Текст
Ж10ЛМА
_Ц_ МРПИАГРУПП
МЕДИАГРУПП
СЕРИЯ «ТАЙНЫ ВЕЛИКИХ»
ДАНИИЛ АЛЬ
ИВАН ГРОЗНЫЙ:
ИЗВЕСТНЫЙ И НЕИЗВЕСТНЫЙ.
ОТ ЛЕГЕНД К ФАКТАМ
издательский дом
1ft НЕВА П шлет JAJc Вами!
Санкт-Петербург
2005
ББК 63.3-8 А 56
Аль Д.
А56 Иван Грозный: известный и неизвестный. От легенд к фактам. — СПб.: Издательский Дом «Нева», 2005. — 320 с.
ISBN 5-7654-4121-1
Автору данной книги — ученому-историку, заслуженному деятелю науки России и вместе с тем известному писателю — удалось в результате многолетних поисков и исследований выявить и ввести в научный оборот исторические источники, содержащие новый богатейший материал о временах Ивана Грозного. Предоставление читателям новых важнейших исторических материалов не в пересказе того или иного популяризатора, а. из первых рук их открывателя и первоисследователя имеет немаловажное значение. Предлагаемые автором выводы об Иване Грозном и его времени получили высокую оценку в отечественной и зарубежной научной литературе.
Книга написана ярким и образным языком и рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей, свободной от легенд, мифов и всевозможных тенденциозных выдумок.
ББК 63.3-8
ISBN 5-7654-4121-1
© Д. Аль, 2005
© Издательский Дом «Нева», 2005
ВВЕДЕНИЕ
Есть исторические деятели, о которых вроде бы все все знают. К их числу относится и Иван Грозный. Кто же не знает, что он с помощью созданной им опричнины осуществлял жестокий и кровавый террор в отношении своих подданных? Кто не знает, что в припадке дикого гнева он убил собственного сына? Вместе с тем, все знают, что именно при нем были завоеваны Казань и Астрахань, и Волга стала русской рекой, при нем завоевывалась Сибирь, при нем началась борьба за выходы России к морям. При нем была основана типография Ивана Федорова и напечатаны первые русские книги. Многим известны и некоторые подробности его частной жизни, например, то, что у него было много жен... Казалось бы, чего же еще надо знать о Грозном?
Тем не менее, мы мало знаем о нем самом, как о личности. Кому известно, что Грозный писал эпиграммы — «поносные стихи» на немецком языке? Что он сочинял музыку и дирижировал хором? Многие ли знают о его сочинениях, которые он писал иногда под своим именем, иногда под псевдонимами? Или о том, что под его руководством и при его участии была заново переписана история Руси с древнейших времен и создана многотомная всемирная история?
Но главное даже не в этих малоизвестных моментах его жизни и деятельности. Главное, пожалуй, в том, что мы плохо знаем или совсем не знаем про то, что нам вроде бы хорошо известно. Например, об опричнине
з
Грозного. Зачем она появилась? В результате каких событий? Сколько времени она просуществовала? Каково ее место и значение в дальнейшей истории страны?
Об этом историками и писателями написано так много, что, казалось бы, рассказать читателю что-то новое уже невозможно. И тем не менее... Кто, например, знает, что до нас дошла «ведомость зарплаты», получаемой опричниками, и что в ней мы встретимся с первым случаем женской пенсии в России, которую получала вдова знаменитого опричника Малюты Скуратова? Будущий царь Борис Годунов, в то время молодой опричник, получал тогда «оклад 50 рублев»...
Зато легенд и мифов о самом Грозном и его эпохе существует очень много. «Наша литература об Иване Трозном представляет иногда удивительные курьезы, — писал в 1909 году известный общественный деятель и публицист Н. К. Михайловский. — Солидные историки, отличающиеся в других случаях чрезвычайной осмотрительностью, на этом пункте делают решительные выводы, не только не справляясь с фактами, им самим хорошо известными, а ...даже прямо вопреки им; умные, богатые знанием и опытом люди вступают в открытое противоречие с самыми элементарными показаниями здравого смысла; люди, привыкшие обращаться с историческими документами, видят в памятниках то, чего там днем с огнем найти нельзя, и отрицают то, что явственно прописано черными буквами по белому полю».
Период правления Ивана Грозного всегда вызывал исключительный интерес, но сегодня, как никогда раньше, требует самого пристального к себе внимания. Потому что представляет собой модель государства, начавшего свой путь с весьма либеральных (и не только по меркам XVI века) реформ: с публичного покаяния властей «за прежние преступки», с договоров о всеобщем согласии и взаимозачетах неплатежей, с принятия, единого, обязательного для всех закона, с учреждения повсе
4
местного суда присяжных («выборных судных мужей»), с установления по всем городам и весям выборного самоуправления и в итоге пришедшего к опричному террору, к неограниченной власти одного лица — самодержца, к тяжелому военному поражению, к хозяйственному разорению и, в конечном счете, к крепостному праву..
В XX веке наша страна уже пережила переход от демократических деклараций русских революций к тоталитарному режиму, что свидетельствует о том, что давние исторические ситуации способны к воспроизводству.
Игнорирование опыта прошлого, и, хуже того, замена реальной исторической действительности «историей», сфабрикованной в соответствии с политическими интересами данных правителей и тех классов, сословий, кланов, которые они представляют, существовали всегда. Наиболее откровенно такой подход к истории выразил, как известно, первый советский историк М. Н. Покровский: «История — это политика, опрокинутая в прошлое». Как это ни прискорбно, но надо признать, что сегодняшнее неблагополучное положение в отношениях с историческим прошлым еще более опасно, чем вчерашнее. Во-первых, потому что оно сегодняшнее. Во-вторых, потому что сегодня «опрокидыватели» политики в прошлое лучше вооружены.
Все прежние конъюнктурные искажения истории меркнут на фоне откровенной лжи и фальсификации, которая ведется в наши дни под флагом свободы, ложно понятой некоторыми как свобода от знаний и от фактов. «Ничто так не окрыляет воображение, как свобода от фактов», — предупреждал еще М. Е. Салтыков-Щедрин.
Нынешний «качественный скачок» в области конъюнктурной фальсификации истории объясняется наличием средств массовой информации, которыми прежние фальсификаторы не располагали. Сегодня любая историческая ложь о прошлом своей Родины, ти
5
ражируемая, например, с помощью телеэкрана, околпачивает одновременно миллионы голов.
А между тем незнание прошлого, ложные о нем представления обрекают общество на ошибки, на заблуждения, на провальные эксперименты, на непродуманное реформаторство, на бессмысленное барахтанье в тяжких политических и экономических кризисах, на неспособность находить выходы из тех «трясин», в которые заводит историческое невежество, небрежение опытом прошлого. Ведь очень много реальных элементов нашей сегодняшней жизни имеют давнее историческое происхождение и достались нам в наследство от прошлого, в том числе и от времен Ивана Грозного.
Разве не встречаемся мы сегодня с пережитками так называемого имперского сознания, корни которого уходят во времена Ивана Грозного? Разве покончили мы с пережитками холопства и верноподданничества, с обожествлением верховной власти? Разве не сталкиваемся мы с непониманием преимущества демократических методов решения насущных вопросов жизни общества над авторитарными, диктаторскими? Корни всего этого также уходят в глубь веков, а именно ко временам Ивана Грозного.
В годы его правления было положено начало борьбе исполнительной власти с властями представительными. В это же время началось формирование и внедрение в сознание народа монархической, царистской идеологии, не изжитой, как оказалось, и сегодня.
Прошлое никогда не проходит бесследно. Оно в тех или иных формах остается с нами и присутствует в нашей сегодняшней жизни.
ЧАСТЬ I
ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ЦАРЬ
ДОЛГОЖДАННЫЙ НАСЛЕДНИК
21 год прошел с тех пор, как из тысячи пятисот представленных ему знатных девиц Великий князь московский Василий III выбрал себе в жены красавицу Соломонйю — дочь бояр Сабуровых. Брак оказался неудачным. Василий старел, а наследника не было.
«Кому править по мне во всех городах моих и пределах?» — эта мысль посещала Великого князя все чаще и чаще. В 1526 году Василий развелся с женой. Соло-мония была пострижена в монахини. Доверенный боярин Великого князя — Иван Шигона — отвез ее в Покровский монастырь в Суздале.
Через несколько месяцев Василий собрался жениться на дочери выходца из Литвы — князя Михаила Глинского — Елене.
Готовилась пышная свадьба. Челядь засуетилась по дворцу. С особой тщательностью чистили сукна, покрывавшие стены, мыли оконную слюду, подновляли роспись на потолках, до блеска натирали подсвечники. Многочисленные дворовые наряжали для пира столовую палату. Стены ее оделись голубым шелком. Полотнища черного бархата, схваченные у потолка золотыми шнурами, ниспадали по шелку тяжелыми, расходящимися складками. Мягкий темно-красный ковер лег на пол. Коврами индийскими и персидскими покрылись также столы, скамьи возле них и лавки вдоль стен. Поверх ковров на лавках и скамьях разместились высокие золотые подушки. В конце большого стола, против
7
входа, стояло великокняжеское место— кресло на помосте под навесом, похожим на крыльцо. Навес был обит красным бархатом. Помост застилали коврики под цвет пола. Сиденье скрылось под тремя сороками соболей.
Утром 28 января, при свете сотен свечей палата засияла. Золото кубков, бокалов, чаш на открытых полках поставцов, золото кованых кружев на дверных и оконных завесах, золото на шнурах, золото на кистях, золото на подушках сверкало тысячами огоньков. Паутину золотых свечений перечеркивали во всех направлениях красные, зеленые, серебристые, синие лучи, разбрасываемые многоценными камнями, которые усеивали великокняжеское место, посуду и подсвечники. С высоты навеса над местом Великого князя сверкающее великолепие палаты четырьмя рубиновыми глазками оглядывал золотой двуглавый орел.
Маленькая, облицованная камнем мыленка возле опочивальни Василия заполнилась паром. Молча и торжественно мылись в ней четверо мужчин. В одном из них, по тому благоговейному почтению, с каким его постегивали веником и поливали теплым квасом, можно было узнать государя и Великого князя всея Руси Василия Ивановича. Впрочем, отличить Василия от мывшихся с ним князей — Ивана Немого, Михайлы Кубенского и Овчины Телепнева, от прислуживавших им подьячих, да и вообще от всех взрослых мужчин государства русского, в те дни было нетрудно. По настоянию молодой невесты Василий Иванович пошел на непристойное дело —чтобы выглядеть помоложе, сбрил свою седеющую бороду.
И без того после развода Великого князя расползались по Москве темные слухи. Уверяли, будто несправедливо обездоленная Соломония в Покровском монастыре родила сына. Теперь — пророчили Василию Ивановичу недобрую жизнь с литовской княжной, еще до свадьбы начавшей над государем волю свою прояв
8
лять и заставившей его бороду сбрить, так что он в одних усах ходил, «словно кот какой». Однако близко к кремлевским стенам и вооруженной страже, их охранявшей, слухи подходить не осмеливались.
Василий ждал от предстоящего брака одного — наследника. Мысль о сыне не покидала его нигде — ни за столом, ни в Боярской думе, ни в церкви, ни здесь, в мыленке...
Жена тысяцкого во главе многочисленных боярынь готовила невесту к выходу в палату. Женщины суетились и шумели. В несколько рук теребили они парчу длиннополого опйшня Елены, в несколько ртов дули на бобровый воротник, лежавший вокруг ее шеи.
Елена перекладывала из одной руки в другую маленькое зеркальце. Снова и снова убеждалась она в том, что ей хорошо набелили и нарумянили лицо, что коса лежит точно посередине спины, что мех воротника выпушили как дблжно, что складки опйшня круглы и одинаковы...
Долго тянулись приготовления невесты. Могли бы они продолжаться еще много дольше. Но присланный от Василия передал его повеление: «Великой княгине идти на место».
Вся «невестина сторона» выстроилась в порядке, заранее предписанном свадебным разрядом о том, «кому в каком чину быть», и направилась в столовую палату. Впереди, бесшумно ступая по мягким коврам мягкими сафьяновыми чёботами, шли бояре. За ними несли два блюда серебряных с караваями для жениха и невесты. Блюда были большие и тяжелые. Каждое держали четыре боярина.
Большой стол в столовой палате теперь был покрыт белой скатертью, отчего в палате стало еще светлей. На столе стояли калачи и соль.
Невестины дружки подвели Елену к месту и посадили на соболя под красным навесом. По лавке, с одной стороны стола чинно расселись боярыни. Свеч
9
ники и коровайники встали ближе к Елене со свечами и короваями за ее спиной.
Мужчины — бояре и служилые люди — «дети боярские» не садились, а стояли по другую сторону стола.
Вошел брат Великого князя Юрий Иванович. Лицо Юрия, светлевшее между высокой круглой шапкой чернобурого лисьего меха и широкой темной бородой, было строго и серьезно. Юрий Иванович стал называть имена присутствующих бояр и детей боярских, его рука в широком, отороченном мехом рукаве, указывала называемому место, которое тот, согласно достоинству рода своего, должен был занять.
Когда все таким образом были рассажены, Юрий послал боярина сказать Василию: «Князь Великий, князь Юрий Иванович велел тебе говорить: Бога на помочь! Время тебе, государь, идти к своему делу».
Через некоторое время послышались скрадываемые коврами шаги многих ног. Все в палате встали. Бояре сняли шапки. Все смолкло и замерло. Золотые завесы главного входа распахнулись, и в палату шагнул Великий князь. На нем была лисья шуба. Ее распахнутые по свадебному обычаю на стороны полы давали видеть лежавшее вокруг шеи Василия ожерелье из драгоценных камней и золота, короткий зипун и широкие золотые штаны, вправленные в белые сафьяновые чёботы, острые носки которых загибались кверху.
На голове Великого князя сиял украшенный снизу мехом, а сверху крестом перевернутый котелок моно-маховой шапки. Василий поклонился образам и присутствующим, а потом проследовал к месту и сел рядом с Еленой.
Жена тысяцкого взошла на помост и принялась гребнем слоновой кости расчесывать волосы жениху и невесте. Потом Василия и Елену осыпали хмелем с золотого блюда, опахивали соболями. А в это время
ю
Великого князя дружка — боярин Дмитрий Федорович Бельский стал нарезать печения и сыры. Когда он кончил, перед Василием и Еленой поставили по блюду, а другие блюда пошли по столу в рассылку.
Отведав обрядовых кушаний, Великий князь, сопутствуемый своим поездом, вышел из палаты и в санях поехал в собор. Вслед за ним выехала и Елена.
В соборе митрополит Даниил венчал их. Произнеся молитвы, он, как полагалось, поднес жениху, а потом и невесте скляницу с фряжским вином.
Выпив вино, Василий хватил скляницу об пол и встал на осколки ногой, что также полагалось делать по свадебному обычаю.
После венчания свадьба вернулась к столу.
Первое время застолье шло тихо, чинно и торжественно. Почти недвижны были ровные ряды высоких меховых боярских шапок. Бородатые гости сосредоточенно молчали, глядя прямо перед собой. Как неживые стояли у входов 24 стражника с протазанами и секирами у плеч. Триста челядинцев в белых, как скатерть на столе, одеждах стояли вдоль стен. В тишине раздавался лишь голос старшего стольника, который от Великого князя имени жаловал почетных гостей одного за другим чашею. После каждого провозглашения названный вставал, поворачивался лицом к великокняжескому месту, кланялся и, приняв в руки чашу от подбегавшего кравчего, медленно выпивал ее...
Так, запрокинув головы, пили за здоровье Великого князя Тверских, Рязанских, Полоцких, Ростовских, Черниговских, Белозерских и иных русских земель государя — Василия Ивановича его «подручники» — дети и внуки могучих владык Тверских, Рязанских, Полоцких, Ростовских, Черниговских, Белозерских и иных русских земель. Пили за Московского князя, за появление наследника его власти над ними. Что думал при этом каждый из них, закрывая лицо серебряной чашей?
11
Между тем становилось шумно. Слуги начали свое безостановочное движение от поставцов с угощениями к гостям и обратно. Десятки их сновали возле стола. То и дело целыми отрядами исчезали они в дверях, чтобы через мгновение опять войти, держа над головой блюда с яствами.
В палате, нагреваемой теплым воздухом, который проходил по особым трубам под полом, становилось все жарче. Шубы, сброшенные с плеч, свисали со скамей к полу. Строгого и нарочитого поведения гостей как не бывало. Тишине не осталось места. Выкрики, говор, хохот, чавканье, звон посуды, сливаясь, заполняли огромное помещение.
Отрывая куски жаркого, гости руками отправляли их в рот, запивали, слали вдогонку ломти пирогов, опять запивали, отдыхали в шумных разговорах с соседями, снова прикладывали руки к блюдам, то и дело подносимым.
Руки и лица пировавших залоснились от жира. Бороды засорились крошками и кусочками мяса. А вина и меды все текли по усам, по кафтанам. Много шапок попадало на красный ковер и много голов склонилось к столу.
Золото кубков, бокалов, чаш, золото кружев на дверных и оконных завесах, золото на шнурах, золото на кистях, золото на подушках все так же сверкало тысячами беспокойных огней. Паутину золотых свечений все так же перечеркивали во всех направлениях красные, зеленые, синие, серебристые лучики, разбрасываемые многоценными камнями, которые усеивали великокняжеское место, посуду и подсвечники. С высоты красного занавеса над Великим князем сверкающее великолепие палаты, стол, залитый вином и заваленный объедками, мирно склонившиеся к нему лысины и шевелюры бодрствовавших, шумящих гостей, стражников, так же неподвижных и суровых, по-пре
12
жнему оглядывал четырьмя хищными рубиновыми глазками золотой двуглавый орел.
Поздно ночью стол, как тогда говорили, «отошел». Василий встал. Большой дружка взял «печеного куря», положил рядом с ним на блюдо калачи, соль и, обернув все это чистой скатертью, понес к постели.
Опочивальня, где Василию с молодой женой предстояло провести первую ночь, была убрана особым образом. Стены ее были украшены темными коврами. В каждый угол вонзили по стреле, а на каждой стреле повесили по 40 соболей. На лавках поставили ковши с медом.
Против входа, с правой стороны высилась широкая постель. На 27 ржаных снопах лежали: ковер, одеяло кунье, поверх него простыня, а на ней — целый ворох бобровых и лисьих шуб.
У дверей в опочивальню Василия и Елену кормили «курем» и калачами. Жена тысяцкого, надев на себя две шубы, верхнюю мехом наружу, стала расчесывать им волосы и осыпать их хмелем.
Великий князь, поклонившись столпившимся у дверей гостям, ввел Елену в опочивальню и закрыл за собою дверь... И тотчас на колокольнях московских церквей и соборов ударили в колокола. Так полагалось делать в те ночи, когда Великий князь находился на жениной половине дворца. Вскоре окна дворца погасли и все в нем стихло.
По расчищенной от снега дорожке, сверкая при луне доспехами и обнаженным мечом, всю ночь не слезая с коня, ездил под дворцовыми окнами князь Федор Васильевич Телепнев. Такая служба была ему назначена по специальному расписанию — «свадебному чину»...
* * *
Потянулись дни, месяцы, годы. Ни наследника, ни признаков, его появление предвещавших, не было.
13
Колокола по ночам звонили, Василий с женою странствовали пешком на молитву в дальние монастыри, воздвигали одну церковь за другой, расточали нищим целые состояния — ничего не помогало...
Но через три с лишним года после свадьбы стало известно, что Великая княгиня ждет ребенка. «Наследник или дочь?» В этих сомнениях шли томительные месяцы 1530 года.
* * *
Вечером 24 августа стемнело быстро. Небо заволокло грозными тучами. Улицы рано опустели. К полуночи дома и сады погрузились в непроглядную тьму. Наступившая тишина нарушалась лишь легким шелестом листьев.
Вдруг сразу ветер, словно сметя тишину, завыл, засвистел, загремел ставнями, захлопал калитками, заскрипел вековыми стволами деревьев. Сверкнула молния, на миг расщепив темноту, и раздался удар грома небывалой силы. Началась гроза. Огненные сабли во всех направлениях рассекали тьму. Одни исчезали в вышине, другие вонзались в землю, в дома. Вот в долгих раскатах громового удара родился новый звук — назойливый и монотонный. Били в набат. Москва засветилась в нескольких концах. Люди тушили пожары, а ветер раздувал пламя. Горели дома, улицы. Неожиданно, сами собой, зазвонили колокола Успенского собора. С колокольни одной из церквей сорвался и упал на землю большой колокол. Это были страшные приметы. Ожидали, что в эту ночь случится большая беда. Жители в страхе дожили до рассвета...
Так рассказывали потом о событиях в ночь с 24 на 25 августа 1530 года.
Этой ночью у Великого князя Московского и всея Руси —Василия Ивановича — родился сын. Несколькими днями позже нарекли ему имя — Иван.
14
СИРОТА ВСЕЯ РУСИ
Осенью 1533 года Василий III занемог. Во время охоты в лесу под Волоколамском он упал с лошади и каким-то острым сучком поранил ногу ниже колена. Пустяковая царапина вскоре загноилась. Потом поврежденная нога стала краснеть. Краснота и вздутие начали подниматься кверху. Все тело Василия воспылало жаром, а нога стала чернеть...
Василий потребовал от лекарей — сказать честно, как на духу: суждено ли ему поправиться, или дни его сочтены. Лекари сказали, что жить ему осталось недолго.
Возле постели Великого князя начались его совещания с ближними боярами и советниками. Была написана духовная грамота — завещание Великого князя. В нем Василий благословил на государство и великое княжение своего старшего сына — Ивана, и указал быть при нем, до его пятнадцатилетнего возраста, семи боярам во главе с дядей Великой княгини Елены — Михаилом Львовичем Глинским.
Рыдающей у его постели молодой жене Василий повелел беречь сыновей — трехлетнего Ивана и двухлетнего Юрия. Ей был выделен, как полагалось по традиции, «вдовий удел». Никаких государственных дел, никакого участия в управлении государством Василий жене не завещал. Такова была традиция в Московском, да и не только в Московском княжеском доме. Однако после смерти Василия управление государством пошло не по его завещанию. Не прошло и года, как Елена, с помощью боярина — князя Ивана Овчины Телепнева-Оболен-ского, слывшего ее фаворитом, заключила своего дядю Михаила Львовича Глинского в тюрьму. Ему предъявили явно ложное обвинение: будто бы он отравил Василия III, чтобы самому занять великокняжеский стол.
После ареста Глинского назначенный еще Василием опекунский совет фактически прекратил свое су-
15
шествование и Елена стала единственным опекуном при маленьком Великом князе Иване и самовластной правительницей государства. Ее дядю Михаила Глинского уморили в тюрьме голодом. Такая же судьба постигла братьев покойного Великого князя — Юрия и Андрея Ивановичей.
Как видим, мать Ивана Грозного для достижения власти не останавливалась перед жестокими расправами. Таким образом, жестокость царя Ивана IV в борьбе за власть была унаследована им не только от деда Ивана III и от отца Василия III, но и от матери.
Елена Глинская правила недолго. Менее чем через пять лет после смерти мужа, в апреле 1538 года Елена умерла. Восьмилетний Великий князь Иван остался круглым сиротой.
Надо полагать — здесь нет необходимости объяснять читателю, что такое сиротское детство в так называемой «неблагополучной среде». Ребятишкам порой приходится страдать не только от недостатка внимания и заботы. В том числе заботы о том, чтобы их накормили. Еще страшнее то, что дети нередко становятся свидетелями избиений и драк, наблюдают сцены жестокого насилия и даже убийств. Страшное сиротское детство, наполненное «прелестями» именно такого рода, — невниманием со стороны взрослых, можно сказать — заброшенностью, сценами насилия и убийств, выпало на долю ребенка — будущего царя Ивана IV. При этом, однако, его детство было отягощено еще одним постоянным переживанием, которое другим маленьким страдальцам, как бы ни был тяжел их быт, переносить не доводится...
Да, кремлевские сироты — Иван и его младший брат Юрий — страдали от невнимания «опекунов», занятых своими делами. Порой, как потом будет вспоминать царь, их нередко забывали даже как следует одеть и
16
покормить. Но мало того — мальчикам приходилось постоянно терпеть унижения и обиды именно от тех, кто должен был окружить их заботой. Царь Иван не мог забыть одну из ярких сцен, имевших место в годы его малолетства.
Он с братом Юрием играл на полу в опочивальне Великого князя Василия III, а боярин Иван Шуйский сидел в это время, развалившись на лавке и положив ногу на постель, на которой скончался Василий III, не только не стесняясь сыновей покойного, но, напротив, желая им показать, кто в доме хозяин...
Да, на глазах малолетнего Ивана враждующие между собой бояре избивали, арестовывали, а то и убивали одни других. Иногда подобные сцены происходили среди ночи, прямо в его спальне, куда одни бояре вбегали, пытаясь укрыться от других. Мальчик в ужасе просыпался, просил пощадить преследуемых. Но его не слушали. В одну из таких ночей — царь запомнил, что было это в пять утра, — ворвавшиеся в его спальню бояре вытащили его из постели, и босого, в одной рубашке, дрожащего от холода и страха, заставили, стоя перед распятием, петь псалом, как бы в знак благословения чинимой тут расправы одних временщиков над другими.
Однажды в спальне Ивана пытался укрыться митрополит Иоасаф. Ворвавшиеся вслед за ним бояре Шуйские схватили митрополита, изорвали на нем церковное облачение и с «великим бесчестием», как вспоминал потом царь, согнали с митрополии...
Да, все это происходило в детстве царя Ивана. Но ведь одновременно с этим «небрежением» и ужасами боярских междуусобиц происходило и нечто совсем другое, не менее опасное для детской психики.
По случаю больших праздников или приезда в Москву иностранных послов мальчика — Великого князя — облачали в великокняжеское одеяние, сажали на трон
17
в шапке Мономаха, давали ему в руки символы верховной власти—державу и скипетр. Вчерашние обидчики и все другие бояре и «чиноначальные люди» смиренно кланялись ему, целовали ему руку, наперебой воздавали ему льстивые хвалы... Когда же случалось ему выходить из Кремля на Красную площадь, и знатные люди, и простой народ, крестясь, падали перед ним на колени...
Нетрудно представить себе, какие мысли порождали, и по мере взросления укрепляли в голове Ивана такие перепады отношения к нему —от оскорбительного пренебрежения к подобострастию и поклонению. В нем росло и крепло убеждение, что его законное, истинное, естественное положение — это положение высшего властителя, которому обязаны беспрекословно подчиняться все подданные, начиная от «простого всенародства» и кончая знатнейшими боярами и церковными иерархами. И что это его истинное, законное, естественное положение скрыто от его подданных, от всего народа отнято у него злонамеренными, преступными боярами — правителями.
Уродливые и страшные обстоятельства детства Ивана вполне естественно наложили отпечаток на его характер, поселили в нем подозрительность, недоверие к окружающим, мнительное ожидание от них всяческого зла, поселили в нем неутолимую ненависть против подлинных, а заодно и против мнимых врагов...
Когда время и новые обстоятельства позволили Ивану вырваться на свободу из мрачной тюрьмы своего детства, почувствовать себя, наконец, свободным от произвола бояр, узурпировавших власть, его нрав вырвался на свободу необузданным своеволием, жестокой мстительностью по отношению к своим обидчикам, а порой и ничем не оправданной жестокостью.
К двенадцати годам, если верить свидетельствам некоторых современников, Великий князь Иван пристрастился к весьма жестоким забавам. Сбрасывал
18
с площадок высоких теремов «тварь бессловесную» — кошек и собак. Позднее появилось новое увлечение. Великий князь Иван с ватагой сверстников из знатных семей устраивал бешеную скачку по московским улицам, топтал конями людей — «начал человеков уро-няти, скачющи и бегающи всюду неблагочинно»... «Неблагочинное» поведение этой, как бы мы сказали сейчас, «золотой молодежи», сопровождавшей Ивана в скачках по столичным улицам, выражалось, в частности, в том, что людей, в испуге разбегавшихся по сторонам, хлестали вдогонку плетьми, а то и срывали с них шапки... Иногда, спешившись, знатная орава откровенно грабила прохожий люд и торговцев на базарах, срывая у одних украшения, отбирая у других понравившиеся ценные вещи...
Разумеется, подростка Ивана окружали не только его сверстники. В его окружении оказались и взрослые друзья — люди, понимавшие, что близость к Великому князю может оказаться полезной. С одним из них — боярином Федором Воронцовым — Иван искренне подружился. Эта дружба показалась опасной боярам Шуйским, фактически заправлявшим тогда верховной властью. И вот, во дворце, на глазах тринадцатилетнего Великого князя происходит очередная безобразная сцена. Несколько Шуйских, во главе с князем Андреем, напали на Федора Воронцова и стали его избивать, разодрали на нем одежду. Иван бросился на помощь другу, стал упрашивать Андрея Шуйского смилостивиться над ним. Но его не слушали. Воронцова вытолкнули из дворца. Он был отправлен Шуйскими в ссылку в Кострому...
Это событие оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения Ивана, все более утверждавшегося в осознании себя государем. Расширялся круг поддерживавших его бояр. Укрепляли свое положение родичи царя по материнской линии — Глинские. Вместе
19
с тем, против правления Шуйских назревало и ширилось недовольство не только в Москве, но и в других городах и землях государства. Понимая и учитывая это, то ли сам Иван, то ли по наущению «ласкателей», как говорили современники, тринадцатилетний Великий князь решился показать свою власть.
29 декабря 1543 года по приказу Великого князя псари подкараулили князя Андрея Шуйского при выходе из дворца и избили его до смерти. Голый труп псари бросили за кремлевскими воротами, где он пролежал два часа.
«От тех мест, — пишет летописец, — начали бояре от государя страх иметь и послушание».
Прежде, чем расстаться с описанием сиротского детства и юности будущего царя Ивана Грозного, необходимо сказать о том, что его юные годы были наполнены одним постоянным и любимым занятием, оказавшим большое влияние на всю его дальнейшую жизнь. Речь идет о пристрастии Ивана к книгам. Он жадно читал русские летописи, Библию, Евангелие, историю древнего Израиля, историю Греции и Рима, историю Византии. Юная память хорошо сохраняла прочитанное, и царь Иван в течение всей жизни, постоянно, по самым разным поводам цитировал прочитанное—и летописи, и священное писание, и сочинения историков.
Он выискивал и находил в сочинениях философов и богословов, в трудах историков и жизнеописаниях великих правителей разных времен и стран то, что всегда было для него главным: многочисленные подтверждения его безусловных прав на верховную власть; неоспоримые доказательства тому, что для укрепления и процветания государства необходима справедливая, никем и ничем не ограниченная власть государя, власть, врученная, как он полагал, монарху самим богом...
20
Поэтому нет причин удивляться тому, что через год после своего совершеннолетия — в те времена таковое наступало в 15 лет— шестнадцатилетний Великий князь Иван Васильевич объявил митрополиту Макарию и боярам свою волю: жениться и венчаться на царство.
НЕЗАБЫВАЕМЫЙ 1547-й.
ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ЦАРЬ. ПЕРВАЯ ЖЕНА. ПЕРВОЕ НАРОДНОЕ ВОССТАНИЕ В МОСКВЕ
14 декабря 1546 года Иван пригласил к себе митрополита Макария, а также всех бояр — членов Боярской думы — и объявил им следующее свое волеизъявление: «Милостию Божией и Пречистой его матери, молитвами великих чудотворцев... положил я на них упование, а у тебя, отца своего (митрополита. — Д. А.) благословяся, помыслил жениться. Сперва думал я жениться в иностранных государствах, у какого-нибудь короля или царя; но потом я эту мысль отложил, не хочу жениться в иностранных государствах... Если я приведу себе жену из чужой земли и в нравах мы не сойдемся, то между нами дурное житье будет. Потому я хочу жениться в своем государстве, у кого Бог благословит...»
Далее Великий князь сказал собравшимся: «По твоему отца своего митрополита благословению и с вашего боярского совета хочу прежде своей женитьбы поискать прародительских чинов, как наши Великие цари и Великие князья... на царство садились; и я также этот чин хочу исполнить и на царство, на Великое княжение сесть»*.
В летописи, составленной через двадцать лет после этого события, под контролем и даже при участии самого царя, будет сказано, что митрополит и бояре,
* Летописный текст дан здесь в переводе С. М. Соловьева. См.: Об истории Древней России. М.: Просвещение, 1993. С. 228.
21
выслушав речь юного Великого князя, заплакали от радости по поводу того, что Великий князь —такой молодой, а уже смог самостоятельно прийти к таким мудрым и смелым решениям. Ведь титул царя не решались принять ни его дед Иван III, ни его отец.
В действительности, объявленные решения, безусловно, не были приняты им самостоятельно. Более того, как мы увидим, до принятия Великим князем, а затем царем самостоятельных политических решений и до его самостоятельности в делах государственного управления было еще далеко.
Женитьба Ивана Васильевича произошла в феврале 1547 года, после его венчания на царство в январе. Однако до венчания на царство, заблаговременно, еще в декабре 1546 года, началось непростое дело —подбор достойной невесты для будущего царя.
По всей Руси князьям и многим служилым людям были разосланы от имени Великого князя грамоты:
«Когда к вам эта наша грамота придет и которых будут из вас дочери-девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к наместникам нашим на смотр, а дочерей-девок у себя ни под каким видом не таили б. Кто же из вас дочь-девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому быть от меня в великой опале и казни. Грамоту пересылайте между собой сами, не задерживая ни часу»*.
Забегая вперед, скажем о том, что после долгих, многоступенчатых смотрин, из нескольких тысяч знатных «девок», в жены царю была выбрана дочь покойного к тому времени окольничего Василия III — Романа Юрьевича Захарьина — Анастасия.
Свадьбу отпраздновали 3 февраля 1547 года, немногим более, чем через полмесяца после венчания Ивана на царство.
* Летописный текст дан здесь в переводе С. М. Соловьева. См.: Об истории Древней России. М.: Просвещение, 1993. С. 228.
22
После падения правления боярского клана Шуйских, и в связи с достижением Великим князем совершеннолетия, у власти утвердились родичи Ивана — Глинские. Его дяди — Михаил и Юрий Васильевичи, а также весьма энергичная, несмотря на преклонный возраст, бабка Великого князя, мать покойной Елены Глинской — Анна.
Именно они выдвинули идею венчания Ивана на царство и подготовили торжественный акт венчания, который состоялся 16 января 1547.
Появление на Руси царя опередило установление того государственного порядка, который принято называть царским строем. Его еще предстояло создать.
После венчания Ивана на царство Глинские захватили неограниченную власть в стране и тотчас же, подобно своим предшественникам Шуйским, принялись беззастенчиво грабить государственную казну, облагать горожан и крестьян новыми непосильными налогами, «чинить насильство и грабеж». В ответ на это произошли восстания горожан в Пскове и в Опочке. Недовольство правлением Глинских зрело и в Новгороде. Назревало оно и в Москве.
Несмотря на ранние проявления властного характера, молодой царь по-прежнему оставался орудием в руках опытных и хищных политиканов-бояр, на этот раз своих сородичей. Трудно сказать, как долго пришлось бы Ивану IV оставаться «боярским» царем и как бы развивалась история его царствования, если бы не восстание 1547 года в Москве.
Народное восстание было для юного царя огромным потрясением. Чуть ли не вчера отзвучали торжественные славословия и молитвенное пение, сопровождавшие его венчание на царство, гудели праздничные колокола, сияли бесчисленные свечи. Только вчера при его появлении восторженная толпа подданных падала на колени и склонялась в земном поклоне.
23
Разноцветный ковер из людских спин устилал землю внутри Кремля, всю Красную площадь, прилегающие улицы... И вдруг внезапно все так страшно переменилось. Вместо «свещного огня» — «огнь пожарный», вместо фимиама — удушливый дым пожара, в пламени вся Москва. Вместо торжественного перезвона — неумолкающий гул набата. Вместо коленопреклоненных, охваченных верноподданническим порывом покорных людей — разъяренные толпы сооруженных горожан. Они собрались на вече, они требуют выдачи им на расправу бывших правителей во главе с царскими родственниками. Они врываются в церковь, выволакивают и побивают камнями родного дядю царя. Они движутся к царским палатам, требуя выдачи других царских родственников. В грозном реве толпы можно различить и царское имя. Явственно слышатся голоса, призывающие убить царя, который заодно со своими боярами и родственниками, грабившими народ и будто бы пожегшими Москву. Защитить царя и его семью от ярости восставших некому. Вчерашние всесильные правители-бояре разбежались. Призывов митрополита и других священников не слушают. Своего надежного войска у царя нет. Некоторые отряды провинциальных .служилых людей, находившиеся в Москве, перешли на сторону восставших.
Царь с семьей и небольшой охраной бежит из столицы в подмосковное село Воробьеве. По призыву городского палача, оказавшегося во главе восставших, мятежные толпы движутся вслед за царем «и со щиты и с сулицы, яко к боеви обычай имаху».
Царь был отчаянно перепуган, «узрев множество людей, удивися и ужасеся». Пережитый в тот момент страх не забывался много лет. «От сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости мои и смирися дух мой», — признался он через несколько лет на Стоглавом соборе.
24
«От сего» времени молодому царю должно было стать вполне ясно, что высокий его титул сам по себе не даст ни силы, ни защиты, и что звание «самодержец» — не более чем пустой звук, если носитель этого державного титула не имеет надежной опоры, не обладает реальной силой. Тогда, в 1547 году, ни достаточно прочной опоры, ни силы у царя не было.
Волна народного гнева, остановившаяся буквально у порога царского дома в Воробьеве, смыла с политической авансцены правившую боярскую группировку, деморализовала и ослабила власть всесильной до того боярской верхушки. Сохранившийся на местах созданный в годы ее власти аппарат, хищнически кормившийся за счет населения, был безнадежно скомпрометирован.
Много лет спустя один из первых, если не первый историк этих событий — царь Иван обвинит бояр в том, что именно они «наустили» народ на него и его родственников Глинских.
В действительности восстание носило ярко выраженный антибоярский характер. Небывалое по своему размаху и организованности восстание смертельно перепугало феодалов всех степеней, заставило их искать пути объединения своих сил, пути дальнейшего укрепления централизованной власти.
Объективным результатом народного восстания было освобождение царя из-под тяжелой опеки прежних боярских правителей. В его окружение смогли выдвинуться новые люди, выступавшие от лица «всей земли», выражавшие интересы служилого дворянства и верхушки городского посада, с требованиями которых феодальной аристократии приходилось все больше считаться. Образовалось правительство, в которое вошли представители наиболее дальновидных кругов как боярства, так и дворянства, и представители духовной иерархии. Царь в тот момент вынужден был
25
отказаться от претензий на неограниченную власть и удовольствоваться, как он сам позднее писал, «честью председания» сложившегося вокруг него совета.
Дух умиротворения и консолидации витал поначалу над этим общефеодальным союзом. В созданной несколько лет спустя исторической хронике — Степенной книге рассказывается о всеобщем — царя, вельмож, а также простого народа — покаянии: «Все же люди умилишася и на покаяние уклонишася от главы и до ногу, яко же сам благочестивый царь, тако и вельможи и до простых людей вси сокрушенным сердцем... первая (прежние. —Д.А.) греховная дела возненавидевши, и вся тщахуся и обещевахуся богу угодная дела сотворити, елика кому возможно».
Выражая общие настроения, царь и митрополит Макарий собирали соборы примирения, участники которых, в первую очередь царь и бояре, каялись в своих прежних «преступках». Цель всех этих усилий царь сформулировал в таком словосочетании: «Смирить всех в любовь». Разумеется, ни царственный оратор, ни его слушатели не могли тогда предвидеть зловещей символики того факта, что речи о любви, справедливости и добре произносились с высоты будущего Лобного места.
Укрепление социальной базы государства, проведение значительных реформ, оздоровление и обновление аппарата управления, ведение активной внешней политики — все это естественно и неизбежно требовало исполнителей, способных взять на себя решение столь значительных задач.
Источники не позволяют нам восстановить подробности политических обстоятельств, при которых в конце 1540-х годов сложилось правительство, перенявшее руководство страной у Боярской думы, точнее, у последней из попеременно хозяйничавших в думе боярских группировок, но мы знаем ту политическую фигуру, которая сыграла ключевую роль в формировании
26
новой правящей группы. Этой фигурой был митрополит Макарий. Мудрый и спокойный политик, находившийся в окружении царя до и после бурных событий 1547 года. Глава церкви — могущественной политической силы, издавна поддерживавшей объединение Руси вокруг Москвы, — Макарий был сторонником укрепления единодержавия. Он вел решительную борьбу против светских «синклитов», то есть бояр, пытавшихся «восхитить» власть великого князя, а потом и царя.
Наиболее яркие представители нового правительства — молодой дворянин Алексей Адашев и духовник юного царя священник Сильвестр — выступали за то, чтобы заменить правопорядок древний, децентрализующий, новым правопорядком — централизующим, за создание единого государства на единой правовой основе, ввести, как тогда говорили, «закон и правду...»
Круг людей, выдвинувшихся после потрясений 1547 года к руководству государством, был в те дни для молодого царя, беспомощного в бурном потоке событий, поистине «спасательным кругом», за который он вынужден был держаться до тех самых пор, пока не почувствовал под ногами достаточно твердую почву.
Впоследствии царь будет всячески чернить своих бывших соратников. Эти поздние его высказывания явно противоречат известной нам фактической картине его тесного многолетнего сотрудничества с «собакой» Адашевым и с «попом-невежей» Сильвестром, которые в течение ряда лет умело и энергично, как верно сказал Курбский, «утверждали царя». Утверждали не только своей политикой, но и глубоко продуманной системой его возвеличивания и в своих посланиях, и в проповедях, и в летописи, и в поощряемой ими публицистической литературе. Вполне понятно, что в ответ они ждали от него поведения, не мешавшего созданию светлого образа благочестивого государя, старались держать его в руках. Общими
27
усилиями Макария, Адашева, Сильвестра и горячо любимой царем жены Анастасии им это удавалось. Царь Иван держал себя вполне пристойно, не только перестал, проносясь на коне по улицам столицы, «человеков уроняти», но и оставил свои жестокие развлечения юности — швыряние с высоких теремов собак и кошек... Он стал образцовым христианином, ездил в далекие монастыри замаливать даже «малые» грехи («непотребного слова малого ради»). Он нес этот крест безропотно, потому что понимал необходимость такого поведения, без которого формальному авторитету его высокого титула невозможно было наполниться реальным авторитетом его личности. Словом, вести себя иначе ему, с одной стороны, было поздно, так как он уже вышел из возраста безответственного юнца, а с другой — рано, так как он еще не достиг той безграничной власти, которая позволит ему в будущем обращаться со своими подданными так, как ему заблагорассудится.
