. Обычные гладиаторы, так называ-
емые «грегарии», стоили от 1000 до 2000 сестерциев. За
бойцов более высокого класса устроитель должен был
выложить от 3000 до самое большее 15 000 сестерциев.
В побоищах четырех высших разрядов половину от
общего количества бойцов должны были составлять
грегарии. Если ланиста не располагал достаточным
числом представителей низшей гладиаторской катего-
рии, то он должен был восполнить недостачу более
высококвалифицированными бойцами, предоставив
их, однако, за цену, не превышающую максимальной
стоимости грегария.
Весь же указ, содержавший также предписания по
распределению премий между победителями, распро-
странялся лишь на большие города, цены в которых
были наиболее высоки. Для небольших местечек про-
сто устанавливалась наивысшая граница расходов по
организации игр, исчисляемая путем усреднения счетов
за последние 10 лет. Кроме того, закон обязывал
жрецов передавать преемникам гладиаторов по цене
не выше той, за которую они некогда были приоб-
ретены.
Таким образом, сенат создал настоящую биржу
и правила регулирования рынка гладиаторов и глади-
аторских игр. Одновременно был сделан еще один шаг
к огосударствлению гладиаторства в провинциях по
образцу города Рима. И хотя это не всем нравилось,
61
тем не менее установление императором твердых цен
стало мерой, значительно облегчившей положение
имущих, ибо именно они несли расходы по организа-
ции игр. Тем самым он обеспечил себе их поддержку
в период многочисленных военных междоусобиц.
От деревянного помоста к амфитеатру
«Гладиаторы эдила Светтия Церия будут выступать
в Помпеях 31 мая. Под навесом амфитеатра будет
организована травля диких зверей» — таков текст од-
ного из объявлений, приглашавших прохожих посе-
тить помпейский амфитеатр и посмотреть на бои гла-
диаторов. Писались они обычно кистью на городских
стенах, стенах домов и надгробиях.
«28 августа состоится травля диких зверей — Фе-
ликс дерется с медведями» — еще одна надпись.
Если первоначально достаточно было деревянных
подмостков, которые в срочном порядке возводились
на узкой рыночной площади или в каком-либо ином
общественном месте для зрителей гладиаторских боев,
то вскоре быстро растущая популярность этого обще-
народного увлечения и стремительно увеличивавшееся
число зрителей потребовали начать строительство бо-
лее солидных сооружений, чем и был дан толчок к воз-
ведению амфитеатров.
Неудивительно, что впервые данная архитектурная
форма возникла в исключительно жадной до гладиа-
торских игр Кампании, т. е. в области, заимствовав-
шей гладиаторские состязания у этрусков и передав-
шей затем этот обычай Риму. Первый известный нам
амфитеатр47 был возведен в Помпеях вскоре после
80 г. до н. э. Это было смелое по замыслу деревянное
строение, вместимость которого постепенно удалось
довести до 20 000 сидячих мест. Для в общем-то небо-
льшого города такой масштаб странен, но ему не
стоит удивляться, ибо приток зрителей со всей округи
оправдывал этот размах.
Арена в Помпеях видела как выдающиеся гладиа-
торские бои, так и кровавую драку между помпеян-
цами и зрителями, прибывшими из соседней Нуцерии.
Эта ужасающая резня, повлекшая за собой множество
убитых и раненых, произошла в 59 г. н. э., в правление
Нерона. Еще и сегодня на стенах домов Помпеи мож-
62
План амфитеатра в Помпеях.
1. Арена. 2. Вход. 3.16родская стена
но прочесть надписи, сделанные участниками побои-
ща, а на одной из сохранившихся фресок резня в ам-
фитеатре изображена с высоты птичьего полета. В сво-
их «Анналах» Тацит так описывает эти ужасные собы-
тия и их последствия:
«Приблизительно тогда же, начавшись с бездели-
цы, во время представления гладиаторов, даваемого
Ливинеем Регул ом... вспыхнуло жестокое побоище
между жителями Нуцерии и Помпей. Задирая сначала
друг друга по свойственной городским низам распу-
щенности насмешками и поношениями, они схвати-
лись затем за камни и наконец за оружие, причем взяла
верх помпейская чернь, в городе которой давались
игры. В Рим были доставлены многие нуцерийцы с те-
лесными увечьями, и еще большее их число оплаки-
вало гибель детей или родителей. Разбирательство
этого дела принцепс предоставил сенату, а сенат — ко-
нсулам. И после того, как те снова доложили о нем
63
сенату, он воспретил общине помпейцев на десять лет
устройство этого рода сборищ и распустил созданные
ими вопреки законам товарищества. Ливиней и другие
виновники беспорядков были наказаны ссылкой».
Для жителей Помпей, страстных любителей глади-
аторских игр, этот десятилетний запрет был, несомнен-
но, очень суровой карой.
Однако сам Рим в строительстве гладиаторских
арен отставал от Помпей. И лишь в 53 г. до н. э.
молодой политик Г. Скрибоний Курион, один из при-
верженцев Цезаря, повелел возвести в столице амфите-
атр, который бы соответствовал величию города. Это
было деревянное сооружение, состоявшее, как сообща-
ет Плиний Старший, из двух полукруглых театров,
задние стены трибун которых примыкали друг к другу.
В первой половине дня на их сценах разыгрывались
комедии либо иные представления. Если же гладиа-
торские бои и травли, проходившие обычно во второй
половине дня, привлекали большее число людей, то
оба театра раскрывались, а искусно сделанные пово-
ротные механизмы поворачивали их на деревянных
осях вместе со всей толпой, разместившейся на трибу-
нах, и совмещали в единое целое, представлявшее со-
бой овал амфитеатра с ареной посредине, которую
образовывали полукруглые сцены обоих театров.
Сложная система рельсов и движение театров по
ним привлекало жадных до зрелищ римлян настолько,
что каждый из них хотел хотя бы раз, пусть даже
рискуя собой, прокатиться на этой огромной карусели.
«Вы посмотрите только на этот народ хозяев земли,
покорителей мира — он взобрался в центр всей этой
механики, да еще аплодирует опасности, которой под-
вергается»— так смеялся столетием позже Плиний
Старший над простаками и глупцами.
Наряду с пожарами, быстро пожиравшими дере-
вянные амфитеатры, во времена Империи бывало
и так, что набитые зрителями трибуны обрушивались
под собственной тяжестью. Причиной тому — конст-
рукционные ошибки, халтурная работа строителей
и стремление экономить там, где не следовало бы.
О такой катастрофе, происшедшей в расположенном
к северу от Рима городе Фидене в 27 г. н. э., в правле-
ние императора Тиберия, рассказывает Тацит в своих
«Анналах»:
«...Неожиданное бедствие унесло не меньшее число
64
жертв, чем их уносит кровопролитнейшая война, при-
чем начало его было вместе с тем и его концом. Некто
Дтилий, по происхождению вольноотпущенник, взяв-
шись за постройку в Фидене амфитеатра, чтобы давать
в нем гладиаторские бои, заложил фундамент его в не-
надежном грунте и возвел на нем недостаточно прочно
сколоченное деревянное сооружение, как человек, зате-
явший это дело не от избытка средств и не для того,
чтобы снискать благосклонность сограждан, а ради
грязной наживы. И вот туда стекались жадные до
таких зрелищ мужчины и женщины, в правление Тибе-
рия почти лишенные развлечений такого рода, люди
всякого возраста, которых скопилось тем больше, что
Фидена недалеко от Рима; это усугубило тяжесть раз-
разившейся тут катастрофы, так как набитое несмет-
ной толпой огромное здание, перекосившись, стало
рушиться внутрь или валиться наружу, увлекая вместе
с собой или погребая под своими обломками несмет-
ное множество людей, как увлеченных зрелищем, так
и стоявших вокруг амфитеатра. И те, кого смерть
настигла при обвале здания, благодаря выпавшему им
жребию избавились от мучений; еще большее состра-
дание вызывали те изувеченные, кого жизнь не поки-
нула сразу: при дневном свете они видели своих жен
и детей, с наступлением темноты узнавали их по рыда-
ниям и жалобным воплям. Среди привлеченных сюда
разнесшейся молвой тот оплакивал брата, тот — род-
ственника, иные — родителей. И даже те, чьи друзья
и близкие отлучились по делам из дому, также трепе-
тали за них, и, пока не выяснилось, кого именно пора-
зило это ужасное бедствие, неизвестность только уве-
личивала всеобщую тревогу.
Когда начали разбирать развалины, к бездыхан-
ным трупам устремились близкие с объятиями и поце-
луями, и нередко возникал спор, если лицо покойника
было обезображено, а одинаковое телосложение и воз-
раст вводили в заблуждение признавшего в нем своего.
При этом несчастье было изувечено и раздавлено
50 000 человек, и сенат принял постановление, восп-
рещавшее устраивать гладиаторские бои тем, чье со-
стояние оценивалось менее 400 000 сестерциев, равно
как и возводить амфитеатр без предварительного об-
следования надежности грунта. Атилий был отправлен
в изгнание. Следует упомянуть, что сразу же после
разразившейся катастрофы знать открыла двери своих
3 Г. Хефлинг 65
домов: повсюду оказывали врачебную помощь и снаб-
жали лечебными средствами; и в городе в эти дни,
сколь ни был горестен его облик, как бы ожили обычаи
предков, которые после кровопролитных битв поддер-
живали раненых своими щедротами и попечением».
В своей отвратительной жажде крови и всевозмож-
ных жестокостей преемник Тиберия Калигула сожалел
о том, что в его дни не произошло столь остро щеко-
чущего нервы несчастья. В последующие же времена
аналогичные крушения не раз имели место.
Форму двойного театра, изобретенную Курионом,
его друг гениальный диктатор Цезарь использовал
в 46 г. до н. э. при праздновании своего четырехкрат-
ного триумфа для того, чтобы дать возможность наи-
большему числу людей присутствовать на гладиа-
торских играх с травлей и многочисленными боями.
Возможно, что именно он построил в Риме первый
амфитеатр — временный деревянный.
Первый постоянный амфитеатр в столице, включав-
ший в себя как каменные, так и деревянные конструкции,
в 29 г. до н. э. возвел Статилий Тавр, родственник и лю-
бимец императора Августа. Разрушен же он был, по-
видимому, во время пожара Рима в 64 г. н. э., т. е. в эпоху
Нерона. Нерон же, как и ранее Калигула, в 57 г. приказал
возвести на Марсовом поле деревянное строение и зало-
жил камень в основание каменного амфитеатра.
Как упоминалось выше, в Помпеях и, по-видимо-
му, в Капуе такие сооружения имелись и ранее. Тем
временем во всех частях Римской державы планирова-
лись, закладывались и строились амфитеатры, пред-
назначавшиеся для гладиаторских игр. Сколько их бы-
ло всего, сейчас сказать трудно, однако те 70 амфи-
театров, которые продолжают существовать и по сей
день, конечно, всего лишь часть от общего их числа—•
а они имеются в Италии и Югославии, в Испании и на
Сицилии, во Франции и Германии, в Британии и Гре-
ции, в Малой Азии и Египте.
Некоторые из них, как, например, те, что стояли на
границе, проходившей по Дунаю, или же в североаф-
риканской Нумидии, сооружались исключительно для
солдат расквартированных там римских легионов, т. е.
в некотором роде в рамках обеспечения жизнедеятель-
ности войск. Другие — те, что расположены во фран-
цузских городах Арле (бывшая Арелата) и Ниме (быв-
ший Немаус),— служат сегодня аренами для бескров-
66
кого боя быков, а на ежегодные великолепные оперные
фестивали в амфитеатре итальянской Вероны, где гиб-
ли некогда римские гладиаторы, собираются люби-
тели искусства со всего мира.
Все эти сооружения меньше размером, но во всем
остальном соответствуют гигантскому римскому об-
разцу— великому Колизею.
Колизей — отблеск былого величия
Там, где Резня дышала рдяным паром
И шумный люд проходы забивал,
Журча ручьем, медлительным иль ярым,
Рыча каскадом, рухнувшим со скал,
И общий взрыв насмешек иль похвал
Был — смерть иль жизнь (потеха черни шалой)...
Когда ж Луна всплывет, полна истомы,
До верхних арок, чуть замедлив там,
И светят звезды в древние проломы,
И бриз ночной ласкается к ветвям,
Раскинутым по серым там стенам,
Как лавр по плеши Цезаря, и в свете
Все тонет мягком, с тьмою пополам,—
То мертвых чары воскрешают эти —
Прошли герои здесь — мы топчем прах столетий!
Этими строфами английский поэт лорд Байрон
(1788—1824) воспевал в своей поэме «Паломничество
Чайльд Гарольда» глубоко поразившие его руины
римского Колизея, полуразрушенного, но от того не
менее совершенного и благородного строения, стены
которого в то время поросли деревьями, кустарниками
и травой. Вид величественного творения вызвал в душе
поэта образы тех, кто во славу императора и ради
увеселения народа проливал свою кровь на арене. Од-
нако все волшебство этого удивительного строения не
в силах заставить нас забыть о том, что создано оно
было для демонстрации убийства тысяч и тысяч людей
на потеху толпе — одного из самых чудовищных увесе-
лений за всю историю человечества.
Сооружение Колизея, размерами своими превыша-
ющего все предыдущие и последующие строения, было
начато императором Веспасианом (69—70 гг.), завер-
шено Титом (79—81 гг.); он же открыл Колизей сто-
дневными торжествами; его преемнику Домициану
(81—96 гг.) оставалось лишь завершить оформление.
Так что великолепное это творение архитектуры стало
3*
67
Колизей (амфитеатр Флавиев) в Риме.
75—80 гг. Реконструкция
таким памятником роду Флавиев, который современ-
ники по праву относили к числу чудес света, которое
и сегодня, несмотря на частичные разрушения, произ-
водит неизгладимое впечатление.
«Раз Колизей стоит, стоит и Рим; но Рим падет
вослед за Колизеем, за Римом — Мир!» — так гласит
известное изречение VIII в., принадлежащее, по-види-
мому, одному из англосаксонских паломников, пора-
женному колоссальным строением. Римская империя
давно канула в Лету, а Колизей все стоял, продолжая
оказывать влияние на архитектуру многих веков. Ко-
нечно, не минули его и многочисленные опустошитель-
ные войны, но никогда он не был разрушен совершен-
но, и по сей день этот величественный обломок исчез-
нувшей цивилизации продолжает оставаться одним из
важнейших элементов архитектурного облика города
Рима.
Колизей стоит на месте бывшего парка Золотого
Дома Нерона, а именно там, где раньше находился
68
Колизей (амфитеатр Флавиев) в Риме.
75—80 гг. Разрез
пруд, перед тем осушенный и засыпанный. В плане он
представляет собой эллипс с внешним обводом
в 527 м, главные оси которого составляют 188 м в дли-
ну и 156 м в ширину. Длина осей овальной же арены —
86 и 54 м; площадь ее — 4644 кв. м, а всего комплек-
са— около 29 000 кв. м.
Первый этаж образуют аркады с 80 арками высо-
той 7 м и колоннами с размерами 2,40 х 2,70 м в плане.
На них покоятся второй и третий этажи, в то время как
четвертый составляет сплошная стена, разделенная
подпорками на сектора, каждый второй из которых
имеет окна. Первый этаж украшен дорическими колон-
нами, второй — ионическими и третий — коринфскими
колоннами. Лишь изобретение бетона позволило стро-
ителям Колизея впервые в истории архитектуры выве-
сти четыре ряда стоящих друг на друге аркад общей
высотой 57 м.
Глубина фундамента Колизея — 9 м. Под ареной
находилась сеть переходов и помещений, которые се-
годня можно увидеть просто сверху. Использовались
они в качестве клеток для зверей и камер для гладиа-
69
торов, складов, а также для сложных механизмов,
предназначенных для подъема на арену декораций
и для прочей «сценической аппаратуры». Уже
в 80 г. н. э. здесь существовала система каналов, по
которым подавалась вода на арену, и она через корот-
кое время превращалась в озеро, где разыгрывались
морские сражения.
Выстроено все сооружение из кирпичей, облицован-
ных мраморными плитами, а также из блоков твердо-
го травертинского известняка, добывавшегося непода-
леку от Рима. Дорога от каменоломни, по которой
доставлялись огромные камни, была расширена до
6 м. В завершении строительства амфитеатра прини-
мали участие десятки тысяч военнопленных-иудеев,
пригнанных Титом в Рим из разрушенного Иеруса-
лима.
Все 80 арок первого этажа были пронумерованы,
так что гостям, приглашенным магистратом или прин-
цепсом, для того чтобы найти свой ряд в секторе,
достаточно было сравнить запись на входном билете
с нумерацией, указанной над входом в аркады. Это
мудрое изобретение позволяло равномерно распреде-
лять поток зрителей, стремившихся занять 45 000 си-
дячих мест. Не следует забывать и о 5000 стоячих мест
на самой верхней террасе.
Четыре арки внешней стены, расположенные на
концах осей, не были снабжены табличками — публика
не имела права проходить через них. Через две в ам-
фитеатр торжественно входили император и сопрово-
ждавшая его знать, а через другие две — колонны гла-
диаторов.
Лучшие места в ложах нижнего ряда предназнача-
лись для высокопоставленных лиц, и прежде всего
императора с семьей и двором в окружении потомков
древних знатных родов, сенаторов и всадников, вес-
талок48 и жрецов в полном облачении. Любопытст-
во и удивление публики часто вызывали присутст-
вовавшие в этом светлейшем кругу в великолепных
одеждах, украшенных драгоценностями, цари, вож-
ди и посланцы из Африки, из восточных и иных
стран, приглашенные императором в качестве гос-
тей. В особой почетной ложе с южной стороны ам-
фитеатра, расположенной напротив великолепной
ложи императора, восседали префекты города49 и ма-
гистраты.
70
Колизей (амфитеатр Флавиев) в Риме.
75—80 гг. Планы на уровне
1 — земли, 2 — второго яруса, 3—4 — третьего яруса,
5—6 — четвертого яруса
Над первым рядом все более широкими кругами
расходятся, поднимаясь вверх, места с мраморными
сиденьями для членов всех прочих сословий римского
общества. По случаю праздника одеты они в белые
тоги, головы украшены венками. Пестрые, необычные
одежды тех, кто приехал из далеких краев,— предста-
вителей всех стран и народностей — словно брызгами,
расцвечивают белоснежное полотно римского обще-
ства, представленного в амфитеатре.
Есть ли столь дальний народ и племя столь дикое, Цезарь,
Чтобы от них нс пришел зритель в столицу твою?
Вот и родопский идет земледелец с Орфеева Гема.
Вот появился сармат, вскормленный кровью коней;
Тот, кто воду берет из истоков, им найденных, Нила;
Кто на пределах земли у Океана живет;
Поторопился араб, поспешили явиться сабеи,
И киликийцев родным здесь благовоньем кропят.
Вот и сикамбры пришли с волосами, завитыми в узел,
И эфиопы с иной, мелкой, завивкой волос.
Разно звучат языки племен, но все в один голос
Провозглашают тебя, Цезарь, отчизны отцом.
71
Так восхвалял в I в. н. э. римский поэт Марциал
величие императора.
Лишь женщины императорской семьи и весталки
имели право наблюдать кровавую резню на арене в не-
посредственной близости, прочие же сидели на более
высоких рядах. На самых же высоких местах толпились
представители низшего сословия — нищие, неграждане
и рабы, одетые в грубое коричневое сукно, оборванные
и грязные. Однако и здесь, на самой верхней террасе,
ничто не мешало следить за ходом смертельной игры.
Сверху были установлены мачты, на которых моря-
ки мизенского флота50, умелые в обращении с паруса-
ми, натягивали накрывавший весь амфитеатр огром-
ный навес, служивший зрителям и бойцам защитой от
палящих лучей солнца и от дождя. По беломрамор-
ным скамьям скользили пестрые пятна солнечного све-
та, пробивавшегося сквозь разноцветный навес. Одна-
жды, во времена императора Нерона, полог над
амфитеатром изображал усеянное звездами ночное
небо.
Из фонтанов, устроенных на арене, высоко били
струи воды с примешанными к ней благовониями,
распространяя при этом свежесть и опьяняющие запа-
хи. Свист, бой барабанов, звуки труб и флейт перекры-
вали шум боя.
Музыка и шум толпы оглушали зрителя, глаза же
его ослепляли огромные массы празднично одетых
людей, наполнявших скамьи великолепного сооруже-
ния, архитектурное совершенство и искусное убранст-
во которого не могли вновь и вновь не поражать
приходивших сюда. Гордостью наполнялось сердце ка-
ждого римлянина, осознававшего здесь свою принад-
лежность к народу, способному создавать столь удиви-
тельные творения. Присутствие в Колизее лицом к ли-
цу со светлейшим принцепсом и представителями на-
родов, съехавшимися со всех концов огромной им-
перии, присутствие на столь возбуждающих, жестоких
и одновременно привлекательных играх — конечно,
это присутствие, это событие опьяняло все чувства
зрителя и в последовавшие затем эпохи хотя бы на
несколько часов оживляло призрак былого величия
Рима. Тот, кто попадал в этот котел взаимно подстере-
гавших друг друга страстей, тут же захватывался во-
одушевлением кипящей вокруг него толпы и втягивал-
ся, словно в воронку водоворота, даже если до того он
72
всей душой восставал против жестокостей гладиаторс-
кой резни и травли зверей.
Об огромной колдовской силе кровавых чар наби-
того до отказа амфитеатра ярко повествует в своей
«Исповеди» Блаженный Августин, церковный патри-
арх IV в. н. э. То, что произошло с его другом Алипи-
ем, превратившимся из противника кровавого зрелища
в одного из его яростных поклонников,— это конечно
же один из тысяч случаев подобного рода.
«В Рим приехал раньше меня, а именно для того,
чтобы изучать право. И здесь его с небывалой притя-
гательной силой и в невероятной степени захватили
гладиаторские бои. И хотя перед тем он питал к ним
неприязнь и даже отвращение, несколько друзей и со-
учеников, шедших с обеда и встретивших его, несмотря
на нежелание и даже сопротивление с его стороны,
буквально силой — как это могут позволить себе
только друзья — потащили его в амфитеатр, где в те
дни давались эти жестокие игры не на жизнь, а на
смерть.
Он же сказал так: «Тело мое вы можете притащить
и усадить там, однако дух мой и мои глаза не будут
прикованы к игре на арене; итак, я буду пребывать
там, но выйду победителем и над вами, и над вашими
играми».
Они его выслушали, но все равно взяли с собой,
может быть, именно потому, что им хотелось узнать,
сможет ли он сдержать свое слово.
Когда они пришли в театр и пробились к каким-то
местам, там уже царили дикие страсти. Алипий закрыл
глаза и запретил своему духу отдаваться греховному
безобразию. Ах, если бы он себе заткнул и уши! Ибо,
когда в один из моментов боя на него вдруг обрушил-
ся вой всей собравшейся в амфитеатре толпы, он от-
крыл глаза, сраженный любопытством, будто бы он
был защищен против него так, что и взгляд, бро-
шенный на арену, не мог ничего ему сделать, а сам
же он всегда был способен сдерживать свои чувства.
И тогда душе его была нанесена более глубокая рана,
чем телу того, на кого он хотел взглянуть, и он пал
ниже, чем тот, падение которого вызвало этот вой.
Дух его давно был уже готов к этому поражению
и падению: он был скорее дерзок, чем силен, и тем
бессильнее он проявил себя там, где хотел бы более
всего надеяться на себя. Ибо только он увидел кровь,
73
как тут же вдохнул в себя дикую жестокость и не мог
уже оторвать взгляда и, словно завороженный, смот-
рел на арену и наслаждался диким удовольствием и не
знал этого и упивался с кровожадным наслаждением
безобразной этой борьбой.
Нет, он был уже не тот, каким был, когда пришел
сюда; он стал одним из толпы, с которой смешался, он
стал истинным товарищем тех, кто притащил его сю-
да. Нужно ли еще говорить? Он смотрел, кричал,
пылал, оттуда он взял с собой заразившее его безумие,
он приходил вновь и вновь и не только вместе с теми,
кто когда-то привел его сюда, но и раньше их, увлекая
других за собой».
Так при виде смертельного боя гладиаторов пьяне-
ла толпа.
Что же чувствовали перед выходом на арену сами
приговоренные к смерти?
Последняя трапеза
«20 пар гладиаторов Децима Лукреция Сатрия Вален-
та, бессменного фламина51 Нерона Цезаря, сына Августа,
и 10 пар гладиаторов Децима Лукреция, сына Валента,
будут сражаться в Помпеях за 6, 5, 4, 3 дня и накануне
апрельских ид52 (8, 9, 10, 11, 12 апреля), а также будет
охота по всем правилам и навес... Написал Эмилий
Целер, один при лунном свете» — таков текст одного из
настенных объявлений, сохранившихся в Помпеях. Дру-
гая надпись осведомляла жителей города о том, что «с 24
по 26 ноября в Помпеях будут биться тридцать пар
гладиаторов квинвеннала53 Гн. Аллея Нигидия Майя и их
запасные», т. е. те, кто заступит на место убитых. «Будет
и травля. Да здравствует Май-квинвеннал!»
Как видим, тогда рекламная шумиха была не хуже
той, что теперь гремит вокруг футбольного матча или
рок-концерта. Специально нанятые для этого писцы
писали объявления обычно красной краской на стенах
домов, городских стенах и надгробиях, установленных
вдоль дорог, выходивших из городских ворот. Часто
в эти плакаты попарно вписывались и имена главных
участников. Стремясь не дать упасть напряжению,
устроители игр распределяли наиболее интересные бои
на все дни празднества.
Наряду с настенными объявлениями организаторы
игр составляли и размножали списки с описаниями
74
наиболее привлекательных пар бойцов и их вооруже-
ния, продавали их затем на улицах города и рассылали
в соседние местечки. Были и своего рода про-
граммки— флажки с именами гладиаторов, которые
носили по городу; на улицах и площадях глашатаи
громогласно оповещали народ о тех, кто будет рубить
и колоть друг друга на потеху публике.
Какое же из имен могло оказаться в последний раз
в списке на стене или на флажке? Всем было хорошо
SA Tr(VALEN Г IS YlAMINlS Nf R.<3niS CAESAR'S* A VG* Hl |XElER-5l*№
PERPETvf GLAPlArdRVMPARlA ХХ’ЕТФ LVC Af F|O VALENTIS f fU’Aj> LVT4A
-FARM'X PVG POMPf fs vi v. IV MI-PA- (fv> APR-V
trvELA favNf
Объявление о боях гладиаторов. Помпеи
известно, что половина гладиаторов не покинут арену
живыми54. Знали это все — как зрители, так и глади-
аторы, и поэтому каждый с особыми чувствами пере-
живал последнюю трапезу накануне игр. Римляне на-
зывали это богатое угощение менее мрачно — сепа
libera — «свободная трапеза», на которой устроители
исключительно щедро угощали будущих гладиаторов
и звероборцев. Ни на богатые кушанья, ни на дорогие
напитки не скупились организаторы праздника, ибо
изобильное угощение для приговоренных к смерти то-
чно так же являлось частью установленного ритуала,
как и роскошное оформление собственно игр.
Если различные рекламные мероприятия уже воз-
буждали всеобщее ожидание предстоящей кровавой
резни, то последняя трапеза еще более его обостряла,
так как гладиаторы совершали свои возлияния отнюдь
не в одиночестве. Каждый любопытствующий мог
побыть рядом с ними и посмотреть, как держатся
мужчины, которые всего лишь через несколько часов
вступят, может быть, в свой последний бой. Быть
75
в непосредственной близости от смертника, разгля-
дывать и даже ощупывать его, слушать его хвасто-
вство или жалобы, читать отражающееся на его лине
беспредельное мужество либо смертельный страх —
такая щекочущая нервы возможность представлялась
не каждый день и потому вызывала у посетителя
гамму чувств — от живого интереса до злорадства.
Кого из возлежащих сегодня за столом завтра ме-
ртвым утащат с арены — этого, конечно, не мог пред-
сказать никто, но то, что завтра ты увидишь, как
вот этот, неподалеку, перережет глотку тому, что
подальше, это значительно увеличивало притягатель-
ность трапезы, так же как и уверенность в том,
что ты-то тоже увидишь хоровод смерти своими гла-
зами, но после праздника покинешь амфитеатр живым.
Кроме того, во время последней трапезы предста-
влялась возможность хорошенько рассмотреть гла-
диаторов, на которых заключались пари точно так
же, как и на лошадей во время скачек.
Что сами гладиаторы испытывали в это время, за-
висело от того, были ли они хладнокровными и жесто-
кими убийцами или же тонкими, душевно легкорани-
мыми людьми. Пока одни набивали себе брюхо, дру-
гих рвало. Были и такие, что, пользуясь случаем, без-
заботно наслаждались богатым угощением и велико-
лепным вином, и такие, которые, подобно волевым
и ответственным атлетам, прикасались только к тем
блюдам, которые в завтрашнем бою не на жизнь, а на
смерть должны были поддержать их тело. Одним вино
развязывало язык, а другим страх сдавливал горло.
В громогласных заявлениях иных звучала непоколеби-
мая уверенность в себе, за которой, однако, вполне
могло скрываться предощущение надвигающейся сме-
рти, которую боец пытался прогнать хвастливыми
утверждениями и саморекламой.
Спокойное и сосредоточенное подчинение неотвра-
тимой судьбе было доступно далеко не всем. Иных
сковывал страх, сердце останавливалось в груди,
а грудь час от часа сдавливало все сильнее. Были
гладиаторы, оглушавшие присутствовавших своими
жалобами, дававшие волю слезам и впадавшие в ис-
терические состояния. Некоторые составляли завеща-
ния и распространялись о своих страданиях, просили
присутствующих позаботиться об их семьях. Иные
трогательно прощались со своими близкими, женами
76
и друзьями или же, будучи свободными доброволь-
цами, одаривали свободой своих рабов. Христиане,
которых приносили в жертву за их веру, искали утеше-
ния и поддержки в совместной трапезе — в память
о тайной вечере Иисуса.
И все это разыгрывалось словно на подмостках
перед глазами жаждущей черни, окружавшей жертв
своей страсти, подобно стае волков, собирающейся
наброситься на добычу.
Так страдания человеческие выставлялись напоказ.
«Здравствуй, Цезарь, император, идущие на смерть
приветствуют тебя!»
И вот прошла ночь, и наступил день, которому для
многих суждено было стать последним.
Как правило, гладиаторские игры начинались лишь
во второй половине дня. Тем не менее с самого утра
тысячи зрителей спешили в амфитеатр для того, чтобы
развлечься на государственный счет. Часто праздник
открывался травлей диких зверей. Кровавые сцены,
Звероборец. Граффито из Помпей
когда хищники с жадностью раздирали друг друга,
сменялись показом дрессированных животных, удив-
лявших публику невероятными цирковыми трюками.
Люди также боролись со зверями. Чаще всего это
тоже были военнопленные, осужденные преступники
77
или же вольнонаемные, обучавшиеся в специальных
училищах.
По нескольку дней не кормленные либо специально
натасканные на людей дикие звери выступали в неко-
тором роде в качестве палачей, ибо в программу игр
в амфитеатре входило и публичное наказание преступ-
ников. Самым безобидным при этом считалось выста-
вление виновного на всеобщее обозрение посреди аре-
ны. Хуже приходилось тем (и это гораздо больше
возбуждало публику), кого бичевали либо сжигали
живьем. Нечеловеческим бесчувствием можно объяс-
нить смертный приговор, когда на растерзайие хищ-
никам выставляли привязанную к столбу и поэтому
совершенно беззащитную жертву. Чтобы продлить ее
страдания и вместе с тем возможность наслаждаться
этим зрелищем, жертве иногда давали оружие. Звери
набрасывались на несчастных, вырывая из их тел такие
куски, что порой любознательные врачи использовали
эту возможность для изучения внутреннего строения
человека. Среди изуродованных и с головы до ног
окровавленных смертников находились и такие, что
просили не о милости, а о том, чтобы их мученическая
смерть была оттянута до следующего дня.
Подобные ужасные зрелища обставлялись пышно
и театрализованно. Особенно любимы были собствен-
но театральные, особенно пантомимические, представ-
ления с пытками и казнями на арене. Однако, вместо
того чтобы пригласить артистов изображать муки
и смерть, выводили преступников, предварительно за-
ставив их выучить изображаемые сцены. И они подвер-
гались настоящим страданиям. Один из них, вор,
сожженный заживо, предстал на арене в одеянии Гер-
кулеса. Еще у нескольких жертв в дорогих, шитых
золотом туниках и пурпурных накидках, языки пламе-
ни вырывались прямо из-под великолепных и легково-
спламеняющихся одежд, подобных смертоносным оде-
яниям волшебницы Медеи, а толпа на скамьях амфите-
атра упивалась созерцанием того, как несчастные кри-
чали и катались по песку арены, умирая в ужасных
страданиях.
Не существовало такой пытки или казни, которую
бы не инсценировали перед публикой. Каждый мог
видеть, как мужчина в роли Аттиса лишался признаков
своего пола или как некто, изображавший Муция Сце-
волу55, держал руку над огнем до тех пор, пока она не
78
сгорела. Этот случай Марциал описывает в следующей
эпиграмме:
То представленье, что мы на цезарской видим арене,
В Брутов считалося век подвигом высшим из всех.
Видишь, как пламя берет, наслаждаясь своим наказаньем,
И покоренным огнем храбрая правит рука?
Зритель ее перед ней, и сам он любуется славной
Смертью десницы: она вся на священном огне.
Если б насильно предел не положен был каре, готова
Левая тверже рука в пламень усталый идти.
После отваги такой мне нет дела, в чем он провинился:
Было довольно с меня доблесть руки созерцать.
Еще один преступник был, подобно предводителю
разбойников Лавреолу56, прибит на кресте и отдан на
растерзание зверям. Марциал описывает, как его плоть
и члены отваливались по кускам, пока тело не переста-
ло быть телом. То ли в самооправдание, то ли для
успокоения совести он добавляет, что замученный на-
верняка был отцеубийцей, храмовым вором или под-
жигателем-убийцей:
Как Прометей, ко скале прикованный некогда скифской,
Грудью своей без конца алчную птицу кормил,
Так и утробу свою каледонскому отдал медведю,
Не на поддельном кресте голый Лавреол вися,
Жить продолжали еще его члены, залитые кровью,
Хоть и на теле нигде не было тела уже.
Кару понес наконец он должную: то ли отцу он,
То ль господину пронзил горло преступно мечом,
То ли, безумец, украл потаенное золото храмов,
То ли к тебе он, о Рим, факел жестокий поднес.
Этот злодей превзошел преступления древних сказаний,
И театральный сюжет в казнь обратился его.
Но даже подобные извращения, длившиеся достато-
чно долго, теряли свою привлекательность, и потому
устроители «разбавляли» отвратительные мифологи-
ческие представления веселыми, забавными и неприлич-
ными сценами. Так, например, под купол навеса подни-
мали мальчика или же выпускали на арену женщину
верхом на дрессированном быке, чтобы изобразить
таким образом греческую легенду о Европе, дочери
царя Финикии Агенора, которую Зевс в образе быка увез
из Фив на Крит. В программе, сопровождавшей гладиа-
торские игры, которые устраивал Нерон, зрители могли
видеть, как свою страсть удовлетворяла Пасифая, жена
Миноса, царя Крита, наказанная Афродитой любовью
к быку. В одной из плясок юношей и девушек представ-
лялось, по словам Светония, «как бык покрывал Паси-
79
фаю, спрятанную в деревянной телке,— по крайней
мере, так казалось зрителям». Эта деревянная корова,
которую покрывал бык, была, по преданию, изготовле-
на Дедалом, бежавшим затем с острова при помощи
крыльев из перьев и воска. Его сын Икар, сопровожда-
вший его, в полете слишком приблизился к Солнцу,
растопившему воск на его крыльях,— Икар рухнул
в море. Нерон приказал изобразить и это. Светоний так
описывает соответствующий эпизод: «Икар при первом
же полете упал близ императора и своею кровью забры-
згал и его ложе, и его самого».
Столь пестрая смесь травли зверей и чудес их дрес-
сировки, казней обычных и необыкновенных, веселых
сцен и неприличных пантомим, длившихся с утра до
полудня, вполне успевала за это время подогреть стра-
сти публики, с нетерпением ожидавшей кульминации
празднества — гладиаторских боев. На скамьях амфи-
театра постепенно затихала болтовня, делались по-
следние ставки на известных рубак, и вот внимание
всех переключалось на великолепную гладиаторскую
колонну, входившую на арену.
Празднично одетые — в пурпурных, расшитых золо-
том солдатских накидках поверх роскошного облачения,
которыми особенно выделялись бойцы императорских
школ, часто в шлемах прекрасной работы, украшенных
различными изображениями, с покачивавшимися на них
павлиньими и страусиными перьями либо с посеребрен-
ным оружием (как у бойцов Цезаря), они сходили с ко-
лесниц, доставлявших их в амфитеатр, и в военном
строю маршировали по арене. За ними следовали рабы,
неся снаряжение бойцов, нередко украшенное даже дра-
гоценностями. Напротив почетной императорской ложи
торжественная процессия приговоренных к смерти оста-
навливалась; гладиаторы, подняв правую руку, привет-
ствовали принцепса мрачным призывом, по отношению
ко многим из них слишком истинным: «Ave, Caesar,
imperator, morituri te salutant!» (Здравствуй, Цезарь, им-
ператор, идущие на смерть приветствуют тебя!)
Одни гладиаторы вступали на арену впервые, иным
же уже доводилось покидать ее победителями, и те-
перь они должны были вновь биться за свою жизнь.
Именно они по собственному опыту знали лучше дру-
гих, что за резня ожидает их. Наверняка было среди
них немало таких, которые, предчувствуя близкую
смерть, видели уже исход предстоявшего им поедин-
80
ка... Послушайте, как столетия спустя Байрон описы-
вал пленного дака, испустившего дух на пропитанном
кровью песке Колизея:
...Цирк вкруг бойца плывет; он умирает —
А в честь убийцы вопль звериный не смолкает.
Он слышит, но не внемлет. Взор его
С душою вместе, далеко витая.
Что жизнь ему, и приз, и торжество?
Пред ним — шалаш на берегу Дуная:
Там детворы его играет стая,
И там их мать, дакиянка... И вот
Отец зарезан, римлян забавляя!..
«Режь, бей, жги!»
Однако так далеко дело еще не зашло, пока что
умело поставленное и рассчитанное на раздувание
страстей действо оттягивало хоровод смерти.
После приветствия и парадного марша устроитель
игр лично или его доверенные лица проверяли оружие.
Зазубренные или тупые мечи отбирали и заменяли
острыми, ибо никто не желал лишиться кровавого
зрелища.
Специальные гладиаторские мечи особо опасной
заточки были названы по имени известного своей же-
стокостью сына императора Тиберия Друза, проверя-
вшего оружие особо тщательно и немилосердно. «Ост-
роту» ощущений предпочитал и Домициан — в
93 г. н. э. придворный поэт Марциал хвалил его за
возобновление старинного обычая гладиаторского
боя, связанного с применением действительно смер-
тоносного оружия.
После того как было роздано вооружение, начина-
лась жеребьевка пар — за исключением, конечно, тех,
которые были заранее объявлены в целях привлечения
публики. Открытость жеребьевки должна была исклю-
чать любые подозрения в жульничестве.
Все эти приготовления к убийствам на арене еще
сильнее разжигали страсти публики. Иные зрители
с видом знатоков прикидывали шансы отдельных гла-
диаторов. Кто из двух фракийцев, сведенных жребием,
победит? А кто останется на ногах после схватки полу-
голого ретиария с сетью и трезубцем в руках и воору-
женного мечом, защищенного щитом и шлемом с про-
резями для глаз секутора? Друг против друга выступа-
ли не только гладиаторы с одинаковым или различ-
81
ним вооружением; интерес к играм разжигали и совер-
шенно необычные пары — таков был, например, бой
карлика с женщиной, устроенный Домицианом на по-
теху толпе в 90 г. н. э.
Своего рода закуской перед основным блюдом —
смертельными поединками гладиаторов были показа-
тельные бои с тупым оружием, т. е. без пролития
крови, подобные тем, что мы наблюдаем и сегодня
в спортивном фехтовании. При этом «лузории» рабо-
тали в гладиаторской технике деревянным оружием,
а «пегниарии» отбивались бичом и палкой. Калигула,
сам страшный, как ночь, и считавший чуть ли не
оскорблением величества, если кто-либо позволял себе
смотреть на него сверху вниз, тем не менее находил
особенно забавными такие «спортивные» схватки меж-
ду известными и уважаемыми отцами семейств, об-
ладавшими физическими недостатками.
Подогретые всеми этими представлениями зрители
в амфитеатре с нетерпением ожидали кульминации
игр — первого боя настоящим оружием. И вот раз-
давались глухие звуки труб, означавшие начало резни,
и под барабанный бой, резкие звуки рожков, визг,
свист и трели флейт, иной раз и под величественные
звуки водяного органа, а то и пение появлялась первая
пара, вступавшая в бой не на жизнь, а на смерть.
Под музыкальное сопровождение на арену выходи-
ли все новые пары с самым различным вооружением,
что позволяло держать публику в постоянном напря-
жении. Пока гладиаторы неспешно прощупывали друг
друга, на трибунах то и дело вспыхивали споры и за-
ключались пари зрителей, со всей страстью бравших
то одну, то другую сторону. Они то подбадривали
своего героя возгласами, то криками подсказывали
ему тактику боя.
Среди «болельщиков» были как восторженные по-
клонники отдельных известных бойцов, так и привер-
женцы определенных родов оружия. Так, «большие
щиты» поддерживали мирмиллонов и самнитов,
а «малые» — фракийцев. К этим партиям принадлежа-
ли граждане всех сословий, в том числе и император,
а так как партии были настроены враждебно по от-
ношению друг к другу, то иной раз неосторожно выра-
женные эмоции могли стоить жизни. В иной связи мы
уже упоминали о трагической судьбе зрителя, поклон-
ника «малых щитов», в то время как организатор игр
82
Домициан причислял себя к «большим». Человек этот
неосторожно заметил по поводу победы мирмиллона
над фракийцем, что побежденный мог бы противосто-
ять победителю, но не произволу устроителя. Домици-
ан тут же приказал вытащить несчастного со своего
места на арену, повесить на него табличку с текстом:
«Малый щит — за дерзкий язык» — и затравить соба-
ками.
Подобные случаи дали повод Плинию Младшему
(62—ИЗ гг. н. э.) похвалить императора Траяна (98—
117 гг.), в правление которого зрителям в амфитеатре
вновь была предоставлена возможность свободно изъ-
являть свои чувства и аплодировать любому глади-
атору, не боясь при этом поплатиться здоровьем или
жизнью:
«Теперь никому не ставится в упрек, как это обычно
делалось прежде, пренебрежение к гладиаторам, никто
из зрителей не обращается в предмет для зрелища,
никто не искупает своего скромного удовольствия ни
пыткой, ни костром. Безумен был тот и не имел поня-
тия об истинной чести, кто на арене цирка искал
виновных в оскорблении величества и думал, что если
мы не уважаем его гладиаторов, то мы презираем
и оскорбляем его самого, что все, что сказано дурно
о них, сказано против него, что этим оскорблены его
божественность и его воля. Ведь он себя самого считал
равным богам, а гладиаторов — равными себе».
Насколько большое значение придавалось принад-
лежности к таким партиям, видно из надгробной надпи-
си раба и торговца маслом Кресцента: в цирке он был
«синим», а в амфитеатре причислял себя к «малым
щитам».
Обычно гладиаторы дрались попарно, но часто
устраивались и групповые бои, как, например, в том
случае, о котором сообщает Светоний, когда пять
ретиариев выступали против такого же числа секуто-
ров. Но горе гладиатору, недостаточно смелому и ре-
шительному! В этом случае каждый из сидящих на
скамьях чувствовал себя чуть ли не оскорбленным
лично, и ярость толпы тут же обрушивалась на мед-
лительного и не слишком желавшего собственной сме-
рти бойца.
«Режь, бей, жги! Почему он так робко бежит на
клинок? Почему так несмело убивает? Почему так
неохотно умирает?»
83
Все эти реплики, требования и возгласы, зафик-
сированные Сенекой в одном из его писем, толпа,
недовольная происходившим на арене, выкрикивала
надсмотрщикам, тренерам и мастерам боя, стоявшим
наготове для того, чтобы в любой момент заставить
гладиаторов почувствовать, чего желает народ. Про-
сто словами они не удовлетворялись, но бросали крат-
кие страшные приказы подчиненным им рабам, чтобы
те бичами подстегнули недостаточное воодушевление
гладиаторов, не желавших убивать или умирать. «Дай
ему! — требовали они.— Врежь хорошенько!» И их же-
ртвам не оставалось ничего иного, как броситься в гу-
щу боя. Тех же, кого так и не удавалось воодушевить,
прижигали раскаленным железом. Как устроитель, так
и зрители считали себя вправе требовать от бойцов
настоящей резни.
Каждый удар сверху, снизу, сбоку острием, наноси-
мый одним гладиатором другому, толпа на скамьях
сопровождала дикими возгласами (как, впрочем, и те-
перь во время поединков боксеров, корриды или петуши-
ных боев). «Есть! Еще раз есть!» — гремело над ареной
при каждом удачном выпаде. Точно так же при каждом
ранении, наносимом гладиатору, на победу которого
делалась ставка, раздавались крики отчаяния и разочаро-
вания, ведь многим приходилось дрожать за собствен-
ные деньги — ставки были немалые. То, отчего один
вешал голову, у другого вызывало буйную радость — это
когда падал на песок сраженный насмерть гладиатор.
Однако отнюдь не всегда бои заканчивались смер-
тельным ударом. В большинстве случаев побежденный
оказывался всего лишь без чувств или, обессиленный
от ран, опускался на колени. Если он не желал биться
до последнего вздоха, то он отбрасывал щит и оружие
в сторону, ложился на спину и просил о пощаде,
поднимая левую руку и вытягивая большой или указа-
тельный палец.
Право рокового решения принадлежало, собствен-
но говоря, устроителю, однако уже во времена Им-
перии существовал обычай, в соответствии с которым
зрители могли требовать пощады или смерти побеж-
денного. Если император уступал их требованиям, то,
конечно, не от широты душевной, а из холодного
расчета. Маленький человек, всю жизнь подчинявший-
ся кому-либо, в эти краткие мгновения испытывал
сладость власти казнить и миловать. Прислушиваясь
84
к гласу народному, император приоткрывал кран для
выхода накопившейся агрессивности и приобретал та-
ким образом благосклонность народа.
Если гладиатор бился смело и даже в безвыходной
ситуации оказывал сопротивление противнику, то зри-
тели поднимали большой палец, махали платками,
порой выкрикивая при этом: «Пусть бежит!» Побеж-
денный боец мог покидать арену помилованным, если
свой большой палец поднимал и император.
Особым уважением пользовались гладиаторы, от-
клонявшие вмешательство народа и знаками дававшие
понять, что раны их не настолько серьезны.
Если же публика считала, что побежденный заслужи-
вает смерти, потому что он вел себя как трус и стремился
уклониться от боя, то большой палец опускался вниз и
раздавались возгласы: «Убей его!» Судьба его была ре-
шена, если и большой палец императора указывал вниз.
В этом случае побежденный должен был подставить
победителю собственную шею для последнего удара.
«Пусть предостережет тебя моя судьба. Ни ломано-
го гроша за павшего, кто бы он ни был!» — гласит
надпись на могиле гладиатора, напрасно, по-видимо-
му, молившего римлян о пощаде. Если же поединок
заканчивался ничьей, что также порой случалось, то
обычно оба бойца живыми покидали арену. Никто не
победил, но и никто не проиграл. Такой вид пощады
ценился, конечно, ниже, чем победа, но выше, чем
милость, оказанная побежденным.
Случалось, но довольно редко, что организовыва-
лись гладиаторские игры, на которых милость к изра-
ненным гладиаторам исключалась с самого начала
и бой неизбежно продолжался до тех пор, пока в жи-
вых оставался лишь один из гладиаторов. «Он запре-
тил гладиаторам биться без пощады»,— сообщает
Светоний об Августе, сокрушавшемся по поводу имен-
но таких игр, устроенных, несмотря на тайное предуп-
реждение, заносчивым дедом Нерона. Да и другие
устроители и торговцы гладиаторами похвалялись
тем, что приказывали убивать всех проигравших, ибо
только так можно было совершенно удовлетворить
жаждавшую крови толпу.
Случай другого рода произошел в правление не
привыкшего церемониться Домициана, прервавшего
бой двух равных гладиаторов, дравшихся до изнемо-
жения. Он обоих объявил победителями, подарив им
85
rudis— деревянный меч, знак гладиаторской свободы,
по поводу чего Марциал сложил очередной гимн им-
ператору:
Так как затягивал Приск, да и Вар затягивал битву
и не давал никому долго успеха в ней Марс,
Требовать начал народ громогласно, чтоб их отпустили,
Цезарь, однако ж, свой твердо закон соблюдал:
Ради награды борьбу продолжать до поднятия пальца;
Всюду закон у него — в частых пирах и дарах.
Все же нашелся исход наконец борьбе этой равной:
Вровень сражались они, вровень упали они.
Цезарь обоим послал деревянные шпаги и пальмы:
Это награда была ловкому мужеству их.
Только под властью твоей совершилось, Цезарь, такое:
В схватке один на один тот и другой победил.
В подобных случаях император Траян столь же
благосклонно относился ко всем бойцам.
Довольно часто случалось и так, что победа не
означала еще окончания боя, особенно в тех случаях,
когда публика была недовольна победителем или же на
арене выступал преступник, оставлять жизнь которому
не желал никто. Поэтому в тот же день он дрался
против следующего определенного жребием противни-
ка или даже третьего, заступавшего на место второго.
Император Каракалла заставил однажды гладиатора
Батона биться в очередь с двумя заместителями. Но три
схватки за день сломили и Батона: то, чем с радостью
наслаждался принцепс, гладиатору стоило жизни — с
самого начала боя было ясно, что такой конец неизбе-
жен; это было, конечно, ничем не прикрытое убийство.
Для удаления с арены павших была придумана
особо отвратительная процедура. Служители в масках,
изображавших бога подземного царства Меркурия,
с помощью раскаленного железа проверяли, действи-
тельно ли пресеклась нить жизни лежащего перед ними
гладиатора, или же он еще вздрагивает. Таким об-
разом находили и тех, которые лишь притворялись
мертвыми от страха и отчаяния. И они, конечно, не
уходили от своей судьбы. Их уносили с арены вместе
с трупами, а иной раз и утаскивали крюками. Служи-
тели в масках и одеянии этрусского божества — спут-
ника мертвых Харона с молотком, знаком его, в руке
провожали их сквозь «Ворота смерти», ведшие в укра-
шенную венками мертвецкую. Тех же, кто подавал
признаки жизни, добивали.
Во время пауз между боями мальчики и африкан-
86
ские рабы, а также другие слуги прибирали арену,
перекапывали и разравнивали песок, подсыпая новый
там, где он был пропитан кровью. Хоровод смерти
мог продолжаться.
Победивший гладиатор в знак своего успеха полу-
чал пальмовую ветвь, которой он гордо размахивал
перед зрителями. В грекоязычных областях Римской
империи вместо нее или наряду с нею он получал
также и венок либо корону, которой увенчивали его.
Хорошо показавшим себя популярным бойцам доста-
вались солидные премии, дома и прочие ценные дары.
Финансировал раздачу призов, проходившую по окон-
чании «спектакля» под громовые овации и возгласы
зрителей, устроитель.
Светоний в своих биографиях римских императо-
ров приводит тому несколько примеров. Так, Август
«даже не на своих зрелищах и играх раздавал от себя
и венки, и много дорогих подарков». Рассказывая
о Клавдии, дававшем самые различные гладиаторские
игры, он выделяет короткое, немногодневное внеоче-
редное представление, которое император называл
«спортула». Собственно говоря, под словом этим по-
нималась закуска, которую раздавали в корзинках ме-
нее важным гостям, вместо того чтобы усадить их за
стол. Поэтому Клавдий называл эти свои игры «спор-
тулой» или «закуской», заявив по поводу первого уве-
селения такого рода: «Я приглашаю народ как бы
к угощению неожиданному и неподготовленному».
«На играх такого рода держался он всегда доступ-
ней и проще; даже когда победителю отсчитывали
золотые монеты, он вытягивал левую руку и вместе
с толпою громко, по пальцам, вел им счет. Много раз
он приглашал и призывал зрителей веселиться, то
и дело называя их хозяевами».
Нерон определенно придерживался того мнения,
что нет толку ни в деньгах, ни в богатстве, если нет
возможности промотать их. По свидетельству Свето-
ния, «...людей расчетливых называл он грязными скря-
гами, а беспутных расточителей — молодцами со вку-
сом и умеющими пожить... Поэтому и сам он не знал
удержу ни в тратах, ни в щедротах». Так, например,
гладиатору Спикулу, бывшему, как и он сам, еще
И кифаредом, он подарил имущество и дворцы триум-
фаторов, т. е. одарил, подобно победившему полко-
водцу.
87
Бои гладиаторов.
Настенные рисунки и надписи из Помпей
Марк Аврелий же, напротив, старался пресекать
подобные крайности. Установив потолок цен на глади-
аторов, он ограничил и тарифы их вознаграждений.
Премия для свободного не должна была превышать
четверти его покупной цены, а для бойца рабского
сословия она ограничивалась одной пятой.
88
Вечером праздничного дня играм подводился итог.
Служитель амфитеатра отмечал в списке имена гла-
диаторов, проставляя напротив имени убитого латинс-
кую букву «Р» — начальную литеру слова «periit» — па-
вший, «V» — vicit — напротив имени победителя
и «М» — missus (помилован) — напротив того, кого по-
щадили толпа и император. Последние, кстати, поки-
дали арену через специальные ворота — Porta
Sanavivaria, с тем чтобы через короткое время вновь
биться па очередном народном празднестве.
Счастливчиками считались немногие бойцы, кото-
рые добыли rudis — «меч свободы», а тем самым одно-
временно и освобождение от гладиаторской службы.
«Удирать — ни-ни...»
Лишь зная варварские правила, по которым проходи-
ли гладиаторские игры, можно правильно понять болтов-
ню лоскутника Эхиона из Петрониева «Пира Трималхио-
на». После того как другой гость, Ганимед, типичный
пессимист, высказал все возможные жалобы на счет
постоянного вздорожания, упадка нравов, забвения
религии и безобразий в Риме, лоскутник нарисовал
совершенно розовую картину. Замечательно в его откро-
венной болтовне для нас то, как он оценивает возможно-
сти кандидатов, борющихся за политические посты.
С одной стороны, это организатор игр, желающий
оттеснить соперника, а с другой — еще один, но насколько
критически оценивает организованные им бои говорящий.
«Пожалуйста,— сказал Эхион-лоскутник,— выра-
жайся приличнее. «Раз — так, раз — этак», как сказал
мужик, потеряв пегую свинью. Чего нет сегодня, то
будет завтра, в том вся жизнь проходит. Ничего лучше
нашей родины нельзя было бы найти, если бы люди
поумней были. Но не она одна страдает в нынешнее
время. Нечего привередничать: все под одним небом
живем. Попади только на чужбину, так начнешь уве-
рять, что у нас свиньи жареные разгуливают. Вот,
например, угостят нас на праздниках, в течение трех
дней, превосходными гладиаторскими играми; высту-
пит не какая-нибудь труппа ланистов, а несколько
настоящих вольноотпущенников. И Тит наш — натура
широкая и горячая голова: так или этак, а ублажить
сумеет; уж я знаю, потому что я в его доме принят.
Половинчатости он не терпит: гладиаторам будет дано
89
первостатейное оружие; удирать — ни-ни; сражайся по-
середке, чтобы всему амфитеатру было видно, средств
у него хватит: 30 000 000 сестерциев досталось, как отец
его номер. Если он и 400 000 выбросит, состояние его
даже и не почувствует, а он увековечит свое имя. У него
уже есть несколько парней, и женщина-эсседария, и каз-
начей Гликона, которого накрыли, когда он забавлял
свою госпожу. Увидишь, как народ разделится между
ревнивцем и любезником. Ну и Гликон! Грошовый чело-
вечишко! Отдает зверям казначея. Это значит выста-
вить себя на посмешище. Разве раб виноват? Делает,
что ему велят. Скорей бы следовало посадить быку на
рога эту ночную вазу. Но так всегда — кто не может по
ослу, тот бьет по седлу. И как мог Гликон вообразить,
что из Гермогенова отродья выйдет что-нибудь путное?
Тот мог коршуну на лету когти постричь. От змеи не
родится канат (т. е. «яблоко от яблони недалеко пада-
ет»). Гликон, один Гликон внакладе: на всю жизнь пятно
на нем останется, и разве смерть его смоет! Но всякий
сам себе грешен. Да вот еще: есть у меня предчувствие,
что Маммеа нам скоро пир задаст,—там-то уж и мне,
и моим по два динария достанется. Если он сделает это,
то отнимет у Норбана все народное расположение; вот
увидите, что он теперь победит его на всех парусах. Да
и вообще, что хорошего сделал нам Норбан? Дал гла-
диаторов дешевых, полудохлых, дунешь на них, и пова-
лятся; и бестиариев видывал я получше; всадников,
которых он дал убить, можно было счесть за человеч-
ков с ламповой крышки — сущие цыплята: один — ува-
лень, другой — кривоногий, а тертиарий-то [третий дуб-
лер]— мертвец за мертвеца, с подрезанными жилами.
