И.С.Нлрский
ПО ИСТОРИИ
ПОЗИТИВИЗМА

И. С. НАРСКИЙ
ОЧЕРКИ
ПО ИСТОРИИ
ПОЗИТИВИЗМА
ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
19 6 0

Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Московского университета

ПРЕДИСЛОВИЕ
В настоящих очерках критически рассматриваются
философские взгляды предшественников и главнейших
представителей позитивизма — одного из наиболее влия¬
тельных направлений в буржуазной философии XIX—
XX вв. Здесь проанализированы учения тех позитивистов,
с деятельностью которых связано существование относи¬
тельно самостоятельных этапов развития позитивизма,
заметно отличающихся друг от друга по характеру содер¬
жащихся в них философских идей.
Возникнув в результате обработки отдельных разде¬
лов прочитанных лекционных курсов по домарксистской
и современной буржуазной истории философии, эти очер¬
ки имеют своей задачей прежде всего дать читателям об¬
щее представление о позитивизме и указать на важнейшие
изменения, происходившие в этой философии на протя¬
жении более чем столетия ее существования. Но этого было
бы недостаточно. Студентам, специально изучающим исто¬
рию философии, необходим также материал для изучения
ими в отдельности философских воззрений О. Конта,
Д. С. Милля, Г. Спенсера, Э. Маха, Р. Авенариуса, М. Шли¬
ка и Р. Карнапа. Наибольшие трудности в педагогиче¬
ском отношении представляет неопозитивизм как в силу
сложности его доктрины, так и в силу отсутствия на рус¬
ском языке достаточно полных изданий первоисточников
и критических работ, которые могли бы быть использова¬
ны в практике преподавания. По замыслу автора данные
очерки должны хотя бы в некоторой мере удовлетворить
потребность студентов в учебном пособии указанного рода.
При рассмотрении в данных очерках гносеологиче¬
ских предпосылок появления и развития позитивизма
естественнонаучная проблематика затронута лишь в огра¬
&

ниченных размерах. В отношении позитивизма XIX в.
этот вопрос получил уже достаточное освещение в исто¬
рико-философской литературе. Что же касается позити¬
визма XX в., то здесь, исходя из соображений объема
очерков, пришлось ограничиться лишь самыми необходи¬
мыми замечаниями, отсылая читателей для более подроб¬
ного изучения вопроса к другим работам.
Настольной книгой при чтении очерков должен быть
гениальный труд В. И. Ленина «Материализм и эмпирио¬
критицизм*, в котором содержится глубокая критика
махистской формы позитивизма и анализ естественнона¬
учных предпосылок эмпириокритицизма. Труд В. И. Ле¬
нина является путеводной нитью в критике современного
логического позитивизма.
Первые два очерка посвящены рассмотрению историко-
философских предпосылок позитивизма. Это выразилось
в том, что основному содержанию очерков предпослано
сжатое изложение философских взглядов главнейших исто¬
рических предшественников позитивизма — субъектив¬
ного идеалиста Д. Беркли и агностика Д. Юма. Такие два
существенных тезиса позитивистской доктрины, как ото¬
ждествление объекта научного знания с ощущениями и
отрицание познаваемости сущности явлений, имеют своим
источником: первый — философию Беркли, а второй —
философию Юма. Поэтому целесообразно было включить
в анализ предыстории позитивизма именно эти две фило¬
софские концепции.
Буржуазные историки философии нередко утвержда¬
ют, что первые зачатки позитивистских взглядов в исто¬
рии философии появляются у античных скептиков, а в бо¬
лее позднее время — во взглядах на роль науки в позна¬
нии у французских мыслителей XVIII в. Даламбера (1717—
1783) и Тюрго (1727—1781), а также польского естество¬
испытателя Яна Снядецкого (1756—1830) \ Однако было
бы глубоким заблуждением выискивать отдельные эле¬
менты внешнего сходства с теорией позитивизма в сочине¬
ниях и фрагментах философов прошлых веков. Такой путь
1 Зачинателем позитивизма Вл. Татаркевич ошибочно считает
Даламбера (см. W. Tatarkiewicz. Historia filozofii, t. II, Warszawa,
1949, str. 194—196). Однако Даламбер, как на это указывает Лей
(см. Н. Ley. SurTimportance de d’Alambert. «La Pensee», 1952, № 44;
cp. T. Kotarbifiski. Wybor pism, t. II. Warszawa, 1958, str. 687—688),
был близок к материализму и с этих позиций критиковал Беркли
и Юма.
4.

изысканий свидетельствует не только об антиисторизме,
но и о желании его сторонников выдать позитивизм за
извечное направление человеческой мысли, появившееся
уже на ранних стадиях развития философии. Если мы пра¬
вильно ответим на вопрос, какие философские теории дей¬
ствительно оказали существенное влияние на основополож¬
ников позитивизма и послужили предпосылкой формиро¬
вания этой доктрины, то круг источников, к которым при¬
дется обратиться, значительно сузится.
На протяжении всей истории позитивизма — от Кон¬
та до Карнапа — идеи, впервые выдвинутые в ясной и от¬
кровенной форме Беркли и Юмом, варьируясь и меняя
свою форму выражения, появлялись и пропагандирова¬
лись вновь и вновь.
В своей более чем вековой эволюции позитивизм то
приближался к открытому субъективному идеализму
(особенно в учениях Д. С. Милля, эмпириокритиков и
Л. Витгенштейна), то, наоборот, вновь обращался к раз¬
личным средствам маскировки своей идеалистической сущ¬
ности. При всех этих вариациях позитивизм оставался тем,
чем он был с самого начала — одной из наиболее «респек¬
табельных» и «легальных» форм идеалистического миро¬
понимания, чем и привлекал к себе неослабевающее со¬
чувствие идеологов капиталистического класса.
Специального библиографического приложения к
«Очеркам» не дано, так как в тексте даются достаточно
подробные подстрочные указания на цитируемые источ¬
ники.

СУБЪЕКТИВНЫЙ ИДЕАЛИЗМ ДЖОРДЖА БЕРКЛИ —
ПУТЬ К ЮМОВСКОМУ АГНОСТИЦИЗМУ
После окончания буржуазной революции в Англии,
завершившейся классовым компромиссом 1688 г. между
капиталистами и обуржуазивающимся дворянством, от¬
ношения между господствующими классами в стране су¬
щественно изменились. Из прежних противников поземель¬
ная аристократия, банкиры и торговцы превратились
в союзников. Включение буржуазии в состав господствую¬
щих классов было теперь узаконено. Главную опасность
в начале XVIII в. для нее представляют уже не поползно¬
вения феодально-аристократического класса, а народ, тру¬
дящиеся массы, которые чувствуют себя обманутыми и не
могут примириться со своим положением. В XIX в. это
изменение в расстановке классовых сил послужит в ко¬
нечном счете одной из социальных предпосылок формиро¬
вания позитивизма.
В идеологии английской буржуазии происходят глу¬
бокие качественные изменения: она отказывается от мате¬
риализма Гоббса, а затем и Локка, обращается к религии.
Деистические учения Локка, Коллинза и Шефтсбери ка¬
жутся ей уже чересчур «смелыми». На смену этим учениям
в философии приходят теории, поддерживающие религию.
Одним из их создателей был Джордж Беркли.
Джордж Беркли (1684—1753)—идеолог крупной бур¬
жуазии и обуржуазившейся аристократии, выступил на
арену философской борьбы как убежденный и открытый
противник материализма и атеизма. Главную задачу своей
философии он видел в достижении того, «что атеизм и скеп¬
тицизм будут совершенно уничтожены»1. В другом своем 1
1 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом.
М., 1937, стр, 4.
7

произведении он мечтает об уничтожении «чудовищных
систем» атеистов и материалистов. Но философская систе¬
ма самого Беркли не есть пересказ догм официальной
религии: . традиционный теизм он считал недостаточным
и требующим философского усовершенствования.
Беркли родился в английской дворянской семье в Ир¬
ландии, учился в клерикальном университете в Дублине,
а в 1713 г. переехал в Лондон. В свои зрелые годы он много
путешествовал и немало времени уделял миссионерству,
помогая насильственному обращению в христианство се¬
вероамериканских индейцев. В 1734 г. Беркли стал англи¬
канским епископом в городе Клойне (Ирландия), где и ис¬
полнял свои епископские обязанности почти вплоть до
смерти в 1753 г.
Главные философские произведения Беркли: «Опыт
новой теории зрения» (1709), «Трактат о началах челове¬
ческого знания» (1710) и «Три разговора между Гиласом
и Филонусом в опровержение скептиков и атеистов» (1713).
Все они переведены на русский язык. Написанные ясным
языком, эти произведения имели своей главной задачей
защитить религию при помощи философских аргументов,
а именно теоретически подкрепить религиозную догму при
помощи гносеологии субъективного идеализма.
Во время своих путешествий Беркли познакомился во
Франции с Мальбраншем. Общение с этим видным фран¬
цузским спиритуалистом укрепило его в намерении по¬
ставить философию на службу религии.
Отправным материалом для философских размышлений
Беркли было также учение Джона Локка. В результате
этих размышлений произошло превращение материалисти¬
ческого сенсуализма Локка в субъективно-идеалистиче¬
ский сенсуализм. Подобная трансформация сенсуализма
лежит и в основе позитивизма вообще.
Положив в основу построения своей философии такие
понятия локковой теории познания, как «опыт», «рефлек¬
сия», «первичные и вторичные качества» и «субстанция»,
Беркли перетолковал их в идеалистическом духе. Прежде
всего Беркли субъективистски интерпретировал учение
Локка о вторичных качествах.
Как известно, Д. Локк колебался в решении вопроса
об абсолютной субъективности таких воспринимаемых ка¬
честв, как цвет, запах, вкус и т. д. В одних случаях он при¬
ходил к мнению, что вторичные качества «мнимы», «вовсе
8

не имеют подобий»2 вне субъекта, в других же полагалг
что они обладают «реальной сообразностью»3 силам внеш¬
них по отношению к субъекту атомарных сочетаний; иногда
же допускал, что они «подобны» свойствам объектов4.
Таким образом, в вопросе о природе вторичных качеств
Локк не стал на определенно субъективистские позиции.
Задачу субъективистского истолкования вторичных ка¬
честв взял на себя Беркли. В первой беседе Гиласа с Фило-
нусом он настойчиво пытается доказать неотъемлемость
эмоциональной окраски от ощущений вторичных ка¬
честв; отсюда якобы и вытекает полная их субъективность,
невозможность их существования вне субъекта, поскольку
никто не стал бы утверждать, что эмоциональные пережи¬
вания присущи внешним по отношению к людям предметам.
Поэтому, например, все цвета «одинаково кажущиеся,
...нет цветов, действительно присущих внешним телам...»5.
Беркли также полностью субъективировал и пер¬
вичные качества (протяженность, механическое
движение, телесную непроницаемость), ликвидировав тем
самым различие между первичными и вторичными каче¬
ствами на общей идеалистической основе. В «Опыте новой
теории зрения» (эта работа явилась подготовительной по
отношению к его главным философским трудам) Беркли
проводил мысль, что представление пространства есть
лишь итог взаимодействия различных органов чувств и оно
совершенно субъективно: одно у человека и совсем другое
у насекомого. Протяжения, формы и движения есть ре¬
зультат изменений световых впечатлений, воспринимае¬
мых окрасок и т. п. Мысль Беркли заключается в том,
что первичные качества производны от вторичных. «Сле¬
довательно,— говорит один из персонажей «Трех разго¬
воров»,— те же самые аргументы, которые ты признал
убедительными против вторичных качеств...— убедитель¬
ны также против первичных качеств»6.
Дальнейшим результатом оказывается полная субъек¬
тивизация понятия «опыт». Беркли утверждает,
2 Д. Локк. Опыт о человеческом разуме. М., 1898, стр. 112.
3 Там же, стр. 565.
4 Там же, стр. 381.
5 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом,
стр. 27.
6 Там же, стр. 37.
9

что «внешний» опыт не содержит в себе ничего «внешнего»,
т. е. объективного. Однако возникает вопрос, существует
ли тем не менее внешний возбудитель опыта, объективный
мир? Для того чтобы дать отрицательный ответ на
этот вопрос, Беркли стремится разрушить локково п о-
нятие «материальной субстанции».
С точки зрения Д. Локка, понятие субстанции есть слож¬
ная идея, образуемая через прибавление к сумме идей
качеств вещи идеи объекта как носителя, «подпорки»
качеств. Беркли направляет огонь своей критики на идею
<подпорки». Разрушение этой идеи разрушило бы и идею
материальной субстанции в целом. Если у Локка идея
«подпорки» носила гипотетический характер, то Беркли
пытается доказать ее полную абсурдность.
Чисто пространственное понимание идеи «подпорки»
он опровергает ссылкой на субъективность пространствен¬
ных измерений, из чего вытекает и полная субъективность
самой идеи «подпорки». «Без протяжения не может быть
мыслима вещественность; поэтому, если доказано, что про¬
тяжение не может существовать в немыслящей субстанции,
то то же самое справедливо и о вещественности»7.
Беркли отвергает далее динамическое понимание объ¬
екта как силы, вызывающей ощущения в субъекте, ссылкой
на то, что невозможно объяснить с материалистической
позиции воздействие неактивной по своей природе материи
на субъект. Используя слабости механической формы ма¬
териализма, Беркли в данном случае софистически исхо¬
дил в своих рассуждениях из бездоказательного понятия
совершенно пассивной материи, «инертной массы»8.
С другой стороны, он утверждал, что при допущении
активности внешнего объекта непонятно, как могут быть
ее продуктом совершенно пассивные ощущения. Утвержде¬
ние Беркли о полной пассивности ощущений подлежит осо¬
бому анализу, но уже здесь следует подчеркнуть, что Берк¬
ли совершенно не понимает критерия практики в позна¬
нии, а потому не понимает и перехода от объекта к субъ¬
екту, взаимодействия между ними. Он метафизически рас¬
сматривает их отношение как отношение двух совершенно
7 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания. СПб.,
1905, стр. 68.
8 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом,
стр. 119.
10

замкнутых в себе, обособленных сфер, пытаясь при этом
свести сферу объективного к полному ничто.
Понимание идеи объекта как философской абстракции
Беркли подверг критике в нескольких своих сочинениях,
и в частности во «Введении» к «Трактату». Прежде всего
Беркли пытался доказать полную невозможность образова¬
ния вообще абстрактных понятий строго научными сред¬
ствами, а следовательно их ложность по существу. Этому
доказательству он придавал принципиальное значение,
так как полагал, что убеждение в существовании внешнего
мира «в конце концов зависит от учения об отвлеченных иде¬
ях» 9.
Это «доказательство» опирается у Беркли на ложную
посылку, отождествляющую общие понятия с общими пред¬
ставлениями и в силу этого извращенно истолковываю¬
щую принцип образования отвлеченных общих понятий
в философии Локка. В начале своих рассуждений Беркли
верно изложил этот принцип, заключающийся в отвлече¬
нии признаков, общих ряду предметов, и в последующем
соединении отвлеченных признаков в составную идею,
«...я отрицаю абсолютно,— писал Беркли,— существова¬
ние не общих идей, а лишь отвлеченных общих идей...»10.
Однако, обосновывая это отрицание, Беркли допускает
элементарную логическую ошибку — подмену тезиса. Он
доказывает по сути дела невозможность не отвлеченных
общих идей, а общих представлений, которые образуются
не как общие (general) идеи, а как идеи сложные (com¬
plex), по терминологии Локка, через непосредственное
соединение признаков различных индивидуальных пред¬
метов. Поэтому-то Беркли и заявляет, что ему «непонят¬
но», как возможно понятие «треугольника вообще», который
был бы одновременно и остро-, и тупо-, и прямоугольным.
В действительности же высказанное Беркли недоуме¬
ние свидетельствует лишь о невозможности конкретного
и в то же время общего представления о треугольниках,
но отнюдь не о невозможности абстрактно-общего понятия.
В состав последнего отнюдь не обязаны входить в качестве
актуально и наглядно представляемых все признаки ин¬
дивидуальных треугольников.
9 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 63.
10 Там же, стр. 43.
11

Смешению понятий и представлений у Беркли способ¬
ствовало неправильное употребление им терминов, зна¬
чение которых он сам же вначале строго определил. Ска¬
занное относится прежде всего к термину «идея». У Локка
идеи означали «всякий объект познания ума»11, который
стал таковым для последнего непосредственно (если в ка¬
честве объектов выступают сами функции ума) или через
органы чувств. Простые идеи — это качественно недели¬
мые элементы познания, при восприятии которых человек
пассивен.
К числу идей Локк относит качества внешних предме¬
тов, ощущения их человеком и чувственные представле¬
ния в памяти, а также продукты чувственного воображения,
понятия и даже эмоциональные и волевые акты души,
поскольку они могут быть объектом познания.
Беркли существенно сузил значение термина «идея».
В «Трактате» он писал о том, что идеями он обозначает
предметы ощущений, существующие лишь в духе и лишен¬
ные мысли и деятельности, т. е. ощущения как таковые,
но не вещи и не понятия о вещах. Таким образом, «идеи»
с точки зрения Беркли — это пассивные чувственные
состояния души человека. Сужение содержания понятия
«идея» Беркли постарался использовать в интересах субъ¬
ективно-идеалистического сенсуализма. Однако, когда ему
это оказывалось выгодно, Беркли нарушал им же установ¬
ленные рамки данного понятия. Вопреки своему же опре¬
делению он иногда говорит о существовании «общих идей»
в смысле общих понятий, а в ходе дальнейшего рассужде¬
ния опровергает существование общих идей уже в смысле
чувственных представлений, а не понятий.
Локк признавал существование в уме человека отвле¬
ченных общих понятий. Это была концептуалистская точ¬
ка зрения, согласно которой общие понятия находятся
в рассудке, но являются не продуктом его чисто произ¬
вольной деятельности, а опираются на объективно суще¬
ствующие сходства между предметами. «Распределение
вещей на роды под именами есть дело разума, который,
наблюдая сходство между вещами, образует общие отвле¬
ченные идеи и полагает их в душе вместе с именами...»11 12.
11 Д. Локк. Опыт о человеческом разуме, стр. 20.
12 Там же, стр. 410.
12

Согласно же Беркли, общие понятия невозможны вообще
и лишь употребление их в языке порождает иллюзию их
существования.
Для объяснения того, почему же все-таки в языке воз¬
никли общие термины, Беркли выдвинул свою теорию
образования общих идей: отдельная, конкретная идея
представляет (represents) остальные идеи данной группы
предметов; а слово, обозначающее эту идею, является как
бы знаком нескольких частных (единичных) идей. Так,
например, какой-либо один треугольник выступает в со¬
знании как заместитель всех остальных, хотя бы и отли¬
чающихся от него треугольников, «...известная идея,
будучи сама по себе частною, становится общею, когда
она представляет или заменяет все другие частные идеи
того же рода»13.
Однако в данном случае Беркли вновь подменяет пред¬
мет обсуждения: его теория имеет отношение к процессу
образования представлений, но никак не общих понятий.
Он был неправ, полностью отрицая существование общих
представлений. В смутной форме они образуются в психи¬
ке человека, что может быть доказано соответствующими
психологическими исследованиями. Правда, общие пред¬
ставления смутны настолько, что познавательное зна¬
чение их невелико.
Точка зрения Беркли на отвлеченные общие понятия
была, если не касаться оттенков, номиналистической,
причем номинализм был им использован в интересах
субъективного идеализма. Если отвлеченные общие понятия
невозможны, то невозможно и понятие материальной суб¬
станции. Беркли утверждал, что материи, мира объектов
вне субъекта не существует.
Вещи, согласно воззрениям Беркли, суть комбинации
единичных ощущений. Беркли расчленил ощущения, явля¬
ющиеся отображением различных свойств единой воспри¬
нимаемой вещи, на совершенно обособленные друг от друга
элементарные единицы, лишенные пространственных ха¬
рактеристик. Как мы увидим далее, Беркли попытался
доказать, что пространственные измерения производны
от ощущений, «...вещи, непосредственно воспринимаемые,
суть представления; а представления не могут существо¬
13 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 43.
13

вать вне ума...»14. «Их esse есть percipi, и невозможно,
чтобы они имели какое-либо существование вне духов
или воспринимающих их мыслящих вещей»15. Вишня,
например, есть соединение ощущений мягкости, красноты,
круглоты, определенного вкуса и т. д., и вне этого соеди¬
нения ничем быть не может, ибо человек не может пред¬
ставить себе того, что не было бы похоже на представления.
Таким образом, Беркли отрицал существование объ¬
екта вне, до и независимо от субъекта, устранив его как
невозможное и излишнее. Беркли объявляет объектом
восприятия само его чувственное содержание. Восприятия
свойств объектов он превратил в сами объекты. Локк счи¬
тал, что люди познают вещи через ощущения; Беркли же
изменил этот тезис в том смысле, что вещи существуют
только в ощущениях людей. Локк считал, что все знания
людей проистекают в конечном итоге из их ощущений;
Беркли, как указывал В. И. Ленин, абсолютизировал
и извратил этот тезис в том смысле, что само существование
вещей проистекает из человеческих ощущений. Локк в сво¬
ей теории познания исходил из материалистического сен¬
суализма; Беркли превратил его в субъективно-идеали¬
стический сенсуализм. Этот вид сенсуализма, противо¬
поставленный сенсуализму материалистическому, послу¬
жил основой для всех позитивистских концепций в филосо¬
фии XIX—XX вв. Но у Беркли «две основные линии фило¬
софских воззрений намечены здесь с такой прямотой,
ясностью и отчетливостью, которая отличает философских
классиков от сочинителей «новых» систем в наше время»16.
Внешний и внутренний виды опыта, разграниченные
Локком, были отождествлены Беркли, объявившим ре¬
флексию, т. е. самонаблюдение человеком своих пси¬
хических состояний, единственным источником зна¬
ния. Самонаблюдением, по Беркли, занимаются души
людей. Существование своей собственной души человек
познает непосредственно, а существование душ других
людей — через рассуждение. Души должны познаваться
разумом, подобно тому как чувственные вещи — ощу¬
щениями.
14 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом,
стр. 84.
15 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 62.
16 В. И. Лени н. Соч., т. 14, стр. 14.
14

Что же представляют собой души? Отвечая на этот во¬
прос, Беркли включает в свои рассуждения тезисы догма¬
тического богословия. Души людей — это якобы бессмерт¬
ные духовные субстанции, воспринимающие в силу соиз¬
воления бога чувственные идеи. Души сотворены богом
и зависят от божественной воли. Они качественно отличны
от идей.
На этом этапе развития своей философии Беркли столк¬
нулся с рядом серьезных затруднений. Если все вещи су¬
ществуют только в восприятиях субъекта, то, спрашивает¬
ся, исчезают ли вещи, если данный человек спит или за¬
крыл глаза? Что происходит с вещами после его смерти,
когда его душа покидает чувственный мир? Беркли ока¬
зался перед опасностью солипсизма, согласно которому
весь мир есть не более как иллюзия одного субъекта. По¬
средством учения о множественности населяющих мир
душ он попытался избежать солипсизма.
Если данный субъект, согласно Беркли, почему-либо
не воспринимает вещей окружающего мира, то они суще¬
ствуют в восприятиях других лиц; если никто из людей
актуально не воспринимает данных вещей, то они суще¬
ствуют в чьем-либо сознании как возможность их вос¬
приятия; если никто из людей в данный момент не мыслит
о возможности восприятия данных вещей, то они суще¬
ствуют в сознании бога. Таким образом, может показаться,
что ощущения все же сохраняют «внешний» источник свое¬
го существования в том смысле, что не они сами суть своя
причина. Однако, строго говоря, никакого внешнего ис¬
точника не оказывается, так как ссылка на трансцендент¬
ное и в то же время якобы вездесущее божественное на¬
чало лишает всякого смысла отличение внешнего от внут¬
реннего. Таким образом, Беркли вновь приходит к религи¬
озному вероучению.
По поводу приведенных допущений Беркли необходи¬
мо высказать еще ряд соображений. Во-первых, Беркли
нарушает им же самим установленное положение, согласно
которому вещи существуют исключительно в ощущениях,
но не в мыслях. Эта непоследовательность Беркли не бро¬
сается сразу же в глаза лишь потому, что она маскируется
обычной для него неотчетливостью в употреблении поня¬
тий. Поэтому трудно сразу установить, что понимает Берк¬
ли под осознанием возможности восприятия вещи — мысль
о такой возможности или же некое постоянно сохраняющее¬
15

ся в сознании представление (чего, однако, быть не
может).
Во-вторых, Беркли в процессе своих допущений при¬
бегает к конструкциям, вступающим в противоречие с им
же выдвинутой версией субъективного идеализма. Согласно
его точке зрения, содержание нашего сознания есть нечто
пассивное. Ощущения, представления являются «одинаково
пассивными», «совершенно инертными»17. «Все наши идеи,
ощущения, понятия или вещи, воспринимаемые нами,
как бы мы их ни называли, очевидно, не активны, в них
нет никакой силы или деятельности»18. Значит, субъектив¬
но-идеалистическая концепция Беркли отличается, в част¬
ности, от философии субъективного идеалиста И. Фихте
отрицанием активности субъекта в ходе его познаватель¬
ной деятельности, непониманием того, что в процесс по¬
знания органически включены как активность субъекта
(это видели Фихте и Гегель), так и активность объекта,
взаимосвязанного с практически действующим и познаю¬
щим субъектом (это установили Маркс и Энгельс). В то же
время Беркли, вразрез со своей концепцией, дотаскает,
что субъект каким-то совершенно необъяснимым и чудес¬
ным образом обусловливает существование вещей одной
лишь силой своей внутренней деятельности. «Но, скажете
вы,— пишет Беркли,— без сомнения, для меня нет ничего
легче, как представить себе, например, деревья в парке
или книги в кабинете, никем не воспринимаемые. Я отве¬
чу, что, конечно, вы можете это сделать, в этом нет ника¬
кого затруднения; но что же это значит, спрашиваю я вас,
как не то, что вы образуете в своем духе известные идеи,
называемые вами книгами и деревьями, и в то же время
упускаете образовать идею того, кто может их восприни¬
мать? Но разве вы сами вместе с тем не вос¬
принимаете или не мыслите их? Это не
приводит, следовательно, к цели и показывает только, что
вы обладаете силой воображать или
образовывать идеи в вашем духе...(раз¬
рядка моя.— И, //.)»19.
17	Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом,
стр. 40 и 86.
18	Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 78; ср. стр. 106 и 171.
19	Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 76—77; ср. «Три разговора между Гиласом и Филонусом»,
стр. 45.
16

Истолкование существования вещей, вне восприятия их
данным субъектом, лишь как мысли субъекта о возможно¬
сти такого существования, было одной из тех софистических
«находок» Беркли, которые в последующем историко-фи¬
лософском развитии не раз использовались субъективными
идеалистами. Р. Авенариус, представитель «второго пози¬
тивизма» (конец XIX — начало XX в.), использовал этот
берклианский мотив при конструировании своего учения
о принципиальной координации субъекта и объекта. Рас¬
суждения одного из его сторонников, Роберта Вилли, сов¬
пали, как указывал В. И. Ленин, с мыслью Беркли даже
буквально. У М. Шлика, представителя «третьего пози¬
тивизма», мы встретим аналогичное рассуждение, согласно
которому стол существует в комнате, где меня нет, в том
смысле, что если бы я вошел в нее, то увидел бы стол. Пока
же я в эту комнату не вхожу, стол существует в моем созна¬
нии как логическое предсказание о его бытии в данной ком¬
нате.
Нечто похожее мы найдем и у Б. Рассела. Хотя он и иро¬
низирует над «берклианским богом», а логические пред¬
сказания называет «законами», что может ввести неиску¬
шенного читателя в заблуждение, тем не менее вполне
по-берклиански он пишет: «Почему, например, когда
какое-то количество людей видит солнце, мы должны ве¬
рить, что вне их восприятия имеется солнце, и не должны
думать, что просто существуют законы, определяющие
обстоятельства, при которых мы испытываем пережива¬
ние, называемое «видением солнца»?»20.
В-третьих, ссылка Беркли на существование вещей
в божественном уме приводила его от субъективного к объ¬
ективному идеализму в платоновском варианте. Беркли
пришлось допустить, что все вещи до сотворения мира на¬
ходились «извечно» в сознании бога как его идеи. После¬
довательность в создании мира, о которой говорится в
«Библии», Беркли интерпретировал следующим образом:
вначале бог сделал вещи воспринимаемыми «другими су¬
ществами», т. е. ангелами, и лишь в последний день творе¬
ния — человеком. В поздних своих работах, например
в сочинении «Цепь», Беркли почти полностью перешел
на позиции, близкие к платоновскому идеализму, относясь
с большим недоверием к чувственному знанию.
20 Б. Рассел. Человеческое познание. ИЛ., М., 1957, стр. 241.
2 и. С. Нарскнй	17

Допуская существование вещей в восприятиях бога,
Беркли тем самым не устранил многочисленных трудно¬
стей и неразрешимых для субъективного идеализма во¬
просов. Возникал, например, такой вопрос: если мы вос¬
принимаем в разное время одну и ту же вещь различными
органами чувств, можно ли утверждать, что во всех слу¬
чаях это — одна и та же вещь, но не ряд различных вещей
в зависимости от воспринимаемых ощущений? Беркли не
побоялся дать явно нелепый, антинаучный ответ на этот
вопрос. Если мы смотрим невооруженным глазом, то вос¬
принимаем один предмет, а если через микроскоп — то
совершенно другой предмет, и лишь для удобства в ориен¬
тировке обозначаем полученную серию восприятий одним
и тем же словом. Мало того, «никогда не бывает, чтобы мы
видели и осязали один и тот же объект. То, что видится,
есть одна вещь, а то, что осязается, — совершенно другая
вещь?21.
Важно понять, что иного решения вопроса у Беркли
и не могло быть. Если бы он допустил, что мы зрением
и осязанием воспринимаем один и тот же предмет или одно
и то же свойство предмета (в различных субъектив¬
ных восприятиях данного свойства, соответственно спе¬
цифике разных органов чувств), то ему пришлось бы
признать, что данное свойство в своем объективном су¬
ществовании отличается от зримого или осязаемого свой¬
ства, ибо оно есть и то и другое и в то же время ни то,
ни другое в отдельности. Беркли пришлось бы при¬
знать, что необходимо различать объективные свойства
(предметы) и различные их отражения в органах чувств.
Но признать факт отражения значило бы признать свое
философское фиаско. Поэтому Беркли упорно настаивал
на том, что процесс познания происходит следующим обра¬
зом: «...люди комбинируют несколько представлений..,
относительно которых замечено, что они имеют некоторую
природную связь — в смысле сосуществования или в смы¬
сле последовательности...»22. Эту мысль Беркли развил
впоследствии Юм, усматривавший в образовании ассоциа¬
тивных связей главный принцип теории познания.
21 Д. Беркли. Опыт новой теории зрения. Казань, 1912,
стр. 27.
22 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филону-
сом, стр. 103.
18

При всей парадоксальности и вопиющей внутренней
противоречивости учения Беркли, он пытался иногда вы¬
дать свою философию за теорию «здравого смысла». По¬
добное стремление было характерно впоследствии для
всех позитивистов.
«...я стараюсь реабилитировать здравый смысл»23,—
громогласно заявлял Беркли. Он утверждал, что его уче¬
ние не ведет к агностицизму и скептицизму, не расходится
с житейской практикой и как нельзя лучше ей соот¬
ветствует. Беркли пытается доказать, что он отрицает
не бытие вещей, но лишь бытие материальной субстан¬
ции, а от ее утраты никто будто бы, кроме атеистов,
ничего не теряет. Снисходительно уступая «мнениям
толпы», философствующий епископ «разрешил» в обыч¬
ной, не строго философской речи говорить не только
о реальных вещах, но даже о материи, понимая под
ней, однако, не более как совокупность чувственных
качеств, существующих лишь в сознании. «Спорный
вопрос между материалистами и мною — не в том, имеют
ли вещи действительное существование вне ума того или
иного лица, а в том, имеют ли они абсолютное сущест¬
вование...»24. В качестве правила житейской практики
Беркли предлагал следующее: «Мы должны мыслить
как ученые, а говорить как толпа»25.
Утверждение Беркли, что практика людей ничего не
теряет, избавившись от понятия материи, было глубоко
ошибочно. В действительности, если бы это произошло,
то означало бы незаменимую потерю чрезвычайно важного
для успеха человеческой практики понимания факта не¬
зависимости объектов от сознания, привело бы к дезориен¬
тации человеческой деятельности. Философия Беркли прин¬
ципиально не совместима с действительным, т. е. стихийно¬
материалистическим, здравым смыслом. Она отрицает су¬
ществование телесной субстанции, но вопреки своей же
собственной логике принимает существование духовных
субстанций, т. е. душ людей и божественного духа. Однако,
как это показал уже Т. Гоббс, именно понятие бестелесной
субстанции совершенно противоречит здравому смыслу.
23 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом,
стр. 102.
24 Там же, стр. 90—91.
25 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 98,
2*	19

Ьеркли столкнулся с Непреодолимыми трудностями
При решении вопроса о критерии истины. Как отличить
истину от заблуждения, восприятие вещи от больного
бреда воображения? В сочинениях Беркли мы находим три
различных решения вопроса о критерии истины. Во-пер¬
вых, он считал истинными наиболее яркие и четкие восприя¬
тия2 . Отсутствие определенного критерия различения яр¬
ких и бледных, четких и расплывчатых восприятий (яр¬
ким и отчетливым может оказаться и бред сумасшедшего)
заставило Беркли сослаться также в качестве критерия
истины, во-вторых, на одновременность восприятия одних
и тех же ощущений рядом лиц. Рассматривая с этой точки
зрения евангельский миф о превращении воды в вино
на брачном пиру в Кане Галилейской, Беркли утверждал:
«...если все присутствовавшие за столом видели, обоняли,
вкушали и пили вино и испытывали его действие, то, по-
моему, не может быть сомнения в его реальности...»26 27.
В. И. Ленин в труде «Материализм и эмпириокрити¬
цизм» указывал, что попытка Беркли найти критерий ре¬
альности путем различия между единоличным и коллек¬
тивным восприятиями еще более запутала клойнского
епископа. Если, например, несколько людей воспринима¬
ют один и тот же предмет, но по-разному, значит ли это,
что они в действительности воспринимают различные пред¬
меты, как это должно следовать из рассуждений Беркли?
Чтобы выйти из возникшего абсурдного тупика, Беркли
вновь прибегает к помощи бога, «подходит таким образом
к объективному идеализму»28. Английский субъективный
идеалист заявил, что среди восприятий различных духов
имеется главное, определяющее восприятие, принадлежа¬
щее богу. Бог якобы не только постоянно вызывает в че¬
ловеческих душах чувственные впечатления и обусловли¬
вает необходимую степень их яркости и отчетливости,
но и непрерывно как бы «смотрит» на вещи в своем соб¬
ственном сознании, обеспечивая отсутствие перерывов
в их бытии и соблюдение границы между реальностью
26 См. Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 85. В действительности Беркли говорит об истинности или лож¬
ности не восприятий, но суждений вида: «Это восприятие есть
ночное сновидение».
27 Там же, стр. 122—123.
28 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 20,
20

и иллюзиями. Так, Беркли невольно изменяет номинализму,
переходя на позиции средневекового реализма.
Беркли не оставался в долгу перед религией. Он бук¬
вально рекламировал свою философию церковникам, утвер¬
ждая, что она не только полностью согласуется с догмати¬
ческим богословием, но и исчерпывающе разъясняет труд¬
ные места священного писания. Беркли истолковывал не¬
ясные тезисы догматики в духе субъективного идеализма.
Творение мира — creatio per deum ex nihilo («богом из
ничего» — официальная формула христианской религии),
по Беркли, не было связано с созданием какой-либо ма¬
терии. Беркли заявлял, что его философская система пред¬
ставляет собой средство борьбы против идолопоклонства
и наилучшее доказательство бытия божьего. «Обычно люди
верят, что вещи известны богу или познаются им, потому
что они верят в бытие божье,— тогда как я, напротив,
непосредственно и неизбежно заключаю о бытии бога на
том основании, что все чувственные вещи должны воспри¬
ниматься им»29.
Второе решение вопроса о критерии истины в филосо¬
фии Беркли было столь же неудовлетворительным, как
и первое. Поэтому в его сочинениях намечается третье ре¬
шение. Беркли пишет, что более сильное впечатление про¬
изводят те представления, которые «более упорядочены»30
и характеризуются отсутствием «несвязности и несогласо¬
ванности с предшествовавшими и последующими события¬
ми нашей жизни»31. Взаимосогласованность ощущений
и понятий рассматривается в качестве главного критерия
истины лишь в позитивизме XX в. Но уже Д. Беркли сде¬
лал крупный шаг, приближавший его к формулировке
этого тезиса.
В органической связи с этим тезисом стоит свойственное
махистской форме позитивизма конца XIX в. понимание
истинности как соответствия принципу экономии мышле¬
ния. И этот мотив также намечается уже у Беркли. Он пи¬
сал, что богу незачем было расходовать свои силы ради
29 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом,
стр. 60.
30 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 86.
81 Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филонусом,
стр, 91,
21

обеспечения «двойного» существования вещей—в восприя¬
тиях и вне их32.
Следует «экономить» и силы познающего человека;
Гилас в третьем разговоре делает весьма знаменательное
признание: «Я по природе ленив, а это (т. е. устранение
материи.— И. Н.) могло бы сильно сократить путь по¬
знания»33. Что получается из науки после применения
к ней введенных Беркли критериев истины, хорошо видно
уже по результатам его собственных выступлений на есте¬
ственнонаучные темы. Реакционные посылки привели к не
менее реакционным результатам.
Среди естественнонаучных проблем наибольшее внима¬
ние Беркли уделял проблемам оптики и математики. Но¬
миналистическое отрицание абстракций и сведение всего
знания к чувственной его форме сослужили ему свою служ¬
бу. Беркли вульгаризировал достижения науки, допуская
знание только в конкретно-чувственной форме и отрицая
его всеобщность, например, в форме приложения математи¬
ческих абстракций к естествознанию.
Даже арифметику, поскольку она развивается как об¬
щая теория, Беркли считал «узкою и пустою»34, продуктом
субъективной деятельности человеческого духа35, наукой
о пустых знаках. Он утверждал, что в любом геометриче¬
ском отрезке находится лишь ограниченное число точек,
ибо последние могут существовать только в виде чувствен¬
но воспринимаемых пятен. Общий принцип, которому сле¬
довал Беркли в этих вопросах, был таков: не может суще¬
ствовать ничего, что было бы меньше наименьшего ощущае¬
мого, отличаясь от него. Поэтому он с большим упорством
в течение многих лет пытался дискредитировать, как лже¬
теорию, учение Ньютона о дифференциальном исчисле¬
нии (дифференциал не воспринимаем чувственно, зна¬
чит... его вообще не может быть).
В «Опыте новой теории зрения» Беркли считал невоз¬
можным и само понятие геометрического . протяжения:
существуют не протяжения, но лишь цветные, шерохова¬
тые и прочие переходы, границы, изгибы и т. д. Представ-
32 См. Д. Беркли. Три разговора между Гиласом и Филону-
сом, стр. 69.
33 Там же, стр. 121; ср. стр. 3.
34 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 153.	С1
35 Смх Д. Беркли. Опыт новой теории зрения, стр. 61— 62.
22

зрения Беркли, оказы-
дений, чем ощущений,
:язь между разными сте¬
ления о протяженностях, с точки
ваются скорее результатом су ж
и образуются через «привычную се
пенями неясности» в восприятии и мыслями о расстояниях
(§ 2). Решающую роль играют ассоциации зрительных,
а в еще большей степени — слуховых, осязательных и
прочих ощущений друг с другом (§ 46). Поэтому не суще¬
ствует объективного пространства (§ 126); люди лишь ин¬
терпретируют зрительные, осязательные и прочие «знаки»
в качестве сигналов о существовании объективного про¬
странства (§ 147). В этом комплексе знаков зрительные ощу¬
щения, не являясь единственным источником истолковы¬
ваемых при этом чувственных данных, оказываются глав¬
у идеи о существовании
эту идею для того, чтобы
ным средством внушения человек
пространства. Бог внушает людям
им удобнее было предвидеть свои будущие ощущения.
Беркли выступил и против механики Ньютона, крити¬
куя с позиций метафизического идеализма понятия «силы»
(в том числе силы тяготения), ^абсолютного движения»
и «абсолютного пространства». По сути дела Беркли опол¬
чился в ходе этой критики протг в признания Ньютоном
объективности причинности, движения и пространства
Метафизическую картину мира, <ак совокупности мате¬
риальных частиц и макротел, движущихся по законам
механики, Беркли заменил не менее метафизической и при¬
том совершенно ненаучной картиной мира, как совокупно¬
сти ощущений чувствующих бессмертных духов. Духи
и их чувствования не подчиняются ни закону тяготения,
ни закону причинности. Движение — это лишь непрерыв¬
ная активность бога; пространство и время совершенно
субъективны.
Истолкование Беркли законов природы положило на¬
чало аналогичным решениям этогв вопроса в позитивист¬
ских теориях. Утверждая, что «признание материи не при¬
носит никакой пользы в естествогедении»36, Беркли отри¬
цал и существование законов материального движения.
Знание природы заключается лишь в том, чтобы «быть
в состоянии составить правильное суждение о том, что явит¬
ся нам в случае, если бы мы находились в обстоятельствах,
совершенно отличных от тех, в которых мы теперь нахо¬
36 Д. Беркли, Трактат
стр. 97*
о началах человеческого знания,
23

димся»37. Основанием же этому служит существование не¬
коего определенного «порядка», в котором бог порождает
в человеческих душах ощущения. Обнаружение наукой
этого порядка не выявляет якобы никаких причинных
связей, «...связь между идеями заключает в себе отноше¬
ние не причины и действия, а только отметки или значка
и вещи означаемой»38. Почти буквально такие же формули¬
ровки появились в работах позитивистов XIX в., в том
числе в работах Э. Маха. Рассуждения Маха в его «Меха¬
нике» местами сильно напоминают соответствующие идеи
Беркли в его «Трех разговорах», где он субъективистски
истолковывает законы механики Ньютона.
Буржуазному миропониманию XVIII в. соответство¬
вали этические воззрения Беркли, возрождавшие, впро¬
чем, неоплатоновские мотивы. В заключительных разде¬
лах своего «Трактата» он утверждал, что мир в целом —
это законченное художественное произведение бога и «са¬
мые пятна и недостатки природы не лишены известной
пользы, внося приятное разнообразие и возвышая красоту
прочего мироздания»39. Не прошло и ста лет, как европей¬
ская буржуазия лишилась своего оптимизма: призрак про¬
летарской революции не давал ей покоя. У позитивистов
XIX в. мы уже не найдем столь безоговорочных «благодуш¬
ных» настроений, а попытка Г. Спенсера возродить их
кончилась неудачей.
Берклианство послужило богатой питательной почвой
для разнообразных субъективно-идеалистических теорий
в буржуазной философии в последующее время. Предста¬
вители позитивизма восприняли берклианские идеи как
непосредственно из книг Д. Беркли, так и из сочинений
Д. Юма и его последователей. Сведение задач науки к опи¬
санию и упорядочению явлений и превращение объектов
науки в комплексы ощущений, формулировка субъекти¬
вистских критериев познания, номиналистическая теория
абстракций — все эти идеи Беркли были органически вос¬
приняты позитивизмом. Их мы встретим у Конта и Маха,
Гемпеля и Чейза. Рассел еще в «Проблемах философии»
(1912) восхвалял Беркли за его «доказательство» возможно¬
сти отрицания существования материи.
37 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
сгр. 103.
38 Там же, стр. 109; ср. стр. 14^
39 Там же, стр. 18Q,
24

Д. Беркли, как указывал В. И. Ленин, по сути дела
сформулировал основные доводы, которые в состоянии вы-
двинутьсубъективныйидеализм противматериализма. Отри¬
цание существования телесной субстанции и объективного
содержания ощущений, отрицание объективности законов
природы составляли главное острие берклианской аргу¬
ментации, которая была воспринята впоследствии как
«откровенными» идеалистами, так и позитивистами.
Иногда утверждают, что в философии Беркли не было
еще ничего типично позитивистского, т. е. того, что непо¬
средственно вело бы в той или другой форме к попытке
устранить из философии основной ее вопрос, подняться
«выше» его. В действительности это далеко не так. Сколь
велик был скрытый позитивистский «заряд» философии
Беркли, можно показать на примере проблемы критерия
истины в позитивизме XX в.
Именно от Беркли идет типичное для позитивизма отож¬
дествление понятия истины и критерия истины, слияние
их в понятии «данности» человеческому сознанию. Отвер¬
гая принцип отражения и существование объективной по
отношению к человеку недуховной реальности, Беркли
неизбежно утратил объективный критерий истины и впал в
субъективизм, выражением чего и явилось, в частности,
отождествление критерия и содержания истины.
Это отождествление в наиболее резкой и крайней фор¬
ме присуще позитивизму XX в., согласно которому истин¬
ность суждений сводится в конечном итоге к факту при¬
нятия их в данной системе суждений, т. е. к факту данно¬
сти их в этой системе. Выдвинутый неопозитивизмом так
называемый принцип верификации гласил, что су¬
ждения (предложения), не поддающиеся чувственной
проверке (ее свели затем к факту взаимосогласованности
предложений в системе), лишены научного смысла, в то
время как Беркли приписывает суждению о существова¬
нии материальных объектов вне сознания человека опре¬
деленный, а именно отрицательный научный смысл. Но
главное не это, а то, что неопозитивизм вслед за берклиан¬
ством не приемлет утвердительного суждения по этому
вопросу.
Расстояние между позитивизмом и берклианством в ука¬
занном пункте было значительно сокращено теми измене¬
ниями, которые внес в берклианство Юм. Один из момен¬
тов историко-философского значения философии Юма со¬
25

стоял именно в том, что последняя трансформировала
основную часть теоретического берклианского наследства
в духе, приемлемом для позитивизма не только по выводам,
которые в конечном счете можно было бы из него извлечь,
но и по своему непосредственному содержанию. Эта транс¬
формация в определенном смысле была необходимой для
самого берклианства, ибо сочетание субъективного и объ¬
ективного идеализма в рамках одной системы оказалось
крайне неубедительным. Давид Юм разрушил это сочета¬
ние, отбросив объективный идеализм. Оставшиеся после
этой операции идеи субъективного идеализма через соеди¬
нение со скептицизмом уже у Юма начали приобретать
позитивистскую окраску.
В эволюции собственно позитивистских теорий томист¬
ские предпосылки позитивизма никогда не выступали в пол¬
ной независимости от берклианских идей. Решение Беркли
и Юмом вопросов о природе чувственного опыта и о суще¬
ствовании субстанции в многообразных комбинациях
ожило в различных вариантах позитивизма. Если у О. Кон¬
та преобладали юмистские, то у Д. С. Милля, наоборот,
берклианские мотивы.
В отношении махистов В. И. Ленин писал: «Вместо
последовательной точки зрения Беркли: внешний мир
есть мое ощущение,— получается иногда точка зрения
Юма: устраняю вопрос о том, есть ли что за моими ощу¬
щениями»40. Таким образом, в махизме обе точки зрения
конкурировали, одерживая верх одна над другой при ре¬
шении различных вопросов. Защищая, например, тезис
о «нейтральности» опыта, Мах и Авенариус шли по пути,
близкому к пути Юма; отрицая же более резко, чем Юм,
объективность причинности, они вновь возвращались под
сень субъективного идеализма Беркли.
40 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 55.