У ИСТОКОВ ИЗВЕЧНОЙ ДИСКУССИИ, КАК ОБУСТРОИТЬ РОССИЮ
Проектируя и проводя важнейшие реформы по устроению Русского централизованного государства, двигаясь в этом направлении по пути новому и неизведанному, руководители фактического правительства — Избранной рады — неустанно уделяли внимание публицистическому разъяснению, обоснованию и даже увековечению своей деятельности. Все они — Адашев, Сильвестр, Иван IV — не раз брались за перо публициста. Произведения, создававшиеся ими в обстановке острой политической борьбы, ярко отражают кипевшие вокруг политические страсти.
28
Ветер перемен освежал застойную атмосферу удельной Руси и расчищал перед мысленным взором современников невиданные до сих пор дали.
Именно тогда, в начале реформ, на исторической сцене появилась весьма яркая, но и весьма загадочная фигура — писатель-публицист Иван, или, как он сам себя называл, — то Иванец, то Ивашка Пересветов.
О публицистических сочинениях середины XVI века и об их предполагаемом авторе — Иване Семеновиче («Ивашке») Пересветове существует огромная литература. Многие ученые отстаивают реальность существования писателя Пересветова. По их убеждению, этот бывалый «воинник», служивший многим королям, приехав на Русь и присмотревшись к существующим здесь порядкам, сменил меч на стило публициста и создал цикл сочинений, в которых доказывает необходимость коренных политических преобразований в стране на пользу таким, как он, «воинникам» — служилым людям.
Другие исследователи высказали убеждение в том, что фамилия Пересветов — не что иное, как псевдоним, под которым видные политические деятели бурной эпохи Грозного высказывали свои программные политические взгляды.
Убеждение в том, будто Пересветов — реальная фигура, и в том, что все приписываемые ему сочинения написал он, на сегодняшний день одержало верх, стало традиционным, утвердилось в качестве парадигмы, прочно установленной истины, несмотря на множество серьезнейших оснований в этом усомниться.
Великий французский физик Поль Ланжевен сказал однажды: для того, чтобы можно было пересмотреть ту или иную парадигму, нужно, чтобы поколение исповедующих ее ученых вымерло. Наблюдение это, к сожалению, не лишено истинности. История всех наук, в том числе и точных, демонстрирует нам именно
29
такую картину: не бывает научного открытия, которое, при всей своей очевидности и неопровержимости, убеждало бы или, лучше сказать, переубеждало всех приверженцев традиционных точек зрения на данный предмет. Большинство из них, как правило, так и остается при своих традиционных взглядах, драматически переживая наступление нового. Драматизм науки как раз и состоит в том, заметил по этому поводу другой великий ученый, английский биолог Томас Гексли, что прекрасная гипотеза то и дело опровергается «безобразным» фактом.
Что касается нашего случая, он не кажется мне таким уж драматичным. Скорее, наоборот. Концепция, признающая реальность писателя Пересветова и его авторство для всех произведений так называемого Пере-световского цикла, как мы увидим, никак не может быть признана убедительной и уж тем более прекрасной. Она полна натяжек и необоснованных предположений, в то время как опровержение этой точки зрения открывает возможность разглядеть значительно более масштабную и значительно более интересную картину происхождения выдающихся публицистических сочинений эпохи реформ в Московском государстве середины XVI века.
Полезно вспомнить в этой связи общеизвестный школьный опыт, демонстрируемый на уроках физики.
На лист бумаги насыпают кучу железных опилок. Их размешивают по листу в любом порядке. Но когда снизу, под бумагу, подставляют магнит, опилки мгновенно располагаются по магнитным силовым линиям, образуя абсолютно четкий рисунок.
И в нашем случае то же — стоит лишь взглянуть на разнообразные по происхождению, и по содержанию произведения, приписываемые одному автору, а именно Пересветову, непредвзято, как они тотчас выстраиваются в стройную систему, не нуждающуюся ни в каких усложненных, искусственных «стяжках».
30
И в самом деле.
Мы сразу различаем два объемистых по размеру, глубоких и ярких по содержанию публицистических произведения, посвященные единой теме —какие реформы государственного управления необходимо провести в Московском государстве, — это Сказание о Магмете-салтане и Большая челобитная.
Большая челобитная написана в ответ на Сказание о Магмете-салтане с целью внести серьезные коррективы в реформаторские идеи, изложенные в этом сочинении.
К тому же автор Большой челобцтной использовал в своем публицистическом сочинении подлинную челобитную служилого человека — изготовителя боевых щитов, поданную царю Ивану Васильевичу в 1549 году. Текст ее автор Большой челобитной подверг переработке: была использована лишь форма документа, но вместо его прежнего содержания был написан совершенно другой текст — публицистического характера.
Прошение реального служилого человека, использованное автором Большой челобитной, принято называть Малая челобитная.
Вспомним содержание Малой челобитной. Челобитчик просит царя, «чтобы... холопа своего, велел службишка моего посмотрити». Далее он сообщает, что вывез из Чешского королевства образец своей службы — «щиты гусарския... макидонского образца» — «добраго мужа косая сажень, с клеем и с кожею сырицею, с красками и с рожны железными». Челобитчик со знанием профессионального воина описывает удобство этих щитов. Он противопоставляет их какой-то неповоротливой или групповой обороне — быть может, ва-генбургу (немецкое название линии обороны, выстраиваемой из телег и повозок обоза): «А делати их в ветляном дереве лехко добре и крепко: един человек со щитом, где хощет, туды течет и на коне мчит. И в поле те щиты заборона с места (то есть в любом
31
месте, где бы ни встало войско, без предварительной подготовки обороны.—ДА)...»
Челобитчик знает о готовящихся походах против казанцев: «На Волге» можно «из-за тех щитов берег взята» — то есть высадиться с реки без потерь на вражеский берег.
Челобитчик с горечью сообщает, что боярин Михаил Юрьевич (Захарьин. — Д. А.), которому его по приезде «приказали», вскоре умер и служба его «задляла-ся». Отсюда уточняется дата приезда челобитчика на Русь —до смерти боярина М. Ю. Захарьина, то есть до осени 1538 года.
Челобитчик и теперь, одиннадцать лет спустя, то есть в 1549 году, снова предлагает царю свою «службишку» — производство щитов «на 300 человек й на 300 коней юнацких». Он сообщает, что служил многим королям и «гораздо» с собой «собинки» вывез. А теперь он «наг, и бос, и пеш», «собинку» свою «ис-терял» — в обидах и в волокитах «вся пропала».
Малая челобитная не только крик души исстрадавшегося за 11 лет в годы боярского правления мелкого служилого человека. Она еще яркий документ своего переломного времени. Обнищавший дворянин увидел перемены в стране. Кончилось ненавистное боярское правление. Великий князь, который был в момент его приезда ребенком, по существу, живой куклой в руках бояр-правителей, вырос и наречен царем... А тут еще создан Челобитенный приказ, и каждый может обратиться прямо к царю со своей обидой. Автор челобитной решил, что настало время поправить свои дела и добиться справедливого пожалования, признания его действительно полезной «службишки»...
Челобитная написана сильно и убедительно. Получившие ее правители — А. Ф. Адашев, а также, по всей видимости, и царь—должны были обратить на нее внимание не только со стороны практических вопросов,
32
поставленных в ней, но и как на яркий человеческий документ, исходивший из среды служилых людей.
Очевидно, что гусарские щиты, о полезности которых челобитчик так убедительно написал, и являлись той его главной и заветной «службишкой», за которую он ждет справедливого пожалования. С признанием этой его службы он вполне искренне связывает свои жизненные надежды. Он умоляет царя о помощи, «чтобы холоп твой государев до конца не загибл и службы твоея не отстал».
Предположение, будто этот же человек, подавая через полтора месяца новую челобитную (так называемую Большую), даже не вспомнил о своей первой челобитной и о содержащейся в ней просьбе «посмотрите» его «службишку» — производство боевых щитов, представляется искусственным и противоречащим характеру документа. Такая «забывчивость» невозможна не только с точки зрения личных интересов челобитчика, но и по отношению к столь полезному для победы под Казанью делу, которое он предлагал начать. Оно здесь, в Большой челобитной, тоже забыто. Вместо этого он вдруг заговорил о каких-то «речах» и «книжках», вывезенных из «многих королевств» и содержащих наставления царю, как ему править своим государством.
Во вторичном обращении к царю, тем более что оно последовало почти сразу за предыдущим, челобитчик, по вековой традиции, обязан был написать о том, что царю бьет челом тот самый государев холоп — имярек, который бил челом тогда-то и которого государь «пожаловал» так-то и так-то. Это подтверждается всей многотысячной (!) массой дошедших до нас грамот, содержащих обращение не только к царю, но и вообще в любую вышестоящую инстанцию. И притом без единого исключения за все века — и до, и после, и во времена Пересветова.
33
2 Иван Грозный
Напрашивается вывод: тот дворянин, который написал челобитную о щитах, отнюдь не является автором блестящего публицистического памфлета в пользу кардинальных государственных преобразований.
На основании сказанного можно сделать такие выводы: Малая челобитная — подлинный документ, не имевший в своем подлинном виде никакого отношения ни к авторам, ни к содержанию публицистических произведений, трактующих проблемы государственного устройства.
Неподдельная точность и бесхитростная искренность этого документа убеждают с полной несомненностью в том, что челобитчик, за пределами своей скромной и вполне реалистической просьбы, не задавался никакими проблемами (тем более государственного масштаба).
Из этого вытекает вопрос: кто и где мог ознакомиться с челобитной дворянина — делателя щитов, чтобы использовать ее в своем сочинении? В общей форме ответ очевиден — тот, кто мог распоряжаться бумагами царского архива или Челобитенного приказа.
Рассмотрим теперь те сведения, которые сообщает о себе автор, или, лучше сказать, герой Большой челобитной. Там сказано: «А яз, государь, с теми речами выехал из Литвы, уже тому 11 лет минуло, служачи тебе, ...поминая своих пращур и прадед, как служили верно государем руским великим князем, твоим пращуром. Пересвет и Ослябя... на Донском побоищи при великом князе Дмитрие Ивановиче за веру христианскую и за святые церкви и за честь государеву пострадали и главы свои положили. А яз на то же выехал, холоп твой, на твое имя царево во всем тебе, государю, верно служити, сколько бог поможет».
Сообщение Пересветова о том, что он потомок Пересвета, является явной генеалогической выдумкой. Сомневаться в этом нет никаких оснований. И уж тем
34
более для тех, кто считает Пересветова автором обеих челобитных. Не мог в этом случае Пересветов не указать, что он потомок Пересвета, в своей первой челобитной. Забыть свою родословную, поступая на царскую службу в XVI веке, было бы то же самое, что забыть свое собственное имя. От того, как служили предки, впрямую зависел тогда уровень назначений и вознаграждений.
Следует обратить внимание и на тот поразительный факт, что Пересветов (опять же, если он был автором Малой челобитной) «запамятовал» о своем предке — герое Донского побоища в самый неподходящий момент. Он ведь подал, как он потом напишет в Большой челобитной, свое первое прошение в день годовщины Куликовской битвы — 8 сентября, во время празднования в честь богородицы — заступницы русских воинов на Куликовском поле.
Таким образом, есть все основания полагать, что Пересветов — это не подлинное имя, а псевдоним.
И в древнее время известны случаи, когда в качестве псевдонимов были избраны чужие, либо вообще выдуманные имена. Не кто иной, как царь Иван Грозный не раз выступал под чужими именами. Свое сочинение-памфлет, направленный, в частности, против обвинений его в многоженстве, он подписал именем «Парфений» — что по-гречески означает девственник. Юмористический оттенок псевдонима царь еще усилил добавлением к имени Парфений прозвища «Уро-дивый», в результате чего в целом получается — юродивый девственник. В другом случае царь, самолично написав письма-отповеди польскому королю, пытавшемуся переманить к себе на службу четырех московских бояр, четырежды подписался не своим именем, а именами каждого из четырех бояр.
Каких-либо сведений об И. С. Пересветове и о его родителях в известиях о лицах, носивших такую фа
35
2*
милию, не существует. Ни об одном из многочисленных Пересветовых не сказано, что он потомок Пересвета. И это не случайно. Не мог монах Пересвет (а это имя он носил уже после пострижения), будучи иноком, то есть, как выражается автор Большой челобитной, «в чернецах и в схиме», жениться и заделаться отцом и, значит, родоначальником.
Итак, потомков монаха Пересвета в русском служилом дворянстве не существовало. Соответственно, происхождение Ивана Пересветова от знаменитого инока сочинено автором Большой челобитной. И если Пересветов, написавший Большую челобитную, реальное лицо, — он явный самозванец, воспользовавшийся созвучием своего имени с именем героя Куликовской битвы. Непонятно только, на что он рассчитывал. В царской канцелярии могли быстро произвести «сыски родства» вдруг обнаружившегося представителя столь именитого рода. Навряд ли и с этой точки зрения можно допускать существование реального лица, решившегося столь беззастенчиво морочить голову царю.
«Нам жаль расставаться с привычным и дорогим для нас именем Ивана Пересветова», — писал в свое время историк И. И. Полосин, решительно отвергавший реальность этого лица. Я же полагаю, что с именем Ивана Пересветова нам расставаться и не придется. Оно должно остаться тем, что оно есть — именем литературного героя, символизирующим обобщенный образ служилого человека эпохи важнейших социальных и политических реформ в новорожденном централизованном Русском государстве, образ патриота своей страны, посвятившего жизнь тому, чтобы содействовать торжеству правды и справедливости в том виде, в каком он их понимал. Его облик ничуть не проиграет, будучи очищен от обвинений в мистификациях, самозванстве и клевете.
36
Расстаться придется с гипотезой, которая требует рассматривать литературное произведение (Большую челобитную) одновременно и как официальный документ; официальный документ (Малую челобитную) как литературное произведение; литературного героя (Пересветова из Большой челобитной) как реальное лицо; а реальное лицо (дворянина-челобитчика о щитах) превращает в того, кем оно не было — в писателя-публициста.
Нам не надо будет объявлять единым художественным целым подборку разнородных сочинений, сделанную книжниками XVII века, тем более что они сами не называли свою подборку сочинением одного автора.
Гипотетически выстроенный Пересветов перестает заслонять подлинных авторов, государственный и политический масштаб публицистических произведений которых соответствует государственному и политическому масштабу их реальной деятельности. Поэтому пора отодвинуть несколько в сторону, на полагающееся ему собственное место, могучий конный монумент, отлитый легендарному Пересветову. Именно — на коне, со щитом и копьем, знаменитый публицист изображен на посвященных ему книгах. Этот монумент и заслонил стоящих за ним действительных авторов приписываемых Пересветову сочинений.
И как только искусственно воздвигнутое препятствие отодвигается в сторону, подлинные авторы открыто предстают нашему взору. Каждый из них, как мы увидим, достаточно прозрачно подписал свое произведение.
Автором Большой челобитной я считаю Ивана IV, автором сказания о Магмете-салтане — А. Ф. Адашева.
СКАЗКА О ЦАРЕ САЛТАНЕ, СОЧИНЕННАЯ В XVI ВЕКЕ
Стиль и характер Большой челобитной, подписанной именем Ивана Пересветова, давно уже наводил исследователей на мысль — «не скрывается ли в лице Пересветова сам Иоанн Грозный».
При этом, однако, по мнению некоторых ученых, царь в то время был слишком молод, чтобы самостоятельно написать то, что изложено в Большой челобитной.
Такого рода аргументы не обладают доказательной силой. Во-первых, понятие «слишком молод» не приложимо ко всем людям без разбора. Грозный, как отмечает Д. С. Лихачев, был поразительно талантлив. И это не подлежит никакому сомнению. Кроме того, есть все основания полагать, что Большая челобитная была написана в 1552 году, накануне большого похода на Казань. В это время Грозному шел уже двадцать второй год.
И, наконец, самое главное — никто и не утверждает, что Большая челобитная, кто бы ни был ее автором, произведение самостоятельное. Невооруженным глазом видно, что оно в значительной своей части — не что иное, как критический и дополненный пересказ идей Сказания о Магмете-салтане.
Сказание о Магмете-салтане — сочинение, написанное до Большой челобитной, текст которого в ней явственно отразился.
Исследование Сказания о Магмете-салтане неизбежно приводит к выводу о близости позиций автора этого произведения к взглядам и практической деятельности А. Ф. Адашева. Под именем Магмета-салтана в этом сочинении, явно иносказательного характера, выведен реальный исторический персонаж — турецкий султан Махмуд II, прославившийся главным образом тем,
38
что в 1453 году, то есть примерно за сто лет до того, как его именем воспользовался русский публицист, завоевал Византию и на месте ее столицы — Константинополя — основал новую столицу Турции — Стамбул. В Сказании о Магмете-салтане автор приписал султану Махмуду нечто такое, чем тот в действительности, несомненно, не занимался. А именно: будто, начитавшись в покоренном Константинополе трофейных христианских книг, Махмуд II провел у себя в Турции весьма благодетельные реформы, достойные подражания. Описывая эти реформы, якобы осуществленные Махмудом II, русский автор наталкивает своих читателей и, в первую очередь, молодого царя Ивана на мысль о необходимости провести такие же реформы в своем государстве.
Мысль о причастности Адашева к так называемым Пересветовским сочинениям высказывалась не раз. Основной пафос Сказания о Магмете-салтане — иносказательная критика боярского правления времен малолетства Ивана IV, предложение кардинальных реформ для оздоровления государства и укрепления его могущества, призыв к завоеванию Казани, утверждение самодержавия как единственной формы власти, способной прекратить хаос и произвол вельмож, предотвратить развал государства и провести необходимые реформы — является основным пафосом и всей практической деятельности А. Ф. Адашева. Именно этими идеями насквозь проникнут Летописец начала царства, составленный под руководством Адашева, а в некоторых частях и написанный им самим.
Напомним главные пункты проекта реформ, изложенные в Сказании о Магмете-салтане и реально воплощенные правительством Адашева:
Во главе государства царь-самодержец, но не деспот. При нем его «верная дума».
Это явная Избранная рада первых лет правления Ивана IV.
39
Ограничение прав наместников на местах. Регламентация поборов с населения. Кормления только по выданному правительством «доходному списку».
Наместничество и кормления были практически ликвидированы правительством Адашева к 1556 году.
Создание местного управления. «И по городом у него десятския установлены и тысящники на лихия люди... на тати... и на ябедники».
То же в царском Судебнике 1550 года: «...да устроил по всем землям старосты и целовальники и соцкие и пятидесяцкие по всем городам».
Магмет-салтан дал «судебные книги» — то есть ввел кодификацию законов. Это предложение предвосхитило одно из важнейших правительственных мероприятий — утверждение Судебника 1550 года.
Закон у Магмета-салтана — единственный источник права.
Это требование сформулировано и в статье 97 Судебника, предписывающей судить только по Судебнику.
Магмет-салтан посылает во все города «прямых» судей. Суд равен для всех. Мера наказания определяется в соответствии с совершенным деянием. Над судьями устанавливается строгий контроль.
Такие же меры приняты в Московском государстве правительством Адашева — Ивана IV.
Огромное внимание уделено в Сказании о Магме-те-салтане вопросам (проектам) организации военной службы и устроения воинников. Автор его предлагает создать постоянную личную охрану монарха.
Правительство Адашева учреждает постоянное стрелецкое войско в 3000 человек, располагающееся поначалу в селе Воробьеве — в том самом месте, где в дни московского восстания укрылась царская семья.
Войско Магмета-салтана в Сказании (и в самом деле) организовано по десяткам, сотням и тысячам, во главе соответственно с десятскими, сотскими и тысяцкими.
40
Русское войско, идущее на Казань, будет организовано точно так же.
Правительственные указы 1549—1550-х годов усиливают единоначалие в русском войске.
Для «воинников» у Магмета-салтана установлен особый военный суд из своих начальников.
Царским указом от февраля 1549 года отменяется подсудность служилых людей наместникам «оприч душегубства...»
Важнейшим установлением Магмета-салтана, в духе прочитанных им христианских книг, автор Сказания считает следующее: «Приказал бог от мудрости вели-кия человека выбрати мудраго и ему приказати царева казна сбирати и праведен суд судити, кто бы неповинно не осудил рода человеческого и крови бы и слез не проливал, на мзду бы не утекся и тем бы бога не разгневил». Назначение такого «вельможи» главой казны и суда, утверждает автор Сказания, только и может, в конечном счете, спасти государство от того трагического конца, к которому пришли греки.
Мы знаем, что предложение публициста подействовало, и его указание на то, кто именно должен быть назначен на столь высокое, второе после царя место, было принято. Во главе казны и контроля над судебными инстанциями встал А. Ф. Адашев.
Сопоставления проектов, изложенных в Сказании о Магмете-салтане, с реальными реформами тех лет можно проводить и дальше. В этом, однако, нет необходимости, так как почти зеркальное сходство между «проектом» реформ в публицистическом произведении и их воплощением в действительность никто не оспаривает. Взаимоотношения между проектами, изложенными автором Сказания о Магмете-салтане, и деятельностью правительства, возглавляемого А. Ф. Адашевым, подобны взаимоотношениям между нотной партитурой и ее исполнением.
41
Признание А. Ф. Адашева автором Сказания о Маг-мете-салтане разом, и притом наилучшим образом, объясняет многое. В первую очередь то, почему малоизвестный дворянин Адашев встал во главе правительства, осуществившего важнейшие государственные и социально-политические преобразования. Вполне реальный вид приобретает восхождение Адашева «на первый чин», если выясняется, что он, в момент величайшего потрясения, пережитого правящими верхами во время народного восстания 1547 года, подал свой, как нельзя более соответствующий требованиям момента проект преобразований. Нет сомнений в том, что уподобление грозному Магмету-салтану (Махмуду II), победителю Византии, самовластному государю, который ввел в своем царстве «великую правду», предварительно изучив книги христианского вероучения, должно было понравиться молодому, искавшему опору царю Ивану.
Вполне объяснима форма иносказания, в которой Адашев должен был выступить со своими проектами государственных преобразований. Обрушиваться впрямую на бояр-правителей, обвинять их во всех бедах, поразивших страну, открыто поучать царя, как ему править своей державой, было бы малоподходящим ходом.
Отметим, что проекты реформ, предложенные автором Сказания о Магмете-салтане, не предполагали участия в государственном строительстве официальной христианской церкви. Иносказание давало возможность автору полностью обойтись без «вельмож» в рясах в той картине идеального государства, которую он нарисовал, никого при этом не оскорбив, поскольку речь шла не о христианской стране и не о христианском государстве.
Исследователи давно обратили внимание на то, что автор Сказания о Магмете-салтане исключительно осведомлен о реалиях жизни турецкого государства.
42
В этой связи интересно обратиться к тому, что сказал о Пересветове выдающийся востоковед И. Ю. Крачковский: «Знания ислама у него отрицать нельзя». Очевидно, у автора Сказания о Магмете-салтане были непосредственные впечатления о турецкой жизни.
Адашев такие непосредственные впечатления имел. В 1538—1539 годах он ездил в составе посольства к турецкому султану, которое возглавлял его отец Федор Адашев. Известно, что он хорошо помнил мельчайшие детали своей поездки и вносил их в 50-х годах в Летописец в качестве дополнений к летописному рассказу. В Константинополе Алексей Адашев прожил не менее года. После возвращения из Турции Адашев был представлен царю и по-видимому не раз рассказывал ему о своих странствиях.
Человек умный и внимательный, Адашев впитал в себя немало всякого рода личных впечатлений, легенд и рассказов, слышанных если не от самих турок, то от русских людей, ездивших в турецкие посольства и, в первую очередь, от своего отца Федора Адашева.
К сожалению, уверенность в том, что автором Сказания о Магмете-салтане является другое лицо — Пересветов, привела к тому, что факт близкого знакомства автора Сказания с Турцией лежал «на одной полке», а факт пребывания там Адашева и его постоянных возвращений к рассказу о посольстве, в котором он участвовал, на страницах Летописца — оставался на другой.
Признание А. Ф. Адашева автором Сказания о Магмете-салтане объясняет наилучшим, лишенным искусственных построений способом, все без исключения факты исторической действительности, относящиеся к данной проблеме. В том числе и «зазор» между проектом реформ, изложенным в Сказании о Магмете-салтане, повторенным с некоторыми коррективами в Большой челобитной, и самими реформами.
43
«ПОП-НЕВЕЖА» СИЛЬВЕСТР
Такую оценку Сильвестру дал царь Иван, когда решительно порвал со всеми бывшими соратниками-реформаторами, деятельность которых столь же решительно поддерживал в начале своего царствования. Задним числом он охарактеризовал эту деятельность как зло, как исток всех последующих бед — крамол, мятежей, измен и прочих напастей, случившихся в государстве.
Слова —«всему злу соединитель» — ясно указывают на то, что именно Сильвестра царь считал вдохновителем и организатором тех «злобесных сил», которые будто бы лишили его тогда власти, оставив ему лишь «честь председания», а сами — «поп-невежа» и «собака Алексей» Адашев — «государились, как хотели».
К этой мысли царь будет возвращаться в своих сочинениях неоднократно, в частности, в своих посланиях Курбскому. При всей тенденциозности этих постоянных филиппик царя против бывших советников его убеждение в том, что именно Сильвестр был первым, кто предложил ту самую модель государственного устройства, которую старались внедрить в жизнь реформаторы первых лет его царствования, находит бесспорное подтверждение.
Еще за два года до того, как «Пересветов» будто бы «доступил» царя в церкви и передал ему свои «книжки» и челобитные, свое послание царю передал Сильвестр. В 1547 году, в тяжкие для царя дни московского восстания, Сильвестр был назначен митрополитом Макарием духовником царя. В его задачи входило наставлять юношу в духе «истинной веры» и, соответственно, в его мирской жизни будущего царя — помазанника божьего.
Послание Сильвестра царю содержит едва ли не большую часть тех самых идей, которыми позднее на
44
полнилась Большая челобитная «Пересветова», где они изложены с текстуальной близостью к соответствующим местам послания Сильвестра.
Заметим сразу же, как само собой разумеющееся: обнищавший на царской службе дворянин — «выеж-дей» из Литвы Ивашка Пересветов, если бы он в действительности существовал, — ни при каких обстоятельствах не смог бы и не посмел выписывать в свою челобитную и выдавать за свои мысли царского духовника, стоявшего к тому же во главе правительства. Тем более что царь это послание Сильвестра уже читал. Такого не могло произойти еще и потому, что послание Сильвестра царю носило сугубо конфиденциальный характер. Оно сурово предупреждало царя против дурных советников, пугало его различными карами, которые обрушит на него Бог в случае недостойного поведения... Послание, естественно, не подлежало распространению. Оно и заканчивалось просьбой Сильвестра — держать его в тайне. Надо полагать, юный царь и был единственным читателем этого послания. Другое дело, сам Сильвестр, вероятно, делился мыслями, изложенными в послании, со своим другом и единомышленником Алексеем Адашевым.
Учитывая сказанное, мы теперь можем заключить, что выяснили все три основных источника и три составные части так называемой Большой челобитной: Послание Сильвестра царю, Сказание Адашева о Магмете-салтане, подлинная челобитная дворянина — делателя боевых щитов.
Налицо типичная для Ивана Грозного манера написания своих произведений (не знающая ни единого исключения): использовать в них сочинения других авторов, включать обширные цитаты из авторитетных или полезных, на его взгляд, сочинений.
И еще одно соображение, которое окончательно обрушивает легенду о Пересветове.
45
В своем послании царю Сильвестр пересказывает и местами цитирует источник, появившийся задолго до того, как родились и «Пересветов», и ’сам Сильвестр, и все прочие деятели XVI века. Источник этот никак не мог быть «вывезен» Пересветовым или кем-либо иным из чужих земель — ни из Турции, ни от Петра Волоского. Духовник царя Ивана Васильевича Сильвестр опирается в своих рассуждениях, изложенных в послании царю, на послание своего старшего коллеги — духовника деда Ивана Грозного — Ивана III — архиепископа Вассиана, написанное в 1480 году. Через послание Сильвестра мысли Вассиана порой дословно перекочевали в Большую челобитную «Пересветова». Мы видим, таким образом, прямой и ясный путь этих текстов: Вассиан, Сильвестр, затем Иван IV в качестве адресата, читателя и использователя их. Предположение, будто приезжий дворянин взял у царя текст послания Сильвестра царю и от своего имени царю вернул, не может рассматриваться всерьез, так как является абсурдным.
Рассмотрим теперь по существу, что именно написал раньше других авторов так называемого Пересве-товского цикла в своем послании царю 1547 года, а затем многократно повторял в своих более поздних выступлениях «всему злу соединитель» Сильвестр.
Напомним кратко об источнике, на который Сильвестр опирался в своем послании.
В 1480 году московский Великий князь Иван III оказался в тяжелом положении. На Русь надвинулись полчища хана Ахмата, вознамерившегося повторить Батыев поход. Иван III, под влиянием «дурных советников» — «сребролюбец богатых и брюхатых, и предателей христьянских, а норовников бесерменьских», а также своей жены, великой княгини «римлянки» Софии, — был готов к тому, чтобы уклониться от битвы с татарами и бежать из Москвы. Эти намерения
46
князя вызвали решительный отпор патриотических сил, в первую очередь простого московского люда. Толпа посадских людей, стаскивавших «в град, в осаду» свои пожитки, увидев Великого князя Ивана III, покинувшего войско на Угре и явившегося в Москву, приступила к нему с требованием защитить их от нашествия татар. С этим же требованием к Ивану III, прибывшему в Кремль, обратились митрополит Герон-тий и духовный отец Великого князя владыка ростовский Вассиан. Последний «нача зле глаголати князю великому, бегуном его называя... и много сице глаго-лаше ему, а гражане роптаху на великого князя. Того ради князь велики, не обитав во граде на своем дворе, бояся гражан мысли злыя понимания, того ради обитал в Красном селце».
Как видим, описанная здесь обстановка во многом «роднит» обстоятельства того времени с событиями 1547 года.
И тут, и там дурные советники. И тут, и там всколебались посадские люди. И тут, и там убоявшийся своих подданных Великий князь бежит из Москвы в подмосковное село. Так же, как и тогда, к Великому князю с посланием обращается представитель церкви. Притом не митрополит, а духовник Великого князя — епископ ростовский Вассиан. Он не ограничился резким устным выступлением в Кремле и направил ставшее знаменитым «Послание на Угру к великому князю».
Именно это — резкое и смелое послание духовного отца — Вассиана к своему духовному сыну — Великому князю Ивану III, написанное в драматической обстановке, во многом напоминавшей обстановку 1547 года, — взял за образец и держал перед собой автор Послания царю Ивану Васильевичу.
Главное, что сближает эти послания, — общий подход к назначению власти государя, решительное утверждение мысли о том, что самодержавие несовместимо
47
с произволом. Несоблюдение государем тех обязанностей, которые налагает на него положение верховного властителя, чревато для него тяжкими последствиями и в земной, и в загробной жизни.
Оба автора исходят из понимания, что власть государя — это инструмент, действия которого зависят от того, в чьих руках этот инструмент находится. Поэтому в обоих посланиях с особой остротой и стоит вопрос о советниках государя.
В послании Вассиана, написанном с конкретной целью — подвигнуть Великого князя на отпор нашествию Ахмата, дурные советники те, кто в столь опасный для государства момент отговаривают Ивана исполнить свой долг и дать бой орде.
«Прииде же убо в слухи наша, — пишет Вассиан, — яко прежний твои развратници не престают шепчущи в ухо твое льстивая слова и совещают ти не противи-тися супостатам... О боголюбивый и вседержавный царю! — восклицает автор послания, — молюся твоей державе, не послушай таковаго совета их... и таки самому господу глаголюшу: аще око твое соблазняет тебя исткни его или рука или нога, отсещи ее повелевает. Не сию же разумевай и чувственную свою руку, или ногу, или око, но ближних твоих, иже советующих ти не на благое; отверзи и далече отгони, сиречь отсеци и не послушай совета их».
Тема послания Сильвестра значительно шире. Реч;» в нем идет не о единичном факте, каким, при всей его значительности, был приход Ахмата. В данном случае страшные события — небывалый пожар и мятеж — были уже позади. Их можно было истолковать как наказание божие за прежние грехи. Но из этих фактов нужно было сделать выводы. Послание Сильвестра и содержит наставления, касающиеся характера правления молодого царя на будущее. В его послании «дурные советники» — источник беззакония, которое сле
48
дует искоренить. В данном случае «дурные советники» — это окружавшие молодого царя до сих пор «синклиты», представители боярских группировок, вызвавшие пожары и мятежи 1547 года.
В послании Сильвестра, как и в послании Вассиана, вернее, с еще большей настойчивостью звучит требование отвергнуть, отогнать, отсечь дурных советников.
«И тебе, Великому Государю, которая похвала в таковых чюжих мерзостях? В гнилых советах неразумных людей, раб своих?..» — вопрошает Сильвестр царя. При этом, как видно из контекста, под «рабами» государя имеются в виду «...государьские люди. Бояре и воеводы ратные и избные (то есть чиновные люди. —Д. А.)». Царь должен расстаться с прежними советниками — «богатыми» и «брюхатыми» вельможами, думающими лишь о своей наживе, «истязающими» в свою пользу бесконечные дани с «простых» и «нищих» людей, к тому же развратными, впавшими в «безтудие» (в бесстыдство) «в свинское житие...» — настаивает Сильвестр.
Риторический вопрос — «и тебе Государю Великому, которая похвала в таких чюжих неразумных советах...» — повторяется в послании в общей сложности восемь раз.
В послании царю Ивану Васильевичу Сильвестр обрушивает на царя множество всевозможных «страшил».
Некоторые из этих «страшил» никак не назовешь «детскими», как окрестил их потом царь Иван Васильевич.
Сильвестр пишет: когда в Константинограде «яви-ся беззаконие Содомское, яко блуд творяще с мужским полы., всем комуждо, обретшимся в таковой вине», царь «многим повелел срамные их уда концы отрезати, а иным велел трости поостривше влагати в срамные уды, во истечение водное, ...и тако водима, позорующе, и зле умреша».
49
«Страшилы», с помощью которых Сильвестр в своем послании вразумлял царя, не сводятся к карам небесным. Царя, в случае, если он не окажется на уровне своего великого предназначения, ожидают и вполне земные неприятности и несчастья. Может пострадать его государство — сама власть царя, его престиж в иностранных державах и уважение собственных подданных: «и великому твому государьскому уделу не крепку быта, и тайным твоим речам в поношение быти, и во иных землях обнажатца, понеже ныне стоиши со многими, изымався за руку. И тебе Государю Великому, которая похвала в таких чюжих неразумных . советах...»
Решающий аргумент Сильвестра, доказывающий неотвратимость божьего наказания, состоит в том, что бог уже наказал русское государство «грех ради наших», уже навел на него страшные казни.
Господь «посла глад на землю и мор, и всякому богатству и люду земному, скоту и зверем и птицам и рыбам, всему оскудение дарова, и пожары великие и межусобные брани».
Слова эти, прямо говорящие о недавних событиях—о народном восстании 1547 года, — не случайно помещены в конце послания.
Ссылка на потрясение, которое недавно пришлось испытать юному царю и от которого он в момент прочтения послания наверняка еще не оправился, подкрепляла своей жуткой реальностью справедливость других «страшил», описанных в послании выше. И сразу, вслед за напоминанием о постигших страну потрясениях, следуют заключительные слова — одновременно обнадеживающие и предостерегающие: «Вся сия законопрес-туплениа хощет бог тобою исправита...».
Мысль о том, что самодержец обязан во всем подчиняться богу и его установлениям, проходит через все послание царю.
50
Идея подчинения самодержавия церкви, как известно, не прекращала своего существования и в более поздние времена, несмотря на то что царь Иван Грозный не поддался воспитанию в ее духе и повел против притязаний церкви на мирскую власть беспощадную борьбу и словом, и делом. Однако в письмах Курбскому и в своих приписках к Лицевому летописному своду Иван Грозный сделает одного лишь Сильвестра мишенью обвинений в «злобесном» умысле подчинить мирскую (царскую) власть власти духовной.
Таким образом, когда Грозный вооружится на беспощадный бой за установление подлинного самодержавия, он отнюдь не случайно выдвинет Сильвестра на роль «всему злу соединителя».
В своих письмах к боярам А. Б. Горбатому-Шуйскому и С. Ростовскому Сильвестр продолжает начатое им в послании 1547 года выстраивание образа идеального царя.
В этих письмах находим весьма примечательную цитату из послания Вассиана Ивану III, которое, как мы знаем, было перед глазами автора послания царю Ивану Васильевичу.
«Слыши, что глаголет Димокрит, философ первый: князю подобает имети ум ко всем временным, а на супостаты крепость и мужество и храбрость, а к своей дружине любое и привет сладок». (То есть князю подобает иметь ум во всех обстоятельствах времени, быть храбрым с врагами и благожелательным к подчиненным.)
Вассиан, а вслед за ним Сильвестр не случайно обратились к авторитету античного философа-язычника и материалиста.
Сочинения Демокрита в виде различных цитат из них знали на Руси еще во времена Киевского государства. Они вошли в состав сборников типа «Пчела». Интерес к античной философии был характерной чертой культуры Киевской Руси. Знаменательно, что обращение Вас-
51
сиана к тексту Демокрита совпало с моментом окончательного свержения монгольского ига и оказалось, тем самым, символом возрождения, первой ласточкой возвращения русской культуры, в лице ее наиболее просвещенных представителей, к прежней широкой приобщенности к мировым культурным ценностям.
В середине 50-х годов XVI века, в самый разгар реформаторской работы так называемой Избранной рады — фактического правительства тех лет, один из наиболее значительных его деятелей — Сильвестр вновь обращается к Демокриту именно как к проповеднику рационалистических взглядов, воспевавшему человека — обладателя могучей силы мышления. Цитату из Демокрита он предваряет восклицанием: «Великое богатство человеку ум!»
Интересно и то, что Сильвестр дополнил в своем изложении отрывок из Демокрита, процитированный Вассианом, следующим выводом — «добродетель (а в нее, как мы видели, входит и «ум» — то есть разумное отношение к действительности.—ДА) есть лучши всякого сана царского».
Эти слова как нельзя более точно выражают основную мысль всех писаний Сильвестра о характере царской власти: право на высшую, царскую власть не дается ни «прирождением», почтенностью рода, ни венчанием на царство — то есть «царским саном». Оно определяется соответствием царя целому ряду условий. К их числу относится религиозное и нравственное благочестие, а также проведение разумной внутренней и внешней политики.
Царь должен ввести в своем царстве «правду» — справедливый суд и равный для всех, для великих и малых, закон.
При соблюдении этих условий царя ожидает великая будущность. Вот тогда, предрекает Сильвестр царю, станешь «умилителен всему» и «на супротивныя
52
храбр» — «обладавши от моря до моря, и от рек до ко-нець вселенныя... и поклонятца тебе вси цари земстие и вси языцы поработают тебе».
И в самом этом построении, и в содержании как рекомендаций, так и солнечных перспектив при их исполнении, и, более того, в самом тексте Сильвестра нельзя опять-таки не увидеть нечто весьма нам знакомое. «Только его (то есть царя.—ДА) бог соблюдет от того уловления велмож его, ино таковаго под всею подсолнечною не будет мудрого воина и счастливого к воинству, и введет во царство свое великую правду и утешит бога сердечною радостию, и за то ему господь бог многия царства покорит». Так пишет в конце своей Большой челобитной «Пересветов». Здесь налицо прямое заимствование из послания Сильвестра царю 1547 года.
Тема борьбы против «сильных», «богатых и брюхатых», прозвучавшая еще в послании Вассиана Ивану III, была энергично подхвачена Сильвестром. Этот мотив, ставший традиционным в церковной публицистике, не сводится к произнесению христианских догм, защищающих сирых и убогих. Пропаганда против «сильных» и «богатых» помогала духовным феодалам в их борьбе со светской феодальной верхушкой за власть, за влияние и, в конечном счете, за землю.
В этом пункте сходились интересы церковных верхов и широких масс служилых людей — дворян, мечтавших улучшить свое материальное положение за счет земельных владений крупных латифундистов, а свое политическое положение за счет оттеснения их от политической власти.
Здесь особенно важно обратить внимание на то, из какого источника появились «сильные», «богатые и брюхатые богатины» в сочинениях «Ивана Пересветова». Мы лишний раз убеждаемся в том, что автором Большой челобитной был первый и, возможно, един
53
ственный читатель посланий Сильвестра царю, — именно царь Иван.
Красной нитью проходит в посланиях Сильвестра тема справедливого суда и правды. Сильвестр не раз обращается к ней в своем послании к князю А. Б. Горбатому-Шуйскому в 1553 году: «не сотворите... неправды в суде... и праведно правду поженете и сотворите суд и правду... не на лица убо [зряше] судите... но праведен суд судите...» И далее: «суд делайте и правду ищите».
В момент создания правовых основ новой, только что учрежденной царской власти, в момент укрепления централизованного государства, устанавливающего единый закон и суд, действующий по этому закону, а не по произволу «лукавых судей», — призывы о праведном суде наполняются немалым реальным значением. Речь в них по существу идет о введении законности вместо беззакония, о подчинении законам государства.
Небезынтересно отметить, что сочетание понятий «суд и правда» для обозначения высшей справедливости устойчиво сохранялось в России на протяжении веков. Так, например, желая охарактеризовать произвол николаевских царедворцев, жертвой которого пал Пушкин, Лермонтов в стихотворении «Смерть поэта» написал: «Пред вами суд и правда —все молчи!»
Сильвестр объявляет тягчайшим преступлением злоупотребления в торговле и обмене, такие, как обмер и обвес с помощью неправильных мер: «Неподобну бо есть и паче всякия неправды прегорше двоя мерилы имети, малыя и велия горе убо... понеже сотворите малу меру и куплю неправедну».
Это же требование постоянно формулировал и Алексей Адашев. В образцовом государстве Магмет-салтана «всему цена установлена, что за что дати, а купят вся в вес...» А вот у греков «суд был... неправеден, купля их была нечиста...»
54
До нас дошло письмо Сильвестра к Анфиму — наставление своему сыну о том, как праведно жить. В отличие от написанного им же наставления духовного отца своему духовному сыну — царю Ивану Васильевичу, пронизанного проблемами высокой политики, письмо к Анфиму носит в основном бытовой, житейский характер. В нем Сильвестр, священнослужитель по профессии, раскрывается и как выходец из определенной социальной среды, усвоивший весь комплекс присущих именно ей взглядов на жизнь. Среда эта — зажиточная верхушка городского посада, притом именно новгородского. Сильвестр родился и долго жил в Новгороде. Нравственные и деловые советы, которые он дает сыну в своем наставительном письме, в громадном объеме дополняются содержанием целой книги. В виде послесловия к ней письмо к сыну и было написано. Книга эта — знаменитый «Домострой» — свод, кодекс бытовой и нравственной мудрости для городского, посадского человека, складывавшийся в течение долгого времени. Не исключено, что Сильвестр, когда жил и был священником в Новгороде, принимал участие в записи и редактировании этого свода.
