Автор: Чхартишвили Г.
Теги: история и критика мировой литературы и литературы отдельных стран художественная литература культура японии
ISBN: 5-7906-0007-7
Год: 2000
Текст
японский
ТЕАТР
Издательство выражает благодарность
Японскому Фонду
за финансовую поддержку проекта
Золотой фонд японской литературы
ЯПОНСКИЙ
ТЕАТР
СЕВЕРО-ЗАПАД
Санкт-Петербург, 2000
ББК 83.35Я
Я 70
Главный редактор серии — Григорий Чхартишвили
Редакционная коллегия серии:
Татьяна Григорьева
Людмила Ермакова
Евгений Маевский
Виктор Мазурик
Татьяна Соколова-Делюсина
ISBN 5-7906-0007-7
© Г. Чхартишвили, составление, вступительная
статья, комментарии, примечания.
© «Северо-Запад», серийное оформление,
подготовка текста
ТЕАТР НА ВСЕ ВРЕМЕНА
Японию часто называют заповедником театрального искусства. И дей-
ствительно, в мире нет другой страны, где в первозданном — или почти пер-
возданном — виде сохранилась бы драма трехсот а то и пятисотлетней дав-
ности, да не просто сохранилась, а продолжала бы оставаться живым,
полнокровным зрелищем, абсолютно внятным современному зрителю.
Театр, в особенности драматический,— искусство хрупкое, динамичное,
вечно меняющееся. Оно настолько же эфемерно, насколько эфемерен маги-
ческий контакт, на несколько часов возникающий между актерами и залом.
Театру противопоказаны статика и рутина, от них он увядает. Известно, что
средний период жизни яркого театрального коллектива — десять-пятнадцать
лет, потом, как правило, наступает упадок. Японцы же с их бережным отно-
шением к традиции вообще, а к традиции в искусстве тем более, продлили
жизнь театральной школы, направления, жанра на долгие столетия. Средне-
вековый театр в Японии — не реликт и не музейный экспонат, он воздей-
ствует на мысли и чувства клерков, программистов и домохозяек конца XX
века так же сильно, как воздействовал на самураев, купцов и ремесленников
эпохи Эдо.
Причина удивительно долгой жизни средневековых традиций не только
в особенностях национального характера, но и в уникальности историчес-
кого опыта Страны Восходящего Солнца. Сёгуны династии Токугава поста-
вили небывалый эксперимент со временем: заперлись на своих островах и
на два с половиной века начисто оградили подданных от воздействия внеш-
ней среды. В ту самую эпоху, когда мир, прежде всего западный, стреми-
тельно менялся (с 1600 до 1850 года он изменился почти до неузнаваемо-
сти), Япония жила без ощущения времени. Техника, одежда, ремесла,
социальная структура — все оставалось неизменным или менялось неесте-
ственно медленно. Даже количество населения страны за этот период ничуть
не изменилось. Жизнь законсервировалась, главной ценностью стало под-
держание традиции, обычая; главным законом — прецедент. Для страны
подобная формалинизация была губительна, для традиционного искусст-
ва — спасительна. Профессии в этом социально статичном обществе стали
наследственными, и потому секреты мастерства передавались от отца к
сыну, достигая все большего и большего совершенства, развиваясь не вширь,
а вглубь. Время для жителей эпохи Эдо остановилось, его было очень много,
потому что торопиться было некуда и незачем. Любое, подчас самое три-
виальное ремесло — изготовление бумаги или выстругивание досок — тре-
бовало полной, неспешной самоотдачи и непременно достигало уровня
высокого искусства. Что уж говорить о театре!
5
Одна из отличительных черт японского театра — особые отношения между
сценой и залом, наличие подготовленной, квалифицированной, посвященной
аудитории (то самое, чему завидовал Йейтс, поклонник стилистики и симво-
лики Но). Эта аудитория отлично знает текст, знает канон и способна на-
слаждаться спектаклем по-гурмански: нюансами актерской игры, режиссер-
скими находками, остроумием художников, гримеров или кукловодов. Именно
поэтому Но и Кабуки с трудом воспринимаются иностранцами, которые об-
ращают внимание на внешнее (сюжет, пластику, декорации) и не способны
оценить главную прелесть постановки. Более всего японская аудитория похо-
жа на завсегдатаев оперы, которые приходят в театр не за тем, чтобы узнать,
выйдет ли Розина за графа Альмавиву, а чтобы насладиться мастерством лю-
бимого певца или певицы. В Но и Кабуки, как в опере (только в еще боль-
шей степени), простор маневра для постановщика и актера крайне ограни-
чен, со всех сторон стиснут немыслимо жесткими правилами и ограничениями.
Однако ограничение свободы при всех издержках является отличным стиму-
лом для развития утонченности и стремления к совершенству. Самоограни-
чение и «игра по правилам» — один из китов, на которых стоит японское
искусство, будь то чайная церемония, икебана, выращивание бонсаев, кал-
лиграфия или театр. Каждое измерение, даже самое микроскопическое, про-
бивается с невероятным трудом, но зато если уж пробилось, закрепляется в
каноне навсегда.
Например, истинной революцией в истории Но стало новшество, введен-
ное в начале нашего столетия. Раньше актер, выступающий в амплуа краси-
вой женщины, должен был стоять, по-мужски расставив ноги. Теперь же под
влиянием реалистичного западного театра актеру предписали составлять ноги
вместе, и в результате он стал чуть-чуть больше походить на женщину. Но
сколько было споров и протестов!
Генеалогическое древо японского театра уходит корнями в седую древ-
ность. Прямая преемственность традиции прослеживается чуть ли не на
полтора тысячелетия, к эпохе, когда в Японию с материка проник буддизм
и вместе с ним — музыка и танцы из Китая, Индии, Кореи. Н.Конрад
предположил, что классический японский театр сохранил в себе и элемен-
нты античной драмы, проникшей на Дальний Восток долгим и кружным
путем — через эллинистические государства Передней Азии, Индию и Ки-
тай.
Маски и танцы использовались еще в добуддийском лицедействе Кагура,
входившем в синтоистский ритуал богопочитания. Даже этот ранний, отно-
сительно примитивный вид театрального искусства в Японии не умер, кое-
где в провинции представления Кагура устраиваются до сих пор. Однако
рождение японского пратеатра обычно связывают не с Кагура, а с появлени-
ем пантомимы Гигаку (букв, «актерское искусство») и танцев Бугаку (букв,
«искусство танца»), заимствованных из континентальной культуры в 7 веке.
Гигаку просуществовало до 10 века, а затем было вытеснено более сложными
6
формами пантомимической драмы, зато представления Бугаку, ставшие не-
пременной частью храмовых праздников и дворцовых церемоний, со време-
нем выросли в отдельный музыкально-танцевальный жанр, который не толь-
ко сохранился, но после реставрации императорской власти (1868 г.) пережил
новый расцвет и ныне исполняется для широкой аудитории, в концерных
залах.
Японский театр — это сложный и многоцветный мир, каждому из компо-
нентов которого (актерскому мастерству, музыке, сценографии, маскам, декора-
циям, костюмам, гриму, куклам, парикам, танцу) посвящено немало книг и
статей. Тема нашего тома — драматургия и, стало быть, наш герой — не режис-
сер и не актер, а драматург. Вот почему во вступительной статье к сборнику речь
пойдет не столько о японском театре в целом, сколько о пьесах. Гигаку и Буга-
ку — это театр без Слова. Актеры там почти не произносят звуков, если нс
считать так называемого «чириканья» (саэдзури), коротких гортанных возгла-
сов, лишенных смысла. Драматургия же родилась тогда, когда в театре появился
и стал главенствовать Текст. Произошло это в 14 веке с возникновением первых
театров слова — Нои Кёгэна.
Но. Кёгэн
История
Но и Кёгэн возникли примерно в одно и то же время и мирно соседству-
ют в рамках одного десятилетия, однако по стилистике и содержанию два
эти жанра разительно непохожи. Театр Но — это драма возвышенных пере-
живаний и титанических страстей, по духу это высокая трагедия, хотя содер-
жание пьес далеко не всегда трагично. Кёгэн же — незатейливая комедия,
грубоватый фарс, построенный на незатейливой шутке, шумной возне, даже
скабрезности. Но элегантен, поэтичен, Кёгэн прозаичен и простонароден;
Но — атрибут телесного верха, Кёгэн всецело принадлежит телесному низу.
При этом пьески Кёгэна традиционно исполняются в качестве интермедий в
классическом спектакле театра Но. Как известно, эта особенность компози-
ции театрального представления свойственна и западной культуре. В Древ-
ней Греции классическая трагедийная трилогия перемежалась грубыми дра-
мами Сатира, в средневековом европейском театре в религиозную мистерию
вставлялись фарсы (само слово farce на старофранцузском означает «встав-
ка», «начинка»). Впоследствии Шекспир и Мольер сделали фарсовые сцены
атрибутом большой комедии, в Японии же Кёгэн благополучно выдержал
испытание временем и сегодня исполняется почти так же, как в 15 веке. В
зрителе прежних веков любовь к возвышенному и низменному отлично ужи-
вались. Когда публика уставала от высоких чувств, ей хотелось повеселиться,
и она ничуточки этого не стеснялась. После слез и умиления задорнее хохо-
талось, а после смеха лучше плакалось.
7
Непосредственными предшественниками Ногаку (таково общее назва-
ние Но и Кёгэна) были народные театральные жанры Саругаку и Дэнгаку.
Саругаку (букв, «обезьянье искусство») сформировался примерно в 11 веке
и поначалу был зрелищем по преимуществу плебейским. Это были представ-
ления, соединявшие текстовую импровизацию, танцы и песни — в основном
комического содержания. Бродячие актеры совершенствовали мастерство, и
их стали приглашать сначала на храмовые праздники для привлечения па-
ствы, а затем и выступать перед изысканной публикой. Богатые храмы даже
обзавелись собственными труппами. Репертуар Саругаку делался все более
утонченным, возникла традиция, школа. В 14 веке Саругаку сомкнулся с дру-
гим народным жанром — Дэнгаку (букв, «полевое искусство»), зародившимся
из магических обрядов, а также танцев и песен японской деревни. Из этого
слияния и возник театр Ногаку, разделивший единое представление на две
части — высокого и низкого стиля.
История сохранила имена создателей и первых драматургов Но — велико-
го Канъами и его сына, не менее великого Дзэами.
Канъами Киецугу 1 (1333 —1384) родился в семье провинциального са-
мурая, но по неизвестной причине еще мальчиком попал в семью бродячих
актеров Саругаку. Совсем молодым человеком он создал собственную труппу,
в которой впервые соединил мономанэ («подражание»), то есть реалисти-
ческую манеру игры, и югэн («сокровенное содержание»), эстетическую кон-
цепцию истинной сути вещей. Согласно учению Дзэн, истину невозможно
передать при помощи слов, ее можно постичь лишь сердцем. Театр Но с
самого начала ставил себе задачу раскрыть сердца зрителей, вовлечь аудито-
рию в поиск Красоты и Истинности. Вот как изложил эту эстетическую фор-
мулу Кунио Компару, современный исследователь Ногаку и прямой потомок
Канъами и Дзэами: «Но достигает художестенного совершенства не сразу, а
поэтапно: сначала упор делается на то, что Дзэами называл хана, красота
цветка, то есть красота актерской игры; на следующем этапе главным стано-
вится югэн, элегантная и таинственная красота неявного; высшей же точкой
становится родзяку — печальная красота одинокой старости». Таким обра-
зом, как и подобает искусству, рожденному дзэнским мировоззрение/л, театр
Ногаку создавался не просто как зрелище, а как глубокая и мудрая филосо-
фия жизни.
Удача улыбнулась Канъами, когда мастеру было уже за сорок. Юный сё-
гун Асикага Ёсимицу заметил труппу и стал оказывать новому театральному
направлению особое покровительство. Однако, несмотря на успех в столице,
грубоватый и неотесанный Канъами предпочитал выступать в провинции. Он
и умер во время очередных гастролей, не успев утвердить свою школу в Ки-
ото.
Дело отца продолжил Дзэами Мотокиё (1363 —1443), приложивший
немало усилий к тому, чтобы Но стал искусством «для чистой публики».
Школа Кандзэ (по первым слогам имени отца и сына) прочно завоевала
8
симпатии аристократии, на ее спектаклях бывал сам император, и Ногаку
стал ведущим театральным направлением. Дзэами написал два десятка трак-
татов о театральном искусстве, доведя до совершенства эстетическое учение
Канъами. При Дзэами югэн оттеснил мономанэ на второй план; именно
тогда Но отошел от реалистичности и превратился в искусство символичес-
кое и условное, каким мы видим его сегодня. Реалистичность — с сегод-
няшней точки зрения, естественно, весьма относительная — стала уделом
Кёгэна. (Например, и в Но, и в Кёгэне женские роли играются мужчина-
ми, но в фарсе актеры говорят пронзительным «женским» фальцетом, а в
собственно Но это считается недопустимым).
После смерти второго основателя театром руководили так называемые
иэмото (букв, «основатель дома»), руководители школ и соответственно трупп,
которых до настоящего времени сохранилось пять: Кандзэ, Компару, Конго,
Хосё и Кита. Звание иэмото присуждалось какому-нибудь прославленному
мастеру Но, который со своими сыновьями и учениками создавал нечто вро-
де гильдии. В дальнейшем титул передавался по наследству. Существенных
различий между школами Но нет, просто у каждой имеется свой излюблен-
ный репертуар, особая трактовка и редакция некоторых пьес, а также соб-
ственная манера исполнения музыки и танцев. В школах Но всегда суще-
ствовала строгая иерархия, иэмото сам определял, кто из актеров заслуживает
повышения в звании, выбирал репертуар, даже продавал право на исполне-
ние той или иной роли. В отличие от появившегося позднее Кабуки, театра
простолюдинов, Но считался искусством официально одобренным и высо-
чайше утвержденным. Сёгуны покровительствовали этому театру еще со вре-
мен Канъами и Дзэами, а с приходом к власти династии Токугава (1603 г.)
для Но и вовсе наступили счастливые времена. Иэясу, основатель династии,
был страстным ценителем Ногаку, сам играл в спектаклях, а свое утвержде-
ние в звании сёгуна отметил грандиозным представлением Но. С тех пор
спектакли Но стали обязательным церемониальным украшением любого офи-
циального торжества. Покровительствуя традиционному театру, правитель-
ство следовало конфуцианской доктрине умиротворения и благотворного воз-
действия искусства на души подданных. При этом Но все более превращался
в театр для избранных. На спектакли в сёгунском замке приглашали только
знать и — в виде особого поощрения — наиболее почетных горожан. Пред-
ставление шло несколько дней, иногда на нем присутствовали несколько ты-
сяч человек.
С падением сёгуната (1868 г.) привилегированному положению Но при-
шел конец. Школы так привыкли полагаться на патронаж властей, что, пре-
доставленные самим себе, оказались на грани гибели. Однако, к счастью, сре-
ди актеров нашлись энтузиасты, которые помогли театру снова встать на
ноги, хоть прежний размах и был утрачен.
С развитием империи и ростом националистических настроений о Но
заговорили как о сокровищнице истинно японских ценностей. В репертуаре
2-402
9
трупп появились синсакуно («новые пьесы Но»), соблюдающие традиции
театра, но современные по содержанию. Это конъюнктурное течение, воз-
никшее в конце 19 века, было малопродуктивно, поскольку верноподданни-
ческий восторг и казенный патриотизм искусству противопоказаны. Драмы
о взятии Порт-Артура, воцарении императора Тайсе и доблестном военно-
морском флоте были данью времени и скоро забылись.
Во второй половине 19 века в Японии и за ее пределами возник особый
интерес к эстетике и сценографии Ногаку (самые яркие примеры — цикл
«Современный театр Но» Мисимы Юкио, о котором будет рассказано ниже,
и стилизации Йейтса). В Японии появились постановки современных пьес и
даже западной классики, использующие приемы театра Но, однако на своем
магистральном направлении канон Ногаку остается незыблемым и непри7
косновенным.
Ритуал
Не имея возможности подробно остановиться на этой интереснейшей
теме, ограничимся лишь самым общим описанием той совершенной и замк-
нутой вселенной, которую представляет собой действо Но.
Классический спектакль продолжается не меньше 5 часов: пять пьес
Но, каждая примерно по 30—40 минут, и в промежутках — три четверть-
часовых интермедии Кёгэн. Обычно программа составляется с учетом вре-
мени .года, чему японцы всегда придают большое значение: есть пьесы, ко-
торые положено ставить в период цветения сакуры («Арасияма» 2), на Новый
год («Цурукамэ»), в пору золотой осени («Момидзигари») и т. д.
Зрительские места располагаются не только перед сценой, но и слева,
что придает действию трехмерность и позволяет видеть актеров то анфас,
то в профиль. Раньше зрители сидели на полу, на циновках татами, сейчас
в зале обычные ряды, татами же сохранились только на балконе. Размеры
и конфигурация сцены были регламентированы в эпоху Эдо и с тех пор не
пересматривались. Особенности устройства сцены во многом объясняются
тем, что до конца 19 века спектакли происходили только на открытом
воздухе. Тем не менее и в современных залах над сценой возвышается
крыша, а сама сцена должна быть обращена к югу — «чтобы зрителей не
слепило солнце». Под настилом находятся резонаторы — специальные гор-
шки, подвешенные на проволоке. Они улучшают акустику и придают осо-
бую гулкость движениям танцоров. Декорации не меняются — на заднике
всегда изображена сосна на золотом фоне. Влево от главной сцены (если
смотреть из зала) отходит мостик хасигакари, ведущий за кулисы. Там
расположена так называемая «зеркальная комната», в которой актер, гото-
вясь выйти на сцену, сидит перед большим зеркалом и вживается в роль.
Вдоль задника на специальном помосте сидят музыканты, справа от сце-
ны — хор.
1О
Музыка в Но очень важна. Она начинает звучать еще до появления
актеров, создавая соответствующую атмосферу, настраивая аудиторию дол-
жным образом. Оркестр состоит из бамбуковой флейты фуэ и трех бара-
банов — маленького, среднего и большого. Основная функция оркестра —
аккомпанемент для танцев и пения, время от времени музыканты
вскрикивают, как бы подзадоривая актеров. Термином май (танец) обо-
значаются все движения актеров на сцене. Они предельно регламентиро-
ваны и состоят из двух сотен ката (фигур, поз), каждая из которых
передает то или иное чувство или состояние. Пластика Но необычайно
скупа, изящна и высшей степени условна. Например, воздетые вверх руки
обозначают печаль, легкий наклон головы в сочетании с поднятой ладонью
соответствуют бурным рыданиям, а полуприкрытое веером лицо символи-
зирует глубокий сон.
Текст полупроизносится-полупоется, манера его исполнения называется
утаи (пение). Частично текст звучит из уст актеров, которые используют
сложный речитатив с чередованием темпа и ритма. Актерам помогает муж-
ской хор. Вокальный канон не менее строг, чем пластический. Человеку, не
имеющему специального образования, разобрать слова практически невоз-
можно, поэтому те из зрителей, кто не знает содержания пьесы (таких не-
много, поскольку классический репертуар Но хорошо известен), на спектак-
лях пользуются либретто или кратким пересказом содержания на современном
языке. Актеры поют собственным голосом, не приспосабливаясь к полу и
возрасту персонажа, что производит на неподготовленного зрителя весьма
странное впечатление, особенно когда юная девушка или дряхлая старуха
вдруг запевает басом.
Особое очарование театру Ногаку придают маски, представляющие со-
бой особый вид прикладного искусства, известный и почитаемый во всем
мире благодаря многочисленным выставкам и редким, но громким прода-
жам на аукционах. Главные вспомогательные действующие лица обычно
играют в масках, не надевая их лишь в том случае, если роль реалистична.
Существует более двухсот установленных типов личин: добрые и злые ста-
рики и старухи, демоны, буддийские и синтоистские божества, свирепые
воители, земные и небесные красавицы. Одни предназначены для опреде-
ленной пьесы, другие универсальны и могут использоваться в разных спек-
таклях. Вот некоторые из классических масок: Коомотэ — классическая
женская красота; Двиган — девушка с золотыми глазами, свидетельствую-
щими о ревнивом нраве; Ясэотоко — умирающий мужчина; Обэсими —
сердитый демон с длинным носом и поджатыми губами; Уба — безумная
старуха. Хорошая маска изготовлена таким образом, чтобы в зависимости
от движений актера и угла освещения ее выражение менялось. Простей-
шие манипуляции — «осветлить маску», то есть слегка поднять ее кверху,
или «затемнить маску», то есть чуть накренить ее книзу. В первом случае
личина выглядит радостной, во втором — грустной. Считается, что работа
2*
11
с маской требует от исполнителя куда большего мастерства, чем обычная
мимика, которая в Но вообще не используется, даже когда актер выходит
на сцену с открытым лицом.
Театр масок существовал в истории многих национальных культур — от
античности до комедии дель арте, но лишь в Японии он стал не стадией в
развитии сценического искусства, а постоянным, неувядающим театральным
жанром.
Некоторым маскам, применяемым в современном Ногаку, триста, четы-
реста, пятьсот лет. Они были созданы знаменитыми мастерами (их именова-
ли тэнкаити — «первые под небом»), у каждой такой реликвии свой харак-
тер и своя история. Маски изготавливали из драгоценной древесины,
раскрашивали, а потом покрывали особым лаком. В Кёгэне личины проще и
грубее. Их гораздо меньше, и число пьес, в которых они используются, отно-
сительно невелико. Любопытнее всего гротескные личины, изображающие
насекомых — цикад и комаров.
Актерские амплуа в Ногаку делятся на ряд категорий. Ситэ — главный
персонаж, герой; ситэдзурэ — партнер героя; ваки — оппонент главного пер-
сонажа, злодей; вакидзурэ — спутник оппонента. Поскольку актерская про-
фессия передается по наследству и мальчиков начинают обучать искусству
игры с раннего возраста, в спектаклях Но выступают и дети, их роли называ-
ются коката. Отдельное амплуа — фарсовые роли, которые так и называют-
ся кёгэн. В прежние времена положение актера в труппе закрепляло за ним
то или иное амплуа, однако сейчас подобной специализации уже нет, один и
тот же исполнитель Но может не только играть в ролях разного уровня, но
даже выступать в Кёгэне. Нет в Ногаку и актеров, играющих только женские
роли, как в театре Кабуки.
Тексты
Ногаку — дитя своего века, и оттого драматическая основа в нем разра-
ботана меньше, чем в театре более поздних веков. Поначалу тексты Но и тем
более Кёгэна вообще не записывались. Актеры импровизировали, следуя об-
щему сценарию — совсем как в средневековом европейском театре. Первые
рукописные тексты, сохранившиеся до нашего времени, датируются началом
15 века, то есть эпохой Дзэами. Пьесы сложны для перевода и понимания,
поскольку содержат множество явных и неявных цитат из классических ки-
тайских и японских сказаний и стихов, а также многочисленные историчес-
кие аллюзии, причем часто завуалированные, неявные. Сюжеты часто почер-
пнуты из классики Хэйанского периода (9-12 вв.), в особенности из «Сказания
о принце Гэндзи» («Гэндзи моногатари») и «Сказания о доме Тайра» («Хэй-
кэ моногатари»), а также более раннего «Сказания об Исэ» («Исэ монога-
тари»). Всего можно найти упоминания о примерно 4000 драматических
произведений Ногаку, однако в так называемый официальный репертуар входят
12
двести пятьдесят две пьесы Но плюс комедии Кёгэн, которых тоже около
двухсот пятидесяти.
В соответствии с учением Дзэами, каждая пьеса Но состоит из трех струк-
турных элементов: дзё («завязка»), ха («взрыв», «перелом») и кю («стреми-
тельность»), то есть неторопливое вступление, бурное развитие событий и
стремительная развязка. В театроведческой литературе обычно используется
оригинальный термин дзё-ха-кю. Есть и другое типологическое различие —
пьесы с переодеванием и без. Первых большинство, и в них главный персо-
наж ситэ сначала появляется в одном обличье (как правило, обманчиво реа-
листичном) и называется маэдзитэ, то есть «предшествующий ситэ». По-
том он удаляется со сцены и в развязке предстает в своем истинном облике
божества, привидения или демона — так называемого «нотидзитэ» («пос-
ледующего ситэ»).
Принципу дзё-ха-кю подчинено не только каждое отдельное произведе-
ние, но и весь спектакль в целом, то есть сами пьесы по жанру делятся
на пьесы-дзё, пьесы-ха и пьесы-w. Как правило, спектакль состоит из
одной драмы-дзе, трех драм-ха и одной драмы-кю плюс три фарса в про-
межутках. Существует всего одна пьеса, не относящаяся ни к одному из
элементов композиции — «Окина», возможно, самая древняя в репертуаре
и являющая собой моление о долголетии и благополучии. Ее исполняют в
особенно торжественных случаях в начале представления. Существующая
ныне классификация драм Но сложилась к концу 15 века и с тех пор
практически не менялась.
К разряду пьес-дзё, то есть пьес вступительных, относят сорок две драмы.
Это «пьесы о божествах» (камимоно), медленные по темпу, малодинамич-
ные и не слишком эффектные. Их назначение — заворожить аудиторию, дать
ей возможность выйти из мира повседневных забот и погрузиться в волшеб-
ный мир Ногаку.
Гораздо многообразнее и изобретательней пьесы-ха, составляющие глав-
ную часть спектакля. В свою очередь, они подразделяются на три группы:
«пьесы о мужчинах», «пьесы о женщинах», и «пьесы о разном»; в представле-
ние включают по одной драме из каждой группы.
«Пьесы о мужчинах» (отокомоно), иначе называемые «пьесами о во-
инах» (сюрамоно), исполнены буддийского пацифизма и подчеркивают
суетность и тщету войны. Обычно они построены на диалоге между духом
какого-нибудь воителя и странствующим монахом. Воин рассказывает, каким
страшным мучениям подвергают его в Сюрадо, аде, предназначенном для
кровожадных вояк, а праведник молится за страдальца. Это наименее об-
ширная группа пьес, их насчитывается всего шестнадцать.
Далее, согласно учению Дзэами, должна идти «пьеса о женщинах» (онна-
моно), она же «пьеса с париками» (кацурамоно). Главная тема этого разде-
ла драматургии Но, разумеется, — страсть. Обычный сюжет таков: легендар-
ная красавица былых времен повествует о любви (как правило, трагической),
13
ее рассказ перемежается танцами, придающими пьесам оннамоно особое
очарование. В репертуар включены сорок семь «пьес о женщинах».
Наконец, самый обширный и пестрый массив драм-ха относится к груп-
пе «пьес о разном» (дзацуно). Их так много (девяносто семь), что понадо-
билась дополнительная классификация. Есть «бытовые пьесы», «пьесы о безу-
мии», «пьесы о наваждении», «пьесы о ревности», «пьесы о разбитом сердце»
и так далее. Это самая драматичная и зрелищная часть представления, гото-
вящая зрителя к финалу.
Завершает спектакль какая-нибудь из пятидесяти пьес-w, которые при-
нято называть «завершающими пьесами» (киримоно) или «пьесами о демо-
нах» (китикумоно). Темп действия и музыки убыстряется, кульминацией
становится быстрый танец. Персонажи — духи, демоны или животные. Фи-
нальные сцены всегда эффектны, изобилуют неожиданными сюжетными по-
воротами, но действие непременно заканчивается хэппи-эндом: демоны или
посрамлены, или оказываются вовсе не такими уж страшными. Зритель дол-
жен уходить со спектакля не расстроенным, а умиротворенным.
Авторство многих пьес Но и тем более Кёгэн не установлено. Старейший
из сохранившихся репертуарных списков Ногаку датируется 1524 годом. Уже
тогда 88 пьес считались анонимными, или их авторство признавалось спор-
ным. Обычно оригинальный текст (сюжет которого, в свою очередь, брался
из легенды или классического произведения) много раз переписывался и из-
менялся следующими постановщиками. И все же история театра сохранила
имена самых знаменитых драматургов, которые в большинстве случаев писа-
ли не только текст, но и музыку к спектаклю.
В классическом репертуаре — полтора десятка драм, созданных самим
Канъами, и более ста, принадлежащих перу (точнее, кисточке) его сына Дзэ-
ами. Естественно, и эти тексты не избежали последующей переработки. Из
наследия Канъами чаще всего ставят «Сотоба Комати» (пьеса о безумии),
«Мацукадзэ» (пьеса о женщинах) и «Додзёдзи» (пьеса о ревности). Лучши-
ми произведениями Дзэами считаются «Такасаго» (пьеса о божествах), «Ха-
горомо» (пьеса о женщинах), «Аои-но-Уэ» (пьеса о ревности), «Миидэра»
(пьеса о безумии). Из потомков и последователей Канъами и Дзэами слава
признанных драматургов досталась Компару3 Дзэнтику Удзинобу (1405—
1470) и Кандзэ Кодзиро Нобумицу (1435—1518).
Вот краткое изложение фабулы драмы Нобумицу «Фуна-Бэнкэй» («Бэн-
кэй на лодке»), одной из самых известных пьес Но, позднее перекочевавшей
в репертуар Кабуки.
Минамото Есицунэ, исторический персонаж и герой «Сказания о доме
Тайра», прогневил своего старшего брата, могущественного сёгуна Минамото
Ёритомо и вынужден был скрываться бегством. Беглеца сопровождают не-
сколько вассалов, среди которых верный Бэнкэй. На берегу моря Ёсицунэ
расстается со своей возлюбленной Сидзука, не желая подвергать ее опаснос-
тям, и дальше плывет на лодке. Начинается страшная буря. Из волн на них
14
набрасываются духи воинов дома Тайра, некогда убитые в сражении с побе-
доносными Минамото. Завязывается поединок Ёсицунэ с яростным духом
полководца Тайра Томомори. Победить привидение оружием невозможно,
но положение спасает благочестивый Бэнкэй, отгоняющий наваждение чте-
нием сутр. Любопытно, что роль Ёсицунэ поручается коката, то есть актеру-
ребенку. Дело в том, что Нобумицу сам играл в театре, причем в амплуа
ситэдзурэ, «партнера», и специально написал пьесу, в которой слуга важнее
господина. Ёсицунэ делают маленьким, чтобы он не затмевал Бэнкэя. Кроме
того, использование коката делало персонаж более абстрактным, ведь сёгу-
на, князя, полководца, одним словом, «большого начальника» не полагалось
изображать слишком реалистично.
Ключевые сцены в пьесе отданы не тексту, а пластике — танцу прекрас-
ной Сидзука, прощающейся с любимым, и поединку Ёсицунэ с Томомори.
Ведь на спектакль Но зрители приходили и приходят не для того, чтобы
наслаждаться художественным словом, а для того, чтобы слушать музыку и
любоваться движениями актеров.
Зато в пьесах Кёгэн главенствует слово, ибо фарс — жанр по преимуще-
ству драматический. Диалог, в отличие от Но, велся не на литературном, а на
разговорном языке и импровизировался, поэтому самые ранние тексты не
сохранились. Даже сюжеты начали фиксировать лишь в конце 16 века, а
запись монологов и диалогов стала вестись на сто лет позднее.
Репертуар Кёгэн очень пестр, и классифицировать его пытаются по-разному.
Уподобляя драме Но, среди фарсов выделяют «пьесы о богах», «пьесы о женщи-
нах», «пьесы о демонах» и т. п., что вполне оправдано, поскольку Кёгэн часто
пародирует высокое искусство своего благородного собрата. Однако основная
часть фарсов не связана с репертуаром Но и вполне самостоятельна. Комичес-
кий эффект сопряжен с игрой слов, вышучиванием низменных чувств и невеже-
ства, обыгрыванием контраста в манерах аристократов и простолюдинов, выс-
меиванием провинциалов и семейных дрязг, плутовскими проделками.
Любимый герой Кёгэна — слуга Таро, персонаж совершенно интернаци-
ональный и присутствующий в литературах всех народов. Он хитер и одно-
временно простоват, ленив, но добродушен, нахален и изобретателен. Клас-
сическая пара в фарсе — Таро и Князь (даймё), его господин, причем симпатии
зрителей, естественно, на стороне слуги. Это архитипический фольклорный
жанр, в котором сравнительно немного специфически японского.
Другой распространенный жанр Кёгэна, также принадлежащий к числу
самых богатых и почтенных тематик мирового народного творчества, — пье-
сы на семейно-бытовом материале: о зяте и теще или о сварливой жене и
беспутном муже.
Живость и вульгарность Кёгэна подпитывала театр Но земными соками,
не давая ему выродиться в чистую абстракцию. В отличие от западной теат-
ральной традиции Мельпомена и Талия в Японии прошествовали через века
рука об руку, так и не расставшись.
15
Дзёрури. Кабуки
История
Когда в Японии закончилась многолетняя междоусобная смута и страна
превратилась в единое, стабильное государство, духовный и эмоциональный
культуроформирующий заряд переместился из рыцарской среды (время вояк
закончилось) в мещанскую, перекочевал из Замка в Предместье. В двух цен-
трах, Киотоско-Осакском и Эдоском стремительно расцветала плебейская
городская культура. Многочисленное и экономически мощное сословие куп-
цов, ремесленников, мелких торговцев создавало собственное искусство, ко-
торому в последующие века суждено было стать магистральным направлени-
ем развития японской цивилизации. На протяжении 17 века возникли
мещанская литература и мещанская живопись, однако первым появился ме-
щанский театр, самое простое и доступное из массовых видов искусства,
всегда пользовавшееся особой любовью народа. Изысканный Но для горожан
был слишком сложен, да и на представления попасть могли немногие.
Раз простолюдинов не пускали в театр аристократический, они обзаве-
лись собственным, плебейским, и даже не одним, а двумя.
Мы объединяем Кабуки и Бунраку в одном разделе, хотя они относятся к
принципиально различным типам драматического искусства: первый — те-
атр актерский, второй — кукольный. Но для статьи о драматургии существен-
нее то, что Кабуки и Бунраку чаще всего используют одни и те же пьесы,
приспособленные к специфике жанра. Лучшие драмы Кабуки первоначально
были написаны для театра марионеток, да и Бунраку охотно обогащал свой
репертуар пьесами, предназначенными для актерской игры. Разница лишь в
том, что в Бунраку текст произносит специальный чтец гидаю, а в Кабуки —
сами персонажи.
Представления с использованием марионеток появились задолго до со-
здания Кабуки. Первые кукольники забрели в Японию из Китая еще в
7 веке, однако как новое направление драматического искусства театр ма-
рионеток сформировался лишь в конце 16 века, когда бродячие труппы
кукольников стали озвучивать свои спектакли при помощи сказаний дзеё-
рури. Дзёрури — легендарная возлюбленная романтического героя Ёсицунэ
из «Сказания о доме Тайра»,— того самого, что фигурирует в пьесе Но
«Фуна-Бэнкэй». Из повести трогательная история юного Ёсицунэ и Дзёрури
перекочевала в фольклор и обросла новыми сюжетными коллизиями. Сказы
вошли в репертуар бродячих певцов и пользовались огромной популярно-
стью. Со временем слово дзёрури стало нарицательным, так называли любое
устное сказание, исполнявшееся под аккомпанемент лютни бива или, по-
зднее, сямисэна4. Новый театр тоже назвали Дзёрури. Второе название,
Бунраку, вошло в обиход в конце 19 века, когда в Осаке открылся главный
кукольный театр «Бунраку-дза».
16
Первоначально труппы Дзёрури выступали в Киото, а после переноса се-
гунской резиденции в Эдо тоже подались в новую столицу, однако в 1657 году
там разразился страшный пожар, уничтоживший значительную часть города, и
кукольники перебрались обратно в Киото и Осаку. Расцвет Бунраку (будем
называть этот театр этим более известным в мире именем) приходится на
вторую половину 17 и первую половину 18 века, когда его драматургия и
искусство кукловодов достигли высшей точки. Бунраку — самый виртуозный
из существующих и когда-либо существовавших марионеточных театров. Кук-
лы, о которых мы расскажем подробнее чуть ниже, поражают совершенством;
кукловоды обучаются мастерству с детства и на протяжении всей жизни шли-
фуют свое искусство. Бунраку был и остается кукольным театром для взрос-
лых, он поразительно реалистичен, в нем начисто отсутствует налет несерьез-
ности, присущий западной кукольной драме. Этим объяснялась страстная любовь
зрителей к Бунраку, в этом же и причина кризиса жанра. Возможности ку-
кольного театра, который ставит себе задачей реалистическое воспроизведение
жизни, ограничены — никогда куклы, пусть даже самые искусные, не будут
больше похожи на людей, чем сами люди. Вот почему в 18 веке первенство
переходит к Кабуки, и отныне театр кукол, хоть и сохранивший зрительские
симпатии, отходит в тень своего более знаменитого собрата.
Время возникновения Кабуки известно с точностью до года. Как это ни
парадоксально, театр, славящийся тем, что в нем нет места женщинам, ведет
свою родословную именно от женщины.
В 1603 году (это год, когда завершилось объединение Японии и Иэясу
стал первым сёгуном династии Токугава) синтоистская жрица и прославлен-
ная исполнительница религиозных танцев О-Куни приехала на гастроли в
Киото. Наряд ее был вызывающе ярок, движения дерзки и даже непристой-
ны. Заинтригованная публика назвала это представление словом кабуки, ко-
торое в ту эпоху обозначало все необычное, экстравагантное. Впоследствии
для имени театра было подобрано омонимическое написание иероглифами
ка (песня), бу (танец) и ки (мастерство). Таким образом, буквальный пере-
вод — «Мастерство пения и танца».
Развивая успех, О-Куни набрала труппу из миловидных и бойких деву-
шек, которые стали выступать с песнями, танцами и комическими сценками,
часто эротического содержания. В стране, где наконец-то установился дол-
гожданный мир, жажда развлечений была поистине неутолима, и театр
О-Куни (О-Куни-кабуки) был у всех на устах. Девушки совмещали выступле-
ния на сцене с торговлей телом, и оба эти занятия отлично дополняли друг
друга — или, как сказали бы теперь, создавали друг другу дополнительную
рекламу. Предприимчивые содержатели публичных домов сразу же оценили
выгодность такого совместительства и стали создавать собственные труппы.
На протяжении четверти века эти представления (они получили название
юдзё-кабуки, «Кабуки куртизанок») были необычайно популярны. Затем пра-
вительство, борясь с безнравственностью, запретило женщинам выступать на
17
сцене. Получилось еще хуже. Интерес публики к «легкому» театру развился
до такой степени, что жадные до барышей антрепренеры решили заменить
актрис красивыми женоподобными юношами, и среди горожан началась на-
стоящая эпидемия гомосексуализма, прежде бытовавшего преимущественно
в среде дворян и духовенства. Кабуки этого периода называли вакасю-кабуки
(«Кабуки юношей») — именно отсюда ведет свое начало знаменитая тради-
ция оннагата, актеров, специализирующихся на женских ролях. В 1652 году
специальным указом юношам запретили выступать в Кабуки, но театр уже
прочно стоял на ногах и легко перенес новый удар.
Сегодняшним зрителям, воспринимающим Кабуки как театр стилизован-
ный и уж никак не реалистичный, трудно представить, что некогда он счи-
тался символом демократичности и жизненной правды. Это было живое, под-
вижное, чувственное, а главное земное искусство — в противоположность
небесному Но. Кабуки и Бунраку были созданы в ту же эпоху, когда в Европе
происходила всеобщая гуманизация, искусства, выразившаяся, в частности, в
появлении мещанского театра. Главным героем драмы стал человек с его про-
блемами и страстями, на сцене повсеместно происходило вытеснение Небес-
ного (средневековых мистерий) Земным (шекспировский театр, комедия
дель арте, испанский театр). Над Западом и Востоком, еще почти не связан-
ными друг с другом, витал единый дух Возрождения.
Различие между Но и позднесредневековым театром можно проиллюст-
рировать на примере классического сюжета «Фуна-Бэнкэй», пересказанного
выше. В репертуаре Кабуки и Бунраку пьеса изменилась и стала эпизодом в
пьесе «Ёсицунэ тысячи вишневых ветвей» («Ёсицунэ сэмбондзакура»). Там
нет ни духов, ни привидений — вообще ничего сверхъестественного. Тайра
Томомори жив, после поражения в битве он бежал и скрывается от клана
Минамото, живя под чужим именем возле моря и мечтая о мести. Когда
Томомори видит, как его заклятый враг Ёсицунэ садится в лодку, он немед-
ленно пускается в погоню. Происходит поединок, верх в котором одержива-
ет Ёсицунэ, и израненный Томомори выбирается обратно на берег. Благочес-
тивый Бэнкэй вешает ему на шею четки, предлагая помолиться перед смертью,
но гордый Томомори срывает четки, привязывает себя к якорю и бросается
со скалы. Таким образом, буддийская притча о благе молитвы превратилась в
совершенно реалистичную драму о сильных страстях и величии человеческо-
го духа.
Демократичный, независимый Кабуки постоянно подвергался гонениям
со стороны правительства, ведь твердая власть терпеть не может свободного
проявления чувств, видя в этом опасный симптом бесконтрольности и поку-
шение на устои. Зато низшие сословия жестко структурированного токугав-
ского общества, для которых мещанский театр был главным зрелищем и чуть
ли не единственной эмоциональной отдушиной, любили Кабуки и Бунраку
всей душой и готовы были платить за вход немалые для бедного человека
деньги. Двести лет между Кабуки и сёгунатом шла непрекращающаяся борь-
18
ба. Совсем закрыть театр правительство не решалось, боясь вызвать беспо-
рядки, но притеснениям и мелочным придиркам не было конца. В Эдо все
театры должны были тесниться в одном квартале, превратившемся в своеоб-
разное актерское гетто. Дело в том, что ремесло лицедея считалось презрен-
ным, актерам запрещалось носить обычную одежду, запрещалось покидать
пределы театрального квартала. В результате район Асакуса, где сосредоточи-
лись все эдоские театры, превратился в нервный центр столичной жизни.
Появились так называемые сибайдзяя («театральные чайные дома»), прооб-
раз театральных кофе, где можно было встретиться перед спектаклем, попи-
ровать после его окончания, обсудить последние новости, назначить свидание
и т. д. В предельно регламентированном иерархическом обществе театраль-
ный район был островком свободы, где сословные различия не имели значе-
ния.
Актеры Кобуки находились в центре внимания и пользовались не мень-
шей популярностью, чем в 20 веке голливудские звезды. О них ходили много-
численные сплетни и легенды, каждое появление любимца на публике не-
медленно собирало толпу. Немало поклонников у мещанского театра было и
среди самураев. Мужчины благородного звания проникали на спектакли без
труда — достаточно было переодеться; при разоблачении нарушителю грози-
ли серьезные неприятности, но это мало кого останавливало. Труднее прихо-
дилось дамам, которые были вынуждены обожать знаменитых актеров заоч-
но. Они прибегали к невероятным ухищрениям, чтобы хоть краешком глаза
увидеть на улице, из паланкина, прославленного Итикаву Дандзюро Первого
или его несравненного соперника Сакату Тодзюро. Разумеется, не обходи-
лось и без мелодраматических историй, которые волновали воображение пуб-
лики и на протяжении десятилетий обрастали все новыми подробностями. В
1714 году кумир зрителей Икусима Сингоро за любовную связь с высокород-
ной дамой был отправлен в двадцатилетнюю ссылку. Театр снесли, актеров
выгнали из столицы, выслали и саму даму, а ее старшего брата, не уследивше-
го за грешницей, даже предали смерти.
Официально находясь на низшей (если не считать касты неприкасаемых)
ступени общества, ведущие актеры Кабуки были самыми знаменитыми людьми
своего времени, купались в деньгах и частенько поражали публику своими
экстравагантными выходками. Поскольку звание ведущего актера в сочета-
нии с именем и фамилией передавалось по наследству, со временем в Кабуки
образовалась своеобразная родовая аристократия, именовавшая себя на ко-
ролевский манер — с порядковым номером, например, Морита Канъя Три-
надцатый или Накамура Кандзабуро Семнадцатый (правда, в Японии широ-
ко применялась практика усыновления, так что преемственность не всегда
была кровной).
С начала 18 века существует две столицы Кабуки — Эдо (Токио) и Оса-
ка-Киото. В Эдо значительную часть населения составляло служилое сосло-
вие, поэтому эдосцы отдавали предпочтение самурайской драме с поединка-
19
ми и сражениями. Особой любовью пользовались герои-супермены, стиль их
игры назывался арагото («резкий, грубый стиль»). В районе Осака-Киото,
где аудитория сплошь состояла из торговцев и ремесленников, тон задавали
любители сентиментальной мелодрамы про сильные чувства, роковую лю-
бовь и преступления на почве страсти. В чести были актеры изящно-роман-
тического стиля, получившего название вагото («мирный стиль»). Осакский
Кабуки был более реалистичным, эдоский — более красочным и эффектным.
Правительство уже не могло противостоять притягательной силе массо-
вого театра, пользовавшегося всеобщей любовью. К концу 18 столетия гоне-
ния на Кабуки почти прекращаются и театр достигает своего расцвета. Пос-
ледние сто лет перед отменой изоляционистского курса (Япония возобновила
контакты с внешним миром в 1853 г.) Кабуки безраздельно царствует в умах
и сердцах городского населения. Сёгуны приглашают актеров в свой замок,
щедро награждают их за игру. В этот период театр почивает на лаврах и как
бы застывает в развитии, погружается в рутину. Резкое изменение всего ук-
лада общественной жизни, произошедшее в результате вестернизации и со-
циальной революции середины 19 столетия, разрывает живую связь между
традиционным театром и аудиторией. Кабуки начинает восприниматься как
анахронизм, драматургов и зрителей тянет к новому, свежему, непривычно-
му. Начинается повальное увлечение западными театральными формами.
Кабуки пытается приспособиться к новым веяниям. Театральные здания
перестраиваются на европейский манер, в зале появляются стулья и газовые
фонари. В 1887 году спектакль Кабуки посещают император и императрица,
что поднимает престиж этого некогда плебейского зрелища на небывалую
высоту.
Попытку трансформировать Кабуки, предпринятую в конце прошлого века,
обычно связывают с именами владельца театра «Морита-дза» Моритой Канъя
Двенадцатым (1845—1897), владельцем театра «Мэйдзи-дза» Итикавой Са-
дандзи Первым (1842—1904), актерами Итикавой Дандзюро Девятым
(1838—1903) и Оноэ Кикугоро Пятым (1844—1903). Эти театральные де-
ятели обновили репертуар, постарались сделать действие максимально реали-
стичным, даже ставили спектакли на социальную тематику, столь модную на
рубеже веков. По печальному стечению обстоятельств все четверо реформа-
торов почти одновременно ушли из жизни, и их дело осталось незавершен-
ным.
В двадцатые годы Кабуки попал в сферу влияния гиганта зрелищной ин-
дустрии концерна «Сётику», лишившего труппы былой независимости, но
зато помогшего театру выжить и встать на ноги после страшного землетрясе-
ния 1923 года, когда весь Токио превратился в развалины. Кабуки переживал
кризис — и финансовый, и репертуарный, и исполнительский. В строгом со-
блюдении актерской преемственности есть и своя негативная сторона. Вели-
кое дарование не может ровно осенять подряд десять или пятнадцать поко-
лений одной фамилии, поэтому нередко получалось, что ведущие роли
20
доставались не самым талантливым, а самым родовитым, и актеру в первом
поколении, пусть даже очень способному, пробиться наверх в Кабуки было
очень трудно — он мог на всю жизнь застрять в роли «задних ног лошади»
(лошадь в Кабуки традиционно изображают два статиста, причем делают это
виртуозно). В театре возникла серьезная проблема с набором актеров тре-
тьего плана, которые составляют большинство труппы.
В послевоенный период Кабуки, подобно другим жанрам средневекового
театрального искусства, вернул себе широкого зрителя. Оказалось, что запад-
ный и японский театр могут отлично уживаться друг с другом, им для этого
вовсе необязательно сливаться или вытеснять друг друга. Правда, сегодня Ка-
буки воспринимается японской аудиторией совсем не так, как в прежние
времена. Былой плебейский театр стал зрелищем изысканным и аристокра-
тичным, нуждающимся в подготовленном и образованном зрителе.
Ритуал
Канон Кабуки и Бунраку не менее строг и статичен, чем у театра Но.
Знание ритуала и неукоснительное соблюдение всех его регламентаций, в
том числе давно утративших первоначальный практический смысл, имеют
особое значение: зритель ощущает не только сопричастность искусству, но и
сопричастность истории; особая, неповторимая аура эдоской жизни охваты-
вает не только сцену, но и зал, происходит магический провал во времени,
причем эффект этот настолько силен, что его чувствует даже иностранец,
впервые попавший на подобный спектакль.
Едва войдя в зал театра Кабуки, зритель сразу попадает в иное историчес-
кое измерение. В начале действия раздается гулкий перестук деревянных ко-
лотушек, и человек в черном пробегает по сцене, таща за собой трехцветный
занавес, дизайн которого не менялся триста лет. Декорации поражают слож-
ностью и изобретательностью. От левого края сцены в зал тянется узкий
помост ханамити («цветочная дорожка»). Когда-то на него клали подноше-
ния и подарки любимым актерам, позднее ханамити стал использоваться
как продолжение сцены, что позволяло вынести действие прямо в зал. Эту
особенность Кабуки в 20 веке взяли на вооружение многие европейские те-
атры. В Кабуки появилось и другое важное изобретение — вращающаяся сцена,
впервые опробованная еще в 1758 году, а в Европе введенная Всеволодом
Мейерхольдом, большим поклонником японского театра. Сцена в Кабуки не-
высокая и плоская, но при необходимости часть ее может подниматься. На
специальном двухступенчатом помосте размещаются музыканты и певцы. Еще
одна особенность — присутствие на сцене людей в черном, курого, которые
уносят и приносят реквизит, помогают актерам, но при этом считаются не-
видимыми. Точно такие же ассистенты есть и в Бунраку, но если в театре
кукол привыкнуть к этому легко, то в Кабуки «живое сценическое оборудо-
вание» подчеркивает эффект условности.
21
Зал Бунраку во многом похож на зал Кабуки. Там тоже есть ханамити,
но сама сцена отгорожена барьерами, за которыми располагаются куклово-
ды. Главное же отличие в том, что в театре марионеток существует специаль-
ный помост, где располагаются музыкант-аккомпаниатор и сказитель-шдяю,
читающий текст.
Сказитель — центральная фигура спектакля Бунраку. Это амплуа названо
в честь Такэмото Гидаю (1651 —1714), разработавшего стиль и манеру ис-
полнения текста в кукольном театре. Он произносит реплики персонажей и
авторские ремарки, поет под аккомпанемент сямисэна, плачет, смеется, —
одним словом, озвучивает действие.
Стиль гидаю оказм воздействие и на сценическую речь в Кабуки, где
актеры произносят текст нараспев, с соблюдением ритма и часто под
музыкальный аккомпанемент. В драмах, заимствованных из Бунраку, есть
даже сказитель (таю), описывающий события, произошедшие вне сцены,
и чувства персонажей. Владение голосом является искусством не менее
сложным, чем бельканто. Актер должен мастерски владеть двумя исполни-
тельскими манерами — «исторической» (гортанная декламация, используе-
мая в исторических пьесах) и «бытовой» (менее вычурная манера, имити-
рующая обычный разговор).
Несколько слов о куклах Бунраку. Размером они примерно в три четвер-
ти человеческого роста, женские фигуры не имеют ног, поскольку под кимо-
но их все равно не видно. Любопытное отличие японских марионеток от
европейских состоит в том, что в западном театре всегда изготавливали кукол
с непропорционально большими головами, а в Бунраку, наоборот, с чуть умень-
шенными. Это лишний раз подтверждает разницу в отношении к кукольно-
му спектаклю. Большая голова бывает у ребенка, и в западном театре такая
диспропорция как бы подчеркивает детскость представления. В Бунраку же
куклы совершенно взрослые, их переживания должны восприниматься пуб-
ликой без насмешки и снисходительности.
Куклой обычно управляют три кукловода: один — головой и правой
рукой, второй — левой рукой, третий —г ногами и нижней частью тулови-
ща. Сложная система шнурков и искусная, тщательно синхронизирован-
ная работа кукловодов обеспечивают невероятную естественность движе-
ний и мимики марионеток. Сами куклы считаются сокровищем театра и
бережно передаются от поколения поколению. Куклы могут имитировать
мимику испуга, радости, горя, гнева. Могут они и такое, что не под силу
живому актеру. Например, в пьесе «Река Хидакагава» разгневанная прин-
цесса Киёхимэ превращается в змею: глаза становятся круглыми, изо рта
высовывается раздвоенный язык, а из волос вылезают рога. Существуют
типажи кукол (точнее, их голов), соответствующие ролевым амплуа в
актерском театре: благородный герой Бунсити, герой-любовник Гэнта,
резонер Кэмбиси, инженю Мусумэ, верная жена Фукэояма, роковая
женщина Кэйсэй и т. д.
22
Не менее фиксированы амплуа в театре Кабуки, причем каждому пред-
писаны своя манера исполнения и голосовых модуляций, свой костюм, свой
грим.
Татияку — благородный герой, которые подразделяются на три типа: дзи-
цугото — мудрец, арагото — воин и вагото — герой-любовник.
Злодеи называются катакияку и делятся на «действительных злодеев»
(дзицуаку), злодеев-аристократов (кугэаку), коварных соблазнителей (ироа-
ку) и так далее.
Комические персонажи есть двух окрасок — положительной (докэката)
и отрицательной (хандокатаки).
В спектаклях часто играют дети актеров, с ранних лет привыкающие к
жизни на сцене. Их амплуа называется ко яку >
Но самое знаменитое амплуа — это оннагата или о яма, женские роли,
исполняемые мужчинами. Запрет на участие женщин в Кабуки отменен бо-
лее ста лет назад, но неоднократные попытки ввести в спектакль традицион-
ного театра актрис поддержки у публики не встречали. Дело, конечно, и в
чисто японской приверженности традициям, но, в еще большей степени,
незыблемость этого диковинного с современной точки зрения амплуа объяс-
няется высоким искусством актеров-0ннягя;пй, чья игра, возможно, составля-
ет главное очарование Кабуки. Нередко приходится слышать, что именно
оннагата сохранили японский идеал женской красоты и изящества, поскольку
реальные японки безнадежно огрубели и американизировались.
В самом деле, оннагата так умели перевоплотиться в женщину, стать
женственнее женщины, что на протяжении веков (еще до всякой америка-
низации) они были законодателями дамских нарядов, причесок и т.п. В пре-
жние времена от оннагата требовалось и вне сцены держаться и одеваться
по-женски, чтобы не выходить из образа. Это, однако, не мешало актерам
женского амплуа обзаводиться семьями, иначе не возникали бы знаменитые
династии оннагата — такие как Накамура Утаэмон или Оноэ Байко.
Роли оннагата отражают весь спектр женских амплуа, во многом совпа-
дающий с классификацией женских кукол в Бунраку: есть и инженю (мусу-
мэката), и злодейка (акуфу), целых две роковых женщины — высокого про-
исхождения (акахимэ) и низкого (кэйсэй), старухи, купчихи, верные и
неверные жены, воительницы.
Каждому амплуа в Кабуки соответствует определенный грим кумадори,
который за минувшие века тоже превратился в настоящее искусство. Кума-
дори дает ключ к сути персонажа, ибо накладывается не произвольно, а опять-
таки по канону. Особенность мужского грима — нанесение на лицо цветных
линий, каждая из которых имеет особый смысл. Например, красный цвет
свидетельствует о храбрости, доброте и страстности натуры, а синий — о
злобности и трусливости, иногда о сверхъестественном происхождении. Он-
нагата забеляют лицо и руки, после чего используют грим, мало отличаю-
щийся от обычного театрального разве что по западным меркам несколько
23
утрированный. В целом женские персонажи, несмотря на то что их играют
мужчины, выглядят на сцене гораздо реалистичнее, чем мужские.
Арсенал сценических приемов Кабуки весьма богат, но не допускает ника-
ких новшеств. Приемы, как и в Но, называются ката («форма», «поза», все
они отрабатывались на протяжении многих поколений. Драмы действия не-
пременно имеют один или несколько эпизодов с татимавари — стилизован-
ной схваткой, где каждое движение сражающихся напоминает сложный' ба-
лет. Актер должен уметь фехтовать и владеть акробатическим искусством.
Особенно впечатляет томбогаэри — сальто в прыжке. Моментальное измене-
ние облика героя достигается с помощь хикинуки — молниеносного сдергива-
ния костюма, под которым оказывается другой костюм. Но больше всего зри-
тели любят миэ — фиксирование позы в кульминационный момент действия
или при первом появлении важного персонажа. Эго своего рода стоп-кадр,
дающий залу возможность насладиться эффектом и сполна выразить свой вос-
торг. Иногда миэ бывает многофигурным и тогда несколько напоминает не-
мую сцену в «Ревизоре».
Кабуки — это целый мир со своими законами, суевериями и предрассуд-
ками, власть которых распространяется и за пределы сцены. В труппе сфор-
мировалась сложная иерархия званий, несколько напоминающая советский
театр с «заслуженными» и «народными» артистами разных рангов. Во главе
труппы стоял дзагасира («глава театра»), дальше — по убывающей — шли:
(«несравненный»), сингоку-дзёдзё-кити («действительно лучший из
хороших»), дайдёздзё-кити («большой лучший из хороших»), кодзёдзё-кити
(«малый лучший из хороших»), просто дзёдзё-кити («лучший из хороших»).
Просто «лучшие из хороших», актеры седьмого ранга, составляли многочис-
ленное, но отнюдь не последнее звено в иерархии.
Многие обычаи живы и поныне — например, забавный штраф, налагае-
мый на актера, который совершил на сцене какой-нибудь промах. Прови-
нившийся должен угостить каждого актера, кто был занят в эпизоде, миской
лапши. Если сцена была большой, штраф получается нешуточным.
Тексты
Япония может с полным правом именоваться главной театральной дер-
жавой мира — и по богатству традиции, и по обширности драматического
репертуара. Можно не сомневаться, что во всей мировой истории драматур-
гии больше всего пьес написано именно на японском языке. И в основном
это пьесы Кабуки и Бунраку, созданные в 17-19 веках.
В отличие от более древнего Но мещанский театр эпохи Эдо построен в
первую очередь на фабульности, и драматург становится в нем ключевой фи-
гурой, от которой зависит успех сезона. При этом автор пьес не пользовался
особым престижем, получал мизерное жалованье (в десятки, а то и сотни
раз меньшее, чем ведущие актеры) и полностью зависел он прихотей вла-
24
дельца театра. Первоначально актеры сочиняли пьесы сами, но по мере все
более детального разделения обязанностей в театре драматургия выделилась
в особую профессию. Обычно театр содержал целый штат сочинителей, сре-
ди которых были татэсакуся («основной писатель»), а также драматурги
второго и третьего разряда.
Татэсакуся придумывал сюжет и обговаривал его с руководством труппы.
Для этого устраивалась целая церемония, называемая сэкай-садамэ («опре-
деление мира»), — перед драматургом на столик клали пять кип дорогой
бумаги, пять дешевой, пять связок кисточек, и, затаив дыхание, слушали,
какой из бесконечного многообразия существующих в мире сюжетов выбе-
рет автор на сей раз. Вот как описана эта сцена в «Дзидзинсю» («Собрании
праха лет»), двухтомном трактате трехсотлетней давности, посвященном те-
атральному быту: «Автор собрал труппу в гримерной и рассказал им о пьесе.
Те, кому досталась хорошая роль, отозвались о пьесе в самых добрых словах.
Те, кому роль не понравилась, промолчали. Были колебавшиеся, которые ста-
ли оглядываться по сторонам и примкнули к большинству. Были и невежи,
ничего не смыслившие в драматургии, — им стало скучно, они переругались
со слугами и ушли не попрощавшись». После споров по поводу фабульных
коллизий и интриг из-за распределения основных ролей татэсакуся получал
аванс, предназначенный для всей, как сказали бы теперь, «творческой брига-
ды», и дальше дело шло весьма споро. Драматург третьего разряда сочинял
начальные сцены, развитие сюжета поручалось драматургу второго разряда, а
сам мэтр писал только ключевые сцены. Пьесы были предлинные, рассчитан-
ные на целый день, и сегодня целиком их не ставят, тем более, что из-за
«бригадного метода» часто наблюдается заметный перепад в качестве текста.
Как уже было сказано, большинство пьес Кабуки почерпнуто из реперту-
ара кукольного театра. Объясняется это тем, что талантливые драматурги
предпочитали писать для Бунраку, где автор пользовался большим уважени-
ем и, главное, большей свободой — не нужно было приспосабливаться к кап-
ризам своенравных звезд.
Великой национальной драматургии не бывает без великих драматургов,
на которых равняются современники и потомки. В Японии таким образцом
для подражания стал Тикамацу Мондзаэмон (1653 —1724), которого по праву
называют «японским Шекспиром» (в период знакомства с западной цивили-
зацией японские просветители с таким же правом называли Шекспира «ан-
глийским Тикамацу»).
Подлинное имя драматурга — Сугимори Нобунори. Он родился в почтен-
ной самурайской семье, получил хорошее образование в буддийском монас-
тыре Тикамацу (отсюда и псевдоним), служил в знатном киотоском доме
Итидзё, потом начал писать пьесы для Кабуки. Собственно, о жизненном
пути Тикамацу известно очень немногое, даже могилы у*него две, и никто не
знает, какая из них подлинная, но зато творческое наследие великого драма-
турга сохранилось почти полностью. Всего Тикамацу написал сто тридцать
25
пьес, что не так уж удивительно, если учесть, что для каждого нового сезона
требовалось несколько свежих драм. В первый период своего творчества Ти-
камацу был поклонником легендарного киотоского актера и постановщика
Сакаты Тодзюро (1647—1709). Для своего кумира драматург написал более
тридцати пьес. Однако Тикамацу еще с молодых лет писал и для театра ма-
рионеток, в особенности после того, как театр «Такэмото-дза» возглавил не-
сравненный Гидаю. После того, как Тодзюро умер (по другим сведениям —
в 1691 г.), драматург перебрался в Осаку, где находился «Такэмото-дза», и
отныне писал уже только для Бунраку.
Как и прочие авторы Кабуки и Дзёрури, Тикамацу часто черпал сюжеты
из репертуара Но, из буддийских притч и классики, но истинную револю-
цию в театре произвели его «бытовые» пьесы, материал для которых брался
из современной жизни и героями которых были обычные люди, в том числе
самого простого звания. Тикамацу умел сочно и ярко выразить дух эпохи, его
пьесы не отличаются утонченностью, но в них есть мощь, есть интрига и есть
подлинное чувство — та самая рецептура, которая гарантировала успех у тор-
гово-ремесленного сословия, составлявшего основную часть аудитории.
В качестве примера можно привести одну из самых ярких пьес Тикама-
цу — «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки», написанную и поставлен-
ную через месяц после того, как жители Осаки были взбудоражены извести-
ем о двойном самоубийстве приказчика из лавки и куртизанки.
Честный и работящий Токубэй влюблен в прекрасную О-Хацу, которая
отвечает ему взаимностью, но они не могут пожениться, потому что у при-
казчика нет денег, чтобы выкупить девушку из публичного дема. Хозяин на-
мерен женить Токубэя на племяннице своей жены и выплачивает его жад-
ной матери приданое. Влюбленный приказчик хочет вернуть деньги хозяину,
но их выманивает обманом его коварный приятель. Токубэй в отчаянии, ибо
теперь он обязан жениться на нелюбимой, а тут еще у О-Хацу появляется
богатый покровитель, который хочет забрать красавицу себе. Выход у влюб-
ленных один — самоубийство. В традиционной сцене митиюки (прощаль-
ный проход влюбленных перед смертью) звучат бессмертные строки, кото-
рые произносит гидах)'.
Прощай, о бренный мир,
И ты, о ночь, прощай.
Не знаю, с чем сравнить
Наш путь, ведущий в Смерть.
Со снегом, что покрыл
Дорогу на погост?
Как быстро стает он,
Исчезнет без следа.
О жизнь, ты грустный сон,
Увиденный во сне!
26
После Тикамацу Мондзаэмона было немало талантливых драматургов, но
по масштабу дарования с автором «Самоубийства влюбленных на Острове
Небесных Сетей» и «Копьеносца Гондзы в двойном плаще» мог сравниться
разве что его любимый ученик Такэда Идзумо Второй (1691 —1756), кото-
рый создал несколько признанных шедевров, однако, в отличие от учителя,
не сумел создать свой театр — японская драма так и осталась «театром Ти-
камацу». Такэде, в частности, принадлежит самая известная пьеса в реперту-
аре Кабуки и Бунраку — «Повесть о верных вассалах» («Тюсингура»). Это
драматический пересказ подлинной истории 47 самураев, которые отомсти-
ли знатному вельможе, погубившему их князя, и за это были приговорены к
совершению харакири.
Самым плодовитым и удачливым драматургом второй половины 18 века
считался Намики Гохэй Пятый (1740—1808), но авторские гонорары даже
такого прославленного сочинителя были столь ничтожны, что ему приходи-
лось держать лавку по торговле сакэ, табаком и лекарствами. Огромным ус-
пехом пользовалась его пьеса «Храбрый Тёбэй», написанная специально для
Дандзюро Четвертого — о смелом простолюдине, защищающем горожан от
произвола самураев.
В 19 веке любовь аудитории завоевал жанр мистических пьес кайдан — о
злых духах, привидениях и таинственных событиях. Самый талантливый из
драматургов этого направления — Цуруя Намбоку Четвертый (1754—1829),
автор страшной пьесы «Привидение из Ецуя», которая не сходит со сцены
вот уже двести лет.
После революции Мэйдзи возникло новое направление Синкабуки («Но-
вый Кабуки» ), отразившее попытки традиционного театра приспособиться к
изменившимся вкусам публики. Синкабуки использовал элементы западной
драматургии, но пьесы этого направления на сцене держались недолго и в
золотой фонд театра не вошли.
Репертуар Бунраку-Кабуки состоит преимущественно из пьес двух жан-
ров — дзи-даймоно («исторические пьесы») и сэвамоно («бытовые пьесы»).
Первую категорию обычно подразделяют на три поджанра: отёмоно (пьесы
из придворной жизни), собственно дзидаймоно и оиэмоно (пьесы о феодаль-
ных раздорах). Иногда бывает трудно определить, куда относится та или иная
пьеса, потому что в ней присутствуют признаки не одного, а двух поджанров.
Отёмоно черпают сюжеты из классики 8-12 веков. Наиболее популяр-
ный персонаж — Сугавара Митидзанэ (845—903), государственный деятель
и прославленный каллиграф эпохи Хэйан, которому противостоит злодей и
интриган Фудзивара Дзихэй. Опальному Сугаваре верно служат три брата-
близнеца Умэомару, Сакурамару и Мацуомару. В драме «Тэракоя» («Дере-
венская школа»), написанной Такэдой Идзумо, Мацуомару спасает наслед-
ника своего сюзерена, пожертвовав для этого собственным сыном.
Пьесы, именуемые просто дзидаймоно, описывают подвиги самураев раз-
ных исторических периодов. Самые известные — уже упоминавшиеся «По-
27
весть о верных вассалах» и «Ёсицунэ тысячи сакур» (обе написаны Такэдой
Идзумо).
«Повесть о верных вассалах» причисляют к категории оиэмоно, поскольку
действие происходит в одном из феодальных домов. Большинство оиэмоно ос-
новываются на реальных событиях в японской провинции, привлекших вни-
мание столичных или осакских драматургов. Например, запутанная история о
праве наследования в княжеском доме Датэ, приключившаяся в 1671 году, сто
лет спустя вдохновила Нагаву Камэсукэ написать драму «Оспоренное наслед-
ство» («Мэйбоку Сэндай хаги»). Нередко автор менял имена прототипов, ме-
сто действия и даже век — не только ради большей свободы для художествен-
ного вымысла, но и из осторожности: власти не одобряли документальности в
драматургии, особенно если пьеса описывала жизнь высших сословий.
«Бытовые пьесы» нередко создавались сразу же вслед за какой-нибудь
трагической историей, поразившей воображение современников. Какими бы
именами ни нарекал драматург своих персонажей, горожане прекрасно по-
нимали, о ком идет речь, и валили на представление толпами. Первоначально
«бытовые пьесы» пользовались популярностью только в Киото-Осаке, но впос-
ледствии эдосцы тоже приобрели вкус к мелодраме, и истории о супружес-
кой неверности, любовных треугольниках и двойных самоубийствах заметно
потеснили на столичных подмостках самурайскую драму.
Точно подсчитать количество пьес мещанского театра не удалось еще ни-
кому, но известные японские театроведы Ионура Ёсинобу и Каватакэ Тосио
выделяют тридцать три драмы, которые более всего ценятся и чаще всего
ставятся в современном Кабуки. Самая ранняя из них — «Настоятель Нару-
ками» («Наруками фу до Китаямадзакура») Цуды Хандзюро, написанная
в 1684 году; самая поздняя — «Похититель мечей» («Татинусубито»),
в 1916 году переделанная Окамурой Сико из средневекового фарса.
Бунраку-Кабуки взял на вооружение композиционный принцип дзё-ха-
кю театра Но, при этом исторические пьесы обычно состоят из пяти частей,
а бытовые — из трех. Однако сегодня спектакль Кабуки представляет собой
постановку одного, двух, максимум трех сокращенных действий из ориги-
нальной пьесы.
Иного выхода у современных постановщиков просто нет, ибо текст рас-
считан на двенадцать, а то и пятнадцать часов игры. Зрителей купюры не
смущают, потому что фабула им хорошо известна.
Современный театр
Если оставить в стороне экспериментальные направления, работающие в сти-
листике Ногаку и Кабуки, современный японский театр мало чем отличается от
театрального искусства других стран мира. Японская драматургия 20 века инте-
ресна в такой же степени, что драматургия современной Англии, Франции, Рос-
28
сии или любой другой театральной страны. У японской драмы нашего столетия
были периоды расцвета и упадка, были свои неудачи и взлеты, но национальное
своеобразие осталось уделом старого театра, поэтому вполне естественно, что в
мире новая японская драматургия известна гораздо меньше, чем традиционная.
Лишь один японский автор — Юкио Мисима — стал драматургом с.мировым
именем, его пьесы ставят на европей-ской, американской и российской сцене. В
Советском Союзе и прежних социалистических странах в 70-е и 80-е годы в
моде были пьесы Абэ Кобо. Этими именами, пожалуй, и исчерпывается экспан-
сия новой японской драмы в мировое театральное пространство.
Посттрадиционный японский театр — его иногда называют «западным» —
зародился чуть более ста лет назад, когда японцам, уставшим от замкнутости
островного существования, не терпелось вкусить плодов оксидентальной ци-
вилизации. Все японское было не в моде, все европейское принималось на
ура. Как уже было сказано, Ногаку и Кабуки перестали удовлетворять зрите-
лей, появилась потребность в новом театре.
Исторически можно выделить три направления, в котрых стал развивать-
ся театр стремительно модернизировавшейся Японии: Симпагэки, Синкоку-
гэки и Сингэки.
Раньше всего возник эклектический жанр Симпагэки, или просто Симпа
(«Театр новой школы»),— соединение приемов Кабуки с элементами запад-
ной драмы. Создателем этого стиля был известный театральный деятель Ка-
ваками Отодзиро (1864—1911), прославившийся постановкой «пьес-репор-
тажей» о Японско-китайской войне. Эти яркие представления, изобиловавшие
зрительными и шумовыми эффектами, покорили публику новизной. В
1900 году Каваками в сопровождении небольшой труппы совершил турне по
Европе, где произвел большой фурор — не своими западническими новше-
ствами, а чисто традиционными приемами, заимствованными в Кабуки. Так
уж получилось, что квази-Кабуки попал в Европу гораздо раньше, чем Кабуки
подлинный. Огромным успехом пользовалась жена Каваками, бывшая гейша
Сада Якко, которой Н. Гумилев посвятил свое знаменитое стихотворение
«Японской артистке Сада-Якко, которую я видел в Париже»:
...И когда вы говорили,
Мы далекое любили,
Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства.
И мы верили, что солнце
Только вымысел японца.
В том же направлении работала созданная в 1891 году труппа «Сэйби-
кан» («Общество спасения искусства»), потом «Гэкидан Симпа» («Новый
29
театр Симла»). Приемы из арсенала Кабуки — например, миэ — соседство-
вали с европейской манерой игры. Первые спектакли потрясли публику тем,
что наряду с оннагата в них — о чудо! — выступили настоящие живые жен-
щины. В десятые годы Симпа воспринимался как нечто новое, небывалое и
главенствовал в театральном мире. Позднее, с появлением Сингэки, мода на
спектакли «Новой школы» пошла на убыль. В драматургическом отношении
направление Симпа не слишком интересно, поскольку основное место в его
репертуаре отводилось бытовым мелодрамам и переделанным пьесам Кабу-
ки. Самым знаменитым автором Симпа был Кавагути Мацутаро (1899 —
1985), его драма «Женщина эпохи Мэйдзи» («Мэйдзи итидай онна») — своего
рода визитная карточка «Новой школы». Как и многие пьесы этого направ-
ления, она основана на подлинной криминальной истории. Вкратце содер-
жание этой длинной драмы можно изложить так: гейша О-Умэ любит талан-
тливого актера Кабуки, идет ради него на бесчисленные жертвы, совершает
убийство и в конце концов, чтобы не портить любимому карьеру, пронзает
себе грудь кинжалом.
О театре Синкокугэки («Новый национальный театр») мы упомянем лишь
мимоходом, поскольку в нем драматический материал играет, в общем, вто-
ростепенную роль, а главное — фехтовальные сцены и трюки, вокруг кото-
рых выстраивается действие. По сути дела, весь жанр вырос из татимавари
(батального эпизода в Кабуки), которого зрители всегда ждали с таким не-
терпением. Но от стилизованных схваток Кабуки новый жанр отличался боль-
шей реалистичностью и кинематографичностью — недаром многие драмы из
его репертуара были экранизированы. Появился Синкокугэки в 1917 году и с
тех пор имеет стабильную и довольно многочисленную аудиторию, большин-
ство которой, разумеется, составляют мужчины. Впрочем, следует учесть, что
фехтовальная самурайская драма — жанр в Японии вполне почтенный, и дань
ему отдают отнюдь не только драматурги и режиссеры, работающие в сфере
массовой культуры.
Симпагэки и Синкокугэки принято называть «промежуточными жанра-
ми», поскольку они существуют на стыке западной и японской театральных
традиций. Драматургия и режиссура чисто западного, или точнее, универ-
сального толка обобщается термином Сингэки («Новый театр»).
Драма Сингэки долго завоевывала признание у японской публики и
первоначально считалась заморской диковинкой. Она появилась в Японии
в то же время, что и кинематограф, и отношение к ней было примерно
такое же, только Великий Немой, естественно, пользовался куда большей
популярностью. Основателем Сингэки был Цубоути Сеё (1859 —1935),
известный культурный деятель начала века, переводчик Полного собрания
сочинений Шекспира. Он создал «Литературно-художественное общество»
(«Бунгэй кёкай»), которое в 1911 году поставило первый «западный» спек-
такль — «Гамлет». Долгое время в репертуаре Сингэки преобладали пере-
водные пьесы. Объяснялось это, во-первых, тем, что жанр воспринимался
30
как нечто экзотическое и абсолютно неяпонское, а, во-вторых, не хватало
хороших отечественных пьес. Драматургия традиционно слыла наименее
почтенным видом сочинительства и очень плохо оплачивалась, поэтому
большие писатели (Танидзаки Дзюнъитиро, Мусянокодзи Санэацу, Кикути
Кан) драмы писали от случая к случаю, главным делом считая прозу.
Вплоть до послевоенного периода на сцене Сингэки царствовали Ибсен,
Чехов, Горький, Стриндберг. Японские пьесы 20-х и начала 30-х годов
тяготели к пролетарскому искусству, а в предвоенную и военную эпоху
Сингэки вел почти рептильное существование — в репертуаре преобладал
патриотический официоз. Ни «пролетарский», ни тем более «патриотичес-
кий» периоды литературу шедеврами не обогатили.
О новом японском театре в мире заговорили лишь в 50-е соды, когда
на Бродвее поставили драматический цикл Мисимы Юкио (1925 —1970)
«Современный театр Но», представляющий собой изящные философские
римейки классических сюжетов Ногаку, осовремененных и по-новому ин-
терпретированных. В нашем сборнике вниманию читателя предложено два
варианта пьесы «Сотоба Комати» («Надгробие Комати») — классический и
переработанный Мисимой. Каждая из восемнадцати пьес Мисимы полна
блестящих парадоксов и афоризмов, приправлена мизантропическим ядом,
но обезоруживающе элегантна. Такое ощущение, что они предназначены в
первую очередь для чтения, а не для постановки. Во всяком случае, режис-
серам многих стран пришлось немало помучиться над длинными и слож-
ными тирадами, которые то и дело звучат из уст персонажей. В Японии
больше всего ценят драмы «Салон Оленьего Крика» («Рокумэйка1Р>) и
«Мой друг Гитлер» («Вагатомо Хиттора»), за рубежом — пьесу «Маркиза
де Сад». Мисима относился к драматургии столь же легкомысленно, как его
предшественники, романы он называл своими женами, а пьесы — любов-
ницами. Трехактную пьесу писатель сочинял в один присест, без помарок,
начиная с финала.
Начиная с 60-х в театральном мире Японии возникло новое любопытное
явление — авторские труппы, группировавшиеся вокруг одного драматурга.
Пожалуй, самой интересной из них была «Студия Абэ Кобо», ставившая пье-
сы только этого писателя. Драматургия Абэ подчеркнуто космополитична, из
нее намеренно вытравлены любые следы национальной традиции. В Советс-
ком Союзе Абэ стал писателем почти культовым, а его пьеса «Призраки сре-
ди нас» («Юрэй ва коко ни иру») шла в больших театральных залах, но в
принципе драмы Абэ не рассчитаны на МХАТовские масштабы, они принад-
лежат камерной, «альтернативной» культуре и писались для исполнения пе-
ред малой аудиторией.
Два крупных имени — конечно, немного для страны со столь мощной
литературной традицией, но не будем забывать, что драматургия японского
«Нового театра» еще молода, ей не исполнилось и ста лет, главные сверше-
ния впереди.
31
Культурная уникальность Японии обусловлена тем, что ни один росток
искусства, пробившийся к жизни на этой почве, не умирает, а остается жить
вечно, бережно хранимый и лелеемый. В развитии культуры остального мира
преобладает линейность — новые формы, появляясь, вытесняют и заменяют
старые, искусство прежних веков остается в музеях, а, если, подобно театру,
не поддается музейному хранению, то умирает. В Японии же древнее и но-
вое мирно живут бок о бок, друг на друга не покушаясь и подпитывая об-
щую культурную почву своими соками. Как мы убедились, эта замечательная
особенность японской цивилизации в полной мере отражена и в сфере теат-
ра. Ногаку, Кабуки и Бунраку — жанры не музейные, а абсолютно живые,
их присутствие в культуре обогащает палитру современного театра, придает
ему рельефность, глубину, второй план. В удачных пьесах Сингэки ощущает-
ся незримое присутствие древней и благородной театральной традиции — о
ней все время помнишь, держишь ее за скобками, каким бы ультрасовре-
менным и космополитичным не было содержание. Классические театраль-
ные формы в Японии неприкосновенны, но hhRto не считает кощунством
использовать их в современном контексте, экспериментировать с ними, под-
час самым бесцеремонным и авангардным образом. Ничего страшного не
произойдет — если эксперимент талантлив, он создаст новую школу искусст-
ва, будет закреплен традицией, и театральный быт Страны Восходящего Сол-
нца станет еще многообразней.
Г. Чхартишвили
1 Согласно японской традиции, в книге на первом месте дается фамилия, на вто-
ром — имя (здесь и далее — прим, составителя).
2 Названия пьес театра Но принято давать в транскрипции, поскольку они часто
затейливы, многозначны и точному переводу не поддаются.
3 Перед фамилией и именем мастера Ногаку традиционно ставится название школы,
к которой он принадлежал.
4 Сямисэн — трехструнный щипковый инструмент.
но.
КЁГЭН.
ДЗЭЛМИ МОТОКИЁ
ТЛКЛСАГО
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Томонари, главный жрец храма Асо (ваки).
Два его спутника, служители храма (вакидзурэ).
Старик (маэдзитэ), он же во втором действии бог.
С у м и ё с и (нотидзитэ).
Старуха (цурэ).
Местный житель (кёгэн).
Место действия: сначала побережье Такасаго в провинции Ха-
рима, потом берег Сумиёси (Суминоэ) в провинции Сэтцу.
Время действия: весна.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Под звуки музыки появляется Томонари и с ним два
спутника.
Томонари и его спутники
(начальная песня)
Надел я дорожную одежду,
Сандалии на ногах.
Шнуром перепоясан, дали иные
Отныне я буду искать.
Как этот пояс дорожный, долог,
Стелется путь впереди.
Как этот пояс дорожный, долог
Да будет ваш жизненный путь.
Томонари, Узнайте же, перед вами Томонари,
главный жрец храма Асо на острове Кюсю. Ни разу
прежде не доводилось мне побывать в столице. И вот
теперь задумал я туда отправиться, а по дороге желал
бы поглядеть на места, прославленные своей красотой.
Томонари и его спутники
(песня странствия)
Дорожной одежды край
Волна увлажнила.
Дорожной одежды край
Волна увлажнила.
В далекий край мы плывем,
К далекой столице,
Ведет тихо-тихо ладью
Весенний ветер.
Дни странствия кто сочтет?
Взволновано сердце.
Белее, чем парус наш,
Парящие лучи.
Начало пути и конец
В туманах сокрыты.
Казалось, причал далек,
А вот он — близко.
Открылся земли Харима
Желанный берег.
Мы бережно правим ладью
В залив Такасаго.
Мы бережно правим ладью
В залив Такасаго.
Томонари и его спутники отходят в сторону и садятся. На мо-
сту под звуки музыки появляются старуха с метелкой в
руках и старик с грабельками. Она останавливается возле
первой сосны, а он — возле третьей.
Старик и старуха
(поют вместе)
Весенний ветер
Колышет ветви сосны —
з*
35
Сосны Такасаго.
Колокол Оноэ
Звучит, возвещая вечер.
Старуха
Над берегом дымка встает,
Невидимы в сумерках волны.
Старик и старуха
Но голос волн говорит,
Отлив иль прилив на море.
Старуха выходит на середину сцены, старик остается в глубине.
Старик
Кого в целом мире теперь
Назову я старинным другом?
Сверстников мне не найти.
Даже сосна Такасаго —
И та моложе меня.
Старик и старуха
Прошлое позабыли мы,
Счет потеряли векам.
Сыплются, сыплются годы, как снег,
Волосы нам убелив.
Мы — словно старые журавли,
Зябнем под утро в гнезде.
На циновках из тростника
Луч предрассветной луны.
Иней весенней ночи знобит,
Сон убегает от глаз,
Слышим лишь ветер в ветках сосны,
Вот прошумел, вот стих.
Лишь голос сердца — мы назовем
Другом старинным своим.
Вверяем только напеву стиха
Грустные мысли свои.
О наш единственный посетитель,
Ветер с залива!
Зб
Тихо беседует с древней сосной,
Шепчет о прошлом.
Сыплется хвоя на рукава
Нашей одежды.
Мы от подножья ствола отметем
Иглы сухие.
Мы от подножья ствола отметем
Иглы сухие.
Здесь залив Такасаго.
Здесь залив Такасаго.
Здесь с незапамятных времен
Растет на вершине сосна Оноэ,
Мы с ней вместе стареем.
Волны старости набегают на нас
Длинною чередою.
Долго ль будем мы мертвые иглы сметать,
Долго ль жить суждено нам?
Так ли долго, как соснам Ики 1
Неувядаемой славы?
Так ли долго, как соснам Ики
Неувядаемой славы?
Томонари. Мы ждем какого-нибудь селя-
нина, и вот наконец появилась чета этих престаре-
лых супругов. Я хочу кое о чем расспросить стари-
ка. Послушай!
Старик. Это ты меня окликнул?
Томонари. Скажи, где здесь в роще про-
славленная сосна Такасаго?
Старик. Сейчас я подметаю иглы у подно-
жья этой самой сосны.
Томонари. Сосну Такасаго и сосну на
побережье Суминоэ люди зовут «дружной супру-
жеской четой». Но ведь отсюда до Суминоэ дале-
ко...
Старик. Правда, в зачине «Кокинсю»2 сосны
Такасаго и Суминоэ именуются «дружной четой».
37
Я-то сам проживаю на берегу Сумиёси в провин-
ции Сэтцу, а моя старуха поблизости, в здешних
местах. (Обращается к старухе.) Если ты знаешь
что-нибудь любопытное о сосне Такасаго, поведай
ему.
Томонари
О, чудо! Гляжу на них,
Век свой вдвоем коротают
Старые муж с женой.
Вот предо мной они вместе.
Но слышу, старуха живет
На берегу Такасаго,
Старик — вдали от нее,
На берегу Суминоэ.
Моря разделяют их,
Меж ними леса и горы...
Как это случиться могло?
Я в догадках теряюсь.
Старуха
Слова неразумны твои.
Ты разве не знаешь?
Пусть любящих разлучат
Моря и земли,
Но если и вправду сердца
Томятся в разлуке,
К любимой путь никогда
Не кажется длинным.
Старик
И вот еще о чем ты подумай.
(Поют, обратясь лицом друг к другу.)
Старик и старуха.
Пусть древние сосны
Такасаго и Суминоэ
Лишь бесчувственные существа,
Но ведь не напрасно их
38
«Неразлучной четой» прозвали.
Что ж дивиться тогда на людей,
Наделенных сердечным чувством?
Сколько лет — и не счесть! —
Каждый вечер я покидаю,
Чтоб жену мою навестить,
Берег дальнего Суминоэ.
Вместе состарились Мы,
Как чета Неразлучных сосен,
Словно крепко-крепко сплелись
Под землей своими корнями,
Верных супругов пример.
Томонари
Удивляясь великому чуду,
Слушаю ваши слова.
Если в памяти вы храните
Предания старины
Об этой чете древних сосен,
Прошу, поведайте мне.
Старик. Как говорили о том в былые време-
на, сосны Такасаго и Суминоэ знаменуют собой сча-
стливые царствования.
Старуха
Сосна Такасаго
Знаменует седую древность,
Когда собраны были
Мириады листьев «Манъёсю» 3...
С т а р и к. А сосна Сумиёси знаменует нынеш-
нее время, когда в годы правления Энги 4 собраны
были воедино стихи «Кокинсю».
Старуха
Будут вечно, как сосны, свежи,
Не увянут родные песни.
39
Старик. Поэзия в наши дни так же пре
красно расцвела, как в древние времена «Манъё
сю»...
Старик и старуха
Ныне правящего монарха
Почтили за это хвалой.
Томонари
Чудесные ваши речи
Я слушать не устаю.
Сквозь темные тучи незнанья
Пробился весенний луч.
Старик и старуха
Все озаряя, льется свыше
Вечерний мягкий свет
На берег Западного моря,
Земную темную юдоль...
Томонари
И там, в далеком Суминоэ...
Старик
И в Такасаго, здесь...
Томонари
Все ярче зеленеют сосны...
Старик
Спокойна светлая весна.
Хор
На четырех морях тишина.
Всюду мир и покой.
Благодетельный ветер весны
Ветку не колыхнет.
О, Неразлучных сосен чета!
Послан ей дивный удел
В наши блаженные времена
40
Знаменьем счастья служить.
Для величанья не хватит слов,
Нет достойной хвалы!
Мудро правит страною наш государь,
Он довольством народ наделил.
В милосердии беспредельном своем
Изливает щедроты рекой.
В милосердии беспредельном своем
Изливает щедроты рекой.
Томонари. Прошу вас, поведайте мне еще о
благовестной сосне Такасаго.
Хор
Пусть говорят, что травы и деревья
Ни сердца не имеют, ни души,
Но не пропустят времени цветенья,
Плоды приносят в свой урочный срок.
Всегда на ветках, обращенных к югу,
Торопится раскрыться ранний цвет
Навстречу солнечным лучам.
Старик
Цветут ли цветы,
Опадают ли осенью листья,
Сосна целый год
Остается вечнозеленой.
Хор
В круговороте времен
Приходят зимние вьюги,
Тысячелетний убор
Сосна хранит и под снегом.
«Цветет она десять раз,
Единожды в тысячу лет» —
Так учит древняя мудрость.
Долгий век государю сулит
Вещая сосна Такасаго.
4-402
41
Старик
В благословенный наш век
Счастливых вестей ожидает...
Хор
На ветках ее блестят
Росы бессчетные перлы.
В песни они перейдут,
В жемчужины слов перельются,
Сердца людей озарят
Своим немеркнущим Светом...
Старик
И все, что на свете живет,
Душой обратится к песне.
Хор
Но ведь некогда Тёно 5 сказал:
«Все живое и неживое —
Любое созданье поет».
У каждого голос свой,
И каждый поющий голос
В поэзию проникает:
Шепот веток, шорох песка,
Рокот ветра, журчанье воды...
Все сущее сердцем наделено.
И светлый весенний лес,
Восточным колеблемый ветром,
И звон осенних цикад
В холодных росистых травах,
Разве не скажешь о них:
«Воплощенные песни Ямато»6?
Но пред могучей сосной
Все деревья в лесу недоростки.
Над ними она вознеслась
В царственном великолепье.
Свой облик издревле хранит,
Все времена сопрягая.
42
Тысячи долгих лет
Свежа нетленная зелень.
Некогда циньский император7
Сосне пожаловал высший чин.
Не только в Стране восходящего солнца,
Сосну почитают и в землях чужих.
Старик
(встает с места и начинает грабельками подме-
тать опавшую хвою,)
На холме Такасаго
Гулкий колокол Оноэ,
Слышу, подал свой голос.
Хор
Уже недалеко рассвет,
Всюду белый иней ложится,
Но, кажется, ветви сосны
Стали еще зеленее.
Каждым вечером, в поздний час,
Старик со своей старухой
Приходят сюда, к сосне,
Сгребать опавшую хвою.
Сыплются иглы дождем,
Но их число не скудеет.
И никогда-никогда
До конца не осыплются иглы.
Вечная зелень сосны
До скончанья веков не поблекнет.
Неразлучных сосен чета —
Зарок нерушимого счастья.
Громкой славой осенено
Имя сосны Такасаго —
Как вьющийся длинный плющ,
Обещание долгой жизни.
Вы, старик и седая жена,
Как эта сосна, долголетни,
43
Вы, старик и седая жена,
Как ветви сосны, долговечны.
Поведайте тайну свою,
Имя свое нам откройте.
Кто вы? Как вас зовут?
Старик и старуха
(вместе)
Зачем же нам правду скрывать?
Здесь перед вами предстали
В образе мужа и жены
Души двух древних сосен.
Неразлучна сосен чета —
Такасаго и Суминоэ.
Хор
О, чудо из чудес!
Сосна Такасаго
Явила нам
Небывалое диво!
Старик и старуха
(вместе)
Хоть сердцем не одарены,
Как говорят, ни травы, ни деревья...
Хор.
Но в наш благословенный век,
В стране мудрейшего из государей...
Старик и старуха
Деревья, травы и сама земля...
Хор
Всё процветает в щедром изобилье.
«К «Берегу изобилья»8,
К Сумиёси теперь поплыву,
Там меня ожидайте!» —
На прощанье .молвил старик.
ИНТЕРМЕДИЯ
Старик веером показывает вдаль, потом делает вид, что садит-
ся в челнок и плывет по морю.
Хор
Он садится в рыбачий челн,
Причаленный к побережью,
Парус он поднимает ввысь,
Вверяясь попутному ветру,
И по сумеречным волнам
Уплывает в открытое море,
И по сумеречным волнам
Уплывает в открытое море.
Томонари приказывает одному из своих спутников призвать мест-
ного жителя. Тот выходит на середину сцены и садится. В ответ на
вопрос Томонари он начинает свой рассказ: «Сосны Такасаго и
Сумиёси воплощают в себе поэзию древних времен “Манъёсю” и
нового времени «Кокинск». Когда бог Сумиёси навещает свою
супругу — богиню Такасаго, то ветви их глаголют боже-
ственные речи. Есть у этих благознаменательных сосен великая сила
споспешествовать песням Ямато и приносить счастье в браке. Они
обещают также счастливое долголетие». Окончив свое повествова-
ние, местный житель предлагает отвезти на своей лодке Томонари
и его спутников к берегу Сумиёси, после чего удаляется.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Берег Сумиёси
Томонари и его спутники
(песня ожидания)
Мы подняли парус
На маленькой этой лодке,
Мы подняли парус
На маленькой лодке,
И в лучах восходящей луны
Мы выплыли в даль морскую
На волнах отлива.
И мимо Авадзи —
Опененного волнами острова,
Я
45
И мимо Наруо,
Отдаленного города,
Прибыли мы наконец
Из Такасаго
В Суминоэ.
Прибыли мы наконец
В Суминоэ.
Под звуки музыки, возвещающей выход главного актера, появ-
ляется бог храма Сумиёси уже не в виде старика, а в
своем подлинном обличье. Могучими шагами он идет по мосту
и останавливается возле первой сосны.
Бог Сумиёси
«Даже я — и то не пойму,
Как давно я впервые увидел
Тебя, о дева-сосна,
На берегу Сумиёси...
А сколько веков ты сочтешь!»
«Разве не знаешь ты,
Что тесной мы связаны дружбой?
Храню я твой славный род
С незапамятных древних времен,
Древних, словно ограда храма».
(Оборачивается к музыкантам и начинает
отбивать такт ногой.)
А вы, музыканты храма,
Спешите в ночной темноте
Мерным рокотом барабанов
Сердце мое усладить.
Хор
Из Западного моря восстал,
У берегов Аоки-га хара —
«Равнины зеленых деревьев»...
Бог Сумиёси
Я — великий бог Сумиёси
И в образе вечнозеленой сосны
46
Порою являюсь людям.
А ныне снова пришла весна,
Тает мелкий снежок последний
Возле мелкой гавани — Асака...
Хор
Там, где люди сбирают морскую траву...
Бог Сумиёси
«Я склонился на корни сосны вековой...
Хор
Зелень тысячи лет у меня в горсти...
Бог Сумиёси
Ветку сливы воткнул я в пряди волос...
Хор
Лепестки, словно снег, на одежде моей».
Бог Сумиёси исполняет «Танец богов».
О, божественное виденье!
О, божественное виденье!
Сам бог Сумиёси пляшет пред нами
В сиянии яркой луны,
Взираем мы со священным восторгом
На дивный образ его.
Бог Сумиёси
Слышу, льются чистые голоса
Юных танцовщиц.
Отразилась ясно в зеркале вод
Сосна Суминоэ.
(Веером как бы указывает на море.)
Не напрасно этот танец зовут
«Волны синего моря».
Хор
Прямая, словно путь богов и государя,
Отселе стелется дорога до столицы.
47
Весной столица так прекрасна!
«Возвращенье в столицу» — радостный танец!
Долгий век государю благовестят...
Бог Сумиёси
Одежды танцоров Оми.
Хор
Протянут танцоры руки вперед,
Злых демонов отгоняя,
Руки тесно к себе прижмут,
Собрав долголетье и счастье.
Процветанье народу приносит йапев
«Тысячекратная осень».
«Танец сотни веков» радует взор,
Годы жизни он умножает.
Тихий ветер в соснах чуть шелестит,
Обещая мир и покой.
Тихий ветер в соснах чуть шелестит,
Обещая мир и покой.
Перевод В. Марковой
1 Сосны Ики — древняя сосновая роща, по преданию поса-
женная императрицей Дзингу (III в.).
2 «Кокинсю» — «Собрание старых и новых песен», поэти-
ческая антология X века.
3 Имеется в виду поэтическая антология VIII века «Манье-
сю», название которой означает «Собрание мириада листьев».
4 Японская система летоисчисления основывается на годах
правления императоров. Годы Энги — 901—923 гг.
5 Тёно — китайское чтение имени Фудзивара Нагато, по-
эта XI века.
6 Ямато — древнее название Японии.
7 Имеется в виду легенда о том, как китайский император
Цинь Ши Хуанди (III в. до н.э.) наградил придворным звани-
ем сосну, под которой спасся от бури.
8 «Сумиёси» означает «хорошее, обильное житье».
48
ДЗЭАМИ МОТОКИЁ
КИЁЦУНЭ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Авадзу Сабуро (ваки).
Жена Киёцунэ (цурэ).
Дух Тайра Киёцунэ1 (ситэ).
Место действия: столица, дом Тайра Киёцунэ.
Время действия: на грани осени и зимы. Вечерний сумрак и
ночь.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Звучит музыка, и появляются Авадзу Сабуро и жена
Киёцунэ.
Авадзу Сабуро
(начальная песня)
Восьми морей бескрайние просторы
Остались позади,
Восьми морей бескрайние просторы
Остались позади.
В девятивратный град столичный
Лежит мой путь.
Я служу у благородного Киёцунэ, а имя мое — Авадзу
Сабуро. Случилось вот что: милостивый повелитель
мой, изволив, видно, сам своей судьбой распоря-
диться, бросился в волны залива Янаги-но ура. На
49
дне ладьи нашел я прядь волос — случайно обро-
ненный им амулет. Я сохранил его на память об
ушедшем и вот везу в столицу.
(Песня странствия)
За годы долгие в скитаньях,
За годы долгие в скитаньях
Успел отвыкнуть я от шумной жизни.
И вот сегодня в город, сердцу милый,
Я возвращаюсь снова, но, увы:
Былой весны уж нет, и ей на смену
Пришла глухая горестная осень.
Холодный дождь сечет неумолимо
Мои дорожные одежды. Обветшали,
Поблекли рукава. От непогоды
Лохмотья жалкие укроют ли? Украдкой
В столицу пробираюсь я. Украдкой
В столицу пробираюсь я.
Эй, кто-нибудь! Скажите-ка госпоже, что здесь Авад-
зу Сабуро из Цукуси.
Жена К и ё ц у н э. Авадзу Сабуро? Так входи
же скорее. Твое имя вовсе не нуждается в том, что-
бы о нем докладывал слуга. С какой вестью ты при-
шел сегодня?
Авадзу Сабуро (выходит на середину
сцены, садится перед ней). Я шел сюда, желая о
многом поведать госпоже. И вот я здесь, а что ска-
зать — не знаю.
Жена К и ё ц у н э. Но что это? Ты молчишь
и горько плачешь... Отчего?
Авадзу Сабуро. Увы, я пришел с недо-
брой вестью.
Жена Киёцунэ. С недоброй? Неужто
господин решил удалиться от мира и принял мона-
шеский обет?
Авадзу Сабуро. Нет, нет, монахом он не
стал, не в этом дело!
50
Жена Киёцунэ. Так в чем же? Ведь
говорили мне, что из битвы на Цукуси 2 он вышел
невредимым?
Авадзу Сабур о. Да, это правда, на Цукуси
он не был убит.
Жена Киёцунэ. Не был убит и не стал
монахом... Почему же ты говоришь о недоброй ве-
сти?
Авадзу Сабур о. Увы, хотя господин и
вышел невредимым из битвы на Цукуси, в столицу
возвратиться он не мог, и ему грозила гибель от рук
грубых дружинников. Что может быть бесславней?
И господин предпочел позору иной конец: у бере-
гов Янаги-но ура лунной ночью бросился он в мор-
ские волны.
Жена Киёцунэ
Он в море бросился? Жесточе
Поступка он не мог бы совершить!
Когда б он был убит на поле брани
Или, недугом тяжким пораженный,
Оставил этот мир, где жизнь людей
Росинки мимолетней, — что ж, тогда
Его б я не винила. Но ведь мы
Друг другу дали клятву: вместе
Покинуть этот мир, чтобы в ином рожденье
Вновь встретиться. И этой клятве
Он изменил. Ах, впрочем,
Упреки все напрасны. Ведь теперь
Его уж не вернешь. О, как непрочны
Супружеские узы...
Хор
Да, все недолговечно в нашем мире.
Таков удел его. Я проводила дни,
Скрываясь от недобрых глаз,
Скрываясь от недобрых глаз...
В саду у дома моего гуляет ветер,
И одинокая метелочка сусуки3
51
Колышется бесшумно. И беззвучно
Я плакала украдкой по ночам.
А ныне что скрываться? Не таясь,
Проплачу я до самого рассвета.
Рыдает, не смолкая, лунной ночью
У дома одинокая кукушка.
И не скрывает имени она...
И не скрывает имени она...
Авадзу Сабуро. Когда господин мой
исчез в волнах, я заметил на дне ладьи прядь волос.
Я подобрал ее, вот она — пред вами.
Жена Киёцунэ. Неужели я снова вижу эту
прядь? От одного лишь взгляда на нее — в глазах
темнеет и замирает сердце. Еще невыносимей ста-
новится боль утраты.
«Ах эта прядь волос!
Едва взгляну —
И боль сжимает сердце.
Терпеть не в силах муки, дар твой
Тебе я возвращаю ныне».
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Во время пения хора жена Киёцунэ сидит неподвижно,
как бы погружаясь в сон. Авадзу Сабуро покидает
сцену. Актер «с и т э» появляется на помосте в печальной
маске духа воина и в роскошном воинском одеянии.
Хор
Отвергнут дар жестокий. Мне остались
Одни лишь слезы — вечная отрада.
Лишь с ними ложе разделяя, этой ночью
Глаз не сомкну, без устали моля:
«Приди, о, хоть во сне приди!»
А о тоске ночных часов бессонных
Пусть одинокое расскажет изголовье,
Пусть одинокое расскажет изголовье.
52
Дух Киёцунэ
«Снов суетных не видит
Совершенномудрый!
Найдется ль человек,
Почесть готовый явью бренный мир?»
«О если пыль тщеты туманит взор, —
Сжимается бескрайность трех миров.
А осени тебя покой, — ив тесной келье
Найдешь ты беспредельность». Право,
Всё в мире — призрачно. Недолгим сном
Проходит жизнь — мелькнет на миг короткий
И тает в небе облако. Роса
Блеснет и высохнет на травах. В этом мире
Все — лишь уход и возвращение, и мы
Обречены на вечные скитанья.
О, безысходность!
Любимого
Увидела однажды
Во сне. И что же? С той поры
Нашла себе опору
В непрочных сновиденьях.
(Жене.)
Ты спишь, любимая минувших дней?
Киёцунэ пришел к тебе.
Жена Киёцунэ. Что я вижу? О, чудо! У Д
моего изголовья — живой Киёцунэ! Но как же так? №
В морские волны он бросился, и все же... Ах, верно,
это сон, иначе мне не дано с ним встретиться. Но гсЛ
пусть хоть так, во сне ли, наяву — отрадно видеть v
милого супруга. Я о том лишь скорблю теперь, что I
ты нарушил наш обет и оставил меня одну, покинув М
этот горестный мир раньше, чем пришел конец судь- га
бой тебе отпущенного срока. -rf
Дух Киёцунэ. Ты упрекаешь меня, но и я w
таю в душе обиду. Отчего решила ты вернуть прядь у
волос, посланную на память? Щ
53
Жена Киёцунэ. Не помнишь разве? Ведь
нестерпимая тоска заставила меня вернуть твой дар.
О том и в песне говорилось:
«Ах эта прядь волос!
Едва взгляну,
И боль сжимает сердце!
Дух Киёцунэ
Терпеть не в силах муки, дар твой
Тебе я возвращаю ныне».
И с этими словами вновь
Дарю тебе я эту прядь волос.
И если любишь ты меня, как прежде,
Ты сохранишь ее.
Жена Киёцунэ
Быть может, стою я презренья твоего...
Прощальный дар, он в утешенье послан
Тобою был, но вот — едва взгляну —
Смятенно путаются горестные мысли.
Дух Киёцунэ
Увы, напрасен мой прощальный дар!
Его ты снова отвергаешь. Как мне горько!
Жена Киёцунэ
Покинул этот мир ты без меня...
Как горько мне!,
Дух Киёцунэ
И так один другого упрекает,
Жена Киёцунэ
Упреком отвечает на упрек.
Дух Киёцунэ
Всему виною эта прядь волос,
Жена Киёцунэ
Безжалостный прощальный дар!
54
Хор
Б жестокости друг друга обвиняя,
Б жестокости друг друга обвиняя, U Ну*
Они ложатся этой ночью рядом
На изголовье, влажное от слез,
Ложатся рядом этой ночью, но обиду gs
Таят в сердцах, и потому чужими 4
На ложе общем, одиночеством томясь, V
Часы желанного свидания проводят. V
Печально, ах, печально! Д
«Жестокой мукой ныне стал твой дар. Ё
Не будь его, забвение, быть может, $
Скорее бы пришло ко мне, увы». эд
И от печальных мыслей
Влажнеют рукава, I
И от печальных, безнадежных мыслей Л
Влажнеют рукава мои. ж
Ду х Киёцунэ. Забудь же о своих обидах и w
послушай, что случилось у берегов Сикоку и Цуку- у
си... Однажды пронесся слух, что враги отправи- 1
лись в поход на наш замок в Ямага. Немедля сели /Э
мы за весла и всю ночь, ни на миг не смыкая глаз, w
гребли и утром оказались у берегов Янаги-но ура. эд
Хор у
Залив был, право же, достоин Д
Названья своего 4. fig
Вдоль берега его чредою длинной И
Тянулись ивы, а под сенью их wj
Расположилось станом войско Тайра. у
И вот однажды пожелал наш повелитель отправить- й
ся на поклоненье в храм бога ратных дел, могуще-
ственного Хатимана. Мы поспешили в Уса и воз- S
несли молитвы о помощи в грядущих сражениях и, vz
уповая на милость великого бога, поднесли ему свои V
дары — семь лучших скакунов, золото и серебро. 1=
55
Жена Киёцунэ
«Сам Хатиман не может горести мирские
Рассеять. Стоит ли молитвы
Напрасно расточать здесь?»
Дух Киёцунэ
Слова такие прозвучали в храме.
Хор
«О, осень поздняя! Бессильные слабеют,
Смолкают голоса цикад,
Слабеет и душа, надежд лишаясь прежних», —
Промолвил тюнагон 5,
Дух Киёцунэ
И мы тогда
Хор
В унынии глубоком: неужели
Оставили и боги нас и будды —
Упали духом и, утратив все надежды,
Отправились назад. Уныло
Скрипели старые колеса. И в печали
За государем мы вернулись во дворец.
О, горькая тоска!
Но тут прослышали, что вражеские рати
Приблизились к Нагато, и опять
За весла сели, с омраченным сердцем
Ладьи направили неведомо куда.
Воистину, что мир наш? Сон мгновенный!
Проходит и сменяется другим.
Цветы, что расцвели весною Хогэнб,
Давно увяли, и холодный ветер
Срывает листья осени Дзюэй 7.
Безжалостно разбросанные листья
Качаются в волнах. Плывут куда-то
По морю бесприютные ладьи.
В заливе Ив вздымает волны ветер,
56
Их рати грозные за нами по пятам
Бегут, не отставая, вал за валом.
На сосны бросишь взгляд — там стаи белых
цапель **
Крылами плещут — или на ветру
Там плещутся знамена Минамото8? $
Все больше падали мы духом. И тогда И
Киёцунэ задумался невольно: W
«В душе моей так явственно звучат у
Слова пророческие Хатимана. I
Они ведь сказаны недаром: «Буду я н
Лишь с правым!» Безраздельно сердцем и
Мысль эта завладела. 3
Дух Киёцунэ v
Все тщетно в жизни нашей. На мгновенье Л
Блеснет роса — и тает без следа. ю
Хор ft
Конец неотвратим. Доколе V
Мне суждено страдать, скитаться в мире,— 1
Беспомощный листок ладьи отдав на прихоть к
волн? Й
Не лучше ль в воду броситься однажды J
И так свой кончить век? Решился сердцем — V
Чего от мира ждать? — и, не сказавшись ।
людям, Л
Стал на корме, луною предрассветной &
Залюбовался, флейту вынул, Й
И звуки чистые над морем потекли. W
И так стоял он, напевая имаё 9, V
Слагая песни о былом и о грядущем. I
О, жизнь превратная! Волна нахлынет и к
отхлынет, а
И знать, когда придет конец, нам не дано. 3
Волна уйдет, чтоб не вернуться боле, v!j
Не возвращается и прошлое. Ах, право, \
Одни лишь муки постоянны в этом мире! ibd
57
«Жизнь — странствие, и я без сожаленья
Прерву его», — он молвил, и казалось,
Безумие вдруг овладело им в тот миг.
Не замечая никого, он взор свой светлый
С надеждой в небо устремил. Взгляни!
Луна, наш мир печальный покидая,
Скользит на запад...
«Меня с собою ты возьми, — воскликнул он, —
О, не оставь меня, великий Будда!»
Наму Амида Буцу... Наму Амида Буцу...10
Он в волны бросился, течение морское
В пучину тело увлекло.
Печальная кончина!
Жена Киёцунэ
Рассказ печальный твой мне разрывает сердце.
Но горек ведь и мой удел; обречена я
Тонуть в волнах тяжелых сновидений,
Бушующих в бескрайнем море скорби.
Увы, как горестны супружеские узы!
Дух Киёцунэ
К чему слова! И этот мир земной
Подобен царству тьмы. Печальна участь
Непрочной пены, вдруг вскипевшей на воде, —
Но никому не избежать ее, увы!
В мир демонов сошедший,
Хор
В мир демонов сошедший
Спасенья боле не найдет.
Теснят деревьев вражеские рати,
Подстерегает смерть от стрел дождя,
Сверкает месяц — острый меч, громады гор
Темнеют крепостью прочнейшей!
Пылают злобой очи недругов, бесстрашно
Обнажены жестокие клинки.
Знамена облаков победно плещут,
Желанья, страсти, алчность, глупость, гнев
58
Сплетаются на поле брани в схватке.
Страданья, просветленья здесь столкнулись,
Сцепились в беспощадной, страшной битве.
И яростного натиска прилив
Сменяется отливом отступленья...
Все это испытал он, но теперь,
Десятикратно вознеся молитву Будде,
Взошел в ладью Закона и в Ученье
Надежную обрел опору наконец.
И ныне сердцем чист,
И ныне сердцем чист Киёцунэ.
Благословенно превращенье в будду!
Перевод Т. Соколовой-А?люсиной
1 Тайра Киёцунэ — полководец дома Тайра (см. Коммен-
тарии).
2 Цукуси — древнее название острова Кюсю, куда удали-
лись побежденные сторонники дома Тайра.
3 Сусуки — мискант, трава, символизирующая в японской
поэтической традиции запустение.
4 «Янаги-но ура» означает «Ивовый залив».
5 Киёцунэ имел ранг тюнагона, это второе по старшинству
придворное звание.
6 Название годов правления Хогэн (1156-1159), когда дом
Тайра был во всемогуществе.
7 Название годов правления Дзюэй (1182-1183), когда власть
дома Тайра рухнула.
8 Минамото — феодальный род, одержавший победу над
домом Тайра (см. Комментарии).
9 Имае — имаёута, стихотворная форма, пользовавшаяся осо-
бой популярностью в Х-ХП вв.
10 Наму Амида Буцу — «Славлю Будду Амида», слова мо-
литвы.
59
КЛНЪЛМИ КИЁЦУГУ
МАЦУКЛДЗЭ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Странствующий монах (ваки).
Мацукадзэ (ситэ)у При3раки ДВуХ девушек-рыбачек.
Мурасамэ (цурэ) J
Место действия: побережье Сума-но-Ура, в провинции Сэтцу.
Время действия: лето.
Монах
Я — монах, многие страны узревший, ныне в до-
сель неизвестный мне Западный Край стопы свои
направляю.
* * *
Так в дороге спешил я, и — о, радость! — мнит-
ся, что прибыл к бухте Сума в стране Цу.
Тут на прибрежье вижу причудливый облик со-
сны...
Верно, поведать о ней многое можно. Порас-
спрошу-ка об этом здесь живущих людей!
* * *
Эта сосна след сестер-рыбачек? Тех, что Мацу-
кадзэ и Мурасамэ в древности звали?
О, печаль и грусть!
Но хотя погребены
Их тела в земле, —
В знак того, что имена
Сохраняет мир, —
Не меняющее цвет
Дерево сосны
Даже осенью хранит
Цвет зеленых игл!
* * *
Но, однако, пока я, молясь по усопшим, читаю
писанье святое, клонится к сумеркам этот поисти-
не краткий осени день. А ведь еще далеко мне ос-
талось идти до домов у подножья горы...
Проведу-ка ночь до рассвета в этой рыбачьей ла-
чуге, к которой сейчас подошел я!
* * *
Мацукадзэ и Мурасамэ
Тачек для морской воды
Хрупко колесо.
Так и жизни колеса
Кратковремен бег!
Ах! Однажды покружив
В круге жизни нас, —
В этот бренный дальний мир
Вновь влечет оно...
Мурасамэ
Кажется, у самых ног
Звук прибоя волн.
Лунным светом залита
Сума-но-Ура...
(Вместе,)
Мы не влагой вод морских
Мочим наш рукав, —
Орошаем влагой слез,
Глядя на луну.
61
Мацукадзэ
Ах! Осенний ветерок
Навевает грусть...
И хоть море — вдалеке,
Но — как в песне той,
Что сложил Юкихира Ч
(Вместе.)
«Охладился вдруг —
От холодных ветра струй —
Путника рукав.
Это с Сума-но-Ура
Ветерок морской подул»...
Шум прибоя волн морских
Ближе, ближе к нам...
Но жилище рыбаков,
Близкое к волне,—
Вдалеке от сел людских
И больших дорог.
Только с месяцем одним
Дружбу водим мы...
Мацукадзэ
Средь мирских житейских дел
Дело рыбака —
Хуже и скуднее всех!
Рыбака челнок
В море призрачных миров,—
Как в тяжелом сне,—
Пробирается с трудом
По стезе своей.
«Жизнью» можно ли назвать
Этот зыбкий сон?
Точно — пены пузырьки
У прилива волн.
Тачки для воды влачим
Без опоры мы...
Не просохнуть рукаву
От морской воды...
62
Как от дум тяжелых — он
Увлажнен слезой!
Хор
Лишь окинем мы
Жизни бренной трудный путь, —
В этом мире — тут,
Позавидуем луне —
Там, в небесной высоте!
Там, в небесной высоте
Лунный лик взошел...
К берегам идет прилив
Пенясь... Эй, живей!
Зачерпните-ка в ковши
Светлой пенистой воды!
Хор
Жалок облик ваш!
Вас, влекущих за собой
Тачки для воды...
Оставляя на песке
Лужи, что блестят во мгле...
Лужи, что блестят во мгле —
Точно жизни след...
Той, которую влекли
В этом мире вы...
Но исчезнут ли следы,
Испарившись, как вода?
Испарившись, как вода...
В луговой траве...
Утром, выпавши росой,—
Капелька дрожит.
Но под ласкою луча
Исчезает без следа.
Исчезает без следа...
Тот, кто был средь вас,—
Как утес береговой,—
Стоек! Вы к нему
63
Приникали, как тростник
Никнет к берега камням.
Никнет к берега камням...
Срезанный тростник!
Рыбаки, собрав его,
Побросали прочь...
Прибиваемый волной,
Бесполезно вянет он...
Горе! Горе вам...
Мурасамэ
Дивно хороша —
И для нас, привыкших к ней,
Эта ночь в Сума!
Перекличка рыбаков
Чуть слышна вдали...
(Вместе.)
В море легкие челны
Нам едва видны...
Смутный, призрачный, как тень,
В небе лик луны...
Стаи чаек и гусей...
Ветерок морской...
И — осенний резкий шквал
Налетит порой...
Вот, поистине, она —
Осень здешних мест!
Мацукадзэ
«Эй, беритесь за ковши’» —
Говорите вы...
«Завяжите на спине
Рукавов концы!» —
Для того, чтобы прилив
И отлив черпать...
Но бессилен женский труд.
Тачки для воды...
64
Хор
Снова катятся назад,
Как прибоя вал...
В прибережном тростнике
Журавли шумят...
Горный ветерок вокруг
Шелестит в траве.
Ночь холодную они
Как-то проведут?
Свет от выплывшей луны,
Отблеск на воде...
Осторожнее! Дымок,
Не затми луны!
Горе рыбака —
Легкий дым костра.
И уныло осень так
Проведут они...
На Мацусима,
На Одзима — рыбаки
Любят лишь луну.
И, черпая лунный свет,
Радость видят в том.
Хор
Долог тачек путь...
Как страна «Митиноку»2...
Рядом с ней — «Тика»,
«Близкая» ее зовут,
Хоть вдали она,
«Тика-но-Сиогама»...
В ней — лагуна есть.
Или: «соляной котел
Из страны Тика».
Мацукадзэ
И — «Сидзу-га-Сиоки»,
Бухта есть одна...
«Жалкий хворост» — имя ей.
65
«Чтобы соль варить»,
Ныне соляной котел
Из страны Тика,
Жалкий хворост — мы влачим,
Чтобы соль варить.
Иль прилива тянем вал
В бухте «Акоги»...
В той, что именем своим
Людям «плыть» велит...
Хор
На море Исэ,
Там «Двух взглядов» бухта есть:
«Фтами-но-Ура».
В дальний мир людской —
Во второй за первым раз —
Снова вы пришли!..
Мацукадзэ
Как неясен солнца свет
Сквозь стволы сосны...
И как долог тачек путь
В «Нарумигата».
Хор
«Нарумигата» —
«Море стонущей воды» —
Тот залив зовут.
Есть «Звенящая коса»
Здесь, иль — «Нару-О»...
За соснами «Нару-О»
Прячется луна...
Так мы черпали прилив
В «Аси-но-Ура»...
В том заливе, что зовут
«Тростниковый дом»...
Мацукадзэ
Мы,— ничтожные,— прилив
Черпали ковшом...
бб
Для кого теперь воткнем
Гребень в волоса?
Хор
Подступающий прилив
Черпают ковшом...
Вдруг глядят — в ведре дрожит
Полный лик луны!
Мацукадзэ
О, смотри, луна взошла
И в мое ведро!..
Хор
«Ах, как радостно! И здесь —
Светлая луна!»
Мацукадзэ
На небе одна луна...
В ведрах видим — две луны...
Ночью в тачке мы везем
Третию луну...
И теперь — влечем ее,
Грусть забыв свою!
Монах. Этой рыбачьей лачуги хозяйка верну-
лась, и у нее ночлег я попрошу. Как бы пройти мне
туда?
* * *
Мурасамэ. Кто ты, к нам подошедший?
Монах. Это я, монах, странствующий по все-
му государству! Дайте мне на ночь приют!
Мурасамэ. Благоволи подождать! Просьбу
твою сообщить хозяйке должна я...
* * *
Это путник пришел, на ночь приюта он просит.
Мацукадзэ. Пойди и скажи ему: «Это
жилище слишком убого, вряд ли тебе подойдет!»
5*
67
* * *
Мурасамэ. Просьбу твою передала я хозяй-
ке, но «убранство жилища слишком убого и вряд
ли тебе подойдет!» — ответить велела она.
Монах. Нет, нет! То, что убого оно, меня не
смущает. Ей повтори мою просьбу — скажи, что
монах я, ушедший от мира, и одну только ночь здесь
хочу провести!
Мурасамэ. Нет! Боюсь, что жилище — тебя
недостойно.
Мацукадзэ
(к Мурасамэ)
Постой! При лунном свете взглянув на него,
Вижу — монах он, ушедший от мира.
«Да будет по-твоему! Но знай: этот рыбачий
шалаш стоит на столбах из сосны, стенками служит
ему бамбуковая поросль... Однако если ты беспоко-
ишься только о холоде ночи, то огонь в очаге и ноч-
лег дам я тебе». Так ты ему передай.
* * *
Мурасамэ. Пройти сюда соизволь!
М о н а х. О, радость! Туда я направлюсь!
Мацукадзэ. Я сразу хотела тебе приют
предложить, но уж слишком убого жилище мое,
оттого и сказала я сначала: «Нет!»
М о н а х. За заботы твои благодарен! Монах
ведь я и путник притом: всяким приютом доволен!
Да и к тому же — в бухте Сума-но-Ура чуткую душу
имевшие люди —
Одинокую влекли
Горько жизнь они.
А песнь, которую певал сам Юкихира:
«Если спросит кто
Про живущих у брегов
Сума-но-У ра, —
68
«С них, как с водорослей соль,
Слезы льются!» — ты ответь.
Да, кстати, об этой сосне, на прибрежье растущей...
Я у вас расспрошу: не следы ли это рыбачек тех, что
Мацукадзэ и Мурасамэ в древности называли? Если
б так оказалось, сюда заглянув, я заупокойную служ-
бу по ним все же совершу. О, диво! Едва лишь упо-
мянул я о Мацукадзэ и Мурасамэ, как обе вы загру-
стили... Что это значит, скажите?
Мурасамэ. Ах! Поистине в сердцах одних
пребывавшие чувства наружу выходят! Слишком
грустна такая песнь: о людях, что «изредка спро-
сят»... Снова рукав орошен наш — прошлого, греш-
ного мира слезой!
Монах
«Прошлого, грешного мира слезой?»
Так говорят лишь из жизни ушедшие люди
Да и все, что сказали о песне моей,
В сомненье ввергло меня...
Имена мне свои назовите!
Мацукадзэ и Мурасамэ
Горько, стыдно нам,
Но готовы мы сказать.
«Если спросит кто»...
А того, кто «спросит» нас, —
Даже нет следов...
В этом мире — наших тел
Даже нет следов...
В этом мире наших тел,
Где прилива вал
Нас пропитывал собой...
Нас пропитывал собой
Мир житейских дел —
Безудержен, как волна...
Безудержно, как волна,
Горевали мы!
69
Что еще должны
Мы скрывать теперь, когда
Ночь идет к концу?
И под сению сосны,
На зеленом мхе,
От ушедших без следа
Ищешь ты следы
Двух сестер? — Мацукадзэ,
Мурасамэ — мы!
Призраки,— сюда пришли,
Чтоб ответ держать!
Да! В течение трех лет
Проходили дни...
Одиноко в челноке
Юкихира плыл,
Наслаждался луной
В Сума-но-Ура.
В Сума-но-Ура...
Ночью черпавших прилив
Дочек рыбака,
Двух сестер себе избрав,
Имена им дал:
«Мурасамэ» — имя то
И — «Мацукадзэ»!
Ибо с осенью они
Тесно сплетены...
И привычное к луне
Платье рыбаков,—
Мацукадзэ
То, в котором ночью мы
Добывали соль,
На блестящее сменил —
Тонкой кисеи...
(Вместе.)
Тонкой кисеи
Дивно ароматный свод
Ложе осенил.
70
Мацукадзэ
Так три года протекли...
Миновали дни,
И в столицу отбыл тут
Юкихира наш.
Мурасамэ
Вдруг узнали мы,
Что покинул этот мир
Безвозвратно он!
Маццкадзэ
Но хотя, увы,
Навсегда ушла любовь,
Все же вести ждем
Мы о том, кто в мире сем
Нам опорой был!
Хор
(к призракам)
О, Мацукадзэ
И Мурасамэ!
Лишь рукав свой орошать
Остается вам!
Слишком тяжек грех
Вас, рыбачек из Сума:
Не ровню себе
Полюбили, а того,
Кто был выше вас!
(К монаху.)
Тут, где прежней жизни след,—
Помолись за них!
Хор
В зарослях любви —
Думы и росинки слез
Смешиваются!
Смешиваются, —
И с безумною душой
В платье будних дней
Тщетно умолять богов...
Но безмолвны те!
Точно пены пузырьки
На гребнях волны:
Испарится без следа
Жалкий облик ваш!
Ах! Как только о былом
Думать, вспоминать начнешь,—
Горестно, увы!
Юкихира... Он имел
Царедворца чин.
Столько времени прожив
В Сума-но-Ура,
Возвращаясь ко двору,
Головной убор
И одежду, что носил,
Нам на память дал.
Но теперь, когда
Мы глядим на вещи те,—
Множим чащу дум!
И хотя б на миг,—
Лишь пока дрожит роса
На конце листка,
Мы не в силах позабыть.
Нет забвенья нам!
«Ах, подарок твой
Ныне стал врагом моил)!
Если б не был он,
То наверно хоть на миг
Позабыть могла б...»
В этой песне
Правда сложена!
Мацукадзэ
Отходя ко сну,
Платье, скинутое мной,
Убираю я...
72
Но на миг убрать нельзя
Вечной думы о тебе!
Хор
Но на миг убрать нельзя
Той надежды мысль,
Что в одном мы мире с ним —
Тоже будем жить.
Ибо в этом мире жизнь
Не прельщает нас...
Трудно нам его забыть.
И подарок тот,
Хоть бесцельным ныне стал,
Но сил не хватает отбросить его,
А возьмем — воспоминания растут!
И мечусь на ложе я!
Встав — ложусь опять...
«Лишь придет любовь —
С изголовия и с ног —
Осаждать меня,
Я, не зная, что начать,
Заливаюся слезой...
Так — в поток бессильных слез
Я погружена!
Мацукадзэ
«Мицусэгава3...
Воды ты, как слез поток,
Беспрестанно льешь
От волнующей любви...
Бездной стала мель реки!»
О, радость! Там — Юкихира стоит!
«Мацукадзэ!» — позвал он меня... Иду!
Мурасамэ
О! Бедняжка ты!
Этому всему виной
Сердце лишь твое...
Ты совсем погружена
6-402
В увлеченье — страсти грех!
Ах, из жизни той
Грешную любовь
Все еще забыть
Не дается ей!
Там — сосна стоит! То — не Юкихира!
Мацукадзэ
Ах, как пусты все слова
Большинства людей!
Та сосна на берегу —
Юкихира мой!
Песни позабыть слова
Разве можем мы?
«Да! Хотя разлука нам
Ныне суждена,
Лишь услышу я, что «ждут»,
Как вернусь назад!»
И теперь мы ждем
Вести, что вернется он —
Нам опорой быть.
Не забыли мы его
Обещанья слов:
«Да! Хотя разлука нам
Ныне суждена,
Если ждете вы меня,
То вернусь назад!»
И хотя осенний дождь
Мочит наш рукав,
И хотя слезами он
Орошен давно,
Неизменно ждем тебя,
Ждем тебя назад!
Ведь сулила песнь твоя,
Что вернешься ты.
Хор
Разлучились мы...
(Танец)
74
Мацукадзэ
В Инаба... свой путь держу.
Там, где сосны... «ждут»4...
«Ждут» — едва услышу я,
Сразу же назад вернусь!
Да! То — «сосны Инаба»,
Тех далеких гор!
Хор
Здесь же — сосны ждут тебя...
Здесь, где раньше жил,
В этой Сума-но-Ура
На морском брегу!
Если, Юкихира, ты
Вновь придешь сюда
На те сосны посмотреть,—
То и мы придем,
Чтоб под тению сосны
Ожидать тебя,
Горевать с тобой!
(Танец)
Хор
Ветки сосен шевеля,
Ветер в бешенстве свистит.
Высоко вздымает вверх
Волны Сума-но-Ура.
Кажется,— приснился то —
Бурной ночи злой кошмар...
Здесь, где прежней жизни след,
Помолись за них!
С шумом к берегу идет
Возвращаясь вал...
Так и вы сюда пришли —
В Сума-но-Ура.
Ветер с ближних гор подул...
Ветер, «ороси».
75
На дороге через холм —
Птичьи голоса...
А! Бесследно сон прошел.
Рассветает ночь...
«Легкий дождик» прошумел...
Вот и день настал!
Все прошло... Остался лишь
«В соснах ветерок»...
Перевод Е. Крейцер
1 Юкихира — см. Комментарии.
2 Митиноку — название исторической области, буквально
«Край пути». Смысл остальных географических названий объяс-
нен в переводе.
3 Мицусэгава — река Мицусэ.
4 Игра слов: по-японски слова «сосна» и «ждать» (мацу)
звучат одинаково.
76
КЛНЪЛМИ КИЁЦУГУ (?)
СОТОБЛ КОМАТИ
(ГРОБНИЦА КОМАТИ)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Первый странствующий монах (ваки).
Второй монах, его спутник (вакидзурэ).
Старуха, затем поэтесса Он о-н о К о м а т и 1
(ситэ).
Место действия: окрестности столицы; дорога, с которой вид-
неется Кацурагава — река Лунного Лавра; на обочине дороги
разрушенная гробница.
Время действия: вечерний сумрак и ночь.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Звучит музыка, и тихой, важной поступью выходят странст-
вующий монах и его спутник.
Монах и его спутник
(начальная песня)
Неглубоко в горах таятся
Наши скиты,
Неглубоко в горах таятся
Наши скиты,
Но в безмерных глубях скитаются
Помыслы сердца.
77
Позаботиться более некому.
Мы забыли детей.
Что нам тысяча ри 2 —
Путь недальний!
Мы и в поле уснем. Мы ночлег
Среди скал раскинем.
Зато в нас — надежный приют
Истинной правды!
Да, в нас надежный приют
Истинной правды!
Монах и его спутник отходят в глубь сцены и садятся.
На сцену вносится складное сиденье, означающее разрушен-
ную гробницу. Звучит музыка, и, опираясь на клюку, медленно
выходит «ситэ» в роли старухи, проходит по помосту,
время от времени садится отдохнуть.
Старуха
(поет)
Плавучей, плакучей травы
Оборваны корни,
Плавучей, плакучей травы
Оборваны корни,
Но уж не плыть ей покорно по зову
Текучей влаги!
(Говорит нараспев.)
Ах, какая владела в те давние дни
Мной надменная спесь!
Чернотой сияли пряди волос,
Волновались, как ивы тонкая ветвь
На весеннем ветру.
И была соловьиная лепота
В лепетанье речей,
И я красовалась прекрасней цветов.
Хаги в полном цвету,
Когда они росою полны
И вот-вот опадут!
А теперь служанка ничтожная,
78
Простая мужичка, и та
Гнушается мной.
Всем — горчайший мой стыд
Выдает напоказ!
Первый монах. Я монах из обители
Алмазная Твердость на святой горе Коясан. Я спус-
тился с горы и теперь иду в столицу.
(Говорит нараспев.)
Ведомо: Прежний Будда
покинул нас,
А Грядущий Будда доселе
не является в мир.
( Вместе.)
В этом сне меж времен,
на земле рожденные,
Что мы здесь назовем
явью истинной?!
В миг случайный мы обрели
человеков обличие
среди тьмы обличий иных.
Набрели на Великое Слово
Просветленного Сакья
среди роя учительных слов.
Вот оно — семя прозрения,
постиженья начало! —
Так, сердцем надежду послышав,
В простые одежды,
Послушников черные рясы,
Смиренно оделись.
Монах и его спутник
(поют)
Мы прежде рожденья знали
Суть наших судеб,
Мы прежде рожденья знали
Суть наших судеб.
Сквозь множество жизней гонимы
79
Стрекалом желаний,
В тенетах причин и следствий
Слепцы блуждают.
Мы — ни к чему не привязаны,
Невозмутимо сердце!
Разрешили мы узы родства!
Жалость отринули
К родителям милым давно.
Так и о нас
Безотрадные,
Налегли на меня
Луны и дни,
Столетней старухою
Перед вами стою!
(Поет.)
Я в столице от суетных глаз
В тень отступаю.
Так и жду: «Поглядите, она
Увяла, обвечерела!» —
Круглый день по заулкам кружу,
До предлунных теней.
И с луной заодно — к закату
Покидаю столицу,
И с луной заодно — к закату
Покидаю столицу.
Покидаю
Стоярусный Терем —
Облачную Обитель —
Гору Просторных Чертогов,
Где так тесны входы.
Даже горный страж не окликнет
Горестную старуху.
Он на луну смотрит, сокрытый
Тенью деревьев...
Я скольжу бесприютною тенью
От столицы прочь...
Так в тени пропали, сокрылись
80
Любви Могила,
Что в селении Птичьи Крылья,
И Гора-Осень.
Вот луна в реке Лунного Лавра —
Ладья речная...
Но кто ее к берегу правит,
В лад опуская весла,
Кто ее к берегу правит,
В лад опуская весла?
Совсем я выбилась из сил. Сесть разве передохнуть
на этом трухлявом пне?
Снимает шляпу, тихо приближается к складному сиденью и
опускается на него. Монахи встают.
Первый монах. День смеркается. Нам
должно спешить. Однако что это? Сия жалкая ни-
щенка сидит — на чем бы ты думал? — на благо-
датной ступе3, святом надгробье?! Следует вразу-
мить ее и попросить уйти.
Второй монах со словами: «Воистину, следует!» — обходит ста-
руху со спины. Он, первый монах и старуха образуют на по-
мосте треугольник.
Эй, почтенная нищая! Не грешно ли тебе сидеть
здесь, ведь это ступа. Подобье священного облика
Будды, насколько мы можем постичь его с помо-
щью пяти наших чувств! Изволь встать и отдохни
где-нибудь в ином месте.
Старуха. Вот ты изволишь говорить: подобье
облика Будды, грешно... Но где тут письмена, где
резные изваянья? Что до меня, то я вижу только
обветшалый пень, и пени твои напрасны!
Первый монах
Пускай глубоко в горах
Незримо ветхое древо,
Но вот расцвело — и глазам
Вишня открылась!
81
Тем паче древо сие, ступа, изваянная в подобье об-
лику Будды! Неужели ты ничего не видишь, ни еди-
ной приметы?!
Старуха
(все дальнейшее она произносит по-прежнему
сидя, обращаясь к каждому из монахов.
В спокойном голосе — нарочитое
недоумение )
Я сама словно павшее древо,
Каменеющее под землей,
Но слышит присутствие Будды
Сердца живой цветок,
И он-то к ступе священной
Привел меня.
Скажите лишь, что это значит,
Что Будде подобна она?
Второй монах
Ступа нам знаменует
Обетованье будды Великого Солнца —
Конгосатта, Алмазная Твердость,
Явился некогда в мир,
Нерушимый обет воплощая,
В разных видах явил он его,
Означил весь мир земной.
Старуха. Ну и какие же виды он явил в
ступе?
Первый монах
Землю, Воду, Огонь,
Ветер и Пустоту.
Старуха
Пять ярусов, пятерица основ,
Как в человеческом теле?!
Значит, ступа и тело равны,
В чем же меж ними различье?!
82
Второй монах
Казалось бы, ты права:
Сходствуют меж собою, V
Но их благотворная мощь
По сути неравнозначна.
Старуха. Что такое благотворная мощь ступы? эд
Первыймонах у/У
«На ступу единый взгляд — V
И ты избегнешь навеки А
Трех ужасных путей». ЙЛ
Старуха Sr
Но сказано также: «В сердце W
В некий единый миг |
Просветленье может родиться. А
Сто тысяч ступ возведи —
У сердца выше заслуга!» dj
Значит, сердце — а ну-ка сочти — YZy
Ни в чем не уступит ступе! у
Второ й мо н ах А
Если в сердце твоем ей
Родилось просветленье, Sf
Отчего этот мир
Ты не покинешь? V
Старуха А
Да разве мир наш земной
Покидают телом? Зг
Покидают сердцем его! W
Первыймонах I
Значит, сердце ушло от тебя ja
И теперь ты постичь не способна w
В этом древе присутствие Будды?
Старуха. Именно потому, что я постигла в V
нем присутствие Будды, я и приблизилась к ступе. 1LJL
83
Второй монах
Тогда почему же
Столь бесчинно на ней сидишь?
Старуха
Ступа устала стоять.
Я скитаться устала.
Не вижу дурного в том,
. Что вместе мы отдыхаем.
Первый монах
Я вижу, что ты отступила
От прямого к Будде пути!
Старуха
Ах, и кривой стезей
К Будде равно приходят.
Второй монах
Вспомни, злокозненный Дайба4...
Старуха. Помню! Он стал милосерден, слов-
но Каннон 5.
Первый монах
А глупец Хандоку6...
Старуха. Возобладал мудростью самого Мон-
дзю7.
Второй монах
Значит, то, что зовется Злом...
Старуха
От Добра неотделимо.
Первый монах
А то, что зовут заблужденьем...
Старуха
От Просветленья-бодхи.
Второй монах
Итак, Просветленье-бодхи...
Старуха
Не растет на дереве бодхи.
Первый монах
У Зерцала Великой Истины...
Старуха
Подзеркальника нет!
Хор
Да, Великие Чистые Истины
В этом мире чему уподобить?
Единосущны, не явлены —
Облика не имеют,—
Значит, в мире Великой Истины
Все живое и Будда — одно!
«С тех пор, как Нёрай 8 обещал
Всех немудрых этого мира
От неведения спасти,
Жива милосердная клятва
В обете всех бодхисаттв —
Потому и кривой стезею
К Будде можно прийти».
Так убежденно
Она сказала,
Что монахи тройной поклон
Перед ней совершили,
Лбами коснувшись земли.
«Поистине,— молвят,—
Прозренья сумела достичь
Жалкая нищенка!»
Старуха
Наконец-то я вновь ощутила
Силу, как встарь,
85
И ныне для вас забавную
Песню сложу.
(Говорит вполголоса, нараспев, с мгновенной
легкостью складывая стихи.)
Там, в Блаженной стране,
Пред Буддой все мы, конечно,
Склоняться должны.
Но ступа стоит на земле
И, значит, людям доступна.
(Вдруг встает, с досадой отворачивается от мона-
хов, затем вновь возвращается на свое место.)
До чего же наскучили мне
Эти ученые речи!
До чего же наскучили мне
Эти ученые речи!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Первый монах. Кем вы изволите быть?
Скажите, кто вы? Назовите ваше почтенное
имя!
Старуха
Со стыдом называю вам свое имя.
Снисхождения просит
Дочь Оно-но Ёсидзанэ,
Правителя Дэва,—
Оно-но Комати,
Ничтожная побродяжка!
Оба монаха
О, жалость! Комати! Красавица
Старинных времен:
Сияла всем обликом,
Словно цветы.
Трехдневного месяца —
86
Бровей тонина.
Белоснежной пудрой
Шкатулки полны.
Одежды множество —
Легкий газ, плотный шелк:
В Лавровом Тереме
Уместится ли?!
Старуха
Я слагала японские песни,
Созидала искусно китайские строфы,
Хор
К веселью хмельному звала
В руке моей чарка,
И тогда на рукав мой с Небесной реки
Луна опускалась тихонько.
То были воистину времена
Младого цветенья!
О, в какой же безвестный миг
Все изменилось?
На голове моей ныне
Спутанное былье
Заиндевелой полыни.
Темно-блестящие прежде,
Пряди волос на висках
Блекнут на старой коже,
Словно размазана тушь.
Тонко-летящие прежде —
О, пара ночных мотыльков! —
Растаяли нежные брови —
Очертания дальних гор!
Черты единой
Вам до сотни лет не хватает,
Белесые космы:
«Девять — на девять» — травы морские
Над горькой влагой
Растравили мне горечью сердце,
87
Печаль беспросветна!
Вот стою под рассветной луною,
О, как мне стыдно!
Старуха закрывается зонтиком.
С шеи у нее свисает
Мешок ветхий.
Что ты в него положила —
Отвечай, не мешкай!
Старуха
Сколько жить мне осталось нынче,
По правде, не знаю,
Но если доживу до завтра,
Утолит мне голод
Эта пригоршня
Бобов сушеных.
Я ее в мешок положила
И несу с собою.
Хор
Что в суме у тебя за спиною,
Сумей ответить!
Старуха
Замасленное грязное платье
Я в нее положила.
Хор
А что за плетенка в руке?
Но не плети неправды!
Старуха
Черного и белого стрелолиста
Я в нее положила,
Хор
Да плащ дырявый,
Старуха
Да зонтик дырявый.
88
Хор
Ей даже лица нечем
От людей спрятать!
Старуха
Все пустое! Остались бы только
Рукава хоть какие!
Ведь ни иней, ни снег мне не страшен,
Ни дожди, ни росы:
Затаить бы мне только слезы
От суетных взоров!
Вдоль дорожных обочин
Брожу я ныне,
Я прошу прохожих о подаянье
Или молчу, не в силах
Вымолвить просьбу,
Всякий раз наважденьем безумным
Вдруг одержима:
Искажается голос,
Меняется облик!
Прошу вас, подайте, прошу вас...
Эй, монахи!
Первый монах. Чего ты хочешь?
Старуха. Свиданья с Комати!
Первый монах. А разве ты не Комати?
Ты, верно, бредишь.
Старуха. Вот еще! Комати — это та, что
слишком предавалась любовной страсти. Ливень сер-
дечных посланий, любовных просьб обрушивался ей
на голову — словно вся ее жизнь была порою летних
ливней, но сердце ее не ведало приливов искреннос-
ти, ни капли правды не было в ее ответных письмах.
Взгляните же теперь на месть кармы — на ее сто-
летнюю старость! О, я люблю Комати, я люблю ее!
Первый монах. Многие любили Комати.
Чей же дух так томится ныне обидой?
89
Старуха. Многие стремились к ней всем серд-
цем, но до самой глубины любовь к ней растравила
сердце молодого Фукакуса из селения Глубокие травы.
