Автор: Сенкевич А.Н.
Теги: мировая литература воспоминания событий индия публицистика заметки и эссе
Год: 1987
Текст
БЕССМЕРТНЫЙ
ЛОТОС
СЛ©ВФ
ОБ ИНДИИ
произнесенное
политическими деятелями,
поэтами и прозаиками
страны,
отечественными индологами,
публицистами и искусствоведами,
поведанное
летописцем и путешественниками,
рожденное
вдохновением русских поэтов,
воплощенное
в образцах древнего и
современного искусства
МОСКВА
«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»
1987
ЗАПИСКИ
СТАТЬИ
БЕССМЕРТНЫЙ ЛОТОС
ПУБЛИЦИСТИКА
ВОСПОМИНАНИЯ
ЗАМЕТКИ
ЭССЕ
ПОЭЗИЯ
ПРОЗА
А. НИКИТИН,
Ф. ЕФРЕМОВ,
Е. БЛАВАТСКАЯ,
Н. РУКАВИШНИКОВА
И. МИНАЕВ,
С. СЕРЕБРЯНЫЙ,
Р. РЫБАКОВ
ЭПИГРАФ —
К. БАЛЬМОНТ, И. БУНИН,
В. БРЮСОВ, Н. ГУМИЛЕВ,
ВЯЧ. ИВАНОВ, Н. КЛЮЕВ,
B. ЭЛЬСНЕР,
C. ГОРОДЕЦКИЙ,
Н. ТИХОНОВ,
A. ТЕР-ГРИГОРЯН,
B. АСТАФЬЕВ,
А. ДЕМИН
СЛОВО ОБ ИНДИИ
Л. МИТРОХИН, А. ЕВДОКИМОВ, А. СЕНКЕВИЧ
ПРИТХВИ СИНХ АЗАД, ДЖАВАХАРЛАЛ НЕРУ
Н. РЕРИХ, С. ЧУЙКОВ
Ю. КОРЧАГОВ, О. ЛЫСЦОВА, О. ТОРЧИНСКИЙ
РАБИНДРАНАТ ТАГОР,
СУППИРАМАНЬЯ БАРАДИ,
АГЬЕЙЯ, САРВЕШВАР ДАЯЛ САКСЕНА,
ШРИКАНТ ВАРМА, РАГХУВИР САХАЙ,
КЕДАРНАТХ СИНХ, ГОРАКХ ПАНДЕЙ
КРИШАН ЧАНДАР, БХИШАМ САХНИ,
ГЬЯНРАНДЖАН, ГАНГА ПРАСАД ВИМАЛ
ББК 84(0)6
Б 53
Составитель:
АЛЕКСАНДР СЕНКЕВИЧ
Рецензенты:
член-корреспондент АН СССР
Е. П. ЧЕЛЫШЕВ,
кандидат исторических наук
В. Н. ЕГОРОВ
Оформление:
В. НЕВОЛИН,
Ю. СЕЛИВЕРСТОВ
4701000000—287
Б 078(02)-87 КБ-032-071-87
© Состав, публикации, перевод на русский язык, кроме материалов,
отмеченных в содержании знаком *. Издательство «Молодая гвардия»,
СОДЕРЖАНИЕ
От составителя
СЛОВО-ЭПИГРАФ
К. БАЛЬМОНТ. Индийский мотив. И. БУНИН.
Индийский океан. Агни. В. БРЮСОВ. Индия (В духе
лириков VI—VII веков). Н. ГУМИЛЕВ. Прапа-
мять. Вяч. ИВАНОВ. Возврат. Н. КЛЮЕВ.
«Вылез тулуп из чулана...» Вл. ЭЛЬСНЕР.
Индийский храм. С. ГОРОДЕЦКИЙ. Индия. Н.
ТИХОНОВ. Индия. А. ТЕР-ГРИГОРЯН. Индусский ямб 16
В. АСТАФЬЕВ. Индия 25
А. С. ДЕМИН. Драгоценность фантазии.
(Древнерусские представления об Индии) 36
СЛОВО ЛЕТОПИСИ
Из «Книги, именуемой Луцидариус, то есть «Златой
бисер». Перевел с древнерусского А. С. Демин 44
СЛОВО ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
АФАНАСИЙ НИКИТИН. Хожение за три моря.
(Отрывки) * 49
ФИЛИПП ЕФРЕМОВ. Чем Индостан изобилен, каков
воздух и жители * 52
Е. П. БЛАВАТСКАЯ. Из пещер и дебрей Индостана.
(Отрывок). Послесловие Дм. Урнова . . . . 54
Н. Ф. РУКАВИШНИКОВА. Храмы и джунгли . . 75
СЛОВО ИНДОЛОГОВ
И. П. МИНАЕВ. Об изучении Индии в русских
университетах (Отрывки) * 90
С. Д. СЕРЕБРЯНЫЙ. «Да здравствует торжество
человека!» 93
Р. Б. РЫБАКОВ. Индуизм о путях войны и мира . 102
СЛОВО ПУБЛИЦИСТОВ
Л, В. МИТРОХИН. За огнем — через Гикдукуш
(индийские революционеры в Советской России
в 1920—1922 годах) 112
АЛЕКСЕЙ ЕВДОКИМОВ. Многоликое единство . , 134
Л. В. МИТРОХИН. Индира Ганди 165
АЛЕКСАНДР СЕНКЕВИЧ, За стенами ашрамов . 176
СЛОВО БОРЦОВ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ
ПРИТХВИ СИНХ АЗАД. На пути к революции: моя
биография. (Отрывки). Вступление и перевод с
хинди С. Белоусова 208
ДЖАВАХАРЛАЛ НЕРУ. Автобиография. (Отрывки)* 223
СЛОВО ХУ ДОЯСНИКОВ
Н. К. РЕРИХ. Сердце Азии. (Отрывки) *
Воспоминание о встрече (послесловие). Б. А. Смирнов-
Русецкий 228
С. А. ЧУЙКОВ. Из дневника. Вступление и
публикация И. С. Чуйкова 238
СЛОВО ИСКУССТВОВЕДОВ
Ю. Ф. КОРЧАГОВ. «Старое» и «новое* индийского
кино 251
6
О. В. ЛЫСЦОВА. «Шаль моя кашемировая...» . . 259
О. П. ТОРЧИНСКИЙ. Все краски «матери-глины* . 262
Справки об авторах 266
СЛОВО ИНДИЙСКИХ ПОЭТОВ
РАБИНДРАНАТ ТАГОР
«Не жду, что от тебя придет спасенье...» «О, дай
уйти мне, отпусти меня!..» О девушка!
«Вращается в этой вселенной...» На бесконечных
дорогах мира. Перевел с бенгальского А.
Тер-Григорян * 269
СУШШРАМАНЬЯ БАРАДИ
«Маревом кажется этот мир...» Дождь.
Исступленная матерь. Размышления. Тебе, поэзия.
Перевел с тамильского С. Строканъ 272
АГЬЕЙЯ
Взаймы. Отплывшая лодка. День прошел. «Вечер.
Горизонт почти исчез...» «Как фитиль, моя
надежда...» Перевел с хинди Александр Сенкевич . 275
САРВЕШВАР ДАЯЛ САКСЕНА
Дуэт. Зимний вечер: ожидание. Перевел с хинди
Александр Сенкевич 278
ШРИКАНТ ВАРМА
«Так решила судьба...» Как все. Бабур и
Самарканд. Заря. Перевел с хинди Александр Сенкевич 279
РАГХУВИР САХАЙ
Малышка. «Виднелись наши дети в полутьме...»
Забытье. Рам д ас. «Через дорогу кошка —
шмыг...» Перевел с хинди Александр Сенкевич 283
КЕДАРНАТХ СИНХ
Солнце. Перевел с хинди Александр Сенкевич 285
ГОРАКХ ПАНДЕЙ
Ода креслу. Перевел с хинди Александр Сенкевич 286
СЛОВО ИНДИЙСКИХ ПРОЗАИКОВ
КРИШАН ЧАНДАР
Птица гульдум. Перевела с хинди Н. Солнцева 289
БХИШАМ САХНИ
Необыкновенная косточка. Перевела с хинди
Я. Солнцева 304
ГЬЯНРАНДЖАН
По разные стороны ограды. Перевели с хинди
3. Свирькова и Н. Хонелия 308
ГАНГА ПРАСАД ВИМАЛ
Тигр. Авторизованный перевод с хинди А. Михее-
ва и 3. Свирьковой • . 315
Литература активного гуманизма. Александр
Сенкевич 374
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Слово «Индия» уже не
одно столетие магически
действует на умы и чувства
людей, живущих в других странах. Индия представляется страной
сказочных сокровищ и глубокой мудрости. Иными словами,
страной чудес, в которой, как считалось в древности, корни
деревьев притягивают металлы, море горячее и поэтому рыба
водится только на большой глубине, а солнце в десять раз
больше, чем где-нибудь еще. Индия людям древности казалась
державой невероятных размеров.
Поход Александра Македонского в 326 году до нашей эры
отчасти разрушил эти фантастические вымыслы. Десятки тысяч
чужеземцев собственными глазами увидели эту необыкновенную
страну. Но и после этого она не стала для них менее загадочной.
Культурный мир индийцев поражал воображение. Их
архитектура, одежда, украшения, обычаи, верования были настолько
экзотичны, что не могли не вызвать удивления пришельцев.
Македоняне пришли на земли, на которых некогда процветали
древнеиндийские цивилизации Хараппы и Мохенджо-Даро
(2300—1700 гг. до н. э.).
После похода Александра Македонского сведения об Индии,
доходившие до Европы, были разноречивы и сумбурны. Римский
географ Страбон писал: «Читателям приходится снисходительно
принимать сведения об этой стране, так как она находится
дальше всех от нас и только немногим из наших
современников удалось ее увидеть. Однако даже и те, кто видел, видел
только какие-то части этой страны, а большинство сведений
передает по слухам. Более того, даже то, что они видели
мимоходом во время военного похода, они узнали, подхватив на
лету».
Замечание справедливое, ведь завоеватели больше
бессмысленно разрушают, чем осмысленно узнают. Поход Александра
Македонского стоил жизни десяткам тысяч индийцев. Сколько
9
раз на протяжении истории индийцы проявляли невиданное
мужество и храбрость в борьбе за свою свободу и
независимость!
Еще до того как Индию в XV веке посетили корабли Васко
да Гама, отважные мореплаватели-европейцы в самом начале
нашей эры не раз достигали ее берегов, используя в своих
целях мощные воздушные потоки — муссоны. Индийцы охотно
торговали со многими заморскими странами, особым спросом
пользовались у их торговых партнеров дрессированные
индийские слоны.
Но активная торговая деятельность португальских,
голландских, английских и французских купцов привела в конечном
счете к колониальному захвату Индии. Всех прочих
конкурентов оттеснила английская Ост-Индская компания, которая
превратилась в своеобразное 4государство», располагавшее своей
армией, флотом, обладавшее правом вести от своего имени
войны, заключать мир, чеканить монету. Судьбу Индии на два
столетия решила битва при Плесси 23 июня 1757 года. Военное
поражение индийцев позволило английской Ост-Индской
компании стать абсолютной владычицей в Бенгалии и Бихаре;
к 1849 году британцы подчинили себе почти всю Индию.
Наступила пора колониального грабежа этой богатейшей
страны в Азии, резко замедлилось ее экономическое
развитие. Однако Индия вместе с тем не была изолирована от
внешнего мира. В XIX веке развивались, хотя медленно и по
большей части случайно, научные и культурные
русско-индийские связи. Стоит, например, упоминания тот факт, что в
1870 году на бенгальском языке появилась первая книга русской
литературной классики — «Крилофер Нитигольпо», то есть
«Басни Крылова». Интерес к Индии на Западе в XIX и начале
XX века вызывался разными мотивами и общественными
запросами. В России это могло быть и сострадание к находившейся
в колониальном рабстве Индии, что отразилось в публицистике
великих русских критиков-демократов Н. Г. Чернышевского и
Н. А. Добролюбова.
Увлечение Индией и ее культурой на Западе привело к
двум противоположным точкам зрения на роль и жесто
индийской самобытности в истории мировой цивилизации. Согласно
мнению одних исследователей, Индия изначально была чуть ли
не воплощением квиетизма, по крайней мере, ее религиозно-
философская мысль представлялась первоисточником
мистически-созерцательного отношения к миру. Провозглашая коренную
противоположность и разнонаправленность в духовном развитии
Запада и Востока, те, кто считал Индию страной, обладающей
некой еще не познанной тайной, особым религиозным чувством,
10
делали неправомерный вывод об особом развитии страны, якобы
не подвластном общим закономерностям исторического
процесса. Другая точка зрения на Индию и ее культуру, и из нее
исходят советские индологи, предполагает необходимость строго
научного подхода к духовной жизни индийцев. Анализ фактов
и реалий индийской культуры обнаруживает несостоятельность
многих ходячих идей об уникальных особенностях арийской
цивилизации, ее исконной религиозности. Такой подход воздает
должное огромным достижениям древних индийцев в
математике, астрономии, философии и других науках. В самом деле,
трудно не оценить государственный гений царя Ашоки, научг
ные прозрения грамматика Панини, таланты безымянных
зодчих, ваятелей, ремесленников и крестьян.. Именно они создали
всемирную славу Индии как страны невиданных сокровищ и
поразительной мудрости. Именно они олицетворяют могучий
патриотический дух индийцев, перед которым оказались
бессильны английские колонизаторы. Взрыв возмущения индийцев
против жесточайшего колониального закабаления Индии
англичанами вылился в великом народном восстании 185.7—1859.
годов. Это был со стороны индийцев первый, прозвучавший на
весь мир вызов английскому колониализму. В XX веке в Индии
широко развернулось национально-освободительное движение,
одним из лидеров которого стал Мохандас Карамчанд Ганди
(1869—1948), известный миру как Махатма. Ганди — «Великая
душа*. Наступила эпоха смелой веры индийцев в победу над
поработителями, всенародного подъема сил в борьбе за
национальную независимость. Это. был грандиозный подвиг
миллионов индийцев. В это же героическое, для индийского народа
время в первый ряд борцов за. свободу Индии выдвинулась
фигура другого замечательного человека. — Джавахарлала Неру
(1889—1964).
Идея независимости Индии заняла центральное место в
общественном сознании индийцев. В борьбе за. «пурна
сварадж» — полную независимость, Махатма Ганди предложил
тактику «сатъяграхи», то есть «упорства в истине». Эта
программа привлечения масс к борьбе в ненасильственных формах
вскоре дала ощутимые результаты, в полной мере воплотившись
в массовой кампании гражданского неповиновения.
15 августа 1947 года Индия обрела независимость.
Свободная Индия поставила вне закона несправедливости,
которые, веками деформировали индийское общество, в том числе
и систему каст. На протяжении жизни только одного поколения
Индия достигла огромных экономических успехов, став в
настоящее время промышленно развитой державой.
Сравнение, современного развития Индии с уровнем тридца-
11
тилетней давности показывает, что промышленность Индии
добилась замечательных успехов. Так, производство стали
возросло в 9 раз, алюминия — более чем в 50 раз, добыча сырой
нефти — в 25 раз, угля — в 4 раза. А например, продукция
тяжелой и других машиностроительных отраслей увеличилась
за этот период в 10 раз. Обращает на себя внимание и тот
факт, что сегодня в стране производится весьма разнообразная
продукция — от мелких изделий до самой точной техники, от
вязальных игл до ядерных реакторов.
За последние годы в стране создана надежная
технологическая база для производства техники с числовым
программным управлением, а также робототехники.
Индийские предприятия производят разнообразное
электронное оборудование: радиоприемники и телевизоры, радары,
оборудование для управления ядерными реакторами, компоненты
для космических кораблей и т. д. Индия относится также к
чиолу немногих стран, создавших миниатюрный
турбореактивный двигатель.
Нельзя не отметить успехи, достигнутые Индией за
последнее десятилетие в освоении космоса. С территории нашей
страны были запущены индийские спутники «Арьябхата», «Бха-
скара-1» и «Бхаскара-2», спутник «Рохини» был запущен с
космодрома в Шрихарикоте с помощью индийского
ракетоносителя СЛВ-3. Все эти спутники были разработаны и
изготовлены в Индии.
Так же впечатляет картина достижений в сельском
хозяйстве. За период 1983—1984 годов темп роста
сельскохозяйственного производства составил 2,55 процента в год. За последние
30 лет производство продуктов питания возросло втрое, с 5
миллионов тонн в 1951 году почти до 150 миллионов тонн в 1983—
1984 годах. Подобные достижения, в результате которых Индия
обеспечивает себя продовольствием, стали возможными
благодаря новой технологии.
Индия является одним из основателей движения
неприсоединения, твердо следует принципам мирного сосуществования
государств с различными общественно-политическими
системами.
Свою страну индийцы называют Вхарата — в честь
родоначальника племени бхаратов. Этот легендарный герой
неоднократно упоминается в «Ригведе» — древнейшем памятнике
индийской литературы, который сложился на рубеже П—I
тысячелетий до нашей эры. Этим же именем называли древнего
царя, отказавшегося от трона ради жизни благочестивого
отшельника, который в уединении постигал истину.
Еще в III веке до н. э. Ашока воздвиг «львиную капи-
12
тель» •—• ее изображение и надпись «Сатьям эва джайяте»
(«Побеждает лишь истина») стали государственным гербом
республики Индии, символом ее приверженности вечным принципам
мира и доброй воли.
Наша книга называется «Бессмертный лотос». Индия
неповторимо прекрасна, как лотос — символ творящей силы и
торжествующей многоликой жизни. Символика лотоса одна из
самых распространенных в индийской культурной традиции.
В индийской мифологии рост космического лотоса — это рост
Вселенной. Сегодня этот гордый цветок олицетворяет жизнь
новой Индии.
Замысел нашей книги складывался на протяжении
нескольких лет в спорах и многочисленных беседах за «круглым
столом» в издательстве «Молодая гвардия», в Союзе советских
обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами,
а также на Московской международной книжной
выставке-ярмарке, проходившей в сентябре 1983 года. Ее композиция —
плод коллективных усилий ученых, издательских работников,
журналистов, писателей. И не только советских, но и
индийских. Задача, вставшая перед издательством, была непростой.
Ведь Индия страна не только многонациональная,
многоязычная, народы которой придерживаются различных религиозных
убеждений и воззрений, но и страна, одновременно
существующая в нескольких пластах истории. В самом деле, в Индии
есть племена, жизнь которых проходит буквально в каменном
веке, а рядом высятся современные города со всеми атрибутами
постиндустриальной цивилизации. В Индии пересекаются
несколько эпох, культур и религий. Но именно социальная и
психологическая напряженность — источник творческой мысли
современных индийцев, решающий фактор их активности, их
неустанного желания изменить свою жизнь к лучшему.
Составитель ставил перед собой двуединую цель. Во-первых,
показать, как на протяжении веков создавался в отечественной
литературе образ Индии. Поэтому после «слова-эпиграфа»
читатель обнаружит в книге отрывки из древнерусской летопис, из
«Хожения за три моря» Афанасия Никитина, из записок
русского солдата Филиппа Ефремова, попавшего в XVIII веке в
Индию, из путевых заметок основательницы «Теософического
общества» Елены Блаватской. Читатель также прочтет о
впечатлениях от поездок в Индию наших современников — худож-
ника Семена Чуйкова и диктора индийской редакции
иновещания Гостелерадио Нины Рукавишниковой. Найдет он в книге
и извлечения из научных трудов основоположника
отечественной индологии Ивана Минаева, эссе индологов Сергея
Серебряного и Ростислава Рыбакова: о Рабиндранате Тагоре и о бес-
13
смертном литературно-философском памятнике индийцев «Бха-
гавадгите». Конечно, обратит читатель внимание на
публикацию из литературного наследия Николая Рериха.
Во-вторых, составитель имел в виду представить панораму
жизни современной Индии, рассказать об истоках и развитии
советско-индийских отношений — об этом очерки Леонида
Митрохина и Алексея Евдокимова. О сложных мировоззренческих
проблемах, характерных для духовной жизни современной
индийской молодежи, — публицистические заметки Александра
Сенкевича. Содержание художественных произведений
современных индийских писателей, представленных в книге, дает
возможность советскому читателю увидеть Индию глазами самих
индийцев.
Нельзя не оказать о том, что у истоков создания этой книги
стоял журналист и поэт, корреспондент «Известий» в Индии
Александр Леонович Тер-Григорян. Неутомимый исследователь,
исколесивший на своем индийском «вездеходе», как в шутку
называют в Индии отечественный автомобиль «амбасадор»,
страну вдоль и поперек, он понимал, что Индию нельзя мерить
«общим аршином».
А. Л. Тер-Григорян должен был написать
публицистический очерк об Индии для этой книги, смерть помешала
осуществить это намерение. Однако в книге воплотились некоторые
идеи Александра Леоновича, в первую очередь публикация
отрывков из автобиографического повествования легендарного
индийца Притхви Синха Азада, жизнь и деяния которого у нас,
к сожалению, малоизвестны. Тер-Григорян встречался с этим
человеком, был потрясен событиями его долгой жизни, его
духовной мощью.
Плодотворным стимулом для работы над книгой была
также встреча и беседа на Московской международной книжной
ярмарке с видным индийским литератором Кришной Крипа лани,
возглавляющим одно из крупнейших индийских издательств
«Нэшенал бук траст». Кришна Крипалани широко известен как
биограф Тагора, долгое время он работал его секретарем.
Монументальный труд К. Крипалани «Рабиндранат Тагор» вышел
в переводе на русский язык в издательской серии «Жизнь
замечательных людей» в 1983 году.
Пожелание К. Крипалани рассмотреть современную Индию
через призму ее многовековой культуры было по мере
возможности также осуществлено. Приняли участие в обсуждении этой
книги и другие индийские писатели — Рагхувир Сахай и Ганга
Прасад Вимал.
Составитель считает своим долгом выразить
-признательность за активную помощь в работе над книгой известным
14
советским индологам Е. П. Челышеву, А. И. Фиалковскому,
П. А. Гринцеру, И. Д. Серебрякову, В. К. Ламшукову,
сотрудникам Союза советских обществ дружбы И. К. Ершовой я
Р. И. Григорьеву.
Книга об Индии выходит в год двух исторических
событий: 40-летия независимости Индии и 70-летия Октябрьской
социалистической революции. Именно с этих исторических вех
начинается новая эра великой дружбы и глубокого взаимопо*
нимания между нашими народами и государствами.
СПФВФ
-эпиграф
КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ
ИНДИЙСКИЙ МОТИВ
Как красный цвет небес, которые не красны,
Как разногласье волн, что меж собой согласны,
Как сны, возникшие в прозрачном свете дня,
Как тени дымные вкруг яркого огня,
Как отсвет раковин, в которых жемчуг дышит,
Как звук, что в слух идет, но сам себя не слышит,
Как на поверхности потока белизна,
Как лотос в воздухе, растущий ото дна, —
Так жизнь с восторгами и блеском заблужденья
Есть сновидение иного сновиденья.
ИВАН БУНИН
ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН
Над чернотой твоих пучин
Горели дивные светила,
И тяжко зыбь твоя ходила,
Взрывая огнь беззвучных мин.
16
Она глаза слепила нам,
И мы бледнели в быстром свете,
И сине-огненные сети
Текли по медленным волнам.
И снова, шумен и глубок,
Ты восставал и загорался —
И от звезды к звезде шатался
Великой тростью зыбкий фок.
За валом встречный вал бежал
С дыханьем пламенным муссона,
И хвост алмазный Скорпиона
Над чернотой твоей дрожал.
АГНИ*
Лежу во тьме, сраженный злою силой.
Лежу и жду, недвижный и немой:
Идут, поют над вырытой могилой,
Несут огни, — вещают жребий мой.
Звенят в щиты, зовут меня домой,
В стоустый вопль сливают плач унылый.
Но мне легко: ты, Агни светлокрылый,
Спасешь меня, разъединишь со тьмой.
Смотрите, братья, недруги и други,
Как бог, гудя, охватит мой костер,
Отсвечивая золотом в кольчуге!
Смирите скорбь рыдающих сестер:
Бог взял меня и жертвою простер,
Чтоб возродить на светозарном Юге!
* Агни — бог огня в ведах — древнейших ритуальных
текстах, сложившихся в Индии во II—I тысячелетии до нашей
эры. Веды почитаются как высший религиозный авторитет в
индуизме. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев,
примечания П. Д. Сахарова.)
2 Бессмертный лотос
17
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
ИНДИЯ
В духе лириков VI—УП вв.
1
Дождь! тебя благословляю!
Ты смочил ее одежды:
Как, под влажной тканью, четко
Рисовалось тело милой!
Ты была — как обнаженной,
И твои дрожали груди!
Кто ж согрел их поцелуем,
В час, как радуга сверкнула?
2
Уже за горы канул месяц,
Уже восток зарей зарделся,
Уже в саду запели птицы,
А я, Любовь, смотри, все плачу!
3
В белом и трепетном озере груди твоей
Сердце твое — ароматного лотоса цвет!
4
— Я брошен ею, но я не плачу:
Видишь ли: я улыбаюсь.
— Твоя улыбка — рассвет печальный
Над погоревшей деревней.
5
Через речку цепкие лианы
Провели несокрушимый мост.
Там качаться любят обезьяны,
Окрутив вокруг лианы хвост.
От меня и прямо к сердцу милой
Проведен любовью крепкий мост.
Там качаться любят злые силы,
Окрутив вокруг желаний хвост.
6
Я не всходил на Гималаи,
Жемчужин не искал на дне,
Паломником не плыл на Цейлон, —
Даль, глубь и высь я знал в Любви!
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ
ПРАПАМЯТЬ
И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
Моря, пустыни, города,
Мелькающее отраженье
Потерянного навсегда.
Бушует пламя, трубят трубы,
И кони рыжие летят,
Потом волнующие губы
О счастье, кажется, твердят.
И вот опять восторг и горе,
Опять, как прежде, как всегда,
Седою гривой машет море,
Встают пустыни, города.
Когда же, наконец, восставши
От сна, я буду снова я, —
Простой индиец, задремавший
В священный вечер у ручья?
ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ
ВОЗВРАТ
Так! Цвет Кашмира не поник,
Хоть на Памирах стынут льдины,
И благолепные седины
Пустынный окаймляют лик.
Откуда ты нисходишь, гость?
Не с тех ли пажитей, где снова,
У рек воды живой, былого
Цветет надломленная трость?
19
НИКОЛАЙ КЛЮЕВ
Ч» 4s Н»
Вылез тулуп из чулана
С летних просонок горбат:
Я у татарского хана
Был из наряда в наряд.
Полы мои из Бухары,
Род растягайный ведут,
Пазухи — пламя Сахары
В русскую стужу несут.
Помнит моя подоплека
Желтый Кашмир и Тибет,
В шкуре овечьей востока
Теплится жертвенный свет.
Мир вам, Ипат и Ненила,
Печь с черномазым горшком!
Плеск звездотечного Нила
В шорохе слышен моем.
Я — лежебок из чулана
В избу зазимки принес...
Нилу, седым океанам,
Устье — запечный Христос.
Кто несказанное чает,
Веря в тулупную мглу,
Тот наяву обретает
Индию в красном углу.
ВЛАДИМИР ЭЛЬСНЕР
ИНДИЙСКИЙ ХРАМ
Он был громаден, этот древний храм,
Тысячелетним окруженный лесом.
Теснились по извилистым карнизам,
По каменным зубчатым поясам
Гиганты, змеи, карлики и звери,
Перегоняя мощные деревья,
20
Что вырастали из расселин стен
И словно шествовали к небесам.
А демоны, клыкастые, как тигры,
И многорукие, как пауки,
Толпились перед входом у порога.
Я перешел порог. Величьем грозным
Дышала глубь неимоверных сводов,
И раковины куполов струили
Сквозь трещины жемчужный смутный свет.
У алтарей и в полутемных нишах
Загадочные цепенели боги:
Покорным змеем лег под ноги Индры *
Горбатый корень, проломивший плиты,
И пресмыкавшегося крокодила
Ногою попирал владыка влаги.
Пастух двуликий и четверорукий
Пылающею палицею гнал
Колеса окрыленные стихий.
А Сиву, восседавшего на груде
Из черепов, звездою злой венчали
Секиры, копья и кривые сабли.
Добычу перекинув за плечо,
Тащил слона за хобот исполин.
И дважды стан богини обвивала,
Как поясом, с раздутым горлом кобра...
Плясал в кольце огня красавец Кама**,
Жезлом вздымая выгнутый лингам.
Творения, подобия и знаки
Природы, в вымыслах неистощимой,
Как половодье бурное плотиной,
Храм замыкал гранитною громадой.
Все человек узнал и все осмыслил
И, все постигнув, пресыщен — отверг.
Неверья зерна в сердце очерствелом
Стучат, как бусы в жалкой погремушке.
А разум, самомненьем упоенный,
Уже мотором бездну измеряет,
Как гусеница дуб многовековый.
И ндр а — древнеиндийский бог-громовержец, царь богов.
Кама, или Кама-дэва — бог любви в индусской
л огни»
СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ
ИНДИЯ
Ветер весенний ворвался в осенние окна,
Мчится, летит, призывает: «Идите все, кто к нам!»
С ним лепестков абрикосовых, розовых тучи
Самому слабому шепчут: «Иди! Ты могучий!»
Ветер поет: «Я из снега, из северной дали
К вам прилетел, чтоб вы лучшую долю узнали!»
К нищим, убогим, забитым рабам по оконцам
Звонко стучит: «Выходи! Цепи рви! Ты под солнцем!
В стуже, в крови, мы на севере дальнем и белом
Стали свободны — и вам, под плетьми оробелым,
Вам, терпеливо несущим позорную муку,
Вам подаем молодую содружную руку!»
Тонут миндалин испуганных крупные зерна
В черных ресницах. Скрываясь в одеждах узорных,
Девушки ветер весенний как счастие слышат.
Холст белоснежный сердца молодые колышат.
Там, в тростниках, из уютной отцовской лодчонки,
Смотрит старик в синеву, в высоту. Ветер звонкий
Слышит за всех, кто в земле, кто упал, землю
бросил.
Радость в морщинах — как солнце под взмахами
весел*
НИКОЛАЙ ТИХОНОВ
индия
Страна йога, раджи и факира,
Земля Танжора, Вишну *, Ганга, Вед,
Где сочеталися четыре разных мира
И сказочных времен неизгладимый след
Почил в струях гигантских водных нитей —
* Вишну — в индуизме бог-охранитель, спасающий- мир
от глобальных бедствий. Его аватарами (снисхождениями в мир,
воплощениями) считаются Рама и Кришна. Вместе с
богом-творцом Брахмой и богом-разрушителем Шивой входит в триаду
главных индусских божеств.
22
О Брамапутра, Годовери, Инд —
От гор чудес и ледяных открытий
До южных нив, где дремлет тамаринд.
Как я хочу ночей сапфирных негу
В себя вдохнуть средь палевых красот,
Где водопада мощному разбегу
Внимает озеро зелено-сонных вод,
Где лотоса колонки нежно-алы
Меж лилий белооблачных плывут,
Где в сумраке лесов рокочущие зальт
Широко-шумной прелестью живут.
Хочу, чтобы моя нога ступала
На мраморе священных старых плит,
Чтоб предо мною солнце превращало
Вершину башни в белый монолит,
Хочу я видеть медной Кали* взоры,
И синий Ганг под желтою луной,
И Тадж-Магала хрупкие узоры,
Что глаз слепят жемчужной белизной.
Хочу я знать и джунглей трепет дикий,
И диких троп таинственный чертеж,
И треск ветвей, и жуть ночного крика,
И тяжкий хрип, и радостную дрожь...
Я к вам приду, колодцы между пагод,
Слоны святынь печальных Гатских гор,
Я к вам приду хотя бы только на год —
В страну, где спят и слава и позор.
К камням забытым темных подземелий,
К стенам, поросшим пальмой и травой,
И к алтарям нерадостных веселий,
И к мертвой жизни, некогда живой.
Вас, мертвые дворцы — немые исполины,
Увидит мой восторга полный взор,
Я к вам приду, надгробные руины,
К вам, Беджапур, Бенарес и Эллор!
* К а л и — одно из имен-эпитетов Дурги, супруги бога
Шивы. Почитается в первую очередь как победительница
демонов. В ряде направлений индуизма считается центральным
божеством, воплощением универсального женского начала.
23
АЛЕКСАНДР ТЕР-ГРИГОРЯН
ИНДУССКИЙ ЯМБ
Не избежим наград и кар мы,
все предначертано навек.
Жизнь — только блик железной кармы *
и страсти дьявольской навет.
Кто Бедным был, тот станет Блоком.
Ткет карма вечный свой узор.
В каком рождении далеком
я заслужил твой ясный взор?
И ты — в каком своем рожденье
моею быть обречена?
Как сон, как бред, как наважденье,
как неземное наслажденье
и как судьба мне вручена...
Ты стала — Шакти **, я — Бхайравом ***,
от грешной страсти весь дрожу.
Тебя в объятиях держу,
себя не чувствуя неправым.
Оковы кармы разорвав,
я прокричу твое лишь имя.
Простившись с формами твоими,
сгорит поверженный Бхайрав.
* Карма — одно из центральных понятий индусского
миропредставления: всеобщий нравственный закон, определяющий
неизбежное воздаяние за каждый поступок.
** Шакти — буквально «сила», «мощь», одно из имен
богини Дурги, она же Кали.
*** Бхайрав — буквально «ужасающий», одно из имен-
эпитетов Шивы.
ВИКТОР АСТАФЬЕВ
ИНДИЯ
Евгению Носову
Однажды в городе Канавинске, где
родилась и жила Саша Краюшкина, случился
пожар. Сгорел самый большой магазин города,
с новым, только еще входившим в обиход
наименованием «универмаг».
Четыре дня милиционеры никого не допускали на
пожарище, кроме городского следователя и
вызванного из области человека — прокурора по особо важным
делам, как утверждали канавинцы. После четвертого
дня в ночь прошел дождь и смыл с пожарища серый
прах, сажу, обнажив черные, баней пахнущие головни.
От места, где был канавинский универмаг, повеяло
холодом, древностью, тленом, и у всех зевак разом
пропал к нему интерес. Милиция перестала остерегать
пожарище, следователь и прокурор по особо важным
делам заперлись в кабинете — думать, почему
произошло такое бедствие в городе Канавинске —
злодейский был тут умысел или просто так загорелось?..
А на пожарище, как только исчезли городские
зеваки и порядок соблюдавшие милиционеры, грачиной
стаей слетелись канавинские ребятишки.
Они рылись в темных, таинственных руинах
упоительно, со страстью, вынимая из богатых недр
сгинувшего универмага разное добро: то висячий замок без
ключа, то конек-снегурочку, то скобу дверную, то
какую-нибудь вещь, до неузнаваемости преображенную
огненной стихией. Тогда ьсе ребятишки сходились в
кучу и разнобойно гадали — что это за вещь и каково
было ее назначение при жизни? Согласие не всегда
сопутствовало ребятам, и они разрешали спор и
уточняли истину древним человеческим способом, иначе
говоря — дракой.
С каждым днем ребятишек на пожарище
прибавлялось и прибавлялось, а добро, скрытое в темных,
глухих недрах, убавлялось. Добытие его делалось все
более увлекательным и азартным. Барачные ребята,
привычные к табунности больше, чем дети из
индивидуальных домов, объединялись в самостихийные
артели и работу вели сообща. И надо заметить:
коллективам чаще сопутствовал фарт, нежели старателям-оди-
25
ночкам. Так, одна артель, сплошь состоящая из
братьев Краюшкиных, раскопала полупудовый ком
спаявшихся шоколадных конфет. Никто не возьмется
описывать чувства, охватившие тружеников-ребят при
виде такого редкостного самородка.
Эта находка удвоила и утроила силы и устремления
ребят к дальнейшему труду и поиску.
Из девчонок на раскопки ни одна не допускалась.
Лишь Саше Краюшкиной было дано молчаливое
согласие копаться в отдалении, в уголке пожарища, безо
всяких, конечно, надежд на успех. Такая льгота
выпала Саше по той простой причине, что на пожарище
копались пятеро ее братьев, парней задиристых,
решительных и очень привязанных к единственной своей
сестренке. Она всегда и везде была с ними, умела
хранить любую тайну и так влилась в мальчишеский
коллектив, что кинуть ее одну было для братьев уже
немыслимо, да еще к тому же в таком увлекательном
и серьезном мероприятии, как раскопки пожарища.
Саша всегда понимала свое положение в этом
мире, неукоснительно соблюдала требования братьев —
мужчин, и, коли ей отвели место для раскопок в
отдалении и одиночестве, она там и копалась, не нарушая
дистанции.
За время раскопок Саша нашла лишь одну
пуговицу, которая немалыми стараниями была приведена в
блестящий вид, и на ней обнаружилась звезда. Саша
и такую находку посчитала удачей, ведь как-никак
район ее раскопок был в стороне. А находкам и
успехам братьев она не уставала радоваться. Братья
принесли из дому лопаты, вели поиск с размахом и
основательностью. В свой сарай братья Краюшкины снесли
уже немало ценных предметов, в том числе и
железную кровать, сложенную спинка к спинке.
Кстати, ком шоколадных конфет братья разделили
меж старателями по совести. Они отсекли лопатой
одну половину и отдали ее мальчишкам, жаждущим
своего фарта на руинах. Другую половину конфетного
самородка отнесли домой, и вся семья Краюшкиных в
течение нескольких дней питалась конфетами,
употребляя их вприкуску с хлебом. В трудовой семье
Краюшкиных до этого случая никогда шоколадных конфет не
бывало, и потому отец и мать похвалили своих
удачливых ребят, но просили старших, уже учившихся в шко-
26
ле, не забывать об уроках и по возможности меньше
рвать и пачкать одежонку.
Проходили дни, недели. Прошел месяц — и
поредела армия искателей. Они докопались до грунта,
перевернули головни, кирпичи, золу, они истощили
залежи настолько, что утратили к работе интерес.
Редко-редко печальные руины погибшего универмага,
взявшиеся по краям травою, оглашались теперь
победными воплями.
Смолкли голоса мальчишек на пепелище, затухали
разговоры среди взрослых, стиралось в памяти
событие, взволновавшее канавинцев. Такая скоротечность
в памяти жителей города объяснялась тем, что взамен
сгоревшего универмага началось сооружение нового
и — канавинцы не без оснований утверждали — куда
более мощного. Он воздвигался из кирпичей, с тремя
квадратными колоннами у входа и смахивал на
Дворец культуры.
Братья Краюшкины последними отрешились от
поисков. Пожарище посещали они теперь изредка и не с
корыстной целью, а чтобы поиграть в
сыщиков-разбойников. Но Саша никак не могла отвыкнуть от
печального места и еще нет-нет да и приходила сюда, и не
столько уж покопаться, сколько послушать тишину с
истаивающим в ней горьковато-угарным запахом
головней, с шорохом осыпающихся комочков земли,
семян лебеды, полыни и подземельным мышиным
писком.
Жизнь не угасла совсем, она только скрылась в
руинах и медленно пробуждалась от душного,
угарного сна. Слушала девочка эту осторожно
просыпающуюся жизнь и щемливо думала о чем-то своем,
печалилась, прижавшись за черным бревном. Иногда даже
слезы закипали в тихой, сжавшейся от горя душе
девочки, и ей казалось тогда, будто внутри ее, как на
живом дереве, вырастают иголки и по ним сползают
тянучие капельки смолы.
Домой Саша возвращалась притихшая, усталая, и
все в содомном, шумном краюшкинском жилье
поражались ее всевозрастающей доброте и покладистости
и без того мягкого характера.
Пепелище между тем все гуще и гуще зарастало
беленою, жалицей, лопухом, и две розовые ракеты
кипрея — вечного спутника пожарищ — запоздало
взлетели над ним. В бурьян и густой чертополох, сорящий
27
шишками и пухом, начали ходить собаки, кошки и
козы, настырные городские козы с шаманьими глазами.
Осенью, когда уж совсем заглушило
бурьяном-саморостом бугор, где прежде стоял универмаг, появился
трактор, смял растительность, начал выворачивать и
растаскивать обгоревшие бревна петлею стального
троса, обнажая голеньких мышат и вяло извивающихся
ящерок, упрятавшихся на зиму в сухие головни.
Саша помчалась к пожарищу и, как только
прибежала к нему, сразу увидела под одним вывороченным
бревном присыпанное землею старое птичье
гнездышко, а рядом с ним что-то в бумажной обертке. Саша
соскочила в яму, схватила сверточек и хотела уже по-
мальчишески закричать: «Чур на одного!», но не
закричала, а застыла с открытым от дива ртом.
С блестящей, хрусткой, чудом сохранившейся
обертки смотрел на Сашу синеглазый красавец в
желтой чалме и в красном плаще. А за его спиною
зеленели развесистыми ветвями желтоствольные пальмы,
и меж ними куда-то крался желтый, усатый тигр,
похожий на краюшкинского домашнего кота Мураша.
— Индия! — прошептала девочка, глядя на
картинку, и понюхала сверток. От него дохнуло на Сашу
таким ароматом, такой запашистою струей ударило в
нос, что девочка задохнулась даже. Прижала Саша
сверток к груди, зажмурилась от восторга и, теперь
уже совершенно уверенная, что так вот только и
должны пахнуть дальние, загадочные страны,
повторила: — Индия! — и со всех ног бросилась домой, еще
от ворот крича: — Мама! Папа! Ребята! Я Индию
нашла!..
В сахаристо-белой обертке оказалась горбушка
туалетного, малинового цвета, мыла. Это мыло Сашина
мать заперла в сундук и выдавала его ребятам
умываться только по праздникам и во время школьных
экзаменов.
Обертку от мыла Саша взяла себе, и не знала она
приятнее занятия, чем разглядывать картинку с
принцем, пальмами и тигром. И всякий раз девочка
находила на картинке этой что-нибудь новое: то звезду на
чалме принца, то птичку или орех в ветвях пальмы.
Когда все предметы на картинке уже были отысканы
и изучены, и даже буквы запомнились по их форме, и
девочка, еще не зная азбуки, бойко читала: «МЭЫ-
ЛЫО», она начала придумывать и воображать те пред-
28
меты, те деревья, тех птиц и зверей, какие могли, по
ее разумению, обитать в сказочной стране Индии.
Саша никогда потом не могла вспомнить, почему
именно Индия воображалась ей при виде картинки от
мыла. Может быть, она слышала об этой стране что-
нибудь от старших братьев, иногда читавших книжки
вслух; может, запало в память увиденное в кино, куда
ее брали с собою раза два братья же; а может,
приснилось девочке, склонной к задумчивости, что-нибудь
сказочное со словом «Индия».
Саша подросла, стала учиться в школе, и как-то по
географии, а затем и по истории стали проходить в
классе Индию. Но странное дело — учебниковая
Индия, о которой она вынуждена была слушать и
рассказывать на уроках, нисколь не волновала Сашу и
никакого касательства как будто не имела к той
расчудесной стране, какую девочка открыла для себя и с
любовью хранила в душе.
После седьмого класса родители Краюшкины
устроили Сашу ученицей в городской узел связи. Братья
принесли из сарая заржавевшую кровать, найденную
ими на пожарище, и поставили ее в угол средней,
большой комнаты. Кровать сама по себе не стояла,
поэтому братья связали ее медной проволокой, ровно
больного человека бинтами, отец покрасил кровать
голубой краской, наведя на спинках белые полоски,
будто на шлагбауме. Саша прибила над кроватью
коврик, сделанный ею же из квадратных ромбиков,
обтянутых разноцветными тряпочками, заправила
аккуратно, даже чуть кокетливо, постель байковым
одеялом и простынью с кружевной прошвой; над
изголовьем прикрепила гвоздиками картинку — Индию — и
стала жить дальше.
Через какое-то время Сашу из учениц перевели в
телефонистки, она стала приносить домой зарплату, и
сразу объявилась в ней солидность и строгость
самостоятельного человека. Старший брат Саши,
работавший на прокатном стане, один раз узнал ее голос в
телефонной трубке и сдуру обрадованно закричал: «Але!
Шурка!» Саша оборвала его, отчетливо и строго
заявив: «Никакой тут Шурки нет! Пятый слушает!»
К празднику Первого мая Саша сделала в
парикмахерской завивку, и братья поначалу даже не
узнавали свою сестренку, всегда подстриженную под
мальчишку, с прямой светлой челкой. Они подтрунивали
29
над нею, но вместе с тем прониклись какой-то, самим
им непонятной почтительностью к Саше, и отношения
у них сделались несколько отчужденными.
А тут обнаружилось еще одно немаловажное
обстоятельство: за Сашею начал ухаживать техник из
районного узла связи. Человек при форме, начитанный и
культурный. Мать взялась стежить двуспальное
одеяло, сатиновое, с шелковым верхом, Саша в неурочное
время строчила оконные шторы, сшила себе два новых
платья: одно с желтыми цветами, другое
темно-голубое, все это убрала в чемодан, недавно приобретенный
в новом канавинском универмаге с колоннами.
Парни догадались, что Саша теперь не долгий
житель в краюшкинской большой избе, что уведет ее
техник-связист в другую какую-то жизнь, но до конца не
могли поверить в это и представить сестренку в
другом дому не умели. У них было такое ощущение, будто
их обирают средь бела дня и они ничего не могут
предпринять в защиту себя. Чувство обиды и
беспомощности своей братья маскировали разными
колкими шутками и намеками, чем приводили Сашу в
большое смущение и конфуз.
Но мать не успела достежить красивое двуспальное
одеяло, и Саша не вышла замуж. Летом грянула
война с фашизмом, и сразу же трое старших братьев
Саши, а вскорости и техник-связист ушли на фронт —
сражаться с врагом нашей земли.
Война была большая, долгая и кровопролитная.
Много людей требовалось на фронт, и через год после
начала войны мобилизована была на позиции и Саша.
Два младших брата Саши также покинули родной
дом следом за старшими братьями и сражались:
один — танкистом, другой — в зенитчиках. Саша
уходила из дома последней. В растерянно-притихшем
просторном доме оставались только мать и отец. Понимая,
как тяжело жить в таком пустоуглом, немом доме,
Саша посоветовала отцу с матерью пустить на квартиру
семейных эвакуированных, чтоб не заела их до смерти
кручина.
На войне Сашу поставили работать по
специальности — связисткой. Она хорошо работала и всегда
старалась выполнять быстро распоряжения командиров
и старших начальников. Когда обрывалась связь,
Саша переживала, может быть, больше, чем командир
артиллерийской батареи, в которой она воевала. За хо-
30
рошую боевую работу и многократное исправление
связи под огнем Саше выдали две медали и обещали
орден.
Саша была невеликого ростика, проворна и
сноровиста в деле, снова стриглась она под мальчишку,
ходила в гимнастерке и брюках, считая, что при боевой
работе и при множестве мужских глаз брюки как-то
ловчее и удобнее, чем юбка.
Техника из районного узла связи — жениха
Саши — тем временем убили на фронте и одного
Сашиного брата тоже убили, а двое из трех первых братьев
пропали без вести еще в начале войны и, верно,
мыкали горе в плену.
И без того задумчивая и несловоохотливая
девушка от печальных вестей и от тяжелой фронтовой
жизни сделалась вовсе молчаливой, суровой даже и
решительно осаживала военных парней, если они пытались
разговорить ее, проникнуть в сокровенные девичьи
думы и поухаживать за нею. Лишь иногда* в редкие
минуты фронтовых передышек, командир батареи
замечал мягкое выражение на лице строгой связистки и в
задумчивых глазах ее — теплую и долгую улыбку, и:
казалось ему: не на передовой, не на позициях была
в то время девушка, а где-то далеко-далеко. Комбат
один раз осторожно полюбопытствовал у связистки»
которую он по-отцовски нежно любил и жалел: чему
это она улыбается и о чем мечтает?
— Я, товарищ капитан, Алексей Васильевич,
думаю об Индии, — охотно отозвалась девушка.
Ответом этим привела она в замешательство
комбата и чуть даже испугала его. Расспрашивать Сашу
комбат больше ни о чем не решился, но посоветовал ей
подмениться и выспаться как следует.
Шли тяжелые зимние бои под Харьковом, мало
людей и пушек осталось в батарее, где трудилась
связисткою Саша. Но все равно батарея билась с врагом,
крушила его снарядами, и все равно связь
артиллеристам нужна была днем и ночью.
В один из боевых дней, уже под вечер, фашисты
произвели артналет по наблюдательному пункту
Сашиной батареи, и осколком перебило связь. Саша
вышла на линию, проложенную вдоль единственной
улочки украинского хутора, разбитого войною и
погребенного снегом. Линия вся была под сугробами, потому
S1
что на земле мела буря и шибко крутило снегом везде
и всюду.
Утопая по грудь в сугробах, Саша выдергивала
провод наверх и так постепенно дошла до порыва. Один
конец провода Саша повесила на сломанное у дороги
дерево и стала думать — как найти второй? Она уже
была опытная связистка и всегда примечала места, где
прокладывалась линия связи. Она принялась копаться
руками и ногами в сугробе у пошатнувшегося тына и
зацепила валенком второй конец провода. Однако
соединить разрыв никак не могла. Снегом одавило
линию, и провода не стягивались, не хватало у Саши сил
подтянуть один конец к другому, запасного провода
она в спешке не взяла с собою. Артналет был близкий,
и Саша выскочила из блиндажа налегке, в одной
шинели, с одним только телефонным аппаратом.
Телогрейка с потайным карманчиком, где были
фотография техника-связиста, родительские письма и
красноармейская книжка тоже осталась в блиндаже.
Девушку продувало насквозь, и она корила себя за
то, что так вот легкомысленно выбежала на линию,
надеясь скоро сделать нужную работу. Но все же она
обмозговала обстановку и нашла выход из создавшегося
положения. Попрыгала Саша сначала на одной ноге,
потом на другой, погрела самое себя, подула на руки и
принялась отдирать от повалившегося огородного тына
кусок колючей проволоки, прибитой к доскам
штакетника еще в мирное время, должно быть от воров.
Пока она вставляла кусок колючей проволоки в
разрыв телефонной линии, по хутору стали сильно бить
фашистские минометы. И одним разрывом подхватило
Сашу, подбросило вместе со снежным сугробом вверх.
Потом ее уронило наземь и ровно бы ударило животом
обо что-то острое. Саша попыталась выпростаться из
под снега, но мины еще падали вокруг, и разрывами
закапывало девушку глубже и глубже. Она
барахталась в снегу, однако сил ее никак не хватало
раскопать самое себя, и Саша стихла, унялась, сделалось ей
тепло, покойно, и боль в животе как будто
остановилась.
Девушку потянуло в зевоту и в сон.
И сразу же, как только закрылись Сашины глаза,
она увидела черный от копоти дом за
железнодорожной линией, на склоне уральской горы, голубую
кровать с белыми, как у шлагбаума, полосками, а над из-
32
головьем, на беленных известкою, тесаных бревнах —
страну Индию.
Голубыми глазами глядел на нее из сумрачного
уголка симпатичный и родной до последней кровиноч-
ки принц в красном плаще и желтой чалме, на
которой ослепляюще-остро светилась алмазная звезда.
Пальмы качали ветвями за спиной принца, и от пальм
приятным холодком опахивало недро Саши, где
разгоралась пригоршня углей и огонь подбирался к сердцу.
Зашлось в частом, напряженном бое сердце и вот-вот
могло лопнуть от непосильной жары и работы...
По разбитому хутору медленно ехал в повозке
старый солдат. Ехал он, ехал и увидел на дороге
припорошенную снегом солдатскую шапку. «Раз есть шапка
солдатская, значит, и боец-красноармеец должен тут
где-то быть», — рассудил повозочный. Он остановил
лошадь и начал озираться по сторонам и ничего не
обнаружил. Только над сугробом, на частоколине тына,
висел телефонный аппарат в деревянном сундучке,
почему-то присоединенный к колючей проволоке, и
трубка его болталась по ветру. «Раз есть телефон,
значит, и боец-связист где-то здесь», — решил старый
солдат и принялся копаться в сугробе.
— Ах ты, милая ты моя! — дрогнул голосом
старый солдат, раскопав в снегу девушку. Теплой
ладонью вытер он с лица ее снег и надел на беловолосую
стомленную голову девушки красноармейскую шапку.
После этого солдат бережно поднял девушку на руки
и снес в свою повозку, набитую соломой. Здесь он
осмотрел связистку попристальней и на животе ее, под
шинелью, нашел большую рану, сочащуюся кровью.
Солдат приступил к делу первой необходимости —
начал перевязывать рану своим единственным пакетом,
наговаривая при этом для утешения:
— Ничего, ничего, сейчас я тебе первую помощь
окажу, а после и в санроту доставлю, не бойся, не
брошу. Откудова будешь-то?.. Молчишь? Ну, помолчи,
помолчи, сохрани силу. Понадобится еще... К свадьбе
понадобится. До свадьбы зажить должно, непременно
зажить...
То ли от голоса солдата, от холода ли девушка на
минуту пришла в сознание и сразу схватила
расстегнутые брюки-галифе и стала слабо отбиваться,
отталкивать мужицкую руку от нагого и живого еще
девичьего тела.
3 Бессмертный лотос
33
Солдат сломал слабое сопротивление девушки, не
прекращая при этом перевязки и толкуя убедительно,
что он, слава те господи, уже двух дочерей определил,
замуж выдал за хороших людей в городе Барнауле, и
потому не может он смотреть на девичье тело иначе
как отец и никаких крайних умыслов и скоромностей
иметь по отношению к ней тоже не может, тем более
при таком бедственном и кровавом случае.
Закончив перевязку, запасливый старый солдат
влил из своей фляжки глоток водки в жарко и
прерывисто дышащий рот девушки и отвернулся на секунду,
вытирая снег рукавицею с волосатого лица.
— Таких-то вот... Таких-то зачем же?.. — сказал
сн в бушующий снежной бурею мир, сморгнул с
затяжелевших ресниц мокро и высморкался в жесткую
полу шинели. После всего этого старый солдат
загородился от ветра, изладил непослушными пальцами
цигарку в полдивизионную газету величиной, высек
огня, закурил и тронул свою лошадь, тоже старую и
унылую.
Все так же мело, завевало кругом, было убродисто,
и лошадь тащилась по рыхлому снегу неходко.
Снежную муть и тучи наискось прошивало строчками
трассирующих пуль, и с припоздалостью слышался
торопливый, нервный стук пулеметов. Время от времени
ахали то далеко, то близко разрывы, где-то надрывно,
по-звериному рычал буксующий танк, заунывно
дребезжали и пели порезанные провода на
пошатнувшихся телеграфных столбах.
Война не утихала даже в такие часы, когда, по
земным законам мирного времени, утихало и пряталось
все живое, и всякий путник, застигнутый в поле, в лесу
ли, спешил скорее на огонь, ближе к жилью, к
человеку. И скотина, хоть конь, хоть корова, стояла в
парном хлеве и умиротворенно дремала, думая свои
лошадиные или коровьи думы.
Раненая девушка что-то забормотала. Повозочный
очнулся от глубокой задумчивости, почмокал губами,
высасывая дымок из мокрой, притухшей цигарки,
придержал лошадь. Обернувшись, он увидел, удивленный,
что у девушки открылись глаза и она, улыбаясь,
глядит мимо него, мимо этой снежной дуроверти. Солдат
наклонился ухом к девушке.
— Здравствуй, Индия! Здравствуй...
Кому еще говорила девушка: «Здравствуй!» — сол-
34
дат уже не разобрал, голос ее отошел, закатился
вовнутрь, и только протяжный и облегченный вздох
достиг слуха старого солдата.
Он стянул со стриженой головы шапку и понуро
стоял какое-то время возле повозки, скорбно наблюдая,
как засыпает снегом глаза девушки, остановившиеся
на каком-то, ей лишь ведомом радостном видении.
Возле дороги были свежевыкопанные щели. В одну
из них старый солдат опустил тело девушки. Он
прикрыл ее вместе с лицом шинелью и закопал землею,
смешанной со снегом.
В ближайшем палисаднике качались на ветру
дудки каких-то цветов и сникший до снега черномордый
подсолнух. Повозочный побрел по сугробу в
палисадник, намял семян цветов и вышелушил горсть подсол-
ничника. Все это семя он широким взмахом сеятеля
раскинул по уже подернутому белой пленкой бугорку,
чтоб не затерялась могила девушки в большом,
охваченным войной мире, и уехал по своим военным делам
в беснующийся снежной заметью вечер.
Зимою же война продвинулась из этих мест
дальше, на запад, а летом возле дороги, на солдатском
окопчике, взошли цветы мальвы и желтоухие, тощие
подсолнухи.
Если ныне случается редким заезжим людям
бывать в этом украинском хуторе и если они
поинтересуются, кто покоится при тихой сельской дороге,
хуторяне отвечают: солдат по фамилии Индия. Фамилию
эту странную хуторянам сказывал повозочный, что
доставлял к передовой боеприпасы на старой лошади
зимою сорок второго года.
1965
3*
А. С. ДЕМИН
ДРАГОЦЕННОСТЬ
ФАНТАЗИИ
(Древнерусские
представления об Индии)
Что толку в давно
устаревших или просто
нелепых представлениях об
Индии? А толк тот, что мы лучше начинаем
понимать секреты своего собственного мироощущения.
В Древней Руси понятие «Индия» не связывалось
с определенными практическими делами — с
политикой, торговлей, путешествиями и пр. Ни один
памятник древнерусской литературы не выражал
стремления автора обязательно побывать в Индии. Даже
знаменитый Афанасий Никитин в XV веке вовсе не
намеревался забраться «за три моря» и описать свое
«хожение». Он поехал из Твери торговать на Кавказ.
Но ограбили его и его товарищей около Астрахани —
хорошо, не убили, а «отпустили голыми головами».
Что делать? Афанасий Никитин, вероятно, был весь в
долгах: «У кого что есть на Руси, и тот пошел на
Русь. А кой должен, а тот пошел куды его очи
понесли». Очи понесли Афанасия Никитина все дальше на
юг в надежде как-то поправить свои дела. Так
нежданно-негаданно он очутился в Индии, в чем и
признавался со свойственной ему прямотой: «Аз же от многия
беды поидох до Индея, зане же ми на Русь пойти не с
чем, не осталось у меня товару ничего». Индия
поневоле оказалась темой записок купца Афанасия
Никитина.
Обычно же древнерусские книжники говорили об
Индии в связи с духовными, умозрительными темами.
Когда вставал вопрос о мироустройстве, тогда и
упоминалась Индия — во множестве «Космографии»
(описаний стран и народов земли), в «Повести временных
лет» (летописи, которая начиналась с рассказа о
разделе мира между сыновьями библейского Ноя), в
36
«Александрии» (повести о походах Александра
Македонского), в «Луцидариусе» (беседе учителя с
учеником о небесах и земле) и т. д.
Индия мыслилась не просто как одна из частей
мироздания, но как самый дальний и еле досягаемый
земной предел, — «край земли», как бы другая
вселенная, «тамо соткнуся небо з землею» (так определяли
местоположение Индии «Александрия» и «Сказание об
Индийском царстве»). Это представление бытовало на
Руси более 700 лет, и даже в рукописной
«Космографии» XVII века повторялось: Индия — «под самым
востоком солнца» (Государственная библиотека СССР
имени В. И. Ленина, собрание Лукашевича, № 6).
Индия являлась необходимым элементом древнерусского
мироощущения.
Те или иные предельные элементы всегда входят в
состав общественного мироощущения, но они
отодвигаются все дальше и дальше с течением времени. Сейчас
для нас «Индией» служит понятие о дальнем космосе,
о других созвездиях и галактиках. В повседневной
жизни мы мало задумываемся о них. Однако заходит
речь о мироустройстве — и эти «предельные»
элементы тут же вспоминаются.
При всей гордости нашими знаниями, аналогия
между нашими и средневековыми представлениями
вполне допустима с психологической точки зрения.
И для нас, и для древнерусских книжников
предельный элемент мироощущения был не столько понятием,
сколько образом. Дорога в Индию виделась
невыносимо тяжкой — «моремь и пучинами и лодийным
шествованием» («Повесть о Варлааме и Иоасафе»). А по
суху еще труднее: «В тое землю трудно дойти
человеком... и прилежит ко границе великое поле, яко
невозможно прейти по нему в четыре лета» («Луцидари-
ус»). Богатырю Еруслану Лазаревичу понадобилось
почти полжизни, чтобы после разных приключений
достичь индийского рубежа («Повесть о Еруслане
Лазаревиче»). Разве в принципе нет сходства с нашей
современной фантастикой, которая изображает такой же
напряженный и опасный путь человека к мыслимым
пределам Вселенной?
Фантастический образ Индии буквально расцвел в
древнерусской литературе — примерно так же, как
потом был развит образ космоса в литературе нового
и новейшего времени. Дальний, почти бесплотный пре-
37
дел мира оказался огромным пространством: «Инь-
дейская глаголемая страна», велика бо сущи и
многочеловечна», «страна великая Индия... пространство же
имеет много и всюды зело широко, градов же
бесчисленно много» — такие свидетельства часто
приводились в повестях и «Космографиях». В одну сторону в
Индии идти 10 месяцев, а до другой ее границы
вообще не дойти («Сказание об Индийском царстве»).
Царство-то в 36 «языков» («Александрия»*). Сам
Александр Македонский не смог обойти всю Индию. Дошел
до какого-то места и поставил столп с надписью:
«Олександр Макыдоньскыи доиде места сего» — и
повернул назад («Летописец.Еллинский и Римский»).
Воображение писателей вносило любопытные
разноречия в картину местоположения Индии. Хотя
Индия вроде бы ближе всех стран соседит с раем и даже
примыкает к нему (а рая уже нельзя увидеть живому
человеку), но за Индией оказывается еще много
чего, — пещера, ведущая в царство мертвых; целые
живые царства; народы, заклёпанные в неприступных
горах («Александрия»), потом песчаное море: «И за тем
морем не ведает никаков человек, есть ли тамо люди,
нет ли» («Сказание об Индийском царстве»). И это не
конец, потому что у такого пространственного образа
нет конца.
Занимательное и утопическое содержание особенно
развилось в образе Индии и окружающих ее мест.
Древнерусские памятники полны описаниями
страшных чудес Индии. Там есть магнитная гора, которая
на расстоянии выдергивает железные гвозди из
проплывающих кораблей, и корабли распадаются. Там
есть озеро: бросишь в воду сушеную рыбу, и она
оживает и уплывает. Там есть говорящие деревья,
предвещающие при заходе солнца судьбу человеку. Там
гигантские муравьи и черви затаскивают в нору людей
и коней, а гнездо гигантской птицы ногой занимает
15 дубов. Моча крокодилов вызывает пламя. Но самое
главное —люди: то рогатые, то трехногие, то
четверорукие, то полупсы, то полуптицы, то полукони, то
великаны, то карлики, женщины — «очи на плечах» и
сразу рожают по 15 детей. «Люди мантикоры живут во
Индийских странах, зубы у них в три ряды»
(Государственная публичная библиотека имени М. Е.
Салтыкова-Щедрина, рукописный сборник F. XVII. 15). И т. д.
38
и т. п. Неиссякаемая фантазия на темы природы здесь
всегда была резкой, яркой и даже отпугивающей.
Зато социально-утопические мотивы легенд и
сказаний приближали Индию к сердцу древнерусских
читателей. Дело не только в грезах о богатствах
Индии — золоте, серебре, каменьях, которыми, по
рассказам сочинителей, изобиловали индийские земли и
реки, были увешаны палаты и изукрашены людские
процессии в городах. Русским книжникам XI—XIII веков
Индия казалась страной христианской. Там язычники
принимают христианство, гонения на христиан
прекращаются, растут храмы и монастыри, а индийский
царь заявляет о приверженности православию: «Аз
есмь поборник по православной вере Христове»
(«Сказание об Индийском царстве»). Древнерусская
литература представляла Индию страной мудрецов — беседы
этих мудрецов с царями и царевичами специально
излагала большая «Повесть о Варлааме и Иоасафе» и
еще одна большая повесть «Стефанит и Ихнилат».
Довольно распространенным было убеждение, что в
Индии существует целый народ мудрецов — рахманы —
с идеально справедливым социальным строем. Один из
книжников XV века довел это представление до
крайности: «В них же несть... ни царя, ни купли, ни
продажи, ни свару, ни боя, ни зависти, ни велможь, ни тат-
бы, ни разбоя...» («Слово о рахманех и о предивном их
житии»).
Все это психологически похоже на обогащение
образов в современной космической фантастике,
особенно нашей отечественной: те же преодоления
колоссальных пространств героями, встречи с
удивительными и потрясающими явлениями, существами и
общественными строями, участие ученых в перестройке
миров, борьба за социальную справедливость... Конечно,
наши идеалы разительно отличаются от идеалов
средневековья. Но в общей структуре человеческого миро*
ощущения есть вечные составные части — главные и
второстепенные. К «закоулкам» мироощущения
относится представление о «концах» вселенной, куда
может проникнуть человек. В каждую эпоху такое
представление проходит относительно сходные этапы
развития. Древнерусские представления об Индии хорошо
иллюстрируют эту мысль.
Старинные тексты побуждают задуматься и о
роли фантазии в нашем мироощущении. Не только лишь
фантастические сведения об Индии ходили по Руси.
Рациональное зерно имелось: знали и постоянно
повторяли, например, что Индия «далече бо прилежить»
Египта и Персии, что в Индии течет река Ганг и живут
слоны. Однако реальные знания были утоплены в
фантастических представлениях, настолько сильных и
устойчивых, что, вопреки логике, нередко фантазия
влияла на знания, а не наоборот. Так, уже не в XII, а
в XVII веке русский поэт и дипломат А. С. Романчу-
ков, побывав в Персии, сообщал о разных
политических и военных делах, а также и об индийских
диковинах: богатый царь индийский «обещает... полату
насыпать полну золотом, какову укажет шахово
величество» ; известны «4 птицы, индейским языком гамзи-
вы... говорят человечьим языком», — здесь
проявилось застарелое ожидание индийских чудес, а не
деловитость человека Нового времени.
Точные знания об Индии все равно проникали на
Русь, и чем дальше, тем больше. Но происходил
странный процесс: новые знания были как бы бесполезны
для мироощущения. Примером служит путешествие
Афанасия Никитина (в основном по Западной и
Центральной Индии в 1471—1474 годах). Знания вступили
в борьбу с представлениями. Индию Никитин
воспринимал не как предел вселенной, а обыденно: ехал
столько-то дней и еще столько, плыл столько-то дней,—
«и тут есть Индийская страна». А дальше тоже есть
страны — Цейлон и Китай. Никаких страшилищ в
Индии, люди как люди — «мужики и жонкы все нагы, а
все черны». Не он им, а они ему дивятся: «Яз куды
хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому
человеку». Ничего потрясающего: «...и познался со мно-
гыми индеяны... И они же не уча ли ся от меня крыти
ни о чем, ни о естве, ни о торговле...». Никаких
чарующих богатств, все дорого: «А жить в Гундустани, ино
вся собина исхарчити». Нет выгоды: «А на Рускую
землю товару нет». Нет никакой надежды на родство
вер, здесь их 84, и все иные, чем на Руси: «Ино, бра-
тие рустии християня, кто хощет пойти в Ындейскую
землю, и ты остави веру свою на Руси...» А
социальный порядок вовсе не справедлив и ох как знаком:
«А сельскыя люди голы велми, а бояре силны добре и
пышны велми». Старые представления об Индии
оказались отвергнуты по всем статьям.
Однако Афанасий Никитин вовсе не стремился пе-
40
ревернуть старое мироощущение. Силен был напор
новых впечатлений и наблюдений, но на уровне быта,
стихийной россыпи, а не широких обобщений.
Недаром в своем «Хожении» Никитин регулярно
употреблял тюркско-персидские фразы: не мудрствуя лукаво,
он перенял привычные восточные (и
индийско-мусульманские) выражения или обозначения привычных
ситуаций. Афанасий Никитин словно бы забыл о старом
мироощущении, а лавину новых фактов не мог или не
успел возвести к мироощущению новому (он умер на
пути домой, не доезжая Смоленска, его путевые
записки попали в чужие руки).
«Хожение» Афанасия Никитина было вставлено в
летопись, как вставлялись «хожения» иных лиц в
летописания и хронографы. Но вот что удивительно:
сами сведения, сообщенные Никитиным, не произвели
впечатления на Руси и потом никогда не
использовались. Об Индии продолжали твердить по-старому. И не
к одному Никитину так относились. И через 100 и
200 лет в государственных архивах продолжали
отлагаться записанные сообщения послов, купцов или
возвратившихся пленников об Индии. В Приказе тайных
дел хранились «тетради в по л десть, а в них писано про
Индейское государство, выбрано из разных писцов» —
потерялись эти тетради. Реальные сведения не
получали распространения в древнерусском обществе и не
поколебали фантастику, которую продолжали усердно
переписывать. Противоречия не замечалось. Почему?
Вероятно, потому, что отрывочные факты, как бы их
ни было много, не могут заменить цельного
мироощущения. Точно так же отдельные новые открытия в
космосе (например, об отсутствии каналов на Марсе или
о чудовищном атмосферном давлении на Венере) до
поры до времени не меняют мироощущения нашего.
Мы с удовольствием продолжаем читать фантазии о
прошлой высокоразвитой жизни на Марсе или о
доисторической жизни на Венере. «Отсталое»
мироощущение сосуществует параллельно с новейшими
противоречащими научными фактами, пока те не
объединились в крупную систему.
Системы реальных фактов были усвоены в
России XVII века, и соответственно произошли изменения
в отношении русских книжников к Индии.
«Космографии» XVII века излагали уже более или менее
выверенные данные: «Индея от Инду реки нареченна, ко-
41
торая не точию в люди и в неисчетные городы, но на
всякия вещи, опричь меди и свинцу, богата есть и
счастлива корением араматицким, сииречь перцом,
имбирем и иными, таково же и жемчюгами паче иных
государств богата, которыми весь свет наполняется.
В той же Индее много островов, на которых родятся
араматы, сииречь коренья благоуханные...» Этот текст
переписывался во многих сборниках. Все здесь сжато
и четко. Но теперь Индия выбывает из старого
мироощущения и уже не представляется пределом мира.
Это всего лишь одна из многих стран.
С середины XVII века проявляется тенденция
подключить Индию к новому, так сказать,
хозяйственному мироощущению. Была, например, составлена
объемистая компилятивная «Космография» из 76 глав.
Глава 68-я посвящена Индии. Принцип составителя
таков: «А иные многие о Индии пишут баснословие, и я
о том умолчу». Отобраны же факты по преимуществу
хозяйственного значения: в Индии «везде земля
пахотная», «однем годом всякие семена дважды
родятся», «слонов толикое множество не толико к воинь-
ским делам, но и к пахотным...», «змий ядят: те
наподобие раков беловаты»; «финиково листвие вместо
бумаги писчей имеют, а пишут на нем железным
пером» ; «мастеровые люди в великой чести» и т. д.
Словом, можно туда поехать и с пользой поработать.
Сведения увлекательны, но маловато фантазии — скудное
мироощущение!
Однако и такой подход к Индии остался эпизодом
в литературе. Во второй половине XVII — начале
XVIII века возобладала еще более сухая,
учено-географическая тенденция, — с соответствующим тяжелым
языком. Вот характерные отрывки из переводных
«Космографии»: «Пятая часть Азии — во Индейских
странах, за рекою Кганкгис, многих царей державства,
которые царства протягиваются от Арапского моря до
великих гор Кгабоделам названых...» Или: «Земли
великого могола называется... а от индицов великое Ин-
дастанское государство... Могольская земля граничит
и с северу с великою Татариею и с востоку с лежащим
по ту сторону реки Гангеса полуостровом...»
(приведены цитаты из рукописей Государственной библиотеки
СССР имени Ленина, собрание Тихонравова, № 249 и
собрание Музейное, № 724). Сплошная география.
Мировоззрение без фантазии. Факты без образов.
42
А ведь именно образ — это основа литературного и
художественного мироощущения.
С художественной литературой Индия разминулась
на длительный период, до конца XVIII века, если не
позже. Ведь нельзя считать литературой сообщение
начала XVII века о путешествии Семена Маленького «с
товарищи» в Индию; неизвестно кем составленный в
середине XVII века в Астрахани (где был торговый
двор индийских купцов) сборник с «Азбукой
индийских книжных слов»; публикации документальных
материалов об Индии, подготовленные известным
просветителем Н. И. Новиковым в 1791 году; записки
Филиппа Ефремова, а потом Герасима Лебедева об их
деятельности в Индии в 1770-х — 1790-х годах
(Герасим Лебедев даже организовал театр в Калькутте.
Книги Ф. Ефремова и Г. Лебедева были опубликованы
лишь в 1794 и 1805 годах).
Весь XIX век — это век подавляющего
преобладания науки в подходе к Индии. Статья народного
демократа Н. А. Добролюбова «Об Индии», филологические
работы санскритолога П. Я. Петрова,
энциклопедически многосторонние труды крупного ученого И. П.
Минаева, создателя первой русской индологической
школы, описания путешествий в Индию члена Русского
географического общества П. И. Пашино, книга
профессора Московского университета М. М. Ковалевского, в
основном по политэкономии Индии, заслужившая
высокую оценку К. Маркса, — все это была наука,
добротная и, конечно же, необходимая.
А что же литература? Много времени
понадобилось российскому обществу для постепенного
образного осмысления новых фактов и новых взглядов — для
выработки нового, не средневекового образа Индии.
Что же, в нашей современной космической фантастике
тоже не обходится без пауз, нужных для образного
освоения и домысливания изменившихся научных
построений.
Фантазия необходима. Даже самые строгие
научные факты должно дополнять образное мышление.
Без этого не возникнет мироощущения — одного из
важнейших явлений нашей личной и общественной
психологии. Вот вывод из наблюдений над
древнерусскими представлениями об Индии.
СП©ВФ
из «книги,
ИМЕНУЕМОЙ
ЛУЦИДАРИУС,
ТО ЕСТЬ «ЗЛАТОЙ БИСЕР»
Глава 18. Ученик.
Как устроена вселенная?
Учитель. Мир
разделен на три части. Одна часть проходит через
середину вселенной. И так горяча она от солнца, что
людям там жить невозможно. И во второй части
вселенной нет людям ни житья, ни бытья, потому что
солнце там никогда не сияет. И там мороз, сильная
стужа. В третьей же части вселенной существует
человеческая жизнь.
Ученик. А как делится эта третья часть
вселенной, на которой мы обитаем?
Учитель. Она тоже делится на три части,
которые называются: первая — Азия, вторая — Европа,
третья — Африка.
Ученик. Что находится в первой части?
Учитель. Азия — над ней первой восходит
солнце. В той же части расположен рай, откуда солнце и
встает. В раю течет источник. Из того источника
вытекают четыре реки. Одна река называется Фисон.
Когда она выходит за пределы рая, то тогда уже
зовется Гангией. Вторая река — Геон. Та, выйдя из рая,
44
называется Нилом. Третья река — Тигр. Четвертая —
Евфрат.
Ученик. Как по раю текут те воды?
Учитель. Великими потоками выходят те воды
из рая. Те воды охватили великую часть мира во
вселенной. Как передают нам книги, в раю те воды текут
под землею, а когда из рая они вытекают, то тогда
пробиваются на поверхность земли.
Ученик вопрошает. Скажи мне, куда стекают
те реки?
Учитель. Река Гангия стекает в Индию — с
горы, называемой Артабар. И течет она к востоку — в
Индийское море. Вторая река Нил, или Геон, стекает
с горы, называемой Атлас. Мчится очень быстро. И
течет затем двумя путями по Морской земле и по
Египетской, вплоть до Александрии. И впадает эта река
в великое море. А Тигр и Евфрат стекают в
Армению — с горы, именуемой Пархарата. И обе текут в
великое море.
Ученик. Какая земля ближе всех прилегает
к раю?
Учитель. Святые книги сообщают, что
невозможно дойти до рая живому человеку. Из-за того, что рай
оцепляют громадные горы и лесные чащи. Перед
этими лесами лежит поле, огромное в широту и глубину.
На том поле много большущих драконов и иных
лютых зверей. И лишь потом начинается Индия —
ближе всех к краю земли.
В Индии есть большая река Индус, которая
выходит из Кауказовой горы. И течет она в Черное море.
Людям очень трудно дойти в ту землю, потому что с
одной ее стороны — великое море, а с другой —
величайшая река Индус. А у сухопутной границы лежит
такое огромное поле, что невозможно его пройти и в
четыре года.
В той же земле есть остров Капрофанес — далеко
в море. И зеленеет тот остров всегда, круглый год.
Ученик. Удивительно, отчего же остров так
зеленеет — всегда?
Учитель. От того, что воздух блаженного рая
очень полезен и чрезвычайно благоуханен. Тот
воздух, овевая деревья, делает их такими дивными. И этот
остров — самый первый вблизи у рая.
В той Индийской земле есть еще два острова: один
зовется золотым, а другой — серебряным. В году там
45
бывает по два лета и по две зимы. Подле тех
островов — золотая гора. Но не взять того золота людям,
потому что около горы охотятся драконы и лютые
фригалы.
В той же Индийской земле есть превысочайшая
гора Каспинус. За ней — море, зовется Испанским.
Между теми морем и горой великий царь Александр
Македонский замуровал два племени — страшных
людей, называемых Гог и Магог, донельзя
отвратительных: едят они всяких ползающих животных — змей
и гадов.
В той же Индийской земле есть три громадных
горы: Гаралинус, Кроартра, Острас. И деревья на них
так высоки, что их сжигает воздух (раскаленный
вблизи солнца).
В той же земле Индии есть люди высотой лишь в
два локтя. Они сражаются с журавлями. Жены же их
рожают детей только три года и не живут больше
восьми лет. Те люди сажают перец. Пока растет, он
бел. И та земля полна небольшими змеями. И когда
приходит время собирать перец, то те люди искусно
напускают какого-то дыму. И им прогоняют от себя
змей. А перец от того дыма и чернеет.
В Индии есть люди, называемые макры, высотой
в 12 локтей. И они сражаются с нагуями, то есть со
фригалами. Тот зверь похож на льва. Но имеет
крылья и когти, как орлиные.
Около той страны находится другая страна и
живут в ней люди, называемые рахманами и гротами. Те
люди владеют неким огнем, которым истребляют все,
что хотят.
Там есть люди, которые убивают сами своих
родных — состарившихся. И устраивают развеселый пир,
когда отцов и матерей своих едят. А тех, кто не
придет из званых на пир, считают плохими людьми.
Там есть люди, которые едят сырую рыбу и пьют
соленое море.
Там есть люди, вернее, звери, потому что имеют
человеческие только голос и общий вид. Но
обманчиво и это: разные дикие свойства преобладают в
них. И хотя они одного с нами естества, я все-таки
так не считаю: ведь страшно и ужасно нам видеть
их, потому что не видно в них ничего, что отвечало
бы нашему целомудрию. И будь они действительно
нашего рода, то тогда почему у них такая многообраз-
46
ная дикая наружность и отчего они отлучены от рая?
Дело в том, что первым из людей бог создал Адама,
и похожими именно на него стали рождаться все
люди. А об этих существах не возвещают нам ни
древняя библейская книга Бытия, ни иные святые
божественные книги.
1. Есть племя таких людей, что их пятки
обращены вперед. Вперед спиной поэтому они и ходят.
По 18 пальцев у них на руках и на ногах. А головы
и ногти у них песьи. А ноги кривые и крупные — ими
дерутся они со зверями. И лают, как псы.
2. Там вблизи есть племя неких женщин, — когда
они еще могут рожать детей, то тогда сивы. А когда
постареют, то тогда становятся черными, и живут до
глубокой старости.
3. Там вблизи есть племя женщин, которые за один
раз рожают 15 детей.
4. Там есть племя людей, называемых аркамиси-
ями и монокулями, имеющих один глаз.
5. Там есть племя людей, именуемых сиклопесями.
Они имеют только по одной ноге, а рыщут быстрее
летящей птицы. Когда же каждый из них садится или
ложится, то той ногой закрывается от зноя и от дождя.
6. Там есть племя людей безголовых, а глаза у них
на плечах. И вместо рта и носа — две дырки на
щеках.
7. Там есть племя людей у большой реки Гангии,
которая течет из рая. В ней те люди находят плоды,
что из рая и приплывают. И питаются они свежими
ядрами из тех плодов. А иной пищи не хотят. И с
теми плодами обращаются очень бережно. Потому что
они боятся любого смрадного запаха. И такими
благоуханными плодами защищают свою жизнь от всякого
смрада. Если же кто-либо из них почует какую-нибудь
смрадную вонь, а не окажется у него при себе тех
упомянутых плодов, то он сразу помирает, как рыба
на суше.
Ученик. Сильный страх должны вызывать эти
описанные в книгах люди, — вернее, какие-то
животные. Мне тоже они кажутся ужасными и лютыми.
Но отчего же они не чинят зла другим людям в нашей
части вселенной?
Учитель. Так уж устроил бог своей силой и
мудростью. Те люди не могут увидеть нас. Отделены от
нас водами и горами. Да и вместе собраться не могут.
47
Глава 19. Ученик. А звери живут посреди тех
людей?
Учитель. Там есть огромные змеи, называемые
слонги и линтывори. Они настолько огромны, что
глотают преждеупомянутых людей. И очень быстро
могут плавать по морю.
В той же земле есть лютый зверь сентотроха.
Голова и тело, как конские. А копыта оленьи. Голени,
как воловьи. И рога такие же. Пасть величиной до
золей. И в пасти только один зуб — огромный. Голос
же имеет человеческий.
В той же земле есть зверь, названный всякалом.
Видом, как мул. И каждое его ухо длиной в сажень,
и ушами дерется со зверьми. И когда одним ухом бьет,
то другое кладет на хребет. Потом другим бьет, а
первое ухо укладывает на хребте.
В той же богатой жизнью Индийской земле есть
животное, именуемое лантикус. Видом, как лев.
Голова же стоит, как у человека. И быстр, точно как
птица.
Тут же недалеко волы имеют только по три ноги.
Глава 20. Там же есть зверь единорог. Голова, как
оленья. Но только один рог — длиною в шесть
человеческих пядей, и прозрачен, как стекло, и остр, как
меч. И очень грозен тот зверь: всякого врага убивает
своим рогом.
В той же земле есть и водяные черви, длиною до
четырех сажен. Они имеют по две руки, как люди.
И так сильны, что, поймав медведицу или иного зверя,
утаскивают его в воду и убивают.
В той же земле, ближе к замерзшему морю,
никогда не тает снег. И так он толст и крепок, что
тамошние люди делают себе из снега большие дома и в них
живут. Из той же земли вывозят камень магнит,
который притягивает к себе железо. Оттуда же и
драгоценный камень адамант, проще говоря, адамас.
СЛФВФ
путешественников
АФАНАСИЙ НИКИТИН
ХОЖЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ
(Отрывки)
И есть тут Индийская
страна, и люди ходят все
голые: голова не
покрыта, груди голы, волосы в одну косу плетены. Все
ходят брюхаты, детей родят каждый год, и детей у них
много. Мужи и жены все черны. Куда бы я ни пошел,
так за мной людей много — дивятся белому
человеку. (...)
Из Чаула пошли сухим путем до Пали 8 дней, то
индийские города; а от Пали до Умру 10 дней — это
индийский город; а от Умри до Джунира 6 дней. И
живет здесь джунирский, индийский Асад-хан, Мелик-
тучаров холоп; говорят, что он держит от Меликту-
чара 7 тем. А Меликтучар имеет 20 тем; в течение
20 лет он бьется с кафирами, — то его побьют, то он
их часто побивает. Хан ездит на людях; много у него
и слонов, и коней добрых. Много также у него
людей — хорасанцев, а привозят их из Хорасанской
земли, или из Аравийской, или из Туркменской и
Чагатайской; привозят их все морем, в тавах — индийских
кораблях.
И привез я, грешный, жеребца в Индийскую
землю; дошел же до Джунира благодаря бога здоро-
4 Бессмертный лотос
49
вым, — стоило мне это сто рублей. Зима у них
началась с Троицына дня, а зимовали мы в Джунире,
жили 2 месяца; в течение 4 месяцев, и днем и ночью,
всюду была вода и грязь. Тогда же у них пашут и
сеют пшеницу, рис, горох и все съестное. Вино же у них
приготовляют в больших орехах кокосовой пальмы, а
брагу — в татне. Коней кормят горохом и варят для
них рис с сахаром и маслом; рано утром дают им еще
рисовые лепешки.
В Индийской земле кони не родятся; здесь
родятся волы и буйволы. На них ездят и товар иногда
возят, — все делают.
Город Джунир находится на каменном острове,
который никем не устроен, а сотворен богом; один
человек подымается на гору цельнг день,, дорога тесна,
двоим пройти нельзя. (...)
И в том Джунире хан взял у меня жеребца. Когда-
же он узнал, что я не бусурманин, а русский, то
сказал: «И жеребца отдам и тысячу золотых дам, только
прими веру нашу, Мухаммедову; если же не примешь
нашей магометанской веры, то и жеребца возьму и
тысячу золотых на твоей: голове возьму». И учинил мне
срок, 4 дня, на Спасов день, в пост пресвятой
богородицы. И господь бог смилостивился на свой честный
праздник, не лишил меня, грешного, своей милости и
не повелел мне погибнуть в Джунире с нечестивыми.
В канун Спасова дня приехал хорасанец ходжа
Мухаммед, и я бил ему челом, чтобы попросил обо мне.
И он ездил к хану в город и уговорил его, чтобы меня
в веру не обращали; он же и жеребца моего у него
взял. Таково господне чудо на Спасов день. Итак,
русские братья-христиане, кто из вас хочет идти в
Индийскую землю, тогда ты оставь свою веру на Руси и,
призвав Мухаммеда, иди в Индостанскую землю. (...)
Есть у них одно место — гробница шейха Алаед-
дина в Алянде, где однажды в году устраивается
базар, куда съезжается вся Индийская страна торговать
и торгуют там 10 дней. От Вид ара 12 ковов. А
приводят коней, до 20 тысяч продают, и всякий другой
товар свозят. В Индостанской земле это лучший торг;
всякий товар продают здесь и покупают на память
шейха Алаеддина, на русский праздник Покрова
святой богородицы. Есть на том Алянде птица филин, она
летает ночью и кричит «гукук»; на которую хоромину
она сядет,, то тут человек умрет; а кто захочет ее
50
убить, тогда у нее изо рта огонь выйдет. А мамоны
ходят ночью и хватают кур; живут они в горе или в
каменьях. Обезьяны же живут в лесу, и есть у них
князь обезьянский, ходит со своей ратью. И если кто
их обидит, тогда они жалуются своему князю, и он
посылает на того свою рать. И обезьяны, напав на
город, дворы разрушают и людей побивают. Говорят, что
рать у них весьма большая и язык у них есть свой;
детей они родят много, но, которые родятся не в отца
и не в мать, тех бросают по дорогам. Тогда индостан-
цы их подбирают и учат всякому рукоделью,
некоторых же продают, но ночью, чтобы они не смогли
убежать назад, а некоторых учат подражать
лицедеям. (...)
Город Бидар стережет по ночам тысяча человек,
поставленных градоначальником, и ездят все на конях,
в доспехах и с факелами. Жеребца своего я продал в
Бидаре, а издержал на него 68 футунов, кормил его
год. В Бидаре же по улицам ползают змеи, длиною в
две сажени. А в Бидар пришел в Филиппово заговенье
из Кулунгира, а жеребца своего продал на Рождество.
И пробыл я в Бидаре до великого заговенья. Тут
познакомился со многими индийцами и объявил им, что
я христианин, а не бусурманин, и имя мое Афанасий,
по-бусурмански же ходжа Исуф Хорасани. Они не
стали от меня таиться ни в чем, ни в еде, ни в торговле,
ни в молитве, ни в иных вещах; жен своих также не
скрывали. (...)
Индийцы совсем не едят мяса: ни яловичины, ни
баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя
свиней у них очень много. Едят же они 2 раза в день,
а ночью не едят; ни вина, ни сыты не пьют. С бусур-
манами не пьют и не едят. А еда у них плохая, и друг
с другом не пьют и не едят, даже с женой. Едят рис
да кичири с маслом, да травы разные, а варят их с
маслом и молоком. А едят все правою рукою, левою
же ни за что не возьмутся; ножа не держат, а ложки
не знают. В дороге у каждого по горнцу и варят себе
кашу. А от бусурман скрываются, чтобы не посмотрел
ни в горнец, ни в еду. Если же бусурманин посмотрел
на еду, и индиец уже не ест. А когда едят, то
некоторые покрываются платом, чтобы никто не видел. (...)
В месяце мае встретил Великий день в бусурман-
ском Бидаре в Индостане. Бусурмане же встретили
байрам в среду месяца мая, а заговел я месяца апреля
4*
61
в 1 день. О благоверные христиане, кто по многим
землям много плавает, тот во многие грехи впадает и
лишает себя христианской веры. Я же, рабище божий
Афанасий, исстрадался по вере: уже прошли 4
великих заговенья и 4 Великих дня, а я, грешный, не
знаю, когда Великий день или заговенье, не знаю,
когда Рождество Христово и другие праздники, не знаю
ни среды, ни пятницы. А книг у меня нет, когда меня
пограбили, то и книги у меня взяли. И я от многих
бед пошел в Индию, так как на Русь мне пойти было
не с чем, никакого товара не осталось. Первый
Великий день встретил я в Каине, другой Великий день в
Чепакуре в Мазандеранской земле, третий день в Ор-
музе, а четвертый Великий день в Бидаре, в Индии,
вместе с бусурманами. И тут я плакал много по вере
христианской.
ФИЛИПП ЕФРЕМОВ
ЧЕМ ИНДОСТАН ИЗОБИЛЕН, КАКОВ ВОЗДУХ
И ЖИТЕЛИ
Воздух там довольно умеренный в большую
часть года, а летом жары чрезмерны. Земля
изобильна вещами необходимо нужными,
полезными и приятными, а особливо в ней
собирается много сарачинского пшена, проса, лимонов,
померанцев, винных ягод, гранатовых яблок, индейских
орехов, или кокосовых, шелку и хлопчатой бумаги,
также имеют рудокопные заводы, золотые и
серебряные, алмазы и другие камни и жемчуг; есть и
множество слонов, дромадеров, львов, тигров и барсов. Люди
от чрезмерных жаров черны, ленивы и весьма
сластолюбивы; язык у них для наук арапской, а гузартский
употребляют все почти отправляющие купечество.
Какое индейцы имеют платье. Мужской пол
ходит наг, головы обвертывают кушаками, на ногах
имеют туфли, а на плеча накидывают широкие кушаки;
достаточные же отличаются тем, что наподобие
жемчужного сделанное из золота ожерелье носят на шее
и имеют в одном ухе кольцо, а на пальце
перстень.
Женщины на головы накидывают платки, а
рубашки имеют самые короткие, кои прикрывают одни толь-
62
ко груди; рукава длиною в 2 вершка, юпки длинные
и малые башмаки; у достаточных в ушах, ноздрях и
на руках золотые кольца.
Чем изобильны полуострова по сю и по ту сторону
реки Ганга, каков воздух и жители. Воздух там очень
жаркий и народ весьма черный; земля плодоносна,
все к пропитанию принадлежащее имеющая, также
довольно здесь алмазов и жемчугу, а особливо у
берегов Коромандельских; жители сего полуострова
весьма грубы, неразумны, ленивы и между ими работают
невольники: они большею частью магометане и
язычники, есть несколько и христиан. По ту сторону
полуострова воздух, состояние земли и обычаи народные
почти одни, только меньше жемчугу и дорогих
каменьев, в Малаке же воздух чрезвычайно влажен и
нездоров.
В Индии всякого звания люди в чем ездят. Ездят
там знатные по большей части на слонах,
на коих кладутся ящики с зонтиками, а в них ковер
и подушка, обитая сукном, подзор же у зонтиков
вышит шелком с бахромою золотою, серебряною или
шелковою, смотря по достатку.
Прочие делают носилки, то есть ящики вышиною в
четверть, длиною в 2, а шириною в полтора аршина с
зонтиками и обивают всякими сукнами, с подзорами
и бахромками: впереди у ящика утверждено дерево,
выгнутое подобно ослиной шее, а сзади прямое
выкрашенное краскою. Если сядет человек в них дородный,
то спереди и сзади по 4 и по 5 человек носят на себе
попеременно; а впереди один идет с тростью для
распространения дороги. Другие делают четвероугольную
бутку, шириною и длиною в полтора аршина, а
вышиною без мала в 2 аршина, обивают кожею и с обеих
сторон двери с стеклами, внутри беседка. Сии носилки
именуются палки. Лошадей же имеют здесь мало для
того, что приводят сюда на продажу из других земель,
и они очень дороги, равно как и корм для них, и
сходнее иметь 20 человек, нежели одну лошадь.
Во всей же Индии родится сладкий тростник, или
камыш, который называют найшакар, и из него
делают сахар, и сидят вино про себя и на продажу.
Какая в упомянутых местах вера. Там вера
магометанская и языческая. Индейцы веруют в солнце,
месяц, звезды, в болванов и во всякую гадину и им
жертвы приносят, а именно, верующие в солнце: при вос-
53
хождении оного входят в реку по колено и глядят на
солнце, читают, после плещут к оному вверх воду три
раза. В месяц: на восходе оного также глядят и
читают и бросают землю вверх три раза. В корову:
ежели кто из иноверцев станет бить, оную покупают, а
если купить не за что, тогда весьма плачут: они
говядины вовсе не едят, а держат только молоко. В
болванов, или истуканов, коих ставят по большей части
на перекрестках у реки, очертив для своего семейства
круглое место, вымазывают коровьим разведенным в
воде калом, на средину ставят котел, а как высохнет,
садятся все в ту черту и варят тем же навозом пищу;
сваривши, едят, потом приходят к болванам,
обливают им головы маслом и разведенною в воде краскою
или токмо водою. В домах варят пищу таким же
образом, и во время варения если кто придет чего
просить, тогда им своя пища сделается уже поганою, и
отдают ее приходящему, требуя с него за нее денег,
чего она им стоит, а если не отдаст, то и суд прикажет
заплатить знающему только их обряды, а кто не
ведает, не платит.
О погребении. Мертвых у реки сожигают, сожегши,
пепел и кости сметают в реку. Иные же больного, не
имеющего почти движения и языка, приносят к реке
и сажают на землю близ воды, и буде есть жена, дети
или родственники, а если нет, то старый человек
вместо их возьмет больного за голову и окунет в реку, а
как захлебнется, тогда столкнет совсем его в воду.
В. П. БЛАВАТСКАЯ
43 ПЕЩЕР И ДЕБРЕЙ ИНДОСТАНА
(Отрывок)
Прошло едва 25 лет с тех пор как Мате-
ран, — громадная масса различных родов
трапа, большею частью сильно
кристаллизованного, — был впервые попран ногой белого
человека. Под самым боком Бомбея, всего в нескольких
милях от Кхандалы (летней резиденции европейцев),
грозные вершины этого великана долго считались
совершенно неприступными. К северу его гладкая и
почти перпендикулярная стена возвышается на 2450 фу-
гок над долиной реки Пен; а еще выше возносятся до
54
облаков бесчисленные вершины отдельных скал,
холмы, покрытые дремучим бором и пересеченные
долинами и процастями. В 1854 году железная дорога
пронизала один из боков Матерана и теперь доходит до
подножия последней горы, останавливаясь в Нареле,
котловине, где еще недавно была одна только пропасть.
Оттуда до верхней площадки остается около 8 миль, и
туристу приходится выбирать между пони, паланкином,
закрытым либо открытым, смотря по вкусу. Так как мы
приехали в Нарель только к шести часам пополудни,
то последний способ представлял маленькое
неудобство: цивилизация одолела неодушевленную природу,
но до сих пор еще, невзирая на весь деспотизм
властелинов, не могла преодолеть ни тигров, ни змей.
Если первые удалились в более непроходимые трущобы,
зато змеи всевозможных родов, особенно кобры и ко-
ралилло, живущие предпочтительно на деревьях,
царствуют в матеранских лесах как и во времена оны, и
ведут против узурпаторов настоящую гверильясскую
войну. Горе запоздавшему пешеходу или даже
всаднику, проезжающему под деревом, на котором засела
такая змея! Кобры и другие пресмыкающиеся по
земле породы редко нападают на человека, разве что в
случае, если неосторожная нога наступит на них;
вообще же они бегут и прячутся от людей. Но эти
лесные гверильсы, кустарные змеи, выжидают жертв.
Едва голова человека поравняется с ветвию дерева, на
котором приютился «враг человечества», как, у крепясь
за ветку хвостом, змея ныряет всею длиной туловища
в пространство и жалит человека в лоб. Этот
любопытный факт, долго считавшийся вымыслом, теперь
проверен и принадлежит к фактам естественной истории
Индии. В подобных случаях туземцы видят в змее
посланника смерти и исполнителя воли кровожадной
Кали, супруги Шивы*.
Но вечер после знойного дня был так обаятелен, а
лес манил нас издалека такою прохладой, что мы
решились рискнуть. Среди этой дивной природы, где
* Шива — в мифологии индуизма бог-разрушитель,
уничтожающий вселенную в конце каждого мирового периода, после
чего бог-творец Брахма создает новую вселенную, которая, в
свою очередь, будет разрушена Шивой, и т. д. Вместе с
Брахмой и Вишну является одним из трех главных богов
индуистского пантеона. (Здесь и далее примечания к тексту Е. П. Бла-
ватской составителя.)
55
так и тянет стряхнуть с себя земные оковы,
обобщиться с нею жизнью беспреградною, и самая смерть в
Индии является привлекательною.