Так ли, иначе ли, но имя Сильвестра прочно связано с «Домостроем». Не исключено, а, напротив, весьма вероятно, что письмо к сыну, помещенное вслед за текстом книги, предназначалось и для широкого прочтения, именно в качестве послесловия к ней.
Идейная направленность «Домостроя», если и не созданного при участии Сильвестра, то во всяком случае горячо им рекомендуемого, достаточно и основательно характеризует и его собственные воззрения.
Сущность «Домостроя» очень точно сформулировал историк В. Б. Кобрин: «...Создание светского произведения, освящающего именем бога быт, торговлю, наживу...» В «Домострое» нашли отражение идеи бюргерских кругов, считает исследователь.
55
Если мы при оценке практической деятельности и идейных позиций Сильвестра будем учитывать его происхождение из среды новгородского посада и бесспорную связь его жизненных воззрений с воззрениями этой среды, все, что нам известно о нем, прояснится и выстроится в совершенно определенную систему.
Тогда станет ясным, почему священник Сильвестр, пугавший впечатлительного юношу-царя всевозможными божественными чудесами, являлся вместе с тем сторонником рационализма, разумных основ государственного управления.
Тогда станет яснее, что могло сближать Сильвестра с «еретиком» Матвеем Башкиным, «отравленным» идеями европейского реформатского движения, представлявшего интересы бюргерских кругов.
В начале царствования Ивана IV с большой остротой встал вопрос об отмене системы кабального холопства, являвшейся по существу начальной формой крепостничества, то есть рабства. Кабальными холопами становились за невозвращенные долги не только крестьяне, но и разорившиеся служилые люди. За отмену кабального холопства выступил дворянин Матвей Башкин, утверждавший, что похолопление несовместимо с христианским учением. Именно это утверждение и было объявлено ересью. В 1553 году Башкин был осужден как еретик и сослан в монастырь. Но еще до Башкина против кабального холопства выступил «Пересветов». Правда, только против закабаления служилых людей — воинов. Объектом его главной заботы являются служилые люди, попавшие за долги в кабалу к вельможам: «В котором царстве люди порабощены, и в том царстве люди не храбры к бою, не смелы против недруга». Так было у греков. Порабощенные воины оказались «не боецы и конныя и дос-пешныя». Они утекли с поля боя. «И то царь Магмет вразумевши, и дал им волю, и взял их к собе в полк,
56
и они стали у царя лутчие люди, которые у вельмож царевых в неволе были».
Аргументация «Пересветова» в пользу освобождения холопов предельно ясна — освобожденные из холопства и кабалы «боецы» вернутся в царское войско и будут наилучшим образом нести военную службу.
Сильвестр тоже «осуждал рабство» как таковое. Он сходится с «Пересветовым» в заботе о воинниках. Но преимущественный объект заботы и внимания у него свой, иной, чем у «Пересветова». Собственные его холопы, которых он освободил, и те, кого выкупил «из рабства» у других владельцев и «на свободу попу-щах», — это не «боецы», вернувшиеся, став свободными, в царские полки. Это посадские люди. Некоторые из них остались добровольно в услужении. Другие занялись торговлей — открыли свои лавки. Третьи стали ремесленниками — видимо, вернулись к прежнему делу. Своего собственного сына — Анфима — Сильвестр пристроил не в «храбрые» и «лутчие люди» царские, не на военную службу, а в торговлю, затем испросил для него у царя назначение ведать в казне таможенными сборами.
По поводу устроения правления на завоеванных казанских землях Сильвестр высказывает ряд общих положений, касающихся вопросов общегосударственного устройства. Он призывает представителей военных и других властей довольствоваться государевым жалованием, не «истязать» в свою пользу никаких даней и налогов с населения сверх установленных государством.
Сильвестр требует от начальных людей всякого чина не допускать в своих действиях по отношению к населению произвола. «Истязающе людскиа дани ничтоже паче поведенного вам творите».
Вопрос об упорядочении налогообложения — «истязания» даней и всякого рода поборов с населения — был одним из важнейших в законодательной и адми
57
нистративной деятельности правительства 50-х годов XVI века.
Совокупное рассмотрение свидетельств о Сильвестре позволяет составить общий облик этой политической фигуры. Перечислим с этой целью лишь те ее черты, которые засвидетельствованы рассмотренными данными источников совершенно определенно.
Сильвестр — священник, который трижды подвергается нападкам со стороны официальной церковной иерархии и церковных догматиков за поступки, которые были ими расценены как покушения на основы церковной жизни или как ересь. Речь идет о его выступлениях против стяжательства и за секуляризацию церковных земель, о его связях с «еретиком» Башкиным и общих с ним воззрениях на вопрос о кабальном холопстве, а также о создании под его руководством новаторской росписи Благовещенского собора в Кремле.
Сильвестр, оказавшись на верхах государственной власти после народного восстания 1547 года, решительно поддерживает царя как олицетворение единого централизованного государственного строя. Но при этом он резко осуждает произвол, требует ответственности монарха перед богом и перед «людьми».
Сильвестр осуждает прежних советников царя — «вельмож», считая их источником произвола и прямо указывая, что народное восстание — результат их несправедливого, грабительского правления.
Сильвестр — сторонник ограничения самодержавия духовным советом, а также «разумом» — устроением государства на основе справедливых законов.
Сильвестр за ограничение личного произвола царя. Он стремится всячески подчеркнуть заслуги и укрепить значение разумных советников и достойных проводников государственной политики. При этом он стремится снизить удельный вес и значение родового,
58
наследственного фактора в психологии самого царя — «сана царского» как такового.
Сильвестр отстаивает программу реформ в интересах дворянства и верхушки городского посада. Его взгляды по этим вопросам во многом совпадают со взглядами Адашева и царя Ивана, изложенными в Сказании о Магмете-салтане и в Большой челобитной.
В вопросах внешнеполитических Сильвестр — сторонник покорения и колонизации Казани и Крыма.
Однако в отличие от «Пересветова», для которого война — «смертная игра» — источник дохода, смысл и оправдание существования служилого человека на высокой ступени социальной лестницы и тем самым как бы самоцель, для Сильвестра война — печальная необходимость. За выполнением военной задачи нужно тотчас устанавливать мир. В этом вопросе, как и в ряде других, в позиции Сильвестра сказывается его принадлежность по происхождению, воспитанию и образу жизни не к дворянству, а к посадской верхушке.
Сильвестр в своих сочинениях всячески пропагандирует и поддерживает соборные и правительственные решения, принятые в период реформ, — Стоглав и Судебник.
Таким образом, можно сказать, что не только целый ряд идей Сильвестра вошел в качестве слагаемого в правительственную программу и проправительственную публицистику конца 1540-х и 1550-х годов, но и многие из тех идей, которые он высказал, были отнюдь не только его идеями. Одни из них разделялись митрополитом Макарием или даже принадлежали ему. Другие разделялись Адашевым или принадлежали ему. Третьи разделялись в то время царем или принадлежали ему. Словом, сочинения и деятельность Сильвестра, кроме его собственных взглядов, в значительной степени отразили программную сущность и практи
59
ческую деятельность правительства политического компромисса конца 40—50-х годов XVI века.
ПИСАТЕЛЬ ИВАНЕЦ ВАСИЛЬЕВИЧ ПЕРЕСВЕТОВ
Между Большой челобитной, с одной стороны, и воззрениями, а также практической деятельностью Грозного — с другой, столько общего, что аргументы против отождествления автора этого сочинения и царя Ивана выглядят малоубедительными и носят явно надуманный характер.
Окончательному убеждению в том, что автором Большой челобитной является не кто иной, как Иван Грозный, помогает сличение стиля и художественных особенностей этого произведения с бесспорными сочинениями царя.
Д. С. Лихачев раскрывает «необыкновенно интересную творческую личность» царя-писателя, «личность в своем роде единственную и ни на кого не похожую», указывает на целый ряд типичных для Грозного как для писателя особенностей. Вот первая из них: «...Стиль Грозного сохранял следы устного мышления. Он писал, как говорил... Отсюда характерное для устной речи многословие, частые повторения мыслей и выражений...»
Именно эти черты абсолютно присущи автору Большой челобитной. Одни и те же мысли и выражения повторяются в ней неоднократно. Больше того, в ней трудно найти мысль, к которой автор не возвращался бы снова и снова.
Одна из главных тем, затрагиваемых царем Иваном в Большой челобитной — осуждение «вельмож». Автор то и дело возвращается к ней, обыгрывая ее в различных выражениях на византийском и на русском материале. Он предостерегает — если на какого-либо царя
60
«придет великая кротость —то и есть уловление врагов его», то «не будет царь мыслите о воинстве, ни о управе во царстве своем, и будет веселитися с теми, которые ему сердце разжигают воражбами и многими прелестными потами...»
Речь здесь идет о некоем абстрактном царе, о любом, который поддастся «уловлению» вельмож. Через несколько абзацев это же почти дословно повторено в отношении вельмож греческих, которые византийского «царя укротили от воинства своими ворожбами и прелестными путами...»
Еще через несколько страниц автор повторяет прежнее осуждение греческих вельмож: «ино у благоверного царя Константина велможи его всем тем беззаконием исполнились... А благоверного царя Константина осётили кудесы и ворожбами уловили и мудрость его воинскую отлучили и богатырство его укротили».
Далее, через несколько абзацев, устами Волоского воеводы Петра, снова дается предупреждение русскому царю о том, что по предсказанию «мудрых книг» и на него будет «ловление, аки же на царя Константина ца-ряградского от ворожеб и куцее... укорочение воинству... будут доходити велможи твои любви твоей царския со ворожбами и с кудесы и с прелестными путами...»
«Укрощенный» царь, — снова и снова повторяет автор, — «напустит и на все царство свое неутолимые беды великия от велмож своих...»
«От богатых мудрость воинская не почитается ни-коли же. Хотя и богатырь обогатеет, и он обленивает: богатый любит упокой». Через несколько страниц эта же мысль повторена дословно: «Всегда богатыя о войне не мыслят, а молят об упокое: «хотя и богатырь обогатеет, и он обленивает».
«Доступить» царя челобитчик тоже не может из-за «велмож», которые не доносили его челобитные царю. Чем кончается такое отношение к челобитчикам,
61
рассказано позднее: «И управы во царстве Константинове не было никому от велмож Константиновых», которые «жалобников ко царю не припущали».
С таким же упорством повторяет и варьирует царь Иван другую тему: о греках, которые «ленились» защищать собственное царство, а теперь «хвалятся» русским царем; о создании богатства «нечистым собиранием»; о пользе щедрости царя к воинникам, о ложном кресто-целовании, о «правде», которая сильнее всего, без которой и веры нет, о Магмете-салтане — «разбойничьего рода», о «лукавых» судьях, о «нечистой купле», о необходимости похода на Казань.
То же самое, что подчеркнул Д. С. Лихачев о следах устного мышления в произведениях Грозного, ученые называют в качестве отчетливо выраженного признака творческой манеры автора Большой челобитной: «В тексте челобитной сохранился замечательный след... мысли острой, нетерпеливой, мало заботившейся о внешнем строе речи: рука и язык не поспевали за мыслью», — замечает историк И. И. Полосин.
И в самом деле — обычно речь Грозного поразительно конкретна и образна. Свои рассуждения он подкрепляет зрительно наглядными картинами. Монаха, принявшего власть, он сравнивает с мертвецом, посаженным на коня...
Именно такова же по своей изобразительной силе и речь автора Большой челобитной.
Разоблачая «дьявольское» лукавство греческих вельмож, он так описывает их преступные козни: «мертвых из гробов новопогребенных выгребали да те гробы тощи загребали: да того мертваго человека, рогатиною изколовши, или саблею изсекши, да кровию измажут, да богатому человеку в дом подкинут, да и ябедника подошлют...»
Алчных вельмож, добивающихся для себя кормлений, он сравнивает с голодными псами. Напомним,
62
что «собака», «пес», «собацкое собрание», «собацкий обычай» — ругательства, часто употреблявшиеся царем.
Обстановку, которую вельможи создали в царстве царя Константина, автор Большой челобитной описывает так: «Именем было царским не мочно прожита никому, ни главы из дому выклонити, ни версты переехать от обид велмож его...»
Д. С. Лихачев указывает и на такие типичные для писаний Грозного черты, как «чередование церковнославянского языка и разговорного просторечия», пользование поговорками. Именно этими самыми чертами отличается и речь автора Большой челобитной. Он наделяет своих героев простыми разговорными оборотами: «землица... под пазухою...», «службишко мое...», «и яз... без приказу и по ся мест живу...» Здесь же рифмованные пословицы и поговорки — «Воинника держати, как сокола чредити и всегда ему сердце веселити, и ни в чем на него кручины не напустити...» Или: «щедрая рука николи не оскудевает и славу царю собирает...»
То вдруг его герой заговорит языком народных сказов: «оне мир от царя отбивали и жалобников ко царю не припущали... то они не мир от царя отбивали и не жалобников отбивали —они от царя божие милосердие отбили».
Грозный всегда смело сопоставляет библейские лица и события с современными ему. Этот же прием мы видим и в Большой челобитной. Дважды обращается здесь автор к образу Адама. Один раз приводится в пример, как исполнивший заповедь бога — он трудится «в поте лица». В другом случае Адам нарушил божью заповедь — дал дьяволу на себя запись «в работу», от чего его бог спас, изодрав его кабалу. Автор ссылается также и на библейский рассказ о том, как бог «морем потопил» египетского фараона и вельмож его за то, что они поработили израильтян. Тут же он
63
напоминает, что «израилтяне умножилися и угордели, и бога забыли и погинули в неволю и в разсеяние...» Нельзя не увидеть в неоднократных ссылках автора Большой челобитной на библейские рассказы о судьбе Израиля прямую, порой дословную перекличку с многочисленными ссылками на эти же рассказы в произведениях Грозного. И, в частности, объяснение, что погибли израильтяне от «гордости» («угордели»), содержится в его первом послании Курбскому.
К числу излюбленных приемов Грозного-спорщика следует причислить постоянные иронические вопросы. Он прерывает свою речь вопросами, останавливает себя.
Тот же самый прием, Прием излюбленный, поскольку он не раз повторяется, видим мы и в Большой челобитной. Три раза, притом в явно шутливо-ироническом тоне, обращается простой воинник-челобит-чик к царю с вопросом: «Как тебе государю полюбится службишко мое, холопа твоего?» Этот кокетливый вопрос — положительный на него ответ для вопрошающего несомненен — произведение и заканчивает.
В Большой челобитной есть такое обращение к царю: «И будет тебе государь не полюбится службишко мое и речи, что вывез из ыных земель...: берегчи веры христианский и умножити, неверных в веру приводити, и славу божию возвышати, и правду во царство свое вводите, и богу сердечную радость воздавати, — и ты, государь, те книжки обе вели отдати мне назад».
Мысль о том, что некий «воинник» и в самом деле позволил себе высказаться таким образом в официальном документе, поданном царю, является совершенно фантастической. По существу, царю предъявлен здесь ультиматум: либо признавай предлагаемую в моих «книжках», якобы привезенных от заграничных мудрецов, программу царствования, либо распишись в том, что не желаешь беречь христианскую веру, возвышать славу божию, вводить в своем цар
64
стве «правду» и воздавать богу сердечную радость..., — и тогда книжки верни.
Кто... осмелился бы подать царю Ивану Грозному такую, так сказать, «челобитную»? — писал уже упомянутый И. И. Полосин, — и делал вывод: «Большая челобитная Пересветова только по недоразумению может называться челобитной». С этим нельзя не согласиться.
Вполне очевидно, что автор рассматриваемого сочинения использовал форму челобитной для того, чтобы изложить свои взгляды по важнейшим вопросам политической программы своего правительства. В самом этом факте — в написании своего сочинения от лица верного холопа своего, простого воинника — также узнается характерная для царя Ивана литературная манера.
Д. С. Лихачев неоднократно указывает на то, что Грозный был не только талантливым..., искренним актером, но и своеобразным мистификатором... «В сочинениях Грозного мы встречаемся с замечательной способностью его к художественному перевоплощению, к умению менять стиль изложения, подделываясь под избранную им позицию (униженного челобитчика, смиренного черноризца, обиженного царя), принимать обличье вымышленного автора — Парфения Уродивого или писать Польскому королю письма от имени своих бояр».
До настоящего времени все эти наблюдения оставались как бы «на одной полке», в то время как исследование Большой челобитной сохранялось на другой. Признание ее автором Пересветова мешало разглядеть в ней именно тот самый особый «почерк», которым обладал Грозный, его талант к перевоплощению в своего героя и к стилизации под различные формы деловой письменности.
Итак, анализ публицистических произведений, приписываемых некоторыми учеными Пересветову,
65
3 Иван Грозный
не подтверждает гипотезу о реально существовавшем Пересветове как об их авторе и как о составителе из них собрания сочинений. Выясняется также, что Пе-ресветову не остается места и в качестве автора Большой челобитной. Оно занято другим лицом, Иваном IV. Занято вполне основательно и, надо полагать, прочно.
Господствовавшее до сих пор в научной литературе убеждение в том, будто Сказание о Магмете-салтане и Большая челобитная — произведения одного автора, мешало разглядеть ту полемику, которую вели между собой их авторы, и понять ее сущность.
Сказание о Магмете-салтане по всему своему строю и духу — осторожное, можно сказать, «первичное» предложение реформ. Все в Русском государстве хорошо — греки «ныне» хвалятся «государевым царством русского царя». В русском царстве живет «великая божия милость». Пожелание о введении нового, передового, по мнению автора, порядка управления выражено в условном наклонении — эх, если бы к той истинной вере християнской да правда турская — «ино бы с ними ангелы беседовали».
Как видим, известный прием изображения недостатков социального строя в виде «конфликта между прекрасным и еще лучшим» применялся уже в те времена.
В Сказании о Магмете-салтане все устремлено в будущее, здесь еще нет следов практического осуществления предложенных порядков.
Большая челобитная написана в совершенно ином ключе. Сам факт, что возникла потребность написать на основе Сказания о Магмете-салтане другое, новое произведение, говорит о многом. Смысл предпринятой работы состоял в том, чтобы перевести иносказание в прямую речь о насущных социально-политических задачах русской монархии.
Условно-сослагательное наклонение — эх, «есть ли бы», сменилось в Большой челобитной уверенными,
66
безапелляционными утверждениями, что русский царь Иван Васильевич осуществит все то хорошее и нужное, что ему предрекают:
«Ино так пишут о тебе, благоверном царе: ты — государь грозный и мудрый, на покаяние преведешь грешных и правду во царстве своем Ьведешь и богу сердечну радость воздашь». Или:
«Знаменуется в мудрых книгах... о благоверном царе русском и великом князе Иване Васильевиче... что будет у него в его царстве таковая великая мудрость и правда... от его мудрости от бога прироженная».
«...Мудрые философы... молвили, ...что быти тебе царю великому, покорит бог недруги твои тебе, царю... что обладати тебе, государю, многие царства».
Одно за другим следуют в Большой челобитной уверенные заявления:
«А мочно ему таковому силному царю, то все учи-нити».
Другой автор, другая рука.
Поскольку о взятии Казани говорится, как о деле предстоящем, верхней крайней датой написания Большой челобитной является канун последнего большого похода на Казань —лето 1552 года.
В Большой челобитной подверглись серьезному изменению, в значительной своей части просто опущены, содержащиеся в Сказании о Магмете-салтане многочисленные программные высказывания по вопросам судебной реформы. В ней, вполне естественно, не повторяются рассказы о турецких обычаях принесения судебной присяги, когда стрела самострела направлена на горло и на сердце присягающего, или когда он произносит клятву, положив горло на лезвие меча... Эти личные наблюдения или, вернее, впечатления от услышанного, автором Сказания в Турции в структуре его произведения служат приданию ему турецкого колорита.
67
з»
Автор Сказания пересказывал также бытовавшие в Турции легенды о расправах султана с «неправедными» судьями. В Большой челобитной Магмету-салта-ну приписан другой вариант наказания дурного судьи, не имеющий ни мифологических, ни тем более исторических корней. Перед нами очевидный плод художественной фантазии автора:
«А просудится судия, ино им пишется таковая смерть по уставу Магметову — возведет его султан высоко да пьхнет его взашей с горы надол, да речет тако: не умел еси в доброй славе быти, и верно государю служити».
Здесь явный «автограф» Ивана Грозного — яркие признаки устного мышления, картинная изобразительность описываемого.
Вершиной социальной программы Адашева, изложенной в Сказании, было осуждение всех видов кабального холопства — обращения в рабство за долги, требование его ликвидации, выраженное в предельно решительной форме.
Эти взгляды автора Сказания, то есть А. Ф. Адашева, разделял и Сильвестр.
Провести полную ликвидацию холопства Адашеву и Сильвестру не удалось.
Институт холопства был подтвержден новым Судебником, и на службу в царское войско, вместе со своими господами, приходило множество холопов. Соответственно, из Большой челобитной полностью исключена тема, столь энергично разработанная в Сказании, — рассуждения о том, что холопы — «не боецы», что порабощенный человек — плохой воин, и что даже богатырь, если он не свободен, будет плохо биться с врагом, так как от победы ему «имени не прибудет».
Вопрос о «воинниках» вообще претерпел в Большой челобитной разительные изменения по сравнению со Сказанием.
68
Бросается в глаза, что автор Большой челобитной — царь Иван — не разделяет того «демократизма» в отношении всей служилой массы, который при каждом удобном случае подчеркивает автор Сказания. Позиция последнего весьма ясна. На одной стороне — враги всякой «правды» и губители государства — «велмо-жи», на другой — опора царя, источник силы и мощи страны — «воинники», «кто ни буди».
Автор Сказания написал: «Ино у царя кто против недруга крепко стоит... и царю верно служит, хотя и меншаго колена, и он его на величество подымает и имя ему велико дает».
Идея, утверждающая возвышение не по роду, а по заслугам, весьма характерна для Адашева, который и сам выдвигался не родовитостью, а собственным талантом. Он обосновывает ее примерами из практики турецкого султана «нынешнего», у которого бывшие «полоняники» — Орнаут-паша и Короман-паша за свою верность и полководческие способности возведены на высшие командные посты.
Автор Большой челобитной охотно повторяет призывы к служилым людям «люто против недруга смертною игрою» играть. Он за то, чтобы наиболее отличившимся в бою воинникам «имена возвышати» и щедро их вознаграждать. Однако он весьма далек от признания равных возможностей за каждым «кто ни буди», от признания личных достоинств главным основанием для выдвижения служилого человека на высокие государственные посты. Он не пожелал повторить в этой связи тезис: «А ведома нет, какова они отца дети». Не захотел он повторить и похвалу Магме-ту-салтану за то, что тот «на величество подымает и имя... велико дает» тому, кто «хотя и меншаго колена», но против недруга крепко стоит. Он опустил и примеры о возвышении турецким султаном бывших «полоняников» до высших военных постов.
69
Он допускает, что «к любви царской» можно доходить «по мудрости». Но этот путь к царской «любви» назван у него последним. В первую очередь до нее «доходят» все-таки «по роду» и «по вотчине».
Вспомним, что и самого челобитчика, от имени которого написана Большая челобитная, «Ивана Пересветова» царь сильно повысил и в родовитости и в достоянии по сравнению с тем простым и бедным воином, подлинною челобитной которого он воспользовался. Его «Пересветов» не безродный служилый человек, а потомок Пересвета, то есть представитель рода (как мы видели, придуманного), который полтора века служит русским государям. При этом его «Пересветов» не «бос», и не «наг», и «не пеш», как тот поиздержавшийся служилый человек, а «гораздо пожалован» и на нужду не жалуется.
Словом, линия уважения к «роду» и к «вотчине» в Большой челобитной прочерчена весьма четко и без единого от нее отклонения.
Откорректировав таким образом «демократические» увлечения автора Сказания, царь вместе с тем усиливает мотивы задабривания служилой массы, демагогического заискивания перед ней.
Здесь нет никакого противоречия, поскольку и восхваление храбрости воинников, и слова о царской щедрости к ним не выходят за пределы отеческого обращения высшего к низшим, обращения царя-батюшки к тогдашним служилым «браво-ребятушкам». Именно в такой нарочито опрощенной разговорной тональности обращается царь в Большой челобитной к воинни-кам. Это наводит на мысль, что Большая челобитная и родилась в то самое время, когда обращение к ним с такого рода призывами и обещаниями приобрело особую остроту, а именно накануне похода на Казань весной 1552 года. Известно, что накануне и во время похода царь вынужден был не раз обращаться к служи
70
лым людям с призывами, увещеваниями и обещаниями, поскольку те выражали явное недовольство своим положением, а порой и нежелание идти в поход.
В августе 1552 года под Свияжском царь обратился к войскам с «многими жаловальными словесы».
Летописи не сохранили текстов этих обращений. Вполне возможно, что в строках Большой челобитной о том, как царю «годится» «держати» своего воинника, звучит живой голос царя Ивана, который с теми же или подобными словами, по выражению летописи — «умильно» обратился к своим слушателям, отправлявшимся в поход на Казань, обещая «и сердца им веселити, и жалования им из казны своея государевы прибавливати, и иным воинникам сердца воз-вращати (то есть прощать их вины. —Д. А.) и к собе их близко припущати, и во всем им верити, и жалоба их послушати во всем, и любити, аки отцу детей своих, и быти до них щедру. Щедрая рука николи не оскудевает и славу царю собирает: что государю щедрость к воинником, то его и мудрость».
Живой и очень характерной для царя Ивана речью, обращенной к войску, собранному для похода на Казань, звучат и эти слова Большой челобитной: «Да слышал еси про ту землицу, про Казанское царство, у многих воинников, которые в том царстве в Казанском бывали, что про нее говорят, применяют ея подрайской земли угодием великим. Да тому велми дивуемся, что таковая землица не велика, велми угодна, у такова великаго у силнаго царя под пазухой, а в не-дружбе...; хотя бы таковая землица и в дружбе была, ино бы ея не мочно терпети за такое угодие».
Обратим внимание на изображение в Большой челобитной самого государя Ивана Васильевича. Если в Сказании Адашева в центре повествования было другое лицо — Магмет-салтан, а русский царь лишь упоминался в конце, то в Большой челобитной царь Иван Васи
71
льевич главный герой. Большая челобитная является произведением, открывшим большой список сочинений, посвященных апологии самодержавия царя Ивана IV. Еще не написаны соответствующие страницы Летописца начала царства, еще не сделаны царские приписки к Царственной книге, еще далеко до послания Курбскому, до создания Казанской истории и Степенной книги и даже до предсмертных строк опального Адашева, продолжавшего в опале и ссылке восхвалять своего государя...
Большая челобитная открыла этот поток восхвалений и самовосхвалений, дала ему направление, предопределила ряд положений, которые найдут свое развитие в огромной работе по идеологическому обоснованию «российского самодержавства», проделанной в эпоху Грозного.
В Большой челобитной едва ли не впервые было сформулировано понятие «царь-отец», прошедшее затем через всю историю царизма. Царистски настроенные массы в течение веков воспринимали эти слова в их прямом смысле, веря в отеческую любовь к ним царя-батюшки.
У Пушкина это словосочетание окрашивается иронией, поскольку обращено к комическому и несправедливому царю Дадону:
Царь ты наш! Отец народа! — возглашает воевода... Воспользуюсь случаем, чтобы заметить следующее. Если словосочетание «царь-отец» Пушкин мог взять, как говорится, «из воздуха», в его время оно было общеупотребительным, то словосочетание «царь Салтан» восходит, вероятнее всего, непосредственно к «сказке» о царе-салтане XVI века — к Сказанию о Магмете-салтане, которое Пушкин знал, так как читал русский хронограф, а возможно, и к Большой челобитной Пересветова, которую он знал из «Истории...» Н. М. Карамзина. Интересно, что в народной сказке, записанной
72
Пушкиным и послужившей основой для создания им своей сказки, фигурирует «царь-Султан», Султан Султанович. В дипломатических документах, летописях и в древней Повести о двух посольствах «турский царь» назван не салтан, а султан. Таким образом, «царь-Салтан» Адашева — единственный предшественник царя Салтана пушкинской сказки.
Царь Иван не пожелал взять в пример обычай Маг-мета-салтана, который «в поту чела своего ужинал, и ничего же из казны своея царския во уста своя не положил: что сам зделает, да пошлет продати, да на то себе велит ясти купити. А рек тако: “исполняю заповедь божию. Господь приказал отцу нашему Адаму первому пота чела своего ужинати”».
Царь Иван переделал этот текст. Призыв питаться плодами своего труда он переадресовал подданным. В Большой челобитной Магмет-салтан говорит им: «держитеся заповеди божия, ужинайте лица своего поту. Аки отцу нашему первому бог приказал Адаму...»
Царь охотно усваивает тезис о необходимости и полезности царской грозы. Однако если Адашев и Сильвестр видели в ней инструмент для обуздания бояр (аристократии) в интересах дворян и всех «кто ни буди», то царь понимает свою «грозу» как инструмент для обуздания вообще всех «кто ни буди»:
«По уставу Магметову с великою грозою мудрою нынешние цари живут; а виноватому смерти розписа-ны; а нашедши виноватого, не пощадит лутшаго, а казнят их по делу их; да рекут тако: “И от бога написано, комуждо по делом его”».
Нельзя не увидеть того, что советники и воспитатели царя — Сильвестр и, в особенности, Адашев — объективно внесли немалый вклад в обоснование будущего опричного террора.
Многократно повторенные в Сказании о Магмете-салтане призывы к государю быть грозным, казнить
73
и жечь провинившихся подданных были усвоены и подхвачены автором Большой челобитной, а затем и претворены им в жизнь. Слова Д. С. Лихачева: «Никогда еще литература не играла такой огромной роли в формировании действительности, как в XVI веке», — справедливы и в этой связи.
Исключительный интерес, на мой взгляд, представляет различная ориентация авторов Сказания о Магмете-салтане и Большой челобитной в вопросе о том, где, в чьем опыте искать государственную «мудрость». Адашев берет пример для подражания на востоке, в системе правления турецкого образца. «Латинския веры дох-туры» фигурируют у него лишь в конце Сказания о Магмете-салтане в качестве статистов. Но и они видят идеальное решение проблем русского государства в том, чтобы к христианской вере прибавить «правду турскую».
Автор Большой челобитной — царь Иван — смотрит на запад. Из западных стран привез мудрые «книжки» латинских философов и «дохтуров» его герой — Иван Пересветов. «Мудрые речи» произносит западнославянский господарь — воевода Петр. В его уста перекладывает царь почти все те «мудрые речи», которые у Адашева произносит турок — Магмет-салтан.
Даже сохранившиеся в Большой челобитной упоминания о правде, введенной в своей стране Магметом-салтаном, вложены в уста Волоского воеводы Петра. Как бы ни был «мудр» Магмет-салтан, царь Иван не мог допустить, чтобы тот выглядел чуть ли не выше русского царя по своим достоинствам. Поэтому царь, как мы уже знаем, решительно сбрасывает Магмета-салтана «надол» с той «горы», на которую его возвел Адашев. Не раз подчеркивает он, что «Магмет-салтан турской царь — от нискаго колена», «разбойничий род».
РУССКИЙ СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ ПЕЧАЛЬНОГО ОБРАЗА
Глядя в источники не замутненным искусственной гипотезой о «Пересветове» взглядом, мы находим в них ответ и еще на один вопрос: кто же он, тот странствующий рыцарь, русский «воинник», служивший многим королям, тот, кто привез на родину в 1538 году образцы «гусарских» боевых щитов, тот, кто вместо щедрого пожалования, едва не «сгиб» на службе в годы боярского правления, оставшись «пеш» и «бос», тот, который в 1549 году подал царю свою челобитную — слезное прошение о помощи? И который, добавим, ни сном ни духом не ведал при этом, что его челобитная будет названа историками «Малой», поскольку частично войдет в неведомую ему «Большую», написанную самим царем. Не могло ему, разумеется, прийти в голову и то, что называть его станут почему-то не собственным его именем, а Пересветовым... Впрочем, последнее обстоятельство не должно было бы его так уж огорчить. Ведь Пересветов звучит куда благозвучнее, чем его собственное прозвище, которое, как увидит читатель, мы сумели установить.
Мы знаем, что, работая над Большой челобитной, царь воспользовался не только посланием, направленным ему в 1547 году священником Сильвестром, и публицистическим сочинением Алексея Адашева —Сказанием о Магмете-салтане, но и подлинной челобитной служилого человека, просившего у царя помощи. Эта челобитная попала в руки царя, скорее всего, через Челобитенный приказ, куда по заведенному порядку подавали все бумаги подобного рода, то есть опять же через Адашева.
В дошедшей до нас Описи царского архива, составленной в 70-х годах XVI века, мы читаем такую
75
запись: «Ящик 143. А в нем... и черный список Ивашка Пересветова да Петра Губастого и иные списки».
Из этой записи с неоспоримой очевидностью следует, что среди различных «иных списков» в ящике 143 находился «черный список», содержавший некий единый текст, включавший имена Пересветова и Петра Губастого. Текст, в котором содержится имя Пересветова, — это, как мы знаем, публицистическое сочинение в форме челобитной «воинника» — изготовителя щитов. Частью этого текста, как известно, является и подлинная челобитная этого «воинника».
Вот теперь и выясняется его имя —Петр Губастый. Оно не так красиво, как придуманные царем для своей «челобитной» светозарные имена служилых людей — «Иван Пересветов» и «Василий Мерцалов». Но чем менее литературно это имя, тем более истинно оно звучит. Вспомним, что фамилий в более позднем значении этого понятия в то время не существовало. Фамилиями, то есть родовыми именами для родовитых, служили по большей части названия их владений — Шуйские, Бельские, либо же имена собственные основателей рода, например, Романовы, Годуновы, либо, наконец, устоявшиеся, перешедшие в наименование рода прозвища предков — например, Гагарины от прозвища Тага, Буйносовы от Буйное. Что касается служилых людей из простых, то «фамилиями» для них зачастую как раз и служили прозвища вроде Грязной, Грешной, Звяга, Волосатой, Благой, Борец, Босой, Брага, Смирной. Все эти имена взяты мною из Списка опричников Ивана Грозного, в котором названы поименно 1849 человек, служивших в опричнине в 1573 году. И в этом же Списке, в числе «задворных конюхов» царского Конюшего приказа, мы находим двух братьев. Один из них —«Митя Губастого. Денег 4 рубли. Пол 8 четьи ржи, пол 8 четьи овса». Другой — «Иван Губастого. Денег 4 рубли. Поместья 70 четьи». Как видим,
76
Иван — помещик. Натурального «корма» он не получает. Таким образом, он безусловно старший и более заслуженный человек, чем Митя, не имеющий поместья и получающий свой «корм» натурой.
Обратим внимание на то, что прозвище Губастый принадлежит не самим задворным конюхам Ивану и Дмитрию, а их отцу. Они дети Губастого. И поскольку ни в каких документах XVI века ни одного другого служилого человека по имени Губастый, кроме названного в Описи царского архива Петра Губастого, не значится, следует сделать весьма обоснованное предположение: Иван и Дмитрий Губастого, названные в Списке опричников 1573 года, — сыновья именно того самого Петра Губастого, челобитие которого лежало в 143-м ящике царского архива вместе с текстом «Ивашка Пересветова».
Обратим внимание и на то, что в царском архиве хранился некий единый «черный список» Ивашка Пересветова и Петра Губастого, какой-то черновой текст, соединивший имена Ивана Пересветова и Петра Губастого. Как говорится, что и требовалось доказать. Перед нами следы работы автора литературного произведения — вымышленной челобитной, написанной от имени Пересветова, использовавшего подлинную челобитную служилого человека Петра Губастого. Усомниться в этом — означало бы допустить нечто несуразное. А именно: пришлось бы для начала превратить один «черный список» в «черные списки» двух разных лиц, что само по себе — прием недозволенный. При этом пришлось бы допустить, что подача челобитных царю в черновом виде была чуть ли не системой. «Пересветов» цишет, что он дважды подавал царю «книги черные». Теперь оказалось бы, что и Петр Губастый тоже позволил себе подать царю «черный список». Ясно, что подобные натяжки совершенно несерьезны.
77
Останемся на почве фактов.
Мы имеем теперь все основания считать Петра Губастого тем самым странствующим воинником, который вывез в 1538 году из Чехии образец «макидонских щитов», а в 1549 году обратился к молодому царю Ивану с повторной просьбой о помощи, описав свое бедственное положение. Мы можем теперь сказать, что не только текст его челобитной, но и сами просьбы его не остались без внимания. Он не остался «гол» и не «згиб». Он несомненно был пожалован царем и продолжил свою службу. Иначе его сыновья Иван и Митя не оказались бы на почетной службе в опричнине. Хорошо известно, что на службу в опричнину брали после тщательного розыска — «кто какова отца дети». И, следовательно, отец братьев-опричников Дмитрия и Ивана был вполне надежным царским слугой...
К сожалению, исследователи сочинений Ивана Пересветова и Описи царского архива, где рядом с именем Пересветова назван Петр Губастый, работавшие до моей публикации Списка опричников, не могли знать о детях Петра Губастого, удостоенных службы в опричнине. К еще большему сожалению, изучавшие сочинения Пересветова уже после названной публикации прошли мимо этого факта. Упрекать их за это, однако, не следует, поскольку Список опричников, содержащий 1849 имен, расположен не по алфавиту, а по службам — «Бронный приказ», «Конюший приказ» и т. д., а внутри приказов по конкретным должностям, а там уже по «статьям», то есть по размерам «окладов» — «денег» и «корма». Таким образом, доискаться до сыновей Петра Губастого было нелегкой задачей. Тем более что исследователи, считавшие Пересветова автором всех сочинений так называемого Пересветовского цикла, такой задачи себе не ставили. Соседство имен Ивана Пересветова и Петра Губастого в одном «черном списке», хранившемся в ящике 143 царского архива, представ
78
лялось им случайностью, не заслуживающей внимания и объяснения. Как видим, это было ошибкой.
От гипотезы, утверждающей, будто комплекс публицистических сочинений середины XVI века, посвященных реформам государственного управления в Московском государстве, а также челобитная дворянина, предлагавшего «реформу» производства боевых щитов, принадлежат перу одного человека — Ивана Пересветова, необходимо отказаться. Она, как было показано, не выдерживает критики.
Так называемый Пересветовский комплекс следует разделить на три явственно просматриваемых группы:
Первая: Челобитные, поданные на имя Великого князя Ивана в 1538-м и на имя царя Ивана в 1549 году «воинником»-наемником, служившим нескольким государям, а затем приехавшим на службу к московскому государю, Петром Губастым.
Вторая: Сказание о Магмете-салтане — публицистическое сочинение, написанное Алексеем Адашевым.
Третья: Большая челобитная — публицистическое сочинение, написанное Иваном Грозным, — полемический отклик на сочинение Адашева: Сказание о Магмете-салтане. В работе над этим произведением царь использовал послание к нему священника Сильвестра 1547 года, Сказание о Магмете-салтане Алексея Адашева и челобитную Петра Губастого.
«Пересветов»—литературный псевдоним автора Большой челобитной — царя Ивана Васильевича. Присвоение авторского имени Пересветов всему комплексу названных сочинений — заслуга ученых-исследователей. Оснований для того, чтобы считать Пересветова реальным лицом, автором различных сочинений, вошедших в так называемый Пересветовский комплекс, а также составителем этого комплекса, не существует.
Теперь мы знаем имена всех без исключения авторов сочинений, вошедших в так называемый Пересве-
79
товский комплекс. Это Сильвестр, Адашев, царь Иван и Петр Губастый.
С помощью замечательных произведений русской политической публицистики середины XVI века мы получаем возможность увидеть самый исток формирующейся идеологии самодержавия, что необычайно важно для лучшего понимания ее дальнейшего развития.
«КАК ВО ГОРОДЕ БЫЛО ВО КАЗАНИ...»
Можно ли представить себе Россию без Волги? Нельзя, конечно. Хотя бы уже потому, что России без Волги просто не было. Вот уже много веков имя величайшей реки в Европе — Волга — неотторжимо ни от русской истории, ни от самой жизни России. Именно поэтому Волга вошла в народное сознание так ярко и широко. Ни одной реке в России, да, пожалуй, и во всем мире не было посвящено столько произведений искусства — стихов замечательных поэтов, картин великих художников, выдающихся пьес и кинофильмов. А сколько песен над Волгой пропето! И хороших и разных. Вспомним, например, — «Есть на Волге утес...», «Вниз по Волге реке, с Нижня Новгорода», «Вот мчится тройка удалая по Волге-матушке зимой...», «Жигули вы, Жигули...». Ну и, может быть, самую знаменитую — «Из-за острова на стрежень...», со словами — «Волга-Волга мать родная, Волга русская река...»
С Волгой — кто своим рождением, кто своим творчеством — связаны многие люди, без которых невозможно себе представить русскую историю и культуру. Назовем некоторых из них — Степан Разин, Николай Некрасов, Николай Чернышевский, Исаак Левитан, Владимир Ульянов, Александр Керенский, Николай Лобачевский, Максим Горький, Федор Шаляпин, Валерий Чкалов...
80
С Волгой, с городами и селениями, расположенными на ее берегах, связано много исторических событий. И поскольку эта книга пишется в год 60-летия Победы над фашизмом в Великой Отечественной войне, нельзя не вспомнить, что Волга стала последним рубежом, до которого дошли, но который не смогли преодолеть фашистские полчища, и от которой начался путь наших войск к великой Победе.
Я не удивлюсь, если кто-нибудь из читателей подумает: «А при чем здесь Иван Грозный?» Не удивлюсь не только потому, что многие наши современники, к сожалению, плохо знают историю своей страны... Ну а мы, те, кто знает историю? Разве, когда мы плывем по Волге, наслаждаясь красотой великой реки и ее берегов, или когда мы читаем, смотрим посвященные ей произведения, или, наконец, когда мы поем — «Волга-Волга — мать родная, Волга русская река», — разве приходит нам на память, что Волга стала русской рекой только в начале царствования Ивана IV, благодаря ему и его сподвижникам, благодаря подвигу сотен тысяч русских воинов, многие из которых сложили головы во время многомесячной осады и штурма Казани, а затем и взятия Астрахани? Разумеется, вовсе не нужно каждый раз вспоминать об этом. Но сейчас, поскольку мы говорим об Иване Грозном и его времени, необходимо вспомнить и осмыслить тот факт, что до взятия Казани в 1552 году и Астрахани в 1556-м, лишь небольшая часть Волги протекала по русским землям. Обретение Волги на всем ее протяжении и включение в состав Московского государства народов Поволжья явилось важнейшим слагаемым в создании единого централизованного Русского государства и превращения Руси в Россию.
Обратимся к истории «Казанского взятия».
После разгрома Мамая Дмитрием Донским на Куликовом поле единое монголо-татарское государство —
81
Золотая орда — стало постепенно распадаться на отдельные самостоятельные части. Наиболее могущественными и опасными для Московского государства стали Казанское и Крымское царства. Крымские ханы, которых поддерживала и направляла Османская (турецкая) империя, старались утвердить свое влияние в Казани. Москва, со своей стороны, старалась утвердить в Казани своих ставленников из числа вечно воевавших между собой за власть различных казанских ханов. Иногда Москве это удавалось. Ко времени начала царствования Ивана Грозного у власти в Казани прочно утвердились крымские ханы — Гиреи.