Пожалуй, еще фракиец был ничего себе: дрался по
правилам. Словом, всех после секли, а вся публика
кричала: «Наддай!» Настоящие зайцы! Он скажет: «Я
вам устроил игры», а я ему: «А мы тебе хлопаем».
Посчитай и увидишь, что я тебе больше даю, чем от
тебя получаю. Рука руку моет».
Разочаровавшие толпу гладиаторы должны были
быть счастливы, что отделались так дешево — только
побоями.
Морские сражения на потеху толпе
О массовых гладиаторских битвах мы уже упоми-
нали выше. Они случались довольно редко и чаще
90
всего не в амфитеатре, слишком малом для подобных
зрелищ. Так, например, в 46 г. до н. э. Цезарь приуро-
чил к своему триумфу сражение двух отрядов, в состав
каждого из которых входили по 500 пеших солдат,
300 всадников, а также 20 слонов, на спинах которых
в специальных башенках также располагались воору-
женные бойцы. Проходило оно в цирке57.
Еще одна грандиозная резня состоялась в 7 г.
до н. э. в честь умершего пятью годами раньше
Агриппы в построенной им Септе58. По свидетельству
Светония, в 44 г. Клавдий после победы в Британии
«дал на Марсовом поле военное представление, изоб-
ражавшее взятие и разграбление города, а потом поко-
рение британских царей, и сам распоряжался, сидя
в плаще полководца». Для несколько меньшего боя
между пехотинцами, устроенного Нероном в 57 г.,
арены амфитеатра было вполне достаточно, в то время
как триумфальные игры Домициана, в которых прини-
мали участие конные и пешие гладиаторы, проходили
в цирке.
Но истинной кульминацией всех этих кровавых иг-
рищ были, несомненно, настоящие морские сражения,
устраивавшиеся для развлечения толпы. Затопляя
огромные пространства, устраивали искусственные
озера. На них выпускали корабли со специально обу-
ченными гладиаторами, особенно из числа военно-
пленных, вступавшими в смертельную схватку на воде.
Традиция эта восходит к Цезарю. В 46 г. до н. э.
он первым устроил в связи со своим четырехкратным
триумфом подобный спектакль на озере, специально
для этого устроенном на Марсовом поле. Противо-
борствующие стороны в составе тысячи матросов
и 2000 гребцов, посаженных на различные корабли,
отчаянно бились друг против друга, представляя ти-
рийский и египетский флоты. По свидетельству Све-
тония, «на все эти зрелища отовсюду стекалось сто-
лько народу, что много приезжих ночевало в палатках
по улицам и переулкам; а давка была такая, что
многие были задавлены до смерти, в том числе два
сенатора». Через год после смерти Цезаря, т. е.
в 43 г. до н. э., озеро на Марсовом поле было засы-
пано, так как считали, что его дурно пахнувшие ис-
парения способствовали распространению зверствова-
вшей тогда эпидемии.
Тысячи и тысячи гладиаторов и гребцов, гораздо
91
больше, чем во времена Цезаря, выступали в другой
большой морской битве, устроенной Августом во
2 г. до н. э. в связи с освящением храма Марса Уль-
тора (Мстителя), воздвигнутого в честь Цезаря. Для
этого на правом берегу Тибра, примерно напротив
засыпанной арены первой битвы на воде, было выко-
пано огромное озеро, размерами своими —
557 х 536 м — втрое превосходившее площадь Колизея.
Берега его окружали кустарники, рощи и сады, а устро-
енный посредине искусственный остров позволял вы-
полнять искусные тактические маневры. Озеро это со
всеми сооружениями, продолжавшее существовать
и в дальнейшем, именовалось навмахией; этим сло-
вом обозначались и водные гладиаторские бои. На
его глади вступили в кровавую битву на потеху мно-
готысячной толпе вооруженные силы «афинян» и «пер-
сов», размещенные на тридцати остроносых бире-
мах и триремах, а также множестве более мелких
кораблей.
Римский поэт Овидий (43 г. до н. э.—17 г. н. э.),
заметивший, что огромное стечение народа из всех
уголков страны, случавшееся при такого рода увеселе-
ниях, благоприятствовало новым знакомствам и флир-
ту, в своей поэме «Наука любви» так восхваляет эту
морскую битву:
А вспоминать ли о том, как Цезарь явил нам морскую
Битву персидских судов и кекропийских судов59,
Как от закатных морей до восточных морей собирались
Юноши с девами в Рим, разом вместивший весь мир?
Кто в подобной толпе не нашел бы предмета желаний?
Многих, многих, увы, пришлый замучил Амур.
Однако предшествующие и все последующие глади-
аторские морские сражения затмила навмахия, устро-
енная Клавдием в 52 г. н. э. на Фуцинском озере (Лаго
ди Челано). Незадолго перед разрушением перемычки
в конце туннеля, прокладывавшегося много лет через
Абруццкие Апеннины, он использовал последнюю воз-
можность перед спуском озера в Лирис (Гарлиано) для
того, чтобы устроить на нем колоссальное морское
сражение. Выше мы уже упоминали об этом, приведя
краткое свидетельство Светония. Подробнее сообщает
о нем Тацит в своих «Анналах»:
«Клавдий снарядил триремы и квадриремы, поса-
див на них девятнадцать тысяч человек; у берегов
озера со всех сторон были расставлены плоты, чтобы
92
сражающимся некуда было бежать, но внутри этого
ограждения оставалось довольно простора для усилий
гребцов, для искусства кормчих, для нападения кораб-
лей друг на друга и для всего прочего, без чего не
обходятся морские бои. На плотах стояли манипулы
преторианских когорт60 и подразделения конницы, на
них же были возведены выдвинутые вперед укрепления
с готовыми к действию катапультами и баллистами,
тогда как остальную часть озера стерегли моряки на
палубных кораблях».
Знак к началу битвы подавал серебряный тритон —
греческий морской бог, по виду наполовину человек,
наполовину дельфин,— с помощью машины поднима-
ясь из воды. «Берега, холмы, вершины окрестных гор
заполнили, как в амфитеатре, несметные толпы зри-
телей, привлеченных из ближних городов и даже из
Рима жаждою к зрелищам, тогда как иных привело
сюда стремление угодить принцепсу. Сам он в роскош-
ном военном плаще и недалеко от него Агриппина
в вытканной из золотых нитей хламиде [широкой гре-
ческой накидке] занимали первые места. И хотя сраже-
ние шло между приговоренными к смерти преступ-
никами, они бились, как доблестные мужи, и после
длительного кровопролития оставшимся в живых бы-
ла сохранена жизнь.
По окончании зрелища, разобрав запруду, открыли
путь водам; но тут стала очевидной непригодность
канала, подведенного к озеру выше уровня его дна или
хотя бы до половины его глубины. Из-за этого в тече-
ние некоторого времени продолжались работы по его
углублению, и затем, чтобы снова привлечь народ, на
озере возводится помост для пешего боя, и на нем
даются гладиаторские игры. Возле места, где озеру
предстояло устремиться в канал, было устроено пир-
шество, участников которого охватило смятение, ког-
да хлынувшая с огромной силой вода стала уносить
все попадавшееся на ее пути, сотрясая и находившееся
поодаль, сея ужас поднятым ею ревом и грохотом.
Воспользовавшись испугом принцепса, Агриппина
принимается обвинять ведавшего работами на канале
Нарцисса61 в алчности и хищениях, но и он не молчит,
упрекая ее в женской необузданности и в чрезвычайно
высоко метящих замыслах».
Корабельные бои происходили и на арене амфите-
атров, заливавшихся для этого водой. Уже в деревян-
93
ном амфитеатре, построенном в 57 г. н. э. по приказу
Нерона на Марсовом поле, устраивались такого рода
зрелища. На глади искусственного пруда, в котором
плавали рыбы и морские животные, сражение вели
«афиняне» и «персы». Затем вода была вновь спущена
и арена осушена, и зрители могли насладиться видом
резни на суше.
Аналогичное водное сражение воспевает и Марци-
ал в своей «Книге зрелищ»:
Если из дальней страны запоздалый ты, зритель, явился
И для тебя первый день зрелищ священных теперь,
Пусть не обманет тебя Эниона морская судами,
Точно на волнах морей: суша была здесь сейчас.
Ты мне не веришь? Смотри на подвиги водного Марса—•
Миг — и воскликнешь уже: «Море здесь было сейчас».
На празднике, состоявшемся там же в 64 г., Тигел-
лин62 включил в его программу еще один пункт. В на-
чале игр также состоялась морская битва, затем были
организованы гладиаторские бои. В завершение празд-
нества арена была вновь затоплена, и Тигеллин устро-
ил великолепный пир на воде.
До него пир на кораблях давал Нерон, использовав
место бывшей навмахии Августа.
Та же самая старая навмахия служила местом про-
ведения блистательных игр, устроенных в 80 г. Титом
в рамках 100-дневного празднества по случаю откры-
тия Колизея. По его приказу искусственное озеро было
укрыто бревнами, и на построенной таким образом
площадке состоялись гладиаторские игры для народа,
а также «травля 5000 разных диких зверей», как сооб-
щает Светоний. Во второй день то же самое место
служило ареной состязаний боевых колесниц. На тре-
тий день последовала битва между «афинянами» и «си-
ракузянами», завершившаяся победой «афинян», про-
бившихся наконец к маленькому острову и взявших
крепость, расположенную на нем.
Неудивительно, что придворный поэт Марциал
пришел от этой битвы в восхищение и оценил ее выше,
чем знаменитое сражение на Фуцинском озере:
Август устроил, чтоб здесь ходили в сражение флоты
И корабельной трубой гладь будоражилась вод.
Цезаря нашего дел это часть ничтожная: чуждых
Зрели Фетида в волнах и Галатея зверей;
Видел Тритон, как летят по водной пыли колесницы,
И за Нептуновых он мчащихся принял коней;
94
Вздумав жестоко напасть на суда враждебные, в страхе
Пред обмелевшей водой остановился Нерей.
Все, на что мы глядим и в цирке, и в амфитеатре,
Все это, Цезарь, тебе щедрой водою дано.
Пусть же умолкнут Фуцин и пруды злодея Нерона:
Будут в веках вспоминать лишь навмахию твою.
Тит устроил морскую битву между «коркирейцами»
и «коринфянами» и в амфитеатре Флавиев.
Домициан, все время завидуя предшественнику
и брату Титу и стремясь его превзойти, приказал не
только залить арену Колизея водой и устроить там
сражение, но и выкопать неподалеку от Тибра новое
большое озеро и окружить его трибунами для зри-
телей. В битве, устроенной там в 89 г., принимало
участие почти столько же кораблей, сколько и в насто-
ящем морском сражении.
Печальный итог всех этих отмеченных манией вели-
чия мероприятий подвел через сто лет после того
греческий историк Дион Кассий (ок. 150—230 г. н. э.),
смотревший на блистательную резню несколько
в ином свете, чем бывший с императорами на друже-
ской ноге придворный поэт. Ведь жизнью поплатились
не только все гладиаторы, но и многие зрители:
«Когда внезапно разразился ужасный дождь, со-
провождавшийся сильнейшим ветром, он никому не по-
зволил покинуть зрелище для того, чтобы переодеться,
в то время как сам менял один плащ за другим.
Многие простудились и умерли. Чтобы утешить лю-
дей, он приказал угощать их всю ночь напролет».
Император Траян (98—117 гг. н. э.), при котором
Римская империя достигла наибольших размеров, так-
же развлекал народ морскими сражениями. Наряду
с новым амфитеатром — amphitheatrum Castrense — он
повелел устроить еще одну арену для морских сраже-
ний — naumachia Vaticana — к северо-западу от воздви-
гнутой позднее усыпальницы Адриана (замок Ангела).
В ознаменование тысячелетия города Рима, празд-
новавшегося в 248 г. н. э., битву на воде устроил им-
ператор Филипп Араб (244—249 гг. и. э.).
Страх перед гладиаторами
«Ведь его... Блез умертвил минувшею ночью ру-
ками своих гладиаторов, которых он держит и воору-
жает на погибель нам, воинам. Отвечай, Блез, куда ты
95
выбросил труп? Ведь даже враги, и те не отказывают
в погребении павшим. Когда я утолю мою скорбь
поцелуями и слезами, прикажи умертвить и меня».
Об этих тяжких обвинениях, брошенных подстрека-
телем Вибуленом, сообщает нам Тацит в своих «Ан-
налах». Эпизод разворачивался на фоне опасного мя-
тежа трех расквартированных на Дунае паннонских
легионов, возникшего в 14 г. н. э. после вступления на
трон императора Тиберия. Командовал ими легат
Юний Блез, разместивший в лагере наряду с регуляр-
ными войсками и собственный гладиаторский отряд.
Этих сорвиголов он использовал по собственному про-
изволу, чтобы убирать неугодных солдат, так по край-
ней мере утверждал Вибулен, один из главарей мяте-
жа. Жертвой последней ночи якобы стал его собствен-
ный брат.
«Свою речь он подкреплял громким плачем, ударяя
себя в грудь и в лицо; затем, оттолкнув тех, кто
поддерживал его на своих плечах, он спрыгнул наземь
и, припадая к ногам то того, то другого, возбудил
к себе такое сочувствие и такую ненависть к Блезу, что
часть воинов бросилась вязать гладиаторов... часть —
прочих его рабов, тогда как все остальные устреми-
лись на поиски трупа. И если бы вскоре не стало
известно, что никакого трупа не найдено, что подверг-
нутые пыткам рабы решительно отрицают убийство
и что у Вибулена никогда не было брата, они бы не
замедлили расправиться с легатом. Все же они прогна-
ли трибунов63 и префекта лагеря, разграбили личные
вещи бежавших...»
Это был далеко не первый и не последний случай
использования гладиаторов вне арены. Римляне чув-
ствовали себя в безопасности перед гладиаторами, ес-
ли те были на арене или в зорко охранявшихся казар-
мах, так же как перед хищниками за решеткой. Но
ужас и тревога охватывали их, если жестокие, отчаян-
ные молодцы вырывались оттуда либо их пытались
использовать для достижения своих целей тщеславные
политики, мятежники и заговорщики.
Бегство Спартака и его товарищей из капуанской
школы в 73 г. до н. э. привело даже к серьезному вос-
станию рабов. Страх, охвативший Рим в ту пору,
вспыхивал вновь и вновь всякий раз, когда гладиаторы
опять оказывались на свободе. Так, «в народе уже
вспоминали о Спартаке и былых потрясениях» (Тацит),
96
когда при Нероне (54—68 гг. н. э.) гладиаторы чуть не
вырвались из казармы Пренесты (Палестрина). Однако
стража подавила эту попытку, так же как и еще одну,
менее опасную, предпринятую 80 гладиаторами в Риме
во времена императора Проба (276—282 гг.).
Не меньшей представлялась и опасность со сторо-
ны банд гладиаторов, принадлежавших революционно
настроенным политикам. Так, 21 октября 63 г. до н. э.
сенат, заседая в связи с необходимостью подавления
заговора Катилины, наряду с другими решениями
постановил удалить из Рима гладиаторские отря-
ды, передислоцировав их в Капую и другие города
страны, с тем чтобы с самого начала выбить из рук
заговорщиков очень важные козыри. Насколько опра-
вданной была такая предосторожность, показали
позднее бесчинства народных трибунов — демаго-
гов Клодия и Милона, использовавших шайки гла-
диаторов.
Теперь становится понятным, почему в 49 г.
до н. э., в начале гражданской войны, приверженцев
Помпея охватил страх перед бойцами Цезаря, содер-
жавшимися им в капуанской школе. Осужденная всеми
попытка консула Лентула включить их в состав армии
была сведена на нет Помпеем, распределившим глади-
аторов между римскими семьями в качестве тело-
хранителей.
Марку Антонию, напротив, удалось привлечь их
к своей борьбе против Августа, причем они довольно
долго оставались ему верны. Армии Л. Антония
и Д. Брута64 также были усилены гладиаторами.
Точно так же и Сакровир, поднявши в 21 г. н. э.
восстание против владычества Рима, призвал в свое
войско в качестве солдат галльских бойцов-крупелла-
риев, или «латников».
«Несколько гладиаторов-фракийцев он поставил
начальниками над германскими телохранителями, гла-
диаторам-мирмиллонам он убавил вооружение» — то,
что сообщает Светоний об использовании императо-
ром Калигулой гладиаторов в качестве личной охраны
(а Сабин, отличавшийся необыкновенной физической
силой, поднялся даже до должности трибуна претори-
анцев), вполне соответствует и их применению им-
ператором Нероном, составившим из них отряд, во
главе которого он по ночам рыскал по улицам города,
пугая римлян.
4 Г. Хёфлинг
97
Набирали гладиаторов в свои войска также им-
ператоры Отои, Вителлий, Марк Аврелий и Дидий
Юлиан. Когда в 69 г. н. э., после смерти Нерона
и вскоре после убийства Гальбы, в споре за власть
столкнулись Отон и Вителлий, Отон усилил свои войс-
ка 2000 гладиаторов. По словам Тацита, это была
«постыдная разновидность вспомогательного войска,
которой, однако, в пору гражданских войн не брезго-
вали и более взыскательные полководцы». Однако бой-
цы, обученные ведению поединков на арене, защищали
позиции Отона на реке По отнюдь не так мужественно,
как регулярные войска.
Солдатской стойкости и смелости недоставало
и гладиаторам, нанятым более успешно действова-
вшим Вителлием: представившуюся впоследствии бла-
гоприятную возможность они использовали для того,
чтобы перебежать к его последнему и более удачливо-
му сопернику Веспасиану.
Но и Веспасиану было от них немного радости,
ибо, по словам Тацита, при штурме Тарацины лишь
«несколько гладиаторов оказали отпор врагу и дорого
продали свою жизнь, остальные устремились к кораб-
лям, где их ждала та же гибель».
«На безрыбье и рак — рыба»,— гласит известная
пословица. Тем же самым правилом руководствова-
лись и в Римс, если нужда в «пушечном мясе» станови-
лась особенно острой. Именно такая ситуация возник-
ла в результате германских вторжений, и тогда Марк
Аврелий (121 —180 гг. н. э.) вынужден был в начале
первой Маркоманнской войны (166—175 гг.) попол-
нить обескровленную чумой армию отбросами обще-
ства— рабами, бандитами и гладиаторами, использо-
вавшимися им в деле спасения отечества в качестве
вспомогательных войск. Отряду гладиаторов, который
он вооружил, находясь в столь тяжелом положении,
было присвоено многообещающее название «Послуш-
ные». В 193 г., во время гражданской войны, услугами
капуанских гладиаторов решил воспользоваться и им-
ператор Дидий Юлиан, сидевший в Риме, когда узнал,
что к городу подходят войска Севера.
Гладиаторы, обученные в своих казармах биться не
на жизнь, а на смерть, вместо того чтобы развлекать
народ, могли быть направлены против него твердой
рукой безответственного политика. Сознание того, что
инкорпорированные в общество гладиаторы представ-
98
ляют собой постоянную угрозу его безопасности, по-
рождало страх и панику при всяком новом происшест-
вии, связанном с ними.
Подобное же чувство опасности, охватившее мно-
гих, возникло, естественно, и в результате участия
одного из членов императорского отряда гладиаторов
в убийстве Домициана 18 сентября 96 г. н. э. Измучен-
ный дурными предчувствиями и потрясенный пред-
сказаниями астролога Асклетариона и затем германс-
кою гадателя, через некоторое время вследствие об-
мана император все же поверил, что опасность мино-
вала. Обрадовавшись, он по своему обыкновению по-
спешил было в баню перед тем, как приступить
к обеденной трапезе, «по спальник Парфений остано-
вил его, сообщив, что какой-то человек хочет спешно
сказать ему что-то важное», сообщает Светоний. То-
гда, отпустивши всех, он вошел в спальню и там был
убит.
О том, как убийство было задумано и выполнено,
рассказывают так: «Заговорщики еще колебались, ког-
да и как на него напасть — в бане или за обедом;
наконец, им предложил совет и помощь Стефан, упра-
вляющий Домициллы, который в это время был под
судом за растрату. Во избежание подозрения он при-
творился, будто у него болит левая рука, и несколько
дней подряд обматывал ее шерстью и повязками,
а к назначенному часу спрятал в них кинжал. Обещав
раскрыть заговор, он был допущен к императору; и по-
ка тот в недоумении читал его записку, он нанес ему
удар в пах. Раненый пытался сопротивляться, но кор-
никуларий65 Клодиан, вольноотпущенник Парфения
Максим, декурион спальников66 Сатур и кто-то из
гладиаторов набросились на него и добили семью
ударами».
В сравнении с огромными массами рабов гладиато-
ры составляли ничтожное меньшинство. Однако опас-
ности, исходившей от вооруженных и обученных бой-
цов, римляне боялись больше, чем восстания рабов.
Отбросы общества
Гладиаторов не просто боялись, напротив, обще-
ство относилось к ним с презрением и отвращением.
По своему социальному положению они стояли на той
же ступени, что и торговавшие собственным телом
4*
99
женщины и мужчины, с которыми их сравнивали Сене-
ка и Ювенал. Они считались отбросами общества, как
бы прокаженными, наряду с некоторыми категориями
преступников и людьми низменных профессий. Закон,
поставивший их в столь позорное положение, превра-
щал гладиаторов в объект народного увеселения
на арене без права на личную жизнь. Гладиатор не
мог быть свободен, даже если он не был принужден
к этому занятию в качестве раба, военнопленного или
уголовного преступника, осужденного к такому на-
казанию, а являлся вольнонаемным добровольцем.
Не имевший достоинства не мог быть достойно
похоронен. Исключения допускались, лишь если того
настойчиво требовали близкие убитого гладиатора,
хозяин, собратья по оружию, друзья либо поклонники
его таланта, подкрепляя свои устремления соответст-
вующими денежными суммами.
Многочисленные надгробные надписи показывают,
что подобные случаи все же не были редкостью, рас-
крывая, однако, мотивы тех, кто столь усердно пекся
о погребении. Так, иные владельцы гладиаторов устра-
ивали монументальное захоронение для всех жертв
только что окончившихся игр, считая, что тем самым
демонстрируют свою щедрость. Некий Константин из
Тергеста (Триест) сообщает на памятнике именно та-
кого типа, что воздвиг его в благодарность за полу-
ченное разрешение на проведение гладиаторских игр.
Очевидно, это производило впечатление на гладиа-
торов, так же как и щедрый жест Нерона, повелев-
шего украсить носилки погибших бойцов янтарем.
Относительно своего будущего гладиатор не питал
обманчивых надежд. Переживший все бои и получив-
ший в знак освобождения деревянный меч гладиатор
мог, подобно немногим другим счастливцам, посвя-
тить себя частной жизни. Иной раз и случай играл
в этом немалую роль. Послушаем Светония:
Клавдий дал «одному колесничному гладиатору
почетную отставку по просьбе его четверых сыновей
и под шумное одобрение всех зрителей, а потом тут же
вывесил объявление, указывая народу, как хорошо
иметь детей, если даже гладиатор, как можно видеть,
находит в них защитников и заступников».
Но чаще всего гладиаторы становились жертвами
кровавой резни на арене еще в молодые годы. «Пал
после пяти боев, 22 лет от роду, на шестом году
100
супружества» — такова одна из типичных надгробных
надписей.
Но по приказу гордеца пал ты, о мирмиллон,
С одним мечом, в руках зажатым.
И ретиарием с трезубцем ты был знатным.
Покинул, бросил ты меня, и мой удел теперь —
И нищета, и страх —
так оплакивает молодая женщина в одном папирусе
смерть своего возлюбленного, гладиатора. Подобным
же образом звучат и надписи, выбитые по просьбе
гладиаторских вдов на памятниках их мужей. Интерес-
но, что часто они писались так, как если бы заговорил
сам умерший. В них и теперь слышится и смертная
тоска, и мечта о посмертной славе:
«От ран погиб я, не от противников мечей»;
«Любимый всеми»;
«Меня не противник, а судьба победила»;
«Полинейк прикончил вероломного Пиннаса и тем
отомстил за меня»;
«Никто не страдал из-за меня, а вот теперь
страдаю я»;
«Многих противников я пощадил».
«Девочек ночных властитель и врачеватель»
Гладиаторов не только боялись, презирали и отвер-
гали— их еще и любили. Победоносные и красивые
собой бойцы пользовались у посетителей амфитеатра
огромной популярностью. Их искусство прикончить
противника, храбро сражаясь на арене, и доставить
публике удовольствие лицезреть «прекрасную смерть»
вызывало у мужчин возгласы восхищения, а у жен-
щин— вздохи сердечной страсти.
О заветных мечтах девушек и женщин всех сосло-
вий свидетельствуют многочисленные надписи на сте-
нах домов Помпей. Так, например, одна из надписей на
колоннах перистиля в доме, раскопанном в 1880 г.,
называет фракийца Целада «отрадой и мечтой деву-
шек» («suspirium puellarum... puellarum decus»), а рети-
арий Кресцент именуется даже «девочек ночных вла-
стителем и врачевателем» («puparru domnus; puparum
nocturnarum... medicus»).
Изображения этих донжуанов мы находим и на
памятниках. Мы видим гладиаторов с прекрасно ело
101
женной фигурой и великолепными прическами, которые
не могли не производить впечатление на поклонниц.
«Ты уверен в своей красоте и поэтому, разыгрывая
гордеца, торгуешь объятьями, а не даришь их. Зачем
эти тщательно расчесанные волосы? Зачем лицо по-
крыто румянами? К чему эта нежная игра глазами, эта
искусственная походка и шаги, ровно размеренные?
Разве не для того, чтобы выставлять красоту свою на
продажу?» — пеняет на страницах Петрониева «Сати-
рикона» служанка Хрисида уволенному из гладиато-
ров за негодностью Энколпию. В него, представив-
шегося рабом по имени Полиэн, влюбилась прекрас-
ная Кирка. Ее служанка, которой поручено устроить
свидание с объектом страсти госпожи, так говорит
Энколпию:
«Так вот, если ты продаешь то, что нам требуется,
так ваш товар, наш купец; если же — что более вяжется
с человеческим достоинством — ты делишься своими
ласками бескорыстно, то сделай это в виде одолжения.
А что касается твоих слов, будто ты раб и человек
низкого происхождения, так этим ты только разжига-
ешь желание жаждущей. Некоторых женщин возбуж-
дает нечистоплотность: сладострастие в них просыпа-
ется только при виде раба или вестового, высоко под-
поясанного. Других распаляет вид гладиаторов, или
покрытого пылью погонщика ослов, или, наконец, ак-
тера на сцене, выставляющего себя напоказ. Вот из
такого же сорта женщин и моя госпожа: она от орхест-
ры мимо четырнадцати рядов67 проходит и только
среди самых подонков черни отыскивает себе то, что
ей по сердцу».
Даже и на дам высшего света мощь гладиаторского
оружия производила неизгладимое впечатление. По-
этому бойцы арены представлялись им подобными
Гиацинту, любимцу Аполлона, убитому им по неча-
янности, из пролившейся крови которого и родился
одноименный цветок. Этим сравнением пользуется
Ювенал в своей едкой сатире на Эппию, ведущую
себя столь же отвратительно, как Мессалина68, ибо
воспылала любовью к гладиатору с постоянно сле-
зящимися глазами, обезображенному шрамами и опу-
холями:
Впрочем, что за краса зажгла, что за юность пленила
Эппию? Что увидав, «гладиаторши» прозвище терпит?
Сёргиел, милый ее, уж давно себе бороду бреет,
102
Скоро уйдет на покой, потому что изранены руки,
А на лице у него уж немало следов безобразных:
Шлемом натертый желвак огромный по самому носу,
Вечно слезятся глаза, причиняя острые боли.
Все ж гладиатор он был и, стало быть, схож с Гиацинтом.
Стал для нее он дороже, чем родина, дети и сестры,
Лучше, чем муж: ведь с оружием он!
Казанова Эппии, как видим, вовсе не был Адони-
сом, но... гладиатором и потому достойным греха!
Естественно, что такая слабость слабого пола
к гладиаторам, среди которых были, несомненно, и на-
стоящие герои, не оставалась без последствий. Так,
например, предполагали, что Нимфидий Сабин, совет-
ник Нерона и префект претория, был сыном гладиа-
тора Марциана, в которого из-за его славы влюбилась
мать Сабина, вольноотпущенница.
Если соответствуют действительности слухи отно-
сительно сомнительного происхождения Курция Руфа,
удостоенного императором Клавдием триумфа и по-
лучившего в управление провинцию Африка, то его
судьба была еще большим взлетом. С пренебрежением
Тацит говорит следующее: «Некоторые передают, что
он сын гладиатора, не стану утверждать ложного
и стыжусь сказать правду».
Самый известный слух такого рода касался им-
ператора Коммода. Злые языки говорили, что его
отец — не Марк Аврелий, а некий гладиатор, ибо Фа-
устина, жена Марка Аврелия, имела в Кайете внебрач-
ные связи с матросами и гладиаторами.
В наши дни роль гладиаторов — сердцеедов и от-
рады девушек взяли на себя звезды эстрады, и как
вчера, так и сегодня поклонницы с приходом ночи
одинаково страстно заключают их в свои объятия.
Времена меняются — страсти остаются.
Воспетые поэтами
Большую часть гладиаторов общество презирало,
отталкивало и боялось, но некоторые из них были
любимы толпой и воспеваемы поэтами.
Так, Марциал превозносит гладиатора 1ермеса,
одинаково непобедимого в трех основных видах ору-
жия: в качеезве легко вооруженного велита, ретиария
с сетью и трезубцем или же в тяжелом вооружении
самнита. Чтобы увидеть его, мастера боевого искус-
103
ства и учителя гладиаторов, которого никто не мог
заменить на арене, публика устремлялась в амфитеатр:
Гермес — Марсова племени утеха,
Гермес может по-всякому сражаться,
Гермес — и гладиатор и учитель,
Гермес — собственной школы страх и ужас,
Гермес — тот, кого сам боится Гелий,
Гермес и Адволанта презирает,
ГерхМес всех побеждает невредимый,
Гермес сам себя в схватках замещает,
Гермес — клад для барышников у цирка,
Гермес — жен гладиаторских забота,
Гермес с бранным копьем непобедимый,
Гермес грозный своим морским трезубцем,
Гермес страшный и в шлеме под забралом,
Гермес славен во всех деяньях Марса,
Гермес вечно един и триединый.
Впрочем, восхищения публики удостаивались лишь
виртуозы, уделом же париев было всеобщее презрение.
Гладиаторский культ одних поднимал на щит, в то вре-
мя как другие влачили жалкое существование. Удача
могла принести звезде арены и уважение, и богатство;
участью же заурядных бойцов становилась смерть.
Подвиги героев на арене и в постели представляли
собой одну из самых популярных и неисчерпаемых тем
сплетен в римском обществе (отголоски этого слышны
у Эпиктета и Горация): иных приглашали даже во
дворцы богатых и знатных, с тем чтобы иметь воз-
можность и рассмотреть их вблизи, и украсить свое
общество их присутствием. О великих гладиаторах
говорили все, и потому становятся понятными слова
Тацита о том, что дети римлян впитывают интерес
к гладиаторам чуть ли не с молоком матери. Неудиви-
тельно, что римские дети охотно играли в гладиа-
торов.
От поэтов не отставали и художники: в Риме и его
провинциях — от далекой Керчи в Южной России до
африканской Кирены — они украшали дворцы и вил-
лы, храмы, театры и надгробные памятники скульп-
турами, мозаиками и росписями, увековечившими сла-
ву гладиаторов. Так, еще в 145 г. до н. э. мастер
монетного дела К. Теренций Лукан приказал запечат-
леть финансировавшиеся им игры на картине, предназ-
начавшейся для храма Дианы в Ариции,— пример,
104
которому в императорскую эпоху следовали многие.
Некий вольноотпущенник Нерона заказал роспись об-
щественного портика в Антии, изображавшую глади-
аторские бои. Живопись этого жанра встречается
и в помпейском амфитеатре. Сцены охоты и глади-
аторских боев с указанием имени, школы и достиже-
ний каждого бойца, выполненные в технике гипсового
рельефа, украшают надгробие помпейского торговца
рыбной пастой (гарумом) Умбриция Скавра. Огром-
ные мозаичные изображения гладиаторских схваток
открыты в Торре-Нуова, неподалеку от Тускула (III в.
н. э.), а мозаика еще больших размеров — на Косе,
одном из островов в юго-восточной части Эгейского
моря. И в те времена от искусства до китча был всего
лишь один шаг. Теперь промышленность наводит ре-
кламный глянец на победителей Олимпийских игр,
тогда то же самое происходило со звездами арены.
Лавки ломились от горшков и блюд, светильников
и кубков, гемм и перстней с портретами гладиаторов.
Подвиги популярных бойцов прославляли много-
численные надписи, выведенные на стенах домов
гвоздем или углем. По большей части их находят
именно на стенах домов, но они имеются, напри-
мер, и в термах богатого Милета, на западном по-
бережье Малой Азии, и в святилище фракийского
божества Аццанаткона в месопотамском городе
Дура-Европос. Иные настенные изречения наво-
дят на мысли и о гомосексуальных наклонностях
писавших.
Счастливчику, избегнувшему всех опасностей и
завоевавшему свободу в многочисленных боях, от-
крывались различные жизненные пути. Иным приходи-
лось удовлетвориться положением бродячих жрецов
римской богини войны Беллоны. На долю других вы-
падала лучшая участь: повесив свое оружие (как при-
ношение) в храме Геркулеса, они продолжали жизнь
в собственном поместье. Например, надписи из мало-
азиатских городов Гйераполя (Памуккале) и Миласы
(Милас) свидетельствуют, что некоторые ушедшие
на покой гладиаторы достигали довольно высокого
общественного положения. Особым расположением
пользовался, по-видимому, отставной боец из Анки-
ры (Анкара), которого не менее семи городов по обе
стороны Эгейского моря провозгласили почетным
гражданином.
105
Коммод — император и гладиатор
Не только римские дети охотно играли в глади-
аторов— взрослые также во все большей степени от-
давались этому «досугу». Подавляющее большинство
римлян одобряло независимо от своей принадлежно-
сти к тому или иному слою общества кажущиеся нам
столь жестокими и бесчеловечными гладиаторские иг-
ры; и даже образованные люди, такие, как Плиний
Младший, рассматривали их в качестве наилучшего
средства для боевой подготовки молодежи. Поэтому
участие молодых людей в гладиаторских играх счита-
лось подходящим времяпрепровождением, которое
должно было способствовать военной закалке народа,
не знающего страха ни перед ранами, ни перед самой
смертью.
Дилетанты с гладиаторским оружием в руках были
уже во времена Республики, а страсть испытать себя
хотя бы с деревянным мечом охватывала даже пред-
ставителей высших слоев общества — всадников и се-
наторов. Именно такие римские всадники и сенаторы,
сами отлично владевшие оружием, по просьбе Цезаря
обучали даже молодых гладиаторов в его школах.
Впрочем, и многие императоры были страстными
поклонниками гладиаторского искусства и не раз пы-
тались сравняться с героями арены. Калигула первым
из римских иринцепсов стал обучаться гладиаторско-
му искусству и выступал с боевым оружием как «фра-
киец». Его невероятная приверженность этому роду
оружия выражалась как в том, что он сделал несколь-
ких гладиаторов-фракийцев своими телохранителями,
так и в его отвращении к мирмиллонам, вооружение
которых он приказал уменьшить. То, насколько Кали-
гула ненавидел гладиаторов именно этого типа, про-
явилось однажды в его бою с профессиональным тре-
нером. «Даже в часы отдохновения, среди пиров и за-
бав, свирепость его не покидала ни в речах, ни в по-
ступках,— сообщает Светоний.— Мирмиллон из гла-
диаторской школы бился с ним на деревянных мечах
и нарочно упал перед ним, а он прикончил врага
железным кинжалом и с пальмой в руках обежал по-
бедный круг».
Юношей выступал в показательных боях с гладиа-
торским оружием и правивший позже император Тит.
Адриан и Луций Вер также обучались гладиаторскому
106
искусству. Императора Дидия Юлиана упрекали в
том, что, уже будучи стариком, он все еще упражнялся
с мечами, а братья Каракалла и 1ета специально под-
бирали гладиаторов, обучавших их своему искусству.
Но в поклонении гладиаторам превзошел всех
Коммод (180—192 гг.). «Жил он исключительно соб-
ственными удовольствиями, был любителем лошадей
и еще большим приверженцем боев с участием людей
и животных»,— рассказывает о нем греческий историк
и римский сенатор Дион Кассий. Тренировался он
словно одержимый, участвовал в гладиаторских боях.
Несмотря на то что уже в 31 год он пал жертвой
покушения, до того он успел провести 1000 боев, при-
чем 365 из них во время правления отца, а осталь-
ные— будучи единоличным правителем. Естественно,
что из всех схваток он выходил победителем независи-
мо от того, выступал ли он на играх, устраивавшихся
претором Клодием Альбином на форуме или проис-
ходивших во дворце или в амфитеатре. Особенно он
гордился тем, что в качестве секутора мастерски бился
с мечом в левой руке.
Он приканчивал всех животных, натыкавшихся на
его меч. С людьми же, выступавшими против него, он
обходился по-разному. Его современник Дион Кассий
так повествует об этом:
«В качестве гладиатора Коммод выступал и в соб-
ственном дворце, причем некоторых своих противни-
ков он убивал; к другим он подходил, словно бы
собираясь брить их, с бритвой в руке и отрезал нос, ухо
или еще что-нибудь. Впрочем, публично дрался он без
использования настоящего оружия и без пролития кро-
ви. Так, однажды перед визитом в театр на нем было
белое шелковое шитое золотом платье с рукавами.
В нем он принял и нас. Но, выразив желание пойти
в театр, он надел пурпурные шитые золотом одежды
поверх греческой хламиды того же цвета. На голове
его индийскими драгоценными камнями сверкала ко-
рона, а в руке был обвитый змеями жезл Меркурия.
Львиную шкуру и палицу несли по улицам впереди
него, а в театре возлагали на золотое кресло независи-
мо от того, присутствовал он сам или нет».
В безмерном своем тщеславии Коммод уподоблял
себя второму 1еркулесу, полубогу и герою греко-рим-
ских сказаний, побеждавшему людей и зверей, велика-
нов и чудовищ. Поэтому на пьедестале собственной
107
статуи, изображавшей его в образе Геркулеса, Коммод,
объятый манией величия, приказал выбить, что на
арене он одолел 12 000 противников. Ни больше ни
меньше!
Божественную роль Геркулеса, победителя велика-
нов, Коммод играет и в следующем эпизоде, также
рассказанном Дионом Кассием. Вот вам еще один
отвратительный пример прямо-таки мифологической
жестокости:
«Однажды он приказал собрать всех мужчин в го-
роде, ноги которых были изувечены болезнью либо
несчастным случаем, замотать их ноги так, чтобы они
стали похожи на змеиные тела, и выдать им вместо
камней, которые они должны были бросать, губки.
После чего прикончил их всех, словно бы это были
гиганты».
На последнем году жизни его охватила прямо-таки
безумная страсть к удовольствиям. На четырнадцати-
дневных играх он бросался из одного боя в другой,
точно желал перещеголять себя самого перед близкой
смертью. В первый день состоялась шикарная травля,
если не сказать просто резня, ибо, сидя в своей почет-
ной ложе, Коммод перестрелял сто медведей. Затем
утром он сам участвовал в травлях, а после полудня
выступал па арене в качестве гладиатора, причем
в разное время противниками его были префект прето-
рианской гвардии Квинт Эмилий Лэт и спальник Эк-
лект, уже замыслившие убийство господина. Дион
Кассий, вынужденный быть в качестве сенатора свиде-
телем подвигов императора, так рассказывает об этом:
«Против него с деревянным мечом бился атлет
либо гладиатор, вызванный им самим или народом.
Ибо в данном случае он выставлял себя обычным
гладиатором, за исключением, правда, того, что дру-
гие получали за выступления мизерную плату, в то
время как Коммод дважды в день брал из гладиатор-
ской кассы по сто пятьдесят тысяч драхм... Сразив-
шись с Лэтом и Эклектом в спортивных схватках
и конечно же победив, он расцеловал их, как был, не
снимая шлема.
После него бились и другие. В первый день он,
одетый Меркурием и с золотым жезлом в руках, рас-
пределял пары, стоя внизу на позолоченном же воз-
вышении. Это мы приняли за предзнаменование. От-
туда он поднялся наконец на свое обычное место и до-
108
смотрел бои до конца. После этого бои перестали
напоминать детские забавы, и многим они стоили
жизни...
Когда бился император, мы, сенаторы, всегда ста-
новились рядом со всадниками... И кричали все, что
нам было приказано, а обычно следующее:
„Ты — господин, ты — Первый! Ты — счастливей-
ший из людей! Ты — победитель, ты останешься им!
Ты — единственный на все времена! Ты — победитель,
о Амазоний!“»
Коммод, падкий на подобные восхваления, мог,
впрочем, и нагнать страху на заказной хор. Так, однаж-
ды император убил страуса и, злобно глядя на Диона
Кассия и его друзей, принялся размахивать головой
птицы у них перед глазами. Эта сцена грозила вызвать
у них нервный смех, из чего, конечно, ничего хороше-
го не вышло бы. Однако сенаторы вовремя подавили
его, догадавшись сорвать со своих лавровых венков
несколько листьев, сунуть их в рот и жевать.
Само собой разумеется, что человек, столь болез-
ненно тщеславный и подверженный столь безгранич-
ному самолюбованию, был просто без ума от глади-
аторских званий, присваивавшихся ему. Каждый его
визит в гладиаторскую школу обязательно предварял-
ся выступлением глашатая. По сообщению Диона Кас-
сия, там он жил в одном из залов первого разряда, ибо
претендовал на то, чтобы считаться секутором первого
класса. Именно оттуда собирался он в первый день
нового 193 г. направиться в снаряжении секутора для
вступления в консульство, что и переполнило чашу
терпения. По приказу своего советника и любовницы
Коммод днем раньше был удушен в бане — и именно
гладиатором по имени Нарцисс.
И даже после смерти Коммода позорные повадки
императора вызывали среди сенаторов настоящие при-
ступы ярости.
Сила привычки
Чем большего числа человеческих жизней требо-
вали игры, тем более блистательными они считались
и тем самым увеличивали авторитет устроителя. На
Цоколе статуи, воздвигнутой в 249 г. в память о граж-
данине Публии Бебии Юсте, занимавшем все посты
109
и организовавшем великолепные гладиаторские игры,
мы читаем следующее: «Он в Минтурнах в течение
четырых дней выставил одиннадцать пар гладиаторов,
из них было убито 11 гладиаторов из первого разряда
Кампании и 10 кровожадных медведей».
Подобные увековеченные в камне восхваления орга-
низаторов игр запечатлены на многочисленных памят-
никах и надгробиях. Так, например, другая надпись,
выбитая на камне, отмечающем последнее пристанище
высшего городского чиновника из Пелтиния, гласит,
что умерший устроил трехдневные гладиаторские иг-
ры, представив для них «четверых преступников», пуб-
лично казненных на арене, чем и угодил народу!
Чем ужасней, тем прекрасней! Так казалось зри-
телям, а по их вкусу устраивались и игры. Однако на
гладиаторских играх не только чернь безудержно уто-
ляла жажду крови — большинство императоров и лю-
дей образованных были в этом смысле ничем не лучше
толпы. Выше мы уже приводили многочисленные при-
меры ужасающей жестокости различных правителей —
Калигулы и Клавдия, Домициана и Коммода. В срав-
нении с ними следующая выходка императора Ком-
мода кажется почти безобидной.
«Когда некоторые из них (гладиаторов) не пожела-
ли убивать своих противников, он приказал их связать
и заставил биться всех вместе»,— сообщает Дион Кас-
сий. «И они принялись биться друг с другом, но часто
убивали тех, кто не имел к ним никакого отношения,
ибо все они находились слишком близко в давке на
маленьком пятачке».
Но не только император был в восторге от соб-
ственной необычной идеи — зрители радовались этой
сцене, приятно разнообразившей обычную программу.
То, что нас отталкивает, римлян притягивало. Меж-
ду моралью сегодняшней и вчерашней — тысячелетия
цивилизации. Но где же искать причины столь отлич-
ного от нашего образа мыслей и чувств римской анти-
чности? Чем же притягивало римлян это коллективное
опьянение кровью?
«Римский законодатель предоставил отцу полную
власть над сыном, сохранявшуюся всю жизнь: он мог
сажать сына под замок и бичевать его, держать зако-
ванным на сельских работах и даже убить».
То, что греческий писатель Дионисий Галикар-
насский, живший в Риме на рубеже тысячелетий, писал
110
об абсолютной власти раннеримского главы семьи,
с развитием цивилизации понемногу стиралось (что
находило отражение и в изменении законодательства),
но по сути структура римской семьи, а значит, и всеси-
лие pater familias по отношению к детям сохранялось
всегда. С малых лет человек в этом обществе подвер-
гался унижениям, личное достоинство его подавля-
лось. Агрессивность усердно работавших плетью от-
цов накапливалась в потомках и выплескивалась в са-
дистском любовании жестокостью, преподносившейся
на арене. Насилие, которое римлянин ощущал впервые
еще в детстве, продолжало жить в нем и пугать его, так
что освобождение от подавляемых в себе страхов при-
носило лишь зрелище того, как другие расправляются
друг с другом с помощью насилия.
«Подобно связанному зверю, жестокость прячется
в душе человека, готовая к прыжку»,— говорил Ви-
льгельм Штекель, сначала сотрудник, а затем про-
тивник Фрейда. Тладиаторство Древнего Рима он счи-
тал выражением ненависти и воли к власти—двух
черт римского характера, толкавших их на все новые
завоевания.
В «Истории римской культуры» Отто Кифер, ис-
следуя сексуальность римлян, указывает на частое ис-
пользование в данной связи плетей, пыток, разного
рода извращенных способов казни, когда вместо жи-
вотных в жертву приносились люди.
Отношение римлян к гладиаторским играм объяс-
няется также и делением человечества на господ и ра-
бов. Само понятие прав человека, а вместе с ним
и благоговение перед человеческой жизнью было со-
вершенно чуждо римской античности. Римляне высту-
пали в роли хозяев мира, полноправной, так сказать,
части человечества, прочим же, т. е. бесправной части
рода людского, была уготована участь рабов. А бес-
правный не имеет права в том числе и на жизнь
и сострадание. В глазах римлян военнопленные и рабы
на арене были не более чем врагами государства и вар-
варами, существование которых общество считало
столь же никчемным, а то и вредным, как и отвержен-
ных либо преступников, выступавших вместе с ними.
Этрусские погребальные празднества превратились
в римские гладиаторские игры, религиозный ритуал
породил приятный способ времяпрепровождения.
Если раньше человеческими жертвами успокаивали
111
кровожадных богов и души умерших, то теперь
резней на арене ублажали жаждавших крови живых.
Первоначально заимствованные чужие игры в же-
стокое, военное время проводились довольно редко.
Затем — все чаще и чаще, пока наконец не стали за-
урядной частью повседневности. По мере того как
развлечение это становилось все более обыденным,
возрастала и тяга ко всякого рода извращениям, с удо-
влетворением поглощавшимся толпой. Чем отврати-
тельнее был хоровод смерти на арене, тем большей
становилась его притягательность.
Жестокости арены притягивали словно магнит да-
же тех зрителей, которые считали себя достаточно
защищенными внутренним отвращением к такого рода
развлечениям. Именно так, против собственной воли,
чувств и разума, в водоворот страстей и коллектив-
ного опьянения кровью был втянут и Алипий. «Ибо
только он увидел кровь, как тут же вдохнул в себя
дикую жестокость и не мог уже оторвать взгляда, и,
словно завороженный, смотрел на арену, и наслаждал-
ся диким удовольствием, и не знал этого, и упивался
с кровожадным наслаждением безобразной этой борь-
бой. Нет, он был уже не тот, каким был, когда пришел
сюда: он стал одним из толпы, с которой смешался, он
стал истинным товарищем тех, кто притащил его сю-
да»— так описывает состояние и поведение Алипия во
время его первого посещения арены его друг Августин,
которого мы подробнее цитировали выше. Заразив-
шись лихорадочным безумием толпы, Алипий стал
таким же, как и многие, ненасытным фанатиком, пле-
ненным ослепляющим и оглушающим величием и ве-
ликолепием игры со смертью.
Эту «глубокую деградацию нации» Теодор Мом-
мзен, великий историк XIX в., назвал «раковой язвой
позднеримской и вообще всей заключительной эпохи
античности». Необходимо, впрочем, отметить, что
коллективное опьянение резней владело массами не
только в позднеримскую эпоху, но и столетиями рань-
ше, во времена Республики. Жестокости совершались
во все времена и всеми народами, и всякий, кто попы-
тался бы их квалифицировать или хотя бы перечис-
лить, содрогнулся бы от ужаса, заглянув в эту бездну.
Было бы неверным использовать лишь такого рода
извращения при оценке любого народа и его эпохи.
Величие Рима, сформировавшего Запад, несомненно,
112
как несомненны и его достижения, влияние которых во
многом ощущается и по сегодняшний день. И все же
если мы действительно хотим справедливо оценить
римскую античность, то не заметить чудовищных гла-
диаторских игр просто невозможно. Натравливание
людей друг на друга исключительно во имя развлече-
ния скучающей толпы — вот, по-видимому, наиболее
варварское увеселение народа, когда-либо изобретен-
ное человечеством.
Ведь человечество всегда давало выход своей жаж-
де жестокостей не только в войнах. Во всех странах
и во все эпохи пытки и чудовищные казни привлекали
массу зевак. Примером тому может служить европей-
ское средневековье с сопутствовавшими ему сожжени-
ем ведьм, колесованием, четвертованием и вешанием
еретиков, и все это во имя Иисуса Христа. И в наши
дни публичные казни в Африке, Китае и других стра-
нах точно так же притягивают толпу; в исламских
государствах тысячи зрителей не упускают возмож-
ности «полюбоваться» поркой преступников или же
зрелищем того, как вору отрубают блудливую руку.
А мы сами разве не наблюдаем кровавые игрища
в кино и по телевизору? Разве мы точно так же не
бываем во власти собственных агрессивных инстинк-
тов, когда не можем на экране оторвать глаз от пого-
ни, завершающейся убийством преступника? Конечно,
в данном случае действительность подменяется игрой,
однако удовольствие, которое мы испытываем, следя
за этими цивилизованными эрзац-играми на арене
жизни, питается из тех же самых, что и у наших
предков, источников в глубинных тайниках человече-
ской души. Почему общественность с такой жадно-
стью пожирает всякое новое сообщение о садистских
убийствах? Ответ прост: то, чего не можешь пережить
лично, хочется повторить хотя бы в душе. Жажда
крови и азарт притягивают ежегодно к бою быков не
только испанцев, но и толпы туристов, дома не способ-
ных даже курице свернуть шею.
Глас вопиющего в пустыне
Такие поэты, как Марциал и Статий, восхваляли все,
что исходило от правительства, поэтому неудивитель-
но, что они точно так же воспевали и гладиаторские
ИЗ
игры. Понятна и позиция страстных поклонников все-
го римского, которые частью по причине односторон-
ности и узколобости, частью из стремления противо-
действовать якобы изнеживающему влиянию гречес-
кой культуры защищали необходимость боев на арене.
И даже такой высокообразованный государственный
деятель, как Цицерон (106—43 гг. до н. э.), которому
кровавая резня в общем-то была отвратительна, не
смог по-настоящему осудить ее. Оговариваясь, что
некоторым современникам гладиаторские игры кажут-
ся бесчеловечными и жестокими, он тем не менее опра-
вдывает их, заявляя, что более сильного средства на-
учить презрению к боли и смерти не существует.
Еще через полтора столетия те же самые аргументы
повторяет Плиний Младший (62—113 гг. н. э.), чело-
век истинно духовного и благородного склада. Так,
однажды он хвалил своего друга за то, что тот в па-
мять о своей умершей жене устроил великолепные
гладиаторские игры с травлей большого количества
пантер, «зрелище не слабое и не мимолетное, и не
такое, какое могло бы сломить или расслабить муже-
ство, но которое способно разжечь его и подвигнуть на
прекрасные подвиги, на презрение ран и смерти, ибо
ведь и в сердцах рабов и преступников бывает любовь
к славе и стремление к победе».
Гладиаторские игры как часть военной подготов-
ки— при помощи этого тезиса духовная и правящая
элита Рима долгое время оправдывала чудовищное
развлечение. Кроме того, цезари рассматривали их
в качестве инструмента снижения социального давле-
ния, накапливавшегося в склонном к мятежным на-
строениям городском пролетариате.
Показательным для римского взгляда на игры яв-
ляется отношение к ним высокообразованного языч-
ника Симмаха, одного из последних «истинных рим-
лян», консула 391 г. н. э. Несмотря на христианское
отношение к людям, уже тогда оказывавшее большое
влияние на общество, он хладнокровно высказался по
поводу взаимного удушения 29 военнопленных-саксов,
не желавших выступать на организованных им гла-
диаторских играх: «И как личная стража частного
человека могла бы сдержать нечестные руки этого
отчаянного племени!» Для него эти самоубийцы были
хуже, чем Спартак и его товарищи. И Симмах, уподо-
бившись Сократу, успешно утешавшему самого себя
114
относительно несбывшихся желаний, смотрел на слу-
чившееся вполне спокойно.
Впрочем, решительным противником бойни на аре-
не показал себя стоик Сенека (4 г. до н. э.— 65 г. н. э.),
хотя лишь в преклонные годы. «Жизнь одного челове-
ка, священная некогда для другого, стала ныне смехот-
ворной ставкой в гладиаторской игре»,— вполне спра-
ведливо возмущался он. Убийство одного человека
другим, демонстрируемое на потеху толпе, он резко
осуждал, считая это не просто упадком, но извращени-
ем нравов.
И все же Сенека оставался вопиющим в пустыне.
Его голос разума точно так же не возымел на римлян
никакого воздействия, как и подобные филиппики, со-
державшиеся в литературных обвинительных речах,
которые сочиняли учащиеся риторских школ, римских
высших учебных заведений. Большего не сказала
и критика других языческих философов, мыслителей
и писателей эпохи Империи, в основном греков либо
эллинизированных жителей Малой Азии, происходи-
вших из восточных провинций Империи. К их числу
относились стоик Эпиктет (55—140 гг.), искалеченный
раб из Фригии, и высокоинтеллектуальный греческий
сатирик Лукиан (120 —180 гг.), говоривший о развра-
щающих общество чудовищных гладиаторских играх,
целью которых является уничтожение людей, которых
Рим с большим успехом мог бы использовать в борьбе
против собственных врагов.
Поворот в общественном сознании начал обозна-
чаться лишь с распространением проповедуемой хри-
стианством любви к ближнему, особенно униженному.
И тем не менее даже значительная часть христиан
долгое время отдавала должное отвратительному раз-
влечению. Около 200 г. н. э. на них, а в первую очередь
на предлог, которым они прикрывали свое поведение,—
смерть на арене является якобы заслуженным наказани-
ем для преступников,— обрушивался со страстными
разоблачительными обвинениями наряду с другими
и североафриканский церковный писатель Тертуллиан:
«Так вот и получается, что иной, кого при виде
умершего естественным образом человека охватывает
страх, в амфитеатре совершенно спокойно взирает све-
рху вниз на изъеденные зверьми, разодранные и плава-
ющие в собственной крови тела. Более того, тот, по
якобы пришел сюда лишь для того, чтобы выразить
115
свое одобрение наказанию убийцы, приказывает плеть-
ми и розгами заставить гладиатора, не желающего
убивать, все-таки делать это... Если кто-то способен
понять утверждение, будто жестокость, злодейство
и дикость звериная есть нечто для нас разрешенное,
тот пусть идет в театр! Если бы мы (т. е. христиане,
которых язычники подозревали в том, что они убива-
ют и поедают детей) действительно были такими, как
о нас говорят, то мы радовались бы пролитию челове-
ческой крови.
Но ведь это хорошо, когда преступники несут за-
служенное наказание.
Кто, кроме виновных, станет это отрицать? И все-
таки невинному не подобает радоваться казни ближ-
него. Ему следовало бы печалиться тем, что человек,
равный ему, стал таким преступником, что теперь
с ним обращаются столь чудовищным образом».
Но что могут значить слова одного против страсти
целого народа? Почему народу следовало воздержи-
ваться от такого развлечения, когда и императоры не
только терпели, но даже и поощряли этот дурман? Для
того чтобы действительно извести чуму, само государ-
ство должно было принять действенные меры.