Хор
Кружится, кружится возмездия колесо,
Влечет к началу обид,
Чтоб у дома ее на подставку легли
Оглобли моего возка!
Солнце в небе высоко ль стоит?
Сумрак вечерний.
Солнце в небе высоко ль стоит?
Сумрак вечерний.
О луна, верный товарищ в пути
К ее дому,
Пускай надзирает над Заставою Встреч
Бессонный сторож, —
Не страшись, он нынче пропустит нас,
Выходи скорее!
При последних фразах хора старуха отходит к задней стене
сцены, отворачивается от зрителей... Она спускает с плеч свою
одежду, вытягивает из-под нее рукава. Затем надевает высокую
мягкую шапку знатного вельможи, берет веер; движется к
прежнему месту — музыка затихает.
Старуха
Белоснежные закатаны
Хакама9...
Пристально глядя на концы хакама, ударяет ногой в пол. Зву-
чит музыка, и старуха медленно идет к противоположному краю
сцены, затем поворачивает к середине... Она идет, словно на
ощупь, движения ее неосмысленны. Кажется, из глубины ее
существа всплывает страсть к ней молодого Фукакуса.
Белоснежные закатаны
Хакама...
Хор
Ветром набок заломлена
Черная шапка.
90
Закрывшись до глаз рукавом
Охотничьего кафтана,
Я пробираюсь украдкой
К ее дому.
Я здесь и при лунном свете,
Я здесь и в безлунном мраке,
И дождливою ночью,
И ветреной ночью,
И порой, когда сыплются мелким дождем
Увядшие листья,
И порою глубокого снега.
Старуха
«Току-току» — талая влага с крыш —
Нетерпелива капель!
Хор
Приехал и уезжаю вновь,
Уехал и вновь приезжаю.
Первая ночь, вторая ночь,
Третья, четвертая ночь,
Седьмая, восьмая, девятая...
Десятая — на исходе.
Во Дворце торжествуют встречу
Нового Урожая...
Только я никого не встречу,
Одинок у ее дома.
Вот зарю отмечает криком
Прилежный петел —
Так и я на краю подставки,
Где возка моего легли оглобли,
Отмечаю новой чертою
Ночь ожиданья...
Сто ночей, она мне сказала,
Сюда являться...
Девяносто девятая ночь!
О, как вдруг тяжко,
Все пред глазами кружится...
Тяжко в груди...
91
Старуха
О, печаль!
Ночи одной не дождавшись,
Фукакуса умер!
И обида его не дает мне покоя,
Наважденьем безумным
Я одержима!
( Успокаивается.)
Силу возмездья внезапно познав,
Молюсь о грядущем рожденье
Буддой в Блаженном краю —
И нет вернее молитвы.
Из песчинок деяний благих
Я воздвигну священную ступу,
Чтоб счистить суетный туск
Со Златотелого Будды.
Я стану цветы возлагать к алтарю —
Приношение сердца.
Следуя Будды стезей,
Истину я постигну,
Следуя Будды стезей,
Истину я постигну!
Перевод В. Сановича
1 Ояо-яо Комати — прославленная поэтесса и знаменитая
красавица IX века (см. Комментарии).
2 Ри — мера длины, ок. 3,9 км.
3 Ступа — надмогильный знак (см. Комментарии).
4 ^айба — противник учения Будды, в конце концов раска-
явшийся в своих заблуждениях.
5 Канноя — божество милосердия в японском буддизме.
6 Кандоку — самый никчемный из учеников Будды.
7 Мондзю — бодхисаттва мудрости и знания.
8 Нёрай — титул Будды.
9 Какама — широкие шаровары, принадлежность средне-
векового мужского наряда.
92
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
ЯМАМБА
(ГОРНАЯ ВЕДЬМА)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Жительница гор (маэдзитэ), она же во втором дей-
ствии горная ведьма (нотидзитэ).
Танцовщица Хякума Ямамба (цурэ).
Главный спутник (ваки).
Трое других спутников (вакидзурэ).
Сельский житель (кёгэн).
Место действия: дорога в горах Агэро в провинции Сэтцу, хи-
жина и снова горная дорога.
Время действия: вторая половина дня, потом лунная ночь.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Под звуки музыки появляется Хякума Ямамба. За ней
следуют дорожные спутники.
Спутники
(начальная песня)
Мы на тебя уповаем,
Благословенный свет!
Мы на тебя уповаем,
Благословенный свет!
Храм Светоносного Будды
Ищем в глубинах гор.
93
Вот, глядите! Эта дорога еще более крута и трудна,
чем я говорил вам.
(Главный спутник с ним соглашается,)
Здесь паланкин не пригодился бы... Что это, вот чу-
деса! Кругом все потемнело.
(Главный спутник тоже изумлен,)
Вдруг опустилась тьма, а ведь еще не время, до ночи
далеко. Удивительное дело!
(Главный спутник спрашивает, нельзя ли здесь
где-нибудь остановиться на ночь,)
Нет, приюта здесь мы не найдем, места глухие.
Жительница гор
(подает голос за сценой)
Эй, путники! Эй-эй!
Я вас приютить готова, эй!
Сельский житель. Какая-то женщина со-
гласна приютить вас на ночь.
Жительница гор (появляется на мосту
и выходит на сцену). Здесь, в горах Агэро, нет люд-
ских селений. Солнце зашло, и вам лучше бы ско-
ротать эту ночь в моей хижине, сплетенной из вет-
вей.
Главный спутник. О, радость! Мы не
помнили себя от тревоги. Следуем за тобой.
Жительница гор садится посреди сцены, все другие садятся тоже.
Они прибыли в хижину.
Жительница гор
Я вас залучила к себе ночевать,
На то была у меня причина.
Прошу, спойте мне песню горной ведьмы. Уже
давно я мечтала услышать ее. Для меня в деревен-
ской глуши это будет драгоценным воспоминанием.
94
Знайте, вот почему
Я ночь низвела на землю,
Дала вам ночной приют...
Так спойте же мне эту песню.
Главный спутник. Странные слова
говоришь ты! За кого же ты приняла нас, что про-
сишь спеть тебе песню горной ведьмы?
Жительница г о р. О, не лукавь, зачем ты
скрываешь правду? Ведь госпожа эта — прослав-
ленная танцовщица по прозванию Хякума Ямамба.
Ну что, верно я говорю? Она поет в своей песне:
«Зло и добро бытия
Влача, как тяжелую ношу,
Вечно в глубинах гор
Скитается горная ведьма...»
Как сердце волнует этот напев!
Вот откуда госпожа эта получила свое прозвище. Но
знаете ли вы, что за существо — настоящая горная
ведьма?
Главный спутник. Как говорится в песне,
горная ведьма — это дьяволица, обитающая в горах.
Жительница гор (понурившись, как бы
говорит сама с собой). Дьяволица — это женщи-
на-демон. (Обращается к Хякума Ямамбе.) Ну хо-
рошо, дьявольское отродье или человек, все равно
она — женщина, обитающая в горах, а разве я тоже
не из таких?
Уж давно вы танцем своим
Пленяете цвет столицы,
А подумали ль обо мне?
Я для вас ничего не значу,
Меньше, чем капля росы
На листке травы придорожной.
Вот на что пришла я пожаловаться.
Вы достигли высот мастерства,
95
Вы свое прославили имя,
Но разве весь ваш успех,
Словно цветок несравненный,
Не вырастила для вас
Одна-единая песня?
Так во имя спасения моего
Священный обряд совершите.
К милосердному Будде взывая,
Исполните танец и песню,
Чтобы мне ускользнуть из круга
Бессчетных перерождений,
Возвратясь к своей истинной сути,
Войти в царство светлого рая.
В темных глубинах гор,
Горе мое разделяя,
Подняли жалобный стон
Птицы и дикие звери.
Верите ль мне теперь?
Я — горная ведьма, демон.
Хякума Ямамба
Вот удивительные слова!
Ужель настоящая горная ведьма
В самом деле со мной говорит?
Жительница гор. Я блуждаю по горам то
в одном краю, то в другом, а сегодня нарочно при-
шла сюда, чтобы послушать песню в мою честь.
Прошу вас, исполните мое заветное желание: спой-
те песню о горной ведьме.
Хякума Ямамба
Если в просьбе я ей откажу,—
О, ужас! — беда со мною случится...
Мне совестно, право, наспех плясать,
Но подберу подходящий напев
И такт начну отбивать ногами.
96
Жительница гор. Погодите немного!
Когда стемнеет, спойте песню голосом чистым, как
лунное сияние, и тогда я появлюсь перед вами в
моем подлинном облике.
(Смотрит вверх.)
О, затуманилась вечерняя луна!
И без того
Тьма сгущается быстро
В теснинах гор,
Тьма сгущается быстро
В теснинах гор,
Но стало еще темнее,
Летят облака,
Тенью на ваше сердце
Находит страх.
О, если б с таким же волненьем
Вы пели всю ночь
Песню о горной ведьме,
И я, в свой черед,
Тогда б рукавами взмахнула.
Приняв свой вид,
Я ваш бы продолжила танец,—
Сказала она
И, будто бы ветер сдул,
Вдруг исчезает.
И, будто бы ветер сдул,
Вдруг исчезает.
Скрывается позади занавеса.
ИНТЕРМЕДИЯ
Сельский житель встает со своего места и выходит на
сцену.
Сельский житель. Ну, так и есть, опять
светло! Стемнело-то не ко времени. Солнце еще
стоит высоко в небе. Вот уж, правда, диковинное
7 402
97
дело! Чудеса, да и только! (Обращается к главному
спутнику.) Что вы скажете, была темная ночь, и
вдруг опять светло!
(Главный спутник говорит, что в самом деле
удивительно.)
Я и подумал, рано будто бы темнеть, солнце еще не
зашло. Ведь если такой поздний час, надо было бы
заночевать в деревне Сакаигава... А я оплошал, вон
куда завел вас! Ан, к счастью, ночная тьма рассеялась.
(Главный спутник спрашивает, случались ли
раньше подобные происшествия, и просит расска-
зать о горной ведьме.)
Нет, такого у нас в горах еще не бывало, а вот о
ведьме могу поведать вам, доводилось мне слыхать
о ней. (Начинает сказ.) В общем-то, горная ведь-
ма собирается из всякой всячины. Ну, прежде все-
го, для головы идет «крокодилья пасть» 1 из старого
обветшалого храма в горах, какой давно не обнов-
ляли...
(Главный спутник спрагиивает, как это разуметь.)
О «крокодильей пасти» вы, верно, знаете. Похожа
на разинутый рот, потому так и зовут. Значит, «кро-
кодилья пасть» — это будет ведьмин рот, для глаз
сгодятся желуди, для носа — орех, для ушей —
грибы-поганки, для тулова и вовсе что-нибудь чуд-
ное. В сосновой чаще капает-капает с дерева смола,
соберется в один ком и покатит-покатит по ветру,
а по дороге обрастет всяким сором, чего только к
нему не прилипнет! Станет он большим и обратит-
ся тогда в горную ведьму. Так люди говорят, только
не знаю, правда ли это...
(Главный спутник говорит, что это небылица.)
А мне говорили, будто правда. По-вашему, выхо-
дит, небылица, не мне судить. А еще, слышно, вра-
98
та в замке, построенном среди гор, могут ведьмой
оборотиться.
(Главный спутник спрашивает, как это может
быть.)
Да вот поставить врата поставят, но починить забу-
дут. Сгниют створки, отвалятся, а столбы от этих
самых врат торчат себе на месте, обрастают мохом...
Потом появятся у них глаза, рот и уши, руки и
ноги, и получатся «отвратные» ведьмы. Вот это уж
правда истинная.
(Главный спутник не соглашается: быть этого
не может.)
Да ведь поэтому горную ведьму и прозвали у нас
«отвратным» чудищем.
(Главный спутник говорит: «отвратный» значит
«уродливый». Уродливая она бесовка.)
Вот те на! Выходит, я толкую слова вкривь и вкось.
А встретил вас, господ из столицы, и вы меня вра-
зумили, большое спасибо. Слышал я, что еще мо-
жет ведьмой оборотиться, да запамятовал... Ага,
вспомнил! Клубень ямса.
(Главный спутник спрашивает, почему.)
Польют с утра до вечера сильные дожди, случится в
горах оползень, и выйдут наружу клубни ямса, бу-
дут мокнуть под дождем. А клубни эти, сами знае-
те, волосатые. Побелеют у такого клубня волосы,
как у старухи, мало-помалу появятся глаза и рот,
уши и нос, вырастут ноги и руки... И оборотится
клубень ведьмой.
(Главный спутник по-прежнему не верит.)
Так, вы думаете, недостаточное это дело? Ну что ж,
пожалуй, оно так на самом деле, навряд ли какой-
то клубень ямса может ведьмой оборотиться. И то
99
сказать, не очень-то я в этих делах разбираюсь. По-
звольте спросить вас, как зовут госпожу.
(Главный спутник отвечает, что это танцовщи-
ца — Хякума Ямамба.)
Соберусь-ка я с мыслями. Значит, та женщина, что
встретилась нам в горах, просила госпожу спеть пес-
ню о горной ведьме, тогда, мол, явлюсь в своем ис-
тинном виде. Простите за смелость, но спойте по-
скорее эту песню. Как-никак любопытно увидеть
настоящую ведьму.
Главный спутник соглашается, и сельский житель не-
заметно уходит через боковую дверцу.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Хякума Ямамба
Как странно все, что случилось.
Опомниться не могу.
Да полно, правда ли это,
Или пригрезилось мне?
Но боюсь прогневать бесовку,
Исполню ее приказ.
Главный спутник с другими
спутниками
(песня ожидания)
Вместе с ветром, шумящим в соснах,
Чистый голос флейты летит,
Вместе с ветром, шумящим в соснах,
Чистый голос флейты летит
Над кристальным потоком долины.
Мнится, можно поймать рукой,
Словно чару на Празднике песен,
Отражение ясной луны,
И так ясно звучат напевы
Лунной ночью в глубинах гор.
1ОО
Под звуки музыки на мосту появляется горная ведьма
с посохом в руке и останавливается возле первой сосны.
Горная ведьма
О, до чего мрачна и угрюма
Глубокая эта долина!
О, до чего мрачна и угрюма
Глубокая эта долина!
Бичами хлещут мертвые кости свои
И плачут — плачут демоны в зимнем лесу,
Стеная, злую карму свою клянут.
А небожители на кладбище летят,
Чтоб цветами останки свои почтить,
Радуясь, что творили при жизни добро.
Но поистине едины добро и зло.
Чему же радоваться? О чем же скорбеть?
Все вещи являют истину нашим очам.
Быстрый поток исчезает в туманной дали.
Острые скалы и кручи уходят ввысь.
Гора — и снова гора.
(Опираясь на посох, выходит на сцену.)
Какой искусный ваятель, скажи,
Вытесал эти зеленые скалы?
Поток — и снова поток...
Какой красильщик, где и когда
Окрасил эти волны лазурью?
Хякума Ямамба
О, ужас! О, страх!
Из чащи темных деревьев,
Застлавших сиянье луны,
Нездешнее выходит созданье,
Пугающе грозен лик.
Ужели горная ведьма
И вправду идет сюда?
Горная ведьма. Вы и сами могли бы
догадаться, ведь я только что намеком подсказала
вам правду. Но не бойтесь меня.
101
Хякума Ямамба
Трепеща от ужаса, я гляжу.
Выходит она из глубокой тьмы,
Черной, словно ягоды тута,
И хотя говорит она, как человек,
И приняла человеческий облик...
Горная ведьма
Но спутаны волосы ее,
Как занесенный снегом кустарник...
Хякума Ямамба
Глаза, как звезды, горят огнем...
Горная ведьма
А чему уподобить цвет лица?
Хякума Ямамба
Красным черепицам на кровле...
Горная ведьма
Где грозятся лики чертей.
Хякума Ямамба
Увидеть ночью ее в первый раз...
Горная ведьма.
На что, скажи мне, это похоже?
Горная ведьма и Хякума Ямамба
(вместе)
Некогда, в старину...
Хор
Темной дождливой ночью
Демон одним глотком,
Темной дождливой ночью
Демон одним глотком
Под грохотанье грома
Женщину проглотил...
102
Ужас сегодняшней ночи
Старый этот рассказ
Мне на память приводит...
Другу сказала она:
«Что это? Белый жемчуг?»
Мне суждена, страшусь,
Та же печальная участь.
Сгину, как капля росы.
Горная ведьма низко опускает голову.
«Как стыдно, как горько мне слушать
Такие рассказы людей!
Как стыдно, как горько мне слушать
Такие рассказы людей!»
Горная ведьма. На тысячу золотых не
променял бы поэт одно-единственное мгновение ве-
сенней ночи, когда «цветы чистейший льют аромат,
луна подернута дымкой».
А для меня столь же дорог
Этой ночи малейший миг,
Ведь я так долго мечтала
Встретиться с вами хоть раз,
Вашу послушать песню...
Молю вас, пойте скорей.
X я к у м а Ямамба
Все отговорки напрасны,
Стоит ли тратить слова?
Спорить с ней я не смею
В темных ущельях гор...
Горная ведьма
С криком хлопает крыльями птица...
(Взмахнув руками, ударяет в ладоши.)
Хякума Ямамба
Водопад бьет в барабан...
103
Горная ведьма
Кружатся белые рукава...
Хякума Ямамба
Словно вьются в танце снежинки,
Лепестки сливы летят...
Горная ведьма
Но закону единому Будды
Что неподвластно, скажи?
Хор
Зло и добро бытия
Влача, как тяжелую ношу,
Зло и добро бытия
Влача, как тяжелую ношу,
Ведьма обречена
Блуждать по горным дорогам.
О, печальный удел!
Горная ведьма отдает слуге посох и берет в руки веер, потом
садится посреди сцены на складную скамейку.
Горная ведьма
Заоблачная гора
Началась с пылинки подножья,
Но возносит к небу свой пик
Высотою в тысячу сажен.
Хор
Море росинки родят,
Падая капля за каплей
С побегов мелкого мха
Медленно, неприметно,
И вот зашумел океан,
Валы до небес взлетели.
Горная ведьма
Долины отзывы глухие,
Как в чреве пещер,
104
Шепот слабого эха в чащах
На склонах гор...
Хор
Словно безмолвия голос,
Голос тишины.
Пожелала некогда дева
Дол такой сыскать,
Где не будил бы эха
Самый гулкий звук.
Здесь сбылось бы ее желанье:
Вот он, этот дол!
Горная ведьма
А в самой темной теснине
Хижина скрылась моя.
Так высоки эти горы!
Море закрыли собой.
Так глубока долина!
Поток затерялся на дне.
Хор
Впереди бесконечное море
Стелет воды свои,
Свет луны в нем сияет —
Вечной истины свет.
Позади на скалистых кручах
Сосны шумят, шумят
О радости, о постоянстве,
Сон разгоняют пустой.
Горная ведьма
Карающий бич, в траве истлевая,
Светляками вдаль улетел.
Хор
Барабан увещания, мохом заросший,
Не пугает более птиц.
Здесь царство тишины и покоя.
Л
1Й
105
В самом сердце гор,
Где все вокруг незнакомо,
Где не сыщешь тропы,
Только усилит тоску
Кукушки крик одинокий,
Гулкий стук топора
Лишь углубит молчанье.
Вершина истины высоко вознеслась,
Не так ли дух стремится к просветленью?
Долина, где не виден солнца луч,
Путь милосердия собою знаменует,
(Торная ведьма веером показывает вниз.)
Спускается до самых недр земли.
(Встает и начинает танец странствия.)
Не ведает горная ведьма,
Где родилась она,
Нет для ведьмы приюта.
Ведут ее облака,
Потоки покажут дорогу...
Ни одной не минует горы.
Горная ведьма
К миру людей непричастна,
Я от них далека.
Хор
Как изменяет облако
Легко очертанья свои,
Так в цепи перерождений
Принял мой исконный дух
Временно облик ведьмы.
Вот я пред вами стою!
Но если понять глубоко
Высший закон бытия,
Праведность и неправда —
По существу одно.
106
Земные краски лишь морок,
Обман очей, пустота.
Оттого так переменчив,
Многообразен наш мир:
Устав, заповеданный Буддой,
И житейская суета,
Мутные низкие страсти
И просветленье души...
Будды есть в этом мире,
Есть в нем разные твари,
И среди несчетных созданий
Блуждает горная ведьма.
«Весной зеленеет ива,
Лепестки сливы алеют».
Сколько разных цветов!
И мне случается, ведьме,
Порою людей посещать.
Когда на горной дороге
Усталый вздремнет лесоруб
В тени цветущих деревьев,
Приму на свое плечо
Его тяжелую ношу
И вместе с вечерней луной
Из горных теснин я выйду,
Домой его провожу.
И если в хижине дева
Ткет на своем станке
Холст из древесных волокон,
Войду я через окно.
Нити сплетаю ей в помощь,
Как соловей прядет
Тонкие нити ивы,
Летая среди ветвей.
Бывает, в домах прядильщиц
На время я поселюсь,
Незримо для взора людского
Я творю лишь добро,
Но невидимою бесовкой
Поселянки меня зовут.
Горная ведьма
Горестна жизнь бедняков!
На дочерях, на женах
Так одежды легки,
Словно скорлупка цикады.
Хор
Не отряхнут рукавов,
Инеем занесенных.
Он блещет в лучах луны
Осенней студеной ночью.
Если же в поздний час
Прачек сморит усталость,
Если выпадут вдруг
Вальки из рук онемелых,
Сотнями голосов,
Тысячекратным эхом
Опять вальки застучат
По деревянным скаткам.
А люди лишь говорят:
«Это проделки ведьмы!»
Вернетесь в столицу опять,
Помяните меня добрым словом,
Рассейте ложь обо мне.
Но нет, эта самая мысль —
Глубокое заблужденье!
Отбросим же прочь навсегда
Все земные заботы.
Зло и добро бытия
Влача, как тяжелую ношу,
Ведьма обречена
108
Блуждать по горным дорогам.
О, печальный удел!
Горная ведьма
Усталым шагом бреду...
Хор
С одной горы на другую.
Горная ведьма, берет в руки посох и, постукивая им все быст-
рее и быстрее, тяжелым шагом обходит сцену, потом посреди-
не помоста устало падает на колени, поворачивается кругом и
встает на ноги.
Горная ведьма.
Если двое путников отдохнут
В сени одного древа,
Зачерпнут пригоршню воды
Из одного потока.
Значит, крепко связала их
Карма прошлых рождений.
(Обращается к Хякума Ямамба.)
Ведь мы связаны много крепче!
Ведьмы имя стократ помянув,
О моих беспросветных скитаньях
Пели вы под вечерней луной.
Эта песня вам озаряет
Темный жизненный путь.
Нет, не выдумка, не забава —
Гимн во славу Будды она.
Ах, до чего же мне жаль
Разлучаться с вами!
Но пора сказать вам: прости!
Ухожу я в горы.
Хор
Там ветки ранней весной
Ждут цветов не дождутся...
109
Горная ведьма
Любуясь на вишни в цвету,
По горам кружу я.
Хор
А осенней порой я ищу
Скалу или кручу,
Где всего прекраснее вид
В ясном лунном сиянье.
Горная ведьма
Любуясь осенней луной,
По горам кружу я...
Хор
Зимой в нетерпенье гляжу
На темные тучи.
Дождем набухли они,
Скоро ль снег посыплет?
Горная ведьма
Любуясь на белый снег,
По горам кружу я...
Хор
Круг за кругом — и снова круг,
Коловращение без конца.
Слепая привязанность к земле —
Туча, темнящая лунный свет.
Пыль вожделений свилась клубком,
Так горная ведьма родилась.
Глядите, глядите на демонский лик!
Вот она поднялась на скалу,
В долине это отозвалось.
Гора и снова гора,
Так круг за кругом...
Гора и снова гора,
Так круг за кругом...
110
В свой нескончаемый путь
Уходит ведьма.
Была здесь только сейчас
И вдруг — исчезла.
Перевод В. Марковой
1 «Крокодилья пасть» — гонг с отверстием, подвешивае-
мый возле храма.
111
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
КНЯЗЕК. КЁГЭН
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Д а й м ё 1 — в татээбоси2, в нагабакама3, с коротким мечом.
Слуга — в хамбакама4.
Д а й м ё. Я знаменитый даймё. Звучит-то это
громко, а вот слуга у меня всего один, да и тот от-
правился куда-то, не спросив разрешения. Говорят,
что вчера вечером он вернулся. Схожу-ка я к нему
и задам головомойку. Вот и его дом... Этот пройдо-
ха сразу узнает меня по голосу и, конечно, притво-
рится, что его нет дома. Но я изменю голос. Эй,
откройте!
Слуга. Ой, что это? Кажется, стучат. Кто там
изволит быть?
Даймё. Вот ты где, бездельник!
Слуга. О-о!
Даймё. Ты что же, голос своего господина не
узнаешь? Это ли не доказательство твоего вероло/и-
ства? Куда это вы, сударь, изволили уходить, не спро-
сив разрешения?
Слуга. Ах, господин мой, да ведь я у вас
единственный слуга, спрашивай не спрашивай, все
равно не отпустите, вот я и решил тайком побы-
вать в столице.
112
Д а й м ё. Да где это слыхано, чтобы слуга ухо-
дил, да еще в столицу, без разрешения господина
своего? Ну погоди, дождешься ты у меня. Вот него-
дяй! Хотел я тебя тут же убить, но раз ты побывал в
столице, так желательно мне послушать, что ты там
видел. Так и быть, на сей раз прощаю. Ну, бездель-
ник, подойди ко мне поближе, спрашивать буду.
Слуга. Слушаюсь.
Д а й м ё. Хотел было сегодня проучить тебя, да
уж ладно, в другой раз ты у меня вдвое получишь.
А теперь рассказывай, что ты там видел в столице.
Слуга. Ах, господин мой, везде царят мир и
спокойствие, и люди пребывают в благоденствии:
одни цветущими вишнями любуются, другие на лоне
природы отдыхают, кругом шатры раскинуты, а в
них пир горой идет: тут тебе и песни, и пляски,
вино рекой льется...
Д а й м ё. Да уж что там говорить... А чего-
нибудь особо примечательного не было?
Слуга. Как же, песню я одну выучил.
Д а й м ё. А для чего тебе вздумалось заучивать.ее?
Слуга. Разве я не знаю, что господин у меня
знатный даймё и на пирах в своем клане изволит
почетное место занимать? Но только случается, когда
дело доходит до того, чтобы показать себя в тонком
искусстве танца да песни, смотришь, иной человек
почетного места лишается и оказывается на самом
последнем. Вот я и запомнил песню, чтобы и вы
узнали ее.
Даймё. Это мне нравится! Молодчина! А
хорошо ли ты заучил ее?
Слуга. Лучше некуда!
Даймё. Тогда спой, а я послушаю. Давай
скамеечку!
Слуга. Слушаюсь!
Даймё. А не позвать ли музыкантов?
Слуга. Нет, не нужно. Музыка будет звучать в
сердце моем.
113
Д ай м ё. Прекрасно. Пой, я ЖДУ-
Слуга
О славный даймё!
Имя твое
Будет вечно в веках,
Как вечно
Сосна зеленеет.
Вижу, по вкусу вам пришлось. Спою еще раз, пора-
дую ваше сердце.
Даймё. Да как ты смеешь? Знаешь ли ты
историю этой песни или по невежеству своему не
знаешь и потому решился спеть ее мне?
Слуга. Нет, ничего такого не знаю.
Даймё. Следовало бы тебе за эту песню голову
с плеч снести, да так и быть, сперва вразумлю тебя,
а уж после убью. Подойди сюда!
Слуга. Слушаюсь.
Даймё. Так вот. Отец моего отца доводился
мне дедом, а отец моего деда приходился мне пра-
дедом. Было все это в древние-древние времена, еще
в ту пору, когда Садато из дома Абэ стал лагерем на
реке Коромо в провинции Осю. И вот, пока он там
самоуправством занимался 5, прибыл из столицы для
усмирения его великий полководец, а полководцем
этим был сам Хатиман-доноб. Началась тут великая
битва, осада следовала за осадой, бои шли девять
лет, а потом еще три года, а всего двенадцать лет и
три месяца. И вот однажды собрал тот полководец
великий пир, на который и мой прадед явился.
Много было вина выпито и песен спето во славу
полководца, а когда настал черед моего прадеда, встал
он почтительно, достал из-под лат веер и, постуки-
вая им по длинной ручке черпака, пропел:
О славный даймё!
Имя твое
Будет вечно в веках,
114
Как вечно
Сосна зеленеет.
Трижды спел он эту песню, и так она великому
полководцу по душе пришлась, что он изволил осу-
шить три чарки подряд. Вскоре после этого вели-
кий полководец разбил врага и объединил всю стра-
ну. Люди говорили, что причиной тому была не
иначе, как та самая песня. И тогда был построен
алтарь, а на нем поставлен каменный ларец. Как
споют эту песню, так кладут свиток в ларец, спо-
ют — и опять в ларец, и под конец даже крышку
на этом ларце подняло. И тогда обмотали его свя-
щенной веревкой в семь рядов. И эту святую песнь,
которую люди так чтут, ты, злодей, украл и осмели-
ваешься распевать ее! Это же святотатство!
Слуга. Да ведь ее поет вся столица.
Даймё. Как? Значит, ты выучил всю столицу
петь ее? Нет тебе спасенья, несчастный. Приготовься
же! Сейчас снесу тебе голову... Ну, что ты ревешь?
Может, ты жалеешь жену и детей своих, которые
остались на родине? Может, хочешь сказать что-
нибудь в свое оправдание перед тем, как я всажу в
тебя меч по самую рукоятку? Говори, а потом я
тебя убью.
Слуга. О нет, господин мой, не боюсь я
меча и не печалюсь о жене и детях. Но не успели
вымолвить вы: «Приготовься, убью тебя!» — как
вспомнил я, что однажды, прислуживая вашему
почтенному прадеду, о котором вы только что
изволили рассказать мне, запнулся я о край ци-
новки и уронил чашку. «Растяпа, неуч!» — крик-
нул он и, схватив сякухати7, задал мне трепку.
Хотите верьте, хотите нет, но только стоило вам
воскликнуть: «Готовься! Убью тебя!» — как почтен-
ный прадед ваш, словно живой, у меня перед
глазами встал. И до чего же вы были похожи на
него в эту минуту!
№
115
Даймё. Что ты говоришь! Неужели это прав-
да, что я так похож на своего прадеда?
Слуга. Как две капли воды.
Даймё. Эх! Хотел я тебе голову снести, но
теперь рука не поднимается. Ладно, все прощаю.
Слуга. Неужели это правда, господин мой?
Даймё. Видишь, и меч в ножны вложил.
Слуга. Смотрю, совсем как прадед вы, и так
же отходчивы.
Даймё. Послушай, а когда я так повернусь,
похож я на него? А так, походкой схож?
Слуга. Не отличишь, уж извольте мне пове-
рить.
Даймё. На вот, дарю тебе i-иеч.
Слуга. О, если бы только видел ваш прадед,
как вы дали мне этот меч! В жизни такого сходства
не встречал.
Даймё. На, дарю тебе и этот короткий.
Слуга. О, как вы похожи на него!
Даймё. Нет, не говори мне больше об этом
сходстве. Прадед стоит, как живой, перед глазами,
и сердце наполняется тоской... Да что со мной? Или
я не знаменитый даймё? Не к лицу мне горевать,
пойдем домой, будем веселиться.
Слуга. Вот так-то лучше будет.
Даймё. Иди ближе ко мне, еще ближе. Ха-ха-ха!
Перевод В. Логуновой
1 Дяймё — князь.
2 Татээбоси — парадный головной убор.
3 Нагабакама — длинные нарядные штаны.
4 Хамбакама — укороченные шаровары.
5 Имеется в виду мятеж 1062 г. против сёгуна Минамото
Ёриёси, возглавленный князем Абэ Садато.
6 Хатиман-доно, или Хатиман-Таро,— прозвище сёгуна Ми-
намото Ёсииэ, сына Ёриёси (умер в 1108 г.).
7 Сякухати — длинная толстая бамбуковая флейта.
116
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
ЧЕРТОВА ЧЕРЕПИЦА.
КЁГЭН
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Господин — в нагабакама, с коротким мечом.
Слуга — в хамбакама, подвязан узким поясом.
Господин. Почтеннейшая публика, меня все
знают. Надолго задержался я в столице, зато все
тяжбы разрешены в мою пользу, и я получил разре-
шение вернуться на родину. Эй, слуга Таро!
Слуга. Здесь я.
Господин. Так вот, надолго задержался я в
столице, но все тяжбы разрешены в мою пользу, и
я получил разрешение вернуться на родину. Да, удачи
сопутствуют мне и, наверно, потому, что я усердно
поклоняюсь храму Инаба. Вот и сейчас, прежде чем
отправиться на родину, решил я посетить храм и
помолиться. Пойдешь со мной.
Слуга. Слушаюсь.
Господин. Хочу у себя на родине тоже храм
Инаба построить.
Слуга. Хорошее дело задумали.
Господин. Вот мы и пришли. Помолимся.
Слуга. Да, да, помолимся.
Господин. Непременно такой же храм дома
построю. Рассмотри его хорошенько.
Слуга. Слушаюсь, ваша милость.
Господин. Слышал я, что этот храм постро-
ен мастерами из Хида. Прекрасный храм!
Слуга. Да, красивый храм, что и говорить.
Господин. А что это там на кровле, вон на
том углу?
Слуга. Это называется чертова черепица1.
Смотрите, как ловко она сделана. Господин мой, да
вы никак плачете? Что с вами?
Господин. Ах, эта чертова рожа на черепице
точь-в-точь моя старуха. Потому я и плачу.
Слуга. И верно, ни дать ни взять моя госпожа.
Господин. Смотрю я на эти глаза, как
тарелки, ну точь-в-точь как у нее.
Слуга. И рот до ушей — все как у нашей
госпожи.
Господин. Не иначе кто-то видел мою
старуху и вылепил ее на этой черепице.
Слуга. Вот чудеса!
Господин. Нечего тут раздумывать, я ведь с
удачей домой возвращаюсь. Радоваться надо мне, а
не плакать. Поедем домой, будем радоваться и ве-
селиться.
Слуга. Вот это хорошо! Это куда лучше, чем
плакать!
Господин. Смейся же, смейся.
Перевод В. Логуновой
1 Черепица в форме головы черта, установленная на коньке
крыши, якобы отпугивает злых духов.
118
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР Гй
ЗЯТЬ, СПОРЯЩИЙ
ИЗ-ЗА ВОДЫ. КЁГЭН
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Зять — в хангамисимо 1, с лопатой. А
Тесть — в хангамисимо, с мотыгой. /й
Жена — в хакукосодэ2 и юбоси 3. Щ
W
Тесть. Я крестьянин из здешних мест. Всходы 1
в этом году небывалые, посмотришь на поле — и £
сердце радуется. Да на беду погода все время стоит ЭД
жаркая. Дождя, кажется, не предвидится. На поле S
совсем воды нет, вот и приходится каждый день W
сюда ходить, смотреть, чтобы посевы не засохли. V
Опять на небе ни облачка. А как нужен дождь! Вот Д
и мое поле... $
Ну и всходы, загляденье! Хм... В прошлый раз я Й
все тут устроил так ловко — пустил на поле воду, a Wj
теперь изволите видеть... Кто-то мой желоб закрыл у
и пустил воду на соседнее поле. Ну и наглость! Со- I
седнее поле, правда, не совсем чужое, оно зятю мо- А
ему принадлежит. Но разве так можно?.. А я сно-
ва к себе всю воду пущу. Пошла, пошла, вода! Вот д
так, хорошо. В такую засуху даже родственникам w
надо держать ухо востро. Придется посторожить у
здесь.
119
Зять (к публике). Разрешите представиться, я
крестьянин из здешних мест. Погода весной была
на редкость хорошая, всходы удались на славу, да
на беду дождя .давно нет, земля пересыхает, прихо-
дится все время за полями присматривать. Вот и
сейчас иду туда. Если бы хоть раз дождик прошел,
тогда и желать было бы больше нечего. Эх, дождя
бы, дождя!
Вот и мое поле. Ну и всходы, загляденье!.. Даже
на межах взошло, не то, что у других... Что это та-
кое? В прошлый раз все устроил, пустил воду на
поле, а сейчас кто-то желоб закрыл и воду на со-
седнее поле пустил. Правда, соседнее поле не со-
всем чужое, тестю принадлежит. Ай-ай-ай, неслы-
ханное дело!
Тесть. Кого вижу! И ты сюда пришел?
Зять. Да вот, пришел поле посмотреть.
Тесть. А дождя-то все нет и нет.
Зять. Беда, ни облачка...
Тесть. Говорят, вчера в деревне собирали всех.
Не слыхал, о чем разговор шел?
Зять. Да, действительно, собирали. А гово-
рили все о том же дожде. Решили моление устро-
ить, дождя просить. Деревня есть деревня — одни
кричат, что пляску надо устроить, другие требуют
борьбы сумо, словом, каждый свое. Тут староста
вмешался: лучше всего, говорит, пляска. На том и
порешили.
Тесть. У нашего старосты память на удивле-
ние хорошая. Когда-то тоже дождя не было, а как
пляску устроили, так и пошел.
Зять. Вот как! Молодежь особенно довольна,
уже начала готовиться: танцы разучивает, одежду
шьет. Такое оживление в селе.
Тесть. Постой, что это ты делаешь?
Зять. Как что? Воду на поле хочу пустить.
Тесть. А я-то думал и гадал, чьи это проделки,
оказывается, твои. Да ведь я тебе тестем прихожусь,
120
а это все равно что родной отец. Если бы кто чужой
такими делами занимался, ты бы должен был оста-
новить его, а ты сам так поступаешь, да как у тебя
руки поднимаются?
Зять. Да ведь тогда я тоже могу сказать, что я
ваш зять, а зять — это все равно что родной сын,
так как же вы можете с поля все равно что родного
сына своего воду к себе отводить?
Тесть. Постой, постой! Ты скажи сперва,
кому этот колодец принадлежит.
Зять. Он для всей деревни вырыт.
Тесть. Для всей деревни, говоришь? А сам
норовишь один из него воду брать?
Зять. В такое время, как сейчас, с этим не
считаются.
Тесть. Ах так, ну и я не буду считаться!
Зять. Стой, что ты водой брызгаешься?
Тесть. Ой, это я нечаянно, прости, пожалуй-
ста!
Зять. Ах, нечаянно? Ну и я тоже нечаянно,
вот тебе!
Тесть. Да я же сказал тебе, что нечаянно, а ты
нарочно брызгаешься. Так вот же тебе, я тоже не-
чаянно!
Зять. Вот и я нечаянно! А ты что, песком
кидаться начал? Ну, уж этого я тебе не спущу! Вот
тебе!
Тесть. Ты чего же это в меня грязью броса-
ешь?
Зять. Стой, никуда от меня не убежишь!
Тесть. Ах, ты так? Ну, этого я тебе не прощу!
Жена. Ой, что это такое? Помогите кто-ни-
будь, на помощь, остановите их!
Зять. А, жена! Ну, хватай его за ноги, ноги
держи!
Ж е н а. Держу, держу!
Зять. Наша взяла, наша взяла! Ну, жена, иди
сюда.
121
Жена. Послушай, батюшка, на праздник-то
мы все-таки придем к тебе.
Тесть. Что? На праздник? Я тебя встречу,
негодяйка! Стой, стой, куда ты? Не уйдешь! Не уй-
дешь!
Перевод В. Логуновой
1 ^ангамисимо — наряд, состоящий из накидки и укоро-
ченных шаровар.
2 Какукосодэ — женское кимоно.
3 Юбоси — головная повязка.
122
ДЗЁРУРИ.
КЛБУКИ.
ТИКАМАЦУ МОНДЗАЭМОН
КОПЬЕНОСЕЦ ГОНДЗЛ
В ДВОЙНОМ ПЛЛЩЕ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Рассказчик.
С а с а н о Гондза — копьеносец, 25 лет.
Аса к а Итиносин — самурай, 49 лет.
О-Сай — его жена, 37 лет.
0-К и к у, 13 лет
С у т э, 4 года
} их дочери.
Торадзиро — их сын, 9 лет.
Иваки Тютабэй — отец О-Сай, 68 лет.
Мать 0-С а й.
Иваки Дзимпэй — брат О-Сай, 34 года.
Кавадзура Баннодзё — самурай, 27 лет.
0-Ю к и — его сестра, 18 лет.
Кормилица.
Кормчий.
М а н - служанка 1 в Итиносина.
Су г и — кухарка J
Слуги, служанки, танцовщицы, толпа.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Ристалище возле храма.
Рассказчик
Покидает свой мирный край
Этих мест властелин
И едет в Эдо.
Вместе с ним самурай
Асака Итиносин
Оставляет свой дом.
Свитою окруженный,
По долгу вассала едет князь
На поклон сёгуну.
Итиносин, его приближенный,
Со своею усадьбой простясь,
Покидает детей и жену.
Молодые самураи,
Оставшиеся без дела,
Целый день
На конях гарцуют, играя,
Мечут копья и стрелы
В мишень.
Напрягая тугую тетиву,
Повторяя воинскую науку,
Отважные, стройные,
На скаку приминая траву,
Глаз упражняют и руку
Молодые воины!
Вот один ловкач,
Наклонясь крепким станом,
Летит вдоль ристалища
На коне буланом.
Все гонятся вскачь,
Но никто не догнал еще.
Где за древним храмом аллеи
Ветром прибрежным полны,
Где бушует прибой с размаха,
Этот всадник, коня не жалея
И не ведая страха,
Так и чудится, прянет в волны!
Самураев немало у князя.
Но всех ловчей и красивей,
Всех искусней в воинском деле
125
Копьеносец Сасано Гондза.
Даже песню про него сложили:
«Храбрый и пригожий
Копьеносец Гондза!
Князю нет дороже
Копьеносца Гондзы!
Не полюбит кто же
Копьеносца Гондзу?»
Он, словно свежий плющ,
Вокруг ствола готов обвиться.
Лицом красив он, строен станом.
И девушки и юноши не могут
Не заглядеться на него!
А конь его —
Могучий конь!
Он вскормлен молодой травою,
Он выхолен и выглажен.
Он бьет
Передними ногами, он грызет
Стальные удила.
Спадает пена,
Как хлопья снега. Шерсть его
Как розоватый месяц на восходе.
Хвост ниспадает,
Словно ветви ивы...
Цок-цок-цок-цок!
Могучий и отважный конь!
Он пляшет, стройными ногами
Переступая по траве,
А всадник держится в седле умело,
По всем законам оцубо —
Искусства верховой езды.
Вот всадник натянул
Упругие поводья.
Он напряженно за конем следит,
А два конюших держат под уздцы
Лихого скакуна.
126
Наездник крикнул. Слуги
Отпрянули,
И резвый конь
Заржал и по полю помчался.
Как вихрь он вырывается на волю,
взметая хвост и чёлку.
И от порыва ветра
Взметаются усы конюших.
Вихрь раздувает всадника одежды,
И мелкими волнами
Вьется грива
Горячего коня.
Скок-скок-скок-скок!
Вот всадник возвращается
И снова
Уносится по кругу...
И вековые сосны
Ветвями задевают рукава
Его одежды.
Вековые сосны
Или красотки в восемнадцать лет?
Красавица в нарядном кимоно
(Узорный шелк
Столичного рисунка
И рукава почти что до земли!),
В большой плетеной шляпе.
Она, конечно, самурая дочь,
И с нею женщина, должно быть
Кормилица,
Какой-то держит сверток.
Красавица бросает взгляды
На всадника,
Косит зрачками
Продолговатых, узких глаз.
И нет сомненья, что она
Наезднику знакома.
То, словно испугавшись,
127
Она проворно отбегает прочь,
То преградить дорогу норовит.
А норовистый конь
Рвет удила
И прибавляет шагу. Гондза
Коня нарочно шпорит, понукает
И подбодряет криком, словно
Прекрасной девушки не замечая.
Он то и дело
Подстегивает скакуна кнутом,
Как будто намекая на размолвку
Любовную.
«Рин-рин-рин-рин!» — звенят копыта,
И — «хлоп-хлоп-хлоп!» —
Похлопывают по бокам коня
Попонки из тисненой кожи.
Как вихрь
Взмывает всадник в вышину,
Копыта не касаются земли!
И снова слышен
Звонкий дробный топот,
И по краям ристалища
В ответ
Трепещет и шуршит
Бамбуковая поросль.
Так, тяжело дыша,
Носился целый час
Вдоль по ристалищу,
Размером
В два те пять танов1,
Красавец Гондза,
Показывая ловкость и искусство.
Не только сам скакун,
Седло, попоны
И даже стремена
От пота взмокли. Наконец
Усталого остановил коня
128
Усталый всадник.
«Изволили закончить?» — подбежали
К нему конюшие и слуги.
Г о н д з а
Единым духом сбегайте домой
И принесите авасэ-халат,
И помогите мне переодеться.
А вы, конюшие,
Ступайте к храму,
Там можете немного отдохнуть.
Рассказчик
«Мы повинуемся!» —
Конюшие сказали
• И тотчас удалились.
Когда велит хозяин погулять,
Тогда и у ленивых слуг
Вдруг легкость появляется в ногах.
Едва уйти успели слуги,
Как девушка-красавица
Проворно
Приблизилась и обхватила ногу
Наездника,
Продетую в изогнутое стремя.
0-Ю к и. Здравствуйте, господин Гондза! Как дав-
но мы с вами не видались! Благодарение небу, вы
бодры и здоровы по-прежнему. Полно вам притво-
ряться, что вы меня не узнаете. Ах, бедная лошад-
ка, и она уже утомилась. Так ли уж было вам необ-
ходимо именно сегодня битый час, не замечая меня,
скакать взад и вперед? Если я стала вам ненавист-
на, так уж лучше, чем избегать меня, сразу раздави-
ли бы насмерть копытами вашего коня!
О да! Вы хоть и самурай,
Но бессердечный человек,
И ваше слово —
9—402
129
Наверное, пустое слово.
Умеете вы обольщать и лгать!
Рассказчик
В ее глазах, глядевших гневно,
Блеснула влага.
Да, женщины на слезы слабы!
Г о н д з а. К чему эти упреки, О-Юки-доно! Ты
знаешь сама: с разными девушками — разное об-
щение. Разве посмеет копьеносец Гондза морочить
сестру благородного Кавадзуры Баннодзё, словно ка-
кую-нибудь распутную девку или продажную дзё-
ро 2?
Нет, сердце у меня не изменилось!
Но не хотелось мне,
Чтоб слуги
Увидели нас вместе
И потом
Про нас болтали на конюшне!
Вот и скакал я,
Сам себя не помня,
Как будто я по воздуху летел,
Не зная, как скачу, куда скачу!
Ты видишь: весь я потом обливаюсь.
А ты, кормилица, тоже хороша! Голова у тебя, вид-
но, совсем стала бестолковая. Здесь, в усадьбе, не-
мало завистливых глаз. А ты, вместо того чтобы вра-
зумить молодую девушку, пускаешься вместе с ней
в далекий путь, выводишь ее на открытое поле, где
все могут ее увидеть. Ведь если пойдут о нас дурные
слухи среди вассалов князя, то моей службе выйдет
помеха!
А если клятвами мы обменялись,
Знай, все обеты
Остаются в силе.
130
Напрасно ты тревожишься. Немедля
Воспитанницу уведи домой!
Скорей ступайте. Вам нельзя
Здесь оставаться, на открытом месте.
Рассказчик
Так говоря,
Он тронул скакуна.
Но в гневе
Кормилица его остановила,
Схватив рукой за стремя.
Кормилица. Как? Называть меня бестолко-
вой и безголовой? Нет уж, такие слова вы лучше
бросьте! Слышите, господин Гондза? Не я ли сама
минувшей зимой свела вас с госпожой О-Юки в
моем собственном доме? Вы скажете, что забыли
про это? Разве тогда вы говорили, что на этом все и
кончится? Нет, О-Юки не такая девушка, которую
продают на одну только ночь! Ах-ах, это уж слиш-
ком обидно! С той самой ночи от вас ни слуху ни
духу, как говорится, ни груши, ни камешка! Пись-
мо вам пошлешь — вы велите передать на словах:
ответ, мол, скоро будет. А была ли хоть раз получе-
на весточка от вас, хоть какое-нибудь письмишко?..
У госпожи О-Юки нет ни отца, ни матери. Одна я
и холю ее, и оберегаю. Я всегда готова помочь вам
обоим.
Что стоило б сказать вам хоть словечко
Про свадьбу
Господину Баннодзё?
Веселую мы свадебку сыграли б!
А вы молчите.
В рот воды набрали.
Ну, что ж! Желаете ее в супруги,
Или она вам не по сердцу?
Так прямо и скажите!
131
9*
А я уж знаю,
Что тогда мне делать!
Да и впрямь, разве я расхвасталась только потому,
что сама ее вырастила, своими руками воспитала?
Да только слыханное ли это дело, чтобы такую де-
вицу — да я бы не дозволила ни одному мужчине и
пальцем до нее дотронуться! — чтобы такую деви-
цу в восемнадцать лет, в самом цвету, как говорит-
ся, чтобы такое лакомое блюдо отведали разок, да и
отодвинули в сторону или стали разбрасывать, ко-
вырять палочками, дескать, нет больше желания,
аппетит прошел? Э, нет! Так дело не пойдет, ша-
лишь!
Г о н д з а. Ты права, ты права, кормилица! Я по-
нимаю твой гнев. Но сама сообрази: писем я вам
не писал, опасаясь, как бы посланец не потерял
письма. Так и случилось, что я не порадовал вас
весточкой; это, конечно, моя вина. А с братом
О-Юки мы близкие товарищи: вместе обучаемся чай-
ной церемонии у нашего наставника Асака Итино-
сина, вместе прислуживаем ему за столом. Но толь-
ко нрав у Баннодзё неровный, вспыльчивый, опасно
молвить ему неосторожное слово. Да и не подобает
мне, юноше, так прямо от себя заявить: отдай, мол,
мне сестру твою в жены! Вот найду я подходящего
свата и попрошу, чтобы он, как положено, обратил-
ся к обеим сторонам — и ко мне и к Баннодзё.
Мое согласие —
У вас в руках.
Еще добыть необходимо
Согласье господина Баннодзё.
Потом необходимо разрешенье
От старшего
Из здешних самураев,—
Тогда и свадьбу сможем мы сыграть!
Я правду говорю.
132
А если есть
В моих словах хотя крупинка лжи,
Пусть наземь упаду с коня
И пусть
Мой конь меня копытами раздавит!
Поклялся я.
И сердца глубина
И мыслей истина неколебима!
Рассказчик
От этих слов О-Юки расцвела
Улыбкою. И, взяв из рук
Кормилицы
Закрытый шелком сверток,
Она его развертывает.
О-Ю к и
Милый,
Взгляните! Может быть, и неискусно,
Но вышито для вас
Моей рукой!
Вот пояс! На нем я вышила два герба: ваш герб —
круг, а в нем три полосы, а рядом мой герб — хри-
зантема со стороны стебля и чашечки. Пояс пред-
назначен, чтобы носить за ним оба меча3 — длин-
ный и короткий. Поэтому я с особым старанием
вложила прокладку. Боюсь только, что вам не по-
нравится, как заделаны швы. И все же я шила этот
пояс с мыслью, чтобы он принес вам счастье. С этой
надеждой и вы его носите. Прошу вас, поскорее
найдите свата, и пусть он от вашего имени догово-
рится с братом о свадьбе.
А в ожиданье свадьбы
Пусть этот пояс будет нам залогом
Соединения.
Как этот пояс
Вам тело обовьет,
Так я хотела б
133
Вкруг вас обвиться —
И никогда уже не знать разлуки!
Рассказчик
И с этими словами
Через переднюю луку седла
Расшитый перекидывает пояс.
А Гондза, наклонясь с седла, берет
О-Юки за руку
И крепко пожимает.
Гондза.
Нет слов, чтоб передать
Мою признательность и радость.
Клянусь я Хатиманом4.
Нет в душе
Коварства или помыслов нечестных!
Вот конь мой слышит клятву.
А коню
Позорнее солгать, чем человеку.
Мой конь! Свидетелем ты будешь
Священной клятвы,
Клятвы самурая!
Ты слышишь, конь мой?
Рассказчик
Так клянется Гондза.
Но говорится:
«Ветер дует в ухо
Коню, а из другого вылетает!»
Буланый слушает,
Прядет ушами
И ржет на ветер...
Свернув расшитый пояс, Гондза
Кладет его за пазуху себе.
Гондза.
Смотри, смотри!
Со стороны залива
134
Еще один сюда несется всадник.
О-Юки, это брат твой — Баннодзё!
О-Ю к и
И в самом деле, няня,
Это братец
Проворно скачет на гнедом коне.
Кормилица
Ай-ай! Наш барин ?
Это не годится.
Приметит нас —
Не миновать беды.
Беги за мной!
Рассказчик
И обе побежали
Вдоль по аллее к храму.
Только скрылись,
Как прискакал на поле Баннодзё.
Баннодзё. A-а, Гондза! И ты тоже выехал на
дальнюю прогулку? О, ты усердный копьеносец, да
и с конем обращаешься довольно искусно!
За этот год
Конек твой — лунной масти —
Стал неплохим конем.
Найдется покупатель —
Продай его.
Потом опять купи
Дешевую лошадку!..
Выезди, вышколи нового коня — и его продай за
пять или семь золотых. Так ты и станешь богачом.
Не плохое умение, выгодное искусство. Ты — счаст-
ливчик! Нечего сказать, тебе можно позавидовать!
Рассказчик
Так говорит,
Над Гондзой издеваясь,
135
С привычною насмешкой Баннодзё.
Но Гондза изучил его повадки.
Г о н д з а. О нет! Я не мастер ухаживать за
конем. Я даже не могу давать ему вдоволь корма!
Мой конь только с виду хорош, а в трудную минуту
ни на что не будет годиться! То ли дело у вас: вы
богач, у вас много конюших, да и корма у коней
хоть отбавляй. В решительный час ваш конь резво
поскачет! Победа будет за вами! Берегите же хоро-
шенько вашего скакуна, хольте его, лелейте его!
Баннодзё. А, так! Ты намекаешь, что на
«Вишневом поле» возле замка, когда мы состязались
в последний раз, твой буланый обогнал моего коня?
А ну-ка, потягаемся еще раз!
Объедем поле наперегонки.
Ну что ж ты медлишь?
Значит, ты боишься?
Скачи, скачи!
Рассказчик
Упрямый Баннодзё
Настаивает на своей затее.
Гондза. Охотно готов состязаться, но в другой
раз. Вы сами видите, что я уже давно упражняюсь.
И конь, и наездник — мы оба устали. Я собрался
уже ехать домой.
Итак, в ближайший день
С большой охотою.
Рассказчик
Но Баннодзё
Его не хочет слушать.
Баннодзё. Ты устал? Это только отговорка.
На случай поражения. Просто-напросто ты боишь-
ся проиграть!
136
Знать ничего не знаю. Выезжай
На состязание,
Довольно болтовни!
Рассказчик
И Баннодзё
Натягивает повод,
Готовясь к скачке...
Что было делать
Копьеносцу Гондзе?
Его буланый отдохнул немного.
Да и на всаднике
Подсох горячий пот.
Он повод подобрал и отпустил
По правилам высокого искусства
Ристания «Сакура-гари»5. .
И оба всадника
Сперва налево
Проехали, потом направо,
По кругу провели коней...
И, выровняв их
Голова к голове,
Вскачь понеслись
По примятой траве,
Мчатся вдоль края
Обширного круга,
Сперва стараясь
Не отстать друг от друга.
Три круга
Они проскакали. Потом
Гондза коня
Ударил кнутом,
Крикнул «хо-о!»,
Стременами пришпоря,
И пронесся вперед
Баннодзё на горе!
Хлещет гнедого
137
Баннодзё, озверев.
Но без пользы крик,
И напрасен гнев.
Уж он и хлещет,
И понукает.
Гнедой ни с места:
Ногами брыкает,
Ржет,
Гривой трясет сгоряча,
И разом
Взмыл на дыбы, как свеча,
Не то от боли,
Не то от страха,—
И рухнул наземь
Всадник с размаха!
И, хлопнувшись об камень поясницей,
Несчастный Баннодзё
Невольно застонал от боли.
А челядь вся —
Конюшие, и слуги,
И даже дзоритори 6,
Несущие за господином обувь,—
Не в силах удержаться,
Со смеху так и покатились.
Но Гондза мигом
Соскочил с коня
И подбежал, испуганный.
Гондза.
Беда!
Не причинили вы себе увечья?
Баннодзё. Эй-эй, Гондза, это твой конь —
лунной масти — во всем виноват. Он унизил
меня, из-за него я с гнедого свалился. Подавай
сюда твоего буланого, слышишь? Я зарублю его,
зарублю!
138
Ox, ox, как больно!
Эй, слуги, растирайте поясницу!
Ну где ж твой конь?
Веди его сюда —
Я должен голову ему срубить.
Бездельники, сильнее трите!
И берегитесь,
Чтоб голову и вам я не срубил!
Рассказчик
И незадачливый наездник
Глазами в ярости косил
На Гондзу, и на слуг, и на коней.
Не зная, как начать
И что ответить,
Стоял, застыв на месте, Гондза.
Но тут к ним подошел
Иваки Тютабэй.
Уж почтенных лет,
Старинной складки человек.
Он казначеем был при князе
И ведал подношеньями вассалов,
Да и дарами
От больших господ.
Через два года
Уже семьдесят ему ударит.
Но все еще он телом крепок
И духом бодр.
А голова его,
Старательно обритая,
Как будто
Из меди отлита.
Тютабэй. А, вот вы двое где пребываете! А
я-то намерение имел к вам наведаться на дом.
Весьма удачно, что с вами обоими здесь побесе-
довать могу. Соизволило прибыть послание от ста-
рейших наших из Эдо. По случаю наисчастливей-
ю*
139
шего бракосочетания молодого господина нашего
предлагают нам под конец месяца сего у нас в
замке прием учредить для всех самураев вкупе. А
для угощения чайную церемонию совершить, по
всем самым что ни на есть строжайшим прави-
лам. Поелику зять мой, Асака Итиносин, в отсут-
ствии пребывает,
То из числа
Ближайших самураев,
Учившихся обычаям старинным,
Желательно достойного избрать,
Кто мог бы совершить
Всю церемонию,
Украсив залу
Как подобает,
С наилучшим вкусом.
Таков приказ
И князя, и старейших.
Но поскольку
Не ведаю я точно, кто из вас
Постиг все тонкости науки сей,
То я почел
Своим приятным долгом
Сперва у вас спросить.
Если в этом случае кто-либо из вас службу сию со-
вершить возможет, то перво-наперво докажет он
преданность господину своему, а сверх того для мо-
лодого самурая будет сие превеликой честью. Да и
зять мой, Асака Итиносин, весьма удовлетворен бу-
дет.
Вы, юные вояки,
Хоть кое-что и знаете, но все же
Всех чайной церемонии глубин
Еще не постигаете.
Вот случай
Для вас в случай попасть!
140
Рассказчик
Так говорил он.
Высокомерный Баннодзё немедля
Вмешался.
Баннодзё
Ха-ха! Речь идет о чайной церемонии «син»7.
Пустое дело!
Хоть я и не допущен
К глубоким тайнам
Чайных церемоний,
Но эти пресловутые секреты,
Как говорится,
Не стоят и одной ресницы!
Я обучался много лет
И полагаю,
Что не ударю в грязь лицом.
Не стоит беспокоиться.
Т ютабэй
Чудесно!
Ну, копьеносец Гондза! А у вас
Имеются познанья
В науке чайных церемоний?
Гондза
Как бы ответить?..
Я не могу сказать, что знаю,
Но и «не знаю»
Не могу сказать!
Видите ли, главная суть чайной церемонии — в
разных древних обычаях, имеющих глубокое зна-
чение. Этих обычаев великое множество: в каж-
дом семействе — особые. Господин Итиносин
унаследовал свои знания прямо от сёгуна Асика-
га Ёсимаса8 и сохранил их в полной нерушимо-
сти.
141
Великое сокровище такие
Обычаи!
Они передаются
Внутри семейства —
Сыну от отца.
Я, копьеносец Гондза, не могу
Быть посвящен
Во все тончайшие секреты
Различных чайных церемоний.
Но все же приходилось мне не раз
Прислушиваться к наставленьям,
К советам Асака Итиносина,
Почтенного учителя. Конечно,
Я многое запомнил
И, думается, кое-как
Сумею справиться...
Хоть будет трудно
Не вызвать нареканий знатоков.
И все же...
Рассказчик
Баннодзё его прервал,
Не дав договорить.
Баннодзё
Что? Кое-как?..
И это говорится
О столь ответственном приказе князя?
«Кое-как справлюсь!» По-вашему, на этом дело мо-
жет считаться улаженным? Столь серьезное пору-
чение я берусь выполнить, я, Баннодзё, один. Так и
знайте, господин Иваки Тютабэй!
Рассказчик
Но казначей спокойно возразил:
Тютабэй. Нет-нет! Все сие совершиться не
может по одному лишь моему разумению. Пред-
142
почтительнее будет во внимание принять мнение
почтенной супруги Асака Итиносина, даром что
она мне дочь родная. Дело сие не шуточная за-
бава — чайная церемония по всем правилам стро-
жайшей школы «син»! Ежели какой промах вый-
дет — позором покроется доброе имя нашего
князя. Все это дело не худо будет обсудить со-
вместно.
Теперь вы направляетесь домой?
И я последую за вами.
Баннодзё
Что ж!
Я все сказал. В любое время
Готов полезным быть.
Рассказчик
И он, хромая,
Заковылял вперед.
Но Тютабэй
Спросил его не без ехидства:
Тютабэй
Почтеннейший, что с вами? Отчего
Хромаете? Прострел, быть может?
Баннодзё. Все знают, что я великолепный
наездник! Но, как говорится, скакун, подобный Дра-
кону, и тот спотыкается.
Ну вот и я, упав с коня,
Свалился вниз.
Рассказчик
Так сбивчиво
Бормочет Баннодзё.
Но Тютабэю сделалось смешно —
Уж очень Баннодзё самонадеян!
И он решил
Немного подтрунить.
143
Тютабэй
Как вы промолвили:
«Упав с коня,
Свалился вниз» ? Уж больно
Вы постарались —
И ушиблись больно!
Не мудрено, что на вас свалилось несчастье. Од-
нако не беда: боль в пояснице спадет от одного
приема доброго лекарства. А вот беда, ежели на-
чинается поветрие таких «падений». К примеру
сказать, был я сегодня в гостях. И что же? Куда
как строго я пост соблюдал, а выпил вина — чуть
под стол не свалился! Так-то, мой почтенный воин!
Сегодня упадете вы с коня,
А завтра духом упадете.
Не ровен час,
Падете вы так низко,
Что трудно будет встать.
Падёж бывает
И на коней, и на людей. Бывает,
Что вся вина падет на одного.
Тогда, почтеннейший,
И голова
Свалиться может с плеч!
Противу всех падений
Одно спасенье:
Прикусить язык
И осмотрительнее быть в речах!
Рассказчик
Так шутит Тютабэй,
Известный острослов.
Недаром зять его, Итиносин,—
Великий мастер
Чайных церемоний.
И тесть Итиносина, Тютабэй,
Считался мастером
Язвительной насмешки!
144
СЦЕНА ВТОРАЯ
В усадьбе. Асака Итиносина.
Рассказчик
Вчера — это старая старина.
Сегодня — сегодняшний день встречаем.
В усадьбе Асака Итиносина,
Где гостей умеют потчевать чаем,
Не скоро ждут домой господина.
В доме осталась его жена,
О-Сай, приветливая, хлопотливая,
Словно домовитая птица.
Недаром говорится,
Что воспитание
Важнее герба.
Недаром О-Сай —
Жена знатока
Церемонии чайной,
А не простого рубаки отчаянного!
А ее судьба
Не легка:
На ее плечах вся усадьба,
Хозяйство, дети,
Легко ли справиться?
О-Сай еще может нравиться —
Изящная, тонкая в кости.
Каково-то ей все заботы нести?
О-Сай — душа дома, детей,
Всей семьи.
Никак не дать ей
Тридцати семи!
Она не доверяет никому
Уборку павильона
Для чайной церемонии.
Сама
Сметает пыль метелкой
Из птичьих перьев,
145
Следит, чтоб чисто было все кругом.
Дорожки выметены; камни
Уложены красиво;
Ровным слоем
Лежит сосновых игл ковер;
И каменный фонарь
Покрыт зеленым мохом...
И молится О-Сай,
Чтоб никогда не разлучаться
С любимым мужем,
Чтоб долго любоваться
На подрастающих детей,
Чтоб жизнь счастливо текла,
Пока не покроется мохом скала,
Пока под сосною
Колючую хвою
Ветры и годы
Не навалят горою,
И чтоб она и муж ее
Так были неразлучны,
Как две сосны
У храма Такасаго9.
Вот к павильону подбежал
Ее любимый сын
Торадзиро,
Размахивая, как мечом,
Бамбуковою палкой.
И с ним слуга
Какускэ, тоже
Вооруженный палкой.
И оба начали сражаться,
Распевая:
«Увидел врагов Кагэкиё 10,
Взмахнул мечом,
И лезвие
146
Сверкнуло закатным лучом.
Тогда, от ужаса задрожав,
Мятежники
Побежали стремглав
От его лезвия.
Герою сотни врагов нипочем!
Эй-я! Эй-я! Эй-я!»
О-С а й. Ай-ай-ай! Какускэ! До каких лет ты бу-
дешь без толку валять дурака? Стыдись! По годам
ты взрослый мужчина, а не мог даже сопровождать
своего господина в Эдо. Теперь вот связался с ре-
бенком, того гляди, поранишь его. А если, на беду,
вы поцарапаете стену павильона, что тогда? А ты,
Торадзиро! Я тобой недовольна: ты целыми днями
балуешься с этим глупцом!
Смотри же,
Все я запишу в тетрадку.
Когда отец
Вернется из Эдо,
Я расскажу про шалости твои!
Так и запомни.
Рассказчик
Мальчик отвечает:
Торадзиро
А разве я шалю? Озорничаю?
Я — самурай,
И мне пора учиться
Владеть копьем!
0-С а й
Послушай, мой сынок!
Тебе уж девять лет,
Пора понять,
Что ты уже большой.
Самурай — это самурай, мудреного тут ничего нет.
Взгляни лучше на своего отца. Наш почтенный князь
147
уважает его и даже прибавил ему жалованья. Хоро-
шо изучить воинское искусство — обязанность са-
мурая, ничего удивительного в этом нет. А вот тво-
его отца все ценят и уважают именно потому, что
он в совершенстве владеет чайной церемонией.
Бери с него пример
И с юных лет
Учись, как нужно управлять черпалкой,
Как обходиться с полотенцем.
А если твой отец, вернувшись, скажет,
Что без него я плохо
Воспитывала сына, —
О матери твоей
Пойдет дурная слава.
Да, это будет для меня позором!
Правильно говорят, что мальчика должен воспиты-
вать мужчина. Поди лучше к деду да почитай-ка у
него хотя бы «Дай-сюэ»11.
А ты, Какускэ,
Ты лучше к моему отцу
Ребенка отведи.
Но до заката оба возвращайтесь!
Рассказчик
Так обо всем заботится О-Сай.
В отсутствие супруга
Немало у жены хлопот!
Зато О-Кику
Недаром старшая —
Тринадцать лет! —
Она готова матери помочь.
О-К и к у
Ах, мама, отдохните!
Вам вредно
Слишком много хлопотать.
148
Рассказчик
И матери протягивает чашку
Из тонкого фарфора отова 12
С душистым чаем.
О-Сай глядит на дочь:
Как выросла она,
Совсем большая!
О-С а й. О, ты у меня умница, хорошая дочка!
Совсем взрослой стала! А твоя сестренка О-Сутэ
играет с кормилицей? Я вижу, что ты уже приняла
ванну. А кто тебя так причесал? Вероятно, это Ман
постаралась? Узел лучше опустить пониже.
Лоб чересчур открыт,
А это некрасиво.
Как прелесть юного лица
Зависит от бровей,
Так все очарованье
Девичьей красоты
Зависит от прически.
Имеет все значенье:
Как волосы ложатся на висках,
Как пряди
Опускаются на лоб.
Да, челка у тебя нехорошо
Причесана!
Так не годится.
Дай, я поправлю.
Рассказчик
И О-Сай
Открыла ящик для гребенок
И зеркало достала.
О-С а й
Важней, чем зеркало,
Людское мненье.
149
Конечно, в зеркале
Сама себя ты видишь.
Но наблюдай повадки и обличье
Своих подруг и знатных женщин.
Рисует кисть
Немногими чертами
То девушек-красавиц из Киото
И Осака,
То вишни Ёсино
Иль Хацусэ...
И мы по нескольким чертам
Воображаем
Всю красоту и женщин и растений.
Так и твою красу — со стороны —
По нескольким чертам определят!
Когда ты выйдешь замуж, никогда не показывайся
людям непричесанной рано утром или сразу после
ванны с мокрыми волосами. Остерегайся также,
чтобы кто-нибудь не увидел тебя спящей, с прядя-
ми, в беспорядке разметавшимися по подушке.
Запомни, как в «Цурэдзурэ-гуса» 13
О женских говорится волосах:
«Даруется девице от рожденья
Лицо и стан.
Но тонкость воспитанья
Заметна только по ее прическе:
Как черные ее ложатся пряди!»
Рассказчик
Так поучает дочь свою О-Сай,
Ее волос расчесывая волны
На тысячи
Душистых прядей.
И, как глубоко и легко
Сквозь волосы проходят зубья
Сверкающего гребня,
Так материнские советы
150
О том, что хорошо, что худо,
Глубоко западали в сердце
Разумной дочери ее...
И вот под любящей рукой О-Сай,
Как будто в отблеске
Ее любви,
Красиво заблестели
Так бережно уложенные пряди.
О-С а й
Вот погляди,
Теперь и впрямь ты стала
Красивой девочкой!
Нет, я не лгу.
Возьми же зеркало,
Взгляни сама!
Но глаз матери, конечно, пристрастный глаз. Пусть
человек посторонний подтвердит, что тебе идет
такая прическа. Где ты, Ман? Беги сюда и клик-
ни кухарку Суги! Посмотрите на новую прическу
О-Кику! 1
Рассказчик
Кухарка Суги
И служанка Ман
Немедленно откликнулись: «Идем!»
Они пришли
И стали любоваться:
«Вот это красота!
О, госпожа О-Сай,
Какая ж вы искусница!
Взгляните,
Как волосы уложены на лбу!
А вся прическа? Чудо!
О-Кику от природы так мила,
Ну а теперь
Она еще милее,
151
Совсем красотка!
Личико какое
Умильное!
Мы женщины... и то...
Невольно сердце посильней забьется!
Ну так и хочется ее, голышку,
Обнять покрепче
И поспать с ней рядом!»
Так обе тараторят,
Наперебой расхваливая прелесть
Самой О-Кику
И ее прически.
Веселая кухарка Сути
Воскликнула,
Всплеснув руками:
Суги. Да-да! Все верно! Все верно! Теперь-то
я сообразила, в чем дело. А то я все не понима-
ла: как взгляну на себя в зеркало, вижу, что я
недурна лицом, а вот никто в меня не влюбля-
ется! Чудно, да и только! А вся причина была в
плохой прическе! Потому на меня никто и смот-
реть не хотел!
Сама я понимаю,
Что это дерзкое желанье,
Но если б госпожа О-Сай
Своей искусною рукою
Один лишь раз
Меня бы причесала,
Ручаюсь, все мужчины
Со всей округи —
Все до одного! —
Примчатся и поклонятся мне в ноги,
Как осенью под ветром
Склоняется трава сусуки 14!
Рассказчик
Так тараторит, суетясь, кухарка.
152
0-С а й
Конечно, не годится,
Чтоб мать сама свое дитя хвалила.
Но, право, было б жаль
Такую девочку отдать
За рядового грубого мужлана.
Уже давно крепко-накрепко решила я: если выби-
рать зятя среди вассалов нашего князя, то хотелось
бы ее выдать замуж за копьеносца Сасано Гондза.
А что ж? По красоте он первый
У нас во всей округе.
И строен,и силен.
А в воинском искусстве
Он тоже мастер.
Лучше всех
Гарцует на коне.
Мечом владеет
На удивленье!
Муж мне говорил,
Что Гондза лучше всех учеников
Старается понять
Все тайны чайных церемоний.
И нрав его хорош:
Учтив он и умен.
Наперебой все хвалят Гондзу
И говорят:
«Вот образец мужчины!»
Да, Гондза привлекает все сердца!
Рассказчик
Услышав матери слова,
О-Кику возразила
Еще совсем по-детски:
0-К и к у. Но послушай, мама! Господин Гондза
уже не мальчик, он совсем взрослый дядя! Нет-нет,
я не хочу за него замуж выходить, не хочу!
153
Рассказчик
О-Кику затрясла головкой
В знак несогласия.
О-С а й
Глупышка!
Твоя мама родилась в год Петуха. Мне сейчас
тридцать семь лет. Отец твой тоже родился в год
Петуха, но на один цикл раньше, ему сорок де-
вять минуло. Хотя разница между нами двенад-
цать лет, но детки у нас родились такие слав-
ненькие: и ты, и твоя сестренка, и братец.
Господин Гондза на один цикл моложе меня, ему
сейчас двадцать пять.
Ты тоже родилась
В год Петуха,
Тебе сейчас тринадцать.
Да, разница в двенадцать лет
Считается для брака наилучшей!
Ну, ладно. Через два-три года,
Когда большой ты станешь
И наконец
Наденешь кимоно
С зашитыми по дмышкой рукавами,
Тогда из вас двоих
Очаровательная выйдет пара.
И вы друг другу подойдете,
Как крышечка подходит
К коробочке эдо-инро 15.
И в самом деле,
Как это хорошо,
Какое чудо,
Что все мы четверо родились
Под знаком Петуха...
Ну, полно привередничать. Скажи,
Что ты согласна,
Что рада выйти замуж
154
За копьеносца Гондзу!
Не то, смотри,
Сама я выйду замуж за него!
И, право,
Не будь мне мужем Асака
Итиносин, тогда, пожалуй,
Обидно было б уступить
Какой-нибудь простушке
Такого умного,
Красивого мужчину,
Как копьеносец Гондза!
Рассказчик
Так говорит О-Сай,
Забыв свою обычную стыдливость
В порыве нежности и материнской
Любви...
Увы, такие шутки неспроста
Пришли ей на язык.
Ах, злая карма
Подстерегает бедную О-Сай,
Должно быть, за грехи,
Свершенные еще в былых рожденьях!
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Но в это время
В прихожей прозвучал
Приятный голос:
«Прошу я разрешения войти!»
«Кто там?» —
Откликнулась служанка Ман и вышла
Навстречу гостю.
В сопровождении слуги
В прихожую вошел,
Склонясь учтиво, копьеносец Гондза.
Его слуга
Держал в руках бочонок.
155
Гондза. Разрешите узнать, здесь ли господин
Иваки Тютабэй?
Ман. Он каждый день навещает нас, но сего-
дня еще не заходил.
Гондза
Так, значит, нет его?
Мне очень жаль!
Благоволите передать
Почтенной вашей госпоже:
Прошу извинить меня, что в последнее время я редко
появлялся в вашем доме. Но я счастлив, что в отсут-
ствие господина все у вас благополучно. У меня есть
важное дело, большая просьба. Лучше будет, если я
зайду в другой раз. Надеюсь, что я застану господина
Тютабэя и смогу с ним подробно обсудить мое дело.
А здесь, в бочонке,
Лучшее вино,
Которым славится столица.
Прошу принять его
В утеху детям
Почтенной госпожи О-Сай.
При случае, прошу вас, передайте
Хозяйке вашей
Все мои слова.
Рассказчик
И Гондза собирается уйти.
Служанка Ман его остановила:
«Повремените малость!» — И она
Ушла в глубь дома
Доложить хозяйке.
О-С а й
Да-да! Я слышала, что он сказал!
И так удачно он пришел,
Как будто
Его прислала к нам моя судьба!
Так пригласи его сюда скорее!
156
Рассказчик
Она торопится
В порядок привести
Гостиную.
Проворно прячет
Шкатулку с зеркалом
И ящик для гребенок,
Сметает пыль
Метелочкой из двух фазаньих крыльев —
Зловещий знак: недаром
О неразлучной паре птиц поется
В «Песне о вечной скорби» 16,
Смущенный копьеносец Гондза —
Опасный гость! —
В жилые комнаты проходит.
О-С а й
Добро пожаловать!
Благодарю
За редкостный подарок
И желанье
Порадовать моих детей.
Когда вы время от времени бываете в нашем доме,
у господина Итиносина, мне ведь не случается вас
повидать, с вами побеседовать!
Чем я могу помочь вам?
Расскажите
Мне прямо, без стесненья, обо всем.
А мой отец еще не скоро
Пожалует.
Итак, в чем ваша просьба?
Рассказчик
Она его приветствует, сердечно,
Любезно улыбаясь. Гондза
Почтительно склонился до земли.
157
Гондза
Спасибо за приветливое слово!
Мне, конечно, следовало бы передать мою просьбу
через господина Тютабэя или через почтенного бра-
та вашего — господина Дзимпэя. О, это чрезвычай-
но дерзкая просьба! Дело в том, что от нашего князя
пришло письменное распоряжение: «В дни празд-
ника, во время нынешнего приема, чайную церемо-
нию по способу «син» пусть совершит в отсутствие
Асака Итиносина один из его учеников». Хотя мне и
часто приходилось внимательно выслушивать речи и
указания господина Итиносина, но я еще ни разу не
видел подлинных свитков с рисунками и подробны-
ми разъяснениями всех тонкостей дела.
И я, увы, еще не посвящен
В таинственную глубину
Всех чайных церемоний,
И полностью
Еще я не владею
Обычаем, искусством школы «син».
Но в наше время,
Когда покой и мир
Царят у нас в стране,
Как трудно молодому самураю
По службе преуспеть,
Не овладев
Искусством благородным!
Я выскажу вам прямо, без утайки
Мое заветное желанье:
О, если б мог я эти свитки
Прочесть и изучить!
За эту милость
Всю жизнь я буду благодарен вам!
Рассказчик
И он склонился
Почтительно,
Касаясь лбом циновки.
158
О-С а й
Стремленья сердца вашего прекрасны.
Но знаете?
Обычаи и тайны,
Хранящиеся в этих свитках,
Должны отцом передаваться сыну.
И, кроме сына, никому
Их передать нельзя.
Когда ж учитель
Передает ученику
Познанье всех обрядов сокровенных,
То это означает,
Что ученик становится как сын
Учителю и входит
В его семью.
Таков обычай!
Выслушайте меня. Я скажу вам кое-что... очень не-
ожиданное.. предложение, которое может вас уди-
вить и даже поразить, словно — как это говорит-
ся? — «вода — в ухо спящему» или «палка, уда-
рившая из зарослей»! О, я не знаю, что вы подумаете,
но я... я давно-давно ношу в сердце одну мечту...
одну надежду. Я все же решусь высказать вам ее
без утайки. Видеть вас мужем О-Кику, моей стар-
шей дочери, — вот мое заветное желание! Может
быть, я неудачно выбрала время побеседовать с вами
об этом: вы можете подумать, что я хочу заставить
вас жениться на дочери в обмен на секреты чайной
церемонии. Это не так! О, если бы я имела в виду
такую сделку, это унизило бы и мою дочь, и драго-
ценные обычаи! Не следует связывать друг с другом
эти два дела!
Но если дочь, О-Кику, выйдет замуж
За вас, то вы в семью войдете,
Зять все равно что сын.
Итиносин,
159
Мой муж,
Я думаю, доволен будет,
Когда о нашем сговоре услышит.
А главное...
Что не всегда бывает...
Зять будет у меня — по сердцу!..
Любимый зять —
Какое это счастье!
О-Кику очень хороша собой.
Но я, конечно,
Не имею права
Считать родную дочку совершенством.
В любой красавице
Изъян найдется
И повод для упреков...
Но все же красотой лица и стана
Кому она уступит?
Никому!
Все мило, соразмерно у нее:
Глаза, и нос, и ротик...
Да, она —
Сокровище, которое взрастили
Мы и взлелеяли
С таким стараньем!
О, кроме вас,
Не знаю я мужчины,
Достойного жениться на О-Кику!
Я все сказала.
Что же, вы согласны?
Рассказчик
Так говорит О-Сай.
Но Гондза
Молчит, смущенно опустив глаза.
О-С а й
Я жду ответа.
Полно! Не смущайтесь!
Иль вам моя О-Кику не по вкусу?
160
Тогда скажите прямо,
Без утайки!
О! Вы качаете головой в знак отрицания. Значит,
дело не в этом. Да-да! Я поняла. Вы, наверное, уже
дали кому-нибудь обещание! Вы молчите? Конечно,
я угадала!
Ну как тут быть?
Что ж, если у цветка
Нашлась хозяйка...
Тут уж ничего
Не переделаешь!
Тогда прощай...
Прощай, любимый зять!..
Рассказчик
И, приподнявшись,
Она уйти хотела. Копьеносец
Ее остановил.
Гондза. Нет-нет! Все это не так! Вы неверно
истолковали мое молчание. Поверьте, я еще нико-
му не дал твердого обещания. Конечно, я молод, я
не из дерева сделан, не из камня. Поэтому мимо-
летные любовные связи... Впрочем, не стоит даже
говорить об этом. Ничего решенного, ничего не-
поправимого у меня нет. Даже во сне мне ничего
такого не снилось! О! Стать зятем учителя — это
большая честь для меня, да и среди самураев я зай-
му лестное для меня положение! Я без колебания
обещаю взять в жены госпожу О-Кику, вашу дочь!
О-С а й
О, я благодарю вас! Как я рада!
Так вот когда осуществилось
Мое заветное желанье!
Но хоть и стыдно
Требовать от вас,
11-402
161
Уже услышав слово самурая,
Особых клятв и заверений,
Но все ж...
В знак нашего соединенья
И в закрепленье сговора,
Без сватов
Затеянного нами,
Поклянитесь!
Гондза
Вы правы, госпожа.
И я клянусь.
Пусть не надену
Больше никогда
Я панциря на плечи;
Пусть настигнут
И поразят меня
Мечи Итиносина,
Почтенного учителя,
И пусть
Мой труп на свалку у дороги
Поволокут...
Рассказчик
О-Сай остановила
Его, не дав договорить.
О-С а й
Довольно!
Довольно, хватит!
О, какой сегодня
Счастливый день!
Прошу вас, загляните
Попозже... вечером,
И без слуги!
Я покажу все свитки вам,
Все книги.
Пока еще не разрешаю вам
Свиданья с дочерью.
162
Но только знайте!
Она пошла в меня:
Она ревнива.
Итак, сдержите молодое сердце
И не заглядывайтесь на других!
И верность ей
Заботливо храните.
Не то... ия ревнива! Горе вам,
Когда мою
Узнаете вы ревность!
Вы принесли чудесное вино.
Давайте же
Возложим наши руки
Мы на бочонок,
Вот сюда!
Считаю,
Что мы отныне обменялись,
Как на помолвке,
«Чаркою обета»17!
Рассказчик
Без моста
Не бывает переправы
Через поток воды,
Поток судьбы...
Здесь карма
Для двоих готовит мост.
Устои? —
Тайны чайных церемоний.
Настил? —
Бочонок лучшего вина.
Сороки, пролетая,
Строят мост
Над Звездною Рекою.
И хотя
Сороки могут
Обагриться кровью,
Но люди все ж
163
О них слагают песни!
И каждого
Конец подстерегает!
Рассказчик
В прихожей снова раздается голос,
На этот раз старушечий...
Кормилица. Эй, эй, девушки! Эй, служан-
ки! Прошу допустить меня к вашей хозяйке. Я —
кормилица О-Юки, сестры господина Кавадзура
Баннодзё. Уж извольте простить меня за неожи-
данное посещение. С вашей госпожой я еще ни
разу не встречалась. Но сейчас я пришла от госпо-
жи моей О-Юки, можно сказать, с поручением от
нее. До зарезу нужно мне поговорить с госпожой
О-Сай по секрету. Так ей и доложите.
Рассказчик
Кормилица готова
Без стесненья
Войти в гостиную.
И копьеносец Гондза
Невольно содрогнулся, побледнев,
Он думает, смутясь:
«Вот неожиданная гостья!
И что ей нужно? Для меня
Сейчас такая встреча невозможна.
Я буду опозорен, если
Она меня застанет здесь. Куда бы
Я мог незримо ускользнуть?»
Его глаза
Забегали тревожно,
Ища лазейку
Или тайный выход.
О-Сай заметила его тревогу.
О-С а й. Кто там пришел? Кормилица сестры
Баннодзё, этого самурая-зверя, не человека, а ско-
164
та? Ну стоит ли волноваться из-за такого посеще-
ния!
Послушайте!
Хочу вам рассказать,
Зачем его
Я называю зверем.
Он нечестивой страстью воспылал
Ко мне, замужней женщине!
И часто
Стал присылать
Любовные посланья.
Бесчестный человек, готовый
Над честью женщины
Бесстыдно надругаться.
Я уже собралась искать защиты у старшего самурая
и предать позору этого мерзкого развратника. Но
все же пожалела его: как самурай он должен был
бы навеки погибнуть. А после возвращения моего
мужа дело пошло бы о его жизни и смерти.
И вот я промолчала.
А теперь,
Когда я прогнала служанку —
Коварную посредницу, теперь
Кормилицу он, видно, приспособил
Для той же цели!..
Слишком стыдно мне
Беседовать с развратною старухой.
Притворюсь, что меня нет дома, а сама послушаю
из соседней комнаты, что она тут наболтает!
Эй, девушки!
Впустите гостью в дом,
Пусть скажет,
Что велели ей сказать,
И после выпроводите ее,
Пускай идет домой.
165
А господина Гондзу
Тихонько уведите,
Чтобы эта
Болтунья, сплетница
Не видела его!
А вы, мой будущий зятек, вернитесь,
Когда наступит ночь
И все затихнет.
Я приготовлю свитки!
Рассказчик
И она
Скрывается
Во внутренних покоях.
Ман — сметливая, ловкая девица,—
Не говоря ни слова,
Глазами копьеносцу знак дала,
Чтоб он пригнулся
За ее спиною,
Загородив его, как ширмой,
Размахом широченных рукавов.
Ман. Ну здравствуйте, здравствуйте, госпожа кор-
милица, так, что ли, вас надо называть? В такую жару да
в ваши преклонные годы... этакую даль прошагать —
нешуточная затея! Дайте-ка я вытру пот с вашего лба!
Рассказчик.
И, скомкав полотенце,
Она усердно
Вытирает пот
С лица кормилицы,
Разглаживая складки
И разминая
Сеть ее морщин.
Кормилице пришлось закрыть глаза.
А Гондза,
Воспользовавшись суматохой,
Проворно скрылся...
166
Ман
Может быть, я мыла
И терла слишком сильно вам лицо?
Вам, вероятно, было больно?..
Хоть вы и пожаловали к нам, чтобы повидаться с
моей госпожой, но, к сожалению, нет ее дома, ушла!
С самого утра ушла к своим родителям с намерени-
ем погостить там подольше, без спешки. Так вы
обо всем расскажите мне. В чем ваше дело к госпо-
же О-Сай?
Кормилица. О, если так... Жалко! Тогда уж
я вас попрошу. Видите ли... моя воспитанница,
О-Юки, и господин Гондза, копьеносец,— знаете
его? — они обменялись брачными обетами. Это хо-
рошо! Но беда в том, что нет у нас почтенного сва-
та. Потому и свадьба задерживается. К тому же при-
метьте, что моими стараниями провели они одну
ночь вместе, на одном изголовье. Вот за это дело я и
получила в благодарность от господина Гондзы пару
гэта 18 да еще монету — один рё серебром! Это пря-
мое доказательство, прямешенькое!
О, чтобы самурай у самурая
Сестру испортил —
Это дело
Нешуточное!
Не пустая
Царапина!
Не может копьеносец
От такого дела отвертеться!
Мы с господином Гондзой
Обо всем
Давно договорились...
Только вот —
Нет свата подходящего у нас!
Поэтому и свадьба задержалась.
И в голову пришло мне,
167
Что если только ваша госпожа
Захочет нам помочь —
Ах, одного словечка
Достаточно! —
И все у нас пойдет
На лад, без волн и ветра,
Как по маслу!
А я слыхала, госпожа О-Сай
Благочестивая.
Монахам разным
Она немало денег раздает,
Чтобы они за здравие молились
Ее детей.
Но добрые дела
Важнее, чем молитвы всех монахов!
И без монахов можно обойтись!
Ну конечно, если все счастливо кончится, тогда и
вашей госпоже будет благодарность соответству-
ющая, об этом уж я, кормилица, позабочусь. По-
верьте мне, что и вас я не заставлю даром тру-
диться.
Прошу вас, так прошу,
Уж так молю,
Мою подробно передайте просьбу
Почтенной госпоже О-Сай.
Ох-ох!
Я, кажется, впервые говорю
Так долго!
Даже стыдно! О-хо-хо!
Рассказчик
Так растабарывает, подольщаясь,
Кормилица О-Юки.
Все выслушав,
Служанка Ман сурово
И нелюбезно отвечает ей:
168
Ман. Ну, если вам самой ваши речи длинными
кажутся, то каково же другим слушать их? И хоро-
шенько запомните: наша госпожа не из тех, что
устраивают свадьбы за вознаграждение!
И знаете ли?
Госпожа О-Сай
В год Петуха
Изволила родиться,
И, может быть, поэтому всегда
Ей долгое кудахтанье противно.
Ступайте-ка,
Почтенная, домой!
Кормилица
Ах вот как! Родилась я
В год Собаки.
Мне стукнуло намедни шестьдесят.
Прощайте!
Уберусь-ка подобру
Да поздорову в конуру мою,
Не лая слишком громко. А не то
Еще огреют палкой:
Не ходи
Куда не следует!
Рассказчик
Так проскулив,
Ушла кормилица.
Во внутренних покоях
О-Сай, охваченная возмущеньем,
Во власти ревности,
В волне обиды,
Не может успокоиться.
Увы!
Раздулись паруса
Под ветром гнева,
И сдержанности
Якорная цепь
12-402
169
Вдруг порвалась,
И на причал стыда
Корабль души
Не в силах стать!
О горе!
Какой позор! Какой обман!
Меж тем
Слуги Какускэ
Раздается голос:
«Пожаловал почтенный Тютабэй»
Весь дом почтительно затих
О-С а й.,
Хоть и не сладко
У нее на сердце,
Отца встречает
Приветливой, любезною улыбкой.
Тютабэй. О, рад видеть, что в отсутствие
Итиносина у тебя в доме царит полное благополу-
чие. Сынок твой Тора и дочка Сутэ наигрались у
нас вволю. После обеда они не отдыхали и теперь
спать хотят. Домой стали проситься: поскорее в
постель, поспать! Вот я и привел их обоих. Летние
ночи короткие. Уложите их пораньше да и порань-
ше поднимите. Детям следует давать вволю играть
днем, а укладывать спать пораньше: это лучшее ле-
карство от всех болезней.
А где же старшая, О-Кику?
Во внутренних покоях?
Что ж, отлично!
В тринадцать лет,
Почти уже невесту,
Негоже подпускать
К покоям внешним:
Ей подобает скромность.
Обе дочки —
Они похожи на тебя.
170
А сын —
Он вылитый Итиносин! А ну,
Пойди-ка к матери
И доложи:
«Вот я, Итиносин,
Вернулся из Эдо!»
Р а с с к а з ч и к
Так балагурит старый Тютабэй
И шутит весело
С любимым внуком.
О-С а й
О, дети'
Как вы долго загостились.
Наверно, дедушка и бабушка устали
Скупайте в спальню
И ложитесь рядом
С сестрой О-Кику.
Няня, проследи,
Чтоб дети не озябли. Потеплее
Укрой их на ночь.
Ну а ты, Какускэ,
Стоишь, как будто каменный. Глупец!
Раз ты вернулся, так почему не зажигаешь огня в
каменном фонаре? Или ты не видишь, что уже
смеркается ?
Вы, девушки,
Раскупорьте бочонок!
Порадуйте почтенного отца
Хоть чашечкой
Отличного вина.
Р а с с к а з ч и к
Так за отцом
Ухаживает дочь,
Стараясь подавить и гнев, и ревность.
Тютабэй
Не хлопочи!
Приятнее вина
И предпочтительней
Любого угощенья
Ваш сад вкруг павильона.
Каждый день
Готов без устали им любоваться!
Вот где сказался изысканный вкус мужа твоего: сад
прекрасен! Кстати, скажи, копьеносец Сасано Гонд-
за — я как-то уже говорил тебе о нем! — не при-
ходил ли он к тебе с просьбой помочь ему ознако-
миться с разными тонкостями чайной церемонии
школы «син»?
О-С а й
О, как же!
Гондза умолял об этом.
И я решила
Показать ему
Все наши свитки, если вы, конечно,
Позволите.
Тютабэй
Отлично! Я не против.
Ведь Гондза — превосходный малый!
Его увлечение всеми искусствами воинскими поис-
тине замечательно. А ежели в предстоящей чайной
церемонии промах какой-либо случится, это будет
сочтено ошибкой Итиносина и обернется позором
для князя нашего.
Так передай ему все без утайки,
Все тайные обычаи,
Все свитки.
Смотри, чтоб только слуги не узнали.
Они болтать горазды
172
О делах,
В которых ничего не понимают.
Ни слова,
Ни намека им!.. Секретно,
Секретно!
Что ж, покуда не стемнело,
Отправлюсь восвояси.
Эй, зажгите
Фонарь дорожный!
Ну а ты, О-Сай,
Вели ложиться слугам. Прикажи,
Чтоб были начеку
И спали чутко:
Хозяин-то в отсутствии!
А завтра
Опять к тебе наведаюсь.
Какускэ!
Ты сейчас один мужчина в доме. Твой долг — вни«
мательно следить за воротами и калиткой.
Напрасный труд!
Что ни твердишь ему,
Балбесу этакому,
Все равно
Что об стену горохом!
Он и днем
Готов такого храпака задать,
А ночью не добудишься. А вдруг
Нахрапом
Кто-нибудь залезет в дом?
Ну что тогда?..
Прощай!
Рассказчик
Так каламбурит
По-стариковски
Умный Тютабэй.
Вот он уходит...
173
И тень его
Растаяла во мгле...
За ним запирают ворота.
В чудесном саду,
Разбитом по вкусу
Ценителя Итиносина,
Листва молодая
Невнятно шуршит и шумит.
Росинки в лучах фонаря
Светляками сверкают в бамбуке.
Чуть слышно журчит ручеек,
И доносится голос лягушек.
До выложенных камышом
Красиво изогнутых кровель
Сгустилось безмолвие ночи...
О-Сай одна тоскует на веранде.
Весь дом уснул.
Покой и тишина.
Она одна не спит — хозяйка дома,
Хозяйка дум своих.
Кто упрекнет ее
И кто осудит?..
Она своих не сдерживает слез —
И рукава слезами увлажнились...
О-Сай
О, как меня терзает ревность!
Могу ли я отдать О-Кику,
Любимую, взлелеянную дочь,
За грубого
Рубаку-самурая ?
О нет!..
Я выбирала, выбирала,
Как будто замуж мне самой идти,
И наконец я выбрала:
Вот он,
Тот лучший среди всех мужчин
174
По красоте и по уму,
Избранник,
Достойный помыслов моих!
И что же?
Какой обман!..
Понятно, что меня так мучит ревность
И душит гнев:
Обидно мне за дочь!
Сегодня днем эта мерзкая старуха проговорилась, что
между Гондзой и госпожой О-Юки была тайная связь!..
О, как пылает ревность!
Черный гнев
Мне раздирает душу!
Пусть считают
Меня ревнивицей, завистницей, злодейкой,
Мне все равно!
И все же, почему
Такая ревность?
Он не муж О-Кику
И даже не жених еще...
Так что же?..
Откуда эта боль?..
Ах, что теперь
Секреты чайных церемоний, столик,
Черпалка,
Чайник, чашки, полотенце!..
Теперь все это — только кожура
Пустой горлянки-тыквы.
Злоба душит
И жжет мне сердце!..
Рассказчик
Прислонясь к перилам,
О-Сай рыдает...
Струится слез поток на рукава,
Их можно выжать,
Словно полотенце.
175
0-С а й
И что такое ревность?
Злобный рок?
А может быть, болезнь?
Не понимаю.
Да, я ревнива,
Это так!
Но все же,
Ревнивица, я отпустила мужа
Далеко,
За горы и за моря.
Так почему ж
Тогда молчала ревность?
Конечно, долг...
И повеленье князя...
Мой муж не мог ослушаться.
И все же...
Нет-нет!
Все это — лишь капризы сердца!
Конечно, мать стоит на страже счастья
Любимой дочери.
Но ревновать?..
Ревнует теща молодого зятя?
Позор, позор!
Нет, выбросить совсем
Из сердца эти помыслы. Забыть
И вырвать с корнем!
Рассказчик
Так она стремится
С собою справиться.
Но пламя гнева
И ревности
Пылает все сильней.
И льется влага слез
На рукава...
176
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Сасано Гондза
Пришел один, без спутников,
Как было
Условлено. Он тихо постучал.
О-Сай бесшумно подошла к воротам.
«Кто там?»
«Я, Сасано!» — чуть слышен шепот.
О-Сай приотворила створку.
Он тихо проскользнул... За ним
Она опять задвинула засовы.
«Скорей за мною,
В павильон!»
О-Сай с подсвечником в одной руке
И с деревянным ящиком в другой
Ведет бесшумно Гондзу в павильон.
Никто не видит их.
Но соглядатай, верно,
В дурном обоих мог бы заподозрить —
И гостя, и хозяйку.
Но они
Не думают об этом.
Люди часто
Не замечают, что со стороны
Их поведенье может показаться
Не слишком благовидным...
Но пусто все кругом.
Раздвинув двери,
Они тихонько
Входят в павильон.
О-С а й. Вот свитки, снабженные пояснительными
рисунками. Вот описание чайной церемонии за бам-
буковой занавесью. Вот подробный рассказ о чайной
церемонии, совершаемой во время высочайшего вы-
езда,— это и есть подлинная церемония школы «син».
Вот на тройном рисунке
Показан распорядок,
ГС
177
Как следует располагать
С цветами вазу и подсвечник,
Курильницу,
Как украшать сосуд
С сухим, душистым чаем,
Тот, что стоит в парадной нише.
Вот свитки
С посвящением во все,
Во все секреты
Тайного искусства.
О, если эти свитки изучить,
Тогда уж не нужно указаний
Учителя
И устных наставлений!
Читайте, изучайте
С благоговейным сердцем.
Рассказчик
Гондза принял,
Почтительно склонясь,
Из рук О-Сай
Таинственные свитки
И приступает к чтению.
Кругом
Затихло все,
И только голос
Лягушек
Указывал, что сердцевина ночи
Уже недалека...
А в это время
Упрямый Баннодзё
Вокруг усадьбы бродит.
За ним слуга
Несет большую бочку.
Влюбленный воин
Напрягает слух
И шепчет на ухо слуге:
178
Баннодзё
Намискэ!
Все в доме, кажется,
Давно уснули.
Я в спальню проберусь к О-Сай,
Уговорю ее,
А может, припугну —
И утолю любовный голод.
А потом... ценой любовной игры завладею всеми секре-
тами чайной церемонии да и собью спесь с этого него-
дяя Гондзы. А если тем временем кто-нибудь проснется
и приметит тебя, так смотри не оплошай: хоть полный
рот песку набей девкам-служанкам, а не дай им проро-
нить ни звука! Ну, выдави крышку у этой бочки.
Рассказчик
«Я повинуюсь!» —
С этими словами
Слуга ногой выламывает дно
И крышку бочки.
Эта бочка стала
Удобною лазейкой для проныр
И соглядатаев...
Без шума
Они протискивают бочку
В колючие кусты.
Теперь легко
Пролезть сквозь бочку, не поранясь
О цепкую, колючую ограду,—
Как говорится в песне:
«Хоть гора
Густою чащей заросла,
Но не помеха
Она любовным помыслам...»
Баннодзё
Ты сторожи, а я полезу первый,
А ты потом, за мной!
179
Рассказчик
И Баннодзё
Ныряет в бочку.
Он — в саду.
Глядит —
Огонь неярко светит в павильоне.
На сёдзи
Отражаются две тени —
Мужская, женская —
И, сблизясь головами,
О чем-то говорят...
Потом кивают,
Сговариваясь
Или соглашаясь...
Сомненья нет: любовное свиданье!
В полночный час —
Роса любовной влаги!
Как знать,
Они ложились или нет?
А!.. Значит, по ночам
В дому Итиносина
Тайком цветут любовные цветы!
У Баннодзё дыханье захватило,
Колени задрожали,
«Как у воина на переправе,
Когда река Удзигава
Уносит его
Вниз по теченью,
А соперник давно на том берегу!»19
Он от волненья даже позабыл
Свои любовные желанья,
Коварное, порочное стремленье
В отсутствие хозяина принудить
К сожительству его жену...
Он профиль узнает О-Сай.
Но кто ж ее любовник?.. Вдруг
Отчетливо он слышит голос Гондзы:
180
Гондза.
Чу! Кто-то, кажется, прокрался в сад?
О-С а й
Да полно! Что вы!
Что за робость!
Сюда и днем чужой не забредет,
А ночью кто залезет?
Гондза
Нет, лягушки
Внезапно замолчали, значит, кто-то
Их испугал.
О-С а й
Ну, и лягушкам
Когда-нибудь не худо отдохнуть.
Не следует пугаться
И терять
Напрасно время!
Продолжайте чтенье.
Да вот опять лягушки закричали.
Рассказчик
А между тем слуга Намискэ
Пролез сквозь бочку в сад.
Хозяин и слуга,
Стараясь не дышать,
Стоят во мраке рядом.
Гондза
Ага! Опять замолкли!
Нет сомненья,
Там кто-то прячется!
Пойду проверю!
Рассказчик
И Гондза, выхватив свой меч,
Готов переступить порог...
181
О-С а й
Останьтесь!
Напрасный страх.
Кто может проникнуть в сад? С трех сторон —
высокая ограда, а с четвертой, северной,— плотная
колючая изгородь. Сквозь нее не только человек, а
собака или кошка не проберется!
Однако вы встревожены.
Должно быть,
Вы знаете:
Есть женщина на свете,
Имеющая право ревновать,
Следящая за вами.
Вы боитесь,
Что девушка-любовница, пронюхав,
Где ночью вы скрываетесь
И с кем,
Сюда ворвется,
Шум поднимет, крик,
Разбудит слуг
И опозорит вас!
Гондза
Такое мненье обо мне обидно.
Да вы хотите
Оскорбить меня!
За мной подобных дел
Нет и в помине!
О-С а й
Нет, есть! Не отпирайтесь! Есть! Есть! Есть!
А это чьи слова:
«Стоит только почтенному свату замолвить слово —
и все устроится наилучшим образом, к полному со-
гласию!» Вот какой тайный договор заключили вы
182
крепко-накрепко. Вы обманули меня! Увы, увы, не-
счастная наша женская доля!
Мы судим по наружности, а вглубь
Проникнуть мы не можем.
И не знаем,
Что у мужчины на сердце таится!
Рассказчик
И, сдерживаться далее не в силах,
Она навзрыд заплакала — слезами
Тоски и гнева.
0-С ай. О! С самого вечера я терзаюсь: сердце
во мне горит от злобы и ревности! Но я сдержива-
лась, сдерживалась изо всех сил! Я не хотела, чтобы
обо мне пошла постыдная молва: «Теща ревнует мо-
лодого зятя». Но сейчас лопнул мешок терпения,
лопнул!
А, лицемер, обманщик!
Отвечай,
Чей это пояс? Чей подарок
Ты носишь, словно напоказ?
А этот герб двойной?
Противный герб,
Слащавый герб:
Три линии в кругу,
А рядом — хризантема?
Этот пояс
Кто вышил? Ты молчишь!
Я знаю все!
Кто этот пояс подарил тебе?
О! Я сдеру его с тебя ногтями
И разорву зубами!
Рассказчик
И она
Вцепилась в Гондзу,
183
Дергая, срывая
Туго затянутый
Расшитый пояс.
Гондза
О, погодите!.. Госпожа О-Сай!
Я объясню!.. Причина есть...
О-С а й
Еще бы!
Причина есть?
Да от твоей причины
Я и терзаюсь ревностью!
Рассказчик
О-Сай
Опять вцепилась в Гондзу
И, рыдая,
Царапает и бьет его. И вдруг
Она рывком
С него срывает пояс
И складывает вдвое,
В исступленье
Тяжелым поясом куда попало
Наотмашь хлещет Гондзу.
Наконец
Воскликнув: «Мерзость! Тьфу!
Я только руки
Испачкала!» —
Внезапным взмахом
Швыряет пояс в сад
С таким презреньем,
Как будто выкрикнула:
«Подбирай!»
Когда от ревности ум помутится,
Тогда уже ничем
Нельзя помочь!
Их тени вновь
На сёдзи появились.
184
Заметно, что одежда в беспорядке,
А волосы растрепаны.
Гондза
Мне стыдно!
В каком я виде!
Не могу же я
Без пояса остаться!
Рассказчик
Гондза хочет
Из павильона выйти, чтоб найти
В саду свой пояс.
Но, дрожа от гнева,
О-Сай его хватает за рукав.
О-С а й. А! Ты жалеешь свой пояс, свой мерз-
кий пояс? Так вот тебе мой пояс! На, возьми, под-
пояшься, хоть он, возможно, и не по вкусу тебе
придется!
Пусть он вберет в себя
Весь гнев, всю ревность,
Всю ненависть мою!
Пусть обовьется
Вокруг тебя драконом!
Пусть отныне
Тебя уж никогда он не покинет!
Рассказчик
Она с себя срывает
Длинный пояс,
Его швыряет Гондзе...
Тот, не в силах
Сдержать негодованье, говорит:
Гондза
Что? Женский пояс в два обхвата?
И чтобы я надел его? Позор!
Позор!
185
Рассказчик
Он размахнулся в свой черед
И женский пояс
Тоже в сад летит
Вслед за мужским!..
Коварный Баннодзё,
В одно мгновенье
Схватил два пояса
И, торжествуя,
Над головою поднял.
Баннодзё. Прелюбодеяние! Прелюбодеяние!
Супруга Итиносина и Сасано Гондза вступили в
преступную связь! Вон они оба, там, в павильоне!
А вот улика —
Пояса обоих!
Немедленно об этом доложу
Иваки Тютабэю!
Рассказчик
Так воскликнув,
Он влез обратно в бочку
И проворно
Наружу выбрался сквозь заросли...
Гондза
О небо!
О три сокровища святого Будды!
Да это Баннодзё...
Конечно, он!
О Хатиман, несущий лук и стрелы,
Не дай уйти ему, собаке!
Рассказчик
Гондза
Ногой стремглав проламывает седзи,
Выхватывает меч,
Одним прыжком
186
Выскакивает в сад...
Но Баннодзё
Давно и след простыл.
Один Намискэ
При свете каменного фонаря
По саду мечется в испуге. Гондза
Его хватает с силой.
Гондза
Где хозяин?
Где Баннодзё?
Намискэ
Он убежал! Оставил
Меня и убежал!
Гондза
Мне нужен спутник в ад,
И ты им будешь!
Рассказчик.
Разъяренный Гондза
Слуге в живот вонзает
Длинный меч
И трижды поворачивает в ране.
Тот даже ахнуть не успел —
И умер.
Но Гондза, выхватив клинок из раны,
Мгновенно повернул свой меч
Окровавленным острием
К своей груди и хочет
Вонзить его под сердце...
Но О-Сай
Повисла на его руке.
О-С а й
Зачем?
Что делаешь?
Бесчестен Баннодзё,
187
А ты себя ничем не опозорил,
Ни в чем не виноват.
И нет пятна
На совести твоей.
Так почему же
Ты должен умереть?
По чьей вине?
Гондза. О безрассудная женщина! Пойми,
пойми же: наши пояса взяты подлым соглядатаем
как улика. А наши растрепанные волосы!..
Пред кем, когда и где
Мы сможем оправдаться?
Кто нам поверит?
Я теперь
Не самурай, не человек.
Я — труп!
И ты уже не женщина, а зверь,
Собака, обреченная на гибель...
Рассказчик
Он зарыдал.
0-С а й
О, значит, оба мы
Теперь отверженцы?
И мы среди людей
Как парии,
Как звери из чащобы,
Забредшие в селение?
За что же
Нас Будда наказал,
За грех какой,
В каком рождении?..
Рассказчик
И, застонав, она
В отчаянье
188
Упала на циновки,
Почти сознанье потеряв...
О-С а й
Да! Да!
Теперь все кончено,
И мы погибли!
Не все ль равно,
Мертвы мы или живы?
И если за спиной Итиносина
Все тыкать пальцами начнут:
«Смотрите,
Вон у кого жену украл мальчишка!» —
Исподтишка смеясь над ним...
Позор!
Да он в Эдо и людям на глаза
Не сможет показаться!
Он не сможет
Служить по-прежнему!
Для князя он —
Погибший человек!..
Одно нам остается:
Теперь мы стать должны
На самом деле
Любовниками!
Пусть Итиносин
Прелюбодеев уничтожит! Этим
Он восстановит честь свою!
Рассказчик
О-Сай,
Опять упав на землю,
Горько плачет.
Гондза. О нет! Он сможет спасти свою честь,
даже если убьет нас только по одному подозрению,
хотя, по правде, мы и не согрешили! А когда —
после нашей смерти — всем станет известно, что
189
мы неповинны, тогда и наши добрые имена будуч
восстановлены.
Да, самое обидное, что мы
Невинны, а меж тем
Прелюбодеями
Сочтут нас люди!
О-С а й. О несчастный, конечно, это горько! Но
ведь если потом все узнают, что мы были чисты и
невиновны, а Итиносин убил жену по ошибке, тог-
да это будет для него двойным позором!
Поэтому — хоть против воли —
Но... назови меня своей женой.
Скажи:
«Теперь я, Гондза, муж О-Сай!»
Конечно, ты достоин сожаленья:
Ни в чем не виноват —
И опозорен!
И все ж... еще несчастней тот, кому
Я родила троих детей,
С кем прожила счастливо
Двадцать лет!..
Рассказчик
И, снова зарыдав, она, казалось,
Совсем лишилась сил.
И Гондза тоже
Заплакал горькими слезами,
Натужными, мужскими...
Гондза
Во сто крат
Мучительней; чем изрыгнуть свое же
Кровавое нутро,
Чем в горло влить
Расплавленную сталь,—
Назвать своей женою
Чужую женщину,
190
Имеющую мужа!
О, хоть и горько мне...
Хоть тяжело мне...
Но если солнце счастья закатилось
И я уже не самурай, не воин,
То... ты права!
«О-Сай! Ты — мне жена,
А я — твой муж!»
О-С а й
Да, ты — мой муж!
О горе!
Рассказчик
Несчастные, в объятьях друг у друга
Они свои смешали слезы!
Гондза
Ночи
Сейчас короткие.
Бежим, бежим,
Пока весь дом
Глубоким сном объят!
О-С а й
О мои дети, дорогие детки!
Как сладко спят они
И видят сны.
Им невдомек,
Что мать сейчас покинет
Их, и свой дом, и мужа... Навсегда!
О, я хотела бы...
В последний раз...
В последний раз взглянуть
На милые их лица,
Румяные от сна...
Рассказчик
Она рыдает...
191
Гондза
Оставь пустые бредни!
От прошлого не можешь оторваться?
Забудь о нем!
Забудь о нем навеки!
Теперь одно желанье у тебя
Должно остаться
В этом бренном мире —
Погибнуть от руки Итиносина!
Рассказчик
И, увлекая за собой О-Сай,
Он побежал к воротам...
Вдруг за оградой замелькали тени,
Блеснули фонари,
И чьи-то руки
Затарабанили по гулким доскам.
«Эй, эй! Сюда! —
Раздался зычный голос.—
Проснитесь! Госпожа О-Сай, Иваки
Дзюмпэй, ваш брат, пришел,
Он хочет видеть
Вас вместе с копьеносцем Гондзой! Эй!
Все в доме дрыхнут, что ли ?
Открывайте!
Где Сасано?»
О-С а й
Беда! Мой младший брат
Пожаловал с толпою слуг.
Что делать?
Они убьют тебя, убьют меня!
Через ворота не уйти, другой
Калитки нет,
Ограда высока...
Рассказчик
Они растерянно метались, тщетно
Пытаясь перелезть через ограду
192
Иль высадить
Расшатанную доску...
Тем временем
В дому проснулись слуги.
Тревога, шум!
Случайно подбежав
К колючей изгороди,
Гондза крикнул:
Гондза
Вот лаз, через который проползла
Проклятая змея!
Ты видишь бочку?
Сейчас она единственный залог
Спасения,
Нам посланный богами!
Рассказчик
Они берутся за руки... Теперь
Их обручи судьбы
Навек сковали...
Да! Бочка,
Прежде полная вином,
Теперь она — вместилище двух карм,
Всех четырех подлунных жизней 20
И всех шести дорог21,
Ведущих в ад!..
Здесь — граница
Гибели и спасения.
От грозного мщенья
Негде им схорониться!
Бочка мала для двоих.
Тела их
Вместились с трудом...
Трудно дышать!
Спеша,
Они раскачали свой круглый дом,
Взад и вперед, взад-вперед
193
И кругом...
И вот
Покатились
Кувырком, кувырком, кувырком!
Еще невинные,
Но обреченные,
Катятся в бочке винной,
Словно опьяненные
Вином!
Круг за кругом...
Круги, круги —
На грани жизни и смерти...
Они сплелись друг с другом...
Бочка, крутясь, вертит
Две головы, четыре ноги,
А тело одно.
Эта бочка поистине
Путь в преисподнюю!
Словно они не сегодня,
А давным-давно
Упали на дно
Ада.
Что людям надо?
Что людям мило?
Как говорится:
«Вместе состариться,
Вместе улечься в могилу!»
Ах, отныне их дни
Укорочены.
Не миновать им кровавой мести!
Где их зароют вместе?
В какой яме?
У какой обочины?
Этим они
В бочке не озабочены.
Этого они не знают сами!
Занавес
194
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
митиюки22
0-С ай и Гондза в пути.
Рассказчик
Копьеносец Гондза —
Наряден и строен.
Копьеносец Гондза
Красив и ладно скроен!
Веселый и хороший
Наш копьеносец Гондза!
Он — щеголь и ловкач,
Наш копьеносец Гондза!
Хоть пой, хоть плачь,
А влюбишься ты по уши
В копьеносца Гондзу!
Мы поем, мы поем
Про копьеносца Гондзу.
Воин он — на загляденье,
Словно выскочил с копьем
Из горшочка с маслом!
Словно он росой умылся,
Словно он с цветущей ветки
Невзначай свалился!
Можно ль в Гондзу не влюбиться?
Син-тон, син-тон!
Торори-торори!
Здесь родился он
На горе
Влюбчивым девицам!
Син-тон, син-тон!
Торори-торори!
Не понравится кому же
Гондзы гордая краса?
Ну а муж?
Он не разлюбил О-Сай.
195
Но была
Слишком тетива туга,
Порвалась —
И стрела
Не поранила врага,
А понеслась,
Завизжала
И упала
В дальней дали,
Где найдешь ее едва ли.
Бывало, уедет муж,
И О-Сай одна.
На ложе холодном
Лежит она,
В ночные часы
Ей не до сна:
Всю ночь напролет
Мечтает, мечтает,
А темную душу
Ревность терзает.
Ревность... к кому?
И сама не знает!
Ревность, ревность,
Густая трава,
Дурная трава,
Худая молва,
Трава любовной измены,
Трава плавучая...
А судьба ждет случая.
И вот О-Сай
Теперь — роса
На бамбуке саса23.
Итиносина жена
Связана навсегда
С Сасано Гондзой...
Не спасти ее никогда-никогда.
Поздно!
196
Проходят в скитаниях дни.
Встают и ложатся они
На ложе случайном.
Харчевни мелькают мимо
И домики чайные.
Неутомимо
Торопит их дальний путь.
Некогда им отдохнуть
В краях чужих и немилых...
Родину беглецы позабыть не в силах,
Но им уже не вернуться назад,—
И слезы навертываются на глаза.
Бегут беглецы
С утра до утра,—
И слезы бегут из глаз.
И вот на их пути вознеслась
Идзуси-гора.
Закрыв свои лица,
Они пробегают мимо
Целебных ключей Тадзима.
Но от недуга любви
Водою не исцелиться!
Если здесь водоемы
Все сосчитать,
Получится семь
И еще пять —
Выйдет как раз двенадцать.
Двенадцать лет —
Разница между ними,
Но некогда им
Годами считаться.
Их участь — скитаться.
Они бегут, бегут без конца...
Нежная прелесть ее лица
Потемнела от ветра и зноя.
О-Сай теперь выглядит
Старшей его сестрою,
197
Луной
На закате.
И когда, устав,
Рядом они ложатся спать
Головою на камень,
Под скалою,
Стыдно им даже диких трав!
Гондза
Тебя, чужую жену,
Теперь называть
Цветком оминаэси,
Женской красою, —
Какой позор, какая беда,
Из-за греха,
Которого мы не совершили.
Ах, понапрасну
Окрасились ’листья хаги 24,
И понапрасну
О нас идет дурная молва!
Рассказчик
Так печалятся беглецы,
Падая от усталости.
И разве они не достойны жалости?
Вот беглецы
Подняли взор,
Над ними — черный,
Нагорный бор,
И сосны теснятся
В суровом строе.
Всех выше —
Вершина горы Оэ,
Где когда-то
Минамото-но Ёримицу25
Принудил демонов
Усмириться.
Теснины и горы
198
Вблизи и вдали
Угрюмым бором
До бровей поросли.
Сквозь чащи и зверю
Трудно продраться.
В тени бамбука
И сосен теснятся
Хижины,
Бедные деревушки.
У пенящейся речушки
Болтливые женщины собрались.
Моют белье, молотят рис
И про соседку свою судачат:
«Что она, сдуру чудачит,
Или у ней в любви незадача?
Лет. ей не менее тридцати/
А зубы не вычернены к тому же26,
И нет у бедняжки мужа.
И давным-давно
Пора перешить ей кимоно
С длинными рукавами27.
Смеется она над нами,
Или голова у нее не в порядке?
И песни поет любовные, сладкие:
“Больше, чем плотник,
Мне ненавистен кузнец.
Засов отодвинуть можно
Осторожно,
А кузнец
Навесит замок — и конец!
Участи нет печальней
Быть запертой в спальне!
Дверь на замке,
Дверь на замке,
Дверь на запоре —
Горе!
А милый ждет меня на горе.
Сёгаэ-сёгаэ28!”»
199
Разомкнулись запоры —
И стали они беглецами.
Копьеносец пригожий,
Не он ли в беде виноват?
Как он жалок теперь!
Иль это О-Сай виновата?
Было два у Гондзы меча,
Но один — по пути
Он растаял росой придорожной
За жалкую плату.
Только длинный остался клинок,
Одинокой тростинкой.
О, как жаль копьеносца!
«Мой милый, мой бедный, любимый!
Кто прижмется к тебе?
Кто руками твой стан обовьет?
Только ветер дорожный
Да сумрак осенний».
И они обнимают друг друга
И плачут... и плачут...
На родине — родители и дети,
В Эдо остался муж, Итиносин.
И тянутся к ним спутанные мысли,
Как спутанные нити.
Льются слезы,
Как нити...
А прядильщица поет:
«Пальцы, тяните
Длинные нити
Китайской травы,
Лукавой молвы,
Любовной отравы!
Длинные нити —
Слезы мои!
Их накрутить
На катушки должна я,
Счастья не зная...
200
Крутитесь, мои веретена,
Мотайте слезы и стоны!..»
И как остановить теперь молву,
Что у О-Сай
Любовник копьеносец?
Останови стремление реки!
В реке они омыли Гондзы плащ,
Двойной дорожный плащ,
И разостлали,
Чтоб просушить его,
На берегу.
Они достигли взморья Харима.
Случайные ночлеги в поле, ночи
Без сна,
Без отдыха дорога! Лица
Усталые...
Обветренная кожа...
В пыли одежда...
Обувь износилась...
Прическа в беспорядке...
И О-Сай
Похожа на убогую рыбачку,
Что на море выпаривает соль.
Теперь она
На пугало похожа,
Пугающее птиц на поле...
Прочь летите, птицы!
«Прочь, перепелка,
Клюющая просо!
Синяя цапля,
Зачем смахнула ты капли,
Стряхнула росы
С осоки на кочке?
Прочь, дрозды и сороки!
Зачем вы стрекочете
Осенними вечерами?
201
Но вы, мандаринские утки,
Плывите парами, парами,
По светлой воде!..
А селезень дикий
В тоске великой
Сидит на гнезде:
Он овдовел... и напрасно подругу кличет!»
И, приметив его,
О-Сай плачет,
Вспомнив о муже.
Печально жилище вдовца!
И слезы льются из глаз без конца.
Всклубилась туча.
Набегает гроза.
Ветер песком
Им засыпал глаза.
За вечерней тучей
Несется другая.
Шумит камыш,
Беглецов пугая,
Как будто погони
Шорох и стук!
Они раздвигают
Влажный бамбук...
Теперь их путь —
По берегу моря.
Кричат и кружатся
Чайки-тидори,
Садятся
На каменных берегах.
Но нет копья
У Гондзы в руках.
А прежде могла ли
Пролетная птица
От удара копья его
Схорониться?
Где ж теперь его смелость
202
И охотничий пыл?
Он вздрагивает
Даже от хлопанья крыл!
И на корабль
Им сесть нельзя:
Чужие глаза
Отовсюду грозят.
Здесь — слишком открыто,
Там — слишком людно.
Они спешат,
Хоть идти им и трудно,
И в дождь, и в зной,
В грязи и в пыли,
И все ж далеко
Они не ушли...
Вот Нанива-залив.
Они остались,
Хоть здесь и не было
У них друзей.
Предместье здесь зовется «Сумиёси».
А иначе — «Хорошее житье!»
Но беглецам
Здесь не жилось спокойно
И хорошо:
Они людей боятся,
Они боятся посторонних глаз.
Тайком они здесь наняли жилье
В Куродзомэ —
«Селенье черной рясы».
Недобрый знак!
Хоть не были они
Монахами и рясы не носили,
Но все ж
В душе от мира отреклись!
Конец митиюки
203
СЦЕНА ВТОРАЯ
Дом Иваки Тютабэя.
Рассказчик
«В давно минувшие времена
Дарила старость
Покой и радость,
Отдохновение от трудных дел.
Теперь она — всех скорбей удел».
И справедливость этой старой песни
Узнал, увы,
Иваки Тютабэй!
У входа в дом его
Горою
Навалены большие сундуки,
Битком набитые добром,
Укладки
С бельем и тканями,
Коробки, утварь,
Плетеные корзины для одежды —
Все, что когда-то
Отдал Тютабэй
В приданое за дочерью своей.
«Все возвращаем вам!
Вот ваша рухлядь!
Не нужно нам
Изменницы тряпье!» —
Итиносина слуги закричали,
Средь бела дня
Швырнув поклажу наземь,
И прочь ушли...
Больная мать О-Сай,
И прежде чуть бродившая по дому,
Теперь, когда чудовищная весть
О бегстве дочери
Ее ушей достигла,
Совсем слегла
204
От лютой боли в сердце...
Но тут, носильщиков услыша крик
И грохот,
Чрез силу поднялась
И показалась у дверей.
Мать О-С а й
Что это?..
Приданое вернули нам?
Так, значит,
И эта связь, последняя, распалась
И с внуками и с зятем?
Горе! Горе!
Рассказчик
Она, шатаясь,
Выбралась во двор
И там, обняв обеими руками
Знакомую укладку,
Словно это
Была сама О-Сай,
Была готова
Сознанье потерять от слез и горя.
Мать О-С а й
Зачем я дожила до этих бед?
Все, что теперь я вижу,.
Все, что слышу,
Одно приносит горе!..
Рассказчик
И она
Заплакала навзрыд.
Мать О-С а й
Не понимаю!
Как!.. Мужу изменить?
По наущенью
Какого демона
205
Она могла
Отважиться на прелюбодеянье?
Такая добрая, почтительная дочь!
О-Сай — изменница?..
Да просто наважденье
Какое-то!..
И на пылинку
В ней не было порока! А детей
Как хорошо
Воспитывать умела!..
Она, бывало, говорила мне:
«Знаете, матушка, раз у меня две дочери, я буду
бережно-бережно хранить все ваше приданое, все-
все, до единой вещи! Оно пригодится моим девоч-
кам. И кроме того, я не хочу причинять затрудне-
ния моему мужу, человеку скромного звания, вводить
его в лишние расходы». Никогда в ее словах не было
ни капли притворства. Как она любила своего мужа!
И двадцать лет
Все вещи берегла:
Они новешенькие, поглядите!
И как она решилась
На такой
Чудовищный поступок!
Непонятно!
В душе О-Сай всегда я замечала
Одни прекрасные намеренья...
Так как же,
Как этот грех случился?
Верно, черт
Ее околдовал. А может быть,
Возмездие
За прошлые грехи,
Свершенные в одной из прежних жизней?
Рассказчик.
Так горько сетует она.
206
Мать О-С а й
Конечно,
Итиносину тяжело. Конечно,
Великая печаль его терзает.
И все ж...
Вернуть приданое!..
Ужасный,
Безжалостный поступок.
Эти вещи,
Они принадлежат его же детям!
И что же?
Кинуть вещи у дверей,
Чтоб каждый встречный
Видел наш позор
И нашей дочери позор?..
Эй, слуги!
Возьмите вещи и внесите в дом!
Скорее! Торопитесь!
Рассказчик
Так она
Тоскует и волнуется.
Тютабэй
Ну полно!
Довольно ныть!
Напрасны причитанья,
Напрасен плач!
Помочь ничем нельзя.
Итиносин бесспорно прав. К чему
Владеть приданым
Женщины преступной,
Которую он завтра же зарубит
С ее любовником?
Тряпье жены-
Изменницы, жены-прелюбодейки,
Уродки,
Изверга среди людей
207
Дом самурая только оскверняет!
Нам тоже эти вещи не нужны!
Огня сюда!
Эй, топоры несите!
Все разрубить
На мелкие куски
И разорвать,
А после — сжечь дотла!
Рассказчик
«Мы повинуемся!» —
Сказали слуги,
И вот они уже несут дубины,
Секиры, топоры...
Но мать О-Сай...
Она руками вещи обняла
И телом загораживает их.
Мать О-С а й
Постойте! Погодите!
Тютабэй,
Пойми, что мне не жаль вещей,
Но жаль мне,
Что больше не увижу я лица
Моей О-Сай,
Увы, ни в этой жизни,
Ни в будущей!
Поэтому на память
О дочери
Хочу я сохранить
Хоть что-нибудь.
О, пожалей меня,
Старуху мать.
Оставь хотя б одну
Из всех вещей, одну!..
Я буду думать:
Ее касалась нежными руками
Несчастная О-Сай...
208
Когда она
Бежала ночью из родного дома
С любовником,
И в этот страшный час
Она, я знаю, думала о детях —
И мучилась.
Недаром говорится:
«Даже в далекой
Корейской земле,
Даже в дальней китайской стране
Ты про детей своих
Будешь помнить!»
О, как она мечтала, чтобы все
Ее добро, все, чем она владеет,
Досталось детям!
Бедная!.. Как вспомню
Я обо всем — как по сердцу ножом!
Ах, спрячем эти вещи у себя,
А после отдадим их
Нашим внукам.
О Тютабэй, молю!
Рассказчик
Она, рыдая,
То грудью припадает к сундуку,
То падает всем телом на корзины,
Их прикрывая
Дряхлыми руками,
Как птица крыльями — своих птенцов.
Тютабэй
Ты, старая!
Теперь меня послушай!
И сейчас нам тяжело и горько. Но ведь скоро дол-
жны мы будем услышать еще более горестное изве-
стие. Что же тогда мы будем делать?
209
Увы, увы,
Терпеть под старость горе,
Выслушивая скорбные известья,—
Таков удел людей
На этом свете!
Примирись с этой мыслью, смирись душой и креп-
ко-накрепко запрети себе плакать! Я тоже буду твер-
до переносить свое горе...
Рассказчик
Но слезы вдруг
Заклокотали в горле у него,
И голос оборвался. Этот старый
Суровый самурай
Вот-вот заплачет.
Тютабэй
Да, как ни рассуждай тут,
Как ни думай,
Но взять приданое О-Сай назад
Нельзя никак.
Пойдет дурная слава
Среди вассалов князя.
Как тут быть?
Прокатится молва до отдаленных
Провинций...
Невозможно!
Слуги, эй!
Все разрубите в щепки!
Разорвите
На лоскуты!
В огонь!
И постарайтесь,
Чтоб дым не поднимался высоко!
Ломайте вещи,
По одной сжигайте,
А пепел по ветру развейте!
210
Рассказчик
И слуги,
Хоть с большою неохотой
(Приказ хозяина!),
Взялись ломать
Укладки, сундуки
И рвать одежду
На лоскуты.
И вот уже зажглись
Перед дверями
Мелкие костры...
Так рыбаки, у моря собирая
Волною выброшенные обломки,
Сжигают их
На небольших кострах.
Поднялся едкий дым.
Увы, в дыму
Им не явился
Дочери несчастной
Знакомый образ,
Как в дыму волшебном
Являлась императору У-Ди 29
Душа его возлюбленной.
Старуха,
Почуяв запах тлеющей одежды,
Еще сильней заплакала.
Мать О-С а й
Когда
Мы совершали свадебный обряд
(О дорогая дочь!),
На этом самом месте
Мы жгли костер,
Моленья вознося,
Чтоб молодые жили долго-долго
И счастливо...
И вот теперь горит
Приданое моей О-Сай!
211
Уж лучше
Сожгите и меня.
Зачем теперь мне жить?
Мне лучше в пепел обратиться!
Рассказчик.
Слуги,
Служанки — все невольно увлажнили
Слезами рукава —
Хоть выжимай! —
Увидев горе старой госпожи.
И вот остался лишь один сундук.
«Сломайте и сожгите!»
Сняли крышку...
И... что это?
Там, в сундуке, две внучки,
О-Кику и Сутэ,
Обнявшись, плачут!
Сам Тютабэй ошеломлен. Ему
И бабке чудится,
Что видят сон,
Чудной и страшный сон.
Тютабэй и мать 0-С а й
О небеса!
Еще немного —
И они могли бы
Погибнуть! Если б кинули сундук
В огонь, не открывая...
Что тогда?
Сгорели бы!
Но почему молчали
Вы обе в сундуке?
Так приказал вам
Жестокий ваш отец?..
О негодяйка мать!
Какие милые,
Хорошенькие детки!
Как нежные вишневые цветы,
212
Как розовые
Листья клена!..
Таких покинуть славненьких детей!
О мать-преступница!
Рассказчик
И дед и бабка
Любовно гладят плачущих детей
И сами плачут.
Внучка, О-Сутэ,
Еще дитя,
Твердит сквозь слезы:
О-С у т э
Мама!
Где мама? Позовите маму! Мама!
Куда она ушла?
Рассказчик
А старшая, О-Кику,
Уже собой владея, говорит:
О-К и к у
Отец сказал сегодня —
Он уходит,
Чтоб мамочку убить,—
И взял свои мечи!
О дедушка!
О бабушка! Прошу вас,
Пожалуйста, его уговорите,
Чтоб он меня зарезал
Вместо мамы!
Рассказчик
В слезах она упала на колени.
Мать О-С а й. Умница дорогая! Как хорошо
ты сказала! Но не надо так уж много думать о твоей
маме. А почему Торадзиро с вами не прислали?
При разводе так уж заведено, что девочек отдают
213
матери или ее родителям, но мы любим наших вну-
ков одинаково — и девочек и мальчика. Ах, если и
утром и вечером мы около себя будем видеть люби-
мых внуков, как знать, может, нам станет легче на
душе и печаль наша развеется...
Когда Сутэ исполнилось два года,
Итиносину было сорок два.
Вот я и назвала ее Сутэ —
«Отверженная»3 °,
Чтобы отвести
Дурное знаменье.
Теперь и брат ее
И ты, моя О-Кику,
Все мы, все мы
Теперь отверженные...
Горе! Горе!
Рассказчик
Несчастная старуха причитает,
От горя перегнувшись пополам,
Как стебль сломленный.
И по лицу
Иваки Тютабэя, старика,
Как будто сделанного из куска
Иссохшего ствола,
Катятся слезы...
Тютабэй. Ну полно, полно! Не плачьте,
дети! Пусть ваша злая мать бросила вас, но дедушка
и бабушка будут вас любить. А еще у вас и дядя
есть — Дзимпэй!
Рассказчик
И дед и бабка
За руки ведут
Тихонько плачущих детей в глубь дома.
Итиносин опозорен. Ему
Теперь ни к чему
214
Самурая прическа тясэн-гами,
Вроде метелочки,
Которой чай мы сбиваем
На церемонии чайной.
Опозоренный не может быть самураем,
Он князю служить уже не достоин.
Но — искуснейший воин —
Итиносин в совершенстве владеет мечами.
Не случайно
Вылощено его
Воинское мастерство,
Как медный котелок для варки чая,
Котелок, что узорной крышкой прикрыт
И ярко блестит.
А на нем узор отлит,
Напоминающий град летящий.
И словно град, шумящий в чаще,
В сердце Итиносина
Бушует ревность и гнев.
Заживо он сгорает в огне.
Узнав о своем позоре,
Он покинул в Эдо господина
И в великом горе
Вернулся домой поспешно.
Но удастся ли сердце ему успокоить
Казнью жены грешной?..
Надо сначала детей устроить,
И вот он пристроил их, всех троих.
Теперь, не задерживаясь ни на миг,
Скорей в погоню
Для расправы грозной
Над Гондзой
И проклятой изменницей.
Каждый час теперь ценится,
Не смеет он потерять и минуты!
Края его шляпы, большой, камышовой,
На лицо загнуты:
Молчаливый, суровый,
215
От всех он прячется —
Человек, потерявший честь, —
Он просит одно у судьбы,
Одна у него забота —
Месть!
Перед ним ворота
Усадьбы
Старого тестя.
О, как теперь все изменилось! Он
Пришел без слуг и провожатых. Кто же
Доложит тестю
О его приходе?
Нельзя же самому возвысить голос!
Итиносин
Но я пришел
Проститься: месть не ждет!
Я ухожу разыскивать злодейку.
Так как же быть?
Мне дороги минуты!
Рассказчик
Так он стоит,
Заглядывая внутрь,
В прихожую.
И вдруг ему навстречу
Выскакивает старый Тютабэй.
Подобраны края его хакама31.
Обнажены
Его худые’ ноги.
За поясом торчит старинный меч
В червленых ножнах,
Словно рукоятка
Изогнутая от сковороды.
Глаза тревожно бегают. Лицо
Взволнованное, гневное...
«Постойте,
Мгновение!» — сказал Итиносин.
216
И, шляпу сняв,
Он тестю показал
Свое лицо.
Тютабэй
А, это ты, Итиносин. Сегодня
Я получил моих обеих внучек
И полностью
Имущество О-Сай,
Моей негодной дочери.
Спасибо!
Ты одет по-дорожному. Значит, ты пришел про-
ститься с нами? Что же, благодарю, что соизволил
заглянуть к нам.
Итак, жду от тебя
Счастливой вести!
Рассказчик
И старый Тютабэй уже готов
Из дома выбежать.
Итиносин
Нет-нет! Постойте!
Я понимаю, что творится у вас на душе. И все же...
ваше лицо кажется мне необычно взволнованным.
Расскажите мне все подробно. Куда вы собрались
бежать с мечом? Простите меня за дерзость, но я
не могу вас отпустить, пока не узнаю ваших наме-
рений!
Тютабэй. Послушай, Итиносин! Мне горько
и стыдно, что к твоему приезду из Эдо не смог я
приготовить и показать тебе отрубленную голову
О-Сай, дикого зверя, а не женщины. Мой сын,
Дзимпэй, с того самого дня бросился разыскивать
и ее и Гондзу. А я сам, Тютабэй, хоть и стар, но
мои ноги и моя поясница еще могут послужить
мне.
217
Пока мой меч не окрасится кровью,
Не могу я
Спокойно лежать на подушке!
В каждом дурном деле бывают помощники и сооб-
щники. Ты знаешь сам пословицу:
«Даже с ума сойти
Нельзя в одиночку,
И в этом деле
Нужен сообщник!»
Первый, кто принес доказательства измены О-Сай,
был Кавадзура Баннодзё. Это он и раззвонил на всю
округу.
Так я и иду,
Чтобы его убить.
Пускай утешит хоть его погибель
Мои последние года.
Пусти же,
Пусти!
Рассказчик
Он порывается бежать.
Итиносин
Ваш гнев и справедлив
И мне понятен.
Но если вдруг, паче чаяния, негодяй Баннодзё суме-
ет отразить удары, нанесенные старческой рукой,
что тогда?.. Тогда мне придется отложить месть из-
меннице и заняться мщением за почтенного тестя,
и я потеряю драгоценное время.
Все новые и прежние заботы
Тогда падут опять
На одного,
На одного меня.
Прошу вас, оцените
218
Мою тревогу. Буду благодарен
За милость и внимание.
Рассказчик
Так просит
Итиносин, почтительно склонив
Пред тестем голову...
Тютабэй
Как! Неужели ты,
Итиносин, еще намерен мстить
За Тютабэя
Как за тестя, если
Убьет меня мерзавец Баннодзё?
И такая жертва, такие страдания, несмотря на то,
что я — отец подлой, низкой, до мозга костей ис-
порченной женщины?
Итиносин. Это жестокий вопрос! Пусть эта
женщина — моя жена и ваша дочь — уподобилась
грязному, дикому зверю! Но мой тесть, Иваки Тю-
табэй, так и остался для меня почтенным и уважае-
мым тестем. И разве я не должен сразиться с его
кровным врагом, если у него такой враг появился?..
О, этого и спрашивать не надо!
Тютабэй
Благодарю. Всегда я был уверен,
Что сердце благородное у вас.
Меня гнетет позор,
Но ваше милосердье,
Чрезмерное, быть может,
Утешает
Меня в моей печали!
Рассказчик
И старик,
Не в силах от волнения стоять,
С трудом уселся на порог.
219
И слезы
Закапали из глаз...
Итиносин
Растерянно стоял над стариком.
Блеснули слезы
И в его глазах...
В слезах соединились их сердца.
Путь чести самурая —
Он правдив
И непоколебим!
Тютабэй
Войди же в дом
И выпей чашечку сакэ.
Обрадуй
Мою несчастную старуху. Верно,
Ты повидать своих детей не прочь
Еще разок
Перед твоим уходом?
Я вижу, что ты в дорожных соломенных сандалиях,
потому я не приглашаю тебя во внутренние комнаты.
Позову сюда моих домашних.
Пожаловал Итиносин! Скорее
Идите все сюда!
Встречайте гостя!
Рассказчик
Так Тютабэй кричит.
Итиносин
Ну как мои девчонки?
Не плакали?
Не докучали вам?
Тютабэй.
О нет, они разумны и послушны.
Ты можешь не тревожиться о них.
220
Рассказчик
Хозяин и гость
Уселись в прихожей.
И бабка,
За руки взяв детей,
Сутэ и О-Кику,
Отцу показала.
Подали чарки,
Вино и закуски,
Как их подают
На Новый год
И в праздник Бон32.
Они собрались
Всё в той же зале,
В которой, бывало,
Семья собиралась
В счастливый час —
Отпраздновать
День рождения сына
Или дочурки.
Увы, сегодня
Не все собрались...
И пятеро
Молча глядят друг на друга.
Их головы
Молча склонились, без слез.
Глаза их
Полны великой печали.
Уж лучше бы
Плакали и кричали —
И то было б легче
На них смотреть.
Служанки,
Держа в руках подносы,
Роняют слезы
На рукава.
И все молчат...
221
И бабка наконец,
Не в силах дольше выдержать молчанья,
Вдруг зарыдала.
Мать О-С а й
О, взгляните только
На девочек!
Они, должно быть, крепко
Запомнили приказ отца. Молчат,
Не плачут.
А глаза у них полны
Горючих слез...
Не понимаю, как
Могло случиться,
Чтобы моя О-Сай —
Пусть небом проклята она, пускай
Она не женщина,
А изверг, демон! —
Родив таких детей,
Разумных, добрых,
Решилась на такой великий грех!
О, если б не ужасный этот случай,
То все бы говорили:
«Посмотрите,
У Тютабэя дети да и внуки
Как на подбор!
Прекрасная семья!»
Вы нам прислали только дочерей.
А где же внук?
Его вы не прислали!
А почему?