Казанские и крымские отряды — то поочередно, то совместно — постоянно совершали опустошительные набеги на русские земли. Порой им удавалось доходить до Владимира и даже на севере до Вологды. «От Крыма и от Казани до полуземли пусто бывало», — писал, вспоминая то время Иван Грозный.
Захватчики не только грабили русские селения и города. Каждый раз они уводили с собой русских мужчин и женщин. Одних превращали в своих рабов, других продавали в рабство или в гаремы на невольничьих рынках. Эти постоянные набеги поселяли в сознании русских людей неуверенность в своих судьбах и страх перед будущим. Слишком живо напоминали они жуткие времена монголо-татарского ига, длившегося два с половиной столетия и закончившегося только при деде царя —Иване III, в 1480 году. Многие современники тех событий еще были живы в годы начала царствования Ивана Грозного и во время его походов на Казань.
Были, надо сказать, и другие важные причины, побуждавшие правительство царя Ивана, Адашева и Сильвестра вести активную восточную политику — энергичную борьбу сначала за влияние в Казанском царстве, а затем и за его «покорение», то есть за присоединение к Московскому государству.
82
России был крайне необходим великий водный путь для торговли с южными странами, каким была Волга, выход в Каспийское море,
И, наконец, Московское государство крайне нуждалось в значительном расширении земельных угодий.
Новорожденному единому Русскому государству нужна была широкая социальная и военная опора, нужно было создать, как сказали бы сейчас, — «новый класс» служилых людей, «воинников». Вознаграждением им была земля. Каждому из них давали оклад — «окладывали» землей, — давали «место», «испомеща-ли» на нем. Отсюда и пошли знакомые нам слова — «поместье» и «помещик». В зависимости от размера «оклада» и от количества крестьян на нем «воинник» — помещик — приходил на царскую службу «конно, людно и оружно», то есть вооруженный сам, с определенным числом вооруженных людей, с двумя конями на каждого воина.
Недаром, накануне похода на Казань, царь, общаясь с воинами, говорил, надо полагать, не без хитроватой улыбки: «Не удивительно ли, что мы долго терпим у себя под пазухой такую подрайскую землицу и кручину от нее великую принимаем... Хотя бы такая землица угодная и в дружбе была — все равно не моч-но ее терпеть за такое угодие».
Ввиду всего сказанного выше, нельзя не согласиться с мнением историка С. М. Соловьева: «...Завоевание Казанского царства было подвигом необходимым и священным в глазах каждого русского человека».
Юный царь Иван и его правительство решились на этот подвиг.
Два похода на Казань, предпринятые в 1548 и 1549 годах, не принесли успеха русским войскам. Во время первого они не смогли переправиться через Волгу. Во время второго русские осаждали Казань
83
всего 11 дней и отошли. Стало ясно, что для взятия укреплений, какими оказались возведенные вокруг города стены, не хватит ни людских сил, ни боеприпасов, ни осадной техники.
К третьему походу правительство царя Ивана подготовилось основательно. На правом берегу Волги, при впадении в нее реки Свияга, напротив Казани, был построен целый город — Свияжск. В нем в течение многих месяцев накапливались необходимые запасы продовольствия, средства переправы, пушки, порох и ядра к ним...
Именно туда, в Свияжск, после неудавшегося второго похода на Казань, отступил командующий русскими войсками князь Семен Микулинский. Укрепив стены нового города, он отсиживался за ними, ожидая нападения казанцев. Он слал в Москву тревожные сообщения, предрекая гибель своего гарнизона.
В Москве Боярская дума и церковный синклит приняли такое решение о помощи своему войску в Свияжске: отправить туда воду, освященную святыми мощами в Успенском соборе, и послание митрополита Макария, призывающее русских воинов к стойкости и терпению. Подобное решение, по существу, означало отказ от дальнейших попыток осаждать и брать Казань. Однако царь Иван такие советы отверг. Он и его соправители — главным образом Алексей Адашев — твердо стояли за осуществление своей политики в отношении Казани.
В августе 1553 года огромное по тем временам русское войско, возглавляемое царем Иваном — около 150 000 воинов со 150 пушками, сосредоточилось в Свияжске. На этот раз переправа через Волгу на гребных судах и плотах прошла благополучно. В конце августа царское войско обложило Казань.
В начале осады города на русский лагерь обрушилась буря. Ветер сломал шатры осаждающих, в том числе шатер царя. На Волге было разбито и потонуло
84
немало кораблей и людей. Погибли многие запасы. Некоторые военачальники снова советовали царю отступить от стен Казани. Но царь и на этот раз отверг такие советы, заявив, что, если понадобится, будет зимовать под Казанью. Он приказал денно и нощно тревожить осажденных атаками на городские стены и продолжать строить вокруг них укрепления для отражения боевых вылазок казанцев. В Свияжск и в Москву были посланы приказания пополнить погибшие запасы продовольствия и боевого снаряжения.
Сам Иван постоянно объезжал осажденный город, наблюдая за осадными работами.
Кроме рвов и тына из островерхих бревен, окружившего Казань сплошным кольцом, осаждавшие ставили против городских ворот и других наиболее уязвимых мест казанских стен туры — башни, на которые в одних случаях поднимали пушки, в других располагали лучников и «стрельцов огненной стрельбы», вооруженных огнестрельным оружием — пищалями.
Для предстоящих работ по подрыву казанских стен царь Иван пригласил опытного иностранного инженера. В русских летописях его именуют — Размысл, но это скорее прозвище, слово, предшествующее в русском языке утвердившемуся позднее, иностранному — «инженер».
Некоторые историки полагают, что имя Размысл — переделанная на русский лад фамилия голландца Расмуссена. Вполне возможно. Иностранные имена и даже названия городов очень часто переиначивали на Руси на свой, более понятный лад. Так, например, Стокгольм назывался тогда, притом и в официальных документах — Стекольный. Немецкое наименование переводчика — дольметчер — утвердилось в русском языке в упрощенной, но созвучной форме — толмач. В более позднее время российского министра иностранных дел при Николае I — Нессельроде — русские солдаты именовали не иначе, как Кисельвроде.
85
Что касается наименования в русских летописях Размысла, или Расмуссена, немцем, то надо иметь в виду, что немцами в Древней Руси называли всех иноземцев. Иногда уточняли, например, — «литовские немцы», «ливонские немцы»... Все, кто не владеет русской речью — это не мы, не мы есть, и, следовательно, все они на нашем языке — немцы. Отсюда и вошедшее в язык обозначение физического недостатка вообще не говорящих людей — немые.
Таким образом, предположение, что «немец Раз-мысл» русской летописи — голландец Расмуссен — вполне правдоподобно. Во время осады и штурма Казани этот искусный инженер-подрывник оказался исключительно полезным. Под руководством Размысла тайно от осажденных велись подкопы под крепостные стены Казани для размещения под ними зарядов—из бочонков с порохом.
Осада проходила трудно. Царские воеводы — Александр Горбатый-Шуйский, Петр и Василий Серебряные, Андрей Курбский, Семен Шереметев во главе своих полков предпринимали постоянные атаки на стены Казани. Защитники Казани героически сопротивлялись на стенах крепости и делали вылазки, нападая на русские укрепления.
Неожиданно для русских, уже в начале осады, их положение осложнилось. За Арским полем, окружавшим Казань, на котором стояли русские войска, синел густой, казалось, пустынный лес. Но это только казалось. Еще до подхода русских сил в лесу тайно разместилась казанская конница во главе с ханом по имени Япанча. И вот, неожиданно для русских воевод, отряды Япанчи начали, выскакивая из лесу, нападать на осаждающих Казань с тыла. Нанеся русским урон, они снова скрывались в лесу. Царские воеводы заметили, что нападения Япанчи происходят сразу после того, как над одной из высоких башен казан
86
ской стены поднимается полотнище большого знамени. Этот сигнал означал: сейчас начинаем вылазку изнутри города, нападай на противника с тыла.
Вскоре, однако, наезды Я панчи прекратились. При очередной атаке он со своими всадниками сам попал в засаду, подготовленную воеводами Александром Горбатым-Шуйским и Петром Серебряным. Столкнувшийся с вышедшим ему навстречу русским полком, Япанча был неожиданно атакован с флангов находившимися в засаде, искусно замаскированными русскими полками. Татарская конница была разгромлена. Воеводы принялись за очистку леса, окружавшего Арское поле, захватили там и привели к царю 340 пленных.
Русские «пешие стрельцы» и казаки сумели оттеснить защитников Казани от берега реки Казанки, протекавшей вблизи городских стен. Это было важным для осаждающих, так как только из Казанки осажденный город мог снабжаться водой... Вскоре, однако, стало известно, что воду защитники Казани откуда-то берут. От пленных удалось узнать, что татары прорыли подземный ход к бившему из-под земли ключу и пробирались к нему по ночам, набирая воду в бочки и катили их под землей в город.
Узнав об этом, царь приказал Размыслу и Алексею Адашеву вместе с воеводой сторожевого полка князем Василием Серебряным и его людьми сделать подкоп под подземным ходом казанцев и подорвать его снизу, под самой городской стеной.
В подкоп удалось поместить 11 бочек с порохом. 4 сентября подземный ход был взорван. На воздух взлетела и часть стены вместе с находившимися на ней защитниками города. Русские воины, стоявшие наготове, ворвались через образовавшуюся брешь в город и после недолгой сечи возвратились в свой лагерь с несколькими десятками пленных.
87
Положение осажденных после этого крайне осложнилось. Единственным источником воды оставалась для них небольшая, «смрадная», болотная речушка, протекавшая в городе. От этой воды многие пившие ее горожане и воины опухали и умирали.
Между тем, царские войска строили все ближе к городу новые и новые туры, вели новые и новые подкопы, подрывая в разных местах ворота и стены, окружавшие Казань.
1 октября царь приказал всем полкам готовиться к решительному штурму Казани и забросать рвы вокруг городских стен в местах будущих атак бревнами и землей..
Заметим здесь, что этот осадный прием пережил века и был применен, например, Суворовым в 1790 году при взятии великолепно укрепленной турецкой крепости Измаил. Разумеется, к тому времени средства заполнения крепостного рва были усовершенствованы. Его забрасывали не только бревнами и землей, а заранее приготовленными, легко переносимыми каждым солдатом связками прутьев с колом посередине — так называемыми фашинами...
2 октября, после взрывов в мощных подкопах, проложенных Размыслом во многих местах под стеной города, начался общий штурм Казани.
Царь Иван со своим полком вошел в Казань, когда другие русские полки уже овладели большей его частью, но на узких улицах города, в нескольких местах еще продолжалась кровавая сеча...
Казань была взята. Вслед за этим царские войска овладели и всей территорией Казанского ханства.
Значение присоединения к Московскому государству казанской «подрайской землицы» трудно переоценить. В том числе и с точки зрения обретения царем Иваном за этот подвиг исключительно благодарного уважения своих подданных. Иван IV встал высоко над
88
своими предшественниками, писал об этом событии С. М. Соловьев, потому что взятие Казани «для русских людей XVI века... был самый величественный образ русской истории... Именно такой, каким для русских людей последних веков был образ Петра Великого... Завоевание Казанского ханства было подвигом необходимым и священным в глазах каждого русского человека... Пала Казань и вся Волга стала рекой Московского государства. Завоевание Астрахани было скорым (1556 год. — Д.А.), неминуемым следствием завоевания Казани».
Вскоре после победы над Казанью царь Иван отправился в Москву. Соратники уговаривали его остаться в Казани, чтобы возглавить «устроение» вновь обретенных земель. Заметим, что это «устроение», то есть прекращение сопротивления русским войскам в Казанском крае, продолжалось еще лет пять. Но царь спешил возвратиться домой. Царица Анастасия была на сносях. Царь хотел успеть к появлению на свет наследника. О рождении сына Иван узнал, не доехав до Москвы, в одном из подмосковных селений.
Перед торжественным въездом в Москву Иван облачился в царские доспехи. Его сопровождала кавалькада воинов, латы и вооружение которых ярко сверкали в лучах солнца.
Встречать царя-победителя вышла едва ли не вся Москва. Огромная толпа, в которой смешались знатные вельможи, посадские и служилые люди, приветствовала его громкими криками. Там, куда приближался царь, толпа падала на колени. Неслись крики, славившие Ивана как нового Александра Невского, нового Дмитрия Донского...
Насколько справедливыми были эти сравнения? Ответ на этот вопрос не должен быть однозначным.
Уподобление царя Ивана Великому князю московскому Дмитрию Донскому — вполне основательно.
89
Как и его предок — Дмитрий Донской, Иван проявил твердую политическую волю к победе над врагом. Как и Дмитрий Донской, он устоял против всех попыток отговорить его от похода или побудить к отступлению перед трудностями и опасностями боевых действий.
Царь Иван во многом даже превзошел своего предка и предшественника в борьбе с монголо-татарскими завоевателями — московского Великого князя Дмитрия Донского. Другие масштабы организации войска и военных действий. Другие политические и исторические результаты военной победы.
Сравнивать царя Ивана и Александра Невского сложнее. Иван IV, надо полагать, не уступал своему далекому предку Александру Ярославичу как политик, как дипломат, как организатор подготовки военных походов. При этом, однако, нельзя забывать, что Александр Невский был выдающимся полководцем в прямом смысле этого слова. Он самолично водил полки в бой. В битве со шведами на Неве в 1240 году сам Александр бился и победил в поединке со шведским военачальником Биргером.
Стратегические замыслы Александра и тактика их осуществления, как показывают новейшие исследования, были поистине выдающимися. Недаром их исключительно высоко оценивал великий авторитет в этих вопросах — Суворов.
Про царя Ивана этого сказать нельзя. Он никогда непосредственно не участвовал в битвах, осуществляя лишь общее руководство военными походами.
Поход на Казань, организация ее осады,- как уже было сказано выше, — несомненный и великий подвиг царя Ивана. Однако в самом штурме Казани он участия не принимал. Царь появился со своим полком лишь тогда, когда город был уже практически взят. Разумеется, это не снизило признания его главенствующей роли в истории взятия Казани ни в глазах
90
современников, ни в народной памяти, отразившейся во многих народных песнях, посвященных Ивану Грозному, ни в нашей сегодняшней оценке тех событий.
Позволю себе здесь небольшое (лирическое) отступление.
Скоро, в 2005 году наша страна будет отмечать 1000-летие Казани. В связи с этим пользуюсь случаем подчеркнуть, что оборона Казани в 40—50-х годах XVI века —славная и героическая страница в истории этого города. Упорство, бесстрашие, военное искусство защитников Казани высоко оценили сражавшиеся тогда против них русские военачальники. Мимо внимания царя, безусловно, не прошел и тот факт, что татарские воины и жители осажденного города проявили незаурядное мужество, стойкость и преданность вождям, которым они присягали на верность... Надо полагать, что именно это впечатление побудило царя Ивана принимать на службу и приближать к себе татар, многие из которых сыграли выдающуюся роль в истории России, как во времена Грозного, так и в дальнейшем:
В ближайшем окружении царя оказалась семья Годуновых. Один из них — Борис служил в опричнине, стал затем фактическим правителем страны при царе Федоре, а потом и сам стал царем.
В 1575 году Иван Грозный, в целях недостаточно понятного историкам политического маневра, посадил вместо себя на царский трон татарина Симеона Бекбулатовича. А когда через год «снял» его с должности царя, сделал Бекбулатовича удельным тверским князем.
Хорошо известно, сколько татар — выдающихся деятелей русской науки, культуры и воинской профессии верно служили России в следующие века.
Особенно ярко проявили себя татары как защитники нашей общей Родины в годы Великой Отече
91
ственной войны, в частности, в героической обороне Ленинграда. Не могу не упомянуть в этой связи командира зенитной батареи, стоявшей в годы блокады на Марсовом поле, ставшего затем известным поэтом—Ризу Халида (Халитов Риза Халитович), прекрасного доброго человека, любимца и друга многих ленинградских писателей.
Сказанные выше добрые слова о представителях татарского народа и, в частности, о защитниках Казани отнюдь не являются данью юбилейной конъюнктуре, что мне не трудно подтвердить*.
ПЕРВЫЙ В РОССИИ ОПЫТ ПЕРЕСТРОЙКИ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ
Представление о форме централизации, то есть о форме объединения разрозненных ранее уделов в единое целое, неизбежно связывалось у людей феодальной эпохи с заменой многих местных владык одним властителем — монархом, в данном случае царем. Однако мировой исторический опыт, зафиксированный в Библии, в книгах Нового завета, в летописях и хронографах, с достаточной ясностью показывал, что цари могут быть разными — «хорошими», то есть способными ввести «суд и правду» в своих землях, или «плохими» — неспособными это сделать и, напротив, готовыми «своим небрежением» принести гибель стране и «людям».
Поэтому борьба за установление единодержавия, которую от имени «всей земли» вели Адашев и Сильвестр, необходимым образом сочеталась с борьбой за «хорошего царя», включала различные способы удерживания его в «узде».
«Воспитание» царя в духе определенной этики поведения и взаимоотношений со своими «мудрыми со
* См.: Приложения. С. 315—316.
92
ветниками» было одной из форм ограничения монаршей воли, хотя отнюдь не самой существенной. Действительное ограничение провозглашенного в 1547 году единодержавия естественным образом вырастало из самого факта политического компромисса различных политических сил, компромисса, вытекающего из щедро выданных после народного восстания обещаний. Главным из них было обязательство не допускать впредь прежнего произвола и грабежа со стороны власть имущих, провести большую программу реформ, отвечающих в основном требованиям служилой массы и верхушки городского посада. Для того чтобы укрепиться, а, может быть, даже для того чтобы вообще удержаться, царская власть должна была, и по возможности быстро, по этим векселям уплатить. С этой точки зрения царь самим ходом вещей оказывался заинтересованным участником проведения ряда серьезных реформ: создания единого общегосударственного законодательства, упорядочивания «истязания» (взимания) всякого рода налогов и даней. Поэтому важнейшей из забот правительства, пришедшего к власти после восстания 1547 года, было создание впечатления о решительной демократизации правления. Наиболее ярким шагом в эту сторону было создание Челобитенно-го приказа — символического моста между царем и народом, на котором любой человек — «кто ни буди» — чуть ли не из рук в руки сможет передать самому царю свою челобитную — прошение или жалобу.
Пожаловав Алексею Адашеву высокий придворный чин окольничего, царь назначил его главой Челоби-тенного приказа. При этом, по свидетельству современника, царь таким образом обрисовал задачи Адашева на этом посту: «Поручаю тебе принимать челобитные от бедных и обиженных, и разбирать их внимательно. Не бойся сильных и славных, похитивших почести, и губящих своим насилием бедных
93
и немощных. Не смотри и на слезы бедного, клевещущего на богатых, ложными слезами хотящего быть правым, но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь <лишь> суда божия, обеливая судей правдивых от бояр и вельмож».
Судя по записи в одной из летописей, Адашев твердо и справедливо решал вопросы, поднимавшиеся в тех или .иных челобитных:
«...В те годы Русская земля была в великой тишине и во благоденстве и в управе... А кому <из челобитчи-ков> откажет, тот в другой раз не бей челом. А кой боярин челобитной волочит —тому боярину не пробудет без кручины от государя».
Начиная с 1549 года, правительство обрушивает на прежний удельно-феодальный порядок лавину новых установлений.
Укрепление нового государства (монархии) требовало решительной замены хищнического аппарата власти на местах, сложившегося при боярском правлении. В порядок дня встало создание аппарата чиновников государства, деятельность которых исключала бы злоупотребления в отношении казны и произвол в отношении подданных со стороны практически бесконтрольных наместников.
В Служебнике второй половины XVI века сохранилась молитва, которая рекомендовалась как образец покаяния для дурных «чиноначальных людей». В ней явно присутствуют элементы столь принятого при Грозном сатирического разоблачения «сильных» и «брюхатых» хищников и мздоимцев: «Согрешил перед богом и перед государем, пред Великим князем — русским царем. Заповеданное мне им нигде же по его слову как следует не сотворил, но всё преступил и солгал и не исправил. Волости и грады держал от государя и суд, но не право, а по мзде и по посулу. Правого в вине доспел, а виноватого правым доспел.
94
А государю суд неправо сказал — всё по мзде и по посулу. Невинных на казнь и на смерть выдал, а всё по мзде и по посулу. Ох мне, грешному! О, горе мне, грешному! Како меня земля не пожрет за мои окаянные грехи, преступившему заповедь божию и закон, и суд божий, и от государя своего заповеданное слово. И богатство насильством и кривым судом приобретал. Отче, прости мя. А еще и свою челядь насильством и неправдою казнил, и наготою, и гладом, и босотою озлобил... И в том, отче, прости мя. Согрешил и сотворил все это во сне, или в лихом ядении, или во пьянстве, врагом во зло прельщаем, впадая в блуд и во прелюбодейство, и во игры злые, и во преступления клятвы...»
Наиболее эффективной формой создания исполнительного аппарата явилось избрание на местах самими подданными чиновников для несения государственных — «казенных» — функций. Выбранные в городах и волостях «лутчие люди» и старосты становились «чиноначальными» людьми государства. Выборность и сменяемость этих лиц ставила их деятельность в пользу государства и контролируемую государством также и под контроль подданных.
Создавая таким образом широкую, разветвленную систему служащих ей чиновников, центральная власть избавляла себя от недовольства подданных за их злоупотребления.
Реформы, проводимые в этой области, больше, чем что-либо другое, помогали создать впечатление, что власть является защитником интересов «всей земли», что. царь и его советники устанавливают «суд и правду» для всех, «кто ни буди».
Но дело, разумеется, не только в тех или иных впечатлениях. Система выборности местных властей, реально сокращавшая масштаб злоупотреблений и произвола, реально увеличивающая доходы казны и реально улуч-
95
шающая правопорядок, была решительным шагом в направлении ликвидации пережитков удельно-феодальной эпохи. Замена многочисленных наместников — местных «царьков» — прямыми связями между государством и его населением через органы местного самоуправления превращала жителей бывших уделов в подданных государства, подчиненных его законам.
Утвержденный в 1550 году Судебник в категорической форме требовал участия «судных мужей» — то есть выбранных на местах присяжных заседателей — при каждом судебном разбирательстве.
В целях исключения произвола наместников в истолковании характера судебного спора и приговора суда в качестве обязательного требования выставлялось протоколирование заседания в двух экземплярах, один из которых оставался у выборных присяжных «спору для».
Глубина и значение судебных реформ фактического правительства конца 40-х и 50-х годов XVI века могут быть основательно поняты и справедливо оценены при рассмотрении в сравнительно-историческом плане. При таком подходе к их изучению выясняется, что эти судебные установления своей последовательностью оказались намного выше всех попыток реформировать судебную систему в течение трех последующих столетий, попыток, предпринимавшихся, в частности, при Петре I и при Екатерине II. С этой точки зрения судебную реформу 50-х годов XVI века можно назвать ближайшей предшественницей судебной реформы Александра II в 1864 году. Сопоставление этих двух столь отдаленных во времени реформ вполне исторически обосновано. Реформа 60-х годов XIX века появилась после падения крепостного права и не могла появиться раньше, чем оно пало. Реформа 50-х годов XVI века появилась до установления крепостничества, то есть также до создания условий, ис
96
ключавших участие большинства населения страны — крестьян — в учреждениях судебно-правовой системы.
В обоих случаях —и в 1550 и в 1864 годах —судебные реформы появились под влиянием известной в истории ситуации, когда «верхи» не могли управлять по-старому «низами», не желавшими по-старому жить. В обоих случаях судебно-земские реформы, предпринятые «сверху» под давлением «снизу» пришли в решительное противоречие с самодержавным строем.
Многие наиболее значительные судебные реформы 60-х годов XIX века были постепенно, но все же довольно скоро взяты царизмом назад. И в XVI веке, как только самодержавие в лице первого русского царя Ивана Грозного в 1560-х годах обрело свою сущность, стало самим собой не только по названию, а уже и по сути, реальная выборная власть на местах и судебная реформа были обречены на гибель.
Естественно, что равнять судебные реформы середины XVI века с реформами 60-х годов XIX века так же неправомерно, как, скажем, сравнивать зародыш с развившейся из него взрослой особью. Однако столь же неправомерно было бы недооценивать значение зародыша для дальнейшего развития особи. При всей неразвитости судебных установлений правительства середины XVI века, неразработанности их с точки зрения юридической мысли нового времени, в сравнении, в частности, с судебной реформой XIX века, несмотря на сохранение в них таких пережитков средневекового права, как «поле» (то есть поединок) в качестве судебного доказательства правоты одной из сторон, необходимо все же признать их исключительно высокий уровень.
Проявлением политического компромисса феодальных верхов с верхушкой крестьянского и торгово-промышленного городского населения после восстания 1547 года и прекращения боярского правления можно
97
4 Иван Грозный
считать тот факт, что феодальное государство пошло на то, чтобы отдать свою власть на местах «лутчим людям» волостей и городов. Это открывало большие возможности для торговой и промысловой деятельности.
Развитие северных областей, в которых не было помещиков, в годы правления Адашева и Сильвестра представляет собой поразительную картину роста ремесла, торговли, промыслового предпринимательства.
Небезынтересно отметить, что первые торговые переговоры с Англией от имени Московского государства вели именно «торговые мужики» — двинские богатеи Фофан Макаров, Михаил Косицин и вологжанин Осип Непея. Они первыми отправились в качестве русских «гостей» в Англию в 1556 году.
Эта внешнеполитическая акция находилась целиком в русле торгово-промышленной политики правительства. Адашев обращал особое внимание на северные промышленные волости — Тотьму, Двину, Пермь. Он всячески защищал интересы зажиточных — торгово-промысловое население. Политику укрепления торгово-промысловых верхов энергично поддерживал Сильвестр, выходец из среды зажиточных торговых людей Новгорода.
Правительство принимает в 1556 году ряд важнейших указов, регулирующих служебные обязанности землевладельцев. Устанавливается единая норма военной службы с земельных владений. В целях практического исполнения приговора о службе летом 1556 года был проведен всеобщий смотр дворянского ополчения. Все феодалы-землевладельцы независимо от размера своих владений становились служилыми людьми государства. Даже вотчинная земля, то есть наследственное владение, превратилась в государственное жалование за службу. Разумеется, княжеская латифундия не стала от этого по приносимым ею доходам равна малому владению мелкого помещика. Речь шла не об уравнении богатств, а об уравнении «сильных» и «бо
98
гатых» со всеми служилыми людьми в служебной повинности перед государством, именно несмотря на их богатство, на их экономическую самостоятельность.
С середины 50-х годов заработала мощная военная машина Московского государства. Правительство получило возможность постоянно держать под своими знаменами десятки тысяч вооруженных воинов, хорошо экипированных, снабженных лошадьми и продовольствием. Иван Грозный позднее отнял у Адашева заслугу создания могущественного русского войска централизованного подчинения. Он объявил рост и решительное улучшение действий вооруженных сил результатом удаления Адашева от власти: «Егда же Олек-сеева и ваша собацкая власть преста, тогда и тако царствию нашему и государствию во всем послушны учинишася, и больше тридцати тысяч воинов приходили в помощь православию», — писал Грозный Курбскому в 1564 году.
Царь тенденциозно изображает действительную причинную связь фактов. Новое, многочисленное и хорошо организованное русское войско появилось не «по манию царя», освободившегося от мешавших ему советников. На это потребовались годы упорной работы правительства, для этого нужна была система мер, какими и были реформы середины 50-х годов. Снаряжение и содержание такого войска не было бы возможным, если бы оплата — «оклады» — его землей и всякого рода «кормом» не была организована в широких общегосударственных масштабах.
Другое дело, что для последовательного приведения в жизнь перераспределения земель и неукоснительного выполнения большими и малыми феодалами служебных повинностей перед государством, политика внутриклассового мира, проводившаяся правительством 50-х годов и предопределявшаяся его компромиссным характером, была недостаточной. Для этого потребова
99
4*
лась «бескомпромиссная» рука самодержавия. Однако практическое начало «огосударствлению» отношений всех классов феодалов с центральной властью было положено реформами правительства Адашева — Сильвестра.
События более поздних лет уничтожили многие результаты этих реформ. Отчасти именно их недолговечность, отчасти же настойчивое очернение деятельности так называемой Избранной рады самим Иваном Грозным привели к недооценке их глубины и масштаба.
Некоторые историки полагают, что в этот период решался вопрос —по какому пути пойдет Россия: по пути усиления феодализма введением крепостничества или по пути первоначального буржуазного развития, по пути, по их мнению, для того времени более прогрессивному.
Такую постановку вопроса следует смягчить. Вопрос в том, по какому пути пойдет Россия, был предрешен определенным соотношением факторов ее развития.
Назовем для примера хотя бы один из них, но зато, несомненно, важнейший. Не более двух процентов населения страны проживало тогда в городах. Страна жила в основном сельским хозяйством. Соответственно, основные экономические и политические отношения концентрировались вокруг проблем землевладения, землепользования и земледелия.
Торгово-промысловый город — Великий Новгород, входивший в Европейский торговый союз — Ганзу, был среди русских городов исключением И эта его исключительность, республиканские начала его самоуправления изрядно раздражали феодальных правителей. Во время создания и укрепления единого, централизованного феодального государства при Иване Грозном с самостоятельностью Новгорода, этого островка бур
100
жуазного развития, было покончено. Поэтому гипотезу, допускающую возможность развития страны в то время по иному пути, чем военно-феодальная диктатура в политическом устройстве и крепостничество в основе экономической системы, следует считать безосновательной.
Не одно десятилетие понадобилось окрепшей самодержавной власти на то, чтобы отобрать у своих подданных тот «праведный суд», ту «правду», которые она дала им в те годы, когда еще только становилась на ноги.
При всей значительности целого ряда реформ Избранной рады им не суждено было пустить корни в социальной действительности того времени. Более других государственных форм реальным социально-экономическим и политическим условиям развития страны соответствовало самодержавие. Оно было подготовлено всем ходом предшествующего исторического развития. Речь идет о таких сложившихся к середине XVI века объективных факторах, как обширность территории страны; многонациональный характер ее населения; малое число и географическая разобщенность больших городов и соответственно политическая слабость городского посада в качестве социальной прослойки; необходимость создания могучего, централизованного управляемого войска, способного обеспечить оборону государства и его внешнеполитические задачи; неизбежная в этой связи победа помещичьей формы землевладения над вотчинной; главное же — классовая заинтересованность феодалов в сильной централизованной власти, способной подавить сопротивление крестьянства феодальной эксплуатации. Все это привело к неизбежным последствиям. Политический компромисс, родившийся в результате народного восстания 1547 года, распался. Царь повел энергичную борьбу за установление единовластия.
101
Громкая кровавая слава опричнины и ее творца прочно заслонили от внимания поколений, обращавшихся к истории того времени, деятельность первого правительства юного царя Ивана —его Избранной рады. Немало для этого сделал и сам Иван Грозный. В собственных сочинениях и с помощью своих книжников он постарался всячески принизить и очернить своих бывших соратников, представить реформы своего первого правительства как вредные и гибельные для интересов государства. Он был «прав» в том смысле, что модель государственного управления и развития страны, которая виделась тогдашним реформаторам, была несовместима с тем государственным порядком, который позднее стал строить Грозный, с самодержавной диктатурой, с крепостничеством в основе социальных отношений, с опричниной в основе политического и административного управления.
СНАЧАЛА БЫЛО СЛОВО. И СЛОВО БЫЛО -САМОДЕРЖЕЦ
Трудно найти в мировой истории фигуру монарха, который обладал бы столь же ярким талантом политического писателя-публициста, как первый русский царь.
Однако писателем и публицистом Грозный был все же во вторую очередь. Его литературное творчество ярко отразило его творчество государственное. Мы уже убедились в этом на примере его сочинения — Большая челобитная «Ивана Пересветова».
Одним из важнейших направлений в идеологической борьбе Грозного за установление единовластия было историческое обоснование исконности русского самодержавия. До сих пор, кажется, не было обращено внимания на один примечательный факт. Сам Грозный, а вслед за ним и официальные документы его
102
времени затушевывали то, что он был первым русским царем. Грозный жертвовал своим приоритетом первого царя для того, чтобы утвердить, вопреки исторической правде, идею исконности русского самодержавия, его будто бы многовекового существования на Руси с древних, еще киевских времен. Он создавал представление, будто венчание его на царство было не чем иным, как принятием им родительского, прародительского царского венца русских самодержцев.
«Российского царствия самодержавство божиим изволением почено от великого царя Владимира Мономаха... Мы же... божьим изволением... яко же роди-хомся во царствии, тако и воспитахомся, и возрасто-хом, и воцарихомся...», — так писал царь в своем «отвещании» Курбскому.
Не раз присваивал он титул царя своему покойному отцу — Великому князю Василию III. «Блаженной памяти великим государем, царем и великим князем всея Руси» назван Василий III и в летописном рассказе о введении опричнины. Великим государем и царем всея Руси именует Иван Грозный своего отца в письме к Стефану Баторию в 1581 году.
Иван хорошо знал, что действительная история Руси была иной. Иначе она и выглядела в прежних летописных рассказах, в памятниках литературы и публицистики прежних веков. Это ставило царя и его книжников перед необходимостью создать новый вариант русской истории, который послужил бы обоснованием концепции извечности русского самодержавия.
Во второй половине XVI века официальные московские книжники под руководством и при непосредственном участии самого Ивана Грозного создали ряд монументальных историко-литературных памятников: многотомные летописные своды, Степенную книгу, Казанскую историю. Все эти сочинения имели задачу возвеличить власть московских государей и дать ис
юз
торические оправдания их исключительному праву на русское единодержавие. Для обоснования этой концепции сам Иван Грозный, его историки и публицисты затратили огромные усилия. Эта работа потребовала переделки, переосмысления, переписывания множества исторических и литературных памятников предшествующих веков, которые имелись в распоряжении московских летописцев и публицистов XVI века.
Иван Грозный был организатором, а во многих случаях и автором переиначивания (весьма подходящее к данному сюжету слово!) подлинных фактов истории, приспособления их к нуждам своей политической практики. Более того, приходится признать, что Ивану Грозному и его книжникам удалось повести за собой многих историков. Из века в век в трудах ученых-историков и, соответственно, в учебниках излагались как достоверные события, серьезно искаженные книжниками XVI века, а иногда, как мы увидим, и вообще не имевшие места в действительности, выдуманные в интересах современной Ивану Грозному политической конъюнктуры. Не будем при этом забывать и то, что политические противники Грозного, особенно иностранцы, посещавшие Московию, тоже насочиняли немало всевозможных небылиц о Московском государстве, в частности, изрядно преувеличивали масштабы опричного террора.
В последние десятилетия, в результате исследований историков-источниковедов, специалистов по эпохе Ивана Грозного, положение в значительной степени изменилось. Важнейшие памятники той эпохи были переизданы в сопровождении объективных, научных комментариев. Были обнаружены новые документальные материалы, помогающие восстановить реальную историческую картину событий того времени.
Были выявлены и исследованы новые, ранее неизвестные исторические источники, позволившие серьезно дополнить объективные представления об
104
эпохе Ивана Грозного, «разгадать» многие из так называемых «загадок» того судьбоносного для всей дальнейшей истории России времени.
Остановим здесь наше внимание на упомянутой выше Степеннбй книге. Полное название этого памятника такое: «Книга степенная царского родословия». Слово «степень» не имело тогда нынешнего математического и вытекающего из него сравнительного значения. «Степень» означало «ступень». Степенная книга и представляет собой своеобразную литературную пирамиду, состоящую из 17 степеней, то есть ступеней. Первая ступень — царствование в Киеве великого князя Владимира Святославича, крестившего русскую землю и объявленного за это святым. Затем одно за другим описаны «царствования» на Руси его потомков. На вершине пирамиды, то есть на последней, 17-й ступени стоит царь и Великий князь всея Руси Иван IV Васильевич. По его заказу и создавал Степенною книгу царский духовник, а затем митрополит — Афанасий.
Суть Степеннбй книги, определившая и ее конструкцию, и ее изложение, состоит в том, чтобы изобразить всю русскую историю как смену царств внутри одной династии, той самой ветви Рюриковичей, которая продолжает род Владимира Святого и к которой принадлежит Иван Грозный.
Задача представить таким образом историю Руси была отнюдь не проста, ибо в действительности эта история выглядела совсем иначе. Известно, что с начала XII века единое Киевское государство постепенно распалось на многочисленные княжества — уделы. В течение примерно четырех веков Русь была раздроблена на части и только к концу XV века объединилась вокруг Москвы. Бесконечные междоусобные войны и отсутствие единой центральной власти — вот чем характеризуются века удельной раздробленности Руси.
105
Составителям же Степенной книги надо было показать, что никакой раздробленности никогда не было, что, напротив, потомки Владимира киевского и предки Ивана Грозного всегда были самодержцами на Руси, всегда были ее единовластными царями. В этом направлении митрополит Афанасий со своими помощниками и перекраивали документы и летописи. Задача составителей Степенной книги, повторяю, была нелегкой, ибо все летописи, все повести и сказания того времени только и говорили о княжеских междуусобицах, об отсутствии единства князей в борьбе с иноземными захватчиками как о главной причине той трагической катастрофы, какой являлось монгольское завоевание.
Сильнейшим обличительным свидетельством тех времен, направленным против виновников раздоров, в частности, против предков московского царя — Владимиро-Суздальских князей, было «Слово о полку Игореве». С несравненной художественной силой заклеймило оно князей XII века, современников пу-тивльского князя Игоря, не пожелавших объединиться, чтобы прийти к нему на помощь в борьбе с половцами. В числе этих князей автор «Слова» обращает свой упрек и к Всеволоду суздальскому, отсиживавшемуся на севере и не желавшему принять участие в обороне киевских земель. Точно так же автор «Слова» осуждает и второго виднейшего представителя рода Монома-ховичей, современника князя Игоря — Романа Галицкого. Подобное произведение Иван Грозный и митрополит Афанасий не могли оставить без внимания.
Таков был ход рассуждений, побудивших меня исследовать: нет ли в Степенной книге опровержения рассказа «Слова о полку Игореве»? Надо ли объяснять — насколько важным для истории русской культуры было бы установление самого факта знакомства людей XVI века с великим произведением древнерусской литературы?!
106
То, что в Степенной книге нет прямой ссылки на «Слово» или прямых цитат из него, это хорошо известно. Степенною книгу не раз издавали, тщательно исследовали и такие вещи пропустить не могли. То, что в Степенной книге упоминается неудачный поход Игоря на половцев, тоже давно известно. Но ведь об этом походе составители Степенной книги знали из древних летописей, которые они держали в руках. Следовательно, наличие рассказа о походе Игоря само по себе вовсе не свидетельствует о том, что им было известно «Слово».
Положительный ответ на вопрос, знали ли Иван Грозный и его книжники «Слово о полку Игореве», мог быть дан только в том случае, если бы удалось найти такие сочетания имен или событий, которые не содержатся в летописях, а имеются только в «Слове». Впрочем, и этого мало. Если бы удалось найти в Степенной книге такие элементы «Слова», которые не являются отражением исторических фактов, а значит и не могли содержаться ни в каких летописях, если бы там оказались следы художественного вымысла и обобщений автора «Слова», иначе говоря, следы индивидуального творческого акта художника, — вот тогда наши поиски увенчались бы успехом.
Важнейшим моментом индивидуального творческого осмысления автором «Слова» описываемого им события является, например, возведение неудачного набега путивльского князя Игоря на половцев в число важнейших общерусских событий. Автор «Слова» был первым, кто в описании этого похода поднялся до понимания общерусских задач и интересов. Он, и только он; пожелал именно в этой небольшой капле, какой являлся в море тогдашних событий поход Игоря, отразить существо и перспективы политической ситуации России в целом. Особенно важно подчеркнуть, что изображение похода Игоря в качестве централь
107
ного события русской жизни и привлечение в этот сюжет имен таких русских князей, как Всеволод суздальский, Роман волынский или Ярослав Осмомысл, является результатом творческого вымысла художника-автора «Слова о полку Игореве», существует только в рамках этого произведения и только для тех, кто его читал. Других источников, независимо от «Слова» трактующих данные события именно таким образом, нет.
В Степеннбй книге есть рассказ о том, как Всеволод суздальский организовал накануне похода князя Игоря большой победоносный поход на половцев (в действительности он не имел к этому походу ни малейшего отношения), как Ольговичи во главе с Игорем, позавидовав успеху этого похода, сами двинулись в степь, где были разбиты, и как Всеволод суздальский и Роман волынский, узнав об этом, пошли выручать и выручили несчастных пленников (опять сплошная выдумка). Как видим, созданная автором «Слова» версия о бездействии некоторых князей в момент, когда им надлежало действовать, показалась почему-то неподходящей царским книжникам. И вот спустя сотни лет он выступает с опровержением автора «Слова о полку Игореве» в отношении Всеволода и Романа, сочиняя заведомо ложный рассказ об их выступлении на помощь князю Игорю.
Речь идет о Шестой степени Степеннбй книги, которая посвящена «преславному великому князю Всеволоду Георгиевичу».
Для создателей Степеннбй книги составление Шестой степени доставляло особенно много хлопот и беспокойств. Шестая степень как раз и должна была показать прямой и естественный переход от самодержавия Киевского, через Владимиро-Суздальское, к Московскому. Между тем для обоснования непрерывности русского самодержавия именно здесь было самое тонкое и непрочное место.
108
Как уже говорилось, историческая действительность того времени, отлично известная составителям Сте-пеннбй книги по древним летописям, являла собой картину как раз обратную той, какую они должны были изобразить. Им важно было показать плавный переход единодержавной великокняжеской власти рода Мономаховичей из Киева во Владимир; на самом же деле такого перехода не наблюдалось. Киевское государство, как известно, распалось на отдельные феодальные образования, и Владимиро-Суздальское княжество было всего лишь одним из них. Более того, само это княжество долгое время раздиралось внутренней войной Ростова и Суздаля против Владимира, а также вело непрерывную борьбу со своими же «подручниками» — рязанскими князьями. В тяжелой и упорной борьбе вырастал авторитет Всеволода, не приведший, однако, даже к концу его жизни к какому бы то ни было действительному единодержавию.
Ввиду этого, при написании Шестой степени своего грандиозного труда составители Степенной книги должны были проявить много изобретательности для приведения рассказа в соответствие с поставленной задачей. Они вынуждены были пойти и пошли на перекраивание и перекомпоновку древних памятников, на умалчивание одних фактов и подчеркивание других, на создание новых версий о событиях и на опровержение старых.
Повествование о Всеволоде открывается в Степен-нбй книге торжественным предисловием, которое составители почти дословно взяли из некролога, помещенного по поводу смерти Всеволода в Лаврентьевской летописи. Затем идут различные сообщения о времени Всеволода. Но в качестве главного сюжета, характеризующего Всеволода, фигурирует история, связанная с походом Игоря на половцев.