Лишь только в IV в. была предпринята первая
серьезная попытка покончить с этим ожесточающим
сердца людей и противоречащим христианскому уче-
нию безнравственным развлечением. По-видимому,
под давлением собравшегося тогда Никейского собора
Константин Великий 1 октября 325 г. обнародовал
в Берите (Бейруте) эдикт, порицавший «кровавые зре-
лища» в мирное время. В одном из его разделов пред-
писывалось отныне посылать преступников не на аре-
ну, а на каторжные работы в рудниках. И хотя боль-
шинству тех, кого эдикт непосредственно касался, ко-
нец был обеспечен практически один и тот же (во
втором случае его все же следует считать более мило-
сердным), смерть по крайней мере перестала служить
средством развлечения толпы.
Возможно, что эта-то часть эдикта и выполнялась,
но уж никак не та, что вообще запрещала проведение
гладиаторских игр. (Тут необходимо, впрочем, отме-
тить, что и запрет касался в основном восточной части
Римской империи.) В Италии христианский император
Константин, лично посылавший некогда германских
военнопленных на арену и организовавший несколько
116
отличавшихся исключительной кровавостью массовых
убийств, сам отменил свой собственный указ. Ибо
немногим позже он выразил свое письменное согласие
с просьбой города Гйспелла (Спелло) о подтверждении
права жрецов умбрийских городов на организацию
гладиаторских игр. Их коллеги в Этрурии, должно
быть, как и прежде, совместными силами проводили
игры в культовом центре Вольсинии (Болсена).
Еще одно доказательство существования гладиа-
торских игр дает календарь празднеств, составленный
Филокалом на 354 г., в котором указываются и глади-
аторские игры, обычно устраивавшиеся квесторами
в декабре.
Христианская религия, официально разрешенная
в 313 г. Миланским эдиктом Константина Великого,
к тому времени не обладала еще достаточным влияни-
ем на государство и потому не была способна нанести
гладиаторству решающий удар. Несколько десятиле-
тий длился этот сложный процесс, знавший и подъемы,
и спады.
Последовавшие затем законы вводили новые огра-
ничения. В императорском указе от 17 октября 357 г.
Констанций II запретил солдатам и придворным в Ри-
ме поступать добровольцами в гладиаторские школы.
Наказаниям подлежали и те, кто их к этому склонял.
Законы Валентиниана от 1 и 15 января 365 г. и 9 апреля
367 г. запретили осуждать христиан и придворных
к пребыванию в гладиаторских школах. Еще через 30
лет, а именно в 397 г., Аркадий и Гонорий распоряди-
лись, чтобы сенаторы не принимали более к себе на
службу гладиаторов из школ.
Однако гладиаторские игры, по крайней мере на
Западе, продолжались, хотя их окончательный запрет
был только вопросом времени. Еще один шаг вперед
сделал Гонорий, правитель Западной Римской импе-
рии, закрыв в 399 г. последние гладиаторские школы.
И тем не менее варварство, культивировавшееся
столетиями, уничтожено не было. В своей исповеди,
записанной около 400 г. н. э., Блаженный Августин
повествует о гладиаторах так, как если бы они все еще
продолжали биться на арене. В написанном между 402
и 403 гг. стихотворении против Симмаха Пруденций
заклинает императора не приводить более смертной
казни в исполнение в амфитеатре, дабы она не служила
развлечением для народа. Осужденных следует лишь
117
бросать на съедение диким зверям — довольно стран-
ное предложение, особенно в сочетании с требованием
прекратить гладиаторские бои.
И увещевания известного христианско-латинского
поэта Пруденция не прошли, видимо, мимо ушей им-
ператора Гонория, хотя для окончательного запрета
игр понадобилось еще особое происшествие, привлек-
шее к себе всеобщее внимание. Во время гладиатор-
ских игр в римском амфитеатре некий Телемах, монах
из Малой Азии, выбежал на арену и бросился между
бойцами, с тем чтобы разнять их. Разгневанная же
бесцеремонным вмешательством толпа набросилась
на него и растерзала.
Вот это-то драматическое событие якобы и побуди-
ло Гонория в 404 г. окончательно отменить глади-
аторские игры в Риме. Точной эту дату считать нельзя,
тем более что имеются сомнения, не является ли ис-
тория монаха Телемаха лишь легендой, которую при-
вел Теодорет в связи с прекращением гладиаторских
игр. Некоторые исследователи считают, что он перели-
цевал аналогичный случай, жертвой которого в 391 г.
стал некий Аламах.
После прекращения гладиаторских игр довольно
долго продолжали устраиваться звериные травли, то
запрещаемые, то поощряемые. В 534 г. в своем письме
к архиепископу Константинопольскому император
Юстиниан жалуется на то, что даже духовные лица
посещают подобные представления. Травли, эти «сле-
зами обильные игры», были окончательно запрещены
лишь в 681 г.
Это означало окончательную победу христианства
и его проповеди любви к ближнему. Истязания гладиа-
торов во имя публичного развлечения народа остались
позади, однако чудовищные жестокости, хоть и во имя
Иисуса Христа, совершались и столетия после этого.
Но когда Спартак со своими 70 товарищами бежал
из знаменитой капуанской гладиаторской школы Лен-
тула Батиата, не было еще ни христианского Еван-
гелия, ни малейших обвинений против гладиаторства.
Случилось это незначительное поначалу происшествие
в 73 г. до н. э., когда Республика клонилась к закату,
а первый римский император еще не вступил па трон.
Спартак и его гладиаторы были отбросами обще-
ства— так казалось римлянам. Так они с ними и об-
ращались.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Зарево над Римом
Известие о побеге 70 бойцов из гладиаторской шко-
лы в Капуе не вызвало беспокойства в Риме. И хотя
оба города, связанные Аппиевой дорогой, располага-
лись недалеко друг от друга, непосредственной опас-
ности со стороны горстки беглых гладиаторов не ощу-
щал никто. Местный гарнизон и гражданское ополче-
ние должны были быстро управиться с этой бандой
отверженных из числа фракийских и галльских военно-
пленных. Рабы то и дело убегали от своих хозяев, но
их порыв к свободе чаще всего обрывался на кресте
скорее, чем того следовало бы ожидать. Иным, правда,
удавалось скрыться в горах и присоединиться к раз-
бойникам, но и их ожидал тот же конец.
Хозяин бежавших гладиаторов некий Гн. Лентул
Батиат, конечно, бросился за ними в погоню: ведь на
карту поставлены его деловые интересы. Купив этих
пленников на рынке рабов, он выложил за них круг-
ленькую сумму и понес дополнительные расходы, об-
учая их гладиаторскому искусству. Лишь продав их
римскИлМ толстосумам в качестве жертв для погребаль-
ных игр или резни на арене,он мог рассчитывать на то,
что вложенный капитал принесет солидные барыши.
Около 200 гладиаторов его школы не желали под-
чиниться судьбе и решили бежать; однако, на его сча-
стье, план их вовремя был раскрыт. И тем не менее
ответные меры, принятые для того, чтобы воспрепят-
ствовать его выполнению, запоздали. Примерно треть
заговорщиков, руководимая Спартаком, вооружив-
шись в кухне ножами, топорами и вертелами, напала
на стражу, легко перебила ее и взяла штурмом ворота,
ведшие на свободу. Пыток, предстоявших тем, кто не
смог за ними последовать, они пока избежали.
Но ланиста Лентул Батиат, делавший с помощью
гладиаторов свои грязные деньги, вовсе не собирался
U9
сдаваться. Он хозяин над жизнью и смертью своих
рабов и волен поступать с ними, как и с любым другим
товаром. Бежавшие гладиаторы пробили брешь в его
бюджете, но он заставит их расплатиться сполна за то,
что они не пожелали резать друг друга на арене во имя
его прибылей.
О возможности преследования не забывал и Спа-
ртак со своими товарищами. Все они хорошо пони-
мали, что им, вооруженным жалкими кухонными же-
лезками, вряд ли удастся противостоять превосходя-
щим силам тяжеловооруженных воинов. Поэтому им
следовало как можно быстрее достичь гор, чтобы
скрыться от преследователей среди пропастей и не-
проходимых чащ.
Совершенно случайно они наткнулись на несколько
повозок, груженных гладиаторским снаряжением. Воз-
ницы их были тут же сметены, а груз разграблен.
Беглецы все еще не были вооружены достаточным
образом, но захваченные мечи, копья и кинжалы уве-
личили их боевую мощь, которую очень скоро пред-
стояло испытать в деле.
Из Капуи, не в последнюю очередь по требованию
понесшего моральный и материальный урон предпри-
нимателя Батиата, на охоту за беглецами отправился
отряд, составленный из солдат и ополченцев. Надо же
было в конце концов преподать урок и бойцам других
капуанских гладиаторских школ: никому не следует
вбивать себе в голову мысль бунтовать против воли
римских господ.
Однако преследователи просчитались. Беглецов
они, правда, настигли, но наткнулись на ожесточенное
сопротивление крайне решительно настроенных глади-
аторов. Униженные и отчаявшиеся люди предпочитали
пасть в бою за свободу, а не ради развлечения толпы
на арене амфитеатра.
Вместо того чтобы уничтожить либо пленить кучку
гладиаторов и с триумфом возвратиться в Капую,
преследователи сами потерпели поражение и позорно
бежали. Многие из них остались лежать на поле боя,
а их оружием в качестве трофеев воспользовались
гладиаторы, отбросив, как отвратительный признак
прежнего рабского состояния, захваченные перед тем
инструменты гладиаторской резни.
Этот первый успех еще сильнее сплотил маленькую
группу беглецов, вместе готовую идти навстречу лю-
120
бой судьбе. Победа привела за собой и новых бойцов,
в основном рабов, но вместе с ними и свободных —
недовольных и авантюристов. Точное их число оста-
лось неизвестным, но наиболее верным представляется
предположение, что Спартак и избранные мятежника-
ми в помощники ему кельты Крикс и Эномай рас-
полагали вскоре разношерстной толпой примерно
в 200 человек. По своей силе этот отряд униженных
и оскорбленных к тому времени не превышал обычных
размеров разбойничьих шаек, грабивших мирных жи-
телей. Вскоре, однако, выяснилось, что Спартак пред-
ставляет собой нечто большее, чем заурядный главарь
банды. В конце концов благодаря его выдающимся
полководческим талантам Рим оказался втянутым
в исключительно опасную войну.
Но пока об этом никто и не помышлял. Пробавля-
ясь грабежами и даже убийствами в отместку за пору-
ганное человеческое достоинство, они шли по Кампа-
нии, легко и решительно пресекая любое сопротивле-
ние. В конце концов они обосновались в одном из
труднодоступных мест на Везувии и совершали оттуда
вылазки, все более отчаянные и дерзкие. Вулкан, на
одном из склонов которого они засели, молчал вот уже
несколько столетий, и о его чудовищных извержениях
было известно, к счастью, лишь по рассказам. Но
выжженные пропасти, глубокие трещины в скалах
и покрытая пеплом вершина все еще напоминали о
тех временах. Голая и словно отделенная от всего
остального мира вершина горы круто поднималась
над ее склонами, сплошь покрытыми цветущими фрук-
товыми садами и виноградниками от подножия до
середины.
В конце концов нужда заставила кампанцев обра-
титься за помощью к Риму, ибо в данной ситуации
быстро покончить с «бандитами» могли лишь насто-
ящие войска.
Сообщения о грабежах, словно зараза распрост-
ранившихся по стране, наполненной огромным коли-
чеством рабов, в столице нашли преувеличенными.
Поэтому сенат посчитал посылку какого-либо значи-
тельного контингента слишком большой честью для
банды разбойников. И тем не менее, чтобы подавить
возможные беспорядки в зародыше, на юг послали
спешно набранную карательную экспедицию в составе
3000 воинов.
121
Относительно имени командира этого отряда анти-
чные историки расходятся, очевидно путая людей, уча-
ствовавших в этом и последующем походах против
повстанцев. Должно быть, первым посланным против
Спартака римским военачальником был пропретор
Клавдий Тлабр. Иногда вместо имени Клавдий встре-
чается другая форма этого же имени — Клодий.
Недостаточно вооруженные рабы и гладиаторы
опасались вступать в открытый бой с римскими вой-
сками и скрывались от них на склонах Везувия, куда
Клавдий и последовал за ними. Однако он не собирал-
ся выкуривать беглецов из их последнего убежища, ибо
знал, что бой с этими смельчаками, знающими нич-
тожную цену собственной жизни, попади они в руки
римлян, наверняка дорого обойдется его солдатам.
Победу над бандой он решил одержать намного более
простым способом и даже без кровопролития: Клав-
дий приказал оцепить Везувий для того, чтобы умо-
рить голодом засевших на нем беглецов.
Не будь у Спартака стратегического ума, план рим-
лян, может быть, и удался бы, ибо с того места на
вершине, где укрывались восставшие, вниз вела одна-
единственная тропа. Если бы окруженные, измученные
голодом, вздумали сделать вылазку на равнину, то они
воспользовались бы только этой дорогой и неминуемо
нарвались бы на мечи римских солдат.
Так .думал Клавдий, но Спартак был иного мнения.
Превосходство римлян, которому он не мог еще про-
тивостоять в открытом бою, он победил хитростью.
А помогла ему в этом беззаботность пропретора, счи-
тавшего разгром врага делом решенным.
Спартак не хотел ни умирать с голода, ни пред-
принимать отчаянную попытку прорвать оцепление по
единственному спуску, с тем чтобы закончить жизнь
под мечами римских солдат. Он выбрал третий путь,
о котором римский военачальник, убаюканный соб-
ственной беспечностью и уверенностью в победе, и не
догадывался.
На горе, занятой рабами и гладиаторами, рос ди-
кий виноград. Они нарезали огрохмное количество ви-
ноградных лоз и связали из них длинные веревки
и лестницы, а затем спустили их с обрыва вдоль отвес-
ной степы так, что они касались земли. Ими-то они
и воспользовались под покровом темноты, спустив-
шись вниз тихо и незаметно один за другим, даже без
122
оружия, которое нечаянным звуком могло бы выдать
бегство. И лишь последний спустил все оружие, какое
у них было, на веревке, а затем присоединился к своим
товарищам.
Решительность и военная хитрость помогли Спар-
таку улизнуть из западни, пойманным в которую его
считали римляне. Однако повстанцы не удовлетвори-
лись бегством, но незаметно подобрались к вражеским
палаткам, охранявшимся лишь несколькими часовы-
ми, ибо Клавдий, уверенный в том, что с вершины
ведет всего один спуск, лишь возле него и выставил
усиленные посты.
Тем более опустошительной была паника, охвати-
вшая солдат, в основном неопытных новобранцев, ког-
да повстанцы с ужасающим шумом ворвались в ла-
герь. Лишь только раскрыв глаза, разбуженные и на-
пуганные шумом боя, эхом отражавшимся от окружа-
ющих скал и казавшимся потому еще более страшным,
римляне высовывались из палаток. Ужасное пробужде-
ние! Минуту назад их убаюкивала тишина ночи — и
вдруг обрушились яростные удары мечей. Страх и не-
ожиданность нападения парализовали их волю. Вме-
сто того чтобы схватить оружие и обороняться, они, не
разбирая дороги, бросая убитых и раненых, обрати-
лись в бегство. А весь лагерь со съестными припасами,
снаряжением и оружием достался победителям.
Для такой военной державы, как Рим, потеря эта
едва ли была велика, но тем больнее был удар по
авторитету армии и ее командования. Как мог воена-
чальник столь беспечно пренебречь элементарными
правилами ведения боевых действий, а солдаты позор-
но и трусливо бежать именно от гладиаторов, людей,
на которых римлянин взирал лишь с презрением!
С последствиями неудавшейся карательной экспе-
диции Рим столкнулся очень скоро, причем в таких
масштабах, какие никто не мог ожидать. Спартак —
имя, до сей поры никому не известное,— был теперь
у всех на устах, а слава его вскоре гремела по всей
Италии.
Не желая поддаваться ненавистным римлянам
и умирать ради их удовольствия на арене, Спартак
и его товарищи предприняли смелый шаг — они бежа-
ли из позорного плена. Они хотели жить на свободе,
пусть даже разбойниками в горах, потому что свобод-
ными гражданами они стать не могли. Бесправные,
123
они никогда не смогли бы обрести права и, попади они
в руки римлян, обязательно кончили бы жизнь на
кресте.
До сих пор Спартак боролся лишь за выживание,
теперь же он становился все более опасным врагом
Рима: ибо к нему толпами стекались рабы и обнища-
вшие крестьяне, и не прошло и месяца, как гладиатор,
являвшийся, по словам своих противников, всего лишь
главарем жалкой шайки разбойников, оказался во
главе нескольких тысяч мужчин, считавших, что при-
шло время рассчитаться за годы унижений и нищеты.
Постепенно и сенат осознал серьезность положе-
ния. Разыскивать козлов отпущения, на которых мож-
но было бы возложить вину за позорную промашку,
было уже недостаточно. Восстание гладиаторов и ра-
бов у самых стен Рима предстало теперь в совершенно
ином свете. Над Великим городом разгоралось зарево
новой и очень опасной войны.
Блеск и нищета
Каким же образом кучка гладиаторов под пред-
водительством Спартака смогла невероятно быстро
превратиться в могучую и опасную армию? Могли бы
события принять столь серьезный оборот в других
областях Римской державы?
Кампания, область вокруг Капуи, Неаполя, Пом-
пей, являлась в полном смысле благословенной землей
из лучших не только в Италии, но и во всей известной
тогда ойкумене. Подтверждение тому — похвалы анти-
чных писателей благодатное™ почвы, мягкому клима-
ту, богатству городов и их восхищение волшебством
природы.
Но и у этой страны, в которой текли молочные реки
в кисельных берегах, были свои теневые стороны.
Лишь немногим выпало счастье по-настоящему жить
там, все прочие же влачили жалкое существование.
Родиться в Кампании еще не значило родиться счаст-
ливым, да и вообще положение этих людей было бы
лучшим, если бы их родина не обладала столькими
достоинствами. Привлеченные прелестями земного
рая, богатые римские патриции приобретали в Кампа-
нии огромные поместья и сооружали роскошные вил-
лы. Армии рабов, привезенных со всех концов света,
124
обрабатывали поля, корчевали леса и воздвигали по-
стройки, единственной целью которых нам сегодня
кажется их невероятная роскошь.
Так, например, римский полководец и большой гур-
ман Лукулл (ок. 114—57 гг. до н. э.) использовал
значительную часть своих огромных военных трофеев
для того, чтобы на морском побережье у Неаполя
и Байи выстроить мол, а на нем — дворцы и разного
рода «потешные» сооружения, срыть на берегу холмы
и выкопать озера, а также соорудить длинные дамбы
для того, чтобы через шлюзы и каналы пускать в пру-
ды и жилые здания свежую морскую воду.
Неимоверные богатства, стекавшиеся в Италию из
всех покоренных государств, превратили власть денег
почти во всевластие. И без того огромные поместья
становились все больше, а их хозяева, округляя свои
владения, скрытым давлением либо откровенным на-
силием сгоняли крестьян с их клочков земли. Изгнан-
ные алчностью чужаков из родных мест, они толпами
слонялись по стране. Ибо вместо того, чтобы исполь-
зовать обнищавших и отвергнутых обществом людей
хотя бы в качестве поденщиков, новоявленные господа
предпочитали покупать сотни и тысячи иноземных
рабов, обрабатывавших их поля, возделывавших их
сады и парки и возводивших дворцы. Таким образом,
под давлением невыносимой конкуренции со стороны
помещиков быстро исчезало среднее крестьянство, не-
обходимое для нормального развития любого госу-
дарства в качестве противовеса аристократии. «Лати-
фундии погубили Италию»,— жаловался римский пи-
сатель.
Таким образом, к сотням тысяч бесправных рабов,
страдавших под игом своих господ, прибавились тыся-
чи согнанных со своей земли крестьян, ремесленников
и поденщиков, лишенных хлеба насущного. Все они
люто ненавидели господство Рима и желали его паде-
ния. Так же как и рабы, отбиравшие у них работу
и хлеб, ради своей свободы они готовы были рискнуть
даже жизнью.
Еще более, чем в Кампании, толчка ко всеобщему
восстанию ждали жители соседних с ней провинций —
Самния, Лукании и Апулии. И толчок этот был дан
теперь Спартаком и его товарищами. Но и прежде они
не раз уже давали понять Риму, что друзьями его не
являются.
125
Более 70 лет самниты ожесточенно сопротивлялись
римлянам. И хотя побеждены они были несколько
столетий назад, разыгравшаяся недавно гражданская
война между Суллой и Марием69 вновь напомнила об
опасности, исходившей от них. Тогда самнитская ар-
мия подошла к самым воротам Рима. Как сообщает
Плутарх, «самниту Понтию Телезину, который напал
на Суллу, как запасной борец на утомленного атлета,
едва не удалось разбить и уничтожить его у ворот
Рима. Собрав большой отряд, Телезин вместе с лукан-
цем Лампонием спешил к Пренесте, чтобы освободить
от осады Мария, но тут узнал, что навстречу ему уже
движется Сулла, а с тыла подходит Помпей. Ни впе-
ред, ни назад пути не было, и Телезин, опытный воин,
испытанный в тяжелых боях, снявшись ночью с лагеря,
тронулся со всеми войсками прямо к Риму. Еще немно-
го— и он ворвался бы в беззащитный город. Но, не
доходя десяти стадиев до Коллинских ворот, Телезин,
высоко занесясь в своих надеждах и гордясь тем, что
столько полководцев (и каких!) стали жертвами его
хитрости, сделал привал.
С рассветом против него выступил отряд, состав-
ленный из знатнейших юношей города. Многие из них
были убиты .. В городе началось обычное в таких
случаях смятение — крики женщин, беспорядочная бе-
готня, как будто он уже был взят приступом, и тут
римляне увидели Бальба: гоня во весь опор, он приска-
кал от Суллы с семьюстами всадниками. Остановив-
шись ненадолго, чтобы дать передышку взмыленным
коням, он приказал поскорее взнуздать их снова и на-
пал на противника. Тем временем появился и сам
Сулла. Он велел своим передовым, не теряя времени,
завтракать и принялся строить боевую линию. До-
лабелла и Торкват упрашивали его подождать, не идти
с усталыми солдатами на крайне рискованное дело
(ведь не с Карбоном и Марием предстояло им сра-
жаться, а с самнитами и луканцами, самыми лютыми
врагами Рима и самыми воинственными племенами),
но он не внял их просьбам».
Тем не менее Сулла вступил в битву, «каких до-
толе не бывало». Несмотря на тяжелые потери его
левого крыла, Крассу — будущему главному против-
нику Спартака — удалось наконец одержать верх на
правом фланге, что принесло победу Сул ле. Вскоре
после этого Сулла приказал запереть в цирке Флами-
126
ния около 6000 пленных, «а сам созвал сенаторов на
заседание в храме Беллоны. И в то самое время, когда
Сулла начал говорить, отряженные им люди приня-
лись за избиение этих шести тысяч. Жертвы, которых
было так много и которых резали в страшной тесноте,
разумеется, подняли отчаянный крик. Сенаторы были
потрясены, но уже державший речь Сулла, нисколько
не изменившись в лице, сказал им, что требует внима-
ния к своим словам, а то, что происходит снаружи, их
не касается: там-де по его повелению вразумляют кое-
кого из негодяев».
Среди 6000 пленных, зарезанных по приказу Суллы,
было свыше 4000 самнитов. Со времени этой кровавой
бойни, состоявшейся в ноябре 82 г. до н. э., до восста-
ния гладиаторов под предводительством Спартака
прошло всего лишь девять лет, так что самниты еще не
забыли, как свирепствовал по отношению к ним тиран.
Почти каждый носивший самнитское имя был зарезан,
сожжен или обезглавлен. Оставшихся в живых Сулла
лишил дома и крова. Все самнитские города, кроме
Беневента и Венузия, были разрушены. Когда же Сул-
лу стали порицать за его жестокость, он заявил, что не
будет покоя Риму, пока самниты живут вместе. Но ни
месть, ни геноцид не смогли уничтожить этот народ,
а лишь усилили ожесточение в сердцах людей, все
более непримиримо жаждавших расплаты.
Те же или примерно те же чувства в отношении
Рима питали жители Лукании и Апулии, ибо слишком
глубокими оказались раны, нанесенные Союзнической
войной. Говоря словами Плутарха, в 91 г. до н. э.
«самые многочисленные и воинственные из италийских
народов восстали против Рима и едва не низвергли его
владычество, ибо были сильны не только людьми
и оружием, но и талантом полководцев, которые не
уступали римлянам ни отвагой, ни опытностью».
Главной причиной этой исключительно опасной для
Рима войны стало отклонение выдвинутого народным
трибуном Марком Ливием Друзом предложения
о предоставлении италийским союзникам Города
римского гражданства. Последние считали, что имеют
все основания претендовать на права римского граж-
данства, ибо своим величием Рим был обязан прежде
всего их храбрости. Получив отказ, они попытались
взять силой то, чего им не хотели давать по доброй
воле. Восстание против метрополии подняли марсы,
127
а к ним присоединились жители Пелигна, Маррувия,
Самния, Кампании и Лукании.
Три года—до 88 г. до н. э.— продолжались ожесто-
ченные и кровавые столкновения, называвшиеся то
марсийской, то луканской войной. Римское гражданст-
во получали конечно же те, кто складывал оружие.
Марсы, самниты, луканцы и племена Апулии не жела-
ли уступать дольше всех и потому получили требуемое
последними. Однако их сопротивление претензиям Ри-
ма на абсолютное господство не прекратилось, ибо
сенат продолжал оказывать давление на них. Скрепя
сердце они наблюдали за тем, как к римским патрици-
ям переходят их лучшие земли, для обработки кото-
рых используются армии рабов. Бельмом на глазу
были для них шикарные виллы римских помещиков,
чудовищно отличавшиеся от их собственных жалких
хижин и слишком уж оскорбительно и унизительно
напоминавшие, кто является хозяином в их собствен-
ной стране. Ощущение ужасающего социального нера-
венства между роскошью и нищетой подогревалось
еще и унаследованным от южноиталийских греков из
бывшей Великой Греции70 презрением ко всему рим-
скому.
Итак, для того чтобы обостренные противоречия
превратились в социальный взрыв, требовались лишь
толчок и вождь, достаточно смелый и способный
успешно противостоять Риму. И таким человеком
оказался Спартак, сброшенный ненавистными римля-
нами на самое дно общества, Спартак, с кучкой глади-
аторов и рабов обративший в бегство 3000 римских
солдат, да не где-нибудь, а совсем рядом, у подножия
Везувия.
Самая его первая победа, к тому же еще, наверное,
преувеличенная слухами, привела в движение лавину,
с каждым часом становившуюся все более мощной
и опустошительной. То, что для Рима было мятежом,
для его противников стало зарей свободы. «Тогда
к ним присоединились многие из местных волопасов
и овчаров — народ все крепкий и проворный» — так
повествует об этом Плутарх. Крестьяне покидали свои
поля, рабы — своих господ. Пленные вырывались из
темниц, каторжники, содержавшиеся римлянами в чу-
довищных, чаще всего подземных казематах и исполь-
зовавшиеся на самых тяжелых работах, разрывали
свои цепи. Толпами стекались они к Спартаку, и ой
128
принимал их. С ним они связывали надежды на то, что
удастся прервать невыносимые мучения, сбросить
римское иго и отплатить угнетателям за все.
Грабежи и резня
Римлянам, слишком охотно выставлявшим Спар-
така в качестве заурядного разбойничьего главаря,
вскоре пришлось изменить свое мнение. Человек, уни-
женный ими до состояния гладиатора, доказал, что
был рожден полководцем.
Не военная дисциплина объединяла массы людей,
сбегавшихся к Спартаку, а единственно лишь общая
ненависть к Риму, и вместо оружия они приносили
с собой смелость, решительность и готовность драться
с врагами. Но если бы в кратчайшее время не удалось
вооружить их и организовать по-военному, то эта
толпа поденщиков и рабов была бы раздавлена желез-
ными римскими легионами, словно стадо овец.
Препятствия, вставшие перед Спартаком, казались
непреодолимыми, однако он сумел расчистить себе
путь. Он умело использовал навыки своих привержен-
цев, с детства привычных самостоятельно мастерить
различные сельскохозяйственные орудия. Все железо,
захваченное в лагере пропретора на Везувии и в его
окрестностях, так же как и цепи вырвавшихся из тем-
ниц эргастулов рабов71, он приказал перековать на
шлемы, копья и мечи. С тем же умением, с каким
апулийцы мастерили из лозы и тростника домашнюю
утварь, они теперь плели различные части вооружения
и щиты, которые обтягивали сыромятной кожей свеже-
забитого скота, используя вместо клея липкую кровь
животных. Это были небольшие круглые, выпуклые
щиты в форме так называемой пармы, которой раньше
прикрывались фракийцы в бою, а теперь — на глади-
аторских играх. У римлян парма входила в вооруже-
ние легковооруженных воинов и всадников. Конечно,
обтянутый кожей щит не мог совершенно заменить
металл, но тем не менее достаточно надежно защищал
бойца.
Вооружить каждого в отдельности было конечно
же недостаточно, и Спартак организовал свои отряды
по испытанному римскому образцу, что повысило их
боеспособность. В зависимости от силы и ловкости
5 Г. Хёфлинг
129
одних он зачислял в летучие передовые отряды; из
тяжеловооруженных воинов, предназначенных для ос-
новного сражения, он составил манипулы и когорты,
а во главе их в качестве трибунов и центурионов
поставил бежавших с ним гладиаторов.
Необходимость противостоять подвижной римской
коннице заставила Спартака буквально из ничего со-
здать собственную кавалерию. Использовал он для
этого не только «реквизированных» тягловых одров,
но прежде всего молодых диких коней, которых он
приказал оседлать — так, по крайней мере, может быть
истолковано знаменитое место из сообщения патри-
отически тенденциозного историка Флора (ок. 120 г.
н. э.). Еще карфагенский полководец Ганнибал (246—
182 гг. до н. э.), во главе мощной армии перешедший
через Пиренеи и Альпы и вторгшийся в Италию с се-
вера, а затем (в 216 г.) победивший римлян при Кан-
нах, приказал, по рассказу Ливия, отловить в апулийс-
ких горах 4000 диких лошадей и приручить их.
Хотя Спартак и организовал своих приверженцев
по римскому образцу, тем не менее они совсем не
походили на приученных к строжайшей дисциплине
солдат римских легионов. И помышляли они не о сла-
ве и величии Отечества, но о грабежах, да еще о том,
чтобы поесть, попить и покутить вволю. До этого
в течение всей жизни по их согбенным спинам гулял
бич хозяев, и вдруг они одним махом сбросили с себя
ненавистные цепи и теперь сверх всякой меры наслаж-
дались неожиданной свободой. Кроме того, они счита-
ли, что пришло время безнаказанно рассчитаться за
несправедливость, угнетение и мучения последних лет.
Слишком долго ждали они этой благоприятной воз-
можности, и теперь, словно поток раскаленной лавы,
сжигающий и сметающий все на своем пути, вооружен-
ные орды повстанцев затопили равнины Кампании.
Они практически беспрепятственно грабили и убивали,
и ничто не могло их остановить. Кроме того, они
конечно же освобождали и отовсюду привлекали к себе
все новые массы рабов.
В то время как большинство из них лишь наслаж-
далось настоящим, Спартак думал о будущем. Буйные
набеги без всякого плана, не одобрявшиеся Спартаком
и немногими более дальновидными его приверженца-
ми, должны были — если не удастся твердо взять в ру-
ки распоясавшиеся орды — лишь ускорить ответный
130
удар римлян, а вместе с ним и всеобщее поражение.
Необходимо было направить ярость повстанцев на
достижение определенной цели.
Весной 73 г. до н. э. группе гладиаторов удалось
вырваться из казарм капуанской школы, а уже к лету
они оказались во главе армии рабов, грабившей Кам-
панию. Но что будет с ними с наступлением зимы или
если Рим бросит на них новую, действительно сильную
армию, или если судьба обрушит на них какой-либо
иной удар?
В чистом поле повстанцы были практически безза-
щитны перед лицом любой более или менее серьезной
опасности, словно человек без крыши над головой.
Для надежной защиты им требовался сильный город
с высокими стенами, и, по мнению Спартака, более
всего на эту роль подходила Капуя.
Его предложение было встречено всеми с востор-
гом, ибо Капуя считалась одним из самых больших,
самых красивых и — что главное — самых богатых го-
родов Италии. Однако в Капуе толпу собранных со
всех концов света рабов привлекала не только богатая
добыча. На штурм ее стен их подвигала и жгучая
ненависть к самому этому городу, в котором засели
многие из бывших господ нынешних повстанцев, горо-
ду, считавшемуся цитаделью ланистов и гладиатор-
ских школ. Капуя казалась словно специально создан-
ной для того, чтобы утолить жажду грабежа и мести,
кипевшую в душах рабов и гладиаторов.
Однако уверенность в быстрой победе вскоре сме-
нилась разочарованием. Собираясь взять город с ходу,
они быстро подошли к его стенам, но нашли Капую
прекрасно укрепленной и готовой к длительной оборо-
не. Вопли ужаса, катившаяся впереди мятежников мол-
ва о грабежах, поджогах и убийствах стали для жи-
телей города сигналом надвигающейся опасности.
К этому времени повстанцы еще не располагали
достаточными силами для взятия столь мощной крепо-
сти. Спартак не решился бросить на штурм города
толпу жадных до легкой добычи рабов и поденщиков, не
имевших даже осадных машин и опыта подобных пред-
приятий и не спаянных дисциплиной. Пока они разбива-
ли бы свои головы о стены города, в спину им наверняка
нанесла бы удар армия, срочно переброшенная из Рима.
Для недисциплинированных орд подобная война на два
фронта могла означать лишь одно — смерть.
5*
131
Спартак осознал опасность такого предприятия
и отказался от него. Вместо того чтобы бросить свою
армию на стены Капуи, он просто провел ее стороной.
Однако надежды огромного большинства бойцов на
богатую добычу он все же должен был теперь испол-
нить где-либо в другом месте. Судьба, грозившая сто-
лице Кампании, должна была теперь обрушиться на
меньшие города. Грабеж, опустошение и смерть от-
мечали путь армии рабов, куда бы она ни направ-
лялась. Повстанцы прошли даже через Лаций, область,
окружающую Рим, и разграбили Кору, город воль-
сков. Затем они направились на юг, в Кампанию,
и напали на Нуцерию и Нолу.
Нола, расположенная к востоку от Неаполя, счита-
лась одним из наиболее значительных городов Ита-
лии. Во время второй Пунической войны (218—201 гг.
до н. э.) Ганнибал приложил много сил для того, чтобы
взять Нолу без боя. Как сообщает Плутарх, «тамош-
ний сенат был не в силах обуздать и утихомирить
народ, державший сторону Ганнибала». Однако Мар-
целл, этот «меч Рима», сумел восстановить в сердцах
ноланцев верность Риму и успешно защитить город
в 216 г. до н. э. «В тот день войско Ганнибала впервые
отступило перед римлянами и поспешно укрылось
в своем лагере, оставив на поле боя много убитых
и раненых».
Успешно противостояла Нола и длительной рим-
ской осаде во время Союзнической войны в 91—88 гг.
до н. э. Возможно, так же и в 73 г. до н. э. она
сумела бы легко отбить штурм армии Спартака, если
бы рабы под стенами города и в его стенах не до-
говорились друг с другом. Среди части рабов, на-
ходившихся в городе и считавших, что настало на-
конец время сполна расплатиться за все свои уни-
жения, вспыхнуло восстание.
За несколько часов рабы опустошили богатый
и цветущий город, повергнув в неописуемый ужас все
его население. Объятые жаждой крови и мести, они
носились по улицам и переулкам, врывались в дома,
грабили, пытали и убивали, насиловали женщин, не
щадили ни старого, ни малого. Всякого пытавшегося
спрятаться в укромном месте очень скоро постигало
горькое разочарование, ибо его находили собственные
рабы, вытаскивали оттуда, били, топтали, обезумев от
ярости, кололи чем попало, затем бросали полумерт-
132
вым вместе с другими искалеченными жертвами, виз-
жащими и стонущими от боли и страха, и поджигали
дома своих бывших хозяев. Угнетенные платили уг-
нетателям за многолетние унижения. Все несправед-
ливости, сотворенные несколькими поколениями
целого народа по отношению к рабам, в течение
нескольких часов обрушились на один-единственный
город.
И хотя Спартак стоял во главе армии рабов, он
вовсе не подстрекал своих бойцов на эти преступления.
Он не только не отдавал подобный приказ, но даже не
хотел попустительствовать варварству, поскольку со-
вершенно не одобрял издевательств, которым подверг-
лись жители Нолы. Более того, всей своей властью он
пытался воспрепятствовать безумию, однако его при-
казы и просьбы, уверения и предостережения никакого
воздействия не возымели. Толпа, охваченная жаждой
мести, крови и разрушения, продолжала безумство-
вать. Напрасно Спартак пытался пробудить в них
человечность: бесчеловечность, вырвавшаяся на свобо-
ду, оказалась сильнее.
Желая все же прекратить зверства, он прибег к хи-
трости. Он приказал одному из немногих своих сорат-
ников, сохранивших трезвую голову, незаметно уда-
литься, чтобы затем в возбуждении принести страш-
ную весть о приближении римской армии. И тогда
всякий, кто не желает попасть в руки намного бо-
лее сильного врага и быть стертым в порошок, вы-
нужден будет вернуться под знамена вождя и по-
кинуть несчастный город. И сигнал тревоги был
услышан: потерявшие человеческий облик рабы попа-
лись на гуманную хитрость Спартака. В мгновение
ока собрались разбросанные по всем кварталам рабы,
готовые вновь подчиняться приказам избранного
ими предводителя и во что бы то ни стало уйти от
опасности, грозившей им со стороны наступающих
римских легионов. Таким образом Спартаку удалось
спасти наполовину разрушенную Нолу от полного
уничтожения.
Странные пути избирает судьба: придуманное Спар-
таком в минуту отчаяния сообщение оказалось прав-
дой, ибо вскоре после того, как распространилась его
ложная весть, вождь повстанцев получил известие
о том, что на него действительно движется римская
армия.
133
Застигнутый врасплох в бане
Тем временем римский сенат не сидел без дела.
И хотя сенаторы все еще считали Спартака предводи-
телем разбойничьей шайки, однако теперь они с удив-
лением обнаружили, что расправиться с ним гораздо
труднее, чем с прочими бандитами. Продолжавшееся
опустошение Кампании и постоянное усиление его от-
рядов беглыми рабами требовали более оперативного
вмешательства.
Многих врагов Рим поборол и победил, стяжав
честь и славу своим знаменам. Но бросать на подавле-
ние обезумевшей толпы варваров, которых в Великом
городе называли не иначе как беглыми рабами, насто-
ящие боевые легионы, использовавшиеся Римом лишь
для чужеземных экспедиций,— такая акция все еще рас-
сматривалась как несовместимая с достоинством госу-
дарства. К тому же во главе банды стоял беглый
фракийский гладиатор!
Подобного рода настроения угадываются в сужде-
ниях жившего двумя столетиями позже историка Фло-
ра, превозносившего все римское. Порассуждав о раб-
ских войнах и заверив читателя в том, что для рим-
лянина это тема неприятная, он переходит к восстанию
Спартака, которое он считает куда более позорным:
«Можно перенести даже позор войны с рабами. Ведь
обделенные судьбою во всем, они все же могут счи-
таться людьми — хотя и второго сорта, но усыновлен-
ными благами нашей свободы. Но я не знаю, каким
именем назвать войну, которая велась под предводи-
тельством Спартака, потому что рабы были воинами,
гладиаторы — начальниками. Одни — люди низкого
положения, другие — самого подлого, они приумножи-
ли своими издевательствами наши бедствия».
И тем не менее Рим принужден был выступить
против восставших. Весной 3000 солдат под командо-
ванием пропретора Клавдия Тлабра потерпели позор-
ное поражение у подножия Везувия, а осенью сенат
поручил подавление восстания другому военачальни-
ку— претору Публию Варинию.
В спешке Вариний собрал войско в несколько тысяч
человек, боевая мощь которого не могла, впрочем,
сравняться с силой римских легионов. И тем не менее
Вариний верил в то, что превосходящей численностью
сможет победить банду убийц и поджигателей. Римс-
134
кая военная подготовка и римская стратегия должны
были одержать верх над ничего не смыслящими в вой-
не рабами, собранными из всех стран мира, и их
неучами-полководцами.
Тут мы должны отметить, что все сообщения ан-
тичных авторов о войне Спартака исключительно не-
многословны, отрывочны и противоречивы, и особен-
но в части, касающейся похода Вариния. Полной яс-
ности невозможно добиться, даже если дополнить до-
шедшие до нас обрывки сведений исследовательской
работой, потому что и тогда не только в зависимости
от так или иначе реконструируемой последователь-
ности событий получается совершенно разная картина,
но и многие важные вопросы остаются без ответа.
И все же, должно быть, события разворачивались
следующим образом.
Отнюдь не все ополчение претора Вариния силой
в два легиона с самого начала ощутило, что значит
недооценивать такого беглого гладиатора, каким яв-
лялся Спартак. Первоначально он, доверившись рабам
и местным беднякам, хорошо знавшим все тайные
тропы, уклонялся от столкновения с римлянами. Он
знал, что Вариний — старый солдат, а в рядах его
армии проверенные во многих боях ветераны, призван-
ные для участия в этом предприятии. Не менее хорошо
была ему известна и неуправляемость своих людей.
Спартак ждал благоприятной возможности, и она
не замедлила явиться. Когда Вариний выслал вперед
своего помощника Фурия с 3000 солдат, Спартак не-
ожиданно развернулся и обратил римлян в бегство.
Вариний, предводительствовавший основной частью
армии, поспешил на помощь, но тем не менее опоздал.
Хитрый фракиец успел уйти в горы.
Еще хуже пришлось второму помощнику Вариния,
легату72 Коссинию, высланному против повстанцев со
значительными, по словам Плутарха, силами. Спартак
очень быстро узнал и об этом разделении римской
армии, ибо у него было много друзей среди местных
рабов и крестьян, выступавших в роли разведчиков
и гонцов восставших. Так что и новой возможности
Спартак упускать не желал.
Когда он узнал, что Коссиний остановился в Ге-
ракловых Салинах, план его уже был готов. И Спартак
быстро подошел с ядром своей армии к Соли Ге-
раклейской, местечку на западном побережье, между
135
Геркуланумом и Помпеями, где в лагунах добывали
тогда соль.
Коссиний же не имел ни малейшего представления
о надвигающейся опасности. Возможно, он считал, что
Спартаку недостанет смелости осуществить столь
дерзкое нападение, иначе бы он не стал вести себя
столь неосторожно и беспечно: ибо ужасающее сооб-
щение настигло его в то время, когда он находился
в бане. Эффект неожиданности сработал великолепно,
так как в тот момент, когда Коссинию докладывали,
что армия рабов на подходе, она была уже в городе.
Спартаку немного не хватило, чтобы, по выражению
Плутарха, «схватить своего противника за волосы».
Вероятно, прежде никогда Коссиний столь спешно не
покидал терм. У него не хватило времени даже на то,
чтобы одеться, и жизнь свою он спас бегством, да и то
с большим трудом. Личные вещи римского военачаль-
ника достались врагу.
Спартак не преминул воспользоваться удобным
случаем и преследовал противника по пятам. Постоян-
но нападая на Коссиния, он не давал ему возможности
привести в порядок свои ряды и достиг наконец римс-
кого лагеря, который захватил «после кровопролит-
ного боя». В том бою пал и сам Коссиний.
Эта победа позволила Спартаку не только во вто-
рой раз нанести тяжелые потери войскам претора Ва-
риния, но и значительно усилить боевую мощь своих
отрядов всем тем, что его люди нашли в захваченном
лагере римлян у Геракловых Салин,— настоящими щи-
тами и копьями, мечами и шлемами, повозками и тяг-
ловыми животными, палатками и лопатами, провиан-
том и деньгами.
Но бой с самим Варинием еще только предстоял!
Мертвые часовые
В соответствии с исключительно кратким сообще-
нием Плутарха Спартак, «разбив в нескольких сраже-
ниях самого претора, в конце концов взял в плен его
ликторов73 и захватил его коня».
Два жалких листка из утерянного большей частью
труда современника описываемых событий римского
историка Саллюстия (89—36 гг. до н. э.), посвящен-
ные восстанию Спартака, позволяют, опираясь на
136
другие исследования, несколько дополнить общую
картину.
После различных поражений, нанесенных Спарта-
ком римской армии, боевой дух ополченцев упал. Не-
довольство солдат и мятежные настроения среди них
все усиливались и после очередной неудачи дали нако-
нец о себе знать. Часть римлян попросту бежала и,
несмотря на приказы претора, не желала возвращаться
под его знамена. Остальные были крайне недовольны
тяжелой службой, невзгоды которой усиливала про-
мозглая осень, так что и они не желали теперь подчи-
няться своему военачальнику.
Вариний считал невозможным вступать в бой с чис-
ленно превосходящим противником, имея за собой
столь ненадежные и недисциплинированные войска.
Поэтому он послал в Рим своего квестора Торания
с поручением доложить сенату о сложившемся положе-
нии и попросить подкрепления новыми, лучшими под-
разделениями.
Между тем настроение римских солдат изменилось:
часть армии объявила о своей готовности сражаться.
Всего лишь с 4000 надежных воинов Вариний подсту-
пил к хорошо укрепленному полевому лагерю рабов,
не решаясь, однако, напасть на него. Римляне заняли
боевые позиции на холмах неподалеку, откуда они
могли хорошо наблюдать каждое движение против-
ника и препятствовать его разбойным вылазкам.
Приверженцы Спартака, несмотря на захват в лаге-
ре у Кракловых Салин многочисленных трофеев и ору-
жия, к тому моменту были, по-видимому, все еще хуже
вооружены, чем римляне, ибо Саллюстий и другие
авторы подчеркивают, что и здесь рабы восполняли
недостаток вооружения ивовыми щитами, обтянутыми
кожей, а также копьями, которые они делали, обжигая
в огне концы длинных деревянных кольев.
Блокада лагеря Варинием вскоре возымела дейст-
вие: рабы стали ощущать недостаток провианта. Из-за
близости римской армии вылазки за продовольствием
становились опасными, а то и просто невозможными.
Всякая такая попытка неизбежно привела бы к бою,
а любой бой мог окончиться поражением.
Из-за того, что местность вокруг была неплодород-
ной, Спартак решил оторваться от противника и пе-
рейти в область, где его армия могла бы пополнить
свои запасы. Но хитрая лиса решила не показываться
137
на глаза римлянам средь бела дня. Зачем идти на риск
и ставить на карту всю свою армию, если желанного
результата можно добиться и без потерь? Как и весной
на Везувии, Спартак хотел выручить своих людей из
тяжелого положения с помощью хитрости.
То, что претор наблюдал издалека, укрепляло его
в предположении, что Спартак твердо решил оборо-
няться в лагере, окруженном форпостами и охраня-
емом бдительно несущими службу часовыми. Прочие
же рабы усердно занимались совершенствованием ла-
герных укреплений.
Так Спартаку удалось обмануть римского воена-
чальника, показывая противнику лишь то, что он хотел
ему показать. Тем большим было удивление Вариния,
понявшего впоследствии, как хитро обвел его вокруг
пальца Спартак, ибо вопреки всем внешним признакам
последний готовился покинуть лагерь. Ночью он при-
казал тайно привязать к столбам, вбитым в землю на
некотором расстоянии от стен лагеря, трупы своих
воинов в полном вооружении. Таким образом мертвые
часовые постепенно сменили живых, а римляне издале-
ка не заметили этого. По всей территории, как обычно,
продолжали гореть костры, около которых собирались
караульные, а время от времени оставленный в лагере
трубач подавал обычный сигнал.
При помощи всех этих ухищрений Спартаку уда-
лось создать у противника впечатление того, что и эта
ночь в его лагере проходит подобно всем предшест-
вовавшим. Римляне же не видели, не слышали и даже
не подозревали, что во время второй стражи Спар-
так со своими приверженцами тихо выскользнул из
лагеря.
Лишь необычная тишина, сменившая на следующее
утро лагерную суету, насторожила римских солдат.
Разведывательный отряд, отважившись вторгнуться
во вражеское расположение, не обнаружил в нем ни
одного живого раба, и командующий принужден был
со стыдом сознаться, что пал жертвой хитрости че-
ловека, относящегося к самому презренному разряду
людей.
Такой позор можно было смыть лишь полным уни-
чтожением армии рабов. Желая выяснить, в каком
направлении удалился в горы Спартак, Вариний вы-
слал вперед конный отряд, а сам медленным маршем
последовал по следам противника.
138
Спартак остается в меньшинстве
Ни одного человека не потерял Спартак во время
этой операции, однако то же самое можно было бы
сказать и о римских войсках. Если быть точным, то
следует признать, что он «всего лишь» избежал смер-
тельной опасности, своевременно вынув голову из пет-
ли. И тем не менее его отступление было подобно
победе, так как с помощью удачной своей хитрости
гладиатор-фракиец доказал, что может успешно сопер-
ничать умом с римским военачальником. Соответст
венно возросло и доверие рабов к своему вождю, в то
время как боевой дух римских ополченцев продолжал
падать.
Вождь рабов и гладиаторов и далее придерживался
оправдывавшей себя тактики подвижной войны — вре-
мя от времени он сменял стоянки, вводя в заблуждение
римлян и удерживая инициативу в своих руках.
О подробностях этого периода войны рабов умалчи-
вают все античные авторы. Лишь в сообщениях Саллю-
стия содержится несколько намеков, которые по части
ясности также оставляют желать лучшего. Во время
этих событий Вариний, по-видимому, усилил свое вой-
ско, ибо дальше речь идет о свежих и неопытных
солдатах. Через несколько дней к отчаявшимся римля-
нам вернулось наконец их самообладание. (Так гово-
рится у Саллюстия.) Столь неожиданный поворот в на-
строениях солдат имел своим результатом то, что
Вариний предпринял неосторожный шаг и бросил свои
свежие и неопытные центурии на лагерь рабов. А ведь
кроме всего прочего они были напуганы рассказами
о неудачах старших товарищей, уже бившихся с рабами.
Откуда взялись эти новые войска, остается неиз-
вестным. Привел ли их посланный в Рим квестор Тора-
ний? Или же претор сам набрал себе подкрепления,
собрав людей в Кампании?
Между тем и среди рабов началось брожение. Осо-
бенно ожесточенные споры разгорелись относительно
плана дальнейших действий. Кельт Крикс, один из
ближайших помощников Спартака, а вместе с ним его
соплеменники, а также германцы желали как можно
скорее вступить в бой с врагом. Разве до сих пор они
не побеждали римлян во всех без исключения боях?
Почему же теперь должно быть иначе? Разве сама
судьба не благоприятствовала им?
139
Однако Спартак был против этого. Именно пото-
му, что шансы были наилучшими, следовало пользо-
ваться благоприятным моментом. Еще одна победа
над римлянами лишь принесет отсрочку. Минутной
удаче он желал противопосгавить серьезный и целеуст-
ремленный план. У восставших еще было время для
того, чтобы действительно и надолго обрести свободу,
о которой мечталось в неволе. Но когда Рим по-насто-
ящему проснется, поздно будет думать об исполнении
этой мечты. Целью Спартака было вывести бежавших
рабов на север, а оттуда через Альпы — на родину.
Всеми силами старался Спартак убедить их довериться
ему и следовать за ним, как и раньше.
И все же вождь повстанцев и немногие его прони-
цательные соратники остались в меньшинстве — боль-
шинство не желало соглашаться с ними. Ослепленная,
не желавшая задумываться о будущем масса продол-
жала рассчитывать на приток рабов, с которыми мож-
но было бы и дальше успешно давать отпор римлянам.
К тому же восставшие больше думали о грабежах
и мести, чем о возвращении на родину. Дома им
пришлось бы добывать хлеб в поте лица, а здесь они
просто брали у богатых все, что им было нужно. Разве
такая жизнь не была более привлекательной?
Желая предотвратить раскол армии, Спартак скре-
пя сердце согласился, добившись, правда, решения
о том, чтобы покинуть выжатую как лимон Кампа-
нию. «Затем он уговаривает их перейти на другие
земли, более обширные и более пригодные для ското-
водства, где, раньше чем туда придет Вариний, они,
пополнив свое войско, увеличат число отборных му-
жей». Здесь им не грозил бы ни голод, ни недостаток
в приверженцах, которых наверняка было много среди
местных пастухов.
«Быстро выбрав из пленных подходящего провод-
ника, он через область пицентинцев, а затем эбуринов
незаметно подходит к Луканским Нарам, а оттуда на
рассвете, тайком от жителей — к Форуму Анния». Ран-
ним утром армия рабов ворвалась в этот маленький
пограничный городок (современный Форлимпополи),
с ходу подавив всякое сопротивление. Призывы вождя
не впадать в безумие после взятия города никакого
действия на опьяненных победой рабов не произвели.
Ненависть, накапливавшаяся в варварах, обрушива-
лась на головы беззащитных жителей городка. Как
140
и в других местах, и здесь победители множили убий-
ства, изнасилования, грабежи и поджоги. Те, кто пыта-
лись утаить деньги и драгоценности, тут же выклады-
вали их под пыткой.
Напрасно Спартак повторял просьбы и приказы,
призывая своих бойцов к умеренности. Словно сорвав-
шись с цепи, бесновались орды рабов, усиленные бег-
лецами, присоединившимися к основному ядру по пути
и больше других жаждущими отмщения и особенно
рьяно стремившимися разжиться добычей. Не имея
возможности предотвратить разбой, Спартак по край-
ней мере сократил его продолжительность. Через сут-
ки ужасы прекратились, ибо уже на следующее утро он
приказал играть поход. И теперь с новой ордой, за
счет притока рабов усилившейся вдвое, он двинулся
в долину, надеясь значительно пополнить запасы про-
вианта, тем более что наступало время сбора урожая.
На этом месте обрываются, к сожалению, и наибо-
лее значительные отрывки из рассказа Саллюстия.
Прочие же сообщения античных авторов об этом пери-
оде войны Спартака отличаются, как сказано выше,
совершенной недостаточностью. Так, в повествовании
Плутарха отход армии рабов в Луканию вообще от-
сутствует. Одной-единственной фразой он сообщает
своему читателю о том, что после побед Спартака над
легатами Фурием и Коссинием несколько поражений
подряд потерпел и сам претор Вариний, в конце кон-
цов потерявший своих ликторов и коня, доставшихся
врагу.
1де и когда случился этот разгром, точно нам не
известно. Однако немногие данные, имеющиеся в на-
шем распоряжении, позволяют предположить, что
римские солдаты определенно просчитались в оценке
боевой мощи армии рабов. Конечно, они ожидали
встретить толпу сбежавшейся отовсюду черни, натолк-
нулись же на мощное, прекрасно организованное вой-
ско. Насколько безобразно вели себя орды беглых
рабов в отношении мирного населения, настолько же
дисциплинированно они выступали под руководством
Спартака против вооруженных римлян.
Впечатление, произведенное войском противника,
должно было быть достаточно велико, и оно усили-
лось еще больше, когда дело дошло до прямого сто-
лкновения. Чем больше храбрости и решительности
проявлял противник, тем быстрее улетучивалась вера
141
римлян в собственные силы. Сознание борьбы за со-
бственную жизнь укрепляло боевой дух рабов и глади-
аторов.
Под мощными их ударами ряды римлян дрогнули.
Когда солдаты увидели, что товарищи их падают за-
мертво, они, покинув своего полководца, обратились
в бегство. Лишь с большим трудом Варинию удалось
спастись. Конь претора, а также его ликторы, несшие
знаки его власти (фасцы — связки прутьев с воткну-
тыми в них топориками), вместе со всем римским
лагерем достались презренным рабам.
Как и во всех предыдущих боях, Спартак одержал
победу и на этот раз, выглядевшую тем более блиста-
тельной, чем более позорным казалось поражение ри-
млян.
Надо сказать, что не только беда, но и успех также
не приходит один. В последующие недели и месяцы
зимы 73/72 г. до н. э. приток южноиталийских рабов
в армию повстанцев все усиливался. Однако, чем боль-
ше становилось бойцов, тем острее ощущался недоста-
ток в оружии, который Спартак вновь решил преодо-
леть собственными силами. В данной связи Аппиан
и Флор упоминают о том, что он приказал собрать
всю необходимую для ведения боевых действий тех-
нику, вновь перековать на мечи весь металл, а щиты
плести из ивы и обтягивать кожами. У Флора можно
найти также указание на подготовку конницы, страте-
гическое значение которой Спартак сумел оценить.
Не встречая сколь-либо серьезного сопротивления,
рабы прочесывали Южную Италию, повсюду оставляя
за собой следы опустошения. «Только что покинутая
рабами Кампания вновь была ими захвачена, а остава-
вшийся там римский корпус раздавлен и стерт в поро-
шок»,— говорится в «Римской истории» Теодора Мом-
мзена. Земли на юге и юго-востоке Италии полностью
контролировались армией рабов, так что даже значи-
тельные города были взяты и «пережили все ужасы,
которые только могут принести варвары беззащитным
цивилизованным гражданам, а вырвавшиеся рабы —
своим бывшим хозяевам. То, что ни о каких правилах
в этой более походившей на резню войне не могло
быть и речи, разумеется само собой: в полном соответ-
ствии с установленным ими самими правом господа
распинали всякого беглого и пойманного раба на кре-
сте; последние поступали со своими пленниками точно
142
так же...». Вскоре власть Спартака распространилась
на область, простиравшуюся между захваченными го-
родами Нолой и Нуцерией (Ноцерия) в Кампании,
Метапонтом (Торремаре) и Фуриями (Сан-Мауро)
в Лукании, а также Козенцией (Козенца) в Брутии
(нынешняя Калабрия).