Вы стали презирать
Семью Иваки,
Родственные связи
Порвать решили с нами!
Вы жестоки,
Итиносин,
И нас вы оскорбили.
222
Рассказчик
И у старухи слезы полились.
Вся боль душевная,
Отчаянье и скорбь
О дочери погибшей
Проступили
В ее рыданиях...
И несомненно,
Она рыдать и жаловаться вправе.
Итиносин. Нет-нет! Вы не должны гневать-
ся на меня понапрасну. Я и не помышлял о том,
что родственная связь между нами может порвать-
ся. Видите ли, я сейчас попросил моего господина
уволить меня со службы. Теперь я — вольный ски-
талец. Но искусство чайной церемонии, которое я
унаследовал от моего отца, принесло мне в жизни
много радостей. Этого я никак не могу забыть!
Вот я и отдал
Моего сынишку,
Торадзиро, в ученики к Тино
Кюсаю.
Против тестя или тещи
Я ничего не замышлял худого.
Прошу вас,
Пусть рассеется ваш гнев.
Поднимем чарки
За мою удачу!
Мать О-С а й
Ах, если так,
Тогда другое дело!..
Рассказчик
Она смягчилась
И без неприязни
Взяла с подноса чарочку сакэ.
Все обменялись чарками.
223
Тютабэй
Итак,
За исполнение решений ваших.
Итиносин
Я пью за исполнение заветных
Желаний и за достижение цели
Моих стремлений.
Рассказчик
А его стремленье —
Найдя О-Сай и Гондзу,
Зарубить
И мать своих детей, и копьеносца!
Вот в чем теперь
Он видит цель и счастье!
Жестокое проклятие его
Преследует.
Удар судьбы жестокий
Обрушился на голову. За что?..—
Не в силах он понять. И как случилось,
Что кровь,
Что яростное истребленье —
Теперь единая его отрада?
Должна же быть причина!..
Но причина
Сокрыта глубоко —
В былых рожденьях.
При этой мысли
Больно сжалась грудь
Итиносина.
Твердое, как камень
И как железо, сердце
Содрогнулось.
Осеклась речь.
Дыханье захватило
От скорби и невыплаканных слез.
Все молча выпили.
224
Но в это время
Дзимпэй вернулся,
Младший брат О-Сай.
Он со своим слугою
Входит в дом.
Как отощал и почернел он! Видно,
Не раз ему случалось ночевать
В открытом поле,
Под открытым небом.
Тютабэй
Дзимпэй! Вернулся?
Говори скорее!
Что ж? Удалось? Нашел?
Итиносин
Приехал из Эдо,
Теперь уходит
На поиски.
А ты напал на след
Изменницы?
Рассказчик
И Тютабэй в волненье
Вскочил из-за стола.
Дзимпэй
А! Вот и вы,
Итиносин! Вернулись наконец!
Да, в ваше отсутствие случилось неожиданное не-
счастье. Мой отец приказал мне добыть голову из-
менницы, приготовить вам к приезду такой пода-
рок. Отец торопил меня. Но я и сам в то утро,
когда оба бежали, тотчас же снарядился в путь и
привязал к поясу дорожную снедь.
Все станции я обыскал,
Харчевни,
Все пристани
15-402
225
Вдоль по большой дороге
У моря.
Все напрасно!
Обыскал
Всю местность,
Вплоть до самых отдаленных
Нагорных деревушек.
Но потом
Подумал я:
Два путника усталых,
Растерянных, испуганных... К тому же
О-Сай ведь женщина,
Хотя и демон,
А женщины — плохие пешеходы,
Так беглецы далеко не уйдут!
И вряд ли спрятаться они сумеют
В каком-нибудь
Далеком, тайном месте.
Вот и вернулся я на большую дорогу, по которой
всегда идут обычные путники. Искал я, расспра-
шивал каждого встречного — нигде никого! А
между тем я ушел, взяв разрешение только у
дежурного самурая, а старшему самураю не до-
ложил.
Вы сами знаете,
Что так нельзя,
И, если буду слишком долго я
В отсутствии,
Такое нарушенье
Обычных правил
Не проходит даром!
Я вынужден был, ничего не добившись, пуститься в
обратный путь. И вот только что, по дороге домой,
зашел я к старшему самураю и обо всем договорил-
ся. Сюда я заглянул только для того, чтобы хоть на
ходу повидаться с отцом и матерью.
226
И как удачно, что я встретил вас!
Вот было бы досадно
Разминуться!
Да! Эта встреча
Нам сулит удачу.
Теперь злодейка
Не уйдет от нас.
Итак, вдвоем немедленно
В дорогу!
Рассказчик
Дзимпэй горит воинственной отвагой!
Итиносин в волнении, всплеснув
Руками, говорит:
Итиносин
Благодарю!
Благодарю за труд и за усталость,
За вашу доброту ко мне!
Вы оба —
Отец и сын —
Поддержка мне в беде.
Участье ваше я ценю высоко.
Но незачем, Дзимпэй,
Теперь идти со мной:
Я справлюсь сам,
Помощников не нужно.
Я вижу по лицу,
Что вы устали,
Дзимпэй! Должны вы отдохнуть.
Дзимпэй
Э, полно!
Ну что за щепетильность?
В этом деле
Помощник никогда не помешает.
Вперед, к отмщению
227
Торопит вас
Пылающее гневом сердце. Но...
Бывают положения, когда
Необходим
Надежный, верный спутник!
Вот и во время вашего отсутствия вы были уверены,
что никакой беды не случится. Но если бы оставили
вы дома верного человека, разве могло случиться
такое ужасное дело? У Гондзы, наверное, есть в дру-
гих провинциях и друзья и родные. Трудно наперед
сказать, что они предпримут.
Вы отправляетесь в далекий путь.
Дня три дороги
До заветной цели!
Вдруг встретится
Внезапная беда,
Нежданный оборот событий. Вам
Тогда понадобится
«Меч-помощник»33!
Поверьте, должен с вами я идти.
Итиносин
Нет-нет! Стремленья ваши благородны,
Но нам не по пути.
Я должен сам, один
С изменницей покончить.
Если шурин
Поможет мне
Расправиться с негодной
Женою и с любовником ее,
Такую месть
Я вряд ли назову
Свершением заветного желанья!
Рассказчик
Дзимпэй повысил голос.
228
Дзимпэй
Хорошо!
Пускай мечом я вам не помогу,
Но все же буду
В битве вам поддержкой!
Рассказчик
Итиносин от гнева побледнел.
Итиносин
Вы полагаете,
Что я не воин?
Уж не думаете ли вы, что я только умею снимать
крышку с чайного котелка и не знаю, как снимают
голову с плеч?
О Хатиман,
Носящий лук и стрелы!
Я человек скромного звания, но и у меня есть меч
и панцирь. Пусть мое оружие не новое, но оно в
полной боевой готовности! И не уступлю я в воин-
ском искусстве никому, даже самому ловкому из
самураев, заядлому рубаке, привыкшему к звону
мечей.
Рассказчик
Дзимпэй расхохотался.
Дзимпэй
Почему же
Вы не убили подлого врага,
Который тут же, рядом, под ногами,
У вас болтался?
Это непонятно!
Итиносин
Не понимаю:
Что за подлый враг?..
229
А! Понял:
Это Баннодзё-доносчик.
Дзимпэй
Итак, вы помните о Баннодзё.
А почему
Его вы не убили?
Рассказчик
Итиносин опешил и смутился.
Итиносин. Да-да! Конечно, вы правы! Тем
более что я нашел много подлых, соблазнитель-
ных писем от него в шкатулке моей негодной
жены.
Не мог же разорваться я! Конечно,
От моего меча
Он не уйдет.
Но я сначала должен отомстить
Моей жене
И негодяю Гондзе.
А Баннодзё немного подождет.
Рассказчик
Дзимпэй насмешливо
Его прервал:
Дзимпэй
А, вот как?
Значит, если два врага
Очутятся вплотную перед вами,
То и тогда вы скажете:
Что делать!
Я надвое не в силах разорваться!
А я вот не делю своих врагов
По номерам:
Враг первый,
230
Враг второй!
Враг — «на теперь»,
А этот — «на потом» —
Таких различий я не понимаю.
Я в помощь вам
Своим мечом убил
Коварного, смертельного врага,
И после этого
Итиносин
Мне скажет:
« “Меч-помощник”»
Мне не нужен» ?
Смотрите все!
Рассказчик
И с пояса сорвал он
Дорожную корзинку и открыл.
А там не провиант,
А голова
Злодея Баннодзё и, как живая,
Глядит, уже отмытая от крови!
Все ахнули.
Итиносин не знал,
Что вымолвить,
Застыл от изумленья.
А Тютабэй и мать О-Сай,
Сверх меры
Обрадованные, закричали:
«Вот он!
Вот он, навеки ненавистный враг.
Вот негодяй, доносчик!»
Тютабэй
Что же ты,
Дзимпэй, убив его, теперь ответишь
Властителю?
Ведь Баннодзё... он был
У князя самураем, как и ты!
231
Дзимпэй
А ничего!
Ответ уже не нужен.
Мерзавец понимал,
Что здесь погибнет,
Что «жалящей осы не отогнать».
Покинул службу
И бежать пустился!
И вот на границе между провинциями Инаба и
Хоки я настиг его и зарубил.
Тютабэй. Ты молодец! Ты молодец! Ну,
Итиносин, может ли быть лучшее предзнаменова-
ние в тот день, когда отправляешься в путь
На розыски смертельного врага?
Я, Тютабэй, твой тесть,
Тебе велю:
Возьми с собой Дзимпэя!
Но, конечно, не может быть и речи о том, чтобы
Дзимпэй своим мечом помешал тебе выполнить свое
заветное стремление!
Итиносин
Я повинуюсь.
Итак, нам пора идти!
Рассказчик
Вдруг на дороге —
Маленький путник, лет десяти.
Прячется он за оградой,
Жмется к столбам.
Итиносин подбежал к воротам:
«Кто это там?»
Что же?.. Торадзиро,
В дорожной одежде, его сынок,
В путь собрался.
Увидел отца — и наутек!
232
Итиносин догнал его, схватил
Его за ручку,
Притянул к себе.
Итиносин. Что это значит, маленький сорва-
нец? Почему ты в дорожной одежде? Ты куда со-
брался?
Торадзиро. Я хочу идти вместе с вами, отец.
О-Кику и Сутэ — женщины, а я — мужчина, са-
мурай. И разве может молодой самурай отпустить
отца одного, когда тот уходит отомстить врагу?
Рассказчик
И мальчик был готов
Вперед умчаться
И обогнать отца. Итиносин
Остановил его.
Итиносин
Ты что ж, сынок,
Намереваешься убить
Родную мать,
На свет тебя родившую? Подумай!
Торадзиро. Да зачем я стану убивать мою
маму? Я убью противного Гондзу, который ее увел.
Я обязательно пойду с тобою,
Пойду!
Рассказчик.
Упорствует Торадзиро.
Итиносин. Нет, это ты неправильно приду-
мал. Когда мы с твоим дядей уйдем в поход, скажи,
пожалуйста, кто останется дома? Только старень-
кая бабушка с дедушкой да женщины: старшая се-
стра и маленькая Сутэ. Кто же будет оберегать их?
Вот я и хотел тебя оставить с ними на всякий слу-
чай: вдруг Гондза придет сюда — вот ты его и убь-
233
16-402
ешь! Ты должен в мое отсутствие хорошенько учить-
ся у Кюсая чайной церемонии и время от времени
проведывать сестер, следить, слушаются ли они деда
и бабку.
А если Гондза
Придет сюда —
Мечом его зарубишь!
Но если ты боишься оставаться,
Тогда, конечно,
Я тебя возьму
С собой.
Рассказчик
Так успокаивал ребенка
Итиносин.
Торадзиро
Нет, я останусь здесь.
Я храбрый! Буду всех оберегать.
Ты можешь не тревожиться:
Я дома,
А я — мужчина!
Подвиг соверши
И возвращайся!
Рассказчик
Так ответил мальчик.
У деда и у бабки даже свет
От жалости к нему
В глазах затмился...
«Горе!
Дурная мать, не человек, а изверг,
Не женщина,
А дьяволица, право!
Она не захотела даже видеть,
Как станут взрослыми
Такие дети.
Разумные, хорошенькие детки!..
234
Нет, нам не жаль ее.
Что хочешь сделай
С женой,
Хоть заколи,
Хоть заруби.
Пускай исполнятся твои желанья!
Счастливый путь!» —
Так бабушка и дед
Кричат вослед Итиносину...
А дети,
Горько плача,
Повторяли:
«Отец, вы злого Гондзу разрубите,
А маму к нам
Живую приведите!
Нам наша мамочка нужна!
Прощайте!
Счастливый путь!..»
Так провожали дети
Отца и дядю.
Итиносин,
На детей не глядя,
Закрыв лицо, уходит.
Слезы застлали глаза...
Он даже «прощайте» —
Не в силах сказать.
Он идет по дороге,
От горя сгорбясь.
В душе его —
Восьмицветная радуга скорби.
Над Идзумо — родною страной —
Восьмицветные облака.
Так идут они к цели одной,
И дорога их далека.
Они минуют селенья,
Минуют предместья,
Идут немые, суровые,
Готовые к безжалостной мести.
235
с
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Пристань Киё близ Осака.
Рассказчик
Фусима-река
Сонную гонит волну.
Фусима-река
Лодку качает одну...
Кто спит по ночам
И не глядит на луну?
Вечерние сумерки.
Мост Киё,
Что зовется
«Мостом Прохлады» по праву.
Перекинут он
Через реку Удзигаву,
Где она слилась
С «Рекой Очищенья» —
Мисоги-рекой.
Рука с рукой
Беглецы переходят,
Убегая от мщенья,
Мост Киё.
Все равно, мстящее, их найдет лезвиё.
И ветер с низовий,
С дальнего устья
Рукава обоих
Овевает прохладой и грустью...
Они бежали, бежали,
Даже трех дней
Не могли провести
На месте одном.
Теперь они задержались
В столичном предместье Фусими,
Где славится черное
Вишневое дерево,
236
По прозванию «Черная ряса»,
Темное, как безлунная ночь.
И колокол возвещает гулко,
Что солнце садится,
Что день на закате,
Что живы сегодня они,
А завтра... Кто знает!
О колокол! Голос судьбы!
Они ему не внимают.
Бежать, бежать!
Следы замести!
Они решили уплыть
Сегодня же ночью в Нанива.
Украдкой вошли они на корабль
И рады, что их никто не приметил.
Пока корабль на причале,
Они забылись тревожным сном
И слышат сквозь дрему —
Вокруг корабля
С разною снедью
Лодки снуют,
Скрип уключин,
Всплески волны,
Крики торговцев:
«Кто хочет лапши?»
«Соевый творог!»
«Чай из Нара!»
И О-Сай вспоминает,
Что река Удзигава
Славится издавна
Среди знатоков
Церемоний чайных...
И на память приходит
Прежнее счастье,
Кажется, что давно-давно
Оно миновало...
И слезами туманится взор!..
237
Поистине вот
Несчастное женское сердце!
Печальна судьба О-Сай!
А между тем Итиносин
С Дзимпэем
Стремятся кровью честь свою омыть.
Они договорились меж собою
И порознь
День за днем
Блуждают тут и там,
Оглядывая все задворки,
Осматривая закоулки...
Итиносин к востоку от Фусими,
В предместье Гоко,
Преступных ищет беглецов,
Дзимпэй на юго-западе их ищет,
В местечке Мису
И на пристанях.
Сегодня вечером
На пристани Киё
Осматривает он большие лодки
И все причаленные корабли.
«Хочу отплыть
Без промедленья,
С попутным ветром!» —
Говорит он,
А сам внимательно
Оглядывает всех
На палубе и под навесом,
Сквозь сумерки рассматривает лица,
Заглядывает под большие шляпы,
Под капюшоны...
Так он переходит
От корабля к другому кораблю.
Кормчий. Если хотите поскорее отплыть, тог-
да садитесь на мой корабль. Мы отплываем ровно
238
в восемь, как только прозвонит первый ночной ко-
локол.
Дзимпэй. Что? На этом корабле? Он слиш-
ком тесный.
Кормчий. Тесный? Да он совсем не тесный!
Вон молодой господин со своей хозяйкой улегся в
тени, под камышовым навесом.
Там, рядом с ними, много места,
Хоть отбавляй!
Извольте, провожу.
Дзимпэй. Да нет, не в том дело. Теснота как
раз меня мало смущает. Но если ваше судно отплы-
вает с первым ночным колоколом, для меня это все
равно уже слишком поздно.
Раз так — поездку отложу на завтра
И поутру отчалю.
Кормчий
Мой корабль,
А воля ваша! Вы решайте сами.
Насильно вас везти не собираюсь.
Рассказчик
Пока идет
Неспешный разговор,
Дзимпэй корабль оглядывает зорко.
И в сумерках не видит лиц.
И все же
Сомненья нет:
Вот те, кого он ищет!
От радости Дзимпэй готов подпрыгнуть,
Но сдерживает пыл.
Ведь беглецы,
Укрывшиеся за циновкой,
Его заметить могут
И узнать.
239
Он удаляется
Неспешным шагом,
С развальцей
И на мост выходит
С лицом спокойно-каменным, твердя
На счастье заклинание... Потом
Бросается бежать.
Он подбегает
К гостинице, где сам Итиносин
Остановился.
Между тем,
Узнав Дзимпэя, Гондза,
Откинув занавеску, говорит:
Гондза. Эй! Господин кормчий! Скорее! Вы-
сади-ка нас обоих на берег. Мы впопыхах, в суете
перед посадкой забыли про важное дело. Нам по-
ручили кое-что купить, даже деньги дали, а мы и
позабыли об этом.
Скорее высади нас,
Сделай милость!
Кормчий. И далеко вы идти собираетесь за
этими покупками?
Гондза
Что-что?.. А, за покупками! Да нет
Недалеко!
И как она зовется,
Та улица?.. Забыл!
А, вспомнил: «Роща
Глициний». Это там же,
Где «Храм Глициний»,
За улицей Симоку.
Кормчий
Что? Симоку?
Ну, удивили! Сколько же туда
240
Пути, по-вашему?
Да около двух ри 34!
Ну, скажем, полтора,
Пока вернетесь,
Корабль давно отчалит!
Гондза
Все равно нам,
Корабль отчалит или нет. Прошу,
Скорей нас высади!
Я заплачу
Вперед за нас двоих!
Молю тебя,
Скорей, скорей!
Рассказчик
Так Гондза восклицает,
А сам не отрывает глаз от моста
И от торговой улицы: далеко
Она ведет,
На север и на юг...
Кормчий. Да что это вы, господин, совсем
переполошились! И разговор у вас, право, какой-то
несуразный. Как же я возьму плату с тех, кто не
поедет? Мне этого не позволит моя моряцкая со-
весть. Оставайтесь-ка лучше на корабле. Скоро от-
чалим!
Гондза
Нет, это уж нехорошо!
Э, кормчий,
Ведь только что был разговор.
Я слышал,
Еще один поедет пассажир?
Так нам втроем,
Конечно, будет тесно.
Прошу тебя, немедленно спусти
Нас на берег!
241
Кормчий. Ну, насчет тесноты не беспокой-
тесь! К завтрашнему утру доставлю вас в Осака, ос-
танетесь мною довольны!
А уж сегодня
Сумею как-нибудь вас разместить
На одну ночь.
Не бойтесь: пополам
Хозяйку вашу разрублю, а вас
Разрежу я на мелкие кусочки,
Да так и довезу!
Ну ладно, это шутка!
Вы не стесняйтесь.
Вы располагайтесь
Привольно и удобно.
Рассказчик
Так над ними
Подшучивает кормчий.
Но для них
Его слова таят зловещий смысл
И камнем падают на сердце...
У О-Сай
Тревога нарастает.
О-С а й
Послушайте, хозяин корабля!
Недаром говорится:
«Милосердье
Всего важнее!»
Вы сами только что говорили, что взять плату за
проезд с людей, которые не едут, вам не позволяет
ваша совесть моряка. Так подумайте, как мы себя
будем чувствовать, если серебро у людей мы взяли,
обещали купить и привезти кое-что, необходимое
им до зарезу, и обманем их?
Смотрите, я в мольбе сложила руки:
Скорей, скорее
Высадите нас!
242
Рассказчик
Так умоляет кормчего О-Сай,
Как только может и умеет.
Кормчий
На уговоры сдался.
Кормчий
Ну, сходите!
О-С а й
Вы добрый человек!
Спасибо вам!
Рассказчик
И, взявшись за руки,
Они поспешно
Сошли на пристань.
Ноги их дрожат.
Сердца торопят их...
Кормчий
Эй, осторожней!
Смотрите, не споткнитесь о ступеньки на приста-
ни, не причините себе увечья. А не то госпожа по-
лучит еще одну рану, побольше, кроме той, кото-
рую она уже получила!
Рассказчик.
Так шутит кормчий.
Но на этот раз
Такие шутки беглецов пугают.
Они укрылись в маленькой харчевне
На пристани.
Гондза. Если твой брат здесь, значит, Итино-
син тоже где-нибудь поблизости.
С
Вот и сбылось твое желанье. Будь
Готова к смерти.
У/
243
О-С а й
Я давно готова,
Поверь! С той самой ночи,
Когда покинула я дом родной.
Я знаю:
Жизнь моя принадлежит
Не мне, а мужу моему.
Не жаль
Расстаться с жизнью:
Умереть должна я.
Но умереть должна я от меча
Итиносина,
А не от руки
Дзимпэя!
Это худшая из бед:
Собачья смерть,
Позорнейшая смерть!
И если брат
Погонится за мной,
Я постараюсь спрятаться,
Я скроюсь
Из чувства долга, чтобы не лишать
Итиносина
Счастья правой мести!
Я знаю,
Ты со мной согласен. Те же
Решения и чувства у тебя.
Но дольше
Здесь нельзя нам оставаться.
Где проведем мы ночь?
Гондза
Да! В самом деле!
Быть может, в Мису?
Или, может быть,
В предместье Абуракакэ? Пора!
Раз в Нанива отплыть не удалось,
244
Пойдем в столицу! Там среди толпы
Нам легче будет скрыться...
Рассказчик
Пока они говорили,
Стемнело. На небе ночном
Затеплились яркие звезды.
Под каждым навесом и кровлей
Зажглись огни, фонари,
Украшенные цветами,
Кистями бумажными
И бахромой...
И светятся стенки
Цветных фонарей,
На них нарисованы
Гроздья цветов,
Иероглифов — тушью
Начертана вязь.
В открытых лавках
Дышат прохладой
Актеры, рассказчики
И акробаты...
Вот стайка юных танцовщиц,
От девяти до двенадцати лет.
Как тонко очерчены лица!
А брови, глаза и губы —
Одно загляденье!
В черных накидках,
В пурпурных шапочках
(Подражание мальчикам
Из театра Кабуки),
Подолы свои подвернув,
Они, танцуя, проходят.
Их облик прекрасен,
Изящны движенья.
Как стройно идут,
Колышатся мерно
И дружно поют:
я
245
«Сорэ-сорэ,
Сорэ-яттосэ 35!
Скорей-скорей
Со мною все
Пляшите, пляшите!
Из-за одной лишь ночи
На ложе из тростника и то
Теперь я страдаю.
О Ямабэ Акахито!
О Сарумару Даю36!
О эта ночь
В заливе Нанива!
Разве бывает любовь короче?
Но в эту ночь
Вечный союз мы заключили:
«Вместе навеки — или
Смерть!»
И оба клятву мы начертили.
Что теперь золото мне,
Что серебро
Перед обетом нашим?..
Мы пляшем, мы пляшем
В честь Сугавара Митидзанэ37,
В память Какиномото Хитомаро38!
О преграды любви запретной!
Но кто нарушит обеты,
На того небеса кару обрушат!
Ах, я страшусь
И родительского проклятья...
Но были так сладки объятья!
Сорэ-сорэ-сорэ-яттосэ!
Отца я боялась когда-то
И кары небес,
Теперь не страшусь никого я!
Скорей пересечь горы Оэ,
Миновать перевал Тисато,
Пробраться сквозь бамбуковый лес...
Скорей, скорей
246
За мною все!
Сорэ-сорэ-сорэ,
Ятгосэ!»
И были прелестны
Движения юных плясуний...
О-С а й. О, когда я вижу этих маленьких танцов-
щиц, невольно вспоминаю моих дегей, оставших-
ся в родном доме. Живы ли они? А вдруг они
умерли?
А может быть, больны?
О, как мне жаль их!
О милые! О бедные!.. Печален
Им будет этот год.
Не будет плясок
У них и радости —
Одна печаль.
Судьба нас разметала по земле,
Где б ни погибла я,
Мне будет смерть горька:
Не поднесут мне дети
В смертный час мой
С водою чашку... не утешат...
Кто мертвое мое омоет тело?
Кто погребальный совершит обряд?
Как тяжко смерти ждать!
Хотела б умереть я
Сейчас, здесь, на мосту.
И пусть огни
Веселых фонарей нам озарят
Загробную страну.
Ведь суждено
Блуждать за гробом
По шести дорогам 39!
О, если бы найти нам лучший мир,
Чем этот!
247
Рассказчик
Фак печалится О-Сай.
И Гондза Помрачнел.
В его душе
Черно, как в преисподней. Слезы,
Как дождь, их увлажнили рукава —
Печальный дождь,
Предвестник скорой смерти...
Кто вымолил у Неба этот дождь
Среди Июльской засухи?..
Меж тем
Итиносин готовится к отмщенью,
Он быстро опоясался мечом
Работы Кунамицу из Бидзэна.
Итиносин
Судьба! Пошли удачу!
Разрываю
Я в этом мире
Связь с моей женой:
Она умрет!
Рассказчик
Он Подбирает полы
Дорожного Плаща, чтоб не мешал он
Ударам длинного меча
(Тот плащ
ОкраШеН в бледно-персиковый цвет,
Разлуки цвет...).
Итиносин идет.
Дзимпэй ему указывает путь.
Они Идут на пристань. Наступает
Кукушки час,
Ее печальный крик
Вещает смерть.
А в небе облака
ВечерНие растаяли...
И вдруг
248
Итиносин
Лицом к лицу
Столкнулся
У северного подступа на мост
С женой и Гондзой!
Итиносин
А! Сасано Гондза!
А! Наконец тебя нашел я. Стой!
Ты, погубивший честь мою, жену
Укравший у меня!
Несчастный, стой!
Рассказчик.
И он обрушился с мечом на Гондзу.
«Ну что ж! Я ждал тебя!» —
Воскликнул Гондза
И принял левою рукой удар.
Он голову закрыл...
Но меч врага
Отсек в запястье кисть его руки.
И Гондза,
Отскочив назад, успел
Свой длинный меч
Проворно
Из ножен правой выхватить рукой.
Скрестились лезвия.
Гондза
Долг самурая
Приказывает мне сражаться с вами,
Хотя б напрасными ударами,
Для вида!
Рассказчик
Сбежались люди:
«Эй! Да тут дерутся!»
«Какие-то буяны!»
«Шест несите!»
249
с
«Давайте палки: надо их разнять!»
«Танцовщиц не пораньте!»
«Где Хамбэй?»
«О-Ёси-сама где?»
«Где О-Сэн-сама?»
«Эй, Гонскэ, помогай!»
Крик, суматоха,
Зовут на помощь, мечутся, бегут.
Точь-в-точь как в старину,
Той майской ночью,
Когда напали братья Cora40,
Пылая мщеньем, на своих врагов!
О-Сай заметила Дзимпэя.
О-С а й
Горе!
Мой брат!.. Заветное мое желанье —
Убитой быть мечом Итиносина.
Но если брат меня убьет — позор,
Собачья смерть!
Я спрячусь за мостом!
Рассказчик
Она на время отступила в тень.
Мечи противников сверкают. Гондза
Одной рукой,
Не рассчитав удара,
Клинок с размаху засадил в перила.
Но доски
В деревянных челюстях
Зажали прочно
Острие меча.
И Гондзе выпустить пришлось клинок.
Гондза
О, если б кто-нибудь мне дал копье,
Чтоб мог я показать
Свое искусство
И оправдать
250
Прозванье «копьеносца»!
Оставил бы я память о себе!
Теперь я безоружен.
Остается
На ловкость и проворство положиться!
Рассказчик
И Гондза, раненный, от острия
Увертывается.
Его движенья
Поистине красивы и легки.
И вот Итиносин вложил все силы
В удар смертельный —
И нанес удар.
Он Гондзе правое плечо рассек
И часть груди.
Но Гондза и теперь
Не бросился бежать!
Не посрамил
Он чести самурая:
Свой смертный час
Он хочет встретить
И доблестно и стойко.
От крови красен мост,
Как будто осень
Рассыпала кленовые листы.
Итиносин, освирепев, наносит
Все новые удары.
Только пятый
Удар свалил на землю Гондзу. Он
Красив был умирая.
Ни одной
Позорной раны в спину.
«Наму Самбо!41 —
Вскричал Итиносин,
Не видя на мосту
О-Сай.— Неужто ей удастся скрыться?»
И вне себя от мысли,
251
Что О-Сай
Опять сбежала,
По мосту он мчится
От южного до северного края,
Обшаривая каждый уголок.
Его глаза
Сверкают, как у кошки,
Когда она охотится за мышью...
А тело копьеносца Гондзы
На середине моста в луже крови
В предсмертных муках корчилось...
Июльский вечер душен был.
А кровь
Лилась вдоль досок моста
Так обильно,
Что в ней луна могла бы отразиться.
Река Фусими
Обагрилась кровью,
Напоминая Тацута-реку,
Покрытую кленовыми листами,
Багряными осеннею порой...
Дзимпэй нашел сестру
И поволок ее на мост.
О-С а й. Брат! Мне нельзя умереть от твоей руки:
ведь ты только пособник на поединке! Молю тебя,
отдай меня в руки Итиносина!
Дзимпэй
Когда сражается
Такой боец, как муж твой,
Помощников не нужно!
Рассказчик
Он толкнул
О-Сай на середину моста...
«Милый,
Родной мой!» —
252
И О-Сай сама
Навстречу кинулась Итиносину.
Но он, взмахнув мечом,
Одной рукой
Удар обрушил ей на поясницу,
И, вскрикнув коротко,
Она упала.
Тогда он левою рукой схватил
Ее за пояса концы
И с силой поднял
Над досками моста О-Сай,
Чтоб видеть
Ее лицо,
И, жалость подавив,
Проснувшуюся в сердце
Жалость к детям,
И гнев, и ненависть (из глаз его
Струились слезы),
Погружает меч
В живот О-Сай,
И, тело опустив
На доски, он еще удар наносит,
И, наступив одной ногой на печень,
Другою — на ее ступню,
Он мощно
Разит в последний раз,
Почти не сознавая,
Что делает...
Потом он наступил
Ногой на грудь мужчины и нанес
Удар последний
Копьеносцу Гондзе.
Копьеносец Гондза носил копье
В старые времена.
Сложены эти песни о Гондзе
Не теперь, а давным-давно.
Видела эти кровавые раны
253
Древняя старина.
Но в селениях помнят
Копьеносца славного Сасано,
И в долинах,
Где саса — бамбук — растет,
Вечерами народ
Об отважном Гондзе поет.
Длинным владел он копьем,
А жизнь его коротка была.
Но долга память о том,
Как судьба его подстерегла,
И рассказ о любви О-Сай и Гондзы,
О гибели их
На середине моста
И доныне
Передается из уст в уста.
Занавес
Перевод В. Марковой и И. Львовой
1 Меры площади: тё — около ПО кв. метров; тая — при-
мерно 10 кв. метров.
2 Дзёро — гетера.
3 Ношение за поясом двух мечей (длинного боевого и ко-
роткого, напоминающего кинжал) было привилегией самурай-
ского сословия.
4 Хатиман — бог войны в синтоистском пантеоне.
5 «Сакура-гари» —- школа верховой езды.
6 Л^оритори — низший разряд слуг.
7 «Син» — одна из школ чайной церемонии.
8 Лсикага Ёсимаса — сёгун династии Асикага, покровитель
искусств.
9 См. пьесу театра Но «Такасаго».
10 Кагэкиё — прославленный воин из рода Тайра (см. Ком-
ментарии к пьесе «Киёцунэ»), фигурирующий во многих клас-
сических произведениях. Его именем названа одна из самых
известных пьес театра Но.
11 «Дай-сюэ» — конфуцианский трактат, знание которого
считалось обязательным для любого самурая.
254
12 Ото в a — род киотоского фарфора.
13 «Цурэдзурэ-гуса» — «Записки в часы досуга», классичес-
кое произведение монаха Кэнко-хоси (XIV в.).
14 Сусуки — см. примечание к с. ? (пьеса «Киёцунэ»).
15 Эдо-инро — маленькая шкатулка с плотной крышкой.
16 «Песня о вечной скорби» — поэма китайского поэта Бо
Цзюй-и (VIII в.).
17 На свадебном пиру жених и невеста обмениваются риту-
альной чаркой сакэ.
18 Бэта — деревянные сандалии.
19 В «Сказании о доме Тайра» описано состязание двух вои-
нов, переплывающих реку наперегонки.
20 Согласно буддизму, все сущее подразделяется на четыре
формы жизни: рожденное из кокона, рожденное из икринки,
рожденное из яйца и рожденное из зародыша.
21 Имеется в виду посмертное воздаяние за прожитую жизнь.
Однако в ад ведут не все шесть путей: душа умершего может
попасть в ад, в царство демонов, в мир животных, в царство
демона войны, в мир людей или в рай.
22 Митиюки — «сцена в пути», важный композиционный
элемент классической японской драмы, обычно предшествую-
щий развязке.
23 Саса — молодой бамбук. Здесь игра слов, поскольку иерог-
лиф «саса» использован в фамилии Сасано Гондзы.
24 Хаги — осенний кустарник, часто упоминаемый в японс-
кой поэзии.
25 Минамото-но Еримицу — легендарный богатырь из рода
Минамото (см. Комментарии к пьесе «Киёцунэ»).
26 Замужняя женщина должна была покрывать зубы чер-
ным лаком.
27 У девушек кимоно было с широкими и длинными рука-
вами.
28 Ритмический припев.
29 У-Ди (141—87 гг. до н. э.) — китайский император Стар-
шей династии Хань.
30 Цифра 4 считалась несчастливой, поскольку она звучит
так же, как слово «смерть» (си). Число 44 «опасно» вдвойне,
поэтому, чтобы не сглазить ребенка, от него как бы «отказыва-
лись», давая соответствующее имя.
31 Хакама — широкие шаровары, принадлежность средне-
векового мужского наряда.
32 Праздник Бон — буддийский праздник поминовения усоп-
ших.
255
33 «Меч-помощник» — спутник самурая, поклявшегося вы-
полнить какой-либо обет.
34 Ри — около 3,9 км.
35 Ритмический припев.
36 Ямабэ Акахито, Сарумару Даю — поэты, чьи стихи вклю-
чены в поэтическую антологию «Манъёсю» (см. примечание к
с. ? (пьеса «Такасаго»)).
37 Сугавара Митидзанэ (845—903 гг.) — государственный
деятель и поэт, умерший в изгнании. Один из любимых персо-
нажей классической драмы.
38 Какиномото Хитомаро — один из авторов «Манъёсю».
39 См. примечание к с.201 (?)
40 В средневековой повести «Сказание о братьях Сога» опи-
сана история братьев, всю свою жизнь посвятивших кровной
мести.
41 «Наму Самбо» — благочестивое восклицание, буквально
означающее: «Славлю три сокровища Будды!»
256
Театр Но.
Маска акобудзё (1340 г.)
Театр Но.
Маска оми-онна
Театр Но. Маска тюдзё
Театр Но. Маска синдзя
Театр Но. Маска цудзуми-акудзё
Театр Но. Сцена из спектакля «Аои-но-уэ»
Театр Но.
Сцена из спектакля «Таданори»
Театр Кабуки. Сцена со снегопадом
Театр Кабуки. Сцена с тигром
Театр Кабуки. Грим кумадори
Театр Кабуки.
Традиционное актерское амплуа: «передние ноги лошади» и «задние ноги лошади»
Театр Кабуки.
Актер оннагата
Театр Кабуки.
Актер оннагата
Театр Кабуки. Сцена харакири
Театр Кабуки. Любовная сцена
ТИКАМАЦУ МОНДЗАЭМОН
САМОУБИЙСТВО
ВЛЮБЛЕННЫХ
НА ОСТРОВЕ
НЕБЕСНЫХ СЕТЕЙ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Рассказчик.
К о х а р у — девушка из квартала любви, 19 лет.
Д з и х э й — торговец бумагой, 28 лет.
О-Сан — жена Дзихэя.
Магоэмон - торговец мукой, старший брат Дзихэя.
Годзаэмон — отец О-Сан, тесть Дзихэя.
Тетушка Дзихэя — мать О-Сан.
Т а х э й — по прозвищу «Сам по себе», 30 лет.
Д э м б э й — хозяин дома свиданий.
Ш у т-м о н а х.
Хозяйка чайного дома «Кавасё».
Девушка из квартала любви.
С у г и — прислужница Кохару.
Служанка из дома «Кин ок уния».
Тама — служанка О-Сан.
Сангоро — подмастерье Дзихэя.
Кантаро, 6 лет ) .
О-С у э, 4 года ) Дети Дзихэя.
Ночной сторож, толпа зевак, рыбаки.
Действие происходит в городе Осака.
257
.8—402
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
В квартале любви Сонэдзаки.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Рассказчик
«Подожди меня у моста!
Баккара-фунгоро 1 — у моста! —
Просил он.— Скажи, подождешь?
Фунгоро-ноккоро 2 — подождешь?»
«Ах, я с собой не взяла зонта!
Гляди, собирается дождь!
Баккара-ваккара-фунгоро,
Баккара-ваккара-фунгоро3!»
В квартале любви
Рай простака,
Но девушек здешних
Любовь глубока.
Здесь течет Сидзими,
Ракушек река,
Но моря любви
Не вычерпать ими,
Не осушить
До самого дна.
Здесь любовь
До смерти верна.
Полно гостей
В квартале Сонэдзаки.
Всегда шатается здесь разный сброд.
Разгуливают, шляются без дела,
Горланят песни
Из любимых пьес,
Кривляются, актерам подражая,
Ломаются, насмешничают, пляшут —
Ну кто во что горазд!..
Есть и такие гости:
Прочтут на фонаре
Названье дома:
258
«Застава радостных письмен»,
И сердце
Подманивает их остановиться.
Стоят и слушают,
А там, в покоях верхних,
Призывный звон
Веселых сямисэнов4.
Ну как тут устоять и не зайти?
И такие гости бывают,
Что праздник «момби»5
Они забывают.
«Момби» — праздник
У девушек здешних,
А гость норовит
Проскользнуть поспешно:
Прячется в тень,
Даже съежится весь,
Хоть каждый вечер
Гуляет здесь.
Денежек жаль иному скряге,
Он и спешит пройти поскорей.
Но служанка Киё,
Полна отваги,
Сторожит у дверей.
«Жалкий беглец! Кажется, он?»
Цоп! — И хватает за капюшон.
Киё, как герой на поле битвы,
Словно Кагэкиё, хватает врага6.
«Стой, если жизнь тебе дорога!
Входи!»
Не помогут просьбы, молитвы!
Войдет, а там уж его обучат!
Там одурачат!
Колпак нахлобучат!
Кошель растрясут
Скупердяям в пример.
На это и «момби»,
259
Праздник гетер!
И такие гости бывают.
Здесь каждый мост
Цветка названье носит:
«Мост сливы», «Вишен мост».
И вот среди цветов
Еще один цветок,
Та самая Кохару
Из дома «Кинокуния».
Оставив бани южного предместья 7,
Она теперь живет
В «селении любви»
И легкий свой халат переменила
На праздничный наряд гетеры.
«Кохару» — «Малая весна»,
Ведь так зовется
Последнее тепло поры осенней...
Такое имя — знак несчастья, знак,
Что эта девушка
Покинет мир
В десятый месяц года
И оставит
Запятнанную память о себе.
Откуда слышен дальний крик кукушки
Сегодня ночью кто позвал Кохару?
Она идет по улице.
За ней .
Служанка Суги еле поспевает.
Навстречу им еще одна красотка
Торопится куда-то
И, встретившись под ярким фонарем,
Узнав Кохару, замедляет шаг
И говорит:
Девушка из квартала любви
Да это ты, Кохару?
Давно-давно
260
Не веселились мы с тобою вместе,
В одной компании!
Как поживаешь ты?
Постой, как ты осунулась, бедняжка!
Какое изможденное лицо!
Как похудела ты!
Ты не больна?
Знаешь, кто-то мне говорил, что все твои огорчения
из-за бумаготорговца Дзихэя, что тебе запретили с
ним встречаться. Я слышала еще, будто твой хозяин
придирчиво осматривает всех гостей, боится, как
бы не пробрался к тебе твой возлюбленный, и что
тебя теперь редко-редко посылают куда-нибудь. Ве-
селая жизнь у тебя, нечего сказать!
Да, от кого-то я еще слыхала,
Что хочет выкупить тебя торговец
По имени Тахэй,
Что ты должна
Поехать с ним в провинцию Итами.
Все это правда?
К о х а р у
О!.. Молчи! Молчи!
Не смей напоминать мне про Итами!
И там, в Итами,
Стану я томиться!..
Какое несчастье, какое несчастье! Ничего особенного
нет между мной и Дзихэем. А этот болтун, пусто-
слов, этот сплетник Тахэй распускает про меня гад-
кие слухи. Дурная слава — что может быть хуже?
Ты права: меня покинули все хорошие гости, и мои
хозяева не позволяют мне встречаться с Дзихэем. Они
говорят, что вся беда из-за него. А теперь нам даже
переписываться не позволяют, вот до чего дошло!
А нынче я удивлена: меня
Послали в чайный домик «Кавасё».
261
Там будет гость, какой-то самурай.
Меня он пожелал,
И вот спешу!
Но я в тревоге.
Как бы по дороге
Не встретиться с Тахэем.
Боюсь его: он словно кровный враг мне!
Постой!..
Не он ли там виднеется, в толпе?
Рассказчик
А между тем
Из первого квартала
С толпой гуляк идет Намайда-бодзу8,
Горланя непристойные молитвы, —
Кривляка, шут,
Переодетый бонзой.
А средь толпы пьянчуг и оборванцев
Какой-то затесался весельчак,
Разряжен в пух и прах,
В прическе фатовской,
Хвастун и грубиян.
Девушка из квартала любви
Тахэй, конечно!
Толпа валит сюда,
Беги скорей!
Рассказчик
Кохару не успела убежать,
Как появляется монах-кривляка.
Он в рясе шутовской, а рукава
Закатаны на волосатых лапах.
Не шляпа у него — сковорода.
В такт гонгу своему бормочет чушь,
К молитвам он примешивает песни
Из разных пьес...
« День-день-день-день»,
Трезвонит дребедень
262
Он целый день
Изо всех сил!
Ш у т-м о н а х
День-день-день!
Коксинга9 возгласил:
«Говорят, жил китаец Хан Кай 10,
Был могуч он и смел,
И добился он славы:
Лучше всех он умел
Проломить заставы!
А по мне, так славы достоин
Асахина11,
Японский воин!
Вот кто и ловок был и силен!
Лучше всех ворота проламывал он!»
Вот идет на врага
Коксинга,
Полон бешеной злобы.
Что запоры ему и железные скобы?
Разобьет поперечную балку ворот
И ограду из бревен тоже сдерет!
Обезглавит Урёко,
Обесславит Сарёко 12
И с победным кликом,
Могучий,
Идет
Сквозь заставу Луны и Солнца,
Как луна и солнце пролетают сквозь тучи.
Вот как исстари повелось!
Помилуй нас... помилос, помилос!
Намайда-намайда13!
Дон-дон-дон!
Вот обезумевший Ванкью 14,
Оборванный и нищий.
Он ищет милую свою,
Свою Мацуяму он ищет.
Он бродит средь толпы зевак,
263
Утешиться не хочет.
То плачет горестно чудак,
То весело хохочет.
Вот как он плачет: о-о-о!
Вот как хохочет: ха-ха-ха!
Сто девушек, и что же?
Нет ни одной на нее похожей.
Как пес он валяется на траве,
В канаве у забора.
С таким смятеньем в голове
Наш мир он покинет скоро!
Вот жизни горестный конец!
А был он богач! А был молодец!
Вот как погибнуть ему довелось!
Намайда-намайда!..
Помилуй нас... помилос, помилос!
Эй-эй-эй-эй!..
Красильщик Токубэй 15,
Сколько варил он составов и масел,
Всё ткани красил,
И невзначай окрасился сам
Любовью к красотке Фуса!
Самая стойкая краска!
Ни мылом ее не проймешь,
Ни выбелишь щелоком,
Не погасишь любовной работой.
Стал он мотом и щеголем.
Деньги свои расшвырял без счета,
А где их снова возьмешь?
С этого горе его началось.
Помилуй нас... помилос... помилос!..
Рассказчик
Он кончил петь.
Но тут служанка Суги
Монетку достает из рукава
И подает ему.
264
С у г и
Послушай, бонза!
Ш у т-м о н а х
Чего тебе?
С у г и
Не накликай несчастья!
Твои песни — зловещие песни. Что это ты вздумал
распевать про самоубийцу Токубэя? И как раз те-
перь, когда в нашем квартале любви давно не было
слышно о самоубийстве влюбленных? Лучше спой
нам про битвы славного Коксинга, про его путеше-
ствия!
Ш у т-м о н а х
Как? За один или два гроша
Путешествие за три тысячи ри?
В далекий Китай?
Эта песня слишком для вас хороша!
Будет с вас песен... Буде!.. Буде!..
Помолимся Будде! Помолимся Будде!..
Рассказчик
Бу-бу-бу!
И бонза-шут,
Под нос себе ворча,
Уходит прочь с гуляками.
Кохару,
С толпой зевак смешавшись, впопыхах
Вбегает в чайный домик «Кавасё».
Хозяйка. Скажите пожалуйста, как скоро по-
жаловали! А я уж и имени вашего давно не слыша-
ла. Редкая гостья, госпожа Кохару! Давно не загля-
дывали, госпожа Кохару! В добрый час, госпожа
Кохару!
19-402
265
Рассказчик
Вот тараторка!
Бойкий язычок!
Хозяйка так трещит, что за заставой,
Пожалуй, слышно «госпожа Кохару»!
Кохару
Что вы! Что вы! На улице слышно!
Умоляю вас, не называйте громко моего имени. Там,
у входа,— ненавистный злодей Ри Тотэн 16. Ну, вы
меня понимаете.
Я вас прошу, потише!
Рассказчик
Не успела
Она договорить,
Как в чайный домик
Компания трех удальцов ввалилась.
Т а х э й. А, так! Я, оказывается, Ри Тотэн! Я —
злодей Ри Тотэн! Нечего сказать, одолжила! Спаси-
бо, спасибо!.. Друзья мои, поглядите! Вот она, та
самая Кохару, о которой я рассказал вам по секре-
ту всю подноготную. Вот она, знаменитая Кохару,
несравненная по уму и сердцу, несравненная в по-
стели! Станет ли она на днях моей женой, или ее
выкупит бу/лаготорговец Дзихэй? Что и толковать,
девица нарасхват. Так и рвут ее на части! Прошу
любить ее и жаловать. Отнеситесь к ней запросто,
по-дружески.
Рассказчик
Так говорит Тахэй.
Он подошел к Кохару
И с наглым видом за руку схватил.
Кохару
Я вас не стану слушать. Отпустите!
266
Вы полагаете, что это подвиг, достойный настояще-
го мужчины, распускать дурные слухи про людей, о
которых вы ничего толком не знаете? Можете го-
ворить все, что вам угодно, но я не хочу вас слу-
шать. Пустите меня!
Рассказчик
Кохару вырывается. Тахэй
Опять ее хватает... И, достав
Тутой кошель, перед ее лицом
Бренчит деньгами.
Тахэй
А! Не хочешь слушать?..
Не хочешь меня слушать! Так я заставлю тебя, за-
ставлю — звоном моих золотых. Нечего сказать, хо-
рошую судьбу ты себе готовишь! Здорово тебе по-
везло! В трех частях Осака мужчин хоть отбавляй.
А ты? Ну кого ты выбрала? Дзихэя?.. Дзихэй, бу-
маготорговец Дзихэй!.. Да он связан семьей по ру-
кам и ногам! Отец двух детей; женат на своей дво-
юродной сестре; тесть у него — муж его родной
тетки! Торговлишка у него захудалая, катится под
гору. Он даже не знает, как расплатиться в срок с
оптовыми поставщиками. Вот какая у него торгов-
ля! Ну подумай сама, как он может выложить вы-
куп за тебя — десять каммэ 17! Смешно! Все равно
что сядет богомол посреди дороги и станет махать
передними лапками, чтобы остановить экипаж!
А я?.. Я — вольный Тахэй!
Нет у меня ни детей, ни жены.
Нет у меня ни тещи, ни тестя.
Я — Тахэй «Сам по себе»,
Ни от кого приказаний не слышу.
Я не живу по чужой указке!
В бахвальстве я, пожалуй, не уступлю этому Дзихэю.
Но уж если речь пойдет о деньгах — тут Тахэя не одо-
19*
267
деть! Да-да-да! Если действовать силой денег, то тут,
друзья, все мне подвластно! Все могу купить!.. Конечно,
это он, пройдоха Дзихэй, вызвал Кохару сюда на ночь.
Но я ее отобью. Переманю ее, переманю! Тахэй «Сам
по себе» никому не уступит возлюбленной.
Эй, хозяйка, давай вина!
Всем нам подай вина!
Хозяйка. Что вы, что вы, господин Тахэй!
Нельзя, нельзя! Нынче ночью Кохару занята: к ней
придет гость, знатный гость, почтенный самурай —
с двумя мечами 18. Он вот-вот пожалует. А вы сту-
пайте с друзьями своими. Развлекитесь в каком-
нибудь другом чайном доме!
Рассказчик
Так говорит хозяйка.
Но Тахэй
Упрямо продолжает болтовню.
Тахэй. Глупости! Гость все равно гость, кто
бы он ни был. Носит он два меча или не носит,
самурай он или горожанин. Ведь у каждого есть
свой собственный меч! Хо-хо!..
Ты говоришь: самурай, самурай!
А если он полностью вооружится,
Зачем ему пять или семь мечей?
Прицепит короткий и длинный меч —
И выйдет всего только два меча!
Беру Кохару
С самураем в придачу!
Что ж, деньги мои ничего не значат?
И куда от меня убежишь, Кохару?
Ведь если написано на роду,
Везде я тебя найду!
Вот и сейчас нашей встрече помог
Монах-скоморох.
268
А я, Тахэй,
Чем не монах?
Я тоже могу бормотать молитвы!
О дивная сила великих сутр!
Вот сковородка — отличный гонг,
Вот колотушка — табачная трубка!
Бум-бум-бум! Ага, ага!
Эй!..
Бумага, бумага!
Дзихэй, Дзихэй!
Ума он лишился:
В красотку Кохару влюбился!
Ну, быть беде:
А деньги-то где?..
Обрывки, остатки, мусор бумажный!
А золото где для девицы продажной?
Ну хоть не золото — медь!
Одни лоскуты бумаги рисовой.
Нагнись, подними и нос утри свой, —
Да противно и нос утереть!
Вот под ногами
Дзихэй-ханагами 19,
Дрянной бумаги клочок,
Дзихэй — обманщик, пустой стручок!
Все богатство его в грязи расползлось!
Намайда-намайда!
Помилуй нас... помилос... помилос!..
Рассказчик
Пока Тахэй кривляется, буянит,
У двери появился новый гость.
Лицо покрыл он шляпой амигаса,
Плетеной шляпой с прорезью для глаз, —
И ночью прячет он свое лицо.
Тахэй, конечно, думает: соперник
Украдкою пожаловал,
И гостя
Тахэй без церемонии хватает
269
И тащит в дом,
Крича и гогоча.
Тахэй. А, Дзихэй!.. Пожаловала бумага, дрян-
ная бумага! Бумажный мусор с помойки! Грязные
обрывки, обшарпанные лоскуты! Ну что ты упира-
ешься?
Трус! Ты боишься
Моих молитв!
Скорей говори:
Помилуй нас Будда!
Зови на помощь себе Амитабу20,
Не то сдеру
С тебя амигасу!
Рассказчик
Тахэй пытается
Отнять у гостя шляпу.
Под фонарем взглянул —
Остолбенел:
И вправду — настоящий самурай!
С двумя мечами —
Длинным и коротким;
В разрезах шляпы
Черные глаза,
Свирепые, от гнева округлились,
Как два блестящих гонга.
И Тахэй,
Не в силах вымолвить
Ни «боже», ни «спаси нас!» —
Скорее на попятную... Дрожит,
Старается
Не показать испуга
И все же хорохорится.
Тахэй. Да-да! Ну-ну... Так-так... видно, я ошиб-
ся. Ну, госпожа Кохару, я — горожанин, длинного
меча никогда не носил. Зато дома у меня немало
270
найдется серебра, полновесного серебра. Я полагаю,
что блеск моего серебра может затмить блеск лю-
бого клинка.
А что касается
До вашего Дзихэя,
Бумажного Дзихэя,— это мусор,
Негодный мусор! Все его богатство —
Обрывок рисовой бумаги! Э!..
И где ему соперничать с Тахэем
«Сам по себе» ?
Пошли, друзья, пошли!
От «Моста вишен» и до Накамати 21 —
Широкая дорога.
Уж наверно,
Мы где-нибудь бумажника найдем
И втопчем в грязь его!..
Пойдем, пойдем, друзья!
Рассказчик
Тахэй ушел,
Гордясь, что так удачно
Скрыл свой испуг.
За ним его друзья
Пошли, крича и чванясь.
Но Кохару...
Вся побледнев, почти лишилась сил,
Оскорблена, испугана, страшась
За милого...
В слезах...
Она забыла
Приветствовать как подобает гостя.
Она лицо закрыла рукавом.
Но тут из дома «Кинокуния»
Стремглав служанка Сути прибежала
В большом смущенье.
С у г и. Простите, простите! Когда я проводила
сюда госпожу Кохару, почтенный гость еще не ус-
271
пел пожаловать. И мои хозяева — ужас, ужас! —
как меня разбранили за то, что я не проверила: уж
не переодетый ли это Дзихэй?
Так я должна проверить!
Извините
Мою невежливость,
Наш добрый гость.
Хозяева велели убедиться.
Рассказчик
И, шляпу гостя приподняв, она
К его лицу фонарь подносит.
Суги
Гм!..
Конечно, это не Дзихэй!
Простите!
Ну, госпожа! Я покидаю вас
В приятном обществе.
Оставьте гостя на ночь.
Да!.. Ночка будет бурной.
Не беда!
Для этого дождя не нужен зонтик.
Повеселите гостя, покажите
Искусство ваше!
Много-много раз
Распахивайте веер!
Свой салат
Приправьте красным перцем!
Пусть огурчик
Помаринуется на славу в сое!
Хозяйка! С вами я еще увижусь.
Рассказчик
Так сыплет шутками служанка Суги.
Но до сих пор молчавший самурай
Заговорил,
Он недоволен, он
Разгневан.
272
Самурай. Да что же это, в самом деле? Здесь
так изучают лица гостей, как придирчивый покупа-
тель разглядывает подозрительный товар. Крутят
меня во все стороны, как гончар — чайник или чаш-
ку. Хотят меня оболванить, что ли? Разве я пришел
сюда затем, чтобы надо мной издевались?.. Из ог-
рады замка моего господина даже днем нелегко
выйти, а чтобы отлучиться на ночь, нужно выпро-
сить разрешение у самого начальника дворцовой
стражи и притом расписаться в книге отпусков.
Правила у нас строгие, строже не бывает! Но я на-
слышался о красоте госпожи Кохару и стал томить-
ся любовью к ней. Недавно я сам заходил сюда угова-
риваться о ночном свидании: я сам пришел, не
прислал слугу! Госпожа Кохару! Я-то думал, что сви-
дание с вами останется для меня приятным воспо-
минанием на всю жизнь, если я хоть на одну ночь
доверюсь вашей любви! И что же?.. Ни одной улыб-
ки, ни слова привета. Вы все время смотрите вниз,
словно деньги считаете у себя за пазухой. Не забо-
лела ли у вас шея? Что же это такое, хозяйка? Прий-
ти в чайный дом к веселой красавице и чувствовать
себя так, словно должен ухаживать за роженицей.
Это — небывалый случай!
Рассказчик
Вот как разгневан этот самурай.
Хозяйка. Вы правы, вы правы. Резон, ре-
зон! Разумеется, все это кажется вам странным.
Но я все вам объясню!.. У госпожи Кохару есть
любимый гость, по имени Дзихэй. Сегодня —
Дзихэй, завтра — Дзихэй, каждую ночь — Дзи-
хэй. А другой гость к ней и не сунься. Богатые
гости так и разлетелись во все стороны, как лис-
тья в бурю. А если такая страсть разыграется, то
уж оба словно одуреют от любви. Далеко ли до
беды? Тут может случиться несчастье и с девуш-
кой, и с гостем. А главное, нашему делу от этого
273
большой вред бывает. Понятно, что у нас, хозя-
ев, повсюду один обычай: такой любви надо ме-
шать. Вот почему мы так придирчиво оглядыва-
ем всех гостей:
Как бы Дзихэй украдкой не пробрался!
Вот почему для Кохару резон
Выглядеть неразговорчивой, грустной.
Ну а у гостя — другой резон:
Гость-то повеселиться хочет!
Резоны, резоны!
Всюду резоны.
Но, как хозяйка, я так скажу:
Самый резонный резон —
Не портить себе настроенья.
Ну-ка скорей
Выпейте чарочку!
Госпожа Кохару! Госпожа Кохару! Веселее, веселее!
Улыбнитесь, прошу вас.
Рассказчик
Так болтает хозяйка,
Желая умаслить гостя.
Но Кохару молчит...
Вот она подняла лицо,
По которому катятся слезы.
Кохару. Позвольте спросить вас, господин
гость. Послушайте меня.
Смерть никого, конечно, не минует.
Но говорят,
Что тот, кто умирает
Во время «Десяти святых ночей»22,
Хоть грешник он,
Становится святым
И в Будду превращается на небе.
Не правда ли?
274
Самурай
А мне откуда знать?
Спросите лучше у монаха в храме.
Кохару
Я так и сделаю,
Как вы сказали.
Но я прошу, еще раз мне скажите:
Что легче — петля или меч? И если
Решился кто-нибудь
Покончить с жизнью,
Что проще —
Удавить себя петлей
Иль перерезать горло?
Самурай. Что за странная девушка! Откуда
мне это знать? Я ведь не пробовал ни повеситься,
ни зарезаться. Спросите меня лучше о чем-нибудь
веселом. А то я хоть и воин, а как-то жутко стано-
вится на душе.
Хозяйка. Госпожа Кохару! Госпожа Кохару!
Это уже чересчур — так ошарашить гостя, который
пришел в первый раз. Ну придите в себя! Собери-
тесь с мыслями!
А я вот лучше схожу
За своим муженьком.
Выпьем вина! Выпьем вина!
Скоро ночь. Не войти ли нам в дом?
Рассказчик
Вслед за хозяйкой в дом они вошли.
А на небе вечерняя луна
Склоняется к закату.
Облака
Уже развеялись...
Шаги прохожих
Почти затихли...
275
СЦЕНА ВТОРАЯ
Рассказчик
В Тэмма 23 есть храм,
Бога обитель
С кровлей высокой.
Там обитает
Бог — покровитель
Города Осака.
В Тэмма — квартал,
Где повисли, пестрея,
Вывески — флаги.
Кто не видал
Лавку Дзихэя,
Продавца бумаги?
В храме
Любой прихожанин заметен.
В храме ударили
В священный колокол... сплетен!
Со всех сторон
Несется трезвон,
Словно к беде и пожару.
Бумаготорговец
Влюблен
В красотку Кохару!
В несчастный час
Их любовь родилась.
Связали их боги
В несчастный час
Священным шнуром!
Но шнур оборвали.
И бог найдется едва ли,
Что шнур им заново свяжет потом.
Они в разлуке живут, печалясь,
Хотя обетами
Обменялись...
Каждую ночь, каждую ночь
Дзихэй из дома
276
Уходит прочь.
Он бродит
По улицам опустелым,
Словно душа расстается с телом.
Они поклялись
Повидаться хоть раз,
И это будет их смертный час!
Дзихэй и Кохару, поверьте,
Уже давно
Приготовились к смерти.
Дзихэй сегодня ужинал в харчевне
И новости узнал.
Как?.. У нее свиданье?..
В домишке «Кавасё»?.. Гость — самурай?
«Сегодня ночью,— думает Дзихэй, —
Сегодня ночью
Вместе мы умрем!»
И к дому «Кавасё»
Подкрался он.
Лицом припал к решетке и глядит.
Любимую он видит.
В глубине
Он видит самурая в капюшоне.
Лица не видно.
Слов не слышно. Только
Чуть шевелится подбородок гостя.
Дзихэй. Бедняжка! Бедняжка Кохару!.. Она все
время отворачивает свое лицо от лампы. Как она по-
бледнела! Как она похудела! Я чувствую, что ее сердце
полно мыслями обо мне. О, если б я мог потихоньку
шепнуть ей, что я здесь, близко! О, если бы я мог
убежать с ней куда-нибудь... В Умэда?.. В Китано?..
О!.. Как подать ей весть, позвать ее?
Рассказчик
И в мыслях он с возлюбленной бежит
В счастливый, отдаленный край...
277
А тело,
Как высохшая скорлупа цикады,
Приклеилась к решетке у окна.
Дзихэй рыдает,
Глядя на Кохару.
А гость,
Беседуя с красавицей, зевает.
Самурай. Какая тоска иметь дело с влюблен-
ной девицей! А на улице как стало тихо! Пойти,
что ли, на веранду, поглядеть на фонарь у входа,
немного проветриться и рассеяться.
Рассказчик
Они вдвоем выходят на веранду.
Дзихэй
О боги милосердные! Скорей!
Я должен спрятаться.
Рассказчик
Он в плечи голову втянул...
И тихо
Прокрался в тень решетки.
Но Кохару
И самурай его не замечают.
Самурай. Ну, Кохару, по некоторым вашим
словам я понял, что вы хотите покончить самоубий-
ством вместе с этим — как его? — бумаготорговцем
Дзихэем, о котором тут болтала хозяйка. Я ведь не
ошибся, правда? Я хорошо знаю, что уши человека,
который находится во власти у бога смерти, глухи к
разумным увещеваниям. И все же я скажу: это ваше
решение глупо; глупее не бывает, поверьте мне. Вот
послушайте! Когда вы оба покончите с собой, то
родные вашего возлюбленного будут не его винить
в безрассудстве. Конечно, они во всем обвинят вас
и будут проклинать вашу память. Чего только они
278
не придумают про вас! Сотни зевак обступят ваше
тело, будут глазеть на ваше обезображенное лицо.
Какой стыд! Какой позор!.. Может быть, ваши ро-
дители умерли. Но если они живы, вас на том свете
ждет еще наказание за дочернюю непочтительность.
Нет-нет! Тогда уж вам не стать буддами в раю! Вас
обоих разлучат на том свете, непременно разлучат.
Даже в преисподнюю вместе вы не попадете. Как
это ужасно! Как печально!.. Послушайте меня. Я вас
вижу в первый раз. Но я — самурай. Не годится
самураю безучастно глядеть на вашу гибель. Может
быть, деньги могут все устроить? Я могу вам по-
мочь, если пять или десять золотых чему-нибудь
послужат. Да покарает меня Хатиман, бог — покро-
витель самураев, да лишит он меня своей милости,
если я когда-нибудь кому-нибудь хоть слово скажу
обо всем этом.
Мне можете довериться, Кохару,
И расскажите без утайки все.
Рассказчик
Спокойна, ласково он говорит
С несчастной девушкой.
Она сложила
Свои ладони...
Кохару
Как я благодарна!
Как тронута я вашей добротой!
Вы даже поклялись,
Хотя меж нами
Ни дружбы не было,
Ни связи, ни любви.
Я плачу...
От признательности плачу.
Говорят, любовь на лице написана. И верно: ее не
скроешь. Вы угадали: мы уговорились с господином
279
Дзихэем вместе умереть. Мы ведь не можем боль-
ше встречаться. И он не может меня выкупить.
Какое горе!.. А мне осталось еще пять лет... пять
лет! — служить моим хозяевам. А если в эти годы
меня выкупит кто-нибудь другой, это покроет по-,
зором не только меня, но и моего возлюбленного.
«Смерть легче, чем позор! Умрем вдвоем!» —
Так он сказал.
«Умрем! — я обещала. —
Такая жизнь постыдна».
И теперь
Смерть — это наш неотвратимый долг.
Вот мы и условились ждать первого удобного случая.
Условились мы и о тайных сигналах. Когда господин
Дзихэй даст мне знать: «Выйди украдкой!» — это и
будет знаком, что мы должны умереть. Вот так и
живу я — в ожидании этого дня. Живу... и не живу.
А мать моя жива.
Она бедна.
Ютится в жалкой хижине она
И кормится поденною работой.
Умру — что станет с ней?
Она должна
Стать нищенкой
Отверженной, скитаться
С рукой, протянутой за подаяньем.
Она умрет
От горя и позора.
Какая грусть!..
Еще признаюсь вам:
Я молода,
И смерть мне ненавистна!
О, вы сочтете меня ничтожной обманщицей. Мне
так стыдно. Но я отброшу стыд. Главное для меня —
не умереть!
280
Пожалуйста, пожалуйста, молю
У ваших ног:
Не дайте умереть мне.
Ах, помогите мне! Я не хочу,
Не смею умереть,
Мне умереть нельзя, —
И вам я буду преданна до гроба.
Рассказчик
Так говорит она.
А самурай
В раздумии кивает головой.
Дзихэй все слышал.
Он приходит в ярость.
Так вот как это дело обернулось!
Он даже ахнул вдруг
От изумленья.
Он вне себя
От гнева и волненья,
Как будто с дерева свалился он,
Как незадачливая обезьяна.
Дзихэй
О-о!.. Обманщица!
Все, значит, было ложью?
Три долгих года?
Подлая лисица!
Она меня обманывала, значит!
О!.. Потаскуха с низкою душонкой!
Боится умереть?
А долг?..
А стыд?..
Ворваться к ним и задушить ее?
Покончить разом с ней,
Одним ударом?
Иль просто осрамить ее?..
Не знаю.
Что делать мне?
Как душу облегчить?
281
Рассказчик
Зубами он скрежещет.
Слезы льются
Из глаз его — от горя и обиды.
А на веранде слезы льет Кохару
И горько жалуется...
Кохару. Я знаю, я — трусливая девушка, и
моя просьба — позорная просьба. Но я прошу ми-
лосердия самурая. Я не могу, я не смею умереть.
Приходите ко мне чаще. Не покидайте меня! При-
ходите еще и еще... всю эту зиму... и всю весну...
И каждый раз,
Как этот человек
Придет ко мне просить,
Чтоб умерла я,
Мешайте и препятствуйте.
Я буду
Тянуть, оттягивать условный срок...
И наша связь —
Как знать? — вдруг распадется.
Я не умру — и не умрет Дзихэй.
В несчастный час
Дала я обещанье
С ним умереть.
Печальная судьба!..
О, как жалею, как жалею я
Об этом обещанье!
Рассказчик
И она,
Уткнувшись головой в колени гостя,
Рыдает.
Самурай
Я согласен вам помочь.
Гм-гм!.. Согласен!
282
У меня есть план.
Но ветер дует здесь. И люди могут
Услышать нас.
Рассказчик
Он встает и с шумом
Захлопывает раздвижные рамы.
Дзихэй, подслушивающий, обезумел
От бешенства.
Дзихэй
А!.. Барсучиха! Тварь
Продажная!
И как не раскусил я
Ее породы?
Мелкая воровка,
Мою судьбу укравшая и честь!
Что ж! Зарубить ее?
Проткнуть мечом?
Рассказчик
Вот на бумаге рам
Видны их тени:
Кохару тень и профиль самурая.
Дзихэй
Избить ее!
Швырнуть ее на землю!
Топтать ее ногами!
И о чем
Они молотят языками?
О чем болтают?
А Кохару
О чем-то просит, умоляет. Он
Нашептывает что-то ей...
Не в силах
Я это видеть. Растираю грудь!
Ну как все это вынести?
О сердце!..
283
Рассказчик
Он в исступленье.
Он стремглав из ножен
Выхватывает острый меч работы
Сэки-но-Магороку24,
И, нацелясь,
Он с криком:
«Вот где грудь Кохару!» —
Бьет,
Разит наотмашь сквозь решетку рамы,
Бумагу продырявив...
И по локоть
В отверстие рука его уходит.
Кохару, к счастью, далеко сидела.
Меч не достал ее..
Хоть испугалась,
Но невредима.
Самурай вскочил,
Раздвинул рамы и, схватив Дзихэя
За руки, с силой дергает к себе,
Рывком их втаскивает за решетку,
Снимает быстро шнур меча
И мигом
Опутывает руки у Дзихэя,
Их прикрутив к столбу.
Надежен узел.
Самурай
Кохару, не тревожьтесь.
Но в окно,
Прошу вас, не выглядывайте. Стойте
Спокойно в стороне...
Рассказчик
Пока он так с Кохару говорит,
На крик бегут хозяин и хозяйка.
«Что, что случилось тут?»
«А! А!.. Пустое!» —
Спокойно отвечает самурай.
284
Самурай. Какой-то буян ткнул мечом сквозь
бумагу окна. Вот я и прикрутил его руки крепко-
накрепко к оконной решетке. Прошу вас, не отвя-
зывайте его. У меня есть свой план, свои соображе-
ния!
Ну, госпожа Кохару!
Того гляди, сбегутся сто зевак,
И разыграется скандал.
Ни вам,
Ни мне здесь оставаться не годится.
Пойдем в глубь дома.
Поздний час. Пора
Нам лечь в постель.
Рассказчик
«Да!» — говорит Кохару,
Хотя она в тревоге. Этот меч,
Пробивший раму, кажется знакомым.
Он не пронзил ей грудь,
Но ранил сердце!
Кохару. О, пьяные буйства — не редкость у
нас, в квартале любви. Я думаю, что лучше отпус-
тить этого буяна подобру-поздорову. Не правда ли,
господин Кавасё?
Самурай
Ну нет, ну нет!
Я не согласен. Мне
Все дело предоставьте. Все устрою.
Пойдемте в дом.
За мною все идите.
Рассказчик
Они проходят в комнаты. Дзихэй
Следит, как тени их
Скользят и исчезают.
Но он прикручен накрепко. Шнуром
285
Он, как оковами преступник, связан.
Он вырывается, но только туже
Затягивает узел...
Какой позор!
Невыносимый стыд!
Как низко пал он!
Он теперь как пес,
Прикованный к позорным вожделеньям!
Из глаз кровавые струятся слезы.
Не может даже спрятать он лицо.
О! О! Как жалок он!
Еще беда.
Тахэй «Сам по себе» идет сюда.
Довольно он уже бродил без дела,
И шляться по кварталу надоело.
Тахэй
А!.. Что я вижу?
Кто-то здесь привязан
К решетке дома «Кавасё». Да это
Знакомый наш Дзихэй! Конечно, он!
Дзихэй — банкрот, обманщик!
Я швырну
Его на землю.
Рассказчик
И, схватив Дзихэя,
Его он тащит за ворот.
Дзихэй
О!.. О!..
Тахэй. А, трус, ты кричишь: «О!.. О!» Да ты
привязан шнуром. Значит, ты что-нибудь стянул, а
веревка тебя стянула! Ах ты, грабитель, бродяга,
мелкий воряга! Вот тебе! Вот тебе!
Рассказчик
Так говоря, он бьет его наотмашь.
286
Тахэй. Ах ты, каторжник! Ах ты, висельник!
Тебя уже повесили, а потом и голову отрубят. Вот
тебе! Вот тебе!
Рассказчик
Тахэй ногами бьет его, пинает.
Тахэй
Эй-эй-эй!
Бумаготорговец Дзихэй
Привязан, как пес у ворот!
Отлично, отлично!
Глядите, он
В воровстве уличен
И пойман с поличным!
Рассказчик
Так он орет.
Проснулись соседи.
Сбежался народ.
Всегда найдутся зеваки,
Раз дело доходит до драки!
На шум
Из дверей самурай выбегает.
Самурай. Это ты тут орал — «вор», «граби-
тель»? Ну говори, что украл Дзихэй? А ну, выкла-
дывай все начистоту!
Рассказчик
И он, схватив Тахэя,
Его швыряет наземь. А когда
Тот, корчась, встать пытается,
Толкает
Его ногой, и снова
Тахэй летит на землю кувырком
И падает как раз у ног Дзихэя.
287
Самурай
А ну, Дзихэй,
Ударь разок-другой
И душу отведи.
Рассказчик
Привязанный Дзихэй
Ногами бьет лежащего Тахэя
То по затылку, то в скулу.
Тахэй
В грязи, в кровоподтеках.
Он встает
И, обведя глазами всю толпу,
Ругается.
Тахэй. A-а! Зеваки проклятые! Глазеют, как
на представление, а нет того, чтобы заступиться!
Мерзавцы! Позволили, чтобы меня ногами топтали!
Звери! Я запомнил рожу каждого из вас. Я еще по-
считаюсь с вами! Будете меня помнить!
Рассказчик
Но зрители хохочут.
Толпа
Его ногами бьют,
А он трещит,
Как змей бумажный, языком.
Ему
Умыться надо!
Кто проворней? Сбросим
Его с моста в Сидзими.
Пусть воды
Он наглотается и прохладится. Эй!..
Куда?.. Куда?..
Он убежал! Держите!
288
Рассказчик
И вся толпа — вдогонку за Тахэем!
Тут, подойдя к Дзихэю,
Самурай
Развязывает шнур
И, шляпу сняв,
Показывает вдруг свое лицо.
Дзихэй
Магоэмон-доно25! Мой старший брат!
О! Я покрыт позором! У меня
Нет больше чести...
Нет лица...
Рассказчик
Дзихэй
Упал ничком на землю
И рыдает,
Кохару выбежала из дверей.
Кохару
Как! Этот господин —
Ваш старший брат?
Рассказчик
Дзихэй, схватив за кимоно Кохару
У самой шеи,
С силой притянул
Ее к себе и треплет, как тростинку.
Дзихэй
Продажная! Обманщица! Лисица!
Мне хочется топтать тебя ногами,
Вот так! Вот так!
Больнее, чем Тахэя!
Рассказчик
Он поднял ногу.
Но Магоэмон —
289
«Э-э! He смей!» —
Вступился за Кохару.
Магоэмон. Ну вот!.. Ну вот теперь ты ви-
дишь, из-за какого ничтожества, из-за какого пус-
того дела вся беда случилась! Околпачивать муж-
чин — да ведь это ремесло продажной женщины!
Теперь уж ты понял? Вот я, Магоэмон, с первой
встречи заглянул в самую глубину сердца этой жен-
щины. А ты?.. Простак, простак! Ты был близок с
ней больше двух лет — двух лет! — и не сумел по-
нять, что у нее на душе! Почему ты не топчешь
ногами свою собственную глупость вместо того, что-
бы бить эту притворщицу! Тебе, Дзихэй, почти три-
дцать лет, и ты — отец двух детей. Сыну твоему,
Кантаро, шесть лет. Дочери твоей, О-Суэ, четыре
года. У тебя большая лавка: фасад твоего дома дли-
ной в шесть кэнов26! А ты что?.. Ты губишь свое
дело. Ты, как слепой, прямо падаешь в яму!.. Уве-
щеваний твоего старшего брата ты и слушать не
хочешь, пропускаешь их мимо ушей! Тесть твой —
муж твоей родной тетки. Теща тебе — словно мать
родная. Жена твоя, 0-Сан, и мне тоже двоюродная
сестра. Все мы связаны тесно друг с другом: узами
брака, узами родства... А ты? Каждый раз, когда
семья соберется, только и разговоров, что про тебя:
«Он таскается в Сонэдзаки! Шляется в Сонэдзаки!»
Несчастная наша тетушка!.. Муж ее, Годзаэмон-
доно,— почтенный человек, старой закалки. Он твер-
дит: «Надул меня женин племянничек, надул!.. По-
губил я свою дочь! Заберу-ка я ее домой и осрамлю
зятя на весь город!» Так он ворчит. Тетушка одна
несет бремя всех забот: то заступается за тебя, как
за друга, то бранит тебя, как врага. Она исхудала от
всех этих забот. А если она заболеет, отвечай, кто
будет виноват?
Конечно, ты.
А ты не понимаешь даже, чем
290
Обязан ей за то, что прикрывает
Она весь твой позор.
Да за один
Вот этот грех
Мишенью станешь ты
Небесного возмездия, повсюду,
Куда б ты ни бежал.
Если дело и дальше так пойдет, то дом твой долго не
продержится. Вот я и решил, чтобы спасти твою семью
от гибели, повидаться с твоей возлюбленной. Я задумал
узнать, что у нее таится на сердце. И вот я договорился
с хозяином «Кавасё» о ночном свидании с Кохару. Я хотел
сам познакомиться с источником всех твоих бед. А!..
Нашел, в самом деле, на кого променять жену и детей!
До чего же верная любовница! Славная победа!
О, ну и братец славный у меня!
Смотрите,
Я для всех купец почтенный,
Мучник Магоэмон.
Ну а сейчас?
Я — ряженый! Я — скоморох! Я — шут
В процессии на празднике.
Мечи
Я нацепил и капюшон напялил.
Комедию ломаю, как актер
Последнего пошиба.
Самурай?
Позорище, посмешище, болван —
Вот кто я. О!..
От злости лопнет сердце,
И все из-за тебя!
Рассказчик
И он скрипит зубами
И морщит лоб,
Чтоб слезы удержать.
Кохару, всхлипывая, говорит:
20*
291
«О, как вы правы!
Как во всем вы правы!»
И речь ее
Заглушена рыданьем.
Дзихэй кричит, ногою топнув:
Дзихэй
Я!..
Я виноват!
Мой брат! Да я три года
Давал себя обманывать лисице!
Да, я пренебрегал своей семьей,
Женой, детьми,
Торговлей, тестем, тещей!
И все из-за нее!
О, я прозрел
И горько, горько каюсь.
Вырываю
Ее навек из сердца моего —
Ноги моей отныне здесь не будет.
Ты оборотень, ведьма, барсучиха,
Лисица и грабительница. Ты,
Ты тайно подкопала стену сердца
И дома моего!
Смотри сюда:
Вот доказательство,
Что я порвал с тобою!
Рассказчик
Он с амулетами достал мешочек,
Который прежде прятал на груди.
Дзихэй. Вот они, вот они, эти письменные
обеты, которыми мы обменивались в начале каждо-
го месяца: их двадцать девять, двадцать девять! Вот!
Я возвращаю их тебе, я их швыряю тебе в лицо.
Нет у меня больше ни любви к тебе, ни привязан-
ности. Вот они! Бери их обратно!
292
Рассказчик
И он мешочек ей в лицо кидает.
Дзихэй. Старший брат! Возьми у нее обеты,
которые я ей дал, тщательно проверь их и сожги у
себя дома. Ну, ты! Отдай сейчас же все обеты мое-
му брату!
Кохару
Я повинуюсь.
Рассказчик
И она, рыдая,
Такой же точно достает мешочек
И отдает его
Магоэмону.
Тот под фонарем
Внимательно считает все листы.
Магоэмон
Один, два, три, четыре, пять...
Да-да... еще... еще...
По счету точно
Все двадцать девять здесь.
Но здесь еще
Письмо от женщины!
Сейчас его прочту.
Кохару
Постойте, ах, постойте!
Я забыла.
Ах, это очень важное письмо.
Я не могу его отдать! И вам
Нельзя его читать.
Рассказчик
Она подходит,
Чтоб выхватить письмо...
293
Магоэмон
Ее спокойно локтем отстраняет
И про себя при свете фонаря
Читает адрес:
«Госпоже Кохару
Послание от Сан,
Жены торговца
Бумагою».
Не дочитав,
С невозмутимым видом
Свернув письмо, за пазуху он прячет
И говорит:
Магоэмон
Послушайте, Кохару!
Полчаса тому назад я поклялся богом — покрови-
телем самураев. А теперь, как торговец мукой Ма-
гоэмон, я призываю в свидетели бога — покровите-
ля торговли, я клянусь, что не покажу этого письма
никому. Никому, даже своей жене. Я один прочи-
таю это письмо и потом брошу его в огонь вместе с
вашими обетами. Не бойтесь, что я вас обману и не
сдержу клятвы.
Кохару
Я так вам благодарна. Сохраню
Я честь свою...
Рассказчик
Она, упав ничком,
Безудержно рыдает.
Дзихэй
Хо-хо-хо!
Как смеет падаль говорить о чести,
Как человек?
Скорей, Магоэмон,
Скорей пойдем отсюда.
294
Не могу
Я видеть эту женщину. Идем!
О, я не в силах вынести досаду.
Гнев, отвращение, презренье, боль
Мне разрывают сердце...
О, позволь,
Один лишь раз, но должен я ударить
Ее в лицо.
Рассказчик
И, подойдя к Кохару,
Он топает ногою по земле.
Дзихэй
Три года я считал тебя любимой,
Чудесной, несравненной.
Но сегодня...
Одним ударом я с тобой прощаюсь!
Рассказчик
И он с размаху бьет ее ногой
В висок.
Кохару вскрикнула от боли
И снова залилась слезами.
Братья
Уходят вместе, полные печали.
Она их провожает скорбным взглядом,
Прощальным взглядом...
Как она тоскует!
Как слезы льются!
О, как жаль ее!..
Верна она иль не верна?
Кто скажет?
В письме и в сердце
Истина сокрыта.
Письмо написано женой Дзихэя.
Магоэмон прочтет его.
А сердце
295
Кохару глубоко лежит в груди, —
И дум ее никто прочесть не может.
Пути влюбленных разошлись. Кохару
Осталась в Сонэдзаки,
А Дзихэй
Домой вернулся — к детям и жене.
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
В доме Дзихэя.
Рассказчик
В квартале Тэмма
В богатом храме
Люди молятся богу Амамицу-ками27,
Чтоб послал он им счастье:
В делах — удачу,
В деньгах — прирост.
Даже улица рядом —
«Улица бога»,
Торговая улица, посетителей много,
Даже мост зовется —
«Бога Тэндзина28 мост».
Здесь по соседству
И лавка бумаготорговца Дзихэя —
От удачливых дедов наследство.
Когда-то дело велось богато
И бумага продавалась отличная.
Обычно толклись покупателей сотни.
Когда-то
Дзихэю жилось вольготней.
Дремлет Дзихэй
У очага-котацу.
О-Сан торопливо
296
Расставляет ширмы,
Оберегая мужа
От сквозного вечернего ветра.
Люди толпою приходят в храм,
Сегодня — в последнюю из «Десяти
Святых ночей» — спешат помолиться...
У жены Дзихэя
Хлопот полон рот:
И хозяйство, и дети, и заботы о муже,
Да и торговля к тому же!
Сотни забот!
О-С а н. Дни теперь короткие, пора ужинать.
Тама пошла на овощной рынок и не возвращается.
Куда она запропала? Уж этот мне Сангоро! Одно
горе, а не подмастерье. Плохо нянчит он детей! Ве-
тер холодный, дети, должно быть, замерзли. Неужели
он забыл, что сейчас уже время, когда О-Суэ про-
сит грудь? Вот олух! Да надо же было родиться та-
ким дураком!
К а н т а р о. Мама! Я вернулся один.
О-С а н. Кантаро! Ты вернулся один? А куда
девался Сангоро? И где О-Суэ?
Кантаро. Мы играли около храма, но О-Суэ
сказала, что хочет молочка, и начала плакать.
О-С а н. Еще бы, еще бы! Ой, руки и ноги у
тебя окоченели, словно гвозди. Скорей согрейся у
котацу, поди туда, там твой папа спит.
Ну что поделаешь
С болваном Сангоро?
Рассказчик
О-Сан в досаде выбегает в лавку
И видит:
Подмастерье Сангоро
С развальцей возвращается домой,
Один, без О-Суэ.
297
21-402
О-С а н
Какой болван!
Да где ж посмел ты О-Суэ оставить?
С а н г о р о. Смотри-ка, я, пожалуй, и на самом
деле ее где-нибудь обронил. Кто-нибудь, уж верно,
ее подобрал! Пойти, что ли, поискать?
О-С а н. Ах ты негодяй! Ах ты бездельник!
Да если с моей драгоценной дочкой беда случит-
ся по твоей вине, я тебя так отколочу, насмерть
забью!
Рассказчик
Так в гневе на него кричит О-Сан.
Но в этот миг
Проворно входит в двери
Служанка Тама,
Неся ребенка на спине.
Тама
Бедняжка!
На перекрестке плакала навзрыд.
Ну, Сангоро,
Ты в няньки не годишься!
Растяпа, дурень!
Кто детей бросает
На улице?..
Рассказчик
Так все наперебой его бранят.
О-С а н
Прозябла, дочка, и проголодалась!
Ну, хочешь молочка?
Рассказчик
О-Сан садится ближе к очагу
И кормит грудью
Маленькую дочку.
298
О-С а н. А ну-ка, Тама! Отколоти этого болва-
на! Чтоб он хорошенько запомнил! Дай ему, дай
ему горячих, да побольше!
Рассказчик
Но Сангоро качает головой.
Сангоро. Нет-нет, не стоит! Я сыт: только
что возле храма купил детям по два горячих пи-
рожка, да и сам пяток проглотил!
Рассказчик
Он балагурит на дурацкий лад.
И все ж О-Сан
Невольно улыбнулась,
И гнев ее утих.
Тама. Чуть-чуть не забыла из-за этого дурака!
Послушайте, госпожа О-Сан. С запада сюда идут
господин Магоэмон и ваша почтенная тетушка.
О-С а н. Они идут сюда! Сейчас же надо разбу-
дить моего Дзихэя. Вставайте, хозяин, вставайте!
Сейчас сюда пожалует моя матушка, а с ней и ваш
старший братец. Если они увидят, что купец спит в
такой короткий торговый день, они опять будут вами
недовольны!
Дзихэй
А?.. Что?.. Ну ладно, ладно!
Рассказчик
Он встает.
Одной рукою придвигает книгу
Торговую,
Другой рукою — счеты.
Дзихэй
А ну-ка, проверим опять:
Десять разделить на два — пять.
21*
299
А ну-ка, Дзихэй,
Еще раз столбец просмотри:
Девять делить на три — три.
Шесть разделить на три — два.
Прежде-то сколько случалось?
Сложишь едва, умножишь едва!
А теперь какая малость!
Семь умножить на восемь —
Выйдет пятьдесят шесть,
Сколько тетушке лет — аккурат...
Тетушка! Старший брат!
Какая честь,
Милости просим!
Добро пожаловать! А я сейчас занят спешным под-
счетом. Прошу прощения! Четыре на девять — трид-
цать шесть моммэ, трижды шесть выходит одно
моммэ и восемь бу, еще два бу — и выйдет целый
кан серебра29. Кан, кан! А ну, Кантаро, живо тащи
сюда поднос с табаком и трубками! О-Сан, прине-
си чаю почтенным гостям.
Рассказчик
Так с напускной развязностью
Он шутит.
Тетушка. Нет-нет. Мы пришли сюда не за-
тем, чтобы пить чай и курить. Послушай, О-Сан!
Как ты ни молода, но ты все же мать двоих детей.
Быть покладистой и на все смотреть сквозь паль-
цы — это еще не самое главное в жизни. В беспут-
стве мужа повинна и жена-потатчица. Если погиб-
нет благосостояние семьи, если супругам придется
разлучиться, то позор падет не на одного только
мужа.
О-Сан, будь твердой
И осмотрительной: следи за мужем!
Не распускай Дзихэя своего!
300
Магоэмон. Тетушка!Тетушка!Оставьте, все это
ни к чему! Он обманывает даже меня, своего старше-
го брата. Неужели такой беспутный малый послуша-
ется укоров своей жены? Позор, позор, Дзихэй! Лов-
ко же ты провел меня, Магоэмона! На моих глазах ты
вернул этой продажной женщине все обеты, а не про-
шло и десяти дней, и что же? Ты выкупаешь ее из
веселого дома! Э-э!.. Негодяй! Ну что ты сейчас под-
считывал на счетах? Отвечай. Долги Кохару?
Рассказчик
И, вырвав счеты
Из рук Дзихэя, с грохотом швыряет
Через окно во двор.
Дзихэй. Уверяю вас, это ошибка, это недо-
разумение. Мой старший брат! Я говорю правду: со
времени нашей последней встречи я только три раза
переступил порог моего дома! Два раза побывал у
оптовика на Имабаси и один раз в храме бога Тэн-
дзин. Выкупить Кохару? Да что вы! Я о ней даже
не вспомнил ни разу!
Тетушка. Не лги, не лги! В прошлый раз в
храме Тэндзин на службе по случаю «Десяти свя-
тых ночей» среди прихожан только и шли пересу-
ды о том, что один «богатый покровитель» из Тэм-
ма так влюбился в продажную женщину по имени
Кохару из дома «Кинокуния», что разогнал всех ее
прочих гостей и поклонников и что не сегодня зав-
тра этот «богатый покровитель» выкупит ее! Вот ка-
кие шли толки!
И прихожане очень удивлялись,
Толкуя меж собою:
«В наши дни,
Когда повсюду цены дорожают,
По-прежнему и лишних денег много,
И много дураков!»
ГС
и
301
Мой старик, Годзаэмон-доно, услышал, что все по-
вторяют имя Кохару, и сразу насторожился. Он хо-
рошо понял, о ком речь идет. Когда мы вернулись
домой, он мне сказал: «Богатый покровитель» из Тэм-
ма, который спутался с этой Кохару из дома «Кино-
куния», конечно, Дзихэй. Он — племянничек моей
жены, да мне-то он чужой. Дурак, который выкупа-
ет девицу из веселого заведения, способен продать
свою собственную жену в чайный дом. Пока он не
спустил за гроши приданое моей дочери, все ее пла-
тья и пояса, я лучше возьму ее назад к себе домой».
И он уже перешагнул порог,
Да я за ним проворно побежала
И успокоила:
«Ну что ты так шумишь?
Все надо хорошенько разузнать
И взвесить доводы
И «за» и «против»!
Для этого я и пришла сюда
С Магоэмоном вместе!
Сперва я поверила всему, что тогда мне рассказал
Магоэмон: сегодняшний Дзихэй совсем не похож
на вчерашнего; он порвал всякую связь с кварталом
Сонэдзаки, он стал самым примерным из мужей.
Но не успела я
Порадоваться этой доброй вести,
Гляжу — еще все хуже обернулось.
Что за напасть?
Что за болезнь такая?
Покойный твой отец — мой старший брат —
С трудом приподнял, умирая,
С подушки голову
И умолял меня:
«Дзихэй, твой зять, —
Он твой родной племянник.
Прошу тебя,
302
Заботься о Дзихэе!»
Поверь, я не забыла слов его.
Но ты!.. Как дурно ты себя ведешь!
Напрасны были все его заботы.
О горе нам!
Рассказчик
И, до земли склонясь,
Она рыдает от тоски и гнева.
Дзихэй всплеснул руками.
Дзихэй. А-а-а!.. Понял, понял! Кохару, про
которую там сплетничали,— это, конечно, та самая
Кохару. Но «богатый покровитель» — это не я, это
совсем другой человек. Тахэй «Сам по себе» — вот
кто этот богатый гость! Мой старший брат, вы, ко-
нечно, его помните: это он так буйствовал в ту ночь.
Я его еще ногами топтал! У этого гуляки нет ни
жены, ни детей, ни близких родственников. Денег
ему присылают уйму, сколько ему заблагорассудит-
ся, прямо из Итами. Это его родина. Этот прохвост
давно хотел выкупить Кохару, да я стал ему попе-
рек дороги.
Как только бросил я Кохару, он
Решил:
Теперь настал удобный час.
И вот Тахэй Кохару выкупает,
А я здесь ни при чем!
Рассказчик
Лицо О-Сан
Невольно просветлело.
О-С а н. Будь я так же добра, как сам великий
Будда, и то... вряд ли я стала бы потакать мужу, если б
он задумал выкупить женщину из веселого дома. Ма-
тушка! Почтенный деверь! Все это правда. В словах моего
мужа нет ни крупинки лжи. Я ручаюсь за Дзихэя.
303
Рассказчик
Слова жены и мужа так похожи,
Так верно сходятся между собой,
Как половинки
От платежной бирки.
Магоэмон и тетушка всплеснули
От радости руками.
Тетушка
Хорошо!
Но все же в этом деле нужна большая осмотри-
тельность. Я очень рада, очень рада! Но чтобы нас
уж совсем успокоить и чтобы мой упрямый муже-
нек выбросил из головы все лишние подозрения,
согласен ли ты, Дзихэй, дать нам письменный обет
по всем правилам?
Дзихэй
Разумеется, хоть тысячу готов написать.
Магоэмон
Я рад, я рад. А я как раз купил
Священную бумагу для обета,
Когда я шел сюда.
Рассказчик
Магоэмон
Полез к себе за пазуху рукой,
Достал священный амулет из храма
Кумано30 —
Лист бумаги, на котором
Большая стая воронов видна.
Дзихэй берет его.
Так он нарушил
Другой обет:
Любить Кохару вечно,
Обет быть неразлучными всегда,
304
Как два крыла
У птицы неразлучны.
Дзихэй взял тушечницу, кисть
И пишет:
«Обет небесной кары.
Разрываю
Я связь с Кохару
Из дома «Кинокуния».
Клянусь, что даже думать перестану
О ней. А если я солгу, пускай
Обрушат кару на меня все боги:
Великий Брама, Индра, все четыре
Небесных князя,
Будды, бодхисаттвы
И прочие властители судеб».
Так, не колеблясь,
Пишет свой обет
Дзихэй.
Потом своею кровью ставит
Внизу печать
И отдает бумагу.
О-С а н. Ах, благодаря матушке и деверю я те-
перь спокойна! У меня и Дзихэя двое детей, и все
же до сих пор я никогда не получала от своего мужа
таких твердых обещаний. Какая радость! Какое сча-
стье!
Тетушка. Правда, правда! Раз у Дзихэя такие
добрые намерения, то его поведение теперь испра-
вится. Ваша торговля снова будет процветать. Вся
семья беспокоится и хлопочет, желая добра прежде
всего самому Дзихэю, да и жалея его детей. Ну,
Магоэмон! Проводи меня скорее домой: я хочу об-
радовать и успокоить своего старика. На улице ста-
новится холодно. Смотрите, чтобы дети не просту-
дились.
Так вознесем моленье Амитабе.
Благодаренье Будде!
305
Это он
Все к лучшему устроил в эти «Десять
Святых ночей».
Рассказчик
И вот они уходят,
Веселые и радостные, словно
Уже достигли райского блаженства.
Дзихэй провожает их до дверей,
Но трудно ему от слез удержаться.
Он падает
У очага-котацу,
На голову натягивает одеяло
С похожим на решетку узором...
О-Сан с укором ему говорит:
«Ну что это значит?
Все еще сердце у вас горит
Любовью к вашей Кохару милой?»
Она одеяло срывает с силой —
И видит:
Дзихэй безудержно плачет.
О-Сан заставляет его подняться,
Прислоняет
К решетке котацу
И пытливо смотрит прямо в глаза.
О-С а н. Это уж слишком, Дзихэй-доно! Если
вам так жалко расстаться с любовницей, то незачем
было писать обет! Вспомните, вспомните: когда в
последний раз мы клали рядом наши подушки? В
позапрошлом году, во второй день Кабана, десятого
месяца, после церемонии первого согревания очага.
Не помните? Вот здесь это было, на этом самом
месте. Два года тому назад! Что, у вашей жены за
пазухой черт живет или змея?
Два долгих года
Одна в гнезде я оставалась, словно
Яйцо-болтун.
306
И в первый раз сегодня
Я понадеялась,
Что к нам опять вернется
Супружеская дружба,
Любовный разговор в постели будет.
Ах, как была я благодарна братцу
И матушке!
И вдруг —
Опять сначала!..
Противный, бессердечный человек!
О, если так грустите вы о ней,
Мне вас не жалко,
Плачьте, плачьте, плачьте!
Пусть ваши слезы
Потекут в Сидзими,
И пусть Кохару их проглотит!..
О!..
Жестокий и бесчувственный обманщик!
Рассказчик
Обняв его колени,
О-Сан скользит и падает на землю...
Он слезы вытирает рукавом.
Дзихэй. Люди плачут и от горя, и от досады.
Если бы слезы печали лились из глаз, а слезы досады
из ушей, ты и без слов поняла бы, что я чувствую.
Но все слезы льются из глаз, и цвет их не меняется
от того, что именно чувствует человек. Вот ты и не
можешь понять моих чувств. Нет у меня ни любви,
ни привязанности к Кохару, к этой твари в челове-
ческой коже, нс з моем сердце горит остаток злобы
против этого негодяя Тахэя «Сам по себе». Каких
только ухищрений он не придумывал, чтобы выку-
пить Кохару!
Но до сих пор она,
Обманщица, лисица, негодяйка,
Противилась
307
Желаниям Тахэя.
Она мне повторяла:
«Ты не должен
Тревожиться:
Я никогда не стану
Его женой!
И если наша связь
Прервется, если будем мы с тобою
Разлучены навек...
И если деньги
Тахэя нас разъединят...
И если
Хозяин мой меня продаст,
Тогда...
Тогда, поверь, сумею умереть,
Тогда они узнают,
Что женщина не дрогнет перед смертью,
Тогда они увидят
Прекрасный образец самоубийства!»
И вот смотри! Не прошло и десяти дней после
того, как я порвал с Кохару, а мерзавец Тахэй уже
выкупает ее! Нет-нет! У меня не осталось и капли
любви к этой четвероногой твари, к этому зверю с
прогнившей душонкой. Но этот прощелыга Тахэй
будет бахвалиться, станет трезвонить по всему Оса-
ка: «Дзихэй разорен! Дзихэй разорен! Он даже не
может достать денег, чтобы выкупить любовницу!»
Стыдно!..
О, этот стыд
Как огнем жжет мне душу!
Сердце готово мое пополам разорваться!
Большие купцы
Станут косо глядеть на меня!
Я плачу, я лью
Не слезы, а кровь,
Жгучие слезы обиды,
Липкие, словно смола,
308
Слезы досады.
Я лью слезы стыда,
Словно капли расплавленной меди!
Рассказчик
Он снова бросается на пол
Возле котацу
И горько рыдает.
Но в душе у О-Сан
Досада сменилась тревогой.
О-С а н
О-о-о!.. Если так, то беда,
Кохару покончит с собою!
Дзихэй. Пустяки! Выдумки! Хоть ты у меня
и умница, да ведь ты — честная жена купца. Где
тебе понять продажную женщину. Да у нее чести
нет, у нее сердца нет. С какой стати ей умирать?
Она о своем здоровье заботится: прижигается мок-
сой 31, лекарства пьет.
О-С а н
Нет-нет, неправда!
Если так, Кохару
С собой покончит.
О, она умрет,
И в гибели ее
Я буду виновата!
Я не хотела говорить...
Но если
Я равнодушно дам ей умереть,
Я 6j^y бессердечною злодейкой,
Бессовестной преступницей!
Беда!
Я вам должна всю правду рассказать.
В сердце Кохару-доно нет и пылинки неверности.
Если связь между вами порвана, то в этом я вино-
вата, это я так устроила!
309
Как только я заметила, что вы
Решили умереть
С Кохару вместе,
Я тайно написала ей письмо,
Стремясь ее разжалобить
И сердце
Пытаясь тронуть слезными мольбами.
«Молю, порвите вашу связь с Дзихэем,—
Писала я.—
Мы, женщины, должны
Всегда друг другу помогать.
Я знаю,
Как горячо вы любите его.
Но вы, любя, погубите Дзихэя!
О, если это невозможно, все же
Должны и невозможное вы сделать!
Молю, спасите мужа моего!
Отца не отнимайте у детей!»
И мне в ответ
Кохару написала:
«Хоть мой возлюбленный для меня дороже жизни,
обещаю, что порву с ним любовную связь, повину-
ясь неотвратимому долгу». Я храню это письмо на
груди, как священный амулет. Да разве может та-
кая женщина, как госпожа Кохару, с таким твер-
дым чувством долга, изменить любовному обету и
бесстыдно продаться какому-то Тахэю?
Мы, женщины,
Однажды полюбив,
Не изменяем чувству своему.
Она убьет себя!
Я поняла теперь.
Мне очень страшно!
Я умоляю вас ее спасти!
Рассказчик
Так восклицает в ужасе О-Сан.
310
Но и Дзихэй
Сражен внезапным страхом.
Дзихэй. Верно! Верно! Среди письменных
обетов, которые Кохару вернула в ту ночь, было пись-
м от какой-то женщины. Она нечаянно отдала его
в руки Магоэмону. Так это было письмо от тебя?
И я не знал! О, если так, она
Убьет себя!
О-С а н
Как это страшно! Если
Она убьет себя,
Ведь это значит,
Что я ее убийца и что я
Не выполнила долга,
Не сумела
Ее спасти!..
О, я молю: Дзихэй,
Не позволяйте ей убить себя.
Скорей, скорей
Идите к ней, спешите,
Пока она еще жива!..
Рассказчик
О-Сан,
Повиснув на его груди, рыдает.
Дзихэй. Ты права! Ты права! Но что же мне
делать? Где взять деньги? Ведь только для того, что-
бы остановить переговоры с Тахэем, я должен вне-
сти половину выкупа. Если мы не достанем сегодня
же и не внесем семьсот пятьдесят моммэ серебром
нового чекана, мы не спасем Кохару. А где я возьму
эти деньги? Хоть в порошок меня истолки, нет их,
нет их у меня!
О-С а н. Погодите, погодите! Не надо так отча-
иваться. Если это единственное препятствие, то
столько денег еще можно достать!
311
Рассказчик
О-Сан проворно встает,
Подходит к комоду
И, выдвинув маленький ящик,
Достает мешочек,
Перевязанный туго шнуром.
Без колебанья и сожаленья
Шнур развязав, достает
Бережно скрученный сверток
И кладет его в руки Дзихэя.
Дзихэй
Что это? Деньги?..
Четыреста моммэ!
Рассказчик
Дзихэй изумлен.
Широко раскрыл он глаза.
Столько денег! Откуда?
О-С ан. Я вам после расскажу, откуда взялись
эти деньги. Я их копила, чтобы уплатить семнадца-
того числа за бумагу оптовику Ивакуни. Но это дело
как-нибудь уладится: я посоветуюсь с вашим стар-
шим братом, как оттянуть срок платежа, чтобы все
было шито-крыто и чтобы торговля не пострадала.
Самое главное, самое спешное дело сейчас — это
спасти Кохару!
У нас уже есть четыреста моммэ,
Но где же достать остальные деньги?
Рассказчик
Она отпирает замок
Большого комода.
Как птица из клетки,
Из ящика вылетает платье,
Серо-коричневое,
Словно перья у ястреба,
312
Из шуршащего шелка,
И другое платье, из тонкого крепа,
На золотистой подкладке.
Не надеванное до сего дня...
Сегодня! Не знает О-Сан,
Что нет для Дзихэя «завтра»!
И еще теплое платье
Маленькой дочери О-Суэ,
И лицо и испод
Ярко-алого шелка...
Лицо ее вспыхнуло, как от огня,
Исподтишка
О-Сан вытирает слезы...
И еще — безрукавка на вате
Кантаро.
Оторвут с руками ее,
Только снеси к продавцу!
Но мальчик... Что будет он надевать
В морозные дни?
И еще.— бледно-желтое кимоно
Из полосатого шелка гуннай,
Которое так она берегла.
И еще — самое дорогое платье —
По праздникам надевать его! —
Из черного шелка хабутаэ,
С большим семейным гербом —
Лист плюща в черном кругу.
Мечтала она: как плющ и стена,
Будут жизни их неразлучны...
И к тому же —
Самое нарядное платье мужа.
А в супружестве водится так:
Дома гуляй хоть голый,
Хоть оборванный,
Как последний бедняк,
А на людях — в шелку и парче!
И еще, и еще —
Всего пятнадцать вещей.
313
«Что ж! По самой низкой цене
Больше трехсот моммэ заплатят!» —
Говорит О-Сан
С таким горделивым лицом,
Словно есть у нее даже то,
Чего она не имеет.
Все вещи складывает она
Наспех в один тяжелый узел
И завязывает в платок,
Заодно подбросив туда
И стыд Дзихэя,
И свой собственный долг,
И преданность мужу.
О-С а н. Пусть и мне, и моим детям нечего
будет носить! Но самое главное — спасти Кохару и
ваше доброе имя. Выкупите Кохару, спасите ее! И
свою честь поддержите перед этим наглым Тахэем.
Рассказчик
Так говорит О-Сан.
Но муж ее
Сидит, понурив голову, уныло,
И слезы льются по его лицу.
Дзихэй. Даже если я внесу задаток, а потом
выкуплю Кохару, что я буду дальше делать? Поселю
ее отдельно или введу в свой дом? А с тобой что
станется?..
Рассказчик
От этих слов О-Сан остановилась
И вздрогнула.
О-С а н. Ах, в самом деле! О себе я и не подума-
ла. Что ж я буду делать? Стану нянькой у своих
собственных детей? Или простой стряпухой? Или
постригусь в монахини у себя же в доме?..
314
Рассказчик
И, застонав, она ничком упала на пол.
Дзихэй. О, какую страшную небесную кару
я заслужил! Если даже меня минует возмездие за
мои проступки против родителей, если я избегну
наказания за прегрешения против неба и богов, все
равно мой грех перед тобой так велик, что никогда
уже мне не видать добра!
Прости меня, О-Сан,
Прости меня!
Рассказчик
В мольбе
Сложил он руки перед нею.
О-С а н. Это уже слишком! Это чересчур, Дзи-
хэй-доно! Зачем вы меня умоляете? Да если бы мне
пришлось — ради вас — вырвать себе все ногти на
руках и на ногах, и то я себя не пожалела бы ради
своего мужа: ведь это долг жены. Я уже давно стала
закладывать свои платья, чтобы вовремя расплатиться
с оптовиками... А сегодня мой комод совсем опус-
тел. Ну и что? Зачем бы я стала жалеть свое добро?
А вот если мы опоздаем выкупить Кохару, случится
непоправимая беда. Ну, скорее, скорее! Переодень-
тесь в другое платье и ступайте. Да сделайте веселое
лицо!
Рассказчик
Поспешно нижнее
Он надевает платье
Из шелковой материи гуннай,
Поверх него —
Из шелка хабутаэ
На тонкой вате черную одежду,
На плечи — полосатую накидку.
Атласный пояс стягивает он,
Берет с собою меч
315
Не слишком длинный...
Один лишь Будда знает:
Нынче ночью
Клинок меча
Кохару кровь окрасит!
О-С а н
Эй, Сангоро, сюда!..
Рассказчик
О-Сан, подняв, наваливает узел
На спину подмастерья.
Тот лениво
Стоит и ждет хозяина.
Дзихэй,
Кошель с деньгами спрятав на груди,
Уже готов перешагнуть порог,
Как вдруг...
Годзаэмон
Хозяин дома?
Где Дзихэй?
Рассказчик
И, меховой откинув капюшон,
Вошел... Кто мог бы ожидать? —
Помилуй
Нас Будда! —
Входит тесть — Годзаэмон.
Супруги онемели, словно гром
Обрушился на крышу дома...
Не знают, что сказать.
О-С ан и Дзихэй. В добрый час к нам на-
грянули!.. Пожаловали как снег на голову!..
Рассказчик
Годзаэмон
С плеч Сангоро срывает узел с платьем
316
И, тяжело усевшись,
Говорит
Угрюмым голосом:
Годзаэмон. Эй ты, женщина! А ну-ка са-
дись! А! Господин мой зять, в каком вы празднич-
ном наряде: дорогая накидка, меч! Смотрите, по-
жалуйста, как разоделся, словно и вправду важный
богач! Не скажешь, что простой торговец бумагой.
Что же? Опять в квартал любви отправляетесь? Вам
не нужно доброй жены. Дайте О-Сан развод!
Вот и пришел я,
Чтоб ее забрать
И увести к себе домой, обратно!
Рассказчик
Какое злое,
Какое кислое лицо!
Как будто у него во рту иголки.
Дзихэй не в силах вымолвить ни слова.
О-С а н. Отец, вы изволили пожаловать в такой
холод! Как это любезно с вашей стороны.
Рассказчик
И, подойдя поближе, под предлогом
Подать Годзаэмону чашку чаю,
О-Сан пытается
Его утихомирить.
О-С а н. Только что, вот только что моя матушка
и братец Магоэмон навестили нас и упрекали моего
мужа за легкомыслие. Он так тронут был их увеще-
ваниями, пролил горячие слезы! И настолько он глу-
боко раскаялся и обратился, что даже обет написал.
Он отдал матушке
Бумажный амулет.
Его обета вы не прочитали?
317
Годзаэмон
А! Письменный обет?
Вот этот, что ли?
Рассказчик
Он из-за пазухи достал бумагу.
Годзаэмон. Такой беспутный глупец и гуля-
ка повсюду и по любому поводу рассыпает священ-
ные обеты, как торговые расписки. «Что-то мне не
верится!» — подумал я, прочитав обет, и сам при-
шел сюда. Вот и вышло так, как я ожидал. Ну и
зятек, нечего сказать! В таком наряде вы тоже кля-
нетесь Брамой и Индрой? Если у вас так много до-
суга, чтобы писать разные обеты, лучше напишите
разводную.
Рассказчик
Он рвет обет и мелкие клочки
Швыряет прочь.
В смятенье и испуге
Супруги быстро обменялись взглядом.
Они потрясены.
Они молчат.
Дзихэй в мольбе сложил свои ладони
И голову склонил.
Дзихэй. Вы вправе гневаться на меня. Я
умоляю вас простить мне все грехи, которые я со-
вершил, когда был еще другим человеком. Но те-
перь я исправился. Я словно заново родился. Будьте
милосердны ко мне. Позвольте мне остаться вместе
с женой.
И даже если должен я, Дзихэй,
Стать нищим,
Даже парией презренным,
И если должен буду я питаться
Объедками и милостыней...
318
Все же
Я на почетном месте посажу
О-Сан,
Я не позволю ей страдать,
Я не позволю ей терпеть лишенья!
Я не могу с женою разлучиться.
Я связан с ней
Не только браком — долгом
Великой благодарности!
Поверьте
В мою правдивость!..
Месяцы пройдут —
Вы все поймете,
И вы оцените мое усердье,
Мои дела поправятся...
Молю,
На время отпустите мне грехи,
Глаза закройте на мои проступки.
Оставьте мне,
Оставьте мне О-Сан!
Рассказчик
Он слезы льет.
Он плачет не слезами,
А кровью...
Умоляет о прощенье,
Прижавшись лбом к циновкам.
Годзаэмон. Вздор! Вздор! О-Сан не будет
женой парии. Пиши разводную. Пиши разводную!
Хочу проверить вещи:
Утварь, платья —
Приданое О-Сан. Ко всем вещам
Привешу я печать!
Рассказчик
Годзаэмон
Идет в глубь комнаты.
319
О-С а н •
Нет-нет, отец, не надо!
Не стоит пересчитывать:
Все платья
В сохранности!
Рассказчик
Она бежит к комоду,
Пытается загородить дорогу...
Отец ее отбрасывает прочь,
С размаху выдвигает ящик...
Годзаэмон
Э!
Что это?
Рассказчик
С грохотом второй он тащит ящик.
И этот пуст.
Он открывает третий,
Четвертый, пятый... Пусто!
Не найти
И лоскутка, чтоб наложить заплату.
Укладка, и плетеная корзина
Для платьев, и сундук —
Все пусто! А!..
Обманщик! Мот!
От ярости у тестя
Глаза на лоб полезли.
Он дрожит
От злобы...
Для Дзихэя и О-Сан
Пустые ящики полны позором.
Так в старину
Урасима-рыбак 32,
Открыв пустой ларец,
Нашел в нем только горе.
Супруги отступают к очагу.
320
Они готовы заползти в огонь,
Чтоб только спрятаться...
Годзаэмон
А этот узел?
Что в нем запрятано?
Рассказчик
И, узел развязав,
Он на полу расшвыривает платья.
Годзаэмон. Так вот оно что! Последнее доб-
ро вы хотели спустить в закладной лавке! Хорош зять!
Он готов содрать кожу с жены и собственных де-
тей, лишь бы достать денег для своей шлюхи! Под-
лый вор! Грабитель! Моя жена — тебе родная тет-
ка, да мне-то, Годзаэмону, ты чужой. Стало быть,
незачем мне из-за тебя терпеть убытки. Все, все рас-
скажу Магоэмону! Пусть твой братец вернет мне
мои денежки... Скорей, скорей! Бери кисть, пиши
разводную!
Рассказчик
Дзихэй скорее мог бы убежать
Из преисподней
Через семь дверей,
И восемь адских разорвать цепей,
И через сто оград перелететь,
Чем выбраться из этой западни.
Дзихэй
Нет-нет!
Разводной я не подпишу!
Гляди, О-Сан!
Ты видишь этот меч?
Прощай!..
Рассказчик
Он руку положил на меч.
О-Сан, крича, цепляется за мужа.
22—402
О-С а н. Какое горе! Какое горе!.. Если Дзихэй и
провинился, так ведь он так смиренно умолял о про-
щении! Отец, нельзя же думать только о себе! Вы го-
ворите, Дзихэй вам чужой. Но ведь его дети — ваши
родные внуки! Нет-нет! Я не согласна на развод!
Рассказчик
Она рыдает в голос.
Годзаэмон. Ладно, ладно! Пусть будет по-тво-
ему. Не надо разводной. Идем, глупая женщина!
Рассказчик
И, с силой оторвав ее от мужа,
К дверям он тащит дочь.
О-С а н
Я не пойду!
Отец, пусть ваша злоба ростом с гору,
Но разве можно разрывать союз
Супругов?
Вам не жаль Дзихэя,
Но выставить открыто мой позор
На посмеянье людям!..
Рассказчик
Так молит дочь отца.
Годзаэмон
Не слушает ее.
Годзаэмон
Еще какого
Позора хочешь ты?
Я прокричу
На весь квартал про ваш позор!
За мной!
Рассказчик
Ее он тащит за руку. О-Сан
С ним борется,
322
Он дергает ее,
Она споткнулась...
О, какая жалость!
Как грустно это видеть!..
О-Сан, споткнувшись, пальцами ноги
Задела за детей.
Они проснулись
И плачут с перепугу.
Кантаро и О-Суэ
Гадкий дедка!
Куда ты тащишь мамочку?
А с кем
Теперь мы будем спать?.. Не уходи!
Рассказчик
И дети, плача, тянутся за ней.
О-С а н
О, как мне жаль детей!
Ведь никогда
Одни, без матери, они не спали.
Не надо плакать, детки!
С этой ночи
Не с мамой будете вы спать — с отцом.
Дзихэй!
Вы позаботитесь о детях?
Не забывайте поутру давать им
По маленькой пилюле Куваяма33,
Еще до сладких лакомств,
Только-только
Они проснутся.
О, какое горе!..
Рассказчик
Она потеряла детей
В глубокой чаще бамбука.
Отныне она не увидит Дзихэя...
323
О, как жестока разлука!
А прежде они неразлучны были,
Как два крыла у ласточки или
Как два ствола
От корня единого...
Но силы судьбы их разлучили.
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
В квартале любви Сонэдзаки.
Рассказчик
Здесь — любви, страданья и смерти
Стремнины и водоверти...
Ночная волна холодна, глубока,
Но тихо течет Сидзими-река,
Не слышны волн приливы, отливы.
Редкие путники молчаливы.
Третья четверть часа Быка.
В небе сверкает
Луна пятнадцатой ночи.
Фитиль все короче:
Огонь догорает
В фонаре у ворот.
Одной чертою на нем —
«Яматоя Дэмбэй».
«Эй-эй-эй!
Осторожней с огнем!
Осторожней с огнем!»
Ночной сторож
С колотушкой сонной
Шаркает не спеша
324
Вдоль ДЛИННОЙ улицы.
Кашляет, переступая,
Тощими, как у кулика, ногами.
Даже голос сторожа
Сонный, ночной:
«Эй, осторожней с огнем!»
У входа в домик Дэмбэя —
Служанка с Верхней улицы
И носильщики с паланкином.
Она открывает
С шумом и грохотом
Входную дверь
И проворно
Вбегает в дом.
Служанка. Я пришла за госпожой Кохару. Мне
велели проводить ее обратно в дом «Кинокуния».
Рассказчик
Голос служанки
Неясно доносится
Из внутренних комнат.
В ответ слышны
Два-три вежливых слова хозяйки,
И служанка быстро выходит во двор.
Служанка. Госпожа Кохару останется здесь
до утра. Эй, носильщики! Можете отправляться
спать. Да-да! Я совсем забыла. Хозяйка! Поберегите
госпожу Кохару! Сегодня вечером господин Тахэй
закончил переговоры о ее выкупе. И деньги внес
полностью! Вы слышите меня? Теперь госпожа Ко-
хару — чужая собственность, мы за нее отвечаем.
Пожалуйста, приглядите за ней, чтобы ее не напои-
ли вином.
Рассказчик
Вот как кричит она,
В воротах стоя,
325
И, уходя, роняет семена
Тех роковых вестей, из-за которых
Влюбленные покинут эту жизнь,
Не дожидаясь утренней зари.
Все тихо.
Даже чайник в чайном доме
Спокойно отдыхает в час Быка.
Трепещет, догорая, пламя
Короткого светильника.
И ночь
Сгущается...
Холодный ветер
Повеял от залива. Иней
Ложится плотной белой пеленой.
Из дома слышен голос
Хозяина. Он провожает гостя.
Д э м б э й. Еще глубокая ночь. Не дать ли вам
провожатого? Господин Дзихэй уходит. Разбудите
госпожу Кохару. Позовите ее!
Рассказчик
Дзихэй, со стуком отодвинув дверь,
Выходит из дому на улицу.
Дзихэй. Тише, тише, Дэмбэй! Ни слова Ко-
хару о том, что я ухожу. Если она услышит, то за-
держит меня до рассвета. Вот почему я стараюсь
уйти, не потревожив ее! Разбудите госпожу Кохару,
когда взойдет солнце, и отправьте ее обратно в дом
«Кинокуния». Как только я вернусь домой, немед-
ленно уеду в столицу сделать кое-какие закупки. У
меня там много разных дел. Возможно, что я не
успею вернуться к концу месяца, когда надо рас-
плачиваться с долгами. Возьмите себе, сколько я за-
должал, из тех денег, что я вам дал на хранение.
Еще прошу вас: дому «Кавасё»
Сполна вы заплатите
326
Все, что успел я задолжать
За праздник любования луною,—
Сто пятьдесят серебряных монет
Новейшего чекана.
Расписку спрячьте!
Да-да! Еще и бонзе Сайэцу из Фукусимы — по-
жертвование на покупку алтаря и одну серебряную
монету, чтоб отслужил заупокойную службу по всем
усопшим из моей семьи. Не забудете? Не должен
ли я еще кому-нибудь? A-а! Вспомнил! Слепому
Исоити пять мелких серебряных монет. Это все!..
Заприте двери и ложитесь спать.
Рассказчик
Дзихэй прощается.
«Увидимся опять,
Когда вернусь я из столицы!»
Но не успел он сделать два-три шага,
Как быстро возвращается.
Дзихэй
Хозяин.
Я позабыл свой меч!
Ночной порою
Он может пригодиться.
Ну, Дэмбэй, сразу видно, что я беспечный горожа-
нин — забыл свой меч. Будь я самурай, тут же сде-
лал бы себе харакири.
Дэмбэй. Аяи забыл совсем, что принял ваш
меч на хранение. Вот он, вот он. А!.. К нему еще
нож прилажен.
Рассказчик
Дзихэй берет свой меч
И, оглядев его,
Засовывает плотно
За пояс, говоря:
327
Дзихэй
Когда мой меч
В моих руках, в себе я чую силы
Не одного, а многих-многих тысяч!
Ложитесь спать
И спите хорошенько.
Рассказчик
Хозяин говорит ему вослед:
«Спасибо, что почтили посещеньем.
Скорее возвращайтесь из столицы!»
Он входит в дом
И с громом задвигает
Железный прут.
Все тихо. Никого.
Дзихэй назад на цыпочках прокрался.
Он к двери прижимается лицом,
Сквозь щель заглядывая в дом...
Но вдруг
Его пугают тени двух людей,
По улице спешащих.
Он проворно
Скрывается в тени другого дома
И, затаив дыханье, выжидает,
Пока они пройдут...
Мучник Магоэмон,
Не в силах погасить
В своей душе мучительной тревоги,
Разыскивает брата.
Торопливо,
Почти бегом, идет он. А за ним
Шагает подмастерье Сангоро.
Он тащит на спине сынка Дзихэя.
Они спешат
На свет мигающего фонаря
И, подойдя к дверям Дэмбэя,
Стучатся в дом.
328
Магоэмон. Эй, хозяин! Скажите, не у вас ли
ночует бумаготорговец Дзихэй? Прошу вас, позо-
вите его, мне надо с ним поговорить!
Рассказчик
Дзихэй вгляделся.
Брата узнает он
И глубже отступает в тень...
Из дома раздается
Хриплый голос
Хозяина, разбуженного стуком.
Дэмбэй. Господин Дзихэй только что пошел
домой. Он сказал, что сегодня уедет в столицу. Нет
его здесь! Нет его здесь!
Рассказчик
И снова тишина
Глубокая.
Ни звука... Слезы льются
Из глаз Магоэмона...
В его душе тревога нарастает.
«Дзихэй пошел домой?
Не может быть!
Его мы встретили бы по дороге.
В столицу едет он?
Невероятно!
Боюсь, что он ушел с Кохару вместе!»
Не в силах совладать с тревогой,
Магоэмон
Опять стучится в дверь Дэмбэя.
Дэмбэй. Ну кто еще там? Кто это стучит?
Уже поздно, уже поздно! Мы все уже легли спать.
Магоэмон. Простите, что я опять беспокою
вас, но позвольте еще раз спросить: отправилась ли к
себе госпожа Кохару из дома «Кинокуния»? Может
быть, она ушла куда-нибудь с господином Дзихэем?
329
23-402
Хозяин. Что такое? Что вы говорите? Госпожа
Кохару спокойно почивает у нас в верхних покоях.
Магоэмон. Спасибо, спасибо! Извините! Ох,
немного от сердца отлегло. Где же прячется Дзихэй, в
то время как мы места себе не находим от тревоги?
Все родственники, вся его семья
Ломает голову,
Йе зная, как помочь.
Мы все боимся, что в порыве гнева
Дзихэй поступит безрассудно.
Он может на ужасное решиться!
Вот почему со мною Кантаро.
Увидя сына, может быть, Дзихэй
Опомнится...
Но мы с ним разминулись,
И все старанья наши бесполезны.
Рассказчик
Вот как тревожится Магоэмон
О младшем брате.
Слезы градом льются
Из глаз его.
Дзихэй все это слышит.
Дыханье стеснено в его груди,
И, сдерживаясь, он глотает слезы.
Магоэмон. Эй, Сангоро! Не знаешь ли ты,
куда еще глупец таскается по ночам?
Рассказчик
Но подмастерье думает:
«Глупцом
Хозяин обозвал меня, конечно!» —
И отвечает:
Сангоро. Знать-то знаю, но сказать не могу:
стыдно!
Магоэмон. Если ты знаешь, то говори скорее!
330
Сангоро. Скажу, скажу. Только потом уж вы
меня не браните! Это дурное место, под амбарами
Итинокава. Я ведь каждую ночь туда потихоньку
бегаю.
Магоэмон
Дурак, дурак! Ну разве про тебя
Я спрашивал?
Пойдем, поищем брата
На дальней улице.
Смотри, чтоб Кантаро
Не простудился!
Бедный мальчик! Дзихэй — никуда не годный отец.
Несчастный Кантаро так замерз, а он подвержен про-
студе. Ах, если бы только ничего худшего не случилось!
Простудится ребенок —
Нехорошо.
Но если ждет его
Большое горе и удар судьбы?
О, как ужасно!
О, как это грустно!
Вся грудь моя горит от возмущенья.
Рассказчик
Так горько сетует Магоэмон.
В его душе сменяется тревога
То жалостью, то страхом.
Магоэмон
Ну, пойдем!
На дальней улице поищем брата.
Рассказчик
И, торопясь,
Они проходят мимо.
Когда их тени
Скрылись в темноте,
Дзихэй выходит из своей засады.
331
23*
На цыпочки привстав, он смотрит вслед
И обвиняет сам себя.
Дзихэй
Дзихэй,
Ты негодяй, преступник,
Ты виновен
Во всех смертельных десяти грехах!
Да, ты умрешь.
Но даже после смерти
Ты будешь долго причинять им боль.
И верные сердца твоих родных
Тебя и после смерти не покинут.
Рассказчик
Склоняясь, он сложил свои ладони
И умоляет.
Дзихэй
О! Мой старший брат!
И все мои родные!.. Если я
Умру, детей моих не покидайте.
Молю вас: эту милость приложите
К сокровищу
Былого милосердья!
Рассказчик
Мольбу Дзихэя слезы прерывают.
Дзихэй
Любимая ия — мы поклялись
Не разлучаться даже в смерти. Клятва
Торопит нас.
Кохару. ждет меня.
Рассказчик
И он сквозь щель
Заглядывает в дверь.
Тень человека промелькнула в доме.
Уж не Кохару ли?..
332
Он легким кашлем —
«Эхен-эхен!» — дает условный знак —
Пора, пора!
Но к звуку кашля
Примешивается стук колотушки.
Слышны ночного сторожа шаги.
Он, шаркая и кашляя от стужи,
Бредет назад,
С трудом переставляя
Свои худые ноги.
«Кха-кха-кха!»
И снова колотушка «тук-тук-тук!»
Постукивает.
«Будьте осторожны
С огнем!»
И снова — «тук-тук-тук!..»
«Эй, берегись огня!»
Мучительная встреча для Дзихэя!
И без того
Он бережется
И должен прятаться в ночной тени,
Как безобразный Кацураки 34, бог,
Такой ужасный,
Что скрывать он должен
Во тьме свое лицо.
Шаги затихли.
Дзихэй сквозь щель
Заглядывает в дом.
Но дверь немного приоткрылась...
«Кохару, ты?»
Кохару
Дзихэй! Меня вы ждете?
Хочу я поскорей отсюда выйти.
Рассказчик
Она спешит —
И все же нетерпенье
333
Должна сдержать:
Ведь двери заскрипят.
Чем их быстрее распахнуть,
Тем легче
Хозяева услышат и проснутся...
Дверь нужно тихо приподнять
И сдвинуть.
Но даже слабый стук
Грохочет в их ушах
И эхом отдается в их груди.
Дзихэй налег на дверь
И створку приподнял.
Любимой он старается помочь.
Дрожат их руки.
Их сердца трепещут.
Три бу35... четыре бу... еще на палец,
Еще на палец...
Ширина ладони...
Как этот страх мучителен!
Тревога
Страшнее адской муки.
Ад от них —
Рукой подать.
Но демоны не видят,
И дверь приоткрывается на локоть.
От дома дверь
Или от ада дверь?
Кохару,
Счастливая,
Как утром в Новый год,
Украдкой выбирается на волю.
Они берутся за руки. Куда
Теперь идти?
На север или юг?
На запад? На восток?
Они не знают.
Колеблются их мысли,
Словно волны
334
В реке Сидзими.
Полная луна
Скользит на запад по склоненью вод.
Влюбленные идут реке навстречу.
Они спешат к востоку.
Они бегут...
МИТИЮКИ 36
ПРОЩАНИЕ С ДВЕНАДЦАТЬЮ МОСТАМИ
Рассказчик
Они торопятся,
Как чертят торопливо
Коноэ 37 — скорописью
Роли для актеров.
Как шапочки
У мальчиков-актеров
Всегда окрашены
В пурпурный цвет,
Так и безумцы,
Не знающие удержу в любви,
Всегда к печальному концу приходят.
И неужели
Такой конец их жизни
Определен
Учением о карме Сакья Муни?
И вот, согласно Карма-сутре,
Они спешат
Узнать свое возмездье.
Возмездие:
Как ветер по лугам
Летучие разносит семена,
Так завтра разлетятся вести
Об их двойном самоубийстве.
И разлетятся, словно лепестки,
Бумажные листы,
Порочащие имя
335
Дзихэя, продавца бумаги.
О, напечатанные наспех
С резных вишневых досок
Раскрашенные пестрые листы,
Где на посмешище толпы изобразят
Весь горестный его позор...
Они осыплются,
Как листья облетают
Под ветром осени,
Когда осенней ночью,
Все глубже зарываясь в землю,
Все ближе к преисподней,
К зиме готовясь, замирают корни.
Ведь тот, кто близок к преисподней
И слышит голос бога смерти
(А есть ли этот бог среди богов?),
Тот примиряется
С печальной кармой
И тот покорно смотрит,
Как надвигается расплата...
Расплата
За все его грехи,
За то, что погубил
Он все свои дела
И все пути запутал.
И все ж понятно,
Что человек колеблется и медлит
На этом горестном пути,
Когда он под луной идет
Туда, где должен он расстаться с жизнью.
И он не в силах
Взглянуть в лицо своей судьбе,
В пятнадцатую ночь луны,
Когда осенняя редеет тьма.
И разве это скорбное бессилье
Не знак того,
Что сердце человека,
Готового уйти из жизни,
336
Погружено во тьму,
В которой чуть белеет иней?..
Иней,
Что падает морозной ночью
И поутру опять исчезнет,
Как все на свете исчезает.
Но прежде чем исчезнет иней,
Влюбленные должны проститься с жизнью.
О, сколько раз они лежали в спальне,
Обняв друг друга
На изголовье из сплетенных рук
И думая о том,
Как их судьба печальна:
Их жизнь развеется,
Как нежный аромат
От рукавов Кохару.
Дзихэй невольно вспоминает,
Что каждый раз следил он,
Как ускользает к западу река,
Когда он по утрам, по вечерам
Переходил по мосту Тэндзин.
Здесь Сугавара-но Митидзанэ
Остановился на пути в изгнанье,
Когда он плыл
В провинцию Цукуси,
И здесь, печалясь,
Песню он сложил:
«Не забывай меня,
Цветущий сад!»
А слива, им любимая, тоскуя
По своему хозяину,
В Дадзайфу
Одним прыжком вослед перенеслась.
Вот «Сливы мост».
За ним — «Зеленый мост».
Покинутая изгнанным поэтом,
Печалилась зеленая сосна.
Потом, не в силах вынести разлуку,
Перенеслась к нему вослед за сливой.
И третий мост — «Вишневый мост».
Но вишня
Была не в силах вырвать крепкий корень
И улететь
Учителю вослед, —
И в горестной тоске она засохла.
И до сих пор
Рассказ о трех деревьях
Передают из уст в уста.
И песня
О скорбной участи Митидзанэ
По-прежнему
Полна великой силы.
Дзихэй
Хотя родился я
В приходе мудрого Митидзанэ,
Но я убью тебя
И сам погибну.
Так в чем причина нашего несчастья,
И где его источник? В том,
Что не было во мне благоразумья
Настолько, чтоб наполнить до краев
Хоть маленькую ракушку сидзими!
Вот «Мост ракушечный»,
Такой короткий,
Как наша жизнь...
Еще короче,
Чем осенний день.
Тебе всего лишь девятнадцать лет,
Мне — двадцать восемь.
Но сегодня ночью
С тобою до порога я дойду,
Где, как изношенную ветошь, мы
Отбросим прочь
Земные наши жизни.
338
Мы поклялись
До старости прожить
Не разлучаясь,
В преданной любви.
Но вместе прожили всего три года
И повстречали гибель...
Пятый мост —
«Мост Встреч».
Его мы быстро перейдем:
Окончились земные наши встречи.
И новый мост,
«Мост Нанива» пред нами.
О, наново взгляни на этот город!
Теперь наш путь вдоль берега, туда,
Где лодочный причал.
«Мост Фунаири»,
И, чем скорее мы его минуем,
Тем мы быстрей приблизимся к воротам,
Ведущим в преисподнюю...
Рассказчик
Так жалуется и скорбит Дзихэй.
Кохару прижимается к нему,
Как бы ища опоры.
Кохару
Мы странствуем уже по преисподней?
Рассказчик
Они глядят в глаза друг другу. Слезы
Глаза им застилают...
Сквозь туман
Они друг друга видят так неясно.
Поток их слез... Не он ли заливает
На севере «Мост Хорикава» ?
Дзихэй
Если
На север мы пойдем,
339
Еще хоть раз
Смогу взглянуть на дом родной...
Но нет,
Не оглянусь!
Я отгоняю мысли
О грустном будущем моих детей,
О скорбной участи моей жены.
Не к северу ведет наш путь,
А к югу.
Девятый — «Тэндзин-мост». Его устои
Не сосчитать.
Не сосчитать дома
На южном берегу.
Мне непонятно,
Зачем назвали это место «Восемь
Домов». Не странно ли?..
Должны мы торопиться,
Пока паром не прибыл из Фусими.
На том пароме парами лежат
Влюбленные.
Паромщик нас заметит.
Десятый мост,
«Мост Тэмма», мы минуем —
«Мост Демона».
Как страшно это слово
Стоящим на пороге преисподней!
Здесь два потока — Ёдо и Ямато —
Сливаются в один большой поток.
Поток и рыба неразлучны. Вместе
Скользят они...
Подобно им, Дзихэй
С Кохару неразлучен...
Мы перейдем
По «лезвию ножа»
Тройную быстрину реки Сэгава,
Тройной поток, текущий в преисподней.
Пусть после нашей смерти возлиянье
340
Свершат речной водой
В честь божества
И в память наших отошедших жизней!
Кохару
О чем скорбеть?
Мы в этом бытии
Дороги не могли соединить.
Но в будущем рождении, я верю,
Мы возродимся
Мужем и женой.
О, и не только в будущем рождении,
Но в будущем... и будущем... и дальше —
В грядущих возрождениях, всегда
Мы будем неразлучны!
Так о чем же
Грустить?
Как только наступало лето,
Красиво переписывала я
Положенную часть
От «Сутры лотоса»38,
Молясь, чтоб мы опять родились вместе,
В едином лотосе...
Так я молилась
Богине Каннон,
Самой милосердной
И самой сострадательной богине.
Еще один, одиннадцатый мост,
«Кёбаси-мост»39,
Чье имя нам напоминает сутру,
Должны мы перейти.
Мы перейдем —
И мы достигнем берега Нирваны,
В жемчужной чаше лотоса очнемся
И примем образ Будды.
«Нари-мост»,
«Преображенья мост»,
Прощальный мост...
341
Я выскажу последнее желанье:
О, если б я могла, уйдя из жизни,
Спасти
Всех брошенных,
Всех проданных, опоры
Лишенных девушек,
Несчастных женщин,
Чтоб от любви они не погибали!
Рассказчик
Увы, неисполнимое желанье,
Мольба простой души,
Неискушенной
В познании возмездия и кармы!
Нам жаль Кохару,
Жаль ее до слез!
Но утро близится.
В заливе Нода
Поверхность вод дымится.
Чуть белеют
Края далеких гор.
Дзихэй
Светает. Слышишь
Удары колокола в храме, голос
Металла гулкого?
Пора! Умрем.
Мы разве можем дальше жить?..
И если
Должны мы в этой жизни разлучиться,
Там поторопим наш конец. •
Идем!
Рассказчик
И с яшмовыми четками в руках,
Сто восемь пересчитывая зерен,
Нанизанных
На нить их бренной жизни,
Увлажненных
342
Жемчужинами слез,
Они проходят несколько шагов,
Молясь:
«Да охранит нас Амитаба!»
Вот перед ними Амидзима — остров
Сетей Небесных...
Здесь странствию конец.
Здесь суждено
Остановиться им.
Здесь, возле рощи
Бамбуковой, вблизи от храма Дайте,
Где через гребень шлюзовых ворот,
Переливаясь,
Падает струя, —
Они умрут.
Конец митиюки.
СЦЕНА ВТОРАЯ
На острове Небесных Сетей.
Дзихэй
О, если без конца
Блуждать мы будем,
То, верно, мы нигде
Не скажем:
«Вот место нашей смерти!»
Пусть место нашей смерти будет здесь!
Рассказчик
Он за руку ее берет,
И оба
Садятся на траву.
Кохару
Увы, увы!
Как грустно мне.
343
Хоть вы и говорите,
Что все равно, где умереть...
И все же...
О, я всю дорогу думала о моем письме к госпоже
О-Сан, в котором — в ответ на ее письмо — я обе-
щала ей, что разорву нашу связь и не погублю ее
мужа. Когда разнесется весть, что Кохару и бумаго-
торговец Дзихэй покончили с собой, и наши мерт-
вые тела будут лежать рядом, лицом к лицу, то мое
обещание, мое письмо превратится в листок ненуж-
ной бумаги.
Ведь если увлеку
На путь самоубийства
Ее любимого супруга,
Что будет думать обо мне О-Сан?
«Кохару — бессердечная гетера,
Коварная, продажная.
Напрасно
Поверила я лживому письму!
Она — предательница
И не знает
Ни сострадания, ни чувства долга».
О, легче для меня снести презренье
Ста, тысячи,
Десятка тысяч, чем
Презренье и упрек одной О-Сан.
Она должна
Меня возненавидеть
И будет дурно думать обо мне.
И вот — мое единственное горе,
Единственное, что смутит мои
Последние мгновения...
Убейте
Меня вот здесь,
А для себя найдите
Немного в стороне другое место.
344
Рассказчик
Она склоняется к нему на грудь
И нежно умоляет.
А Дзихэй,
В слезах,
Пытается ее утешить.
Дзихэй. О, все это не имеет значения, все
это неразумные слова! Ведь мой тесть увел О-Сан к
себе домой и расторгнул наш брак. Я и О-Сан —
мы теперь чужие друг другу. Какой может быть
долг у меня по отношению к жене, с которой я
разведен? Вспомни, о чем мы говорили всю дорогу:
отныне мы двое связаны навеки. Мы обещались стать
мужем и женой в трех будущих рождениях: в сле-
дующем, и в том рождении, что за ним последует,
и еще в третьем... Если мы умрем рядом, на одном
изголовье, кто осудит нас? Кто из зависти очернит
нас?
Кохару. Но разве вы по своей воле развелись
с О-Сан? Разве это произошло по вашему жела-
нию? О, вы еще неразумнее меня! Неужели после
смерти наши тела, жившие так безрассудно, будут
покоиться рядом?..
Нет-нет! Умрем
Поодаль друг от друга.
И если наши мертвые тела —
Добыча воронов и коршунов...
Я верю,
В загробном мире наши две души
Сольются в странствии одном.
И в ад
И в рай
Войдем мы вместе, неразлучно!
Рассказчик
Она на землю падает рыдая.
345
Дзихэй. Ты права! Наши тела — земля, вода,
огонь, ветер. Когда мы умрем, они вернутся в не-
бытие. Но наши души останутся нетленными и
пройдут сквозь пять рождений... сквозь семь рож-
дений... в вечность.
Вот верный знак того, что наши души,
Как души мужа и жены, отныне
Не разлучатся никогда!
Рассказчик
И он
Выхватывает острый меч из ножен
И быстрым взмахом
Свои срезает волосы
В том месте,
Где перетянуты они шнуром.
Дзихэй
Смотри, Кохару!
До этой минуты я еще был бумаготорговцем Дзихэем,
мужем О-Сан. Теперь, когда я срезал эти волосы, я по-
кинул наш суетный мир. Теперь я — монах, не обре-
мененный ни женой, ни детьми, ни земными сокро-
вищами... А если у меня нет жены по имени О-Сан,
то и у тебя больше нет долга по отношению к ней!
Рассказчик
И, плача, он отбрасывает прочь
Отрезанные волосы.
Кохару
О, как легко мне стало на душе!
Рассказчик
Кохару тоже поднимает меч
И волосы, которые она
Искусно так причесывала, мыла
И холила,
346
Теперь без колебанья
Срезает и отбрасывает прочь, —
Тяжелый черный узел,
Как будто узел всех земных забот.
Какая жалость:
Бережные пряди,
Заботливо уложенные, вдруг
С пушистыми метелками травы
Сусуки перепутались
На влажной
От утренней росы поляне...
Дзихэй
Теперь и ты монахиня. И я
Теперь монах...
Что для меня теперь жена и дом?
Ведь это — долг мирянина, а я
Простился с миром навсегда.
И все же
Я выберу различные места
Для нашей смерти:
Для тебя — гора,
А мне — река.
Эта поляна — над самым шлюзом, здесь самое вы-
сокое место, похожее на гору. И это будет место
твоей смерти. А я повешусь вон там, и мое мерт-
вое тело погрузится в поток.
Да, мы умрем
В один и тот же час,
Но смертью не одной. Ты — от меча,
А я — от петли...