Постановка событий 1184—1185 годов, в действительности не связанных с деятельностью Всеволода,
109
в центр повествования о нем не может не вызвать законного вопроса: в чем же здесь дело? Этот вопрос встанет еще острее, когда выяснится, что рассказ о мнимом участии Всеволода в борьбе с половцами в 1184—1185 годах занимает столь большое место за счет умолчания о многих важнейших действительных его походах и победах.
Назовем важнейшие факты, которым была предпочтена выдумка о походах на половцев в 1184—1185 годах. Всем этим фактам посвящены большие рассказы в Лаврентьевской летописи, отброшенные составителями Степенной книги: 1178 год —взятие Торжка, 1184 год — второй поход на Торжок, 1184—1186 годы — два знаменитых, доставивших Всеволоду огромную славу похода на болгар (в Степенной книге жалкое, в полторы строчки, упоминание о походе 1186 года), 1195 год — поход на Киев, 1197 год — поход на Ольго-вичей и т. д. и т. п.
Но самое интересное в другом. Если составителям легенды нужно было отметить победоносные походы Всеволода на половцев, то в его биографии такие походы были на самом деле. В 1199 и 1205 годах он совершает свои знаменитые походы на половцев, подробно описанные в летописи.
Почему же составителям Степенной книги потребовалось все это опустить, почему им «не подошли» рассказы о подлинных победах над половцами и почему надо было связать имя Всеволода именно с походом 1185 года, к которому он не имел отношения? Заметим при этом, что на всем протяжении Степен-нбй книги не встречается ни одного другого случая описания вымышленного похода на половцев.
Если бы «Слово о полку Игореве» не дошло до нас, мы никогда не смогли бы объяснить, чем руководствовались составители Степенной книги, поступая таким удивительным образом.
110
Составители Степеннбй книги очень ярко показали, в какой связи им понадобился вымышленный рассказ об участии Всеволода в походах 1184—1185 годов. Этот рассказ составляет целую главу, содержание которой выражено в ее названии: «О добродетелех самодержца и о победе на половцы и о зависти Ольгови-чей и о милости Всеволода».
Дальше идет главная во всем повествовании о Всеволоде характеристика его деятельности: «Богохранимый же великий князь Всеволод Юрьевич, благоденственно пребывал во граде Владимири и правя скипетром Русского царства... и над всем множеством Владимировых сродников своих старейшинствуя, где бы каждый из них не господствовал. Если же некогда некие от сродственников его завистью побеждалися и бранию к нему приближалися, он против них вооружался и междуусобному кровопролитию быть не давал, но своим благосердным долготерпением и медленным ожиданием брань утолял и братолюбие восстанавливал, и кому он хотел даровал в держание киевское господоначалие и прочие грады Русския и все праведно управляли. И все слушали его и покорялись ему».
С точки зрения того, что здесь сказано, «Слово о полку Игореве» является произведением абсолютно еретическим. «Слово» с огромной силой рисовало совершенно обратное тому, что нужно было утвердить. В самом деле: в «Слове» Всеволод вовсе не общерусский самодержец, а один из многих князей. Но что еще хуже, в «Слове» первым по значению среди русских князей объявляется «великий, грозный» Святослав киевский. В «Слове» Всеволоду брошен прямой упрек: «не мыслю тебя прилетевшим издалека отцовского златого стола поблюсти!», упрек в равнодушии к киевским делам, в частности, к борьбе южнорусских князей с половцами.
in
Все это как нельзя более противоречит создаваемой Степенной книгой легенде о Всеволоде — общерусском самодержце, о Всеволоде, дарующем «в дер-жавие киевское господоначалие», о Всеволоде, возглавляющем борьбу с половцами. Все это требовало ответа и опровержения в официальном памятнике, который должен был отныне на века покончить с прежними заблуждениями и утвердить единственно «правильную» версию истории Руси.
Прежде всего надо было развенчать Святослава киевского, вознесенного «Словом» на действительно незаслуженную высоту. И развенчать не вообще, а развенчать именно в той роли, в какой его превознесло «Слово». И мы действительно читаем в Степеннбй книге удивительный рассказ о знаменитом победоносном походе князей на половцев накануне похода Игоря. Организатором похода был, оказывается, не Святослав киевский, а Всеволод суздальский. Согласно этому рассказу в походе участвовал князь по имени Святослав Всеволодович, но совсем не тот, что ходил на самом деле, а другой — сын Всеволода суздальского. Интересно, что у Всеволода суздальского действительно был сын Святослав. Однако родился он в 1196 году, то есть через 12 лет после похода, который он якобы возглавлял. Составителям Степеннбй книги это было, безусловно, хорошо известно.
В летописи по именам перечислены еще шесть князей, пошедших вместе со Святославом киевским. В Степеннбй книге все эти имена скрыты за формулой «и иных князей шесть». Это сделано для того, чтобы скрыть южнорусский состав участников похода и создать впечатление, что поход и по составу участников был владимиро-суздальский. Дальше идет довольно точный пересказ летописного описания похода, повторяющий даже явно ошибочную цифру летописи о 417 половецких князьях, захваченных в плен.
112
Заключается рассказ следующими словами: «Эту пре-славную победу даровал бог православным, на пога-ныя враги ходящим по повелению старейшего им само-держателя, богохранимого Всеволода».
Так официальные книжники XVI века зачеркнули гениальные строки «Слова»: «...отец их — Святослав грозный, великий, киевский — грозою пришел со своими сильными полками и харалужными мечами, наступил на землю половецкую, притоптал холмы и яруги, взмутил реки и болота... А поганого Кобяка из луки моря от железных великих полков половецких, как вихрь, исторг. Тут немцы и венецианцы, тут греки и моравы поют славу Святославу».
Степенная книга «славу Святославу» переписала на «самодержца» Всеволода суздальского.
Теперь предстояло «притоптать» другой, недопустимый, с точки зрения составителей Степеннбй книги, момент «Слова» — содержащийся в нем прямой упрек Всеволоду в равнодушии и бездействии по поводу поражения князя Игоря, к факту самому по себе незначительному, но чрезвычайно важному для автора «Слова».
И вот вслед за описанием победы князей, «ходящих по повелению... Всеволода», идет такой рассказ: «О зависти Ольговичей и о милости Всеволода. Когда же... Ольговы внуки, без Всеволодова повеления, уповающе на себя, пошли на половцев и за Дон устремились в самую луку моря, хотя до конца победита их, забывше божие строение... «никто же уповая только на себя спасется», и в Лукоморие с хвастовством пришли и сами от половец побеждены были и без вести были, покуда гость некий не возвестил об этом на Руси. Благосердый же самодержец Всеволод умилосердися о них и, Богом подвизаем, сам пошел на половцев всячески тыцась освободить плененных своих. Половцы же и с повозками своими бежали к морю».
113
Вот, оказывается, как было дело?! Согласно рассказу Степеннбй книги, автор «Слова» лукавил, когда писал о Всеволоде: «Не мыслю тебя прилетевшим издалека отцовского златого стола поблюсти». Всеволод, как утверждает Степенная книга, будто бы тотчас пошел выручать Ольговичей, то есть Игоря и его родичей, «когда позавидовав» Всеволоду и «без его веления», они пошли на половцев. Связь между Всеволодом и этими событиями, целиком вымышленная автором «Слова», вызвала, как видим, в XVI веке решительное опровержение.
Если после сказанного у кого-нибудь еще могут оставаться сомнения в том, что рассказ Степеннбй книги непосредственно отвечает на «Слово о полку Игореве», то дальнейший текст уже не оставляет никакой возможности сколько-нибудь разумно в этом сомневаться.
Писатели XVI века решили защитить от обвинений в бездействии, выдвинутых в «Слове», еще одного князя, который так же, как и Всеволод, в действительности не имел к походу 1185 года никакого отношения и только по воле автора «Слова» оказался вместе со Всеволодом в числе князей, упомянутых в «Слове о полку Игореве».
Цитированный выше рассказ о том, как Всеволод ходил выручать Ольговичей, продолжен таким образом: «...князь же Роман Мстиславич Галичский, внук Изяслава, правнук Мстислава Владимировича Мо-номахова сына, взял станы половецкия и множество плена христианского возвратил». Ответ на вопрос, почему из трех «больших» князей, к которым обращался автор «Слова», в Степеннбй книге дано отпущение «греха» только Роману и Всеволоду, а Ярослав Осмомысл не упомянут, дан в самом тексте: Роман — потомок Мономаха и к тому же родственник Всеволода по жене. Материал для этого рассказа взят из древней Лаврентьевской летописи, где под 1202 годом описан поход
114
Романа на половцев и искусственно привязан к событиям, относящимся к походу Игоря 1185 года.
Соотношение между «Словом о полку Игореве» и легендой о Всеволоде такое же, как между голосом и эхом. Второе не может возникнуть само по себе — оно отголосок первого, но отголосок искаженный.
Официальные книжники XVI века признали силу «Слова о полку Игореве», так как в выборе материала для своего построения пошли не за историческими документами, а за автором «Слова», избравшим поход Игоря основой своего повествования. Не считая возможным пройти мимо «Слова», они пустились в прямую полемику с его автором. Если он гиперболизировал роль Святослава киевского в происходивших событиях, то они ее вовсе зачеркнули. Если он с укоризной в бездействии обращался к Всеволоду и Роману, то они сочинили версию об их решающем участии в событиях.
«Слово о полку Игореве» не только в этих пунктах, но и в целом должно было прийтись не по душе составителям Степеннбй книги. «Слово» наиболее ярко из всех памятников древности запечатлело картину разобщения и междоусобиц, которую сочинители Степенной книги старались скрыть и заменить картиной единодержавия.
Сказанное позволяет сделать вывод: появление в официальном памятнике XVI века вымышленного рассказа об исторических событиях XII века, являющегося прямой контрверсией «Слову о полку Игореве», рассказа совершенно непонятного и немыслимого независимо от этого памятника, доказывает, что «Слово о полку Игореве» было хорошо известно Ивану Грозному, более чем за двести лет до Мусина-Пушкина, Бантыша-Каменского, Малиновского и других ученых XVIII века, имена которых связаны с первым изданием памятника.
115
Это открытие служит решительным опровержением точки зрения тех ученых, которые утверждали, что «Слово о полку Игореве» не великий памятник древнерусской литературы, а всего лишь подделка XVIII века. Подобный взгляд на «Слово», несмотря на убедительные против него возражения еще А. С. Пушкина, а также многих выдающихся литераторов и ученых, то и дело возникал вплоть до нашего времени. Так, например, еще в недавнем прошлом это мнение энергично поддерживал историк А. А. Зимин. Надо полагать, именно из-за живучести названной точки зрения академик Д. С. Лихачев, всегда решительно боровшийся против покушений на древнее происхождение «Слова о полку Игореве» и, соответственно, против покушений на его великое художественное и историко-культурное значение, поддержал мое исследование о работе Ивана Грозного и его книжников над «Словом», и опубликовал его в Трудах Отдела Древнерусской литературы (ТОДРЛ. Т. 14. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958).
ГРОЗНЫЙ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОЙНУ ПАРЛАМЕНТАРИЗМУ
Итак, царь Иван приспосабливал историю для доказательства необходимости установления единовластия. Ради утверждения этой идеи он вел также постоянную и неустанную борьбу как политик и публицист.
Царя Ивана IV постоянно и неотступно преследовал кошмарный в его представлении призрак парламентаризма. Впрочем, только ли призрак?
Стоило царю обратить взор на запад, и перед глазами вставали те самые системы государственного устройства, которых он хотел во что бы то ни стало избежать в своей стране.
116
В зависимом от своего дворянства положении находилась королевская власть в Швеции. Английская королева должна была обсуждать свои государственные дела в парламенте. От воли парламента во многих важнейших вопросах, таких, как финансы, объявление войны и заключение мира, зависели и французские короли. Различного рода палаты и форумы управляли республиками в Италии.
«А о безбожных языцех, что и глаголати! — пишет царь Курбскому. — Понеже те все царствами своими не владеют; како им повелят работные их, и тако и владеют».
По мнению Грозного, от такого порядка, ограничивающего власть самодержца, хорошего ждать не приходится.
«...А в государской воле подданным взгоже быти, а где государской воли над собой не имеют, тут яко пьяны шатаЮтца и никоего же добра не мыслят».
Только сильная власть самодержца может, как утверждает царь, спасти страну от междоусобных войн: «Аще убо царю не повинуются подвластные, никогда же от междоусобныя брани не перестанут».
В шести словах царь сумел выразить, основную социальную сущность своего отрицания представительной системы правления: «Тамо особь каждо о своем печеся...»
Вот в чем, по убеждению Грозного, корень зла всякой демократии. Соответственно, единовластие государя, неподвластного чьим бы то ни было частным или сословным интересам, является единственной действительной гарантией соблюдения всегда и во всем только общегосударственных интересов. Самодержавие — вот кто в его представлении истинный представитель не «особь каждого» и не отдельных сословий, а «всей земли».
Здесь «со дня творения» самодержавия устами первого царя высказано утверждение, которое затем будет постоянно внедряться в сознание поколений цар
117
ских подданных, утверждение о надклассовой сущности самодержавной власти, являющейся будто бы представительницей всенародных интересов. Неограниченная власть оказывалась, таким образом, воплощением столь желанной всеми «правды».
Царь искренне убежден, что народовластие, или хотя бы его подобие — нечто безобразное, по сравнению с властью самодержца, руководимого одной лишь силой провидения.
«Мы же уповаем на милость божию... и, кроме божия милости и пречистыя богородицы и всех святых, от человек учения не требуем, ниже подобно есть, еже владети множества народа от инех разума требовати».
Немало полемических усилий затратил Грозный на доказательство тезиса: и церковь тоже не смеет покушаться на государственную власть.
«Или мниши сие быти светлость и благочестие, еже обладатися царству от попа невежи, от злодейственных и изменных человек, и царю повелеваему быть? — с явным сарказмбм спрашивает царь Курбского. — Нигде же обрящеши, еже не разорится царству, еже от попов владому».
Грозный приводит множество примеров гибели различных царств, где управляли священники-«попы». Из-за них, утверждает Грозный, погибли Израиль, Рим и Византия.
Обзор примеров на эту тему он заключает выводом:
«Смотри же убо се и разумей, каково управление составляется в разных начелех и властех, понеже убо тамо быша царие послушные епархом и синклитом, и в какову погибель приидоша, — пишет он Курбскому. — Сия ли убо нам советуеши, еже к таковой погибели приитти?»
По убеждению Грозного, православная вера исключает поддержку церковью притязаний подданных го
118
сударя на власть. «И се ли православие пресветлое, еже рабами обладанному и поведенному быти?»
Но Иван Грозный опасается не только «самоуправства знати». Грозный опасается попыток ограничения единодержавия со стороны представителей более широких социальных слоев, чем феодальная верхушка сама по себе. Его представление о надклассовом (надсословном — поскольку понятием «класс» он не располагал) характере самодержавной власти имеет оборотной стороной представление о надклассовом (надсословном), всеобщем, сливающемся воедино характере оппозиции своей власти, способной угнездиться в любых слоях общества. Угрозу самодержавию, как это очевидно из его сочинений разных лет, Грозный видит со стороны различных сил.
Одна из них — аристократическая удельная фронда, выступающая с позиций старинных прав, привилегий и обычаев, с позиций «вчерашнего дня».
Поскольку борьба против «ленивых богатин» и «изменных бояр» находила понимание и поддержку всех неаристократических слоев населения, царская пропаганда сознательно «обояривала», именовала боярскими доброхотами и соучастниками боярских, заговоров всех, кого обвиняла в измене или «не прямой» службе царю.
Самодержавие видело перед собой и другую фронду, иного социального происхождения и с иными социальными целями.
Слой недовольных то и дело вздымала над собой служилая масса «воинников» с ее постоянными требованиями жалования и притязаниями на земли, на привилегии, с ее стихийными вооруженными выступлениями, с ее мятежными колебаниями в моменты выступлений царского войска в походы. Служилая масса была главной политической и военной опорой самодержавия, его социальной базой. Именно поэтому ее необходимо было организовать и укрепить. Иначе
119
говоря, служилая масса, с точки зрения самодержавия, нуждалась не только в хорошем «корме», но и в «обуздании», в приведении к полной покорности, наподобие верного боевого коня, который несет своего седока, подчиняясь каждому движению повода, хорошо «чуя господскую волю». Чтобы добиться такого положения, необходимы были немалые усилия.
Из незнатного служилого люда создали Адашев и Сильвестр огромный и разветвленный аппарат государственных чиновников, практически воплощавший в жизнь политику реформ их правительства.
Как утверждает Грозный, приказный аппарат приобрел самодовлеющее значение и не был тем беспрекословно послушным рычагом в руках царя, каким царь хотел его видеть.
Польша — непосредственный сосед Московского государства — была образцом полного бессилия короля перед шляхтой, страной классической феодальной разнузданности, где «вольное» анархическое вето шляхтича-одиночки срывало порой любую благодетельную для государства реформу. Король на польском престоле был не «помазанник божий», а избирался шляхтой.
По этой причине польский король Сигизмунд II Август был главным объектом нападок и презрительных насмешек царя Ивана: «...еже ничем же собою не владеюща, но паче худейша худейших рабов суща, понеже от всех повелеваем, а не сам повелевая...»
Так писал о нем царь в 1564 году в своем «отвеща-нии» Курбскому. Так же писал он и самому Сигизмунду II в 1567 году.
Едва только Грозному в 1581 году показалось, что нанесший ему поражение в Ливонии новый польский король Стефан Баторий испытывает трудности и что военное счастье может ему — Баторию — изменить, как он тотчас включает в свое послание к нему (в котором добивается мира!) иронический намек, указав в своем
120
титуле: «...царь и великий князь всеа Русии... по божию изволению, а не по многомятежному человечества хотению...».
Все эти «уничтожающие», по мнению Грозного, характеристики польских королей, не обладающих властью над своей шляхтой, отнюдь не были беспочвенными и преувеличенными. Польский король ничего не мог предпринять без своевольного сейма. Сигизмунд II Август в те самые годы, когда Грозный установил опричнину, тщетно боролся с сеймом — с вельможами и шляхтой — за право создать свои собственные королевские владения. Люблинский сейм 1569 года вынудил Сигизмунда отказаться от идеи создания не контролируемых сенаторами (боярами) и сеймом (шляхта) владений.
С полным презрением относится Грозный и к шведскому королю: «А то правда истинная, а не ложь, что ты мужичий род, а не государьской». Царь Иван ни за что не хотел быть «старостой в волости», каковым представлялся ему король шведский, справедливо замечает И. И. Полосин.
В письме, написанном в 1570 году английской королеве Елизавете, Грозный, пожалуй, наиболее четко формулирует свое абсолютное и бескомпромиссное неприятие системы правления, вынужденной считаться с парламентом: «...И мы чаяли того, что ты на своем государьстве государыня и сама владееш и своей государьской чести смотриш и своему государству прибытка... Ажно у тебя мимо тебя люди владеют, и не только люди, но мужики торговые, и о наших о государьских головах и о честех и о землех прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываеш в своем девическом чину, как есть пошлая девица».
Раздражение Грозного было столь велико, что не нашло для себя выхода в одной лишь брани.
«А мужики торговые, которые оставили наши госу-дарьские головы и нашу государьскую честь и нашим
121
землям прибыток, смотрят своих торговых дел, и они посмотрят, как учнут торговати. А Московское госу-дарьство покаместь без английских товаров не скудно было», — пригрозил он английским купцам.
Гнев Грозного против английских парламентариев — «торговых мужиков» — не был свободен от опасения: как бы на подобное вмешательство в «государьские дела» не покусились их партнеры — русские «торговые мужики».
Постепенно мужая и укрепляясь в убеждении, что он является единственным и непререкаемым властелином, представителем самого бога на русском царстве, Иван IV все более отчетливо вырабатывал в себе представление о том, что политический компромисс, в котором он вынужден был до поры до времени участвовать, являлся формой слияния разрозненных оппозиционных сил воедино, сговором его политических противников между собой.
Адашев и Сильвестр, энергично старавшиеся «примирить к себе» представителей ряда виднейших княжеских родов, защищавшие интересы служилых людей и верхов посада, неизбежно должны были стать и стали для царя, фанатически стремившегося к установлению действительного самодержавия, лютейшими врагами, «всего зла соединителями».
Четко и ясно сформулировал царь в письмах к Курбскому суть своего конфликта с ними: «Ни едины власти не оставиша, идеже своя угодники не поставиша. Посем же с теми своими единомысленниками от прародителей наших данную нам власть от нас отьяша... ничто же от нас пытая, аки несть нас, вся строения и утверждения по своей воле и своих советников хотению творяще...», «...Всю власть с меня сияете, и сами государилися, како хотели, а с меня есте государство сняли: словом яз был государь, а делом ничего не владел...»
122
Между этими заявлениями царя прошло тринадцать лет. Первое относится к 1564 году, второе —к 1577-му. Как видим, его обвинения в адрес бывших советников не изменились ни на йоту.
Царь утверждает, что он, по сути, был уже сведен своими советниками на положение, подобное положению польского короля или любого другого монарха, власть которого ограничена его думцами.
«Или убо сие свет, попу и прегордым, лукавым рабом владети, царю же токмо председанием и царьствия честью почтенну быти, властию ничем же лутчи не быти раба?.. Како же и самодержец нарицается, аще сам не строит?»
Как итог, как общий вывод всех обвинений царя против бывших своих советников звучат слова: «Понеже бо есть вина и главизна всем делом вашего злобесного умышления, понеже с попом положисте совет, дабы яз лиш словом был государь, а вы бы с попом во всем действе были государи: сего ради вся сия сключишася».
Вот в чем по ясному и неоднократному утверждению царя «главизна всем делам». Вот в чем причина всего, что «сключишася» между царем и его бывшими советниками, причина распада политического компромисса и начала «войны» между царем и его подданными. Не приходится искать для объяснения причин этой «войны» оснований более серьезных, чем борьба вокруг вопроса — быть или не быть самодержавию. Здесь и лежит ключ к разрешению так называемой «загадки» опричнины.
Совершенно одновременно с высказываниями против всякого ограничения своей власти, и неотрывно от них, Грозный говорит и о средствах для обеспечения самодержавия и для его защиты. Обоснование своего права на неограниченную власть он постоянно сопровождает обоснованием права самодержца на неограниченный террор.
123
Власть, по утверждению царя, должна внушать всем покушающимся на нее страх.
Бояться власти должны все подданные, независимо от их общественного положения: «...дати слабость вельможе — ино и простому», — поучает царь. Он делит подданных только на две категории: на «благих» и на «злых», на преданных ему и на изменников. Жалование первых и наказание вторых — главная добродетель христианского царя: «...А наш государь, его царьское величество, как есть государь истинный и православный христианский, ...и благим жалование подает, а злых наказует».
Грозный вовсе не считает себя, как это принято утверждать, врагом боярства как такового. Бояре, как и все прочие группы и сословия подданных, делятся на «наших бояр» — «угодных», то есть преданных, и «наших» же бояр, но мятежных и изменных: «И тако ли доброхотно подобает нашим боляром и воеводам нам служити, еже такими собраниями собацкими, без нашего ведома, боляр наших побивати, да еще в черте кровной нам». Итак — «нашими» обязаны быть все, но не все таковыми являются на самом деле.
Необходимость государственного террора для утверждения власти самодержца Грозный подтверждает ссылками опять-таки на международный опыт и на опыт истории.
«А в иных землях сам узриши, елика содевается злым злая: тамо не по здешнему! То вы своим изменным обычаем утвердили изменников любити, а в ыных землях израдец* не любят: казнят их да тем и утверждают-ца...», — пишет царь Курбскому в 1564 году. «А государь наш, как есть государь правый христьянский, всех жалует по достоинству и по службам, а государьство свое бережет крепко от всякого лиха, а виноватых и израдец
* Слово «израдец» означает изменник. И здесь Грозный обыг-рывает название своего бывшего совета — Избранная рада, с членами которой он вступил в резкий конфликт.
124
везде казнят», — дословно повторяет он в послании к Сигизмунду II Августу от имени боярина И. Д. Бельского в 1567 году. «А и во всех землях зрадцов казнят», — вторит он себе и в послании гетману Г. А. Ходкевичу от имени боярина М. И. Воротынского.
Вековая история Руси также неоднократно используется Грозным д ля обоснования права государя на террор. «...А наши великие государи, почен от Августа кесаря, обладающего всею вселенною, и брата его Пруса и даже до великого государя Рюрика и от Рюрика до нынешнего государя — его царьского самодержьства, все государи самодержьцы, и нихто же им не .может указу учинити и вольны добрых жаловати, а лихих казнити».
Подтверждение своего тезиса о том, что подданных надо держать в постоянном страхе, царь находит и в писаниях церковных авторитетов:
«Яко же рече апостол: “овех убо милуеши разсужа-юще, овех же страхом спасайте, от огня восхищающе”. Видишь ли, яко апостол страхом повелевает спа-сати?» (далее ссылки на Иоанна Златоуста, Афанасия Великого и апостола Петра).
Знаменитое послание царя князю Андрею Курбскому идеологически подготавливает переход к политике неограниченного самодержавия, опирающегося на специальный аппарат осуществления царской воли с помощью неограниченного террора против всех «без-согласных».
Сам Грозный очень ясно определил, в чем состоит основное содержание письма Курбского к нему: «Все бо едино, обращая разными словесы, во своей бо составной грамоте писал еси, похваляя еже рабом мимо господий своих владети».
Соответственно царь резюмирует суть своего ответного послания: «Тщу же ся усердием люди на истину и на свет наставити, да познают единого истинного бога... и от бога данного им государя».
125
ЭКСПЕДИЦИЯ В НЕДРА СТАРИННЫХ ШКАФОВ
Как видим, довериться Ивану Грозному и его книжникам, равно как и сочинениям их многочисленных политических оппонентов, начиная от князя Андрея Курбского и кончая Папой Римским, означало бы оставаться и далее при крайне мифологизированной, не соответствующей подлинной реальности картине прошлого. К сожалению, многие ученые-историки, а вслед за ними и школьные учителя, и писатели, и художники, и, значит, поколения тех, кто интересовался историей эпохи Грозного, в течение веков находились в плену тех описаний и толкований событий того времени, которые оставили представители тогдашних политических сил, описаний и толкований, окрашенных крайней политической тенденциозностью. Источников объективных — актового и другого документального материала — было недостаточно. Историкам прошлых поколений приходилось довольствоваться весьма скудными и путаными сведениями. Это в значительной мере определяло возможность, а порой и создавало необходимость соединять разрозненные факты, сообщаемые источниками, в основном умозрительными связями, выстраивать отдельные факты в причинно-следственные ряды целиком гипотетического характера. В этих условиях и возникал подход к изучаемым проблемам, который можно кратко охарактеризовать как примат концепции над фактом.
Сегодня положение изменилось. Прежние историки не могли себе и представить того Монблана фактов, который высится теперь перед учеными. В результате трудов многих современных исследователей изучение начальной истории самодержавия в России приобрело качественно новый характер. Его с полным основанием можно назвать этапом массового притока новых фактов и конкретных наблюдений, многочис
126
ленных публикаций и введения в научный оборот новых источников.
Споры о важнейших проблемах начальной истории самодержавия, как справедливо заметил Р. Г. Скрынников, могут быть разрешены только с помощью новых фактов. «Но как трудно найти их, — сетует ученый, — когда идешь по пути, проторенному многочисленными предшественниками!». Что верно, то верно. Поиски нового в любом деле требуют нового подхода. Разыскание новых исторических источников о событиях далекого прошлого — задача в современных условиях исключительно трудная.
У всех на слуху оптимистическое восклицание: «Рукописи не горят!» Оно вполне справедливо, если иметь в виду переносное значение этих слов: человеческая мысль, передовые идеи не умирают. Произведения, их воплощающие, люди хранят, переписывают, спасают от уничтожения врагами передовой мысли, обскурантами, реакционерами, передают следующим поколениям. Но у рукописей как у таковых есть куда более страшный враг, чем инквизиторы и обскуранты всех времен и направлений. Имя ему — невежество, культурная бесчувственность. Рукописи отцов то и дело просто «за ненадобностью» жгут или пускают по ветру наследники. Рукописи «бывших жильцов» опять-таки «за ненадобностью» уничтожают новые владельцы домов и квартир, а также всякого рода администраторы. Наконец, во многих местных музеях и даже в библиотеках, куда порой свозят рукописи со всей округи, их «хранят» до полного уничтожения в каких-нибудь сырых подвалах или на протекающих чердаках. Горят рукописи и в пожарах. Особенно во времена войн и вражеских нашествий.
Именно поэтому каждая находка, открытие неизвестного исторического памятника, проливающего дополнительный свет на прошлые времена, имеет огромное, порой неоценимое историко-культурное значение,
127
меняет иногда установившиеся научные взгляды и представления.
Значительные находки и даже большие открытия в области исторических материалов возможны, и они происходят. Некоторые из них могут показаться случайными. Однако и к ним абсолютно приложимы слова выдающегося французского ученого Ланжевена: «В науке бывают случайные открытия, но они достаются тому, кто этого заслуживает». И в самом деле, выявление новых исторических источников, ценных для науки памятников культуры требует больших знаний и большого труда, порой подлинного научного подвига.
Вспомним здесь в первую очередь ленинградского ученого Владимира Ивановича Малышева, исходившего в поисках древних рукописей едва ли не весь северный Поморский край. Благодаря его неутомимым многолетним трудам в Пушкинском Доме образовалось большое собрание древнерусских рукописей, относящихся к различным периодам истории допетровской Руси. Деятельность другого известного собирателя рукописей — ныне академика Николая Николаевича Покровского и его учеников справедливо называют археографическим открытием Сибири. Их походы по отдаленным старообрядческим скитам также принесли богатый научный «улов».
К сожалению, однако, запасы неучтенных рукописей истощаются. Современные археографические экспедиции шарят буквально по закромам. Новые, не известные ранее науке исторические памятники и литературные произведения становятся в прямом смысле этих слов редкими «ископаемыми».
Ввиду этого особо важное значение приобретают археографические экспедиции иного рода — «экспедиции» внутрь старинных шкафов, внутрь, казалось бы, давно известных фондов, внутрь отдельных рукописных книг, так или иначе описанных в каталогах.
128
Насколько, однако, возможны в наше время такого рода значительные находки?
Рассчитывать на «чудеса» вроде обнаружения после смерти Екатерины II первой русской книги — Остро-мирова Евангелия в ее платяном шкафу, или на подобное по характеру, скажем, обнаружение рукописной книги, завалявшейся на полке шкафа за другими рукописями, либо на полу за шкафом, надо думать, не приходится.
Нет в государственных архивах и «неоткрытых островов» в виде фондов, до которых вовсе не доходили руки их ученых хранителей. Не бывает и отдельных рукописей, не записанных, пусть в виде первичной регистрации, в ту или иную опись или в каталог.
Речь в таких случаях идет не об открытиях новых «предметов» — рукописей, не бывавших в руках архивистов, библиотекарей или даже прежних исследователей, а о вскрытии новых сущностей и значений в предметах, казалось бы, известных. Кстати сказать, именно такими открытиями главным образом двигается наука. Обнаружение какого-либо вовсе нового элемента — дело редчайшее. Зато выявление новых свойств и качеств в вещах известных, например, атомной энергии в ядре клеток определенных веществ, или целебных свойств в общеизвестном одуванчике — столбовая дорога научного поиска.
С этой точки зрения возможности открытий, в том числе и весьма значительных, в составе даже хорошо известных собраний рукописей очень велики, если не сказать — безграничны. Увидеть новое в том или ином историческом памятнике, то, что не распознали в нем предшественники, современному ученому помогает современное, опирающееся на достижения всей предшествующей исследовательской деятельности, научное видение, видение, которым наши предшественники в свое время еще не обладали.
129
5 Иван Грозный
При этом необходимо специально подчеркнуть, что каждое сегодняшнее научное открытие в уже изучавшихся рукописных фондах — не упрек тем, кто работал до нас, не «разоблачение» их некомпетентности. Напротив, это всегда результат опоры на все, что они сделали до нас и для нас...
Речь, повторяю, идет о раскрытии новых сущностей и значений в предметах вроде бы известных.
В результате многолетних разысканий и исследований автору этих строк удалось выявить и ввести в научный оборот исторические источники, содержащие богатейший новый материал о временах Грозного. Это и позволило перейти в ряде существенных моментов истории становления российской государственности от легенд к фактам.
Так, в частности, в процессе научного описания одного из богатейших собраний Российской Национальной библиотеки (бывшей «Публички»), именуемого в соответствии с прежним местом его хранения Эрмитажным, мною были обнаружены весьма ценные исторические документы...
«Вот уже несколько лет я ежедневно прихожу утром в Отдел рукописей, и до сих пор так же, как в первый раз, меня охватывает особое волнение. Да это и неудивительно. Тому, кто любит историю, есть от чего заволноваться здесь, перед лицом ее несметных сокровищ. Подумать только, что здесь за помещение! В его величественных, немного мрачных залах, за стеклами огромных шкафов стоят, тесно прижавшись друг к другу, ожидая своей очереди говорить, посланцы к нам, современным людям, от различных времен и народов — рукописи. Здесь дышишь воздухом истории, здесь все пропитано ароматами прошлых веков. Однако теперь мое волнение особенное. Это уже не растерянное восхищение потрясенного по
130
сетителя. Это волнение, сопровождающее любимую работу... Ощущения, подобные моим, вероятно, испытывают все искатели, скажем, рудознатцы, впервые вгрызающиеся в толщу земных пластов в поисках ценных руд...
Продолжая работу по выявлению и описанию в наших фондах русских исторических рукописей XVI века, я открыл очередной шкаф. Ну, старик, побеседуем. Настала твоя очередь выкладывать свои сокровища...»
Давно это было написано. Но и сегодня, входя в Отдел рукописей, я испытываю совершенно такое же волнение. Впечатление от встречи с величайшими собранными здесь сокровищами мировой культуры не может притупиться, как не может за целую жизнь притупиться впечатление от бездонной глубины звездного неба, сколько бы раз на него ни глядеть, как не может за целую жизнь притупиться восхищение панорамой-Дворцовой набережной, Исаакием, Марсовым полем... Но вернемся к тем давним временам, когда приведенные выше строки были написаны...
Итак, однажды я открыл шкаф, в котором хранятся рукописи упомянутого Эрмитажного собрания, и взял с полки для описания в каталоге очередную рукопись. Я нес к своему рабочему месту этот тяжелый фолиант, так же мало догадываясь о том, что держу в руках нечто совершенно исключительное, как, скажем, кормилица, держащая на руках младенца, не догадывается, что из него вырастет Пушкин или Бетховен... Не испытал я особого потрясения и после того, как раскрыл эту изрядно толстую — более двух тысяч листов, исписанных мелкой, но четкой скорописью XVII века, — рукопись. Вверху первой страницы я прочел заголовок: «Книга розрядная великих князей и государей царей московских и всеа Руси».
В такие книги в XVI и XVII веках записывали назначения на службу воевод, командовавших полками
131
5*
русского войска, и другие военные, а также административные назначения.
Разрядных книг в наших фондах немало. В одном только Эрмитажном собрании, к научному описанию которого я тогда приступил, их насчитывалось не меньше пятидесяти. Разрядные книги много раз исследовались историками, все, что было в них сколько-нибудь интересного для истории, давно изучено. Беда, правда, состояла в том, что «интересного» в каждой из них было порой даже слишком много, зато достоверного — куда меньше.
Как известно, в древние времена служилых людей, начиная от князей и кончая рядовыми дворянами, назначали на должность в строгом соответствии с прежними службами их отцов, дедов и прадедов, высчитывая эти прежние службы, как говорится, до десятого колена. Единственным «справочником»,, на основании которого можно было эти «старинные службы» отцов и дедов представить и подтвердить, были книги, куда эти службы записывались, то есть разрядные книги. У многих представителей дворянских родов возникало естественное искушение завести свою собственную, «домашнюю» разрядную книгу и записывать в нее вымышленные задним числом высокие назначения своих предков. При этом выдумывали не только назначения их на должности, которых те в действительности никогда не получали, но и целые походы, которых никогда не бывало, сражения, которые вовсе не происходили, и прочее и прочее. Разобраться в этом потоке сочинительства, порой весьма хитроумно смешанного с правдой, искажающего тем самым подлинную картину событий, невозможно. Вот почему историки всегда стремились разыскать среди множества всех этих малодостоверных, так называемых частных разрядных книг официальную, государственную разрядную книгу, которую вели в государевом, то есть царском Раз
132
рядном приказе, или, как бы мы сказали сейчас — в военном министерстве. Официальная разрядная книга, свободная от частного сочинительства, отражающая подлинную картину военной истории Московской Руси, была бы ценнейшим историческим источником.
Усилиями историков нескольких поколений были обнаружены следы Официальной разрядной книги — ее краткие списки, отдельные фрагменты из нее. Однако обнаружить ее в полном и подлинном виде не удавалось...
И вот у меня в руках список одной из разрядных книг. Как и все прочие рукописи Эрмитажного собрания, она была не однажды описана в прежних его описях, однако внимания к себе не привлекала. Невольно подумалось: «А вдруг это то, что и я упорно ищу, — Официальная разрядная книга? Вот было бы здорово! Какой солдат не хочет быть генералом?!»
Кстати сказать, эта дерзкая мысль явилась не на пустом месте. На нее в какой-то степени наталкивал заголовок: «Книга розрядная великих князей и государей царей московских...» Впрочем, сам по себе заголовок еще ничего не доказывал. Владельцы и составители своих родовых, частных разрядных книг в целях придания большей правдоподобности своим «самодельным» записям нередко брали за основу официальный разрядный текст. Поэтому сохранение официального заглавия в частной разрядной книге — дело тоже обычное.
Так вполне буднично, без торжествующих кликов вроде «Эврика!» или «Вижу землю!», а, напротив, как и полагается, с достаточно серьезных сомнений началось исследование списка разрядной книги — Эрмитажная № 390.
Сегодня можно считать вполне доказанным и общепризнанным, что это и есть Официальная разрядная книга. Именно эту книгу составили и вели в Разрядном
133
приказе Ивана Грозного и продолжали в царствование Годунова.
Сегодня нельзя себе представить работу по истории той эпохи, не опирающуюся на богатейшие сведения Официальной разрядной книги. Это и неудивительно. В руках ученых оказался несравненный по богатству сведений источник для изучения истории Московского государства более чем за столетний период. При этом источник предельно надежный. В отличие от летописей того же XVI века, отразивших острейшую политическую борьбу, происходившую в царствование Грозного, и соответственно полных тенденциозных рассказов, Официальная книга — источник деловой и документально объективный. Более того, специальное исследование показало, что авторы и составители летописных рассказов, в том числе и сам царь Иван Васильевич Грозный, держали перед собой записи Официальной разрядной книги, используя ее материалы как документальную основу своих повествований, а также для исправления и дополнения летописных текстов.
Кому не знакомы с детства строки пушкинской «Сказки о золотом петушке», в которых говорится о тревогах царя Дадона:
Чтоб концы своих владений Охранять от нападений, Должен был он содержать Многочисленную рать.
Воеводы не дремали, Но никак не успевали: Ждут, бывало, с юга, глядь — Ан с востока лезет рать.
Справят здесь —лихие гости Идут от моря...
134
Обстановка, обрисованная в этих скупых словах, отнюдь не сказочная. Пушкин гениально передал в них мотивы народных преданий, порожденных многими десятилетиями тревожной действительности. Такова была жизнь молодого Русского государства, сложившегося к началу XVI века вокруг Москвы.
В непрерывной борьбе приходилось народу отстаивать свое единство и независимость, государственность и культуру. Не было мирных годов, не было месяца без серьезных боевых схваток, не было дня без угрозы нападения, не было часа, когда бы не ездили вдоль всей бескрайней «украинной полосы» сторожевые заставы, когда бы не стояли «на годовании» (то есть посменно по году) в опорных пунктах полки первой очереди. И со всех концов и днем и ночью не «пригоняли» в Москву гонцы с тревожными вестями.
«Многочисленная рать» и в самом деле не смогла бы обеспечить безопасность страны и столицы, если бы не «Золотой петушок», своевременно извещавший о нападении врагов, — служба разведки и оповещения.
«Ждут, бывало с юга...», и, действительно, дьяки Разрядного приказа записывают: «Крымский хан с царевичи и со всеми мурзы идет на русские украины».
«Ан с востока лезет рать...» И снова в Разрядный приказ пришла весть:
«Казанские и Астраханские ханы перелезли через Оку и идут к Москве».
«Справят здесь — лихие гости идут от моря» — это «свидские немцы (шведы. — Д. А.) на многих кораблях подошли под Орешек»...
То литовские, то польские паны «пришли на русские грады».
А вот и «ливонские немцы в Псковской земле государевых людей побили», позабыв уроки, преподанные их предкам Александром Невским...
135
Так изо дня в день, из года в год, из века в век. По всем этим вестям собираются войска, создается походный запас, снаряжается «пушечный наряд», назначаются воеводы и головы...
В целях выяснения замыслов врагов изучаются данные о положении на его территории. Например, сообщение о грабеже русских купцов в Казани свидетельствовало о готовящемся новом нападении казанцев на Русь. Малейшие изменения на границе доставляют в Москву «вестовщики», которые по заранее подготовленным маршрутам эстафетным порядком передают вести. Полученные сообщения незамедлительно рассматриваются царем и Боярской думой. Интересно, что Разрядная книга за сто лет зафиксировала всего один-единственный случай, когда Дума признала ошибочным сообщение пограничной службы. В 1570 году поступило сообщение о готовящемся наступлении на Русь крымского хана. К несчастью, ошиблась не разведка, а не поверившая ее предупреждению Боярская дума. В этом году именно с названного направления начался знаменитый набег Девлет-Гирея, закончившийся сожжением Москвы.
Разрядная книга дает лаконичное, но яркое описание этого события: «...и крымский царь посады на Москве зажег, и от того огня, грех ради наших, оба городы выгорели, не осталось ни единые храмины, а горела всего три часа. А затхнулся в городе боярин Иван Дмитриевич Бельской, а был он ранен, да боярин Михаила Иванович Воронова (сын) Волынской и дворян много и народу безчисленно. А затх-нулися от пожарного зною. И царь крымской пошел от Москвы в субботу... А государь был и царевич в ту пору в Ростове. И прииде государь к Москве, и видя ту великую беду, излил многие слезы и повеле град прятати (убирать разрушения. —Д. А.) и мертвых людей...»
136
Так бывало редко. Обычно русские воины давали врагам решительный отпор. Сохранился великолепный поэтически звучащий отклик на обстановку непрерывной боевой обороны русской земли.
В Казанской истории, написанной в честь взятия войсками Ивана Грозного Казани, читаем: «Воеводы же московские, где убо ощутивше варвар, и на кою укра-ину пришедших и тако там собравшихся, прогоняху их и как мышей давяху и побиваху. То бо есть от века... дело варварское и ремество — кормиться войною».