АГНОСТИЦИЗМ ДАВИДА ЮМА - ПУТЬ К ПОЗИТИВИЗМУ
Давид Юм (1711—1776) родился в семье шотланд¬
ского помещика в то время, когда в свет вышли первые
трактаты Беркли, а умер за 13 лет до Французской бур¬
жуазной революции. По желанию своего отца, юриста,
он изучал в молодости юридические науки. В 50-х годах
Юм занимался изучением истории Англии, а в 60-х годах
служил секретарем английского посольства в Париже,
и здесь его теоретические воззрения, уже хорошо извест¬
ные во Франции по его сочинениям, встречают живой от¬
клик у философов-материалистов. Их привлекал не агно¬
стицизм Юма, а критика им официальных религий и уче¬
ния церкви о чудесах. С 1767 по 1769 г. Юм занимал пост
помощника государственного секретаря по иностранным
делам. Свои произведения он создавал в уединенной об¬
становке, но отнюдь не стремился обособиться от полити¬
ческой жизни.
Хотя первые сочинения Юма, написанные им задолго
до поездки в Париж, были встречены в Англии довольно
холодно, более поздние труды получили одобрение среди
сторонников партии «тори». В те годы, когда Гольбах и
Дидро рукоплескали выступлениям Юма против «невеже¬
ственных суеверий», буржуазные землевладельцы Англии
признали в нем своего философа. Чем это можно объяснить?
Д. Юм был идеологом классового компромисса между
дворянством и буржуазией. Идеологами этого компро¬
мисса были и Локк и Беркли, но характер его в середине
XVIII в. был иным, чем в начале этого, а тем более в кон¬
це предшествовавшего столетия. Англия быстро шла по
пути капиталистического развития. Дворяне-землевладель¬
цы проникались духом буржуазного предприниматель-
27

ства, а торговцы, промышленники и финансисты стали бо¬
лее консервативными, чем прежде. Узкоутилитарный под¬
ход к вещам, укрепление сложившихся порядков и отри¬
цание революций — такими стали идеалы господствую¬
щего класса. Юм, в отличие от Беркли, не был защитни¬
ком обветшалой религиозно-церковной догматики; он не
присоединился также ни к либеральной фразеологии ви¬
гов, ни к смелому атеизму французских материалистов.
При жизни Юма его взгляды сыграли противоречивую
роль в общественной жизни, но основное их ядро было
консервативным. Это наиболее отчетливо выявилось в по¬
следующем историческом развитии философии: те, кто
пошли по дороге, указанной агностицизмом Юма, как
правило, пришли не к атеизму, но к позитивизму.
В своих исторических и политических сочинениях Юм
отмежевался и от феодально-аристократической теории
происхождения государственной власти «от бога», которой
сочувствовал Беркли, и от договорной теории Локка, из
которой вытекало право народа на революцию. Согласно
Юму, государственная власть выделилась из общества,
постепенно развившегося из первоначальных семейных
связей людей, которые осознали наличие общих интересов
и пришли к молчаливому соглашению. Соединение на¬
следственной королевской власти с буржуазно-дворянским
представительством — лучшая, по его мнению, форма
правления.
Типично буржуазными были экономические взгляды
Юма, охотно высказывавшегося в печати по вопросам поли¬
тической экономии. Противник меркантилистских теорий,
отражавших ранний, незрелый период в развитии капита¬
листических отношений, Юм выступил как непосредствен¬
ный предшественник Адама Смита. В его экономических
статьях был высказан ряд идей, которые впоследствии по¬
лучили развитие в «Исследовании о природе и причинах
богатства народов». Выход из печати этого труда Смита,
по характерному признанию Юма, принес облегчение его
душе. Он видел залог процветания Англии в свобод¬
ной промышленной конкуренции и игре стихийных сил
капиталистического рынка.
Среди философских сочинений Давида Юма важней¬
шими являются: «Трактат о человеческой природе» (1739—
1740), первая книга которого была посвящена теории
познания, вторая — психологии эмоций, а третья — этике;
28

«Исследование о человеческом уме (познании)» (1748)
(в русск. пер. 1902г.: «Исследование человеческого разу¬
мения»), представляющее собой яркое по форме и сжатое
изложение всей юмовской философии; «Рассуждение об
аффектах» (1757); «Исследования о принципах нравствен¬
ности» (1751) и «Диалоги о естественной религии» (1779).
Философия Д. Юма сложилась как переработка субъек¬
тивного идеализма Беркли в духе агностицизма. Если эта
переработка и привела к тому, что из берклианства были
удалены компрометировавшие его откровенно богослов¬
ские мотивы, то, с другой стороны,— и это было главным,—
дух субъективизма значительно усилился. Опасность со¬
липсизма не уменьшилась, но увеличилась.
Сенсуалистский эмпиризм Беркли во многом был по¬
хож на спиритуализм. Юм устранил эту непоследователь¬
ность и отбросил попытки Беркли доказать бытие бога, как
всеобщего разумного начала, на основе отрицания мате¬
риального источника ощущений. Юм превратил непосле¬
довательный берклианский эмпиризм в сенсуалистский
агностицизм.
Если Беркли отрицал существование материальной
субстанции, то Юм устранил из философии также и духов¬
ную субстанцию. Это привело не только к отрицанию бога
и бессмертия души в качестве объектов теоретического ис¬
следования, но также и к тому, что чувственные впечатле¬
ния, в отличие от точки зрения Беркли, перестали рас¬
сматриваться как объекты субъективного восприятия чело¬
веком. Он стал рассматривать чувственные впечатления как
нечто само по себе «данное», вне вопроса об отношении меж¬
ду объектом и субъектом. Уже в этом был зачаток будущей
позитивистской точки зрения на вопрос о гносеологиче¬
ской природе ощущений.
Юм не отвергал целиком различия между объектом
и субъектом, но отнес его в пределы самого субъективного
мира. Это можно раскрыть путем сравнения истолкований,
данных Локком, Беркли и Юмом термину «идея»
В теории познания Локка этот термин относился (иног¬
да) к свойствам объектов вне человеческого сознания и
(как правило) к отображениям данных свойств в сознании
субъекта. В общую рубрику «идей» во втором их значении
Локк включал ощущения, представления и понятия о них.
Несмотря на столь широкое применение термина «идея»,
Локк строго различал объект и его субъективное восприя¬
29

тие, что хорошо видно из его учения о реальных и номи¬
нальных сущностях.
Для Беркли объектами являются сами ощущения в че¬
ловеческом сознании. Их он обозначил как «идеи», хотя и
проводил в жизнь данное словоупстребление далеко не
последовательно. Ощущения воспринимаются субъектами
(душами), «возникают» в них, что является не процессом
отражения объективного в субъективном, а процессом
«приобретения». Тем не менее ощущения качественно отли¬
чаются от душ: вторые специально созданы богом как вос¬
приемники первых, первые происходят от божьей воли
самостоятельным образом, хотя и нигде вне душ не обрета¬
ются.
Иное у Юма. Он признает факт различия между «данны¬
ми» и субъективно преобразованным их отображением,
факт отображения «данных» в сознании, и даже называет
иногда «данные» объектами. Но это отражение существует
только как внутреннее отражение, оба звена которого
находятся в сфере субъекта. Это и выразилось в гносеоло¬
гической терминологии Юма. Он делает различие между
впечатлениями (impressions), к которым относит ощуще¬
ния и непосредственные эмоции, и «идеями», под которыми
понимает вторичное воспроизведение впечатлений. «Идеи»—
это воображением и памятью «оттиснутые» в сознании ко¬
пии впечатлений, как бы воспроизведенные восприятия,
т. е. представления. Иногда Юм говорил о «мыслях, или
идеях». Впечатления, идеи, а также понятия Юм в сово¬
купности обозначал как «перцепции» (perceptions). Соб¬
ственно говоря, понятиям (мыслям) не осталось специаль¬
ного места в терминологической классификации Юма,
что связано с неразработанностью проблематики мышления
в его гносеологии, унаследованной затем Контом и махи¬
стами.
Проводимое Юмом различие между впечатлениями и иде¬
ями было направлено против материализма, который он
называл «чудовищным отпрыском двух принципов, проти¬
воречащих друг другу»1. Именно так понимают Юма и
позитивисты XX в. Б. Рассел, например, упрекает Юма
лишь за то, что его терминология недостаточно совершенна
для выполнения этой задачи: термин «впечатление» сохра-
1 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1. Юрьев, 1906,
стр. 200. Юм имеет в виду принцип прерывистости перцепций и
принцип приписывания объектам непрерывного их существования.
30

няет нежелательную ассоциацию с мыслью о том, что впе-^
чатления суть продукт внешнего воздействия2.
Рассматривая вопрос о соотношении впечатлений и идей,
Юм в качестве главного принципа формулирует следую¬
щее положение: «...все наши идеи скопированы с наших
впечатлений»3 4 5. В той или иной фразеологии оно было при¬
нято в дальнейшем всеми позитивистами, вплоть до наших
дней \ Оно содержит в себе в скрытой 4орме тезис о кри¬
терии истинности. По Юму, критерием истинности идей
служат впечатления. Что касается критерия истинности
понятий и научных теорий, то мы встречаемся с положени¬
ем, предвосхищающим будущую махистскую «экономию
мышления»: «...ухищренность ясно доказывает ложность
любой теории, тогда как простота доказывает, наоборот,
истинность таковой»6. «Простота» означает кратчайший
путь установления соответствия между понятием и впечат¬
лениями.
Но почему «идеи и впечатления, по-видимому, всегда
соответствуют друг другу»6? Почему в сознании людей об¬
разуются именно такие, а не какие-то иные идеи? Отказав¬
шись от материалистического ответа на этот вопрос, Юм
оказывается в беспомощном положении. Оставалось пред¬
положить, что в данной ситуации действует нечто вроде
«предустановленной гармонии». На вопрос, кем установле¬
на эта гармония, Юм прямого ответа не дает.
Локк ввел в философию различие между первичными
(плотность, форма, перемещение в пространстве) и вторич¬
ными (цвет, запах, вкус и т. д.) свойствами вещей и соот¬
ветственно идеями.'Это различие стало предметом философ¬
ского исследования и у Беркли и у Юма. Как и Беркли,
Юм отрицал существование объективного содержания не
только во вторичных, но и в первичных впечатлениях7.
Правда, Юм допускал, что есть «какое-то неизвестное,
необъяснимое нечто в качестве причины наших перцепций»8.
2 См. Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 488.
3 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн 1, стр. 71.
4 См. В. Russell. An Inquiry into Meaning and Truth. L., 1943,
p. 294.
5 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 167.
6 Там же, стр. 8.
1 См. Д. Юм. Исследование о человеческом уме. Пг., 1916,
стр. 181.
8 Там же, стр. 183; ср. «Трактат о человеческой природе , кн. 1,
стр. 12.
31

Но Юм не видел в этом допущении, сыгравшем, кстати,
важную роль в философском формировании И. Канта,
чего-либо достаточно достоверного, а тем более позволяю¬
щего говорить о наличии объективного содержания (в смыс¬
ле отражения свойств внешних объектов) во впечатлениях,
будь то впечатления первичные или вторичные. Юм ста¬
новится на позицию интроспекционизма, считающего, что
познание не выходит за пределы внутреннего мира субъекта.
Ошибка Юма здесь состоит не в том, что он изучает ощу¬
щения (восприятия) только с субъективной их стороны,
но в том, что он считает правомерным изучение их только
с этой стороны. Это говорит о том, насколько Юм в трак¬
товке ощущений близок к будущему позитивизму. Ленин
писал: «...агностик (юмист) тоже исходит из ощущений
и не признает никакого иного источника знаний. Агностик—
чистый «позитивист»...»9. И далее В. И. Ленин указывает
на юмистскую сущность позитивизма начала XX в.:
«...современный позитивизм есть агностицизм...»10 11.
Характерно, что у Юма проявляется нередко черта,
свойственная именно позитивистам,— стремление уйти от
критики по адресу открытого идеализма. В этой связи
показательно отношение Юма к полемике Локка против
теории врожденных идей. При помощи словесных ухищре¬
ний Юм пытается доказать, что спор этот не имеет под собой
реальной почвы. Поскольку впечатления есть нечто «дан¬
ное», «естественное», то не имеет якобы никакого смысла
доискиваться точного ответа на вопрос, откуда взялись они
в сознании, «...подразумевая под врожденным то, что пер¬
вично и не скопировано ни с какой предшествующей пер¬
цепции, мы можем утверждать, что все наши впечатле¬
ния врождены, а идеи не врождены»11. Уклончивость
Юма не может быть объяснена тем, что термин «врожден¬
ная идея» сам по себе неприемлем для него, поскольку
со словом «идея» он связывает иное содержание. Не был
Юм и сторонником врожденности впечатлений в картези¬
анском смысле12; тем не менее против ее защитников вы¬
ступить с развернутой критикой он не пожелал.
Неверно было бы считать, что Юм в конечном итоге
приходит к определенному отрицанию внешнего источника
9 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 95.
10 Там же, стр. 155.
11 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 22.
12 См. Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 152.
32

ощущений. Для его агностицизма характерен отказ от
определенного ответа на вопрос об отношении впечатлений
к внешнему миру. Это направляет его по пути скептицизма.
Центр тяжести своих исследований он переносит на вопрос
об отношении идей к впечатлениям, причем много вни¬
мания он уделяет проблеме возникновения идей.
Следуя Локку, Юм различал впечатления ощущений
и впечатления рефлексии, относя к последним эмоции,
желания и страсти. На основе впечатлений обоих видов
появляются затем простые и сложные идеи. Среди сложных
идей Юм, также следуя в этом Локку, различал идеи суб¬
станций, модусов, отношений. Эти деления играют в фило¬
софии Юма гораздо меньшую роль, чем в философии Лок¬
ка; анализ их у Юма весьма неполон. Так, например, он
оставляет без внимания отношение противоречия.
Каким же образом на основе впечатлений возникают
идеи? Для ответа на этот вопрос Юм использует комбина¬
ционный принцип, выдвинутый Локком. Как и у Локка,
этот принцип проходит красной нитью через всю теорию
познания Юма, действуя, например, в учении о сложных
причинах13, но в существенно модифицированном виде.
По мысли Юма, идеи возникают не только на основе
непосредственной фиксации впечатлений, но и на основе
установления психологических ассоциаций между ними,
а затем и между ранее образованными идеями. Впервые
принцип ассоциации идей появился у Аристотеля, который
ввел понятие ассоциации по контрасту, затем этот прин¬
цип использовался Спинозой и Гоббсом. Локк в 33-й главе
второй книги «Опыта о человеческом разуме» обратил
на данный принцип специальное внимание. Он писал,
что «быть может, не найдется веши, которая более этой
заслуживала бы внимательного рассмотрения»14, однако
усматривал в ассоциациях лишь побочный способ образо¬
вания соединений идей, а именно ложных соединений.
На первое место в гносеологии принцип психологической
ассоциации был выдвинут Юмом, а после Юма приобрел
решающее значение в теории познания английского пози¬
тивиста Д. С. Милля.
В чем существенное отличие комбинирования идей,
как его понимал Юм, от комбинирования идей, согласно
13 См. Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 131
и 165.
14 Д. Локк. Опыт о человеческом разуме, стр. 391,
3 И. С. Нарский	ос

Локку? Все три основные способа образования сложных
идей, по Локку,— сравнением, соединением и обобщением
через предшествующее отвлечение одинаковых признаков —
носят сознательно логический характер: это приемы, имею¬
щие под собой объективную почву в связях и сходствах
самих вещей. Психологическое ассоциирование, по Юму,
носит внутренне случайный характер, объясняясь не свой¬
ствами объектов, а свойствами сознания. В нем, правда,
есть своя упорядоченность, но она проистекает лишь из
того, что повторение одинаковых наблюдений действует
на психику человека диктующим образом, как своего рода
тяготение, притяжение. Под следующими словами Юма
вполне подписался бы и Локк: «...вся творческая сила духа
сводится лишь к способности соединять, перемещать, уве¬
личивать или уменьшать материал, доставляемый нам
чувствами и опытом...»15. Но для Локка «творческая сила
духа» опирается на познание свойств объектов и в своих
действиях как бы копирует связи и отношения между объек¬
тами. Поэтому Локк писал: «...силы человека и способы
их приложения почти одинаковы в материальном и интел¬
лектуальном мире»16. Этот взгляд никак не приемлем для
Юма, ибо в его понимании «творческая сила духа» есть
совокупность особенностей психики человека, не поддаю¬
щихся полному объяснению.
Принцип ассоциативной связи впечатлений и идей,
по Юму, проявляется в различных видах ассоциирования,
из которых он выделяет три основные вида: по сходству
идей (на чем основана, например, математика), по смеж¬
ности в пространстве и последовательности во времени
(на этом виде ассоциаций основаны эмпирические науки)
и по порядку причинно-следственных связей (это служит
рснованием различных теоретических наук, основываю¬
щихся на эмпирическом знании).
При дальнейшем анализе ассоциативных связей Юм
противопоставляет два различных вида знания: матема¬
тическое и эмпирическое. Это не было новостью в истории
философии: у Галилея, Гоббса, Локка, а в особенности
у Лейбница, подобное различение уже имело место. Резко
проведенное у И. Канта, хотя и на иной, а именно априори-
стской основе, данное противопоставление было утрачено
15 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 17.
16 Д. Локк. Опыт о человеческом разуме, стр. 139.
34

затем позитивистами середины и конца XIX в. Однако
в становлении позитивизма XX в. оно вновь сыграло зна¬
чительную роль.
По мнению Юма, люди познают либо факты, либо от¬
ношения между идеями. Утверждения о фактах, т. е. о не¬
посредственных впечатлениях, зависят от опыта и носят
синтетический характер в том смысле, что из содержания
субъекта утверждения не вытекает присоединение к нему
именно такого, а не иного предиката. Утверждения об от¬
ношениях между идеями суть следствия деятельности на¬
шего ума, в котором находятся идеи. Утверждения об от¬
ношениях зависят отчасти от того, какие отношения ум
в состоянии вскрыть между имеющимися в нем идеями,
но прежде всего они зависят от характера идей и носят
аналитический характер (предикат вытекает из содержания
субъекта).
Итак, утверждения о фактах производны от эмпирии;
утверждения об отношениях — от активности рассудка.
Первые очевидны и необходимы постольку, поскольку мы
констатируем происходящие в данный момент события;
определенность и "достоверность утверждений о фактах,
не наблюдаемых непосредственно, представляется Юму
спорной. Вторые необходимы и очевидны вообще, посколь¬
ку ум отчетливо выявил разнообразные отношения между
имеющимися в его распоряжении идеями (представлениями).
Таким образом, Юм различает утверждения о фактах и об
отношениях между идеями по способу обоснования и сте¬
пени неоспоримости.
Каков конечный источник утверждений об отношениях
между идеями? В итоге пищу для них (по крайней мере
для части их) дает все же опыт. Поэтому в «Трактате о че¬
ловеческой природе» мы видим, что Юм считает геометрию
наукой, зависимой от эмпирии и не достигающей поэтому
совершенной точности. «Ее первые принципы все же полу^
чаются на основании (восприятия) общего вида объектов...»17
Юм не был ни априористом в кантовском смысле, ни
конвенционалистом в смысле позитивизма XX в.: утвер¬
ждения о математических отношениях он не выводил ни
из заложенных в организации сознания извечных логиче¬
ских принципов или форм чистого созерцания, как полагал
Кант, ни из соглашений между учеными, как полагают
17 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 69.
3*
35

неопозитивисты. Решение им вопроса об истоках матема¬
тики было в общем близко эмпиризму, но в силу своего аг¬
ностицизма он не смог вполне определенно установить объ¬
ективный источник математических истин. Он пришел
к выводу, что истины алгебры и арифметики возникают
в уме «непосредственно». Но характер этой «непосредствен¬
ности» оставался неясным, и у Юма в этом вопросе обна¬
руживаются колебания.
Если в «Трактате» Юм включал в число совершенно до-
стове] н их наук лишь арифметику и алгебру, то в «Иссле¬
довании» к области достоверного знания, возможно, под
усилившимся влиянием рационалистических взглядов Лейб¬
ница, он относит все виды математического познания,
в том числе и геометрию. Именно этот шаг Юма, холодно
встреченный позитивистами XIX в., расхваливается совре¬
менными позитивистами, ибо послужил им одной из пред¬
посылок истолкования факта множественности геометри¬
ческих систем в духе конвенционализма.
Анализ третьего вида ассоциативных связей занимает
особо важное место в философии Юма. Он попытался
доказать, что от ассоциаций смежности и последователь¬
ности к причинно-следственным ассоциациям нет необхо¬
димого перехода, если только не истолковать последние
как неизбежно возникающие в человеческом сознании пси¬
хологические иллюзии.
Критика Юмом понятия причинности представляет
собой центральный пункт его гносеологии. Он хорошо со¬
знавал, что с разрушением объективной основы этого по¬
нятия рухнуло бы учение о внешнем мире как причине че¬
ловеческих впечатлений. Правда, нежелательным для Юма
был другой результат, также вытекавший из критики
причинности. Заключался он в следующем: отрицание
объективности причинно-следственных связей лишало не¬
обходимости переход от констатации фактов даннсго вре¬
мени к заключениям о фактах будущего времени, и это
направляло всю философию Юма по линии солипсизма.
Та же роковая опасность возникла впоследствии и перед
позитивизмом.
Развивая критику понятия причинности, Юм пытался
доказать, что причинная связь есть лишь субъективное
понятие. Суть его рассуждений вкратце такова: ни априор¬
но, ни апостериорно необходимость причинной связи уста¬
новлена быть не может. Заметим при этом, что понятие не-
36

обходимости здесь тесно связано с понятием причинности
в том смысле, что причинные связи закономерны, а законо¬
мерность есть форма необходимости. Поэтому критика по¬
нятия причинности Юмом есть в то же время критика поня¬
тия необходимости. Считать, что между А и Б причинная
связь «необязательна» — все равно, что считать, что при¬
чинной связи здесь нет.
Необходимость причинной связи, согласно Юму, апри¬
орным образом не может быть установлена. Из понятия
ветра, например, отнюдь не вытекает дождливая погода,
из понятия человека не следует невозможность для него
дышат ь в воде. «Нет такого объекта, который заключал бы
в себе существование другого объекта...»18 в данном, а тем
более в ином месте. То же относится к понятиям и построен¬
ным на их основе суждениям, «...ведь действие совершенно
отлично от причины и в силу этого никогда не может быть
открыто в ней»19. Спустя сто восемьдесят лет те же юмистские
идеи высказал Б. Рассел: «Никакое предложение о том,
что происходит в одной части пространства-времени не
влечет за собой логически какого-либо предложения о том,
что происходит в другой части пространства-времени»20.
Необходимость причинно-следственного соединения яв¬
лений не может быть установлена и апостериорно, ибо
опыт сообщает нам только о последовательности фактов,
но не об их причинной связи, «...между объектами нет та¬
кой связи, которая была бы известна нам»21. Ведь причин¬
но-следственная связь означает не простую последователь¬
ность событий, а последовательность строго единообраз¬
ную, которая отнюдь не вытекает из факта следования
события Б за событием А. И даже если «течение событий
до сих пор было в высшей степени правильным,— одно
это, без нового аргумента или заключения, еще не дока¬
зывает того, что оно впредь будет таковым»22. Ведь прин¬
цип единообразия природы, заявляет Юм вразрез с более
поздней позицией Д. С. Милля в этом вопросе, есть нечто
весьма сомнительное и эфемерное. Перенесение порядка
18 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 84. Эта
же мысль была высказана античным скептиком Энезидемом, как об
этом сообщает Секст Эмпирик.
19 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 30.
20 В. Russell An Inquiry into Meaning and Truth, p. 286.
21 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 207.
22 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 42.
37

фактов прошлого на порядок аналогичных фактов буду¬
щего времени, а также настоящего времени, но происходя¬
щих в другом месте, не является научно обоснованным
приемом. Применяя такое перенесение, мы, правда, опи¬
раемся на то, что «от причин, на вид сходных, мы ожидаем
сходных же действий...»23, но аналогии не дают достовер¬
ности, как не дает ее и индукция. Заключение «post hoc
ergo propter hoc (после этого, значит по причине этого)»
не имеет аподиктической силы. Этот вывод Юма, направ¬
ленный против эмпирического обоснования объективности
закона причинности, почти в той же форме был повторен
Контом, Миллем, Авенариусом, Поппером и Расселом.
Итак, Юм утверждает, что для признания существова¬
ния причинных связей нет ни рациональной, ни опытной
основы. Если Беркли всячески пытался доказать, что ощу¬
щения не имеют какой-либо внешней материальной причи¬
ны, то Юм доводит берклианскую критику причинности
до ее крайнего завершения, считая, что мы вообще не мо¬
жем оперировать понятием причинности в объективном
смысле. Эта точка зрения открывает путь к солипсизму
как единственно последовательной философии «беспричин¬
ности».
В чем ошибочность рассуждений Юма о причинности?
Ход рассуждений Юма вызывает немало возражений.
Так, он постоянно подменяет вопрос о правомерности по¬
нятия причинности вопросом об иллюзорных, ошибочных
формах его применения, придавая этим формам всеобъем¬
лющее значение. Заметим, что ошибочность отождествле¬
ния последовательности явлений с их причинной связью
еще до Юма видел Т. Гоббс. Но в то же время он видел
и другое: причинная связь на самом деле тесно связана
с последовательностью явлений, и указание на сущест¬
вование этой связи еше не дает оснований для обвине¬
ния в подмене понятия причинности понятием после¬
довательности, ибо отнюдь не субъективно «во всяком
процессе развертывания действия начало и причина отож¬
дествляются»24.
Но главная ошибка Юма состояла в его нежелании
понять то, что дело совсем не в наличии или отсутствии осо¬
бых логических аргументов сугубо теоретического свой¬
ства в пользу понятия причинности. И как бы ни пытался
23 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 39—40.
24 Т. Гоббс, Избр. соч., М., 1926, стр, 87,
38

юмист XX в. Б. Рассел доказывать будто отрицание вы¬
водов Юма неизбежно ведет к прагматизму, однако неос¬
поримым доказательством объективного, т. е. независимого
от субъекта, существования причинно-следственных свя¬
зей служит вся жизненная практика человечества. Да,
следствия «непохожи» на причины, но иначе и не может
быть. Если бы следствия полностью были бы похожи на
вызывающие их причины, то в мире никогда не возникало
бы ничего качественно нового. Да, повторение событий
вслед за фактами одинакового рода еще не дает гарантии
наличия в этих случаях причинно-следственной связи.
Но они говорят в пользу наличия такой связи, а оконча¬
тельно ее существование доказывается выявлением внутрен¬
них существенных свойств вещей, с которыми происходят
наблюдаемые события. Так, например, суждение «англи¬
чане смертны, потому что они люди» истинно, в частностих
потому, что изучение живых, в том числе человечески,
организмов, показывает, что смертность есть необходимый
атрибут биологических процессов у высокоорганизованных
живых существ.
Впрочем, Юм, как и всякий иной философ, не смог це¬
ликом изолироваться от жизненной практики, ибо полная
изоляция от нее неосуществима. Жизненные условия бур¬
жуазного общества с его экономической анархией и без¬
удержным индивидуализмом подсказывали Юму, с одной
стороны, сомнения в существовании строгой упорядочен¬
ности в потоке событий, но, с другой стороны, никак не
могли склонять к принятию солипсизма. Если бы люди при¬
няли взгляды «чрезмерного скептицизма», писал поэтому
Юм, то «всякие разговоры, всякая деятельность немедленно
прекратились бы, и люди пребывали бы в полной летаргии,
пока не настал бы конец их жалкому существованию
вследствие неудовлетворения естественных потребностей»25.
Солипсизм был неприемлем для Юма, и он пытался из¬
бежать его. Юм заявляет, что житейская повседневность
исцеляет людей от «философской меланхолии»26, практи¬
ческие привычки заглушают солипсистские сомнения ра¬
зума. Но ссылки Юма то на всеисцеляющие свойства «жи¬
вых впечатлений», то на особенности человеческой «приро¬
ды» обнаруживают, что его рассуждениям присущ глубо¬
25 Д. Юм. Исследование о человеческом уме, стр. 188.
26 Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 247.
99

чайший порок: изоляция практики от теории, противопо¬
ставление практики и теории.
Вполне в духе Юма поступают и современные нам пози¬
тивисты: в теории познания они придерживаются агно¬
стицизма, закрывают глаза на вытекающие из него солипси-
стские последствия, а в своей практической деятельности
втихомолку придерживаются стихийно-материалистиче¬
ских взглядов. Так, например, М. Шлик заявляет: «То,
что одна часть мира дана нам непосредственно, а другая,
большая — нет, можно рассматривать как случайный
факт; как познающим нам это совсем не интересно, а инте¬
ресно лишь как живущим в мире»27.
Поскольку Юм нередко апеллирует к житейскому
«здравому смыслу», неудивительно, что он никоим образом
не мог ограничиться ниспровержением причинности как
объективной категории. Он пытается указать постоянно
действующие предпосылки появления этой категории в че¬
ловеческом сознании и даже подчеркивает ее необходи¬
мость для науки.
Откуда возникает в человеческом сознании понятие
причинности? Ответ Юма гласит: из навыка, привычки.
В сознании людей, согласно его утверждению, заложен вид
природного инстинкта, нечто вроде органически присущей
человеческому сознанию веры (belief), под которой
Юм понимает «представление, отличающееся большею ин¬
тенсивностью и устойчивостью, чем это свойственно про¬
стым вымыслам воображения»28. Эта вера состоит в склон¬
ности людей привыкать к частому повторению определен¬
ной временной последовательности явлений, смежных в
пространстве, и считать такую последовательность причин¬
но-следственной. «...причина есть объект, предшествую¬
щий другому объекту, смежный ему и так с ним соединен¬
ный, что идея одного из них принуждает дух к образованию
идеи другого, а впечатление одного — к образованию бо¬
лее живой идеи другого»29. Принуждение духа вытекает из
навязчивости веры.
27 М. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre. В., 1918, S. 198.
28 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 57;
ср. «Трактат о человеческой природе», кн. 1, стр. 255. Здесь* «вера»
(belief) в смысле уверенности, в отличие от «веры» (faith) в смысле
религиозной веры.
29 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 161.
40

Итак, люди верят в то, что привыкли наблюдать, и из
этой веры будто бы и вытекает необходимость происходя¬
щего. Сознание необходимости есть не основа выводов,
а, наоборот, их результат. Истоки же выводов — эмоцио¬
нально-психологические: привычка к определенным фак¬
там в определенной ситуации, ожидание аналогичных собы¬
тий в аналогичной обстановке, воображение подобных
явлений при допущении, что могла бы возникнуть обста¬
новка, подобная прежней. Поскольку атрибут необходимо¬
сти присущ всякому закону природы, а не только закону
причинности, Юм распространил на все законы естество¬
знания психологическое объяснение их воз¬
никновения, противопоставляя его логическому
объяснению. Согласно Юму, «всякое вероятное рассужде¬
ние— не что иное, как род чувствования»30. И далее:
«Верить, в данном случае, значит переживать...»31. Юм
указывает, что привычка носит интуитивный, а не рацио¬
нальный характер32. Кант пошел после Юма по второму
пути, объясняя причинность как общеобязательную логи-
чески-априорную категорию. Но Юм и Кант едины в са¬
мом важном пункте: оба они отрицают объективность при¬
чинности в смысле независимости ее от психологии лич¬
ности или же от логического строения сознания.
Свое объяснение появления понятия причинности Юм
направил против материализма: если это понятие есть все¬
го лишь психологическое, внутреннее следствие опыта,
то логически неправомерно ставить вопрос о наличии
внешней причины чувственных восприятий. Однако имен¬
но юмистский анализ психологических предпосылок поня¬
тия причинности был ошибочен по своей логической осно¬
ве. Юм попал в ложный круг: поскольку он объявил пси¬
хологию субъекта причиной причинности,
неизбежно оказывается, что причинность все же предше¬
ствует психологическому ее выражению. Повторение опыт¬
ной связи впечатлений А и В оказывается причиной отно¬
сительной устойчивости ассоциации идей а и 6. Значит,
следует либо признать, что факт существования причин¬
ных связей не зависит от субъекта, либо просто закрыть
глаза на данное обстоятельство. Юм предпочел второе,
30 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 100; ср.
стр. 173.
31 Там же, стр. 84; ср. стр. 93 и 102.
32 Там же, стр. 101.
41

и спустя полтора столетия так же поступили неопозити¬
висты.
Объяснение, данное Юмом относительно возникновения
понятия причинности, фактически лишь продолжило на¬
чатое им развенчание причинности. Категория причин¬
ности была сведена к постоянству психологической ассо¬
циации, ибо «вера» понималась в данном случае как смут¬
ная, но настойчивая склонность к ассоциированию, уси¬
ливающаяся или ослабевающая в зависимости от числа
наблюдаемых случаев. Но Юм столкнулся с очевидным
фактом, что без категории причинности не может обой¬
тись никакая теоретическая научная дисциплина. Поэтому
перед Юмом возникла задача объяснения перехода от по¬
явления мысли о причинности в психике человека к суще¬
ствованию ее в науке, которую, разумеется, нельзя свести
к чувствованиям и эмоциям.
Попытка осуществить гносеологический анализ роли
категории причинности в науке, помимо психологического
анализа предпосылок ее появления в психике человека,
Юму, однако, не удалась. Юм иногда противоречит сеоим
же тезисам, используя без должного объяснения понятие
причинности как вполне объективную категорию. Нередко
он настойчиво ссылался на то, что «ничто не существует
без причины»33. Он называет впечатления причинами
идей34 35. Стремясь ниспровергнуть веру в религиозные чудеса,
он ссылается на то, что «твердый и неизменный опыт устано¬
вил» законы природы33. В этике Юм отрицает, хотя непо¬
следовательно, свободу воли в смысле немотивированности
решений и утверждает обусловленность человеческих по¬
ступков: среда является причиной эмоций, а эмоции (на¬
пример, страх перед наказаниями) — причиной побужде¬
ний морального свойства. Мы находим у Юма горячие по¬
желания, чтобы история и политика стали действительно
науками, т. е. были бы основаны на причинном объясне¬
нии общественных явлений. Все эти рассуждения на фоне
уже известной нам юмовской критики причинности вы¬
глядят как чужеродный элемент в его учении.
Через философию Юма, а также впоследствии через
философию Канта, отрицание объективной значимости при¬
33 Д. Юм. Исследование о человеческом уме, стр. 110.
34 См. Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 10
и 12.
35 См. Д. Юм. Исследование о человеческом уме, стр. 132,
42

чинности проникло в позитивизм и было им прочно усвоено,
сохранившись до наших дней. Чисто юмистским скепси¬
сом проникнуто заявление Б. Рассела, которое он сам ква¬
лифицирует как «унылый ответ»: «Большая часть наших
убеждений и верований основывается на привычке, само¬
мнении, личном интересе и частом повторении»36.
Наряду с критикой понятия причинности Юм подверг
аналогичной критике понятия силы и субстан¬
ции.
Критика Юмом понятия силы была составной частью
критики им причинности (как и критика понятий: энергия,
воздействие и т. д.), поскольку под силой Юм понимал
способность вызывать действия (следствия). Используя
неопределенность в употреблении понятия силы в современ¬
ном ему естествознании, Юм утверждал, что это понятие
нельзя получить ни из опыта (никто никогда еще не видел
«силы» как таковой), ни из разума (люди переживают не¬
посредственно акты своей воли, но не могут постигнуть ни
механизма влияния воли на тело, ни наоборот — тела на
волю). Последнее утверждение Юма опровергается успе¬
хами научной физиологии высшей нервной деятельности,
заложенной трудами И. П. Павлова. Что касается роли
«сил» в естествознании вообще, то действительно в исто¬
рии науки этот термин зачастую заслонял не объясненную
на данном этапе исследования связь процессов и их изме¬
нений. Энгельс по этому поводу писал: «...чтобы исследо¬
вать неисследованные формы движения, сочиняют для их
объяснения так называемую силу...»37. По мере развития
наук фиктивные «силы» изгоняются из них. Но это не значит,
что «сила» вообще есть лишь некое эфемерное понятие.
Не будучи какими-то самостоятельно действующими фак¬
торами, «силы» сохраняют свое значение в науке XX в.
как величины, характеризующие воздействие, произво¬
димое на какое-либо тело и являющееся следствием нали¬
чия энергии у внешних физических агентов. Сила есть
мера взаимодействия тел.
В связи с критикой понятия силы Юм подчеркивает
пассивный характер человеческих впечатлений. С другой
стороны, выдвижение воображения и веры как факторов
познания, наоборот, вызывало волюнтаристские мотивы
36 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 87.
37 Ф. Энгельс. Диалектика природы. Госполитиздат, М., 1953,
стр. 226.
43

в гносеологии Юма. Недаром он определял, например,
необходимость «как внутреннее впечатление духа или при¬
нуждение переносить нашу мысль с одного объекта на
другой»38. Прав был один из русских исследователей фило¬
софии Юма, который указывал, что в «своеобразной пере¬
оценке роли привычки мы можем видеть зачатки гносеоло-
гическо! о волюнтаризма»39.
С критикой понятия причинности непосредственно была
связана и критика понятия субстанции, поскольку Юм по¬
нимал ее как своего рода единство явлений, основанное на
причинной связи между явлениями и сущностью. В кри¬
тике понятия субстанции Юм во многом повторил Беркли.
Он писал, что понятие субстанции есть субъективное сред¬
ство соединения явлений, которые, в отличие от случаев
применения понятия причинности, не следуют друг за
другом, но сосуществуют во времени и пространственно сов¬
падают в общий комплекс. Субстанция — это «совокуп¬
ность простых идей, объединяемых воображением...»40,
или верой.
В данном пункте рассуждений Юма наглядно обнару¬
живается противоположность его выводов материалистиче¬
ским выводам, основанным на тех же фактах и посылках.
Что не существует никакой чувственно воспринимаемой
«материи вообще», хорошо понимал уже Т. Гоббс, но вполне
справедливо не видел в этом основания для отрицания су¬
ществования материи. Гоббс считал, что материя существу¬
ет как совокупность материальных тел, понимая под телом
«все то, что независимо от нашего мышления совпадает
с какой-нибудь частью пространства...»41.
Во второй части первой книги своего «Трактата» Юм
разбирает вопрсс о природе пространства и вре¬
мени. Вслед за Беркли он отрицает их объективность.
Юм истолковывал пространство и время как обобщенные
идеи порядка и последовательности элементарно малых
и неделимых чувственных восприятий. Идея времени воз¬
никает «от последовательности всех родов перцепций,—
как идей, так и впечатлений, как впечатлений рефлексии,
38 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 157.
39 Н. Д. Виноградов. Философия Давида Юма, ч. 1. М.,
1905, стр. 127.
40 Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 20.
41 Т. Гоббс. Избр. соч., стр. 72.
44

так и впечатлений ощущения...»4*. Идея пространства
«доставляется нашему духу двумя чувствами — зрением
и осязанием, и ничто не кажется нам протяженным, раз
оно ни видимо, ни осязаемо»42 43. Юм понимал пространство
как психологический продукт впечатлений от последо¬
вательности окрашенных и осязаемых «точек». Недалеко
в этом вопросе ушли вперед и современные позитивисты
XX в., с той, однако, разницей, что они, помимо психологи¬
ческого пространства, принимают еще существование «фи¬
зического» пространства. Последнее, впрочем, ничуть не
более объективно, чем первое: если то изображается как
психологическая конструкция, то последнее — как логи¬
ческая конструкция разума44 45.
Мы уже отмечали, что Юм усугубил субъективный идеа¬
лизм Беркли в том отношении, что он отверг существование
не только материальной, но и духовной субстанции. Юм
не остановился, следовательно, на простом повторении
берклиевой критики понятия субстанции. Критика теории
субстанциональности души и связанного с ней тезиса о без¬
условном тождестве и единстве нашего «я» содержится
в 5 и 6 главах IV части перзой книги «Трактата» и опущена
в «Исследовании».
Духовная субстанция в философии Беркли выступала
в двух различных формах: в качестве бога и человеческих
душ. Вопрос о существовании бога Юм выводит за пределы
философского исследования, хотя, как мы увидим ниже,
в «Диалогах о естественной религии» он не остался к этому
вопросу равнодушным. Что касается человеческой души,
личности, «я», то Юм категорически отрицает ее субстан¬
циональность.
Согласно Юму, то, что называют «я», есть пучок восприя¬
тий и идей, сменяющихся, но все же сохраняющих некото¬
рое относительно постоянное ядро (в противном случае не
было бы относительного постоянства личности) и фиктивно
соединенных в общее целое через посредство памяти, «...нет
никакого абсурда,— подчеркивал Д. Юм,— в отделении
любой перцепции от духа, т. е. в разрыве всех ее отношений
с той связной массой перцепций, которая и образует собою
мыслящее существо» 4< Это утверждение Юм основывает
42 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 37.
43 Там же, стр. 41.
44 См. Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 242.
45 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 194.
45

на том, что сам «дух» состоит «из одних только пер¬
цепций»46.
Отсюда вытекал ряд далеко идущих следствий. С одной
стороны, терпела урон богословская догматика, так как
разговоры о «спасении души» теряли всякий смысл. Если
душа есть совокупность перцепций, то догматические пред¬
ставления о ней как о единой и непротяженной отпадают47.
Если идея тождества личности обусловлена памятью о
прошлых восприятиях, то личность не существует ни до
рождения, ни после смерти, поскольку по отношению к этим
периодам времени память неприменима. Кроме того, «фи¬
зические аргументы, основанные на аналогии природы,
ясно говорят за смертность души...»48. Естественно заклю¬
чить, что с разложением тела распадается и «пучок» пер¬
цепций, именуемый душой.
С другой стороны, отрицание существования духовной
субстанции, как это ни кажется странным на первый взгляд,
было направлено Юмом против материалистической тео¬
рии познания. Понятие отражения объекта в субъекте
предполагает наличие как объекта, так и субъекта. От¬
рицание же Юмом существования субъекта вне объекта есть
оборотная сторона отрицания им существования объекта
вне субъекта. Своим субъективно-идеалистическим определе¬
нием души Юм подрывал и возможность развития материа¬
листической психологии, ибо получалось, что вопросы о
сущности и специфике психических явлений, о внешнем
источнике и материальном субстрате сознания и познания
не имеют якобы научного смысла.
Представители «второго» (Мах, Авенариус) и «третьего»
(Витгенштейн, Рассел, Карнап) позитивизма не вышли за
пределы юмистской позиции в вопросе о человеческом «я»
и продолжали придерживаться ее в тех или иных вариан¬
тах. Авенариус считал «я» скоплением чувственных элемен¬
тов, относительно противоположных тем элементам, кото¬
рые еще не вошли в него. Витгенштейн рассматривал субъ¬
ект как «непротяженную точку» на границе области чув¬
ственных переживаний49, а Карнап — как «класс первона¬
46 Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 233.
47 Там же, стр. 221.
48 Д. Ю м. Диалоги о естественной религии М., 1908, стр. 189;
ср. «Трактат о человеческой природе», кн. 1, стр. 231.
49 См. L. Wittgenstein. Tractatus logico-philosophicus. L.,
1949, p. 152.
46

чальных переживаний»5 Рассел туманно говорит о лич¬
ности как о «личном опыте», о «сыром материале нашего
познания».
Юмистская трактовка субъекта превращала мир в не¬
кий хаос, прерывистый поток «данных» впечатлений и пе¬
реживаний, где нет ни субъектов, ни объектов. Но это
именно та необъяснимая, мистическая и загадочная кар¬
тина мира, которая, с некоторыми изменениями и нюан¬
сами, соответствует миропониманию современных пози¬
тивистов. Спрашивается, откуда и почему собираются чув¬
ственные впечатления в «пучки», куда и почему они затем
рассыпаются? Ответа на эти вопросы от агностиков ждать
бесполезно.
Что же остается, согласно Юму, на долю философии?
Лишь исследование различий и отношений между впечат¬
лениями, их комбинирование и упорядочение. Свою фило¬
софию Юм пытался представить как преодоление и материа¬
лизма и идеализма: материализм не может вывести вторич¬
ные качества из первичных, идеализм не в состоянии объ¬
яснить первичные качества, исходя из вторичных; он же,
Юм, находит якобы третье решение. Юм не представляет
себе, разумеется, иного материализма, кроме метафизи¬
ческого, а в качестве мишени для критики идеализма ис¬
пользует здесь только философию своего предшественника
Беркли. Точка зрения Юма, сливающая первичные и вто¬
ричные качества в общий поток «данного», на первый взгляд
действительно выглядит как «третье», «среднее» решение
вопроса. Предваряя последующие рассуждения позитиви¬
стов XX в., Юм утверждает, что «спор между скептиками
и догматиками идет исключительно о слогах...»50 51.
В действительности Юм вовсе не приближался к мифи¬
ческому «третьему» решению основного вопроса филосо¬
фии. В этом смысле и весь позитивизм занимает ложную
позицию. Вопрос о соотношении первичных и вторичных
качеств выглядел у Юма как модификация основного во¬
проса философии, но это тоже была иллюзия. Можно не
признавать деления качеств на первичные и вторичные
и в то же время быть либо материалистом, либо идеалистом.
Основные же тезисы теории познания Юма вращаются
в кругу идей субъективного идеализма.
50 R. С а г п а р. Der logische Aufbau der Welt. В., 1928, S. 226.
61 Д. Юм. Диалоги о естественной религии, стр. 150.
47

Это наглядно обнаруживается тогда, когда Юм специ¬
ально занимается вопросом: каков механизм возникнове¬
ния веры людей в существование независимого от субъекта
объективного мира? Он считал, что эта вера появляется
в воображении вследствие необходимости объяснять связь
между фактами и появление новых фактов, дабы ориенти¬
роваться в событиях. Например, появление письма из-за
океана объясняется адресатом на основе ассоциации впе¬
чатления от письма с представлением о том, что письмо
плыло на объективно существующем корабле по объек¬
тивно существующим водным просторам и т. д.
Таким образом, объективный мир оказыватеся своего
рода психологической конструкцией на основе чувствен¬
но воспринимаемых фактов. Эта конструкция помогает
человеку преобразовать прерывистые впечатления (напри¬
мер, восприятие письма на письменном столе в моей ком¬
нате прерывается в периоды моего сна) в идею непрерыв¬
ного существования предмета.
Применение причинности только к отдельным, разроз¬
ненным впечатлениям, взятым в их обособленности друг
от друга, строго говоря, такой идеи не требует. С феноме¬
налистской точки зрения здесь совершенно неважно,
что и как происходит в перерывах между восприятиями.
Но для объяснения восприятий в совокупности идея непре¬
рывного существования предмета необходима: без нее факт
появления схожих впечатлений после перерыва непонятен.
Но идея непрерывности существования предмета в свою
очередь требует объяснения, а оно происходит через разви¬
тие данной идеи, «...раз дух наш уж примется наблюдать
однообразие в объектах, то он естественно будет продол¬
жать (постулировать его) до тех пор, пока не доведет это
однообразие до возможного совершенства»52. Так возни¬
кает новая идея — идея «отдельного», т. е. объекта, су¬
ществующего вне субъекта, но во времени и пространстве53.
За этой идеей не кроется научно достоверного факта.
Как психологическая конструкция объективный мир есть,
согласно Юму, продукт «веры», но никак не знания 54,
а следовательно и не теории познания.Среди различных кон¬
кретных случаев причинной связи главным объектом кри-
62 Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 186.
53 Там же, стр. 177.
54 Там же, стр. 146 и 177.
48

тики со стороны Юма является понятие причинной свя¬
зи объективного мира вещей и человеческих ощущений.
Отрицая научную достоверность этой связи, английский
агностик, солидаризируясь с Беркли, упрекал материали¬
стов именно за то, что они безусловно признают ее.
Таким образом, если Юм и допускал внешний мир,
то это было условное принятие его со ссылкой на «веру»
людей. Такую ссылку мы встретим впоследствии и у Милля,
и у Авенариуса с его учением об иллюзиях интроекции, и у
многих позитивистов XX в. В этих случаях несколько раз¬
личен удельный вес иллюзорности, приписываемой «вере»,
но ни в одном из них она не рассматривается в смысле обо¬
снованной уверенности.
Как итог всего сказанного выше следует подчеркнуть,
что Юм, проведя агностическую обработку сенсуализма,
заставил его исполнять совершенно противоестественную
функцию: быть средством подрыва доверия к познаватель¬
ному содержанию ощущений.
Юм утверждал, что он борется против «догматизма».
Это повторяли за ним и все позитивисты. Но догматизм
догматизму рознь. Локк справедливо усматривал его в при¬
знании теории врожденных идей. Беркли и Юм софистиче¬
ски выдали за «догматизм» вывод материалистической
науки и всей практики человечества о несомненном суще¬
ствовании объективного мира и о познании его людьми.
Но подлинными догматиками оказались сами Беркли и Юм,
которые остались в кругу догм идеализма, не желая по¬
нять, что действительно научный эмпиризм возможен лишь
с позиций материализма. Меча громы и молнии против
«догматизма» и призывая в заключении своего «Исследо¬
вания о человеческом уме» побросать в огонь все книги «по
богословию и школьной метафизике», Юм на деле разру¬
шал не столько догматические построения теологов и спеку¬
лятивных философов, сколько самое науку, хотя и стано¬
вился в позу ее защитника. Наука без материализма, за ко¬
торую Юм ратовал, не могла стать подлинной наукой.
Для философии Д. Юма остались в силе почти веете
затруднения, которые не смог преодолеть Беркли: научное
определение критерия истины, источник порядка и един¬
ства человеческих ощущений, вопрос о существовании мира
после смерти человека и т. д. Но без разрешения их не
могло быть и речи о сооружении здания науки. Впрочем
Юм и не собирался их разрешать, ссылаясь на свой глав
4 И, С. Нарский	дл

ный принцип: «Ограничение наших исследований теми пред¬
метами, которые наиболее соответствуют ограниченным си¬
лам человеческого ума»65.
Отрицая необходимость как существенную черту содер¬
жания естественных наук, Юм переводил теоретическое
содержание наук в рубрику вероятного знания, «...всякое
знание вырождается в вероятность...»5(:,— писал он. Но
если научное знание ставится под серьезное сомнение, то
человеку в повседневной жизни, в практической деятельно¬
сти, остается руководствоваться не знанием, а инстинктом.
Знание растворяется в инстинктивных шаблонах оценки
окружающей обстановки, «...разум оказывается не чем
иным, как изумительным и непонятным инстинктом нашей
души»55 56 57. Тенденция к биологизации процесса человеческо¬
го познания была развита в XX в. представителями ма¬
хизма, а затем и прагматистской формы позитивизма.
Недалеко от юмистских идей ушел и Б. Рассел, считающий,
что «познание связей между фактами имеет свой биологи¬
ческий источник в ожиданиях животных»58.
Почти на протяжении всего предшествовавшего рас¬
смотрения философии Юма «вера» (belief) выступает у него
как противоположность твердому научному знанию, но
не в значении «религиозной веры». И хотя Юм направил
свой теоретико-познавательный скепсис и против религии,
однако не с целью ее полного уничтожения, а с целью за¬
мены ее в конечном счете более «естественной» и неуязви¬
мой для ударов науки религиозной верей (faith).
Юм отрицал, что религия и религиозные чувства яв¬
ляются изначальными свойствами и проявлениями челове¬
ческой природы. В довольно острой форме он порицал като¬
лицизм и вообще христианство. Юм пишет об «актерствую¬
щих» священниках, о монахах, которые «морочат людей»,
играя на их низменных страстях, о «величайшем лицеме¬
рии» и «ханжеской легковерности» защитников «заблужде¬
ния» и т. д. Устами одного из участников теологического
спора, Юм признается в своем «омерзении к простонарод¬
ным суевериям»59. Религиозные верования «опасны»60.
55 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 190.
56 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 170;
ср. стр. 12Т
57 Там же, стр. 169.
58 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 528.
59 Д. Юм. Диалоги о естественной религии, стр. 150.
60 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 249.
50

«Наша святейшая религия,— иронически писал Юм,—
основана на вере, а не на разуме, и подвергать ее испытанию,
которого она не в состоянии выдержать, значит ставить
ее в опасное положение»61. Не удивительно, что подобные
рассуждения встретили большое одобрение в философ¬
ском салоне Гольбаха, и во время своей второй поездки
во Францию Юм был встречен энциклопедистами с распро¬
стертыми объятиями.
Но Юм, как уже сказано, ставил под сомнение не рели¬
гиозную веру (faith) по существу, но лишь возможность
ее научного, основанного на познании причин, доказа¬
тельства. Если критика Юмом понятия причинности подры¬
вала самоапологию ортодоксальных вероучений, отрицала
возможность «прорваться» из замкнутой сферы впечатле¬
ний и переживаний субъекта к познанию надмировых
сущностей, то она же отрицала возможность и научных
доказательств несуществования бога.
От острого слова Юма немало доставалось деистам.
Но если Гольбах критиковал деистов за недостаточно по¬
следовательный отказ от религии', то Юм предлсжил заме¬
нить деизм его же разновидностью — так называемой
«естественной религией», не требующей никакого рацио¬
нального доказательства. В результате критики религии
Юм возвратился в ее же лоно. «Итак,— писал он,— если
моя философия ничего не прибавляет к аргументам, защи¬
щающим религию, то я, по крайней мере, могу утешиться
мыслию, что она ничего от них и не отнимает, и что все
остается совершенно в том же положении, как и раньше»62.
Если невозможно никакое рациональное учение о бо¬
жественной субстанции и о боге, а отрицание объективности
причинности обесценивает любое доказательство бытия
божьего, то религия, по Юму, возможна только как про¬
дукт влечения, склонности, веры. В этом пункте смыкают¬
ся два различных понимания «веры» Юмом: как субъектив¬
ной уверенности (belief) и как религиозного чувства (faith).
Он сам верит в религию. «Религия, как бы испорчена она
ни была, все же лучше отсутствия всякой»63. И Юм убеж¬
дает своих читателей, что доктрина его «невинна»64 и «быть
61 Д. Ю м. Исследование о человеческом уме, стр. 153.
62 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 231.
63 Д. Юм. Диалоги о естественной религии, стр. 151.
64 Д. Юм. Исследование о человеческом уме, стр. 112.
4*	51

философским Скептиком является для ученого первым
шагом к тому, чтобы быть здравым верующим Христиани¬
ном...» 6\
С точки зрения Юма религия возникла не как чисто
случайное явление, а как итог определенных повторяю¬
щихся ассоциаций. Источник этих ассоциаций Юм видел
в побуждениях морального свойства. Люди не могут жить
без морали, а самое надежное обоснование и стимул раз¬
вития моральных, а затем и правовых идей — это рели¬
гия, обещающая вознаграждение за благое поведение и гро¬
зящая карами за нарушение моральных требований. «Уче¬
ние о будущей жизни является столь мощней и необходи¬
мой опорой морали, что мы никогда не должны отказывать¬
ся от него или пренебрегать им»65 66.
Оправдание религии посредством этики не было ори¬
гинальным изобретением Юма. Подобные попытки дела¬
лись и до него. После Юма за решение проблемы религии
в аналогичном духе взялся И. Кант. Но Юм стал непосред¬
ственным предтечей Канта в том отношении, что не остано¬
вился на позиции Беркли; надеявшегося примирить науку
и религию путем растворения первой во второй и прими¬
тивных апелляций к «благочестию души». В условиях
Англии середины и конца XVIII в. это было уже неубеди¬
тельно. Юм указал путь к созданию своеобразного варианта
двойственной истины, разделив области действия науки
и религии на сферы природы и морали.
Своей теорией Юм оформил общественную практику
буржуазного общества, которая сложилась в условиях
ускоренного развития промышленности, техники и есте¬
ствознания, с одной стороны, и постепенно накаливающих¬
ся социальных противоречий — с другой. «Просвещенный
джентльмен» мог себе позволить роскошь иметь скептиче¬
ские настроения, но для народных масс религию считал
совершенно обязательной.
В каком отношении стоит учение Юма о религии к ре¬
лигиозным концепциям в позднейших позитивистских тео¬
риях? Примерно в том, в каком и учение Юма о морали.
Свою этику Юм строил на основе признания за мотивация¬
ми поступков не рассудочного, а эмоционального содер¬
жания. Он базировал свое учение о морали на изучении
65 Д. Ю м. Диалоги о естественной религии, стр. 164.
66 Там же.
52

человеческих аффектов. На первый взгляд Юм продолжил
здесь традицию этики Декарта. Однако сам он видел в ис¬
ходных посылках развитого им учения о морали после¬
довательное применение собственного принципа эмпири¬
ческого рассмотрения человеческих действий. Совсем не¬
декартовским был антиинтеллектуализм Юма в трактовке
ряда аффектов.
По мнению Юма, моральные побуждения вызываются
и определяются эмоциями удовольствия от полезных для
людей поступков и от удовлетворения чувства симпатии
к другим людям. Юм признавал, что забота о личной пользе
есть изначальный мотив человеческих поступков, но себя¬
любие не получило у него высшей моральной санкции.
Эмоциональное удовольствие вызывается в людях поступ¬
ками, полезными не только для данных субъектов, но и для
общества. Чувство приятного вызывается в людях также
поступками, выражающими благожелательность к дру¬
гим людям. Стремление людей к пользе, по Юму, вытекает
из человеческой природы, а симпатию он истолковывает
как биологический инстинкт. Закрепление моральных
принципов он связывает с привычкой. Ссылка Юма на из¬
начальные свойства человеческой природы говорит об от¬
сутствии строгого проведения им принципа эмпиризма
в этическом исследовании.
Какое место занимала этика Юма в русле этических тео¬
рий позитивизма? В некоторых отношениях позитивизм
продолжил здесь юмистскую традицию: отрицание Юмом
априорной морали и моральный релятивизм, поиски источ¬
ника моральной оценки в самих субъектах67 соответство¬
вали позитивистскому подходу к этическим проблемам.
Кроме того, у Конта, Спенсера, Маха и Шлика мы встре¬
тим аналогичные мечтания о «всеобщем альтруизме» и раз¬
витии чувства взаимопомощи у всех людей без различия
звания и сословия. Хотя эти мечтания и не вытекали из
их гносеологических позитивистских доктрин по существу
(другое дело, что позитивисты убеждали своих слушателей
в полном согласии между своей этикой и философией),
но зато имели общий социально-классовый генезис, отра¬
жая склонность к буржуазно-либеральной фразеологии,
которая — сильнее или слабее,— но имелась у многих
позитивистов.
67 Фуллер пишет даже о «конвенционализме» Юма в этике
(см. В. A. I. Fuller. A. History of Philosophy. N. Y., 1957, p. 175).
53