В античную эпоху с началом зимы всякие боевые
действия обычно прекращались. Все усилия, предпри-
нятые Римом против повстанцев с весны 73 г. до н. э.,
оказались тщетными. Спартак одерживал победу за
победой, и всюду, где бы ни появлялись не знавшие
жалости к господам повстанцы, рабы приветствовали
их как своих освободителей. И их постоянный приток
все усиливал пожар ужасной войны, все в большей
степени охватывавшей страну.
С 70 или 78 товарищами Спартак весной 73 г. до
н. э. бежал из гладиаторской школы в Капуе, а менее
чем через год он стоял во главе по меньшей мере
сорокатысячной армии. По Аппиану, его силы доходи-
ли до 70 000 рабов. Пусть даже число это сильно
преувеличено, но оно все равно свидетельствует о не-
обычайном размахе восстания рабов. За исключитель-
но короткий срок власть Спартака стала действитель-
но огромной, причем нельзя забывать, что не только
удача и случай вели к победам проданного в глади-
аторы фракийца, но и в гораздо большей степени
присущие ему духовные качества истинного вождя,
позволившие Спартаку стать настоящим полководцем.
В Риме же к тому времени осознали наконец чудо-
вищные размеры надвигающейся опасности: восстание
гладиаторов и рабов под предводительством Спартака
грозило потрясти устои всей страны.
РАБЫ—РАЗУМНЫЙ СКОТ
ДЛЯ ВЛАСТИТЕЛЕЙ МИРА
Один — за всех, все — за одного.
Круговая порука рабов
За несколько месяцев восстание гладиаторов раз-
рослось в войну рабов. Одни вырывались из тюрем
гладиаторских школ, другие массами бежали из хижин
и эргастулов крупных землевладельцев, ибо они, по
римскому закону считавшиеся не людьми, а вещами,
вместе страдали под игом господ, угнетавших и уни-
жавших их. Таким «двуногим скотом» можно было
обладать и распоряжаться, как и любой другой вещью.
Раб был бесправен и на веки вечные отдан на милость
своего господина.
На редкость ясное представление о структуре римс-
кого общества, трудящиеся слои которого составляли
рабы и вольноотпущенники, дает скандал вокруг мас-
совой казни, последовавшей вслед за убийством пре-
ступным рабом в 61 г. н. э. городского префекта богача
Луция Педания Секунда. Этот случай очень подробно
описывается в Тацитовых «Анналах». Рассказав о при-
влекших всеобщее внимание преступлениях некоего се-
натора, совершенных им в том же году, он переходит
к интересующей нас теме:
«Немного позднее префекта города Рима Педания
Секунда убил его собственный раб то ли из-за того,
что, условившись отпустить его за выкуп на волю,
Секунд отказал ему в этом, то ли потому, что убийца,
охваченный страстью к мальчику, не потерпел сопер-
ника в лице своего господина. И когда в соответствии
с древним установлением всех проживавших с ним под
одним кровом рабов собрали, чтобы вести на казнь,
сбежался простой народ, вступившийся за стольких ни
в чем не повинных, и дело дошло до уличных бес-
порядков (таким образом, в эпоху императора Нерона
(54—68 гг. н. э.) народ восставал против строгих пра-
вил древности и требовал их смягчения, рассматривая
при этом и рабов в качестве людей, являвшихся, одна-
ко, людьми лишь де-факто, де-юре же продолжавших
оставаться вещами.— Авт.) и сборищ перед сенатом,
144
в котором также нашлись решительные противники
столь непомерной строгости, хотя большинство сена-
торов полагало, что существующий порядок не подле-
жит изменению. Из числа последних при подаче голо-
сов выступил со следующей речью Гай Кассий:
«Я часто присутствовал, отцы сенаторы, в этом
собрании, когда предлагались новые сенаторские по-
становления в отмену указов и законов, оставшихся
нам от предков; я не противился этому, и не потому,
чтобы сомневался, что некогда все дела решались и лу-
чше, и более мудро и что предлагаемое преобразова-
ние старого означает перемену к худшему, но чтобы не
думали, что в своей чрезмерной любви к древним
нравам я проявляю излишнее рвение. Вместе с тем
я считал, что если я обладаю некоторым влиянием, то
не следует растрачивать его в частных возражениях,
дабы оно сохранилось на тот случай, если государству
когда-нибудь понадобятся мои советы. Ныне пришла
такая пора. У себя в доме убит поднявшим на него
руку рабом муж, носивший консульское звание, и ник-
то этому не помешал, никто не оповестил о готовя-
щемся убийстве, хотя еще нисколько не поколеблен
в силе сенатский указ, угрожающий казнью всем про-
живающим в том же доме рабам. Постановите, пожа-
луй, что они освобождаются от наказания. Кого же
тогда защитит его положение, если оно не спасло
префекта города Рима? Кого убережет многочислен-
ность его рабов, если Педания Секунда не уберегли
целых четыреста? Кому придут на помощь прожива-
ющие в доме рабы, если они даже под страхом смерти
не обращают внимания на грозящие нам опасности?
Или убийца на самом деле, как не стыдятся измыш-
лять некоторые, лишь отомстил за свои обиды, пото-
му что им были вложены в сделку унаследованные от
отца деньги или у него отняли доставшегося от дедов
раба? Ну что же, в таком случае давайте провозгласим,
что, убив своего господина, он поступил по праву.
Быть может, вы хотите, чтобы я привел доводы
в пользу того, что было продумано людьми, пре-
восходящими меня мудростью? Но если бы нам пе-
рвым пришлось выносить приговор по такому делу,
неужели вы полагаете, что раб, решившийся убить
господина, ни разу не бросил угрозы, ни о чем не
проговорился в запальчивости? Допустим, что он
скрыл ото всех свой умысел, что припас оружие без
145
ведома всех остальных. Но неужели ему удалось об-
мануть охрану, открыть двери спальни, внести в нее
свет, наконец, совершить убийство и никто ничего
не заметил? Многие улики предшествуют преступле-
нию. Если рабам в случае недонесения предстоит
погибнуть, то каждый из нас может жить спокойно
один среди многих, пребывать в безопасности среди
опасающихся друг друга, наконец, знать, что зло-
умышленников настигнет возмездие. Душевные свой-
ства рабов внушали подозрение нашим предкам и в те
времена, когда они рождались среди тех же полей
и в тех же домах, что мы сами, и с младенчества
воспитывались в любви к своим господам. Но после
того как мы стали владеть рабами из множества
племен и народов, у которых отличные от наших
обычаи, которые поклоняются иноземным святыням
или не чтят никаких, этот сброд не обуздать иначе
как устрашением. Но погибнут некоторые безвинные?
Когда каждого десятого из бежавших на поле сра-
жения засекают палками насмерть, жребий падает
порою и на отважного. И вообще всякое примерное
наказание, распространяемое на многих, заключает
в себе долю несправедливости, которая, являясь злом
для отдельных лиц, возмещается общественной
пользой».
Никто не осмелился выступить против Кассия,
и в ответ ему раздались лишь невнятные голоса сожа-
левших об участи такого множества обреченных, боль-
шинство которых, бесспорно, страдало безвинно,
и среди них старики, дети, женщины; все же взяли верх
настаивавшие на казни. Но этот приговор нельзя было
привести в исполнение, так как собравшаяся толпа
угрожала взяться за камни и факелы. Тогда Цезарь,
разбранив народ в особом указе, выставил вдоль всего
пути, которым должны были проследовать на казнь
осужденные, воинские заслоны. Цингоний Варрон внес
предложение выслать из Италии проживавших под тем
же кровом вольноотпущенников, но принцепс восп-
ротивился этому, дабы древнему установлению, кото-
рого не смогло смягчить милосердие, жестокость не
придала большую беспощадность».
Так повествует Тацит, не только воздерживаясь от
осуждения, но и не произнося ни слова в защиту осуж-
денных. В пользу невинных рабов говорят лишь эмо-
ции, но не аргументы.
146
Рабство с древнейших времен
«С самого часа своего рождения одни предназнача-
ются для подчинения, другие—для господства» — эта
фраза греческого философа Аристотеля (384—322 гг.
до н. э.) прекрасно характеризует отношение антично-
сти к рабству. Лишь тогда хозяйство считалось совер-
шенным, когда состояло из свободных и рабов. Имен-
но поэтому рабовладение представлялось чем-то веч-
ным и неизменным.
Еще раньше были преданы забвению утверждения
некоторых греческих софистов, будто бог сотворил
всех людей свободными и по природе никого из них не
предназначал в рабы. И все же обоснование Аристо-
телем системы рабства оказалось небесспорным и об-
суждалось все более и более ревностно. Несколько
позже утверждение о том, будто варварское происхож-
дение или плен являются достаточными условиями для
обоснования рабства, начали отрицать стоики, привер-
женцы влиятельной эллинистической философской
школы. Их строгая этика утверждала, что лишь по
внутреннему нравственному состоянию человека мож-
но судить о свободе либо рабстве. Лишь мудрец истин-
но свободен, невежде же и злодею предназначено быть
рабом (странное, право, стремление приравнять добро
и знание!).
Однако в жестоком мире действительности привер-
женцы Стой не могли произвести какого-либо значи-
тельного изменения в римских нравах. Значительный
приток рабов в Рим и связанная с ним повышенная
опасность социальных беспорядков заставили возвра-
титься к аристотелевским воззрениям, как это произо-
шло, например, со стоиком Панетием во II в. до н. э.
Самое крайнее, на что решались философы,— это тре-
бование о смягчении личной судьбы рабов, с которы-
ми, по их мнению, следовало обращаться как с пожиз-
ненными наемными работниками. Новые правовые от-
ношения при этом не возникали: рабство продолжало
рассматриваться как несчастье наряду с другими уда-
рами судьбы.
Цицерон (103—43 гг. до н. э.), величайший римский
оратор, а после смерти Цезаря вождь сената, в своих
философских трудах развивает аристотелевское поло-
жение о том, что один человек рожден для подчинения,
а другой—для господства. Так как некоторые работы
147
недостойны свободного человека, то сама свобода гра-
ждан предполагает наличие рабства. В другом месте
Цицерон разбирает вопрос о том, следует ли кормить
рабов при вздорожаниях, а также о том, кого следует
спасать при кораблекрушении в первую очередь — пре-
красного коня или дешевого раба.
Но еще и в первые годы Империи эллинизирован-
ный иудейский философ Филон Александрийский (ок.
20 г. до н. э.— 54 г. н. э.) отстаивал законность приоб-
ретения рабов на основании недоказанного утвержде-
ния о том, будто цивилизация не может обойтись без
рабства.
Таким образом, для человека античности рабство
было чем-то само собой разумеющимся, так что пол-
ное лишение всех прав и эксплуатацию, связанные
с этим институтом, он не рассматривал в качестве
особой несправедливости. В этом отношении римский
мир также не составлял исключения, если, правда, не
принимать в расчет того, что масштабами рабовладе-
ния он значительно превзошел все существовавшие до
него цивилизации.
Римляне держали рабов с самых древних времен,
хотя и в небольших количествах. В распространенном
в раннеримскую эпоху мелком крестьянском хозяйстве
отец семейства, работавший вместе с детьми, в допол-
нительных рабочих руках ни по дому, ни в поле осо-
бенно не нуждался. Так что раб-слуга и работал вместе
со своим господином, и ел с ним за одним столом.
Однако с ростом богатства в Риме резко возросло
и число рабов. Причин тому было много. Так, после
Пунических войн (264—146 гг. до н. э.), в которых Рим
боролся с Карфагеном за господство в западной части
Средиземного моря, свободное крестьянство в Южной
Италии и Сицилии было практически сведено на нет,
а дешевая крестьянская земля досталась помещикам.
Одновременно крупные сельскохозяйственные имения
все больше вытесняли оставшиеся мелкие крестьянские
хозяйства. Римские магистраты возвращались на ро-
дину с богатой военной добычей и награбленным в чу-
жих странах добром и, скупая у обедневших и задол-
жавших крестьян их земли, составляли огромные по-
местья. Лишенные собственности хозяева двинулись
в город, где жизнь из-за постоянных хлебных раздач
была дешевле, из-за постоянного прироста благ циви-
лизации— легче, а из-за всякого рода публичных
148
игр— просто веселее. Огромные латифундии обраба-
тывались рабами, которых предпочитали свободным
гражданам из-за их дешевизны и невозможности ис-
пользования в качестве солдат в войнах, постоянно
ведшихся Римом. Таким образом рабы заменяли сво-
бодных крестьян, постоянно находившихся «под ру-
жьем» и часто и в больших количествах погибавших во
имя так называемой славы Отечества.
Другой причиной возрастания численности рабов
стала широко распространившаяся роскошь. Из своих
военных походов римляне привозили домой огромную
добычу, в которой были и богатства царей, и произ-
ведения искусства чужих городов, и огромные репара-
ционные платежи, и почти бесплатная рабочая сила.
Это новое благосостояние породило и утонченный об-
раз жизни, связанный с множеством неизвестных до-
толе потребностей. Удовлетворение их делало необ-
ходимым использование огромного количества рабов.
Да и присмотр за рабами, и снабжение их всем
необходимым также требовали привлечения многочис-
ленного персонала, состоящего из рабов. Затем со II в.
до н. э. римляне все шире применяли рабов в производ-
стве, в первую очередь на верфях и оружейных фабри-
ках, как это до них делали греки.
Источники приобретения рабов
Крупным землевладельцам требовались сотни ра-
бов для работы на полях, в мастерских, для присмотра
за скотом. Однако число их значительно возрастало,
если господин, как это было принято, имел в городе
Дом с многочисленной прислугой, а также участвовал
в каком-либо ремесленном или промышленном пред-
приятии. Такому человеку могли требоваться тысячи
рабов.
Откуда же римляне черпали такие армии рабов?
Основным источником притока рабов являлись ко-
нечно же войны, ведшиеся Римом с редкими перерыва-
ми во все времена его господства. Значительную часть
Добычи составляли вражеские армии, не уничтожавши-
еся безжалостно победителем, хотя последний имел на
это право, но продававшиеся на месте либо отсыла-
емые с квестором к работорговцам, следовавшим за
легионерами по пятам.
149
Столетиями римлянам доставались исключительно
богатые «людские» трофеи. В первой Пунической вой’
не (264—241 гг. до н. э.) римские войска взяли 75 000
пленных, а во второй (218—201 гг. до н. э.) — 30 000
в одном только городе Таренте. За пять десятилетий,
с 200 по 150 г. до н. э., сделавших Рим мировой
державой, из эллинистического мира было выведено,
по оценкам специалистов, около 250 000 пленных — чи-
сло исключительно большое для античной эпохи. Ве-
лик был приток и азиатских рабов, последовавший за
успешными военными походами 189—188 гг. против
царя Антиоха III из династии Селевкидов. Луций Эми-
лий Павел продал после взятия Эпира в 168 г. до н. э.
150 000 человек, а после победы Мария над герман-
цами в 102—101 гг. до н. э. римляне получили попол-
нение рабов.
Следующим крупным событием, имевшим анало-
гичные последствия, стали войны Цезаря в Таллии. Так,
например, из народа адуатуков, вначале вступившего
с ним в союз, а после ухода римских войск предавшего
его, Цезарь продал в рабство 53 000 человек. Когда
годом позже он подчинил кельтское племя венетов
в Британии, он приказал казнить его вождей, а весь
народ увести в рабство. После галльских войн Цезаря
рынки затопили почти полмиллиона рабов. Сотни ты-
сяч пленных были захвачены и в ходе войн периода
ранней Империи.
Другим источником получения рабов наряду с вой-
нами являлось похищение людей, существовавшее на
протяжении всей античности (о нем упоминает даже
Гомер). В подлинное несчастье похищение людей пре-
вратилось во времена киликийских пиратов, уводи-
вших в рабство не только экипажи и пассажиров захва-
ченных кораблей, но и опустошавших обширные об-
ласти побережья Средиземного моря, в том числе
и италийского, причем проделывавших это часто заод-
но с высокопоставленными римлянами. По мнению
Страбона, греческого географа, жившего в Риме, рез-
кий подъем киликийского пиратства и связанной с ним
работорговли начался с восстания Диодота Трифона
против царя Деметрия II74 в 145 г. до н. э. Целые
города и области были беззащитны перед лицом пира-
тов, а враждующие стороны не брезговали пользовать-
ся их услугами для разграбления нейтральных горо-
дов. Свой товар они выставляли напоказ на публичных
150
рынках, и в первую очередь на эгейском острове Де-
лос, бывшем главным рынком рабов Римской дер-
жавы. В 67 г. до н. э. Помпею удалось уничтожить
политическое влияние морских разбойников, однако
ремесло их продолжало существовать.
То же касается и разбойников, грабивших путешест-
венников на сухопутных дорогах страны и рассмат-
ривавших в качестве желанной добычи не только иму-
щество жертвы, но и ее самое. Из некоторых надписей
в Малой Азии мы можем узнать, что местные разбой-
ники похищали молодых людей и уводили их в горы.
Если похитители не могли получить достаточно боль-
шого выкупа, то продавали жертву в рабство.
Похищения людей случались и в Италии. О них
рассказывает Светоний в своей биографии первого
римского императора Октавиана Августа:
«Общей погибелью были многие злые обычаи, уко-
ренившиеся с привычкой к беззаконию гражданских
войн или даже возникшие в мирное время. Немало
разбойников бродили средь бела дня при оружии, буд-
то бы для самозащиты: по полям хватали прохожих,
не разбирая свободных и рабов, и заключали в эр-
гастулы помещиков», где цепи с них не снимали даже
во сне, а на работу узники должны были выходить
в кандалах. «Против разбоев Август расставил в удоб-
ных местах караулы, эргастулы обыскал».
Примерно то же сообщает Светоний и о Тиберии,
взошедшем на трон вслед за Августом в 14 г. н. э. Но
еще раньше «гражданскую деятельность он начал с то-
го», что тщательно обыскал эргастулы по всей Ита-
лии, «хозяева которых снискали всеобщую ненависть
тем, что хватали и скрывали в заточении не только
свободных путников, но и тех, кто искал таких убежищ
из страха перед военной службой».
И даже в самом Риме неопытные чужестранцы
могли попасться в ловушку и быть проданными в раб-
ство. Как сообщает Сократ, арендаторы пекарен, име-
вшихся начиная с Августовой эпохи во всех кварталах
города на Тибре, со вступлением на трон императора
Феодосия в 379 г. переоборудовали свои лавки в каба-
ки с борделями. Таким образом они привлекали чуже-
странцев в комнаты, где их должны были ожидать
любовные утехи; однако пол под посетителем вдруг
проваливался, и он оказывался в подвале дома, где его
запрягали в качестве тяглового скота в мельницу.
151
Естественно, содержался он в качестве раба, так что
и близкие ничего о нем узнать не могли.
Подобная практика, как, впрочем, и долговое раб-
ство в древние времена, и продажа детей в рабство,
с массовым ввозом рабов в сравнение, конечно, идти
не могла. В провинциях такое случалось чаще, чем
в столице, ибо обнищавшим крестьянам не оставалось
порой ничего другого, как продажа самих себя вместе
с женой и детьми в рабство, что позволяло выплатить
по крайней мере часть ужасающего долга и хоть как-то
поддержать свое существование.
Другим значительным источником пополнения ар-
мии рабов было их, так сказать, самовоспроизводство,
ибо рождение рабов в доме или поместье хозяина
означало прямое прирастание его имущества. Поэтому
землевладелец был заинтересован в таком умножении
рабов не меньше, чем в плодовитости своего скота.
Дети рабынь с рождения становились рабами, даже
если отец их был свободным, так как рабыня не могла
вступить в законный брак. Таким образом, ее дети
автоматически становились собственностью владельца
матери.
Правила работорговли
В течение нескольких последних веков Республики
главным потребителем рабов были знатные римляне.
Италия продолжала оставаться ведущим центром раб-
ства еще два столетия после рождения Христа. Глав-
ным же рынком работорговли между Западом и Во-
стоком являлся остров Делос, где наряду с караван-
ными восточными товарами прежде всего спросом
пользовались рабы. Уверения Страбона, что в течение
одного дня на пристани острова сходили и вновь под-
нимались на палубы других кораблей десятки тысяч
рабов, следует, по-видимому, считать преувеличением,
однако мы не ошибемся, оценив «дневной оборот»
в тысячи человек. Постоянно их подвозили из стран,
где похищение людей было поставлено на широкую
ногу,— Сирии, Вифинии, Понта и Каппадокии. Кроме
того, алчные римские купцы и государственные откуп-
щики также были не прочь поохотиться за беззащит-
ными жителями провинций, и даже цари не гнушались
этим грязным ремеслом.
152
Не только за пределами Вечного города, но и в са-
мом Риме работорговля считалась обычным, хотя
и постыдным делом, однако и вполне достойные люди,
такие, как Катон Старший (234—149 гг. до н. э.),
не отказывались вкладывать в нее свои деньги. Наряду
с публичными рынками существовали и торговые до-
ма, такие, как тот, что был расположен рядом с хра-
мом Кастора. На продаже человеческого товара за-
рабатывали не только работорговцы, но и госуда-
рство, получавшее с каждого раба ввозной и про-
дажный налог. Через эдилов, защищавших покупателя
постановлениями и распоряжениями от обмана со сто-
роны продавцов, оно осуществляло контроль за ра-
боторговлей.
Для осмотра покупателями рабы обнаженными вы-
ставлялись на специальном помосте. Интересующиеся
покупкой ощупывали и разглядывали их, требовали
продемонстрировать физическую силу, умения и умст-
венные способности. Покупатель мог также поинтере-
соваться, какими искусствами владеет предлагаемый
к продаже раб.
Забеленные мелом или гипсом ступни служили зна-
ком того, что раб только что привезен из-за моря;
на шее же у него была записка с указанием места
рождения, возраста, умений и возможных недостатков.
Продавец не имел права умалчивать о физических
недостатках или болезнях, так же как и о том, что
продает беглого раба. Достоверность предоставленной
информации подтверждалась ручательством продавца.
Знаком нежелания продавца брать на себя какие бы
то ни было гарантии служила шапка, надетая на про-
даваемого раба. Точно так же поступали и квесторы,
выставляя на продажу военнопленных, на голову ко-
торых надевались венки в знак того, что государство
за них никак не ручается. Лучшие экземпляры че-
ловеческой породы, так же как и рабы, рожденные
в доме хозяина, на продажу вместе с остальными
не выставлялись. В эпиграммах Марциала мы нахо-
дим следующие строки:
Долго и много по всей слонялся Мамурра Ограде,
Там, куда Рим золотой тащит богатства свои,
Мальчиков нежных он всех осмотрел, пожирая глазами,
Только не тех, что стоят всем напоказ у дверей.
Но сохраняемых там, за особою перегородкой,
Чтоб их не видел народ или такие, как я.
153
Более подробно о правилах работорговли мы узна-
ем из законодательства. В первой книге к эдикту ку-
рульных эдилов Ульпиан75 говорит следующее:
«Следует, однако, знать, что во многих случаях
гражданин за сказанное им не может отвечать перед
законом. Так, это касается обычной похвалы раба (на-
пример, при его продаже), когда он именуется поря-
дочным, честным и исполнительным. Как пишет Пе-
дий76, существует большая разница между тем, что
сказано, чтобы просто похвалить раба, и тем, что
обещано, за что продавец готов отвечать и ручаться.
Если он формально поручился за то, что предлага-
емый для продажи раб не игрок и не вор, то он должен
отвечать за свои ручательства».
В другом месте мы находим рассуждения о здоро-
вье и физических недостатках, которые сегодня могут
нам показаться смешными:
«Что касается здоровья раба, то Вивиан77 считает,
что мы не можем считать людей с душевными недо-
статками менее здоровыми, иначе, если это произой-
дет, нам придется на этом основании отказать в здо-
ровье легкомысленным, суеверным, гневливым, строп-
тивым и людям с подобными недостатками.
Спрашивают также, можно ли считать здоровым
заику, человека, говорящего неразборчиво, неясно или
же слишком медленно, либо человека с О- или X-
образными ногами. Я думаю, что эти люди здоровы.
Если какая-либо рабыня продается беременной, то
все сходятся на том, что она здорова. Ибо одной из
важнейших задач женщины является восприятие плода
и его вынашивание...
Если же человек этот мочится в постель, то здоро-
вье его под вопросом. Педий считает, что человек
отнюдь не болен, если он во сне, да еще под воздейст-
вием вина, отказывается вставать и так справляет
свою надобность; если же его мочевой пузырь не спо-
собен удерживать собравшуюся жидкость вследствие
органического недостатка, то тогда... возможна по-
дача жалобы».
Прочие ручательства работорговца Гай78 трактует
в первой книге к эдикту курульных эдилов следующим
образом:
«Если продавец ручается, что проданный им раб —
спокойный и уравновешенный человек, то нельзя от
него требовать достоинства и твердости характера
154
философа; или если он поручился, что раб — работя-
щий и бдительный человек, то нельзя от него требо-
вать, чтобы он работал день и ночь. Исполнения та-
кого рода ручательств можно требовать лишь в неко-
торой разумной мере. То же касается и иных руча-
тельств продавца. Продавец, утверждающий, что по-
вар, проданный им, превосходен, должен отвечать за
его способность продемонстрировать высшие образцы
своего искусства; если же он охарактеризовал его как
просто повара, то сделал достаточно, если последний
удовлетворяет этому званию. То же касается и всех
других искусств».
Цены на рабов значительно колебались в зависимо-
сти от спроса и предложения, способностей, талантов,
возраста и внешнего вида, а также эпохи. Прекрасные
юноши и девушки, танцоры, музыканты и люди, об-
ученные какому-либо ремеслу, стоили значительно до-
роже обычных сельскохозяйственных рабочих. Росту
цен способствовала и всевозрастающая роскошь.
Рабы везде и всюду
В последние десятилетия Республики потребность
в рабах резко возросла, ибо италийские помещики
перешли от преимущественного производства пшени-
цы к возделыванию более выгодных винограда и оли-
вок. Именно при обработке виноградников и олив-
ковых рощ, требующих больших затрат труда, рабы
были рентабельнее свободных работников. Кроме то-
го, все большее число ремесленников, предпринима-
телей и купцов начали использовать рабов в качестве
дешевой рабочей силы, труд которых оплачивался
лишь предоставлением им пищи, одежды и крыши над
головой. Даже самые небогатые семьи имели одного-
двух рабов для тяжелых работ.
Однако не только частные лица, но и общественные
учреждения — государство, город или храм — имели
собственных рабов, ремонтировавших и поддержи-
вавших в чистоте улицы и площади, водопровод
и канализацию, здания и алтари. Физический труд
во всевозрастающей степени перекладывался на плечи
рабов, поэтому постоянно увеличивавшаяся потреб-
ность в них требовала закабаления все большего
числа свободных людей. Одновременно происходило
155
вытеснение свободных крестьян, уходивших в города
и живших в основном за счет хлебных раздач. Кроме
того, рабы появились и в таких интеллектуальных
профессиях, как врачи, ученые, учителя, счетоводы
и даже управляющие.
Теперь нам трудно оценить, сколько рабов имелось
в Италии и в Риме в разные эпохи. Некоторые пред-
полагают, что во времена Августа их численность
могла доходить как минимум до 2 миллионов, что
составляло от четверти до трети всего населения. Боль-
шинство из них было завезено из Малой Азии и Сирии,
но много — и из Европы. Многие исследователи приде-
рживаются мнения, что в самом Риме рабы составляли
не менее половины населения города. Другие же счита-
ют, что примерно из миллиона жителей столицы рабы
составляли четверть.
Что касается одежды, то рабы отличались от римс-
ких граждан только отсутствием тоги, которую не
имели права носить, и потому не бросались в глаза на
улицах, посещали, несмотря на запрет, общественные
бани, форумы, амфитеатры и цирки. Предложение од-
ного сенатора снабдить рабов единообразной одеж-
дой, с тем чтобы отличать их от свободных, было
признано сомнительным с точки зрения общественной
безопасности, потому что тогда и рабы поняли бы,
сколько их живет в Риме: «Тогда они увидят, насколько
немногочисленны мы».
Использование рабов было исключительно много-
образным. В латифундиях сельскохозяйственные рабо-
чие возделывали поля и использовались на различных
работах при возделывании оливок и винограда. Пасту-
хи пасли стада коров и лошадей, коз, овец и свиней.
При хозяйском доме имелись сад, огород и цветники,
за которыми также ухаживали рабы. Они же присмат-
ривали за пчелами и за домашней птицей, содержали
в порядке «дикий» парк с кабанами, косулями, зай-
цами, сонями, а также рыбные пруды, разного рода
фонтаны в садах и парках, использовались в качестве
птицеловов, сторожей в домах и на полях.
Уже этот довольно простой и совершенно непо-
лный список показывает, что применение рабов в сель-
ском хозяйстве зависело от многообразия производст-
ва. Но со временем круг их задач значительно рас-
ширился, так как сельское хозяйство само по себе вело
к развитию ремесленных занятий. В поместьях часто
156
устраивались песчаные карьеры и каменоломни, шах-
ты, кирпичные, горшечные, ткацкие и валяльные ма-
стерские, а также постоялые дворы, где применялся
опять же рабский труд.
По-иному дело обстоит с городскими рабами. Чис-
ленность их определялась не действительной потреб-
ностью, а надуманной и подчас действительно бес-
смысленной роскошью, в последние два столетия Рес-
публики все более распространявшейся среди знатных
фамилий. Резкий рост рабовладения вследствие побе-
доносных войн с конца III в. до н. э. привел к распрост-
ранению специфического вида роскоши, выражавшей-
ся частью в содержании ради роскоши ненужных
рабов, а частью — в разбазаривании рабочей силы,
прежде всего посредством доведенного до абсурда раз-
деления труда, ибо даже самые ничтожные обязан-
ности возлагались на специальных рабов.
В древние времена управляющий занимался и до-
мом хозяина, и его инвентарем. Он вел все хозяйство,
получал и выдавал деньги, заключал сделки и заботил-
ся о том, чтобы в доме не иссякали необходимые
запасы. Расширение же римского дома привело
и к разделению функций лиц, обслуживавших его. Ве-
дением бухгалтерии занимался один раб, а поддержа-
нием дома и мебели в чистоте и порядке—другой.
Особые рабы принимали гостей, смотрели за домаш-
ним алтарем с образами предков, а перед дверью, по
старинному обычаю, на цепи сидел привратник. Пору-
чениями хозяина и хозяйки, корреспонденцией и при-
глашениями также занимались отдельные рабы.
В больших семьях, и в первую очередь при им-
ператорском дворе, специальные рабы отвечали за со-
хранность и чистоту мебели и инвентаря, ковров, ку-
хонной и столовой посуды, припасов, гардероба и про-
изведений искусства.
Господину и госпоже прислуживали камердинеры,
главной обязанностью которых было объявлять о визи-
тах, а также пажи и камеристки. Кроме того, в доме
имелись парикмахеры и брадобреи, банщики, истопники
и массажисты, а также специалисты по кремам и мазям.
В старые времена в кухне сельского поместья ис-
пользовались лишь экономка и служанки, а в городе
по праздникам приглашали повара. Однако утончен-
ный образ жизни и всевозрастающие потребности сде-
лали необходимостью присутствие в доме повара,
157
а так как для иных гастрономические радости были
превыше всего, то часто за него платили больше, чем
за управляющего. Старший повар командовал целой
толпой помощников, в число которых входили рабы,
приносившие дрова, делавшие закупки мяса, рыбы,
овощей, фруктов и другого продовольствия; ему же
подчинялись домашние булочники и кондитеры, про-
стые повара и поварята.
Своего апогея роскошь достигала при обслужива-
нии стола. Распорядителю, ответственному за разме-
щение и освещение обеденной залы, подчинялось мно-
жество помощников. Так, имелись слуги, украшавшие
блюда, выносившие их и разрезавшие, если, конечно,
эти обязанности не были поделены между стольником
и еще одним рабом, разрезавшим блюда. Прекрасные
юноши в одинаковой одежде и с одинаковыми причес-
ками прислуживали господам за столом, а специаль-
ные рабы пробовали подаваемое на стол.
Выходя из дома, римлянин с удовольствием де-
монстрировал свое богатство, окружая себя на улице
толпой рабов. Большое значение придавалось поэтому
количеству сопровождавших и их внешнему виду. Хо-
зяин и хозяйка прекрасно понимали, что общественное
мнение — не последнее дело в Вечном городе.
Если римлянин выходил из дома пешком, то одни
рабы бежали впереди, а другие — позади повелителя.
Слуги, сопровождавшие госпожу, несли ее сандалии,
веера и зонтики. Часто с собой брали номенклатора —
раба, обязанностью которого было называть господи-
ну имена встречавшихся ему людей. Если римлянин
отправлялся в гости, то с собой он брал раба, во время
трапезы стоявшего в ногах господина, разувавшего его
и сохранявшего его сандалии. Для того чтобы забрать
господина или госпожу, за ними заходил еще один раб.
В темное время дня к лакеям присоединялись факель-
щики и фонарщики.
Если римлянин покидал дом в носилках, то несли
его шесть— восемь сильных и прекрасно сложенных
мужчин, чаще всего сирийцев или каппадокийцев, об-
лаченных в одинаковые великолепные одежды. А так
как каждый член семьи имел собственные носилки, то
в римском доме оказывалось столько носильщиков,
что для них требовался специальный управляющий.
Еще большее число людей окружало господские
выезды. Употреблялись повозки не в городе, а только
158
лишь при загородных поездках, ставших модными
в период Империи; но уже в эпоху заката Республики
такого рода путешествия предпринимались лишь со
значительным сопровождением. В эпоху же Империи
для этой цели содержали не только конюшни с соот-
ветствующими специалистами, но и многочисленных
посыльных, форейторов и прочих, прочих, прочих...
Особое место среди рабов занимали те, кто раз-
влекали хозяина или же вели его дела. Наряду с раз-
ного рода счетоводами и управляющими к числу их
относились секретари, чтецы, услаждавшие слух рим-
лянина в бане или перед отходом ко сну, литераторы,
библиотекари и переписчики книг. Когда на закате
Республики к литературным прибавились музыкаль-
ные развлечения, в богатых домах стали содержать
собственные оркестры и группы пантомимов. Однако
уже во II в. столь высокохудожественные развлечения
перестали пользоваться популярностью. Увеселение
господина или общества за трапезой стало исключи-
тельной привилегией шутов, карликов и уродов.
Конечно, отнюдь не во всех богатых римских семь-
ях имелось огромное число рабов, занимавшихся вы-
полнением ничтожных заданий. Документальные под-
тверждения тому имеются лишь относительно импера-
торской семьи, однако уже к началу эпохи Империи
в Риме было немало знатных домов, которые по чис-
ленности, подбору и стоимости рабов могли потягать-
ся с императорским двором. Тот же, кто не мог себе
этого позволить, должен был удовлетвориться тем,
что у него один раб исполнял несколько служб. Однако
даже Цицерон считал это признаком либо безвкусицы,
либо бедности.
Для того чтобы держать в повиновении огромную
армию рабов, необходима была хорошо продуманная
организация с иерархически соподчиненными постами.
Важное положение в системе управления домашним
хозяйством занимали рабы, ответственные за продо-
вольственное и вещевое обеспечение, а также за ме-
дицинский уход за многочисленными слугами. Пекарь
и мельник, булочницы и кухарки отвечали за то,
Чтобы все рабы в доме были накормлены. Пряхи
и ткачи, портные и портнихи, сукновалы и сапожники
Делали обувь и одежду для всех слуг. Кроме того,
в доме имелся «медицинский пункт» и собственные
врачи, обслуживавшие его. Силами ремесленников,
159
также имевшихся в доме в достаточном количестве,
производились весь ремонт и возведение новых стро-
ений. Охранялся дом также рабами.
Несмотря на все многообразие предложения на
рынках рабов, найти человека для выполнения той или
иной определенной задачи было отнюдь не всегда
легко. Поэтому имело смысл не только обучать родив-
шихся у домашних рабов детей, но и покупать на
рынке юных рабов, с тем чтобы выучить их какому-
либо нужному ремеслу. С этой целью Катон Старший
ссужал своим рабам деньги, на которые они должны
были покупать себе молодых учеников, а через год
могли продать их с выгодой для себя. По этому пово-
ду Плутарх в жизнеописании Катона сообщает следу-
ющее:
«Он ссужал в долг и собственным рабам; те поку-
пали мальчиков, а потом, через год, как следует вы-
учив и вымуштровав их на средства Катона, прода-
вали. Многих оставлял себе Катон— за ту цену, кото-
рую мог бы дать самый щедрый покупатель».
Во времена Империи много заботились об обучении
собственных рабов какому-либо ремеслу или искусству.
Еще более важное значение в деле воспитания молодых
рабов в эту эпоху имели педагогии — школы, упомина-
ние о существовании которых при дворе мы встречаем
даже в V в. н. э. Однако частные лица также содержали
многочисленные педагогии в разных местах. Они пред-
назначались для обучения мальчиков, прислуживавших
за столом, в бане, сопровождавших или развлекавших
господина или госпожу, служивших хозяину на охоте
или в постели. В последнем случае они отличались
великолепными одеждами, женскими прическами и же-
нственными повадками и являли собой обязательную
и дорогую принадлежность всякого богатого дома.
«Рабов используй, как части собственного тела...»
Распылению рабочей силы способствовала, однако,
не только невероятная роскошь, но и использование
людей там, где мы сегодня применяем инструменты
и машины. Так, вместо часов в доме нередко держали
рабов, сообщавших хозяевам время.
«Рабов используй, как члены собственного тела,
каждого — со своей целью».
160
Этому совету Демокрита, сформулированному гре-
ческим философом за 400 лет до Христа, римляне
следовали даже слишком охотно, перекладывая на пле-
чи рабов не только всевозможные физические работы,
но даже умственные усилия. По Моммзену, «римский
дом являл собой машину, в которой господину прира-
стали духовные силы его рабов и вольноотпущенни-
ков; господин, умевший хорошо управлять ею, рабо-
тал как бы не только своим разумом, но и разумом
тех, кто ему принадлежал». Так, римлянину можно
было не писать самому, а использовать для этого
секретарей или стенографов, не читать самому,
а пользоваться услугами чтеца. Кроме того, имелись
специальные рабы, обрабатывавшие для своих господ
научные произведения и другие тексты, делавшие из
них выписки, заметки, производившие предваритель-
ные и исследовательские работы всякого рода. До-
кументально все это подтверждается лишь в отноше-
нии императорского двора, однако во многих знатных
домах Рима литературным занятиям и гуманитарному
образованию также уделялось огромное внимание, так
что и там должны были быть такие «ученые рабы».
Без помощи квалифицированных рабов и вольноот-
пущенников как мог бы, например, такой ученый, как
Плиний Старший, погибший в 79 г. до н. э. при извер-
жении Везувия, написать все свои произведения, в том
числе и 37 книг «Естественной истории»? Он занимал
столько должностей и нес столько различных обязан-
ностей, полностью, кажется, заполнявших его жизнь,
что огромный писательский труд был ему под силу
лишь при наличии прилежных ассистентов, большей
частью или полностью выполнявших многочисленные
и объемные работы по подготовке материалов.
Философ Сенека (4 г. до н. э.— 65 г. н. э.) также
опирался на помощь «ученых-рабов», доказательством
чего может служить утверждение римского ритора
Квинтилиана (ок. 35—100 гг. н. э.), что Сенеку часто
вводили в заблуждение собственные сотрудники, пре-
доставлявшие неверные сведения по исследованиям,
проведенным ими по его приказу.
Достоин упоминания также и раб Цицерона Тирон,
не только служивший хозяину личным секретарем, но
и часто подававший ему оригинальные идеи.
Стремление к максимальному удобству и нежела-
ние делать лично что бы то ни было приносили порой
6 Г. Хёфлияг 161
довольно странные плоды. Зачем напрягать мозг для
того, чтобы запоминать имена клиентов, привержен-
цев и знакомых, если вместо этого можно положиться
на память номенклатора — раба, знающего их все на-
зубок. По праву говорил Плиний: «Приветствуем мы
друг друга, используя чужую память».
Еще более комичной выглядит леность тех римлян,
которые приказывали рабам напоминать им, когда
они должны идти в баню или садиться за стол. По
поводу таких своих сограждан Сенека насмешливо
замечал, что они настолько изнежены, что не желают
дать себе труд почувствовать, голодны ли они. Однаж-
ды одного из таких людей подняли из ванны и посади-
ли в кресло, он же спросил своего раба: «Я уже сижу?»
Столь гротескные обычаи стали объектом насме-
шек и для греческого сатирика Лукиана (125—180 гг.
н. э.), жившего столетием позже. С удивлением и пре-
зрением сообщает он нам, что впереди иных благород-
ных римских граждан по улице шествовали рабы,
предупреждавшие господина о неровностях на дороге
или же ином самом незначительном препятствии на
пути. «По их приказу с ними обращаются, словно со
слепыми, а рабы напоминают им, что они идут» — так
бичует их Лукиан. Всякий приблизившийся к такому
римлянину должен был удовольствоваться его молча-
ливым взглядом и приветствием одного из рабов, со-
провождавших господина.
Если уж на плечи рабов можно было возложить все
жизненные тяготы и невзгоды, то почему не сделать их
ходячими энциклопедиями, с тем чтобы пополнить
недостаток собственной образованности знаниями ра-
бов? Как рассказывает Сенека, к этой странной идее
пришел Кальвий Сабин, богач, с которым был знаком
философ. Богатый поместьями, но небогатый знани-
ями, с хорошим слухом, но плохой памятью денежный
мешок желал прослыть еще и интеллектуалом. «И вот
какое средство он придумал: купив за большие деньги
рабов, одного он заставил заучить Гомера, второго —
Гесиода, еще девятерых распределил он по одному на
каждого лирика. Чему удивляться, если они дорого обо-
шлись ему? Ведь таких рабов не найти, их готовили для
него на заказ. Собрав у себя эту челядь, стал он до-
нимать гостей за столом. В изножье у него стояли слу-
ги, у которых он спрашивал те стихи, что хотел про-
честь,— и все-таки запинался на полуслове. Сателлий
162
Квадрат, прихлебатель богатых глупцов, который пе-
ред ними пресмыкался и (ведь без того невозможно!)
над ними насмехался, посоветовал ему поставить грам-
матиков сборщиками упавших объедков. А когда Сабин
сказал, что каждый раб обошелся ему в сто тысяч, Ква-
драт отвечал: «Столько же книжных ларей ты мог бы
купить дешевле!» Но тот все же упорно считал, что зна-
ния каждого из его домочадцев — это его знания. Тот же
Сателлий стал подзадоривать Сабина, человека боль-
ного, изможденного и хилого, заняться борьбой. А ког-
да тот ответил: «Как же я смогу? Я и так еле жив!» — он
сказал: «Во имя богов, не смей так говорить. Разве ты
не видишь, сколько у тебя здоровенных рабов?»
Роскошь рабства включала в себя и использование
рабов, служивших исключительно для демонстрации
богатства и выставлявшихся хозяином на больших
трапезах. Их молодость и прекрасное телосложение
вызывали, конечно, всеобщее восхищение и создавали
благоприятное мнение об их владельце. Их разделяли по
группам, которые не должны были отличаться друг от
друга ни цветом кожи, ни расой, ни возрастом, ни пухом
на подбородке, ни вьющимися или прямыми волосами,
ни чем-либо иным. На них должны были отдыхать глаза
гостей. Они не только обслуживали, но и развлекали
возлежащих за богатыми трапезами римлян.
Прекрасных мальчиков, «цвет Малой Азии», об-
ходившихся хозяину в целое состояние — в 100, а то
и в 200 тысяч сестерциев, охотнее всего использовали
в качестве виночерпиев, ибо гости любили вытирать
руки об их кудрявые головы.
Женщины ценили наивный, невинный лепет малень-
ких детей, голыми игравших вокруг них. Большой спрос
был на мальчиков из Александрии. Так как жители этого
города славились своими находчивостью и остроумием,
то эти качества специально развивали у александрийс-
ких мальчиков и разрешали им осыпать двусмысленны-
ми остротами не только хозяина дома, но и его гостей.
Когда во II в. н. э. мода на «литературно-музыкаль-
ные» застолья прошла, для развлечения и увеселения
гостей и хозяев стали использовать рабов иного рода:
в знатных домах держали теперь дураков и шутов,
карликов и великанов, идиотов и уродов.
Однако императору Августу такие странные раз-
влечения удовлетворения не приносили, и он, как сооб-
щает Плутарх, предпочитал мальчиков:
6*
163
«Для отдохновения души он предпочитал ловить
рыбу или играть в кубики, шарики или орешки в обще-
стве любивших поболтать мальчиков-рабов приятной
наружности, которых привозили для него из всех
стран, но в первую очередь из Сирии и Мавритании.
Император радовался, глядя на них. Ибо карликов,
горбунов и различных уродов он не любил, видя
в них насмешку природы и недоброе предзнамено-
вание».
В другом месте Плутарх, рассказывая о всякого
рода курьезах, сообщает читателю, что в Риме имелся
рынок «чудес природы», на котором продавались
«безыкрые, короткорукие, трехглазые и остроголовые»
люди. Что касается карликов, то частью их произ-
водили искусственно, с помощью специальных приспо-
соблений задерживая рост детей. До наших дней до-
шло множество бронзовых фигурок карликов, отлича-
ющихся самыми разнообразными уродствами,— еще
одно свидетельство того, насколько распространено
было это извращенное развлечение.
Унижение человеческого достоинства
«Еще не достигнув зрелого возраста, он уже неукос-
нительно соблюдал древний гражданский обычай, все-
ми забытый и сохранявшийся только в их доме: все
вольноотпущенники и рабы дважды в день собирались
перед ним и утром здоровались, а вечером прощались
с хозяином поодиночке».
Древний обычай, поддерживавшийся по традиции
в доме будущего императора Тальбы (68—69 гг. н. э.),
уже к тому времени давно изжил себя. До тех пор пока
хозяин возделывал поле вместе со своими рабами, ел
и пил вместе с ними, между ними существовали некие
относительно нормальные человеческие отношения.
Раб, будучи членом крестьянской семьи, находил в ее
рамках определенное признание (в зависимости, конеч-
но, от отношения к нему господина).
Однако такие тесные связи и гуманные отношения
не были ни подкреплены законом, ни повсеместно
распространены. Противоположность между господи-
ном и рабом все более проявлялась с лавинообразным
увеличением притока рабов, а одновременно ухудша-
лись и отношения между ними.
164
Судить о численности рабов в отдельных домах мы
можем по следующим цифрам: если у Регула, в 256 г.
до н. э. разгромившего неподалеку от Сицилии кар-
фагенский флот, высадившегося в Африке и одержав-
шего там победу, был всего один раб и один слуга, то
Тигеллий (знаменитый певец, особенно разбогатевший
при Августе), личность, по-видимому, экстравагант-
ная, имел то 200, то всего лишь 10 рабов. А высшему
должностному лицу Рима, городскому префекту Педа-
нию Секунду, убитому в 61 г. н. э. одним из своих
рабов, принадлежало 400 человек.
В среднем же видные римляне имели, очевидно, от
400 до 500 рабов, обслуживавших их «непростой» образ
жизни. Иметь возможность называть своими лишь 20
рабов не значило, по-видимому, ничего, ибо один из
указов Августа разрешает изгнанникам оставлять за
собой не более 20 рабов или вольноотпущенников.
Крупнейшими же рабовладельцами являлись, несом-
ненно, императоры с подчиненным им аппаратом упра-
вления государством и постоянно растущим двором.
Когда Плиний Старший упоминает вольноотпу-
щенника Цецилия Исидора, в 8 г. н. э. оставившего
наследникам 4116 рабов, то это отнюдь не означает,
что речь здесь идет лишь о домашних слугах. Большая
часть этих людей конечно же была занята в обширном
скотоводческом хозяйстве умершего. И вообще число
рабов, использовавшихся в доме, было значительно
меньше огромного количества тех, кто работал в шах-
тах, каменоломнях, кирпичных мастерских, а в первую
очередь — в сельском хозяйстве. В таких случаях пред-
приниматель или землевладелец мог иметь тысячи
и тысячи рабов, использовавшихся им в качестве деше-
вой рабочей силы.
Но более всего в римской роскоши рабства нас
сегодня возмущает не роскошь сама по себе, т. е.
превышение всякой разумной меры, а унижение чело-
веческого достоинства, часто доходившее до чудовищ-
ных жестокостей, совершавшихся рабовладельцами.
Особенно отвратительно обходились римляне со сво-
ими рабами во времена Республики. Перед законом
раб был совершенно бесправен. Он считался вещью,
полностью находившейся в распоряжении владельца.
Господин мог заставить раба исполнять самые отвра-
тительные приказы, мог пытать его, мог даже убить,
мог продать его, если тот состарился или был болен,
165
мог просто выгнать его и обречь тем самым на голод-
ную смерть.
Как именно это случалось, наглядно показывают
некоторые примеры.
В своем «Пире Трималхиона» Петроний описывает,
как гости впервые знакомятся с хозяином дома на
игровой площадке: «Вдруг мы увидели лысого старика
в красной тунике, игравшего в мяч с кудрявыми маль-
чиками. Нас привлекли к этому зрелищу не столько
мальчики — хотя и у них было на что посмотреть,—
сколько сам почтенный муж, игравший в сандалиях
зелеными мячами: мяч, коснувшись земли, в игре бо-
лее не употреблялся, а свой запас игроки пополняли из
корзины, которую держал раб. Мы приметили одно
нововведение. По обеим сторонам круга стояли два
евнуха: один из них держал серебряный горшок, дру-
гой считал мячи, но не те, которыми во время игры
перебрасывались из рук в руки, а те, что падали на-
земь. Пока мы удивлялись этим роскошествам, к нам
подбежал Менелай.
— Вот тот, в чьем доме сегодня предстоит нам
возлежать за обедом! Это как бы прелюдия пира.
Во время речи Менелая Трималхион прищелкнул
пальцами. Один из евнухов по сему знаку подал ему
горшок. Удовлетворив свою надобность, Трималхион
потребовал воды на руки и свои слегка обрызганные
пальцы вытер о волосы одного из мальчиков».
В другом месте Петроний рассказывает, как одни
рабы, прислуживавшие за столом, сменялись другими:
«...Среди вновь пришедших рабов был довольно
хорошенький мальчик; Трималхион обнял его и при-
нялся горячо целовать. Фортуната на том основании,
что «право правдой крепко», принялась ругать Тримал-
хиона отбросом и срамником, который не может сдер-
жать своей похоти. И под конец прибавила: «Собака!»»
Нелишним будет обратиться и к «Эпиграммам»
Марциала, настоящей сокровищнице в части описания
римских нравов.
Бесстыдный хозяин
Любой, кто у Зоила может быть гостем,
К подстенным пусть идет обедать он женкам
И, трезвый, пусть он пьет из черепка Леды:
Ведь это, право, легче и, по мне, чище!
166
В наряде желтом он один на всем ложе,
Гостей толкает локтем справа и слева,
На пурпур легши и подушки из шелка.
Рыгнет он — тотчас подает ему дряблый
Развратник зубочистки с перышком красным;
А у лежащей с ним любовницы веер
Зеленый, чтоб махать, когда ему жарко,
И отгоняет мальчик мух лозой мирта.
Проворно массажистка трет ему тело,
Рукою ловкой обегая все члены;
Он щелкнет пальцем — наготове тут евнух,
И тотчас, как знаток мочи его нежной,
Направит мигом он господский уд пьяный.
А он, назад нагнувшись, где стоит челядь,
Среди собачек, что гусиный жрут потрох,
Кабаньим чревом всех своих борцов кормит
И милому дарит он голубей гузки.
Когда со скал лигурских нас вином поят
Иль из коптилен массилийских льют сусло,
С шутами вместе он Опимия нектар
В хрустальных кубках пьет иль в чашах из мурры;
И, надушенный сам из пузырьков Косма,
Из золотых ракушек, не стыдясь, мази
Нам дает такой, какою мажутся шлюхи.
Напившись пьяным, наконец, храпит громко,
А мы-то возлежим и храп его тихо
Должны сносить и друг за друга пить молча.
Такое терпим Малхиона мы чванство,
И нечем наказать нам, Руф, его мерзость.
Так как перед лицом закона раб был совершенно
бесправен и являлся не лицом, а вещью, то он не
мог ничего иметь, и все, что он приобретал, принад-
лежало хозяину. Соответственно владелец раба мог
поступать по своему усмотрению и с его собствен-
ностью. Если раба можно было продать, словно
мула, то с не меньшим успехом его можно было
подарить или отдать в аренду. Многие рабовладель-
цы так и поступали — они увеличивали свои капи-
талы, сдавая внаем музыкантов, каменщиков, ху-
дожников, поваров, брадобреев, иных ремесленников,
а также рабочих для рудников. Однако хозяину при-
надлежала не только рабочая сила раба, но также
его жизнь, а с ней и тело вместе с половыми органа-
ми и невинностью, которыми рабовладелец распоря-
жался, как хотел, для удовлетворения своих сексуаль-
ных потребностей. По римскому праву не было ничего,
что можно было бы считать супружеской неверностью
или совращением, растлением или развратом, если
объектом или жертвой таких действий являлись раб
Или рабыня.
167
Вещь — в том числе и раб — не мог выступать в ка-
честве одной из сторон в суде — этот путь был открыт
только свободным римским гражданам. Если несвобо-
дный был ранен или изнасилован свободным, не явля-
ющимся его господином, то лишь владельцу надлежа-
ло решать, вчинять ли иск, как если бы была повреж-
дена принадлежащая ему вещь или нанесен ущерб
какому-нибудь домашнему животному. С другой сто-
роны, за ущерб, нанесенный рабом свободному, от-
вечал его владелец. И тогда он мог выдать истцу
провинившегося раба, с тем чтобы с помощью рабочей
силы последнего возместить нанесенный ущерб, если,
конечно, потерпевший не отдавал предпочтение мести,
в том числе и посредством казни.
Обращение Катона с рабами
Насколько далеко зашли римляне в овеществлении
людей в рамках рабства, описывает Катон Старший
(234—149 гг. до н. э.), враг Карфагена, стремившийся
возродить древнеримскую строгость нравов, в своей
книге «О земледелии»:
«Хозяин осмотрит скот; устроит распродажу; про-
даст масло, если оно в цене; продаст вино, лишек
хлеба, старых волов, порченую скотину, порченых
овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом,
старого раба, болезненного раба; и если есть что лиш-
нее, то продаст. Пусть хозяин будет скор на продажу,
не на покупку». Так гласит одно из правил сельского
хозяина. В этом произведении мы не найдем никакого
следа человечности, однако в своих воззрениях автор
был далеко не одинок, в эпоху Республики они были
широко распространены.
Сам Катон жил исключительно спартански. «Катон
сам говорит, что никогда не носил платья дороже ста
денариев*9, пил и во время своей претуры, и во время
консульства такое же вино, как и его работники; при-
пасов к обеду покупалось всего на тридцать ассов80, да
и то лишь ради государства, чтобы сохранить силы
для службы в войске» — так характеризует его Плу-
тарх, сообщая нам подробности и об обращении Като-
на с рабами:
«...Ни разу не приобрел он раба дороже, чем за 1500
денариев, потому что, как он говорит, ему нужны были
168
не изнеженные красавчики, а люди работящие и креп-
кие—конюхи и волопасы. Да и тех, когда они стареют,
следует, по его мнению, продавать, чтобы даром не
кормить. Вообще он полагал, что лишнее всегда дорого
и что если за вещь, которая не нужна, просят хотя бы
один асе, то и это слишком большая цена. Он предпочи-
тал покупать такие участки земли, на которых можно
сеять хлеб или пасти скот, а не те, которые придется
подметать и поливать», т. е. поля и луга, а не ухожен-
ные сады.
«Кто называл это скряжничеством, кто с одобрени-
ем думал, что он хочет исправить и образумить других
и лишь с этою целью так резко ограничивает во всем
самого себя. Но мне то, что он, выжав из рабов, словно
из вьючного скота, все соки, к старости выгонял их вон
и продавал,— мне это кажется признаком нрава слиш-
ком крутого и жестокого, не признающего никаких
иных связей между людьми, кроме корыстных. А меж-
ду тем мы видим, что доброта простирается шире,
нежели справедливость. Законом справедливости мы,
разумеется, руководимся лишь в отношении к людям,
что же до благодеяний и милостей, то они, словно
исторгаясь из богатейшего источника кротости душе-
вной, проливаются иной раз и на бессловесных тварей».
Плутарх, думавший таким образом, был греком
и жил почти на 300 лет позже Катона. Перечислив
несколько примеров обращения своих соотечественни-
ков с животными, он приходит к следующему выводу:
«Нельзя обращаться с живыми существами так же,
как с сандалиями или горшками, которые выбрасыва-
ют, когда они от долгой службы прохудятся и придут
в негодность, и если уж не по какой-либо иной причи-
не, то хотя бы в интересах человеколюбия должно
обходиться с ними мягко и ласково. Сам я не то что
одряхлевшего человека, но даже старого вола не про-
дал бы, лишая его земли, на которой он воспитался,
и привычного образа жизни и ради ничтожного бары-
ша словно отправляя его в изгнание, когда он уже
одинаково не нужен ни покупателю, ни продавцу.