Из Официальной разрядной книги мы впервые узнаем и о том, как в Московской Руси награждались за одержанные победы воины и военачальники. Сначала присланный от царя боярин говорил: «Государь царь и великий князь велел вам поклониться и велел вас о здоровье спросить». Затем следовали награды. Многих награждали монетами различного достоинства: «Золотой Притугальский» (Португальский), «Золотой Корабленный» (то есть с изображением кораблика), «Золотой Московский» и другие. Награда зависела не столько от конкретных боевых заслуг, сколько от служебного положения данного лица — «по человеку смотря». Награды вручались непосредственно в военном стане, возле шатра самого царя или присланного от царя боярина. Кроме того, составлялась «роспись, что дать боярам и воеводам и головам государева жалованья за службу».
Главноначальствующим в данном походе воеводам давали за победу высшую награду — «из большия. казны по шубе да по кубку». Именно такая шуба и называлась «с царского плеча». Другим, в зависимости от служилого достоинства, давались шубы ценой в 100, 60, 50, 35, 20 и 15 рублей, серебряные кубки, ковши, чарки.
В Разрядной книге находим и такую редкую запись, которая, надо полагать, не прошла бы мимо внимания пушкинистов, изучающих родословную поэта, если бы
137
они заинтересовались такими материалами: «Григорию Григорьеву сыну Сулейше Пушкину — шуба 20 рублев, да чарка 2 гривенки, да ему ж пять рублев за рану».
Торжества награждений, а то и царские пиры в честь тех или иных побед то и дело омрачались ожесточенными местническими распрями.
Картина печально знаменитого местничества и решительная борьба против него Ивана Грозного впервые предстает перед нами в таком полном виде на страницах Разрядной книги.
«Поруха государеву делу» от местничества была огромной. Тяжелые поражения, затянувшиеся осады городов, задержка снабжения войск — все это зачастую являлось прямым следствием местнических неурядиц.
Правительство и царь вынуждены были без конца копаться в родословных, руководствоваться ими при назначениях и разбирать местнические споры. Для разбора этих дел во время походов при войске находился специальный дьяк «у челобитных». В ряде случаев из Москвы приходилось запрашивать родословные справки.
Иван Грозный ограничивал местничество в законодательном порядке и сурово наказывал злостных «Местников».
Многие документы местнических дел передают живой язык их авторов. То и дело раздаются грозные окрики царя Ивана Васильевича против заместничавших-ся военачальников, вроде таких: «Местничаешься бездельем!», «...то князь Захарей плутует!», «...чтоб впредь не врал!», «...и он бы впредь не дуровал!»
На непокорных сыпались наказания: «Бить батоги и списки (порученного ему полка. —Д. А.) отдать!» — приказывал царь, и родовитого боярина секли специальными тонкими палками-батогами. Бывало и более страшное наказание: «Будет поруха государеву делу и ему от государя быть казнену смертью!»
138
Разрядная книга зарегистрировала даже факт ссылки в Сибирь не пожелавшего подчиниться ни кнуту, ни тюрьме упрямого местника князя Петра Барятинского. Похоже, что перед нами здесь предстает имя первого ссыльнопоселенца Сибири.
После смерти Грозного, в расчете на мягкость царя Федора Ивановича, бояре и воеводы открыли энергичную местническую кампанию. Ни один разряд не обходился без самых настоящих воеводских «стачек». Однако эти расчеты на мягкость нового царя не оправдались. Царь Федор, вернее, его именем Борис Годунов быстро дал почувствовать распоясавшимся «местникам» достаточно твердую руку. Отказывающихся «брать списки» князей тотчас сажали в тюрьму и держали, пока не одумаются. В царствование Бориса строгости еще больше усилились. Князя Федора Романова (отца будущего царя Михаила, основателя династии Романовых) царь Борис приказал сковать и вывезти к месту службы на телеге.
Дело доходило до смешного. Так, например, знаменитый воевода Петр Басманов и князь Михаил Кашин, получившие на общее имя царскую грамоту и не желая ехать один к другому, назначили друг другу свидание на улице, так сказать, на нейтральной полосе, для совместного слушания царского указа.
Надо сказать, что герои всех этих споров и обид тяжело переживали несправедливые, по их мнению, назначения. Тот же воевода Петр Басманов буквально накануне своего перехода на сторону самозванца Лжедмитрия, прочитав указ о новом назначении, «патчи на стол, плакал, с час лежа на столе». Почем знать — возможно, несправедливость именно этого назначения вызвала его переход со службы царю Борису к самозванцу.
Но вернемся к Ивану Грозному. Большую часть Разрядной книги занимают записи, сделанные в его время.
139
Исключительный интерес представляют собой впервые ставшие нам известными из Разрядной книги подлинные грамоты, написанные или продиктованные несомненно самим Грозным. Об этом свидетельствуют их своеобразный стиль, присущий сочинениям Грозного, и даже самый тон державного окрика, обращенного к воеводам.
Перед тем как привести здесь целиком один из этих интереснейших документов, необходимо дать некоторые пояснения.
В 1571 году над Русью повеяли отравленные ветры чумы. Смертоносное поветрие накатывалось одновременно с Юга — из Персии и с Запада — из Германии.
На Руси того времени, вопреки ошибочным представлениям некоторых историков, хорошо понимали, что чума — это вовсе не «божье посещение грех ради наших», против которого бессмысленно и невозможно бороться, а эпидемическая болезнь, которую можно остановить, осилить и изгнать. Правда, об этом свидетельствовали до сих пор лишь редкие, отрывочные сведения. Было, например, известно, что как раз в 1571 году в Холмогорах, в длительном карантине был задержан англичанин Дженкинсон. В летописях упоминается о противочумных мероприятиях этих лет в Новгороде.
Найденная царская грамота наглядно показывает, что борьба с эпидемиями на Руси того времени носила вполне осознанный характер, проводилась как важнейшее государственное мероприятие, направлялась и строго контролировалась из центра.
Вот запись Разрядной книги, в которой воспроизведена грамота Грозного:
«Лета 7080 <1571> году на Костроме были для поветрия моровова на заставе князь Михаила Федорович Гвоздев-Ростовской, да Дмитрей, да Данило Борисовичи Салтыковы. А с Костромы были в Свияжском. И от государя грамоты посланы на Кострому.
140
Список з грамоты от царя и великаго князя Ивана Васильевича всеа Руси на Кострому князю Михаилу Федоровичу Гвоздеву, да Дмитрею, да Данилу Борисовичам Салтыковым: «Приехали, есте, на Кострому сентября в 26 день. И того месяца преставилось на Костроме семьдесят три человека до двадцать осьмого числа. А того, есте, к нам не отписали подлинно: на Костроме ли, на посаде, или в Костромском уезде; и какою болезнью умерли — знаменем ли, или без зна-мяни (есть ли внешние признаки чумы. — Д. А.). А ты, князь Михайло, почему нам о поветрии не пишешь?! А послан ты на Кострому беречь для поветрея наперед Дмитрия и Данила Салтыковых. И ты, для которово нашего дела послан, а то забываешь, большоя бражничаешь, и ты то воруешь! И как к вам ся наша грамота — придет и вы б отписали подлинно, на борзе: уж ли на Костроме, на посаде и в уезде от поветрея тишает, и сколь давно, и с которова дни перестало тишеть? А буде от поветрея не тишеять, и вы б одно-лично поветреныя места велели крепить засеками и сторожами частыми, по первому нашему указу. И сами бы, естя, побереглись того накрепко, чтобы из повет-реных мест в неповетреные места не ездили нихто, никакое человек, никоторыми делы. Чтоб вам одно-лично из поветреных мест на здоровые места поветрея не навезти — розни бы у вас в нашем деле однолично не было ни которые. А будет в вашем небрежении и рознью ис поветреных мест на здоровые места нанесет поветрия и вам быть от нас самим сожжеными. Писано в Слободе, лета 7080 году, октября в 4 день».
Вот и еще одна грамота, несомненно, передающая живую речь самого Грозного: «Список з государевой грамоты: “От. царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси в. Свияской дьяку нашему Грязному Ивашеву. Писал к нам и(з) Свияского воевода наш князь Петр Буйносов Ростовской, что писали к нему
141
с Федором Трубниковым, а велели дать воеводе князю Ивану Гагину детей боярских, и князь Петр Буйнов списки почел отдавать, и князь Иван-де у нево почел просить всех свияжских служивых тотар, и он-де, князь Петр, без нашего указу не дал ему тотар, и князь Иван-де ево лаел и безчестил и хотел ево ножницами в горло толкнуть; а то делалось перед вами на съезде, и ты б про то сыскал, каким обычаем меж них делолось. А если б еси князю Ивану перед князем Петром и перед головами стрелецкими именно (то есть нашим именем. — Д. А.) от нас говорил: про что князь Иван воруят, а наше дело портит и теряет, перед нами измену делает?!” Писано на Москве, лета 7091 <1583>, майя в 20 день».
Да, Иван Грозный держал своих бояр и прочих «разных чинов людишек» в ежовых рукавицах. «Хочешь не боятися власти, — говорил царь своим подданным, — благое твори. Если же злое творишь — бойся. Власть не зря меч носит, а в наказание злодеям и в похвалу добродеям». При этом царь был отлично осведомлен обо всем, что делается в самых отдаленных уголках государства и в полках его войска. Он знал о всех проступках и прегрешениях воевод, вплоть до того, кто, когда и зачем отлучался со службы.
Не меньшую ценность для изучения эпохи Ивана Грозного и его опричнины имеет и другая находка. Речь идет о рукописи № 542 того же Эрмитажного собрания Государственной Публичной библиотеки (ныне — Российская Национальная библиотека). Она также числилась в описях, составленных в XVIII и XIX веках, но внимания исследователей опричнины не привлекла. И можно понять почему.
Науковедение пользуется термином «парадигма». Он обозначает установившееся в науке по тому или иному вопросу мнение, принимаемое как незыблемое. Как известно, наука движется вперед путем преодоления своих парадигм. Однако происходит это преодоление
142
не скоро и, как правило, не безболезненно. Для примера достаточно напомнить парадигму о том, что Солнце вращается вокруг Земли. Этот вывод Птоломея держался веками и не только потому, что был взят под защиту инквизицией, а прежде всего потому, что вращение Солнца вокруг Земли «очевидно» любому и каждому.
Для исследователей эпохи Грозного такой парадигмой было убеждение, что опричнина была отменена в 1572 году, поскольку ни в разрядных книгах, ни в других официальных документах слово «опричнина» после 1572 года будто бы не встречается. Данное убеждение и помешало тем, кто заносил рукопись в инвентари и описи, а также и тем, кто эти инвентаря и описи просматривал в поисках материала об опричнине, заподозрить в огромном списке служилых людей Ивана Грозного список опричников. В заголовке документа, который она содержит, читаем: «Лета 7081 <1573> марта в 20 день государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии пометил боярам, и околничим, и ди-яком, и приказным людям свое жалование по окладу».
Исследование рукописи показало, что обнаруженный документ — не что иное, как список опричников Ивана Грозного. Употребляя современное выражение, его можно назвать «ведомостью зарплаты», выдаваемой им в очередной раз на 1573 год.
Значение названного исторического источника для истории Руси XVI века невозможно переоценить. Он документально подтверждает вывод, обоснованный также и многими другими данными о том, что опричнина вовсе не была «отменена» через семь лет после ее основания, как учреждение «бессмысленное» и не оправдавшее себя, а, напротив, продолжала существовать и выполнять свои функции аппарата властй самодержавия на начальном этапе его становления. Кроме того, благодаря этому документу, мы впервые узнали поименно персональный состав ближайшего окружения Ивана Грозного.
143
На примере Официальной разрядной книги и списка опричников можно видеть, как с помощью всего двух рукописей высвечивается целый пласт исторической жизни из эпохи, вроде бы хорошо всем знакомой, а в действительности знакомой лишь весьма приблизительно. Мифы, легенды, загадки и тайны уступают место сведениям, полученным из документальных источников, реальным представлениям о людях и событиях далекого прошлого.
Была также введена в научный оборот неизвестная ранее древнерусская повесть XVI века про царя Ивана Васильевича и купца Харитона Белоулина. Автор повести, очевидец московских казней 1570 года, сообщает много реальных деталей происходивших тогда событий. Повесть в самый разгар опричного террора восхваляет человека «из простого всенародства» — богатыря телом и духом, посмевшего открыто укорять царя в пролитии невинной крови.
Об этих замечательных памятниках эпохи Ивана Грозного подробнее ниже.
ЧАСТЬ II
«ГОСУДАРЕВА СВЕТЛОСТЬ — ОПРИЧНИНА»
БЫЛО У ОПРИЧНИНЫ НАЧАЛО...
Если есть кто-нибудь, кто при имени Ивана Грозного способен вспомнить всего лишь одно слово о его деятельности — этим словом, несомненно, будет «опричнина». Характеризуемая этим именем система политических и экономических мероприятий, потрясшая современников и оставившая по себе огромную, хотя и разноголосую славу в веках, действительно была важнейшим делом жизни Грозного царя.
Тем не менее, из-за отсутствия достаточного количества сколько-нибудь надежных свидетельств об опричнине в трудах историков постоянно встречались такие выражения, как «загадка опричнины», «тайна опричнины» и тому подобные... Только два момента ее истории считались бесспорными.
Во-первых, то, что опричнина — всего-навсего учреждение карательное, созданное Грозным, обладавшим маниакальной подозрительностью, для расправы с заподозренными в измене и их пособниками.
При слове «опричнина» в сознании обычно возникали вооруженные до зубов всадники в черных монашеских рясах, надетых поверх богатых одежд и доспехов, седла которых «украшены» своеобразной эмблемой — метлой и собачьей головой. Эмблема эта должна была символизировать назначение этих отрядов — выгрызать измену и выметать ее из пределов государства. Согласно распространенным представлениям, опричники занимались только тем, что по при
145
казам грозного царя потоками лили кровь ни в чем не повинных князей и бояр, казнили и пытали всех заподозренных в измене. Слово «опричник» — в смысле царский каратель и палач — стало нарицательным.
Во-вторых, считалось, что опричнйна как учреждение в государственном смысле бесполезное, искусственное и даже вредное, просуществовав всего семь лет, была упразднена самим своим создателем — Иваном Грозным. Вывод этот был сделан историками на том основании, что «росписи», то есть списки назначаемых в поход дворян по отдельным опричным полкам, и должность «воевода из опричнины», появившиеся в разрядных книгах после 1565 года, исчезли из разрядных записей, начиная с 1572 года.
Однако сообщаемые источниками факты, «не желавшие» укладываться в эти устоявшиеся представления, казались некоторым историкам странными и необъяснимыми. Их они поэтому зачисляли в «загадки» и «тайны» опричнины. А таких источников, которые четко, ясно и убедительно раскрывали бы действительную сущность опричнины, в распоряжении ученых прежних поколений было мало.
Некоторые историки полагали, что у опричнины корней в прошлом не было, поскольку она являлась творением искусственным, возникшим по маниакальной прихоти царя. Другие объясняли ее появление единственной причиной — усилением борьбы против нарождающейся монархии со стороны удельной фронды и необходимостью дать ей отпор. Объяснения, как показывают факты, по меньшей мере недостаточные.
Такому подходу к изучению опричнины способствовало традиционное представление, берущее начало в сочинениях А. М. Курбского: будто предшествующий ей исторический период во всех отношениях опричнине только противостоял, подобно тому, как добро противостоит злу, а солнечный свет — кромешной тьме.
146
Что же касается руководителей фактического правительства — Адашева и Сильвестра, их, опять же с легкой руки Курбского, изображали некими антиподами опричной политики и, само собой понятно, отсекали от всякого участия в формировании идеи опричного порядка. Да и сам Иван IV того периода изображался по этой схеме абсолютным антиподом самому себе.
Период деятельности правительства времени Адашева и Сильвестра и в самом деле может быть охарактеризован как период многих благотворных реформ, которые в памяти большинства современников и потомков не могли не вызывать одобрения. Вместе с тем следует признать, что многие реформы и установления фактического правительства, направленные на укрепление централизованного государства, объективно явились ступенями, которые в перспективе вели к опричнине, создавали предпосылки и условия для перехода к ней.
И в самом деле. Уложение о службе 1556 года установило прямую зависимость не только земельного обеспечения, но и денежного жалования служилого человека от государевой службы.
Указом 1550 года был заложен принцип, который ляжет в основу формирования опричного корпуса, принцип «выбора из всех городов» «лутчих слуг», «выбора», свободного от оглядки на родовитость княжат, на заслуги старомосковских родов. Дворяне «по выбору» рекрутировались в основном из неименитых городовых служилых людей. Многие из них влились позднее в опричный двор Грозного. Они занимали высшие должности на государственной службе и в войске.
Правительство провело тогда значительную реорганизацию царской — военной и административной — службы: превращение всего класса землевладельцев, независимо от размера владений и родового достоинства, в служилую массу.
147
Создание в конце 40-х годов Челобитенного приказа придавало всей системе взаимоотношений подданных с государством и государства с подданными законченный вид. Было декларировано и внедрено в практику положение, при котором государственная власть становилась могучим союзником любого жителя страны против сановника любого ранга, допустившего злоупотребление. Соответственно, и «все христиане» — «кто ни буди» — становились союзниками верховной власти, проникались верой в ее высшую справедливость. Таким образом уже здесь, в начальный момент становления царизма, в народную почву были заброшены зерна наивной веры в «царя-батюшку».
Существование Челобитенного приказа утверждало впечатление, что справедливость и правду для всех обеспечивает сам царь с помощью назначенной им для этого администрации. И чем прямее будет путь до царя, чем менее плотно будет он окружен всевозможными «думами» и «палатами», состоящими в основном из тех же «богатых» и «сильных», которые «чинят всяческие продажи» людям «низшим», тем ближе к защите своих интересов эти «низшие» окажутся. Если царь — источник справедливости для всех подданных, всякое ограничение его власти явится ограничением его возможностей эту справедливость творить, будет на руку тем же «сильным» и «богатым». Подобного рода представления московских посадских людей сыграли не последнюю роль в том, что в момент установления опричнины царю легко удалось поднять их на свою защиту против всех покушавшихся, как он утверждал, на его единовластие — против. Боярской думы, против правительственных чиновников и даже против церковных иерархов.
Ярко выраженный противоречивый характер имели, как мы видели, и публицистические выступления тогдашних руководителей правительства. В них постоянно соседствуют мотивы непомерного возвеличива
148
ния царя в качестве самодержца с мотивами ограничения самовластия «мудрыми советниками», всяческого обуздания царской воли.
Участники политического компромисса в правительстве Адашева и Сильвестра неустанно укрепляли авторитет царя-самодержца и словом, и делом.
Царь — помазанник божий и высший судия, именем которого можно удерживать в послушании и «простое всенародство», и военно-служилую массу, царь — справедливый заступник «низших» против «силных», способный противостоять их произволу. Царь — символ и олицетворение единого государственного начала — представитель страны во внешних отношениях.
Кто бы позднее ни «нашептал» царю идею создания опричнины — дворянин Алексей Басманов или жена царя черкешенка Мария Темрюковна, — впервые эта идея была высказана публицистами правительства Адашева — Сильвестра.
В Сказании о Магмете-салтане А. Ф. Адашев прямо говорит о необходимости создать специальные воинские части для охраны внутренней безопасности государства. «Царь же турской умудрился на всяк день по тысячи янычан при себе держит, гораздых стрелцов огненный стрелбы, и жалование им дает, алафу* по всяк день. Для того их близко у себя держит, чтобы ему в его земли недруг не явился и измены бы не учинил. А иныя у него верныя любимыя люди, любячи царя верно ему служат государю, про его царское жалование».
Предложенная здесь модель охранного корпуса, состоящего из преданных за хорошую плату воинов, во многом похожа на опричнину. Призыв к делению служилого сословия на «любимых», «верных» и на всех остальных, деления, сопровождавшегося особым цар
* Алафа — от арабского алюфе — плата, жалование. В русский язык перешло из татарского. В бытовой русской речи живет до сих пор: лафа — удача, привалившее счастье.
149
ским жалованием, основой которого.был земельный оклад, по существу предусматривает будущий опричный передел земельных владений в пользу «верных» и «любимых» за счет прочих — не усердных и не «верных».
Правительство Адашева и Сильвестра осуществило ряд практических мер в духе этих предложений, в том числе — создание личной вооруженной охраны царя — трехтысячного корпуса стрельцов «огненный стрельбы».
Советники и воспитатели царя — Сильвестр и Адашев — объективно внесли немалый вклад и в обоснование будущего опричного террора.
Многократно (девять раз!) повторенные в Сказании о Магмете-салтане призывы к государю быть грозным, казнить и жечь провинившихся подданных были усвоены и подхвачены Большой челобитной, а затем претворены в жизнь ее автором царем Иваном Грозным.
Насквозь проникшись убеждением в земных и небесных основаниях своего единодержавия, царь, что вполне естественно, пошел значительно дальше своих учителей. Пользуясь известным сравнением, можно сказать, что Адашев и Сильвестр высадили в цветочном горшке политического компромисса зерно баобаба. Зерно это упало на исключительно благодатную почву, ибо самодержавие — неограниченная центральная власть монарха — более других государственных форм соответствовала реальным социально-экономическим и политическим условиям развития страны. Это привело к неизбежным для такого случая последствиям. Политический компромисс треснул и распался на свои составные части. Укрепившийся самодержец видел все большую помеху и угрозу своему единовластию в союзниках по политическому компромиссу, в системе «мудрого совета», вершившего управление государством от имени интересов «всей земли».
По мере укрепления аппарата и служб централизованного государства все явственнее вставал вопрос,
150
в чьих руках будут находиться рычаги управления. До момента раскола политического компромисса рычаги управления сосредоточивались в руках у Адашева и Сильвестра. Они именем царя правили страной, намечали и проводили внешнюю политику.
Причину разрыва и яростной, не оставлявшей царя до гробовой доски ненависти к своим бывшим советникам и к их единомышленникам царь формулировал неоднократно. Речь идет о бескомпромиссной борьбе, объявленной самодержавием в лице первого царя Ивана IV тем политическим силам, которые олицетворяли тенденцию ограничения самодержавия той или иной формой представительства. Власть на местах, отданная на откуп выборным «чинам» — где излюбленным старостам, избранным «от простого всенарод-ства», а где и дворянским губным старостам, — как бы изымалась из царских рук. Логика развития уже созданных земских учреждений и созданных по всем градам и весям судов, являвшихся представительными учреждениями в миниатюре, вела в перспективе к становлению и укреплению представительных учреждений и в высших сферах государственной власти.
Сохранение положения царя в качестве почетного подопечного своих советников, положения, сложившегося в период его юности и политической незрелости, грозило стать нормой взаимоотношений царя с его правительством. Дальнейшее развитие централизованного государства в условиях сохранения такого положения царя вело бы ко все большему закреплению его несамостоятельности в управлении страной, к той или иной форме раздела власти между государем и его подданными. Формы такого раздела в изобилии демонстрировала Европа. Наиболее пугающим царя примером неполно-властия монарха была Польша, где шляхта фактически управляла страной. Предотвращение такого развития требовало решительных действий. И царь «за себя встал».
151
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ. УСТАНОВЛЕНИЕ САМОДЕРЖАВИЯ
Выехав в декабре 1564 года из Москвы в Александровскую Слободу, царь объявил, что покидает свое царство потому, что «бояре и все приказные люди» чинили всяческие убытки и населению страны, и государству, а «понаказати» их ему мешали.
«И в чем он, государь, бояр своих и всех приказных людей, так же и служилых князей и детей боярских похочет которых в их винах понаказати и посмотрите, и архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложася с бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людми, начали по них же государю царю и великому князю покрывати».
Далее в сообщении летописи об установлении опричнины четыре раза повторен ультиматум царя всем перечисленным духовным и светским чинам. Исполнение ультиматума было единственным, но непременным условием его возвращения на царство: «Хто будет государьские лиходеи которые изменные дела делали, и в тех ведает бог да он, государь, и в животе и в казни его государьская воля...» и чтобы царь «го-сударьствы владел и правил, яко же годно ему».
Те же самые тезисы, порой в дословных формулировках, царь излагал еще в первом письме Курбскому.
Можно сказать вполне определенно: в летописном рассказе об учреждении опричнины и в самом указе о ее учреждении, который летопись передает, нет ни единого тезиса, ни единой мысли, которые не были бы уже высказаны в политической публицистике — прежде всего в сочинениях самого царя. Иначе говоря, указ об учреждении опричнины, излагающий причины, вынудившие царя на эту меру, является документом, завершающим идеологическую подготовку опричнины, начатую еще в Большой челобитной, написанной от
152
имени Пересветова. Вместе с тем этот указ открывает новую полосу апологии опричнины как опоры самодержавия, оправдания ее в качестве учреждения.
Соответственно, в более поздних сочинениях царя тезисы и формулировки, обосновывающие введение и поддержание опричного порядка, будут повторяться в целях утверждения и оправдания уже происшедшего перехода к единовластию.
. Мысль царя о способе создания верного ему аппарата власти и до учреждения опричнины и во время ее существования работала в одном направлении. Корпус верных слуг, с помощью которых можно защитить себя и свою власть от покушений окружающих его и ненадежных «синклитов» — вельмож, следует пополнить из худородных низов. Сам факт возвышения служилого человека «из грязи в князи» должен, по мнению Грозного, навечно привязать его к царю как верного и преданного слугу. Наиболее ярко этот ход мыслей царя проявился как раз в тех случаях, когда он сетует на то, что эти «новые люди» обманули его ожидания. Вспомним, как объясняет царь задним числом, накануне опричнины, обстоятельства возвышения А. Ф. Адашева. «Нам же такия измены от вельмож своих видевше, и тако взяв его от гноища и учиних с вельможами, а чаючи от него прямые службы».
Абсолютно по той же схеме излагает царь в письме к Василию Грязному в 1574 году причину приближения к себе как самого Грязного, так и других опричников из «худородных»: «...ино что по грехом моим учинилось (и нам того как утаити?), что отца нашего и наши князи и бояре учали изменяти, и мы вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды».
Отсюда не следует, что Грозный создавал свой аппарат власти из одних худородных. В опричнине на самых высоких постах служили и родовитые князья. Важно, однако, другое. Родовитые были в опричнине
153
«прослоены» худородными. Такая система снижала значение родовитости как таковой и поднимала до небывалой в прежние времена высоты людей, взятых из служилой массы, порой из самых ее низов.
Переход к единодержавию произошел не сразу. Первым шагом в этом направлении был разгром верхушки фактического правительства, изгнание и осуждение Адашева и Сильвестра.
Источники единогласно говорят о том, что уже к этому времени — к 1560 году — царь в борьбе против своих бывших союзников опирался на крепко сплоченную когорту преданных ему людей и на вполне надежный вооруженный отряд, состоявший из «лут-чих слуг». Именно тогда царь, по выражению Курбского, «учинив же окрест себя яко пресильный полк сатанинский».
Уже тогда именно будущие опричники осуществляли террор против сторонников Адашева и Сильвестра. Весьма показательно, что обыск в доме умершего Адашева и арест его бумаг производил будущий опричник А. П. Телятевский. По свидетельствам Курбского и самого царя, многочисленных сторонников Сильвестра и Адашева преследовали и изгоняли из службы. Их заменяли преданными царю людьми. В эти годы, следовательно, проходил интенсивный отбор новых слуг, нового состава царского двора, который стал в дальнейшем ядром опричнины. В эти же годы складывался и своеобразный «быт» будущего опричного двора — шумные ежевечерние пиры сплоченной вокруг царя опричной «братии». На неугодных и ненадежных, в первую очередь на родственников и друзей членов Избранной рады, составлялись проскрипционные списки, в которых на равном положении опальных оказались представители титулованной знати, приказные и служилые люди. Начались казни. Все это вело к поляризации служилых всех рангов по отчетливо
154
различимому признаку: «близкие» царю люди, верные, надежные, и все остальные.
Важнейшим катализатором, ускорившим окончательный переход к единодержавию, была война в Ливонии. Она требовала сосредоточения командования в одном центре. В условиях войны едва ли не со всеми окружающими страну государствами отъезд с царской службы и переход на службу к другому государю, еще недавно считавшийся исконным правом служилого феодала, неизбежно становился прямой военной изменой. Война создавала благоприятную обстановку для того, чтобы обвинить в неудачах, поражениях и прочих тяготах, ложившихся на плечи населения, воевод, думных бояр, дворян и приказных людей. Захватив инициативу в такого рода обвинениях, царь и его верные слуги могли управлять всплесками народного гнева, придавая им угодное направление.
Что касается формы перехода к единовластию, она в значительной степени зависела от своего творца. Окажись на месте Грозного другой архитектор верхушечного политического переворота и перехода к реальному самодержавию, он, надо полагать, не придумал бы термина «опричнина», возможно, обошелся бы без отъезда из столицы, вероятно, окружил бы себя другими «Басмановыми» и «Малютами»... Однако логика развития монархии в сторону установления единодержавия естественно и неизбежно вела к такому порядку, который по своей сути не мог быть ничем иным, кроме порядка опричного. В лице первого царя Ивана Грозного исторический процесс становления русского самодержавства нашел исполнителя, вполне сознававшего свою историческую миссию. Кроме его публицистических и теоретических выступлений, об этом ясно свидетельствует точно рассчитанная и с полным успехом проведенная политическая акция учреждения опричнины.
155
До сих пор речь шла о долговременных факторах «вызревания» опричнины. К ним относятся и объективные моменты социально-политического развития Московского государства, и субъективные — такие, как постепенное превращение царя Ивана IV в творца опричнины Ивана Грозного, и такие, как многолетняя публицистическая борьба в пользу установления единодержавия. Это долговременное «вызревание» перешло в свой завершающий этап — в конкретную подготовку верхушечного государственного переворота — с целью установить полную и твердую власть царя-самодержца. Конкретное наименование созданного в результате этого переворота порядка на его начальном этапе — опричнина. Более общее имя он получил позднее, в эпоху подведения итогов исторического пути самодержавия, в эпоху революционной борьбы против него —царский режим. Установление опричнины было начальным этапом царского режима, явилось началом его исторического пути.
Многие историки представляют себе отъезд царя из Москвы 3 декабря 1564 года как паническое бегство насмерть перепуганного человека, не отдающего себе отчета даже в том, куда ему направить свои стопы.
В рассказе летописи действительно говорится, что царь, «не хотя... многих изменных дел терпети, оставил свое государьство и поехал, где вселитися, иде же его, государя бог наставит». Из всего контекста летописного рассказа ясно, что царь хотел создать такое впечатление, будто изменники вынудили его оставить царство и бежать куда глаза глядят.
Вспомним, однако, что к угрозе оставления царства Грозный с целью политического шантажа прибегал неоднократно.
Подоплеку подобного рода «побегов» царя весьма точно сформулировал историк Петр Андреевич Садиков, напомнивший, что в 1567 году царь вознамерил
156
ся бежать с семьей в Англию, но вместо этого он энергично принялся за искоренение своих изменников.
Во всех случаях такого рода следует, на мой взгляд, интересоваться не тем, собирался ли царь в самом деле куда-то «бежать» с престола, а тем, что он делал «вместо этого». Что касается событий декабря 1564 года — доверять версии царя о его намерении бежать «куда бог наставит» и вовсе не приходится.
Иван IV, конечно, не думал никогда и ни на одну минуту отказываться от власти. Трезвый политический расчет, а не истерика обнаружились в попытке Ивана IV «покинуть царство», — замечает исследователь И. И. Полосин.
И в самом деле. Перед отъездом из Москвы царь в течение двух недель самолично изымал в церквах и монастырях столицы «святость» — самые ценные иконы, драгоценную церковную утварь. Изъятие церковных ценностей происходило к величайшему неудовольствию церковных властей. Иначе, естественно, и быть не могло. Но Грозный был готов к тому, чтобы этим неудовольствием пренебречь. Он не опасался, что церковники сумеют возмутить против него религиозное население столицы. Это значит, что он был уверен в своих действиях и еще до выезда из Москвы опирался на достаточно мощную военную силу. Корпус надежной личной охраны уже был тщательно «прибран» и сформирован. Источники единодушно указывают на то, что охрану царского поезда составляли многие сотни вооруженных до зубов дворян.
Распоряжение сопровождать царя вместе с женами и детьми получили многие ближние бояре, дворяне и приказные люди. В царское войско вошли дворяне и дети боярские «выбором изо всех городов, которых прибрал государь быти с ним, велел тем всем ехати с собою с людми, с коньми, со всем служебным нарядом».
157
Как видим, ядро нового двора, который через месяц будет окрещен опричным, и первые отряды опричного войска были сформированы царем еще в Москве, до отъезда. Все это требовало тщательной подготовки.
Распоряжение царя своим приближенным о выезде зимой вместе с женами и детьми указывает на то, что место для их расселения было приготовлено. Сомнительно, чтобы детей ближних бояр и дворян предполагалось селить в походных шатрах или в избах попутных сел. Должно было быть предусмотрено и место для расквартирования царского войска.
Мы знаем, что для перевозки царской казны позднее, в 1572 году, потребовалось 450 подвод. Допустим, что в 1564 году объем казны был даже вдвое меньше. Это значит, что в том новом месте, где «бог наставит» царя вселиться, надо было иметь (подготовить) хранилище, куда сгрузить ценности более чем с 200 подвод. Вряд ли и сама царская семья собиралась разместиться в неблагоустроенном помещении, и лишь потом начать «строиться». Хоромы дворцового типа для поселения царской семьи должны были быть также приготовленными заранее.
Вместе с царем отправлялись «прибранные» им приказные люди, которым предстояло закладывать основы нового правления — опричных приказов и служб, а также устанавливать контроль за работой «земского» аппарата. Трудно допустить, чтобы им приходилось начинать свою деятельность в каких-либо «таборных» условиях.
Сигурд Оттович Шмидт напоминает известие краткого летописца первой половины XVII века о строительстве опричных приказов в Москве и в Слободе: «...повеле и в Слободе ставит город и двор свой; а князем и бояром, и дворяном веле в Слободе дворы ста-вити, избы розрядные, и почел в Слободе жити князь великий Иван Васильевич со всеми бояры своими...»
158
В случае «супротивства», если оставшаяся в Москве «земщина» поднимется против него, если непокорным боярам, «сложись» со «святительским чином» и со сторонниками Адашева и Сильвестра, удастся поднять отряды служилых людей и «всколебать» на свою сторону московский люд — «художайших умов народ», карающий царский меч должен был быть готов обрушиться на непокорных.
Для этого надо было заблаговременно его занести над их головой. Надо было лишить противника военной инициативы, обеспечив ее за собой. Переводя это на язык военно-практический, следовало: отойти на достаточное расстояние, исключающее возможность быть застигнутым враждебными силами в пути, вместе с семьями, казной и прочим обозом. Укрыть семьи и казну за безопасными стенами укрепленного лагеря. Изготовить свои силы для нападения на противника, встретив его отряды в удобном для победного сражения месте.
Для того чтобы добраться до Александровской Слободы, «исполчить» свои отряды, то есть избавив их от функций охраны царского поезда и казны в дороге, превратить их в боеспособное войско, царю требовалось время. Именно поэтому Грозный не объяснял причин своего отъезда, не объявлял своих намерений, иначе говоря, не объявлял войны, пока не был подготовлен к ее ведению.
Не менее важно было обеспечить и политическую готовность к решительному выступлению.
Царь никогда не забывал уроков 1547 года. Он хорошо знал, как могуча сила народного восстания против «брюхатых» «богатин», против бояр и вельмож. Тогда, в 1547 году он сам был в том стане, на который обрушился народный гнев. Теперь, почти через двадцать лет, он имел у московского люда прочную репутацию борца против «силных» и «хищных», репутацию борца за «правду» и справедливость. Он заслужил
159
ее не только тем, что провел многие реформы, урезающие права «сильных». Теперь он смело мог искать «защиты» от своих изменников у посадского населения. И Грозный этим воспользовался. Царь, относившийся с нескрываемым презрением к «мужикам», к «холопам», «рабам» и всяким «черным людям», не побрезговал включить посадский люд в свои политические расчеты в качестве важнейшего их слагаемого.
Расчет на то, чтобы в момент резкого нарушения политического равновесия положить на свою чашу весов такую могучую «гирю», как угроза народным восстанием, был едва ли не вершиной стратегии Грозного. Как политический шахматист, он сумел в данном случае посмотреть на много ходов вперед.
Апелляция к московскому посаду была предусмотрена заранее. После отъезда царя из Москвы оставленные царскими приближенными агенты «смущали» московский люд именно в этом направлении — всячески накаляли страсти против бояр, непокорных дворян, думных людей и приказных.
Занося над головами противников опричный «молот» — воинскую силу, сконцентрированную в Слободе, — царь подготовил и «наковальню».
Все было рассчитано на то, чтобы сломить сопротивление старого государева двора, поставить на колени его руководящую верхушку и заставить сдаться на тех условиях, которые выставит царь.
С нескрываемым торжеством описывает официальный летописец триумфальный успех этого замысла. Горожане твердо заявили, что защищать или поддерживать «лиходеев» и «изменников» они не намерены — они «за тех не стоят» и всякого, на кого им укажут, уничтожат своими руками: «сами тех потребят».
Уразумев, что верные царю «овцы» по первому зову своего «пастыря» — так именует царя его летописец — готовы их растерзать, «волки» без боя согласились,
160
наконец, сами превратиться в овец уже без кавычек. Они безропотно признали за царем право по его усмотрению избирать любого из них на заклание, сами же отказались от всяких прав, в том числе и от заступничества, от просьб о помиловании — от «печа-лования» за обреченного: «А которые бояре и воеводы и приказные люди дошли до государьские великие измены, до смертные казни, а иные дошли до опалы, и тех животы и статки взяти государю на себя. Архиепископы же и епископы и архимандриты и игумены и весь священный собор и бояре и приказные люди, то все положили на государьской воле».
Противники Грозного поспешно отправились в Слободу изъявлять ему свою покорность. Путь, который царь, не торопясь, проделал более чем за двадцать дней, они одолели всего за три.
«Государьская воля» была признана единственным источником власти и права. При этом всякий, кто в большей или в меньшей мере выражал несогласие с царской волей — доходил «до великие измены» или «до опалы», — подлежал наказанию вплоть до смертной казни. В первую очередь это касалось «бояр, воевод, приказных людей» и церковников всех рангов, то есть властей законодательной, военной, исполнительной и церковной. Тем самым «государьская воля» признавалась единственным источником всей внутренней и внешней политики.
Под давлением обстоятельств, пишет Р. Г. Скрынников, Дума и высшее духовенство санкционировали указ об опричнине, установивший в стране новый режим. Именно так: в стране был установлен новый режим — царский. Установление самодержавия совершилось.
Вполне очевидно, что подобный «общественный договор» не мог ни состояться, ни закрепиться без того орудия принуждения, которое сумело выковать окрепшее самодержавие, то есть без опричнины.
161
7 Иван Грозный
ПОСТРОЕНИЕ ВЕРТИКАЛИ ВЛАСТИ
Царский террор с самого начала был направлен не только против удельной фронды, но и против «второй фронды» — против оппозиционно или просто слишком независимо («шляхетски») настроенных служилых, оказывавших сопротивление жесткой и жестокой военной дисциплине, насаждаемой царской властью. Захудалая служилая мелкота составляла главную массу беглецов за рубеж. Побег князя Курбского был на этом фоне исключением и потому произвел такое сильное впечатление. Подавляющая часть участников новгородского изменного дела принадлежала не к знати, а к купечеству, к среднему и низшему слою провинциального дворянства.
Сгону с земель, взятых в опричнину, подверглась огромная (по сравнению с числом титулованных) масса дворян и детей боярских —не менее тысячи.
Факты этого рода не укладываются в теорию «обычного конфликта», сводившего, по мнению многих историков, «внутреннюю войну» царя со своими подданными к конфликту между самодержавием и феодальной аристократией.
С особой силой политическая сущность опричнины проявила себя в тех изменениях, которые опричный порядок внес в структуру служилого землевладения.
Объектами земельных конфискаций, иначе говоря, жертвами земельного террора, как в начале опричнины, так и в дальнейшем, становились землевладельцы всех категорий и прослоек. Царский указ одинаково сгонял с земли и удельного князя, владельца огромной, в целую европейскую страну, наследственной территории, и мелкого служилого человека.
В этом уравнении родовитого вельможи в правах, а точнее в бесправии, с безродным служилым человеком, равно как в возвеличении этого безродного мел
162
кого служаки в качестве жертвы царского недоверия и гонения до уровня великих вельмож, ярко проявила себя политическая сущность опричнины. Конфискация земли у каждого, кто не «близок», кто не доказал своей абсолютной преданности, верности, готовности безоговорочно служить царской воле, выбивала, в буквальном смысле этого слова, почву из-под ног всякой оппозиции.
Земельный террор бесконечно расширял рамки террора в его обычном смысле. Он обрушивался не только на тех, кто уже «дошел» до казни или опалы, но сразу на массу представителей служилого сословия. Царский произвол приобретал здесь характер абсолюта. Для лишения тысяч людей их наследственных или просто насиженных гнезд, их имущества, наконец, их исконной родины, не требовалось ни их вины, ни даже ложного обвинения. Достаточно было объявить данную территорию опричной, чтобы согнать с нее неугодных... Никто из служилого сословия во всей стране не мог знать, на какую территорию падет очередной выбор. Для того чтобы остаться на своем месте при взятии данной земли в опричнину, надо было быть «угодным» на всякий случай заранее, вернее, всегда.
То, что царская власть обрушила свои удары и против боярско-княжеской и против дворянско-помещичьей фронды, то, что кровь жертв опричнины полилась единым потоком, неизбежно вело к политическому сближению различных оппозиционных по отношению к самодержавию сил, а порой и к их идейному и политическому единению против общего врага. Это единение начало складываться еще до опричнины, когда к сонму прежних изменников — бояр, прибавились новые — «израдцы», то есть Адашев, Сильвестр и их сторонники. Первым общее знамя княжеско-дворянской фронды поднял сбежавший за рубеж Курбский.
163
7*
Изображая себя заступником и аристократии, и воинов, и «простого всенародства», Курбский стремился стать рупором общенародной оппозиции.
Царь в своем ответе Курбскому, а затем в указе об учреждении опричнины дал вполне ясно понять, что не делит своих «изменников» и «лиходеев» ни на какие группы, «ни по роду, ни по племени», ни по чинам.
Грозный всячески старался создать впечатление, что изменников и врагов у него немного, что «безсоглас-ных бояр» у него нет и что его политика поддерживается всеми «добрыми» людьми и вообще всенародно. Созданию впечатления о всенародной, по крайней мере, всесословной поддержке его политики служили и созывавшиеся по указанию царя Земские соборы. Видимо, с этой целью указ о введении опричнины был представлен на утверждение Земского собора, •собранного в феврале 1565 года. На этом Соборе впервые присутствовали представители посада. Цель их приглашения на Собор — оказать давление на представителей светской и церковной аристократии, на всех возможных противников Грозного с позиции, столь четко зафиксированной в рассказе летописи о высказываниях московских посадских людей в поддержку царя.