Аналогично и «положительные» учения Юма и позити¬
вистов о религии не стояли в прямой связи с их гносеологи¬
ческими идеями, хотя в несомненной связи с последними
было решение ими вопроса об отношении философии к на¬
уке, с одной стороны, и к религии — с другой. И тем не
менее мы обнаружим много общего в тех упованиях, кото¬
рые эти философы возлагали на «подлинную» религию.
Во всех этих случаях религия выводилась за пределы соб¬
ственно теоретической философии, но получала полный
простор для своего развития либо как средство обоснова¬
ния морали (Юм), либо как ответ на необъяснимые нау¬
кой загадки бытия (Спенсер), либо как орудие объединения
людей (Конт), либо же как форма реализации «запросов
сердца» (Карнап). Общее здесь заключается в том, что на
религию возлагается миссия, якобы от науки совершенно
независимая и наукой не выполнимая. Позитивизм, сле¬
дуя Юму, выступил в неблаговидной роли защитника
и охранителя религиозной веры, предоставляющего ей
свободу действий на обширной территории, им же для нее
услужливо расчищенной.
Но не только в оправдании религии Юм проложил доро¬
гу, по которой пошли позитивисты. Агностицизм Д. Юма
оказался для них той удобной формой, маскировкой субъ¬
ективного идеализма, которая затушевывала «крайности»
последнего, слишком противоречившие жизненной прак¬
тике. В «фонд» позитивизма прочно вошли многие идеи
Юма: критика рационалистических философских систем,
субъективизация понятий причинности и силы, отрицание
логической необходимости в индукции68, сведение задач
науки к описанию и упорядочению ощущений, отрицание
существования субстанций и, конечно, прежде всего —
агностический вариант сенсуализма.
Сам юмовский агностицизм приобретал нередко типично
позитивистский оттенок. Юм ссылался не только на непо¬
знаваемость внешнего мира, но и на то, что у него «никогда
и не было намерения проникнуть в природу тел»69. И да¬
лее: «...есть ли возможность ответить на вопрос: принадле¬
жат ли перцепции материальной или нематериальной суб¬
станции,— когда мы даже не понимаем смысла этого вопро¬
68 См. Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 128.
09 Там же г-стр. 63,.
5И

са?»70. Многие вопросы относительно тождества личности
Юм относил не к философским, но к «грамматическим»
проблемам71. Иногда Юм, откровенно возвращался к бер¬
клианству, прямо называя бытие внешних объектов «фик¬
цией» 72.
Уже в сочинениях основателя позитивизма О. Конта
мы столкнемся с юмистским пониманием каузальности,
а у Д. С. Милля — с чрезвычайно напоминающими взгля¬
ды Юма определениями материи и человеческой личности.
Миллевские «серии ощущений» — это все те же, уже зна¬
комые нам, юмовские «связки перцепций».
Когда Мах и Авенариус сводят физику и физиологию
к психологии, они лишь усиливают соответствующие мысли,
уже выдвинутые Юмом, который утверждал, что «все пер¬
цепции, по способу своего существования, одинаковы»73,
все причины — и физические и логические — однородны74 75,
члены нашего собственного тела для нас есть только восприя¬
тия и «нелепо воображать, будто мы можем различать себя
от внешних объектов при помощи чувств»73.
Многие буржуазные историки философии, в том числе
современные нам исследователи, считают факт заимство¬
вания позитивизмом у Юма многих основных его положений
несомненным. Об этом пишут в своих книгах о Юме Ген¬
дель, Маунд, Смит и Леруа76.
Без преувеличения можно сказать, что позитивизм XX в.
развивался под знаком идей Д. Юма. Именно Юм стал родо¬
начальником неопозитивистского критерия истины — так
называемого правила верификации, которое будет рас¬
смотрено ниже. Крупнейший английский буржуазный
философ наших дней Б. Рассел ставит себе в заслугу, что
он отличается от континентальных логических позитиви¬
стов «во всяком случае тем, что более, чем они, придает
значение трудам Беркли и Юма»77. Сводя скептицизм
70 Д. Ю м. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 216;
ср. стр. 245.
71 Там же, стр. 241.
72 Там же, стр. 196.
73 Там же, стр. 181.
74 Там же, стр. 162.
75 Там же, стр. 178—179.
76 См. С. М au nd. Humes theory of knowledge. L., 1937;
N. K. Smith. The philosophy of David Hume. L., 1941; A. L. Le¬
roy. D. Hume. P., 1955.
77 B. Russel, An Inquiry into Meaning and Truth, p. 7.
55

Юма к тезису о том, что все фактические данные есть личные
переживания и независимы друг от друга, Рассел заклю¬
чает: «Я не вижу никакого способа избавиться от каждого
из этих тезисов»78. А. Эйнштейн в «Замечаниях к теории
познания Рассела», помещенных в сборнике Шилпа «Фило¬
софия Б. Рассела», писал, что, читая Рассела, «каждый
чувствует Юма»79. Ему вторит другой основатель неопози¬
тивизма М. Шлик, закончивший в 1917 г. свое «Всеобщее
учение о познании» словами: «Позиция, которую достигаешь
после стольких рассуждений,— это в основе позиция, уже
достигнутая Юмом. Я не верю, что можно существенно вый¬
ти за ее пределы»80.
Философия Д. Юма сыграла роль главнейшей историко-
философской предпосылки образования позитивизма, ис¬
пользовавшего многие ее идеи.
Неопозитивисты, например А. Пап, расхваливают Юма
за то, что он в своем анализе понятий силы и причинности
предвосхитил якобы семантический анализ неопозити¬
вистов, подобно тому как Беркли это сделал в отношении
идеи субстанции81.
78 Б. Рассел. Человеческие познание, стр. 207.
79 «The Philosophy of В. Russel». Evanston, 1946, ed. by
P. A. Schilpp, p. 285.
80 M. S c h 1 i c k. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 343.
81 Cm. A. Pap. Elements of Analytic Philosophy. N. Y., 1949,
p. VIII.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПОЗИТИВИЗМА. УЧЕНИЕ ОГЮСТА КОНТА
В конце первой трети XIX в. в Европе возник позитивизм.
Родиной его была Франция. После окончания наполеонов¬
ских войн, в условиях торжества монархически-феодаль-
ной реакции в Европе и установления режима реставрации
во Франции, который сменился затем правлением «короля
банкиров» Луи Филиппа, в стране сложилась своеобразная
общественно-классовая ситуация. С точки зрения интере¬
сов французской буржуазии ее прежний конфликт с фео¬
дальной аристократией, стоивший жизни монархии, поте¬
рял теперь свой жизненный смысл. Уже события револю¬
ции 1830 г. показали, что крепнет и собирается с силами но¬
вый, значительно более опасный противник капиталистиче¬
ского класса — французский пролетариат. Складывается
блок буржуазии и капитализирующегося дворянства про¬
тив народа, аналогичный по своей социальной сущности
тому классовому блоку, который в Англии породил агно¬
стицизм Д. Юма. Во Франции союз буржуазии и остатков
дворянства породил позитивизм О. Конта.
Философия позитивизма во Франции пришла на смену
откровенно обскурантистским учениям спиритуалистов пе¬
риода реставрации. Возникнув до революции 1848 г.,
позитивистская философия после революционных собы¬
тий стала пользоваться широким влиянием в буржуазных
кругах не только Франции, но и других стран.
Связанный в первую очередь с именем Огюста Конта
(1798—1857), позитивизм в дальнейшем превратился в раз¬
ветвленное течение буржуазной философии, представлен¬
ное целым рядом родственных друг другу философских
и социологических теорий.
57

Возникновение позитивизма было знаменательным явле¬
нием в истории философии. Оно означало отказ идеологов
буржуазии от тех завоеваний в области духовной куль¬
туры, которыми могли гордиться их предшественники.
Одним из своих исходных принципов позитивизм объявил
враждебность философии к действительно философской
проблематике. Таким образом, в философии появилось
«антифилософское» направление. Но это не значит, что
позитивизм не занял определенной философской позиции.
Наоборот, он выступил прямым продолжателем тех реак¬
ционных тенденций, которые были представлены идеали¬
стами и агностиками в философии XVII—XVH1 вв.
Позитивизм складывался в 20—30-х годах XIX в. как
реакция на материализм и атеизм передовых представи¬
телей французской буржуазной философии XVIII в. Агно¬
стические мотивы во французской философии имели место
задолго до 20-х годов XIX в. Если Юм дал агностическое
«прочтение» сенсуализма Локка в Англии, то Этьен Бон¬
но де Кондильяк (1715—1780), пропагандируя локкову
теорию познания во Франции, усилил элементы агности¬
цизма, имевшиеся в «Опыте о человеческом разуме». Кон¬
дильяк в своем «Трактате об ощущениях» заявлял, что
ощущения суть своего рода «знаки»; они «не дают нам по¬
знания того, что суть вещи сами по себе»1.
Но место, занимаемое Кондильяком в истории фран¬
цузской философии, существенно отличалось от места Юма
в истории английской философии. Если от Юма шел пря¬
мой путь к английскому позитивизму, то Кондильяк «по¬
ставлял сенсуалистическое оружие для французского ма¬
териализма»1 2. Противником Кондильяка был, как указы¬
вал К. Маркс в «Святом семействе», не материализм XVI11в.,
но метафизика XVII в.
В период развития французского материализма Далам-
бер и Тюрго также высказывали некоторые идеи, имевшие
соприкосновение с будущим позитивизмом. Жан Даламбер
/1717—^783) утверждал, что науки должны оставить мысль
о незнании «сущности бытия»; философия также должна
отказаться от претензий на такое познание и, подобно спе¬
1 Э. Б. Кондильяк. Трактат об ощущениях. М.» 1935,
стр. 62—63.
2 Э. Б. Кондильяк. Трактат об ощущениях. Предисловие,
стр. 20 (написано Е. Ситковским),

циальным наукам, обязана быть «ближе к фактам». Она
должна стать наукой о принципах наук, т. е. общетеоре¬
тической концепцией их классификации. Агностические
мысли развивал в статье «Существование» на страницах
«Энциклопедии» и Тюрго (1727—1781).
Но и эти идеи не стали той основой, на которой сложил¬
ся позитивизм Конта; их авторов нет смысла причислять
к «зачинателям» позитивизма. Они выступали не против¬
никами, но союзниками французских материалистов и про¬
должали дело Кондильяка, громившего догматические
системы идеалистов XVII в.
Для консервативной французской буржуазии послере¬
волюционного времени, пришедшей уже к власти, материа¬
лизм стал, наоборот, весьма чуждым и «опасным» течением.
Именно поэтому и возникает позитивизм. По мере развития
рабочего движения буржуазия во все больших размерах
начинает использовать его с целью борьбы против идеоло¬
гии пролетариата, против складывающейся и развиваю¬
щейся философии диалектического материализма.
«Позитивизм» как историко-философское понятие тесно
связан с такими понятиями, как «скептицизм» и «агности¬
цизм». Однако имеются и некоторые различия. Скептицизм,
который появился еще в период начавшегося упадка антич¬
ной философской мысли, представляет собой по существу
чисто методологическое течение. Что же касается агности¬
цизма, то позитивизм отличается от последнего наличием
отчетливо выраженной декларации о принципиальной не¬
возможности существования всякой философии в прежнем
смысле слова, т. е. включающей в себя то или иное онтоло¬
гическое учение.
Буржуазию в позитивизме привлекал целый ряд его
особенностей. В отличие от откровенно идеалистических
систем немецких идеалистов начала XIX в., позитивизм
был весьма замаскированной формой идеализма. Он не
столь явно обнаруживал свою связь с религией, отмеже¬
вывался, по крайней мере на словах, от абсурдных крайно¬
стей системосозидания и декларировал свою противопо¬
ложность философии, понимаемой как «наука наук». Это
не мешало, впрочем, самим позитивистам конструировать
системы, претендующие на всеобъемлющее значение.
Позитивизм выдавал себя за воззрение, освобождаю¬
щее будто бы науки из-под ига догматической натурфило¬
софии и .гегелевских спекуляций. Позитивизм выставлял
39

себя в выгодной роли защитника «положительного», т. е.
освобожденного от каких-либо «домыслов», знания; он
изображал из себя борца за победу науки.
Антидиалектический характер методологии позитивиз¬
ма указывал на его враждебность революционным идеям
в области общественного развития. Лицемерным приемам,
к которым буржуазия нередко прибегала в своей классо¬
вой борьбе против пролетариата, соответствовало и то,
что в философии позитивизм объявлял своим главным про¬
тивником объективный идеализм. Однако исторически воз¬
никнув не только на базе агностицизма Юма и Канта,
но и на основе извращения идей французского материализ¬
ма XVIII в., позитивизм стремился изнутри подорвать
здание материалистической теории и направлял к этому
свои основные усилия. От старого агностицизма юмистско-
го типа позитивизм отличался более резким прокламирова¬
нием своей якобы «антифилософской» направленности и не¬
желанием дать строгую формулировку тезису агностициз¬
ма как именно философскому тезису.
Основной философский смысл позитивизма заключался
в отрицании какой бы то ни было иной философии, кроме
агностицизма. Позитивизм принимал естественнонаучное
объяснение многих явлений только в той степени, в какой
оно соответствовало интересам технического совершенство¬
вания капиталистического производства. В то же время
позитивизм стремился отсечь, оторвать это объяснение от
вытекающих из него материалистических выводов и при¬
дать ему агностическую редакцию. Для этого не было бо¬
лее «тонкого» средства, как растворение философии в есте¬
ствознании. Проводимое под флагом «веры во всесилие»
науки, оно вело в конечном итоге к утрате уверенности
в силах человеческого познания, а следовательно и в пер¬
спективах науки.
Но этим дело не ограничивалось. Отказ позитивистов
дать определенный ответ на основной вопрос философии
открывал широкие возможности для оправдания религиоз¬
ных спекуляций. Способ обоснования невозможности реше¬
ния основного философского вопроса на протяжении исто¬
рии позитивизма не раз варьировался: признания в соб¬
ственном бессилии решить этот вопрос сменялись у пози¬
тивистов попытками найти «третью линию» в его решении
(учение о «нейтральной» природе мира), а псзднее — заяв¬
лениями о том, что сам по себе основной философский во¬
60

прос лишен научного смысла. Соответственно, философия
либо лишалась своего предмета и подменялась совокупно¬
стью специальных наук, либо сводилась к формалистиче¬
скому рассмотрению отдельных сторон процесса познания,
не имеющему «права» касаться вопроса об истинности рели¬
гиозной проблематики.
Основное положение позитивизма в вопросе о предмете
философского знания, сформулированное впервые О. Кон¬
том, гласило: наука заменяет собою философию.
Задача науки усматривалась при этом в описании и
упорядочении ощущений и переживаний субъекта. В ко¬
нечном счете это означало попытку поставить науки на
чужеродную им почву субъективного идеализма. В даль¬
нейшем позитивисты сводили предмет философии то к тео¬
рии познания, то к описанию наиболее общих связей явле¬
ний, то к формальной логике. Но во всех этих случаях
сохранялась ведущая функция позитивизма: перенесение
агностицизма и субъективного идеализма в науку. Тем
самым позитивизм подрывал познавательную значимость
науки и открывал путь для всевозможных религиозных
объяснений действительности.
Позитивизм на протяжении всей своей долгой истори¬
ческой эволюции характеризуется эклектичностью и недо¬
говоренностью формулировок, своеобразным философсьим
лицемерием. С другой стороны, для него характерен тот
крайне плоский буржуазный образ мышления, выдавае¬
мый за реализацию «здравого смысла», в котором, пожалуй,
более всего проявляются деградация и вырождение буржу¬
азной философии.
Сказанное объясняет, почему позитивизм получил широ¬
кое распространение в буржуазной философии. Некото¬
рых представителей интеллигенции позитивизм привлекал
своей мнимой связью с материалистическим, научным миро¬
пониманием и воинственными декларациями против объек¬
тивного идеализма. В этом причина сочувственного отно¬
шения к позитивизму ряда сравнительно прогрессивных
деятелей середины и второй половины XIX в. в Китае,
Японии, Южной Америке, отчасти в России и Польше.
Положительно относился к критике позитивистами объек¬
тивного идеализма, например, И. М. Сеченов. В этом же
секрет симпатий к позитивизму среди многих буржуазных
естествоиспытателей середины XX в.
Для большинства же сторонников позитивизма он пред¬
61

Ставлял собой знамя антиреволюционной деятельности,
теоретическое обоснование узкого буржуазного реформизма.
Главной задачей теоретической и практической деятельно¬
сти Конт считал ликвидацию «революционного духа»,
укрепление капиталистического «порядка», борьбу с мате¬
риализмом и социализмом.
Для большинства буржуазных сторонников позитивизма
это учение представляло собой защиту против атеизма,
в неприязни к которому не раз признавался основатель
позитивизма О. Конт. Недаром его последователи основали
даже специальные «церковные» организации в духе его уче¬
ния. Наибольшее число сторонников реакционного ядра
позитивизма появилось во Франции и Англии — самых
развитых капиталистических странах середины XIX в.
Жизнь О. Конта не отличалась богатством внешних
событий. Основатель позитивизма родился в 1798 г. в Мон¬
пелье и получил образование в Парижской политехни¬
ческой школе. Предметом его изучения были по преиму¬
ществу математика, астрономия и физика. Важным пе¬
риодом в его жизни была работа в качестве личного секре¬
таря утописта-социалиста Сен-Симона в 1818—1824 гг.
Конт многое от него заимствовал. Но среди того, что им
было воспринято от своего великого учителя, не было ни
учения о социализме, ни стихийной диалектики. То же,
что он воспринял, подверглось им затем искажению. Сен-
Симон писал об объективной закономерности исторического
процесса, хотя необходимость утверждения социализма
в жизни людей и понимал антиисторично. Из этого следо¬
вало, что нельзя нигилистически перечеркивать прошлые
эпохи в истории человечества. Конт использовал отсюда
только те положения, которые могли помочь ему в реабили¬
тации политической и духовной жизни средневековья.
Сен-Симон считал, что счастье людям принесут не полити¬
ческие перевороты как таковые, но коренное изменение
социальных условий их существования. Конт извлек от¬
сюда лишь то, что он смог согласовать со своей враждеб¬
ностью к борьбе рабочего класса Франции за политическую
власть. Сен-Симон был убежден, что существующие об¬
щественные порядки отжили свое время и только новая,
социалистическая организация общества принесет людям
избавление. Конт тоже провозгласил необходимость новой,
положительной (позитивной) организации общества, кото¬
рая пришла бы на смену социальной анархии, но эта новая
62

организация Не имела ничего общего с социализмом, а воз¬
вещала лишь строй иерархического капитализма. Неуди¬
вительно, что Конт порвал с Сен-Симоном и в дальней¬
шем предпочитал замалчивать факт близких своих отно¬
шений с ним. Это не мешало ему бесцеремонно присваи¬
вать идеи своего бывшего учителя (например, в вопросе
классификации наук и т. д.).
С 1826 по 1848 г. Конт занимался преподаванием, пре¬
имущественно с целью пропаганды своей системы «положи¬
тельной философии». В период буржуазно-демократической
революции 1848—1849 гг. Огюст Конт выступил как сторон¬
ник реакции. Он безуспешно обращался к французскому
пролетариату с призывами покинуть революционные зна¬
мена и воспринять идеи позитивизма. Разочарование в ус¬
пехе своей устной агитации и публицистики способствовало
тому, что в послереволюционный период Конт стал ориенти¬
роваться на узкую секту приверженцев и даже создал уче¬
ние о «новой церкви» позитивизма. Идеи нового культа были
изложены им в специальном четырехтомном сочинении «Со¬
циальная политика, или трактат социологии, учреждаю¬
щей религию человечества». Огюст Конт умер в 1857 г.
Главными сочинениями Конта первого периода его дея¬
тельности, в которых изложены основные идеи его пози¬
тивизма, были шеститомный «Курс положительной [пози¬
тивной] философии» (1830—1842) и «Дух позитивной фило¬
софии» (1844).
При изложении философских воззрений Огюста Конта
возникает своеобразная ситуация. С одной стороны, есте¬
ственно считать, что взгляды основателя позитивизма под¬
лежат более подробному рассмотрению, чем взгляды неко¬
торых его последователей. С другой стороны, обнаружи¬
вается, что в той форме, которую Огюст Конт придал по¬
зитивизму в наиболее зрелый период своей деятельности,
т. е. после революции 1848 г., это учение оказалось мало
приемлемым для большинства тех философов, которые вы¬
ступили в роли хранителей и продолжателей позитивист¬
ской традиции. Они хотели быть позитивистами, но немно¬
гие из них, в особенности в Европе, пожелали стать после¬
дователями . онта.
В данном разделе будут сжато освещены идеи по преиму¬
ществу раннего периода в творчестве Огюста Конта, так
как нас интересует лишь то, что вошло в фонд идей позити¬
визма и сохранилось в качестве его основных установок на
63

протяжении последующего исторического развития этого
течения. В этом и объяснение того факта, что в рамках
данной работы агностицизм Юма получил более подробное
освещение, чем позитивизм Конта.
Всякую теорию, признающую существование и позна¬
ваемость объективной реальности, Конт объявлял «мета¬
физикой». Исходное его утверждение состояло в требова¬
нии, чтобы наука отказалась от проникновения в сущность
вещей и ограничилась только описанием внешнего облика
явлений. В момент своего зарождения позитивизм уже от¬
личался тем, что словесно отмежевывал себя от открытого
субъективно-идеалистического понимания явлений. В уче¬
нии Конта это было особенно наглядно. Он неоднократно
заявлял, что признает существование только «внешних»
явлений3, и в силу этого, например, упразднил психоло¬
гию, распределив ее содержание между биологией и со¬
циологией. Конт писал, что тем самым он допускает факт
существования внешнего мира. Но вся философия Конта
на деле «уводила» от внешнего мира, ограничивала позна¬
ние сферой восприятий. Отрицая объективную истину,
Конт называл материальный мир «олицетворенной абстрак¬
цией».
К чести великого русского материалиста Н. Г. Черны¬
шевского следует отметить, что он не дал обмануть себя
иллюзорными заявлениями Огюста Конта о том, что пози¬
тивизм изучает «внешние» явления и факты, т. е. реаль¬
ность, окружающую людей. О главном труде О. Конта
Н. Г. Чернышевский писал, что «это какой-то запоздалый
выродок «Критики чистого разума» Канта»4.
Наука с точки зрения Конта должна отвечать не на
вопрос, что существует, но исключительно на вопрос, как
протекают явления; наука должна не обобщать с целью
объяснения, но лишь описывать данные опыта; ее задача
состоит в том, чтобы свести описываемые явления к наимень¬
шему числу внешних связей — по их сходству и последо¬
вательности. Эта идея вела О. Конта к ряду сугубо механи¬
стических выводов, состоявших прежде всего в утрате по¬
нимания специфичности законов развития в различных
областях действительности.
3 См. О. Конт. Дух позитивной философии. СПб., 1910,
стр. 46.
4 Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч., т. XIV. Гос¬
литиздат, М., 1949, стр. 651.
64

Конт заявлял далее, что наука должна познавать «за¬
коны». Он утверждал, что задача ученого «состоит в при¬
знании всех явлений подчиненными неизменным естествен¬
ным законам, открытие и низведение числа которых до мини¬
мума и составляет цель всех наших усилий»5 6. Приобретя
знание законов явлений, наука сможет, согласно Конту,
добиться предвидения будущих чувственно наблюдае¬
мых явлений (как следствий из этих законов). Тогда на
место теологических пророчеств станет научное предвидение.
«Знать, чтобы предвидеть», — таков был девиз, провозгла¬
шенный Контом и привлекавший к себе симпатии своей
показной прогрессивностью. Однако под «законами» Конт
понимал лишь формулировку наблюдаемых функциональ¬
ных соотношений, «неизменные отношения последователь¬
ности и подобия». Понятие закона Конт поэтому противопо¬
ставляет понятию причинной связи, объявив последнюю
совершенно не входящей в компетенцию науки.
Отметим, что с точки зрения диалектического материа¬
лизма законы, формулирующие функциональную зависи¬
мость между различными явлениями (например, закон
Бойля — Мариотта о соотношении объема и давления газа
в замкнутом пространстве), необходимы, но далеко не до¬
статочны для науки.
Указанные положения, собственно говоря, и составля¬
ли основной позитивистский багаж Конта. В различных
вариациях они встречаются в его сочинениях, но нигде
не разработаны детально и глубоко.
Претендуя на создание научной философии, Конт под¬
верг рассмотрению обширный естественнонаучный мате¬
риал; однако, в отличие от энциклопедистов XVIII в.,
он подходил к этому материалу не с материалистической,
а с агностической точки зрения и пришел, в конечном
счете, к релятивизму: «...изучение явлений,— писал он,—
вместо того, чтобы стать когда-либо абсолютным, должно
всегда оставаться относительным в зависимости от нашей
организации и нашего положения»6.
Маркс, ознакомившись с позитивизмом, дал ему уни¬
чтожающую характеристику. «Я мимоходом изучаю теперь
Конта,— писал Маркс Энгельсу в 1866 г.,— потому что
5 О. Конт. Курс положительной философии, т. 1, СПб., 1900,
стр. 8.
6 О. Конт. Дух позитивной философии, стр, 17,
5 И. С. Нарский	gp

англичане и французы так много кричат о нем. Их подку¬
пает в нем энциклопедичность, синтез. Но по сравнению
с Гегелем это нечто жалкое (хотя Конт превосходит его
в качестве специалиста-математика и физика, т. е. превос¬
ходит в деталях, ибо в целом Гегель бесконечно выше даже
и здесь). И этот дряной позитивизм появился в 1832 году!»7.
Идеалистический характер позитивизма ярко сказал¬
ся и в рассуждениях Конта о том, что вся история позна¬
ния явлений природы есть последовательная смена трех
«состояний» человеческого ума, трех видов мировоззрения
или трех методов — теологического, метафизического и
позитивного. От смены трех состояний ума зависит якобы
и весь исторический процесс. По замыслу Конта, такому
же трехстадийному изменению подчинено развитие как
индивидуального человеческого сознания, так и граждан¬
ской истории в целом. Возникает своего рода поверхност¬
ная аналогия с гегелевским учением о совпадении в раз¬
витии индивидуального и общественного сознания.
Теологический метод, по определению французского
позитивиста, составляет первую ступень в развитии чело¬
веческого ума, который на этом уровне своего развития
стремится к абсолютному знанию, пытается объяснить на¬
блюдаемые явления воздействием сверхъестественных, бо¬
жественных сил. Конт с большой силой критиковал теоло¬
гические взгляды на мир как архаические, устарелые, но
в то же время выдавал религию за первую ступень научно¬
го знания, не только исторически предшествующую дру¬
гим ступеням, но и подготавливающую их. В политике тео¬
логическому методу (ступени), по мнению Конта, соответ¬
ствовал феодально-монархический принцип («доктрина ко¬
ролей»).
Вторая ступень в развитии человеческого ума — «мета¬
физический» метод — представляет собой видоизменение
теологического мэтода: сверхъестественные силы заменены
здесь олицетворенными абстракциями, метафизическими
«сущностями», лежащими в основе всех наблюдаемых явле¬
ний, силами природы. В политике второй ступени соответ¬
ствуют подъем «средних классов» и особая роль «юристов».
Под метафизическим методом Конт понимал признание воз¬
можности обоснованных знаний о природе объективной
реальности.
7 К. Маркс, Ф. Энгельс. Избр. письма. Госполитиздат,
М., 1953, стр. 180.
66

К метафизике Конт отнес материализм, заменяющий
все сущности одной сущностью — «природой». В ту же
рубрику отнес он и все современные ему революционные
теории («доктрины народов»). Метафизика, т. е. материа¬
лизм, по его мнению, был повинен в происходивших рево¬
люциях. И критика Контом метафизического метода и его
выступления против объективного идеализма служили в ко¬
нечном счете лишь прикрытием его борьбы против материа¬
лизма и революционных идей.
Положительный, или позитивный, метод, по Конту,
предполагает отказ от «абсолютного» знания, т. е. от мате¬
риализма, и позитивно-апологетическое отношение к ка¬
питалистической действительности. Вообще говоря, тер¬
мин «позитивный» употреблялся Контом в нескольких
различных, но взаимосвязанных значениях. Под «пози¬
тивным» он понимал действительное (или реальное), бес¬
спорное, точное, практически полезное, относительное
(в противоположность спекулятивно-абсолютному), опре¬
деленно утверждаемое и, наконец, враждебное революцион¬
ным преобразованиям. «Действительное» и «бесспорное»
означало для Конта «содержащееся только в явлениях»,
а «полезность» понималась в узко утилитарном смысле.
Антиреволюционность воззрений на общественные процес¬
сы Конт рассматривал как подлинную сущность своих
«позитивных» воззрений. «Горькой насмешкой,— замечал
в этой связи П. Лафарг,— является применение слова
«позитивный» к метафизико-смехотворным теориям конти-
стов»8.
Н. Г. Чернышевский, раскрыв антинаучный характер
трехчленной формулы Конта, назвал ее «совершенно вздор¬
ной». «А теолсгич. периода науки никогда не бывало,—
справедливо писал великий русский материалист;— мета¬
физика в том смысле, как понимает ее Огюст Конт, тоже
вещь никогда не существовавшая...»9. Формула Конта была
глубоко антиисторична. Она игнорировала, например,
развитие античного материализма. Трехчленное ее строение,
уродливое подражание диалектической триаде, было не
более как мертвой схемой. Эта схема погребла под собой
то положительное, что содержалось в учении Конта о трех
8 Цит. по кн.: X. Н. Момджян. Лафарг и некоторые вопро¬
сы марксистской теории. Ереван, 1954, стр. 66.
9 Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч., т. XIV, стр. 651.
5*	67

«стадиях» (прежде всего принцип историзма) и было заим¬
ствовано им от Сен-Симона.
Отрицательные особенности позитивизма выступают и в
контовской классификации наук. Конт не
исходил из действительной, объективной основы классифи¬
кации наук — различных форм движения материи — и рас¬
полагал науки в порядке следования от общего и более
легко изучаемого и точного знания к частному и более
сложному для изучения, а потому менее точному знанию.
На первом месте в этой классификации стоит математика
(включающая в себя теоретическую механику), которая
якобы ранее всех других наук перешла в позитивную ста¬
дию, затем следуют астрономия, физика, химия, биология.
На последнем, шестом, месте в ряду основных наук стоит
«социология» (термин принадлежит Конту).
Контовская иерархия наук носила, по признанию са¬
мого автора, догматический характер, она являлась упро¬
щенным и искаженным слепком с концепции Сен-Симона.
Работая секретарем Сен-Симона, Конт непосредственно
от великого социалиста-утописта почерпнул идею располо¬
жения наук по принципу перехода от более общих связей
к частным и особенным связям. В этом был глубокий ра¬
циональный смысл как с точки зрения развития самой
действительности, так и с точки зрения исторического
пути ее научного познания. О. Конт заявлял, что класси¬
фикация должна определяться «сродством» самих класси¬
фицируемых предметов10. Однако фактически он исполь¬
зовал критерий классификации наук по принципу опре¬
деленного порядка только в познании, считая невозможным
ставить вопрос, почему именно ему присущ такой порядок,
и закрывая своим агностицизмом путь к выявлению осо¬
бенностей различных процессов в самом объективном мире.
Рассматриваемые в науках явления Конт трактует как не¬
что метафизически неизменное; связи между явлениями
в конечном итоге необъяснимы. «...Конт все свои гениаль¬
ные идеи,— писал Энгельс,— заимствовал у Сен-Симона,
но при группировке их и исправлении на свой лад он изу¬
родовал их; сорвав с них свойственный им мистицизм,
он в то же время опошлил их, переработал их на свой соб¬
ственный филистерский лад»11. Прогрессивное содержание
сен-симоновских идей было вытравлено Контом.
10 См. О. Конт. Курс положительной философии, т. 1, стр. 26.
11 К- Маркс, Ф. Энгельс. Избр. письма, стр. 479—480.
68

Конт придал классификации наук «однолинейный»
характер, исходя из агностически понятых им особенно¬
стей знания, а не из свойств самой объективной реальности.
Для контовской классификации наук характерны ме¬
ханицизм и противопоставление «теоретических» и «практи¬
ческих» наук. Это проявилось, например, в том, что клас¬
сификация наук у Конта объемлет в своих основных рубри¬
ках только чисто теоретические науки. Конт сводил меха¬
нику к математике; психологию, а в конечном счете и со¬
циологию — к биологии.
С другой стороны, в своей классификации наук Конт пре¬
следовал узкоутилитарные цели. Так, он требовал, чтобы
астрономия ограничила свои интересы проблемами сол¬
нечной системы; остальное человеку якобы «не нужно».
Ликвидируя философию, Конт сводит ее к простому сум¬
мированию общих выводов естествознания и согласованию
их друг с другом через построение классификации наук.
Таким путем философия должна создать «общую систему
челсвеческих понятий»12. Философия должна, по замыслу
Конта, заниматься лишь упорядочением совокупного обо¬
зрения явлений, тем самым она утрачивает свои действи¬
тельно философские проблемы и вопросы.
Для логики в классификации наук Конта вообще не
оказалось места. Весьма поверхностно относясь к пробле¬
мам теории познания, Конт запутался в антитезе эмпириз¬
ма и рационализма, что проявилось и в его классификации
наук: обычная для него проповедь эмпиризма и индукти-
визма вступила в противоречие с признанием «особой роли»
математики в процессе познания. Требованию анализа по¬
знания, с точки зрения трех его исторических стадий, про¬
тиворечило заявление Конта о том, что теоретическое
(как он называет — «догматическое») изучение науки долж¬
но быть отделено от изучения истории науки.
Позитивизм, эта «жалкая кашица, презренная партия
середины в философии»13, пытался стать «выше» материа¬
лизма и идеализма, «примирить», «синтезировать» эти про¬
тивоположные направления. На деле попытка Конта,
как и его последователей, выскочить из альтернативы —
материализм или идеализм — приводят, как резко, но
справедливо указывал В. И. Ленин, к «примиренческому
шарлатанству».
12 О. Конт. Курс положительной философии, т. 1, стр. 2.
18 В, И. Лени н. Соч., т, 14, стр. 325,
69

Ряд основных наук в классификации Конта завершался
социологией, приоритет в создании которой он приписывал
себе. Социология как наука должна была, по его замыслу,
заменить собой политическую экономию, этику, учение о
праве и философию истории.
В социологии О. Конта в особенности чувствуется, что
он отнюдь не освободился сам от порицаемого им «системо-
созидания». Склонность к последнему роднит его с немец¬
ким идеализмом начала XIX в. Еще более резко выступает
в социологии Конта консерватизм и реакционность его об¬
щественных взглядов. Его политические идеалы отчасти
были заимствованы у апологетов реставрации во Франции,
в особенности у Жозефа де-Местра. И это влияние было
ничуть не меньшим, чем воздействие сен-симонистской идеи
всеобщего прогресса, приверженность Конта к которой обыч¬
но преувеличивается буржуазными историками философии.
Для социологии Конта характерно переплетение био¬
логического натурализма с крайним историческим идеализ¬
мом. Социологию он метафизически расчленил на две части:
1) социальную статику, описывающую так называемое «рав¬
новесное» состояние «организма» человеческого общества,
и 2) социальную динамику, описывающую, как различные
моральные идеи воздействуют на мир, «переворачивают»
его, вызывают его изменение.
Основная реакционная идея социальной статики Конта
состоит в утверждении невозможности и ненужности ре¬
волюционного преобразования буржуазного общества. Конт
истолковывал «нормальную жизнь» общества как «мирное»,
«органическое» развитие капитализма. «Любов как прин¬
цип, порядок как основание и прогресс как цель»1’^ - та¬
кова , по его мнению, высшая норма оценки общественных яв¬
лений. Формула Конта представляла собой один из типич¬
ных образцов буржуазно-либеральной фразеологии. Харак¬
терно, что конти-анский девиз «порядок и прогресс» стал
официальным девизом Бразильской буржуазной республики.
Историю общества Конт трактовал с точки зрения уже
рассмотренного выше мнимого «закона» трех стадий разви¬
тия человеческого ума. Общество, по Конту, возникло из
семейных связей. Затем оно, как это бывает со всяким
человеком на протяжении его индивидуального развития,
14 О. К о н т. Общий обзор позитивизма. Родоначальники пози¬
тивизма, вып. V, СПб., 1913, стр. 143.
70

проходит три последовательные стадии: 1) военную, со¬
ответствующую теологической стадии развития ума; 2) пе¬
реходную, соответствующую метафизической стадии, и
3) научно-промышленную, соответствующую стадии пози¬
тивной. На этой последней стадии общественной эволюции
достигается якобы идеальное, «статическое» состояние об¬
щества. Охарактеризовав «промышленную стадию», т. е.
капитализм, как завершающую и замыкающую собой все
общественное развитие, Конт откровенно обнаружил ре¬
акционное лицо буржуазного апологета и еще раз про¬
демонстрировал сугубую метафизичность своей методо¬
логии.
«Моральное возрождение» Конт считал основой всякого
дальнейшего прогресса человечества и по существу более
важным, чем экономическое и политическое развитие.
Отсюда Конт во второй период своей философской деятель¬
ности выводил необходимость новой религии — культа
«Великого существа», под которым имелся в виду челове¬
ческий род, включая всех живших в прошлом, живущих
ныне и в будущем на земле людей. Так, идея «социальной
динамики» Конта свелась в конечном итоге к проповеди
поклонения человеческим моральным стремлениям. Обо¬
жествление их якобы и приведет мир к счастливому стати¬
ческому состоянию. В IV томе «Системы позитивной поли¬
тики» (1851—1854) О. Конт писал, что второй период его
деятельности имеет целью переделать философию в рели¬
гию, тогда как первый сделал науку философией.
Пропаганда Контом идеи «новой религии» означала дове¬
дение до степени абсурда тех принципов, которые уже были
заложены в его взглядах первого периода деятельности.
По внешности этот культ выглядел как культ науки и ве¬
ликих мыслителей, но по существу оказался лишь поводом
к созданию новой церковной иерархии и догматики, не
менее реакционной, чем прежние. Жрецы позитивистской
«церкви», философы, должны были, по мысли Конта, воз¬
главить «духовное перевоспитание» пролетариата в анти-
революционном духе, предоставив политическую власть
над ним банкирам и капиталистам.
Социальный идеал Конта — «гармония» в отношениях
между капиталистами и рабочими. Французский позити¬
вист предлагал внушать рабочим идеи «скромности и под¬
чинения», веры в мирный прогресс взамен идеи револю¬
ционного низвержения капиталистического строя. Ра¬
71

бочих, по Конту, следует держать вдали от «опасных» для
них идей атеизма, материализма и революции (все эти идеи
для Конта выступают как почти тождественные понятия)15.
Вся политическая деятельность Конта и его последовате¬
лей характеризует их как врагов рабочего класса, пытав¬
шихся провести свои реакционные идеи под покровом ли¬
беральных разглагольствований.
В 1848 г. Конт в специальных прокламациях, обращен¬
ных к парижскому пролетариату, призывал их отказаться
от революционной борьбы. Поддержки в своей политиче¬
ской деятельности он искал последовательно у Наполеона III
и Николая I и даже у генерала ордена иезуитов. Отра¬
жая в своей доктрине нарастание реакционных мотивов
в общественной практике буржуазного класса, О. Конт
оправдывал феодальную политическую реакцию на фран¬
цузскую буржуазную революцию и ратовал за союз бур¬
жуазии с земельной аристократией. Он никогда не скры¬
вал, что главная задача его состоит в том, чтобы искать
«постоянного соглашения между консервативным и про¬
грессивным направлениями, одинаково свойственными нор¬
мальному состоянию человечества»16. Конт со все большей
враждой стал оценивать теперь буржуазно-либеральные
идеалы. В розовых тонах он описывает средневековую со¬
циальную иерархию и пытается реабилитировать теокра¬
тию, католический мистицизм и деятельность инквизиции.
Фому Аквинского он объявил величайшим философом всех
времен.
Классики марксизма разоблачили реакционную суть
философии и социологии Конта, а также его позитивизм
в целом. «Конт,— писал К. Маркс,— известен парижским
рабочим как пророк империи (личной диктатуры) в поли¬
тике, господства капиталистов в политической экономии,
иерархии во всех сферах человеческой деятельности, даже
в сфере науки, и как автор нового катехизиса с новым па¬
пой и новыми святыми вместо старых»17. П. Лафарг в
статье «Эволюция—революция» подчеркивал реакционность
контовской «религии человечества».
15 Сб. «Родоначальники позитивизма», вып. IV. СПб., 1912,
стр. 82, 83, 85; вып. V, 1913, стр. 8 и 33.
16 О. Конт. Дух позитивной философии, стр. 42—43.
17 Архив Маркса и Энгельса, т. Ill (VIII). Партиздат, М.,
1934, стр. 347.
72-

Переход О. Конта к религиозным славословиям обес¬
куражил некоторых его последователей. Течение конте¬
стов раскололось на два направления: одни во главе с По¬
лем Лаффитом объявили себя правоверными учениками
Конта, относясь к его сочинениям «как к библии». Они
принялись за организацию позитивистских церковных
общин, сохранившихся до сих пор кое-где во Франции
и в особенности в Бразилии. Другие, во главе с Эми¬
лем Литрэ, отвергли учение Конта о новой церкви, но
приняли остальные его взгляды.
Главный вклад О. Конта в им же основанную позити¬
вистскую школу в философии состоял в исключении основ¬
ного вопроса философии из числа проблем, подлежащих
научному разрешению, в требовании сведения науки к опи¬
санию явлений и в отрицании объективного характера на¬
учных законов. Пронизывавший контизм феноменалист¬
ский подход к природным и общественным явлениям, его
антидиалектичность и антиреволк ц юнность в социологии
также были восприняты последующим позитивизмом.
Однако ни классификация наук Конта, ни его учение
о трех стадиях в умственном и социальном развитии не
вошли в чистом виде в содержание позднейших теорий по¬
зитивизма. Классификация наук яростно оспаривалась
уже Спенсером. Но она была отброшена позитивистами
не столько в силу убедительности этих полемических,
во многом личных, наскоков, сколько потому, что казалась
представителям более поздних форм позитивизма чересчур
«объективной», почти материалистической, и они пред¬
почли ей субъективистские построения Маха, который
свел все науки к психологии. Учение о трех стадиях, как
и более позднее учение Спенсера о всеобщей эволюции,
было выброшено за борт, так как напоминало о идее про¬
гресса, которая сама по себе делалась все более неприятной
идеологам капитализма. Впрочем, идея прогресса, эволю¬
ции по своему философскому содержанию отнюдь не выте¬
кала из существа доктрины позитивизма, была ему чужда
и выступала у Конта и Спенсера в качестве своеобразного
«привеска» к их позитивизму как собственно философско¬
му учению.
Почти одновременно с возникновением позитивизма во
Франции позитивистские идеи стали развиваться и на
английской почве. Позитивизм в Англии середины XIX в.
был несколько иным, чем позитивизм Конта, отличался от
73

него. Он складывался в обстановке расцвета британского
буржуазного либерализма и в гораздо большей, чем у Кон¬
та, степени заигрывал с идеей прогресса, хотя в то же
время еще более расшаркивался перед религией. В своем
генезисе английский позитивизм опирался отчасти на идеи
Конта, хотя Спенсер и открещивался от своего философ¬
ского с ним родства. Но в неменьшей степени позитивизм
в Англии вел родословную своих идей от субъективного
идеализма Беркли и агностицизма Юма. Философия пер¬
вого крупного английского позитивиста XIX в. Джона
Стюарта Милля уже достаточно ярко демонстрирует это.

ПОЗИТИВИЗМ В АНГЛИИ XIX века.
ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛЬ И ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР
Развитие идей позитивизма в английской буржуазной
философии начинается в 30—40-х годах XIX в., почти
одновременно с появлением позитивизма во Франции.
В возникновении этого течения решающую роль сыграли
социально-экономические условия развития буржуазно¬
го обшетгва, а также национальные философские тради¬
ции, восходившие к Беркли и Юму.
Развитйе английского капитализма в середине XIX в.
продолжалось неослабевающими темпами. Сложившаяся
к этому времени морская и колониальная мощь Велико¬
британии еще не была поколеблена; это наложило харак¬
терный отпечаток на идеологию английской буржуазии.
После подавления чартистского движения, либерализм
в Англии перестал играть роль идеологической основы
«умеренных» антифеодальных выступлений. Теперь он
служил прежде всего удобной ширмой, прикрывающей от
глаз трудящихся союз, заключенный промышленной бур¬
жуазией с земельной аристократией против народа. Ли¬
берализм в то же время оставался одним из выражений
буржуазного «оптимизма», уверенности в незыблемости
существующих порядков.
Во второй половине XIX в. английская буржуазия
пожинала плоды своего колониального могущества; ис¬
пользуя огромные сверхприбыли, она пыталась до некото¬
рой степени ослабить остроту классовых противоречий
в метрополии. Осуществлялось это путем подкупа верхуш¬
ки рабочего класса, и эта практика получила в либераль¬
ной идеологии свое обоснование, обновив содержание
последней,
75

Рассматриваемый период в истории Англии, так назы¬
ваемая «викторианская эпоха», породил у английской
буржуазии следующие характерные черты, вполне уживав¬
шиеся с показным либерализмом: неприязнь к «далеко иду¬
щим» новшествам, духовная косность, презрение к трудя¬
щимся классам, пренебрежительное отношение к другим
нациям. В конце этого периода, на грани XIX и XX вв.,
Англия вступает в полосу империализма, что вызывает
усиление шовинистических настроений.
Политическому либерализму соответствовал либерализм
философский, который выразился по преимуществу в уче¬
ниях агностического толка. Эти учения, с одной стороны,
декларировали симпатии к науке и неприязнь к беспочвен¬
ным идеалистическим спекуляциям, а с другой стороны,
выступали против «чрезмерных претензий» науки на объек¬
тивную истину, против материализма и открывали дорогу
религии. Внешне агностически^ учения выглядели весьма
прогрессивно, «либерально», но по существу они выра¬
жали буржуазную ограниченность и узкий практицизм.
Указанная направленность в яркой форме была прису¬
ща английскому позитивизму Д. С. Милля и Г. Спен¬
сера.
Распространению позитивизма способствовало также
укоренившееся в науке XIX в. влияние механистической
методологии, которая, с одной стороны, к этому времени
уже почти исчерпала свои возможности как средство про¬
никновения в сущность явлений, а с другой стороны, спо¬
собствовала достаточно полному для тогдашнего уровня
знаний описанию явлений в терминах ньютонианской фи¬
зики. Иная методология, как полагали многие ученые,
вообще немыслима. Отсюда была прямая дорога к ограни¬
чению познания только областью явлений, что и доказыва¬
ли позитивисты.
Первым крупным английским позитивистом был
Д. С. Милль. Характерные для его мировоззрения идеи были
развиты им еще в 40-х годах, но только во второй половине
XIX в. оказали влияние на буржуазную общественность.
В. И. Ленин относил Милля к типичным представителям
юмистско-берклианской группы.
Джон Стюарт Милль (1806—1873) получил
образование под руководством отца, философа-идеалиста
Джемса Милля, от которого и воспринял юмистские идеи.
Большое влияние на его духовное развитие оказали также
76

И. Бентам и О. Конт. Д. С. Милль изучил Позитивизм в кой-
товской версии, поддерживал с Контом переписку, а
в 1865 г. выпустил в свет книгу «Огюст Конт и пози¬
тивизм». В этой книге он определил позитивизм как «об¬
щее достояние века»1. В свою очередь О. Конт востор¬
женно оценил «Логику» Милля. В течение ряда лет
Д. С. Милль служил в Ост-Индской компании, возглавив
затем управление по делам Индии. В 60-х годах Д. С. Милль
был членом парламента, примыкая к либеральной партии.
Основные сочинения Д. С. Милля: «Система логики сил¬
логистической и индуктивной» (1843), «Утилитариа-
низм» (1861), «Исследование философии сэра Гамильтона
и главных философских вопросов, обсужденных в его
творениях» (1865; в русск. пер. «Обзор...») и «Опыт о ре¬
лигии» (1874).
В центре интересов Милля были логические исследо¬
вания, и он внес определенный прогресс в разработку тех¬
нических средств логической науки, детально изучив прие¬
мы индуктивного исследования. В рамках данных очер¬
ков мы ограничимся только общими замечаниями о ха¬
рактере логических изысканий Д. С. Милля.
Милль сформулировал следующие «методы» индуктив¬
ной логики: единственного сходства (если
только одно данное обстоятельство является общим для
всех случаев исследуемого явления, то оно и будет причи¬
ной последнего); единственного различия
(если только факт отсутствия данного обстоятельства от¬
личает случай, при котором не происходит исследуемого
явления, от случая, где это явление налицо, то данное
обстоятельство и будет причиной исследуемого явления);
остатков (если из явления вычесть ту его составную
часть, которая индуктивно уже объяснена через какие-либо
факторы, то оставшаяся часть явления есть результат дей¬
ствия иных факторов); сопутствующих изме¬
нений (всякое явление, изменяющееся в*том же направ¬
лении, в каком изменяется другое явление, либо также со¬
ответственно усиливаясь, либо ослабевая, связано с послед¬
ним причинно-следственным отношением).
Эти логические методы были, несомненно, шагом впе¬
ред по сравнению с индукцией Френсиса Бэкона, в которой
они были намечены лишь смутно. Однако в философском
1 Д. С. Милль. Огюст Конт и позитивизм. М., 1897, стр. 11.
77

отношении логические исследования Милля представляют
собой шаг назад. Бэкон при помощи своих таблиц наведе¬
ния стремился обнаружить «формы природ», т. е. вскрыть
сущность явлений, их внутренние причины. Д. С. Милль
же, утверждая, что его четыре индуктивно-логических ме¬
тода также способствуют обнаружению «причин явлений»,
подразумевал под причинностью лишь относительно устой¬
чивую последовательность явлений.
Д. С. Милль стремился устранить из логики философ¬
скую проблематику в собственном смысле слова. Во вве¬
дении к «Системе логики» он писал: «Логика представляет
собой нейтральную почву, на которой могут встретиться
и подать друг другу руки последователи как Гартли,
так и Рида, как Локка, так и Канта»2. Задачу научной
логики Милль видел в том, чтобы выявить способ фиксации
относительно устойчивых последовательностей, чувст¬
венных переживаний и ощущений субъекта. Логика сточки
зрения Милля — это как бы грамматика оперирования
чувственными переживаниями, а с другой стороны,— как
бы «ветвь психологии». Таким образом, Д. С. Милль —
представитель субъективно-идеалистического эмпиризма.
Его позиция в вопросе отношения логики к философии была
возрождена позитивистами XX в. Что касается самой фило¬
софии, то Д. С. Милль сводил ее к всеобщей методологии
познания на базе субъективно-идеалистического феноме¬
нализма. Формальная логика по сути дела выступает у него
как главное содержание философского знания, как «наука
самой науки»3. Расширительно толкуя логику, Д. С. Милль
говорил о необходимости «логики нравственных наук»,
приближаясь тем самым к юмовскому пониманию философии
как науки «о человеческой (духовной) природе»4.
Указанная позиция Милля определяет ряд его фило¬
софских принципов, которые оставляют открытым вопрос
о существовании объективной реальности вне и независимо
от ощущений субъекта: определенно существуют будто бы
лишь единичные ощущения (явления). Возможно лишь
психологическое и логическое познание человеком ощуще¬
ний.
2 Д. С. Милль. Система логики силлогистической и индук¬
тивной, М., 1900, стр. 9—10.
3 Там же, стр. 7.
4 Д. Юм. Исследование о человеческом уме, стр. 1.
78

Высказываясь в пользу номинализма, Милль видел
задачу науки в индуктивном упорядочении единичных
явлений. Применение же индукции опирается на закон
причинности. Подобно Д. Юму, Милль считал, что закон
причинности есть результат привычки рассматривать при¬
роду как единообразно действующее целое. К такому чисто
психологическому результату люди приходят, по мнению
Милля, вследствие того, что часто пользуются индукцией
через простое перечисление. Однако закон причинности
должен быть необходимой логической предпосылкой для
действия четырех методов индукции Милля. Тем самым
Д. С. Милль запутался в неразрешимом для него противо¬
речии.
С одной стороны, закон причинности, по Миллю, де¬
дуктивно вытекает из принципа единообразия явлений
природы, а с другой стороны, он есть лишь относительно
устойчивое обобщение, которое сразу падает, едва только
будет найден случай, не укладывающийся в принятую
схему последовательности явлений. Следовательно, при¬
чинность не объективна и есть лишь внешний признак,
который приписывается субъектом изменениям, происхо¬
дящим в сфере феноменов. Но это означало, что Милль
подорвал теоретическую основу своих же индуктивных ме¬
тодов. В действительности же причинность носит объектив¬
ный характер, и это является залогом надежности индук¬
тивных выводов. Изучая причину смертности людей, мы
можем после этого быть уверены в надежности индуктив¬
ного обобщения «все люди смертны». Не удивительно,
что, отрицая объективный характер причинности,
Д. С. Милль допускал возможность существования «ми¬
ров», где не было бы вообще никаких причинных связей.
Нежелание понять роль критерия практики в позна¬
нии привело Милля к субъективному идеализму.
Субъективно-идеалистическая позиция Милля нагляд¬
но проявилась в интерпретации им понятий «материи»
и «сознания». Он продолжил юмистскую критику понятия
субстанции, объявив ее субъективным результатом, во-
первых, психологических ассоциаций, а во-вторых, спо¬
собности образовывать понятия не только о том, что есть,
но и о том, что могло бы быть. Материя для Милля — не
более как понятие «постоянной возможности получения
впечатлений» (permanent possibilities of sensations). Этот
вывод Д. С. Милля, содержащийся в XI главе «Обзора
79