К тому же после восьми часов вечера всходила
полная луна, и нам предстояло трехчасовое
путешествие в гору в одну из тех лунных тропических ночей,
за которые туристы готовы приносить всевозможные
жертвы и которые одни только истинные великие
художники и способны описать. Молва начинает
громко произносить имя нашего В. В. Верещагина как
одного из тех немногих художников, которые сумели
передать на полотне всю прелесть лунной ночи в Индии...
Пообедав на скорую руку в дак-банглоу (почтовой
станции), мы потребовали наши кресла-носилки.
Нахлобучив покрепче на лбы наши топи* с их
широкими, крышей спускающимися на глаза и затылок
полями, мы отправились в 8 часов вечера в путь. Восемь
кули, одетых по обыкновению в «виноградные листья»
из тряпок, подхватили каждое кресло и с гиком и
криком, бессменными спутниками индусов, пустились в
гору. За каждым креслом бежали по восьми человек
переменных носильщиков, итого, не считая индусов со
слугами верхом, 64 человека: армия, способная
спугнуть любого забредшего из джонгля ** леопарда или
тигра, словом, всякого зверя, исключая только наших
бесстрашных «кузенов» по прадедушке Хануману***.
Едва мы повернули из аллеи в лесок у подножия
горы, как несколько десятков этих родственников
присоединились к нашему шествию. Благодаря заслугам
союзника Рамы обезьяны считаются в Индии
священными, почти неприкосновенными. Правительство,
следуя в этом старинной мудрости Ост-Индской
компании, запрещает трогать их или даже прогонять их из
городских садов, а тем менее из принадлежащих им
по праву лесов. Перескакивая с одной ветки на
другую, стрекоча как сороки и делая страшнейшие рожи,
они, как ночные кикиморы, преследовали нас почти
во всю дорогу. Облитые светом полной луны, они
висели как русалки на деревьях и, далеко забегая
вперед, поджидали нас на поворотах дороги, словно
указывая нам путь. Один младенец-макашка так и сва-
* Т о р i (англо-ипд.) — тропический шлем (от солнца).
** Jungle (англ.) — джунгли
*** Хануман — мифический обезьяний полководец, друг
и соратник Рамы.
56
лился ко мне в ноги на носилки. В одно мгновение
ока родительница его, бесцеремонно перескакивая по
плечам носильщиков, явилась тут же и, прицепив
младенца к груди, скорчила мне самую
богопротивную гримасу... и была такова.
— Бандры (обезьяны) всегда приносят своим
присутствием счастье, — заметил мне в утешение за
измятую топи один из индусов. — К тому же, если мы
видим их здесь ночью, то можем оставаться
спокойными: на десять миль кругом нет ни одного тигра...
Все выше и выше поднимались мы по крутой
извилистой тропе; а лес становился все гуще, темнее и
непроходимее... Под чащей иногда становилось темно,
как в могиле; пробираясь под вековыми баньянами,
невозможно было различить в двух вершках
собственный палец. Мне казалось непонятным, чтобы люди
шли тут иначе как ощупью; но кули даже ни разу не
споткнулись, а, напротив, прибавили шагу. Все, как
бы сговорясь, молчали в такие минуты; среди этого
тяжелого, окутывающего нас как флером мрака,
слышалось лишь короткое, прерывистое дыхание
носильщиков да мерная, мелко выбиваемая дробь нервных
шажков их босых ног по каменистому грунту
тропинки... Делалось больно, стыдно за человечество, или
скорее за ту часть человечества, которая способна была
превратить другую во вьючных животных. И эти
несчастные, с одного конца года до другого, получают за
подобную работу по 4 анны* в день на человека:
4 анны, то есть менее 8 коп. в сутки за совершение
путешествия вверх и вниз на 8 миль в конец, не
менее двух раз или четырех концов, что составляет 32
мили на возвышенности 1500 футов и к тому же с
ношею на шеях в 6 пудов!.. Впрочем, в Индии, стране,
застывшей в вековых обычаях, где все идет по одному
шаблону, 4 анны — законная плата за день какой
угодно работы. Призовите искусного
поденщика-ювелира, и он сядет, поджав ноги, на пол без всяких
инструментов, кроме щипцов и крошечной железной
печи, и создаст вам, из вашего золота и по данному
рисунку, украшение, достойное мастерской фей. За это,
то есть за 10 часов работы, он потребует 4 анны...
* Современное написание — ана. Медная монета, Vie рупии.
Вышла из употребления в 1957 году. Следует иметь в виду, что
у Е. П. Блаватской написание многих названий и понятий не
соответствует современной орфографии.
57
Но вот чаще и чаще стали попадаться просеки и
открытые площадки, где становилось светло, как днем.
Миллионы кузнечиков трещали по лесу, наполняя
воздух металлическим звуком, напоминающим гудение
губной гармоники; гоготали совы, и стаи испуганных
попугаев метались с одного дерева на другое. По
временам доносилось до нас издалека, из глубины
поросшей дремучим лесом пропасти, долгое, громоподобное
рычание тигра, могучий рев которого, но словам ши-
кари (охотников), можно слышать в тихую ночь за
много миль. Освещенная, словно бенгальским огнем,
панорама изменялась при каждом повороте. Реки,
поля, леса и скалы, расстилаясь у ног наших на
необозримом пространстве, волновались, дрожали, облитые
серебряным светом, переливались как волны марева...
Фантастичность этой картины просто захватывала
дух; кружилась голова, когда заглядывали мы в эти
глубины на 2000 футов вниз, при неверном свете
луны; а бездна так и тянула к себе... Один из наших
спутников (американец), ехавший верхом, принужден
был сойти с лошади и пойти пешком, боясь невольно
поддаться влечению и нырнуть в бездну головой вниз.
Несколько раз мы встречали спускавшихся с Матера-
на совершенно одиноких мужчин и даже молодых
женщин, возвращавшихся с поденной работы на горе
в свои села. Но случается нередко, что ушедший
накануне человек не возвращается более и пропадает без
вести. Полиция хладнокровно решает, что его унес
тигр или убила змея, и исчезновение предается тут же
забвению: что может значить одна личность более или
менее среди 240 миллионов народонаселения Индии?
Но странно поверье, существующее между племенами
Декана, сгруппированными вокруг этой таинственной
и доселе во многих местах еще не исследованной горы.
Поселяне уверяют, будто, несмотря на число
погибающих в горах, никогда еще не было найдено в лесу ни
одного скелета: покойник, будь он целым или
обглоданным тиграми, тотчас же переходит во владение
обезьян; они собирают кости и хоронят их в глубоких
ямах, зарывая так искусно, что не остается и
малейшего следа. Англичане смеются над этим поверьем, но
полиция не отрицает бесследного исчезновения тела.
При прорытии горы для железной дороги найдено, на
удивительной глубине, несколько скелетов,
сохранивших как бы измятые зубами зверей и переломанные
58
браслеты и серебряные украшения на руках, ногах и
шеях. Эти украшения доказывали, что их владельцев
зарывали не люди, так как ни религия индусов, ни
жадность их не допустила бы их до этого... Неужели
же в царстве животных, как и между людьми, рука
руку моет?
Переночевав в португальской гостинице, свитой как
орлиное гнездо из бамбука и прилипшей к почти
перпендикулярно обрывающемуся боку скалы, мы встали
с рассветом и, обойдя все знаменитые красотой points
de vue*, тотчас же собрались в обратный путь. Днем
панорама являлась еще великолепнее: недостаточно
целых томов для ее описания. Не будь горизонт
замкнут с трех сторон истерзанными гребнями горных
хребтов — все плато Декана явилось бы перед
глазами. Бомбей — как на ладони; лиман, отделяющий
город от Сальсеты, кажется тонкою серебристою
струйкой. Как змея извивается он кольцами по
направлению к гавани, окружает Канери и другие острова,
разбросанные словно горошинки по светлой скатерти вод,
пока наконец не сливается нестерпимо блестящею
линией с далеким горизонтом Индийского океана. С
другой стороны северный Конкан, замыкаемый хребтом
Таль-Гхат; иглообразные верхушки скал Джано-Мао-
ли, и наконец, зубчатый кряж Фунелля, грозный
силуэт которого, словно замок сказочного великана,
обрисовывает свои темные линии на далекой, дымчатой
синеве неба.
Тому, кто совершал несколько раз перевал через
Кавказские горы и следил за громом и молнией под
ногами с Крестовой горы, кто побывал на Альпах и
посетил Риги, знаком с Андами и Кордильерами и
обходил все углы Катскильских гор в Соединенных
Штатах, — тому, надеюсь, будет дозволено выразить свое
скромное на этот дчет мнение. Быть может,
Кавказские горы и величественнее и в отношении красоты
нисколько не уступают Гхатам** Индии, но та красота
чисто условная, классическая, если можно так
выразиться; она внушает восторг, но вместе с тем и страх:
человек чувствует себя пигмеем пред этими титанами
природы. Но в Индии, за исключением Гималаи,
чувство, возбуждаемое горными видами, совершенно дру-
* Points de vue — точки обзора (франц.).
** Гхаты или Гаты — горные хребты в Индии.
59
гого рода. Самые высокие вершины нагорной равнины
Декана, как и трехугольной цепи, обрамляющей
северный Индостан, и даже Восточных Гхат, не
превышают 3000 футов. В одних только Западных Гхатах,
расстилающихся вдоль всего Малабарского берега от
мыса Коморина до реки Сурата, найдутся вершины в
7000 футов над уровнем моря. Поэтому не с белым
как лунь дедушкой Эльборусом*, или Казбеком,
вышиной в 15—16 000 футов, мы позволим себе
сравнить горы Индостана. Главная и совершенно
своеобразная прелесть последних состоит в изумительно
прихотливой их форме. Эти горы или скорее отдельные
вулканические скалы, иногда тесно прижатые друг к
другу, тянутся хребтами; но чаще всего, к великому
затруднению геологов, разбросаны безо всякой
видимой причины в самых неподходящих к ним по грунту
местностях. На каждом шагу пространные долины,
замкнутые, как стеной, высокими скалами, по кряжу
которых часто пролегает железная дорога. Взгляните
вниз: вам померещится, будто перед вами мастерская
прихотливого титана-ваятеля, наполненная
разнообразными полуоконченными группами, статуями,
памятниками... Вот невиданная птица, распустив крылья
и разинув пасть дракона, сидит на голове чудовища в
600 футов вышины; возле нее бюст человека в
зубчатом, как стена феодального замка, шлеме; далее
сказочные, пожирающие друг друга животные, безрукие
статуи, шары, наваленные кучами, одинокие стены с
бойницами, переломленные мосты и башни. Все это
перепутано, разбросано; все с каждым новым шагом
изменяет форму, как призрачные видения во время
лихорадочного сна... А главное, нет здесь ничего
искусственного; все это чистая игра природы, которою
при случае и пользовались древние строители.
Человеческое искусство в Индии следует чаще искать внутри,
чем на поверхности земли. Как бы стыдясь или считая
грехом соперничать с изваяниями природы, индусы
редко строили свои древние храмы иначе, как в
недрах земли. Выбрав, например, пирамидально
заостренную скалу или куполообразный холм, как в Элефанте
и Карли, они выдалбливали их, по преданию Пуран, в
продолжение веков, по планам, грандиозность
которых превышает все понятия современной архитектуры
и теперь совершенно ей недоступна.
* Эльбрусом.
60
Из Нареля проезд в Кхандалы совершается по
железной дороге, напоминающей своею удивительною
постройкой такую же дорогу из Генуи вверх чрез
Апеннинские горы. Это путешествие скорее можно назвать
«воздушным», нежели сухопутным. Дорога проходит
на возвышении 1400 футов над Конканом, и в иных
местах одна сторона рельсов проложена на острых
гребнях скал в то время, как другая опирается на
своды арок; один виадук в Мали-Кхинде возвышается
на 163 фута. В продолжение двух часов мы летели
между небом и землей, окруженные с обеих сторон
пропастями, густо заросшими цветущими манговыми
деревьями и бананами. Надо отдать справедливость
английским инженерам: они строят великолепно.
Переезд через Бхор-гхат совершен благополучно, и
мы в Кхандалах. Наш банглоу* построен на окраине
пропасти, глубину которой тщательно скрыла природа
самою роскошною растительностью. Все в цвету, и
одной этой бездонной ямы стало бы на всю жизнь
ботаника. Пальмы исчезли; они растут лишь на морских
берегах, и их заменили баньяны, манго, пипаль (Ficus
religiosa), смоковницы и тысячи других деревьев и
кустарников, пород для нас, профанов, неведомых.
Флора Индии была не раз оклеветана: ее обвиняли в том,
что цветы ее прекрасны, но без запаха. Быть может, в
известные сезоны замечание окажется справедливым;
но пока цветет жасмин и различных родов
бальзамины, белая тубероза и золотистая чампа — царь по
величине меж цветущими деревьями, то это
совершенная неправда. От одного запаха чампы, растущей
обыкновенно на гористых местностях и цветущей, как
алоэ, один раз каждые сто лет, может закружиться
голова; а в этот год сотни таких деревьев цвели на Ма-
теране и Кхандалах.
Сидя в тот вечер на веранде отеля над пропастью
и невольно залюбовавшись окружающими нас видами,
мы заговорились почти до полуночи. Все вокруг нас
спало, и мы остались одни с нашими спутниками,
говорившими по-английски не хуже любого
оксфордского профессора. Кхандала, большая деревня,
построенная на гладкой ровной возвышенности одной из гор
хребта Сахиядры (около 2200 футов над морем),
окружена изолированными холмами такой же странной
* Bungalow (англ.) — дом с верандой, бунгало.
61
формы, как и прочие. Один из них, прямо пред нами
на противоположной стороне пропасти, представлял
совершенное подобие длинного одноэтажного строения
с плоскою крышей и зубчатым парапетом. Индусы
клялись, что в окрестностях этого холма существует
потайной вход, ведущий в пространные залы под
холмом — целый подземный дворец, и что есть еще
люди, владеющие тайной этой подземной обители. Святой
отшельник, йог и маг, «обитающий уже много
столетий» в подземелье*, открыл тайну его знаменитому
махратскому ** вождю Сиваджи***. В этой
таинственной обители непобедимый герой, как Тангейзер в
опере Вагнера, провел семь лет своей юности; там он и
приобрел свою необычайную силу и храбрость.
Сиваджи — деканский Илья Муромец XVII
столетия, вождь и царь Махратов, основатель их весьма
недолгой империи. Ему одному Индия обязана
ослаблением, если не совершенным уничтожением
мусульманского ига. Маленького, как женщина, роста, с
рукой, как у ребенка, он, однако же, владел
необычайною силой, которую, конечно, соотечественники его
приписывают колдовству. До сих пор его
сохраняющаяся в музее сабля приводит всех в изумление
своею величиной и тяжестью, в то время как разве
только десятилетний ребенок в состоянии просунуть руку
в узкую рукоятку. Основанием славы нашего героя,
сына бедного офицера на службе у могульского ****
императора, послужило умерщвление этим новым
Давидом мусульманского Голиафа — Афзал-хана. Но он
убил его не пращой, а страшным махратским орудием
вагхнакх, состоящим из пяти длинных стальных,
заостренных, как иглы, и крепких, как железо, когтей,
которые публичные бойцы надевают на пальцы правой
руки и затем рвут друг друга как дикие звери на
куски. Декан полон преданиями о Сиваджи, и даже
английские историки упоминают о нем с большим
уважением. Как в легенде о Карле Великом, одно из
местных преданий уверяет, что он не умер, а обитает до
* Одна из созданных Е. П. Блаватской легенд.
** Маратхскому.
*** Шиваджи (1627—1680) — создатель независимого ма-
ратхского государства, возглавивший борьбу маратхов против
Могольской империи.
**** Могольского, то есть относящегося к династии Великих
Моголов.
62
поры до времени в одном из многих подземелий гор*
ных хребтов Сахиядры. Когда пробьет час
освобождения (по исчислению астрологов, он недалек), Сиваджи
явится и снова освободит свою любимую родину.
Хитрые и ученые брамины, настоящие иезуиты
Индии, пользуются этими глубоко вкоренившимися в
народе преданиями, чтобы выманивать у них деньги,
даже последнюю корову, кормилицу целых семей.
Привожу курьезный пример случившегося всего
месяца два тому назад происшествия. В последних числах
июля 1879 года появилось послание, таинственно
ходившее по рукам в Бомбее. Перевожу буквально с мах-
ратского оригинала:
— Шри! (Приветствие — непереводимое).
— Да будет всем известно, что это послание,
начертанное на оригинале золотыми буквами, снизошло
в присутствии святых браминов с «Индра-Лока» (небо
Индры) * на алтарь храма Вишвешвара, что во святом
граде Бенаресе.
— Внимайте и помните, народы Индостана, Рад-
жастана, Пенджаба и проч. и проч. В субботу, на
второй день первой половины месяца Магха, эры Шали-
вагана 1809 года (то есть 1887 года), ровно через
восемь лет, во время Ашвини Накшатра, когда солнце
войдет в знак Козерога, а время дня станет
приближаться к созвездию рыб, то есть ровно один час и 36
минут по восходе солнца, пробьет конец Кали-югу и
восстановится столь желанный Сатъя-юг**. На этот
* Л о к а — вселенная, по представлению древних
индийцев, состояла из трех сфер-миров (лока). Существует две
классификации трех миров. Одна делит их на землю, воздушное
пространство и небо; другая — на подземный мир, земной и
небесный.
** Ю г а — «мировой период». Индийская мифология
различает четыре мировых периода, или юги, а именно: 1) Сатья-
юга или Критаюга, 2) Третаюга, 3) Двапараюга и 4) Калиюга.
Продолжительность этих юг следующая: Сатьяюга — 4800 лет,
Третаюга — 3600 лет, Двапараюга — 2400 лет и Калиюга —
1200 лет. Продолжительность каждой юги выражена в годах
богов, а так как год богов считается равным 360 земным годам,
то длительность всех четырех юг, выраженная в земзных годах,
равна 4 320 000 годам. Четыре названных юги составляют
«Великую югу» — Махаюгу, или Манвантару. Эта система
летосчисления выработана индусами в период между созданием
«Ригведы», в которой нет упоминания о югах, и временем
составления «Махабхараты», в которой она многократно
упоминается. Сатьяюга — «век справедливости». Калиюга —■
железный век, век зла и насилий, несущих страдания.
63
раз Сатъя-юг продлится 1100 лет. Во все продолжение
этого периода сроком человеческой жизни будет
128 лет. Дни удлинятся и будут состоять из 20
часов 48 минут, а ночи из 13 часов и 12 минут, то есть
сутки станут длиться ровно 34 часа и 1 минуту. В тот
знаменательный для нас первый день Сатъя-юга, в
четыре часа и 24 минуты после восхода солнца, к нам
прибудет с далекого севера новый царь, с белым
лицом и златыми кудрями. Он сделается
самодержавным владыкой Индии. Майа (иллюзия) * человеческого
неверия со всеми ей подвластными ересями будет
низвергнута в Паталь **, а Майа достойных и
благочестивых людей поселится с ними и поможет им
наслаждаться жизнью в Мрэтин-Локе ***. Да будет также
всем и каждому известно, что тому, кто поможет в
распространении сей божественной рукописи, за
каждую отпустится столько грехов, сколько обыкновенно
отпускается набожному человеку за пожертвование
брамину ста коров. Что же касается неверующих и не-
помогающих нам, то они будут отправлены в Нарак
(ад).
— Передано и переписано рабою бога Вишну, во
храме Вишвешвара, в Бенаресе — Мадлау Шрирам,
в субботу, 7-го дня первой половины Шравана 1801
года эры Шаливагана... (то есть 26 июля 1879 года).
Дальнейшая судьба этого невежественно-хитрого
послания мне неизвестна; остановила ли полиция
распространение его или нет — дело мудрых правителей.
Но оно превосходно характеризует как легковерие
погрязшего в фанатизме народа, так и бессовестность
браминов, эксплуатирующих свою несчастную
паству.
Чрезвычайно интересно в отношении названия
Паталь буквально означающего «преисподняя», одно
открытие, сделанное санскритским ученым (Суами****
* Майя — иллюзия, согласно религиозным представлениям
индусов, творческая сила высочайшего божества, создающая
мир. Созданный Майей мир, имеющий призрачное
существование, всегда подвластен ей.
** Патала — подземный мир.
*** Понятие Е. П. Блаватской. На санскрите будет
правильно «Мрити-Лока» — «мир смерти» или «мир смертных»,
to есть мир людей.
**** Свами — уважительное именование в Индии
религиозных деятелей.
64
Дайанандом Сарасвати*, о котором мы говорили во
втором письме), особенно если оно подтвердится
филологами, как это обещано фактами. Дайананд
доказывает, что древние арийцы знали и даже посещали
Америку, которая и называется в древних рукописях Па-
тдлем — преисподнею страной, из имени которой
позднее народная фантазия создала ад в роде греческого
айда. Он подтверждает свое открытие изобильными
цитатами из старейших писаний, особенно из легенд о
Кришне и его любимом ученике Аржуне**. По
преданию, сам Аржуна ввел это поклонение змеям в Па-
тале. Стечение обстоятельств и тождественность имен
до того поразительны, особенно, когда мы находим их
в двух совершенно противоположных странах света,
что, право, стоило бы нашим ученым обратить на это
внимание.
Имя жены Аржуны Иллупль*** чисто древнемек-
сиканское и если мы отбросим в сторону гипотезу Суа-
ми, то станет совершенно невозможным объяснить
себе присутствие подобного названия в санскритских
рукописях задолго до христианских времен. Изо всех
древних языков и диалектов только между языками
аборигенов Америки постоянно встречаются подобные
комбинации согласных букв как тль, пль и т. д.
Дайананд указывает, между прочим, на Сибирь и
Берингов пролив, как на путь, пройденный Аржуной 5000
лет тому назад и приведший его в Америку.
Далеко за полночь просидели бы мы, слушая
подобные легенды, если бы содержатель гостиницы не
прислал предупредить нас об опасностях, угрожающих
нам на балконе, ночью, особенно в лунные ночи.
Программа этих опасностей состояла из трех отделений:
1) змеи; 2) дикие звери; 3) дакоиты****. Кроме
кобры и «скалистой змеи», здешние горы изобилуют
породой маленьких горных змей, известных под именем
* Даянанда Сарасвати (1824—1883) — один из
реформаторов индуизма.
** Ар д ж у н а — эпический герой, происходит из
легендарного царского рода Пандавов. Война между Пандавами в
Кауравами описана в «Махабхарате». Пандавы олицетворяют в
этой поэме светлое начало.
*** У Арджуны было три жены: Улупи (дочь царя змей),
Читрангада (земная царевна) и Субхадра (сестра Кришны).
Предположения Е. П. Влаватской о древнемексиканском
происхождении имени Улупи не подтверждаются.
**** Dacoit (англо-инд.) — бандит, разбойник.
б Бессмертный лотос
65
фурзен, самой опасной изо всех пород; укушение их
убивает человека с быстротою молнии. Луна
привлекает их, и целые компании этих непрошеных гостей
залезают на веранды домов «греться»; им тут, во всяком
случае, теплее, нежели на земле. Цветущая же и
благоуханная пропасть у подножия веранды оказывалась
любимым местом прогулки тигров и леопардов,
приходящих туда по ночам «напиться» у протекающего
внизу широкого ручья, и бродящих иногда до самого
рассвета под окнами банглоу. Наконец шальные да-
коиты, притоны которых рассеяны по этим
неприступным для полиции горам, часто стреляют в европейцев
из одного лишь удовольствия отправить к праотцам
ненавистного им белляти (иностранца). За три дня до
нашего приезда жена одного брамина была унесена
тигром в пропасть, а две любимые собаки коменданта,
спавшие на дворе, были убиты змеями. Не дожидаясь
дальнейших объяснений, мы немедленно разошлись по
своим комнатам. На рассвете нам предстояло ехать за
6 миль в Карли.
Послесловие
Путевыми записками трудно поразить
современного человека. Каждый из нас, сидя дома у
телевизора, видит больше, чем самый смелый
путешественник. И все-таки имеется сила, притягивающая даже
пресыщенного читателя к описанию странствий. Это —
переживание увиденного.
В самом деле, вот мы прочитали старинные очерки
индийской природы и нравов — они, казалось бы, должны
поблекнуть в потоке современной информации об Индии. Однако мы
воспринимаем их почти с тем же чувством откровения, какое
более ста лет тому назад испытывали их первые читатели.
Почему? Да потому, что передано чувство, охватившее автора при
виде могучих гор и равнин, при соприкосновении с
тысячелетней культурой, с великим народом.
Мы нередко смотрим на мир как бы сквозь книжные
страницы. И тот, кто познакомился с опубликованными здесь
очерками Е. П. Блаватской, может быть уверен: оказавшись в
Индии, он вспомнит их.
Пишущий данные строки испытал это на себе. Когда,
поддетая к Бомбею, самолет пробил толщу облаков и стали видны
синеватые холмы, город и залив, сразу возникла мысль: «Как
€6
у Блаваяской!» У нее, конечно, не было для обзора такой
позиции, какая была предоставлена нам, но общий характер
открывшегося перед нами или, точнее, под нами зрелища заставил
вспомнить ею написанное: «Взгляните вниз: вам померещится,
будто перэд вами мастерская прихотливого титана-ваятеля,
наполненная разбросанными полуоконченными группами,
статуями, памятниками...»
Мы летели на Толстовскую годовщину, которая в Индии
была объявлена национальным праздником. А надо сказать,
Л. Н. Толстой обратил в свое время внимание на те же
очерки. В числе нитей, связывающих великого писателя с Индией,
был и его интерес к талантливым зарисовкам страны, в
которой ему побывать не удалось.
Толстой заметил эти очерки еще, вероятно, и потому, что
они печатались в приложении к «Русскому вестнику», журналу,
в котором появились «Война и мир» и «Анна Каренина».
И кроме того, «Казаки» — кавказская повесть. Автор «Из
пещер и дебрей Индостана», как вы убедились, сравнивает
природу Индии и Кавказа, так что у Толстого мог возникнуть и
сугубо профессиональный интерес к живописно-описательной
стороне дела.
Но кто же был автором очерков? Заглавие цикла
сопровождалось подзаголовком «Письма на родину». Сообщалось, что
в редакцию их присылает некто Радда-Бай. То же имя стояло
на обложке, когда в 1883 году очерки вышли отдельной
книгой. Вскоре имя Радда-Бай вновь появилось на страницах
«Русского вестника», но уже не в приложении, а в самом
журнале, и назывались очерки иначе — «Загадочные племена.
Три месяца на «голубых горах» Мадраса». Изменилось не
только положение и заглавие очерков, но и характер изложения:
путевой, описательный материал оказался на втором плане,
главное же место заняли разговоры — между путниками —
о вере или неверии в явления сверхъестественные.
Кто скрывается за именем Радда-Бай, читатели к тому
времени уже знали. В апреле 1884 года Толстой сделал у себя в
дневнике ироническую запись: «Как не сойти с ума при таких
впечатлениях?» Запись появилась после разговора с князем
Львовым, спиритом, которого Толстой потом вывел в комедии
«Плоды просвещения». «Переселение душ, силы духа, белый
слон, присяга, новая вера», — обозначил Толстой
содержание их бесед, а рассказывал обо всем об этом Львов в
связи с Блаватской, или Блавацкой, как записал Толстой. О ней
же сообщал Толстому в письме из Парижа его давний друг-
однополчанин, математик и философ, князь С. С. Урусов. О
Блаватской, как видно, заговорили.
5*
67
За пределами России Елена Петровна Блаватская в ту пору
уже была довольно широко известна. Настолько известна, что
приверженцы называли ее не по фамилии и даже не по имени-
отчеству, а просто — Мадам. И печаталась она там под своим
собственным именем, впрочем, указывая, что все это не
написано ею, а лишь сообщено — по наущению высших сил.
Печатала она за границей не путевые очерки, но именно
рассуждения о запредельной мудрости, ей вдруг открывшейся. За счет
этого она обрела не только заметную, но и, увы, скандальную
известность.
Собственно, как раз к этому времени, когда в «Русском
вестнике» стали появляться очерки «Из пещер и дебрей
Индостана», за рубежом Мадам разоблачили, уличив в шарлатанстве
по части «перевоплощений» и «новой веры». За это взялся
сначала мадрасский философский журнал, а затем Лондонское
общество психических исследований, которые показали и
доказали, что «силы духа», подвластные Мадам, — это что-то вроде
цирковых фокусов, при этом рассчитанных на публику не очень
требовательную и очень доверчивую. И тогда Е. П. Блаватская,
долго жившая за границей и даже принявшая в конце 1870-х
годов американское подданство, решила обратиться за
поддержкой к своим соотечественникам, перевоплотившись в очередной
раз в Радда-Бай. Теперь она уже выступала не жрицей или
пророчицей, а путешественницей.
Правда, в своих путевых очерках Радда-Бай тоже не
скрывала, что странствует она по поручению некоего Теософического
(богомудрого) общества, обосновавшегося в Нью-Йорке, и хочет
найти в «дебрях Индостана» не что-нибудь, а заповедную
мудрость. Но читатели, как это часто с путевыми книгами бывает,
не обращали особенного внимания на повод и цель путешествия,
следя за самим его ходом. А это Радда-Бай описывала, по
определению критики, талантливо и картинно.
Дочь конноартиллерийского полковника Петра Гана (из
обрусевших немцев), Е. П. Блаватская родилась в 1831 году в
Екатеринославле (ныне Днепропетровск). Семья была очень
незаурядной, особенно со стороны матери, урожденной
Фадеевой, писательницы, которую В. Г. Белинский называл
«русской Жорж-Занд». Рано потеряв мать, Елена Ган вместе с
сестрой, впоследствии тоже писательницей (Верой Желиховской),
воспитывалась в Саратове у бабушки — из рода Долгоруких.
Бабушка, в свою очередь, была человеком не только
родовитым, но и даровитым, образованным: с ней вел переписку
выдающийся и разносторонний ученый Александр Гумбольдт.
Но Елена Ган произвела сильное впечатление на окружающих
не своими дарованиями или знаниями, а совершенно неожидан-
68
ным и необычным замужеством: в семнадцать лет она ста.-а
женой престарелого генерала Блаватского, занимавшего пост
вице-губернатора в Эривани (Ереване). Она, не смущаясь,
говорила, что этот брак — всего лишь тактический ход, что ей
нужна свобода. А на вопрос о том, не больно ли ей калечить
жизнь другого человека, столь же прямо отвечала: выбор
сделан намеренно — что жалеть такую развалину?
Спустя всего несколько месяцев после свадьбы Е. П. Бла-
ватская в самом деле не только разъехалась с мужем, но,
очутившись за границей, вовсе пропала из вида, и пропадала
она десять лет. Что же с ней было за это время? Сама она
рассказывала, что побывала в Египте, Греции, Англии,
Северной и Южной Америке, в Китае, Японии, Цейлоне, Индии, а
также пыталась проникнуть в Тибет (чего ей сделать не
удалось). Так ли это? Поскольку источником всех этих сведений
является сама Мадам, то большого доверия тут быть не может.
♦ ...Кто совершал несколько раз перевал через Кавказские горы
и следил за громом и молнией под ногами с Крестовой горы, кто
побывал на Альпах и посетил Риги, знаком с Андами и
Кордильерами и обходил все углы Катскильских гор в
Соединенных Штатах», — пишет она, подразумевая себя. Конечно, она
знала Кавказ, могла видеть Альпы и даже Катскильские горы
в штате Нью-Йорк неподалеку от Ниагарского водопада, но
знакомство с Андами и Кордильерами приходится признать
проблематичным. А может быть, она и Кавказа не знала как
следует, рассуждая с таким жаром о громе и молнии на
Крестовом перевале по каким-то косвенным впечатлениям и
сведениям. Ибо, судя по мемуарам, мадам Блаватская обладала (или
страдала) тем особым самовоспламеняющимся воображением,
какое на медицинском языке называется псевдологией или ми-
фоманией, а на литературном — хлестаковщиной: рассказчик
не только выдумывает, но и верит собственным выдумкам,
заражая своей верой окружающих, если они достаточно
доверчивы.
Между тем люди, относившиеся ко всему, что исходило от
Е. П. Блаватской, с недоверием и враждебностью, рассказывали
о ней, по выражению биографа, ужасные вещи. К числу
«ужасов», которые нас, возможно, не устрашат, но которые пугали
людей ее круга, относится стойкий слух о том, будто вместо
странствий в поисках «новой веры» она на самом деле
пристала к бродячему цирку. Как знать, и такое не исключено! Что
если именно приемы цирковых артистов подали ей идею того
иллюзиона, каким она поражала своих слепых поклонников,
получая прямо у них на глазах записочки «оттуда», от
высшего «хозяина»?
69
В конце 50-х — начале 60-х годов Блаватская опять
появилась в России и, не имея своего угла, останавливалась у
родственников во Пскове, Тифли€е, Одессе. Затем последовало
еще одно исчезновение тоже почти на десять лет, за время
которых она будто бы вновь побывала в Египте, Индии и
наконец пробралась в Тибет, где была принята хранителями
высшей мудрости.
Естественно возникает вопрос, почему же она, прекрасно
владея пером и обладая таким богатством впечатлений, во всю
меру не поделилась ими с читателями? Ответ скептиков:
никаких впечатлений и не было, их надо было выдумать, когда
пришлось защищаться от разоблачений. Сторонники же
указывают, что ни путешествия, ни рассказы о них не являлись для
Мадам главной целью, она видела свою задачу в
распространении теософии — учения о познании истины с помощью
сверхчувственных сил.
Во всяком случае впечатления, послужившие основой
очерков *Из пещер и дебрей Индостана», были получены Блават-
ской только во время ее третьего и уже несомненно имевшего
место посещения Индии. События разворачивались таким
образом. В 1873 году Блаватская на корабле, уходившем из Одессы,
навсегда покинула родину. Путь ее лежал в США. Там она не
только приняла подданство, но и получила наследство от
некоего состоятельного американца, который, возможно, оказался
очередной не стоящей сострадания развалиной. Там же у нее
нашлись единомышленники, прежде всего полковник Олкотт,
с которым она и организовала Теософическое общество. С ним
же она отправилась в Индию.
Реальность этого путешествия несомненна не только
потому, что Блаватская именно об этом путешествии
рассказывает, и не только потому, что о том же рассказывали ее
спутники, но и потому, что об их странствиях имеются сведения
еще из одного, заслуживающего известного доверия
источника — от английской разведки. Тот англичанин, которого в своих
очерках Блаватская упоминает и с которым она ведет
душеспасительные беседы, был агентом, приставленным к ней, чтобы
выяснить, уж не русская ли это шпионка? Владея тайной
сверхъестественной проницательности, Мадам не сумела
распознать соглядатая и приняла секретного агента за своего
очередного искреннего адепта. Мы же благодаря ему имеем
возможность удостоверить фактическую сторону рассказов Рад-
да-Бай.
В ту же пору под Мадрасом, в Адьяре, на самом берегу
Индийского океана создала наша прежняя соотечественница
свою штаб-квартиру: здесь она показывала чудеса, превращения,
70
здесь прямо с неба падали записочки от тибетских мудрецов —
с инструкциями. Немало простодушных пришельцев в Адьяр
оказывались под сильным впечатлением, и слава мадам Бла-
ватской росла. Однако она имела неосторожность отлучиться
из своей адьярской резиденции, не обеспечив тылы. Как только
Блаватская уехала в Европу ради вербовки новых сторонников
и получения финансовой поддержки, так ее самая
непосредственная ассистентка-француженка, будучи обиженной,
выступила с разоблачениями. Рассказать эта дама могла многое —
те же записочки она сама доставляла.
Однако Блаватская, при всех потерях, выдержала не только
сильнейший удар в спину, но и прямое разбирательство,
учиненное ей Обществом психических исследований. Велика вера
тех, кто хочет уверовать! Это обстоятельство умело и
по-своему эффективно использовала Мадам, разъезжая по Европе и
привлекая все новых сторонников во Франции, Германии, в
Англии и заочно — через печать — в России.
И как она негодовала на своего основного разоблачителя-
соотечественника, известного в свое время писателя Всеволода
Соловьева (сын историка, брат философа)! Ее особенно
раздражало, что ему еще доказательства нужны, что просто верить
ей он не соглашается. В ответ на довод своего неуступчивого
оппонента: рад бы верить, да уж очень грубы ее приемы, и ее
«чудеса» шиты белыми нитками (подчас буквально!),
Блаватская сделала признание в своем роде замечательное: «Чем
проще, глупее и грубее феномен (так она называла свои
демонстрации. — Д. У.)» тем он вернее удается. Громадное
большинство людей, считающих себя и считающихся умными, глупы
непроходимо. Если бы вы знали, какие львы и орлы во всех
странах света под мою свистульку превращались в ослов, и
стоило мне только засвистеть, послушно хлопали мне в такт
ушами».
Разоблачитель, оценивший незаурядность открывшейся ему
натуры, признает, что, пожалуй, мог бы попасть под ее
обаяние, однако сама Блаватская, как он выражается, не способна
была долго играть роль: ей становилось смешно.
К тому же выводу пришел и Толстой, не встречавший Бла-
ватскую лично и об «учении» ее судивший по изданиям
Теософического общества. Этими изданиями Толстой, по его
собственным словам, «сначала очень заинтересовался...» и думал
«найти там многое, но скоро разочаровался: ложка дегтя там
очень большая», — так выразился Толстой.
Соотечественники, встречавшие Блаватскую,
свидетельствуют, что даровитость, открытый нрав, доверчивость у нее
сочетались с глубоким презрением к людям и умением пользо-
71
ваться их слабостями. Тип барыни-ломещицы, — обобщают
мемуаристы.
Когда я перечитываю их свидетельства, мне вспоминается
либо мать И. С. Тургенева, тоже в описании мемуаристов, либо
«имевшая большую силу в губернии» Меропа Давыдовна Мур-
вавецкая в исполнении народной артистки СССР В. Н.
Пашенной («Волки и овцы»). Впечатление это мне удалось проверить.
Обошлось без превращений, никаких феноменов не было,
остался мне недоступен сверхчувственный опыт.
В те Толстовские дни, которые отмечались по всей Индии,
мы ехали на машине в Мадрас и вдруг возникла дорожная
надпись — Адьяр. «Заглянем?» Ну как не заглянуть!
Однако заглянуть оказалось нелегко: ворота, шлагбаум,
охрана, проходная и к тому же выходной день, когда даже
общество, нацеленное исключительно на вечность, не работало.
— Вы куда? — на пути нашей машины встал человек в
военной форме.
— Соотечественники. Здесь по случаю: юбилей Толстого.
Толстой — имя для индийцев совершенно «домашнее», и на
человека в мундире оно подействовало должным образом. Он
связался по телефону с... Судя по чрезвычайной почтительности
обращения, охранник говорил, казалось, с самим «хозяином»,
верховным существом, незримым и нетленным, тем самым, от
кого некогда получала таинственные записочки Мадам.
— Начальник спрашивает, — на минуту отвлекся от
телефона страж, — при чем здесь Толстой? По нашим данным, он
к Теософическому обществу не принадлежал. И... и даже не
сочувствовал. — (Толстой прочел «Из пещер и дебрей
Индостана» и выписал для своего собрания «Круг чтения» три
нли четыре афоризма Блаватской, которые он, правда, занес в
это издание не под ее именем, но как «Буддийскую мудрость»,
ибо сама Блаватская их заимствовала.) Словом, после
краткой, но напряженной историко-литературной дискуссии
шлагбаум поднялся, и мы пересекли границу владений
Теософического общества.
Говорят, в конце жизни Мадам жаловалась на бедность,
на недостаток средств. Посмотрела бы она свою цитадель
теперь! Да, велика же у людей тяга к чудесам, даже если они
шиты белыми нитками. Огромный вековой, ухоженный парк
на берегу океана. Асфальтированные аллеи под сенью пальм.
Размещенные здесь и там, видимые за стволами деревьев,
массивные каменные здания. Музей, издательство, библиотека,
книжный магазин: целое производство. Снилось, виделось ли
это основательнице? Как не уверовать?!
Подъезжаем к основному зданию. А вот и она сама. Не пу»
72
гайтесь! В обширном зале, под мраморным балдахином, на том
же самом месте, где имела она обыкновение восседать в
кресле, демонстрируя феномены и возвещая 4новую веру»,
представлена, так сказать, в натуральную величину — в камне —
«эта поразительная женщина», как говорили о ней
новообращенные, те, кого удалось убедить таинственными записочками
и таинственными звонками, которые подавал, разумеется, сам
«хозяин», находившийся в тот же момент где-то в горах Тибета.
До чего знакомое лицо! Вот самое поразительное, если
учесть, что видишь это на берегу Индийского океана, под сенью
пальм. А лицо-то, оно ведь из Замоскворечья или Заволжья.
Это же Островский — живой персонаж. О, какой Островский!
Меропа, чье влияние вышло далеко за пределы губернии. Или
Манефа («На всякого мудреца довольно простоты»), только уже
мирового масштаба (она умерла в Лондоне в 1891 году).
Здесь же, как бы подтверждая то же впечатление, висит
ее живописный портрет, добавляя краски к эффекту и без того
почти ошеломляющему: серо-голубые глаза — «пронзительные»
и немного навыкате, мелко вьющиеся пепельно-черные волосы,
низкий лоб, крупный нос, тонкие, словно вечно поджатые, губы.
Шаль с узорами. Дорогой перстень на руке. Рука щеку
подпирает.
Эх, добавить бы, в самом деле, звоночков — звуков ради
полноты феномена. И вроде бы слышишь звуки, знакомые звуки
здесь, под сенью пальм, под балдахином, под сводами штаб-
квартиры Теософического общества, подсказываемые памятью —
голос Пашенной или кого-то еще из тех несравненных «старух»,
которых моему поколению все же посчастливилось увидеть в
пьесах Островского: «Пошла шабала и пришла шабала...
Не опрашивай, наперед знаю. Знайка бежит, а незнайка лежит...
Было видение, было. Идет Егор с высоких гор». И веришь этому
голосу, веришь, ибо с той силой, какая доступна искусству,
раскрывает он правду о таких натурах, сильных и своенравных,
даровитых и уродливых, страшных и смешных. Движущий ими
принцип, в конечном счете, прихоть — от сознания своей силы
и, одновременно, сознания ее недостаточности для того, чтобы
самоутвердиться доказательно. Так мать Тургенева «пытала»
(по выражению мемуариста) своих сыновей и мучила своих
крестьян именно тогда, когда сама упрямо ничего не хотела
понимать. И Блаватская требовала веры тому, над чем сама же
была готова посмеяться.
Поразило меня, кроме того, как прием в стиле Мадам,
новейшее издание ее основной «пророческой» книги — «Тайная
доктрина». Дело было не в содержании, а в иллюстрациях.
Ими служили в основном портреты знаменитых ученых, в том
73
числе Лейбница, Томаса Тексли, Бутлерова и... Менделеева.
Получалось так, будто эти великие умы подкрепляют своим
авторитетом книгу, основная мысль которой ясно выражена в
названии заключительной главы: «Материализм ведет Европу
к катастрофе». При чем же здесь, в таком случае, Геке ли? Что
здесь делает Менделеев? Ну как же! Гексли отрицал
идеалистическую концепцию «жизненной силы», однако не все были
С ним согласны, и вот, как говорится, замешанный в это дело,
он и попал в книгу, доказывающую наличие «высших сил».
А Менделеев? Он, как известно, написал целый труд против
спиритизма, мадам Блаватская тоже боролась со спиритами.
у нее, правда, мотивы для борьбы имелись свои, главным
образом, соревновательные, а все равно выходит, что творец
современной химии и основательница новейшей теософии были
заодно. К той же книге были приложены фотографии Марса
и Венеры, сделанные с помощью космических кораблей, и эти
фотографии, в свою очередь, призваны были подтвердить
«секретную доктрину». Изобретательность совершенно в стиле
Мадам: внушительная и грубая одновременно.
Подобные приемы есть и в путевых очерках Радда-Бай,
ибо цель-то все же преследуется, и цель все та же —
практическая: чтобы уверовали и поддержку оказали, как
духовную, а также и, главное, материальную. Но как в свое время,
так и теперь эти очерки стоит прочитать ради того, что
выражено в них талантливо и картинно: живого интереса к стране,
которую русские путешественники начали открывать для себя
еще со времен Афанасия Никитина (о нем, словно принимая
эстафету и поддерживая преемственность, Радда-Бай не
забыла); ради искреннего сочувствия индусам (что и вызвало
ревниво-опасливое внимание англичан к необычной
путешественнице); ради прекрасных и, в сущности, впервые на нашэм
языке сделанных описаний памятников, которые теперь может
увидеть каждый попадающий в Индию турист. А какова здесь
картина джунглей! Каковы обезьяны! Просто киплинговское
племя бандар-лог, только описанное еще до Киплинга и —
с натуры.
«Из пещер и дебрей Индостана» — примечательное
явление нашей художественной журналистики. Поэтому об этих
забытых очерках и хотелось напомнить современному поколению
читателей.
Дмитрий УРНОВ
Н. Ф. РУКАВИШНИКОВА
ХРАМЫ И ДЖУНГЛИ
Чужое вмиг почувствовать своим..,
А. Фет
Мне удалось снова попасть в Ориссу лишь
спустя девять лет*. Кажется, никто из
побывавших в этом уголке индийской земли
не остался к нему равнодушным. Из этого вовсе не
следует, что Орисса красивее или интереснее других
штатов Индии. Все они разные, особенные. И у
Ориссы много этих особенностей.
Уже с самолета замечаешь, что в палитре местного
ландшафта преобладает зеленый цвет во множестве
оттенков: леса лежат подобно огромному плюшевому
ковру, как бы брошенному небрежной рукой на
неровное пространство, и кое-где разорванному острыми
уступами темных монолитов и песчаными долинами рек.
На востоке леса все чаще уступают место
квадратикам полей. Самолет снижается, и вот уже видны
пальмы и мощные манговые деревья. Сверху храмы Бху-
банешвара можно принять за скалы, которым ветры
и дожди придали замысловатые формы. Самолет идет
на посадку, и отчетливо вырисовывается Лингарадж,
главный храм столицы штата, рядом с ним огромный
четырехугольный водоем, по сторонам которого
множество небольших и совсем крохотных храмов.
Самолет наклонился влево, и под крылом — новая часть
Бхубанешвара с правительственными учреждениями,
площадями, с ровными рядами современных построек.
Еще один наклон самолета — и снова в иллюминаторе
«старый город», где ребристые купола и
пирамидальные завершения десятков храмов, соломенные кровли
старых домов и плоские крыши новых теснятся вдоль
дорог, оживленных движением: снуют велорикши,
осторожно проталкиваются сквозь толпу
велосипедистов автобусы и автомобили, прут напролом
грузовики. По старым районам Бхубанешвара лучше ходить
пешком, хотя здесь это не принято. Женщина-пешеход
вызывает удивление у местных жителей и яростный
лай собак со всей округи. Но это такие мелочи, про
которые моментально забываешь, когда подойдешь, ска-
* Автор имеет в виду свою поездку в Индию в 1968—
1969 годах. (Ред.)
75
жем, к храму Муктешварам или храму Раджарани,
возведенных здесь по чьей-то прихоти тысячу лет
тому назад. Можно часами бродить от одной группы
храмов к другой, стараясь прочесть безмолвную, но
выразительную летопись минувших столетий.
Прибывшие в Ориссу на самолете путешественники
наверняка поедут в город Пури, расположенный на
берегу Бенгальского залива. Там в самом центре за
двумя высокими каменными стенами стоит храм Джаган-
натха*, главная достопримечательность этого
популярного в Индии места паломничества. У ворот
храма-крепости иностранцев ждет непри-тгный сюрприз:
вход им туда запрещен. Но не следует огорчаться:
хороший гид проведет путешественника на крышу
библиотеки, расположенной рядом с храмом на площади,
и расскажет намного больше того, что может заметить
даже любознательный турист. Гид перескажет легенды
о Джаганнатхе, Балабхадре ** и Субхадре ***,
деревянных идолах почти двухметровой высоты без рук и ног,
имеющих лишь головы и туловища, о подземных
сокровищницах храма, охраняемых, по представлениям
местных жителей, исключительно змеями, о тайнике
в чреве идола Джаганнатха, о волшебной силе
хранящегося там неизвестного предмета, способного
умертвить любого, кто к нему притронется. Рассказ гида
поначалу просто удивляет, как и многое другое в
Индии, но вскоре возникает ощущение нереальности,
сказочности окружающего мира. И когда потом бредешь
вдоль отражающих бездонное небо водоемов, мимо
небольших побеленных храмов, мимо тесно
прижавшихся друг к другу зданий монастырей, гостиниц и
ночлежек для паломников и даже обычных деревенского
вида домов, еще долго кажется, что все вокруг
происходит не наяву, что видишь это во сне или на
экране кинотеатра. И вот, наконец, выходишь на широкий
песчаный берег всегда теплого и неспокойного моря.
В такой момент, появись на гребне волны пушкинская
золотая рыбка, я бы не удивилась. Так и хочется,
чтобы сказка длилась как можно дольше. Но чувство
реальности быстро возвращается при встрече с нищими
и больными, которых в Пури тысячи.
* Джаганнатх — ♦владыка мира» — одно из имен-
эпитетов Вишну.
** Балабхадра — старший брат Кришны.
*** Субхадра — младшая сестра Кришны.
76
Мои попутчики по самолету, индийская семья,
собираются после посещения храма Джаганнатха
побывать и в Конарке, чтобы посмотреть всемирно
известный храм бога Солнца. Наслышаны они и о чудесной
серебряной филиграни ремесленников города Катаки.
Я назвала им еще несколько мест штата, интересных
в архитектурном и историческом отношении, но
женщины замахали руками:
— И так слишком много придется туда-сюда
переезжать. Мы не привыкли. Как-нибудь в другой
раз!
Прежде мне довелось побывать во многих городах
и районах Ориссы, но теперь меня постоянно
тревожила забота, не упустила ли я что-то очень интересное,
единственное в своем роде. Надо бы посмотреть
столицы бывших княжеств и посетить деревни адиваси
(так в Индии называют выходцев из племен,
составляющих четвертую часть населения штата).
Прошло около месяца после моего приезда в Ката-
ку, прежде чем мне удалось отправиться в путь.
На этот раз предстояла поездка на север Ориссы к
моей доброй знакомой Деби, с которой мы подружились
во время моей первой стажировки в Ориссе. Деби
приглашала меня к себе на выходные дни. Письмо от нее
пришло в день праздника Кхудурукуни. С утра в
женском общежитии колледжа имени Рэйвеншоу в Ката-
ке, где я жила, было заметно оживление. Девушки
освободили от столов и кроватей одну из больших
комнат, соорудили из веток и листьев что-то похожее на
венок и украсили все вокруг цветами.
— Это богиня Бхалукхуни, — сказала одна из
знакомых студенток, указывая на непонятное сооружение
из веток, и добавила, заметив мой удивленный
взгляд, — это одно из имен богини Мангалы *, богини
Счастья. Сегодня вечером состоится пуджа, концерт
профессиональных артистов, а потом —
торжественный ужин. Мы пригласили ректора колледжа. А
вообще-то у меня в деревне Кхудурукуни празднуется
совсем иначе, намного веселее, интереснее.
— А ты мне расскажешь?
— Завтра, — пообещала она и убежала.
* Мангала — «счастливая» — одно из имен-эпитетов
богини Парвати.
77
На следующий день вечером после занятий она
сидела у меня в комнате. Край золотистого сари с
зеленой каймой закрывал ее плечи. Стеклянные браслеты
на руках позвякивали всякий раз, когда она
поднимала руки, жестами помогая рассказу. Скуластое личико
с большими глазами, курносым носом и крупным
ртом было довольно миловидным. Но сама она да и ее
родители считали ее дурнушкой. Они не надеются
быстро найти ей жениха — призналась она мне.
— Начинается праздник в сезон дождей, в месяц
шрабан, по европейскому календарю в августе —
сентябре, в первое воскресенье после полнолуния, —
начала она свой рассказ. — Утром мы, девочки, ходим в
лес за ветками и листьями, из которых вяжем венок.
Он изображает богиню Мангалу. Потом идем купаться
в реке, прихватив с собой бамбуковые веточки, цветы,
чашки с пастой холди и горчичное масло. В воде мы
предлагаем богу Солнца немного пасты и цветов.
Выйдя на берег, мы все вместе лепим из мокрого песка
столбик — символ бога Шивы, из ракушек и листьев
делаем ему глаза и рот. Мы ему преподносим холди
и цветы и просим его послать благополучия и успехов
нашим отцам и братьям. Дома же мы готовим
угощение для богини Мангалы. В этот праздник ее
положено угощать рисом, смешанным с рисовой шелухой.
А вечером начинается главное веселье. К ритуалам
не допускаются профессиональные жрецы — брахманы,
да и девочки из брахманских семей тоже не должны
участвовать в этом празднике. И так четыре
воскресенья подряд, а на пятое воскресенье мы топим
изображение Мангалы в реке. Мы много смеемся,
танцуем, кричим! Бывает очень весело!
— А почему подмешивают рисовую шелуху в
угощение?
— Название праздника переводится как
«любительница рисовой шелухи». Рисовыми отрубями и
шелухой кормила богиню девочка Тапои. Ты не знаешь
эту легенду? Тогда слушай! Давным-давно жила-была
девочка по имени Тапои. Она была дочерью богатого
купца Таиаябанты. Кроме нее, у родителей было еще
семеро сыновей. Но она была младшей в семье и
потому самой любимой. Сыновья выросли, женились и
привели в дом невесток. Жили они в достатке, потому
что отцу всегда во всех его торговых делах
сопутствовала удача. На семи своих кораблях он возил товары
78
в далекие страны. Но время шло, умерли родители, и
настало время сыновьям самим снаряжать корабли и
плыть через моря и океаны. Перед отплытием они
наказали женам, чтобы те берегли и лелеяли маленькую
Тапои. Но они быстро забыли наказ мужей. «Вот
вернутся ваши мужья, что им может наговорить ваша
золовка! — нашептывала им завистливая соседка,
вдова брахмана, — Они поверят любой небылице, какую
наплетет эта девчонка! Она — ваш враг. Ее нужно
извести».
Одетая в лохмотья и полуголодная Тапои уходила
в лес пасти коз. Невестки по очереди должны были да-
Еать ей в узелке еду. Старшие шестеро невесток клали
в узелок лишь землю и золу, только младшая в тайне
от старших подкармливала Тапои.
Однажды случилась в лесу беда: пропала
любимая коза старшей невестки. Тапои избили и отправили
ночью в лес с приказом: «Пока не найдешь козы, не
возвращайся!» Девочка шла по лесу, всхлипывая от
страха, усталости и обиды. Вдруг она услышала
девичьи голоса и побежала. И что же? На полянке она
увидела несколько девушек, совершавших подношение
и молившихся богине Мангале. Тапои попросила
богиню помочь ей отыскать пропавшее животное, а
вместо подношения положила перед Мангалой немного
рисовых отрубей и шелухи — все то, что успела
сунуть ей младшая невестка. Вскоре коза отыскалась и
девочка смогла вернуться домой. Прошло несколько
дней. И снова голодная Тапои пасла коз в лесу.
В узелке опять ничего не было, лишь пыль да зола.
Она упала в отчаянии на землю, зарыдала и
попросила богиню Мангалу помочь ей. Так уж случилось, что
братья, возвращавшиеся из дальних странствий,
пристали к берегу именно в том месте, где рыдала бедная
Тапои. Она им все рассказала. Братья наказали
шестерых жен, отрубив им носы и выгнав из дома.
Потом, правда, бог Шива помог этим женщинам —
вернул им носы и помирил с мужьями.
Культ богини Мангалы, освященный праздником
Кхудурукуни, дошел до нас из глубины веков, с того
времени, когда бесстрашные жители прибрежных
районов современной Ориссы плавали к берегам Явы,
Суматры, основывали поселения в Бирме и в других
районах Юго-Восточной Азии.
Я всегда с большой любовью вспоминаю индийские
79
дороги. Несмотря на тяжелые, льющие, как у нас
говорится, словно из ведра дожди, наводнения,
затопляющие огромные пространства, оползни и другие
частые стихийные бедствия, шоссейные дороги всегда
содержатся в отличном состоянии. Их быстро
ремонтируют. И куда бы вы ни поехали, в какую бы глубину
вас ни забросила судьба, всюду под колесами вашего
автобуса или машины будет гладкое полотно
асфальтированной дороги. Но не только это. Дорога
неизменно дарит незабываемые впечатления, новые
знакомства, интересные разговоры с попутчиками. То
промелькнет за окнами автобуса храм с затейливыми
каменными скульптурами, то навес с маленьким божком
внутри и сидящим рядом с ним жрецом, то
размеренно прошествует мимо аскет в причудливом одеянии,
то пропорхнет, подобно стайке птиц, группка девушек
в ярких сари, то попадется на глаза маленький
паланкин с грустной женщиной, которую после свадьбы
несут в дом мужа. Или неожиданно кончится лес, и
откроется сочно-зеленая панорама рисовых полей или
холмистая даль, покрытая лиственными лесами. Мне
приходилось в дороге наблюдать лесные пожары в
горах Ориссы. До сих пор не могу найти объяснения
тому факту, что пожары в джунглях
распространяются не сплошной стеной, как в наших лесах, а кругами,
огненными кольцами. На мой вопрос один индиец
ответил: «Так дует ветер».
Можно без конца вспоминать остановки на
окраинах деревень. За несколько минут успеваешь
рассмотреть дома под соломенными крышами, храм, водоем,
колодец, по многим признакам определить,
зажиточные люди живут здесь или бедняки арендаторы.
На одной из остановок передо мной открылась
необычная картина. На опушке леса около старого
дерева стояли или лежали на боку, опрокинутые, видимо,
ветром или домашними животными, сотни, а может
быть, и тысячи скульптурок лошадей и слонов.
Фигурки высотой от 20 до 30 сантиметров были
вылеплены из глины, обожжены, но не раскрашены.
Некоторые заметно пострадали от времени: у лошадок
отбились головы, у слонов хоботы. Но стояли там и
совсем новенькие, недавно принесенные фигурки. Конец
этого любопытного глиняного стада терялся в редком
кустарнике.
— Люди верят, что на дереве живет богиня, — по-
80
яснил мне один из попутчиков. — Они ставят здесь
фигурки лошадей и слонов и просят богиню приехать
к ним в дом, чтобы справиться с несчастьем, вылечить
болезнь.
— А кто делает эти фигурки?
— Их лепят деревенские гончары.
А какой вкусный чай можно выпить на этих
остановках! Крепкий и сытный. Не зря там в народе
говорят не «пить», а «есть чай». Индийцы в отличие от
нас заваривают чайные листья не в кипятке, а в
разбавленном водой кипящем молоке. Иногда добавляют
специи. Горячий, сладкий — чай всегда кстати: и в
жару и в холод.
Для женщин, нужно заметить, поездка в автобусе
в Ориссе представляет определенные неудобства,
особенно тогда, когда число пассажиров, набившихся в
автобус, превышает число сидячих мест. В каждом
автобусе имеются специально отведенные места для
женщин : две-три скамьи по три места на каждой. Над
ними крупными буквами написано: «Для женщин».
Частенько на этих скамьях усаживаются не по три, а по
пять-шесть женщин, держа на коленях иногда по двое
детей. Поездка в такой тесноте, особенно в жару,
мало приятна. Мужчины же сидят вольготно. Если на
скамье предполагается три места, то и сидят на ней
только трое. Уступать места женщинам не принято,
а женщинам занимать мужские места не позволяет
кондуктор. Хотя я старалась придерживаться
правила «в чужой монастырь со своим уставом не ездят»,
с такой несправедливостью мириться не желала и
обычно занимала свободное мужское место, а на все
призывы кондуктора освободить его и уступить место
мужчине, я отвечала пожиманием плеч: ничего, мол,
не понимаю. В автобусе всегда находился пассажир,
который успокаивал кондуктора: «Иностранка. Что
с нее взять!»
На этот раз путь мой лежал в Райрангпур, —
городок, расположенный недалеко от границы с
Западной Бенгалией. Там я и собиралась встретиться с Де-
би, которая работала учительницей в местной школе.
Автобус был новенький, чистый, сиденья удобные,
погода по-осеннему прохладной, а
любопытно-доброжелательные взгляды пассажиров в мою сторону
обещали интересные разговоры. Обычно я отвечала на все
расспросы попутчиков о себе и о своей стране, а уж
6 Бессмертный лотос
81
потом спрашивала сама. За дорогу всегда
накапливались интересные вопросы. Индийцы охотно верили, что
с Советском Союзе нет безработных, нет бездомных и
голодных, что температура зимой в Сибири бывает за
50 градусов ниже нуля, но всякий раз недоверчиво
покачивали головами, когда я заявляла, что в Москве
нет москитов. (В Ориссе эти твари ежесекундно
напоминают о себе после захода солнца. Если жители
Дели и других северных городов Индии могут на время
зимних месяцев забыть о таком неудобстве, то в
Ориссе москиты бесчинствуют круглый год. В каждом
доме москитная сетка над кроватью — предмет первой
необходимости.)
И вот, когда любопытство моих спутников по
автобусу было удовлетворено, настал мой черед
спрашивать. В начале нашего пути я заметила за окном на
зеленом рисовом поле то ли корову, то ли быка.
Животное спокойно поедало рисовые стебли, и никто его
не гнал.
— Корове не место на поле. Ее туда не пустят. Это
мог быть только вол. Он труженик. Он работал на том
поле, поэтому считается грехом гнать его с поля, если
уж он туда зашел, — сказал мне индиец средних лет
с коричневым шарфом на шее.
Прямо напротив меня сидел пожилой мужчина в
европейском костюме, важный вид которого говорил,
что он, вероятно, чиновник государственного
учреждения. Но длинные волосы, собранные на макушке в
узел, противоречили всему его облику
респектабельного человека с приличным жалованьем. Я и раньше
встречала мужчин с длинными волосами и бритым
подбородком. Последнее обстоятельство
свидетельствовало о том, что они не принадлежат к религиозной
общине сикхов. «Может, это какая-то особая
община?» — думала я, а узнать было не у кого. Пока
пассажир не вышел из автобуса, спрашивать об этом было
неудобно.
А тем временем за окном все чаще шли густые
леса, все реже попадались деревни и стада коз. Пастухи
были вооружены луками и стрелами. Мы проезжали
район Ориссы, населенный племенами.
Наконец пассажир с длинными волосами сошел, и
я тут же обратилась за разъяснением к
разговорчивому мужчине в коричневом шарфе.
— Он, по всей вероятности, дал обет богу
82
не стричь волосы на голове, пока тот не исполнит его
просьбу.
— А каковы вообще могут быть просьбы?
— Да самыми разными. Чаще всего просят
вернуть здоровье больным детям.
Райрангпур — маленький городок с несколькими
административными зданиями, гостиницей и школой-
интернатом для детей адиваси.
Недалеко от Райрангпура расположено местечко
Кхичинг, известное своими древними храмами.
Именно для того, чтобы увидеть их, я и пересекла почти
всю Ориссу.
— С нами поедет мой знакомый Дебендра, —
сразу же сообщила мне Деби.
— Жених?
— Ну что ты! Он младше меня на десять лет. Он
после окончания колледжа получил работу в райранг-
пурском отделении Государственного банка Индии.
Живет один. Его родители остались в Катаке. Мне
тоже тоскливо. Отец и сестры живут в деревне далеко
отсюда. Мы с Дебендрой иногда встречаемся, чтобы
поболтать. Вот увидишь, он тебе понравится. Он
славный парень.
Дебендра действительно оказался приятным
молодым человеком, веселым и очень общительным.
Белозубая улыбка и приветливые глаза делали его лицо с
неправильными чертами симпатичным. Он был высок
и светлокож. Он происходил из богатой брахманской
семьи, как мне сообщила Деби.
Сама же она нисколько не изменилась за
прошедшие с нашей последней встречи девять лет. Только
взгляд стал задумчивее, печальнее. Овал лица, тонкий
вырез ноздрей ее прямого носа и длинные черные
глаза под тяжелыми веками напоминали мне
изображение, увиденное однажды на индийской миниатюре.
Когда они шли рядом, Дебендра слегка сутулился, как
бы пригибался, чтобы лучше расслышать, что
говорила маленькая Деби.
В Кхичинг мы прибыли в середине дня. Как
полагают историки, там в древности шумел своей жизнью
большой город. Он, как и Райрангпур, стоял на
дороге, соединявшей Северную Индию с государствами,
которые существовали тогда на территории современного
штата Орисса. История его расцвета и падения
неизвестна. Славу Кхичингу принесли его храмы. В тече-
6*
83
ние последних веков там в забвении лежали
развалины рухнувших храмов. В первой четверти нашего
века раджа Кхичинга решил восстановить храмы,
причем он применил тот же метод, что использовали
строители, возводившие эти храмы в VIII—X веках.
Зодчие тогда не поднимали многотонные каменные
блоки наверх, на высоту нескольких этажей, а
втаскивали их по наклонным насыпям. Ставились блоки
одного яруса, тут же вокруг них насыпался земляной
холм, затем укладывались блоки второго яруса и
снова делался холм. В конце концов, когда на вершину
храма водружался последний камень, все строение
оказывалось внутри большого кургана. После этого храм
раскапывали. Так же поступил и раджа в начале
нашего века. Тысячи его подданных носили на головах
тяжелые корзины с землей, втаскивали по склонам
насыпи блоки. По его распоряжению было
восстановлено три храма, а неиспользованные скульптуры и
блоки были собраны в специально построенном рядом
помещении, музее. Современные историки и
архитекторы установили, что при реставрации этих
памятников был нарушен канон. Судя по скульптурному
декору, в древности там находилось несколько храмов,
посвященных богу Шиве, и один — богине Чамунде*.
При восстановительных работах украшения были
перепутаны. Тем не менее храмы и собранные в музее
скульптуры производят сильное впечатление.
Мастера отобразили в каменных изваяниях
сюжеты древних легенд. Вот сидит четырехрукий Шива и
нежно ласкает примостившуюся на его левом колене
жену Парвати. Это гимн счастливой любви. Богиня
молода и красива, нарядно украшен пояс на бедрах
ее обнаженного тела. Тут можно увидеть скульптуру
их сына с головой слона Ганеша **. Упитанный живот,
крепкие ноги и несколько рук застыли в причудливом
танце. Этот слоновоголовый покровитель купцов и
путешественников олицетворяет собой богатство, здоровье
* Чамунда — одна из самых страшных ипостасей
богини Парвати, супруги Шивы. Почитается как победительница
демонов. В ряде направлений индуизма считается центральным
божеством, воплощением универсального женского начала.
** Ганеша — в мифологии индуизма бог мудрости,
покровитель поэтов и ученых, устранитель препятствий.
Изображается в виде толстопузого существа с человеческим туловищем
и слоновьей головой, едущего верхом на крысе."
84
и веселье. Радостен облик и богини Дурги* в момент
убийства ею злого демона Махиши. Скульптура полна
изящества и экспрессии. Кажется, что богиня вот-вот
оживет и нанесет ножом удар по голове демона. На
лице ее сияет улыбка. Блаженны улыбки и на лицах
богов Нага и Нагини**, изображенных в виде
мужчины и женщины в богатых головных уборах и с
поясами на бедрах.
Может показаться, что в древности люди были
счастливы, раз по своему образу и подобию создавали
себе таких богов. Но один из храмов посвящен богине
Чамунде, воплощению приближающейся смерти,
всеобщего опустошения.
Когда я оказывалась рядом с каким-либо
памятником Древней Индии, то всегда почему-то вспоминала
слова Гёте: «Не трогайте глубокой старины, нам не
сломить ее семи печатей». Немецкий поэт и
мыслитель писал эти слова, имея в виду европейскую
старину. Индийская же древность скрыта от нас не семью,
а, я бы сказала, двадцатью печатями. Например,
богиня Чамунда. Ее изображают в виде страшной
старухи с выпученными глазами и открытым ртом. На
высохшем, изможденном теле висит гирлянда из
черепов. В руках она держит отрубленную человеческую
голову, а ноги попирают труп. Какие страшные
картины народных бедствий могли породить в сознании
людей такой жуткий образ богини?
Дальше мы отправились в небольшой городок Джа-
шипур, недалеко от которого в доме лесника жила
известная в свое время по всей Индии ручная тигрица
Кхоири. Трехметровая (видимо, мерили от кончика
носа до кончика хвоста) тигрица позволяла себя
гладить, обнимать как домашнюю кошку. Позднее почти
все индийские газеты обошло сообщение о смерти
Кхоири и ее фотография. Когда мы приехали туда, нас
ждало разочарование: лесник, знакомый отца Деби,
был в отъезде, и нам не удалось погладить
легендарную тигрицу. Мы наблюдали за ней через решетку
забора. Кхоири, привыкшая к вниманию людей,
прохаживалась вдоль забора по тропинке. За ней бегала
* Д у р г а — одна из гневных ипостасей Парвати,
супруги бога Шивы.
** Н а г (женский род — Н а г и н и) — мифическое
существо, получеловек-полузмея. Наги считаются обитателями
нижнего мира, хранителями подземных и подводных богатств.
85
ручная гиена, а вслед за ними вышагивал служащий
в форменной одежде, специально назначенный для
ухода за животными.
Случается, что гиены нападают на людей. Стоя
около забора, я напомнила Деби о пикнике, на
который мы ездили вместе с девушками женского
общежития Уткальского университета. Сейчас я уже не
вспомню название того красивого места, где среди зелени
леса стоит маленький, чисто выбеленный шиваитский
храм. Студентки расположились на полянке. Одна из
них сказала, что наверху, на вершине холма,
находится еще один храм, и позвала пойти с ней туда. Наверх
вела узкая извилистая тропинка. Мы не прошли и
двадцати метров, как девушки решили, что дальше не
пойдут: колючки больно цеплялись и рвали сари.
Я была в брюках и собиралась продолжить
восхождение, но Деби настояла на том, чтобы я вернулась
вместе со всеми на полянку. «Одной идти опасно», —
сказала она. Когда мы почти сошли с тропы, мимо нас
быстро прошел наверх парень лет шестнадцати, повар
общежития, которого студентки взяли с собой на
пикник. Я подумала, что могу последовать за ним и
посмотреть храм, но девушки увлекли меня с собой.
Пока готовился обед, девушки развлекались как
могли: пели, болтали. Неожиданно перед нами
появился тот парнишка-повар, вся одежда его была изорвана,
на теле видны следы когтей. Оказалось, что на тропе
на него бросилась гиена. К счастью, неподалеку
собирал хворост крестьянин из соседней деревни и,
услышав крик юноши, прибежал ему на помощь.
Гиена, что была за забором, имела миролюбивый
вид. Она как собака играла со служащим, вскидывая
время от времени на нас свои огромные светлые глаза.
Между сельскими жителями, составляющими
большинство населения штата, и миром дикой природы
издавна существуют довольно напряженные отношения.
Человек, освобождая землю под пашни, теснит
животных все дальше в горы, все больше отбирает у них
водопоев и мест обитания. Меньше становится тигров,
леопардов, пантер, медведей и других хищников. В то
же время бывают случаи их нападения на людей. Но
наибольшее беспокойство сельским жителям приносят
дикие слоны, которые ночью совершают набеги на
деревни, топча и ломая все, что попадается им под ноги.
Об их вторжениях с ужасом вспоминают посыльные и
86
уборщики Уткальского университета, живущие в
деревне, что расположена на окраине университетского
бородка. Тигры тоже обитают по всему штату. Как-то
в зоопарке «Нанданаканан» («Райский лес»),
находящемся в живописном месте неподалеку от Бхубане-
швара, мне показали тигрицу, непрерывно ходившую
из конца в конец вольера с таким видом, словно ей
спешно надо было решить какую-то трудную задачу,
и спокойно лежавшего рядом тигра. Тигрица,
оказывается, попала туда совершенно случайно. Она
бродила поблизости, учуяла тигра и каким-то образом,
возможно, спрыгнув с дерева, оказалась в вольере и там
осталась навсегда, теперь уже не по своей воле.
Близкий контакт с дикой природой, постоянно
таящий для людей опасность, объясняет то всеобщее
внимание, которое вызвала в этих местах ручная
тигрица.
На удивительную особенность взаимоотношений
между индийцем и животным миром обратил
внимание наш замечательный писатель Всеволод Иванов, в
молодости страстно мечтавший пешком дойти до
Индии. Он писал: «Если у тигра можно, хотя и с трудом,
обнаружить какую-то жалость в глазах, то в голубых
очах черной пантеры нет никакой жалости! Попадись
ей в лапы миллион живых существ, она их
уничтожит. И, однако, среди этой безжалостной природы
Индии у людей выросла огромнейшая любовь ко всему
живому!»
Любовь? Быть может! Но я бы скорее назвала это
безусловным признанием права всякого живого
существа на жизнь. Осознание полезности и необходимости
жизни в любой форме есть, бесспорно, одно из высших
достижений древнейшей цивилизации. Европейское
сознание лишь в наши дни только подходит к
пониманию этого основополагающего закона природы.
Индиец не станет расправляться с вбежавшим в
комнату или на кухню тараканом. Он осторожно
выпроводит его за дверь, подталкивая сзади газетой или
веником. Эту любопытную черту психологии индийцев
тонко подметил русский поэт Константин Бальмонт,
побывавший в Индии: «И, если мать увидит на своем
ребенке скорпиона, она лишь сбрасывает его на
землю, не прерывая нить его жизни и не впутывая своего
действия в сложный узор его мировых блужданий».
Бесхозные коровы и собаки, дикие белки, ящери-
87
цы, павлины, множество мелких пернатых чувствуют
себя вполне уютно в сутолоке любого города. А
обезьяны ведут себя как настоящие завоеватели! Можно
подумать, будто только что легендарный предводитель
обезьян Хануман провел по стране свои легионы и
оставил многочисленные гарнизоны на покоренной
земле. Макаки и лангуры (они же хануманы) вольготно
бегают по улицам, сидят на оградах храмов и крышах
домов, а наведенный на них объектив фотокамеры
вызывает гнев, сопровождаемый грозными гортанными
звуками. Как я заметила, обезьяны не терпят
любопытства прохожих. Злобно ощеренный рот и вся поза
как будто говорят: «Что уставилась? Вон сколько
людей проходят мимо и не обращают на меня внимания.
У меня своя жизнь. Ступай своей дорогой!»
И она права. Хоть она и живет рядом с человеком,
но живет самостоятельно, по своим обезьяньим
законам. Соблюдают свои законы и другие большие и
малые существа, вынужденные селиться вблизи
человека, делить с ним территорию. И здесь между людьми
и животными установилась некая гармония, изредка
нарушаемая проказами животных: то корова украдет
кочан цветной капусты с лотка зазевавшегося
продавца овощей, то обезьяна на полном ходу схватит банан
или апельсин.
Но слоны, тигры, кобры и ряд других
представителей лесной фауны не желают добровольно уступать
человеку свои владения. Человек вынужден быть с
ними жестоким. Конечно, было бы прекрасно, если бы
все тигры вели себя подобно Кхоири! Но это
недостижимо. Ее неожиданная смерть от укуса бешеной
собаки — еще одно тому доказательство. Этот мир надо
ограждать от людей с их домашними животными.
И Индия идет сейчас по этому пути, создавая
национальные парки. Такой парк уже несколько лет
существует в районе Майюрбхандж, в тех местах, где
подобрали маленькую полосатую Кхоири.
Когда мы прибыли на автобусную станцию в Джа-
шипуре, оказалось, что последний автобус в Райранг-
пур уже ушел. Наступил вечер. Мы в растерянности
стояли на улице города и решали, что же нам делать
дальше. Я предложила идти в гостиницу. Но Дебендра
отказался:
— Зачем тратить деньги зря. В этом городе есть
отделение банка, в котором я работаю, значит, здесь жи-
88
вет служащий банка, и он нам поможет. Я пошел его
искать!
Пока Дебендра отсутствовал, Деби подозвала
бродячую собаку и принялась ее гладить, приговаривая:
— Куту! Ты хорошая, куту!
«Куту» — звательная форма существительного
«кутта» — собака.
— Деби, а знаешь, что ты и у меня на родине
нашла бы общий язык с собаками. В русских деревнях
собак подзывают: «куть, куть!» А щенков зовут «куть-
ками», «кутенками». Скажешь «куть» или «куту» —
они поймут.
Пока я перечисляла Деби слова на хинди и ория,
имеющие общие корни с русскими словами, вернулся
Дебендра.
Он привел нас в одноэтажный дом, состоящий из
двух комнат, спальни и гостиной, и небольшого
внутреннего дворика. На пороге нас встретил хозяин,
молодой, скуластый мужчина с несколько виноватым
взглядом.
— Нам повезло! — сказал Дебендра. — Он сейчас
живет один. Его жена ждет ребенка и поехала домой
к отцу. Он любезно предоставляет вам, женщинам,
свою спальню, а мы устроимся здесь в гостиной.
В маленькой комнате, где стояла большая
деревянная кровать и шкаф для одежды, было очень уютно.
Мне показалось, что я не в Индии, а в украинской
хатке или домике на юге России: так же побелены
стены и потолок, так же висят в рамках фотографии
и вышитые крестом картинки, так же разложены
вышитые салфеточки, так же расставлены вазы с
искусственными цветами.
Мы хорошо отдохнули и утром вернулись в Рай-
рангпур. Мне и раньше приходилось ночевать в домах
моих индийских друзей, но почему-то я чаще всего
вспоминаю этот маленький домик в Джашипуре. Быть
может, вышитые салфетки напомнили мне детство, а
огромный, буйно цветущий розовый куст, росший
посредине внутреннего дворика, казался почти символом
возможной гармонии бытия.
СЛ©ВФ
индологов
И. П. МИНАЕВ
ОБ ИЗУЧЕНИИ ИНДИИ
В РУССКИХ
УНИВЕРСИТЕТАХ
(Отрывки)
(...) Чему мы научились
с тех пор, как Индия,
ее древний язык и
литература стали предметом научных исследований?
Обогатились ли мы новыми идеями? Узнали ли мы
литературные памятники, изучение которых, доставляя
высокое эстетическое наслаждение, имеет и
воспитательное значение? Раскрылся ли нам в этих памятниках
новый фактор мировой истории, о котором старые
историки, не ведая Индии, ничего не знали?
Первые пионеры в области индийской филологии
в начале своей деятельности преследовали почти что
исключительно эстетические цели; их увлекал
высокий религиозный лиризм древних индийцев; они
изумлялись и приходили в восторг от изящных прелестей
индийской драмы, и в своем совершенно понятном
увлечении новым предметом они не хотели и даже не
могли признать того, что позднее, в момент более
трезвого отношения к новооткрытой литературе, стало
очевидностью. В этой богатой и очень древней
литературе мы, конечно, не найдем таких вечно юных и
изящных произведений, которые могли бы соперни-
90
чать с памятниками древнеклассических или
новоевропейских литератур. Оригинальность форм,
своеобразность содержания древнеиндийских произведений для
читателя не индийца редко представляют чарующую
прелесть, весьма часто то и другое совершенно
противоречит нашим эстетическим представлениям, а также
нередко грубо оскорбляет наше эстетическое чувство.
Но в этой литературе найдено было то, что
составляет ее преимущественное и совершенно оригинальное
значение в целом круге филологических дисциплин.
Здесь нам раскрылись первичные архаические формы
древнего арийского общества, первобытные проявления
религиозного сознания древнего арийца. В этих
памятниках нам открылись факты, свидетельствующие о
том, что арийская Индия, долго жившая замкнуто,
принимала участие в общем ходе мирового развития:
ее культура влияла на развитие народов других рас
не только в самой Индии, но в широтах, ближайших к
тем, куда с другой стороны доходили отголоски
западных цивилизаций. Идеи, выработанные на индийской
почве древними мудрецами, их
философско-религиозное миросозерцание проникали в Среднюю Азию и
путями, пока для нас не совершенно ясными, достигали
далекого Запада.
Уже в глубокой древности Индия славилась на
Западе своими естественными богатствами.
Всегда она представлялась западному человеку
Индией богатою, начиная с тех пор как завязались ее
торговые сношения с Западом. Индийским золотом и
слоновою костью разукрашался Соломонов храм.
Индийские слова для различных предметов роскоши
вошли в западные языки: семитские и греческий. В
западных языках мы находим живую память о
торговых связях Запада с Индией. За всем тем Индию —
страну, где теперь открыты древнейшие памятники
арийской культуры и самосознания, страну с древней
и оригинальной цивилизацией — на Западе узнали
сравнительно очень поздно. Европа узнала Индию, или,
вернее, ее богатства, через посредство финикиян, но
еще Геродот знал только небольшую часть Индии, на
запад от Инда. Только у писателей эпохи после
Александра Македонского мы находим более или менее
обстоятельные сведения об Индустане, об Индии на
восток от Пенджаба.
К этой эпохе следует относить и знаменательный
91
поворот в истории целой страны; ее цивилизация
получила, судя по известиям тех же греческих
писателей, законченный характер; в этот момент
прерывается ее замкнутая жизнь, и она переступает за
естественные грани своего распространения, за Гималаи и Гин-
дукуш; индийская религия и культура властно царят
во всей Центральной Азии на протяжении многих
веков, вплоть до появления мусульманства в тех же
широтах. Уничтожаемая фанатизмом, отступая перед
натиском физической силы изуверов, культура Индии
отчасти, однако же, проникла к своим победителям.
Известно, что индийские математики и врачи, правда
во времена более поздние, появляются при дворе
багдадских калифов; их сочинения переводятся и
переделываются на персидский и на арабский языки и в
таком облачении проникают далеко на Запад. Через
посредство арабов теории индийских медиков
изучались даже в Монпелье.
Этими немногими словами я хотел только наметить
в самых общих чертах, какую роль играла Индия в
древности; несомненно, что эта далекая восточная
страна в силу оригинальности и мощи своего
культурного развития не оставалась совершенно чуждою
общему течению мирового прогресса; лучшие и думы
и помыслы ее сынов, ее литература, научные сведения
были общечеловеческим достоянием, и Старая Индия,
без сомнения, прожила свой век не бесследно для
человечества. Чем полнее и всестороннее изучается ее
далекое прошлое, тем яснее и убедительнее
становится роль далекой восточной страны в древних судьбах
мира. Для древнего человека она была не только
страною богатою, откуда он вывозил золото, слоновую
кость и драгоценные каменья, но и страною мудрости*
(...) Научный интерес в изучении Индии для
русского ориенталиста не исчерпывается, однако же, ее
прошлыми судьбами, каково бы ни было ее значение
в мировой истории. У нас, на Руси, изучение вообще
Востока никогда не имело и не могло иметь
отвлеченного характера. Мы слишком близки к Востоку для
того, чтобы интересоваться им только отвлеченно.
Интересы России всегда были тесно связаны с Востоком,
а потому востоковедение у нас не могло не находить
себе практического приложения. В истории нашего
востоковедения немало громких имен знатоков
отдельных стран, людей с живым, не одним только книж-
92
ным знанием Востока. Список этих имен восходит в
такую старину, когда в Европе научное
востоковедение еще и не зачиналось. У наших старых
путешественников по Востоку зачастую мы находим рядом с
глубоким пониманием восточной жизни практическое
знакомство с восточными языками. Пути в глубину
Центральной Азии и оттуда в Индию в старой России
были известны лучше, нежели в западной Европе.
Московские цари, снаряжая своих посланцев в
среднеазиатские ханства или к Великому Моголу, в своих
инструкциях обращали их внимание на вопросы и
задачи, окончательно не решенные и ныне в
географической науке.
Словом, как в старину, так еще более теперь Восток
для русского ученого не может быть мертвым,
исключительно книжным объектом научной пытливости. Он
может, конечно, сообразно своими личными
наклонностями и научным предрасположением
преимущественно интересоваться древнеиндийским языком или
изучать те памятники древней литературы, в которых
выразились первые проблески религиозного сознания
арийцев, сосредоточивать свое внимание на
исследовании архаических форм общественного развития,
насколько память о них сохранилась в старых
литературных произведениях. Все это, бесспорно, имеет
высокую научную цену; но изучение Индии старой не
должно заслонять научную и практическую важность
жизненных явлений в современной Индии.
С. Д. СЕРЕБРЯНЫЙ
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ
ТОРЖЕСТВО ЧЕЛОВЕКА!»
Рабиндранат Тагор (1861—1941)
принадлежит к числу мировых знаменитостей
XX века. Пожалуй, он самый известный
миру индийский автор нового времени. Однако быть
знаменитым еще не значит быть по-настоящему
узнанным и понятым. За пределами Индии (и даже за
пределами его родной Бенгалии) Тагора знают и
понимают еще далеко не достаточно. Более того,
представления о нем и о его творчестве зачастую довольно
превратны.
Понять Тагора — это почти то же, что понять со-
93
временную Индию, ибо Тагор по праву стал одним из
ее символов. В своей жизни, в своем творчестве, в
своих духовных исканиях Тагор как бы воплотил целый
период индийской истории: от так называемого Сипай-
ского восстания 1857—1858 годов, завершившего
утверждение британской власти на субконтиненте, до
ухода британцев и провозглашения независимых
Индии и Пакистана в 1947 году.
На протяжении жизни Тагора перед его глазами
наш мир все более сужался, сжимался: развивались
средства транспорта и коммуникаций, народы и
культуры входили во все более близкие контакты (порой
мирные, но нередко и кровавые). А сам Тагор,
подобно многим своим современникам, претерпевал как бы
встречную эволюцию, которую можно обозначить
словом «расширение»: расширение сознания, расширение
знаний о мире. Эволюция Тагора (или по крайней
мере одна из составляющих его эволюции) — это путь
от эгоцентричного поэта-лирика, погруженного в
созерцание своего внутреннего мира, к «вселенскому
поэту» (vishva-kavi, world-poet — тай называли Тагора
соотечественники уже в начале XX века),
стремящемуся охватить своим духовным взором весь
человеческий мир.
Индия в целом также была вовлечена в этот
двойной процесс сужения мира и расширения духа.
В XIX—XX веках в Индии происходили и
происходят глубокие культурные сдвиги, которые нередко
называют Индийским Возрождением. Частью этих
сдвигов (вероятно, наиболее заметной для остального мира)
было и образование на субконтиненте сначала двух, а
позже трех крупных самостоятельных государств:
Республики Индии, Пакистана и Бангладеш. Тагор —
одна из наиболее ярких фигур Индийского Возрождения,
по сути дела, один из его творцов. (Характерно, что
два из названных государств: Республика Индия и
Бангладеш — избрали себе гимны на слова Тагора.)
По масштабам и разнообразию своих творческих
проявлений Тагор напоминает титанов европейского
Ренессанса. Его литературное наследие необычайно
обширно и богато: около пятидесяти поэтических
сборников, двенадцать романов и повестей, более ста
рассказов, ряд книг мемуарного и эпистолярного жанра,
чуть ли не сорок пьес и несколько сотен научных,
религиозно-философских и публицистических статей (эс-
94
се). Тагор-композитор создал совершенно новый для
Индии тип музыки. Его песни пользуются огромной
популярностью среди бенгальцев. Сохранились
свидетельства о незаурядном актерском и ораторском
талантах Тагора. К концу жизни он открыл в себе дар
живописца и с 1929 по 1941 год создал около трех
тысяч своеобразных картин, получивших высокую
оценку во многих странах. Много сил отдал Тагор также
делу образования и социальных реформ. Политиком
в собственном смысле слова он не был, но нередко
высказывался публично по острейшим политическим
проблемам, и его вклад в развитие политической
культуры Индии весьма велик.
Более того, после получения в 1913 году
Нобелевской премии по литературе (впервые эта награда была
присуждена представителю незападной культуры!)
Тагор взял на себя роль неофициального посланника
Индии к другим народам, роль посредника в деле
взаимопонимания и сближения культур и даже роль
пророка всечеловеческого единства. Поистине Тагор стал
символом того нелегкого пути, которым Индия
входит в тесный мир XX века.
Нынешнее «сжатие мира» началось еще несколько
столетий назад, и зачинателями его были европейцы:
они постепенно распространились по другим
материкам, где заселяя ненаселенные или малонаселенные
земли, а где лишь устанавливая свою власть над
местными жителями. Поэтому развитие большинства
неевропейских стран и народов — одних раньше, других
позже — проходило и во многом проходит до сих пор
под знаком выяснения отношений с европейской
культурой.
Отношения формируются в широком диапазоне: от
полного и безоговорочного приятия европейской
культуры (как «современной», «передовой» и т. д.) до
полного ее отрицания (как «чуждой», «губительной»
и т. д.). Подобные проблемы известны и в истории
самой европейской — и шире, западной — культуры,
достаточно разнородной и многообразной. Так, например,
когда развитие капитализма, начавшееся в Англии, а
позже во Франции, захватило затем и Германию, то
там сопутствующие культурные конфликты часто
осмыслялись как противостояние «коварной Англии»
или «развращенной Франции», с одной стороны, и
«добродетельной Германии», с другой. Сходные дилеммы
95
воБникали и по другую сторону Атлантики, в обеих
Америках, по отношению к материнской культуре
Европы. В этом же ряду стоят и споры «западников» со
«славянофилами» в России, возникшие в результате
петровских реформ, которые резко ориентировали
Россию на западноевропейские «стандарты» — во многом
в ущерб собственным традициям.
Родина поэта, Бенгалия, была первой областью
Индии, ощутившей на себе мощное воздействие Европы.
Британцы установили здесь свою власть в середине
ХУШ века, и Бенгалия стала базой, опираясь на
которую они постепенно подчинили себе весь субконтинент.
Еще в 1690-х годах по соседству с поселками
индийских рыбаков британцы основали город Калькутту —
близ устья реки Ганги, связующей глубины материка
и просторы океана. Калькутта — это индийский
Петербург. Петр I основал Петербург, чтобы «прорубить
окно» в Европу. Калькутта выросла вследствие
стремления англичан «прорубить окно» в Индию.
(При этом, увы, политико-экономические
соображения привели к выбору места, малоудачного с точки
зрения климата: жалобы на дурной климат
Калькутты, унесший множество жизней, — столь же «общее
место», как жалобы на климат Петербурга. Не раз
отмечалось и сходство внешних обликов двух городов.)
Не прошло и ста лет, как этот «юный град» стал
столицей британских владений в Индии (в 1773 г.) и
оставался ею вплоть до второго десятилетия XX века,
когда столица была как бы возвращена в глубь
материка, в старинный центр — Дели.
В течение многих десятилетий Калькутта была
важнейшим политическим, экономическим и
культурным центром всей Индии, вторым по значению, после
Лондона, городом Британской империи. Кроме того,
Калькутта стала и остается по сей день главным
центром бенгальской культуры и литературы.
Здесь, в Калькутте, начиная с XVIII века и
особенно в XIX веке происходило интенсивное
взаимодействие различных культур, и, соответственно,
развернулся широкий спектр отношений к этому
взаимодействию. Мусульмане, у которых британцы отняли
политическую власть над Бенгалией, замкнулись в
своем традиционализме, не желая воспринимать
культуру «неверных» христиан, и много позже им пришлось
наверстывать упущенное. Среди индусов (для которых
Об
Оказавшись в Индии, каждый стремится увидеть одно из чудес света —
знаменитый Тадж-Махал. Беломраморный мавзолей соорудил в XVII веке в городе
Агре султан Шах-Джахан в честь любимой жены Мумтаз.
Сооруженное после
перенесения столицы
Индии во втором
десятилетии XX века из
Калькутты в Дели
круглое здание
парламента Индии —
часть комплекса
правительственных
учреждений.
Неподалеку от
правительственных
учреждений и дворца
президента находится
бывшая резиденция
первого премьер-
министра независимой
Индии Джавахарлала
Неру — «Тин Мурти
Хауз». Сейчас в этом
здании — Музей
Дж. Неру.
Никакой другой
памятник в Индии не
символизирует столь
ярко независимость этой
страны, как Красный
форт в Дели, бывший до
1857 года резиденцией
могольских
императоров. В ночь на
15 августа 1947 года
премьер-министр Дж.
Неру поднял здесь
трехцветное знамя
независимой Индии.
Тогда же был спущен
английский флаг.
26 января, когда
индийский народ
отмечает День
Республики, перед
Красным фортом
премьер-министр страны
принимает парад
трех родов войск и
полиции.
Глубоко почитаем и
священен в каждом
индийском доме
семейный очаг,
у которого индийские
женщины готовят
традиционные
национальные блюда,
в основном
вегетарианские. Для
миллионов индийцев —
это пресные лепешки
«чаппати», рис во многих
вариациях, вареные
овощи с приправами —
«сабзи», гороховая
похлебка — «дал».
Приготовление пищи
ведется, как правило, на
растительных маслах,
изготовляемых как на
крупных маслобойнях
заводского типа, так и на
небольших
традиционных
устройствах
средневекового
прошлого.
Атрибут большинства
индуистских храмов —
священный водоем.
После поклонения
статуям божеств
женщины набирают из
него воду в специальные
сосуды и приносят ее
в дом.
За годы
независимости в стране
осуществлены
гигантские
ирригационные работы.
С помощью
современных средств —
оросительных насосов —
вода приходит теперь на
поля крестьян.
Всемирно известны
изделия индийских
ремесленников, нет
предела разнообразию
расцветки
индийских сари, в
изготовлении которых
соперничают различные
штаты и города.
Не менее знамениты
индийские украшения, а
также изделия из
бронзы, образцы
чеканки и литья, которые
представляют важную
статью сегодняшнего
индийского экспорта.
Нередко ремесленники,
как и этот мастер,
работают прямо
на улице.
Живописны и красочны
индийские базары:
причудливо
разложенные фрукты и
овощи, семена и
коренья, специи и
приправы, готовые
блюда и полуфабрикаты,
голоса зазывал и
разносчиков, стук
кузнечных
молотков придают
им неповторимый
колорит.
В тени дерева ним
расположился
цирюльник.
Об Индии говорят — древняя и молодая. Бережное отношение к истории,
к памятникам национальной культуры помогает молодым индийцам успешно
созидать новую жизнь. Этой индийской девочке предстоит продолжить дело тех,
кто сегодня уверенно ведет страну в XXI век.
Особенность Индии —
многообразие
верований: по
официальной переписи,
большинство населения
исповедует индуизм,
затем идут приверженцы
ислама, далее
представители
христианских
вероисповеданий, а
также сикхи, буддисты,
джайны.
Перед статуей Будды
склонилась молящаяся
девушка... В гордом
величии застыли
всемирно известные
прибрежные храмы
Махабалипурама...
На севере Индии
потрясают своей
замысловатостью
орнаменты исламских
святынь...
...Скульптурные
композиции ярусами
окружают башню
(гопурам) храма
Минакши в южном
городе Мадурай.
Скульптурные
украшения индуистских
храмов воспроизводят
сцены из жизни богов.
Сияющие после
реставрации свежей
краской гипсовые
фигуры этого храма,
сделанные в
человеческий рост,
рассказывают историю
богини Минакши —
«рыбоглазой»,—
спутницы могучего
разрушителя Шивы.
Храм построен в
1660 году.
«Джантар-мантар» —
обсерватория в Дели,
построенная в 1725 году
великим индийским
астрономом Джай
Сингхом.
Знаменитые «Ворота
Индии» в Бомбее: через
них ушел с индийской
земли последний солдат
британской
колониальной армии.
Сегодня на бомбейском
рейде перед «Воротами
Индии» — сотни судов
под флагами многих
стран мира, и, как
правило, советские
корабли — свидетели
растущих из года в год
торгово-экономических
связей между СССР
и Индией.
Индия — страна
молодых. Республика
занимает третье место в
мире по подготовке
молодых кадров для
бурно развивающейся
промышленности,
сельского хозяйства,
набирающей силу
индийской науки. Сотни
университетов,
колледжей сооружены в
Индии за годы
независимости, и все
больше индийцев
получают высшее
образование. Во многих
городах созданы центры
по изучению русского
языка.
Отрадное явление —
приобщение к высшему
образованию молодых
индианок. В то же время
многие из них
продолжают считаться с
отживающими
традициями, как эта
молодая женщина,
закрывающая лицо.
«Храмами новой
Индии» называл
Дж. Неру сооруженные в
стране объекты
советско-индийского
экономического
сотрудничества: заводы
тяжелого
машиностроения и
металлургические,
нефтеперегонные
предприятия,
электростанции и
государственные
сельскохозяйственные
фермы — вот реальные
доказательства
бескорыстного
содействия советского
народа в преодолении
вековой отсталости,
залог успешного
вступления Республики
Индии в век XXI.
От Бхилаи —
металлургического
титана, сооруженного
при содействии СССР,
до совместного
космического полета,
предсказанного еще
Юрием Гагариным,—
таков диапазон
экономического и
научно-технического
сотрудничества между
СССР и Республикой
Индией.
Г-жа Индира Ганди
была гостем советских
космонавтов в Звездном
городке. Совместный
полет советских
космонавтов Мальцева и
Кизима с космическим
побратимом Ракешем
Шармой способствовал
международному
престижу Индии.
Для индийцев Гималаи не просто горная цепь. Это неотделимая часть
индийского сознания, символ вечных ценностей.
«Как мы малы, как мы ничтожны, несмотря на все наши способности разрушать
и созидать, как мы беспомощны в бесконечных просторах Вселенной,— говорила
о Гималаях Индира Ганди.— И все же у нас есть то, что присуще только нам,—
непобедимость духа. Вот что позволяет людям делать невозможное возможным».
приход британцев значил всего лишь замену одной
чужеродной власти на другую) были и крайние *
западники», обращавшиеся в христианство и порой
демонстративно отвергавшие все индийское и индусское;
были и упорные традиционалисты, стремившиеся
свести к минимуму уступки европейской культуре.