А Катон, точно бахвалясь, рассказывает, что даже
коня, на котором ездил, исполняя обязанности консула
и полководца, он оставил в Испании, не желая об-
ременять государство расходами на перевозку его че-
рез море. Следует ли приписывать это величию души
Или же скаредности — пусть каждый судит по соб-
169
ственному убеждению. Но в остальном этот муж
заслуживает величайшего уважения своей редкою воз-
держанностью».
Катон, хладнокровно отделывавшийся от старых и
ослабевших рабов, не менее расчетливо следил и за тем,
чтобы уход за ними был не хуже, чем за животными,
с тем чтобы труд их приносил прибыль. Содержание
рабов Катоном также подробно описывает Плутарх:
«У Катона было много рабов из числа пленных;
охотнее всего он покупал молодых, которые, подобно
щенкам или жеребятам, еще поддаются воспитанию
и обучению. Ни один из рабов никогда не появлялся
в чужом доме иначе как по поручению самого Катона
или его жены. На вопрос: «Что делает Катон?» — каж-
дый неизменно отвечал: «Не знаю». Слуга должен был
либо заниматься каким-либо полезным делом по хо-
зяйству, либо спать. И Катон был очень доволен, если
рабы любили поспать, полагая, что такие люди спо-
койнее, чем постоянно бодрствующие, и что для любо-
го дела более пригодны выспавшиеся вволю, чем недо-
спавшие. Он считал, что главная причина легкомыслия
и небрежности рабов — любовные похождения, и пото-
му разрешал им за определенную плату сходиться со
служанками, строго запрещая связываться с чужими
женщинами.
Вначале, когда он был еще беден и нес военную
службу, он никогда не сердился, если еда была ему не
по вкусу, и не раз говорил, что нет ничего позорнее,
чем ссориться со слугою из-за брюха. Но позже, разбо-
гатев и задавая пиры друзьям и товарищам по долж-
ности, он сразу же после трапезы наказывал ремнем
тех, кто плохо собрал на стол или недостаточно вни-
мательно прислуживал гостям. Он всегда тайком под-
держивал распри между рабами и взаимную вражду —
их единодушие казалось ему подозрительным и опас-
ным. Тех, кто совершил злодеяние, заслуживающее
казни, он осуждал на смерть не раньше, чем все рабы
согласно решали, что преступник должен умереть».
Позорное пятно человечества
Бесчеловечное обращение взяло верх с тех пор, как
домовладыка перестал жить вместе со своими сельски-
ми рабами, что в свою очередь было вызвано увеличе-
нием размеров хозяйств и отсутствием их владельцев
170
там, где, собственно, и производилась продукция.
С римскими методами возделывания огромных сель-
скохозяйственных площадей при помощи большого
числа рабов мы хорошо знакомы по специальным
работам Катона и римского ученого Варрона (116—27
гг. до н. э.), написавшего среди прочего и книгу «О
сельском хозяйстве». Наибольшую прибыль рабовла-
дельческое хозяйство приносило в случае, если земле-
владелец мог организовать максимально отрегулиро-
ванный трудовой процесс, при котором под присмот-
ром наименьшего числа надсмотрщиков трудилось на-
ибольшее количество рабов, которые по необходимо-
сти могли быть легко переброшены на другие работы
и, в отличие от свободных, не могли нанести ущерб
производству отказом от работы, уходом или поступ-
лением на военную службу.
Если раб не годился для работы в доме, его отправ-
ляли в село, под строгий присмотр раба-надсмотр-
щика, под началом которого находилось достаточно
большое число таких же несвободных сельскохозяйст-
венных рабочих. Он же, довольно часто заботясь лишь
о собственном благосостоянии, обкрадывал как гос-
подина, так и рабов, с одной стороны, укрывая до-
ходы, а с другой — присваивая «трудодни», положен-
ные работникам.
Постоянный страх перед наказанием удерживал ра-
бов от возмущения, однако, как показывает опыт,
плохое и жестокое обращение с ними делало их еще
более строптивыми и опасными. И если некоторые
разумные хозяева и проявляли гуманность и мягкость
по отношению к рабам, то толку от этого было не так
уж много. В общем и целом масса рабов считалась
ненадежной. Так что если рабы обворовывали и обма-
нывали хозяев, стремились во что бы то ни стало
урвать кусок получше и выбалтывали все увиденное
и услышанное, то причиной тому был не характер
рабов, а скорее несправедливость самого рабства.
С другой стороны, подобные проступки лишь укре-
пляли недоверие хозяев и управляющих, видевших в по-
добных случаях очередной повод для ужесточения нака-
заний. Рабовладельцы ни на йоту не доверяли людям,
принадлежавшим им целиком и полностью, но тем не
менее возмущались всякий раз, когда закабаленные бес-
правные массы восставали против своей участи.
Содержание людей в каморках или эргастулах ла-
171
тифундий было, конечно, достаточно бесчеловечным,
однако огромному числу рабов в большей части Ига-
лии приходилось еще хуже: как мужчин, так и женщин
часто клеймили или наполовину обривали им голову,
заковывали в кандалы и на ночь запирали в хорошо
охраняемых, иной раз и подземных эргастулах, откуда
бежать было практически невозможно.
В ужасных условиях работали и умирали рабы
в каменоломнях (к этому наказанию позднее пригова-
ривали и христианских мучеников). Римский поэт Лук-
реций Кар (96—55 гг. до н. э.) писал:
Сколько зловредных паров золотая руда испускает,
Как изнуряет она рудокопов бескровные лица!
Иль не видал, не слыхал ты, в какое короткое время
Гибнут они и что сил лишается жизненных всякий,
Кто принужден добывать пропитанье такою работой?
Если сельскохозяйственные рабы были отдалены от
отсутствующего хозяина, то домашние рабы находи-
лись ближе к своему господину, однако и их судьба
достаточно часто оказывалась плачевной.
Исключения лишь подтверждают правило: в Риме
конечно же были и образованные рабы, хозяева кото-
рых относились к ним как к друзьям — с уважением
и любовью. Пример тому — личный секретарь Цице-
рона Тирон, что многократно подтверждается пись-
мами Цицерона. В особо тесные отношения с хозя-
евами в первую очередь вступали врачи. Именно такой
врач по имени Алексион был другом Цицерона.
Лишь тот, кому хозяин оказывал доверие и назна-
чал надсмотрщиком или поручал собственное дело,
или же тот, чьи связи с господином были особенно
тесными, как, например, у дворецкого или секретаря,—
лишь они могли завоевывать более свободное и вли-
ятельное положение, и то конечно же в соответствии
с мерой собственной деловитости и умением пользо-
ваться недостатками хозяина. К рукам такого «раба»
прилипали и изрядные суммы денег, ибо всякий жела-
вший получить доступ к важному хозяину в первую
очередь одаривал слугу.
Влияние, которого ловкий раб добивался в подо-
бном положении, не ослабевало и после его освобож-
дения. Однако именно в этом случае он оказывался
наиболее подверженным настроениям и страстям вла-
дельца. Но совместной жизни в ее старинном «сель-
172
ском» понимании в городе быть не могло. Здесь цари-
ли строгие формальности: раб не мог более говорить,
если его не спрашивали, а иным господам казалось
унизительным обращаться к рабам даже словесно. Так,
например, Тацит в своих «Анналах» рассказывает о не-
коем Палланте, показавшем в суде, «что у себя дома
он никогда не отдавал приказаний иначе чем кивком
головы или движением руки. Если же требовалось
более точное указание, то он пользовался письмом,
с тем чтобы не вступать со своими слугами в словес-
ный контакт».
В общем же и целом в отношениях городских рабов
и их господ преобладали теневые стороны. В первую
очередь это касалось рабов-ремесленников, рабочая
сила которых приносила тем больший доход, чем мень-
ше расходовалось на содержание работника. Унизи-
тельным было и положение привратника, словно соба-
ка сидевшего на цепи; еще более отвратительным ока-
зывалось существование рабов, угнетенных сводника-
ми и ланистами.
Издевательства и жестокое обращение имели своим
следствием то, что именно среди рабов смерть пожи-
нала особенно богатый урожай. Если средняя продол-
жительность жизни свободного римского гражданина
была отнюдь не такой высокой, как в наши дни, то
у рабов она была еще значительно ниже и составляла,
по примерным оценкам, примерно 21 год.
Таким образом, обращение римлян с рабами лежит
позорным пятном на всей истории человечества.
Жестокие наказания
Армия рабов приносила римским рабовладельцам
поистине огромные доходы, однако одновременно она
таила в себе не меньшую опасность для жизни и здо-
ровья хозяев. Чем больше был приток рабов в страну,
тем сильнее становился страх перед ними. Лишь не-
многим удавалось обращаться с рабами столь хлад-
нокровно и умело, как это делал Катон; большинство
колебалось между слабостью и жестокостью. Слабо-
вольный же хозяин мягким обращением давал рабам
то, чего он боялся больше всего на свете,— силу
и власть. Неудивительно поэтому, что большинство
рабовладельцев старались держать в узде свой «двуно-
гий скот» с помощью жестоких наказаний.
173
Раб должен был расплачиваться за малейшее недо-
вольство хозяина. Не подлежавший никакому обжало-
ванию приговор выносил сам разгневанный рабовла-
делец, и никто и ничто не могли помешать ему даже
замучить раба до смерти.
К обычным наказаниям относилась порка различ-
ными «инструментами», чем занимался домашний эк-
зекутор. В зависимости от жестокости наказания это
могли быть пустотелая палка, кожаный бич или кнут
с узелками, а то и колючая проволока. На жертв
налагали также ножные, ручные и шейные оковы (нож-
ные кандалы с остатками вдетых в них костей были
обнаружены во время раскопок в Кьети). Вес цепей,
которые вынуждены были носить несчастные, дости-
гал десяти фунтов.
За более легкие проступки, такие, как мелкое воров-
ство, на раба надевали «фурку» — вилкообразную ко-
лодку, в которую заключалась шея преступника, к кон-
цам же ее привязывали руки. В таком виде он должен
был ходить по окрестности и громко рассказывать
о своей вине, что считалось большим позором.
В разряд обычных наказаний входили продажа за
пределы страны, а также заключение в сельский эр-
гастул, чаще всего подземный, где отверженные ис-
пользовались на каторжных работах, причем нередко
на них надевались кандалы, что должно было поме-
шать побегу.
Не легче приходилось и рабам, попавшим на мель-
ницы, ибо там они должны были вращать жернова.
Здесь на шеи несчастных надевались специальные
ошейники, с тем чтобы они не могли дотянуться ртом
до муки.
Особенно тяжелой оказывалась участь рабов, попа-
вших на каторжные работы в каменоломни и рудники,
почитавшиеся во всех странах, в том числе и в Египте,
за «смерть в рассрочку». По Диодору, рудокопы при-
носили своим хозяевам невероятно высокие доходы,
однако из-за исключительно тяжких дневных норм
силы их быстро истощались. Причиной смерти могли
быть и очень тяжелые условия труда под землей,
и плохое обращение, и постоянные пинки надсмотр-
щиков.
И уж никакие рамки не могли ограничить личной
ярости хозяина, если она все-таки прорвалась наружу.
Подзатыльники и зуботычины были делом наиболее
174
безобидным и повсеместно распространенным. Даже
знатные дамы не стеснялись в выборе средств. Они не
только раздавали затрещины направо и налево, но
иной раз были не прочь уколоть длинной иглой об-
наженную до пояса служанку лишь за то, что та,
причесывая хозяйку, неловко дернула ее волосы.
О распространенности подобных издевательств мо-
жно судить уже по тому, что сам император Август,
строгий хозяин своих рабов, однажды в гневе приказал
прибить своего управляющего к корабельной мачте,
а также перебить ногу одному из своих секретарей,
продавшему письмо господина. Император Адриан
(117—138 гг.) грифелем выколол глаз рабу. Еще более
чудовищно обращался с рабами богатый римский
всадник, сам сын вольноотпущенника, Публий Ведий
Поллион, за малейший проступок бросавший своих
рабов на съедение муренам в свой рыбный садок.
Подобные выходки осуждал даже его друг император
Август, не желавший, однако, вмешиваться в права
рабовладельца.
Сведения о подобном обращении с рабами, до-
шедшие до нас, отрывочны и случайны, и читатель
может рассматривать их как случаи исключительной
жестокости. Однако и обычные наказания отнюдь не
отличались мягкостью. Рабовладелец мог применять
к рабу любые меры, вплоть до пыток и уродования
членов, отрубать ему руки или ноги, разбивать кости.
Надумав использовать молодого раба в качестве ев-
нуха, господин мог его оскопить. Иным несчастным
вырывали язык. Пыткам и наказаниям не было по-
ставлено никаких пределов, и рабовладельцы безду-
мно пользовались всем этим ужасным арсеналом. До-
статочно мягким наказанием считалось решение про-
дать раба в гладиаторскую школу, а рабыню — в пу-
бличный дом.
Пытки применялись и при расследовании престу-
плений, в которые оказались впутанными рабы, ибо
римляне считали, что раб может сказать правду лишь
под пыткой. Одного подозреваемого могли оставить
на ночь висеть на кресте, тело другого растягивали
на специальном станке так, что члены его выскакивали
из суставов (деревянные козлы, к которым привя-
зывали предполагаемого преступника, были для этого
оборудованы гирями и устройствами для выкручи-
вания членов). Часто употреблялась и деревянная
175
пыточная машина в форме лошади, а также разного
рода пытки с применением огня.
Характерным примером может служить описанный
Цицероном случай со сложным и отягощенным разно-
образными преступлениями делом Клуенция. Он пока-
зывает, какими средствами пользовались рабовладель-
цы при расследовании преступления, совершенного ра-
бом в доме хозяина.
Исходной точкой для развертывания всей истории
послужила вражда к Клуенцию Фабриция и Оппиа-
ника, желавших убрать с дороги своего противника.
Не желая, однако, лично марать руки, они обратились
за помощью к Диогену, рабу врача Клеофанта, стре-
мясь посредством подкупа склонить его к отравлению
Клуенция. Однако раб на это не пошел и сообщил
о попытке подкупа своему хозяину, а тот в свою
очередь рассказал обо всем Клуенцию.
Тот сначала не поверил рассказу, но потом по сове-
ту сенатора Бебия купил у врача его раба Диогена,
с тем «чтобы было легче, следуя его указаниям, об-
наружить преступление или же установить лживость
доноса», что по тем временам могло означать лишь
одно — пытку. После чего Фабриций был уличен.
Чуть позднее Оппианик разошелся с изменившей
ему женой Сассией, а затем умер при таинственных
обстоятельствах. Подозрение в отравлении мужа пало
на вдову, решившую поэтому лично провести рассле-
дование всех обстоятельств смерти бывшего супруга.
У врача, лечившего Оппианика, она купила раба Стра-
тона и подвергла пыткам его, а также собственного
доверенного раба и вытребованного ею специально
для этого случая Никострата, раба ее приемного сына,
ибо именно он, как говорили, сообщил хозяину о по-
хождениях Сассии. В присутствии верных друзей умер-
шего и их жен рабов дважды подвергли пытке, которая
оказалась столь жестокой, что присутствующие были
вынуждены прервать палача. Несмотря ни на что,
жертвы никаких показаний не дали.
После этого Сассия подарила рабу Стратону лавку
для продажи лекарств в городе Ларине, где жила сама,
ибо у своего прежнего господина, врача, он обучился
его искусству. По мнению Цицерона, она хотела ода-
рить раба за его молчание.
Еще через три года Стратон вместе с сообщником
убил двух спящих рабов Сассии и тела их бросил
176
в пруд. Однако целью его преступления было не убий-
ство, а шкаф, в котором Сассия хранила деньги и цен-
ные вещи. Стратон распилил его и поживился содер-
жимым.
Долгое время все были убеждены в том, что об-
воровали Сассию два раба, убитые Стратоном. Однако
все преступление предстало в совершенно ином свете,
когда вдруг стало известно, что Стратон во время
одной распродажи купил именно такую пилу, которой
был распилен злополучный шкаф.
Подозрение пало наконец на действительных ви-
новников, и испуганный мальчик — соучастник Страто-
на — признался как в двойном убийстве, так и в краже
со взломом. Стратон был закован в цепи, после чего
в доме Сассии началось чудовищное расследование.
Старая ненависть против Никострата, раба умер-
шего мужа, вновь вспыхнула в ней, и она без всякого
повода подвергла его пыткам. Сначала молодой хозя-
ин дома отказывался предать верного своего раба
столь ужасной судьбе, однако после того, как Сассия
пригрозила ему лишением наследства, «он выдал же-
стокой женщине своего преданного раба — не для до-
проса, а прямо на мучительную казнь». На этот раз
единственным свидетелем допроса стал лишь любов-
ник Сассии, никто же из «приличных» людей не поже-
лал присутствовать при отвратительных издевательст-
вах. Чтобы Стратон не болтал слишком много, Сассия
приказала вырвать ему язык, а затем распять.
Криминальная хроника города Ларина, от которой
кровь леденеет в жилах, показывает, в какой мере
древнеримская семья представляла собой замкнутый
мир, своего рода государство в государстве. Хозяин
дома был прокурором, судьей и палачом одновремен-
но, и закон не вмешивался в семейные дела, даже если
господин или раб совершал самые чудовищные престу-
пления.
Распятие — обычная смертная казнь
Раб, постоянно слыша угрозы в свой адрес, снося
порку, оковы и иные наказания, неизбежно должен был
прийти к мысли об улучшении своего положения. Са-
мым простым способом освобождения из нужды этим
страдальцам должно было казаться бегство. Бегство
177
рабов было настолько обычным делом, что слово
«fugitivus», т. е. беглец, стало обычным ругательством
в отношении рабов.
Римляне же со своей стороны принимали всевоз-
можные меры для того, чтобы сделать бегство невоз-
можным. Всякому приютившему беглеца грозила же-
стокая кара. Беглому рабу оставалось лишь просить
хозяина о милости через его друга или же, в более
поздние времена, припасть к статуе императора, счита-
вшейся прибежищем для беглецов.
Как сообщает Тацит в своих «Анналах», сенат так-
же принужден был заняться тем, «на что многие жало-
вались лишь в тесном кругу друзей. Все чаще случа-
лось, что последние негодяи, прикасаясь к изображе-
нию Цезаря, безнаказанно поносили честных людей
и возбуждали против них ненависть; стали бояться
даже вольноотпущенников и рабов, когда те бранили
своего патрона или хозяина или угрожали ему рас-
правой. И вот сенатор Гай Цестий выступил с речью,
в которой сказал, что «хотя принцепсы подобны бо-
гам, но и боги прислушиваются лишь к справедливым
просьбам молящихся и никто не укрывается в Капито-
лии или в других храмах Рима, чтобы, пользуясь этим
убежищем, совершать преступления. Законы полно-
стью отменены и повержены...»».
Если же рабу все-таки удавалось бежать, то он
отнюдь не мог быть уверен в том, что обрел наконец
долгожданную свободу. Дело в том, что поимкой его
занимались не только специально выделенные хозяи-
ном преследователи, но и официальные власти. Если
беглеца удавалось схватить, то на лбу или же на руках
и ногах его выжигались специальные клейма, чтобы
отметить его как беглого. Кроме того, ему обривали
голову и брови. Также пойманным беглецам надевали
на шею металлический ошейник с выгравированной на
нем соответствующей надписью, а также указанием
имени и места жительства владельца, так что при
следующей попытке найти его и возвратить хозяину
было гораздо легче. Из надписей на ошейниках до нас
дошли следующие:
«Держи меня, чтоб я не сбежал!»
«Если ты вернешь меня моему господину Зонину,
то получишь солид», т. е. золотой.
В наказание пойманный раб мог быть отправлен на
арену, где он чаще всего участвовал в травле зверей,
178
или же приговорен к смертной казни, порой приводив-
шейся в исполнение с особой жестокостью.
Если же раб пытался отомстить хозяину, что также
случалось достаточно часто, то за смерть господина
должны были расплачиваться все рабы, жившие с ним под
одной крышей, постольку, поскольку они не предотврати-
ли убийства и не сообщили о его подготовке. Римляне
рассматривали любого раба в качестве врага, поэтому
считали, что коллективные наказания являются наилуч-
шей защитой от постоянно исходящей от него опасности.
Обычной смертной казнью, применявшейся в древ-
ности к рабам, было распятие на кресте, отмененное
лишь христианскими императорами, не желавшими
осквернять символ спасения — крест, на котором уми-
рал Иисус Христос. Сначала на шею осужденного
надевалась деревянная колодка — furca (фурка) или
patibulum (патибулум), и уже после этого его гнали
ударами плетей на место казни.
Первоначально фурка не была орудием пытки,
а представляла собой вилкообразное приспособление,
соединявшее переднюю ось телеги с дышлом. О том,
как она использовалась в том качестве, которое ин-
тересует нас, повествует Плутарх в своем жизнеописа-
нии римского патриция Кориолана, в 488 г. до н. э.
возглавившего поход вольсков на Рим:
«Кто-то отдал своего раба другим рабам с приказа-
нием гнать его, бичуя, по форуму, и затем убить.
Исполняя его приказания, они стали бить его. От боли
он начинал извиваться и делал, в мучениях, разного
рода неприличные движения. Случайно сзади двигалась
религиозная процессия. Многие из участников были
недовольны, видя тягостную сцену; но никто не пере-
шел от слов к делу — все ограничились бранью и про-
клятиями лицу, приказавшему наказать другого так
жестоко. Дело в том, что тогда с рабами обращались
крайне мягко,— сами хозяева работали и жили вместе
с рабами, поэтому поступали с ними не так строго,
снисходительнее. Большим наказанием для провинив-
шегося раба считалось одно то, если его заставляли
надеть на шею деревянную рогатку, которой подпира-
ют дышло телеги, и ходить с ней по соседям,— к тому,
кто на глазах других нес подобного рода наказание,
никто уже не имел доверия. Его звали «фурцифер» —
«фурка», по-латыни значит подпорка или вилы».
Такое домашнее наказание могло также сопровож-
179
даться поркой. Если же за этим должно было последо-
вать распятие, то вместо фурки использовали пати-
булум, часто также называвшийся фуркой, но устро-
енный по-иному. Патибулум представлял собой на-
стоящую шейную колодку, состоявшую из двух частей,
открывавшуюся именно для того, чтобы заключить
в него шею осужденного. Имел он форму бруса, к кон-
цам которого прибивали или привязывали руки же-
ртвы.
Под «крестом» (crux) же понимали установленный
на месте казни столб, у которого происходило бичева-
ние или распятие. Что же касается именно распятия, то
оно производилось по-другому, чем нам это представ-
ляется теперь: преступника, висевшего в патибулуме,
принесенном им самим, на веревках втаскивали на
вершину столба, и укрепленный там брус образовывал
поперечину креста. Иногда преступника просто привя-
зывали к поперечине, а иногда прибивали его руки
к патибулуму (если это не было сделано еще перед
казнью), а ноги — к столбу.
Когда в неразберихе второго триумвирата, заклю-
ченного в 43 г. до н. э. Октавианом, будущим первым
римским императором Августом, с Антонием и Лепи-
дом, многие римские граждане погибли или бежали,
тысячи рабов в Риме, Италии и Сицилии восполь-
зовались сложившейся ситуацией, чтобы изменить
свою ужасную судьбу. Началась эпоха массовых побе-
гов. Одним удалось затеряться в столице и выдавать
себя за свободных, другие объединились в разбойни-
чьи банды, но большинство направилось на Сицилию,
где находилась ставка Секста Помпея, остро нуждав-
шегося в людях для пополнения своих армии и флота,
брошенных на борьбу с триумвирами. Желая остано-
вить вызывающее тревогу массовое бегство, в Риме
обратились даже к весталкам, и те читали специальные
молитвы, которые должны были заставить рабов оста-
ваться у своих хозяев. На переговорах 39 г. до н. э.,
которые Помпей вел с Антонием и Октавианом, при
заключении так называемого Мизенского договора
был достигнут компромисс относительно беглых ра-
бов. Помпей отказывался принимать впредь беглых
рабов, а его противники обещали предоставить свобо-
ду всем рабам, участвовавшим в войне на его стороне.
Однако через некоторое время война между участ-
никами договора разгорелась с новой силой, Помпей
180
был побежден, и в 36 г. до н. э. перед Октавианом
встал вопрос о том, как же все-таки поступить с бег-
лыми рабами, сражавшимися на противной стороне.
Он решил около 30000 беглецов возвратить бывшим
хозяевам на суд и расправу, ибо по давней римской
традиции господин наказывал раба исключительно по
собственному усмотрению. Несколько тысяч «бесхоз-
ных» рабов, по-видимому около 6000 человек, Октави-
ан повелел распять.
Наряду с распятием были известны и другие изощ-
ренные и отвратительные методы казни. Так, напри-
мер, осужденных на смерть бросали в печь или же
обмазывали смолой и поджигали живьем. Как уже
упоминалось в связи с гладиаторами, осужденные на
смерть использовались на арене и в театре для развле-
чения толпы. О том, как это происходило, рассказыва-
ет нам наряду с другими авторами и Тацит. Подробно
описав пожар Рима 64 г., уничтоживший город при
императоре Нероне, автор «Анналов» продолжает:
«Но ни средствами человеческими, ни щедротами
принцепса, ни обращением за содействием к божест-
вам невозможно было пресечь бесчестящую его молву,
что пожар был устроен по его приказанию. И вот
Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых
и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мер-
зостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого
толпа называла христианами». В частности, их об-
виняли в том, что во время своих таинств они прино-
сят в жертву маленьких детей. «Христа, от имени
которого происходит это название, казнил при Тибе-
рии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время
это зловредное суеверие стало вновь прорываться на-
ружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но
и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнус-
ное и постыдное и где оно находит приверженцев.
Итак, сначала были схвачены те, кто открыто призна-
вал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их
указаниям и великое множество прочих, изобличенных
не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти
к роду людскому», ибо они строго держались своих
убеждений и ожидали конца света и Страшного Суда.
«Их умерщвление сопровождалось издевательствами,
ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были
растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах
или обреченных на смерть в огне поджигали с на-
181
ступлением темноты ради ночного освещения. Для
этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда
же он дал представление в цирке, во время которого
сидел среди толпы в одежде возничего или правил
упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя
на христианах лежала вина и они заслуживали самой
суровой кары, все же эти жестокости пробуждали
сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют
не в видах общественной пользы, а вследствие кро-
вожадности одного Нерона».
Заговоры и мятежи
Действие, как известно, вызывает противодействие.
Неудивительно поэтому, что угнетенные постоянно
восставали против угнетателей, пытаясь освободиться
хотя бы силой. Уже в архаическую эпоху в Риме заго-
воры и восстания рабов не были редкостью, примером
тому — заговор рабов 419 г. до н. э., решивших под-
жечь Рим сразу с нескольких концов. При этом ставка
делалась на то, что, пока жители будут заняты тушени-
ем пожара и спасением имущества, восставшие штур-
мом возьмут Капитолий. Однако, как уверяет римский
историк Тит Ливий (59 г. до н. э.—17 г. н. э.), Юпитер,
величайший из богов, не дал осуществиться преступ-
ным замыслам, ибо двое посвященных выдали своих
товарищей, которые были тут же схвачены и наказаны,
как подобает в подобных случаях. Доносчики же полу-
чили свободу и изрядную сумму денег из казны.
Повезло римлянам и при подавлении другого вос-
стания рабов, которое должно было быть поднято
в 198 г. до н. э. неподалеку от Рима. В Сетии, городке,
расположенном к юго-востоку от Рима, на краю Пон-
тинских болот, содержались заложники из Карфагена,
привезенные из столицы великой африканской держа-
вы, боровшейся с Римом за господство в Средизем-
номорье и попавшей в зависимость от него в резуль-
тате второй Пунической войны 218—201 гг. В рас-
поряжении заложников — детей знатных лиц — было
довольно много рабов. Число их увеличивалось от-
того, что жители Сетии купили карфагенян, захвачен-
ных в качестве добычи в недавней войне. Именно среди
них и созрел план восстания. Несколько заговорщиков
было послано по окрестностям Сетии и в близлежащие
города Норбу и Цирцеи, с тем чтобы взбунтовать
182
тамошних рабов. Все шло наилучшим образом, и заго-
ворщики уже наметили час штурма городов Сетии,
Норбы и Цирцей и отмщения их жителям. Наиболее
благоприятствующими успеху им казались дни пред-
стоящих в Сетии игр.
На деле же все вышло совершенно по-иному. Ран-
ним утром в день мятежа двое рабов выдали его план
римскому городскому претору Луцию Корнелию Лен-
тулу, а также проинформировали его о всех уже прове-
денных приготовлениях. Он тут же приказал задержать
обоих, созвал сенат и известил его о грозящей опасно-
сти. Претору было поручено отправиться для рассле-
дования дела и подавления мятежа. С пятью легатами
он двинулся в путь, требуя от всех римлян, встречав-
шихся на дороге, следовать за ним. К моменту прихода
в Сетию под его началом находилось уже 2000 воинов.
Однако никто из них ничего не знал о цели похода.
Когда в Сетии он без промедления распорядился
схватить главарей заговорщиков, мятежные рабы тут же
разбежались, жестоко преследуемые римскими отрядами.
И на этот раз Риму удалось подавить восстание
в зародыше, причем сенат щедро отблагодарил донос-
чиков, подарив им свободу и выдав значительные де-
нежные премии. Звонкой монетой рассчитался он и со
свободными, оказавшими особо ценные услуги при
подавлении мятежа.
Когда вскоре после того пришло сообщение, что
оставшиеся от этого же заговора рабы хотят занять
город Пренесту, нынешнюю Палестрину, расположен-
ную в 50 км восточнее Рима, туда поспешил тот же
претор и, прибыв, казнил 500 повстанцев.
Согласно Ливию, в 196 г. до н. э. еще один заговор
рабов чуть было не привел к войне. Но и на этот раз
тлевший огонь был потушен еще до того, как превра-
тился в пожар. Зачинщиков же готовившегося восста-
ния распяли.
Еще через 11 лет то же самое повторилось в Апулии.
Первая сицилийская война рабов
Все эти заговоры и мятежи были довольно-таки
безобидны в сравнении с последовавшими затем сици-
лийскими восстаниями рабов, оказавшимися для рим-
лян гораздо более опасными.
183
Исходным пунктом первого значительного восста-
ния, начавшегося в 135 г. до н. э., стал заговор 400
рабов сицилийского богача Дамофила. Наиболее под-
робно об этой войне рабов повествует Диодор, сици-
лийский историк, живший в I в. до н. э.:
«Никогда еще не было такого восстания рабов, какое
вспыхнуло в Сицилии. Вследствие его многие города
подверглись страшным бедствиям; бесчисленное коли-
чество мужчин и женщин с детьми испытало величай-
шие несчастья, и всему острову угрожала опасность
попасть под власть беглых рабов, усматривавших в при-
чинении крайних несчастий свободным людям конеч-
ную цель своей власти. Для большинства это явилось
печальным и неожиданным; для тех же, кто мог глубоко
судить о вещах, случившееся казалось вполне естествен-
ным. Благодаря изобилию богатств у тех, которые
высасывали соки из прекрасного острова, почти все они
стремились прежде всего к наслаждениям и обнаружи-
вали высокомерие и наглость. Поэтому в равной мере
усиливалось дурное обращение с рабами и росло отчуж-
дение этих последних от господ, прорывавшееся в нена-
висти против них. Много тысяч рабов без всякого
приказания стеклось, чтобы погубить своих господ».
Мир, царивший в Сицилии в течение 60 лет после
разгрома великого Карфагена во второй Пунической
войне (218—201 гг. до н. э.), принес на остров истин-
ное процветание, на которое теперь покушались вос-
ставшие рабы.
«Вспыхнула война с рабами по следующей причине.
Богатея в течение долгого времени и приобретя круп-
ные состояния, сицилийцы покупали множество рабов.
Уводя их толпами из питомников, они тотчас налагали
на них клейма и отметки. Молодых рабов они упот-
ребляли в качестве пастухов, остальных — так, как ка-
ждому было нужно».
Мятеж был вызван самими землевладельцами, как
местными, так и перебравшимися сюда из Италии,
пытавшимися превзойти друг друга в жадности и дур-
ном отношении к рабам. Надменный, быстро разбога-
тевший выскочка Дамофил, окруживший себя блеском
и роскошью восточного деспота, и его жена Мегал-
лида необычайной жестокостью настолько озлобили
своих рабов, что те замыслили убийство господ. Одна-
жды к Дамофилу пришли полуголые пастухи и попро-
сили выдать им одежду, на что получили ответ:
184
«Что же, разве путешественники ездят голыми по
стране и не дают готового снабжения тем, которые
нуждаются в одежде?»
Таким образом, хозяин приказал своим собствен-
ным рабам нападать на путешественников для того,
чтобы обзавестись одеждой, а для начала повелел
высечь несчастных, имевших наглость обратиться к не-
му с просьбой. Таким же точно образом они должны
были добывать себе и пропитание, потому что есть он
им ничего не давал. Но пастухам, низведенным Дамо-
филом до уровня разбойников, палок, которыми они
отгоняли хищников от стад, оказалось мало. Они су-
мели достать себе настоящее оружие, и вскоре вся
Сицилия страдала от разбойничьих банд, перед лицом
которых никто не мог чувствовать себя в безопас-
ности. Впрочем, римские наместники пытались прини-
мать ответные меры, однако им недоставало твердо-
сти. Ибо, уничтожая разбойников, они лишали их гос-
под пастухов. При этом больше всего они боялись
именно власти землевладельцев, большинство из кото-
рых принадлежало к влиятельному сословию римских
всадников, а именно те отправляли в Риме судопроиз-
водство по делам наместников, если тем приходилось
отвечать за дурно организованное управление. Дого-
вориться с господами было непросто, и наместники
предпочитали бездеятельно созерцать бесчинства раз-
бойников во вверенной им провинции.
Но Дамофил не только превратил своих собствен-
ных пастухов в разбойников; успеху восстания он спо-
собствовал еще и тем, что вооружил целый отряд
рабов, сопровождавших хозяина в его путешествиях по
Сицилии. Конечно, это была игра с огнем, ибо оружие,
вложенное им в руки рабов, должно было вскоре об-
ратиться против него самого.
Удел пастухов был, однако, довольно сносен в срав-
нении с участью рабов, использовавшихся на полевых
работах. День за днем с раннего утра до поздней ночи
они должны были работать в ножных кандалах, а на
ночь их запирали в эргастулы, чудовищные темницы
для рабов, из которых никому не удавалось бежать.
«Рабы под гнетом страданий, подвергаясь часто не-
ожиданным и унизительным наказаниям, не выдер-
жали. Сходясь друг с другом в удобное время, они
начали сговариваться об измене своим господам, пока
не привели своего плана в исполнение.
185
Был один сириец, родом из Апамеи, раб Антигена из
г. Энны, своего рода маг и чародей. Он хвастался, что
может по указаниям богов, данным ему во сне, предска-
зывать будущее, и благодаря своей ловкости обманул
таким образом многих... Еще до восстания он говорил,
что сирийская богиня является ему и предсказывает, что
он будет царем. Об этом он рассказывал не только
другим, но постоянно говорил и своему господину.
Антиген, забавляясь ловким обманом, ради шутки
выводил Евна — так звали чудотворца — к гостям,
спрашивал о его будущей царской власти, а также о том,
как он поступит тогда с каждым из присутствующих».
Однако то, что Антиген и другие рабовладельцы
считали отличной шуткой, вскоре стало действитель-
ностью.
Тяжко угнетенные рабы из дома Дамофила, среди
которых и началось брожение, решили обратиться за
советом к чудесному пророку Евну, почитавшемуся
ими волшебником и прорицателем. Они сообщили ему
о своем решении отомстить ненавистному Дамофилу
и его жене Мегаллиде, жестоко издевавшимся над
рабами, и спросили о том, благоволят ли боги испол-
нению такого плана. Сопровождая свои слова обыч-
ными ритуальными ужимками, кудесник не только
поведал заговорщикам о благоволении богов, но и на-
стаивал на скорейшем начале предприятия.
За короткое время они собрали и вооружили чем
могли около 400 человек и неожиданно напали на счи-
тавшийся неприступным город Энну, расположенный
в центре Сицилии, причем возглавлявший их Евн из-
рыгал при этом дым и пламя, словно дракон. Для
этого он использовал просверленный с двух сторон
орешек, который он предварительно наполнил тле-
ющей паклей и сунул за щеку. В нужный же момент
Евн зажимал его зубами и дул изо всех сил.
Это необычное явление, сопровождавшее его про-
рочества, напоминало слушателям и зрителям об ог-
недышащем Дионисе. Кроме того, по Ветхому завету
и другим источникам нам известно, что на древнем
Востоке люди представляли себе язык бога в виде
опустошительного пламени. Сегодня мы рассматрива-
ем все эти действия Евна как обычный фокус, однако
его приверженцы видели в нем отнюдь не фокусника,
а воплощенный в облике вождя мстителей гнев божий,
огненным своим дыханием поражающий врагов.
186
Рабы врывались в дома, убивали, грабили и наси-
ловали. Как сообщает Диодор, они даже младенцев
отрывали от материнской груди и разбивали о землю.
К победителям Энны, начавшим восстание, присо-
единилось множество городских рабов, перебивших
своих хозяев и жаждавших теперь лишь одного — от-
мщения. Рабы поймали и Дамофила с Мегаллидой,
приговор которым должны были вынести повстанцы,
собравшиеся в городском театре на своего рода народ-
ный суд; однако двое рабов, не способных более сдер-
живать свой гнев, прикончили Дамофила ударами ме-
ча и топора, не дожидаясь решения народа.
После первого успеха — взятия Энны — народное
собрание, которое теперь должно было собираться
регулярно, приняло политическое, а потому действи-
тельно великое решение: «Затем выбрали Евна царем,
не за его храбрость или военные таланты, но исключи-
тельно за его шарлатанство, а также потому, что он
являлся зачинщиком восстания. Кроме того, думали,
что его имя послужит хорошим предзнаменованием
для расположения к нему подданных». Ибо греческое
слово «евнойя», от которого происходит имя Евн,
означает добро, благоволение.
Рабам казалось, что само имя их «доброго царя»
является залогом царского достоинства правителя.
«Евн назвал самого себя Антиохом, а восставших —
сирийцами». Это царственное имя должно было поста-
вить нового правителя-мессию в один ряд с представи-
телями знаменитой династии Селевкидов.
В начале своего правления царь созвал народное
собрание восставших и приказал казнить всех пленен-
ных жителей Энны, за исключением оружейников, ко-
торые в кандалах должны были работать на его ар-
мию. Жестокая судьба настигла и Мегаллиду: Евн
передал ее для наказания ее бывшим рабыням. Кроме
того, он собственноручно убил своих бывших господ
Антигена и Пифона, отпустив, однако, тех, кто рань-
ше, присутствуя на трапезе его господ, признавал его
пророчества и оказывал ему добрые услуги. Насилия
избегла дочь Дамофила и Мегаллиды, ибо она всегда
относилась к рабам с состраданием и даже пыталась
помогать им. Так что рабами, безжалостно уничтожав-
шими своих врагов, руководила не прирожденная же-
стокость, а жажда расплаты за совершенные по от-
ношению к ним несправедливости.
187
В качестве правителя Евн принял диадему, знаки
верховной власти и царственное облачение, а свою
жену, также сирийского происхождения, объявил цари-
цей. Далее он окружил себя умными и дальновидными
людьми, составившими его совет, причем особенно
среди них выделялся грек по имени Ахей. Ахей ор-
ганизовал быстро растущую армию рабов, вооружив
ее топорами, секирамщсерпами, пращами и вертелами,
и, доведя численность своего войска до 10000 человек,
отважился открыто напасть на римлян, которым нанес
несколько поражений одно за другим.
Окрыленные этими успехами, рабы на юго-западе
Сицилии также решили сбросить ненавистное иго. Во
главе их стал Клеон, бывший киликийский разбойник,
родом с гор Тавра в Малой Азии. Судьба распорядилась
так, что он вместе с другими порабощенными соотече-
ственниками стал пастухом-разбойником в окрестно-
стях Агригента, а всеобщая ненависть рабов по отноше-
нию к своим угнетателям позволила ему в очень корот-
кое время сколотить довольно мощную банду.
Римляне уже надеялись, что вожди восставших не
сумеют поделить власть и их армии набросятся друг
на друга, но, к великому их удивлению, этого не про-
изошло. Напротив, Клеон прибыл со своими привер-
женцами в Энну и безоговорочно подчинился царю
Евну, назначившему его своим полководцем.
Теперь и в Риме осознали опасность, исходившую
от ставшей еще более мощной армии рабов, и послали
на Сицилию восьмитысячное войско для подавления
восстания. Однако последовавший затем разгром рим-
лян имел своим следствием усиление притока рабов
к восставшим, и вскоре Евн располагал уже 70-тысяч-
ной армией. (Число же в 200 000 приверженцев следует
считать преувеличенным.)
Вести о победах рабов в Сицилии, словно искры от
гигантского пожара, разносились по всей Италии, так
что даже в Риме началось брожение. Лишь твердостью
и жестокостью удалось подавить эти мятежи.
В Сицилии же огонь восстания охватывал все новые
области. В руки рабов перешли многие города вместе
с их гарнизонами, а в кровавых битвах были разгром-
лены целые римские отряды во главе с преторами
и консулами.
Лишь консулу Рупилию удалось изменить положе-
ние в свою пользу. После длительной осады Тавроме-
188
ния, нынешней Таормины, в результате которой среди
защитников города начались каннибализм и предате-
льства, ему удалось наконец взять эту крепость на
восточном побережье Сицилии. На головы восставших
рабов обрушились самые жестокие наказания.
Тогда Рупилий со своими войсками подступил к Эн-
не и также осадил ее. Защитники крепости попытались
произвести вылазку под руководством Клеона, но она
оказалась неудачной, и полководец восставших погиб,
смело сражаясь в их рядах.
Однако царь Евн все еще находился среди осажден-
ных. Как сообщает Диодор, возглавлявший рабов ку-
десник окружил себя двором по селевкидскому образ-
цу. Наряду с тысячью телохранителей он упоминает
также повара, пекаря, банщика и шута, служивших
Евну. Кроме того, он чеканил собственную монету.
Как и Тавромений, теперь и Энна пала жертвой
предательства, однако царю рабов с телохранителями
и четырьмя слугами удалось бежать. Несколько позже
он был все-таки схвачен солдатами римского консула
и брошен в темницу, где, как это ни странно, умер
естественной смертью (был заеден вшами).
Четыре года длилось первое сицилийское восста-
ние, пока в 131 г. до н. э. оно не было подавлено ценой
огромных потерь.
Вместе с ним угасла и пересаженная Евном на
Запад монархия селевкидского образца. «Следов ка-
кого-либо принципиально нового социального поряд-
ка здесь не найти»,— констатирует Йозеф Фогт в своей
работе «О структуре античных рабских войн». «Рабы
просто вступали в права и владения побежденных гос-
под. Ахей, например, по решению царя Евна въехал
в дом бывших его хозяев. Это может служить объясне-
нием тому, почему свободный городской пролетариат
не желал ни присоединяться к новому движению, ни
поддерживать старый порядок, а лавировал между
старыми и новыми хозяевами, преследуя лишь соб-
ственную выгоду». «Самое же. замечательное во всем
этом,— как сообщает Диодор,— было то, что восстав-
шие рабы, разумно заботясь о будущем, не сжигали
мелких вилл, не уничтожали в них ни имущества, ни
запасов плодов и не трогали тех, которые продолжали
заниматься земледелием, чернь же из зависти, под
видом рабов устремившись по деревням, не только
расхищала имущество, но и сжигала виллы». «Так что
189
первое государство рабов рассчитывало лишь перевер-
нуть общество с ног на голову, а не установить ком-
мунистический порядок»,— заключает Фогт.
Второе сицилийское восстание
После подавления первого великого сицилийского
восстания спокойствие на Сицилии воцарилось нена-
долго, ибо немногое изменилось на острове с тех пор,
и в первую очередь рабы продолжали содержаться все
в тех же чудовищных условиях. Не прошло и четверти
века, как накопившаяся в угнетенных ненависть и жаж-
да мести вновь прорвалась открытым насилием. Вто-
рое сицилийское восстание, начавшееся в 104 г. до н. э.
и окончательно подавленное лишь в 100 г., в полити-
ческом плане дает больше материала для исследова-
ний, чем первое, ибо оно быстрее преодолело этапы
неконтролируемых массовых акций и более энергично
приступило к решению политических задач.
К тому времени Италия пережила несколько незна-
чительных мятежей, в одном участвовало 30, в дру-
гом—до 200 заговорщиков, с которыми Рим расправ-
лялся довольно быстро. Третье же восстание, во главе
с римским всадником и авантюристом Титом Веттием,
заслуживает особого упоминания из-за его причины.
Веттий, сын богача, влюбился в рабыню необыкновен-
ной красоты. Желая во что бы то ни стало приобрести
ее, он не успокоился до тех пор, пока наконец не
выкупил ее у владельца за чудовищную сумму, выпла-
та которой была отсрочена, ибо кредитор был хорошо
наслышан о богатстве отца покупателя.
Срок выплаты приближался, но никакой возмож-
ности собрать деньги не предвиделось. И Веттий, бо-
явшийся потерять любимую, пошел на отчаянный шаг.
Он вооружил своих рабов и, подстрекая их к мятежу,
сколотил из них банду, а себя назвал ее царем. Перво-
наперво он убил кредитора и разделался таким об-
разом с долгом, а затем стал вести дикую разбойную
жизнь. Вскоре под его руководством было уже около
700 человек, которых он обучил боевым приемам и ор-
ганизовал по военному образцу.
Всадник во главе разбойничьей шайки — это ложи-
лось пятном позора на всех римлян, которые хоть
чем-то дорожили. Поэтому против Тита Веттия сенат
190
послал 4400 воинов под руководством Луция Лукулла.
Веттий же, число приверженцев которого к тому вре-
мени возросло до 3500 человек, укрылся на хорошо
укрепленной возвышенности и после незначительного
успеха был предан собственным полководцем. Не видя
иного выхода, Веттий покончил жизнь самоубийством.
Всадник, ради любви к рабыне сколотивший банду
разбойников и провозгласивший себя их царем,— та-
кое событие было явным симптомом разложения пра-
вящей римской элиты. Но авантюра Веттия стала свое-
го рода шутовским прологом к настоящей трагедии,
которая не заставила себя ждать.
Ужасающее известие о начале новой рабской войны
на Сицилии достигло Рима в очень неблагоприятный
для него момент. С одной стороны, римский полково-
дец Марий только что удачно завершил кампанию
в Северной Африке, а с другой — римские армии были
разгромлены наступавшими германскими племенами
кимвров и тевтонов, и вся Италия дрожала от «furor
teutonicus».
Второе сицилийское восстание рабов было вызвано
также и слабостью римского правительства, которую
оно проявляло в отношении противоправных действий
работорговцев и рабовладельцев. Охваченные стрем-
лением приобрести как можно больше дешевой рабо-
чей силы, римские предприниматели часто покупали
свободных граждан азиатских государств, похищенных
у себя на родине разбойниками и продаваемых на
рынках рабов при посредничестве римских откупщи-
ков налогов.
Недолго римлянам пришлось ждать расплаты за
эти преступления. Консул Марий, назначенный главно-
командующим на Северном фронте, получил от сената
полномочия потребовать от заморских союзников Ри-
ма предоставления вспомогательных войск для уча-
стия в войне с кимврами. Однако в ответ на его об-
ращения вифинский царь Никомед III без обиняков
заявил, что не может послать соответствующий воин-
ский контингент, ибо страна обезлюдела из-за похище-
ний людей, которым потворствуют римские откупщи-
ки: большинство способных носить оружие жителей
Вифинии проживает теперь в качестве рабов в различ-
ных провинциях Рима.
В ответ на это заявление римский сенат поста-
новил, что отныне ни один из граждан государств-
191
союзников не может стать рабом в римских провинци-
ях. Наместникам же провинций было приказано осво-
бодить всех жертв похищений, попавших в рабство.
В Сицилии за выполнение сенатского эдикта взялся
претор Лициний Нерва. Для начала он приступил
к расследованию всех обстоятельств, и уже через не-
сколько дней на свободу было отпущено более 800 ра-
бов, а всех похищенных, содержавшихся в сицилийских
эргастулах, охватила радость.
Такая экспроприация пришлась не по вкусу круп-
ным собственникам, и для того, чтобы предотвратить
дальнейший ущерб, они собрали специальное совеща-
ние, в результате чего претор, запуганный или подкуп-
ленный богачами, прекратил всякие расследования. Ра-
бов, собравшихся в ожидании освобождения в Сираку-
зах, где заседал его трибунал, он разругал и отправил
к хозяевам.
Таким образом, рабы горько обманулись в своих
ожиданиях. Вместо обещанной свободы их вновь ожи-
дало беспросветное рабство. Жестоко обманутые, они
покинули Сиракузы и собрались в служившем отчаяв-
шимся рабам убежищем святилище Паликов, сици-
лийских богов Земли и подземного мира. Здесь, в древ-
нем храме сицилийской свободы, они стали размыш-
лять о том, как им защитить свои попранные права.
Чаша гнева была переполнена, часы мести пробили.
Ненависть против угнетателей, накапливавшаяся в те-
чение 25 лет, вновь разразилась восстанием.
Буря возмущения прокатилась по всему острову,
рассыпая искры мятежа во всех его областях, так что
пожар занялся в самый неблагоприятный для Римской
державы момент.
Первым вспыхнул мятеж на крайнем западе Сици-
лии, в большом поместье неподалеку от города Гали-
кии, где 30 восставших рабов убили своих господ.
После этого они освободили своих товарищей в сосед-
них поместьях. Затем уже 120 человек заняли хорошо
защищенное самой природой место и дополнительно
укрепили его. Там к ним присоединились еще 80 воору-
женных рабов.
Претор Лициний Нерва быстро распознал опас-
ность и немедля осадил лагерь рабов, но оказался не
в состоянии взять его. Однако то, чего он не смог
добиться силой, удалось достичь с помощью хитрости.
Для выполнения своего плана он посредством подкупа
192
привлек известного беглого бандита, приговоренного
к смерти за многочисленные убийства и грабежи. С от-
рядом наиболее верных ему людей тот приблизился
к лагерю осажденных и заявил о своем намерении
присоединиться к ним. С распростертыми объятиями
приняли они подкрепление, тем более что главарь
разбойников своими похождениями достаточно хоро-
шо доказал, что является врагом римлян. Счастливые
видеть в своих рядах столь опытного рубаку, они даже
избрали его вождем. Но последний не оправдал до-
верия восставших рабов и выдал их претору. Некото-
рые из них были перебиты во время резни в лагере,
а иные бросились со скалы в пропасть, желая избег-
нуть жестокого наказания.
Так неожиданно закончился первый акт нового си-
цилийского восстания. Однако вскоре занавес поднялся
вновь, и трагедия продолжилась.
С тем, что беспорядки могут продолжиться, на-
местник явно не считался, иначе не распустил бы сол-
дат по домам сразу после описанного события. И не
успели они снять с себя мечи, как пришла весть о том,
что поднявшие мятеж на юго-западе острова 80 рабов
римского всадника Публия Клония убили своего гос-
подина. Пока наместник вновь собирал своих солдат (а
за дело он взялся не особенно энергично), число вос-
ставших возросло до 2000 человек.
Из гарнизона Энны, размещенного там сразу же
после первой рабской войны, претор выделил отряд
в 600 человек и послал его против мятежников, кото-
рые тут же обратили его в бегство, захватив при этом
множество оружия. Успех окрылил восставших и укре-
пил их ряды — через несколько дней их было уже около
6000.
После своей победы рабы решили принять и важ-
ные политические решения. На народном собрании
повстанцы выбрали своим царем некоего Сальвия,
гаруспика81 и флейтиста на женских празднествах.
Вновь сицилийские рабы, родом большей частью из
Сирии, избрали своим царем прорицателя, гадавшего
по внутренностям животных, что, несомненно, являет-
ся признаком того, насколько большое значение они
придавали мистике. Выбор, павший на Сальвия, свиде-
тельствует о том, что восставшие рассматривали пра-
вителя прежде всего в качестве религиозного вождя.
Царь Сальвий повелел избегать города как центры
7 Г. Хёфлинг
193
распущенности и разложения и поделил восставших на
три группы, поставив во главе их особых начальников.
Они должны были прочесывать остров, вербовать при-
верженцев и собирать оружие. При этом внимание
обращалось на поимку лошадей с целью формирова-
ния конницы.
Разделением своей армии на три части Сальвий
обеспечил ее выживание, ибо города закрывали ворота
перед повстанцами. Когда же отряды воссоединились
неподалеку от города Моргантины, на юго-востоке
Сицилии, войско их насчитывало уже 20 000 бойцов.
С такой силой можно было начинать настоящую
войну.
Первой целью рабов стала хорошо укрепленная
Моргантина, на стены которой они бросались, стре-
мясь взять ее штурмом. Однако сопротивление осаж-
денных, на подмогу которым поспешил претор Лици-
ний Нерва с 10-тысячной армией, сломить не удалось.
Подойдя к городу, он легко овладел слабоохраняв-
шимся лагерем повстанцев, ибо большинство из них
находилось под стенами Моргантины.
За быстрой победой последовало столь же быстрое
поражение, ибо рабы не замедлили напасть на войска
двигавшегося на помощь городу претора. Однако ря-
ды римлян дрогнули не только под натиском численно
превосходивших их повстанцев; немалую роль в пора-
жении Лициния Нервы сыграла и хитрость царя рабов,
объявившего, что пощадит жизнь тех, кто бросит ору-
жие. Оказавшись поставленными перед выбором —
жизнь или позор поражения, римские воины предпочли
бегство гибели от мечей восставших.
Этот умный ход позволил Сальвию одержать срав-
нительно легкую и громкую победу, получить массу
столь необходимого его армии оружия и вновь захва-
тить оставленный лагерь. По всему острову разнеслась
его слава, и новый приток рабов удвоил численность
восставших.
Однако Моргантина тем не менее не пала. И Саль-
вий решил добиться своего разложением боевого духа
ее защитников. Всех рабов, живших в городе и защи-
щавших его столь же отважно, как и их господа, он
призвал присоединиться к освободительному движе-
нию. Однако и рабовладельцы не проявили себя про-
стаками в деле ведения психологической войны: они
также пообещали рабам свободу. Рабы предпочли обе-
194
щания господ предложениям товарищей по несчастью
и продолжали оказывать им ожесточенное сопроти-
вление.
Однако они были жестоко обмануты, ибо сразу же
после того, как повстанцы отошли от стен города,
римский претор запретил держать данное слово. До-
рого обошелся римлянам этот обман, так как боль-
шинство обманутых перешло в стан Сальвия.
Второй отряд мятежников под руководством
звездочета
Как и во время первого восстания, рабы поднялись
в другой части острова, а именно на западе Сицилии,
в районе городов Эгесты и Лилибея (нынешняя Марсе-
ла). Во главе их стал киликиец Афинион, смелый чело-
век, знавший астрологию. Всего лишь за пять дней он
собрал отряд в тысячу человек, избравший его своим
царем. Знаком его высокого звания служила диадема.
Если в этом он был подобен своим предшествен-
никам, то в смысле продуманности и экономической
организации труда повстанцев он значительно превзо-
шел их. Из всех своих приверженцев он лишь самых
сильных сделал солдатами, остальным же приказал
заниматься прежним делом. Распределив таким об-
разом обязанности своих подданных на манер восточ-
ноэллинистического правителя, он обеспечил не только
продолжение хозяйственной жизни, но и снабжение
своей армии провиантом. В одном из своих указов он
объявил, что в звездах он прочитал волю богов, соби-
рающихся сделать его царем всей Сицилии. Поэтому
необходимо беречь страну и находящихся в ней живот-
ных и запасы, как свои собственные. Возможно, что
Афинион, бывший в рабстве управляющим поместьем
с 200 сельскохозяйственными рабочими, желал запре-
том убийств и грабежей заложить основу государства,
в котором земля была бы общей собственностью.
Когда численность армии рабов возросла до
10000 человек, Афинион отважился на осаду хорошо
укрепленного города Лилибея. Не будучи, однако,
в состоянии сломить сопротивление защитников, он
сообщил своим приверженцам, что боги посредством
звезд приказали ему прекратить осаду, ибо в против-
ном случае повстанцам грозят большие беды.
7*
195
Но не успели они начать отступление, как на остро-
ве высадились отборные войска, прибывшие для по-
давления мятежа из союзной с Римом Северной Афри-
ки. Ночью они неожиданно напали на совершавших
марш рабов и нанесли им тяжкие потери прежде, чем
те возвратились под стены города. Но в глазах вос-
ставших это несчастье стало еще одним подтверждени-
ем умения Афиниона читать волю богов по звездам,
так что они стали восхищаться своим вождем больше
прежнего.