философии сэра Гамильтона...»6, с одной стороны, возрож*
дал почти в первозданном виде позицию Юма, а с другой —
предвосхищал взгляды многих позитивистов XX в. Раз¬
личие между Миллем и позднейшими позитивистами в этом
вопросе заключалось лишь в том, что в позитивистских кон¬
цепциях вероятности в XX в. «возможность» трактовалась
как совокупность логических следствий из теоретической
конструкции, условно признающей постоянное существо¬
вание объекта и возникшей на базе ощущений данного мо¬
мента. Аналогично Милль определяет сознание в XII гла¬
ве этой же книги как «постоянную возможность пережива¬
ний»6. При попытках дать более определенный ответ на
вопрос, что же все-таки представляет собой сознание, ко¬
торое было определено им лишь как «возможность», Милль
запутался в противоречиях.
Действительно существующими, с точки зрения Милля,
оказываются в конце концов лишь впечатления и пережи¬
вания данного момента, взятые сами по себе, и Милль пред¬
лагает «принять необъяснимый факт без всякой теории».
«Скажем ли мы,— писал В. И. Ленин, сравнивая взгляды
Джона Стюарта Милля и других агностиков,— что мате¬
рия есть постоянная возможность ощущений (по Дж. Ст.
Миллю), или что материя есть более или менее устойчивые
комплексы «элементов»— ощущений (по Э. Маху),— мы
остались в пределах агностицизма или юмизма...»7. Неда¬
лека эта позиция и от берклианства.
Как в философии и логике, так и в этике Милль вы¬
ступил в защиту субъективно-идеалистического «эмпиризма»
и ополчился против «априористов», под которыми имел
в виду объективных идеалистов и материалистов. Он утвер¬
ждал, что этические принципы могут быть получены лишь
индуктивным путем. Но как и в логике, эта индукция лишь
внешне походила на материалистическую индукцию.
Свое учение о морали Милль развил в книге «Утилита-
рианизм». В этом учении он примыкал к Иеремии Бента¬
му (1748—1832), утверждавшему в пошлой «арифметике»
буржуазного утилитаризма, что моральная значимость
поступков определяется непосредственной пользой для
личности, а отношения капиталиста и рабочего «взаимопо-
6 См. Д. С. Милль. Обзор философии сэра Гамильтона...
СПб., 1869, стр. 187.
6 Там же, стр. 194.
7 В. И. Л е н и н. Соч., т. 14, стр. 96.
80

лезны». Д.С Милль попытался несколько «облагородить»
этику Бентама. В этической системе утилитаризма (назва¬
ние, впервые введенное Д. С. Миллем) он выступил про¬
тив «крайностей» узкоутилитарного подхода к поступкам.
Считая, что моральные принципы возникают из опыта,
Д. С. Милль не соглашался с чисто количественной сравни¬
тельной оценкой Бентамом пользы от человеческих поступ¬
ков и предлагал оценивать их качественно, что вело, по
его мнению, к усилению значения духовных удовольствий
по сравнению с чувственными.
Милль ввел в свою систему, кроме эгоизма как всеоб¬
щего фактора, принцип альтруизма, требующий содействия
«возможно большему счастью всех ощущающих существ».
Так, в этике Милля получили отражение его буржуазный
псевдолиберализм и стремление затушевать факт корен¬
ного различия в подходе противоположных общественных
классов к моральным проблемам. Но принцип альтруизма
оказался столь же иллюзорным, как и породивший его
политический либерализм: он был эклектически присоеди¬
нен к этике утилитаризма, и содержание его оставалось
крайне неопределенным. Не случайно впоследствии эти
расплывчатые идеи Милля оказались одним из идейных
источников фабианства и лейборизма.
Свое социологическое учение Д. С. Милль пытался по¬
строить на основе изучения «человеческой природы», т. е.
умственного склада и характера людей, иными словами —
на психологических дисциплинах, результаты которых
могли бы быть использованы для нормативных выводов.
Он рассматривал общество как агрегат индивидуумов,
мышление которых на протяжении истории претерпевает
процесс постепенного развития8. Социологию Милль на¬
звал «системой априорных дедукций»9.
Д. С. Милль выступал как типичный представитель
буржуазно-либеральной идеологии фритредерства. Он был
не согласен с пропагандируемым О. Контом требованием
усиления буржуазного государства и расширения его
функций и считал, что государство не должно вмешиваться
в частную жизнь граждан, предоставив максимальные
возможности для развития экономической инициативы
предпринимателей.
8 См. Д. С. Милль. Система логики силлогистической и ин¬
дуктивной, кн. VI, гл. III, § 2 и гл. X, § 2.
9 Там же, гл. IX, § 2, стр. 725.
6 И. С, Нарский	oi

В сочинении «Основания политической экономии с не¬
которыми приложениями их к социальной философии»
(1848) Д. С. Милль развил программу «улучшения» капи¬
тализма через изменение распределения при сохранении
прежнего характера производства. По самому существу
своему этот замысел, как указывал К. Маркс, был совер¬
шенно утопичным, ибо никакое значительное изменение
в распределении невозможно, если не затрагивать при
этом существующей системы производства. В политиче¬
ской экономии Д. С. Милль, как отмечал В. И. Ленин,
был несамостоятельным теоретиком: он опирался на идеи
Рикардо, Мальтуса, Сея и Сениора, отойдя с позиций
трудовой теории стоимости и частично заимствуя принципы
вульгарной теории издержек производства. Глубокой кри¬
тике экономическую концепцию Д. С. Милля подверг
Н. Г. Чернышевский, который указал в качестве главного
ее порока на эклектическое соединение либеральных вы¬
сказываний с типично-апологетической буржуазной поли¬
тической экономией10.
На примере экономических изысканий Милля хорошо
видно, как его утилитаризм превращается в проповедь
капиталистической конкуренции, прикрываемой неубе¬
дительными оговорками о «честном» ее характере и о со¬
здании условий, в которых могли бы «преуспевать» все
люди. Если в этих условиях, как оказывается на поверку,
обездоленные остаются обездоленными, то... тем хуже для
них: Милль преспокойно санкционирует их существова¬
ние как вполне якобы «естественное».
В «Опыте о религии» Милль пытался обосновать воз¬
можность веры в недоказуемого никакими рациональными
средствами бога, который выступает как своего рода «со¬
юзник» человека в сфере моральной деятельности.
В истории позитивизма Д. С. Милль сыграл роль осно¬
воположника позитивистской традиции в Англии XIX в.
Его трактовка понятий «материи» и «сознания» предвосхи¬
щала концепции позитивистов XX в., а логические изы¬
скания создали миф о «плодотворности» позитивизма в тео¬
рии познания.
Главным представителем английского позитивизма вто¬
рой половины XIX в. был Герберт Спенсер
10 См. Н. Г. Чернышевский. Поли. собр. соч., т. VIII,
стр t 27.;
82

(1820—1903), с позитивистской позицией которого солида-
ризировался Д. С. Милль. Позитивизм Г. Спенсера заслужи¬
вает подробного рассмотрения, так как его последователи
создали о нем миф, как о «защитнике материализма» в науке.
Спенсер был одним из идеологов английской буржуазии
кануна эпохи империализма. «Либерализм» Спенсера в еще
большей степени, чем «либерализм» Милля, вызывал иллю¬
зорные представления о своей прогрессивности. Заинтере¬
сованность промышленной английской буржуазии в успе¬
хах естественных наук и вера в прочность и «блистательные»
перспективы монопольного положения Англии на мировом
рынке получили свое выражение в спенсеровской идее по¬
степенного прогресса, плавного эволюционизма.
В конце XIX в. Англия, как указывал В. И. Ленин,
уже начала вступать в эпоху империализма. 80—90-е годы
в истории Англии, по наблюдениям английского писателя,
представляли собой «быстрый переход от самодовольного
и сдержанного провинциализма к еще более самодоволь¬
ному, но значительно менее сдержанному империализму,—
развитие собственнического инстинкта у эволюционирую¬
щей нации»11.
Эволюционизм Спенсера органически сочетался с его
выступлениями против материализма и атеизма, с борьбой
против идей социальной революции.
Спенсер получил высшее техническое образование.
В течение шести лет он работал в редакции журнала «Эко¬
номист», а во все последующие годы вел жизнь кабинет¬
ного ученого, поставившего перед собой обширную про¬
грамму писательской деятельности и настойчиво претво¬
рявшего эту программу в жизнь. В этом замысле Спенсера
отразились его претензии на энциклопедизм и метафизи¬
ческая склонность к «системосозиданию». В период с 1855
по 1896 г. Спенсер написал в числе своих многих произ¬
ведений следующие: «Основные начала» (главный его фило¬
софский труд, относящийся к 1862 г.), «Основания биоло¬
гии» (1864—1867), «Основания психологии» (1870—1872),
«Основания социологии» (1876—1896) и «Основания этики»
(1879—1892).
Исходный пункт философии Спенсера заключался в по¬
пытке найти новый путь примирения науки с религией.
11 Д. Голсуорси. Сага о Форсайтах, т. 1. Вильнюс, 1956,
стр. 315.
6"	83

Предлагаемый Спенсером вариант носит более реакцион¬
ный, чем у Канта, характер Если Кант, как указывал
В. И. Ленин, принижал знание, чтобы дать место вере,
то Г. Спенсер попытался религиозную веру оправдать
выводами науки. В отличие от Канта, он пытался обосно¬
вать религию не через посредство морали, но непосред¬
ственно через философский агностицизм. Термин «агно¬
стицизм» был введен в обращение сторонником философии
Спенсера естествоиспытателем Гексли. Однако сам Спен¬
сер избегал употребления этого термина.
В «Основных началах» Спенсер утверждал, что основа¬
нием для примирения науки и религии должен послужить
тот глубочайший, обширнейший и достовернейший из
всех фактов, что сила, проявляющаяся для нас во вселен¬
ной, совершенно непознаваема. Спенсер утверждал, что
само развитие науки сталкивает ученых с неразрешимыми
тайнами и тем самым подводит к религии. Тайна, заявлял
Спенсер,— последний шаг науки и первый шаг религии.
Наука, по мнению Спенсера, познает только чувственно
воспринимаемые явления, и прежде всего их сходство
и несходство, т. е. отношения между ними. Но познание
останавливается на пороге сущности. «Материя, движение
и сила — только символы неведомых реальностей»11. Эта
точка зрения, проводимая ее автором чисто догматически
(сам Спенсер здесь ссылается на интуицию), была отчасти
близка к позиции Канта, воспринятой Спенсером через
посредство английского агностика Гамильтона.
Отрицая способность философии дать ответ на постав¬
ленные ею вопросы, Спенсер передавал ее функции рели¬
гии. Хотя Спенсер вполне в духе позитивизма заявлял,
что «борьба, возгоревшаяся между материалистами и спи¬
ритуалистами, есть спор о словах, в котором обе стороны
одинаково абсурдны...»13, он все же приближался в конеч¬
ном счете к позициям объективного идеализма, причем
вера в наличие непознаваемого и окруженного религиоз¬
ным культом источника человеческих ощущений и всего
вещественного бытия выступает у него как некая мистиче¬
ская априорность. Недаром свое мировоззрение в целом он
определил как «философско-религиозную доктрину».
Свою идеалистическую философскую позицию Спенсер
назвал «преобразованным реализмом». Отличие этого «реа-
12	Г. Спенсер. Основные начала. СПб., 1886, стр. 374.
13	Там же, стр. 373,
84

лизма» от учения И. Канта о вещах в себе он усматривал
в большем, чем у Канта, «доверии» к явлениям, хотя и не
настолько безоговорочным, как у наивных реалистов.
«Преобразованность» своего реализма, в отличие от наив¬
ных реалистов, Спенсер видел в том, что он не отождествлял
ощущения со свойствами вызывающего их источника.
Спенсер действительно был чужд наивному реализму,
который убежден в адекватности человеческих восприятий
свойствам внешних объектов. Спенсер был агностиком,
а иногда даже прямо высказывался в духе субъективного
идеализма: «То, что для нашей мысли составляет тело,
есть... неизменная связь (nexus) вечно меняющейся груп¬
пы живых ощущений»14. Он не видел принципиальной
разницы между внутренним миром субъекта и внешними
объектами. Мах и Авенариус впоследствии начали разви¬
вать свое учение, отправляясь от подобных же положений.
Для них был вполне приемлем тезис Спенсера о том, что
«под реальностью мы понимаем неустранимость в созна¬
нии»15 16, а время и пространство суть не более как произ¬
водные от различных порядков ощущений абстрак¬
ции.
Спенсер провозглашал необходимость создания новой
философии, но в совершенно особом ее значении. Сходство
и различие между наукой и философией Спенсер опре¬
деляет так: наука есть отчасти объединенное, а философия —
вполне объединенное знание. Таким образом, с точки зре¬
ния Спенсера, философия — это наука, отличающаяся от
других наук не качественно, а только большей степенью
общности («объединенности», «согласуемости») описываемых
в ней законов. «Истины философии так же относятся к выс¬
шим научным истинам, как эти последние — к научным
истинам низшего порядка»10.
. Данная формула, как это может показаться, похожа
на известное марксистское определение философии как
науки о наиболее общих законах развития природы, об¬
щества и познания. Но сходство здесь носило исключитель¬
но внешний характер. С точки зрения марксизма философия
есть наука о законах всеобщего развития материального
14 Цит. по кн.: «Философия Герберта Спенсера в сокращенном
изложении Говарда Коллинса» (одобренном Г. Спенсером). СПб.,
1892, стр. 250.
15 Г. Спенсер. Основные начала, стр. 28.
16 Там же, стр. 6(
85

бытия и производного от него сознания. С точки зрения
Спенсера философия дает только описательное знание яв¬
лений. «Общие законы», согласно Спенсеру,— не более как
получаемые через комбинации признаков выражения по¬
добий и неподобий, сходств и несходств, т. е. отношений
между явлениями, внешне фиксируемыми и рассматривае¬
мыми в полной изоляции от производящих их причин.
В понятии некоей непознаваемой «Силы» с большой буквы
Спенсер символизировал конечную причину всех явле¬
ний. Вопрос о «Силе» он, как мы уже отметили, вынес
за пределы как науки, так и философии, отдавая в ве¬
дение религии.
О. Конт к числу важнейших задач философии относил
создание классификации наук. Большое внимание этому
вопросу уделял и Спенсер, полемизировавший в этой связи
с Контом. В своем сочинении «Классификация наук» Г. Спен¬
сер выступил против присущего контовской классификации
наук распределения научных дисциплин в один ряд в за¬
висимости от степени их общности. Все классы наук «оди¬
наково общи или вернее всеобщи, если их рассматривать
как группы»17. Принципу Конта Спенсер противопоставил
деление наук на абстрактные, абстрактно-конкретные и кон¬
кретные. Он отнес логику, математику и механику к числу
абстрактных наук, противопоставляя их другим наукам.
«Между науками, излагающими отношения независимо
от реальностей, и науками, занимающимися реальностями,
расстояние самое большое, какое только может быть, пото¬
му что существование (бытие) в некоторых или во всех
своих атрибутах обще всем наукам второго класса, тогда
как оно исключено из всех наук первого класса. Различие
между чистыми формами вещей и самими вещами — та¬
ково, что идти дальше его некуда... переход из одной груп¬
пы в другую невозможен»18. В рассуждениях Спенсера
было рациональное зерно, поскольку науки действительно
различаются одна от другой, в частности, по степени аб¬
страктности своих понятий. Однако он преувеличивал от¬
личие своих взглядов от взглядов Конта, считая, что их
классификации наук построены на абсолютно различных
основаниях, хотя по сути дела различие состояло лишь в
понимании термина «абстрактный» (у Конта он понимает¬
17 Г. Спенсер. Классификация наук. М., 1897, стр. 15.
18 Там же, стр. 34.
86

ся как «отвлеченный», а у Спенсера—как «мысленно
воображаемый»). Но оба позитивиста были едины
в том, что все науки занимаются познанием лишь яв¬
лений как таковых.
Одна из специфических особенностей позитивизма Спен¬
сера заключалась в его учении о прогрессе, о всеобщей
эволюции в области явлений. Спенсер противопоставлял
метафизической теории неизменности и застоя в природе
и общественной жизни столь же метафизическое учение
о постепенном поступательном движении во всех частях
наблюдаемого мира явлений. Поэтому в конкретных усло¬
виях идеологической борьбы, которые сложились в стра¬
нах Западной Европы, это учение явилось препятствием
на пути распространения диалектико-материалистического
мировоззрения и сыграло явно реакционную роль.
С другой стороны, эволюционная теория Спенсера, не яв¬
ляясь адекватным ответом на исторически возникшую по¬
требность науки в диалектике, в тех странах, которые еще
не созрели для восприятия научной теории развития,
имела относительно прогрессивное значение. Именно эта
сторона философии Спенсера, как и его декларации о поль¬
зе эмпиризма, в отсталых странах Европы и Азии конца
XIX в. была встречена передовой интеллигенцией с симпа¬
тией. Спенсер распространил идею эволюции на неоргани¬
ческую природу и на все стороны жизни человеческого
общества, и это было встречено с сочувствием теми естество¬
испытателями, которые не видели в агностицизме Спен¬
сера главного содержания его философии.
Создавая свое учение об эволюции, Спенсер предвзято
интерпретировал многочисленные данные естествознания.
Он истолковал метафизически те три великие открытия
в естествознании, на глубокую диалектическую сущность
которых указывал Ф. Энгельс. Открытие всеобщности кле¬
точного формообразования Спенсер объявил проявлением
всеобщности «дифференциации», а закон сохранения и пре¬
вращения энергии — следствием принципа «постоянства
силы». Данный принцип, восходивший к известному зако¬
ну сохранения вещества Ломоносова—Лавуазье, был
сформулирован Спенсером как априорный тезис, лишен¬
ный материалистического содержания.
В этом принципе речь шла о сохранении не вещества,
а «силы» в самом неопределенном значении последней.
В толковании Спенсера принцип «постоянства Силы» при¬
87

обрел метафизический характер. Усугубив механистиче¬
ские ошибки физика Вильяма Грова19, немало занимав¬
шегося интерпретацией данного принципа, Спенсер толко¬
вал постоянство силы, «безостановочность» движения и не-
уничтожаемость материи в духе сведения их к механическим
процессам. Об этих выводах он писал как о дедуктивных
следствиях из «организации нашей мысли», относящихся
к области исключительно только явлений. Неискушенному
читателю это казалось защитой науки, но в действительности
конечная цель данных рассуждений Спенсера заключалась
в доказательстве вечности и неизменности непознаваемой
потусторонней «Силы», хотя сплошь и рядом, рассматри¬
вая конкретные вопросы естествознания, Спенсер вклады¬
вал в понятие «силы» чисто физический смысл.
Для подкрепления своего учения об эволюции Спенсер
использовал также геологические открытия Лайеля, эм¬
бриологию Бэра и — в наибольшей степени — теорию
Дарвина. Последнюю Спенсер свел к тезису о выживании
приспособленных с добавлением расистских выводов в при¬
менении к общественной жизни. Дарвин не был созна¬
тельным диалектиком, поэтому он не сумел разобраться
в том, насколько извратил его теорию метафизик Спенсер;
он даже приветствовал Спенсера как «великого философа»,
хотя в других случаях критиковал его же за умозритель¬
ность. По сути дел а Спенсер опирался не на дарвинистские, но
на мальтузианские идеи, приспособляя к последним теорию
Дарвина. В «Основаниях биологии» он широко использо¬
вал мальтусово понятие «тяжесть чрезмерного населения»,
а из круга дарвиновских идей заимствовал лишь понятие
естественного отбора. Г. Спенсер метафизически интерпре¬
тировал и естественнонаучные факты, подтверждающие
действие диалектического закона «отрицания». Для Спен¬
сера эти факты говорили только о «ритмичности» явлений
и о «неправильностях» в их повторяемости.
Свое учение о всеобщей эволюции Спенсер сформулиро¬
вал в виде нескольких законов, которые сводят эволюцию
к беспрерывному перераспределению телесных частиц и их
движения, протекающему в направлении соединения (ин¬
теграция) и рассеяния (дезинтеграция) частиц. В случае,
если имеет место рассеяние частиц и поглощение ими дви¬
19 На ошибки В. Грова по данному вопросу указывал Ф. Эн¬
гельс (см. Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 197),
88

жения во все больших количествах, происходит инволю¬
ция, т. е. процесс, противоположный эволюции (прогрессу).
Такое понимание прогресса носит метафизический ха¬
рактер, оно крайне механистично. Развитие истолковано
здесь как чисто количественное уплотнение, увеличение,
происходящее путем «совершенно незаметных градаций».
В этом случае весьма «прогрессивными» существами следо¬
вало бы признать каких-либо допотопных тяжеловесных
ящеров. Ведь сам Спенсер приводит примеры такого, с по¬
зволения сказать, «прогресса», как нарастание снежной ла¬
вины и пополнение человека за счет пищевых веществ.
Человеческая история, с точки зрения спенсеровой теории,
оказывается процессом конденсации людей и одновремен¬
но расширения занимаемой ими территории. Такой взгляд
служил оправданием колониальной экспансии. В соответ¬
ствии с экономической идеологией фритредерства Спенсер
подводит свои принципы эволюции под требование «упразд¬
нения торговых барьеров». Но с таким же успехом можно
было бы подвести эти принципы под что угодно. Усиление
королевской власти в Западной Европе XVI—XVII вв.
и «собирание младших детей под властью старших и детей
старших» для него, например, были явлениями совершенно
одинакового порядка.
В. И. Ленин в работе «Экономическое содержание народ¬
ничества и критика его в книге г. Струве» указывал на пол¬
ную бессодержательность «общих формул» прогресса, под
которые можно подгонять любые эмпирические факты.
«Самое понятие «диференциации», «разнородности» и т. п.
получает совершенно различное значение, смотря по тому,
к какой именно социальной обстановке применить его»20.
Печально «знаменита», например, формула Спенсера о дви¬
жении тел природы, людей и мыслей по линии «наименьше¬
го сопротивления». Характерно, что сам Спенсер делал
из этой формулы именно те выводы, которые ему были же¬
лательны, ссылаясь на нее, например, при описании про¬
цесса деклассирования безработных рабочих.
Спенсер внес впоследствии в свое понятие эволюции
ряд поправок, которые лишь усугубили его механицизм.
Для того чтобы избежать различных нелепых выводов
и сделать в то же время свою схему более гибкой, он посту¬
лировал две вторичные характеристики эволюционного дви¬
20 В. И. Ленин. Соч., т. I, стр. 392.
39

жения: переход от однородного к разнородному, т. е.
количественное усложнение (дифференциация), а также пе¬
реход от неопределенного к определенному, т. е. выделение
данного объекта из среды и усиление структурности строе¬
ния
Один из наиболее типичных случаев дифференциации
Спенсер видел в классовом расслоении, происходящем в ус¬
ловиях буржуазного общества. Классовую сущность уче¬
ния Спенсера наглядно раскрывает также его заявление,
что социальные восстания ведут не к прогрессивной пере¬
стройке общества, а к всеобщей анархии, к регрессу21.
Доказывая существование дифференциации как необ¬
ходимого признака всякой эволюции, Спенсер субъекти¬
вистски приводил самые различные аргументы: ссылался
на мистика-рэмантика Кольриджа, утверждавшего, что
жизнь развивается в направлении индивидуализации,
т. е. нарастания разнородности и «самостоятельности ча¬
стей», использовал факты из истории мод и т. д. В то же
время перед лицом массы фактов, противоречивших его
поверхностной концепции, Спенсер вынужден был делать
различные нелепые оговорки, вроде, например, той, что
разложение мертвого тела на разнородные составные части
не следует по ошибке принимать за прогрессивное явление,
т. е. за дифференциацию.
Переход от «неопределенной однородности» к «определен¬
ной разнородности» Спенсер понимал как процесс, прин¬
ципиально чуждый каким бы то ни было революционным
преобразованиям, как «возрастание порядка» через «непре¬
рывное перераспределение» частиц. Спенсеровское понятие
эволюции отрицало качественные скачки, диалектические
перерывы постепенности. В 1892 г., в письме к одному из
своих японских приверженцев, он подчеркивал, что вся¬
кое новое учреждение должно постепенно «прирастать»
к уже существующей системе.
Закономерности и движущие силы эволюционного раз¬
вития Спенсер определял в соответствии со своими механи¬
стическими установками. Всякий агрегат, комплекс пред¬
метов теряет устойчивость и изменяется под воздействием
достаточно значительных и достаточно долго действовавших
внешних сил. Процесс изменений, совершающийся в агре¬
гате, например в живом существе, происходит в направ¬
21 См. Г. Спенсер. Основные начала, стр. 209.
90

лении наименьшего сопротивления, оказываемого внеш¬
ними силами.
В результате этого однородное собирается в компактные
группы, как например галька на берегу моря, а разнородное
разделяется. Образовавшиеся группы разнородных эле¬
ментов соединяются, по мнению Спенсера, в более крупные,
внутренне дифференцированные системы.
Принцип разделения разнородного Спенсер заимство¬
вал от биолога К. М. Бэра, «История развития животных»
которого вышла в свет в 1837 г. Бэр писал о том, что орга¬
ническое развитие представляет собой переход от простого
к сложному, от однородного к разнородному. Спенсер аб¬
солютизировал и огрубил эти идеи.
Как обстоит дело в действительности? Взаимосвязан¬
ный процесс дифференциации и интеграции сам по себе
есть лишь одна из сторон многообразного процесса все¬
общего развития. И этот процесс протекает несравненно
более сложно, чем это представлял себе Спенсер. Сформу¬
лированные им законы дают лишь крайне поверхностное
и во многих аспектах — прямо ошибочное описание явле¬
ний. Не всякое расчленение и собирание объектов есть шаг
на пути прогресса. В сфере биологических явлений про¬
грессивное значение, с физиологической точки зрения, имеет
более совершенное приспособление организмов к условиям
существования. Но всякий прогресс при этом, как указы¬
вал Ф. Энгельс, оказывается в то же время, с диалектиче¬
ской точки зрения, регрессом, «ибо он закрепляет одно¬
стороннее развитие и исключает возможность развития
во многих других направлениях»22. Глубокое качественное
многообразие и внутренняя противоречивость прогрессив¬
ных изменений вообще не могут быть схвачены и выражены
в плоских формулировках Спенсера.
В полной мере антинаучность учения Спенсера об эво¬
люции раскрывается в его представлениях о том, чем
завершаются этапы эволюции. Пределом всех перемен,
составляющих эволюцию, по Спенсеру, после многих рит¬
мических колебаний, является «совершенство» или «равно¬
весие» сил. Так, общество изменяется в сторону уравно¬
вешивания численности жителей и количества средств под¬
держания жизни, в политической жизни устанавливается
равновесие, сосуществование противоположных идей, на¬
пример идей либерализма и идей «господства общества над
22 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 249.
91

личностью», и вообще равновесие прогрессивных и кон¬
сервативных сил.
Таким образом, Спенсер был одним из родоначальников
представления о равновесии, как начале и конце всякого
движения. «Теория равновесия» глубоко метафизична.
В качестве ее естественнонаучной основы Спенсер пытался
использовать третий закон механики Ньютона и принцип
Сади Карно (связанный со вторым началом термодинамики).
Согласно теории Спенсера, источник эволюции в любой
сфере заключается не в противоречивости явлений, а в от¬
носительном непостоянстве действующих сил. Получается,
что все в мире либо уже приспособлено друг к другу (урав¬
новешено), либо движется к такому взаимоприспособлению
(равновесию). Направление движения определяется не
внутренними, противоречивыми в своем единстве сторонами
объекта, а лишь исключительно количественным перевесом
одной из двух внешних по отношению к данному предмету,
направленных в противоположные стороны и внутренне
друг с другом совершенно не связанных сил. Подобный
тезис Ф. Энгельс называл «плоской мыслью». Диалектиче¬
ский материализм учит, что процесс развития включает
в себя равновесие; последнее даже необходимо, так как
является условием дифференциации материи. Однако равно¬
весие есть лишь производный, частный момент в прогрес¬
сивном движении.
С точки зрения Спенсера изменение относительно,
равновесие же, неподвижность есть несравненно более су¬
щественное, своего рода абсолютное явление. Смерть есть
как бы «венец прогресса», после чего речь может идти лишь
о возобновлении ранее пройденных этапов развития, т. е.
о круговороте явлений23 24. С точки зрения диалектического
материализма, наоборот, всякое постоянство относительно,
противоречивое движение и изменение — абсолютно. Ф. Эн¬
гельс писал: «возможность относительного покоя тел, воз¬
можность временных состояний равновесия является су¬
щественным условием дифференцирования материи и тем
самым существенным условием жизни...
Всякое равновесие лишь относительно и временной.
Спенсер обесценил свое учение об эволюции, применив
его только к явлениям, а не к сущности рассматриваемых
23 См. Г. Спенсер. Основные начала, стр. 340.
24 Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 195—196,
92

процессов. Сущность, «Сила», некий «икс» выступает как
нечто абсолютно неизменное, не подлежащее никакому раз¬
витию. В области же явлений происходит ритмическое чере¬
дование равновесий. Это чередование должно иметь некий
исходный пункт, первоначальное уравновешенное состоя¬
ние. Эволюционное учение Спенсера тем самым косвенно
ведет к фидеистическому выводу о начале мира.
Рассмотренное выше учение Спенсера, будучи антидиа¬
лектическим по существу, является глубоко антиреволю-
ционным. Спенсер прямо квалифицировал социальные
революции как «вредные» попытки вывести общество из
«спасительного» равновесия. Характерно, что Спенсер пы¬
тался для подкрепления своей эволюционистской концеп¬
ции ссылаться на такие факты истории Англии, как клас¬
совый компромисс 1688 г. Теория равновесия допускает
самые произвольные интерпретации, поскольку по существу
сводится к общим местам; но при всем этом она определенно
враждебна действительному социальному прогрессу, враж¬
дебна историко-материалистическому учению о классовой
борьбе. «Теорию равновесия», методологически родствен¬
ную спенсерианской концепции, смастерили в свое время
в политике Богданов и Бухарин. Эту крайне реакционную
теорию, использованную правыми уклонистами для обосно¬
вания тезиса о «врастании» кулачества как класса в со¬
циализм и примирении антагонистических классов, КПСС
подвергла решительному разгрому.
Методологическая концепция равновесия пронизывает
все части «синтетической философии» Спенсера. Он утвер¬
ждал: «...мы повсюду открываем стремление к равновесию»26.
Так, в «Основаниях биологии» он определяет жизнь орга¬
низмов как сочетание разнородных изменений, как одно¬
родных, так и последовательных, соответственно внешним
сосуществованиям и последовательностям. Это определение
абстрактно и формалистично и настолько растяжимо,
что под него можно подвести любое явление. Оно оставляет
в стороне качественную специфику жизни и сводит все
жизненные явления к уравновешиванию их с внешней сре¬
дой под прямым воздействием последней. На бессодержа¬
тельность спенсеровских обобщений указывал в своих
автобиографических записках и Дарвин. Спенсер не желал
учитывать внутренних противоречий организма и того, 25
25 Г. Спенсер. Основные начала, стр. 313.
93

что лишь через их посредство внешняя среда воздействует
на внутреннюю. Диалектика взаимодействия внешнего
и внутреннего вообще осталась для Спенсера книгой за
семью печатями.
Защищая воззрение о непосредственном влиянии среды
на пассивный организм, Спенсер высказывал положения,
близкие к вульгаризированному ламаркизму. Что более
важно, он пытался использовать дарвинизм путем обработ¬
ки его в духе теории равновесия для явно расистских вы¬
водов. Если в борьбе за существование, рассуждал он, со¬
храняют жизнь лишь наиболее уравновешенные организмы,
давая начало соответствующему потомству, то и в обще¬
стве развивается на той же основе «сохранение благоприят¬
ствуемых рас». Социальный прогресс, по Спенсеру, стоит
в прямой зависимости от роста народонаселения, посколь¬
ку последний усиливает «борьбу за существование», якобы
происходящую между людьми. Так возникла своеобразная
разновидность мальтузианства: если, согласно Мальтусу,
рост народонаселения влечет за собой голод и страдания
внутри каждой нации, то, согласно Спенсеру, эта судьба
постигает лишь потерпевшие поражение в жизненной борь¬
бе расы. Классовая сущность этого учения очевидна.
Главные области, в которых Спенсер пытался всесторон¬
не применить свой эволюционизм,— это психология и со¬
циология. Первая, в его представлении, теснейшим обра¬
зом связана с теорией познания, которую он попытался
растворить в биологических и психологических построе¬
ниях. Вторая ведет к этике, являющейся предпосылкой,
а с другой стороны, завершением его социологических
воззрений.
Психологическое развитие живых организмов происхо¬
дит, по Спенсеру, параллельно их физиологическому раз¬
витию. Спенсер воспользовался в своих целях ассоциатив¬
ной психологией, которую истолковал сугубо механисти¬
чески.
Спенсер признавал наличие врожденных идей, но счи¬
тал их следствием наследования впечатлений, воспринятых
прошлыми поколениями. Соответственно решался им во¬
прос об отношении этих идей к опыту. То, что априорно для
личности, то апостериорно для рода. Такая точка зрения
представляла собой, с одной стороны, соединение канти¬
анства с юмизмом, в том смысле, что если Д. Юм, а вслед
за ним Д. С. Милль исходили в своей теории познания из
94

«эмпирии данного момента», то спенсерово понимание опыта
включает в него и опыт прошлых поколений. С другой сто¬
роны, в решении этого вопроса Спенсером содержался ра¬
циональный момент. Как отмечал Ф. Энгельс в «Диалектике
природы», в структуре нервной системы в ходе длительной
органической эволюции вырабатывается анатомо-физио¬
логическая предрасположенность к тому или иному типу
поведения, к определенному виду реакций на раздражения
внешней среды. Однако в ходе своих рассуждений Спен¬
сер ошибочно подменил этот вопрос вопросом о наследова¬
нии знаний в их завершенной и осознанной субъектом
форме. Он даже писал о существовании врожденных поня¬
тий и представлений, например идей времени и простран¬
ства.
В теории познания Спенсер развивал своеобразный био¬
логический релятивизм: он исходил из вышеуказанного по¬
нимания опыта как аккумуляции переживаний прошлых
поколений, считая познание зависимым от потребностей
организма и условий его жизни. Спенсер признавал, что
источник знания является по отношению к субъекту чем-то
внешним, но это признание не было догедэно им до приня¬
тия тезиса об объективности истины, ибо условия жизни
он толковал как совокупность явлений, не доставляющих
знания о сущности мира.
Субъективизм Спенсера обнаруживается тотчас же, как
только речь заходит о критерии истины. В силу его агности¬
ческой позиции субъект оказывается обреченным на срав¬
нение одних состояний сознания с другими. Сходства и не¬
сходства вещей для него не более как неизменность и пере¬
мены в сознании. Значит, субъект может заниматься лишь
функциональным описанием своих состояний.
В своих гносеологических исследованиях Спенсер гово¬
рил о трех различных критериях истины. Во-первых, он
считал каждую гипотезу подтвержденной, если возникает
полное соответствие между состояниями сознания, к кото¬
рым сводится данная гипотеза (т. е. выражающие ее мысли),
и состояниями сознания, появляющимися вследствие рас-
суждений или ощущений (т. е. осмысленными представле¬
ниями). Критерием истины оказывается поэтому взаимосо¬
гласованность различных состояний сознания, доходящая
до тождественности, или, говоря словами Спенсера, «по¬
стоянство» данного состояния.
В качестве второго критерия истины у Спенсера высту-
95

iiaer неприемлемость для нашего мышления положения,
противоречащего данному положению: «...немыслимость
отрицания какого-нибудь познавания есть признак того,
что это познавание принадлежит к познаваниям самого
высшего разряда»26. Этот принцип напоминает декартову
интуицию и является по своему генезису рационалистиче¬
ским. Но в то же время он рассматривается Спенсером как
закрепленный наследственностью результат опыта прош¬
лых поколений. В теорию познания Спенсера этот принцип
проник в силу его взгляда на аппарат познания, в том числе
на логику, как на результат постепенного, закрепляющего¬
ся по наследству приспособления сознания к действитель¬
ности.
Какое значение имеет для субъекта установление самого
понятия истинности? С точки зрения Спенсера, значение это
чисто биологическое: обеспечить выживание организма, —
единственная цель познания. Этот мотив, точно так же
как стирание Спенсером грани между мышлением и биоло-
гически-инстинктивным поведением, предвосхищает ут¬
верждения прагматистов. Биологизация закономерностей
процесса познания лежит и в основе утверждения Спенсе¬
ра о том, что из различных положений, удовлетворяющих
закону запрещения противоречия в мышлении, самым до¬
стоверным следует считать то, для достижения которого
к указанному закону приходится прибегать наименьшее
число раз. Спенсер, таким образом, подходит к выводу,
что критерием наибольшей истинности является принцип
экономии мышления, понятый как принцип биологической
выгоды.
С биологических и одновременно механистических по¬
зиций, поскольку он механистически истолковывал и био¬
логию, Спенсер рассматривает и общественную жизнь.
Биологизация общественных явлений переплеталась у Спен¬
сера с психологическим их истолкованием и эклектической
теорией «факторов» и сделалась к концу его жизни главным
мотивом в его социологических воззрениях.
Основным понятием учения Спенсера об обществе было
понятие общественного организма, из которого он дедук¬
тивно пытался вывести социологические законы. Конт
и Милль оказались в этом предшественниками Спенсера.
26 Цит. по кн.: «Философия Герберта Спенсера в сокращенном
изложении Говарда Коллинса», стр. 242.
96

Материалисты XVII в. иногда прибегали к сравнению*
общества с огромным организмом. Но «Левиафан» Т. Гобб¬
са есть не более как методологическая фикция. Гоббс счи¬
тал социальную организацию искусственным сооруже¬
нием, продуктом сознательной деятельности людей. С точ¬
ки же зрения Спенсера, также, правда, оговаривавшегося,
что это сравнение есть лишь аналогия, а не полнее тожде¬
ство, но оставившего эту оговорку без надлежащего дей¬
ствия, общество есть организм, возникший естественным
эволюционным путем.
Для Спенсера общественное разделение труда якобы есть
аналог разделения труда между органами живого тела,
а развитие классового строения общества — случай все¬
общей прогрессивной дифференциации. Стремление рево¬
люционеров к ликвидации классовых различий было якобы
регрессивным процессом, нарушающим социальную диф¬
ференциацию. «Такая ссылка,— отмечал В. И. Ленин
в работе «Государство и революция», — кажется «научной»
и прекрасно усыпляет обывателя, затемняя главное и ос¬
новное: раскол общества на непримиримо враждебные клас¬
сы» 27.
Не случайно, что с точки зрения Спенсера деление по
профессиям совпадает с делением на классы, и между раз¬
личными классами в «нормально» функционирующем об¬
ществе должны существовать, согласно этой теории, от¬
ношения «сотрудничества и взаимопонимания».
Л. Н. Толстой, возражая против уподобления Спен¬
сером общества организму, верно заметил: «Но ведь это —
праздная игра диалектики (здесь в смысле: софистические
рассуждения. — /7. Н.) и больше ничего. На таком же
основании под признаки организма можно подвести, что хо¬
тите» 28.
Исчерпывающе показал бесплодность и антинаучность
перенесения на социальные явления категорий биологии
В. И. Ленин в труде «Материализм и эмпириокритицизм».
В. И. Ленин писал, что биологические, как и многие другие
определения Спенсера, ничего не определяют, кроме «бла¬
гонамеренности» автора. Применение биологических и фи¬
зических понятий к обществу «есть пустая фраза. На деле
никакого исследования общественных явлений, никакого
27	В. И. Ленин. Соч., т. 25, стр. 361.
28	Л. Н. Толстой. Поли. собр. соч., т. XVII. М., 1913,
стр. 143.
7 И. С. Нарский	$7

уяснения метода общественных наук нельзя дать при по¬
мощи этих понятий. Нет ничего легче, как наклеить «энер¬
гетический» или «биолого-социологический» ярлык на явле¬
ния вроде кризисов, революций, борьбы классов и т. п.,
но нет и ничего бесплоднее, схоластичнее, мертвее, чем это
занятие»29.
Столь же бесспорен и общественно-политический смысл
вышеприведенных положений Г. Спенсера. Неудивительно,
что «органическая теория» общества была подхвачена и
идеологами католицизма. Вся социология Спенсера направ¬
лена на обоснование концепции «естественности» и вечности
капиталистических отношений, классового мира и подчи¬
нения рабочих капиталистам. На капиталистической ста¬
дии «рост» общественного организма, по Спенсеру, закан¬
чивается, и дальнейшее развитие теряет смысл.
Своим предшествеником в учении о государстве Спен¬
сер считал Платона с его идеалом кастового устройства.
Сравнивая свою теорию с теорией Вирхова о «клеточном
государстве», Спенсер утверждал, что класс господ анало¬
гичен совокупности клеток нервно-двигательного аппарата.
Все институты капиталистического государства, заявлял
он, возникли столь же фатальным образом, как корни и
листья растения, половые различия у животных и т. д.
Поскольку общественные формы произошли в резуль¬
тате длительной эволюции, то, согласно Спенсеру, всякая
революция, поднятая против них, была бы реакционной,
«разложением» общества. «Когда же, наконец, наступает
взрыв настоящего бунта, исчезают все установленные власти,
все отличия классов, все промышленные категории; орга¬
низованное общество переходит в лишенный всякого строе¬
ния агрегат общественных единиц»30.
Первичная политическая дифференциация, по Спенсеру,
появилась из господства в семье мужчины над женщиной,
что было якобы прообразом классового господства. Под¬
чиненное положение женщин в современном ему обществе
представлялось Спенсеру в высшей степени нормальным.
Если одним источником социального объединения (ин¬
теграции) Спенсер считал семейные отношения, то другим —
военную кооперацию людей. Оправдывая войны Англии
в далеком и в недавнем прошлом, он утверждал, что войны
29 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 314.
30 Г. Спенсер. Основные начала, стр. 209, 345.
98

и насилия вели к классовой дифференциации, а значит по
самому существу своему были прогрессивны: наступающий
же затем период «мирного» промышленного развития «уме¬
ряет крайности» дифференциации.
Спенсер не скупился на дифирамбы по адресу промыш¬
ленно-торговой деятельности частных собственников. Част¬
ная собственность, в его представлении, была единственно
возможной формой собственности вообще. Принцип част¬
ной собственности, по его мнению, был вечным принципом,
проистекающим будто бы из ответственности людей за
свою деятельность. Таким образом, буржуа выступает
в изображении Спенсера как человек, отягченный обязан¬
ностями перед обществом, которыми он «наказан» за свое
и(е «трудолюбие».
В социологии Спенсера соединились идеи пропаганды
буржуазного либерализма и капиталистической экспансии.
Противоречивое сочетание этих двух мотивов соответство¬
вало политико-экономической обстановке «викторианской
эпохи», когда агрессивный колониализм уживался с кич¬
ливым упоением «свободами» внутри метрополии. Поэтому,
с одной стороны, Спенсер ссылками на борьбу наций за
существование и расистскими доводами о «неполноценности»
малоразвитых народов пытается оправдать колониалистские
настроения и видит в Британской империи идеальное вы¬
ражение «интеграции» производства, капиталов и военной
мощи. В то же самое время он утверждает, что государство
должно служить индивидуумам, а не наоборот; он возра¬
жает Конту, уповавшему на усиление роли государства
в жизни общества, и высказывает надежду, что эпоха воен¬
ных агрессий уходит безвозвратно в прошлое, вытесняясь
эпохой торговых экспансий. В этой связи Спенсер выдви¬
нул спекулятивную конструкцию постепенного сглаживания
различий между анархистским «либерализмом» и деспоти¬
ческим «тиранизмом» сторонников диктатуры немногих
лиц. «Полная индивидуализация собственности есть спут¬
ник промышленного прогресса»,— таков его дальнейший
вывод, предвещающий мнимое вечное царство буржуазного
индивидуализма.
Будучи полностью согласен с мифом об извечной «хищ¬
ной природе» человека, Спенсер видел в ожесточенной —
будь то военной, будь то коммерческой — борьбе между
государствами («сложными организациями») нормальное
выражение пресловутой «всеобщей борьбы за существова¬
7*
99

ние». Однако война всех против всех в рамках данного,
т. е. прежде всего английского, общества представлялась
ему крайне опасной: она, по его мнению, может привести
к «заболеванию социального организма».
Спенсер был яростным противником социализма, называл
его «величайшим несчастьем» и упражнялся в писании анти¬
социалистических памфлетов. Как невозможно из плохого
материала построить хороший дом, точно так же невозмож¬
но, утверждал Спенсер, из людей низкой породы создать
совершенное общество. Предусмотрительно он рекомендо¬
вал капиталистам, чтобы они сделали пролетариату ряд
обманчивых уступок: разрешили небольшое участие в при¬
былях, организовали продажу в рассрочку предприятия¬
ми квартир и т. п. Эта программа Спенсера была увенчана
лицемерным мальтузианским советом: рабочие должны
меньше рожать детей, дабы не увеличивать необеспечен¬
ного слоя населения.
Биологизация общественных явлений Спенсером неми¬
нуемо вела его к иррационалистическим выводам, прокла¬
дывала путь «философии жизни» и прагматизму. Смыкание
с этими направлениями хорошо видно на примере-этики
Спенсера.
«Эволюционистская» этика Спенсера, как и его социо¬
логия, прославляла буржуазный эгоизм. Люди, по Спенсе¬
ру, должны считать моральным всякий поступок, всякое
поведение, которое способствует их личному выживанию
и большей интенсивности их жизни. Интерпретируя этот
утилитаристский тезис в биологическом духе, Спенсер счи¬
тал, что нравственность— это биологическое счастье лично¬
сти, моральное и естественное поведение — тождественны,
т. е., иными словами, правила морали определяются борь¬
бой за существование. Этот вывод Спенсера сразу же под¬
хватили социальные дарвинисты.
Спенсер утверждал, что мораль изменялась всегда и
всюду по мере изменения условий существования. Но этот
правильный вывод он соединил с ложным учением о пере¬
даче этического «опыта» прошлых поколений по наследству
и о врожденном закреплении того или иного понимания
долга. Таким образом, в этике, как и в теории познания,
Спенсер пытался сочетать эмпиризм и априоризм, причем
он отчасти возвратился к идеалистическому учению
кембриджских платоников XVII в. о врожденности мораль¬
ных принципов.
100

В этике Спенсера, как и в его социологии, безудержный
буржуазный индивидуализм соединялся с проимпериалисги¬
ческим культом экспансионистского государства. Спенсер
попытался соединить утилитаристскую этику счастья Мил¬
ля с априористской этикой долга Канта. Он немало рас¬
суждал о сочетании эгоизма с альтруизмом (последний
означал «служение своему государству»), утверждая, что
в процессе эволюции происходит постепенный перевес
альтруистических побуждений над побуждениями эгоисти¬
ческими. Тем самым он пытался через идею «живи сам,
давай жить и другим» парализовать центробежные силы,
раскалывающие буржуазное общество на непримиримые
классы. Мотивы мнимого гуманизма Спенсера используют
в своей пропаганде современные лейбористы.
Каждый гражданин общества, поучал Спенсер, имеет
равное право добиваться превосходящего других граждан
положения. И если ему удалось закрепить свое превосход¬
ство в государстве, то его интересы наряду с интересами
других подобных ему «счастливчиков» соединяются самым
тесным образом с интересами данного государства. Таким
образом, этика Спенсера была увенчана пропагандой куль¬
та социальной элиты, хотя к культу отдельных личностей
он и относился отрицательно.
Философию Спенсера раскалывало глубокое противо¬
речие: если сущность вещей, как он утверждает, непозна¬
ваема, то в принципе теряют смысл его усилия объяснить
при помощи механических моделей причины изменения
явлений, не говоря уже о том, что эти модели явно недоста¬
точны при выяснении генезиса жизни и сознания.
В последние годы жизни Спенсера развитие естествозна¬
ния все более демонстрировало бессилие его механицизма.
В результате сугубо метафизического истолкования им
принципа С. Карно о необратимости перехода от механиче¬
ского к тепловому движению, Спенсер подошел вплотную
к выводу о «тепловой смерти» космоса, застывающего в веч¬
ном «равновесии». Но это делало бесперспективной всю
его концепцию вселенской эволюции и противоречило его
же тезису о «неустойчивости однородного». Заявление Спен¬
сера о том, что дарвинизм есть якобы лишь следствие из
сформулированных им законов всеобщей эволюции, вызва¬
ли в свое время отрицательно-скептическую-реакцию Дар¬
вина. Теперь же все более обнаруживалось, что тезис Спен¬
сера о выживании не тех организмов, которые более гибко
101

приспособляются к условиям среды, но тех, которые более
«устойчивы», консервативны, «уравновешенны», резко про¬
тиворечит духу дарвинизма. Своего рода «смирительной
рубашкой» для естествознания оказались выступления Спен¬
сера против материализма (например, в «Автобиографии»)
и предвосхищавшие позицию неопозитивизма его утвер¬
ждения, что наука не имеет права вторгаться в заповедную
сферу религиозного.
«Аристотель викторианской Англии», как в свое время
называли Спенсера его почитатели, успел увидеть, как
жизнь развеяла в дым его фритредерские идеалы экономи¬
ческого экспансионизма, уже якобы не нуждающегося в под¬
держке военной силы. Заканчивая «Основания социоло¬
гии», Спенсер с досадой констатировал, что в Великобри¬
тании вновь оживает военный «хищнический дух», разра¬
стается государственная бюрократия, намечается движение
вспять от «промышленного» к «милитаристскому» типу
общества, и это не сулит господствующему классу ничего
хорошего в будущих военных катаклизмах. В конце своей
жизни Спенсер увидел новое обострение классовой борьбы
в Англии; иллюзии его «органической теории» общества
терпели крах.
Философия Г. Спенсера, как уже отмечалось, сыграла
в свое время довольно противоречивую роль. В англосак¬
сонских странах и на континенте Западной Европы она была
знаменем антиреволюционных, антидиалектических и ан¬
тиматериалистических учений. В удобной для «умеренных»
фидеистов форме она открывала возможность для примире¬
ния науки и религии. «Солидность» и оснащенность много¬
численными ссылками на исторические, этнографические,
естественнонаучные и прочие факты создавали спенсериан-
ству ложный ореол научной философии. Признание про¬
гресса делал > спенсерианст о, разумеется только по внеш¬
ности, системой взглядов, «противоположной» обскуран¬
тизму. На деле же эта философия, облаченная в либераль¬
ную фразеологию, была оплотом консерватизма31.
31 Заметим, что спустя полвека, в результате победоносного
шествия марксизма, империалистическая буржуазия в лице неко¬
торых своих идеологов от рассуждений о «плавной эволюции» в
духе спенсерианства перешла к еще более дезориентирующим пи¬
саниям о «капиталистической революции», в смысле якобы совер¬
шившегося на современном уровне развития производительных
сил перехода власти из рук капиталистов в руки технической ин¬
теллигенции (смж журн4 «Коммунист», 1956, № 16, стр. 84—-99),
102

В странах, которые в конце XIX в. только лишь начали
свой путь капиталистического развития, как например Япо¬
ния и Китай в Азии, Россия и Польша в Европе, многие
прогрессивные ученые и мыслители считали спенсериан-
ство знаменем борьбы за науку против безудержного рели¬
гиозного мистицизма, за социальное развитие против не¬
подвижности, застоя. Но если некоторое положительное
значение имела сама идея эволюции и использование Спен¬
сером в философии большого круга фактов из различных
областей науки и тем самым их невольное пропагандирова¬
ние, то в целом и здесь философия Г. Спенсера уводила в сто¬
рону, мешала восприятию и распространению идей марк¬
систе ко й фи л ософи и.
Многие положения из идейного багажа спенсерианства
были восприняты и соответственно развиты эмпириокри¬
тиками и затем позитивистами XX в. Родственной для всех
этих течений была исходная позитивистская платформа.
Среди таких положений следует отметить, например, ут¬
верждение, что физические и психические процессы могут
рассматриваться как лишь различные перемены в состоянии
сознания, так что процессы первого рода полностью
могут быть описаны в терминах процессов второго
рода.
Соответствующие рассуждения Э. Маха были предвос¬
хищены формулами Спенсера о так называемых «слабом»
и «живом» рядах ощущений. Кроме того, спенсерианство
с махизмом сближал механистический метод, выражавшийся
в убеждении, что все качественное многообразие мира мо¬
жет быть совершенно адекватно выражено в комбинациях
составляющих элементов. В этой связи стоит упомянуть
хотя бы спенсерово определение общества как постоянного
агрегата единиц на определенной площади. К махистским
выводам вела и упомянутая выше идея Спенсера о том, что
«преобразованный реализм» — это наиболее «экономная»
система взглядов. В развитии махизма принцип «экономии
мышления» сыграл немалую роль.
Университетские философы-идеалисты Англии второй
половины XIX в. с пренебрежением относились к спенсе-
рианству, называя его «философией улицы». Сразу же
было подмечено, что значение, вкладываемое Спенсером
в понятие «прогресса», весьма неопределенно. Тем не менее
позитивистские идеи получили значительное распростра¬
нение. В большей мере, чем Спенсер, придал им популяр¬
103