Между крайностями было немало промежуточных позиций,
и многие выдающиеся деятели бенгальской культуры
XIX века проделывали сложные эволюции в
в том или ином направлении. К концу века
приобрели большое влияние идеологические течения
так называемого «неоиндуизма», сравнимого с
российским славянофильством: европеизированная элита
бенгальцев-индусов почувствовала необходимость
возврата к добританским традициям через преодоление
(но и частичное использование) европейской культуры.
В этюм широком спектре идейная традиция, к которой
принадлежал Тагор, занимала как бы срединное,
«центристское» положение.
Род Тагора принадлежал к тем индусам, которые
служили при мусульманской власти и способствовали
созданию так называемого индусско-мусульманского
культурного синтеза, а затем довольно рано вошли в
контакты с европейцами. В одной из своих статей
(«Школа поэта», 1926 г.) Тагор писал: «Моих предков
принесла в Калькутту первая приливная волна
изменчивой судьбы Ост-Индской компании. С тех пор уклад
жизни нашей семьи стал сочетанием трех культур:
индусской, мусульманской и британской».
В литературе Тагор был наследником по крайней
мере трех тысячелетий индийской словесности и
прежде всего — ведических и санскритских традиций.
Кроме того, за его плечами — несколько веков
собственно бенгальской литературы. Вместе с тем примерно
за полвека до рождения Тагора в бенгальской
литературе началась качественно новая эпоха, и как раз в
1860-е годы эта эпоха вступила в пору своей
зрелости.
Дело в том, что хотя с X по XVIII век на
бенгальском языке была создана довольно обширная
литература, она занимала в культуре подчиненное, как бы
второстепенное положение по сравнению с
литературами на языках «классических», то есть санскрите для
индусов, арабском и персидском для мусульман.
Соотношение «классических» и прочих литератур в Ин-
7 Бессмертный лотос
97
дии вплоть до XIX века можно в какой-то мере
сравнить с соотношением латинской и новых литератур в
Европе до эпохи Возрождения, до эпохи
национальных государств и книгопечатания. Санскрит (для
индусов) и персидский с арабским (для мусульман)
оставались основными языками культуры и наиболее
престижными языками литературы. Прочие языки и
литературы имели более ограниченные функции. Так,
вплоть до XIX века на бенгальском языке, как и на
большинстве других новых индийских языков, не
было прозы, а поэзия разрабатывала довольно
ограниченный круг тем и сюжетов (в основном мифологических
и религиозных), оставаясь в рамках традиционных
эстетических канонов. Только преобразования XIX—
XX веков, связанные с интенсивным взаимодействием
индийской и европейской культур и становлением в
Индии новых форм общественного сознания,
выдвинули живые индийские языки на передний план.
Литературы на этих языках одна за другой пережили
коренную перестройку, во многом восприняв европейские
идеи и формы. С конца XVIII века распространяется
книгопечатание, затем — периодическая печать;
литература начинает играть активную роль в социально-
культурных сдвигах. И первой среди всех индийских
литератур претерпела эту трансформацию литература
бенгальская.
По своей природе и масштабам эта трансформация
сравнима с теми изменениями, которые произошли в
русской литературе после реформ Петра I. А значение
Тагора в бенгальской литературе сравнимо со
значением Пушкина в литературе русской. Пушкин —
наследник и завершитель XVIII века в нашей литературе
и одновременно основоположник литературы новой,
современной. Точно так же Тагор — наследник и
завершитель XIX века в литературе бенгальской (века
первых шагов и нащупывания путей) и одновременно
основоположник литературы современной. Но Тагор
жил вдвое дольше, чем Пушкин, и на век позже, к
тому же Индия, как уже сказано, по своей культуре
гораздо дальше от Европы, чем Россия от своих
западных соседей на континенте, поэтому Тагору в его
творчестве выпало на долю перекрывать гораздо
большие временные и культурные дистанции, чем
Пушкину. В бенгальской литературе Тагор — величина
настолько огромная, что, пожалуй, не будет преувеличе-
98
нием сравнить его значение для бенгальцев со
значением Пушкина и Толстого вместе взятых — для
русских. (Конечно, такое сравнение не следует
понимать буквально: речь идет, так сказать, об абсолютной
литературной и общекультурной значимости, а не о
конкретных достижениях в том или ином жанре.)
Тагор — прежде всего поэт, художник слова. Но он
был и поэт-гражданин, много думавший о проблемах
своей родины и всего мира. История Индии сложилась
так, что после периода раздробленности и развала к
середине XIX века эта огромная страна была
объединена под властью британской короны. Долгая жизнь
Тагора пришлась как раз на тот период истории,
когда британская власть в Индии, достигнув вершины
своего могущества, постепенно отступала и в конце
концов ушла совсем, оставив Индию независимой.
Процесс этот был очень не прост. Ведь дело было не в
том, чтобы просто изъять чужеродную британскую
власть из индийского общества и вернуть его к
какому-то прошлому, доколониальному состоянию. Не
было такого прошлого, к которому стоило бы вернуться.
Надо было искать новые пути в неизвестное будущее.
И Тагор стал одним из тех мыслителей, которые
создавали идеал новой, самостоятельной Индии.
Индийский субконтинент необычайно
многообразен: здесь люди говорят на сотнях языков,
исповедуют несколько разных религий и порой резко
отличаются друг от друга цветом кожи, культурными
традициями и обычаями жизни. Тагор верил, что это
многообразие предопределило особую роль, особую
миссию Индии на Земле: Индия призвана создать
синтез всех культур, которые волею судьбы оказались на
ее территории, и тем самым показать остальному
человечеству пример мирного и плодотворного
сосуществования различных рас, языков, религий, традиций.
Еще в начале нашего века Тагор писал:
«...Провидение словно открыло на земле Индии огромную
лабораторию, чтобы получить небывалый общественный
сплав»; «цель истории Индии... — в том, чтобы
достичь высокого человеческого идеала, достичь такого
совершенства, которое стало бы приобретением для
всех людей».
В 1921 году Тагор основал у себя на родине
университет под названием «Вишва-Бхарати» (что можно
перевести как «Всемирно-индийский») — для воплоще-
7*
99
ния в жизнь общемирового культурного синтеза на
почве Индии.
Этот комплекс идей Тагора можно назвать
своеобразным «культур-мессианизмом» по аналогии с
различными идеями «национал-мессианизма».
Одно время (особенно в 1920-е годы) Тагор даже
пытался проповедовать нечто вроде «паназиатского
мессианизма», то есть идею о том, что существует
некая единая «азиатская культура», общие ценности
которой являются необходимым дополнением к
ценностям западной (европейской) культуры. Однако, ближе
познакомившись с культурами Японии, Китая и
других стран Азии (в частности, во время своих
путешествий), Тагор пришел к выводу, что единой «азиатской
культуры» не существует и мир еще более
многообразен, чем представлялось ему прежде. Но это не
охладило его стремления к общемировому культурному
синтезу. Поиски Тагора в этом направлении
отражены, например, в известной книге под названием
«Религия человека», в которую вошли лекции,
прочитанные поэтом в Оксфорде в 1930 году. Название книги
очень характерно: ища некий общий знаменатель для
различных человеческих культур, Тагор нашел его
именно в человеке. Человек без каких-либо сужающих
определений касты, религий или нации, вселенский
человек (universal man), способный воспринять и усвоить
все лучшие проявления человеческого — таков был
идеал поэта. В одном из «Писем о России» (в 1930
году он посетил СССР) Тагор писал: «Божество, которому
я поклонялся всю жизнь, — Человек».
Нельзя не отметить, однако, что реальные
достижения Тагора в области общечеловеческого и даже
общеиндийского культурного синтеза принадлежат к
сфере именно весьма общих и даже абстрактных идей и
практическое их претворение оказалось делом
неимоверно трудным. В 1947 году индийский субконтинент
и родная Тагору Бенгалия раскололись надвое, но и
в нынешней Республике Индии (то есть за вычетом
миллионов мусульман, проживающих в Пакистане
и Бангладеш) проблема единства — политического и
культурного — остается одной из острейших.
И при жизни поэта его родина приносила ему
много разочарований, отказываясь следовать тому
идеальному пути, который он ей предлагал. Тагор не раз
вступал в конфликт со своими соотечественниками и
100
их лидерами, даже с самим Ганди, предпочитая
оставаться хоть и в меньшинстве, но с истиной, как он ее
понимал. Вторая половина жизни поэта — это также
история все увеличивавшегося разочарования в
европейской цивилизации в целом и в британском
управлении Индией в частности. Говоря кратко, Тагор чем
дальше, тем больше утверждался во мнении, что
западная цивилизация предает собственные идеалы и
дает свободу низменным сторонам человеческой
природы: эгоизму, алчности, жестокости. Проявления этих
низменных страстей Тагор видел как в жизни самого
Запада, так и особенно в его отношениях с иными
народами.
Первая мировая война открыла Тагору, как и
многим другим, наиболее неприглядные черты
европейской культуры. Вторая мировая война, начало которой
он увидел под занавес своей жизни, ввергла Тагора в
еще больший пессимизм. В статье «Кризис
цивилизации», написанной в начале 1941 года, к своему
восьмидесятилетию, Тагор с горечью признавался: «Когда-
то я от всей души верил, что духовное богатство
Европы станет источником новой, подлинно прекрасной
цивилизации. Теперь, в час прощания с жизнью, этой
веры больше нет». И непосредственно за этим
признанием идут слова в духе индийского «культур-мессиа-
низма»: «й все же я не утратил надежды, что
Избавитель грядет, и кто знает, возможно, ему суждено
родиться в нашей нищенской хижине. Он понесет с
Востока божественное откровение, ободряющие слова
любви».
В заключение этой статьи, которая стала своего
рода завещанием, Тагор писал: «Потерять веру в
человечество — страшный грех; я не запятнаю себя этим
грехом. Я верю, что после бури в небе, очистившемся
от туч, засияет новый свет: свет самоотверженного
служения человеку. Откроется новая, незапятнанная
страница истории... Придет день, когда человек
вступит на путь борьбы, чтобы, преодолев все препятствия,
возвратить себе былую славу. Думать, что
человечество может потерпеть окончательное поражение, —■
преступно!»
И завершалась статья стихотворением, которое
гласило: «Да здравствует торжество человека!»
Р. Б. РЫБАКОВ
ИНДУИЗМ О ПУТЯХ ВОЙНЫ
И МИРА
«На поле дхармы, на поле Куру, сойдясь
для битвы, Что совершили наши, также Пан-
давы, Санджая?» — так начинается «Бха-
гавадгита» (Песнь Господня), едва ли не самая
почитаемая индусами книга, центральный по значению
религиозно-этический текст гигантского эпического
комплекса «Махабхарата» *.
Вопрос о том, что происходит на поле Курукшетра,
и по сей день сохранившем это название (местность,
расположенная недалеко от Дели), задает своему
возничему старый слепой раджа Дхритараштра. В ответ
возничий Санджая, обладающий удивительной
способностью видеть и слышать на большом расстоянии,
рассказывает своему владыке о приготовлениях к
великой и страшной битве, в которую вот-вот вступят два
родственных клана — сыновья и племянники Дхрита-
раштры, Кауравы и Пандавы.
Внешне медлительная поэма, отображающая
последние мгновения перед началом братоубийственного
сражения, растягивающая эти мгновения на всю длину
философского трактата, изнутри движима
стремительно закручивающимся и нравственно-оправданным
сюжетом. Основной конфликт лежит не во внешней
борьбе сил добра и зла, воплощенных соответственно в
племянниках Дхритараштры Пандавах и его сыновьях
Кауравах, а в борьбе родственных чувств и чувства
долга в душе главного воителя за справедливость,
одного из братьев Пандавов, искусного стрелка из лука
Арджуны.
Арджуна появляется на поле Куру, светлый как
утренняя заря, в огромной колеснице, влекомой
ослепительно белыми конями. Правит колесницей сам тем-
* «Махабхарата» — «Сказание о великой битве потомков
Бхараты» — древнеиндийская эпическая поэма, описывающая
войну между родом Пандавов и родом Кауравов. Включает
многие дидактические и философские разделы (в числе
последних — «Бхагавадгита»), Индуизм рассматривает «Махабхарату»
как священный текст, имеющий высокий религиозный
авторитет.
102
нокожий бог Кришна*. На другой стороне поля
выстраивается, громко трубя в раковины и рога,
могущественная армия противника. Но кого видит Арджуна
со своей колесницы, кто противостоит ему, чью кровь
он, безупречный, собирается пролить? С ужасом
осознает великий воин, что ему предстоит сейчас
скрестить оружие с теми, кто связан с ним узами родства,
дружбы, наставничества. Решимость оставляет Арджу-
ну, когда по призыву Кришны он в последний раз
окидывает взором поле предстоящей битвы. Этот
решительный момент с глубоким пониманием объясняет в
предисловии к своему переводу «Бхагавадгиты» академик
АН ТССР Б. Л. Смирнов: «Как в фокусе луча
собрались здесь «нити кармы» рода, и прошлое встает в
своих созревших, а потому уже неизбежных
воплощениях; будущее прозревается в «ужасных, неясных
образах», «зловещих знаках», смущающих Арджуну; а
настоящее, всегда бывающая и никогда не
существующая вихревая точка (вритти) в волнах космического
сознания (читта), сгустилось в чудовищное кровавое
пятно, в рев, «наполняющий небо и землю» и
вселяющий ужас в сердца присутствующих».
Монолог раздираемого противоречивыми
чувствами Арджуны звучит как страстное проклятие войне,
убийству, насилию:
Стоять я не в силах, мутится мой разум.
Зловещие знаменья вижу, не нахожу я блага
В убийстве моих родных, в сраженье, Кешава **.
Не желаю победы, Кришна, ни счастья, ни царства;
Что нам до царства, Говинда, что в наслаждениях жизни?
Те, кого ради желанны царство, услады, счастье,
В эту битву вмешались, жизнь покидая, богатства:
Наставники, деды, отцы, сыны, внуки.
Шурины, тести, дяди — все наши родные.
Их убивать не желаю, Мадхусудана, хоть и грозящих
смертью
Даже за власть над тремя мирами, не то, что за блага земные...
О Джанардана, после убийства сынов Дхритараштры,
* Кришна — эпический герой, почитающийся в индуизме
как одно из воплощений бога Вишну.
** Кешава, Говинда, Мадхусудана, Джанардана, Мадхава —
имена-эпитеты Кришны.
103
Что за радость нам будет? Мы согрешим, убивая грозящих
оружьем,
Не надлежит убивать нам кровных сынов Дхритараштры,
Ведь погубив свой род, как можем счастливыми быть,
Мадхава? *
И Арджуна с глазами, полными слез, отбрасывает
свой волшебный лук: «Не буду сражаться — и
замолк врагов утеснитель».
Божественный возничий, Кришна, начинает сбой
ответ страдающему Арджуне. Собственно, ответ этот и
составляет содержание «Бхагавадгиты».
Если читатель, даже по тем немногим отрывкам,
которые приведены здесь, проникся пафосом Арджуны
и ощутил всю трагичность ситуации, в которой
оказался этот благородный воин, то скорее всего он
ожидает, что милосердный бог на время представший в
облике возничего разрешит все сомнения героя и
вознаградит его за проявленное сострадание. Но
бесстрастный Кришна, воплощение Абсолюта, не принимает
исступленного покаяния Арджуны.
У каждого человека есть своя дхарма, т. е. свой
долг и предназначение. Грешен уклоняющийся от
исполнения своего долга или взваливающий на себя
чужие обязанности. Долг воина — сражаться, и ни
Арджуна, защищающий правое дело, ни даже его
противники, заранее обреченные на поражение, ибо
выступают защитниками дела несправедливого, не
смеют нарушить свою дхарму. Уклоняющийся от боя
воин достоин позора. Высшая доблесть кшатрия, то
есть воина, встретить свой смертный миг в сражении с
врагом, а если случилось так, что доблестный в
прошлом витязь был настолько несчастлив, что окончил
свои дни тихо и мирно дома, в постели, то тело его
надлежит разрубить мечом на несколько кусков, как
если бы пал он от руки врага на бранном поле.
И не надо, — убеждает Кришна все еще
сомневающегося Арджуну, жалеть о тех, кто станет его
жертвой в предстоящем сражении, исход которого
предопределен (ведь сам Кришна со своими советами на
стороне Пандавов), — душа человека не может быть
убита, а насилие, направленное на торжество
справедливости, не является насилием.
Так говорил бог Кришна. И великий воин Арджуна
* Перевод Б. Л. Смирнова.
104
сам выбирает в конце «Бхагавадгиты» свой путь:
«Уничтожено заблужденье; я получил наставленье по
Твоей милости, Непреходящий. Я стоек; исчезло
сомненье. Твое слово исполню».
Чему же учит «Бхагавадгита»? Неужели правы те
«исследователи», которые всерьез утверждают, что
герой этой философской поэмы учит убивать своих
родственников?
Но вспомним самые первые слова «Бхагавадги-
ты» — «На поле дхармы...»; «дхарма» понятие
чрезвычайно многозначное, выше уже говорилось, что его
можно переводить как «предназначение», «долг»,
«обязанность», добавим к этому «честь»,
«справедливость». Война между племянниками и сыновьями
слепого Дхритараштры, как она изображена в поэме, это
не просто столкновение двух царских родов, не просто
битва узурпаторов престола с законными
наследниками его, а противостояние добра и зла, справедливости
и неправедности. Как и подобает гениальному поэту,
безвестный автор поэмы дает не прямолинейное черно-
белое описание противоборствующих сил, а сложную
многоплановую картину, в которой с обеих сторон
действуют люди незаурядные, страстные, умные, но
симпатии его при этом бесспорно отданы тем, кто, не
жалея себя, защищает справедливость.
Это не исключительная позиция автора «Бхагавад-
гиты». В Древней Индии проводилось четкое различие
между дхарма-юддха, справедливой войной, и кута-юд-
дха, войной несправедливой. Конечно, в реальной
исторической обстановке правители, развязывавшие явно
агрессивные военные действия, предпочитали
именовать их дхарма-юддхой, но речь в данном случае
идет о концепции, а не о практическом ее
применении.
Кута-юддха могла вестись с целью захвата чужих
земель и подразумевала использование методов,
носивших название демонских и включавших шпионаж,
уничтожение скота, отравление колодцев.
Дхарма-юддха торжественно объявлялась как
единоборство добра против зла и, как таковая,
определялась (по крайней мере в теории) рыцарскими
методами ее ведения. Воителям за справедливость вменялось
действовать в открытую, даже сражения должны были
происходить только при свете дня, а с наступлением
темноты сражающиеся расходились по своим лагерям.
105
Это благородное правило дожило до сравнительно
недавнего времени. Так благородством индийцев
бесстыдно пользовались англичане в период установления
колониального правления, применяя тактику ночных
нападений.
Содержащиеся в литературных памятниках
древности правила ведения боя, увы, по современным
меркам выглядят неправдоподобно галантными.
Рукопашный бой позволялось вести только между
равными либо по рангу (скажем, царь мог вступать в
единоборство только с царем), либо по характеру
вооружения — так пешему дозволено было сражаться
только с пешим, конному с конным, лучнику на
колеснице с одинаково оснащенным противником. При этом
всадник, сброшенный с коня, не превращался в
пешего, с ним сражался только тот, кто, как и он, потерял
коня. В столкновении двух противников третий
участвовать не мог, да и эти двое вступали в бой только в
том случае, если один из них принимал вызов другого.
Бой велся до тех пор, пока один из сражающихся не
получал серьезного ранения или был обезоружен, или
же обратился в бегство — таких не преследовали.
Для того чтобы сдаться на милость победителя,
необязательно было бежать с поля боя, существовали
особые правила, выглядящие, на наш взгляд, весьма
курьезно: так, например, достаточно было побежденному
начать есть траву подобно священной корове или даже
просто взять в рот соломинку, чтобы победитель
прекратил бой.
Едва ли не самой замечательной чертой этих
древних сражений было то, что местное население, не
участвовавшее в битве, никоим образом не затрагивалось
воюющими сторонами. Мегасфен отмечал, что во
время битвы двух армий окрестные крестьяне
продолжали спокойно пахать землю или издали наблюдали
за сражающимися, уверенные, что никто их не
тронет.
Отношение к пленным, захваченным в ходе
«справедливой войны», было в целом гуманным — их либо
ссылали на год во внутренние области победившего
государства, либо предлагали на год стать рабами, после
чего освобождали. Несколько хуже было плененным
военачальникам, им предписывалось носить женскую
одежду. По сведениям китайских путешественников,
106
большинство попавших в плен военачальников
предпочитали покончить жизнь самоубийством.
Любопытно, что тех воинов из лагеря победителей,
которые в ходе сражения обратились в бегство, после
победы забивали насмерть камнями или заворачивали
в сухую траву и сжигали живьем.
Хотя войны были достаточно распространенным
способом решения межгосударственных отношений, но
в целом на шкале ценностей в массовом сознании
индийцев весьма высокое место занимала доктрина ахим-
сы, ненасилия, или более точно, непричинения вреда
всему живому. Как известно, эта доктрина доведена
практически до абсурда в родственной индуизму*
религиозной системе джайнизма**.
Последователи ахимсы носят на лице марлевую
повязку, дабы не првглотить случайно какую-либо
мошку и не лишить несчастную священного права жизни;
или не возделывают землю из опасения нарушить
покой пребывающих в почве червей; или бережно метут
перед собой маленькой метелкой, устраняя со своей
дороги муравьев и жуков.
Ахимса в индуизме гораздо шире того понимания,
которое вкладывается, скажем, в христианскую
заповедь «не убий». Ахимса предполагает полное
непричинение вреда — делом, словом, взглядом и даже
мыслью, а также отвращение к любому виду насилия и
кровопролития.
* Индуизм — совокупность религиозных течений,
основывающихся в своем вероучении и культе на признании
верховного авторитета вед. Большинству направлений индуизма
свойственны также: 1) представления о бесконечной цикличной
смене повторяющихся творений и разрушений вселенной;
2) представления о наличии Абсолютного начала при
множественности богов; 3) представления о подверженности всех
живых существ закону сансары (перерождений); 4) высший идеал
освобождения от сансары; 5) регламентация этических и
обрядовых норм соответственно социальному и возрастному
положению адепта; 6) ориентированность культа каждой отдельной
секты на особое почитание какого-то одного божества,
рассматриваемого этой сектой как высшее проявление Абсолюта.
** Джайнизм — одна из неортодоксальных (то есть
отрицающих верховный авторитет вед) религий Индии.
Основателем джайнизма является Вардхамана (ок. 540—468 гг. до н. э.),
известный также под именем Джина (буквально * победитель»).
Как и в других индийских религиях, высшей целью в
джайнизме является спасение индивидуума от уз сансары
(перерождений), которая согласно учению Джины достигается на путях
строжайшего аскетизма и безоговорочного следования принципу
непричинения вреда всем живым существам.
107
Ахимса распространялась на обращение с
больными животными. Богоугодным делом считалось
строительство для них больниц и оплата содержания в них
«братьев меньших». Европейские авторы отмечали,
однако, что такое проявление ахимсы включало в себя
не столько сострадание, сколько желание обеспечить
себе накопление религиозных заслуг.
Хотя ни на каком историческом этапе принцип
ахимсы не соблюдался безоговорочно, а нередко
соседствовал с кровавыми жертвоприношениями, страшным
смирением плоти, с леденящими душу насилиями над
париями индусского общества, прежде всего
неприкасаемыми, тем не менее большое значение,
придаваемое этому принципу в этической системе индуизма,
несомненно, свидетельствует о традиционном
миролюбии индийского народа. Это миролюбие лучше всего,
вероятно, может быть определено как отсутствие
агрессивности. Именно эта черта вызвала раздражение
Гитлера, который в ответ на чье-то предложение
организовать из пленных индийцев корпус, который воевал
бы с англичанами на стороне держав оси, злобно
сказал — зачем нам индийцы, ведь они даже мух не
убивают!
Людоедская логика фюрера ясна — ему нужны
были те, кто даже и представить не мог бы, что можно
мучиться от боязни лишить жизни даже никчемное
существо. Но если в приведенной выше фразе
содержался намек на то, что соблюдение принципа ненасилия
свидетельствовало о неумении индийцев бороться с
врагами, то следует предположить, что фюрер не сумел
понять события, сотрясавшие Индию в период между
двумя мировыми войнами. Как известно, индийцы
внесли свой вклад и в победу народов над мировым
злом фашизма, и в освобождение народов Востока от
колониального рабства.
Национально-освободительное движение под
руководством партии Индийский национальный конгресс
выдвинуло многих героев, бесстрашно боровшихся с
английскими колонизаторами, терпевших пытки и
лишения, жертвовавших жизнью во имя свободы
родной страны.
Многие лидеры национально-освободительного
движения обращались к неграмотным, средневековым еще
по своему мировоззрению массам на языке
религиозных традиций. Новую жизнь получает в их страстных
108
проповедях и древнее учение «Бхагавадгиты». Разве
не учил Кришна исполнять свой долг каждого, кто
стремится к совершенству и разве не правы те, кто
говорит верующим индусам, что их религиозный долг
бороться за изгнание англичан, за освобождение
Матери-Индии?!
Когда в начале 20-х годов доминирующее
положение в Индийском национальном конгрессе занял Мо-
хандас Карамчанд Ганди, он принес с собой в Индию
методы и формы борьбы с угнетателями,
опробованные им ранее в Южной Африке. Пристально
наблюдавший за борьбой индийского народа за социальное
раскрепощение и политическую независимость мир с
удивлением узнал неведомое ранее за пределами Индии
древнее слово ахимса. Но это была уже не совсем та
ахимса, которая выражалась в курьезных и странных
поступках. Ахимса в учении Ганди это активная
политическая борьба безоружных с вооруженным до
зубов противником. Это ненасилие, но ненасилие
сильных, сильных духом.
По призыву Ганди члены партии Индийский
национальный конгресс, молодые и убеленные сединой,
нередко люди, известные всей стране, ее гордость и
надежда, бесстрашно вставали на пути полицейских и
солдат, пытавшихся не просто рассеять политические
демонстрации, но прежде всего сломить самый дух
сопротивления. Под жестокими ударами дубинок падали
первые шеренги демонстрантов, но на их место тут же
вставали другие, чтобы через несколько мгновений
тоже упасть на землю, обливаясь кровью и даже не
делая попыток защитить себя. И снова на их месте
стояли новые борцы.
Вслед за мужчинами против дюжих британских
солдат выходили хрупкие индийские женщины и так
же мужественно, как их сыновья и мужья, принимали
на себя удары тяжелых дубинок.
Каждая такая демонстрация была жесточайшим
моральным поражением колонизаторов.
Так преобразился старый религиозный принцип
ненасилия — эти люди не старались укрыться от
ударов. У них не было и не могло быть оружия,
англичане не разрешали «туземцам» иметь оружие даже для
защиты от диких зверей. У них не было ничего, кроме
горячего желания видеть свою родину свободной. И еще
109
у них была вера в моральное превосходство их дела,
в праведность их войны за справедливость.
Ганди последовательно и непримиримо выступал
против всякого насилия. Все его учение может быть
названо религией ахимсы. Этот же принцип отказа от
насилия лежал в подходе Ганди и к международным
проблемам. Разве не современно звучит высказывание
Ганди о политике империалистических держав после
второй мировой войны: «У меня нет никаких
сомнений, что если великие державы не утратят стремления
к эксплуатации и духа насилия, естественным
выражением чего является война, а атомная бомба —
неизбежным следствием, то нет никаких надежд на мир
во всем мире».
Принцип ахимсы, вынесенный в ряд нормы
международного права, означает отказ от применения силы
в отношениях между государствами, его практическое
использование означает решение всех спорных
вопросов за столом переговбрбв, умение непредубежденно
подойти к позиции другой стороны, способность
пойти на разумный и взаимоприемлемый компромисс.
Именно эти черты характеризовали в свое время
политические методы Ганди.
Многие борцы за мир в самой Индии, да и за
пределами ее, пытаются, как в свое время и Ганди, найти
точку опоры для своих взглядов в древней и
разветвленной традиции индуизма. И как мы видели, для
этого есть свои основания. Но может ли индуизм быть
своего рода панацеей от страшной милитаристической
саркомы, разъедающей международные отношения,
является ли принадлежность к индуизму гарантией
отказа от насилия, гарантией мирных устремлений? Кто
эти люди, марширующие по улицам индийских
городов — в зеленых шортах и белых рубашках, почему
у них в руках тяжелые дубинки? Увы, это
правоверные индусы, члены религиозно-общинных
организаций, вся идеология которых строится на
иррациональной звериной ненависти к представителям других
религиозных общин, населяющих Индию.
А кто эти современные сектантские учителя, гуру,
насмешливо отрицающие гандизм и ахимсу,
проповедующие и практикующие насилие — от грубого
насилия над личностью учеников до политического
терроризма? Увы, они тоже ссылаются на древние книги ин-
110
дуизма, давая им иногда фантастическую, но вполне
целенаправленную интерпретацию.
Нет, не религия делает человека борцом за мир, как
не религия делает его сторонником войны. Но в
борьбе всех людей доброй воли за мирное небо над нашей
землей теряет какое-либо значение различие
религиозных взглядов, цвета кожи, различие языков.
Политические реалии современного мира требуют нового
подхода, нового мышления, и, может быть, опыт Индии
сослужит немалую службу сторонникам мира. И
глубоко символично, что важнейший политический
документ нашего времени, в котором соединились
нравственные принципы, исповедуемые советским и
индийским народами и осуществляемые ими в
международных отношениях, получил название Делийской
декларации, ведь Индия — страна давних
миролюбивых традиций.
Л^П^Т^Г^Т^ публицистов
Л. В. МИТРОХИН
ЗА ОГНЕМ — ЧЕРЕЗ
ГИНДУКУШ
(Индийские революционеры
в Советской России
в 1920—1922 годах )
В начале 20-х годов
нынешнего века всю
Британскую Индию
потрясли состоявшиеся в городе Пешаваре (ныне в
Пакистане) несколько судебных процессов, известных в
истории как «Дело по Московско-Ташкентскому заговору».
Перед судом предстали обвиненные в «заговоре»
против английской колониальной власти молодые
индийские революционеры, совершившие дерзкий акт:
пешком, минуя английские кордоны, вопреки всем
запретам, они осуществили переход из Индии в Советскую
Россию, там участвовали в боях за Советскую власть
и, вдохновленные идеями Великой Октябрьской
социалистической революции, возвратились в Индию, чтобы
развернуть широкую народную борьбу за
независимость своей собственной родины.
Мне довелось близко познакомиться с двумя
участниками описываемых в настоящем очерке событий —
Рафиком Ахмадом, уроженцем города Бхопала (штат
Мадхья-Прадеш) и Шаукатом Усмани, выходцем из
города Биканера (Раджастхан). Они не только подробно
рассказали мне о незабываемом путешествии, но и
112
предоставили в мое распоряжение записи своих
воспоминаний. Особенно много сделал для поисков
интереснейших сведений и подробностей о путешествии
молодых индийцев в страну Ленина, о первых
революционных советско-индийских контактах видный деятель
коммунистического движения Индии, один из
зачинателей коммунистической партии страны Шаукат Усма-
ни, опубликовавший две книги на английском и ряде
индийских языков — «Из Пешавара в Москву»
(1927 г.) и «Исторические путешествия
революционера» (1977 г.), а также ряд статей.
В настоящем очерке использованы также секретные
до недавних пор документальные материалы, которые
были обнаружены мной в Национальном архиве
Индии в городе Дели.
Моя первая встреча с Рафиком Ахмадом,
раскрывшая передо мной волнующие события теперь почти
семидесятилетней давности, состоялась в 1966 году.
По долгу службы я оказался в столице индийского
штата Мадхья-Прадеш, городе Бхопале. Незадолго до
отъезда в Дели разговорился с местными
журналистами о строившихся в этом штате с помощью СССР
индустриальных объектах. Речь зашла о традициях
советско-индийской дружбы.
— А вы знаете, — сказал вдруг один из моих
собеседников, — в нашем городе живет очень
интересный старик, так вот он утверждает, что ходил в
Россию сразу же после свершения Великой Октябрьской
революции...
Час спустя мы были в мусульманском квартале
Бхопала. На пороге небольшого каменного дома нас
встречал высокий с небольшой седой бородкой и
усами старик, совершенно неожиданно представившийся
мне на русском языке:
— Здравствуйте, меня зовут Рафик Ахмад!
В начале 1920 года двадцатилетний Рафик Ахмад,
как и тысячи его сверстников, мечтавших о свержении
векового колониального рабства своей родины,
активно включается в так называемое «халифатское
движение», развернувшееся под религиозными лозунгами по
всей Индии.
В начале XX века, в особенности в 1920-е годы,
идеи национального освобождения охватывали все
более широкие круги индийской общественности, как ин-
8 Бессмертный лотос
113
дусской, так и мусульманской. Что касается
последней, то с окончанием первой мировой войны
антианглийские настроения среди мусульман еще более
обострились в связи с дланами Великобритании и
других империалистических держав расчленить
Оттоманскую империю. Еще в 1918 году для руководства
движением протеста против планов расчленения Турции и
в защиту духовного главы всех мусульман-суннитов
халифа — турецкого султана, в Индии был создан
«халифатский комитет», который возглавили крупные
политические деятели, входившие в партию Индийский
национальный конгресс, братья Мухаммад и Шаукат
Али. Для основной силы движения — трудящихся,
особенно крестьян и ремесленников, больше всего
страдавших от колониального гнета, вопрос о халифате и
судьбе турецкого султана не имел первостепенного
значения, они искренне воспринимали «халифатское
движение» как протест против британского
колониального господства, оружием и коварством
утвердившегося в Индии почти на 150 лет!
Антибританские выступления среди индийских
мусульман еще более усилились, когда в мае 1919 года
началась третья англо-афганская война. В Индии
возникает форма своеобразного сопротивления мусульман
английскому угнетению «хиджра» — «уход»,
выражавшаяся в уходе из страны, «управляемой неверными», в
соседние мусульманские государства. С приходом в
феврале 1919 года к власти в Афганистане эмира Ама-
нуллы Хана, объявившего Британскую империю своим
врагом, в Кабуле был опубликован манифест,
приглашавший в Афганистан всех тех, кто не может
примириться с колониальным господством. Эти призывы
получили широкое распространение в Индии, послужив
новым импульсом движению «хиджра».
Агитация религиозных лидеров нашла отклик во
всей Индии, но в особенности в Северо-западной
пограничной провинции, где тысячи мусульманских семей
распродавали свои земли и имущество и вопреки
противодействию колониальных властей потоком
направлялись в Афганистан. В течение нескольких месяцев
в 1919—1920 годах дороги пограничных с
Афганистаном районов, особенно Пешаварского, на севере Индии,
по свидетельству одного из английских чиновников,
«напоминали тыл отступающей армии».
В одном из таких обозов оказался и Рафик Ахмад.
114
Он бежал со своим братом из княжества Бхопал,
управлявшегося в те времена местным феодалом —
навабом, и пробрался в Дели. Здесь, на совещании его
сторонников, выступавших за «джехад» (священную
войну против иноземных завоевателей), было решено
пробираться небольшими группами в Афганистан,
влиться в армию, которую планировалось там создать,
чтобы после получения должного военного обучения
начать освободительную войну против англичан...
— В массовом переселении, начавшемся в мае
1920 года, — рассказывал мне Шаукат Усмани, —
принимали участие не только мусульмане. Многие
представители индусской молодежи, пользуясь
возможностью, принимали мусульманские имена и
переходили в Афганистан. Однако среди них было немало
таких, кто не собирался оставаться в Кабуле,
планировал пробираться дальше, в Советский Туркестан. Дело
в том, что в это время с молниеносной быстротой
распространяются сведения о революционных
преобразованиях в Советской России, о героической борьбе
советских людей против иностранной интервенции, о
великом вожде трудящихся Владимире Ильиче Ленине.
Неудивительно поэтому, что среди покидавших
находившуюся под колониальным владычеством Индию
патриотов оказались революционно настроенные
юноши, мечтавшие собственными глазами увидеть, как
рождалось новое общество социальной справедливости.
Об этом же говорят секретные документы
английской разведки, которую, как свидетельствуют
обнаруженные мной в делийском архиве отчеты, крайне
беспокоили устанавливавшиеся «связи с
большевиками лидеров халифатского движения» в Индии. В
частности, английские власти были осведомлены о том,
что находившийся в Советской России и имевший
встречу с В. И. Лениным в Кремле деятель индийского
национально-освободительного движения профессор
Мухаммед Баркатулла написал в 1919 году крайне
«опасную» для британских колонизаторов брошюру,
распространенную позднее почти во всех странах
Востока, в которой доказывал, что утвердившиеся в
Советской России принципы коммунизма не
противоречат идеалам ислама. Глава колониальной
администрации в Индии, вице-король, сообщал из Дели
государственному секретарю по делам Индии в
Лондоне: «Количество лиц, находящихся под наблюдени-
8*
115
ем, постоянно увеличивается, и многие из них связаны
с другими формами беспорядков, такими, как
халифатская агитация, забастовки, крестьянские движения
и тому подобные, поскольку, как это часто
указывается, большевистское движение на Востоке не является
в основном коммунистическим в настоящий момент,
но использует для своих усилий любую форму
антибританской агитации».
Английские колониальные власти в Индии с
опасением отмечали, что «наиболее активные халифатские
агитаторы открыто и без колебаний заявляли, что они
не только симпатизируют большевизму, но и
рассчитывают на помощь большевиков».
В марте 1920 года на халифатской конференции в
одном из крупнейших городов Индии Бомбее
большинство делегатов одного из комитетов высказались за
союз с «большевизмом» как оружием против
британского правительства. На халифатской конференции в
штате Уттар-Прадеше в мае 1920 года ораторы
«приветствовали большевизм».
Подобными настроениями были охвачены
значительные слои индийской молодежи, прибывавшей в
Кабул. Многое было для них непонятным, но на своих
митингах они оживленно обсуждали сведения о том,
что большевики распределяли землю и богатства среди
бедных, что они выступают за братство и равенство
людей.
— Без всякого преувеличения, — продолжал свой
рассказ Шаукат Усмани, — можно говорить о том, что
почти абсолютное большинство людей, которые
направлялись в Афганистан, возлагали свои надежды на
Советскую Россию еще до того, как покинули родные
места. Но пробиться из Индии в Афганистан было
делом далеко не легким, охранка арестовывала
патриотов и бросала в тюрьмы. Тем не менее многие сумели
пробиться через колониальные кордоны и обосноваться
в Кабуле. Однако здесь очень скоро выяснилось, что
в Афганистане, истощенном войной с Англией, ни
условий, ни средств, чтобы оказать содействие в
освободительной борьбе индийским патриотам, не было. Очень
скоро перед ними возник вопрос: что делать дальше?
Шаукат Усмани, Рафик Ахмад и еще несколько
индийцев встретились в Кабуле с известным поэтом и
видным деятелем индийского
национально-освободительного движения в эмиграции Моулви Абдур Рабом
116
Барком, а также другим представителем индийской
революционной эмиграции М. П. Т. Ачарией, позднее
одним из создателей первой индийской
коммунистической организации, сформированной в 1921 году в
городе Ташкенте*.
Встреча группы молодых мусульман с Абдур Рабом
и М. П. Т. Ачарией, рассказавшими о свершившейся в
России великой революции, их страстные и
убедительные слова о том, что если действительно горишь
желанием освободить свою родину, то для изучения опыта
антиимпериалистической борьбы необходимо побывать
в Советской России, глубоко запали в сознание
молодых патриотов Индии. Их мысли все чаще уносились
за Гиндукуш.
Попытки получить для похода официальные
документы у афганских чиновников-бюрократов не
увенчались успехом, и тогда 80 самых смелых и
решительных, без проводника, без необходимого запаса
провизии, воды и одежды отправились на север, в страну,
где все еще шли бои за идеалы революции**. Так в
июне 1920 года начался этот беспрецедентный поход
через Гиндукуш в Советскую Россию. Его возглавил
эмигрантский комитет, председателем которого был
Мохаммад Акбар Хан Куреши, отличавшийся
незаурядными организаторскими способностями,
беззаветной храбростью и умением повести за собой других.
Почти 500 километров опасных троп и перевалов
от Кабула до советской границы отряд преодолевал в
течение 20 дней. Поход был очень трудным.
Передышка наступала лишь тогда, когда путь проходил через
крупные селения. Жившие здесь индийские торговцы-
сикхи тепло принимали соотечественников.
— Мы встречали многих индийцев, — вспоминал
Шаукат Усмани, — все они были воодушевлены
революционными идеями. Многие даже вызывались
сопровождать нас в Советский Туркестан, но мы
отговаривали их и обещали, что скоро возвратимся, заручившись
советской помощью.
В Мазари-Шарифе, крупном административном цент-
* В 1919 году в числе других индийцев Абдур Раб и
М. П. Т. Ачария были приняты В. И. Лениным в Кремле.
** Вслед за первой группой индийцев в Советскую Россию
отправилась вторая, также состоявшая из 80 человек. Третьей
группе афганские власти запретили следовать через Гиндукуш
и тем не менее в 1920 году советскую границу перешли
примерно 300 индийцев (Примеч. автора).
117
ре Северного Афганистана, состоялась первая встреча
с официальными представителями молодой
Республики Советов. Афганские пограничные власти не
препятствовали отряду в пересечении государственной
границы. Теперь предстояло обратиться за разрешением к
советскому консулу. Для переговоров делегировали
четверых. Перед тем как идти в консульство, долго
судачили, какие же они «большевики», как примут, как с
ними вести себя, что говорить? Большинство знало о
них лишь по антисоветским статьям в английских
газетах, издававшихся в Индии.
Вот как описывает эту встречу оказавшийся среди
парламентеров Шаукат Усмани: «Молодой человек лет
двадцати приветствовал нас по-английски и подал
каждому из нас руку. На нем был большевистский шлем,
военная форма и высокие сапоги.
— Сэр, мы хотели бы видеть его
превосходительство консула.
Он тотчас же ответил:
— Товарищи! Нужно говорить не «сэр», а
товарищ! Я — человек, которого вы хотите видеть. Я
представляю Российскую Советскую Федеративную
Социалистическую Республику и приветствую вас от имени
рабочих и крестьян России. Вы освободились от ваших
оков, теперь вы равны. Есть общая связь между вашим
и нашим народами, нас угнетал и подавлял царь, а
вас все еще угнетают в вашем собственном доме
английские колонизаторы».
Наступило молчание.
— Как он мог обращаться к рабам подобным
образом! — спрашивал меня Шаукат Усмани. — Он ведь
белый человек, как наши белые хозяева в Индии. Мы
не скоро пришли в себя от удивления.
Затем консул вручил парламентерам письмо и дал
сопровождающего. Вскоре отряд вступил в афганский
форт Паттагиссар.
Там, за Амударьей, была «большевистская земля».
— Переправа заняла часа два. Когда баржа,
наконец, пристала к берегу, — вспоминал Рафик
Ахмад, — нас, обессилевших, измученных длительным
переходом, оборванных и голодных, встретила большая
толпа людей. Они выкрикивали, как нам потом
объяснили, революционные лозунги. Вскоре мы услышали
звуки оркестра, за ним следовала красноармейская
часть и несколько повозок. Отряд Красной Армии вы-
118
строился перед постоялым двором, где мы
разместились. Многим из нас ничего не было известно о
торжественной встрече в нашу честь, и мы силились понять,
что же происходит. Другие думали, что, по всей
вероятности, их сейчас арестуют за проникновение на
территорию страны без паспортов. Но командир Красной
Армии правильно понял, что мы — революционеры из
Индии. Это было в июле 1920 года.
— Командир дал знак, — продолжал старый
революционер, — оркестр снова грянул, и перед нами
выстроился почетный караул. Потом командир
произнес речь, в которой сказал: «Русские трудящиеся,
свершив революцию, разбили цепи эксплуатации и
открыли ворота своей страны всем угнетенным и
трудящимся народам мира. Сколько бы вы ни оставались в
нашей стране, вы будете пользоваться теми же
правами, что и местное население. Вы сражаетесь за
свободу вашей родины и вы увидите, что рабочие и
крестьяне нашей земли с вами... С этого момента каждый из
вас гость и гражданин России. Я обращаюсь к вам и
прошу передать народам всего мира, что угнетенные,
где бы они ни жили, представляют собой единую
семью. Что касается нас, то вы можете рассчитывать на
полную поддержку в вашей борьбе».
Потом мы стали грузить наши вещи на повозки,
которые здесь назывались «арба». Красноармейцы,
тепло улыбаясь, помогали нам.
...Такова была встреча в революционном Термезе.
Индийцев принимали как братьев, решимость
сражаться с империализмом была для них подлинным
паспортом. Для многих из них эта встреча явилась
откровением, определившим всю дальнейшую жизнь и борьбу
за счастье народов Индии.
Молодые индийские революционеры видели, что
красноармейцы были скудно обмундированы, плохо
вооружены, а боеприпасов и продовольствия не хватало.
Но они увидели и другое: революция породила
убежденность в правоте своего дела, бесстрашие и
самоотверженность, солидарность людей. Действительно,
говоря словами одного из участников исторического
похода, здесь было видно истинное братство людей,
представителей многих рас и национальностей,
никаких кастовых и религиозных барьеров, мешающих
общаться друг с другом. Каждый человек превратился в
оратора. Повсюду можно было видеть рабочих, кре-
119
стьян или солдат, выступавших как настоящие
трибуны.
В то же время было бы ошибкой утверждать, что
все участники похода сумели правильно и до конца
понять сложные политические события в незнакомой
стране, свидетелями которых они столь неожиданно
оказались. Среди них были выходцы из разных
социальных слоев, получившие различное воспитание и
образование. Вскоре поэтому в отряде индийцев
возникли разногласия. В отличие от группы, желавшей
остаться в Советской Средней Азии, чтобы изучать
опыт социалистической революции и оказать помощь
в борьбе против контрреволюции, другая часть —
приверженцы исламских идей — потребовала
немедленной отправки в Турцию.
В связи с размежеванием и разногласиями среди
прибывших в Термез индийцев Акбар Хан Куреши и
другие руководители отряда обратились за советом к
командиру Термезской крепости. Последний
настоятельно рекомендовал индийцам оставаться в крепости
до тех пор, пока блокада Термеза бандами басмачей
не будет снята, однако, узнав, что часть группы
настаивает на уходе в Турцию, чтобы сражаться под
началом Кемаля Ататюрка против англичан, он не стал
чинить никаких препятствий.
В распоряжение индийских революционеров
предоставили две большие лодки, снабдили отряд
продовольствием. Перед погрузкой командир еще раз
предупредил об опасности. Он объяснил, что революция в
Средней Азии еще продолжалась, что остатки частей эмира
бухарского Алим-Хана, хивинского сатрапа Джунаид-
хана и банды басмачей ведут отчаянную борьбу
против Советской власти, что советский Термез оказался
отрезанным от остальных районов страны. Однако его
не послушались. «Ну и что, — говорили одни, —
контрреволюционеры ведь мусульмане, разве они
позволят поднять руку на братьев-мусульман из другой
страны!» Очень скоро за подобное легкомыслие
пришлось дорого заплатить и с горечью убедиться, что
товарищи из Термеза были правы, предупреждая об
опасности.
...Примерно через сутки пути из Термеза в Керки
наши путешественники услышали голоса и приказ
немедленно причалить к берегу. Молодых индийцев
обыскали, отобрали имущество и посадили под стражу.
120
— Это были туркмены, — вспоминал Рафик
Ахмад, — оказавшиеся контрреволюционерами... Мы не
могли даже вообразить, что мусульмане будут
обращаться с нами, людьми, бежавшими от английского
гнета, подобным образом. Все наши вещи были
разграблены, нас безжалостно избивали. Особенно
издевались над ослабевшими и больными. Когда кто-то из
нас попытался объяснить, что мы покинули свою
страну из-за невыносимого притеснения и варварства
британских колонизаторов, предводители
контрреволюционеров рассмеялись нам в лицо: «Ах, вам не нравятся
англичане! А по-нашему, они прекрасные люди,
оказывают нам помощь в борьбе против Советской власти».
Избитых в кровь, изнывающих от голода и
жажды, их привели в селение, расположенное милях в
20—25 от места ареста. В течение нескольких дней их
держали под охраной в сарае, а однажды, лишь только
забрезжил рассвет, погнали в пустыню на расстрел.
Позади каждого стоял охранник с ружьем.
Приговоренные сбились в кучу, опустив головы, уносясь
мыслями на родину, к близким. Между тем среди
басмачей возникли споры: один из старейшин высказался
за то, чтобы не убивать индийцев, поскольку это
могло поссорить басмачей с властями Афганистана,
откуда индийцы пришли в Советский Туркестан.
Однако, по всей вероятности, сторонники расстрела
оказались сильнее. Индийские юноши были обречены,
их могло спасти только чудо. И оно свершилось!
— Палачи приказали нам сесть, — рассказывал
Шаукат Усмани, — как мусульмане садятся для
молитвы. Солдаты взяли на мушку. И в этот момент со
стороны реки грянул орудийный выстрел, засвистели
осколки шрапнели. Огонь вела канонерская лодка. Она
быстро приближалась по реке со стороны Оша. Вновь
прозвучал гром орудийных выстрелов, застучал
пулемет. Среди басмачей началась паника. Они бросились
врассыпную. Потом мы узнали, что своим спасением
обязаны красному генералу Фрунзе. Это он послал
канонерскую лодку, чтобы освободить нас из плена.
Вскоре молодые индийские патриоты снова были
вместе, за исключением нескольких юношей, тела
которых были найдены в окрестностях, изрубленные
басмачами.
— Так избежав смерти и рабства, мы получили
свободу от красноармейцев, — говорил мне Шаукат
121
У смани. — Мы снова пользовались теми же правами,
что и другие граждане России.
Дальше индийский отряд следовал вместе с
красноармейцами и через несколько дней вошел в город
Керки, где 36 индийским патриотам было суждено
принять свое боевое крещение.
Еще в 1918—1919 годах ашхабадское
белогвардейское «правительство» и вторгшиеся в Закаспий
английские интервенты под командованием генерала У. Мал-
лесона планировали разгромить при содействии войск
эмира Бухары советский Керки и превратить его в
плацдарм для удара на Чарджоу, а затем и на
Ташкент. В 1919 году фронт располагался между
станциями Равниной и Анненково. Осада Керков в мае — июне
1919 года проходила в тяжелых условиях. Бои шли до
7 июля. В течение этого периода со стороны
противника было несколько попыток овладеть городом, но все
они окончились неудачами и большими потерями.
Однако и после отражения вылазок в 1919 году попытки
захватить Керки продолжались вплоть до осени 1920
года, когда в Бухаре произошла народная революция.
К приходу отряда индийцев Керки был окружен
отрядами контрреволюционеров. Несколько тысяч врагов
наступало со стороны крепости, около трех тысяч
стояло за рекой. Эти силы во много раз превосходили
численность осажденных красноармейцев.
Здесь, в городе Керки, индийские революционеры с
оружием в руках, плечом к плечу с бойцами Красной
Армии отбивали атаки банд бухарского эмира. Отряд
из 36 индийских добровольцев расположился на
берегу реки. Командование поручило им охранять днем и
ночью жизненно важный для защитников крепости
участок и немедленно сообщить, если
контрреволюционеры начнут переправу через реку. Дозор приходилось
вести круглосуточно.
Вскоре индийцы приняли участие в нескольких
боях, им удалось арестовать несколько вражеских
шпионов, что способствовало раскрытию
контрреволюционного заговора в самих Керках.
А в свободные часы в окопах шла учеба.
Советские комиссары рассказывали индийцам об
Октябрьской революции. Здесь они впервые узнали, что такое
Совет.
А после того, как мятеж был подавлен, индийцам
устроили торжественные проводы. Им объявили благо-
122
дарность ревкома, наградили туркменской
национальной одеждой. На прощание было сказано много
добрых слов, звучала музыка.
Когда вместе с частями Красной Армии индийцы
пришли в Бухару, город праздновал избавление от
власти эмира. Налаживалась мирная жизнь. Лишь
трупы лошадей и мулов напоминали о минувших боях.
— Я видел Джелалабад в Афганистане и Бухару
в Средней Азии, оба эти города оказались в центре
событий 1919—1920 годов, — рассказывал мне Рафик
Ахмад. — Джалалабад во время варварского
нападения англичан в период третьей англо-афганской
войны был совершенно разрушен, буквально стерт с лица
земли.., В Бухаре же ни один дом не пострадал от
обстрела. После я узнал, что артиллерийский обстрел
применялся лишь в крайних случаях, чтобы проделать
проходы в крепостных стенах, чтобы дать возможность
частям Красной Армии проникнуть в город. Людям,
которые считали англичан цивилизованными, а
русских нецивилизованными, неплохо было бы сравнить
разрушенный Джалалабад и сохраненную Бухару.
С большим волнением вспоминали мои собеседники
революционные события в Туркестане, Бухаре и Хиве.
Ш. Усмани с глубоким пониманием отмечал народный
характер революций в Бухаре и Хиве, описывал
становление там народных советских республик,
крепнущую солидарность и единство народов Средней Азии с
народами Советской России в борьбе против
контрреволюции, иностранной интервенции и вековой
отсталости.
В Чарджоу в отряде Акбара Хана Куреши
произошло окончательное размежевание: часть индийцев
отправилась в Баку, чтобы следовать в Турцию, другие
твердо решили остаться в Советской стране и выехали
в Ташкент, где их встретили руководители индийской
эмиграции в Советской России. Здесь многие из них
проходили обучение в индийской военной школе. Не
все индийцы, пришедшие в Ташкент с Акбаром
Ханом, обучались в этой школе в течение длительного
времени. Часть из них вскоре отправилась в Андижан,
чтобы установить контакт с кашгарскими
революционерами, сражавшимися против хана Кашгара,
настроенного проанглийски. Эту группу возглавил уже
знакомый нам М. П. Т. Ачария. Несколько человек из
индийских патриотов были делегированы на съезд на-
123
родов Востока, проходивший в 1921 году в Баку, где,
по словам Усмани, братскими посланиями обменялись
угнетенные Востока и пролетарии Запада.
Рафик Ахмад некоторое время работал в
Андижане. Перед ним, а также перед другими членами этой
группы ставилась задача объединить находившихся
там индийцев и установить контакт с Индией через
Афганистан.
В Андижане и других отдаленных местах
индийцы также явились свидетелями коренных
революционных преобразований.
— Казалось, — отмечал Шаукат Усмани, — что
революция открыла какие-то невидимые шлюзы
всенародного энтузиазма, тысячи и тысячи людей с
огромной энергией взялись за осуществление задач по
укреплению революции как в политическом, так и в
культурном плане. Путь к образованию и просвещению
стал открыт для всех. Вся страна училась читать и
писать. Новый строй рассматривал детей как надежду
мира. Надежды Советского Союза были связаны с
будущим и, следовательно, с молодежью.
В планы индийской революционной группы,
существовавшей в это время в Советской России, входило
создание организации «Индийская освободительная
армия». Однако в среде индийской революционной
эмиграции в Средней Азии не было единства: в
частности, с позицией видного деятеля М. Н. Роя,
считавшего себя коммунистом, а фактически бывшего
мелкобуржуазным экстремистом, не соглашались АбдурРаб
и М. П. Т. Ачария. В этой ситуации Революционный
военный совет Туркестанского фронта решил оказывать
индийским товарищам всевозможную помощь, но не
участвовать в практических мероприятиях
организации индийцев.
Находясь в Ташкенте, индийские революционеры
начали осознавать, ч^о только в борьбе сам индийский
народ может свергнуть чужеземное господство.
Устаревший взгляд, что освободительная борьба может
быть успешной лишь в результате помощи другой
страны в ведении войны против англичан, был отвергнут.
Революции не могут импортироваться или
экспортироваться. В Ташкенте индийцы стали понимать, что в
первую очередь необходимо вооружиться политически.
Школа в Ташкенте давала им военное обучение, но
этого было недостаточно.
124
Именно поэтому группа индийских революционеров
решает ехать на учебу в Москву. В январе 1921 года
они приступили к занятиям на курсах, которые
затем были преобразованы в Коммунистический
университет трудящихся Востока (КУТВ). В Москву в это
время отправилась на учебу из Ташкента довольно
большая группа индийцев.
— Время тогда было страшное, — вспоминал
Рафик Ахмад, — было голодно и холодно. В стране
царила разруха... Но народ, свершивший революцию,
переносил трудности героически, проявлял необычайную
стойкость. Люди получили свободу, равенство... они
готовы были отстаивать завоевания Октября с
оружием в руках.
*J: * *
Москва... В памяти на всю жизнь запечатлелась
река, деревянные пристани и сновавшие у них
небольшие пароходики. По городу ходили гурьбой, по
несколько раз осматривали Кремль, храм Василия
Блаженного. В городе почти не было автомашин, улицы
были плохо освещены, иметь часы считалось
роскошью, было проблемой поговорить по телефону или
послать телеграмму. На железной дороге царила
разруха. У магазинов выстраивались очереди за
продуктами. Жить было трудно, очень трудно!
— Но что было поистине поразительным, —
продолжал рассказ Рафик Ахмад, — так это энергия и
энтузиазм, с каким солдаты в армии, рабочие на
фабрике относились к своим обязанностям. Будущее
такого народа должно было стать поистине светлым.
— Позже, — с волнением вспоминал Рафик
Ахмад, — мне довелось увидеть вождя революции,
совсем рядом. В 1921 году в Москве я участвовал в
одном из митингов, на котором были представители из
Японии, Китая, с острова Ява, индийцы, выходцы
других стран. Когда Ленин взошел на трибуну, в зале
поднялась буря. Люди горячими аплодисментами
встретили слова Ленина о том, что Советская Россия
протягивает братскую руку помощи всем трудящимся
мира в борьбе против капитализма и колониализма.
С помощью индийских друзей мне удалось
установить контакт с другим участником описываемых
событий, Абдулом Маджидом, оказавшимся после раздела
126
Индии в 1947 году в Пакистане. Также бывший
студент КУТВ, он вспоминал об одном из собраний, на
котором В. И. Ленин разъяснял необходимость
перехода к новой экономической политике (нэпу),
направленной на укрепление союза рабочих и крестьян и
дальнейшее продвижение по пути социализма. На всю
жизнь остались в его памяти слова Ильича. Абдула
Маджида поразила доступность изложения и
неумолимая логика в выступлении В. И. Ленина.
На Шауката Усмани большое впечатление
произвела встреча с А. Луначарским, лично принявшим
индийских революционеров и рассказавшим им о
мероприятиях Советского правительства на культурном
фронте, о трудностях борьбы с неграмотностью и
невежеством.
— В марте 1921 года я и мой товарищ АбдулМад-
жид вместе с делегацией лидеров профсоюзного
движения отправились на экскурсию по Кремлю, —
вспоминал Шаукат Усмани. — Всего нас было человек
двадцать. Ленина, очевидно, предупредили о нашей
делегации в последний момент. Он вышел к нам
навстречу прямо из кабинета, приветливо поздоровался
с каждым и поинтересовался, как нам нравится в
Москве. Встреча была короткой, но запомнилась навсегда.
...Быстро пролетели месяцы обучения. Пребывание
молодых революционеров в Советской России
подходило к концу. Начались приготовления к возвращению в
Индию. Революционеры горели желанием приступить
к работе по организации индийских рабочих и
крестьян на борьбу с английскими колонизаторами. Они
верили, что приобретенные в Советской России знания и
опыт дадут им возможность внести вклад в дело
освобождения родины от британских угнетателей.
Поскольку пробиться в Индию через Афганистан или Иран из-
за созданного Интеллидженс сервис, истинного
«санитарного кордона», было почти невозможно, решили
попытаться форсировать неприступные перевалы
Памира.
Однако героев нашего повествования ждали новые
испытания. Буквально через несколько дней после
пересечения границы в районе северного индийского
княжества Читрал, первая группа патриотов (Мир Абдул
Маджид, Фероз Уддин Мансур, Хабиб Ахмад и Рафик
Ахмад), совершившая поистине героический переход
через Памир, была арестована колониальными властя-
126
ми 11 ноября 1922 года. Их под конвоем доставили в
город Пешавар. Вслед за ними 16 ноября были
арестованы в Читрале пробравшиеся в Индию еще три
индийца — Фида Али, Абдул Кадир, Султан. Летом
1922 года был арестован и восьмой член группы, Акбар
Шах. Вскоре все они предстали перед английским
судом в Пешаваре. Поиски документов в делийском
Национальном архиве Индии показали, что английская
разведка была заблаговременно предупреждена о
планах группы и маршруте следования.
Возглавлявшееся опытным разведчиком капитаном
С. М. Эвартом пешаварское бюро разведки
колониальной Индии, в задачи которого входили сбор и
обработка всей информации о революционном движении в
северных районах, систематически получало сведения
о деятельности индийских революционеров в
Советской России.
Индийские революционеры не подозревали, что
среди них действовал завербованный предатель. Его
информация через представительство Великобритании в
Москве передавалась в Лондон, а оттуда
переправлялась в департамент разведки в Дели. Таким агентом,
как показали обнаруженные документы,
сохранившиеся в Национальном архиве Индии, был Саед Масуд
Али Шах.
Его, как и всех посланцев из Индии, в Стране
Советов принимали как брата и соратника в
революционной борьбе...
Мандаты делегата конгресса III
Коммунистического Интернационала и конгресса Коммунистического
интернационала молодежи дали возможность этому
предателю собрать ценные для английской разведки
сведения.
Героическая история возвращения индийских
революционеров из Советской России в Индию полна
трагизма и невероятных приключений. Особенно много
их выпало на долю Акбара Хана Куреши,
руководителя перехода из Кабула в Ташкент, где он стал
членом сформированной индийцами коммунистической
организации. Индийская революционная группа в
Ташкенте издавала на языках урду и персидском газету
«Заминдар». Редактировал ее Мохаммад Шафик. В
задачи газеты входило объединение революционных
групп Востока, разоблачение жестокостей англичан в
Индии, подготовка индийского рабочего класса к рево-
127
люционной деятельности, разоблачение в странах
Востока враждебной кампании британской прессы против
Советской России.
Однако очень скоро индийские революционеры
убедились, что переправлять газету и пропагандистскую
литературу в Индию из Ташкента, минуя заслоны
колониальной охранки, — задача почти неосуществимая.
Поэтому руководство индийской революционной
эмиграции направило Акбара Хана в Индию с заданием
тайно организовать типографию где-нибудь на севере
страны, что дало бы возможность печатать
марксистскую литературу и распространять ее по всей стране
более эффективно. Акбар Хан справился с
поставленной задачей и сумел переправить через Афганистан
печатные машины в отдаленный район
Северо-Западной пограничной провинции, населенный горными
племенами.
♦ * *
Акбар Хан прибыл в столицу Афганистана 13 мая
1921 года. После этого, проведя некоторое время среди
индийских революционеров в Чамарканде
(Афганистан) и заручившись их поддержкой, он нелегально
пробрался в Индию, где должен был встретиться с
руководителями халифатского и конгрессистского
движений. Отважный революционер уже возвращался
обратно, но был схвачен при попытке перехода индийско-
афганской границы. Это случилось 25 сентября 1921
года. Вместе с Акбаром Ханом был арестован его
проводник Бахадур, выходец из Тибета. Вскоре оба они
предстали перед судом. Их обвиняли в пропаганде в
Индии индо-большевистского «заговора», в стремлении
поднять восстание на границе, которое должно было
послужить началом «революции в Индии». Об этом
мы узнаем из следственного дела, заведенного
карательными органами Британской Индии в городе
Пешаваре и ставшего достоянием историков лишь в наши
дни.
При аресте Акбара Хана не было найдено ни одной
улики. Свой «мандат на шелке» он сумел сунуть в рот
и незаметно проглотить. Однако значение судебного
процесса над Акбаром Ханом колониальные власти
видели прежде всего в том, что подсудимый якобы
подтверждал наличие основных черт нового для Индии
128
социалистического движения, что, таким образом,
«переставало быть предметом предположений».
Основным обвинением на суде явилось показание
одного из свидетелей о том, что Акбар Хан вместе с
другими 26 индийцами обучался в «большевистской
хлколе» в Ташкенте. Имя Мохаммада Акбара Хана
Куреши упоминалось среди тех, кто откровенно
выражал «проболыпевистские взгляды».
3 вину Акбару Хану вменялось и то, что в
Афганистане он установил связь с индийцами,
настроенными антибритански, и вел необходимые приготовления
для публикации антиколониальной литературы в
Индии.
На основании того, что Акбар Хан «определенно
свясал свою судьбу с большевиками» — по
характеристике колонизаторов, «врагами цивилизации и
религии», — а также за «склонность к большевизму и
антибританской политике большевиков», его
приговорили к трем годам строгого тюремного заключения.
Это был первый в Индии революционер, пострадавший
за установление контактов с Советской Россией!
Вслед за этим в мае 1923 года перед судом в
Пешаваре предстало восемь арестованных в Читрале
соратников Акбара Хана, уже упоминавшиеся нами
Акбар Шах (Салим), Фероз Дин, Абдул Маджид, Хабиб
Ахмад (Насим), Рафик Ахмад (Манзур), Султан
(Абдул Хамид), Абдул Кадир (Сехраи) и Гаухар Рехман.
Чтобы придать этому провокационному процессу
сенсационный характер, колониальные власти назвали
его «делом о Московско-Ташкентском заговоре»,
поскольку осужденные были студентами школы в
Ташкенте и Коммунистического университета трудящихся
Востока в Москве. Этот процесс империалисты хотели
превратить в доказательство эфемерной
«большевистской угрозы» Индии и в дальнейшем использовать его
для усиления репрессий против первых
коммунистических организаций в стране, а также ширившихся
антиколониальных выступлений.
У суда не было никаких свидетельств о
«заговоре». Практически индийских патриотов судили за
«преступление», состоявшее в том, что последние
«находились» в Советской России и разделяли идеи
социализма. Ранее тысячи людей в Индии были осуждены и
даже казнены за то, что выступали за освобождение
своей страны. Теперь же у британских колонизаторов
Р Бессмертный лотос
129
появилась новая угроза: представители национально-
освободительной борьбы в крупнейшей британской
колонии взяли на вооружение идеи
марксизма-ленинизма, всем сердцем приветствовали первое в мире
социалистическое государство рабочих и крестьян,
провозгласившее равенство людей, учились у него и
находили в нем своего надежного союзника.
Колониальные власти панически боялись такого
союза, боялись, что пример, продемонстрированный
рабочими и крестьянами России, станет достоянием
индийских народов и вдохновит их на борьбу против
империалистических угнетателей.
Именно поэтому они разработали и ввели целую
систему мер, призванных предотвратить
проникновение в Индию правдивых сведений о событиях в
Стране Советов.
Однако остановить влияние на Индию эпохальных
событий в Советской России и, в частности, в Средней
Азии, оказалось для империалистов задачей явно
непосильной. Теории защиты «свободного мира» и его
колониальных владений, зародившиеся еще в первые
годы после Великой Октябрьской социалистической
революции, оказались несостоятельными. Попытки
оградить народы от правды большевистских идей,
организовать блокаду Советской России и создать
антисоветский «кордон» провалились.
«Они, — говорил В. И. Ленин о правящих кругах
США, Англии и Франции, — главной задачей считают
душить мировой большевизм, душить его
главную ячейку, Российскую Советскую Республику. Для
этого они собираются построить китайскую стену,
чтобы оградиться, как карантином от чумы, от
большевизма. Эти люди стараются карантином избавиться от
большевизма, но этого быть не может. Если господам
англо-французского империализма, этим обладателям
совершеннейшей в мире техники, если им
удастся построить такую китайскую стену вокруг
республики, то бацилла большевизма пройдет через стены и
заразит рабочих всех стран».
Таким образом, дело было не в заговоре. То, что
индийцы стремились к свободе своей страны, было
всем известно. В этом не было секрета. Весь фарс так
называемого процесса по делу о
«Московско-Ташкентском заговоре» был разыгран еще и для того, чтобы
показать индийскому народу, что британское прави-
130
тельство не потерпит контактов индийцев с Советским
Союзом.
Узников пешаварских антикоммунистических
процессов содержали в тюрьмах как опаснейших
государственных преступников, строго следили за их
перепиской и поведением, опасаясь, что они установят из
тюрьмы контакты с другими индийскими революционерами.
И все-таки Акбар Хан сумел обмануть бдительность
британских тюремщиков, он не только передавал на
волю письма, но сумел создать целую конспиративную
сеть. Об этом мы узнаем из нового судебного дела,
заведенного на Акбара Хана в 1923 году, который во
второй раз предстал перед пешаварским судом.
Вместе с Акбаром Ханом «корона» судила еще двоих
индийских патриотов — Мохаммада Хассана и Гуляма Мах-
буба. На этот раз приговор был более суровым — Ак-
бару Хану прибавили к трем годам еще семь лет
строгого тюремного заключения, а его соратников
осудили на пять лет тюрьмы каждого.
...Было в одном из перехваченных писем Акбара
Хана слово, над которым британским специалистам
долго пришлось ломать голову. Сначала они думали,
что «Товарищ» — имя собственное. Позднее их кто-то
надоумил, что это общепринятая форма обращения в
Советской России. Само употребление этого обращения
Акбаром Ханом было в дальнейшем использовано в
обвинении, так как, по мнению английских властей,
«это слово могло быть в употреблении лишь у
индийца, который был связан с большевиками или
симпатизировал им».
Судебные процессы над индийскими патриотами,
возвратившимися из Советского Союза, были первыми
в политике репрессий колониальных властей против
распространения идей марксизма-ленинизма в своих
колониях. За ними последовали другие: Канпурский
антикоммунистический процесс в 1924 году, а пять
лет спустя, в 1929 году, и Мирутский
антикоммунистический процесс. Некоторые из героев нашего
повествования снова оказались в тюрьмах, и всякий раз в
вину им ставилось одно и то же: пребывание в
1920—1922 годах в Советском Союзе и приверженность
«идеям большевизма».
В Мирутском антикоммунистическом процессе
английский судья Р. Мильнер Уайт, говоря об
осужденном Абдул Маджиде, отмечал: «Маджид — один
9*
131
из тех, кто, как и Усмани, был в России. Его речи по
разным случаям дают ясное представление о его
взглядах. Он постоянно указывает на достижения народов
в России и необходимость следовать их примеру.
Обращаясь к «Пенджабской рабоче-крестьянской партии»
в Лиаллпуре, он говорил: «Мы не сможем улучшить
наше положение, пока не сменим правительство».
Говоря о Шаукате Усмани, тот же Уайт отмечал:
«Во время митинга в 1929 году, посвященного «Дню
Ленина», он заявил: «Ленин умер, но ленинизм
живет».
Но репрессии не могли остановить распространения
марксистско-ленинских идей в Индии. Суды над Акба-
ром Ханом и другими революционерами вызвали
возмущенные отклики в стране. Британские
колонизаторы думали, что суровый приговор послужит
устрашением для молодежи Индии, удержит ее от
решительных выступлений за независимость страны. Но
получилось обратное. То там, то здесь раздавались голоса
протеста. Друзья Акбара Хана требовали пересмотра
дела. Газета на бенгальском языке «Ганамани»,
издававшаяся в Калькутте, писала (28 июля 1927 года)
о том, что революционер незаконно томится в
тюремных застенках.
Индийская прогрессивная общественность тем не
менее не успокоилась, с негодованием встречая
суровые судебные приговоры. «Шаукат Усмани, — писала
20 мая 1923 года выходившая в городе Лахоре газета
«Нейшн», — на днях был арестован лишь за то, что
хранил у себя большевистскую литературу. Разве это
преступление обладать большевистской литературой?
И что, собственно, такое большевистская литература?
Эти глупцы... готовы были бы, наверное, запретить
Библию вместе с «Капиталом» Карла Маркса. То, что
известно невежественным людям как идеология
«большевизма», вместе с гигантским движением масс
является величайшим благом, дарованным
человечеству».
Зерна правды падали на благодатную почву,
рассеивали завесу лжи, возводившейся антисоветской
пропагандой в Индии.
Один из видных руководителей КПИ Сохан Сингх
Джош, вспоминая о своем революционном прошлом,
писал мне в письме в октябре 1967 года: «Я знал то-
132
варищей, которые отправились в Советский Союз под
влиянием религиозного движения «хиджра». Один из
них, товарищ Фероз Уддин Мансур был в течение всей
своей жизни участником коммунистического движения
в Индии... Он преданно работал для индийского
коммунистического движения, мужественно перенося
страдания и невзгоды... Мы вместе работали над созданием
партии в Пенджабе...
Принимали участие в партийной деятельности и
Абдул Маджид, и Исхак Илахи Курбан, они
рассказывали нам о Ленине, Октябрьской революции и
гражданской войне, о Красной Армии, побеждающей
контрреволюцию. Их пропагандистская работа
оказывала большую помощь растущему движению».
Опыт решения социально-экономических проблем в
СССР имел колоссальную притягательную силу для
колоний, прежде всего для самой крупной колонии
Великобритании — Индии. Выступая в английском
парламенте, депутат-коммунист Ш. Саклатвала, индиец по
происхождению, говорил в 1923 году, обращаясь к
Палате общин: «Наши русские друзья-большевики
смогли за пять лет дать политическую свободу крестьянам
в России, классам, параллельным сельскому
населению в Индии... Большевики смогли дать им
образование в течение пяти лет, в то время как в царское
время этих людей угнетали с такой же жестокостью, с
какой вы угнетаете индийских крестьян в течение 150 лет.
Я обращаюсь к этому комитету с призывом разрешить
направить делегацию индийцев в Россию, чтобы
изучить и найти то, что англичане не смогли обнаружить, —
пути предоставления народу политической свободы и
образования, научных лабораторий, институтов,
лечебниц, компенсаций и надбавок промышленным
рабочим. Если Россия, страна аграрная, смогла найти
выход, как же это вы, с вашей, провозглашенной на весь
мир мудростью, как администраторы, не сумели
найти его? Если вы не сумели сделать этого, почему же
не быть честными и не уйти в сторону, дать нам самим
возможность сделать эту работу, и мы сделаем ее на
международной коммунистической основе... Если, как
промышленная нация с вашим западным разумом, вы
не сумели найти гуманного излечения болезней
сельскохозяйственного населения в восточной стране...
почему не разрешить русской нации, которая является
Сельскохозяйственной страной и которая имеет часть
133
восточного разума, и которая, собственно, открыла
путь из темноты, прийти и помочь нам?»
Вряд ли будет ошибкой назвать первых индийцев,
презревших колониальные кордоны и совершивших
пеший переход из Индии в Советскую Россию, той
представительной делегацией, о которой говорил
Ш. Саклатвала.
* * ♦
Многие годы спустя Рафик Ахмад и Шаукат Усма-
ни совершили новые поездки в Советский Союз.
— Я сравниваю свои два незабываемых
путешествия в Советский Союз, — говорил мне после поездки
в СССР Рафик Ахмад. — Трудно сказать, какое из
них произвело на меня большее впечатление, первое,
в 1920 году, или второе, в 1967-м. По-моему, нет
ничего удивительного в том, что революция завершилась
полным успехом. Потому что партия коммунистов и
народ шли всегда вместе... Мы, индийцы,
глубокоуважаем советских людей и всегда хотим видеть их
счастливыми.
Как дорогих гостей и соратников в революционной
борьбе принимали их ветераны революции в Москве,
Ленинграде, в городах Средней Азии. По решению
Советского правительства Рафик Ахмад был награжден
медалью «За боевые заслуги».
АЛЕКСЕЙ ЕВДОКИМОВ
МНОГОЛИКОЕ ЕДИНСТВО
Под крылом самолета на глазах
рождалась, прорисовывалась и раздвигалась
картина невообразимой силы и красоты. Еще не
прикоснувшееся к земле солнце, привставая над
контрастным горизонтом и пробираясь все дальше вниз,
высветило высокие горные пики. На темном фоне
спящей земли они вспыхнули, как кратеры вулканов.
Потом солнечный свет пробился к вершинам пониже, и
вот, леденя дух своей непокорной величавостью, внизу
заполыхали пожаром рериховской темперы
бессмертные Гималаи. Такой я впервые увидел Индию более
двадцати лет назад с борта нелепого, но безотказного
Ту-114.
134
Нынче время и маршруты полетов изменились, и
прежний эффект достигается реже. Вот уже в который
раз проплывает подо мной эта земля. Безбрежные
сельские просторы, отсюда похожие на вытертое, в
бесчисленных заплатах бильярдное сукно, замысловатые
упругие изгибы исполинских рек в паутинах
змеек-речушек, застывшее олово озер и искусственных
водоемов, строгие геометрические линии автострад. И
вездесущие признаки присутствия человека — деревни,
населенные пункты, городишки, города и метрополии.
Одних только городов с населением свыше миллиона в
Индии около двух десятков. Среди них — гиганты
мирового масштаба: Калькутта, столица штата
Западная Бенгалия (12 миллионов), Бомбей, столица
Махараштры (10 миллионов), Мадрас, столица Тамилна-
ду (5 миллионов), столица республики — Дели (7
миллионов). И все же большинство индийцев, более двух
третей, проживает в сельской местности.
Эта широко раскинувшаяся на юге Азии страна —
вторая, после Китая, по численности населения,
составляющего примерно 800 миллионов, и седьмая по
территории, уступающей лишь СССР, Канаде, КНР, США,
Австралии и Бразилии. Там внизу 25 штатов и 7
союзных территорий, население которых представляет
все расы, исповедует все основные религии, говорит
на 20 национальных языках, сотнях наречий и
диалектов.
Расположенная за тысячи километров, имеющая
иное политическое, экономическое и социальное
устройство, Индия тем не менее воспринимается нами
как нечто уже знакомое, но в то же время манящее
в лабиринты еще не разгаданных загадок, тайн,
противоречий. Особое место в этом «поиске истины»
занимает естественное стремление уяснить степень
духовной близости двух народов, которые вот уже на
протяжении нескольких десятилетий поддерживают и
развивают отношения, ставшие завидным примером в
практике взаимополезного человеческого общежития.
За годы независимости Индия добилась заметных
успехов во всех областях самостоятельного развития.
Из неимеющего собственного голоса статиста на сцене
истории она превратилась в активно действующее
лицо, к голосу которого сегодня прислушиваются не
только в Азии, но и во всем мире.
Об Индии как-то уже повелось говорить как остра-
135
не бедной. И действительно, впервые попавшему сюда
бросается в глаза вопиющая нищета по соседству с
роскошью. Это тем более не вяжется с
международными данными, согласно которым Индия занимает
десятое место в мире по объему промышленного
производства и третье — по числу подготавливаемых
квалифицированных специалистов.
И все же бедной Индию не назовешь. Страна имеет
поистине неисчерпаемые ресурсы, даже частичное
использование которых уже сегодня дает вполне
очевидный эффект. Строятся все новые промышленные
объекты, в том числе и заводы-гиганты с современнейшей
технологией производства. Расширяется и
модернизируется сеть автомобильных и железных дорог,
открываются новые воздушные линии. В считанные сроки
встают впечатляющие своим архитектурным и
оформительским замыслом корпуса новых
административных зданий, торговых центров, гостиниц.
С особой наглядностью этот бум благоустройства и
прихорашивания прослеживается в столице страны
Дели. Всего двадцать лет назад деловая часть города в
основном ограничивалась двухэтажным
кольцом-галереей, построенной еще во времена британского
владычества и известной всем под англизированным
названием Кэнет-Плейс. Сегодняшний Кэнет-Плейс
сохраняется скорее как городская реликвия, а в деловом
плане у него появилось множество конкурентов.
А какие прекрасные культурно-массовые
сооружения были построены в Дели к Азиатским играм
1982 года! Любая столица мира гордилась бы такими
приобретениями, как стадион имени Дж. Неру,
закрытый многоцелевой комплекс «Индрапрастха»,
плавательный бассейн «Талкатора», концертный зал «Сири-
Форт». И построено все было, что называется, в
ударные сроки. Уже само это говорит о больших и
многосторонних потенциальных возможностях страны. Да и
в целом экономика Индии в последние годы
развивалась поступательно, хотя отдельные ее показатели в
ряде случаев и не выходили на уровень
запланированных. Поэтому можно с определенным основанием
сказать, что все еще сохраняющаяся нищета, которая
сегодня приобретает еще более нетерпимые формы на
фоне очевидных признаков экономического
возмужания страны, — вопрос не столько экономического,
сколько социального порядка.
136
Проблема справедливого распределения
«национального пирога», равных возможностей для всех,
вертикального прорыва в активно противящейся
всему новому многоярусной системе сословий, профессий
и каст — вот главное звено, без которого простые
экономические успехи не затрагивают положения
широких масс. Об этом сегодня размышляют в Индии как
прогрессивно мыслящие политики и социологи, так и
простые люди.
Борьба индийского народа за освобождение от
британского владычества, история независимого развития
страны тесно связаны с именами двух политических
партий.
Сравнительно недавно, в декабре 1985 года, в
Индии отмечалось два важных политических юбилея —-
100-летие со дня сформирования крупнейшей
буржуазно-демократической партии страны Индийский
национальный конгресс (ИНК) и 60-летие со дня создания
Коммунистической партии Индии (КПИ).
Партия ИНК была создана в декабре 1885 года в
Бомбее группой либерально настроенных
представителей буржуазно-помещичьей интеллигенции. После
прихода к руководству национально-освободительным
движением страны в 20-х годах «отца нации» (Махатмы *)
Мохандаса Карамчанда Ганди партия из
ограниченной, верхушечного типа организации превратилась в
массовую, наиболее влиятельную политическую силу,
представляющую интересы различных групп
индийской буржуазии, а также широких слоев города и
деревни, включая рабочий класс и крестьянство.
Во всех прогрессивных начинаниях ИНК получал
поддержку со стороны другой массовой силы —
Коммунистической партии Индии (КПИ). КПИ была
создана 26 декабря 1925 года на объединительной
конференции представителей действовавших в стране
революционных и марксистских групп. КПИ
поддерживает прогрессивные социально-экономические
программы правительства, но выступает на основе
собственной платформы в защиту прав широких масс
трудящихся города и деревни Индии. В 1964 году
сформировалась другая компартия — Коммунистическая
* Дословно — великая душа (санскрит.). (Здесь и далее
в статье примечания автора.)
137
партия Индии (марксистская), которая
придерживается своей тактики в борьбе за интересы индийских
рабочих и крестьян.
После кончины Дж. Неру в мае 1964 года и
непродолжительного пребывания на посту
премьер-министра Л. Б. Шастри политическое руководство страной
твердо удерживала И. Ганди. Сразу же после прихода
к власти в январе 1966 года ей пришлось
противостоять энергичным попыткам к самоутверждению со
стороны правой группировки внутри правящей партии.
Эти действия были направлены против
леводемократических сил внутри и вне ИНК как бы «через голову»
нового премьер-министра, которая самонадеянно
рассматривалась правыми как новичок в большой
политике и, следовательно, фактор второстепенный.
Этим расчетам не суждено было оправдаться.
В успешном отражении угрозы справа Индира Ганди
получила поддержку прогрессивного крыла ИНК, а
также Компартии Индии. Это был период активного
сотрудничества всех демократических и
патриотических сил, ознаменовавшийся целым рядом
прогрессивных социально-экономических преобразований.
В 1969—1974 годах под руководством И. Ганди были
национализированы крупнейшие частные банки,
система общего страхования, многие предприятия
текстильной и угольной промышленности, отменены пенсии и
другие привилегии бывших «раджей» и
«махараджей» *, принято законодательство о снижении
максимальных размеров земельных владений и
распределении излишков среди безземельных крестьян...
Важную роль в политической жизни страны
продолжает играть парламент.
Под стать этой роли и величественное здание
парламента, расположенное в географическом центре Нью-
Дели, постепенно смещающемся к югу из-за
гигантского строительства новых районов индийской столицы.
Именно здесь возведен неповторимый архитектурный
ансамбль, объединяющий в единое целое парадную
магистраль Радж-Патх, площадь Победы (Виджай-Чоук),
имитированный под старинный форт комплекс
зданий, где расположены наиболее важные министерства,
и Дворец президента (Раштрапати Бхаван). Составной
частью в этот ансамбль вписывается парламент.
* Наследных князей.
138
Здание парламента представляет собой две
полусферы, объединенных круговой галереей с мощной
колоннадой. В одной половине располагается Верхняя,
формально более респектабельная палата (Раджья саб-
ха), в другой — Нижняя, или народная палата (Лок
сабха). Последняя вдвое больше по количеству
депутатов, избирается прямым голосованием и во всех
практических смыслах является главным
политическим ристалищем депутатов, представляющих
различные партии.
Через парламент проходят все законодательные
акты кабинета министров, перед тем, как попасть на стол
президента для подписи. В случае, если парламент
дважды возвращает законопроект неодобренным,
премьер-министр может выходить по этому вопросу
«напрямую» к президенту. Однако таких случаев на
практике почти не бывает: подобное «проталкивание»
сопряжено с большими моральными издержками, и
чаще всего находится компромиссный вариант. Поэтому
расстановка основных политических сил в
парламенте — вопрос весьма острый и практически важный.
На протяжении десятилетий после завоевания
независимости парламентская фракция партии ИНК
занимала места по правую руку от спикера Нижней
палаты, ведущего парламентские дебаты и в известной
мере определяющего их направленность. Место справа
по аналогии с британским парламентом традиционно
отводится партии-победительнице, получившей право
на сформирование правительства. Оппозиция
размещается слева от спикера. Многие годы здесь
располагались преимущественно представители проигравших,
но достаточно известных партий, стоящих правее от
центра. В 1977 году большая их часть, объединившись
под знаменами единой Джаната парти, впервые
заняли места победителей, ИНК был задвинут в левый
угол, а сама Индира Ганди на какое-то время даже
лишилась депутатского мандата. Но победа оказалась
непрочной. Джаната парти не только не сумела
удержаться у власти, но и была вытеснена с мест главной
оппозиции, которые после выборов 1980 года впервые
заняла Коммунистическая партия Индии
(марксистская).
Выборы 1985 года привнесли новый неожиданный
элемент в политическую рассадку партий в
полукруглом зале Нижней палаты. Второй по количеству полу-
139
ченных депутатских мандатов впервые в истории
независимой Индии стала региональная партия Телугу
десам (земля народа телугу), стоящая у власти в
южном штате Андхра-Прадеш, где, собственно, и
ограничивается ее влияние. На первое заседание сессии
парламента нового созыва делегаты Телугу десам явились
все как один в шафранового цвета дхоти*, выполняя
эксцентричный наказ своего духовного вождя Н. Т.
Рама Рао, нынешнего главного министра Андхра-Прадеш,
который прочно вошел в мир телугу как популярный
киноактер, играющий главным образом богов и
эпических героев.
Само здание парламента и снаружи и внутри
создает ощущение добротной значимости и масштабности.
Стены нижнего этажа декорированы великолепными
стилизованными фресками и картинами с эпическими
и современными сюжетами. В кабинетах 112 и 115
с табличками «Группа повестки дня», «Справочная
группа», как всегда, не закрываются двери от
снующих взад-вперед гостей и курьеров. На лестнице,
ведущей к галерее для посетителей, стоят, сбившись в
стайки или рассредоточившись по стене, группы
школьников, студентов, людей периферийного вида, —
пришли посмотреть и послушать демократию в действии.
Особое впечатление в заседании парламента
производит так называемый «нулевой час», когда
наступает короткий перерыв в слушании вопросов по
повестке дня. В это время депутаты имеют право
предложить к обсуждению какую-либо актуальную, на их
взгляд, проблему. Понятно, какие процедурные
издержки может породить использование этого права
каждым. Нарушается регламент, делаются попытки
заменить стоящий в повестке дня вопрос другим,
отвечающим интересам какой-либо партии, а то и просто
частного лица. Возникает настоящая куча мала, и
многое здесь зависит от опыта pi авторитета спикера, его
умения веско и аргументированно отвести
несостоятельное предложение. Выглядит это примерно так.
Как только спикер объявляет «нулевой час»,
одновременно со своих мест поднимаются до десяти и
больше депутатов, требуя предоставить им слово. Переби-
* Мужская одежда, представляющая собой кусок
хлопчатобумажной ткани, оборачиваемый вокруг ног и бедер;
свободный конец дхоти может закрывать плечо или весь торс, в
зависимости от погоды и манеры ношения.
140
вая друг друга, они спешат изложить суть
предлагаемого к обсуждению вопроса и привлечь к нему
внимание спикера. Спикер готов к такому развороту событий
и, желая выиграть время, нарочито безучастно и
отрешенно выслушивает заявки депутатов, сливающиеся в
совершенно неразборчивый гвалт, дает депутатам
возможность перекричать друг друга и немного
притомиться. За это время он должен все обдумать и
сделать верный выбор. Вот этот мощного вида депутат в
левом секторе, который обычно встает заранее, еще
до объявления «нулевого часа», требует немедленного
вмешательства парламента в связи с очередной
расправой группы богатых землевладельцев из высших
каст над бедными односельчанами, в ходе которой
сожжено несколько домов бедняков хариджанов*,
имеются жертвы. Другой, уже в годах, с
вдохновенным, несколько нервным лицом, как и ожидалось,
вновь, уже в который раз требует обсудить вопрос о
преднамеренной загроможденности теле- и
радиосообщений материалами, отражающими деятельность
правящей партии. Молодой, с бородкой, только что
получивший мандат депутата парламента, явно желая
сделать свой дебют и испытывающий неловкость от
сознания политической легковесности своего предложения,
лепечет, что администрация Делийского университета
посягает на право студентов отводить кандидатуры
профессоров. А вот тот, справа, известный своим
непременным участием во всех подобных схватках и
набравшийся в них политического и психологического чутья,
требует решительного осуждения на должном
авторитетном уровне последних провокаций пакистанских
воинских подразделений в пенджабском секторе границы.
Спикер словно просыпается. Решение принято.
Пакистанский сюжет был предметом специального
обсуждения на вчерашнем заседании узкого совета в
рамках кабинета министров — Комитета по
политическим проблемам. Спикеру известно, что во второй
половине дня одновременно в обеих палатах будет
сделано соответствующее заявление на этот счет
министром иностранных дел и его заместителем. Возможно,
что об этом известно и депутату, поднимающему
вопрос. Спикер дает ему слово и, поддержав важность
* Хариджаны (эвфемизм М. К. Ганди, буквально «дети
бога») — категория низких и низших каст, которые согласно
индуизму считаются неприкасаемыми.
141
поднятого вопроса, сообщает о предстоящем
выступлении членов правительства. Депутат доволен. Остальные
продолжают настаивать на том, чтобы и им дали
слово. Время идет. «Нулевой час» — всего лишь короткая
пауза, после которой работа палаты должна быть
продолжена. Спикер мягко убеждает депутатов в том, что
он даст разъяснения по поднятым вопросам в рабочем
порядке и лично примет меры к тому, чтобы были
предприняты конкретные действия по каждому из
вопросов. Поканючив немного, трое садятся на свои
места, а молоденький депутат, набравшись по ходу
дела вкуса к реальному парламентаризму и
опрометчиво полагая, что пришел его звездный час,
продолжает долдонить свое. Спикер вновь заверяет его, что
примет необходимые меры. Когда и после этого
депутат не унимается, спикер, прибавив в голосе металла,
предупреждает, что он отметит в протоколе заседания
факт нарушения дисциплины со стороны депутата. Это
последнее средство заставить депутата сесть на место.
Одна фраза: «Если вы не перестанете, я назову вас
по имени!» — и парламентарий, постояв еще немного
для самоутверждения, отступает. Кому хочется войти
в историю в роли нарушителя парламентской этики!
В обеденный перерыв в парламентском кантине*
тесно и оживленно. Депутаты сидят за столиками
обычно «своими» группами — здесь гуджаратцы, тут,
судя по обилию шафрановых дхоти, представители
партии Телугу десам, там расположилась группа
парламентских обозревателей крупнейших газет.
Наиболее сановитые не ищут знакомых, проходят прямо к
свободным местам, и через минуту-другую вокруг них
уже образуется компания «своих» по признаку
землячества, национальности или профессии.
Из двух предлагаемых на выбор комплексов — так
называемого «континентального», то есть
европейского, и состоящего из блюд местной кухни, которые
подаются в металлических мисочках на подносе
«тали», — большинство заказывает «тали». Едят обычно
руками, подбирая пищу лепешкой или в щепотку и
обильно запивая ее водой. Вода за столом и в минуту
отдыха — святое дело для индийца. Это только в угоду
нам, европейцам, или в связи с нами подаются
всевозможные прохладительные новшества. Индиец, даже
самый высокопоставленный и состоятельный, настоя-
* Место общественного питания, обычно в учреждении.
142
щим утоляющим жажду напитком признает только
воду. Уровень любого места общественного пользования
и даже дома проверяется, помимо прочего, его
способностью быстро и в достаточном количестве обеспечить
посетителей или гостей качественной и прохладной
водой. В парламенте такой проблемы нет.
Сегодня парламент, как и всю страну, волнуют
серьезные, актуальные проблемы.
Самая насущная из них — Пенджаб — гордость и
боль Индии.
...Я сижу, удобно устроившись в плетеном кресле-
качалке на открытой площадке у задней стороны
дома, выходящей на внутренний дворик. Эти дворики —
излюбленное место вечернего отдыха счастливых
городских семей, имеющих собственные, пусть
небольшие дома-коттеджи. А в этом, с его традиционной
лужайкой, отливающей всеми тонами зелени, — от
густого малахитового до переходящего в желтизну, в
зависимости от удаленности источника влаги, —
разместилась настоящая мини-усадьба. Вдоль дальнего
забора разбиты грядки с овощами, из сарайчиков-стойл
доносится мычанье и блеянье. Все или почти все из того,
чем обычно потчует меня хозяин в этом доме, —
продукты этого своеобразного натурального хозяйства.
Это всевозможные сырые овощи, овощное и мясное
«кари», знаменитая своими целебными свойствами
«карела» (вид горького на вкус овоща, несколько
напоминающего съежившийся пупырчатый огурец), саг-панир
(отварная брынза в шпинате) и непременный
компонент всех, особенно сельских трапез в Индии — дахи
(простокваша, которую индийцы предпочитают
готовить из неснятого молока). Постоянно подающиеся к
столу в горячем виде сухие тонкие лепешки из муки
грубого помола — «чаппати», воздушные и
маслянистые «пури» из белой, преимущественно кукурузной
муки и более плотные «парата» сделаны хотя и из
купленного товара, но дома, самой хозяйкой или под
ее присмотром.
Это Пенджаб, его столица Чандигарх, через
который проходят важнейшие магистрали, соединяющие
Дели с северными районами. А мой хозяин,
энергичного сложения человек в высоком ярко-розовом
тюрбане, расходящемся на лбу аккуратным клином,
из-под которого едва проглядывает темно-синий
уголок, — сикх.
143
Познакомились мы с ним, можно сказать,
случайно, в новогоднюю ночь с 1975 на 1976 год. Я был
гостем вошедшей в политическую историю страны Чан-
дигархской сессии ИНК. Нас, иностранных гостей на
сессии, хозяева решили пригласить на новогодний
вечер отдыха в самый престижный городской клуб,
чтобы хоть как-то компенсировать разлуку с семьями в
эту новогоднюю ночь. Вот там-то и подошли ко мне
моложавый сикх с твердыми очертаниями лица и
высокая интересная женщина. Представились. Сказали,
что готовы, если я не возражаю, быть моими
опекунами на этом вечере среди незнакомых мне людей.
Названная фамилия супругов знакомо отозвалась в
памяти. Ну, конечно, это он, в прошлом известный
своими победами на стадионах многих стран спортсмен.
Лицо моего нового знакомого все же выдает тщательно
скрываемые чувства — он горд тем, что о нем еще
помнят, и не только дома.
С этого вечера мы стали друзьями. Оказываясь
проездом в Дели, мой приятель звонил мне, и мы
встречались обычно за ленчем на лужайке бассейна одной
из небольших, по-старомодному уютных гостиниц в
Дели. Бывая в Чандигархе, я искал встречи со своим
другом, который, помимо общей приятности, обладал
важным для моей профессии качеством. Он был
социально причастен ко всему, что происходило вокруг.
Не принадлежащий ни к одной из политических
партий, он всегда был в гуще событий, волновавших его
штат, его народ, оценивал их с позиций человека,
которому до всего есть дело, когда речь идет о судьбах
его родины. Таков мой друг.
Сегодня он необычно сосредоточен. Терпеливо
подождав, пока прибежавшие поздороваться с анкалом*
его дети, два сына и две дочери, оживленно
рассказывают о своих успехах в школе, в крикете** и
рисовании, он сдержанно, но твердо просит их оставить нас
одних. Как бы поняв неуместность своих мелких
восторгов, дети удаляются. Я смотрю им вслед и мне
жаль, что сегодня не удастся, как бывало,
полюбоваться на них. Индийские дети вообще удивительно
сочетают в себе трогательную непосредственность и жи-
* А н к а л — просторечное произношение широкобытующего
в Индии английского слова uncle — дядя.
** Распространенная в Индии и других странах
Содружества игра, отдаленно напоминающая лапту.
144
бой, раскрепощенный ум. Их не нужно упрашивать
проявить себя: они и поют, и танцуют, и
самозабвенно хвастают с неиссякаемой охотой. А эти четверо,
Есе как один, еще и на редкость миловидны.
Пенджабцы — красивый народ: рослые и крепкие телом, с
выразительными чертами по-северному светлокожих лиц.
Глядя на детей моего друга, унаследовавших все
лучшее от родителей и получивших кое-что в придачу
от расщедрившейся природы, невольно думаешь о
могучем генофонде индийцев, их колоссальных
интеллектуальных и физических потенциях.