Цели создания впечатления о всенародной поддержке царской политики, в частности, политики продолжения Ливонской войны, служил и знаменитый Собор 1566 года. К тому же и на Соборе 1565-го, и на Соборе 1566 года следовало «всенародно» утвердить огромные денежные сборы в пользу казны.
На Земском соборе 1566 года были впервые широко представлены служилые люди и верхи посада. Было бы, однако, неверным рассматривать соборы 60-х годов XVI века как начальный этап превращения России в сословно-представительную монархию. Нет оснований считать, что явившиеся на Собор представители различных сословий были избранными представителя
164
ми. Состав основных участников Собора был предопределен царем. Соборы XVI века —это не представительные учреждения в обычном понимании, а скорее бюрократические. Созывая Собор, царь был абсолютно убежден в его покорной поддержке. Царь не собирался делить власть с представителями аристократии или, тем более, дворянства и посада. Об этом свидетельствует та жесточайшая расправа, которая постигла земцев — участников Собора, обратившихся к царю с челобитной об отмене опричнины: многим из них отрезали языки, чтобы больше не заикались на эту тему.
Ясным свидетельством ликвидации с помощью опричнины всякого сословно-представительного начала является история подчинения самодержавной властью Боярской думы.
Большинство членов Думы в годы опричнины было физически уничтожено. Если к началу опричнины Боярская дума насчитывала 34 боярина и 9 окольничих, то уже к 1572 году 15 бояр и 4 окольничих были казнены, 3 боярина были насильственно пострижены в монахи.
Истребление членов Думы продолжалось и после 1572 года. В конечном счете, царь не оставил в составе Думы ни одного из ее членов, которые входили в нее до опричнины.
В Думе задавали тон «ближние» люди царя — опричники. Дума как учреждение перестала быть высшим органом государства и превратилась в покорную, низшую, по сравнению с царским опричным правительством, инстанцию. Важно, наконец, и то, что ни думцы аристократического происхождения, ни выходцы из служилых низов, ни все вместе, ни каждый как таковой не были властны ни в своих собственных, ни в чьих бы то ни было головах и «животах». Трудно вести речь о самостоятельном значении такого «высшего органа» при данных обстоятельствах. Решающее влияние в этом постоянно обезглавливаемом земском
165
учреждении стали осуществлять опричники — бояре из опричнины, думные дворяне и думные дьяки царя.
В начале 70-х годов Грозный ополчился на верхи посада Новгорода, Москвы, Пскова, Твери и других городов, как на еще одну силу, противостоящую неограниченной власти самодержавия.
Трудно представить себе что-либо более чуждое самодержавию политически, чем вечевой порядок правления в Новгороде, опиравшийся на экономическую независимость купеческих и промысловых верхов от царского государства. Враждебным было отношение к московской великокняжеской, а затем царской власти и «меньших» людей — основной массы посадского населения Новгорода.
Царь в конечном счете ликвидировал как политическую, так и экономическую независимость русских «торговых людей». Новгородскую торговую сторону он взял в опричнину силой. Вслед за новгородцами царь подавил «самовольство» в Пскове, расправился с непокорными из московских купцов.
Верно оценив ситуацию, «именитый человек» — богатей Строганов записался в опричнину добровольно. В опричнине оказались купцы и промышленники северных районов страны.
Таким образом, последний «островок» самоуправления (в представлении Грозного — самовольства) был подавлен силой опричнины.
В начале царствования Грозного казалась перспективной идея подчинения царского государства церковной иерархии. Церковь стремилась к тому, чтобы самодержавие оказалось по отношению к ней в том положении, в каком позднее она сама оказалась по отношению к самодержавию, а именно: в полном фактическом подчинении при полном к себе внешнем почтении.
Идея подчинения самодержавия церкви, как известно, не прекращала своего существования и в более
166
поздние времена, несмотря на то, что царь Иван Грозный не поддался воспитанию в ее духе и повел против притязаний церкви на мирскую власть беспощадную борьбу и словом, и делом. В самый разгар опричнины, то есть во время яростного утверждения царем своего единовластия, с позиций названной идеи посмел выступить митрополит Филипп. Царь с помощью опричнины — руками Малюты Скуратова — свирепо расправился с ним. И все же идея подчинения царского самодержавия церкви надолго пережила своего свирепого врага — первого царя, Ивана Грозного. Она возрождалась в различных вариантах в течение всего XVII века. Когда официальная церковь с ней рассталась и окончательно перешла на беспрекословную службу к самодержавию, идея эта была подхвачена религиозной оппозицией. В начале XVIII века, как бы признав свое бессилие в борьбе с властью «царя-антихриста» — Петра, идея эта подвергла себя самосожжению на раскольничьих кострах. Угли этих костров тлели еще долго. Не раз пытались их раздувать во времена многочисленных бунтов и восстаний угнетенного люда против царского произвола. Обращение к этому обветшалому, зовущему назад, а не вперед, знамени только затемняло смысл подлинной цели этих движений...
Однако какие бы повороты ни происходили позднее в истории отношений между церковной иерархией и царским государством, основа этих взаимоотношений была прочно заложена в опричные годы.
Назовем основные объективные последствия опричного террора.
Разгром церковной оппозиции — сведение с митрополии и убийство Филиппа Колычева, расправа с новгородскими архиепископами Пименом и Леонидом. Разгром земской оппозиции — ликвидация заговора боярина И. П. Федорова, казни 1570 года. Ликвидация внутридинастической опасности — уничтожение двою
167
родного брата царя Владимира Старицкого и его родичей. Уничтожение последних уделов. Окончательная ликвидация самоуправления Великого Новгорода.
Как бы ни оценивать каждую из перечисленных выше политических акций Грозного в отдельности, с точки зрения ее конкретного содержания, следует признать, что все они объединены общей логикой, логикой то «круговой обороны», то фронтального наступления самодержавия против всех своих противников. Без опричнины не могло состояться ни одно из этих мероприятий, не могла, следовательно, состояться стабилизация царского режима, суть которой была во всеобщем и безусловном подчинении ему всех сословий и всех властей, в превращении всех жителей страны в верноподданных самодержца.
«ОТМЕНА ОПРИЧНИНЫ» ОТМЕНЯЕТСЯ!
Ряд историков, как уже указывалось, придерживается мнения, что опричнина просуществовала всего семь лет и в 1572 году была отменена. Представление о скорой отмене опричнины, утвердившееся в историографии, мешало да и продолжает мешать объективной оценке этого явления, а также его значения в истории самодержавия. В самом деле. Вопрос стоит так: либо опричнина была всего лишь кратковременным эпизодом в истории царской монархии, не оказавшим существенного влияния на ее дальнейшее развитие и характер, либо она была необходимым и закономерным этапом становления и начальной формой аппарата власти самодержавия.
В арсенале логики, выстраиваемой в пользу отмены опричнины — будем называть ее для краткости отменной логикой — накопились аргументы весьма разного достоинства. Наряду с достаточно вескими, заслужива
168
ющими самого серьезного рассмотрения, встречаем немало явно надуманных, противоречащих очевидным фактам, или вообще ни на чем, кроме желания во что бы то ни стало «отменить» опричнину, не основанных.
Грозный действительно не любил показывать опричнину зарубежным государственным деятелям. Он постоянно приказывал отрицать какое-либо разделение государства на опричнину и земщину. Попытки сокрытия опричнины имели место задолго до 1572 года.
Посольству Умного-Колычева, отправлявшемуся в Литву в 1566 году, был дан наказ: если спросят, для чего государь ваш велел поставить двор за городом, отвечать: «для своего государьского прохладу». Если бы литовцы стали утверждать, что ваш «государь дворы ставит розделу для и для того кладучи опалу на бояр», — послу следовало решительно отклонить эту «клевету» и заявить: «делитца государю не с кем».
В апреле 1566 года литовским гонцам велено было сказать, что «у государя нашего никоторые опричнины нет».
Все это нисколько не мешало фактическому существованию опричнины как политической системы.
К 1572 году появился особенно серьезный повод для дипломатического сокрытия существования опричнины. 7 июня 1572 года умер польский король Сигизмунд II Август. Со смертью его прекратилась династия Ягеллонов. Борьба вокруг избрания нового польского короля стала важнейшим фактором внешней политики европейских государств. В числе кандидатов на польский престол были названы московский царь Иван IV и его сын Иван. 12 августа 1572 года польский посол Воропай передал царю официальное приглашение польских вельмож дать согласие на избрание его — Ивана IV —польским королем.
Нужно ли теряться в догадках о том, какое именно впечатление хотел создать царь Иван у польских
169
послов по вопросу о правах и вольностях польских и литовских панов в случае воцарения в Польше русского царя. Восхваление своей доброты и справедливости всегда шло у царя рука об руку с отрицанием существования опричнины. В послании гетману Ход-кевичу от имени боярина М. И. Воротынского еще в 1567 году царь заявляет: «А что еси писал в своей грамоте взбеснев о нашем государе..., о его царском величестве, о жестокосердии неразсудительном... гоненье без правды и гнев непощадимой — и то твое бесовское коварство... А наш государь... как есть государь истинный..., сияя во благочестии государьство свое добре разсматряет... А кто еси писал... о разделении народу христианского, о опричнине и земском, ино ж тово не ведая, якии же скурвины дети, яже и ты, глаголют, а у государя нашего опричнины и земского нет; вся его царьская держава в его царьской деснице...»
Итак, у Ивана Грозного были весьма веские причины для дипломатического сокрытия опричнины. Вместе с тем было бы нецелесообразным и даже странным, изъяв термин «опричнина» из дипломатических документов, сохранять его в других официальных документах, особенно в разрядных книгах.
Была, наконец, и еще одна причина, побуждавшая Грозного к отказу от термина «опричнина». Термин этот весьма точно соответствовал конкретному историческому моменту — политическим маневрам Грозного в конце 1564 —начале 1565 годов. Царь хотел тогда подчеркнуть, что оставляет царство, удаляется в опричнину — в сиротский, вдовий удел, отдавая все остальное государство — земщину — в управление боярам. Стоило, однако, царю прочно утвердиться самодержцем, подлинным хозяином всей страны, как уничижительный смысл слова опричнина пришел в противоречие с действительным положением и должен был становиться все более нежелательным, как снижающий образ единовласт
но
ного владыки. Именно потому, что опричнина как система означала не разделение власти, а, напротив, ее небывалую консолидацию в руках царя, термин «опричнина» стал себя изживать по мере усиления и консолидации власти. Во всяком случае, принимать отрицание разделения государства за отмену системы консолидации государственной власти нет никаких оснований.
К числу уже приведенных источников, свидетельствующих о том, что опричнина не была отменена Грозным в 1572 году, следует прибавить и еще одно свидетельство современника. Речь идет об «Истории о великом князе Московском» А. М. Курбского. Нетрудно представить себе, с каким злорадством написал бы он о провале опричной политики Грозного, об отмене ненавистной опричнины.
Но, как известно, найти в сочинениях Курбского хотя бы намек на отмену опричнины невозможно.
Курбский в 1573—1574 годах, когда он заканчивал свой труд, пишет об опричнине как о существующем учреждении. «О окаянный... пагубники отечества и телесоядцы, и кровопийцы... — обращается Курбский к опричникам. — Поколь маете безстудствовати и оправдати такова человека растерзателя». В патетическом этом вопросе звучит надежда на уничтожение опричнины. Но «доколе» опричники будут «безстуд-ствовать», Курбский не знает и конца опричнины явно не предвидит. Опричнина и опричники продолжают существовать для Курбского и в более поздние годы. В своем третьем послании Ивану Грозному, написанном в сентябре 1579 года, Курбский говорит, что с пути истинного людей совращает дьявол, и продолжает: «...Как ныне и с твоим величеством по воле его случилось: вместо избранных и достойных мужей, которые не стыдясь говорили тебе правду, окружил себя сквернейшими прихлебателями и маньяками, вместо крепких воевод и полководцев — гнуснейшими
171
и богу ненавистными Бельскими с товарищами их, вместо храброго воинства — кромешниками, или опричниками кровоядными, которые несравнимо отвратительнее палачей».
Курбский говорит об опричнине, начавшейся давно, — для него она началась с изгнания «избранных и достойных мужей», то есть Сильвестра, Адашева и их соратников.
Как видим, Курбский ни в какой мере не поддается на «удочку» отрицания и сокрытия опричнины. Да и могло ли быть иначе?!
Изучение едва ли не всех соображений историков в пользу гипотезы об отмене опричнины, а также исследование источников, освещающих организацию государственного управления после 1572 года, убеждает в том, что объективных данных, подтверждающих эту гипотезу, нет. Источники сообщают множество фактов, указывающих на то, что опричнина под именем Двора продолжала существовать.
ПОИМЕННЫЙ СПИСОК ОПРИЧНИКОВ ИВАНА ГРОЗНОГО
Мною, как уже было сказано выше, был обнаружен и опубликован список служилых людей Двора Ивана Грозного 1573 года, в котором числится 1849 человек с указанием окладов для лиц высшего состава и с указанием для лиц обслуживающего персонала их обязанностей, оплаты и «корма».
В списке 1573 года названо 1849 имен лиц, составлявших ближайшее окружение царя и его дворовую обслугу. Жалование поименованным лицам выдается на год, что многократно указано в документе. Вместе с тем в списке тщательно отмечены все «новики» — лица,
172
вновь принятые в состав Двора, одни «по родству», другие — «в умерших место». Отметим из их числа такую категорию: «сытники новики, которые взяты по государеву приказу в 80-м году», то есть за время сентябрь 1571—март 1572 годов. В списке отмечены 76 «новиков» и 9 «недорослей». Всего вновь принятых — 85 человек. Из сказанного следует, что весь остальной состав Двора — 1764 человека —не менялся за истекший финансовый год, и что список годового жалования от 20 марта 1573 года повторяет, в основном, копирует такой же список предшествовавшего года. Это значит, что в марте 1572 года, во время несомненного существования опричнины, почти все люди, перечисленные в списке 1573 года, выполняли те же «определенные» обязанности, что и теперь, и получали за это «определенные» в 1572 году, а возможно еще и раньше, оклады.
Это значит, далее, что в структуре опричного двора и в его личном составе с марта 1572 года по март 1573 года не произошло изменений, кроме принятия в его состав нескольких десятков незначительных приказных. Между тем, именно в этот промежуток — летом и осенью 1572 года — была якобы ликвидирована опричнина.
Составитель списка дворовых 1573 года всегда тщательно оговаривает все случаи получения жалования тем или иным лицом или категорией лиц, которые чем-либо отличаются от общей нормы. Все эти оговорки, за единственным исключением, касаются «Сытников». Большинство «новиков» — 50 человек — были взяты именно в Сытный приказ. Трудно допустить, что в течение одного года естественной смертью вдруг разом умерли десятки сытников. Надо думать, что в 1572 году многие сытники были казнены, что было результатом окончания в этом году следствия по делу об отравлении царицы Марфы Собакиной.
173
Еще до учреждения опричнины Грозный выделил сыновьям двор в Кремле, который считался земским. Люди этого двора служили «у царевичев», а государево жалование получали в земском Большом приходе. Создается впечатление, что теперь, в 1573 году, возможно, также в связи с делом об отравлении Марфы Собакиной, царь ликвидировал самостоятельные «земские» дворы царевичей и забрал их в свое дворовое («опричное») ведомство. Служившие в «земских» учреждениях — Кормовом и Хлебенном дворцах — «дворовые люди» «имали» жалование из Большого прихода и из Дворцового приказа, то есть в земщине. Все эти случаи специально оговорены. В числе этих «дворовых» — «подковщик», «немчин Юшко Черный, а корм ему идет з дворца». Этот немчин — единственное, помимо царевых хлебников, лицо, которому идет (или шел) «корм» из земских приказов.
В списке дворовых 1573 года есть прямое указание на то, что в нем перечислен состав не московского, а того Двора, что находился в Слободе. Об этом опять-таки свидетельствует специально оговоренное исключение: «Государева московского двора дворник Давыд Фролов. Годового 15 рублев». Этот «дворовый», служивший в Москве, получал, однако, жалование не в московских земских приказах, как некоторые «повара» и «помясы» царевичей и царицы, а в составе «особ-ного» царского Двора в Слободе. Должность «дворника» — видимо, вроде коменданта, была, как можно из этого заключить, должностью «опричной».
Решительным свидетельством в пользу того, что перед нами список опричников, является следующее прямое указание документа: на листе 28об. рукописи читаем: «Сытного дворца путные ключники Василей Матисов. 25 рублев. Меншик Недюрев. Государева ему жалованья было в земских 50 рублев, а в опричнине ему оклад не бывал». Меншику Недюреву оклад так
174
и не проставлен, поскольку в отношении его возникло недоумение: в земщине он получал 50 рублей, а как же ему платить здесь, если он в опричнине еще не служил и опричных окладов не получал? Выходит, что все остальные, поименованные в данном списке, имеют «твердые» опричные оклады, не вызывающие сомнений. И само слово «опричнина», исчезнувшее, как полагали историки, из официальных источников, начиная с лета 1572 года, снова встречается в документе 1573 года. Это лишний раз подтверждает ошибочность мнений об отмене в 1572 году той системы, которая называлась этим именем.
Среди годовых денежных окладов опричников особо стоит категория наивысших — от 600 до 300 рублей. Один из наивысших окладов —400 рублей — получает вдова Малюты Скуратова «Марья Малютина жена Бел-ского». Надо полагать, эта сумма равна окладу, который получал в опричнине погибший за несколько месяцев до того Малюта Скуратов. Это — единственный, ставший известным случай выплаты в древней России денежного пособия жене за погибшего мужа.
Отметим, что в числе четырнадцати человек, получающих оклад в 50 рублей, был в 1573 году будущий царь — Борис Федоров сын Годунов.
Особый интерес обнаруженный источник представляет с точки зрения тех экономических сведений, которые могут быть из него почерпнуты. Мы находим в нем не только важные данные, определяющие материальную базу опричного двора, но и немало ценных сведений об экономике Московского государства того времени в целом. О цене мяса в 70-х годах XVI века, о цене соли («10 денег за пуд»). Подобными сведениями до публикации данного источника наука не располагала.
Особенно важен для историков сам факт установления имен тех, кто составлял основной корпус опричников.
175
В 1941 году известный историк опричнины Г. Н. Бибиков в результате кропотливой работы назвал имена 234 опричников. «Может быть, какая-нибудь счастливая находка и увеличит число известных нам сподвижников царя Ивана», — писал Г. Н. Бибиков. Теперь, благодаря Списку царского двора 1573 года, узнаем 1849 не предположительных, а документально засвидетельствованных имен опричников.
Все эти наблюдения позволяют сделать следующие выводы. Перед нами список Двора Ивана Грозного 1573 года, аналогичный, за немногими исключениями, списку опричного двора 1572 года. Дворовые 1573 года —это в подавляющем большинстве опричники 1572 года, оставшиеся на своих местах и при своем жаловании. Сомневаться в этом нет никаких оснований.
Включение в состав Двора целых кланов родичей обеспечивало как бы родовую поруку. От верности одного зависела судьба десятков его родственников. Поэтому сама сплошная «клановость» списка дворовых 1572—1573 годов —в нем почти не находим одиночек, зачисленных без Однородцев, — указывает на особый, опричный порядок подбора в состав Двора — «по родству». Вот перечень этих служилых кланов, включающих не менее 6 Однородцев.
Бастановы — 11 чел.; Безобразовы — 25 чел.; Бельские — 12 чел. (среди них числятся такие «ведомые» опричники, как покойный Малюта Скуратов, Богдан Яковлевич, Верига Третьяков, Григорий Петрович, Тимофей Петрович, Григорий Нежданов); Болотниковы — 12 чел.; Булгаковы —6 чел.; Бунаковы —7 чел.; Воейковы—21 чел.; Волженские —16 чел.; Вороновы —9 чел.; Готовцевы — 6 чел.; Дубасовы — 9 чел.; Елчаниновы — 6 чел.; Извековы — 8 чел.; Качаловы — 14 чел.; Колычевы — 10 чел.; Косицкие — 10 чел.; Краснослеповы — 8 чел.; Кукташевы —32 чел.; Лехчановы —6 чел.; Мокеевы—13 чел.; Моклоковы — 11 чел.; Мокше-
176
евы — 6 чел.; Овцыны —21 чел.; Панины —9 чел.; Спиридоновы — 9 чел.; Скобельцыны — 34 чел.; Татищевы—6 чел.
В списке дворовых 1572—1573 годов числится две категории служилых людей. Первая — 654 человека — это охранный корпус царя, его гвардия. Из этих лиц, судя по разрядам, рекрутируются доверенные царские порученцы, осуществляющие охранные, разведывательные, следственные и карательные функции. Число этих лиц соответствует тем примерным цифрам, которые единодушно называют иностранцы — современники Грозного, когда речь идет об охранном корпусе, об «особой опричнине».
Вторую часть списка составляет царская дворовая обслуга, числом в 1995 человек, состоящая в приказах — Постельном, Бронном, Конюшенном, Сытном. В приказах числится и 80 помещиков. Это руководители различных служб и привилегированные мастера.
Сведения о структуре и о личном составе приказов царского опричного Двора представляют исключительный интерес для понимания становления и развития приказной системы в Московском государстве. В этой связи достаточно указать на то, что до опубликования Списка Двора 1573 года в источниках вообще не было сведений о существовании в то время таких приказов, как Бронный и даже Конюшенный.
Теперь перед нами не только упоминание Конюшенного приказа, существовавшего в 1573 году (а следовательно, и в 1572-м и, надо полагать, до этого тоже), но и полный список его состава с указанием на характер служб и даже на размеры окладов входивших в него «дворовых».
Царский Двор — и в откровенно опричные, а затем и в так называемые «дворовые» годы — был лишь особой, как бы сказали сейчас — элитарной частью опричнины. Поэтому и не приходится удивляться тому,
177
что в его составе нет какой-то части опричного руководства, в том числе высших военачальников. Эти последние, получив после 1572 года вместо наименования «воеводы из опричнины» наименование «дворовые воеводы», остались теми, кем были — особо доверенными военными специалистами, принадлежавшими к высшему правящему слою, что вовсе не означало физической службы во дворе — в царской личной охране или в царской обслуге. То же касается, например, дяди будущего царя Бориса — Дмитрия Ивановича Годунова, бывшего царским постельничим в двух военных походах в 1573 и 1574 годах. Эта почетная походная должность отнюдь не то же самое, что должность начальника дворового (дворцового) Постельного приказа — начальника над «комнатными», «мовными» и прочими «истобниками», «плотниками», «пугвичниками», «скорняками», «колпачниками» и тому подобными низшими чинами обслуги. Поэтому его отсутствие во главе этих чинов в списке дворовых также не должно удивлять.
То, что в состав Двора 1573 года вошли многие земские дворяне, также не свидетельствует о том, что опричнина была ликвидирована и что Список 1573 года не является списком опричников. Во-первых, в самом этом Списке как раз очень мало «новиков», то есть бывших земских, принятых на дворовую службу. Кроме того, не ясно, что вообще доказывает тот факт, что на «дворовую» службу к 1573 году попало то или иное число бывших земских. Формирование и пополнение опричнины с самого начала шло путем превращения земских служилых людей, земских городов, земских территорий в бывших земских служилых, в бывшие земские города и территории. Бывшие «земские» в 1565—1572 годы становились «опричными», а позднее «дворовыми».
То, что обнаруженный мною список 1573 года является списком именно опричников, подтвердили
178
интересными наблюдениями историки А. А. Зимин и В. И. Корецкий. А. А. Зимин обратил внимание на то, что Царский Двор 1573 года построен в полном соответствии с указом 1565 года об учреждении опричнины и о создании «особного» опричного двора, дошедшим до нас в летописном пересказе. В. И. Корецкий обнаружил в Списке Двора 1573 года «опричников, испоме-щенных в 1571 году в Обонежской Пятине и служивших во “дворе” целыми семьями...» Из этого факта исследователь делает вполне определенный вывод: «Итак, в вихре опричных и «удельных» переборов, высылок, перемещений присутствует некая постоянная величина, служащая Ивану IV надежной опорой. Это его ближайшее опричное окружение — «государев двор»».
ОПРИЧНЫЕ ПОЛКИ
И «ВОЕВОДЫ ИЗ ОПРИЧНИНЫ»
В системе аргументов, выдвигаемых некоторыми историками в пользу утверждений об отмене опричнины, важное место занимает определенное истолкование событий, связанных с нашествиями Крымского хана Девлет-Гирея на Москву в 1571 и 1572 годах. Истолкование это таково:
После сожжения Москвы татарами в мае 1571 года, когда опричное войско якобы не оправдало надежд царя и вызвало его гнев, прекратилось деление армии на опричную и земскую и таким образом был сделан «первый важный шаг к примирению между земщиной и опричниной». После победы над крымцами в начале августа 1572 года опричнина была’ будто бы уничтожена вовсе.
Такое истолкование военных событий 1571 и 1572 годов страдает одним существенным недостатком: оно не соответствует реальной действительности, сообщаемой источниками, ни в одном пункте.
179
Первую попытку напасть на русскую столицу Дев-лет-Гирей совершил в мае 1570 года. К Рязани и Кашире подошла пятидесятитысячная татарская армия. На пути орды оказались сравнительно малочисленные опричные полки, которыми командовал опричный воевода Д. И. Хворостинин. Смело напав на татар и разгромив по частям их отряды, Хворостинин, еще до подхода главных русских полков, «крымских воевод побил». Поход хана на Москву был сорван. Вполне очевидно, что эта замечательная победа опричных полков ничего, кроме укрепления доверия к преданности опричников, вызвать не могла. Однако, как ни странно, именно к этому времени ряд ученых относит появление первых признаков отмены опричнины, в частности, слияния опричных полков с земскими.
Через год, в мае 1571 года, Девлет-Гирей снова двинулся на Москву. Рядом с огромным земским войском, выставленным в качестве заслона, отряд опричников был крайне немногочислен — всего три опричных полка шли во главе с царем Иваном навстречу татарам к Серпухову. В это время Девлет-Гирей обошел земское войско, переправившись через Оку в слабозащищенном месте возле Кром, и устремился к Москве. Царь Иван, опасаясь окружения и плена, ускакал в Ростов.
Москву обороняли земские полки во главе с воеводами — боярином И. Д. Бельским, боярином М. И. Воротынским, отошедшим от Оки, и боярином М. И. Вороным-Волынским. И только один полк опричников стоял в Москве за рекой Неглинной, обороняя вновь выстроенный царский дворец.
Остановившиеся в предместьях столицы татарские войска подожгли городские посады. Поднявшаяся буря способствовала мгновенному распространению огня. За три часа огонь почти полностью истребил центр города. Тысячи жителей и воинов погибли в давке,
180
в дыму и огне. «От пожарного зною затхнулся» главный воевода Д. И. Бельский. Погиб и воевода М. И. Вороной-Волынский. Москва и южные уезды страны, по которым прошла орда, были разорены дотла.
Начался розыск о «боярской измене». Царь утверждал, что изменники-бояре сами «навели» на Москву крымское войско. Грозный хорошо понимал необоснованность подобных обвинений, и главный «изменник» — князь И. Ф. Мстиславский — был освобожден после поручительства за него Священного собора, а также многих дворян и бояр. Никто из деятелей опричнины в связи с поражением русской армии и пожаром Москвы, естественно, к обвинению привлечен не был. Напротив, опричные воеводы Д. И. Хворости-нин и Н. Р. Одоевский выступили поручителями за И. Ф. Мстиславского.
Утверждение, будто опричная армия как таковая была после сожжения Москвы уничтожена и что произошло, как пишет Р. Г. Скрынников, слияние военных сил опричнины и земщины, делает совершенно непонятным, почему опричные полки через год, в момент нового нашествия Девлет-Гирея вновь формируются по своим отдельным опричным росписям и действуют под командой своих воевод «из опричнины».
Р. Г. Скрынников именует армию, выступившую в апреле 1572 года навстречу орде, «земско-опричной», стараясь подчеркнуть, с помощью соединительной черточки, ее слитный характер. Однако «земско-опричным» русское войско было и раньше, во все годы опричнины. Отдельные земские и опричные полки, в конечном счете, составляли единое войско, а порой соединялись полк с полком под единым командованием.
В 1572 году, через год после событий 1571 года, в момент смертельной опасности для Русского государства русское войско сохраняло точно такую же организацию и структуру, как и в прежние, опричные времена.
181
Тем самым утверждения, будто после мая 1571 года структура русского войска изменилась, не могут быть приняты.
Летом 1572 года русские войска встретили крымцев на далеких подступах к Москве у поселка Молоди. Битва при Молодях завершилась блестящей победой русских войск. Выдающуюся роль в разгроме врага и тем самым в спасении Русского государства сыграли воины-опричники. 30 июля опричник Аталыкин во время боя захватил в плен главнокомандующего татарской армией Дивея-Мурзу.
Подводя итог подробному описанию битвы при Молодях, в которой блестяще действовали опричные полки и опричные воеводы, Р. Г. Скрынников пишет: «Подлинным героем сражения на Молодях был молодой опричный воевода князь Д. И. Хворостинин».
После такого описания и такой оценки действий опричных полков и опричных воевод в молбдинской битве с удивлением воспринимается вывод, сделанный историком на следующей странице: «Блестящая победа объединенной земско-опричной армии над татарами оказала определенное воздействие на внутренние дела государства, ускорив отмену опричнины». Подобное заключение было бы более уместно в том случае, если бы битва при Молодях была проиграна по вине опричников. Но «отменная» логика ведет к иному истолкованию фактов через все преграды: то, что земские воеводы в 1571 году проиграли бой за Москву и виновны в ее сожжении — стало поводом для отмены опричнины; то, что опричные воеводы стали подлинными героями победы при Молодях в 1572 году, спасшей Русское государство от разгрома, — это тоже повод отменить опричнину.
Опираясь на текст Официальной разрядной книги, введенной в научный оборот автором этих строк, В. Б. Кобрин произвел интересные подсчеты, которые
182
показывают, что в разрядах за 1565—1572 годы названо 99 военных руководителей (термин В. Б. Кобрина) из опричнины и 209 из земщины. На опричников в эти годы падала, таким образом, почти половина всех командных назначений. Если же выделить тех лиц, которые в эти годы получили военные назначения впервые, то из них оказываются опричниками 38 человек, земскими — 73. Иначе говоря, приток новых людей в командный состав войск более чем на половину состоял из опричников.
Если каждый второй высокопоставленный военачальник в русском войске того времени был опричником, то можно ли вообще сомневаться в том, что совместная военная служба земских и опричных была постоянной нормой, и в том, что опричники постоянно назначались командирами в земские полки. Мы видели, что такие назначения имели место сплошь и рядом. С другой стороны, невозможно указать ни одного случая, когда бы земский воевода командовал полком «из опричнины». Из этого факта в свою очередь вытекает, что все совместные службы и «слияния» носили ясно выраженный односторонний характер: опричники с момента учреждения опричнины плотно «прослаивали» земское командование. Небывалое до той поры усиление опричной прослойки в командовании войсками в 1569 году произошло отнюдь не случайно. В 1568 году был раскрыт широко-разветвленный заговор с боярином И. П. Федоровым во главе. Заговорщики хотели во время Ливонского похода 1568 года окружить земскими силами царские опричные полки, перебить опричников, а Грозного выдать польскому королю. Сам факт заговора И. П. Федорова не может вызывать сомнений, равно как и факты многочисленных казней в то же время земских воевод, равно как и массовая чистка земского командного состава армии.
183
Заговор И. П. Федорова в том виде, в каком он рисовался царю, показал, что изолированное положение опричных полков и опричного командования от земской армии таит в себе огромную опасность. Вот когда и почему активизировалось «слияние» земских войск с опричниками, прослаивание земского командования эмиссарами из опричнины, назначение опричных военачальников в руководство земских полков на наиболее угрожаемые участки обороны столицы. В большинстве случаев опричные воеводы назначались в Передовой полк, который вел разведку и первым вступал в бой, и в Сторожевой полк, то есть в арьергард, замыкающий построение. Сторожевой полк мог быть брошен на помощь полкам основной линии на любой фланг битвы, однако имел и другие задачи — охранять тыл армии, препятствовать, если это потребуется, бегству своих воинов с поля боя.
Говоря о последних годах Ливонской войны, Р. Г. Скрынников справедливо замечает, что Грозный, не доверяя земщине, приставлял к земским воеводам своих эмиссаров из состава Двора. Такая практика существовала с начала учреждения опричнины и не прекращалась до последних лет правления Грозного. Факты, как видим, свидетельствуют именно об этом.
Одновременно с усилением опричной прослойки в командовании армией происходила «пропитка» опричниками земского административного аппарата, начиная с Боярской думы. С 1564 года Боярская дума вообще перестает быть Боярской в точном смысле этого слова. В это время образуется новый чин — думные дворяне. Первые думные дворяне формировались из состава опричников, и не случайно в их числе были видные опричники Малюта Скуратов и Василий Грязной. Добавим, что столь же «не случайно» последними думными дворянами Грозного, вплоть до смерти царя, были также видные опричники — Василий Зю
184
зин, Афанасий Нагой, Деменша Черемисинов, Баим Воейков, Роман Пивов, Михаил Безнин, Игнатий Татищев. Такова, от самого начала и до конца, та генеральная линия, по которой шло при Грозном «слияние» земских с опричниками. И, наконец, одно общее соображение по этому вопросу.
Собирание различных случаев совместных военных выступлений, совместно принятых решений и прочих совместных действий земских и опричных, имеющее целью с помощью этих примеров доказать, что разделение государства на земщину и опричнину прекратилось, — бесполезно в принципе. Примеры такого рода имели бы доказательную силу только в том случае, если бы с введением опричнины Русское государство и в самом деле было «рассечено на полы», как бы на две страны, а затем снова стало бы воссоединяться в единое государство. Между тем, введение опричнины никогда не означало отделение земщины в некую отдельную боярскую республику. В руках Грозного, с момента опричного переворота, сосредоточилась вся полнота, вся «вертикаль» государственной власти. А опричнина ее обеспечивала. Соответственно, любой факт совместных действий опричников и земских — не что иное, как совместное выполнение единых общегосударственных задач различными учреждениями единого государства.
Никому, надо полагать, не приходит в голову мысль, что Девлет-Гирей, нападая на Русь, ополчался против одной земщины, или одной опричнины, или, скажем, раздумывал о том, какую часть Москвы ему поджигать — земскую или опричную. Не менее парадоксально допускать, что земские и опричные полки имели в момент нашествия татар какие-то свои отдельные задачи, а не единую цель — защитить свою страну от смертельной опасности.
Означает ли совместное выполнение земскими и опричными тех или иных общих задач, что разделение
185
на земщину и опричнину на этом прекратилось вообще? Разумеется, не означает. Совместные действия в любой области человеческой деятельности — социальной, военной, бытовой и даже творческой — потому и называются совместными, что совмещают усилия разных лиц или учреждений.
Таким образом, само логическое построение: совместные действия означают слияние — искусственно в своей основе.
Значительно важнее для решения вопроса — сохранялась ли опричнина после 1572 года или нет, раз уж такой вопрос поставлен — выяснить: продолжало ли существовать, несмотря на необходимость введения всевозможных совместных («смесных») действий, несмотря на бесспорное проникновение опричников в различные дела и учреждения земщины, реальное организационное обособление опричнины, реальное разделение полков, земель, городов, финансовых и прочих сборов —на опричные и на земские, сохранились ли реально обособленные служебные функции опричников. От ответа на эти вопросы действительно зависит решение общего вопроса — была ли опричнина отменена или продолжала существовать после 1572 года.
Главным и, можно сказать, старейшим аргументом в пользу отмены опричнины является наблюдение, сделанное над разрядными росписями еще Н. М. Карамзиным. Речь идет о том, что из разрядных росписей с осени 1572 года исчезли слова — «воеводы из опричнины», «опришнинские полки», «опришнинский разряд».
Н. М. Карамзин писал, что царь после победы над Девлет-Гиреем «...к внезапной радости подданных вдруг уничтожил ненавистную опричнину, которая, служа рукой губителя, семь лет терзала внутренность государства». Напомним, что никаких свидетельств о народной радости по поводу отмены опричнины в источниках нет, равно как нет сведений о том, что
186
царь вообще объявлял народу или отдельным лицам столь радостное известие. Как видно из процитированного текста, Н. М. Карамзин понимал, что, уничтожая опричнину, Грозный отрубал собственную руку. Видимо, поэтому, говоря об отмене опричнины, Н. М. Карамзин делает серьезную оговорку: «По крайней мере, исчезло сие страшное имя с его гнусным символом...» Но заканчивает Н. М. Карамзин свое заключение все же прямым утверждением, будто вместе с именем исчезло и «сие безумное разделение областей, городов, двора, приказов, воинств».
Вопрос, таким образом, с самого начала поставлен так: о чем свидетельствует исчезновение слова «опричнина» из официального обихода —об отказе от термина при сохранении обозначавшейся им системы, или об отказе от системы, вместе с которой «исчезло» и ее «страшное имя»?
Известно, что в тех случаях, где в официальных документах до осени 1572 года писали слово «опричнина», взамен него после этой даты стали писать слово «двор». Если раньше имелись обозначения — «земские» и «опричные» воеводы, города, дети боярские и т. д., то теперь в аналогичных случаях читаем: «земские» и «дворовые» воеводы, города, дети боярские и т. д.
Объективность требует подчеркнуть, что многие историки делали свои выводы об отмене опричнины, не располагая теми источниками, которые позволяют нам сегодня значительно более объективно представить себе картину взаимоотношения «двора» и «земщины» после 1572 года. Между тем, в обнаруженной мной Официальной разрядной книге и далее постоянно встречаются смешанные «земско-дворовые разряды». Примеров тому множество.
Возьмем один из них.
В разряде похода в Ливонию 1577 года, помимо земских и дворовых воевод, стольников, дьяков и прочих
187
высших чинов, четко различаются дети боярские «из земского» и дети боярские «дворовые и городовые». При этом и «дворовые» и «городовые» — дети боярские, а также стрельцы служат строго из «государевых», то есть дворовых городов и земель. Дети боярские, помещики и стрельцы «из земского» призваны на службу главным образом из земских городов и земель.
Разряд 1577 года снова указывает на то, что руководство войском целиком находилось в руках ближайших и доверенных соратников Грозного — «бывших» опричников, ныне дворовых.
Дворовыми — привилегированными служилыми людьми — были прослоены все полки. В составе командования всех полков, как правило, также находились «бывшие» «воеводы из опришнины».
Такая система сохранялась и в последующие годы. Официальные разрядные росписи ясно показывают, что в царских походах «из слободы» участвовали и земские чины. В 1567 году в царском походе вместе, по единому списку служат земские и опричные воеводы. В мае 1569 года царь выходит против крымского хана. Впереди — земские воеводы. В царском походе в декабре 1571 года «на свицкие немцы», то есть против шведов, в разряде вперемешку записаны воеводы из опричнины и из земского, без указания, кто откуда: в передовом полку воевода князь Петр Тутаевич Шейдяков (опричник), князь Михаил Иванович Воротынский (земский) и Микита Романович Юрьев (земский). Тут же названы дьяки (из земского). Факты такого рода отнюдь не означают, что не было отдельного опричного разряда. Когда 16 мая 1570 года царь выступил из Слободы «по вестям» о приходе Девлет-Гирея, с ним шли в поход одни опричники. Тогда же, в момент похода Девлет-Гирея, в Москве, отдельно от земских воевод, «в опришнинский разряд стоял князь Василий Иванович Темкин-Ростовский за Неглинною».
188
Разделение на «земских» и «дворовых», отмечаемое разрядами до конца царствования Грозного, отнюдь не является простой формальностью. Помимо чисто военных задач — замещение командных постов в штабе войска и в полках, — «дворовые» имели особые функции, выполняли поручения, к которым не «дворовые» служилые люди не привлекались. Именно «бывшие» опричники — «дворовые» направляются на разведку и рекогносцировку местности. Им поручается выявлять состояние обороны вражеских городов, определять места для расположения русских полков, артиллерии и царской ставки. Именно они возглавляют войсковой авангард, который первым начинает осаду вражеского лагеря, они ведут от имени царя переговоры с осажденными. Дворовые воеводы организуют перевод посланий от начальников вражеских гарнизонов. «Дворовые дворяне» принимают капитуляцию вражеских крепостей. Ведут среди пленных розыск их скрывающихся военачальников. Так, например, посланные под Владимирец с целью захватить гетмана Полубенского «ведомые» опричники Богдан Бельский и Деменша Черемисинов писали, «чтобы государь велел к ним прислали, кто знает Полубенского в роже». «Дворовые» конвоируют и охраняют пленных. «Дворовые» первыми входят в захваченные города. Из них формируются гарнизоны. «Дворовым» поручается охранять порядок и имущество в занятых русской армией городах. «А велел государь на себя, государя, хоромы выбирать, где ему, государю, стоять», — и эту задачу выполняют, естественно, «дворовые». Они же охраняют царскую ставку. «Дворовые» чины ведут допросы пленных военачальников.
Все это особо доверенные люди царя, «свои». Появляется и поименование — «дворянин свой».
Резче всего особые функции опричного «двора», его подлинная сущность как верхнего этажа власти выявляются, когда «дворовые» осуществляют надзор за со
189
стоянием войск, за действиями воевод. «Дворовые» в начале похода проверяют правильность комплектования полков — проводят смотр царскому войску. «Дворовые» ведут наблюдение за боевыми действиями военачальников и служебные расследования в случаях нерадивости или невыполнения царских приказов.
Особые функции опричного двора проявляются в том неусыпном надзоре, который ведут вошедшие в его состав доверенные люди царя — «те, что слугуют, по выражению Грозного, близко» за действиями воевод и состоянием войск, — то есть за всеми остальными, «кто слугует подале».
Вот характерный случай такого надзора.
В сентябре 1577 года, во время большого Ливонского похода, царь и его штаб направили под ливонский город Смилтин воевод М. В. Ноздреватого и А. Е. Салтыкова. Немцы и литовцы, засевшие в городе, сдаваться отказались, а царские военачальники, как сообщает разрядная книга, «у городу же никоторова промыслу не учинили и к государю о том вести не учинили, что им литва из городу говорит. И государь послал их проведывать сана боярского Проню Бола-кирева... И Проня приехал к ним ночью, а сторожи у них в ту пору не было, а ему приехалось (обратим внимание на это чудесное слово. — Д. А.) шумно. И князь Михайловы Ноздреватого и Ондрея Салтыкова полчане и стрельцы от шуму побежали и торопя-ся ни от кого (то есть без причины, никакого врага не было тут. — Д. А.), и после тово остановилися. И Проня Балакирев приехал к государю, все то подлинно сказал государю, что они стоят небрежно и делают все не по государеву наказу. И государь о том почал кру-чинитца, да послал... Деменшу Черемисинова, да велел про то сыскать, как у них деелось».