ную и одновременно «обтекаемую» форму Чарльз Пирсон
(1857—1936), автор «Грамматики науки» (1892).
Система воззрений Пирсона получила претенциозное
название «сциентизма» (от латинского scientia — наука).
Он приобрел известность и как распространитель расист¬
ских идей, будучи активным пропагандистом лженауки
евгеники и лично возглавляя Национальный евгенический
институт.
Позитивизм Пирсона соединил тенденции, восходившие
к Миллю, Спенсеру и Маху, который в последней четверти
XIX в. выступил на философском поприще уже самостоя¬
тельно.
Внешне философия Пирсона выглядела прогрессивной:
автор ее утверждал, что в естествознании люди приобретают
надежную истину (математику Пирсон считал чисто вспо¬
могательной дисциплиной). Однако понимание науки Пир¬
соном было типично позитивистское, а следовательно анти¬
научное. Он считал, что наука только констатирует и опи¬
сывает факты, но отнюдь не в состоянии обнаружить их
природу и причины. Пирсон повторил тезис О. Конта о том,
что в науке мы можем дать ответ лишь на вопрос «как?»,
но не на вопрос «почему?». Закономерности суть не более
как сокращенные описания фактов, и ученые вправе их
менять и отрицать, если они кажутся им для описания не¬
удобными. Цель науки Пирсон понимал в духе, близком
к прагматизму: она заключалась в том, чтобы помочь до¬
биться «успеха» в жизни. К философии Пирсон вообще от¬
носился отрицательно, исключив ее из предложенной им
классификации наук. Наукой он считал среди философских
дисциплин только историю философии.
Поход против философии Пирсон, не слишком скры¬
вая свои замыслы, развернул с целью уничтожения фило¬
софии материализма. Это видно, например, из того, что,
предлагая завершить «очищение» науки от философских
понятий, он ополчился в первую очередь на такие понятия,
как «материя» и «причинность». Он неоднократно подчерки¬
вал, что факты, которые будет описывать наука, «очищен¬
ные» от этих понятий, есть не более как человеческие ощу¬
щения сами по себе, но не объективные предметы и процес¬
сы и не их отражения.
«Для объектов внешнего восприятия подходящим тер¬
мином будет: «изменение чувственных впечатлений»; слово
же «движение» следует употреблять в качестве логического
104

символа этого изменения»32. Проблема «вещей в себе»,
по мнению Пирсона, не имеет ни малейшего научного смы¬
сла33. В этом вопросе Пирсон сделал значительно больший,
чем Спенсер, шаг в сторону субъективного идеализма.
В. И. Ленин указывал, что Ч. Пирсон, «бешено воюющий
с материализмом», соглашается с субъективно-идеалисти¬
ческой трактовкой материи Джоном Стюартом Миллем34.
Пирсон подрывал значение научного знания, хотя и пы¬
тался всячески это замаскировать. Заявляя о своем отри¬
цательном отношении к религии, он в то же время трактовал
науку как новую высшую религию, которая «служит чело¬
веческому духу». Ученые, согласно Пирсону,— это «свя¬
щенники науки». Таким образом, у Пирсона получилась
новая вариация на тему О. Конта, провозгласившего не¬
обходимость «земной религии». Из своей «религии науки»
Пирсон делал этические выводы в соответствии с идеями
буржуазного псевдолиберализма, маскирующегося со¬
циальным реформизмом. В книге Пирсона «Этика свободо¬
мыслия» (1888) были хаотично смешаны идеи свободы со¬
вести, «свободы любви» и, наконец, евгеники, опирающейся
на социал-дарвинистское толкование принципа «борьбы
за существование». Евгеника, по его мнению, призвана пу¬
тем искусственного отбора обеспечить создание «крепкой
владычествующей нации».
В кругах буржуазной интеллигенции, верившей в то,
что промышленный и торговый прогресс надежно обеспе¬
чил Англии ведущее место среди капиталистических стран,
идеи Пирсона были встречены с сочувствием: они отнюдь
не были опасны для религии и вполне согласовывались
с антирабочей политикой британского правительства.
Позитивистские взгляды К. Пирсона, находившиеся
на грани субъективного идеализма, смыкались с идеями
«второго позитивизма», возникшего в Австрии на рубеже
XIX—XX вв.
Близкую к позитивизму XIX в. позицию в ряде вопро¬
сов занимал Евгений Дюринг (1833—1921). Он преподавал
философию в университете, а затем в одном из лицеев
Берлина. В последующие годы он занялся писанием объе¬
мистых сочинений, посвященных философии, политической
экономии и истории механики, претендуя на создание свое-
32	К. Пирсон. Грамматика науки. СПб., 1911, стр. 323.
83	См. там же, стр. 96.
84	См. В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 132.
105

его рода энциклопедической системы знания. Развивая идеи
буржуазного социализма, Дюринг поддерживал некоторое
время связь с Бисмарком.
В 1865 г. в свет вышли книги Дюринга: «Естественная
диалектика», «Ценность жизни» и «Капитал и труд». Затем
последовали: «Критическая история философии», «Крити¬
ческая история всеобщих принципов механики» и «Курс
философии», опубликованный в 1875 г. В последней работе
философские взгляды Дюринга сложились с достаточной
определенностью и получили систематическое выражение.
Вслед за этим «Курсом» появились «Критическая история
национальной экономии и социализма» и «Курс националь¬
ной и социальной экономии». Главное сочинение Дюринга —
«Философия действительности» (1895).
Понимание Е. Дюрингом задач философии было близ¬
ко к гегелевскому представлению о ней как о «науке наук».
«Философия, по Г. Дюрингу, есть развитие высшей формы
сознания мира и жизни, а в более широком смысле она обни¬
мает принципы всякого знания и воли»33. Дюринг утвер¬
ждал, что философия должна стать единственным мери¬
лом истины и справедливости, выдвигая априорное учение
о «схемах» всей действительности, в том числе человече¬
ской жизни.
Идеалистической точке зрения на роль философии соот¬
ветствовал идеалистический метод априоризма, с помощью
которого Дюринг намеревался построить свою философ¬
скую систему. В поисках «абсолютного знания», независимо
от опытного знания, Дюринг пытался опереться на некие ап¬
риорные принципы, выводимые из разума и навязывае¬
мые им природе. Он начинал с понятия «всеобъемлющего
бытия» (бытия вообще), переходя затем от абстрактного
качества к количеству и т. д. Схематизм Дюринга был ско¬
пирован им с гегелевской системы. Как и Гегель, он телео¬
логически объяснял переход от неорганической к органи¬
ческой природе.
Дюринг отрицал идеалистический характер своего апри¬
оризма, ссылаясь на одинаковость законов мышления и
законов внешнего мира. При этом он ссылался иногда на
то, что сознание есть продукт материи, т. е. на материали¬
стический тезис. Но из этого тезиса он делал затем вывод
35 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. Госполитиздат, М., 1948,
стр. 33. Приводимую Энгельсом формулировку см. в кн.: Е. D ii h-
г i n g. Cursus der Philosophic. Leipzig, 1875, S. 8.
106

о полном параллелизме изменений в сознании и материи,
о тождестве законов мышления и законов действительности.
Тождество бытия и мышления в рассуждениях Дюринга
имело различный смысл. Иногда оно провозглашалось с по¬
зиций вульгарного материализма. Дюринг поэтому одобри¬
тельно оценивал философскую деятельность Фогта. Ут¬
верждая, подобно Л. Бюхнеру, постепенность всех перехо¬
дов в природе, Дюринг выводил зачатки сознания из ме¬
ханической силы сопротивления атомов. Иногда это тожде¬
ство трактовалось им в позитивистском плане. Так, напри¬
мер, Дюринг утверждал, что единство мира состоит в его
бытии, т. е. пытался решить вопрос о единстве мира вне
связи с материалистическим пониманием основного фило¬
софского вопроса. Этому соответствовало его другое поло¬
жение, согласно которому история философии должна
«освободиться» от самой философии.
Позитивистский характер. носили многие страницы
дюринговой «Критической истории всеобщих принципов
механики».
Эта позиция приводит Дюринга в итоге к идеалистиче¬
скому утверждению, по которому все то, что не является
предметом мышления,— не существует вообще. С другой
стороны, математические и логические отношения, будучи
предметом мышления, якобы необязательно должны иметь
реальные прообразы в природе.
Идеалистическое понимание природы Дюрингом осно¬
вывается на основном якобы принципе всей деятельности,
извлеченном им из свойств мышления,— на «законе опре¬
деленного количества»: все, что существует, не может быть
количественно неопределенным и актуально бесконечным.
Отсюда Дюринг заключал о начале мира во времени и о
существовании его в некоем исходно-потенциальном состоя¬
нии «до времени».
Философия Дюринга была крайне метафизической.
Переняв у Гегеля его схематику, он ни в коей мере не смог
воспользоваться гегелевской диалектикой. Дюринг пола¬
гал, что природа как бы складывается из неизменного бы¬
тия (атомы и прочее) и творческой деятельности, порождаю¬
щей на этой основе новое. «Во всеобщем или едином миро¬
вом бытии немыслима никакая перемена, которая не осно¬
вывалась бы на неподвижном элементе»86.
86 Е. Duhring, Cursus der Philosophic, S. 22.
107

Дюринг утверждал, что противоречия не носят реального
характера, а возникают лишь как ошибки, в мышлении.
В своих конструкциях Дюринг то и дело сбивался на по¬
зиции теории равновесия, пропагандируемой позитивистом
Спенсером, считая, что основная схема мироустрой¬
ства — антагонизм сил, внешних по отношению друг
к другу.
Дюринг обвинил к. Маркса в том, что будто бы Маркс
привнес противоречия в картину экономического развития
капитализма из философии Гегеля.
При помощи априористского схематизма Дюринг конст¬
руировал свою этику (на основе субъективного принципа
благожелательства людей друг к другу), и социологию, кото¬
рую пытался построить на априорном принципе равенства
всех членов общества (дюрингова робинзонада). Насилие
человека над человеком Дюринг считал главной силой
исторического развития. Насилием капиталистов он объ¬
яснял и возникновение прибавочной стоимости.
Дюринг выступил в роли нового «теоретика» социализ¬
ма, придав социалистическому учению типичную мелко¬
буржуазную интерпретацию. Отрицая классовый харак¬
тер происхождения социалистической теории, он объявил
социализм продуктом всеобщего «принципа справедли¬
вости», способным развиться под сенью королевско-прус¬
ского государства.
В середине 70-х годов Дюринг получил широкую из¬
вестность в рядах германской социал-демократии. Теоре¬
тическая слабость многих ее видных представителей, уна¬
следованная от лассальянства, создавала благоприятную
почву для развития дутого авторитета «теоретика» Дюринга.
Бернштейн, Мост и Бракке выдвигали Дюринга как нового
«социалистического пророка». В статье «Новый коммунист»
(1874) Дюринга приветствовал и А. Бебель. Упоминания
о Дюринге встречаются в переписке Маркса и Энгельса
уже с конца 60-х годов. Но только позднее возникла
необходимость выступить с всесторонней критикой дю-
рингианства. По просьбе В. Либкнехта за осуществление
этсй задачи взялся Ф. Энгельс. Но труд Энгельса «Анти-
Дюринг» (1877) содержал в себе не только критику идеали¬
стического априоризма и прлупозитивистской метафизики
Дюринга, его претензии на создание «науки наук» и вуль¬
гарного псевдосоциализма. «Анти-Дюринг» перерос рамки
первоначальных задач и явился систематическим изложе¬
108

нием основ диалектического материализма, крупным вкла¬
дом в развитие марксистской философии.
Дюрингианство не находилось в числе источников фи¬
лософского позитивизма конца XIX — начала XX в.
Однако именно Е. Дюринг выдвинул упомянутую выше
идею о том, что единство мира состоит в его бытии (т. е.
в «существовании вообще»), которую в несколько изменен¬
ной форме повторили затем Мах и Авенариус (они считали,
что единство мира состоит в его данности в ощущениях
субъекта) и Шлик (утверждавший, что единство мира со¬
стоит в его познаваемости, т. е. в данности сознанию).
Ф. Энгельс, критикуя Дюринга, указывал, что действи¬
тельное единство мира состоит не в его бытии (такое реше¬
ние вопроса смазывает противоположность материалисти¬
ческого и идеалистического понимания реальности), но
в его материальности, т. е. в независимом от субъекта су¬
ществовании. Эта идея Энгельса была всесторонне развита
В. И. Лениным в процессе критики им махизма.

«ВТОРОЙ ПОЗИТИВИЗМ» Р. АВЕНАРИУСА И Э. МАХА
(ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ)
В 70—80-х годах XIX в. в Австрии и Германии возникла
философия «чистого опыта», или эмпириокритицизм, часто
называемый, по имени одного из его основателей и попу¬
ляризаторов Э. Маха, махизмом. Эта философия была
новой разновидностью позитивизма, «вторым позитивиз¬
мом». «...суть дела,— указывал В. И. Ленин,— состоит
в коренном расхождении материализма со всем широким
течением позитивизма, внутри которого находятся и
Ог. Конт, и Г. Спенсер, и Михайловский, и ряд неоканти¬
анцев, и Мах с Авенариусом»1.
«Второй позитивизм» возник в социально-политической
обстановке последней трети XIX в., которая в странах
Западной Европы характеризовалась нарастанием реакцион¬
ности капиталистического класса. События Парижской
коммуны (1871) прозвучали для него грозным набатом.
Идеология европейской буржуазии переживает в период
после Парижской коммуны все более углубляющийся упа¬
док. В буржуазной философии усиливаются настроения не¬
верия в возможность познать истину и проникнуть в сущ¬
ность вещей, неверия в силы человека и способность его
к коренному преобразованию общества. Одним из философ¬
ских направлений, выросших на такой почве, был махизм,
который сыграл роль нового идеологического оружия
в борьбе против революционного и материалистического
мировоззрения, вызывающего страх и ненависть в среде
господствующего класса. Махизм являлся мировоззре¬
нием, соответствовавшим взглядам колеблющихся и реак- 1
1 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр, 192.
НО

Цйонных мелкобуржуазных слоев. Типичная для мелкой
буржуазии половинчатость и компромиссность, желание
выдать себя за группу, стоящую «нейтрально», «выше всех»
классов и партий, склонность к колебаниям между главны¬
ми силами социального антагонизма — все это получило
в махизме свое отражение.
Сохраняя главнейшие признаки позитивизма XIX в.,
и в том числе претензию на право называться философией
Современного естествознания, махизм отличался и рядом
особенностей. Позитивистская доктрина в махизме стала
более воинственной: ее представители утверждали, что они
в гораздо большей степени, чем прежние позитивисты,
«очистят» опыт от «метафизического хлама», т. е. от мате¬
риализма. .Если позитивисты XIX в. нападали на филосо¬
фию, то махисты ополчились и на науку, выискивая в ней
«метафизику» материализма. Махизм, обладая более ярко
выраженным, чем у прежнего позитивизма, субъективно¬
идеалистическим характером, в то же время отличался по¬
пытками замаскировать свою подлинную сущность. Если
О. Конт, Д. С. Милль и Г. Спенсер считали философию бес¬
сильной дать обоснованный ответ на свой основной вопрос,
то Р. Авенариус и Э. Мах объявили, будто им удалось в
философии проложить «третий путь», который, не будучи
материалистическим, не является в то же время и идеали¬
стическим. На деле этот «третий путь» оказался эклекти¬
ческим соединением в одной доктрине субъективно-идеали¬
стических тезисов с отдельными материалистическими по¬
ложениями. Наконец, в отличие от Конта и Спенсера, Аве¬
нариус и Мах обратили значительно больше внимания на
проблемы теории познания.
В качестве предшественников махизма сыграли свою
роль агностицизм Юма, ранний позитивизм, а также нео¬
кантианство, поскольку оно интерпретировало кантовскую
вещь в себе как нечто весьма неопределенное, или же вооб¬
ще отбрасывало ее, смыкаясь тем самым с позитивизмом.
Немецкий неокантианец Алоис Риль наглядно продемон¬
стрировал связь неокантианства с махизмом своей собст¬
венной философской эволюцией.
Махистская форма позитивизма конца XIX — начала
XX в. в определенной степени была обусловлена состоянием
естествознания этого времени. Потерпели крах позитивист¬
ские концепции действительности, описывавшие ее на осно¬
ве психологических и биологических понятий (Конт, Спен¬
111

сер). «Физический идеализм» Э. Маха пришел на помощь
и смену «физиологическому идеализму» Г. Гельмгольца.
«Меньшинство новых физиков,— указывал В. И. Ленин,—
под влиянием ломки старых теорий великими открытиями
последних лет, под влиянием кризиса новой физики, осо¬
бенно наглядно показавшего относительность наших зна¬
ний, скатились, в силу незнания диалектики, через реляти¬
визм к идеализму»2.
Махизм возник за два десятилетия до тех великих от¬
крытий в физике конца XIX в., которые придали новый
облик естественнонаучной картине мира. Вначале есте¬
ственнонаучными предпосылками махизма послужили спе¬
куляции на идеях, выдвинутых отдельными естествоиспы¬
тателями, остававшимися в общем на почве классической
физики. Р. Майер предложил ограничить задачи познания
одними явлениями (1850). В этом же духе истолковал
задачи физики шотландский ученый У. Рэнкин, один из
создателей механической теории теплоты (1855). Подобные
идеи развивал и Г. Р. Кирхгоф. Будучи по своим философ¬
ским позициям материалистом, он в то же время в «Механи¬
ке» определил задачи этой науки как лишь наиболее полное
и простое описание совершающихся в природе движений.
В качестве основной части физики в это время выдвину¬
лась термодинамика; в этой связи возник и получил раз¬
витие взгляд на энергию как на подлинную сущность фи¬
зических явлений, в отличие от «инертной материи». Интен¬
сивное внедрение в оптику математического аппарата вы¬
звало иллюзию сведения оптических явлений к математи¬
ческим уравнениям.
На протяжении последнего десятилетия XIX в. мате¬
матизация захватила и другие области физики. Открытие
радиоактивности (1896) и электрона (1895) привело в ходе
дальнейших исследований к представлению физиков-идеа¬
листов об «исчезновении» материи, об абсолютной релятив¬
ности свойств физических объектов. Все это было исполь¬
зовано махистами в процессе развития их доктрины в 90-х
годах XIX в. Использовали они и возникшую в начале XX в.
теор ию относител ьности.
Основатель эмпириокритицизма Рихард Авенариус
(1843—1896) изучал физиологию, филологию и философию.
Влияние на него оказали механистические концепции
6 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 343.
112

в биологии и механистическая психология Гербарта.
В 1876 г. Авенариус получил место профессора индуктив¬
ной философии в Цюрихском университете, где и протекала
его дальнейшая деятельность.
Основные философские произведения Р. Авенариуса:
«Философия как мышление о мире, согласно принципу
наименьшей меры сил» (1876), главное его сочинение в двух
томах — «Критика чистого опыта» (1888—1890), «Челове¬
ческое понятие о мире» (1891), в котором автор пытался
замаскировать идеализм первых своих работ, и «Заметки
к вопросу о понятии предмета психологии» (1894—1895)
(в русск. пер.: «О предмете психологии»), подводившие
итог эмпириокритической концепции.
Многие работы Авенариуса, в особенности «Критика
чистого опыта», написаны крайне сложно и запутано.
Автор облекал свои идеи в схоластическую наукообраз¬
ную форму, употребляя множество им же изобретенных не¬
лепых терминов («нотал», «фиденциал» и т. д.) и буквен¬
ную символику (R — символ среды, М и Т — субъекты,
С — центральная нервная система субъекта, Е — обна¬
руживаемое через поведение субъекта содержание психи¬
ческой деятельности и т. д.).
В 1877 г. Авенариус основал журнал «Трехмесячник
научной философии», которым и руководил в течение 20 лет.
Журнал этот, выходивший регулярно в свет в течение со¬
рокалетнего периода, способствовал распространению идей
эмпириокритицизма в Германии.
Эрнст Мах (1838—1916) в молодости придерживался
кантианских взглядов. С 1867 г. он был профессором физи¬
ки, а затем ректором Пражского университета, с 1895 по
1901 г.— профессором философии Венского университета.
Естественнонаучные его работы были посвящены физиоло¬
гической оптике и акустике, а многочисленные статьи —
приложению точки зрения философии «чистого опыта»
к конкретным научным проблемам. Эту философию Мах
начал развивать одновременно с Авенариусом и независимо
от него. Если Авенариус отдал много сил конструированию
спекулятивной системы на основе позитивистских по¬
сылок, то Мах в философии (независимо от Авенариуса)
занялся развитием основных для его системы идей.
Написанные ясным языком, статьи Э. Маха значительно
способствовали распространению эмпириокритицизма, что
и привело к ассоциации этого учения прежде всего с именем
8 И. С. Царский	113
Э. Маха. Этому не могло помешать то, что Мах отрицал
наличие у него определенной философии, утверждая, что
речь может идти лишь о его «методологии».
Философские статьи Э. Маха были собраны в сборнике
«Анализ ощущений и отношение физического к психиче¬
скому» (1885) и «Познание и заблуждение» (1905). Кроме
того, философское значение имели его сочинения: «История
и корень закона сохранения работы» (1871), где получили
выражение идеи начального этапа махизма, а также «Ме¬
ханика. Историко-критический очерк ее развития» (1883),
«Принципы учения о теплоте» (1896), «Популярно-научные
очерки» (1897).
В открыто идеалистическом духе, сглаживая при этом
мелкие различия между Махом и Авенариусом, махистские
идеи развивал Иозеф Петцольд (1862—1929), автор «Вве¬
дения в философию чистого опыта» (1900—1904) и «Про¬
блемы о мире с точки зрения позитивизма» (1906).
В той форме, в которой махистская философия вышла
из-под пера Р. Авенариуса, она представляла собой сово¬
купность следующих частей: критика интроекции, учение
о чистом опыте и принципиальной координации, принцип
наименьшей траты сил (экономии мышления) и закон жиз¬
ненного ряда. Те же положения, хотя и в иной терминоло¬
гической оболочке, развивал по сути дела и Э. Мах.
Р. Авенариус попытался обосновать позитивистскую
критику прежней философии путем доказательства, будто
бы все существующие теоретико-познавательные учения,
и прежде всего теория познания материализма, страдают
фундаментальной иллюзией, состоящей в неосознании «ин¬
троекции». Критика интроекции содержится в «Человече¬
ском понятии о мире» и других работах Авенариуса.
С точки зрения Р. Авенариуса акт восприятия предме¬
тов, называемых внешними объектами, происходит следую¬
щим образом. Субъекты истолковывают имеющиеся у них
ощущения, чувства и мысли как результат внешних воз¬
действий, т. е., во-первых, как внесение внешних агентов
в сознание или же, во-вторых, как отражение их в созна¬
нии в форме субъективных образов. «Это вкладывание
(т. е. внесение и интерпретация в виде отражения.— И. Н.)
«видимого» и т. д. в человеке и есть то, что обозначается
как «интроекция»3. Закрепление этого истолкования, ко¬
8 Р. Авенариус. О предмете психологии. М., 1911, стр. 21.
114

торое Авенариус объявил иллюзорным, ведет в философии
к тому, что для всякого понятия в человеческой голове
предполагается объективное существование некоего про¬
образа, например «идеи» Платона, «абсолюта» Гегеля и т. д.
Отсюда возникает впечатление, что критика интроекции бы¬
ла направлена своим острием не столько против обычного
сознания людей, сколько против объективного идеализма.
Созданию этого впечатления способствовало рассмотре¬
ние Авенариусом первобытного анимизма как якобы од¬
ной из исторически первых форм интроекции.
Субъективные идеалисты в соответствии со своей фило¬
софской точки зрения видят подоплеку того, что Авенариус
назвал интроекцией, в ошибочном вынесении (проекции)
образов из сферы субъекта вовне. От этой трактовки вопро¬
са Авенариус декларативно отмежевался, заявив, что она
не доводит критику интроекции до конца. Приняв позу кри¬
тика субъективизации ощущений, он заявил, что сосредо¬
точивать восприятия в субъекте было бы столь же ошибочно,
как и искать их внешнее происхождение. Выход из поло¬
жения заключается в том, чтобы не производить якобы
излишнего, «неэкономного» «отчуждения», т. е. «раздвое¬
ния» ощущений на внешний их источник (свойства объекта)
и восприятие их субъектом (отражение свойств), но счи¬
тать оба члена «раздвоения» лишь двумя различными субъ¬
ективными интерпретациями одного и того же начала, кото¬
рое не есть субъективно-идеальное, но и не есть объективно¬
материальное. Таким образом, критика интроекции Аве¬
нариусом была направлена против материалистической тео¬
рии отражения, которой предъявлялось обвинение в ин¬
троекции объектов в субъект.
Антиматериалистический характер учения об интроек¬
ции наглядно выступает при рассмотрении механизма ин-
троецирования, как его изображал Авенариус.
По мнению Авенариуса, субъективизация образов про¬
исходит вследствие того, что субъект усматривает в своих
ощущениях аналог ощущений других людей и объясняет
это тем, что ощущения разных лиц суть подобные друг дру¬
гу множественные образы одной и той же внешней по отно¬
шению ко всем им вещи. Иллюзия интроекции складывается
прежде всего при попытке объяснить переживания чужого
лица: субъект М вкладывает в субъекта Т субъективные
образы Е среды R и уже затем, по аналогии, считает и свои
собственные впечатления субъективным отражением среды.
8*
115

Авенариус предложил истолковывать сходство восприятий
различных лиц антиматериалистически, как наличие в поле
восприятия разных лиц одних и тех же «нейтральных» сущ¬
ностей, тождественных своим явлениям.
Что же представляет по своей природе это «нейтральное»,
которое якобы неидеально и нематериально? Авенариус го¬
ворил: «Я не знаю ни физического, ни психического, а одно
только третье». Понятие «третьего» должно было означать,
что вопрос о природе этих сущностей Авенариус предпочи¬
тает оставить открытым, подобно тому как Д. С. Милль
предпочитал оставить открытым вопрос о природе объектов
логических операций. Таким путем Авенариус пытался
устранить основной вопрос философии.
Э. Мах внес «поправку» в рассуждения Авенариуса:
сущности не есть нечто «третье», но их природа есть резуль¬
тат совпадения первого (материального) и второго (идеаль¬
ного). Они суть «нейтральные элементы», под понятием кото¬
рых кроется, однако, ни что иное, как человеческие ощу¬
щения. «Не вещи (тела), а цвета, звуки, давления, простран¬
ства, времена (то, что мы называем обыкновенно ощуще¬
ниями) суть настоящие элементы мира»4. «Найденные нами
в опыте элементы, связь которых мы исследуем, бывают
всегда одни и те же, только одного рода, выступая лишь,
в зависимости от рода своей связи, то как физические, то
как психические элементы»5. Термин «элементы» был вве¬
ден Махом в 1883 г.; до этого он ограничивался употреб¬
лением термина «ощущения», без каких-либо оговорок на¬
зывая тела комплексами ощущений.
Рассуждения Маха и Авенариуса о «нейтральных эле¬
ментах» мира были попыткой скрыть идеализм их фило¬
софии; они носили позитивистский характер. Главная тен¬
денция этих рассуждений состояла в том, что махисты истол¬
ковывали опыт и как чувственную основу познания (ощу¬
щения) и как окончательный источник познания (сам внеш¬
ний мир). Они то приближались к материалистическому по¬
ниманию опыта (материалисты считают, что познание начи¬
нается с независящих от воли субъекта ощущений), то
сбивались на идеалистическое его понимание (отождествле¬
ние внешнего мира с психическими явлениями есть идеа¬
лизм). Подобные колебания типичны именно для позитивиз¬
4 Цит. по кн.: В. И. Лени н. Соч., т. 14, стр. 28.
5 Э. Мах. Анализ ощущений и отношение физического к пси¬
хическому. М., 1908, стр. 45 и 69.
116

ма. Однако попытка скрыть непоследовательность этих
колебаний за словечком «нейтральные» в применении его
к ощущениям, составляющим опыт, не могла привести
к успеху. «Либо «элемент» есть ощущение,., — писал
В. И. Ленин,— тогда ваша философия, господа, есть идеа¬
лизм, тщетно пытающийся прикрыть наготу своего солип¬
сизма нарядом более «объективной» терминологии. Либо
«элемент» не есть ощущение,— и тогда с вашим «новым»
словечком не связано ровно никакой мысли...»6.
Учение Авенариуса об освобождении от интроекции
означало принятие берклианских позиций: «Быть значит
быть воспринимаемым»; Само это учение играло в то же
время роль средства, маскирующего субъективный идеа¬
лизм. Авенариус утверждал, что учение об интроекции на¬
правлено против дуализма духа и материи в онтологии,
против агностического противопоставления явления и сущ¬
ности в гносеологии; это учение было будто бы направлено
и против разрыва между внутренним и внешним рпытом,
а также против метода самосозерцания и конструирования
метафизического «я» в психологии.
Авенариус отнес к проявлениям интроекции совершенно
разнородные явления: не только материалистическую тео¬
рию познания (признание способности вещей быть внешней
причиной воспринимаемых образов), но и анимизм в пер¬
вобытном обществе (вера в одушевленность вещей). Аве¬
нариус объявил себя борцом как против превращения ре¬
ального мира в представления, так и против «антропоморф¬
ной веры» во внешние объекты. Он объявил себя защитни¬
ком наивно-^реалистического взгляда на вещи. При этом
Авенариус извратил подлинный смысл наивного реализма,
изображая его как разновидность субъективного идеализма
(вещи — это и есть мои восприятия), в то время как в дей¬
ствительности наивный реализм означает стихийно-материа¬
листическое убеждение в том, что восприятия совершенно
точно сообщают нам, каковы вещи вне нас.
Однако скрыть идеалистическую сущность своей фило¬
софии Авенариусу не удалось. Он заявил, что «нет «физиче¬
ского»—«материи» в метафизическом абсолютном понятии,
ибо «материя» в этом понятии есть лишь абстракция...»7.
6 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 44.
7 Цит. по кн.: В< И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 13L
117

Подобно Авенариусу, Мах в «Познании и заблуждении»
заявлял о «недостаточности» материализма8.
Главную заслугу Авенариуса и Маха Петцольд видел
в том, что «оба мыслителя совершенно преодолели пред¬
ставление о субстанции»9. Рассматриваемая ниже «прин¬
ципиальная координация» Авенариуса безусловно свиде¬
тельствует об идеализме его философской позиции.
Безосновательны были и утверждения Авенариуса о про¬
тивоположности его учения агностицизму. В действитель¬
ности отрицание им объективного источника человеческих
ощущений само по себе было выражением агностического
недоверия показаниям органов чувств, убедительно гово¬
рящих нам о существовании внешнего мира. Отрицание
дилеммы основного, вопроса философии было выражением
агностицизма. Пытаясь замаскировать агностицизм, Аве¬
нариус утверждал, что «этот вопрос лишен всякого логиче¬
ски правомерного смысла»10, чем подготавливал почву для
неопозитивистской версии маскировки агностицизма.
Авенариус и Мах утверждали, что элементы мира одно¬
родны в философском смысле, хотя и разнокачественны
в смысле психофизиологических различий между ощуще¬
ниями. Авенариус выделял в особую группу элементов
эмоции и прежде всего эмоции процесса познания, т. е.
переживания.«известного» и «неизвестного», «достоверного»
и «сомнительного» и т. д., назвав эти элементы «характе¬
рами». В качестве главного основания для классификации
наук Мах и Авенариус выбрали, однако, не психофизиоло¬
гические различия между ощущениями по их качеству,
но различия между отношениями, в которых могут высту¬
пать элементы в процессе познания. Эти отношения не но¬
сят объективного характера, но есть результат точки зре¬
ния субъекта. Такое решение проблемы дополнительно
свидетельствовало о субъективно-идеалистическом харак¬
тере махизма.
Формула «чистого опыта» была изобретена Авенариусом
в целях изгнания материализма из философии и восстанов¬
ления якобы нарушенного интроекцией «естественного»
8 См. Э. Мах. Познание и заблуждение. Очерки по психоло¬
гии исследования. М., 1909, стр. 12.
9 И. Петцольд. Проблема о мире с точки зрения позити¬
визма. М., 1911, стр. 142.
10 Р. Авенариус. О предмете психологии, стр. 58; ср.
Э. Мах. Анализ ощущений.., стр. 296.
11»

понятия о мире. Для полного «очищения» опыта он объявил
внеопытными, а потому мнимыми, не только теоретико¬
познавательный априоризм и категории этики и эстетики,
но и понятия субстанции, материи, объекта, причинности
в философии, атома и силы в физике. Понятие «чистого опы¬
та» в учении Р. Авенариуса, говоря словами В. И. Ленина,
«освящало спутыванье» материалистической и идеалисти¬
ческой линий в философии11.
После «очищения» опыта остается только движение
«чистых» элементов. Остались, однако, и многочисленные
фантазии, привнесенные в философию самим Авенариусом.
Движение элементов в учении Авенариуса не носит
объективно-материального характера, но сводится к субъ¬
ективным отношениям. Людям лишь кажется, что оно про¬
исходит во времени и пространстве, ибо пространство и вре¬
мя, с точки зрения Авенариуса и Маха, суть лишь отно¬
сительные формы связи между элементами, «...пространство
и время представляют собой в физиологическом отношении
особые роды ощущений, а в физическом отношении —
функциональные зависимости друг от друга элементов,..»11 12.
В психофизиологическом отношении пространство есть ощу¬
щение ориентации, а время — ощущение последовательно¬
сти и внимания. В физическом смысле временная зависи¬
мость есть непосредственное физическое отношение, а про¬
странственная зависимость опосредована через временную.
Различная интерпретация пространства и времени в двух
различных отношениях внесла большую путаницу в систе¬
му Авенариуса: то, что в одном отношении признавалось
за сам элемент или за группу элементов, в другом — вовсе
ими не оказывалось.
Истолковав различие между предметами разных наук
как различие в функциональных зависимостях элементов
друг от друга в процессе познания, Мах, например, считал,
что цвет, если его рассматривать в связи со светом, может
быть назван физическим, а в связи с сетчаткой и нервом
глаза — психическим явлением. Э. Мах в «Анализе ощу¬
щений...» рассматривал все элементы как члены трех групп
единого ряда: АВС... KLM... а р у, где они могут менять ме¬
11 См. В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 135.
12 Э. М а х. Анализ ощущений..., стр. 283. В «Механике» Мах
определяет пространство и время как «упорядоченные (или гармо¬
низованные, wohlgeordnete) системы рядов ощущений» (цит. по
кн.: В. И. Ленин, Соч., т. 14, стр. 165).
119

ста относительно друг друга и связываться в различные от¬
ношения. Элементы первой группы в отношениях друг к дру¬
гу могут быть предметом физических наук, ибо «все «тела»
суть лишь абстрактные символы для комплексов элементов
(комплексов ощущений)»13. Элементы второй группы в их
внутренних отношениях рассматриваются как элементы
тела человека и потому могут быть отнесены к анатомии
и физиологии. Элементы третьей группы — это личные
переживания, акты воли и т. п., рассматриваемые психо¬
логией. Следуя за Юмом, Мах утверждал, что субъект не
более как относительно устойчивый конгломерат элементов
третьей или второй и третьей групп. Рассмотрение элемен¬
тов через отношения между их различными группами ведет,
однако, к частичной перемене их интерпретации14. Отно¬
шения между первой и второй группами элементов изучают¬
ся физиологией органов чувств, между первой и третьей —
теорией познания или психофизикой, причем в последнем
случае первая группа может выступать как часть материала
психологии, поскольку Мах отрицал теорию отражения,
а согласно определению Авенариуса всякий опыт, взятый
в зависимости от индивида, делается предметом эмпириче¬
ской психологии. Мах превратил историю естествознания
в своего рода отдел исторической психологии.
В конечном счете разграничительные линии между нау¬
ками оказываются мнимыми, и все науки сливаются в не¬
кую «науку» о «чистом» опыте, в котором «мир» дан «вместе»
с я, а теория познания сводится к учению о способах ком¬
бинирования элементов с целью их упорядочения. В наи¬
более резкой форме эту мысль выразил Петцольд, утвер¬
ждавший, что философия тождественна единой «науке»
о «чистом» опыте, сливается с нею. Основной же вопрос
философии теряет смысл. Мало того, эмпириокритицизм
превратился в «науку наук», навязывающую естествозна¬
нию и социологии свою вымученную схематику понятий.
Авенариус и Мах начали с критики материализма,
ссылаясь на необходимость «защитить» интересы науки,
но закончили сведением задач науки к описанию порядка
и последовательности ощущений. Действительность при
13 Э. М а х. Анализ ощущений..., стр. 45.
14 См. Э. Мах. Анализ ощущений, стр. 29 и 257 и Е. Mach.
Die Geschichte und die Wurzel des Satzes von der Erhaltung
der Arbeit, Prag, 1872, S. 58.
120

таком мнимонаучном подходе к ней приобретает совершен¬
но мистический характер, при котором невозможно объ¬
яснить, почему природа слагается из разрозненных эле¬
ментов именно в такую, а не иную структуру. Остается
также совершенно непонятным, происходит ли в природе
развитие, и если да, то в силу каких причин.
Чтобы уйти от ответов на эти вопросы, Авенариус и
Мах в начале 70-х годов заявили, что наука должна описы¬
вать ощущения в соответствии с принципом экономии мыш¬
ления. Наука совпадает с философией, которую Авенариус
определил как «мышление о мире сообразно принципу наи¬
меньшей меры сил». Наука есть субъективное сокращение
опыта. Законы и понятия науки — простейшие «отчеты»
о многообразии фактов, технические приемы удобной, тре¬
бующей наименьшего количества усилий, «ориентировки
мышления в фактах», «...по происхождению своему «зако¬
ны природы» суть ограничения, которые мы предписываем
нашим ожиданиям по указаниям опыта»15.
Некоторые исходные принципы и аксиомы науки Мах
трактовал как условные допущения и определения, т. е.
в духе конвенционализма. Материю Мах определил как
«мысленный символ относительно устойчивого комплекса
чувственных элементов...»16, атомы и молекулы—как
«экономические символы физико-химического опыта»17. Свою
борьбу против признания объективного существования
атомов Мах изображал как критику механицизма, однако
в действительности философия самого Э. Маха была крайне
механистической, поскольку она сводила действительность
к комбинациям и перекомбинациям неизменных, вечно су¬
ществующих элементов. Э. Мах ставил, между прочим, под
сомнение истинность механистического подхода к действи¬
тельности. Но для него эта критика была критикой добы¬
тых к этому времени материалистической наукой знаний
о мире, а вовсе не заменой механистически-метафизического
метода диалектическим.
Придавая атомам и молекулам, как и Мах, чисто симво¬
лическое значение, В. Оствальд в книге «Преодоление есте¬
ственнонаучного материализма» (1895) предложил атоми¬
стику заменить описанием физических явлений как разно¬
видностей энергии. Для философской позиции самого Маха
15 Э. М а х. Познание и заблуждение, стр. 447.
16 Э. М а х. Анализ ощущений..., стр. 294.
17 Там же, стр. 255.
121

характерно, как он отнесся к идее Оствальда: усмотрев
в ней материалистическую «опасность», он заявил, что энер¬
гия не меньшая фикция, чем материя, поэтому было бы
хорошо обойтись в физике и без понятия материальных
частиц и без понятия энергии. В 1936 г. физик Нильс Бор
заявлял, что отрицание Махом объективного существования
атомов как материальных частиц и закономерностей их
движения нанесло значительный вред науке.
Отрицая объективность законов науки, Э. Мах и Р. Аве¬
нариус сосредоточили свои усилия на том, чтобы извратить
смысл закона причинности. Авенариус истолковал процесс
научного мышления как апперцепцию, т. е. как усвоение
новых представлений при помощи уже имеющихся. Наи¬
более «экономно» апперципирование протекает тогда, ког¬
да оно происходит как бы автоматически, без излишних
рассуждений. Одну из главных помех экономному аппер¬
ципированию Авенариус видел в допущении объективного
характера причинности. Идеальное состояние науки и по¬
верхностное описание, не утруждающее себя попыткой об¬
наружить причинные связи, было с его точки зрения почти
одним и тем же. Недаром Мах, в тон Авенариусу, всячески
выпячивал на передний план тот факт, что «деятельностью
нашего абстрактного мышления мы... в конце концов опять-
таки и упрощаем факты действительности»18.
Научное мышление лишь выявляет относительно по¬
стоянно повторяющиеся ряды элементов, заключая на осно¬
вании того о функциональных отношениях между ощуще¬
ниями. Как и Юм, Мах утверждал, что люди считают эти
отношения результатом причинных связей только в силу
ошибочной привычки. Понятие причины представлялось
Маху имеющим сильно фетишистский оттенок19. «В при¬
роде нет ни причины, ни следствия... Я многократно излагал,
что все формы закона причинности вытекают из субъек¬
тивных стремлений (Trieben); для природы нет необходи¬
мости соответствовать им»20. «Необходимость остается,
как степень вероятности ожидания последствий»21, т. е.
будущих ощущений.
18 Э. М а х. Анализ ощущений..., стр. 265.
19 См. Э. Мах. Популярно-научные очерки. СПб., 1909,
стр. 190.
20 Цит. по кн.: В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 146.
21 Там же, стр. 145.
122

И. Петцольд защищал вариант истолкования причин¬
ности как некоего априорного принципа «однозначимой
определяемое™», которому будто бы подчиняются элемен¬
ты мира. Внося кантианский мотив в махистскую конструк¬
цию и этим усугубляя присущую ей путаницу, этот прин¬
цип отнюдь не спасал положения: утверждение, будто
природа «предпочитает» одно, а не несколько разных на¬
правлений образования следствий из причины, выглядело
крайне неубедительно и почти мистически.
Хотя махисты и отрицали истинность понятия объектив¬
ной причинности, однако на деле вся их система основыва¬
лась на безосновательном допущении того, что ощущения
есть абсолютная причина возникновения философии эмпи¬
риокритицизма. В то же время принцип экономии мышле¬
ния вел к примитивизации и субъективизации науки.
Во-первых, наука в своих главных принципах отбрасы¬
валась на уровень средневекового прошлого, когда естество¬
испытатели пробавлялись ссылками на «качества» вещей,
призванными объяснить все и вся. Во-вторых, принцип
экономии мышления отнюдь не способствовал созданию
научно верной картины мира, поскольку имел своей целью
лишь «успокоить» мышление, оказываясь своего рода ору¬
дием интеллектуальной лени. Авенариус связывал этот
принцип с тем, что имеется «не любовь или даже отвращение
души к непривычному, к необходимости рядом со старым
мыслить новое»22. Таким образом, махисты ссылались на
то, что «экономия мышления» удобна для субъекта потому,
что «успокаивает» его, быстрее приводит психику в состоя¬
ние отдыха, освобождает от лишних треволнений и т. д.
Иными словами, была повторена мысль Беркли о том, что
упрощение познания вполне соответствует врожденной
якобы «лености» ума.
Иногда Мах и Авенариус при попытке обосновать прин¬
цип экономии мышления апеллировали к соображениям
эстетической гармонии и чувству «приятного», не желая
вспомнить (возможно, ради «экономии» своих мыслей),
сколько теорий оказалось в науке совершенно ложными,
несмотря на свою внешнюю «гармоничность» и вызываемое
ими в их авторах чувство «приятного»!
Авенариус применил принцип «экономии мышления»
для истолкования предмета философии одновременно как
22 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире, со-
гласно принципу наименьшей меры сил, СПб., 1913, стр. 16.
123

наиболее общего обозрения мира и как метода психологи¬
ческого конструирования «элементов» мира в систему,
поддающуюся наиболее экономному обозрению. «Философ¬
ское понятие,— писал он,— охватывает мир только в аб¬
страктной форме того, что обще всем отдельным ёещам»23.
И далее «...и если философия... перестает быть наукой
в существенном значении этого слова, то она все же остает¬
ся научным мышлением»24. Второе понимание философии —
как субъективного метода обозрения «элементов» — у Аве¬
нариуса и в особенности у Маха все же возобладало над
первым. Мах даже писал, что не существует никакой фило¬
софии Маха, а есть лишь его методология.
В своих рассуждениях о принципе экономии мышления
Мах и Авенариус софистически отождествляли принципиаль¬
но различные случаи: 1) наиболее простое изложение уже
доказанных истин, 2) нахождение кратчайшего пути дока¬
зательства гипотезы и 3) деформацию истины с целью сде¬
лать ее, хотя бы в ущерб содержанию, более понятной или
с другой целью. Насколько правомерна экономия мышления
в первом и втором случах (мышление человека можно тогда
назвать «экономным», когда оно верно отражает, познает
действительность), настолько этот принцип враждебен нау¬
ке в последнем случа,е. Не удивительно поэтому, что прин¬
цип экономии мышления привел Маха к совершенно анти¬
научным и обскурантистским результатам: допущение тео¬
рии теплорода, утверждение принципиальной равноцен¬
ности астрономических теорий Коперника и Птоломея,
оправдание фидеистической интерпретации науки. Все¬
стороннюю критику махистского принципа экономии мыш¬
ления дал В. И. Ленин в труде «Материализм и эмпирио¬
критицизм» (1909). В. И. Ленин указывал, что «принцип
экономии мышления, если его действительно положить
«в основу теории познания», не может вести ни к чему ино¬
му, кроме субъективного идеализма. «Экономнее» всего
«мыслить», что существую только я и мои ощущения...»25.
Принцип экономии мышления неизбежно вел к солип¬
сизму как наиболее «экономной» философии. Стремясь
затушевать неизбежный результат собственных рассужде¬
ний и создать иллюзию объективности своих представлений
23 Р. Авенариус. Философия как мышление о мире, со¬
гласно принципу наименьшей меры сил. СПб., 1913, стр. 16, 35.
24 Там же, стр. 54.
25 В. И. Л е н и н. Соч., т. 14, стр. 157,
124

о мире, Авенариус ввел в свою систему учения о принци¬
пиальной координации и законе жизненного ряда.
Одновременно с немецким позитивистом Эрнстом Лаа-
сом Авенариус выдвинул идею о наличии неразрывной
связи субъекта и среды, их корреляции, в которой оба чле¬
на однородны, так как состоят в равной мере из «нейтраль¬
ных» элементов. Центральный член корреляции (субъект)
отличается от противочлена (среды) лишь постепенным воз¬
растанием количества входящих в него элементов (по мере
обогащения личного опыта и памяти). Особенностью среды
является изменчивость всего ее состава.
«...сопринадлежность и неразлучность опыта относи¬
тельно «я» и опыта — насчет среды в каждом осуществляю¬
щемся опыте, эту принципиальную сочетанность и равно¬
ценность обоих видов испытываемого, поскольку и то и дру¬
гое — и «я» и среда принадлежат всякому опыту и притом
в одном и том же смысле... я обозначаю как принципиальную
эмпириокритическую координацию»2^.
Использовав бесспорное положение материализма о не¬
возможности существования субъекта вне зависимости от
среды и о невозможности познания среды без познающего
субъекта, Авенариус превратил его в ложное идеалистиче¬
ское утверждение о невозможности существования среды
без субъекта, природы — без сознания о ней. Получалось,
что сознание первично (как условие существования при¬
роды), а природа вторична, ибо не существует независимо
от сознания.
Идеализм указанной конструкции Р. Авенариус пытал¬
ся замаскировать при помощи вульгарного и нелепого ут¬
верждения, подхваченного затем неореалистами, будто
познание есть процесс ассимиляции, усвоения субъектом
элементов среды, подобно ассимиляции телом человека пи¬
тательных веществ. Поэтому любой элемент (или группа
элементов) среды может рассматриваться как потенциальный
субъект, т. е. центральный член координации, так что
упрек в солипсизме по адресу эмпириокритицизма якобы
не основателен.
Это утверждение наглядно показывает эклектический
характер эмпириокритицизма и стремление его основателя
использовать отдельные материалистические тезисы для *
26 Р. Авенариус. Человеческое понятие о мире. СПб., 1901,
стр. 55—56.
125

маскировки своего идеализма. В данном случае материали¬
стическим было утверждение, что субъект вторичен по
отношению к объекту. Аналогично можно расценить за¬
явление Маха, что нервный процесс есть существенное и не¬
посредственное условие ощущения. Но, с другой стороны,
оказывалось, что субъект строится из элементов объекта,
«опыта», который по своей природе тождествен субъекту,
состоит из элементов последнего. Это есть явный субъектив¬
ный идеализм в духе фихтеанства, поскольку субъект в
принципиальной координации Авенариуса выступает как
активное организующее начало, «втягивающее» в себя пре¬
словутые «элементы». Двусмысленно употребляя понятие
«опыт» — то как содержание познания, то как внешний
источник знания,— Авенариус остался в' конечном счете
на позициях идеализма.
Камнем преткновения для принципиальной координа¬
ции явился вопрос, существовала ли земля до человеческо¬
го сознания. Махисты попытались найти выход из тяжелого
для них положения с помощью совершенно негодных средств.
Р. Вилли заявил, что земля в доисторические времена су¬
ществовала как противочлен в сознании любого существа,
например червяка. Р. Авенариус предпочел спекулятивные
операции с потенцированием, предложив в качестве реше¬
ния вопроса положение о «потенциальном центральном чле¬
не». Но это был путь к мистике, ибо оказывалось, что суще¬
ствование мира в прошлом зависело от того, что еще не су¬
ществовало. Это был также путь к религии, ибо ничто не
мешало прийти к идее о бессмертии души: стоило лишь при¬
нять, что центральный член координации существует «по¬
тенциально» после смерти данного субъекта. И если Э. Мах,
у которого принципиальная координация существовала
в форме его учения о принципах классификации наук, не
решился на такой вывод, то имманенты в лице, например,
Шуберт-Зольдерна объявили идею бессмертия души фило¬
софски несомненной. Убоявшись подобных компрометирую¬
щих результатов, Р. Вилли в конце концов пришел к со¬
липсизму: «Я говорю себе: брось мудрствования систем
и лови момент... тот момент, который ты переживаешь
и который один только дает счастье»27. Проанализиро¬
вав блуждания эмпириокритиков с принципиальной коор¬
динацией, В. И. Ленин указывал, что она на деле объяв¬
27 Цит. по кн.: В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 69.
126

ляет «Я первичным (центральный член), а природу (среду)
вторичным (противочлен)»28.
Следует обратить особое внимание на вариант решения
проблемы, который предложил Петцольд; этот вариант
предвосхищал позднейшие блуждания неопозитивистов:
«земля до человека» имеет существование лишь в смысле ло¬
гической конструкции рассудка ныне живущих ученых на
базе их теперешних ощущений и априорно принятого прин¬
ципа причинности. Примерно к такому же результату при¬
шел и Авенариус, советуя читателям «примыслить» самих
себя к прошлому существованию земли29.
Что касается вопроса о соотношении мозга человека и
познавательной деятельности, то Авенариус совершенно
недвусмысленно заявил: «Наш мозг... не есть обиталище,
седалище, созидатель, не есть инструмент или орган, но¬
ситель или субстрат и т. д. мышления». «Мышление не есть
обитатель или повелитель, половина или сторона и т. д.,
но и не продукт и даже не физиологическая функция или
даже состояние вообще мозга»30. Возникающее на этой осно¬
ве кричащее противоречие между эмпириокритицизмом
и данными естествознания Авенариус попытался разре¬
шить через придуманный им биомеханический
закон жизненного ряда.
Концепция эта должна была восстановить иллюзию об
«объективности» представления Авенариуса о внешнем
мире. В «Критике чистого опыта» он сформулировал закон
жизненного ряда как универсальную механистическую схе¬
му жизненных процессов, происходящих в центральной
нервной системе (С) субъекта. Это закон взаимодействия
субъекта и среды — главный закон теории познания Р. Аве¬
нариуса.
Формула закона такова: f(S)~—f(R), где f(S) означает
изменение нервной системы, зависящее от процесса асси¬
миляции («питания») среды, a f(R) означает изменение*
нервной системы, зависящее от процесса ее диссимиляции
(«работы»). Смысл формулы таков: условием наибольшего
жизнесохранения системы является равновесие (равенство)
ее частичных факторов — питания и работы. Когда жизне-
28 Цит. по кн.: В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 134.
29 См. Р. Авенариус. О предмете психологии, стр. 83.
80 Р. Авенариус. Человеческое понятие о мире (цит. по
кн.: В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 75),
J27