Но дети уходят, и я знаю, что скажет мой друг в
продолжение разговора, который начался еще в
машине по пути из гостиницы. Потому что он не может
этого не сказать. Потому что это волнует сегодня всех
и тем более здесь — в Пенджабе...
В числе проблем, придающих особую остроту в
целом весьма пестрой и подвижной внутриполитической
обстановке в стране, в последние годы на первый план
выдвинулась так называемая пенджабская проблема.
Сложная сама по себе в силу взрывоопасного
сочетания экономического,
территориально-административного, этнического и религиозного факторов,
пенджабская проблема последовательно и злонамеренно
усугублялась враждебными внешними силами,
действующими как в соседнем Пакистане, так и в столицах
ряда западных стран.
Пенджаб является одним из двадцати пяти штатов
страны, население которого (около 20 миллионов)
неоднородно по языковому и религиозному признакам.
В Пенджабе примерно поровну говорящих на
основных языках штата пенджаби и хинди. Больше
половины населения — индусы. Из говорящих на
пенджаби большинство, но далеко не все исповедуют сикхизм,
считающийся ответвлением индуизма. Всего сикхов в
Индии около 15 миллионов (то есть менее 2
процентов), из которых лишь чуть больше половины
(примерно 8 миллионов) живет в Пенджабе. Однако сикхи
традиционно считают себя истинными пенджабцами.
В 1925 году они создали собственную политическую
партию Акали дал, которая вела упорную, но
безуспешную борьбу с партией Индийский национальный
конгресс за пребывание у кормила власти в штате.
Успеху ИНК способствовала и разобщенность сикхов,
часть которых симпатизировала ему либо стояла особ-
10 Бессмертный лотос
145
няком, а также постоянная фракционная борьба
внутри самой Акали дал. К середине 70-х годов в
движении сикхов появился новый центр влияния,
оспаривающий у Акали дал роль выразителя интересов и
внутреннего мира «истинных сикхов». Во главе его встал
ранее никому не известный послушник одной из гу-
рудвар* Джарнайл Сингх Бхиндранвале. Часть
центрального и штатовского руководства ИНК
опрометчиво расценили появление Бхиндранвале и его первых
фундаменталистских проповедей как дополнительный
фактор, способствующий правящей партии в ее
политической борьбе против Акали дал в Пенджабе.
Акали дал удалось прийти к власти лишь в 1977
году на волне успеха Джаната парти, нанесшей тогда
поражение ИНК на выборах в центральный
парламент. К моменту возвращения ИНК к власти в центре
и в Пенджабе после победы над Джаната парти в
январе 1980 года Бхиндранвале уже превратился в
«святого старца», вокруг которого оформилась группа
религиозных послушников, бросившая открытый вызов
престарелому руководству Акали дал. Однако эта
группа не ограничивалась обычными средствами
политической борьбы, все чаще прибегала к услугам
деклассированных элементов. Бхиндранвале развернул
широкую кампанию дискредитации руководства Акали дал
и одновременно направил недовольство сикхов
определенным экономическим застоем штата,
нерешенностью давних административно-территориальных
споров с соседним штатом Харьяна — против
центрального руководства страны. В условиях резкого
падения престижа Акали дал, особенно среди
глубоковерующих сикхов, Бхиндранвале не составило труда
превратиться с помощью фанатиков в знамя
воинствующего сикхского фундаментализма. Когда
правительство Индиры Ганди попыталось помешать тревожному
росту его популярности, было уже поздно. Во время
ареста Бхиндранвале по обвинению в причастности к
очередному уголовному делу, которых у него
накопилось порядком, толпа фанатиков и безумных
простаков вступилась за своего «старца», и Бхиндранвале
пришлось отпустить. Это лишь придало неистовости
его глубоко антинациональным по сути действиям.
Проповеди и воинствующие призывы новоявленно-
* Гурудвара (гурдвара) — сикхский храм.
146
го «гуру» теперь были нацелены против индусов,
Дели, центрального правительства, всей Индии. А тут?
еще многочисленные знаки внимания и расположения
к Бхиндранвале со стороны сикхов, проживающих в
целом ряде столиц западных государств, правительства
которых не спешили отмежеваться от этих жестов*
К тому же почти не скрываемая радость со стороны
Пакистана по поводу возникшего раздражителя,
который сулил стать ощутимым для Индии
дестабилизирующим рычагом. Конечным, стержневым
лозунгом Бхиндранвале и его мрачных рыцарей темных
кварталов и больших дорог становится требование
отделения Пенджаба от Индии, образования на его
месте так называемого сикхского государства Халистан*.
Оказавшись фактически в изоляции, без
собственных лозунгов и, главное, без энергичной поддержки
своего народа, хотя большинство и продолжало
симпатизировать Акали дал, руководство этой партии
окончательно утратило чувство политической перспективы
и переживало острый внутренний кризис.
Действия сторонников Бхиндранвале, дерзкие и
хищные, подчас не по-человечески жестокие, вылились
в настоящий террор, жертвой которого становились и
их политические противники, и ни в чем не повинные
люди. Газеты буквально ежедневно пестрели
сообщениями: «Убит редактор газеты», «Сикхские
террористы разгромили штаб-квартиру партии», «Тяжело
ранен старейший сикхский религиозный деятель»,
«Убийство индусов в рейсовом автобусе» и т. д. Сообщалось
и о том, что люди Бхиндранвале находят убежище в
сикхских храмах-гурудварах или уходят, совершив
налет, через границу в Пакистан, где их также
принимают и поддерживают. Главным опорным и командным
пунктом террористов и сепаратистов стал
находящийся в Амритсаре и почитающийся у сикхов как
святыня Золотой храм, где уже давно обосновался сам
Бхиндранвале.
...Мой друг еще секунду-другую молчит, как бы
подбирая слова, и, наконец, говорит:
— Ты понимаешь, я потерян, я не знаю, что мне
делать. Я лишь знаю, чего я не могу и не буду делать,
как бы меня к этому ни подталкивали, потому что это
значит зачеркнуть всю свою жизнь, самого себя. Я все-
* Земля правоверных (Пенджаба).
10*
147
гда считал, что Чандигарх нужно отдать Пенджабу *,
а Харьяне — те районы Пенджаба, где индусы
составляют большинство. Я согласен с тем, что нужно,
наконец, договориться о разделе воды между нами и
Харьяной**. Все это было и есть, и это нужно делать.
Но разве об этом сегодня идет речь? Разве те, кто
стрелял в Пратап Сингха, одного из столпов Тахта ***,
делал это для сикхов, для Пенджаба? И разве
убийства ни в чем не повинных индусов помогут нам,
пенджабцам, в том числе и сикхам, получить то, что
мы хотим? Узнаешь обо всем этом и начинаешь
верить, что за такими действиями стоит кто-то, кому
наплевать на всех нас, сикхов, на наши семьи, наших
детей. Я — сикх, пенджабец, но я еще и индиец,
хотя, пожалуй, именно в этой последовательности. Что
лично мне сулит идея Халистана? Продовольственное
изобилие, сикхское братство? А разве всего этого не
было и нет? Зато я знаю, что потеряю: я перестану
быть индийцем, частью большой Индии.
Сикх-индиец — это одно, и я живу так почти полвека и вполне
доволен. А просто сикх — это еще неизвестно что,
ясно только, что без Индии все у него будет мельче,
незначительнее.
Мой собеседник учтиво пододвигает ко мне
подоспевшую, прямо с пыла чаппати, принесенную слугой,
и продолжает:
— Но это говорю я, исколесивший свою страну
вдоль и поперек и побывавший вдобавок на
двух других континентах. А что думает
самый простой сикх-горожанин где-нибудь в
Патияле или, скажем, в небогатой деревне?
По-разному — в зависимости от того, с кем свела его судьба,
насколько упруг его природный ум перед силой
страстей и эмоций, какую меру свободы от мнения
религиозных наставников он для себя избрал и завоевал,
наконец, от того, насколько конечный настрой его общи-
* Чандигарх является одновременно столицей штатов
Пенджаба и Харьяны, а также союзной территории Чандигарх.
Передача Чандигарха полностью Пенджабу — одно из
требований сикхов, которое общественность Индии признает
правомерным.
** Один из предметов спора между Пенджабом и
Харьяной — установление твердых квот воды, поступающей из рек,
которые протекают по территории обоих штатов.
*** Акал Тахт — цитадель Золотого храма. «Тахт» в данном
случае — символ всего, связанного с этосом сикхов.
148
ны в конкретном социальном и территориальном
закутке позволит осуществить эту свободу.
Видя, что хозяин почти не притрагивается к :;::ще,
я тоже без особого усилия подавляю в себе остатки
гастрономического интереса. Слова моего друга
задевают меня глубоко, хотя я лишь слушаю и стараюсь
побороть внутреннее волнение.
— Вот и получается, что многие сикхи искренне
верят этим обманщикам, которые трезвонят, закатывая
глаза и потрясая тальварами*, что нас обманули,
обокрали и унизили. Верят или не имеют возможности и
способа проявить свое неверие, не опасаясь за
собственную жизнь. Я сам иногда ощущаю себя
жертвенным существом, для которого рано или поздно
наступит час заклания. Ведь они ни перед чем не
остановятся. Вот и решай, как быть, что делать?
Южный вечер целиком затопил своей липкой
темнотой все неосвещенное пространство. Накрытый стол
окончательно остыл. Слуга уже перестал подносить
лепешки, поняв, что они не понадобятся. Мой друг,
заканчивая свой печальный рассказ, долгим взглядом
смотрит в наступившую темноту...
Оказываясь среди индийцев самых различных
социальных уровней и политических убеждений, я
неоднократно становился свидетелем их горячих споров о
том, как бз7дет развиваться обстановка в Пенджабе.
Многие говорили, что правительство ни за что не
решится на вооруженный захват Золотого храма. «Вы
только представьте себе на минуту, к чему это
приведет?!» — с неподдельным волнением говорили они, и
это был скорее не вопрос, а отголосок настроений
подавленности и тревоги.
Им возражали:
— Вот так же, наверное, рассуждают и
молодчики Бхиндранвале: мы, мол, будем творить, что хотим,
а нас не тронь — ведь это посягательство на права
религиозного меньшинства. Значит, выходи на
большую дорогу, грабь, убивай под видом борьбы за
священный Халистан, а потом отсиживайся себе преспо-
койненько в гурудваре, где тебя никто не тронет да
еще и накормят и напоят. Так, что ли, получается?
Ну уж нет! Этому не бывать. Не может вся страна
быть заложником в руках горстки негодяев. Они
должны получить и получат по заслугам!
* Изогнутый сикхский меч.
149
И те, и другие знали, что говорили, и оказались
по-своему правы. 5 июля 1984 года правительство
отдало приказ взять штурмом Золотой храм и выбить
сикхских сепаратистов из их логова. Участникам
операции «Голубая звезда» (такое кодовое название она
получила) выпала горькая солдатская доля
обрушиться на Золотой храм, откуда далеко за пределы
Пенджаба разносились подстрекательские песнопения.
Храм, как и ожидалось, огрызнулся
нескончаемыми пулеметными очередями, взрывами гранат и
противотанковых ракет, которые жрецы предпочли своим
священным тальварам, не задумываясь об ущербе,
причиняемом ими самими сикхской реликвии.
Наступавшие, действовавшие без прикрытия, несли
большие потери в тяжелом бою. Тогда был отдан приказ
открыть артиллерийский огонь по главным огневым
точкам. Когда бой утих, Бхиндранвале был мертв.
Эта спровоцированная трагедия больно отозвалась
в сердцах всех мыслящих индийцев, особенно сикхов.
Многие из них не сумели или не захотели установить
верную причинно-следственную связь событий,
отреагировали с позиций оскорбленного меньшинства.
Среди них были такие, кто явно или скрыто проносил
мысль о возмездии. Особенно такие настроения или то,
что было призвано их породить и закрепить,
нагнетались из-за рубежа, все из тех же опорных пунктов
так полюбившимися на Западе «истинными
страдальцами за Халистан».
Уже после описанных событий одна уважаемая
газета, известная своим консервативным уклоном,
опубликовала на первой полосе интервью с одним из
сикхских духовных эмигрантов, проживающим на Западе.
Корреспондент газеты, умышленно выведя себя «за
сцену» и целиком предоставив ее сикху, как бы
демонстративно открещивался от напечатанного, предлагал
соотечественникам полюбоваться на этакое чудо-юдо.
И неспроста. Из монолога, вернее, истошного крика
брезгливости, высокомерия и ненависти выпирал
наружу типичный салтыковский «чумазый». Сикх
поносил свою страну, всех индийцев, их религию,
культуру, традиции. И закончил все это эффектной, на его
взгляд, фразой: «Если бы мне дали атомную бомбу,
я бы сбросил ее на Индию».
Мне самому доводилось наблюдать явные следы
обиды, граничащей с вызовом всему, что выходит за
160
пределы пяти святых заповедей — примет сикхов*.
Помню, как на званом вечере в кругу юристов
оказался за одним столом с внушительного вида сикхом, уже
в годах, но по-пенджабски крепким и энергичным,
назвавшимся бизнесменом. Кто-то из участвовавших в
разговоре в какой-то связи затронул вопрос о
духовной близости индусов и сикхов. Нашего героя словно
ошпарили кипятком. Он включился в разговор
страстно и не очень-то следя за своими манерами: «Вы
сказали: «близость»? Много вы понимаете, я вижу, в
этом деле! Мы, сикхи, никогда не имели ничего общего
с индусами. Наша религия особая, наш язык — иной».
— Позвольте, позвольте, — начал было один из
сидящих за столом. — Как же «ничего общего».
Сикхизм отпочковался от индуизма как его разновидность,
принятая воинами в походе, чем, в сущности, были
сикхи в течение нескольких столетий. Ваш язык, пенд-
жаби, и хинди, как и большинство североиндийских
языков, произошел от древнего санскрита. Я не
призываю сикхов, подобных вам, расстаться с ощущением
собственной исключительности или, скажем, возлюбить
нас, индусов, сию минуту. Но вы достаточно легко
обходитесь с фактами, с историей.
Конец фразы можно было скорее уловить, чем
услышать : сикх, соединив яростный пафос с
высокомерием и окончательно растеряв последние претензии на
завсегдатая светских салонов, уже просто кричал:
«Довольно! Довольно вам, индусам, скрываться за
спинами воинственных и трудолюбивых сикхов. Были
моголы — головы наших лучших сынов катились с плах **,
а вы трусливо отсиживались и отмалчивались.
Сегодня сикхи — самая динамичная и богатая община в
Индии, которая кормит всю страну хлебом, а сама
даже не имеет собственной столицы. Сикхи —
воинственная нация. Мы всегда выступали против Дели, кто бы
в нем ни сидел — моголы или Индира Ганди».
Неоднозначно реагировала на штурм Золотого хра-
* Пять обязательных атрибутов убранства сикха,
начинающиеся на «к*: «кара» — металлическое кольцо на запястье;
«кирпан» — изогнутый кинжал; «качха» — короткие нижние
штаны, «канга» — гребень, удерживающий волосы под
тюрбаном, и «кеш» — нестриженые волосы и борода.
** Имеется в виду эпизод, когда по приказу могольского
императора Аурангзеба в делийской гурудваре был казнен видный
сикхский военачальник Тегх Бахадур, после смерти
причисленный сикхизмом к лику святых в качестве девятого « гуру > сикхов.
151
ма и сикхская часть армии, снискавшая себе славу
одного из лучших ее контингентов. По
публиковавшимся сведениям, были случаи дезертирства, ухода в
Пакистан. Нашлись и такие, кто двинулся в
Амритсар для «освобождения» Золотого храма.
Эти моменты, хотя и не свидетельствовали о
массовом отчуждении сикхов, должны были приниматься в
расчет прежде всего в вопросах обороны и
безопасности, включая проблемы безопасности
премьер-министра Индиры Ганди, в личной охране которой
продолжали оставаться сикхи.
В беседе с Индирой Ганди один находившийся в
Индии с визитом иностранный представитель обратил
ее внимание на определенный риск, связанный с
сохранением в ее личной охране сикхов. При этом он
сослался на то, что встретил нескольких сикхов,
направляясь от проходной к резиденции
премьер-министра, и в подтверждение своих слов показал в окно на
одного из них, рослого офицера с аскетическим
выражением лица. Офицер, как будто слыша, что речь
идет о нем, смотрел в сторону беседовавших. Индира
Ганди улыбнулась все чаще появлявшейся у нее в
последние годы улыбкой твердой печали и сказала: «Ие
думаете же вы, что я поддамся холодным
математическим выкладкам и уволю живого человека. Это —
Беант Сингх. Он работает в моей охране 18 лет.
Примерный офицер. Я считаю его своим другом».
19 ноября 1987 года Индире Ганди исполнилось бы
70 лет. Три года и три недели не дожила она до этого
дня. 30 октября 1984 года, находясь в штате Орисса,
где она участвовала в избирательной кампании и, как
всегда и везде, выполняла роль главного добытчика
голосов за свою партию, эта хрупкая немолодая
женщина сказала, обращаясь к участникам
многотысячного массового митинга: «И если мне придется
умереть ради своего народа, я буду испытывать лишь
гордость от этого. Каждая капля моей крови, я уверена,
послужит тому, чтобы моя страна развивалась,
становилась сильной и динамичной».
На следующий день, 31 октября в 9 часов 22
минуты утра серия выстрелов, раздавшихся на углу из<
вестных каждому жителю столицы улиц Сафдарджанг
и Акбар, оборвала жизнь этой мужественной и
неутомимой женщины, в течение 15 лет руководившей
гигантской страной.
152
На территории резиденции семьи И. Ганди было
два основных здания: жилой дом под номером 1 на
Сафдарджанг-роуд с малым рабочим кабинетом
премьер-министра и помещение под номером 1 на Акбар-ро-
уд, в котором находились ее основной кабинет и
канцелярия. Это утро рабочего дня самой середины недели
началось для Индиры Ганди, как обычно, рано. За
многие годы политической деятельности она выработала в
себе привычку спать буквально по несколько часов в
сутки, поражая коллег и домочадцев своей неутомимой
энергией и спартанской неприхотливостью. Она
несколько задержалась в резиденции, навещая дольше
обычного детей Раджива, Приянку и Рахула, которые
накануне попали в небольшую автоаварию.
Наконец Индира Ганди показалась на веранде
дома, одетая в оранжевого цвета сари. Всегда
придающая большое значение одежде, а также своему
внешнему виду, она только что услышала комплименты по
поводу того и другого от своей невестки Сони, и удов-»
летворенная улыбка украшала ее слегка усталое, но
выразительное и одухотворенное лицо.
Ей предстояло пройти несколько десятков метров
по асфальтовой дорожке, пересекающей стриженый га*
зон и ведущей к плетенной из тростника калитке
забора, отделяющего жилой дом от канцелярии. Там,
среди уже ожидавших ее посетителей, находился и из-»
вестный драматург, актер и кинорежиссер Питер Усти-»
нов, который условился с премьер-министром об
аудиенции для телевизионного интервью.
У калитки круглосуточно дежурил член охраны*
В тот день здесь стоял уже известный читателю БеанФ
Сингх. Увидев спешащую Индиру Ганди, он поздоро-*
вался с ней, сложив руки в традиционном
приветственном «намастэ», и открыл калитку. Премьер-министр
едва успела ответить на приветствие и пройти калитку»
как Беант Сингх выхватил пистолет и дважды в ynoji
выстрелил в нее. Индира Ганди уже падала смертель*
но раненная, когда стоявший невдалеке и подскочив.*
ший к ней при звуках первых выстрелов другой
охранник буквально разрядил в нее магазин своего ав«
томата системы «томсон». Это был сравнительно не-»
давно принятый в личную охрану премьер-министра
констэбль Сатвант Сингх, тоже сикх. Как будто не
удовлетворившись совершенной жестокостью, Беан*
Сингх еще трижды выстрелил в поверженное тело.
158
Покушавшиеся были немедленно схвачены и
разоружены подоспевшим патрульным подразделением.
Однако через несколько минут из караульного
помещения, куда их препроводили, вновь послышались
звуки борьбы и выстрелы. Когда они утихли, оба
покушавшихся не проявляли признаков жизни. Беант
Сингх был убит, а Сатвант Сингх находился в
критическом состоянии. Согласно объяснениям патрульных,
арестованные, оказавшись в караульном помещении,
попытались завладеть оружием, после чего солдаты по
приказу старших по команде открыли по ним огонь.
Борьба за жизнь премьер-министра и ее убийцы
началась почти одновременно. Удалось спасти лишь
того, кто убил.
Путь возвращения к жизни Сатвант Сингха был
мучительно длинным и изменчивым. Несколько раз
непосредственный участник преступления находился в
состоянии клинической смерти. В конце концов удача,
уже отказавшая пожилой женщине, улыбнулась
молодому сикху мертвой непрощающей улыбкой.
Во время трагического происшествия в столице не
было ни самого близкого Индире Ганди человека, ее
сына Раджива, ни тогдашнего президента страны За-
ил Сингха, являющегося главой законодательной
власти. Первый вел предвыборную работу в далекой
глубинке штата Западная Бенгалия, второй — находился
с официальным визитом в ЙАР. В течение четверти
суток в стране фактически не было ни
премьер-министра, ни президента. К моменту прибытия Заил
Сингха парламентская фракция ИНК избрала своим
лидером Раджива Ганди. Президент страны одобрил это
решение. Такие тревожные и трагические
обстоятельства сопутствовали приходу к власти шестого премьер-
министра республики Индии Раджива Ганди.
В течение нескольких дней страна оставалась в
состоянии шока от происшедшего. Особенно это
ощущалось в северных районах. Временным ослаблением
власти не преминули воспользоваться различного
рода деклассированные элементы и те, кто, выдавая себя
за сторонников «священной мести инородцам», на
деле выполнял указания врагов независимости и
национальной гармонии Индии. В начале ноября многие
районы столицы и других городов Северной Индии
бказались охваченными заревом пожаров. Так
неусыновленные «дети Индиры Ганди» расправлялись с ни
154
в чем не повинными сикхами и членами их семей,
проживающими в качестве религиозного меньшинства
во многих городах и поселках. Политически
сознательные недруги Индии выполняли роль наводчиков, а
многотысячный люмпен — их послушного орудия,
уничтожавшего имущество, избивавшего и
убивавшего сикхских детей, женщин, стариков. В ходе этих
«священных погромов» и наводчики, и головорезы не
брезговали даже мародерством.
Многие индусы, правильно разгадав подоплеку
этих событий, укрывали в своих домах сикхов и их
семьи, с которыми их связывали десятки лет дружбы
и взаимовыручки. Так удалось уберечь тысячи и
тысячи сикхов, которых пытались принести в жертву за
жестокое убийство премьер-министра с единственной
целью вызвать новый разгул страстей, довести
внутреннюю напряженность до крайней точки.
В столице появились группы непонятного вида и
рода занятий, но явно не по-доброму настроенных
людей, куда-то спешащих и что-то высматривающих по
пути. В руках у них были обычные орудия толпы:
палки, веревки, свертки с какими-то крючьями. По-
ровнявшись с идущей навстречу машиной, они
обшаривали липкими взглядами проезжающих и, не
обнаружив объекта своих поисков, воровато отводили
глаза в сторону, кривили губы в хищно-зверином подобии
улыбки. Находились они или нет под воздействием
каких-либо одурманивающих средств, сказать не берусь.
Но глаза их запомнились — в них мутно и
мертвенно хоронилась тупая безотчетная решимость нанести
УДар, унизить, убить. Так выглядели те, кто в те
печально-памятные дни, учинив самосуд над сикхами,
подлил масла в уже пылавший костер, пожиравший
секуляристские устои страны.
...Я покупал свежий фруктовый сок всегда в одной
и той же лавчонке, которой владела семья сикхов.
Всегда веселому, со сверкающей из-под черной бороды
белозубой улыбкой хозяину лавчонки Гурдипу
импонировало мое постоянство. Он демонстративно посылал
сынишку отобрать лучшие плоды, а если сомневался
в качестве имевшихся в тот день у него самого,
обращался к соседу-индусу: «Харилал, браток, дай-ка мне
твоих апельсинов. Сегодня у тебя товар получше».
Харилал с удовольствием насыпал в пластмассовое
лукошко дюжину ярких, упругих плодов. Он не ревно-
155
вал. В его лавочке я делал другие покупки. Гурдип
пропускал очищенные апельсины через
соковыжималку, наливал положенные десять стаканов в
захваченную мною посудину и обязательно доливал
оставшийся сок — на поход. Я знал, что Гурдип, как и все
индийские торговцы, может так рассчитать число и
размер плодов, что получится ровно по заказу — ни
капли больше, ни капли меньше. Но поход всегда
получался, и каждый раз сикх с наигранным удивлением
и явным удовольствием отправлял его в мою банку.
Спустя несколько дней после погромов я решил
проведать Гурдипа. Лавчонка была затворена
гофрированной жестяной ставней, на которой явно
проступали следы огня и копоти. Харилал, увидев меня,
вышел и стал рядом с виноватым и печальным видом.
Я ни о чем не расспрашивал, зная наперед, что
сочувствие Харилала заставит его самого все рассказать.
Й не ошибся.
— Понимаешь, сахиб *, — начал он, как бы
оправдываясь, — эти нехорошие люди налетели, как с неба
свалились. Человек двадцать. Сразу направились к
Гурдипу, стали все у него расшвыривать, кричали, что
настало время ему рассчитаться за своих братьев. Ты
знаешь, сахиб, Гурдип — парень не из робких и мог
бы запросто накостылять двум-трем этим гунда**. Он
было и хотел попробовать. Но мы с Митху и Гопал ом
его удержали. Нас, конечно, стали обзывать
сикхскими прихвостнями и торгашами, да и тумаков
надавали порядком. Но Гурдипа мы все же уговорили уйти
от греха подальше. Хорошо, что никого из его
домочадцев не было в лавке. Эти разбойники опрокинули
прилавок, побили всю посуду, открутили и унесли
соковыжималку. А ведь она у Гурдипа — лучшая из
всех здешних, сами знаете. Перед тем, как уйти, они
подожгли лавку. И не подпускали никого, пока все
хорошенько не заполыхало. Как только они ушли, мы,
конечно, разом погасили огонь. Тут уж все старались,
даже те, кто, быть может, радовался приходу этих
разбойников — ведь лазки наши рядом, все могли сгореть.
Гурдипа я не видел месяца полтора. Но однажды,
оказавшись неподалеку, еще издали разглядел, что за-
* Господин (хинди) — устарелое обращение к знатному
человеку; в настоящее время употребляется лишь для подчеркивания
разницы в положении, либо иронически.
** Бандит, хулитан (хинди).
156
копченной ставни нет. Подойдя, узнал Гурдипа. Он
сидел за прилавком, заново покрытым оцинкованной
жестью. На прилавке стояла другая, меньшего размера
и не такого веселого вида, как прежняя,
соковыжималка. Я поздоровался. Кроме ответного приветствия, сикх
не сказал ни слова.
— У тебя здесь много друзей, Гурдип, — не
выдержал я. — Они мне рассказали про твою беду. Теперь
все позади, слава богу.
Мои потуги на участливый оптимизм требовали
встречного жеста со стороны Гурдипа. Молчание
означало бы, что хозяину не по вкусу мой приход. Гурдип
попытался улыбнуться, но взгляд его оставался
темным и отрешенным.
— Теперь сахиб может покупать сок не
только у Гурдипа. Эта соковыжималка не дает нужного
вкуса.
— Мне все равно будет приятно приходить к тебе,
Гурдип, если ты, конечно, не против. Такая уж
привычка.
— Нет, Гурдип не против. Я рад всякому
покупателю. Только вот не знаю, сколько еще здесь останусь*
Уже приходило несколько желающих купить лавку.
Как будто подслушали, что я собираюсь уехать в
Пенджаб.
— Почему? Разве тебе здесь плохо торговалось?
— Торговалось хорошо. Иначе не давали бы мне за
эту прогоревшую лавку два лакха*. Но оставаться
здесь мне негоже. Харилал и другие, конечно,
неплохие люди. Уберегли меня в тот раз от большей беды.
Это правда. Только стоило ли? Может, лучше мне
было тогда же придушить парочку этих шакалов, а там —
будь что будет. Сахиб, наверное, еще не знает, что в
тот же вечер такая же шайка побывала и у меня
дома. Сахиб помнит мою младшую сестру Нирмалу?
Так вот нет ее больше. Они загнали ее на крышу,
стали издеваться. Соседи видели, как она пыталась
спрыгнуть на лестницу, но не рассчитала...
Разговаривая так, как бы с самим собой, Гурдип
вяло крутил ручку аппарата, пока не упали последние
капли. Сока оказалось ровно десять стаканов — ни
* Л а к х —« сто тысяч (хинди). В данном случав —■
100 000 рупий, примерно 8 тысяч долларов.
157
капли больше или меньше. Я отдал приготовленные
«без сдачи» деньги, и сикх безразлично бросил их в
общую кубышку.
Вскоре в лавке появился новый хозяин. Харилал
рассказал мне, что вся семья Гурдипа отправилась в
Пенджаб к родне.
— Он так торопился уехать, что не получил своих
двух лакхов. Новый хозяин в последний момент
скостил пятнадцать тысяч. Гурдип стал очень сердитым,
даже не попрощался толком. Последнее время не
снимал с головы тюрбана — кесри*.
В словах Харилала не слышалось упрека. Они
были сказаны с грустью о чем-то трудно поправимом и
как бы в предчувствии новых бед...
Правительство, оправившись от первоначального
оцепенения, ввело в Дели дополнительные
подразделения регулярной армии. Впервые в истории
независимой Индии прошедшие по улицам столицы танки
направлялись не на парад. Бесчинствам самоявленных
фанатиков и их покровителей был положен конец. Но
уже нанесенный моральный ущерб превратился в
новый разрушительный фактор, масштабы и значение
которого лишь частично подтвердили дальнейшие
события.
Правительство Раджива Ганди взяло курс на
политическое урегулирование «пенджабского вопроса».
В Пенджаб был назначен новый губернатор. Был
создан специальный комитет по Пенджабу во главе с
премьер-министром, в который вошли наиболее
влиятельные члены центрального кабинета министров.
Поддерживались постоянные контакты с находившимися
под арестом с момента штурма Золотого храма
сикхскими лидерами. К весне 1985 года все они были
выпущены на свободу.
Экстремистские и сепаратистские элементы в
сикхском движении призвали в качестве своего идейного
вождя престарелого Джогиндера Сингха, отца Бхин-
дранвале. Этот ход был сделан с иезуитской
расчетливостью: ведь масса безграмотных сикхов оставалась
под воздействием откровенно подстрекательских идей
монаха-громилы, к тому же еще не остыл в их серд-
* Тюрбан шафранового цвета, символизирующий
непокорность, бунтарство.
158
цах пожар антисикхских погромов в северных городах,
который усердно поддерживался продолжателями дела
Бхиндранвале.
Вышедшие на свободу сикхские лидеры оказались
в чрезвычайно трудном положении. Их приглашали
объединиться под знаменами новой партии, которая
явно вела сикхов в пропасть новых авантюр. Но для
того, чтобы открыть на это глаза десяткам тысяч
своих обманутых братьев, нужно было время.
Общепризнанный лидер сикхов Харчаран Сингх Лонговал
отказался объединиться с экстремистами и вместе со
своими сторонниками взял линию на постепенное
перетягивание на свою сторону большинства не только
политически искушенных сикхов, но и простых
горожан и деревенских жителей, часть которых еще
продолжала считать Бхиндранвале и его отца
выразителем своих религиозных, национальных и
экономических интересов. Эта работа незамедлительно начала
приносить результаты. По всей стране возникли
общества дружбы сикхов и индусов. На страницах
центральной прессы активно проводилась мысль о
неделимости Индии, об испытанной дружбе между сикхами
и индусами. Между руководством сикхов и
центральным правительством было достигнуто соглашение
о решении в День республики — 26 января —
основных спорных вопросов, включая передачу Пенджабу
Чандигарха в обмен на включение в состав Харьяны
ряда хиндиязычных районов Пенджаба. Все эти меры
способствовали определенному снижению
напряженности.
Однако далеко не все шло и продолжает идти
гладко. Автор не может подвести читателя к
последнему состоянию дел в пенджабском вопросе. Он лишь
дает ему возможность самому представить себе его
остроту и дальнейшую перспективу на основании
событий, имевших место к моменту сдачи материала в
набор.
В августе 1985 года террористами был убит
X. С. Лонговал. На состоявшихся в октябре выборах
в законодательное собрание штата и довыборах в
центральный парламент от штата Пенджаб победила
партия Акали дал, получившая право на сформирование
правительства во главе с видным сикхским деятелем
умеренного толка С. С. Барналой. 21 января 1986 года
Сатвант Сингх и двое других обвиняемых по соучас-
159
тиго в убийстве Индиры Ганди были приговорены к
смертной казни. День республики 26 января
ознаменовался новой вылазкой сикхских сепаратистов и
террористов, в результате чего выполнение упомянутого
соглашения было фактически сорвано. В феврале
1986 года экстремисты вновь захватили Золотой храм.
Убит еще один член парламента от правящей партии
ИНК. Из-за рубежа, со стороны проживающих там
сикхов, продолжают раздаваться угрозы расправиться
с Радживом Ганди...
Проблема Пенджаба, сикхов так или иначе
ощутима во всей Северной Индии. Более отдаленной, а то
и вовсе незаметной, она представляется на юге.
Впрочем, и у юга немало проблем: как тех, что встречаешь
по всей стране, так и собственных.
В последние годы на юге Индии обозначилась
проблема отхода от индуизма в среде представителей
низших каст. Этому в немалой степени способствовали
внешние силы, в том числе и те, кто усердно пытается
использовать многоукладность, многоликость страны
для расшатывания ее политической, экономической и
социальной стабильности с целью свернуть Индию с
избранного ею пути, сделать ее более сговорчивой, а
по возможности и повести за собой.
Используя бедственное положение большинства
представителей низших каст, самозваные духовные
эмиссары активно агитируют их перейти в другую
веру, в основном мусульманскую, которая якобы делает
всех равными перед аллахом. Агитация
сопровождается вполне конкретным вспомоществованием, как бы в
виде «подъемных» на преодоление материальных и
психологических издержек, связанных с отрывом от
родной общины. Деньги на это, как говорят сами
индийцы, щедро предоставляются отдельными
мусульманскими странами. Вопрос о «религиозной диверсии»
против Индии неоднократно поднимался в парламенте.
Индийцы, конечно, сами определят степень этой
угрозы и способы ее отражения, но и мне довелось
наблюдать следы разрушительной ретивости новоявленных
миссионеров.
Ковалам-Бич известен не только в живописной
Керале, что на юго-западном побережье субконтинента,
но, пожалуй, во всей Индии. По красоте песчано-паль-
кового морского ожерелья с ним могут сравниться
160
лишь Гоа и Пури. Оказался я там проездом спустя три
года со времени последнего посещения. Рано утром
прошелся посмотреть, что нового в этих местах. Все
так же — и величавый океан, и гогеновская подкова
побережья. Для визитеров вроде меня это райский
уголок, красота которого услаждает, успокаивает,
наводит на размышления вселенского свойства. А для
местных жителей это источник существования, притом
весьма капризный, воздающий только за нелегкий
труд рыбака. В основном это представители
национальности малаяли и частично тамилы, народ
некрупный, относящийся к дравидской семье
индоевропейской расы, как бы пограничной с негроидной.
Их прокаленные до черноты, небольшие, но ладные
мускулистые тела прикрыты традиционными
набедренными юбчонками «лунги», вытравленными солнцем и
морской солью. Головы обмотаны полотенцами или
косынками. Народ приветливый, любящий стрельнуть у
прохожего сигаретку, спросить, который час — не из
надобности, а так, для пущей сообщительности.
Многие интересуются, не уступлю ли свою футболку, и
спешат растолковать суть такой корысти: в море одежда
«горит» на глазах, не напасешься, а в футболке
рыбаку ловчее, да и от солнца прикрыт. Объясняться с
ними не просто, знают только свой родной язык,
хинди не знают вовсе, а по-английски — лишь несколько
слов.
Рыбаки группами по два-три человека связывают
разобранные на ночь лодки. Каждая состоит из
четырех грубо подогнанных друг к другу бревен — два на
днище и два — по бортам, если это можно назвать
днищем и бортами. Суть такой лодки совсем не в не-
протекаемости, вода свободно гуляет по щелям. Это
скорее узкий, маневренный плот из очень тяжелого
пальмового дерева. Благодаря собственной тяжести
такая лодка спасительно зарывается в набегающие
волны, а рыбаки, ловко орудуя веслами из разрезанного
вдоль крупного бамбука, удерживают ее от бокового
крена и выгребают на простор.
Иду дальше в направлении рыбацкой деревни,
снова откликаюсь на знакомые вопросы о сигаретах и
времени. И вдруг — не показалось ли? — вижу
неподалеку мечеть, довольно внушительных размеров,
которой здесь раньше и в помине не было. Подхожу — и
действительно, мечеть новенькая, точно с иголочки,
11 Бессмертный лотос
161
еще не уступившая солнцу и муссонным дождям
яркости свежевыкрашенных зеленых куполов и бледно-
сиреневых минаретов. Как, когда, откуда?
Известно, что в Керале довольно значительная
часть населения исповедует христианство, что есть
здесь и мусульмане, а местная фракция партии
Мусульманская лига неоднократно входила в
коалиционные правительства штата. Но мечеть здесь, в одном из
популярнейших мест отдыха общенационального
значения, где местным рыбакам-мусульманам явно не по
средствам подобные проявления религиозной
истовости?!
Узнаю: мечеть построили в прошлом году, очень
споро, на деньги арабов. Каких, спрашиваю, арабов,
зная наперед, что для малограмотных в Индии
арабский мир ограничивается странами ОАЭ, Кувейтом и
Саудовской Аравией. Наиболее предприимчивые и
легкие на подъем индийцы, большей частью из
экономических и социальных «низов», в том числе и
образованные, рвутся туда с целью сколотить хоть какой
капиталец ценой услуг, исполнять которые самим
жителям этих стран не позволяет своеобразно понимаемое
чувство собственного достоинства. В ответ слышу, как
и ожидал: раскошелились саудовцы, давшие на
приручение рыбаков к Корану несколько кроров* рупий.
А вот и деревня. Из рыбаков в это время дня здесь
остаются лишь те, чьи сети так износились, что
нуждаются в основательном ремонте. Остальные вышли в
море. Все здесь так же, как три года назад.
Любопытные ребятишки, дряхлые старики, женщины,
погрязшие в заботах о своих убогих хозяйствах. Гнет
бедности ощущается почти физически. Хочется спросить
вот эту сидящую на корточках мать большой семьи,
что-то перебирающую у порога своей хижины: рада
ли она мечети, что появилась поблизости, не хотела
бы чего-нибудь другого. Но женщина занята. Лицо
ее, в котором можно еще угадать следы типично ке-
ральской женской привлекательности, выражает лишь
покорную сосредоточенность и усталость. Нет, не
стану ей докучать. Разве и без того не ясно. Нелепая
мечеть кургузо торчит на фоне моря и от этого выглядит
нелепой вдвойне. Несколько кроров! А семья рыбака
живет на несколько рупий в день.
* К р о р (хинди) — 10 миллионов.
162
Не только здесь, в хижине керальского рыбака,
поселилась постылым, непрошеным гостем нужда. Ее
знают шахтер из Чесналы и горшечник из Ришикеша,
чеканщик из Сринагара и разносчик табачных
самокруток «биди» с мыса Каморин, бомбейский
текстильщик и рабочий чайной плантации Дарджилинга. Их
десятки миллионов, — хинди, бихарцев, кашмирцев,
тамилов, маратхов и ассамцев, — тех, кто денно и
нощно поглощен заботой о завтрашнем хлебе насущном.
Но есть перемены, перемены к лучшему, пусть и
не такие скорые, повсеместные и необратимые, как
того хотелось бы. Весь опыт независимого развития
Индии показывает, что, как бы тяжелы ни были ее
собственные проблемы, они могут быть постепенно
решены, и страна ведет жестокую и праведную борьбу за
свое лучшее будущее.
В этой борьбе у Индии немало искренних друзей во
всем мире, тех, кто помогает ей и добрым словом, и
добрыми делами. Но есть и такие внешние силы,
которые стремятся опутать Индию ее внутренними
проблемами, помешать ее уверенной поступи на
международной арене. Индийцы хорошо знают своих друзей и
недоброжелателей, хотя и продолжают следовать
избранному курсу: «Укреплять дружбу там, где она
есть, и добиваться улучшения отношений там, где
остаются недомолвки, взаимное недоверие, а то и
прямая вражда». В последние годы Индия все четче и
полнее увязывает этот курс с главной задачей
современности — обеспечением всеобщего мира и
безопасности.
Этот новый акцент во внешнеполитических
приоритетах отчетливо прозвучал в ходе советско-индийской
встречи в верхах и в подписанной 27 ноября 1986
года Михаилом Сергеевичем Горбачевым и Радживом
Ганди Делийской декларации о принципах свободного
от ядерного оружия и ненасильственного мира.
Проникнутый духом «Панча шила», Бандунга и
Хельсинкского заключительного акта, новой
концепцией уверенности в торжестве здравого смысла, этот
документ является выражением коллективной воли
более чем миллиардного населения двух стран. Он как
бы сохраняет и передает драгоценную эстафету жизни
от старшего поколения, в рядах которого уже
появились невосполнимые бреши, — через ныне живущих —
и?-ним детям и внукам.
И*
163
Важнейшая жизнеутверждающая доминанта
декларации — в адресованном всему человечеству
призыве выработать новое политическое мышление, в
признании человеческой жизни высшим смыслом и
ценностью, в точной эмфазе о неразрывности судьбы
каждого человека, каждой страны и народа — с судьбой
планеты. Высокой политической и общечеловеческой
духовностью проникнуты все десять статей
декларации. В десятой руководители двух стран выдвигают
программу всеобъемлющих, конкретных и
безотлагательных мер, которую необходимо претворить в жизнь
всему мировому сообществу для достижения
провозглашенных идеалов. Это программа разоружения —
от снижения уровней обычных вооружений и
вооруженных сил, запрещения уже имеющихся и новых
видов оружия массового уничтожения — до полного
запрещения испытаний ядерного оружия, разоружения
космоса, являющегося общим достоянием
человечества, и полного уничтожения ядерных арсеналов до
конца текущего столетия.
«Время для решительных и безотлагательных
действий настало», — говорится в заключении
декларации, которая укрепляет мировую общественность в ее
борьбе за мир без насилия и войн, служит надежным
ориентиром и инструментом в этой борьбе. Сегодня
документ уже прочно вживился в ткань концепций и
принципов международных отношений, реальной и
конструктивной дипломатии.
Еще одна любопытная и симптоматичная примета.
Декларация подписана руководителями двух стран,
занятых выработкой новых подходов к решению
серьезных проблем, обеспечению здоровых и
долгосрочных внутренних сдвигов. Нет ли здесь определенной
натяжки, даже противоречия? Решительно нет.
Именно тот, кто по-настоящему заботится о своем доме,
больше и глубже размышляет над тем, как уберечь
его от ненастья. В этом простая и верная диалектика
жизни, взаимосвязь разума, мира и труда.
О том, что декларация является ярким примером
творческого политического созидания, говорят и
представители культуры многих стран, в том числе и
Индии. Как-то на вечере, организованном индийцами в
честь нашей киноделегации, мне удалось поближе
познакомиться с популярным сегодня в Индии
кинорежиссером Шиамом Бенегалом. Он много рассказывал
164
мне в тот вечер о роли политики в кино и литературе,
о том, как приобщить к политике простого
труженика. Меня особенно подкупили даже не образность и
неортодоксальность его мыслей и подходов, а именно
эта искренняя забота о тех, кому адресует он свое
творчество.
Приятно было вспомнить эти минуты живого
общения с Шиамом, знакомясь уже здесь, в Москве, с
его интервью о роли искусства и литературы,
творчества вообще в созидании более счастливой и гуманной
жизни на планете. И не случайно, что при этом
индиец коснулся декларации, подчеркнув, что этот
документ служит всему человечеству, его будущему.
«Я думаю, — сказал он, — что в декларации
сформулированы простые, ясные принципы
международных отношений, следование которым создаст в мире
совершенно новую политическую обстановку без войн
и насилия».
Так считают многие — у нас, в Индии, во всем
мире. Считают и делают каждый свое дело, от которого
в конечном счете зависит, каким будет наше будущее
и будет ли вообще.
Л. В. МИТРОХИН
ИНДИРА ГАНДИ
Незадолго до своей гибели Индира Ганди
записала, что ей очень трудно представить
себя умирающей. И в то же время по
наброскам на нескольких листках бумаги, исписанных ее
рукой и обнаруженных на ее рабочем столе в
доме № 1 по улице Сафдарджанг-роуд в Дели, где
находилась резиденция премьер-министра, можно
заключить, что Индира Ганди не исключала
возможности насильственной смерти. Подписи на лг:стках не
было, отсутствовала дата, и возникало впечатление,
что лидер индийского правительства намеревалась
написать что-то еще, но не успела...
Вот текст незавершенной записки Индиры Ганди,
несомненно, отражавшей ее мысли и настроение в
предчувствии смерти.
«Мне никогда не хотелось умереть, и спокойствие
165
и мир моего разума, и только они, заставляют меня
написать нечто вроде завещания. Если я умру в
результате насильственной смерти, чего многие
опасаются и что лишь некоторые замышляют, я знаю, что
насилие будет в мыслях и действии убийцы, но не в
моей смерти, — потому что не существует такой
черной ненависти, которая бы затмила ту любовь,
которую я питаю к моему народу и моей стране, нет такой
силы, которая бы свернула меня в сторону от моей
цели и моих усилий продвинуть мою страну вперед.
Поэт воскликнул: «Любовь моя, как могу я чувствовать
себя бедным рядом с таким сокровищем, как ты!»
То же самое я могу сказать об Индии. Мне непонятно,
как можно быть индийцем и не гордиться этим, не
гордиться всем тем богатством, бесконечным
многообразием нашего многообразного наследия, величием
духа народа, способного перенести любое несчастье и
испытание, твердого в своей вере, непосредственно
веселого даже в нищете и лишениях».
Этот текст был опубликован в индийских газетах
полтора месяца спустя после злодейского убийства.
...Несколько дней спустя после убийства И. Ганди
были смещены со своих постов практически все
руководители делийской полиции, отвечавшие за охрану
премьер-министра, службы безопасности, взяты под
стражу те, кто находился в этот трагический день на
дежурстве в резиденции главы правительства. Была
назначена официальная комиссия по расследованию
всех обстоятельств убийства И. Ганди.
Кто направлял действия ее убийц? На этот и
многие другие вопросы пока не получены ответы. Однако
нет никакого сомнения относительно тщательно
разработанного заговора с целью убийства И. Ганди.
«Все указывает на существование глубоко
продуманного заговора, который мог быть разработан
только теми, кто знал о передвижениях премьер-министра
и структуре ее охраны», — пишет журнал «Индиа
тудей».
Согласно сценарию убийства, разработанному при
участии сикхских террористов, выступающих за
создание сепаратистского государства Халистан,
сначала предполагалось осуществить покушение на жизнь
И. Ганди в День независимости 15 августа, когда она
выступала на массовом митинге у стен Красного фор-
166
та. Но заговорщики не смогли достать
предназначенную для этой цели винтовку с оптическим прицелом, и
операция сорвалась. Второй раз по ряду причин
сорвалось покушение, намеченное на 13 октября 1984 года.
Безуспешной была попытка осуществить покушение и
27 октября.
И лишь 31 октября убийцам все-таки удалось
претворить в жизнь свой зловещий замысел.
В местных журналистских кругах высказывалось
мнение о том, что убийство И. Ганди членами ее
охраны не было единственным вариантом в заговоре,
направленном против премьер-министра. Можно
предположить, что существовало несколько заговоров, не
обязательно связанных между собой. Физического
уничтожения главы индийского правительства добивались
различные силы как внутри страны, так и за ее
пределами.
И не случайно, что тема о возможном убийстве
И. Ганди не сходила со страниц индийских газет в
течение всего 1984 года.
«Идет война против Индии, — писал бомбейский
еженедельник «Блиц» в августе 1984 года. —
Тотальная война со всеми дьявольскими машинами в
арсенале Пентагона — ЦРУ. Это ни холодная, ни горячая
война. Это гораздо более изощренная война, имеющая
целью дестабилизацию, расчленение и уничтожение
нашего союза».
«Сущность заговора состоит в том, — продолжал
автор цитируемой статьи в «Блице» Руси Каранджия,
редактор еженедельника, — чтобы убрать Индиру
Ганди или с помощью избирательной урны или пули!»
Индиру Ганди спросили однажды, что она могла
бы сказать о своих главных достижениях за
прошедшие памятные годы как дочь Неру, общественная
деятельница, президент партии Индийский национальный
конгресс и председатель Движения неприсоединения,
наконец, как премьер-министр Индии. Она
суммировала прошлое и настоящее, намерения и цели, в одной
скромной фразе:
«Я думаю, что это — формирование тенденций на
пути к обновлению...»
Казалось, что она видела успех не в самих дости-
167
жениях, а в правильно найденном направлении, не в
их сущности, а в акцентах, не в отклонении от
прошлого, а в ожидании будущего, что она искала свою
силу и... нашла ее. Ее помыслы были направлены в
будущее, хотя и вдохновлялись великим прошлым Индии.
Она могла с одинаковой компетентностью говорить о
древнем религиозно-философском трактате «Бхага-
вадгита» и экономических проблемах двадцатого века,
легко и свободно переходя от проблем современной
политики к сложным концепциям индуистской морали.
Она глубоко понимала ритуал, но не настаивала на
соблюдении ритуалистики. Исповедовала индуизм, но не
ограничивала себя его условностями. Она вышла
замуж за парса, а ее невестка — итальянка.
Достигнув вершины в социальной лестнице
индийского буржуазного общества, она тем не менее не
колеблясь заявляла, что стоит на стороне тех, кто лишен
самых элементарных прав и возможностей в обществе.
Ее неудачи и успехи берут начало в том факте, писала
биограф И. Ганди публицистка Ума Васудев в книге
«Индира Ганди», что ее воспитание как либерального
демократа входило в противоречие с нетерпеливым
стремлением к радикальным переменам, и все это
находилось в сочетании с неизменным убеждением, что
решительные перемены, когда бы и при каких бы
обстоятельствах они ни совершались, должны произойти
без насилия.
Индире Ганди было предопределено судьбой начать
свою работу там, где завершилась деятельность Джа-
вахарлала Неру. Если она не соглашалась в чем-то с
отцом, то главным образом в характере подходов и
путей, а отнюдь не в целях, к которым следует
стремиться. Она признавала тот факт, что, по всей вероятности,
их стиль был различным, потому что исторические
императивы предопределили им играть различную
роль: «Он должен был заложить основу, а я строить
на ней».
Индира (Приядаршини) Неру родилась 19 ноября
1917 года в городе Аллахабаде в доме своего деда Мо-
тилала Неру — «Ананд Бхаване» (дом сохранился и
поныне и является музеем; это излюбленное место
паломничества всех приезжающих в этот древний
индийский город). То было время бурного подъема нацио-
168
нально-освободительной борьбы, особенно
усилившейся с провозглашением М. К. Ганди движения
неповиновения и бойкота всего английского.
Уже в первые годы ее жизни она оказалась
лишенной того, что было непременным у других детей ее
класса. Все в семье Неру предопределялось
политическими условиями: когда ее родители могут или не
могут быть рядом с нею, в какую школу она должна
пойти учиться, какое образование она должна получить,
за кого выйти замуж, как она должна себя вести в
доме и на публике, как жить, работать, служить...
Одним словом, антиколониальная политическая борьба
ее семьи определяла ее личные интересы, ее взгляды,
ее устремления.
И уж так было предопределено судьбой, что
каждый этап в ее жизни был отмечен особым
драматизмом. Ей было четыре года, когда она сидела в суде на
коленях своего деда, выступавшего в роли
обвиняемого перед британскими властями. Она не раз бросалась
на полицейских и топала в ярости ногами, когда снова
и снова они приходили, чтобы арестовывать за
неповиновение колонизаторам и уводить в тюрьму ее деда,
отца, мать, теток и дядей.
Ей было двенадцать, когда она организовала
бригаду Ванар Сена (детский «обезьяний» корпус), чтобы
помогать взрослым в антиколониальной борьбе. Они
передавали взрослым послания, предупреждали о
готовящихся арестах и налетах, собирая информацию во
время игр около ничего не подозревавших
полицейских, распространяли листовки, делали и развешивали
национальные флаги и т. п.
Ей было тринадцать, когда однажды она оказалась
старшей среди маленьких двоюродных братьев и
сестер в огромном дедовском доме, потому что все
остальные члены семьи находились под арестом, даже
ее мать, больная, хрупкая, тихая, но твердая духом
Камала Неру. С отцом маленькая Индира могла
встречаться лишь раз в две недели во время тюремных
свиданий. Впоследствии случалось, что она не видела
отца годами, только получала от него пространные
письма. Она была часто предоставлена сама себе,
развлекалась как умела: иногда вечерами собирала вокруг
себя домашних слуг, влезала на стол и произносила
перед ними политические речи.
И в то же время она не считала себя беспризорной.
169
Хотя ее ранние воспоминания связаны с политической
борьбой, другие воспоминания связаны с царившей в
доме атмосферой любви, дружбы, юмора и оптимизма.
Когда Индира организовала свой детский «корпус», из
тюрьмы от деда Мотилала пришло письмо, в котором
говорилось: «Каково положение с Армией обезьян?
Я предлагаю, чтобы каждый ее член носил хвост,
причем длина его должна пропорционально
соответствовать рангу носителя».
Чтобы как-то внести стабильность в ее необычное
трудное детство, родители направили ее в частную
школу-пансионат в Пуну (ныне штат Махараштра).
Но и здесь атмосфера оказалась пропитанной духом
национального брожения, и когда М. К. Ганди объявил
в знак протеста о голодовке, Индира и ее маленькие
друзья объявили собственную «голодовку
солидарности» на один день!
Ее политическое сознание формировалось в ходе
тех общенациональных политических событий, а
также под влиянием тех главных персонажей
национально-освободительной борьбы, с которыми ее
сталкивала судьба. Известные имена противников
колониальной власти были не просто известными именами, их
носители были реальными живыми друзьями семьи.
Политика не была чем-то таким, что случалось вне
ее орбиты: решения принимались прямо у порога, на
лужайках или в комнатах «Ананд Бхавана»...
Все это накладывало несомненный отпечаток на ее
формировавшийся характер, характер бойца, было
прелюдией к ее необычному будущему.
Лишь после окончания средней школы, когда она
уехала в Шантиникетан к Тагору, перед ней открылся
совершенно новый, неполитический мир — мир
искусства, музыки и непривычного, пасторального покоя.
Индира вместе с отцом и матерью — Джавахарлалом
и Камалой — остановились в собственном доме Ра-
биндраната Тагора «Уттараян».
Тагор был большим другом семьи Неру, а потому
отношения между ним и Индирой были очень
теплыми, он оказал особое влияние на ее интеллектуальное
развитие. У Махатмы Ганди Индира заимствовала
стоическое самообладание; у отца — понимание успеха
борьбы в союзе с силами интернационализма, у
Тагора — эстетические концепции и принадлежность к
великой культуре Индии.
170
Ее обучение многократно прерывалось из-за
политических событий или из-за болезни матери, но она
постоянно была в орбите великих свершений, с детства и
до последних лет жизни унаследовав наставления
отца о том, что жить надо ради великих целей и
мыслить о великих делах.
Вскоре Индира уехала из Шантиникетана в
Аллахабад, а оттуда в Швейцарию, чтобы вместе с отцом
сопровождать в Европу на лечение больную
туберкулезом мать. Камала умерла в Лозанне 28 февраля
1936 года.
А затем была Англия, Оксфорд, где она вместе со
своим будущим мужем Ферозом Ганди следила за
сгущавшейся политической атмосферой в Европе и Азии,
за событиями гражданской войны в Испании и
варварской агрессии Японии против Китая.
Когда началась вторая мировая война, ее
обучение снова прервалось...
В 1942 году она вышла замуж за Фероза Ганди
(умер в 1960 году) и родила двоих сыновей Раджива и
Санджая.
Однако никогда не прекращалась активная
политическая деятельность И. Ганди, которая была
неизменной хозяйкой в доме отца, в течение 17 лет
бессменного премьер-министра Индии. Дочь была в курсе всех
его дел и, без преувеличения, верной советчицей и
помощницей в вопросах государственного правления. Ее
многочисленные поездки с отцом за границу
представляли уникальную возможность близко знакомиться с
тонкостями международной политики, входить в
непосредственный контакт с ведущими зарубежными
деятелями, что вряд ли было доступно любому иному
растущему политику...
В 1959 году Индиру Ганди избирают президентом
Конгресса. В 1961 году она становится членом
влиятельного Центрального комитета по выборам; в
1964 году — министром информации и радиовещания
в правительстве Лала Бахадура Шастри, а в 1966
году — премьер-министром Индии.
...Враги называли ее «диктатором», новой
«императрицей», любой ценой стремившейся удержаться у
власти. Это не соответствует истине. Она ставила перед
собой другую цель — укрепить процесс стабилизации
независимой экономики, чтобы упрочить политиче-
171
скую свободу Индии и создать условия, в которых эта
свобода обрела бы смысл для миллионов индийцев;
именно это вызывало противодействие империалистов
и неоколониалистов.
Уже вскоре после провозглашения индийской
независимости империалистические круги всячески
пытались нарушить процесс построения современной
индустриальной экономики Индии. В начале 50-х годов
советчики с Запада стремились «убедить»
руководителей страны отказаться от усилий построения
современных отраслей промышленности, и вместо этого
развивать экономику, основанную на ведущей роли
сельского хозяйства, кустарной и мелкой промышленности.
Неру решительно отверг советы западных экономистов
и приступил к осуществлению второго пятилетнего
плана, наладив прочные связи с социалистическими
странами, которые предложили свою помощь в
создании тяжелой и других ключевых отраслей
промышленности. Он решительно отмежевался от империализма,
приняв политику неприсоединения.
После кончины Неру 27 мая 1964 года правые
силы в стране, ориентирующиеся на Запад, на
поддержку неоколониализма, стремились укрепить свои
позиции. Расширение государственного сектора в
экономике всячески сдерживалось. Экономика начала сползать
к упадку, и страна оказалась перед лицом острого
продовольственного кризиса.
Самоотверженная борьба Индиры Ганди, ее
правительства позволила добиться значительных успехов;
за время ее правления с 1966 по 1977 год индийская
экономика сделала большой шаг вперед. Индия
достигла самообеспеченности продовольственным зерном и в
определенной степени самообеспеченности нефтью.
В стране было подготовлено большое количество
научных и технических кадров.
Теснее стали связи с неприсоединившимися и
социалистическими странами. В результате подписания
Договора о мире, дружбе и сотрудничестве с СССР
индийско-советское экономическое сотрудничество
приобрело новые формы.
...Впервые Индира Ганди посетила Советский Союз
в 1953 году, почти за два года до официального
визита в нашу страну премьер-министра независимой
Индии Джавахарлала Неру (июнь 1955 года).
172
Она побывала в трех советских республиках —
Российской, Грузинской и Узбекской. Гостью из
Индии, как свидетельствуют многочисленные
публикации в советской печати, тепло встречала
общественность Ленинграда, Тбилиси и Сочи, Ташкента и
Самарканда. Находясь в Москве, И. Ганди познакомилась с
историческими достопримечательностями советской
столицы, осмотрела памятники Московского Кремля,
посетила школы, кондитерскую фабрику «Красный
Октябрь», пионерский лагерь под Москвой,
Государственную Третьяковскую галерею, Хореографическое
училище Большого театра, присутствовала на спектаклях и
концертах, побывала в музее-усадьбе Л. Н. Толстого в
Ясной Поляне.
Позднее Индира Ганди вспоминала: «Я была
гостьей нашего посла К. П. Ш. Менона и его супруги, но
ВОКС (ныне ССОД. — Л. М.) постоянно заботился о
нас, помогал увидеть все, о чем мы просили, дал нам
переводчика». О ее впечатлениях можно судить по
выступлениям, интервью, высказываниям, помещенным
в советской и зарубежной прессе. «В СССР все
постоянно улучшается. Впечатления дочери Неру от ее
поездки» — под таким заголовком, например, газета
«Пакистан тайме» (8 сентября 1953 года) напечатала
сообщение об этом визите.
Материалы о йервом визите Индиры. Ганди в СССР
достойны изучения. И не только потому, что они
свидетельствуют о ее глубоком интересе к стране, о
которой она многое знала еще до визита, но и потому, что
уже тогда советские люди увидели в ней
представителя дружественной страны, государственного и
общественного деятеля, которому было суждено сыграть
выдающуюся роль в развитии сотрудничества между
Индией и СССР.
...При жизни Индиры Ганди увидели свет много
работ, посвященных ее деятельности. Одна из
наиболее крупных под названием «Дух Индии» вышла
подарочным четырехтомником, который был вручен Ин-
дире Ганди в начале 1975 года в день 10-летия ее
пребывания у власти в качестве премьер-министра.
В первом томе (он, так же как и второй, на
английском языке, третий — на хинди, четвертый — на
урду) наряду со статьями об И. Ганди, подборкой ее со-
173
чинений и речей опубликована богатейшая
фотохроника, почти восемьсот фотоиллюстраций, причем многие
впервые.
Вот маленькая, двух- или трехлетняя, Индира в
индийском костюме (год не указан); вот она в
одиннадцатилетнем возрасте вместе с родителями, с куклой в
руках, снимок сделан в Европе в 1926 году. Вот
повзрослевшая серьезная девочка с двумя черными
щенками, год не указан. Начало 1930 года,
предположительно снимок сделан самим Дж. Неру, — Индира с
бабушкой Сваруп Рани и матерью Камалой.
А вот факсимиле письма от 6 июня 1926 года:
«Женева. Мои дорогие мамочка и папа. Мне очень
жаль, что я не была хорошей. Но с сегодняшнего дня
я собираюсь стать хорошей. Но если я буду вести себя
плохо, то не разговаривайте со мной. Тогда я изо всех
сил буду стараться стать хорошей. И все буду делать
так, как вы захотите.
С любовью от вашей
Инду».
А вот другие фотографии; Индира Ганди в
кашмирском костюме, одетая для участия в спектакле
«кашмирской драматической ассоциации» в
Аллахабаде, Индира с Махатмой Ганди в 1935 году, с Рабиндра-
натом Тагором и студентками в Шантиникетане.
Портретный фотоснимок, исполненный Ферозом Ганди.
С сыном Санджаем. С Дж. Неру на съезде партии...
Фотодокументы и книги об Индире Ганди
позволяют увидеть человека необыкновенного, но в то же
время удивительно простого, открытого,
сконцентрировавшего в себе лучшие национальные черты.
Так, например, не может не привлечь ее
искренность и откровенность, когда она говорила о своих
личных симпатиях и привязанностях: «Я люблю деревья,
растительность и цветы, но если бы мне пришлось
выбирать между деревьями и цветами, я бы выбрала
деревья, так как они приятно смотрятся. Возможно, это
потому, что из-за яркого света здесь у них особый
цвет. Затем я люблю музыку и танцы, люблю детей pi
животных... Дикие цветы мне нравятся больше, чем
садовые, почему — не знаю. Если что-то очень красиво,
то человеку это нравится. Вообще трудно сказать, что
человеку нравится. Это зависит от предмета и тех
обстоятельств, в которых вы видите его. Но мне кажется,
что я люблю дикие цветы за те качества, которые я
174
ценю в людях, за то, что они растут в тяжелых
условиях. Вы видите, как растет цветок там, где дуют
ужасные ветры и все остальное препятствует его росту, и
все же он цветет. Это особенно заметно в горах».
А вот что она говорила об взаимоотношениях
людей: «Я думаю, что каждый человек подвержен
влиянию других в той или иной степени, когда он с этими
людьми сталкивается. Я бы не сказала, что важные
люди оказывают большее влияние, чем менее важные.
...Большинство людей замыкается в себе. Я всегда
открыта тому, что происходит вокруг меня, поэтому
всегда себя хорошо чувствую в любой компании, где бы я
ни была, в атмосфере любой культуры».
Интересно высказывание И. Ганди о своей семье:
«Семья, место и время моего рождения определили то,
кем я стала, когда выросла. Вся атмосфера семьи была
проникнута идеями свободы, считалось, что нужно не
только покончить с иностранным господством и
установить собственное правительство, но и обеспечить
личности возможность свободного развития, что следует
бороться с бедностью и вредными обычаями,
предрассудками и всем, что мешает развитию человека. Никто
не вел долгих рассуждений на эту тему, но это был
образ мышления, предмет разговоров, и в конечном счете
такая атмосфера становилась неотъемлемой частью
человека, побуждавшей его пускаться в путешествие,
которому не будет конца».
...В центре индийской столицы расположено
скромное одноэтажное здание с вывеской: «Резиденция Ин-
диры Ганди. Здесь Индира Ганди жила с 1964 по
1977 год и снова с 1980 по 1984 год». Тысячи
посетителей нескончаемым потоком идут к этому мемориалу,
чтобы почтить память великой дочери Индии. Их
встречает огромный портрет улыбающейся Индиры Ганди, а
из скрытых для глаз динамиков звучит ее голос, ее
речь, обращенная к народу.
Здесь все осталось так же, как было в день
трагедии. Комната приемов, где И. Ганди встречалась со
своими коллегами по партии, друзьями, деловыми
людьми. Ее кабинет с многочисленными книгами,
преподнесенными в подарок картинами и статуэтками:
она засиживалась здесь за работой до глубокой ночи.
Тихая аллея выводит на поляну, где каждое утро
Индира Ганди совершала «даршан» — встречала
посетителей со всех уголков страны и из-за рубежа, соб-
175
ственноручно принимая у них прошения и петиции.
Именно здесь, у калитки, ведущей на поляну,
прогремели выстрелы ее убийц.
Прозрачный куб накрыл следы крови на
асфальте — следы предательского убийства. Их удалось
сохранить путем специальной химической обработки. На
асфальте видны также небольшие выбоины, обведенные
белыми кружочками. Эти отметины оставили
выстрелы. Здесь установлены табличка со словами из
завещания И. Ганди и черного мрамора доска, куда
возлагаются венки, букеты цветов...
АЛЕКСАНДР СЕНКЕВИЧ
ЗА СТЕНАМИ АШРАМОВ
Поезд «Пенджаби экспресс», билет на
который я с большим трудом купил в Агре, явно
не соответствовал своему фирменному
названию. Он, по крайней мере, часа на два выбился из
расписания, подолгу останавливаясь чуть ли не на
каждом полустанке, и застрял на целый час на
железнодорожной станции Матхура. Можно было бы
окончательно впасть в уныние, если бы не экзотические
картины за окном. Ведь Матхура находится
неподалеку от живописного местечка Вриндаван. Вриндаван —
известный центр кришнаизма, связанный с легендой о
детских годах бога Кришны и его жены Радхи. Здесь
расположились бесчисленные кришнаитские храмы,
ашрамы, религиозные обители, места пребывания
религиозного учителя и проповедника — гуру и его
учеников. В Индии много людей, поклоняющихся Кришне и
Раме — земным воплощениям (аватарам) бога
Вишну, — одного из триады главных индусских богов.
В эту триаду, «тримурти», входят боги Брахма, Вишну
и Шива.
На железнодорожной платформе стояли, сидели,
полулежали и спали люди, вид и одеяние которых
привлекли мое внимание. Это были в большинстве своем
паломники-кришнаиты и святые, «садху». Святые
смотрели на прильнувших к окнам пассажиров строго,
величаво и в то же время как бы вовсе не замечая их.
Худощавые, мускулистые тела святых говорили о
жизни размеренной и аскетической, а огромные шапки,
176
словно припорошенные снегом, буйно растущих волос
и густые окладистые с проседью бороды — о
постоянно преодолеваемых страстях и мятежных порывах.
Стоянка поезда затягивалась, жара усиливалась,
сидеть в вагоне становилось невыносимо. И вдруг я
услышал, что кто-то окликает меня по имени. Я
повернул голову и увидел Снежану.
— Тебя не дозовешься, — говорила Снежана
таким тоном, словно обращалась ко мне в коридоре
московского Института стран Азии и Африки, который
она и я окончили, хотя в разное время. — Как это я
тебя увидела с платформы? Где твои вещи? Собирайся,
поехали со мной во Вриндаван! — решительно
командовала она. Я не заставил себя ждать: когда это еще
выпадет такая удача — попасть во Вриндаван, да еще
в сопровождении специалиста по кришнаизму.
Снежана — индолог из Болгарии. Она, помимо
прочего, изучила языки индийского средневековья —
брадж и авадхи. В течение двух лет стажировки она
объездила и исходила всю Индию. Несколько месяцев
назад, во время путешествия в Гималаи, Снежана
познакомилась с почтенным религиозным наставником,
одним из ревностных служителей бога Кришны и
побывала в его ашраме во Вриндаване. Гуру называли
Свами-джи — таким почетным титулом увенчивают в
Индии индусских святых-подвижников. В гости к
этому человеку, которого верующие считают живым
богом, отправлялась Снежана и в этот раз. Она прибыла
в Матхуру из Дели также с большим опозданием.
Неполадки на железной дороге плюс случай столкнули
нас, жителей Москвы и Софии, друг с другом в Матху-
ре. Было чему удивляться.
На привокзальной площади мы быстро
сторговались с тонгавалем — индийским извозчиком в
пышном красном тюрбане, выглядящем неуместно
роскошным в сопоставлении со скромной набедренной
повязкой. И вот уже мул неторопливо тянет легкую повозку
по узкой лесной дороге.
Ашрам находился в мраморном средневековом
дворце, некогда принадлежавшем махарадже
Джайпура и подаренном им Свами-джи. Дворец
располагался в центре старинного парка, окруженного
крепостными стенами.
Как свидетельствовала принадлежащая ему
недвижимость, Свами-джи был весьма состоятельным чело-
12 Бессмертный лотос
177
веком, но вместе с тем богатством не кичился,
относясь с явным равнодушием к роскоши и дорогим
вещам. Он был благонравен и не назойлив, искренне
считая, что чем больше в религиозных делах помпезности,
тем меньше в них живого чувства. К тому же
корыстолюбие объявлялось им чуть ли не главным из
человеческих пороков — не этот ли наступательный
нравственный ригоризм плодил ему врагов из числа тех
гуру, которые, ничуть не стесняясь, делали деньги и
донимали его тайным и явным остракизмом.
Безупречная честность и обостренное чувство неловкости за тот
материальный достаток, которым он располагал,
скрытое смущение от того, что его считают живым богом,
придавали Свами-джи особую человеческую
привлекательность, и, возможно, поэтому вступали в нем в
противоречие религиозный наставник, поэт и ученый.
Да, да! Поэт и ученый. В известном отношении Свами-
джи был белой вороной среди обитателей Вриндавана.
Дело даже не в том, что он получил известность как
выдающийся знаток кришнаитской поэзии, сам писал
стихи, а в том, что он свои литературные и научные
интересы ставил на один уровень с религиозными.
Не случайно поэтому он явился основателем во Врин-
даване академии Браджа и получил по случаю этого
события личное послание от Индиры Ганди.
Обо всех этих подробностях личности и жизни
Свами-джи я узнал от Снежаны, пока мы тряслись в
повозке по дороге во Вриндаван.
Свами-джи жил в своем мраморном дворце не в
одиночестве, его окружали многочисленные ученицы
и ученики, некоторые из них приехали из Европы и
Америки. Если бы не дворец, подарок джайпурского
махараджи, Свами-джи мало чем отличался бы от
традиционного индусского гуру — отшельника,
философа, поэта. Но в отличие от традиционного индусского
гуру он отвергал этноцентрический принцип
индуизма, согласно которому индусом нельзя стать, а можно
только родиться. Для спасения от всех несчастий, для
избавления от внутренних и внешних беспокойств,
проповедовал своим ученицам и ученикам Свами-джи,
необходимо полюбить бога Кришну всем сердцем и
помыслами, но не просто полюбить, а претворить это
чувство в своеобразную кришнаитскую этику, или, точнее
говоря, этикет. Из разговора со Снежаной я понял, что
во Вриндаване все больше и больше появляется людей
178
с Запада, абсолютно не искушенных в тонкостях
индусского богословия, много принимающих на веру и
ищущих в поэзии кришнаитских поэтов «ключ» к
каким-то тайным эзотерическим сочинениям, толки о
которых время от времени возникают в западных
странах.
Было совершенно ясно из разговора со Снежаной,
что Свами-джи к таким гуру не относился. Хотя и в
его ашраме главным провозглашаемым принципом
было тождество бога и гуру: бог — это гуру, гуру — это
бог. И в то же время, уверяла меня Снежана, Свами-
джи не изощрялся в различного рода уловках, не
пользовался ухищрениями, с помощью которых иные гуру
привлекали к себе учеников. Для этого пускались в ход
разнообразные средства: гипноз, цирковые фокусы,
запугивания и посулы роскошной жизни.
Свами-джи встретил нас с неподдельной радостью и
был даже взволнован нашим неожиданным
появлением. Они давно не виделись со Снежаной, так что им
было о чем поговорить. Я некоторое время
присутствовал при их беседе, они обсуждали тонкости
кришнаизма и его связь с культурой Браджа. Свами-джи
сетовал, что в среде гуру не хватает образованных людей,
что многие из них не обладают должными
достоинствами, что показное уважение к обрядности мешает
познанию мудрости и красоты, заключенных в
произведениях великих кришнаитских поэтов, среди
которых, как он считал, самым выдающимся был Сурдас.
Беседа Снежаны и Свами-джи все больше
сводилась к обмену мнениями узких специалистов. Я вышел
на веранду и оказался в окружении симпатичных и
приветливых учениц Свами-джи. Между нами сразу
завязался ни к чему не обязывающий разговор о
павлинах, которые расхаживали по саду, о сидевших на
ветках деревьев попугаях, о пользе вегетарианства, о
Вриндаване, о жаре, о неожиданных встречах во
время путешествий. Я понял, что Снежана была для них
«почти» своим человеком. Это — «почти» проявлялось
в том, что в ашраме она занимала особое место, то
есть сохранялась некоторая дистанция между ней и
членами кришнаитской общины. Ее независимость
обнаруживалась не в каких-то привилегиях, как я
увидел в дальнейшем, а во внутреннем протесте против
благоговейного экстатического состояния, которое
вызывал у всех Свами-джи. Снежана, разумеется, не мог-
12*
179
ла принять неистового его обожания, а точнее
сказать — обожения, подчас доходящего до потери
контроля над своими чувствами.
В кругу молодых женщин, окруживших меня, я
старался не задавать нескромных вопросов. Наше
общение носило светский характер, никто не нарушал
правил хорошего тона. Несколько часов, которые я
пробыл в гостях у Свами-джи, запомнились мне
прежде всего безмятежностью жизни обитателей ашрама.
Но за крепостными стенами этой религиозной обители
находился большой, полный тревог, надежд и
трагедий мир. Вот почему во время моего короткого
пребывания в кришнаитской обители мне невольно пришли
на ум мысли, которые я не высказал, боясь обидеть
радушных хозяев. В самом деле, думал я, что же
сегодня привлекает к гуру людей, в том числе с Запада?
Потребность в ком-то, про кого можно думать, что ты
ему нужен? Страх одиночества? Человеческая
слабость? Есть кто-то, имеющий право указывать гуру на
злоупотребления, если они будут? А если существуют
злоупотребления, то какой же это «богочеловек»?
На многие из этих вопросов дала ответ история
Раджниша Чандра Мохана, родившегося 11 декабря
1931 года в семье состоятельного торговца одеждой в
местечке Кучвала, расположенного в сорока милях от
города Гадарвара, в нынешнем штате Мадхья Прадеш.
Раджниш никогда не был кришнаитом. То, что он
проповедует, находится в резком антагонизме с
кришнаитскими максимами. Но он представляет также тех
гуру, в деятельности которых парадоксально
сочетаются индусская религиозность и калифорнийский
прагматизм. С конца 60-х годов в Индию в поисках
эзотерических тайн приезжают тысячи молодых людей
из стран Запада. Этому паломничеству в немалой
степени способствует буржуазная массовая культура,
постоянными сюжетами которой всегда были
сверхъестественные явления, оккультизм и магия. Но никогда
прежде индусы не использовали интерес иностранцев
к своей традиционной культуре в меркантильных
целях. Ни деньги, нц соблазн неограниченной власти не
затрагивали чувств традиционных гуру, окруженных
несколькими учениками и равнодушных к мирским
радостям.
Однако бум, который индийская писательница Гита
Мета назвала «Карма Кола» (словосочетание индусско-
180
го понятия «карма» и кока-колы), привел к
радикальным переменам. На поверхности социальной жизни
появились гуру, которые ни своим обликом, ни
поведением, ни образом жизни не были похожи на
традиционных. Удачливые менеджеры, основатели
транснациональных корпораций по медитации и йоге, они
охотно поставляли индийскую экзотику в буржуазную
массовую культуру, с поразительной ловкостью
превратив в дорогостоящий товар свои знания и умение
психотерапевтов. Установка «все на продажу!»
объединила и тех гуру, которые распространяют кришнаизм на
Западе, и тех, которые делают деньги на тантризме, и
тех, что возводят в абсолют эротологию индийского
средневековья. На книжном рынке капиталистических
стран появились тысячи «исследований» о йоге,
тантре, трансцендентальной медитации. Одной из
могущественных форм по изготовлению этих новых образцов
массовой культуры и был до недавнего времени «Радж-
ниш траст фаундейшн».
16 ноября 1985 года, улетая из Дели в Бомбей, я
увидел в аэропорту небывалое скопление народа:
мужчин, женщин, детей. Многие были в балахонах
шафранового цвета, а на шеях у них висели крупные бусы
и цепочки с медальонами, заключавшими в себе
портрет бородатого человека с гипнотическим взглядом.
Эта толпа, как выяснилось, ждала чуть ли не с ночи,
невзирая на холод, своего кумира — бхагвана Радж-
ниша — «божественного Раджниша». Раджниш после
четырехлетнего отсутствия возвращался на родину из
США.
Биография Раджниша, основателя «секты
сексуальной свободы», до определенного момента
складывалась по весьма привычной схеме: колледж,
университет, аспирантура, работа в популярной газете «Навбха-
рат», затем преподавание в колледже. Единственное,
что выделяло Раджниша в то время, —
феноменальный и постоянный успех у молодых женщин, чем он не
преминул воспользоваться. Но быть заурядным
альфонсом не входило в намерения Раджниша, ему
рисовались более радужные перспективы. Он всерьез
занялся изучением гипноза и риторики, эти средства
воздействия на людей пригодились ему в публичных
многочасовых выступлениях. Его лекции напоминали
концерты поп-певцов, с той лишь разницей, что Раджниш
доводил слушателей до экстаза одной навязчивой «ме-
181
лодией», одним-единственным тезисом: греха, как
такового, не существует. «Мелодия» была тонко и умело
аранжирована — для этого Раджниш использовал и
знания, полученные в университете, и свой богатый
житейский опыт, и сарказм, который он обрушивал
на все религии мира и на представлявших их духовных
пастырей. Его собственная религиозная доктрина
представляла собой проповедь вседозволенности. Впрочем,
то, что предложил Раджниш, особой оригинальностью
не отличалось. Краеугольным камнем его учения
явилась идея пути к «суперсознанию» через секс.
Французский еженедельник «Пуэн» пишет:
«Принцип Раджниша заключался в том, что он представлял
себя равным Христу, Моисею, Будде, Магомету,
которые изображались им как собратья, творившие добро,
но заслуживающие, однако, суровой критики, ибо все
они умалчивали о важнейшем аспекте жизни — о
половом инстинкте».
Долгое время Раджниш проповедовал в индийском
городе Пуне, там находился его ашрам, который
богатством резко выделялся среди всех других
религиозных обителей. В этом ашраме Раджниш стал, по
существу, абсолютным диктатором. Он был обожествлен,
при его появлении, которое обставлялось с большой
пышностью, все присутствующие опускались на
колени. «Я должен вас убить, — говорил Раджниш своим
последователям, — чтобы вы возродились. Пуна это не
демократия, и я требую от каждого из вас полного
подчинения моим приказам».
Для того чтобы подавить волю человека, Раджниш
обрушивал на своих слушателей и читателей (он
написал и наговорил несколько сот книг) лавину слов. Его
демагогией оказались захвачены бывшие участники
террористических групп в ФРГ и Италии, студенты
английских университетов Кембриджа и Оксфорда,
бывшие священники, экзальтированные молодые
женщины, подпольные изготовители наркотиков. Среди
последователей Раджниша была и часть представите
лей индийской и западной молодежи, которые еще
вчера верили, что голос общественности может
заставить молчать пушки, которые еще вчера принимали
участие в маршах мира.
Продукция фирмы Раджниша — магнитофонные
кассеты, видеофильмы и книги, была рассчитана
прежде всего на интеллигенцию, на тех людей, которые бро-
182
сили вызов буржуазному обществу. Главная же его
цель — превратить этих вчерашних бунтарей в
послушных рабов, в живых мертвецов.
Чистая прибыль от продукции массовой культуры
составляла шесть миллионов долларов в год. К тому
же значительный доход приносили бесплатно
работающие по десять часов в сутки в течение шести дней в
неделю послушники ашрама, рядовые последователи
Раджниша. Вообще ашрам в Пуне и другие центры
финансовой империи Раджниша в разных странах мира
являлись, по сути, промышленными предприятиями,
на которых трудились тысячи молодых рабов и
которыми руководила группа дельцов. Во главе
управления стояла индианка Ма Ананд Шила, она же Шила
Амбалал Пател, верховная жрица, сподвижница и
одна из возлюбленных секс-гуру.
Деятельность Раджниша и его последователей в
Индии оскорбляла чувства верующих индийцев,
вызывала вражду и ненависть к ашраму и находящемуся во
главе его «живому богу».
22 мая 1980 года во время утренней проповеди
Раджниша в него из толпы бросил нож молодой индус.
♦Божественный гуру» не был задет, но после этого
случая он усилил охрану, стал проявлять большую
осторожность во время выступлений. В нем,
неуравновешенном по натуре человеке, развивалась мания
преследования. Он стал избегать частого появления на
людях, ограничив свое общение узким кругом
доверенных лиц. 10 апреля 1981 года было объявлено об
обете молчания, который дал Раджниш. А в ночь на
1 июня 1981 года Раджниш в сопровождении
функционеров организации тайно выехал из Пуны в Бомбей, а
оттуда отбыл в Соединенные Штаты. Ходили упорные
слухи, что таинственный отъезд Раджниша был вызван
необходимостью лечиться в США от астмы. Но так или
иначе ашрам в Пуне после отъезда его верховного
вождя прекратил свое существование.
Раджниш относится к разряду так называемых
«джет-гуру» («реактивных гуру») — владельцев
реактивных самолетов, взлетно-посадочных полос,
«мерседесов» и т. п. Сам он отдает предпочтение
«роллс-ройсам», в его распоряжении в особняке на ферме в
американском штате Орегон находился бассейн с
подогревом воды, примыкающий непосредственно к его
спальне и обошедшийся ему в 200 тысяч долларов.
183
Но это уже в прошлом. Великолепные апартаменты
остались в штате Орегон. В ноябре 1985 года их
владелец в наручниках был выслан из США по
обвинению в нарушении иммиграционных законов и в
неуплате налогов. Отделавшись штрафом в 400 тысяч
долларов, Раджниш снова оказался на родине. Но
Индия без всякого энтузиазма встретила блудного сына.
Разоблачения Раджниша исходили от его
ближайшего окружения: от Ма Ананд Шилы,
непосредственной помощницы во всех его делах, а также от
нескольких других женщин, функционеров организации. Они
обвиняли его в патологической жадности,
корыстолюбии, в непомерных тратах на личные нужды.
Соответственно, и Раджниш не остался в долгу. Он обвинил
своих разоблачительниц в том, что они создали внутри
общины, якобы помимо его воли, отряды коммандос и
«гестапо», камеру пыток и неоднократно пытались его
убить, а в конце концов похитили из кассы общины
55 миллионов долларов и скрылись в неизвестном
направлении. Раджниш, который в восхвалении
немецких нацистов доходил до экзальтации, называя
Гитлера «святым человеком», вдруг заговорил о том, что
община усилиями его ближайших сподвижниц
постепенно превращалась в экстремистскую организацию.
Международной общественности стало известно об
оснащенности общины не только современным
автоматическим оружием, но и военными вертолетами.
Ма Ананд Шила была обнаружена и арестована в
ФРГ. «Семейный» скандал обнажил скрытые от
посторонних глаз стороны деятельности руководителей
секты сексуальной свободы.
Утверждение божественности Раджниша до
недавнего времени занимало центральное место во взгляде
его последователей. Они навязывали их другим людям
с пылкостью и фанатическим рвением, выражая
подобным образом как свою преданность духовному
пастырю, так и постоянную готовность действовать по
его приказу. Ради своих корыстолюбивых целей
Раджниш и подобные ему «гуру-прагматики» эмоционально
воздействуют на молодежь, подверженную
мистическим, оккультно-теософским настроениям. Тысячи
молодых людей, лишенные веры в завтрашний день,
воспринимают ашрамы таких гуру как единственное
пристанище.
Эти гуру понимают, что чем меньше смысла в про-
184
возглашаемой ими догме, тем большие массы
промежуточных, маргинальных слоев она сможет привести в
движение. Общие черты социального облика подобных
гуру определились четко. Это создание их раздутого
культа, пропаганда свершаемых ими «чудес», главное
из которых — мнимое «воскрешение» из мертвых,
помпезность их личной жизни. «Божественные гуру»
призваны воплощать могущественные силы, создать у
верующих в них впечатление, что только они избавят
их от всех бед и несчастий. Все эти новые социальные
роли «учителей жизни» не так уж и новы.
Демагогия, призванная сбить с толку
растерявшихся и разуверившихся в буржуазных идеалах людей;
шумные многотысячные торжества, в результате
которых вербуются новые последователи; ненависть к
социализму (одна из книг Раджниша называется
«Берегитесь социализма»), подмена реальных социально-
классовых конфликтов и противоречий мнимыми;
претензия на нравственное превосходство над теми, кто не
входит в сообщество, — все эти приемы и уловки,
направленные на ослепление народа, печально известны
со времени гитлеровских нацистов.
История с Раджнишем свидетельствует о том, что
современный империализм чрезвычайно находчив в
выборе своих апологетов. И те из них, которые на
каком-то этапе своей деятельности утрачивают
способность увлекать за собой массы или становятся, как
основатель секты сексуальной свободы, крайне
одиозными, теряют поддержку своих хозяев. На их месте
немедленно появляются другие манипуляторы
сознанием людей, другие, более способные, послушные,
понятливые и удачливые постановщики «шоу»,
постоянно разыгрываемых буржуазной массовой культурой.
Нельзя сказать, что новоявленные «боги» все
бездарны, безлики. Несомненно, среди них есть люди,
обладающие феноменальными способностями, они
артистичны, владеют приемами активного воздействия
на психику. Но дар свой они обращают не во благо
людям, а используют его для личного обогащения и
утверждения своей власти.
Вот еще один из них, пользующийся огромной
славой, имеющий тысячи поклонников, верящих в его
святость, — это Сатъя Саи Баба, крестьянский сын из
индийского штата Андхра-Прадеш. Он начинал свою
карьеру как фокусник, каких много, а потом объявил
185
себя воплощением души умершего сто лет назад
известного всей Индии факира из Ширди, в телесную
оболочку которого, как в свое время считалось, перешла,
в свою очередь, душа святого и поэта XV века Кабира.
Такую красивую мистическую «биографию» составил
себе Сатъя Саи Баба. И сумел внушить многим, что
это — истинная правда. Его приверженцы верят, что
он может не только делать из воздуха драгоценные
камни, но и воскрешать из мертвых. В мае 1977 года
буржуазная пресса широко рекламировала
«воскрешение» бизнесмена из Гонконга Бхагвандаса Дасвани.
Неизвестно, правда, насколько подлинной была его
смерть. Трезвомыслящие журналисты писали тогда,
что в этом спектакле один бизнесмен поддержал
другого, и каждый из них получил хорошую прибыль.
Дело в капиталистическом обществе обычное.
Не чурается Сатъя Саи Баба и старых, хорошо
отработанных веками трюков. Так, его изображения в
молельнях его почитателей в Индии и за рубежом
вдруг выделяют ароматизированную влагу, и все
начинает «божественно» благоухать — как тут
усомниться в божественности того, кто изображен?
Сатъя Саи Баба создал мощную религиозную
организацию с многочисленными отделениями в разных
странах капиталистического мира. Основал он
учебные центры и в Индии. Те, кто в них обучается,
каждое утро и каждый вечер молятся, обратившись лицом
к его портрету. Однако деятельность Сатъи Саи Бабы
отнюдь не ограничивается «божественными»
вопросами. Он активно участвует в политической борьбе.
В своих публичных выступлениях, которые обычно
привлекают множество народа, он яростно осуждает
борьбу прогрессивных сил Индии за социальную
справедливость. Может ли быть иначе, ведь он один из
самых богатых индийцев. Его любимое занятие —
коллекционирование «мерседесов» голубых оттенков.
Доктор X. Нарасимхаиях, бывший вице-канцлер
университета в Бангалоре, города, в окрестностях которого
находится ашрам «живого бога», прямо называет
Сатъю Саи Бабу бессовестным обманщиком. По
мнению всемирно известного иллюзиониста П. С. Соркара-
младшего, Сатъя Саи Баба — всего лишь трюкач и
посредственный иллюзионист. И тем не менее в отличие
от другого «божественного иллюзиониста» Садачари
Саи Бабы Ома Джи, недавно арестованного в Индии за
186
мошенничество, дела бангалорского бога идут как
нельзя лучше. Торговля иллюзиями сегодня оказалась
сверхдоходным делом, надо только уметь соотнести
свои способности с идеологическими требованиями
современного капитализма.
Среди «реактивных гуру» всемирную известность,
кроме Раджниша и Сатъи Саи Бабы, получили также
Махариши Махеш Йоги и Бхактиведанта Прабхупада.
В свое время я читал о том, что в 1968 году четыре
участника ансамбля «Битлз» привлекли внимание
десятков тысяч молодых европейцев и американцев,
жаждущих познать тайны Востока, к безвестному йогу
по имени Шривастава, который к моменту своей сла?ы
называл себя Махариши Махеш Йоги -г- великий
мудрец йог Шива. К середине семидесятых годов
Махеш Йоги насчитывал около 2 500 000
приверженцев в различных странах и полностью контролировал
2000 учреждений в 140 странах, в этих учреждениях
обучали так называемой трансцендентальной
медитации — вхождению в транс с помощью поп-музыки и
восточного мистицизма.
В самолете, летя в Бомбей из Дели, я разговорился
со своим соседом индийцем о Бхактиведанте Прабхупа-
де, который основал в 1966 году в США
«Международное общество сознания Кришны», и также не имел
себе равных, как утверждал мой собеседник, в умении
вымогать деньги у верующих.
На фоне этих известностей гуру из Вриндавана
представился мне беззащитным ребенком. Нет, не
верит Свами-джи в панацею от всех бед. Он не
материализует объекты, то есть не делает из воздуха, как
«богочеловек и чудотворец» Сатъя Саи Баба, драгоценные
камни, золотые кольца, наручные часы, не зовет к
суперсознанию через секс, как Раджниш, не обещает
перемещаться в пространстве, как вождь западных
кришнаитов Прабхупада. Свами-джи из Вриндавана,
призывая к самосовершенствованию, возводит гармонию
человека и общества к утопическому идеалу,
представляя правду в идиллических образах кришнаитской
утопии. Однако все призывы к совершенствованию
мира, как свидетельствует об этом история человечества,
бесплодны, если не подтверждаются действием,
поступком человека, его волей к борьбе за будущее на путях
осуществления идеала социальной справедливости.
Каждый рейс из Европы и Америки доставляет в
187
Индию юношей и девушек, ступающих на эту древнюю
землю в надежде обрести здесь «совершенное знание»
мира и своего места в нем, понять предназначение
человека. «Реактивные туру» учат, что для обретения
этого знания требуется беспрекословное подчинение
учителю. Но между традиционным индусским гуру и
гуру новой формации пролегает пропасть. Известно,
что в Индии у каждого индуса с детских лет есть свой
наставник, учитель, гуру. Но этот традиционный гуру,
как уже знакомый нам Свами-джи из Вриндавана,
держит себя скромно, не заносится в собственном
величии и могуществе. В соответствии с обычаем он берет
на себя обязанности воспитателя, духовного
наставника, он вспомогатель духовного роста, мужания
человека. В то же время религиозность такого гуру лишена
прагматической направленности, его советы и
пожелания не претендуют на непосредственность исполнения.
Он, по существу, ничего не гарантирует своему
ученику: ни здоровье, ни преуспеянье в делах, ни тем более
власть над другими людьми. Он разделяет заботы
другого человека, знакомится с его проблемами, и только.
Нельзя забывать также и о том, что традиционный
индусский гуру — неотъемлемая часть индусского
духовного мира, воплощающий собой его вековые ценности
и идеалы. Вот почему он не противопоставляет свою
религиозную общину всему миру, как это делают
последователи Раджниша и Прабхупады, считая, что
земная жизнь иллюзорна, а душа человеческая
пребывает в бесконечном странствии, пока, наконец, в
награду за праведность и многотерпение, не соединяется с
божеством.
Через три часа мой самолет приземлился на
бомбейском аэродроме. Бомбей — город-гигант, его
население ежегодно растет с устрашающей быстротой и
грозит достичь впечатляющей цифры — 12 миллионов.
В Бомбее мне не терпелось своими глазами увидеть
храм «Международного общества сознания Кришны».
Я был наслышан о его мраморном великолепии, о
примыкающей к храму гостинице, оснащенной
кондиционерами особой конструкции и отличающейся
роскошным затейливым декором интерьеров. Храм и
гостиница расположились в двух шагах от побережья
Аравийского моря, по соседству с другими фешенебельными
отелями, в которых останавливаются миллионеры.
Слухи подтвердились. Храм и гостиница поражали ве-
188
ликолепием. Бомбейский храм был один из трех
храмов общества, построенный под личным руководством
его основателя Абхая Чарана Де, родившегося в
Калькутте в 1896 году в индусской семье. Два других
храма находятся во Вриндаване и Маяцуре, городке
неподалеку от Калькутты. Отец Абхая Чарана Де, как и
родитель Раджниша, был состоятельным торговцем
одеждой. Еще будучи коммивояжером по продаже
аптечных товаров, Абхай Чаран Де поставил перед собой
цель распространить кришнаитское учение по всему
миру, стать миссионером индуизма. Первые шаги его
на миссионерском пути были неудачными.
Переведенные им на английский язык, а точнее сказать, вольно
изложенные, священные книги индуизма, снабженные
«неортодоксальными», весьма субъективными
комментариями, спроса не находили. И тогда Абхай Чаран Де
решился ехать в США. Это было незадолго до его
семидесятилетия. Весь его багаж путешественника
состоял из сундучка, в который, помимо смены белья и
предметов кришнаитского культа, была уложена связка
книг — нераспроданные переводы.
Он начал свою проповедь в нью-йоркских
трущобах — в нижнем Ист-Энде и Баури, где живут
деклассированные слои американского общества, а в то
время — в 1965 году — находили себе пристанище хиппи.
Они-то и стали его первыми последователями.
Абхай Чаран Де предложил хиппи бросить
наркоманию, отказаться от сексуальной свободы и входить в
транс другим способом — часами распевать на
определенную мелодию кришнаитскую мантру — моление.
Пение мантры, утверждал он, приводит к разного рода
чудесам: укрепляется здоровье человека, снижается
преступность, человек полностью освобождается от
двойственного состояния огорчений и желаний, к нему
приходит состояние полного внутреннего
умиротворения.
Абхай Чаран Де, основав весной 1966 года в Нью-
Йорке «Международное общество сознания Кришны»,
объявил себя «божественной милостью» Прабхупа-
дой — «господней стопой», «богочеловеком». С
каждым годом общество Прабхупады пополнялось все
новыми и новыми обращенными и вскоре стало самым
большим нетрадиционным религиозным движением в
современном буржуазном мире.
За 11 лет с тех пор, как он ступил на землю Аме-
189
рики, Абхай Чаран Де сумел создать огромную
межнациональную корпорацию, вобравшую в себя
многочисленные сельскохозяйственные фермы, промышленные
предприятия, рестораны, гостиницы. Несомненно,
здесь сыграли свою роль и незаурядные
организаторские способности вождя западных кришнаитов, его
умение влиять на людей, использовать их в своих
целях, но, говоря о его необычайных успехах, нельзя не
думать и о мощной поддержке правящих кругов США.
В настоящее время в странах капиталистического мира
действуют 156 центров общества — они есть не
только в Америке, но и в Европе, Азии, Африке,
Австралии.
Самым влиятельным помощником pi покровителем
общества кришнаитов оказался американский
истеблишмент, крайне заинтересованный в услугах
новоявленного «богочеловека». Ведь деятельность Прабхупа-
ды «заключала в берега» анархическую и социально
опасную стихию — движение хиппи. Вчерашние
бунтари и ниспровергатели авторитетов бесплатно
работали на предприятиях общества по 10 часов в сутки, они
были готовы выполнить любой приказ своих
начальников. Кроме всего прочего, эта дешевая рабочая сила,
все расходы на нее заключались в весьма скудном,
трехразовом вегетарианском питании, обеспечении
кришнаитской униформой и жильем, напоминающим
казармы, позволяла получать руководителям общества
баснословные доходы. Немаловажно было и то, что
обострившийся интерес к «индийским тайнам» можно
было использовать в политических целях, направив
армию «духовных новобранцев» в развивающиеся
страны, в том числе и Индию, с миссией
антикоммунизма, ибо молодые кришнаиты воспитывались в
ненависти к инакомыслию, а таковыми были, разумеется,
и идеи демократии и социального прогресса.