Да, мы умрем поодаль друг от друга
И совесть нашу чистой сохраним!
Так нам приказывает строгий долг
К моей жене.
Сними свой пояс-шнур
И мне отдай его.
347
Рассказчик
Она развязывает пояс свой,
Снимает длинный шнур,
Чуть розоватый,
Как отблеск юной красоты ее,
И подает Дзихэю...
Этот шнур,
Который дважды обвивал Кохару,
Еще хранящий тонкий аромат, —
Вот зыбкий мост
Между двумя мирами!
Дзихэй конец шнура
Надежно укрепил
На длинной балке шлюзовых ворот,
А на другом конце
Завязывает петлю —
Силок,
Которым будет он задушен.
По доброй воле так летит фазан
В охотником расставленные сети,
Когда любимая подруга
Запуталась в тенетах...
Когда Кохару видит, что Дзихэй
Готовит петлю,
У нее темнеет
В глазах,
Сознание ее мутится.
Кохару
О!.. Вы умрете не со мною рядом?
И вы меня покинете?
Недолго
Нам вместе быть.
Скорей сюда! Сюда!
Рассказчик
Они берутся за руки.
346
Кохару
Итак,
Умру я от меча в одно мгновенье!
А вы... вы будете страдать...
О, как печально мне об этом думать!
Рассказчик
Отчаянья не в силах побороть,
Она украдкой плачет.
Дзихэй
О, не плачь!
Не все равно ли —
Перерезать горло
Иль умереть в петле?
И разве можно
Предсмертные мученья миновать?
Так не смущай
Последние мгновенья
Ничтожными тревогами!
Смотри,
Как, словно светоносный образ Будды,
Склоняет к западу свой лик луна.
О, глаз не отводи!
Луна заходит
На западе, где рай 40.
Туда и мы
Когда-нибудь придем...
Об этом помни!
Но если что-нибудь еще лежит
На сердце у тебя,
Поведай мне
И перед смертью душу облегчи.
Кохару. Ничего у меня нет на душе, ничего
не лежит на сердце. Но ваша душа, наверно, полна
тревоги о ваших детях.
349
Дзихэй. О!.. Ты вдруг напомнила мне о них
и заставила меня снова заплакать.
Бедняжки! Их отец
Сейчас умрет, а им и невдомек.
Я словно вижу
Милые их лица.
Как безмятежно спят они!
О, это
Единственное, что забыть нельзя!
Рассказчик
И он, лицом упав на землю, плачет.
И, словно вторя горестным рыданьям,
Покинув гнезда,
Воронов стада,
Взлетая, каркают,
Как будто вопрошая:
Какая здесь беда
Должна случиться?
И, слыша карканье вороньей стаи,
Рыдают обреченные на смерть.
Дзихэй. О, послушай, как они кричат!.. Как
они кричат!.. Провожают они нас в преисподнюю?
Или они встречают нас на ее пороге? С древних
времен говорили: когда человек дает обет и пишет
его на обороте амулета Кумано, умирают три воро-
на в нагорных храмах.
...А ты и я?
Ты помнишь, как писали мы обеты
В начале месяца
И утром в Новый год —
Как первое начертанное слово,
Когда вся жизнь была подобна яшме,
Еще неотшлифованной...
Ты помнишь?
Так сколько же мы воронов убили!
350
Они всегда кричат:
«Пора пропасть!
Пора пропасть!»
А вот сейчас
Я различаю ясно: «Кара! Кара!» —
Они, кружась, кричат, как будто мстят
За мертвых братьев!
О, из-за кого
Грозит нам кара?
Да, из-за меня
И ты умрешь такой жестокой смертью!
Прости меня!
Рассказчик
И он, обняв Кохару,
Спешит привлечь на грудь...
Кохару
Нет, эта кара
Из-за меня!
Рассказчик
Влюбленные прильнули
Лицом друг к другу,
И влажные от слез
Их пряди на висках
От утреннего ветра леденеют...
За их спиною колокола голос —
В соседнем храме утренняя служба.
Монахи «Наму Самбо»41 там поют:
«О три сокровища святого Будды!»
Светает... Промелькнула эта ночь,
Такая длинная,
Короткая для них,
Их первая супружеская ночь.
Дзихэй
Взгляни: заря,
И колокол звучит.
351
1 J
Там, в храме Дайте,— утренняя служба.
Настал последний миг для нас.
Рассказчик
Дзихэй
Прижал к груди любимую.
Дзихэй
Не оставляй прощальных капель слез:
Они застынут на твоем лице.
Кохару
Я не оставлю слез.
О, я не плачу!
Рассказчик
Кохару улыбается...
Он видит
Ее лицо, белеющее смутно
В лучах рассвета.
Как она бледна
От утреннего холода! Рука
Его дрожит...
В его глазах темнеет.
Сквозь слезы
Трудно различить Дзихэю,
Куда свой меч он должен погрузить.
Дзихэй
Моя рука дрожит.
Кохару. О, не теряйте мужества! Спокойней,
спокойней! Быстрее! Быстрее!..
Рассказчик
Она его торопит. Сколько силы
В душе у этой женщины!
А ветер
Доносит отголоски песнопенья
352
И колокольный гул.
Моленье Амитабе,
Быть может, там возносят и о них?
И... словно меч разящий Амитабы,
Земные отсекающий желанья,
Зажат в руке Дзихэя.
Он мгновенно,
Возлюбленную усадив на землю,
Вонзает наискось ей в грудь клинок!..
Но дрогнула его рука.
Кохару
Откинулась назад в предсмертных муках.
Она еще жива,
Хотя Дзихэй
Дыхательное горло перерезал.
О кара кармы! О возмездья мощь!
Она не может сразу умереть.
За что ей посланы
Мученья эти?..
Дзихэй страдает вместе с нею. Но,
Собравшись с духом,
С земли Кохару поднимает...
Он погружает меч по рукоять
И с силой поворачивает. Жизнь
Кохару отлетает, словно сон
На утренней заре...
Она мертва.
Он бережно укладывает тело:
На север головой,
Лицом на запад —
К обители блаженных.
Покрывает
Ее своей накидкою.
Не в силах
Рыданий удержать
(От рукавов ее
Знакомым веет ароматом),
спешит он отвернуться...
353
Он идет,
К себе притягивает длинный пояс
И, в петлю голову продев,
На шее
Прилаживает шнур...
Молитва в храме
Пришла к концу.
Последние слова:
«Все верой просветленные,
И все
Не просветленные великой верой,
И все миры
Равно обрящут мир
И милосердие!»
Последние слова
Дзихэя...
Он провозглашает: «Пусть
Мы возродимся в лотосе одном!
Хвала и слава будде Амитаба!»
И прыгает с откоса.
Повисает,
Качаясь в ветре, как горлянка-тыква...
Недолго тянутся его страданья:
Дыханье перехвачено,
И он
Теряет связь с земною жизнью.
Утром,
На остров Небесных Сетей
Приплыв как обычно,
Нашли рыбаки
Дзихэя, Кохару,
Уловленных неводом смерти.
Рыбаки
Глядите! Глядите!
Беда!
Здесь двое погибших!
354
Сюда!
Сюда спешите!
Рассказчик
И в тот же час
Повесть о смерти влюбленных
Из уст в уста понеслась
По городу Осака...
Так были пойманы
Кохару и Дзихэй
В сеть высшего возмездья.
И наверно,
Пройдя сквозь длинный ряд перерождений,
Они в последний раз
Родятся на земле
И станут буддами.
А горестная повесть
Об их двойном самоубийстве
Невольно вызывает слезы
У зрителей, собравшихся в театре.
Занавес.
Перевод В. Марковой
Гб
1 Ритмический припев.
2 Ритмический припев.
3 Ритмический припев.
4 Сямисэн — струнный щипковый инструмент, напомина-
ющий лютню.
5 Праздник «момби» — праздник «веселых кварталов», когда
гости делали девушкам подарки.
6 Шутливое упоминание о поединке легендарного героя
Кагэкиё (см. примечание 10 к пьесе »Копьеносец ГонДза в двой-
ном плаще»), изображенном в пьесе театра Но «Кагэкиё».
7 Проститутки низшего разряда промышляли в банях, гете-
ры высокого ранга жили в «веселых домах».
8 Бодзу — бонза, буддийский монах или священник. О про-
звище «Намайда» см. ниже.
355
24*
9 Коксинга — персонаж пьесы М. Тикамацу «Сражения Кок-
синги», где описана борьба сторонников китайской династии
Мин против маньчжурских завоевателей.
10 Хан Кай — японское произношение имени китайского
богатыря Фань Гуая (II в. до н. э.).
11 Асахина Ёсихидэ — заговорщик, взявший штурмом во-
рота правительственной резиденции, когда Японией правил клан
Ходзё (XIII в.).
12 Урёко, Сарёко — враги Коксинги.
13 Намайда — слова молитвы «Наму Амида Буцу» («Слав-
лю будду Амида»), произнесенные скороговоркой. Перевод-
чик передает прозвище посредством аналогичного русского ис-
кажения «Помилуй нас» — «Помилос».
14 Ванкъю — персонаж пьесы Кабуки. Наследник богатого
купеческого дома, сошедший с ума из-за любви к куртизанке.
15 Токубэй — персонаж драмы М. Тикамацу «Два колод-
ца», где описана трагическая история красильщика, влюбив-
шегося в гетеру по имени Фуса.
16 Ри Тотэн — японское произношение имени коварного
Ли Тао-тяня, заклятого врага героя Коксинги.
17 Каммэ (иначе — кан) — денежная единица, равная ты-
сяче медных монет.
18 См. примечание 3 к пьесе «Копьеносец Гондза в двойном
плаще».
19 Ханагами — бумажная салфетка.
20 Амитаба — будда Амида, владыка «Чистой земли», одно
из главных божеств японского буддизма.
21 Накамати — «Срединный город», один из центральных
кварталов Осака.
22 С 6-го по 15-е число десятого месяца. Считалось, что умер-
ший в этот период сразу достигает нирваны.
23 Тэмма — один из трех осакских районов.
24 Сэки-но-Магороку — знаменитый оружейник (XVI в.).
25 ...-доно — почтительная приставка к имени.
26 Кэн — около 1,8 м.
27 Амамицу-ками — синтоистский бог — покровитель города
Осака. Обожествленная ипостась Сугавара Митидзанэ (см. при-
мечание 37 к пьесе «Копьеносца Гондза в двойном плаще».
28 Бог Тэндзин — другое название Амамицу-ками.
29 Моммэ — мелкая монета; бу — монета среднего досто-
инства; кан (каммэ) — крупная денежная единица.
30 В храме Кумано продавали священную бумагу для обетов
и торжественных клятв.
356
31 Прижигание моксой, сушеной травой,— традиционный
метод лечения.
32 красима-рыбак — У расима Таро, сказочный персонаж.
Жена, дочь морского царя, дала ему ларец, который ни в коем
случае нельзя было открывать, но Таро не послушался и пре-
вратился в дряхлого старца.
33 Корейские пилюли Куваяма считались целебным сред-
ством от детских болезней.
34 Кацураки — бог гор, олицетворение уродства.
35 Бу — около 3 мм.
36 См. примечание 22 к пьесе «Копьеносец Гондза в двой-
ном плаще».
37 Коноэ — манера письма, изобретенная мастером калли-
графии Коноэ Нобутада (1565—1614 гг.).
38 «Сутра Лотоса» — священная книга буддизма.
39 «Кёбаси» означает «Мост Сутры».
40 Согласно учению некоторых сект японского буддизма, рай
(«чистая земля») находится на западе.
41 См. примечание 41 к пьесе «Копьеносца Гондза в двой-
ном плаще».
357
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
ПИСЬМО
ИЗ КВАРТАЛА
ВЕСЕЛЫХ ДОМОВ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ю г и р и — куртизанка.
Идзаэмон — молодой мещанин.
Кидзаэмон — хозяин веселого дома.
У м э — жена Кидзаэмона.
X и р а о к а — самурай.
Слуги, служанки, красотки.
Действие сопровождается пением в исполнении трех пев-
ческих ансамблей, представляющих три разные поэтические
традиции: Такэмото, Нагаута и Токивадзу, а также инстру-
ментальной музыкой.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Перед входом в заведение «Есида».
За закрытым занавесом раздается композиция «Тоори кагура»
(музыкальное сопровождение танцевального шествия в синто-
истском храме), исполняемая на флейте и барабанах, а также
мелодия «Сикору», исполняемая на сямисэнах. Музыка смол-
кает; раздается двойной удар деревянных брусков. Затем уда-
ры учащаются, и занавес медленно поднимается. На сцене —
фасад дома «Есида» 1, что в веселом квартале Симмати в городе
358
Осака. Под карнизом крыши протянута ритуальная соломен-
ная веревка, а в середине, по обе стороны от входа, стоят кад-
ки с обрезками стволов бамбука и ветками сосны и сливы. Все
это новогодние украшения. Сцена пуста. Удар деревянных брус-
ков; музыка возобновляется. В глубине дома раздаются крики.
Сквозь занавеску, прикрывающую вход, с шумом выбегают де-
сять слуг, одетых в простые хлопчатобумажные кимоно и верх-
ние куртки-хаппи. Они несут большую круглую колоду, сде-
ланную из цельного пня, и тяжелую деревянную колотушку с
длинной рукояткой — орудия приготовления теста для тради-
ционных новогодних рисовых колобков-моти. Один из слуг кла-
дет в углубление колоды большой кусок теста. Другой начина-
ет ритмично ударять по тесту колотушкой. Остальные, двигаясь
тесным кольцом вокруг колоды, хлопают в ладоши и поют
песню «Комэцуки» (что можно перевести как «рисобой» или
«рисомес») под аккомпанемент сямисэна и барабанов.
Слуги
Толчем дружно, месим круто, просто загляденье,
Кто б ни шел, ни ехал мимо, стань да полюбуйся.
Песня повторяется несколько раз, пока отбивающий тесто слуга
не бросает колотушку наземь и не садится, скрестив ноги.
Первый слуга (вытирая лоб). Уф-ф! Вы-
пить бы теперь.
Остальные хохочут и гогочут.
Второй слуга (многозначительно похлопы-
вая первого по плечу), к еще бы лучше в другой
колоде потолочь, у девки гулящей, у бабки хоть бы
старой, завалящей...
Третий слуга. ...да только приехал знатный
господин из провинции Ава, скупил всех красоток
веселого нрава.
Четвертый слуга. Всего и оставил нам ра-
дости: толочь новогодние сладости.
Пятый слуга. Сегодня придется нам потру-
диться.
Шестой слуга. ...Зато уж на Новый год...
Седьмой слуга. ...труды известно какие: за
хозяйский счет...
359
Восьмой слуга. ...всласть нагрузиться!
Девятый слуга. Забота у нас будет одна...
Десятый слуга ...как бы допить всё до
дна!
Первый слуга. А помните, как в прошлом
году на празднике, у всех на виду, сама Ояма, на
что уж дорогостоящая девица, обещала свои ласки
тому, кто в искусствах отличится?
Второй слуга. В танцах и пении...
Третий слуга. ...и всяческом галантном
обхождении!
Четвертый слуга (напыжившись). Дай-
ка на сей раз попробую я!
Пятый слуга. Ясное дело, красавица будет
твоя!
Все смеются, некоторые подбадривают четвертого слугу дру-
жескими тычками.
Шестой слуга. Полно вам, братцы. Нам бы
от пуза набраться.
Седьмой слуга. Вот знатный гость навес-
тит — может, и нас угостит.
Восьмой слуга. Пирожками из Ава2...
Девятый слуга. ...да ну их, такая отрава!
Десятый слуга. А то и уступит красотку-
другую, ему-то что за беда?
Все вместе. Вот это было бы да!
Снова звучит сямисэн, затем барабаны и флейта. На ханамити
выходит X и р а о к а, богатый самурай из Ава. Он в неброс-
ком, но дорогом кимоно и таком же плаще. Его сопровождают
четыре взрослые служанки, две красотки и две малолетние слу-
жанки в ярких цветных кимоно. Хираока останавливается и
поворачивается лицом к публике. Музыка смолкает.
Хираока. «Путникам и тем — нынче в ран-
ний час не встать: на исходе год»3,— сказал поэт. Я
путник, я прибыл из дальней провинции Ава на ис-
ходе года, чтобы взглянуть на красоток славного го-
рода Осака и отведать напитка любви из тех розо-
360
вых лепестков, что цветут не только по весне, но и
в зимние холода. Знайте все: я ищу благосклоннос-
ти знаменитой куртизанки Югири. О юные краса-
вицы, искусные в страсти, замолвите за меня сло-
вечко. Вот уже пять дней подряд я ожидаю ее в
доме «Ёсида». Прошу вас, посодействуйте, устройте
мне встречу с ней.
Первая служанка (льстиво). И правда,
сударь: раз любовь из дому вас погнала за тридевять
морей...
Вторая служанка. ...и довела до Осакско-
го порта...
Третья служанка. ...то, стало быть, во
всех делах сердечных вы истинно презнатный гос-
подин...
Четвертая с л у ж а н к а. ...вам не милы все
прочие красотки: вы ищете любви Вечерней Дым-
ки — Югири, что из Дома Вееров...
Первая служанка. ...и мы бы рады вам
помочь...
Вторая служанка (сокрушенно). ...да
только она уж третий месяц как недужит...
Третья служанка (доверительно).
...хозяин и хозяйка не берутся ее уговорить...
Четвертая с л у ж а н к а. ...но вдруг она
проникнется к вам нежностью, смягчится и даст
согласие...
Все вместе. ...сегодня же — как знать!
X и р а о к а (пылко). Так посодействуйте. Прошу.
Первая служанка (кланяясь). Уж мы
всегда... Но, господин...
Все вместе. ...пожалуйте сюда!
Под звуки сямисэна и барабана, исполняющих «Миги но ута»
(«Песню правой стороны»), Хираока и его свита сходят с ха-
намити на сцену. Одетый в черное (то есть как бы невиди-
мый) служитель устанавливает в центре авансцены раскладное
сиденье. Хираока садится и начинает с важным видом обмахи-
ваться веером. Прочие суетятся вокруг него. Музыка смолкает.
361
25-402
Первый слуга (подобострастно кланяясь).
Какой у нас нынче гость! Какая для нас честь и
слава!
Все слуги вместе. К нам прибыл знатный
господин из Ава!
X и р а о к а (добродушно). Что пялитесь, голуб-
чики! Скажите-ка лучше, дотолкли ли вы тесто?
Первый слуга (заискивающе). Только что
дотолкли, ваша милость. И уж как хорошо нам толк-
лось, а всё оттого, что в мошне бралось...
Второй слуга. ...и щедро давалось, так что
всем доставалось.
Третий слуга. Толчем себе: толк да толк...
Четвертый слуга. ...уж в этом-то деле мы
знаем толк...
Пятый слуга. ...и это, считай, наш первей-
ший долг...
Шестой слуга. ...поразмять себе кости...
Все вместе (кланяясь). ...ради такого щед-
рого гостя! ,
X и р а о к а (нахмурясь). Жаль, что я упустил
этакое зрелище. Но все эти дни у меня в мыслях
было только одно: как бы увидеть Югири.
Из дома поспешно выходит пятая служанка, она кланяется
гостю.
Пятая служанка. Как хорошо, что вы при-
шли, сударь! Отрадная весть: не иначе, как нынеш-
нее толчение теста принесло вам счастье. Наш хозя-
ин сам отправился к Югири — упрашивать: она
ведь как-никак куртизанка высокого ранга. И что
же вы думаете? Упросил! Кому другому точно от-
казала бы, а ради дома «Ёсида» согласилась. Сего-
дня она будет здесь!
X и р а о к а. Что ты сказала? Югири выйдет ко
мне?
Первый слуга (потирая руки в предвкуше-
нии приятных событий). Ну, раз Югири выйдет,
то мы, пожалуй, поторопимся войти...
362
Второй слуга. ...в расчете на всех угощенье
найти...
Третий слуга. ...как уж давно...
Четвертый слуга. ...заведено...
Все вместе; ...и благодетелю нашему устро-
ить совсем немудрено!
Хираока. Ну, ну, можно бы и не напоми-
нать. Что я, не понимаю, что ли! (Рассмеявшись,
кидает наземь горсть монет. Слуги бросаются под-
нимать их).
Все. Благодарствуйте, сударь!
Первый слуга (ухмыляясь). Видно, в
провинции Ава всяк не дурак поразбрызгать богат-
ство налево-направо!
Второй слуга. Когда вы с ней уединитесь в
доме «Ёсида»...
Третий слуга. ...короче, как доставят вам ее
сюда...
Четвертый слуга. ...вы у нас будете
колотушка...
Пятый слуга. ...а она колодушка-долготерп-
люшка...
Шестой слуга. ...сочная от страсти...
Седьмой слуга. ...слаще всякой сласти...
Восьмой слуга. ...целую ночь...
Девятый слуга. ...каждую ночь...
Все. ...толочь вам не перетолочь!
£луги добродушно и уважительно, без тени скабрезности, сме-
ются. Хираока помахивает им веером.
i Хираока. Льстецы! Льстецы!
Первый с л у г а (с воодушевлением). Так не
хотите ли, знатный господин, пожаловать в пир-
шественный зал...
Хираока. И вас прошу со мной...
Все. За нами дело не станет!
Сямисэны начинают играть «Сугагаки», быструю мелодию ве-
селых домов. Хираока поднимается и входит в дом «Ёсида»,
25*
363
раздвинув прикрывающие вход занавески. Остальные следуют
за ним, наперебой выкрикивая: «То-то будет знатный пир!»,
«Буду пить весь день!», «В жизни не видал такого угощенья!».
Слуги уносят колотушку и колоду. Музыка стихает. Сцена пус-
та. Двойной удар деревянных брусков. Решетчатая, оклеенная
бумагой стена, она же дверь, с левой стороны от сцены сдвига-
ется вбок, открывая помост, на котором сидят три певца ан-
самбля Такэмото и три музыканта с сямисэнами. После крат-
кого инструментального вступления солист начинает петь
a capella.
Солист
Головной его убор — лишь соломы пук,
Злой зимой его наряд — лишь бумаги лист.
Певцы
(в унисон, под аккомпанемент сямисэнов)
Камышинкой на ветру, беды претерпев,
Он таится от людей, а ведь были дни!
От обиды на судьбу и от стужи злой...
Пение обрывается; под звуки сямисэнов освещается ханамитрр
и на нем появляется Идзаэмон. Его наряд — символ ни-
щеты, «бумажное кимоно», материалом для которого послу-
жили, как надлежит считать, любовные письма Югири. Иерог-
лифы этих «писем» вышиты серебряной нитью по
черно-пурпурному полосатому шелку кимоно. Лицо ИдзаэмО-
на скрыто плетеной шляпой. Короткий меч заткнут за про-
стой черный пояс. На ногах соломенные сандалии. От холода
Идзаэмон съежился и засунул руки в свисающие рукава кимо-
но, словно в муфту. Он идет медленной, усталой походкой, ос-
танавливается и смотрит на дом «Есида». Затем поворачивается
лицом к публике. Ансамбль Такэмото возобновляет пение
под аккомпанемент сямисэнов.
Певцы
...Стиснул зубы, но никак дрожи не унять.
Идзаэмон, дрожа от холода, обхватывает себя руками. Делает
шаг назад, оступается, но удерживает равновесие. Дует себе на
руки, чтобы согреть их. Его голова сотрясается — он рыдает.
В лоск истерлась рукоять старого меча,
И жестокий Новый год ножны обрубил4.
364
Идзаэмон стряхивает пыль с рукавов, затем вытягивает из пра-
вого рукава краешек красного внутреннего кимоно и бережно
обертывает этой тканью рукоятку меча. Левой рукой он обхва-
тывает конец ножен и вздыхает. Бросив взгляд в сторону дома,
он с выражением решимости хлопает себя по бедру. Снова
засовывает руки в свисающие рукава кимоно и выходит на аван-
сцену, гордый и несчастный.
Солист (в быстром темпе, без аккомпанемен-
та).
Словно загнанный беглец, входит он под кров.
Идзаэмон раздвигает занавески входа, заглядывает внутрь и
неуверенно зовет.
Идзаэмон. Ты дома, Кидзаэмон? (Раздражен-
но.) Кидза! Кидза!
Солист (под аккомпанемент сямисэна).
Гордо держит веер свой... Тут вбегает чернь.
Идзаэмон, стоя лицом к публике, принимает, надменную позу:
левую руку гордо прикладывает к груди, далеко отставив ло-
коть, правой рукой наполовину открывает веер и прикрывает
йм лицо. За сценой слышится танцевальная мелодия «Одори-
дзи» в исполнении сямисэнов и барабанов. Врываются слуги,
размахивая половыми щетками. Музыка притихает.
Все (наперебой). Да, господин Кидзаэмон дома.
Он здесь. Кто его зовет?
Первый слуга (презрительно оглядывая
Идзаэмона с головы до ног). Каким это ветром тебя
занесло сюда, гнусное чучело?
Второй слуга. Тебе, часом, жизнь не
наскучила?
Третий слуга. Ты что ж, образина, совсем
обхожденья не знаешь...
Четвертый слуга. ...что нашего почтенно-
го хозяина, словно мальчишку какого, «Кидза, Кид-
за» вслух называешь?
Пятый слуга. Вот принесло наглеца!
Шестой слуга. Не открывает лица...
Седьмой слуга. ...а разговор-то, скажите,
какой!
365
с
Восьмой слуга. Будто имеет не меньше
чем тыщу монет* за щекой!
Девятый слуга. А ну, выметайся, не стой
на пути!
Десятый слуга. С нами, дружок, не шути!
Принимают угрожающие позы. Идзаэмон опускает веер и, в
свою очередь, принимает вызывающую позу.
Идзаэмон (бодро). Подумаешь, тысяча мо-
нет. А что до вашего хозяина, то это вам он по-
чтенный Кидзаэмон, а мне хоть бы и Кидза. Из-
вольте позвать его, да побыстрей.
Он полностью раскрывает веер и принимает позу крайнего
презрения. Слуги приходят в негодование. Они засучивают ру-
кава, обвязывают головы полотенцами и потрясают щеткамй,
намереваясь побить его. Снова слышится мелодия «Одори-дзи»,
исполняемая на сямисэнах и барабанах.
Все. Позвать, говоришь? А это видел?
Солист (в быстром темпе).
Щетки, в бой! Но вдруг идет сам Кидзаэмон.
Вбегает нахмуренный Кидзаэмон, владелец дома «Есида».
Это мужчина средних лет в сером кимоно мещанина. Он
жестом останавливает разошедшихся слуг.
Кидзаэмон (с доспюинством). Опомнитесь.
Ничто не должно омрачать торжественный день толче-
ния риса, которое принесет нам счастье на весь наступа-
ющий год. А вы своими щетками можете и покалечить.
Несмотря на жалкий внешний вид Идзаэмона, Кидзаэмон веж-
ливо кланяется.
Я Кидзаэмон. А вы, сударь, не скажете ли, кто вы
такой и зачем я вам понадобился?
Идзаэмон не шевелится и не отвечает. Кидзаэмон подходит к
нему и пытается заглянуть под свисающую на лицо плетеную
шляпу.
Солист (под аккомпанемент сямисэнов).
Хочет дерзко обнажить скрытое от глаз.
Збб
Идзаэмон (тихо, с обидой). Это я, Кидза.
Идзаэмон слегка приподнимает шляпу, приоткрывая лицо.
Кидзаэмон изумленно отшатывается.
Кидзаэмон. Э-э-э??!!! Юный господин Ид-
заэмон!
Идзаэмон (не желая раскрывать истинную
причину своего прихода). Хотел повидать тебя, вот
и пришел.
Идзаэмон засовывает руки в рукава, гордо потрясает головой и
принимает величественную позу.
Кидзаэмон. Добро пожаловать, юный гос-
подин!
Низко-низко кланяется и утирает слезу. Затем с грозным ви-
дом поворачивается к слугам.
Глядите, что вы натворили. Вы думаете, это кто?
Это же наш высокочтимый юный господин Идза-
эмон. Бросьте ваши щетки. Опустите рукава. При-
несите извинения, и будем надеяться, что господин
в доброте своей не взыщет с вас чрезмерно. (Кла-
няется Идзаэмону.) Простите нас великодушно,
славный господин.
Слуги смущенно переглядываются, приводят в порядок одежду
и пристыженно выстраиваются перед Идзаэмоном в учтивом
коленопреклонении.
Первый с л у г а. Вы уж простите нас,
дураков...
Второй слуга. ...чуть не навесили вам
тумаков...
Третий слуга. ...видно, нас демон попутал..
Четвертый слуга. ...в здравом уме-то
никто бы так не напутал..
Все вместе. ...да, виноваты мы, ох, виноваты,
простите, пожалуйста!
Идзаэмон. Так вы не будете бить меня?
Все (низко кланяясь). Что вы, как можно!
Идзаэмон. И не будете поносить меня?
367
Все (низко кланяясь). Ни в коем разе!
Идзаэмон (все еще обиженный). Значит, вы
просто ошиблись?
Первый слуга. Истинное слово, ошиблись,
маху дали, дурака сваляли!
Все (распластываясь перед ним ниц). Не гу-
бите вы нас, дурней неотесанных!
Идзаэмот^ (удовлетворенно). Да уж, прямо
скажем.
Кидзаэмон. Ну-ка, живо приготовьте ком-
нату для юного господина.
Кланяясь, наперебой прося прощения и натыкаясь друг на друга,
слуги убегают в дом.
С этими молодцами нужен глаз да глаз. Ха-ха-ха.
Но как же это вы, сударь? Что с вами сталось! (Пе-
чально качает головой и сдерживает набежавшие
слезы.) Услышав, что вас лишили наследства, я по-
всюду разыскивал вас, до каких только мест не доб-
рался: что Нара, что Фусими. Какое счастье, что вы
наконец объявились! Давайте-ка я провожу вас в
вашу любимую маленькую комнату. Два года мы не
виделись. Найдется что рассказать друг другу. По-
жалуйте сюда.
Взволнованный, Кидзаэмон берет Идзаэмона за свисающий
рукав кимоно и ведет его за собой.
Солист (поет под аккомпанемент сямисэна).
За рукав его берет...
Идзаэмон (отчаянно пытаясь сохранить
достоинство). Постой. Постой. Не надо, Кидза. Мое
кимоно бумажное, твоя рука груба., груба.
Солист (медленно, под аккомпанемент сями-
сэна).
...тонок тот рукав:
Чуть лишь дерни — пополам, чуть лишь тронь —
пятно.
Нехорош такой наряд в лютом декабре.
368
Идзаэмон высвобождает свой рукав, бережно поглаживает его
и прижимает к груди, приняв жалостную позу.
Было время, вился рой расторопных слуг,
Ныне с палками в руках слуги гонят вон.
Кидзаэмон учтиво отходит на задний план. Идзаэмон прини-
мает позу обиды.
Обувь жалкую сменив, шляпу отшвырнув,
Горделиво входит он в пиршественный зал.
Идзаэмон топает ногой и сбрасывает правую соломенную сан-
далию. Ее немедленно уносит одетый в черное сценический
служитель. Кидзаэмон снимает свои высокие деревянные сан-
далии и ставит их перед гостем. Идзаэмон становится на них,
мгновенно сделавшись выше ростом, и замирает в гордой позе.
Затем он развязывает шнурок под подбородком и снимает
шляпу. Его лицо отмечено тонкостью черт и набелено. Красот-
ки, которым приходится ублажать самых неотесанных клиен-
тов, приходят в восхищение от его изящного облика. Идза-
эмон, стремясь не уронить достоинства, раскрывает веер и
собирается войти в зал. Кидзаэмон, с почтением держащий в
[ руках его шляпу, жестом советует ему не входить. Идзаэмон,
движимый желанием увидеть Югири, вырывает шляпу и с над-
менным видом топает ногами, обутыми теперь в деревянные
сандалии, отчего топанье звучит особенно громко. Кидзаэмон
низко кланяется своему клиенту. Идзаэмон улыбается и пере-
дает шляпу сценическому служителю. Стыдясь своего тепереш-
него жалкого состояния, Идзаэмон прикрывает лицо веером.
1 Затем гордо поднимает голову и входит в дом «Есида» с видом
хозяина. Барабаны и сямисэны играют «Одори-дзи». Кидзаэ-
мон в восхищении от осанки и поведения Идзаэмона. Он под-
бирает его сандалии и комически пытается воспроизвести его
действия, входя в дом вслед за ним.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Гостевая комната в заведении «Есида».
Удар деревянных брусков сигнализирует о смене картины. Свет
тускнеет, декорация входа в дом «Есида» убирается, кадки с
бамбуком и сосновыми ветками уносятся влево и вправо. Со
вторым ударом брусков свет опять загорается в полную силу.
Перед нами гостевая комната в доме «Есида». Раздвижные две-
369
ри-стены с правой стороны разрисованы зимними видами, с
левой — затянуты прозрачной бумагой. Комната украшена по-
новогоднему. Певцы Такэмото и музыканты с сямисэнами на-
ходятся на своих прежних местах. За сценой звучит мелодия
«Одори-дзи». Входят две молодые служанки; передвигаясь по
комнате, как принято, на коленях, они вносят и ставят в глу-
бине сцены зажженные бумажные фонари. Сценический слу-
житель ставит посреди комнаты угольную жаровню, снабжен-
ную круговым одеялом-полстью для укутывания ног — средство
отопления. С правой стороны входит Кидзаэмон, в руках
у него установленные один на другом небольшие лакирован-
ные подносы со сластями. Он ставит их около жаровни. Слу-
жанки, стоя на коленях у дверей, замирают в поклоне. Влетает
Идзаэмон, повеселевший и радостно улыбающийся: впер-
вые после двух лет скитаний он узнал довольство и людское
уважение. Кидзаэмон кладет возле жаровни подушку для сиде-
ния и приглашает Идзаэмона занять это место. Тот занимает
его с видом человека, имеющего на то полное право. Служан-
ки исчезают, закрыв за собой дверь. Кидзаэмон, стоя на коле-
нях на почтительном отдалении, отвешивает Идзаэмону низ-
кий поклон. Он разговаривает с Идзаэмоном подчеркнуто
вежливо, как торговец с важным клиентом.
Кидзаэмон. Какое счастье, что вы в добром
здравии и отличном настроении. Нынче зябко, грей-
тесь на здоровье.
Идзаэмон (горделиво). Греюсь, греюсь.
А-ах... Тепло.
Он пытается держаться как ни в чем не бывало, однако сильно
замерз и не может унять дрожь. Всунув ноги в полсть, он рас-
тирает себе руки.
Кидзаэмон. Ужасный нынче холод. Как вы,
должно быть, намерзлись, юный господин. Где мой
плащ?
Сценический служитель ставит перед Кидзаэмоном поднос со
свернутым черным плащом. Кидзаэмон приближается к Идза-
эмону и мягко укутывает плащом его трясущиеся плечи.
Солист (печально, под аккомпанемент сями-
сэна).
Сколь ни зла его судьба — плащ и тот чужой..
370
Идзаэмон (обратив внимание на плащ,
печально и гордо). Истинно щедрый дар преподне-
сен Идзаэмону. И он принимает его, ибо сей дар —
от души.
Он приводит в порядок складки плаща и завязывает шнурки ак-
куратным узлом с таким видом, будто на нем самая дорогая на-
рядная одежда. Осматривает плащ и остается удовлетворенным.
Солист (в сопровождении одиночных аккор-
дов сямисэна).
...Он всё так же горделив, всё ему к лицу.
За сценой возобновляются негромкие звуки «Одори-дзи». Кид-
заэмон смахивает слезы сострадания.
Кидзаэмон. Правду говорят люди: неведома
человеку судьба его. Кто бы мог вообразить, что вы-
сокочтимый Идзаэмон, хозяин дома «Фудзи», наде-
нет плащ Кидзаэмона, будь он хоть из китайского
шелка или старинной золотой парчи. Когда пред-
ставишь себе, как горько вам, сударь, слезы так и
катятся из глаз.
Голос Кидзаэмона дрожит. Он прикрывает лицо ладонями.
Идзаэмон величественно отходит влево.
Идзаэмон. О нет, Кидза, нет. Что за беда,
что наряд мой убог. Разве я ропщу? Ропщу? Ни-
чуть. Не пристало роптать Идзаэмону. Да, я утра-
тил состояние, но не унываю. И знаешь почему?
(Нахохлившись). Не зря ведь говорят: коню да быку
и воз не помеха, кота да мышей запрягать потеха.
Не подумай, что хвастаюсь: невзгоды меня не сло-
мили, не смотри, что у меня за душой всего-то и
есть, что бумажное кимоно. Выпал мне этот путь,
ну что ж, иду не сгибаясь, как ни тяжела моя
ноша — долг в одиннадцать тысяч золотых. Ибо я
краса и гордость Японии, Идзаэмон из дома «Фуд-
зи» !
С дурацкой улыбкой пытается принять очередную горделивую
позу, но ему мешают руки, заткнутые в рукава кимоно.
О
371
Мой несгибаемый дух — вот в чем мое состояние!
Бр-р-р... Бр-р-р... Сказать по чести, мое состояние
таково, что хуже не бывает: ух как продрог.
Оставляет попытки стать в позу и бросается к жаровне по-
греть руки.
Кидзаэмон (торжественно). Ежели вы,
сударь, невзирая на такое состояние, преодолели
такие расстояния, чтобы украсить дом «Ёсида» сво-
им драгоценным присутствием в многознаменатель-
ные дни зимнего солнцестояния, то теперь вы уж
точно сумеете в любой беде устоять, за себя посто-
ять, на своем настоять и свое отстоять, так что вскоре
к вам непременно вернется все ваше достояние. (В
сторону). Умэ, где подношения? Тащи-ка сюда
поскорей знаки вечной молодости, что подносят под
Новый год.
Умэ (за сценой). Иду, иду!
Солист (под аккомпанемент сямисэнов).
Вмиг откликнувшись на зов, спорая Умэ
Тащит лаковый поднос с зеленью живой.
Апельсин и мандарин, жареный каштан,
Ах, чего там только нет — близок Новый год!
Входит жена Кидзаэмона У м э с небольшим деревянным под-
носом, выложенным свежими листьями и полным фруктов. Она
ставит его на почетное место — в нишу-токонома, где выстав-
ляют произведения искусства и подношения божествам. На
ней серое с темно-синим кимоно почтенной хозяйки дома. Две
служанки ставят перед Идзаэмоном лаковый сосуд с сакэ и
чашечки для сакэ, кланяются и выходят через правые двери,
прикрыв их за собой.
Идзаэмон (стыдливо). Узнаёшь меня,
Умэ?
Умэ (отвешивая поклоны один за другим). Еще
бы, господин Идзаэмон. Мы так вам рады! Когда
вы пропали-то, мы тут места себе не находили: где
вы да что. Не чаяли уж и увидеть вас. (Умолкает,
едва сдерживая слезы.) Надо же, радость какая!
372
Идзаэмон. Ты всё такая же, Умэ. (Сокру-
шаясь о собственной судьбе.) Рад за тебя.
Умэ (кланяясь). Спасибо, сударь.
Идзаэмон. А теперь скажите мне одну
вещь.
Думая о Югири, он приподнимается, словно вот-вот устремит-
ся ей навстречу, но, опомнившись, справляется с собой.
Отчего за все это время вы ни слова не промолвили
о Югири? Неужели это правда, будто от тоски по
мне она занемогла? (Патетически.) Неужто и
впрямь истончилась Вечерняя Дымка? Кидзаэмон, что
ты молчишь? Скажи, что случилось? Уж не боишься
ли ты, что я разрыдаюсь? Не бойся: с чего бы мне
плакать! И правда., с чего бы мне... плакать? (Его
губы дрожат.) Я лучше посмеюсь! Рассказывай!
При мысли о Югири он почти не в силах.сдержать рыдания.
Чтобы справиться с ними, он хватает щипцы для угля и стано-
вится в позу. Щипцы выскальзывают у него из рук, он теряет
равновесие, смущенно хихикает и поправляет свое кимоно.
Солист (под аккомпанемент сямисэна).
«Мне ли плакать»,— говорит,— «лучше посмеюсь».
Что же голос так дрожит, что лицо в слезах?
Идзаэмон потихоньку высвобождает конец красного рукава
нижнего кимоно и прикладывает его к глазам.
Кидзаэмон (поспешно, с низким покло-
ном). Простите нас, невеж, надобно было не от-
кладывая сообщить вам про Югири. Понятное дело,
тревожитесь вы о ней. Умэ, расскажи господину
Идзаэмону, как обстоят дела.
Жестом велит жене придвинуться поближе. Та продолжает
сидеть неподвижно, сложив руки на коленях.
У м э. Я так понимаю, лучше будет, если вы сами
всё расскажете юному господину.
Кидзаэмон (раздраженно). Такие дела у
женщин лучше получаются.
373
Умэ (упрямо). Это дело мужское, сами и рас-
сказывайте.
Кидзаэмон. Тебе что, невдомек разница
между мужчиной и женщиной? Домашние заботы
дело женское. Ты рассказывай.
У м э. Нет уж, вы рассказывайте.
Кидзаэмон (жестко). Говорят тебе, изволь
рассказать!
У м э. Вот так всегда: как трудная работа, так
мне делать. Хе-хе-хе!
Мужчины улыбаются. Умэ придвигается к Идзаэмону.
Стало быть, так: в середине осени Югири затоско-
вала и слегла. Но вы не тревожьтесь, господин Ид-
заэмон, теперь она уж пошла на поправку. Она
целыми днями никуда не выходила, я думала, ей
совсем худо будет, но все обошлось самым благо-
получным образом: ее затребовал один богатый са-
мурай из Ава.
Идзаэмон (в ужасе). Что?!
Умэ. Он ее который день уж домогался, все
настаивал, чтоб вышла к Новому году. Ну, она и
согласилась. Сегодня они встречаются у нас.
Идзаэмон в отчаянии бросается к Умэ, встает перед ней на
колени и обеими руками обхватывает ее стан жестом ребенка,
умоляющего мать
Идзаэмон. Это правда? Скажи, ты не
лжешь?
Умэ. Желаете удостовериться — взгляните сами.
Вон туда, за двери.
Солист (в быстром темпе, под громкие звуки
сямисэнов).
Изменившийся в лице, он спешит взглянуть...
Идзаэмон, двигаясь в ритме музыки, поднимается и поворачи-
вается влево, в сторону раздвижных дверей. Он едва помнит
себя. Плащ спадает с его плеч, но никто не обращает на это
внимания. Идзаэмон приближается к дверям нетвердым ша-
гом, словно пьяный. Его руки так дрожат, что он почти не в
состоянии раздвинуть двери. Когда ему наконец удается это
сделать, за раздвинутыми дверями обнаруживается пустая ком-
ната с такой же парой дверей в глубине. Темп музыки посте-
пенно нарастает. Двигаясь в танце, Идзаэмон отворяет и эти
двери. За ними открывается еще одна пустая комната с таки-
ми же дверями, но теперь на их полупрозрачной бумаге видны
силуэты женщины’ и мужчины. Эго Югири и Хираока. Они
пьют сакэ и оживленно жестикулируют. Тени их голов сопри-
касаются. Идзаэмон отшатывается в бессильном отчаянии и
взглядом ищет сочувствия у Умэ.
Солист. Что сказать? Идзаэмон не находит
слов.
Умэ подносит Идзаэмону плащ. Идзаэмон разбегается, чтобы
вломиться в соседнюю комнату. Однако его решимость осла-
бевает, и он оборачивается к Умэ. Та набрасывает плащ ему на
плечи и, стоя перед ним на коленях, кладет обе руки на пояс
его кимоно, удерживая его от необдуманных действий. На мгно-
вение они замирают в эффектной позе. Плащ спадает с плеч, и
его тут же уносит сценический служитель. Негромко звучат
сямисэны.
Идзаэмон (потрясенно). О! Я вижу, она и
не думает печалиться. Какое там! Она весела, как
никогда. Глупец, я и вообразить не мог, что такое
возможно. Ну что ж, недаром говорится: видывал
ли кто слепца в очках 5 и верную шлюху. Вы, вер-
но, думаете, что я пришел в надежде увидеть Юги-
ри. Сие заблуждение мне оскорбительно. Не для
того я пришел. (Задрав нос.) В сердце моем не ос-
талось ни крупицы любви к этой... потаскухе; но,
как вам известно, она родила мне сына. Ему теперь
должно бы быть семь лет. (Горестно вздохнув, опус-
кается на колени.) Какая-то ваша карга-челядинка
сказала мне, будто бы его отдали чужим людям, но
что-то мне не верится. Скорей уж вы его удавили, а
тело вышвырнули... О-о-о!!!
Поднимается и в гневе топает ногой. Умэ и Кидзаэмон оше-
ломленно переглядываются.
Угораздило меня: покупал ласки у красотки, полу-
чил лоскутки-огрызки.
375
Умэ. Да с чего это вы такое говорите, сударь?
Идзаэмон. Как с чего? Я истратил на нее
целое состояние, а взамен мне достались одни лю-
бовные письма — ворох порченой бумаги на один-
надцать тысяч золотых! (Жестикулирует веером.)
Да если бы их сложить стопкой, то из этой стопки
вышла бы гора Фудзи, только что не настоящая, а
клеенная на потеху! ...Ах ты горе какое. (Медленно
опускается на колени.) Я же намочил мое бесцен-
ное бумажное кимоно в собственных напрасных
слезах. Экая неловкость.
Замечает, что все это время утирал глаза свисающим рукавом
кимоно. Тщательно выжимает намокший рукав. Затем резким
движением засовывает руки за пазуху, поднимается и прини-
мает позу страдальца.
Ну хорошо, поговорили, и довольно. Пойду своей
дорогой, пока не разлезлись швы на моих рука-
вах.
Высоко задрав нос и храня страдальческое выражение лица,
семенит в сторону двери в ожидании, что его примутся удер-
живать. Умэ становится перед ним на колени, загораживая
дорогу.
Умэ. Господин Идзаэмон, сплошала я, позволь-
те объясниться. Я ведь про гостя-то так брякнула,
не подумавши, а клонила к тому, что поправилась
наша Югири, стала прежняя, легкая, будто бабочка,
нежная, будто бобы сладкие...
Идзаэмон. Будто бы бобы? Да, быть мне на
бобах, ныть и чахнуть.
Умэ. Кого это вы хотите добыть и чем бабах-
нуть? Смилуйтесь, сударь, разве ж это можно, что-
бы бабу беззащитную...
Идзаэмон. Тоже мне Дымка Вечерняя! (В
сторону комнаты, где находится Югири.) Дырка
вы черная, сударыня моя, вот вы кто!
Солист (без аккомпанемента).
Рассмеяться бы, да вот только женский стыд...
376
Умэ не в силах сдержать улыбку. Идзаэмон, сам довольный
своим остроумием, небрежно кивает хозяевам дома и устрем-
ляется к выходу. Умэ хватает его за рукав.
Идзаэмон. Нет-нет, я ухожу. И не удержи-
вайте.
Пытается вырвать рукав, но Умэ крепко держит его.
Мне пора идти скитаться.
Снова пытается высвободиться, но безуспешно.
Ну хорошо. Я буду скитаться по комнате.
Умэ, пряча улыбку, отпускает его рукав. Он поправляет кимо-
но и приводит в порядок волосы, словно собираясь прогулять-
ся на виду у всего честного народа. Все эти действия сопро-
вождаются одиночными аккордами сямисэнов. Идзаэмон
засовывает руки в рукава кимоно, как в муфту, и принимается
шагать вокруг комнаты. Минуя двери во внутренние комнаты,
он останавливается, искушаемый желанием вломиться туда.
Между тем на полупрозрачной бумаге стен-дверей по-прежне-
му движутся тени. Его кулаки сжимаются. Он все-таки едва
не бросается за закрытые двери, но осознает, что бессилен
что-либо изменить. В неистовстве он топает в сторону дверей
ногой.
Нет! Я ухожу.
Умэ удерживает его. Он притворно сопротивляется.
Умэ. Не уходите. Я подогрею сакэ.
Идзаэмон. Нет, нет! Я покидаю вас. (Колеб-
лется.) А может, остаться? Или все-таки уйти? (С
довольным видом.) Вот что: я, пожалуй, прикорну.
Мгновенно забирается в полсть жаровни, свертывается калачи-
ком, подложив под голову собственную руку, и якобы засыпает.
Кидзаэмон (шепотом). Больно много ты
наболтала насчет Югири.
Умэ. Да-а? А кто твердил: «Скажи ему, скажи
ему». Я и сказала.
Кидзаэмон. Не всё говори, что знаешь.
Иногда неплохо и помолчать. Ладно, принеси ему
изголовье. Живо.
377
Умэ. Несу, несу.
Сценический служитель подает ей изголовье — твердый валик
под шею, заменяющий на Дальнем Востоке подушку. Умэ за-
ботливо подкладывает его под голову Идзаэмона. Тот при-
творяется спящим. Кидзаэмон и Умэ на цыпочках отступают к
выходу. У дверей они окидывают его ласковым взглядом.
Кидзаэмон. Ах, юный господин. Как он
достойно держится. Всё тот же, что и прежде. Ког-
да-то я чтил его прямо как бога удачи, а теперь,
видишь, удача от него отвернулась. Мог бы и обиду
затаить на нас, озлиться, что хорошо, мол, живем,—
так нет. Истинно благородной крови человек. Ни-
чего, рано или поздно родичи смягчатся и простят
его. Всё ему вернется, тут и сомневаться нечего. Доб-
рого вам сна, юный господин, жить вам под нашим
кровом десять тысяч дней.
Солист (под аккомпанемент сямисэнов).
Удаляются, вздохнув, с нежностью в сердцах.
Ну а что ж Идзаэмон? Стоит им уйти...
Кидзаэмон и Умэ молча выходят и задвигают за собой
двери.
Идзаэмон (поднимается, вздыхает). Добрые
люди. Любят меня, даже такого. Я этого никогда не
забуду. А вот Югири... Э-эх!
Мучимый ревностью, нервно снует по комнате туда и сюда.
Подходит к подносу с сакэ. На подносе, строго по ранжиру,
выстроились полдюжины чашек для сакэ разного размера. Ид-
заэмон пренебрежительно швыряет самую маленькую чашеч-
ку себе за спину, затем делает то же самое со следующей ча-
шечкой, со следующей, и так далее, пока не берет в руки самую
большую чашку. Он наполняет ее и подносит к губам. Застыв в
этой позе, печально смотрит вдаль.
Как изменился я... А вот квартал совсем не изме-
нился, все так же весел..
Ему не хочется сакэ, но он залпом проглатывает чашку, чуть не
подавившись. За сценой начинает пение ансамбль Нагаута.
378
Певец (под аккомпанемент сямисэна, выра-
жая чувства Югири).
В дымке давних лет
Все былое, даже боль,
Видится светлей.
Идзаэмон обнаруживает каплю сакэ на рукаве своего драго-
ценного кимоно и смахивает ее.
Уходя, МОЛЧИ.
У заставы Осака
Учат, как любить6.
Идзаэмон отставляет чашку, решительно хлопает себя по бедру
и принимается изображать музыканта, играющего на сямисэне.
Идзаэмон (меланхолически). Играйте, о, иг-
райте. Что за чудный напев! Он напомнил мне ту
давнюю осень, когда мы вдвоем любовались луной в
нашем тихом приюте. Мы были так счастливы...
Вспоминает, что должен негодовать. Скрещивает руки на груди.
И кто бы мог подумать, что ты — ты! — меня
предашь!
Стискивает зубы и сжимает кулаки, ища взглядом, на ком бы
выместить гнев. Потом бессильно оседает, поняв, что выглядит
глупо.
Певец (за сценой).
Нежности ручей
Налетел на плеть коряг,
Не нашел пути,
Тухлым озерцом заглох,
Тиной сонною порос.
Идзаэмон в отчаянии плюхается на подушку для сидения возле
подноса с сакэ, наливает себе и пьет. Затем хватает изголовье и
бежит к дверям внутренней комнаты, по-видимому намерева-
ясь запустить туда этим тяжелым и твердым предметом. Одна-
ко по пути он чувствует, что швы его бумажного кимоно на-
пряглись и вот-вот разлезутся. Он бросает изголовье на пол, и
гнев его стихает. Он щегольски расправляет складки кимоно и
принимает эффектную позу.
379
Идзаэмон (горестно). Каждый в этом мире
любит, и каждый страдает. Но до таких отвержен-
ных, как я, никому и дела нет. Беснуйся я, скули в
уголке, ни одна душа не заметит. Ну что ж! Ухожу
восвояси. Да! Слышишь, верная — верная!! — шлю-
ха, ухожу восвояси.
Под редкие аккорды сямисэнов, играющих «Сугагаки», приво-
дит в порядок одежду и с изяществом удаляется на ханамити,
где останавливается. Пытается принять эффектную позу, но делу
мешает несчастное выражение лица. Обращается к зрителям с
глубокой печалью.
Кое-кто был добр ко мне. Пусть меня простят, что
ухожу не попрощавшись. Не взыщи... Кидзаэмон.
Певец (за сценой).
Если всё таить,
Если не вверять словам
Нежных дум печаль,
Тайны эти все равно
Тихо выдаст лунный свет.
Идзаэмон оборачивается, намереваясь бросить на оставляемый
им дом последний взгляд, но не может оторвать глаз от дверей,
отделяющих его от Югири. Не помня себя, он бежит обратно
в комнату, спотыкается о жаровню и в конце концов нелепо
усаживается на ней в полном сознании своего бессилия. Разда-
ется удар деревянных брусков. Открываются раздвижные две-
ри справа от сцены. За ними помост, на котором сидят четве-
ро певцов ансамбля Токивадзу и четверо музыкантов. Они в
строгих черных кимоно и темно-зеленых накидках.
Певцы Токивадзу (возвышенно-лирично,
под аккомпанемент сямисэнов).
О бедная Югири:
Воспоминанья
Ее не оставляют
О счастье давнем.
Малолетняя служанка в ярком красном кимоно с очень длин-
ными рукавами-шлейфами чинно вносит курительный поднос
Югири. Она ставит его подле Идзаэмона и выходит. Идзаэмон
делает вид, что это ему безразлично, но как только служанка
380
исчезает из виду, он чуть не сваливается с жаровни от волне-
ния. Он приводит в порядок кимоно и приглаживает волосы
вспотевшими ладонями. Он в нерешительности: как ему при-
нять Югири? Поначалу он решает встретить ее с холодной веж-
ливостью: садится в дальнем углу комнаты в формальной позе,
напоминающей скорее позу коленопреклонения, уложив на
коленях подчеркнуто прямые ладони и устремив в простран-
ство отчужденный взгляд.
От радости трепещет
Она за дверью:
Ее любовь не гасла,
Она все та же.
Вторая малолетняя служанка, одетая так же, как первая, ста-
вит рядом с курительным подносом поднос со сладостями и
выходит. Идзаэмон раздираем желанием увидеть из своего даль-
него угла, не идет ли Югири. В конце концов он вытягивает
шею, чтобы увидеть хотя бы кусочек пространства за дверью.
Югири там нет. Тогда ему приходит в голову удачная мысль:
возбужденно хлопнув в ладоши, он на цыпочках крадется к
двери, пританцовывая и спотыкаясь. Выглядывает за дверь. За-
тем прячется, прижавшись к стене у самого входа, чтобы напу-
гать ее, когда она войдет. Однако и эта затея недолго воо-
душевляет его: он наконец садится в непринужденной позе,
скрестив ноги и сплетя пальцы самым вольным образом.
Сердце и сердце горой
Разгорожены,
Хоть бы порой лишь стена
Разделяла их7.
Идзаэмон вскакивает. От нетерпения ему не сидится на мес-
те, он принимает разные позы — вольную и строгую, востор-
женную и безучастную. Перепробовав всё, забирается под
полсть жаровни. Ловким движением подтягивает к себе изго-
ловье и притворяется спящим. Музыка убыстряется. Раздвиж-
ные двери в центре открываются, и входит Югири в со-
провождении двух малолетних служанок. Ее яркое розовое
кимоно едва выглядывает из-под длинной накидки из черного
шелка, на которой вышиты журавли и сосновые ветви — сим-
волы Нового года. Лицо почти совершенно скрыто за много-
кратно свернутой бумажной салфеткой, которую она держит
перед опущенными долу глазами. Ее походка нетороплива и
исполнена грации.
381
Только бы видеть его
Облик сладостный,
Видеть и ночью, и днем —
Ну, скорее же!
Югири выпускает из рук бумагу и поднимает глаза. Ее набелен-
ное лицо отличается тонкостью черт. Она символизирует собою
все достоинства утонченной красавицы из веселого квартала эпохи
Гэнроку: чувственную красоту, изощренный артистизм и, как
это ни странно для женщины ее профессии, способность пре-
данно любить достойного избранника. Югири медленно повора-
чивается лицом к публике, затем неторопливо поворачивает го-
лову, чтобы взглянуть через плечо на Идзаэмона.
Давай к тебе приникну,
Заплачу сладко,
И под одним покровом
Уснем обнявшись.
Югири жестом отсылает служанок. Глядя на Идзаэмона, она
еле сдерживает слезы. Быстрыми шагами она подходит к нему
и становится рядом с ним на колени. Подобрав полу своей
накидки, она заботливо укрывает ею спящего.
Югири (невыразимо печально, сильно растя-
гивая слова). Идзаэмон. И-дза-э-мон. Просни-тесь.
Мне... пло-хо, я... боль-на.
Певцы Токивадзу (продолжая).
Давно оборвалась бы
Нить жизни этой,
Когда бы не держали
Ее все боги
И милосердный Будда.
Югири откидывается назад, видимо пораженная внезапной
болью. Она тут же делает вид, будто ничего не произошло, и
принимает печальную позу, не отрывая взгляда от закрытых
глаз Идзаэмона.
«Ужели ты не хочешь
Меня увидеть?» —
Ему с любовью шепчет
И, как ребенка,
Покачивает нежно.
382
Югири ласково кладет Идзаэмону руку на плечо и начинает
легонько покачивать его. Приблизившись вплотную, она уютно
устраивает его голову у себя на руках. Он никак не реагирует.
Тогда она, рассердившись, дает ему пинка.
Певец Та кэмото (под аккомпанемент ся-
мисэнов ).
Милого толкает в бок, вознегодовав...
Идзаэмон поднимается и отталкивает ее. Он держится над-
менно и даже не смотрит в ее сторону.
Идзаэмон (грубо). Что такое? Что это вы
тут делаете, госпожа Как-вас-там-звать — Вечерняя
Рюмка, что ли? Вашему покорному слуге недосуг
предаваться с вами разнузданному новогоднему без-
делью, он вынужден трудиться день и ночь, чтобы
заработать на скромную чашечку похлебки, ибо за
ним долг в одиннадцать тысяч золотых. Идзаэмону
приходится спать где придется, и он просит не бес-
покоить его. (Аедяным тоном, через плечо.) Госпо-
жа Продажная Девка.
Шлепает рукой по полу для пущей убедительности, забирает
изголовье и снова устраивается на нем, свернувшись в полсти.
Певец Та кэмото (под аккомпанемент
сямисэнов).
Отвернувшись, сделал вид, будто бы храпит...
Югири. Идзаэмон! Зачем вы так со мною го-
ворите? На что сердиты? Чем я виновата? Не спи-
те! Не хочу!
Трясет Идзаэмона за плечи, сначала мягко, потом, видя, что он
неподвижен, все сильнее. Внезапно он опять садится и оттал-
кивает ее.
Идзаэмон (в холодном бешенстве). Не тро-
гай меня! Может, я и лишен наследства, но тем, кого
трогают, тискают и мнут в соседних комнатах, не
место рядом с Идзаэмоном из дома «Фудзи»! При-
ходи весной, когда девицам твоего ремесла погода
пособляет. А сейчас вон, потаскуха! Убирайся вон!
383
Распускает веер и отгоняет ее веером, словно назойливую ни-
щенку. Отползает влево, чтобы отстраниться от нее.
Певцы Так эмото (в унисон).
Хоть и сказано в сердцах: убирайся вон...
Югири ахает и прикрывает рот рукой в знак крайнего смуще-
ния. Идзаэмон, чувствуя, что переусердствовал, тайком погля-
дывает на нее из-за своего раскрытого веера.
Югири (слабеющим голосом). Что слышу я...
Югири вы назвали потаскухой?
Идзаэмон. Как же еще тебя называть! Ко-
нечно, потаскуха! Уличная!
Певцы Так эмото (поют в унисон ново-
годнюю песенку уличных затейников).
Доверяйтесь небесам, райских чая благ...
Идзаэмон показывает на собственную ногу и демонстрирует,
как он пнул бы ею Югири. Затем еще раз делает резкое дви-
жение вытянутой ногой в сторону Югири, на этот раз уже с
эротическим подтекстом.
Идзаэмон. Да таких на грош десяток дают —
потаскух самурайских!
Топает ногой и презрительно семенит в сторону Югири, пере-
дразнивая манерную женскую походку.
Певцы Так эмото (продолжают в унисон).
По беду и по тоску ходят лишь глупцы,
Доверяйтесь небесам, райских чая нег.
Идзаэмон плюхается на колени около подноса с угощением и
начинает швыряться в Югири рисовыми колобками. Собира-
ется швырнуть и поднос, но замечает, что по форме он похож
на малый барабан театра Но. Мгновенно забыв о своем гневе,
пускается танцевать и бить в поднос как в барабан. Югири
медленно опускает голову и плачет.
Идзаэмон (безжалостно ). Разве тебе не при-
вычное дело ходить побитой? Гости, небось, поко-
лачивают, а почему бы и нет? Не поколотит — не
распалится, не распалится — не заработаешь. Ха,
ха!
384
Идзаэмон презрительно отворачивается от Югири и принима-
ет эффектную позу, уткнув кулаки в грудь и широко расставив
локти.
Певцы Такэмото (продолжают в унисон).
Не пройтись ли в Новый год с уличной красой?
По беду да по тоску ходят лишь глупцы.
Доверяйтесь небесам, райских чая нег.
Идзаэмон раскрывает веер и с ненавистью оборачивается к
Югири.
Идзаэмон. Ежели самураю можно тебя по-
колотить, то можно и торговцу. Ежели можно тор-
говцу, то можно и Идзаэмону. Вот тебе, вот тебе,
вот тебе!
Он до того взвинчен, что едва не утрачивает дар речи и только
топает ногами, потом плюхается на сиденье возле подносов.
А, Кидза, какая разница! Что праздничные колоб-
ки, что прогоркшие объедки — шлюхе все сойдет!
Сметает на пол подносы, стоящие один на другом. Повернувшись
к Югири, засучивает рукав кимоно и показывает ей кулак.
Певец Такэмото (в быстром темпе под
аккомпанемент сямисэнов).
Все обиды прежних лет выместив на ней,
На курительный поднос обращает взор...
Идзаэмон пытается закурить длинную трубку, но ярость ни-
как не дает ему набить ее табаком и разжечь ее с помощью
тле-ющих углей. Это приводит его в еще большую ярость. Он
выбивает табак из трубки и замахивается ею на Югири. Та
отшатывается. С выражением бессильного отвращения он
швыряет трубку на пол и вздыхает.
«Пусть! А мне и дела нет», словно говоря.
Идзаэмон поворачивается к ней спиной, усаживается в раско-
ванной позе. Принимает эффектную позу печали. Сценичес-
кий служитель убирает подносы и разбросанное съестное.
Певцы Токивадзу (медленно, лирично, под
аккомпанемент сямисэнов).
26-402
385
Ты замерла в испуге,
Полна обиды,
Уязвлено и плачет
Твое сердечко.
Но говорят, привычно
Браниться милым.
Гляди, как все бранятся.
Наверно, любят.
Югири сжимает зубами свою бумажную салфетку, чтобы удер-
жаться от слез. Оторвав кусок салфетки, она скручивает его в
шарик и гневно швыряет его в Идзаэмона. Он никак не откли-
кается. Она уязвленно прячет остаток бумаги в рукав.
У нас с тобой вначале
Любовь, ты помнишь,
Была совсем прозрачной.
Проходят годы,
Она все гуще, гуще
И все цветнее:
К чему ни прикоснешься,
Окрасит ярко.
Идзаэмон поднимается и собирается уйти. Югири молниеносно
оказывается у него на пути и заставляет его отступить на шаг,
потом на два, потом на три. Притворяясь безучастным, он опус-
кается на одно колено. Она становится на колени рядом с ним,
вынимает из своей изысканной прически большую булавку и с
ее помощью приводит в порядок его волосы. Несмотря на это
проявление нежности, он все-таки отталкивает ее.
Не знаю, где на свете
Еще так любят,
Не читано об этом
В старинных книгах.
Вот разве что в Китае,
Где все чудесно.
Да нет, в Китае тоже.
Уж ты поверь мне.
Идзаэмон снова поднимается, чтобы уйти, но она обвивает его
плечи руками и не отпускает. Он берет ее за край накидки и
совершает быстрый изящный поворот, в результате которого
386
накидка спадает с одного ее плеча и оказывается на плече у
него. Они замирают в этой позе, соединенные накидкой. За-
тем он отстраняется, унося накидку на себе. Презрительно
пожав плечами, становится в эффектную позу.
Как хорошо быть верной.
Что пересуды,
Когда между двоими
Такая радость.
Идзаэмон вздрагивает и съеживается под накидкой, затем, слов-
но обиженный мальчик, натягивает ее себе на голову. Из-под
накидки высовывается рука, тянущаяся за трубкой. Югири
подбегает, поднимает трубку, вытирает ее своим рукавом и
протягивает ему.
Меня корили люди:
Ты не свободна. .
Меня все вразумляли.
Я улыбалась.
Идзаэмон выглядывает из-под накидки, видит, какое у нее не-
счастное лицо, и уже почти готов мириться, но тут его рука,
протянувшаяся за трубкой, запутывается в длинном рукаве, и
он опять раздражается. Они вместе наклоняются над уголья-
ми, тлеющими на курительном подносе, чтобы разжечь каж-
дый свою трубку. Она нарочно подсовывает свою трубку по-
ближе к его, предвидя, что сейчас он оттолкнет ее руку, желая
раскурить табак первым. Он замахивается на нее трубкой. Она
отшатывается, он шваркает трубкой об пол и демонстративно
поворачивается к Югири спиной.
Певец Та к эмото (медленно, под аккомпа-
немент сямисэна ).
Столько лет делить постель, спать спина к спине...
Нити тонкие любви так легко порвать.
Идзаэмон и Югири встают в полный рост спина к спине. Она
смахивает слезу, он вздыхает от жалости к себе. С уязвленным
видом он медленно опускается на колени. Она встает на коле-
ни рядом с ним и робко кладет руку ему на плечо, но он хо-
лодно сбрасывает ее руку.
Видно, близок наконец примиренья миг.
Жаль, что ночи коротки даже в декабре.
387
Идзаэмон поднимается и подходит к жаровне, у которой и
устраивается поуютнее. Югири присаживается у его ног. Она
берет один из рукавов черной накидки, которая сейчас на нем,
и оборачивает им собственную руку, как бы связывая их двоих
вместе. Смотрит на него умоляющим взором. В этой позе они
на мгновение замирают.
У любви свои пути, ей не приказать,
Но другого счастья нет, сколько ни ищи.
Югири ластится к Идзаэмону, но тот неумолим: оттолкнув ее,
он сбрасывает накидку. Сценический служитель тут же уносит
ее. Она тянет его за рукав, чтобы показать ему письмо — бу-
мажный свиток, который она берет с небольшого подноса. Он
выхватывает у нее свиток, вытягивает его наподобие телескопа
и принимается разглядывать в него публику. Замахивается этим
«телескопом» на Югири. Она спокойно отбирает у него свиток
и, отойдя на некоторое расстояние, взмахом развертывает его.
Развернувшись в воздухе длинной, в три-четыре метра, лентой,
свиток подлетает к Идзаэмону. Тот подхватывает его. Теперь
он и она держат каждый свой конец любовного письма. Они
замирают в печальной позе, вспоминая прошлое. Потом он
спохватывается, что зол на нее, и вымещает злость на свитке,
разрывая его пополам. Она опускается наземь, прижимая к
груди свою половину письма. Они замирают.
Певец Такэмото (поет речитативом
текст письма под аккомпанемент сямисэнов).
«Друг мой, неужели в ваших глазах Югири все еще
куртизанка?»
Югири перебирает свиток; читая, она думает о прошлом со
слезами на глазах. Идзаэмон небрежно выпускает свиток из
рук, некоторое время бездельно кружит по сцене и наконец
забирается в полсть, чтобы заснуть.
«Разве не жена я вам? В тот Новый год, когда
мы повстречались, мне едва миновало пятнадцать.
Теперь нашему сыну семь лет».
Конец свитка валяется почти у самого лица Идзаэмона, и он
не может устоять перед искушением полюбопытствовать, что
же написала там Югири. Содержание письма приходится ему
по нраву, он ухмыляется и одобрительно кивает. Однако, спо-
хватившись, тут же свертывается в клубок, будто спит.
388
«Кто может упрекнуть меня, что в присутствен-
ных местах, будучи вопрошаема о родстве, я неиз-
менно отвечаю: жена Идзаэмона?»
Она приподнимается, привлекая его внимание, и показывает
на письмо. Он пожимает плечами и еще глубже залезает в полсть
жаровни.
«Вы в обиде на меня, друг мой. Но разве не вправе
и я быть на вас в обиде?»
Отдав письмо сценическому служителю, она подлезает под
полсть с другой стороны жаровни, ища руками его руки. С
ухмылкой вредного мальчишки он поднимает жаровню вместе
с полстью и, забрав ее с собой, отходит и садится поодаль, не
обращая внимания на обескураженную Югири.
«Больше года, как от вас нет ни слуху ни духу».
Югири подползает к нему и устраивается рядом, положив руки
ему на плечи. Он недовольным жестом сбрасывает ее руки и
уходит вместе с жаровней на другой край сцены.
«От тревоги за вас, от жгучей тоски я занемогла».
Растерянная, Югири поднимается. Но она так потрясена, что
не в силах удержаться на ногах и со слабым возгласом падает
наземь.
Неужто не видите вы, слепец, что бедняжка едва
жива и держится на одних притираниях и умаще-
ниях?
Идзаэмон бросается к Югири и принимается массировать ей спину.
Это ничего не дает, тогда он подбегает к двери и жестами зовет
на помощь, а затем застывает в беспомощном ожидании.
«Как долго я ждала вас, — вот что хотела я ска-
зать вам при встрече, вы же, друг мой, стали меня
поносить и оскорблять».
Он наливает ей чашечку сакэ, но под ее укоризненным взгля-
дом отворачивается и выплескивает напиток. Она кладет руки
на пояс его кимоно и пристально смотрит ему в глаза. Он рас-
троган. Они замирают.
«Если, по-вашему, я не люблю вас больше, ну
что же — побейте меня! Накажите!»
389
Сценический служитель подает Югири красный шелковый пла-
ток, и она, высоко подняв его, показывает Идзаэмону рисунок
на платке: переплетенные в знак негасимой любви фамильные
гербы актеров, играющих Югири и Идзаэмона.
«Югири умирает. Об одном прошу вас: улыбни-
тесь на прощанье».
Она стискивает платок в зубах, превозмогая боль. Затем обес-
силенно падает и тихо плачет.
«Как можете вы быть столь бессердечны, за что,
за что меня так ненавидеть!» — кричит она, и тя-
нется к нему, и падает без сил. Сердца обоих в смя-
тении. Но это не конец.
Югири и Идзаэмон тянутся друг к другу, и наконец руки их
соединяются в центре сцены. Она поднимает голову и бросает
на него кокетливый взгляд. Они обнимаются, примиренные.
Раздаются чьи-то шаги. Он спешит к двери. Она поднимается
на колени и складывает руки в молитвенной позе. Он возвра-
щается, становится на колени рядом с ней и нежно разнимает
ее руки, прижимая к ним собственные ладони в знак того, что
не ей, а ему надлежит возносить молитвы. Они сидят в молча-
нии со склоненными головами.
Внезапно раздается быстрый стук деревянных брусков. Затем
вступают барабаны и сямисэны, исполняющие мелодию «Одо-
ри-дзи». Идзаэмон обнимает плечи Югири, готовый защитить
ее от любой неожиданности. Из внутренних комнат выходят
Кидзаэмон, Умэ и служанки. Весело смеясь, гомоня и
тараторя, они усаживаются в ряд. Музыка ускоряется. Подни-
мается занавес в дальнем конце ханамити. Оттуда выходит про-
цессия — восемнадцать мужчин в строгих сине-коричневых ки-
моно. Каждый из них несет тяжелый сундук. Они ритмично
поют в унисон: «Эсса! Эсса! Эсса!» Процессия останавливается
на ханамити. Музыка стихает.
Умэ (кланяясь). Радостная весть, юный госпо-
дин! Ваши родные простили вас!
Идзаэмон (обрадованно). Это правда? Они
больше не сердятся?
Кидзаэмон. Истинная правда, юный господин.
Умэ. Всё в точности так и есть, уж поверьте.
Кидзаэмон. Родичи ваши прислали челядин-
цев, дабы оказать вам соответствующее внимание.
390
Умэ. Целая толпа слуг из дома «Фудзи», и все
по вашу душу.
Кидзаэмон. Ничто не может доставить нам
большей радости, чем сие впечатляющее известие.
Умэ. Чему и радоваться-то, как не этому: всем
новостям новость.
Кидзаэмон. Входите!
Кидзаэмон жестом приглашает носилыциков войти на сцену.
Музыка возобновляется. Носильщики выстраивают посереди-
не сцены внушительную пирамиду из сундуков.
К и д з а э м о н. Господин, все это ваше. Здесь
восемнадцать тысяч...
Умэ. ...золотых, и этого довольно, чтобы долг ваш...
Кидзаэмон. ...покрыть...
Умэ. ...и чтобы выкупить Югири.
Носильщики (кланяясь Идзаэмону). При-
мите поздравленья, господин.
Умэ. Уж как мы рады-то за вас.
Носильщики. Все как один.
Идзаэмон (едва не пускаясь в пляс от радос-
ти ). Что за чудо! Что за счастье! Порадуйтесь со мною!
Идзаэмон, а вслед за ним и все остальные хлопают в ладоши в
ритме торжества и ликования: раз-два-три, раз-два-три, раз-
два-три, раз. Идзаэмон сияет и пыжится. Югири и Умэ пони-
мающе переглядываются и улыбаются. Сценический служитель
подает Идзаэмону черную накидку Югири, Идзаэмон набра-
сывает ее на плечи Югири.
Певцы Токивадзу (медленно, лирично, под
аккомпанемент сямисэнов).
Восстановилось имя
Идзаэмона,
Его глаза лучатся
Спокойным счастьем.
Непревзойденна слава
Вечерней Дымки,
Цвести ей в поколеньях
Цветком весенним.
391
Югири садится лицом к публике. Идзаэмон по-хозяйски уст-
раивается на пирамиде из сундуков, ухмыляется и поигрывает
веером. Нежно глядит на Югири. Удар деревянных брусков.
Актеры замирают в немой позе. Под убыстряющиеся удары
брусков закрывается занавес. Двойной удар брусков. Ритмично
бьет большой барабан.
Перевод Е. Маевского
1 Д<ш «Есида» — один из многочисленных агэя, т. е. домов
встреч. В конце XVII в. (время действия пьесы) куртизанки не
находились в подобных домах постоянно, а лишь приходили туда
по желанию клиента, развлекали его и проводили с ним ночь.
2 В оригинале игра слов: ава — название злака (чумиза) и
Ава — название местности.
3 В старой Японии путники, которым приходилось с утра
до вечера быть на ногах, вставали рано, но во время новогод-
них праздников и они, хлопоча и пируя допоздна, могли изме-
нить этой привычке.
4 Преддверие Нового года — время уплаты долгов. Впав-
шим в нищету нередко приходилось отказываться от ношения
длинного меча, заменяя его коротким.
5 Имеются в виду, конечно, настоящие очки, а не черные
очки слепых. Можно предположить, что этот оксюморон —
относительное нововведение; и действительно, в самом раннем
варианте этой пьесы, принадлежащем Тикамацу Мондзаэмо-
ну, вместо «слепца в очках» фигурирует «петух карёбинга» —
мифическая птица из буддийских сутр. Однако в традиции Ка-
буки этот малопонятный большинству японцев образ уже дав-
но заменяется более простым. (Прим, псрев.)
6 Осакская застава была одной из главных застав на пути от
Киото до Эдо. В поэзии она стала символом печального расста-
вания.
7 В японской поэзии отсутствует конечная рифма. Тем не ме-
нее внутренние рифмы в ней встречаются, а некоторые виды со-
звучий — например, каламбур, точнее, какэ-котоба — играют пер-
востепенную роль. Песенные тексты Токивадзу содержат особенно
много таких формальных приемов, что в переводе на русский
язык может быть отдаленно передано такими созвучиями, как
«горой», «разгорожены», «порой». (Прим, псрев.)
392
НЕИЗВЕСТНЫЙ АВТОР
ШЕЛКОВЫЙ ФОНАРЬ
Пьеса в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Синдзабуро.
Ю с а й - его наставник.
Томадзо — его слуга.
Хэйдзаэмон — старик.
О-Ц у ю — его дочь.
О-Ё м э — ее служанка.
Доктор Ямамото.
Старушка.
Торговцы.
Прохожие.
Монахи.
Парикмахерша.
Соседка.
Гуляки.
Гейши.
Гейша с лицом О-Ц у ю.
Гейша с лицом О-Ёмэ.
Соседи.
Молодые люди.
Девушка.
Реган — монах.
Настоятель.
27—402
393
действие первое
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Майский вечер. Заходящее солнце.
Пейзаж Янагисима с рекой Ёкогава, проходящей через всю сце-
ну. Кругом — цветущие вишневые деревья. С правой стороны в
глубине виден загородный особняк богатого самурая — его две-
ри плотно закрыты, кровля обветшала, галереи засыпаны ли-
ствой и мусором. К главному зданию примыкает павильон. Вдоль
реки с одной стороны — изгородь, с другой — тропинка. На реке
показывается лодка. В ней трое мужчин: старик Ю с а й с удоч-
кой в руках, слуга Томадзо и Синдзабуро — и моло-
дой самурай, задумчиво смотрящий прямо перед собой.
Томадзо (прерывая длительное молчание).
Молодой господин! О чем вы снова задумались?
Ю с а й (поворачиваясь к Синдзабуро). Правда,
Синдзабуро, что это с тобой?
Синдзабуро (после маленькой паузы).
Ничего... Просто смотрю на воду и думаю...
Томадзо. Вот этого-то и не следует...
Синдзабуро (как бы вторя своим мыс-
лям). Струи бегущей реки — непрерывны, но они
все время меняются1... Пузырьки пены то исчез-
нут, то появятся вновь, но это уже будут другие,
хотя внешне — совсем как прежние...
Томадзо. Ну и что из того? Охота вам голову
забивать...
Синдзабуро (прежним тоном). Таковы
люди... Утром — рождаются, вечером — умирают.
И так бесконечно... Всегда... Но тот, кто живет сей-
час,— уже не тот, кто жил раньше... И его сменит
новый... но это уже будет другой!
Томадзо. Так-то оно так, только стоит ли,
господин, нам с вами обо всем этом толковать... Это
уж дело монахов, это по их части.
Синдзабуро. Все мы — роса на цветах.
Блистает при лучах восходящего солнца, но дож-
даться всей красы сияющего полдня ей не дано. Или
394
цветы. Сейчас цветут, но завтра?.. К утру? Что с
ними станет?.. Голый стебелек, а лепестки будут
топтать прохожие...
Т о м а д з о. Что ж делать, молодой господин?
Таков закон. Знаете, как говорится: «Колокол хра-
ма Гион звучит непрочностью человеческих дея-
ний»2... Оно, конечно, так, но...
Синдзабуро (прежним тоном). Следую-
щей весной цветы вновь расцветут... Но это будут
уже другие цветы... Тех не вернуть... Они никогда
не вернутся к жизни...
Ю с а й. Да! И Совершенный 3 когда-то сказал...
«Учитель 4 однажды стоял у реки и молвил: все ухо-
дящее подобно этому!» Конечно, все уходит. И не
возвращается вновь. Умереть — удел каждого. Но
что такое — умереть? Все это один процесс... одно
круговращение двух мировых сил.
Синдзабуро. Круговращение... Да... Но
ведь смерть — все-таки смерть. И я-то перестану
существовать, когда умру?
Т о м а д з о. Никоим образом. Просто переро-
дитесь... И может быть, опять будете жить в этом
мире... Опять на лодке будете кататься... Хе-хе...
Синдзабуро. Ты думаешь? Пусть так... Но
мне, может быть, дорога именно та, первая оболоч-
ка...
Т о м а д з о. Вторая будет еще лучше первой...
Вот я, наверно, в следующей жизни буду поэтом,
красивым и сильным.
Синдзабуро. В следующей жизни... Но
ведь до этой следующей жизни нужно перейти по-
рог смерти... И что за ним — этим порогом?..
Ю с а й. Помни слова Совершенного: «Если мы
не знаем, что такое жизнь, что можем мы сказать о
смерти?» Оставь, Синдзабуро, эти мысли! Они не
на пользу и не к лицу тебе. Все это приличествует
монаху, буддисту, но ты — молодой человек, сын
знаменитого отца... И ко всему — верный ученик
27*
395
Совершенного. Подумай лучше о жизни... Подумай
лучше о красоте вокруг...
Томадзо. И правда, молодой господин! Виш-
ни эти — что твои облака. Хороши в этом году по-
здние вишни, нечего сказать! Особенно теперь, в
час заката.
Ю с а й. Он прав, Синдзабуро. Посмотри на эту
природу... Приглядись к ней... Ведь это — отраже-
ние великого Пути, лик великого Дао... Неискажен-
ный и неизвращенный. Как будто сама первоосно-
ва всех вещей приближается к нашему сознанию, к
нашему сердцу... Извечная, непреходящая первоос-
нова...
Синдзабуро. Непреходящая первооснова...
Но ведь она, как сказал Совершенный, не имеет ни
запаха, ни цвета.
Ю с а й (подхватывая). И как сказал Совер-
шенный, в то же время она дает всему и цвет и
запах! Кто, как не Дао, дает жизнь всему существу-
ющему? Приводит его к бытию в конкретной фор-
ме? В оболочке цвета и запаха? Дао — источник
жизни и силы. Источник расцвета... мощи... Когда
я стою перед природой, то чувствую прилив беско-
нечной жизни... Как будто созерцаю мощный кру-
говорот вселенских сил!
Синдзабуро. Ив этом круговороте —
гибнет отдельная капелька... все мы...
Ю с а й. Каждый миг этого круговорота лишь
вновь утверждает бытие твоих капелек. Разве ты не
знаешь, что, приближаясь к природе, ты весь пре-
исполняешься могучими силами? Разве ты не ощу-
щаешь, как возвеличивается твой дух? Как всего тебя
заполняет вдохновение... Как растет и ширится
стремление все охватить... все объять... И уверен-
ность в том, что ты это сможешь...
Пылая, солнце вскоре
Зашло за гребни скал,
396
И желтая река
Течет, вливаясь в море...
Я изойти хочу
Тысячеверстным взором.
На эту башню скоро
Все выше восхожу!
Синдзабуро. Ая хочу, учитель, смотреть
на землю... Пройти по ней... Увидеть каждую бы-
линку. Почувствовать ее жизнь... ее маленькое счас-
тье. И грустно мне, что этой былинки завтра уже
не будет... Не знаю почему, но у меня, учитель, в
душе звучат строки другого поэта:
Я жил уже когда-то
В этих краях...
Вернулся ныне я,
Точно в родной дом.
И трогательные ивы
Здесь, над водой,
Чуть свидевшись со мной,
Льнут нежно и красиво.
Томадзо. Однако солнце уже заходит...
Скоро станет прохладно. Не повернуть ли нам
обратно?
Синдзабуро. Нет, нет! Здесь так хорошо!
Так чудесно. Эти поздние вишни, эти склоняющие-
ся ивы... Дай мне еще полюбоваться ими... Домой
успеем... (Супоением погружается в созерцание ок-
ружающей природы. Тихо шепчет.) Я жил уже ког-
да-то... в этих краях... вернулся ныне я... точно в
родной дом...
Томадзо останавливает лодку и усаживается на корме. Юсай
сидит неподвижно. Пауза. Вдруг Синдзабуро делает резкое дви-
жение и к чему-то прислушивается.
Томадзо. Что такое, молодой господин? Чего
вы испугались?
397
Ю с ай. И право, что с тобой? Вид у тебя со- -
всем больной... Неужели это от прогулки по воде?
Синдзабуро (продолжая оставаться
погруженным в свои мысли; тихо и печально). Нет...
(Как бы про себя.) Конечно, я где-то слышал эту
музыку... Узнаю эту манеру игры на кото 5... этот
голос...
Т о м а д з о. Игра на кото? А где же на нем
играют? Вы что-нибудь слышите?
Синдзабуро. Слышу.
Томадзо. Ая — ни звука. Вам показалось,
молодой господин.
Синдзабуро. Нет, не показалось. (После
некоторого молчания.) Неужели ты ничего не слы-
шишь, Томадзо? Ведь этот мотив так редко встре-
чается в здешних местах. Кто бы мог его играть?
Эта манера трогать струны мне так хорошо знако-
ма. (Опять погружается в раздумье.)
Юсай с беспокойством следит за ним, потом бросает взгляд на
реку и берега и начинает прислушиваться.
Томадзо. Нет, нет, молодой господин, это вам
все только показалось... Удивительно тихо, даже жутко
становится... Прямо какая-то мертвая тишина.
Синдзабуро (слегка улыбаясь). У тебя
закрыты уши, Томадзо. Не правда ли, учитель?
Ю с а й. Я тоже ничего не слышу. Какая тут
музыка! Здесь все как будто вымерло... Даже как-то
не по себе...
Синдзабуро (недоверчиво). А звуки... они
все яснее и яснее! (Пауза.) Не могу вспомнить!..
Кто это играет? Ужасно! Не могу вспомнить.
Юсай (внимательно следя за Синдзабуро).
Синдзабуро! А откуда доносятся звуки кото?
Синдзабуро. Как будто из дома, что на
том берегу. Видите это мрачное здание?
Лучи заходящего солнца падают на заброшенный дом, и он
начинает гореть багровым пламенем заката.
398
Ю с а й (разглядывая дом). Нет, все-таки я ни-
чего не слышу. А ты, Томадзо?
Т о м а д з о. Ничего решительно! Просто у вас,
господин, меланхолия, вы были больны, никуда не
выходили, вот и бросилась кровь в голову.
Ю с а й. Именно, именно! Стоит человеку забо-
леть, как в нем нарушается равновесие всех эле-
ментов. И сейчас же сказываются результаты: то
слышится что-нибудь, то... А ты постарайся овла-
деть собою. Нет ничего хуже такого состояния.
Синдзабуро. Но я же совершенно яв-
ственно слышу эти звуки, в которых кроется какая-
то тоска и жалоба... Что это, однако, за странный
дом? Кто в нем может жить?
Томадзо. Никто, конечно. Все заросло травою
и кустарником. Ногу поставить негде... Кому же тут
жить? Разве привидениям каким-нибудь. (Поежи-
ваясь.) Неприятный дом... страшный какой-то.
Ю с а й. По постройке судя — что-то вроде за-
городного особняка богатого самурая. Но, глядя на
все это запустение, не подумаешь, чтобы в нем кто-
нибудь обитал; он давно заброшен.
Неожиданно лодка останавливается прямо против дома; Синд-
забуро, все время пристально рассматривавший его, вдруг блед-
неет, хватается за грудь и бессильно никнет на борт.
Синдзабуро! Что с тобой? Как ты побледнел...
Синдзабуро. Душно, тяжело...
Томадзо. Господин, господин! Что с вами?
Вот беда! И никого нет поблизости... Что нам де-
лать?
Ю с а й (поспешно вынимает лекарство и вкла-
дывает его в рот Синдзабуро; к Томадзо). Воды!
Глоток... скорей.
Томадзо. Сейчас! (Наливает из чайника
чашечку и подает Юсаю.) Что, ничего?
Ю с а й (дает Синдзабуро воду). Ничего... обой-
дется. Это — после болезни. Все время лежал, а се-
399
годня долго на воздухе, вот и устал... Ему нужно
отдохнуть...
Томадзо. Ау меня что-то сердце не на месте!
Надо было обязательно взять с собою доктора.
Ю с а й (усмехнувшись}. Ну, этот Ямамото-сан...
с его лекарствами...
Томадзо {берется за весло}. Что ж, назад,
что ли?
Ю с а й. Синдзабуро, ты полежи немного спо-
койно. Хорошо? Вот так. (Укладывает его на сере-
дине лодки; к Томадзо.) Нет, нет... Постоим! Не
будем мешать ему... Пусть отойдет.
Томадзо. Но ведь солнце садится, уже тем-
неет.
Ю с а й. Ничего... Вечера теплые. Взойдет луна,
и будет приятно возвращаться при ее свете... Вся
хворь пройдет.
Томадзо. Постоим так постоим. (Кладет
весло.)
Ю с а й. Ну а я поужу, что ли. (Забрасывает
удочку.)
(Пауза.)
Э... да там, кажется, клюнуло! (вытягивает.) Эго
что такое? (Знаком подзывает к себе Томадзо.)
Оба удивленно разглядывают какой-то предмет, зацепившийся
за крючок. Синдзабуро ворочается и слегка приподымается.
Мгновение пристально смотрит на них, потом снова бессильно
откидывается. Юсай вновь забрасывает удочку. Тишина.
Ю с а й (оглядывается на Синдзабуро). Заснул...
как крепко... Спит себе... Пусть.
Сцена поворачивается.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Темно, только доносятся тихие звуки кото. Понемногу начина-
ет светлеть, и появляется здание, бывшее в предшествующей
картине, но не запущенное, а нарядное и красивое. По мере
400
того как свет заливает сцену, музыка становится все громче, и
перед зрителем возникает часть павильона, выходящего к реке.
Павильон расположен на авансцене слева. Перед ним — сад с
искусственным ручейком-и цветущими кустами. За оградой из
бамбука — тропинка; дальше и ниже — река. В ограде — калит-
ка, около нее — каменный буддийский фонарь; рядом с ним —
цветущий куст пионов. Изящно убранная комната: красивый
столик, в токонома — ваза с цветком пиона. Под карнизом на-
ружной галереи висит шелковый фонарь в виде пиона.
В комнате — молодая девушка О-Ц у ю, дочь старого Хэйдза-
эмона, и ее служанка-подруга — О-Е м э. О-Цую играет на кото.
Некоторое время звучит только музыка. Ей вторит легкое жур-
чание ручейка в саду.
О-Ц у ю (перестает играть ).
Если 6 на свете
Никогда не цвели
Цветы вишен,
Сердце б волнений
Не знало весною...
(Пауза.)
Скажи мне, О-Ёмэ, скажи мне — отчего я должна
вести такую жизнь?
Вздыхаю всегда
По цветам, не успев
Насладиться вдосталь.
Но ни разу так грустно,
Как сегодня, не бывало.
Почему так тревожно у меня на сердце?
О-Ё м э. Госпожа, что может сказать О-Ёмэ? Толь-
ко пожалеть тебя. Одна, в этом большом доме. Со
стариком отцом, с отцом безумным...
Ненадежны! — имя
Сложилось о вас,
Цветы вишни.
Но еще ненадежней
Участь наша, людская!
401
О-Ц у ю.. Почему, О-Ёмэ, этой весной мне осо-
бенно беспокойно? Как никогда раньше... Сердце
так быстро бьется... И все пустынным кажется мне.
Словно покинуты всеми...
В запустенье... забыт
Друзьями наш дом,
Забыта и я,
И ни разу еще
Друг ко мне не пришел.
О-Ё м э. Бедная госпожа! А вы так прекрасны.
И так достойны радости и любви! Подумайте, гос-
пожа... Пройдут годы — и что станется с вами?
Прежняя прелесть,
Куда она скрылась?
Как вишня ты стала,
Цветы у которой
Облетели совсем...
О-Ц у ю
Как весною вишни,
Только распустившись,
Облетают вдруг,
Так и мой удел
Мимолетным станет.
(Пауза.)
На тропинке появляются Синдзабуро и доктор Ямамото. Не-
подалеку от калитки Синдзабуро замедляет шаги.
Доктор. Входи, Синдзабуро-сама6. Это и есть
тот дом, о котором я тогда говорил. Старый Хэйд-
заэмон живет здесь. Входи же.
Синдзабуро. Все-таки, почтенный Мэй-
ан7... Мне кажется, что неудобно вторгаться в чу-
жой дом совершенно незнакомому...
Доктор. Неужели опять уговаривать тебя?
Хэйдзаэмон — твой ближайший сосед с той поры,
как ты поселился в этих местах. И тебе надлежит
выразить почтение старшему.
402
Синдзабуро. Но... ты же сам упомянул,
что он почти все время хворает. Беспокоить челове-
ка, когда он болен...
Доктор. Ну, об этом позволь уж знать мне,
врачу. Он нездоров, верно, но я думаю, что его бо-
лезнь усиливается именно оттого, что все его забы-
ли. И если он увидит человека нового и вниматель-
ного к нему, я уверен, ему станет лучше.
Синдзабуро. Ну, как знаешь!
В этот момент О-Цую вновь берется за кото. Синдзабуро слы-
шит эту игру и замечает О-Цую.
О-Ц у ю (взяв несколько аккордов, тихо).
Если б на свете
Никогда не цвели
Цветы вишен,
Сердце б волнений
Не знало весною.
Синдзабуро. Кто эта девушка?
Доктор. Это дочь Хэйдзаэмона, О-Цую.
Синдзабуро. Что ж ты мне ничего о ней
не сказал?
Д о к т о р. А это сюрприз. Я был уверен, что
доставлю тебе этим удовольствие.
Синдзабуро(ке отрывая глаз от О-Цую).
Как она прекрасна!
Доктор. Да, хороша. При дворе сёгуна была
бы украшением.
Синдзабуро. Ну, теперь я тем более не
могу войти туда.
Доктор. Почему?
Синдзабуро. Нарушить уединение... вор-
ваться в покои девушки.
Доктор. Поверь мне, что Хэйдзаэмон будет
рад тебе... И за дочь будет благодарен: она хоть кого-
нибудь увидит, а то все время одна. Идем, идем!
(Подталкивает его.)
Оба входят в комнату.
403
О-Ё м э (замечая вошедших). А, достопочтенный
Мэйан-сама. Госпожа, доктор пожаловать изволил.
О-Ц у ю (прерывая игру). Почтенный Мэйан...
(Оборачивается и, видя Синдзабуро, смущенно смол-
кает. )
Доктор. О-Цую-сама, простите, что мы втор-
глись так неожиданно. Позвольте приветствовать вас.
О-Ц у ю (склоняясь). Привет вам, почтенный
врачеватель.
О-Ё м э (склоняясь). Прошу войти сюда, на га-
лерею.
Доктор. Благодарю! О-Цую-сама, со мной
сын моего старого друга Хосокавы Какуэя из Муро-
мати. Синдзабуро зовут его. С недавних пор он по-
селился по соседству с вами и все хотел проведать
вашего отца. Сегодня, направляясь к вам, я шел по
берегу реки и повстречался с ним. Вот и взял его с
собой. Прошу любить и жаловать.
Доктор и Синдзабуро поднимаются на галерею.
Синдзабуро. Меня зовут Хосокава Синдза-
буро из Муромати. Совсем недавно я встретил у
реки почтенного доктора и оказался здесь у вас.
Прошу покорно извинить меня.
Д о к т о р. Я говорил, что батюшка ваш будет
рад увидеть Синдзабуро. Может быть, и хворь его
немного отступит. Ему полезно поразвлечься. Не так
ли, О-Ёмэ?
О-Ё м э. Конечно, конечно. Старый господин ведь
болен духом, не телом. И приятное ему будет на пользу.
О-Ц у ю. Я рада видеть друга достопочтенного
Мэйана. (К Синдзабуро.) Меня зовут Цую... я дочь
Хэйдзаэмона. ( Склоняется.)
Д о к т о р. А как здоровье вашего батюшки?
По-прежнему?
О-Ц у ю. Благодарю вас за внимание. Мне ка-
жется, что хуже. Раньше все-таки реже были при-
падки безумия.
404
О-Ё м э. Теперь, когда случается припадок, он
даже нас с госпожой не признает... Подумайте,—
родную дочь.
Доктор. Неужели?
О-Ц у ю. О-Ёмэ говорит правду. Это так тяжело.
Доктор. Бедняжка! Представляю, как вам труд-
но. Столько времени ухаживаете за отцом, как самая
преданная дочь — и вот: он даже не узнает вас!
О-Ё м э. Когда господин в своем уме, и то не
легко: настроение у него тяжелое, бранит весь свет
и даже нас... Никого не хочет видеть.
Доктор. Что это? Раньше так не было.
О-Ё м э. Да... вы столько времени не появля-
лись... за это время и произошло ухудшение.
О-Ц у ю. От моего доброго, ласкового отца ни-
чего не осталось. Я вспоминаю, как нежен он был
всегда, как добр ко мне, и вдруг — что сделалось с
ним!
Д о к т о р. Я не мог раньше посетить вас, про-
стите, О-Цую-сама. И, может быть, все это от моего
недосмотра. Позвольте взглянуть на него. Можно?
О-Ц у ю. Прошу, почтенный Мэйан. На вас вся
надежда. К тому же он верит вам и любит вас...
Пройдите и осмотрите его.
О-Ё м э. Как хорошо, что вы пришли. Сегодня
уже с утра старый господин ходил такой суровый,
мрачный. Взгляд временами дикий. Увидел меня,
пристально посмотрел и как закричит: «Кто это?»
Едва уверила его, что это я — О-Ёмэ. А теперь за-
перся у себя и не выходит. Боюсь, не перед при-
падком ли все это.
Доктор. Тогда немедля позвольте мне пройти
к нему. Проводи меня, О-Ёмэ.
О-Ц у ю. Спасибо, доктор.
Доктор. Подожди меня, Синдзабуро! Я скоро
вернусь. А ты пока поговори с О-Цую-сама. (Ухо-
дит, задвинув за собою перегородки. )
Молчание.
405
Синдзабуро (смущенно). Простите меня,
О-Цую-сама, что так невежливо нарушил ваше уеди-
нение. Я бы никак не осмелился утруждать вас, если
бы не достопочтенный Мэйан.
О-Ц у ю. О нет, Синдзабуро-сама! Ваш неожи-
данный приход — радость для нас. Ведь я целыми
днями вдвоем с О-Ёмэ. Кроме нее, у меня нет ни
подруг, ни служанок.
Синдзабуро. А ваш батюшка?
О-Ц у ю. Как вы слышали, он в последнее время
почти не выходит. Когда у него припадок, к нему
страшно приблизиться. А когда он в сознании, то
никого не хочет видеть.
Синдзабуро. Я не имею права вас
спросить... Но, может быть, вы все же объясните:
отчего это? Что такое с вашим уважаемым ба-
тюшкой?
О-Ц у ю. Мне тяжело рассказывать, Синдзабу-
ро-сама! Разве вам не говорил почтенный Мэйан?
Синдзабуро. Нет...
О-Ц у ю. Тогда я скажу... Хоть и не пристало
мне утруждать своим горем других. Но вы так доб-
ры... Отец мой — безумен!
Синдзабуро. Безумен?
О-Ц у ю. У него помутился разум, и уж давно...
Синдзабуро. Отчего же?
О-Ц у ю. Не спрашивайте, Синдзабуро-сама! Это
такая ужасная история! Мне не хочется даже вспо-
минать.
Синдзабуро. Прошу прощенья, О-Цую-
сама, если я коснулся душевной раны. Но поверьте:
я осмелился спросить только из участия к вам, из
самого искреннего участия.
О-Ц у ю. Я верю, Синдзабуро-сама. У вас такое
доброе лицо. Такой ласковый голос... Я давно уже
не слышала такого голоса... Отец мой или угрюмо
молчит или, когда на него находит болезнь, бранит
всех и вся.
Синдзабуро. Вы говорите «находит».
Значит, безумие его не постоянно?
О-Ц у ю. Нет, только временами с ним случают-
ся дикие припадки. И тогда он страшен становит-
ся... О, как страшен!
Синдзабуро. Когда же с ним это происхо-
дит?
О-Ц у ю. Тогда, когда он вспоминает про тех
людей...
Синдзабуро. Про тех людей?
О-Ц у ю. Вы их не знаете... Про О-Таму и Дай-
скэ.
Синдзабуро. Я не слыхал про таких... Кто
они?
О-Ц у ю. Все это так грустно... Но раз вы жела-
ете узнать, значит, хотите принять на себя часть
нашей печали.
Синдзабуро. Я готов принять всю вашу
печаль, чтоб вы, О-Цую-сама, стали радостной и
счастливой.
О-Ц у ю. Так слушайте. Тогда мы еще жили в
столице... Отец занимал важный пост. Он был на-
чальником дворцовой стражи. Весь день был во двор-
це сёгуна. И сёгун был милостив к нему. Все зави-
довали судьбе могучего Хэйдзаэмона. И жили
мы — отец, мать и я — в роскоши и почете...
Синдзабуро. Ваша матушка...
О-Ц у ю. Она скончалась... О, Синдзабуро-сама!
Это и явилось началом наших бед.
Синдзабуро. Бед? Какие ж беды обруши-
лись на вас, О-Цую-сама?
О-Ц у ю. Отошла в иной мир матушка... Оста-
лись мы одни с отцом и... Синдзабуро-сама, Синд-
забуро-сама! Мне тяжело, мне больно!
Синдзабуро. Прекрасная, бедная О-Цую-
сама! Как мне помочь вам? Как облегчить ваше юре?
О-Ц у ю. Отец сначала чтил память матери. По-
том, ведь это всегда бывает так... приблизил к себе...
407
У нас была домоправительница... Она сумела рас-
положить к себе отца. Он взял ее в наложницы!
Синдзабуро. И она стала обижать вас?
О-Ц у ю. О, нет! Отец слишком любил меня,
чтоб дать в обиду... Нет, она замыслила недоброе
на него самого.
Синдзабуро. На вашего отца?
О-Ц у ю. На него. Она польстилась на наше бо-
гатство. Впрочем, не одна она. Батюшка был уже в
годах, и у нее вскоре оказался сообщник: молодой
племянник моего отца, Дайскэ, живший у нас же в
доме.
Синдзабуро. Негодяй!
О-Ц у ю. Они и сговорились умертвить отца, что-
бы потом завладеть его имуществом. Он бы насле-
довал по закону, а она вышла бы за него замуж.
Синдзабуро. Гнусные преступники!
О-Ц у ю. Она решила... Я не могу, Синдзабуро-
сама... Я не могу вспоминать обо всем этом спо-
койно... Подумайте... Она решила отравить отца...
(Заливается слезами.)
Синдзабуро (в волнении). О-Цую-сама!
Не плачьте! Я не могу видеть ваших слез... О-Цую-
сама! Что мне сделать, чтоб вам стало легче? 0-
Цую-сама! (Приближается к ней.)
О-Ц у ю (сквозь слезы). Нет, мне не станет лег-
че! Нет. На моей жизни — проклятье! Не касай-
тесь меня: оно перейдет на вас.
Синдзабуро. Пусть, пусть! О-Цую-сама...
Вы не знаете еще... Я не в первый раз вас вижу... то
есть в первый... но знаю уже давно. Вы слышали,
доктор сказал, что встретил меня там внизу, у реки?
Вы думаете, что я там делал? Ловил рыбу? Нет, О-
Цую-сама... Я знаю вас давно. Знаю ваш голос и
вашу игру на кото... Уже с начала весны, когда в
первый раз выехал сюда на лодке, я услышал ваш
голос. Он наполнял собою чащу вишневых деревь-
ев. И мне казалось, что каждая капля, каждый ле-
408
песток дрожит от упоения вашим голосом. О-Цую-
сама!
О-Ц у ю. О, как сладостны ваши речи! Мой слух
впервые слышит такие слова. О, Синдзабуро-сама!
Говорите еще!
Синдзабуро. Я не знал, чей это голос, кто
это поет. Не знал ни вашего имени, ни вашего лица,
ни даже где вы находитесь. Но твердо верил: этот
голос принадлежит прекраснейшей девушке, чис-
тейшей, нежной... и несчастной... Потому что та-
кая печаль была в ваших песнях. Такая невырази-
мая печаль звучала в них, что я готов был на все,
чтобы хоть одна нота счастья проникла в эти звуки.
О-Ц у ю. Она уже проникает! Мое сердце озаре-
но радостью. Освещено ее лучами. Синдзабуро-сама!
Синдзабуро. О-Цую-сама!
Мгновение смотрят друг на друга, потом она, залившись гус-
тым румянцем, приникает к его коленям.
Ты ли пришла?
Иль я у тебя?
То сон ли иль явь?
Все равно: ведь с тобой я!
О-Ц У ю
Сердце в смятенье!
Ты ли то иль призрак?
Не знаю, не ведаю я.
То сон ли иль явь?
Все равно: ведь с тобой я!
(Пауза.)
Постепенно сумрак густеет. Ложатся вечерние тени. Серп луны.
(Приподнимается, оглядываясь по сторонам.) Тем-
неет. Постой! (Освобождается от его объятий.)
Подожди. (Делает шаг в сторону.) Иди за мной!
(Берет его за рукав.)
Синдзабуро следует за ней. Темнеет.
Я зажгу фонарь. (Подходит к фонарю и зажигает
его.)
Шелковый фонарь загорается мягким, но ярким огнем.
Синдзабуро (проникновенно). Свет.
О-Ц у ю. Свет...
Оба приникают друг к другу.
(Слегка отстраняется от Синдзабуро, срывает
ветку красного клена и подает ему.)
Для тебя, о милый,
Рукой моей сломленная ветка
И весною даже
Такой алою стала,
Как осенью бывает!
Синдзабуро (беря ветку).
Чудо иль сон? Не знаю,
Вижу: пламя любви
Алым горит.
И разве не оно эту ветку
Алою сделало весной?
(Пауза.)
О-Ц у ю. Синдзабуро-сама... Ты уйдешь. Но ведь
мы снова встретимся. Я хочу тебе дать на память
одну вещь. Как залог нашего будущего свидания.
Синдзабуро. Как залог нашего будущего
свидания, О-Цую-сама!
О-Ц у ю (открывает ларчик и вынимает от-
туда буддийскую курильницу; снимает крышку и
подает ему). Вот самая дорогая мне вещь! Ею все-
гда пользовалась моя мать. Это ее любимая куриль-
ница для жертвенных благовоний. Видишь, я даю
тебе крышку. У себя оставлю нижнюю часть. И как
две половинки этой курильницы, мы будем вечно
стремиться друг к другу...
Синдзабуро (беря крышку). Сердце мое
благодарит тебя... Но уста не в состоянии передать
410
счастье, которое меня охватило. О-Цую-сама, я все
время, не зная тебя, стремился к тебе.
О-Ц у ю. Будешь стремиться и в грядущем, не
так ли, мой милый!
Слышен шум внутри дома. Потом дикие возгласы, глухие уда-
ры, стоны. В дверях показывается Хэйдзаэмон с всклокоченны-
ми волосами, в разодранной одежде, с блуждающим взором; в
руках у него окровавленный меч. Синдзабуро и О-Цую цепе-
неют от ужаса.
Хэйдзаэмон. Так! Так вам и надо! Злодеи!
Прелюбодеи! Я поклялся найти и нашел! Настиг и
прикончил. Убил как собак! Эту мерзавку, эту под-
лую. И его — змееныша. А! (Вдруг замечает Синд-
забуро и О-Цую.) Как? Вы еще живы? Разве не вас
я проткнул мечом? Не вас поверг там на землю?
Вы еще живы? А, попались!
Бросается на них. Синдзабуро обнимает О-Цую, стараясь за-
щитить ее. Хэйдзаэмон заносит меч. Мгновенно темнеет. Ти-
шина.
Сцена поворачивается.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Обстановка, на которой закончилась первая картина: река, лод-
ка; Юсай с удочкой, слуга Томадзо, Синдзабуро стонет во сне.
Солнце давно зашло. Заброшенный дом на противоположном
берегу весь залит лунным светом. На корме лодки — зажжен-
ный фонарь.
Юсай. Синдзабуро! Синдзабуро! Очнись!
Синдзабуро (просыпаясь). А... я, кажется,
заснул?
Юсай. Да, ты несколько минут дремал. Я раз-
будил тебя, потому что ты уж очень стал метаться.
Синдзабуро. Я видел ужасный сон...
(Вздыхает; вдруг замечает освещенный луной дом
и, пораженный, начинает рассматривать его.)
411
Ю с а й. После болезни это бывает... Снится вся-
кая всячина.
Томадзо. Синдзабуро-сама, ну что? Вам
теперь лучше?
Синдзабуро (с трудом отрывая взгляд от
дома). Да, теперь хорошо.
Томадзо. Ну, слава богу! А то, когда вам
стало дурно, я подумал: неужто болезнь опять вер-
нулась? Что ж, поехали, что ли, обратно?
Синдзабуро (вдруг замечает на дне лодки
крышку курильницы, хватает ее и подносит к фо-
нарю). Что это? Откуда?
Ю с а й. Где? А... Это когда ты заснул, смотрю:
удочка за что-то зацепилась. Я рванул — оказалось,
не рыба, а вот эта штучка.
Томадзо. Юсай-сама говорит, что вещь цен-
ная. Только — одна крышка. На что она?
Синдзабуро (внезапно). Скажите, учи-
тель, здесь не было доктора Ямамото?
Ю с а й (удивленно). Доктора Ямамото? Что
ты! Никого здесь не было, кроме нас.
Томадзо. Это лекарь-то? Откуда же ему тут
взяться?
Синдзабуро. Значит, нет. (Опять погру-
жается в задумчивость.)
Ю с а й. А почему ты о нем спрашиваешь?
Синдзабуро. Ничего... так...
Томадзо. Ну, прилив начался! Вот теперь
покатим! (Требет.)
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Канун праздника Бон8. Улица. В глубине — буддийский храм.
Вокруг —- предпраздничный базар. Повсюду — ларьки с при-
412
надежностями культа мертвых. Люди переходят от одного
ларька к другому. Издали доносится музыка сямисэнов. Иног-
да — взрывы веселья. На холме виднеется дом Синдзабуро, за-
крытый со всех сторон и темный.
Старушка (торгуясь у ларька). Так я тебе и
дала! Назвал цену — сразу выкладывай тебе денеж-
ки? Нет, не на дуру напал!
Первый торговец. Что ты, бабка! У нас
товар самый дешевый! И смотри какой добротный.
Старушка. Добротный! Нечего сказать. До-
мой донести не успею, как развалится.
Первый торговец. Это уж ты не
тревожься. Фонарь — что железный. Послужит на
славу.
Первый прохожий. Не беспокойся, баб-
ка! Не только донесешь, но и по тебе этот фонарь
еще будет зажигаться 9, как на тот свет отправишь-
ся! Ха!
Общий хохот.
С т а р у ш к а. А ты чего встреваешь? Тебе что
тут нужно? Проваливай куда знаешь!
Первый прохожий. Я-то еще погожу, а
вот ты-то, видать, скоро провалишься в тартарары.
Общий хохот.
Старушка. Тебя еще переживу... Уходит.)
Первый торговец. Бабушка, бабушка! А
что же фонарь? Ведь уже сторговались... Бабушка!
Второй прохожий. Ей теперь не до по-
купки! Забрало! Пропал твой барыш!
Первый торговец (сокрушенно). Видно,
даром разорялся! (Кричит.) А вот товар! Все, что
нужно для праздника Бон! Подходи! Покупай! Де-
шевле нет нигде! Подходи!
Второй торговец (кричит). Самые луч-
шие подарки к празднику! Пояса, воротнички! Рас-
шитые, с узорами! С узорами самыми модными!
Хэй, хэй!
413
Первый торговец снедью (проезжая
с тележкой, откуда идет пар}. Хэй, хэй! Суси10!
Суси! Из лучшего риса... С морской травой, с ры-
бой, с чем душа пожелает! Суси!
Второй торговец снедью (въезжает с
другой стороны). Закуски! Крабы! Крабы! С под-
ливкой! Хэй, Хэй!
Первый торговец снедью (второму}.
Проваливай отсюда! Видишь, я еду.
Второй торговец снедью. А я разве
не еду?
Первый торговец снедью. Я первый
приехал.
Второй торговец снедью. Это еще
неизвестно, кто первый приехал.
Останавливаются несколько прохожих.
Первый прохожий. Эй, вы, пожрать чего-
нибудь есть?
Оба торговца снедью (наперебой}. Хэй,
хэй! Пожалуйте! Самое лучшее! самое вкусное!
Прохожие окружают их и закусывают.
Торговец чаем. Самый лучший чай! О-тя 11!
О-тя!
Торговец сластями. Сласти! Сласти!
Торговец сакэ. Сладкое сакэ! Сладкое
сакэ!
Проходит группа монахов.
Голоса в толпе.
— Ну, им теперь лафа.
— Еще бы — их праздник.
— Мертвыми и живут.
— Все кладбища по монастырям устроили!
— Завтра и повалит к ним народ.
— Доход!
— Еще какой!
— Житье неплохое.
414
— Еще бы! Знай себе бубни «Наму Амида
буцу» 12 да обирай честной народ.
Парикмахерша (выбирая товар у
ларьков). Мне бы фонарь, хороший. Где тут хоро-
шие фонари?
С о с е д к а. А, О-Маса-сан! Здравствуйте!
Парикмахерша. О-Канэ-сан! Что это вы
совсем не заходите? Неужели причесываетесь в дру-
гой парикмахерской?
Соседка. Нет, что вы! Так как-то, все недо-
суг! Ну, как живете?
Парикмахерша. Да все так же! Переби-
ваюсь кое-как.
Соседка. Покупаете к празднику?
Парикмахерша. А как же! Ведь сегодня
канун.
Соседка. Да. Великий вечер! Подумать толь-
ко — встречать покойников будем.
Парикмахерша. Всех родных и близких.
Зажжем огоньки и будем ждать.
Соседка. Все на земле будут... Все навестят
свои родные места...
Парикмахерша. И близких своих... Наму
Амида буцу.
С о с е д к а. А завтра на кладбище?
Входит Томадзо.
Смотрите-ка! Никак, Томадзо-сан!
Парикмахерша. Томадзо-сан! Томадзо-
сан!
Томадзо (замечает их). А! О-Маса-сан! И
вы, О-Канэ-сан! Добрый вечер!
СоседкаиПарикмахерша (вместе).
Добрый вечер! (Кланяются.)
Томадзо. Готовитесь к встрече?
Соседка. Да... вот купили кое-что и скорей
домой.
Парикмахерша. Зажигать огоньки...
415
Соседка. Встречать дорогих покойников...
П а р и к м а х е р ш а. Вы домой, Томадзо-
сан?
Томадзо. Домой. Иду из монастыря... наве-
щал могилу старого господина.
Парикмахерша. Хороший господин был.
Соседка. Умер во цвете лет... Жалко ужасно.
Парикмахерша. А как Синдзабуро-сама?
Томадзо. Все еще не совсем здоров.,. Сла-
бость у него. И вообще... настроение плохое. Все
грустит и печалится!
Парикмахерша. Такой хороший молодой
господин — и болен! С чего бы это?
Томадзо. Ума не приложим. Доктор Ямамо-
то уж как старается, а все вылечить не может.
Соседка. Не иначе карма какая-нибудь...
Томадзо. Это уж неизвестно. Я и отцу-
настоятелю говорил... чтоб он помолился. (Спохва-
тившись.) Однако пойду... Поздно.
Соседка (удерживая его). Кстати, Томадзо-
сан... Вы бы тоже зажгли у себя «огонек встречи»!
Томадзо. Учитель Юсай-сан будет против. А
молодой господин не захочет ему противоречить.
С о с е д к а. А вы все-таки скажите Синдзабу-
ро-сама. Ведь он сирота. И отец и мать — оба на
том свете. Как же не зажечь «огонек встречи»?
Томадзо. Я понимаю. Попробую. Как-то
уныло, когда в этот вечер не ждешь дорогих умер-
ших. Без «огонька встречи» грустно. Прощайте, пора.
(Уходит.)
Соседкаи Парикмахерша. Прощай-
те! (Глядят ему вслед, потом смотрят на дом Син-
дзабуро и уходят, оживленно беседуя.)
Понемногу в домах зажигаются огоньки. Народ начинает рас-
ходиться. Со стороны дома Синдзабуро показывается доктор
Ямамото. Навстречу ему компания гуляк с гейшами. Среди
них одна с лицом О-Цую в сопровождении служанки с лицом
О-Ёмэ. Компания идет, весело смеясь.
416
Первый гуляка (поет во все горло).
В целом городе
Лишь один ей незнаком —
Свой законный муж!
Общий смех.
Второй гуляка. Брось! Что орешь на ули-
це? Мало, что ль, набрался?
Первый гуляка. Не мешай!
В целом городе
Лишь один ей незнаком —
Свой законный муж!
Гейша. Перестаньте шуметь, Исихара-сан!
Здесь люди, неудобно.
Первый гуляка. Скромница какая нашлась.
Хочу шуметь и буду. Раз весело. (К гейше с лицом
О-Цую.)Правда ведь, моя красавица?
Гейша с лицом О-Ц у ю (задорно). Нам
какое дело до прочих? Веселимся — значит, что хо-
тим, то и делаем.
Первый гуляка. Молодец! (Хочет обнять
ее, но она со смехом ускользает.)
Окружающие качают головами — одни с негодованием, дру-
гие со смехом.
Торговцы (наперебой). Господин, господин!
Купите!
Гейша с лицом О-Ц у ю. Подарите что-
нибудь, Исихара-сан.
Первый гуляка. Фонарь хотите?
Гейша с лицом О-Ц у ю. Нет, нет! Не надо.
Торговец редкостями. Берите! Красивые
нэцкэ... из слоновой кости. Взгляните, какая резьба!
Гейша с лицом О-Ц у ю (нагибаясь к
ларьку). Чего только тут нет! А это что?
Торговец редкостями. Это от жертвен-
ной курильницы! Посмотрите, какой узор!
417
28—102
Гейша с лицом О-Ц у ю. Но ведь она без
крышки... Половинка...
Торговец редкостями. Что поделаешь!
Зато работа какая! Старинная. Возьмите!
Гейша с лицом О-Ц у ю. Вещица красивая.
(Первому гуляке.) Исихара-сан, подарите ее мне!
Первый гуляка. Зачем тебе всякий хлам?
Торговец редкостями. Какой же это
хлам, господин? Посмотрите, что за работа!
Гейша с лицом О-Ц у ю. Мне нравится.
(Первому гуляке.) Не хотите, не надо.
Первый гуляка. Бери,бери! (Вынимаеткоше-
лек.) Сколько тебе за эту дрянь? (Расплачивается.)
Доктор приближается к ним и хлопает первого гуляку по плечу.
Доктор. Что вы тут покупаете, Исихара-сан?
Первый г у л я к а. А, Ямамото-сан! И вы
здесь?
Доктор. Добрый вечер. Все веселитесь?
Первый гуляка (со смехом). А что ж еще
делать? Жизнь на то и дана. Особенно когда вот
такая прелесть есть! (Показывает на гейш.)
Доктор (улыбаясь). Уж слишком много вы
веселитесь. Без отдыха и сроку. Хоть бы передышку
сделали. Впрочем, это дело не мое. Извините, мне
пора домой. И так засиделся у Синдзабуро.
Второй г у л я к а. Вы от Синдзабуро?
Доктор. Да.
Второй гуляка. Ну и как он?
Доктор. Все по-прежнему.
Второй гуляка. Что у него за болезнь,
доктор?
Доктор. Тут, видите ли, дело теперь не столько
в теле, сколько в духе.
Второй гуляка. А что такое?
Доктор. Уж очень он печален.
Первый гуляка. Эх, Ямамото-сан! Не
знаете вы лекарства от плохого настроения.
418
Доктор (улыбаясь). Может быть, вы врач
лучше меня... Научите.
Первый гуляка. Вот вам лекарство.
(Выталкивает вперед гейшу с лицом О-Цую.) Что,
хороша?
Гейша с лицом О-Ц у ю. Ямамото-сан, не
слушайте его! Он говорит сам не знает что.
Первый гуляка. «Сам не знает что»! Она
уж вылечит всякого...
Д о к т о р. Я и не знал, что вы такая волшебница.
Гейша с лицом О-Ц у ю (кокетливо).
Потому что не желаете нас знать... Милости просим,
загляните как-нибудь! Постараемся вам угодить.
Первый гуляка. Напрасно упрашиваешь...
Доктор — железо и камень. А вот для его пациента
ты была бы превосходнейшим порошком от плохого
настроения... или микстурой от меланхолии. Ха-ха-ха.
Гейша с лицом О-Ц у ю. Господин Синдза-
буро, говорят, такой серьезный и строгий. К нему и
подступиться, вероятно, нельзя.
Первый гуляка. Ну, ты сумеешь.
Доктор. Синдзабуро не соблазнишь вашим
весельем.
Гейша с лицом О-Ц у ю. Жалко, что нельзя
хоть разок повидать господина Синдзабуро.
Первый гуляка. А что? Попробовала бы
свои чары?
Гейша с лицом О-Ц у ю. Это уж мое дело.
Я бы знала, как его развеселить!
Доктор. Боюсь, что напрасно. Право, он как
будто какой-то отшельник.
Гейша с лицом О-Ц у ю. Ой, как интересно!
И красивый?
Доктор (смеясь). Очень.
Гейша с лицом О-Ц у ю. Ямамото-сан!
Приведите его к нам — хоть раз!
Доктор. Он не пойдет.
Гейша с лицом О-Ц у ю. Ах!
28*
419
Первый г у л я к а. Не унывай! Не он к
тебе — так ты к нему! {Хохочет.) Выбери вечерок
потеплее, и когда Ямамото-сан покинет своего па-
циента, ты и нагрянь в гости!
Все смеются.
Гейша с лицом О-Ц у ю. Что ж? Думаете,
у нас не хватит смелости?
Первый гуляка. Зачем тут смелость? Там
никого нет, кроме Синдзабуро да его слуги Томад-
зо. Не прибьют же они вас... В худшем случае с
носом останетесь.
Гейша с лицом О-Ёмэ. А вот и пойдем!
{Гейше с лицом О-Цую.) Не правда ли? {Первому
гуляке.) Вы, кажется, забыли, что оставаться с но-
сом — это по вашей части.
Сцена все более и более пустеет, большинство торговцев уже
свернули свои лотки и разошлись. Число огоньков в домах уве-
личивается.
Доктор. Однако вы меня заговорили. Пора.
Прощайте. {Уходит.)
Все кланяются доктору.
Первый гуляка. Ао моем лекарстве все-
таки подумайте! Жаль ведь беднягу.
Гейша с лицом О-Ц у ю. Это уж предос-
тавьте нам... Мы возьмем на себя Синдзабуро-сама.
Первый гуляка. Ты что, уже готова идти
к нему?
Гейша с лицом О-Ц у ю. А почему бы и
нет? (Оборачивается к дому Синдзабуро и внима-
тельно на него смотрит.)
Сцена совершенно пустеет.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Комната Синдзабуро. В глубине — галерея, за ней — сад; за
садом налево — бамбуковая изгородь, в ней — калитка. В комна-
420
те справа — закрытые перегородки, слева — токонома 13,
рядом — изящный лакированный столик. Перед ним на
подушках сидят Синдзабуро и Юсай. Поздняя ночь.
Горит светильник.
Юсай (одушевленно). Да, сын мой! Это вели-
чайшая истина. Это раскрытие всей сущности мира.
Это объяснение самой природы вселенского Дао. И
это мог сделать только Совершенный. Мудрый точ-
но следует его указаниям.
Синдзабуро. Но, учитель, ведь если бы не
было великого Чжоу-цзы, то из одних этих слов мы
не могли бы так точно уяснить себе природу миро-
вого процесса.
Юсай. Нет, неверно! Чжоу-цзы велик, нет спо-
ра. Он все раскрыл, все разъяснил, связал все воеди-
но. Это — так. Но это — уже частности... Для жи-
вого единого постижения достаточно немногое. Разве
Совершенный не сказал: «Единым пронизано все!»
Нужно знать — единое! И это единое — в Великом
Пределе.
Синдзабуро. Однако ведь Чжоу-цзы счита-
ет нужным объяснить и этот Великий Предел!
Юсай. Объяснить? Словами? Разве ты не зна-
ешь, что достаточно одного Плана, одного взгляда
на него, чтоб понять Великий Предел, Указывая
на висящий на стене над столиком. План Великого
Предела.) Чжоу-цзы только по необходимости при-
соединил к нему слова, ибо не все умеют видеть.
Большинству нужны слова. О, Синдзабуро! Эти
иероглифы необходимо вырезать на величайшей
горе... Они покрывают собой всю вселенную, всю
жизнь, всю смерть... весь круговорот бытия. (Дек-
ламирует нараспев.)
Беспредельное — и в то же время Великий
Предел.
Великий Предел в Движенье — и рождается Ян.
Движенье в апогее своем — и вот Покой.
421
В Покое Великого Предела — рождается Инь.
Покой в апогее своем — и снова Движенье.
Вот Движенье — вот снова Покой.
Взаимно они корни свои образуют.
(Пауза.)
Синдзабуро. Я никак не могу понять,
учитель, что Движенье, как только достигает своего
зенита, непременно переходит в Покой. А из По-
коя снова рождается Движенье... По-моему, По-
кой — это смерть. А из смерти не может родиться
жизнь.
Юсай. Неразумный! Ты забыл, что говорит тот
же Чжоу-цзы? Разве он не раскрыл всю относи-
тельность Движенья и Покоя? Всю извечность их?
И всю их двойственную — ты слышишь — двой-
ственную силу? И то и другое восходит к единому
первоисточнику — Великому Пределу, рекламиру-
ет.}
Движенье — Покой, — это Ян или Инь.
Ян или Инь — один лишь Предел.
Предел же в основе своей беспределен!
Синдзабуро. «Беспределен»... Да... Но эта
беспредельность страшна... Она безлика. Я вижу в
этом рисунке лишь круг... с вращающимися в нем
черными и белыми полосами... Ян и Инь... Движе-
нье — Покой... Все исчезает в их круговороте... Он
все поглощает... И где же среди всего этого я сам,
со своею жизнью?
Юсай. Как — где? Или тебе недостаточно слов
великого мудреца?
Вот — человек!
Он образует — совершеннейшее из всех стихий!
Он одухотворен превыше всех и всего.
Форма уже рождена.
Дух — испускает познание.
Пять чувств — волнуют и действуют.
422
Доброе и злое — разграничиваются друг от друга.
Все явления — возникают.
Синдзабуро. Но это говорится о человеке
как таковом. А мне хочется знать, где в этом беско-
нечном круговороте (показывает на План) умеща-
юсь я сам — вот этот, данный человек. И где все те,
кто мне дороги... Ты скажешь — в человеке вообще.
Но мне дорога их индивидуальная форма. А вечность
не оставляет ей места в своем круговращении.
Ю с а й. Ты не хочешь понять Великих Пере-
мен. Впрочем, это настолько велико, настолько гран-
диозно, что сам Совершенный сказал однажды, что
он хотел бы еще и еще изучать «Книгу Перемен» 14.
Ян — переходит в другие формы.
Инь — сочетает и приемлет.
И рождаются вода, огонь, дерево, металл, земля...
Пять стихий — расстилаются повсюду.
Четыре сезона природы — идут друг за другом...
Помнишь, что говорится дальше?
Снова — вспять к началу,
Снова — назад к концу,
Это значит: знать, что такое смерть и жизнь.
(В упоении.) О, велики вы, Перемены.
(Пауза.)
Юсай созерцает План Великого Предела. Синдзабуро задумчи-
во смотрит перед собой в ночную темноту. Слышны шаги.
Синдзабуро вздрагивает и с каким-то страхом глядит на пере-
городки. Они раздвигаются, и появляется Томадзо.
Томадзо (кланяясь). Господин, приветствую
вас!
Синдзабуро. А, Томадзо! Уже вернулся?
Томадзо. Привет вам, достопочтенный учи-
тель!
Юсай. Добрый вечер, Томадзо. Где ты был?
423
Томадзо. На могиле покойного господина.
Ведь завтра-то какой день, вспомните. Завтра Бон,
а сегодня его канун. Побывал на кладбище. Все как
следует. Право, как время летит. Кажется, будто ка-
ких-нибудь два-три года минуло с тех пор, как ста-
рый господин скончался, а уже седьмой пошел...
Юсай. Да, давно нет на этом свете моего доб-
рого старого друга. Но вот его сын. Ему замена в
потоке бытия...
Томадзо. Что и говорить! Только и осталось
радости, что в молодом господине...
Синдзабуро. Движенье — в апогее сво-
ем — и вот Покой!
Томадзо. Ив монастыре все вспоминали
старого господина. Не только его друг настоятель,
но и монахи. Они сегодня и завтра будут совершать
по нему поминальные обряды.
Синдзабуро. Добрые люди... Надо сходить
на могилу отца.
Томадзо. Сходите, сходите, молодой гос-
подин! И настоятель будет рад вам. Он расспра-
шивал и про ваше здоровье и про то, как вы
живете.
Юсай. Не люблю я, Синдзабуро, когда ты бе-
седуешь долго с настоятелем. Он превосходный че-
ловек, но его учение — не для истинных мудрецов.
Для нас существует учение Совершенного — пре-
выше его ничто не может быть.
Томадзо. Нет, нет, учитель! Пусть молодой
господин сходит туда. Это его и развлечет. А то все
сидит у себя в комнате. Настоятель покажет вам
кое-что интересное.
Синдзабуро. Что такое?
Т о м а д з о. О, это прямо замечательно. У меня
есть старый приятель — дедушка Тэпудзо. Он ме-
тет у них кладбище. Так вот он и рассказал мне
про одно из ихних семи чудес.
Синдзабуро. Я ничего об этом не слышал.
424
Томадзо. Ну конечно! Они не очень об этом
распространяются. Видите ли... дело в том, что в
монастыре есть одно место на кладбище... Оно ого-
рожено со всех сторон высокою оградой. Дверь ог-
рады всегда крепко заперта, а ключ хранится у на-
стоятеля.
Синдзабуро. Почему? Там есть что-то
такое, чего нельзя всем видеть?
Томадзо. Нет, не в том дело. Там всего-
навсего три могилы. Говорят, какого-то старого знат-
ного самурая, его молодой дочери и ее служанки.
Умерли они очень-очень давно, и ни один человек к
ним не ходит. Все бы это еще ничего, но над моги-
лой дочери висит шелковый фонарь — никто не по-
мнит, с каких пор. С незапамятных времен! И что
бы вы думали? Висит как новенький! Ни ветер, ни
снег, ни дождь — ничто его не берет. Блестит, как
будто его только купили.
Юсай. Опять эти монастырские чудеса! Синд-
забуро, охота тебе слушать...
Синдзабуро. Нет, учитель, это имеет
смысл и для нас. Ведь этот фонарь, — если он дей-
ствительно невредимый висит в течение стольких
лет,— этот фонарь говорит о неизменном бытии и
отдельной вещи... о том, что не все поглощается
беспощадным круговоротом мировых сил.
Томадзо. Это еще что! Народ прослышал
про это чудо... ну и повалил на кладбище. И вдруг —
как только кто подойдет к могилам, сейчас же па-
дает без чувств. Какая-то сила встает вокруг них...
Не иначе как духи... или демоны.
Юсай. Духи! Синдзабуро, ты же знаешь, что
говорит наш учитель Чжоу-цзы. «Духи и демо-
ны — двойственно-чудесное проявление Великого
Предела».
Синдзабуро. Но ведь это жившие когда-то
люди, и, может быть, они сохранили бытие и после
смерти...
425
29—402
Юсай. Опять у тебя странные идеи. Что такое
дух? Дух — это, как говорит Чжоу-цзы, растяже-
ние мировой энергии, а демоны — это сжатие ее.
Растяжение и сжатие — два состояния мировой
энергии. Вот что такое духи и демоны.
Томадзо. Как это вы чудно говорите, учитель!
Просто это души умерших самурая или его дочери.
Они остались неудовлетворенными в своей земной
жизни и перенесли эту неудовлетворенность в иной
мир. Вот и тоскуют... Вот и стремятся к этой жизни...
Синдзабуро. Тоскуют... Да... Тоска может
пережить не одну жизнь...
Томадзо. Значит, сильно тоскуют, что так
действуют на всех, кто ни придет... Я вам не доска-
зал еще, молодой господин. Когда эти случаи учас-
тились, в монастыре распорядились огородить мо-
гилы и не пускать туда никого без благословения
настоятеля — он прочтет молитву, и человек может
безопасно туда войти и выйти. Дед Тэпудзо подме-
тает там всегда только с благословением. Вот как!
(Пауза.)
Юсай недовольно хмурится. Синдзабуро сидит неподвижно.
Слышны мерные удары монастырского колокола.
Юсай. Уже полночь. Синдзабуро, ты все еще
не вполне здоров. Тебе нужен покой.
Томадзо. Да, да, господин. А то, не дай бог,
опять будет вам плохо... Ложитесь, ложитесь!
Синдзабуро. Спасибо за заботу. Я и
впрямь немного устал. Что-то тяжело на душе. По-
жалуй, следует лечь.
Юсай. Конечно! Томадзо, постели.
Томадзо. Сейчас. (Поднимается.)
Ю с а й. И мне пора. Спокойной ночи! Будь
тверд духом — это главное. Дух управляет телом.
Завтра утром я приду к тебе. Спокойной ночи!
Синдзабуро. Спокойной ночи, дорогой
учитель! Спасибо вам за доброту и ласку. Вы для
426
меня — второй отец. Всеми моими знаниями я обя-
зан вам. Почивайте мирно.
Ю с а й. До завтра, Синдзабуро.
Синдзабуро. До завтра, дорогой учитель.
Томадзо. Спокойной ночи, достопочтенный
Юсай-сама! Позвольте проводить вас.
Выходят. Синдзабуро один; потом слышно, как Томадзо что-то
делает в соседней комнате.
Синдзабуро (оборачиваясь на шум).
Томадзо!
Томадзо (показываясь у перегородок). Что
угодно?
Синдзабуро. Что ты делаешь?
Томадзо. Готовлю постель.
Синдзабуро. Нет, подожди. Лучше посте-
ли мне здесь. Там душно.
Томадзо. Слушаюсь. (Скрывается.)
Синдзабуро проходит на галерею и смотрит в ночной мрак.
Возвращается с постельными принадлежностями.
Готово! Пожалуйте... я помогу вам раздеться.
Синдзабуро. Нет, спасибо! Я сам. Иди,
иди... Ложись спать. Уже поздно.
Томадзо. Тогда доброй ночи, господин. По-
чивайте спокойно.
Синдзабуро. Спокойной ночи. Постой,
Томадзо! Ты говорил, что настоятель расспрашивал
про меня?
Томадзо. Все время.
Синдзабуро. А он ничего не велел мне
передать?
Томадзо. Ах, совсем запамятовал... Вот голо-
ва! Конечно! Письмо... Он просил передать вам пись-
мо. (Ищет за пазухой.) Вот. Велел сейчас же от-
дать, как вернусь... Я и забыл! Простите!
Синдзабуро (берет письмо). Ничего, ниче-
го. Теперь ступай. Больше мне ничего не нужно. .
427
20*
Томадзо. Спокойной ночи. (Уходит.)
Синдзабуро (некоторое время сидит
неподвижно, потом подходит к светильнику и чи-
тает письмо). «Сын мой! Приветствую тебя от всей
души. Слышал, что твое нездоровье все еще не со-
всем прошло. И знаю, что болен ты не столько те-
лом, сколько духом. Знаю и стараюсь помочь тебе.
Медитации открыли мне, что над тобой сгущаются
какие-то тучи. И что идут эти тучи из иного мира.
Предупреждаю тебя: остерегайся иного мира! Осо-
бенно сегодня в ночь... когда он всем нам становит-
ся так близок!»
Странное письмо! Странные слова... Настоятель
мудр, ему ведомы многие тайны вселенной. И гово-
рить зря он не станет. «Остерегайся иного мира!»
Почему? Что этому миру до меня? И почему «ос-
терегайся» ? Кого? Отошедших друзей? Но их друж-
ба, думаю, останется с нами всегда. Врагов? Но что
и кому я сделал плохого? Разве раньше — в пре-
жней жизни? Но я рад в таком случае искупить
содеянное зло. Ведь иначе его никак не разрешишь.
Закон причин и следствий неумолим... «Особенно
сегодня в ночь, когда он всем нам становится так
близок...» Да, сегодня ведь особенная ночь. Раз в
году бывает... близок тот мир. Но почему же мне
совсем не страшно? Тот мир меня не пугает... На-
оборот, как будто в нем остались какие-то мои ра-
дости... Ведь в этом мире их нет. (Гасит светиль-
ник.)
Тихо. Громко стрекочут цикады. Лунный свет.
(Подходит к галерее.) Странно. Когда я слушаю
пение цикад, мне кажется, что это голоса из иного
мира... Почему иного? Может быть, иной мир вов-
се не тот, а этот... Учитель говорит о круговороте...
А мне чаще вспоминается другое... Слова тоже ве-
ликого мудреца Китая... который учил «привольно
и свободно носиться по стихиям вселенной»15!
428
«Однажды случилось: сидел Чжуан и писал... и
вдруг задремал. Видит сон: уже больше не Чжуан
он, а бабочка — летает... порхает с цветка на цве-
ток. И так хорошо купаться в воздушных волнах, в
солнечном сиянье. Опустилась бабочка на цветок.
Устала... задремала. И видит: нет больше бабочки —
сидит Чжуан и пишет. И не ведал Чжуан: он ли
заснул и сон видел, что бабочкой стал, или бабочка
смежила вежды и видит в сновиденье, что она —
мудрец Чжуан? Где сон, где явь?»
Да. Где сон, где явь? Где я живу на самом деле?
В том сне своем или здесь? Кто видит сновиденье?
Я — теперь или я — тогда? Сегодня ночью нам бли-
зок тот мир... Может быть, это мир наших снови-
дений! Повсюду сверкают «огни встречи»! А у меня
темно. Пусть же и здесь горит «огонек встречи».
{Устает, зажигает, потом садится у края галереи,
вынимает из-за пазухи крышку от курильницы и
погружается в ее созерцание.)
Тишина. Стрекотанье цикад постепенно смолкает. Неожиданно
луна заволакивается облаками. Темнеет. В отдалении начинает
блистать светлая точка. Она становится все ближе и оказывается
шелковым фонарем в виде пиона. При свете его видны фигуры
двух девушек, осторожно приближающихся к изгороди.
Первая девушка. Госпожа... Кажется,
здесь. Видите? Вот этот дом.
Вторая девушка. Здесь? Уже? {Усматри-
вается.} Да, как будто этот.
Первая девушка. Тише, госпожа! Ведь
молодой господин уже, наверно, спит.
Вторая девушка. Смотри, у него горит
«огонек встречи».
Первая девушка. Значит, и он ждет.
Идемте, госпожа! Я пройду вперед.
Вторая девушка. Я за тобой.
Подходят к калитке.
Первая девушка. Вот и калитка. Сейчас
попробую — закрыта или нет.
429
Вторая девушка. Закрыта?
Первая девушка. Как будто бы за-
крыта.
Вторая девушка. Пусти! Дай я попро-
бую.
Слышно движение, потом скрип калитки.
Открыла! Да... Если сильно захотеть — откроется и
запертая дверь.
Обе девушки проходят в сад. В этот момент облака рас-
сеиваются и лунный свет озаряет их фигуры.
Вторая девушка {тихим голосом).
Си н д забуро-сама!
Молчание.
С и нд забуро-сама!
Молчание.
Синдзабуро-сама!
Голос Синдзабуро {из темноты). О-
Цую-сама!
Вторая девушка {тихо). Синдзабуро-
сама, вы слышите меня?
Голос Синдзабуро. Слышу, О-Цую-сама.
Вторая девушка {первой). Слышишь, он
назвал меня по имени.
Первая девушка. Он услышал вас,
госпожа.
Вторая девушка. Синдзабуро-сама! Вы не
ждали меня?
Голос Синдзабуро. Ждал, О-Цую-сама.
Первая девушка {хватая вторую за
руку). Госпожа, он ждет вас!
Вторая девушка. Ждете меня? Всем
сердцем?
Голос Синдзабуро. Жду всем сердцем.
Тучи окончательно рассеиваются, и галерея освещается. Синд-
забуро стоит на самом ее краю, весь обращенный в сторону
пришедших. Девушки, видя его, делают движение.
430
О-Ц у ю
Скалистых нет
Меж нами гор
Нагроможденных.
А катятся лишь дни
Без встречи, но в любви.
Синдзабуро
Ужаснее, чем горы,
Преграды между нами,
Преграды не от нас.
Ночей прошло так много
В разлуке, но в любви.
(Пауза.)
О-Ц у ю. Синдзабуро, милый... Цую — здесь.