А тем временем Сальвий, прекративший осаду Мо-
ргантины, прочесывал со своей 30-тысячной армией
страну вплоть до Леонтинской равнины на востоке
острова. Войну он вел партизанским способом, так же
как и Евн в свое время. Здесь, в благодатных восточ-
ных районах Сицилии, где Сальвию удалось закре-
питься на некоторое время, избранный рабами царем
вождь повстанцев принес Паликам благодарственную
жертву и был интронизирован, приняв царственное
имя Трифона.
Желая иметь опорный пункт, царь Трифон решил
занять горную крепость Триокала в центральной части
западной Сицилии и устроить в этом богатом запаса-
ми воды и защищенном самой природой месте, окру-
женном, кроме того, плодородными полями и долина-
ми, свою резиденцию.
Незадолго до этого царь Трифон пригласил к себе
царя Афиниона, и, как и за четверть века до того, во
время первого сицилийского восстания, эта встреча
закончилась тем же. Не желая ослаблять свои силы
борьбой за власть, главы двух армий объединились
против общего врага, причем оба раза на уступки шел
киликиец: некогда Клеон подчинился Евну, а теперь
Афинион — Трифону. Афинион отказался от своих
царских притязаний, с тем чтобы быть военачальни-
ком Трифона.
Теперь звезда восстания взошла еще выше. Как
и планировалось, Сальвий, он же царь Трифон, взял
Триокалу, еще более укрепил ее, возведя стены и вырыв
ров, и построил в ней дворец с обширным форумом.
Так же как и Евн, он окружил себя высоким Советом,
однако выступал в облачении римских правителей и по
римскому обряду, т. е. носил как нижнюю рубашку
с пурпурной полосой — тунику, так и верхнюю пурпур-
ную одежду — тогу, облачение высшего римского ма-
196
гистрата, и выступал в сопровождении ликторов —
«странное сочетание одежд триумфатора с монархи-
ческими устремлениями, которое можно рассматри-
вать как своего рода знак прихода в отдаленном буду-
щем диктатора—Цезаря»,— замечает Фогт в своей
книге «О структуре античных рабских войн».
На Сицилии наступало смутное время с присущими
ему бесчинствами и беспорядками. Ни римляне были
не в состоянии сломить восставших рабов, ни рабы —
взять штурмом города римлян. Свободный пролета-
риат не присоединился к мятежникам, но использовал
создавшиеся благоприятные возможности для того,
чтобы ловить рыбку в мутной воде смуты. Более рен-
табельные методы производства, применявшиеся по-
мещиками, делали мелких крестьян неконкурентоспо-
собными, и они постепенно увязали в долгах. Кроме
того, «пастухи-разбойники» чаще всего нападали
именно на такие беззащитные семейные фермы. Слов-
но спелые плоды, падали разоренные экономически
и ограбленные физически хозяйства в руки латифун-
дистов, а их бывшие хозяева вели в городах нищен-
скую жизнь класса без собственности, ведь крупные
землевладельцы не желали занимать их даже поден-
ным трудом, с большим удовольствием закупая более
дешевых рабов.
А теперь бывшие свободные крестьяне, став сво-
бодными пролетариями, решили, что пришел их час
и они могут безнаказанно возместить себе понесенные
убытки. В условиях второго сицилийского восстания
было возможно даже создание своего рода единого
коммунистического фронта всех нищих и угнетенных,
т. е. рабов и пролетариев, но этого не произошло.
Последние затопили страну, грабя и убивая всех под-
ряд, не разбирая между свободным и рабом и заботясь
лишь о том, чтобы оставалось поменьше свидетелей
их преступлений. Тут-то наконец вмешался Рим. Для
прекращения войны рабов и восстановления порядка
на острове сенатом была выслана 17-тысячная армия
под руководством Луция Лициния Лукулла. В этой
ситуации царь Трифон считал необходимым защи-
щаться за стенами Триокалы, в то время как его пол-
ководец Афинион предпочитал открытое столкновение
с врагом. В этом споре верх одержал стратег и занял
со своей 40-тысячной армией лагерь у Скиртеи, в полу-
тора километрах от расположения Лукулла.
197
После многочисленных мелких стычек оба войска
сошлись наконец на поле сражения, в разгар которого
рабы увидели, что их смелый вождь пал от ран, поте-
ряли мужество и обратились в бегство. Более
20 000 повстанцев остались лежать мертвыми на поле
боя, остатки же их укрылись в Триокале. Ночью уда-
лось спастись и Афиниону, который притворился мерт-
вым и спас таким образом себе жизнь.
Однако, вместо того чтобы преследовать побежден-
ных, Лукулл появился под стенами Триокалы лишь на
девятый день после сражения. Воспрянувшие духом
к тому времени рабы отчаянно сопротивлялись
и в конце концов вынудили римлян отступить, после
чего Лукулл был отозван сенатом и сослан, как не
оправдавший доверия. Та же судьба постигла и его
преемника Тая Сервилия, ничего достойного упомина-
ния не совершившего.
В это время умер царь Трифон, на трон которого
вступил Афинион, беспрепятственно грабивший страну
и осаждавший сицилийские города.
Фортуна повернулась к Риму лицом лишь после
того, как в 101 г. до н. э. задача очистить Сицилию от
повстанцев была возложена на Мания Аквилия, из-
бранного консулом вместе с Марием, занимавшим эту
должность уже в пятый раз. Проявив в ожесточенной
битве с рабами личное мужество, он убил Афиниона
в поединке, причем сам получил при этом ранение
головы.
В 100 г. до н. э. второе сицилийское восстание ра-
бов было окончательно подавлено. Тогда никто еще не
знал, что самая крупная война с рабами — восстание
рабов и гладиаторов под руководством Спартака—•
была еще впереди, причем ареной ее должна была
стать сама Италия.
За четверть века между вторым сицилийским вос-
станием и восстанием Спартака над Италией опусто-
шительным смерчем пронеслись восстание италиков,
или так называемая Союзническая война, и граждан-
ская война между Марием и Суллой. Правительству
даже и после восстановления власти сената в резуль-
тате победы Суллы над марианцами 1 ноября 82 г.
у Коллинских ворот так и не удалось навести порядок
в южных областях страны.
Италия была готова к появлению на сцене Спар-
така, резюмирует Фогт.
198
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Третий фронт
Особенно опасным восстание рабов под предводи-
тельством Спартака делало стечение нескольких ис-
ключительно неблагоприятных обстоятельств. В от-
личие от двух предыдущих мятежей рабов, поднятых
на Сицилии, ареной его стала область в непосредствен-
ной близости от столицы. Однако одного этого было
бы все-таки мало для того, чтобы поставить Рим столь
скоро в критическое положение. Гораздо худшим было
то, что в тот момент Рим не располагал ни крупными
военачальниками, ни войсками, способными быстро
подавить недовольных. Конечно, это не означало, что
в распоряжении сената не осталось ни опытных пол-
ководцев, ни боевых легионов. Как раз напротив! Од-
нако они были заняты в тяжелейших войнах, ведшихся
за пределами Италии, и потому не могли быть исполь-
зованы против опустошавших страну рабов.
Раны, нанесенные изнурительной гражданской вой-
ной между Суллой и Марием, еще не затянулись.
Возмущенный ужасами владычества Суллы и жестокими
преследованиями марианцев после поражения у Кол-
линских ворот, Квинт Серторий, сабинский офицер на
римской службе, перешел на сторону испанцев. Он
сколотил собственную армию и наносил легионам,
посланным против него, поражение за поражением.
В течение восьми лет (с 80 по 72 г. до н. э.), пока длилась
эта Серториева война, он управлял восставшим цар-
ством, добившись при этом расположения народа спра-
ведливостью своего правления и устройством школ,
в которых воспитывались юные испанцы. Все недоволь-
ные положением дел в Риме, а это были в первую очередь
приверженцы побежденной, но все еще сильной партии
марианцев, перебирались в Испанию, лелея в душе
надежду нанести оттуда сокрушительный удар по нена-
вистному сулланскому режиму и вернуться на родину
199
победителями. В течение вот уже нескольких лет Серто-
рий умело и удачно отражал наступления нескольких
римских полководцев, в том числе и Метелла82, а также
Помпея, в 76 г. до н. э. назначенного главнокомандую-
щим в Испании. Но о победе римлян на западном фрон-
те и отводе войск оттуда пока что не могло быть и речи.
На Востоке также сражалась большая римская ар-
мия, ибо Митридат VI Евпатор, царь Понтийского
царства, располагавшегося на восточном побережье
Черного моря, использовал благоприятную возмож-
ность для того, чтобы в 74 г. до н. э. начать третью
войну против Рима, закончившуюся лишь через 10 лет.
Верховным главнокомандующим восточного фрон-
та сенат назначил консула 74 г. Луция Лукулла, воз-
ложив на него задачу уничтожить Митридата, опас-
нейшего врага Рима в Малой Азии.
Что касается римского флота, то он никак не мог
разделаться с пиратами. Более того, в результате блоки-
рования ими римских прибрежных городов, и в первую
очередь римского порта Остии, цены на зерно подскочили
так высоко, что в столице стали поговаривать о голоде.
В этой исключительно кризисной ситуации Спартак
и несколько его соратников вырвались из гладиаторс-
ких казарм в Капуе, и уже через несколько месяцев
этот казавшийся столь незначительным гладиаторский
мятеж превратился в войну рабов, охватившую чуть ли
не всю страну. Теперь Рим должен был обороняться не
только от врагов на востоке и на западе, но и от
восставших рабов в самом сердце Италии.
Прошел год с начала восстания, а фронт внутри
страны продолжал существовать, и никто не мог ска-
зать, чем это грозило Риму. «Теперь Спартак стал уже
великой и грозной силой, но, как здравомыслящий
человек, хорошо понимал, что ему все же не сломить
могущества римлян, и повел свое войско к Альпам,
рассчитывая перейти через горы и, таким образом,
дать каждому возможность вернуться домой — иным
во Фракию, другим — в Галлию».
Раскол
Однако то, о чем Плутарх сообщает одной-един-
ственной фразой, нуждается в более детальном по-
яснении.
200
Между тем в зимнем лагере восставших возникли
противоречия, приведшие вскоре к открытому раско-
лу, ибо Спартак взялся было за выполнение своего
ранее взлелеянного плана — через Альпы вывести ра-
бов на свободу. В течение первого года боевых дейст-
вий он действительно одерживал победу за победой, не
переоценивая, однако, своих успехов. Он никогда не
забывал о том, что предводительствовал необуздан-
ной толпой, при каждом взятии города погружавшейся
в пучину насилия и жестокостей. Эти дикие выходки
сильно вредили ему, подрывая его авторитет, как бы
он ни пытался призывать своих воинов к порядку
и умеренности. Спартак хорошо понимал, что единст-
венной целью всех военных хитростей и побед продол-
жало оставаться выживание, ибо прочное здание римс-
кого владычества таким образом поколеблено быть не
могло.
Многим все эти успехи, может быть, и вскружили
бы голову, но не Спартаку. Ведь со своим жаждавшим
мести войском он, вознесенный волной побед на недо-
сягаемую, казалось бы, высоту, мог с легкостью про-
должать грабежи италийских городов, сметая встреча-
вшиеся на его пути римские войска. Однако удача,
какой бы благосклонной она ни казалась, все же не
ослепила Спартака. Слишком скоро ситуация могла
и даже должна была измениться не в его пользу, ибо
выдержать длительное противостояние с римскими ле-
гионами армия рабов была не в состоянии.
Спартак не мечтал о том, чтобы основать собствен-
ное государство посреди ненавистного Рима. Его план
перейти Альпы и затем отправить фракийцев во Фра-
кию, а галлов — в Таллию был намного скромнее и му-
дрее. И в первые недели весны 72 г. для этого марша
на север, по мнению Спартака, создались наиболее
благоприятные условия. Он должен был действовать,
пока Италия не оправилась от ужаса перед восста-
вшими рабами и не были отозваны войска Помпея
и Лукулла. Спартак наверняка знал о том, что Италия
оголена в военном отношении, о чем ему должны были
сообщать рабы, несшие курьерскую службу. Ту же
информацию он мог получить и от пленных.
«Мысль Спартака репатриировать рабов, в боль-
шинстве своем военнопленных, заслуживает большего
внимания истории античных народов, чем это было до
сих пор,— считает Фогт.— У греков и римлян счита-
201
лось само собой разумеющимся, что изгнанники и по-
литические эмигранты носили в своем сердце тоску по
родному полису. Депортированные народности, как
иудеи в Вавилонии, также стремились на родину и на-
ходили дорогу домой. У рабов же во время их восста-
ний такие планы популярностью, по-видимому, не
пользовались. Лишь восстание 198 г. в Лации, в кото-
ром принимали участие высокородные карфагенские
заложники, могло иметь своей отдаленной целью воз-
вращение на родину. И что же должно было произой-
ти, если бы претор Нерва отпустил в Сиракузах в соот-
ветствии с данным ему поручением целые группы со-
отечественников? Ведь после этого они должны были
быть репатриированы, как теперь уже свободные лю-
ди. То, что Спартак собирался обеспечить своим сорат-
никам свободу на родине, говорит о нем как о челове-
ке, не потерявшем солидарности со своими соплемен-
никами ни во время службы под римскими знаменами,
ни в плену, ни в гладиаторской школе. Возможно, что
римляне настигли бы его людей и во Фракии, и в Гал-
лии. Однако это заблуждение относительно мощи сверх-
державы нисколько не умаляет величия самой идеи».
Спартак не был обласканным удачей авантюрис-
том и потому не жаждал, по-видимому, ни славы, ни
власти. Свою гордость он скорее всего тешил тем, что
был в состоянии срывать месть гордого Рима, сокру-
шить миф о его непобедимости и вывести на свободу
тысячи насильно угнанных в рабство и безвинно уни-
женных товарищей по несчастью.
Однако многие из его приверженцев придержива-
лись совершенно иного мнения. Ведь они только что
сбросили иго рабства, нищеты и бесправия, навязан-
ного им римлянами. Они хотели быть свободными
людьми, а не двуногой скотиной. Однако их понима-
ние свободы имело мало общего с представлениями
Спартака. Свободу они путали со вседозволенностью
и возможностью безнаказанно мстить бывшим угнета-
телям. Несмотря на запреты Спартака, они настолько
опьянели от грабежей, поджогов и убийств, что начали
требовать продолжения всего этого и в новом году. Да
и кто мог им помешать? Разве не были они непобеди-
мы? Разве не громили они римлян во всех битвах? Они
забывали, что победами были обязаны скорее страте-
гии вождя, чем своей дикой смелости. Иные, возгор-
дясь, мнили себя будущими повелителями Италии,
202
которую считали почти поверженной, а Рим, центр
мировой державы, они рассматривали уже как легкую
добычу следующего похода.
Конечно, Спартак пытался развеять их мечты, на-
поминая о фактах и опасностях. Еще ни разу, говорил
он, Рим не бросал в бой свои настоящие легионы.
Можно, конечно, и такую державу напугать неожидан-
ным ударом, но на колени поставить ее невозможно.
Как только чудовищная военная машина действитель-
но придет в движение, она сметет все на своем пути. Во
всех частях света Рим располагает столь многочислен-
ными вспомогательными войсками, что и представить
себе невозможно, и потому следует считаться с тем,
что римляне теперь энергичнее возьмутся за наведение
порядка у себя дома.
Всю силу своего убеждения употребил Спартак для
того, чтобы изменить настрой восставших и добиться
утверждения своего плана. Многие задумались над его
словарли, но не меньшее число рабов пропустило его
предостережения мимо ушей. Осторожность они счи-
тали нерешительностью, а иным казалось даже оско-
рбительным, что он сомневается в их решимости про-
должать борьбу. Еще более упорно стали они требо-
вать вести их прямо на Капитолий.
Главным противником Спартака стал его замести-
тель и ближайший помощник кельт Крикс, возглави-
вший «непримиримых». Были ли он и его привержен-
цы не в состоянии трезво оценить сложившееся поло-
жение? Или же его мучила зависть к Спартаку, а вме-
сте с ней и желание настоять на своем в споре с более
удачливым вождем? А может быть, он хотел затмить
Спартака, встав во главе собственного войска?
Возможно также, что в расколе проявилось и извеч-
ное противоборство между фракийскими и кельто-гер-
манскими племенами, ибо на стороне кельта Крикса
выступили галлы и германцы, а умеренный план Спар-
така поддержали фракийцы, луканцы и другие народ-
ности.
Как уже упоминалось выше в связи с гладиатор-
ством, римляне заставляли пленных выступать на аре-
не с тем оружием, которое их племена использовали на
поле боя. Особенной популярностью во время глади-
аторских игр пользовались поединки между галлами
и фракийцами, и именно эти две народности состав-
ляли ядро армии Спартака. Помощником фракийца
203
Спартака был кельт Крикс, а перед тем — Эномай,
погибший в одном из первых боев. «Сколь огромной
ни была бы масса стекавшихся со всех концов Италии
рабов, различие и даже противоречие между фракийс-
кой и кельто-германской частью войска продолжало
сохраняться всегда,— замечает Фогт.— Иной раз ка-
жется даже, что одной из основных причин напряжен-
ности между ними, возникшей по вопросу о стратегии
боевых действий и не преодоленной Спартаком, яви-
лось профессиональное соперничество гладиаторских
классов. Кельто-германская группа настаивала на бит-
ве и походе на Рим, в то время как Спартак желал
отвести рабов на родину, во Фракию и Галлию».
Разделение армии повстанцев на две части еще
более усилило рознь между обоими лагерями. Еще
немного, и рассорившиеся братья бросились бы друг
на друга. Открытый раскол в лагере повстанцев насту-
пил именно в тот момент, когда им больше всего
требовалось единство мысли и действия.
Разгром у Гарганской горы
Римский сенат между тем не бездействовал. Напу-
ганный успехами восставших в первый год войны, он
принял меры, ясно свидетельствовавшие о том, наско-
лько опасным для Италии сенаторы считали мятеж
Спартака. «Раздражение, вызванное в сенате низким
и недостойным характером восстания, уступило место
страху и сознанию опасности, и сенат отправил против
восставших, как на одну из труднейших и величайших
войн, обоих консулов разом» — эта фраза Плутарха
говорит о том, что недооценка восстания римским
правительством сменилась крайней озабоченностью.
Консулов, которым сенат поручил сделать все для
того, чтобы подавить мятеж, звали Корнелий Лентул
Клодиан и Геллий Попликола. Не всего с двумя, а каж-
дый с двумя легионами — как отмечает Аппиан — вы-
ступили консулы весной 72 г. Кроме того, консулу
Геллию был подчинен корпус примерно такой же или
немного меньшей численности под командованием
претора прошедшего года и пропретора года текущего
Кв. Аррия. При этом Геллий и Аррий должны были
остановить и как можно скорее уничтожить врага, в то
время как Лентул со своими двумя легионами хотел
204
преградить восставшим дорогу на север. Возможно, что
Рим уже знал о плане Спартака вывести рабов через
Альпы на свободу. Кроме того, сенат считал необходи-
мым вести войну подальше от границ Таллии, ибо эта
страна явно склонялась к беспорядкам и мятежам
и искра восстания легко могла произвести там огромный
пожар, потушить который было бы гораздо труднее.
Итак, римляне собирались вот-вот нанести ответ-
ный удар, а раскол в рядах восставших не прекращал-
ся. Покинув зимний лагерь, рабы окончательно раз-
делились: Спартак, защищенный с запада горной це-
пью Апеннин, с 30 000 своих приверженцев отправился
на север, в то время как 10000 галлов и германцев под
предводительством Крикса бросились терзать Апу-
лию— кровавым следом тянулись за ними поджоги,
грабежи и убийства.
Цифры, которые приводит Аппиан в своем кратком
сообщении о войне Спартака, сильно преувеличены.
Общее число повстанцев он оценивает в 70 000 человек,
так что, если следовать ему, то после отделения 30 000
галлов и германцев Крикса, занявшихся грабежами
и разбоем на свой страх и риск, у Спартака должно
было остаться около 40000 бойцов.
Гордыня и дерзостная заносчивость — а именно так
Плутарх характеризует отпадение кельто-германской
группы от основного войска — очень быстро привели
ослепленных и неразумных к гибели. Они дошли уже до
Гаргапской горы, точнее говоря, горной гряды, выдаю-
щейся на восточном побережье Апулии и образующей
«шпору» «итальянского сапога», именуемого ныне Мо-
нте-Гаргано, когда наперерез им выступила армия про-
претора Аррия. Ничуть не испугавшись, Крикс бросил
своих бойцов на боевые порядки римлян. Мощные
удары повстанцев сначала сильно поколебали ряды
войск пропретора, которые затем обратились в бегство,
оставляя на поле боя убитых и раненых. Хотя Аррию
удалось закрепиться на близлежащих холмах, но лишь
наступление ночи спасло его от полного разгрома.
Спартак, конечно, не успокоился бы до тех пор,
пока не превратил наполовину выигранную битву
в полную победу. Но Крикс был всего лишь выскоч-
кой, которому нельзя отказать в личном мужестве, но
не холодно размышляющим и прогнозирующим даль-
нейший ход событий полководцем. Когда утром следу-
ющего дня его орды заняли оставленный римлянами
205
лагерь и обнаружили там наряду с оружием запасы
вина и продовольствия, жадность помутила их разум.
Вместо того чтобы добить врага, стоявшего поблизо-
сти и располагавшего еще силами для мощного контр-
удара, они принялись праздновать победу. Беззаботно
набросились они на добычу, и вскоре до холмов, на
которых окопались римляне, стали доноситься вопли
и песни пьянствовавших внизу мятежников.
Аррий, несомненно, должен был рассчитывать во
второй день на новую атаку рабов и ночью принял все
необходимые приготовления к ней. Сообщение о том,
что в лагере вместо бойцов хозяйничают пьяницы,
показалось ему невероятной удачей. Лучшей возмож-
ности расквитаться с бандитами за вчерашнее пораже-
ние и представить себе было невозможно!
Необузданная радость царила на трапезе 10000 ра-
бов, когда римские войска неожиданно напали на ла-
герь. Никто из восставших Крикса и не думал о враге,
неожиданное нападение которого произвело среди них
совершенное замешательство. Да и сам Крикс опом-
нился слишком поздно: призвать соратников к органи-
зованному сопротивлению было уже невозможно.
Объятые ужасом и отчаянием, они обратились в бегст-
во. Однако большая их часть недалеко ушла — в кро-
вавой резне погибло две трети кельто-германской ар-
мии. Во время разгрома у Еарганской горы весной 72 г.
до н. э. пал и сам Крикс.
Когда одни античные авторы, Плутарх например,
называют победителем консула Геллия, а другие (Ли-
вий)— Аррия, то это всего лишь кажущееся проти-
воречие. Объясняется оно тем, что пропретор являлся
подчиненным консула и его победа относилась на счет
начальника.
Большая часть из спасшихся от римских мечей
галлов и германцев бежала на север, к Спартаку. При-
несенное ими ужасное известие о чудовищном разгро-
ме у Гарганской горы лишь укрепило Спартака в убеж-
дении и далее следовать своему плану, направленному
на то, чтобы вывести рабов через Альпы на родину. Те
же, кто слишком долго верил в собственную мощь
и непобедимость и потому сомневался в правильности
решения вождя, теперь последовали за ним тем реши-
тельнее, чем более убедительными показались им его
аргументы после потрясения, вызванного гибелью то-
варищей.
206
Погребальное жертвоприношение в честь Крикса
Осторожно двигаясь на север, Спартак прошел по-
чти весь Самний, не встречая никакого сопротивления.
Но положение опасно обострилось на подходе к гра-
нице Этрурии.
Пока две римские армии под командованием кон-
сула Геллия и пропретора Аррия преследовали отколо-
вшуюся часть рабов во главе с Криксом, консул Лен-
тул со своими легионами занимал выжидательную
позицию. Разгадав по направлению движения фракий-
ца его планы, он решил перерезать ему путь и поме-
шать повстанцам уйти из Италии. Но Лентул не напа-
дал, а двигался все время впереди рабов в том же
направлении, с тем чтобы выиграть время до подхода
войск разгромившего Крикса Геллия и вместе с ним
взять рабов в клещи.
План консулов был близок к реализации: сразу же
после разгрома галло-германского отряда победонос-
ное войско пропретора Аррия воссоединилось с леги-
онами консула Гёллия, после чего началось преследо-
вание Спартака. Как только Лентул узнал, что руки
его коллеги свободны и тот поджимает повстанцев
с тыла, он занял перевалы, через которые вел путь
Спартака в Альпы. Римские солдаты, воодушевленные
победой у Гарганской горы, считали разгром мятеж-
ников неминуемым.
Но Спартак тут же распознал опасность ведения
войны на два фронта. Если бы он стал ждать, пока
римляне окружат его полностью и набросятся со всех
сторон сразу, то он дождался бы только одного — по-
следней в своей жизни битвы. Чтобы избежать этого,
он должен был упредить противника.
Более мощная армия консула Геллия, собиравшегося
напасть на восставших с тыла, была уже недалеко, когда
Спартак, подстегиваемый мужеством и отчаянием, при-
нял решение разбить римские армии поочередно.
Первым его противником стал консул Лентул, дву-
мя своими легионами преграждавший ему путь на
север. И хотя позиции римлян, закрепившихся на пере-
валах, были более сильными, Спартак во главе своих
войск нанес удар именно по ним, с тем чтобы рас-
чистить дорогу к свободе.
Перед тем рабы все время выходили победителями
из стычек с римским арьергардом и распалили леги-
207
онеров настолько, что те только и ждали решающего
сражения. Возможно, что именно это стремление к бы-
стрейшему свершению мести, соединенное с личным
тщеславием Лентула и его уверенностью в победе,
заставило его преждевременно спуститься в долину
для того, чтобы стереть мятежников с лица земли.
Ослепленный собственным превосходством в силах, он
считал, что сможет справиться с этой задачей один,
еще до подхода его коллеги Геллия. Однако занос-
чивость Лентула обошлась ему слишком дорого, ибо
стертыми с лица земли оказались не рабы, а римляне.
Едва обратив противника в бегство, Спартак поспе-
шил на помощь своему оставленному в лагере отряду,
который должен был сдерживать наступавшего с юга
противника до тех пор, пока основная часть войска не
освободит перевалы, ведущие на север. И он прибыл
вовремя, как раз в тот момент, когда консул Геллий
начал осаду лагеря. Окрыленные блестящей победой
над легионами консула Лентула, повстанцы бросились
в бой с удвоенными силами, и, несмотря на преимуще-
ство в вооружении, свежие римские легионы не смогли
противостоять им, к тому же и консул Лентул был раз-
бит и не смог оттянуть на себя часть войска Спартака.
Наконец боевые порядки и второй консульской армии
начали распадаться, и вот уже настал момент, когда
солдатам Геллия не оставалось ничего другого, как
искать спасения в бегстве. Рабы же захватили множест-
во пленных и столь необходимое для них вооружение.
Это двойное поражение, нанесенное вооруженными
рабами в течение одного дня двум консульским арми-
ям, не сумевшим соединиться друг с другом, было
расценено в Риме как неслыханный позор, о котором
раньше и помыслить-то было невозможно. Однако
гораздо более болезненным для Рима оказался следу-
ющий удар, нанесенный Спартаком. В честь своего
павшего товарища Крикса он приказал устроить жерт-
воприношение, достойное римского императора. Все
войско повстанцев было выстроено в полном вооруже-
нии, и Спартак держал надгробную речь. Однако куль-
минацией погребального празднества стали поединки
не на жизнь, а на смерть наподобие гладиаторских
между 300 или даже 400 римскими пленными, устроен-
ные у погребального костра Крикса.
Лишать царей и вельмож их царств и привилегий
или даже приговаривать их к мучительной смерти
208
римлянам — властителям этого мира — казалось де-
лом столь же само собой разумеющимся, как и опу-
стошать целые области и уводить их жителей в раб-
ство, где с ними поступали хуже, чем со скотиной.
Само собой разумеющимся делом считали они резню
полчищ военнопленных на арене, предназначенную
лишь для того, чтобы пощекотать нервы скучающей
толпе. Поэтому они и представить себе не могли,
что в один прекрасный день некто расплатится с ними
той же монетой, причем этот некто сам будет беглым
гладиатором, представителем самого презренного
класса людей. С точки зрения римлян, эти смертель-
ные поединки, в ходе которых сотни их сограждан
должны были резать друг друга на глазах у тысяч
и тысяч беглых рабов, представляли собой неслыхан-
ную наглость, еще более унизительную, чем проиг-
ранная битва.
Почему Спартак прибегнул к этой унизительной
смене ролей? Разве не было бы благороднее пощадить
поверженного врага?
О мотивах этого решения не известно ничего, но
само развитие событий позволяет нам строить вполне
определенные предположения. По праву он должен
был быть уязвлен тем, что римляне пытались не про-
пустить рабов на родину. В этом он видел бесчеловеч-
ность своих врагов, заслуживавших поэтому самого
жестокого наказания. Возможно также, что он думал
и об утолении чувства мести рабов, еще не забывших,
как римские господа издевались над ними буквально
несколько месяцев назад. Если бы любой из вырвав-
шихся на свободу гладиаторов или же беглых рабов
попал римлянам в руки, его ожидали бы варварские
пытки и медленная, мучительная смерть на кресте.
Почему же они должны были церемониться с теми,
кто, не задумываясь, стали бы им палачами? Кроме
того, перед Спартаком стояла проблема пленных. Он,
безродный чужак, не имел ни собственной земли, ни
какого-либо укрепленного места, где он мог бы устро-
ить тюрьму. Отпусти он их сегодня, завтра они вста-
нут в ряды его врагов, а тащить их за собой он не мог.
Если он хотел осуществить свой план вывести рабов на
свободу через Альпы, то каждый пленный превращал-
ся в обузу и препятствие в его выполнении. Если
пленных лучше всего было перебить, то почему бы не
в честь погибшего Крикса и на позор врагу?
209
Каким бы жестоким нам ни казалось это сегодня,
следует признать, что пленных тогда уничтожали до-
вольно часто. Война — это всегда цепь преступлений,
хотя правительства тысячелетиями вдалбливали в го-
ловы своих народов, что убийство во славу Отечества
есть не убийство вовсе, а геройство.
Поворот
Разгневавшись на консулов за их неудачи, сенат
передал командование армией пропретору Аррию, по-
ставив перед ним задачу собрать разрозненные легио-
ны, навести в них порядок, а затем уничтожить мятеж-
ников и прекратить таким образом дальнейшее опусто-
шение Италии. Но как ни старался Аррий, драгоценное
время он все же потерял, а воспользовался им Спартак.
Еще более уверовав в свой план после победы над
обоими консулами, вождь рабов продолжал свой путь
на север. До Альп было еще далеко, и римляне в лю-
бой момент могли заступить ему дорогу.
Он беспрепятственно вторгся в Цизальпинскую Тал-
лию, где неподалеку от города Мутины, нынешней
Модены, расположенной южнее реки По, путь ему во
главе сильных армий попытались преградить намест-
ник «посюсторонней» Таллии Г. Кассий Лонгин и пре-
тор Гн. Манлий. Однако и этим легионам была угото-
вана та же судьба, что несколько недель назад постиг-
ла консульские армии,— они были разгромлены.
О встрече войск Спартака и проконсула Кассия
Плутарх сообщает коротко:
«Затем он двинулся к Альпам, навстречу же ему во
главе десятитысячного войска выступил Кассий, на-
местник той части Таллии, что лежит по реке Паду.
В завязавшемся сражении претор был разбит наголо-
ву, понес огромные потери в людях и едва спасся
бегством».
При штурме и взятии римского лагеря у Мутины,
в котором закрепился проконсул Кассий со своим
войском, большая часть римлян осталась лежать на
поле боя.
«Плохо вооруженные отряды рабов стали кошма-
ром легионов: цепь поражений напоминала о первых
годах войн с Ганнибалом» — так характеризует Мом-
мзен настроения римлян.
210
Однако и этот кошмар затмили новые, еще более
страшные известия: в Риме вдруг распространились
слухи, будто Спартак изменил своему плану — вместо
того чтобы и дальше двигаться в глубины Галлии, т. е.
на север, он развернулся и направил свое войско на юг,
прямиком на Рим. Естественно, что сообщения о чис-
ленности вооруженных рабов значительно разнились,
ибо, несомненно, они были преувеличены паническими
настроениями. Точно так же расходятся в своих оцен-
ках и античные авторы. Аппиан утверждает даже, что
Спартак «со 120000 пехоты поспешно двинулся на
Рим», но это утверждение нигде более не подтвержда-
ется.
Однако неточности относительно сил рабов никак
не меняли достоверности слухов, которые сгущались
все более и в конце концов превратились в уверен-
ность: восставшие действительно не уходили, а насту-
пали.
Что или кто заставил Спартака принять такое ре-
шение? Разве последней своей победой, одержанной
перед воротами Галлии, он не открыл рабам путь на
родину? Три или четыре месяца подряд он, как и пла-
нировалось, победоносно шел на север, и теперь, после
своего очередного триумфа, вдруг добровольно, никем
не принуждаемый, развернулся на марше?
Или же все-таки его принудил кто-то (или что-то)?
Об этом нам ничего не известно, и потому решение
Спартака продолжает обрастать предположениями
ученых.
Возможно, и даже вполне вероятно, что скромного
и разумного человека обуяла все-таки гордыня, заста-
вившая его после очередной блистательной победы
взяться за реализацию плана, который он сам не так
давно считал бессмысленным и опасным, разрушить
Рим и освободить полмира или же самому стать пра-
вителем Италии.
Относительно неожиданного разворота Спартака
выдвигается также гипотеза, что в принятии такого
решения свою роль мог сыграть и царь Митридат,
самый неутомимый враг Рима в Малой Азии. Вступил
же он в сношения с мятежным Серторием в Испании;
точно так же он мог послать своих людей к Спартаку
с обещанием помощи в случае, если тот пойдет на Рим
и поставит тем самым под вопрос само существование
империи.
211
Но наиболее веско звучит все-таки предположение,
что Спартаку свою волю навязали повстанцы, уверен-
ность которых в собственных силах после побед над
римлянами все возрастала. Упоенные победами, они
и слышать не хотели об уходе из Италии, рассмат-
ривая ее в качестве верной добычи. Если бы Спартаку
действительно удалось вывести их на родину, то там
их, конечно, ожидала свобода, однако одновременно
и труд, и даже борьба за существование в малоцивили-
зованных землях. Разве разбойничья жизнь в благо-
словенной Италии, к которой они уже успели привык-
нуть, не была куда удобней и приятней? А уж как бы
они зажили, когда Рим падет к их ногам!
Отказ войска покинуть благословенную Италию
большинством историков рассматривается в качестве
наиболее вероятной причины изменения планов Спар-
така. Наверняка Спартак и в этот раз пытался об-
разумить своих солдат, вновь и вновь напоминая неве-
ждам о римской военной машине, которая рано или
поздно сметет их, словно горная лавина. Но, как и ра-
нее в подобных случаях, они оставались глухи ко всем
предостережениям и приказам. Обуянные желанием
идти прямо на Капитолий, они не слушали просьб
и резонов своего вождя, руководствовавшегося дово-
дами разума. Ему не удалось уговорить дикие орды,
во главе которых он стоял, следовать ранее намечен-
ному плану, ибо к его разуму, осторожности и мудрым
советам они прислушивались лишь в час опасности;
воспламененные же собственными победами и удача-
ми, они следовали голосу желаний, гордыни и самооб-
мана. Как и в первый год войны, Спартак скрепя
сердце сдался под напором своих приверженцев и под-
чинился их воле.
Поход на Рим
После того как жребий был брошен, Спартак пред-
принял все для того, чтобы успешно реализовать наме-
ченное. Стремясь увеличить мобильность войск, он
приказал сжечь все ненужные вещи, а лишний тяг-
ловый и вьючный скот забить. Аппиан сообщает, что
по той же причине он распорядился перебить всех
пленных, и мы не имеем никаких оснований не верить
ему, хотя некоторые исследователи склонны рассмат-
212
ривать это утверждение Аппиана как римскую пропа-
ганду.
О том, насколько он торопился завершить начатое,
свидетельствует хотя бы его отказ принимать в свою
армию новых беглых рабов и поденщиков, толпами
сбегавшихся к своему освободителю. Спартак считал
свое войско достаточно сильным и не желал более
останавливаться, ибо увеличение численности конечно
же делало его менее маневренным. Теперь ему требо-
валась именно быстрота, ибо если Рим и можно было
чем-то одолеть, так только лишь стремительным на-
тиском.
Спартак знал свое дело, и удача сопутствовала ему
и на этот раз. Лишь в Пицене, области средней Ита-
лии, протянувшейся вдоль Адриатики от Анконы до
Пескары и ограничиваемой в континентальной части
полуострова Апеннинами, римское войско попыталось
остановить продвижение рабов. И хотя Плутарх ниче-
го не сообщает об этом, Аппиан упоминает о «боль-
шой битве» и «большом поражении римлян». Если
следовать его версии и убеждению большинства ис-
следователей, то во главе легионов опять стояли кон-
сулы Лентул и Теллий, а возможно, и пропретор Ар-
рий. Как бы то ни было, но в дальнейшем развитии
событий это ничего не меняет.
Не прошло и месяца с тех пор, как Спартак из
долины реки По отправился в поход на Рим, и теперь,
как и тогда, когда он стремился попасть в Галлию,
путь его был открыт. Так, по крайней мере, казалось.
«Ганнибал у ворот!» — полтора столетия назад этот
вопль раздавался над Римом, когда в 211 г. до н. э.
городу на Тибре угрожал карфагенский полководец,
вторгшийся в Италию во главе экспедиционной армии.
Не меньшие страх и отчаяние воцарились в городе,
когда там стало известно о подходе к его стенам
армии рабов под предводительством Спартака. Жи-
тели заколачивали двери и окна, прятали деньги и цен-
ности, устраивали укрытия для женщин, девушек и де-
тей. Они хорошо знали, что творилось после взятия
городов рабами. В городе начались грабежи, торговцы
позакрывали лавки и магазины, а столь чувствитель-
ная к такого рода событиям деловая жизнь большого
города остановилась. В то время как одни падали ниц
перед алтарями богов, моля их о помощи, другие
в страхе собирались у ворот города и расспрашивали
213
каждого вновь прибывшего о том, как далеко или как
близко от стен Рима находятся банды Спартака.
Но Спартак переменил решение идти на Рим. «Он
считал себя еще не равносильным римлянам, так как
войско его далеко не все было в боевой готовности
и не в достаточной мере вооружено; ни один италийс-
кий город не примкнул к ним; его войско состояло из
рабов-перебежчиков и всяких попутчиков»,— сообщает
Аппиан.
Словно пробуждение от ночного кошмара воспри-
няли жители Рима весть о том, что армия рабов идет
мимо города, направляясь в Южную Италию. Ужасам
осады и взятия города рабами не суждено было, к сча-
стью, стать действительностью.
В чем же причина столь неожиданного изменения
планов фракийца?
В данном случае, как и во многих других, связан-
ных с восстанием под предводительством Спартака,
надежные сведения отсутствуют, и тем большими ока-
зываются возможности для построения всякого рода
гипотез.
Так почему же Спартак отказался от похода
на Рим?
Аппиан приводит объяснение, но соответствует ли
оно действительности? Несомненно, что какие-то ис-
ходные пункты для дальнейших рассуждений оно соде-
ржит, но совершенно удовлетворительным признать
его нельзя, так же как и любые другие доводы, кото-
рые можно было бы привести. Будучи человеком хлад-
нокровным, Спартак конечно же не дал себя увлечь
дикой ярости своих орд. После своих триумфальных
походов они считали себя непобедимыми, однако Спа-
ртак должен был хорошо понимать, что одного только
презрения к смерти и удачи недостаточно для того,
чтобы длительное время противостоять римлянам, во-
оруженным значительно лучше. Таким образом, одной
из причин нежелания Спартака воспользоваться предо-
ставившейся ему возможностью была недостаточная
военная подготовленность его армии.
Не совсем ясно, что имеет в виду Аппиан, когда
упоминает о том, что вождь повстанцев не пользовал-
ся поддержкой италийских городов: ведь после про-
шлогодних грабежей, убийств и прочих безобразий,
совершавшихся во взятых рабами городах, Спартак
вряд ли мог рассчитывать на их поддержку. До тех пор
214
пока его орды наводили ужас на богачей, вряд ли
можно было надеяться на то, что жертвы сами откро-
ют ворота палачам.
Гораздо более вероятным представляется, что от
Рима как цели похода он отказался из-за все большей
необузданности своей армии, уже достаточно проявив-
шейся ранее. Были ли в состоянии его приверженцы,
рассчитывавшие всегда лишь на легкую и быструю
поживу, выдержать невзгоды многонедельной, а то
и многомесячной осады столицы? Кто знает, что пред-
приняли бы они, потеряв терпение?
В случае осады следовало также рассчитывать и на
то, что сенат призовет на помощь еще одну армию,
например прославленного Помпея, сняв ее с испанс-
кого фронта. Нельзя исключить также и того, что
перед лицом грозящей опасности Рим заранее распу-
стил соответствующие слухи. Кто знает, насколько
велики были потери рабов в последней большой битве
в Пицене: античные историки на этот счет молчат.
Возможно, Спартак потерял много бойцов и боялся
нового кровавого столкновения с врагом.
Легко представить себе, что Спартак вообще не
собирался идти на Рим. Когда после победы при Му-
тине в долине реки По рабы отказались повиноваться
ему и вместо Альп потребовали вести их на юг, прямо
на Капитолий, Спартак мог лишь сделать вид, что
уступил их требованиям, надеясь разубедить их по
дороге. Может быть, ему удалось сделать это после
битвы в Пицене? Рабы действительно одержали там
еще одну блестящую победу, но какой ценой? Мы
этого не знаем и никогда, по-видимому, не узнаем.
Нежелание идти на Рим могли в конце концов
проявить и сами повстанцы, узревшие тщетность своих
помыслов, несколько остывшие и потому потерявшие
охоту к таким авантюрам. Быть может, они надеялись
на более легкую добычу в другом месте, получить
которую они могли с меньшим риском?
А может быть, плана взятия города на Тибре вооб-
ще не существовало? Ведь все это лишь предположения
историков, пришедших к такому выводу потому лишь,
что Спартак изменил своему первоначальному пла-
ну— увести рабов на родину через Альпы — и отпра-
вился на юг.
Вопросы и вопросы, остающиеся, к сожалению, без
удовлетворительного ответа.
215
Теодор Моммзен в своей «Истории Рима» так объ-
ясняет решение вождя рабов:
«Так как войско отказалось покидать богатую Ита-
лию как можно быстрее, Спартак направился к Риму,
намереваясь блокировать столицу. Однако рабам не
понравилось и это хотя и отчаянное, но все же плано-
мерное мероприятие; они принудили своего вождя,
желавшего быть полководцем, оставаться главарем
банды разбойников и продолжать бессмысленный гра-
беж Италии».
Но и это всего лишь предположение, нигде не под-
тверждаемое источниками.
Определенно известно лишь одно: Спартак прошел
мимо Рима и вновь направился в так называемую
Великую Грецию. В знакомой ему Лукании, где он
провел последнюю зиму, вождь повстанцев закрепился
на холмах вокруг города Фурии и затем взял его. Здесь
ему впервые удалось удержать своих бойцов от грабе-
жей и убийств и спасти Фурии (нынешний Сан-Мауро)
от опустошения.
На ближайшее время он сделал Фурии своей штаб-
квартирой и позаботился прежде всего об улучшении
вооружения своих отрядов. Выбор его, павший на
город-порт Фурии, расположенный на берегу Тарен-
тинского залива, оказался особенно удачным, ибо
здесь Спартак смог завязать торговлю с купцами и пи-
ратами, по высоким ценам продававшими ему медь
и железо, необходимые для изготовления оружия.
В ответ на услуги он не трогал продавцов, как подчер-
кивает Аппиан. Своим людям он запретил обладание
и пользование золотом и серебром для того, чтобы
отучить их от грабежей и одновременно лишить воз-
можности стать обычными гражданами. Точно так же
он запретил купцам ввозить благородные металлы.
Укрепляя свою армию в военном отношении, Спар-
так чаще стал отправлять свои отряды в небольшие
набеги за добычей. В одном из таких походов они
вновь натолкнулись на римские войска и, как обычно,
разгромили их наголову. Во главе отряда, нагружен-
ного оружием и провиантом, Спартак возвратился
в свое убежище.
В середине 72 г. до н. э. успехи и власть фракийца
достигли своего апогея. Численность его армии раз-
лично оценивается античными авторами. Если Евт-
ропий83 пишет о 60 000 человек, то Веллей84 говорит
216
о 90000, Орозий85 — о ста, а Аппиан — о 120000 бой-
цов. Шлейф грабежей, убийств и разгромных пораже-
ний римских легионов тянулся за армией рабов, про-
шедшей всю Италию с юга на север и обратно. Восста-
ние рабов и гладиаторов под предводительством Спа-
ртака пробудило в памяти римлян казавшиеся забы-
тыми страхи о походах Ганнибала.
И каждый теперь спрашивал себя: что же дальше?
В дело вступает миллионер
Рим мог поздравить себя с тем, что оказался избав-
ленным от нашествия орды рабов. «Но легче от этого не
стало,— так характеризует Моммзен ситуацию, продол-
жавшую оставаться достаточно опасной.— В Риме ощу-
щали недостаток как в хороших солдатах, так и в опыт-
ных военачальниках: Квинт Метелл и Гней Помпей
находились в Испании, Марк Лукулл был занят во
Фракии, Луций Лукулл — в Малой Азии, так что в рас-
поряжении сената имелись лишь плохо обученные опол-
ченцы и в лучшем случае посредственные офицеры».
Разгневанный сенат приказал, по словам Плутарха,
обоим консулам — Лентулу и Геллию, результатом
действий которых были сплошные поражения, сло-
жить с себя командные полномочия. Лишний раз при-
шлось римлянам убедиться в том, что многие войны
годами ведутся плохо потому, что этим делом в силу
своей должности приходится заниматься консулам, от-
нюдь не все из которых обладают полководческими
талантами. Ведь одновременно они являлись высшими
гражданскими должностными лицами римского госу-
дарства, избираемыми в ходе народных выборов. Срок
пребывания обоих в должности консула составлял
один год. Оба консула 72 г., впервые занявшие столь
высокие посты, т. е. Лентул и Геллий, не пользовались
поддержкой народа, не верившего уже в их способ-
ность окончить позорную войну рабов. Теперь же не
только честь требовала прекратить безобразия, твори-
мые варварами в Италии, но и стремление не до-
пустить возникновения пожара в провинциях, где ус-
пехи Спартака могли возбудить новые мятежи, что
означало бы еще большую опасность для Рима.
Однако где же тот человек, который согласился бы
принять полномочия, которых только что были лише-
217
ны консулы? У кого достанет смелости взяться за
решение столь трудной задачи?
«Третий уже год длилась эта страшная для римлян
война, над которой вначале смеялись и которую спер-
ва презирали как войну с гладиаторами. Когда в Риме
были назначены выборы других командующих (прето-
ров), страх удерживал всех, и никто не выставлял своей
кандидатуры» (Аппиан). Страх удерживал высокород-
ных римлян от соискательства второго поста в римс-
ком государстве — случай беспрецедентный в истории
Рима, ибо в другое время те же самые люди в погоне
за голосами избирателей не жалели сил и средств и не
останавливались даже перед унижениями.
В столь сложной ситуации свою кандидатуру вы-
ставил Марк Красс, «выдающийся среди римлян сво-
им происхождением и богатством», и набрал подав-
ляющее большинство голосов. Так как он наилучшим
образом проявил себя в качестве одного из помощ-
ников Суллы в ходе гражданской войны, сенат тут же
передал армию под его начало. Знать и народ восп-
рянули духом, ибо не было причин отчаиваться, если
один из самых богатых граждан Рима лично взялся за
дело спасения государства.
Итак, новым главнокомандующим римской армией
стал тот самый Красс, который в 60 г. до н. э. заклю-
чит вместе с Помпеем и Цезарем первый триумвират.
До этого, однако, было еще далеко. А пока что шла
осень 72 г. до н. э. И с того момента, как римский
мультимиллионер стал новым противником фракийс-
кого вождя рабов, начался решающий период в раз-
витии этой войны.
«У него сено на рогах»
Кто же этот Марк Лициний Красс, с некоторого
времени входящий в число первых и наиболее замет-
ных граждан Рима?
Вот что пишет Плутарх: «Марк Красс, отец кото-
рого был цензором86 и триумфатором, воспитывался
в небольшом доме вместе с двумя братьями. Те жени-
лись еще при жизни родителей, и все сходились за
общим обеденным столом. Такая обстановка, по-види-
мому, весьма содействовала тому, что Красс в течение
всей жизни оставался воздержанным и умеренным.
218
После смерти одного из братьев (Публия) он же-
нился на его вдове, имел от нее детей и с этой стороны
не уступал в добронравии никому из римлян. В более
зрелом возрасте, однако, он был обвинен в сожитель-
стве с одной из дев-весталок—Лицинией... У Лицинии
было прекрасное имение в окрестностях Рима, и Красс,
желая дешево его купить, усердно ухаживал за Лици-
нией, оказывал ей услуги и тем навлек на нее подозре-
ния. Но он как-то сумел, ссылаясь на корыстолюбивые
свои побуждения, снять с себя обвинение в прелюбоде-
янии, и судьи оправдали его. От Лицинии же он отстал
не раньше, чем завладел ее имением.
Римляне утверждают, что блеск его многочислен-
ных добродетелей омрачается лишь одним пороком —
жаждой наживы. А я думаю, что этот порок, взяв верх
над остальными его пороками, сделал их лишь менее
заметными. Лучшим доказательством его корыстолю-
бия служат и те способы, какими он добывал деньги,
и огромные размеры его состояния. Ибо первоначаль-
но Красс имел не более трехсот талантов87, а когда он
стал во главе государства, то, посвятив Геркулесу деся-
тую часть своего имущества, устроив угощение для
народа, выдав каждому римлянину из своих средств на
три месяца продовольствия,— при подсчете своих бо-
гатств перед Парфянским походом все же нашел, что
стоимость их равна семи тысячам ста талантам. Если
говорить правду, далеко не делающую ему чести, то
большую часть этих богатств он извлек из пламени
пожаров и бедствий войны, использовав общественные
несчастья как средство получения огромнейших бары-
шей». Когда Сулла после взятия Рима в 82 г. до н. э.
объявил о продаже своей законной добычи — имущест-
ва убитых им граждан,— ибо желал в ответственность
за свои преступления вовлечь как можно большее чис-
ло влиятельных людей, Красс, ничуть не смущаясь
и совершенно без всяких укоров совести, скупил по
мизерной цене массу таких имуществ или даже выпро-
сил их себе в качестве подарков.
Конечно, Красс черпал свои богатства и из других
источников. В Риме обычным делом были пожары или
разрушения домов под собственной тяжестью, ибо
площадь жилых домов города на Тибре никак не соот-
ветствовала их высоте. Так, на 300 кв. м площади мог-
ло располагаться строение 18—20 м высотой, опас-
ность проживания в котором усиливалась излишне
219
массивными перекрытиями. Не следует сбрасывать со
счетов и жадность строителей, норовивших сэконо-
мить на строительных материалах за счет крепости
стен. Поэтому жители таких «небоскребов» постоянно
жили в страхе, что в один прекрасный день крыша
обвалится им на головы.
Ювенал отнюдь не преувеличенно жалуется:
Тот, кто в Пренесте холодной живет, в лежащих средь горных
Лесом покрытых кряжей Вольсиниях, в Габиях сельских,
Там, где высокого Тибура склон,— никогда не боится,
Как бы не рухнул дом; а мы населяем столицу
Всю среди тонких подпор, которыми держит обвалы
Домоправитель; прикрыв зияние трещин давнишних,
Нам предлагают спокойно спать в нависших руинах.
Кроме того, дома эти были в значительной степени
подвержены стихии огня. В Риме дня не проходило без
пожаров, и страх сгореть заживо в собственном доме
мучил некоторых так сильно, что они, как утверждает
Ювенал, принуждены были даже бежать из Рима:
«Жить-то надо бы там, где нет ни пожаров, ни стра-
хов».
Повышенная пожароопасность римских «доход-
ных» домов происходила, с одной стороны, от толстых
балок, использовавшихся в качестве перекрытий,
а с другой — от переносных жаровен, обогревавших
комнаты, а также свечей, чадящих ламп и факелов,
необходимых для ночного освещения. Не лучшим об-
разом обстояло дело и с водопроводами, так что
потушить разбушевавшееся пламя было довольно
трудно, а ветер переносил его на соседние дома, что
делало пожары еще более опустошительными.
Пожары и крушения домов Плутарх называет «по-
стоянным бичом Рима» и описывает, каким образом
плутократ Красс использовал их для увеличения свое-
го и без того огромного состояния. Купив около 500
рабов различных строительных профессий — от камен-
щика до плотника, он приступил к делу по-настояще-
му. Стоило ему услышать, что где-то в городе раз-
бушевался огонь, он тут же появлялся там, высказывал
отчаявшимся собственникам свое душевное сочувствие
по поводу гибели движимости и недвижимости и на
едином дыхании выторговывал у них еще горевшее
здание — по бросовой, разумеется, цене. После этого
Красс приступал к обработке собственников соседних
домов, также попавших в неприятную ситуацию и бо-
220
явшихся, что пламя перекинется и на их строения,
и потому желавших как можно быстрее отдалиться от
грозившей им опасности. Естественно, что и за эти
строения он платил немногим больше. На пожарищах
же его строители воздвигали новые доходные дома,
причем прибыль, которую они приносили, очень скоро
покрывала расходы на приобретение земли и возведе-
ние здания. Таким образом большая часть города Ри-
ма оказалась в его руках.
Несмотря на чудовищные богатства, сам милли-
онер жил довольно скромно, ибо, хотя у него было так
много строительных рабочих, лично себе он построил
лишь собственный жилой дом. Красс говорил, что
любители строиться «помимо всяких врагов сами себя
разоряют».
Кроме того, ему принадлежали многочисленные
серебряные рудники, а также прекрасные земли вместе
с людьми, их обрабатывавшими. «Но все это можно
было считать ничтожным по сравнению со стоимо-
стью его рабов — столько их у него было, да притом
таких, как чтецы, писцы, пробирщики серебра, домо-
правители, подавальщики. За обучением их он над-
зирал сам, внимательно наблюдая и давая указания,
и вообще держался того мнения, что господину прежде
всего надлежит заботиться о своих рабах как об оду-
шевленных хозяйственных орудиях. Красс был, коне-
чно, прав, полагая, что всем прочим в хозяйстве следу-
ет, как он говорил, распоряжаться через рабов, а раба-
ми должно управлять самому. Ибо мы видим, что
умение вести хозяйство в том, что касается неодушев-
ленных предметов, сводится к увеличению доходов,
когда же дело касается людей, это уже искусство упра-
вления. Но неумно было с его стороны не признавать
и не называть богатым того, кто не в состоянии содер-
жать на свои средства целое войско».
Он же сам был в состоянии сделать это даже во
время войны, пожирающей огромные средства. Неда-
ром Марк Лициний Красс считался в то время самым
богатым римлянином в настоящем и в прошлом.
К людям незнакомым он относился исключительно
гостеприимно, и дом его всегда был открыт для всех.
Большой популярностью пользовались и его трапезы,
на которые он часто приглашал простых граждан.
Кроме того, он предоставлял своим друзьям беспро-
центные ссуды. Но когда срок уплаты долга истекал,
221
он столь настойчиво требовал его погашения, что иные
проклинали его услужливость больше, чем проценты.
Больших успехов он достиг в ораторском искусстве
и в воздействии на массы. «Будучи от природы одним
из первых среди римлян ораторов, Красс старанием
и трудом достиг того, что превзошел даровитейших
мастеров красноречия». Он готовился даже к самому
незначительному процессу и брался за защиту в случа-
ях, когда от нее отказывались Помпей, Цезарь или
Цицерон. Готовность прийти на помощь и обходитель-
ность, соединенные с дружелюбностью и простотой,
снискали ему всеобщую любовь. Каждому он пожимал
руку, даже если это был римлянин самого низкого
звания, на приветствия отвечал сам и сам называл
встречных по имени.
Он располагал также большими познаниями в об-
ласти истории и, как говорили, занимался Аристотеле-
вой философией.
Во время гражданской войны на молодого еще
Красса обрушился тяжкий удар судьбы. После захвата
Рима марианцами в 87 г. до н. э. под властью Цинны88
начался террор популяров89, жертвами которого стали
многие высокородные римляне. Отец Красса покончил
жизнь самоубийством после того, как узнал об убийст-
ве своего второго сына, имя которого осталось неиз-
вестным. Марк Лициний Красс, чья жизнь также нахо-
дилась в опасности, в спешке бежал в Испанию, со-
провождаемый лишь тремя друзьями и десятью раба-
ми. Отец его, бывший там когда-то наместником, при-
обрел в Испании множество друзей, и один из них
спрятал юношу в обширной пещере на берегу моря
и снабжал его там всем необходимым. Кроме того, он
послал Крассу двух рабынь, считая, что в подобном
случае «следует подумать и о приличествующих его
годам удовольствиях».