Храм «Международного общества сознания
Кришны» в Бомбее являл собой попытку создания
национальных форм в современной архитектуре на основе
вольно трактуемого голландским архитектором Хансом
Киельманом средневекового зодчества, в котором
синтезировались традиции индусской и мусульманской
культур. Храм не пустовал, но многолюдным назвать
его было трудно. Около храма и внутри шла торговля
книгами самого Прабхупады и апологетической
литературой о нем. Узнав, что я из Советского Союза, об-
190
ворожительно улыбающаяся американка предложила
мне бесплатно книгу на русском языке. Это была
прабхупадовская «Бхагавадгита» как она есть»,
выразительный образец литературной мистификации
сегодняшнего времени. Прабхупада, рассчитывая на
незнание его читателями санскрита, этой латыни Востока,
не постеснялся рядом с отсебятиной, которую выдавал
за перевод, привести строки оригинала. Впечатляющий
пример безнравственного отношения к священной
книге индусов! Та же самая девушка, которая вручила
мне основной «научный труд» Прабхупады, подарила
мне и жизнеописание «великого гуру»,
принадлежащее перу некоего Сатсварупа Даса Госвами. Книга
называлась «Прабхупада» и имела подзаголовок «Он
построил дом, в котором может жить весь мир».
Индийское имя на обложке книги вовсе не означает, что ее
автор индиец. Ведь известно, что духовные новобранцы
из западных стран отказываются от своих старых имен
и фамилий и выбирают в качестве новых звучные сан-
скритизированные. Так и в этом случае. Сатсварупа в
переводе на русский язык означает «истинное
воплощение сущности Кришны», Даса — раб, а Госвами —
высший ранг святого, этим именем называли первых
последователей жившего в первой трети XVII века
реформатора индуизма Чайтаньи. В излишней
скромности автора книги не упрекнешь.
Вернувшись в свою гостиницу, я начал читать
книгу, повествующую о судьбе основателя
«Международного общества сознания Кришны», и обнаружил в ней
удивительные истории, которые помимо воли ее
автора представляли Прабхупаду если не в черном, то, по
крайней мере, не в розовом цвете. Все-таки факты,
думал я, читая книгу, вещь упрямая. Они прорастают
даже сквозь бетон апологетического славословия,
сквозь хлам всяких небылиц. Что ни говори, а
Прабхупада был человеком прямым и откровенным, когда
речь заходила не о его потусторонней доктрине, а о его
политических взглядах и идеологических
пристрастиях. В книге Госвами приводятся многочисленные
высказывания Прабхупады на различные темы, цитаты
из его писем к своим последователям. Так, в одном из
писем он без обиняков сформулировал цель
деятельности «Международного общества сознания Кришны»:
«Мы в корне изменим атеистические и
коммунистические тенденции негодяев-философов». Когда при строи-
191
тельстве храма во Вриндаване живущие по соседству
верующие индусы осмелились выразить недовольство
невесть откуда появившимися американцами, он тут
же отбил лаконичную телеграмму в США: «В Индию
из Соединенных Штатов немедленно должны прибыть
по крайней мере 50 мужчин!» И подкрепление
прибыло без опоздания. Все ребята были как на подбор, с
хорошей военной выправкой и физической подготовкой.
Когда Прабхупаду называли капиталистом в одежде
саньяси (отшельника, аскета), он тоже за словом в
карман не лез и объяснял свою коммерческую
деятельность тем, что выполняет заветы религиозных
наставников прошлого. Подробно рассказывается также в
книге Госвами о том, как был куплен для
строительства храма в Бомбее земельный участок в пять акров,
расположенный неподалеку от побережья
Аравийского моря. Главный враг общества обозначен в книге
инициалом Н. Именно этому человеку принадлежала
земля, на которой появились храм и гостиница. Он
сравнивается с царем Матхуры, врагом Кришны Кан-
сой, который запретил поклонение богу Вишну и
творил чудовищные злодеяния, чтобы уничтожить
Кришну. Если же посмотреть на дело непредвзято и
исходить из фактов, то будет нетрудно восстановить
действительную картину происшедших событий. Господин
Н. не был рядовым индийцем, когда-то он занимал
пост шерифа Бомбея. К моменту встречи с Прабхупа-
дой он находился в отставке и издавал на английском
языке одну из крупнейших ежедневных бомбейских
газет. Он согласился продать Прабхупаде земельный
участок в рассрочку за 1 миллион 600 тысяч рупий.
Но затем вдруг резко переменил свое решение и
попытался расторгнуть сделку. Скрывающийся за пышным
псевдонимом автор жизнеописания так объясняет
причину непонятного на первый взгляд поступка бывшего
шерифа: «Господин Н. обвинил Прабхупаду в связях
с ЦРУ». Госвами пытается преподнести читателям это
обвинение в адрес «Международного общества
сознания Кришны» как явную чепуху, как
безосновательную отговорку. Но возможно и другое толкование
поступка господина Н. — он сказал то, что сказал.
То есть правду о «Международном обществе сознания
Кришны», о его тайной деятельности. Безусловно,
господин Н. был отважный человек, не побоявшийся
вступить в неравную борьбу. Затравленный и оклеветан-
192
ный руководителями «Международного общества
сознания Кришны», он вскоре умер в госпитале от
сердечного приступа. У его вдовы не оставалось ни сил,
ни мужества продолжать схватку. Земельный участок
перешел в руки Прабхупады и его команды. В связи
со скоропостижной смертью бывшего владельца
земельного участка против бомбейского отделения
«Международного общества сознания Кришны» уголовного
дела возбуждено не было. Ведь на этот раз смерть
наступила но естественным причинам.
В своей трактовке кришнаитского учения Прабху-
пада и его последователи прибегают к спекулятивному
использованию лонятия «наука». Так, рекомендуя
пение мантры, они объявляют, что «этот метод не
является каким-то непонятным чудом или суеверием, а
представляет собой научно обоснованный процесс».
Прабхупада же с самого начала своей
миссионерской деятельности утверждал, что все научные
открытия прошлого, настоящего и будущего были уже
предугаданы ведами и объявлены Кришной в «Бхагавадги-
те». Прабхупада понимал, что ему надо как-то
завладеть воображением огромного числа людей, особенно
молодежи. Он точно знал при этом, что сильнее всего
каждый желает достичь полноты экизни и избавиться
от страха смерти.
Свои проповеди Прабхупада начинал с желчных
филиппик против планеты Земля, предрекая ей
неминуемую гибель. В качестве альтернативы земной
жизни он предложил переселение на трансцендентальные
вечные планеты «духовного мира» Вайкунтхи, где,
как он утверждал, жизнь свободна от рождения,
старости, болезни и смерти. Подобно агенту бюро
путешествий, он рисовал молодежи заманчивые картины
дальних миров и обещал: «Хотите перемещаться в
пространстве — я научу вас!» «Для посвященного
йога, который может покинуть тело в полном
сознании, путешествовать с одной планеты на другую так
же просто, как обыкновенному человеку посещать
рынок», — уверял Прабхупада, но з качестве ллаты за
эту «науку» требовал полного подчинения себе, как
гуру.
Руководители «Международного общества
сознания Кришны» любят называть себя религиозной
индусской организацией. На мой взгляд, как бы ни
декларировало это общество свое индийское происхож-
13 Бессмертный лотос 193
дение, по существу, оно возникло на западной
социально-психологической, идейной и культурной почве и
реанимировало старые западные оккультно-теософские
стереотипы о конце мира и о том, как спасти
пребывающую в бесконечном странствии душу.
В чем только, в каких образах не воплощало
человечество свой страх перед смертью. Эсхатология, идея
о конце мира и истории, присутствует в любом
религиозном сознании. Но в теософии ею пронизана вся
доктрина. Человеческая история достигла апогея,
утверждают теософы, наступило время неслыханных
страданий. Эта «жестокая» эсхатология роднит теософию
прежнего времени с современными нетрадиционными
религиозными движениями.
Теософия, оформившаяся в 1875 году
организационно, в основном по инициативе Е. П. Блаватской, в
Теософическое общество, была не столько
метафизикой, сколько способом жизни, предписывавшим
подчинение воле учителя. Только с помощью учителя,
утверждали все теософские сочинения, можно
научиться левитации и отправляться в астральные
путешествия.
Журнал «Оккультизм и йога» в 1937 году так
толковал роль учителя: «Есть Центр, вокруг которого
должны вращаться наши мысли днем и ночью,
ежечасно. Центр этот — Иерархия, Учитель. Каждую нашу
мысль мы должны пропускать через сознание Учителя.
Только тогда она будет чистой и эволюционной.
Только тогда наша обыденность будет одухотворена
красотою. Только тогда наш труд приобретет высшую
ценность. Мы уже знаем, что без Иерархии иного пути
нет».
Сколько в этом славословии учителю
пренебрежения к человеку! И разве это по существу не апология
тех сторон жизни индусов, в частности, деления на
касты, против которых гневно выступали и
религиозные мыслители, и общественные деятели самой
Индии — Вивекананда, Тилак, Ауробиндо Гхош, Мохан-
дас Карамчанд Ганди? И теософы первой половины
XX века, и последователи Прабхупады видят смысл
земного существования в последовательной,
целенаправленной подготовке к неминуемой катастрофе, в
результате которой спасутся избранные, посвященные.
Тот же журнал «Оккультизм и йога» писал в 1936
году, что в случае вселенской катастрофы «по закону со-
194
ответствия и соизмеримости большинство человечества
не будет допущено на высшие, уже населенные
планеты. Людям придется применяться к новому миру,
может быть, уже населенному, и тогда сколько
тысячелетий, вернее, миллионов лет пройдет, пока будут
выработаны оболочки и формы, соответствующие новому
миру. Лишь редкие группы земного человечества
смогут прибыть на высшие планеты и продолжить свою
эволюцию в новых прекрасных условиях».
Еще в начале XX века оккультно-теософская
подмена индусской духовности была одним из путей
создания новых религиозных ценностей на Западе.
И теософы прежнего времени, и современные
последователи нетрадиционных религиозных культов
считают себя элитой человечества, ибо они «причастны
магии», призваны осуществить «особые цели» в мире.
Среди этих современных нетрадиционных культов
движение Прабхупады принадлежит к наиболее
крупным. Наряду с ним действуют такие религиозные
организации, как «Сайентологическая церковь», «Миссия
божественного света», «Движение духовного
обновления», «Ананда марг», организации Сатъи Саи Бабы и
Раджниша, «Корпорация людей, достигших святости»
(«Гурудев Сиддха Питх»). Все они возникли под
знаменем индуизма, взяв на вооружение одну из его
главных идей — странствие души, метапсихоз. Все их
лидеры объявили себя гуру — учителями жизни,
воплощенными божествами и призывают поклоняться им
самим и образу глубочайшей старины, в которой якобы
кроются разгадки величайших тайн, разумеется,
известные лишь этим гуру.
По сути дела, поклонение образу глубочайшей
старины, свойственное нетрадиционным религиям,
адресовано не Индии, не ее реальной истории, а некоему
индийскому мифу, сложившемуся на протяжении
веков, причем в сознании неиндийцев. Западный
человек нередко считает тот духовный мир, к которому
принадлежит по рождению и воспитанию,
неполноценным. Поэтому ищет иной мир, другие нравственные
ориентиры. Это и влечет его к нетрадиционным
культам, проповедующим духовность вымышленной
Индии. В этом случае молодые люди, в сущности,
совершают духовную эмиграцию по отношению к
собственной национальной культуре. Это предполагает не
только новые симпатии и пристрастия, но и кардинальные
перемены в самом образе жизни. Не случайно они
решительно меняют даже свой внешний облик, как бы
публично демонстрируя разрыв с ненавистным,
♦греховным» прошлым; Итак, обращение к новым
религиозным культам требует отрицания ценностей
собственной национальной культуры. Но то, что
проповедуется в тех общинах, где эти новообращенные надеются
обрести, истинные духовные ориентиры, то, что
выдается за индуизм, на самом деле очень далеко от
индуизма с его устоявшимися символами и
представлениями, требующими уникального поведения,
выработанного в результате исторической эволюции.
В среде новообращенных, убежденных в том, что
они приобщились к высшей религиозной истине,
господствует нетерпимость, высокомерие, да и прямая
вражда к инакомыслящим. Авторитет гуру становится
в такой общине единственным критерием для
разрешения любых вопросов, люди поступают так, как
велит учитель.
В свое время адвайта-веданта * приобрела на
Западе популярность именно благодаря пафосу гуманизма,
присущему этой реформаторской интерпретации
религиозно-философской доктрины. Однако новое,
«западное», прочтение этой доктрины привело к
значительным купюрам, к неузнаваемому изменению ее языка
и сути. Согласно новым представлениям о
соразмерности и прекрасном, человеческое лицо объявлялось
дисгармоничным. Люди оказываются безликой
массой.
И опять парадокс. Те, кто бросил вызов
буржуазному обществу и, как им казалось, вырвался из
банальной и мертвой повседневности, те, чьи действия
выражают ненависть к власти, нежелание бездумно
подчиняться порядку (поэтому-то расцениваются как
неконформистские); оказавшись в общине, начинают
последовательно твердо насаждать внутри ее по сути
* Адвайта-веданта — одна из философских школ в
индуизме. Основоположником- ее является Шанкара (VIII—IX
века). Адвайта-веданта декларирует реальность одного лишь
Абсолюта,, иллюзией которого представляется вся вселенная;
поскольку каждая индивидуальная душа (атма) идентична
Брахману, спасение достигается через осознание адептом этой
идентичности. На положениях школы адвайта-веданта основывались
многие индийские философы и религиозные мыслители нового
времени (Рамакришна^ Впвекананда, Ауробиндо Гхош, С. Рад-
хакришнан и др.).
196
дела тот же самый конформизм, все то, против чего
восставали, от чего отказывались.
Некто сумел войти в доверие к этим одиноким,
растерявшимся в жизни, несчастным людям. Он оказался
сильнее их, этот некто, он ловко и незаметно
подменил реалии общежития искусственным социумом
общины, в которой весь распорядок жизни и отношения
между членами существенно отличаются от прежних,
оставленных за стеной ашрама. Но когда, в какой
момент появляется этот некто? И кто он?
Момент его появления всегда бывает самый
благоприятный — когда молодой человек ищет
альтернативу своей прежней жизни, когда одни авторитеты
утрачены, другие не обретены, к тому же труд, дающий
средства к существованию, ненавистен. Тут просто
необходим этот современный колдун, который
возбуждает в унылом, морально капитулировавшем человеке
интерес к магии, взрывает его однообразную жизнь
«чудесами» и экзотическими обрядами. А главное —
обещает разрешить все его проблемы быстро и просто.
«Ты не знаешь, как жить? — говорит он. — Ничего
страшного. Зато я знаю! Доверься мне!» И колдун
берет на себя роль вершителя судеб своих новых
послушников. Вот тут-то и разворачивается трагедия, скажем,
в пяти актах, смысл которой в последовательном
уничтожении человеческой воли. В первом акте
индивидуальная воля перепоручается колдуну (мы не забыли,
что это и есть гуру), во втором происходит осознание
того, что все без исключения братья и сестры отдают себя
учителю, в третьем акте отчужденная воля
концентрируется в руках этого гуру, в четвертом — возникает
собственно культ гуру и в заключительном акте этой
трагедии этот культ начинает свою экспансию, —
поход «сверхлюдей» против «недочеловеков». Сюжет,
хорошо известный в XX веке.
Так нежелание быть причастным к больному
буржуазному обществу оборачивается непричастностью к
насущным заботам человечества, утрачиваются
сочувствие, сострадание, совесть. В то же время
культивируется солидарность с общиной. Все ее члены якобы
связаны взаимной любовью и участием. Однако
находятся в полной от нее зависимости, и выход из
общины практически невозможен. Изоляция
новообращенного от прежней жизни, обработка его сознания
гипнозом и погружение ъ состояние транса методами то
197
грубыми, то чрезвычайно тонкими, постоянное
внушение исходных постулатов доктрины — все эти
искусные приемы психологической обработки приводят к
тому, что человек, испытавший их на себе,
оказывается парализован гнетущим и рабским страхом — а что
будет с ним вне общины?
Их привязывает к общине то, что ранее ненужные
и посторонние, они становятся посвященными
участниками. Но что это за участие? «Гуру», «богочеловек»,
«мессия», «ясновидящий», «чудотворец» и крупный
предприниматель в одном лице лишает их в конце
концов собственного «я», и постепенно молодые люди,
прожившие даже некоторое время в условиях такой
манипуляции их сознанием, теряют способность к
нормальной социальной жизни со всеми ее атрибутами,
в том числе к браку и семье. Все они — рабы, готовые
действовать по приказу гуру, совершать насилие,
вплоть до садистского убийства. К таким гуру
относится и Саркар Прабхат Ранджан, основатель и
руководитель религиозно-экстремистской организации «Ананда
марг» («Путь к вечному блаженству»), бенгалец,
1921 года рождения. В 1955 году он объявил о
создании нового «социально-спиритуалистского движения»,
а себя живым богом — земным воплощением Вишну.
Саркара величают также Анандамурти, что означает
«воплощенное блаженство». Вскоре, однако,
обнаружились как гомосексуальные отклонения новоявленного
божества, так и истинные цели организации:
насильственный захват власти путем проникновения в
государственные учреждения Индии — налоговое
ведомство, армию, полицию.
В 70-е годы приверженцы «Ананда марг», в
основном европейцы, готовили покушение на Индиру Ганди
и ведущих министров правительства с целью
государственного переворота. «Ананда марг» имеет пять
степеней посвящения, высшая называется «пуродха» —
«высокопосвященный жрец». Но даже «высокопосвя-
щенным» дозволяется видеть Саркара чрезвычайно
редко. «Живой бог» окружил себя многочисленными
хорошо вооруженными телохранителями. Организация
имеет филиалы во многих странах мира.
Впервые об «Ананда марг» я услышал от
корреспондента «Известий» в Индии Александра Леоновича
Тер-Григоряна. Тер-Григорян рано ушел из жизни,
оставив не только корреспонденции и статьи, но и ин-
198
тереснейшие книги, в том числе и об Индии. Осенью
1983 года он приютил меня в делийском корпункте
газеты почти что на две недели. Расположенность и
радушие к людям были основными чертами натуры
Александра Леоновича. Это был человек мягкого
интеллигентного характера, железной выдержки и
острого наблюдательного ума. Многие из близких друзей
Тер-Григоряна знают историю его путешествия на дно
Калькутты, в мир обездоленных людей, уголовников
и религиозного фанатичного люмпена. Там, может
быть, единственный из советских людей, он увидел
танец с человеческими черепами — «тандав»,
олицетворяющий культ насилия и исполняемый членами
«Ананда марг». Автором танца является Прабхат
Ранджан Саркар. Посулы обучить йоге и медитации
были не последними среди эффективных средств по
привлечению молодых людей в эту организацию.
«Ананда марг» имеет откровенно
антидемократическую и антикоммунистическую направленность.
Саркар вооружил свое движение так называемой теорией
прогрессивного использования. Эта теория как нельзя
лучше соответствует его цели — создать единый блок
на основе антикоммунизма с различными
религиозными, общественными и политическими группировками.
Теория была подкреплена и практикой. Летом 1986
года прошла очередная конференция «Ананда марг», на
которой присутствовали иностранные делегаты из
многих стран капиталистического мира. На этот раз
руководство «Ананда марг» особое внимание уделило
разработке доктрины, созданию единого
антикоммунистического фронта с «временными союзниками». Среди этих
союзников почетное место отводилось на конференции
«Международному обществу сознания Кришны».
Большая часть делегатов конференции состояла из
неиндийцев. Вообще во многих известных ашрамах
людей «со стороны» становится все больше и больше.
Мое пребывание в ноябре 1985 года в Бомбее совпало
с драматическими событиями, которым я тогда не
придал особого значения, но которые, как выяснилось
позднее, обозначили тревожную тенденцию —
американизацию тех индийских ашрамов, где гуру
ориентируются на западную молодежь.
Когда Свами Муктананда, глава индусской секты
«Гурудев Сиддха Питх» («Корпорация людей,
достигших святости»), понял, что дни его сочтены, он поже-
199
лал передать в наследство свой духовный титул и
власть двум молодым людям, брату и сестре, —
двадцатиоднолетнему Субхашу и двадцатидевятилетней
Малти Шетти. Это произошло 8 мая 1982 года. А
пятью месяцами позже Свами Муктананда достиг
состояния самадхи*. а говоря проще — скончался. Юноша и
девушка выросли буквально на глазах Муктананды,
так что его выбор можно было понять. К тому же отец
брата и сестры Шетти предоставил Свами крышу над
головой, когда он, мало кому известный последователь
Бхагвана Нитъяананда — основателя новой секты,
начал свое восхождение к вершинам духовной власти.
После смерти Нитъяананды в 1962 году Муктананда
стал его преемником. Эту победу предрешила его
борьба с ортодоксами, которые не хотели иметь дело с
людьми из западных стран, считая их «млечха» —
чужаками. Движение «людей, достигших святости»
насчитывало более 200 тысяч человек и значительно
уступало поставленному с размахом делу Прабхупады.
Но и. К: бессребреникам Свами Муктананда не
относился. Общая> сумма вложенных им в ценные бумаги и
банковские вклады средств исчислялась кругленькой
суммой в 300 миллионов рупий.
Империя- Свами Муктананды процветала. Она
объединяла 30 ашрамов и более 350 центров медитации,
находящихся во многих странах капиталистического
мира. Столицей империи был выбран Ганешпури,
городок в 80 километрах к северу от Бомбея. И вот
обладателями этого немалого состояния стали брат и сестра.
Новый гуру Субхаш Шетти принял имя основателя
секты — Свами Нитъяананды. Малти Шетти назвала
себя Свами Чидвиласананда. В глазах верующих они
отождествлялись теперь с божеством,, почитались как
«живые боги». Вместе с тем возникшее в ашраме
двоевластие не укрепляло отношения между братом и
сестрой. Хотя, ради справедливости, скажем, что
причиной раздора было чрезмерное честолюбие сестры.
Свами Чидвиласананда окружила себя последователями
из стран- Запада, особенно сблизившись с художником-
декоратором Джорджем^ Афифом, гражданином США.
Афиф входшг к ней без стука в любое время дня и
ночи. В ашраме поговаривали, что его и Малти
связывали не только духовные узы. С 1983 года Афиф стал ее
телохранителем.
Нетрудно предположить, что между Афифом и Сва-
200
ми Нитъяанандой. особой любви не было. Однако
молодой гуру не очень-то тщательно относился к своим
обязанностям главы ашрама и глядел сквозь пальцы на
энергичную деятельность сестры,, стремившуюся к
единоличному правлению. Словом, проявлял беспечность
и политическую недальновидность. Брат и сестра
виделись редко. Оба постоянно находились в разъездах.
Свами Чидвиласананда чуть ли не каждый год
посещала ашрамы в США. О том, что эти ашрамы
превратились в настоящую цитадель ее власти, Свами Нитъ-
яананда. впервые убедился в 1984 году. Так же, как в
своей непопулярности у американцев. Они его попросту
не замечали.. Эта нарочитая демонстрация
пренебрежения к Нитъяананде обнаружила зловещие признаки
готовящегося дворцового переворота. Заговор против
Нитъяананды набирал силу, в него были втянуты
практически все иностранцы, члены «Корпорации».
Главой заговора стал Джордж Афиф, убедивший
сестру Нитъяананды, что ее брата необходимо
изолировать от верующих индийцев, запугать и заставить-
силой отречься от «духовного престола».
Этот план заговорщики и осуществили в конце
октября 1985 года. Свами Нитъяананда? был задержан в
ашраме. Его периодически избивали до тех пор, пока
он в начале ноября не подписал воззвание к верующим
о своем отречении в пользу сестры.
Арест Нитъяананды в* его ашраме иностранцами,
его отречение,, на которое он пошел под угрозой
физической расправы, наглое вызывающее поведение людей
Джорджа Афифа и его самого, не считающихся с
чувствами верующих, — все эти события- самым
гнетущим- образом повлияли на- индийцев, рядовых членов
«Корпорации»,, особенно на тех, кто был далек от
политики.. Но их попытки освободить своего «живого
бога» успеха не имели. Они столкнулись с хорошо
организованной, вооруженной до зубов иностранной
мафией, ни перед чем не останавливающейся в
достижении своих преступных целей. Мафия подвергла Нитъ-
яананду воздействию психотропных средств. Как он
потом вспоминал, в течение всего ноября у него не
было ни малейшего желания бежать или протестовать.
Вот почему Джорджу Афифу удалось вывезти в
начале декабря потерявшего волю Нитъяананду в США, в
ашрам около Нью-Йорка. А через месяц контроль со
стороны тюремщиков ослаб. Ведь Нитъяананда превра-
201
тился в марионетку в их руках, делал буквально все,
что от него требовали. Затем была снята и охрана.
И тогда с помощью одного из своих друзей Нитъяанан-
да совершил побег. С представителями индийской
прессы он встретился в середине февраля 1986 года в доме
своих родителей в Бомбее.
Многое в этом преступлении до сих пор остается
неясным. Но очевидно одно: Джордж Афиф и его
люди не посчитались как с обычаями и законами
индийцев, так и с индусскими предписаниями добродетели,
то есть пошли наперекор общественной морали. Но
ради чего? На этот вопрос в интервью популярному
журналу «Иллюстрейтед уикли оф Индиа» ответил сам
потерпевший, Свами Нитъяананда. Вот что он сказал
журналистам: «Я не думаю, что деньги являлись
основным мотивом их преступления. Может быть, до
некоторой степени и являлись. Но основное, что ими
двигало, — это, конечно же, жажда власти. Когда вы
распоряжаетесь жизнью сотен тысяч верующих и
фактически управляете империей, для некоторых людей
желание играть роль бога, я полагаю, становится
навязчивой идеей, и они готовы драться, бороться, делать
все, чтобы получить эту власть — не важно какой
ценой и какими средствами».
Интервью со Свами Нитъяанандой было
опубликовано в номере журнала от 16—22 марта за 1986 год.
А в конце января того же года журнал «Иллюстрейтед
уикли оф Индиа», освещая события, связанные с
похищением бывшего руководителя индусской секты,
делал вывод о том, что «злоключения Раджниша,
«Международного общества сознания Кришны», а сейчас и
Нитъяананды восходят к мафии, в которой
господствуют представители Запада. Дарующие руки
превратились в щупальца огромного спрута». Далее журнал,
обращая внимание на главное действующее лицо
трагедии в Ганешпури, Джорджа Афифа, писал: «Это
феномен отвратительного американца. С тех пор, как
американцы в количественном отношении составляют
большинство в любом ашраме, подобное случается все
чаще и чаще. Ведь эти духовные движения приняли
формы транснациональных корпораций».
Наблюдение верное. Оно подтверждается многими
скандальными историями недавнего времени, так или
иначе связанными с жизнью коррумпированных
иностранными послушниками гуру.
202
В октябре 1986 года я был участником
проходившего в городе Лакхнау, на севере Индии,
международного симпозиума. «Традиции Рамаяны» и
национальные культуры в Азии». После окончания работы
симпозиума всех желающих на автобусах повезли за
135 километров к северу от Лакхнау, в город
Айодхью — столицу легендарного царства Кошалы,
где, по преданию, правил Рама.
Каждому индийцу известно сказание о Раме, у
которого злой демон Равана похитил жену Ситу. Рама,
Сита, его друзья воплощают в индийской традиции
силы добра, злое начало олицетворяет образ Равана.
В XVI веке великий индийский поэт Тулсидас
написал на этот сюжет ставшую бессмертной поэму,
названную им «Рамачаритаманаса» — «Море подвигов
Рамы». Тулсидас в согласии с народной мудростью
отстаивает в этой поэме право человека дорожить своей
честью, своим достоинством, — лишь в этом случае,
считал поэт, человек способен любить по-настоящему и
других. Самоуничижение же, напротив, осуждается
индийской традицией. Недаром подвижники
индийской мифологии, добившись особых прерогатив у богов
благодаря самоуничижению, творят в дальнейшем
своем существовании величайшие злодеяния. К таким
«бывшим подвижникам» относится и Равана. Эти
«бывшие святые» обладают одним существенным
нравственным изъяном — постижение ими высших форм
жизни, приближающее их к бессмертию, связано с
обманом, с торгашеским своекорыстием и приводит к
аморальным манипуляциям с приобретенным ими в
результате подвижничества могуществом.
Оказывается, утверждает своей поэмой Тулсидас, у этих святых
нет ничего святого, никаких представлений о
нравственных понятиях, о духовности. Духовность
отсутствует в их мыслях и действиях, поскольку выбор ими
жизненных ориентиров определяет слепая и
безграничная жажда самоутверждения и обогащения за
счет других. Безнаказанность — никто убить их как
будто не в силах! — вызывает в них ощущение
вседозволенности и в конечном счете — завистливую и
неукротимую злобу к тем, кто живет в соответствии с
нравственными духовными ценностями. Этот
наступательный эгоизм, сделавшись высшей целью
человеческого существования, его нормой, как свидетельствует
развитие сюжета поэмы Тулсидаса, таит опасность
203
превратиться в бесконтрольную разрушительную силу
и уничтожить самое жизнь. Ведь недаром Рама
появляется по просьбе -Земли, которая была не в .силах
вынести бремени творимого Раваном зла. Р&вана достиг
господства над мирами, чтобы увеличить бремя грехов
и окончательно погубить будущее. Будущего при
аморализме как основополагающем принципе
социального поведения людей вообще может не быть,
предупреждает Тулсидас. Средневековый индийский поэт
обладал редчайшей способностью к предвиденью, он
осознавал глубочайшую взаимозависимость личной
нравственности л социальной жизни. И еще одну истину
открыл Тулсидас: .зло, даже приняв личину добра, в
конце концов проявляет свою порочную сущность.
СЛФВ©
борцов
за независимость
Вступление
Индийское
национально-освободительное движение
представляло собой единый
поток, в который вливались различные течения. Значительный
вклад в дело завоевания независимости Индии внесли
представленные подпольными патриотическими организациями так
называемые «национальные революционеры», призывавшие к
решительным действиям в борьбе с колонизаторами вплоть до
вооруженного восстания и народной революционной войны.
Наиболее крупная из индийских
национально-революционных политических организаций — партия «Гадар», — возникла
в 1913 году за пределами Индии как массовая организация,
которая координировала действия своих отделений в различных
странах и сумела установить контакты с революционным
подпольем в Индии. Основателем партии, в которую вошли многие
индийские эмигранты на Американском континенте, стал
известный деятель индийского революционного движения Лал
Хар Даял. Созданная под его руководством единая политическая
организация внесла огромный вклад в практику национально-
освободительного движения и в дело борьбы с идеологией
колониализма и расизма; пропагандируя идею полной
независимости страны, партия способствовала развитию политического
сознания не только индийцев, но и других угнетенных народов.
205
Важное место в истории национально-революционных
организаций занимает пламенный борец за свободу своей страны,
видный деятель индийского национально-освободительного
движения Баба Притхви Синх Азад.
Притхви Синх родился в ноябре 1892 года в деревне Лахру
округа Амбала северо-западного индийского штата Пенджаб *.
Его отец Шади Рам принадлежал к земледельческой касте, но,
занявшись торговлей, вместе с семьей перебрался в Бирму.
Живя в Бирме, молодой Притхви Синх проявлял глубокий
интерес к политической жизни в Индии и ко всем событиям,
происходившим на родине. В юности он не имел возможности
получить хорошее образование, был чрезвычайно религиозен.
Со временем его интерес к религии угас, хотя он и
сохранил уважительное отношение ко всем верованиям на долгие
годы.
Притхви Синх с юных лет проникся сознанием
необходимости борьбы за индусско-мусульманское единство, против суще-
стзования кастовой системы и института «неприкасаемых».
Будучи убежденным в необходимости повышения уровня
грамотности среди индийцев, он не одобрял систему западного
образования и выступал за традиционную индийскую
религиозную школу с ее духовным наставничеством и систему
элементарного образования, пропагандировавшуюся Мохандасом Ка-
рамчандом Ганди.
Стремясь к урегулированию экономических отношений
между богатыми и бедными слоями индийского населения,
Притхви Синх выступал не только за возрождение крестьянской
оощины, деревенского ремесла и кустарной промышленности на
основе повсеместного введения ручного ткачества, но и за
создание и развитие современной индустрии. В этих мерах он ви-
дэл средство ликвидации безработицы и облегчения положения
трудящихся, а также возможность освободить экономику Индии
от иностранной зависимости.
Политическая карьера Притхви Сннха началась во втором
десятилетии XX века. В 1911 году он эмигрировал в Америку
и под влиянием революционных идей Хар Даяла вступил в
партию «Гадар». Первоначально его деятельность сводилась к
распространению партийной идеологии среди индийских
эмигрантов и публикации партийных документов, но вскоре Притхви
Синх возвратился в Индию и приступил к непосредственной
работе по организации вооруженного восстания, направленного на
уничтожение колониального порабощения страны.
* В настоящее время округ Амбала административно
входит в штат Харьяна.
206
В феврале 1915 года по . центральным округам штата
Пенджаб прокатилась волна стихийных крестьянских выступлений.
Движение приняло характер классового конфликта:
недовольные ростом дороговизны крестьяне громили лавки торговцев и
ростовщиков, сжигали долговые книги, захватывали зерно и
деньги. Однако партия «Гадар» не использовала возможность
поднять и возглавить крестьянские массы в борьбе против
индийских феодалов и колониальных властей и не поддержала
крестьян в защите их классовых интересов. Восстание было
подавлено войсками и полицией.
В феврале того же года партия «Гадар» предприняла
попытку поднять вооруженное восстание, не опираясь при этом
на народные массы. Английские власти предупредили
восстание, осуществив налет на его штаб в Лахоре и проведя
широкие аресты. Не являясь частью массового движения,
оторванное от народа, восстание не могло быть успешным.
В числе других заговорщиков Притхви Синх был арестован
и приговорен к смертной казни, однако вскоре после
окончательного разгрома восстания был «помилован» английским
судом — смертный приговор был заменен каторжными работами.
Отбывать наказание «преступник» должен был на Андаманских
островах, куда ссылались политические заключенные из
различных провинций Британской Индии.
После шестилетнего пребывания на островах Притхви Синх
был переведен в тюрьму на континенте, откуда совершил побег
и на протяжении шестнадцати лет после этого находился на
нелегальном положении, занимаясь подпольной работой, до тех
пор, пока в 1938 году не сдался добровольно властям. За этот
период дважды (в 1931 и 1934 годах) он побывал в СССР с
целью ознакомления с опытом русских революций. После
возвращения в Индию Притхви Синх под вымышленным именем
Свами Рао активно участвовал в индийском
национально-освободительном движении, во многом разделяя учение Ганди
о путях борьбы против английского господства. Однако он так
и не поверил до конца в успех гаидистского принципа борьбы
с англо-индийскими властями путем кампаний сатьяграхи
(гражданского неповиновения) и «ненасильственного
несотрудничества».
Притхви Синх пользовался в Индии огромной'
популярностью благодаря своей личной храбрости и самоотверженности
в деле служения национально-освободительной борьбе. В
сентябре 1939 года М. К. Ганди писал о нем: «К чести своей,
Притхви Синх всегда являл собой образец такого бесстрашия,
в котором могли с ним сравниться немногие. Но превзойти его
в бесстрашии и отваге не смог никто».
207
В своей автобиографической книге «На пути к революции* *
Притхви Синх рассказывает о нелегкой жизни национального
революционера, насыщенной непрекращающейся борьбой за
свободу своей родины.
Вниманию читателя предлагаются отрывки из книги,
посвященные пребыванию Притхви Оинха в числе других
политических заключенных в английской колониальной тюрьме на
Андаманских островах, пользовавшихся в то время печальной
известностью под названием «Кала Пани» — «Черные воды».
С 1848 по 1945 год эти острова использовались английскими
властями как места каторжных работ и ссылки не только для
осужденных уголовными судами, но и для деятелей
национально-освободительного движения. Автор книги представляет
объективную и точную картину условий жизни в тюрьме тех
людей, которых колонизаторы называли «государственными
преступниками», а весь индийский народ — национальными
героями.
Советскому читателю будет небезынтересно узнать также
о тех событиях из жизни Притхви Синха, которые произошли
вслед за его побегом из заключения. Приведенные ниже
отрывки дают не только представление о неимоверно трудной
борьбе, в которой выковывались и закалялись сердца и
характеры патриотов, но и возможность ближе познакомиться с
личностью одного из выдающихся лидеров индийского
национально-освободительного движения, политического и государственного
деятеля, вошедшего в историю в качестве «строителя новой
Индии», — Джавахарлала Неру.
Сергей БЕЛОУСОВ
ПРИТХВИ СИНХ АЗАД
НА ПУТИ К РЕВОЛЮЦИИ: МОЯ БИОГРАФИЯ
(Отрывки)
14 сентября 1915 года заключенных вывели
из камер, разбили на группы и повели в
здание суда. Выкликая имя каждого, судья
зачитывал приговор. Двадцать четыре человека, в том
числе и я, были приговорены к смертной казни через
повешение, остальные — к пожизненному
заключению.
* Притхви Синх. На пути к революции: моя
биография. Дели, 1964 (на яз. хинди).
208
Нас отправили в камеру смертников. Хотя моя
собственная участь и участь моих товарищей волновали
меня, я испытывал странное чувство радости,
исходившее, вероятно, из ощущения определенности своей
судьбы.
Сначала я думал, что после вынесения приговора
нас отправят на виселицу без промедления. Когда
стало темнеть, я решил, что казнь состоится после захода
солнца. Тюремные надзиратели не отвечали ни на
какие вопросы, и заключенные пребывали в полном
неведении относительно своего ближайшего будущего.
В тревожном ожидании прошла ночь. К утру в
камеру принесли ведро воды и пустую консервную
банку. Последовал приказ вымыться. Мы поняли значение
этого тюремного ритуала, по завершении которого
следует казнь, и наши неясные надежды сменились
отчаянием.
На помосте под виселицей могли одновременно
уместиться три человека. Мы сами разделились по трое
и просили друг друга не плакать и не кричать на
виселице, чтобы не позорить себя и своих товарищей.
Однако приказа выходить все не было. В зарешеченное
оконце камеры проникло солнце, послышалось
движение в коридорах и металлический стук открываемых
дверей. Тюрьма проснулась...
В тот день так ничего и не произошло. На
следующее утро снова принесли воду, и теперь уже в
молчании мы готовились к казни и призывали смерть как
избавление от мук ожидания ее прихода. И опять —
ничего...
Так минули три дня. Мы строили предположения
и догадки относительно планов наших тюремщиков, и
между нами бродили разные слухи. Для совершения
казней в тюрьме содержался штатный палач, который
кроме ежемесячного жалованья получал
дополнительно по десять рупий за каждое повешение, и до нас
дошло, что этот человек не помнит себя от радости в
предвкушении хорошего заработка.
Пытка ожиданием продолжалась долго. Но
однажды загремели замки камеры, и нас, за исключением
семи человек, перевели в другое тюремное отделение.
Вскоре мы получили страшное известие: оставшиеся
товарищи, и среди них всеобщий любимец и друг Кар-
тар Сингх Сараба, были повешены на тюремном
дворе. Взбудораженные этой вестью, мы не могли ни
14 Бессмертный лотос
209
есть, ни нить, ни спать. Среди нас ходило
стихотворение, в котором были такие слова, обращенные к
нашим погибшим товарищам:
...В целой стране ваша смерть отзовется,
Каждый индус вашей кровью клянется...
На следующий день в нашей камере появился
тюремный кузнец. Руки и ноги заключенных сковали
кандалами весом по пять серов *, на шеи навесили
железные ошейники. Ко всему этому прилагались еще
деревянные дощечки, на которых были обозначены
сроки заключения и даты освобождения. Например,
на моей дощечке было указано, что я получу свободу
в 1951 году, то есть через 36 лет после начала действия
нового приговора, заменившего мне смертную казнь
на каторжные работы.
По железной дороге нас перевезли из Лахора в
Калькутту, где сковали цепями по двое, и далее
лошадьми доставили на побережье Бенгальского
залива. Пароход «Махараджа» с заключенными на борту
вышел в открытое море. При виде удаляющихся
берегов Индии гнетущая тоска охватила нас. Придется ли
вернуться?..
Через несколько дней заключенные получили
приказ покинуть трюмы и подняться на палубу корабля.
Плавание подходило к концу. Сгрудившись на палубе,
мы стали очевидцами великолепного зрелища — на
горизонте из темно-синей, почти черной воды
величественно поднимались вершины прекрасных гор. Когда
корабль подошел ближе, на берегу мы увидели
огромное здание. Это была тюрьма.
События, которые произошли со мной и моими
товарищами, и те злоключения, которые нам пришлось
пережить на островах Кала Пани, настолько необычны
и неправдоподобны, что я не могу их утаить, не
поведав читателю.
Страшная история этих островов насыщена
трагическими эпизодами гибели многих, кто был неугоден
колонизаторам. Здесь закончил свое существование по-
* Сер — мера веса; в различных районах Индии вес
одного сера колеблется от 0,6 до 1 килограмма.
210
следний раджа Бирмы. После восстания 1857 -года *
каторжные тюрьмы на островах были заполнены
героями освободительного движения. Обитатели мрачных
камер Кала Пани — национальные герои и патриоты
своей родины, — с каким мужеством переносили они
тяготы и лишения, на которые их обрекли англичане!
Если кто-либо пожелает окунуться в тяжелую
атмосферу, царившую в прошлом на островах, ему
необходимо читать мемуары известного политического
деятеля Винаяка Дамодара Саваркара **, отбывавшего
заключение в этом адском месте. В своей
автобиографической книге, которой он дал название «Оковы
жизни», в бесподобной по правдивости манере он
полностью воссоздал ощущение той среды, в которой многие
годы влачили жалкое существование противники
английского господства.
Долгие шесть лет я безвыходно провел в тюрьме на
Кала Пани. За это время ни разу мне не пришлось
вдохнуть свежего воздуха и я не видел ничего, кроме
голых стен своей камеры. Именно поэтому я знаю
очень многое о жизни заключенных на Кала Пани, и
весьма немногое — о самих островах.
Кала Пани — это группа островов, архипелаг.
Самые крупные и значительные из них — Порт-Блэр, Ан-
даман и Никобар***, но существует еще множество
мелких островов. Все они гористы и покрыты густыми
тропическими лесами. Почвы на островах весьма
плодородны, и на них может произрастать все,
необходимое для жизни человека. Здесь прекрасно растет
сахарный тростник. Острова — настоящий рай для
кокосовых пальм. Девять месяцев в году идут дожди, почва
и климат как будто нарочно созданы для успешного
выращивания риса. Океанские воды изобилуют
рыбой, и есть все условия для рыбного промысла.
Коренные жители Кала Пани находятся на низшей
ступени общественного развития. Живут они племен-
* Речь идет об индийском народном восстании 1857—
1859 годов.
** В. Д. Саваркар — один из создателей и активный
член организации «Абхпнав Бхарат» («Молодая Индия»),
Сторонник тактики индивидуального террора.
*** Порт-Блэр — город, расположенный на острове
Южный Андаман, ныне административный центр союзной
территории Андаманские и Никобарские острова. Андаман и Никобар —
вероятно, острова Северный или Средний Андаман и Большой
Никобар.
14*
211
ными группами. Цвет их кожи — очень темный, почти
черный, рост — маленький. Англичане истребили
значительную часть местного населения, с тем, чтобы
немногих оставшихся в живых приобщить к «благам
цивилизации»...
Передо мной не стоит цель, да и нет возможности
подробно описывать то, что я видел и пережил в
течение лет, проведенных на Кала Пани по решению
английского суда. Поэтому лишь вкратце я остановлюсь
на событиях, которые могут отобразить картину тех
уже далеких времен...
Ежегодно из различных британских владений
прибывали на острова новые и новые партии арестантов,
приговоренных чаще всего в соответствии с
принятыми колониальными властями формулировками к
«пожизненному» или «бессрочному» заключению на Кала
Пани. На практике эти формулировки означали более
или менее продолжительное заключение, сроки
которого по воле тюремного начальства, имевшего
соответствующие права, могли быть сокращены. Срок
заключения снижался тем арестантам, которые соблюдали
установленный тюремный распорядок и
беспрекословно подчинялись распоряжениям надсмотрщиков.
За «примерное» поведение от трех до шести, но не
более, дней в месяц вычитались из общего срока, и по
истечении пятнадцати лет узнику предоставлялась
свобода.
После прибытия в тюрьму заключенные
тщательно сортировались с учетом обстоятельств дела и
серьезности обвинения. «Обычные» грабители или убийцы
после недельного содержания в тюрьме направлялись
в джунгли для производства каторжных работ. Там
они жили во временных бараках и работали под
наблюдением и руководством полицейских
надсмотрщиков и старших по группам. Через пять лет каторги
заключенные этой категории получали некоторое
облегчение в режиме и условиях содержания. Им
выдавалась одежда качеством лучше той, которую носили
вновь прибывшие арестанты; кроме того, раз в месяц
им выдавали плату в размере двенадцати ан. После
десяти лет каторжных работ эти заключенные
приобретали право на получение передач и посылок с
материка и свидания с родными и близкими.
Если по истечении срока наказания заключенный
выражал желание остаться на Кала Пани для посто-
212
янного жительства, чему всячески содействовало
правительство, поощрявшее заселение неосвоенных
территорий островов, то ему предоставлялся в пользование
земельный участок и материальная помощь для его
освоения и использования.
Работа, которую приходилось выполнять
каторжанам, была так тяжела, а условия их жизни так
невыносимы, что не проходило дня, чтобы кто-нибудь из
них не покончил с собой, повесившись в джунглях или
бросившись в океан.
Арестанты, пытавшиеся бежать от побережья ъ
глубь острова, чтобы скрываться там от властей, в
необитаемых джунглях неизбежно погибали от когтей
хищников, и рискнувшие на попытку пересечь
пространства Андаманского моря с тем, чтобы достигнуть
берегов Бирмы, становились жертвами морской стихии.
В еще более тяжелых условиях находились
заключенные, совершившие свои преступления из чувства
мести или же неоднократно. Они причислялись к
особо опасным преступникам *и допускались к работам
вне тюрьмы лишь после содержания в камерах сроком
от одного до трех лет, после чего направлялись на
расчистку земли от джунглей. Работа на расчистке была
нечеловечески трудна хотя бы потому, что в течение
большей части года на островах идут тропические
ливни. Влажность климата порождает бесчисленное
множество малярийных комаров, москитов и
кровососущих пиявок. В постоянно сырой одежде, измученный
и искусанный насекомыми до неузнаваемости, при
проявлении малейшей медлительности в работе
арестант немедленно подвергался телесному наказанию.
Кроме расчистки земли от джунглей, заключенные
строили дороги, валили строевой лес .и сооружали
бараки. Обработанную и распиленную древесину они
волоком доставляли к побережью и укладывали в
штабеля, готовя к отправке в Индию.
Условия каторжных работ в джунглях были так
трудны, что те из каторжан, которым приходилось
отбывать наказание в пределах тюрьмы, считали себя
удачливыми. Их содержали в относительно чистых
камерах, три раза в день они получали, хотя и простую,
пищу, и были избавлены от солнечного пекла,
дождей, пиявок и москитов. Но на долю этих заключенных
выпадали иные трудности. Как тягловых животных их
213
использовали на прессах для извлечения из копры *
кокосового масла. По целым дням они кругами
ходили по тюремному двору, толкая рычаги огромных
машин. Приговоренные к еще более суровому режиму с
помощью особых приспособлений приводили прессы в
действие, находясь внутри своих камер. Делалось это
для того, чтобы заключенные не имели доступа к
выжатому ими маслу или копре.
Часто каторжане, изнуренные непосильной
работой на прессе, занимались членовредительством.
Собственными руками они наносили себе жестокие раны
или глотали такие вещи, от которых у них начинался
кровавый понос. Они наотрез отказывались работать
на прессе, предпочитая вынести за это любое
наказание, вплоть до истязаний розгами. Бывало, что
доведенный до отчаяния арестант ухитрялся раздобыть
веревку и вешался на решетке оконца своей камеры.
В списке работ, к которым привлекались
заключенные, важное место занимали посадки кокосовых пальм
и сбор их плодов. На островах, изобилующих
пальмами, ежегодный сбор кокосовых орехов составлял
многие тысячи манов **. С помощью больших ножей
каторжане извлекали сердцевину зрелых орехов,
измельчали ее и размещали на крышах тюремных зданий для
просушки, после чего готовую копру грузили в мешки
и отправляли в Индию.
Из волокна, окутывающего орех, делали пряжу,
годную для изготовления веревок, корабельных
канатов и циновок. Эту сравнительно легкую работу
заставляли выполнять слабых или больных арестантов.
Каторжане, которых наряжали на рубку орехов,
имели возможность пить кокосовое молоко и есть
копру. Иногда они делились всем этим со своими
товарищами по несчастью, пронося орехи в тюрьму. Но
далеко не все арестанты по слабости здоровья могли
принимать столь грубую пищу.
В огромном тюремном дворе всегда находилась
работа для мастеров кузнечного и плотничного дела.
Документы, употреблявшиеся в делопроизводстве в
тюремной канцелярии, печатались в собственной
тюремной типографии, где работали заключенные,
пользовавшиеся при этом некоторыми льготами. Устройство
* Копра — ядро кокосового ореха.
** М а н — мера веса (около 40 килограммов).
214
на постоянную работу в типографию считалось очень
нелегким делом и допускалось лишь после того, как
заключенный проводил в камере не менее четырех лет.
Однако если арестант все же попадал в типографию, у
него появлялись дополнительные шансы выжить, а
это было самое главное для любого из нас.
Во время моего пребывания на Кала Пани
тюремная тирания процветала особенно пышно.
Нечеловеческие условия жизни и надругательства над личностью
заключенного стали обычным явлением и
неотъемлемой частью тюремного быта. Политические
заключенные, или, как их здесь называли, «государственные
преступники», подвергались особо строгому
содержанию и репрессиям со стороны тюремной
администрации.
Заключенные боролись против жестокостей и
произвола всеми доступными им средствами. Кроме
членовредительства и отказов от работы, обычным
способом выражения протеста было объявление голодовок,
в некоторых случаях оказывавших воздействие на
администрацию или, по крайней мере, заставлявших ее
выслушать требования арестантов.
Не желая мириться с угнетением прав
заключенных и стремясь облегчить тяжкую долю своих
товарищей, гибнувших на каторжных работах, в октябре
1916 года я объявил смертельную голодовку. Я был
настроен решительно и приготовился к долгой,
мучительной смерти. Обыкновенно голодовка
предусматривает отказ только от пищи, но, обрекая себя на гибель
во имя защиты чести и прав остальных, я отказался и
от воды.
Голодовка началась. Через несколько дней
тюремное начальство проявило некоторое беспокойство.
Ко мне в камеру принесли чечевичную похлебку, рис
и воду, и через глазок в двери наблюдали за моими
действиями. Я ни к чему не притрагивался и не
двигался с места.
Шли дни. Жажда становилась невыносимой, перед
ней меркли и отступали муки голодных спазмов в
желудке. В душе поднимались смятение и страх смерти,
который было невозможно унять хладнокровными
рассуждениями и уговорами самого себя. Я не был
способен ни думать, ни спать... Чувство непреодолимого
215
страха и беспокойства не оставляло меня семь дней.
Но я стоял на своем, и мое физическое и душевное
состояние стало катастрофически ухудшаться.
На восьмую ночь я понял, что, если не выпью
немедленно воды, то не останусь в живых. Я встал с
деревянных нар, на которых неподвижно лежал все это
время, дрожащими руками взял чашку с водой и
поднес ко рту. Но... стыд остановил меня. Я не выпил ни
капли, поставил воду на стол и вернулся на прежнее
место.
Я очень страдал. Меня раздирали на части
противоречивые чувства. Как наяву, я видел добрых своих
товарищей, которые, конечно, поняли бы и простили
мою слабость. Но тут же в моем воспаленном
воображении появлялись презрительные лица тюремщиков.
И я терпел...
Жажда продолжала умерщвлять меня. Я снова
встал и подошел к воде, но пить не посмел. Подошел и
в третий раз, но голос совести останавливал меня и не
позволял разжать губы. Поднесенная ко рту чашка,
дрожа и расплескивая воду, возвращалась на стол.
Разум оставлял меня, и в последний раз, глядя
безумными глазами на вожделенную воду, я дико
вскрикнул и выплеснул ее на стены камеры. Жажда меня
сожгла. Я почувствовал, как мое лицо покрылось
неизвестно откуда и как появившейся испариной и, успев
подумать, что это конец, потерял сознание...
В камеру вошли тюремщики, завернули меня,
полумертвого и обессиленного, в одеяло, и отнесли в
лазарет. Меня осмотрел тюремный врач, рекомендовал
единственное лекарство — еду и питье. Я от всего
отказался, и меня снова отнесли в камеру.
На тринадцатые сутки после начала голодовки
жажда уже не мучила меня. Я отсчитывал свои
последние минуты, когда в камеру вошли надсмотрщики.
Они прижали меня к нарам и силой вывернули голову
кверху. Через нос они протолкнули резиновую трубку
в желудок и стали лить в нее молоко. Как только
насильники меня отпустили, я сунул в рот пальцы,
пытаясь вызвать рвоту, но они снова схватили меня и
удержали от этого.
С тех пор- дважды в день тюремщики повторяли
описанную процедуру, и против моей воли жизнь
возвратилась ко мне. Но я не хотел сдаваться, Я объявил
тюремной администрации, что с этого момента не про-
216
изнесу ни слова, и выбросил из камеры постель и всю
свою одежду, рассчитывая на то, что, если я в
наступившем тогда прохладном сезоне буду лежать на
голом каменном полу, то все решится само собой, и очень
скоро. С колодками на ногах, обнаженный, обросший
дикими космами и немытый несколько месяцев, я
представлял, конечно, зрелище, невероятное для
постороннего глаза. Голод и добровольные лишения
снизили мой вес до девяноста фунтов, однако^ смерть ко мне
не торопилась.
Упорство и одержимость, с которой я хотел
умереть, произвели большое впечатление на тюремную
администрацию. За мной установили постоянный надзор,
и, из1 опасения, что я покончу с собой, разбив голову о
стены или пол, закрыли их тюфяками. Днем и ночью
в камере находился кто-нибудь из тюремщиков.
Во время голодовки я постоянно ощущал
поддержку товарищей. Однажды моему близкому другу Джа-
гатраму удалось переслать мне записку, написанную
его собственной кровью. Когда я вновь оказался в
лазарете, мой дорогой товарищ Шер Сингх нашел способ
повидаться со мной. Он истолок добытый где-то кусок
стекла и проглотил его. Начавшееся внутреннее
кровотечение помогло ему попасть в лазарет.
Мое единоборство с тюремной администрацией
длилось больше полугода. Слухи о голодовке политических
заключенных на Кала Пани просочились за пределы
тюрьмы, попали в прессу и стали достоянием
гласности. По всей Индии прошли выступления в защиту
прав заключенных. Тюремное начальство клятвенно
обещало прекратить жестокости и притеснения, и,
следуя призывам товарищей, я прекратил голодовку.
Благодаря знанию бирманского языка у меня
завязались хорошие отношения со многими заключенными
родом из Бирмы. Особенно я сдружился с одним из
них. Это был крепкий мужчина примерно моих лет.
Однажды в порыве откровенности он поведал мне, что
собирается совершить побег. Я доверял ему во всем,
поэтому, когда он предложил бежать вместе, я сразу
же согласился.
Мы разработали план побега. Окошки тюремных
камер были забраны стальными прутьями, но друзья
моего товарища-бирманца,, которые у него были на
воле и с которыми он поддерживал постоянную связь»
217
взяли на себя задачу перепилить решетки и устроить
побег.
К сожалению, принять участие в этом смелом
предприятии я не смог, так как почти ежедневно меня
переводили из камеры в камеру, и невозможно было
знать заранее, в которой из них я буду в
назначенный день.
Бежавшим с каторги на Кала Пани было
недостаточно оказаться за пределами тюрьмы. Основная
проблема состояла в том, как добраться до отделенных от
островов широкой полосой океана берегов Индии или
Бирмы.
Мои товарищи-заключенные действовали так.
Ночью, благополучно спустившись с тюремной стены и
незамеченными удалившись в джунгли, они
приступили к постройке плота. Выбирая самые толстые стволы
бамбука, они рубили их, укладывали рядами и
увязывали веревками. Продолбив три-четыре пустотелых
бамбуковых ствола, они устроили в них хранилище
для запаса воды, рассчитанного на длительное
путешествие. Еда на дорогу была приготовлена заранее.
И этот дерзкий побег удался! Спустя время мне стало
известно, что после долгих мытарств и опасных
приключений смельчаки все же достигли берегов своей
родной Бирмы.
Медленно текли годы каторжного существования.
Но я верил, что счастье мне еще улыбнется.
Мне удалось бежать только после того, как группу
заключенных, принадлежавших к партии Гадар, на
том же пароходе «Махараджа» переправили с
островов на материк. Ночью 29 ноября 1922 года, во время
очередного перемещения арестованных из одной
тюрьмы в другую, судьба предоставила мне единственный
шанс, и я получил свободу, вырвав ее из лап
тюремщиков. Вот как это произошло.
Поезд шел из Мадраса в Нагпур. Кроме меня, еще
троих заключенных и девяти солдат вооруженной
охраны, в вагоне не было ни души. Решение бежать
возникло у меня не сразу. Я знал, что во время побега
стану мишенью для пуль охранников, но жизнь без
свободы мне была не нужна. Я не желал и дальше
оставаться в унизительном положении арестанта.
Возникшую решимость бежать уже ничто не могло
поколебать. Неожиданный глубокий сон, результат
перенапряжения и душевной борьбы, вдруг сморил меня.
218
Но через несколько мгновений я проснулся, поднял
голову и огляделся.
Старший охраны и четверо солдат спали,
остальные увлеченно играли в карты, не обращая на меня ни
малейшего внимания. Я встал и прошел в туалет в
конце вагона. Там на высоте моего роста было
небольшое оконце с рамой, которую было нетрудно
отодвинуть. Я думал и действовал с исключительной
быстротой. Вцепившись в окно, я выбрался наружу и повис
на руках. В темноте мелькали лишь неясные силуэты
и очертания каких-то предметов, и невозможно было
разобрать, по какой местности двигался поезд. В
случае невезения я, спрыгнув, рисковал очутиться прямо
в лапах полиции. По толчкам и встречному ветру
можно было определить, что скорость поезда все
возрастала. Однако раздумывать было некогда. Не колеблясь
ни секунды, я разжал пальцы, оттолкнулся от стенки
вагона и полетел в неизвестность...
Когда я поднялся, шум поезда уже затихал вдали.
Не оглядываясь, я бросился бежать по блестевшим
при свете месяца рельсам в сторону, противоположную
ходу поезда, но вскоре остановился, весь дрожа от
возбуждения. Несколько минут назад я был бесправным
арестантом. Теперь годы каторги остались в прошлом,
и, как свободный человек, я стоял на своей родной
земле.
Лишь в 1940 году я узнал о том, что произошло в
поезде после моего отчаянного прыжка в темноту.
Охранники вдруг спохватились, что среди
арестованных одного не хватает, и бросились меня разыскивать.
Увидя запертую дверь уборной, они принялись стучать
в нее и, конечно, не получили никакого ответа. Тогда,
испугавшись ответственности, они ружейными
прикладами сломали дверь и убедились, что внутри никого
нет. Одного взгляда на раскрытое окно было
достаточно, чтобы понять все, что произошло. Старший
охранник дернул за рукоятку стоп-крана. Поезд
остановился, и высыпавшие из вагона солдаты с помощью
местной полиции стали обыскивать близлежащие
окрестности. Но в это время я был уже далеко-
После побега из тюрьмы я долгое время
скрывался, не имея возможности установить связь с
патриотическими силами, борющимися за независимость Ин-
219
дии. Меня неудержимо влекло в гущу событий, и я
просто обезумел от желания работать на благо своей
страны. Но политическая обстановка была тогда
крайне напряжена. Провокаторы и шпионы
колонизаторов, часто под личиной борцов за свободу, пытались
раздробить и обескровить индийское
национально-освободительное движение, и его руководство действовало
в условиях глубокой конспирации. Поэтому мои
попытки влиться в ряды патриотов оставались
бесплодными.
В 1927—1928 годах на арене политической борьбы
появился в то время признанный вожак индийской
молодежи Джавахарлал Неру. Мне стало известно, что
он находится в Раджкоте и что за его деятельностью
негласно наблюдает полиция. На дорогах и станциях
шпионы англичан .следили за всеми неизвестными
лицами, подозревая в них членов демократических
организаций и их связных. Однако, невзирая яа опасность
быть схваченным, я твердо решил разыскать Неру.
Не буду описывать трудности, с которыми мне
пришлось столкнуться на пути в Раджкот. Скажу
лишь, что они не могли омрачить огромную радость от
предстоящей встречи.
Мне повезло. Я разыскал Неру, и между нами
состоялось несколько бесед. Ни с кем и никогда я не
говорил так доверительно, как с ним. Однажды мы как-
то особенно откровенно разговорились, делились
воспоминаниями, мыслями и планами относительно
будущего нашей родины. Неру внимательно слушал меня, сам
говорил лросто и искренне, а ведь мы встретились
впервые и в такое время, когда можно было доверять
далеко не каждому! Эти беседы с Неру значительно
повлияли на мое мировоззрение м изменили очень
многое в моей жизни.
В конце 1934 года я вернулся в Индию из
Советского Союза, весь проникнутый духом революционной
борьбы, ж не мог оставаться в стороне от .националь-
освободительного движения, многие руководители
которого находились либо в тюрьмах, либо на
подпольной работе. Без надежного человека установить
контакт с патриотами было крайне трудно. Однако
желание вновь встретиться с Неру и участвовать в борьбе
за свободу заставило меня .выехать в 1936 году в
Лакхнау, где проходил съезд партии Индийский
национальный конгресс, на котором председательствовал
220
Неру. На съезде присутствовали также руководители
большинства политических партий и организаций
страны, и, кроме» Неру, я надеялся встретить там своих
старых товарищей.
Атмосфера недовольства правлением англичан к
тому времени еще более накалилась. Шпионы и
провокаторы, работавшие на колонизаторов, рыскали по
всей стране, выискивая свои очередные жертвы. Такие
люди, как Неру, повседневно рисковали своей
свободой и жизнью. Но, когда Неру услышал о моем
появлении и вспомнил мое имя, он, не колеблясь и не
опасаясь провокаций, немедленно покинул зал заседаний
Конгресса и вышел ко'мне. В течение получаса мы
беседовали,, я рассказывал ему о пережитом. Когда я
закончил, Неру слегка улыбнулся и пригласил меня на
несколько дней к себе в Аллахабад, уверяя меня, что
мою жизнь нельзя пересказать в двух-трех словах, а
ему хотелось бы знать все ее подробности. Так все и
вышло. Двенадцать дней я прожил в доме Неру, и как
только у него появлялось немного свободного времени,
он приходил и слушал мои рассказы. Мы говорили и
о моем дальнейшем участии в освободительной
борьбе. Задача состояла в том, что мне необходимо было
оставаться в каком-нибудь недоступном для
посторонних глаз месте, обеспечивающем тем не менее
возможность работать. Неру очень волновал вопрос моей
безопасности. Он знал, что если меня арестуют еще раз,
мне уже не вырваться из сетей английского
«правосудия». Он предложил мне убежище, расположенное в
гористой труднодоступной* местности, вдали от людей,
но я отказался. Мне было ясно, что я не смогу
проводить дни и целые месяцы не только в покое и
безопасности, но и: в бездеятельности. Я решил, что любыми
средствами и всеми своими возможностями буду
способствовать делу освобождения Индии, хотя хорошо
понимал Неру,, стремившегося избавить от всех несчастий
уже много испытавшего на своем веку
революционера.
Какие люди окружали меня в та время! Какую
беспредельную любовь питали они к своей отчизне и
какую уверенность в себе и своем деле выражали их
поступки! Они были лишены линнои жизни и не знали
иного счастья, кроме счастья: борьбы, не имели
имущества и благ обеспеченного существования и гибли в
тюрьмах. На все это они шли добровольно* Они сами
221
выбрали себе такую судьбу. И Неру был одним из
первых среди них.
Впоследствии мы еще не раз встречались с Джава-
харлалом Неру и вели переговоры по поводу методов
и целей нашей борьбы. В 1938 году по настоянию
М. К. Ганди я сдался властям. Вновь оказавшись в
тюрьме, я писал Неру, и он отвечал мне.
В 1942 году между мной и Ганди возникли
серьезные разногласия. Неру узнал об этом и пытался
организовать нашу новую встречу, которая не состоялась,
так как в то время нам обоим приходилось скрываться.
Настал долгожданный час свободы. Новая жизнь,
целиком заполненная борьбой за сохранение
независимой Индии, принесла новые дела и заботы. Так
прошло десять лет, в течение которых мы не встречались.
В первые годы после достижения независимости я
включился в повсеместно развернувшееся движение за
мир. Мне предстояла поездка в Пекин с целью участия
в мирной конференции. Накануне я встретился с
Неру — мне была необходима его помощь в получении
заграничного паспорта. Он обрадовался мне, обо всем
расспрашивал и, в частности, захотел узнать, почему
все эти годы я избегал встречи с ним. В словах Неру
звучали настоящие человеческие чувства. Видя его
расположение и нескрываемую симпатию, в душе я
себя проклинал и отвечал с большим трудом. Я сказал,
что теперь между нами есть разница, он — премьер-
министр республики, а я всего лишь один из многих
общественных деятелей, сторонник борьбы за мир,
которому чиновники министерства иностранных дел
отказывают в выдаче паспорта. Неру понял меня и мое
состояние. Наша беседа была доброжелательна и
плодотворна, а когда она закончилась, он отдал
распоряжение немедленно выдать мне все необходимые для
поездки документы. Я был тронут его вниманием и
добрым отношением ко мне. Ведь в некоторых своих
публичных выступлениях мне не раз случалось
довольно резко критиковать политику Неру. После
описанного случая в моем сознании навсегда осталось
убеждение, что этот добросердечный человек каждому
явлению дает собственную, всегда верную оценку.
Дружба между нами оборвалась неожиданно и
страшно. 30 мая 1964 года, вскоре после очередной из
ставших обычными встреч с Неру, по неотложным
делам я собирался отправиться в штат Ассам. Но за три
222
дня до поездки пришло потрясшее меня до глубины
души известие о скоропостижной кончине Неру *.
Я срочно выехал в Дели. Была ночь, шел дождь.
Многие дороги были перекрыты. Когда я добрался до
резиденции Неру, моим глазам предстала. необычайная
картина — все пространство перед зданием запрудили
громадные массы молчаливо стоявших людей. Так же
безмолвно, в безутешном горе, люди стояли и на
следующий день. Было нестерпимо жарко, но толпы
желавших проститься с прахом Неру продолжали
прибывать. С огромным трудом я пробрался на место, откуда
можно было увидеть погребальное шествие. Я столько
раз встречал Неру в жизни! И вот я вижу его,
человека, который навсегда покорил меня, на его последнем
пути в небытие. Не могу описать все те чувства,
которые охватили меня при виде похоронной процессии,
шествовавшей в двадцати футах от меня. Скажу лишь,
что главным среди них было чувство беспредельной
гордости за нашу страну, родившую и воспитавшую
такого замечательного, бескорыстного и сильного
духом человека, — Джавахарлала Неру, и за себя,
потому что я был его другом и соратником.
Бессмертный образ Неру навсегда останется в
сердце и памяти индийского народа и будет вечным
идеалом для его грядущих поколений. Я молю провидение
о том, чтобы наша земля не скудела такими людьми.
ДЖАВАХАРЛАЛ НЕРУ
АВТОБИОГРАФИЯ
(Отрывки)
(...) Внезапно я почувствовал себя очень
одиноким в этой камере Алипурской тюрьмы.
Жизнь казалась мрачной и тоскливой
пустыней отчаяния. Я познал в то время самый тяжелый и
мучительный из всех усвоенных мною тяжелых
уроков: ни в одном жизненно важном вопросе нельзя ни
на кого полагаться. Человек должен совершать свое
жизненное странствие один; полагаться на других —
значит, разбивать себе сердце.
Часть накопившегося у меня раздражения обрати-
* Джавахарлал Неру скончался 27 мая 1964 года.
223
лась против религии и религиозного мировоззрения.
Насколько враждебна, думал я, религия ясному
мышлению и целеустремленности, ибо разве она не
основывается на эмоциях и страстях? Претендуя на
духовность, она в то же время очень далека от истинной
духовности и всего духовного. Мысля понятиями иного
мира, она плохо понимает человеческие и социальные
ценности и социальную справедливость. В силу своих
предвзятых понятий она умышленно закрывает глаза
ка действительность из-за страха, что эта
действительность может и не отвечать им. Она основывается на
истине и столь уверена в том, что открыла эту
истину — и притом истину во всей ее полноте, — что не
дает себе труда искать ее; она беспокоится лишь о
том, чтобы внушать другим эту истину. Желание
познать истину — это совсем не то, что желание верить.
Религия говорит о мире и одновременно с этим
поддерживает системы и организации, которые не могут
существовать без насилия. Она осуждает насилие
меча, но что можно сказать о насилии, которое
подкрадывается тихо, зачастую в мирном обличье и обрекает
на голод и убивает или, что еще хуже, не нанося
никаких телесных повреждений, оскорбляет разум,
гнетет дух и разбивает сердце?
Затем я возвращался к мыслям о том, кто был
причиной этого смятения в моей душе. Какой
удивительный человек Гандиджи с его поразительным и
почти неотразимым обаянием и духовной властью над
людьми! То, что он писал и говорил, не дает
представления о нем как о человеке; как личность он гораздо
более велик, чем это можно думать на основании его
высказываний. А сколь огромны были его заслуги
перед Индией! Он вдохнул мужество и храбрость в ее
народ, сделал его дисциплинированным, стойким и
способным радостно жертвовать собой во имя общего
дела и, при всей его скромности, придал ему гордость.
Мужество, говорил он, единственная надежная основа
характера. Без мужества нет ни нравственности, ни
религии, ни любви. «Человек не может придерживаться
истины или любить до тех пор, пока он,, находится во
власти страха». При всем своем отвращении к насилию
он говорил нам, что «трусость еще гнуснее насилия».
А «дисциплинированность является залогом и
гарантией того, что человек относится к делу серьезно.
Без самопожертвования, дисциплинированности и са-
224
мообладания не может быть ни избавления, ни
надежды. Одно только самопожертвование без
дисциплинированности было бы бесполезным». Быть может, это
лишь слова и благочестивые, несколько банальные
фразы, но за этими словами скрывается сила, и Индия
знает, что этот маленький человек относился к своему
делу серьезно.
Он — ярчайший представитель всей Индии и
выразитель самого духа этой древней многострадальной
страны. Он почти олицетворяет Индию, и даже его
недостатки — это недостатки Индии.
(...) К чему он в конечном счете стремился?
Несмотря на мое теснейшее сотрудничество с ним в течение
многих лет, у меня нет ясного представления о его
целях. Я сомневаюсь, ясно ли он представляет их сам.
Мне достаточно одного шага, говорит он, и он не
старается заглянуть в будущее или иметь перед собой
ясно сформулированную цель. Позаботьтесь о средствах,
а цель сама позаботится о себе — вот что он никогда
не устает повторять. Будьте добродетельны в своей
личной жизни, а все остальное приложится. Это не
политическая и не научная и, пожалуй, даже не этическая
позиция. Ее характер узко моралистический, и она
вызывает вопрос о том, что такое добродетель. Является
ли добродетель лишь индивидуальной категорией или
же это категория социальная? Гандиджи делает
основной упор на характер и придает мало значения
воспитанию и развитию интеллекта. Интеллект без
характера, вероятно, опасен, но что такое характер без
интеллекта? Как, собственно, развивается характер?
Гандиджи сравнивают со средневековыми христианскими
святыми, и многое из того, что он говорит, видимо,
подтверждает обоснованность такого сравнения. Но это
совершенно не отвечает опыту и методу современной
психологии.
Но как бы то ни было, отсутствие ясной цели
представляется мне фактом, достойным сожаления.
Действия могут быть эффективными лишь в том случае,
если они направлены к ясно осознанным целям. Жизнь
ке всегда развивается по законам логики, и эти цели
придется время от времени менять, чтобы согласовать
их с ней, но какую-то ясную цель всегда следует иметь
перед собой.
Мне думается, что Гандиджи не столь уж смутно
представляет себе цель, как это иногда кажется. Он
15 Бессмертный лотос
225
страстно жаждет идти в определенном направлении, но
это направление целиком расходится с современными
идеями и условиями, и до сих пор он не мог увязать
одно с другим или вычеркнуть все промежуточные
стадии, ведущие к этой цели. Отсюда и эта
расплывчатость и стремление избежать ясности. Но его общие
наклонности были достаточно ясны в течение четверти
века, с тех самых пор, как он начал формулировать
свою философию в Южной Африке. Я не знаю,
отражают ли эти ранние произведения его нынешние
взгляды. Я сомневаюсь, что это относится ко всем его
произведениям, однако они помогают нам понять
подоплеку его мышления.
«Спасение Индии, — писал он в 1909 году, —
заключается в том, чтобы выкинуть из головы все, чему
она научилась за последние пятьдесят лет. Железные
дороги, телеграф, больницы, адвокаты, врачи и тому
подобное — все это должно исчезнуть, и так
называемые высшие классы должны научиться с полным
сознанием, религиозным убеждением и твердым
намерением жить простой крестьянской жизнью и понять, что
это и есть жизнь, дающая истинное счастье». И далее:
«Каждый раз, когда я вхожу в железнодорожный
вагон или в автобус, я знаю, что насилую себя и делаю
то, что считаю неправильным». «Пытаться
преобразовать мир средствами крайне искусственного и
быстрого передвижения — значит пытаться осуществить
невозможное».
Все это представляется мне совершенно неверной и
вредной доктриной, которую невозможно претворить в
жизнь. За этим и кроется любовь Гандиджи к
бедности, страданиям и аскетической жизни, которые он
превозносит. Для него прогресс и цивилизация
заключаются не в увеличении потребностей или повышении
уровня жизни, а «в сознательном и добровольном
ограничении потребностей, которое дает истинное счастье и
удовлетворение и увеличивает способность служить
обществу».
Если только принять эти положения, будет легко
проследить за ходом развития остальных мыслей
Гандиджи и составить более ясное представление о его
деятельности. Но большинство из нас не приемлет этих
положений, и тем не менее мы жалуемся, когда его
деятельность приходится нам не по душе.
(...) В сущности, взгляд Гандиджи — это взгляд ас-
226
кета, который отвернулся от мира и его обычаев,
который отрицает жизнь и считает ее злом. Для аскета это
естественно, но кажется искусственным
распространять подобную доктрину на обыкновенных мужчин и
женщин, приемлющих жизнь и старающихся взять от
нее как можно больше. При этом, избегая одного зла,
он мирится со многими другими и притом худшими.
Я немного увлекся другими вопросами, но в те
печальные дни пребывания в Алипурской тюрьме все эти
мысли теснились у меня в голове не в логическом
порядке или чередовании, а в дикой сумятице, которая
смущала и угнетала меня. А над всем этим
превалировало чувство одиночества и уныния, усиливаемое
удушливой атмосферой тюрьмы и моей маленькой
уединенной камеры. Если бы я находился на свободе,
потрясение прошло бы быстрее и я скорее приспособился бы к
новым условиям и нашел облегчение в выражении
своих чувств и в действии. В стенах тюрьмы такого
облегчения не было, и я провел несколько тяжелых дней.
К счастью для себя, я обладаю гибкой натурой и
быстро оправляюсь от приступов пессимизма. Я начал
преодолевать свою депрессию, а затем у меня
состоялось в тюрьме свидание с Камалой. Это очень
ободрило меня, и чувство изолированности исчезло. Что бы
ни случилось, я знал, что мы принадлежим друг другу.
15*
/^PIlfffrnrfTfr художников
H. К. РЕРИХ
СЕРДЦЕ АЗИИ
(Отрывки)
Начнем с Сиккима.
Необыкновенно
благостное впечатление
производит эта благословенная страна, связанная с
воспоминаниями о великих подвижниках религии. Здесь
жил Падма Самбхава, основатель красношапочной
секты; здесь проходил на Тибет Аттиша,
возглашавший учение Калачакры; здесь по пещерам пребывали
многие аскеты, наполняя пространство своими
благими мыслями.
За Киченджунгой в подземельях и до сих пор
пребывают затворники, и только дрожащая рука,
протянутая по условному знаку за пищей, показывает, что
физическое тело еще не отошло. Все 17 вершин
Гималаев сияют над Сиккимом. С запада к востоку: Канг,
Джану, Малый Кабру, Кабру, Доумпик, Талунг, Ки-
ченджунга, Пандим, Джубони, Симву, Нарсинг, Си-
ниолчу, Пакичу, Чомомо, Лама Андем, Канченджау.
Целая снеговая страна, меняющая свои очертания
при каждом изменении света. Поистине неисчерпаемая
впечатлениями и неустанно зовущая.
Нигде на земле настолько не выражены два
совершенно отдельных мира, мир земной с богатой расти-
228
тельностью, с блестящими бабочками, фазанами,
леопардами, енотами, обезьянами, змеями и всей
неисчислимой животностью, которая населяет вечнозеленые
джунгли Сиккима. А за облаками в неожиданной
вышине сияет снежная страна, не имеющая ничего
общего с кишащим муравейником джунглей. И этот вечно
волнующийся океан облаков и непередаваемых
разнообразий туманов!
Киченджунга одинаково обращала внимание как
тибетцев, так и индусов. Здесь складывались
вдохновляющие мифы творчества Шивы, выпившего яд мира
для спасения человечества. Здесь из облачного
бурления воздымалась блистающая Лакшми для счастья
мира. Общее благостное впечатление поддерживается
и монастырями Сиккима. На каждом бугре, на
каждой вершине, сколько хватает глаз, вы замечаете
белые точки — это все прилепились твердыни учения
Падмы Самбхавы, официальной религии Сиккима.
Махараджа Сиккима, живущий в Гантоке, глубоко
привержен религии. Супруга его махарани, тибетского
рода, является для Тибета совершенным исключением
по своей просвященности. Большинство монастырей
Сиккима связано с теми или иными реликвиями и
древними традициями. Здесь пребывал сам Падма
Самбхава. Там учитель медитировал на скале, и если
скала дает новые трещины, это значит, что окрестная
жизнь уклоняется от праведного пути. Монастырь Пе-
маяндзе является официальным средоточием религии
Сиккима. Подле монастыря еще сохранились
развалины древнего дворца махараджи. Но гораздо большим
духовным значением пользуется лежащий в одном
переходе от Пемаяндзе старый монастырь Ташидинг.
Туда каждому путешественнику следует заглянуть, хотя
путь через бамбуковый мост над гремящим потоком
труден. Мы были в Ташидинге в феврале, на тибетский
Новый год, когда тысячная толпа из местных селений
придает месту необычайную живописность. К этому же
времени в Ташидинге совершается и ежегодное чудо с
чашею.
Древняя каменная чаша ежегодно до половины
наполняется водою и в присутствии лам и
представителей махараджи запечатывается. Через год в день
Нового года в присутствии тех же свидетелей ларец, в
котором заперта чаша, распечатывается. Снимаются с
чаши старинные ткани, в которые она обернута, и по со-
229
стоянию воды произносится предсказание о будущем.
Вода или убывает или, как говорят, иногда
прибывает. Так, указывают, что в 1914 году, перед великой
войной, вода сильно прибыла, что означало войну и
бедствие.
Во всех монастырях Сиккима замечается
приветливое отношение к иностранцам, и дружелюбная
атмосфера ничем не нарушается. Настоятели монастырей
охотно показывают свои сокровища, среди которых
немало предметов старинной прекрасной работы. Мы
были в Сиккиме во время третьей неудачной эверестской
экспедиции, и ламы говорили нам: «Удивляемся,
зачем пелингам-иностранцам принимать на себя такие
трудности по восхождению. Им не достичь успеха.
Многие из наших лам бывали на вершине Эвереста,
только они были там в тонком теле».
В этих местах многое, кажущееся странным для
европейца, звучит совершенно естественно.
Недавно в Дарджилинге произошел характерный
эпизод со стариком ламой. Во время какого-то
уличного столкновения вместе с участниками беспорядков
был захвачен полицией и старик лама, случайный
зритель. Лама не протестовал и вместе с прочими был
осужден на известное время ареста. Когда же истек
срок ареста и лама должен был быть освобожден, он
заявил, что просит его оставить в тюрьме, так как это
самое спокойное место и наиболее пригодное для
концентрации.
Сикким сопровождает нас чудесными благостными
преданиями. В храме гремят гигантские трубы. Лама
спрашивает: «Знаете ли, отчего так звучны большие
трубы в буддийских храмах?» И поясняет: «Владыка
Тибета решил призвать из Индии, из мест
благословенного, ученого ламу, чтобы очистить основы учения.
Чем же встретить гостя? Высокий лама, имев видение,
дал рисунок новой трубы, чтобы гость был встречен
неслыханным звуком. И встреча была чудной. Не
роскошью золота, но ценностью звука. И знаете ли, отчего
так звучны гонги во храмах? Серебром звучат гонги
и колокольчики на заре утра и вечера, когда высокие
токи напряжены. Их звон напоминает прекрасную
легенду о высоком ламе и китайском императоре.
Чтобы испытать звание и ясновидение ламы, император
сделал для него сиденье из священных книг и, накрыв
230
их тканями, пригласил гостя сесть. Лама сотворил
какие-то молитвы и сел. Император спросил: «Если вы
все знаете, как же вы сели на священные книги?» —
«Здесь нет священных книг», — ответил лама. И
изумленный император вместо священных книг нашел
пустую бумагу. И дал император ламе дары и много
колоколов ясного звона. Но лама велел бросить их в
реку, сказав: «Я не могу донести все это. Если надо,
то река донесет эти дары до моего монастыря». И река
донесла колокола с хрустальным звоном, ясным, как
волны реки».
И о талисманах поясняет лама: «Священны
талисманы. Мать много раз просила сына принести ей
священное сокровище Будды. Но молодец забывал просьбу
матери. Говорит она: «Вот умру перед тобою, если не
принесешь теперь мне». Но побывал сынок в Лхассе и
опять забыл материнскую просьбу. Уже за полдня
езды от дома он вспомнил, но где же найти в пустыне
священные предметы? Нет ничего. Вот видит путник
череп собачий. Решил, вынул зуб собаки и обернул
желтым шелком. Везет к дому. Спрашивает старая:
«Не забыл ли, сынок, мою последнюю просьбу?»
Подает он ей зуб собачий и говорит: «Это зуб Будды».
И кладет мать зуб на божницу и творит перед ним
самые священные молитвы и обращает свои помыслы к
своей святыне. И сделалось чудо. Начал светиться зуб
чистыми лучами. И произошли от него чудеса и
многие священные предметы».
Несмотря на краткость изложения, не могу не
упомянуть еще о случаях волевых приказов, которые
происходят в этих местах. Во время пребывания таши-ла-
мы в Индии его спросили, правда ли, что он обладает
какими-то особыми силами? Духовный вождь Тибета
улыбнулся и не ответил. Но через несколько минут
таши-лама исчез из вида. Дело происходило в саду,
присутствовавшие бросились искать таши-ламу, но
безуспешно. В это время в сад вошел один новый
человек и был поражен необычайной картиной.
Таши-лама спокойно сидел под деревом, а вокруг него
суетились тщетно искавшие его люди. Или другой случай
волевого воздействия. В поезде бенгальской железной
дороги был обнаружен безбилетный садху, которого и
высадили на следующей станции. Садху уселся на
перроне недалеко от локомотива и остался
недвижимым. Дали звонок к отходу поезда, но поезд не тро-
231
нулся. Публика, недовольная высадкой «святого»
человека, обратила на это внимание. Второй раз должен
был тронуться поезд и опять не двинулся. Тогда
пассажиры потребовали пригласить садху занять свое
прежнее место, и святой человек торжественно был введен
обратно в вагон, после чего поезд благополучно
тронулся.
Не буду останавливаться на Бенаресе, но удивимся,
что большая часть Сарната, памятного места, где
Будда начал свою проповедь, еще лежит под буграми, не-
раскопанная. И те развалины, которые обнаружены
сейчас, тоже вскрыты сравнительно лишь в последнее
время. Странная судьба окружает большинство мест,
связанных с личными трудами основателя буддизма.
Капилавасту в развалинах, Кушинагара тоже, Сарнат
еще не вскрыт окончательно. В этом есть какое-то
особое значение.
Вся область Гималаев представляет
исключительное поле для научных исследований. Нигде в мире не
могут быть собраны воедино такие разнообразные
условия. Высочайшие вершины до 30 000 футов, озера
на 15 000—16 000 футах; глубокие долины с
гейзерами и прочими минеральными горячими и холодными
источниками; самая неожиданная растительность —
все это служит залогом новых научных нахождений
чрезвычайной важности. Если иметь возможность
сопоставить научно условия Гималаев с нагорьями
других частей света, то какие поучительные аналогии и
антитезы могут возникнуть! Гималаи — это место для
искреннего ученого. Когда мы вспоминали книгу
профессора Милликана «Космический луч», мы думали,
вот бы этому замечательному ученому произвести
исследования у Гималайских высот. Пусть это будут не
мечты, но пусть эти пожелания во имя науки
обратятся в действительность.
Рассказать красоту этого многодневного снежного
царства невозможно. Такое разнообразие, такая
выразительность очертаний, такие фантастические города,
такие многоцветные ручьи и потоки и такие памятные
пурпуровые и лунные скалы.
Воспоминание о встрече
Я имел счастье встретиться с великим русским
художником Николаем Константиновичем Рерихом и
его женой Еленой Ивановной в их приезд в Москву
летом 1926 года.
Когда-то, в 1912—14 годах мой дядя Александр Павлович
Иванов писал монографию о Рерихе и был близко знаком с
ним. Это послужило поводом для встречи.
...С глубоким волнением поднимался я по лестнице
московской гостиницы, где остановился Рерих. Постучал, дверь
открыл Юрий Николаевич и пригласил меня войти, подождать
отца. Я присел около столика в небольшой приемной.
Навстречу вышла дама, изящно одетая, темно-лиловое платье
необычайно шло к ее темным волосам, уложенным в высокую
прическу. И я сразу понял, что это жена Николая
Константиновича. Она ласково улыбнулась и стала расспрашивать о моем
дяде. Незаметно разговор перешел на другие темы. Она
увлеченно и образно рассказывала об Индии; принесла ряд
фотографий: это были виды Гималаев, храмов, лесов и джунглей
с зарослями бамбука и бородатыми обезьянами. Увлеченный
беседой, я не сразу заметил, как неожиданно, быстрой,
энергичной походкой вошел Николай Константинович. Одетый в
светлосерый костюм, с гладковыбритой головой и седеющей бородой, он
скорее напоминал делового человека, чем художника.
Но его глубокие синие глаза смотрели проникновенно и
ласково. И сразу можно было почувствовать, что это не только
художник с мировым именем, но поэт, философ, собравший
богатую жатву восточной мудрости.
Много лет прошло с тех пор, но с необыкновенной
ясностью вижу его спокойное лицо, глубокие глаза, вспоминаю
содержание бесед, его простоту, сердечность, глубокое
внимание к собеседнику.
Чувствовался его интерес к жизни новой России, ко всем
ее проявлениям. На пути от озера Зайсан до Москвы они
встретили много людей, устремленных к знанию, красоте, к
строительству новой жизни. И от каждого ему хотелось узнать как
можно больше о любимой родине.
Николай Константинович радовался каждому успеху нашей
науки, культуры, техники и уже тогда предвидел великое
будущее Советского Союза.
«Вы не представляете себе, — говорил он, — какое
великое будущее ждет нашу Родину. Но для этого вам, молодежи,
придется много поработать». О большой, упорной работе
говорил он постоянно, вся его жизнь была примером героического
233
труда и непрерывного напряжения сил. «Творческий труд —
это подвиг, которому должна быть посвящена вся жизнь» —
об этом он напоминал постоянно. Но понятие творческого труда
он относил к любой профессии, будь то строитель или
земледелец, педагог или врач, художник или ученый.
«Доброкачественность исполнения — это врата в будущее».
Взяв мои работы, которые я принес в гостиницу, Рерих
не стал останавливаться на мелких недостатках, он говорил
о большом и важном в искусстве — о глубоком содержании.
И отмечая лучшие темы и замыслы, как бы указывал — идите
в этом направлении. Просмотрев работы, он сказал: «Вы
должны непременно учиться. Поступайте в художественный
институт».
Много было рассказов об Индии, о его пути по
необозримым просторам Азии. Говоря о чаяниях народов Азии, Рерих
отмечал, с каким вниманием и надеждой на лучшее будущее
произносилось имя Ленина: «Ленин знал ценность новых
путей. Каждое слово его, каждый поступок нес печать
незабываемой новизны». Думая о будущем нашей Родины, он много
говорил о Сибири и Алтае: «Алтай — это жемчужина Азии,
там будут созданы новые города, потечет новая жизнь».
Дальнейший путь его снова лежал на Восток...
Мечты об Индии зародились у Рериха давно, еще в начале
века. В изучении русской и мировой культуры (отчасти под
влиянием Стасова) сложились его взгляды на тесную связь
народов России с Востоком.
В 1913 году он пишет статью о выставке индийского
искусства в Париже и заканчивает ее словами: «Живет в Индии
красота. Заманчив великий индийский путь». Тогда же
художник обсуждает планы совместной экспедиции в Индию
с востоковедом В. В. Голубевым, постоянно проживавшим в
Париже.
Но началась война. И планы экспедиции пришлось
отложить. Болезнь заставила Рериха переехать в Сортавалу, где он
прожил два года. В 1918 году в Финляндии пришло к власти
буржуазное правительство, и он оказался отрезанным от
Советского Союза.
Начался длинный кружной путь в Индию. Казалось,
художник ехал все дальше и дальше на Запад: Стокгольм,
Копенгаген, Лондон. Попытка получить визу в Индию
оказалась неудачной.
И снова путь Рериха ведет на Запад, в Америку. Только
234
после грандиозного успеха его выставок, после организации
Музея Рериха и Института объединенных искусств в Нью-
Йорке, в мае 1923 года он покидает Америку.
Виза наконец получена, и в декабре 1923 года он вступает
на землю Индии.
После краткого осмотра выдающихся мест и памятников
Индии (остров Элефанта, Джайпур, Агра, Сарнатх, Бенарес),
встреч с художниками и учеными, Рерихи направляются на
Север. От холмов Сиккима перед художником раскрывается
панорама Гималаев, несравненной «Обители снегов».
Незабываемая встреча! Эти первые месяцы, проведенные в
Индии, поистине отмечают его второе рождение. Внутренние
образы, давно возникшие в нем, нашли свое зримое выражение
в окружающем мире, полном космической мощи, величия и
зовущей красоты.
С любовью говорит художник о Гималаях: «Чем-то
зовущим, неукротимо влекущим наполняется дух человеческий,
когда он, преодолевая все трудности, восходит к этим
вершинам. Все опасные бамбуковые переходы через гремящие
горные потоки, все скользкие ступени вековых ледников над
гибельными пропастями, все неизбежные спуски перед
следующими подъемами и вихрь, и голод, и холод, и жар
преодолеваются там, где полна чаша нахождений.
...И в одном стремлении к вершинам наивысшим сознание
уже укрепится, очистится и вдохновится для всех подвигов о
добре, красоте, восхождении».
Огромна работа Рериха над сериями пейзажей Гималаев,
Тибета, Монголии, Центральной Азии. Более 1000 этюдов было
создано за время пребывания в Азии, а сколько картин
посвящено величию горной страны!
Заслуженно получил художник имя «мастера гор».
В этой летописи космического величия нашей планеты нет
места деталям, мелочам, случайны»! явлениям природы. Только
самое главное, самое важное отобрано художником.
И несмотря на обилие этюдов (они закончены и смотрятся
как малые картины), для больших картин художник отбирает
величественные образы Канченджунги, Эвереста, Нанда-Дэзи.
В богатой цветовой гамме преобладающим остается синий
цвет — цвет дали, цвет неба, цвет духовной устремленное г и.
Часто отмечают внутренний свет, которым полны картины
Рериха. Насыщенное свечение возникает не только от
особенностей темперы (которая обладает этим качествам), но от
необычайного умения художника противопоставить цветовые
плоскости, взаимно усиливающие горение цвета. Характерно, что
у Рериха это свечение свойственно не только небу, не только
235
снегу; светятся камни, скалы, светятся буддийские знамена,
величавые изображения Майтрейи, стены монастырей.
Рериха привлекали в Индии не только красота и суровое
величие природы. Восток — это колыбель великих
философских учений, с которыми Николай Константинович знакомился
еще в России. Взаимодействие культур Запада и Востока,
великие переселения народов — эти проблемы волновали Рериха —
философа и ученого. Он проявлял глубокое, тонкое понимание
сущности восточной культуры, философии и искусства. Для
изучения жизни современной Азии была организована
экспедиция, которая ставила своей целью « проникнуть в
таинственность области Азии, в тайны философии и культуры
безмерного материка».
После изучения княжества Сикким, в августе 1925 года,
экспедиция Рериха начинает свой путь от Сринагара. Около
двух месяцев провели в Ладаке; далее они отправляются через
перевалы Сасир (5364 м), Карокорум (5575 м), Сугет-Дабая
(5367 м) и Санджу-Дабан (5075 м) к Хотану. Задержанные
китайскими властями, они находятся в Хотане четыре месяца.
В этот период художник создает сюиту «Майтрейя»: «
Знамя грядущего», «Конь счастья», «Мощь пещер», «Твердыня
стен», «Красные кони», «Шепот пустыни», «Майтрейя
победитель», которая в 1926 году была подарена Советскому
правительству.
В этот же период он задумывает большой цикл картин
«Знамена Востока». Он посвящен великим учителям Востока —
Лао-Цзы, Будде, Конфуцию, Магомету и другим.
Еще один цикл народных сказаний, вдохновивших
художника, посвящен Гэсэр-Хану. Родиной этого героя считается
Ладак. «В картине «Гэсэр-Хан» народный герой посылает
мощной рукой огненную стрелу в небо, озаренное пламенем —
полыхающее огнем небо революции».
Далее караван шел старой китайской дорогой на Яркенд,
Кашгар, Аксу, Карашар до Урумчи. Здесь произошла встреча
с советским консулом и Рерих прожил около месяца в
ожидании визы на въезд в СССР.
После пребывания на Родине, длившегося около двух
месяцев, экспедиция направилась в Улан-Батор, где она
задержалась на зиму для подготовки ко вторичному пересечению
Тибетского нагорья в его восточной части, с выходом в Индию
через Лхассу. В апреле 1927 года экспедиция выехала из Улан-
Батора; пройдя Монголию (до монастыря Юм-Бэйсе), пустыню
Гоби, Анси, Цайдам, она была задержана около Нагчу,
несмотря на предварительную договоренность с далай-ламой.
236
Здесь, на высоте около 4 километров, в условиях поздней осени
и наступившей зимы, экспедиция провела около пяти месяцев.
Кончились продовольствие и корм для животных. Из ста
верблюдов уцелело десять. Пять участников экспедиции погибли
от простуды и холода.
И только четвертого марта 1928 года было дано разрешение
покинуть стоянку и идти обходным путем на запад от Лхасеы
(до которой оставалось всего около 200 километров). Пройдя
мало исследованными путями через Тибетское нагорье,
экспедиция пересекла Гималаи и вышла в Сикким и 28 мая
прибыла в Дарджилинг.
Так завершилась центральноазиатская экспедиция,
беспримерная по своей протяженности и достижениям, поставившая
Рериха в один ряд с величайшими исследователями Азии —
Пржевальским, Свен-Гедином, Потаниным, Роборовским,
Козловым...
Подробности работы экспедиции отражены Рерихом в
книгах «Сердце Азии», «Алтай — Гималаи & и «Шамбала сияющая >.
В 1928 году Рерихи поселились в долине Кулу на севере
Индии и прожили там до ухода Николая Константиновича в
1947 году.
Строгая дисциплина жизни и труда в семье Рерихов,
постоянное общение с природой, созерцание Гималаев в вечной
смене времен года и освещения — таковы были условия,
которые помогали творческой работе, достигавшей необычайной
продуктивности: за год создавалось до 100—150 картин и этюдов.
Одновременно с этим писались статьи, велась переписка со
многими художниками, учеными, писателями. В Индии Рерих
переписывался с Р. Тагором, Дж. Неру, с Радхакришяаном,
С. Сарасвати, Джагдиш Бошем, Кумар Халдаром и другими.
Рерих горячо верил в великое будущее Индии,
поддерживал лидеров освободительного движения, выступал в печати с
пропагандой прошлых и современных достижений индийской
культуры.
Большая работа была проделана Рерихом по разработке и
продвижению «Пакта по охране памятников культуры и
искусства». Эта работа завершилась уже после его смерти
подписанием в Гааге в 1954 году Международной конвенции по охране
памятников.
После окончания Великой Отечественной войны Николай
Константинович деятельно готовился к отъезду в СССР.