Синдзабуро. Да, видит сердце, это ты. Вот
и О-Ёмэ...
О-Ц у ю. Она... О-Ёмэ. Верная моя служанка.
Дозволь войти к тебе.
Синдзабуро. Ты спрашиваешь дозволенья!
Ведь я же ждал тебя... все время ждал.
О-Ц у ю. Войдем, О-Ёмэ. Слышишь, войдем.
О-Ё м э. Господин так добр. Входите, госпожа.
О-Цую, за нею О-Ёмэ поднимаются на галерею. О-Цую ставит
фонарь на перила.
Синдзабуро
(простирая к О-Цую руки)
Глаза мои видят,
Но руки коснуться
Не могут тебя.
Ты — будто лавр,
Что растет на луне.
О-Ц у ю
Так близок ко мне ты
И все ж для меня
Так далек!
431
Что облачко в небе —
Рукой не достать!
Синдзабуро. О-Цую-сама, неужели это
вы? Сердце говорит: да, это она, но я никак не
могу поверить... исполнению несбыточной мечты...
Ведь с того самого дня мы разлучились с тобой и
больше не встречались...
О-Ц у ю. С того самого дня, Синдзабуро-сама.
Да... с того самого дня... О, сколько дней прошло.
Синдзабуро. Помнишь, О-Цую-сама...
Этот ужасный день... Я до сих пор не могу вспом-
нить его без трепета.
О-Ц у ю. Не вспоминай, милый! Ведь это все
позади! Теперь пред нами жизнь иная.
Синдзабуро. Жизнь иная? Да... но все-таки...
О-Ц у ю. Что, милый? Ты весь дрожишь. Успо-
койся. Ведь я с тобой. Твоя О-Цую. Я так давно
сюда стремилась. К тебе. Но всё препятствия мне
на пути стояли.
Синдзабуро. Не я виновен в них. Мое
сердце давно уже тебе дорогу открыло.
О-Ц у ю. А сегодня огонек зажжен — «огонек
встречи». И вот я у тебя.
Синдзабуро (привлекая ее к себе). Милая...
О-Ц у ю. Синдзабуро.
(Пауза.)
Синдзабуро
Если б летняя ночь
Стала долгой такой,
Как осень велит!
Хотел бы, чтобы длилась она
Как тысяча долгих ночей.
О-Ц у ю
Если б летняя ночь
Стала долгой такой,
432
Как осень велит!
Пусть тысяча их пройдет,
Но мигом покажутся мне.
(Пауза.)
О-Ёмэ, порадуйся со мною. Синдзабуро-сама — мой!
Он любит меня.
О-Ё м э. Вижу, госпожа! И не знаю, как выра-
зить свою радость. Конец вашим страданиям.
О-Ц у ю. Да, Синдзабуро теперь не оставит меня.
Синдзабуро. О-Цую-сама. Ведь я всегда
ждал тебя. И сердце мое всегда будет открыто тебе.
О-Ц у ю. Слышишь, О-Ёмэ?
О-Ё м э. Слышу, госпожа, но... простите меня:
ведь все может быть на этом свете... Надо, чтобы
господин пообещал всегда пускать вас к себе...
Синдзабуро. Конечно! Разве я препят-
ствую? (Молчание.) О-Цую, ты помнишь, в тот
ужасный и прекрасный день ты дала на память мне...
Помнишь?
О-Ц у ю. Тебе на память?..
Синдзабуро. Да! Вот это! (Вынимает
крышку от курильницы.) Это вещь твоей матери.
Я не расстаюсь с ней ни на миг. Но это только —
половина. И ей тоскливо одной...
О-Ц у ю (пошарив у себя за пазухой). А вот
вторая половинка. Видишь, милый?
Синдзабуро. Она с тобой?
О-Ц у ю. Всегда.
Синдзабуро. Милая! (Привлекает ее к
себе. Пауза.) Я буду вечно любить тебя и встречать
тебя с любовью.
О-Ц у ю (радостно). Ты слышала, О-Ёмэ?
О-Ё м э. Все же этого мало. Простите, госпожа...
Но нужно другое. Нужно, чтобы господин поклял-
ся... своею жизнью.
Синдзабуро вопросительно смотрит на О-Цую. Она опускает
голову.
433
Синдзабуро. Ты хочешь этого, О-Цую-
сама?
О-Цую молчит.
О-Ё м э. Госпожа... Что же вы молчите?
О-Ц у ю. Да, хочу... и прошу тебя, милый.
Синдзабуро. Я готов. (Поднимая руку к
фонарю.) Даю клятву на этом огоньке, что буду вечно
любить О-Цую-сама и встречать ее с любовью...
О-Ё м э (подсказывая). Когда бы она ни при-
шла...
Синдзабуро. Когда бы она ни пришла...
О-Ё м э (подсказывая). И как бы ни мешали
этому другие...
Синдзабуро. И как бы ни мешали этому
другие...
О-Ё м э. Вот и хорошо! Теперь вы, госпожа!
О-Ц у ю (протягивая руку к фонарю). На этом
огоньке даю я клятву, что буду всегда любить Синд-
забуро-сама и никогда не оставлять его.
О-Ё м э. Союз заключен и скреплен клятвой! Гос-
пожа, какое счастье!
О-Ц у ю (приникая к Синдзабуро). Милый!
С и н д з а б у р о. О-Цую-сама...
Они замирают друг у друга в объятиях. О-Ёмэ выпрямляется
во весь рост и высоко поднимает сверкающий шелковый фо-
нарь. Набегают тучи, и все погружается в темноту.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Небольшая умщг Обитатели окрестных мест отдыхают возле
своих домиков после дневных трудов, наслаждаясь вечерней
прохладой. Тут же жилище Юсая; в нем горит свет. В глубине
возвышается доч Синдзабуро с бохьшим овальным окном на
переднем плане — оно освещено. Справа — сад.
Первый сосед. У молодого господина свет!
Еще не спит.
Второй сосед. У него, кажется, гости. Да-
веча я шел мимо, слышу — голоса.
Парикмахерша. Это — Ямамото-сан. Я
видела, как он входил к нему.
Первый сосед. А, этот лекарь! Что же он —
лечит, лечит и никак не вылечит.
Парикмахерша. Он всегда так: только
языком молоть да деньги брать.
Старушка. Ну уж это вы напрасно. Ямамо-
то-сан прекрасно лечит.
Парикмахерша. Лечит да и залечит.
Второй сосед. Именно. Видно, черт, что зап-
равляет могилами, дал ему хорошую взятку!
Общий смех. Пауза. Слышен шум шагов и голоса. На сцену
выходит группа молодых людей.
Первый молодой человек. Нет, нет!
Это его лучшая роль!
Д е в у ш к а. А страшно как!
Второй молодой человек. Ну, тоже
мне — страшно!
Третий молодой человек. Конечно,
страшно. Прямо жуть временами берет.
Д е в у ш к а. В особенности когда появляется
это привидение — все в белом... Ох!
Первый сосед. В театре были?
Третий молодой человек. В театре.
Первый сосед. А что играли?
Третий молодой человек. «Духи горы
Асама» — знаете?
Первый сосед. Знаю, знаю... Занятная
пьеса. Я тоже ее видел.
Парикмахерша. Да в чем там дело?
Девушка. Понимаете, там есть молодой са-
мурай...
Парикмахерша. Ну и что же?
435
Д е в у ш к а. И вот влюбилась в него одна де-
вушка, да не обыкновенная, а привидение. И так
она его любила, так к нему стремилась, что все пре-
грады смела. Как ни охраняли его, все равно она к
нему проникла.
Второйсосед. Вашу сестру разве удержишь?
Сквозь огонь и то пройдете...
Девушка. Ходит она к нему, ходит, а он все
худеет.
Парикмахерша. Ясно — кровь высасывает.
Рассказчицу понемногу обступают заинтересованные слушатели.
Девушка. Стали его всячески спасать. А он и
скажи: по мне лучше смерть — только с ней, чем
жизнь без нее.
Парикмахерша. Ах, ах, ах. Вот любовь-то!
Второй сосед. Да, от вас не убежишь... Цеп-
кий народ, что и говорить.
Парикмахерша. Ну и чем же кончилось?
Девушка. Ясно чем — умер.
Парикмахерша. Ах, бедный!
Первый сосед. Ерунда! Охота смотреть!
Третий молодой человек. Почему
ерунда? Все бывает на свете!
Молодой сосед. Так она его и уморила?
Девушка. Так и уморила. Зато любила!
Компания понемногу расходится. Часть жителей, войдя в свои дома,
рассаживаются на наружных галереях, продолжая разговор.
Парикмахерша. Какие тут слухи... Люди
сами видели.
Первый сосед. Ну уж и видели! Одни
разговоры.
Старушка. Я сама — собственными глазами...
Первый сосед. Где?
Старушка {показывая на дом Синдзабуро).
А вот там.
Парикмахерша. У молодого господина?
Старушка кивает головой.
436
Первый сосед. Не знаю, право, верить или
нет, только последнее время творится с ним что-то
неладное.
Молодой сосед. А что? Что такое?
Парикмахерша. А вот то, что в театре...
Слышали, сейчас рассказывали?
Молодой сосед. Неужели привидение?
Парикмахерша кивает головой.
Женщина?
Парикмахерша. Красавица!
Старушка. Ну, я пойду. (Уходит в дом.)
Третий сосед. Мне тоже пора.
Многие из сидевших на галерее скрываются в домах.
Молодой сосед. А что же Синдзабуро?
Парикмахерша. Пускает.
Молодой сосед. Пускает?
Парикмахерша. Каждую ночь. Пробьет
полночь — и она тут как тут. Я сама видела — за-
сиделась раз поздно. Смотрю: она! С шелковым фо-
нарем в руке. А за ней другая — попроще, вроде
как служанка.
Молодой сосед. Ну?
Парикмахерша. Дошли до калитки — и
вмиг пропали.
Все расходятся. На сцене остается один молодой сосед. Он в
волнении смотрит в сторону дома Синдзабуро. Окно в этом
доме темнеет. Потом появляются доктор Ямамото и
монах.
Доктор (подходит к освещенному домику
Юсая, тихо). Юсай-сан! Юсай-сан!
Голос Юсая. Кто там?
Доктор. Выйдите на минуту.
Юсай (показывается на пороге). Ямамото-
сан! Вы от Синдзабуро? (Замечая монаха.) к это,
кажется, Реган?
Р ё г а н. Добрый вечер, достопочтенный Юсай!
437
Юсай. Вы тоже были у Синдзабуро?
Р ё г а н. Да. Настоятель поручил мне узнать, как
чувствует себя молодой человек.
Юсай. А! (Доктору.) Ну что, как вы нашли
Синдзабуро?
Доктор. Плохо, Юсай-сан, плохо. И нельзя
сказать, чтобы у него настроение было подавлен-
ное... Нет, наоборот. В последнее время у него даже
веселый вид. И вообще он бодрей и оживленней,
чем раньше. Только не могу понять, почему он так
худеет... С каждым днем все хуже и хуже... Глаза
блестят, а сам едва на ногах держится... Вот и Рёган
говорит то же самое.
Юсай (внимательно смотрит на монаха). И
вы так же считаете?
Рёган. Да.
Доктор. Разве вы сами, Юсай-сан, не видите
этого?
Юсай (угрюмо), Я немного умею читать по
лицам. В каноне Совершенного есть места, которые
допускают эту науку. На лицах бывает всегда печать...
того, что происходит с человеком и что ожидает его...
Д о к т о р. И что же вы прочли на лице Синдза-
буро?
Юсай молча отворачивается. Пауза. Из-за дома появляется
Томадзо, медленно идущий вдоль изгороди. Все замечают
его. Томадзо приближается.
Томадзо. Юсай-сан! Вы еще не спите? И вы
здесь, Ямамото-сан и почтенный Рёган! Я думал, вы
уже давно у себя!
Доктор. Нет, мы тут разговаривали о твоем
господине.
Томадзо. Ох, мой молодой господин! Что я
отвечу его покойному батюшке, когда пойду на тот свет?
Доктор. Так ты ни при чем тут, Томадзо. Ты
ходишь за ним как нянька. Не в этом дело. А в чем
именно — мы не знаем.
438
Юсай. Скажи, Томадзо, ты не заметил чего-
нибудь особенного за твоим господином? Когда мы
все уходим и он остается один?
Томадзо. Как вам сказать, Юсай-сан... Я и
сам не знаю...
Ю с а й. То есть как — не знаешь? Значит, все-
таки что-то есть? И ты молчал?
Томадзо. Видите ли, Юсай-сан, я стеснялся...
Вы такой почтенный старый человек... у меня язык
не поворачивался...
Юсай. Что же, что такое?
Томадзо (собравшись с духом). У него
бывает женщина! Собственно — даже две...
Юсай и Доктор (вместе). Женщина?
Две?
Томадзо. Да... одна бывает с ним в опочи-
вальне, другая — вроде как стоит на страже — в
галерее.
Юсай. Ты выдумываешь, Томадзо!
Доктор. Что ты говоришь!
Реган угрюмо молчит.
Томадзо. Яи сам себе не поверил, когда в
первый раз их увидел. Было это вскоре после праз-
дника мертвых. Слышу как-то голоса. Думаю — с
кем это мой господин разговаривает? Прислушал-
ся — женский голос! Неужто, думаю, — он такой
скромник. Не стерпел, подошел и в щелку подгля-
дел: вижу, горит шелковый фонарь и стоит женщи-
на — ну и красавица, я вам скажу!
Доктор. Ты ничего не сказал господину?
Т о м а д з о. Да я, по правде говоря, подумал:
что ж — дело молодое! Пусть немного позабавится.
Даже обрадовался: значит, хворь его проходит. К
тому же вижу — господин стал ходить веселый.
Доктор. Вы слышали, Юсай-сан?
Юсай (Томадзо). И ты посмел от меня это
скрыть!
439
Томадзо. Простите, Юсай-сан! Сначала ду-
мал — пусть господин развлечется. А потом... по-
том... когда я увидел, что дело худо... Когда оказа-
лось, что эта женщина... не женщина...
Юсай. Как — не женщина?
Томадзо. Вы ведь знаете, о чем все кругом
болтают.
Доктор. Призрак?
Томадзо кивает. Пауза.
Юсай {строго и спокойно}. Томадзо, я тебе
запрещаю, ты слышишь, запрещаю — именем тво-
его покойного господина! — повторять эту нелепую
молву. Понял?
Томадзо опускает голову.
Можно ли говорить что-нибудь более несуразное,
глупец!
Рёган делает движение, потом молча перебирает четки.
Доктор. Подождите, Юсай-сан! Вполне по-
нятно, что Томадзо стал верить этому. Ведь кого ни
спросите здесь по соседству, все скажут, что к Син-
дзабуро ходит призрак в образе прекрасной девуш-
ки с шелковым фонарем в руках. Признаться, бо-
лезнь Синдзабуро настолько необычна, что я и сам
готов временами допустить это!
Юсай. Как, и вы? Замолчите, Ямамото-сан! О,
как велик Совершенный, который никогда не упо-
минал о духах!
Рёган. И все же...
Слышны отдаленные звуки монастырского колокола. Бьет пол-
ночь... Все считают удары. При последнем ударе вдали показы-
вается огонек. Когда он приближается, видно, что это шелко-
вый фонарь, освещающий О-Цую и О-Ёмэ. Они медленно
скользят по дорожке к дому и исчезают в саду. Через минуту
сквозь окно Синдзабуро просвечивает огонек фонаря.
Юсай {первый приходя в себя). Скорей! К
Синдзабуро.
440
Томадзо (хватаясь за него, в страхе). Нет,
нет!
Доктор (в растерянности). Что же это?
Юсай-сан, что это?
Юсай (вырвавшись из рук Томадзо). Скорей!
Бежим!
Рёган (с силой). В монастырь!
Юсай и Доктор (вместе). Куда?
Рёган. В монастырь! К настоятелю! Если хоти-
те спасти Синдзабуро, — в монастырь. Скорей!
Доктор невольно повинуется властному тону Регана. К тому
же его увлекает за собой Томадзо. Юсай растерянно делает
несколько шагов за ними. Темнеет. Сцена поворачивается.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Комната Синдзабуро. Только перегородки, ведущие на гале-
рею, задвинуты. Посередине столик, возле него — светильник.
Поздний вечер. Синдзабуро сидит, погруженный в задумчивость
У него печальный вид. Справа входит Томадзо.
Томадзо. Ну, господин! Последняя ночь!
Дай-то бог, чтобы прошла благополучно, как пре-
жние! Слава настоятелю.
Синдзабуро молчит.
Вы не поверите, как мы перепугались тогда. Но
он все может!
(Пауза.)
Да и вы тоже молодец. Хорошо читаете заклина-
ния. Прилежно! Крепитесь... ведь всего только одна
эта ночь осталась!
Синдзабуро (как бы про себя). Всего толь-
ко одна эта ночь.
Томадзо. И раз до сих пор все шло как надо,
пройдет и эта ночь. Как вы себя чувствуете?
Синдзабуро. Хорошо.
441
Томадзо. Вы все время так говорите, а по-
смотреть на вас — опять заскучали... Да, конечно,
жить с этими заклинаниями — не дай бог. Это по
монашеской части. Им это нипочем.
Синдзабуро. Нет, Томадзо, я правда
чувствую себя хорошо.
Томадзо. Дай бог, дай бог. (Поправляет
светильник; убирает в комнате, поглядывая на пе-
регородки.) Ну, я, пожалуй, пойду. Еще не лягу: если
что — мигом буду!
Синдзабуро. Иди, иди, Томадзо, и спи,
мне ничего не надо.
Томадзо. Нет, не могу... Я так посижу.
(Уходит. Слышен его голос: «Кто там? Это вы,
приятели? Чего? Сейчас спрошу». Вновь появляет-
ся в комнате.) Синдзабуро-сама, там соседи хотят
повидать вас. Можно?
Синдзабуро. Пусть войдут.
Томадзо (оборачиваясь вправо). Пожалуйте!
Входят первый и второй сосед, парикмахер-
ша и молодой сосед; склоняются перед Синдзабуро.
Тот их приветствует.
Синдзабуро. Здравствуйте, добрые друзья.
Что скажете?
Вошедшие смущенно переглядываются.
Первый сосед. Мы, господин, пришли
проведать вас... по поручению соседей.
Синдзабуро. Благодарю от всей души.
Парикмахерша. Сегодня ведь седьмая
ночь... Вот мы и хотели на вас посмотреть... вдруг
что случится.
Сосед толкает ее в бок, она смущенно смолкает.
Первый сосед. Мы все беспокоимся о
вашем здоровье, господин. Ведь вы с самой весны
хвораете и хвораете!
Второй сосед. Мы только о вас и говорим.
442
Синдзабуро. Благодарю еще раз. Я знаю,
как вы добры ко мне. Ведь мы уже столько лет со-
седи.
Первый сосед. Как же — еще со времен
вашего прадеда... Уж какое поколение пошло.
Парикмахерша. Всегда вашего покойного
батюшку вспоминаем...
Второй сосед. Мы так беспокоимся о ва-
шем здоровье.
Синдзабуро. Спасибо, но теперь трево-
житься нечего. Я почти здоров... Осталась, как вы
знаете, одна лишь ночь! Даст бог, все кончится бла-
гополучно.
Парикмахерша. Дай бог!
Молодой сосед (нерешительно). Господин,
а она...
Его одергивают, и он замолкает.
Первый сосед. Вы бы потом поехали куда-
нибудь...
Синдзабуро. Даяи сам так подумываю...
Пройдет эта ночь — и я уеду отсюда.
Парикмахерша. Вот как? И надолго?
Синдзабуро (улыбаясь). Пока еще и сам
не знаю.
Второй сосед. Не пора ли нам? Господин,
пожалуй, утомился.
Первый сосед. Да, пора. По домам?
Все кивают.
Синдзабуро-сама, будьте здоровы. До свидания.
Синдзабуро. Прощайте, друзья. Спасибо!
Пришедшие выходят с поклонами. Томадзо провожает их; воз-
вращается.
Томадзо. Ушли. А вы и впрямь устали от
них?
Синдзабуро. Нет, ничего.
Томадзо. Ну, я тоже пойду.
443
Синдзабуро. Иди, иди!
Томадзо кланяется и уходит.
(Сидит, погруженный в задумчивость.)
Слышны шаги, перегородки раздвигаются, и входит Юсай.
А, учитель! Как я рад вас видеть! Мне почему-то
очень хотелось вас повидать, прежде чем начну чи-
тать свои заклинания. Садитесь! (Придвигает ему
подушку.) Вы что-то опечалены.
Юсай. Да, Синдзабуро. Мне очень тяжело.
Синдзабуро. О, учитель, вас заботит моя
судьба...
Юсай. Да... и все, что от нее зависит.
Синдзабуро. Что от нее зависит?
Ю с а й. Я хочу сказать: от твоей судьбы зависит
и моя судьба.
Синдзабуро. Ваша? Каким образом?
Юсай. Судьба того, что составляет главную часть
моего существа... мое знание... Не вера, слышишь
ли, не вера, как у твоего настоятеля, но знание...
моя наука.
Юсай подвигается к Синдзабуро и кладет руку ему на колени.
Именем твоего покойного отца, который дове-
рял тебя мне... ответь правду: та женщина — дух
или нет?
Синдзабуро (тихо). Не знаю.
Юсай. Как — не знаешь? Ведь ты же сам при-
знался нам, когда мы вернулись тогда из монасты-
ря, что она приходит к тебе каждую ночь.
Синдзабуро. Да, приходила.
Ю с а й. И ты не знаешь? Ведь ты же ее ласка-
ешь. Ты должен знать!
Синдзабуро (твердо). Нет, учитель. Я не
знаю. Да, мы ласкали друг друга. И она — живая,
как все женщины... совсем такая же... как самая
прекрасная из женщин... И все же...
Юсай. Что?
444
Синдзабуро. И все же я не могу сказать
твердо: она — живая.
Юсай. Но почему? Почему же?
Синдзабуро (колеблясь). Какой-то тай-
ный голос подсказывает мне, что она — иная. (Во-
одушевленно.) Прекраснее всех, что живут сейчас
на земле. Нет... Повторяться одно и то же никогда
не может. Такой, какой была та, не будет никогда.
А она ведь — та. Поэтому она, возможно, призрак,
Дух.
Юсай. Но разве ты не знаешь, что ходит дру-
гой слух? Будто прелестница оттуда (делает жест
в сторону) поклялась при всех, что очарует тебя,
проникнет к тебе и заставит себя любить. Ты это
слышал?
Синдзабуро (пораженный). Нет! Мне
никто не говорил.
Юсай. Да, есть такая молва. И каждый верит,
чему хочет, к чему больше склонен. А я — мне надо
не верить, а знать. Я хочу знать истину...
Синдзабуро. Не может быть... Это — не
гейша! Я с ними знаком, но... нет, нет!
Юсай. Но почему же нет? Почему, скажи?
Синдзабуро (горячо). Это она! О-Цую!
Неужели это обман? Нет, нет. Это моя дорогая О-
Цую-
Юсай. Упрямец! Ты хочешь видеть в ней лишь
то, что так тебе желанно.
Синдзабуро (задумавшись). А может, вы и
правы... Может быть, это просто... гейша... Ведь она
совсем как все. Теплое дыхание, которое чувствует мое
лицо... Нежный голос, который слышат мои уши...
Маленькие ручки, которые ощущают мои руки...
Юсай. И все же ты не веришь!
Синдзабуро. Нет, пожалуй, это и правда
гейша... Только если это так, то почему она не при-
ходила последние шесть ночей? Ведь смертную зак-
линанья отпугнуть не могут!
О
445
с
Юсай (подозрительно глядя на него). Синдза-
буро, ты ничего от меня не скрываешь?
Синдзабуро. Нет, нет! Поверьте, кля-
нусь вам, что я все эти шесть ночей был здесь
один!
Юсай. Синдзабуро, мне кажется, что если б
здесь сейчас сошлись все трое — Будда, Лао-Цзы и
Конфуций, — они подали бы друг другу руки. Все
они говорят об одном. Чжоу-цзы раз заметил:
«Суть одна, явления различны». Луна одна на небе,
а отражения ее — повсюду, где есть вода: будь это
море бурное, спокойный пруд... гладь чистая иль
лужа мутная.. Я знаю, что отражение Совершен-
ного — на чистой глади... Так думал я до сих пор,
Синдзабуро... И вдруг начинаю колебаться: так ли
мутен тот родник, откуда черпает свою веру на-
стоятель?
Синдзабуро. Я сам не знаю, дорогой
учитель, где истина.
Юсай (горячо). Нет, Синдзабуро! Конфуций
прав, что ничего не пишет о духах! Он прав. Нам
не нужно говорить о них. Они — не с нами, не для
нас. Быть может, они входят в круговорот великих
сил. Питаются пятью стихиями. Но Совершенный
велик тем, что он утверждал жизнь. Жизнь каждо-
го в отдельности и жизнь всего человечества. Он
сам — не святой, как Будда, нет! Человеку святость
не нужна! Нужно совершенство. Притом совершен-
ство в жизни, а не в монастыре. Не в молитве, не в
заклинаниях... в жизни, в себе самом... И в целом
человечестве.
Сам совершенен — устроил свой дом.
Дом свой устроил — государство стоит!
Стоит государство — Вселенная в мире!
Вот — золотые слова! Вот что нужно человеку!
Нет, ему не надо духов!
446
Синдзабуро. Но если... если сами духи
напоминают нам о себе?
Юсай. Пусть будет так. Пусть это возможно.
Но отчего? Скажи мне, отчего все это происхо-
дит... может произойти? Не оттого ли, что, как
сказал учитель Чжоу-цзы, все дело в механизме, в
пружине скрытой... что в нашем веществе таится?
Лишь от себя даем мы миру все... Как мы хотим.
А коль ослаблен механизм — мир вторгается в нас...
сквозь трещины и щели... Нет, Синдзабуро! Будь
стоек. Преодолевай себя, дай лишь разуму властво-
вать над всем. В нем — защита от всего. И от
духов...
Синдзабуро. А что если, дорогой учитель,
нет радости в этом разуме, в его владычестве? А
ведь нам нужна радость!
Юсай. Радость? Неразумный! А что сказал
Конфуций? «Радуйтесь небу!» Ты эти слова знаешь.
Радуйся вселенной. Движенью облаков, дождю и сол-
нцу! Вот и радость Совершенного.
Синдзабуро. Радость Совершенного. А
мы? Мы — неразумные.
Юсай. Опять! Забыл, что сказано: «От неразу-
мия — через мудрость — к совершенству». Иди этим
путем! Будь стоек и мудр!
Синдзабуро (в волнений). Учитель доро-
гой! Отец дал мне жизнь и тело — вы создали мой
дух. Простите, что он оказался таким слабым.
Юсай. Мужайся, сын мой! Может быть, сегод-
ня все пройдет. И к тебе вернется здоровье духа.
Синдзабуро. Да будет так! Одна только
ночь — утром мы будем радоваться.
Юсай (поднимаясь). Пойду. Пора. Будь стоек.
До утра!
Синдзабуро. Прощайте!
Юсай (останавливается). До свиданья, сын
мой! До утра. (Пристально смотрит на него.)
Синдзабуро. Отец мой, прощайте!
447
Юсай. Синдзабуро... {Напряженно вглядыва-
ется в своего питомца, тихо отступает к двери.}
Прощай! Уходит.)
(Пауза.)
Синдзабуро (некоторое время сидит в
глубокой печали, потом встает и задвигает за Юса-
ем перегородки, прохаживается по комнате). Радо-
ваться небу. Да... Может быть, я и буду завтра утром
радоваться небу... только в другом смысле, чем гово-
рит учитель... Гейша! Не может быть! А вдруг — гей-
ша? Нет... нет... Эго — О-Цую-сама. А раз это она —
она не может быть духом... А вдруг это злой дух? О
боже... злой дух. (Подходит к столику.) Заклина-
ния... Пора читать. Настоятель приказал, а он друг
моего отца... Усаживается и начинает читать.)
Но боба кяба
Сара дора
Сагяра
Нари гуся-я
Тада та я
та ни я да...
(Вздрагивает, испуганно оглядывается.) Она?
(Прислушивается.) Как будто ее голос... (Опять
принимается читать.) Что? Это ты, О-Цую?
(Встает и подходит к перегородкам.) О-Цую-сама,
ты? (Пауза.) Это твой голос... (В страхе.) Дух!
Злой дух... (Бросается к книге и бормочет заклина-
ния; слушает.) Она. Опять те же слова. «Синдзабу-
ро-сама! Синдзабуро-сама! Открой! Зачем ты зак-
рылся от меня!» (Судорожно читает заклинания.)
Что ты говоришь? «Синдзабуро-сама, а где твоя клят-
ва? Даю здесь клятву, что буду всегда любить
О-Цую-сама и всегда встречать ее с любовью, когда
бы она ни пришла и как бы ни мешали этому дру-
гие. Я пришла... и нам мешают. Я не хочу насиль-
но... Открой сам... Я буду ждать, пока ты сам от-
448
кроешь... Синдзабуро»... (Несколько секунд пребы-
вает в неподвижности, потом в ужасе вскакивает.')
Нет, нет, О-Цую-сама, я открою... я открою... (В
доме слышится стук и голос Томадзо; он замира-
ет на месте.) Там ходят. Томадзо... учитель... боже!
(Бросается к столику и бормочет заклинания.)
Темнота. Сцена поворачивается.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Декорация первой картины третьего действия. Все дома за-
крыты. Глубокая ночь. В овальном окне у Синдзабуро горит
огонек. Из-за дома входят Юсай и Томадзо.
Томадзо. Нет, учитель, как-то неспокойно на
душе. Ох уж эта последняя, седьмая ночь. Все ос-
тальные были полегче.
Юсай молчит и угрюмо смотрит на окно Синдзабуро.
Прямо сердце не на месте. Отчего — и сам не
знаю. До сих пор все шло как будто хорошо.
Юсай. Ты наблюдал за господином, как я тебе
велел?
Томадзо. Глаз не спускал.
Юсай. Ну и что?
Томадзо. Как вам сказать... По-моему, не-
ладно. Кажется, господин все еще не выбросил ее
из головы.
Ю с а й. Из чего ты это заключаешь?
Томадзо. Видите ли, вчера... заглянул я поти-
хоньку в щелку — и обомлел: он вынул эту самую
крышечку из-за пазухи да так и впился в нее глаза-
ми. А сам что-то шепчет...
Юсай хмуро отворачивается.
Вот потому-то я и боюсь.
Юсай. Томадзо... Я тебе открою... Ты знаешь,
я умею распознавать печать судьбы на лицах. И вот...
30-402
449
Томадзо. Что, что?
Юсай. Когда я сейчас выходил от Синдзабуро, он
мне сказал: «Прощайте». Я обернулся, взглянул, и вдруг...
Томадзо. Что такое? О господи!
Юсай. Вижу на его лице — печать... печать
смерти...
Томадзо. Не может быть!
Юсай. Мои глаза меня не обманывают.
Томадзо. Боже мой, боже! Что же делать?
Юсай (после долгого раздумья). Томадзо, ты
развесил таблички с заклинаниями так, как велел
настоятель?
Томадзо. Как будто. Я слежу за этим.
Юсай. Проверь еще раз.
Томадзо. Хорошо. Сейчас. (Осматривае?п все
входы в дом и сад; возвращается.) Все в порядке.
Юсай. Сегодня не будем спать... до утра...
Томадзо. Правильно! Постережем после-
днюю ночь.
Томадзо и Юсай уходят. Некоторое время темнота. По-
том перегородки в доме тихо раздвигаются. Выглядывает блед-
ное лицо Синдзабуро. Он осматривается. Испуганно скрывает-
ся... вновь выглядывает, наконец крадучись выходит на галерею,
спускается в сад, легким шагом подходит к калитке и быстро
срывает табличку. Судорожно зажав ее в руке, уходит в дом.
Тишина. Слышны удары колокола. Полночь. С последним уда-
ром на холме появляется огонек — шелковый фонарь. Видны
быстро приближающиеся фигуры О-Ц у ю и О-Ё м э.
О-Ц у ю. Скажи, О-Ёмэ, неужели я опять его не
увижу?
О-Ё м э. Как он жесток, госпожа! А еще клялся!
О-Ц у ю. Я не войду, если он сам не позовет меня!
Я не хочу, чтобы он меня любил насильно... нет.
Приближаются к калитке.
О-Ц у ю. Синдзабуро-сама! Милый! Я здесь, я жду.
В этот момент на калитку падает лунный свет.
О-Ё м э. Госпожа! Смотрите! Таблички нет! Здесь
нет таблички! Значит, господин хочет вас видеть!
450
Он ждет вас! Смотрите, табличка сорвана... Это знак,
что он вас ждет.
О-Ц у ю (радостно) .Что ты говоришь! Правда,
табличка сорвана. Он ждет меня! (Вихрем врыва-
ется в калитку, пробегает в сопровождении О-Ёмэ
через сад и мгновенно исчезает в доме.)
С противоположной стороны дома показываются Юсай и
Томадзо.
Томадзо (испуганно останавливается). Что
такое? Смотрите! Юсай-сан! Смотрите! (Показы-
вая на окно.) Света нет!
Юсай. Да, света нет. Что такое?
В этот момент за окном начинает брезжить огонек шелкового
фонаря и четко обозначаются два силуэта — Синдзабуро и
прильнувшего к нему скелета. Юсай и Томадзо испускают крик
и замирают на месте. Слышится шум и голоса. На сцену вбега-
ет настоятель, за ним монахи с фонарями, среди них
Рёган.
Настоятель. Скорей, скорей! Спасайте! Син-
дзабуро у порога смерти... Скорей... (Замечает тени
и останавливается.)
Свет в окне гаснет.
Поздно... (Пауза. К Регану.) Ступай и посмотри,
что с господином.
Рёган молча входит в дом. Все неподвижно ждут. Потом от-
крывается овальное окно, и в темноте показывается силуэт Рёгана.
Рёган. Господин Синдзабуро — мертв. (Пау-
за.) В его руке — разорванная табличка.
Томадзо с воплем падает на землю.
Юсай. Синдзабуро!
Молчание.
Настоятель. Карма исполнилась!
Занавес.
Перевод Н. Конрада
зо*
451
1 Парафраз первых строк знаменитых «Записок из кельи»,
автора которых, Камо-но Тёмэя (1154—1216 гг.), называют
« японским Экклезиастом».
2 Зачин «Повести о доме Тайра».
3 Совершенный — китайский философ Чжоу-цзы (1017—
1073), основоположник неоконфуцианства.
4 Учитель — так конфуцианцы называли Конфуция.
5 Кото — струнный музыкальный инструмент.
6 ...-сама — почтительная приставка к имени.
7 В феодальной Японии образованные люди часто брали
китаизированные псевдонимы. В данном случае доктор пред-
почитает именоваться не своей заурядной фамилией, а изыс-
канным именем Мэйан («Свет и Тьма»).
8 Праздник Бон — см. примечание к пьесе «Копьеносец Гон-
дза в двойном плаще».
9 В ночь поминовения усопших принято зажигать фонарь,
который называется «огоньком встречи» — встречи с умерши-
ми родственниками и друзьями.
10 Суси — колобки из вареного риса с рыбой или овощами.
11 0-тя — японский зеленый чай.
12 Наму Амида буцу — см. примечание к пьесе «Киёцунэ».
13 Чоконома — непременный атрибут японского жилища»
стенная ниша с приподнятым полом, куда обычно ставят ка-
кое-нибудь украшение.
14 «Книга Перемен» — древнекитайский философский трак-
тат.
15 Имеется в виду китайский философ Чжуан-цзы (369—
286 гг. до н. э.), один из основоположников даосизма.
452
СОВРЕМЕННЫЙ
ТЕАТР
$
$
ж
КАН КИКУТИ
ОТЕЦ ВЕРНУЛСЯ
Пьеса в одном действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Кэнъитиро Курода — 28 лет.
Синдзиро — его брат, 23 года
О-Т а н э — его сестра, 20 лет.
О-Т а к а — их мать, 51 год.
Сотаро — их отец.
Действие происходит в маленьком городе на морском побере-
жье в южной части Японии в начале XX века.
Скромное жилище среднего достатка. Комод с будильником.
Перед комодом — большая жаровня; из чайника идет пар.
Низенький обеденный стол. Кэнъитиро в кимоно, устро-
ившись поудобнее, читает газету — очевидно, он только что вер-
нулся со службы. О-Т а к а шьет.
Около семи вечера. На улице темно, начало октября.
Кэнъитиро. Мама, где Танэ?
Мать. Работу готовую понесла.
Кэнъитиро. Опять? Хватит ей уже шить на
людей.
Мать. Так-то оно так, но перед свадьбой лучше
иметь хоть одним кимоно больше.
Кэнъитиро (переворачивает страницу}.
Ну а как обстоит, дело со сватовством?
454
Мать. Похоже, О-Танэ жених не больно нра-
вится. А с его стороны все торопят, хотят поскорее
свадьбу сыграть.
Кэнъитиро. Ведь это хорошая партия —
люди они не бедные.
Мать. Какой толк от денег, если их не беречь.
Когда я вышла замуж, у нас были и облигации, и
земля, и денег тысяч двадцать-тридцать. Да отец
все прокутил — так прямо на глазах и растаяло.
Кэнъитиро молчит, охваченный неприятными воспоминаниями.
Сама-то я горя вдоволь хлебнула. Не надо О-Танэ
богатства, лишь бы человек был хороший — вот о
чем я мечтаю. Если у мужа нрав добрый, так и в
бедности без горя можно прожить.
Кэнъитиро. Но когда и человек хороший и
денежки есть, тогда еще лучше.
М а т ь. Об этом можно только мечтать. Что и
говорить, наша О-Танэ красавица, да денег у нас
нет. Хоть и скопили в последнее время немножко,
а триста или пятьсот иен вынь да положь.
Кэнъитиро. О-Танэ из-за отца с детства
вдоволь натерпелась... Уж на приданое мы ей со-
брать должны. Наберем тысячу — половину ей.
Мать. Пусть не половину, а триста хорошо
бы. Потом и ты женишься, вот тогда я успокоюсь.
Мне с мужем не повезло, так пусть у детей сча-
стье будет. Когда отец нас бросил, не знала, что и
делать...
Кэнъитиро (переводя разговор на другую
тему}. Что-то Син запаздывает.
Мать. Дежурит он, вот и задержался. Говорит,
что с этого месяца ему опять жалованье прибавят.
К э н ъ и т и р о. Да ну! Будет и дальше учиться,
в люди сможет выйти.
Мать. Ищу тебе невесту, а подходящей нету. У
Сонода девушка хороша, да неровня мы им, согла-
сятся ли?
455
Кэнъитиро. Можно подождать еще годика
два-три.
Мать. После того, как О-Танэ уедет к мужу,
обязательно невестка нужна. Когда отец ушел, я не
знала, что и делать с тремя детьми на руках...
Кэнъитиро. Ну хватит о прошлом вспоми-
нать.
Открывается дверь, входит Синдзиро, школьный учитель,
красивый молодой человек.
Синдзиро. Вот и я.
М а т ь. А, наконец-то!
Кэнъитиро. Что-то ты поздно сегодня.
Синдзиро. Столько работ нужно было про-
верить, что просто смерть. Ох, устал!
М а т ь. А мы собрались ужинать, тебя ждем.
Синдзиро. Мама, а где Танэ?
Мать. Понесла готовую работу.
Синдзиро (переодевшись, садится поудоб-
нее). Кэнъитиро! Сегодня мне странную вещь рас-
сказали. Сугита, директор школы, сказал, что встре-
тил в городе человека, очень похожего на нашего
отца.
МатьиКэнъитиро (вместе). Что ты
говоришь?!
Синдзиро. Сугита-сан шел по улице, зна-
ешь, там, где гостиница, и вдруг видит: впереди идет
старик, лет этак шестидесяти. Смотрит, что-то лицо
знакомое. Очень, говорит, похож на вашего отца.
Ну вылитый Сотаро-сан! У него ведь на правой щеке
родинка. Если увижу родинку, говорит, то оклик-
ну... Только подошел поближе, как тот свернул в
переулок у храма...
М а т ь. А ведь Сугита-сан с отцом дружил, вме-
сте в фехтовальную школу ходили, так что не мог
он обознаться. Но все же двадцать лет прошло...
Синдзиро. Вот и Сугита-сан то же самое
говорит. Как бы там ни было, а двадцать лет не
456
видались, так что полной уверенности у него нет.
Но все же и обознаться, говорит, я не мог — с дет-
ства друг друга знали.
Кэнъитиро {встревоженно}. Значит, Суги-
та-сан не беседовал с ним?
Синдзиро. Он решил — если увижу родин-
ку, так окликну...
Мать. Нет, наверно, Сугита-сан ошибся. Вер-
нуться в город и не прийти в родной дом — это
немыслимо!
Кэнъитиро. Наверно, отец не смеет пере-
ступить порог...
М а т ь. Я думала, что его уже нет в живых.
Двадцать лет прошло, как он ушел.
Синдзиро. Его ведь как-то встретили в
Окаяме...
М а т ь. Так с тех пор тоже уже десять лет
миновало. Тюта Кубо, когда ездил в Окаяму, рас-
сказывал, что отец вроде бы устраивал там пред-
ставления с дрессированными зверями — львами
и тиграми. Отец пригласил Тюта-сан в харчевню,
угощал и про дом расспрашивал. Тюта-сан гово-
рил, что тогда у отца вид был очень солидный:
золотые часы за поясом, весь в шелку. С тех пор
о нем ни слуху ни духу. Это было на следующий
год после войны, так что уж лет двенадцать-три-
надцать тому назад.
Синдзиро. Должно быть, сильно он изме-
нился.
Мать. Отец с молодых лет любил всякие тем-
ные делишки. И долги-то у него образовались не
только потому, что кутил. Затеял торговлю, прода-
вал в Китай «эликсир молодости», вот и прогорел.
Кэнъитиро (с хмурым видом}. Давайте
ужинать, мама.
Мать. Ой, сейчас, сейчас. Заболталась я. (Ухо-
дит на кухню. Слышен только ее голос.} Сугита-
сан, видно, обознался как-нибудь. Был бы отец жив,
Л
457
31-402
&
л
к]
так уж в его-то годы обязательно хотя бы открытку
прислал.
Кэнъитиро (серьезно). Когда Сугита-сан
встретил этого человека?
Синдзиро. Вчера вечером, около девяти.
Кэнъитиро. Как он был одет?
Синдзиро. Не очень-то хорошо. Даже без
хаори К
Кэнъитиро. Вот как!
Синдзиро. Ты помнишь отца?
Кэнъитиро. Нет.
Синдзиро. Не может быть. Тебе же было
восемь лет! Я и то смутно помню.
Кэнъитиро. Ая нет. Постарался забыть.
Синдзиро. А Сугита-сан об отце часто
рассказывает. Говорит, что в молодости он был очень
славным.
Мать (внося ужин из кухни). Когда отец слу-
жил у его светлости, тамошняя служанка подарила
ему палочки для еды, а в коробочке любовная за-
писка была спрятана.
Синдзиро. А палочки для еды при чем
здесь? (Смеется.)
Мать. Он родился в год быка, значит, в этом
году ему уже пятьдесят восемь стукнуло. Сидел бы
дома, на покое.
Все принимаются за еду.
Пора бы уже и Танэ вернуться. Вон как похолодало.
Синдзиро. Знаешь, мама, а сегодня на вязе,
что растет возле храма, сорокопут пел. Осень уже...
Кэнъитиро, я все-таки решил сдавать экзамен по
английскому. По математике нет хорошего препо-
давателя.
Кэнъитиро. Ну-ну, давай. Что же, к Эрик-
сону будешь ходить?
Синдзиро. Да, думаю. Миссионеры же
обучают бесплатно.
458
Кэнъитиро. Ну-ну. Что ни говори, а нужно
учиться изо всех сил. Нужно доказать, что ты мо-
жешь выйти в люди и без отцовской поддержки. Я
вот тоже хотел стать дипломатом или судьей, да те-
перь без среднего образования в университет не бе-
рут. Ничего не поделаешь. А ты закончил школу,
значит, старайся изо всех сил.
В это время открывается дверь. Входит 0-Т а н э. Это очень
хорошенькая белолицая девушка.
О-Т а н э. А вот и я.
Мать. Как ты поздно.
О-Т а н э. Еще один заказ получила. Видно, по-
нравилось.
Мать. Ну-ка, садись ужинать.
О-Т а н э (взволнованно). Кэнъитиро, я сейчас
шла, а напротив дома старик стоит. И все на наши
двери смотрит.
Мать и братья тревожно переглядываются.
Кэнъитиро. Так!
Синдзиро. Какой он из себя?
О-Т а н э. Темно было, не разобрала. Высокий...
Синдзиро встает и выглядывает в окно.
Кэнъитиро. Есть там кто-нибудь?
Синдзиро. Никого.
Братья и сестра молчат.
Мать. Он ушел из дома на третий день после
праздника Бон.
Кэнъитиро. Мама, я же сказал вам: хватит
старое вспоминать.
М а т ь. И я в молодости сердилась на него, а
как стара стала, что-то сердце смягчилось.
Все молча едят. Неожиданно со стуком открывается входная
дверь.
Мужской голос. Можно?
О-Т а н э. Входите! (Продолжает сидеть.)
Мужской голос. О-Така дома?
за
Л
-fed
др]
31*
459
st
$
$
Мать. Дома! (Идет к двери, как будто через
силу.)
Слышны голоса.
Мужской голос. О-Така!
Голос матери. Ох! Это ты?! Как ты изме-
нился !
Мужской голос. Ты здорова! Какое
счастье! Дети, наверно, уже большие...
Голос матери. Конечно, большие. Все уже
взрослые. Входи, сам увидишь.
Мужской г о л о с. А можно?
Голос матери. Конечно, можно!
Худой, изможденный Сотаро входит в комнату вслед за своей
женой.
Синдзиро и О-Танэ, пораженные, смотрят на отца.
Синдзиро. Отец? Я — Синдзиро.
О т е ц. Да ты уже настоящий мужчина. Когда я
видел тебя в последний раз, ты еще и ходить-то не
умел.
О-Т а н э. Отец, а я — Танэ.
О т е ц. Я слышал, что родилась девочка, но ка-
кая же ты красавица!
Мать. Ну, с чего начать?.. Главное — дети вы-
росли.
Отец. Правильно говорится: «Отца нет, а дети
растут». Хорошо сказано! (Смеется.}
К его смеху никто не присоединяется. Кэнъитиро, не двигаясь
молча сидит за столом, опустив голову.
Мать. Знаешь, отец, Кэн и Син — хорошие
мальчики. Кэн с двадцати лет на службу ходит, а
Син в школе учился одним из первых. А сейчас
они вместе шестьдесят иен получают. Ну а О-Танэ,
сам видишь, собою недурна, вот и жених хороший
нашелся.
Отец. Чего же лучше! Вот у меня несколько
лет назад было человек двадцать-тридцать работни-
ков, всюду разъезжали. Но вот в Курэ мой балаган
460
сгорел дотла — разорился я подчистую. Потом чем
я только не занимался, да все как-то не везло. А тут
и старость подкатила. Потянуло к жене, к детям,
вот как-то так и вернулся. Пожалейте старика. Эй,
Кэнъитиро! Налей-ка чарку, давно же я не пил хо-
рошего сакэ. Вот тебя-то я отлично помню.
Кэнъитиро не отвечает.
Мать. Ну, Кэн! Отец же велел. Надо отметить
встречу.
Кэнъитиро молчит.
Отец. Что ж, тогда ты налей, Синдзиро.
Синдзиро. Сейчас. {Берет чарку, хочет
подать ее отцу.}
Кэнъитиро {твердо}. Стой! Не надо.
Мать. Ты что, Кэн?
Отец смотрит на Кэнъитиро. Синдзиро и О-Танэ молчат, опус-
тив головы.
Кэнъитиро (с вызовом}. У нас нет отца. И
не может быть.
О т е ц {с трудом сдерживая гнев}. Ты что?!
Кэнъитиро {холодно}. Если бы у нас был
отец, маме не пришлось бы бросаться в воду и меня
за собою тащить. Мне исполнилось восемь лет, и
мы спаслись только потому, что мама ошиблась —
там было мелко. Если бы у нас был отец, мне не
пришлось бы в десять лет стать мальчишкой на по-
бегушках. Мы не знали никаких радостей. Синдзи-
ро, ты забыл, как плакал, когда не на что было ку-
пить тушь и бумагу для занятий? Забыл, как
переписывал от руки учебники и как тебя за это
дразнили? У нас нет отца! Если бы у нас был отец,
мы бы так не страдали.
О-Така и О-Танэ плачут. У Синдзиро на глазах слезы. Лицо
отца теперь выражает не гнев, а скорбь.
Синдзиро. Но, брат, видишь, мама уже
простила, и ты тоже мог бы смолчать.
л
$
461
К
-fell
>354
Кэнъитиро {еще более жестко}. Мама —
женщина, не знаю, как она рассуждает. А по мне,
если и есть у меня отец, так я его ненавижу. Когда
в детстве мы жаловались на голод или обиды, мама
отвечала: «Во всем виноват отец. Обижайтесь на
него». Если у меня и есть отец, так это мой враг,
из-за которого я мучился с детских лет. Вы что, за-
были, как у мамы как-то раз целый месяц не было
работы и все это время мы голодали? Я бился изо
всех сил, чтобы отомстить моему врагу. Чтобы по-
смеяться над человеком, который бросил нас. Что-
бы доказать — я сам могу выйти в люди. Я не по-
мню, чтобы отец хоть раз приласкал меня. Он вечно
где-то пьянствовал. И в довершение всего взял у
кого-то деньги в долг и сбежал с любовницей. Как
видно, он любил эту женщину больше, чем жену и
троих детей, вместе взятых. Когда он исчез, пропа-
ла даже сберегательная книжка на шестнадцать иен,
которые мама для меня скопила.
Синдзиро {глотая слезы}. Но, брат, отец
ведь так... так постарел...
Кэнъитиро. Синдзиро! Брось пустые слова.
Ни с того ни с сего приходит чужой человек и гово-
рит, что он наш. отец.
Синдзиро. Но дети должны заботиться об
отце, каким бы он ни был...
Кэнъитиро. Ты хочешь сказать, что это наш
долг? А он, вволю нарезвившись, вернулся, когда
уже ноги не ходят!
Отец {возмущенно, но гнев этот показной}.
Кэнъитиро! Как ты смеешь говорить такое о род-
ном отце!
К э н ъ и т и р о. «О родном отце» ? Кэнъитиро,
которому ты дал жизнь, утонул двадцать лет назад.
Двадцать лет назад ты потерял право называться от-
цом. Я сам себя вырастил. Этим я никому не обя-
зан.
Все молчат, слышно только, как плачут О-Така и О-Танэ.
462
Отец. Хорошо, я уйду. Я ворочал десятками
тысяч. Как бы я ни опустился, уж прокормиться-то
я сумею. Вот так встреча! (Удрученный, собирается
уходить.}
Синдзиро. Подожди, отец. Брат против, но
я как-нибудь все устрою. Не чужой же он, скоро
передумает. Погоди. Я ни за что тебя не оставлю.
Кэнъитиро. Синдзиро! Чем ты обязан
этому человеку? Я хоть получил от него пару тума-
ков, а у тебя и того нет. Кто тебя воспитывал? Ты
забыл, что это брат платил за твою учебу из своего
жалкого жалованья рассыльного? Я — ваш настоя-
щий отец, твой и О-Танэ. Хочешь о нем заботить-
ся — пожалуйста. Но тогда я тебя знать не желаю.
Синдзиро. Но послушай...
Кэнъитиро. Можешь убираться с ним
вместе.
Женщины по-прежнему плачут.
Я столько натерпелся... Я из кожи вон лез, чтобы
брату и сестре получше было. Ведь это благодаря
мне вы школу закончили.
Отец. Ну, хватит, довольно. Я вовсе не хочу
силком садиться детям на шею. У меня еще хватит
ума прокормить себя. Ну, я пошел. Будь здорова,
0-Така! Ты только рада избавиться от меня.
Синдзиро (идет вслед за уходящим от-
цом}. А деньги-то у тебя есть? Ты, наверно, еще не
ужинал?
Отец (смотрит на него умоляюще}. Все в
порядке, все в порядке... (Ъыходя, спотыкается и
опускается на край веранды.}
Мать. Ой, осторожно!
Синдзиро (помогая отцу подняться}. Куда
же ты сейчас пойдешь?
Отец (все еще сидит, совершенно подавлен-
ный}. Умру где-нибудь под забором... (Словно са-
мому себе.) Хоть и нет у меня никакого права вер-
нуться в этот дом, а как старость пришла, слаб стал,
л
463
Я.
4N
ноги сами собой принесли. Уже три дня, как я в
городе. Каждый вечер приходил сюда, но не решал-
ся переступить порог. Лучше бы и не переступал.
Вернешься без гроша в кармане, кому ты нужен...
Как стукнуло мне пятьдесят, на родину потянуло.
Думал, скоплю кругленькую сумму — тысчонку-дру-
гую — да попрошу у вас прощения. Но когда по-
стареешь, столько не заработаешь... (С трудом
встает.) Ну да ладно, уж самим собой-то я как-
нибудь распорядиться сумею. (Шатаясь, поднима-
ется. Мельком оглядывается на жену и выходит.)
Оставшиеся молчат.
Мать (умоляюще). Кэнъитиро!
О-Т а н э. Брат!
Проходит несколько секунд.
Кэнъитиро. Син! Беги, позови отца назад.
Синдзиро стремительно выходит и через некоторое время
возвращается.
Синдзиро (расстроенно). Искал на Юж-
ной дороге — нет его. Пойдем поищем вместе на
Северной.
Кэнъитиро (ошеломленно). Как — нет?!
Не может быть!
Братья вместе выбегают из дома.
Занавес.
Перевод Е. Бакшеева
1 Хаори — накидка на кимоно, принадлежность парадного
костюма.
464
МИСИМА ЮКИО
СОТОБЛ КОМАТИ
(НАДГРОБИЕ КОМАТИ)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
$
Старуха.
Поэт.
Мужчина.
Женщина.
Кавалеры А, В, С.
Дамы А, В, С
Полицейский.
Аляповато, по-опереточному вульгарно оформленная сцена изоб-
ражает угол парка. Полукругом, на ровном расстоянии одна от
другой, расположены пять скамеек, повернутых к зрителям.
Уличный фонарь, пальма. Сзади — черный занавес.
Вечер. На скамейках сидят пять парочек, не обращая внима-
ния на происходящее вокруг.
Появляется отвратительная старуха нищенка, подбирает с
земли окурки. Шарит вокруг скамеек, потом останавливается
возле той, что в центре, и присаживается. В круге, освещенном
фонарем, возникает молодой, неряшливо одетый Поэт. Он
пьян. Опирается на столб и пристально смотрит на старуху.
Пара, сидевшая на центральной скамейке, раздраженно под-
нимается и, взявшись за руки, удаляется. Оставшись одна, ста-
руха достает газетный лист, раскладывает его на скамейке и
начинает пересчитывать окурки.
Старуха. Два-четыре-шесть-восемь-десять...
(Подносит окурок к свету, оценивающе разгляды-
вает, потом просит прикурить у мужнины с сосед-
465
й.
к
й
ней скамейки. Возвращается, несколько раз затяги-
вается, гасит окурок и кладет его на газету. Про-
должает считать.) Два-четыре-шесть-восемь-двад-
цать. Два-четыре-шесть-восемь-тридцать.
Поэт приближается к старухе и смотрит на нее в упор.
Старуха (не поднимая головы). Тебе чего,
бычок дать? На, бери. (Выбирает один подлиннее
и протягивает.)
Поэт. Благодарю. (Чиркает спичкой, прикури-
вает.)
Старуха. Ты что это все следишь за мной?
Не угодила чем?
Поэт. ...Да нет, я так.
Старуха. Ты, наверное, из этих, которые
стишками зарабатывают? Поэт, верно?
Поэт. Как ты догадалась? Да, иногда я пишу
стихи. Стало быть, поэт. Только вот насчет заработ-
ка...
Старуха. Что, не покупают? Ну, тогда плохо
дело. (Впервые поднимает голову и внимательно
смотрит на Поэта.) Молодой какой. А прожи-
вешь недолго. Маска смерти на лице.
Поэт (без удивления). Ты что, старуха, раньше
гадалкой была? По лицам судьбу предсказывала?
Старуха. Как тебе сказать. Гадалка не
гадалка, но столько в жизни своей рож перевида-
ла — аж противно... Да ты садись. Ишь как тебя
шатает.
Поэт (садится, закашливается). Ф-фу> и над-
рался же я.
Старуха. Ну и дурак. Пока можешь двумя
ногами по земле ступать, ступай твердо.
(Пауза.)
Поэт. Послушай, старуха, я уже который день
за тобой наблюдаю. Не могу понять. Каждый вечер,
в один и тот же час ты приходишь сюда и сгоня-
ешь очередную парочку с этой скамейки.
466
Старуха. A-а, вот чем я тебе нехороша.
Может, скамейки твои и за место платить надо?
Поэт. Нет-нет. Просто скамейка не умеет го-
ворить, поэтому за нее говорю я.
Старуха {успокоившись). Да я их не сгоняю.
Они сами уходят. А чего такого — скамейка на
четверых рассчитана.
Поэт. Это днем. А по вечерам она принадле-
жит влюбленным. Я всегда прохожу вечерами через
этот парк, вижу, что на каждой скамейке сидят двое.
И душа моя успокаивается. Я шагаю тихо-тихо. Бы-
вает, усталость вдруг подкатит или нахлынет вдох-
новение — но я ни разу не позволил себе присесть...
И тут какая-то старая карга вот уже несколько ве-
черов подряд...
Старуха. Поняла, все поняла. Тут у тебя
огород.
Поэт. Что?
Старуха. Грядки, из которых растут твои
стихи.
Поэт. Господь с тобой. Парк, скамейки, па-
рочки, фонарь — слишком банально.
Старуха. Скоро это перестанет быть баналь-
ным. Все на свете когда-то уже считалось баналь-
ным. Проходит время, и все возвращается.
Поэт. Ого, как ты заговорила! Ну, давай тогда
и я отвечу тебе высоким стилем. Хочешь, произнесу
тебе целую речь про эту скамейку?
Старуха. Не стоит. Речь сведется к одному:
тебе неприятно смотреть, как я тут сижу.
Поэт. «Неприятно!» Осквернение — вот как
это называется!
Старуха. Молодые обожают высокие слова.
П о э т. Так слушай же!.. Да, я — никуда не
годный, жалкий стихоплет. Ни одна девушка не
взглянет на меня. Но я преклоняюсь перед любо-
вью — благодаря ей мир в глазах влюбленных ста-
новится прекраснее во сто крат. Посмотри на них —
467
ведь они не слышат нашей болтовни. Они стали вы-
сокими, выросли до самых звезд, даже еще выше —
они глядят на звезды сверху вниз... Понимаешь ли
ты, что эта скамейка — лестница, лестница, веду-
щая в небесную сферу? Это — маяк, самый высо-
кий на всей земле? Это — горный пик! Я... даже
если я встану на эту скамейку (встает на скамей-
ку}, все равно один я ничего отсюда не увижу...
Вон там — еще скамейки. Кто-то ходит с фонари-
ком... Ищейка полицейская, кто еще. Костер вон
там горит. Бродяги греются... Машина едет... Все,
проехала. Свернула за теннисные корты. В машине
полно цветов... С концерта, что ли, кто-то едет? Или
на похороны? (Садится)... Вот и все, что могу от-
сюда увидеть я.
Старуха. Глупости. Перед чем там прекло-
няться? Поэтому-то ты и кропаешь сладенькие
стишки, которые никому не нужны.
П о э т. И я никогда — ты слышишь? — никог-
да не приближаюсь к этим скамейкам. Когда здесь
сидит старуха или субъект вроде меня, это просто
кусок деревяшки. Но стоит скамье дать приют влюб-
ленным, и она обретает вечную жизнь в их воспо-
минаниях, она становится мягче любого дивана, она
вбирает тепло и огонь сказочного фейерверка, рас-
сыпаемого любовью... А когда сюда взгромождаешь-
ся ты, скамья делается холоднее могилы, превраща-
ется в надгробие. И с этим я смириться не могу!
Старуха. О-хо-хо. Зелен, бездарен, да к тому
же еще и слеп. Ты хочешь сказать, что скамейки
оживают, когда на них садятся эти вот сопливые
юнцы со своими подружками? Брось. Надгробие
там, а не здесь. Ты посмотри, как иссиня-бледны
их лица в свете фонаря. И глаза у всех зажмурены.
Ну чем не покойники? Пока они сидят здесь, они
мертвы. (Принюхивается.) Правда, здесь пахнет
цветами. По вечерам клумбы так благоухают... Но в
гроб тоже кладут цветы. Взгляни — это просто
468
мертвецы, обложенные цветами... А живых здесь
всего двое: ты да я.
Поэт (смеется). Шутишь! Это ты-то живее
их?
Старуха. А то нет. Смотри, какая я крепкая,
а ведь мне девяносто девять лет.
Поэт. Ну да?!
Старуха (поворачивается лицом к свету).
Смотри сам.
Поэт. Какие страшные морщины!
Мужчина, сидящий на скамейке справа, громко зевает.
Женщина. Ты что?! Как тебе не стыдно!
М у ж ч и н а. А чего? Хватит уже, пошли.
Простудимся еще.
Женщина. Какой ты противный! Тебе со
мной скучно, да?
Мужчина. Да нет, вспомнил кое-что.
Женщин а. Что?
Мужчина. Куры завтра нестись должны.
Вспомнил — ну и забеспокоился, сама понимаешь.
Ж е н щ и н а. В каком смысле?
Мужчина. Ну так, вообще.
Женщин а. Ты меня больше не любишь, да?
Мужчина. Ладно, ладно, пошли. Последняя
электричка уйдет.
Женщина (встает и в упор глядит на
него), чего ж у тебя галстук уродский.
Мужчина молча подталкивает ее в спину, и они удаляются.
Старуха. Ну вот, ожили.
Поэт. Нет, не ожили — просто фейерверк
погас.
Старуха. Ошибаешься. Уж я-то знаю, какие
у людей лица, когда они оживают. Слава Богу, на-
смотрелась. Такая на этих лицах появляется скука.
И я люблю наблюдать эту перемену... Давным-дав-
но, когда я была молода, я чувствовала себя по-на-
$
469
3%.
к
-fed
Ли
стоящему живой, только когда со мной приключа-
лось нечто необычайное. Мне казалось, что я живу
лишь в те мгновения, когда забываю обо всем на
свете. Но потом я поняла свою ошибку. Да, бывают
минуты, когда мир предстает уютным и гостепри-
имным, когда чахлые розочки кажутся размером с
купола, а голуби вдруг заворкуют человечьими голо-
сами... И люди все становятся милыми и приветли-
выми, и вдруг находишь на полке вещь, которую
искала десять лет, а все встречные девушки похожи
на принцесс. Так ведь? И на засохшем розовом ку-
сте вдруг распускаются цветы... Всех этих глупостей
когда-то вкусила и я, но теперь мне ясно, что в
такие мгновения я просто была мертва... Чем де-
шевле вино, тем быстрее пьянеешь. А как напьешь-
ся — льешь слезы умиления. Вот и я лила сладкие
слезы, а сама в это время не жила... С тех пор я
всегда трезва. Потому и прожила на свете столько
лет.
Поэт (насмешливо). Ну и в чем же смысл
твоей жизни?
Старуха. Смысл жизни! Опять шутишь? Да
просто в том, чтобы жить. Я не из тех ослов, что
бегут за висящей перед носом морковкой. Ну, а что
вообще бегу — так то закон природы.
П о э т. Ты — такой осел, который бежит и не
смотрит по сторонам.
Старуха. Да, и не отводит глаз от собствен-
ной тени.
Поэт. Но на закате тени делаются такими
длинными.
Старуха. Они просто искажаются. А стем-
неет — и вовсе исчезают.
Во время их разговора парочки одна за другой уходят.
Поэт. Скажи, старуха, кто ты?
Старуха. Когда-то меня звали Комати.
Поэт. Как-как?
470
Старуха. Я была прекрасна, но все мужчины,
называвшие меня прекрасной, умерли. И теперь я
знаю: мужчина, который назовет меня прекрасной,
обречен на смерть.
Поэт (смеется). Ну, мне это не грозит. К
счастью, я познакомился с тобой слишком по-
здно.
Старуха. Да, тебе повезло... Такой несмыш-
леныш, как ты, наверняка считает, что красавица,
состарясь, становится уродливой каргой. Так? О, как
ты ошибаешься, мальчик. Красавица остается кра-
савицей всегда. Я теперь уродлива — но все равно я
красавица, только уродливая красавица. Когда все
называют тебя прекрасной и ты живешь с этим семь-
десят, нет, восемьдесят лет, глупо и скучно начи-
нать убеждать себя, что ты некрасива, что ты, ока-
зывается, не красавица, а нечто иное.
Поэт (в сторону). Ну да, ну да. Представляю,
какой тяжкий груз — знать, что когда-то давно ты
была красива. (Старухе.) Понятно. У мужчин то
же самое: раз побывав на войне, они всю жизнь
только об этом и говорят. Конечно, конечно, я верю,
что ты была прекрасна...
Старуха (топнув ногой). Не была, не была!
Я и сейчас прекрасна!
Поэт. Ладно, договорились. Расскажи-ка мне
лучше про старые времена. Про свою юность —
девяносто, нет, восемьдесят лет назад.
Старуха. Восемьдесят лет назад... Мне шел
двадцатый год. Да, как раз тогда за мной ухаживал
один генерал-майор из Генерального штаба...
Поэт. Ну вот, представь, что я этот самый
генерал, как там его?
С т а р у х а. Не болтай глупостей. Куда тебе до
него... Я сказала ему: «Вы должны приходить ко
мне сто вечеров подряд, и тогда я внемлю вашим
мольбам». И был вечер — наше сотое свидание.
Мы танцевали в самом модном салоне, он называл-
471
к
-t.1
ся «Олений крик»1. Потом, разгоряченные, вышли
в сад и сели на скамейку...
Тихо возникает мелодия вальса, постепенно усиливаясь. Чер-
ный занавес сзади раздвигается, и виден силуэт салона «Оле-
ний крик», размытый, как на старинной фотографии.
Старуха. Смотри, а вон и тогдашняя «золо-
тая молодежь». Превульгарнейшая публика!
Поэт {всматриваясь в правую часть сцены}.
Неужели? А с виду такая блестящая компания.
Старуха. С виду-то да. Ну же, давайте валь-
сировать, не будем от них отставать!
П о э т. С тобой? Вальсировать?
С т а р у х а. Не забывай — ты ведь генерал.
Они кружатся в вальсе. К ним присоединяются еще три пары,
одетые по моде эпохи Рокумэйкана. Музыка кончается. Все
собираются вокруг Старухи.
Дама А. Госпожа Комати, сегодня вы еще
очаровательней, чем всегда!
Дама В. Я лопну от зависти! Где вам сшили
такое платье? {Трогает старухины лохмотья.)
Старуха. В Париже. Мерку с меня сняли
здесь, а сшили там.
Дамы А и В. О, какой шик!
Д а м а С. Да, это единственный выход. Япон-
ские портные — такие дикари.
Кавалер А.У вы, носить можно только загра-
ничные туалеты.
Кавалер В. Мужского платья это тоже каса-
ется. Вы видели, в каком фраке нынче премьер-ми-
нистр? Лондонская работа! Настоящее джентльмен-
ство бывает в одной лишь Англии.
Дамы, окружив Поэта и Старуху, весело болтают и смеются.
Кавалеры садятся на скамейку.
Кавалер С. Ах, Комати! Чертовски хороша!
Кавалер А. В лунном свете она еще красивее.
Кавалер В. Лунный свет вообще дамам к лицу.
А Комати в лучах луны — просто небожительница.
472
Кавалер А. Гордячка. Вот и распускают про
нее всякие сплетни.
Кавалер В. «Берджин», сиречь «девица», —
всегда источник «скэндал», то есть будоражащих во-
ображение слухов.
Кавалер С. А генерал-то наш как втрескался.
Поглядите на его лицо. Дня три, поди, куска в рот
не брал.
Кавалер А. М-да, службу забросил, ударился
в нежные чувства. На него уж в Генеральном штабе
косятся, да и ничего удивительного.
Кавалер С. А возьмется кто-нибудь обломать
эту Комати?
Кавалер В. «Амбишн», в смысле «желание»,
у меня имеется...
Кавалер А. Ну, амбишн-то, положим, я
разделяю.
Кавалер С. Ия, и я! (Хохочет.) Уф! Как
поем, ремень тянуть начинает. (Распускает ремень
брюк пошире. А и В следуют его примеру.)
Появляются два официанта с серебряными подносами:
на одном — коктейли, на другом — закуски. Дамы и кавалеры
угощаются. Поэт не сводит глаз со Старухи. Дамы, набрав
закусок, садятся на скамейку напротив той, где сидят кавалеры.
Старуха (очень молодым голосом). Слышен
плеск фонтана, а самого фонтана не видно. Как будто
дождик.
Кавалер А. Ну и голос — звонкий, прозрач-
ный. Чистый фонтан!
Дама А. Ее полезно послушать — можно по-
учиться, как обвораживать мужчин.
Старуха (глядя в глубь сцены)... Танцуют.
По окнам порхают тени. Смотрите — шторы то
светлеют, то темнеют. Эго зрелище успокаивает,
правда? Словно смотришь на пляску огня.
Кавалер В. Ох, голосок — сердце так и тает.
Дама В. ...Слышите, колокольчик зазвенел.
Скрип колес, стук копыт... Интересно, чья это ка-
Л
>i’i
"|
$
$
473
л
n
Jkl
Ли
$
ж
рета. Его величество не должен сегодня быть, но
колокольчик, по-моему, императорский... До чего
же грустно и славно пахнет листва в этом парке...
Кавалер С. По сравнению с Комати осталь-
ные женщины — грубые самки, и больше ничего.
Дама С. Ох, как не стыдно! Взгляните, она
завела себе ридикюль того же цвета, что у меня!
Снова доносятся звуки вальса. Все ставят бокалы на поднос
официантам и танцуют. Поэт и Старуха стоят рядом.
Поэт (как во сне). Странно...
Старуха. Что «странно» ?
Поэт. Я... Ты...
Старуха. Ну же! Я знаю, что вы хотите
сказать.
П о эт (с чувством). Как же ты...
Старуха. Прекрасна. Вы это хотите сказать?
Нельзя! Эти слова вас погубят.
Поэт. Но я...
Старуха. Если вам дорога жизнь, молчите.
Поэт. Как удивительно! Что это такое? Вол-
шебство?
Старуха (смеется). Разве в этом мире есть
место волшебству? Волшебство — это... банально.
Поэт. Но твои морщины...
Старуха. Как, разве у меня есть морщины?
Поэт. Нет. Ни единой!
Старуха. Еще бы! Кто же станет сто вечеров
подряд ходить к женщине, чье лицо в морщинах?..
Что с вами? Не думайте о неприятном, давайте луч-
ше потанцуем. Танцуйте же!
Они кружатся в вальсе. Официанты уходят. Появляется
еще одна танцующая пара, затем кавалеры и дамы рассажи-
ваются по двое: две пары слева и две пары справа. Нежный
шепот. Поэт и Старуха танцуют одни.
С т а р у х а. Вы не устали?
Поэт. Нет.
С т а р у х а. Вы так бледны.
474
Поэт. Нет-нет. Я всегда таков.
Старуха. Не хотите сознаться.
Поэт. Сегодня наше сотое свидание.
Старуха. Да, но...
Поэт. Что «но» ?
Старуха. Но почему вы так безрадостны?
Поэт останавливается.
Старуха. Что случилось?
Поэт. Ничего. Вдруг потемнело в глазах.
Старуха. Пойдемте в салон.
Поэт. Нет, здесь лучше. Там слишком шумно.
Они стоят, взявшись за руки, и оглядываются по сторонам.
Старуха. Музыки не слышно. Должно быть,
перерыв... Как тихо!
Поэт. Да, очень тихо.
Старуха. О чем вы думаете?
Поэт. Мне только что пришла в голову очень
странная мысль. Если мы с вами сегодня расста-
немся, то через сто лет... нет, может быть, даже
чуть раньше, свидимся вновь.
Старуха. Где же? Верно, в могиле? Да?
Поэт. Нет-нет! Погодите, что-то сейчас про-
мелькнуло... (Закрывает глаза, открывает опять.}
Здесь же, на этом самом месте. Или в точно таком
же. Да, таА мы и встретимся!
Старуха. Просторный парк, фонарь, скамей-
ки, влюбленные парочки!
Поэт. Да, все так же, как сейчас. Мы оба,
должно быть, изменимся — я не знаю как.
Старуха. Не думаю, чтобы я когда-нибудь
состарилась.
Поэт. Нет, мне кажется, что это я останусь
молодым.
Старуха. Но через сотню лет все, наверное,
переменится.
Поэт. Меняется только человек. А хризантемы
и восемьдесят лет спустя останутся хризантемами.
475
Старуха. А вдруг в Токио уже не будет
таких тихих парков?
Поэт. Любой парк, старея й зарастая, стано-
вится тихим.
Старуха. Да, и тогда в нем охотно свивают
гнезда птицы.
П о э т. И по ночам все заливается лунным све-
том...
Старуха. А если залезть на верхушку дерева,
то будет видно, как горят огни города — словно
весь необъятный мир зажег свои окна и фонари.
П о э т. А как мы поздороваемся, когда увидим-
ся снова спустя целый век?
Старуха. Скажем: «Прости за долгое молча-
ние». Наверное, так.
Садятся на центральную скамейку.
Поэт. Вы сдержите обещание?
Старуха. Какое?
Поэт. Сегодня наша сотая встреча.
Старуха. Раз уж я дала слово...
Поэт. Значит, сегодня моя мечта исполнится...
Какое странное, тоскливое, смутное чувство. Слов-
но все уже осталось позади.
Старуха. Для вас это самое страшное?
Поэт. Исполнение желаний... А вдруг я когда-
нибудь почувствую, что пресытился вами? Если уж
вами, вами пресытиться, то как после этого жить?
Как выдержать ужас дней, месяцев, лет, что оста-
нутся до смерти? Что за унылое это будет суще-
ствование!
Старуха. Ну так откажитесь.
Поэт. Не могу.
Старуха. Но если не лежит душа, есть ли
смысл?
Поэт. Лежит, лежит душа! Я счастлив. Я мог
бы сейчас взлететь в самое небо, но что мне делать
с этим томлением?
476
Старуха. Не бойтесь и не загадывайте напе-
ред, все это пустое.
П о э т. Так вам все равно, охладею я к вам или
нет?
Старуха. Да я не думаю об этом. Наверно,
тогда другой кавалер будет встречаться со мной сто
вечеров подряд. Скучать я, во всяком случае, не ста-
ну.
П о э т. А по мне, лучше умереть — прямо
сейчас. За всю жизнь может не представиться боль-
ше столь подходящего повода, как этот.
Старуха. Что вы такое говорите!
Поэт. Да, нынче ночью. Я не смею потратить
такую ночь впустую, это было бы все равно что...
все равно что провести ее не с вами, а с другой. От
одной мысли — мороз по коже!
Старуха. Человек живет не ради того, чтобы
умирать.
Поэт. Это дано понять не всякому. Может
быть, человек умирает ради того, чтобы жить.
Старуха. Банально! Это банально!
Поэт. Умоляю, спасите меня. Что мне делать?
Старуха. Живите... Просто живите.
Поэт. Послушайте. Пройдет всего несколько
часов — нет, минут, — настанет миг, какого еще
не бывало в этом мире. В ночной тьме вспыхнет
сияние Рока, и прямо над городскими улицами зас-
кользит корабль с парусами, наполненными ветром.
В детстве я часто видел это во сне. Огромный ко-
рабль бросит якорь здесь, в парке. Кроны деревьев
зашумят и вспенятся, словно морские волны. На
мачтах замашут крыльями птицы... Это мой дав-
ний сон. Как радостно бьется сердце — вот-вот ра-
зорвется.
Старуха. Уж не пьяны ли вы?
Поэт. Вы мне не верите. А я говорю вам: это
случится нынче ночью, всего через несколько ми-
нут. Случится то, чего не бывает...
477
ЗЯ.
л
-fell
Старуха. То, чего не бывает, случиться не
может.
Поэт {пристально вглядывается в лицо Ста-
рухи, словно пытаясь что-то вспомнить). Стран-
но... Это лицо...
Старуха {в сторону). Если он произнесет те
слова, ему конец. {Пытаясь помешать.) Что ж
странного в моем лице? Смотри, оно все в морщи-
нах, оно уродливо. Ну же, раскрой пошире глаза!
Поэт. Морщины? Какие морщины?
Старуха {трясет перед ним своими лохмо-
тьями). Смотри! Видишь эту рвань? {Подносит
подол к самому носу Поэта.) Ты понюхай! Там и
вши есть. А взгляни на мои руки — они же тря-
сутся. Вот, морщины, и ногти какие — видишь?
Ну же!
Поэт. Какой аромат. И ногти цвета бегоний...
Старуха {распахивает лохмотья). Посмот-
ри на мое высохшее, грязное тело. Разве это похо-
же на женскую грудь? {Раздраженно хватает По-
эта за руку и прижимает его ладонь к своей груди.)
Где грудь? Где?! Попробуй отыщи!
Поэт {завороженно). О-о, какое блаженство...
Старуха. Мне девяносто девять лет, милый!
Протри глаза! Опомнись!
Поэт {сначала смотрит невидящим взглядом,
потом сосредоточенно нахмуривается). A-а, я
вспомнил.
Старуха {облегченно). Ну, наконец-то!
Поэт. Да-да... Ты была девяностодевятилетней
старухой. Сморщенной, с гноящимися глазами, оде-
той в какие-то зловонные лохмотья.
Старуха {топнув ногой). Что значит «была» ?!
А сейчас?
Поэт. Это... поразительно. Тебе не больше
двадцати. Какие ясные глаза, какое воздушное пла-
тье, какой аромат!.. Это чудо — ты превратилась в
юную девушку. И воистину ты...
478
Старуха. Стой! Если ты назовешь меня пре-
красной, тебе не жить.
Поэт. Если я нахожу что-либо прекрасным, то
так и говорю, хоть бы это и стоило мне жизни.
Старуха. Глупо. Перестань. Нет смысла —
ради одного мгновения.
П о э т. И все же я скажу.
С т а р у х а. Не надо, прошу тебя.
Поэт. Вот он и настал, этот миг. Девяносто
девять ночей, девяносто девять лет мы ждали его.
С т а р у х а. О, как вспыхнули твои глаза! Пре-
крати! Прекрати!
Поэт. Так слушай же, Комати... (Ок берет ее
заруку\ Комати вся дрожит.} Ты прекрасна. Ты —
самая красивая женщина на всем белом свете. Пус-
кай пройдет хоть тысяча лет, все равно твоя красо-
та не померкнет.
Старуха. И ты не пожалеешь?
Поэт. Не пожалею.
Старуха. Глупец, у тебя меж бровей уже
пролегла тень смерти.
Поэт. Но я не желаю умирать.
Старуха. Я пыталась тебе помешать...
Поэт. Почему-то холодеют руки... Мы встре-
тимся вновь. Через сто лет, в старом парке.
Старуха. Ждать еще сто лет! (Поэт падает
на землю. Черный занавес сзади задвигается. Ста-
руха, скрючившись, сидит на скамейке. Потом на-
чинает подбирать просыпавшиеся на землю окур-
ки. Тем временем на сцене появляется полицейский.
Видит труп, подходит.)
Полицейский. Еще один. До чего ж они
мне надоели, пьянчуги паршивые. Эй, вставай! Жена
заждалась. Вали домой, там отоспишься... Э-э, да
ты, приятель... Бабка, слышь, давно он тут валяет-
ся?
Старуха (чуть приподняв голову). Вообще-
то порядком.
к
-fed
Ж‘]
$
479
л
4>]
й
$
П о л и ц е й с к и й. Да он еще теплый!
Старуха. Значит, только-только преставился.
П о лицейский. Это я и без тебя соображу.
Ты мне скажи, давно он сюда пришел?
Старуха. С полчаса. Едва на ногах стоял. С
ухаживаниями лез.
Полицейский. Это к тебе-то? Не смеши.
Старуха (сердито). Смешно ему! Приста-
вал. И ничего особенного!
Полицейский. Ну да. А ты, защищая
девичью честь, его ухлопала.
Старуха. Нет. Я на него — ноль внимания.
Тогда он чего-то стал бормотать себе под нос, а по-
том — бух наземь и лежит. Я думала, задрых.
Полицейский. Эй, там! Я говорил, кост-
ров тут не жечь! А ну-ка марш сюда! Дело есть.
(Появляются двое бродяг.) Возьмите-ка этого и за
мной. В участок оттащим.
Поднимают втроем труп и уносят.
Старуха (аккуратно раскладывая окурки).
Два-четыре-шесть-восемь-десять... Два-четыре-шесть-
восемь-тридцать...
Занавес <
Перевод Г. Чхартишвили
1 Салон «Олений крик» — -салон «Рокумэйкан», популяр-
ный танцевальный зал, где японцы приобщались к западным
светским забавам. Семидесятые—восьмидесятые годы XIX века
получили название «эпохи Рокумэйкана».
480
МИСИМА ЮКИО
МАРКИЗА ДЕ САД
к
-fell
Пьеса в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Маркиза Рене де Сад.
Госпожа де Монтрёй, ее мать.
А н н а, ее сестра.
Баронесса де Сймиан.
Графиня де Са н-Ф о н.
Шарлотта, горничная г-жи де Монтрёй.
Время действия:
действие первое — осень 1772 г.,
действие второе — позднее лето 1778 г.,
действие третье — весна 1790 г.,
Место действия: Париж. Салон госпожи де Монтрёй.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Графиня де Са н-Ф он (в платье для
верховой езды, с хлыстиком в руке, раздраженно хо-
дит по сцене}. Пригласила, называется! «Будьте так
любезны, дорогая графиня, загляните ко мне, когда
будете возвращаться с прогулки». Уж так упрашива-
ла! Никогда у нее не бывала, но тут решила — ладно,
заеду. И что же? Она еще заставляет меня ждать!
32-402
481
л
-К1
Баронесса де Симиан. О, не судите
госпожу де Монтрёй слишком строго. Она совер-
шенно раздавлена тем, что случилось с ее Зятем.
Графиня. Вы имеете в виду Try историю
трехмесячной давности?
Баронесса. Время не облегчило ее страда-
ний. Да и потом, мы же еще ни разуме виделись с
госпожой де Монтрёй с тех пор, как случилось... ну,
это самое.
Графиня. «Это самое»\ Вечно мы стыдливо
опускаем глазки, говорим «это самое» и со значе-
нием улыбаемся. А всего дел-то. {Красноречиво
щелкает хлыстом.}
Баронесса {смущенно прикрывает лицо
рукой). Сударыня, как вы можете! {Крестится.)
Графиня. Ну да, тут, конечно, полагается
перекреститься. И все довольны. А каждый в глу-
бине души смакует это самое. Что, не так? Или
вы, госпожа де Симиан, может быть, пребываете в
неведении?
Баронесса. Я ничего-ничего не знаю.
Графиня. Так я вам и поверила.
Баронесса. Я помню Альфонса еще малень-
ким мальчиком. Каким очаровательным златокуд-
рым ребенком он был! А гадостей я не желаю ни
видеть, ни слышать — закрываю глаза и затыкаю
уши.
Графиня. Ну, как угодно. Зато уж я постара-
лась за эти три месяца разузнать все как можно
подробнее и точнее. Ушки затыкать будете?
Де Симиан вздрагивает.
Ну, что же вы? {Щелкает хлыстом.) Уши-то при-'
кройте. {Кончиком хлыста щекочет баронессе ухо.
Та поспешно прикрывает уши ладонями.) Вот так,
отлично... Итак, три месяца назад, а точнее двад-
цать седьмого июня, наш дорогой Донасьен-Альфонс-
Франсуа маркиз де Сад в сопровождении своего слуги
482
Латура отправился в Марсель и утром одного чудес-
ного дня на квартире у некой Мариетты Борелли,
на четвертом этаже, собрал четырех девиц. Там были
сама Мариетта, двадцати трех лет, Марианна, во-
семнадцати лет, Марианетта и Роза — обе двадцати
лет... Натурально, все — шлюхи.
Де Симиан, по-прежнему прижимающая ладони к ушам, вздра-
гивает.
Ой, вы, оказывается, все слышите! Должно быть,
глазами?.. Маркиз де Сад в этот день был в пе-
пельно-сером камзоле на голубой подкладке, в шел-
ковом жилете апельсинового цвета и того же от-
тенка панталонах. На его, как вы изволили
выразиться, златокудрой голове красовалась шляпа
с перьями, на боку висела шпага, а в руке маркиз
держал тросточку с круглым золотым набалдашни-
ком. Он вошел в комнату, где его уже ожидали
вышепоименованные девицы, зачерпнул из карма-
на горсть луидоров и объявил, что право первен-
ства будет принадлежать той из дам, кто угадает,
сколько в его руке монет. Угадала Марианна.
Маркиз велел ей и Латуру остаться, а прочих девиц
выставил до поры до времени за дверь. Затем
уложил Марианну и слугу на постель. В одну руку
взял кнут и принялся хлестать девицу (снова
щелкает хлыстом), а тем временем другой рукой
стал... вот этак вот... возбуждать лакея. Представ-
ляете — одной рукой нахлестывает (помахивает
хлыстом), другой — лакею...
Баронесса. Боже милостивый! (Крестится
и бормочет молитву.)
Графиня. Самое время перекреститься. За-
одно и слышно будет получше.
Де Симиан в смятении снова затыкает уши.
С другой стороны, не креститься — душу грехом
отягощать.
Баронесса испуганно крестится.
л
-fed
“1
$
483
32*
л
+.1
IT
$
Пожалуй, лучше уж слушать — я полагаю, Гос-
подь не обидится.
Баронесса, смирившись, слушает.
Продолжим. Во время всей этой сцены Альфонс
величает слугу «господином маркизом», а себя ве-
лит звать «лакеем». Затем он отсылает слугу, извле-
кает из кармана хрустальную раззолоченную бон-
боньерку и предлагает девице отведать ароматных
конфеток. Когда та съедает их изрядное количество,
маркиз сообщает, что это — средство для испуска-
ния дурных газов.
Баронесса. Ой.
Графиня. На самом же деле это были любов-
ные пилюли. Знаете, берется сушеный песочный
жук, смешивается с толченой шпанской мушкой...
Баронесса. О Господи, да откуда же мне
такое знать!
Графиня. А жаль, вам не помешало бы хоть
изредка употреблять это зелье. Марианна, напри-
мер, слопала штук семь или восемь. Тогда маркиз...
Баронесса. Неужели он еще что-то натво-
рил?
Графиня. Тогда маркиз говорит: «Сделай для
меня кое-что, получишь луидор».
Баронесса. А что?
Графиня. А это самое, которое вы так
обожаете... Смотрите-ка, видите вон ту статую Ве-
неры посередине двора? Как сияют на солнце ее
белоснежные мраморные бедра! Если я не ошиба-
юсь, перед тем как солнце уйдет за верхушки дере-
вьев, его последний луч должен как раз падать ста-
туе на... Угадайте на что?
Баронесса (подумав}. А! Я знаю! Знаю!
Прямо на сатанинское место!.. Грех какой. Да за
такое на костре жгли...
Графиня. Ну, мы отвлеклись. Наш Альфонс
вручил девице зловещего вида кнут, утыканный ши-
484
пами и весь бурый от засохшей крови — очевидно,
кнутом пользовались неоднократно,— и велел хлес-
тать его.
Баронесса. Ага, видите, в нем все-таки
проснулось раскаяние! Он возжаждал кары, поже-
лал изгнать из себя беса!
Графиня.О нет, просто собственное страда-
ние — в силу своей несомненной достоверности —
доставляет маркизу еще больше наслаждения, чем
мучить других. У Альфонса необычайная страсть к
достоверности... Затем настал черед Мариетты. Сей
девице маркиз велел раздеться догола и встать на
четвереньки подле кровати. Для избиения на этот
раз он избрал обыкновенную метлу, а вдоволь нате-
шившись, приказал Мариетте той самой метлой по-
колотить и его самого. Пока она старалась, маркиз
ножичком делал на стене засечки: двести пятнад-
цать ударов, потом еще сто семьдесят, потом двес-
ти сорок. Итого получилось...
Баронесса. Восемьсот пятьдесят.
Графиня. Альфонс всегда любил математику.
Утверждал, что лишь в ней есть подлинная досто-
верность и что если достичь поистине больших чи-
сел, то порок обращается благодатью.
Баронесса. Как можно соединять порок и
благодать?
Графиня. Благодать, по маркизу де Саду,
можно обрести лишь преумножая достоверное, и
она, благодать, непременно должна ощущаться все-
ми органами чувств. Это не та благодать, коей тщет-
но дожидаются ленивцы и лежебоки. Вот в Марсе-
ле маркиз и приложил максимум стараний. Вернув
в комнату лакея, он пустился с ним и Мариеттой в
многотрудное плавание по океану наслаждений.
Втроем они изобразили некое подобие трехпалуб-
ной галеры и дружно заработали веслами. А в небе
еще пламенели кровавые краски рассвета — утро
ведь только начиналось.
л
485
Баронесса. Наслаждение было таким мно-
готрудным, очевидно, оттого, что по утрам человеку
пристало трудиться в поте лица своего.
Графиня. Нет, милая, утренний час — время
молитвы, поэтому труды маркиза, скорее, следова-
ло бы уподобить богослужению.
Баронесса. Ох, гореть вам в геенне огнен-
ной.
Графиня. Спасибо на добром слове. Следом
за Мариеттой настал черед Розы. Снова кнут, снова
лакей, затем тройственные вариации, напоминаю-
щие тасование карточной колоды. Потом Альфонс
призвал последнюю девицу, Марианетту, и все по-
вторилось: свист кнута, сладкие конфетки из суше-
ного жука и так далее. В общем, все утреннее бого-
служение прошло, сопровождаемое криками боли
и стонами наслаждения. По завершении церемо-
нии маркиз вручил каждой девице по шесть сереб-
ряных монет и распрощался с ними.
Баронесса. Ну наконец-то!
Г р а ф и н я. О, не спешите. Отпустив девиц,
маркиз прилег отдохнуть, желая восстановить фор-
му перед послеполуденными забавами.
Баронесса. Как, были еще и послеполуден-
ные?
Г р а ф и н я. Де Сад спустил жалюзи на окнах,
обращенных к морю, и уснул безмятежным, дет-
ским сном. Это было невинное забытье, не отяго-
щенное никакими мрачными видениями. Он слов-
но погрузился в мягкий прибрежный песок, где
мирно соседствуют обломки кораблекрушения, ос-
колки раковин, высохшие водоросли и выброшен-
ные волнами дохлые рыбешки... Белая грудь марки-
за ровно вздымалась во сне, и на ней лежали полосы
золотого июньского солнца, просеянного сквозь жа-
люзи.
Баронесса. Так что же случилось во второй
половине дня?
486
Графиня. Как вы нетерпеливы. На закате
маркиз, сопровождаемый верным Латуром, отпра-
вился на поиски новой подруги, которой стала двад-
цатипятилетняя шлюшка по имени Маргарита. Де
Сад последовал за ней до ее жилища, лакею на сей
раз позволил удалиться, а Маргариту принялся уго-
щать конфетами из своей хрустальной бонбоньер-
ки.
Баронесса. Той самой отравой, да?
Графиня. Любовные пилюли, сударыня, —
это вовсе не отрава. Девица съела штук пять или
шесть, а маркиз все подкармливает. И спрашивает
ласковым таким голосом: «Как животик, не болит?»
Баронесса. Он затеял игру в доктора?
Графиня. Последовало это самое. Ну, разу-
меется, забавы с кнутом.. На рассвете Альфонс усел-
ся в карету, запряженную четверкой лошадей, и
отбыл из Марселя в свой замок Лакост. А дня через
два девицы, его подружки, взяли да и отправились
к судье. И все как есть рассказали. Не подозревали,
бедняжки, что чистосердечное признание не силь-
но облегчит и их собственную участь.
Входит Шарлотта, горничная.
Шарлотта. Мадам просит извинить за то,
что заставила вас ждать. Она сию минуту будет здесь.
Графиня. Передай ей, что это было остроум-
но — свести вместе меня и баронессу де Симиан.
Шарлотта. А?
Графиня. Вавилонская блудница и святая
дева. Сочетание во вкусе ее зятя. Браво!
Шарлотта. Чего? (В замешательстве, хочет
уйти.)
Графиня. Куда же ты, Шарлотта? Эта негод-
ная прежде служила у меня, а потом сбежала, те-
перь живет у госпожи де Монтрёй. Ты ведь все про
меня знаешь, все мои секреты, а? Обо мне и так
уж повсюду болтают Бог весть что, называют при-
л
Ж*]
к
$
487
к
Л1]
нг
$
служницей сатаны. Правда, я, в отличие от марки-
за, не увлекаюсь кнутами и бонбоньерками, но на
Острове Любви и в самом деле не осталось такой
лужайки, где бы я не примяла травку. Госпожа де
Монтрёй не ошиблась в выборе. Ведь я столь близ-
ко к сердцу принимаю все, что касается этого са-
мого, — лишь такая, как я, способна без лишних
слов понять душу маркиза. Именно на это рассчи-
тывала твоя госпожа, верно? Раньше она и на по-
рог бы меня не пустила, опасаясь замараться, а тут
вдруг такое гостеприимство...
Баронесса. Не стоит думать о госпоже де
Монтрёй так скверно. Она совсем отчаялась и гото-
ва молить о помощи кого угодно — хоть Бога, хоть
Диавола. Так давайте поможем ей — я, как вы вы-
разились, в качестве святой девы, а вы — в качестве
вавилонской блудницы.
Входит госпожа де Монтрёй.
Г-ж а де Монтрёй. Я заставила вас так долго
ждать — ради Бога, простите. Графиня де Сан-Фон,
баронесса де Симиан, вы так добры, что откликну-
лись на мою просьбу. (Жестолг отсылает Шар-
лотту.) Вы ведь, графиня, возвращаетесь с конной
прогулки?
Графиня. Сегодня моя лошадь словно взбе-
силась. Никогда с ней такого не было. Я уж ее и
хлыстом, и шпорами — она ни в какую, так и пы-
шет огнем. Мой берейтор сказал, что я была похо-
жа на древнюю амазонку. А как, должно быть, вспы-
хивала на солнце золотая насечка моего седла, когда
лошадь вставала на дыбы...
Г-ж а де Монтрёй. О, я восхищаюсь вашим
мужеством. Одна из моих лошадей так норовиста,
я просто не знаю, что с ней делать.
Графиня. Какая же это? Иноходец или
та, белая? Не удивляйтесь, о лошадях я знаю все.
Главная беда в конюхах. Эти бездельники только
488
и знают, что за девками гоняться, а в остальное
время просто дрыхнут. Чем выше положение че-
ловека, тем утонченнее его удовольствия. Возьмем,
к примеру, вашего родственника. Происхождение
его столь высоко, что он даже несколько перебар-
щивает по части утонченности. Маркиз, выража-
ясь фигурально, очищает заржавевшую кровь сво-
их благородных предков, как чистят родовой меч
или доспехи. Однако всю ржавчину из крови уда-
лить не так-то просто, поэтому обнаженным жен-
ским телом он вынужден любоваться сквозь кро-
вавые разводы...
Г-жа де М о н т р ё й. Вы хотите сказать, что
конюхи добродетельнее аристократов? В последнее
время пороки дворянства действительно стали прит-
чей во языцех, но лишь потому, что народ с давних
пор привык считать своих господ образцом добро-
детели.
Графиня. Дело не в этом. Просто черни
надоела добродетель, черни хочется вкусить порока,
бывшего доселе привилегией аристократов.
Баронесса. Не нужно спорить, мы ведь
пришли сюда не для этого. Госпожа де Монтрёй,
все знают вас как даму самых строгих правил, бе-
зупречную во всех отношениях, никто и никогда не
осмеливался говорить о вас дурно. Я очень хорошо
понимаю, как вы должны страдать от выходок ва-
шего беспутного зятя, но такова уж, видно, воля
Божья. Расскажите нам все как есть. Уже одно это
облегчит вашу душу, а мы с госпожой графиней не
обманем вашего доверия.
Г-ж а де Монтрёй. Это были прекрасные
слова, госпожа де Симиан... Хотите верьте, хотите
нет, но, когда моя дочь Рене выходила замуж за
Альфонса, я нарадоваться не могла на своего буду-
щего зятя. Я считала, что он, быть может, немного
легкомыслен, но зато так умен, так остроумен, так
любит Рене...
489
33-402
&
n
и-
$
fl
Графиня. К тому же благодаря этому союзу
ваша семья приблизилась ко двору.
Г-ж а де Монтрёй. Это само собой, но и без
того я была просто очарована маркизом. Представ-
ляете, когда после свадьбы мы все жили в замке
Эшофур, Альфонс ставил пьесы собственного сочи-
нения, а мы с Рене в них играли...
Баронесса. О, как я вас понимаю. Альфонс
с детства был очень добр и необычайно оригинален.
Помню, как-то, гуляя по розарию, я занозила палец
шипом розы и заплакала от боли. Альфонс вытащил
занозу и был настолько мил, что поцеловал ранку.
Графиня. Выходит, его уже тогда привлекал
вкус крови.
Баронесса (d сердцах}. Вы из него делаете
какого-то вампира!
Графиня. Все знают, что вампиры весьма
милы и обходительны.
Г-жа де Монтрёй. Не ссорьтесь, прошу вас.
Альфонса можно осуждать сколько угодно, но луч-
ше он от этого, увы, не станет. В те самые счастли-
вые дни, когда зять ставил с нами спектакли, он
тайком частенько наведывался в Париж — я узнала
об этом значительно позже — и... проводил там
время... с женщинами определенной профессии...
Г р а ф и н я. Вы хотите сказать, со шлюхами.
Г-ж а де Монтрёй. Вы, графиня, так реши-
тельны. Как лихо вы произнесли это словечко... Да,
Альфонс распутничал именно с женщинами этого
сорта. Все это было бы еще полбеды: в конце кон-
цов, развратный зять — проблема внутрисемейная,
и, кроме пересудов в обществе, опасаться, казалось
бы, нечего. Однако через пять месяцев после свадь-
бы Альфонс угодил в Венсенскую тюрьму. Именно
тогда я и узнала правду. О, какой это был кошмар!
Я пустила в ход все свое влияние, тем временем
моля Бога только об одном — чтобы Рене ни о чем
не узнала. Через пятнадцать дней мне удалось до-
490
биться, чтобы зятя освободили. Я сделала это из жа-
лости к дочери, уверяя себя, что Альфонс просто
оступился по молодости. К тому же Рене так его
любила... Уже потом, значительно позднее, стало
ясно — то были не случайные грехи молодости, о
нет!
Баронесса. Как я вас понимаю.
Г-ж а де Монтрёй. И вот уже девять лет я
только тем и занимаюсь, что спасаю доброе имя рода
де Сад и честь моей бедной дочери, веду тяжкую
борьбу безо всякой надежды на победу. Я отказалась
от жизненных радостей, истратила последние сбере-
жения. Все мое время и все мои силы уходят на то,
чтобы покрывать бесчинства, которые устраивает
Альфонс. А чем мне помогла семья маркиза? Ста-
рый граф, его отец, измученный скандальным пове-
дением сына, только ругался и сыпал проклятьями.
Впрочем, его уж пять лет как не стало... Альфонс
доставил мне неисчислимые страдания. Правда, иног-
да из каких-то потаенных глубин его души проби-
вался чистый родник искренности и доброты. И тог-
да мою жизнь озарял слабый луч надежды. Но родник
неизменно иссякал, следовала новая безобразная вы-
ходка, и невозможно было предугадать, когда род-
ник забьется опять... Мать маркиза жива, но от нее
нет никакой помощи. Это весьма холодная, бесчув-
ственная особа. Последние двенадцать лет она живет
в монастыре. У нее груда фамильных бриллиантов,
но она даже ради свадьбы собственного сына не со-
гласилась продать хоть бы один... Почему я должна
быть нянькой милому сынку этих милых родителей?
То у него скандальный роман с той актриской, Ко-
летт, и я сбиваюсь с ног, чтобы замять дело. То, че-
тыре года назад, он устраивает дебош в селении Ар-
кёй, и я всеми правдами и неправдами добываю
королевский указ о помиловании. Всего семь меся-
цев — и Альфонс на свободе. А какие средства ушли
на то, чтобы спрятать концы!
33*
491
Л
к
-KI
Ж‘|
$
$
Баронесса. Что там случилось, в том селе-
нии?
Графиня выразительно щелкает хлыстом.
A-а, понятно.
Г-ж а де Монтрёй (с горечью). Выневеро-
ятно проницательны, дорогая графиня. Четыре года
назад, в селении Аркёй, этот человек жестоко обо-
шелся с девушкой-нищенкой. По сравнению с пос-
ледним скандалом это был пустяк, но беда в том,
что моя дочь обо всем узнала. Ей открылось под-
линное, жуткое лицо мужа. Рене так добродетель-
на, она так любила Альфонса. Думаю, она и поныне
не оправилась от удара. Ну а эта нынешняя исто-
рия... Я давно уже отчаялась, но ради дочери... Да,
на сей раз ради одной Рене я все-таки хочу попы-
таться спасти Альфонса.. Однако этот случай пере-
ходит все границы! (Плачет.) Мои возможности
исчерпаны, силы на исходе...
Графиня. Насколько я помню, герб де
Садов изображает орла с двумя головами. Маркиз
всегда держал обе головы своего орла высоко под-
нятыми. Одна голова — гордость древнего рода, вос-
ходящего к двенадцатому столетию; другая — по-
рочные наклонности отпрыска этого рода. Вы,
сударыня, в течение девяти лет постоянно пытались
умертвить одну из этих голов, сохранив другую. Бо-
юсь, задача оказалась непосильной. Пускай живут
обе головы — в конце концов, они растут из одного
тела.
Г-ж а де Монтрёй. Альфонс болен! Если
отвести от него гнев людской, одновременно при-
ложив все усилия к его исцелению, Господь рано
или поздно смилостивится и счастливые дни еще
вернутся. Так считает и Рене.
Графиня. Но как убедить больного, что
нужно излечиться от недуга, если недуг доставляет
ему наслаждение? Болезнь маркиза сладостна, вот в
чем все дело. Постороннему глазу недуг кажется
492
ужасным, но за острыми шипами скрывается бла-
гоуханная роза.
Г-жа де Монтрёй. Подумать только, ведь я
уже очень давно знала, куда все это приведет! Я
видела этот зловещий плод, ныне наполненный ядо-
витым соком, когда он был совсем зелен. Почему я
не раздавила его еще тогда?
Графиня. Полагаю, что, если бы вы его
раздавили, маркиз бы просто умер. Видите ли, плод,
о котором вы говорите, — это апельсин, в котором
вместо сока — алая кровь Альфонса. Сударыня, мой
авторитет в области порока необычайно высок, так
что выслушайте меня со вниманием.. Порок — это
целая страна, в которой есть абсолютно все: хижи-
ны пастухов, ветряные мельницы, ручьи, озера. И
не только идиллические детали ландшафта — есть
там и глубокие ущелья, пышущие огнем и серой,
есть дикие пустыни. Вы найдете там заброшенные
колодцы и дремучие леса, в которых обитают хищ-
ные звери... Вы следите за моей мыслью? Это поис-
тине необъятная страна, находящаяся под покро-
вительством небес. Что бы ни стряслось с человеком,
причины следует искать там, в той стране... Я рас-
скажу вам о своем детстве, чтобы вы лучше могли
меня понять. Ребенком и даже позднее, уже девоч-
кой-подростком, я смотрела на мир как бы через
подзорную трубу, только повернутую раструбом к
себе. (Показывает с помощью хлыстика.) Так на-
учили меня родители и все окружающие. Так велит
общественная мораль и традиционное воспитание.
Я смотрела в эту перевернутую подзорную трубу и
видела очаровательные крошечные газоны с зеленень-
кой травкой, раскинувшиеся вокруг нашего дома.
Моей детской душе было хорошо и спокойно от
этого невинного, игрушечного пейзажа. Я верила,
что, когда вырасту, газоны просто станут пошире,
травка повыше, а я буду жить так же, как все вок-
руг, — счастливо и безмятежно... И вдруг, судары-
493
к
+.1
ня, в один прекрасный день со мной происходит
нечто. Безо всякого предупреждения, без малейше-
го намека — просто происходит, и все. Внезапно
сознаешь, что смотрела на мир не так, что, оказы-
вается, глядеть-то надо не в большое окошечко, а в
маленькое. И все в твоей жизни переворачивается.
Я не знаю, когда это открытие сделал господин мар-
киз, но был и в его жизни такой день, наверняка
был. Неожиданно его взору открылось всякое раз-
ное, о чем он и не подозревал. И он увидел, как из
далеких расщелин поднимаются языки желтого пла-
мени, заглянул в кроваво-красную клыкастую пасть
зверя, высунувшегося из чащи. И он понял: его мир
безграничен, и есть в этом мире все. Абсолютно все.
И потом ничто уже не способно было удивить мар-
киза... А марсельская история — что же, совершенно
невинный эпизод: мальчик, играя, оборвал бабочке
крылья, только и всего.
Г-ж а де Монтрёй. Все равно я ничего в
этом не пойму, как бы красноречиво вы ни объяс-
няли. Так, потеряв голову, я мечусь уже который
год — то на запад, то на восток. Единственное, что
доступно моему пониманию, это слово «честь»... Как
вы, должно быть, знаете, Судебная палата Экса, не-
смотря на все мои хлопоты, приговорила Альфонса
к отсечению головы, а поскольку осужденный скры-
вается, то двенадцатого числа прошлого месяца на
центральной площади Экса сожгли его портрет. Я
была здесь, в Париже, но мне мерещилось, что я
слышу радостные вопли черни и вижу, как пламя
пожирает холст — смеющиеся глаза Альфонса, его
золотые локоны...
Баронесса. Пламя ада выплеснулось на миг
из преисподней.
Графиня. Толпа, я полагаю, кричала: «Огня!
Больше огня!» Это сожжение — полная ерунда. Их
костер — пламя зависти. Черни никогда не возвы-
ситься до такого порока, вот она и завидует!
494
Г-ж а де Монтрёй. «Больше огня!» А если
этот крик раздастся под окнами моего дома? Мне
говорили, что чернь поминала и наши с дочерью
имена.
Баронесса. «Больше огня» ? Не бойтесь, это
всего лишь призыв к пламени очищения. Теперь,
когда портрет маркиза сожжен, его грехи искупле-
ны.
Графиня. «Больше огня»... Значит, языки
пламени хлестали по белым холеным щекам мар-
киза, по его золотым волосам? Двести пятнадцать
ударов, потом еще сто семьдесят девять... Стоит ли
удивляться, что портрет смеялся? В наслаждениях
маркиза есть что-то леденящее, огонь пришелся весь-
ма кстати.
Г-ж а де Монтрёй. Войдите в мое
положение. Сюда, в Париж, доходят вести одна
хуже другой. Где скрывается зять — неизвестно.
Моя дочь Рене льет слезы в замке Лакост. А
младшая, Анна — Анна Проспер де Лонэ... Она —
сама чистота и свежесть. Девочка могла бы в эти
страшные дни побыть с матерью, один вид ее
личика помог бы мне забыть о зловещей тени, что
легла на наш род. И мы отправились бы с ней
вдвоем путешествовать, в какие-нибудь мирные,
красивые края... Я так одинока. Не на кого опе-
реться. Все мои усилия тщетны. Я бы воззвала к
небесам, моля о помощи, но горло мое пересохло
и нет сил кричать. (Плачет.)
Баронесса. Сударыня, не падайте духом.
Мужайтесь. Я понимаю, зачем вам понадобилась бо-
гомольная баронесса де Симиан. И я завтра же от-
правлюсь к его преосвященству кардиналу Филип-
пу, который, на счастье, сейчас в Париже. Буду
умолять, чтобы кардинал написал в Рим, его свя-
тейшеству. Папа заступится за маркиза.
Г-ж а де Монтрёй. О, как я вам благодарна!
У меня нет слов... Я и в самом деле хотела просить
495
$
вас об этом, но, наверное, не осмелилась бы... Вы
так добры, милая баронесса.
Графиня. Не то чтобы я стремилась сопер-
ничать с баронессой в доброте, да и, как вы знаете,
праведность, честь и добродетель не моя епархия.
Но я помогу вам — не ради вас, сударыня, а ради
маркиза. Мое оружие — постель. Такое же, как у
тех шлюх, подружек Альфонса. Мне не составит
труда совратить с пути праведного достопочтенного
мэтра Мопа, генерального судью. Насколько я по-
няла, требуется отменить приговор Судебной пала-
ты города Экса? Вы ведь ради этого меня пригласи-
ли? Хотели попросить, чтобы я поторговала своим
телом. Не правда ли, сударыня?
Г-ж а де Монтрёй. Что вы, мадам! Как вы
могли подумать...
Графиня (со смехом), Ладно уж, не оправ-
дывайтесь. Ваш замысел — использовать порок на
службе у добродетели — поистине великолепен.
Порок тоже кое-чего стоит, и вы отлично это знае-
те. Даже причуды вашего зятя...
Г-ж а де Монтрёй. Так вы мне поможете?
Графиня. Да.
Г-жа де Монтрёй. Благодарю. Я готова была
на коленях молить вас. Как мне выразить вам свою
признательность ?
Графиня. Зачем мне ваша признательность?
Входит Шарлотта.
Шарлотта. Госпожа... (Мнется,)
Г-ж а де Монтрёй. Говори. У меня не
осталось таких тайн, которые уже не знали бы эти
дамы... Да и нет у меня сил, чтобы выходить за дверь
и шептаться там с тобой.
Шарлотта. Слушаюсь. Э-э...
Г-жа де Монтрёй. Ну что там у тебя ?
Шарлотта. Приехала госпожа маркиза де
Сад.
496
Г-ж а де Монтрёй (удивленно'). Что?
Гостьи переглядываются.
Почему она вдруг покинула замок?.. И не пре-
дупредила... Ну что же ты, веди ее скорей сюда!
Шарлотта. Слушаюсь. (Уходит.)
Появляется маркиза де Сад.
Г-ж а де Монтрёй. Рене!
Рене. Матушка!
Обнимаются.
Г-ж а де Монтрёй. Как хорошо, что ты
приехала, доченька. Я так по тебе соскучилась.
Р е н е. И я. Взяла вот и отправилась в дорогу. Я
больше не в силах выносить жизнь в Дакосте! Эти
осенние прованские дожди! Эти крестьяне, шушу-
кающиеся за спиной и пялящиеся на жену марки-
за де Сада во все глаза! А в замке сидеть мочи нет —
тоска, одиночество. По ночам красный отсвет фа-
келов на голых стенах. Крики воронья... Так захоте-
лось увидеть вас, матушка, поговорить по душам.
Села в карету и всю дорогу до самого Парижа твер-
дила кучеру, чтоб настегивал лошадей.
Г-жа де М о н т р ё й. Я понимаю, Рене. Я
понимаю... Вот и умница, что приехала. Не только
тебе было тоскливо и одиноко. Твоя бедная мать
вся извелась, день и ночь думала только о тебе, не-
счастная моя доченька. Не знаю, как я не лишилась
рассудка... Ах, простите! Я не представила вас. Ты
ведь незнакома с графиней де Сан-Фон? Моя дочь
Рене, маркиза де Сад.
Рене. Счастлива познакомиться. И рада видеть
вас, тетушка Симиан. Как давно мы не встречались.
Баронесса. Сколько тебе пришлось вынес-
ти, бедная девочка.
Г-жа де Монтрёй. Наши дорогие гостьи обе-
щали помочь. О, они вдвоем окажут нам поистине нео-
ценимую услугу! Поблагодари же их от всей души.
л
ns
$
$
497
P e н e. Я вам так признательна. Вы — наша пос-
ледняя надежда.
Баронесса. Ну что вы, что вы. Я счастлива,
когда могу прийти на помощь ближнему. Завтра
же прямо с утра начну действовать.
Графиня. Пожалуй, пойду.
Баронесса. Да-да, и мне пора.
Г-ж а де М о н т р ё й. Вы не представляете,
как я вам благодарна. Не смею вас задержи-
вать.
Р е н е. Я ваша неоплатная должница.
Графиня. Но все же, прежде чем я откланя-
юсь, позвольте, маркиза, задать вам один вопрос.
Вы, должно быть, сочтете его нескромным. При
первой встрече спрашивать о таком и в самом деле
не следовало бы. Но я так любопытна..
Рене. Спрашивайте.
Графиня. Госпожа де Монтрёй поведала нам
много любопытного о вашем супруге, да я, признать-
ся, и без того была наслышана. Ваше семейство —
простите за сравнение — как бы разгуливает по ули-
цам в абсолютно прозрачном платье. Полагаю, это
для вас не новость?
Рене. Нет.
Графиня. И вас не оскорбит бесцеремон-
ный вопрос, какие не принято задавать в светских
салонах? Обещайте, что вы отнесетесь к нему спо-
койно, как если бы я спрашивала вас о ваших
виноградниках, удобрениях или о чем-нибудь в
этом роде.
Рене. Обещаю.
Графиня. Я считаю, что господин маркиз —
человек по сути своей бесконечно нежный, но эту
свою нежность может выразить лишь посредством
пресловутых конфеток и кнута, — то есть посред-
ством жестокости. (Резким тоном.) А каков он с
вами — нежен или жесток?
Рене. Что, простите?
498
Баронесса. Графиня, как вы можете!
Графиня. Отвечайте же!
Рене. Если я отвечу, что нежен, вы решите: ага,
это он прикрывает свою жестокость. Если же ска-
жу, что он жесток...
Графиня.Я вижу, вы женщина умная.
Рене. Отвечу так. Вы хотите знать, каков мой
муж? Он любит меня так, как подобает мужу лю-
бить жену. И если б вы оказались возле нашего
ночного ложа, вы не увидели бы ничего такого, что
дало бы повод к злым сплетням.
Г р а ф и н я. Ну да? {Изумленно разглядывает
маркизу де Сад.) Прелестно! Столь образцовой се-
мейной паре, очевидно, и нежность ни к чему.
Рене. Равно как и жестокость.
Баронесса. Пойдемте, графиня, нам пора.
Графиня. Да. Прощайте, сударыни.
Г-жа де Монтрёй. Спасибо за визит. И еще
раз от всего сердца благодарю.
Баронесса и графиня уходят.
Рене. Уф!
Г-жа де Монтрёй. Ты замечательно ее
срезала. Превосходный ответ! Я так горда тобой...
Подлая тварь! Подумать только — и эту змею я дол-
жна молить о помощи.
Рене. Не стоит, матушка, из-за этого расстраи-
ваться. По сравнению с прочими нашими бедами
это такой пустяк... Так, значит, они обещали по-
мочь Альфонсу? Они помогут?
Г-жа де Монтрёй. Сказали, что помогут.
Рене. Слава Богу. Уже ради одного этого сто-
ило мчаться в Париж... Бедный, бедный Альфонс!
Г-жа де Монтрёй. Так ты приехала сюда не
для того, чтобы повидаться со мной?.. {Как бы между
прочим.) Ты не знаешь, где сейчас Альфонс?
Р е н е {с невинным видом). Сама теряюсь в
догадках.
л
$
$
499
ж
Г-ж а де Монтрёй. В самом деле? Что же,
он даже собственной жене не сообщил, куда наме-
рен отправиться?
Рене. Если бы я знала, где он, мне было бы
трудно утаить правду от тех, кто его разыскивает.
Лучше уж не знать. Так безопаснее для Альфонса.
А его безопасность мне дороже всего на свете.
Г-ж а де Монтрёй. Ты — образец доброде-
тельной супруги. Каким чудесным цветком расцве-
ли воспитание и образование, которые я тебе дала.
Если б только твой избранник был тебя достоин...
Рене. Разве не вы учили меня когда-то: «Доб-
родетель не подвластна обстоятельствам» ?
Г-жа де Монтрёй. Так-то так, но всему есть
мера.
Рене. Если грехи мужа превышают эту меру,
то и моя добродетель должна быть на высоте.
Г-жа де М о н т р ё й. У меня разрывается
сердце, когда я вижу, как мужественно ты держишь-
ся под ударами судьбы. Я вспоминаю, каким счаст-
ливым и безмятежным было твое детство, — кон-
траст слишком разителен. Твой отец, всеми
почитаемый президент Налоговой палаты! Пусть наш
род не слишком древний, но зато мы были бога-
ты — не то что маркизы де Сад. Мы с отцом ниче-
го для тебя не жалели, и ты выросла прекрасной,
благородной — такую впору выдавать за принца. Кто
имел* бы больше прав рассчитывать на жизнь, пол-
ную счастья? И что же! Где были мои глаза? Боже,
какой кошмарный выбор мы сделали! Подобно Про-
зерпине, собиравшей цветы и похищенной влады-
кой ада1, ты оказалась ввергнута в преисподнюю. И
твой покойный батюшка и я прожили свою жизнь
честно, не стыдно было смотреть людям в глаза. За
что же, за что наша невинная дочь низвергнута в
пучину такого несчастья?!
Рене. Что вы, матушка, все о несчастье да о
несчастье. Терпеть не могу это слово. Несчастная —
500
это прокаженная старуха, выпрашивающая милос-
тыню...
Г-жа де Монтрёй. Ох, я всегда делаю так,
как хочешь ты. Это ты упросила меня спасать твое-
го муженька. Потому-то я и пошла сегодня на та-
кое унижение.. И все-таки, все-таки... Да, раз уж
ты столь неожиданно приехала ко мне, я скажу то,
что думаю. Бог с ним, с королевским двором и с
высокими связями. Послушай меня, расстанься с
Альфонсом.
Рене. Господь не дозволяет расторгать браки.
Г-жа де Монтрёй. Расторгать необязатель-
но, достаточно просто порвать с Альфонсом все от-
ношения. И очень хорошо, что Господь не одобря-
ет разводов, — ты можешь жить отдельно от своего
супруга и при этом оставаться маркизой.
Рене (после паузы). Нет, матушка, я не рас-
станусь с Альфонсом — ни перед Богом, ни перед
людьми.
Г-ж а де Монтрёй. Но почему? Откуда
такое упрямство? Что это — оскорбленное самолю-
бие? Боязнь пересудов?.. Ну не любовь же, в самом
деле!
Рене. Не знаю, можно ли это назвать любо-
вью. Но уж самолюбие и боязнь пересудов тут оп-
ределенно ни при чем.. Очень трудно объяснить
так, чтобы вы поняли. Как вам известно, матушка,
теперь я знаю все. Я знаю, какие страсти владеют
Альфонсом, знаю, что он вытворяет, знаю, что гово-
рят о нем люди. Я провела в Лакосте немало бес-
сонных ночей, вспоминая свою жизнь после свадь-
бы. Я все теперь понимаю, матушка. Все. То, что
прежде было рассеяно в памяти, соткалось в некий
единый узор, связалось в одну цепочку. В ожерелье
из ярко-алых камешков. Да, камешков красных, как
кровь... Еще во время нашего свадебного путеше-
ствия, где-то в Нормандии, Альфонс велел остано-
вить карету посреди луга, усыпанного лилиями. «Хочу
к
Жч
и
$
501
я
к
й
$
напоить лилии допьяна», — сказал он и стал вли-
вать в раскрытые бутоны красное вино. А потом
смотрел, как багровые капли стекают между лепес-
тками... Или еще. Мы впервые оказались в Дакосте
и гуляли вдвоем по двору замка. Альфонс остано-
вился возле сарая, где лежали вязанки дров, перетя-
нутые веревками, и сказал: «Какое уродство! Пред-
ставляешь, вот была бы красота — белоснежные
березовые стволы, стянутые золотыми канатами!..»
А один раз там же, в Лакосте, когда мы возвраща-
лись с охоты, Альфонс прямо пальцами вырвал у
убитого зайца сердце из груди. «Взгляни, — засме-
ялся он, — вместилище любви у зайца той же фор-
мы, что у нас с тобой...» Я тогда воспринимала все
это как милые, эксцентричные причуды. И лишь
теперь бусины соединились в одну нить... В моей
душе родилось всепоглощающее чувство, не подвла-
стное рассудку. Чувство говорило: «Раз уж тебе уда-
лось собрать в одно ожерелье рассыпанные в памя-
ти бусины, береги теперь эту драгоценность, храни
ее как зеницу ока». А что, если когда-то, давным-
давно, так давно, что туда даже не проникают лучи
памяти, я оборвала нить своего ожерелья и оно рас-
сыпалось? Вдруг теперь я сумела восстановить его в
первозданном виде?
Г-ж а де Монтрёй. Ты имеешь в виду рок,
фатум?
Рене. Нет, рок здесь ни при чем.
Г-ж а деМонтрё й. Но ведь эти самые алые
бусы рассыпал Альфонс, а не ты.
Рене. Рассыпал и преподнес мне.
Г-ж а де Монтрёй. Все это гордыня и
самообман. Ты себя просто губишь!
Р е н е. Я же говорила, матушка, вы не пойме-
те. А я наконец постигла самую суть, истину. И
на этом знании зиждется моя добродетель. Може-
те ли вы понять, что говорит вам жена Альфонса
де Сада?
502
Г-ж а де Монтрёй. Истина — это кнут и
сладкие пилюльки. Срам и бесчестие — вот в чем
истина!
Рене. Голос житейской мудрости. Извечное
пристрастие племени людей. Стоит произойти чему-
то необычному, как люди сразу слетаются со всех
сторон, словно мухи на труп, и высасывают, выса-
сывают из случившегося свою житейскую мудрость.
Потом труп закопают, а у себя в тетрадочках запи-
шут и обязательно пометят: это — срам, это — бес-
честье и так далее. А мне до житейской мудрости
дела нет. Я столкнулась с явлением, на которое таб-
личку с надписью не повесишь. Проще простого
было бы решить для себя: мой муж — чудовище, и
дело с концом. Он — чудовище, а я — честная, дос-
тойная, безупречная.
Г-ж а де Монтрёй. Но ведь Альфонс и в
самом деле чудовище! Разве нормальному челове-
ческому существу возможно понять его поступки?
Лучше и не пытаться — а то как бы самой не об-
жечься.
Рене. Так не бывает, чтобы один из супругов
был чудовищем, а другой — обыкновенным, нор-
мальным человеком.
Г-ж а де Монтрёй. Рене! Уж не хочешь ли
ты сказать...
Рене. Не пугайтесь, матушка, не пугайтесь.
Или в вас говорит любопытство, как в графине Сан-
Фон? Я всего лишь хочу сказать, что раз мой муж —
чудовище порока, то мне ничего не остается, как
быть чудовищем добродетели. То, с чем я столкну-
лась, не имеет имени и названия. Все вокруг гово-
рят, что Альфонс — преступник. А я знаю: Альфонс
и его грехи — это одно целое. Улыбка маркиза у
его ярость, нежность и жестокость, ласковое при-
косновение пальцев к моим плечам, когда он сни-
мает с меня пеньюар, и рука, хлещущая кнутом мар-
сельских шлюх, — тут одно от другого не оторвать.
503
К
-М>1
И красная от крови, поротая задница Альфонса не-
отделима от его холеных локонов и благородного
очертания губ.
Г-ж аде Монтрёй. Как ты можешь соеди-
нять высокое и низкое, благородное и мерзкое?! Ты
сама себя унижаешь! Женщина из рода Монтрёй
никогда, никогда и ни в чем не может быть постав-
лена рядом с марсельской... девицей сомнительного
поведения! Так что нечего подыскивать оправдания
своему муженьку — мне, матери, больно это слы-
шать.
Рене. Вы так ничего и не поняли, матушка. А
ведь мы должны мыслить и чувствовать одинаково,
если хотим спасти Альфонса. Ну как же вы не ви-
дите! Альфонс — это симфония, в которой есть толь-
ко одна тема — главная и единственная. Я покля-
лась хранить верность мужу, а стало быть — и
звучащей в нем музыке. Иногда тема нежна и ме-
лодична, иногда — яростна и жестока, в ней слы-
шен свист кнута, в ней брызжет кровь. Мне Аль-
фонс не исполнял той, второй, части — уж не знаю,
из уважения или из пренебрежения. Но я теперь
очень хорошо понимаю главное: если хочешь быть
верной женой, надо любить не добрые слова и дела
мужа, а истинную его природу. Обшивка корабля,
плывущего по океану, приемлет и пожирающего ее
древесного червя, и чистую морскую воду.
Г-ж а де Монтрёй. Но мы обе с тобой
обманулись — он прикидывался не таким, каков есть.
Рене. Матушка, не родилась еще такая жен-
щина, которую мог бы обмануть мужчина.
Г-ж а де Монтрёй. Да уж слишком твой
мужчина не похож на остальных.
Р е н е. И все-таки — мужчина. Уж поверьте
мне... Но вы правы, выходя замуж, я совсем еще
его не знала. И узнала, что он такое на самом деле,
совсем недавно. Однако не могу сказать, что мне
открылся чужой, незнакомый облик, — все равно
504
это мой Альфонс. Ведь не выросли же у него, в кон-
це концов, рога и хвост! А может быть, я потому и
полюбила его когда-то, что угадывала зловещую тень,
спрятанную за веселой улыбкой и ясным взором?
Невозможно любить розу и одновременно ненави-
деть ее запах.
Г-ж а де Монтрёй. Глупости. Просто роза
имеет запах, соответствующий ее виду.
Рене. Откуда вы знаете, может быть, страсть к
крови, одолевающая Альфонса, досталась ему от да-
лекого предка, ходившего в крестовый поход?
Г-ж а де Монтрёй. Не забывай: кровь, о
которой ты говоришь, это кровь... низких женщин.
Рене. Ах, матушка, кровь есть кровь — приро-
ду не обманешь.
Г-жа де Монтрёй. Ей-богу, такое чувство,
словно это Альфонс со мной разговаривает, а не ты!
Рене. Умоляю, матушка, спасите его! Ради Бога!
Если бы только Альфонса помиловали! Клянусь, я
бы все сделала, чтобы достучаться до его сердца, до
его сумрачной, истерзанной души! Я смогла бы это
сделать — и сплетням пришел бы конец. Их вытес-
нили бы вести о добрых делах маркиза, он искупил
бы свою вину перед людьми! О-о, только бы спасти
его, только бы спасти!.. (В полуобморочном состо-
янии. Покачнулась.)
Г-ж а де Монтрёй (поддерживает ее).
Бедняжка, ты совсем выбилась из сил. Пойди при-
ляг. Отдохнешь часок, сердце и успокоится. Может,
что-нибудь и придумаем. Ну же, пойдем. Я отведу
тебя, (уводит маркизу в спальню.)
Из другой двери появляется младшая сестра маркизы де Сад
Анна де Л о н э, в сопровождении Шарлотты.
Шарлотта. Что же это вы с сестрицей не
хотите повидаться?
Анна. Слишком неприятная может выйти бе-
седа. Надо же, в кои-то веки выбралась в Париж, с
Л
-fed
И
505
&
к
Н,1
Лэн
?!
матушкой повидаться, а тут любимая сестрица отку-
да ни возьмись... Один ее взгляд чего стоит: мол, все-
то я про вас про всех знаю, всех-то я вас насквозь
вижу. И ведь в самом деле видит. Но великодушно
снисходит к нашим слабостям. Брр! Боюсь ее!
Шарлотта. Ай-яй-яй, как же можно о
родной сестре так-то говорить?
Анна. Поди, Шарлотта, шепни матушке, что я
здесь и жду ее.
Шарлотта уходит.
Почти сразу же появляется госпожа де Монтрёй.
Г-ж а де Монтрёй. Анна! Радость какая!
Анна. Здравствуйте, матушка. Как давно я вас
не видела.
Обнимаются.
Г-ж а де Монтрёй. Счастливый день! Обе
мои доченьки приехали.
Анна. Да, Шарлотта мне сказала. Значит, Рене
здесь?
Г-ж а де Монтрёй. Она в спальне. Устала с
дороги. Пусть немножко отдохнет, так будет луч-
ше. Она столько вынесла, столько вынесла.. Ну лад-
но. Ты-то как доехала? Откуда ты?
Анна. Из Италии.
Г-ж а де Монтрёй. Где была?
Анна. Большую часть времени в Венеции.
Г-жа де Монтрёй. Далеко же тебя занесло.
Анна. Путешествие было такого рода, когда
лучше держаться подальше от знакомых мест.
Г-ж а де Монтрёй. С чего моей дочери от
людей прятаться? Ты ведь у меня сама невинность.
Анна. Не мне надо было прятаться. Моему
спутнику.
Г-жа де Монтрёй. Какому еще спутнику?
Ты ездила с кем-то из знакомых?
А н н а. С зятем.
Г-ж а де Монтрёй. С кем?!
506
А н н а. С Альфонсом.
Г-жа Монтрёй {потрясена). Но... Но ведь
не все же время ты была с ним?
Анна. Все.
Г-ж а де Монтрёй. Боже, какая же ты...
А н н а. О нет! Меня винить не надо. В самый
первый мой приезд в Лакост в первую же ночь Аль-
фонс пробрался в мою спальню. Я его не примани-
вала, нет. Но и не оттолкнула. Так это с тех пор и
тянулось. А потом он говорит: «Я должен бежать.
Поедешь со мной?» Ну я и поехала. Почти всю
Италию исколесили.
Г-ж а де Монтрёй. О-о, мне страшно! Это
же Сатана! Дьявол! Ему было мало одной моей доче-
ри, он добрался и до второй... {Пытается собрать-
ся с мыслями.) Несчастная Рене! Хранить верность
этому чудовищу!.. Анна, обещай мне: Рене ни слова,
это будет наша с тобой тайна. Поняла? Если только
она узнает, если узнает! Она умрет. Просто умрет.
Анна. Что вы, матушка. Рене все знает.
Г-ж а де Монтрёй. Знает?!
Анна. Да-да, она знает.
Г-ж а де Монтрёй. Ничего не понимаю!
Про что знает?
Анна. Про то, что у меня было с Альфонсом в
Лакосте...
Г-ж а де Монтрёй. Рене? Не может быть!
Анна. Про то, что мы ездили в Италию. И где
Альфонс прячется сейчас, она тоже знает.
Г-ж а де Монтрёй, Ах вот, значит, как?
Знает — а от меня скрывает. Боже, какая... {Замол-
кает и, что-то решив, продолжает.) Послушай,
Анна, ты, верно, тоже знаешь, где Альфонс.
Анна. Конечно.
Г-ж а де Монтрёй. Где же?
А н н а. В Сардинском королевстве, в Шанбели.
Он прячется в простом крестьянском доме, подаль-
ше от людных мест.
507
Я,
к
t|
Г-ж а де Монтрёй. Как называется это
место?
Анна. Шанбели.
Г-жа де Монтрёй сосредоточенно размышляет.
Г-ж а де Монтрёй (порывисто). Шарлотта!
Эй, Шарлотта!
Входит Шарлотта.
Я намерена написать три письма. А ты немед-
ленно их отправишь.
Шарлотта. Как прикажете, мадам. (Хочет
уйти.)
Г-ж а де Монтрёй. Нет, не уходи, жди
здесь. Нельзя терять ни минуты.
Шарлотта остается на сцене.
Г-жа де Монтрёй садится к секретеру, раскрывает его и быстро
пишет одно за другим три коротких письма, запечатывает их.
Тем временем Анна и Шарлотта разговаривают.
Шарлотта. Барышня, поди, хороша Венеция
летом?
Анна. Восхитительна. (Мечтательно.) Ощу-
щение опасности, нежность, дыхание смерти, гряз-
ные каналы... Вода поднялась, и к площади Святого
Марка не пройти...
Шарлотта. Хоть одним глазком бы взгля-
нуть.
А н н а. По ночам звенели шпаги, а утром малень-
кие мостики были покрыты росой и пятнами засох-
шей крови. И мириады голубей, все небо в голубях..
Когда тихо, вся площадь Святого Марка белым-бела
от копошащихся птиц, а потом вдруг испугаются чего-
нибудь — и разом взлетают, оглушительно полоща
крыльями.. И повсюду жгли его чучела.
Шарлотта. Чьи, барышня, чучела?
Анна. Перезвон колоколов, плывущий над мут-
ной водой. Всюду мосты, мосты — их не меньше,
чем голубей... А ночью такая луна! Она выныривала
508
прямо из канала и заливала алым сиянием нашу
постель. Казалось, сразу сотня девственниц утрати-
ла невинность. По меньшей мере сотня...
Шарлотта. А гондольеры, наверно, распева-
ли свои песни, да? Вот красотища-то!
Анна. Гондольеры? Распевали?.. А, ну это дру-
гая Венеция, для обыкновенных людей.
Г-жа де Монтрёй (поднимается, держа в
руках три запечатанных конверта), Шарлотта!
Шарлотта. Слушаю, мадам.
Г-ж а де Монтрёй. Это — графине де Сан-
Фон, это — баронессе де Симиан. Если не застанешь,
вели слугам передать: я отменяю свою просьбу и
прошу как можно быстрее известить об этом их
госпожу. Ты поняла? (Передает письма.)
Шарлотта. Да, мадам. (Уходит.)
Г-ж а де Монтрёй. Ну а как быть с письмом
его величеству? (Смотрит на конверт.) Ладно,
отвезу его во дворец сама.
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сентябрь 1778 года. Прошло шесть лет.
На сцену одновременно выходят Рене и Анна.
Рене. Анна, ты?!
Анна. Рене, у меня хорошая новость!
Рене. Но откуда ты? И так внезапно.
Анна (высоко поднимает свиток, перевязан-
ный лентой). Ну-ка, угадай, что это.
Рене. Не нужно меня дразнить.
Анна. Вот, вот, вот!
Рене. Перестань.
Сестры, обе в пышных кринолинах, мечутся по сцене: Анна
убегает, а Рене догоняет.
Наконец свиток в руках у маркизы.
509
к
Ну, что это? {Очень спокойно, не спеша чита-
ет,} «Решение Судебной палаты города Экс-ан-
Прованс. В месяце мае сего года нами был полу-
чен королевский эдикт, скрепленный золотой
печатью, коим предписывалось произвести повтор-
ное разбирательство дела Донасьена-Альфонса-Фран-
суа маркиза де Сада. Следуя воле его величества,
мы признали приговор, вынесенный в 1772 году,
недействительным и провели новое слушание, в
результате которого по делу вышеозначенного мар-
киза де Сада вынесен следующий приговор. Под-
судимый Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад, ули-
ченный в распутстве и подрыве нравственности,
получает строжайшее предупреждение и подверга-
ется штрафу в размере пятидесяти ливров, а так-
же лишается права въезда в город Марсель сроком
на три года. Немедленно по уплате штрафа имя
маркиза де Сада из тюремных списков исклю-
чить». О боже... {Застывает в оцепенении, сама
не своя от счастья,}
А н н а. Ну, как новость, сестрица?
Рене. Это как сон...
Анна. Наоборот, сон закончился — кошмар-
ный сон.
Рене. Альфонс свободен. И я... Шесть лет!..
Помнишь, как шесть лет назад, осенью, здесь же, в
этом самом доме, мы все ломали голову, не зная,
как его спасти? Это было вскоре после той ужас-
ной марсельской истории. Ты только-только верну-
лась из Италии, куда ездила утешить бедного Аль-
фонса.
Анна. «Утешить»! Почему бы не назвать вещи
своими именами? Ведь дело-то давнее.
Рене. Давнее... Шесть лет я жила только од-
ним — как вернуть мужу свободу. Сколько переме-
нилось за эти годы! Шесть лет я колотила в запер-
тую каменную дверь — в кровь разбила руки,
обломала ногти, и все впустую!
510
А н н а. Ты делала все, что могла.
Рене. Нет, мне одной было бы не справиться.
Это матушка заперла дверь между Альфонсом и
мной. Только матушке было под силу ее и открыть.
Анна. Рада, что ты это понимаешь.
Рене. Потому ты и видишь меня в этом доме.
Раньше, когда я считала мать своим врагом, я все-
гда, приезжая в Париж, останавливалась в гостини-
це.
Анна. Значит, теперь между нами тремя нет
больше зла?
Рене. Ты стала совсем взрослой. А я... я уже
немолода.
Анна. Сейчас, когда твое лицо светится счасть-
ем, ты красивее и моложе, чем шесть лет назад.
Р е н е. Я поняла одну вещь: счастье — оно как
крупицы золотого песка в грязи. И в самом мрач-
ном углу преисподней можно увидеть его сияние.
Что для меня счастье? Все вокруг уверены, что жен-
щины несчастнее меня не сыскать на всем белом
свете. Унижена собственным мужем, который к
тому же еще и в тюрьме. Опозорена гадкими сплет-
нями. Была б еще хоть богата — а то ведь и замок
содержать не на что. Зимой нет денег на дрова, беру
с собой в постель жаровню, чтоб не закоченеть. Но
зато сколько радости принесла мне эта весна! На
лугах вокруг Лакоста зазеленела трава, в высокие
окна моего ледяного замка хлынуло теплое солнце,
пение птиц обрушилось на Лакост, словно грянул
целый оркестр из сверкающих медных труб! И во
мне родилась надежда, что час освобождения бли-
зок. Злодейство Альфонса и мое несчастье как бы
слилось в некое единое целое — они ведь и в самом
деле так схожи! Разве нет? И злодейство и несчас-
тье подобны заразе — люди в ужасе шарахаются от
них, боятся, как бы болезнь не перекинулась. Но
зато нет для людей более лакомых тем для пересу-
дов, чем эти две. Мое несчастье за шесть лет достиг-
к
$
$
$
511
ло вершин, которые не уступят злодейству Альфон-
са. Я много думала об этом. Я одна понимала, чув-
ствовала всем своим существом, как беспредельно
одинок он там, в темнице! Каких бы чудовищных
деяний Альфонс ни творил, сколько бы женщин и
мужчин ни втянул он в свои бесчинства, ему не
достичь того, чего он жаждет, ибо жаждет он невы-
полнимого. Он всегда будет один. И он никогда
никого не любил... Тебя тоже.
А н н а. А тебя?
Рене. Наверное, нет. Потому-то мы, должно
быть, всякий раз и миримся так быстро.
Анна. Ну да, а сама уверена, что только тебя
он и любит.
Рене. Мечтать вольно всякому. Уж чему-чему,
а полету фантазии у Альфонса я научилась.
А н н а. А счастью?
Рене. Счастье — мое собственное открытие.
Ему Альфонс меня учить не пожелал. Счастье — ну
как бы тебе сказать — это вроде вышивания гла-
дью, дело кропотливое и трудоемкое. Сидишь одна-
одинешенька, тебе горько, тоскливо, тревожно на
душе, ночи беспросветны, зори кровавы, и ты все
это медленно, тщательно вкладываешь в свой узор.
И в результате выходит маленький гобелен, на ко-
тором всего лишь одна, самая что ни на есть обык-
новенная, но — роза. Женские руки, женское тер-
пение способны даже муки ада превратить в розовый
бутон.
Анна. Понятно. Альфонс сварит из лепестков
твоей розы варенье и будет мазать им себе булочку
на завтрак.
Рене. Ты все ехидничаешь.
Входит г-ж а де Монтрёй.
Г-жа де Монтрёй. Рене! Какая радость-то!
Ну, поздравляю. Я нарочно Анну вперед послала,
пусть, думаю, покажет тебе бумагу, пусть порадует.
512
Рене. Спасибо, матушка. Я всем обязана толь-
ко вам. {Опускается на колени и целует подол ма-
теринского платья.)
Г-жа де Монтрёй в замешательстве смотрит на младшую дочь.
Г-ж а де Монтрёй {поднимая Рене на ноги).
Ну к чему этот театр? Я долго была глуха к твоим
мольбам, но твоя преданность способна растопить
даже лед. Ты склонила меня на свою сторону — а
разве могло быть иначе? Я же твоя мать! Ну вот,
теперь все у нас снова будет хорошо... А признай-
ся, ведь ты ненавидела свою бедную матушку?
Рене. Не надо, прошу! Не то я сгорю от стыда.
Теперь все разрешилось. Он, верно, сразу же захо-
чет уехать в Лакост. Мне нужно скорее готовиться
к отъезду...
Г-жа де Монтрёй {быстро переглядывает-
ся с Анной). Зачем.такая спешка?
Анна. Пусть Альфонс немного потомится в
одиночестве. Уж это-то он заслужил.
Г-ж а де Монтрёй. Побудь хоть денек. В
кои-то веки собрались втроем. Столько всего вы-
несли — неужели нам и поговорить не о чем? Вся-
кое ведь было — теперь и посмеяться не грех. Как
тогда-то, помнишь? Ну, весной, когда ты устроила
Альфонсу побег? Мне как сказали — я просто дар
речи потеряла.