разность (т. е. разность между двумя указанными частич¬
ными факторами системы) равна нулю, система С находится
в оптимальном состоянии.
За наукообразной оболочкой формулы скрывалось нич¬
тожное содержание, заимствованное к тому же у Спенсера.
К колебаниям двух факторов С вокруг равновесного состоя¬
ния Авенариус и его ученики попытались свести всю исто¬
рию человечества, «объясняя» этим способом и эволюцию
нидерландского искусства, и психологические закономер¬
ности памяти, и многое другое.
Назвав ряд системных колебаний в С, т. е. нервно-моз¬
говые процессы, независимым жизненным рядом, Авена¬
риус обозначил познавательные процессы как зависимый,
обусловленный жизненный ряд и определил задачу науки
как сведение зависимого ряда к независимому.
Сам факт допущения Авенариусом независимого жиз¬
ненного ряда был уступкой материализму, подобно призна¬
нию Маха, что существуют элементы, лежащие «за про¬
странственной границей нашего тела», и подобно многим
его оговоркам в естественнонаучных сочинениях. Однако
независимый ряд был истолкован как совокупность ощу¬
щений ученого-физиолога и анатома, наблюдающего дея¬
тельность мозга извне его. Задача сведения одного ряда
к другому означала не выявление причинных связей между
психическим и физиологическим, но всего-навсего фикса¬
цию функциональных отношений между тем и другим.
Следовательно, «зависимый» жизненный ряд мыслился
Авенариусом не зависимым, но лишь параллельным дру¬
гому ряду.
Тезис о сводимости одного жизненного ряда к другому
был использован Авенариусом и его учениками для вуль¬
гаризации проблем теории познания в духе механистиче¬
ской теории равновесия. Истолковав познание как «асси¬
миляцию» элементов, они филистерски рассуждали о том,
что «чрезмерное» познание (ассимиляция), превышающее
по темпам процесс забывания (диссимиляция), вредно,
ибо нервной системе необходима «золотая середина» в вос¬
полнении сил и их расходе через упражнение. Все содер¬
жание опыта они пытались свести к механическим свой¬
ствам системы С, все познание — к изменениям нервной
системы физиологического характера; в свою очередь через
учение об «элементах» физиология вновь оказывалась пси¬
хологией. Под истиной понималось то, что содействует
128

устойчивому равновесию системных факторов С. Истин¬
ность махисты истолковали не как соответствующее объек¬
ту содержание отражения в сознании субъекта, но как
элемент в ряду прочих, по терминологии зависимого жиз¬
ненного ряда («истинное» — одно из эмоциональных состоя¬
ний психики, наряду с «ложью», «неизвестностью» и т. д.),
и как равновесное состояние нервной системы, по термино¬
логии независимого ряда. Таким образом, отрицалась
объективная и признавалась лишь релятивная истина в от¬
ношении к данной биомеханической (нервной) системе.
Познание есть только частный случай процесса приспособ¬
ления субъекта к среде, и законы познания имеют не ло¬
гическое, но лишь биологическое значение. Критерием
истинности является «только успех»31 или же «успокоение»
личности, хотя бы это успокоение и было с «обычной» (чи¬
тай: с материалистической) точки зрения чисто иллюзор¬
ным.
Развитие познания рассматривалось махистами как
иррациональное проявление биологической эволюции, как
вид «роста» субъекта и результат постепенного закрепления
упражняемых привычек нервной системы. Спенсерианская
интерпретация теории познания в духе вульгаризованного
дарвинизма пришлась для этих антинаучных выводов
Р. Авенариуса как нельзя кстати.
Из путаных воззрений Авенариуса и Маха на природу
познавательных процессов вытекал вывод о возможности
актуального достижения абсолютной истины путем включе¬
ния всех элементов среды в центральный член. К такому
же следствию вело сведение познания связей явлений только
к фиксации функциональных зависимостей: «Раз нам из¬
вестна эта зависимость, знание «действительности» исчер¬
пано» 32.
Важно отметить, что в последних своих рЛотах Э. Мах
вплотную подошел к неопозитивистскому пониманию исти¬
ны как «приспособления мыслей друг к другу»33, носящего
совершенно субъективистский характер. Иначе и не могло
быть. Если мысли выступают, в понимании махистов, как
своего рода «элементы», то приспособление их к чувствен-
31 Э. М а х. Познание и заблуждение, стр. 122; ср. работу
Э. Маха «О преобразовании и приспособлении в естественнонауч¬
ном мышлении» (1883).
32 Э. Мах. Анализ ощущений..., стр. 298.
33 Э. Мах. Познание и заблуждение, стр. 11; ср. стр. 169.
9 и. С. Нареки и	19g

ным фактам (тоже «элементам») оказывается «взаимопри-
способлением», т. е. взаимосогласованием «элементов».
Взаимосогласованность мыслей вытекает отсюда уже как
крайний случай.
Социологические воззрения Маха и Авенариуса были
эклектическими. Им было свойственно восходящее к О. Кон¬
ту и соответствующее доктрине «нейтральных элементов»
отождествление общественного бытия и общественного со¬
знания. Этот принцип был соединен с теорией равновесия
и плоским эволюционизмом Спенсера, а также отдель¬
ными положениями вульгарного материализма и «энерге¬
тизма». Отождествление общественного бытия и обществен¬
ного сознания махистами было оценено В. И. Лениным
как «безусловно реакционная теория»34.
Авенариус рассматривал общество как «систему С
высшего порядка» (конгрегальную систему), сложенную
из нервных систем отдельных индивидуумов и, аналогично
им, стремящуюся, в интересах своего сохранения, к равно¬
весию. В соответствии с этим Петцольд во «Введении в фило¬
софию чистого опыта» писал, что «человеческое развитие
несет в себе свою цель», оно идет к «совершенному.., устой¬
чивому состоянию»35. Петцольд дошел до того, что превра¬
тил С чуть ли не во всеобщий космический принцип, рас¬
суждая об объединении конгрегальных систем С в систему
еще более высокого порядка.
Если деятельность нервной системы рассматривалась
Авенариусом с точки зрения принципиальной однородности
«организационных функций» человека и природы, то про¬
цессы, происходящие в обществе, в свою очередь сводились
им к биомеханическим, им же выдуманным процессам. Впо¬
следствии неопозитивизм примкнул к этой метафизической
традиции извращения сущности социальных явлений.
С другой с1Ъроны, конгрегальная система С выступает
в рассуждениях Авенариуса, как подметил критиковавший
его немецкий идеалист В. Вундт, в качестве аналога некое¬
го коллективного духа.
Из своей социологической концепции Авенариус сделал
реакционные выводы о необходимости развития буржуаз¬
ного индивидуализма и партикуляризма, ведущих будто
бы к «гармоничному сожительству». Чем более частичные
34 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 310.
35 Цпт. по кн.: В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 305.
130

системы достигают своего «жизнеподдержания» посредством
взаимного увеличения «жизнесохранности», тем благопри¬
ятнее условия сохранения общей системы30.
Мах солидаризировался с мелкобуржуазным «чинов¬
ничьим» социализмом И. Поппера, автора книги «Право
жить и обязанность умереть», и А. Менгера, опубликовав¬
шего «Новое учение о государстве» (1902). Он обвинял
социал-демократов в стремлении создать новое «рабство»36 37.
Петцольд воспевал «прелести» буржуазного либерализма
и клеветал на социализм. Ученик Авенариуса Ф. Блей
в 1895 г. поставил в вину К. Марксу «предвзятость», т. е.
пролетарскую партийность, его экономических исследова¬
ний, «неуважание» к интересам личности и убеждение
в существовании объективной истины. В. И. Ленин резко
характеризовал плоские и бессодержательные рассуждения
Маха, Авенариуса и их сторонников в социологии как
«беспредельное тупоумие мещанина»38.
Махистская социология в конце XIX — начале XX в.
была использована русскими народниками (Лесевич, Чер¬
нов и др.) и подхвачена ревизионистами марксизма в ряде
стран, в том числе в России. На смену неокантианской
ревизии марксизма пришла махистская ревизия, которая
в лучшем случае искажала исторический материализм
«претенциозно пустой энергетической и биологической сло¬
весностью»39, а в худшем—вела к явному идеализму и маль¬
тузианским выводам.
В этике Мах и Авенариус выдвинули «светлую», по их
выражению, мораль. Основная ее идея заключалась в том,
что люди не должны переоценивать свое «я», поскольку
комплекс элементов, в него входящих, распадается после
личной смерти и эти элементы войдут в состав новых «я».
Если Мах считал религию частным делом человека, то
Петцольд писал, что махизм к теизму и атеизму относится
«нейтрально». Это не мешало, впрочем, Авенариусу и его
соратникам заниматься мистическими спекуляциями о «по¬
тенциальных субъектах». Свое учение о морали Мах за¬
ключал следующим филистерским выводом: «давай жить дру¬
гим людям, но не «своди» свое Я на нет», как это предлагают
36 См. Ф. Карстатьен. Введение в «Критику чистого опы¬
та». СПб., 1899, стр. 73.
37 См. Э. Мах. Познание и заблуждение, стр. 88—89.
38 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 308.
39 Там же, стр. 315.
9*	131

буддисты, не доходи до крайностей аскетизма, не обижай
и себя40. Такой был жалкий финал махистского системо-
созидания.
К махизму были близки некоторые другие философские
течения последней трети XIX в. Одним из этих течений бы¬
ла имманентная философия. Ее представители — Вильгельм
Шуппе (1836—1913), Р. Шуберт-Зольдерн, Л. Леклер,
И. Ремке, М. Кауфман — пошли в философии от Канта
назад к Беркли и Фихте. Их субъективный идеализм был
более открытым, чем у махистов; они выступили в роли
прямых проповедников фидеизма. Главные сочинения им-
манентов: «Теоретико-познавательная логика» (1878) и
«Солипсизм» (1898) В. Шуппе, «Мир как восприятие и по¬
нятие» (1880) И. Ремке.
Имманенты отрицали существование объекта, который
не был бы неотъемлемо присущ, имманентен субъекту.
«Весь реальный мир,— писал Шуппе,— Солнце, Луна,
звезды и эта Земля с ее горными породами и животным
миром, с ее огнедышащими горами и т. д.— все это есть
содержание сознания»41. В отличие от Маха и Авенариуса,
Шуппе и его единомышленники считали, что разговоры
о «нейтральности» элементов не могут скрыть солипсизма.
Они предпочли прямо признать, что стоят на позициях
солипсизма, а свои усилия направили на то, чтобы доказать,
будто их солипсизм совершенно особого рода.
Солипсизм, как пытались убедить читателей имманенты,
должен быть не «метафизическим», отнимающим у мира ре¬
альное существование вне переживаний данного субъекта,
но «гносеологическим», рассматривающим мир с точки зре¬
ния родового субъекта, которое «одно и то же во всех ин¬
дивидуальных Я; оно не находится в стольких экземплярах,
сколько есть единичных Я». Ссылки на ощущения родового
субъекта напоминали учение Платона о вневременном и
внепространственном существовании мира идей, а у Шу¬
берт-Зол ьдер на в его «Основах теории познания», как ука¬
зывал В. И. Ленин, привели к признанию индивидуального
бессмертия, существования бога и даже существования на¬
шего «я» до бытия нашего тела. К подобному результату
пришли и Ремке и другие имманенты, поскольку уловка
Шуппе (мир реален после моей смерти в том смысле, что
40 См. Э. М а х. Анализ ощущений.., стр. 42 и 289.
41 W. Schuppe. Erkenntnistheoretische Logik. Bonn, 1878,
S. 69.
132

если бы я жил, то я его видел бы) оказалась несостоятельной;
она не шла дальше возрождения соответствующего беркли-
анского мотива, а втихомолку опиралась на материалисти¬
ческий принцип причинности. Когда же Шуппе, опасаясь
упрека в материализме, истолковал принцип причинности
как субъективное допущение, имеющее целью создание един¬
ства понятий, вся конструкция распалась, как карточный
домик. Полемика же между Шуппе и Шуберт-Зольдерном
по вопросу, отличается ли «я» от мира ощущений в «я»,
была неболее как дымовой завесой и носила совершенно схо¬
ластический характер.
В статье «Что такое идеи?» (1883), помещенной в 82 томе
«Журнала философии и философской критики», В. Шуппе
высказал близкое к неопозитивистскому понимание исти¬
ны как взаимосогласованности утверждений в их системе.
Так называемый «реализм» Алоиса Ри л я (1844—1924),
изложенный им в книге «Философский критицизм» (1876),
был еще одним учением, близким к махизму. А. Риль казуи¬
стически утверждал, будто реальные предметы существуют
в «опыте», т. е. в сознании, зависимо от «я», но вне «я».
Сознание как бы «выделяет из себя», с одной стороны, субъ¬
ект как совокупность эмоций, а с другой — объекты как
совокупности ощущений. Эта идеалистическая конструкция
соединялась А. Рилем с кантианским признанием априор¬
ных моментов, используемых для упорядочения элементов
опыта в познании.
К концу XIX в. углубилась связь махизма с идеали¬
стическими истолкованиями новейших открытий естество¬
знания. В этой обстановке Ганс Корнелиус (1863—1947)
сыграл роль посредника между махизмом и неопозитивиз¬
мом. Он истолковал субъект и объект как логические кон¬
струкции на базе ощущений. Его статьи с готовностью
печатал впоследствии главный орган неопозитивистов «Эр-
кеннтнис».
Представления физиков-позитивистов о «дематериали¬
зации» атома породили попытку мыслить движение без
материи. Возник так называемый «энергетизм» лейпциг¬
ского химика Вильгельма Оствальда (1853—1932).
В конце XIX в. махисты ополчились на естественнонауч¬
ных материалистов, среди которых наиболее видным был
Эрнст Геккель, знаменитый автор «Мировых загадок»
(1899) и многих других трудов. Он выступал в защиту ма¬
териалистического монизма, сам «не видя того, что... стоит
133

на точке зрения материалиста»42. Это привело Геккеля
не только к недооценке рационального (дедуктивного)
момента в познании, но и к отождествлению сил природы
с актами воли и гилозоистическому заявлению, будто
атомы обладают ощущениями.
Буржуазные профессора философии и теологии яростно
набросились на Геккеля. Близкий к позитивизму и агно¬
стицизму В. Оствальд воспользовался ошибками Геккеля
и его сторонников. В книгах «Преодоление естественно¬
научного материализма» (1895) и «Философия природы»
(1901) он противопоставил понятиям материи и сознания
«нейтральное», по его мнению, понятие энергии. Оствальд
высмеивал убеждения в объективном существовании атомов
и заявлял, что скоро атомы останутся лишь «в пыли библио¬
тек», т. е. в сочинениях тех, кто доказывал их объектив¬
ность.
Взгляды Оствальда, весьма модные в буржуазной мысли
конца 90-х годов, были довольно путаными, и Э. Геккель
отмежевался от них, определив их как спиритуалистиче¬
ские. В большинстве случаев Оствальд толковал энергию
как материальное движение, как «самую общую субстан¬
цию, ибо она есть существующее во времени и простран¬
стве»43 44. С другой стороны, заявления Оствальда о том,
что психические процессы есть продукт «духовной энер¬
гии», а внешний мир отличается от внутреннего мира субъ¬
екта лишь более опосредованной зависимостью от воли
субъекта, вели к идеализму. «Энергетический» подход
к анализу явлений Оствальд перенес в социологию, этику
и эстетику, объявив принцип самосохранения всеобщим
«энергетическим правилом». «Библейское «люби ближнего,
как самого себя»,— утверждал Оствальд,— получает не¬
ожиданную поддержку со стороны теории прогресса»4'1.
В конце своей научной карьеры Оствальд был вынужден
признать, что его борьба против атомистики была серьез¬
ной ошибкой. Необходимо подчеркнуть, что многие видные
ученые в конце XIX— начале XX в. возражали против
махизма в вопросах теории микромира. Так, Макс Планк
авторитетно выступал против субъективизма в трактовке
атомов. Польский физик Марьян Смолюховский в результа¬
те многолетних исследований движения микрочастиц с пол¬
42 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 337.
43 В. Оствальд. Философия природы. СПб., 1903, стр. 106.
44 Там же, стр. 323.
134

ной обоснованностью писал: «Опыт решает в пользу ато¬
мистики...»45.
В течение первого десятилетия XX в. махизм продол¬
жал развиваться в России, США и некоторых других стра¬
нах. Под его влияние подпали некоторые русские социал-
демократы. В искусстве махистские идеи подхватили им¬
прессионисты46. Впоследствии идеи махистов подхватили
неопозитивисты. Рассел, например, в работах «Мистицизм
и логика» и «Анализ духа» открыто солидаризировался
с принципом экономии мышления махистов47.
С всесторонней критикой махизма выступил В. И. Ленин
в гениальном труде «Материализм и эмпириокритицизм».
В. И. Ленин сорвал маску «нейтральности» и «беспартий¬
ности» с махизма, разоблачил попытки махистов замаски¬
роваться под сторонников науки, а русских махистов —
под марксистов, доказал, что эмпириокритицизм и род¬
ственные ему системы суть разновидности берклианства,
эклектически соединенного с юмистско-кантианскими идея¬
ми. Ленинская критика махизма имеет огромное значение
и для критики неомахизма (неопозитивизма), возникшего
в 20-х годах XX в.
Одним из предшественников неопозитивизма был нео¬
кантианец Ганс Файгингер, в работах которого содержа¬
лось много элементов учения о конвенциональном характере
науки. Сам Файгингер называл свою философскую доктри¬
ну «позитивистским идеализмом» или «идеалистическим по¬
зитивизмом».
Ганс Файгингер (1852—1933), профессор в Галле, был
автором скрупулезного комментария к «Критике чистого
разума» (1881—1892), основателем журнала «Kantstudien»
(1896) и Кантовского философского общества (1905). В 1911 г.
он издал написанную им в 80-х годах книгу «Философия
фикций» («Die Philosophic des Als-Ob»). В этом своем глав¬
ном произведении Файгингер перешел с позиций неоканти¬
анства к позитивизму.
Если Ланге в качестве фикций рассматривал ценности,
то Файгингер объявил фикциями все философские понятия
и определения, все категории, в том числе категории «ма¬
45 М. Smoluchowski. Pisma, t. III. Krakow, 1928, str. 68.
46 См. А. В. Луначарский. Основы позитивной эстетики.
М.-Пг., 1923.
47 См. В. Russell. Mysticism and Logik. L., 1955. p. 144.
135

терии» и причинности48 49, законы логики, все исходные по¬
нятия математики, естествознания (атом, сила, время,
пространство, стоимость, класс и т. д.), все идеалы и «цен¬
ности». Фикции в понимании Файгингера —не гипотезы,
которые через сопоставление с действительным положением
вещей либо оказываются истиной, либо опровергаются
как ложные, но фикции в полном смысле этого слова:
они не претендуют на правдоподобие, не имеют никаких
реальных прообразов. Фикции — это «неадекватные, субъ¬
ективные образные виды представлений, встреча которых
с действительностью исключена с самого начала»4'*.
Возникает вопрос, для чего же в таком случае следует
пользоваться фикциями в науке и философии? Файгингер
давал на этот вопрос следующий ответ. Фикции не претен¬
дуют на продолжительное действие, но в каждый опре¬
деленный период та или иная фикция как своего рода
«вспомогательное сооружение» оказывает человеку служ¬
бу, внося порядок в хаос его ощущений и облегчая его
мышление; стремиться же к познанию мира, согласно Фай-
гингеру,— значило бы ставить перед собой задачу, не имею¬
щую смысла. «Познание», по его заявлению,— это как бы
«отходы» логической деятельности. В унисон с Махом и Аве¬
нариусом Файгингер утверждал, что человек имеет дело
только с собственными ощущениями: они уже даны и по¬
пытка «проникнуть» в них вглубь не приносит ничего ново¬
го. Перед человеком стоит задача иного рода: упорядочивать
ощущения с целью ориентировки в них ради успеха своих
действий. Поэтому Файгингер определял истину как «це¬
лесообразную ошибку». Подобно Маху, он заявлял, что
космологические учения Птоломея и Коперника в равной
степени «хороши» для своего времени; поэтому не имеет
смысла говорить, какое из них более истинно. Можно гово¬
рить лишь о том, какая фикция и для какой цели «более
полезна», подобно тому как можно говорить о «полезности»
бумажных денег в тех или иных купюрах. Файгингер пи¬
сал, что для создания эстетических фикций необходим
48 В этой связи Файгингер расхваливал Беркли, которому буд¬
то бы удалось «опровергнуть» понятие «материи»; см. Н. V a i-
h i n g e r. Die Philosophic des Als-Ob. System der theoretischen, prak-
tischen und religiosen Fiktionen der Menschheit auf Grund
eines idealistischen Positivismus. B., 1911, S. 91.
49 Ibid., S. 606.
136

хороший вкус, а для научных фикций — «логический такт»-
Под последним им понималось нечто вроде принципа эко¬
номии мышления махистов.
Принцип «как если бы» (Als-ob) был центральным прин¬
ципом философии Файгингера, определявшим использо¬
вание фикций в науке. Он предлагал ученым пользоваться
фикциями как субъективным мыслительным приемом: зная,
что это фикции, в то же время оперировать ими так, как
если бы они были полными или приблизительными истинами.
Он ориентировал ученых на «изобретение» новых фикций,
как если бы «изобретение» их означало углубление позна¬
ния мира. Файгингер советовал естествоиспытателям вести
себя в лаборатории, рассуждать в ходе теоретических спо¬
ров и т. п. так, как если бы они были материалистами,
но в то же время не верить в истинность материализма.
«Вещь в себе,—писал он, - есть последняя, но в то же
время самая необходимая фикция; ведь если бы ее не было,
то мир, представляемый нами, был бы непонятен»50. Соз¬
навая необходимость материалистических установок для
деятельности ученых, Файгингер в то же время стремился
не допустить вывода о правоте философского материализма.
Материализм признавался лишь «полезной фикцией», но
не более. Файгингер, видимо, не задумывался над тем,
что и его собственную философию следовало бы, чтобы быть
последовательным, считать «фиктивной». Это была типично
позитивистская концепция.
Файгингер софистически «доказывал» также и то, что
противоречивость «полезна». Перетолковывая диалектику
Гегеля в формально-логическом смысле, Файгингер заяв¬
лял, что существуют противоречия двух родов: материаль¬
ное и формальное. Оба они присущи фикциям и состоят:
первое — в том, что фикции не отражают никакой действи¬
тельности, но несмотря на то приносят пользу; второе —
в том, что многие фикции не удовлетворяют формально¬
логическим законам тождества и противоречия. «Польза»
же противоречивости фикций заключается в том, что люди
отбрасывают одни фикции и, в поисках лучшего, хвата¬
ются за другие, заведомо зная, что лучшими они не будут.
Это субъективистское толкование противоречий в позна¬
нии Файгингер выдавал за «противоядие» против... застоя
научной мысли. На деле оно открывало дорогу алогизму,
50 Н. Vaihinger. Die Philosophie des Als-Ob..., S. 113.
137

иррационализму. Сам Файгингер признавался, что многим
в своем учении он был обязан Шопенгауэру. Вслед за Ниц¬
ше Файгингер использовал мышление в целях философ¬
ской фальсификации действительности и превращения са¬
мого мышления в фикцию. Через Файгингера неокантиан¬
ство сближалось, таким образом, не только с позитивиз¬
мом конца XIX в., но и с «философией жизни»— одним из
наиболее реакционных течений немецкой философии пред-
империалйстического периода. Что касается позитивизма,
то от учения Файгингера о фикциях (так же как от некоторых
построений неокантианца Кассирера) шла прямая дорога
к конвенционализму неопозитивистов. Кассирер в своем
историко-философском исследовании «О проблеме позна¬
ния» (1911) прямо заявлял, что физические объекты суть
«символы для упорядочения» и знаки, удовлетворяющие
логическим требованиям; неокантианец Коген в 1871 г.
писал о том, что от новой математической логики нужно
ожидать того, что она окончательно обесценит всю преж¬
нюю философию.

СОВРЕМЕННЫЙ (ЛОГИЧЕСКИЙ) ПОЗИТИВИЗМ
В 20-х годах XX в. махистская форма позитивизма при¬
обрела новый вид, превратилась в так называемый логиче¬
ский позитивизм, или неопозитивизм. Первоначально это
философское течение возникло в Австрии и Англии, а также
в Польше. Историческим условием появления этого тече¬
ния был общий кризис капитализма после первой миро¬
вой войны и выпадения России из цепи империалисти¬
ческих стран. Кризисные явления в разработке теоре¬
тических основ естествознания, прежде всего физики и ма¬
тематики, непосредственно явились основой возникновения
и развития неопозитивизма. Теория относительности, от¬
крытие логико-математических парадоксов, разработка не¬
эвклидовых геометрий вызвали к жизни огромное количе¬
ство новых вопросов, связанных с обоснованием науки и
интерпретацией всей системы научного знания. Неопози¬
тивизм взялся дать ответы на эти вопросы.
В Австрии в 1922 г. кафедру философии индуктивных
наук Венского университета, созданную в 1895 г. специаль¬
но для Маха, занял физик Мориц Шлик (1882—1936).
Как и его предшественник по этой кафедре Эрнст Мах,
Шлик занимался не только физикой, но и философией,
причем его симпатии были на стороне позитивизма. Вокруг
М. Шлика сложился так называемый «Венский кружок»
в составе логика Рудольфа Карнапа (род. в 1891 г.), став¬
шего впоследствии лидером всего течения, а также Отто
Нейрата (ум. в 1946 г.), Ф. Вайсмана, Г. Фейгля, Ф. Ка¬
уфмана, Э. Цильзеля, В. Крафта, Б. фон-Югоса и др. Зна¬
чительную роль в становлении «Венского кружка» сыграли
математик Ганс Ган (ум. в 1931 г.) и физик Ф. Франк.
К кружку примкнуло еще несколько естествоиспытателей,
-139

выступивших в роли хранителей заветов эмпириокрити¬
цизма1. Это не мешало им, впрочем, объявлять своими пред¬
шественниками также Гёте и французских просветителей.
В действительности же теоретическими источниками ав¬
стрийского неопозитивизма были учения Маха и Авенари¬
уса, а также неореализм Франца Брентано (1838—1917>
и Алексиуса Мейнонга (1853—1921), которые воскресили
схоластический реализм понятий и учили о существовании
в сознании различных видов бытия (в том числе самих вещейг
логических сущностей и т. д.), так что объекты присут¬
ствуют якобы «нейтрально» уже в самих явлениях психики
человека. Вдохновителем главных идей и принципов нео¬
позитивизма был Людвиг Витгенштейн (1889—1951), автор
«Логико-философского трактата» (1921).
«Венский кружок» вошел в тесный контакт с «Обществом
эмпирической философии» в Берлине (Г. Райхенбах, Ф. Кра¬
уз, В. Дубислав и др.), развивавшим аналогичные идеи.
В Англии роль зачинателя неопозитивизма сыграл Берт¬
ран Рассел (род. в 1872 г.), прошедший в своих многочислен¬
ных сочинениях эволюцию от неореализма к «нейтраль¬
ному монизму» как разновидности неопозитивизма с уси¬
лившейся впоследствии юмистской окраской.
Активной пропагандой логического позитивизма в Ан¬
глии занялся затем Альфред Айер (род. в 1910 г.), автор
книг «Язык, логика и истина», «Основы эмпирического-
познания» и др. Немало философов и социологов примкну¬
ли к этому направлению в США, куда в конце 30-х годов,
переселился из Европы ряд видных неопозитивистов,
в том числе Карнап, Кауфман и Тарский, после того как
«Венский кружок» в 1938 г. распался вследствие захвата
Австрии фашистской Германией. Вокруг Карнапа и Тарского
в США сложилась разветвленная группа «логических ана¬
литиков», среди которых были и полупрагматист Ч. Мор¬
рис, и видные логики Эрнст Нагель, Бильярд Куайн,
Нельсон Гудмэн и др.
Неопозитивизм в Англии с самого начала характеризо¬
вался некоторыми особенностями. В отличие от континен¬
тального неопозитивизма, которому были свойственны край¬
ность и резкость в формулировке своих положений, догма¬
1 Немецкий исследователь неопозитивизма Э. Альбрехт в этой
связи прямо пишет: «Под неопозитивизмом понимают не что иное,,
как последние фазы развития эмпириокритицизма» (Е. Albrecht.
Darstellung und Kritik... des Neopositivismus. Rostock, 1949, S. 17).
140

тизм и стремление к систематическому построению доктри¬
ны, британский неопозитивизм характеризовался скепти¬
ческой недоговоренностью и уклончивостью. Рассел и Ай¬
ер нередко критиковали континентальных позитивистов
за формалистические увлечения, отвергали, хотя и на сло¬
вах, конвенционализм и физикализм (так называются две
составные части неопозитивистского учения, которые в числе
прочих будут рассмотрены нами далее).
О неопозитивизме в Польше можно писать лишь с ря¬
дом специальных оговорок. Несколько крупных польских
логиков в 20—30-х годах внесли свой вклад в неопозитивизм
в виде некоторых использованных ими положений формаль¬
нологического характера, но философские позиции их были
весьма различны: Казимир Айдукевич был неопозитивистом
и часто печатался на страницах органа «Венского круж¬
ка» журнала «Erkenntnis» (выходил с 1930 по 1938 г.),
Альфред Тарский занимал аналогичные философские по¬
зиции, Тадеуш Котарбинский переходит на позиции диа¬
лектического материализма, Ян Лукасевич сочувствовал
томизму.
В своем развитии неопозитивизм опирался на идеи,
выдвинутые позитивистами XIX в., а до них — Д. Беркли
и Д. Юмом. Однако широкое использование проблем и ре¬
зультатов естествознания XX в. позволило неопозитивизму
принять форму, которая существенно отличает его от всех
прежних разновидностей позитивизма2.
На характер неопозитивистской философии наложила
свой отпечаток и специфика классовой борьбы в эпоху
империализма, способствовавшая развитию лицемерной
софистики у империалистических идеологов в различных
областях их деятельности — от политической публицисти¬
ки до гносеологических трактатов. Но дело, разумеется,
далеко не сводится к софистике. Многие идеологи господ¬
ствующего класса современного капиталистического мира
искренне ищут промежуточной философии, которая зату¬
шевывала бы противоположность материализма и идеа¬
лизма и тем самым вырвала бы у первого антиидеалистиче-
2 Об отношении неопозитивизма к проблемам естествознания
XX в. в период становления неопозитивистской философии см.
нашу статью «Философия .неопозитивизма и наука» (жури. «Ком¬
мунист», 1955, № 13), а также сб. «Современный субъективный
идеализм». Госполитиздат, М.,	1957, стр. 145—193, 223—225,
339—422.
141

ское острие. Некоторые современные ученые не менее ис¬
кренне верят в то, что неопозитивизм — это и есть совре¬
менный материализм.
Неопозитивистская доктрина отличается значительной
сложностью и наличием многих вариантов решения отдель¬
ных проблем. Споры между многочисленными ее сторон¬
никами привели к появлению частных разновидностей
неопозитивизма, иногда противоречащих друг другу. В пре¬
делах данной главы можно осветить только наиболее важ¬
ные вопросы, в решении которых сходятся большинство
неопозитивистов.
В общей системе взглядов неопозитивизма можно выде¬
лить следующие основные разделы: новое понимание пред¬
мета философии, принцип эмпиризма и верификации,
конвенционализм, позитивистское истолкование семанти¬
ческого понятия истины, возникшее к концу 30-х годов,
а также физикализм, характерный для австрийского и от¬
части американского неопозитивизма середины 30-х годов.
В таком порядке мы и рассмотрим принципы и понятия,
составляющие основу современного позитивизма, оставив
в стороне как анализ всей сложной эволюции неопозити¬
визма, так и рассмотрение принципов и понятий, менее
важных с точки зрения последующего развития неопози¬
тивизма. Впрочем, вопрос об эволюции неопозитивизма
встает отчасти при критическом рассмотрении предмета
философии, когда будут выяснены некоторые особенности
решения этой проблемы неопозитивизмом в отличие от
предшествовавших форм позитивизма.
Новое понимание предмета философии и критика преж¬
него его понимания с наибольшей отчетливостью были сфор¬
мулированы Р. Карнапом в статье «Преодоление метафизи¬
ки логическим анализом языка науки», опубликованной
в 1932 г. в главном органе неопозитивистов, журнале
«Erkenntnis». В этой статье Карнап пытался доказать не¬
возможность философии в «традиционном» ее значении,
т. е. как науки, основной вопрос которой есть вопрос о вза¬
имоотношении бытия и мышления, объекта и субъекта.
Существо аргументации Р. Карнапа может быть изложено
вкратце следующим образом. Предложения (суждения)3,
3 В рамках этих очерков термин «предложение» употребляется
в значении, совпадающем со значением термина «суждение», как
это имеет место в случае немецкого слова der Satz, используемого
Р. Карнапом в обоих значениях. С другой стороны, Б. Рассел стро¬
142

из которых состоят философские учения, не являются под¬
линными предложениями, поскольку определяющий при¬
знак последних состоит в том, что им присуща либо истин¬
ность, либо ложность, философские предложения не обла¬
дают этим свойством. Философские предложения квалифи¬
цированы Карнапом как мнимые или, как он их назвал,
«псевдопредложения», т. е. предложения, лишенные науч
ного смысла. В данном случае под осмысленностью предло¬
жения понимается именно его способность быть либо истин¬
ным, либо ложным. Предложение, лишенное научного
смысла, также обладает смыслом, но в ином значении,
а именно — противоположности по отношению к полному
абсурду. Такк например, предложение «первоначало есть
абсолютный дух» осмыслено по отношению к абсурдному
(unsinnig) набору звуков «блям-блям бур-бур», но лишено
смысла (sinnlos) в том специфическом значении, о котором
он ведет речь в своей статье. Предложения, лишенные на¬
учного смысла, следует отличать также от чисто логиче¬
ских утверждений (законов, правил логики и т. д.), которые
с точки зрения Карнапа «свободны» от смысла, т. е. от
предметного содержания (sinnleer). Р. Карнап считает,
что философский вопрос об отношении материи и сознания—
это псевдовопрос, поскольку ответы на него якобы суть
псевдопредложения, т. е. не поддаются квалификации как
истинные или ложные. Отсюда прямой путь к утверждению,
будто неопозитивизм «снимает» противоположность мате¬
риализма и идеализма, детерминизма и телеологии и т. д.
При попытке обосновать философские положения в ка¬
честве псевдопредложений Карнап ссылается на три осно¬
вания: либо дело в том, что философские предложения ока¬
зываются составленными из псевдопонятий, либо входящие
в них понятия соединены в предложении по правилам,
не совместимым с грамматикой и логикой, либо же, нако¬
нец, эти предложения получены из других предложений
в нарушение коренных принципов логической дедукции.
В качестве примеров псевдопонятий Карнап приводит
термины «мировой принцип», «дух», «вещь в себе» и др.,
называя их «метафизическими словами без значения»,
которым не соответствует в действительности ничего реаль¬
го различает суждения в логическом смысле (propositions), сужде¬
ния в грамматическом смысле, т. е. предложения (sentences), и
суждения в психологическом смысле (judgements). См. В. Russell.
Ап Inquiry into Meaning and Truth, p. 189.
143

но-конкретного. Предложения, в состав которых входят
псевдотермины (псевдопонятия), не будут ни истинными,
ни ложными, аналогично тому как утверждение «сапоги-
всмятку в современных условиях шьют на машинах» не
истинно, но и не ложно, но лишено научного смысла.
‘ Псевдопредложения возникают также вследствие того,
что термины, сами по себе не вызывающие каких-либо воз¬
ражений, соединяются при посредстве связей, противо¬
естественных с логико-грамматической точки зрения. По¬
следнюю Карнап понимает весьма широко, включив в нее
в конечном счете и смысловые требования к согласованию
слов. Так, например, с точки зрения Карнапа не истинны
и не ложны, но лишены научного смысла тезис Гегеля
«ничто переходит в бытие» и утверждение Хайдеггера «ничто
ничтожествует (nichtet)», ибо они образованы в нарушение
правила, запрещающего приписывать «ничто» какие-либо
предикаты. В конечном счете философские предложения
следует признать, согласно Карнапу, псевдопредложениями
потому, что они не поддаются проверке путем сопоставления
их с чувственной действительностью4.
Уже в рассуждении Карнапа относительно «недопусти¬
мости» внутренних связей, имеющих место в некоторых
философских предложениях, налицо серьезный промах.
Спрашивается, откуда взялись правила, запрещающие про¬
извольные манипуляции со словами? Причиной их появле¬
ния было осознание несовместимости подобных манипуляций
с действительным ходом материальных процессов в объек¬
тивном мире. Но это и означает, что предложение (сужде¬
ние), содержащее материалистический ответ на основной
вопрос философии, есть не эфемерное, а истинное предло¬
жение.
Пример с декартовой дедукцией «cogito ergo sum»
был использован Р. Карнапом с целью доказательства не¬
возможности дедуктивно-спекулятивной философии. Из
«я мыслю» вытекает не то, что «я существую», где «я» есть
понятие личности, но всего лишь то, что «существует нечто
4 Псевдопредложения возникают, согласно Карнапу, и вследствие
смешения в одном и том же предложении разных значений слова
(например, в предложении «пять есть число» неясно, идет ли речь
о пятерке как таковой или же об имени числительном «пять»).
Таким образом, происходит смешение выражений языка и языка
о языке, т. е. метаязыка.
144

мыслящее»5. Поэтому утверждение «я как личность суще¬
ствую» не может, согласно Карнапу, считаться истинным.
Но нельзя его считать и ложным, так как оно в принципе
могло бы вытекать из каких-либо иных предложений.
Окончательный вывод об отсутствии в этом предложении
смысла делается Р. Карнапом на основании тезиса о том,
что «личность» есть псевдопонятие. Если же рассматривать
декартову формулу как выражение интуиции, то в этом
случае она также не подлежит квалификации с точки зре¬
ния ее истинности или ложности, потому что, по мнению
Карнапа, интуиция и логика несовместимы.
Не высказывая этого явно, Карнап тем не менее направ¬
ляет в действительности свое отрицание дедуктивных спе¬
куляций не столько против идеалистических конструкций
в философии, сколько против материализма. Чтобы обна¬
ружить беспочвенность идеалистических спекуляций, не¬
зачем использовать весь арсенал логических средств. Если же
принять на веру доводы Карнапа, то с тем же правом,
как и в случае метафизической формулы Декарта, можно
утверждать, что нет логически оправданного перехода от
суждения «я практически действую» к суждению «я на¬
хожусь в объективно существующем мире». И все же этот
переход происходит ежечасно, ежеминутно. Он отнюдь не
противоречит логике, но далеко не на одну логику опирает¬
ся. Подтверждением его правомерности служит вся много¬
вековая, безгранично многообразная практика челове¬
чества.
«Разрушение», которому Карнап подвергает философию,
дополняется им объяснением того факта, что, несмотря на
свою «бессмысленность», философия в течение весьма дли¬
тельного времени не только существовала, но и развива¬
лась. Нигилистическая позиция, занятая в этом вопросе
позитивистом Стюартом Чейзом, утверждавшим, что в исто¬
рии философии на протяжении веков совершался лишь
легкомысленный хоровод разных точек зрения, и «коротко
говоря, мальчики, видимо, не сделали большого прогресса»6,
оставляла в стороне проблему того побудительного источ¬
5 Р. Карнап здесь не оригинален и лишь повторяет идею, вы¬
сказанную Т. Гоббсом во «Втором возражении на «Размышления»
Декарта» (см. Т. Гоббс. Избр. соч., стр. 144) и И. Кантом в его
учении о паралогизмах чистого разума (см. И. Кант. Критика
чистого разума. СПб., 1902, стр. 275).
6 S. Chase. The Tyranny of Words. N. Y., 1938, p. 241.
10 И. С. Нарский	«.г

ника, который заставлял людей вновь и вновь возвращаться
к философским исканиям. Карнап попытался разрешить
эту проблему.
Он утверждает, что причина появления огромного коли¬
чества разнообразных философских систем на протяжении
последних двух тысяч лет человеческого существования
коренится в потребности людей как-либо выразить прони¬
зывающее их душу «чувство жизни». Лучшим средством его
выражения служат музыка и поэзия, «...искусство есть аде¬
кватное средство выражения чувства жизни, а метафизика --
неадекватное... Вероятно, музыка является чистейшим
средством выражения чувства жизни, ибо она в сильней¬
шей степени свободна от объективности... Метафизики и ест:
музыканты без способностей к музыке... Наше предполо¬
жение, что метафизика есть замена, правда недопустимая,
искусства, как кажется, подтверждается тем фактом, что
метафизик, имевший сильнейшее художественное дарова¬
ние, а именно Ницше, меньше всего впал в ошибку такого
смешения»17. Таким образом, Карнап утверждает наличие
иррационального ядра в любой, в том числе в материали¬
стической, философии. Он отрицает за иррационализмом
научное содержание, но считает, что именно в иррациона¬
лизме «традиционная» философия достигает своего наиболее
полного развития и адекватного выражения.
Итак, Карнап начал за здравие, а кончил за упокой.
Опровержение философии завершилось оправданием наи¬
более реакционной, иррационалистической школы. Ана¬
логично Б. Рассел считал, что «традиционная» философия
занимает постоянно изменяющуюся «ничейную территорию»
между наукой и религией, спекулируя на проблемах,
еще не решенных наукой.
Следует отметить, что польский логик Ян Лукасевич
в статье «Логистика и философия» (1936) прямо требовал,
чтобы за пределами логически действующего разума,востор¬
жествовали бы религиозные чувства, которые затем должны
пронизать и саму нашу разумную деятельность7 8. Эта
статья завершалась откровенным прославлением «доброй
и мудрой Силы», т. е. бога.
7 R. Carnap. Die Uberwindung der Methaphysik durqh lo¬
gische Analyse der Sprache, § 7. «Erkenntnis», В. II.
8 «Przeglad filozoficzny», т. XXXIX, Warszawa, 1936, str. 131.
146

Как бы то ни было, Карнап решил, что почва для построе¬
ния новой тесрии с иными, чем у прежней философии, за¬
дачами уже достаточно расчищена им и его единомышлен¬
никами. М. Шлик в статье «Поворотный пункт в философии»
(1931) объявил, что неопозитивизм кладет конец заблужде¬
ниям прошлых веков и впервые за всю историю указывает
путь действительно «плодотворного» философствования.
Какое же понимание предмета философии предложил
неопозитивизм? Витгенштейн в «Логико-философском трак¬
тате» (1921) писал, что «цель философии есть логическое
прояснение мыслей»9. Р. Карнап провозгласил: «На место
неразрешимой путаницы проблем, которую называют фило¬
софией, вступает логика науки»10 11. Несколько позднее он
уточнил свое понимание предмета философии: «...задачей
философии является семиотический анализ...»11. Семиоти¬
ческим анализом Карнап называет анализ логической
структуры терминов и предложений, употребляемых в на¬
учном языке, включая и исследование символик, а также
формальных условий истинности предложений и их смысла.
Это значит, что Р. Карнап заменяет философию логическим
анализом при помощи средств современной формальной ло¬
гики, лишив при этом последнюю собственно философской
основы и превращая ее в своего рода метатеоретический
инструмент исследования структуры наук. Аналогично
Б. Рассел объявил «сущностью философии»12 логику,
а А. Пап в книге «Элементы аналитической философии»
(1949) определил последнюю как логический анализ повсе¬
дневного, научного и философского языков, т. е. как своего
рода философию философии. Основным вопросом этой
«философии философии», по А. Папу, является вопрос
о том, каково значение термина «значение», употребляемого
в семантических изысканиях.
На закате своей научной карьеры Л. Витгенштейн на¬
писал книгу «Философские исследования» (издана в 1953 г.),
9 L. Wittgenstein. Tractatus logico-philosophicus, 4. 112.
10 R. Carnap. The logical Syntax of Language. L., 1937,
p. 279.
11 R. Ca ma p. Introduction to semantics. Cambridge. Mass.,
1946, p. 250.
12 B. Russell. Our knowledge of the external world. L., 1952,
p. 42. С точки зрения Рассела философия логического анализа дол¬
жна обратить особое внимание на анализ понятий, интересовавших
прежнюю философию («время», «бесконечность», «причинность»,
«вероятность» и т. д'.).
10-	‘	147

в которой отрицание философии достигло крайней точки.
Определяя философию как «критику языка», он рассматри¬
вал ее тем самым как раздел филологии, отождествлял
с филологией, ибо она призвана прояснять и уточнять раз¬
личные варианты значений отдельных слов и предложений
повседневного языка, не отдавая предпочтения ни одному
из выявленных вариантов. Витгенштейн заявил, что всякий
раз, когда в повседневном языке возникает какая-либо
неясность, мы уже имеем дело с... философской проблемой.
Буржуазный историк философии М. Уайт язвительно
назвал последнюю книгу Витгенштейна не научным иссле¬
дованием, а «философским альбомом».
Задолго до последней книги Витгенштейна в лагере не¬
опозитивистов неоднократно раздавались голоса, разъяс¬
нявшие, что отрицание старой философии имеет еще одну
сторону: неопозитивизм не возражает против всякой фило¬
софии, коль скоро она остается за пределами собственно
логической сферы и не претендует на подчинение себе по¬
следней. Такой результат естественно вытекал и из реаби¬
литации Карнапом иррационализма и из утверждений по¬
зитивистов о независимости логики от философии, в чем
пытался убеждать своих читателей еще Д. С. Милль.
А. Тарский писал: «Мы можем оставаться наивными реали¬
стами, критическими реалистами... кем бы мы раньше ни
были»13 14. Казалось бы, вполне конкретным подкреплением
этому тезису могут служить сочувственные отзывы Отто
Нейрата о марксизме11 или А. Папа о неореалистическом
учении «эмерджентной эволюции»15.
Но не так обстоит дело на самом деле. «Разрешение»
А. Тарского принять любую философию нельзя брать
всерьез: неопозитивизм не может быть соединен с любой
философией, ибо сам он есть разновидность субъективного
идеализма, а стремление неопозитивистов лишить филосо¬
фию собственно философского содержания направлено
против материализма.
Недалеко отсюда и до реабилитации религии, которая
не подлежит, с точки зрения неопозитивистов, критике,
поскольку выражает глубинные «потребности души». А. Ай¬
ер пишет: «...нет логической почвы для антагонизма между
13 «Semantics and the Philosophy of Language», 1952, p. 34.
14 «Erkenntnis», 1931, В. II, H. 5—6, S. 422.
15 «British Journal for the Philosophy of Science», 1952, vol. 2,
N 8, p. 304.
148

религией и естествознанием»16. Он решительно отмежевы¬
вает неопозитивизм от атеизма. Красноречиво и заявление
Карнапа о соотношении сферы научной теории и сферы прак¬
тики, отдаваемой им на откуп иррациональной интуиции
и вере: для него желательно «мирное отношение между раз¬
личными жизненными сферами...»17.
Таким образом, уже при рассмотрении проблемы пред¬
мета философии обнаруживается реакционная сущность
неопозити висте кой доктр и ны.
В понимании предмета философии позитивизмом XIX
и XX вв. можно обнаружить определенную тенденцию:
по мере исторического развития позитивизма усиливался
присущий ему субъективизм. Если О. Конт видел задачу
философии в создании классификации наук о «внешних
явлениях», а Г. Спенсер — в достижении наиболее обобщен¬
ного описания явлений, то Р. Карнап усматривал задачу
философского исследования в изучении средств и форм
преобразования чувственных данных в процессе научного
познания. Внешний, объективный мир его как философа
не интересует.
В неопозитивистском понимании предмета философии
субъективистски переплетаются старый, контовский и ма-
хистский подходы к решению проблемы. Если Конт счи¬
тал «традиционную» философию бессильной, то Карнап
считает ее «лишенной научного смысла». Если Мах считал
мир состоящим из «нейтральных элементов», то Карнап
и Рассел ограничиваются утверждением нейтральности
«материала науки»: философ не должен «выходить» больше
во внешний мир, ему достаточно заняться формальными
преобразованиями предложений науки, подвергая их чисто
логическому рассмотрению.
Неопозитивисты едины в похвалах по адресу Маха
и Авенариуса — своих непосредственных предшественни¬
ков. Ф. Франк в статье «Эрнст Мах — столетие со дня его
рождения» подчеркивал, что «большое значение активности
Маха лежит в факте, что... он возвещал унификацию науки
путем исключения метафизики»18. В. Фукс в послесловии
к письмам Маха и Авенариуса к Шуппе, опубликованным
в столетие со дня смерти последнего19, назвал главу род¬
16 A. Ayer. Language, Truth and Logic. L., 1936, p. 177.
17 R. Carnap. Der logische Aufbau. der Welt, S. 258.
18 «Erkenntnis», 1938, В. VII, H. 4, S. 256.
19 «Erkenntnis», 1936, В. VI, H. 2.
149

ственной махизму имманентной философии выдающимся
представителем «подлинно позитивного и эмпирического
мышления».
Неопозитивисты утверждали, что их философия свобод¬
на от «метафизики», под которой они подразумевали прежде
всего теорию бытия, онтологию. Иногда, чтобы подчеркнуть
свою независимость от онтологических посылок, они назы¬
вают свою философию «онтикой», т. е. совокупностью чисто
эмпирических правил и выводов. Б. Рассел обычно назы¬
вает свою философию «нейтральным монизмом». Большин¬
ство неопозитивистов предпочитает название «логический
эмпиризм» как синоним неопозитивизма. Посмотрим, в чем
заключается неопозитивистский эмпиризм.
Когда неопозитивисты утверждают, что их философия
есть современный научный эмпиризм, они ссылаются на
то, что критерием «осмысленности» предложений, т. е.
отнесения их либо к числу подлинных предложений (суж¬
дений), либо к числу псевдопредложений, служит их про¬
верка (верификация), заключающаяся в сопоставлении
предложения с чувственным опытом субъекта. Философские
предложения верификации не поддаются, а потому якобы
и бессмыслены. Что же понимается под опытом и верифика¬
цией? Остановимся на этом вопросе подробнее.
Если суммировать заявления неопозитивистов, в кото¬
рых они приписывают опыту те или иные свойства, то ока¬
жется, что опыт в их понимании отличается 1) «нейтрально¬
стью» в философском отношении, 2) атомарностью, 3) спо¬
собностью самопроверки и интерсубъективностью, 4) взаи-
монезависимостью по отношению к сфере логико-математи¬
ческих отношений.
1)	«Нейтральность» чувственного опыта принципиально
не отличается от «нейтральности» элементов мира в фило¬
софии Маха и Авенариуса. Разница состоит лишь в том,
что Шлик, Карнап и Рассел рассуждают о нейтральности не
мира как такового, но «данных» (data) опыта, с которыми
ученые имеют дело в своих лабораториях. Мир же как
«псевдопроблема» остается за бортом науки и философии.
Но, спрашивается, о какой «нейтральности» данных опыта
может идти речь, если данные — это ощущения и пережи¬
вания людей, взятые в полной изоляции от внешнего их
источника, о котором нам запрещают и говорить и мыс¬
лить? Опыт в понимании неопозитивистов не менее, если
не более, субъективен, чем опыт в понимании махистов.
150

Разговоры о «нейтральности» опыта играют роль маски¬
рующей завесы над субъективным идеализмом. Карнап
определял опыт как «данное», а данное как «само пережива¬
ние в его полном и замкнутом единстве»20. Субъективный
идеализм этой формулировки обнаруживается достаточно
ясно. Но сразу же пускаются в ход средства маскировки,
и нас, со ссылкой на В. Шуппе, уверяют, что «данное бес¬
субъектно»21, существует независимо от того лица, кото¬
рое переживает его.
Рассел называет опыт совокупностью фактов. Но что
такое факт, совершенно непонятно. С одной стороны, факты
существуют объективно, независимо от субъекта, за преде¬
лами воспринимаемого опыта. «Факты шире (по крайней
мере в возможности), чем опыт»22. С другой стороны, Рас¬
сел не согласен признать наличие у фактов материальной
природы. С точки арения своей природы «факт не опре¬
деляется»23. Заметим здесь же, что неопозитивисты пони¬
мают под фактами вообще все то, что делает то или иное
предложение истинным или ложным. В результате такого
понимания «фактами» оказываются и чувственно воспри¬
нимаемые явления и мысли, и изменения состояния созна¬
ния вообще, и предложения, и «факты наличия» у предложе¬
ний той или иной логической значимости (истинно, ложно
и т. д.), и «факты отсутствия» каких-либо явлений (напри¬
мер, факт отсутствия флогистона) и т. д. Приемлемое с точ¬
ки зрения понятий формальной логики, указанное понима¬
ние категории «факт» при философской его абсолютизации
ведет к позитивистскому затушевыванию принципиального
различия между объективными фактами и фактами созна¬
ния субъекта.
Однако Расселу не удается скрыть свой субъективный
идеализм. Он ставит следующий вопрос: если в Париже
и Нью-Йорке люди видят две абсолютно одинаковые Эй¬
фелевы башни, следует ли истолковать эти факты опыта
как наличие одной башни в двух разных местах или как
существование двух разных, хотя и одинаковых по форме,
башен? Второй ответ ведет к признанию материальной суб¬
станциональности башен, первый — вполне сочетается с те¬
зисом Беркли «esse est percipi». И Рассел принимает пер¬
20 R. Carnap. Der logische Aufbau der Welt, S. 92.
21 Ibid., S. 87.
22 B. Russell. An Inquiry into Meaning and Truth, p. 305.
23 Ibid, p. 293; ср. Ч. Диккенс. Тяжелые времена, кн I, гл. 1 и 5.
151