Упакованы картины, книги, вещи, в 1947 году все было готово к
отъезду. Но художник тяжко заболел в середине года, и 13
декабря его не стало. Над его прахом стоит камень с надписью:
«Тело махариши Николая Рериха, великого друга Индии, было
237
предано огню на сем месте. 15 декабря 1947 года. Ом Рам».
«Сознание красоты спасет мир» — говорил художник. Все
его творчество пронизано высокими идеями прекрасного и
полно жизнеутверждающего оптимизма. Именно в Индии достиг
Рерих вершин своего творчества, вершин красоты.
Б. А. СМИРНОВ-РУСЕЦКИЙ
С. А. ЧУЙКОВ
Из дневни ка
Предлагаемые извлечения из дневника Семена
Афанасьевича Чуйкова относятся к его второй
поездке в Индию в 1957 году с группой советских
художников.
Первое же знакомство с этой страной произошло в
1952 году, когда С. А. Чуйков в составе делегации советских
художников и искусствоведов сопровождал выставку советской
живописи в Дели. Тогда и началось его «открытие Индии».
Результатом этой первой поездки стала большая серия этюдов
i рисунков, а позже и картин, созданных в Москве на этой
>снове. По материалам дневников этой поездки была написана
;снига «Образы Индии».
Нужно сказать, однако, что в то время возможность
поахать в Индию не вызвала у художника большого энтузиазма.
Глубоко убежденный в мнении, что художник может говорить
только о том, что знает по-настоящему глубоко, о том, что
является для него родным и любимым, он сомневался в
возможности плодотворной работы в такой поездке. В ценность же
туристических «заметок» и «набросков» он никогда не верил.
Расхожее представление об Индии, как стране пальм, обезьян
и прочей экзотики было страшно далеко от того, что всю жизнь
интересовало художника, чем он жил, что он знал, любил и
писал.
Но вот первая встреча с Индией опрокинула все
предвзятые представления. Вдруг С. А. Чуйков увидел именно тот
самый Восток, который так любил и знал по Средней Азии:
те же среднеазиатские глинобитные переулки, то же бледное,
выгоревшее от жары небо, те же невообразимые базары, те же
толпы ярко одетых смуглых людей.
Конечно же, Индия не Средняя Азия, и при всей
общности восточных мотивов — это другой мир, с иной историей и
культурой, но именно эти общие для всего Востока мотивы
оказались той путеводной нитью, той приманкой, которые, при-
238
вели художника к Индии, позволили понять ее, заставили
полюбить и вызвали настоящий глубокий интерес к древнел
культуре этой страны — ее искусству, музыке, литературе, к
философии Индии, к ее истории.
И еще одна сторона. В Индии художник увидел, как он
говорил, «живую античность». Полуобнаженные тела в
«свободных, широко льющихся складках» были для него прямой
перекличкой с великим искусством Греции.
Вместе со всем этим, настоящим открытием Индии стало
для художника открытие ее народа, простых людей, таких
«красивых и добрых, таких открытых и доверчивых». Эти
люди, их надежды, мечты, чаяния стали героями индийских
картин С. А. Чуйкова. «Я влюбился в индийский народ», —
говорил художник.
Именно это, пожалуй, наиболее характерно для индийской
темы в творчестве Чуйкова. Главные герои его картин —
простые люди Индии, люди толпы, базара, улицы, деревни —
кули и крестьяне, студенты и переселенцы, рабочие и
голодные бродяги.
Не экзотика и этнография, с одной стороны, и не освоение
древней философской и мистической традиции — с другой, а
современная жизнь простого народа Индии, древнего и великого
народа со всеми заботами и проблемами сегодняшнего дня —
вот что стало центральной и любимой темой художника.
Так, рядом с первой любовью — Киргизией Индия стала
постоянной темой в творчестве С. А. Чуйкова.
Иван ЧУЙКОВ
Дели. 12 янв. 57
Итак, я снова в Дели. Вчера, 11 янв., в 5 ч. утра
вылетели из Москвы и вот сегодня в 3 ч. дня были
уже в Бомбее, а в 8 ч. вечера — в Дели...
В Бомбее, даже на аэродроме почувствовал «всей
кожей своей» Индию... В здании аэропорта, где
оформляют паспорта и производят таможенный досмотр,
каркают вороны, вертятся фены, многие служащие и
рабочие ходят в шортах. В толпе провожающих и
встречающих вспыхивают и мерцают снова
изумительные цвета: голубые и оранжевые, сиреневые и алые,
да что там перечислять! Большинство этих цветов на
слова непереводимы. Одна девочка была одета в
смугло-оранжевую кофту с темно-фиолетовыми цветочками
и бледно-грязно-розовую с белыми крапинками юбку.
Лицо серо-фиолетовое с выделяющимися только
глазами. Другая в пламенно-красном сари с лицом и
руками неописуемо смуглого серо-синего оттенка.
239
Женщина в нежнейше-голубом сари сидела на
асфальте.
(...) В толпе, т. е. в сочетании с другими, цвета
приобретали какое-то особое звучание, обаяние и
характер именно индийский. Хочется скорее писать и
писать людей. Особенно женщин, девушек и детей.
(...) Индия прекрасна. Глядя на толпу, похожую
на цветник, я сегодня на аэродроме почувствовал и
ароматы такие же, как от цветника. Правда, многие
держали в руках в самом деле гирлянды из цветов, но
впечатление было такое, что сами эти веселые и яркие
как цветы девушки, женщины, дети, юноши пахнут
цветами.
Дели. 13 янв. 57
Сегодня целый день пробродили по улицам и
переулкам Ст. Дели, так как воскресенье и никаких дел
делать нельзя. Изумительное чувство... все, все
нравится удивительно. Спутник мой удивляется — что мне
нравится в грязных переулках, наполненных
грязными, оборванными людьми. А мне все нравится.
Каждого бы написал. (...)
Дели. 14 янв.
(...) Хочется начать работать, но, во-первых, не
знаю, как, с чего начать, как-то страшно даже поехать
завтра, например, в Ст. Дели и начать упрашивать
купцов, чтобы пустили работать на балкон, а иначе
ведь ничего нельзя начать. (...)
Дели. 18 янв.
Сегодня с утра неуверенно показалось солнышко
и я поехал на тонге * (экономии ради) в Ст. Дели
работать. На балконе нас встретил хозяин, важный барин,
но довольно любезно разрешил работать. Набросал
карандашом мотив, но писать не начал, т. к. солнце
скрылось за тучами. Пошли бродить по переулкам.
Много интересных сцен видели, описать их
невозможно. Один мальчик привязался и ходил с нами. Знает
несколько русских слов. Потом он отстал, появился
другой. Временами гурьба ребят шла за нами.
Харчевни, харчевни без конца, фрукты, овощи и снова
фрукты... Так хочется съесть прямо из корзины какой-
нибудь неизвестный фрукт и боюсь... Вдруг увидел —
пекут настоящие узбекские лепешки... Называют их
так же «нон», причем, кто произносит «нон», а кто и
Тонга — повозка-двуколка.
240
«нан», т. е. совершенно Средняя Азия. Не удержался,
купил один нан и жевал дорогой. Вкус точно такой,
родной. (...)
Дели. 19 янв.
(...) К вечеру поехали с Якуниным* в Ст. Дели и
бродили по новым для меня улочкам. Очень
интересно! Замечательные улочки! Вечерело, зажигались в
лавках лампы и при их свете картина очень
напоминала Уразу в Самарканде. Опять воспоминания юности
начали было всплывать, но... Одна улочка — вся из
лавчонок, лавок и магазинов серебряных украшений.
Другая (от нее ответвляется) — лавчонки, они же
мастерские ювелирные: серьги, бусы, камешки и т. д.
Тут же фрукты и овощи. Узенькая улочка с навесами
над головой и узеньким просветом неба вверху —
настоящий Восток. Уверен, что днем здесь будет
изумительно, и очень хочется написать — именно там, в
этой улочке — этюды.
Дела. 20 янв.
(...) С утра удалось с часик поработать с балкона
в Ст. Дели. Сделал немного, но «лиха беда — начало».
(...)
Когда тени переместились, работу пришлось
прервать, пошли по тем улочкам, по которым вчера
ходили. Правда, днем они выглядят совсем иначе,
неузнаваемо, но все равно интересно страшно!
Но люди, люди, бесконечное количество фигур и
лиц потрясающе красивых, интересных, характерных,
изумительных! Вот уже сейчас и то припомнить их не
могу... Помню только свой восторг, а как именно
выглядели эти промелькнувшие образы, чем они
особенно поразили, большей частью не помню: все слилось
в вереницу неразличимых образов... Одну только
девушку помню хорошо, да, видно, и никогда не забуду:
промелькнула красавица с корзиной на голове с
царственной осанкой, грудью вперед, как видение.
Помню только красивое округлое лицо, высокая выпуклая
грудь, гордо выпяченная вперед и окутанная пестрым
цветастым темно-серым покрывалом... (...)
Не зря мерещатся мне все девушки то с
кувшинами, то с корзинами на головах. В этом мотиве больше,
чем в любом другом, выявляется мотив гордого
достоинства и царственного величия. (...)
* В. П. Якунин — советский индолог, в то время
работник культурного отдела посольства СССР в Индии.
16 Бессмертный лотос
241
Дели. 21 янв.
(...) После работы заходили в отель «Пенджаб». (...)
Посмотрели комнаты и вообще познакомились с
условиями. Азиатского типа отель, без особых удобств,
даже большая часть №№ без элементарных удобств,
но зато с одним огромным преимуществом: вокруг,
рукой подать, — Индия, народ, жизнь, быт. Хотели
завтра с утра идти окончательно договариваться и
переезжать, но вечером узнали, что как будто завтра
прилетают наши художники, нужно будет встречать,
так что вряд ли завтра удастся. (...)
Дели. 30 янв.
(...) Три дня назад напал я на место, где можно
поместиться с этюдником в довольно широком подъезде
напротив овощной лавчонки. Продавец-старик сидел в
оранжевом тюрбане и в ярко-зеленом покрывале. Он
сам был похож на какой-то удивительный овощ. (...)
С утра я пришел и сел работать в этом подъезде. Через
несколько минут собралась изрядная толпа. Запрудила
улочку и набилась в подъезд. На меня наваливались
все сильнее и моих протестов не % слушали. Я сделал
вид, что хочу уйти. Из толпы выделились двое,
остановили меня, усадили и начали урезонивать и
разгонять толпу. Я продолжал работать, но из-за спины
выгнать зрителей так и не удалось, и все 2 часа они
наваливались на меня. «Помощники» же мои только
успевали длинными палками разгребать тех, кто
закрывал от меня старика-морковку.
Заметил нескольких типов из окружавших меня
божественно-живописных и подумал, что тут же в
подъезде можно бы их написать— (...)
В хорошем настроении сел я в тонгу и за пролетку
стали цепляться 2 школьника из тех, что стояли в
моем окружении. Я пригласил их и усадил по обе
стороны от себя. Так мы дружно и ехали, а
велосипедисты, ехавшие гурьбой за нами, растроганно улыбались,
видя такую редкую сцену дружбы между солидным
европейцем и индийскими ребятами. (...)
Дели. 2 февраля.
(...) Вчера, в субботу ездили за город с Кокори-
ным * и Орестовым ** на машине последнего. Видели
*А. В. Кокорин — народный художник РСФСР, член-
корреспондент Академии художеств СССР.
** О. Л. Орестов — журналист-международник, много лет
проработавший в Индии.
242
интересного, потрясающего еще больше чем всегда.
По шоссе идут и идут женщины с ношами на головах,
одна другой пластичнее, одна другой красивее, одна
другой лучше. В деревнях то же самое и вдобавок еще
женщины и девушки и девочки с кувшинами на
головах... Уж и так мое представление об этом мотиве как
о божественном, казалось бы, ничего лучше уж не
может быть, но все новые и новые встречи и все лучше
и лучше. Теперь мне ясно, что неслучайно мне
бесконечно хочется видеть, рисовать и писать этот мотив!
Это действительно самое типичное и самое красивое
(с моей точки зрения) в Индии. И не нужно мне ни
за чем другим гоняться, а нужно гоняться, именно
гоняться, только за одним этим мотивом и дай бог
его одолеть так как нужно (%% на 25 хотя бы от
того, как я себе это представляю). А попутно, между
прочим, пусть делается все другое, что попадется само
собой.
Итак, постановляю:
1. Гоняться только за этим мотивом для картины
«Индийские женщины» (у колодца, или без такового,
группа).
2. Сделать этюды к «Песне кули» и к
«Воспоминанию».
3. Делать то, что подвернется интересного в
промежутках времени.
(...)
Дели. 8 февраля.
(...) Сегодня с Кокориным ездили в деревню Сикли,
которую наметили в прошлую поездку в Матхуру.
И тут не везет. Во-первых, назойливая толпа еще хуже
мешает, чем в городе, а главное, женщины
закрываются и не даются не только рисовать или писать, но
даже фотографировать.
Сделал два плохоньких этюда и несколько
набросков. А сколько раздражающе прекрасных фигур,
движений, жестов прошло за день мимо меня. Жутко
вспомнить! И ни одного % не попало мне — все
мимо... Женщины в джайпурских одеждах с корзинами
и кувшинами на головах на фоне глины или же
серебристо-белых стен. Изумительно! Оранжевые, желтые,
лимонные или охристые покрывала сочетаются с
малиновыми, красными, зеленоватыми, синеватыми или
малиновыми, или бледно-выцветшими какими-то
кофтами. А главное, что все это в божественно свободных,
16*
243
широких льющихся складках, освещенных солнцем...
А бронзовые лица, а сверкающие зубы и глаза? Все,
все мимо...
(...) С каждым днем, с каждой вновь
появляющейся женской фигурой с ношей или с ребенком, в джай-
пурских складках, я все больше и больше влюбляюсь
в эту тему, этот образ и становится уже нестерпимо
то, что бесконечная вереница их ускользает от меня
начисто, ничего не удается зацепить. (...)
Дели. 20 февраля.
(...) Вчера интересно было. Встретили мы с ним в
узенькой улочке Ст. Дели его приятеля студента
русского ф-та и зашли к нему на квартиру. Вышли на
крышу, и тут я убедился, что на крышах города идет
другая, непохожая жизнь, м. б. еще более типично-
восточная, чем на базарах и улицах... Там в
противоположность к улицам много простора и много неба...
Под этим небом, с момента снижения жары и в
особенности в сумерки идет эта надземная, певучая,
поэтическая жизнь. Вот где нужно чаще бывать и
наблюдать! Это совершенно ново и, главное, совсем в моем
духе: на фоне вечернего (закатного или противо-закат-
ного) неба фигуры: женщины с детьми и дети.
Отдыхающие, мечтающие, поющие и созерцающие...
(...) Пока по-прежнему, все потрясающее, все
прекрасное проходит, течет мимо меня. Почти ничего
не удается схватить. Только в голове накатывается,
нагромождается бесчисленное количество образов,
движений, красок, типов. (...)
Бенарес. 25 февраля.
(...) Надо впитывать эту изумительную бенаресскую
жизнь почти мистическую, очаровываться,
восторгаться, волноваться.
Бенарес. 26 февраля.
Сейчас прошла мимо нашего английского мирка,
обособленного от жизни индийского народа и от
Индии, свадебная процессия. Против обоих наших ворот
она останавливалась, сжигала фейерверк и усиливала
и без того оглушительную музыку. Сверкающее
золотом и цветами под ярким светом качающихся,
двигающихся фонарей — это пышное зрелище
фантастически красиво. И до чего они любят всякие
украшения! Из последних сил выбиваются, а все и вся
украшают. (...)
Барабаны и зурна (или что-то вроде нее, надо уз-
244
нать название) традиционная музыка на свадьбах в
уличных процессиях во всяком случае, т. к. в доме
как она происходит, я пока не видел. У Р. Тагора и
вообще в литературе индийской говорится о флейте на
свадьбе. (...) На улице же всегда этот пронзительный
инструмент по звуку похожий на зурну. (...)
Бенарес. 27 февраля.
(...) Хочется быть в самой гуще этой жизни, а не
наблюдать ее со стороны, из английского сеттлмента,
из отеля с комфортом. Тут как-то сознание
раздваивается и все время чувствуешь какую-то фальшь во
всем. (...)
Бенарес. 28 февраля.
(...) Как всегда к концу пребывания замётывается
по 2—3 мотива в день и намечено много мест, людей
и мотивов... а времени уже не остается.
Изумительный город! Какие переулочки,
нагромождения, переплетения, какое своеобразие и богатство
красок. А люди! Бесконечное и постоянно волнующее
разнообразие даже утомляет. Я уже столько
пропустил мимо изумительных фигур, типов, тюрбанов, что
никакой в отдельности персонаж не может возместить,
компенсировать эти потери и поэтому никого в
отдельности не решаешься избрать... Я уж не говорю о
женщинах с детьми и ношами на голове... Такого
богатства различных и прекрасных драпировок кажется
нигде нет. К тому же здесь много обнаженного тела:
рука, плечо, живот, ребенок.
Бенарес. 3 марта 57.
Дурманящий дым агарбати* вьется струйкой над
моим столом. Двенадцатый час, пора бы ложиться,
ноги гудят от усталости.
Вчера — единственный день, что я удачно
работал, а сегодня опять наполовину пропавший день из-
за воскресенья. Забываю я про них (очень они быстро
подкатывают) и каждый раз попадаю впросак. (...)
В надежде завершить большой этюд улицы с
харчевнями, который пишу из лавки жестянщика, поехал в
город и, уже подходя к этой лавке, вспомнил, что
сегодня воскресенье и лавки все закрыты. Действительно,
она была закрыта, и этюд продолжать я не мог. (...)
Взял я лодку от нечего делать и стал отчаливать... и
тут вдруг увидел ту самую картину, которую видел
* Агарбати — ароматическая палочка.
245
каждое утро и почему-то не придавал ей значения, а
сегодня был поражен как живописной ее красотой, так
и настроением глубоко-значительным и сложным. Это
группа людей, мужчин и женщин, совершающих
омовение... Одна из них, обнаженная в воде, другие
полуобнаженные сходят, третьи в разноцветных одеждах
только спускаются с лестницы, четвертые моют
прелестных смуглых детишек. Группа людей по цвету на
утреннем солнце, с втиснувшимися в цветную кашу
бронзовыми телами на фоне жемчужно-белых домов
Бенареса изумительно красива. А люди, благоговейно
сложившие руки и закрывшие глаза, молящие богов
о чем-то (а им есть чего пожелать!), это ли не
волнующий образ вечной, неугасимой тоски и мольбы
страдающего человечества?!
Я решил вдруг работать над этой темой и стал
делать этюд. (...)
Дели. 7 марта.
(...) Впечатления от Бенареса неповторимы и
волнующи (...) Переулочки, темные и глубокие как
колодцы, наполненные тайнами, неожиданными видениями
и запахами всевозможными самого разного
происхождения — это целый роман. Особенно же переулочки,
ведущие к Вишванатх темпл* — этого, конечно, ни в
одном городе Востока не увидишь. Помнить эти
разукрашенные лавчонки с бусами, кувшинами,
игрушками, ароматическими курениями, цветами, красками,
материями.
Набережная Ганга с молящимися и совершающими
омовение, с кострами и покойниками, лежащими в
очереди, пятками в Ганге.
Помнить молодую женщину, стоявшую по пояс в
воде и страстно молившуюся, сложив ладони. О чем
она просила бога? Мне так жалко было ее.
Помнить старика, приложившего сложенные
ладони к склоненной голове.
Помнить также и то тяжелое, противоречивое
чувство, которое вызывало зрелище гниющих трупов
животных, плавающих в «священных водах» Ганга и
того, как этой водой верующие полощут рот.
Вера в святость и чистоту воды Ганга до того
сильна, что чувствуешь, даже со стороны глядя, с ка-
* Вишванатх манд и р (темпл — англ.) — главный
храм Бенареса, посвященный богу Шиве. Вишванатх —
«повелитель вселенной», одно из имен бога Шивы,
243
ким аппетитом и наслаждением они окунаются и
полощут рот этой водой и, кажется, многие пьют ее. Во
всяком случае, почти каждый, омывшись, несет домой
маленький медный кувшинчик этой воды.
Джайпур. 9 марта 57.
Сегодня, аккуратно в тот же день, что и пять лет
назад, мы приехали в Джайпур... (...)
Джайпур. 11 марта 57.
Вчера переехали и ночевали в индийском отеле
«Hind Hotel». Наконец-то осуществилось мое давнее
желание — жить в самой гуще народной жизни, в
индийском отеле в самом центре города. (...)
На нашей улице как раз находится та красная
стена, которую я писал в 1952 году («В Джайпуре»).
Я даже разволновался, увидев это место. Теперь меня
тянет в «Нью-Отель», все кажется увижу там свою
«подметальщицу из Джайпура»... (...)
Джайпур. 12 марта.
(...) После обеда ходил до изнеможения до самых
сумерек в поисках балкона в переулке интересном для
этюда. Проклятое невезение продолжается: если
балкон есть — мотива хорошего нет, если мотив есть —
балкона нет... Если и то и другое есть — не разрешает
хозяин. Так ничего и не нашел. Снова завтра нужно
ходить, а время идет... Завтра пятый день, т. е.
половина срока... Страшно становится — неужели так и не
напишу жемчужно-серебряную улицу с цветными
фигурами?.. А какие серебряные улочки видишь на
каждом шагу, как раз такие, как в моей мечте... И все
они проходят мимо так же, как и изумительные
фигуры женщин с детьми или с кувшинами на головах...
Божественные мотивы проходят мимо как вода сквозь
пальцы...
Джайпур. 13 марта.
Сегодня забрели в один переулок и зашли на
балкон одного дома. Потом поднялись на крышу...
Столько там причудливых и непостижимых переходов,
площадок, закоулков и нагромождений, что просто чудо...
И из самых неожиданных мест вдруг появляются
люди... и бродят всюду по крышам, по площадкам, по
стенам как будто. Снова вспомнилась тема «На
крышах»... Вертелся я, и так и этак прикидывал. Ясно, что
место благодарное, тем более что и хозяева довольно
радушно отнеслись как будто. Но так ничего и не
нащупал. Завтра хочу с парнем из этого дома пойти по
247
прилегающим улицам поискать свой
жемчужно-серебристый переулок. (...)
Джайпур. 15 марта.
(...) Начался праздник Холи*. Утром один раз нас
уже облили. Но это мальчишки — обливание будет
завтра. Сегодня подготовка. Вечером по всему городу
зажгли огромные костры. Народ распевает, барабанит
и группируется, топчется вокруг костров. Наш
официант намазал нам лбы красной и зеленой красками и
потом ходил с нами по улицам. Сейчас двенадцатый
час, а на улице нашей горланят песни под
аккомпанемент огромного бубна. Полная луна стоит над самой
головой — на улице светло как днем. Против моего
балкона молчаливо и таинственно стоит знаменитый
дворец джайпурского (раджастанского) магараджи,
вернее арка въезда на территорию дворца. Костры уже
догорели. Злая тетка сожжена и добрый мальчик
спасен.
Джайпур. 16 марта.
Сегодня день Холи... Все получилось не так, как
я предполагал, стремясь сюда именно к этому дню.
И получилось, что почти ничего не сделал для
задуманной еще с той поездки картины. Утром приехал
к нам на велосипеде мистер Нахата с тем, чтобы
вместе с нами пойти по городу наблюдать празднование
и фотографировать хотя бы. Он, правда, предупредил,
что вряд ли это будет возможно и рискованно, но я
заверил его (оба мы с переводчиком), что специально
оденем на себя такую одежду, которую нам не жалко,
если испортят красками. Я так решил: рубаху,
облитую и забрызганную красками, повезти в Москву и
сохранить на память.
Только мы показали нос из ворот (а Нахата был
уже обработан до неузнаваемости), как на нас
набросились десятки молодцов и давай передавать нас из
рук в руки... одни брызгают, другие поливают, а
третьи цветным порошком морду натирают, волосы
посыпают, швыряют в глаза... Нахата наш и так
уговаривает, и так урезонивает — ничего не действует,
* X о л и — весенний праздник, посвященный Кришне.
Празднуется перед весенним равноденствием на протяжении
десяти дней, предшествующих полнолунию месяца Пхальгуна.
Во время холи люди развлекаются, опрыскивая друг друга
краской.
248
разошлась, разгулялась толпа. Вячеслав Леонидович *,
вижу, бежит обратно в ворота... Я еще терпел
некоторое время, потом, вижу, Нахата делает мне знак —
бежать. И я пустился наутек. Сделал всего один
снимок, да и тот в стоящих позах.
Остальное время мы провели на своем балконе и
оттуда наблюдали за улицей. Слуги стали поочередно
приходить и натирать нам краской морды, и
требовали за это бакшиш. Через некоторое время моя рубаха,
а еще больше физиономия обработаны были настолько
основательно, что даже индийцы потом качали
головами, глядя на меня. Я этим был вполне доволен, но
не доволен тем, что ничего не «уцепил» из зрелища,
да и видел только то, что прошло мимо отеля, а
жадность подсказывала, что на многих других улицах, в
сотнях переулков происходили всевозможные сцены,
которых я не видел.
Среди групп барабанщиков и горланящих мужчин
вдруг появлялась развязная женщина и начинала
танцевать. Это был всякий раз переодетый мужчина,
оказывается. Часто танец заканчивался свалкой.
Танцевали, как правило, двое: один переодетый женщиной,
а другой в образе мужчины, но тоже какой-то
ряженый.
Потом я решил, что раз ходить по городу нельзя
(Нахата заявил, что до 1—2 час. дня это
невозможно — «нот посибил»), то надо попробовать сделать
этюд хотя бы с одного из наших слуг, которые были
размалеваны не хуже тех, что плясали на улицах.
Возбуждение какое-то всеобщее и то, что меня
ждали двое, помешало сосредоточиться, да и мотив
уж больно необычный — не знаешь, как к нему и
подойти. Этюд делал как-то поспешно и приблизительно.
Потом решил, что успею сделать второй, уже не в
комнате, а на балконе, и сделать лучше, но второй
получился еще поспешнее, т. к. приближалось время ленча
и слуга, позировавший мне, спешил, да и я спешил,
чтобы не задерживать двух ожидавших меня людей.
(...)
Джайпур. 17 марта.
(...) Писал парня в малиновом тюрбане.
Постановка несколько искусственная, т. к. видел я этот мотив
* В. Л. Крашенинников — советский индолог, автор
многих увлекательных книг об Индии.
249
несколько раз на улице, договориться не удалось, и
вот я решил одеть этого красивого юношу в
малиновый тюрбан. Одел я его, и передо мною предстал,
конечно же, не тот, увиденный на улице образ, а совсем
другой... Его еще нужно «увидеть» для того, чтобы
писать. Кажется, я его не увидел.
В то время, как я писал этого парня на крыше, в
одном из закоулков этой многослойной и запутанной
крыши, рядом сосредоточились домочадцы, которых я
отогнал за стенку. Там вскоре раздались звуки гар-
мониума и голоса, поющие под его аккомпанемент, —
не то детские, не то девические.
Я не догадался встать и заглянуть, т. е. решил
даже посмотреть, но забыл... Оказалось потом, что это
играла и пела с детьми сестра моего юноши, очень
будто бы красивая девушка.
Вот теперь уже, сидя в отеле, я представляю себе
эту сцену (которую я не видел по недоразумению) и
она уточняет и развивает мой замысел «На крышах,
вечер», «Вечер на крышах Джайпура). (...)
Джайпур. 20 марта.
Вчера уехал Крашенинников, и сегодня я один
живу в индийском отеле. Надо переезжать в
европейский (...) а я привык тут и не хочется в ту среду,
которая мне всегда была противна и от которой я, слава
богу, отвык. (...)
Заявил своему хозяину и слугам, что завтра
уезжаю от них... мне кажется, они огорчились. (...) Им
очень импонирует то, что мы не только живем в
индийском отеле и питаемся их кухней, но и
интересуемся всем индийским. Видно по всему, что вся
администрация и слуги считают установленным тот
факт, что двое русских, живущие в их отеле, —
славные ребята или, вернее, — хорошие люди. Особенно
им понравилось наше участие в Холи. Надо было
видеть удивление и восторг на лице каждого
увидевшего меня измазанного во все цвета спектра.
Хотя тут и шумно, и спать мне никак позже 6-ти
часов не удается, и пища однообразная — рис, горох,
помидоры и всякие другие овощи, названия которых
не помню, а вкус не принимаю — все же уходить
не хочется.
250
^^П/Ф^С?/?^ искусствоведов
ю. ф. корчагов
«СТАРОЕ» И «НОВОЕ»
ИНДИЙСКОГО КИНО
Когда в зале Госфильмо-
фонда СССР мне
показывали выцветшую от
времени и длительного пользования копию фильма
«Дети Земли», поставленную режиссером Ходжа
Ахмад Аббасом еще в колониальной Индии, я вспомнил
небольшую заметку, опубликованную без подписи
6 апреля 1949 года в газете «Известия». В ней было
буквально несколько строк: «Впервые в Советском
Союзе будет демонстрироваться индийский фильм
«Дети Земли»... В картине с большой художественной
силой показана страшная правда о жизни индийских
крестьян. Разоряемые помещиками, торговцами,
ростовщиками, которые находятся на службе у
британских империалистов, столетиями грабивших страну,
крестьяне обречены на голод и вымирание. В фильме
убедительно раскрыто, как нечеловеческие страдания
народа заставляют его понять причину этих
страданий и объединяться для борьбы с угнетателями».
Какая недавняя и уже далекая история!
Фильм X. А. Аббаса познакомил нас с индийским
кинематографом, одним из старейших в мире.
Индийская кинематография возникла и
развивало!
лась в ходе борьбы индийского народа за
национальную независимость и социальное раскрепощение.
В условиях колониальной действительности,
увековечивавшей массовую нищету и неграмотность
населения, кино выдвинулось на первый план, как
единственно доступное широкой аудитории зрелищное
искусство, как средство массового образования, воспитания
и культурного досуга. Джавахарлал Неру говорил, что
«воздействие кино у нас во много раз сильнее
художественной литературы и прессы, вместе взятых».
Несмотря на рогатки колониальной киноцензуры,
прогрессивные мастера индийского экрана в
иносказательной форме, в виде общепонятных аллегорий,
пропагандировали в своих картинах идеи антиколониальной
борьбы, воспитывали зрителя в духе высокой
гражданственности и патриотизма.
В картинах, поставленных накануне достижения
Индией независимости, нашли свое отражение многие
актуальные проблемы того времени,
непосредственным образом связанные с выступлениями Махатмы
Ганди, Джавахарлала Неру и других руководителей
Индийского национального конгресса в защиту
угнетенных классов, осуждением неприкасаемости —
самого уродливого атрибута кастовой системы, с
переустройством общества на началах социального прог-
гресса и справедливости.
В конце 40-х — начале 50-х годов в стране были
поставлены первые реалистические фильмы: уже
упоминавшийся выше «Дети Земли», «Обездоленные» Ни-
мая Гхоша и «Два бигха земли» Бимала Роя, где мы
увидели забитого, но несломленного индийского
крестьянина, пробудившегося к новой жизни. Эти
картины, вошедшие в золотой фонд индийского
киноискусства, наряду с другими фильмами Б. Роя и X. А. Аб-
баса демонстрировались на советском экране.
Гораздо менее знакомы нашему широкому
зрителю картины калькуттских режиссеров Сатьяджита
Рея, Ритвика Гхатака и Мринала Сена. Для их
творчества характерны прочная опора на национальные
культурные традиций, стремление к реалистическому
отражению прошлого и настоящего индийского
народа, обращение к интеллектуальному зрителю.
Исторически сложилось так, что в представлении
рядового советского зрителя «индийское кино» вскоре
начало ассоциироваться исключительно с именем ре-
252
жиссера Раджа Капура. Несомненно, «Бродяга»,
«Господин 420», «Под покровом ночи» и другие ранние
фильмы Капура, проникнутые сочувствием к простым
людям, обиженным судьбой и жизненными
обстоятельствами, выражали демократические устремления
общества, надежды и чаяния народа, сбросившего
позорное бремя колониализма. Однако уже в начале 60-х
годов, в процессе развития Индии по
капиталистическому пути, обострения классовых противоречий и
политической борьбы и связанным с этим
размежеванием различных сил, мировоззрение Капура претерпело
определенную трансформацию. Его фильмы
постепенно утрачивают остроту социального звучания.
Излюбленным жанром этого режиссера становится
психологическая мелодрама, пропагандирующая идею
духовно-нравственного самоусовершенствования.
В этот период индийское кино в целом переживает
период мучительной ломки, адаптации к новым
социальным условиям. Погоду в кинематографе начали
делать такие конформистские режиссеры, как Яш Чоп-
ра, Рамеш Сиппи, Манмохан Десаи и др. Их весьма
условно связанные с реальной действительностью и
запрограммированные на сиюминутный кассовый
успех открыто развлекательные киноленты, в конце
концов, привели к дискредитации самого понятия
«индийский фильм» в глазах мыслящего зрителя,
интересующегося кинематографом как искусством.
Начиная с 70-х годов общий процесс развития
индийского коммерческого кинематографа определяют
семейно-бытовая мелодрама и приключенческий
фильм. Надо отметить, что традиционная
созерцательная мелодрама литературного характера все больше
приобретает «кинематографический» вид, испытывая
тенденцию к слиянию с приключенческим фильмом.
Так, в приключенческом фильме 70-х годов в
качестве мелодраматического ингредиента непременно
присутствует любовная линия, а мелодрама становится
более динамичной за счет приключенческой интриги.
В последние годы даже появился особый гибрид
приключенческого фильма с мелодрамой, нечто вроде
«идиллии с насилием», где первая половина картины
развивается по канонам традиционной мелодрамы, а
вторая — остросюжетного приключенческого фильма.
Говоря о такого рода кинопродукции, ставшей
своеобразным эталоном популярного кинозрелища, ду-
253
ховным ширпотребом непритязательного зрителя,
старейший индийский актер Ашок Кумар с горечью
констатировал: «Современные индийские коммерческие
киноленты выглядят как иностранные — настолько в
них малоощутима жизнь нашего общества и
богатства национальной культуры».
Известно, что для кассового успеха картины,
поставленной, например, в Бомбее на
общераспространенном по всей Индии языке хинди, нужны по крайней
мере два компонента: колоритный набор стандартных
музыкальных шаблонов, характерных для западной
эстрадной музыки (в фильме со средней
продолжительностью 160 минут, как правило, должно быть не
менее шести песен, слитых воедино с танцевальными
эпизодами) и участие знаменитых звезд вроде Амитабха
Баччана, Митхуна Чакраборти, Рекхи или Хемы
Мани. «Ингредиенты рядового фильма на хинди, —
писал выдающийся мастер современного киноискусства
С. Рей, — можно легко перечислить: цветное
изображение (предпочтительно на пленке «Истман»), песни
(шесть или семь?), исполняемые за экраном певцами,
которых зритель знает и к которым относится с
благоговением, сольный танец или коллективная пляска,
чем более неистовая, тем лучше, плохая и хорошая
героини, злодей и положительный герой, любовная
история (но без поцелуев), слезы, вульгарный юмор,
драки, погони, мелодрама, действующие лица, живущие в
социальном вакууме (курсив — наш), роскошные
апартаменты, которые существуют разве только на
студийных павильонах, съемки в Кулу, Манали, Ути, в
Кашмире, в Лондоне, Париже, Гонконге, Токио... Нужно
ли дальше продолжать? Достаточно посмотреть любые
три фильма на хинди — ив двух из них вы найдете
все перечисленные выше ингредиенты».
Поэтому представляется весьма примечательным и
отрадным тот факт, что именно в Бомбее, цитадели
эскапистского кинематографа, началось движение за
наполнение жизненными реалиями экранного вакуума.
Отправной точкой движения за реализм в
киноискусстве можно считать январь 1968 года, когда режиссер
Мринал Сен и журналист Аруна Кауль опубликовали
«Манифест нового кино», где они призывали своих
коллег к сближению киноискусства с жизнью, отказу от
компромисса со стереотипным развлекательным кино,
ориентации на интеллектуального зрителя, созданию
254
недорогих картин за счет использования театральных
актеров и непрофессионалов, съемок на натуре и т. д.
Основные положения этого поистине исторического
документа нашли свое воплощение в фильме самого Сена
«Бхуван Шом» о перевоспитании пожилого чинуши и
в картине «Все небо» режиссера-дебютанта Басу Чат-
терджи, трогательной истории из жизни молодоженов.
В сегодняшнем индийском кинематографе, по сути
дела, сосуществуют два направления: «новое» или,
как его еще принято называть «параллельное» кино,
стремящееся отобразить жизненную правду, показать
противоречия и конфликты общественного развития и
традиционное развлекательное кино, старательно
обходящее стороной или сглаживающее все серьезные
проблемы окружающей действительности. Правда, в
общем объеме кинопродукции (в 1985-м — 912, а в
1986-м — 840 игровых картин) фильмы режиссеров
нового направления (С. Рея, М. Сена, Ш. Бенегала,
М. С. Сатхью, С. А. Мирзы, Г. Гхоша и др.)
составляют не более трех процентов, но именно эти
произведения киноискусства достойно представляют
индийскую кинематографию на международных
кинофестивалях. Они демонстрируются по каналам отечественного
и зарубежного телевидения и на Неделях индийского
кино, идут в коммерческом прокате. Фильмы
режиссеров «параллельного» кинематографа нашли дорогу к
массовому зрителю и в самой Индии. Они встречают
поддержку и со стороны Национальной корпорации
развития кино, поставившей своей целью улучшение
общего состояния дел в индийском кинематографе.
Корпорация оказывает финансовую помощь
начинающим режиссерам, выпускникам Института кино и
телевидения Индии, занимается импортом зарубежных и
экспортом индийских фильмов, предоставляет
денежную ссуду на строительство новых и реконструкцию
действующих кинотеатров. В настоящее время в стране
работает более 7 тысяч постоянных кинотеатров и
5 тысяч кинопередвижек. Количество кинотеатров
явно недостаточно для страны с населением 800
миллионов человек. По подсчетам ЮНЕСКО, Индии
требуется как минимум 30 тысяч кинотеатров. Поэтому
многие фильмы ждут своей очереди 2—3 года, а картины
режиссеров «нового» кино до недавнего времени
вообще были больше известны за рубежом, чем у себя на
родине.
2о5
Деятели индийского кинематографа в основном
ориентируются на молодежную аудиторию, так как
75 процентов сегодняшнего населения страны
составляют люди в возрасте до 35 лет.
С течением времени у индийского зрителя
выработалось отношение к кино как к театрализованному
зрелищу. Именно таким и было в подавляющем своем
большинстве «старое» индийское кино: религиозно-
мифологические и исторические фильмы 20—30-х
годов, трюковые и костюмные киноленты 30—40-х годов,
сентиментально-романтические мелодрамы 40—50-х
годов, приключенческие мелодрамы наших дней.
Утверждение традиций социального реализма в
индийском кинематографе — заслуга прежде всего Сать-
яджита Рея. Его трилогия об Опу («Песня дороги»,
«Непокоренный» и «Мир Опу»), признанная шедевром
индийского и мирового кинематографа, заложила
основу «нового» кино, будущего реалистического
кинематографа Индии.
Уже в первой части трилогии режиссер создал свою
индивидуальную монтажную стилистику, для которой
характерны как пристальное вглядывание камеры в
атмосферу быта и окружающей действительности, так и
умэние зафиксировать психологические нюансы
взаимоотношений действующих лиц.
Влияние Рея испытали и продолжают испытывать
на себе все мастера индийского экрана, создающие
социально направленные произведения. Свою
признательность Рею неоднократно выражали режиссеры
старшего поколения: М. Сен, Р. Гхатак и Р. Кариат. Многие
деятели «параллельного» кино (Ш. Бенегал, Г. Гхош,
У. Чакроборти, Г. Карнад и др.) прямо называют Рея
своим гуру — кинематографическим наставником,
хотя и не разделяют его абстрактные идеалы
демократического гуманизма. «Рей, — говорит Ш. Бенегал, —
бь:л во многих отношениях первооткрывателем,
ознаменовавшим некий водораздел в индийском
кинематографе. Он служил источником вдохновения для целого
поколения режиссеров, которые пришли после него.
Индийское кино можно таким образом разделить на
два периода: до Рея и после Рея...» Ш. Бенегал
рассказал о жизни и творчестве Рея в своем двухчасовом
документальном фильме.
Драматургической основой всех наиболее значи-
256
Декор средневековых индийских храмов пестрит сценами из жизни
небожителей, но их небесные заботы в этих сценах нередко оказываются вполне
земными, человеческими. Так, в одной из скульптурных деталей ваятель
запечатлел божественную танцовщицу — апсару: она пишет письмо своему
возлюбленному.
Боги, даже самые
грозные, в религиозном
сознании индусов всегда
сопричастны живой
природе и земной
любви. Гневный бог-
разрушитель Шива
нередко изображается с
маленькой фигуркой
оленя в руке,
знаменующей его
покровительство всему
животному миру. На
другую руку Шивы
оперлась его супруга
Парвати.
«Танцующий Шива» —
миниатюра школы Чамба
конца XVIII века.
Могучего победителя
демонов Кришну
индийский художник-
миниатюрист склонен
чаще представлять не
исполинским владыкой
вселенной, а игривым
юношей-пастушком
наедине с его
возлюбленной Радхой.
Один из шедевров
средневековой
архитектуры Индии —
храм Кандарья-Махадео
в Кхаджурахо. Перед
нами одновременно и
здание, и скульптурное
произведение.
Сложнейший
многоярусный
скульптурный декор
открывает взору
насыщенные
содержанием картины
различных
божественных миров.
Ганеша — бог
мудрости, покровитель
поэтов и ученых, сын
верховного бога Шивы
и богини Парвати;
изображается с большим
животом и головой
слона.
Фрагмент настенной
росписи в одном из
пещерных храмов
Аджанты.
Расписная
керамическая ваза,
относящаяся к
древнейшей городской
цивилизации, которая
процветала в долине
Инда в III тысячелетии
до нашей эры.
Танцевальное
искусство существует в
Индии с глубокой
древности. За многие
тысячелетия своего
существования оно
достигло высочайшего
развития, сохраняя при
этом верность традиции.
В древнеиндийской
скульптуре и в настенных
росписях, в
средневековой
миниатюре (снимок
слева) нередко
запечатлены моменты
тех танцев, которые
повсеместно
исполняются в Индии и в
наши дни (справа
вверху).
Танец неразрывно
связан с театральным
искусством. Катхакали —
костюмированные
пантомимические
представления с
обильным
использованием грима—
весьма популярны на юге
страны (справа
внизу).
Мифологическое
содержание катхакали
напоминает о том, что
корни этих
представлений лежат в
древнейших ритуальных
мистериях.
Барельеф в Махабалипурам (VIII в.), изображающий сошествие богини Ганги на
землю. Миф повествует о том, что прежде Ганга была только рекой богов,
протекавшей на Небесах. Но однажды она низверглась на Землю. С тех пор ее путь
стал трудным и долгим: она начинается на Небесах, по Гималаям спускается на
Землю, вливается в Океан и завершает свое течение в Нижнем мире.
Среди художественных ремесел Индии поистине мировую славу снискало
ткачество. Индийские мастера веками вырабатывали разнообразные приемы
орнаментовки тканей: применяется и вышивка, и аппликация, и роспись,
и набивка... В разных районах страны бытуют неодинаковые стили орнаментовки.
Изысканностью орнамента отличаются и эти два образца кашмирских шалей.
Такие раскрашенные глиняные фигурки называют иногда «игрушками», хотя это
название не совсем точно отвечает их назначению. Подобно каменной и бронзовой
храмовой скульптуре они являются произведениями религиозного искусства,
представляя, в свою очередь, религию самых широких слоев населения. Эти
фигурки изготавливаются, раскрашиваются и наряжаются к определенным дням
индуистского календаря, им поклоняются во время праздников. В остальное же
время они одновременно сочетают в себе функции домашних идолов и детских
игрушек.
В Индии завершился жизненный путь Николая Константиновича Рериха (1874—
1947) — замечательного русского художника и общественного деятеля, большого
знатока и ценителя Востока. С особой увлеченностью Рерих изображает в своих
поздних картинах Гималаи, с которыми связаны многие годы его жизни.
К работам гималайского цикла принадлежит полотно «Кулута» (1937).
Святослав Николаевич Рерих (р. 1904) продолжает традиции художественного
творчества отца. «Ты не должен видеть этого пламени» (1968) — одна из известных
его картин.
Образы Индии предстают на полотнах ряда советских художников, посетивших
эту страну.
С. А. Чуйков — «Девушка из Мадраса» (1968). Картины Семена Чуйкова ценны не
только композицией и колоритом, но и тем, что в них художник запечатлел не
достопримечательности Индии, не ее экзотику, а непосредственно индийский
народ — без прикрас, в его повседневности.
Московский художник
Вилен Каракашев
посвятил Индии один из
своих графических
циклов. Художник
использует весьма
необычную технику,
которая становится
заметна лишь при
внимательном
всматривании в
графический лист:
изображение создается
неисчислимым
множеством
мельчайших штрихов,
наносимых на бумагу
очень остро заточенным
карандашом... Две
работы индийского
цикла — «Девушка с
фруктами» и
«Старик».
Значительное место занимает
индийская тематика в творчестве
советских художников Михаила
Ромадина и Валерия Малолеткова.
В живописных работах и книжных
иллюстрациях М. Ромадина — интерес
к прошлому индийского народа, к его
культурному наследию. Художник
обратился также к теме путешествия в
Индию Афанасия Никитина — первого
русского, посетившего эту страну
(вверху: часть триптиха «Хожение
Афанасия Никитина»).
Работы В. Малолеткова
(сосуд «Рыбаки Мадраса» и панно
«Дорога в Джайпур») представляют
сложный синтез творчества живописца
и керамиста, в чем немаловажную роль
сыграло знакомство художника с
традиционными индийскими
ремеслами.
Лист из рукописи «Бхагавата-пураны» — индусского священного текста,
особенно акцентирующего идею бхакти (любви к божеству, не имеющей
корыстной заинтересованности). Рукопись выполнена в XVII веке. На
миниатюре — Кришна, побеждающий цаплевидного демона Баку, одно из тех
многочисленных зол, которое он победил в этом мире, снизойдя в него для
помощи людям.
тельных фильмов Рея и режиссеров «параллельного»
кино, как правило, являются произведения
художественной литературы, имеющей прочные
реалистические традиции.
70-е годы можно назвать золотым десятилетием
«параллельного» индийского кино. Фильмы нового
направления появились в Бомбее и Калькутте, в
Мадрасе, Тривандруме и Хайдарабаде, во всех основных
центрах индийского кинопроизводства. Их создатели не
придерживались одинаковых идейно-эстетических
взглядов, но всех их объединяло одно желание —
вывести индийское кино из тупика, сделать его
искусством, зеркалом социальной действительности, и не
средством отвлечения от реальной жизни, «опиумом
для народа», как говорил Мринал Сен, перефразируя
известное высказывание К. Маркса.
В настоящее время в стране уделяется большое
внимание развитию телевидения. В 1985 году в
результате запуска с помощью СССР первого из двух
спутников телесвязи системы «Инсат» («Индиан нэшнл сэ-
телайт систем») почти 70 процентов зрителей
получили возможность смотреть телевизионные передачи.
Согласно седьмому пятилетнему плану количество
телевизоров возрастет в шесть раз и достигнет 30
миллионов.
По телевидению демонстрируются как лучшие
киноленты прошлого десятилетия, так и фильмы
режиссеров «параллельного» кино, удостоенные призов на
национальных и международных кинофестивалях.
Помимо этого, телевидение наладило выпуск
художественных телесериалов, успешно конкурирующих с
кинопродукцией «большого экрана». Так, по
наблюдениям индийских кинокритиков, в делийских кинотеатрах
резко сокращалось число зрителей, когда по местному
телевидению демонстрировались очередные серии
телефильма «Карамчанд» или «мыльной оперы» — «Мы
сами», сделанной по американскому образцу. От
создания развлекательных сериалов деятели
телевидения перешли к постановке в тесном содружестве с
ведущими режиссерами «параллельного» кинематографа
художественных телефильмов, затрагивающих самые
сложные и болезненные проблемы сегодняшней
Индии — проблемы национальной интеграции, распада
традиционной патриархальной семьи, положения
женщины в обществе, противоборства старого и нового на
17 Бессмертный лотос
257
всех уровнях — от бытового до философского. Так, по
заказу телевидения С. Рей экранизировал рассказ
«Избавление», написанный классиком литературы урду и
хинди Премчандом, а М. Сен поставил телефильм
«Автопортрет». Телевидение поручило молодому режиссеру
Сандипу Рею, сыну С. Рея, создание телесериала по
рассказам своего отца и современных бенгальских
писателей. В сериале заняты: Виктор Баннерджи, Ом
Пури, Насируддин Шах, Шабана Азми, Смита Патиль,
Амол Палекар и другие ведущие актеры индийского
кинематографа. Рассказы бенгальских писателей
положены в основу телесериала «То горячо, то холодно»,
снятого М. Сеном. По заказу телевидения режиссеры
«параллельного» кино приступают к экранизации ряда
произведений современных писателей, лауреатов
Национальной премии Литературной академии. Режиссер
Ш. Бенегал, один из авторов совместной индо-совет-
ской документальной кинотрилогии «Неру», сейчас
начинает работу над многосерийным документальным
телефильмом «Открытие Индии» по мотивам одногхмен-
ной книги Джавахарлала Неру. К работе на
телевидении привлекаются и создатели традиционных
развлекательных кинолент. Так, с режиссерами Раманандом
Сагаром и Б. Р. Чопрой заключены контракты на
аутентичную экранизацию основных эпизодов
древнеиндийских эпических поэм «Рамаяны» и «Махабха-
раты».
Испытывая серьезную конкуренцию со стороны
художественного телевидения и видео, индийская
кинематография находится сегодня как бы на распутье.
Как снова завоевать на свою сторону
многомиллионного зрителя? От решения этого вопроса зависит
завтрашний день индийского кино. Некоторые деятели
традиционного кинематографа решили поразить
воображение зрителя дорогостоящими стереоскопическими
и широкоформатными фильмами самых различных
жанров. Другие работают по старинке, не обращая
внимания на «телевидеобум». Весьма своеобразной была
реакция на новую ситуацию в кинематографе у
отдельных режиссеров «параллельного» кино. Столкнувшись
с практически неразрешимой проблемой проката своих
картин и изыскания необходимых средств на
постановку новых фильмов, они либо перешли работать на
телевидение, либо начали «стажироваться» в роли
младших партнеров западных кинопромышленников, ео-
258
здающих слегка завуалированные неоколониалистские
киноопусы на индийскую тему или престижные
совместные кинопостановки.
Сейчас трудно сказать что-либо определенное о
дальнейшей судьбе «старого» или развлекательного и
«нового» или социального кино. Несомненно, в
фильмах режиссеров обоих направлений в той или иной
мере найдут свое отражение жизнь индийского народа
и та острая идеологическая борьба, которая идет в
настоящее время между демократическими силами и
силами ортодоксального традиционализма и реакции по
вопросам ускорения социально-экономического
развития страны, по проблемам развития национальной
культуры. Бесспорно и то, что будущее принадлежит
реалистическому киноискусству, которое уже сегодня
оказывает огромное воздействие на весь процесс
развития многонационального индийского кинематографа.
О. В. ЛЫСЦОВА
«ШАЛЬ МОЯ КАШЕМИРОВАЯ...»
На русских портретах XVIII и XIX веков,
изображающих аристократок и богатых
купчих, можно часто заметить изображения
красивых шалей с характерным орнаментом, который
в России называли «огурец». Это и есть знаменитые
кашемировые шали — так в русском быту
преобразовалось название места их изготовления — Кашмира.
Слово «шаль» — персидского происхождения и
означает накидку, шарф, покрывало, тюрбан.
Итальянский путешественник Пьетро делла Балле,
побывавший на Востоке в ХУП веке, пишет о том, что персы
косят шаль как пояс, а индийцы — как накидку.
Интересно, что в Индии шаль была элементом не
женского, а мужского костюма. Происхождение ее уходит
в темноту древности. Еще Геродот писал о том, что
мужчины в Древнем Египте носили шерстяные
накидки на плечах и голове.
Начало ткачества шалей в Кашмире традиция
приписывает периоду правления Заин-уль-Абидина
(1420—1470), который провел несколько лет в
Самарканде при дворе Тимуридов и привез оттуда мастеров,
в том числе и ткачей. Письменного свидетельства об
этом не сохранилось. Первое документальное
упоминание — у Абул Фазла, в хронике «Аин-и-Акбари»
о том, что при дворе могольского императора Акбара
были очень популярны кашмирские шали. Модно было
носить две шали, сшитых изнанками, как плащ,
драпируя их вокруг плеч. Изображения придворных
щеголей в парадных костюмах с шалями на плечах
часто встречаются в могольских миниатюрах. Очень
ценились в ту эпоху шали, расшитые золотой и
серебряной нитью.
Кашмирские шали ткались из шерсти горных коз,
которая привозилась из Западного Тибета и Ладака, а
позднее из Ярканда и Хотана. Особенно тонка и
шелковиста была шерсть диких гималайских горных коз —
ее использовали для лучших шалей. Благодаря особым
свойствам этой шерсти шали получались удивительно
теплыми и легкими. Их можно было продернуть сквозь
кольцо, несмотря на довольно крупный их размер.
Тонкие нити шерсти позволяли воспроизводить
мельчайшие детали орнамента. При крашении шерсти
пользовались исключительно натуральными красителями:
животным красителем кошениль — для получения
красного цвета, растительным индиго — синего,
шафраном — желтого и оранжевого.
Техника ткачества кашмирских шалей была
чрезвычайно трудоемкой, ведь весь орнамент ткался
вручную на небольшом станке без челнока с помощью
деревянных шпулек. Работа над одной шалью длилась
иногда более года.
Узнать кашмирскую шаль легко по узору на
каймах — центральное поле оставалось гладким. Кайма
шали декорировалась тремя рядами «бута». «Бута» —
это и есть упоминавшийся выше «огурец», самый
распространенный мотив узора, его называют также
плодом манго, фисташкой, бобом и т. д., но что это такое,
никто сказать не может, просто «бута». С середины
XIX века «бута» приобретают цветочные побеги,
увеличиваются в размерах, срастаются друг с другом,
получая все более причудливые очертания.
В начале XIX века появляются первые вышитые
шали. Вышивание приписывается инициативе агента
константинопольской торговой фирмы армянина
Ходжи Юсуфа. Вышитый узор выполнялся настолько
искусно, что его нельзя было отличить от тканого.
В Европу кашмирские шали попадали лишь в не-
260
большом количестве, как ценные подарки могольского
двора. Но когда Наполеон Бонапарт привез
императрице Жозефине из египетского похода несколько
кашмирских шалей, мода на них охватила Францию, а
потом и всю Европу. Шаль становится неизменным
дополнением костюма аристократки эпохи Империи —
строгого платья типа белой античной туники.
Настоящие кашмирские шали были очень дороги,
поэтому уже в конце XVIII века европейцы начинают
их имитировать на фабриках Эдинбурга, Норвича, Пай-
ели и Лиона. Машинный способ ускорял
производство, но не позволял создавать сложный орнамент,
материал также уступал по качеству кашмирской
шерсти.
...По ведомости департамента внешней торговли
только в 1825—1826 годах в Россию ввозилось на два
миллиона рублей в год кашмирских шалей. Они
становятся постоянным дополнением платья русской
дворянки, а позже и купчихи. Шаль носят летом и зимой,
не расставаясь с нею даже на балах. В
аристократических семьях девочек учат танцевать специальный
танец с шалью — па-де-шаль. Так пришелица из
далекого горного края становится неотъемлемой частью
русского быта.
Как и в Европе, в России началось изготовление
имитаций кашмирских шалей. В начале XIX века их
ткали из шерсти тибетских коз, которую индийские
купцы продавали на нижегородской ярмарке.
Особенно славились шали крепостных мануфактур Надежды
Мерлиной (Нижегородская губерния) и Дмитрия Коло-
кольцева (Саратовская губерния). Их делали из очень
тонко пряденной шерсти в сложной технике
двухстороннего тканья. В отличие от кашмирских шалей
кайма состояла здесь из гирлянд садовых цветов — роз,
сирени, гиацинтов.
Воронежская помещица Вера Елисеева впервые
заменила дорогую шерсть тибетских коз шерстью
южнорусских сайгаков. Шали на ее мануфактуре делались
с изнанкой, по образцу кашмирских, подражали они
и кашмирским орнаментам.
Шали мануфактур России стоили очень дорого —
от 500 до 12 тысяч рублей и ткались от шести
месяцев до двух с половиной лет. Работали на
мануфактурах крепостные, в основном женщины. У Елисеевой
261
они получали свободу через десять лет работы, но к
этому времени были практически слепы.
Русские шали высоко ценились в Европе и в
1851 году на Всемирной выставке в Лондоне были
удостоены высших наград.
Так искусство далекой Индии дало импульс для
одной из популярнейших отраслей русского ремесла.
В фондах Государственного музея искусства
народов Востока в Москве хранится богатая коллекция
кашмирских шалей XIX века.
О. П. ТОРЧИНСКИЙ
ВСЕ КРАСКИ
«МАТЕРИ-ГЛИНЫ»
Каясдый год в конце октября — начале
ноября на улицах Калькутты, крупнейшего
города Индии и столицы штата Западная
Бенгалия, бушуют «пуджи» — многотысячные
праздники в честь индуистских богов и богинь. Самая
крупная из них — Дурга-пуджа, в честь покровительницы
Бенгалии — Дурги, воительницы против зла.
Вылепленные городскими ремесленниками из серой глины,
взятой со дна реки Хугли, одного из бесчисленных
рукавов устья великой Ганги (у индийцев она —
женского рода), статуи Дурги и сопутствующих ей богов
стоят на перекрестках улиц в специально воздвигнутых
шатрах — «пан дал ах», пышно разукрашенные и
разодетые — напоказ всему огромному городу. Три дня и
три ночи под грохот барабанов и крики жрецов
бродят по улицам толпы жителей, жуя орешки и
сладости, сравнивая и обсуждая достоинства глиняных
статуй. Ведь среди них встречаются нередко подлинные
шедевры, достойные лучшего музея...
Однако после окончания праздника происходит
нечто непонятное, ввергающее в изумление
добропорядочных европейских туристов. Всю зту многоликую
красоту вывозят на лодках на середину реки и...
безжалостно топят. Через полчаса дивные статуи
превращаются в размокшую бумагу и бесформенные комья
глины.
Индийские друзья объяснили мне смысл
происходящего. По индуистским мифам река Ганга течет не
262
только по земле, но и под землей и на небесах. Взятую
на время священную глину нужно вернуть реке,
которая вознесет богиню, освободившуюся от непрочной
глиняной оболочки, на небо — до следующего
праздника.
...Вновь став глиной, ушли под воду прекрасные
статуи. Но вместе с ними не ушла насовсем красота с
улиц огромного города. Остались их «младшие
братья» — знаменитые бенгальские игрушки. Ведь им не
надо возвращаться на небо, их цель — служить
людям на земле, в повседневной жизни.
Никто не знает, из каких глубин истории пришли
к нам эти ярко расписанные фигурки богов, героев,
людей, животных, птиц. Археологи утверждают, что
находили их подобия при раскопках одного из
древнейших на земле городов — Хараппы, датируемого
I тысячелетием до нашей эры. Некоторые из них с
незначительными изменениями производятся и сейчас.
Неизменным остался материал — глина
(«Мать-Глина» — так называлась огромная выставка в Дели в
1983 году, посвященная глине в истории индийской
культуры). Неизменной в веках осталась и техника:
роспись по глине — сырой, высушенной на солнце или
обожженной.
Игрушки делают в Калькутте, в бесчисленных
лавчонках-мастерских, расположенных вдоль берега
Хугли, лепят и в многочисленных деревушках и
городках Западной Бенгалии, причем существует даже что-
то вроде специализации. Так, Банкура известна своими
«лошадками» из черной или красной глины. Их
жертвуют местным божкам, чтобы они могли объехать
вокруг деревни, охраняя ее, ставят в поле, подвешивают
к ветвям священных деревьев, загадывая желание.
Зато на знаменитой «улице кукол» в Кришнанага-
ре в сотнях мастерских можно найти все, что душе
угодно — и на вкус, и на цвет. Этими же игрушками
заполнены все лотки и тротуары Калькутты.
Самые недолговечные из них те, которые делаются
специально к праздникам — ритуальные светильники,
макеты колесниц, «домики» для богини Лакшми.
Отслужив свое, они будут разбиты на куски —
сувениры для паломников — «на счастье».
Очень много изображений богов и богинь — «для
дома». Ведь в каждом бенгальском доме есть несколь-
263
ко стенных ниш, куда устанавливаются эти ярко
раскрашенные статуэтки, покровительствующие семье.
Это уменьшенные и сильно упрощенные копии
статуй, выставляемых на пуджу. Больше всего
изображений грозной и прекрасной Дурги верхом на льве. Она
поражает всеми видами оружия, уместившегося в ее
десяти руках, демона Махишу, замаскировавшегося
под буйвола. Он выскакивает из буйволиной шкуры —
пучеглазый, с огромными усами, и падает под
ударами разгневанной богини. А рядом ужасная Кали —
черная, с высунутым красным языком, в ожерелье из
голов. Ей до сих пор приносятся кровавые жертвы —
черные петухи, собаки, бараны, иногда в газетах
мелькают сообщения о том, что в глухой деревеньке
принесена человеческая жертва. Ее боятся, просят о
милости и пощаде и зовут — Мать-Кали. А вот веселый
толстяк со слоновьей головой — всеобщий любимец
Ганеша, ликвидирующий препятствия, приносящий
удачу и довольство. Его почитают все — бизнесмены,
домохозяйки, крикетисты и жулики — удача нужна
всем.
Но, пожалуй, разнообразнее и интереснее всех
«просто игрушки». Богато представлены флора и
фауна Бенгалии. На блюдах высятся груды глиняных
фруктов и овощей — бананы и манго, морковь и
капуста. Из животного мира больше всего коней, белых,
а чаще красных. Ассоциации, вызываемые этими
огненными красавцами, разнообразны — это и кони
надежды, и кони Сурьи — бога Солнца. Они, эти
последние, прославились на весь мир, ставши эмблемой
советско-индийского совместного космического полета
в апреле 1984 года.
Следующие после коней по многочисленности,
конечно, обезьяны. Особенно хороши крохотные
фигурки, отличающиеся друг от друга... шапками — здесь
и клоунские колпаки, и мусульманские чалмы, и
тюрбаны сикхов, и английские военные фуражки, и
пробковые шлемы. При желании можно набрать их
несколько десятков и все будут разные. Из других
представителей фауны здесь можно увидеть национальную
птицу Индии — павлина, а также ящерку-геккона, и
для любителей острых ощущений — непременную
принадлежность Калькутты, страшно пугающую
европейцев, — чудовищных размеров тараканов, кстати,
вполне в жизни безобидных.
264
Представлены здесь также все народы и религии
Индии, но главное место занимает, конечно, коренной
бенгалец — бабу. По традиции (вспомните индийские
фильмы) красавец мужчина должен быть упитан,
круглолиц, томен, носить пижонские усики. Одет он
в национальную одежду — дхоти и длинную, белую
рубаху. Впрочем, на этом фантазия мастеров
исчерпывается. Зато сказочно прекрасен и разнообразен выбор
бенгальских красавиц. Никакие описания тут не
помогут; поистине в них сосредоточена вся красота Бен-
галии, воспетая великим ее сыном — Рабиндранатом
Тагором.
Помню, как не в силах сделать выбор, я пошел на
хитрость: купил себе на память вместо красавицы
пару удивительно симпатичных толстяков — дядю и
тетю — символ счастливого семейного очага. Они и
сегодня улыбаются мне с полки.
Русским, гостящим в Калькутте и с вожделением
озирающим глиняные богатства лотков, бросается в
глаза необыкновенное сходство бенгальских игрушек с
народными игрушками России, в частности глиной
Каргополя, Вятки, Филимонова. Совпадают
выверенные веками формы, палитра красок, сами методы
раскраски. Совпадения эти не получили пока
удовлетворительного объяснения. Видимо, наши
индоевропейские истоки гораздо ближе, чем мы думали...
СПРАВКИ
ОБ АВТОРАХ
Демин, Анатолий Сергеевич (род. в 1935) — доктор
филологических наук, ведущий научный сотрудник Института
мировой литературы имени А. М. Горького АН СССР. Автор книг
«Русская литература второй половины XVII — начала XVIII вв.
(Новые художественные представления о мире, природе,
человеке)», «Писатель и общество в России XVI—XVH вв.
(Общественные настроения)», а также многочисленных статей по
проблемам поэтики и художественной семантики древнерусской
литературы.
Евдокимов, Алексей Григорьевич (род. в 1940) —
журналист-международник. В I960—1980-е годы неоднократно бывал
в Индии, в том числе и в длительных командировках.
Ефремов, Филипп Сергеевич — русский солдат,
приобретший известность своим необычайным приключением. Попав в
плен к киргизам, он был продан в рабство в Бухару, оттуда
впоследствии бежал. Через Тибет, Кашмир, Индию и Англию
возвратился на родину. Оставил записки «Девятилетнее
странствование и приключения в Бухарин, Хиве, Персии и Индии и
возвращение оттуда через Англию в Россию» (1786).
Корчагов, Юрий Филиппович (род. в 1937) — востоковед-
индолог. Переводчик отдела вещания на Индию Гостелерадио
СССР, Автор многочисленных статей по вопросам индийского
кинематографа. Член исполкома Общества советско-индийской
дружбы.
Лысцова, Ольга Викторовна — младший научный
сотрудник Государственного музея искусства народов Востока в Москве.
Занимается изучением декоративно-прикладного искусства
Индии.
Минаев, Иван Павлович (1840—1890) — выдающийся
русский востоковед, основатель русской индологической школы.
Автор трудов по буддизму, философии и лингвистике,
исторической географии, фольклору, средневековой и новой истории
Индии. Двухлетнее путешествие его по Индии и Цейлону
описано им в книге «Очерки Цейлона и Индии» (1878 г.).
В 1885 году посетил Индию в третий раз с двумя русскими
офицерами, приглашенными на маневры в Дели. По
возвращении в Россию издал разные буддийские, в основном палийские
тексты. В 1887 году вышел его главный ученый труд «Буддизм.
Исследование и материалы».
Митрохин, Леонид Васильевич (род. в 1934) — журналист-
международник, кандидат исторических наук, лауреат премии
имени Дж. Неру «За укрепление дружбы между СССР и
Индией». Долгие годы работал в Индии. Автор книг «Индия о
Ленине», «Ленин: его образ в Индии» (предисл. И. Ганди),
«Друзья Советского Союза. (Солидарность Индии с СССР в годы
266
Великой Отечественной войны)* и многих других, а также
научных и .публицистических статей о советско-индийских
отношениях. Член исполкома Общества советско-индийской дружбы.
Никитин, Афанасий (год. рожд. неизз. — ум. около 1475)—
писатель и путешественник. Биографические сведения о
Никитине содержатся в его известной книге «Хожение за три моря»,
написанной во время путешествия по Волге, Кавказу, Персии и
Индии в 1488—75 годах.
Рукавишникова, Нина Федоровна — востоковед-индолог.
Преподавала язык хинди в МГУ. Ныне диктор отдела вещания на
Индию Гостелерадио СССР. Неоднократно бывала в Индии. Во
время своих длительных поездок по стране с особым вниманием
изучает быт и нравы населения разных ее районов,
материальную культуру и историю ее народов. Автор книги « Колесница
Джагаинатха», повествующей об индийском штате Орисса. Член
Всесоюзной ассоциации востоковедов.
Рыбаков, Ростислав Борисович (род. в 1938) — востоковед-
индолог. Кандидат исторических наук, зам. директора
Института востоковедения АН СССР, автор книги «Буржуазная
реформация индуизма». Член исполкома Общества
советско-индийской дружбы.
Сенкевич, Александр Николаевич (род. в 1941) —
востоковед-индолог, кандидат филологических наук, старший научный
сотрудник Института мировой литературы имени А. М. Горького
АН СССР. Выпустил несколько книг (в том числе и в Индии)
по проблемам современной индийской литературы. Переводчик
индийской поэзии. Член исполкома Общества
советско-индийской дружбы.
Серебряный, Сергей Дмитриевич (род. в 1946) —
востоковед-индолог, кандидат филологических наук. С 1970 года
работает в Институте мировой литературы имени А. М. Горького
АН СССР, занимается историей индийских литератур и
индийской культуры. Переводит на русский язык произведения
старинных и современных индийских авторов.
Смирнов-Русецкий, Борис Алексеевич (род. в 1905) —
художник-пейзажист, член Союза художников СССР, кандидат
технических наук, доцент. Учился во ВХУТЕИНе на отделении
графики. До 1976 года совмещал занятия живописью с научыс-
педагогической деятельностью в области металловедения.
Торчинский, Олег Павлович (род. в 1937). Окончил
факультет журналистики и искусствоведческое отделение
исторического факультета МГУ. Много лет работал в Индии в качестве
ответственного секретаря журнала «Совьет ленд» («Страна
Советов»), издаваемого АПН от имени Посольства СССР в Индзш.
Занимается проблемами советско-индийских контактов в
области культуры и искусства.
Урнов, Дмитрий Михайлович (род. в 1936) — критик,
литературовед, доктор филологических наук. Автор книг «Шекс-
267
пир. Его герой и его время» (совместно с М. В. Урновым),
«Шекспир. Движение во времени», «Как возникла «Страна
чудес», «Робинзон и Гулливер. Судьба двух литературных героев.
Очерк творчества Дефо и Свифта», «Писатель в современном
буржуазном обществе», «Литература и движение времени.
Из опыта английской и американской литературы XX века»,
«Дефо», «Литературное произведение в оценке
англо-американской «новой критики» и др.
Чуйков, Семен Афанасьевич (1902—1980) — советский
живописец, народный художник СССР (1965), действительный член
Академии художеств СССР (1958). Создавал жанровые картины
и пейзажи, посвященные людям и природе Киргизии и Индии.
Творческая деятельность художника была отмечена двумя
Государственными премиями. Неоднократно бывал в Индии.
СЛФВФ
индийских поэтов
РАБИНДРАНАТ ТАГОР
Не жду, что от тебя придет спасенье,
И помощи я от тебя не жду.
Не нужно даже слова утешенья, —
Дай силу мне, чтоб превозмочь беду.
Пусть буду я один, забытый всеми, —
Дай силы мне, чтоб сил не потерять...
Жестоко пусть меня обманет время, —
Дай силы мне, чтоб снова жизнь начать.
Нет, не прошу я у тебя защиты, —
Дай силы мне — часть сердца твоего.
Страдание мое не облегчи ты, —
Дай только силы — вынести его.
В дни счастья я в тебя лишь верю смело,
В дни горя — я не жалуюсь судьбе.
Когда же мир меня обманет целый, —
Позволь не разувериться в тебе!
О, дай уйти мне, отпусти меня!
Куда? — Не знаю, только отпусти...
Туда, где расправляют крылья пчелы,
269
Где дышит все лесным благоуханьем,
Где в небе дальнем облака плывут,
И навевает грусть воды журчанье,
Где в час восхода сумрачной звезды
Уже не нужно задавать вопросов,
И ночью, беспросветной и дождливой,
Людей во мраке комнаты пустой
Воспоминанье странное не будит.
Там ум простому дереву подобен,
Баньяновому дереву немому,
Что на краю деревни притаилось.
Проходят мимо люди, отдыхают,
Под сенью дерева усевшись мирно
Иль прислонившись к старому стволу,
Играют на свирели и на флейте.
Носильщики здесь отдыхают в полдень,
Что паланкин несут невесты новой.
А ночью свет серебряной Луны
Здесь с тенями причудливыми смешан
И крик кукушки сонной раздается.
Приходят и уходят дни и ночи
Без связи с чем-нибудь определенным...
И каждая далекая звезда
Своих мечтаний лампу зажигает,
И лампы уплывают в бесконечность,
И звездам все равно, куда нестись.
О ДЕВУШКА!
О девушка!
То было так давно,
В такой же день, под тем же ветром южным.
Я времени тому принадлежал.
Я шел едва заметною тропинкой,
Вдыхая запах утреннего леса.
И вдруг, случайно, потеряв дорогу,
Забрел в твое, сегодняшнее, время.
Прими меня как друга, если можешь.
Я буду петь тебе. Я песнь тебе спою
О прожитых ночах бессонных.
И старые мотивы ты услышишь,
Но в то же время новые. Послушай,
Тебе понравится моя простая песня,
И за пределами сегодняшнего дня
Ты обретешь себя. Я это знаю.
Та прошлая весна мне пела о любви,
О той любви, что я принес тебе.
Прими ее полузакрытыми глазами,
Прими своими вздохами простыми.
Здесь крик моей уже забытой боли
В весеннем воздухе звучит не умолкая...
Пусть эта боль твое уколет сердце,
И ты почувствуешь, что даже до рожденья
Уже была в моем далеком веке.
О вечная!
К тебе пришел сказать я,
Что будешь жить ты в песнях у меня
И в дни, когда тебя уж здесь не будет.
Да,
Я пришел, чтоб девушку найти,
Ту самую, что потерял когда-то, —
Пусть у нее теперь другое имя.
О девушка!
Прими меня как друга
Иных времен, иного бытия.
* * *
Вращается в этой вселенной
Колесо непрерывной боли...
Беспрестанно крошатся звезды,
И потоки огненной пыли
Набирают страшную скорость
И несутся по мирозданью,
Облегая первичной тканью
Боль простого существованья.
И звенят инструменты мученья,
И открытые раны зияют.
Как ни слаб человек, ни тщедушен,
А выносит любые страданья!
У богоз на пиру великом,
Опьяненных своим всесильем,
Он в руке своей слабой держит
Чашу огненного напитка
И потоками слез кровавых
Обливается постоянно.
С чем сравнить тебя— я не знаю,
Человек, приносящий жертву!
В мире огненном звезд и солнца
271
Нет подобных твоим страданий!
Бескорыстье твое и сила,
Твое каменное терпенье,
Безразличие к мраку смерти —
Гимном стали для многих сотен,
Что стремятся к пределу скорби,
На горящие угли ступая.
Есть ли где-нибудь в мире такое
Безымянное пламя света?
Есть ли столь священные воды,
Чтоб пробиться могли бесстрашно
Через скалы огня и мрака?
Есть ли где-то еще такие
Бесконечной любви запасы?
НА БЕСКОНЕЧНЫХ ДОРОГАХ МИРА
На бесконечных дорогах мира,
Среди проявлений людской натуры,
Черты ее нужно искать упорно,
Черты ее нужно искать повсюду.
Без этого образ ее ежедневный
Был бы неполным, незавершенным.
Вот, у постели моей склонившись,
В образе новом она явилась,
Как человечности воплощенье.
Все прекрасное, что в природе,
В людях, в растениях и в животных, —
Все ощущаю в ее движеньях,
В ее глазах замечаю бессонных.
СУППИРАМАНЬЯ БАРАДИ
Маревом кажется этот мир,
в котором люди роятся и мрут
быстрей насекомых.
Как уцелеть, если с прахом отца
развеяна вера в бессмертие?
Дурной, навязчивый сон эта жизнь,
и вот уже снится, что собственный прах
я задержал в ладонях...
272
Тоска остается тем,
кто мудрость не смог постичь,
кто не был аскетом.
Я понял — спасет не слово,
поэзия — это попытка
свет отделить от звезды.
Молю, о великая Шакти*
первопричина вселенной,
путь укажи к спасенью!
Ясность ума, мужество сердца,
широту души, огромной, как мир,
силу духа — его уменье
чувством любым управлять —
уравновешенность на Пути Деяний —
подари мне все это, мой бог,
невыразимый, непостижимый
и беспредельный.
ДОЖДЬ
Мир под вселенским грохочущим ливнем —
стороны света смешало потопом,
горы шатаются под непрерывным,
под бесконечным, как время, потоком.
Словно и не было берега —
где он?
Молнии в море метая проворно,
в облике тучи проносится демон,
в небо взлетают пронзенные волны.
Горбятся горы, ветер все круче,
еанято небо дерзкой игрою —
гром, тяжело оттолкнувшись от тучи,
в море бросается вниз головою.
Кажется, смоет наш дом, словно щепку,
только, братишка, не надо пугаться!
Ливень — наш друг, по-небесному щедрый,
тысячью рук приносящий богатство.
Скоро утихнут громы глухие,
небо со всех просветлеет сторон...
Мы увидали в пляске стихии
редкое зрелище — танец времен.
* Шакти — «сила, энергия», одно из имен супруги бога
Шивы.
18 Бессмертный лотос
273
ИССТУПЛЕННАЯ МАТЕРЬ
О, исступленная Матерь,
гневная демоница,
огненного, сумасшедшего Шивы подруга!
Наша борьба —океан, льнущий к тебе
волнами,
прыгни в него, пусть содрогнется стихия!
О, наша Матерь...
В рощу поэзии звонкой
ты убежала с цветочной гирляндой на шее,
пусть же тебя украшает
щедрый венок наших гимнов.
Выпей хмельного тодди,
сонным мирам пропой священные гимны,
танец неистовый твой
недругов устрашает,
истина — вот копье,
которое ты сжимаешь..,
Индия, Матерь, пляши,
круши чужеземцев орды,
Арджуны лук натяни,
в сраженьях непобедимый.
РАЗМЫШЛЕНИЯ
Мир, летящий, как птица, ползущий пугливой улиткой,
может быть — только майя,
искусно дразнящая глаз?
Жизнь — живая, как кровь,
или образ — как марево,
зыбкий,
что вселенная — явь или мертвый вселенский
соблазн?
Невесомое небо, дарящее нам озаренье,
танец солнца на листьях и рощи тенистой краса
могут ли оказаться лишь легкою выдумкой зренья
и однажды исчезнуть, когда ты закроешь глаза?
Неужели Земля наша — призрак, цветное виденье,
бред зрачка, и не больше?
Неужто растают, умрут
эти рощи, в жару укрывавшие плотною тенью,
это небо, дарившее столько крылатых минут...
Нет, неправда, что мир иллюзорен и недосягаем,
274
покидая его, обращусь я к потомкам своим:
«Свято верьте в реальность всего, что вокруг
осязаем,
мир, который нас нянчил, не может быть местом
пустым!»
ТЕБЕ, ПОЭЗИЯ
О поэзия, моя жена,
о дочь силы, правящей мирами,
ты все тянешь нить меж временами,
суть вещей тобой обнажена.
В нашем очаге сгорают дни —
пламя каждый день неповторимо,
это чудо ты нам подарила,
о, поэзия,
очаг храни!
Пусть звенит натянутая
нить
меж предметами,
меж временами,
музыка, родившаяся с нами,
о судьбе земли заговорит.
О поэзия, моя жена,
о заступница родного края,
царствуй на земле, не умирая,
ложь тобою будет сожжена!
АГЬЕЙЯ
ВЗАЙМЫ
Я проснулся
и увидел расцветшее солнце.
По земле оно разлилось как бескрайние воды.
Оборвалась в небе
птичья песня.
И тогда я сказал солнцу:
«Одолжи мне немного тепла!»
И тогда я сказал птице:
«У тебя прошу сладкозвучья!»
И тогда я сказал, наклонившись, травинке:
«Дай мне свежесть полей
275
или росинку!»
И сказал я цветку:
«Одолжи мне пригоршню робких лучей!»
И ветру сказал:
«Свободой со мной поделись,
дай открытость свою!»
У волны попросил непокорный стремительный
взмах,
а у неба —
бездонный всевидящий взгляд.
У всех взаймы попросил.
Никто мне не смог отказать.
Вот так я жил и живу.
И называю жизнью
тепло,
сладкозвучье,
свежесть,
солнечный свет,
дурманный свободный простор,
нежность,
мягкость,
радость,
всплеск резвой волны
и осознание безмерной
земной неземной красоты.
Все это получил я взаймы.
Но однажды проснулся в ночи
и услышал, как бесплотное нечто мне говорит:
«Поделись!
У тебя в этой жизни вдоволь всего.
Так одолжи мне немного любви.
Сторицей тебе ее возвращу,
как только опять появлюсь у тебя».
Я ответил:
«Ты просишь любви?
Ведь такого никто никогда
у меня не просил.
Никогда».
Но бесплотное нечто
упрямо сказало:
«Да! Любви, потому что любовь —
это отклик одинокой души,
и тревога,
и смятенье,
и неуклюжесть в движеньях,
и страдание,
и страстная жажда найти,
и разлад,
и разлуки неотступная боль,
и просыпаясь,
прозренье в ночи,
что мое — то не мое.
Все это с избытком есть у тебя.
Поделись!
Хоть единственный раз поделись!
Как мне нужно все это сейчас!»
Вот какие услышал слова
в глубокой ночной темноте.
Но я ничего не сказал,
испугавшись, молчал и молчу до сих пор.
Боюсь дать взаймы
бесплотному нечто.
Кто знает, что за гость ко мне приходил.
ОТПЛЫВШАЯ ЛОДКА
Дрогнула лодка, снявшись с прикола.
Вечер пришел неожиданно скоро.
Солнце уже на воде не качалось.
Птицы в потемках едва различались.
И слышалось, как, приближаясь друг к другу,
они терпеливо летали по кругу.
А в небе далеком — раз время настало, —
друзей созывая, звезда замерцала.
И стихнувший ветер как будто бы ожил
и тихую воду чуть-чуть растревожил.
И боль расставанья, что прежде забылась,
сама по себе опять возвратилась.
ДЕНЬ ПРОШЕЛ
Истаял день, как вздох глубокий,
все вокруг благословляя.
Впереди была звезда — влажная и голубая.
И о тебе воспоминанья опять замучили меня.
О, как знакомо пораженье,
пришедшее с уходом дня.
277
* * *
Вечер. Горизонт почти исчез.
Слышен волн печальный переплеск.
Тени разрастаются в длину.
И тогда звезды холодный блеск,
заполняя пустоту небес,
возвращает миру глубину,
* * *
Как фитиль, моя надежда
чуть горит в ночи.
Ночь податлива и тает,
словно воск свечи.
А когда приходит утро,
бормочу во сне:
«Ты не можешь прочь уехать,
если ты — во мне!»
САРВЕШВАР ДАЯЛ САКСЕНА
ДУЭТ
Однажды слоненок —
слоновый ребенок,
песню трубил из последних силенок.
И вдруг ненароком (видно, спросонок)
в ухо слоненка влетел комаренок.
Уверен был в том
комариный ребенок,
что голос его и хрустален, и звонок,
что он наделен исключительным даром,
и песню запел он с восторгом и жаром.
Слоненок захлопал ушами. И что же?
Решил комаренок — забили в ладоши!
И с новою силой в малюсеньком теле
продолжил свои комариные трели.
Но тут всех зверей охватило смущенье:
кому из певцов отдать предпочтенье,
278
найдется ль учитель вокального пенья,
который возьмет их двоих в обученье?
ЗПМНИЙ ВЕЧЕР: ОЖИДАНИЕ
Надвинув на лоб синюю шапку неба
холм на горизонте стал похож на пастуха —
греется у костра заходящего солнца.
От деревьев на лесную дорогу
падают тени
Кажется: это стропила овчарни
под которыми свет просеянный листвою
заключен в квадраты загонов
и дремлет словно барашки.
Раздвинув густолистое древо — созвездье
всмотрись и увидишь за ветвями звезду
которая малодушно косит глазом
и прячется словно заяц
Сравню тишину со стеной:
все что вокруг — припадает к ней
как молодой тонкоствольный тростник.
Но куда скажите умчались ветры?
Когда они появлялись оживала красота
вездесущей была любовь
Стряхнув дремоту барашки
начинали резвиться
из укрытия выбегал на дорогу заяц.
На первозданных губах природы
запылают зимние сумерки
и утвердится весна.
ШРИКАНТ ВАРМА
* * *
Так решила судьба
и вот мы —
крошечная ты
279
и крошечный я —
словно заперты
внутри земного шара.
Обнажается
жизнь
из поэзии наших запертых «я»
а точнее — дно в нечистотах
неотвязного спора
и вращается
небо.
Написано нам на роду
ДРУГ друга
любить
и одновременно
ненавидеть.
Молчание —
в нем сквозит обоюдная ревность
таится во мраке
Ты и я
словно внутри земного шара
Не припомнить
как долго
творю вместе с тобой
этот двойной и исподний мир.
Нас счастливейших не обошла
беспокойная страсть!
А распадется союз
тут же появится страх
как превозмочь одинокую жизнь
страх
невидимых слез.
Написано нам на роду
нежно касаться руками
ДРУГ друга
и тут же холодеть
от приступов
бешеной злобы.
Словно внутри земного шара
находимся
280
целую жизнь
Но с нежностью тянемся
Не друг к другу
а к распахнутому окну.
КАК ВСЕ
Как я себя вел,
когда все
кричали
в победном раже?
Я с ними кричал —
боялся,
как все.
Как я себя вел,
когда
отовсюду неслось:
«Мусульманин Азиз — это враг!»
В многоголосье
был слышен истошный мой крик:
«Мусульманин Азиз — это враг!»
Как я себя вел,
когда все говорили с оглядкой:
«Не лучше ль молчать?»
И я повторял:
«Говори, что все говорят.
Об остальном —
молчи!»
Откричались.
Убили Азиза.
Прикусили язык.
А теперь, удивляясь,
все говорят друг другу:
«Как это случилось?»
И я повторяю за всеми
те же слова.
281
БАБУР * И САМАРКАНД
Бабур на пути в Самарканд,
Самарканд на пути Бабура*
Взглянув на воинов хмуро,
он спросил раз десять подряд:
«Далеко ли еще Самарканд?»
Но никто не ответил Бабуру.
Солнце жгучее над головой.
Разрастается облако пыли.
К Самарканду дорогу забыли.
И Бабур оттого сам не свой —
разозлен, раздосадован крайне.
Слышно громкое конское ржанье.
Остановка в пути. Водопой.
Вдруг толпа. В ней тревожно галдят,
слух прошел о Бабуровом войске.
Но спросил император по-свойски:
«Где друзья, наш родной Самарканд?»
Из толпы на него не глядят,
все уставились в землю понуро,
без ответа оставив Бабура,
и Бабур этой встрече не рад.
Вот спадает полуденный зной,
«Эй, смотрите! Смотрите! Что это? —
закричал вдруг Бабур. — Минареты!
Самарканд наконец предо мной!»
Но был возглас его невпопад.
И к словам он прислушался мудрым:
«Самарканд вы проехали утром,
а теперь возвращайтесь назад!»
Самарканд на пути Бабура,
Бабур на пути в Самарканд.
* Бабур Захиреддин Мухаммед (1483—1530) —
полководец, поэт, основатель государства Великих Моголов
(1526 г.). Родился в Фергане, неоднократно завоевывал
Самарканд, свое родовое владение, и всякий раз терял его.
282
ЗАРЯ
Смотрит вдаль новобрачная,
разбросав по туманным плечам золотистые
<1 пряди.
Вот так же ранним утром
появляется, словно очнувшись от сна,
стихотворение.
РАГХУВИР САХАЙ
МАЛЫШКА
Малышка
забыв обо всем на свете самозабвенно жует
маисовую лепешку.
Чуть-чуть передохнет
и с еще большим аппетитом примется за апельсин
а потом будет нежиться на лужайке.
Не утерять бы ей этой естественности!
Верю:
когда она вырастет
в округлившихся плечах проступит все та же
детская живость.
Сохраню зернышко маиса семечко апельсина
Когда-нибудь
они взойдут в ее душе.
Виднелись наши дети в полутьме,
как строки-в неоконченном письме.
И к ним пошел я,
как на край земли,
в углу ночные тени залегли.
Я наклонился к первенцу. И мне
он улыбнулся ласково во сне.
Я долго от него не отходил,
и вдруг нежданно он заговорил.
Как будто ночь молчала
с давних пор
и, наконец, вступила в разговор.
283
ЗАБЫТЬЕ
Ты смотрела в одну точку
твои глаза были рядом
их остановило горе.
Я никуда не бегу — сказал я самому себе —
не могу оставить тебя в таком состоянии одну
я бросил бы все дела чтобы быть с тобою
здесь
я чувствую за собой вину
думал что все образуется
но как — этого я не знал.
Ты приподнялась
и посмотрела в противоположную сторону
повернулась на другой бок.
Я боялся самого себя и сидел рядом
ты очнулась и мне стало легче
но вскоре ты снова ушла в себя
твое лицо вспухло болью
потемнело
раскрылось как книжка напечатанная мелким
шрифтом
я читаю твое лицо
прислушиваясь к прошлому в отголосках
и скрипах нашего дома!
РАМДАС
Широкая дорога, а улочка тесна,
от множества народа вдруг сузилась она.
Рамдас едва ступает, и нет на нем лица.
Бедняга ждет покорно своего конца.
Ему сказали люди, что будет он убит.
Идет он удрученно, и свет в глазах померк,
Его убьют, уж точно, зарежут без помех.
Знакомыми, друзьями вся улочка полна,
все в рот воды набрали — их дело сторона.
Ему сказали люди, что будет он убит.
284
Стоит он на дороге, пока еще живой:
живот прикрыл руками, поводит головой.
Но крадучись, нежданно приблизились к нему.
Убить его решили и, видно, быть сему.
Обступили плотно, и не спасется он.
Убийца вышел первым, глазами поискал.
«Рамдас», — сказал он нежно, как будто приласкал.
Подбросил нож в ладони, чуть-чуть повел плечом,
потом ударил снизу, и кровь пошла ручьем.
Не хотел он верить, что его убьют.
Толпа возникла сразу, затараторив враз.
Лежит залитый красным безжизненный Рамдас.
Вокруг него — волненье, все говорят о нем.
Ведь был он тут зарезан не темной ночью — днем!
Не верите? Смотрите — убитый он лежит!
* * *
Через дорогу кошка — шмыг.
Раздался тут же женский крик.
Мерцает в небе лунный лик,
и стережет овец старик.
Что нет тут связи никакой,
в том виноват
наш всеблагой!
КЕДАРНАТХ СИНХ
СОЛНЦЕ
Солнце как соль которой посыпан хлеб.
С солью горбушка черствого хлеба кажется мягче
такой хлеб вызывает радость
и снится голодному человеку.
Ни свет ни заря просыпается мальчик
285
бежит сквозь туман в молочную лавку —
отец любит чай с молоком.
Вскипает молоко в котелке
красноватый отсвет костра ложится на лицо
тяжелые испарения поднимаются
с табачных полей
и отравляют кровь человека.
Убежден
что солнце восходит не с восточного края неба
а выходит как тигр из пещеры
а к вечеру проваливается за горизонт
его засасывает рутинная жизнь
толстого лысого господина
Исчезает солнце в одиноком величье.
Солнце — настоящая пытка
для человека с мотыгой
оно испепеляет
оно как топор
который крестьянин несет на плече
направляясь в джунгли.
Жаль
что хлеб не выпечь на солнце.
ГОРАКХ ПАНДЕЙ
ОДА КРЕСЛУ
I
Когда он стоял на земле —
кресло казалось никчемным
как только он оказался в кресле —
показалась никчемной земля.
II
Он не сводил с кресла глаз
а кресло уставилось на него
оно обволакивало всепроникающим взглядом
заключало его в себя
подобно тому как он людей
заключал в тюрьму.
286
Ill
Кресло — не конструкция
из железа или дерева
оно механизм для возвышения
незначительного или серьезного —
решает его высота
а человеку — каким бы он пи был —
свободным подневольным
счастливым несчастным
не миновать судьбы:
кресло всосет словно топь.
IV
Папки с делами громоздились до потолка
справедливость откладывалась на потом
хлеб не доходил до голодных детей
лекарства не поступали больным.
невинных
ожидала казнь.
За всем этим
стояло кресло —
воплощенное зло
осуществлялся дележ —
демократию и взятки только своим!
V
Кресло трещит —• демократия расползается
по швам
пошатнется кресло — и распадется страна
развалится кресло — погибнет земля!
Спасти бы кресло —
и к черту страну демократию землю!
VI
Из океана крови возникли крупные деньги
на этих деньгах было воздвигнуто кресло
которое словно таран
расплющит любого —
попробуй приблизься!
VII
В мире вздохов и слез
кресло недвижимо
до того мгновения
287
пока его ножки
не охватит пламя.
VIII
Падая с кресла человек теряет сознание
приходит в себя в сточной канаве
преодолевает опьянение креслом.
IX
Не будем
славословить кресло!
Хотя приросшие к креслу
уверяют
что оно воплощает пространство
и время.
индийских прозаиков
КРИШАН ЧАНДАР
ПТИЦА ГУЛЬДУМ*
Деревушка была
небольшая — всего десять
или пятнадцать домов:
тесно прижавшись один к другому, держа и поднимая
друг друга, они вскарабкались по горному склону и
осели высоко на скале, зацепившись за ее вершину.
Над самым большим домом развевался стяг с
княжеским гербом: в деревне жили егеря раджи сахиба,
который наезжал сюда охотиться раз в год, а то и
реже. Водились здесь кабаны, медведи и леопарды,
однако верные слуги в отсутствие хозяина настоящего
зверя не трогали, а пробавлялись водяными курочками,
куропатками, лисицами и зайцами — надо же было
чем-то кормиться. Какая была в этих местах пахотная
земля, вся она принадлежала радже сахибу — его
владенья тянулись от подножия горы до канала, а
выше канала простирались лишь голые скалы. Милях в
двадцати был город, где жил в своем дворце раджа
сахиб. Охотники в городе никогда не бывали, один
только старый Абдулла несколько раз в году ездил
получать жалованье — за себя и за других егерей. Он-то и
* Гульдум — индийский соловей.
СЛФВФ
19 Бессмертный лотос
289
рассказывал про все, что там видел. Перво-наперво
проходишь по мосту через ров с водой, потом
попадаешь в красивый замок с башнями, амбразурами —
там стоят часовые, важные такие, а форма на них
оранжевая. Вокруг разные диковинные деревья,
совсем не такие, как тут, в деревенской усадьбе. Здесь
что увидишь? Груши растут дикие, батанги, яблони с
мелкими кислыми яблочками, грецкие орехи,
высоченные гималайские кедры и ели. А в дворцовом саду
деревья посажены чудные — сами небольшие, а ветки у
них — ну прямо унизаны плодами, так и гнутся до
самой земли. Каких-каких пород там только нет!
Посреди лужайки грядки устроены, на грядках цветы,
красивые-красивые, глаз не оторвешь...
Охотники, ничего этого не видавшие, слушали Аб-
дуллу с широко раскрытым ртом, а тот, вращая
голубоватыми белками, расписывал, не жалея красок,
роскошь дворца раджи сахиба, всячески подогревая
любопытство слушателей, и без того боявшихся проронить
хоть одно слово. Самим им в городе бывать не
случалось —не было такой нужды, да и, правду сказать,
страшновато было ехать в город. Раза три-четыре в
году они выбирались в ближний поселок — запастись
чаем-сахаром, солью и мылом, купить кое-какую
одежду. В поселке и то люди были какие-то другие,
непонятные, лица все неприветливые, хмурые — того и
гляди изобьют или ограбят.
На границе усадьбы, где поднимались к самому
небу гигантские кедры, раджа приказал посадить
молодые деревца. В обязанности егерей входила также
охрана их от диких животных. Вслед за посадками
начиналась горная гряда, у подножия которой
пробивался наружу подземный родник. Вода в нем была
такая холодная, что с трудом можно было выпить два
глотка. Вверх от источника вели вырубленные в камне
ступени — лестница эта вилась по горной круче,
проходила над пропастью в десять тысяч футов глубиной,
снова кружила по уступам горы, пока не достигала
крайнего дома деревни, откуда тянулась ко второму,
потом к третьему, четвертому и так до последнего
дома, того самого, над которым развевался флаг с
гербом раджи и в котором жили Абдулла и его семья.
Отсюда, с вершины видны горные хребты, —
высокие и те, что пониже, расходящиеся в разных
направлениях: на севере — Кулла-парват, вечно скрытый об-
290
лаками; на востоке — высокая вершина, называемая
Олениха, сквозь пышно-белые груды облаков упрямо
тянущаяся к небу — поиграть с золотым мячиком-
солнцем; на юге — Афрадж, покрытая темными
лесами; на западе — голая вершина Гурасманд, поодаль
от нее, внизу — поселок, за поселком — еще одна
высокая вершина, покрытая вечными снегами; за
ней — живописная долина, где живет раджа сахиб и
где никто из охотников, кроме старого Абдуллы,
никогда не бывал.
Сейчас, однако, из дома Абдуллы ничего не
увидишь: ни канала, ни усадьбы, ни даже соседних
домов — идет снег. Земля и небо, все затянуто густой
холодной мглой. Пушистые легкие хлопья медленно
падают с неба на землю. Вокруг ни звука, слышно
только, как жалобно скулит и плачет метель.
Послушные ветру снежинки то ложатся на землю, то,
подхваченные вихрем, начинают кружиться, словно в
танце — в одну сторону, потом в другую; то два снежных
потока кидаются навстречу друг другу и, тесно
обнявшись, образуют белый круговорот. Метель тогда
завывает громче, будто аккомпанируя танцорам, и вдруг
на высокой ноте обрывает свою мелодию, и вот уже
ураганный ветер гудит где-то далеко за горной грядой,
здесь же, как и прежде, тихо опускаются на землю
снежинки, покрывая ее мягким белым ковром.