Узнав, что в начале 84 г. Цинна был убит заговор-
щиками, Красс, проведший в пещере восемь месяцев,
покинул свое убежище и вскоре присоединился к партии
Суллы, т. е. оптиматам90, стремившимся к восстанов-
лению сенатского правления. Он был поставлен во
главе большой армии и показал себя одним из самых
ярых приверженцев Суллы.
«После этих-то успехов, говорят, и зародились
в нем впервые честолюбивые замыслы соперничать
в славе с Помпеем. Помпей, хотя и годами был
222
моложе Красса, и родился от отца, пользовавшегося
в Риме дурной репутацией, навлекшего на себя глубо-
кую ненависть сограждан, уже покрыл себя блеском
побед в тогдашних войнах и выказал себя поистине
великим, так что Сулла вставал при его появлении,
обнажал голову и называл его императором — такой
чести он нечасто удостаивал даже и старших по воз-
расту, и равных себе по положению людей. Это раз-
задоривало и раздражало Красса, которого не без
основания ставили ниже Помпея. Ему недоставало
опытности, а красоту его подвигов губили владевшие
им от природы злые силы — корыстолюбие и скаред-
ность». Так, однажды Сулле донесли, что Красс скрыл
большую часть добычи, полученной при взятии умб-
рийского города Тудерции, нынешней Тоди. Но об этих
подозрениях Красс заставил забыть после битвы
у Коллинских ворот 1 ноября 82 г. до н. э. Во время
этого решающего для судеб Рима сражения с самни-
том Телезином, когда левое крыло армии Суллы, кото-
рым командовал он сам, было отброшено и смято,
Красс, стоявший во главе правого крыла, одержал
решительную победу над марианцами и сделал воз-
можным установление диктатуры Суллы (подробнее
эту битву мы описали в главе «Блеск и ни-
щета»).
Однако после этого Красс вновь приобрел дурную
славу, так как стал наживаться на конфискациях, свя-
занных с последовавшим затем изгнанием противни-
ков режима,— огромные имущества он скупал по сме-
хотворно низкой цене или даже выпрашивал их себе
в качестве подарков. В Бруттии, нынешней Калабрии,
он подверг преследованиям нескольких людей только
для того, чтобы присвоить их состояния. Узнав об
этом, Сулла отказался от его услуг и не привлекал
более ни к каким общественным делам. Несмотря на
то что Красс мастерски умел завоевывать доверие
людей услужливостью и обходительностью, сам он
был также падок на лесть. Кроме того, этот исклю-
чительно тщеславный и корыстолюбивый человек
ненавидел и презирал всех, похожих в этом на него
самого.
«Его мучило, что Помпей достиг замечательных
успехов, предводительствуя войсками, что он получил
триумф до того, как стал сенатором, и что сограждане
прозвали его Магном, т. е. Великим. И когда однажды
223
кто-то сказал, что пришел Помпей Великий, Красс со
смехом спросил, какой же он величины. Отчаявшись
сравняться с Помпеем на военном поприще, он погру-
зился в гражданские дела и ценою больших усилий,
ведя судебные защиты, ссужая деньгами и поддержи-
вая тех, кто домогался чего-нибудь у народа, приобрел
влияние и славу, равную той, какую снискал себе По-
мпей многими великими походами».
Красса крайне огорчало то, что Помпей и Цезарь
почитались стоящими выше него, но к его честолюбию
не присоединялось ни вражды, ни ненависти.
Тогда Рим был разделен на три мощные партии:
«разумная, положительная часть граждан почитала
Помпея; люди пылкие и неуравновешенные воспламе-
нялись надеждами, внушаемыми Цезарем; Красс же,
занимая промежуточную позицию, с выгодой пользо-
вался поддержкой и тех и других. Постоянно меняя
свои взгляды на дела управления, он не был ни надеж-
ным другом, ни непримиримым врагом, а легко от-
казывался ради личной выгоды как от расположения,
так и от вражды, так что в короткое время много раз
был то сторонником, то противником одних и тех же
людей либо одних и тех же законов. Сила его заклю-
чалась в умении угождать, но прежде всего — во вну-
шаемом им страхе».
Именно это последнее качество иллюстрирует вы-
сказывание убитого в 76 г. до н. э. народного трибуна
Сициния. Он был одной из самых беспокойных голов
своего времени и умел мастерски высмеивать и па-
родировать выступления видных римлян перед наро-
дом, отпуская едкие шутки и передразнивая типичные
для них жесты. Однажды, когда его спросили, почему
он постоянно нападает на должностных лиц и вожаков
народа, но не трогает Красса, Сициний ответил: «У
него сено на рогах!»
А дело тут в том, что римляне имели обыкновение
навязывать бодливому быку на рога сено для пред-
остережения.
Именно этого человека, умевшего настойчиво до-
биваться своего с помощью кнута и пряника, чело-
века, ставшего самым богатым гражданином Рима,
сенат осенью 72 г. до н. э. назначил новым главно-
командующим армией, которая должна была по-
давить восстание рабов под предводительством Спар-
така.
224
Ужасная участь десятого по счету
С присущей ему энергией Красс тут же взялся
за дело, и уже через несколько недель под началом
его находилось шесть боеспособных легионов. Кроме
того, сенат передал ему остатки разгромленной армии,
которой до тех пор предводительствовали оба кон-
сула, так что общая численность нового войска со-
ставила около восьми легионов. Это было крупнейшее
воинское образование со времен Суллы, и даже Лукулл
был послан против Митридата, самого опасного про-
тивника Рима в Малой Азии, с меньшим количеством
войск. Как сообщает Плутарх, в походе Красса со-
провождали многие высокородные римляне, присое-
динившиеся к нему кто по дружбе, а кто веря в его
воинскую славу. За ним последовали как молодые
патриции, стремившиеся завоевать его расположение,
так и старые рубаки, знавшие его еще со времен
Суллы.
Впечатляющей могла показаться численность ар-
мии, но не смелость, боеготовность и боеспособность
солдат, ее составлявших. Боевая выучка, отличавшая
когда-то римские легионы, порядком ослабла с тех
пор, как начались азиатские походы. Именно тогда
резко возросли и дали о себе знать недисциплиниро-
ванность и изнеженность римских солдат. Офицеры
стали смотреть сквозь пальцы на то, как их солдаты
мародерствовали, пьянствовали и больше интересова-
лись гулящими девками, чем римской славой.
Особенно же выучка и мораль римских войск по-
страдали во время гражданской войны, когда многие
полководцы использовали их для достижения личных,
а не государственных целей, а потому всячески заигры-
вали перед ними, оказывали непривычное снисхожде-
ние, отдавали на разграбление захваченные города
и в случае победы обещали раздачу земель.
Первым на этот пагубный путь вступил Сулла,
простив солдатам во время войны с союзниками такое
страшное преступление, как убийство легата. Вместо
того чтобы изобличить убийц, он открыто заявил, что
надеется, что они будут сражаться еще храбрее ради
того, чтобы загладить совершенное преступление.
По стопам Суллы пошли и прочие императоры,
и вскоре безобразия дошли до того, что лагеря римс-
кой армии смогли тягаться по степени распущенности
8 Г. Хёфлинг
225
даже с самыми развращенными городами. Солдаты не
желали подчиняться приказам командиров и делали
что вздумается.
Все это продолжалось и после смерти Суллы. На
войну римские нобили отправлялись словно в прият-
ное путешествие, а чтобы не ощущался недостаток
в комфорте, они везли с собой обширную свиту, палат-
ки и одежду меняли в зависимости от времени года.
Часто солдаты показывали спину врагу, пререкались
с командирами или же вообще отказывались повино-
ваться им. Случаи такого рода имели место во всех
походах Помпея и Лукулла; не лучше обстояло дело
и в Италии, особенно в армии консула Теллия.
Так как во всех предыдущих неудачных столкнове-
ниях с рабами римская армия показала себя недисцип-
линированной и ненадежной, то первой заботой ново-
го полководца Красса стала беспощадная борьба за
восстановление ее былой боеспособности. Случай к то-
му, чтобы навести порядок железной рукой, предста-
вился раньше, чем ожидалось, и Красс наказал своих
солдат безжалостнее, чем они могли себе представить.
Миллионер-полководец разработал двойную стра-
тегию, целью которой было остановить продвижение
армии рабов на север из контролируемой Спартаком
Лукании как можно далее к югу от Рима, ибо по стране
опять стали распространяться слухи о новом походе
повстанцев на столицу. Сам Красс закрепился в Пи-
ценской области, с тем чтобы не допустить противника
в Кампанию, а своего легата Муммия с двумя леги-
онами он выслал вперед, приказав ему приблизиться
к войску мятежников и следовать за ним по пятам, не
раздражая, однако, Спартака и не ввязываясь с ним
в бой. Но Муммий горел желанием одержать наконец
блистательную победу над рабами, которая покончила
бы с позорными поражениями римлян. И только лишь
Муммию показалось, что такая возможность имеется,
как он от излишнего рвения нарушил приказ и бросил-
ся в атаку.
Однако Спартак был настороже. Вместо того что-
бы прийти в замешательство при виде возникших
вдруг в тылу легионов, он построил свое войско в бое-
вые порядки, перешел в контрнаступление и нанес
римлянам очередное сокрушительное поражение. Как
и во всех предыдущих боях, дикий напор рабов нагнал
страху на римские войска, и, пока одни рядами падали
226
под ударами мечей противника, другие, не помышля-
вшие ни о чем, кроме собственной жизни, в ужасе
бросали даже личное оружие и обращались в паничес-
кое бегство.
Красс, узнав о позорном поражении, разгневался
и встретил своего помощника Муммия тяжкими упре-
ками. Беглых солдат он, правда, вновь вооружил, по-
требовав от них, однако, гарантий того, что в будущем
они станут лучше смотреть за собственным оружием.
Но одного этого Крассу показалось мало. Если он
хотел получить власть в Риме, то он должен был
быстрым и победоносным завершением войны с раба-
ми доказать, что не только его конкурент Помпей, но
и он сам является блестящим полководцем. Однако
Спартака Красс мог разгромить только с легионами,
не обращавшимися в бегство при первом же соприкос-
новении с противником. Дисциплинированность вме-
сто разболтанности, мужество вместо трусости, лю-
бовь к Отечеству вместо эгоизма — Красс собирался
вколотить в своих солдат эти древние римские до-
блести, с тем чтобы в будущем собственного началь-
ника они боялись бы больше врага.
Желая восстановить былую дисциплинированность
войск, он обратился к одному из законов военного
времени. Наказанием части солдат Красс желал напу-
гать всю армию.
На заре существования римского государства со-
лдата, оставившего свой пост, оказавшего противодей-
ствие командиру, совершившего противоестественные
развратные действия либо иное тяжкое преступление,
по приговору военного трибунала выводили на среди-
ну круга, который образовывали его же товарищи.
После того как трибун наносил ему палкой или прутом
первый удар, остальные набрасывались на него и били
до тех пор, пока он не падал наземь — чаще всего
замертво. Лишь немногие выживали после этого вар-
варского наказания, однако всю оставшуюся жизнь
должны были носить на себе безобразные знаки пере-
житого. Никто, даже ближайшие кровные родствен-
ники, не имел права принять или поддержать изгоя,
и он превращался в своего рода живой труп.
Иной раз этому чудовищному наказанию подвер-
гались целые воинские подразделения, совершившие
такие массовые проступки, как неповиновение коман-
диру или бегство перед лицом врага. Если же устра-
8*
227
ивать кровавую баню по отношению к целой части или
подразделению казалось нецелесообразным или же
слишком негуманным, то солдаты должны были от-
вечать по жребию без всякого различия. В зависимости
от тяжести вины и численности виновных наказанию
подвергался каждый пятый или каждый двадцатый, но
чаще всего каждый десятый человек. Поэтому казнь
эта называлась децимацией (decimus — десятый). Тот
же, на чью долю не выпадал смертный жребий, полу-
чал строгое взыскание и, выражаясь современным язы-
ком, с позором изгонялся в штрафной батальон, т. е.
в команду смертников.
Этот древний, давно уже не применявшийся закон
военного времени показался Крассу единственным вер-
ным средством устрашения. О масштабе его децима-
ций историки спорят, ибо античные данные о них
значительно расходятся. Так, например, Аппиан приво-
дит даже два возможных варианта: «Прибыв на место,
Красс присоединил к своей армии и два консульских
легиона. Среди солдат этих последних, как терпевших
неоднократно поражение, он велел немедленно кинуть
жребий и казнил десятую часть. Другие полагают, что
дело было не так, но что, после того как и Красс
вступил в бой (со Спартаком) и потерпел поражение,
он тогда по жребию казнил каждого десятого из своего
войска, нисколько не испугавшись числа казненных,
которых оказалось около 4000. Но как бы там ни
было, Красс оказался для своих солдат страшнее побе-
ждавших их врагов».
За исключением последней констатации относитель-
но воздействия этой драконовской меры, сильно
преувеличенным следует считать как число казненных,
так и утверждение, что в проигранном сражении при-
нимала участие вся армия.
Куда более убедительно выглядит сообщение Плу-
тарха, утверждающего, что Красс подверг чудовищ-
ному наказанию лишь одну когорту, солдаты которой
бросили оружие первыми и таким образом склонили
к бегству всех остальных. Вот что он пишет:
«Отобрав затем пятьсот человек — зачинщиков бег-
ства и разделив их на пятьдесят десятков, он приказал
предать смерти из каждого десятка по одному челове-
ку— на кого укажет жребий. Так Красс возобновил
бывшее в ходу у древних и с давних пор уже не
применявшееся наказание воинов: этот вид казни
228
сопряжен с позором и сопровождается жуткими
и мрачными обрядами, совершающимися у всех на
глазах».
Беспримерная жестокость, к которой прибегнул
Красс, произвела впечатление не только на солдат. По
всей стране разнеслось известие об этой крайней мере,
и, в то время как одни возмущались по поводу крова-
вой бани, устроенной римским полководцем, другие
хвалили его за проявленную строгость, необходимую
для восстановления дисциплины в распустившемся
войске.
Но наибольшее воздействие эта энергичная мера
должна была произвести на Спартака, ибо от против-
ника, столь хладнокровно и жестоко наказывающего
собственных солдат, нечего было ожидать милости по
отношению к противнику.
Спартак был предупрежден.
Договор с морскими разбойниками
«Восстановив порядок в войсках, Красс повел их на
врагов»—так сообщает Плутарх о действиях римского
полководца после проведенных им децимаций. Теперь
римляне превосходили повстанцев не только числен-
ностью— их чувство долга и готовность сразиться
с врагом были также пробуждены. Желая как можно
скорее использовать изменение настроений в армии,
Красс искал решающей встречи.
Однако Спартак почувствовал надвигающуюся
опасность и, вместо того чтобы скрестить с проти-
вником мечи, стал отходить на юг, через Луканию
к морю.
Во время движения войск между арьергардом от-
ступающих рабов и авангардом римлян постоянно
происходили не только стычки, но и значительные бои,
сопровождавшиеся крупными потерями сторон. Как
сообщает Аппиан, Красс однажды наткнулся на от-
дельный лагерь в 10000 рабов и победил их, причем
уничтожено было две трети повстанцев. Это число
подтверждается и данными Орозия, говорящего о 6000
убитых и 900 пленных.
Затем Аппиан сообщает, что после этого Красс
бросился на Спартака и вскоре одержал над ним са-
мим блестящую победу. Однако сообщение это может
229
быть поставлено под сомнение, ибо больше нигде об
их встрече не упоминается. Возможно, что фракиец
принимал участие в одном из обычных арьергардных
боев и действительно потерпел поражение, которое
Аппиан раздувает до размеров «блестящей победы»
римлян.
Вся предыдущая тактика Спартака говорит за то,
что он не стремился вступать в серьезный бой с Крас-
сом. Поражение десятитысячного отряда его армии
должно было подвигнуть его на то, чтобы не воз-
вращаться в свою штаб-квартиру в Фурии, на берегу
Тарентинской бухты, а идти дальше на юг, в Бруттий,
нынешнюю Калабрию, где Апеннины тянутся до само-
го конца Италийского полуострова.
Теперь перед ним с трех сторон расстилалось море,
а единственный сухопутный путь вел на север, и он был
прегражден численно превосходящими повстанцев
римскими легионами. В этом отчаянном положении
рабы, должно быть, горько пожалели о том, что вес-
ной 72 г. после победы при Мутине на реке По они не
последовали совету своего вождя и не ушли через
Альпы на родину.
Но фракиец не пал духом. От Сицилии Италию
отделяет лишь узкий пролив, и, увидев на море кораб-
ли пиратов, он пришел к мысли о возможности пере-
правиться на остров, с тем чтобы, по словам Плутар-
ха, «снова разжечь восстание сицилийских рабов, едва
затухшее незадолго перед тем: достаточно было бы
искры, чтобы оно вспыхнуло с новой силой». По мне-
нию Плутарха, он желал переправить на Сицилию
двухтысячный отряд, чтобы в третий раз взбунтовать
местных рабов, ждавших, как казалось, лишь повода
к восстанию. Однако большинство историков склоня-
ется к тому, что он собирался спасти всю свою армию.
Со времени завоевания Сицилии в первой Пуничес-
кой войне (264—241 гг. до н. э.) бесстыдные откуп-
щики, по большей части римские всадники, и столь же
бессовестные рабовладельцы нещадно эксплуатирова-
ли богатства острова. Огромные армии привезенных
из-за моря рабов, содержавшихся хозяевами, словно
скот, от зари до зари работали на полях, принося
помещикам невиданные доходы. Жестокие хозяева
клеймили им руки и лбы и даже в поле не разрешали
снимать кандалы, а безжалостные надсмотрщики вы-
жимали из них все возможное.
230
Неудивительно поэтому, что варварская эксплуата-
ция уже привела к двум большим восстаниям и броже-
ние среди сицилийских рабов продолжалось.
Да и сами жители Сицилии, легковозбудимые и не-
надежные, отнюдь не были довольны римским влады-
чеством. Такие города, как Сиракузы и Агригент, не
забыли еще о своем былом величии, в сравнении с ко-
торым нынешнее положение выглядело просто унизи-
тельным. Как раз во время восстания Спартака всеоб-
щее недовольство навлек на себя бесчеловечный на-
местник Сицилии Гай Веррес, от жестокостей и неспра-
ведливостей которого страдал весь остров. Он был так
же кровожаден, как и труслив, так же ненавидим, как
и презираем, короче говоря, он был настоящим чудо-
вищем, позором Рима и бичом Сицилии. В своей пер-
вой обвинительной речи против Верреса Цицерон ни-
сколько не преувеличивал, когда говорил:
«При этом преторе у сицилийцев не было ни соб-
ственных законов, ни решений нашего сената, ни об-
щественного права. Теперь всякий житель Сицилии
обладает лишь тем, на что не обратился взор этого
жадного и самого порочного из всех людей, или же
тем, что он отбросил, насытившись... На Сицилии
Веррес противоправно присвоил 40 миллионов сестер-
циев...»
О положении дел на острове Спартак наверняка
был так же хорошо информирован, как и местные
рабы об успехах их товарищей по несчастью в Италии.
Возможно, что они прислали фракийцу известие с при-
зывом прибыть к ним и продолжить войну против
Рима на острове, однако данные об этом отсутствуют.
Точно известно лишь, что Спартак попытался восполь-
зоваться уникальной возможностью.
Так как у вождя рабов не было ни лодок, ни кораб-
лей, которые можно было бы использовать для пере-
правы, он связался с киликийскими пиратами, которы-
ми кишела тогда западная часть Средиземного моря;
плавали они и в проливе между Италией и Сицилией.
Тогда они были повелителями морей, владычество ко-
торых уничтожил лишь Помпей в 67 г. до н. э., т. е.
через несколько лет после описываемых событий. При
этом они нападали не только на торговые корабли, но
и на приморские города, а жителей их продавали
в рабство на эгейском острове Делос, дела на рынке
которого обделывались так быстро, что была даже
231
распространена следующая поговорка: «Купец, прича-
ливай, купец, разгружай, все продано!»
Киликийские пираты довольно часто ставили в тя-
желое положение и сам Рим, парализуя морскую тор-
говлю, а когда им удавалось захватить много сици-
лийских или египетских кораблей с зерном, то они
ставили под угрозу продовольственное снабжение всей
Италии и создавали даже угрозу голода. Насколько
сильно они ненавидели Рим, показывает открытая под-
держка ими Антиоха и Митридата во время войн,
которые эти цари вели против Рима. Если в их руки
попадались римские патриции, то иной раз пираты не
требовали богатого выкупа, но лишь издевались над
ними или даже убивали их. Так, одной из их жертв стал
претор Беллиен. Когда он был захвачен, пираты пали
ниц перед ним, и казалось, что таким образом они
желают почтить высокого римского чиновника; одна-
ко они придвигались все ближе и ближе, прижимая его
к борту корабля, пока наконец не выбросили прямо
в преторском облачении в море.
На этих-то пиратов и понадеялся Спартак. Ему
удалось связаться с экипажами нескольких кораблей
и предложить им свой план. Зная, что их интересуют
лишь деньги и добыча, он передал им огромную сумму
и ценные подарки и заключил самый настоящий до-
говор, по которому киликийцы поклялись через неско-
лько дней вернуться с большим флотом, который и пе-
реправит восставших рабов на Сицилию.
Так они отплыли, и больше их никто не видел.
Напрасно Спартак целые дни проводил на берегу мо-
ря; на горизонте не показался ни единый парус. Кор-
сары прибрали деньги к рукам, но обещание свое не
выполнили. Почему морские разбойники обманули ра-
бов и бесчестно оставили их в беде, неизвестно. Может
быть, их отпугнула береговая охрана, устроенная пре-
тором Берресом на Сицилии, а может быть, они были
подкуплены римлянами.
Ров от моря до моря
После этого вероломства разочарованный Спартак
отошел от побережья и закрепился со своей армией
в Регии, на крайнем юге Италии.
Красс приблизился к нему, но нападать не решался.
При виде гор, покрытых лесами и перерезанных до-
232
линами, у него возник другой план. Зачем начинать
кровавую битву против десятков тысяч людей, кото-
рые в безвыходном своем положении наверняка будут
отчаянно драться? Разве рабы не сидят в Бруттии, как
в мышеловке? Перед ними — море, справа — море, сле-
ва— море, а за спиной — мощные римские легионы.
Морской путь на Сицилию им заказан, точно так же нс
могут они по суше выйти в Луканию и оттуда дальше
на север. От Красса требовалось лишь захлопнуть
западню и спокойно дожидаться, когда голод поставит
восставших на колени.
Как уже упоминалось выше, рабы соорудили <;вой
лагерь на крайнем юге италийского «сапога», т. е.
в южной части тогда Бруттийского, а ныне Калабрийс-
кого полуострова. И Красс решил «прекратить сообще-
ние через перешеек, имея в виду двоякую цель: уберечь
солдат от вредного безделья и в то же время лишить
врагов подвоза продовольствия. Велика и трудна была
эта работа, но Красс выполнил ее до конца и сверх
ожидания быстро. Поперек перешейка, от одного моря
до другого, вырыл он ров длиной 300 стадиев, шири-
ною и глубиною пятнадцать футов» (т. е. 53 км длиной
и 4,5 м глубиной), «а вдоль всего рва возвел стену,
поражавшую своей высотой и прочностью», под кото-
рой следует понимать все-таки земляной вал.
Исследователи спорят относительно места, в кото-
ром Красс решил отрезать Калабрийский полуостров
от континента. Если придерживаться приведенных вы-
ше данных Плутарха, то ров должен был пересекать
полуостров на границе Бруттия, к северу от леса Сила
и неподалеку от города Фурии. Именно этого мнения
придерживается Моммзен. Ниссен же считает, что ли-
ния эта проходит много южнее, в районе перешейка
Тириоло, неподалеку от города Сколаций. Данное
предположение представляется нам в большей степени
соответствующим действительности, ибо тогда длина
укрепления сокращается наполовину.
Как это ни странно, но Спартак не мешал рим-
лянам проводить земляные работы. Возведение столь
внушительного сооружения казалось ему малосущест-
венным делом, и он с презрением смотрел на копоша-
щихся в земле врагов.
Однако неверие в деятельный порыв Красса и его
солдат было поколеблено очень скоро, а именно когда
Спартак и его приверженцы увидели, насколько быст-
233
ро продвигается строительство укрепления. Затем ста-
ли проявляться и первые негативные последствия. Ра-
бы, как всегда, беспечно уничтожали свои продоволь-
ственные запасы, и очень скоро каждый из них почув-
ствовал недостаток в продуктах. Они не располагали
военной техникой, необходимой для взятия немногих
прибрежных городов, да и огромная римская армия,
стоявшая поблизости, исключала возможность подо-
бного предприятия.
Вскоре по южную сторону рва было съедено все,
что можно было найти в этой не особенно плодород-
ной местности. Если рабы и гладиаторы не хотели
умирать медленной голодной смертью на глазах у ри-
млян, то они должны были собраться с силами и про-
рвать заграждение, чего бы это ни стоило, ибо лишь на
севере, по ту сторону рва, они могли добыть продоволь-
ствие. Приближалась зима, и времени оставалось
все меньше. Спартак должен был действовать, не до-
жидаясь, пока осаждающие закончат свою работу;
кроме того, за спиной рабов мог появиться римский
флот. И, приняв крайнее решение, он бросился вперед.
Боевые действия, на несколько месяцев почти пре-
кратившиеся, вспыхнули с новой силой. «Когда Спар-
так был принужден попытаться пробиться в Самний,
Красс на заре уничтожил около 6000 человек непри-
ятельского войска, а вечером еще приблизительно
столько же, в то время как из римского войска было
только трое убитых и семь раненых. Такова была
перемена, происшедшая в армии Красса благодаря
введенной им дисциплине».
Цифры потерь, приводимые Аппианом, попросту
смешны и совершенно неправдоподобны. Но дейст-
вительности вполне может соответствовать то, что
солдаты, помня о децимациях, на этот раз бились
значительно лучше, чем прежде. И если даже отбитые
попытки прорыва, о которых, кстати, Плутарх не упо-
минает вовсе, стоили рабам больших потерь, чем пре-
дыдущие столкновения, то странное соотношение меж-
ду 12 000 убитыми повстанцами и 3 павшими рим-
лянами больше всего напоминает современный пропа-
гандистский миф одной из воюющих сторон.
Должно ли было это поражение стать началом
конца? Разве морской путь, ведший через пролив на
Сицилию, не был все же выходом и спасением, хотя бы
и без помощи пиратов?
234
Спартак, никогда не испытывавший недостатка
в стратегических идеях, и тут горевал недолго. При
ясной погоде спасительный остров можно было уви-
деть даже невооруженным глазом, и при благоприят-
ных обстоятельствах добраться до него было все же
возможно. Однако немногих лодок, собранных его лю-
дьми, было для этого явно недостаточно. Тогда он
приказал связать прутьями плоты из бревен, бочек
и досок и попытаться выйти на них в море. Однако вся
решительность рабов исчезла при виде бурного и не-
приветливого моря, швырявшего и разбивавшего их
плоты, словно щепки. Так что от этой попытки пере-
правиться на Сицилию восставшие отказались.
Прорыв
Теперь Спартак попытался вступить в переговоры
с Крассом, но был с презрением отвергнут. Рабам не
оставалось ничего иного, как попытаться еще раз про-
рвать укрепления римлян.
Но вождь повстанцев решил обезопасить себя от
неудач и выждать благоприятный момент. Он наносил
противнику неожиданные удары малыми силами то
тут, то там, стараясь причинить римлянам как можно
больший урон. «Часто он неожиданно нападал на них,
набрасывал пучки хвороста в ров, зажигал их и делал
осаду чрезвычайно трудной» — так пишет об этом Ап-
пиан. Затем Спартак якобы приказал распять на ней-
тральной полосе пленного римлянина, желая показать
своим приверженцам, какая участь ожидает их в том
случае, если они будут разгромлены и попадут живы-
ми в руки врагов. Сколь бы жестокой ни казалась нам
эта драконовская мера, тем не менее она вполне понят-
на и естественна в час наивысшей опасности; и она
возымела на рабов именно то психологическое воздей-
ствие, на которое рассчитывал Спартак,— решимость
и смелость его людей резко возросли, и подтвердилось
это очень скоро.
Постоянными стычками, которыми фракиец беспо-
коил осаждавших, он отвлек внимание противника от
того места, которое предназначалось для прорыва.
И когда однажды бурной зимней ночью снежная пеле-
на застилала глаза римским часовым, он быстрым
маршем подвел свое войско к укрепленной линии,
235
«засыпал небольшую часть рва землей, хворостом
и ветками и перевел через него третью часть своего
войска». Так описывает Плутарх удачный прорыв
римских укреплений. По Фронтину91, рабы наполнили
ров трупами тягловых животных и пленных, убитых
специально для этого; Аппиан же сообщает, что Спар-
таку удалось вывести из западни не треть войска, а всю
армию. У него же речь идет о коннице, прибытия
которой якобы ожидал Спартак перед прорывом. Но
поверить в это совершенно невозможно, ибо откуда
было ей взяться? Все эти противоречия и неточности
еще раз показывают, насколько ненадежны античные
источники в передаче сведений о восстании гладиа-
торов.
С учетом потерь в последующих сражениях, более
вероятным кажется предположение о том, что Спартак
вызволил больше чем одну треть своей армии, может
быть большую часть. Еще до того как настало утро
и Красс со своим спешно выстроенным войском смог
перекрыть место прорыва, Спартак был уже по эту
сторону с таким трудом выкопанного рва. Сколько
рабов погибло в ходе этой операции — неизвестно.
Огромные земляные работы, проведенные легиона-
ми Красса, оказались теперь бесполезными, и весть
о том, что Спартак вырвался из окружения, вызвала
в Риме, а также в областях Центральной и Южной
Италии чуть ли не панику. Ведь все надеялись на то,
что западня захлопнулась и голодная смерть рабов
есть лишь вопрос времени, теперь же ужасная дейст-
вительность вновь грозно напомнила о себе, ибо вес-
ной 71 г. Спартак совершенно неожиданно опять ока-
зался в Лукании.
Теперь уже и сам римский полководец опасался
того, что армия рабов вновь двинется на столицу,
и начал уже сомневаться в разрешимости возложенной
на него задачи. Его неуверенность в себе удивляет тем
более, что численное преимущество, воплощенное
в восьми легионах, было на его стороне, в то время как
рабов ослабил кровавый штурм укрепленной линии.
После Красс часто сожалел о том, что слишком пото-
ропился послать гонца в Рим с требованием к сенату
отозвать из Македонии Марка Лукулла, а из Испа-
нии— Гнея Помпея для того, чтобы использовать их
армии в Италии, где он один не может теперь гаран-
тировать благополучный исход.
236
Новый раскол
Однако этот призыв о помощи оказался излишним,
ибо новый раскол ослабил армию Спартака и одновре-
менно усилил Красса. И снова глупая зависть кельтов
и германцев по отношению к фракийцу привела к мя-
тежу и разделению восставших. Как и в случае с Крик-
сом, достаточно сильная галло-германская группа же-
лала следовать лишь за своими собственными вож-
дями. Возможно, что напряженность нарастала имен-
но в последние месяцы, когда повстанцы были заперты
в Бруттии. Однако перед лицом общей опасности про-
тиворечия казались незначительными, что вынуждало
раскольников отдавать должное благоразумию, талан-
ту и хитрости фракийца.
Тем более удивительным кажется то, что разрыв
проявился в тот самый момент, когда Спартак столь
блестяще вывел повстанцев из страшной западни.
И вместо того чтобы следовать за своим спасителем
и беспрекословно подчиняться ему, ибо в единстве —
сила, спасенные именно теперь, когда вновь была об-
ретена свобода, самоубийственно вели дело к разрыву,
так как не желали, чтобы во главе их стоял фракиец.
Относительно конкретного повода для раздора нам
ничего не известно. Возможно, спор разгорелся по
поводу предстоящих шагов. Спартак, кажется, соби-
рался отправиться в Брундизий, нынешний город-порт
Бриндизи на берегу Адриатики, с тем чтобы попытать-
ся добыть там корабли и с их помощью покинуть
Италию. Кельто-германская же группа^ помешанная
на добыче, думала не о будущем, а лишь о настоящем
и намеревалась продолжать грабить Италию и даже
опустошить Рим.
Очень скоро раскол в рядах восставших обернулся
удачей для римлян и бедой для рабов.
Под предводительством Ганника и Каста, избран-
ных вождями, галлы и германцы вышли из союза,
умом и душой которого был фракиец, и устроили
собственный лагерь на берегу Луканского озера, вода
которого, по словам Плутарха, была «то пресной, то
соленой и негодной для питья», так что речь шла,
по-видимому, о лагуне неподалеку от города Пестума,
расположенного на берегу Тирренского моря.
С радостью наблюдал Красс за разделением армии
рабов и, как только это произошло, тут же бросился
237
вдогонку за германцами. Приблизившись к ним, он
обнаружил, что у них царит беспорядок, и, не теряя ни
минуты, напал и оттеснил их от озера. Поражение
рабов казалось неизбежным, как вдруг удача отвер-
нулась от Красса. Не успели римляне приступить
к преследованию и окончательному уничтожению про-
тивника, как Спартак пришел на помощь побежден-
ным. Обнаружив это, римский полководец, не готовый
к решающей битве, приказал трубить отход, и бегство
галло-германских отрядов прекратилось.
Таким образом, Спартак своим решительным вме-
шательством еще раз спас раскольников от разгрома.
Однако от окончательного уничтожения уберечь их все
же не удалось, ибо, вместо того чтобы подчиниться
наконец вождю, они и теперь упорствовали в своем
самоубийственном эгоизме и групповщине. Беда не
раскрыла им глаза и не изгнала гордыни из их сердец.
Их все так же ослеплял племенной гонор.
И тем не менее Спартак попытался и теперь не
оставлять их в беде. Когда кельто-германские отряды
отошли от озера и закрепились на горе неподалеку, он
устроил рядом и свой лагерь, для того чтобы прину-
дить Красса в случае нападения разделить легионы.
Это была достаточно продуманная предупредитель-
ная мера, но и она не смогла предотвратить конца
германцев, ибо и Красс ответил достаточно хитрым
ходом.
Продолжавшееся самоослепление галлов и герман-
цев укрепило уверенность римского полководца в сво-
их силах. То, чего ему не удалось достичь первым
своим ударом по отделившейся группе рабов, а имен-
но ее уничтожения, он желал как можно быстрее навер-
стать хитростью. А спешил он потому, что к тому
моменту Гней Помпей подавил наконец восстание Сер-
тория в Испании и готовился к возвращению в Ита-
лию. Так что Красс желал разделаться с восставшими
без помощи молодого блистательного победителя, ибо
он опасался того, что слава окончательного разгрома
Спартака достанется Помпею.
Желая ввести фракийца в заблуждение относитель-
но своих истинных планов, Красс приказал разбить
напротив обеих армий рабов два лагеря — меньший
напротив расположения отделившихся от Спартака
галлов и германцев и больший — в виду самого Спар-
така. В первые дни он вел себя спокойно, будто лишь
238
наблюдая обе группы. Однако ночью перед переходом
в наступление сам он с большей частью своих войск
перешел в меньший лагерь, оставив, однако, на старом
месте свой шатер. Хитрость эта должна была пробу-
дить у Спартака впечатление, что Красс и большая
часть легионов находятся перед ним.
Кроме того, римский полководец разделил свою
конницу. С помощью одной ее части легат Л. Квинк-
ций предпринял небольшое нападение на основной
лагерь восставших, которое отвлекло внимание Спар-
така и связало его силы, а другую ее часть Красс
использовал для того, чтобы выманить галлов из их
укреплений.
Стремясь обеспечить на этот раз полное уничтоже-
ние группы Каста и Ганника, он приказал двум легатам
ночью с 6000 солдат обойти гору, на которой засел
враг, и укрыться там, а с началом общего наступления
напасть на него с тыла. Под покровом темноты двена-
дцать когорт отправились выполнять этот приказ. Ра-
ди маскировки солдаты и офицеры, в них входившие,
прикрыли свои шлемы накидками. Они почти уже
заняли указанные позиции, как случилось неожидан-
ное. Две галльские женщины, приносившие жертвы
перед лагерем, заметили в утренних сумерках римские
когорты и подняли тревогу. Со всей решительностью
бросились рабы на неожиданно появившегося врага
и значительно потеснили его. Однако, заслышав изда-
лека шум битвы, Красс быстро приблизился и бросил
свои отлично вооруженные легионы «в самое крово-
пролитное», по мнению Плутарха, «за всю войну сра-
жение. Положив на месте 12 300 неприятелей, он нашел
среди них только двоих, раненных в спину, все осталь-
ные пали, оставаясь в строю и сражаясь против
римлян».
Замечание Плутарха о том, что все рабы, кроме
двоих, были убиты ударами в грудь, не следует пони-
мать буквально. Этим он хочет сказать лишь, что
мужество мятежников никак не согласуется с традици-
онными римскими представлениями о трусости и несол-
датском поведении рабов.
Когда Орозий утверждает, что поле битвы покры-
вали 30000 трупов, а Ливий и Фронтин говорят даже
о 35 000 павших, то эти сообщения следует считать
сильно преувеличенными, как и упоминавшиеся ранее
античные оценки численности войск Спартака. Дальше
239
же говорится, что в плен было захвачено лишь 900
повстанцев.
Действительно, значительным представляется со-
общение о том, что после этой битвы Красс захватил
5 римских орлов — знамен легионов, 26 полевых штан-
дартов и 5 фасций, т. е. связок прутьев с воткнутыми
в них топориками. Если один только галло-германский
отряд возил с собой пять орлов, то в скольких же
битвах, нигде не упоминаемых римскими историками,
одерживала победы армия Спартака!
Шесть тысяч крестов вдоль Аппиевой дороги
Обманный маневр части римской конницы, произ-
веденный перед лагерем Спартака, действительно ввел
его в заблуждение. И прежде чем он осознал, что стал
жертвой военной хитрости, Красс уничтожил отколов-
шуюся часть рабов во главе с Кастом и Ганником.
Теперь опасность нависла над самим Спартаком, ибо
он должен был рассчитывать на то, что римский пол-
ководец обрушится на него всей мощью своей армии.
Поэтому в начале 71 г. до н. э. он отошел со своими
отрядами в горы неподалеку от Петелии, нынешнего
Стронголи, на восточном побережье Калабрии.
Однако Красс не желал, чтобы враг ушел беспрепят-
ственно. Поэтому он приказал легату Квинкцию и кве-
стору Тремеллию Скрофе следовать по пятам рабской
армии и постоянными нападениями препятствовать ее
организованному отступлению. Первоначально Спар-
так не ввязывался в серьезные стычки с римским аван-
гардом. Но когда они действительно превратились
в помеху, он на марше развернул свои войска и так
ударил по римлянам, которые должны были преследо-
вать его, что последние обратились в беспорядочное
бегство, неся бесчисленные потери. Лишь с большим
трудом римлянам удалось вынести из боя раненого
квестора и избегнуть полного разгрома.
Этим ударом Спартак вновь продемонстрировал,
сколь великолепным стратегом он являлся. Если бы
подобную блестящую победу в ходе отступления уда-
лось одержать римскому полководцу, то античные
историки стремились бы в похвалах ему превзойти
друг друга. Раб же, да еще и беглый гладиатор, их
признания не заслуживал.
240
Но пользу из этого успеха извлекли в конце концов
не победители, а побежденные, ибо «этот успех и погу-
бил Спартака, вскружив головы беглым рабам», как
пишет Плутарх. Превозносясь выше всякой меры, они
вновь и вновь похвалялись тем, что будто никто и нич-
то не может им противостоять. Продолжать отступле-
ние для того, чтобы выждать благоприятной возмож-
ности, в необходимости чего убеждал Спартак, они
теперь считали позором для себя. «Они теперь и слы-
шать не хотели об отступлении и не только отказыва-
лись повиноваться своим начальникам, но, окружив их
на пути, с оружием в руках принудили вести войско
через Луканию на римлян. Шли они туда же, куда
спешил и Красс».
Теперь римский полководец более всего жаждал
решающей битвы, ибо в Рим пришли сообщения о том,
что Помпей, стяжавший лавры победителя в Испании,
находится в пути и скоро прибудет в Италию. Его
приверженцы в Риме не упускали возможности превоз-
носить его в качестве единственного полководца, спо-
собного успешно завершить «гладиаторскую войну»,
длящуюся уже третий год. «Ведь стоит только Помпею
появиться, как он сразу же остановит врага и уничто-
жит его одним решительным ударом»,— говорили они.
Ожидания римлян, видевших в Помпее избавление от
всех бед, глубоко ранили Красса, и теперь он жестоко
сожалел о том, что после прорыва армией Спартака
вала в Бруттии сам потребовал от сената призвать на
помощь своего самого опасного соперника. Не желая
давать Помпею возможности стяжать славу победы
над Спартаком, Красс торопился сам разгромить ра-
бов в решающем сражении.
Оно состоялось, очевидно, весной 71 г. до н. э.
в Лукании, у впадения Силара в Тирренское море,
неподалеку от города Пестум.
Как сообщает Плутарх, Красс разбил свой лагерь
рядом с противником и «начал рыть ров. В то время
как его люди были заняты этим делом, рабы тревожи-
ли их своими налетами. С той и другой стороны стали
подходить все большие подкрепления, и Спартак был
наконец поставлен в необходимость выстроить все
свое войско. Перед началом боя ему подвели коня, но
он выхватил меч и убил его, говоря, что в случае
победы получит много хороших коней от врагов,
а в случае поражения не будет нуждаться и в своем».
9 Г. Хёфлинг
241
Всем своим соратникам, последние два года дели-
вшим с ним беды и радости, он хотел этим показать,
что и теперь, когда речь идет о победе или поражении,
жизни и смерти, о том, чтобы быть или не быть, он до
последнего вздоха остается верен им.
С этими словами он подал знак к наступлению
и сам ринулся в бой пешим. Героически пробивался он
сквозь ряды римлян, падавших под ударами его меча,
и старался не упускать из виду римского полководца,
так как желал сразиться с ним один на один. Но до
Красса он в гуще боя не добрался и убил лишь двух
центурионов, преградивших ему путь.
Хотя повстанцы бились как львы, очень скоро
стало ясно, что они не в состоянии противостоять
превосходящим числом и вооружением легионам. Ты-
сячи павших покрыли уже поле битвы, но тех, кто
погибал возле них под ударами мечей и копий, было
еще больше.
Спартак также был тяжело ранен копьем в бедро,
но не отступил. Опустившись на колено и прикры-
ваясь щитом, он ожесточенно защищался против
наседавших на него врагов до тех пор, пока оконча-
тельно не рухнул под их ударами. Напрасно иска-
ли потом на залитом кровью поле его труп — най-
ти его под горами мертвых тел оказалось невозмож-
ным.
И на этот раз повстанцы бились с присущим им
презрением к смерти, однако, после того как ряды их
пришли в беспорядок, началась самая настоящая рез-
ня. Сколько людей погибло во время битвы, неизвест-
но. Число их так велико, что не может быть оценено
точно. Преуменьшенным следует считать утверждение
Аппиана, что римляне потеряли лишь 1000 человек,
и преувеличенным — сообщение Ливия, будто бы поте-
ри рабов составили 60 000 человек.
Показательным является замечание Ливия, сооб-
щающего, что победившие легионеры обнаружили
в лагере рабов 3000 римских граждан и освободили их.
Этот факт опровергает утверждения, например, будто
Спартак регулярно уничтожал пленных.
Что же касается бесчеловечности, то ее проявил
именно Красс. Те, кто спасся на поле битвы, укрылись
в горах Южной Италии, но и туда добрался римский
полководец. Долгое время они защищались, разбив-
шись на четыре группы, т. е. практически до тех пор,
242
пока не пал последний из них. Однако еще 6000 рабов
имели несчастье попасть в плен. Красс приказал их
распять для того, чтобы трупы, несколько месяцев
висевшие потом на крестах, служили доказательством
его победы и средством устрашения других рабов, т. е.
вселяли бы уверенность в души одних и ужас — в дру-
гих. Шесть тысяч крестов, поставленных вдоль Аппи-
евой дороги, продемонстрировали всему миру, как
Рим наказывает людей, осмелившихся подняться про-
тив своих угнетателей: борцов за свободу ожидает та
же судьба, что и разбойников. Во времена, когда воен-
нопленных обычно делали рабами, восставшие и вновь
плененные рабы не могли рассчитывать на милость
возвращения в рабство.
Однако эта беспрецедентная охота за людьми жела-
емого успеха не принесла. Ибо еще один пятитысячный
отряд рабов продолжал прочесывать Луканию. Он-то
и лишил миллионера и военачальника в последний
момент той награды, которой он так жаждал. Вот что
сообщает об этом Плутарх:
«Хотя Красс умело использовал случай, предводи-
тельствовал успешно и лично подвергался опасности,
все же счастье его не устояло перед славой Помпея.
Ибо те рабы, которые ускользнули от него, были
истреблены Помпеем, и последний писал в сенат, что
в открытом бою беглых рабов победил Красс, а он
уничтожил самый корень войны. Помпей, конечно, со
славой отпраздновал триумф как победитель Сертория
и покоритель Испании». Это было 27 декабря 71 г. до
н. э. «Красс же и не пытался требовать большого
триумфа за победу в войне с рабами, но даже и пеший
триумф, называемый овацией, который ему предоста-
вили, был сочтен неуместным и унижающим достоин-
ство этого почетного отличия».
При таком малом триумфе полководец не ехал по
улицам Рима, стоя в колеснице, запряженной четвер-
кой лошадей, в лавровом венке и сопровождаемый
звуками труб. Он шел пешком, в сандалиях, в венке из
мирта, а сопровождали его флейтисты, так что и сам
триумфатор производил не столько боевое, устраша-
ющее, сколько вполне мирное впечатление. К тому же
флейта считалась инструментом исключительно мир-
ным, а мирт — любимым растением Афродиты, до-
чери Зевса и Дионы, более всех других богов нена-
видевшей насилие и битвы. Кроме того, овациатор
9* 243
имел право принести в жертву всего лишь овна, но не
быка.
Однако сенат не был удовлетворен столь ограни-
ченным чествованием Красса и потому разрешил ему,
учитывая заслуги в деле спасения Отечества, быть
увенчанным не миртовым, а лавровым венком.
«Тотчас же вслед за этим Помпею было предложе-
но консульство, а Красс, надеясь стать его товарищем
по должности, не задумался просить Помпея о содей-
ствии, и тот с радостью выразил свою полную на то
готовность, ибо ему хотелось, чтобы Красс так или
иначе всегда был обязан ему за какую-нибудь любез-
ность; он стал усердно хлопотать и, наконец, заявил
в народном собрании, что он будет столь же благо-
дарен за товарища по должности, как и за само кон-
сульство».
Впрочем, дружба эта дала первые трещины уже
вскоре после их совместного вступления в должность
в 70 г. до н. э. Они все время соперничали друг
с другом, пытаясь затмить один другого. Как подчер-
кивает Плутарх, в год этого консульства расположение
народа удалось завоевать Крассу, принесшему Герку-
лесу огромную жертву, устроившему угощение для
10 000 человек и раздачу трехмесячного запаса хлеба
для всех граждан.
Так начался политический взлет миллионера, кото-
рый десятилетием позже, в 60 г. до н. э., образовал
вместе с Помпеем и Цезарем первый триумвират.
Но это не имеет уже никакого отношения ни к Спа-
ртаку, ни к восстанию рабов и гладиаторов.
Был ли «Интернационал рабов»?
Относительно программы Спартака и значения его
восстания историки придерживаются различных взгля-
дов. При этом постоянно возникает вопрос о причине
разрыва между фракийцем Спартаком и кельтом Кри-
ксом, а также о том, привели ли к расколу повстанцев
их различные этнические, национальные интересы.
Предлагаемые гипотезы невозможно ни подтвер-
дить, ни опровергнуть сколь-либо убедительным об-
разом. Недостаток источников, которыми мы распола-
гаем, исключает, по-видимому, окончательное решение
спорных проблем, связанных с восстанием Спартака.
244
Время от времени некоторые исследователи усмат-
ривают в восстаниях II и I вв. до н. э. проявления
некоего «Интернационала рабов», который ставил
своей целью объединение всего пролетариата антично-
го мира в борьбе против тогдашней буржуазии и по-
строение социалистического общества. Эту точку зре-
ния критикует Фогт в упоминавшейся нами выше мо-
нографии.
Относительно всего этого периода Фогт предпола-
гает некоторую координацию действий повстанцев
в Италии и на Сицилии, считавшейся главным прибе-
жищем беглых рабов.
Разнообразные возможности контактов и передачи
сведений объясняют, каким образом распространялись
искры мятежа. «И не нужно придумывать для этого
какой-то «Красный Интернационал». К тому же на
этом фоне солидарность рабов между собой в эпоху
восстаний оказывается довольно слабой». Никогда не
было между восстаниями четкой взаимосвязи, точно
так же как никогда на выдвигалось и принципиального
требования уничтожения рабства как социального ин-
ститута. «Стремления к преобразованию общества
и хозяйства простирались лишь до требований раздела
имущества, но не отмены собственности на средства
производства, т. е. это был социализм раздела, а не
обобществления». Свободный пролетариат, распав-
шийся на нищих крестьян и полуголодных горожан,
никогда серьезно не поддерживал рабов. Хотя многие
обедневшие крестьяне и поденщики присоединились
к Спартаку, городской пролетариат продолжал отно-
ситься к восстанию враждебно. «Дикие грабежи сво-
бодных пролетариев, имевшие место во время обеих
сицилийских войн, свидетельствуют об отсутствии
пролетарского единства. Философские учения и мисти-
ческие религии, утверждавшие принцип единства рода
человеческого и равенства всех смертных перед лицом
божества, не могли еще служить обоснованием проле-
тарского мировоззрения, объединяющего сех угнетен-
ных в борьбе против существующего социального по-
рядка. Все, в том числе и революционно астроенные
граждане, были твердо убеждены в том, что рабы
были, есть и будут. В такой изоляции рабам не остава-
лось ничего иного, как убивать своих господ и завладе-
вать их имуществом, завоевывая силой свободу, в пра-
ве на которую им отказывал весь мир».
245
Образ жизни в войске Спартака, всегда справед-
ливо делившего всю добычу, представлял собой типич-
ный военный коммунизм. Планов же относительно
переустройства общества у него, по-видимому, не бы-
ло. «Целями были: возвращение рабов домой, борьба
против Рима, установление связи с Сицилией; Италия
же рассматривалась как театр военных действий, а не
как страна, подлежащая преобразованиям».
Судьба рабов после восстания Спартака
Распятие 6000 рабов из войска Спартака вдоль
Аппиевой дороги, соединявшей Рим с Капуей, знаме-
новало окончание эпохи великих восстаний, но не эпо-
хи рабства. Ибо, несмотря на свой размах, спартаковс-
кая война не раскрыла глаза римской аристократии на
все значение «рабского вопроса». Отношение совре-
менников этих событий к рабам почти не изменилось,
хотя к тому времени начали осторожно высказываться
идеи сосуществования. Так, стоик Посидоний усматри-
вал в жестокости отдельных хозяев, проявляемой ими
в отношении собственных рабов, опасность для обще-
ства в целом. Кроме того, было сделано открытие, что
раб также обладает душой и потому ему нельзя запре-
щать принимать участие в религиозных праздниках.
Рабам предоставили также право организовать объ-
единения, которые возникли повсеместно, причем пра-
во это существовало после того на всем протяжении
римской истории, за исключением коротких периодов
запретов.
С другой стороны, в социальном и экономическом
порядке, построенном на рабстве, не изменилось почти
ничего. То, что раб представляет собой товар, в I сто-
летии до н. э. подтверждал и Марк Теренций Варрон
(116—27 гг. до н. э.), римский землевладелец и ученый-
энциклопедист, считавшийся образованнейшим римля-
нином своего времени. В одной из своих специальных
книг он приводит следующую констатацию: для про-
изводства сельскохозяйственной продукции требуются
люди и орудия. Все орудия или инструменты он под-
разделяет на говорящие, мычащие либо блеющие и не-
мые. Под говорящими орудиями он понимает рабов,
под мычащими или блеющими — животных, а под не-
мыми — сельскохозяйственные орудия и инвентарь
246
вроде телеги и прочего. По его учению рабы также
представляли собой инвентарь, отличавшийся от без-
жизненных орудий, например вил, тем, что на него
можно воздействовать психологически, а также тем,
что обращаться с ним следует разумно, а не жестоко.
Однако это воззрение нисколько не помешало ему
подразделить скот следующим образом: на мелкий —
овец, коз и свиней, крупный — коров, ослов и лоша-
дей— и скот, необходимый для содержания двух
вышеупомянутых видов, а именно: мулов, собак и...
пастухов, т. е. рабов.
Конечно, не следует всех римских рабовладельцев
стричь под одну гребенку, ведь их отношение не в по-
следнюю очередь зависело от той области, в которой
был занят раб. Хотя Цицерон придерживался тех же
воззрений, что и прочие рабовладельцы, его истинная
гуманность заставляла его обращаться с рабами по-
человечески, даже по-дружески. Так, однажды он опла-
тил лечение своего любимого раба, страдавшего ка-
ким-то легочным заболеванием, а когда умер Соситей,
его раб-чтец, он написал своему другу Помпонию Ат-
тику: «Меня потрясло уже само предположение, что
смерть раба могла так потрясти меня».
Хотя во время судебного следствия рабов продол-
жали подвергать пыткам, ибо римляне придержива-
лись мнения, что иначе от них правды не добиться,
первоначальное совершенно бессердечное отношение
с течением времени, особенно в эпоху Империи, смяг-
чалось.
Причиной тому были многие обстоятельства.
После того как Римская держава достигла своих
наибольших размеров, завоевательные войны стали
бессмысленными. Вместе с ними исчез и основной
источник получения рабов, ибо там, где нет войн, нет
и военнопленных. Давно уже из заморских стран не
привозили такого числа людей, как это было в «старые
добрые времена». Процветавшая некогда торговля
людьми хирела все более по мере улучшения управле-
ния в самых отдаленных провинциях Империи. Однако
поскольку главной основой экономической жизни
с присущим ей ростом производства во всех отраслях
продолжала оставаться рабочая сила раба, хозяин до-
лжен был обращаться с ним так, чтобы не нанести
ущерба самому себе. Деятельность подобных дально-
видных предпринимателей поддерживалась идеями
247
стоической философии, представленной прежде всего
великим римским моралистом Сенекой из Кордубы
(Кордовы), миллионером и министром императора
Нерона. Хотя своих рабов сам он на свободу не от-
пускал и не требовал этого от других, тем не менее он
призывал относиться к ним с истинным сочувствием
и обращаться с ними как с человеческими существами.
В предназначенных к публикации «Нравственных пись-
мах» к своему другу Луцилию он писал следующее:
«Я с радостью узнаю от приезжающих из твоих
мест, что ты обходишься со своими рабами как с близ-
кими. Так и подобает при твоем уме и образованности.
Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои товарищи
по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над
ними одинакова власть фортуны...
Изволь-ка подумать: разве он, которого ты зовешь
своим рабом, не родился от того же семени, не ходит
под тем же небом, не дышит, как ты, не живет, как ты,
не умирает, как ты?..
Будь милосерден с рабом, будь приветлив, допусти
его к себе и собеседником, и советчиком, и сотрапезни-
ком.— Тут и закричат мне все наши праведники: «Да
ведь это самое унизительное, самое позорное!» А я тут
же поймаю их с поличным, когда они целуют руку
чужому рабу.
«Что же, надо допустить всех моих рабов к сто-
лу?»— Нет, так же как не всех свободных. Но ты
ошибаешься, полагая, будто я отправлю некоторых
прочь за то, что они заняты грязными работами: этот,
мол, погонщик мулов, а тот пасет коров. Знай: не по
занятию, а по нравам буду я их ценить...
Глуп тот, кто, покупая коня, смотрит только на
узду и попону; еще глупее тот, кто ценит человека
по платью или по положению, которое тоже лишь
облекает нас, как платье. Он раб! Но чем это ему
вредит? Покажи мне, кто не раб. Один в рабстве
у похоти, другой — у скупости, третий — у честолюбия,
и все — у страха... Нет рабства позорней рабства до-
бровольного».
Если Варрон и в общем-то Цицерон следовали
порожденному существовавшей системой аристокра-
тическому учению, в соответствии с которым раб пред-
ставлял собой живое орудие, а рабство основывалось
на естественном праве, то Сенека утверждал: такого
естественно-правового обоснования не существует. Все
248
люди имеют одинаковое право на свободу. Различие
между рабом и свободным чисто внешнее и случайное,
а истинная свобода имеет не гражданско-правовой,
а нравственный характер. Поэтому каждый держит
условия свободы в своих руках, и, значит, раб может
быть свободен, а рожденный свободным — рабом.
Эпохальное открытие Сенеки о возможности брат-
ства с рабами вполне сочеталось с повседневной жиз-
нью римских патрициев и потому было воспринято как
образованными римлянами, так и римским правом.