Р е н е. Я в самом деле ненавидела вас, матушка,
всей душой. Мне казалось — никто, кроме меня, не
спасет Альфонса.
Г-ж а де Монтрёй. Честно говоря, та
история заставила меня взглянуть на тебя по-ново-
му. Я всегда думала, что ты тихая, беспомощная, а
тут вдруг поняла: нет, она — моя дочь! Это надо же
все так рассчитать, подготовить! Сколько решитель-
ности, мужества! Однако должна тебе заметить, Рене:
зло можно исправить лишь с помощью справедли-
вости и закона. Так всегда говорил твой отец, это
34-402
513
повторю тебе и я. Видишь, как славно я все устрои-
ла. А ведь я вела себя не так, как мамочка твоего
Альфонса, — та все с Богом на устах, да с молитвой,
да в монастырь, подальше от греха, а сама хотя бы
один бриллиантик ради сына продала! Так и пре-
ставилась.
А н н а. И тем не менее Альфонс был безуте-
шен, когда она умерла.
Рене. Он оставил свое убежище, понесся в
Париж, на похороны, там его и схватили.
Г-ж а де Монтрёй. Точно так же он убивал-
ся, когда умер его отец. Такую устроил истерику,
что, помню, я и то расчувствовалась.
Р е н е. А обо мне он стал бы плакать?
Г-ж а де Монтрёй. Ты же ему не мать...
Хотя за эти годы, что он просидел в тюрьме, ты,
должно быть, стала для него вроде матери.
Анна. Уж я-то никогда не вела себя с ним как
с сыночком.
Р е н е. Да и я превратилась в мать собственного
мужа не по своей воле.
Г-ж а де Монтрёй. Девочки, девочки, что за
тон, что за пренебрежение к званию матери? Вы
забываете, что я — тоже мать!.. Впрочем, вы може-
те говорить все что угодно, но знайте: я никогда не
прощу человека, растоптавшего жизнь обеих моих
дочерей, которых я растила с такой заботой и лю-
бовью. Надеюсь, Рене, ты это понимаешь...
Рене. Он вовсе.не растоптал мою жизнь.
А н н а. А мою и подавно.
Г-жа де Монтрёй (неприятноудивлена, но
пытается это скрыть). Вот как? Любопытно. Зна-
чит, не растоптал?
Рене. Осквернение, надругательство — это тот
хворост, который разжигает в Альфонсе костер же-
ланий... Знаете, как морозным утром весело бежит
лошадь, разбивая копытами хрустальную корку льда?
Так и Альфонс: когда под действием ночной стужи
514
скопившаяся на земле грязная вода превращается в
прозрачно-чистые льдинки, он давит их, вновь об-
ращая в грязное крошево. О, это целое церемони-
альное действо! Поначалу шлюха или нищенка пред-
стает перед Альфонсом кристально чистой, святой.
И он самозабвенно хлещет ее кнутом — все, лед
раздавлен. Потом, правда, наступает пробуждение
и Альфонс пинком выставляет своих подружек за
дверь... Минуты испытанного блаженства наполня-
ют душу Альфонса несказанной нежностью — она
копится в нем, как нектар в пчеле. И всю эту не-
жность он изливает на меня, когда рано или поздно
возвращается домой,— ведь больше не на кого. Слад-
кий нектар нежности, собранной им в поте лица,
под палящими лучами жгучего летнего солнца, весь
достается мне — измученной ожиданием в темном
и холодном улье. Да, Альфонс — это пчела, прино-
сящая блаженный нектар. А цветы, из которых
высасывает он свою кроваво-красную пыльцу,— для
него они ничто. Сначала Альфонс уподобляет их
божеству, затем растаптывает, насыщается — толь-
ко и всего. Это их жизнь он топчет, а не мою.
Анна. До чего же ты, сестрица, обожаешь все
приукрашивать. Как у тебя выходит поэтично, да
вдобавок еще и логично — прямо красота. Ну и
правильно — вещи крайне низменные, как впрочем,
и чрезмерно возвышенные, только и можно уразу-
меть при помощи поэзии. Правда, это как-то не
по-женски. Я, например, никогда и не пыталась
понять, что такое Альфонс. Вот почему ему всегда
было со мной хорошо и спокойно — он чувствовал
себя просто мужчиной. И я, когда он ласкал меня,
была просто женщиной.
Рене. Ну что же, откровенность1 за откровен-
ность: знаешь, Анна, ведь я попросту воспользова-
лась тобой. Иногда Альфонс испытывал потребность
ощутить себя обыкновенным мужчиной. Со мной
притворяться было бесполезно — уж я-то знала,
515
34*
какой он обыкновенный. Вот я и подтолкнула его к
тебе.
Анна. Все очень складно, только жаль, милая
сестренка, что ты не видела нас в Венеции. Какая
кровавая, похожая на вырванную печень луна све-
тила сквозь туман над каналом! С мостика под ок-
ном доносился звон мандолины и звучный голос
певца. Наша смятая постель стояла возле самого
подоконника и была похожа на берег, покрытый
белым песком и водорослями, — так пахло влагой
и морем. Альфонс не говорил со мной о крови, но я
видела кровь в его глазах, она-то и была источни-
ком нашей сладостной неги...
Г-жа де Монтрёй. Что вы такое обе несете!
Немедленно перестаньте! Да и какой смысл ссо-
риться из-за событий шестилетней давности? Вспом-
ните лучше, какая у нас сегодня радость. Я постара-
юсь не думать об Альфонсе плохо. Его
злодейство — дело прошлое. Давайте поговорим о
хороших его чертах. Я слышала — не знаю, верить
или нет, — будто Альфонс обратился к религии?
Рене. Иногда, читая его письма, я чувствовала,
что искра веры, стремление к Богу тлеет в его душе.
Г-ж а де Монтрёй. Ну да, а в следующем
письме он, наверно, писал, что намерен наложить
на себя руки, а чуть позднее — крыл последними
словами меня, подлую скрягу. Можешь не расска-
зывать, я и сама знаю. Очевидно, в этом-то и состо-
ит прелесть твоего мужа — он не способен долго
пылать одной страстью. Заглянет в окошко преис-
подней, отшатнется — понесется к небесам, да по
дороге завернет на кухню и затеет какую-нибудь
грубую перебранку. К тому же у него вечно в голо-
ве грандиозные планы, мнит себя великим писате-
лем. Подумать страшно — что он может понапи-
сать. Меня, конечно, выведет злой ведьмой, а
себя — владыкой Ада. Только вряд ли кто станет
читать его опусы.
516
Рене. Альфонс и в самом деле человек увлека-
ющийся, но чувство признательности ему не чуждо.
Когда муж узнает, что это вы его спасли, он будет
вам беспредельно благодарен.
Г-ж а де Монтрёй. Ну-ну, хотелось бы
верить.
Входит Шарлотта.
Шарлотта. Графиня де Сан-Фон пожалова-
ли. Говорит, гуляла и решила заглянуть.
Г-ж а де Монтрёй. Вот как? (В нереши-
тельности,} Ладно, и так все про нас знает... Зови.
Шарлотта. Слушаюсь. (Удаляется. В дверях
сталкивается с графиней де Сан-Фон.)
Графиня. Аяи сама вошла. Ничего? Ведь
не через окно же и не верхом на помехе.
Г-ж а де Монтрёй. Скажете тоже! (Крес-
тится. )
Графиня. Можете не креститься, все равно
на баронессу де Симиан вы не похожи. У вас это
выглядит так, будто крестное знамение вы сотворя-
ете не для себя, а для соблюдения приличий.
Г-ж а де Монтрёй. Это вы так считаете.
Графиня. Знаете, я ведь не просто так заш-
ла — хочу кое-что рассказать. Вчера ночью я проде-
лала то же самое, что во времена Короля-Солнце
мадам де Монтеспан 2.
Г-ж а де Монтрёй. Стали возлюбленной его
величества? Но ведь нынешний король по женской
части, кажется...
Графиня. Нет-нет, не перебивайте. Я
расскажу все сама, по порядку. Именно такая
чудесная слушательница мне и нужна. Госпожу де
Симиан слишком легко напутать, а вы — дама за-
каленная, мужественная, испытанный боец армии
добродетели.
Г-ж а де Монтрёй. О графиня, вы слишком
добры.
к
Пй
$
517
я
к
>i']
Графиня. Признаться вам, мне до смерти
наскучили все обычные забавы — любовные интриж-
ки, безобразия, карнавалы масок а ля королева Марго
и тайные прогулки по парижским трущобам. Даже
собственная скандальная слава, и та обрыдла. Все
грехи начинались спальней, ею же и заканчивались.
А любовь... любовь — это мед, в котором слишком
силен привкус пепла. Не хватало чего-то возвышен-
ного, божественного...
Г-ж а де Монтрёй. Неужто вы встали на
путь благочестия?
Графиня. О нет, не пугайтесь... Когда в
наслаждениях преобладает привкус горечи, вспоми-
наешь, как тебя, бывало, наказывали в детстве. И
хочется, чтобы кто-то снова тебя наказал. Начина-
ешь оскорблять невидимого нашего Господа: плю-
ешь ему в физиономию, бросаешь вызов — одним
словом, стараешься разозлить. Но боженька, как
ленивый пес, — дрыхнет дни и ночи напролет. Его
дергаешь за хвост, тащишь за уши, а он и глаз не
раскрывает — не то чтоб цапнуть или облаять.
Г-ж а де Монтрёй. Я не очень поняла... Это
вы Господа ленивому псу уподобили?
Графиня. Ну да. Ленивому, старому и дрях-
лому.
Г-ж а де Монтрёй. Слава Богу, что мои
девочки уже взрослые. Для юной, неокрепшей души
это было бы слишком...
Графиня. Да погодите же, самое интересное
впереди. Я здорово ошиблась в маркизе де Саде. Он
представлялся мне идеальным суррогатом карающего
Господа — восхитительным златокудрым палачом с
кнутом в белоснежной руке. Ошибка, это была
ошибка. Маркиз — всего лишь мой товарищ, он
сделан из того же теста, что и я. Когда ленивый пес
дрыхнет, ему едины — машущий кнутом и получа-
ющий удары, палач и жертва. И тот и другой тщетно
бросают ему вызов. Первый — тем что бьет, пуска-
518
ет кровь, второй — тем, что сносит удары и эту кровь
проливает... Псу наплевать, он знай себе посапыва-
ет. Мы с маркизом — одного поля ягоды.
Г-ж а де Монтрёй.И как же вы додумались
до подобного открытия?
Графиня. Не додумалась. Просто почувство-
вала.
Г-ж а де Монтрёй. Когда же?
Графиня. Когда почувствовала? В тот самый
миг, когда меня сделали столом.
Г-ж а де Монтрёй. То есть как «сделали
столом» ?
Сестры перешептываются.
Г р а ф и н я. Вы полагаете, что человека превра-
тить в стол невозможно? Так вот, представьте себе:
меня, раздетую, уложили на стол, и мое обнажен-
ное тело превратилось в алтарь для Черной Мессы.
Слушательницы ахают.
Рене вздрагивает, и по мере рассказа графини ее волнение
становится все заметнее.
Ни где это произошло, ни кто там был, я вам,
разумеется, не скажу. Мсье Гибур давно мертв, а я,
конечно, — лишь жалкое подобие госпожи де Мон-
теспан. И все же, как и она, я сама предложила
использовать мое тело для мессы. Меня, обнажен-
ную, такую белую-белую, положили навзничь на чер-
ное, траурное полотнище. Я лежала, закрыв глаза, и
представляла, как ослепительно прекрасна моя на-
гота. Обычной женщине не дано знать, что это та-
кое — видеть все не глазами, а открытой кожей. Мои
груди и живот прикрыли маленькими салфетками.
Ну, это ощущение вам знакомо — вспомните хо-
лодную накрахмаленную простыню. А в ложбинку
между грудей мне положили серебряное распятие.
Однажды озорной любовник, когда мы отдыхали
после утех, положил мне на грудь холодную гру-
шу — примерно такое же было чувство. На лоно
$
519
мне поставили священную серебряную чашу. Это,
пожалуй, несколько напоминало прикосновение
ночной посудины из севрского фарфора... Вообще-
то все эти глупости не вызывали во мне такого уж
святотатственного восторга, когда, знаете, вся дро-
жишь от наслаждения. Потом началась служба, мне
сунули в каждую руку по горящей свече. Пламя было
где-то далеко-далеко, я почти не чувствовала, как
капает воск. Во времена Людовика Четырнадцатого
на Черной Мессе, говорят, приносили в жертву на-
стоящего младенца. Но теперь времена не те, да и
месса уже не та. Пришлось довольствоваться ягнен-
ком. Священник пропел Христово имя, ягненок
жалобно заблеял где-то у меня над головой, потом
вдруг вскрикнул так, знаете, тонко и странно — и
тут на меня хлынула кровь. Она была обильнее и
горячее, чем пот самого страстного из любовников,
она заливала мне грудь, стекала по животу, напол-
няла чашу, что стояла на моем лоне... До этого я
пребывала в довольно игривом расположении духа,
испытывала обыкновенное любопытство — не боль-
ше, но здесь мою холодную душу впервые пронзила
неистовая, обжигающая радость. До меня наконец
дошел смысл всей этой тайной церемонии: и ко-
щунственность моей позы — с широко, крестом,
раскинутыми руками, и дрожащий огонь свечей,
истекающих горячим воском, — они символизиро-
вали гвозди распятия... Я рассказываю вам все это
не для того, чтобы побахвалиться. Главное, чтобы
вы поняли: я стала зеркальным отражением Аль-
фонса, разделила трепет его души. Правда, Альфонс
предпочитает смотреть, а здесь смотрели на меня,
так что ощущения наши несхожи. Однако, когда
на мое голое тело пролился кровавый дождь, я по-
няла, кто такой Альфонс.
Рене. Кто же он?!
Графиня. Он — это я.
Г-ж а де Монтрёй. Да?
520
Графиня. Да, в тот миг он был мной. Окро-
вавленным столом из живой плоти, чьи глаза стали
незрячи, а из рук и ног ушла сила. Трехмесячным
зародышем, выкидышем господа Бога... Маркиз ста-
новится самим собой только когда вырывается из
своего «я», он превращается в выкидыш, залитый
кровью выкидыш Небесного Отца. И все, кто окру-
жает его в эту минуту — женщины, которых истя-
зает он, женщины, хлещущие его, — они, они ста-
новятся Альфонсом, а он им быть перестает. Тот,
кого вы зовете Альфонсом, — тень, мираж, его про-
сто не существует.
Г-ж а де М о н т р ё й. Вы хотите сказать, что на
самом Альфонсе греха нет?
Графиня. Да, на вашем языке это называет-
ся именно так.
Анна {внезапно рассмеявшись). Смотрите-ка,
вердикт мадам де Сан-Фон совпал с приговором
блюстителей нравственности из Судебной палаты.
Рене {порывисто). Нет на нем никакого гре-
ха! Он невинен! Белее белого! {Показывает свиток.)
Вот, мадам, прочтите. Альфонс свободен — и все
благодаря матушке.
Графиня. Да? Странно. Помнится, шесть
лет назад, когда я собиралась вам помочь, ваша ма-
тушка ни с того ни с сего запретила мне что-либо
предпринимать. С чего бы это вдруг она теперь ста-
ла хлопотать о вашем муже... Та-ак, а число?
Рене. Какое число?
Графиня. Ну, дата приговора.
Р е н е. Я не знаю. Я была так рада, что забыла
посмотреть.
Г-жа де Монтрёй и Анна пятятся в глубь комнаты.
Где же число?.. А, вот! Совсем мелко, я и не
заметила. Четырнадцатое июля 1778 года... То есть
как «четырнадцатое июля» ? Ведь сегодня уже пер-
вое сентября... Полтора месяца назад? А я ничего
л
-к,1
521
35-402
к.
•Ы
не знаю и все это время сижу в Париже! Как же
так?! (Пронзительным голосом.) Анна! Что это
значит? Почему нам отдали бумагу только сегодня?
Анна молчит.
Матушка, да что же это такое? Неужели вы це-
лых полтора месяца скрывали от меня счастливую
весть? Зачем?!
Г-жа де Монтрёй молчит.
Альфонс, должно быть, весь истомился, ожидая
меня в Лакосте!.. Но... но... Почему он не написал?
(Охваченная внезапной тревогой.) Я немедленно еду
в Лакост.
Графиня. Бесполезно.
Рене. Это еще почему?
Г-ж а де Монтрёй. Графиня!
Графиня. Полагаю, что маркиз уже снова в
тюрьме. Только в другой. Ваша добрейшая матуш-
ка наверняка убедилась, что дело сделано, прежде
чем сообщить вам о приговоре.
Рене. Что за глупости вы говорите! Альфонса
освободили... Матушка, ну скажите же ей.
Г-ж а де Монтрёй. Графиня просто шутит.
Графиня. Мадам, боюсь, что вам, доброде-
тельнейшей из матрон, надолго запомнится сегод-
няшний день. Придется вам горько раскаиваться,
что некогда вы связались со мной, падшей женщи-
ной. Шесть лет назад вы хотели меня использовать.
Вам понадобилась моя порочность. Потом вдруг пе-
редумали и отказались от моих услуг. О, у меня пре-
восходная память! Я могла бы вам простить жела-
ние меня использовать, но то, что вы презрели мою
помощь, простить никак не могу. Вы не представ-
ляете, как меня потом мучил тот сострадательный
порыв, совершенно мне не свойственный. И в па-
мять о несостоявшемся благом деянии я еще раз
выступаю в непривычном для себя качестве. Сейчас
моими устами заговорит сама Истина - представ-
522
ляете? И все благодаря вам, дорогая госпожа де
Монтрёй! Должно быть, ваша безупречная честность
заразительна.
Г-ж а де Монтрей. Мадам! Вы, кажется, на-
мерены совать свой нос в наши семейные дела?
Графиня. А разве не вы сами ткнули меня
носом в ваши семейные тайны?
Рене. Мадам, ради Бога, говорите! Вы принес-
ли какую-то страшную весть, да?
Графиня. Бедняжка Рене. Альфонс попал в
капкан, расставленный вашей мамочкой. А приго-
вор Судебной палаты города Экса был не более чем
приманкой, чтобы птичка попалась уж наверняка.
Рене. Но почему?
Графиня. Вы знаете, моя информация всегда
самая точная. Подробности стали мне известны не
далее как вчера. Когда в прошлом году умерла мать
Альфонса, госпожа де Монтрёй поспешила истре-
бовать личный королевский эдикт на арест марки-
за, сбежавшего с вашей помощью из тюрьмы и
скрывшегося в неизвестном месте. Ну, как Альфон-
са схватили, вам, должно быть, известно?
Рене. Почти ничего.
Г-жа де Монтрей. Может быть, довольно,
графиня?
Графиня (г-же де Монтрёй). Вы все сделали
для того, чтобы в Эксе дело маркиза пересмотрели
'побыстрее, пока не истек срок королевского эдик-
та. Даже в случае оправдательного приговора суда
Альфонса, освободив, немедленно арестовали бы по
именному указу его величества. Так все и вышло:
четырнадцатого июля суд освободил маркиза из-под
стражи, но несчастного сразу же схватила королев-
ская тайная полиция и вновь заперла в тот же Вен-
сенский замок — только на сей раз в еще более тем-
йый, сырой и холодный каземат, даже сквозь
решетку которого не видно воли. По дороге Аль-
фонс было сбежал, но, как вам, мадам, известно,
я
к
-fej
35*
523
его благополучно поймали, и теперь вы можете быть
совершенно спокойны. Зятек сидит за двойной
железной дверью, в каменном колодце, на окне —
решетка. Теперь-то уж он не сбежит.
(Пауза.)
Анна (поспешно поднимается). Графиня, вы
ведь, кажется, гуляли и заглянули сюда по дороге?
Графиня. Именно так.
Анна. Позвольте мне составить вам компа-
нию. Прогуляемся дальше вместе.
Графиня. Охотно. Прогулка со столь очаро-
вательным инструментом чужих замыслов доставит
мне огромное удовольствие. В прежние времена вас
использовала старшая сестра, теперь — мамочка.
Пойдемте, Анна, пора попользоваться вами и мне.
А н н а (с деланной веселостью). К вашим ус-
лугам, графиня. Готова быть столом, комодом — чем
прикажете.
Г р а ф и н я. Вы послушное дитя! Природа
одарила вас прелестными крылышками, расправив
которые вы всегда сможете упорхнуть от неприят-
ностей. Пожалуй, это — единственное ваше богат-
ство. Сударыни. (Кланяется г-же де Монтрей и
маркизе де Сад, после чего вдвоем с кнной идет к
дверям.) Шарлотта!
Выглядывает Шарлотта.
t
Вглядись-ка хорошенько в мое лицо. Вряд ли мне
представится оказия когда-нибудь еще побывать в
этом доме, так что отныне по самый гроб тебя бу-
дут окружать исключительно добродетельные и вы-
соконравственные лики. Посмотри как следует и
запомни это лицо грешницы.
Графиня, Анна и Шарлотта уходят.
Рене и г-жа де Монтрёй молча смотрят друг на друга.
Р е н е. Я хочу спросить только одно. К чему
была вся эта комедия?
524
Г-ж а де Монтрёй. Ну, комедию ломать
начала не я. Помнишь, шесть лет назад, когда ты
примчалась молить меня о помощи, ты ведь утаи-
ла от меня многое... Мерзость и распутство! Когда
Анна открыла мне глаза, я, естественно, переме-
нила свое решение. Написала прошение королю,
и тот через посла в Сардинии потребовал выдачи
Альфонса. Видишь, всему было причиной то, что
ты затеяла играть со мной в прятки... А что каса-
ется теперешней истории, то, поверь, я устроила
все для твоего же блага. Целых шесть лет мы были
с тобой врагами — я прилагала все усилия, чтобы
не выпустить Альфонса из тюрьмы, ты, наоборот,
делала возможное и невозможное, чтобы вернуть
ему свободу. Мать с дочерью враждовали между
собой! А ведь я уже стара, силы оставляют меня,
мне одиноко. Я тверда в своем решении держать
беспутного зверя взаперти, но война с родной до-
черью разрывает мне сердце. Ведь я заботилась
только о твоем счастье.
Рене (без выражения). О моем счастье...
Г-ж а де Монтрёй. Ты была вне себя от
радости, когда я наконец стала добиваться пересмот-
ра приговора. Прошлые обиды сразу забылись, мы
с тобой снова зажили душа в душу, как в старые
добрые времена. Я потому и скрывала от тебя так
долго вердикт Судебной палаты, что знала — твоя
радость будет преждевременной. И Анне велела
ничего не говорить. А когда утаивать истину стало
уже невозможно, решила: дай хоть доставлю тебе
несколько радостных минут. Ты сияла от счастья, а
материнское сердце разрывалось от жалости и горя...
Ну а клевете этой ведьмы графини де Сан-Фон ты
не верь — она все перевернула с ног на голову.
Рене. Но это правда, что Альфонс снова в тем-
ном каземате?
Г-ж а де Монтрёй. В общем..
Р е н е. И то, что засадили его туда вы?
л
525
Г-ж а де Монтрёй. Что значит «засадила» ?
Я же не король.
Рене. Какая чудовищная жестокость!
Г-жа де Монтрёй. Если уж говорить
начистоту, тут необходима была жестокость, чтобы
у тебя наконец раскрылись глаза. Пойми же, я вы-
нуждена была прибегнуть к этой уловке. Я надея-
лась, что ты избавишься от наваждения и выкинешь
Альфонса из головы...
Рене. Это не в моих силах.
Г-ж а де Монтрёй. Но почему, почему?
Сколько же можно хранить верность этому чудови-
щу? Ведь он-то никогда тебе верен не был. Это в
тюрьме он льет крокодиловы слезы, пишет жалост-
ные письма, уверяет тебя в любви и клянется в вер-
ности. Но стоит ему выйти на свободу, и все нач-
нется сызнова. Ты же не слепая!.. Откажись от него.
Это единственный путь к твоему счастью.
Рене {без выражения), К моему счастью...
Г-ж а де Монтрёй. Забудь его.
Рене. Это невозможно.
Г-ж а д е М он т р ё й. О Боже, почему?!. И как
ты могла, дочь судьи, устроить преступнику побег
из тюрьмы?
Рене. О-о, то было блаженное время! Никог-
да еще я не чувствовала, что моя душа настолько
слита с душой томящегося в темнице Альфонса...
Бессчетное количество раз подавала я прошение о
помиловании — и все тщетно. Я сидела ночи на-
пролет в пустом замке и думала только об од-
ном — как устроить побег. И посоветоваться было
не с кем, я — совсем одна! Это походило на
шахматную партию: я двигала фигуры слоновой
кости, пробуя комбинации одна за другой. И
наконец слоновая кость наполнилась пламенем,
стала краснее коралла — план был составлен! Раз-
рабатывая детали, я чувствовала биение сердца
Альфонса — где-то совсем рядом. И я поняла. Когда
526
Альфонс замышлял новое бесчинство, стремясь в
своих исследованиях порока как можно ближе
подобраться к недостижимому, он испытывал не-
что подобное. Нет, не нечто подобное, а именно
то же! Не было в мире человека более одинокого,
чем он, когда в его голове — втайне от всех —
составлялся план очередного преступления. Это куда
страшнее огня неразделенной любви — ведь на-
дежды на взаимность нет, лишь стремление любы-
ми средствами дорваться до неосуществимой меч-
ты, воплотить ее на земле, в определенной точке
времени и пространства. И заранее известно на-
верняка — в последний момент добыча ускользнет
из рук... Я ощущала совершенно то же. Понима-
ла — даже увенчайся затея успехом, меня ждет
лишь опустошенность. Втайне строила я свои пла-
ны и знала, что они бессмысленнее, чем самая
безнадежная из неразделенных Любовей... Нет, на
признательность Альфонса я не рассчитывала.
Г-жа де Монтрёй. Конечно, на что может
рассчитывать человек, таящийся от всех? Ничего уди-
вительного. Каждый, кто разрывает сети праведно-
1 сти и законности, остается один-одинешенек. Так
всегда говорил твой отец. Несчастный, ему и в голо-
ву не могло прийти, что такая участь ожидает его
собственную дочь.
Рене. ...Между мной и Альфонсом установи-
лась невидимая связь, разорвать которую было не
под силу никому из смертных. Мы были связаны
крепче, чем в минуты самых страстных объятий.
Г-жа де Монтрёй. Неужели ты станешь
меня убеждать, что причина твоего упрямства — лю-
бовь? Это выше моего разумения! Какая любовь —
ведь он-то тебя не любит, ты губишь жизнь из-за
пустой химеры! (Язвительно.) Рене, уж будем го-
ворить начистоту: ведь твой муж — он даже и не
человек вовсе.
Рене. Но все равно он — мой муж.
К
^.1
$
527
Г-жа де Монтрёй. Ага, о любви разговора
уже нет, теперь твое убежище — супружеская доб-
родетель.
Р е н е. И научили меня ей вы, матушка.
Г-ж а де Монтрёй. Довольно странная,
беспутная она какая-то, эта твоя добродетель. Отче-
го же, интересно? Я давно заметила: любые, самые
белоснежно-благородные слова, когда речь заходит
об Альфонсе, становятся чернее угля. Чернее ки-
тайского лака!
Р е н е. И моя любовь?
Г-ж а де Монтрёй. Да. Она тоже беспутна.
(Пауза.)
Рене. Что бы ни произошло, я последую за
ним всюду, сколько хватит сил. Если вы хотели раз-
лучить меня с мужем, не следовало запирать его в
тюрьму — вы совершили ошибку. Я буду писать ему,
ходить на свидания. Для него я — единственное че-
ловеческое существо на всем белом свете. Я — его
надежда, и мы оба с ним знаем это.
Г-ж а де Монтрёй. Может быть. Может
быть, я и сделала ошибку. Но знаешь, незаметно
для нас обеих мы идем с тобой одной дорогой. И
радости у нас с тобой одни и те же. Вот слушаю
тебя и думаю: ты ведь тоже счастлива, что посадила
Альфонса в клетку — клетку твоей любви. Теперь
ты обрела душевное спокойствие. Он один, беспо-
мощен, вся надежда только на тебя. Никаких мук
ревности, а? Пусть теперь он поревнует, а? Пред-
ставляешь, не в силах избавиться от навязчивых, ду-
шераздирающих видений, он напишет тебе ревни-
вое письмо? А ты будешь с наслаждением читать и
перечитывать его, блаженно улыбаясь... Ну, будь же
честной. Признай, что, хоть на устах твоих горечь, в
глубине души ты мне благодарна. Мы обе с тобой
хотели посадить его в клетку, и это роднит тебя и
меня. Разве нет?
528
Рене. Нет! Ничего подобного!
Г-ж а де Монтрёй. Нет? Даже несмотря на
то, что стоит ему выйти на свободу, и он сразу же
превратит твою жизнь в ад?
Рене. Пусть! Я хочу, чтобы он был свободен.
Г-ж а де Монтрёй. Но для него свобода —
кнут и бонбоньерка.
Рене. Это неважно. Матушка, умоляю, я буду
валяться у вас в ногах — только помогите! Сделайте
так, чтобы его освободили!
Г-ж а де Монтрёй. Ничего не понимаю.
Освободить? И расставаться с ним не желаешь? А
сама знаешь, что ничего, кроме мук, он тебе не при-
несет. Тебе что, доставляет наслаждение терпеть
муки?
Рене. Большей муки, чем нынешняя, все равно
не бывает.
Г-жа де Монтрёй. Что ж, приходится тебе
верить — ты знаешь, что такое мука. Значит, един-
ственная твоя радость — его освобождение? В этом
твое счастье?
Рене. Да! И радость, и счастье. Только об этом
я и мечтаю.
Г-ж а де Монтрёй (пронзительным голо-
сом). Какое же оно, твое счастье?
Р е н е. То есть как?
। Г-ж а де Монтрёй. Какого оно сорта, какой
природы ?
Р е н е. Я не понимаю вас. Разве не должна доб-
родетельная жена добиваться свободы для своего
мужа? Разве можно вообразить себе большее счас-
тье, чем..
Г-ж а де Монтрёй. Хватит о добродетели! В
твоих устах это святое слово становится мерзост-
ным. Я хочу услышать, что для тебя счастье!
Рене. Ладно, если вам так хочется... Каждую
ночь муж наполняет мой дом светом — и это счас-
тье. Лежать зимой в холодной спальне замка одной,
-К1
529
л
§
мерзнуть и представлять себе жарко натопленную
комнату и в ней Альфонса, в этот самый миг под-
носящего пылающий сук к голой спине связанной
женщины. Вот оно — мое счастье! Страшные, кро-
вавые слухи, стелющиеся, как полы пурпурной ко-
ролевской мантии... Идешь по улице городка и смот-
ришь в землю — ты, супруга господина здешних
мест! Вот какое это счастье. И еще — счастье бед-
ности, счастье позора... Такое, матушка, счастье об-
рету я, добившись свободы для Альфонса.
Г-ж а де Монтрёй. Ты лжешь. Все лжешь!
Прежде чем обвинять мать, задумалась бы над тем,
какая ты дочь! Ведь ты снова скрытничаешь, снова
меня обманываешь! А мне известно все. Именно
поэтому я и поклялась вырвать свою дочь из лап
страшного чудовища, чего бы мне это ни стоило!
Р е н е. О чем вы?
Г-жа де Монтрёй. Боже, какой стыд! Даже
Анне я не смогла об этом рассказать... Твоя хвале-
ная добродетель — гнилой, изъеденный червями
плод!
Рене. На что вы намекаете?
Г-ж а де Монтрёй. Я скажу. Скажу...
Верный человек, которого я послала в Лакост, под-
глядел в окно и все мне рассказал. Это было как раз
на Рождество.
Рене. На Рождество?
Г-ж а де Монтрёй. Где уж тебе вспом-
нить — у тебя, поди, таких ночей много было...
Рене. Рождество... После удачного побега Аль-
фонс запутал следы и тайно приехал ко мне в Ла-
кост. Это последнее Рождество, проведенное нами
вместе. Была студеная зима, дул злой северный ве-
тер. Чтобы купить дров, я заложила фамильное се-
ребро... Тут уж не до праздников.
Г-ж а де Монтрёй. Рождество у вас и в
самом деле было странное. На дрова у вас, несчаст-
ные, не хватало — ай-яй-яй. Решили человечиной
530
топить... Бедные, нищие супруги, специально ездив-
шие в Лион, чтобы нанять пять служанок, девчонок
лет по пятнадцать, и еще юнца-секретаря... Видишь,
даже это я знаю. А ведь я, дура, посылала тебе де-
нег на расходы! Так вот, мой слуга спрятался у окна
и, насквозь продуваемый ветром, стал подглядывать,
каким поразительным образом справляете вы Рож-
дество. На дрова ты и в самом деле не поскупи-
лась — огонь в камине пылал так, что все деревья в
саду стояли залитые багровым светом.
Рене. Матушка!
Г-ж а де Монтрёй. Нет уж, ты выслушай...
Альфонс, облаченный в черную мантию, но при этом
обнажив свою белую грудь, хлестал кнутом пятерых
девочек-служанок и подростка. Те были в чем мать
родила и метались по зале, тщетно моля о пощаде.
Длинный кнут мелькал в воздухе, словно целая стая
ласточек под крышей старого замка. А ты...
Рене (закрывает лицо руками). Нет!
Г-ж а де Монтрёй. А ты, совершенно голая,
была за руки подвешена к люстре. От боли ты почти
потеряла сознание, по твоему телу, словно по стволу
дерева под дождем, стекали струйки. Струйки кро-
ви, вспыхивавшие рубинами в отсветах каминного
пламени. Угрожая мальчику кнутом, его сиятельство
заставил несчастного облизывать испачканное тело ее
сиятельства. Бедняжка был слишком мал ростом, и
ему пришлось залезть на стул.. Он вылизал тебя всю...
(Высовывает кончик языка.) И не только там, где
была кровь... (Пауза.) Рене! (Делает шаг к дочери.
Та отгиатывается.) Рене!
Еще один шаг. Рене пятится.
Госпожа де Монтрёй хватает ее за край платья.
Рене с силой вырывается.
Госпожа де Монтрёй опускает руки.
Ну, довольно. Теперь я вижу, что все это было
правдой, твое мертвенно-бледное лицо — лучшее
тому доказательство.
к
-fed
J&4
531
&
к
i']
$
Рене. Но, матушка..
Г-ж а де Монтрёй. Какие еще тут могут
быть «но».?
Рене. Это случилось только один раз, и против
моей воли. Клянусь вам! Поступить так велела мне
добродетель. Вам не дано это понять.
Г-жа де Монтрёй. Опять добродетель! А
если он велит тебе ползать на брюхе по-собачьи, ты
тоже подчинишься? Или превратиться в червя, а?!
Где твоя женская гордость? (Задыхается от рыда-
ний.) Разве так воспитывала я свою дочь?! Дьявол-
муж отравил твою душу!
Рене. Когда обретаешься на самом дне позора,
в сердце не остается места ни для сострадания, ни
для нежности... Эти чувства живут в верхнем слое
души, и, когда душа переворачивается вверх дном,
грязь и мусор поднимаются наверх и замутняют,
загрязняют прозрачный и чистый слой... Вы правы,
матушка. Все, что вы говорили, — верно. Но только
жалости к вам у меня нет. Ведь вы ровным счетом
ничего не знаете, а стало быть, вреда вам никакого
нет и не будет.
Г-ж а де Монтрёй. Кто, я не знаю? Да мне
известно все!
Рене. Нет, ничего вам не известно. Что можете
вы знать о пути, которым идет женщина, решившая
быть добродетельной до конца и отринувшая ради
этой цели все общественные запреты и саму честь?
Г-ж а де Монтрёй. Так говорят все женщи-
ны, ставшие жертвой мерзавцев.
Рене. Альфонс — не мерзавец. Он — моя лест-
ница к недостижимому, лестница, ведущая меня к
Богу. И пускай эта лестница затоптана грязными
ногами, даже забрызгана кровью!
Г-жа де Монтрёй. Опять эти твои витиева-
тые сравнения. Анна и та над ними смеется.
Рене. Об Альфонсе иначе говорить нельзя.
Он — голубь, а не лев. Он — маленький белый цве-
532
ток в златокудрой пыльце. И при этом не ядови-
той, о нет! Когда этот голубь, этот цветок прибегает
к кнуту, начинаешь себя, себя, а не его ощущать
кровожадным зверем.. Тогда, на Рождество, я при-
няла одно важное решение. Мне мало понимать
Альфонса, мало быть его защитницей и опорой. Да,
я вытащила его из тюрьмы и воображаю себя ис-
тинно добродетельной женой, но гордыня застит мне
глаза — того, что я сделала, мало... Матушка, вот вы
упрекаете меня за то, что я все твержу: доброде-
тель, добродетель. Но это — добродетель иного рода,
стряхнувшая ярмо привычного и общепринятого.
После той страшной ночи с моей добродетели на-
чисто слетела присущая ей прежде спесь.
Г-ж а де Монтрёй. Это оттого, что ты стала
соучастницей.
Р е н е. Да — соучастницей голубя, маленького
белого цветка в златокудрой пыльце. Я поняла, что
была прежде не женщиной, а зверем, имя которо-
му Добродетель... Вы же, матушка, и поныне — тот
зверь.
Г-жа де Монтрёй. Такого о своей скромной
персоне мне слышать еще не приходилось.
Рене. Нет? Ну так я вам повторю хоть тысячу
раз. Вы — зверь Добродетели, своими клыками и
когтями вы рвете Альфонса на куски.
Г-ж а де Монтрёй. Ты, верно, шутишь! Это
меня, меня рвут на куски. И мой мучитель — твой
муженек с его белыми зубами и сверкающими ког-
тями.
Рене. Нет у Альфонса никаких когтей! Лишь
жалкие изобретения человеческого ума: кнут, нож,
веревка да заржавленные орудия пыток. Для него
все эти предметы — примерно то же, что для нас,
женщин, белила, румяна, пудра, помада, духи, зер-
кальце. А у вас — клыки, дарованные самой при-
родой. Ваши полные бедра, ваша высокая грудь, не
увядшая, несмотря на возраст, — вот они, когти и
л
i
$
$
533
я
л
Ж
$
$
клыки. Все ваше тело до кончиков ногтей покрыто
острыми шипами добродетели. Каждого, кто при-
близится к вам, вы пронзаете этими шипами, под-
минаете под себя, душите!
Г-ж а де Монтрёй. Не забывай: эта самая
грудь вскормила тебя!
Рене. Помню. Во мне течет ваша кровь, и тело
мое устроено точно так же. Но груди мои из друго-
го материала — они не скованы обетами и корсе-
том благонравия и общественных устоев. Батюшка,
должно быть, обожал вашу грудь — ведь для такой
четы благонравие было важнее, чем любовь.
Г-ж а де Монтрёй. Не смей говорить
гадости об отце!
Рене. Ах, я покусилась на ваши драгоценные
воспоминания: как приятно думать, что и в посте-
ли с собственным мужем продолжаешь оставаться
членом общества. Вместо того чтобы говорить о
любви, вы, верно, восхищались собственной безуп-
речностью. И были вполне довольны, да? А ведь в
вас, матушка, была замочная скважина к той двери,
что ведет к блаженству, а у него был ключ. Стоило
только повернуть ключ в замке!
Г-жа де Монтрёй. Боже, какая мерзость!
Рене. Увы, ключ не подходил к замку. А вы
еще и посмеивались: «Я не желаю быть этим изог-
нутым ржавым ключом. А я не желаю быть какой-
то скважиной, жалостно скрипящей при повороте
ключа». Вы всем телом — грудью, животом, бедра-
ми, — как осьминог щупальцами, прилепились к бла-
гопристойности. Добродетель, благонравие и при-
личия вы клали с собой в постель, да еще урчали
при этом от удовольствия. Как звери! А ко всему
хоть чуть-чуть выходящему за рамки устоев вы ис-
пытывали ненависть и презрение, они стали для вас
чем-то вроде обязательного и полезного для здоро-
вья трехразового питания. Все у вас было именно
там, где надлежит: и спальня, и гостиная, и ванная,
534
и кухня. И вы расхаживали по своему чинному вла-
дению и рассуждали о добром имени, порядочнос-
ти, репутации. И даже во сне не приходило вам в
голову открыть ключом ту дверь, за которой — бес-
крайнее, усыпанное звездами небо.
Г-ж а де Монтрёй. Это верно. Открыть
дверь в преисподнюю нам и в самом деле в голову
не приходило.
Рене. Поразительная способность — презирать
то, чего не можешь даже вообразить. Это презре-
ние висит над всеми вами огромной сетью, а вы
почиваете в нем, словно в гамаке, и наслаждаетесь
послеобеденным сном. Ваши груди, животы, бедра
незаметно для вас самих обретают твердость меди,
а вы знай полируете металлическую свою поверх-
ность, чтобы она сияла. Такие, как вы говорят: роза
прекрасна, змея отвратительна. И вам неведомо, что
роза и змея — нежнейшие друзья, по ночам они
принимают облик друг друга: щеки змеи отливают
пурпуром, а роза посверкивает чешуей. Увидев кро-
лика, вы восклицаете: «Какой милый!» А увидев льва:
«Какой страшный!» Откуда вам знать, что ночью,
когда бушует буря, кролик со львом сливаются в
любовных объятиях и кровь одного смешивается с
кровью другого. Что известно вам об этих ночах,
когда святое становится низменным, а низменное —
святым? Ваши медные мозги отравлены ненавис-
тью и презрением, вы отдадите все, только бы та-
ких ночей вообще не было. Но знайте: если их не
будет, даже вам, вам всем, придется распроститься
со спокойными сновидениями.
Г-ж а де Монтрёй. «Вам всем» ? Эго ты родной
матери так говоришь? Мать никто не заменит!
Рене. Как же, «не заменит». Вы ведь сами
страшно гордитесь, что вы такая же, как все, впол-
не заменимая. Вы добиваетесь, чтобы и я стала за-
менимой. Нет уж, «все вы» — это самое подходя-
щее обращение.
30,
к
-К1
$1
535
к
>]
Г-ж а де Монтрёй. Невинный кролик,
мерзкая гадюка, свирепый лев и хитрая лиса стано-
вятся одинаковыми в ночь, когда сверкают молнии.
Это было известно и без тебя, тоже мне открытие.
В свое время за такие вот ночи немало ведьм от-
правили на костер. Ты, Рене, распахнула эту твою
дверь, за которой бескрайнее звездное небо, да и
упала в бездну.
Рене. Как вы обожаете порядок, раскладывае-
те каждый платочек и каждую перчатку на отве-
денную полку, в свой ящичек. «Невинный кролик,
мерзкая гадюка» — точно так же и людей вы хоти-
те разложить по полочкам. «Добродетельная мадам
де Монтрёй, порочный маркиз де Сад».
Г-жа де Монтрёй.- Каждый сам определяет,
на какую полку ему ложиться.
Рене. Ну а вдруг землетрясение, и содержимое
всех ваших полочек перепутается: вас швырнет на
полку порока, а Альфонса — на полку добродетели?
Г-жа де М о н т р ё й. А нужно, чтобы каждая
полка запиралась на ключик, тогда и землетрясение
не страшно.
Рене. Посмотрите хорошенько в зеркало и
призадумайтесь — на какой полке вам место. Кто,
польстившись на громкое имя маркиза де Сада, от-
дал дочь в заклад? Кто, поняв, что родовой замок
маркиза охвачен пожаром, принялся выкупать свое
имущество обратно?
Г-ж а де Монтрёй. Да, и выкуп уплачен
щедрый.
Рене. Все ваши деньги истрачены лишь на то,
чтобы не предстать перед людьми в смешном и пре-
зренном виде.
Г-ж а де Монтрёй. Конечно. А кто же
станет платить за то, чтобы над ним смеялись и
издевались?
Р е н е. Вы — как шлюха, выкупающая из лом-
барда заложенное платье. Выкупите — будете впол-
536
не довольны. О, эта ваша мечта о тихой и спокой-
ной жизни! Сидеть в уютной комнате, завесив окна
розовым шелком, и упаси боже не выглядывать —
что там происходит, на краю мира и даже еще даль-
ше. А потом вы умрете, и единственной вашей ус-
ладой перед смертью будет мысль о том, что вы не
дали ничему презренному и низменному себя за-
пятнать. Есть ли на свете более дешевая, более вуль-
гарная причина для гордости?
Г-ж а де Монтрёй. А ты разве не умрешь?
Рене. Умру. Но не так, как вы.
Г-ж а де Монтрёй. Я надеюсь — уж я-то, во
всяком случае, на костер попадать не намерена.
Р е н е. А я не намерена окончить свою жизнь,
как состарившаяся проститутка, которая скопила день-
жонки на черный день и ударилась в благочестие.
Г-ж а де Монтрёй. Рене, я тебя ударю!
Рене. Сделайте милость. Как вам понравится,
если от вашего удара я вся сладострастно затрепещу?
Г-ж а де Монтрёй. О-о, какое у тебя
сделалось лицо...
Рене (делая шаг вперед). Какое?
Г-ж а де Монтрёй (визгливо). Я боюсь! Ты
стала так похожа на Альфонса!
Рене (улыбается). Графиня де Сан-Фон про-
изнесла замечательную фразу: «Альфонс — это я».
Занавес.
ЗЙ.
Л
-К1
ЯР]
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Апрель 1790 года.
Со времени предыдущего действия миновало 13 лет.
Во Франции уже девятый месяц идет революция.
Г-ж а де Монтрёй (она сильно сдала). Рене!
Рене (сидит и вышивает; в ее волосах седи-
на). Что?
537
л
ZsF']
Г-ж а де Монтрёй. Тебе не скучно?
Рене. Нет.
Г-жа де Монтрёй. Тринадцать лет смотрю
я, как ты складываешь в корзину провизию и от-
правляешься в тюрьму — относить Альфонсу пере-
дачу. Твое упорство поразительно, оно подавляет
меня, я сдаюсь: в силу твоего чувства нельзя не по-
верить. Но еще больше поражает меня другое — за
все тринадцать лет я ни разу не видела, чтобы ты
томилась и скучала. Вернувшись с одного свидания,
ты сразу же с удовольствием начинаешь ждать сле-
дующего. Словно готовясь к пикнику, ты прикиды-
ваешь, что бы такое повкуснее приготовить.
Рене. Так оно и есть... Мне очень не хотелось,
чтобы муж видел, как я старею. Однако, встречаясь
со мной по два-три раза в месяц, он не замечал, как
годы берут свое.
Г-жа де Монтрёй. Но теперь-то уж всему
конец. В прошлом месяце Учредительное собрание
отменило тюремное заключение по именному ко-
ролевскому указу. Законность и порядок, в которые
я свято верила столько лет, умерли. Скоро все зло-
деи, все умалишенные выйдут на свободу... Ты дав-
но не была у Альфонса. Почему?
Р е н е. В том уже нет нужды. Теперь достаточно
просто ждать — и он придет.
Г-жа де Монтрёй. Резонно. Да, ты сильно
изменилась.
Рене. Устала. И постарела. Да и потом, как не
измениться человеку, когда меняется весь мир?
Г-ж а де Монтрёй. И все же мне кажется,
с тех пор, как ты перестала таскать в тюрьму эти
твои корзины с вареньем и разносолами да увлек-
лась вышиванием, вид у тебя стал скучный.
Рене. Это, наверно, весна виновата. Я так жда-
ла ее когда-то, парижскую весну. Теперь же она
приходит, бурная, как наводнение, а я чувствую —
она уже не моя, принадлежит кому-то другому. Все
538
вокруг перевернулось вверх дном, да и годы мои
ушли. Чем дуться на весну, лучше уж сидеть дома
взаперти и вышивать — вдруг весна улыбнется мне
хоть из вышитого узора.
Входит Анна.
Анна. Что это у вас — и Шарлотта не выхо-
дит? Неужто и она отправилась в Версаль с прочи-
ми трудящимися массами требовать хлеба?
Г-ж а де Монтрёй. Анна, ты? Что-нибудь
случилось?
Анна. Пришла проститься. А еще лучше бу-
дет, если вы, матушка, поедете со мной.
Г-ж а де Монтрёй. Как — проститься? Куда
ты? Что за новости?
Анна. Мы с мужем уезжаем в Венецию.
Р е н е (в первый раз за все время поднимает
голову). В Венецию...
Анна. Нет-нет, сестрица. С тем путешестви-
ем, увы, ничего общего. Муж купил в Венеции па-
лаццо, и мы срочно туда переезжаем.
Г-ж а де Монтрёй. А как же ваш дворец, а
должность при дворе?! Все бросить и уехать на чуж-
бину?
Анна. Здесь оставаться опасно. Мой муж —
человек дальновидный, он говорит, что пустые на-
дежды аристократии на какие-то перемены к луч-
шему ему надоели. Да вы, матушка, знаете все и
сами. Граф Мирабо предлагал его величеству эмиг-
рировать, но граф Прованский был против. А муж
тоже считает, что королю следовало бы уехать, пока
не поздно.
Г-жа де М о н т р ё й. И все же его величество
пока еще здесь.
Анна. Да, такого медлительного короля Фран-
ция еще не знала.
Г-жа де Монтрёй. Пока король здесь, мы
тоже должны оставаться в Париже.
л
пя
$
539
Анна. Скажите, какая роялистка! Матушка,
поймите вы — теперь не до глупостей. Это вам толь-
ко кажется, будто буря улеглась, что ждет нас завт-
ра — сказать трудно. Мужу привиделся ночью кош-
марный сон, а наутро он решил: все, пора. Ему
приснилась площадь Конкорд, превратившаяся в
озеро крови.
Г-жа де Монтрёй. Когда вокруг происхо-
дит такое, надо действовать очень осмотрительно —
десять раз проверить брод, прежде чем соваться в
воду. У меня, например, предчувствие, что все обой-
дется и меня ждет спокойная, тихая старость. Воз-
можно, будь жив твой батюшка, и на нас обру-
шился бы гнев толпы — а так кому мы нужны?
Наоборот, с тех пор как все перевернулось вверх
дном, стало полегче — все забыли про историю с
Альфонсом. Главное — не терять головы, не вста-
вать ни на чью сторону, а жить себе да и выжи-
дать, чья возьмет.
Анна. Смотрите, матушка, кончите, как гра-
финя де Сан-Фон.
Г-ж а де Монтрёй (смеется). Скажешь
тоже! Где уж мне удостоиться такой славной кон-
чины.
Анна. Сегодня, кстати, ровно год. Как раз
тогда в Марселе начались первые беспорядки.
Г-ж а де Монтрёй. Неужели все те слухи —
правда?
Анна. Чем невероятнее слухи про мадам де
Сан-Фон, тем они достоверней. Графине о ту пору
прискучил Париж, и она отправилась в Марсель.
По ночам, нарядившись портовой шлюхой, она зав-
лекала матросов, а утром возвращалась в свой рос-
кошный особняк и пересчитывала заработанные
медяки. Специальный ювелир оправлял каждую
монету в драгоценные каменья. Графиня намерева-
лась обшить этими медяками платье сверху донизу,
а затем поразить весь Париж.
540
Г-ж а де Монтрёй. Однако она ведь была
далеко не первой молодости — вряд ли она стала
бы появляться в свет в открытом платье. А чтобы
обшить монетами закрытое платье, надо было, вер-
но, ого-го как потрудиться.
А н н а. И вот одной прекрасной ночью, когда
графиня караулила на углу очередного клиента, на-
чалась заваруха. Нашу ряженую шлюху увлекло раз-
бушевавшейся толпой, и она вместе со всеми стала
распевать песни.
В левом углу сцены появляется Шарлотта, одетая во все
черное. Она стоит и слушает.
Г-ж а де Монтрёй. Знаю-знаю. «Всех
аристократов на фонарь».
Анна. Графиня пела «Аристократов на фонарь»
громче всех и маршировала в самом первом ряду.
Потом на толпу напала полиция и началась паника,
графиню сбили с ног и затоптали насмерть. Когда на-
стало утро, бунтовщики подобрали труп, положили
его на выломанную створку двери и с плачем и стена-
ниями понесли по улицам. Графиня превратилась в
Невинную Жертву, в Народную Богиню. Какой-то
рифмоплет — такие есть в каждом квартале — тут же
сочинил песню «Прекрасная шлюха», и все стали петь
ее хором. Ни один человек в толпе и не подозревал,
кого они несут. В сиянии утреннего солнца мадам де
Сан-Фон была похожа на ощипанную курицу. Ее на-
беленное лицо, покрытое пятнами крови и синяками,
впоследствии превратилось в красно-бело-синее зна-
мя революции. Когда же белила потекли под горячи-
ми лучами солнца, люди, пораженные, увидели, как
на их глазах лицо молодой женщины превращается в
морщинистую физиономию старухи. Впрочем, она так
и осталась для них Прекрасной Шлюхой. Никого не
смутили даже дряблые ляжки, просвечивавшие сквозь
разодранное платье. Труп протащили по всем улицам,
а потом процессия направилась к морю. Графиню
541
опустили в волны Средиземного моря, синего от ста-
рости, черпающего силы в одной только смерти... Ну
то, что именно с этих событий началась революция,
вам известно.
Пауза. Шарлотта тихо уходит.
Р е н е. Так ты едешь в Венецию, к этому мерт-
вому морю?
Анна (вздрогнув). Не говори так. Мы едем
туда, чтобы жить, а не умирать.
Рене. Как тебе хочется жить. Как ты всегда
ради этого хлопочешь. И такою ты была всегда. А
на самом деле жизнь в тебя всякий раз вдыхает
кто-то другой. Ну, конечно, с тем путешествием в
Венецию ничего общего нет. Ты ведь не ведаешь,
что такое память, обрывки твоей жизни не связаны
между собой ни единой нитью.
Анна. Ты хочешь, чтобы я все помнила? Не
беспокойся, когда нужно, воспоминания к моим ус-
лугам. Только жить они мне не мешают. И знаешь,
Рене, это у тебя нет воспоминаний. Ты всю жизнь,
каждый день с раннего утра и до ночи, сидела, утк-
нувшись лицом в белую стену. Если так долго всмат-
риваться в недвижную белую стену, начнешь разли-
чать на ней и темные пятна, похожие на засохшую
кровь, и дождевые потоки, напоминающие следы слез.
Рене. Это верно, что я смотрела в одну точку.
Только не в стену, а в стоячую воду омута — самого
глубокого, какой только может быть. Вот моя доля.
Анна. Поэтому тебе и вспомнить нечего. Все-
гда — одно и то же.
Рене. Мои воспоминания подобны мухе, зас-
тывшей в янтаре. Это не блики, скользящие по веч-
но изменчивой водной ряби, как у тебя... Ты пра-
вильно сказала. Тебе воспоминания жить не мешают.
А мне мешают. Всегда.
А н н а. И еще как. К тому же вызывают муки
ревности. Вот смотришь ты на мое лицо и читаешь
542
в нем два воспоминания, особенно тебе ненавист-
ные. Воспоминания о том, чего у тебя не было ни-
когда: о Венеции и о счастье.
Рене. Венеция и счастье... Да, две эти мухи в
янтарь не замуруешь. Я никогда не желала ни того,
ни другого.
Анна. Это ты теперь так говоришь.
Рене. Нет. Сейчас я знаю, чего я желала. В
юности, кажется, я и в самом деле мечтала о том
же, что и ты... О Венеции и о счастье... Но мухи,
застывшие в моем янтаре, не имеют ничего общего
ни с Венецией, ни со счастьем, — они страшны, не-
сказанно, невыразимо страшны. Я не мечтала о та-
ком в юности, даже представить не могла. Но с
годами постепенно я поняла. Когда происходит то,
чего ты больше всего боялась, на самом деле испол-
няется твое неосознанное, сокровеннейшее жела-
ние. Только оно достойно чести стать настоящим
воспоминанием, навеки застыть в кусочке янтаря.
Это плод, которым не пресытишься, вкуси его хоть
сто тысяч раз.
Г-ж а де Монтрёй. Ну-ну, Рене, бывает и
по-другому. Иногда со старостью на душу нисходят
мир и счастье. Когда неделю назад пришло после-
днее письмо от Альфонса, я почувствовала, как смяг-
чилось мое сердце. Он знает, что скоро будет свобо-
ден, и все же не держит ни на кого зла. Даже меня
он прощает. Пишет, что в тюрьме познакомился
кое с кем из революционных вожаков, и обещает
замолвить перед ними словечко, если у меня будут
неприятности. Вон до чего дошло! Я всегда знала,
что где-то в потаенной глубине его души живет чи-
стый родник доброты.
Анна. Вы, матушка, тоже говорили много доб-
рых слов, когда готовили западню для Альфонса.
Г-ж а де Монтрёй. В свою доброту я и не
верю. Но верю, что другие люди добры. Так как-то
жить спокойней.
543
Анна. Ну так поверьте и в мою доброту. Я не
требую, чтобы вы отправились в путь немедленно.
Мы с мужем уезжаем послезавтра — у вас еще це-
лых два дня. А если не решитесь теперь, то приез-
жайте в Венецию после.
Г-ж а де Монтрёй. Спасибо, я не забуду
твоей доброты. Старики думают медленно, так что
не торопи меня, ладно?
Анна. Смотрите только не опоздайте.
Г-ж а де Монтрёй. Да-да, обещаю, я не
стану дожидаться, пока дела примут скверный обо-
рот. Ну а сейчас — прощай.
Анна. Прощайте... Матушка... Рене...
Рене. Прощай, Анна.
Г-ж а де Монтрёй. Я буду молиться, чтобы
ваш путь был безопасен. Передавай поклон графу.
Анна. Передам.
Г-ж а де Монтрёй. Шарлотта!
Шарлотта входит и провожает Анну со сцены.
Пауза.
Шарлотта!
Шарлотта появляется вновь.
Шарлотта. Да, мадам?
Г-ж а де Монтрёй. У меня в доме, слава Богу,
никакой беды не случилось. А ты никак в трауре?
Шарлотта. Так точно, мадам.
Г-ж а де Монтрёй. А, понимаю, — это
траур по твоей прежней хозяйке, графине де Сан-
Фон. Ведь сегодня годовщина ее смерти. Твоя пре-
данность ее памяти весьма трогательна, однако,
сколько мне помнится, ты терпеть не могла покой-
ницу и сбежала от нее ко мне.
Шарлотта. Так точно, мадам.
Г-ж а де Монтрёй. Что ты заладила: «так
точно» да «так точно»! Ты же не деревенская дев-
чонка, только поступившая на службу. За девять
месяцев после взятия Бастилии все вокруг словно
544
взбесились, а ты, наоборот, стала тише воды, ниже
травы. С тех пор как голодранцы из Сент-Антуанс-
кого предместья, требуя хлеба, устроили марш в Вер-
саль, ты изменилась. Что там у тебя на уме? Ты
двадцать лет прожила в моем доме, нужды ни в чем
не знала, деньжонок поднакопила, так что вряд ли
станешь маршировать по улицам с оборванцами.
Или тебя вдохновил пример графини де Сан-Фон?
Смотри, как бы и тебя не постигла участь этой под-
дельной героини... Послушай, а может быть, имен-
но об этом ты и мечтаешь? О такой вот героичес-
кой гибели, а?
Шарлотта {решительно). Так точно, мадам.
Г-ж а де Монтрёй {смеется). Ну тогда
ладно. Бог с тобой, носи что хочешь. Раз твой траур
и твоя скорбь тоже поддельные, я не возражаю.
Шарлотта. Благодарю, мадам.
Г-жа де Монтрёй. Так, значит, ты любила
покойную графиню?
Шарлотта. Так точно, мадам.
Г-жа де Монтрёй. Больше, чем свою
нынешнюю хозяйку?
Шарлотта. Так точно, мадам.
Г-жа де Монтрёй. Ай-яй-яй, до революции
ты со мной так разговаривать не смела. Все теперь
стали такие честные, прямо беда... A-а, кто-то к нам
в гости пожаловал.
Шарлотта выходит. Рене встает.
Шарлотта вводит баронессу де Симиан в монашеском одея-
нии.
Баронесса, вы? Сколько лет, сколько зим.
Баронесса (сильно постаревшая). Да,
давненько у вас не была. День добрый вам обеим.
Г-жа де Монтрёй. Что-нибудь случилось?
Баронесса. Меня пригласила Рене.
Г-ж а де Монтрёй. Да?
Рене. Спасибо за то, что пришли.
36 402
545
Баронесса. У ворот я встретила вашу
сестру. Кажется, она уезжает в Италию?
Г-ж а де Монтрёй. Так, во всяком случае,
она нам сказала.
Баронесса. Я рада, что вы, Рене, наконец
решились. Я ждала от вас этого шага.
Г-ж а де Монтрёй. Решилась? На что
решилась?
Рене. Матушка, я не стала с вами совето-
ваться, а обратилась прямо к госпоже де Симиан.
Я попросила принять меня в тетушкин монас-
тырь.
Г-ж а де Монтрёй (пораженно). Ты? В
монастырь? Хочешь удалиться от мира?
Рене. Да.
Г-ж а де Монтрёй. Ничего не понимаю...
Извините, баронесса. Благодарю вас за доброту и
участие, но, вы ведь понимаете, речь идет о судьбе
моей родной дочери, и я должна... В первый раз об
этом слышу! Да и как же — ведь со дня на день
маркиз выходит на свободу...
Баронесса. Ваше удивление вполне есте-
ственно. Поговорите между собой, а я, с вашего
позволения, пройду в соседнюю комнату и подож-
ду там. (Идет к правой кулисе.)
Рене. Постойте!
Г-ж а де Монтрёй. Рене...
Рене. Нет, пусть тетушка останется здесь. Я
хочу, чтобы она все слышала. Двадцать лет я бегала
к ней советоваться об Альфонсе, так что теперь сек-
ретничать просто глупо.
Г-ж а де Монтрёй. Да, конечно, но...
Рене. Прошу вас, тетушка, останьтесь.
Баронесса. Ну, если вы настаиваете...
Г-ж а де Монтрёй. Раз вы обе заодно, я буду
говорить без обиняков. Но прежде, будьте любез-
ны, баронесса, объясните поподробней — о чем
именно просила вас Рене.
546
Баронесса. Особенно рассказывать нечего.
В последние месяцы Рене бывала у меня очень час-
то, мы много говорили. И я обещала свою помощь,
если она твердо решит удалиться от мира. Вот и
все.
Г-ж а де Монтрёй. Значит, когда ты пере-
стала ходить к Альфонсу и вдруг так увлеклась вы-
шиванием, ты готовилась к этому решению?
Рене. Нет, я уже очень давно думала об этом.
Теперь мои мысли просто переросли в решимость.
Г-жа де Монтрёй. Именно сейчас, когда
должны освободить Альфонса?
Рене. Это было последним толчком, после-
дней каплей. Прежде в моей жизни боролись два
желания — уйти от мира и встретиться с мужем.
После каждого свидания я решала: «Все, следую-
щая встреча будет последней, а потом ухожу». Но
сердцу не хватало твердости... И все же каждое
такое половодье мало-помалу углубляло новое рус-
ло реки.
Баронесса. Это Господь взирал на вас с
небес, это он был вашей путеводной нитью. Вы —
рыбка, выловленная Всевышним. Не раз срывались
вы с крючка, но втайне всегда знали: рано или по-
здно вам не уйти. Вы посверкивали чешуей, плавая
в бренном море суеты. Когда взор Божий, подобно
лучам предвечернего солнца, падал на вас, вы вспы-
хивали ослепительным блеском и, трепеща, мечта-
ли только об одном — поскорее быть выловленной.
Господь вездесущ, его божественным очам несть
числа, и каждое из них обращено в мир. Они бди-
тельнее и неотступнее самого рьяного королевского
соглядатая, им видны как на ладони потаеннейшие
закоулки человеческих душ. Господь обладает неис-
тощимым терпением, он ждет, пока заблудшие души
сами придут в его сети, и только тогда препровож-
дает их в свою сияющую тюрьму, в свои блажен-
ные чертоги. Стыдно признаться, но мне Божий
547
36*
&
л
-4,1
промысел открылся лишь несколько лет назад, уже
в преклонные годы. Раньше я лишь изображала на-
божность, лишь любовалась собственными доброде-
телями — а это иссушает душу. Есть воспоминания,
которые и сегодня заставляют меня краснеть. Сколь-
ко же лет назад это было... Девятнадцать. Осенним
днем в этой же самой зале графиня де Сан-Фон
рассказывала мне о вашем зяте. Неужели миновало
уже столько лет! Девятнадцать... Потом вошли вы,
мадам, — от перенесенных душевных мук ваше лицо
обрело особый внутренний свет. Наконец приехала
и Рене — чистая, прекрасная, бесконечно печальная...
Кажется, все это было вчера. А может быть, время,
меняющее наш облик, тихо' вышло из залы, а мы
просто не расслышали шелеста его одежд?.. Перед
тем как вы, госпожа де Монтрёй, присоединились
к нам, графиня, помахивая хлыстиком, рассказыва-
ла мне о марсельских похождениях маркиза — про-
стите, что говорю об этом. Слушая графиню (как
молю я Бога, чтобы Он упокоил ее грешную душу!),
я сотворяла крестное знамение, а сама чувствовала,
что радужное сияние, дьявольское наваждение
страшного ее рассказа завладевает мной. Признать-
ся ли — я вся просто обратилась в слух, боясь про-
пустить хоть словечко... Уже одно то, что я сейчас
так открыто могу говорить об этом, показывает,
насколько ближе стала я к Богу. Теперь-то мне ясно:
это самолюбование собственной чистотой и правед-
ностью ввергло меня в соблазн, и грех был во мне, а
не в поступках маркиза или рассказе мадам де Сан-
Фон. Если б меня не одолела гордыня, я поняла бы:
мои чистота и праведность — не более чем камеш-
ки на берегу реки, и нечего терзаться, если в лучах
божественного солнца вспыхивают не они, а сосед-
ние. Я полагаю, что ныне и Рене избавилась от пу^г
и обрела свободу. Только предназначенное ей ис-
пытание было в сотни раз труднее, поэтому пере-
несенные ею муки не сравнимы с моими.
548
Г-ж а де М о н т р ё й. Вы высказались. По-
звольте и мне, женщине из этого, грешного мира,
просто матери, тоже сказать Рене несколько слов. Я
хотела бы, чтобы ты, прежде чем удалиться в мир
молитвы, закончила свои дела и в нашем суетном
мире. Прими его последнее причастие.
Баронесса де Симиан хочет что-то возразить, но госпожа де
Монтрёй перебивает ее.
Нет уж, дайте мне закончить. Каким бы ни был
Альфонс, но разве теперь, когда он наконец обрета-
ет свободу, ты не хочешь разделить с ним остаток
жизни?
Рене. Но, матушка...
Г-ж а де Монтрёй. Погоди. Девятнадцать
лет я твердила тебе: «Оставь его», но ты меня не
слушала. Отчего же нынче ты вдруг так перемени-
лась? Ведь я больше этому не противлюсь. Хочешь
быть ему верной супругой — ради Бога. Но в мона-
стырь-то зачем? Придворные связи Альфонса по ны-
нешним временам не имеют никакой ценности,
скорее даже опасны. Но, видишь, меня это не пуга-
ет, я согласна видеть его своим зятем.. С другой
стороны, если взглянуть на дело глазами Альфон-
са, — наконец пробил его час, и он может сполна
рассчитаться за все удары, которые вынес.
Р е н е. И будет, матушка, совершенно прав.
Г-ж а де Монтрёй. Возможно. Но ведь в
душе-то он человек не злой, я знаю. И, надеюсь,
поймет, что все мои действия в конечном итоге были
только ему на пользу.
Рене. Вам на пользу.
Г-ж а де Монтрёй. Это когда же я думала о
своей пользе? Лишь о чести и репутации рода де
Садов, о сохранении твоего доброго имени. Сейчас
весь мир перевернулся, род, имя уже ничего боль-
ше не значат, о приличиях все забыли. Нечего боль-
ше защищать, так что нет никакого смысла дер-
549
к
Jkl
Ли
жать Альфонса под замком. Пускай теперь машет
себе кнутом сколько влезет, щелкает своей бонбо-
ньеркой. Мир взбесился, никто ему слова не ска-
жет. Откровенно говоря, я и сегодня считаю твоего
муженька распутником и негодяем. Но теперь всем
заправляют безумцы, преступники и бродяги. Аль-
фонс прекрасно будет смотреться в этой компании.
Может, он даже станет спасителем нашей семьи.
Р е н е. Я вижу, вы намерены его использовать.
Г-жа де Монтрёй. Намерена. И ты должна
мне в этом помочь. У Альфонса ведь добрая душа.
Рене. Да, он всегда был просто добрым ребен-
ком. Златокудрым, с широко раскрытыми глазами.
Иногда шалил, но всякий раз искупал провинности
лаской и нежностью. Я так и вижу перед собой его
стремительный, как изумрудная ящерка на весен-
нем лугу, взгляд.
Г-ж а де Монтрёй. Госпожа де Симиан, я
думаю так. В нынешнем хаосе, именуемом револю-
цией, бесстыдные выходки Альфонса могут быть со-
чтены весьма похвальными — уже хотя бы потому,
что они бросали вызов обществу. Негодование, кото-
рое они прежде вызывали у всех порядочных людей,
станет лучшим доказательством невиновности Аль-
фонса, а заключение в королевскую тюрьму теперь
почетней любого ордена. Вот как все перевернулось.
Когда золото не в цене, медь и даже олово чувствуют
себя благородными металлами — только лишь пото-
му, что они не золото... Если Альфонс будет вести
себя умно, кто знает, может, ему суждено остаться
единственным аристократом, не вздернутым толпой
на фонарь. Былые злодейства маркиза спасут от ги-
бели и его, и всех нас. В самой большой опасности
сейчас такие люди, как я, люди с безупречной репу-
тацией... И все же это ничего не меняет — Альфонс
как был отребьем, так им и остался. Но когда мир
сходит с ума, в цене лишь такие, как он, — распут-
ники и лиходеи... Поразительно, до чего мелкими и
550
незначительными кажутся сегодня грехи Альфонса,
из-за которых я так мучилась когда-то. Подумаешь,
выпорол кнутом каких-то девок. Ну, пролил несколько
капель крови. Накормил дурацкими безвредными
пилюлями. (Смеется.) Ну, чуть не прикончил одну
из моих дочерей — да хоть бы и обеих. Оказывается,
тот, с кем я воевала двадцать лет, — добрый ребенок
и все это были милые шалости.
Баронесса. Не стоит так говорить, мадам.
Не важно, с кем вы воевали, главное, что вы отва-
жились на эту войну. Вы боролись не с Альфонсом,
а с тем злом, которое он олицетворял. Если вы не
поймете этого, то можете, подобно Альфонсу, утра-
тить в себе Бога. Что бы ни происходило в окружа-
ющем мире, Господь всегда ясно показывает нам,
что хорошо, а что дурно, — черта, разделяющая
Добро и Зло, подобна линии, которую дети прово-
дят мелом по мостовой.
Г-ж а де Монтрёй. Вы так полагаете? А по-
моему, эта линия, скорее, походит на границу моря,
перемещающуюся по мере приливов и отливов.
Альфонс как раз оседлал полосу прибоя — одной
ногой он всегда в воде и шарит по дну, подбирает
кроваво-красные ракушки и длинные, как кнуты,
водоросли.
Рене. Матушка, вы заговорили, прямо как Аль-
фонс. Может быть, вы и в самом деле легко найдете
с ним общий язык.
Г-ж а де Монтрёй. Ох, Рене, как же я
устала. И ты тоже — только этим объясняю я твое
неожиданное решение.
Рене. Вы устали? От кого — от Альфонса или
от самой себя?
Г-ж а де Монтрёй. Не будь такой злой, Рене.
Мы обе очень устали — так давай возьмемся за руки
и будем утешать друг друга, помогать друг другу.
Баронесса. Рене, ваша матушка заплутала
во тьме бытия, сбилась с пути, который связывает
-fed
$
551
наш мир с Богом. Вы должны прийти ей на по-
мощь, спасти ее.
Г-ж а де Монтрёй. Не нужно мне, чтобы ты
меня спасала. Скажи лучше, правда ли, что Альфонс
в Венсенском замке сдружился с самим Мирабо 3,
чья звезда нынче сияет так ярко?
Рене. Нет. Они, кажется, все время ссорились.
Г-жа де Монтрёй. Ах, так, значит, они были
до того близки, что даже ссорились? Прямо как мы
с Альфонсом.
Рене. Если в вас есть хоть капля гордости, вы
не станете просить помощи у того, кому доставили
столько зла...
Г-ж а де Монтрёй. А кто просит? Он сам
написал об этом в письме. Мол, если у меня воз-
никнут неприятности, он замолвит за меня словеч-
ко перед нынешними заправилами.
Баронесса. Он так написал? Благородное
сердце! Воскрес тот чистый, златокудрый мальчик,
которого я знала. Маркиз возлюбил врагов своих и
простил им все. Должно быть, он раскаялся во всех
своих прегрешениях. Кончилась кровавая ночь, и в
душе грешника зажглась божественная заря. Как я
понимаю ваши чувства, милая Рене. Вы распознали
в Альфонсе первые проблески чудесного сияния и
решили уйти из суетного мира, чтобы и самой при-
близиться к источнику священного огня. И повести
за собой душу маркиза, ведь правда? Увлеченный
вашим примером, Альфонс не позволит, чтобы за-
жегшийся в нем огонек угас, станет лелеять его и
последует, непременно последует за вами. Вы оба
ступите в край, озаренный беспредельным сияни-
ем. Рене, вы воистину зерцало добродетели для всех
женщин этого мира. И вы займете истинно высо-
кое, достойное ваших совершенств положение Хри-
стовой невесты. За свою долгую жизнь я видела раз-
ных женщин, но ни одна из них не была столь
добродетельна, как вы.
552
Рене. Но, тетушка..
Баронесса. Что, дитя мое?
Рене. Вы правы, отказаться от мужа и от мира
меня и в самом деле заставило сияние, но... Как бы
вам объяснить... Это не то сияние, которое имеете
в виду вы.
Баронесса. Как так?
Рене. Чудесное-то оно чудесное, это сияние,
только источник его несколько иной...
Баронесса. О чем вы? Разве может у
чудесного сияния быть иной источник, кроме Бога?
Рене. Может. Впрочем, я не знаю — вдруг и в
самом деле источник один и тот же. Просто свет
отразился от чего-то и его лучи дошли до меня с
противоположной стороны.
Баронесса (встревоженно). Это с какой
такой противоположной ?
Р е н е. Я и сама не вполне понимаю. Знаю толь-
ко одно: свет забрезжил после того, как я прочита-
ла страшную книгу, присланную Альфонсом из тюрь-
мы. Он сам написал ее и назвал «Жюстина, или
Несчастья добродетели». Получив ее от Альфонса, я
вначале не ждала ничего дурного — ведь я не читала
раньше ни одного из его сочинений. В книге описа-
ны приключения двух сестер: Жюльетты — старшей,
и Жюстины — младшей, лишившихся родителей и
вынужденных скитаться. Все в этой истории пере-
вернуто с ног на голову: на младшую сестру, свято
хранящую добродетель, обрушиваются одно за дру-
гим страшные несчастья, а старшая, ступившая на
стезю порока, осыпана дарами судьбы. Мало того,
гнев самого Господа обрушивается не на распутную
Жюльетту, а на невинную Жюстину, погибающую
самым жалким и нелепым образом. Она имеет чи-
стую душу и придерживается самой высокой нрав-
ственности, но вечно попадает в постыдные ситуа-
ции, подвергается унижениям, ей отрезают пальцы,
выбивают зубы, ставят позорное клеймо, без конца
к
g
$
$
37-402
553
3%.
к
-KI
и
$
то избивают, то похищают, и в завершение всего,
когда по ложному обвинению Жюстину должны
казнить, спасает ее не кто иной, как погрязшая в
грехе старшая сестра! Но не подумайте, что несчас-
тной Жюстине улыбнулась удача,— ее ждет бессмыс-
ленная и страшная смерть от удара молнии... Вот
что, оказывается, писал Альфонс день за днем, ночь
за ночью! Зачем, для чего? Тетушка, разве не ужас-
ный, смертельный грех такое творение?
Баронесса. Грех, да еще какой. Не только
свою душу осквернить, но и чужие души ядом от-
равить. Это страшный грех.
Рене. Какой же грех тяжелее — написать та-
кую книгу или пороть до крови проституток и ни-
щенок?
Баронесса. Оба одинаково тяжелы. Зло,
содеянное в душе, столь же греховно, как содеян-
ное наяву.
Р е н е. А каков, по-вашему, Альфонс? Понес-
ший кару от людей за свои поступки, лишенный
возможности творить зло в жизни, он продолжает
творить его в своей душе.
Баронесса. Монастырский устав, дитя мое,
изгоняет в равной степени грехи и содеянные и по-
мысленные. Зло погибает там, лишенное корней. А
тюрьма — дело другое. Альфонс не может там со-
вершать злодейство, но он вцепился в корни гре-
ховности, уцелевшие в его сердце.
Рене. Нет, это не так! Альфонс, тот Альфонс,
которого я знала прежде, ушел от меня, скрылся в
иной, неизвестный мне мир.
Баронесса. Ты имеешь в виду преиспод-
нюю?
Г-ж а де Монтрёй. Господи, ну сочинил он
какие-то там дурацкие сказки, так что с того? Ког-
да-то и я придавала много значения подобной ерунде,
считала, что сочинительство зловредных книг хуже
любого преступления, — то, по крайней мере, раз
554
совершено, да и потом забыто. Но сейчас я думаю
иначе. Книгу достаточно бросить в огонь, и от нее
останется лишь кучка пепла. Преступление — это
то, что оставляет след. Книга же, если никто ее не
прочел, следа не оставляет.
Рене. Если никто ее не прочел? Но ведь я-то
прочла.
Г-ж а де Монтрёй. Всего один человек, к
тому же жена сочинителя.
Рене. Да, один человек, но зато — жена. Эта
злосчастная Жюстина — добрая, ранимая, печаль-
ная, нелюдимая, так не похожая на ветреную сест-
ру стыдливостью и целомудрием.. Полудетское лицо,
огромные задумчивые глаза, белоснежная кожа,
хрупкая фигура, тихий и грустный голос.. Вам не
кажется, что Альфонс нарисовал мой портрет — ка-
кой я была в девичестве? И еще я подумала: уж не
для меня ли написал он историю женщины, кото-
рую добродетель обрекла на несчастье и погибель?
Помните, матушка, тринадцать лет назад, в этой
самой комнате, когда я затеяла с вами ту постыд-
ную перебранку, я еще, вслед за графиней де Сан-
Фон, сказала: «Альфонс — это я».
Г-ж а де Монтрёй. Еще бы мне не помнить,
до сих пор так и слышу эти твои слова: «Альфонс —
это я».
Рене. Так вот — я ошибалась. Я сказала совсем
не то, что следовало. «Жюстина — это я» — вот что
говорю я теперь. У Альфонса в тюрьме было доста-
точно времени для раздумий. Он писал, писал и в
конце концов посадил меня в темницу своего ро-
мана. Меня, живущую на воле, он всю, без остатка,
запер в мрачный плен. Из-за Альфонса вся моя
жизнь, все мои бесчисленные страдания обернулись
тщетой и тленом. Оказывается, я жила, действова-
ла, горевала, рыдала лишь ради того, чтобы попасть
в некую страшную сказку! О-о, лишь прочтя ее, я
впервые поняла, чем занимался Альфонс все эти годы
37*
555
к
ill
$
в своей камере. Бастилию захватили и разрушили
извне, а он свою тюрьму взорвал изнутри, и безо
всякого пороха. Сила его воображения разнесла ка-
менные стены в прах. Можно сказать, что.после
этого он сам, по доброй воле предпочел оставаться
в камере — он все равно был свободен. Мои много-
летние терзания, подготовка побега, королевский
эдикт, мздоимцы-тюремщики, прошения и пети-
ции — все было впустую, все было ни к чему. Этот
человек, не удовлетворившись грехами плоти, кото-
рые неспособны насытить душу, решил воздвигнуть
некий нетленный Храм Порока. Не единичные зло-
действа, а настоящий кодекс Зла; не деяния, а Дог-
мат; не одна ночь греховных наслаждений, а беско-
нечная Всенощная, переходящая в вечность; не
рабство кнута, а Царство кнута — вот что замыслил
он создать. Он, который испытывал блаженство,
лишь раня и разрушая, кончил тем, что пришел к
созиданию. В нем зародилась некая неясная суб-
станция, некая чистейшая эссенция Зла, и образо-
вала совершенный кристалл Зла. А мы с вами, ма-
тушка, живем в мире, созданном маркизом де
Садом!
Баронесса (крестится). Что вы такое
говорите!
Р е н е. Я следовала повсюду за душой Альфонса.
Я следовала повсюду за его телом. Я всегда была
там, где был он. И что же! Внезапно его руки обре-
ли крепость стали и сокрушили, раздавили меня. У
этого человека больше нет души. Тот, кто написал
такое, не может иметь человеческую душу. Это уже
нечто совсем иное. Человек, отказавшийся от своей
души, запер весь мир людей в железную клетку, а
сам похаживает вокруг да знай себе ключами по-
звякивает. И, кроме него самого, нет больше клю-
чей от этой клетки ни у кого на всем белом свете.
Мне этот замок уже не открыть — никогда. И нет
сил даже на то, чтобы просовывать меж железных
556
прутьев руки и молить о милосердии... А по ту сто-
рону решетки я вижу всех вас — матушку, вас, ма-
дам, Альфонса. Как хорошо, привольно вам там, на
свободе! А он — он растопырил свои длинные руки
так широко, что достает до самого края земли, до
самого предела времен; он сгреб целую гору из Зла,
забрался на нее и пальцами вот-вот коснется самой
вечности. Альфонс намерен влезть по чердачной ле-
стнице прямо в рай!
Баронесса. Господь разрушит его жалкую
лестницу.
Рене. Нет. Как знать, может быть, Господь сам
поручил Альфонсу эту работу. Вот я и хочу провес-
ти остаток дней в монастыре, чтобы никто не ме-
шал мне расспросить Бога как следует.
Г-ж а де Монтрёй. Так ты все-таки...
Рене. Да, это решено.
Г-ж а де Монтрёй. Даже если Альфонс
придет сюда? Твой муж, которого ты так ждала
целых девятнадцать лет?
Рене. Это не изменит моего решения. Аль-
фонс... Самый странный из людей, которых мне
довелось видеть в жизни. Из тьмы злодейства он
извлек сияние, из мерзости и грязи сотворил воз-
вышенное — он выковал роскошные доспехи, дос-
тойные его громкого имени, и обратился в рыцаря
без страха и упрека. Лиловое свечение, исходящее
от Альфонса, озаряет окружающий мир, и доспехи
рыцаря тускло мерцают в этом таинственном све-
те. На ржавой от крови стали — причудливые узо-
ры, арабески из роз, фестоны из вервий. Огромный
щит раскален докрасна, он цвета обожженной жен-
ской кожи. Рогатый шлем из чистого серебра окру-
жен нимбом страданий и стонов. Рыцарь прижи-
мает к устам свой меч, досыта напившийся крови,
и торжественно произносит слова обета. Золотые
волосы, спадая из-под шлема, обрамляют мертвен-
но-бледное, подобное лучу света, лицо. Несокруши-
л
_К1
$
557
мые латы похожи на замутившееся от дыхания се-
ребряное зеркало. Когда рыцарь, снимая кованую
рукавицу, своей белой и тонкой, почти женской
рукой касается чьего-нибудь чела, самый жалкий,
самый обездоленный из людей обретает мужество
и следует за своим господином на поле брани, над
которым уже занимается заря. Рыцарь не идет —
он летит по небу. А после кровавой битвы на ши-
роком нагруднике его серебряного панциря начи-
нается беззвучный пир миллионов павших. От
рыцаря исходит холодная как лед сила, под чарами
которой забрызганные кровью лилии опять стано-
вятся белее снега. А белый конь воина, весь в алых
пятнах, расправив широкую, как бушприт фрегата,
грудь, взлетает в утреннее небо, рассекаемое вспыш-
ками молний. И небо рушится, неудержимым по-
током разливается по небу божественное сияние,
от которого слепнут все, кто наблюдал чудесное зре-
лище. Альфонс.. Быть может, он — дух этого луче-
зарного света?..
Входит Шарлотта.
Шарлотта. Его светлость маркиз де Сад.
Прикажете просить?
Всеобщее молчание.
Так просить или как?
Г-ж а де Монтрёй. Рене...
Баронесса. Рене..
Рене (после паузы), Шарлотта, а как он выг-
лядит?
Ш а р л о т т а. Да он же тут, за дверью. Приве-
сти?
Р е н е. Я спрашиваю, как он выглядит?
Шарлотта. Так переменился — я насилу
узнала. Он в черном плаще, на локтях — заплаты,
ворот рубахи весь засаленный. Поначалу, грех ска-
зать, я его за старика нищего приняла. И потом,
его светлость так располнел — лицо бледное, опух-
558
шее, сам весь жирный, еле одежда на нем сходит-
ся. Я прямо думала — в дверь не пройдет. Ужас до
чего толстый! Глазки бегают, подбородок трясется,
а чего говорит, не сразу и разберешь — зубов-то по-
чти не осталось. Но назвался важно так, представи-
тельно. «Ты что, говорит, Шарлотта, никак забыла
меня? Я — Донасьен-Альфонс-Франсуа маркиз де
Сад».
Все молчат.
Рене. Отошли его прочь. И скажи: «Вам ни-
когда больше не увидеться с госпожой маркизой».
Занавес.
Перевод Г. Чхартишвили
1 Имеется в виду легенда о похищении Прозерпины (Пер-
сефоны) — один из излюбленных сюжетов европейской лите-
ратуры и искусства.
2 Монте спан, Франсу аза-Атенаис маркиза де (1641 —
1707) —фаворитка Людовика XIV, увлекавшаяся оккультизмом
и сатанизмом.
3 Мирабо, Оноре Габриель Рикети граф де (1749—1791) —
один из вождей первого этапа Великой французской револю-
ции. Многократно подвергался тюремному заключению по
именным указам короля (т.н. «леттр-де-каше»).
к
-К1
1^
$
559
ЛБЭ КОБО
ОХОТА НА РАБОВ
Пьеса в семи картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ученый — путешественник.
Зоолог — специалист по выращиванию животных.
Девушка.
Служанка.
Хозяин.
Шофер.
Самец у э.
Самка у э.
Сумасшедший.
Сиделка.
Юноша.
А, Б — друзья юноши.
В — девушка.
Рабочие, человек.
1
Занавес открывается под рычание льва.
Огромный холл из железобетона — с первого взгляда видно,
что его постройка потребовала больших денег. Ничего лишне-
го, все до предела рационально и современно. Слева — гости-
ная, обставленная мебелью новейших образцов; за ней — вин-
товая лестница. В центре — большое венецианское окно.
Справа — дверь в прихожую. В глубине — лифт. Мебель в гос-
560
тиной накрыта полиэтиленом. На ковре, покрывающем весь
пол, будто обозначая дорожку, лежат старые газеты. Сразу видно,
что дом новый, построенный совсем недавно.
У столика в гостиной друг против друга сидят ученый и
зоолог. Ученый в пробковом шлеме, высоких кожаных бо-
тинках — выглядит карикатурно. Зоолог одет примерно так же.
Ученый (прислушиваясь к рычанию льва).
Рычит. Рычит. И каким голосом рычит...
Зоолог, обеспокоенно опустив глаза, молчит.
(С упреком.) В чем дело? Может, он недоста-
точно активен?
Зоолог (умоляюще). Посмотрите на него, и
вы сразу все поймете. За неделю он похудел кило-
граммов на десять.
Ученый. Да, ничего утешительного.
Зоолог. За неделю — десять килограммов, за
две — двадцать. Так к концу месяца от него ничего
не останется...
Ученый (рассекая плеткой воздух). Нет
радости без печали, нет печали без радости... По-
дождем еще недельку. (Понизив голос.) Ладно, а
все остальное идет по плану?
Зоолог (еле слышно). Ужасное животное.
Этот лев... Я с ним просто замучился...
Ученый. Да брось ты. Теперь уж поздно
причитать. Ведь это твоя профессия!
Зоолог. Но я же специалист по собакам и
кошкам..
Ученый (прищелкнув языком). А не все ли
равно?!
Зоолог (высокомерно). Конечно, кошка и лев
одно и то же.
В прихожей раздается звонок. Ученый и зоолог испуганно смот-
рят друг на друга.
Ученый. Черт возьми. Могут помешать!
Зоолог (в недоумении). Странно... За всю эту
неделю с парадного хода сюда не зашел ни один
человек... Наверно, кто-то чужой... Вряд ли это тор-
к
Ж
к
$
561
говец, не думаю, что у него хватит нахальства идти
не с черного хода...
Ученый (с раздражением). Все сведения
должен был собрать ты!
Зоолог. Но он действительно совершенно
одинок. Меня это даже тронуло...
Ученый (сердито глядя на дверь). Хорошо
если не назойливый тип...
Зоолог. Может, кто из соседей пришел, воз-
мущенный рычанием льва... Правда, кто бы ни при-
шел, служанка достаточно хорошо вышколена, что-
бы сказать: «Нет дома».
Ученый. Служанка? Разве можно надеяться
на служанку?..
Зоолог. Но с ней муж, причем с. довольно
крепкими бицепсами... Тот самый шофер... На его
руки можно вполне положиться, силы он необык-
новенной.
Ученый (смотрит на потолок). Что там за
возня?
Зоолог (тоже смотрит на потолок). Ниче-
го не поделаешь. Лечение...
Ученый. Черт возьми! Но он хоть как-то
реагирует?
Зоолог. Судите сами. Я делаю все, как мы
договаривались.
Ученый. Черт возьми!
Дверь справа неожиданно открывается, и служанка вво-
дит молодую девушку,- по виду студентку. Ученый и зоолог
в замешательстве. Девушка не по летам спокойна и невозму-
тима. Она выглядит многоопытной и в то же времкя наивной.
Служанка. Подождите, пожалуйста» здесь ми-
нутку... Я доложу хозяину... Нет-нет, ходить нужно
только по газетам, а то ковер испортится... (Быст-
ро поднимается по винтовой лестнице.)'
Ученый (шепотом). Кто это?
Зоолог (пожав плечами). Первый раз вижу...
Ученый. Может, родственница?
562
Зоолог. Да нет, вряд ли...
Девушка (озадаченно). Вы что, на натурные
съемки собрались?
Ученый. На натурные съемки?
Девушка. А зачем же иначе вы так выряди-
лись?..
Зоолог ехидно хихикает.
Ученый (с раздражением). Вырядились...
Ха... Нет ничего страшнее невежества...
Девушка. Во всяком случае, на маляров вы не
похожи.
Ученый. На маляров?.. Девушка, мне кажет-
ся, вы не даете себе труда пошевелить мозгами.
Девушка. Почему же... На полу расстелены
газеты, мебель накрыта полиэтиленом..
Ученый (смеясь). Ах вот оно что. Значит,
девушка, вы просто ничего не знаете... Не знаете,
что за человек хозяин этого дома?..
Рычание льва.
Девушка (в ужасе). Что это?
Зоолог (не глядя на нее). Лев.
Девушка. Лев? Живой?
Ученый. Совершенно верно, лев.
Девушка. Он что, держит льва?
Ученый. Нет, это лечение.
Девушка. Лечение льва?
Зоолог. Лечение с помощью льва.
Ученый. Львиное лечение.
Девушка. Львиное лечение...
Ученый (с важным видом вынув визитную
карточку и шагнув вперед). Если употреблять спе-
циальную терминологию — лечение животным маг-
нетизмом.. Животное, то есть магнит животного
магнетизма, — это, так сказать, магнит магнита... В
общем, новейший метод лечения, использующий
энимал спирит — звериный дух. Сейчас среди эли-
ты он широко дискутируется.. (Будто передумав,
я.
I
$
$
563
неожиданно прячет в карман визитную карточку.)
Нет, сначала, девушка... Сначала я хочу, чтобы вы
ответили, кто вы, откуда и зачем сюда пришли.
Девушка. Я вас ничем не обидела, а вы вдруг
ни с того ни с сего спрятали визитную карточку...
Ученый. Но вы ведь даже не знаете, что за
человек хозяин этого дома.
Девушка. Я... я домашняя учительница... Мне
нечего скрывать.
Ученый. Домашняя учительница?
Зоолог. Чья?
Девушка. Чья?.. Сына хозяина.
Зоолог. Сына?!
Ученый (ехидно). Я поражен. Домашняя
учительница призрака. Впервые вижу.
Зоолог. Сын хозяина, к сожалению, погиб.
Девушка (с испугом). Когда?
Зоолог. Дней десять назад. Дорожная катас-
трофа...
Девушка. Вот как, что же мне делать?
Ученый. Зато хозяин получил страховку что-
то около десяти миллионов иен...
Рычание льва.
Зоолог. Кажется, он взбешен...
Девушка. Что же мне делать? Пожалуй,
лучше уйти...
Ученый. Да. Как это ни печально, вы прихо-
дили напрасно. Так что идите домой. Нечего вам
зря терять время...
Девушка. Я так надеялась... А еще какого-
нибудь ребенка здесь нет?..
Зоолог. К сожалению, погибший был един-
ственным сыном.
Ученый (зоологу). Ты тоже иди. Нужно
закончить работу.
Зоолог (идя к винтовой лестнице). Действи-
тельно. Осталась всего неделя.
564
Ученый. Понятно, понятно... (Девушке.)
Девушка, вам здесь тоже, я думаю, нечего теперь
делать, а?
Как только зоолог поднимается по лестнице, спускается лифт.
Открывается дверь лифта, и входит хозяин со служанкой. У
него растерянный вид. Осмотревшись, он смущается еще больше.
(Бросается к нему.) Ну, как дела?
Служанка (игнорируя ученого, указывает хо-
зяину на девушку). Вот эта девушка, хозяин...
Девушка поражена, пристально смотрит на хозяина.
Ученый (не обращая внимания на девушку).
Гм.. Видимо, эффективность повышается, а?
Хозяин (растерянно). А-а..
Служанка (стараясь поддержать хозяина).
Да какая там эффективность! (Девушке.) Девушка,
вы уж, пожалуйста, извините его. После смерти сына
хозяин стал как полоумный.
Ученый (категорично). Эффект львиного
магнетизма! Содержащиеся в организме ядовитые
элементы исторгнуты! Эффект извлечения яда, да..
Служанка (не обращая на него внимания).
Ну, девушка..
Девушка (растерянно). Я, видите ли...
Служанка (ученому). Слушайте, идите в
тот угол, что ли, идите, идите. И так вы мне все
настроение испортили. (Девушке.) Поговорите с ним
о чем-нибудь, ну хотя бы о сыне Таро. (Хозяину.)
Эта девушка знакомая Таро... Какая она милая...
Девушка (в замешательстве). Но я...
Ученый (смеется). Девушка. Ну и насме-
шила.. Надо же так заморочить голову этой несчас-
тной служанке. Удивительно.
Девушка (резко). Да, видимо, произошло
недоразумение. Я домашняя учительница вашего
сына. (Поспешно становится на газету.)
Хозяин (смотрит только на девушку; по-
вторяя ее слова). Домашняя учительница Таро?..
ЗЯ.
л
“Е
$
$
565
Служанка (с досадой). Нахальная девчонка!
Что же ты меня морочила? Выход здесь, пожалуйста!
Ученый смеется.
Девушка.* Но я тут ни при чем. Я не виновата
в недоразумении.
Ученый. Вон выход.
Девушка. Что же делать? Я так рассчи-
тывала...
Ученый. Своевольная девица. Хозяин этого
дома потерял сына. Простой долг вежливости под-
сказывает извиниться и уйти как можно скорее. А
она вместо этого (передразнивая девушку) — что же
делать? Современная молодежь думает только о себе.
Служанка. Верно. Наглая.
Девушка. Правильно. Совершенно правиль-
но. Вы победили.
Служанка. Ладно, не хотите преподнести
подарок семье покойного, так хотя бы уходите по-
быстрей.
Девушка. Подождите. (Пристально смот-
рит на хозяина.) Хозяин этого дома отец мальчи-
ка?
Хозяин (как бы ища спасения, смотрит то
на служанку, то на ученого). A-а, да-а...
Служанка. О чем она говорит, ну как не
стыдно!
Девушка. И все же не верится... Нет, ни за
что не могу в это поверить...
Ученый. Помешкаешь еще немного — попа-
дешь на обед льву. Ха...
Девушка (не обращая на него внимания).
Живет в таком прекрасном доме, значит, очень бо-
гат. А если он так богат, значит, у него должен быть
изысканный вкус и образование. Правда, говорят,
что человека по виду не определишь, но... (Неожи-
данно другим тоном, хозяину.) Скажите, пожалуй-
ста, что такое теорема Питерграса?
566
Хозяин. А? (Старается уловить смысл.)
Девушка. Теорема Пи-тер-гра-са.
Хозяин (ученому). О чем это она говорит?
Ученый (девушке). Послушайте, это уж
чересчур...
Девушка (прерывает его). А сами вы при-
шли сюда, чтобы всучить какую-нибудь подозритель-
ную новую религию — вот в чем дело.
Ученый (напыщенно). Новую религию?..
Да, нет ничего страшнее невежества...
Девушка (хозяину, мягким, увещевательным
тоном). Я прошу вас... Ваш сын погиб, но я хотела
бы стать домашней учительницей его отца. Чтобы
не быть обманутым подобными аферистами, необ-
ходимо получить надлежащее образование...
Ученый. Аферистами?
Служанка. Что вы делаете, вы же топчете
ковер!
Ученый поспешно становится на газету.
Девушка (с недоумением). У вас всегда здесь
расстелены газеты?
Ученый. Что значит — аферистами?!
Служанка. Ужасно, когда топчут ковер.
Ладно, идите, идите... (Делает жест, точно подгоня-
ет девушку.)
Ученый. Слушай, что тебе говорят!
Девушка (не обращая на него внимания,
хозяину). Бедный. От души вам сочувствую... Рас-
стелить на ковре газеты — значит превратить его в
бесполезное сокровище...
Хозяин. Да, но...
Ученый. Нечего соваться в чужие дела, сест-
рица. Если не хочешь получить... (Пытается схва-
тить ее.)
Девушка (отбегая, хозяину). Помогите! Раз-
ве не вы здесь настоящий хозяин? Зачем же вы
пляшете под дудку этого бандита?..
л
пн
$
567
П
Ж'|
1Г
I
$
Хозяин. Ков... ковер... (Служанке.) Послушай,
ковер...
Девушка (с силой). Богатый человек даже
внимания не обратил бы на такую мелочь...
Ученый. Если не хочешь попасть на обед
льву...
Служанка. Да перестаньте вы!
Девушка. Хватит. (Хозяину.) Если вы не
употребите власть... Богатый человек приказывает...
Прикажите. Утихомирьте его... скорее!
Хозяин (слезливо). Утихомирьтесь!
Девушка. Голос нерешительный...
Ученый (настигает девушку). Теперь не
убежишь!
Неожиданно со второго этажа по лестнице сбегает зоолог.
Зоолог. Ужасно. Ле... лев... (В удивлении
замирает.)
Ученый. Что случилось?
Зоолог. Лев...
Ученый. Ну говори же быстрее, что случи-
лось!
Зоолог (задыхаясь). Вид какой-то... (Падает
на колени, прерывисто дышит, хватается за под-
локотник кресла.)
Ученый (прищелкнувязыком). Черт возьми!
Ну что ты будешь делать... (Колеблясь, замирает в
нерешительности, некоторое время прислушивается,
потом, решившись, поднимается на второй этаж.)
Служанка (с испугом). Что теперь будет...
Хозяин. Что значит — что теперь будет?..
Служанка. Замок на клетке со львом..
Девушка. Лев действительно живой?
Служанка (дрожит, схватив за руку зооло-
га). Ничего не случится, а?
Хозяин. Все в лифт!
Зоолог (прикладывает палец к губам). Шш...
(Посмотрев в пролет лестницы, медленно подни-
568
мается и отряхивает пыль с колен.) Все в поряд-
ке... (Улыбнувшись девушке, шепотом.) Быстрее,
девушка, теперь успеете.
С л у ж а н к а. Что она должна делать?
Зоолог. Торопитесь, пока он не вернулся!
Девушка. A-а, спектакль, чтобы заставить
меня убежать? Ну что ж, от души благодарна, но
ничего не выйдет.
Зоолог. Ничего не выйдет?
Девушка. Видите ли, хозяин только что дал
нагоняй тому типу. (Хозяину.) Правда?
Хозяин что-то бормочет.
Я хочу вам что-то сказать на ухо. (Тащит хозяи-
на в угол холла.)
Хозяин 1 z х
Cavmmhka / (одновременно). Ои, ковер...
Девушка (не обращая внимания). Послушай-
те, сейчас решающий момент. Если вы меня не пой-
мете, случится непоправимое. Не верите? Давайте
заключим временный договор, хоть на час. И вы
увидите, как я вам пригожусь. Ну, согласны? Это
ведь в ваших же интересах. Согласны?
Хозяин. Сссколько?
Девушка (испытывает минутное раздраже-
ние, потом успокаивается). Давайте так — первый
час я буду работать у вас бесплатно.
Хозяин. Хорошо, но что вы будете делать?
Девушка. Сорву маску с этих людей. Вас
обманывают.
Хозяин. Они говорят, что у меня не хватает
магнетизма, и вот...
Девушка. Глупость. Итак, вы облекаете меня
полномочиями. (Смотрит на часы.) Ровно на час
с этой минуты...
Ученый сбегает вниз по лестнице.
Ученый (со злостью, повернувшись к зооло-
гу). Послушай, там ничего не случилось!
569
Зоолог. Как — ничего не случилось?
Ученый. Ты что, решил надо мной посмеяться?
Зоолог. Фу, меня это очень успокаивает.
Наверно, была галлюцинация.
Ученый (готов снова накинуться на зоолога,
но неожиданно замечает девушку). Как, она еще
здесь? Ну что за назойливая девица.
^Девушка (спокойно). Нравится вам это или
нет, значения не имеет. Вы свободны, и чем быст-
рее уйдете, тем лучше.
Ученый. Что такое?
Девушка. Я только что получила от хозяина
полномочия. С этого момента все мои распоряже-
ния имеют ту же силу, что и его. (Служанке.) Убе-
рите эти ужасные газеты.
Служанка. Нельзя. (Хозяину.) Ну как же это?
Девушка (прерывая ее). Никаких непосред-
ственных переговоров с ним, если на то не будет
моего разрешения... Ну, быстрее!
Служанка следит за выражением лица хозяина. Тот, не зная,
что делать, опускает глаза. Служанка, у которой нет другого
выхода, убирает газеты.
Ученый (решительно). Шутки в сторону,
сэнсэй \ я просил бы уделить мне время для серьез-
ного разговора.
Девушка. Сейчас сэнсэй — это я.
Учены й. С вами не разговаривают!
Девушка. Если я вам не нужна, уходите, и
побыстрее. Пожалуйста, не стесняйтесь.
Ученый (хозяину). Так вот, сэнсэй...
Девушка. Я ведь, кажется, предупреждала,
чтобы с ним не вели непосредственных перегово-
ров?
Хозяин что-то бормочет себе под нос.
Ученый (внезапно резко, девушке). Ну что ж,
я хочу узнать: какая сегодня утром была температу-
ра, частота пульса, цвет мочи?
570
Девушка (хозяину). У вас что-нибудь болит?
Хозяин. Ну... особенно чтобы...
Ученый. Ха, далеко не при всех болезнях сам
больной на что-либо жалуется!
Хозяин. После смерти сына у меня совсем
пропали силы...
Ученый. Как специалист, я могу сказать, что
именно отсутствие жалоб пациента часто свидетель-
ствует о серьезности болезни...
Девушка. «Специалист». Что вы за специа-
лист?
Ученый. Разве я вам еще не говорил? Я
изучаю животный магнетизм. Являюсь председате-
лем Ассоциации пропаганды энимал спирита.
Девушка. И вы думаете, что этой сказкой для
детей вам удастся обмануть и меня?
Ученый. Сказкой для детей?.. Какие у вас
основания так говорить? Вы хотите, чтобы я при-
влек вас за клевету? Глупая девчонка, совершенно
глупая. В нашей ассоциации состоят, прежде всего,
этот сэнсэй, затем выдающиеся представители, из-
бранные от всех входящих в нее обществ. Оскорб-
лять животный магнетизм — значит оскорблять всех
этих людей!
Девушка (хозяину). Сколько они с вас
содрали ?
Ученый. Я не могу пропустить мимо ушей
это «содрали». Мы не берем денег с каждого встреч-
ного. Вступительный взнос сто пятьдесят тысяч иен,
лечение — тысяча пятьсот иен в день. Так дешево
потому, что мы хотим, чтобы ценные вещи исполь-
зовались для людей, представляющих собой ценность.
Между прочим, сэнсэй еще не вносил вступитель-
ного взноса. Оплата производится лишь после того,
как достигнуты определенные результаты и паци-
ент сам это подтвердит, — в общем мы ведем дело
добросовестно... Не то что, как это часто бывает,
лечат не имея никакой уверенности в успехе, ха-ха.
л
.К1
“Е
$
571
Девушка. Ну, и как же вы лечите?
Ученый. Глаза.. Энимал спирит истекает из
глаз.
Девушка. И его глотают, как слезы, льющи-
еся из глаз?
Ученый. Совершенно верно. Лучше всего
пристально смотреть прямо в глаза. Тогда дух жи-
вотного будет вливаться, как вода, льющаяся сверху
вниз. В самые ближайшие дни сэнсэй уже должен
почувствовать первые результаты, но... (Неожидан-
но, зоологу.) Да, Фудзино-кун 2, сэнсэю было про-
писано три раза в день по пятнадцать минут?
Зоолог. Нет, со вчерашнего дня мы увеличили
дозу до двадцати минут.
Ученый. Угу, да-да., совершенно верно...
При таком напряжении все может пойти насмар-
ку. Значит, общее время принятого лечения...
Зоолог. Триста пять минут.
Ученый. Как — триста пять? То есть уже
более трехсот? Результаты уже должны сказаться.
Вы их ощущаете, сэнсэй?
Хозяин. Ну, как...
Девушка. Вы себе противоречите. Ведь если у
больного не было жалоб, он не в состоянии осоз-
нать, есть ли результаты.
Ученый. То, что не удавалось осознать, благо-
даря вливанию магнетизма, осознается. (С серьез-
ным видом, хозяину.) Вы действительно не ощуща-
ете никаких перемен? Может быть, где-то вы
испытываете зуд, где-то боль?..
Хозяин. Особенно нет...
Ученый (глубокомысленно). Это и ужасно.
Видимо, вы больны гораздо серьезнее, чем я пред-
полагал...
Хозяин. Правда?
Девушка (хозяину). Непосредственные перего-
воры — нарушение нашего соглашения. (Ученому.) Я
хотела бы получить более вразумительное объяснение.
572
Ученый (со вздохом). Жаль. Несказанно
жаль. Будь хоть какая-то реакция, я бы знал, что
прописать... Ну, например, если б болели уши,—
казуара, если б он чувствовал меланхолию,— алли-
гатора, если б вокруг пупка выступила сыпь,—
орангутанга, и так в каждом случае, прописывая
тот или иной магнетизм, я добился бы полного
излечения...
Девушка. И после лечения уже нигде не
будет болеть?
Ученый. Нет, не совсем так. Когда человек
здоров — должна быть здоровая реакция. Ведь он
получает магнетизм от льва. У здорового человека
избыток проникающего в него магнетизма должен
выливаться, как выливается вода из переполненно-
го чайника. Возможно даже повышение температу-
ры, усиление мочеиспускания, непроходящая зево-
та, легкий шум в ушах, а в некоторых случаях даже
непрекращающееся кровотечение из носа.. У сэн-
сэя никакой реакции не наблюдается. Это значит,
что он находится в безнадежном состоянии, как
дырявый чайник... И в этом случае остается лишь
одно средство... Нет, не буду... Я не должен этого
говорить... Вот если бы сэнсэй был один, тогда дело
другое, но можем ли мы доверить такой секрет со-
вершенно незнакомой нам девушке?.. Видимо, не
можем, Фудзино-кун, а?..
Зоолог. Вы имеете в виду этих самых уэ?
Ученый. Шш... (С серьезным видом накло-
няется к хозяину.) Итак, прощайте, сэнсэй. Весьма
прискорбно покидать вас сейчас, когда вы никак не
реагировали на тест со львом, но... Ну что ж, это
неизбежно... Речь идет о редчайших животных, кото-
рые не значатся ни в одном зоологическом атласе
мира.. Проболтаться о них — значит вызвать ко-
лоссальные волнения...
Девушка (хозяину). Вам не кажется, что он
отступает, поджав хвост?
л
$
575
Ученый. Что за самонадеянная девица! Лад-
но, Фудзино-кун, спускай клетку со львом!
Хозяин (в растерянности). А животные,
как вы там их назвали, эти звери, что, они лучше
льва?..
Зоолог. Уэ.
Ученый. Шш...
Девушка. Не слушайте вы их, все это чепуха.
Ученый. Не видя животных, вы, девушка,
утверждаете, что все это чепуха. Ваша прозорливость
удивительна. Хи-хи-хи.
Девушка. Тогда покажите их, убедите меня.
Ученый. Нет, этот номер не пройдет. Фудзи-
но-кун...
Девушка. Пожалуйста, пожалуйста, без стес-
нения.
Хозяин. Но...
Девушка (хозяину, настойчиво). Все будет в
порядке. Не может быть, чтобы у этих людей были
удивительные животные, которые не значатся ни в
одном зоологическом атласе. Посмотрите, какой
дурацкий вид у этого человека — карикатура на уче-
ного... Смех один. Действительно, ну что за вид...
(Хихикает.)
Ученый (с раздражением). Ну хорошо.
Если так — я покажу. Покажу уэ. (Неожиданно
заколебавшись.) Но с условием, что вы дадите мне
одно обещание. Я хочу, чтобы вы обещали — как
бы вы ни были поражены, как бы ни были потря-
сены, не бежать в газету, не распространять вздор-
ные слухи.
Девушка. Если мы будем поражены, нас это
только развлечет.
Ученый. Так вы обещаете или не обещаете?
Хозяин (шепотом). Наверно, можно обе-
щать?
Девушка (с улыбкой кивает). Да, если таков
приказ...
574
Ученый. Нет, одного такого обещания недо-
статочно. До окончания лечения с помощью уэ —
это дня два-три — я хочу, чтобы отсюда никто не
выходил.
Девушка {хозяину). Вы продлите наше со-
глашение на этот срок? Продлите, да?
Хозяин. А? Да-да..
Девушка (кивая ученому). Мы согласны. Но
когда мы увидим ваших уэ? (Ехидно улыбается.)
Ученый. Немедленно! Я оставил их возле
дома. Фудзино-кун, прошу, быстрее!
Зоолог. Возле дома?
Ученый. Да, как обычно, в клетке, прикры-
той брезентом.
Зоолог выходит в дверь направо.
Служанка (в волнении). Эти самые уэ тоже
рычат, как львы, а?
Ученый (с торжествующим видом). Ниче-
го, ничего, вы получите удовольствие.
Служанка (с беспокойством). С тех пор,
как на втором этаже вы поселили льва, в квартале
от него одно беспокойство... Правда, правда. Вот,
например, ребенок владельца рыбной лавки, кото-
рая на углу, и раньше-то был худой, а теперь прямо
в живые мощи превратился...
Ученый. Глупости все это. Просто они жалу-
ются, чтобы получить компенсацию. Ты ведь жи-
вешь под одной крышей со львом и тем не менее
осталась такой же аппетитненькой...
Служанка. Противный.
Девушка (задумчиво). Почему вы держите
льва на втором этаже?
Хозяин. Из-за вони. Ужас как пахнет!
Служанка. Действительно, дышать невоз-
можно. Уэ тоже так пахнут?
Ученый. Ага, вот и уэ прибыли!
Справа шум. Двери открываются, и двое рабочих вносят
большую клетку, завернутую в брезент. Зоолог отсылает рабочих
л
-К1
$
Ж
$
ц
$
575
&
к
ji>]
яг
эд
и закрывает двери. Остается лишь шофер, муж служанки, помо-
гавший рабочим. Эго огромный мужчина с могучими бицепсами.
Служанка (тихо, шоферу). Слушай, ты
внутрь заглядывал?
Шофер (отрицательно мотает головой).
Очень уж здорово она завернута. Ну что там осо-
бенного, звери и звери.
Служанка. Какие они из себя, эти уэ?
Ученый (с торжествующим видом подхо-
дит к клетке и щелкает плеткой). Да, уэ прикры-
ты плотно. Чтобы содрать брезент, придется упот-
ребить вот что. (Вытаскивает нож, вделанный в
рукоятку плетки.) Почему нужно было прикры-
вать так плотно?.. Лучше один раз увидеть, чем сто
раз услышать. Увидите — сами все поймете... Оста-
ются, правда, некоторые моральные проблемы...
Девушка. Моральные?
Ученый. Так, так, так, так... Приготовьтесь...
Можно снимать?.. (С криком разрезает брезент.)
Видны два уэ — самец и самка. Тела их прикрыты лохмотья-
ми, они сидят в клетке, ссутулившись.
Самец у э (порыкивает). Уэ-э...
Шофер начинает смеяться, но неожиданно падает в обморок.
Служанка (поддерживая шофера). Ну, что с
тобой?
Ученый (спокойно). Беспокойство излишне.
Все будет в порядке. Утверждают, что энимал спи-
рит, истекающий из глаз уэ, в тринадцать-шестнад-
цать раз сильнее, чем у льва. Положите его, и он
скоро придет в себя.
Хозяин (хрипло). Обезьяны это, что ли?
Девушка (хмурится). Люди, конечно!
Ученый. Нет. Ни обезьяны, ни люди.
Девушка. Тогда кто же?
Ученый. Я же сказал — уэ. (Повернувшись к
уэ, щелкает пальцами.) Ну, порыкайте, уэ!
576
Самец уэ1
С а м к а уэ / (неохотно). Уэ-э...
Девушка, повернувшись лицом к уэ, пристально смотрит на
них. Ученый, нахмурившись, покашливает.
(Громко, девушке). Уэ-э!
Шофер (растерянно вскакивает). Что, что слу-
чилось?
Служанка, прикрыв лицо руками, начинает всхлипывать.
В чем дело?
Служанка. Мне почему-то так тяжело, так
тяжело...
Шофер (поддерживая служанку). Не обращай
внимания, не обращай внимания. Уйдем отсюда.
Разрешите откланяться... Сон это или явь? У меня,
наверно, что-то случилось с головой...
Шофер и служанка, поддерживая друг друга, уходят.
Ученый (победоносно). Ну, каков эффект?
Колоссально! Достаточно одного взгляда, и человек
лишается сознания.
Девушка. Я не лишусь.
Ученый. Видите ли, если человек абсолютно
здоров, он должен почувствовать, что все в нем на-
пряжено.
Хозяин. Воды... стаканчик воды, кто-нибудь...
(Начинает дрожать и раскачиваться.)
Девушка (ведет хозяина к стулу). Вам
лучше присесть.
Ученый. Фудзино-кун, сэнсэй просит воды!
Кстати, и для уэ принесите.
Зоолог убегает.
Девушка (хозяину). Только не раскисайте.
Конечно же, это люди. Посмотрите на них хоро-
шенько.
Хозяин. Да, не отличить, но...
к.
-К1
$
38—402
577
-fell
?!
Ученый. Не отличить, но тем не менее — не
люди. Сэнсэй, не стесняйтесь, посмотрите на них
внимательно. Может, поднести клетку поближе?
Хозяин. Нет-нет, не нужно.
Ученый. Да, конечно, слишком сильный
магнетизм может вызвать побочные явления. И все
же, если вы внимательно к ним присмотритесь, то
заметите, что хотя они очень похожи на людей, но
чем-то все-таки отличаются от них...
Девушка. Если и на человека посмотреть
попристальнее, начнешь сомневаться, человек ли
перед тобой...
Ученый. А если слишком пристально смот-
реть на дурака, начнешь сомневаться, не дурак ли
перед тобой...
Хозяин истерично смеется. Потом, будто испугавшись своего
голоса, умолкает.
Девушка (оправившись от удивления). Вы
утверждаете, что уэ не люди, но никаких доказа-
тельств не приводите.
Ученый. Какие вам еще нужны доказатель-
ства?
Девушка. Где письменное заключение экс-
пертов, запись в племенной книге?..
Ученый. Прошу прощения, но я единствен-
ный в Японии, да и во всем мире специалист по уэ.
Хозяин. Во... воды не принесли?
Ученый. Угу, на носах уэ тоже проступил
пот. Первое доказательство, что они хотят пить.
Девушка (зло). Приведите конкретные дока-
зательства. Хотя бы минимальные — меня бы это
вполне удовлетворило. А то заладили — «не люди»...
Ученый. Проще простого. Прежде всего,
уэ не говорят. (Повернувшись к клетке.) Эй, ду-
рачье паршивое, умеете говорить? Скажите что-
нибудь!
Самец у э (тихо). Уэ, уэ...
578
Ученый. Видите, они только воют и рычат, а
разговаривать не умеют. А что значит не разгова-
ривать? Это можно увидеть и на примере общения
людей. Наибольшей силой обладает телеграфный
стиль. Чем фраза короче, тем она эффективнее.
«Вышли деньги». «Отец умер». Не зря же говорят,
молчание — золото. Итак, неумение говорить озна-
чает внутреннюю полноту, означает, несомненно,
силу духа, в частности, интенсивность магнетизма.
Вам понятно? Их неумение разговаривать и пред-
ставляется мне первейшим доказательством.
Хозяин. Хе...
Девушка. Может, они просто немые.
Ученый. Ничего подобного. Ладно бы одно
животное, два, но сотни, тысячи уэ, и все до одного
немые — это противно всякой логике.
Хозяин. Сотни, тысячи?..
Ученый. Да, я больше года жил на острове
Уэ. Познакомился с их нравами, обычаями. Там, у
себя, они, естественно, ходят обнаженные. Но мне
показалось, что в таком виде они бы слишком при-
влекали внимание...
Хозяин. Хе...
Входит зоолог с ведром воды. За ним — служанка со
стаканом. Шествие замыкает медленно идущий шофер.
Служанка (протягивает хозяину стакан).
Пожалуйста.
Хозяин. A-а... (Хватает стакан и пьет.)
Зоолог отпирает замок, открывает клетку и хочет поставить
внутрь ведро.
Девушка. Подождите. (Выхватывает у него
ведро и подходит к шоферу.) Послушайте, я не
знаю, кто вы...
Шофер. Я шофер.
Девушка (кивает). Простите, шофер, вы не
могли бы сюда плюнуть?
Шофер. Плюнуть?
л
Д'1
и
$
38*
579
Ученый (обеспокоенно). Оставьте, пожалуй-
ста, это...
Зоолог. Это же грязь...
Девушка (настаивая). Не имеет значения.
Если они действительно не люди, то к плевку отне-
сутся вполне спокойно.
Самка у э. Уэ...
Ученый (тихо). Шш!
Шофер плюет в ведро.
Девушка. А теперь снимите носки и поло-
жите их в ведро.
Самецуэ у
Самка у э / (вместе). У-у-уэ...
Ученый (хватает плетку и угрожающе за-
махивается на уэ, чтобы прекратить вой). Ничего,
ничего, пожалуйста, если хотите. Стоит ли волноваться
из-за такого пустяка? Мне очень жаль, но уэ — это
уэ, и они не похожи на тех дешевок, которые при-
ходят в ужас от ополосок после носков. Хе-хе.
Девушка. Ну, быстрее. Так хочет хозяин.
Шофер снимает носки и начинает полоскать их в ведре.
Ученый. Гм., даже слабый женский ум
иногда приносит пользу. Для уэ это теперь будет
кока-кола.
Зоолог. А если туда попадут микробы?..
Шофер. В моих носках нет никаких микробов.
Ученый. Ладно, с этим покончено. Можно
продемонстрировать еще более верное доказатель-
ство... Но, к сожалению, вам придется подождать
месяца три... Через три месяца это будут уже не
рассуждения, а доказательства, и пусть тогда эта
девица попробует не прикусить язык...
Девушка. Хотелось бы узнать, какое еще
вранье вы приготовили?
Ученый. Гм.. Действительно настырная де-
вица. Не знаю, что на этот раз она затеяла.. Ладно,
580
скажу. Уэ достигают зрелости через три года. То
есть через три года после рождения они могут про-
изводить потомство. На шестой месяц после зача-
тия самка приносит двух-трех детенышей. Суще-
ствуют на свете такие люди?
Служанка. Фу, противно. Точно крысы.
Ученый. Совершенно справедливо, биологи-
чески они близки крысам. И, помимо всего проче-
го, разве человек стал бы, сидя в клетке, рычать уэ-
э, уэ-э.
Девушка. Может, это сумасшедшие?
Ученый. Будь это сумасшедшие, они вопили
бы пострашней. (Шоферу.) Послушай, приятель, мо-
жет, хватит стирать носки?
Шофер поспешно прекращает стирку.
Девушка (передавая ведро зоологу). Ну вот,
теперь напоите этим своих уэ. (Делает знак хозяи-
ну, мол, посмотрим, что теперь будет.)
Зоолог, точно ища спасения, смотрит на ученого. Ученый отво-
рачивается. Уэ тайком хмуро переглядываются.
Будут они пить или нет, как вы думаете?
Зоолог ставит ведро в клетку. Уэ отскакивают назад.
Ученый (с силой). Несомненно будут. Они
должны напиться. Посмотрите, как вспотели их
носы. (Рассекает плеткой воздух.)
Уэ с обреченным видом пропускают друг друга вперед.
Девушка (глядя на уэ). Не знаете, что де-
лать, да?
Ученый. Просто они уступают друг другу.
Решившись, самец уэ опускает голову в ведро.
Служанка. Пьет!
Хозяин. Пьет!
Ученый жеманно хихикает.
Зоолог (с пафосом). Ужасное безрассуд-
ство...
л
_К1
581
Я.
К
$
Шофер (держит в руке мокрые носки, мор-
щась ). Я ношу их уже больше недели...
Самец уэ поспешно отдергивает голову от ведра и с силой та-
щит к нему самку.
Ученый. Как видите, прекрасно выпили, и
ничего. Результаты анализов подтверждают, что пот
и грязь человека невероятно богаты аминокислота-
ми и белком.
Девушка. Где же вам удалось обнаружить
животных, не занесенных в зоологический атлас? В
дебрях Африки? В Гималаях? Или, может быть, в
долине Амазонки?
Ученый. Я уже сказал. На острове Уэ.
Девушка. Не слышала о таком.
Ученый. А если б сделали вид, что знаете,
сразу бы и опозорились.
Девушка. Вы ведь могли бы моментально
прославиться, стоит только вам заявить в научных
кругах о своем открытии, правда? Тем более что вы
совсем не похожи на бескорыстного простачка..
Ученый. Я же вам говорил — из моральных
соображений мне пока не хочется будоражить об-
щественное мнение.
Девушка. Или, лучше сказать, вы боитесь
показать свое невежество?
Ученый. Дай вам волю, вы готовы болтать
без умолку. Так и быть, объясню. Вас удивляет, как
в наш просвещенный век мог сохраниться этот та-
инственный остров, куда не ступала нога человека?..
Это произошло в разгар войны. Я плыл на транс-
порте. Вдруг ба-бах. Когда я пришел в себя, увидел,
что меня прибило к какому-то острову.
Хозяин. И что же... он где-то в Тихом океа-
не?..
Девушка. Перестаньте издеваться... Разве в
век атома и ракет может существовать неизвест-
ный остров?
582
Ученый. Верно говорят, нет ничего страшнее
невежества... Вы себе представляете, что такое оке-
ан? Видимо, он отличается от теннисного корта. В
океане существуют огромные горы и огромные впа-
дины. Он напоминает, если можно так сказать, внут-
ренность бурлящего котла. Когда течения сталкива-
ются, возникают огромные кипящие водовороты.
Где-нибудь в центре Тихого океана эти водовороты
нередко достигают десятков тысяч километров в
окружности... Моряки иначе их и не называют, как
адом. Втянет в него — и конец, если случайно не
выбросит на другом конце земного шара. Это страш-
ные чудовища, спастись от которых невозможно. И
в этом аду вдобавок сталкиваются еще невероятной
силы встречные течения... Точь-в-точь океанская
Ниагара... Со страшным грохотом — до-до-до-до-до-
дон — падает вниз каскад морской воды шириной
во много километров... В некоторых местах бывают
еще более страшные потоки. Обычно их называют
черными стремнинами. Они несутся со скоростью
реактивного самолета, узлов тридцать в час, выбра-
сывая клочья пены,— это страшно... Сейчас мне
представляется, что остров Уэ находится где-то в
океанском оазисе, зажатом, точно клещами, огром-
ным водоворотом, о котором я говорил, с одной
стороны, и черной стремниной — с другой. Это было
опаснейшее место не только для мелких рыболо-
вецких судов, но и для океанских кораблей водоиз-
мещением в десятки тысяч тонн. Помимо всего —
я понял это потом,— сам остров представляет собой
огромный магнит. Компас, естественно, выходит из
строя. И корабль, не замечая острова, проходит мимо
него. Поэтому нет ничего удивительного, что остров
до сих пор никем не открыт и не внесен на карту.
Разве то, что я рассказал, звучит не убедительно?
Хозяин. А еда? Что они едят?
Ученый. Всяких там моллюсков, креветок,
насекомых...
583
Девушка. Пожалуй, все это и в самом деле
звучит достаточно убедительно.
Ученый. Разумеется, звучит. И притом убе-
дительно, убедительно, весьма убедительно.
Служанка. Ну, а как они любят друг
друга?
Ученый. Гм.. Они, видите ли... в общем, не
люди и поэтому в своих отношениях свободны, я
бы даже сказал — распущены, и я просто стесня-
юсь рассказывать при женщинах..
Служанка. Фу, как противно...
Ученый. Если бы только туда можно было
добраться пароходом, я бы, пожалуй, попытал счас-
тья, превратив остров в район туризма. Есть немало
людей, имеющих склонность такого рода...
Служанка. Надо же. О-го-го...
Девушка. Что вы говорите...
Ученый. Удалось мне в конце концов вас
убедить?
Девушка. Даже если это и ложь, то вы
просто мастер складно врать.
Ученый. Перестаньте. Если вы всегда будете
так вилять, то останетесь старой девой.
Девушка. К сожалению, предложений слиш-
ком много, и я просто не знаю, какое из них выб-
рать.
Хозяин (внимательно глядя на уэ, точно
собираясь немедленно подвергнуть себя воздействию
их магнетизма). Здорово, если все это так.
Ученый (соглашаясь). Здорово. Действи-
тельно, здорово. И хочу вам напомнить, что наш
девиз — все для пациентов.
Девушка. В таком случае, разрешите мне
первой произвести опыт.
Ученый (самоуверенно). Пожалуйста, пожа-
луйста.
Девушка. Кто из вас лучше всех умеет сме-
шить людей?
584
Ученый. Смешить?
Девушка. Ведь из всех животных умеет
смеяться только человек.
Служанка. Может, ты?
Шофер. Я?
Служанка. Спой им свою любимую песен-
ку. Люди всегда смеются, когда ее слышат.
Шофер. Хватит болтать!
Девушка. Тогда давайте все вместе станем
перед уэ и начнем смеяться. Не важно над чем —
главное, смеяться позаразительней. Легче всего рас-
смеяться, когда видишь смеющегося человека. И если
мы все вместе будем хохотать, я думаю, им не удер-
жаться.
Хозяин. Это верно... Когда видишь, что чело-
век смеется, самому тоже становится смешно.
Ученый. Глупо, глупо, глупо!
Девушка. Почему же вы идете на попятный,
если уверены в себе?
Ученый. А я и не собираюсь идти на попят-
ный.
Девушка (не теряя времени, обращается ко
всем). Итак, подойдем к клетке...
Все медленно, неуверенно приближаются.
Прошу вас. По моему знаку начинайте громко
смеяться. Не стесняйтесь, смейтесь изо всех сил,
погромче.
Ученый. Вздор!
Девушка. Итак, раз, два, три — смейтесь!
Все начинают смеяться, сначала неуверенно, неохотно, а потом
все громче и громче. Заразительнее всех почему-то хохочет зоо-
лог. Посмеивается и ученый, но лицо у него строгое, он сурово
смотрит на уэ. Смех как будто начал заражать и уэ, они тя-
жело дышат, чувствуется, что они с трудом сдерживают смех.
Ученый начинает смеяться особенно громко, угрожающе.
Самец уэч
Самка уэ) (сдерживая смех, мрачно). Уэ, уэ...
&
к
-fell
жч
$
39-402
585
Смех постепенно становится искренним. Он бессмыслен, пуст,
но тем не менее не прекращается. Уэ теряют присутствие духа.
Уже от всей души, не таясь, смеется ученый... Смех все разра-
стается.
2
Ночь. Кроме сидящих в клетке у э, никого нет. Свет ночника.
Самка у э. Наверное, скоро уже двенад-
цать?
Самец у э (вытаскивая из лохмотьев часы).
Угу, без семи минут.
Самка у э. Пожалуй, нужно начинать приго-
товления?
Самец у э. Да не спеши ты. Можно и после
того как придет этот тип Фудзино.
Самка у э. Думаешь, ничего? Да, работает он
точно.
Самец уэ. Ключ у тебя?
Самка у э (порывшись за пазухой, кивает). О-
о, о-о, противно. Какая я к черту уэ. (Показывает
на ящик с едой.) Что там за жратва?..
Самец у э. Рыбьи потроха жареные.
Самка у э. И к ним ошметки овощей. От
одной вони задохнешься.
Самец у э. Что ж делать, потерпим. Работен-
ка-то неплохая — сто тысяч за вечер.
Самка у э. Мне что-то не по себе, а ты как? В
желудке противно...
Самец у э. Противно в желудке?
Самка у э. Я уж думаю, не от ополосок ли это,
которыми нас днем напоили...
Самец у э (сердито). Хватит! Как вспомню,
блевать тянет. Ну ладно. Давай проверим инстру-
мент? Берись со своей стороны.
С двух сторон поднимают коробку с едой. Под ней — ящик с
и нструментами.
Самка у э. Чего ты корчишься?
586
Самец у э. Терпежу нет, сходить бы надо.
Так, напильник, кусачки, нож, спички...
Самка у э. Тебе что, можешь хоть в банку
сходить. Кому надо корчиться, так это мне.
Самец у э. Разве же я могу сделать такое
безобразие?
Самка у э. Фу ты, делов-то.
Самец у э. Шш, кто-то идет!
Крадучись, по лестнице спускается человек. Это зоолог.
Самка у э. О-о, кто идет...
Самец у э. Мы и надеяться не могли, что вы
придете вовремя. Думали, лежите в мягкой постели
и видите приятные сны.
Зоолог (всматриваясь). Сейчас не до этого.
Как бы из-за девицы, которая ворвалась сюда, не
полетели все наши планы.
Самка у э. Она уже заснула, наверно?
Зоолог. Свет-то погасила, но...
Самец уэ. А то в случае чего мы эту девицу в
два счета...
Зоолог. Давайте повторим план...
Самец у э. Мы все помним. Телефон звонит
один раз. Это предупреждение, что машина при-
была.
Самка у э. А где телефон ?
Зоолог. За лестницей.
Самец у э. Услышим предупреждение — тут
же перерезаем провод сигнализации.
Зоолог. Отверните ковер — сразу же под
ним провод...
Самка у э. Пока вы поднимаетесь на второй
этаж, я открываю это окно. (Указывает на венеци-
анское окно.)
Самец у э. Мы в это время спускаем со
второго этажа сейф.
Самка у э. Я зажигаю спичку — шшик и
сигналю...
3Q*
587
и
Зоолог. И тогда автокран, который ждет за
оградой, поворачивает свою стрелу сюда.
Самец у э. Тррррр. Лебедка. Мы крепим к
ней сейф.
Самка у э. Порядок, поднимай.
Зоолог {успокоенной. Да, если так пойдет,
все вроде бы просто... И завтра мы миллионеры...
Самец у э. Постойте, постойте. Вы забыли
одну важную вещь, а?
Зоолог. Важную вещь?
Самец у э. Уничтожение следов!
Самка у э. Да-да. Нечего притворяться!
Зоолог. В чем дело?
Самец у э. Прежде всего запираем дверь на
второй этаж.
Самка у э. А вы открываете клетку льва.
Зоолог. Это очень рискованно!
Самец у э. Чего там рискованно! Набросайте
около клетки куски мяса и, пока лев будет их под-
бирать, вы — раз и спуститесь на лифте.
Самка у э. Чтобы лев сам нажал в лифте
кнопку и погнался следом — такого я еще никогда
не слыхала.
Зоолог. Но уж если мы стащили сейф, зачем
нам это делать?..
Самец у э. Брось. Хватит паниковать.
Самка у э. Конечно. Может, нам в жизни
никогда уж не подвернется такая работенка...
Самец у э. Разве нам когда представится дру-
гой такой шанс — жить потом всю жизнь не огля-
дываясь... И хозяина и девицу должен сожрать лев...
Еще никто в мире не уничтожил так ловко улики.
Самка уэ. Яив кино такого не видала.
Зоолог. Ух, и больно же им будет. Когда он
своими клыками — крак-крак... Интересно, с кого
он начнет?..
Самец уэ. В общем, огребем шальные
денежки. Как на улице нашли, а? Все равно этот
588
старый дурак живет один и не знает, что с ними
делать...
Зоолог. Сначала он сожрет девчонку — это
уж точно. У нее и жирок есть и мясо нежное...
Самка у э. Меня прямо завидки берут — сама
бы ее съела.
Самец и самка уэ ехидно хихикают. Слышится шум лифта.
Самец у э. Черт, кто-то спускается.
Зоолог. Что же делать?
Самка у э. Нужно придумать зацепку — все
равно какую — и выгнать.
Самец у э. Нет, лучше всего вам спрятаться,
хоть за кресло. Надолго сюда не придут — что здесь
делать?
Лифт останавливается. Зоолог поспешно прячется. Из лифта
выходит девушка. Уэ, повернувшись друг к другу спиной,
делают вид, что спят.
Девушка (освещая фонариком уэ, идет вокруг
клетки). Вы спите, а? Не спите вы. Нечего притво-
ряться. Я по дыханию слышу, что не спите, прекрас-
но слышу. (Продолжая ходить вокруг клетки.) Но
все-таки интересно... Хоть я и знаю, что вы не те, за
кого вас выдают, все равно очень интересно. Никак
не могла заснуть и вот спустилась. Может, хотите со
мной поговорить?.. В конце концов, вы все равно себя
разоблачите. Вы же специально устроили этот спек-
такль... Причем спектакль довольно странный... За
сколько, интересно, вы себя продали?.. Прикидывать-
ся животными — за это должны хорошо заплатить,
иначе бы вы не согласились.. Или я не права?.. Я,
честно говоря, собиралась стать домашней учительни-
цей сына хозяина. А он десять дней назад погиб в
дорожной катастрофе.. Опоздала я... Очень жаль, для
меня это огромная потеря. Мой друг зарабатывает мало,
и мы очень надеялись на эту работу... Поэтому мне
просто необходимо как-нибудь пролезть в этот дом..
Я понимаю, что вам это может доставить беспокой-
л
-К]
ж
$
589
&
ft
>*’1
ВТ
ство, но что поделаешь. Жить-то ведь нужно... И все
равно, сколько бы я ни старалась, до ваших заработ-
ков мне далеко... Человеку здесь делать нечего, но сто-
ит ему превратиться в уэ, и он моментально приобре-
тает особую ценность.. Как ни странно, быть уэ не
так уж трудно, верно?.. Чем обучать здешнего хозяи-
на манерам богача, гораздо выгоднее заставить его рас-
кошелиться, выдав себя за уэ... И выгоднее, и работа,
пожалуй, почище.. Да, это точно. И, может быть, она
даже приятнее, чем кажется со стороны... (Пауза.)
Могли бы и ответить. Ну ладно, хоть глаза откройте.
Если не хотите слушать, что я говорю, начну щеко-
тать, ну как? (Неожиданно просовывает в клетку руку
и щекочет самца уэ.)
Самец у э (вскакивая). Уэ-э!
Самка у э (тихо, угрожающе). Уэ.
В этот момент раздается телефонный звонок.
Девушка. Звонок, в такое время...
Самец у э (внезапно). Нельзя...
Самка у э (чтобы заглушить его). Уэ, уэ, уэ, уэ...
Девушка. Прекратился. Наверно, ошибка?
Самец уэ достает из угла клетки железную палку и сзади зама-
хивается на девушку. В тот момент, когда он должен ее уда-
рить, она отходит к телефону и палка со свистом рассекает
воздух. На лицах уэ — отчаяние. Самец уэ тайком передает
палку зоологу, который продолжает прятаться за креслом, и
показывает ему знаками, чтобы тот ударил девушку. Девушка
звонит по телефону. В это время уэ и зоолог, стараясь, чтобы
девушка не заметила, обмениваются отчаянными знаками.
(В трубку.) Прости, что в такое время... Беспо-
коишься?.. Ничего, выше голову... Я здесь нашла и
для тебя работу... Ты бы не мог утром прийти сюда?..
Буду ждать... Утром все и объясню. Было бы очень
хорошо, если б ты пришел... Да, что-нибудь часи-
ков в десять...
Рычание льва.
А?.. Ах, это... Это лев... Конечно, живой... Объяс-
ню утром, сказала же... Давай договоримся, что ты
590
сюда придешь, твое имя будет Таро... Да, Таро...
Есть у меня одна мыслишка...
Во время ее разговора зоолог подкрадывается к лестнице и те-
перь, делая вид, будто только что спустился вниз, покашливает.
(Поспешно, тихо,) Ну, до завтра.. (Кладет труб-
ку.)
3 о о лог. Если вам нужен телефон, он есть и на
втором этаже...
Девушка. Ничего, ничего, не беспокойтесь...
Зоолог. А чего мне беспокоиться? (Подстре-
каемый уэ.) Только... Эти уэ чрезвычайно нервные
животные... особенно ночью. Если нет абсолютной
тишины, у них моментально наступает бессонница,
расстраивается желудок...
Девушка. Ай-ай-ай!
Зоолог (растерянно). Вам это кажется стран-
ным? Я говорю совершенно серьезно.
Девушка. Тогда, может быть, вы меня поце-
луете?
Зоолог. Поцеловать?
Самец у э. Уэ...
Самка у э. А-а..
Девушка. Наверно, не можете. Вот вам
доказательство того, что эти уэ — люди.
Зоолог (растерянно). О-ошибаетесь!
Девушка (садится в кресло). Ну ладно. В
общем, скрыть вам это не удастся, так что...
Снова звонит телефон.
Зоолог. Перестал... Что бы это значило?
Девушка. Раньше тоже был точно такой же
звонок. Может, ошибка?
Зоолог. Да, или провода на станции перепу-
тались.
Девушка. И все-таки, мне кажется, это
какой-то сигнал.
Зоолог. Сигнал? Что за сигнал?
Девушка. Вот этого-то я и не знаю...
Л
$
591
Зоолог. Что же, по-вашему, он ко мне отно-
сится ?!
Девушка. Будем думать, что это действитель-
но ошибка.
Зоолог. Конечно же, ошибка. Абсолютно
точно — ошибка.
Девушка (неожиданно). Шш!
Справа шум. Дверь открывается, и крадучись входит служан-
ка. Девушка глубже уходит в кресло, зоолог заходит за опор-
ный столб винтовой лестницы, и поэтому служанка их не за-
мечает.
Служанка (оборачиваясь). Эй, слышишь,
чего ты там копаешься?
Голос шофера. Может, не стоит... Не по
мне все это...
Служанка. Ну вот еще. Ты же такой здоро-
вый. Давай быстрей!
Шофер с подносом в руках входит вслед за служанкой.
(Подойдя к клетке.) Эй, вы, мы принесли вам
ужин... Бутерброды и молоко... Мне еще раньше
заказали, вот я и приготовила. Да все как-то боя-
лась нести, больно уж вы страшные... Ну давайте,
кушайте.. (Шоферу.) Слышишь, зажги свечку.
Шофер чиркает спичку и зажигает свечу.
Самец у э. Уэ-э!
Служанка (взяв свечу, заглядывает в клет-
ку ). Все нормально, не беспокойся.
Самец уэ, к лицу которого поднесена свеча, задувает ее.
Ну что ты делаешь!
Шофер (отступая). Нет, хватит. Мне с ними
не совладать. Прямо мурашки по спине бегают...
Служанка (не обращая внимания на его
слова). Чиркни еще одну спичку!
Шофер. Может, не нужно? Они, наверно, бо-
ятся огня. Если тебе хочется посмотреть на их мор-
ды, сделаешь это днем..
592
Служанка. Боишься — сама зажгу. (Берет
спички и зажигает.)
Самка у э. Уэ-э-э!
Самец у э (задувает спичку). Уэ, уэ, уэ...
Служанка. Принесла им еду, как приказы-
вали, и что же теперь — за добро они платят злом.