Младший сын Абдуллы Азиз, заметивший, что на
крышу нанесло толстый слой снега, готового вот-вот
рухнуть вниз, взял лопату и шагнул за порог. Почти
сразу он увидел Нур-нашан — лицо девушки ясно
различалось в снежной мгле, будто свежий, только что
расцветший цветок лотоса, качающийся на темных
волнах озера. При виде Азиза она вспыхнула от
радости, а он, словно забыв о том, что собирался
расчищать крышу, вернулся в дом и стал привязывать коз
в углу. Нур-нашан, подойдя к двери, спросила:
— Я иду к источнику. Кто со мной?
Сестра Азиза только что вернулась с полными
ведрами, старший брат Амин занимался каким-то делом,
мать стряпала, старый Абдулла растапливал печь.
Азиз все возился с козами, будто и не слышал
вопроса девушки. Все молчали. Наконец Азиз не выдержал
и пошел к двери.
— А кто за тебя коз будет привязывать? —
сердито крикнул Амин.
19*
291
Азиз, не отвечая, стащил висевший у двери мешок,
сделал из него островерхий капюшон, надел на голову
и пошел за Нур-нашан вниз по каменным ступеням
склона.
Абдулла встал, подошел к окну и посмотрел им
вслед. На один миг промелькнули их темные силуэты,
только на миг — уже в следующую секунду они,
точно призраки, растаяли в снежной мгле. Абдулла
наклонился вперед, разглядывая их следы, четко
отпечатавшиеся на снегу: крупные, мужские — Азиза,
маленькие, изящные — Нур-нашан. Падающий снег
быстро засыпал следы, скоро они стали едва
различимы и наконец исчезли совсем. Абдулла вернулся на
свое место и снова принялся разжигать дрова в печи.
Мать, ставя на огонь кукурузные лепешки,
проговорила :
— Сильная какая буря нынче!
Амин зло рассмеялся. Сестра посмотрела на него
с удивлением — в семье Амина не жаловали, общим
любимцем был Азиз.
Поймав на себе взгляд сестры, Амин чуть-чуть
смутился, затем резко сказал:
— Пошла бы лучше привязала коз! Азиз этот,
чтоб его... Убежит козленок, кто пойдет искать в такую
метель? Меня не просите, не пойду.
Внезапно налетевший ветер ворвался в дверь,
загулял, закружил по дому. Стоявшая в нише свеча упала
и погасла, зазвенели, стуча друг о друга, горшки, из
печки повалил густой дым, а проказник-ветер с воем
умчался прочь, и слышно было, как он стонет у
дальнего горного хребта.
— Кто оставил дверь открытой? — сурово спросил
Абдулла.
— Азиз, кто же еще? — отозвался Амин.
— А ты почему не запер? — рассердился отец. —
Сто раз вам говорено, что дверь запирать надо. Когда
ветер с Афраджа дует, недолго и крыши лишиться —
того и гляди сорвет. И ту егозу принесла нелегкая —
вода ей понадобилась! Да кому придет охота пить в
такую погоду?
Мать Азиза, благоволившая Нур-нашан, мягко
произнесла :
— Наверное, у них дома вода кончилась.
— Вода — только видимость, думаешь, я ничего
не понимаю? — проворчал отец.
292
Мечтательно вздохнув, мать возразила:
— Поженить их надо, вот что...
Большеглазая сестра Азиза изумленно посмотрела
на мать, затем отвела глаза и долго глядела на
раскаленные угли очага — ее расширенные зрачки
вздрагивали. Старший брат в бешенстве стиснул зубы: он
тоже не был женат и давно любил Нур-нашан, она же
предпочитала младшего из братьев. Амин отошел и
стал у окна, вперив взгляд в снежную мглу.
Там, в слепой круговерти, Азиз и Нур-нашан
спускались по каменной лестнице. Опасная тропинка
осыпалась под ногами, петляла меж скал — то крутой
поворот, то глубокий обрыв. А в эту непогодь идти было
еще труднее, опасность подстерегала на каждом шагу.
Снег слепил глаза, набивался в рот, попадал в нос —
разговаривать было невозможно. Но Азиз и Hyp
обходились без слов. Сначала они шли порознь. Но вот, на
крутом повороте, Азиз взял Hyp за руку, она
остановилась и положила руку ему на плечо. В другом месте,
когда тропинка пошла над глубокой пропастью, обоим
вспомнилось, как туда сорвался охотник Афджал. Hyp
вздрогнула, вздохнула украдкой. Тогда Азиз решился
обнять ее за талию, чтобы поддержать, если она
поскользнется. Когда идти стало легче, оба снова пошли
порознь. Hyp, как легкая козочка, быстро сбежала
вниз и стала на площадке, ожидая Азиза. Он подошел,
взял ее за руку, легонько притянул к себе. Горячая
волна прокатилась в груди девушки от его
прикосновения, она поспешно отдернула свою руку. Снова падал
снег, и снова они шли по ступеням, пока не пришли к
роднику. Hyp со вздохом сняла с головы кувшин и
поставила наземь.
— Что за нужда была идти в такую метель? —
спросил Азиз.
— Так ведь два дня не видались, — недоуменно
проговорила Нур-нашан. В глазах девушки был укор,
уголки губ дрожали. Азиза охватило чувство
бесконечной нежности к ней.
— У тебя все волосы белые, — сказал он и
принялся стряхивать снег с ее рассыпавшихся волос, с
хрупких озябших плеч, с покрывала, с нежного
белого личика, а Нур, точно трепетная голубка, припала к
нему на плечо, спряталась в его сильных руках и чуть
слышно сказала:
293
— Амин говорит, что застрелит нас с тобой, если
поженимся...
Азиз крепко сжал ее плечи:
— Не бойся ничего — стрелять я и сам умею, —
в голосе юноши звучали спокойствие и уверенность.
Он наклонился к девушке и поцеловал ее — раз и
другой, а когда хотел поцеловать в третий раз, оба вдруг
услыхали какое-то щебетанье. Они испуганно
отстранились друг от друга и прислушались: вокруг все было
тихо.
— Кто это?!
Никого. Они были одни среди снежной метели —
ни души, ни звука вокруг.
— Ты слышала? — спросил Азиз.
— Да, — отвечала Hyp, дрожа от страха.
Они долго ждали, не повторится ли звук.
— Это нам послышалось, — сказал наконец Азиз
и снова обнял девушку.
— Ой, что это?
Маленькая полузамерзшая птичка, громко щебеча,
села на голову Нур-нашан, и та с испуганным криком
отпрянула от Азиза.
— Не бойся, это гульдум, — сказал, удерживая ее,
Азиз.
Он протянул руку. Птичка позволила себя взять.
— Ой, какая прелесть! Откуда ты взялась здесь в
эту пору? — запричитала над ней Нур-нашан.
Птичка что-то тоненько пропела в ответ.
— Ишь, певунья! — засмеялась Нур-нашан.
— Это она плачет, есть просит. Бедняжка
проголодалась, — сказал Азиз.
— Мы возьмем ее с собой, — решила
Нур-нашан. — Подержи пока, я наберу воды.
Нур-нашан поставила полный кувшин себе на
голову, и они тронулись в обратный путь. Азиз нес
гульдум, согревая ее в теплых ладонях. Hyp была так
счастлива своей находкой, что всю дорогу ни разу не
остановилась отдохнуть. Дома едва сняв кувшин, она
быстро повернулась к Азизу:
— Давай сюда мою птичку!
— Почему это она твоя? Моя птичка.
— Нет, моя, — Hyp чуть не заплакала от
обиды. — Отдавай сейчас же!
— Вот еще!
— Она села мне на голову, значит, моя.
294
— А кто нес и грел ее всю дорогу? Если бы не я,
она замерзла бы еще в пути. Я спас ей жизнь, значит,
она моя.
— Отдавай мне мою гульдум, — твердила Нур-на-
шан, пытаясь отобрать у него птицу.
— Так у вас ничего не выйдет, — вмешалась мать
Нур-нашан. — Надо посадить ее на полку и поманить:
к кому она полетит, тот и хозяин.
Азиз посадил гульдум в нишу у двери.
— Чур, я первая буду манить, — сказала Нур-
нашан.
— Давай, мани!
Нур-нашан, протянув к птице руки, ласково
позвала :
— Иди ко мне, птичка! Иди, моя маленькая, моя
крошечка: цып-цып-цып!
Гульдум не тронулась с места.
Нур-нашан старалась изо всех сил. Наконец она
устала и сдалась.
— Зови теперь ты эту дрянную птицу, — сказала
она упавшим голосом.
Азиз тихонько свистнул — гульдум вспорхнула с
полки и уселась ему на плечо. Он довольно
рассмеялся, а на глазах Hyp выступили слезы.
— Ну так бери ее себе и больше на глаза мне не
показывайся. Сейчас же забирай эту розовую тварь с
бурым хвостом! *
Азиз со смехом посадил птицу ей на голову:
— Моя-то она моя, только пусть пока у тебя
побудет, а то у меня еще — ни дома, ни хозяйки.
Нур-нашан застыдилась. Азиз, смеясь, вышел за
дверь.
Теперь в одиночку Азиз без труда одолевал
подъем. Он шел, беззаботно посвистывая, весело смотря по
сторонам. На одном из поворотов тропинка
приближалась к самому краю обрыва — стоит путнику сделать
один лишь неверный шаг, и он полетит вниз с
огромной высоты. Азиз стал ступать осторожнее. Пройдя
несколько шагов, он остановился — на уступе скалы
едва различимый в сумраке стоял человек.
— Кто тут? — бесстрашно крикнул Азиз.
* Название птицы, имеющей ярксьрозовое оперение, в
переводе означает «пернатая роза».
295
Человек спустился ниже. Теперь Азиз узнал его —
это был Амин, его старший брат.
— Ты как сюда... — начал Азиз, но кончить не
успел: Амин прыгнул ему на плечи, и оба сцепились
в жестокой схватке. Соблюдая величайшую
осторожность, Амин всеми силами старался подтолкнуть
брата к краю пропасти. Азиз, широко раскинув руки,
прильнул к каменной площадке и держался изо всех
сил. Оба тяжело дышали. Падал густой снег,
слепивший глаза. Некоторое время оба оставались в одном
положении, не сдвинувшись ни на один дюйм.
Внезапно ноги у Азиза ослабли, и он медленно стал сползать
к обрыву — один дюйм... второй... третий... четвертый!
На лбу у него выступил холодный пот. Совсем близко
перед собой он увидел лицо Амина, нечеловеческое,
звериное лицо, оскаленное, точно волчья морда. И тут
вдруг руки Азиза налились новой силой. Он уперся
ногами в выступ скалы и резко оттолкнул Амина —
тот потерял равновесие и упал вниз лицом. Теперь
Азиз был сверху, Амин — под ним, и рядом с ними —
глубокое отвесное ущелье... Один дюйм... второй...
третий... четвертый... шестой... восьмой! Голова и плечи
Амина уже свисали над обрывом..
— Пусти меня! Богом прошу, пусти! — прохрипел
Амин.
Азиз подтолкнул его еще чуть-чуть — один миг, и
Амин полетит в пропасть. Он уже не сопротивлялся, а
только вопил:
— Я брат тебе, Азиз! Родной брат!.. Твой старший
брат! Прости меня ради бога... ради аллаха!..
— Простить? — сурово спросил Азиз. — А как ты
смотришь на Нур-нашан, бесстыжие твои глаза?
— Истинная правда, не буду больше...
— Поклянись!
Амин поклялся. Азиз выждал еще немного, потом
вытянул его назад. Амин долго лежал ничком на
снегу, еле переводя дух. Азиз помог ему подняться.
— Иди вперед, — сказал он Амину, — я пойду
следом. Вздумаешь остановиться или оглянешься —
пеняй на себя!
Когда они вошли в дом, Абдулла испытующе
оглядел их и выругался:
— Застрелю мерзавцев! Опять дрались?
— Нет, отец! — ответил Азиз, не поднимая
головы.
296
Двое суток спустя, когда буря утихла, охотники
пошли осматривать посадку, засыпанную толстым слоем
снега. Ветки и сучья были усеяны серебряными
иголками инея. Деревца — те, что покрупнее,
преображенные первым в их жизни снегопадом, стояли, прямые и
строгие, не помня себя от счастья. Они гордо
вскинули свои белые вершины, и парчовый их убор сверкал и
переливался на солнце.
Однако многие саженцы сильно пострадали.
Сломанные деревца было уже не вернуть, а пригнутые к
земле и засыпанные снегом по самую макушку
нуждались в помощи человека. Все население деревни вышло
на работу. Целый день люди раскапывали снег и
освобождали саженцы. Между тем мальчишки принялись
сооружать снеговика: положив на землю небольшой
комочек из снега, они стали катать его взад-вперед; от
налипающего снега комок все увеличивался, пока не
вырос в большой снежный ком, который нельзя было
сдвинуть с места даже с помощью взрослых. Тогда ему
приделали голову, руки-ноги, прилепили уши и
нос; на голову надели корону из пушистых кедровых
веток, вместо глаз вставили два черных камешка, а в
рот всунули очищенный от коры белый сучок —
вместо сигареты.
Снеговик получился на славу. Дети, взявшись за
руки, начали плясать вокруг него, хлопая в ладоши и
крича:
— Ха-ха! Раджа сахиб приехал! Раджа сахиб!
Раджа сахиб был здесь в последний раз два или
три года тому назад. Тогда-то мальчишки и видали у
него во рту эту белую штуку, вроде бумажной
трубочки, из которой идет дым. Хукку * в деревне знали все,
а сигареты видели впервые — немудрено, что
ребятишкам надолго запомнилась эта диковина.
Скоро детям надоело плясать, и они затеяли игру в
снежки. Надо было разделиться на две группы,
одна — защитники «раджи сахиба», другая —
нападающие. Дети встали по трое, взялись за руки и стали их
раскачивать. Затем, отпустив руки, разом хлопали в
ладоши. Тот мальчик или девочка, которые
опаздывали или делали хлопок недостаточно ловко, выбывали
и отправлялись метров за 150 от снеговика —
заготавливать снежки.
* X у к к а — курительный прибор, в котором дым
очищается, проходя через воду.
297
Пока продолжалась эта дележка, уже было
заготовлено много снежков. Теперь предстояло выбрать трех
сигнальщиков — один должен был стоять слева от
снеговика, другой справа, а третий перед ним. Все
выстроились в ряд и стали считаться. Мальчик, на
которого приходилось последнее слово считалочки,
отходил в сторону. Вот уже двое мальчишек стали с обеих
сторон снеговика и взяли в руки по снежку. Как
только считалка закончилась в очередной раз, третий
мальчишка выскочил к снеговику, и закипело
сражение! Долго продолжался обоюдный обстрел. В конце
концов защитники раджи победили: лишь два
снаряда попали в снеговика, и тот устоял — только корона
с головы свалилась.
Когда наскучила и эта игра, мальчишки стали
сооружать снежную крепость, а девочки — устраивать
снежные домики, в которых все было как
взаправдашнее: «хозяйки» лепили из снега кувшины и, поставив
их на голову, отправлялись к ручью за водой; потом
делали из снега лепешки, клали их на снежную
сковородку и совали в снежную печь.
К заходу солнца охотники сделали большую часть
работы: по обеим сторонам посадки возвышались
большие сугробы. Договорившись продолжать расчистку на
следующий день, все ушли, а Азиза поставили
сторожем на ночь. Поужинав, он взял с собой ружье,
положил в карман патроны и пошел на устроенный в
центре посадки мачан *. Ночь была удивительная — такая
ночь бывает после первого снегопада, если к тому же
светит луна. На террасах гор блестел снег; на белом
снегу там и сям лежали длинные черные тени от
домов и скал. Во все стороны разбегались бесконечные
горные цепи, убранные сверкающим, ослепительной
красоты черно-белым покровом. В воздухе плавал
легкий аромат хвои, а низкие звезды, точно пушистые
комочки снега, выплеснувшиеся из небесного озера,
мерцали и переливались на покрывале ночи: казалось,
их можно достать рукой. Азизу пришла на ум мысль
о Нур-нашан в ее нарядном покрывале. Он улыбнулся
и, плотно закутавшись в свой фаргаль**, пошел вверх
по склону.
* Мачан — вышка для сторожа или охотника на
крупного зверя.
** Фаргаль — верхняя одежда у горных племен, род
теплого халата.
298
У самого дома Нур-нашан он замедлил шаги: света
в доме не было — видно, все спали. Он долго стоял в
раздумье, потом отошел за скалу и приглушенно
завыл по-волчьи. Делал он это так искусно, что,
казалось, звуки исходят из дальнего леса, где у
занесенного снегом логова стоит одинокий волк, разлученный с
волчицей, и ждет, и воет на луну... Однако дверь дома
все не открывалась и никто не появлялся. Азиз
постоял еще немного и пошел назад. Взобравшись на вышку,
он зарядил ружье, поправил подстилку из травы, сел
и закутался в одеяло. Он знал, что дикие звери скорее
всего не появятся: вначале они, случалось, на самом
деле портили саженцы, но после того, как узнали
запах пороха, стали появляться все реже. И все-таки без
охраны было нельзя — нет-нет, да и забредет ночью
на посадку какой-нибудь заблудившийся зверь.
Когда Азиза начал одолевать сон, он запел —
сначала тихонько, потом все громче: пусть слышат все
звери в лесу, все звезды на небе, все снежинки на
горных склонах, все люди, живущие в дальних
племенных селеньях, — пусть слушают его песню, полную
любовной тоски и печали. Потом стал наигрывать на
дудочке — долго играл. Устав от своей музыки, он
отложил дудку в сторону. Ему стало очень грустно, и он
несколько раз глубоко вздохнул. Заметив, что изо рта
у него идет пар, который повисает в холодном воздухе,
точно белый платок, ловко подкинутый фокусником, а
затем медленно, будто нехотя, исчезает, Азиз начал
проделывать это снова и снова. Вдруг под вышкой
послышались чьи-то шаги. Азиз наклонился и увидел
Нур-нашан. Одним прыжком он соскочил на землю
и, стиснув Hyp в объятьях, стал целовать ее волосы,
плечи, лицо... Нур-нашан стояла, закрыв глаза, будто
в забытьи, ощущая себя легкой, как снежинка.
Наконец она не без труда высвободилась из его рук и
сказала с нежным упреком:
— Видишь, какой ты нехороший! Я поговорить с
тобой пришла, а ты...
Обиженная, она отвернулась. Азиз осторожно обнял
ее и стал просить прощенья. Нур-нашан засмеялась,
глянула ему в лицо, тихонько провела мизинцем по
его подбородку и опустила голову ему на грудь. Долго
они так стояли, разговаривали и все не могли
наговориться. Между тем впереди на склоне, никем не
замеченный, появился круторогий олень. Покачивая рога-
299
ми, олень втягивал ноздрями воздух, потом стал
чесаться о кору старой ели. Меж древесных стволов
показалась красавица-олениха: она шла средь теней,
средь озер лунного света, грациозно и робко ступая по
мягкому снежному ковру. Вот она остановилась у
молодого деревца... Олень принюхался, гордой важной
поступью направился к самке и, подойдя, начал
тереться шеей о бархатную шею подруги... Внезапно оба
вздрогнули, чем-то испуганные, и большими
прыжками ускакали в глубь леса. Только теперь Азиз и Hyp
их увидали.
— Смотри — олени! — негромко ахнула Нур-
нашан.
Азиз легонько пощекотал ей нос и глубоко
вздохнул — облачко белого пара поплыло в воздухе. Увидев
это, Hyp тоже набрала в легкие побольше воздуха и
выдохнула его что было сил — ее облачко проплыло
дальше. Они соревновались друг с другом, забавляясь,
точно маленькие дети, как вдруг раздался выстрел, и
рядом с ними просвистела пуля, пробившая снеговика.
Азиз быстро толкнул Нур-нашан в снег и сам упал
рядом. Вторая пуля снесла снеговику голову.
— Пробирайся к тропе, я сейчас! — крикнул Азиз.
Под прикрытием деревьев он дополз до мачана,
забрался наверх и вернулся с ружьем. Выждав немного,
он послал пулю наугад в ту сторону, откуда стреляли.
Ответа не последовало.
— Эй ты, стрелок! — громко закричал Азиз. —
Выходи один на один, если ты не трус! Вот я стою
здесь, видишь меня?
С этими словами Азиз выпрямился во весь рост.
Внизу под скалой мелькнула тень убегавшего человека,
не пожелавшего принять вызов: кому охота рисковать
своей жизнью?
Через десять дней после того, как была найдена
гульдум, Азиз и Нур-нашан поженились. Близ
каменной тропы, что вела к роднику, чуть ниже дома Hyp,
жители деревни построили им жилье: из глины
слепили стены, срубили ели на стропила, нарезали
тростника и покрыли крышу, присыпав ее красным гравием,
а стены изнутри вымазали белой глиной. Мать Азиза
сложила из камней очаг, замесила на чистом
сливочном масле тесто из кукурузной муки, накормила
молодых золотистыми лепешками из своих рук. Мать Нур-
300
нашан налила в плошку масла, зажгла фитиль и
поставила светильник в нише у входа, а над дверью
нового дома повесила гирлянду из душистых веток
дикого столетника, после чего пожелала молодоженам
счастья и ушла. Азиз и Hyp остались одни, не считая
гульдум, сидевшей в своей нише. Дверь дома была
открыта — в сегодняшнюю ночь закрывать ее было
нельзя. Новобрачные знали: в расщелинах скал
спрятались веселые, озорные парни и девушки. Если
попытаешься закрыть дверь — такое начнется, не приведи
бог: визг, хохот, а бывает, что и дверь выломают.
Нур-нашан насыпала в ладонь крошек, взяла
гульдум, подошла к двери и начала ее кормить. Тихонько
подошел Азиз и стал рядом, опершись спиной о косяк.
Позади них горел огонь в плошке, освещавший
дверной проем; прямо перед ними простиралась
бескрайняя ширь неба; над головами у них благоухали ветки
дикого алоэ. Глаза Нур-нашан светились каким-то но
бым светом, и когда она поворачивала голову, чтобы
взглянуть на Азиза, вплетенные в ее косу стеклянные
бусы мелодично звякали. Вот она лукаво посмотрела
в его сторону и, засмеявшись, приложила губы к
клюву гульдум. Из-за ближней скалы раздались звуки
песни «Луна и сипай» *. Голоса парней пели за сипая,
задававшего луне свои вопросы; им отвечали девичьи
голоса. Песня то обрывалась, то начиналась вновь, и
под прекрасные эти звуки Азиз и Hyp заснули — сами
не заметили как. Когда они проснулись, было уже
утро, солнце светило им в лица, а на голове Нур-нашан
сидела гульдум и, легонько трогая клювом ее волосы,
щебетала: «Вставать пора».
Они вспомнили, что сегодня им надо идти на
гробницу пира**, быстро встали и собрались в путь. Нур-
нашан почистила оставшуюся с вечера посуду,
разожгла дрова в очаге, вынула их и, погасив, отложила в
сторону, оставив под золой горячие угольки. Потом
она накормила гульдум, погладила на прощанье ее
перышки, заперла дверь и поспешила вслед за Азизом —
сегодня они шли на гробницу впервые как муж и
жена. Полуразрушенная эта гробница находилась у
входа в усадьбу, на каменном возвышении под старой
чинарой. Никто не знал, какой из святых похоронен
* Сипай — солдат туземной армии (в Британской Индии).
** Пир — мусульманский святой.
301
здесь, и спросить было не у кого — ни одного маула-
ви * не было в округе.
Над гробницей, на ветвях кустарника, растущего
под чинарой, висели тканевые узелки — бог весть
какие люди доверили им свои чаяния, свои мечты, и они
хранились в узелках долгие годы. Вот узелок Афджа-
ла — не суждено ему было жениться на Бегман; вот
узелок Гулама Али, который все еще ждет, когда у
него родится сын; вон там узелочек Зеран: муж ее,
раненный на охоте тигром, так и не поправился, а узелок
все висит и висит... Один узелок отвязался и упал,
валяется теперь в пыли, и уже не помнят люди, кто и
когда его повесил... Сколько желаний заключено в этих
узелках, сколько радужных надежд, сколько горячих
молитв, взлетавших к самым небесам, сколько слез,
катившихся из глаз, точно сверкающие жемчужины!
Желанья не исполнились, надежды растаяли, как
снежинки на солнце... Не так ли и сама человеческая
жизнь? Когда человек умирает, след от него остается
в крохотных узелках воспоминаний. Но вот однажды
узелок развязывается, память о человеке, все, чем он
жил, улетает в воздух, в небо, уходит в недра земли.
Когда же рождается новое существо, оно приносит с
собой новую радость, новые надежды — красивей, тоньше,
нежнее, чем было до него; из маленького ростка
развивается новая жизнь, она идет вперед, восклицая:
«Смотрите! Смотрите! Весна не кончается — весна вечна!»
Радостные и счастливые, возвращались Азиз и Hyp
домой. Всю дорогу они говорили о своей будущей
жизни, пели песни, почти бегом поднимаясь по горной
тропе. Вдруг они заметили сидевшую на дереве
куропатку. Азиз было прицелился, однако Hyp его
удержала:
— Только не сегодня! Смотри, какая она красивая
и забавная!
Продолжая свой путь, они услыхали гудение
пчелиного роя: вкруг высокой старой ели обвилась засохшая
виноградная лоза, поднимавшаяся до самой
остроконечной верхушки дерева; на этой лозе пчелы
соорудили большое гнездо.
— Ишь какие хитрые! — буркнул про себя Азиз.
— Ты чего?
— Знаешь, почему они построили гнездо на лозе,
а не на елке?
* Маулави — мусульманский ученый-богослов.
302
— Почему?
— Чтобы медведю не достать. На ель-то медведь
сумеет забраться, а до гнезда не дотянется. Лоза
тонкая и сухая, медведя не выдержит.
— А тебя? — спросила Нур-нашан.
Азиз взглянул в ее задорное лицо и остановился.
— Мед, конечно, приятная штука, но у пчел есть
жала. Давай в другой раз: завтра я захвачу с собой
одеяло, чтобы закрыть голову и лицо, тогда
посмотришь, могу ли я лазить по деревьям и доставать мед.
С этими словами Азиз огляделся по сторонам,
запоминая место. Нур-нашан засмеялась:
— Не надо мне меду, я пошутила! Пойдем быстрее
домой, есть очень хочется.
— А мне как хочется есть, если бы кто знал!
Сегодня ты в первый раз будешь кормить меня своими
лепешками.
— Будто ты их раньше не пробовал у нас в доме!
— Так это у вас! А у себя в доме еще не ел ни
разу.
Подойдя к дому, Азиз и Hyp увидели, что дверь не
заперта. Крыша чуть дымилась — кто-то, видно,
пытался ее поджечь, но сырой еще тростник не
разгорелся. Глиняная посуда была перебита, остальная
поломана. На полу валялась изорванная в клочья одежда
Нур-нашан. Плошка с фитилем валялась опрокинутая,
масло растеклось по полу.
— Боже, моя гульдум! — вскрикнула Нур-нашан.
Какой-то злодей свернул птице шею и, разорвав на
части, разбросал повсюду — где голова, где туловище,
где крыло.
Нур-нашан, всхлипывая, подняла с пола головку
своей любимицы, прижала крохотный клюв к щеке и
зарыдала.
Азиз глянул на разоренный дом, на жену с
растерзанной птицей в трясущихся руках, взял прислоненное
к стене ружье и вышел.
— Ты куда:? — успела крикнуть ему Нур-нашан,
но он не ответил.
Стояла томительная тишина. Нур-нашан
казалось — далее сердце перестало стучать у нее в
груди.
Спустя долгое время вдали раздался выстрел.
Сердце у Нур-нашан бешено заколотилось. Прозвучал
второй выстрел... Нур-нашан прижала руки к груди,
303
будто опасаясь, что сердце сейчас выскочит вон.
Мертвая птица выскользнула из ее рук и упала к ногам...
Прошла целая вечность, прежде чем отворилась
дверь и, еле передвигая ноги, вошел старый Абдулла.
Он посмотрел на невестку и сказал:
— Мои сыновья убили друг друга — из-за тебя...
Нур-нашан не шелохнулась. Абдулла опустился на
колени, поднял с пола останки гульдум и скорбно
проговорил :
— Пойдем, сперва ее похороним... Потом я
спущусь в ущелье, чтобы найти их тела.
БХИШАМ САХНИ
НЕОБЫКНОВЕННАЯ КОСТОЧКА
(По мотивам народной сказки)
Правитель Золотого государства Удаягири к
пятидесяти годам сделался властелином
огромной империи. Никто не мог сравниться
с ним в подвигах и славе; его победные стяги
развевались над многими землями; в глубоких подвалах
его дворца томились пленные цари, не надеясь увидеть
когда-нибудь белый свет, а царицы украшали собою
его гарем. Когда войско Удаягири возвращалось из
похода, одержав победу над соседним княжеством,
богатая царская казна богатела еще больше, а в золотой
царской короне вспыхивали новые драгоценные
камни. Однако махараджа все никак не мог
остановиться — его алчные взоры по-прежнему были обращены
за пределы своих земель.
Стояли последние дни сезона дождей. Махараджа
со своими приближенными охотился в горах на севере
государства. День уже клонился к вечеру, когда
махараджа, преследуя молодого оленя, сбился с пути. В
пылу погони он проскакал не одну милю, горяча коня,
однако оленя нигде не было. Но вот деревья
расступились, и махараджа замер в восхищении: перед ним в
лучах заходящего солнца величаво поднималась к
небесам горная вершина, у подножия которой
раскинулось большое голубое озеро. Оно было такое чистое и
прозрачное, словно природа хотела создать здесь
огромное зеркало, в котором отражалась бы вся ее
непомерная красота. На склонах гор росли гималайские
304
кедры; справа виднелся небольшой город — длинные
ряды крыш убегали вдаль, теряясь в неверном свете
опускающихся сумерек.
Махараджа стоял и смотрел как зачарованный,
пока не подоспела его свита.
— А я и не знал, что в моем государстве есть такие
красивые места, — сказал он.
На что главный министр, смиренно сложив руки,
ответил:
— Великий царь, эти места за пределами вашего
государства. Граница проходит там, где вы сейчас
стоите.
— Как? Разве эта земля принадлежит не мне? —
удивился царь.
— Нет, государь. Это — маленькое независимое
государство, жители которого занимаются рыбным
промыслом.
Царь грозно нахмурил брови: такая чудесная
земля — и не его!
— Сегодня же начинай готовить войско, —
приказал он главному министру. — Я сам встану во главе.
Моя граница должна проходить по этому горному
хребту.
Меньше чем через десять дней мирные берега
огласились воинственными кличами. В страхе перед
войском махараджи даже дикие звери бежали, покидая
родные леса. Безмятежные воды озера, где прежде
звучали песни рыбаков, теперь окрасились их кровью.
Под градом стрел падали деревья и рушились горные
скалы.
Прошло три дня. Войско императора переправилось
через озеро и подошло под самые стены города. Но и
тогда его жители не сложили оружия. По ночам, когда
в лагере неприятеля праздновали близкую победу, в
городе стояла мертвая тишина — ни звука не
услышишь, ни огонька не увидишь вокруг. Рыбаки днем
сражались, а ночью хоронили убитых. Ни
малейший луч надежды не брезжил в беспросветном мраке,
и они клялись родной землей, что скорее умрут, чем
сложат оружие.
Было раннее утро. Махараджа сидел в своем шатре
и обсуждал с советниками план нового наступления,
когда привратник доложил:
20 Бессмертный лотос
305
— Великий государь, вас хочет видеть какой-то
человек.
— Кто он? — спросил царь.
— Старик, государь.
— Наверное, посланец, — высказал догадку один
из советников.
— Или переодетый воин, — предположил другой.
— Очень старый человек, государь, еле на ногах
стоит. Оружия при нем нету.
Махараджа велел впустить пришельца. Опираясь
на палку, в шатер вошел согбенный старец в длинном
запыленном плаще и стал перед императором.
— Чего тебе, старик? Кто ты? Говори, а то у меня
мало времени, — сказал ему царь.
— Слава твоя гремит повсюду — вот я и пришел
взглянуть на тебя перед смертью. А времени мало у
всех, государь.
Царь помолчал, обдумывая его слова, затем
непривычно тихо спросил:
— Ты пришел из стана моих врагов, старик?
— Нет. Я твой подданный, государь, моя хижина
здесь неподалеку, на берегу ручья.
— Чего же ты хочешь? — спросил царь.
— Подаяния просить пришел, государь, война
разорила меня.
С этими словами он достал из кармана своего
плаща маленькую белую косточку.
— Дай мне столько золота, сколько весит эта
косточка, государь, а больше мне ничего не нужно.
Косточка была не больше ногтя. Царь взглянул и
засмеялся:
— С ума люди под старость сходят! Ведь золота
тебе придется крупинка малая. Понимаешь ли ты это,
старик?
— Для меня это — целое богатство, государь, —
отвечал старик.
Не переставая смеяться, царь велел принести весы,
взял с серебряного блюда две золотые монеты и
бросил их просившему:
— А ну, давай свою косточку, старик!
И занялся другими делами.
Стали взвешивать. На одну чашку весов положили
косточку, на другую — золотые монеты. Кость
оказалась тяжелее. Пристыженный царь взял еще две
монеты и бросил их на весы: что из того, что проситель
306
оказался таким скромным, — пусть видят люди
щедрость государя!
Но косточка опять перевесила.
Удивленный царь взял в руки косточку и стал ее
разглядывать. Потом схватил с блюда целую горсть
монет, швырнул их на весы и стал вешать сам, не
доверяя советнику. Все то же — кость была тяжелее.
Сбежались тут все придворные, никто ничего не
понимает. А старик смиренно сложил перед царем руки
и говорит:
— Отдай назад мою косточку, государь! Видно, в
твоем царстве не найдется довольно золота, чтобы ее
перевесить.
Как мог царь стерпеть такой позор? Велит он
принести весы побольше, а сам взял косточку и ну ее
тереть, да на зуб пробовать. Наконец принесли большие
весы. На одну чашку положили крохотную белую
косточку, а на другую поставили большое блюдо, полное
до краев новехонькими золотыми монетами.
Косточка и тут перевесила.
— Твоя кость — волшебная, старик! — закричал
разгневанный царь. — Ты пришел посмеяться надо
мной!
Он не знал, как быть — выбросить косточку
нельзя и уравновесить ее золотом невозможно.
Принесли самые большие весы, положили на
чашку вместо монет золотые слитки — опять то же самое!
Подобно азартному игроку, царь стал бросать на
чашу весов все свои сокровища. Придворные стояли,
молча наблюдая за этим состязанием. На лбу
махараджи выступил пот.
— Великий государь Удаягири! — проговорил
наконец старик. — Не только в твоем необъятном
царстве, но и во всех царствах мира не найдется столько
золота, чтобы уравнять эти чаши весов.
У царя перехватило дух.
— Что ты сказал, старик? — выдохнул он.
— То, что ты слышал, царь! Если бы воды всех
земных океанов превратились в золото, то и его не
хватило бы.
Царь молчал. Потом, глядя прямо в лицо старику,
спросил:
— Так что же это за кость? Открой нам, старик!
— Эта кость — людская алчность, государь. Ее
утолить нельзя, она может только расти.
20*
307
Царь понял, что потерпел поражение. Его гнев
сменился чувством вины и стыда. Он снова перевел взгляд
на необычную косточку.
— Так ты говоришь, что все сокровища мира —
ничто перед ней? — спросил он.
— Да, государь, — ответил старик. Потом
негромко добавил: — А все имущество осажденного тобой
города даже не поколеблет стрелку этих весов.
— Значит, ничто в мире не может сравниться с
этой косточкой? Так, что ли?
Старик улыбнулся. Потом не спеша взял у
стоявшего рядом воина кинжал и в мгновение ока поранил
себе руку.
— Что ты сделал? — изумленно воскликнул царь.
Из раны текла кровь. Старик капнул своей кровью
на чашку весов, и сразу другая чашка, где лежала
косточка, поднялась вверх: капля крови ее перевесила.
— Видишь, государь? Это моя кровь, холодная,
безжизненная кровь старика. А если взять кровь
юноши или ребенка — что значит перед ней эта косточка?
Царь в смятении взял косточку, не сказав ни
слова, вышел из шатра и встал на берегу озера: битва
кипела с неутихающей силой, дождь стрел закрывал
небо. Долго стоял так царь, молча глядя то на
косточку, то на красную от крови воду озера...
Рассказывают люди, что на другое утро, в час,
когда должен был прозвучать сигнал к началу боя,
рыбаки увидели, что войско Удаягири отходит и в леса
возвращается бежавшее оттуда зверье.
ГЬЯНРАНДЖАН
ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ ОГРАДЫ
Муккерджи уже не живут рядом с нами.
Они куда-то переехали. А те, что живут в их
доме, не хотят с нами знаться. Судя по
всему, они пенджабцы. Но, может быть, я ошибаюсь.
Непонятные все-таки они люди! Кому это приятно, когда
его не замечают. Я, по крайней мере, не могу к этому
относиться спокойно. Ведь даже в дороге
завязываются знакомства со случайными попутчиками. И это в
порядке вещей.
Вся моя семья очень живо интересуется новыми
808
соседями. Нас в округе уважают. Мы охотно входим в
положение наших знакомых, а друг друга понимаем с
полуслова, вникая во все семейные дела.
С тех пор, как рядом с нами поселилась новая
семья, я приглядываюсь к ней самым внимательным
образом. Нужно же составить об этой семье какое-то
мнение. Взять бы и пригласить их в гости. А потом они нас.
Но увы! Мне кажется, что этим людям нет никакого
дела до меня и моих интересов.
Они ведут какой-то странный образ жизни. Их
дворик захламлен, кресла стоят в беспорядке, и семейство
сидит в них чуть ли не весь день. На ночь они
оставляют кресла во дворе, но никто до сих пор так и не
украл у этих разинь ни одного кресла.
Справа от нашего дома находится
правительственное учреждение — нас разделяет высокая кирпичная
стена. Сразу за нашим домом тыльной стороной к нам
стоит многоквартирный жилой дом. А перед нашим
фасадом проходит улица. В общем, общаться нам,
кроме этих соседей, не с кем.
Наши соседи, словно жители большого города,
живут обособленно, только для себя. Всякие там
традиции и обряды для них ничего не значат. Как и весь
наш городок, наш квартал тихий и спокойный, люди
привыкли к размеренной жизни и просты в общении.
В этот уклад новые соседи совсем не вписываются,
настолько они своеобразные и странноватые.
Я выхожу из дома в девять часов. Соседи уже
сидят во дворике за утренним чаем. Их всегда трое.
Девушку нельзя назвать красавицей, но то, что она
привлекательна, очевидно. Если бы она пользовалась
косметикой, то выглядела бы еще лучше. Я обратил
внимание, что она часто смеется, а когда смеется — от нее
глаз не оторвать. Ее родители тоже много смеются.
Со стороны вся семья кажется счастливой. О чем это
они говорят между собой и почему так часто смеются?
Неужели их жизнь — сплошная радость? Неужели их
не клевал жареный петух в самое темечко?! Смеются
себе как ни в чем не бывало, вот что меня поражает.
И я невольно начинаю сравнивать наш дом с их домом.
Вот и сейчас. Эти люди оглушают меня взрывом
неудержимого хохота. Я вожусь у клумбы с розами, и
мотыга замирает у меня в руках. А они никак не
могут остановиться. Девушка даже вскочила с кресла.
Чтобы не пролить чай, она передала сбою чашку мате-
309
ри и согнулась пополам от смеха, даже не замечая, что
упавшая дупатта * обнажила плечо, а грудь трясется
от смеха, что вовсе неприлично, даже слишком
вызывающе! Матери следовало бы одернуть дочь, но, как ни
странно, ее это словно не касается. А может быть,
только один я придаю этому особое значение?
День за днем я узнаю все больше подробностей о
соседях. И не только я. Даже моя маленькая
племянница с любопытством изучает их одежду и отдает
должное материалу, из которого сшита куртка юной
соседки. Жена старшего брата, поглядывая на окна
кухни, докладывает бабушке, что соседка купила синг-
хары** и сладкую тыкву или что соседка разожгла
печку на кухне.
Но девушка-соседка никогда не смотрит в нашу
сторону! Не смотрят и ее родители. Мне кажется, что
они поступают так из-за каких-то особых соображений.
Возможность завязать с ними разговор становится все
более проблематичной. Что же, видимо, у них нет
желания допустить нас в свой мир. Может быть, они
считают нас ниже себя? Или же берегут от нашего
вторжения свою привычную спокойную жизнь? В одном я
твердо убежден: родители девушки ничуть не
удивятся, появись неожиданно в их доме какой-нибудь
юноша. А мой отец подозрительно относится ко всем моим
друзьям, боится за репутацию своей маленькой
внучки.
♦Дупатта — легкий длинный шарф, накидываемый
углом спереди назад через плечи и свисающий по спине до
талии или колен. Курта, шальвары и дупатта — национальная
одежда пенжабских девушек и женщин, а также большинства
незамужних молодых женщин современной Индии. Курта —
длинная (до колен) полуприталенная рубаха с глубокими
разрезами по бокам. Шальвары — шаровары, кроящиеся буквой
*п», внизу плотно отстроченные в несколько рядов и на пятке
зафиксированные встречной складкой. Есть и другой тип шаль-
вар, также и для мужчин, кроящихся по косой и облегающих
ногу от колена к пятке. Курта, шальвары и дупатта
подбираются либо одного цвета и одного материала (шелковые,
хлопчатобумажные, зимой — шерстяные), либо курта — пестрая или
вышитая, а шальвары и дупатта одного цвета. Дупатта шьется
всегда из очень легкого материала и при ходьбе красиво
развевается. Съехавшая с одного плеча дупатта или ее полное
отсутствие при посторонних — признак неаккуратности, а также
неуважения к себе и другим. Дупатта обычно закрепляется на
плечах булавками.
** Сингхара — пирожок треугольной формы,
начиненный картофелем и пряностями.
310
У наших соседей никогда не слышно радио. А мы
свое радио включаем на полную мощность. У них
перед домом земля необработана, ни одного кустика не
посажено. Против же нашего дома ухоженный газон, а
по торцам — грядки с овощами и цветочные клумбы.
Ну отчего эта девушка не дружит с моей сестрой и
невесткой? Отчего ее родители не хотят общаться с
моими родителями? Почему они не замечают, что наши
чайные чашки куда заметнее и красивее их чашек? Им
следовало бы числить нас среди своих знакомых! Они
должны восторгаться нашим домом! Взять хотя бы
нашу ограду. На нашей стороне растет высокий, с густой
кроной тамаринд, с которого свешиваются длинные
стручки. Известно, что девушки очень любят это
дерево. Но моя соседка совершенно равнодушна к
тамаринду. Она ни разу так и не сорвала ни одного стручка,
так и не доставила мне удовольствие! По-видимому,
наши соседи не испытывают никаких трудностей, а
иначе они рассчитывали бы на нашу помощь.
По-видимому, ничего их не беспокоит, ничего не волнует —
нет у них никаких проблем, ни больших, ни малых.
Невероятно! Я так и не видал, чтобы кто-то из них
печалился, чтобы у кого-нибудь лицо было грустным и
озабоченным. Возможно, они тоже морщат лоб,
возможно, мать девушки и выходит из себя, но отсюда я
ничего не вижу. Наверное, у девушки есть что-то свое,
сокровенное, — мысли, настроения, чувства...
Вероятно, она пытается разобраться в них. А может быть, и
нет! Ничего точно утверждать не берусь.
По ночам в их доме часто горит свет, всегда в
одной комнате. Можно подумать, что они ведут
бесконечный разговор друг с другом на какие-то неиссякаемые
и интересные темы. Я глубоко вздыхаю. У нас в семье
только и говорят, что о погоде, о комарах, о рождении
детей, о невестках наших родственников, о кухне,
о еде.
Ограда, разделяющая наши дворы, чисто
символическая — невысокий земляной вал, сантиметров 30—
35. Вдоль него растут кусты с кислыми ягодами и с
пожелтевшими листьями, а также пожухлый дикий
кактус и еще какие-то растения, неизвестно как
называемые, в корнях которых — гнезда термитов. Эта
насыпь в нескольких местах прерывается. В нее вкли-
311
ниваются тропки, протоптанные с незапамятных
времен зеленщиком, продавцом газет, почтальоном,
молочником, а также кошками и собаками. Еще недавно
дочь Муккерджи бегала к нам за книжками, а мы
переезжали низкую насыпь на велосипедах и
расшибиться не боялись. Раньше мы частенько проводили время
на их дворике, а теперь смотрим на соседей со
стороны, к ним не подступишься.
Три месяца прошло, как они переехали сюда. Я по
привычке выношу свой стол на двор, ведь на свежем
воздухе заниматься одно удовольствие. Погода стоит
чудесная, сидишь за столом и ощущение такое, словно
нестерпимую жажду утоляешь родниковой водой.
Но теперь здесь трудно стало заниматься. Невольно
посматриваешь на соседский двор, ища глазами его
обитателей, — смешливую девушку и ее родителей.
Даже дух захватывает.
Бывает, моя юная соседка сидит во дворике одна-
одинешенька, сидит просто так. Иногда чем-то
занимается или прохаживается по дворику.
В наш квартал наведываются из других кварталов
всякие молодые вертопрахи. У нас и собственных
бездельников хватает. Девушка, как только такого
завидит, принимает вид строгий, неприступный и
высокомерный. А вот жена моего брата — та и вовсе
никогда одна на улицу не выходит. Даже за цветами для
священной гирлянды отправляется со своей маленькой
дочкой. Она боится всех и вся, и на улице, и дома.
Ведь и ее дочурку, как она считает, некоторые
мужчины глазами едят. Иногда до смешного доходит.
Однажды муж моей сестры положил ей при дочке руку
на плечо, так девочку тут же удалили из комнаты под
каким-то предлогом. Вот почему происходящее за
оградой не раз вызывало в нашей семье бурю негодования.
В конце концов моя семья признала в соседях очень
опасных людей.
Дни бегут за днями. Антипатия к соседям дошла до
того, что для моей семьи они вообще словно бы не
существуют. Они воплощают в нашем представлении все
людские пороки. И тем не менее мы глаз с них не
сводим, старательно подмечаем, что происходит по ту
сторону ограды. Это входит в наше времяпрепровождение,
является составной частью нашей жизни. Как и все, я
также трачу немало времени на это соглядатайство.
Но никто из них в нашу сторону и головы не повора-
312
чивает. Неподалеку от нашего дома железнодорожная
платформа, там изредка останавливаются
пассажирские поезда. Мы всякий раз вздрагиваем от гудка
тепловоза, словно впервые его слышим. А затем, в который
раз, обсуждаем одно и тоже — поезда, наш полустанок.
Сегодня вечером в соседском доме гости. По
обыкновению на лицах соседей выражение крайней
беспечности. Я поднимаюсь из-за стола, стоящего во
дворике, и вхожу в дом. Невестка сушит волосы и хихикает
надо мной. Она подозревает меня в том, что я
неравнодушен к девушке. Я, в свою очередь, смеюсь над ее
нелепой фантазией и выхожу на веранду. И что же
вижу? Девушка и мать, держа в руках целый ворох
покупок, входят к себе во двор. А отец, видимо, плетется
где-то позади.
На следующий день вновь собираются гости.
Складывается впечатление, что соседи отмечают какое-то
семейное торжество. Но особого блеска в этом их
празднике не видно. Каково же наше удивление, когда мы
узнаем от молочника, что празднуется свадьба
девушки. Свадьба состоялась в храме «Арьясамаджа» *. Моя
невестка смотрит на меня одновременно с сочувствием
и с ехидством. А меня сотрясает смех — какие мы все-
таки простаки!
Между тем гости понемногу прибывают, по два, по
четыре человека. Заходят в дом и, побыв там какое-то
время, уходят. В большинстве своем это серьезные и
степенные люди. Изредка появляются дети, они
бегают по двору и визжат. Только от детей и шум, а
взрослые спокойны и не выказывают никаких эмоций.
О том, что происходит у соседей внутри дома, ничего
не известно. Мы целый день не можем успокоиться.
Наконец-то девушка появляется во дворе. Я
впервые вижу ее в сари. Одной рукой она придерживает
складки, а другой держит кокосовый орех. С каким
чувством собственного достоинства она ступает по
земле! Но ее походка не похожа на прежнюю. Сари
стесняет и делает плавной ее прежде широкую и резкую
поступь.
Ее не смущают взгляды посторонних людей. И в то
же время, наблюдая, как она идет, прижавшись к
мужу, понимаешь, что в ней появились торжественность
* Арьясамадж — реформаторское движение внутри
индуизма, возникшее в XIX веке; буквально «общество ариев*.
313
и застенчивость, качества, столь подходящие для
новобрачной. Ее муж напоминает кого-то из моих друзей.
Никто из присутствующих не рыдает, не убивается...
Мать несколько раз крепко целует дочь в обе щеки.
Отец гладит ее по голове. На какое-то мгновение в
глазах девушки появляются слезы. Но ей все-таки трудно
скрыть свою радость, ведь для нее начинается новая
жизнь.
Моя мать выражает удивление по поводу того, что
невеста не плачет. По ее мнению, невеста потому
такая черствая, что слишком ученая, вот почему у нее
нет, утверждает мать, глубоких чувств к родителям.
«Нынешние молодые все такие. Всю жизнь
надрываешься, пока вырастишь их. А они для тебя и двух
слезинок выдавить не могут!» Мне неприятно слышать
подобные речи. Мать не способна разорвать цепь
традиций. Она живет по указке обычаев всю свою жизнь,
строго их соблюдая. Высказывает свое мнение и мой
отец: «В былые времена девушка, уходя в дом свекра,
плакала до самой деревенской околицы. А если она не
плакала по доброй воле, то ее били, чтобы ее жизнь в
доме свекра была счастливой». Отец досадует, что эта
традиция не сохранилась до сих пор: «Люди
превратились в машины». В такие минуты голос отца
становится резким, а глаза гневно сверкают.
Родители невесты и родственники провожают
молодых до ворот. Паланкин, похожий на комнату в
пестрых обоях, качнулся и поплыл.
Больше всех возмущена моя бабушка. Она что-то
ворчит себе под нос, не понимая, как это свадьба
может проходить таким неучтивым образом. «Ни
иллюминации, ни музыки, ни угощений! Какая скупость!
И не пригласить соседей по такому случаю! Горе вам,
о люди! О, Рам!» *
Проводив невесту, родители и гости возвращаются
к дому и усаживаются в кресла перед верандой. Мать
невесты сидит поникшая, грустная. Кто-то из гостей
пытается отвлечь ее.
Мой друг Радху самоуверенно тщится доказать, что
эта девушка «прошла огонь и воду». А мне становится
не по себе, я ощущаю неизбывное одиночество. То ли
* Рам (Рама) — герой древнеиндийской эпической поэмы
«Рамаяна». Индусы часто произносят это имя, приветствуя друг
друга. Употребляется также как междометие, выражающее
удивление, испуг.
314
оттого, что мною пренебрегли, то ли от резких слов
моего друга о девушке, — не пойму. Меня понемногу
успокаивают разговоры о предосудительном
поведении девушки. Может быть, и я, подобно моим
домочадцам, не одобряю поведения нашей соседки?
Вечер сменяется ночью. Гости, сидящие за столом
во дворике по ту сторону ограды, встают и постепенно
расходятся. У соседей в одной из комнат зажигается
свет. Стеклянная дверь мерцает в темноте яркими
пятнами. Ночь у соседей спокойная, все у них прошло, как
было намечено. Вот бы узнать, как мать с отцом
отнеслись к отсутствию дочери?
А мы никак не можем успокоиться, судачим по
поводу того, что произошло у соседей.
ГАНГА ПРАСАД ВИМАЛ
ТИГР
В ПОИСКАХ МУДРОСТИ БОКШУ
Англичане охвачены странной манией. Они
во что бы то ни стало хотят постичь
сокровенные тайны Востока. В связи с этим
существуют два мнения. Одни утверждают, что такой
интерес не более чем праздное любопытство, что-то вроде
временного хобби, тогда как другие — и их
большинство — склонны видеть в этом пристрастии англичан
нечто иное: стремление собрать подробную
информацию, тщательно ее проанализировать, поставить
диагноз духовной анемичности людям, которые
придерживаются патриархальных верований, и в конечном счете
эффективно содействовать империалистической
политике захвата новых колоний. Но когда речь идет о
мудрости Бокшу, вышесказанное ни в коей мере не
относится к мистеру Меткафу.
В трудах этого почтенного английского ученого
содержатся важные сведения о феномене Бокшу. Меткаф
пришел к пониманию таинственного явления,
скрупулезно изучив санскритские и палийские рукописи.
Подобно Меткафу, другой ученый, по имени Давид Чем-
берлен, также избрал феномен Бокшу постоянным
объектом своих исследований. После долгих многолетних
поисков он наконец-то выяснил название местечка, в
котором непременно должна быть обнаружена
рукопись, хранящая секрет таинственного феномена. Ме-
315
стечко называлось Джалед. Но до сих пор ни один
ученый так и не смог определить, где оно находится.
Дорогой читатель, тебе, вероятно, не терпится
узнать, что же такое Бокшу? Должно быть, ты слышал
невероятные истории о перевоплощениях. Так вот,
Бокшу имеет к ним самое непосредственное отношение.
Человек, овладевший тайной Бокшу, с
необыкновенной легкостью меняет свое обличие и становится,
например, тигром. Хотя само по себе это выглядит
величайшим чудом, приверженцы тантры* считают такое
перевоплощение пустяковым делом. К тому же они
утверждают, что человеку, обретшему себя в Бокшу, не
страшны болезни, он не подвластен превратностям
судьбы. Иными словами, никто и ничто не в состоянии
его погубить. Отсюда следует, что если человек сам
того пожелает, он может жить вечно. Теперь ясно,
почему целые полчища исследователей, ученых и просто
школяров устремились в поисках мудрости Бокшу в
долины Гималаев, Кампура, Бхаскара, Питха, Непала,
Дадна Лока и Тибета.
Мистер Меткаф подтверждает документами, что
путешествия в район Гималаев были сопряжены с
немалыми опасностями. Он самолично многократно
пересекал горные долины, перебирался через ущелья,
продирался сквозь леса, путешествовал от монастыря к
монастырю, пока однажды не умер.
Количество жертв, понесенных в результате этих
блужданий с целью что-либо разузнать о Бокшу, не
поддается исчислению. В бумагах Меткафа
упоминается местность, чем-то похожая на Тибет, эти бумаги
побуждают того, кто их прочитал, немедленно
отправиться в путешествие и раскрыть тайну.
Между тем чем бы ни было Бокшу — мудростью
или эзотерическим ритуалом — современного человека
не так-то легко убедить в его истинности. Наука
сегодня предпочитает иметь дело с доказательствами, а не
с голословными утверждениями. Принимать что-либо
на веру означает в итоге остаться в дураках. А по-
* Тантра (тантризм) — совокупность религиозных
сект, отличительными чертами которых являются: 1) культ
универсальных энергетических начал — мужского и женского;
2) свободное отношение к авторитету вед (в тантрических
сектах, примыкающих к индуизму) или полное его отрицание (в
джайнских или буддийских направлениях тантры; к числу
последних относится ламаизм); 3) эзотерическая религиозная
практика.
316
скольку современная наука камня на камне не
оставляет от мудрствований древних, феномен Бокшу тем
более нуждается в логическом доказательстве. Вот
почему я горячо взялся за дело, и мои разыскания
привели к открытию ранее неизвестных трактатов и
мемуаров, в которых содержатся тезисы и аргументы за и
против Бокшу. Именно в этих материалах подробно
обсуждаются, сопоставляются и анализируются
разрозненные факты, на которые впервые обратили внимание
Меткаф, Чемберлен и другие.
И все же тайна до сих пор остается неразгаданной.
В конце концов, что значит это перевоплощение
человека в животное?
Неужели для ответа на этот вопрос недостаточно
целой горы накопившихся за многие века
манускриптов, в которых рассматриваются тантрические
формулы и ритуальные заклинания? Разумеется, тайное
знание Бокшу — альфа и омега, как говорили древние
греки, этих тысячестраничных сочинений. Но какие
помыслы влекут человека к подобному знанию, какую
цель преследует он, разгадывая смысл этого
гипотетического перевоплощения и нередко обнажая при этом
свои пороки?
Может быть, смысл заключается именно в том, что
человек инстинктивно хочет преступить черту —
перейти тот роковой рубеж, который разделяет его и
животное. А может быть, дело проще, и человек,
превращаясь в животное, наконец-то воплощает свое тайное
желание, принимает телесную форму, соответствующую
его скотской натуре, ведь в мире полно людей,
которые ведут себя хуже, чем четвероногие.
Но если учение Бокшу на самом деле существует,
то оно должно притягивать к себе как магнит, — чего
стоит хотя бы скрытый в нем секрет бессмертия!
Спустя некоторое время после смерти мистера Мет-
кафа цыгане, разбившие табор неподалеку от храма
Сатья Нараяна в горной долине Шивалика,
свидетельствовали, что далеко не все материалы, собранные
ученым, могут считаться подлинными. Здесь следует
сказать, что Меткаф вслед за жителями близлежащих
деревень был твердо убежден в том, что жрец храма и
есть хранитель знания Бокшу. Но в один прекрасный
день жителями деревни и строительными рабочими,
прокладывавшими дорогу неподалеку от храма, был
обнаружен труп Меткафа. Увидев Меткафа, люди сра-
317
зу поняли, что он мертв — на шее оставались следы
от огромных клыков. Вместе с тем, если бы не эти
следы, трудно было бы назвать ученого мертвым;
казалось, он находится в прострации, что является
естественным результатом углубленной медитации. А
теперь поразмыслите — неужели открывший тайну
бессмертия сам сделался жертвой Бокшу?
В ПОИСКАХ ДЖАЛЕДА
Где находится Джалед? Мы не располагаем
достоверными сведениями о его местонахождении.
Многочисленные тантрические сочинения содержат
упоминания о некоем великом храме, но как добраться до
него — не говорят. Остается предположить, что Джалед
находится где-то в горах, но гор в Индии столько, что
если начать поиски наугад, то на это не хватит и всей
жизни. Будь тантрические святилища закрыты для
посторонних, как Камакхъя в Западной Бенгалии и
многие другие, никакому чужеземцу ни за что бы
туда не попасть. Но дело в том, что даже в сокровенные
уголки этих храмов двери открыты настежь, туда
пускают кого угодно.
Во время встреч со жрецами я так ничего и не
узнал о местонахождении Джаледа. Честно говоря,
мне эти люди просто надоели. Их жизнь казалась мне
самой заурядной, даже скучной. Я относился к ним
предвзято, и стоило мне встретить какого-нибудь
святого садху, как я тут же обращал внимание на вшей,
расползавшихся по его телу. Чем и как садху
насыщали свои бренные тела, также не вызывало у меня ни
малейшего интереса. Скажу прямо, не чувствовал я в
этих святых ни величия, ни сердечной простоты,
которые мне расписывали. Может быть, мне попадались
лжесвятые, но я так и не нашел ни в одном из них
божественного, никто из них не оказал на меня ровно
никакого влияния. Трудности, с которыми я
столкнулся в поисках Джаледа, были немалыми и
ощутимыми. Я совсем уже было пал духом и собирался все
бросить.
Настроение у меня было паршивое, я весь извелся
от сознания того, что приходится тратить драгоценное
время попусту, тогда как я мог бы употребить свои
силы на вещи стоящие и полезные.
Уже само название Джалед невыносимо раздража-
818
ло меня. Стоило кому-нибудь сказать, что он тоже что-
то слышал о Джаледе, как я инстинктивно сжимал
кулаки и готов был двинуть этому доброхоту по
физиономии. Только умиротворенность горных вершин и
мерное течение времени не дали мне сойти с ума.
Возможно, эти символы вечности и поддерживали во мне
интерес к святым местам.
Несколько месяцев я пробыл в Симле, а затем
отправился путешествовать по деревням. В каждой
деревне я непременно заглядывал в лавку древностей.
Тибетская лавчонка по пути в Кусумпати запомнилась
мне больше других. В ней, скрестив ноги, сидели,
словно окаменевшие, тибетцы. Они, судя по всему,
беззвучно читали мантры. Я с любопытством разглядывал
выставленные для продажи вещи, попутно пытаясь
разузнать про магические заклинания тибетцев. Однако
незнание языка меня подводило.
Лавка была уставлена статуэтками, на стенах
висели шерстяные одеяла и балахоны ручной работы —
изделия народных умельцев, и старинные тибетские
рисунки. Много было здесь диковинных бус из
полудрагоценных и драгоценных камней. Но я надеялся
найти среди этой мишуры нечто более ценное —
рукописи, посвященные тантре.
По странной случайности я познакомился в лавке
с человеком из местечка Махасу. Он оказался
здешним землевладельцем, звали его Руп Сингх. Именно
этот человек снова пробудил во мне живой интерес к
поискам Джаледа, упомянув в разговоре о развалинах
храма в окрестностях деревни Джалдар.
Но когда я добрался до деревни, ничего, кроме
развалин, не обнаружил. Да и деревня была брошенная,
состояла из нескольких пустующих домов.
Затем я искал развалины этого загадочного храма
и в Эремии, которая была известна еще в
доисторические времена, но и там меня постигла неудача. Тогда
я направился в Нарканду и вскоре прибыл на
постоялый двор, построенный в свое время англичанами.
Нарканда находится на перекрестье путей в Индию и
Тибет. Здесь стоит храм, его жрец — тибетский лама.
Мне пришлось немало потрудиться, чтобы
расположить его к себе, и в результате он показал мне
кое-какие «старинные вещи». Подобно большинству тибетцев,
лама был человеком молчаливым, понимал, что
главное — тишина и спокойствие. Не сразу, а исподволь я
319
подвел дело к тому, чтобы поглядеть на раритеты, и
жрец вынес увесистый мешок — в нем была та же
самая рухлядь, которой набита любая тибетская лавка:
медные статуэтки, прорисованные по меди портреты,
белесый корень тибетской травы. Этот корень, зажигая
с одного конца, используют как факел.
Может быть, меня привлекли глаза ламы,
мерцающие, полные тайны, а может быть, решающую роль
сыграла интуиция. Но я уверовал, что этот человек
знает немало.
— Вам, конечно, известны тантрические
заклинания? — спросил я.
Он поначалу ничего не сказал, потом едва заметно
улыбнулся и утвердительно кивнул головой.
В учении Бокшу он мало что смыслил, но из его
слов я заключил, что учение это действительно
существует, так же, как и таинственный храм в Джаледе.
Кроме того, он определенно знал, что давным-давно
тибетские тантрики пробирались в Джалед через
южные отроги Центрального Тибета и Гормукха. Встреча
эта произвела на меня сильное впечатление, и я
отметил ее в своем дневнике.
Итак, требовалась старая карта Тибета и Индии, а
такую карту можно было раздобыть в Симле. Лама
полагал, что Джалед расположен неподалеку от
местечка Уппу около горы Ганготтри *. Он сказал, что
от его храма до Уппу день или два пути. Но где точно
находится Уппу, лама не знал. Он был сведущ в тантре
и очень дорожил двумя вещами: статуэткой Будды,
изваянной из камня, и крупным алмазом. Он никогда не
расставался ни с тем, ни с другим. Эти вещи были
завернуты в тряпку, и лама хранил их на груди. Он
убеждал меня в том, что вещи эти необыкновенные, без
них тантру не понять.
Лама, видимо, знал толк в астрологии, он с
уверенностью предсказал мне, что я доберусь до Джаледа и
там разыщу рукопись, раскрывающую тайну учения
Бокшу.
Глядя на горы, возвышающиеся передо мной и
окутанные сумерками уходящего дня, я почувствовал,
что мир открыт мне. Благодать и покой снизошли на
землю. В небе тянулись бесконечные стаи птиц, дере-
* Ганготтри — гора в Гималаях, на склонах которой
берет начало Ганга.
320
вья стояли не шелохнувшись, словно зачарованные
тишиной. Странное чувство извечной радости овладело
мной. Я не отрываясь смотрел на покрытые снегом
горные вершины, и казалось, что прошли века, а не
минуты, в течение которых я стоял перед Гималаями,
потрясенный их красотой.
Вдруг я почувствовал, как надвигается что-то
страшное, но это была всего лишь густая тьма,
завершившая уходивший день. Темнота заполнила
скалистые теснины, поля и дома, они словно уходили
вглубь, исчезали с глаз, и я ощутил, как становлюсь
частью беспредельных Гималаев.
В Нарканде я оставался еще несколько дней, но
поменял место жительства — постоялому двору я
предпочел скромный деревянный домик. Домик этот был
расположен как нельзя лучше, что отвечало моему
возвышенному чувству любви к Гималаям. Он
принадлежал местному торговцу, которого звали Суд. Торговец
не поленился приехать из далекой Кангары с
единственной целью — приветствовать меня в моем новом
жилище.
Вечерами я допоздна бродил в окрестностях,
заглядывая в каждый старый дом в поисках
полуистлевших рукописей в надежде обнаружить ту, которую
искал — о мудрости Бокшу. Однажды задержавшись
до темноты у жителей деревни Каммаун (именно они,
как и предполагал, могли помочь мне уточнить
местоположение Гомукха и Уппу — городов, имеющих
чрезвычайное значение в моих поисках) и не узнав ничего
нового, я усталый, раздосадованный возвращался
домой, как вдруг столкнулся на дороге с мистером
Судом. Оказалось, что он разыскивает меня чуть ли не
по всему индотибетскому тракту — самой широкой
дороге, берущей начало в Симле, проходящей через Нар-
канд, а далее устремляющейся к границе между
Индией и Тибетом.
— Скорее! — увидев меня, закричал Суд. — Вас
хочет видеть священнослужитель.
— Но ведь я встречался с ним после обеда, —
возразил я.
— Знаю, знаю, но он потребовал немедленно
отыскать вас и привести к нему. Должно быть, что-нибудь
случилось. Иначе он не послал бы за вами. Он не из
тех, кто беспокоит понапрасну.
Мистер Суд, разыскивая меня, изрядно устал и го-
21 Бессмертный лотос
321
ворил, тяжело дыша. Он никак не мог прийти в себя, и
я ни о чем его больше не спрашивал, молчал всю
дорогу.
Когда мы вошли в дом ламы, через проем двери я
увидел, что он при свете лампы читает какую-то
рукопись. Его лицо пылало от возбуждения. Я уловил
странный аромат — это горело масло в лампе.
Казалось, что лампа не гасла в течение многих веков.
— Святейший! — с почтением обратился к ламе
мистер Суд. — Господии пришел.
Жрец даже не повернул головы, настолько он был
поглощен чтением. Влажный ночной воздух был
пропитан пронзительным, дурманящим и густым запахом
масла. Тяжелый этот аромат кружил голову.
Тут лама поднял на меня глаза. Его магнетический
взгляд притягивал. Я подошел к ламе почти
вплотную. Перелистывая страницы рукописи, он некоторое
время молчал. Наконец, обратился ко мне.
— Вчера вечером странники из Тибета принесли
мне эту книгу. Но я не мог и предположить, что
обнаружу в ней хоть что-то, связанное с Бокшу.
Неужели нашлась рукопись, объясняющая мудрость
Бокшу? На худой конец, быть может, в ней есть
упоминание о тантре, Бокшу, Джаледе или других
сокровенных вещах. Неужели в этой рукописи я найду ключ
к разгадке тайны, которую тщетно пытаюсь раскрыть?
Я стоял как громом пораженный. То радость от
предстоящего открытия, то сомнение, предваряющее явное
разочарование, охватывали меня.
Я как подкошенный плюхнулся на стул рядом со
жрецом, и от моего резкого движения лампа погасла.
В полной темноте мне показалось, что дыхание
жреца стало учащенным. Я зажег лампу и посмотрел
на жреца. Но что с ним стало? Его била дрожь, как
будто темнота внесла смятение в его душу,
растревожила все его существо. Он пытался взять себя в руки и,
чтобы окончательно успокоиться, снова принялся за
чтение рукописи.
Читал он довольно долго. Наконец, остановился и
возобновил разговор:
— В тексте многое не понятно. Однако есть
упоминание о том, что мудрость Бокшу хранится в
святилище, затерянном где-то в горах. Вот прочтите сами, —
он показал мне соответствующее место.
Я буквально впился глазами в манускрипт. Это бы-
322
ла древняя книга с рисованными картинками,
выполненными какой-то диковинной краской и подписями
под ними.
Прочитав указанную фразу, я никак не мог
растолковать ее темный смысл. Впрочем, это только
разжигало мое любопытство.
Лама все еще был взволнован. Он придвинулся как
можно ближе к лампе, и тень от его головы упала на
страницу, так что буквы и слова едва различались.
По крайней мере, прочитать их стоило большого труда.
Лама растерянно качал головой, словно давая
понять, что все попытки обнаружить в книге какой-либо
смысл ни к чему не приведут, и вдруг — лицо его,
огорченное и осунувшееся, порозовело от возбуждения:
— Что я вижу? — прошептал лама, и я вплотную
приблизился к нему. — Вот ключ к разгадке тайны.
Смотрите! Магическое заклинание, открывающее путь
к мудрости Бокшу, оно начертано на некой колонне
наряду с другими надписями.
Я внимательно прочитал обнаруженный ламой
отрывок — настоящее откровение! Лама был
абсолютно прав.
— Разрешите переписать эти строки?
— Успеется, — строго ответил лама, — может
быть, найдем что-нибудь более интересное. А я уж
постараюсь все объяснить и растолковать вам
надлежащим образом.
Заинтриговав меня окончательно, лама опять
погрузился в чтение, с таким вниманием вглядываясь в
текст, словно брал под увеличительное стекло каждое
слово.
— Послушайте, уважаемый, а если вы в самом
деле отыщете магическое заклинание, этот ключ к
мудрости Бокшу, не поделитесь ли этим открытием со мной
и с мистером Судом?
В голосе его явственно прозвучала нота
бесконечного неизбывного одиночества. Многие годы он жил
бобылем, без родни и друзей, и обрести бессмертие, по-
видимому, было единственной целью всей его жизни.
К утру лама перечитал рукопись раз десять. Увы,
он не обнаружил в ней магического заклинания, но
ему все-таки удалось кое-что выяснить. Он узнал, по
крайней мере, где искать — в горном святилище.
И вот я купил подробную карту Гималаев.
Условные обозначения тех храмов, которые я собирался по-
21*
323
сетить, я пометил на карте крестиком. Выходило, что
посещать придется все храмы, поскольку каждый из
них в свое время был центром тантрического культа.
Потом мне удалось раздобыть адрес монахини,
проживающей в Рингикеше *. Говорили, что она
бессребреница, помогает бедным, звали ее Киртибаи. Когда-то
я читал о ней. Она приобрела огромное влияние в
высших кругах индийского общества, как глава большого
ашрама. Вне всякого сомнения, она была важной
фигурой, дурных отзывов о ней я не слышал.
Когда после долгих дней пути попал в ашрам
Киртибаи, она занималась йогой, а вечером у нее был
прием паломников. Вот почему в первый день мне не
удалось с ней встретиться. Последующие два дня
Киртибаи соблюдала обет молчания. По мере того, как я
знакомился с жизнью ашрама, я понимал — у Киртибаи
нет ни минутки свободного времени.
И все же я встретил ее, совершенно случайно, на
берегу Ганги, неподалеку от Майяпури Гхат — здесь
течение священной реки особенно плавное и тихое.
Киртибаи окружали ученицы и ученики, и она
показалась мне воплощенной богиней. Лицо ее было
необычайно притягательным. Потом они прошли мимо
меня, а я остался сидеть среди скал, наслаждаясь
одиночеством. Через некоторое время меня вдруг
окликнули, за мной пришел один из учеников.
Прежде чем я успел промолвить приветствие,
Киртибаи произнесла ласковым голосом:
— Сын мой, мне известна цель твоих исканий. Ты
стоишь у порога великой тайны. Иди и найдешь к ней
ключ.
Выслушав Киртибаи, я расстался с ней, искренне
поверив в желанное для меня предсказание.
По пути к своему дому я встретил человека, —
как долго я искал его! — вместе мы присели у
обочины дороги отдохнуть, он сказал:
— А когда, господин, дожди начнутся?
Что отвечать, я не знал, но, чтобы не обидеть
попутчика, произнес:
— Скоро начнутся.
— Какая ужасная жара, — заметил он и
добавил : — откуда вы родом?
* Ришикеш — знаменитый центр паломничества индусов,
расположенный у истоков Ганги,
324
Я ответил и тут же задал ему встречный вопрос:
— А вы откуда? Вы ведь живете в горах,
угадал?
Он хвастливо рассмеялся,
— Откуда я родом? — повторил он. — Я родом из
той самой деревни, на которой лежит проклятье
богини.
— Какое проклятье? — спросил я с любопытством.
— Я родом из Джаледа, — отвечал он.
— Из Джаледа! — Услышанная новость меня
просто поразила. — Это тот самый Джалед, в котором
находится храм?
— Да, господин. Та самая деревня, в которой
стоит храм богини Радж Раджешвари.
Я признался ему, что вот уже год, как я ищу
Джалед, хочу увидеть храм и встретиться с его
обитателями — тантриками.
— Господин, там нет никаких тантриков, — сказал
мой собеседник. — Действительно, храм там есть,
вернее, не храм, а его руины, но из людей там никто не
живет.
Наконец он назвал свое имя.
— Меня зовут Мани Рам.
— Я и не собираюсь там жить. Я хотел бы всего
лишь побывать в этой деревне, — сказал я ему.
Мани Рам пристально посмотрел на меня и только
потом продолжил разговор.
— Было время, когда люди потоком шли в нашу
деревню, несмотря на то, что она была вся в
развалинах, а вокруг — джунгли. Но сейчас и развалины
сровнялись с землей.
— Как далеко это отсюда?
— За два дня доберетесь. Даже если ехать на
машине, все равно придется где-то заночевать. А часть
пути хочешь — не хочешь надо идти пешком — иначе
в Джалед не попасть. Я многого не знаю, но говорят,
что на оджха * из Джаледа лежит проклятье и
поэтому они не могут долго оставаться на одном и том же
месте. Я вот тоже возвращаюсь в Джалед. Мудрость
наших предков гласит: каждый должен вернуться в
родные места. А где сейчас жители Джаледа? На них,
как и на мне, лежит проклятье. Какая-то таинственная
сила неудержимо влечет нас туда. Некоторые счита-
* Оджха — заклинатель.
325
ют, что они возвращаются, повинуясь призыву богини,
и я тоже так думаю.
— Значит, вы, как и я, направляетесь в Джа-
лед? — спросил я в надежде, что Мани Рам
расскажет еще что-нибудь.
— Да, возвращаюсь в Джалед. Уже в восьмой раз
В9звращаюсь. И каждый раз деревня выглядит все
более страшной и заброшенной. И все равно влечет к
себе.
Судя по разговору, Мани Рам был грамотным
человеком. Мне с трудом удавалось перебить его, чтобы
задать какой-нибудь вопрос, — он говорил без умолку.
— Каким был Джалед прежде, этого я,
естественно, сказать не могу, господин, но я много об этом на-
слышен, — продолжал Мани Рам. — Сто лет назад
там жили отшельники. Но уже давно жители ушли из
этого святого места: одни — в Пакистан, в Лахор, а
другие — в Патиалу, Набху, Бароду, а некоторые
даже в Америку, но где бы они ни осели, всегда готовы
все бросить и снова пуститься в путь...
— Но почему, почему они не могут где-нибудь
прижиться? — воскликнул я.
— А разве вы не знаете? Предки оджха были
священнослужителями в семьях индийских раджей. Они
толковали им магические заклинания тантризма.
Сейчас же среди выходцев из Джаледа не найдете ни
правителей, ни тантриков. Сейчас все они — скитальцы, и
одному богу известно, куда их занесет судьба, какие
испытания выпадут на их долю. Но одно ясно, этим
людям никогда не жить в Джаледе.
Я услышал весьма печальную историю. У меня
были совершенно иные представления о Джаледе и его
обитателях.
Мани Рама все говорил и говорил, пока я наконец
не понял, что существует только один способ прервать
это повествование.
— Мани Рам, давайте пообедаем.
Будто очнувшись, Мани Рам сказал:
— Настоящее мучение оджха — это чувство
голода, господин. После каждого поражения они тратят
всю оставшуюся энергию на трапезу. И взять реванш
у них не остается сил.
Он с такой жадностью набросился на еду, словно
не ел несколько дней. Впрочем, как я узнал, он вовсе
не был голоден. Просто он привык есть всегда и все
326
без разбору. Не прожевывая, он заглатывал пищу с
невероятной скоростью, так, что казалось, будто он
куда-то опаздывал. Я решил, что это отличительная
черта всех жителей Джаледа.
Я смотрел, как он ест, и меня не покидало странное
чувство радости. Вот уж не думал, что доведется
встретиться с кем-нибудь, кто родом из Джаледа. Но тайна
перестала быть романтической, обнажилась ее
житейская суть.
Когда с едой было покончено, Мани Рам взглянул
на меня и сказал:
— Итак, господин, джаледец возвращается в Джа-
лед, но не как коренной житель, а как паломник.
К развалинам домов своих предков и к храму. Он
надеется, что там исполнятся его желания. Он строит
себе жилище, но проходит несколько лет, и его дом
рушится, превращается в руины. Во всем мире нет у
него пристанища. Он обзаводится хозяйством, вдруг
какая-то неведомая сила заставляет его бросить нажитое
и вновь отправиться в путь. Всю свою короткую жизнь
он переезжает с места на место. Брахман по
рождению, он влачит жалкое существование нищего.
Лицо Мани Рама просветлело. Самоуничижение, с
каким он говорил о себе, успокаивало. Научившись
принимать поражение, он обретал душевный покой.
— Из-за этого проклятия род джаледцев каждые
пятнадцать лет кочует с одного места на другое, а кто
не выдерживает, остается или уходит раньше срока,
то его жизни угрожает опасность. Как только род
перебирается на новое место, гибель деревни
предопределена, в ней остаются лишь змеи, скорпионы, медведи,
шакалы и тигры.
— Тигры? — невольно повторил я, прерывая
рассказ Мани Рама. Я хотел убедиться, что не ослышался.
Но мое восклицание было настолько неожиданным,
что Мани Рам, казалось, испугался.
— Да, тигры и другие дикие звери.
— Значит, есть и тигры? — опять переспросил я.
— Разумеется, — подтвердил он. — Среди
развалин Джаледа только тигры и водятся. Мой отец
говорил, что в деревне с наступлением ночи пронзительно
кричат птицы. Даже теперь, заслышав эти крики,
жители соседних деревень боятся, как бы скот не
разбежался. Эти птицы летают низко-низко над головой и
криками словно предупреждают: «Беги, спасайся,
327
прячься!» Душераздирающие птичьи крики всю жизнь
преследуют джаледцев.
Я начал кое-что припоминать, и вновь меня
удивили необъяснимые совпадения. Книга Чемберлена,
дневники Меткафа, мое знакомство с ламой, предсказание
Киртибаи, и наконец, встреча с Мани Рамом, — что-
то таилось во всем этом. Но что? В цепи всех этих
случайностей только Джалед был единственным
соединяющим звеном. Мне во что бы то ни стало надо
скорее попасть туда, твердо решил я.
— Ну что ж, Мани Рам, — сказал я. — Когда
отправимся в Джалед?
— А когда начнутся дожди, господин? —
повторил он свой первый вопрос. —Отправляться туда в
сезон муссонов опасно. Подождем месяца два, пока
дожди кончатся.
— Два месяца? Нет, друг мой. Зачем так долго
ждать? Отправимся завтра. Что ты на это скажешь?
— Идти в Джалед в сезон дождей нет смысла,
туда вообще не попадешь, вода заливает все вокруг.
Кажется, что наступил всемирный потоп.
— Нет, Мани Рам, — настаивал я, пытаясь
переубедить его. — Отправимся в Джалед тотчас, так
будет лучше. Дожди пока еще не начались, и нет
никаких признаков, что они скоро начнутся. Да и не все
ли равно?
Мое волнение передалось Мани Раму.
— Может быть, вы и правы, но куда мы
спрячемся, если все же начнутся дожди?
— Что-нибудь придумаем, — горячо заверил я.
Мани Рам рассмеялся.
— Вы хотите попасть в Джалед больше, чем я.
— Так не будем терять времени.
— Хорошо, — согласился он. — Но имейте в виду:
это страшное место. Храм едва стоит, вот-вот рухнет.
Я сам поражаюсь, как еще люди не боятся входить в
него. Каждый год паломники украшают храм
флажками, но тут же резкий ветер раздирает в клочья
материю, словно какая-то тайная сила прокляла все, что
там находится.
Что же я увижу в Джаледе, подумал я. Несмотря
на то, что Мани Рам нарисовал удручающую картину,
я неудержимо хотел попасть в покинутую деревню.
На следующий день едва мы с Мани Рамом
отправились в путешествие, начался ливень. Не проехали
328
мы и восьми миль, как автобус остановился, — дорога
впереди была завалена оползнем.
— Я же говорил вам, что нужно переждать, —
сказал Мани Рам. Я промолчал.
— Водитель автобуса утверждает, что дорогу
расчистят не раньше, чем через неделю.
— Через неделю?! А другого пути нет?
— Пойдем пешком, если вы согласны. От Ришике-
ша до Сатпули доедем автобусом, а оттуда пешком до
Джаледа...
Под проливным дождем мы вернулись в Ришикеш
и оттуда поехали в Сатпули. По дороге Мани Рам
рассказал мне о нашем дальнейшем маршруте. Нам
предстояло пройти вдоль берега Наг-Ганги, к вечеру или
утру следующего дня добраться до Гаджшикара, а
там — совсем близко, в двух часах ходьбы, долина
Джаледа. Выходило, что не так-то трудно попасть в
Джалед.
В Сатпули мы узнали, что в результате затяжного
ливня Наг-Ганга вышла из берегов, причинив
окрестностям большие разрушения, а в горах начались
оползни и обвалы. Тем не менее мы купили немного
еды в дальнейший луть.
С берега Наг-Ганги было видно, как стремительно
неслась вода. Вдруг Мани Рам резко остановил меня —
с горы, грохоча, низвергалась лавина камней. Я
почувствовал, что мой проводник не очень-то охотно
продвигается вперед, опасаясь за нашу жизнь, но я был
готов на любые трудности.
По мере того, как мы углублялись в долину реки,
места становились все более дикими, берег был
сильно заболочен. Чуть-чуть оступишься и засосет
трясина — тропинка, ведущая через болото, была
единственной, к тому же она сплошь заросла колючим
кустарником. Чтобы проложить путь, Мани Рам
орудовал топориком, на это уходили часы.
— Мани Рам, — обратился я к нему, — мне очень
жаль, что я тебя втянул в это путешествие.
Он только улыбнулся в ответ и, чтобы время шло
веселее, принялся рассказывать мне предания
Джаледа.
— Когда я был еще совсем маленьким, мой дед
говорил мне, что Джалед находился под властью
колдунов-мистиков...
Но тут его повествование было прервано, прямо пе-
329
ред нами в Наг-Гангу рухнула каменная глыба,
сотрясая тишину окружающего нас леса. Мы были
настолько испуганы, что долго не решались даже головы
повернуть в ту сторону, где свалилась глыба.
— Смотри, — наконец сказал я Мани Раму,
показывая на реку, уносящую комья земли, вывороченные
с корнем деревья и кустарники. — Как ты думаешь,
ведь этот камешек мог свалиться прямо нам на
голову.
— Вряд ли. Куда большая опасность для нас —
повышающийся уровень воды. Если он еще чуть-чуть
поднимется, придется дальше пробираться вплавь.
В ту ночь мы решили не испытывать судьбу и ушли
с берега реки, нашли место для ночлега, а утром вновь
отправились в путь.
Наконец, преодолев еще немало трудностей, мы
добрались до Гаджшикхара, а оттуда отправились в Джа-
лед. На перевале Чхориягарх Мани Рам обратил мое
внимание на смутные очертания храма, видневшегося
вдали. Это был Джалед.
Итак, до Джаледа было теперь рукой подать.
ОБЛОМКИ ПРОШЛОГО
Джалед походил на самую обыкновенную
деревушку; при других обстоятельствах я никогда бы не
подумал, что это историческое место. Может быть,
прошлое показалось мне малозначительным по
сравнению с настоящим.
В Джаледе было тридцать или сорок
развалившихся домов, а храм скорее напоминал обычное жилище,
чем святую обитель. Кроме того, он одновременно
служил гостиницей, и несколько комнат,
предназначаемых для паломников, оставались незапертыми. Прямо
перед храмом росло огромное вековое дерево. Стояла
весна, сезон дождей, и все дерево было в цвету. Среди
развалин только оно напоминало о жизни и будущем.
На нашем берегу был расположен нуллах,
наполненный дождевой водой, а на противоположном
простиралась долина, лежащая между холмами, на
пологих склонах которых виднелись деревни. За ними
тянулась гряда гор, напоминавших лунный пейзаж, а
далее возвышались бело-серые уступы Гималаев. На фоне
ясного голубого неба они выглядели необыкновенно
прекрасными.
ззс
Развалины Джаледа заросли густым кустарником.
За зарослями находился храм, а позади него широкая
равнина, распаханная на множество полей. Узкая
межа, отделявшая эти поля друг от друга, была
засыпана камнями, получилась длинная невысокая
каменная стена.
По пути в Джалед кто-то сказал нам, что в деревне
живет тантрик по имени Сарвада Нанда, и мы
отправились на поиски его дома, расположенного, как мы
знали, к северу от зеленеющих полей. На первый
взгляд трудно было сказать, давно ли был построен
дом, однако среди окружавших его развалин он
выглядел совсем новым.
Дом был двухэтажным. Деревянная дверь
потемнела от дождей, отчего сам дом приобрел вид
исторической достопримечательности. Лестница была каменной,
сложенной из почти необработанных, только чуть-чуть
обтесанных валунов. За лестницей начинался коридор.
Дом украшала веранда, тоже каменная, с одной
стороны ее ограждала балюстрада. Посреди веранды было
устроено место для встреч, напоминавшее молельню.
Через открытые широкие двери на первом этаже я
увидел загоны с привязанными в них телками. Мани Рам
очень обрадовался, когда узнал, что в Джаледе кто-то
есть.
— Я знаю Сарваду Нанда, — сказал он, —
жители окрестных деревень считают, что он великий
тантрик.
Поднявшись по ступеням, мы попали в коридор,
который привел нас в комнату Сарвады Нанда.
Первое, что бросилось мне в глаза, были рельефные
изображения на дверях его комнаты, и меня не
покидало чувство, что я уже где-то их видел.
Сарвада Нанда был у себя. Когда Мани Рам
окликнул его, он тут же отозвался из глубины комнаты:
— Заходи, брат мой, заходи.
Судя по голосу, это был большой и сильный
человек. В комнате царил полумрак — такой же, как в
зарослях кустарника. Я поначалу даже не мог
разглядеть лицо Сарвады Нанда. Наконец мои глаза
привыкли к темноте, и я увидел, что он сидит на циновке.
Мы присели рядом.
— Как поживаете, Сарвада?
— Даруйте мне ваше благословение, — отвечал
Мани Раму Сарвада вычурным санскритским привет-
331
ствием. — Думаю, что для молитвы лучшего места,
чем у ног матери-богини, не найти.
— Я слышал, вы оставили ваше прежнее жилище
в Хади Сера?
— Уже несколько лет прошло. Там почти все поля
размыло во время наводнения. Согласно
предсказанию, дом, в котором я жил, неминуемо должен был
разрушиться, вот я и оставил это место.
— Где же теперь живет ваша семья?
— До последнего времени жили в Рудрапуре, а где
они сейчас, не знаю.
Наконец-то я смог хорошенько рассмотреть Сарва-
ду Нанда. Он полулежал на циновке. У него было
тело греческой статуи. Я обратил внимание, что он
постоянно обводит глазами комнату, то поднимает глаза
к потолку, то глядит прямо на нас. Когда он говорил,
в его голосе была какая-то таинственность.
— Я уже давно живу здесь. Служу
матери-богине, — пояснил он.
— Я встретил этого господина по пути в это святое
место, — сказал Мани Рам. — Он тоже очень хотел
попасть в Джалед, поскольку интересуется тантрой.
— Джалед — самое подходящее место для
исследований тантрических тайн, — ответил Сарвада Нанда и
поглядел на меня. — Сюда приходят толпы людей с
той же самой целью.
Пока он говорил, я попытался в полумраке как
следует рассмотреть его комнату. По сути, это была
одна комната с перегородкой между двух огромных
колонн. Я присмотрелся внимательнее и увидел, что
колонны очень древние и также покрыты рельефными
изображениями.
— Я уже читал описание этого места в старинных
английских книгах, — сказал я. — По пути Мани Рам
рассказал мне немало страшных историй о Джаледе.
Сарвада Нанда рассмеялся:
— Это спокойное и святое место. Сейчас уже по
всей деревне не осталось почти ничего, что
напоминало бы о его былом величии.
— Неужели? — удивился я.
— Да, именно так. Несколько лет назад какой-то
господин производил здесь раскопки, и все, что он
нашел, увез с собой, — даже камни из древних стен.
— Что же тогда осталось? — печально спросил
332
Мани Рам. — Неужели нигде, даже здесь, нет ничего
от подлинной старины?
— Неужели не существует никаких запретов
против такого расхищения? — спросил я.
— Конечно, запреты существуют, но их нетрудно
обойти, и многие так поступают. Любой, кто получит
разрешение на раскопки, может перекопать весь
Джалед.
— Но я пришел сюда с другой целью,
необычной... — сказал я и замолчал, не желая раскрывать
тайну до конца, но было уже поздно.
— У всех, кто приходит сюда, желания
необычные, — ответил он ледяным голосом, и лицо его
помрачнело. В его глазах промелькнула какая-то мысль,
они оживились, но едва я снова взглянул на него, как
глаза его тут же погасли и вновь стали сонными.
Однако меня не обескуражили ни холодность его
приема, ни таинственность в его голосе — я решил не
отступать. Раз уж я добрался до Джаледа, то должен
все узнать, сказал я себе. Да, я буду тверд.
— Сарвада Нанда, — обратился я к нему по
имени, пытаясь перейти на дружеский тон. — Уже много
лет я занимаюсь исследованиями и только теперь
решил прийти сюда.
Он рассмеялся и сказал:
— Надеюсь, ваши старания не пропадут даром.
И тут я обратил внимание, что Мани Рам заснул.
Я хотел еще о многом расспросить Сарваду Нанда, но
по его деревянному голосу понял, что ему нет
никакого дела до тех, кто стремится раскрыть тайну
Джаледа. Хотя, казалось бы, все должно было быть совсем
наоборот, потому что те, кто приходил в Джалед, либо
были паломниками, либо искателями тантрических
тайн. Как бы хотелось, чтобы и у тех, и у других
наладились хорошие отношения и обнаружились общие
интересы. Может быть, он опасался, что людьми движет
алчность, и они приходили в Джалед только затем,
чтобы забрать отсюда все и ничего не оставить. Я
стушевался, было ясно, что не так-то просто завоевать его
расположение.
Сарвада Нанда поднялся и сказал:
— Не хотите ли покурить вместе со мной? — Я
отказался. Сарвада достал из темного угла комнаты
большой кальян, приготовил его, затянулся, было
833
слышно, как булькала вода. По комнате поплыло
облако табачного дыма.
— Мани Рам, — окликнул он моего попутчика, —
не хочешь ли покурить? Это тебя взбодрит.
И он подвинул кальян к нему. Мани Рам
проснулся и протер глаза.
— Я, кажется, заснул, — сказал он и смущенно
засмеялся.
— Сон это самое лучшее лекарство для
человека, — сказал Сарвада Нанда. — Он избавляет от
усталости и дарует бодрость. Поспишь совсем немного, а
польза от этого огромная.
Сарвада Нанда курил кальян, наслаждаясь
ароматом табака.
— Вообразите себе, как приятен должен быть
вечный сон, — продолжал он как бы в забытьи. — Сон...
Он так же притягателен, как и бессмертие.
Бессмертие... Это слово, как молния, блеснуло у
меня в сознании. Бессмертие — это тот же мираж,
подумал я, потому что оно неощутимо и существует
только во времени.
Голос Сарвады Нанда снова вернул меня к
действительности.
— Многие тысячелетия вплоть до наших дней
способность человека воспринимать мир заставляет егг.
искать именно эту истину. Вас это, наверное, не
удивляет, — обратился он ко мне, — поскольку вы,
конечно же, изучали те книги, в которых говорится, что в
священных лесах Джаледа мудрецы постигли тайну
бессмертия.
Я взглянул на Сарваду Нанда лишь для того,
чтобы подтвердить его слова. Я весь горел от
возбуждения.
— Мани Рам тоже рассказал мне много
интересного о Джаледе, — сказал я.
— Жители Джаледа очень болтливы, больше всего
в жизни они любят выдумывать разные небылицы.
Неважно, старые они или молодые, но их всегда можно
узнать по болтливости. — Сарвада Нанда близко
наклонился ко мне, и я видел, как движутся его губы. —
Несмотря на то, что Джалед реально существует, мне
иногда кажется, что эта деревня — какой-то миф,
такой же неосязаемый, как и само бессмертие. Я провел
здесь столько лет...
334
Мани Рам сидел в углу комнаты как зачарованный
и не переставая курил.
Я почувствовал, что теперь настал мой черед что-
нибудь сказать.
— Иностранцы пишут, что Джалед — это тантра-
питх *, значение его огромно, сюда собираются тант-
рики со всех концов света. Я читал, что в книгах,
которые находятся здесь, содержатся обширные
сведения о тантре.
Я намеренно не упомянул рукописи, раскрывающие
мудрость Бокшу, опасаясь, что Сарвада Нанда примет
меня за вора или контрабандиста, промышляющего
старинными вещами.
Затем снова заговорил Сарвада Нанда.
— Здесь, по-моему, сохранилась уйма книг. Часть
из них погребена под развалинами, другие находятся
под землей в храме или подземных галереях.
Наконец-то Сарвада Нанда не выдержал и сказал
то, что я старался у него выведать.
— А правительство не пыталось организовать здесь
раскопки?
— Представители археологического отдела
приезжали сюда раза два или три и действительно
начинали раскопки. Но вскоре все рабочие разбежались —
ими овладел страх. Видите ли, Джалед — ужасное
место. Развалины кишат змеями — шагу не ступить.
— Так что же, археологи уехали ни с чем?
— В общем-то да, сделали кое-какие
фотоснимки — и все.
Тут Мани Рам встрепенулся, вскочил на ноги и
воскликнул :
— Сарвада, я хочу осмотреть храм.
Сарвада Нанда тоже поднялся с циновки.
— Мне пора приступить к третьей молитве. А вы
ступайте к храму — я люблю молиться в одиночестве.
— Туман рассеялся, — сказал Мани Рам,
повернувшись ко мне.
Мы было уже собрались идти, и только тут я
заметил, что закатное солнце уже освещало холмы, а по
небу одно за другим бежали облака. В южной части
долины деревья были покрыты изморозью, мокрые
склоны гор сверкали в солнечных лучах.
* Тантра - питх — место паломничества последователей
тантры.
335
Так наступила моя первая ночь в Джаледе.
Впереди по обе стороны простирались поля, за
домом плотно рос кустарник. Долины, поля, равнины,
кое-где уже покрытые лесом, — всюду, куда ни
бросишь взгляд, — зелено, и все объято странным
дремотным покоем.
Я еще раз взглянул на заросли кустарника.
НОЧЬ В ДЖАЛЕДЕ
Мы направились к храму тропинкой, пролегавшей
среди полей. А Сарвада Нанда пошел через лес к
водопаду, у которого он собирался молиться.
Вдоль дороги росли деревья, их когда-то посадил
Сарвада Нанда, а теперь они разрослись в целый сад.
У обочины цвели невысокие яблони, а за ними —
другие деревья. Все они были очень красивы, как будто
их нарисовал художник.
Мани Рам тоже смотрел, зачарованный этой
красотой.
— Сначала все были уверены, что фруктовые
деревья не приживутся в Джаледе, — сказал он мне, —
но Сарвада, великий тантрик, делом доказал, что
думать так — глупость. Благодать матери-богини
ниспослала нам обилие фруктов. Посмотрите, все ветви
усыпаны плодами!
Пока мы шли к храму, сумерки сгустились, но его
громада отчетливо выступала из темноты.
Поднявшись по маленькой лестнице, мы оказались на веранде.
Здесь дул сильный ветер, и нас пронзил странный
холод, охватил какой-то озноб, казалось, от него никогда
не избавиться.
У входа в храм Мани Рам низко склонился.
— Как появится жрец, чтобы совершить вечерний
обряд зажигания огней, так и войдем в храм.
Я оглядел двери, стены и окна храма. Стены были
в очень плохом состоянии — краска на них
облупилась. Деревянные двери в червоточинах — передо
мной был тот самый Джалед, о котором я столько
слышал.
Мы несколько раз> не проронив ни слова, обошли
храм. Наконец, Мани Рам не выдержал и сказал:
— Не приоткрыть ли нам дверь и не взглянуть ли,
что там, а потом уж вернемся в дом Сарвады Нанда.
336
Мы вошли, и я чуть не задохнулся — гнилостный
запах, стоявший в помещении, был невыносим.
— Подойдите ближе и поклонитесь, — сказал
Мани Рам. Он что-то пробормотал и склонился до самой
земли. Больше я так ничего и не увидел. В кромешной
темноте Мани Рам взял меня за руку, и не успел я
опомниться, как мы были на свежем воздухе. Мы
вновь заперли дверь и пошли на веранду, где с
удовольствием вдыхали сладкий аромат цветов.
Под покровом ночи, по дороге к дому Сарвады Нан-
да, мы ели вкусные фиги. И вот, наконец, дом. Кто-то
успел аккуратно разложить наши вещи. Я обратил
внимание на большой деревянный ящик, стоявший в
комнате, его черный цвет показался мне загадочным.