В эпоху ранней Империи это новое мышление также
оказало воздействие на законодательство, потому что
в это время во главе органов управления часто стояли
вольноотпущенники, а среди обычных чиновников так-
же было много вольноотпущенников и рабов.
Всевластие господина над его рабами было впервые
ограничено Петрониевым законом, принятым в начале
императорской эпохи. Этот закон запретил рабовла-
дельцам посылать своих рабов на съедение диким
зверям в амфитеатре. Такое варварское наказание мог-
ло быть обосновано только законным приговором,
вынесенным настоящим судьей, в обязанности которо-
го входило в данном случае и выслушать жалобы раба
на жестокое с ним обращение. Если он находил их
обоснованными, то мог постановить продать раба
другому хозяину.
При Клавдии появился эдикт, объявлявший сво-
бодным больного или не способного к труду раба,
изгнанного господином. В эпоху Домициана сенат за-
претил кастрацию рабов в коммерческих целях, опера-
цию, часто кончавшуюся смертельным исходом.
Император Адриан запретил хозяевам мучить и уби-
вать рабов по собственному произволу. Пытка могла
быть применена лишь тогда, «когда имеется подозрение
против обвиняемого, а прочие факты складываются
в такую доказательную цепь, что это делает необходи-
мым признание раба (для того, чтобы дополнить ее). Но
и в этих случаях следствие должно ограничиваться теми
рабами, которые, как предполагается, находились доста-
точно близко от происходящего и могли видеть что-либо
существенное». У рабовладельца было также отнято
право продажи рабыни своднику, а раба — ланисте или
в гладиаторскую школу. Если же владелец хотел нака-
зать раба, то для этого он должен был получить
разрешение у высокого государственного чиновника.
249
Наконец, его преемник Антоний Пий приравнял
казнь раба по приказу хозяина к убийству. Всякий
совершивший его должен был отвечать по всей строго-
сти закона.
Высшей наградой, которую римлянин мог пре-
доставить своему рабу, конечно же являлась свобода.
Право это первоначально основывалось на обычае,
а затем стало регулироваться законодательно. Однако
достаточно часто вольноотпущенник до конца своих
дней оставался зависим от господина.
Не следует забывать и о влиянии христианства,
хотя и многократно преувеличенном. Идеальные вза-
имоотношения, царившие в первых христианских об-
щинах, не знавших различия между бедными и бога-
тыми, значительными и незначительными, свободны-
ми и несвободными, постепенно почти сошли на нет
в тяжелой борьбе с государством. «Кесарю — кесаре-
во»,— говорил сам Христос, и апостолы его многокра-
тно выступали с признаниями существующего полити-
ческого и государственного порядка. Цель христианс-
кой любви к ближнему — совершенствование человека,
а не социальный переворот. Страданиям на этой земле
отводилась подчиненная роль, ибо всякая несправед-
ливость полностью устранялась лишь в потусторон-
нем мире. Церковь не отменила рабства и лишь посте-
пенно и с трудом преодолевала унаследованные от
древности предрассудки.
Так, например, епископ Игнатий Антиохийский уже
в III в. н. э. писал следующее:
«С рабами и рабынями не обходись высокомерно!
Но и они не должны заноситься, но, к чести Господа,
и далее оставаться рабами, с тем чтобы получить от
Господа лучшую свободу. Не следует им стремиться
освободиться за счет общины для того, чтобы не ока-
заться рабами этого стремления».
Лишь столетием позже, когда группы монахов в Ма-
лой Азии и Северной Африке начали принимать беглых
рабов, а епископ Феодор Мопсуэстийский (392—428 гг.)
потребовал уничтожения рабства, общественные на-
строения изменились значительным образом.
Однако истинный успех христианской этики связан
с движением против рабства в XIX в., развернувшимся
прежде всего в Северной Америке.
К тому времени Римская империя давно уже пре-
кратила свое существование, а время Спартаков прошло.
250
Спартак в политике и литературе
Однако люди не забыли о нем. Они помнили о Спа-
ртаке и в древности, помнят и сейчас. И хотя среди
современников — представителей более высоких слоев
общества Спартак пользовался дурной славой, имя его
глубоко врезалось в память римлян, и уже поколением
позже оно стало нарицательным. Этим именем Марк
Антоний назвал молодого Цезаря92, вербовавшего со-
лдат, а в устах Цицерона Спартаками были тот же
Антоний и Клодий. Вплоть до самого завершения
эпохи античности имя фракийского гладиатора и вож-
дя рабов употреблялось довольно часто.
Противники Спартака также довольно часто про-
славляли его, и прежде всего его смерть, достойную
героя. Среди римских историков полководческий та-
лант и боевой дух фракийца по достоинству оценил его
современник Саллюстий (87—35 гг. до н. э.), по край-
ней мере такое впечатление складывается на основании
дошедших до нас небольших фрагментов его «Исто-
рии». И действительно, достойно удивления то, как
Спартак, который в чужой стране мог полагаться
лишь на самого себя, сумел, преодолевая все трудно-
сти, организовать и вооружить свои отряды и превра-
тить их в боеспособную армию. Саллюстий обращает
внимание читателя и на величие души Спартака, когда
говорит об усилиях, прилагавшихся им для того, что-
бы обуздать бессмысленную жажду уничтожения, ко-
торой пылали его приверженцы. Поэтому историк про-
тивопоставляет вождя всей массе необузданных и же-
стоких повстанцев.
В следующем столетии благородство Спартака, за-
прещавшего своим воинам иметь серебро и золото,
превозносил римский писатель Плиний Старший (23—
79 гг. н. э.). Вождя рабов он приводил в качестве
примера для изнеженных и развращенных римлян,
питавших порочную страсть к этим благородным ме-
таллам.
В литературе имя Спартака возникло лишь в эпоху
Просвещения, когда на пороге Великой французской
революции интересы обратились к угнетенным народ-
ным массам. Первая поэтическая обработка этого ма-
териала вышла из-под пера француза Б.-Ж. Сорэна.
В своей трагедии он пытается беспроблемный в об-
щем-то сюжет украсить драматическим, но банальным
251
любовным конфликтом, который герой разрешает
в свободолюбивом духе и увенчивает собственной сме-
ртью. Драма Сорэна натолкнула сначала Лессинга (в
1770—1775 гг.) и Грилльпарцера (в 1810 г.) на мысли
о написании трагедии о Спартаке, но эти планы ре-
ализованы не были.
В многочисленных последовавших затем драмах,
которые хотя и были завершены, но к сегодняшнему
дню оказались совершенно забытыми, Спартак оказы-
вается жертвой своего рода Лернейской гидры — со-
бственного желания освободить рабов, превращающе-
гося в стремление разрушить Рим.
Романисты также, как могли, разрабатывали и обо-
гащали спартаковскую тему различными мотивами.
В новейшее время его охотно делали носителем свобо-
долюбивых и революционных идей — примером тому
могут служить произведения Ипполито Ньево, одного
из сподвижников Гарибальди, и американского писа-
теля Говарда Фаста. В вышедшем в 1940 г. романе
Артура Кестлера «Гладиаторы» автор говорит о невоз-
можности осуществления разумной и гуманной рево-
люции.
Спартак стал героем стихов и поэм, музыкальных
драм и балетов и конечно же телефильмов.
Образ античного борца за свободу активно исполь-
зовался и в политической пропаганде и агитации. В ян-
варе 1916 г. Карл Либкнехт начал публикацию своих
«Спартаковских писем», а в 1917 г. он вместе с Розой
Люксембург создал Союз Спартака, леворадикальную
революционную организацию, со времени русской Ок-
тябрьской революции исповедовавшую большевистс-
кие идеи и на партийном съезде 1918—1919 гг. пере-
именованную в Коммунистическую партию Германии.
Имя фракийского вождя рабов сохранилось в на-
звании малочисленного коммунистического союза сту-
дентов «Спартак» (в Западной Германии) и до недав-
него времени — в больших спортивных соревнованиях
в странах Центральной и Восточной Европы, имену-
емых спартакиадами.
Со врем.эи восстания гладиаторов и смерти ве-
ликого вождя рабов прошло две тысячи лет. Так ме-
няется мир
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, перевернута последняя страница, еще немно-
го— и опустится занавес, смолкнут гул амфитеатра,
вздохи и стоны несчастных рабов, чеканные речи знат-
ных римлян. И все же, отложив в сторону повествова-
ние о Спартаке, любознательный и терпеливый чита-
тель наверняка еще хотя бы ненадолго задержится
в мире древности, ведь не сразу сотрутся из памяти,
вытесненные новыми впечатлениями, яркие картины
тысячелетней римской истории и быта Вечного города,
ставшие по воле Г. Хёфлинга фоном одного-единст-
венного события I в. до н. э.— восстания рабов.
Разумеется, сам этот прием — увидеть в малом бо-
льшое и наоборот, показать одно через другое — дале-
ко не нов ни в беллетристике, ни в научной литературе.
Но ведь каждый автор делает это по-своему, в чем
и заключается притягательность вечного повторения,
казалось бы, одного и того же сюжета. Если бы перед
нами лежал исторический роман, следовало бы поин-
тересоваться мнением литературной критики о том,
насколько автору удалось воплотить свой творческий
замысел. Но Г. Хёфлинг не писал исторического рома-
на. Жанр его книги можно было бы определить как
научно-популярную беллетристику. При этом автор
поставлен в весьма определенные условия игры. С од-
ной стороны, ему противопоказан чистый вымысел,
фантазия, вовсе не опирающаяся на источники, хотя
бы и самые недостоверные, а с другой стороны, ему не
положено углубляться в дебри академической науки, ее
теоретические и методологические проблемы. Иначе
говоря, в такой книге не должно быть места ни роман-
тической любви Спартака к Валерии — жене, а затем
вдове Суллы (как в популярном у нас романе Р. Джо-
ваньоли), ни высоконаучным дискуссиям о социальном
составе войска восставших, наличии или отсутствии
классового сознания у рабов и т. п.
Что же остается на долю того, кто решит писать
«историческое повествование», а не роман и не диссер-
тацию? Не так уж мало! В его распоряжении «факты»,
причем здесь важны именно кавычки, которыми столь
обильно усеяна книга Г. W пинга. И вводят они не
внутренние монологи автора (его как раз будто и не
видно), а многочисленные цитаты из античных тек-
стов. Именно их обилие делает книгу максимально
познавательной, тем более что он не ограничивается
мастерской компиляцией, а, как и полагается про-
фессионалу, везде подчеркивает скудость и противоре-
чивость информации, содержащейся в этих отрывках.
В результате читатель оказывается лицом к лицу с так
называемой исторической традицией и одновременно
сталкивается с возможностью многообразного ее ис-
толкования. Можно включиться в диалог с автором,
домыслить собственные интерпретации событий и яв-
лений, может быть, даже и не соглашаться с написан-
ным в книге — все это в пределах правил, ведь
Г. Хёфлинг щедро поделился материалом для анализа!
Такого же права на собственное мнение не лишен,
очевидно, и автор послесловия к русскому переводу
книги...
Решение издать научно-популярную работу о вос-
стании Спартака в наши дни выглядит по меньшей
мере нетривиальным. Всякий, кто мало-мальски зна-
ком с историей исторической науки, знает, что тема эта
долгое время была одной из «священных коров» марк-
систской историографии как в СССР, так и в странах
Восточной и Западной Европы (при всей важности
разночтений и разногласий между отдельными учены-
ми). Поиски «революции рабов», которая «ликвидиро-
вала рабовладельцев и отменила рабовладельческую
форму эксплуатации трудящихся» (так гласила форму-
ла Сталина), направляли мысль исследователей по
вполне определенному руслу, побуждая их возводить
причудливые конструкции вроде непрерывной много-
фазовой революции, длившейся столетия (со II в. до
н. э. по III—V вв. н. э.) на фоне очевидного для всех
расцвета античного общества и его культуры!
Разумеется, нельзя не видеть всей сложности этого
феномена, полнее всего проявившегося в работах
С. И. Ковалева и А. В. Мишулина, и сводить его к ци-
татничеству в угоду начальству. Ведь в основе повы-
шенного внимания к истории классовой борьбы уг-
нетенных против эксплуататоров лежали вполне объ-
яснимые условиями жизни и идейной атмосферой по-
слереволюционной эпохи общественные настроения.
«Марксистская историческая наука ставит перед нами
иные задачи. Нет больше идиллической истории Гре-
254
ции и Рима с ее гимнами Цезарю, обожествлением
Платона или затейливой склокой богов на вершинах
Олимпа. Перед нами, быть может, более прозаическое,
но очень важное и серьезное явление: классовая борьба
в древних рабовладельческих обществах, отдаленная
по времени, но близкая нам по своим идеям, по образ-
цам удивительной стойкости, упорства и непримири-
мости, проявленных эксплуатируемыми в схватках
с эксплуататорами»,— писал А. В. Мишулин в моно-
графии «Спартаковское восстание».
О научной добросовестности советских историков
того времени говорит и то, что их труды вовсе не были
образцом бесплодного социологизаторства, ведь в та-
ком случае имена их авторов остались бы лишь в ис-
ториографических анекдотах, а не в множестве сносок
в фундаментальных работах самого последнего време-
ни, например в книге Джулии Стампаккьи.
Иными словами, тема рабских восстаний в марк-
систской, и прежде всего советской, науке заслуживает
самого серьезного отношения, что, впрочем, признано
уже давно. Среди авторов специальных историографи-
ческих работ можно назвать К. П. Коржеву, М. Раско-
льникову, А. Гуарино, Р. Орена. Еще раньше глубокий
анализ был дан в работах С. Л. Утченко и Е. М. Штае-
рман. Кстати, Г. Хёфлинг в соответствующих главках
во многом опирается на выводы Е. М. Штаерман.
Таким образом, «революция рабов» и ее роль в су-
дьбах советской науки об античности вовсе не была
«белым пятном». Напротив, о ней говорили и писали
все и повсюду и настолько охотно, что порой создается
впечатление, что этот «факт историографии» напрочь
затмил сам «исторический факт» — восстание Спарта-
ка! И если в западной науке от этого импульса рожда-
ются разнообразные исследования — от позитивистс-
ки-источниковедческих до историографических, социо-
логических и культурологических, то среди советских
коллег царит почти полное молчание, несмотря на то
что характер классовой борьбы в античном обществе
и специфика различных ее форм исследованы доскона-
льно. О причинах этого каждый может поразмышлять
и сам, а мне остается при этом лишь постараться
понять, как же поможет заполнить эту затянувшуюся
паузу книга Хёфлинга.
Вполне оправданным было желание писать о вос-
стании Спартака, когда главное содержание истории
255
виделось в классовой борьбе. Три года, на протяжении
которых восставшие держали в страхе всю Италию,
легко становились фокусом всей римской истории, пре-
жде всего, конечно, социально-экономической. Но как
быть, если классовая борьба становится лишь одним
из многих социальных взаимодействий? Если все на-
стойчивее желание не резать по-живому ткань челове-
ческого существования, в которой быт переплетается
с историей (Г. С. Кнабе), а рабство предстает не толь-
ко как тщательно изученная всеобъемлющая экономи-
ческая (В. И. Кузищин) и социальная (Е. М. Штаер-
ман) система, но и как один из наиболее существенных
элементов различных сфер общественного сознания
(В. М. Смирин)? Как быть, если «музыка революции»
более не воодушевляет, но заставляет все более чутко
прислушиваться к медленным ритмам неспешно эво-
люционирующих «структур»? Пока мы не можем удов-
летворительно разрешить все эти проблемы.
А Хёфлинг, очевидно, и не думает об этом, он
просто разворачивает свое «историческое повествова-
ние о Спартаке», перемежая его эпизоды очерками
о гладиаторах и рабах. Делается ли это ради одной
занимательности, лишь на том основании, что Спар-
так был и рабом и гладиатором? Кто знает... Но
в любом случае обсуждению подлежит не замысел,
а результат.
Пожалуй, именно благодаря книге Хёфлинга наш
читатель впервые получит столь полное представление
о римской гладиатуре, хотя автор в сущности лишь
воспроизводит ученую традицию больших энциклопе-
дий конца XIX — начала XX в., прежде всего запечат-
ленную в статье К. Шнайдера в «Реальной энциклопе-
дии классических древностей» Паули — Виссовы.
И прекрасно! «Факты» теперь под рукой, и можно,
опираясь на них, размышлять дальше. Разумеется, са-
ма «традиция» не есть, собственно говоря, история
гладиаторского дела, но лишь на ее основе возможны
действительно фундаментальные современные иссле-
дования, среди которых особое место, очевидно, следу-
ет отвести монографии покойного Ж. Билля «1лади-
атура на Западе от возникновения до смерти Домици-
ана». Вообще самые последние годы отмечены всплес-
ком интереса к римским зрелищам. Кроме уже извест-
ных исследований М. Клавель-Левек и П. Вейна
необходимо упомянуть серию выставок-коллоквиу-
256
мов, посвященных последовательно гладиаторским
зрелищам, театральным представлениям и цирковым
конным ристаниям, которые были организованы в му-
зее города Латта во Франции в 1987—1990 гг. и нашли
достойное отражение в прекрасно изданных каталогах
и сборниках статей.
Конечно, можно было бы найти немало случаев,
когда новейшие исследования уточняют или смещают
акценты в картине, нарисованной Хёфлингом. Это отно-
сится, например, к старинному спору об этрусском или
италийском происхождении гладиаторских игр. Хёф-
линг придерживается мнения об их этрусских корнях,
а между тем сегодня эта точка зрения чаще всего
оспаривается. Так что же? Ведь аргументы и той и дру-
гой стороны черпаются из общего источника. Так и в ря-
де других случаев: истолкование тех или иных данных
античной традиции может меняться, но ведь читатель-то
знакомится не только с интерпретациями, но и с текста-
ми, так что мысль его уже готова и к новым решениям.
И среди особенно популярных сейчас идей, связан-
ных с гладиатурой, безусловно, выделяется подход
к играм как к элементу воздействия на коллективное
сознание. Да и Хёфлинг не обходит эту тему, рассуж-
дая о политическом значении игр. Однако все же он
«перегнул палку»: в вопле «хлеба и зрелищ!» нашел он
прежде всего развращенность и кровожадность черни.
Бесспорно, римская литература дает простор для та-
кого понимания. Но насколько полно и верно римские
сатирики и моралисты осознавали феномен массовых
зрелищ? Ответ не столь очевиден. Были ли глади-
аторские игры средством политического манипулиро-
вания? Конечно. Но и только? Едва ли. Сам Хёфлинг
подсказывает путь поиска более адекватных ответов
на все эти вопросы. Не случайно он сравнивает «звезд»
арены с современными спортсменами и рок-музыкан-
тами, кумирами толпы, а присутствие на показатель-
ных боях — с просмотром приключенческих фильмов
по телевизору, когда наш современник, надев домаш-
ние тапочки и находясь в столь же безопасном удале-
нии от места действия, как и зритель на скамье ам-
фитеатра, сопереживает событию, в котором самому
ему участвовать не приведется никогда. А разве со-
гласимся мы считать себя «падкой на острые ощуще-
ния чернью» и объектом манипуляций правительства,
наблюдая перипетии «Спрута» или сопереживая Глебу
257
Жеглову? Вопрос излишний. Очевидно, в этих случаях
вступают в действие достаточно сложные механизмы
массовой коммуникации, и кто знает, могли бы люди,
не имея общих переживаний, хотя бы и придуманных,
находить общий язык в повседневной жизни!
Именно благодаря изучению разнообразных зре-
лищ, и не в последнюю очередь гладиаторских боев,
нам становится понятнее, каким же образом миллионы
жителей империи начинали ощущать себя римляна-
ми— народом, призванным господствовать над всем
миром, даже если речь шла о провинциальных крестья-
нах, никогда не бывавших дальше ближайшего город-
ка, в котором, может быть, и не было риторских школ
и библиотек, но зато наверняка высился величествен-
ный амфитеатр, многократно превосходивший разме-
рами все храмы богов — как римских, так и местных!
Таким образом, красочные и в то же время страш-
ные эпизоды, которыми столь богаты посвященные
гладиаторам страницы книги Хёфлинга, очень сущест-
венным и сокровенным образом связаны с самыми
основами древнеримской цивилизации, пышно рас-
цветшей на фундаменте, скрепленном совершенной
военной организацией и боевой доблестью граждан
Вечного города, а также их многочисленных «друзей»
и союзников. Победа, добытая в честном бою,— вот
лейтмотив римской истории и идеологии. А разве не
то же прославляли гладиаторы, даже если они и были
самыми презренными рабами?
Само римское общество со всеми его характерны-
ми чертами было обусловлено историей Римской дер-
жавы и бесконечных войн, в которых она росла и му-
жала. Констатация связи рабства с войной восходит
к самым отдаленным временам, да и на протяжении
всей античной эпохи (впрочем, еще и вплоть до
XVIII—XIX вв.) законность обращения пленного в ра-
ба не оспаривалась практически никем из философов
и юристов. Хёфлинг, как и многие историки, обра-
щает внимание читателя на факт очевидный — огром-
ный рост числа рабов из числа военнопленных. Од-
нако, к сожалению, мы не найдем в его книге более
глубокого понимания взаимосвязи военной организа-
ции Рима и римского рабства, которым мы обязаны
прежде всего работам Е. М. Штаерман.
Толчком, давшим начало римской военной экспан-
сии, была не какая-то прирожденная воинственность
25Х
этого племени, а особое устройство римской гражданс-
кой общины. Полное совпадение ее гражданской
и военной организации обеспечило успех своего рода
«плебейской революции», в результате которой уста-
новилось полное гражданское равноправие и стало
невозможно порабощать соплеменника. После этого
приток рабов извне, т. е. прежде всего военнопленных,
стал просто необходимым, а известный уровень обес-
печенности всего коллектива римских граждан создал
предпосылки для продуктивного использования труда
этих работников в хозяйствах, так сказать, «крепких
середняков», владельцев небольших вилл и ферм.
Именно этот процесс лежал в основе системы римс-
кого классического рабства, достигшей наивысшего
расцвета в I в. до н. э.— I в. н. э.
Свое место в исторической реконструкции рим-
ского рабовладения находят и те данные о расточи-
тельстве и излишествах, связанных с рабством, све-
дения о которых приводит Хёфлинг. Пожалуй, это тот
редкий случай, когда «факты» традиции не могут гово-
рить сами за себя и для характеристики такого соци-
ально-экономического института, как римское рабство
и основанное на нем общество, необходимо прибег-
нуть к исторической теории. Впрочем, это неудивите-
льно, так как в основе изложенной концепции лежит не
только письменная традиция, но и данные многих
других источников, прежде всего археологических.
Но бесспорно, что изложение Хёфлинга в полной
мере позволяет осознать моральный аспект рабства,
по крайней мере так, как это понимали сами древние.
Пафос морального осуждения рабства у Хёфлинга
столь силен, что с легкостью оправдывает справед-
ливость борьбы рабов за лучшую жизнь с оружием
в руках. Не изменяя своему приему — максимально
близко следовать традиции, он вместе с тем неуловимо
меняет собственный тон. Если в предыдущих главах
интонация автора была иронически-отстраненной,
лишь иногда гранича с сарказмом, то в последней
части, повествующей о сицилийских рабских войнах
и восстании Спартака, историк возвышает свой голос
в защиту доведенных до крайнего шага рабов — он
прямо оправдывает Спартака, устроившего гладиа-
торские игры с участием пленных римлян на погре-
бении Крикса! Внимательный читатель не преминет
заметить, что отношение к восставшим у античных
259
авторов, цитируемых столь же много и развернуто,
как и в предыдущих главах, различно, но, пожалуй,
ни у кого оно не совпадает с восхищением нашего
современника!
Почему же так происходит? Ответ кажется доста-
точно очевидным: важнейшей составляющей совре-
менного, ведущего свое происхождение от Великой
французской революции демократического сознания
является нетерпимость к рабству, угнетению и униже-
нию человека человеком. У нас в крови сочувствие ко
всем, кто борется против несправедливости и насилия,
кто идет на бой за свое собственное счастье и свободу
(хотя и усложнилось до крайней степени отношение
к борцам за всеобщее счастье). В этом и заключается
секрет вечной притягательности образа вождя восстав-
ших гладиаторов. Конечно, прав А. Гуарино, когда он
говорит о существовании «мифа о Спартаке». Вполне
возможно, что недостоверны сведения о его стратеги-
ческих хитростях и находках; действительно, мы не
знаем ничего, кроме догадок древних авторов, о пла-
нах и замыслах восставших. Не исключено, что прав
А. Гуарино даже тогда, когда «демифологизирует» са-
мого Спартака, лишая того даже собственного имени
и предполагая, что Спартак — типичное прозвище гла-
диатора-фракийца. Все возможно. Нельзя только от-
рицать факта восстания гладиаторов и рабов, держав-
шего в страхе Рим и лишь с трудом подавленного. Но
если и можно приписать создание «историографиче-
ского мифа» (о программах восставших, составе их
войск и т. д.) марксистским историкам, то собственно
«исторический миф» сформировался уже в античности
и пышно расцвел в Европе Нового времени, когда
право каждого человека на счастье и достойную жизнь
стало общепризнанным, пусть и не осуществленным на
практике.
Этот «миф» стал, очевидно, неотъемлемой частью
мировой культуры и воплотился в драмы, романы,
кино- и телефильмы, не говоря уже о ставшем живой
классикой балете А. И. Хачатуряна. Еще одним до-
водом в пользу жизнеспособности этого сюжета слу-
жит и работа Хёфлинга, которому удалось сквозь при-
зму восстания Спартака показать многие очень суще-
ственные стороны древнеримской действительности.
Е. В. Ляпустина
КОММЕНТАРИИ
1 Аппиан — греческий историк из Александрии (ок. 100 — ок.
170 г. н. э.). Из написанной им «Римской истории» в 24 книгах
сохранилось менее половины — прежде всего это пять книг, содер-
жащих описание гражданских войн в Риме со 130-х годов до 35 г. до
н. э. Аппиану было присуще стремление вскрывать экономическую
и социальную подоплеку политической борьбы.
2 Плутарх — греческий писатель, уроженец Херонеи в Беотии
(ок. 46—130 н. э.). Из огромного наследия этого автора (250 трудов)
сохранилось около трети. Наиболее известны его «Параллельные
жизнеописания» — 23 пары биографий знаменитых греков и римлян,
являющиеся важнейшим историческим источником. Сторонник пси-
хологического подхода Плутарх предупреждал своих читателей:
«...мы пишем не историю, а биографии, и не всегда в самых славных
деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-
либо ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают
характер человека, чем сражение с десятками тысяч убитых, огром-
ные армии и осады городов» (Александр, 1).
3 сенат—' важнейший орган власти в Римской республике, наря-
ду с народным собранием и выборными должностными лицами
(магистратами). Сенат пополнялся прежде всего за счет высших
магистратов по исполнении теми своих должностей. Постановления
сената — сенатус-консульты — имели силу закона, так же как и по-
становления народного собрания и собрания плебеев — плебисциты.
Число сенаторов неоднократно менялось: первоначально—100, во
времена ранней Республики — 300, со времени Суллы — 600, при
Цезаре —900, со времен Августа — опять 600, в период поздней
античности — 2000.
4 претор — одна из древнейших высших магистратур в Риме —
претура. Преторы обладали гражданскими, военными и судебными
полномочиями, но главной их задачей в период Республики было
отправление правосудия. После 80 г. до н. э. ежегодно избирали
восемь преторов, которые после исполнения должности в Риме
отправлялись в следующем году в провинции в ранге пропретора.
5 Диодор — греческий историк, уроженец сицилийского города
Агирия (90—21 до н. э.). Переселившись в Рим, написал сочинение
в 40 книгах, получившее название «Историческая библиотека». Этот
труд энциклопедического характера, также сохранившийся не полно-
стью, содержит сведения об истории стран Востока, Греции и Рима.
6 Спартак (Спарток) на Боспоре — в 438 г. до н. э. к власти
в Боспорском царстве — греческом государстве с центром в Пан-
тикапее (Керчь) — в результате переворота пришел Спарток I, ос-
нователь династии Спартокидов, правившей до ПО г. до н. э. В на-
учной традиции утвердилось написание через «о», несмотря на то
что Диодор называет нового царя Спартак, так как многочисленные
боспорские надписи сохранили именно форму Спарток.
7 Митридатовы войны — царь Понтийского царства в Малой
Азии Митридат VI Евпатор вед три войны с Римом (в 89—84,
83—82, 72- 64 гг. до н. э.), окончившиеся полным поражением
и самоубийством этого грозного противника римской экспансии на
Востоке
261
8 Флор—Луций Анней Флор, живший во II в. н. э., написал
обзор римской истории, концентрируя свое внимание на истории
войн, которые Рим вел сначала со своими италийскими соседями,
а позднее — с народами Средиземноморья.
9 в консульство Г. Фурния и Г. Силана — в 17 г. до н. э. римляне
вели счет лет по именам консулов, высших магистратов, избираемых
ежегодно.
10 квиндецемвиры— одна из трех больших жреческих коллегий,
наряду с понтификами и авгурами ведавшая Сивиллиными книгами
(т. е. книгами предсказаний).
11 Секулярные (столетние) игры — древние религиозные празд-
нества, отмечавшиеся раз в 100 или в НО лет. В годы Республики
последний раз отмечались в 146 г. до н. э. Секулярные игры, ор-
ганизованные Августом в 17 г. до н. э., должны были ознаменовать
укрепление римского государства и религии и вступление Рима
в новую, счастливую эпоху благодаря деятельности Августа.
12 Марсовы игры были введены во 2 г. до н. э. — в год освящения
храма Марса Мстителя. Культ этого божества был особенно почита-
ем при Августе, отомстившем за убийство своего приемного отца —
Цезаря.
15 триремы, биремы—военные гребные суда с тремя или двумя
рядами весел соответственно.
14 «Деяния божественного Августа» — найдены большие фрагме-
нты трех копий этой надписи с параллельным латинским и грече-
ским текстом, в результате чего содержание «Деяний» восстановлено
почти полностью. В этой автобиографии Август, почти не фаль-
сифицируя факты, но прибегая к умолчаниям, недомолвкам и искус-
ной группировке материала, рисует свою деятельность в наиболее
выгодном свете и создает образ идеального принцепса, достаточно
далекий от реальной действительности.
15 с момента основания города Рима — римляне возводили нача-
ло своей истории к основанию Города в 753 г. до н. э.
16 Пунические войны — в ходе трех Пунических войн (264—241,
218—201, 149—146 гг. до н. э.) решался спор Рима и Карфагена
(Северная Африка) о господстве над Западным Средиземноморьем.
В конечном итоге Карфаген был разрушен, а Рим создал огромную
мировую державу.
17 Ливий — Тит Ливий (59 г. до н. э.—17 г. н. э.), крупнейший
римский историк. Созданная им «История Рима от основания Горо-
да» пользовалась огромной популярностью в античности, но со-
хранилась далеко не полностью, отчасти из-за огромных размеров
(142 книги).
18 селевкидский правитель Антиох IV Эпифан правил со 175 по
164 г. до н. э. царством Селевкидов — государством, образовавшим-
ся в конце TV в. до н. э. после распада державы Александра Маке-
донского. В его состав входили области Малой Азии, Восточного
Средиземноморья, Месопотамии (вплоть до Индии). В 64 г. до н. э.
Сирия стала римской провинцией.
19 народные трибуны — избираемые ежегодно должностные лица
(10 человек), призванные охранять права плебеев от посягательства
патрициев. Личность трибуна была неприкосновенной, он обладал
правом наложить вето на постановления высших магистратов Рес-
публики и сената.
20 муниципии и колонии — самоуправляющиеся городские общи-
ны в римской Италии, а позже и в провинциях, получали тот или
иной правовой статус, определявший пределы правоспособности их
262
жителей с точки зрения римского права. Так, жители римских коло-
ний являлись полноправными римскими гражданами.
21 Эмилии Павел (228 —160 до н. э.) — римский полководец, по-
литический деятель и ритор. В 168 г. до н. э. одержал победу во 2-й
Македонской войне над Персеем в битве при Пидне.
22 самниты — италийские племена, населявшие области в цент-
ральной и южной части Апеннин. Традиционные противники римлян
(против них Рим вел три кровопролитных войны — в 343—341,
327—304, 298—290 гг. до н. э.).
23 Плиний Младший (62 — ок. ИЗ г. н. э.) — племянник и прием-
ный сын Плиния Старшего (23—79 гг. н. э.). Исполнял ряд магист-
ратур, после 110 г. в качестве императорского легата управлял
провинцией Вифиния. Из его литературного наследства сохранился
«Панегирик» императору Траяну и 10 книг «Писем», в том числе
адресованных императору.
24 проконсулы и легаты — наместники в римских провинциях.
В период Империи сенатские провинции управлялись проконсулами,
а императорские — легатами, которые и вершили судопроизводство
на местах.
25 квестор—магистрат-казначей. Городские квесторы заведова-
ли казной, провинциальные — финансовым управлением провинций.
Всего избиралось 10 квесторов (со 197 г. до н. э.), 20 (с 80 по 45 г. до
н. э.) и 40 при Цезаре.
26 казнь по древнему обычаю — преступника раздевали донага,
голову зажимали колодкой, а по туловищу секли розгами до смерти.
27 девять миллионов сестерциев — сестерций — мелкая серебря-
ная монета, основная римская денежная единица. Всаднический ценз
равнялся, например, 400000 сестерциев.
28 драхма — основная денежная единица в греческом мире. Одна
драхма равнялась одному денарию, а один денарий — четырем се-
стерциям.
29 Сенека Старший (ок. 55 г. до н. э.— ок. 40 г. н. э.) — писатель
и ритор, отец Сенеки Младшего. Сохранился его труд по риторике
в 11 книгах.
30 римский всадник — представитель всаднического сословия,
второго высшего сословия, после сенаторского, в Риме. Грань между
сенаторами и всадниками не была непроходимой, но всегда суще-
ствовала.
31 эндромида—греческий плащ из шерстяной ворсистой ткани.
32 церома — мазь из воска, которой натирались борцы, чтобы
сделать тело скользким.
33 двое из рода Гракхов — братья Тиберий (162—133 гг. до н. э.)
и Гай (153—121 гг. до н. э.) Семпронии Гракхи, народные трибуны,
боровшиеся за проведение глубоких социально-экономических ре-
форм в интересах римского крестьянства.
34 щитоносец — поклонник гладиаторов-фракийцев.
35 эдил—римский магистрат, ведавший городскими делами —
снабжением, надзором за рынками, дорожным строительством,
а также проведением некоторых игр. Ежегодно избирались четыре
эдила — два курульных и два плебейских, при Цезаре (в 46 г. до н. э.)
добавилось еще два цериальных эдила, ответственных за раздачи
зерна плебсу.
36 заговор Каталины — один из эпизодов социально-политиче-
ского кризиса Римской республики, ставший особенно знаменитым
благодаря четырем речам Цицерона, произнесенным против Ката-
лины, и специальной монографии историка I в. до н. э. Гая Сал-
263
люстия Криспа «Заговор Каталины». Луций Сергий Каталина
(108—62 гг. до н. э.) — обедневший римский патриций. Несколько
раз потерпев неудачу на консульских выборах, организовал заговор.
Пользовался поддержкой имевших долги аристократов, а также
неимущего городского плебса и молодежи, обещая ликвидировать
задолженность. Заговор не удался, ряд сторонников Каталины были
казнены в Риме, а сам он пал в бою в Этрурии.
37 Клодий и Милон — Публий Клодий Пульхр (ок. 92—52 гг. до
н. э.), лидер популяров, и Тит Анний Милон (95—48 гг. до н. э.),
сторонник оптиматов, создали собственные вооруженные отряды.
Клодий был убит приспешниками Милона, а тот был приговорен
к изгнанию и убит при попытке вернуться в Рим.
38 избирательные комиции— народные собрания для выборов
магистратов. В зависимости от состава и полномочий различали
куриатные, центуриатные и трибутные комиции.
39 давно умершей дочери Юлии — Юлия умерла в 54 г. до н. э.
40 в каждом квартале Рима — Август разделил Рим на 14 округов
и восстановил древнее деление города на «кварталы». Последних
при империи было около 300. В них входило несколько улиц, населе-
ние которых составляло что-то вроде общины.
41 принцепс — так назывался римский император в I—III вв. н. э.
Титул же «император» употреблялся тогда в более узком смысле
слова, нежели теперь. В период Республики принцепс — это сенатор,
значившийся первым в списке сената и первым подававший голос.
В сущности монархическое устройство ранней Римской империи
маскировалось сохранением всех внешних атрибутов республикан-
ского строя. Такая форма правления получила название «принципат»
(от «принцепс») в отличие от «домината» — откровенно монархиче-
ского режима поздней Римской империи.
42 Друз — Друз Младший, единственный сын императора Тибе-
рия, убитый в 23 г. н. э. 1ерманик — сын Друза Старшего, сводного
брата Тиберия.
43 Фронтон — Марк Корнелий Фронтон (ок. 110 — ок. 165—
169 гг. н. э.), один из наиболее авторитетных ораторов и преподава-
телей Рима во II в. н. э., которого Антонин Пий сделал консулом,
а затем назначил воспитателем своих наследников — Марка Аврелия
и Луция Вера. Сохранилось пять книг его переписки с друзьями
и учениками.
44 Дион Кассий — Кассий Дион Коккеян (ок. 160—235 гг. н. э.),
греческий историк и римский сенатор. Его «Римская история», к со-
жалению сохранившаяся не полностью,— важнейший источник све-
дений о конце Республики и первых столетиях Империи.
45 мегалезский пурпур — роскошная одежда для Мегалезских игр
в честь Великой матери богов (Кибелы), проводимых в апреле.
46 предшествовала же этому решению благодарственная речь...—
текст постановления Марка Аврелия и Луция Коммода об ограниче-
нии расходов на проведение гладиаторских игр найден в Испании на
бронзовой таблице. Благодарственная речь, вероятно, галльского
сенатора служила своего рода преамбулой этого документа.
47 первый известный нам амфитеатр — амфитеатр в Помпеях дол-
гое время считался древнейшим, однако новейшие исследования
показали, что еще до нет® существовали сооружения подобного рода
в Капуе и Кумах.
48 весталки — жрицы Весты, поддерживавшие, в соблюдение
древнего обычая, вечный огонь в ее храме. Для посвящения в вестал-
ки набирали девочек 6—10 лет из хороших семей, которые в течение
26..
30 лет должны были исполнять жреческие обязанности и строго
блюсти обет целомудрия. Весталки пользовались исключительными
почестями и привилегиями, считались одним из залогов вечности
Рима.
49 префекты города — должность городского префекта впервые
была введена на время отъездов Августа из Рима и затем стала
постоянной.
50 мизенский флот — при Августе в городе Мизене, на побережье
Кампании, была создана мощная морская база.
51 бессменный фламин — жрец определенного божества, в данном
случае Нерона.
52 за 6, 5, 4, 3 дня и накануне апрельских ид — римляне обознача-
ли дни месяца по их отношению к календам, нонам, идам. Кален-
ды— первый день каждого месяца, иды — середина месяца (совпада-
ли с полнолунием и приходились на 15-й день марта, мая, июля
и октября и на 13-й день остальных месяцев), ноны — девятый день
месяца до ид, первая лунная четверть (соответствовали 7-му дню
марта, мая, июля и октября и 5-му дню остальных месяцев).
53 квинквеннал — городской магистрат, избиравшийся на пяти-
летний срок.
54 половина гладиаторов не покинет арену живыми — очевидное
преувеличение: далеко не всегда бои велись до смертельного исхода.
Условия состязаний определялись устроителем игр.
55 Муций Сцевола — легендарный герой ранней римской исто-
рии; схваченный после неудачного покушения на царя этрусков
Порсенну, положил руку в огонь, чтобы доказать свое мужество.
Согласно легенде, пораженный Порсенна отпустил его и снял осаду
Рима.
56 Лавреол — известный в свое время разбойник, выведенный
в ряде произведений.
57 цирк — Большой цирк, ристалище, построенный, по преда-
нию, царем Тарквинием Гордым (располагался между Палатинским
и Авентинским холмами).
58 Септа — огороженное место на Марсовом поле для голосова-
ния в народном собрании; Цезарь обнес это место мраморной сте-
ной с портиками, постройка была закончена Агриппой в 26 г. до н. э.
59 кекропийские суда, т. е. афинские корабли; Кекроп — легендар-
ный первый царь Аттики, прародитель ее жителей.
60 манипулы преторианских когорт — воинские подразделения.
Начиная со 2-й Пунической войны (218—201 гг. до н. э.) легион
состоял из 10 когорт и 30 манипул. Преторианская когорта — перво-
начально отряд лучших воинов, состоявших при полководце и не-
сших его охрану. Август сформировал 9 когорт численностью по
1000 человек каждая, которым присвоил то же название. При нем
3 когорты, являясь императорской гвардией, имели постоянное ме-
стопребывание в Риме, а остальные размещались в других италий-
ских городах. Эти когорты находились под командованием префек-
тов претория. В дальнейшем количество преторианских когорт уве-
личилось и преторианцы стали играть большую роль в политиче-
ской жизни Рима, возводя или свергая по своей воле императоров.
61 Нарцисс — вольноотпущенник и приближенный императора
Клавдия.
62 Тигеллин — префект претория, приближенный Нерона.
63 трибуны — военный трибун, начальник легиона. В период Рес-
публики в каждом легионе было шесть военных трибунов, исполня-
вших свои обязанности — преимущественно военно-административ-
265
ные и хозяйственные — посменно, в течение двух месяцев в году
каждый. В период Империи в каждом легионе был один трибун из
сенаторов и пять — из числа всадников.
64 армии Л. Антония и Д. Брута — Децим Брут сражался в 44—
43 гг. до н. э. против Марка Антония (Мутинская война); Луций
Антоний поднял восстание против Октавиана в 41 г. до н. э. (Перу-
зийская война).
65 корникулярий—помощник, секретарь ответственного лица.
66 декурион спальников — начальник дворцовой прислуги. В хо-
зяйствах императоров и богатой знати многочисленные слуги и ра-
бы делились на десятки — декурии.
67 четырнадцать рядов — имеются в виду лучшие места в театре,
отведенные для сенаторов и всадников. По закону Росция в 67 г. до
н. э. всадникам были отведены первые четырнадцать рядов. Сенато-
ры же располагались в орхестре.
68 Мессалина — третья жена императора Клавдия, известная чре-
звычайным распутством.
69 гражданская война между Суллой и Марием — в 88 г. до н. э.,
после захвата Рима сторонниками Мария, Сулла был отстранен от
верховного командования в войне против Митридата в пользу Ма-
рия. Тогда, впервые в римской истории, Сулла двинул войска против
Рима, чем положил начало гражданской войне. Одержав победу, он
жестоко расправился с марианцами.
70 Великая Греция — южная часть Италии, главным образом по
берегам Тарентского залива, где располагались многочисленные гре-
ческие колонии.
71 эргастул — казарма или тюрьма для содержания рабов в по-
местьях.
72 легат — назначаемый сенатом заместитель командующего ар-
мией.
73 ликторы—должностные лица при высших магистратах и не-
которых жрецах. В зависимости от ранга каждому магистрату пола-
галось определенное число ликторов (претору — 6, консулу—12,
диктатору — 24). Ликторы несли впереди фасции, расчищали путь
среди толпы и приводили в исполнение приговоры.
74 царь Деметрий П — правитель государства Селевкидов.
75 Утьпиан — Домиций Утьпиан (ок. 170—228 гг. н. э.), префект
претория с 222 г., выдающийся римский юрист.
76 Педий — Секст Педий, римский юрист, живший в I—II вв. н. э.
77 Вивиан — римский юрист I — начала II в. н. э.
78 Гай — римский юрист II в. н. э.
79 денарий — римская серебряная монета, содержавшая сначала
10, а потом 16 ассов (4 сестерция).
80 асе — римская весовая единица, первоначально соответство-
вал одному фунту и составлял 327,45 г. Как денежная единица асе
представлял собой в период Республики сначала бронзовую, а затем
медную монету. С течением времени вес монеты уменьшался: в кон-
це III в. до н. э. он составлял одну унцию, равную 27,3 г. В период
поздней Республики вес асса снова был уменьшен до 13,64 г. К этому
времени реальная стоимость асса упала до 3—4% номинальной
и стала синонимом «ломаного гроша».
81 гаруспик — предсказатель, гадавший по внутренностям жерт-
венных животных.
82 Метелл— Квинт Цецилий Метелл Пий, консул 80 г. до н. э.,
приверженец Суллы, в 79—71 гг. до н. э. командовал войсками,
воевавшими против Сертория.
266
83 Евтропий— римский историк IV в., автор краткого очерка
(«бревиария») истории Рима.
84 Веллей — Веллей Патеркул (ок. 20 г. до н. э.— после 30 г. н. э.),
приближенный императора Тиберия, автор очерка римской истории.
85 Орозий— Павел Орозий, христианский пресвитер, живший на
рубеже IV и V вв. н. э., автор полемического труда «Семь книг
истории против язычников», содержащего описание всемирной ис-
тории «от Адама» до разгрома Рима готами в 410 г. н. э.
86 цензор — один из высших магистратов Римской республики,
избиравшийся, как правило, каждые пять лет на срок 18 месяцев из
числа консуляров (бывших консулов). Основной задачей цензоров
было проведение ценза и ревизия прежнего списка всадников и сена-
торов. При этом цензоры брали на себя функцию блюстителей
нравственности граждан. Кроме того, в обязанности цензоров вхо-
дили управление государственным бюджетом (отдача сбора налогов
на откуп) и государственным имуществом и надзор за возведением
и содержанием общественных построек. В эпоху Империи функции
цензоров исполняли сами императоры.
87 талант—греческая мера веса (26,2 кг) и денежная единица,
равная 6000 драхм.
88 Цинна— Луций Конслий Цинна, вместе с Марием был одним
из лидеров популяров, претор в 90 г. до н. э., консул с 87.no 84 г. до
н. э. Изгнанный Суллой, собрал войска, призвал Мария и других
изгнанников и в 87 г. овладел Римом, жестоко расправившись с оп-
тиматами. После смерти Мария в 86 г. стал фактически единовласт-
ным правителем. Был убит собственными солдатами при подготов-
ке к выступлению против возвращающегося из Азии Суллы.
89 популяры — политики, прежде всего народные трибуны, кото-
рые стремились осуществить свои планы против сената в противовес
оптиматам при помощи народного собрания. Популяры считаются
сторонниками демократических реформ.
90 оптиматы— политики, противостоящие популярам. Их опло-
том был аристократический сенат. Со времени движения Гракхов
оптиматы считались поборниками консервативного курса. Необхо-
димо отметить, что определение характера политических течений
поздней Римской республики — оптиматов и популяров — представ-
ляет собой одну из дискуссионных проблем.
91 Фронтин— Секст Юлий Фронтин (ок. 40—103 гг. н. э.), пол-
ководец, дважды консул, участник Британского и Германского похо-
дов. Оставил сочинение «Об акведуках» и сборник «Стратегемы»,
в котором описываются военные хитрости различных народов
и полководцев.
92 молодой Цезарь—имеется в виду Октавиан.
БИБЛИОГРАФИЯ
Байрон Дж. Г. Избранные произведения. М., 1953.
Марциал Марк Валерий. Эпиграммы. М., 1968.
Овидий. Элегии и малые поэмы. М., 1973.
Петроний Арбитр. Сатирикон. М.; Л., 1924; репринт: М., 1990.
Плутарх. Избранные жизнеописания. Т. I—II. М., 1987.
Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Т. I—III. М., 1961.
Саллюстий Крисп Гай. Сочинения. М., 1981.
Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1964.
Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977.
Тацит Корнелий. Сочинения. Т. I—II. Л., 1969.
Цицерон Марк Туллий. Избранные сочинения. М., 1975.
Ювенал Децим Юний. Сатиры. М.; Л., 1937.
Коржева К. П. Восстание Спартака в советской историогра-
фии//Вопросы истории. 1974. № 1. С. 118 —134.
Кнабе Г. С. Древний Рим — история и повседневность: Очерки.
М., 1986.
Кузищин В. И. Античное классическое рабство как экономиче-
ская система. М., 1990.
Культура древнего Рима. Т. I—II. М., 1985.
Мишулин А. В. Спартаковское восстание. М., 1936.
Немировский А. И., Дашкова М. Ф. Луций Анней Флор — ис-
торик древнего Рима. Воронеж, 1977.
Утченко С. Л. Кризис и падение Римской республики. М., 1965.
Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Рим-
ской республике. М., 1964.
Штаерман Е. М. Рабовладельческие отношения в ранней Рим-
ской империи (Италия). М., 1971.
Altheim F. Romische Geschichte. 4 Bande. 2. Auflage. Berlin, 1956.
Bellen H. Studien zur Sklavenflucht im romischen Kaiserreich.
Wiesbaden, 1971.
Bengtson H. Romische Geschichte. Munchen, 1973.
Brisson J. P. Spartacus. Paris, 1959.
Carcopino J. So lebten die Romer wahrend des Kaiserreiches.
Stuttgart, 1959.
Ciccotti E. Der Untergang der Sklaverei im Altertum. Berlin, 1910.
Clavel-Leveque M. L’empire en jeux. Espace symbolique et pratique
sociale dans le monde romain. Paris, 1984.
Drumann W. Geschichte Roms in seinem Ubergange von der
republikanischen zur monarchischen Verfassung oder Pompejus, Casar,
Cicero und ihre Zeitgenossen. 6 Bande. Konigsberg, 1838.
Friedlander L. Darstellung aus der Sittengeschichte Roms in der Zeit
von Augustus bis zum Ausgang der Antonine. Band II, 10. Auflage
besorgt von Georg Wissowa. Leipzig, 1922.
Grant M. Die Gladiatoren. Stuttgart, 1970.
Grant M. Rom. Zurich, 1960.
268
Guarino A. Spartaco. Analisi di un mito. Napoli, 1979.
Kiefer O. Kulturgeschichte Roms. Berlin, 1933.
Kroll W. Die Kultur der ciceronischen Zeit. Leipzig, 1933.
Marquardt J. Das Privatleben der Romer. Leipzig, 1886.
Meissner A. G. Samtliche Werke. Wien, 1914.
Mommsen Th. Romische Geschichte. Leipzig, 1856/57; sowie
Neuausgabe des Deutschen Taschenbuch-Verlags. Munchen, 1976.
Muller E. Spartacus und der Sklavenkrieg in Geschichte und
Dichtung. Progr. Salzburg, 1905.
Mimzer F. Spartacus // Real-Encyclopadie der classischen
Altertumswissenschaft/Hrsg. von A. Pauly und G. Wissowa, 2/3.
Stuttgart, 1929.
Muszkat-Muszkowski J. Spartacus. Eine Stoffgeschichte. Diss.
Leipzig, 1909.
Orena R. Rivolta e rivoluzione. Il «bellum» di Spartaco nella crisi
della repubblica e la riflessione storiografica moderna. Milano, 1984.
Paoli U. F. Das Leben im alten Rom. Bern; Munchen, 1961.
Rascolnikoff M. La recherche sovietique et 1’histoire economique et
sociale du monde hellenistique et romain. Strasbourg, 1975.
Schneider K. Gladiatoren//Pauly-Wissowa: Real-Encyclopadie der
classischen Altertumswissenschaft. Suppl. 3, 1918. Sp. 760—784.
Stuttgart, 1929.
Spectacula — I. Gladiateurs et amphitheatres. Lattes, 1990.
Stampacchia G. La tradizione della guerra di Spartaco da Sallustio
a Orosio. Pisa, 1976.
Stekel W. Sadismus und Masochismus. Bd 8. Leipzig; Wien; Bern,
1925.
Veyne P. Le pain et le cirque: Sociologie historique d’un pluralisme
politique. P., 1976.
Ville G. La gladiature en Occident des origines a la mort de Domitien.
Rome, 1981.
Vogt J. Die romische Republik. Freiburg, 1973.
Vogt J. Sklaverei und Humanitat. Studien zur antiken Sklaverei und
ihrer Erforschung. Wiesbaden, 1965.
Vogt J. Struktur der Antiken Sklavenkriege. Wiesbaden, 1957.
СОДЕРЖАНИЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Бегство обреченных на смерть — 3
Застигнутые врасплох — 5
Стратег — 7
ГЛАДИАТОРЫ. От жертвоприношений к официальным кровавым
представлениям—10
Император Август—устроитель развлекательной резни— 10
Народный праздник смерти — 11
Человеческая кровь для духов умерших— 14
На потеху толпе—19
Приговоренные к борьбе на арене — 21
Как скот на продажу — 25
Особенно ценимые — свободные бойцы — 27
«Смейся тому, как, оружье сложив, она кубок хватает» — 32
Школа-тюрьма — 33
Страшная жестокость и самоубийства отчаявшихся — 36
Обучение по всем правилам искусства — 38
Снаряжение — на любой вкус — 40
Иерархия и дух товарищества — 45
Все больше крови!—47
Властитель и толпа — 54
Политическое значение игр—56
«Дал гладиаторов дешевых,,,» — 58
От деревянного помоста к амфитеатру — 62
Колизей — отблеск былого величия — 67
Последняя трапеза — 74
«Здравствуй, Цезарь, император, идущие на смерть приветствуют
тебя!» — 77
«Режь, бей, жги!» — 81
«Удирать — ни-ни» — 89
Морские сражения на потеху толпе — 90
Страх перед гладиаторами — 95
Отбросы общества — 99
«Девочек ночных властитель и врачеватель»— 101
Воспетые поэтами — 103
Комм од — император и гладиатор — 106
Сила привычки—109
Глас вопиющего в пустыне —113
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Зарево над Римом — 119
270
Блеск и нищета — 124
Грабежи и резня — 129
Застигнутый врасплох в бане — 134
Мертвые часовые—136
Спартак остается в меньшинстве— 139
РАБЫ —РАЗУМНЫЙ СКОТ ДЛЯ ВЛАСТИТЕЛЕЙ МИРА
Один — за всех, все — за одного. Круговая порука рабов— 144
Рабство с древнейших времен— 147
Источники приобретения рабов— 149
Правила работорговли—152
Рабы везде и всюду— 155
«Рабов используй, как части собственного тела,,,»— 160
Унижение человеческого достоинства — 164
Бесстыдный хозяин — 166
Обращение Катона с рабами— 168
Позорное пятно человечества— 170
Жестокие наказания—173
Распятие — обычная смертная казнь— 177
Заговоры и мятежи— 182
Первая сицилийская война рабов— 183
Второе сицилийское восстание— 190
Второй отряд мятежников под руководством звездочета— 195
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Третий фронт — 199
Раскол—200
Разгром у Гарганской горы — 204
Погребальное жертвоприношение в честь Крикса—207
Поворот — 210
Поход на Рим — 212
В дело вступает миллионер — 217
«У него сено на рогах» — 218
Ужасная участь десятого по счету — 225
Договор с морскими разбойниками — 229
Ров от моря до моря — 232
Прорыв — 235
Новый раскол — 237
Шесть тысяч крестов вдоль Аппиевой дороги — 240
Был ли «Интернационал рабов»?—244
Судьба рабов после восстания Спартака — 246
Спартак в политике и литературе — 251
Послесловие — 253
Комментарии — 261
Библиография — 268
Хёфлинг Г.
X 41 Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот
Рима/Пер. с нем.; Послесл. и коммент. Е. В. Ляпу-
стиной.— М.: Мысль, 1992.— 270, [1] с.
ISBN 5-244-00596-0
Книга немецкого писателя и публициста Г. Хёфлинга посвящена
одному из важнейших событий античной истории — восстанию Спар-
така (73—71 гг. до н. э.), рассказ о котором подкреплен материалами,
слабо разработанными в советской историографии. Речь идет об увле-
кательном описании быта, обычаев Древнего Рима, положения глади-
аторов, истории появления гладиаторских игр, возникших из религиоз-
ных по существу погребальных обрядов и постепенно превратившихся
в род жестокого, «кровавого» спорта; О методах обучения гладиато-
ров, о гладиаторских школах, о видах вооружения и правилах борьбы
на арене, об архитектуре амфитеатров и казарм, о месте гладиаторов
в обществе.
ж 0503000000-016
004(01)-92 17’92
ББК 63.3(0)3
НАУЧНО-ХУДОЖЕСТВЕННАЯ
Гельмут Хёфлинг
РИМЛЯНЕ, РАБЫ, ГЛАДИАТОРЫ:
СПАРТАК У ВОРОТ РИМА
Редактор 3. В. Макарова
Младший редактор А. П. Овсепян
Редактор карты Д. Г. Фаттахова
Оформление художника В. И. Харламова
Художественный редактор Н. В. Илларионова
Технический редактор Л. В. Барышева
Корректор Т. М. Шпиленко
Сдано в набор 02.08.91. Подписано в печать 11.12.91.
Формат 84х 1081/з2- Бумага типогр. № 2. Гарнитура «Таймс».
Высокая печать. Усл. печатных листов 14,28.
Усл. кр.-отт. 14,94. Учетно-издательских листов 15,44.
Тираж 100000 экз. Заказ № 2969. «С»—И.
Издательство «Мысль». 117071. Москва, В-71, Ленинский проспект, 15.
Ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени МПО
«Первая Образцовая типография» Министерства печати и массовой инфор-
мации РСФСР. 113054, Москва, Валовая, 28.
/ 1здателЬствс«уЦЛяслЬ»