вый ответ, который вполне согласуется, казалось бы, с про¬
тивоположным мнением Беркли, что мы видим, наоборот,
не одну, а разные вещи, когда мы смотрим на какой-то пред¬
мет невооруженным глазом, а затем в микроскоп. Отметим,
что Эйнштейн не согласился сданным мнением Рассела24.
Приведенных примеров достаточно для того, чтобы еще
раз убедиться в глубокой правоте слов В. И. Ленина, ука¬
зывавшего, что «попыт“ прикрывает и материалистическую
и идеалистическую линию в философии, освящая их спу¬
тыванье»25 26. Такую же двусмысленную роль играет у неопо¬
зитивистов термин «логическая конструкция». В одних
случаях он означает фикцию (например, когда микрообъект
объявляется логической конструкцией, из которой выво¬
димы предложения о будущих ощущениях ученого в лабора¬
тории), в других же случаях — нечто реально существую¬
щее. Данный термин особенно охотно применяется неопози¬
тивистами к объектам теоретического естествознания (элек¬
трон, позитрон, нейтрон и т. д.). В писаниях Шлика и Айера
зачастую невозможно установить, в каком именно из двух
смысловой употребляется. Двусмысленность значения этого
термина используется неопозитивистами для лингвистиче¬
ской маскировки субъективного идеализма.
2)	Витгенштейн и его единомышленники настаивали
на атомарности опыта. Опыт, по их мнению, состоит будто
бы из разрозненных, независимых друг от друга и абсолют¬
но изначальных «фактов». Источником такого понимания
опыта является философия Д. Беркли с ее представлением
о комплексах неделимых, неразложимых далее ощущений.
Д. Беркли пользовался понятием «наименьшего ощущае¬
мого» (minimum sensibile)2G.
Рассел вскоре после того, как концепция атомарности
была выдвинута в континентальном неопозитивизме, пере¬
именовал «факты» в «события», желая тем самым подчерк¬
нуть, что факты носят характер атомарных процессов.
Карнап в 20-х годах предпочитал именовать «факты» эле¬
ментами потока переживаний, а с начала 30-х годов, стре¬
мясь уйти подальше от щекотливой проблемы природы
фактов, обозначал их как содержание протокольных предло¬
24 См. Albert Einstein. Mein Weltbid. Ullstein—Bucher.
B.. 1955, S. 40.
25 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 135.
26 См. Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 164.
152

жений, описывающих элементарный опыт. Заметим, что
это изменение терминологии было связано с возникновением
вербалистской (словесной) интерпретации опыта, согласно
которой в основе науки лежат уже не факты, но предложения.
Впрочем, уже с самого начала Витгенштейн и Рассел счи¬
тали, что наука начинается только с фиксации атомарных
фактов в соответствующие «атомарные предложения».
Но дело, разумеется, не в пестроте различных названий,
а в том, что неопозитивистское понимание фактов в корне
неверно. В действительности все вещи и процессы матери¬
ального мира находятся во взаимосвязи, никаких абсо¬
лютно обособленных друг от друга фактов никогда не было
и в помине. Не существует и абсолютной изначальности
фактов. Еще материалист XVIII в. Д. Пристли, критикуя
разделение Д. Локком идей на простые и сложные, указы¬
вал, что так называемые «простые» идеи образованы в про¬
цессе длительной и сложной абстрагирующей деятельности
сознания. Известно, что каждый устанавливаемый научно
факт есть результат предшествующего исследования, в ко¬
тором приходится опираться на ранее полученные обобще¬
ния, использовать приборы и т. л 27.
Шаткость своих позиций чувствовал уже сам Л. Вит¬
генштейн. Поэтому принцип атомарности опыта был им
сформулирован в относительной форме: «Каждое утвер¬
ждение о комплексах может быть разложено на утвержде¬
ния о том, какие части образуют эти комплексы, и утвер¬
ждения, которые полностью описывают комплексы. Пред¬
меты образуют субстанцию мира. Поэтому они не могут
быть сложными»28. Но уклончивость формулировки не спа¬
сает положения. Вопрос заключается в следующем: сущест¬
вуют ли в принципе некие исходные, принципиально не раз¬
ложимые на составные части переживания («факты», «пред¬
меты» и т. д.)? Логический позитивизм отвечает — да;
диалектический материализм отвечает — нет.
Принцип атомарности был применен к учению об истине,
в результате чего истинность сложных предложений стали
рассматривать как функцию истинности атомарных (про¬
стых) предложений. В определенных границах подобный
подход к делу оказался весьма полезным, но в этом нет за¬
27 Этот вопрос популярно разобран в кн.: М. Корн форт.
Наука против идеализма. М., 1957, стр. 161—164.
28 L. Wittgenstein. Tractatus logico-philosophicus, 2.0201,
153

слуги неопозитивизма, так как такая трактовка истинности
сложных предложений возникла в математической логике
независимо от неопозитивистских спекуляций о характере
чувственного опыта.
3)	Неопозитивизм приписывает чувственному опыту лич¬
ности способность служить средством полной проверки ис¬
тинности предложений. По этому вопросу среди неопози¬
тивистов велись долгие и запутанные споры. Оказалось,
что сформулированный ими принцип проверки (верифи¬
кации) при строгом его проведении в жизнь делал невоз¬
можным то, ради чего он был введен, т. е. проверку предло¬
жений с целью установления их осмысленности, азатем
и конкретнее — их истинности и ложности29.
Принцип верификации означает, что субъект сравнива¬
ет высказываемое им предложение со своим чувственным
переживанием в данный момент, к которому относится это
предложение, и принципиально исключает как невозможное
сравнение предложения с внешним по отношению к пере¬
живанию объектом. Если предложение не поддается про¬
верке через сравнение с чувственным опытом субъекта,
то оно, согласно принципу верификации, считается и не
истинным и не ложным, но лишенным научного смысла.
Принцип верификации отождествляет определение истины
и критерий истины как совокупность операций сравнения
предложений с опытом. Кроме того, согласно принципу
верификации, имеет место тождество осмысленности пред¬
ложения (т. е. способности его быть истинным или ложным)
и проверяемости его истинности, а на этой основе — тожде¬
ство научного смысла предложения и операций его провер¬
ки.
Механизм верификации, разработка которого была на¬
чата М. Шликом, представляет собой совокупность следую¬
щих операций: 1) получение из данного общего предложе¬
29 Следует отличать принцип верификации в теории познания
неопозитивизма от проблемы верификации в современном логиче¬
ском исчислении предложений, где решаются, в частности, вопросы
об осмысленности сложных предложений в зависимости от осмыс¬
ленности простых (атомарных) предложений (так называемые
«антиномии верификации»). Не имеет собственно философского ха¬
рактера и разработка Карнапом логического механизма верифика¬
ции в статье «Проверяемость и значение» (1936) и в более поздних
работах (например, в статье «Методологический характер теорети¬
ческих понятий», помещенной в сборнике университета Миннесота
по логическому анализу науки; 1959).
154

ния (закона, гипотезы) науки (U) с помощью логических
средств (t/1'2- -n) частных (U[> 2, 3...) и в конечном счете еди¬
ничных следствий, поддающихся эмпирической проверке,
((/„); 2) экспериментальное создание явления (F), прото¬
кольная запись которого (W) в состоянии подтвердить ис¬
тинность предложения Un\ 3) сравнение двух предложений
(ИР и Un) на предмет установления их тождества, которое
свидетельствовало бы об успехе предпринятой верифика¬
ции; 4) определение степени вероятности подтверждения
{/'на основании осуществленной проверки предложения
Un. Схематически механизм верификации можно изобразить
следующим образом:
Принцип верификации не есть «открытие» неопозитиви¬
стов: в зачаточной своей форме он используется во всех кон¬
цепциях агностического сенсуализма. Уже в субъективно¬
идеалистическом тезисе Д. Беркли «быть — значит быть
воспринимаемым» содержалась идея, оказавшаяся затем
главным следствием из принципа верификации: существо¬
вание объекта совпадает с его данностью человеческому со¬
знанию и не имеет места помимо этой данности. Однако
принципа верификации как такового у Беркли еще не было,
поскольку последний неразрывно связан с принятием трех¬
значимой логики, т. е. формальной логики, в которой пред¬
ложениям может приписываться одна из трех значимостей:
«истинно», «ложно» и «лишено научного смысла».
Принцип верификации слов содержится в зародыше
в утверждении Д. Юма о том, что критерием истинности идей
155

являются впечатления «...все наши идеи,— пишет Юм,—
скопированы с наших впечатлений»30. И далее: «Раз все,
что проникает в сознание, в действительности есть перцеп¬
ция, то невозможно, чтобы оно сознавалось (переживалось)
как нечто иное (т. е. как то, что существует в отличие от
чувственного переживания, фиксируемого затем словом.—
И. Я.)»31. В этих положениях уже можно обнаружить
принцип верификации слов, но еще не предложений, что,
впрочем, не вносит существенной разницы, если рассматри¬
вать вопрос не с узкологической, но с философской точки
зрения. Аналогичного понимания верификации придер¬
живается и Б. Рассел, который считает, что «значения слов
должны получаться из опыта, а значение предложения не
нуждается в этом»32. Верификационный принцип по сути
дела лежал и в основе теории познания О. Конта, на первом
этапе его эволюции.
Неопозитивисты неоднократно пытались убедить чита¬
телей в независимости принципа верификации от каких-
либо философских посылок, «...для анализа проблемы вери¬
фикации,— писал Шлик,— не требуется никаких предпо¬
сылок о природе действительного»33 34. Однако на деле прин¬
цип верификации неотъемлем от субъективно-идеалистиче¬
ской позиции в философии. Это может быть наглядно пока¬
зано на приводимых самими же неопозитивистами приме¬
рах использования верификации. Так, Б. Рассел приводит
следующий пример: «Гипотеза, что звездное небо существо¬
вало во все времена, и гипотеза, что оно существует только
тогда, когда я его вижу, совершенно тождественны во всех
тех следствиях, которые я могу проверить»3i. Правда,
сам Рассел пытается далее создать видимость своего несо¬
гласия с субъективистским пониманием верификации. Тем
не менее, как и другие неопозитивисты, он считает, что
предложение «существует независимая от существования
субъекта реальность» не поддается верификации, поскольку
требует для своей проверки наличия субъекта там, где его,
по содержанию предложения, не должно быть. Как и про¬
чие философские предложения, ' оно не верифицируется,
30 Д. Юм. Трактат о человеческой природе, кн. 1, стр. 71.
31 Там же, стр. 179.
32 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 184.
33 Al. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 142.
34 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 482.
156

а значит и не истинно и не ложно, т. е. «лишено научного
смысла».
С точки зрения диалектического материализма это не¬
верно. ПодтверждениехМ истинности философского сужде¬
ния о существовании объективной реальности служит об¬
щественная практика человечества, которая представляет
собой взаимодействие субъекта (как вторичного) и объекта
(как первичного), причем практика обладает свойством
всеобщности и не сводится к конечному числу разрознен¬
ных актов наблюдения, а тем более наблюдения субъекта
над состояниями собственной психики. Роль практики в по¬
знании в принципе не может быть заменена верификацией33.
Отрицание осмысленности предложения на основании
отрицания его верифицируемости означает, что отрицается
существование ненаблюдаемых фактов.
История возникновения принципа верификации была
связана отчасти с тем, что А. Эйнштейн в качестве крите¬
рия одновременности явлений рассматривал принципиаль¬
ную возможность обнаружения этой одновременности при
помощи тех или иных технических средств: если таких
средств в каком-либо случае принципиально изыскать нель¬
зя, то и понятие одновременности данных событий теряет
смысл. Верный в данном вопросе подход Эйнштейна к про¬
блеме был неправильно абсолютизирован и неправомерно
перенесен неопозитивистами на все случаи исследователь¬
ской деятельности. Тем самым неопозитивизм отрицал суще¬
ствование вещей независимо от познающего субъекта, до
и вне его познания. Но это и есть возрождение берклиан¬
ства, субъективный идеализм.
Возникшую ситуацию отнюдь не спасает упование Рас¬
села на то, что «отношение идеи или образа к чему-то внеш¬
нему заключается в вере...»35 36. «Вера» (в смысле «уверен¬
ности») бывает различной. Католик-томист верит в истин¬
ность книг официальных авторитетов церкви. С другой сто¬
роны, всякий убежденный материалист с основанием верит
путешественнику-географу, составившему точное описание
виденной им далекой страны, или экспериментатору-физи¬
ку, изложившему в книге результаты многих опытов. Рас¬
35 См. подробнее об этом нашу статью «Критика учения неопо¬
зитивизма о критерии истины (проблема верификации)» в журн.
«Вопросы философии», 1959, № 9 и 1960, № 9.
36 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 144.
157

сел же понимает под «верой» интуитивное и научно недо¬
казуемое субъективное мнение личности.
Следует отметить, что принцип верификации ведет коп-
равданию религии. Согласно этому принципу, нельзя про¬
верить предложение «я переживу свою телесную смерть».
Поскольку сам умерший субъект проверить это утвержде¬
ние не может, оно считается непроверяемым, но не ложным.
Как уже говорилось, неопозитивисты считают псевдопро¬
блемами такие проблемы, при рассмотрении которых ока¬
зывается, что невозможно верифицировать ни наличие объ¬
екта, к которому данная проблема относится, ни его от¬
сутствие. Псевдопроблемой они считают, например, вопрос:
о существовании бога. Это значит, что если человек прихо¬
дит к результату «я не обнаружил бога», ему запрещается
сделать вывод «бога не существует», поскольку, согласно*
религии, бог невидим. Неопозитивизм отрицает не истин¬
ность предложения «бог существует», но его принадлеж¬
ность к числу предложений науки37. А большего для ре¬
лигии наших дней трудно было бы желать. Даже католи¬
ческие богословы готовы ныне отказаться от многих пред¬
ложений библейского текста, неудобных для них по сво¬
ей явной несовместимости с естествознанием.
Серьезной опасностью для неопозитивистов было также
то, что принцип верификации оказался неприменимым к са¬
мой науке. Это могло окончательно дискредитировать нео¬
позитивизм. Так, например, атомарные предложения о фак¬
тах прошлого не поддаются верификации. Поскольку каждое
предложение о факте, спустя мгновение после его сверше¬
ния, автоматически превращается в предложение о прошлом?
факте, то практически почти вся наука оказывается под
сомнением. Утверждения о том, что такое-то и такое-то
предложения были своевременно верифицированы, сами
превращаются в предложения о прошлых фактах, разде¬
ляя их судьбу. Кроме того, всякое суждение, фиксирующее
факт верификации, требует своей собственной верификации
ит. д., так что конца этого процесса не предвидится. Воз¬
никает так называемое regressus in infinitum.
Возникают и иные трудности: непонятно, например,,
на какой логически оправданной основе происходит об¬
мен теоретическими результатами верификационных мани¬
37 См. R. Carnap. Logische Syntax der Sprache. Wien, 1934,
S. 237.
158

пуляций между учеными. Образуется, следовательно,
пропасть не только между ранее и позднее установленными
в науке положениями, но и между знаниями, сосредоточен¬
ными в головах различных ученых.
Для выхода хотя бы из части создавшихся трудностей
Шлик пошел по пути изменения не принципа верификации,
но характера верифицируемых предложений. Он предложил
считать за базис науки так называемые «предложения на¬
блюдения», которые обозначали непосредственные пережи¬
вания в момент их фиксации в качестве атомарных предло¬
жений. Едва только они зафиксированы, как сразу же пре¬
вращаются в протоколы фактов прошлого и теряют тем
самым свою доказательную силу. Рассматривать трудно¬
сти, связанные с оперированием готовыми (написанными,
произнесенными) протоколами, не рекомендуется поэтому
вообще. В этой связи Шлик в статье «Позитивизм и реализм»
сравнил предложения наблюдения после момента их фикса¬
ции с обломками горючих материалов, пожираемых пла¬
менем. Финский неопозитивист Эйно Кайла в статье «Фи-
зикализм и феноменализм» изображает их, наоборот, как
бескрайний океан переживаний, в котором, как отдельные
айсберги, плавают протокольные предложения, распада¬
ясь и размываясь под воздействием стихии непосредствен¬
ного. Несмотря на различие тенденций, в двух приведен¬
ных сравнениях можно заметить, что авторов их роднит
чувство неудовлетворенности достигнутым результатом.
Наука сводится к непосредственному знанию, основание
для обмена ученых данными своих изысканий по-прежнем\
остается неясным. Признать базисом науки лишь пережи¬
вания субъектов в каждый данный момент времени означало
расписаться в своем бессилии найти выход из тупика субъ¬
ективизма и солипсизма.
К. Поппер предложил считать в качестве исходного пунк¬
та построения здания науки не единичные предложения,
фиксирующие наблюдаемые факты, но общие теории, рас¬
сматриваемые как гипотезы. Из теории дедуктивно вы¬
водятся простейшие следствия (базисные предложения),
которые проверяются («мотивируются») через сравнение
с фактами опыта, а тем самым косвенно подтверждают и сами
теории. Действительно, развитие науки происходит не
только путем индуктивного обобщения единичных фактов,
зафиксированных в «протоколах», но и путем выдвижения
гипотез, подлежащих затем проверке через сравнение
159

с фактами. Но конструкция Поппера оказалась не менее
субъективистской, чем все то, что было предложено до
него. «Базисные предложения» отличаются от «протоколь¬
ных предложений» большей степенью присущего им субъек¬
тивизма: они выводятся из гипотез при помощи условно при¬
нятых логических средств, и лишь после этого «подыски¬
ваются» данные опыта для «мотивировки» их истинности.
Что касается ранее указанных затруднений, то Поппер
преодолел их только по видимости: всякая гипотеза тре¬
бует постоянно все новых и новых верификаций, без кото¬
рых применение ее к фактам более позднего времени ста¬
новится неоправданным. Не устраняя прежних затрудне¬
ний, концепция Поппера добавила к ним новые. Как быть
в случае, когда новые факты вступают в противоречие с ба¬
зисными предложениями данной теории? Поппер счел
допустимым отказаться в подобном случае не от теории,
не оправдавшей себя, но... от фактов38. Однако его решение
вопроса нельзя, разумеется, оценить как приемлемое в
практике научного исследования.
Р. Карнап предложил свое «лекарство» от субъективиз¬
ма: по его мнению, базисом науки являются не ощущения
и не предложения об ощущениях в момент их фиксации,
но уже зафиксированные и как бы «омертвевшие» предло¬
жения. Он назвал их протокольными предложениями.
Форма их такова: «такой-то человек там-то видел то-то».
Карнап полагал, что ссылка на разных лиц в самих прото¬
колах спасает от субъективизма и не препятствует в то же
время взаимообмену разных людей своими протоколами,
т. е. обеспечивает так называемую интерсубъективность
предложений.
Под интерсубъективностью в неопозитивизме пони¬
мается независимость предложений науки от мнения или
субъективного восприятия того или иного отдельного уче¬
ного, и, наоборот, зависимость их от группы ученых в том
смысле, что они могут обмениваться сформулированными
ими предложениями, согласовывать их, а также сопостав¬
лять итоги проводимой каждым из них верификации. Интер¬
субъективные предложения якобы «объективны» в доста¬
точной для науки степени.
38 Для этого предлагалось применить к теории (с целью полу¬
чения из нее базисных предложений) иные логические средства.
Эти средства приведут уже к другим эмпирическим следствиям,
которые не будут иметь ничего общего по своему содержанию
с неприемлемыми для данной теории фактами.•
160

М. Шлик, отправляясь от обычной для неопозитивизма
феноменалистской точки зрения, в статье «Форма и со¬
держание» исходит из невозможности познания одним чело¬
веком того, что переживает другой человек. Отсюда сле¬
довало, что интерсубъективность достижима только через
использование логической структуры предложений. Те¬
зис интерсубъективности предполагает принятие гипотезы,
что «имеются различные ряды опыта, которые могут иметь
общие части, т. е. части, структурно тождественные в не¬
которых отношениях»39. Р. Карнапу казалось, что исполь¬
зование протокольных предложений позволяет выявить
это структурное тождество и предохраняет от солипсизма,
вытекающего из отрицания какого-либо отношения чув¬
ственного опыта субъекта к внешнему миру.
Тщетность этих надежд Р. Карнапа показал О. Нейрат,
который сам же способствовал принятию концепции про¬
токольных предложений. Он показал их несостоятельность,
а тем самым и невозможность обеспечить интерсубъектив¬
ность при сохранении исходных субъективистских посылок.
Протокольные предложения не могут привести ученых к еди¬
ному и достаточно постоянному знанию о фактах. Допустим,
например, мы имеем три следующих предложения:
(а)	«Это дерево зеленое»;
(б)	«Я говорю: «Это дерево зеленое»»;
(в)	«Он говорит: «Это дерево зеленое»».
Если предложение (а) представляет собой атомарное
предложение, построенное по типу, указанному Л. Вит¬
генштейном, и говорящее о факте безлично, причем, одна¬
ко, неясно, как такое предложение можно получить, то
(б) и (в) — протокольные предложения. Первое из них со¬
ставлено в первом, а второе — в третьем лице, причем осо¬
бенностью именно этих двух протоколов является то, что
оба они извещают о фактах в форме сообщения о произно¬
симых наблюдателями констатациях. При изучении дан¬
ных предложений обнаруживается, что протокол (в) фик¬
сирует не какое-то исключительное, а одно из очень ти¬
пичных положений в процессе познания. Некоторый уче¬
ный, выступающий под условным именем «я», отмечает
для себя информацию, высказываемую другим ученым
«он» (другими учеными). И, однако, именно в этом случае,
39 J. W е i n b е г g. An Examination of logical positivism. L.,
1936, p. 304.
И И, С. Нарский	jgj

если придерживаться строго принципов неопозитивизма,
содержательная коммуникация между учеными оказы¬
вается принципиально невозможной! Протокол (в) означает
для ученого «я» не сообщение о ботаническом факте, но
лишь констатацию лингвистического поведения третьего
лица, произносящего звуки	и т. д.
Считать же, что эти звуки означают «это дерево зеленое»,
строго логических оснований нет. Для этого потребова¬
лось бы иметь доказательство того, что данные звуки озна¬
чают для произносившего их третьего лица то же самое,
что они означают для меня, когда я их слышу. Но такого
доказательства нет. Поэтому принятие протокольных пред¬
ложений в трактовке их Карнапом делает невозможным
взаимообмен научной информацией и закрывает путь к ин¬
терсубъективности.
Действительно, того узкологического доказательства,
которого требовал О. Нейрат, не существует, и его не
может быть. Только признание существования единой объ¬
ективной действительности, отражаемой в ощущениях,
представлениях, понятиях субъекта, который передает свои
знания с помощью исторически возникшего и развившегося
языка, может открыть путь к искомому доказательству.
Никакой субъективный идеализм и позитивизм не смогут
объяснить, почему субъекты второго и третьего протоколов
произнесли буквально одни и те же слова. Между тем ответ
материалиста прост: это произошло потому, что они уви¬
дели одно и то же объективно существующее дерево. И этот
факт вполне может быть проверен совместной практикой
этих людей: они могут подойти к этому дереву, окопать или
спилить его и т. д.
Сам Нейрат не нашел ничего лучшего, как допустить
сравнение протоколов (б) и (в) как простых наборов зву¬
ков (букв), лишенных всякого содержания. Таким образом,
он истолковал протокольные предложения как бессмыслен¬
ные сочетания колебаний воздуха, чернильных черточек
и т. д., подобно тому как представители крайнего течения
в бихевиоризме интерпретируют внешние проявления пси¬
хической жизни. Так возникла вербалистская версия про¬
токольных предложений.
Вербалистское толкование исходных предложений нау¬
ки — это жалкая попытка спрятаться от тех проблем, ко¬
торые необходимо было разрешить. Между тем от ответа
на вопрос, почему возникают именно такие, а не иные про¬
162

токолы и притом одинаковые у разных лиц, и в чем осно¬
вание их длительного значения для познания, никуда не
уйти. Решить этот вопрос можно только с позиций материа¬
лизма. Долгие и противоречивые споры, которые неопози¬
тивисты вели друг с другом по поводу природы, границ
и критерия интерсубъективности, зашли в тупик именно
из-за их нежелания признать правоту материализма.
Коль скоро критерием истины считается не обществен¬
ная практика человечества, а лишь ограниченное тем или
иным конечным числом повторений сопоставление предло¬
жений с ощущениями субъектов, рассматриваемыми вне
связи с внешним миром, то никакие сравнения утвержде¬
ний различных лиц не являются гарантией объективности
содержания этих предложений. Субъективный идеализм
не исчезает от замены индивидуального опыта опытом
нескольких лиц. «Думать, что философский идеализм,—
писал В. И. Ленин, — исчезает от замены сознания индиви¬
да сознанием человечества, или опыта одного лица опытом
социально-организованным, это все равно, что думать,
будто исчезает капитализм от замены одного капиталиста
акционерной компанией»40. Были времена, когда мнение
о правоте космологической теории Птоломея было вполне
«интерсубъективным», однако от этого оно не переставало
быть ложным.
Дополнительный свет на субъективизм в понимании
«интерсубъективности» проливает следующее характерное
замечание О. Нейрата, высказанное им в полемике против
К. Поппера, который отождествлял смысл предложений
«я вижу, что стол здесь белый» и «стол здесь белый». О. Ней-
рат утверждал, что эти два предложения нельзя ставить
на одну доску, предложения первого типа предпочтитель¬
нее. «Для нас,— писал он,— такие протокольные предло¬
жения имеют преимущество большей стабильности. Можно
сохранить предложение «люди в XVI веке видели огнен¬
ные мечи на небе», тогда как предложение «на небе были
огненные мечи» следовало бы отбросить»41. Первое пред¬
ложение казалось Нейрату более приемлемым потому,
что оно выражает согласие друг с другом субъективных
мнений невежественных и суеверных людей времен религи¬
озных войн и оставляет в стороне вопрос о том, были ли
40 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 217—218.
41 «Erkenntnis», 1935, В. V, Н. 5, S. 362.
11*
163

действительно мечи на небе. Но разве это та «интерсубъек¬
тивность», которая нужна астрономии?
Как указывает марксистско-ленинская философия, фак¬
ты и суждения, фиксирующие их в науке, объективны.
Суждения о фактах, поскольку эти суждения истинны,
объективны по содержанию и интерсубъективны по своей
форме. Совпадение предложений, высказываемых различ¬
ными лицами, и взаимообмен ими происходит на основе
того факта, что индивидуальное сознание есть отражение
единого объективно существующего природного и социаль¬
ного мира.
Если строго следовать принципу верификации, то при¬
шлось бы многие принимаемые современной наукой факты
считать непроверяемыми, ибо они не имеют непосредствен¬
ного чувственного эквивалента. В плачевном положении
сказалась бы прежде всего субатомная физика. Для пре¬
одоления этого препятствия неопозитивисты отказались
от требования «строгой» верификации и примирились с
«ослабленной» верификацией. Уступка Витгенштейна, вы¬
ражавшаяся в том, что от предложений он требовал не
актуальной проверки их, но только соответствия возмож¬
ным для них способам проверки, т. е. не верификации,
но верифицируемости, была недостаточной для спасения
положения. Указать, например, точные способы чувствен¬
ной проверки существования и поведения микрообъектов
было при таком подходе не менее трудной задачей.
Оказалось необходимым ввести различение между не-
проверяемостью «принципиальной» и «технической» (т. е.
связанной с определенным уровнем развития измеритель¬
ных, вычислительных и прочих средств науки), что явля¬
лось уступкой признанию объективной истины. Затем под
ослабленной верификацией стали понимать проверку пред¬
ложения путем соотнесения его с фактом отсутствия эмпи¬
рических обстоятельств, противоречащих данному пред¬
ложению. Тем самым верификация была заменена так
называемой «фальсификацией» (верификацией через отри¬
цательный случай). Использование фальсификации облег¬
чило положение неопозитивизма в области субатомной
физики и отражало частично тот несомненный факт, что
исключения являются надежным сигналом о неполноте
данного закона науки. Однако, с другой стороны, прин¬
цип «фальсификации» допустил в разряд истинных предло¬
жений целый ряд предложений заведомо ложных. К пос¬
164

ледним можно отнести, например, предложение «На пла¬
нете в экосфере звезд А и Б Альфа-Центавра живет несколь¬
ко испанцев». Хотя наука еще не в состоянии уверенно су¬
дить о существовании живых организмов на конкретных
планетах, находящихся за пределами солнечной системы,
данное предложение тем не менее явно ложно.
В результате этого неопозитивисты стали применять
верификацию в смысле сравнения предложений уже не
с фактами, а лишь с имеющимися протокольными предло¬
жениями. Таким образом, одни предложения стали срав¬
нивать с другими предложениями, что позволило избежать
многих трудностей, вызываемых установлением новых фак¬
тов. Широко открылась дорога к чисто вербалистскому по¬
ниманию верификации и отказу от принципа чувственной
верификации.
Субъективизм при этом не только не был преодолен,
а, наоборот, усилился. Вновь перед неопозитивизмом вста¬
вал «роковой» вопрос: кто и почему произносит и записы¬
вает именно эти, а не иные слова и предложения? Каков
источник именно таких действий субъекта?
Ложное положение, в которое попали неопозитивисты,
было усугублено их непоследовательностью по отношению
к проблеме причинности. С одной стороны, они следовали
Д. Юму и отрицали объективность причинности, считая
законы науки не конкретным выражением причинных свя¬
зей, но лишь обобщениями ощущений субъекта с целью
удобства их обозрения и приблизительного предсказания
будущего. С другой стороны, неопозитивисты невольно сами
исходили из признания объективности причинных связей,
так как считали, что наличие опыта есть причина формули¬
ровки предложений, а затем их верификации (в каком-
либо ее виде), верификация есть основание вывода об истин¬
ности или ложности предложения, а вся совокупность
названных операций имеет причину в необходимости
приспособления субъекта к окружающей его среде. Вновь
вставала все та же дилемма: либо признать правоту ма¬
териализма, либо оставаться на прежних позициях отри¬
цания наличия вопроса по существу и его замалчивания. В
своем большинстве неопозитивисты предпочли последнее.
Против принципа верификации было выдвинуто весьма
веское возражение, возникшее в ходе поисков причин все¬
общности его действия и в корне его разрешающее. Это
возражение заключалось втом,что принцип верификации
12 И. С. Нарский	ige
носит не аналитический, а синтетический характер, он не
самоочевиден. Следовательно, он сам подлежит верифика¬
ции; верификация же принципа верификции в свою оче¬
редь-подлежит обоснованию и так далее без конца. Вновь
возникает regressus in infinitum. Неопозитивисты попыта¬
лись отделаться от приведенного возражения путем пре¬
уменьшения возникшей трудности. Они не нашли ничего
лучшего, как сослаться на то, что принцип верификации
может быть принят «независимо» от решения вопроса о его
обоснованности и что его можно считать условным соглаше¬
нием. Но как можно на столь шаткой основе возводить зда¬
ние науки? Ответа от неопозитивистов ждать было бы бес¬
полезно.
Аналогичным «заколдованным кругом» оказалась также
проблема проверки принципа индукции. Для того чтобы
им можно было с уверенностью пользоваться, следует под¬
вергнуть его верификации, которая, однако, в свою оче¬
редь постоянно нуждается в проверке. Итак, перед нами
новый regressus in infinitum. Преодолеть его можно только
через признание критерия практики. Но для такого при¬
знания неопозитивистам нужно было бы перестать быть нео¬
позитивистами.
Принцип верификации означал отождествление понятий
истины и критерия истины, т. е. факта отражения объекта
и процесса проверки его субъектом. Подобное отождест¬
вление ведет к ликвидации специфики процесса отражения,
который в действительности несводим к другим, в том числе
к родственным ему процессам. Отождествление истины с
«успехом» действий, которые совершает личность, заняв¬
шаяся проверкой предложения, фактически носит прагмати-
стский характер. Недаром прагматист В. Джемс заявлял,
что истинность представления сводится к его проверке.
Последнюю он понимал как «действенную реализацию»
истины, как то, что «успешно ведет вперед», «...истины,—
писал В. Джемс,— представляют собой по существу про¬
цессы проверки.. .»42.
Сближение неопозитивизма и прагматизма в вопросе
критерия истины есть частный случай процесса взаимной
связи всех идеалистических концепций в гносеологии.
Отождествление истины и критерия истины свойственно
в том или ином виде всем идеалистическим теориям позна¬
42 В. Джемс. Прагматизм. СПб., 1910, стр. 127.
166

ния, поскольку они отрицают принцип отражения. Враж¬
дебность теории отражения — вот что составляет ядро тео¬
рии познания современного позитивизма.
Дополнительно отметим, во-первых, что в 50-х годах
неопозитивисты попытались преодолеть механицизм прин¬
ципа верификации через применение к его разработке тео¬
рии вероятности и, как правило, отказались от отождествле¬
ния осмысленности предложений науки с их верифи-
цируемостью. В конечном счете они, вслед за Расселом
и Карнапом, признали, что истинность предложений есть
«нечто большее», чем их проверяемость. Р. Карнап уже
в 1936 г. в статье «Проверяемость и значение» стал прово¬
дить различие между условиями истинности (смыслом)
предложения (знание этих условий он назвал «подтверждае¬
мостью» — confirmation), с одной стороны, и конкретным
способом проверки предложения (testability, т. е. прове¬
ряемость) — с другой. Предложение, в соответствии со
сказанным, может быть вероятно-истинным и в том случае,
если нам неизвестны конкретные операции его проверки.
Иными словами, из понятия верификации было исключено
утверждение о лишенности научного смысла у всех невери-
фицируемых предложений. Это было уступкой стихийному
материализму под давлением фактов современной науки;
однако эта уступка не была признана открыто как таковая.
Во-вторых, при условии материалистического истолкования
механизма верификации последний может быть применен
не только для проверки суждений людей об их ощущениях
(например, «я вижу сейчас белое»), но и для проверки истин¬
ности научных теорий, как частный элемент практической
проверки
4) Четвертая особенность неопозитивистского понима¬
ния опыта заключается в полном выключении из его области
логико-математических отношений. Последние рассматри¬
ваются неопозитивистами, как правило, с позиции конвен¬
ционализма. Конвенционалистское понимание логики и ма¬
тематики является одной из самых характерных черт нео¬
позитивизма. Б. Рассел, правда, не раз высказывал не¬
согласие с конвенционализмом Р. Карнапа, но практически
сам же следовал ему в критике материализма. Возникно¬
вение конвенционализма было тесно связано с идеалисти¬
ческим истолкованием факта существования различных
видов геометрии — Эвклида, Лобачевского, Римана,— ко¬
торым было отказано в объективных пространственных
12*
16?

прообразах. Соответственно субъективистски был истол¬
кован факт существования различных логических исчисле¬
ний43. В числе естественнонаучных источников конвенцио¬
нализма следует указать также факты использования одни¬
ми науками положений, заимствуемых из других наук
и являющихся по отношению к данной науке как бы «неза¬
висимыми», а также то обстоятельство, что вопрос о пост¬
роении той или иной формальной системы и вопрос о ее
практическом использовании (о ее математических и тех¬
нических интерпретациях) являются далеко не тождест¬
венными, и первый вопрос может рассматриваться отно-
сител ьно самостоятельно.
Согласно заявлению Р. Карнапа на Пражской конфе¬
ренции унификации науки (1934), логика и математика
в совокупности по своему характеру резко отличны как
«формальные науки» от фактического знания, выражаемого
в синтетических предложениях44. «Формальная наука вооб¬
ще не имеет объектов; она есть система свободных от объек¬
тов, пустых по содержанию вспомогательных предложе¬
ний»45. Логика и математика не есть результат обобщений
порядка и отношений чувственных данных, как полагали
махисты, но представляют собой якобы совокупность пред¬
ложений, образованных в результате деятельности ума пу¬
тем трансформации исходных посылок. Исходные посылки
образуются путем условного соглашения (конвенции) уче¬
ных. Их трансформация происходит путем использования
правил дедуктивного вывода, также носящих конвенцио¬
нальный характер. Чувственные данные, с одной стороны,
возникают совершенно независимо от логики, а с другой
стороны, никак якобы не влияют на характер логических
связей. Они как бы «облекаются» в логические формы,
но остаются им по своему существу чужеродными.
В трактовке логики и математики неопозитивисты ис¬
пользовали юмистские и кантианские идеи. Вслед за Юмом
они рассматривают математику как совокупность аналити¬
ческих предложений, формирующихся независимо от ин¬
дукции. Вслед за Кантом они проводят резкое различие
43 Сб. «Современный субъективный идеализм», стр. 195—196 и
259—266.
44 Синтетическими предложениями называют в данном контек¬
сте предложения, предикат которых дает знание, не содержащееся
в скрытом виде в субъекте данного предложения.
45 «Erkenntnis», 1935, В. V, Н. 1, S. 36.
168

между содержанием знания и якобы совершенно само¬
стоятельной его формой. Неопозитивизм не принял в то
же время проводимого Юмом в «Трактате о человеческой
природе» отнесения теоретической геометрии к разряду на¬
ук, связанных генетически с чувственностью. Не была при¬
нята и кантовская трактовка математики как продукта
априорно-синтетических форм чувственного созерцания.
Л. Витгенштейн утверждал, что логика «априорна»
в том смысле, что она независима ют чувственного опыта40,
ибо всякое исследование самой логики предполагает уже
наличие логических средств исследования. «То, что логика
априорна, заключается в том (факте), что нельзя мыслить
нелогично»46 47. Витгенштейн не понимал, однако, того, что
возможность исследования самой логики возникла лишь
тогда, когда способность обобщения эмпирических связей
и отношений достигла достаточно высокой степени разви¬
тия. Аналогично рассматривал Витгенштейн и математику.
Один из основателей неопозитивизма Ганс Ган в статье
«Эмпиризм, математика и логика» также выводил внеэмпи-
ричность логики и математики из кантовского принципа
«мы не можем мыслить иначе». «Любое знание, которое воз¬
никает из опыта, остается зараженным определенным коэф¬
фициентом ненадежности; в математике же никакой не¬
надежности мы не найдем... Совершенно невозможно пред¬
ставить, что дважды два будет пять; мы утверждаем с до¬
стоверностью всегда, что дважды два — четыре»48. Вполне
по-кантиански звучало утверждение и английского неопо¬
зитивиста А. Айера: «...никакое общее суждение (proposi¬
tion), относящееся к вопросам факта, никогда не может
быть показано как необходимо и всеобще истинное»49 50.
Но если логико-математическое учение не происходит
из опыта, то спрашивается, что же является его источником?
Ответ неопозитивистов состоит из трех последовательных
тезисов.
Во-первых, «все суждения чистой математики... ана¬
литичны»60, в том смысле, что их предикаты лишь развер¬
46 Понятие априорности только в смысле независимости логики
от опыта развито М. Шликом в его «Allgemeine Erkenntnislehre»,
S. 96.
47 L. Wittgenstein. Tractatus logico-philosophicus. 5.4731.
48 «Forschung und Fortschritte», 1929, N 5, S. 409.
49 A. Ayer. Language, Truth and Logic. L., 1936, p. 90.
50 «Erkenntnis», 1934, В. IV, H. 4, S. 26.
169

тывают содержание субъектов. Это свойство приписывают
также и логическим суждениям.
Во-вторых, аналитичность логико-математических су¬
ждений истолковывают как их тавтологичность. «Пред¬
ложения логики суть тавтологии»51. Под тавтологиями
в данном случае понимаются предложения, всегда истинные
в силу соблюдения элементарных формальных условий.
Так, например, тавтологией в этом смысле будет выраже¬
ние: «рУр», т. е. «р или не-p». Оно истинно всегда неза¬
висимо от того, будет истинным или ложным р, в чем не¬
трудно убедиться после рассмотрения двух возможных
вариантов. Условиями постоянной истинности данного
выражения являются, в частности, принятие двузначимой
логики (в которой нет третьего значения, помимо «истин¬
но» и «ложно») и такое толкование знака V (или), при ко¬
тором молекулярное предложение, образованное через
соединение атомарных предложений знаком V, истинно
тогда, когда истинным является по крайней мере одно из
атомарных предложений52.
В-третьих, тавтологии, с точки зрения неопозитивистов,
могут иметь место лишь на базе предварительных согла¬
шений (конвенций) о том, какие именно формальные усло¬
вия правильности предложений и дедуктивного вывода
нами приняты.
Неопозитивисты различают две математики: чистую
(теоретическую) и прикладную (практическую). Первая —
априорна (в вышеуказанном смысле) и представляет со¬
бой совокупность аналитических предложений. Вторая
есть собрание приблизительных опытных обобщений и
практических советов. При помощи такого искусственного
расчленения и противопоставления друг другу дедуктив¬
ной и индуктивной математики неопозитивисты надеялись
уйти от справедливых упреков в том, что они по сути дела
игнорируют факты истории математики, как науки, гово¬
рящие об опытном ее происхождении.
Приведем одно из рассуждений Р. Карнапа в его «Вве¬
дении в семантику»: «В своем выборе мы иногда можем ру¬
ководствоваться соображениями данного языка, то есть
прагматическими фактами. Но это относится только к мо¬
51 L. Wittgenstein. Tractatus logico-philosophicus, 6.1.
52 См. о данном понимании тавтологии статью П. В. Таванца
«О так называемом тавтологическом характере логики» (журн.
«Вопросы философии», 1957, № 2).
170

тивировке нашего выбора и не имеет отношения к правиль¬
ности выводов из нашего анализа правил. (Аналогия: то
обстоятельство, что чей-то сад имеет форму пятиугольни¬
ка, может побудить владельца этого сада к тому, чтобы в сво¬
ем исследовании математической геометрии он сосредото¬
чил свое внимание на пятиугольниках, или, скорее, на
каких-либо абстрактных построениях, которые в какой-то
степени аналогичны телам пятиугольной формы; форма
его сада дает направление его интересам, но не является
основой для выводов из его исследований)»53. Аналогично
Р. Карнап рассматривает историю становления геометрии:
хотя эмпирические потребности и наблюдения стимули¬
ровали теоретические изыскания, но они всегда были обо¬
соблены по своей природе от последних.
М. Шлик и Б. Рассел в данной связи проводили разли¬
чие между пространствами эмпирического и теоретического
рода. Первое — наблюдаемое, психологическое простран¬
ство, область действия приближенного эмпирического опы¬
та; второе — абстрактно-физическое пространство, область
образования логико-математических конструкций и ре¬
зультат последних. «Пространство-время в физике носит
выводной характер, оно сконструировано...»54.
Тезис конвенционализма получил свою неопозитивист¬
скую формулировку в так называемом «принципе терпимо¬
сти» Р. Карнапа. Это название связано с заявлением праг¬
матиста Ч. Пирса, утверждавшего, что в логике, в отличие
от математики, есть своя «мораль»55 56. По мнению Карнапа, \
«в логике нет морали» и следует «терпеть» любую логику. ♦
«Принцип терпимости» гласил так: «...с языковыми форма¬
ми в любом отношении можно обращаться совершенно сво-
бодно; ...формы образования предложений и правила их
преобразования (что обычно означают как «основные по¬
ложения» и «правила вывода») могут выбираться совершен¬
но свободно». И далее: «...мы не хотим устанавливать за¬
преты, но хотим лишь выдвигать допущения (Festsetzung-
en)»5G.
Эволюция современного позитивизма — это в значи¬
тельной степени эволюция его конвенционализма. «Прин¬
53 R. Carnap. Introduction to semantics, pp. 13—14.
54 В. Russell. An Inquiry into Meaning and Truth, p. 339.
55 Cm. Ch. S. Peirce. Collected papers. Cambridge Mass., 1931,
pp. 200—241.
56 R. Carnap. Logische Syntax der Sprache, SS. Ill—IV.
171

цип терпимости» получил широкое методологическое при¬
менение. Права гражданства он приобрел не только в логике
и математике, но и в учении о фактическом (эмпирическом)
знании, поскольку характер следствий из выдвинутых ги¬
потез, а также производных от протоколов предложений за¬
висят от того, с помощью каких именно логических средств
они были получены, а сами протоколы могут либо подда¬
ваться формулировке при помощи данных логических
средств (и тогда они будут приняты), либо не поддаваться
(и тогда они будут отвергнуты). Используя конвенциона¬
лизм, неопозитивисты превратили науку в сочетание кон¬
статаций об эмпирических фактах, преобразуемых в ту или
иную систему с помощью различных логико-математиче¬
ских конвенций. Это означало отрицание объективной зна¬
чимости законов науки; последние превращались в произ¬
вольные обобщения и субъективистски выделенные функ¬
циональные зависимости, не имеющие отношения к объек¬
тивной действительности57.
К. Айдукевич расширил принцип конвенционализма,
сформулировав тезис так называемого «радикального кон¬
венционализма»58. Зачатки этого тезиса были уже у поль¬
ского логика Я. Лукасевича, субъективистски истолковав¬
шего идею сосуществования различных систем формальной
логики. Сущность тезиса «радикального конвенционализ¬
ма» заключается в том, что конвенционализм распростра¬
няется на все исходные положения различных наук, а так¬
же на философию, и получает узкоязыковую интерпрета¬
цию. Если у зачинателя конвенционализма французского
ученого А. Пуанкаре конвенциональным считался выбор
гипотез, то у К. Айдукевича — выбор исходных терминов
и их смысла. Дело изображается таким образом, будто
ученые устанавливают сначала определенные логико-грам¬
матические правила и словарный состав (понятийную аппа¬
ратуру) научного языка, т. е. принимают те или иные
дефиниции употребляемых терминов, а затем, в зависимости
от того, какие предложения удается сформулировать с по¬
мощью данных правил, ставят вопросы, получая на них
ответы только в тех рамках, которые опять-таки опреде¬
ляются языковыми возможностями. Можно, например,
на основе различных понятийных аппаратур сконструиро¬
57 См. М. К о р н ф о р т. Наука против идеализма, стр. 213—216
и сб. «Современный субъективный идеализм», стр. 284—286.
58 «Erkenntnis», 1934, В. IV, Н. 4, SS. 259—287.
172

вать самые различные философские системы, в том числе
такие, в которых основной вопрос философии сформулиро¬
вать невозможно, все эти «системы», однако, будут с точки
зрения радикального конвенционализма совершенно «рав¬
ноправны». Позицию радикального конвенционализма
К. Айдукевич назвал «умеренным эмпиризмом», в действи¬
тельности же она представляет собой субъективизм и при¬
том не «умеренный», а, наоборот, предельно развитый.
В последние годы К. Айдукевич пошел по пути «ослаб¬
ления» тезисов «радикального конвенционализма», де¬
лал уступки материализму. В книге «Проблемы и направ¬
ления философии» (1949) он продолжает утверждать, что
современная логика «порывает» с философией, однако
формулирует принцип конвенционализма уже лишь как
требование договоренности ученых о точном («остром»)
значении употребляемых ими понятийб9.
Интересно отметить, что если в неопозитивизме сло¬
жился логический конвенционализм, то иррационалист
Ф. Ницше применил в своей философии своего рода прин¬
цип психологического конвенционализма. Отрицая объек-,
тивность истины, он утверждал, что говорить истину зна¬
чит «лгать стадным образом (herdenweise)». Ницше при¬
знал правомерность лжи и обмана в том случае, если они
«убедительны», что означает, во-первых, выгоду для дан¬
ной личности и, во-вторых, расположенность многих лиц
признать данные утверждения истинными. Успех личности
и склонность ряда лиц к согласию взаимообусловливают
друг друга при психологическом понимании конвенциона¬
лизма.
Таким образом, логический позитивизм и крайний ирра¬
ционализм смыкаются на общей почве субъективизма. Объ¬
ективная истина отбрасывается в обоих случаях.
Историк философии В. Татаркевич пытался защитить
радикальный конвенционализм от справедливого обвине¬
ния в субъективизме и идеализме. «Он не влечет за собой
идеализма, ибо из него не вытекает, что познаваемый нами
мир зависим от понятийной аппаратуры; от нее зависит
только «перспектива мира». Она есть собрание суждений
о мире, но не сам мир»59 60. Но если нам разрешают изменять
59 См. К. Ajdukiewicz. Zagadnienia i kierunki filozofii.
Warszawa, 1949, str. 61.
60 W. T a t a r k i e w i c z. Historia filozofii t. III. Warszawa,
1950, str. 510.
173

выбор понятийных аппаратур только в зависимости от
соглашения людей друг с другом, то остается непонятным,
какие «перспективы мира» соответствуют тем или иным сто¬
ронам объективного мира, а какие есть плоды выдумки.
Порочным в принципе радикального конвенционализма
является сам конвенционализм.
В действительности законы и правила логики и матема¬
тики представляют собой не произвольные и лишь искусст¬
венно согласованные друг с другом положения, но более
или менее опосредованные отражения наиболее общих свя¬
зей и отношений объективной реальности. В. И. Ленин
указывал, что «практическая деятельность человека мил¬
лиарды раз должна была приводить сознание человека
к повторению логических фигур, дабы эти фигуры могли
получить значение аксиом^1. Ф. Энгельс показал, что объ¬
ективная реальность есть основа для образования отвле¬
ченных математических понятий и отношений, даже таких
крайне абстрактных, как дифференциал и интеграл. «Для
всех этих воображаемых величин природа дает нам про¬
образы»61 62. Отражением связей, существующих в объектив¬
ной реальности, являются в конечном счете и правила опе¬
раций, осуществляемых над математическими величинами
и понятиями.
Но неопозитивисты оставляли возражения материали¬
стов без должного внимания. Наоборот, они расширили
сферу действия конвенционализма. К концу 30-х годов они
перенесли его на определение истины и ее критерия. Это
было связано с переходом неопозитивизма в семантическую
стадию своего развития, на которой система логики стала
определяться заранее избранными значениями знаков,
что отнюдь не упразднило действия «принципа терпимости»,
но, наоборот, соответствовало ему. Рассмотрим вкратце
неопозитивистское учение об истине.
В соответствии с расчленением знания на два вида —
эмпирическое и логико-математическое — неопозитивизм
признавал существование двух видов истинности — факти¬
ческой и формальной.
Первая представляет собой соответствие предложения
и факта: «Суждение, которое однозначно обозначает поло¬
жение вещей, называется истинным»63. Критерий факти¬
61 В. И. Ленин. Соч., т. 38, стр. 181—182.
62 Ф. Энгельс.. Анти-Дюринг, стр. 350.
63 М. S ch lick. Allgemeine Erkenntnislehre, S. 56.
174

ческой истины совпадает с определением истины и заклю¬
чается в эмпирической верификации. Осмысленность эмпири¬
ческих предложений совпадает с возможностью их вери¬
фикации, т. е. сводится к указанию на конкретные сред¬
ства ее осуществления или же, наоборот, к возможности
«вообразить общие обстоятельства», которые могли бы под¬
твердить «веру» в истинность данного предложения.
Второй вид истины есть результат логической правиль¬
ности, т. е. взаимосогласованности предложений внутри
логико-математических систем. Проверка истинности
происходит в этом случае через установление отсутствия
формальнологического противоречия между данным пред¬
ложением и остальными предложениями системы, и
через выведение данного предлзжения из них.
«...я подчеркиваю,— писал Р. Карнап в 1942 г.,—
различие между фактической истиной, зависящей от слу¬
чайности фактов, и логической истиной, не зависящей от
фактов и зависящей только от значений, детерминированных
семантическими правилами»64. Резкая разграничительная
линия, проведенная неопозитивизмом между эмпирическим
и формальным видами истины, восходит по своему про¬
исхождению к тому различию, которое Лейбниц проводил
между так называемыми случайным и необходимым ви¬
дами истины. Но непосредственной предпосылкой расчле¬
нения истины на два ее вида послужил логический конвен¬
ционализм с его выключением формального знания из об¬
ласти действия эмпирических закономерностей.
Из сказанного вытекает, что неопозитивизм противо¬
поставил истинность и правильность как совершенно раз¬
нородные понятия. Но это противопоставление столь же по¬
рочно, сколь и противопоставление фактов и якобы кон¬
венциональных положений логики и математики. В дей¬
ствительности логическая правильность производна от
истинности, будучи результатом весьма широких обобще¬
ний связей и отношений процесса познания, а в конечном
счете — объективной реальности.
Эволюция толкования истины в неопозитивизме при¬
вела к растворению истины в формальной правильности,
т. е. к пониманию истинности только лишь как взаимо¬
согласованности предложений в их системе. К этому фор¬
64 R. Carnap. Introduction to semantics, p. VII.
175

малистическому финалу вело несколько различных, хотя
в конечном счете и взаимосвязанных путей.
Во-первых, как уже было отмечена, принцип верифи¬
кации получал постепенно все более вербалистскую трак¬
товку, из него выветривались остатки эмпиризма. После
того как он был понят в духе требования сопоставлять про¬
изводные научные предложения с предложениями прото¬
кольными, надо было еще сделать немного для того, чтобы
верификация как такогая исчезла. В конце концов понятие
истины свелось к чисто формальной взаимосогласованно¬
сти предложений друг с другом, с принятыми правилами
вывода и законами логики. Впрочем, уже с самого начала
существования принципа верификации в неопозитивизме
он понимался формально, так как выявляемая им истин¬
ность или ложность расценивалась исключительно как не¬
кое формальнее свойство предложений, а не как характери¬
стика отражения ими объективной реальности.
Во-вторых, усиление конвенционалистских мотивов при¬
вело к утверждению, что всякое определение истьны и ее
критерия есть конвенция. Это превращало в конвенцию
и определение фактической истины. Оно стало рассматри¬
ваться как одно из правил оперирования предложениями;
утверждения факта должны быть согласованы с данным
правилом (предложением) в силу принятой конвенции.
Поскольку истинность в неопозитивизме рассматривалась
как формальный предикат, присоединенный к суждению
или умозаключению в целом, то истолкование ее как чисто
условной дефиниции было вполне последовательно, соот¬
ветствовало духу доктрины.
Диалектико-материалистическая теория познания учит,
что истинность не есть формальный атрибут суждений,
взятых безотносительно к процессу отражения. Истина
есть адекватное отражение объекта, выраженное в форме
утверждения или отрицания, т. е. в виде определенного суж¬
дения или соединения суждений в теории. Фактическая
(эмпирическая) истина есть не некая логическая конвенция,
а исходная форма истины. «Считать наши ощущения обра¬
зами внешнего мира — признавать объективную истину —
стоять на точке зрения материалистической теории позна¬
ния,— это одно и то же»63. Истинность же — характе¬
ристика отношения результата отражения к объекту
как адекватного» *
65 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 117.
176