И хотела-то я только, чтоб мне свои лица показали,
и все, а они...
Самка у э. Уэ-э-э-э-э...
Шофер. Ну и голосок. Не по себе мне. По-
шли. Сколько с ними ни говори, им все равно не
понять человеческого языка.
Самец у э. Уэ-э!
Самка у э. Уэ-э-э-э-э...
Служанка. Вот еще! Это же люди. Не будь
они людьми, разве б могли они так вытягивать губы
и гасить спичку?
Шофер. Что уж тут такого, ведь у них есть рот...
Служанка. Рот есть и у рыб, а спички гасить
они не могут.
Шофер. Все равно.
Неожиданно раздается шум мотора. Потом при лунном свете
становится видной стрела крана, появившаяся над оградой.
Служанка. Чччто это?!
Самец у э (уныло). Уэ-э.
Самка у э (печально). Уэ, уэ...
Девушка неожиданно поднимается. Выходит из-за столба и
зоолог. Но потрясенные служанка и шофер их не замечают.
Шофер. Автокран...
Служанка. Что же делать?
Ш о ф е р. Не суетись.. Пусть их там хоть несколь-
ко человек, все равно я их взгрею. (Потирает руки.)
Служанка. Может, лучше поднять шум и
заставить их смотаться?
Шофер. Нет, не пойдет. Я уже давно не драл-
ся, руки чешутся. Ух, попадись мне сейчас кто...
Девушка (невольно). Давай я помогу.
л
-Ы
^•'1
593
Шофер. Что?.. Это вы? Зачем вы сюда...
Служанка (заметив зоолога). О, и ветери-
нар здесь...
Шофер (глядя попеременно то на кран, то на
них). А вы не знаете, чего он там делает?
Зоолог (шепотом). Чепуха какая-то. Откуда
мне знать!
Стрела крана замирает. Наверху виден человек. Он легко спу-
скается по веревке во двор и крадется к окну.
Самец уэ (в отчаянии). Уэ-э.
Зоолог и служанка зажимают уши. В тот момент, когда человек
хватается за ручку окна, раздается вой сирены, напоминающий
сирену полицейской машины. Человек моментально отска-
кивает, бежит к крану, перепрыгивает через ограду и исчезает.
Вслед за ним исчезает и стрела крана. В это время спускается в
лифте хозяин. Он в мятой пижаме, лицо заспанное.
Хозяин. Что такое? Что случилось?
Служанка (придя в себя). О, хозяин. Все
так подозрительно... (Указывает на окно.)
Хозяин. Ничего не слышу. Выключите скорее
сирену.
Шофер. Слушаюсь... (Бежит за дверь.)
Хозяин. Послушай, может, ты зажжешь свет?
Служанка. Противно как. И все это на
глазах у людей... (Шарит по стене. Наконец с тру-
дом находит выключатель и зажигает свет.)
Уэ сидят скорчившись, растерянные, повесив головы.
Хозяин (осматриваясь). Что это все собра-
лись... Гм..
Девушка. Может быть, предчувствие?
Сирена умолкает. Рычание льва.
Хозяин. О-о, и этот проснулся. Опять чем-то
недоволен...
Служанка. Хозяин, вон там.. (Указывает на
окно.)
Хозяин (смотрит в окно). Кто там?
594
Зоолог. Его уже не видно. Убежал.
Хозяин. Убежал? (Стремительно поворачи-
вается к клетке с уэ,) Оба здесь...
Девушка. Не уэ.
Служанка. Вон оттуда, из-за ограды, вылезло
такое огромное бревнище.
Шофер (входя). Это был кран... (Нечаянно
приближается к клетке и тут же в испуге отша-
тывается от нее.)
Служанка. А перед самым носом этого
крана какой-то противный тип вот так... (Показы-
вает, как тот крался.)
Хозяин. Воры?
Девушка. Да, мне так показалось.
Шофер. Если это воры, их там была порядоч-
ная компания. Впервые слышу, чтобы воровали с
помощью крана.
Девушка. Так не годится. Нужно рассказы-
вать все по порядку, иначе...
Шофер. Простите...
Хозяин (девушке). Послушайте, позвоните
по телефону. В полицию. Скажите, грабители толь-
ко что...
Зоолог. Нет, лучше этого не делать, сэнсэй.
Лучше не делать...
Девушка. Ха-ха. Ну разумеется, лучше...
Зоолог. Что вы имеете в виду?
Девушка. Отвратительный тип, который толь-
ко что был здесь, ваш сообщник — вот в чем дело.
Зоолог. Чепуха! Ничего подобного!
Девушка. Тогда зачем же вам его выгоражи-
вать?
Зоолог. Аяине выгораживаю. Просто бо-
юсь, что полиция разнюхает про уэ, а это будет очень
плохо...
Девушка. Ах, вот оно что... Вот что вас
беспокоит... А не то, что вас поймают с поличным,
как мошенников...
595
Зоолог. Ничего подобного. Вы ошибаетесь.
Если паче чаяния о существовании уэ узнает широ-
кая публика, не исключено, что газеты, ничего не
ведая, поднимут шум, и уэ у нас отберут, нам их ни
за что не оставят...
Девушка. Все равно я не верю ни единому
вашему слову...
Во время этого разговора служанка, пытаясь заглянуть в лицо
самки уэ, встает перед клеткой на цыпочки, приседает — в
общем, суетится. Самец уэ неожиданно хватает ее за ухо.
Служанка (отскакивая). Больно!
Зоолог. Не делай этого. Их нельзя драз-
нить — они очень нервные.
Самец у э Уэ-э.
Шофер с отвращением отворачивается.
Хозяин. Может, воры хотели украсть уэ?
Зоолог (ухватившись за его слова). Конечно.
Вполне возможно... Имея кран, легко утащить клет-
ку... Пожалуй, вы правы... Безусловно правы.
Шофер. Значит, есть и другие люди, которые
знают об уэ?
Зоолог. Ну конечно же. Для тяжело больных
людей магнетизм уэ — первое средство. Люди, зна-
ющие об уэ — это исключительно те, кто подверг-
ся лечению с их помощью. Они, естественно, зна-
ют, какую ценность представляют собой уэ.
Хозяин (снова глядя на уэ). Действительно...
Зоолог. Да, за ними нужен глаз... (неожидан-
но поймав на себе насмешливый взгляд девушки,
отвел глаза и поперхнулся) да глаз...
Хозяин (подходя к клетке). Давайте попро-
буем, а? Подействует на меня магнетизм уэ?.. Сон
у меня совсем пропал...
Зоолог (стремительно подбегает). Пожа-
луйста, пожалуйста...
Хозяин становится на четвереньки и заглядывает в клетку.
596
(Точно забавляясь с собаками.) Так, повернитесь
к нам... уэ, уэ, уэ, повернитесь к нам...
Рядом с хозяином становится служанка. Она тоже пытается
заглянуть в клетку. Уэ, наклонив головы, выражают решитель-
ное нежелание повернуться.
Хозяин. Что это они?
Зоолог. Ну же, ну же, уэ, уэ... (Свистит в
свисток.)
Самец у э. Уэ-э.
Самка у э. Уэ.
Девушка (ехидно). Ох, как они не в духе.
Зоолог. Нервы у них напряжены. Перемена
места... И к тому же они еще ничего не ели... Луч-
ше, сэнсэй, начнем лечение завтра. Если мы их се-
годня переутомим, величина спирита у них резко
упадет.
Хозяин. О-о-о.
Самка у э. Уэ.
Хозяин (неожиданно громко). Тогда всё, быс-
тро спать. Нечего зря жечь свет, за него платить надо
Служанка и шофер поспешно убегают.
Девушка. Куда же это годится. Я ведь вам
только вчера говорила. А вы снова о плате за свет...
Хозяин (нерешительно). A-а, свет, ладно...
пусть горит...
Девушка. Я не о том, чтобы он горел. Преж-
де всего, свет опасно оставлять.
Самец у э (неожиданно). Уэ-хе-хе-хе...
Самка у э (стараясь заглушить его). Уэ-э.
3
Утро. Спиной к зрителям сидят мрачные уэ. Служанка, зажав
пальцами нос, вытаскивает из клетки ведро.
Служанка (в нос). Фу, как противно... Я...
Фу, гадость какая... (Продолжая зажимать нос и
держа в другой руке ведро как можно дальше от
597
&
•ы
я
себя, идет к двери, В дверях сталкивается с уче-
ным,)
Ученый. Какая ужасная ночь...
Служанка. Да-да-да..
Ученый. Фу, вонь какая! (Зажав нос, уступа-
ет дорогу,)
Служанка уходит. Ученый быстро захлопывает дверь.
Самец у э (агрессивно). Почему вы такой
мрачный, братец?
Самка у э. Шш. Не так громко!
Ученый. Гм. Почему я мрачный? Это вас
нужно спросить почему. Все изгадили, и хотите, что-
бы я не был мрачным.
Самка у э (истерично). Это еще почему? Ах,
так? Вот как вы заговорили. Тогда и я...
Ученый (подходит, прикладывает палец к
губам, тихо). Прежде чем зажигать спичку, надо
было перерезать сигнализацию, — сколько раз я вам
об этом говорил. А теперь вот наломали дров...
Самец у э. Ошибаетесь, братец. Спичку зажи-
гали не мы, а служанка, которая здесь живет... Вы
только что с ней разминулись...
Ученый (с сомнением). Зачем это служанке
понадобилось зажигать спичку?
Самка у э. Хотела посмотреть на мое лицо.
Ученый. Для чего? Вы не представляете?
Самка у э. Не знаю, но ее разговоры мне не
по душе.
Самец у э. Может, ты от нас что-то скрыва-
ешь? Если тебя что беспокоит, выкладывай, а?
Ученый. Да-да. Не исключено, что она сделала
это потому, что твое лицо показалось ей знакомым..
Самка у э. А вдруг...
Самец у э. Что?
Самка у э. А вдруг она моя сестра?
Ученый. Глупости. Будь она твоей сестрой,
вы бы с первого взгляда узнали друг друга!
598
Самка у э. Но мы расстались тринадцать лет
назад... и с тех пор ни разу не виделись...
Самец у э (обеспокоенно). Вот оно что. По-
стой, за правым ухом у нее...
Самка у э. Ты видел, родинка?
Ученый. Да нет, подобная случайность почти
исключена. Чтобы через тринадцать лет здесь встре-
тились сестры...
Самка у э. Нет, не такая уж это случайность.
Мы родились в соседней деревне, совсем недалеко
отсюда.
Самец у э. Довольно, братец. Если мы сейчас
же не смоемся...
Ученый. Постой, не спеши. Надо попытать-
ся проделать эту операцию еще раз. Мы взяли на
время льва, наняли ветеринара — это стоило нема-
лых денег...
Самка у э (неожиданно всхлипывает и при-
читает). Ах ты, моя маленькая... Как тяжело тво-
ей сестре... Тринадцать лет мы с тобой не виделись,
и вот я какая стала.. Мама-то здорова?
Ученый. Хватит причитать! Потерпи еще
немного. Заработаешь кучу денег и тогда, пожалуй-
ста, иди в институт красоты... Выйдешь оттуда как
новенькая...
Самец у э. Лучше бросим это дело, братец. У
меня нехорошее предчувствие. Все здесь слишком
переплелось...
Самка уэ. И верно, дурачим мы людей — то
этими уэ, то еще чем. И людей хороших, порядоч-
ных. Да и еда — такая, что даже свинья ее жрать
не станет.
Ученый. Ну что ж, дело ваше. Потерпите
еще день — и три миллиона!
Самка у э (тоненьким голоском). Три мил-
лиона!
Самец у э. Хорошо. А как теперь мы все это
устроим?
П
j&\
599
&
к
4']
«I
Ученый. Да... теперь надо сделать так, чтобы
лев сожрал и служанку, и шофера...
Самка у э. Вы что, смеетесь?
Ученый. Ах вот ты как?
Шум лифта.
Самец у э. Кто-то идет. Нужно все решить
прямо сейчас, иначе!..
Ученый. Потом, потом. Доверьтесь мне!
(Отходит от клетки, поправляет костюм, напус-
кает на себя важный вид.)
Дверь лифта открывается. Выходят хозяин и девушка.
Девушка. Еще совсем рано.
Ученый. О-о, вместе?.. И так непринужден-
но, точно супруги.
Хозяин. Хе-хе-хе...
Девушка. У ветеринара сегодня утром ужас-
ная головная боль.
Ученый. Простудился, наверно?
Девушка (ехидно). Энимал спирит, видимо,
не особенно эффективен при простуде.
Ученый (спокойно улыбается). Гм.. Не
можем же мы по своему усмотрению пользоваться
деньгами из сейфа этого господина только потому,
что он банкир.
Девушка. Какая невероятная честность.
Ученый. В прошлую ночь, сэнсэй, могло
произойти ужасное несчастье...
Хозяин. Угу... Знаете, кажется, хотели ук-
расть уэ.
Ученый. И, наверно, напугали вас... Как мы
ни осторожны, видимо, слухи об уэ просочились...
Уэ стали ценностью. Скорее всего, в этом все дело...
Девушка. Скажите, сколько стоят уэ, вернее,
их магнетизм в час?
Ученый. Если это не курс лечения, а отдель-
ный сеанс, — десять тысяч иен в час.
Хозяин. Ого, десять тысяч иен...
600
Ученый. Но, естественно, настоящая цена уэ
значительно превосходит эту сумму. Сэнсэй, каков
эффект от уэ?
Хозяин. Пока не могу понять как следует...
Ученый. Странно.
Хозяин. Я уж было подумал, может, попробо-
вать прямо сейчас. (Заметив недовольство девуш-
ки.) Или еще слишком рано?
Ученый. Ничего подобного. Для животных
день начинается с восхода солнца. И спирит уэ в
это время самый высокий.
Девушка. Ну что ж, тогда давайте подождем,
пока по радио прозвучит утренняя песня... (Смот-
рит на часы.) У нас еще есть немного времени.
(Хозяину.) Если вы не возражаете, я пока позавтра-
каю. (Ученому.) Не присоединитесь?
Ученый (застигнутый врасплох). О-о, по-
завтракать... Гм., я вам признателен...
Девушка. Присаживайтесь. (Пододвигает
кресло.)
Ученый. А сэнсэй?
Девушка. Он утром не ест.
Хозяин. Возраст, знаете ли... (Становится на
четвереньки у клетки.)
Ученый (садясь в кресло). Ах вот оно что...
Благодарю вас... Хе-хе...
Девушка. Еще очень рано, и поэтому я не
могу предложить вам ничего, достойного вашего вни-
мания...
Ученый. Ну что вы, что вы...
Хозяин. Почему это, почему эти уэ все время
опускают глаза?.. Не любят они на меня смотреть.
Ни за что не хотят встретиться со мной глазами...
О, уэ повернулся ко мне, повернулся...
Ученый. Это прекрасно, сэнсэй. Спирит уэ
чрезвычайно высоковольтен. Секунда его взгляда соот-
ветствует тридцати восьми секундам взгляда льва и
двум минутам десяти секундам взгляда африканского
-fell
$
601
&
л
Д'1
слона. Поэтому, если уэ взглянет даже мельком, этого
вполне достаточно. Длительный же взгляд может выз-
вать мозговую сыпь. (Самодовольно смеется.)
Хозяин. Смотрит, смотрит...
Девушка. Пожалуйста. Хотя ничего особен-
ного здесь нет...
Ученый растерянно смотрит на пустой стол.
Еда, правда, несколько необычная... Я объясню,
что здесь стоит. Это маринованная редька. Тут цып-
ленок. А вот это белое — очищенные креветки...
Рядом овощной салат, сверху он слегка присыпан
тертым сыром... (Делает вид, что кладет его в рот.)
Его нужно жевать медленно...
Ученый. Что все это значит?..
Девушка. Пожалуйста, не стесняйтесь...
Ученый. Решили поиздеваться?
Девушка. Разве вы не знаете? В последнее
время это очень модно в аристократических домах.
Еда нулевых калорий...
Ученый (встает). Да, мне сразу показалось,
что вы слишком уж приветливы...
Девушка. Взаимно. Эта еда то же самое, что
ваши уэ...
Ученый (поднимает плетку, хмурится). Гм,
слушать противно...
Девушка. Ну что ж. (Медленно встает.) Не
нравится — не слушайте, насильно не заставляю.
(Звонит в колокольчик.)
Хозяин (уэ, привлеченным звоном колоколь-
чика). Эй, повернитесь ко мне, повернитесь ко мне...
Из-за двери выглядывает шофер.
Шофер. Вы звали ?
Девушка. Быстрее позови со второго этажа
ветеринара. Будет упираться — тащи силой.
Шофер. Хорошо. Силой так силой... (Быст-
рым легким шагом пересекает холл и взбегает по
лестнице.)
602
Ученый. Что вы собираетесь делать?
Девушка (не обращая на него внимания,
хозяину). Мне бы хотелось...
X о з я и н. Да-да...
Девушка. У меня маленькая просьба, разре-
шите?
Хозяин (наконец поняв, что к нему обраща-
ются). Ну?
Девушка. Видите ли, такой богач, как вы,
удивится незначительности моей просьбы.
Хозяин (неопределенно). Гм, гм..
Девушка. Вы не дадите мне десять тысяч
иен?
Хозяин. Десять тысяч иен?
Девушка. Я употреблю их с толком, можете
не беспокоиться... Очень прошу.
Хозяин (поколебавшись, достает бумажник,
вытаскивает купюру в десять тысяч иен и, послю-
нив пальцы, несколько раз проверяет, точно ли вы-
нул одну купюру). Нате...
Девушка (выхватывает деньги, ударив бу-
мажкой об стол, ученому). Ну вот, покупаю магне-
тизм уэ. Вы ведь не бросали слов на ветер?
Ученый. Что вам нужно?
Хозяин. Тоже хотите испробовать лечение?
Слышен крик зоолога. По лестнице спускается шофер, во-
лоча за собой упирающегося зоолога.
Зоолог. Пусти! Это насилие! У меня болит
голова. Болит, слышишь?
Шофер. Давай, давай, давай, давай... Фу-у,
приволок.
Зоолог. Пусти, пусти же!
Девушка. О, вы больны, как мне вас жаль.
Идите скорей сюда, к уэ, они вас вылечат.
3 о о л о г. Уэ?
Д е в у ш к а. Уже уплачено, хозяин дал десять
тысяч иен за сеанс...
ft
-fell
IKS
$
603
жй
п
К1
ж
$
Ученый (вопит). Ах, вот оно что, вот что
она задумала?!
Зоолог. Но у меня.. (Умолкает, беспрерывно
ударяя себя ладонью по голове.)
Девушка. Все в порядке. Все в порядке.
Лучше поблагодарите уважаемого хозяина.
Хозяин (смущенно). Что вы, что вы...
Ученый (взяв деньги, пытается их вернуть).
Никто не говорит о деньгах. Мне бы не хотелось,
чтобы делали поспешные выводы. Гм..
Девушка (хозяину). Кажется, у него нет
уверенности.
Ученый (зло). Кто вам сказал? (Резко за-
талкивает деньги в карман.) Ладно. Фудзино-кун,
подойдите к уэ! Сейчас я вам докажу чудотворное
действие уэ, этих редчайших в мире животных.
Девушка (хлопает в ладоши). Вот и пре-
красно!
Зоолог (в замешательстве). Но вы же пре-
красно знаете, что моя головная боль... (Садится
на корточки, сжав руками виски.)
Ученый (останавливает его). Фудзино-кун!
(Тянет зоолога к клетке и поворачивает лицом к
уэ.) Уси, уси, ну же, ну...
Самец у э. Уэ, уэ, уэ...
Зоолог и уэ искоса пристально смотрят друг на друга.
Хозяин. Результат, кажется, есть, а?
Ученый (кивая). Уэ —- это уэ. Ну как, Фуд-
зино-кун, уже полегчало, да?
Зоолог. Но...
Ученый. Вам оказали такую любезность, вы
должны поблагодарить сэнсэя.
Зоолог (печально). Аспирина ни у кого нет?
Ученый (резко). Фудзино-кун!
Самец у э (отвернувшись в сторону, точно
отказываясь продолжать сеанс). Уэ-э, уэ-э.
Самка у э. Уэ.
604
Девушка (участливо). Как самочувствие?
Хозяин (заинтересованно). Как, а?
Ученый. По-моему, цвет лица стал гораздо
лучше, правда?
Зоолог. Вы же .знаете, я...
В этот момент раздается стук в дверь и появляется обеспоко-
енная служанка.
Служанка. Пришел какой-то человек...
Хозяин (взволнованно). Никого не хочу ви-
деть. Говорил же я. Эти надоедливые посетители...
Девушка. Он не ко мне?
Служанка (недовольно кивает). Нахальный
ужасно. Знаете, теперешняя молодежь...
Девушка (хозяину). Помните, я вам утром
говорила. Мой друг... Вы его примете? Не пожалее-
те, я думаю, если возьмете его секретарем. Он и
сообразительны й...
Ученый. Это никуда не годится. Одно за
другим, одно за другим... Ночной инцидент, кажет-
ся, должен был убедить вас, как необходима бди-
тельность в отношении уэ. Стоит нам хоть чуть ос-
лабить внимание и...
Девушка. Ответственность я беру на себя.
Дверь открывается, и без приглашения входит юноша — друг
девушки.
Юноша. Простите за вторжение.
Служанка. Это еще что такое, кто вам
разрешил... (Пытается вытолкнуть юношу. Шо-
феру.) Послушай, помоги, чего ты стоишь как столб?
Шофер сжимает кулаки и делает движение в их сторону.
Девушка. Таро-сан, вот хозяин.
Хозяин. Таро?
Девушка. Это чистая случайность, что его
зовут так же, как и вашего покойного сына.
Шофер замирает в напряженной позе. Юноша замечает в клетке
уэ, которые на какой-то миг поглощают его внимание.
л
-S.I
11$
$
605
я,
n
Ь,|
i
Самец у э (рычит). Уэ.
Юноша. Что это?
Девушка. Потом все объясню.
Ученый. Это уэ. Уэ! (Щелкает плеткой.)
Юноша. Уэ?
Девушка. Самые удивительные в мире жи-
вотные — не люди, похожие на людей.
Ученый (угрожающе). Голос! (Щелкает
плеткой.)
Самец уэ ।
Самка уэ / (громко). Уэ, уэ-э!
Ученый. Поскольку вам удалось увидеть этих
животных, я хочу, чтобы вы дали обещание — ни-
кому ни слова. Прошлой ночью, чтобы их украсть,
сюда пытались проникнуть воры, даже автокраном
хотели воспользоваться.
Девушка. Ты веришь?
Ю н о ш а. Во что?
Девушка. В уэ?
Юноша. Не знаю, право, как-то...
Ученый быстро подходит к шоферу и что-то ему шепчет. Шо-
фер жестом отказывается. Ученый вынимает из кармана ку-
пюру в десять тысяч иен и размахивают ею перед его носом.
Шофер, махнув рукой, берет деньги и идет к двери.
Служанка (окликает его). Что там еще?
Шофер вместо ответа показывает десять тысяч иен. Служанка
умолкает. Шофер быстро уходит.
Ученый. Да, коль скоро это произошло,
теперь уж ничего не поделаешь. Пока сэнсэй будет
пользоваться уэ, как это ни печально, вам придется
оставаться здесь.
Девушка. Счастливое совпадение. Мы с само-
го начала этого хотели. (Хозяину.) Ну что ж, пре-
пятствий, кажется, нет. У вас может создаться впе-
чатление, что я навязываю вам своего друга..
Хозяин. Мне он, в общем, не особенно ну-
жен. Да и служанка у меня есть и шофер...
606
Девушка (продолжая его мысль). Есть, но
все же...
Ученый. Он пленник, сэнсэй, пленник. И с
ним не следует обращаться, как с гостем. Посколь-
ку он видел уэ, естественно, нужно принимать меры
предосторожности.
Юноша (оправившись от замешательства).
А разве в этом доме держали не льва?
Девушка. Лев на втором этаже.
Зоолог (отходит в сторону, сжимает виски
руками). Льва содержат в хорошо проветриваемом
помещении — это животное, принадлежащее к ко-
шачьим, издает резкий запах. Вы студент?
Юноша. Предположим, студент, ну и что?
Зоолог. Нет-нет, ничего... (Сжимая виски,
ссутулившись, садится на диван.)
Ученый. Да, есть и лев. И прокормить его
стоит достаточно дорого... Дело в том, что ему со-
вершенна необходима белковая пища.
Слышно, как рычит лев.
Юноша. Это он!
Ученый. В любую минуту он готов сожрать
кого угодно... Ха-ха... (Вытаскивает нож, вделанный в
рукоятку плетки, и начинает ковырять им в зубах.)
Юноша. Простите, какова ваша профессия?
Ученый. Я ученый. Занимаюсь отловом жи-
вотных. Являюсь экспертом семи крупнейших зоо-
парков страны. Кроме того, состою представителем
подготовительного комитета по учреждению науч-
ного общества животного магнетизма и президен-
том Ассоциации пропаганды энимал спирита...
Юноша (девушке). Что все это значит? Ты,
конечно, уже во всем разобралась?
Девушка. Как видишь. Вот таким способом
пытаются обжулить нашего уважаемого хозяина, с
большим доверием относящегося к людям.
Юноша оценивающе смотрит на холл, взгляд его падает на уэ.
я
л
-fed
жч
Ej
$
607
жй
л
Ж’1
яг
$
Ученый. Гм... «Пытаются обжулить»... Ведь
мы никаких хлопот не доставляем, как вы считаете,
сэнсэй?.. Кроме того, пока пациент не убедится в
эффективности магнетического лечения, оно прово-
дится бесплатно. Меня самого это умиляет до слез.
Мы ведем свои дела предельно честно. (Неожидан-
но громко.) Фудзино-кун, стэнд ап!3
Зоолог (вскакивает, точно подброшенный пру-
жиной). Слушаю!
Ученый (громко). Ну как? Эффект спирита
уэ оказался моментальным, а? Приободрились? Из
глубин организма, вскипая, поднимается живитель-
ная сила, а?..
Зоолог пытается что-то сказать, но не может произнести ни
слова.
Девушка. Вот так-то...
Юноша. Действительно.
Девушка. Разве же мы не можем оказаться
полезными для уважаемого хозяина этого дома?
Юноша (смотрит то на хозяина, то на клет-
ку). Да, я тоже так думаю. (Кивает и вновь уст-
ремляет взгляд на уэ.) А работенка у вас не такая
уж трудная, а?
Самка у э (тихо). Уэ.
Самец у э (осуждающе). Уэ.
Девушка (кивает на них, обращаясь к хозя-
ину ). Таро-кун будет вашей опорой.
Возвращается шофер, с трудом протискивая через дверь клет-
ку. Она такой же формы, как клетка уэ, только меньше.
Ученый (становится у дверей, чтобы никто
не мог выйти из комнаты, щелкнув плеткой). Ну,
теперь сажай его туда!
Шофер хватает юношу и при общей растерянности заталкива-
ет его в клетку.
Юноша. Выпусти, что ты делаешь?!
Ученый. Мера предосторожности. Он будет
заложником..
608
Шофер (вешает огромный замок). Ключ?
Зоолог (мрачно). Давай его мне. (Берет
ключ.)
Хозяин (обеспокоенно). Неприятностей с
полицией не будет?
Девушка. Будут. Незаконное задержание.
Немедленно прекратите! Это безобразие! Это же
не ваш дом.
Ученый. А клетка — моя. Сэнсэй — человек
весьма уважаемый, но тем не менее он не может
распоряжаться содержимым моих карманов. Клет-
ка, карман — какая разница?
Служанка (тихо, шоферу). Ничего, что ты
это сделал?
Шофер (тоже шепотом). Да ладно. Что ни
говори, десять тысяч иен...
Девушка (решительно подходит к зоологу).
Ключ. Дайте сюда ключ.
Зоолог (слабо). Бесполезно. Я не имею на
это права.
Ученый. Если будете скандалить, девушка, и
вас туда упрячут. (Замечает служанку, которая при-
ближается к клетке, чтобы посмотреть науэ.) Эй-
эй. Нечего тебе тут делать! (Плеткой показывает
на дверь.)
Самка у э (кротко). Уэ-э.
Служанка рассерженно хмыкает и, кивнув шоферу, ухо-
дит. Шофер идет за ней.
Зоолог. Разрешите и мне откланяться. Время
кормить льва... (Точно проскальзывая в узкую щель,
поднимается по винтовой лестнице.)
Девушка (останавливаясь перед хозяином).
Будьте же мужчиной. Ведь вы хозяин дома. Хо-зя-ин...
Хозяин (заикаясь). Но клетка...
Ученый. Это мой карман.
Девушка (взволнованно). Что же делать,
Таро?
л
609
40-402
Юноша (совершенно подавлен). Да.. Пока бы
хоть стаканчик воды... и подушку...
4
Ночь. В большой клетке — у э. В маленькой — юноша. Ря-
дом — девушка.
Девушка. Прости меня. Мне даже в голову
не приходило, что такое может случиться.
Юноша (сидит, обхватив колени, задумчиво).
Да нет, ты тут ни при чем. Из любого положения
можно найти выход. Не беспокойся, что-нибудь
придумаем.
Девушка. Если тебе нужно куда-нибудь по-
звонить, я могу это сделать вместо тебя.
Ю н о ш а. А где телефон?
Девушка. Там, в углу, у лестницы.
Ю н о ш а. Я все думаю... откуда взялось такое
богатство у хозяина этого дома?
Девушка. Он был обыкновенным крестьяни-
ном. Владел участком отвратительной земли, длин-
ным и узким, как борозда, прочерченная угрём. И
совершенно неожиданно решили прокладывать ско-
ростную автостраду — она прошла точно по его уча-
стку...
Юноша. Вот тут-то и оказалось, что длина
лучше ширины, а?
Девушка. Ив довершение ко всему в день,
когда был закончен этот дом, жена хозяина, упав с
лестницы, разбилась насмерть, и он получил макси-
мальную сумму страховки.
Юноша. Вот это да..
Девушка. Потом Таро-кун, домашней учи-
тельницей которого я должна была стать.
Ю н о ш а. И опять страховка?
Девушка. Да, снова максимальная сумма
страховки и еще... как это называется... возмеще-
ние за дорожную катастрофу...
610
Юноша. Интересно, сколько у него денег?
Девушка. Все его потери возвращаются к
нему в виде денег. И все эти деньги он держит в
сейфе на втором этаже.
Юноша. Прямо так наличными и держит?
Девушка. Видимо, он просто не знает, куда
их поместить. Да и скупой он.
Ю н о ш а. И тем не менее смотри, какой ши-
карный дом.
Девушка. Все это делалось для покойного
сына, для Таро. И служанка и личный шофер... Са-
мому хозяину это совершенно не нужно.
Юноша. Роскошно он живет.
Девушка (наблюдая за уэ). Вот почему сюда
и пробрались эти уэ — содержимое сейфа не дает
им покоя.
Ю н о ш а. И мы должны, чтобы не отстать от
них, заняться тем же?
Девушка. Нет, у нас с тобой есть совесть. Мы
удовлетворимся и самой малостью, которая нам
перепадет. За то, что выгоним отсюда этих уэ...
На верху лестницы появляется зоолог и, притаившись, не-
замеченный, начинает подслушивать.
Юноша. Здорово, если б нам здесь перепало,
чтоб хоть за учебу заплатить, — мы уже много за-
должали.
Девушка. Да. Нам бы только получить дипломы.
Ю н о ш а. А если повезет, то, может, удастся
внести и маленький задаток за квартиру...
Девушка. Во всяком случае, многое зависит
от нас самих.
Ю н о ш а. Я уж и так и эдак думал и понял, что
есть лишь два способа. Один — найти веществен-
ные доказательства, что эти давно не мытые уэ...
Мрачная реакция уэ.
...на самом деле люди.
Девушка. А второй?
611
40*
Юноша. Рассуждая здраво, несомненно при-
дешь к выводу, что уэ совсем не те, за кого их пыта-
ются выдать. Это настолько грубая подделка, что
она не способна обмануть даже ребенка, почти со-
всем не знающего, какие бывают животные. Поче-
му же тогда здешний хозяин, мозг у которого по-
крылся плесенью...
Девушка. Может, голова закружилась ? Кро-
ме состояния, он потерял все и теперь во сто крат
сильнее возлюбил самого себя.
Юноша. Тогда нужно его разбудить, открыть
ему глаза..
Девушка. Да, но это возможно только в том
случае, если я стану его домашней учительницей,
это потребует массу времени...
Юноша. Но найти вещественные доказатель-
ства, что уэ — обыкновенные люди, тоже, если по-
думать, дело не легкое. Я где-то читал, что когда
человек сомневается, настоящие у него деньги или
фальшивые, то, поскольку нет возможности уста-
новить, что они фальшивые, неизбежен вывод, что
деньги настоящие. И никакой иной логической
возможности доказать, что они действительно на-
стоящие, не существует.
Девушка. Ну и прекрасно. Не им-£
доказательств, что они обыкновенные люди, .чож-
но вполне ограничиться утверждением, что он;; не
люди...
Юноша. Брось, пожалуйста, это уж что-то
слишком мудреное... У меня и так в голове все пе-
ремешалось.
Девушка. Доказывать ведь, например, можно
и так: если уэ понимают речь, то они люди, способ-
ны уэ смеяться — значит, они люди...
Юноша. Но согласно последним теориям и дель-
фины разговаривают. А разве шимпанзе не смеются?
Девушка. Вот потому-то я и хочу, чтобы ты
подумал. Нашел неопровержимые доказательства.
612
Юноша. Определить, что есть человек?..
Шум лифта. Появляется хозяин. Он неестественно скован.
Хозяин. Ох-хо-хо...
Девушка. Сколько страниц прочли ?
Хозяин. Страницу и еще немножко...
Девушка. За целый час одну страницу?
Хозяин. Устал я. Да и книга..
Девушка. Книга эта для учащихся средней
школы.
Юноша. Что ты дала ему читать?
Девушка. «Звездный принц».
Юноша. Ну и глупо. Надо было что-то более
доступное. Ты слишком торопишься.
Девушка. Что, например?
Юноша. Например... «Гимнастика мозга»...
или «Философия управления»...
Самец у э. Гм..
Девушка. Смеется?
Юноша. Кашляет.
Хозяин. Интересно, помогает магнетизм уэ,
когда деревенеют плечи?
Девушка (быстро переглядывается с юно-
шей). Если у вас немеют плечи, Таро-кун знает пре-
красное средство. Так, подойдите сюда, поверни-
тесь. (Поворачивает хозяина спиной к клетке,
усаживает.)
Юноша, просунув руки между прутьями, начинает похлопы-
вать его по плечам.
Хозяин. О-о, как хорошо, как хорошо.
Юноша. Как приятно. У меня чувство, будто я
глажу плечи покойного отца.
Девушка (кивает, всем своим видом демон-
стрируя одобрение). Действительно, вы похожи на
любящих отца и сына.
Юноша (неожиданно посерьезнев, начинает
массировать изо всех сил). Сэнсэй, вы не возьмете
меня в приемные сыновья?
613
3®.
к
к,1
Ж‘1
1Г
Хозяин. В приемные сыновья?.. О-о, как
хорошо, как хорошо.
Девушка ошеломлена, она не знает, что ей делать — прекра-
тить этот разговор или, наоборот, помочь его продолжению.
Юноша. Какое у вас прекрасное тело, сэнсэй.
Вы, я думаю, долго проживете. Но каждому челове-
ку положен свой предел жизни.
Хозяин. Ой, как хорошо, как хорошо!
Девушка (приходит на помощь). Смотрите,
какое совпадение. Он — тоже Таро, как и ваш по-
койный ребенок...
Юноша. Мне невыносима мысль, что все ваше
состояние погибнет потому, что у вас нет наследника.
Девушка. Конечно, такая мысль невыносима.
Не будет человека, кто жил бы в этом прекрасном
доме... Мне становится так грустно, когда я об этом
подумаю.
Хозяин. Немножко правее... Еще, еще...
О-ох...
Ю н о ш а. К счастью, я специализируюсь в обла-
сти экономики. Если б вместо того, чтобы нанять
меня обыкновенным секретарем, вы бы взяли меня
в приемные сыновья, я относился бы ко всему с
гораздо большей ответственностью. Это и для вас,
сэнсэй, было бы значительно выгодней...
Хозяин. Интересно, в каких вы отношениях?
Т а-та-та-та-та-та..
Девушка. В каких отношениях?..
Юноша. Просто вместе учились.
Девушка. Однокурсники. Ну а поскольку и
взгляды и вкусы у нас совпадают, мы раза два в
месяц ходим выпить кофе, в кино...
Хозяин. Угу, значит, вы чужие друг другу.
Девушка. Разумеется, чужие.
Ю н о ш а. Я думаю, что способен стать хоро-
шим приемным сыном. Может быть, мне принес-
ти характеристику от преподавателя?
614
Хозяин. Люблю я денежки считать. Не годит-
ся, чтоб они в сейфе плесневели... Левее немного,
хорошо... Раз в месяц я их просушиваю... Вот тогда-
то я их и считаю, пачку за пачкой... У-ух.. Работа
эта очень серьезная, и я уже не раз подумывал по-
ручить ее кому-нибудь из близких.. Ух., тут, тут.
Хорошо, ох хорошо...
Ю н о ш а. Я готов хоть каждый день пересчиты-
вать пачки и делать вам массаж.
Хозяин неожиданно становится на четвереньки и отбегает, а
юноша, потеряв равновесие, ударяется головой о прутья. Клет-
ка переворачивается, ее передняя стенка становится на пол.
Теперь между прутьями можно просунуть ноги, приподнять
клетку и ходить с ней.
Хозяин (девушке, нерешительно, конфузясь).
Послушайте, вы не согласны стать моей женой, а?
Не согласитесь?
Девушка поражена. Уэ следят за ней, потеряв осторожность.
Юноша встает на ноги вместе с клеткой. Зоолог спускается на
две ступеньки вниз.
Девушка (растерянно). Женитьба... Это
ужасно... Не зря же говорят, что женитьба — моги-
ла для человека, правда, Таро-кун?
Хозяин. Молодая жена, ой как это хорошо...
Девушка. Приемный сын в тысячу раз лучше,
правда, Таро-кун?
Хозяин. Молодая жена — это хорошо, такая
гладкая, такая пахучая.
Девушка. Выбирайте выражения!
Юноша внимательно смотрит на уэ. Те поспешно отворачива-
ются.
Юноша. Выражаться можно как угодно... (Раз-
гуливая с клеткой.) А тебе не кажется, что над
этим предложением стоило бы подумать?
Девушка. Что?
Юноша. Прежде всего, это зависит от размера
состояния...
Л
$
615
Л
ill
Я
Хозяин. Двести восемнадцать миллионов иен,
ну и мелочь.
Все вопросительно смотрят на девушку.
Девушка (юноше). Перестань. Мне все'это
противно, я просто места себе не нахожу!
Юноша. Успокойся, успокойся... Тебе незачем
давать ответ прямо сейчас... Правда?.. Сэнсэй пред-
ложил тебе выйти за него замуж. Получив предло-
жение, нужно какое-то время, чтобы дать на него
официальный ответ... Разве я не прав?
Девушка. Тебе уже не хочется стать прием-
ным сыном?
Ю н о ш а. В таком виде, упрятанным в клетку?..
Хозяин. Как упрятывают завтрак в коробку.
Ха-ха-ха-ха..
Девушка (решительно меняет свою пози-
цию, удивительно спокойно). Когда делают предло-
жение выйти замуж, нужно хоту бы быть бритым.
Хозяин (обеспокоенно гладит подбородок).
Борода.. Утром я брился, точно...
Девушка. Деликатность как раз и выражает-
ся в том, чтобы побриться непосредственно перед
тем, как сделать предложение.
Хозяин. Вот оно что?..
Девушка (поправляет). Что вы говорите?
Хозяин. Что вы говорите? Тогда, может, вы
подождете немного. Я в момент побреюсь и — тут
как тут.
Девушка. И возвращусь.
Хозяин. A-а, и возвращусь.
Девушка. И сегодня же дочитайте книгу,
которую я вам дала. Женщине опасно выходить за-
муж за человека, который не держит слова.
Хозяин. Конечно... Конечно...
Девушка. Итак, прошу вас... (Открывает
дверь лифта.) Нет радости без печали, нет печали
без радости...
616
Лифт с хозяином поднимается. Юноша принимает прежнее
положение, перевернув клетку дном вниз.
(Сердито.) Ты очень глупо шутишь. Почему ты не
держался прежней линии — стать приемным сыном?
Юноша. Потому что она была абсолютно бес-
перспективной.
Девушка. Брось, ты просто испугался.
Юноша. Возможно...
Девушка (с упреком). Почему же?
Юноша. Кроме желания стать приемным сы-
ном существует реальность, правда?
Девушка. Рассудочность?
Юноша. Все в твоих руках. Или двести милли-
онов иен, или... или какая-то там любовь — не лю-
бовь. Тут никаких разговоров быть не может... Если
мы не приберем к рукам эти деньги, ими завладеет
кто-то другой...
Девушка. «Мы»... Зачем ты употребляешь
множественное число?
Юноша. Верно... Не захочешь пользоваться
деньгами — не надо, дело твое.
Девушка. Брось свои дурацкие мечты. Мы
должны думать о том, что действительно нам по
силам. Если, выгнав уэ, мы получим за это деньги, с
нас вполне хватит, ты согласен ?
Юноша. Уэ?..
Девушка. Я думаю, можно найти способ —
взять у них отпечатки пальцев, определить группу
крови.
Юноша. Угу... (Медленно, задумчиво.) Но...
Самое важное — цель.. Истина далеко не всегда
удовлетворяет человека.. Это так. И наш хозяин, раз-
богатевший на продаже земли, и владелец уэ — каж-
дый из них прав по-своему.
Девушка. О чем ты говоришь?
Юноша (понижает голос, серьезно). А что,
если эти двое не люди, а настоящие уэ?
Девушка. У тебя какие-то дурацкие мысли.
л
41-402
617
к
$
Ю н о ш а. Так же как нет доказательств того,
что они не люди, нет и доказательств того, что они
не уэ. Думать, что это обыкновенные люди, выдаю-
щие себя за уэ, — значит уподобиться тем, кто ве-
рил в геоцентрическую систему и не мог понять
Галилея...
Девушка. Не занимайся софистикой!
Ю н о ш а. У меня этого и в мыслях нет. Просто
я не считаю, что нам нужно защищать интересы
человека, разбогатевшего от продажи земельного уча-
стка. Какого-то глупца, простофили, на которого
свалились шальные деньги.
Девушка. Это-то верно.
Юноша. Если же допустить, что эти двое на-
стоящие уэ...
Девушка. Я никого не собираюсь брать себе
в союзники. Единственное, что я хочу, — помочь
хотя бы тебе заплатить за учебу. И если б нам уда-
лось разрешить эту проблему...
Юноша. Наши планы стоят один другого.
Ведь ты же была согласна, чтоб я стал приемным
сыном. Мир жесток. Отказаться от того, что само
идет в руки, — благодарю покорно.
Девушка. Что ты замышляешь?
Юноша. Надо вложить ума этим халтурщи-
кам, чтобы удалось подороже продать уэ. Недоно-
шенная выдумка о животном магнетизме — это же
дешевка.
Самец у э (неожиданно). Уэ-э.
Девушка. О-о, он все понимает, о чем мы
говорим. Человек, конечно!
Юноша. У тебя нет карандаша и бумаги?
Девушка. Зачем?
Юноша. Хочу позвать сюда несколько товари-
щей. Я запишу тебе имена и телефоны — позво-
нишь, чтобы немедленно пришли...
Девушка. И ты думаешь, что этот самозва-
ный ученый без всяких разговоров разрешит тебе
618
позвать товарищей? По-моему, ты его недооцени-
ваешь.
Юноша. Нет, я и сам потрясен. План возник
неожиданно, точно пена из открытой пивной бу-
тылки. Мне даже в голову не могло прийти, что я
такой гениальный...
Девушка. Наверно, и я должна взглянуть на
тебя иначе.
Юноша. Угу. Потрясающе, потрясающе. Если
все пойдет как я замышляю — тогда все наше! Хо-
хо-хо-хо...
Девушка. Представляю себе.
Юноша. Хо-хо-хо-хо-хо-хо-хо...
Девушка (поднимаясь по лестнице). Проду-
май все хорошенько. Приятных снов.
Юноша. Постой, постой. Ты же еще должна
позвонить...
Девушка (не обращая внимания, продолжает
подниматься по лестнице). Сны смотрят в одиночку.
Юноша (недовольно). Гм., гм., во всяком
случае, мне приснятся деньги, а там дело твое.. Жен-
щина, что с нее возьмешь. Хо-хо-хо-хо-хо... (Дос-
тает из внутреннего кармана записную книжку и
начинает делать какие-то подсчеты.)
5
Верхняя площадка винтовой лестницы.
Зоолог идет навстречу девушке.
Зоолог (тихо). Вот, отдаю вам.
Девушка (тихо). Что это?
Зоолог. Ключ. От клетки Таро-куна...
Девушка. Вы подслушивали ?
Зоолог (кивает). Я не из тех, кто подслуши-
вает, но, честно говоря, я сгорал от ревности. Мо-
жет быть, все это шутка?
Девушка {отталкивая ключ). Мне он не
нужен.
л
Д’]
I'
$
619
41*
я
к
иг
$
Зоолог (удивленно). Почему?
Девушка. Чем давать мне ключ, лучше рас-
скажите честно всю правду.
Зоолог. Это невозможно. Я же самый насто-
ящий сообщник.
Девушка. Ничего подобного. Вы ведь еще
никаких денег не получали...
Зоолог (качает головой). Подделка докумен-
тов. Чтобы достать льва, мне пришлось выдать себя
за представителя кинокомпании. Я сразу же понял,
в какую историю попал...
Девушка. Ну, это преступление не так уж
велико. Если вы возьмете мою сторону и дадите по-
казания, то я попрошу хозяина и гарантирую, что
он даст денег для уплаты штрафа.
Зоолог. Нет, ничего не выйдет. У меня отбе-
рут диплом ветеринара.
Девушка. А если раскроется афера — тогда
ведь будет еще хуже, а диплома вы все равно лиши-
тесь.
Зоолог. Какая же это афера? Нет, это не
афера.
Девушка. Почему?
Зоолог (точно невзначай). Какие у вас кра-
сивые белые... (Вздрагивает, когда девушка резко
прячет руки.) Вы спрашиваете почему? Потому что
у меня нет никаких оснований делать заключение —
люди уэ или животные...
Девушка. Несмотря на то, что вы вете-
ринар?
Зоолог. Верно. Но ведь ни в одном учебнике
нет ни строчки об уэ. Когда я рядом с вами, сердце
готово выскочить из груди. С чего бы это?
Девушка. Думаю, действие энимал спирита.
Несомненно так.
Зоолог. Какая очаровательная энимал... Вы
не хотите сделать меня своим домашним ветери-
наром?
620
Девушка (неожиданно громко). Уэ.
Зоолог поражен. Все, находящиеся в холле, удивленно смотрят
на лестницу. Девушка, повернувшись, уходит.
6
На следующее утро. Светает. У э сидят в своей клетке. Дверь
меньшей клетки открыта. Юноша лежит на диване. Из пра-
вой двери, крадучись, появляются служанка и шофер.
Увидев пустую клетку, обескуражены.
Шофер. Смылся все-таки?
Служанка (замечает на диване юношу).
Вот он.
Шофер. Спит, точно поросенок, посапывает.
Служанка. Давай быстрей!
Шофер (прикрепляя к фотоаппарату вспыш-
ку). Все, я готов.
Служанка. Я ее этой штукой (достает из-
за пазухи метелку для пыли) — раз, она испугает-
ся, поднимет голову, и в этот момент...
Ш о ф е р. Я не подведу!
Служанка просовывает в клетку метелку и ударяет по лицу
самку уэ. Та поднимает голову и спросонок моргает. Шофер
щелкает затвором.
Самка у э (заметив фотоаппарат). Уэ-э!
Шофер (переводит кадр). Вертится она все
время!
Служанка. Не важно, ты щелкай и щелкай!
Самка у э (трясет самца). Уэ, уэ, уэ.
Просыпается самец уэ, и они вместе начинают раскачиваться.
От шума просыпается юноша, но, сразу же оценив обстановку,
притворяется спящим.
Служанка. Люди они, точно люди. Как
увидели фотоаппарат, так, наверно, и обозлились.
Шофер (снова наводит фотоаппарат на уэ).
Даже собака не любит, чтобы ее снимали. Они, на-
верно, думают, что это камень, и боятся, что я запу-
щу в них.
621
$
$
Служанка (размахивает метелкой).
Стойте вы. Не будете сидеть тихо, как стукну
сейчас!
Самец уэ i
Самка у э / Уэ-э, уэ-э, уэ-э, уэ-э...
Служанка (оробев от воя уэ). Ладно, я тебе
объясню. Ты ведь моя сестра, а? Хоть и размалевала
себе лицо, а все равно я тебя узнала — ты моя сес-
тра. Я понимаю, у тебя, наверно, есть причина мол-
чать, вот и я до сих пор никому ничего не расска-
зывала, но сейчас,..
Самка у э (прячась за самца). Уэ-уэ-уэ-уэ...
Самец у э (агрессивно). Уэ-э!
Служанка. Даже мне не можешь доверить-
ся! Я не собираюсь разводить сплетни. Если тебя
насильно заставляют делать такое, мы тебе помо-
жем.. (Шоферу.) Правда?.. Тогда почему ж ты к
нам так?!.
Самец у э. Уэ, уэ!
Служанка. A-а, значит, это ты увез мою
сестру, это ты, тот самый, кто чинил зонты. И тебе
не стыдно?!
Самка у э (завывая). Уэ-э-э-э, уэ-э-э.
С л у ж а н к а. Мне противно. Довольно при-
творяться.
Самец уэ чихает.
(Радостно.) Чихает! (Шоферу.) Раз чихает —
значит, человек, правда?
Шофер. Помнишь того типа, Джона, он очень
похоже чихал. Перед смертью.
Самец у э (угрожающе). Уэ-э.
Служанка. Мне противно... Может, они не
в себе?..
Ш о ф е р. А что, если это совсем другие люди,
которые случайно походят на тех?
Служанка. Хорошо бы их еще разок сфотог-
рафировать. Ну ничего, приготовлю им сегодня на
622
завтрак шницель из дождевых червей и к нему обо-
дранных крыс.
Самец уэ1
Самка у э / (бо весь голос). Уэ-э, уэ-э, уэ-э, уэ-э.
Служанка (испуганно). Чего это они так
взвыли ?
Шофер (заметив, что юноша не спит). Лад-
но, давай быстрей, теперь уж ничего не сделаешь.
(Тащит за собой служанку и убегает направо.)
Юноша, который незадолго до того незаметно встал, украдкой
улыбаясь, подходит к уэ. У клетки присаживается на корточки
и с насмешливой улыбкой пристально смотрит на них. Уэ на-
чинают беспокоиться.
Юноша (закуривает сигарету и глубоко за-
тягивается). Утренняя затяжка — это ни с чем не
сравнимое удовольствие. (Протягивает пачку сига-
рет уэ.) Не смущайтесь. Вы ведь уже слышали — я
полностью меняю курс. Теперь я ваш друг... Пони-
маю, что вам стыдно. Для животных у вас слишком
желтые зубы — это от никотина... Первая фаланга
среднего пальца правой руки тоже..
Самец уэ поспешно прячет руку назад.
Опоздал спрятать. Если палец запачкан, нужно
было это скрыть более искусно... Но одних следов
от сигарет недостаточно для того, чтобы доказать,
что вы люди... Гориллы известны своим пристрас-
тием к курению. Как-то я даже видел в одном еже-
недельнике фотографию курящей кошки... Если хо-
тите курить, давайте быстрее.
Самец и самка уэ одновременно берут сигареты, и юноша дает
им прикурить от зажигалки. Они начинают жадно курить.
(Безразлично.) И все-таки очень неприятно, что вас
сфотографировали, правда?.. Сейчас ваши лица, силь-
но размалеванные, еще могут кого-то обмануть, а
на черно-белой фотографии этот эффект исчезнет...
Уэ, вздрогнув, продолжают курить.
л
-fed
623
Стоило мне это сказать, и вы сразу перепутались..
Хо-хо-хо... Это неопровержимо доказывает, что вы
прекрасно понимаете человеческую речь.
Самец у э (неуверенно). Уэ-э...
Ю н о ш а. И тем не менее мое убеждение ни-
мало не поколеблено. Что, я не прав? Обитать в
море еще вовсе не означает быть рыбой. В нем жи-
вут и млекопитающие, например, киты. Понимать
человеческую речь еще вовсе не означает быть чело-
веком. Не смущайтесь, курите.
Все трое самозабвенно курят. С верхней площадки лестницы
выглядывает зоолог. Удивленно сбегает вниз. Уэ поспешно
прячут сигареты.
Зоолог. Что вы делаете, приятели?!
Юноша. Приятели? Вы что же, обращаетесь
ко мне, как к уэ, или, может быть, к уэ — как к
людям?..
Зоолог. Ключ вам дал я... Надеюсь, вы пони-
маете, почему...
Юноша. Разве не из любезности?
Зоолог. Ничего подобного. Просто я места
себе не нахожу от беспокойства. Никогда раньше
не думал, что со мной может быть такое!
Юноша. Не находите места от беспокойства?
Тогда вам лучше присесть...
Зоолог. Не придирайтесь к словам. Бегите
отсюда, да поскорее. Пока не поздно...
Юноша. Оставьте ваши шуточки. Бежать...
Мне очень понравились уэ... (Смотрит на часы.)
Еще целых два часа ждать...
Зоолог (обеспокоенно). Что вы замышляете?
Юноша (смеется). То, что А не Б, доказать
можно. Но не Б совсем не обязательно должно
быть А. Более того, абсолютно невозможно дока-
зать, что А есть А. Вот почему я в конце концов
поверил в уэ. Поверил окончательно. Хо-хо-хо-хо-
хо-хо...
624
7
Через два часа. Клетку с уэ окружают юноша и его друзья А, Б, В.
Юноша. Вот так. Усвоили, что должен делать
каждый из вас?
А. В общем, да...
Ю н о ш а. И чудесно, если в общем понятно.
Что же касается деталей, то поступайте в соответ-
ствии с обстановкой.
Б. Если только по дороге не расхохочемся... Очень
уж я здоров смеяться. Ха-ха-ха-ха...
Ю н о ш а. За один день каждый получит тысяч
по тридцать.
Б (перестает смеяться). О-о, вот это да. Как
вспомню об этом, сразу перестану смеяться.
В (девушка). Как бы невзначай не заговорить на
манер хиппи.
Юноша. Тридцать тысяч иен, тридцать тысяч.
В. Да, тридцать тысяч... Меня это вдохновляет.
Юноша (всматриваясь). Давайте еще разок.
Так, придайте себе важный вид.
А, Б и В напускают на себя неестественную важность.
Нет-нет, не так, наоборот, спокойнее, с мень-
шим напряжением..
А, Б и В расслабляются.
Опять неверно, неверно...
Шум лифта.
(Досадливо чмокает.) Приехал. Ничего не по-
делаешь. Ведите себя как можно естественней.
Из лифта выходит хозяин.
Все вместе. Доброе утро.
Хозяин. A-а, да-да...
Юноша. Простите, что в такую рань, но они
пришли в неописуемый ажиотаж, узнав об уэ, и я
просто ничего не смог с ними поделать.
Л
$
$
625
я
к
-fed
я
Хозяин (растерянно). А ничего, что посто-
ронние пробрались сюда?..
Юноша (смеется). Вы называете их посто-
ронними. Если бы вы знали, кто они, то, как владе-
лец уэ, испытали бы огромную радость. (Представ-
ляет А.) Это Ояма-кун, сын бывшего члена
парламента Юкио Ояма.. (Представляет Б.) Это
Ёсида-кун. Хотя он еще совсем молод, но уже вице-
президент компании «Легкие металлы Ёсида»... А
это Ятико Ятиё, единственная дочь президента кре-
дитного банка «Бандзай»...
А
Б I (вместе). Просим любить и жаловать.
В
Хозяин. Да-да.
Юноша. Все они в высшей степени порядоч-
ные люди. (Аалее, игнорируя хозяина и обращаясь
исключительно к своим друзьям.) Не стесняйтесь,
пожалуйста, подойдите ближе... Не бойтесь, это со-
вершенно не опасно... Не судите по внешнему виду,
характер у них вполне миролюбивый... Но это жи-
вотные, так что будьте все же осторожны... Даже
простым ножом можно зазубрить меч... Непосред-
ственность диких животных...
А. Они не близоруки?
Юноша. Чепуха! Смотри, какой чистый взгляд...
Какой блеск, совершенно утраченный испорченны-
ми цивилизацией людьми...
Б. Да, и вот эта их сутулость, грязные руки и
ноги — теперь я все понимаю...
Ю н о ш а. В них чувствуется что-то родное...
В. Пожалуй, верно. Ведь каждый из нас, остав-
шись в одиночестве, сутулится. Сутулость естествен-
на. Или возьмите детей, которые не любят мыться,
разве у них уже не ощущаются задатки людей ис-
кусства?
Юноша. Как же, по-вашему, можно использо-
вать этих уэ?
626
A. He исходит ли от них мощнейший энимал
спирит?
Юноша. Послушать представителей Научного
общества животного магнетизма, они в один голос
твердят об энимал спирите... (Хозяину.) Не знаю,
сэнсэй, может быть, это и обман, но ничего более
достоверного, чем этот обман, я не могу себе пред-
ставить.
Хозяин. Угу... Да... Наверно...
Ю н о ш а. В прошлом люди рассматривали нефть
просто как горючее. Сейчас же она используется
главным образом как важнейшее сырье химичес-
кой промышленности. То же можно сказать и об
уэ. Я думаю, возможно открытие нового метода их
использования.
Б (кивает). Вполне возможно... Но оседлать их
и ездить на них, как на лошадях, видимо, не удаст-
ся. У них нет и шерсти, чтобы использовать их как
овец... Кстати, какова их плодовитость?
Юноша. Зрелость у них наступает на третий
год. Каждые полгода самка приносит двух-трех де-
тенышей.
Б. Может быть, они съедобны?
Самка у э. Уэ-э.
В. Какой приятный голос.
Б. Значит, как сторожей их нельзя будет исполь-
зовать.
А. А что, если продать их в клинику подопыт-
ных животных? Это не люди,- так что на них мож-
но проводить вивисекцию.
Самец у э. Уэ-э!
Б (хлопает в ладоши). Постойте... (Юноше.)
Послушай, ты говорил, что существует остров, где
обитает множество уэ.
Юноша. Да, кажется, где-то в центральном
районе западной части Тихого океана...
Б. Прекрасно, покупаю! Даю пятьдесят милли-
онов иен.
л
-bj
1
$
627
$
ж
Sn
эд
$
В. Помолчи, чего ты суешься. «Покупаю», «по-
купаю»... Что ты собираешься покупать?
Б. Как — что? Ясно же, уэ.
Хозяин (потрясен). Как, за этих уэ пятьде-
сят миллионов?
Б. Конечно. Это же приобретение всех прав
на уэ. Право администрации на острове Уэ. Право
монопольного отлова уэ. Единоличное право вы-
воза уэ с острова. Единоличное право продажи
уэ...
А. Но остров, видимо, еще не нанесен на карту.
Следовательно, по закону он не находится ни в чьем
владении. Речь, таким образом, может идти только
об этих двух животных, и нечего тебе кипятиться:
куплю, не куплю...
Б. Дурак ты... О местоположении острова во всем
мире знает один лишь ученый.
В. Может, стоит тогда выложить деньги и нанять
этого человека, а?
Б. О таком деле следует говорить тактично, дели-
катно. Не подойдет ли это больше нашему уважае-
мому хозяину? Он к таким вещам привычен.
А (подмигивая хозяину). Деньги — это власть.
Б (подмигивая хозяину). Цепь крепче, чем сво-
бода.
В (подмигивая хозяину). Останавливают даже
бурные потоки.
Юноша. Нет, наш сэнсэй только платит день-
ги. Властью денег он абсолютно не интересуется.
В (пристально смотрит на хозяина). Стран-
ный человек...
Юноша. По-моему, сэнсэй до сих пор не вполне
понимает, насколько он велик. Необычайная скром-
ность или отсутствие потребностей... Меня это, прав-
да, не касается, но так нельзя...
Хозяин невольно подтягивается, расправляет плечи, стараясь
выглядеть молодцом, и в то же время, как бы ища спасения,
устремляет взгляд на второй этаж.
628
А (подмигивая хозяину). Деньги — это власть.
Б (подмигивая хозяину). Можно купить ми-
нистра. Можно купить человека. Можно купить
душу.
В (подмигивая хозяину). К твоим услугам и ра-
дость, и красота, и любовь.
Хозяин (доверчиво). Любовь тоже можно
купить?..
Юноша (обращаясь к Б). Пятьдесят милли-
онов иен — это даже для тебя совершенно незна-
чительное помещение капитала, но зато доход по-
лучишь соответствующий. Ты ясно представляешь
себе перспективы?
Б (с улыбкой кивает и вынимает из портфеля
арифмометр). Будем исходить из того, что в тече-
ние пяти лет можно получить десять миллионов го-
лов уэ... (Быстро крутит ручку.) Считаем так: три
года на достижение зрелости, два раза в год самка
приносит потомство, предположим, по два детены-
ша... Пятьдесят самок... (Смотрит вверх.) Да, пя-
тидесяти самок вполне достаточно... Самцов... Сколь-
ко же их нужно? Что-нибудь пять-шесть голов...
Таким образом, в течение пяти лет — десять мил-
лионов!
А (будто стыдясь своей недогадливости). Все
это верно... Но, может быть, для того, чтобы выяс-
нить, насколько ценным окажется этот товар, сто-
ило бы попробовать на вкус находящихся здесь уэ?
Б. Попробовать на вкус?
В. Да, это стоит сделать. Не исключено, что их
мясо не менее вкусно, чем говядина или свинина...
Самец у э. Уэ-э.
Самка у э. Уэ.
Б (со смехом). До чего же вы тупы. Как вы еще
не обратили на это внимания? В чем главная осо-
бенность уэ?
А. Не отличить от людей...
В. Нечистоплотные..
$
629
&
n
я-
$
Б. Руки! (Победоносно оглядывает всех.) У уэ
нет головы, но есть руки. Точно такие же, как у
человека. Следовательно...
В (возбужденно). Они могут убирать квартиру,
помогать на кухне — выдрессировать их как следу-
ет, и все в порядке...
Б. В общем, рабочая сила! Обеспечение даровой
рабочей силой. И таким образом, друзья, нам уда-
стся не только изменить судьбы промышленного
производства, но и поколебать основы экономики
страны!
А (мечтательно). И значит, мы уже не будем
страдать от забастовок?
Юноша (неожиданно вступая в разговор). А
если взять войска самообороны...
Б. Шш! (Тихо, торжественно.) Этот вопрос, дру-
зья, относится к области, составляющей государствен-
ную тайну.
В (шепотом). Не нужно забывать и об экс-
порте. Правильно построенный экспорт чрезвы-
чайно выгоден. Ведь Япония окажется единствен-
ной страной, поставляющей уэ. (Мечтательно.)
Через пять лет десять миллионов голов по двадцать
тысяч иен за штуку... (Потрясен.) Двести милли-
ардов!
А (суетливо). Простите друзья, но разрешите
и мне вложить капитал. Я даю пятьдесят пять, нет,
шестьдесят миллионов.
В. В таком случае я даю семьдесят. (Что-то за-
писывает в блокноте.)
Б (утихомиривая их). Оставьте, оставьте. В этом
нет необходимости. Даже тот объем предприятия,
который замышляется, доставит государству массу
хлопот. Выпуск облигаций государственного займа
уэ, корпорации уэ... Так что благодарю за добрые
намерения, но...
А. Добрые намерения? Что за разговоры? Какое
ты имеешь на это право?
630
В. Действительно, нахальство, и больше ничего.
(Юноше.) Где телефон? Позвоню папе...
Б. Брось хитрить...
А. А я прямо сейчас выпишу чек..
Юноша. Подождите! Друзья, в таком важном
государственном деле эгоизм недопустим. Каждый
должен внести посильную для него сумму и в зави-
симости от ее размера будет обладать соответству-
ющими правами и получать соответствующие дохо-
ды. Подумайте, это же будет огромное предприятие.
Фермы уэ, исследовательский институт уэ, подго-
товка специалистов, наблюдения за состоянием здо-
ровья уэ, аналитическая лаборатория, профессиональ-
ное обучение по отраслям использования уэ... В
общем, чем большей будет сумма первоначального
капитала, тем большие будут возможности, а следо-
вательно, тем выше будут и прибыли.
А. Я даю восемьдесят миллионов иен!
Б. А я восемьдесят пять!
В. Девяносто!
А. Девяносто пять миллионов!
В (плачущим голосом). Постойте! Когда мне
требуется больше ста миллионов, я должна полу-
чить разрешение у папы. Не делайте такой подлос-
ти. Прошу вас, давайте сейчас прекратим все это и
возобновим разговор через час. (Всхлипывает.) Вы
так красиво все расписали, а теперь хотите поизде-
ваться надо мной и все...
Тут А и Б от неожиданности теряются. Они видят д е в у ш-
к у, одетую как уэ, которая спускается с лестницы. Все с удив-
лением смотрят на нее.
Юноша (ошеломленный, подбегает к ней).
Слушай, что это значит?!
Девушка. Уэ-э.
Хозяин. Ха-а...
Девушка, не обращая ни на кого внимания, залезает в малень-
кую клетку. Запирает ее на замок и прячет ключ за пазуху. На
верху лестницы появляется зоолог.
л
-К1
К|
$
631
n
4?J
$
Юноша. Мы достигли чрезвычайно важного
этапа. Настал решающий момент. Определяется
наша судьба. Прошу, тебя. Такое поведение...
Девушка. Уэ. (Точно поет.) В тяжелое время,
прошу тебя, отбрось слова. И если они не отброше-
ны сейчас же, то попробуй сказать: «Я думаю, мне
сейчас тяжело, но все же только думаю». И вот я
представляю себя моллюском и тихо закрываю створ-
ки. Под отвратительными створками жемчужно-се-
рая бесконечность... Теперь ты в мире уэ.
Все стоят оцепенев.
Юноша (приходит в себя, резко оборачивает-
ся; стараясь говорить как можно спокойнее). Не
обращайте внимания. Это не настоящая уэ. Счи-
тайте, что ее нет...
В (тихо, юноше). Чего это Тонко разозлилась?
Юноша (тихо). Решила нам все испортить.
Вечно она устраивает представления... (Тромко.)
Вряд ли могут существовать уэ, разговаривающие
по-человечески. А-ха-ха.
А (пронзительно). Да к тому же еще по-японски.
Девушка (мечтательно шепчет, опершись
локтями о колени и подперев подбородок). Уэ-э.
Б. Ладно, давайте продолжать наше совещание.
Юноша (пытаясь вновь привлечь к себе вни-
мание хозяина, который не в силах отвести взгляд
от девушки). Сэнсэй, меня очень радует, что в ва-
шем доме рождается такое огромное дело. В вашем
доме создается история...
Хозяин. А-а?..
Неожиданно из двери справа вбегает взлохмаченный сумас-
шедший. Он все время смотрит вверх. Когда ему нужно
посмотреть прямо перед собой, он должен придерживать
сзади голову руками. Стоит ему отпустить руки, как голова
точно на пружине, откидывается назад.
Сумасшедший (кричит). Арабэ, арабэ, кун-
су, параватин 4. Хватайте шпионов с Марса. Самые
632
подозрительные пирожки с хвостами! Пока мы кри-
чим «подозрительные», «подозрительные», придет
лето, придет зима. Скучно...
Одновременно справа слышится ругань. Из дверей появляют-
ся, вцепившись друг в друга, сиделка сумасшедшего
и служанка. Зоолог, стоявший на верху лестницы, неожи-
данно спускается вниз, но сразу же снова взбегает обратно.
Служанка. Куда? Сюда нельзя!
Сиделка (поклонившись, ко всем). Очень про-
шу. Полечите его магнетизмом льва, который нахо-
дится в вашем доме. Бедняжка, бедняжка, он со-
всем помешался.
Служанка (подходит к сумасшедшему,
наклоняется и, схватив его за руку, пытается ута-
щить). Уходи, уходи же! Ты послушный мальчик,
по-хорошему прошу...
Сиделка (резко). Пусти! Не подходи к нему! Он
бешеный! Укусит, будешь знать! Как вцепится сейчас!
Сумасшедший (Поворачивает голову к
служанке и скалится). Ха!
Служанка отскакивает. Все остальные тоже невольно отходят
подальше.
Сиделка (увидев уэ). Ой, но ведь это же не
лев. Кто же это такие?
Хозяин (растерянно). От кого ты слышала о
льве?
Сиделка. Гуляет об этом слух по всей нашей
улице. Раньше, когда у него с головой все было в
порядке, он был послушный, такой хороший был
ребенок, и вот...
Сумасшедший (точно молясь). Арабэ,
арабэ, кунсуку, кунсу, параттин, папапапапапапа,
папа, параттин... (Скалится.) Ха!
Хозяин (растерянно). О-о, он опасный.
Уведите его отсюда поскорее, а то еще заразишься
от него.
Девушка (равнодушно). Может, и заразитесь.
50
Л
-К1
_g
$
и
$
633
зй.
л
IT
«Ж
n
$
Хозяин. O-o, может, и зара...
Сумасшедший, стремительно закинув руки на затылок, меняет
положение головы и смотрит на девушку. Все молчат. Внезап-
но сбежавший вниз зоолог тоже замирает вместе со всеми.
Сумасшедший и девушка пристально смотрят друг на друга.
Девушка (тихо). Уэ-э.
В то же мгновение напряжение, сковывавшее тело сумасшед-
шего, исчезает. И хотя он отпускает голову, она остается в
прежнем положении.
Сиделка. О-о, выздоровел!
Сумасшедший (тихо). Пространство
между верхом и низом — середина.
Девушка. Да, пространство между верхом и
низом — середина.
Сумасшедший. Спасибо... (Поворачивает-
ся, опустив голову, пересекает по прямой линии холл
и бесшумно исчезает.)
Сиделка. Выздоровел! Спасибо. (Протягива-
ет руки девушке, обнимает ее и бежит вслед за
сумасшедшим.)
Все потрясены. Девушка начинает всхлипывать. Служанка
уходит.
А. Пошли?
Б. Угу, продолжим совещание в другом месте...
В. Что, если через час, как обычно, в кафе «Того» ?
А, Б и В согласно кивают и, опустив головы, идут к двери.
А. Мы спешим.
Б. Простите, что помешали.
В. Бай-бай.
Все трое уходят.
Зоолог (тихонько подходит к клетке де-
вушки и становится на одно колено). Для слез нет
причин. Когда я вижу, что вы так огорчены, мне
тоже...
Девушка (тоскливо). Уэ-э.
Зоолог невольно отшатывается.
634
Юноша (пытаясь выйти из положения, не-
рвно уводит в угол хозяина, внимание которого це-
ликом поглощено девушкой). Простите, пожалуй-
ста. Что мы теперь будем делать? Этот
сумасшедший, который сюда ворвался, вдруг он
проболтается, и тогда...
Хозяин. Чудно, правда?..
Ю н о ш а. А?
Хозяин. Девушка вроде бы не настоящая уэ,
как же это она сумела-то?
Юноша. Может, результат и был таким незна-
чительным именно потому, что уэ не настоящая. Я
очень ясно представляю себе настоящую ценность
уэ! Вам, сэнсэй, она, конечно, известна гораздо луч-
ше, чем мне. Еще один шаг — и право владения уэ
было бы в ваших руках, и вдруг вы Лишаетесь своей
доли из-за этих юнцов... (Тихо.) Простите... Не
обидно, если б у вас не было денег, а то ведь вы
имели полную возможность потягаться с ними... Не
из-за бедности же вы этого не сделали... Что бы мне
тогда посоветовать вам дать двести миллионов... Я
вам этого не сказал, и сколько же миллиардов вы
потеряли. Жаль, очень жаль...
Хозяин. Ая тоже мог войти в компанию?
Юноша. Мало сказать, мог. Если б вы одним
движением вытащили двести миллионов, то как са-
мый крупный вкладчик получили бы преимуществен-
ные права.
Хозяин. А теперь уже не успеть?
Ю н о ш а. Да нет, успеть, пожалуй, еще можно,
но человеку вашего возраста, сэнсэй, идти в кафе
«Того»...
Хозяин. Нельзя, да?
Юноша. Там собираются одни юнцы лет по
двадцать, кричат, спорят и танцуют вот так. (Пока-
зывает танец гого, стараясь делать беспорядочные
движения.) Поэтому и о доле договариваться и при-
сутствовать на первом собрании акционеров...
л
Ь,1
635
&
-KI
2J1
Я
В
Хозяин (растерянно). А, а-а?..
Юноша. Хорошо! Давайте я пойду как ваш
представитель. Конечно, я обязан это сделать. Я до-
ставил вам массу неприятностей, и мой долг изба-
вить вас от них. Пойдемте, сэнсэй, быстрее. Приго-
товьте, пожалуйста, чек на двести миллионов иен.
Посмотрим, как теперь заговорят эти типы!
Хозяин. Чек? У меня все деньги дома.
Юноша. Ах, как это плохо... (Огорченно.)
Тогда откажемся, а?..
Хозяин. А наличными нельзя?
Ю н о ш а. Да не то чтобы нельзя... Слишком
громоздко, да и... А, ладно, на мою ответственность...
Хозяин. Прошу вас.
Ю н о ш а. И потом, напишите, пожалуйста,
доверенность.
Хозяин. Доверенность?
Юноша. Ладно, ладно. Ну хотя бы на листке
почтовой бумаги, в углу, поставьте свою печать...
Хозяин. Я мигом.. (Поспешно идет к лифту
и поднимается.)
Во время разговора юноши с хозяином, иногда перебивая его,
переговариваются и девушка с зоологом.
Зоолог. Прекрасная...
Девушка. Уэ-э.
Зоолог. Ты ангел...
Девушка. Уэ-э.
Зоолог. В этом мире ангела всегда сажают в
клетку...
Девушка. Смотрите, что это? (Протягивает
руку.)
Зоолог. Можно поцеловать?
Девушка. Если сумеете ответить...
Зоолог. Рука... Думаю, что рука, но... Но она
слишком прекрасна, чтобы быть просто рукой...
Девушка. Да вы глупец.
Зоолог. Нет, рука. Конечно, рука!
636
Девушка. Почему-у-у?
Зоолог. Потому что рука...
Девушка. Рука, потому что вы думаете, что
рука...
Зоолог. Да, но...
Девушка. Не думаете?
Зоолог. Думаю, конечно!
Девушка. Тогда думайте, что я уэ.
Зоолог. А?
Девушка. Быстрее, думай так!
Зоолог. Хо... хорошо, уже думаю.
Как раз в этот момент хозяин уходит.
Девушка. Я уэ! Настоящая уэ! v
Зоолог. Да, совершенно верно. Вы уэ.
Юноша (быстро ходит). Послушай, надо же
знать меру! Вылезай. Все идет, как я замыслил. Те-
перь уже ничто не помешает нам жить как хоте-
лось. Не делай глупостей, прошу тебя...
Девушка. Уэ-э.
Юноша. Если ты будешь повторять свое «уэ-э»,
я унесу тебя отсюда вместе с клеткой!
Зоолог. Этого я не допущу. Она действитель-
но превратилась в уэ. Мира будущего, уже недо-
ступного пониманию таких людей, как вы...
Юноша. Довольно болтать!
Девушка. Я уэ! Это подтверждает даже
ветеринар. Здесь нет никакой ошибки!
Зоолог. Да! Я подтверждаю! Я буду всю
жизнь писать об этом статьи.
Юноша (раздраженно). Уэ-э!
Девушка (нежно). Уэ-э.
Юноша. Скотина!
Юноша и зоолог с ненавистью смотрят друг на друга.
Самец у э (шепотом). Что творится...
Самка у э (шепотом). А где наш генерал?
Смотался, это уж точно...
637
Самец у э (шепотом). Таких чудес я еще
никогда не видел...
Самка у э (шепотом). И еще этот чокнутый
ветеринар — втрескался в девчонку...
Самец у э (скрипя зубами, неожиданно). Уэ-э?
Девушка (улыбаясь ему). Уэ-э.
Спускается лифт. Открывается дверь. Выходит хозяин с
огромным чемоданом.
Юноша (подлетает к нему и забирает чемо-
дан). Доверенность?
Хозяин. Такая подойдет?
Юноша. Прекрасно. (Поспешно складывает
ее и прячет во внутренний карман.)
Хозяин. Вам холодно?
Юноша. Это боевая дрожь солдата, идущего в
бой.
Хозяин. Складно вы излагаете...
Юноша. Можете на меня положиться. (Пово-
рачивается к девушке.) Ты действительно...
Девушка. Уэ-э.
У зоолога торжествующий вид.
Юноша. Ну что ж, я ухожу. (В крайнем воз-
буждении бежит к двери, пошатываясь под тяжес-
тью чемодана.)
Громкий стук резко захлопывающейся за ним двери звучит как
сигнал.
Зоолог. Сэнсэй, а что там, в чемодане?
Хозяин выпячивает грудь и с ухмылкой облизывается.
(Осторожно подходит к нему.) Сэнсэй, я ре-
шился, мне необходимо сделать признание... Чест-
но говоря, я обыкновенный трус, но возможность
получить хоть немножко денег вскружила мне го-
лову...
Хозяин. Деньги — это власть. Когда есть
деньги, у тебя все — и красотки, и любовь, и сво-
бодная жизнь.
638
Зоолог. Откровенно говоря, этот самозваный
ученый, который якобы занимается энимал спири-
том, раньше торговал золотыми рыбками...
Хозяин (перебивая). Так вот я снова... это... о
предложении выйти.за меня замуж... хочу опять
просить... Двести миллионов иен, которые я только
что отдал, вернутся ко мне многими сотнями мил-
лиардов. Так что подумайте об этом, а?..
Зоолог (пораженный). Двести миллионов!
Хозяин (меняя тему, продолжает, косвенно
обращаясь к девушке). Книгу я еще не прочел, а
вот бороду чисто побрил и кремом намазался...
Зоолог. Двести миллионов этому типу!..
Уэ в страхе. Они переглядываются, делают хозяину знаки глазами.
Самец у э. Хозяин, на минутку.
Хозяин в отчаянии таращит глаза.
Самка у э. Мы люди.
Зоолог (кивает, подтверждая). Да, это верно.
Хозяин стонет.
Девушка (отпирает замок и выходит из
клетки. Счастливо вздыхает полной грудью). Уэ-э.
Самка у э (истерично). Хватит этого чертова
«уэ»! С души воротит!
Самец у э. Нет никаких уэ. Нигде их нет!
Девушка (тихо). И все же я — уэ.
Хозяин (обращаясь то к одному, то к друго-
му). Меня об... обвели!
Зоолог (девушке, умоляюще). Простите, мне
очень стыдно...
Девушка. Как хорошо, если бы все могли
стать уэ.
Зоолог. Уэне существуют.
Девушка. Существуют.
Зоолог. И поскольку настоящих уэ не суще-
ствует, вы уэ ненастоящая...
л
$
639
&
л
К1
Девушка (быстро подходит к хозяину).
Станьте уэ. Став уэ, вы поймете уэ.
Хозяин (указывая пальцем на уэ). А вот эти
уэ говорят, что они не уэ.
Девушка. Потому-то я и стану уэ.
Самец у э (самке). Эй, давай ключ. Надо
сматываться, да побыстрей.
Самка у э (отдавая ключ). В этих лохмо-
тьях?
Самец у э. Да какая разница — в лохмотьях,
не в лохмотьях!
Самка у э. Ты не женщина, тебе что, а мне
стыдно.
Хозяин. Вы меня одурачили! За что же мне
такое, что я сделал? Как хотели, обирали меня, как
хотели, измывались надо мной! Ладно же, у меня в
голове тоже есть мыслишка. Я не сдамся. Есть мыс-
лишка! (Идет к лифту и поднимается.)
Девушка. Уэ-э.
Уэ выскакивают из клетки и беспокойно осматривают друг
друга.
Зоолог (самцу уэ). Слушай, приятель, ты не
хочешь поменяться со мной одеждой?
Самец уэ (с сомнением). Что?
Самка у э (подгоняя). Сказано — сделано.
Быстрей, быстрей. А я попрошу у сестры, (Приот-
крывает дверь, высовывает голову, сначала тихо, а
потом все громче.) Ёсиэ... Ёсиэ... Ёсиэ!.. Куда она
делась! Ёсиэ!
В это время зоолог и самец уэ переодеваются. В момент, когда
переодевание закончено, вбегает служанка.
Служанка. Сестра!
Самка у э. Ёсиэ!
Служанка. Я сразу тебя узнала.
Самка у э. Причина была очень серьезная...
Сестры обнимаются.
640
Зоолог (снимает очки, разлохмачивает воло-
сы, нерешительно). Уэ-э.
Служанка (удивленно). Чего это он?
Самка у э. Развлекается, наверно.
Самец у э (одергивая костюм). Вы походите
на уэ.
Зоолог ( девушке). Действительно похож?
Девушка. Точно родились уэ.
Служанка. Фотографии, которые здесь
наснимал мой муженек, ему уже отпечатали — он
заплатил за срочность, — и теперь он понесся в де-
ревню искать свидетелей. По характеру он, правда,
грубый, но зато отходчивый. Скорее бы уже возвра-
щался, что ли...
Самка у э. Дай мне лучше во что-нибудь
переодеться. Ведь в этих лохмотьях..
Служанка. Но у нас с тобой и в бедрах и в
груди размеры не сходятся.
Рычание льва.
Самец у э (смотрит на второй этаж, обеспо-
коенно). Ой, ой, что это? Он собирается выпустить
льва, а...
Все, кроме девушки, в растерянности.
Девушка. Спокойно. В такой ситуации лучше
всего сидеть в клетке.
Самец у э. Нет, опять в клетку — не пойдет...
Самка у э (торопя служанку). Все равно что
ни дашь, лишь бы не в этих лохмотьях..
Служанка. Пошли.
Служанка и самка у э уходят.
Самец у э (наполовину залезает в клетку,
прислушиваясь к шуму на втором этаже). Быст-
рее, времени нет!
Зоолог (тоже прислушиваясь к происходящему
на втором этаже). Кажется, я начинаю понимать.
Уэ можно представить себе как некую философию.
эй.
л
-fed
42-402
641
ж
к
•Ы
Девушка. Совершенно верно. Уэизм.
Зоолог. Да, именно так. Уэизм. Ну, а как же
тогда быть со львом?
Девушка. По возможности воздержимся от
разговоров о льве. Уэ есть уэ, и лучше всего гово-
рить только о них.
Зоолог. Это-то понятно, но...
Девушка. Уэ-э.
Зоолог. Уэ-э.
Служанка возвращается вместе с самкой уэ, на которой
не подходящая ей по размеру одежда. Рычание льва.
Самка у э. Ну, давай, быстрей.
Самец уэ с криком бежит к двери.
Служанка и самка уэ плотно прикрывают за собой
дверь. Слышен топот убегающих.
Зоолог. Как раз во время кормежки льва.
Девушка. Уэ-э.
Зоолог. Может, и мы пойдем? Здесь нам
вроде бы делать уже нечего.
Девушка. Куда пойдем?
Зоолог. На улицу.
Девушка. И что мы там будем делать?
Зоолог. Пропагандировать уэизм. Возможно,
мне удастся создать общество уэистов.
Девушка. На улицу...
Зоолог. Да, на улицу... Искать людей...
Девушка. Не пойду... Мне никуда не хочется
идти... Но и здесь оставаться противно...
Зоолог. Тогда пошли.
Девушка кивает и идет к двери. За ней — зоолог.
Девушка. Друзья, превратимся в уэ.
Зоолог. Уэ-э.
Оба уходят. Некоторое время сцена пуста. Слышно, как ры-
чит лев. Через некоторое время робко появляется ученый.
Он ходит большими шагами, опустив голову.
642
Ученый (не замечая, что никого нет, обраща-
ется к уэ, думая, что те сидят в клетке). Да, я,
видимо, просчитался. Но винить во всем меня од-
ного несправедливо. Вчера ночью я смотрел через
ограду, и хотя был уже первый час, я заметил.. (Нео-
жиданно видит, что никого нет.) Что случилось?..
Все куда-то исчезли... И как раз сейчас, когда я при-
думал такой замечательный план... (Тромко.) Эй,
где все?.. Вы что, шапки-невидимки понадевали...
Эй, выходите, ведь двести миллионов иен... Налич-
ными... А то я все торгую золотыми рыбками... По-
могите мне... Пусть и для меня хоть раз в жизни
расцветут цветы.
Лифт опускается. Открывается дверь, и появляется хозя-
ине одежде уэ.
Хозяин (подняв лицо к потолку, издает
долгий протяжный вой, как гиена). Уэ-э-э-э-э-э-э-э-
э-э-э-э-э-э...
Занавес.
Перевод В. Гривнина
л
-К1
1 Сэнсэй — почтительное обращение к старшим и уважае-
мым людям.
2 Кун — обращение к молодому человеку.
3 Встать! (англ.)
4 Бессмысленный набор звуков.
643
42*
ЯСИРО сэйити
ГРОТЕСКИ ХОКУСАЯ
ш
$
Пьеса в трех актах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
(в порядке появления на сцене)
Тэцудзо (Кацусика Хокусай) — в начале пьесы
ему тридцать пять лет, в конце — девяносто.
О-Н а о 1 — девушка неизвестного происхождения, в нача-
ле — юная, в дальнейшем появляется уже после смерти.
Накадзима Исэ — приемный отец Тэцудзо, пятьде-
сят пять лет, в дальнейшем появляется уже после смерти.
Сасити (Кёкутэй Бакин) — двадцать восемь — во-
семьдесят два.
О-Э й — дочь Тэцудзо, пятнадцать — семьдесят.
О-Х я к у — жена Сасити, тридцать один — после смерти.
Г о с к э — мальчик на посылках.
Другая О-Н а о — молодая девушка.
Голос печатника А.
Голос печатника Б.
Голос печатника В.
Голос печатника Г.
Действие охватывает срок в пятьдесят шесть лет — с 1794 по
1849 год.
644
Акт первый
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Место действия: богатая усадьба зеркальных дел мастера На-
кадзима Исэ в квартале Екоами предместья Хондзё 2.
Время действия: однажды днем весной 1794 года.
Тэцудзо и О-Н а о сидят в саду на пеньках. Тэцудзо, буду-
щий Хокусай, известен пока под творческим именем Кацукава
Сюнро. Ему тридцать пять, он в расцвете сил, высок и статен,
хорош собой. Держится уверенно, отчасти даже надменно. В
облике О-Нао, несмотря на ее двадцать четыре или двадцать
пять лет, все еще чувствуется что-то трогательно-девическое.
Тем не менее для девушки из приличной семьи она выглядит
слишком чувственной.
Тэцудзо (с раздражением). Знаешь, иногда
на меня ни с того ни с сего что-то находит. Хватит,
думаю. Постыло всё, нет больше сил. Как будто бы
внезапно собрались черные тучи и начинается гро-
за. И каждый раз, как это бывает, кто-нибудь при-
стает: укройся под навесом да пережди, это скоро
кончится. Но я не барышня! Я не слушаю их и
рвусь прямо под дождь: велика ли забота, что про-
мокну. Я шагаю себе и шагаю, все быстрее и быст-
рее, а там, глядишь, уже и бегу. Бегу без остановки.
Куда — никому не известно. Это уж точно. Я и
сам-то, пожалуй, не знаю куда. Но одно я знаю до-
стоподлинно: пора всё бросать и начинать заново.
Меня так и распирает: пора, пора. Я не просто так
бегу, не оттого, что некуда податься. И вот бегу я
так, и говорю себе: «Ну, держись!», и вдруг, по-
скользнувшись, плюхаюсь в грязь. А эти, под наве-
сом, перекатываются со смеху. Ну и пропади они
пропадом, им ведь невдомек, как это прекрасно —
бежать под грозой. Какая свежесть! Какой разгон!
...Да, это правда, я снова и снова всё ставлю на
карту. Но ты, О-Нао, женщина, тебе этого не по-
нять.
О-Нао склоняет голову набок и улыбается одними глазами.
Л
-К1
ЖЧ
$
$
$
645
ж
л
НТ"
$
Тэцудзо. Опять ты так смотришь. (Стиски-
вает руку О-Нао и грубо прижимает ее к себе. Она
напрягается.) Не бойся, не буду. Я мог бы, навер-
ное, взять тебя силой, но это не победа. Я хочу,
чтоб ты сама позволила.
О-Н а о (утокоившисъ, прижимает голову к груди
Тэцудзо). Скажите, О-Эй правда ваша дочь?
Тэцудзо. Я не хвастаюсь, просто когда’она
родилась, мне было всего девятнадцать. И тогда же,
на Новый год, я бросил жену, потому что у меня в
душе разразилась гроза. (Смеется.)
О-Н а о. И сколько же гроз было после?
Тэцудзо принимается деловито считать на пальцах.
О-Н а о. Обманщик! Не верю!
Тэцудзо. Истинную правду тебе говорю. С
женщинами я всегда беду себе наживаю, потому
что они от меня без ума.
О-Н а о (посмеиваясь). Я уж приметила. То-то
вы не стеснялись со мной, когда мы с вами впервые
повстречались.
Тэцудзо. Ну, я ведь подумал, что ты просто
потаскушка. Так что мне с тобой повезло. Тебе со
мной, впрочем, тоже: мало ли кто мог бы оказаться
на моем месте. Нет, нет, можешь не считать себя
обязанной. Но ты представь: женщина, ночью, одна,
у самого моста Рёгоку3, да еще стоит под ивой —
какой мужчина тут не возгорелся бы?
О-Н а о. Я заблудилась и не знала, как быть.
Тэцудзо. Все равно, ты непозволительно
легко мне доверилась.
О-Н а о. А вы? (Снова смеется одними глазами.)
Тэцудзо. Что я?
О-Н а о. Вот кто легковерный-то. Вот уж про-
стодушие: поверить, будто девушка заблудилась, а
потом взять ее к себе в дом..
Тэцудзо. Значит, по-твоему, я простодушен.
( Смеется.)
646
О-Н а о. А то как же. Вы ведь художник.
Т э ц у д з о. Ты так говоришь, как будто все-все на
свете знаешь и понимаешь. Как я тебя за это люблю.
О-Нао слегка обескуражена.
Почему ты ничего о себе не рассказываешь? Ты
так и не сказала, где ты родилась, как воспитыва-
лась. Могла бы быть со мной и пооткровеннее. В
конце концов, мы живем под одной крышей уже
целых десять дней.
О-Н а о. Женщина должна быть окутана тай-
ной, тогда ее чары сильнее... Ну, шучу, шучу. Про-
ститутка я, вот и все дела. (Смеется глазами.)
Тэцудзо. Я какой-никакой, но все-таки
художник, а значит, верю своим глазам. А они го-
ворят мне, что ты не шлюха. Ты мне нравишься.
На сегодняшний день у меня нет лучшей натуры
для рисунков, чем ты.
О-Н а о. Значит, я только натура?
Тэцудзо. Ну а кто же еще. Хотя как знать.
Да только ведь встреча — начало расставания, как
говорится.
О-Н а о. Вы куда-то уезжаете?
Тэцудзо (на мгновение в его лице проскаль-
зывает вероломство). Я-то нет. А вот ты...
О-Н а о. Не понимаю.
Тэцудзо. Третьего дня, когда мы с тобой
ужинали у торговца лапшой, ты сказала, что тебе
больше по душе пожилые мужчины.
О-Н а о. И правда по душе. Они меня балуют, и
вообще из них можно веревки вить.
Тэцудзо. Я кормлю тебя уже десять дней.
Завтраком, обедом и ужином. Кто забывает о бла-
годарности, тот хуже собаки. (Обласкивая О-Нао
глазами с головы до ног.) И все-таки я был бы не
прочь порисовать тебя еще немного.
Входит Накадзима И с э. Он одет слегка старомодно, но
со вкусом. Внешне он производит впечатление вздорного ста-
647
рикашки, но на деле это еще крепкий мужчина. Тэцудзо в мгно-
вение ока меняет тон и становится искательно-учтивым.
Тэцудзо. Рад вас видеть в добром здравии,
батюшка.
И с э. Чего еще тебе от меня надо?
Тэцудзо. Денег, батюшка. Не откажите.
И с э. А это кто такая? (Сурово смотрит на
О-Нао.)
Тэцудзо. Вот, привел я ее, думал, может, вам
понравится.
О-Н а о. Для меня большая честь с вами позна-
комиться. (Соблазнительно выгибается и делает
легкий поклон, глядя в лицо Исэ. Ее глаза смеются.
Все ее движения пронизаны кокетством и есте-
ственной чувственностью.)
И с э. У тебя что-то с глазами, детка?
О-Н а о. Нет.
Исэ. Близорукие девушки косят, когда на кого-
то смотрят, и со временем это у них превращается
в такой особый обольстительный взгляд — устоять
невозможно. Если ты не близорукая, то, значит,
обольстительная от природы. Не годишься ты, дет-
ка, в почтенные матери семейства.
О-Н а о. Что вы такое говорите! (Впрочем, вовсе
не похоже, чтобы она была оскорблена.)
Т э ц у д з о. Не обижайся. Батюшка просто
всегда говорит, что думает. Он не из тех, кто обли-
вает грязью исподтишка. Так что ничего.
О-Н а о. То есть он, по-твоему, всерьез это гово-
рит? Ну, знаете!
Исэ. Что до денег, Тэцудзо... На сей раз я окон-
чательно и навсегда отказываю тебе во всякой по-
мощи.
Тэцудзо. Это жестоко, батюшка. А я-то вам
раздобыл такую красотку.
Исэ. Припомни, Тэцудзо. В свое время ты убе-
жал из этого дома, чтобы пойти в художники. Я
должен был тогда лишить тебя наследства. Но я не
648
сделал этого. Послушай меня. Я бездетен. Я усыно-
вил тебя, чтобы ты унаследовал мое дело, став зер-
кальщиком.
Тэцудзо. Хорошо, я стану зеркальщиком. А
художеством буду заниматься на досуге.
И с э. Вот вечно ты так. Нет, не выйдет из тебя
человека. Вспомни, что было, когда тебя, семнадца-
тилетнего мальчишку, взял в ученики почтенный
Кацу кава Сюнсё.
Тэцудзо. Знаю, знаю. Вы, батюшка, сейчас
скажете, что я тогда забросил ученичество, потому
что увлекся своей будущей женой. Но кто же не
делает глупостей в молодые годы. Вы-то сами в мо-
лодости ни одного смазливого личика не пропуска-
ли.
И с э. Потом ты пошел в ученичество к какому-
то безвестному граверу.
Тэцудзо. A-а, ну так это потому, что я понял:
изображение не должно быть плоским, надо пере-
давать и глубину.
И с э. А с какой стати ты открыл библиотеку
для любителей лубочных книг 4 ? Ты все говорил, что
изучаешь картинки в этих книгах и что нет лучшего
способа перечитать их все задаром, как открыть
библиотеку. Вот уж ерунда!
Тэцудзо. Да, это я малость недодумал.
И с э. А потом этот самозваный потомок Сэс-
сю 5, этот художник, который тебя совершенно окол-
довал, Цуцуми Торин 6. Подумать только, на что он
тебя уговорил: закупить всех девок в каком-то гряз-
ном борделе. Место-то какое: Синагава7. Сколько,
скажи-ка, это продолжалось?
Тэцудзо. Примерно месяц. Ввел вас в расход,
батюшка, простите.
И с э. Что-то не приходилось мне слышать, что-
бы Сэссю забавлялся с потаскушками.
Тэцудзо. Так гроза разразилась... Да, виноват,
виноват.
Ж'1
$
$
43-402
649
И с э. А теперь говорят, будто ты уходишь к
новому учителю. Будто отныне твоим патроном бу-
дет Кано Юсэн, и рисовать ты собираешься совсем
в другой манере. Как, бишь, называются все эти
манеры, тебя очаровавшие? Бундзинга8, и канга9,
и ямато-э 10... За все хватаешься, ни на чем остано-
виться не можешь. Куда это годится, а? Ты же со-
стоишь в школе Кацукава, прилично ли тебе увле-
каться школой Кано? Что скажет господин Кацукава
Сюнсё? Ты ведь ему изменил! А он столько лет был
твоим учителем. Он тебе даже творческое имя да-
ровал: Сюнро.
Тэцудзо. Гроза ведь разражается, когда хо-
чет, ее не упросишь...
Исэ. Опять у тебя гроза. Никак не возьму в
толк, что это такое.
Тэцудзо. Однажды, когда разразилась гроза,
мне захотелось научиться рисовать пейзажи напо-
добие тех, что я видел на голландских гравюрах. В
другой раз, два года назад, в порт Нэмуро, что на
Эдзо11, пришел русский корабль «Екатерина»12. Я
подумал, что на нем могут оказаться интересные
картины...
Исэ. Неужто ты в такую даль отправился?
Тэцудзо. Да нет, не вышло! Один человек,
Сасити, попросил меня сделать иллюстрации к его
книжице, я влез в это дело с головой, да так туда и
не собрался. До сих пор жалею...
Исэ. Твое отношение к жизни и твой метод
изучения искусства непозволительно легкомыслен-
ны.
Тэцудзо. Что же делать: только я на чем-
нибудь сосредоточусь, как в очередной раз прихо-
дит гроза. По-вашему, я несерьезный человек, да?
Исэ. Ты всегда думаешь: ладно, как-нибудь обой-
дется. И правда, до сих пор обходилось. Но поче-
му? Кого, спрашивается, ты должен за это благода-
рить?
650
Тэцудзо. Как почему! Потому что я от
природы бодр и жизнерадостен. Впрочем, Сасити
считает, что все дело в моем воспитании. Вы удов-
летворены, батюшка?
Исэ. Ты неисправим. (Обращаясь к О-Нао.)
Этот молодой человек родился и вырос в самом бед-
ном квартале Эдо. Его отец чистил сточные канавы.
А дядя его торговал вразнос моллюсками. Мне тоже
приносил. Так вот, Тэцудзо приноровился вслед за
дядюшкой пробираться в дом через черный ход.
Сметливый был мальчишка, по крайней мере в те
годы. Вот я его и усыновил, когда его родители умер-
ли с голоду.
Тэцудзо (постепенно теряя терпение). Для
чего О-Нао знать все это?
Исэ. Изволь наконец остепениться, поселись у
своего учителя и учись художеству как должно. Это
тебе мой совет, а вот и деньги, и это в последний
раз: не испытывай больше мою отеческую любовь.
(Достав деньги из-за пазухи кимоно, Исэ швыряет
их наземь у ног Тэцудзо.)
Тэцудзо. Послушайте! Это возмутительно!
Исэ. Что ж не поднимаешь?
Тэцудзо (разозлившись). Я не нищий и не
пес! Что мне, взять ваши деньги в зубы и трижды
обернуться вокруг себя на задних лапах? (Сдержав
себя.) ...Ну ладно. Не время еще для новой грозы.
(Ёрничая, становится на четвереньки и по-собачьи
поднимает деньги зубами.) Премного благодарен.
(Прячет деньги за пазуху.) Теперь я богач и буду
делать, что хочу. Батюшка, я уже порвал со своим
учителем!
Исэ. Что ты сказал?
Тэцудзо. Если бы я у него остался, мне
позволялось бы рисовать только так, как нравится
учителю. И каким бы мастером я ни сделался, я
всегда буду только подражать учителю. Стань я даже
лучше учителя, я для всех буду только Сюнро из
651
43*
&
к
4=>1
й
$
школы Кацу кава. Ну уж нет! Я хочу рисовать так,
как умею только я.
И с э. Это для меня большое облегчение. Теперь
я могу во всеуслышание лишить тебя наследства, и
никто мне дурного слова не скажет.
Т э ц у д з о. Прекрасно, батюшка. Но ока-
жите мне еще одно благодеяние. (Обращаясь к 0-
Нао.) Ты тоже слушай. Теперь, когда я порвал со
школой Кацукава, я тоже чувствую облегчение,
батюшка. Однако произошло нечто ужасное. Все
печатники, покупавшие мои картинки, моих кра-
савиц, актеров Кабуки, борцов сумо и прочее,
отказываются иметь со мной дело. Они, видите
ли, хранят верность моему прежнему учителю. Так
что пока я не вступлю в школу Кано, мне придет-
ся сидеть без гроша.
И с э. И что же?
Тэцудзо. Вот я и говорю: взгляните-ка еще
разочек на эту девушку. Как она вам?
Исэ смотрит на О-Нао. О-Нао смотрит в сторону.
Тэцудзо. Не хотите взять ее в любовницы?
Исэ. Ну и гнусная же ты тварь, Тэцудзо!
Тэцудзо. Я знаю, О-Нао, что для тебя это
неожиданность, но прошу, пойми меня. Когда-нибудь
я непременно стану настоящим художником. Должен
стать. Так уж помоги мне, потерпи ради меня.
Исэ. Вот бессовестный!
О-Н а о (смеясь глазами). Скорее бесчувствен-
ный.
Тэцудзо. Я уверен, батюшка, именно такие
вам и нравятся.
О-Н а о. Стало быть, вы с самого начала так
хотели сделать. Вы для того меня и взяли в дом,
чтобы ему отдать.
Тэцудзо (с бесстыдством). Конечно. Я не
сомневался, что вы подойдете друг другу. Теперь сами
разбирайтесь между собой. А если у вас сладится,
652
вы меня щедро вознаградите за услугу... (С шутов-
ской торжественностью протягивает к ним руки,
словно готовясь принимать дары.)
О-Н а о. Ну и ну. Кажется, во мне тоже сейчас
разразится гроза. А впрочем, придумано неплохо,
почему бы и нет. (Обращаясь к Исэ.) Ведь неплохо
придумано, а? (Смеется глазами.)
Исэ (пристально смотрит сразу и на Тэцудзо, и
на О-Нао). Вроде не похоже, чтобы вы сговорились.
Хотя от молодых нынче не знаешь, чего и ждать.
Тэцудзо. Ну что ж, тогда...
Исэ. Что «тогда» ?
Тэцудзо. Тогда счастливо оставаться.
Исэ. Что за вздор!
Тэцудзо. До новых встреч! (Уходит.)
Исэ делает несколько шагов к живой беседке, но вдруг замеча-
ет, что О-Нао все еще здесь.
И с э. У тебя ко мне еще что-то?
О-Н а о (опять смеясь глазами). нет... Я,
пожалуй, пойду.
Исэ (смягчаясь). Сколько тебе лет?
О-Н а о. Неужто я недостаточно молода для вас?
Исэ. Пойдем-ка. (Ъедет ее в затененную бе-
седку, укрытую деревьями.) Видишь теперь, какой
беспутный этот Тэцудзо?
О-Нао кивает.
И с э. А ты умница. Другая бы стала своего за-
щищать да нахваливать.
О-Н а о. Разве бывают на свете мужчины с бу-
дущностью? Вот с опытом и хваткой, кажется, бы-
вают...
Исэ (как бы невзначай). У тебя с Тэцудзо что-
нибудь было?
О-Н а о. Он знаете какой: подразнит-подразнит,
а как до дела доходит...
Исэ. Полно! Это он, должно быть, нарочно
ничего себе не позволял, чтобы мне подороже
л
-К1
J^\
653
Л
4'1
вг
$
продать тебя. Ты, надеюсь, на меня не в обиде?
Я ведь человек деловой, у меня все так: купить
да продать. А ты иди, ступай себе, если что не
так.
О-Н а о. Я ведь как думала: раз ему художество
дороже и женщин, и роскоши, то, стало быть, он
человек особенный, с таким и быть сладко. Вот я и
была. Да только сладость-то эта ненадолго. Изо дня
в день одно и то же. А я так не люблю. Я люблю,
когда меня удивляют, а иначе будто и не живешь
вовсе.
Исэ. Не хочешь ли, чтоб я тебя поудивлял?
О-Нао уклончиво покачивает головой.
Пойми, мужчины бывают всякие. Не думай, что
одни молодые хороши. Иной старый куда лучше
молодого.
О-Н а о. Это вы верно говорите... А вы, значит,
поставляете зеркала правительству?
Исэ. Поставляю. Я за эту привилегию большие
деньги отдал, еще когда его светлость Танума Оки-
цугу 13 был главным советником. Денежки-то эти
быстро ко мне вернулись, и еще набежало, да
столько, что не знал, куда девать. Так что захочешь,
детка,— поживешь в довольстве и роскошестве.
Потом, правда, дела пошли хуже: главным советни-
ком стал его светлость Мацудайра Саданобу14, этот
был неподкупный, строгости ввел. Тогда я настроил
против него влиятельных людей во дворце, и при-
шлось ему уйти. Теперь опять можно взяткой лю-
бое дело провернуть.
О-Н а о. Проворачивайте.
Исэ. Что ты сказала?
О-Н а о. Я сказала: «Проворачивайте». (Прижи-
мается к Исэ.)
Исэ. Ты это всерьез?
О-Н а о. Я все делаю всерьез.
Исэ. Ты же меня видишь первый раз в жизни.
654
О-Н а о. С Тэцудзо я тоже только что познако-
милась. А хоть бы и десять лет вместе прожить,
чужую душу разве узнаешь.
Исэ. Ты, конечно, слышала от Тэцудзо, что моя
жена умерла два года назад.
О-Н а о. Может, слышала, а может, нет. Не помню.
Исэ. Ты что, хочешь родить мне ребенка и унас-
ледовать мой дом и дело, когда меня не станет?
О-Н а о. Зачем мне это? Я не хочу себя связы-
вать. Хочу жить, как живется: сегодня так, а завтра
подует завтрашний ветер. Я волю люблю.
Исэ. Ну и хорошо. Ты уж прости, что я все
подвох выискиваю. А вот давай-ка... Неужели не
рассердишься ?
О-Н а о. За что ж сердиться?
Исэ страстно обнимает О-Нао. Та притворно сопротивляется.
Исэ. Какая ты мягонысая.
О-Н а о. Давайте еще о чем-нибудь поговорим.
Исэ. Мне все-таки не дает покоя Тэцудзо.
О-Н а о. А что о нем беспокоиться? Вы ему,
конечно, отец, но ведь не родной.
Исэ. Бесстыжая ты.
О-Н а о. Почему бесстыжая? Объясните, я не
понимаю.
Исэ. Прямо уж. Дитя невинное.
О-Н а о. Я правда не понимаю.
Исэ. Если у нас с тобой будет любовь, то мне
придется заботиться о Тэцудзо, пока он не станет
на ноги.
О-Н а о. Вам нравится такой поэт — Сёкусанд-
зин 15 ?
Исэ. Что это ты вдруг, ни с того ни с сего?
О-Н а о.
Если б в мире земном
вовсе не было женщин цветущих,
то, быть может, и впрямь
л
Ж
$
Ж
$
ц
$
655
без любви у мужчин спокойно,
безмятежно осталось бы сердце...16
О чем это, по-вашему?
Исэ. Ясно о чем. О том, как вольготно нам
жилось бы, если б не ваше женское племя.
О-Н а о. Значит, я буду вам мешать, если оста-
нусь у вас.
Исэ. Не валяй дурака. Сёкусандзин хочет ска-
зать, что женщины — наша драгоценность.
О-Н а о. А может, женщине вовсе и не нравит-
ся быть драгоценностью мужчины. Раз она драго-
ценность, то значит, ее держат просто для украше-
ния, вроде свитка, что вешают в нише для картин.
Исэ. Стало быть, ты хочешь, чтобы с тобой
обращались грубо?
О-Н а о (с озорством). Тс-с-с...
Кротко кивает, закрывает глаза. Вытягивает губы для поцелуя.
Исэ делает попытку поцеловать ее. Неожиданно О-Нао больно
ударяет его по щеке.
Исэ. О-ой!
О-Н а о. Это только цветочки. Ягодок еще со
мной всласть накушается, кто пожелает. (Убегает
прочь.)
Исэ. Вот уж что правда, то правда. (Потирает
щеку.) Это она, значит, меня распаляет. Ну-ну. Од-
нако же Тэцудзо молодец, даром что приемыш. По-
нимает, каких баб я люблю. (Хлопает в ладоши.)
Эй, куда вы все подевались? Мне скоро во дворец.
Приготовьте зеркало... То, золоченое, что мы закончи-
ли сегодня утром.
Неожиданно появляется Тэцудзо.
Тэцудзо. Я потерял голову. Пожалуйста,
верните мне О-Нао. (Швыряет деньги наземь.)
Исэ. О-Нао твоя сбежала...
Тэцудзо. Куда?
Исэ. Не знаю куда. Но похоже, что тебе ее
больше не видать.
656
Тэцудзо. Вот она, гроза! Какие уж теперь
картины! (Кричит.) О-Нао! О-Нао! Прости меня!
Я жить без тебя не могу! (Убегает.)
Исэ. Ох, погубит себя этот Тэцудзо.
Затемнение.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Место действия: обувная мастерская в предместье Иида, в Эдо.
Время действия: на закате, примерно через месяц после карти-
ны первой.
С а с и т и чинит деревянную сандалию-гэта. Держится он как
самурай, в его облике чувствуются достоинство и культура, не-
обычные для ремесленника. Сейчас ему всего двадцать восемь
лет; в будущем он станет известен как писатель Кёкутэй Ба-
кин. Рядом играет с юлой О-Э й, пятнадцатилетняя дочь Тэ-
цудзо. Уже почти взрослая девушка, она все еще ведет себя с
детской непосредственностью.
С а с и т и. Так что же, О-Эй, Тэцудзо опять не
ночевал дома?
О-Э й. Батюшка молодой и холостой. Где ему
ночевать, это его дело.
С а с и т и. Диву даюсь, какая ты разумная.
Иной раз призадумаешься, кто из вас кому ребе-
нок. Но послушай, О-Эй, ты же с голоду умрешь,
если он и дальше будет так себя вести.
О-Э й. Все образуется. Батюшка так говорит,
значит, образуется.
С а с и т и. Жизнь не так легка, как тебе кажет-
ся. А картинки Тэцудзо пока никто не покупает.
Это я слышал от одного солидного печатника.
О-Э й. Я знаю, вам не нравится, как живет ба-
тюшка. По-вашему, нельзя жить без надежной опо-
ры. То ли дело вы, дядя Сасити: сначала накопите
денег, устроите жизнь, а потом уж займетесь писа-
тельством вволю, да?
657
л
41]
И
Сасити. Именно так. Когда пишешь для
денег, ничего хорошего не получается.
О-Э й. Если честно, то мне такие рассуждения
не по душе. Скучно это.
Сасити. Ну что ж...
О-Э й. В конце концов, дядя Сасити, вы же
самурай по рождению!
Сасити. Да, мой отец состоял на службе у его
светлости Мацудайра Нобунари, вассала сёгуна. Но
мы были бедны.
О-Э й. И вы пошли в зятья и наследники к бога-
тому обувщику, потому что вам очень хотелось сде-
латься писателем. Расчетливый вы, как я посмотрю!
Кстати, ваша жена ведь на три года старше вас,
верно?
Сасити. Все-то ты обо мне разузнала.
Из дома выходит О-Х я к у.
0-Х я к у. Заводишь свой волчок, так заводи на
улице, а не в мастерской, поняла? Пол испор-
тишь. (Мужу.) Скажите ей, чтоб вела себя как
следует.
Сасити (приниженно). Да, конечно... Ты
права... Но понимаешь...
О-Э й. А что такого? Уже поздно, мастерская
закрыта. Приказчик и ученики давно кончили ра-
боту.
О-Х я к у. Что отец, что дочь. Живут из милости,
а туда же.
О-Э й. Мы вносим плату вовремя.
О-Х я к у. Вносили. А теперь не сможете, и ты
прекрасно это знаешь.
О-Х яку возвращается в жилые комнаты. Сасити с явным
облегчением принимает прежний гордый вид.
О-Э й. Вот скажите, как это может быть — с
виду добрая, мухи не обидит, а как заговорит...
Сасити. Похоже, это всегда так, если у чело-
века есть деньги.
658
0-Э й. Но сейчас-то она еще ничего. А вот когда
тут жила О-Нао, что было, что было. (С озорством,)
О-Хяку места себе не. находила. Все боялась, что
О-Нао вас от нее уведет. И что это женщины такие
ревнивые?
С а с и т и. Что ты говоришь, опомнись! Неуже-
ли я, по-твоему, мог бы отбить у друга возлюблен-
ную?
О-Э й. Конечно, нет. Просто ваша жена вбила
это себе в голову.
С а с и т и. А все-таки интересно, куда делась
О-Нао.
О-Э й. У батюшки запой. А все из-за того, что
О-Нао пропала. Скажите, дядя Сасити, это очень
тяжело, когда мужчина влюбляется, а его не лю-
бят?
Сасити. Вырастешь — узнаешь.
О-Э й. Вы думаете? Но я ведь женщина, и когда
вырасту, то все равно буду женщиной. Мне мужчи-
ну не понять.
Сасити. Да, это верно, О-Эй, ты женщина.
О-Э й. Фу какой вы, дядя Сасити. А знаете, я
тоже влюблена. Только это тайна.
Входит Тэцудзо с кувшином сакэ, со следами запоя на лице,
но в хорошем настроении.
Тэцудзо. Ну-ка, Сасити, давай выпьем. Вчера
у меня такое было!
Сасити. Что именно?
Тэцудзо. Сейчас расскажу. Кончай работу.
Сасити. Не могу. Я обувной мастер, это моя
насущная чашка риса. Если бы вот О-Эй сидела бы,
училась грамоте или, скажем, стирала бы и штопа-
ла, ты бы разве сказал ей: кончай работу, послушай,
что я тебе расскажу?
Тэцудзо (задумавшись). Ну... если бы она
стирала и штопала, я бы не сказал: кончай. Мне же
это потом боком и вышло бы.
659
&
I-
$
С а с и т и. А если бы училась грамоте?
Тэцудзо. Женщине образование ни к чему.
И потом, когда О-Эй была маленькая, она так не-
навидела ученье, что отказалась ходить в школу.
С а с и т и. Ну, положим, это она потому отка-
залась, что не было денег. Маленькая, маленькая, а
быть обузой не хотела.
Тэцудзо. Что еще за новости? О-Эй, ты же
говорила, что бросила школу оттого, что все твои
друзья тоже бросили, разве не так?
О-Э й. Да, я так говорила.
Тэцудзо. Ну вот.
С а с и т и. О-Эй, скажи ему правду.
О-Э й. Оставьте это. Теперь уже неважно.
С а с и т и. О-Эй солгала тебе. Школу бросила
только она одна. Ей просто стало жаль своего непу-
тевого нищего отца, вот она и решила: дай скажу,
что все бросили, может, ему будет не так обидно.
Тэцудзо. Н-да. Подумать только, такая была
кроха, и уже такая мерзавка.
С а с и т и. Все ее соученицы нынче ходят разо-
детые и учатся разным премудростям. Еще бы, им
же скоро замуж. Ты бы, чем пить, лучше обучил
дочку рисованию. Говорят, она одаренная. Ее хва-
лил сам Утамаро 17.
Тэцудзо. Н-да. Что это ты мне наставления
читаешь? Можно подумать, что ты мой старший
брат: такой благоразумный, такой безупречный. А
ты, между прочим, моложе меня.
Сасити продолжает работать.
Ладно. В общем, слушай. Вчера я был у своего
учителя. Скажем так: решил засвидетельствовать свое
почтение после долгого отсутствия. И вот представь
себе: великий Кано Юсэн сидит с важным видом и
рисует мальчика, который пытается снять с ветки
хурму бамбуковым шестом. (Для наглядности Тэ-
цудзо встает и пытается изобразить действия этого
660
мальчика.) Ветка с хурмой примерно... примерно
вот где. Но конец шеста гораздо выше этой ветки.
Больше того, мальчик стоит на цыпочках. Что, ду-
маю, за чепуха. Шест бы нужен был, только если бы
хурма висела на самой верхней ветке. А так он не
нужен. Я ему об этом и сказал. Тогда он вышел из
себя и объявил, что исключает меня из своей школы.
Сей же час. Видел бы ты, как он разгневался. Там же
было полно народу: ученики, почитатели. (С гордос-
тью.) Но они, конечно, убедились, что прав я.
О-Э й. Постойте, батюшка.
Тэцудзо. Ну, что еще?
О-Э й. Ваш учитель, господин Юсэн... (Размыш-
ляя.) Может быть, он хотел нарисовать неловкого
мальчика?
Тэцудзо. Что-что?
О-Э й. Или, может быть, он старался изобразить
детскую неопытность... Ведь рисовать можно по-
разному, правда? Какой интерес в картине, где Bet
строго по мерке?
Тэцудзо садится в формальную позу, резко контрастирующую
с его прежним раскованным поведением.
Батюшка, надо брать у великих художников: у
того одно, у этого другое. И соединять. Тогда и вый-
дет шедевр. Рисовать только по-своему — это не-
правильно. Это еще не оригинальность. Оттого-
то ваши картины и не раскупаются.
Тэцудзо (трезвея). Да. Должно быть, ты
права. О, проклятье! Опять вот-вот разразится гро-
за. Я же стараюсь! Я так стараюсь! Прости меня,
О-Эй. (Залпом отпивает из кувшина.)
О-Э й. Пожалуйста, не пейте, батюшка.
Сасити (перестает работать). Тэцудзо!
Тэцудзо. Ты тоже вознамерился меня отчи-
тать?
Сасити. Да. За то, что тебя исключили из
школы Кано.
661
я.
к
ill
$
Тэцудзо. Знаю! Знаю! Школа Кано могуще-
ственна. Сначала меня выперли из школы Кацука-
ва, нынче вот из школы Кано. Ты, конечно, ска-
жешь, что теперь ни один печатник не станет
покупать мои гравюры. (С ядовитой ухмылкой.)
J^3l я сам ни единого листа им не продам, пускай
хоть в ногах валяются.
С а с и т и. Эк тебя занесло.
Тэцудзо. Не занесло! Я сам буду продавать
свои картинки! Сам стану печатником! Эти жадю-
ги-печатники у меня еще запляшут, все запляшут:
и Цутая, и Эйдзюдо, и Цуруя. Если пожелаешь,
Сасити, я и твои книжки буду печатать.
О-Э й. Батюшка, откуда у вас на это деньги?
Тэцудзо. Найдутся деньги! Есть у меня
деньги, я-то уж знаю.
О-Э й. Нет у вас денег, я-то уж знаю.
Входит Накадзима Исэ, чем-то озабоченный. Он не по
возрасту щегольски одет.
Исэ (вручая О-Эй горсть монет). Поди купи
себе чего-нибудь вкусненького.
О-Э й. Усылаете ребенка, да? Чтоб разговора не
слышал. Ну-ну.
Исэ (обращаясь к Сасити). Оставь нас, пожа-
луйста.
Тэцудзо. Не забывайте, Сасити тут хозяин.
Сасити. Ничего, ничего. (Как ни в чем не
бывало забирает ящик с инструментами и ухо-
дит в жилые комнаты.)
Исэ (с робостью). Прошу тебя, скажи мне:
где О-Нао? Куда ты ее спрятал?
Тэцудзо. Я бы сам хотел знать, где она.
Исэ. ...Вот оно как. С того дня О-Нао приходи-
ла ко мне каждый вечер. Мы с ней выпивали. Не-
сколько раз чуть было не легли, но всякий раз она в
последнюю минуту убегала. И смеялась при этом
своим загадочным смехом. Когда с тобой так обра-
662
щаются, будь ты хоть самым искушенным челове-
ком,— а я искушен, и в женщинах особенно —
делаешься простодушным юнцом. Я даже не в со-
стоянии вести дела. Должно быть, она учуяла, что
со мной не все в порядке. Уже три дня не прихо-
дит. Так что прошу тебя. Понимаю, что дело дели-
катное, но...
Тэцудзо. Батюшка, вы что, пудритесь?
Исэ. Очень тебя прошу!
Тэцудзо. Вы так молодо выглядите, просто
удивительно. Должно быть, женьшень пьете?
Исэ. Чем больше я о ней думаю, тем более
загадочной она мне кажется.
Тэцудзо. Да что в ней такого загадочного?
Живет как хочет и особо не важничает, вот и все.
Ох уж эта мне О-Нао. Куда она только подевалась,
подлая? Как я сглупил, как сглупил. Я ведь чувствую
то же самое, что вы, батюшка. Передо мной все
время мелькает ее белое тело, причем в таких по-
зах, которых я на самом деле никогда не видел. Стыд-
но сказать, я теперь рисую только соблазнительные
картинки, на которых я ее беру. Поди ж ты, знато-
ки говорят, будто это мои лучшие работы, сулят им
успех и долгую славу... (Горько усмехается,)
Исэ. Да, угораздило нас с тобой влюбиться в
одну и ту же, да еще такую. (Неожиданно ему что-
то приходит в голову, у него загораются глаза,)
Послушай, а ты не продашь мне эти неприличные
картинки? Я хорошо заплачу.
Тэцудзо. Не продам.
Исэ. Потому что это я прошу, а не просто кто-
то, да?
Тэцудзо. Я их никому не продам. Я же
художник, в конце концов. А это не художество.
Это всего-навсего голые бабы, и говорят они только
о том, до чего довела меня слепая любовь к О-Нао.
Не стану я выставлять на всеобщее обозрение соб-
ственную дурость.
663
Исэ. Но ты же говоришь, ты показывал их
знатокам.
Тэцудзо (припоминая). Верно. Показывал.
Дурень я, дурень, вот я кто. А теперь убирайтесь
вон! И не смейте больше встречаться с О-Нао: убью!
Исэ покорно уходит. Тэцудзо растягивается на татами. Из
внутренних комнат появляется Сасити, сменивший домаш-
нюю одежду на более парадную; в руке у него сверток.
Сасити. Схожу к печатнику Цутая, отнесу
обувь.
Тэцудзо. Ты слышал мой разговор со Стари-
ком?
Сасити кивает.
Что думаешь?
Сасити. Ничего не думаю. Меня эти ваши
дела не интересуют.
Тэцудзо. И правда. Твоя жена поносит тебя
с утра до ночи, где тебе понять, какая это мука,
когда теряешь голову из-за женщины.
Сасити. Скажи, Тэцудзо, не заняться ли тебе
иллюстрациями? Я понимаю, их не сразу продашь,
но все-таки.
Тэцудзо. Слышать больше не хочу про рисо-
вание.
Сасити. Что рисование, что писание —
кистью надо работать каждый день. А то утра-
тишь навык. Какие бы блестящие идеи ни прихо-
дили тебе в голову, форму им придает только одно:
движение кончиков пальцев правой руки. Да, я
пришел в этот дом примаком и дал обещание
никогда больше не браться за кисть. Но все равно,
как жена захрапит, так я встаю и кладу перед
собой чистый лист бумаги. Конечно, это всего-
навсего рассказики да побасенки, мне далеко до
мастеров. Пусть так. Ты думаешь, зачем я иду к
печатнику? Думаешь, я ему просто несу ежегод-
ный летний подарок18? Я ему несу показать по-
664
вестушку, что закончил сегодня на исходе ночи.
(Достает из-за пазухи тетрадку.) Вот.
Тэцудзо. Это, должно быть, та история про
двойное самоубийство, о которой ты недавно гово-
рил?
Сасити. Она самая. Жена торговца кимоно и
молодой приказчик полюбили друг друга. Они за-
калывают друг друга на поле Тодзука и уходят в
иной мир. Вообще-то это давно известная история,
но отчего же не рассказать ее еще разочек, просто
так, чтобы руку набить.
Тэцудзо, заинтересовавшись, берет тетрадку и перелистывает ее.
Тэцудзо. Поручи-ка, Сасити, мне сделать
иллюстрации. На такой сюжет я бы не отказался
порисовать.
С а с и т и. Я очень рад, что тебе захотелось, но я
должен сегодня же отдать рукопись.
Тэцудзо. Позволь сделать хотя бы одну
картинку. (Показывает на последнюю страницу
тетради.) Вот про это: как они лежат мертвые в
объятиях друг друга. Я нарисую прямо сейчас.
С а с и т и. У тебя так загорелись глаза. Мне
даже страшно. (Смеется.)
Тэцудзо лихорадочно перелистывает тетрадку, прикидывая, что и
как можно было бы нарисовать. Из внутренних комнат появляет-
ся О-Х я к у. Ее подозрительный взгляд падает на рукопись.
Сасити (обращаясь к Тэцудзо, в притворном
неведении). Так кто, ты говоришь, это написал?
Тэцудзо (не заметив присутствия О-Хяку).
Ты что? Это же твое...
Взгляды Тэцудзо и О-Хяку встречаются. Она выхватывает у Тэ-
цудзо тетрадку и начинает медленно рвать ее. Сасити обречен-
но опускает голову.
0-Х я к у. Извольте сказать господину Тэцудзо, о
чем мы давеча с вами говорили. Понятно? (Возвра-
щается во внутренние комнаты.)
665
ft
J?]
и
Сасити. Говорят, некоторые люди бледнеют
и дрожат от одного вида краба, ползущего боком. Я
взрослый, здравомыслящий человек, а вот О-Хяку
на меня действует, как этот краб. Скверно. Мне
полагалось бы понимать, от кого чего следует ждать.
Краб должен ползать боком. Если бы он ползал
прямо, это был бы не краб, а чудовище.
Тэцудзо, как одержимый, принимается делать наброски. В ма-
стерскую заглядывает О-Н а о.
О-Н а о (весело). Господин Тэцудзо?
Тэцудзо утрачивает дар речи и хочет выскочить на улицу.
О-Н а о. Не надо, я тороплюсь. (Удерживает
Тэцудзо.) Слушайте меня внимательно. Приходите
часа через два в квартал Ёкоами, что в Хондзё.
Тэцудзо. То есть к моему старику?
О-Нао кивает.
Зачем?
О-Н а о. Приходите, увидите кое-что.
Тэцудзо. A-а... Понял. Ты выходишь за
старика замуж. И хочешь, чтобы я присутствовал
на церемонии. Жестокая же ты тварь.
О-Н а о. Как душно сегодня. Надо бы повесить
ветряные колокольчики 19.
Тэцудзо. Мстишь мне, да?
О-Н а о. Вы опять за свое. Приходите в ту бесед-
ку в саду, где мы с вами тогда сидели. Только поти-
хоньку. Смотрите не позабудьте! (Поспешно пово-
рачивается и уходит.)
Тэцудзо. Ах ты... ветреница. Увертливая
какая... Прямо снежинка на ветру. (Берет себя в
руки, принимает бравый вид.) А что, Сасити, зря,
что ли, говорят: ты лежи-полеживай, счастье само и
придет. Теперь старик даст мне денег, и я сам ста-
ну печатником.
Сасити. Тэцудзо, я очень давно тебя знаю. Я
всегда знаю, каково тебе, знаю так хорошо, что чуть
666
самому не больно. Сейчас у тебя нет никого дороже
О-Нао. Неужели ты хочешь ее оставить или продать?
Тэцудзо. Ты что? Она же просто баба.
Может быть, ты не поймешь, ты все-таки самурай
по рождению, но когда я был мальчишкой, кресть-
янским сыном, я своими глазами видел, как роди-
тели продавали дочек в шлюхи, чтобы не дать им
умереть с голоду. Послушай, Сасити, мастеру моего
подлого жанра, укиёэ, никогда не выбиться наверх,
сколько бы он ни старался. Кто пострадал, когда
его светлость Мацудайра вводил свои строгости? Мы,
мелкие мастеришки. Важных-то живописцев не тро-
гали. Их картины покупало начальство, за большие
деньги покупало. Но ты скажи, чьи вещи живут по-
настоящему — их или мои? Спроси у рыбника Ку-
магоро, спроси у зеленщика Тацукити, у любого ме-
щанина спроси. Они тебе скажут.
С а с и т и. Ты говоришь не о картинах, ты о
своей карьере говоришь. Возможно, со временем
ты станешь большим художником. Но, может, и не
станешь...
Тэцудзо. Замолчи! Чтобы я рисовал для
вельмож — никогда такому не бывать. Я рисую для
простого народа. Для самых обыкновенных обыва-
телей.
С а с и т и. Не говори лишнего, сам потом жа-
леть будешь. Тебе хочется сразу и славы, и жен-
щин. Но никому не дано жить так, как хочется.
Либо перетянет слава, либо женщины, смотря куда
ветер подует.
Тэцудзо (помрачнев). Это верно. Это ты
хорошо сказал. Быть тебе писателем, непременно
быть. Не пора ли тебе во всеуслышание назваться
так, как ты подписываешься: какой-то там Бакин20?
Сасити. Нет. Пока что я изо всех сил буду
ублажать О-Хяку.
Тэцудзо. У тебя сильная воля. Но все-таки,
раз ты такой умница, дай мне совет: что мне делать?
л
н,1
$
667
К
И
$
Сасити. Первым делом брось пить и резаться
в кости. И, само собой, перестань шляться по дев-
кам. Это по крайней мере упасет тебя от голодной
смерти.
Тэцудзо. Ну уж нет! Такой жизни мне не
надо. Лучше заколоться вдвоем с любимой, чем эта
скука. (Смотрит на свой незаконченный рисунок.)
Самоубийство влюбленных всего лишь уничтожает
тела. А души наконец-то соединяются. И я должен
это показать, убедительно показать... (Берет кисть
и принимается за рисование.)
Возвращается О-Э й.
О-Э й. Вот и я. Я сейчас О-Нао встретила. Она
что, к вам приходила, батюшка?
Тэцудзо. Тихо!
О-Эй пытается подойти поближе и взглянуть на рисунок.
Не подходи!
О-Э й. Вот те на. Что это вдруг, ни с того ни с
сего?
Тэцудзо. Ладно! Иди сюда. (Продолжает
рисовать.) Ты уже не ребенок. И вообще, мы с
тобой больше похожи на брата и сестру, чем на
отца и дочь. Я, видишь ли, сейчас просто слегка не
в себе...
О-Э й (разглядывая рисунок). Это мужчина и
женщина, они спят вместе... Всё очень прилично,
лица у них такие чинные. Они лежат под откры-
тым небом, но не подложили циновку. И одеты
они нарядно, причем одежды не смяты... Ой, это
же двойное самоубийство!
Тэцудзо. О-Эй, мне страшно. Я чувствую,
что если я сегодня увижусь с О-Нао, то, может быть,
мы с ней заколемся. Но мне же нельзя, у меня дочь.
Я понимаю, что нельзя, понимаю, но...
О-Э й. Батюшка, не ходите к ней. Я знаю, это
плохо кончится. В этом рисунке мерцает ваша душа.
668
Тэцудзо. Правда? Ты видишь?
О-Э й. Вы такой пылкий, такой переменчивый,
в конце концов она вам надоест. Безоглядная при-
вязанность счастья не приносит.
Тэцудзо. О-Эй, прошу тебя. Не ложись
сегодня спать, стереги меня.
О-Э й. Хорошо, батюшка.
Тэцудзо. Я так боялся, что мне захочется
заколоться вместе с О-Нао. Я взялся за этот рису-
нок, чтоб хоть как-то выплеснуть наружу страш-
ную тоску, что меня терзает. И тут О-Нао вдруг
явилась, как будто мысли мои прочитала. Она ска-
зала мне глазами: «Ты мой сладкий» — и еще ска-
зала: «Давай пойдем куда-нибудь».
О-Э й. Что я за примерная дочь! Терпеливо
слушаю про любовные похождения своего батю-
шки.
Из внутренних комнат выходит 0-Х я к у.
0-Х яку (мужу). Вы ему сказали?
Сасити. Нет. Не сказал пока.
0-Х я к у. Что же вы? Ну, тогда я сама скажу.
(Обращаясь к Тэцудзо.) Съезжайте от нас, да не
задерживайтесь. Мне ни к чему, чтоб вы у нас жили,
и муж мой тоже так считает.
Тэцудзо. Я не могу сейчас заниматься таки-
ми дурацкими делами!
0-Х я к у. Вот уж дурацкий ответ, глупее не бы-
вает. О-Эй, ты-то хоть в здравом уме, я надеюсь?
О-Э й. Ага.
0-Х яку (указывая на Тэцудзо). Пока в доме
крутятся всякие бумагомаратели, мой муж не мо-
жет заниматься делом. Он сам норовит бумагу ма-
рать, а по мне так писатель — это еще хуже, чем
актеришка.
Сасити (кланяясь О-Эй и Тэцудзо). Простите.
О-Х яку (мужу). Вы у кого прощения проси-
те? У меня должны просить!
669
к
-fed
ЯР]
1Г
Сасити (держа в руках сверток с обувью). Я
пошел.
О-Х яку (выхватывая сверток у мужа). Нику-
да вы не пошли. Печатник прекрасно обойдется без
нашего подарка. Ну и муженек у меня. Я днями и
ночами бьюсь, как бы ему услужить, а он знай но-
сится да обзывает себя всякими мудреными имена-
ми: Такидзава Бакин! Кёкутэй Бакин!
Тэцудзо. Готово! (Показывает Сасити рису-
нок.)
Сасити. Что это? Зверь пожирает тела твоих
заколовшихся влюбленных?
Тэцудзо. Это лисица, дикая лисица. Злое
сверхъестественное животное. Это значит, что те,
кто выбирает такую дорогу,— глупцы, они потеря-
ли разум. Их словно околдовала лисица. По край-
ней мере, мне хотелось в этом себя убедить.
О-Э й. Ой, ну вот это другое дело!
С а с и т и. Я не согласен. Может, по-твоему и
так, Тэцудзо, каждый вправе иметь свое мнение.
Но ведь повесть-то я написал!
0-Х я к у. Признаётесь-таки!
С а с и т и. Те влюбленные, которых я описы-
ваю, покончили с собой по собственной воле. При
чем тут какая-то лисица?
Тэцудзо. Вот оно как. Если не ошибаюсь, ты,
Сасити, тоже по собственной воле пошел в зятья к
обувщику. (Внезапно встав.) Хватит. Надоело мне
спорить. Сасити, О-Эй, не поминайте лихом! Бегу
закалываться с любимой женщиной! (Выбегает.)
О-Э й. Батюшка, не надо! Нельзя! Дядя Сасити,
сделайте же что-нибудь!
Сасити поднимается.
0-Х я к у. Вы куда?
Сасити. Воду подогреть для купания. (Ухо-
дит во внутренние комнаты.)
О-Э й в отчаянии топает ногой, затем выбегает вслед за Сасити.
670
О-Х я к у. Никто, никто не хочет честно рабо-
тать. Зачем это все: книжки, картинки. Не нужно
это никому. Стыд один. Стыд! Безобразие. (При-
нимается прибирать в мастерской. Через некото-
рое время тревожно принюхивается.) Ой, какой
ужас! Бататы подгорели! (Бежит в жилые комна-
ты.)
Затемнение.
л
к
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Место действия: та же декорация, что в картине первой.
Время действия: примерно два часа спустя. Уже стемнело. Све-
тит луна. Слышен звон храмовых колоколов.
Входит Тэцудзо, напряженно осматриваясь.
Тэцудзо (шепотом). О-Нао, где ты? Эй!
О-Нао! (Почуяв чье-то приближение, прячется за
деревом.)
Появляется радостно возбужденный Накадзима Исэ,
слегка накрашенный и щегольски одетый.
Исэ. О-Нао, О-Нао! Не надо меня дразнить.
Иди ко мне.
Тэцудзо выходит из укрытия.
Ты? Что ты тут делаешь?
Тэцудзо. О-Нао велела мне прийти.
Исэ. Странно. А ко мне приходил посыльный,
передал, что она будет ждать здесь меня.
Слышится сдерживаемый смех О-Нао.
Это она! О-Нао, где ты?
Голос О-Н а о. Я здесь, у пруда!
Исэ идет на голос. Что-то увидев, останавливается как вкопан-
ный и в ужасе отворачивается.
Тэцудзо. Что там такое?
671
Исэ (смертельно побледневгиий). Какая жес-
токая мука!
Тэцудзо. О чем это вы, батюшка?
О-Н а о. Ничего-ничего. Можете не стесняться.
Тэцудзо решительно шагает на голоса. О-Нао лежит на траве,
прижавшись к какому-то юноше. Юноша в смятении вырыва-
ется из объятий О-Нао, набрасывает на себя одежду, отвора-
чивается и сжимается в клубок, словно ожидая удара.
Тэцудзо. Это Госкэ!
Исэ. Ты его знаешь?
Тэцудзо. Он работает у Сасити...
И с э. У этого обувщика?
Госкэ. Простите, пожалуйста. Она меня уго-
ворила... И сама на мне повисла... Я ни в чем не
виноват. (Убегает.)
Исэ. Ты ведь просто хотела подразнить нас,
О-Нао, правда? У тебя с этим мальчишкой ничего
не было. Скажи, что не было. Ну, соври, только не
мучай старика. Пожалуйста. Хочешь, я на колени
встану?
Исэ становится на колени. О-Нао поднимается с земли, и ее
кимоно неожиданно падает с плеч, обнажив белое, пышное
тело. Исэ поспешно опускает глаза.
О-Н а о. Что это вы на меня не смотрите? Я же
вроде не повесилась!
Тэцудзо. Повесилась?
О-Н а о. Мои батюшка и матушка прекрасно
ладили друг с другом, а вот поди ж ты, взяли и
повесились.
Тэцудзо. Почему?
О-Н а о. Не зйаю. Какая разница. Но я хорошо
помню, как это было, я видела, хотя маленькая была.
Исэ. О-Нао, скажи мне, делала ты это с ним
или нет?
О-Н а о. А вот не скажу. Делала, не делала —
велика важность. Я просто хотела, чтоб вы оба по-
любовались.
672
Тэцудзо. Для чего?
О-Н а о. Для чего? Понятия не имею. Догадай-
тесь сами, господин Тэцудзо, а как догадаетесь —
скажите мне, ладно? Скучала я эти дни, тоскливо
мне было, решила поразвлечься. Вот и развлеклась.
Теперь мне весело. Видите, как весело? Видите, ка-
кая я румяная?
Исэ. Она свихнулась!
О-Н а о. Это я-то свихнулась? Ну уж нет. Вечно
вы так: ежели кому удается сделать что-нибудь та-
кое, чего вам в жизни не сделать, вы его сей же час
объявляете умалишенным. Тогда уж и небесная дева
в одеянии из перьев, что танцует прямо в возду-
хе21,— тогда уж и она безумица, по-вашему? (Сме-
ется глазами.)
Исэ. Отчего у тебя такие ясные глаза?! (В при-
падке страсти пытается обласкать О-Нао с голо-
вы до ног и в конце концов распластывается перед
ней на земле.)
О-Н а о. Щекотно. Так кто же, скажите, из нас
ума лишился?
И с э. Я прощаю тебя. Я все тебе прощаю. Будь
моей. Я отдам тебе все, что у меня есть. Мне теперь
ничего этого не нужно: имя, почет, деньги — что
мне в том!
О-Н а о. Вот, господин Тэцудзо. Вот ради таких
мгновений и стоит жить.
Тэцудзо. Бедный доверчивый батюшка.
Исэ. Ну, не хочешь жить со мной, так отдайся
мне хоть раз! Теперь же.
О-Н а о. Вот еще! Терпеть не могу обезумевших
мужчин. От них воняет.
Исэ. Постой, постой. Хочешь получить чин при
дворе сёгуна? Я тебя устрою камеристкой второго
ранга.
О-Н а о. А что это такое?
Исэ. Это значит, что ты будешь наложницей
самого сёгуна Иэнари! Я в добрых отношениях с
673
44-402
-fell
Ж‘1
госпожой Асукаи, наложницей высшего ранга. Она
нынче самая влиятельная персона во внутреннем
дворце. Ты взлетишь на самый верх, О-Нао!
О-Н а о. Что мне в том?
Исэ. Что же тебе нужно?
О-Н а о. Если бы я знала, мне скучно было бы
жить.
Исэ. Тэцудзо, скажи что-нибудь! Помоги мне.
О-Н а о (шепотом). Было бы, конечно, не так
уж плохо родить сёгуну наследника.
Исэ. Еще бы! Тогда все у тебя будет: власть,
почет.
О-Н а о. Мне до этого нет дела. Но как было бы
забавно: стать наложницей сёгуна, уже нося под серд-
цем чьего-нибудь сына. Никто бы ничего не запо-
дозрил, и он родился бы сыном сёгуна. (Смеется
глазами)
Тэцудзо. Что ты несешь?
О-Н а о. По-моему, это было бы славно. Вообра-
зите, господин Тэцудзо, ваш и мой ребенок стал бы
править всей Японией.
Исэ. Так стало быть, Тэцудзо... У тебя с ней
все-таки...
Тэцудзо (обращаясь к О-Нао). Перестань
валять дурака. Ты же видишь, батюшке больно.
О-Н а о. Скажите, какой вы порядочный. Не вы
ли меня ставили во все эти жуткие позы, вздохнуть
мне не давали? Как вы можете рисовать прилич-
ные картины после всего того, что вы со мной выт-
воряли!