Но тут я сообразил, что ящик почернел, вероятнее
всего, от старости. Этот ящик занимал весь простенок в
комнате. Здесь все было очень старым: на одной
стороне, вдоль деревянной перегородки, висела занавеска,
что-то закрывавшая. Даже пропитанный дымом
воздух и тот казался тысячелетним.
Я взглянул на потолок и ужаснулся — доски
прогнили и могли в любой момент рухнуть. Я похолодел
от страха и не знал, что делать. И тут кто-то вошел в
комнату.
Я подумал, что вошедшая девушка — служанка
Сарвады Нанда, она несла в руках поднос, на котором
стоял чайник и чашки. Это было очень кстати.
Она поставила поднос и поздоровалась с нами.
Я обратил внимание, что девушка красива той
красотой, которая всегда присуща горянкам. Она
улыбнулась на приветствие Мани Рама:
— Пандит-джи * только что сказал мне о вас. Я
видела его у водопада, когда брала воду. Он там
молится.
Она говорила быстро и отрывисто, и я уловил
какую-то едва заметную кокетливость в ее голосе.
— Я чуть было не испугался, — сказал я,
обращаясь к Мани Раму.
— Испугались? Чего же? — спросила она меня и
рассмеялась. На мгновение мне показалось, что
зазвенели колокольчики.
— Я испугался, что потолок вот-вот обрушится —
* Пандит-джи — то же, что пандит (ученый), с
почтительным оттенком.
22 Бессмертный лотос
337
он весь прогнил, — сказал я, и Мани Рам вслед за
мной посмотрел на потолок.
— Не волнуйтесь, — успокоила она нас, — доски
чуть-чуть прогнулись. Никакой опасности нет. Так мне
говорил пандит-джи.
Мани Рам еще раз поглядел на потолок.
— Нет, все-таки есть опасность. Сарвада Нанда
должен прибить эти доски.
Но его слова не произвели на служанку никакого
впечатления, она вышла из комнаты. Мани Рам как-
то странно хихикнул.
То ли потому, что мы устали после нашей
прогулки к храму матери-богини, то ли потому что в Джале-
де было холодно, но, оказавшись в тепле, мы
мгновенно заснули. Нас разбудила девушка, позвала к ужину,
мы поняли, что заснули прямо на полу на циновке,
предназначенной для медитации.
— Что, Сарвада Нанда уже вернулся? — спросил
Мани Рам,
— Нет еще, пандит-джи возвращается в полночь.
— В полночь? — удивился я.
После ужина мы опять заснули. Я неожиданно
проснулся за полночь и почувствовал, что за дверью кто-
то есть. Я встал и, не зажигая фитиль в фонаре,
спросил:
— Кто там?
— Должно быть, это ветер, — ответил мне голос
Сарвады Нанда.
— Как, вы уже вернулись?
— Да, — сказал Сарвада Нанда, — только что. Вы
плохо закрыли дверь — чуть толкнул ее, и она
открылась. Разве Рикхли не говорила вам, что вокруг полно
диких зверей и двери нужно как следует запирать?
— Я ничего этого не знал, — ответил я и
поглядел на часы — было три часа утра.
— Вы легли спать довольно рано.
— Да, сильно устали с дороги, — сказал я. —
Мани Рам еще и днем немного поспал.
— Говорят, что в этих святых местах существует
какая-то непонятная сила, способная мгновенно
усыпить человека.
— Я никогда так не спал, словно всех чувств
лишился. Даже не помню, как закрыл глаза...
— Возможно, вы попали под власть этой
магической силы.
338
Сарвада Нанда глубоко вздохнул.
— Когда видишь нечто такое, чего понять нельзя,
считай, что ты попал под власть магии. Это
техническая сторона тантры. На протяжении многих
тысячелетий полагали, что подобные вещи и составляют
часть тантры и ее мощи.
— Да... — сказал я, серьезно размышляя над
услышанным.
Сарвада Нанда решил, что я заснул, и больше
ничего не добавил.
Наступила тишина, и я так глубоко задумался, что
совсем забыл обо всем окружающем. Внезапно меня
привели в чувство чьи-то резкие всхрапы. Я сразу не
понял, то ли это похрапывал Мани Рам, то ли это был
рык какого-то зверя. Может быть, мне нужно было бы
как следует разобраться во всем этом, но тут меня
опять сморил сон.
Спустя некоторое время я снова услышал какой-то
звук. Это был, как мне показалось, стук в дверь, по
крайней мере, на этот раз я мог твердо сказать, что
это не ветер, потому что в дверь стучали настойчиво и
уверенно.
Я хотел было позвать Сарваду Нанда, но не
решился его разбудить. Прошло еще немного времени, и я
был готов поклясться, что в дверь кто-то скребется.
Звук когтей был достаточно ясным, хотя и слабым.
Через секунду кто-то зарычал и очень громко —
конечно же, это не мог быть храп спящего человека!
Сарвада Нанда тут же проснулся. Зажег фонарь,
схватил оказавшуюся под рукой длинную палку,
распахнул дверь и шагнул в темноту.
За ним следом выскочил Мани Рам. Несмотря на
некоторую облачность, ночь была тихая и лунная.
— Сарвада, это Бокшу. Да, да, Бокшу. Этот
злодей, должно быть, где-то прячется!
В то же мгновение что-то черное и огромное
метнулось с веранды вниз и с шумом бросилось в
сторону полей.
— Может быть, это тигр.
— Сарвада, тебе нужно завести ружье, — сказал
Мани Рам. — Здесь в кустах водятся дикие звери.
Сарвада ничего не ответил. Сжимая палку в руке,
он стоял на ступеньках у входа в дом.
— Ну что ж, — обратился он наконец к Мани Ра-
22*
339
му, — сейчас, пожалуй, лучше всего для нас —
отправиться спать.
Я не сдержался и спросил:
— Пандит-джи, а какая разница между Бокшу и
тигром?
— Огромная, — ответил он, — Бокшу — это
искусственная сила, а тигр — природная. Созданное
природой — целенаправлен©. Природа — это всегда
равновесие. Все созданное природой сохраняет равновесие
целого. Вот почему искусственная сила стремится
нарушить природное равновесие. Неужели непонятно?
Более того, Джалед и есть пример такого нарушения.
Если человек способен использовать силу неразумно и
неестественно в своих собственных интересах, то он
нарушает равновесие в природе и отсюда возникают
различные проблемы. А потом из-за его самодурства
страдают целые поколения.
Сейчас смысл Бокшу более-менее прояснялся. Сар-
вада Нанда, должно быть, постиг тайну мудрости
Бокшу, и от одной мысли об этом на душе у меня
стало легко и радостно.
На следующий день я проснулся поздно. Мани
Рам уже искупался в водопаде, до него было рукой
подать, и собрался в храм. Он объяснил мне дорогу, и я,
взбодренный утренним солнцем, спустился по
тропинке к водопаду. Вода в нем была очень холодной, и
встав под бьющиеся наотмашь струи, я избавился от
остатка сонливости. Вокруг водопада росли
раскидистые мощные сандаловые деревья, рядом с ними
остальные деревья выглядели карликами.
Я вернулся и предложил идти через развалины.
Однако Мани Рам этим путем идти не захотел и пошел
полями. Я издали смотрел на залитый солнечным
светом ландшафт: на овраги, густые заросли кустарника,
руины на далеком холме. Смотрел, не отрывая глаз,
но Мани Рам ничего этого не хотел замечать.
На веранде храма ветер играл листьями жасмина,
вокруг было много цветов, а далее начиналось
широкое поле, усеянное костями животных. Над цветами,
на темно-синем небе то там, то здесь застыли облака,
на фоне которых контрастно выделялись далекие
вершины Нагджидхара. На востоке тучи стояли сплошной
стеной, но в их разрывах проглядывала густая синева
340
неба. В расположенной ниже долине глаз различал
неподвижные серые воды Ганги. Казалось, вся долина
замерла в бесконечности времени.
Мы вошли в храм, солнце стояло 9 зените и его
лучи кое-где освещали темные оводы. Множество
деревянных ящиков занимало почти всю стену до самого
потолка, а рядом со мной лежали набитые чем-то
доверху мешки.
Мы обратили внимание, что внутренние двери
храма открыты, и вошли в них. Оглядевшись вокруг,
нетрудно было убедиться, что эта часть храма самая
древняя и что на всем здесь лежит печать тайны.
Аромат благовоний перебивал тяжелый гнилостный
запах.
В середине храма, на полу, находилась огромная
плита черного мрамора, а на ней стоял сосуд для
священного огня. На другой мраморной плите
возвышался пустой золотой трон, а под ним множество
небольших металлических идолов, головы которых украшали
крошечные золотые и серебряные венки. По обеим
сторонам стояли светильники, два из которых горели.
Еще один светильник, находившийся прямо под
троном, освещал все вокруг каким-то необыкновенно
ярким светом.
Неподалеку от трона, рядом с мраморной плитой,
в земляном полу, была выкопана яма.
— Мани Рам, что это? — спросил я.
— Это сосуд для сбора крови жертвенных
животных. Еще один сосуд, но больший, чем этот, находится
под каштаном, там в поле, за храмом. Молящиеся
приносят в жертву животных и наполняют оба этих
сосуда кровью, иначе ритуал не имеет силы.
Прямо перед троном стоял маленький шкафчик,
который, по-видимому, никогда не открывали, а вверху
над троном и сосудом для священного огня
простирался балдахин, поддерживаемый с четырех сторон
колоннами.
В некоторых местах стены храма полиняли
совершенно; в одном из его закутков находился водоем, на
поверхности которого едва держались увядшие
цветочные гирлянды.
— Мани Рам, скажи, что это за идолы, — спросил
я, сгорая желанием узнать как можно больше обо
всем, что видел вокруг. Но прежде, чем он успел отве-
341
тить на мой вопросов храм.вошел голый человек и
направился к сосуду для священного огня.
— Приветствую тебя, о жрец, — сказал ему Мани
Рам.
— Ом Шивам Намайя *! — отвечал жрец. — Мани
Рам, когда ты пришел в Джалед?
— Мы пришли вчера вечером.
— Ну что ж! — сказал жрец, собирая какие-то
вещи вокруг сосуда для священного огня. — Если бы ты
пришел в Джалед месяц назад, то застал бы здесь
несколько паломников, они остановились на постоялом
дворе. Они вели себя недостойно. Расположились у
стен храма и никого, даже меня сюда не пускали.
— Они молились здесь? — спросил Мани Рам.
— Совершали обряд хаваны, то есть поклонения
огню, убивали жертвенных животных и ели их мясо.
Жрец стал расставлять священные атрибуты,
готовясь к молитве. Затем он начал повторять мантру, а
Мани Рам как истинный верующий согнул спину еще
ниже.
— Потом произошло нечто очень странное:
однажды они разом все исчезли. Брат мой, поверишь ли ты,
но они сидели под деревом в двух шагах от храма, я
видел их, когда входил в храм, когда же через
некоторое время я выходил оттуда, их уже не было. Я их
искал везде, но они пропали, брат мой. Исчезли!
— В самом деле, невероятно, — сказал Мани Рам.
Жрец сел и скрестил ноги, готовясь к молитве.
Затем он начал повторять мантру.
Прошло немного времени, и жрец возжег
священный огонь. Дым уходил через пустой оконный проем.
Однако часть дыма скапливалась в помещении. Во
время этого обряда я сидел на большом гладком камне
рядом с троном. Проем был за моей спиной и,
оборачиваясь, я видел каштан, стоящий на улице.
Существовала огромная разница между внешним
миром и миром этого храма. Один был реальным,
другой — мистическим.
Жрец закончил обряд и свежим пеплом из сосуда
для священного огня помазал нам лбы.
— Итак, Мани Рам, на много ли дней ты
приехал? — спросил он.
— На этот раз — на много, пандит-джи.
* «Хвала Шиве!» (исковерканный санскрит).
342
— Похвально, брат мой. Джаледцам необходимо
приходить сюда. Запомни, нет места паломничества
более священного, чем земля предков.
— Пандит-дяш, это мой друг, он пришел в Джалед
на несколько дней. Он хотел бы посмотреть рукописи.
— А-а... — произнес пандит-джи с недоверием. —
За год сюда приходит столько людей, Мани Рам. Одно
время я сам решал, кому показывать рукописи, а кому
нет. Но теперь требуется разрешение панчаята *.
— Ты хочешь сказать, что мы можем посмотреть
эти рукописи только с его разрешения?
— Да, это так, но почему это тебя удивляет?
Рукописи представляют огромную ценность. Панчаят
правильно сделал, что...
— Если они в самом деле ценные, то почему
хранятся в коробках?
— В этих коробках находятся другие коробки, а
некоторые из них закопаны в подвале, — ответил
жрец.
Мы поднялись, жрец тоже встал. Как я уже
говорил, когда мы вошли в храм, то обратили внимание на
мешки, лежащие у стены.
— А что находится в этих мешках? — спросил я
у жреца.
— В них тоже рукописи, брат. Но и на их просмотр
нужно разрешение панчаята. Пойдемте со мной, я
покажу вам подвал.
Жрец повел нас в угол одной из комнат и вытащил
из стены часть плиты. В лицо пахнул ужасный
тошнотворный смрад. Этот запах выносить было невозможно.
— Там такое количество рукописей, что не
сосчитать, — сказал жрец. — Никто еще не составил их
полного списка.
Из этой дыры, ведущей в подвал, шел смрад
смерти, и я вздохнул с облегчением, когда жрец поставил
плиту на место.
Придя в себя, я начал размышлять над тем, что
сказал жрец. Мне стало ясно, что среди этих книг,
возможно, находится та самая, которую я так стремился
заполучить и прочитать.
* Панчаят — совет, орган местного самоуправления в
деревнях, состоящий из председателя, секретаря и от 5 до
31 члена.
343
ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ
— Итак, она служанка Сарвады Нанда, тантри-
ка? — снова спросил я пастуха, полагая, что, может
быть, он имеет в виду другую женщину,
— Не совсем так, хотя она и прислуживает в доме.
Важно то, что она девственница. Тут всякий знает, что
Сарвада занимается тантризмом, а в тантрическом
колдовстве месячным девственницы отводится особое
место. Поэтому она больше, чем служанка.
И прежде, чем я успел задать следующий вопрос,
пастух погнал своих овец к развалинам.
Перед заходом солнца Сарвада Нанда отправился
на прогулку, а немного погодя и Мани Рам решил
последовать его примеру.
— Прошу вас, не заходите далеко в заросли, —
предупредил он. — Там полно диких зверей. Сегодня
утром Ананта, пастух, сказал мне, что не досчитался
овцы — ее унес тигр. А произошло это в зарослях.
Значит, пастуха, с которым я говорил, зовут
Ананта, подумал я про себя.
Делать мне было нечего, и я решил подышать
свежим воздухом. С веранды были видны окрестные
деревни, небо очистилось от облаков, развалины храма
сливались в сумерках с находившейся за оврагом
деревней. Какая-то загадочная тьма упала на поля и леса.
И тут ко мне подошла Рикхли Дай и сказала:
— Хотите чаю?
Я кивнул головой и внимательно оглядел ее. Она
была хорошо сложена. Глаза у нее были влажные и
таинственные. В самом деле она была обворожительной.
Я собрался что-то сказать, но она уже повернулась,
ушла готовить чай.
Я задумался о том, что связывает ее и Сарваду
Нанда. Он был по меньшей мере вдвое старше ее, но
выглядел все еще крепким, умеющим постоять за
себя. Она же была его противоположностью —
совершенно беззащитной и нежной. Я вспомнил, что
пастух намекал мне о каких-то странных отношениях
между ней и Сарвадой Нанда, и я решил выяснить, в
чем же здесь дело.
Вскоре она возвратилась с подносом и поставила
передо мной чай. Однако ни на минуту не
задержалась со мной, тут же ушла к себе на кухню. Я выпил
344
чай, хотел ее поблагодарить и тут заметил, что она
стоит в дверном проеме.
— Рикхли Дай, иди сюда, — позвал я ее. — Ты не
знаешь, куда ушел Сарвада Нанда?
Она словно застыла.
— До наступления ночи он обычно молится, —
наконец ответила она.
— Сарвада Нанда молится в храме?
— Вовсе нет, — рассмеялась Рикхли Дай, ее
позабавила моя неосведомленность.
Я был в этих местах чужим, и она, судя по всему,
решила, что я толком ничего не знаю о Сарваде Нанда.
— Он молится на берегу реки Дев.
Я знал это место, там грохотал водопад.
— Не пойти ли мне туда?
— Нет, нет... — испугалась Рикхли Дай. — Как
это вам в голову пришло? Ведь пандит-джи сейчас там
молится. К тому же это место опасное.
— А ты откуда знаешь?
— Сарвада Нанда говорил мне, что одно время там
сжигали трупы, а сейчас приходят на водопой дикие
звери. Он говорил, что чуть было не угодил к ним в
пасть.
— Я вижу, тебе даже говорить об этом страшно.
Откуда у женщин такое преувеличенное представление
об опасности?
— Я вовсе не из тех женщин, — твердо сказала
Рикхли Дай, — в наших краях женщины не робкого
десятка. Не верите мне, так скоро сами в этом
убедитесь. Чтобы жить здесь, необходимо мужество — и
мужчинам и женщинам.
Она замолчала. Ее украшал даже ее вспыльчивый
характер.
— Откуда ты родом?
— Моя деревня отсюда далеко, она называется
Джанисар.
Я обратил внимание, что как только она
произнесла эти слова, ее рассерженное лицо вновь стало
безмятежным и доверчивым, как у ребенка.
— Говорят, тебя, как и Сарваду Нанда, завлекла
сюда одна и та же цель? Это правда?
Она мгновенно покраснела, словно пожар вспыхнул
в лесу. Я понял, что вопрос мой не к месту, но было
уже поздно.
Она ответила не сразу.
345
— Вам не следовало бы задавать этот вопрос.
— Прошу, прости меня, я вовсе не собирался
сделать тебе больно.
— Ничего страшного, — ответила она и села у
порога, пристально смотря мне в глаза. Мне показалось,
что она плачет.
— Не беспокойтесь, — тихо сказала она. —
Просто вы ничего не знаете, и поэтому задаете такие
вопросы. Есть люди, которые говорят обо мне всякие
гадости. Был такой момент в моей жизни сразу после
приезда сюда, когда я всерьез думала о самоубийстве.
Невозможно было слышать, что они говорили за моей
спиной.
По ее голосу я понял, что она едва сдерживается,
чтобы не разрыдаться.
— Я из очень бедной семьи. Мой отец умер, а за
его неожиданной смертью последовали сплошные
несчастья. Правда, моя старшая сестра попала в дом к
богатым людям и сейчас живет, не зная забот. Я была
у нее однажды... Это было как в сказке. А на меня
свалились одни беды.
— Да... — протянул я, не зная, что ей ответить.
— Однажды в наш дом пришел пандит-джи и
потребовал, чтобы мать отпустила меня с ним...
— Зачем? — спросил я.
— Помогать ему в ритуале поклонения богине.
Я до сих пор не знаю, что со мной будет и для какой
жертвы готовит меня пандит-джи. Я слышала от
людей, что в любом случае ничего хорошего мне ждать
не приходится.
На минуту она замолчала, перевела дыхание.
Я видел, что она очень взволнована и дышит тяжело,
как будто запыхалась во время быстрого бега. Немного
успокоившись, она продолжила свой рассказ.
— Неподалеку в деревне Тингри живет несколько
тантриков, но никого из знакомых я там не встречала.
Как и раньше, сюда приходят на богомолье. Жители
окрестных деревень убеждены, что всякий паломник,
если напишет самое сокровенное желание на листке
бумаги и зароет этот листик в землю, непременно
получит желаемое в течение двадцати одного дня.
— И ты в это веришь?
— Многие приходят сюда с подобной целью. Даже
старики, предки которых жили здесь, верят в это
348
странное поверье. Я ежедневно наблюдаю
нескончаемый поток паломников.
Она замолчала, и по лихорадочному блеску в ее
глазах я заключил, что она вспоминает что-то важное.
— Еще школьницей я прочла немало
фантастических историй об этой деревне. Сейчас я нахожусь
здесь, и ее жизнь проходит перед моими глазами.
— А мое желание сбудется? — пошутил я, желая
еще больше разговорить ее. Мне так хотелось
поподробнее разузнать и о ней самой, о Сарваде Нанда и о
тантрических секретах.
— Ну что же, попробуйте. А что вы хотите
загадать? Пандит-джи сказал, что ваша цель — написать
книгу об этой деревне. Не так ли?
— Не совсем. Я пришел сюда, чтобы найти одну
старую книгу. Интересно, исполнится ли мое желание?
— Вы, конечно, найдете эту книгу, — ободрила
меня Рикхли Дай, — я в этом твердо уверена. Пандит-
джи сказал, что в прошлом году среди развалин было
найдено несколько книг.
— Я тоже хочу начать поиски с осмотра развалин.
Мне нужен помощник.
— Я могу вам помочь. Я знаю такого человека, он
мой земляк. Сейчас он живет в деревне Дхар совсем
рядом. Иногда приходит сюда.
Видя, что она искренне хочет мне помочь, я
немного растерялся.
— Ну что же, решено, — сказал я осторожно. —
Когда он придет, ты нас познакомишь.
Она кивнула головой, и на ее лице появилась
довольная улыбка, говорящая, что она рада мне
услужить.
Легкий вечерний свет упал на ее лицо, и я подумал,
что никогда не встречал такой красивой женщины,
даже в городе. У нее были пунцовые губы, а черты лица
правильные, тонкие.
Размышляя о невероятных трудностях, которые
ожидали меня впереди, я вдруг заметил, что
наступила ночь. Далекие горы исчезли, как будто их не было
вовсе.
Темнота... Темнота в Джаледе непроглядная,
тяжелая, густая, давящая. В двух шагах ничего нельзя
различить.
В комнату вошла Рикхли Дай, держа лампу в руке,
и только тогда я окончательно осознал, какой же кру-
347
гом царил мрак. В свете лампы ее лицо дышало
покоем, а мои глаза скользили по ее телу, наслаждались
его красотой, и тут я заметил, что одна грудь у нее
обнажилась. При виде этой мраморной груди кровь
застучала у меня в висках, но мне удалось сдержать
себя. Она повесила лампу на гвоздь, который торчал из
длинного шеста, прислоненного к стене. На улице
стояла тишина, она, как ковер из осенних листьев
покрыла пространство.
Рикхли Дай некоторое время молчала, затем
сказала:
— Когда придет Атма Нанда, я переговорю с ним
о вашем деле.
— Кто этот Атма Нанда? — спросил я в
замешательстве.
— Это тот самый человек, который поможет вам
найти нужные рукописи.
— А какое отношение имеешь ты к тантрическому
ритуалу?
Она опять сильно побледнела. Может быть, мне это
показалось, а может быть, я попал как раз в самую
точку. Но она снова овладела собой и прошептала:
— А что вы знаете о тантре?
И прежде, чем я успел ответить, сказала:
— Чтобы овладеть знанием тантры, необходимо
очень многое. И как только Сарвада этого добьется, мы
поженимся.
— Но ведь у него есть уже жена.
— Да, но здесь в горах многоженство в порядке
вещей. Это старый обычай. У моего отца было две жены.
А в деревне Тингри я знаю по крайней мере десять
мужей-двоеженцев. Если бы мой отец не умер... —
сказала Рикхли Дай, усаживаясь у порога, — я была бы
женой Атмы Нанда, но...
Она вдруг как-то сразу осеклась, и я заметил, что в
глазах у нее стоят слезы.
— Что же произошло? — мягко спросил я. — Вы
расстались?
Рикхли Дай заплакала.
— Нет, нет, господин. Виновата во всем бедность,
пришедшая в нашу семью со смертью отца. Не буду
скрывать, что в нашей деревне бедных девушек
продают. Бог знает, почему мать...
Я почувствовал, что горло у нее перехватило, ей
было трудно говорить.
343
— Я не верю, что у тебя нет выхода, — попытался
я успокоить ее.
— Нет, это конец. Только когда я вижу Атму Нан-
да, я по-настоящему счастлива.
— Если бы пандит-джи не купил меня, то я
непременно убежала бы с Атмой Нанда.
Она помолчала, а потом добавила:
— Атма Нанда очень боится. Он говорит, что если
мы убежим, то это будет предательство. Но это еще не
все, матерь Радж-Раджешвари будет преследовать нас.
Предательство... Душу человека медленно убивают,
подумал я про себя, а этот человек тем не менее
подчиняется воле другого, тоже рискующего жизнью.
Зачем это нужно? Мне было жаль Атму Нанда, и мне
стало стыдно, что я часто думаю только о себе.
Я взглянул на Рикхли Дай и увидел, что она хочет
сказать что-то еще.
— Люди, которые приходят сюда, надеются на
исполнение желаний, но я не могу себе и этого
позволить. Пандит-джи говорит: «Рикхли, добьемся
главного, и ты получишь все, что пожелаешь».
— Значит, тогда ты можешь просить, что
пожелаешь?
— Да, только тогда... — ее голос сник. — Но
зачем мне это будет тогда? Даже если я получу весь мир,
мне он тогда будет ни к чему.
— Говорят, пандит-джи тоже ищет какие-то
рукописи? — поделился я с ней своими подозрениями.
— Нет, — засмеялась она, — это пустые
разговоры.
— Что ты хочешь сказать?
— Истинное знание Джаледа — это что-то другое,
и овладеть этим знанием нельзя из-за проклятия.
— Знаешь ли ты что-нибудь об этом знании?
— Нет, не знаю. Когда мать продала меня панди-
ту-джи, она сказала, что мы отправимся в Джалед, что
пандит-джи хороший человек и говорит правду.
— Он и в самом деле говорит правду?
— Так говорила мать, однако я этому не
поверила, хотя и не знаю почему. Мне не дает покоя
страшное предчувствие. Сейчас вы сами убедились в том,
насколько колдовские и мрачные здесь ночи.
Разговор наш становился оживленней и
доверительней, и вдруг с полей донесся голос Мани Рама.
— Атма Нанда тоже идет, — заметила Рикхли
349
Дай. Похоже, что она видела своего любимого даже в
кромешной темноте. Я почувствовал, как она вся
затрепетала. Это было волнение простодушной девушки.
РАСКОПКИ: СЛЕДЫ ДРЕВНЕГО ДЖАЛЕДА
По моей просьбе Мани Рам получил разрешение у
панчаята на раскопки в развалинах. От меня только
потребовали не разрушать и не разбирать стены.
Мы отправились в квартал Джьештха. Это было
одно из тех мест среди развалин, которое я наметил
осмотреть. Пока мы нашли этот квартал, ушло
полдня.
Жители окрестных деревень считали, что в этом
месте хранятся несметные сокровища. Согласно древнему
преданию, правитель Джагат Шах получил их в дар
от некоего тантрика и многое раздал нищим, но кое-
что осталось. Вот почему на протяжении веков люди
приходят сюда в поисках сокровищ. По другой легенде
здесь был спрятан очень крупный бриллиант, и тому,
кто его обнаружил бы, попало бы в руки целое
состояние.
Как только мы начали работу, отовсюду стали
стекаться люди. Вереницы людей текли по тропинкам к
нашему раскопу. Здесь были и молодые, и старые.
Сначала они заходили в храм, чтобы поклониться богине,
а потом рассаживались вокруг и наблюдали за нами.
Мне было в диковинку, что собралось столько
любопытных, которые тупо глазели на то, что мы делали.
К вечеру мы раскопали довольно большую
площадь, но так ничего и не нашли. Деревенские парни,
которые работали вместе с нами, убили двух гадюк.
Но Мани Раму такое молодечество не понравилось:
— Эти змеи охраняют развалины, их нельзя
убивать.
Мы на скорую руку поели (из дому мы захватили
кое-какие припасы), и тут Мани Рам предложил
закругляться. Других предложений не последовало, и
мы отправились в обратный путь к дому Сарвады Нан-
да. Окружавшие нас зеваки тоже поднялись с земли и
стали расходиться. На их лицах было написано
разочарование. Ничего неожиданного они не увидели, их
надежды не оправдались.
Мы также расстроились. Я был просто подавлен,
350
ведь я не нашел ни одного каменного обломка,
который хоть чем-то был бы интересен.
Придя домой, Мани Рам и я бросились, не
раздеваясь, на постель. Атма Нанда был поглощен
разговором с Рикхли Дай. А я лежал и думал, что больше
устал от разочарования, чем от работы. Мани Рам
уснул мгновенно, так он основательно измотался на
раскопках.
Вечером я проснулся и решил прогуляться вдоль
полей. Мани Рама дома не было, он пошел в храм
помолиться. Сарвада Нанда тоже ушел, но куда он ушел,
никто не знал. Не торопясь шел я по краю поля и
вдруг услышал леденящий душу вопль. Я побежал на
крик и натолкнулся на Мани Рама, сидящего на
тропинке.
— Кто здесь кричал? — спросил я его, едва
переводя дыхание.
— Господин... — донеслось до меня из-за кустов.
Это был голос Атмы Нанда, а вскоре и он сам
появился на тропинке.
— Господин, мы только что видели Бокшу.
На Мани Раме не было лица.
— Если бы они не закричали, то Бокшу бросился
бы на них.
Наконец, я понял, что Атма Нанда и Рикхли Дай
видели Бокшу около водопада.
Атма Нанда горячо объяснял мне:
— Господин, когда мы с Рикхли Дай подошли к
водопаду, то увидели Сарваду Нанда сидящего в позе
лотоса на речном валуне в двух шагах от нас. Но как
только я наклонился к воде, чтобы вымыть руки, а
Рикхли Дан вслед за мной, чтобы ополоснуть кувшин,
раздался страшный рев. Мы одновременно резко
подняли головы и увидели, что с валуна на нас готов
прыгнуть Бокшу. Господин, неужели это пандит-джи
превращается в Бокшу?
Бокшу... Бокшу... Может быть, Сарвада Нанда так
же, как и я, ищет мудрость Бокшу? Я терялся в
догадках.
Все удрученно молчали. Мани Рам был в полном
отчаянии. Атма Нанда не находил себе места. Я не
знал, что и думать. Если Сарвада Нанда превратился
в Бокшу, то снова стать человеком он не может,
пролив чью-то кровь... Значит, он станет невидимкой. Не-
351
счастный Сарвада. Я хотел его как-то оправдать.
Должно быть, ему сейчас не по себе.
Но было ли это, о чем я так вольно фантазировал,
на самом деле? Вот во что верилось с трудом. И все-
таки если легенды о Джаледе, Бокшу и бессмертии
соответствуют реальности, значит, я открыл одну из
величайших тайн мира. Однако подобного рода
превращения кажутся чем-то вроде сказок из детских
книжек. Подумаешь, великая тайна! Какая тончайшая
грань отделяет истину от лжи! Может быть, Сарвада
Нанда не владеет тайной превращения, но сомнения
он заронил мне в душу немалые! Все остальное
происходило как во сне. Мы с грехом пополам добрались до
дома, Рикхли Дай приготовила ужин. Да, все это
было, как во сне.
НОВЫЕ ВСТРЕЧИ
Атма Нанда и Рикхли Дай сидели на ступеньках и
увлеченно беседовали. Видеть их вместе доставляло мне
огромную радость.
Вдруг Атма Нанда обратился ко мне:
— Мы идем к Ризия Шаху просить у него ружье.
Вы пойдете с нами?
— Теперь он от своего не отступит, — сказала
Рикхли Дай, — хотя и знает, что Бокшу нельзя убить
из ружья. Так сказал жрец.
— Неужели Сарвада Нанда достиг мудрости
Бокшу? — спросил я Атму Нанда.
— Пандит-джи не Бокшу. Этого просто не может
быть, — ответила за него Рикхли Дай, но в ее голоса
прозвучали сомнение и нерешительность.
Она обняла Атму Нанда за плечи и добавила:
— Ты когда-нибудь об этом слышал? Не мог не
слышать. Но поверить в это невозможно.
Теперь-то я понял, насколько дело принимает
серьезный оборот. Мне ни с кем не следовало делиться
своими сомнениями о Бокшу, и в первую очередь с Атмой
Нанда. Но сейчас, когда я уже посеял сомнения в его
душе, отступать было поздно.
— Помню, как-то утром, — начал припоминать
Атма Нанда, — я встретил Ананту. Он пожаловался
мне, что у него пропала овца. А потом он нашел ее
.352
убитой у водопада. На ее горле оставались следы
огромных клыков. Кто-то выпил из нее всю кровь.
Слушая рассказ Атмы Нанда, я почувствовал, как
у меня мурашки побежали по коже. Неужели Сарвада
Нанда и в самом деле овладел мудростью Бокшу?
— У меня в голове все перепуталось, —
продолжал Атма Нанда, — но я убежден, что прежде всего
необходимо достать ружье.
Мне стало совестно. Мои подозрения внесли смуту в
душу юноши. Пытаясь как-то исправить положение, я
счел своим долгом выдвинуть другую, более
реалистическую версию:
— Я также встретил пастуха Ананту. Он сказал,
что его овцы вот уже несколько дней становятся
добычей тигра. Но ведь здесь, в зарослях, и в самом деле
немало тигров. Послушай, Атма Нанда, поговорим
начистоту: эти разговоры о пресловутом Бокшу
кажутся мне болтовней, они несерьезны. Сарвада Нанда тут
ни при чем. Поэтому прошу тебя, не принимай мои
шутки всерьез.
— Господин, вы были очень недалеки от истины.
— Нет, Атма Нанда. Точных доказательств у меня
никогда не было. Стоит ли об этом говорить.
Тут в разговор вмешалась Рикхли Дай:
— Вы правы. От пустых разговоров ничего
хорошего не жди. Я верю, что все обойдется.
В ее голосе звучала надежда.
— Нет, я это так просто не оставлю. Я пойду к Ри-
зия Шаху, — твердо сказал Атма Нанда. Переубедить
его не представлялось возможным.
— С Бокшу тебе не справиться, даже с ружьем,
поверь мне, — сказала Рикхли Дай, — иначе Ризия Шах
его давно бы сам убил.
— Все, что мне нужно, — это ружье, остальное —
мое дело, — ответил Атма Нанда.
— Может быть, вы его вразумите? — в отчаянии
обратилась Рикхли Дай ко мне.
Но что я мог ему сказать? Я попытался
отшутиться :
— Как все вы здесь легковерны!
Я в самом деле испугался, что он потеряет голову и
наговорит бог знает что Сарваде Нанда. Трудно
предположить, чем это закончится, и к чему приведет. Как
мне хотелось заглянуть как можно глубже в душу Сар-
вады Нанда!
23 Бессмертный лотоо
353
Атма Нанда был настойчив:
— Не будем тянуть время, пойдем к Ризия Шаху.
— Ну что ж, я пойду с вами, — сказал я.
Мы направились к водопаду. Здесь была
развилка — одна дорога шла в Тингри, другая — к дому
Ризия Шаха. Мы долго поднимались в гору, и, чтобы как-
то скоротать время, Атма Нанда стал рассказывать о
Ризия Шахе, о самом богатом человеке в этих краях.
Ризия Шаху принадлежала большая часть здешней
земли, его дела шли хорошо. Он располагал
коллекцией ружей, его дом был полон прислуги, а редких и
дорогих вещей было у него — не сосчитать.
Дом Ризия Шаха стоял на пригорке, окруженный
деревьями. Я с удивлением увидел, что перед домом
бьет фонтан. Кругом царила чистота, благоухали
цветы. Но, пожалуй, самым захватывающим зрелищем
был открывавшийся отсюда вид на Гималаи.
Седой старик подошел к воротам и спросил нас:
— Что вы хотите, дети мои?
Рикхли Дай первая ответила ему:
— Мы хотим видеть Ризия Шаха.
— Заходи, дитя мое, я и есть Ризия Шах. Заходите
и вы, — пригласил он всех нас.
Я огляделся кругом и увидел двух людей,
сидевших на стульях в углу веранды.
— Мы пришли к вам из Джаледа, — обратился к
Ризия Шаху Атма Нанда.
— Так, — медленно протянул Ризия Шах, — как
поживает Сарвада Нанда? Как его успехи в занятиях
йогой?
— Все идет хорошо, — ответила Рикхли Дай.
Один из сидевших в углу людей был стар. Одет он
был не по погоде, очень легко. Дом Ризия Шаха не
отапливался, я чувствовал, что замерзаю. На хозяине
поверх белых одежд был накинут шерстяной плащ.
Старик, молча сидевший в углу, поднялся и сказал:
— У вас гости, господин. Может быть, я уйду?
— Брат мой, я готов помочь тебе. Сколько тебе
нужно?
— Двадцать пять рупий, господин. Мой сын
заболел. Его нужно отвезти в город и показать доктору.
С этим медлить нельзя, иначе он умрет, — говорил
старик с какой-то странной покорностью в голосе.
— Брат мой, разве деньги что-нибудь для меня
354
значат? — хвастливо закричал Ризия Шах. —
Подожди, я сейчас.
— Чхунту, Чхунту, — громко позвал он.
Появился огромный, похожий на демона человек.
— Пойди и принеси мой кошелек, — велел ему
Ризия Шах и, повернувшись к нам, продолжил: — вы
ведь живете неподалеку от храма. Наверное, боги к
вам благосклонны.
На мгновение он замолчал, а потом спросил то же
самое:
— Как поживает Сарвада Нанда?
Но тут опять появился Чхунту, неся в руке
кошелек.
— Пойди принеси карандаш и лист бумаги, —
приказал ему Ризия Шах. Потом он достал из кошелька
пятьдесят рупий и зажал их в кулаке.
Чхунту вернулся, написал долговое обязательство
и передал его старику.
— Итак, за двадцать пять рупий я беру годовой
процент — шесть рупий и четыре аны. А также десять
ан за то, что я открыл кошелек и две аны полагается
Чхунту... Вот тебе восемнадцать рупий.
Старик поставил свою подпись, взял деньги и ушел.
На веранде оставался еще один проситель, Ризия Шах
сказал ему:
— Брат мой, для тебя ничего не могу сделать.
Человек, к которому обратился Ризия Шах, сидел
как вкопанный, как будто ничего не слышал.
— Мы пришли к вам за ружьем, — горячо
заговорил вдруг Атма Нанда. — У нас в Джаледе бродит
Бокшу.
— Сын мой, тебе нужно было бы сказать — тигр.
Бокшу — это выдумки... Обычные предрассудки. Тебе
сколько лет?
— Девятнадцать, господин.
— Тебе не дашь больше семнадцати, — сказал
Ризия Шах и громко захохотал. — Я ружья детям не
даю. Кроме того, на владение ружьем требуется
разрешение полиции.
— Но... — попытался возразить Атма Нанда, —
этот тигр в конце концов нападет на нас. Поверьте, мы
видели его. Прошу вас, помогите.
— Сын мой, может быть, тебе все это просто
привиделось.
Он еще что-то говорил, но я уже ничего не слышал,
23*
355
потому что человек, сидевший в углу веранды,
внезапно свалился со своего стула на пол.
— Смотрите! Что это? Человек упал.
•— Судя по всему, он потерял сознание, — ответил
Ризия Шах довольно спокойно. — Здесь в округе
такая бедность, что голод для этих людей — обычное
явление. И если бы они не падали, то, наверно бы,
летали, — засмеялся он. — У него вся семья голодает.
Он живет неподалеку отсюда. Но чем я-то ему могу
помочь?
И склонившись к Атме Нанда, Ризия Шах
продолжал:
— Итак, сын мой, я тебе не дам ружье. Но если
Сарвада Нанда напишет мне пару строк, тогда ружье
ты от меня получишь. Понял меня?
И он снова расхохотался. Я видел, что Атме Нанда
вся эта комедия порядком надоела, а Рикхли Дай не
знала, как ей реагировать на стариковские причуды.
— Ризия Шах, — обратилась к нему она, — может
быть, вы сами убьете этого тигра. Вы сделаете доброе
дело. Каждый день он нападает на овец пастуха
Ананту.
— Дочь моя, — нежно сказал Ризия Шах, — этот
тигр принадлежит богине. Если Сарвада Нанда
захочет, я дам вам ружье.
И тут впервые за все время он обратил внимание
на меня.
— А вы кто такой? — спросил он. — Что-то я вас
раньше здесь не видел.
— Я здесь всего несколько дней, — ответил я. —
Приехал из-за границы.
— Видно, что не здешний. По одежде видно. Не тот
ли вы ученый, который ищет здесь рукописи?
— Да, это я.
— Рукописей здесь почти не осталось. Сюда
приезжает много таких, как вы. И каждый что-то с собой
увозит.
— Мы отняли у вас слишком много времени, —
вмешался в наш разговор Атма Нанда, — нам пора
идти.
Мы поднялись, и Ризия Шах проводил нас до
ворот. Человек все еще лежал на полу веранды.
Казалось, что хозяин дома совсем о нем забыл. Уже у
ворот Ризия Шах взял меня за руку и отвел в сторону,
к клумбе с цветами.
356
— Ну так нашли вы хоть что-нибудь? —
спросил он.
Это был довольно-таки хитрый и коварный старик.
Я попытался уйти от ответа и сказал:
— Я слышал, что у вас много всяких интересных
вещей, наверное, и рукописи есть?
— Нет, нет. Болтают люди. У меня ничего нет,
кроме нескольких рукописей по астрологии, но им
действительно цены нет, — Ризия Шах взглянул мне в
глаза, как будто хотел прочитать мои сокровенные
мысли. Сжав мне руку, он сказал:
— Это бесценные рукописи. Я ни за что их не
продам даже за тысячу рупий каждую, но если они вам
действительно нужны, то скажите, сколько вы дали бы
за них?
Тут он хитро мне подмигнул и продолжил:
— Сейчас только такие, как вы, могут себе
позволить покупать рукописи. Большинство же думает о
том, как бы не умереть с голоду. Так что вы мне
скажете?
— Меня не интересует астрология или Аюрведа *.
Мне нужны только те рукописи, в которых говорится
о мудрости Бокшу. И я слышал, что в Джаледе такие
рукописи есть.
— Это только слухи, — сказал Ризия Шах. —
Пока еще никому не удалось овладеть этой тантрой.
Брат мой, я мало понимаю в этом.
— Но существует ли вообще мудрость Бокшу? Вы
должны об этом знать.
— Ничего определенного сказать не могу. Скажу
только, что Джалед — ужасное место. Даже тантрики
туда боятся приходить.
— Но есть ли во всех этих слухах хоть доля
истины? — настаивал я.
— Брат мой, все это истинная правда. Можете
сами пойтивКхас Патти и спросить у святой Накчхеды.
Ее прадед со стороны матери занимался йогой по
системе Бокшу. Она ответит на все ваши вопросы.
— Благодарю вас, Ризия Шах, — ответил я и
пожал ему руку. — Мне пора идти, мои друзья ждут меня.
— Желаю удачи, — крикнул он вслед, когда я
был уже за воротами.
* Аюрведа — сборник древнеиндийских трактатов по
медицине на санскрите.
357
Я обернулся и помахал ему рукой. Рикхли Дай и
Атма Нанда ожидали меня. Атма Нанда был мрачным,
странная бледность покрывала его лицо.
— Бокшу, — сказал он, как только я подошел к
ним. — Ризия Шах со спины выглядит совсем как
Бокшу. И смотри, он точно так же поводит головой,
как тигр.
Я следил глазами за Ризия Шахом, пока он не
скрылся в доме. Атма Нанда был прав. Ризия Шах
поводил головой, как тигр. Меня это тоже поразило.
Но прежде, чем я успел что-нибудь сказать, раздался
голос Рикхли Дай:
— В самом деле, он похож на Бокшу. Вы видели
его глаза? Точно такие, как у Бокшу.
Я мысленно представил себе эти глаза.
СВИДАНИЕ СО СВЯТОЙ НАКЧХЕДОЙ
В небольшой деревушке Кхас Патти я спросил,
как найти святую Накчхеду, и сразу же несколько
жителей вызвались проводить меня к ней. Она
говорила на своем диалекте. Когда я подошел к ее дому,
дети уже предупредили ее о моем приходе. Возможно,
кто-то побывал у нее еще до детей. Деревенские
оказывали ей почет и уважение.
— Ей уже стукнуло девяносто лет, — сказал
сопровождающий меня мальчишка.
Это навело меня на некоторые мысли. Святая
обняла меня и стала осыпать поцелуями. Она была так
стара, что трудно было сказать, сколько же ей на
самом деле лет. Она что-то шамкала своим беззубым
ртом, а что — не разобрать.
— Она думает, что вы ее сын, — сказал
мальчишка.
— Ты понимаешь, что она говорит? — спросил я.
— Конечно, — ответил он. — Тетушка, тетушка, —
громко закричал мальчик, — этот человек приехал из
города.
Наверное, святая услышала, что он сказал, потому
что радость ее тотчас исчезла. Она натужно
осклабилась, поклонилась куда-то вбок, взяла меня за руку и
усадила рядом с собой на землю.
Я подозвал к себе мальчишку, чтобы он помог мне
поговорить с ней.
358
— Тетушка, вы помните вашего деда со стороны
матери? — спросил я ее.
— Да, — кивнула головой святая.
— Тетушка, а как его звали?
— Хари Нараян, — подхватывал мальчишка
слова прямо с ее губ.
— Спроси ее, обладал ли дед мудростью Бокшу?
Не вспомнит ли она этого?
Мальчишка прокричал ей в ухо мои слова.
Сначала святая сказала, что нет, но потом вдруг замолчала,
подняла на меня глаза, пристально посмотрела и
начала рассказывать.
Мальчишка с таким увлечением слушал, что забыл
о своей роли переводчика. Старуха говорила очень
долго, но, наконец, замолчала, и мальчишка начал
пересказывать услышанное:
— Тетушка говорит, что ее дед умел превращаться
в Бокшу. Каждый день он ходил на берег реки.
Однажды его старшая дочь попросила его превратиться в
Бокшу...
Тут мальчишка забыл, что было дальше, поэтому
святая придвинулась ко мне ближе и стала что-то
растолковывать. Я не мог ничего разобрать и сказал,
чтобы мальчишка помог мне понять рассказ старухи.
— Старшая дочь очень хотела увидеть Бокшу.
Отец повел ее на берег реки, усадил на поваленное
дерево, а рядом привязал барана. Потом превратился в
Бокшу, в настоящее чудище! А потом произошло
ужас что. Он бросился на барана, впился зубами ему в
горло. Баран закричал страшным голосом, а дочь с
испугу свалилась на землю. Тут отец бросился на
свою дочь и загрыз ее, выпил из нее всю кровь. Потом
снова превратился в человека, увидел, что он
натворил. Он начал горько плакать, биться головой о
камень. И по сей день наш род предается всеобщему горю
в связи с этой смертью. В знак скорби мы
прокалываем детям нос и уши. У тех, кто этого не делает, дети
умирают в очень раннем возрасте.
Наш разговор затянулся. Не знаю, все ли
правильно мне перевел мальчишка, но я вспомнил много
встретившихся мне деревенских с проколотыми носами и
ушами.
Я уже собирался уходить, но тут святая опять
подумала, что я ее сын, и решила меня накормить на
дорогу. Я никогда не забуду ее доброе ко мне отношение.
359
Мы поели, и я захотел услышать от нее что-нибудь
еще. Ну хотя бы о том, как ее дед был Бокшу.
Я опять обратился к услугам мальчишки.
— Неужели ваш дед и в самом деле был Бокшу?
— Я была очень маленькая, когда видела деда.
К этому времени он уже стал садху и ушел
бродяжничать, — сказала она, и я заметил в ее усталых глазах
вспыхнувший огонек. На мгновение она перенеслась
мыслями в свое детство, но только на мгновение. —
Больше деда никто никогда не видел. Моя бабушка
вскоре умерла, а потом умерли и мои родители. Дед
так больше и не появился.
— Тетушка, неужели он действительно съел свою
собственную дочь?
Святая помолчала, а потом сказала:
— Я не знаю, как было все на самом деле. Верю
ли я этому или нет, мой дед никогда не отрицал, что
он Бокшу. А может быть, все было проще: из
джунглей появился тигр и растерзал барана и девушку.
— Нет, тетушка, я хочу знать правду, — сказал я.
— Тогда слушай, — сказала она. — Правда
ничего не значит. Правда — это то, о чем мы с тобой
договоримся.
— Но, тетушка, а если это все на самом деле
произошло? А если мудрость Бокшу все-таки существует?
— Послушай, сын мой, теперь я спрошу тебя.
А представь, что появился тигр. Мой дед до смерти
перепугался и убежал, спасая свою жизнь, а на съедение
зверя оставил дочь и барана. Представь себя на его
месте и подумай, смог бы ты вернуться в деревню и
сказать, что струсил. Но ты попытался бы хоть
что-нибудь сделать, чтобы прийти на помощь дочери, правда?
— Да, — ответил я.
— Каждый пришел бы на помощь. Мой дед
поступил не как мужчина. Он убежал и спрятался, а чтобы
защитить себя от величайшего позора, придумал всю
эту сказку — историю с Бокшу. Сейчас его дети
расплачиваются за его трусость. Все вокруг считают, что
мы дети тигра, дети Бокшу. Мой дед поступил хуже
не придумать.
Немного помолчав, она продолжила:
— Весь мир — это Бокшу, сын мой. Мир — это
Бокшу. Посмотри на меня. Посмотри на этих людей в
деревне. Что им от меня надо? Я как беззащитная
овца. О бог мой!
360
Старуха замолчала, и я увидел, что она спит.
Когда она проснулась, спросила меня:
— Почему ты задаешь мне глупые вопросы? Чего
ты хочешь? Неужели ты хочешь стать Бокшу? Сын
мой, разве ты не видишь, что произошло с людьми?
С теми, среди которых, как считают, был Бокшу? Сын
мой, я знаю, что и мой отец, и мой муж и все другие
мои родственники жили бы гораздо дольше, если бы не
этот груз, который они взвалили на себя. А что стало
с детьми? Все они живут под знаком этого проклятия,
которое пало на их предка.
— Но есть ли у кого-нибудь книга о Бокшу? —
спросил я.
— Особой книги о Бокшу нет. Существует мантра *.
— А есть ли у вас что-нибудь относящееся к
Бокшу?
Святая посмотрела на меня широко открытыми
глазами.
— Нет, мой господин. У меня ничего такого нет.
Зачем мне держать что-нибудь сомнительное? Ведь это
может быть опасно.
Она помолчала, а потом вдруг спросила:
— Что вы хотите взять с собой на память?
— Ваше благословение, — ответил я, вставая. Я
решил тут же возвращаться в Джалед, здесь мне делать
было нечего.
Святая принесла мне две серебряные монеты.
— Возьми их, сын мой, — сказала она. — Они
того же времени, что и история с Бокшу,
— Благодарю вас за все, — ответил я и с
благодарностью коснулся ее руки.
— Прощай, сын мой, — были ее последние слова.
Монетам было не меньше ста лет. Они
единственные косвенные свидетельства о Бокшу, которыми я
располагаю.
ИСПОРЧЕННАЯ РУКОПИСЬ
Вечер был тихий. На закате местность словно
испуганно сжалась и оцепенела, горы скособочились и
сплющились. И вдруг налетел ветер.
* Мантра — священная формула. Хотя мантра, как
правило, обращена к какому-то божеству, она не является в полном
омысле слова молитвой, а произносится верующим скорее в
целях усовершенствования своего психофизического состояния.
361
Вот в такой вечер я возвращался в дом Сарвады
""Нанда. Людей на дороге почти не было, и пыль
лежала нетронутая, густым слоем. Подходя к храму, я
заметил, что флаги приспущены. Казалось, что и
окружающие храм деревья крепко спят. Только небо было
ясноликим и бодрствующим.
В однообразие вечера бесцеремонно вторглись
женщины в разноцветных сари, они несли на голове
кувшины с водой, бронза кувшинов сияла на закатном
солнце, а тени от этих женщин удлинялись на земле
до гигантских размеров.
Я валился с ног от усталости, и даже подумывал о
том, чтобы остановиться и немного отдохнуть, но
вдали уже показался дом Сарвады Нанда. Обычно у его
входа всегда кто-то сидел. Но в этот вечер никого не
было. Вообще-то в этот вечер все казалось необычным,
и я почувствовал себя здесь посторонним. Прежде чем
войти в дом, я еще раз взглянул на огромные покрытые
снегом горы и подумал о надвигающейся темноте.
Ночь в этих горах похожа на таинство, которое не
поймешь, не пережив его.
В доме я увидел Мани Рама, который сидел на
полу и курил трубку.
— Вот вы и вернулись, — сказал он.
— Да, я порядком устал.
— Еще бы, — кивнул он головой.
Я ждал, что он скажет что-нибудь еще. Зашвырнув
рюкзак в дальний угол комнаты, я ждал, когда Мани
Рам заговорит, но он сидел с понурой головой и курил.
Расспрашивать меня он ни о чем не собирался. Он
хорошо знал те места, откуда я только что
возвратился. Но почему он молчит, подумал я про себя.
— А где Сарвада Нанда? — спросил я его.
— Сарвада... — протянул он и снова замолчал.
— Мани Рам, что с тобой, не забблел ли ты?
— Нет, я здоров, — ответил он и замолчал
снова. — Я прекрасно себя чувствую, — повторил он.
— Мани Рам, — крикнул я, потеряв
самообладание, — что случилось?
Он, должно быть, испугался моего окрика, потому
что выронил трубку. Потом посмотрел мне прямо в
глаза и спросил:
— Так вы ничего не знаете? Как бы вам это
сказать?
362
— Давай, выкладывай, — сказал я. Мой тон
удивил его. Вероятно, он не ожидал от меня такой
грубости.
— Хорошо, я все расскажу, — оглядевшись по
сторонам, словно лишний раз убеждаясь в том, что
никто не подслушивает, он сообщил, что на Атму Нан-
да напал тигр.
— Тигр?! — я был потрясен. — Атма Нанда
погиб?
— Нет, но на нем живого места не осталось. На
него даже смотреть страшно. Сейчас с ним Рикхли
Дай.
— Идем со мной! Я хочу его видеть.
Я помог ему подняться, и мы чуть ли не бегом
бросились к домику Рикхли Дай.
В неярком свете лампы я увидел Атму Нанда,
лежащего на полу. Рикхли Дай сидела рядом.
— А, это вы. Садитесь, пожалуйста, — сказала
она. — Атма только что заснул. Он сегодня весь день
стонал и мучился. Раны очень глубокие, я постоянно
меняю повязки.
— Как это произошло?
— Он возвращался вечером от водопада, и вдруг
на дороге появился тигр.
— И что было дальше?
Она немного растерялась.
— Атма Нанда сказал, что он первый бросился на
тигра.
— Какой он, однако, горячий! Этого нельзя было
делать, — горестно покачал головой Мани Рам.
— С ним был кто-нибудь еще? — спросил я.
— Он был один.
— А Сарвада Нанда? — эти слова сами собой
сорвались у меня с языка. Я понял, что совершил
ошибку, но было уже поздно. Чтобы как-то поправить
дело, я добавил: — Знает ли об этом Сарвада Нанда?
— Да, он потрясен.
— Может быть, Атма Нанда вступил в
противоборство с Сарвадой? — спросил Мани Рам у Рикхли
Дай и, не выслушав ответа, продолжил: — Это какой-
то ужас! Я до сих пор в себя прийти не могу.
Я видел, как переживает Рикхли Дай, ее всю
трясло.
363
— Я пойду приготовлю чай, — наконец выдавила
она из себя.
— Дайте знать его семье, — посоветовал я Мани
Раму.
— А зачем? — прошептал Мани Рам. — Чем они
ему помогут, господин? Они просто испугаются, когда
увидят его. Глаза — вот и все, что осталось у него на
лице.
— А чем его лечат? — спросил я.
— Сарвада отправился за сердцем медведя.
Что за дикие предрассудки, подумал я, эти люди
ничего не понимают в настоящем лечении. И как
можно верить в какие-то снадобья?
— Пошлите за хорошим врачом, иначе он умрет
от ран, — сказал я.
— При ранении головы высушенное сердце
медведя, растолченное и растворенное в воде, — самое
лучшее лекарство, — возразил Мани Рам.
Тут в комнату вошла Рикхли Дай:
— Только богиня Радж-Раджешвари сможет
вылечить Атму, — торжественно произнесла она. — Я
знала, что Атма именно так и поступит. Я знала... — она
не выдержала и расплакалась.
— Он поправится, — успокаивал ее Мани Рам, —
все будет хорошо.
— Есть ли врач где-нибудь поблизости? — спросил
я его.
— Больница отсюда в милях двенадцати. А доктор
живет рядом, всего в нескольких милях, но чем он
поможет?
Я услышал, как Атма Нанда застонал, и тут же из
кухни немедленно прибежала Рикхли Дай.
— Что с тобой? — зашептала она, но он
продолжал стонать.
— Идите посмотрите, — позвала меня девушка и
взяла светильник. Держа высоко светильник, она
осторожно приподняла простыню с лица раненого. У меня
на мгновение остановилось сердце. Атма Нанда был
скальпирован, кожа с волосами была сорвана с голо-
зы совершенно. Но самое страшное впечатление
производило его лицо. Глядя на это лицо, я почувствовал
дурноту. Одна его щека отсутствовала совсем, так же
как и половина носа. Свет лампы побеспокоил его, и
он медленно открыл глаза.
— Атма Нанда, Атма Нанда, — тихо позвал я его.
364
Он еще шире открыл глаза и взглянул на меня. Его
глаза чуть-чуть оживились.
Теперь я уже не хотел задерживаться в Джаледе.
Единственное, чего я желал, так это навсегда забыть о
древних рукописях. Если бы не моя блажь проникнуть
в тайну Бокшу, то этот юноша, быть может, не стал бы
калекой.
И тут я вспомнил, что если тигр вкусит
человеческой крови, то он становится людоедом.
В комнату вошла Рикхли Дай и прервала мои
мысли.
— Он еще спит, — смущенно сказала она.
— Раненые всегда много спят, — успокоил я ее, но
сам не находил себе места. В этой глуши, случись что,
помощи не дождешься. О переливании крови не
приходилось и мечтать. Самых необходимых лекарств не
было.
Я повернулся к окну и уставился в непроницаемую
темноту, со всех сторон окружавшую дом. Смотреть
и ждать — вот и все, что остается этим людям.
Рикхли Дай откашлялась, в горле у нее застрял
комок. Наконец сказала:
— Когда я увидела Атму Нанда всего в крови, он
прошептал мне, что сражался с Бокшу, а затем с
большим трудом добавил: «Как только снова встречу
его, обязательно убью». Вот и все, что он сказал. Что
же теперь будет? — Рикхли Дай сотрясали рыдания.
В это время послышался голос Мани Рама:
— Сарвада вернулся. Наверное, он принес
лекарство.
Рикхли Дай перестала плакать и молча ушла на
кухню. На лестнице раздались шаги Сарвады Нанда и
вскоре он появился сам.
— А, вы тоже здесь. Конечно, знаете, что
случилось во время вашего отсутствия? Нужно благодарить
богов, что Атма Нанда остался жив, в таких случаях
редко кому удается спастись.
— Дайте ему лекарство, — сказал Мани Рам.
— Сейчас, — ответил Сарвада Нанда и пошел на
кухню. Мы последовали за ним.
Рикхли Дай уже приготовила еду. Сарвада
размешал в воде что-то черное и подошел к лежащему Атме
Нанда. Откинув простыню, он вылил несколько
капель на правый бок юноши. Тот открыл глаза и
посмотрел на нас. Его глаза, полные гнева и ненависти,
365
остановились на Сарваде Нанда. Рука Сарвады,
державшая ложку, задрожала, и он пролил лекарство
на пол.
Тогда он передал ложку Рикхли Дай, и она дала
лекарство юноше. Потом дала ему запить, и Атма
Нанда с облегчением вздохнул.
— Сейчас ему будет лучше, — сказал Сарвада
Нанда. — Это лекарство действует мгновенно. К утру
наступит улучшение.
Сарвада Нанда взял себя в руки — лицо его
дышало уверенностью.
— А теперь пусть отдохнет, не будите его. Я
позабочусь о нем.
Мы вышли из дома и сели на ступеньках. Было
холодно. Я взглянул на звезды и решительно обратился
к Сарваде Нанда.
— Как вы думаете, мог этот тигр стать людоедом?
— Вряд ли. Это обычный тигр.
— У Ризия Шаха есть ружье, — сказал я. — Да и
сам Ризия Шах прекрасный охотник. Ну что вы на это
скажете?
У Сарвады Нанда был вид человека, которого
загнали в угол. Он побледнел и не мог произнести ни
слова.
— Вы уже говорили с ним? — спросил он меня. —
Он сказал, что какой-то юноша просил у него ружье.
— Да. Атма Нанда хотел убить тигра. Итак, вы
поговорите с Ризия Шахом? — спросил я. — Имейте в
виду, вы несете ответственность, если тигр станет
людоедом.
Сарвада Нанда нехотя согласился с моими
доводами.
— Хорошо, завтра все решим, но это не значит, что
я уже принял решение. Помните: здесь властвует
богиня, тигр находится под ее защитой. Но я попытаюсь
завтра все устроить.
Мани Рам, услышав его слова, облегченно
вздохнул. Наступила тишина. Я видел, как Сарвада Нанда
побледнел.
— А сейчас я ухожу, — внезапно сказал
Сарвада. — Пришло время молитвы.
— Сарвада, прошу вас, останьтесь хотя бы сегодня
дома, — стал уговаривать его Мани Рам, — ведь
рядом бродит тигр.
— Ну что ты, — ответил тот. — Обо мне не беспо-
366
койся. Со мной ничего не случится. Я даже хочу
встретиться с тигром.
— Это же безумие, — сказал Мани Рам
потерянным голосом. — Не ходите, Сарвада, — повторил он,
но тот взял посох и подошел к двери.
— Сарвада Нанда, этот тигр чрезвычайно коварен.
Вам следует прислушаться к советам Мани Рама и
остаться здесь, — сказал я.
Сарвада Нанда с некоторым удивлением посмотрел
на меня, потом ударил посохом об пол и сказал:
— Здесь в Джаледе дело вовсе не в тигре, а в
Бокшу. Для того чтобы спасти Джалед, кто-то должен
обрести знание Бокшу. Кто-то должен снять с жителей
деревни проклятие.
— И вы в самом деле верите в это? — с сомнением
спросил я. — Часто мы становимся жертвами слепой
веры. Попадаем под ее власть и теряем силы.
— Вера или неверие, какие пустые слова, —
ответил Сарвада Нанда и, рванув на себя дверь, вышел на
улицу, в темноту ночи.
— Закройте дверь, — бесстрастно сказал Мани
Рам. Я взялся за щеколду и вспомнил об Атме Нанда.
— Мани Рам, спроси Рикхли Дай, оставаться нам
здесь или нет?
— Пусть она поспит. Совсем измучилась от горя.
А Сарвада Нанда окончательно потерял голову. Что,
если он и вправду встретит этого тигра?
— Сарвада Нанда не повторит ошибку этого
юноши, — ответил я.
— Да, — оживился вдруг Мани Рам, — я еще не
рассказал вам об одном очень важном событии, оно
произошло как раз накануне несчастного случая сАт-
мой Нанда. Мы нашли рукопись, содержащую
мудрость Бокшу.
— Нашли?! — воскликнул я. — Значит, вы все-
таки ее нашли!
Тут Мани Рам, поднявшись с пола, вручил мне
скрижаль, заключенную в каменную обложку.
— После того, как вы ушли, жрец храма Шри
Дхара Нанда углубился в изучение рукописей Талг-
хара. Ближе к вечеру он нашел карту, на которой
были отмечены раскопки, производимые в развалинах.
Мы отправились в развалины и едва сняли верхний
слой земли в указанном месте, как тут же под первым
камнем и обнаружили эту рукопись. Вот как было де-
367
ло. Мы немедленно послали за членами панчаята и
оформили необходимые бумаги.
— Дай-ка посмотрю, что это такое, •*— сказал я и
взял в руки рукопись в каменном футляре. Трудно
было поверить, что обложку сделали из камня и
скрепили каменными винтами. Работа была тончайшая.
— Там остались еще разные документы и ценные
рукописи, — сказал Мани Рам.
Мы осторожно раскрыли книгу, и Мани Рам
продолжил рассказ:
— Когда мы нашли короб с рукописью, мы
произнесли над ней молитву, а потом обмыли чистой
водой, и только после этого Шри Дхара Нанда раскрыл
ее. Как нам недоставало вас. Всем хотелось узнать,
что же там написано! Сарвада Нанда находился
вместе с нами, но наша находка его не взволновала. Мало
того, через минуту он ушел. И в этот момент пришло
известие р несчастье с Атмой Нанда.
Мани Рам на минуту замолчал.
— Как же так получается, что в жизни счастье и
несчастье, удача и неудача идут рядом? — повторил
он несколько раз.
— Почему же ты до сих пор молчал?! — закричал
я на него, держа в руках рукопись.
— Как только я увидел Атму Нанда, у меня все
тут же из головы вылетело.
Другого признания я от него не ожидал. Я
тщательно перелистал рукопись. Она состояла из
нескольких страниц. В глаза мне бросилась страница, на
которой было написано «мантра». Далее шли
прекрасные гравюры, повторяющие рисунки на колоннах
храма. Потом были страницы, на которых
растолковывалась тантра. Последние страницы едва
читались — они совершенно выцвели. Это была та самая
рукопись, которую я искал. Я не верил своим глазам.
Наконец-то исполнилась моя сокровенная мечта. Как
это все было неожиданно, произошло как по
волшебству. Я даже засомневался, поверят ли моему
рассказу о том, как я искал и как нашел эту рукопись.
Внезапно меня охватило сомнение. Листая страницы
рукописи и исполненный глубокой священной тайны, я
подумал, что, может быть, со мной решили сыграть злую
шутку. Может быть, пользуясь моим отсутствием, Мани
Рам и Шри Дхара Нанда договорились обмануть
меня?
368
Гравюры, тантра, каменный переплет... Все это,
несомненно, было древним, однако древность текста еще
ничего не доказывала.
Обман... Мираж... Рукопись находилась у меня в
руках, но вряд ли это та самая книга...
После обычного вступления в рукописи
упоминались имена мне неизвестных великих людей,
некоторые овладели первоначальной тантрой и мантрой
мудрости Бокшу. Затем перечислялись названия
монастырей, приводилось название места, где и сейчас можно
обрести мудрость Бокшу. На одной из страниц
говорилось о том, что в Гималаях находится храм Йогмайа,
в котором хранится новое издание тантры Бокшу.
На этой же странице говорилось и о том, что прежде
чем получишь бессмертие, с помощью мантры
пройдешь через тяжкие испытания. Однако для тех, кто
не хочет ждать и торопит время, предлагалось
несколько простых и легкодоступных путей.
Наконец я дошел до предсказаний. И вот что я
прочитал: «В век науки доступ к мудрости Бокшу
получат правители и жестокие людоеды, которые
появятся на свет с единственной целью — принести зло
человечеству. В век науки бокшизм распространится,
как зараза и для того, чтобы избавиться от
жестокости, необходимо будет снять проклятие с Джаледа».
Язык предсказаний был очень современным, это
обстоятельство наводило на мысль о подлоге.
Последние страницы рукописи предназначались для тех, кто
хотел бы заниматься бокшизмом. Говорилось, что тот,
кто овладеет бокшизмом, сможет перемещаться в
пространстве с помощью умственных усилий. Нужно
только закрыть глаза.
И тут я пришел к неожиданному выводу. Я
отчетливо осознал, что мудрость Бокшу — мистификация,
розыгрыш. Я уже было собрался сказать Мани Раму,
что я разгадал их хитрость, но в это время
послышался крик Рикхли Дай. Ее голос доносился из-за ворот.
— Мани Рам, на улице тигр, — кричала она.
— Пойду посмотрю, что там с Рикхли Дай, —
сказал я.
Мани Рам попытался остановить меня, но я открыл
дверь и вышел. В темноте ничего не было видно.
— Рикхли Дай, — позвал я девушку и постучал
в дверь кухни.
— Заходите, — ответила она.
24 Бессмертный лотоо
369
— Послушай, Рикхли Дай, будь смелее! Смотри,
каким храбрым оказался Атма Нанда. Как он себя
чувствует?
— Я дала ему молоко. Он выпил немного перед
тем, как заснул.
— Это хороший признак, — сказал я, — значит,
он скоро поправится.
— Меня сейчас беспокоит другое, — призналась
девушка.
— Что именно?
— Он часто просыпается и спрашивает, где Сар-
вада. У меня такое чувство, что он немного не в себе.
Он говорит, что пандит-джи — это Бокшу и что он с
ним разделается. Господин, мне так страшно. Он
твердит одно и то же. Что мне делать?
— Положение в самом деле не из легких, —
сказал я. — Но я что-нибудь придумаю, — успокоил я
девушку.
— Накануне несчастья он поссорился с Сарвадой
Нанда.
— Что ему сказал Сарвада Нанда?
— Пандит-джи ничего не говорил, он был
невозмутим. Зато Атма наговорил бог знает что. Он
говорил, что Сарвада хочет убить Атму, то есть душу.
Пандит-джи слова не сказал. Я заплакала и только тогда
Атма замолчал. Потом пандит-джи ушел, но перед
уходом сказал, что все это очень печально и что
человеческая жизнь должна вести колесо судьбы.
— Рикхли, это я виноват. Это все из-за моей
неудачной шутки.
— Вы тут ни при чем. Пандит-джи занимается
какими-то таинственными вещами — вот что вызвало у
Атмы подозрения.
Мы продолжали разговор, и вдруг с веранды
послышались какие-то звуки. Я вспомнил, что оставил
дверь Мани Рама открытой. Но на этот раз это был не
тигр — по ступеням крыльца поднимался Сарвада
Нанда. В темноте он был едва заметен, я узнал его по
крупной фигуре. Рикхли Дай стояла не шелохнувшись.
Сарвада Нанда был совершенно голым. Мы с Рикхли
Дай обменялись молчаливыми взглядами.
Приближался рассвет, и я подумал, что неплохо
бы чуть-чуть отдохнуть. Я пошел к себе и закрыл
глаза. Я твердо решил, что завтра же покину Джалед.
Джалед... Хуже места не найти. Голодные дети возят-
370
ся возли хижин. Их отцы и матери едва стоят на
ногах. Они опускаются на землю, рассаживаются перед
нашей верандой. Что им нужно? Они сидят очень тихо.
Ждут, когда кончится голод, когда придет время
жатвы. Ждут... Ждут... Несметные толпы голодных сидят
в долине. Что с ними будет? Как сложится судьба их
детей? Зреет урожай, а они ждут... Эти развалины
стали центром их жизни, они — их прошлое и их
надежды. Мертвый город, внушающий ужас.
Что происходит? Что? Бокшу... Бокшу... Бокшу с
глазами тигра. С головой Ризия Шаха... Река черно-
желтой воды несется в океан. Всплывают из ее
глубин демагоги прошлого — Гитлер, Муссолини... Они и
есть Бокшу... Трупы на трупах... Люди ждут, стоят
потрясенные на дорогах... Куда идти? Где берег? Где
моя семья? Никого нет. Я стою один, а вода медленно
поднимается. Мне удалось вскарабкаться на берег.
Но на берегу меня поджидает Бокшу. На левом и
правом берегу. Бокшу везде.
Я очнулся. Мани Рам тряс меня за плечо.
— Что с вами? Почему вы плачете?
Я открыл глаза и увидел, что давным-давно
наступило утро.
Во второй половине дня Сарвада Нанда привел
охотников. Они долго искали подходящее место, потом
устроили засаду на небольшом дереве около водопада.
Неподалеку от водопада в качестве приманки
привязали овцу. Всю ночь я ждал выстрелов, но было тихо.
Утром пришли охотники. Мне больно было на них
смотреть. Печать долгой нищеты лежала на их лицах.
Атме Нанда стало хуже. Он тяжело дышал и не
мог говорить. Я взял его руку — она горела от жара.
— Я послал за его родственниками, — сказал мне
Сарвада, — а его, может быть, отправим в больницу?
Сарвада Нанда явно смущался, а это было на него
не похоже.
— Конечно, нужно доставить его в больницу.
Иначе он не выживет, — согласился я.
Сарвада Нанда и Мани Рам сразу же взялись за
дело и послали за носилками в соседнюю деревню.
Вскоре носилки принесли и положили на них Атму
Нанда.
— Ничего не поделаешь, — сказал я Рикхли
24*
371
Дай, — в больнице ему будет хорошо, и он вернется
совершенно здоровым.
Делать в Джаледе мне было нечего, Я хотел
только вернуть рукопись в храм. Но прежде, чем я пошел
туда, я еще раз ее раскрыл и переписал текст
мантры. При ярком солнечном свете страницы рукописи
показались мне фальшивыми, им никак не могло
быть сто лет.
Когда я пришел в храм, жрец показал мне еще
кое-какие рукописи, но, видит бог, мне было не до
них. Я потерял к ним интерес, и это меня самого
удивило. Я механически переворачивал листы, чтобы не
обидеть жреца. Я пробыл в храме до вечера, а потом
вернулся в дом Сарвады Нанда.
У порога я встретил Рикхли Дай.
— Вы в самом деле не верите, что пандит-джи —
Бокшу? — спросила она.
— Конечно, нет. Все эти слухи — болтовня. Сар-
Еада Нанда занимается какой-то йогой. Он наивно
полагает, что освободит Джалед от древнего проклятия.
Мы прошли в комнату, входя, Рикхли Дай плотно
закрыла за собой дверь и заперла ее на щеколду.
— А я думаю, что пандит-джи — Бокшу. Атма
Нанда всегда говорит правду, — сказала девушка и
вдруг порывисто обняла меня. В это время я
полулежал, облокотившись, на постели и помимо воли начал
гладить ее по голове и по спине.
— Не бойся Рикхли, не теряй голову. Твой Атма
скоро поправится.
Она поднялась с постели и сбросила с себя одежду.
Я не знал, что и подумать.
Она была прекрасна с длинными стройными
ногами, маленькими круглыми ягодицами и тонкой
талией, а на загорелом теле белели круглые твердые груди
с маленькими нежными сосками.
— Я хочу помешать занятиям пандит-джи, —
сказала она и легла рядом со мной.
Она была как аромат только что раскрывшегося
цветка.
Проснувшись утром, я сказал Рикхли Дай о моем
решении покинуть Джалед. Она спокойно выслушала
меня и ничего не сказала. Охотники опять вернулись
ни с чем. Вид у них был озадаченный и усталый. Тигр
не появлялся.
Утреннее солнце улыбалось над Джаледом. Тро-
372
пинки искрились росой. Зеленеющие поля несли
спокойствие. Казалось, что злу здесь нет места.
Видневшаяся вдали роща застыла как во сне. Я подумал, что
все вокруг здесь не менялось тысячелетиями.
Рикхли Дай подошла ко мне, и я положил руку
ей на голову, как бы благословляя ее.
— Атма обязательно поправится и вернется, —
сказал я.
Я оставил ее стоящей у начала тропинки. Потом,
пройдя немного, я обернулся и увидел, что она все
еще стоит и смотрит мне вослед. Отойдя довольно
далеко, я снова оглянулся, но ее уже не было видно.
Виднелись лишь развалины, поросшие кустарником в
белой кипени цветов. Дорога вела в гору, и я еще раз
остановился и огляделся вокруг. Я увидел поля, храм,
купающийся в солнечном свете, громады Гималаев,
И тут я понял окончательно, что Джалед — это
тюрьма, тюрьма гор и прошлого.
На перевале я остановился снова и посмотрел
назад, но деревню уже не увидел. Деревня, развалины,
роща исчезли, исчезли навсегда. Передо мной
простиралась пустынная долина, заключенная в серые
склоны гор.
ЛИТЕРАТУРА
АКТИВНОГО
ГУМАНИЗМА
Неоспорим вклад,
который внесла в мировую
культуру индийская
художественная мысль. Даже теперь, в наши дни, оглядываясь на
древнюю и средневековую литературу индийцев, нельзя
сказать, что живые связи этого художественного прошлого с
настоящим прервались. В этой глубокой старине звучат темы и
мотивы, чрезвычайно важные для нашей эпохи, для нашей
современности. Уже в ранних произведениях индийской
литературы, в памятниках ее эпоса «Махабхарате» и «Рамаяне»,
в ее религиозно-философских сочинениях нравственность
предстает как непреложный закон бытия. Уже тогда в этой
литературе отчетливо прозвучали основные положения этики и
морали, следование которым предопределяло победу в борьбе со
злом.
Всемирную известность получила драма Калидасы «Шакун-
тала», творение, ставшее шедевром древнеиндийской
литературы. Его преемниками, расширившими традиционные
представления индийцев о возможностях и границах
драматического искусства, стали Шудрака и Вишакхадатта. Решающее
влияние оказал Калидаса и на индийскую любовную лирику.
Стихи Амару и Бхартрихари — это любовная песнь, полная
страсти и горечи несбывшихся надежд. Зарождалась в
средневековой литературе Индии и сатира. Сатирические
произведения, представленные малыми жанрами поэзии в древних
антологиях на санскрите, пракритах, тамильском и других
языках, — неоспоримое свидетельство развитого гражданского
чувства у индийцев той эпохи.
Несмотря на многовековой путь развития и языковое
богатство, индийская литература — уникальное целостное
явление, «единство в многообразии», по словам Джавахарлала Неру.
Уже в древности и в средние века складывалось
общеиндийское литературное наследие, сыгравшее огромную роль в
культурной консолидации индийцев, в их борьбе за национальную
независимость. Отмечая художественную зрелость индийской
литературы, вместе с тем необходимо иметь в виду
неравномерность ее развития на различных индийских языках,
обусловленную сосуществованием в обществе различных
социально-экономических укладов и приверженностью огромного большинства
374
населения традиционным формам культуры. Поэтому в
индийской литературе и по сей день бок о бок живут течения,
свойственные средневековому, новому и новейшему времени.
Общие закономерности в развитии индийской литературы
особенно явственно проявляются в тех направлениях, которые
так или иначе связаны с пробуждением национального
самосознания индийцев, с идеологией национально-освободительного
движения. Именно в борьбе за национальную независимость
литературное развитие получает особое ускорение. Поэтому,
когда наступила новая эпоха — эпоха освобождения личности
от вековечных предрассудков и обычаев, индийская литератора
по-новому взглянула на человека и условия его существования.
Титаном этой эпохи стал Рабиндранат Тагор.
Творчество Тагора стоит перед нами, его сегодняшними
читателями, как исключительное явление человеческого духа.
Его гуманизм имеет для индийской «новой поэзии», поэзии
периода независимости, особое значение. Преодолев
сопротивление тех, кто препятствовал проникновению в поэзию бытовых
реалий, социальной и политической проблематики, «новая
поэзия» в настоящее время прочно утвердилась в индийской
литературе. «Новые поэты» порвали с традиционной поэтикой,
использовав свободный стих для разработки ранее запретных тем
и сюжетов. Именно с начала пятидесятых годов в индийской
литературе начинается создание новой поэтической
действительности, новой и по мировосприятию и по поэтической
технике. «Новые поэты» разных идеологических ориентации
стремились к одной цели: ликвидировать разрыв между
потребностями современности и теми старыми поэтическими формами,
в которые так или иначе должна была воплощаться эта
современность.
Огромную роль в становлении «новой поэзии» хинди сыграл
талантливый поэт и прозаик Агьейя (1911—1987).
Он был составителем и редактором вышедших в 40-е и
50-е годы трех поэтических антологий: «Семерица струн»;
«Вторая семерица» и «Третья семерица».
Участники этих антологий определили лицо современной
поэзии хинди. Но не все из них были идейными
единомышленниками, расхождения в их взглядах касались и отношения
к культурной традиции и выбора путей к осуществлению
социального идеала.
Агьейя, например, придерживался старых
идейно-художественных категорий и нередко пытался истолковывать их в свете
экзистенциалистских концепций.
Индийская «новая поэзия» создает поэтический мир без
опоры на религи#зно-философские традиции индуизма. Этим
375
скорее всего и объясняется ее смысловая прозрачность,
принципиальная «антиэлитарность», ее «заземленность», связь с
обыденными ситуациями. Вместе с тем эта поэзия
ориентируется по-прежнему на глубинный духовный мир индийцев.
Однако абстрактный человек, представленный в символико-ро-
мантичеокой поэзии Индии, у «новых поэтов » уступает место
человеку реальному, обладающему определенными взглядами на
время, в котором он живет, ощущающем свою связь с
культурой своего народа и историей. Именно идея народности
объединила творчество таких самобытных индивидуальностей, как
поэты хинди Сарвешвар Даял Саксена (1927—1983), Шрикант
Варма (1931—1986) и Рагхувир Сахай (род. в 1929). В
творчестве этих поэтов обращается внимание на определенную
соотнесенность социальных структур с основными особенностями
народного характера индийцев. Но такая позиция не означает,
однако, того, что современные крупнейшие поэты хинди взяли
на себя роль апологетов негативных явлений — якобы
порожденных народной психологией или теми или иными сторонами
народной жизни. Иное дело, что Сарвешвар Даял Саксена,
Шрикант Варма и Рагхувир Сахай решительно выступили в своих
стихах против насильственного разрушения этих структур, и
до сих пор определяющих в Индии многие формы
человеческого общежития. Конфликт между новыми идеями, легшими
в основу модернизации индийского общества и сохранившимися
традиционными структурами национального
жизнеустройства, породил в творчестве « новых поэтов» множество
психологических коллизий. Важнейшая из таких коллизий —
♦болезнь совести», болезнь, которая лишала Сарвепгвара Даяла
Саксену, Шриканта Варму и Рагхувира Сахая ощущения
полноты жизни до той поры, пока жизнь эта вынуждена была
проходить вне связи с народной массой, вне ее запросов,
чаяний и проблем.
Нельзя также не сказать, что Сарвешвар Даяла Саксена
был создателем и «новой поэзии» для детей.
Стремление видеть мир лучшим и более справедливым
выражено и в поэзии Кедарнатха Синха. Поэт смело и
непредвзято передает в своем творчестве дух времени, он исходит из
той посылки, что «слова не умирают от холода, они умирают
от недостатка смелости». Главное качество поэзии Кедарнатха
Синха кроется в упоении красотой жизни, воспринять которую
простым индийцам мешает их полуголодное существование.
Вернуть людям красоту мира не так-то просто. Но поэт верит
в содружество солнца и человека. «Новые поэты» осознают
судьбу своей «малой» и «большой» родины в неразрывной связи
с судьбой планеты. Именно ощущение этой связи создало но-
376
вое пространство — новую землю и небо в поэзии самых моло^
дых — индийских поэтов конца 70—80-х годов.
Сарвешвар Даял Саксена, Рагхувир Сахай, Шрикант Варма
Кедарнатх Оинх в своем творчестве отразили умонастроение
индийской интеллигенции, недовольной антинародной
политикой тех деятелей Индийского национального конгресса, которые
в конце 60-х годов, по словам Индиры Ганди, « сосредоточили
в своих руках контроль над партийным аппаратом» и «хотели
управлять страной по своему усмотрению». Именно
разоблачение антинародной сущности такой политики стало одной из
центральных тем «новых поэтов» хинди. Поэтому в их
творчестве оказались преобладающими такие актуальные для
сегодняшней Индии темы, как господство крупного капитала и засилье
бюрократии, социальная демагогия и нищета. Такая, иной раз
даже избыточная, публицистичность стихов нередко приводит
к упрощению неоднозначных и сложных проблем. Тем не менее
игнорировать эту особенность «новой поэзии» значило бы
умалчивать о самом главном и существенном, о том, что сделало
ее популярной среди массового читателя.
Итак, на протяжении веков индийскими писателями
утверждалась гуманистическая традиция и идеалы
раскрепощения личности и величия человека. Уже в наш век Рабин-
дранат Тагор, Премчанд, Баради стали всемирно известны,
потому что были народными заступниками, что их бунтующий,
испытующий ум не принимал закона социальной иерархии.
Они с энтузиазмом и неукротимой энергией утверждали в своем
творчестве благородство деяния, необходимость справедливости
и социального равенства. На всех этапах развития индийская
литература одухотворялась великими идеями человеческого
счастья, правды, сострадания, отражала все то, что на
протяжении веков волновало индийское общество. Со страстным
вниманием вглядывалась она в отдельную человеческую судьбу,
с сокрушительной иронией и сарказмом подвергала осмеянию
устаревшее, противоречащее ходу жизни, не обходила и
жгучие общественные вопросы. Так, в постоянной заботе о
человеке индийская литература XIX и XX веков сурово осуждала
и осуждает постыдные явления индийской жизни — результат
вековечных предрассудков и бездействующей совести.
Именно гуманистическая традиция индийской литературы,
ее общечеловеческий характер и философское начало
обеспечивают ей положение одной из самых выдающихся литератур
мира. Пестрая земная жизнь с ее безобразием и красотой,
радостью и горем, надеждами и разочарованием неудержимо
влекла к себе писателей, в «какое бы время они ни жили.
В сегодняшней Индии столкнулись две противоборствующие
377
точки зрения на. проблему — в какой форме должно проходить
развитие национальной духовной жизни и, соответственно, что
принять, а от чего отказаться, какие воззрения на мир,
человека и исторический процесс считать плодотворными, а какие
пагубными.
Был поставлен, с одной стороны, вопрос об исторической
состоятельности индийского патриархального уклада в XX веке,
а с другой — о замене патриархальных отношений более
современными. В индийском обществе буржуазный и
традиционный патриархальный уклады не только соседствуют, но и
взаимопроникают; вместе с тем в области этических
представлений, мировоззренческих установок традиционное по-прежнему
играет доминирующую роль.
С тех пор как Индия обрела независимость, в ее развитии
отчетливо проявилась ориентация на расширение социальных,
экономических и культурных связей. В индийском обществе
появился круг людей, принимающих самое деятельное участие
в модернизации страны, для которых пути к преодолению
экономической отсталости лежат через усвоение научного
мировоззрения, воспринимаемого как существенный компонент
западной культуры в целом. Однако рационализм мышления,
определяющий новый, ориентированный на Запад социально-
психологический тип индийца, пришел в противоречие с
традиционным сознанием, для которого ценности рода и касты
остаются непреходящими. Современный этап национального
духовного развития в Индии характеризуется адаптацией
традиционных ценностей к условиям нарождающегося
промышленного общества — процесс чрезвычайно противоречивый и
многообразно осмысляемый индийской литературой.
Камалешвар, виднейший представитель новой индийской
творческой интеллигенции в конце 60-х годов, считал
неоспоримым фактом банкротство индусской веры. Он писал: «Что
касается религии, можно с уверенностью сказать, что она умерла,
хотя кое-что от нее осталось, но и это оставшееся умирает.
До оих пор касты являются нашим проклятием, и, несмотря
на то что они существуют, они вступают в противоречие с
современной жизнью». Такая точка зрения в то время была
распространенной, с нею солидаризировались многие прогрессивные
индийские писатели. Однако вывод об отмирании индусской
веры оказался преждевременным, его опровергла история
социальной, политической и духовной жизни Индии последних
десятилетий.
Вторжение новых идей не привело к капитуляции старых.
Судя по всему, вывод Камалешвара отражал идеальные
устремления индийской передовой интеллигенции — и не более того.
27$
В сфере культуры он был в известном отношении отголоском
идеи справедливого социального устройства, общества всеобщего
благоденствия, появление которого связывали с обретением
политической независимости. Возможность практического
осуществления этой идеи подкреплялась авторитетом многих
политических деятелей периода борьбы за независимость Индии, и
в первую очередь — авторитетом Мохандаса Карамчанда Ганди
и Джавахарлала Неру. Когда же эти надежды не оправдались,
вечные вопросы: в чем смысл жизни? как жить? что добро и
что зло? — приобрели невиданную прежде злободневность.
Так, например, семейные отношения индийцев становятся
в индийской литературе объектом скрупулезного анализа,
причем анализа не только психологического, но и социального.
В большой и некогда дружной семье происходят те же
отрицательные процессы, что и в современном индийском обществе.
Если рассматривать результаты этих процессов в
психологическом и нравственном аспекте — а именно так и делают
современные индийские писатели, — то картина получается на
редкость неожиданная, запутанная и сложная.
Распадается дом, прежде незыблемый, надежный приют.
Он уже не принимает в свое лоно блудных сыновей и дочерей.
Из него постепенно уходит тепло близкой, отзывчивой души.
В четырех стенах воцаряется отчуждение его обитателей,
растет их безразличие друг к другу. Отмирают в людях
благородные чувства — сопереживание, сочувствие, сострадание, совесть.
В рассказах, повестях и романах «живого классика»
литературы хинди Бхишама Сахни эта прочная связь «дел семейных»
с новой жизнью за стенами дома приводит к появлению в
людях криводушия, корыстолюбия и напористой наглости. Все
формы сознания новых человеческих типов подчинены
стремлению захватывать и господствовать. Но сколь велики
нравственные и психологические издержки такого образа жизни!
Если в ранних рассказах Бхишама Сахни, в таких, как
«Волшебная косточка», нравственные вопросы решались в самом
общем виде, а коллизии добра и зла воплощались в жанре
сказки или притчи, то в дальнейшем те же самые вопросы и
коллизии выявляются в его творчестве в мире повседневном,
обыденном.
Затхлой атмосфере сословного чванства, гордыни и
религиозной нетерпимости противостоит в произведениях Бхишама
Сахни мир детей, искренних в своих привязанностях, чувствах
и поступках. Детские впечатления заставляют писателя гораздо
больше думать о светлых сторонах жизни. Побег в детство —
это и попытка обретения позитивного идеала, истоков духов
ности и естественности.
379
В творчестве одного из корифеев индийской литературы
Кришана Чандара (1913—1977) показан процесс роста
классового сознания трудящихся, стремящихся освободиться от
национального, экономического и социального рабства.
Радикализм писателя проявился в том, что он пришел к полному
отрицанию общества наживы, которое, как он считал, не
способствует духовному росту человека, осуществлению
благородных движений его души. Кришан Чандар был также и
писателем лирическим — многие его произведения, особенно рассказы,
овеяны поэтическим романтическим чувством. К таким
произведениям относится и ранний рассказ писателя «Птица гульдум».
Главный вопрос: почему в индийском обществе
по-прежнему существуют отношения господства и подчинения? — во
всех его разнообразных аспектах берется современными
индийскими писателями в качестве отправной точки для
художественного анализа окружающей их действительности.
Нельзя также не замечать того, что современная
индийская литература играет огромную роль в деле пробуждения
национального самосознания индийцев, приобщения личности
к социальной борьбе, привития благородных идеалов
справедливого общественного устройства.
Однако предрассудки прошлого, ригористические
требования индусской общины все еще имеют неоспоримую власть над
умами большинства индийцев. Разумеется, индийский
интеллигент не пойдет на поводу у ненавистного прошлого,
воспротивится предрассудкам, и в то же время ему невозможно резко
отделить себя от непросвещенного большинства — такой
позиции препятствует и нравственное чувство, и самые условия его
социального бытия.
Индийские писатели ищут новые формы, которые могли бы
быть восприняты самыми широкими слоями населения Индии.
Они отказываются от элитарной литературы, но пока еще в
большинстве своем не знают, какой должна быть литература,
сочетающая доступность и оригинальность, глубину и
национальное своеобразие, известную долю традиционализма и
новаторство. Очевидно одно: лишь на основе идеи социальной
справедливости вырабатываются критерии значимости человека
в современном мире. Гармоническое развитие личности — вот,
пожалуй, та вожделенная и недосягаемая при существующем
образе жизни цель, к которой стремятся эти писатели. Модели
поведения, вырабатываемые как традиционным, так и
буржуазным обществом, либо принижают личность, либо ее
гипертрофированно возвеличивают, ориентируя ее при этом на
выживание в антагонистическом обществе любыми силами и
средствами, даже вопреки понятиям нравственности.
380
В рассказе лидера индийской радикально настроенной
молодежи 70-х годов Гьянранджана «По разные стороны ограды»
приметы нового буржуазного западного быта увидены глазами
индийца-традиционалиста. Герой время от времени наблюдает
через ограду чужую, непонятную жизнь, которую воспринимает
как посягательство на традиционный уклад с теплыми
семейными отношениями. Он видит непонятных для него людей, и
любая его попытка познакомиться с ними оканчивается
неудачей. В своих рассказах Гьянранджан, выражая суть
происходящих в Индии социально-психологических процессов,
воздерживается от прямых наставлений, но его гражданская позиция
выявлена довольно четко: нравственность должна стать
категорией практической.
На деле же все обстоит по-иному, и это едва ли не самый
безотрадный вывод, к которому приходят прогрессивные
индийские писатели. Но их все равно неодолимо влечет правда,
жизнь по совести, потому-то и появляется в их рассказах
необычный персонаж, рассказчик-комментатор, от лица которого
ведется повествование, — человек с острым нравственным
зрением, глубоко проникающий в суть происходящего, в
хитросплетения человеческих судеб, страстно, самозабвенно
жаждущий правды, но вместе с тем соблюдающий осторожность,
житейскую предусмотрительность в ее отстаивании и утверждении.
Это не резонер и не борец, и не потому ли его слабость, его
неуверенность в отстаивании до последнего своей точки зрения
воспринимается читателем как еще одно свидетельство
вопиющего разрыва между сущим и должным. Сложность
переживаемого страной исторического момента ясно осознается героем-
рассказчиком, который больше всего боится демагогических
разглагольствований по поводу углубляющегося неустройства
индийской жизни и не желает развязки кровавого бунта. Вот
почему все понимающий, трезво оценивающий взгляд этого
героя — своего рода нравственный суд над социальными
пороками. А главное — это осуждение аморализма как основы
поведения и одновременно вызов «новым людям», новым
хозяевам жизни, нуворишам, сделавшим спекуляцию источником
баснословных доходов и превратившим свой деловой успех в
единственную жизненную цель и величайшую ценность, а свое
сообщество — в мафию. Теперь точкой отсчета в ценностных
ориентациях значительных слоев индийского общества
становится принцип * быстро разбогатеть любыми средствами».
В творчестве молодых индийских писателей возрастает их
социальная активность, которая проявляется в определении как
жизненного пути героя, так и в выборе тех или иных образцов
для подражания.
381
Литературное творчество индийцев постоянно
преображается, и в этом движении к новым формам художественного
выражения — очевидный признак меняющегося мировоззрения,
отказ от тех общественных и моральных оценок, за которыми
стоят религиозно-философские начала индуизма, принимаемые
как жизненные устои.
Мысль об опасности, которую несут в себе мнимые
духовные ценности, пронизывает повесть Ганга Прасада Бимала
♦Тигр». Родом писатель из небольшого селения, затерявшегося
в предгорьях Гималаев. Он хорошо знает фольклор своего
народа, множество поверий. Верит в чудодейственную силу
народной медицины, в йоговскую терапию, преклоняется перед
мудростью стариков горцев. Но ему все больше и больше
претят люди, спекулирующие на интересе к этой мудрости.
Вспоминается разговор с писателем в его доме в Дели.
Речь зашла о том, что обозначаем мы словом «тайна*? Пока
неведомое? Все еще незнакомое? Неисчислимый круг вопросов,
задач, проблем в этом постоянно движущемся, меняющемся и
развивающемся объективном мире? Тайна, говорил Вимал,
раскрывается в процессе познания. И еще: когда человек открыт
миру и его проблемам, он неминуемо переживает тайну бытия.
Но совсем другое дело, если под тайной понимается нечто
конечное, вынесенное из реальности, спрятанное и ревностно
охраняемое. Такую-то тайну и выдают непосвященным и
доверчивым людям за истину. Абсолютную. Универсальную. За
готовый ответ в задачнике бытия. О такой тайне пишет Вимал в
своей повести «Тигр», пародируя ситуацию, в которую попадают
люди, наивно полагающие, что с помощью индийской мудрости
можно обрести бессмертие.
Освободить Джалед, утверждает Вимал, — это прежде
всего освободить свое сознание от иллюзий, ибо спасение
человечества возможно лишь его собственными усилиями, а не с
помощью инопланетян, духов, пророков, гуру и садху, это
значит освободить людей от инерции бездействия.
Современная индийская художественная мысль
демонстрирует неприятие всякого рода факирства — религиозного,
философского, эстетического, призывает к служению. Но не
химерам, а реальному, активному гуманизму.
Александр СЕНКЕВИЧ
Бессмертный лотос: Слово об Индии / Сост.
Б 53 А. Сенкевич. — М.: Мол. гвардия, 1987. —
382 [2] с, ил.
В пер.: 2 р. 65 000 экз.
Сборник «Бессмертный лотос» продолжает серию изданий
«Слово о стране». В книге рассказывается об Индии —
красочной, разноликой стране с многовековой историей и
богатейшей культурой; стране, где строго хранимые древние
традиции и обычаи соседствуют с острыми проблемами
современной жизни. Книга рассчитана на массового читателя.
4701000000—287
Б 078(02)-87 КБ-032-071-87 ББК 84(0)6 + 65.9(5Ид)
ИБ № 5740
БЕССМЕРТНЫЙ ЛОТОС
Зав. редакцией А. Чигаров
Редактор Л. Левко
Художественный редактор А. Степанова
Технический редактор Е. Михалева
Корректоры В. Назарова, Т. Пескова, Е. Дмитриева,
Т. Контиевская
Сдано в набор 22.05.87. Подписано в печать 27.10.87. А01233.
Формат 84Х1081/з2. Бумага типографская № 1. Гарнитура
«Школьная». Печать высокая. Усл. печ. л. 20.16+1.68 вкл.
Усл. кр.-отт. 22,26. Учетно-изд. л. 22,3. Тираж 65 000 экз. Цена
2 руб. Заказ 983.
Типография ордена Трудового Красного Знамени издательско-
полиграфического объединения ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».
Адрес ИПО: 103030. Москва, Сущевская. 21.