В-третьих, польским логиком А. Тарским была пред¬
принята попытка включить понятие фактической истины
путем соответствующей формализации в формальную систе¬
му знания66. В результате его исследований было привле¬
чено внимание к так называемой семантической антиномии
истины, которая в ранних своих вариантах была известна
уже мегарской школе античных философов и в позитивист¬
ском ее истолковании способствовала дальнейшей эволю¬
ции неопозитивизма. Подчеркнем, что новая «семантиче¬
ская» стадия его эволюции складывалась именно в ходе
попыток построения всеобъемлющей формальной теории ис¬
тины. Это естественно, ибо оценка предложений с точки зре¬
ния их истинности и ложности представляет собой наибо¬
лее широкую семантическую характеристику, позволяю¬
щую на первом этапе исследования не принимать непосред¬
ственно в расчет более конкретные смысловые характери¬
стики предложений. Формальная теория истины опиралась,
в конечном счете, на понятие логической правильности как
взаимосогласованности предложения друг с другом.
Следует подчеркнуть, что, с другой стороны, семантиче¬
ская антиномия А. Тарского сыграла прогрессивную роль:
при условии узкологического (т. е. свободного от позити¬
вистской абсолютизации) истолкования ее и лежащей в ее
основе семантической дефиниции истины она оказалась пло¬
дотворной для развития научной семантики как логической
теории значений в языке (отличая логическую семантику как
от обычной филологической, так и от так называемой «об¬
щей» семантики социологов-позитивистов в США). Указан¬
ное обстоятельство весьма усложняет проблему критики
современного позитивизма.
Семантическая антиномия в анализе А. Тарского за¬
ключается в следующем. Он исходил из такого определе¬
ния эмпирической истины: «,,/Л есть истинное предложение
тогда и только тогда, когда р» (1), где р означает фиксацию
в предложении какого-либо факта67. Это определение яв¬
ляется упрощенным вариантом семантической дефиниции
66 См. A. Tarski. Logic, semantics, metamathematics. Oxford,
1956, pp. 152—278.
67 См. подробнее о семантической дефин ции истины у А. Тар¬
ского в нашей статье «Критика неопозитивизма по вопросу о взаи¬
моотношении понятия истины и критерия истины», помещенной в
сб. «Критика современной буржуазной философии и ревизионизма».
АОН при ЦК КПСС, М., 1959.
177

истины («для произвольного х, х есть истинное высказыва¬
ние, если и только если для некоторого р имеет место тож¬
дество х и «р» и притом имеет место р») и восходит по своему
генезису к обычному материалистическому пониманию исти¬
ны, что, впрочем, самим Тарским, а в особенности другими
«логическими аналитиками» либо отрицается, либо не при¬
нимается во внимание при рассмотрении собственно фило¬
софской стороны дела. При применении указанного выше
определения к некоторым особым случаям возникает про¬
тиворечие.
Допустим, мы построили по образцу (1) предложение
««с» есть истинное предложение тогда и только тогда, когда
су> (2), причем с обозначает («называет») предложение,напеча¬
танное в некоторой книге на определенной странице, опре¬
деленной строке. Когда мы раскроем эту книгу, то окажет¬
ся, что на указанной строке стоит следующее предложение:
«с не есть истинное предложение» (3). Мы имеем право под¬
ставить предложение (3) в соответствии с ранее принятым его
обозначением вместо последнего знака в предложении
(2); в результате мы получаем антиномию: «с есть истинное
предложение тогда и только тогда, когда с не есть истинное
предложение» (4).
Не вдаваясь здесь в подробный разбор антиномии Тар¬
ского, отметим, что она возникает в силу того, что предло¬
жение, которое говорит только о своей собственной истин¬
ности и сверх того ни о чем, лишено действительного со¬
держания и потому не может фигурировать в примере, по¬
строенном на основе определения эмпирической истины.
Кроме того, в построениях Тарского, стремившегося отыс¬
кать формальные критерии истины, эмпирическая истина
с самого начала оказалась подмененной формальной ис¬
тиной, ибо, строго говоря, А. Тарский сопоставил в своих
примерах не предложение о факте и фиксируемый в нем
факт, но название предложения о факте и само это предло¬
жение68. Он отказался от сопоставления предложения и
чувственного факта. Вместо этого он сопоставил предло¬
жение метаязыка (языка о языке), в котором формулирует¬
ся название предложения, т. е. совокупность слов: «пред¬
ложение, стоящее в такой-то книге на такой-то странице
и такой-то строке» и предложение исходного (предметного)
68 См. А. Ш а ф ф. Некоторые проблемы марксистско-ленинской
теории истины. ИЛ., М., 1949, стр. 110—114.
178

языка, т. е. (3)69. Правда, иногда в своих рассуждениях Тар¬
ский имеет в виду под последним р в предложении (1) не
предложение предметного языка, а сам факт, в этом пред¬
ложении зафиксированный. В результате этого появляет¬
ся возможность истолкования семантического понятия
истины в духе материализма. Однако Тарский не выдер¬
живает последовательно этой линии в своих рассужде¬
ниях; в конечном счете,— и это в особенности обнаружи¬
вается не в работах самого Тарского, а в сочинениях Айера
и других более «воинствующих», чем Тарский, позитиви¬
стов,— возникает трактовка дефиниции истины, которая
изолирует проблему истины не только от внешнего мира,
но даже и от мира чувственных переживаний, ограничива¬
ясь анализом сугубо лингвистических явлений. На семан¬
тическом этапе эволюции неопозитивизма произошло та¬
ким образом «включение» принципа чувственной верифи¬
кации в понятие формальной истины: тем самым последний
превратился в формально-вербалистский принцип. При
этом оперируют по сути дела понятием только логической
истины как взаимосогласованности двух предложений
(одно из них содержит название, обозначение знаками дру¬
гого предложения).
Сам А. Тарский при анализе семантической антиномии
истины предлагал ограничить употребление понятий «исти¬
на» и «ложь» только областью метаязыка. Это не вызывает
возражений, если не принимать вместе с тем позитивист¬
ской интерпретации понятия «истина». Однако ученики Тар¬
ского сплошь и рядом придерживаются именно такой ин¬
терпретации, т. е. считают «истинность» за чисто формаль¬
ный признак, приписываемый предложениям.
А. Тарский, Р. Карнап и их последователи в своих
дальнейших изысканиях по данному вопросу предпочита¬
ли ограничиться только сопоставлением предложений друг
с другом. Поэтому в своих операциях они исходили из
замены утверждения истинности того или иного предложе¬
ния фактом написания данного предложения на бумаге,
его принятия в рамках определенной системы и т. п. «...ут¬
69 Название предложения в случае, если оно выражено в фор¬
ме самого называемого предложения с присоединением к нему об¬
рамляющих его кавычек (так называемое кавычковое название),
само выглядит как предложение, «зеркально» отражающее назы¬
ваемое им предложение. В этом случае семантическое определение
истины сводится к сопоставлению двух предложений.
179

верждать истинность предложения — значит то же самое,
что утверждать и само предложение»70. Проблема соотноше¬
ния предложения и действительности тем самым «снималась».
«X» истинно =Х.
Здесь в кавычках стоит название предложения, а знак =
обозначает логическую эквивалентность двух предложений.
Как отнестись к этой эквивалентности, которая была вы¬
двинута еще задолго до неопозитивистов?71 Прежде всего
следует признать, что при операциях внутри той или иной
дедуктивной системы замена, вытекающая из данной экви¬
валентности, вполне целесообразна. Так, например, в дву¬
значимом исчислении высказываний написание знака ин¬
терпретируют как утверждение его истинности, а написа¬
ние его со знаком минус — как утверждение его ложности72.
Рассел проводит, правда, различие между написанием
предложения со знаком минус и утверждением его ложно¬
сти, но только в психологическом плане: «Если Вы заинте¬
ресованы в объекте, Вы говорите «не -р», а если — в ут¬
верждении, то Вы говорите «р ложно»»73. На ход логи¬
ческих операций эта оговорка непосредственного влияния
не оказывает.
Но указанная выше интерпретация возможна далеко
не во всех логических исчислениях. Главное же возражение
заключается в ином. Внутри формализованных систем рас¬
сматриваемая эквивалентность действительно может иметь
силу; однако она теряет ее в том случае, когда мы ставим
вопрос не только о формальной внутренней непротиворечи¬
вости системы, но и о ее соответствии в целом (или ее основ)
связям и отношениям самой действительности, т. е., ины¬
ми словами, вопрос об объективно-материальной интерпре¬
тации системы.
Внутренне согласованной, формально не противоречи¬
вой может быть и такая система предложений, которая не
имеет объективно-материального эквивалента. Взаимосо¬
гласованность предложений системы, вне случая так
называемой со-непротиворечивости, сама по себе еще не сви¬
70 R. С а г п а р. Introduction to semantics, р. 26.
71 Д. С. Милль писал: «Невозможно отделить идею суждения
от идеи истинности суждения» (J. S. Mill. An Examination of Sir
W. Hamiltons’s philosophy. 1865, p. 348).
72 См. Д. Гильберт и В. Аккерман. Основы теоретиче¬
ской логики. ИЛ., М., 1947, приложение II (написано С. А. Янов¬
ской).
73 В. Russell. An Inquiry into Meaning and Truth, p. 78.
180

детельствует о реальной интерпретируемости системы.
Неопозитивисты утверждают, что проблема интерпрета¬
ции тех или иных систем и проблема обоснования их реаль¬
ной интерпретации не имеют отношения к области «чистой»
логики. Действительно, к области собственно формальной
логики эти проблемы не имеют отнсшения, и поэтому логи¬
ки-неопозитивисты правы в том смысле, что разработка соб¬
ственно логических проблем не требует на каждом шагу фи¬
лософского их обоснования и соотнесения с непосредствен¬
ными фактами реального мира. Однако от этого обстоятель¬
ства указанные выше проблемы не теряют своей значимо¬
сти. Они имеют прямое отношение к сфере связей логики
и внешнего мира, т. е. отражения внешнего мира в логи¬
ческих формах. Без решения этих проблем в общей форме
(но вполне определенно и точно) не могут успешно разви¬
ваться ни философия, ни конкретные науки, ни сама ло¬
гика. Проблемы эти носят в конечном счете глубоко фило¬
софский характер, и правильное разрешение их возможно
только с позиций материализма, на базе общественной прак¬
тики. Здесь должно быть проделано то, что В. И. Ленин
называл «прыжком от теории к практике». Но философы-
неопозитивисты, пока они занимаются философией, не
способны к применению такого метода. Ни один из них,
как и махисты, «никогда не позволяет себе подобных, по¬
зорных для представителя «чистой науки», прыжков.
У них одно дело теория познания, в которой надо как-
нибудь похитрее словесно состряпать «дефиниции», и сов¬
сем другое дело практика. У Энгельса вся живая челове¬
ческая практика врывается в самое теорию познания,
давая объективный критерий истины...»74.
Р. Карнап утверждал, что о реальности (интерпретируе¬
мости) системы предложений в целом рассуждать не имеет
смысла. Вопрос о реальности стоит рассматривать лишь
применительно к отдельным предложениям по отношению
к их системе; что же касается системы предложений, то
она реальна всегда, коль скоро она сконструирована и удо¬
влетворяет требованиям непротиворечивости, независимо
от того, удается или не удается ее вещественно интерпрети¬
ровать. Ту же идею очень коротко и просто выразил Л. Вит¬
генштейн: «Существовать — значит иметь значение в язы¬
74 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 177.
181

ке»75. Рассуждения Карнапа ставят знак равенства между
качественно различными видами «реальности»: реально¬
стью системы в смысле отражения в ней внешних, объектив¬
ных связей и отношений действительности, существовавших
до конструирования данной системы теоретических пред¬
ложений и независимо от нее, и реальностью системы в том
значении, что она «реально» нанесена на бумагу в виде опре¬
деленных черточек, палочек и т. д. Но это чисто софисти¬
ческий прием, вполне соответствующий позитивистской
методологии.
Следует, креме того, отметить, что факт внутренней не¬
противоречивости системы есть следствие есеможессти об¬
разовать хотя бы одну совокупность существующих в ма¬
тематике объектов, отношения между которыми выражаются
аксиомами данной системы. И это в свою очередь есть след¬
ствие соответствия математических отношений реальным
(количественным) отношениям внешнего мира.
Рассмотренная выше формула «х = «х» истинно» (ее
А. Тарский назвал условием материальной адекватности
семантической дефиниции истины) не стоит в неопозитивиз¬
ме особняком. Выраженная в ней (при позитивистском
истолковании) формалистско-субъективистская тенденция
согласуется с тенденцией принципа верификации (как он
был понят в неопозитивизме 20—30-х годов XX в.), кото¬
рая отождествляла существование объекта (р) с фактом его
познанности (р^р познано). Согласуется она также с тем
философским выводом, который сделал Б. Рассел из своего
учения о так называемых дескриптивных определениях,
изложенного им в книге «Principia mathematica».
Это учение Рассела наряду с пропагандой им идеи о
том, что сущностью философии является формальная логи¬
ка, а также с полумахистской концепцией «нейтрального
монизма», в которой отождествлялись дух и материя, бы¬
ло главным вкладом английского философа в доктрину нео¬
позитивизма76. Согласно этому учению, следует избегать
приписывания объектам «существования» в качестве пре¬
75 L. Wittgenstein. Philosophical Investigations. Oxford,
1953, p. 28.
76 В качестве другого такого его «вклада» можно считать ме¬
тафизическую концепцию логического атомизма, рассматривающую
«факты» (а также фиксирующие их предложения) как обособлен¬
ные друг от друга простые (элементарные) «атомы» познания,
182

диката, заменяя этот предикат так называемым кванто¬
ром существования (3 х)77. Не касаясь собственно логиче¬
ской стороны вопроса, отметим, что отрицание Расселом
правомерности употребления предиката «существует» свя¬
зано в философском отношении с ошибочным отождествле¬
нием этого предиката (независимо от разных его значений)
с предикатом «существует вообще» и с нежеланием Рассела
признать, что объективное, независимое от субъекта суще¬
ствование предметов есть их важное философское качество78,
отличающееся от факта простой «данности» этих предме¬
тов сознанию. Поэтому Рассел считает, что в предложении
«х есть объект» предикат в принципе бессодержателен.
Тенденция указанного учения Рассела, которую можно
условно выразить в формуле «р = р существует», вполне
соответствует субъективизму двух вышеприведенных фор¬
мул и составляет с ними единство. Точка зрения Рассела
в данном вопросе была подхвачена и в позитивистском духе
развита М. Шликом в его «Всеобщей теории познания»
(1918). Заметим, что в ряде отношений Рассел занимает
иные позиции, чем континентальные неопозитивисты: он
принял юмистскую «веру» в существование внешнего мира
и не принял конвенционализма и физикализма, а также
абсолютизации принципа верификации в той его форме,
в какой он отождествлял существование и познанность
явлений.
Одним из поучительных примеров попыток неопози¬
тивистов отделаться от проблемы познания объективного
мира служат их споры по поводу интерпретации следую¬
щих предложений:
N знает, что «X»; (1)
N знает, что «X» истинно; (2)
N говорит, что «X» истинно. (3)
Р. Карнап отождествляет (1) и (2), что прямо вытекает
из принятия им эквивалентности: «X» истинно =Х. Что
касается (3), то Р. Карнап согласился с О. Нейратом, что
это предложение сообщает только о языковом поведении
77 См. нашу статью «„Материализм и эмпириокритицизм**
В. И. Ленина и логический позитивизм» в сб. «Великое произведе¬
ние воинствующего материализма». Соцэкгиз, М., 1959.
78 Здесь термин «качество» употреблен в смысле объективного
прообраза логического термина «признак». Предикат «существует
вообще» качеством в указанном смысле не является.
183

субъекта Nt но не дает содержательного знания о знаниях,
которыми обладает N. Далее, однако, обнаруживается,
что (1) и (2) также не дают, по мнению Карнапа, содержа¬
тельного знания и принципиально отличаются от предло¬
жения истинно», так как сообщают только о психоло¬
гической уверенности N в существовании тех или иных пред¬
ложений. В данном пункте Карнап отходит от позиции мно¬
гих других позитивистов и прагматистов, которые упрекают
его в том, что он «недооценивает» роль субъекта в предло¬
жении «„х“ истинно»79.
Полемика по этому вопросу затемнила существо дела,
которое состоит в следующем. Прагматисты, критикуя Кар¬
напа, усиленно подчеркивают роль субъекта в «создании»
истины, Это делается ими не из побуждений осмыслить
особенности отражения объекта субъектом. Они идеалисти¬
чески утверждают, что субъект объявляет истиной то, что
ему выгодно. Карнап же повинен не в том, что он «недооце¬
нил» роль субъекта в познании, а в том, что он субъективист’
ски истолковал роль логики в этом процессе. Пресловутая
формалистическая «точность» привела его к полному отры¬
ву знания не только от индивидуального, но и от обществен¬
ного сознания, от познающей деятельности человечества.
Знание, изолированное от людей и от внешнего мира, зам¬
кнутое в мире предложений, превращается в некую осо¬
бую сущность.
Это можно продемонстрировать на следующем примере.
Допустим, что X означает факт шарообразности Земли.
Тогда, согласно Карнапу, предложение «Иванов знает,
что Земля шарообразна» не имеет теоретически-научной
значимости даже в том случае, если Иванов — видный
ученый и уверенность его в шарообразности Земли покоится
на огромном количестве наблюдений и экспериментов,
в том числе успешно проведенных другими учеными.
Окончательную субъективизацию семантическая тео¬
рия истины претерпела в ходе эволюции так называемой
операционистской трактовки. Начало ей положил незави¬
симо от европейских неопозитивистов американский фи¬
зик Перси Бриджмен в книге «Логика современной физи¬
ки» (1927) и других произведениях. Однако в дальнейшем
79 Cm. A. F. Bentley. Inquiry into inquiries. Essays in social
theory. Boston, 1954, pp. 325—336.
184

операционизм и неопозитивизм слились теснейшим обра¬
зом 80.
Согласно операционизму, объекты современной физиче¬
ской науки рассматриваются как инвариантное содержа¬
ние операций, вызывающих в научных лабораториях те
чувственно воспринимаемые факты, которые ученые связы¬
вают с данными объектами как их проявление. Это значит,
что отрицается объективное, т. е. независимое от ученых
существование электронов, нейтронов, мезонов и т. д.,
но утверждается, что эти объекты суть продукты операций
субъекта. Согласно этому утверждению, те или иные мани¬
пуляции в лабораториях и связанные с ними восприятия
получают логическую обработку и обобщаются в понятии
объекта с присущими ему определенными свойствами и за¬
кономерностями. Процесс «создания» объекта может про¬
исходить и иным путем — не индуктивно, но дедуктивно:
формулируется гипотеза о существовании данного объекта,
из которой вытекали бы такие конкретные характеристики
поведения объекта, которые совпадали бы с явлениями,
замеченными в ходе лабораторных экспериментов. В обоих
случаях объект истолковывается как логико-математиче¬
ская конструкция на базе чувственных переживаний субъ¬
екта.
Отличие от махизма здесь заключается в том, что с точки
зрения Э. Маха микрочастицы суть не более как симво¬
лические обозначения групп «элементов» опыта, т. е. чувст¬
венных данных. С точки же зрения неопозитивизма всякий
микрообъект есть результат логического преобразования
предложений об ощущениях, есть сложная понятийная
конструкция. Г. Корнелиус формулировал подход нео¬
позитивизма к вопросу следующим образом: «Пока я гово¬
рю, что эта часть моего поля зрения выглядит черной,
я сделал лишь высказывание о непосредственном пережи¬
вании; но если я говорю, что это кусок угля, то я истолко¬
вал мое переживание в смысле теории...»81.
Как уже отмечалось, термин «логико-математическая
конструкция» употребляется неопозитивистами путано
и неясно. Иногда, как например у М. Шлика в его статье
«Позитивизм и реализм», мы встретим рассуждение о том,
80 Сб. «Современный субъективный идеализм», стр. 174, 397—
420. См. также Е. Poznanski. Operacionalizm ро trzydziestu
latacli. «Fragmenty filozoficzne». seria II. Warszawa, 1959, str. 182.
81 «Erkenntnis», 1931, В. II, H. 4, S. 195.
13 и, С. Нарский

что микрочастицы не являются никакими метафизически¬
ми вещами; все гипотезы физики могут связываться только
с эмпирической реальностью. Здесь «логическая конструк¬
ция» тождественна с понятием «фикция». «Мы,— писал
Г. Райхенбах,— не можем рассматривать наши высказы¬
вания о ненаблюдаемых вещах как верифицируемые утвер¬
ждения, но должны их рассматривать как конвенции, вво¬
димые нами для упрощения нашего языка»82. В некоторых
других случаях, как например в сочинениях А. Айера, встре¬
чаются формулировки, внушающие мысль, что логические
конструкции понимаются им как нечто отображающее ре¬
альное положение вещей. Во многих же случаях вообще
непонятно, что именно хочет сказать автор. У Б. Рассела
мы найдем, например, следующее заявление: «Электроны
могут полностью исчезнуть из основных принципов физи¬
ки, но е и т (т. е. заряд и масса электрона как математи¬
ческие величины.— И, Н.) безусловно выживут»83. Что
хочет сказать английский философ? Он сам не очень убеж¬
ден в верности одного из двух указанных выше возможных
прочтений и считает, что «мы гораздо более уверены в зна¬
чении этих постоянных, чем в той или иной их интерпрета¬
ции»84.
В качестве логических или логико-математических кон¬
струкций неопозитивисты рассматривают: а) объекты, прин¬
ципиально не наблюдаемые человеком непосредственно
(микрочастицы и т. п.); б) законы и теории науки, пред¬
ставляющие собой более чем простые функциональные опи¬
сания и приобретающие, по мнению Шлика, в этом случае
характер «рецептов для образования индивидуальных вы¬
сказываний»85, или, как писал Карнап, своего рода син¬
таксических правил научного языка; в) макрофеномены,
почему-либо оказавшиеся вне пределов чувственной дося¬
гаемости (факты прошлого и будущего времени, астроно¬
мические явления за пределами досягаемости телескопов
и т. д.).
Лучшим опровержением попыток неопозитивистов пре¬
вратить явления микромира в логические фикции являют¬
ся последние достижения микроскопии, позволившие уже
82 Н. Reichenbach. Der Aufstieg der wissenschaftlichen Phi¬
losophic. B., 1957, S. 203.
83 Б. Рассел. Человеческое познание, стр. 64.
84 Там же, стр. 64.
85 «Erkenntnis», 1939, В. VII, Н. 5—6, S. 408.
186

визуализировать некоторые из этих явлений. Полевой
ионный микроскоп позволил в 1956 г. получить первые
изображения индивидуальных атомов. С другой стороны,
в поле досягаемости астрономии вошли ныне макроявления,
ранее находившиеся вне пределов ее возможностей. Дол¬
гое время нельзя было обнаружить, например, планеты за
пределами солнечной системы. Однако недавно советский
астроном А. Н. Дейч установил не только наличие, но и
массу и орбиту темного спутника двойной звезды 61-й
Лебедя. Недавно мы были свидетелями того, как советская
космическая ракета помогла человечеству увидеть обратную
сторону Луны, ранее скрытую от наших глаз.
Отрицание объективности научных законов привело
неопозитивизм к солипсистской абсолютизации данного
момента. Рассмотрим в этой связи, как неопозитивисты ре¬
шают вопрос о значении предложений о фактах прошлого
и будущего, делая в конечном счете вывод, что теоретически
доказуемо существование лишь мира переживаний данного
субъекта в данный момент времени.
Поскольку с точки зрения неопозитивизма теоретически
выводимые в науке закономерности не имеют якобы ника¬
кого объективного прообраза, предложения о будущих
фактах не суть утверждения об объективных процессах,
которые произойдут в будущем, но всего лишь логические
следствия из системы теоретических предложений (или же
случайные догадки), которые могут соответствовать буду¬
щим ощущениям, если данная теория (или догадка) «удачна»’.:
Причины этого соответствия остаются совершенно непонят¬
ными. Если не исходить прямо и открыто из признания ма¬
териального единства мира и как его следствия — единооб¬
разия природы и постепенного приближения относитель¬
ных истин к истине абсолютной в процессе познания
действительности, то «удача» теории может быть объяснена
только как странный случай. От чувственных восприятий
данного момента при субъективно-идеалистическом их тол¬
ковании нет и не может быть закономерного перехода к вос¬
приятиям будущего, тем более что логические средства
перехода считаются продуктом конвенции. Так называемая
«юмовская проблема» остается нерешенной.
К тому же с точки зрения самого неопозитивизма про¬
стейшие следствия из системы предложений, говорящие
о будущем опыте, должны быть признаны... в настоящий
момент бессмысленными, ибо в данное время они еще не
13*
187

могут быть верифицированы. Ситуация усугубляется тем,
что во многих случаях оказывается неясным, какими имен¬
но конкретными чувственными восприятиями могли бы они
быть верифицированы в будущем. Допустим, например,
нами создана теория химических реакций между веще¬
ствами, которые еще не скоро смогут появиться в человече¬
ской практике; по поводу одной из таких реакций нами
сформулирован вывод, что она будет сопровождаться осо¬
бым звуком. Мы располагаем, следовательно, предложе¬
нием: «будет услышан звук особого рода». Однако с точки
зрения принципа верификации это предложение следует
отнести к числу... лишенных смысла предложений, потому
что никогда точно мы не можем указать, каким имен¬
но звуком это предложение могло бы быть верифициро¬
вано.
Неопозитивизм, отрицая объективную закономерную
связь между событиями прошлого и настоящего времени,
попадает в тупик и в своей теории познания предложений
о восприятиях прошедших событий. Явно непреодолимой
для неопозитивизма, как и ранее для махизма, оказывает¬
ся проблема, прямо поставленная В. И. Лениным перед
эмпириокритиками: существовала ли Земля до человека?
Этот простой вопрос не раз вызывал сумятицу в лагере ПО¬
ЗИТИВИСТОВ.
Обычно неопозитивисты объявляют данный вопрос псев¬
довопросом, ссылаясь на то, что ответ на него не может
быть верифицирован человеком в ту эпоху, к которой он
относится, т. е. когда на Земле не было человека. Но по¬
чему же тогда люди на основании ископаемых пород и ор¬
ганических остатков смогли сделать большое количество
выводов о прошлом состоянии Земли, которые составили
довольно стройную картину, отображающую эволюцию
,нашей планеты?
Неопозитивистам пришлось извлечь на свет приемы,
которыми пользовался махист И. Петцольд, несколько
подновив их. В. И. Ленин указывал, что в среде эмпирио¬
критиков, заметивших противоречие их теории с естество¬
знанием, выявилось несколько взглядов на вопрос; особое
значение для махизма имели взгляды А. Авенариуса,
И. Петцольда и Р. Вилли. Первый изобрел теорию «потен¬
циального» центрального члена в координации субъекта
ц объекта, конструируя субъект на базе... от него же зави¬
симого объекта; второй сослался на априорную необходи¬
ма

мость для человека мыслить о прошлом состоянии Земли
как о реальном факте; третий, после неудачной ссылки на
червяка, в «сознании» которого могла существовать Земля
до человека, предложил ловить «тот момент, который ты
переживаешь», т. е., иными словами, пришел в заводь со¬
липсизма.
Наиболее близкой к неопозитивизму оказалась точка
зрения И. Петцольда, который «отодвинулся от идеализма
фихтевского и пододвинулся к идеализму кантианскому»86.
Истолкование существования Земли до человека как про¬
явление логической необходимости вплотную подводило
к неопозитивистскому варианту ответа на вопрос; остава¬
лось только интерпретировать самое логическую необхо¬
димость как результат конвенции. Это и было сделано.
М. Шлик заявил, что Земля существовала до человека
в том смысле, что если бы люди были в ту далекую от нас
эпоху, то они непременно увидели бы Землю. Основание
для этой уверенности он предлагает следующее. По отно¬
шению к настоящему времени люди, используя всеобщую
конвенцию причинности, считают, что вещи, которых они
не видят вследствие того, что либо закрыли глаза, либо на¬
ходятся от них на значительном удалении по земной поверх¬
ности, либо заслонены от них непроницаемой преградой
(обратная сторона Луны, железо в центре Земли и т. д.),
были бы ими восприняты при соответствующем изменении
условий. Аналогично рассуждали до Шлика Д. С. Миллй
и Петцольд, а еще ранее Беркли, который писал: «...если
бы я находился вне моего кабинета, то также бы сказал^
что стол существует, разумея тем самым, что, находясь
в моем кабинете, я мог бы воспринять его...»87. С этим,
разумеется, не станет спорить никакой материалистически
мыслящий человек. Дело, однако, в том, что «восприятие»
в писаниях Беркли, Петцольда, Милля и Шлика отнюдь не
означает материального существования воспринимаемых
объектов. Следующий шаг, который делает Шлик, заклю¬
чается в том, что он переносит по аналогии причинные
связи (опять-таки в конвенциональном их понимании)
и на прошлые, в том числе очень далекие времена. Нетруд¬
но увидеть, что рассуждения Шлика суть не что иное, как
уловка. Ведь если причинность есть не более как конвен1
86 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 70.
87 Д. Беркли. Трактат о началах человеческого знания,
стр. 62.
18&

ция, то все прошлые времена, какие бы характеристики от¬
носящихся к ним событий мы ни допускали, являются при¬
чинно предшествующими современному состоянию Земли
только с точки зрения рассуждающего субъекта, но никак
не реально. В конечном счете логический позитивизм при¬
шел. к старому результату: Земля до человека существо¬
вала не в прошлом, а только в настоящем времени, только
«в теории», т. е. как логическая или лингвистическая кон¬
струкция на базе ощущений людей XX в. По поводу этого
сногсшибательного открытия неомахистов Бертран Рас¬
сел удачно заметил, что авторам его остается признать, что
«если ледниковая эпоха — это только лингвистическая кон¬
венция, то ваши родители и ваши дети, ваши друзья и кол¬
леги тоже являются таковой»88.
Неопозитивистская философия оказалась бессильной
справиться с проблемой связи состояния предмета в данный
момент времени с прошлым и будущим его состояниями. Она
пригодна лишь для субъективистского и метафизического
описания положения вещей в данный момент как конгло¬
мерата разрозненных «атомарных фактов» или как логиче¬
ских конструкций.
Операционисты не остановились на отождествлении объ¬
ектов с операциями их лабораторного исследования (1),
в том числе измерения. Эта субъективистская формула полу¬
чила дальнейшее расширение и развитие. С проверяющими
операциями была отождествлена истина (2), что дало но¬
вый вариант формулировки принципа верификации. Пред¬
меты логико-математических исчислений были отождествле¬
ны с совокупностью понятийных операций ученого, фор¬
мулирующего дефиниции этих объектов (параллельность,
тензор и т. д.) (3). Символы были отождествлены с логико¬
математическими операциями, в которых они, согласно сво¬
им определениям, функционируют (4). Отсюда вытекало,
что символы — это совокупности операций, которые они
осуществляют (5), а истинность символа тождественна
«успеху» его функционирования (6).
Сравнение формулировок (1) и (6) обнаруживает явное
нарастание субъективистских мотивов. Первые формули¬
ровки в этом ряду исходят из следующего понимания опе¬
рационного определения: что надо делать, чтобы в опыте
субъекта возникла определяемая вещь. Формула (3) пре¬
88 В. Russell. An Inquiry into Meaning and Truth, p. 281.
190

вращает предмет в продукт его дефиниции. Разумеется,
дефиниции — в особенности в социальном мире — играют
большую роль в «судьбах» предмета, имея в виду последую¬
щее обращение людей с данным предметом. Но считать,
что дефиниции создают предмет, значит забыть, что процесс
определения отнюдь не диктуется произволом личности.
Последние формулы ряда исходят из перенесения операций
на сами вещи как на своего рода субъекты операционных
действий. Формулировка (5) близка утверждениям прагма¬
тистов, согласно которым «истинное», говоря коротко, это
просто лишь удобное (expedient) в образе нашего мышле¬
ния89.
В австрийском, а затем в американском логическом по¬
зитивизме середины 30-х годов XX в. заметную роль игра¬
ла концепция физикализма и унифицированной науки,
впоследствии покинутая неопозитивистами из-за ее не-
состоятел ьности.
Физикализм как один из возможных в неопозитивизме
ответов на вопрос, какой облик должна приобрести наука
в результате синтеза эмпирического и конвенциально-ло¬
гического знания, был тесно связан с попытками избежать
трудностей применения принципа верификации на пред¬
шествовавшем семантике этапе логического позитивизма.
Одной из главных причин появления физикализма было
стремление найти выход из солипсизма, возникающего при
анализе проблемы условий сравнения предложений W
и Un, особенно если эти два предложения сформулированы
различными учеными. Необходимо было найти средство
преодоления раскола науки на необозримое количество
индивидуальных образов мира и систем предложений. По¬
путно возникала и проблема преодоления раскола всего
знания на отдельные науки, т. е. на отдельные понятий¬
ные й терминологические единства.
Карнап выдвинул идею унификации (приведения к об¬
щему виду) языка науки путем замены предложений раз¬
личных наук предложениями, в которых фигурировали бы
лишь термины, употребляемые в физике. Только эти послед¬
ние предложения он предложил считать обладающими на¬
учным смыслом. Подобно психологу-бихевиористу Уотсо¬
ну, он заявил, например, что «психология есть ветвь фи¬
зики» 90.
89 См. В. Джемс. Прагматизм, стр. 136.
90 «Erkenntnis», 1933, В. Ill, S. 142.
19!

Это была типично метафизическая концепция, тем бо¬
лее что она имела целью унифицировать науки в чисто фор¬
мальном, «языковом» отношении. Речь шла не об объясне¬
нии всех природных и общественных явлений на основе
физических процессов и не о сведении их к физическим про¬
цессам, но лишь о замене терминологий разных наук тер¬
минологией одной науки91.
Вскоре физикализм обнаружил свою несостоятельность,
и его требования пришлось «ослабить»: вместо замены тер¬
минов разных наук терминами теоретической физики огра¬
ничиться заменой их терминами чувственного наблюдения.
Затем пришлось почти отказаться от физикализма. Крах
физикализма еще раз обнаруживает тщетность формалисти¬
ческого истолкования науки.
Физикализм выступил на философскую арену в двух
различных вариантах — Карнапа и Нейрата. Вариант
О. Нейрата соответствовал разобранным выше попыткам
разрешения проблемы интерсубъективности. Это был фор¬
малистическо-символистский вариант. Нейрат и Гемпель
стремились довести эмпиризм в науке до предельного выра¬
жения, рассматривая сами предложения науки как эмпири¬
ческие объекты92. Они предложили интерпретировать все
утверждения наук как физически-вещественные сочетания
чернильных черточек, кружков типографской краски, коле¬
баний воздуха и т. д., лишенных какого бы то ни было смы¬
сла. Это затушевывало зависимость предложений от пишу¬
щего или говорящего субъекта и, казалось, избавляло от
опасности солипсизма. На деле же пчлучалось нечто обрат¬
ное: достигалась не полнота эмпири еского подхода к дей¬
ствительности, а полная изоляция от подлинного челове¬
ческого опыта. «Опыт» сводился к манипуляциям с чернила¬
ми и бумагой, к движениям голосовых связок и т. д. Основ¬
ной, происходящий «до чернил и бумаги», опыт оставался
за пределами гносеологического осмысления. Наука пре¬
вращалась в детскую игру «в черточки и кружочки», те¬
ряла познавательное содержание, а с другой стороны,
могла быть понята при такой ее интерпретации именно как
продукт лишь чисто субъективной деятельности. Предло¬
жения, лишенные смысла, произносятся, фиксируются и
репродуцируются все же субъектом и только им. Если из
91 О проблеме единства науки см. нашу статью «Философия
неопозитивизма и наука» (журн. «Коммунист», 1955, № 13).
92 «Erkenntnis», 1933, В. Ill, S. 209.
192

них изъято содержание, а значит «устранен» отражаемый
в этом содержании внешний мир, то тем более остается толь¬
ко субъект в его «гордом одиночестве».
Карнап в книге «Логический синтаксис языка» (1934) вы¬
двинул иной вариант физикализма, важное место в котором
занимало его учение о двух модусах (способах) языка —
«материальном» и «формальном». Предложения, составлен¬
ные из терминов, употребляемых в физике, он назвал пред¬
ложениями «материального модуса». Физикализм в трак¬
товке Р. Карнапа представлял собой требование выражать
научные предложения из любой области знания в терминах
вещей, свойств, движений и т. д. «Физикалистский язык есть
универсальный язык науки, т. е. каждый язык какой-либо
частной области науки может быть точно переведен на фи¬
зикалистский язык»93.
Но этим дело не ограничивалось. От этих предложений
возможен и желателен, по его мнению, безболезненный пере¬
ход к аналогичным предложениям «формального модуса»,
отличающимся тем, что в них отношения между вещами ин¬
терпретируются как отношения логико-грамматического
синтаксиса. Например, предложение «атомарный факт есть
связь вещей» (а) будет при переходе к формальному модусу
заменено предложением: «предложение есть ряд слов». Кар¬
нап предложил унифицировать всю науку на основе предло¬
жений формального модуса. Критерием истины он стал
считать возможность согласования данного предложения
с системой предложений формального модуса, т. е. пере-
водимость предложения в нормальный модус.
Своим учением о формальном модусе языка Карнап на¬
деялся разрешить задачу упразднения той материалисти¬
ческой тенденции, которая невольно возникла при содержа¬
тельной трактовке физикализма в противоположность фор¬
малистической его трактовке у Нейрата. Физикализм
Карнапа избегал вопиющей бессодержательности символист¬
ского физикализма, но приводил к нежелательной для идеа¬
листа Карнапа возможности своего истолкования в духе
материализма. Формальный модус языка был призван
устранить такую возможность.
Учение Р. Карнапа о переводе предложений, с целью
максимальной их унификации, из материального в формаль¬
ный модус языка носило глубоко реакционный характер.
63 R. Carnap. Logische Syntax der Sprache, S. 248.
193

Оно соответствовало тенденции позитивизма эпохи импе¬
риализма: на словах «обойти стороной» основной вопрос
философии, вопрос об отношении человеческих идей и суж¬
дений к объективному миру. Из материалистического по
своему содержанию предложения операция перевода в фор¬
мальный модус делает высказывание (а) «безобидным»
с точки зрения интересов идеализма.
Вышеприведенный пример показывает, как это делается
даже по отношению к позитивистским утверждениям об
«атомарных фактах». Неопозитивисты рассматривали ато¬
марные предложения как одну из форм связи между слова¬
ми, говорящими не о внешнем мире, но о переживаниях
субъекта. Поэтому Карнап относил к числу протокольных
(атомарных) предложений и утверждение «вещь есть пред¬
мет», и утверждение «вещь есть совокупность ощущений»,
и утверждение «вещь есть предмет или, что то же самое,
совокупность ощущений». Еще до введения им двух моду¬
сов языка Карнап высказывал мысль о том, что при поль¬
зовании предметным языком следует считать равноправны¬
ми и обороты в духе субъективного идеализма и обороты
в духе материализма. «Общая наука нуждается в обеих тео¬
риях, дабы выразить оба направления логической сводимо¬
сти; именно так, как она нуждается и в бихевиористской
и в интроспективной психологии; вообще: как она нуждает¬
ся в выведении понятий через переживания и в материали¬
стическом выведении их»94. И все же в атомарных предло¬
жениях чувствовался некоторый отзвук объективной
реальности. В результате, однако, введения формального
модуса содержательность предложений полностью ликвиди¬
руется и высказанная выше по адресу физикализма Ней-
рата критика вновь приобретает все свое значение.
Ничего принципиально нового не внесло очередное ухищ¬
рение Нейрата, который согласился с учением Карнапа о
двух модусах, но стал рассматривать последние в двоякой
интерпретации, соответствующей либо «обычной» (описание
переживаний с помощью слов), либо вербалистско-симво-
листской точке зрения. Нейрат предложил отдать предпо¬
чтение символистской трактовке формального модуса речи.
Если использовать вышеприведенный пример, это озна¬
чает, что высказывание «предложение есть ряд слов» сле¬
94 R. С а гп ар. Der logische Aufbau der Welt. S. 81.
194

дует считать сочетанием нескольких кривых линий и овалов
в определенном их порядке95 96.
В конце 30-х годов неопозитивисты фактически отказа¬
лись от физикализма и формальных его вариантов; их уси¬
лия обратились уже не на избавление предложений от со¬
держания, но на формализацию самого содержания. Од¬
ним из решающих шагов в этом направлении были изыска¬
ния в области построения формальной теории истины.
Одним ^13 побочных продуктов неопозитивистской фило¬
софии ЗО-х^годов была социологическая доктрина неопози¬
тивизма, в наиболее типичной форме представленная О. Ней-
ратом.
Исходный ее тезис заключался в допущении возможности
существования (познания) социологических явлений толь¬
ко при условии предварительного суммирования точно
установленного и зафиксированного поведения всех чело¬
веческих индивидов данной группы. Основываясь на номи¬
налистическом понимании общих законов, Нейрат затем
выдвинул следующее требование: «...определенные прогно¬
зы о больших человеческих группах удаются только тогда,
когда можно предсказать поведение отдельных человече¬
ских личностей»90. Такие взгляды отбрасывали науку об
обществе далеко назад, на уровень метафизического эмпи¬
ризма.
В статье «Социология в физикализме» О. Нейрат истол¬
ковывал социологию как «социальный бихевиоризм» и ут¬
верждал, что бихевиористской «эмпирической социологией»
является... марксизм. С марксизмом социология Нейрата
не имела, разумеется, ничего общего. Как особенность своей
социологии он подчеркивал, например, ее равнодушие
к практическому применению своих выводов: «Из системы
высказываний никогда не может быть выведен приказ!..
Приказ есть процесс, о котором полагают, что он вызовет
определенные изменения в будущем; предсказание же есть
высказывание, о котором полагают, что оно будет согласо¬
вываться с будущим высказыванием»97. К кануну второй
мировой войны позитивистская социология пришла безо¬
95 Сильнейший удар по концепции физикализма, а тем самым
по характерной для философии неопозитивизма метафизической
теории «единства науки» нанесла так называемая теорема Гёде¬
ля (1931).
96 «Erkenntnis», 1937, В. VI, Н. 5—6, SS. 402—403.
97 «Erkenntnis», 1931, В. II, Н. 5—6, S. 430.
195

ружной. Перед лицом острых классовых антагонизмов она
оказалась совершенно беспомощной, ограничиваясь факто¬
логическим описанием уже происшедших событий.
С конца 30-х — начала 40-х годов XX в. начинается,
как уже указывалось, семантический период эволюции
неопозитивизма. Нельзя отрицать, что его лидеры Карнап,
Тарский и другие в это время отказались от многих схоласти¬
ческих ухищрений предшествующего периода. Исключение
проблемы истины из логического анализа было отвергнуто.
Физикализм обнаружил свою несостоятельность. Но на сме¬
ну прежней схоластике пришли новые формалистические
идеи.
Нельзя отрицать и того, что среди современных позити¬
вистов есть немало честных ученых, активно работающих
в области кибернетики, машинного перевода с одних языков
на другие и т. д., многие из которых относятся враждебно
к идеализму. Эти ученые иллюзорно представляют себе
действительную историческую роль позитивизма.
Анализируя современную «семантику» 50-х годов, сле¬
дует различать, кроме семантики, как отрасли традицион¬
ной филологии, два ее вида: 1) семантику как узкологиче¬
скую теорию значений и обозначений, нашедшую в значи¬
тельной степени практическое применение в системах рацио¬
нальной записи научных сведений и машинных лингвистиче¬
ских переводов98 99, и 2) семантический идеализм — философ¬
ско-социологическое течение, основанное А. Кожибским и
заимствовавшее свои основные идеи из «классического» не¬
опозитивизма и прагматизма".
Поскольку в становлении семантики в первом из двух
указанных ее значений немалую роль сыграли логики-
неопозитивисты, неудивительно, что это направление со¬
держит некоторый «привесок» позитивизма, до определен¬
ной степени искажающий получаемые научные выводы
и ослабляющий результативность проводимых теоретиче¬
ских изысканий. С другой стороны, не только в семанти¬
ческих, но и в досемантических произведениях логиков-
неопозитивистов имеются идеи, оказавшиеся полезными
08 См. И. И. Ревзин. Структуральная лингвистика, семан¬
тика и проблемы изучения слова (журн. «Вопросы языкознания»,
1957, № 2).
99 См. И. С. Нар ск ий. Критика семантического идеализма.
Изд. МГУ, М., 1956.
196

для теории познания и современного математического язы¬
кознания100.
Что касается философской концепции современного
позитивизма, то заметим, что при всей ее бесспорной идеа¬
листической порочности искания и блуждания ее авторов
оказались весьма поучительными. Они наглядно показали,
во-первых, что разрешить проблемы теории познания,
оставаясь лишь в кругу «чисто» логических средств, не¬
возможно. И спасение вовсе не заключается в апелляциях
к «вере», как это попытался осуществить Б. Рассел. Клас¬
сики марксизма-ленинизма неоднократно указывали на
то, что вопрос об истине есть «практический» вопрос не
в смысле его независимости от теоретического знания,
а в смысле несводимое™ его разрешения к собственно ло¬
гической сфере. На практике люди доказывают истинность
своей познавательной деятельности. Практика же несводи¬
ма к совокупности узкологических, мыслительных операций.
Во-вторых, при помощи «чистой» логики невозможно
избежать идеализма, а тем более опровергнуть его. Гер¬
берт Фейгль в статье «Мориц Шлик» с унынием признал,
что логика не может решить всех вопросов познания, и
«пока данное не дано, никакое полное, научное, символи¬
ческое познание не может приблизить к данному»101.
В. И. Ленин указывал, что «недостаточно одних доводов
и силлогизмов для опровержения идеализма, что не в тео¬
ретических аргументах тут дело»102. Здесь практика об¬
щественного человечества также имеет решающее значение.
* *
*
Каковы теперешние судьбы позитивизма, принявшего
после более чем столетней эволюции символико-логиче¬
скую оболочку? Часть его представителей остаются в 50-х
100 Карнап искал, например, в свое время средств, которые
позволили бы автоматически исключать из речи обороты вида «Це¬
зарь есть четное число». Проблема эта приобрела актуальность при
разработке вопросов машинного лингвистического перевода. Если
с русского языка делается перевод книги, посвященной замкам,
должно быть предотвращено появление в переводе фраз типа «ру¬
чей имеет три бородки», где словом «ручей» было бы ошибочно
заменено слово «ключ», являющееся синонимом «ручья», но только
в совсем ином общем контексте.
101 «Erkenntnis», 1939, В. VII, Н. 5—6, S. 410.
102 В. И. Лени н. Соч., т. 14, стр. 24.
197

годах верными лишь общему духу, основной идее неопо¬
зитивизма и не исповедуют в чистом виде ни физикализма,
ни радикального конвенционализма. Но от этого они не пе¬
рестают быть позитивистами. Последнее в особенности от¬
носится к английским «логическим аналитикам», изобра¬
жающим себя «критиками» неопозитивизма, например,
к Б. Расселу. Позитивизм 50-х годов XX в. сохраняет в ка¬
честве своих основных черт агностицизм, лингвистическую
ревизию философии и пропаганду идеи, будто наука бес¬
партийна в борьбе материализма с идеализмом и религией.
Задача критики неопозитивизма в полной мере сохра¬
няет для марксистов свою актуальность, тем более что
«марксизм отвергает не то, чем отличается один позитивист
от другого, а то, что есть у них общего, то, что делает фило¬
софа позитивистом в отличие от материалиста»103.
Сказанное не означает, однако, что все, что написано
неопозитивистами-логиками, следует перечеркнуть и от¬
бросить как «бред мракобесов». Ошибочно сводя философию
к формальной логике, они, с другой стороны, в ряде отно¬
шений смогли получить определенные результаты приме¬
нения современного логико-математического аппарата к
проблемам теории познания (в вопросах соотношения ана¬
лиза и синтеза, формальных условий истинности суждений,
обоснования дедукции и т. д.). Сами неудачи их на этом пути
были поучительны, наглядно демонстрируя узость и огра¬
ниченность позитивистско-метафизического метода.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что ряд
логиков неопозитивистского толка в настоящее время уже
перешли или переходят на позиции материализма. Среди
них такой видный ученый, как Т. Котарбинский и некото¬
рые его ученики в Польше. Котарбинский в последние годы
выступил с заявлениями о правоте диалектико-материали¬
стического мировоззрения. Этот прогрессивный процесс
продолжается также и в странах Западной Европы. Ряд
шагов, правда довольно еще «робких», в сторону материа¬
лизма сделал Р. Карнап, называя, однако, материализм
чрезвычайно туманно «либеральным эмпирицизмом». Это
можно сказать ныне и о ряде других логиков США, Англии,
Австрии, сторонников «аналитической теории познания»,
которые выросли в свое время в атмосфере позитивизма.
Долг марксистской критики в этой связи — помочь в этой
103 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 192.
198

эволюции тяготеющим к материализму честным ученым,
терпеливо разъясняя им ошибки и неточности в философ¬
ских суждениях.
С другой стороны, в среде тех буржуазных философов,
которые остаются верными духу позитивизма, раздаются
ныне голоса о желательности соединения позитивистского
учения о явлениях с открыто идеалистическими концеп¬
циями сущности. Уже О. Нейрат, например, высказывался
в поддержку томистов. Со своей стороны и католики-томи¬
сты не прочь использовать в интересах своего псевдорацио¬
нализма логическую аппаратуру неопозитивизма. Еще
в 1934 г. на VIII Международном конгрессе философов
в Праге Бохеньский солидаризовался в ряде методологи¬
ческих вопросов с Нейратом, но «при условии, что будет,
так сказать, сохранена в законсервированном виде (ab-
gekapselt) метафизика томизма»101. Намечаются пути сбли¬
жения на базе «разделения труда» и между неопозитивизмом
и экзистенциализмом* 105. В последних работах «аналитиче¬
ского философа» Артура Папа заметна тенденция к соеди¬
нению неопозитивизма с объективным идеализмом плато¬
новского типа и к активизации его усилий в новых областях
знания. Пап и ряд его сторонников проявляют ныне боль¬
шой интерес к неопозитивистскому анализу проблем этики
и эстетики106.
Таким образом, завершение более чем вековой эволю¬
ции позитивизма привело эту реакционную философию к ра¬
зоблачающему ее результату: позитивизм и иррационализм
подают друг другу руки. Союз иррационализма и формализ¬
ма — вот одна из последних «надежд» умирающей буржуаз¬
ной философии эпохи империализма.
^ETkenntnis», 1934, В. IV, Н. 4, S. 313.
105 См. нашу статью «Некоторые проблемы критики современ¬
ной буржуазной философии в свете итогов XXI съезда КПСС»,
(журн. «Философские науки», 1959, № 2); см. также журн. «Вест¬
ник Московского университета», 1960, № 1, стр. 95; ср. «Философ¬
ские науки», 1960, № 1, стр. 133.
106 А. Пап различает, например, в составе этики пять различ¬
ных дисциплин, из которых первые две объявляет лишенными
строго научного смысла (т. е. неверифицируемыми): нормативную
этику, теорию этических категорий, историю этических учений, исто¬
рию моральных воззрений общественных групп и эмпирическое ис¬
следование моральных убеждений людей нашего времени.
Три последние дисциплины, по мнению Папа, могут претендо¬
вать на научное значение. Свою собственную этическую концепцию
буржуазно-либеральцого эвдемонизма в «Вопросах этики» разраба¬
тывал Шлик.
199

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие	ж	3
Субъективный идеализм Джорджа Беркли — путь к юмов-
скому агностицизму	7
Агностицизм Давида Юма — путь к позитивизму ...	27
Возникновение позитивизма. Учение Огюста Конта ...	57
Позитивизм в Англии XIX века. Джон Стюарт Милль и
Герберт Спенсер	75
«Второй позитивизм» Р. Авенариуса и Э. Маха (эмпирио¬
критицизм) 	 ....	.	. ПО
Современный позитивизм	 .139
Нарский Игорь Сергеевич
ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ПОЗИТИВИЗМА
Редактор В. М. Межуев
Технич. ред. М. С. Ермаков
Сдано в набор 21/V 1960 г. Подписано к печати 29/Х 1960 г.
Л-90586 Формат 84Х1087з2 Печ. л. 6,25 Привед. печ. л. 10,25
Уч.-изд. л. 10,95 Изд. № 1272 Заказ 743	Тираж 6000
Цена 6 р. 55 к. с 1/1 1961 г. — 66 к.
Издательство Московского университета, Москва, Ленинские горы
Типография Изд-ва МГУ, Москва, Ленинские горы

ОПЕЧАТКИ
Стр.
Строка
Напечатано
Следует читать
88
5—4 снизу
(интеграция) и рассеяния
(дезинтеграция) частиц
(интеграция) частиц и
рассеяния (дезинтегра¬
ция) движения.
183
13 снизу
W знает, что «х»; (I)
N знает, что х; (I)
193
15 снизу
нормальный
формальный
Зак. 743