Тэцудзо (не находя слов). ...Но ты же сама
выгибалась с таким удовольствием..
О-Н а о. Фу, какие вы оба серьезные! Я замерз-
ла. (Начинает одеваться, как будто бы ничего осо-
бенного не произошло.) Податься, что ль, куда из
Эдо. Народу тут — не продохнешь. Надоело. Буду в
деревне выращивать лук и редиску.
Исэ. Не смей издеваться надо мной, шлюха!
674
О-Н а о. Может, и шлюха, но издеваться над
вами я никогда не издевалась.
Исэ. Прости... Ну, убей меня! Убей меня,
О-Нао!
О-Н а о. Еще чего. Это надо заслужить. Прези- •
раю тех, кто жизнь свою не ценит. (Внезапно пово-
рачивается и исчезает.)
Исэ (с горьким смехом). Вот и дожил! Я, На-
кадзима Исэ, зеркальных дел мастер, поставщик
сёгунского двора, дожил до того, что меня презира-
ют! (Уходит.)
Тэцудзо (в смятении). Почему, почему она
пригласила нас сюда? Она сказала, что не знает.
Предложила мне догадаться. В самом деле, почему?
Потому что она от природы распутная? Да, распут-
ная, но дело не только в этом. В ней есть — в ней
есть нечто пугающее, не знаю, что именно. Или это
мне просто чудится? Не знаю, что это такое, как
это назвать. Может быть, так, пустяк какой-нибудь.
Но я это видел, и оно меня испугало. Хуже того, я
впервые в жизни осознал, что это пугающее нечто
есть и во мне, и оно руководит моей жизнью. Я
человек низкого происхождения... К чему это я? Ну
да. Я не мог смириться со своим подлым званием.
Я решил хотя бы выжать из него все, что возмож-
но: стать лучшим в Японии мастером укиёэ. И ради
этого я не останавливался ни перед чем. Женщины,
деньги, учителя-художники — я использовал все, что
могло служить моей великой цели. Я был уверен,
что весь мир вертится вокруг меня, а остальные из-
начально предназначены лишь для того, чтобы при-
нести их в жертву. Я возгордился и возомнил, будто
я один живу самодостаточной жизнью. И вдруг та-
кая неожиданность! Оказалось, что есть еще одно
существо, которое тоже живет самодостаточной
жизнью: О-Нао. Притом живет в совсем другом
мире — прекрасном ли, нет ли, не знаю, но непо-
хожем на мой. И заглянуть в этот мир я не мог. Но
к
-К1
Жч
ng
$
44*
675
kJ
теперь могу. Теперь я прозрел. Да, я смотрю на
мир новыми глазами, и природа дышит так, как
надлежит. Свет и тени сплелись в стройном един-
стве — и род людской, само собой. М-м-м.. М-м-м..
Что ж, наткнулся на стену там, где не ждал. Больше
не буду бахвалиться.
Вбегают Сасити и О-Э й.
О-Э й. О-Нао здесь нет.
Тэцудзо. Хватит об О-Нао! Вы мешаете мне
думать.
О-Э й (сочувственно объясняя Сасити). Он же
совсем надорвался! Вот здесь. (Прижимает руки к
груди.)
Сасити. Тэцудзо!
Тэцудзо. Я бросаю рисовать.
С а с и т и. Ты серьезно?
Тэцудзо. Разумеется!
О-Э й. Не надо, батюшка! Если вы бросите ри-
совать, у вас совсем ничего не останется.
Тэцудзо. Полно, полно, нечего меня уговари-
вать.
Сасити. Яи не уговариваю. По-моему, ты
правильно решил.
Тэцудзо. Что?
Сасити. Тебе гораздо лучше будет снова стать
прежним Тэцудзо.
Тэцудзо. Ты так думаешь?
Сасити. Иди ко мне в долю. Мастер обувного
дела — звание ничуть не хуже, чем мастер укиёэ.
Тэцудзо. Когда это ты успел сделаться таким
благоразумным, Сасити? О-Эй, в твоих жилах те-
чет моя кровь. Ты должна стать великой художни-
цей вместо меня.
С а с и т и. Не великой — самой обыкновенной,
Тэцудзо. Хорошо, пускай обыкновенной. А
я стану разносчиком моллюсков или пряностей —
самым обыкновенным.
676
Сасити. Звучит чересчур простецки, но поче-
му бы и нет?
Тэцудзо. Всё, я прощаюсь со своим пре-
жним «я». Вот только одно... О-Нао. Я не могу от
нее отказаться. Но она исчезла. (Разражается ры-
даниями. )
О-Э й. Батюшка совсем как ребенок. За это я
его и люблю.
Тэцудзо. Спасибо тебе, спасибо. Знаешь,
Сасити, говорят, будто ранние дети всегда умные и
добрые. Верно говорят.
Голос Госкэ. Какой ужас! Кто-то повесил-
ся!
О-Эй и Сасити выбегают на голос.
Голос О-Э й. Батюшка! Дедушка висит на со-
сне!
Тэцудзо (отчаянно пытаясь взять себя в
руки). Какой убогий способ сдохнуть... (Внезапно
принимает гротескную позу. Начинает комически
вышагивать походкой уличного разносчика.) А вот
кому пряностей! А вот кому пряностей! Красный-
красный-красный-перец! Красный-красный-крас-
ный-перец!
Занавес.
л
Акт второй
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Сидя на возвышении посреди сцены, Тэцудзо, ныне Кацуси-
ка Хокусай, пристально рассматривает зернышко риса, за-
жав его между большим и указательным пальцами. Он похож
на часовщика с лупой-моноклем, пристраивающего на нужное
место крошечный винтик. Наконец он отточенным движени-
ем берет в руку кисточку размером со швейную иглу и гордо
взирает на собравшихся вокруг почитателей. Ему прислужива-
ет О-Э й.
677
Время и место в этом акте постоянно меняются, но начальная
сцена отделена от первого акта примерно десятилетним про-
межутком. Таким образом, Хокусаю в этой сцене сорок пять
лет, а О-Эй — двадцать пять. Хокусай богато одет и держится
высокомерно; О-Эй одета и держится скромно, лицо ее, во-
преки обычаю, не набелено.
Под аккомпанемент небольшого оркестра на сцене появляют-
ся Накадзима Исэ и О-Х я к у, ныне оба покойные. У
О-Хяку в руках книга. На лбу у каждого из них — треугольный
кусок белой ткани, одежды их полностью белого цвета. Ины-
ми словами, они в саванах. Желательно, чтобы оркестр иг-
рал мелодию какой-либо японской популярной песни 20-х
годов XX века — например, вот этой:
Жизнь коротка.
Люби, красавица,
Пока не увяли твои алые губки,
Пока не остыла твоя жаркая кровь.
Завтрашнего дня уже не будет.
Исэ. Да, как видите, мы умерли. В драме, как и
в жизни, бывают действующие лица, уже отыграв-
шие свою роль. И все-таки нам не безразлично, что
сталось с Тэцудзо, Сасити, О-Нао и О-Эй. Должно
быть, это и вам не совсем безразлично. Вот почему
мы здесь. (Обращаясь к О-Хяку.) Ну? Что же ты не
почитаешь нам вслух знаменитую книгу «Об ис-
кусстве Эдо» ?
О-Х я к у. Я готова.
Исэ. Погоди! Когда она была написана?
О-Х я. к у. В начале двадцатого века по европей-
скому летосчислению... Через много, много лет пос-
ле нас.
Исэ. Говорят, это было трудное, беспокойное
время. Продолжай, пожалуйста.
О-Х я к у. «Таким образом, восторг европейцев
перед Хокусаем объясняется прежде всего тем, что
он во многом способствовал возникновению постимп-
рессионизма. Известно, что стремление Клода Моне
изображать одни и те же места и объекты в разные
времена года и при разном освещении навеяно гра-
678
фическими сериями Хокусая “Сто видов горы Фуд-
зи” и “Тридцать шесть видов горы Фудзи”».
Исэ. Кто написал эту неумеренную похвалу?
0-Х я к у. Некий Нагаи Кафу22, известный пи-
сатель.
Исэ. Продолжай, пожалуйста.
О-Х я к у. Слушаюсь. (Читает.) «То была эпо-
ха, когда Дега и Тулуз-Лотрек, находившиеся под
влиянием авторитетного в то время литературного
направления — натурализма, выбирали себе сюже-
ты не из истории и мифологии, а из низменной
обыденности парижских злачных мест, изображая
работниц, судомоек, танцовщиц и цирковых акро-
батов. Манга23, то есть гротески, Хокусая морально
подкрепляли этих художников в их работе».
Исэ. Ну и шутник этот автор!
0-Х я к у. Что вы имеете в виду?
Исэ. Он просто кумира из него себе сделал.
(Глядя на Хокусая.) Читай так, чтобы он не слы-
шал, а то возгордится пуще прежнего. Продолжай.
0-Х яку (понизив голос). «Искусство Хокусая
стало известно на Западе и вдохновило постимп-
рессионистов. Но к тому времени, когда это новое
французское художественное направление, в свою
очередь, захлестнуло японский художественный мир,
Хокусая на его родине уже никто не помнил».
Исэ. Это правда? Неужели потомки оказались
такими бесчувственными? Это уж чересчур. Не то
чтобы Тэцудзо был какой-то там исключительный,
но надо же воздать ему должное. Дай-ка мне книж-
ку.
0-Х я к у. Извольте.
Исэ (читает). «Большая часть творений Хоку-
сая покинуло родную землю и находится сейчас в
руках европейских коллекционеров. Самое популяр-
ное искусство эпохи Эдо практически монополизи-
ровано иностранцами как объект вложения капи-
тала. Наше бюрократическое, милитаристское
л
679
правительство не устает твердить об укреплении пат-
риотизма и воинского духа. Воинский дух — пре-
красно. Но что, позволительно спросить, эти люди
имеют в виду под патриотизмом?» Это ж надо, во
что Хокусай превратился: на нем проверяют, хоро-
ший ты патриот или плохой. Ну и ну. Тогдашний-
то Тэцудзо был попроще. Да и подушевнее.
КАРТИНА ВТОРАЯ
Хокусай (рисуя). Все нынче хвалят мои порт-
реты красавиц из сборника «Песни Итако»24. Но
я, некогда Фусэнкё Хокусай, ныне Хокусай Синсэй25,
давно превзошел этот сборник. (Кладет кисть.)
Готово. Всмотритесь как следует. На этом крохот-
ном рисовом зернышке уместились две птицы, клю-
ющие свою добычу.
О-Э й. Это зернышко очень хочет купить хозяин
лавки «Этигоя»26. Он будет беречь его как фамиль-
ную драгоценность. Взгляните-ка на эту кучу золо-
тых монет!
Хокусай (швыряя золотые наземь). Какая ни-
зость, О-Эй! Неужели он полагает, что эту картину,
в которую я вложил всю душу, можно купить за
деньги?
О-Э й. Помилуйте, батюшка! Этигоя — самый
крупный торговец кимоно во всем Эдо. Он же ос-
корбится.
Хокусай. Подумаешь, самый крупный во всем
Эдо! А я знаменитый Хокусай Синсэй. Ты же зна-
ешь, на днях я был приглашен к самому сёгуну
Иэнари на состязание в мастерстве с хваленым Тани
Бунтё 27. Из мастеров укиёэ больше никого не зва-
ли, только меня одного. И свою работу я преподнес
сёгуну в дар.
О-Э й. Стоит ли так гордиться этими двумя птич-
ками на рисовом зерне? Вы ведь написали их про-
680
сто так, для собственного удовольствия. Так же как
и ту картину в саду храма Гококудзи. Помните, вы
расстелили там огромный, толстый лист бумаги, раз-
мером, наверно, не меньше ста двадцати дзё. Вмес-
то кисти взяли соломенный веник, окунали его в
бочонок с тушью и бегали по этой бумаге. А потом
гордо объявили зрителям: «Теперь забирайтесь-ка
все на крышу храма да полюбуйтесь, что вышло!»
Они забрались и увидели, что снизу на них смотрит
громадный Дарума28. Все были ошеломлены. Вот и
сейчас вы то же самое проделали. Это просто фо-
кус29, розыгрыш. А за фокусы надо деньги брать,
фокусники тем и живут.
Хокусай. Экая дура! Как можно думать о
столь низменных материях! Когда я рисую, я душу
свою отдаю. Тружусь не на потребу черни, а ради
совершенства. Но стоит мне создать что-нибудь та-
кое, что превосходит их расхожие понятия, как они
взвиваются: фокус! розыгрыш! Вспомни, как я за-
нялся голландскими гравюрами. Стал резать по де-
реву, как те режут по меди, подробно выписывая
пейзаж на голландский манер. И что же? Все вскри-
чали: обезьянничает! Низкопоклонство перед запад-
ными варварами! Дураки, дураки, ничего не пони-
мают. А ежели кто не понимает, что такое Хокусай
Синсэй, то пусть и убирается! Да! Убирается! Вон!
Восвояси!
к
-fell
ЖЧ
11$
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Исэ. Полюбуйтесь, каков! Видано ли в свете
подобное самомнение?
О-Х я к у. Да это одно бахвальство. У него и
риса-то в доме на завтрашний день не наскребешь.
Бедняжка О-Эй, придется ей опять вспомнить до-
рогу к ростовщику. Даром что эти картинки укиёэ
в чести у людей, платят за них всего ничего. Тэцуд-
$
45-402
681
зо, непутевый, должен бы держаться за этот источ-
ник дохода, а он пренебрегает. Говорят, О-Эй под-
рабатывает: разукрашивает детские игрушки, что
продаются в лавках сладостей.
Исэ. Так он и сам разукрашивает, когда денег нет.
А заказчикам объявляется, будто это делает О-Эй.
О-Х я к у. Как же так можно?
Исэ. Он ведь выскочка. А когда выскочку при-
нимаются величать учителем, мастером — трудно
не возомнить о себе. Посуди сама: в детстве он и
чашки очищенного риса, небось, ни разу не отве-
дал. Так что деньги ему небезразличны, ох как не-
безразличны. Потому-то он так и тщится показать
всем и каждому, что ему до денег дела вовсе нет.
О-Х я к у. Не в пример моему муженьку. У того
все наоборот.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Бакин, сидя у себя дома перед низеньким рабочим столиком,
ведет счет на соробане — японских счётах. И с э и О-Х яку
продолжают свой диалог.
О-Х я к у. Муж мой у нас известный затворник,
сидит да пишет при закрытых ставнях. Даже днем.
Да только он больше считает, чем пишет. Он все
высчитывает, сколько получит за свои «Новые реч-
ные заводи»30. Или за «Молодой полумесяц»31. Он
уж точно знает, сколько стребовать со своих издате-
лей, с Кадомбруя, там, или с кого. И это при том,
что он из самурайского рода!
Исэ. Такие уж пошли самураи. Оттого и мяте-
жи. И мятежники-то какие: всё норовят соблюсти
свой денежный интерес. Вот с меня, например, еще
как брали: знали, что я вхож в дворцовые круги. Ох
как много народу горько завздыхало, когда я пове-
сился. Да, нелепо скроен мир.
О-Х я к у. Постойте-ка, кто-то стучится. Похоже,
что женщина. Должно быть, О-Нао! Я уж знаю, она
682
сейчас будет соблазнять моего мужа! Пойду выясню,
что происходит!
Будучи бестелесным духом, О-Хяку без труда проходит сквозь
стену комнаты Сасити. В дверь стучат. Сасити открывает. Вхо-
дит О-Э й.
О-Э й. Простите, что я так поздно, господин
Кёкутэй Бакин.
О-Хяку с облегчением возвращается на свое место рядом с Исэ.
О-Х я к у- Это О-Эй.
Исэ. Как легко ты входишь в мир живых! Дол-
жно быть, тобою движет неутоленная ненависть.
Бакин. О-Эй, будь добра, не называй меня
«господин Кёкутэй Бакин». Терпеть этого не могу.
Называй меня, как прежде: дядя Сасити.
О-Э й. Но я опять пришла попросить взашлы.
Мне казалось, что надо быть повежливей.
Бакин. Дать тебе как обычно?
О-Э й. Ага.
Бакин (протягивая ей небольшую сумму де-
нег ). Это не в долг. Это просто тебе.
О-Э й. То есть как?
Б а к и н. Я ничего не хочу давать в долг Хоку-
саю. Он мало того что не благодарит, он еще твер-
дит на каждом углу, что Кёкутэй Бакин скупердяй
и невежа.
О-Э й. Батюшка злоупотребляет вашей щедрос-
тью.
Баки н. Ладно, чего уж там. Но он себе вре-
дит, когда меня поносит.
О-Э й. Батюшка только благодаря вам и встал на
ноги. А то бы он до конца дней разносил прянос-
ти, как когда-то.
ретроспекции (а), (б) и (в) отсылают зрителя ко времени
первого акта, то есть на десять лет раньше (1794 год). Они
происходят в одних и тех же декорациях.
Ретроспекция (а).
Пустынная местность на окраине города. Закат.
ЭЯ.
л
-К1
$
45*
683
Тэцудзо, впоследствии Хокусай, уселся на обочине дороги,
не снимая с плеч огромной плетеной корзины в виде стручка
красного перца. Он одет, как разносчик пряностей, и выглядит
совершенно измотанным. Появляется О-Э й.
О-Э й. Батюшка, вы тут! Я вас обыскалась.
Тэцудзо (заискивающе). Я тут заглянул к
одному антиквару. Нашел у него кое-что. Я пони-
маю, это нехорошо, нам не на что жить. Но это
стоило очень дешево.
О-Э й. И что же вы купили?
Тэцудзо. Лучше не спрашивай, О-Эй. Но
мне это было так нужно! Знаешь, как тяжело вот
так гнуть спину без отдыха и срока. Особенно в
мои годы. Я думал, это легко — торговать прянос-
тями. Какое там! Ноги отказывают — не знаю, до-
тяну ли до дома. Глотка отказывает — «А вот кому
пряности! А вот кому пряности! Красный-красный-
красный перец!» Я совсем охрип. Послушай, куда
девался тот приблудный пес? Он все шел и шел за
мной, да вот пропал куда-то... Знаешь, я ему кинул
стручок перца, а он и зачихал. (Торестно улыбает-
ся.) Не надо было, наверно, чем бедная псина ви-
новата? Он так увязался за мной. Нынче мне толь-
ко и радости, что разговаривать с собаками да
кошками. Смотри, что я купил в той лавке древно-
стей. (Достает из-за пазухи маленькое изваяние
Святого Нитирэна.)
О-Э й. Это Святой Нитирэн!
Тэцудзо (с горькой усмешкой). Видишь ли,
твой отец совсем сдал. Я долго так не выдержу. Вот
мне и нужно за что-нибудь ухватиться, а то конец..
О-Э й. Батюшка, вы изменились! Вы научились
не стыдиться собственной слабости.
Тэцудзо (молится Святому Нитирэну).
Ha-му Мё-о-хо-рэ-н-гэ-кё-о, Ha-му Мё-о-хо-рэ-н-гэ-
кё-о 32. Святой Нитирэн, помоги смиренному Тэ-
цудзо сделаться лучшим в Японии разносчиком пря-
ностей.
684
Ретроспекция (6).
Дом Сасити.
О-Э й, в одиночестве, обращается к невидимому Сасити, буду-
щему Бакину.
О-Э й (рыдая). Дядя Сасити, это моя последняя
просьба. Прошу вас, похвалите рисунки несчастного
торговца пряностями, тайно предающегося художе-
ству. Эго ничего, что их никто не покупает. Батюшка
будет счастлив уже тем, что их похвалит дядя Сасити.
Ретроспекция (в).
Сасити, в одиночестве, обращается к невидимому Сигэса-
буру Цутая, печатнику.
Сасити. Окажите милость, господин Цутая. Я
ведь не прошу вас покупать картинки Тэцудзо. Я
вам, наоборот, заплачу, вы только их напечатайте. И
пожалуйста, не говорите про меня ни Тэцудзо, ни
кому другому. Можете сколько угодно смеяться надо
мной: какой, мол, тайный доброжелатель выискался.
Только умоляю, сделайте вид, будто они вам и вправду
понравились и оттого вы взялись их печатать. Видите
ли, господин Цутая, хотя я писатель, а Тэцудзо ху-
дожник, но я его очень хорошо понимаю. Он ведь
жаждет признания. Что с того, что мы с вами его
обманем,— зато он обретет уверенность в себе. Тем
более что он так любит похорохориться.
Сасити кладет на татами тяжелый кошель с деньгами.
Конец ретроспекций.
Действие возвращается в настоящее время. В доме Бакина
О-Э й и Бакин.
О-Э й. Простите, что мы не сумели вернуть вам
долг. Вы были так добры к нам.
Голос Хокусая. Ты дома, Бакин? (Входит
пьяный, в потрепанном домашнем халате-юката.)
О-Э й. Что вы тут делаете, батюшка?
Хокусай. Мой «Путеводитель по берегам реки
Сумида» пользуется неслыханным спросом. Поэто-
я.
л
685
3$
к
hl
J&\
му я намерен устроить на этой самой реке пир с
гейшами. Для всех. И для тебя тоже. Будем пить до
утра. На лодках.
Бакин. Спасибо за приглашение. Но у меня
много работы.
X о к у с а й. Я, впрочем, не за этим. Мне, ви-
дишь ли, стыдно показываться с тобой на людях.
Мне нужно выкупить у ростовщика платье, а то
какой же я прославленный Кацусика Хокусай. Сло-
вом, дай взаймы. (Протягивает руки, словно за по-
даянием.)
Бакин. Не дам.
Хокусай. Ну полно тебе. Если я живу не по
средствам, так это художнику положено. Слыхал,
небось, как Огата Корин стал знаменитым живо-
писцем? Отец оставил ему наследство, и он спускал
денежки, как воду из купальной лохани.
Б а к и н. Ты что же, хочешь стать Огата Кори-
ном?
Хокусай. Скажешь тоже. Кому нужна такая
гладкая, чинная живопись? Это не искусство, это
украшение. К тому же у него все так хитро наворо-
чено. Возьми хотя бы его хваленого «Павлина». Он
сам важный, как павлин, всегда и держался как знат-
ный, и рисовал для знатных.
Баки н. Оно и понятно: он ведь сын богача из
Кансая, из окрестностей старой столицы, а ты ро-
дом из Эдо и притом сын...
Хокусай. Знаю, знаю. Не напоминай мне,
чей я сын. Да, я низкородный. Значит, должен жить
на широкую ногу, а то не сравняюсь. Понимаешь,
когда я веду себя как богач, мой дух взмывает ввысь.
Я смотрю, как передо мной пресмыкаются всякие
прихлебатели, и презираю их за подлый нрав. И
начинаю кое-что понимать про людское племя! Ты
должен мне помочь. (Протягивает руки.)
Бакин. Если тебе так нужны деньги, почему
ты отдал все наследство своего приемного отца его
686
любовнице? Накадзима Исэ давным-давно расстал-
ся с ней.
Хокусай. На меня тогда нашла гроза.
Бакин. Не будет тебе денег. Попроси аванс у
какого-нибудь печатника! Ты теперь известен, тебе
всякий даст.
X о к у с а й. И дают. Но я уже у всех понабрал. Дай.
Бакин. Отстань.
Хокусай. Ну, раз ты так... Я тоже кое-что
тебе скажу. Имей в виду: я больше не буду иллюст-
рировать твои «Речные заводи». Между прочим, они
раскупаются из-за моих картинок, а вовсе не из-за
того, что ты там понасочинял. Или даже вот что: я-
то буду рисовать и дальше, а тебя отстраню. Пус-
кай продолжение пишет Такай Рандзан 33. Издатель
Кадомаруя сделает так, как я ему велю.
Бакин. Не трудись. Я и так бросаю это дело.
Хокусай. Вот невезение, подумать только.
Кстати, я тут в чайном домике Мацубая видел одну
женщину — точь в точь О-Нао.
Бакин. Перестань, это нечестно! Ты привык,
что стоит тебе произнести это имя, и все сходит
тебе с рук.
Хокусай. Что ты имеешь в виду?
Бакин. Под предлогом любви к О-Нао ты
разогнал всех своих жен. Не говоря уже о бесчис-
ленных замужних женщинах и невинных девуш-
ках, которых ты соблазнил. Вспомни, скольким жен-
щинам пришлось избавляться от твоего ребенка под
сердцем. Ты их всех бросал и всем говорил одно и
то же: прости, мол, не могу забыть О-Нао. Так вот,
со мной такие разговоры не пройдут. Кто-то, мо-
жет, и подумает: этот наглец Хокусай, оказывается,
и не наглец вовсе, а несчастный слабый человечек.
Этакий скромный мастер укиёэ с одним-единствен-
ным нетленным женским ликом в сердце. Кто-то,
может, так и подумает, но только не я. Ты был без
ума от О-Нао до той поры, пока не бросил торго-
687
вать пряностями. А потом ты стал на ней просто
спекулировать.
Хокусай. Ну и что такого? Надо же как-то
пробивать себе дорогу. Вот мой старик... ну, госпо-
дин Накадзима Исэ... уж на что был умудренный
годами и здравый в суждениях, а наложил на себя
руки, как истый безумец.
Б а к и н. С глаз долой, из сердца вон. Покуда он
был тебе нужен, ты рассуждал иначе. Послушай,
Хокусай, беспутство твоей О-Нао и безумство по-
чтенного Накадзима Исэ так много открыли тебе в
области тайных глубин человеческой души.
Хокусай. Опять ты краснобайствуешь. Нет,
мне тебя не переговорить, куда там. Ну да что б ты
ни сказал, знай: я и сейчас без ума от О-Нао. Ис-
тинно тебе говорю. Правда, на иной манер. Э, где
тебе понять: ты такой разумник-праведник.
Бакин. Хокусай!
Хокусай. Заткнись, а то нашей дружбе конец.
Бакин. Ты уже рассорился со всеми художни-
ками: и с Утамаро, и с Тоёкуни 34, а заодно и с
писателями: например, с Дзиппэнся Икку35. Теперь,
стало быть, со мной. Так у тебя не останется ни
единого друга.
Хокусай. Что это ты так стараешься? Тебя
что, О-Эй попросила меня усовестить?
О-Э й. Батюшка никого не хочет слушать.
Хокусай. Что до женщин, то я же не просто
так с ними забавляюсь. Каждая женщина — как
пейзаж. И, как пейзажи, они все разные. Иные бы-
вают и похожи, но в каждой есть что-то свое.
Бакин. Однажды ты заявил Утамаро и Тоёку-
ни, что не понимаешь, как можно рисовать краса-
виц и актеров. Что с красавицами надо спать, а на
актеров ходить.
Хокусай. Нет, все, мы с тобой больше не
друзья. У меня и без тебя есть на кого положиться.
Он-то понадежней.
688
Бакин. Святой Нитирэн, что ли? «Славься,
Сутра Лотоса» ?
Хокусай. Вот именно.
Бакин. По-моему, Святой Нитирэн давно
отказал тебе в покровительстве.
Хокусай. Отказал, говоришь? Ну, тогда я и с
ним расплююсь. Я теперь настоящий художник, и
мне не нужны никакие божества, ни синтоистские,
ни буддийские. Я, честно говоря, и сутры-то никог-
да толком не знал. А Святой Нитирэн — ну что ж,
я просил у него помощи, но только когда мне было
совсем уж худо. (Хохочет.)
Бакин. Если человек утратил чувство благодар-
ности, то он пропал.
О-Э й. Батюшка, дядя Сасити все правильно го-
ворит.
Хокусай. Отчего это ты все время ему подда-
киваешь? (Продолжая диалог с Сасити,) Вечно у
тебя вознаграждается добродетель и наказуется по-
рок во всех твоих книжонках. Ты гребешь деньги,
потому что всегда действуешь там, где всего безо-
паснее. Но не забывай, что твои книжки расходят-
ся благодаря моим иллюстрациям. Ну-ка, потрудись
заплатить мне за это. Гони денежки!
Б а к и н. И не подумаю.
Хокусай. Это мы еще посмотрим.. (Осмат-
ривается, вытаскивает из стенного шкафа шкатул-
ку и выхватывает из нее горсть золотых монет.)
О-Э й. Батюшка, не смейте! Как вы можете так
обращаться с таким прекрасным человеком!
Хокусай. Заткнись! (Отталкивает О-Эй.)
Бакин. Какой позор!
Хокусай. Сегодня вечером устрою пир горой,
а утром отправлюсь в странствие. Хочу обойти все
места, откуда видна гора Фудзи. Когда-нибудь я на-
рисую такую Фудзи, что все рты поразевают.
О-Э й. А как же я? На что мне жить? Женщи-
не, да еще с такими долгами?
689
X о к у с а й. С такой физиономией, как у тебя,
в шлюхи не пробиться. Пускай Бакин тебя содер-
жит.
Бакин. Теперь ты совсем один, Хокусай. Все
презирают тебя. Но ты ведь сам виноват. Ты злоб-
но отталкиваешь любое сочувствие, любую поддер-
жку.
О-Э й. Батюшка, припомните. Удача улыбнулась
вам, когда вы торговали пряностями. Вы тогда взгля-
нули на долгожданные свежеотпечатанные гравю-
ры с ваших прекрасных картинок и сказали: «Свя-
той Нитирэн такой добрый. Он всегда знал, что мне
хочется стать лучшим в Японии мастером укиёэ».
И вы искренне — о как искренне! — сложили руки
в молитве Святому Нитирэну. Прошу вас, батюш-
ка, станьте снова таким, каким вы были тогда! Ну
постарайтесь!
Хокусай. Не смеши меня. Те картинки были
бездарной мазней. С какой же стати я, Кацусика
Хокусай, первый среди мастеров, снова стану та-
ким же недоучкой, как в те годы?
О-Э й. Тогда я кое-что скажу вам, батюшка.
Бакин. О-Эй, не надо!
О-Э й. Батюшка, вас напечатали только потому,
что кое-кто уплатил печатнику Цутая кучу денег.
Хокусай. Думай, что говоришь! И кто же,
позволительно спросить, был сей доброхот?
О-Э й (глядя на Бакина). Неужели не догадыва-
етесь?
Бакин. Это была О-Нао!
Хокусай. О-Нао?
О-Эй. Дядя Сасити!
Бакин. Да, О-Нао, странствуя, тайком пере-
слала для тебя эти деньги. Должно быть, до(нее дош-
ли слухи о твоих стесненных обстоятельствах.
Хокусай. Подумать только! Какая наглость с
ее стороны! И где же она теперь?
Баки н. Не знаю.
690
Хокусай. Не иначе, как хочет выйти за меня
замуж. Ну и наглая же тварь! (Уходит.)
О-Э й. Что делать, что делать?
Бакин. Ничего. Оставь его в покое. Напрасно
ты вытащила на свет эту давнюю историю. Мне те-
перь не по себе.
О-Э й. Отчего же?
Баки н. Да оттого, что я, в сущности, лицемер.
Сперва потихоньку даю печатнику деньги, чтобы тот
издал Хокусая. А потом играю в благородство: это,
мол, дело рук О-Нао. Очень я это люблю — выстав-
лять собственную персону этаким образчиком доб-
родетели. Нехорошо. Я и в книгах своих так же
поступаю. Мне придется переписать «Молодой по-
лумесяц заново.
О-Э й. Позвольте, я искуплю свою вину. Сделаю
все, что попросите.
Б а к и н. Да? Ну что ж, это весьма кстати.
Тогда позволь, я постелю постель.
О-Эй ошеломлена.
Бакин (начиная ловко стелить постель).
Мне, конечно, скоро сорок, но это ведь далеко еще
не старость. Я теперь в самом расцвете лет. А? Как
ты считаешь?
О-Э й. Д-да.. Конечно.
Б а к и н. И не обидно ли мужчине изо дня в
день растрачивать втуне дарованные ему небом
силы ?
О-Э й (все более смущаясь). Д-да..
Бакин. Чем старше становишься, тем меньше
можешь. И надо все успеть, пока не поздно.
О-Э й (решившись). Да. Вы правы.
Бакин. Все-таки хорошо, что О-Хяку умерла.
О-Эй безотчетно пытается поплотнее запахнуть на себе кимоно.
О-Э й. Я-то непрочь... Но разговоры ведь пой-
дут.
691
Бакин. Ты умница, О-Эй, ты никому ничего
не скажешь.
О-Э й (придвигаясь поближе). Еще бы.
Обернувшись спиной к О-Эй, Бакин снимает хаори 36 и нето-
ропливо складывает его. О-Эй смотрит на это с ужасом и же-
ланием в глазах. Наконец она принимает решение и начинает
развязывать свое оби — пояс кимоно.
Бакин. Покупатели моих книжек, небось,
думают, что я сочиняю в аккуратном кабинете, сижу
в торжественной позе, не отрываясь орудую кис-
точкой. На самом деле я валяюсь в постели и раз-
мышляю, выдергивая волоски из ноздрей. Странно,
но тебе я не стесняюсь говорить об этом.
О-Эй завязывает развязанное было оби.
У-у-у-ф-ф. (Бакин залезает в постель.) Ну, да-
вай, поможешь мне. У меня глаза что-то худо ви-
деть стали, писать совсем не могу.
Уязвленная, О-Эй усаживается за столик для письма.
«Молодой полумесяц, или Приключения Тамэ-
томо. Продолжение пятого свитка первой части».
Это напишешь в верхнем углу. Так. «Смятенный и
недоумевающий — уж не сверхъестественные ли
то дела? — он подошел к ограде и увидел красави-
цу лет шестнадцати, наряженную и не по-столич-
ному, и не по-сельски». Да ты не смущайся, не зна-
ешь иероглифов — пиши азбукой 37. Иероглифы я
сам потом впишу. «Ее изумительные брови изгиба-!
лись полумесяцем, стан был стройнее ивы, и вся
она была как цветок аронии, расцветший на ветке
вишни и благоухающий ароматом лотоса». (Бакин
приходит в волнение, словно красавица и впрямь у
него перед глазами. О-Эй проявляет признаки рев-
ности.) Сколько тебе лет, О-Эй?
О-Э й (резко). Уже не шестнадцать, и я не кра-
савица. Я страхолюдина двадцати четырех лет.
Бакин. Пора бы тебе подыскать себе мужа.
692
О-Э й. Я старая, меня никто не возьмет.
Бакин. Пожалуй, и впрямь засиделась ты в
девках.
О-Э й. А вот господин Дзиппэнся Икку гово-
рит, что я в самом соку.
Бакин. Он у нас шутник, он ведь написал «На
своих двоих по тракту Токайдо».
О-Э й (понурившисъ). Это вам надобно женить-
ся. Вы уже отслужили поминальную службу по слу-
чаю годовщины со дня смерти госпожи О-Хяку. А
мужчине трудно жить одному.
Бакин. Не так уж и трудно. Я не Хокусай, я
люблю готовить, стирать, прибираться. Есть у меня
кое-какие женские склонности.
О-Э й (с намеком). То-то счастлива будет та,
кто выйдет за вас.
Бакин. Порядочные женщины не ради этого
замуж выходят.
О-Э й (в отчаянии). Послушайте, дядя Сасити,
женщинам свойственно говорить намеками...
Бакин. Дай-ка схожу по нужде. (Выходит.)
Уже не сдерживаясь более, О-Эй начинает плакать в голос, как
ребенок.
О-Э й. Я столько лет... столько лет вас любила...
Но больше вы от меня об этом не услышите. Ни-
когда не услышите. (Вытирает слезы, хватает сто-
ящий в углу кувшин сакэ и залпом отпивает из
него.) А что такого! Кто сказал, что женщины не
пьют!
Бакин (возвращается). Никакого результата.
О-Э й. Скажу-ка я вам правду, дядя Сасити.
Третью часть картин моего отца нарисовала я.
Бакин. Что-о?
О-Э й. Не может же один смертный нарисовать
сразу столько. Но теперь я счастлива: он достиг та-
кого мастерства, что я больше не могу ему подра-
жать.
К
-К1
693
КАРТИНА ПЯТАЯ
О-Х я к у. Теплым ветерком повеяло.
Исэ. Значит, к нам вот-вот пожалует кто-то
еще из мира живых.
Под звуки праздничной музыки, с любопытством осматрива-
ясь, появляется О-Н а о.
Это О-Нао!
О-Н а о. Со свиданьицем.
И с э. Я так долго тебя ждал. Ну, теперь уж ты
моя. И Хокусай, и тот мальчишка, Госкэ, они оба
пока еще живы. Ну а ты теперь мертвая, и при
всем твоем распутстве нового любовника тебе не
найти.
О-Н а о. Да вы в своем уме ли ?
Исэ. Как тебе известно, О-Хяку, новоприбыв-
шие из мира живых не сразу понимают, что они
уже умерли.
О-Х я к у. Да, это верно, так оно и есть.
О-Н а о. Нет, вы подумайте. И госпожа О-Хяку
туда же, ломает комедию.
Исэ. Ничего, скоро освоишься, поймешь, что с
тобой стряслось.
О-Н а о. Да вы что? Я жива-живехоныса, живее
не бывает. А если не верите, так вот и доказатель-
ство тут: госпожа О-Хяку, собственной персоной,
стоит со мною рядом.
О-Х я к у. Что-то я не пойму, растолкуй.
О-Н а о. Ну уж, прямо. Поняли прекрасно. Про
вас в книжке черным по белому написал ученый
человек. (Достает книгу, перелистывает ее, чита-
ет вслух.) «О-Хяку, жена Кёкутэя Бакина, так бо-
лезненно подозревала его в связи с О-Мити, женой
ее старшего сына Сохаку, что от мук ревности впа-
ла в безумие и скончалась в возрасте семидесяти
семи лет в седьмой день второго месяца двенадца-
того года эры Тэмпо». Но вы, госпожа О-Хяку, пока
что во цвете лет, как ни погляди.
694
О-Х я к у. На самом-то деле я умерла в тридцать
пять.
Исэ. Будучи вхож во дворец, я много общался с
учеными людьми, историками. Большие выдумщи-
ки, скажу я вам. Возьмем того же Тэцудзо... Ох,
никак не привыкну, что он теперь Кацусика Хоку-
сай. Все до одной биографии Хокусая ненадежны.
Все они опираются на «Жизнеописание Кацусика
Хокусая», которое сочинил Иидзима Кёсин в 1893
году, и, не рассуждая, повторяют то, что там напи-
сано. А ежели он где наврал? Тогда и прочим нету
веры. Вот, например, про тебя, О-Нао, профессор
Иидзима ни разу даже не упоминает.
О-Н а о. Странно.
Исэ. Что же до О-Эй, то профессор Иидзима
утверждает, что она была дочерью второй жены
Хокусая. Но если это так, то при моей жизни О-Эй
еще даже не родилась. Я так понимаю: мастера укиёэ
не имели связей в высоких сферах, жили скудно,
всеми презираемые. Как же им было попасть в ис-
торию? Хорошо ли это, дурно ли, но история пи-
шется про тех, кто стоит близко к правителям. (Об-
ращаясь к О-Хяку.) Вот про твоего мужа много чего
написано.
О-Х я к у. Но в этой книжке про него понаписа-
ли такую вопиющую ложь! Тут говорится, что Са-
сити бросил обувное дело, став знаменитым писа-
телем. (Постепенно распаляясь.) Он его не бросил,
он его погубил! Моя мастерская процветала и при
отце, и при деде! А он все на нет свел! Или вот:
будто бы я всю жизнь терзала его своей ревностью.
Все наоборот: это он молился в храмах, прося, что-
бы я сошла с ума и умерла! А когда я и правда
умерла, он тут же продал мой дом и хозяйство!
О-Н а о. Да, я все поняла... Я припомнила: у
меня потемнело в глазах... Потом я вроде бы при-
шла в себя, но это я была уже мертвая. Меня уби-
ли. Но я его не виню. Было за что. Он молодец,
-К1
j&\
IP
695
$
ж
$
настоящий мужчина: не побоялся убить девушку за
неверность. Мой последний любовник был крестья-
нин, здоровый, крепко сбитый. Он был неграмот-
ный, и вся сила ушла у него в тело.
Исэ (истерически хихикает). Хи-хи-хи-хи!
О-Н а о. Что это вы так чудно смеетесь?
Исэ. Мне захотелось еще раз наложить на себя
руки.
О-Н а о. Хорошо бы Тэцудзо сюда тоже попал.
Повеселее было бы.
И с э. Ты любишь его?
О-Н а о. Да нисколечки.
Исэ. Вряд ли он в ближайшее время составит
нам компанию. Он слишком занят своими «Гро-
тесками» — «Манга».
О-Н а о. «Гротесками»? Никогда про h;ix не
слышала.
Исэ. «Манга» — это как бы его наброски. Хо-
кусай без особых затей рисует все забавное, что по-
падется на глаза, чтобы потом, если понадобится,
использовать в более сложных композициях. Раз уж
я мертвец и никто не сможет упрекнуть меня в
занудстве, то позвольте, я выскажусь поподробнее.
Чужеземцев, прибывших к нам спустя годы на чер-
ных кораблях38, наброски Хокусая привели в вели-
чайшее изумление. Они вроде бы и простенькие,
но в них все так точно ухвачено: как у человека
сокращаются мышцы, когда он смеется или плачет,
как ведет себя тело в движении и как в покое. Сами-
то чужеземцы криворукие. Очень им было удиви-
тельно, что на Дальнем Востоке, на крохотном ост-
ровке, оказывается, живет великий гений. Хокусай
самовлюбленный наглец, но он необычайно наблю-
дателен. Своим наглым взглядом он тщательно об-
следовал и людей, и животных, и ландшафт. Но от-
того и разбрасывался, никому и ничему не мог
отдаться без остатка.
О-Н а о. Кроме меня.
696
И с э. А тебе все нипочем, неунывающая.
Опять ощущается дуновение теплого ветра.
О-Х я к у. Смотрите-ка, еще один старый знако-
мец.
Под аккомпанемент государственных гимнов разных стран по-
является постаревший Г о с к э.
Г о с к э. Сколько лет, сколько зим. Это я, Госкэ.
О-Н а о. Госкэ, дружочек, и ты тоже умер?
Г о с к э. Я так рад, что я с вами. В мире живых
нынче такое творится. Сначала пришли голландские
военные корабли, потом американские. Только опом-
нились, а тут еще и французские, и английские. Не
знаю, что будет с Японией... Мне повезло, что не
увижу.
О-Н а о. Если ты умер, так, может, Тэцудзо...
Г о с к э. Господин Хокусай нимало не обеспоко-
ен событиями в мире и тихо живет в квартале Сё-
тэн 39, что в предместье Асакуса.
О-Х я к у. Это что ж, он опять переехал?
Госкэ. Да. Насколько мне известно, в девяно-
сто четвертый раз.
Исэ. Тэцудзо нигде и никогда не задерживает-
ся долго. А имен у него было знаете сколько? Три-
дцать одно. Сперва-то он звался Сюнро. И даже
Хокусай не просто Хокусай, а то и дело с каким-
нибудь прибавлением. Дайте-ка припомнить: Хоку-
сай Сори, просто Хокусай, Фусэнкё Хокусай, Хоку-
сай Синсэй, Дзэн-Хокусай Иицу — вот, целых пять.
Госкэ. Квартал Сётэн — это совсем рядом с
кварталом Сарувака, где располагаются целых три
театра Кабуки. Не навестить ли нам его по дороге
на представление?
Исэ. Прекрасная мысль. Только поторопимся,
а то вдруг он опять сорвется с места.
О-Х я к у. Что, еще раз переедет?
И с э. В последний раз.
О-Х я к у. Куда же?
3#.
л
$
$
$
697
И с э. В этот мир, конечно.
О-Х я к у. Вы хотите сказать, в иной мир.
Исэ. Ну, так это и есть этот мир, разве нет? Ну
же, торопитесь, торопитесь!
Все торжественно уходят под звуки современной музыки.
Так, дайте-ка сообразить. Если мы хотим попасть
в квартал Сётэн, нам нужно сойти либо на станции
Асакуса — это железнодорожная линия Тобу, либо
на станции Каминаримон — это метро. А там дой-
дем пешком, идти недалеко.
Г о с к э. Там теперь, кажется, обосновался круп-
ный оптовый бизнес. Смотрите, не надышитесь
выхлопными газами! Голова заболит.
Исэ. Ты что! Нынче пока еще первый год эры
Каэй, 1848 год у западных чужеземцев. (Самодо-
вольно.) Почти середина так называемого девятна-
дцатого века. А знаешь ли ты, Госкэ, что’произош-
ло в этом году? (Вынимает записную книжку.) Вот
что... (Короткая пауза.)
О-Х я к у. Ну же! Скажите нам!
И с э. В возрасте восьмидесяти двух лет скончал-
ся Кёкутэй Бакин!
Все уходят. Внезапно освещается экран: на нем высвечиваются
«Красная Фудзи» и другие листы из альбома Хокусая «Тридцать
шесть видов Фудзи», а также отдельные страницы из «Манга
Хокусая».
Голос Б а к и н а. Знаешь, О-Эй, Тэцудзо сделал-
ся совершенно невыносимым. Но его работы хоро-
ши, как никогда. Должно быть, вся гнусность, какая в
нем есть, ушла в житейские дела. И оттого в его кар-
тинах нет ничего темного, нечистого. Они — сама све-
жесть. Тэцудзо словно бы проник в самую душу при-
роды, в самую душу человека. И поет свою песнь.
О-Э й. Тише! Мой своенравный батюшка опять
подал голос.
Голос Хокусая. «Тридцать шесть видов Фудзи»,
говорите? Да, были такие. Ничего особенною. Из всей
698
этой кучи хорошо, если два или три листа чего-то стоят.
Какие именно? Не скажу! Догадывайтесь сами. Печат-
нику что надо: чтоб на картинке была гора Фудзи. Бу-
дет гора — будет и успех. Почему, вы думаете, я все это
нарисовал? Потому что печатник меня упросил! Так что
Фудзи — мертвая. А вот зато люди — живые, пейза-
жи — живые. Еще какие живые. Хотите знать мой сек-
рет? Я и есть гора Фудзи! Я стою у всех на виду и взи-
раю на жизнь свысока! Но мои главные дела еще впереди.
Хокусаю всего лишь восемьдесят девять!
Занавес.
Акт третий
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Место действия: жилище Хокусая в жилом доме на террито-
рии храма Хэнсёин в квартале Сётэн предместья Асакуса40.
Иидзима Кёсин в «Жизнеописании Кацусика Хокусая» описы-
вает его жилье в следующих словах: «Комната страшно запу-
щена. На двери висит листок бумаги с надписью: “С просьба-
ми о дарении рисунков на память не обращаться”. Подписано:
“Миурая Хатиэмон”. Пустой ящичек из-под мандаринов, под-
вешенный к потолочному столбу, служит вместилищем для из-
ваяния Святого Нитирэна. Возле угольной жаровни в полном
беспорядке разбросаны мешок с древесным углем из местнос-
ти Сакура41, подарочная корзиночка сладких колобков сакура-
моти, а также соленые рисовые катышки-суси и прочая жи-
тейская дребедень. Словом, помесь мастерской и свалки».
Время действия: зимнее утро в 1848 году.
Сидя спиной к публике, 89-летний Хокусай греется, скло-
нившись над жаровней. На татами валяется несколько десят-
ков миниатюрных кукол, изготовлением которых подрабаты-
вает О-Эй. С шумом открывая дверь, входит семидесятилетняя
О-Э й в сопровождении О-Н а о, девушки — судя по одеж-
де — из бедной крестьянской семьи.
О-Э й. Не спите, батюшка! Проснитесь! Это
очень важно!
Хокусай продолжает спать.
л
699
К
О-Э й. Я тут зашла в контору по найму, думала,
может, найду какую девчонку раскрашивать моих
кукол, я одна не справляюсь. И вдруг — кого же я
там вижу!
О-Н а о. Пожалуйста, не тащите меня за руку. Я
вам сейчас про себя расскажу, может, вы меня
возьмете. Я сюда еле добралась. У меня в деревне
жить нельзя, там все померли с голоду, никакой
работы нету. Мне сказали, будто один человек из
нашей деревни завел большое дело в Эдо, в предме-
стье Асакуса, набирает людей, я и пошла. Отец мой
был бедный крестьянин. Возьмете такую, а? Пожа-
луйста, возьмите.
О-Э й. К чему притворяться, О-Нао?
О-Н а о. Ой, откуда вы знаете, как меня зовут?
О-Э й. ...О-Нао... Стойте-ка... Что это я... (Хва-
тает зеркало и рассматривает в нем свое лицо.)
О-Н а о. Для меня такая честь работать у госпо-
дина Кацусика Хокусая. У нас в деревне знают его
картинки, как же не знать. У помещика их полно.
Пожалуйста, поскорей отведите меня к господину
Хокусаю.
О-Э й. ...Если О-Нао еще жива, то она ведь дол-
жна быть намного старше меня.
Хокусай. Кто сказал «О-Нао» ? (Поднимает
голову и смотрит на О-Нао. Не вставая в полный
рост, подползает к ней на четвереньках.) Ох,
О-Нао, это ты. Мне так хотелось тебя видеть.
Хокусай прижимает ее к себе. О-Нао отталкивает его, и он
неуклюже падает на пол.
О-Н а о. Отстаньте, старикашка распутный!
О-Э й. Тут даже великий Хокусай ничего не мо-
жет поделать.
О-Н а о (в изумлении). Как вы сказали? Это что
же, ...
Хокусай. Что с тобой, О-Нао? В своем ли ты
уме, что так говоришь со мной?
700
О-Э й. Если О-Нао еще жива, то она ведь долж-
на быть намного старше меня.
Хокусай. Ты это уже говорила.
О-Э й. Батюшка, если до вас дошло, что я сказа-
ла, то отчего же вы себя так ведете?
Хокусай (шепотом, с ухмылкой). Будем-ка
считать, что до меня не дошло. (Обращаясь к
О-Нао.) О-Нао, неужто ты и впрямь забыла своего
Тэцудзо?
О-Н а о. Ну вот, видите. Этого господина зовут
Тэцудзо, а вовсе не Хокусай. Разве станет господин
Хокусай жить в такой дыре.
Голос Бакина. С добрым утром! (Входит
Бакин, опираясь на палку. Ему восемьдесят два года,
он одет со вкусом.)
Хокусай. Ты весьма кстати. Скажи-ка ей,
как мое имя.
Бакин. Миурая Хатиэмон.
Хокусай. Это я так себя нынче называю, а
как меня обычно люди зовут?
Бакин. Гакёдзин, «Безумный живописец».
Хокусай. Знаешь что!
Бакин. Фусэнкё Иицу.
Хокусай. Мерзавец! Я покажу тебе!
Б а к и н. Ты что же, придумал себе еще какое-
нибудь диковинное прозванье, Хокусай?
Хокусай (облегченно вздыхая). Ну вот, на-
конец-то.
О-Н а о (убедившись). Прошу прощенья. Не
знала я, что великие люди тоже умом слабеют к
старости.
Хокусай. Скажи, Бакин, правда, она похожа
на О-Нао?
Бакин. О-Нао? Кто это? Не помню.
Хокусай. О-Эй, послушай, одень эту девочку
понаряднее и сделай так, чтоб она была точь-в-точь
та О-Нао.
О-Э й. У нас нет денег.
к
-til
701
&
ill
Хокусай. Проклятье! Бакин, одолжи мне
денег, а? Говорят, ты всегда таскаешь с собой все
свое состояние.
Бакин. Не дам. Самому нужно. В старости не
на что опереться, кроме как на деньги.
Хокусай. Помнится, какой-то там твой пле-
мянник просился ко мне в ученики.
Бакин. Ну и что?
Хокусай. Как что. Я ему продам свое имя —
Хокусай. Уж на это-то ты раскошелишься.
Б а к и н. А ты как же?
Хокусай. Ая, пожалуй, возьму имя Мандзи
Родзин, «Старик Свастика».
Бакин неохотно дает О-Эй деньги.
О-Э й. Теперь уж поздно жаловаться, но я всю
жизнь только и делаю, что подчиняюсь батюшки-
ным дурацким причудам. А меня никто и в грош
не ставит, будто меня вообще на свете нет. (От-
хлебывает сакэ из большой чашки. Обращаясь к 0-
Нао.) Пошли.
О-Э й и О-Н а о уходят. На лице Хокусая — выражение
блаженного восторга.
Бакин. Что это с тобой?
Хокусай (блаженно улыбаясь). Бакин, я
влюблен.
Бакин (серьезно). Понимаю. Собственно, я
тоже влюблен.
Хокусай. Что ни говори, а мы с тобой род-
ственные души. (Похлопывает Бакина по спине.)
Бакин. Но я влюблен не в девушку. Моя
страсть — природа.. (Начинает читать нараспев.)
«Весна миновала вотще, и хотя наступил уже чет-
вертый месяц года, от Мотимицу и Тадасигэ все не
было вестей. Понемногу теплело. И в дальних во-
дах, и на острове многих печалей, где слышен рев
китов, стояли ясные дни без ветра и бурь. Зная, что
702
островитяне возропщут, если не будут заняты де-
лом, он разрешил рыбакам поднять паруса. Вишне-
вая камбала уже прошла, но зато пошел тунец...»42
X о к у с а й. Знаю, знаю. Слышали. Довольно. Не-
навижу, когда ты пускаешься читать свои книжон-
ки нараспев, словно бродячий сказитель.
Бакин. Понимаешь, я влюблен в весеннее
море.
Хокусай. Экий ты нетерпеливый. Зиму все
старики с трудом переносят, не ты один.
Бакин. Ты, верно, слышал, что я пять лет
назад ослеп на правый глаз.
Хокусай (не слыша его). Ну разумеется! Раз
О-Нао помолодела, то и я, стало быть, помолодел.
(Распрямляет плечи и принимает надменный вид.)
Б а к и н. А теперь и левый глаз совсем плох
стал. К весне вконец ослепну.
Хокусай (целиком поглощенный собой). Мы
как будто вчера с ней расстались, а ведь прошло
пятьдесят лет.
Бакин (не обращая внимания на слова Хоку-
сая). Как у тебя дела с малой нуждой? Я, знаешь
ли, ужасно мучаюсь.
Хокусай. Если вдуматься, я многим обязан
О-Нао. Из-за того, что она меня бросила, я стал
гораздо лучше разбираться в женской душе. Нынче
все носятся с Хиросигэ43, но его красавицы ничего
не стоят. Он изображает только внешний облик. Еще
бы, чтобы передать душу, надо ведь поработать.
Б а к и н. А желудок тебя не беспокоит, Хоку-
сай? Я вот съем лишнюю горсточку риса, так пря-
мо корчи начинаются.
Хокусай. Вот взять хотя бы мои «Тридцать
шесть видов Фудзи», или «Водопады всех провин-
ций», или «Манга». Ведь это всё шедевры. Истинно
шедевры!
Баки н. Что же будет, когда я совсем ослепну?
Страшно и подумать. Как тебе известно, в моих
ЗЯ,
л
-К1
I
ж
$
$
703
сочинениях очень много иероглифов, мало кто зна-
ет столько иероглифов, сколько я. Если диктовать
ученикам, они, ясное дело, будут всё записывать аз-
букой. А это не то, совсем не то. Никакой вырази-
тельности. Я прихожу в ужас, когда думаю об этом.
Хокусай. Невероятно! Ты представляешь,
встал! Стоит, в мои-то годы!
Бакин. Собственно, зачем я к тебе пришел?
Экая дырявая голова.
Хокусай (кладет руку на живот). Нет. Уже
не стоит.
Б а к и н. Ах вот зачем. Вспомнил. Я получил
важное сообщение от городского главноуправляю-
щего. Тебя высоко оценили! А ты (кричит) на ста-
рости лет обо всякой херне думаешь!
Хокусай. Ты что-то сказал?
Бакин (доставая большую иллюстрирован-
ную книгу). Его светлость Саэмон-но-дзё, главноуп-
равляющий Северного Города изволил ознакомить-
ся с твоим недавно изданным «Полноцветным
руководством для живописцев» и остался весьма..
О-Э й (входит, сильно взволнованная). Это я.
За кого они, скажите пожалуйста, нас принимают?
Хокусай. Куда ты подевала О-Нао?
О-Э й. Ей подгоняют обновку. Скоро вернется.
X о к у с а й. Ты ей подыскала кимоно?
О-Э й. Выбрала самое дорогое у Исэёси.
Бакин. Что это ты такая встрепанная, О-Эй?
О-Э й. Всем известно, даже мне, что издан вздор-
ный указ: не краситься, тонких шелков и красных
одежд не носить. Но как вам это понравится: идем
мы сейчас по улице, и вдруг откуда ни возьмись
какой-то нахал стражник. Он, видите ли, останав-
ливает и проверяет всех женщин! У тебя, говорит,
исподнее не иначе как тонкого шелка и красное! И
что вы думаете: велит задрать кимоно. Да повыше,
говорит, а то мне не видно. (О-Эй демонстрирует
край своего кимоно.)
704
Бакин. И тебя тоже так проверяли?
О-Э й. Меня одну не тронули. А так всех жен-
щин обследовали. Это-то и гнусно. Что же это за
городская стража нынче пошла, а? Бесстыжие. Хоть
бунт подымай в Эдо, как Осио Хэйхатиро45 в Кан-
сае!
Бакин. Вот его светлость господин Тоояма как
раз насчет бунта и обеспокоен. Говорят, будто в
последнее время молодые мужчины — да и старые
женщины тоже, если на то пошло,— подозритель-
но интересуются и холодным оружием, и огнестрель-
ным. Для чего это, как не для бунтарских дел? А
все потому, что школьные учителя не блюдут в уче-
нии надлежащий порядок, — господин Тоояма так
считает.
Хокусай (зевая). Пустое место он, твой
господин Тоояма, даром что пометили его в юности
татуировкой за беспутство и бесчинство.
Б а к и н. И вот в такие смутные времена он
тем не менее счел важным благожелательно ото-
зваться о твоем «Полноцветном руководстве для жи-
вописцев». Он считает, что это полезное наставле-
ние для детей, преследующее самые благие цели, и
намеревается поощрить тебя. (Переворачивает
страницу.) Ты тут пишешь: «Двигало мною един-
ственно желание обучить юных любителей живо-
писных художеств простейшим секретам мастер-
ства». Какая благородная задача! И вот ты букваль-
но ведешь ребенка за руку. Начинаешь с различия
между красным и пурпурным, синим и зеленым.
Показываешь, как по-разному ведет себя вода. Рав-
нинная река течет плавно и величественно, горная
бурно и стремительно, озерные воды лежат недвиж-
ной гладью. Ты наставляешь в изображении ланд-
шафтов, птиц, зверей, насекомых, рыб, но также и
разъясняешь, как должно выглядеть одежде, как ус-
троены человеческие жилы, какими бывают ветер,
и дождь, и фазы луны. Все это начертано ясно и
л
ь,1
46-402
705
к
Жч
$
подробно. Господин Тоояма полагает, что дети, на-
слаждаясь твоим «Руководством», исподволь проник-
нутся важностью знания и усвоят, сколь необходи-
мы на жизненном пути самообладание и целеуст-
ремленность.
Хокусай.Яо таких высоких материях и не
помышлял.
Бакин. Когда ты сменил имя и стал прозы-
ваться Миурая Хатиэмон, я огорчился, подумал —
конец художнику Хокусаю. Ты и впрямь перестал
рисовать. Но какое счастье, что ты нашел себя в
этом пособии для детишек.
Хокусай. Дрянь это пособие, если хочешь
знать. И уж во всяком случае не для того я его со-
чинял, чтобы угодить вельможам.
О-Э й. Это правда. Батюшка составлял его не
для вельмож и не для детей. Он просто вернулся в
детство, и эта младенческая непосредственность вы-
разилась в картинках.
Бакин. Стало быть, ты отказываешься от по-
ощрения, Тэцудзо? Но это же насмешка над прави-
тельством. Это может выйти тебе боком. Да, у нас
прошли реформы46, но рано ты вообразил, что все
дозволено. Давно ли вышел указ об исправлении
нравов и попали под запрет Тамэнага Сюнсуй47 и
Рютэй Танэхико48 с их* «чувствительными повестя-
ми»? Танэхико даже покончил с собой. Я, разумеет-
ся, не одобряю их «чувствительные» книжки. В них
слишком много непристойных разговоров между
истекающими похотью повесами и гейшами, они
толкают приличных людей на распутство Это были
писатели, прямо скажем, низкого пошиба. Но ведь
они не сделали ничего такого, что давало бы основа-
ния преследовать их как заурядных преступников.
Хокусай опять зевает.
Может, ты забыл? Когда мы были еще молоды,
Утамаро заковали в цепи только за то, что он изоб-
706
разил на своих картинках наложниц Хидэёси49. Его
обвинили в том, что он высмеивает сёгуна и его
придворных! Учти, Тэцудзо, нынче даже Дандзюро
и Кикугоро50 отлучены от сцены.
Хокусай (сморкаясь и вытирая слезящиеся
глаза). Утамаро, говоришь? Как же, как же.
Бакин. Наконец-то тебя проняло. Ну, не плачь.
Хокусай. Глаза что-то слезиться стали. Так и
текут, особенно когда справляешься с запором.
О-Эй, дай-ка мне салфетку, глаза вытереть. Не мне,
Бакину, у него глаза гноятся.
Бакин (с оскорбленным видом). Вот что, Тэ-
цудзо, у каждого должна быть жизненная цель. У
меня это книги, у тебя укиёэ. И оттого необходимо
выбиться наверх, стать весомым, уважаемым чело-
веком, чтобы никто не мог помешать тебе спокой-
но работать до конца дней. А спорить с началь-
ством — только портить себе жизнь, особенно в
такие времена, как нынче. Очень уж ты легкомыс-
ленно держишь себя со власть имущими.
Хокусай. Чушь ты несешь, милый друг.
О-Э й. Батюшка слышать не хочет о властях. И
о деньгах тоже. Он понятия не имеет, во сколько
нам обходится этот дом: думает, что в цену редьки.
Да что там, он уверен, что у нас до сих пор правит
сёгун Иэнари.
Бакин. Ну, это не очень-то вяжется с тем, что
здесь написано. (Переворачивает страницы.) «В
книге этой мы не позволяли себе излишеств, дабы
она была дешевой и легкодоступной». Видишь, он
думал о том, во что сколько обходится, ибо стре-
мился к просвещению народа.
О-Э й (со смехом). Так это я за него написала!
В расчете, что дешевая книга будет легче раскупать-
ся. Мы же бедные.
Хокусай. Да, кстати. Это самое поощрение,
ну, от правительства — оно что, денежное?
Бакин. Разумеется.
к
жч
46*
707
Я.
л
4-.1
Лн
Хокусай. Тогда пускай поощряют. Я хочу
сводить О-Нао в ресторан «Яодзэн» и угостить ее
супом из морского гребешка.
Бакин. Ну, так-то лучше.
X о к у с а й. С деньгами-то я развернусь. Тут же
примусь за соблазнительные картинки. Ведь ко мне
вернулась моя О-Нао, юная, обольстительная...
Бакин. ...Вот уж, воистину, «дух противле-
нья».
Хокусай. Это что же значит, если попросту?
Бакин. Лезть на рожон, вот что это значит.
Всё, я умолкаю.
Хокусай (напевая). Ри-ра-ра, ра-ра-ри-ра..
С пылом надежды,
С жаром и трепетом страсти
Ждать этой ночи,
Ждать и дождаться —
и что же...
Верно, Сасити? (Смеется.)
О-Э й. Не надо рисовать соблазнительные кар-
тинки, батюшка. Испортите репутацию.
Хокусай. Как ты давеча сказал? Дух чего?
Бакин. Дух противленья.
Хокусай. Дух противленья! Изумительное
выражение!
О-Э й. Батюшка, какой вы упрямец!
Хокусай. Ну и что! Слушай, где О-Нао?
Пора бы ей уже прийти. Я прямо места себе не
нахожу. Сейчас упаду в обморок.
Бакин. Не хотел тебе говорить, но это я реко-
мендовал тебя господину Тоояма.
Хокусай. Слез благодарности не будет, все
выплакал. (Молитвенно сложив руки перед извая-
нием Святого Нитирэна, начинает молиться.) На-
му Мё-о-хо-о-рэн-гэ-кё-о, на-му Мё-о-хо-о-рэн-гэ-
кё-о. Святой Нитирэн, прошу тебя, помоги мне
708
нарисовать побольше хороших соблазнительных кар-
тинок. Прошу тебя, сделай так, чтобы Бакин ни-
когда больше не писал таких лицемерных книг, как
«Восемь псов»51.
Бакин (выдавливая из себя улыбку). Как по-
желаешь.
О-Э й. Простите, дядя Сасити. (Кланяясь.) Вы
истинно наш благодетель.
Бакин. О-Эй, я так устал.
О-Э й. Мы-то с вами всегда понимали друг дру-
га. Но между нами стоял батюшка. Я становилась
на его сторону, куда денешься. Знаете, как намучи-
лась.
Хокусай. Пора за работу.
Бакин. ...Как я завидую тебе. Я бы тоже хотел
сейчас взять кисточку — зажать ее вот так между
большим, указательным и средним пальцами,— да
не могу. Я не в состоянии написать ни единого
иероглифа. Снег идет, О-Эй.
О-Э й. Разве? (Выглядывая наулицу.) Да нет же!
Бакин. Снег идет у меня в глазах. Черный,
нескончаемый. Черные мохнатые снежинки застят
мне взгляд... (Пошарив руками вокруг, Бакин нахо-
дит свою палку и удаляется неверными шагами
слепца.)
Голос О-Н а о. Ой, поосторожнее!
Голос Бакина. Благодарю тебя, девушка.
Судя по голосу, ты очень хороша собой. Но глаза
мои не видят... Уж прости меня.
Входит О-Н а о, пятясь спиной к зрителю, словно провожая Ба-
кина. Вслед за ней входит мальчик Госкэ, посыльный магазина
«Исэёси». Хокусай встречает возвращение О-Нао с нетерпением.
Хокусай. О-Нао!
О-Нао поворачивается. Теперь она одета как девушка из луч-
ших кварталов Эдо и выглядит очень красивой.
О-Н а о. Вот и я. (Обращаясь к Тоскэ.) Спасибо
тебе. Заходи как-нибудь.
л
4М
709
Хокусай. Хм-м-м-м... (Взволнованно.) Я буду
рисовать! Я все смогу! В мои годы я наконец-то на-
учился передавать в рисунке суть женственности!
(Пристально смотрит на О-Нао.)
О-Э й. Рисуйте, батюшка! Работайте! О деньгах
не беспокойтесь, я уж заработаю! (Отхлебывает
сакэ из большой чашки и принимается раскраши-
вать своих кукол.)
О-Н а о. Что это вы? Что это вы на меня так
смотрите, господин Хокусай, мне неудобно!
Хокусай. О-Нао, будь моей возлюбленной!
О-Н а о. Ох! Ну и дела.
X о к у с а й. О, эти глаза! Они смеются.
Взяв в руки кисть, Хокусай начинает рисовать. Госкэ зачаро-
ванно смотрит на О-Нао.
Затемнение.
КАРТИНА ВТОРАЯ
В доме Хокусая спустя несколько недель, к концу дня.
Как обычно, О-Э й раскрашивает кукол. О-Н а о, нарядно
одетая, сидит рядом без дела.
О-Э й. Стало быть, ты отказываешься?
О-Н а о. Мне неудобно, когда я совсем голая.
О-Э й. Батюшка столько раз тебя все время про-
сил, кланялся, а ты!
О-Н а о. Что же я могу поделать.
О-Э й. Послушай, О-Нао, ты все время твердишь,
что этот дом настоящий рай и что ты живешь тут
как во сне. Кто, по-твоему, все это устроил?
О-Н а о. Конечно, господин Хокусай. Но я же не
виновата, что он в меня влюбился. Я к вам жить не
просилась. Вы лучше мне скажите, в какой ресто-
ран вы меня сегодня ведете ужинать?
О-Э й. Обойдешься развозчиком лапши, он скоро
объявится в окрэге. Поужинаешь, стоя у тележки.
710
О-Н а о. Жадничаете!
О-Э й. Тогда позволь батюшке нарисовать тебя
обнаженной.
О-Н а о. Не-а.
О-Э й. Если будешь так кобениться, то у него
скоро кончится терпение, и он тебя отлупит.
О-Н а о (ничуть не испугавшись). Господин Хо-
кусай никогда такого не сделает. Ни за что!
О-Э й. Почему же?
О-Н а о. Потому что он меня любит. А любовь
все прощает.
О-Э й. Где ты только начиталась такой дряни?
Даже в книжицах Икку нет таких пошлых фразо-
чек. Фу, меня прямо передергивает.
О-Н а о. Это меня передергивает. Мыслимое ли
дело: женщине шестьдесят девять лет, а она ни разу
не спала с мужчиной! Ужас какой.
О-Э й. Как ты смеешь! Сучка! Да если хочешь
знать, меня столько мужчин домогалось, сколько
песчинок на морском берегу.
О-Н а о. Что-то не верится.
О-Э й. Просто мне не хотелось замуж. И потом,
я не могла бросить дом, оставить батюшку, он так
несведущ в житейских делах.
О-Н а о. Долго же вы его не бросаете. Господин
Хокусай, должно быть, потому и развелся с тремя
своими женами, что вы все время торчали на виду.
Возвращается Хокусай. Он одет так, как сообщает И ид зи-
ма Кёсин в «Жизнеописании Кацусика Хокусая»: «на нем ки-
моно из толстой, ручного изготовления хлопчатобумажной ткани
в синюю полоску, поверх него безрукавка цвета хурмы. Вместо
трости у него двухметровая палка. Даже в зимний дождь он не
желает пользоваться деревянными сандалиями-гэта и выходит
на улицу в матерчатых тапочках». Сегодня он принес домой
корзинку для рыбы. В ней извиваются два осьминога.
О-Н а о (кокетливо). С возвращеньицем вас.
Хокусай (с досадой). Вот, едва раздо-
был. Рыбник, нахал, говорит: на море, мол, буря.
л
-Ы
$
711
&
-Ы
й
?!
Больших осьминогов, что я заказывал, так и не
дал.
О-Э й. Мы сильно просрочили уплату по счетам.
Хокусай. Ну так уплати, и пусть отвяжутся.
О-Э й. А где я вам возьму деньги? Все, что мы
зарабатываем, тратится на платье для О-Нао, по-
брякушки для О-Нао, угощение для О-Нао.
Хокусай. Так надо. (Глядя на осьминогов.)
Ничего не поделаешь, пришлось взять маленьких.
Надо торопиться. Иначе картины, что у меня в го-
лове, пропадут. (Обращаясь к О-Нао.) Ладно, давай
раздевайся! И не мешкай!
О-Н а о (шепотом, обернувшись к О-Эй). Он
совсем выжил из ума. Он уже забыл, что я перед
самым его уходом наотрез отказалась.
О-Э й. У нас нет выхода. Батюшке надо помочь.
Придется мне раздеться.
Хокусай (очень серьезно). Не тот жанр. Я не
привидения рисую. Я рисую соблазнительные кар-
тинки. На этой должны быть изображены два ось-
минога, большой и маленький, они набрасываются
на женщину и берут ее.
О-Н а о. Да? Ну-ка, это любопытно.
Хокусай. Еще бы. Видишь ли, дело происхо-
дит на морском берегу, за большим камнем. Ны-
ряльщица, искательница жемчуга, устала и раски-
нулась на песке. (Выбрав самую большую из
миниатюрных кукол, Хокусай укладывает ее на
спину.) Вот это ныряльщица. А у самых ее губ —
маленький осьминог... (Деловито вынимает из кор-
зины одного из осьминогов и прижимает его к лицу
куклы.) А большой осьминог обхватил ее пониже,
там, где у нее ноги раздвинуты,— вот так. (Доста-
ет и прижимает к кукле второго осьминога.) Ну
вот. Маленький осьминог извивается, и женщина
тоже извивается. А большой целиком зарылся у нее
между ног. Только одно щупальце вытянулось и
щекочет ей грудь. Гримаса ужаса на лице женщи-
712
ны мало-помалу — о, совсем незаметно — перехо-
дит в гримасу наслаждения...
О-Н а о. Давайте попробуем!
X о к у с а й. Я был уверен! Моя О-Нао была
именно такая! Она. была бесовка. В каждом есть
что-то от беса. Но знаешь, возлюбленная моя О-Нао,
потому я и был от тебя без ума, что ты никогда не
притворялась, не скрывала свое бесовское начало под
пристойными нарядными покровами.
О-Н а о. Как знать? Вдруг мы с той О-Нао род-
ственницы.
Тем временем О-Нао приняла ту же самую позу, что и кукла.
Хокусай лихорадочно пристраивает осьминогов к ее губам и
ляжкам.
Ой, щекотно! И склизко, фу...
Хокусай. О-Нао никогда такого не сказала
бы! Она была серьезнее. Не годится! Всё не так. Я
не буду это рисовать. Слушай внимательно. Когда
женщина возбуждена, она поджимает пальцы ног.
О-Н а о. Вот так? (Поджимает пальцы ног.)
Хокусай. Сильнее! Так, чтоб онемели. Так,
чтобы мышцы свело.
О-Н а о. Ой, я не могу!
Хокусай. Хорошо! Превосходно. Осьминоги,
они беседуют между собой... (Изображает диалог
осьминогов голосом актера, играющего в фарсе.) «Мы
крались, мы подглядывали, мы охотились — и вот
сегодня мы наконец-то заполучили свою добычу! О,
какая славная, вкусная, пышнотелая добыча! Вот уж
насосемся, насосемся, насосемся! А потом оттащим
ее во дворец морского царя!»52 (Издает чмокаю-
щие, хлюпающие, сосущие звуки.)
О-Н а о (едва удерживается, чтобы не расхохо-
таться). Какой ужас!
Хокусай. Что смеешься, дурища! Теперь
ты говори. (Имитирует голос О-Нао.) «Какая
мерзкая тварь! Она сосет мне то местечко, я
se,
К
4']
713
задыхаюсь!» О-Нао, выгнись посильнее. Ты же за-
дыхаешься!
О-Нао послушно изображает тяжелое дыхание.
Ну вот, другое дело! (Продолжая говорить за
О-Нао.) «Ну-ка, ну-ка... а ведь хорошо... Ой! Ой,
мамочки! Что ты такое делаешь!.. О, нет! Не могу
больше! О-о! Еще! Еще, пожалуйста!» Большой ось-
миног говорит: «До сих пор... (Чмоканье и соса-
нье.) До сих пор люди видели в нас всего-навсего
осьминогов, а ведь мы... (Еще более бесстыдное
чмоканье и сосанье.) Нравится тебе, когда тебя
вот так хватают сразу восемь рук? Скажи, ска-
жи!»
О-Н а о. Это изумительно! И-зу-ми-тельно!
Хокусай (все еще в роли большого осьмино-
га). «О, наконец-то! У нее внутри вздымается не-
одолимая волна, и о-о-о, он изливается, жаркий, те-
кучий сок ее страсти!..»
О-Н а о. Довольно, прекратите!
Хокусай. Нет, ты все еще бесчувственное
бревно. Теперь пусть меньшой осьминог нарадует-
ся! «Когда старший насосется всласть, я займу его
место и пущу в ход свои щупальца. Я буду сосать
без устали, пока не доведу ее...» (Снова сосанье и
чмоканье.)
О-Н а о. Тогда ничего. Давайте. У, какой вы
душечка, сладкий мой!
Хокусай. То-то же. Теперь ничего. Ты по-
немногу оживаешь. Тело у тебя прелестное. Но вот
лицо... С лицом еще придется поработать. Изобра-
зи-ка отвращение. И при этом заодно и похоть. Ну,
давай, давай! (Хокусай как одержимый подбегает к
О-Нао и, словно окончательно перевоплотившись в
осьминога, грубо дергает девушку за полу кимоно.
Затем распахивает кимоно, обнажив ее груди. Пос-
ле этого принимается рисовать.) Я не буду рисо-
вать осьминога, который насилует девушку. Я на-
714
мерен изобразить девушку, которая развлекается с
осьминогом. Ясно вам? Ясно тебе, О-Эй?
О-Эй неопределенно кивает.
Женщина — вообще человек — существо страш-
ное. Вот как на этой картине. Но при этом и смеш-
ное. Понятно? Я хочу передать в рисунке, насколь-
ко он страшен и смешон одновременно. Пусть
думают, что это эротика53, пусть называют порног-
рафией. Мне плевать. (Кладет кисть,) Запомни,
О-Эй. Кацусика Хокусай будет прославлен в веках
не какой-нибудь там «Красной Фудзи». Меня будут
помнить за изменчивое, неуловимое лицо женщи-
ны-бесовки, которое я буду рисовать весь остаток
дней. Так оно и будет, это я тебе говорю, не кто-
нибудь. Много лет тому назад — не припомню уж,
когда — попалась мне на глаза эротическая кар-
тинка Утамаро. Носильщик паланкина насилует
девушку в пустынном месте в горах. Ну и дурацкая
же была картинка, я даже расхохотался. У мужчи-
ны такое зверское выражение лица. Девушка такая
нежная, беспомощная красавица. Бездарная вещь,
рассчитанная на самый низкий вкус. Утамаро в те
дни, наверно, очень уж сильно нуждался в деньгах.
Вот если бы я разрабатывал этот сюжет... (Связыва-
ет О-Нао руки за спиной.)
О-Н а о. Мне больно.
X о к у с а й. Я бы изобразил носильщика палан-
кина этаким корявым дурнем. А девушка была бы,
конечно, с напуганным лицом, но при этом выги-
балась бы так, что было бы видно, что ее снедает
похоть. (Тяжело дыша, Хокусай откидывается на-
зад.) Проклятье! Как мне хотелось бы быть моло-
дым!
О-Н а о. Давайте я вас помассирую.
О-Нао принимается разминать Хокусаю плечи. Атмосфера ме-
няется, сейчас перед зрителем невинная домашняя сцена: внучка
делает массаж деду. Слышится детская песенка. Хокусай начи-
715
л
•KI
Ж‘1
нает рассеянно напевать. Нащупывая дорогу, входит Бакин,
уже совершенно слепой. Он тоже начинает петь, прислонив-
шись к одному из столбов, образующих каркас стены. Хокусай,
видя Бакина, радостно смеется. Бакин смеется в ответ, думая,
что смотрит на Хокусая, хотя на самом деле его лицо обра-
щено слегка в другую сторону.
Бакин. Все когда-то были детьми. А детям
никогда не скучно. Завидую я этому счастливому
свойству.
Хокусай. Ты что, совсем ослеп?
Бакин. Откуда ты знаешь?
X о к у с а й. Я не там. Я здесь. Давай я тебе
покричу: «Чертушка, чертушка, слышишь мои ла-
душки. Ладушки, ладушки, вот — я — где!» 54
Бакин. Ладно, ладно. Сейчас я тебя поймаю.
Нетвердо шагая, Бакин пытается поймать Хокусая. Это у него
не получается. Хокусай нарочно поддается ему.
Вот! Видишь, поймал.
Хокусай. Молодец! Поймал, поймал. Поймал
меня, бедного. (Притворяется, что плачет.)
Бакин. Ты ведь нарочно попался мне в руки,
правда?
Хокусай. Правда, Сасити. Я не хочу тебе
лгать.
Бакин. Ну что ж. Спасибо. Я рад, что пришел.
Хокусай. Ты молодец, что пришел. Как же
ты добирался-то вслепую?
Бакин. Ничего. Меня доставили в паланкине.
О-Э й (обращаясь к О-Нао). Пойди дай палан-
кинщикам на чай.
Б а к и н. Я отослал их. Я больше не вернусь
домой.
О-Э й. Какие вы странные вещи говорите.
Бакин (совершенно спокойно). Ничуть не
странные. Я устал жить. А так как я рожден саму-
раем, то собираюсь совершить харакири. После того
как я ослеп, в моей душе воцарилась полная тьма.
Я не могу создать ни строчки. В таком состоянии я
716
уже не Кёкутэй Бакин и не Такидзава Бакин, я про-
сто беспомощный, никому не нужный старик. Я
всегда гордился своим талантом и работоспособно-
стью. Я, более того, уважал себя. Теперь уже не могу.
Мне ничего не осталось, как положить конец соб-
ственной жизни.
X о к у с а й. Я восхищен! Мне этого никогда не
совершить. Одна мысль о смерти и та повергает
меня в трепет. Видишь? Я уже дрожу. Но если ты
собираешься совершить харакири, Бакин, то пожа-
луйста, не делай этого у меня на глазах, сделай где-
нибудь подальше.
Бакин (сердито). Значит, ты не хочешь быть
свидетелем моих последних мгновений? Я рассчи-
тывал на это.
Хокусай (сердито). Да пошел ты. О-Эй,
выгони его и рассыпь на полу соль 55. Не хочу на
него смотреть, это укорачивает мне жизнь. Изыди,
бог смерти, изыди! У меня еще куча работы.
Бакин. Не пойду!
Хокусай. Что ты сказал?
Хокусай и Бакин вцепляются друг в друга, но быстро теряют
силы.
Бакин. Сдаюсь! Сдаюсь! У меня немеют руки.
Мне не хватит сил совершить харакири. О-Эй, ра-
зотри мне руки.
О-Эй массирует ему плечи и руки.
Ох, хорошо.
Хокусай. Ну, видишь? Все возможно, если
ты жив. У-уф, меня тоже пальцы не слушаются.
(Пытается взять кисточку, но она выпадает у него
из пальцев.) Какой ужас! Я не могу рисовать.
О-Н а о. Вы плачете, да?
Хокусай. Когда человеку по-настоящему пло-
хо, ему уже нечем плакать. О-Эй, О-Эй, сделай что-
нибудь! Подлечи меня! Ты самая искусная в Япо-
л
-fell
Ж*]
к
нии массажистка! Ты же моя единственная, люби-
мая дочь. Забудь про Сасити!
О-Э й. Батюшка, вы только взгляните на дядю
Сасити. Посмотрите, какое у него довольное лицо.
Я доказываю ему, что лучше жить жалкой жизнью,
чем умереть гордой смертью. (Тщательно масси-
руя Ъакина.) Так что потерпите немного.
Хокусай. Проклятье! Я все понял. Ты влюб-
лена в Бакина. Да, да, так и есть. Вот почему тебе
уже шестьдесят девять, а ты все в девках. Ну, ва-
ляйте, чего там, не стесняйтесь. Любитесь себе на
здоровье.
О-Э й. Не позорьте свою старуху дочь, батю-
шка.
Хокусай. Я-то так тебя жалел: посвятила
отцу всю жизнь, и все такое. А на самом деле вот
что оказалось. Ну да, Бакин, конечно же, достойнее
меня. Он всю жизнь прожил по плану. В молодости
пошел в зятья к обувщику. Поднакопил денег —
стал писать. Подучился писать — замучил до смер-
ти ревнивую жену. К сорока вышел в мастера —
принялся за «Молодой полумесяц». К пятидесяти
завел роскошный особняк и юную смазливую слу-
жанку, чтоб было с кем спать. Хорошо, никто про
это не прознал, а то какой был бы урон его славе:
он ведь все писал про карму да про «вознагражде-
ние добродетели и наказание порока». К шестиде-
сяти он сделался самым знаменитым в Японии пи-
сателем. А к семидесяти начал писать свой великий
шедевр, «Восемь псов». Видишь, как все четко, все
по плану? У него сильная воля. Я восхищен, восхи-
щен. Одну только вещь он не предусмотрел в своих
планах: что ослепнет. Вот пусть теперь и расплачи-
вается за недальновидность.
Бакин (спокойно). О-Эй, это правда — то,
что Тэцудзо про тебя сказал?
О-Э й. Пожалуй, да, дядя Сасити. Батюшка счита-
ет, что у него всю жизнь была одна любовь — О-Нао,
718
ну а у меня, выходит, вы. Яблоко от яблони недалеко
падает.
Б а к и н. Я и не подозревал, что рядом со мной
такой прекрасный человек... Моя жизнь прошла в
хождении от стола к издателю и обратно... Да, я
был близок со служанкой, но это для тела, не для
души. Душа моя была отдана писательству.
X о к у с а й. А ну, убирайтесь, оба! Я тебе
больше не отец, ты мне не дочь. У меня есть
О-Нао!
О-Э й. Батюшка, вы это серьезно?
Хокусай. Серьезнее некуда! Я не желаю тебя
видеть!
Хокусай прижимает к себе О-Нао. Та охотно прижимается к
нему, словно только и ожидала этого момента. О-Эй помогает
Бакину встать.
О-Э й. Обопритесь на мою руку, дядя Сасити.
Бакин. Ничего, ничего.
О-Э й. В наши годы не до страсти. Но раз я буду
с вами, вам не придется совершать харакири.
Ведомый О-Эй, Бакин делает несколько медленных, неверных
шагов.
Хокусай (разражается хохотом). Ну и
парочка! Куда там нашему великому насмешнику
Дзиппэнся Икку!
Бакин. Хокусай, ты отдаешь себе отчет в том,
что делаешь? Ты упускаешь крупную рыбу. О-Эй
беззаветно предана тебе. Она отдала тебе все, слово
«жертвенность» блекнет перед ее жизнью...
Хокусай. Да заткнись ты!
Бакин. Тогда я беру ее с собой. И я сделаю из
нее настоящего мастера укиёэ — пусть это будет мое
последнее произведение. О-Эй с молодых лет счита-
лась способной художницей, ее талант признавали
великие мастера: Китагава Утамаро, Тосюсай Сяра-
ку, Итириссай Хиросигэ... А лучше всех об этом даре
знаешь ты сам. Но ты себялюбец, ты не позаботился
л
-fed
$
719
о том, чтобы развить его. Хуже того, ты погубил его.
Ты всю жизнь заставлял О-Эй делать наброски для
твоих картин. Ты превратил ее в подмастерье.
Хокусай. Ну и что? Ее это вполне устраивало!
Б а к и н. К сожалению, это правда. О-Эй люби-
ла великого Кацусика Хокусая больше, чем себя.
О-Э й. А теперь, пожалуй, хватит.
Бакин. Ну что, Тэцудзо, станешь ты ее удер-
живать после того, что я тебе сказал?
О-Э й. Он не станет.
Бакин. Почему?
О-Э й. Батюшка хочет жить с О-Нао. Он мечтал
об этом всю жизнь. Кому и знать, как не мне. Все-
таки мы с ним прожили как отец с дочерью ни
много ни мало шестьдесят девять лет. Пойдемте.
Пойдемте!
О-Эй и Бакин направляются к выходу. Хокусай не выдерживает.
Хокусай. Эй, О-Эй!
О-Э й. Что, батюшка?
Хокусай. Ничего. Уходи.
О-Э й. О-Нао, полагаюсь на тебя.
О-Нао смотрит в сторону.
Хокусай. О-Эй!
О-Э й. Батюшка!
X о к у с. а й. Ой! Да что же это!
Б а к и н. Ты, кажется, воскликнул «Ой»? Вот и
хорошо. Пускай это будет ее творческое имя: Ои 56,
«отклик».
X о к у с а й. А, живите как хотите.
Хокусай в сопровождении О-Нао удаляется во внутрен-
ние комнаты.
О-Э й. Давайте я отведу вас домой.
Б а к и И. Не утруждай себя.
О-Э й. Но вам же хочется, чтобы я отвела вас
домой, правда?
Бакин. Конечно, хочется.
720
О-Э й. Я уж так устроена: не могу не исполнить
чужое желание.
Б а к и н. А Тэцудзо и пользовался твоей добротой.
О-Э й. В юности я презирала отца за себялюбие.
Потом поразмыслила и решила, что все-таки отдам
ему всю свою жизнь. Но не ради него, а ради себя.
Бакин. Ради себя? Как это?
О-Э й. Не знаю, как сказать... Я ведь вовсе не
добрая. В глубине души меня так и тянет делать
гнусные вещи. Вот скажу вам сейчас: «Идемте сюда,
тут ближе», а сама столкну вас в речку да и утоплю.
Когда батюшку еще никто не знал, а Утамаро уже
был известным мастером, я подумывала, не донести
ли на него, что он рисует неприличные картинки,
тогда бы его засадили в тюрьму. Почему я сейчас
оставила батюшку? Потому что подумала: пускай
эта игривая О-Нао его совсем уморит.
Бакин. Неужели?
О-Э й. Раз я такая гнусная, значит, я должна изо
всех сил помогать другим. Иначе было бы опасно —
для меня.
Бакин. Хочу попросить тебя об одной вещи.
О-Э й. Пожалуйста, сделаю что скажете.
Бакин. Поцелуй меня.
О-Э й. Вы такой милый, дядя Сасити. (Сопит,)
Нашарив руками О-Эй, Бакин обнимает ее. Они легко касают-
ся друг друга губами, напоминая целующихся птичек, изобра-
женных Хокусаем на рисовом зерне. Из внутренних комнат
появляется Хокусай. Он удивленно смотрит на Бакина и
О-Эй, протирая глаза.
Хокусай (шепотом). Какая прекрасная сце-
на. М-м-м, просто прекрасная.
Бакин и О-Эй застывают неподвижно.
Это надо бы нарисовать. Я рад, что до сих пор
жив: сколько всего удается увидеть. Но это не в
моем вкусе. Мои соблазнительные картинки долж-
ны быть... как бы это выразить... порезче, что ли.
л
ДМ
47-402
721
Посмелее. Не стану я изображать трогательное сви-
дание верных Волопаса и Ткачихи 57... И не стану
рисовать в сказочном духе..г Мои любовники долж-
ны быть земными, телесными, полными желания...
(Кричит.) Эй, вы! Хватит! Перестаньте! Прекрати-
те бесстыдство! Убирайтесь!
Бакин и О-Э й уходят.
Ну что ж, О-Нао, пойдем куда-нибудь. Чем тебя
угостить?
Голос О-Н а о. Я хочу сладкой бобовой пасты
из лавки «Фунабасия». Но это далеко, в квартале
Фукагава.
О-Н а о появляется из внутренних комнат.
Хокусай. Ничего! Нас довезут на паланкине,
я им щедро дам на чай. Но какая же ты еще дев-
чонка: все бы тебе сладости вместо ужина.
О-Н а о. Ничего не выйдет. Госпожа О-Эй ска-
зала, что денег нет.
Хокусай. Об этом не волнуйся. Если я буду
постоянно рисовать соблазнительные картинки, мне
будут хорошо платить... Сейчас скажу сколько... (Пи-
шет цифру пальцем на собственной левой ладони.)
О-Н а о (глядя на ладонь). Ух ты! Неужто прав-
да столько? Вот развернемся-то!
Хокусай. Стоит мне только намекнуть, изда-
тель тут же даст аванс.
О-Н а о. Я теперь совсем по-другому про вас ду-
маю, господин Хокусай. Честно говоря, мне понача-
лу показалось, вы просто развратный старикашка. Но
если вы правду говорите, то я уж потружусь. (С го-
товностью развязывает оби.) Ну же! За работу!
Хокусай. Какая продажная тварь! (Смеется.) Тем-
то ты и прелестна! Пальцы только совсем не гнутся.
О-Н а о (целуя его пальцы). А я их вам вылечу,
я их расшевелю, я заклинание знаю: у-лю-у-лю-лю.
Хокусай (опасливо шевеля пальцами). Вот
чудо-то! Действуют.
722
О-Н а о (прижимаясь к Хокусаю). Вот что, гос-,
подин Хокусай. Будете рисовать не меньше чем по
одной картинке в три дня, да продержитесь так
годик — тогда я выйду за вас замуж.
Хокусай. Эго славно, О-Нао, но видишь ли...
Нынче я ни о чем другом не хочу и думать, но пред-
ставь: пойдет благополучная жизнь, и мне расхочется
рисовать соблазнительные картинки. У меня возникнет
желание писать что-нибудь возвышенное, духовно очи-
щающее.. Вроде тех европейских изображений богов и
святых, что мне однажды показывал Сиба Кокан58...
О-Н а о. Ни в коем случае! Это совсем не денеж-
ное дело. Настоящие деньги платят только за соблаз-
нительные картинки. А хотите духовно очиститься —
молитесь Святому Нитирэну. Этого за глаза хватит.
Затемнение.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
На экране высвечивается графический лист «Осьминоги и
ныряльщица». Рядом скромно сидит О-Нао, послужившая
моделью для обнаженной ныряльщицы.
Голос печатника А. Потрясающая
работа. Я просто восхищен.
Голос печатника Б. Какая дерзновен-
ность замысла!
Голос печатни к а. В. Посмотрите на ее
мокрые волосы, ниспадающие до самых бедер. Ка-
кое изящество!
Голос печатника Г. Хи-хи-хи. В
следующем рождении я хотел бы быть господином
Осьминогом.
О-Н а о. Уважаемые представители издательско-
го цеха, позвольте сказать вам несколько слов. Будь-
те любезны занять места вот здесь.
Голоса печатников мгновенно утихают.
723
47*
я
к
$
Прошу тишины. Как вам, без сомнения, извест-
но, после реформ его превосходительства господина
Мидзуно Тадакуни произведения подобного жанра
были строжайше запрещены. Поэтому на всех ри-
сунках из этой серии стоит подпись и печать неиз-
вестного художника Сисики Ганко. На самом же
деле это работы выдающегося мастера укиёэ, пре-
красно вам знакомого.
Голос печатника А. Какой выразитель-
ный псевдоним — Сисики Ганко. Вчитайтесь в
иероглифы: это означает «Крепкий мужской — ну,
сами понимаете что, выкрашенный в лиловое»!
Смех.
Голос печатника Б. Господин Хокусай
вернул себе молодость!
Голос печатника В. Еще бы, если он
каждую ночь сжимает в объятиях этакое сокровище!
Смех.
О-Н а о. Приступим, господа...
Печатники начинают торговаться. Постепенно их голоса ста-
новятся все громче, а предлагаемая ими цена все выше. О-Нао
полна очарования.
Итак, этот рисунок отходит в собственность гос-
подина Эйракуду. Позвольте показать вам следую-
щую работу из этой серии.
Входит изнывающий от страсти Госкэ.
Кто ты? Я тебя не помню. Ты посыльный из
лавки «Идзумия»?
Госкэ. ...Нет, из лавки «Исэёси».
О-Н а о. А, припоминаю. Ты как-то провожал
меня домой.
Госкэ. Вы сказали, чтобы я заходил... Вот я и
решил зайти. Мне вас так жалко.
О-Н а о. Почему?
Госкэ. Ну... вам приходится жить с этим ста-
риком.
724
О-Н а о. Я тебе нравлюсь, правда?
Госкэ кивает.
О-Н а о. Значит, ты исполнишь любую мою
просьбу?
Госкэ кивает.
Слышатся требовательные голоса печатников: «Что там такое?»,
«Где следующий рисунок?».
О-Н а о. Как хорошо, что я родилась красивой.
(Улыбается.) Рисунки так быстро распродаются.
Просто на крыльях разлетаются. И все расписки
будут мои. Потерпи, чуть попозже я угощу тебя.
Госкэ уходит, не чуя земли, под ногами.
Затемнение.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Весенней ночью 1849 года в доме Хокусая. Постель расстелена,
уютно светит бумажный фонарь.
О-Н а о переодевается в ночные одежды. Госкэ, явно напуган-
ный, не знает, куда себя деть. О-Нао плотно задвигает дверь.
О-Н а о. Ну вот, готово. (Быстро забирается в
постель.) Иди сюда, дружочек.
Г о с к э. Да как же это? Разве можно так?
(Указывает на дверь во внутренние комнаты.) Там
же господин Хокусай!
О-Н а о. Конечно. Ну и что? Тебе разве не хо-
чется? Впрочем, как знаешь.
Госкэ. Э-эх, чего уж там! (Кое-как срывает с
себя платье, полураздетым забирается в постель и
неумело обнимает О-Нао.)
О-Н а о. Успокойся! Что ты так волнуешься?
Г о с к э. Я боюсь, вдруг войдет господин Хоку-
сай.
О-Н а о. Так давай мы его сами позовем. Тебе
будет спокойнее?
к
$
$
$
725
к
4=>1
>394
$
Г о с к э. Вы с ума сошли, сестрица! Я же гово-
рил, надо было пойти куда-нибудь в чайный домик
и там, честь по чести...
О-Н а о. Я не хочу в чайный домик. Господин
Хокусай, можно вас ненадолго?
Совершенно растерявшийся Госкэ пытается выскользнуть из
комнаты. О-Нао прижимается к нему и не отпускает. Из внут-
ренних комнат медленно входит Хокусай. Он выглядит
усталым и ни на что не реагирует. Вид любовников, лежащих
в постели прямо перед ним, не производит на него впечатле-
ния.
Дедуленька, вы же любите, чтобы на картинке
все было как в жизни? Вот я и подумала, надо вам
помочь, показать.
О-Нао сбрасывает одеяло. Любовники сжимают друг друга в
объятьях. Хокусай отрицательно качает головой.
Так вы не будете рисовать?
Хокусай опять качает головой.
Вот как. Ну, как знаете. А то я влюбилась в это-
го парнишку.
Хокусай молчит.
Вы не ревнуете?
Хокусай отрицательно качает головой.
Экий вы скучный.
Хокусай. Можете не стесняться. (Собирает-
ся выйти и задвинуть за собой дверь,)
О-Н а о. Постойте-ка!
Хокусай оборачивается.
О-Н а о. Господин Хокусай, я изменила вам. С
этим юношей. И вы застали нас на месте преступ-
ления! Мне стыдно, и я ухожу от вас!
Хокусай. Уходишь — уходи. (Скрывается во
внутренних комнатах.)
О-Н а о. Чудно как. Не думала я, что все так
быстро сделается. Ну ничего, получилось в точности
726
по-моему. Вот и славно! (Вставая.) Теперь одевай-
ся, да побыстрей.
Госкэ лихорадочно одевается.
Госкэ. Как же так? Ведь господин Хокусай
совсем плох.
О-Н а о. После того как в конце прошлого года
умер господин Бакин, он стал совсем разваливаться.
И в пальцах у него дрожь, и одышка. Никак не
удержит кисть. Особенно в последние несколько
дней. Вот я и решила уйти от него. Не хочу выно-
сить за ним горшки.
Госкэ. Стало быть, вот зачем я вам понадобился.
Раззадорить господина Хокусая, чтобы он вас выгнал.
О-Н а о. Ты догадливый. Впрочем, зря старалась.
Дедуленька, оказывается, добрый, можно было и не
ломать комедию.
О-Нао открывает стенной шкаф. Там уже приготовлены пле-
теный баул и какие-то узлы.
Г о с к э. Я смотрю, вы уж давно надумали уд-
рать.
О-Н а о. Помоги мне тащить эти вещички.
Госкэ. Значит, мы бежим вместе? (Взвалива-
ет плетеный баул себе на спину и берет в каждую
руку по узлу.)
О-Н а о. До гавани Урага. Оттуда нам не по
пути. Не взыщи, дружочек.
Г о с к э. И что вы там будете делать?
О-Н а о. Сяду на черный корабль и подамся за
море.
Г о с к э. Ух ты!
О-Н а о. Не возвращаться же в деревню. Там
скука смертная. Лучше я постранствую, дальние стра-
ны посмотрю. Денежек я поднакопила. Может, по-
встречаю какого-нибудь интересного молодого гос-
подина. Как знать.
Госкэ. Молодого? Я, между прочим, тоже не
старик!
•М
Й
ft
727
О-Н а о. Японские кавалеры не по мне. А вот я
однажды видела француза: светлые волосы, синие
глаза и та-акие длинные ноги... Ой, что это было!
(Взяв руку Госкэ, кладет ее себе на грудь.) Ну, идем?
Госкэ. Ноги-то не казенные.
О-Н а о. Днем натрудишься — ночью натешишься.
Хокусай. Эй, О-Эй! Где ты там?!
О-Н а о. Ну что ты будешь делать, а? Это он
думает, что он меня зовет. Здесь я! Иду-у!
О-Н а о прижимает палец к губам, веля Госкэ молчать, и бес-
шумно исчезает, ведя его за собой. После их ухода, ковыляя,
входит Хокусай. В руках у него несколько бумажных по-
лосок для стихов 59.
X о к у с а й. «От мирских забот, / От пустых и
ложных снов / Отрешась навек, / Кукла хрупкая
опять / Станет глиной и водой». И это прощаль-
ные стихи? Бакин, он и есть Бакин. Даже под ко-
нец не удержался от напыщенности. Раз уж на то
пошло, послушай лучше мои прощальные стихи, я
их только что сложил. (Хокусай усаживается в це-
ремониальную позу и торжественно держит перед
собой в вытянутых руках вертикально ниспадаю-
щую полоску бумаги с текстом.) «Аухом. бесплот-
ным — / Лишь бы беспечно бродить / Летней рав-
ниной»60. (Гордо выпячивая грудь.) «Летней
равниной» — вот ключевые слова. Я решил уме-
реть летом сто первого года моей жизни. Сейчас
мне ровно девяносто, так что самое время начи-
нать. С соблазнительными картинками покончено.
Мне уже некогда развлекаться с юными девицами.
Пора всерьез браться за изучение западного рисо-
вального мастерства. Придется научиться пользовать-
ся циркулем и линейкой... Как, бишь, называется
этот фокус? «Закон перспективного сокращения»?
Или «закон удаления»? Короче, его-то я и буду ос-
ваивать ближайшие пять лет... Потом, от девяноста
пяти до девяноста девяти, я буду оттачивать свое
искусство до полного совершенства. И когда мне
728
исполнится сто... Да, может быть, в сто лет я нако-
нец сумею создать что-либо удовлетворительное. Я
так нетерпеливо жду этого дня, у меня сейчас серд-
це из груди выскочит! Да, кстати, чуть не забыл.
О-Эй, дай-ка мне ту соблазнительную картинку. Ну
ту, знаешь, где молодая вдова хватает за срам ни-
щенствующего монаха, я ее на днях закончил. Я ее
порву и тем укреплю свой дух, чтобы начать новую
жизнь. Эй, О-Эй! Где ты там? Куда она делась?
(Не получив никакого ответа, Хокусай медленно под-
нимается.) По-моему, эта картинка здесь. (Он от-
крывает стенной шкаф, но тот пуст. Он вползает
на четвереньках внутрь шкафа. Затем так же де-
ловито вылезает. Удивленно наклонив голову.) Тут
пусто. Странно. Эй, О-Эй! (Смеется.) Ты что, в
прятки со мной играешь? Ну давай! (Сдергивает
ручное полотенце, которым подпоясан его халат, и
завязывает себе глаза.) Вот он я! Вот он я! А ты
где, О-Эй? (Увлекшись игрой в прятки, он комично
бегает по комнате, но вдруг, оступившись в том
месте, где кончается татами — приподнятый пол
жилой комнаты — и начинается земляной пол,
падает и сильно ударяется головой о землю. Те-
перь он не в состоянии двигаться. Слабым голосом
зовет.) Эй, О-Эй!
Входит О-Э й.
О-Э й. Батюшка! (Обнимает его.)
Хокусай. Эй, О-Эй! (Повисает у нее на
руках.)
О-Э й. ...Грязный какой. Платье все в лохмотьях.
Ну куда вы без меня? (Выразительно смотрит на
него. ) Так вам и надо. Это я и пришла вам сказать:
поделом вам. (Оглядывает комнату.) О-Нао, ста-
ло быть, сбежала. Батюшка, дядя Сасити покинул
этот мир. Но он оставил мне достаточно денег, что-
бы нам с вами хватило на остаток дней и даже на
могилы с надгробиями.
Л
-fed
48-402
729
Й,
к
ill
Ветер доносит откуда-то праздничную музыку. Открыв глаза,
Хокусай поднимается.
Теперь-то, в мои годы, я знаю, как важно, чтобы
было на кого положиться.
Хокусай. Идет подготовка к празднествам.
Скоро будет синтоистский праздник в храме Тори-
гоэ. А потом буддийский в храме Каннон. Как хо-
рошо, что я поселился в этих местах, в Асакуса. Я
вырос в семье нищего земледельца на самой окраи-
не Эдо, в предместье Кацусика, там росла такая
высокая трава, что мы подрастали в ее тени. И я
всю жизнь мечтал поселиться где-нибудь в ожив-
ленном, богатом квартале. Бедный мой покойный
отец и все его соседи: как им хотелось гулять с на-
рядными красавицами, ходить на представления
Кабуки. Батюшка, матушка, Дандзюро, говорят, на-
конец-то прощен и снова выступает в Эдо. Мы
живем совсем рядом с кварталом Сарувака, где луч-
шие театры. Как бы я хотел повести вас на «Исто-
рию привидения из Ёцуя»!
О-Э й. А я вот не помню лица своей матери. И
у меня даже нет сына или дочки, которые запом-
нили бы мое лицо.
X о к у.е а й. Кто это? Кто-то зовет меня. (Он
медленно осматривается. Неожиданно его взгляд па-
дает на изваяние Святого Нитирэна.) Ha-му Мё-
о-хо-о-рэн-гэ-кё-о, Ha-му Мё-о-хо-о-рэн-гэ-кё-о. Ты
столько сделал для меня, Святой Нитирэн. Ты все-
гда будешь оберегать меня, пока я тебе верен. Я
всю жизнь это знал и верил в тебя, несмотря ни на
что.
О-Э й. Э-э, не слушай его, Святой Нитирэн. Он
легкомысленный, он за столько лет не поставил тебе
ни единой благовонной палочки.
Хокусай. Я всегда старался изо всех сил...
Помнишь, Святой Нитирэн: когда мне было лет
сорок, я отдался тебе целиком, забросив художе-
ство. Я расхаживал с барабанчиком всю зиму, мо-
730
розными ночами, когда, казалось, замерзали даже
звезды. Я до рассвета бродил по всему Эдо, отби-
вая: бом-бом, бом-бом-бом! Бом-бом, бом-бом-
бом!61 Я стал называть себя не просто Хокусай, а
длинно и мудрёно: Фусэнкё Хокусай. Хорошее
имя — Фусэнкё: «неокрашенным живущий». «От
мира сего, но незапятнанный». Верил ли я в тебя
по-настоящему, Святой Нитирэн? Честно говоря,
добившись славы, я нечасто вспоминал о тебе. Твое
изваяние запылилось и годами не получало долж-
ных почестей. Но никогда, даже в самое тяжелое
безденежье, я не отдавал тебя в заклад. (Смеет-
ся.) Куда я без тебя! (Случайно задевает О-Эй.
Ощупав ее локоть и коснувшись груди, понимает,
что рядом с ним женщина.) Ах, это же О-Нао!
Спасибо, что вернул ее мне.
О-Э й. Спать, пойдемте спать. Вам пора спать.
Хокусай. Иду, иду, О-Нао. Но знаешь, Свя-
той Нитирэн, лучше бы ты вернул мне О-Эй. Я хочу
постранствовать по разным местам, пусть поносит
меня на закорках. Я же знаю, что где-то меня ждут
еще не виданные красоты. А О-Эй хотя роста и
небольшого, но очень сильная.
О-Э й. Вашей дочке уже семьдесят, а вы всё
помыкаете ею.
Хокусай. Проклятье! Я становлюсь совсем
как Сасити! Муть в глазах. Все уходит далеко-дале-
ко. О-о, это «закон удаления».!
О-Э й. Мудрите вы всё.
Хокусай. Вот ведь несчастье какое. Не надо
было мне так рано слагать прощальные стихи. Уж
если оставлять что прощальное, так лучше бы рису-
нок. Сглупил я, сглупил! (Собравшись с последни-
ми силами, Хокусай поднимает обе руки и очерчи-
вает ими в воздухе силуэт призрака. Постепенно
он начинает сам вести себя как призрак.) Бум-бум-
бум-бум-бум-бум, бум-бум-бум!62 ...Летней равни-
ной / пошел разгуливать дух, / скачет вприпрыжку,
л
-К1
$
4 8-*
731
/ вольно парит над лугом — / все-то ему неймет-
ся 63... А что, эту вещь у меня с руками отхватят!
Куплю красивую заколку для О-Эй. О-Нао, кисть
мне! Кисть, скорее! (Хокусай видит О-Эй и нако-
нец узнает ее.) Это ты, О-Эй. Знаешь, ты тоже
сглупила. Вышла бы замуж, пока была молодая, жила
бы теперь среди внучат в свое удовольствие.
О-Эй подает ему кисть и бумагу.
Хокусай (берет кисть и бумагу, но тут же
роняет их). ...Мне бы еще десять лет жизни... Нет,
хотя бы пять... Мне бы еще пять лет жизни, и я
стал бы настоящим художником. (Умирает.)
О-Э й (прозаически). Каждому дано сказать пе-
ред смертью мудрое слово.
О-Эй тихо укладывает Хокусая на татами, складывает ему руки
на груди и закрывает ему глаза. Затем, сложив ладони для мо-
литвы, умолкает.
Занавес
Перевод Е. Маевского
1 Имя О-Нао, восходящее к слову со значением «прямой» или
«правильный», а также «заурядный», является вполне обычным
женским именем эпохи Эдо (1603—1867), но в то же время
вызывает несомненные ассоциации со словом онна, т. е. «женщи-
на» (которое по чистой случайности созвучно также и с русским
словом «она»). Следует учесть, что О-Нао — единственный жен-
ский персонаж пьесы, не имеющий исторического прототипа, а
целиком созданный фантазией автора, и что поэтике этой пьесы
отнюдь не чуждо использование игры слов. (Прим, перев.)
2 Одно из восточных предместий города Эдо, ныне часть
Токио, где во времена Хокусая селились многие преуспеваю-
щие мещане.
3 Мост через реку Сумида в квартале Рёгоку, известном сво-
ими веселыми домами.
4 Имеются в виду кибёси — дешевые книги с большим ко-
личеством иллюстраций, главным образом комического и сати-
732
рического содержания, а также коккэйбон — комические по-
вести. Эти ксилографические книги были любимым чтением
горожан эпохи Эдо, особенно в XVIII—XIX в
5 Сэссю (1420—1506) — буддийский священник и худож-
ник, выдающийся мастер монохромной живописи тушью в
китайском стиле.
6 Цуцуми Торин — художник, объявивший себя потомком
Сэссю в тринадцатом колене. Работал в конце XVIII — начале
XIX столетия; точные даты рождения и смерти неизвестны.
Синагава — одна из ближних к Эдо станций тракта То-
кайдо, главной дороги, связывавшей Эдо с Киото. Располагав-
шиеся здесь веселые дома пользовались невысокой репутацией.
8 Бундзинга, букв, «живопись книжников» — художествен-
ное направление, сложившееся к концу XVIII в. и представлен-
ное в основном мастерами, не входившими в профессиональ-
ные художнические цеха.
9 Канга — живопись в традиционном китайском стиле.
10 Ямато-э — живопись в собственно японском стиле (в
противоположность китайскому).
11 Ныне Хоккайдо, самый северный из четырех крупных
островов, образующих территорию Японии.
12 Речь идет о первой российской миссии в Японию (1792),
возглавлявшейся поручиком Адамом Лаксманом.
13 Танума (Укииугу (1719—1788) — крупный феодал, член
палаты советников сёгуна (правителя Японии) с 1772 по 1787 г.
14 Мацудайра Саданобу (1758 —1829) — крупный феодал,
член палаты советников с 1787 г.
15 Сёкусандзин — литературный псевдоним самурая Ота Нампо
(1749—1823), широко известного в свое время поэта и прозаика.
16 Пародия на знаменитое стихотворение из поэтической
антологии «Кокинсю» (начало X в.), свиток 1, номер 53, авто-
ром которого является Аривара-но Нарихира (825—880): Если
б в мире земном / вовсе не было вишен цветущих, / то, быть
может, и впрямь / по весне, как всегда, спокойно, / безмятежно
осталось бы сердце... (перевод А. А. Долина).
17 Утамаро (1753 — 1806) — выдающийся художник, мас-
тер гравюры укиёэ.
18 В Японии принято обмениваться подарками дважды в
год: на новогодние праздники и в середине лета.
19 Фурин, небольшой колокольчик с бумажкой, подвешен-
ной к языку; слегка позванивает от малейшего дуновения вет-
ра. Считается, что звон такого колокольчика создает ощуще-
ние прохлады в жаркий день.
733
Я
к
-К1
Ли
20 Творческие имена художников и писателей традицион-
ной Японии, сконструированные по китайским образцам: Сю неё,
Юсэн, Хокусай, Бакин и т. п.— носят изысканно-книжный ха-
рактер и резко контрастируют с обычными бытовыми имена-
ми: Тэцудзо, Сасити.
21 Имеется в виду персонаж японской волшебной сказки и
широко известной пьесы театра Но «Хагоромо» («Одеяние из
перьев»).
22 Нагаи Кафу (1879—1959) — крупный японский писа-
тель. Цитируются отрывки из его книги «Эдо гэйдзюцу рон»
(«Об искусстве Эдо»), вошедшей в первый том его собрания
сочинений, изданного в Токио в 1927 г.
23 Манга, или «гротескные рисунки»,— название одной из
серий рисунков Хокусая. В современной Японии слово манга
обозначает карикатуры или комиксы.
24 «Итако дзэкку сю» — сборник иллюстраций к популяр-
ной песенке того времени, сложенной в местности Итако,
севернее Эдо, и пародирующей традиционную китайскую по-
этическую форму дзэкку, или цзюэцзюй («оборванные стро-
ки» ).
25 У Хокусая было не менее тридцати творческих имен.
26 Магазин кимоно, основанный в 1673 г. Впоследствии пре-
вратился в один из самых крупных и дорогих универмагов То-
кио — Мицукоси.
27 Тани Бунтё (1765—1842) — известный живописец.
28 Варума (Бодхидхарма) — легендарный буддийский мо-
нах, пришедший из Индии в Китай в VI в. и считающийся
основателем учения дзэн (чань).
29 Интересно, что во времена Хокусая в некоторых диа-
лектах японского языка его имя, по-видимому, произноси-
лось с сохранением особенностей старояпонской фонетики:
Фокусай. Разумеется, созвучие со словом «фокус» является
чистой случайностью. Любопытно также, что переводчик пье-
сы на английский язык Тед Т. Такая употребляет в данном
месте текста слово hoax, не только означающее «мистифи-
кация», но отчасти и созвучное с именем художника. (Прим,
перев.)
30 «Син суйкодэн» — переделка знаменитого китайского
авантюрного романа «Шуйхучжуань» («Речные заводи»), часть
которой написана Бакином.
31 «Тинсэцу юмихаридзуки» — роман Бакина, посвящен-
ный похождениям доблестного воина XI в. Минамото Хатиро
Тамэтомо.
734
32 Слова буддийской молитвы: «Славься, Сутра Лотоса Свя-
щенного Закона».
33 Такай Рандзан (1762—1838) — прозаик, сменивший
Бакина в качестве автора «Новых речных заводей» начиная с
12-го выпуска.
34 Тоёкуни (1769 —1825) — мастер укиёэ.
35 Азиппэнся Икку (1765 — 1831) — автор комической про-
зы, среди которой наибольшей известностью пользуется плу-
товская повесть «На своих двоих по тракту Токайдо» («Токай-
дотю хидзакуригэ» ).
36 Хаори — мужская верхняя одежда, надеваемая поверх
кимоно.
3" Японская слоговая азбука кана применяется в основном
во вспомогательных целях, там, где по каким-либо причинам
(в том числе из-за слабой грамотности пишущего) невозмож-
но употребить иероглифы.
38 Черными кораблями, куробунэ, японцы времен Хокусая
называли корабли из Европы и Америки.
39 Последнее место жительства и место захоронения Хокусая.
40 В то время Асакуса была крупнейшим в Эдо районом
Мещанских развлечений — веселых домов и театров.
41 Местность, где изготовлялся древесный уголь высокого
качества.
42 Из «Молодого полумесяца», часть 2, свиток 2, гл. 20.
4S Андо Хиросигэ (1797—1858) — выдающийся мастер укиёэ.
44 Официальный титул Тоояма Кинсиро (? —1855), зани-
мавшего пост главноуправляющего эдоского Северного Города
Китамати в 1840-е гг. Вошел в городской фольклор как непод-
купный чиновник «Тоояма-но Кин-сан», носящий на руках и
плечах изысканную татуировку в виде цветов сакуры.
45 Осио Хэйхатиро (1793 —1837) — ученый-конфуцианец,
поднявший в 1837 г. восстание с целью облегчить положение го-
лодающего простонародья. Восстание было жестоко подавлено.
46 Подразумеваются «реформы эры Тэмпо», относящиеся к
1840—1842 гг.— ряд политических мер, призванных корен-
ным образом изменить моральный, социальный и экономичес-
кий климат Японии. Их инициатором был Мидзуно Тадакуни
(1794-1851).
47 Тамэнага Оонсуй — японский писатель (1790—1843).
48 Рютэй Танэхико — японский писатель (1783 — 1842).
49 Тоётоми Хидэёси (1538 — 1596) — военный правитель
Японии, предшественник сёгуна Токугава Иэясу, основателя
сёгунской династии Токугава.
735
50 Подразумеваются Итикава Дандзюро VII (1791 — 1859)
и Оноэ Кикугоро III (1784—1849), актеры Кабуки.
51 Нансо Сатоми хаккэндэн («Предание о восьми псах из
Сатоми») — одно из наиболее значительных произведений
Бакина.
52 Диалог осьминогов и ныряльщицы воспроизводит тек-
сты, сопровождающие гравюру Хокусая «Осьминоги и ныряль-
щица», хранящуюся в частной коллекции.
53 В оригинале абунаэ — жанр, находившийся в эпоху Эдо
на грани дозволенного законом. (Прим, перев.)
54 Речевая формула детской игры.
55 По поверью, это помогает отогнать злых духов.
56 В оригинале — каламбур, основанный на созвучии трех
слов: во-первых, японского междометия оой, означающего что-
то вроде русского эй, то есть предназначенного для привлече-
ния внимания; во-вторых, обычного имени дочери Хокусая —
О-Эй; в-третьих, ее засвидетельствованного в истории творче-
ского имени Кацусика Ои. Псевдоним Ои состоит из двух иерог-
лифов: «отвечать» и «действовать», означая, таким образом,
«ответное действие», «отклик». (Прим, персв.)
57 По японскому поверью, звезды Волопас (Альтаир) и Тка-
чиха (Вега), расположенные по разные стороны Млечного
Пути,— это разлученные жизнью возлюбленные, которым по-
зволяется встречаться только раз в году, в так называемую ночь
Танабата, отмечаемую в Японии как праздник.
58 Сиба Кокан (1747—1818) — ученый, литератор и ху-
дожник, известный своим интересом к европейской культуре.
59 Для написания японских трехстиший и пятистиший обыч-
но применялась бумага специального вертикального формата —
тандзаку.
60 Подлинное предсмертное трехстишие Хокусая.
61 Характерный ритм ручного барабанчика, применяющего-
ся бродячими монахами секты Нитирэн.
62 Характерный ритм большого барабана в театре Кабуки,
предваряющий появление на сцене призрака.
63 Эта фраза, как и прозвучавшие ранее предсмертные сти-
хотворения Бакина и Хокусая, выдержана в ритме традицион-
ных японских пятистиший (танка) и трехстиший (хокку), для
которых обязательно чередование пяти- и семисложных строк:
5-7-5-7-7 или 5-7-5.
736
Автор комментариев — Григорий Чхартишвили
КОММЕНТАРИИ
Но. Кёгэн
Расположение пьес в этом разделе сборника соответствует составу клас-
сического спектакля Ногаку — с той лишь разницей, что фарсы Кёгэн вы-
несены в конец, а не размещены между отделениями в качестве интерме-
дий. Сначала идет пьеса дзё («Такасаго»), относящаяся к жанру камимоно,
«пьес о богах»; затем следуют три пьесы разряда ха: «Киёцунэ» из «пьес
о битвах», «Мацукадзэ» — «пьеса о женщинах» и «Сотоба Комати», «пьеса
о безумии»; завершает наш «спектакль», как и положено, «пьеса о демо-
нах» — «Ямамба», не очень страшная и с хорошим концом, чтобы не
портить зрителям настроения.
«Такасаго»
Текст и музыку к пьесе написал сам Дзэами Мотокиё. Сосна в японской
традиции — символ долголетия и благополучия, счастливого слияния Инь и
Ян. Ее изображение является непременным атрибутом декорации спектакля
Но. Легенда о «соснах-супругах» упомянута еще в древней поэтической ан-
тологии «Кокинсю» («Собрание старых и новых песен»). На свадьбах и по-
ныне исполняют песни из «Такасаго», когда желают жениху и невесте долгой
и счастливой семейной жизни. Концовка пьесы («Процветанье народу при-
носит напев “Тысячекратная осень”»...) нередко исполняется в самом фина-
ле всего спектакля Но в качестве так называемого «дополнительного поздрав-
ления» {цукэ-сюгэн).
«Киёцунэ»
Автором пьесы, очевидно, является Дзэами. Эта «мужская пьеса» очень
часто исполняется, но не вполне типична для своего жанра, поскольку в ней
нет ни одной батальной сцены. Сюжет заимствован из «Повести о доме Тай-
ра» («Хэйкэ моногатари»), рассказывающей о перипетиях противоборства
двух могущественных феодальных домов в конце XII века. Род Тайра правил
страной с 1156 года, однако после смерти всемогущего Киёмори (1181) на-
чалась война с самурайским родом Минамото, в конце концов одержавшим
верх. В японской культуре, видящей особую красоту в увядании и трагиче-
ской гибели, род Тайра со временем приобрел романтическую окраску. Пол-
739
ководец Киёцунэ, внук Киёмори, бросился в морские волны после того, как
бог войны Хатиман неблагосклонно принял преподнесенные ему жертвопри-
ношения.
«Мацукадзэ»
Эта пьеса, одна из самых прославленных во всем репертуарном списке
Но, была написана Канъами Киёцугу и впоследствии переработана Дзэами.
Существует поговорка: «Из песен — “Миидэра”, из Но — “Мацукадзэ”», то
есть самые лучшие песни в пьесе «Миидэра», а самая лучшая пьеса Но —
«Мацукадзэ». В основе сюжета — история придворного кавалера Юкихира,
сосланного из столицы на морское побережье, в Сэтцу. Здесь кавалера люби-
ли две рыбачки, сестры, которых он нарек «Мацукадзэ» (Сосновый Ветерок)
и «Мурасамэ» (Легкий Дождик). Затем кавалер вернулся в Киото и вскоре
умер, а безутешные тени двух сестер витают над берегом залива Сума... Глав-
ный мотив пьесы — ожидание, а ключевое слово — «мацу»: по-японски «со-
сна» и «ждать» — омонимы.
Первая сцена демонстрирует столь характерное для мира Но свободное
перемещение во времени и пространстве, так восхищающее современных
драматургов: странствующий монах говорит, что направляется в Западный
Край, а в следующем предложении своего монолога оказывается уже на бе-
регу бухты Сума.
По типу «Мацукадзэ» относится не к «событийным драмам», а к «дра-
мам-видениям», поскольку встреча монаха с сестрами была, скорее всего,
фантазией, навеянной легким осенним дождиком (мурасамэ) да ветерком,
дующим меж сосен (мацукадзэ).
«Сотоба Комати» («Гробница Комати»)
Пьесы о Комати составляют целый цикл в репертуаре Но. Оно-но
Комати была знаменитой придворной красавицей и прославленной поэтес-
сой IX века, которую причисляют к «шести кудесникам поэзии». С ее
именем связано множество легенд, причем к одной из них — о «ста но-
чах» — обращены сразу две драмы Но: «Сотоба Комати» и «Каёи Комати».
Комати обычно предстает в двух ипостасях — ослепительной, надменной
красавицы и дряхлой, уродливой старухи, раскаивающейся в былом жесто-
косердии. Молодому военачальнику Фукакуса она посулила взаимность, если
он выдержит испытание — простоит у ее ворот сто ночей подряд. Он
приходил к дому Комати 99 ночей, а в последнюю погиб, не выдержав
холода и натиска демонов.
Поскольку эта легенда была хорошо известна зрителям, в пьесе она не
пересказывается, а лишь упоминается, главное же место занимает теологи-
740
ческий спор, в котором жалкая нищенка посрамляет ученых монахов. Со-
единение в образе Комати двух разительно несхожих персонажей — юной
красавицы и уродливой старухи — подчеркивает буддийский постулат о брен-
ности и суетности внешнего.
«Ямамба»
Эта пьеса относится к разряду киримоно и должна завершать спектакль,
поэтому она отличается быстрым темпом и изобилует эффектными песнями
и танцами. Автор неизвестен. Ямамба (букв, «горная старуха») — мифиче-
ское существо, страшная ведьма, обитающая среди гор и подстерегающая
неосторожных путников. Назидательный смысл пьесы состоит в том, что даже
такое пропащее существо, как ямамба, жаждет спасения души и может наде-
яться на избавление. В конце первого действия пьеса содержит мини-
кёгэн, комический диалог ваки с сельским жителем,— зритель устал, и перед
финалом его нужно немного развлечь.
«Князек»
Оригинальное название этого фарса — «Дзисэнсэки» («Две тысячи коку»).
Коку — это мера, использовавшаяся для взвешивания риса. Доход феодала
и жалованье самурая измерялись в коку. Владетель большого княжества
имел в год сотни тысяч коку риса, поэтому две тысячи для князя (даймё) —
доход очень скудный, и неслучайно у даймё один-единственный слуга.
Выражение дзисэнсэки стало нарицательным, так называли мелких князьков
и начальников уездов, жалованье которых составляло как раз две тысячи
коку. Цикл о князе и слуге Таро — самый многочисленный в репертуаре
Кёгэна.
«Чертова черепица»
Еще одна интермедия из цикла про слугу Таро. Оригинальное название
«Онигавара». Это один из самых коротких кёгэнов, прямо призывающий
публику утереть слезы и рассмеяться: «Смейся же, смейся».
«Зять, спорящий из-за воды»
Оригинальное название «Мидзу-какэ муко». Кёгэн из цикла «семейных
свар». Выражение «спорить из-за воды» стало в японском языке идиома-
тическим, означая «спорить впустую», «спорить, не слушая друг друга».
741
Дзёрури. Кабуки
Из четырех пьес, включенных в этот раздел, лишь одна, «Письмо из квар-
тала веселых домов», может быть, да и то с известной натяжкой, отнесена к
репертуару собственно Кабуки. Обе драмы Тикамацу Мондзаэмона первона-
чально предназначались для театра марионеток, а «Шелковый фонарь» отно-
сится к жанру Синкабуки («Новый кабуки»). Эта драма создана уже в нача-
ле XX века и является стилизованной переработкой «репертуарной пьесы»
театра Кабуки «Пионовый фонарь». Такой подбор довольно точно отражает
эволюцию «мещанского театра»: от позднесредневековой драмы «плаща и
шпаги» до попыток модернизировать традицию и приспособить ее к изме-
нившимся запросам публики.
«Копьеносец Гондза в двойном плаще»
Оригинальное название — «Яри-но Гондза касанэ-катабира». В период со-
здания этой пьесы Тикамацу давно уже работал только для осакского куколь-
ного театра Такэмото-дза. Это девятнадцатая по счету «бытовая драма» вели-
кого драматурга. Впоследствии она, как и прочие произведения Тикамацу,
была приспособлена для театра Кабуки.
В июле 1717 года на одном из осакских мостов ревнивый муж зарубил
жену и ее молодого любовника. Уже через месяц после этого трагического
события, 22 августа, в театре состоялась премьера новой пьесы. Поскольку
изображать в «мещанском театре» реальные события из жизни самурайского
сословия строго-настрого запрещалось, Тикамацу изменил имена персона-
жей. «Копьеносец Гондза» — персонаж из популярной песенки того време-
ни, молодой красавчик и покоритель женских сердец. Однако у Тикамацу
тривиальная бытовая история приобрела высокое звучание, превратившись в
страшную и красивую балладу о чувстве долга и бессилии человека перед
слепой судьбой. Вместе с тем от обычных самурайских драм о «невольниках
чести» пьеса отличается психологической многоцветностью персонажей, до-
пускающей различную трактовку образов как Гондзы (благородный или расчет-
ливый, смелый или нерешительный, честный или обманщик?), так и О-Сай
(невинная жертва или жертва страсти, добродетельная мать или бросившая
собственных детей распутница?).
«Самоубийство влюбленных на острове Небесных Сетей»
Оригинальное название «Синдзю тэн-но Амидзима». Как и предыдущая,
эта драма была первоначально написана для Дзёрури, а затем переделана для
Кабуки. Пьеса написана в последний период творчества Тикамацу и считает-
742
ся вершиной его творчества. Премьера состоялась 6 декабря 1720 года. Как и
прочие «бытовые драмы», она основана на вполне реальном происшествии.
На сей раз, поскольку речь шла о людях простого звания, драматург не счел
нужным изменять имена, которые были на устах у всей Осака. Самоубийство
торговца бумагой и девушки из веселого дома «Кинокуния» произошло за
два месяца до премьеры, на острове Амидзима (Остров Сетей), где жили
рыбаки, развешивавшие для просушки свои сети. Могила Дзихэя и Кохару
сохранилась до наших дней. Тикамацу добавил к названию острова слово
«Небесных», чтобы подчеркнуть свою главную идею: безвыходная ситуация,
в которой оказались грешные герои пьесы, возникла по воле провидения,
заманившего влюбленных в свои сети.
«Письмо из квартала веселых домов»
Эта пьеса, исполняемая в разных вариациях с 1780 года, основана на
первом акте пьесы Тикамацу Мондзаэмона, написанной для театра марионе-
ток. История лишенного наследства Идзаэмона, куртизанки Югири и их ма-
ленького сына использовалась во многих драмах как Дзёрури, так и Кабуки и
относится к так называемым кэйсэйгаймоно, «пьесам о покупке куртизанок».
Прототипом Югири была осакская куртизанка, чья неожиданная смерть
(1678) вызвала множество пересудов. Первую пьесу на эту тему Тикамацу
написал для великого актера Саката Тодзюро еще в 1684 году — она так и
называлась «Седьмая годовщина смерти Югири». Сюжет о наследнике купе-
ческого дома «Фудзи» и влюбленной в него Югири был особенно популярен у
драматургов эры Гэнроку (1688 — 1704). Пьеса выдержана в комико-эроти-
ческом ключе и знаменита прежде всего своими танцевальными и мимиче-
скими эпизодами, этим и вызваны пространные ремарки, объясняющие чи-
тателю движения актеров. Присутствуют все три традиционных элемента
кэйсэйгаймоно — появление обнищавшего героя-любовника в веселом доме
(яцуси), ссора любовников (кудзэцу) и сцена страсти (нурэгото). В драмах
этого жанра остутствует напряженная фабула, их главное достоинство в ис-
крометных диалогах и игре слов. Музыкальное сопровождение спектакля со-
единяет три стиля: Такэмото (хор из театра кукол), Токивадзу (хор, сопро-
вождающий танцевальные сцены) и обычный для Кабуки хор Нагаута, причем
первые два располагаются прямо на сцене, а последний — справа от сцены.
«Шелковый фонарь»
Оригинальное название «Ботан-доро». Этот классический сюжет, взятый
из китайской средневековой новеллы, по традиции более известен под
названием «Пионовый фонарь». История о любви умершей девушки к
живому юноше неоднократно излагалась японскими авторами XVIII и
743
XIX веков. Более всего известен вариант 80-х годов прошлого века, сочи-
ненный знаменитым рассказчиком Санъютэй Энтё и прекрасно переведен-
ный на русский язык А. Стругацким. В классическом Кабуки тоже суще-
ствовала пьеса «Пионовый фонарь», а анонимный вариант, включенный в
наш сборник, появился в начале XX века и представляет собой попытку
осовременить любимый публикой сюжет, придав ему, с одной стороны,
больше реалистичности (при желании таинственные встречи молодого
Синсабуро с прекрасной О-Цую можно интерпретировать как шутку гей-
ши), а с другой — большую философскую глубину, для чего в текст вклю-
чены пространные дискуссии между главным героем и его наставником-
конфуцианцем.
Любопытно, что по традиции пьесы о духе девушки с пионовым фона-
рем в руке считаются в японском театральном мире «проклятыми» —
точно так же, как у английских актеров «нехорошей пьесой» слывет
«Макбет». Легенда эта возникла в 1919 году, когда двое молодых оннагата,
игравших О-Цую и ее служанку, умерли от непонятной болезни через
неделю после премьеры. Однако подобная репутация лишь придает новым
постановкам пикантности.
Еще одна особенность: эта драма считается «летней», и ставят ее обычно
в самую жару, когда полумрак и замогильный холод ночных свиданий О-Цую
и Синсабуро приятно контрастируют с духотой и зноем внетеатрального про-
странства.
Современный театр
В этот раздел сборника включены пьесы, написанные для Сингэки («Но-
вого театра») и, таким образом, созданные по законам западного театра.
Единственным исключением является одноактная пьеса Юкио Мисимы «Со-
тоба Комати», совмещающая европейскую и японскую традиции.
«Отец вернулся»
Оригинальное название — «Тити каэру». Эта, в общем, незамысловатая
одноактная пьеса весьма характерна для 10-х годов, когда Сингэки делал
свои первые шаги. В самом сюжете, столь мало характерном для японской
жизни (непочтительность к отцу, каким бы он ни был, считалась худшим из
грехов), ощутимо влияние европейской «семейной» драмы, столь модной в
начале века. Пьеса была впервые поставлена в 1917 году, очень понравилась
публике и с тех пор многократно исполнялась различными труппами. Автор,
Кикути Кан (1888—1948), был одним из немногих японских литераторов,
всерьез занимавшихся драматургией. Правда, впоследствии Кикути стал бо-
744
лее известен как сочинитель поп-беллетристики и удачливый издатель. Пре-
мия его имени является одной из наиболее весомых литературных наград в
современной Японии.
«Сотоба Комати» («Надгробие Комати»)
Пьеса из знаменитого цикла Юкио Мисимы «Современный театр Но».
Написана в 1952 году. История Комати и влюбленного в нее военачальника
Фукакуса (см. комментарии к разделу «Но и Кёгэн») перенесена в конец
прошлого века, в так называемую «Эпоху Рокумэйкана», считающуюся весь-
ма экзотичным и даже романтическим периодом истории японского обще-
ства. Поскольку в сборник включен и канонический текст пьесы театра Но,
читатель имеет возможность оценить находчивость и изобретательность Ми-
симы-интерпретатора.
«Маркиза де Сад»
Оригинальное название — «Садо косяку фудзин». Эта пьеса Мисимы, на-
писанная в 1965 году, очень популярна как в Японии, так и за ее пределами.
Фигура де Сада вызывала особый интерес у Мисимы, в чьем творчестве садо-
мазохистские мотивы и эстетизация зла занимают особое место. Чувствуется,
что Мисима очень хорошо знаком с жизнью и творчеством ядоносного мар-
киза: он почти не отклоняется от исторической правды, «корректируя» лишь
детали, которые могли бы помешать авторскому замыслу. Даже имена второ-
степенных персонажей неслучайны — бароны де Симиан действительно были
родственны де Садам, а имя графини де Сан-Фон взято из романа «Жюльет-
та, или Процветание порока». Сам Мисима писал: «Как писателя меня вол-
новала загадка поведения жены маркиза... Это и дало стимул к написанию
пьесы, в которой делается попытка логически обосновать поступки маркизы.
Там, в мотивах этих поступков, самая труднообъяснимая, но в то же время и
самая сокровенная зона человеческой души...»
«Маркиза де Сад» подчеркнуто литературна и статична, что не мешало мно-
гим известным режиссерам, в том числе Ингмару Бергману, попробовать свои
силы в сценическом воплощении этой очень трудной для постановки драмы.
«Охота на рабов»
Оригинальное название — «Дорэй-гари». Пьеса написана в 1955 году,
когда Абэ Кобо, незадолго перед тем получивший премию имени Акутагавы,
был уже очень популярен в Японии, но еще почти не известен за ее предела-
ми. Содержание и стиль очень характерны для творчества Абэ. жесткость,
745
напор, обстоятельнейшее и изобилующее реалистическими подробностями
раскручивание совершенно абсурдной ситуации, язвительная обнаженность
авторского замысла. Как и другие произведения этого писателя, пьеса пре-
тендует на всеохватную аллегоричность, создает легко идентифицируемую
модель буржуазного общества. Механистическая, кафкианская атмосфера дра-
матургии Абэ превосходно отражала умонастроения молодых японцев пери-
ода «экономического чуда». Вот почему в 60-е годы постановки токийской
«Студии Абэ Кобо», ставившей пьесы драматурга, пользовались огромным
успехом.
«Гротески Хокусая»
Оригинальное название — «Хокусай манга». Эта пьеса, впервые постав-
ленная в 1973 году, является второй (и самой удачной) частью известной
драматической трилогии С. Ясиро о художниках укиёэ. Первая часть посвя-
щена Сяраку, уникальному художнику мира Кабуки, о жизни которого изве-
стно лишь то, что все свои гравюры он создал за десять месяцев, третья —
менее прославленному Эйсэну (1790—1848), наряду с шедеврами создавше-
му множество низкопробных поделок.
Ясиро Сэйити (р. 1927) — один из немногих японских литераторов, ра-
ботающих только для театра. Он окончил отделение французской литерату-
ры престижного столичного университета Васэда, переводил Мольера, много
лет проработал режиссером в театре Бунгакудза, очень популярном в после-
военный период. Известность пришла к Ясиро в 1954 году после постановки
его первой пьесы «Замок». В 1963 году вместе с Ю. Мисимой создал «Неоли-
тературный театр». Ясиро — драматург весьма разнообразный, среди его пьес
есть и реалистичные, и религиозные, и написанные в манере театра абсурда.
Кацусика Хокусай (1760—1849) — один из трех всемирно известных
художников укиёэ (наряду с Утамаро и Хиросигэ), чье творчество оказало
заметное влияние на современное западное искусство. Достоверных сведе-
ний о жизни Хокусая сохранилось немного, и драматург обходится с обстоя-
тельствами биографии художника довольно свободно. Например, О-Эй, от-
ношения которой с отцом являются стержнем пьесы, была вовсе не
единственной дочерью Хокусая — у него было еще две дочери. О судьбе ре-
альной О-Эй мало что известно.
Бытовые зарисовки, так называемые «манга Хокусая», стали появляться
после 1814 года. Всего же Хокусай, за долгую жизнь перепробовавший мно-
жество жанров и направлений, создал не менее тридцати тысяч гравюр,
рисунков и картин.
СОДЕРЖАНИЕ
Г. Чхартишвили. Театр на все времена. Вступительная статья. 5
Но. Кёгэн
Дзэами Мотокиё. Такасаго. Перевод В. Марковой........... 34
Дзэами Мотокиё. Киёцунэ. Перевод Т. Соколовой-Лелю синой... 49
Канъами Киёцугу. Мацукадзэ. Перевод Е. Крейцер.......... 60
Канъами Киёцугу(?). Сотоба Комати (Гробница Комати).
Перевод В. Сановича................................... 77
Неизвестный автор. Ямамба (Горная ведьма).
Перевод В. Марковой................................... 93
Неизвестный автор. Князек. Кёгэн. Перевод В. Логуновой..112
Неизвестный автор. Чертова черепица. Кёгэн.
Перевод В. Логуновой..................................117
Неизвестный автор. Зять, спорящий из-за воды. Кёгэн.
Перевод В. Логуновой..................................119
Дзёрури. Кабуки
Тикамацу Мондзаэмон. Копьеносец Гондза в двойном плаще.
Перевод В. Марковой и И. Львовой......................124
Тикамацу Мондзаэмон. Самоубийство влюбленных на Острове
Небесных Сетей. Перевод В. Марковой...................257
Неизвестный автор. Письмо из квартала веселых домов.
Перевод Е. Маевского..................................358
Неизвестный автор. Шелковый фонарь. Перевод Н. Конрада.....393
Современный театр
Кан Кикути. Отец вернулся. Перевод Е. Бакшеева..........454
Мисима Юкио. Сотоба Комати (Надгробие Комати).
Перевод Г. Чхартишвили................................465
Мисима Юкио. Маркиза де Сад. Перевод Г. Чхартишвили.....481
Абэ Кобо. Охота на рабов. Перевод В. Гривнина...........560
Ясиро Сэйити. Гротески Хокусая. Перевод Е. Маевского....644
Г. Чхартишвили. Комментарии........................... 738
Золотой фонд японской литературы
ЯПОНСКИЙ ТЕАТР
Главный редактор серии Григорий Чхартишвили
Координатор проекта кенис Веселов
Верстка Елена Посадова
Технический редактор Галина Седова
Корректоры Вера Чаленко, Татьяна Мельникова
Дизайн Сергей Шикин, Екатерина Соболева
Издательство «Северо-Запад»
187320, Ленинградская область, г. Шлиссельбург,
ул. Затонная, д. 8
Для писем:
199155, Санкт-Петербург, а/я 153
Лицензия ИД 00533 от 06.12.1999 г.
Подписано в печать 21.01.2000. Формат бОхвв1/^.
Гарнитура «Лазурская». Печать офсетная.
Усл. печ. л. 47,0. Тираж 2000 экз. Заказ № 402.
Отпечатано с готовых диапозитивов
в АООТ «Типография „Правда"».
191119, Санкт-Петербург, Социалистическая ул., 14.