Знаменитый опричник Деменша Черемисинов расследовал на месте обстоятельства и доложил царю, что
190
Ноздреватый и Салтыков не только «делали не гораздо», не по государеву наказу, но еще и намеревались завладеть имуществом литовцев, если те оставят город: «Пущали их из города душою и телом», то есть без вещей. Черемисинов быстро навел порядок. Он выпустил из города жителей «со всеми животы, и литва тот час город очистила».
Князя Ноздреватого «за службу велел государь на конюшне плетьми бить. А Ондрея Салтыкова государь бить не велел». Тот «отнимался (оправдывался. — Д. А.) тем, будто князь Михайло Ноздреватый ему государеву наказу не показал, и Ондрею Салтыкову за тое не-службу (тоже весьма емкое слово!— Д.А.) государь шубу не велел дать».
В этом и во многих подобных эпизодах, рассыпанных по страницам разрядной книги, как в капле воды отразилось место опричников в структуре царской власти. Они — особо доверенные «лутчие люди» — осуществляют контроль за действиями военачальников, в том числе весьма именитых.
Благодаря Официальной разрядной книге количество «загадок» и «тайн» в истории опричнины значительно поубавилось.
В необходимых случаях руководство военными операциями изымается из рук нерадивых воевод и передается в руки «дворовых» (разумеется — «бывших» опричников).
В июле 1577 года царские воеводы двинулись на город Кесь и заместничались. Князь М. Тюфякин дважды досаждал царю челобитными. К нему было «писано от царя с опаскою, что он дурует». Не желали принять росписи и другие воеводы: «А воеводы государевы опять замешкались, а х Кеси не пошли. И государь послал к ним с кручиною с Москвы дьяка посольского Андрея Щелканова... из Слободы послал государь дворянина Даниила Борисовича Салтыкова,
191
а веле им иттить х Кеси и промышлять своим делом мимо воевод, а воеводам с ними».
Как видим, стоило воеводам начать «дуровать», как доверенное лицо царя — «дворовый», «бывший» опричник, Данила Борисович Салтыков был уполномочен вести войска «мимо» воевод, то есть отстранив их от командования. Только что препиравшиеся между собой из-за мест князья все разом были подчинены «дворовому» Д. Б. Салтыкову, человеку по сравнению с ними и вовсе «молодому».
На этом примере можно убедиться в том, что такие атрибуты высокого положения, как родовитость, прежние заслуги, вековой обычай и даже действующий порядок назначений, учитывающий родовитость, — все померкло перед главным принципом: все подчинено надежности, верности, готовности подчиняться царю и служить ему.
ОПРИЧНЫЙ ТЕРРОР
На примере Официальной разрядной книги и Списка опричников можно видеть, как с помощью всего двух рукописей высвечивается целый пласт исторической жизни той эпохи, вроде бы хорошо всем знакомый, а в действительности знакомый лишь весьма приблизительно. Мифы, легенды, «загадки» и «тайны» уступают место знаниям, полученным из документальных источников, реальным представлениям о людях и событиях далекого прошлого.
Стало, например, как мы убедились, очевидным, что опричнина вовсе не была «отменена» через семь лет после ее учреждения, а продолжала существовать и действовать. Главное же, четко определились задачи этого учреждения и его историческое значение.
192
Кровавый опричный террор, опираясь на который устанавливалось и укреплялось самовластие, так же мало заслуживает оценки «прогрессивный», как и введение с помощью опричнины крепостного права. При этом суть дела не меняется от того, что конкретные размеры опричного террора в сочинениях современников-иностранцев, а также таких непримиримых врагов Ивана Грозного, как бежавший за границу князь Андрей Курбский, преувеличены порой до невероятных масштабов. Так, например, некоторые иностранцы сообщают, что Грозный и его опричники уничтожили во время карательного похода на Новгород около 700 тысяч человек. Между тем, все население Новгорода в то время, по самым вольным подсчетам, не могло превышать 30 тысяч. Преувеличение в данном случае, как говорится, астрономическое. Преувеличивать, однако, было что.
В последний год жизни Грозный приказал составить списки жертв опричного террора —так называемые синодики и разослать эти списки по монастырям для поминания. Многие синодики до нас дошли. В одном из них читаем запись: «По Малютине скаске (донесению. —Д.А.) новгородцев отделал 1490 человек да 15 человек ис пищалей отделано». Это отчет о карательном походе на Новгород передового отряда опричников. Примерно столько же новгородцев было убито после прихода в Новгород самого царя с главными силами опричнины.
Неправомерно, однако, объявлять опричнину «учреждением бессмысленным», сводить ее функции к одним лишь карательным действиям. По существу, обе названные точки зрения — две стороны одной медали. От того, что на одной ее стороне опричный террор назван «прогрессивным», а на другой —«бессмысленным», дело не менялось. В обоих случаях упускалось из виду главное —роль опричнины как необ
193
8 Иван Грозный
ходимой начальной формы аппарата государственной власти самодержавия, устанавливавшего свой режим в ожесточенной борьбе с традиционно сложившимися органами управления, с вековыми правами и привилегиями высших именитых кланов, с претензиями на государственную власть со стороны церкви, обладавшей огромным авторитетом в народе, с вечевыми вольностями крупных городов, таких, как Новгород, Псков, Тверь. Наконец, создание единого централизованного войска, управляемого из единого центра, интересы ведения войны, а также задачи подавления феодалами сопротивления жестоко эксплуатируемой ими крестьянской массы и городского посада — все это вызывало необходимость создания особой политической организации, способной подавить все виды и формы сопротивления царской власти и обеспечить твердую государственную дисциплину всех служилых людей независимо от «чина».
Именно поэтому тот факт, что опричный террор был направлен не против одних только вельможных бояр, отнюдь не обессмысливает опричнину, а, напротив, свидетельствует о ее действительной цели: борьбе за подчинение единовластию царя всех сословий, всех властей и служб, за превращение всех жителей страны, независимо от рода и звания, в верноподданных монарха. -
Признание исторической значимости опричнины и даже неизбежности появления такого учреждения на этапе становления царизма не имеет, таким образом, ничего общего с каким-либо оправданием террористических методов правления Ивана Грозного и его «лутчих людей» — опричников.
ПЕСНЯ XVI ВЕКА
ПРО ЦАРЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА И КУПЦА...
Не правда ли, так и хочется подставить здесь имя лермонтовского героя — купца Степана Калашникова? И надо сказать, что это искушение, как оказывается, отнюдь не беспочвенно, хотя в подлинной Песне, о которой идет речь, стоит другое имя купца — Харитон Белоулин.
Летом 1958 года Отделом рукописей Государственной Публичной библиотеки была приобретена рукопись — обрывок какого-то сборника конца XVII века, всего несколько листков, обтрепанных, перепутанных, сшитых веревкой. Рукопись была завернута в лист бумаги, на котором карандашом была сделана надпись: «Из города Пустозерского привезена 1923. 16 л.».
Внимание автора этих строк привлекло не имеющее начала древнерусское повествование об Иване Грозном и купце Харитоне Белоулине, до того неизвестное. Сразу же бросились в глаза, с одной стороны, ярко выраженный беллетристический характер повести, а с другой — множество наполняющих ее исторических реалий. Сочетание исторической реальности повествования с вымыслом сказалось также в характере главных его героев: один из них — Иван Грозный — лицо вполне историческое, другой —купец Харитон Белоулин — явно вымышлен автором. Такое сочетание было необычно интересным уже само по себе. Древнерусская литература того времени, как полагали ученые, еще не знала вымышленных героев. За пределами религиозной мифологии, в произведениях которой фигурируют разного рода небожители, возглавляемые богами, в произведениях литературы мы встречаем только реально существовавших людей, например, князя Игоря и его жену Ярославну в «Слове о полку Игореве», Дмитрия Донского и его соратников в повестях цикла о Мамаевом
195
8*
побоище. Реальными историческими лицами были и изображавшиеся в произведениях древнерусской литературы представители враждебных сил, например, Кончак, Мамай и прочие. И вдруг выясняется, что ряд великих героев русской литературы, типизировавших образы борцов за справедливость и правду, берет начало еще в XVI веке и открывается никому не ведомым именем Харитона Белоулина.
Содержание повести восходит к событиям хорошо известным. В 1570—1574 годах Грозный казнил «своих изменников», виновных, по его убеждению, в организации широкого заговора против него. В число заговорщиков были включены многие высшие сановники, такие, как глава Посольского приказа — известный дипломат дьяк Иван Висковатый, казначей Никита Фуников и их ближайшие сотрудники.
В сохранившемся архивном документе читаем: «Столп (то есть — дело, написанное на длинных, склеенных столбцах бумаги — «сставах». — Д.А.), а в нем... список из сыскного изменного дела 78 <1570> году, на новгородского архиепископа Пимена, и на новгородских диаков и подьячих, и на гостей (купцов. —Д. А.), и на... приказных и на детей боярских (служилых людей—дворян.—ДА) и на подьячих, как они ссылались к Москве о бояры... и в том деле многие казнены смертью... а иные разосланы по тюрьмам, а до кого дело не дошло (не оказалось достаточных улик.—ДА) и те помилованы, а иные свобожены. Да тут же список, ково казнить смертью, и какою казнью, и кого отпустити... И как государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии и царевич Иван Иванович выезжали в Китай-город на полое место сами и велели тем изменникам вины их вычести перед собою и их казнити».
Московские казни 1570 года описал и современник событий, иностранец Альберт Шлихтинг. Он сообща
196
ет, что июльским утром 1570 года на площадь было выведено на казнь 300 человек «знатных мужей». Заметим, что цифры, приводимые Шлихтингом, в отличие от цифр, приводимых по разным поводам другими иностранцами — современниками Грозного, заслуживают доверия. Так, например, сообщаемое им число жертв новгородского погрома 1570 года вполне реально — 2777. Оно, как мы знаем, решительно отличается от фантастических цифр, сообщаемых другими иностранцами, вплоть до цифры — 700 тысяч у англичанина Джерома Горсея. Шлихтинг говорит, что из 300 выведенных на казнь были казнены 116 человек, а остальные были помилованы и отпущены. В летописи того же времени названа примерно такая же цифра казненных — 120 человек из 300.
В полном соответствии с приведенным выше официальным документом — архивным «столпом», где говорится о специальной росписи, указывающей, кого следует казнить и какою казнью, а кого отпустить, Шлихтинг сообщает, что перед казнью вышел «на средину дьяк... Василий Шелкалов с очень длинным списком, перечисляя подряд всех туда внесенных. В источниках подчеркивается, что казни 1570-х годов в Москве были продолжением новгородского дела, и что значительную часть привлеченных к расследованию и казни составляли купцы.
Вот как изображены эти страшные события в повести.
«В лето 7082-го <1574 год> на второй неделе по пасце во вторник в утре, по указу великого государя, на Пожаре, среди Москвы, уготовлено 300 плах, а в них 300 топоров и 300 палачей стояху у плах онех. Московстии же князии и бояре и гости, всякого чину люди, зряще такую належащую беду, страхом одержимы были. Егда же бысть третий час дни, Царь и великий князь Иван Васильевич выехав на площадь в чер
197
ном платье и на черном кони с сотники и стрельцы и повеле палачам имати по человеку из бояр и из сокольничих и из стольников и из гостей и из гостиной сотни по росписи именитых людей казнити. Людие же зряще, наипаче в недоумении быша, понеже никакие вины не ведуще. Взяша же первые из гостиные сотни 7 человек и казниша их. Емше же осмаго, именем Харитона Белеуленева, и не могоша на плаху склоните, бе бо велик возрастом и силен вельми. И воз-крича ко царю рече с грубостию: “почто царю великий, неповинную нашу кровь проливавши?” И многи псари приступиша пособите тем палачам, и едва воз-магоша преклоните. Егда же отсекоша ему главу и спрянувши из рук их глава на землю, семо и овамо (туда и сюда. —Д. А.) спрядывая, глаголаше несведо-моя. Труп же его скочи на ноги свои, и начат трястися на все страны, страшно зело обливая кровию окрест сущих себе. И многи палачи сбиваху тело оно с ног и никако же возмогоша. Но и падшая кровь, где пав, светляся и играя красно вельми, яко жива вопия и не отмываяся. Сие же видя царь усумневася и бысть страхом одержим и отиде в палаты своя. Палачи же по долзе времени не движуще никого без повеления царева, но ожидающе милости. И в 6 час вестник при-иде от царя повеле всех поиманых отпустить. Они же от радости слезы испущающе, яко избыша нечаемыя неповинныя смерти. Тако же и мучители оны, спрятавши плахи и топоры, отъедоша в домы своя. Труп же той трясыйся весь день и во 2 час нощи паде сам на землю. Во утрии же повелением царевым погребо-ша телеса их сродницы, каждо во своих».
Как видим, в основе авторского текста легко узнается известный нам из источников исторический факт. Вместе с тем в повести есть и отличия от документально зафиксированной реальности происходившего. Отличия эти весьма примечательны.
198
Обратим внимание на определение места, где произошла казнь: «на Пожаре среди Москвы». «Пожаром» после набега Девлет-Гирея в 1571 году стали именовать площадь перед Кремлем, которая до того называлась Троицкой. Уже к 80-м годам, в связи с новой застройкой Москвы, название «Пожар среди Москвы» из источников исчезает. Это наводит на мысль, что повесть восходит непосредственно к моменту описанных в ней событий, то есть к 70-м годам XVI века. Об этом же говорит и другое: царь выезжает на площадь вершить казнь «с сотники и стрельцы», но не с опричниками. Видимо, автор писал свою повесть после того, как закончился весь «цикл» московских казней 1570—1574 годов. Тогда понятно, что слово «опричнина» отсутствует в повести потому, что в 1572 году опричнина была переименована в «Двор». Тем не менее, автор постарался, чтобы опричный характер проводимой карательной акции был читателю ясен. Царь выезжает в опричном одеянии на площадь — «в черном платье». Главной карательной силой Грозного во время казни, согласно повести, оказались «псари». Это наименование в цанном случае прозрачно указывает на опричников, отличительным знаком которых, как мы уже говорили, была песья голова, символизировавшая их собачью преданность царю и готовность выгрызать измену.
Не трудно заметить, что число выведенных на казнь — 300 человек, названное в повести, точно совпадает с цифрой, указанной другими источниками.
Самое главное, что сближает повесть с другими историческими источниками — это факт помилования прямо на площади значительной части приговоренных. Альберт Шлихтинг пишет, что было названо 116 человек, после чего были помилованы остальные 184. Московская летопись называет примерно ту же цифру казненных—120 человек.
199
В повести иное соотношение: казнили 7 человек, а всех остальных спас своим правдивым укором, высказанным в лицо царю, Харитон Бело-улин. Побуждения, руководившие автором повести, вполне понятны. Она не производила бы желаемого впечатления, если бы автор, придерживаясь фактической точности, «дал слово» своему герою лишь после того, как были бы казнены 120 невинных, по крайней мере заслуживающих помилования, людей.
Казни 1570—1574 годов, как уже было сказано, стали прямым продолжением новгородской карательной экспедиции Грозного. Вместе с Висковатым и Фуни-ковым в 1570 году казнили многих новгородцев, приведенных на следствие в Александровскую слободу. Не малое их число было привлечено к следствию и наказанию по делу новгородского епископа Леонида, казненного вместе с другими обвиняемыми в 1573-м. Новгородцы, вызывавшие особый гнев Грозного, — главным образом купцы. Причины непримиримой ненависти царя к новгородским купцам, как мы уже говорили, были весьма глубокими.
Еще до прибытия Грозного в Новгород с карательной экспедицией его дворяне «повелением государевым, во граде гостей (купцов. —Д.А.)... и торговых людей переимаша и передаваша их по приставам и повелеша их приставом держати крепко в оковах железных, а домы их и имения запечаташа, а жен их и детей повелеша стражем стрещи». Прибыв в Новгород, царь самолично нагрянул на торговую сторону и повелел лавки новгородских купцов «разсекати и до основания разоряти».
Купцы новгородские и купцы московские имели, естественно, постоянные связи. Среди жителей столицы, схваченных по новгородскому делу, было немало московских купцов и посадских людей.
200
Таким образом, отраженный в повести конфликт Грозного с купечеством имеет вполне реальную историческую основу.
При чтении повести бросается в глаза преимущественное внимание автора к купеческому сословию. Купцы не только поставлены в повести на одну доску с князьями и боярами, но играют даже более важную роль, чем они. С купцов начинается в повести казнь, хотя в действительности было не так — первыми казнили наиболее именитых людей. Героем повести, спасшим множество людей, в том числе князей и бояр, является купец. Он наделен чертами богатыря телом и духом. Трудно предположить, чтобы такое «завышение» роли купцов в политических событиях того времени исходило от автора, принадлежавшего к дворянской или церковной среде. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что повесть про купца Харитона Белоулина родилась в купеческой или околокупечес-кой среде, на городском посаде. Автор повести был москвичом, современником описанных им событий. В ткань повести обильно вплетены разнородные подлинные детали событий, бесспорные исторические реалии. Такая точность в исторических деталях была бы едва ли достижима для купца, узнавшего о событиях с чужих слов.
Краткая эта повесть обладает несомненными художественными достоинствами. С первых же строк видна ее близость к народной сказовой манере: «уготовлено 300 плах, а в них 300 топоров, и 300 палачей стояху у плах онех». Царь, так же как и в некоторых более поздних народных песнях о нем, испугался результата своей жестокости.
Язык повести лаконичен и ярок, а отдельные места достигают большой художественной силы, как, например, в описании крови, залившей землю — «падшая
201
кровь, где пав... светляся и играя красно вельми, яко жива вопия и не отмывался».
У нас нет никаких данных, а следовательно, и никакой возможности утверждать, что М. Ю. Лермонтов знал повесть про царя Ивана Васильевича и про купца Харитона Белоулина. Тем не менее такое предположение весьма вероятно.
Повесть, вызванная к жизни событиями, связанными с Новгородом, со временем нашла распространение в самом Новгороде и его владениях. К их числу, кстати сказать, принадлежал и. Пустозерск, где, как мы знаем, повесть была переписана в XVII веке и хранилась до наших времен. Это вполне понятно. Рассказанные в повести события должны были еще доло находить отклик в сердцах новгородского купечества. Поэтому вполне закономерно, что два из четырех, ставшими известными на сегодняшний день списка повести, новгородского происхождения.
Интерес Лермонтова к героям борьбы новгородцев за свою извечную вольность хорошо известен. Об этом свидетельствует и его юношеская поэма «Вадим». При всех условиях близость Песни про купца Калашникова и древнерусской повести про купца Харитона Белоулина (так написана его фамилия в новгородской редакции повести. — Д. А.) не подлежит сомнению. Интуицией гениального художника М. Ю. Лермонтов нащупал значительный социальный конфликт времен Грозного, заслоненный в источниках и в литературе более шумным конфликтом между царем и боярами, — конфликт между купцами, возглавлявшими городской посад, и царской властью с ее служилыми людьми, псарями и кирибеевичами. Он создал образ смелого, прямого, во всех отношениях достойного человека из народа — купца Калашникова, который не согнул голову ни перед царским слугой, ни перед самим царем. Эта демократическая
202
линия великого поэта в описании событий XVI века вплотную сблизила его сочинение с произведением, вышедшим из демократической среды в XVI веке. Купец Харитон Белоулин многим отличается от купца Степана Калашникова. Но есть между ними и общее — оба они могучие силачи из народа, с которыми не справиться царским слугам, оба они погибли после того, как говорили царю прямые речи, оба они подняли голос против насилия и произвола. В обоих случаях этот голос раздался не из среды боярско-княжеской оппозиции, из которой его слыхали не раз, а снизу, из посадской среды.
Все, что сближает эту маленькую повесть XVI века с произведением большой русской литературы XIX века, говорит о ее высоких достоинствах.
И еще одно немаловажное, на мой взгляд, наблюдение.
Создание и широкое распространение в XVI— XVII веках повести про купца Харитона Белоулина, наряду с другими произведениями подобного рода, свидетельствует о появлении в то время на Руси широкого читателя. Интерес этого читателя к истории не мог удовлетворяться прежним летописанием. Возникла потребность в популярной и увлекательной книге. Мы видим, как, начиная со второй половины XVI века, на смену монументальным летописным памятникам приходит множество кратких летописей, летописцев и летописчиков. В них коротко и доходчиво рассказываются основные факты отечественной истории. При этом исторические факты в них свободно мешаются с легендами и прямым вымыслом. Беллетристика, еще не вылупившаяся из летописной скорлупы, тем не менее все громче и чаще о себе заявляет. С другой стороны, как это видно на примере повести о купце Харитоне Белоулине, произведения такого жанра полны исторических реалий. Уже став произведениями
203
литературы, они не теряют значения исторических источников.
После всего рассказанного читателю будет нетрудно уяснить себе — насколько наименование «опричнина» не соответствует сути того комплекса государственных, политических и экономических преобразований, который был этим именем наречен.
Слово «опричнина» употреблялось лет за сто до Ивана Грозного. Происходит оно от слова «опричь», являвшегося в древнерусском языке синонимом слова — «кроме». Опричниной назывался небольшой семейный удел —мелкая часть «оклада», то есть того поместья, которое служилый человек-«воинник» получал от великого князя за службу. После смерти или гибели воинника на поле боя поместье, которым он владел, отбиралось в казну, ОПРИЧЬ, то есть кроме, небольшого участка земли, достаточного для прокорма его вдовы и сирот. Этот небольшой участок бывшего полного поместья и назывался опричниной. Инсценируя в 1564 году «бегство» из Москвы, «куда бог наставит» от якобы обездоливших его бояр и всякого рода приказных людей, Иван Грозный назвал тот небольшой удел, в который он удаляется от царствования, опричниной. Вся страна — «земщина» — оставалась, согласно его уверениям в управлении Боярской думы. Себе же он оставлял лишь небольшую территорию, достаточную для «прокорма» его самого и его семьи, иначе говоря, для скромного содержания двора «подавшего в отставку» царя. Окружавших его в этом сиротском уделе «сироток», соответственно, наименовали опричниками. Курбский — вероятно, далеко не первый, — обыгрывая синонимичность слов «опричь» и «кроме», именует опричников кромешниками — обитателями ада, кромешной тьмы, противостоящей божьему свету. В духе этого же сравнения Курбский называет опричное воинство «полком сатанинским».
204
ПРЕДШЕСТВЕННИК БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА В МОСКВЕ ИВАНА ГРОЗНОГО-
ОПРИЧНИК-САМОЗВАНЕЦ ГЕНРИХ ШТДДЕН
Единственным современным событиям источником, содержащим прямое утверждение, что опричнина была отменена, являются записки вестфальца Генриха Штадена, занесенного судьбой в Москву Ивана Грозного. По словам Штадена, всемогущий бог послал на опричнину давно ожидавшуюся земскими кару, которая приключилась через посредство крымского царя Девлет-Гирея. С этим и пришел опричнине конец, и никто не смел поминать опричнину под следующей угрозой: виновного обнажали по пояс и били кнутом на торгу. Опричники должны были возвратить земским вотчины. И все земские получили свои вотчины. Из этого сообщения Штадена исследователи делают заключение, что царем был издан указ об отмене опричнины, содержавший ряд конкретных пунктов, в том числе предписывающий опричникам вернуть всем земским отнятые у них земли.
К сожалению, сообщение Штадена не было подвергнуто источниковедческому анализу. Исследователи, обращавшиеся к Запискам Штадена, ограничивались общими оценками этого источника.
Записки Генриха Штадена изучил и издал известный петербургский историк Иван Иванович Полосин. Он назвал эти записки «повестью душегубства, разбоя, татьбы с поличным», написанной с «неподражаемым цинизмом».
«Бессвязный рассказ едва грамотного, необразованного и некультурного авантюриста Штадена», в котором «много хвастовства и лжи», — так характеризует этот источник С. Б. Веселовский. «Общим смыслом событий и мотивами царя Штаден не интересуется, — продолжает исследователь, — да и по собственной
205
необразованности он не был способен их понять... По низменности своей натуры Штаден меряет все на свой аршин».
Тем не менее при таких резких оценках источника его важнейшее сообщение об отмене опричнины было многими историками воспринято с полным доверием.
Записки Штадена стали достоянием русской и советской историографии только в 1925 году. К этому времени гипотеза об отмене опричнины, высказанная еще Карамзиным, насчитывала более ста лет своего существования. Но никаких прямых доказательств ее истинности в распоряжении историков не было. Заявление Штадена прозвучало поэтому для сторонников данной гипотезы как долгожданное объективное подтверждение их давнего предположения. В действительности же произошло нечто обратное: издавна существовавшая гипотеза сыграла роль готового подтверждения сообщению источника, что и вывело его из-под необходимого критического изучения. Между тем сообщения Штадена об опричнине вообще, а об ее отмене в особенности, заслуживают предельно критического отношения.
Издатель Записок Штадена И. И. Полосин изложил обстоятельства их появления. К сожалению, эти наблюдения никем из исследователей, в том числе самим Полосиным, не были учтены при оценке сочинений Штадена.
Сравнительное же изучение различных произведений Штадена, написанных при различных обстоятельствах, ставит ряд вопросов, без ответа на которые Записки в качестве исторического источника использовались неправомерно. Вопросы эти таковы: все ли четыре произведения, составившие сборник Записок Штадена, написаны им лично? Что в сочинениях Штадена является воспоминаниями очевидца, а что — записью легенд и слухов? Внимательное прочтение сочинений, названных И. И. Полосиным, а отнюдь
206
не самим Штаденом, «Записки немца-опричника», заставляет поставить и такой вопрос: а был ли Шта-ден опричником? Не следует ли его заявление об этом занести в обширный список его явных выдумок?
Генрих Штаден составлял свои записки о Московии в 1577—1578 годах в эльзасском имении Люцелыптейн в Вогезах, принадлежавшем пфальцграфу Георгу Гансу. Этот политический авантюрист был в то время охвачен идеей захвата Русского государства. Немало энергии затратил он на сколачивание коалиции против Руси, стараясь втянуть в нее Пруссию, Польшу, Ливонию, Швецию и Священную Римскую империю. Георг Ганс добивался у императора и на заседаниях рейхстага ассигнований на создание могучего флота на Балтике для похода в северные моря с целью нападения на русские владения. Себя он предлагал в «великие адмиралы» будущей армады.
Мелкий авантюрист Генрих Штаден, вернувшийся из России в 1576 году, попался на глаза авантюристу большого размаха как нельзя более кстати. Живой свидетель «развала» Русского государства — а именно так хотел представить состояние дел в России Георг Ганс, чтобы легче было уговорить своих союзников на войну против нее, — «знаток» русских нравов Штаден должен был авторитетом очевидца поддержать планы воинственного пфальцграфа.
У Георга Ганса в замке Люцелыптейн по его указанию и, скорее всего, при его участии Штаден создает первую часть своих записок. Она состоит из двух сочинений: «Проект завоевания Руси» и «Описание страны и правления московитов». Затем Ганс включает Штадена в качестве эксперта по русским делам в посольства, отправлявшиеся им в Швецию, Польшу и Ливонию. Одно из таких посольств было направлено к императору Рудольфу II. Штаден, как пишет И. И. Полосин, заинтересовал императора «и своей
207
автобиографией, и рассказами о московитах». По предложению императора, Штаден, находясь при его дворе, пишет историю своих похождений, «Автобиографию», как называет ее Полосин.
Вся рукопись, содержащая сочинения Генриха Штадена, состоит из четырех произведений: 1) «Описание страны и правления московитов»; 2) «Проект завоевания Руси»; 3) Прошение Штадена на имя императора Рудольфа; 4) Автобиография Генриха Штадена. Произведения эти далеко не однородны. Так, в частности, «Проект завоевания Руси» резко отличается от других частей рукописи. В нем содержатся такие глобальные политические рассуждения, которых в других частях не сыщешь. «Проект» озаглавлен сравнительно скромно: «План, как предупредить желание крымского царя с помощью и поддержкой султана, нагаев и князя Михаила из Черкесской земли захватить русскую землю, великого князя вместе с двумя сыновьями увезти в Крым и захватить великую казну». Однако далее следуют такие предложения императору: «Ваше римско-кесарское величество должны назначить одного из братьев Вашего величества в качестве государя, который взял бы эту страну (Россию. — Д. А.) и управлял бы ею». Итак, предлог — спасти Русь от покорения ее крымским ханом; суть — захватить ее. «Монастыри и церкви должны быть закрыты, — советует далее автор «Проекта». — Города и деревни должны стать свободной добычей воинских людей». Он развивает последовательный план захвата и оккупации городов при движении на Москву с севера.
«Отправляйся дальше и грабь Александрову Слободу, — рекомендует автор, — заняв ее отрядом в 2000 человек... За ней грабь Троицкий монастырь». Затем, по его мнению, надо окружить Москву. «И Москва может быть взята без единого выстрела». Что касается великого князя, то есть царя Ивана, то его «вместе
208
с сыновьями, связанных, как пленников, необходимо увезти в христианскую землю...»
Автор плана этой грандиозной политической авантюры, рисуя картину легкого успеха, все больше и больше распаляется: «Затем через окрестные страны можно будет пройти до Америки и проникнуть внутрь нее. С помощью персидского шаха можно будет совсем легко справиться с турецким султаном». Как видим, налицо план завоевания чуть ли не всего известного тогда мира, которое следует начать с покорения и разграбления России.
Безудержное хвастовство и явный авантюризм Штадена видны и в других его сочинениях. Но масштабы и сам характер штаденовского хвастовства в них совершенно иные. Штаден пишет там о себе. Он хвастает личными «подвигами»: грабежами, изнасилованиями, аферами и, наконец, своим беспримерным личным героизмом на поле боя. Всегда и всюду он ищет только наживы. Глобальные политические планы ему совершенно чужды.
В отличие от автора «Проекта» Штаден в «Описании страны и правления московитов», которое, безусловно, принадлежит лично ему, человеку, действительно много лет прожившему в Московской Руси, весьма далек от мысли, что Московское государство так просто и легко завоевать. Здесь им написаны от внутреннего убеждения идущие слова: «Хотя всемогущий бог и наказал Русскую землю так тяжко и жестоко, что никто и описать не сумеет, все же нынешний великий князь достиг того, что по всей Русской земле, по всей его державе — одна вера, один вес, одна мера! Только он один правит! Все, что ни прикажет он, — все исполняется, и все, что запретит, — действительно остается под запретом. Никто ему не перечит: ни духовные, ни миряне. И как долго продержится это правление — ведомо богу вседержителю».
209
Создается впечатление, что проект завоевания и оккупации Московского государства написан Шта-деном не самостоятельно, а при активном соавторстве Георга Ганса, внушившего ему свои геополитические идеи. При написании «Проекта» было использовано иногда в дословной цитации «Описание страны и правления московитов». Из этой цитации как раз и видно, что сначала было создано «Описание страны и правления московитов», на основе которого Штаден и Ганс составили «Проект завоевания Руси».
Цель произведений, написанных в Люцельштейне, состояла в том, чтобы убедить европейских государей вступить в антимосковскую коалицию. Какие-либо субъективные моменты, вроде описания личных подвигов и похождений Штадена, были из них полностью исключены. Об этом свидетельствует и сама форма сочинений. Хотя «Проект» и написан от первого лица, местоимение «я» встречается в нем всего два или три раза в деловом контексте — «я полагаю» и т. п. В обширном «Описании страны и правления московитов» (48 страниц печатного текста) «я» не присутствует ни разу. Оба произведения отличаются от двух других — «Автобиографии» и «Прошения» — по весьма важному признаку: ни в «Описании», ни в «Проекте» нет ни единого слова о службе Штадена в опричнине, несмотря на то что упоминание опричнины в «Проекте» есть, а в «Описании» ей уделено очень много места. Грабежи и зверства опричников в «Описании» даются Штаденом с позиции стороннего наблюдателя, не имеющего ко всем этим эксцессам никакого отношения.
Россказни о своей близости к Ивану Грозному, о том, как царь произвел его в «рыцарское достоинство», и соответственно, о службе при царской особе, а значит и в опричнине, возникли у Штадена, вернее, понадобились ему только на втором этапе его «лите
210
ратурного» творчества, когда он оказался при дворе императора Рудольфа II. Понятны и мотивы, побудившие Штадена заговорить на эти темы, — желание «по-рыцарски... служить» его «римско-кесарскому величеству», то есть получить при дворе императора высокую должность и титул. Пребывание в числе «князей и бояр» на службе у иностранного государя вело в те времена к возведению в соответствующее достоинство, если не механически, то наиболее прямым и простым путем. Ради этого предприимчивый авантюрист, обретавшийся на Руси в качестве торгаша и шинкаря, получивший как иноземец на русской службе небольшое поместье, и возвел себя в ранг русских «князей» — «опричников».
При дворе Рудольфа II Штаден находился без присмотра образованного и искушённого в дипломатии 1е-орга Ганса. Соответственно, написанное им здесь произведение — «Автобиография» — обнаруживает его собственный вкус, уровень его мышления и характер его личности. К этой части и могут быть отнесены такие оценки его писаний, как «неподражаемый цинизм», «бессвязный, полуграмотный рассказ» и т. п. Здесь Штаден дал простор своему безудержному хвастовству.
Вместе с «Автобиографией» Штаден подал императору свои предыдущие сочинения — «Проект завоевания Руси» и «Описание страны и правления московитов». Сборнику было предпослано прошение на имя императора, являющееся предисловием, кратким пересказом всех последующих частей.
В сочинениях Генриха Штадена можно отчетливо различить два типа известий: рассказы о событиях, свидетелем и участником которых он был сам лично, и пересказы всевозможных легенд и слухов, ходивших в окружавшей его во время пребывания на Руси среде. Некоторые из запомнившихся ему слухов отражали действительные факты. К их числу следует, например,
211
отнести рассказ о том, как гетман Полубенский с помощью русских изменников Тетерина и Сарыхо-зина, назвавшихся опричниками, обманом занял город Изборск. С другой стороны, как пример мифа, до неузнаваемости искажающего лежащие в его основе русские сообщения, можно привести рассказ Штадена о спасении города Пскова от окончательного разорения опричниками Ивана Грозного. Штаден в нем все исказил. В описанном им холостяке-скотопромышленнике и предсказателе будущего Микуле вряд ли можно было бы опознать и без того легендарного псковского юродивого Николку, если бы мы не знали рассказа о нем из других источников. К сожалению, во множестве других случаев мы остаемся один на один со Штаденом, с его лживыми «свидетельствами».
Из записок Штадена с полной отчетливостью выясняется, что с самого начала и до конца своего пребывания «в стране московитов» он находился в земщине. В первых своих сочинениях — в «Проекте» и в «Описании» — он сам так и пишет. А в «Автобиографии», где Штаден несколько раз заявляет, будто был опричником, он то и дело «проговаривается», многие объективные детали выдают истину, состоящую в том, что он постоянно жил в земщине.
Вскоре после прибытия на Русь Штаден, как и было принято среди иноземцев, завел в земщине корчму. Его торговля вином по каким-то причинам вызвала недовольство среди жителей соседних, якобы опричных улиц:
«Простолюдины из опричнины жаловались на меня на земском дворе, что я устроил у себя корчму».
Несколькими строками выше Штаден между делом обмолвился, что у него уже был в то время двор в опричнине. Но если он уже был опричником, то как мог он торговать вином в земщине? Не кто иной, как сам Штаден уверяет, будто за общение опричников с земскими и тех и других подвергали жестокой рас
212
праве. Во-вторых, как могли «простолюдины из опричнины» — простые посадские жители и крестьяне — жаловаться на царского слугу — опричника? В-третьих, почему опричные жалуются на опричника на земском дворе? Чем им вообще мешает корчма, открытая в земщине, то есть в другой части города? Вполне очевидно, что опричнина здесь, как и на других страницах данного сочинения, названа Штаденом для красного словца. На деле же речь идет о жалобе жителей посада — «простолюдинов» в земский двор на обосновавшегося у них мошенника-шинкаря. Это заключение подтверждается дальнейшим сообщением Штадена.
«На земском дворе начальником и судьей был тогда Григорий Грязной». Свидетельство само по себе исключительно интересное. Оно говорит о том, что административного отделения земщины от опричнины не было с самого начала, и о том, что не только после 1572 года опричники оказались в руководстве земскими учреждениями, но что такое положение существовало изначально.
Штаден заявляет, что Григорию Грязному он «полюбился, точно сын родной, как он говаривал. Вот что делали деньги, перстни, жемчуг и т. п.». Как утверждает Штаден, Грязной «сказал всему миру: “Двор этот принадлежит немцу. Он иноземец и нет у него друзей-покровителей”». Если это так, Грязной своими словами засвидетельствовал «всему миру», и в том числе нам — историкам, что Штаден, заявляющий, будто был в тот момент опричником, в действительности им не был. Об опричнике, обласканном царем, не скажешь, что нет у него «друзей-покровителей». Тем более что, как уверяет сам Штаден, царь прислал в земщину указ, надежно ограждающий интересы опричников: «Судите праведно, наши виноваты не были бы». «Так все и осталось, — пишет тут же Штаден и продолжает: — В земщине был у меня еще двор...»
213
Далее Штаден рассказывает: «Когда великий князь дал нам (иноземцам. — Д. А.) поместья, занимался наделением землей Иван Висковатый». Вот это вполне точно. Благоустройством иноземцев занимался глава Посольского приказа, известный деятель земщины И. М. Висковатый. Однако не было и не могло быть того, чтобы Висковатый наделил землей опричника.
Тут же Штаден пишет: «Так как я постоянно бывал у первого боярина Ивана Петровича Челяднина... то этот боярин... приказал дать мне то поместье, о котором я и бил челом». И. П. Челяднин мог распоряжаться только земскими делами и раздавать опричникам поместья не мог ни в опричнине, ни в земщине.
Итак, у Штадена в земщине два двора, корчма и поместье. Дела его решают на земском дворе. Он пользуется покровительством руководителей земщины, постоянно с ними общается, а опричника Грязного (управляющего земскими делами) вынужден подкупать, как, надо думать, поступали многие земские.
В своих ранних сочинениях, в которых Штаден еще не выставляет себя опричником, он постоянно говорит об опричниках с возмущением: «Великое горе сотворили они по всей земле! И многие из них были тайно убиты», они «обшарили всю страну», «сами составляли себе наказы» на ограбление земских, «по своей прихоти и воле... истязали всю русскую земщину», они «не могли насытиться добром и деньгами земских». Здесь он ни разу не ассоциировал себя с опричниной.
Дважды и совершенно по-разному изображает Штаден свое участие в битве при Молодях с ордами Дев-лет-Гирея в 1572 году. Два этих рассказа настолько лишены каких-либо реалий, кроме тех, которые знали буквально все жившие тогда в Русском царстве люди (например, о пленении Дивея-мурзы и т. п.), настолько неправдоподобны и настолько противоречат один
214
другому, что создается впечатление — Штаден вообще не принимал участия в этих боях. Так или иначе в своих первоначальных воспоминаниях он определенно говорит, что находился в земском войске под командой воеводы М. И. Воротынского. «Мы», «нас», «нам» — то и дело повторяет он, вписывая себя в число подчиненных земского воеводы. Ни опричнина, ни опричный воевода Д. И. Хворостинин в этом рассказе даже не упоминаются. Нет здесь и речи о том, что сам Штаден имел какое-либо отношение к опричным полкам.
Итак, Штаден во всех своих сочинениях, включая «Автобиографию», где прямо, где косвенно, но достаточно определенно говорит о своей жизни в земщине. Рассказывая о «земской» жизни Москвы, он сообщает множество безусловно верных и точных деталей. Большинство из них находит подтверждение в русских источниках и в сочинениях других иноземцев. Как только Штаден заговаривает об опричнине, а тем более о своей службе в ее рядах, он погружается в бездну несусветной лжи и непримиримых противоречий.
По словам Штадена, опричнина была учреждена до бегства Курбского. Он утверждает, что Курбский потому и бежал, что ему не понравилось установление царем опричного порядка: «Как только понял этот штуку с опричниной, пристроил он свою жену и детей, а сам отъехал к королю польскому Сигизмунду-Августу».
«До того, как великий князь устроил опричнину, — пишет далее Штаден, — Москва с ее Кремлем и слободами была устроена так...» Идет описание дооприч-ной Москвы и Кремля — доопричной резиденции великого князя. Тут же, однако, говорится: «На этой площади (на Красной. —Д. А.) умерщвляли и убивали господ из земщины. Тогда вся площадь... бывала окружена и занята опричными стрелками...» Выходит, по Штадену, что опричнина и земщина, опричный террор и опричные стрелки существовали до учреждения
215
опричнины. Дальше — больше: не успел «великий князь» устроить опричнину и начать выселение всех неопричных с опричных земель, сообщает Штаден, как «тогда же подоспели великий голод и чума». В действительности между началом опричнины и временами «великого голода» и чумы прошло пять-шесть лет.
Интересно, что в «Описании» Штаден совершенно правильно относит чуму и голод, постигшие Русь, к другому времени, к началу 1570-х годов. Это значит, что, сочиняя о своей опричной службе, он сознательно, вопреки фактам, писал то, что ему в этот момент было нужно.
Тогда же, по утверждению Штадена, сразу после учреждения опричнины, царь, вернувшись в Москву, убил первого боярина И. П. Челяднина. Таким образом, Штаден знает о заговоре 1568 года, раскрытом царю Владимиром Андреевичем Старицким, явно понаслышке. О том, что Челяднин погиб только в 1568 году по обвинению в руководстве этим заговором, Штадену, очевидно, не известно. Кстати сказать, даже дату гибели В. А. Старицкого, на бывших землях которого Штаден получил поместье, он тоже резко сместил. По Штадену, князь Старицкий был убит после возвращения царя из похода на Новгород, то есть в 1570 году. В действительности он погиб до Новгородского похода, в октябре 1569 года. Неправдоподобно и то, что царский приближенный Штаден получил поместье в уделе В. А. Старицкого еще до того, как этот удел перешел в январе — марте 1566 года «по обмену» в царское владение.
В «Автобиографии», где Штаден впервые заявил, что он и сам был опричником, он тем не менее ничего не сообщает ни об одной своей конкретной службе в рядах опричников. Об этом ему сказать, видимо, абсолютно нечего. Вместо рассказа о каких-либо службах в царской опричнине он вынужден сообщать, как и почему он от них каждый раз отказывался.
216
Оставленное Штаденом описание опричного двора весьма конкретно. Но нельзя не заметить, что это чисто внешнее описание. Штаден видит и описывает опричный двор так же, как он видит и описывает Кремль, — каким его видели все бывавшие там жители Москвы, в том числе и стоявшие на «правеже» — понуждаемые сечением кнутом к уплате долгов и налогов.
Сам Штаден весьма точно озаглавил свое описание московской резиденции царя на Неглинной: «Строения опричного двора». Строения! У Штадена нет ни слова о том, как выглядят внутренние покои опричного дворца. Если бы он их видел, то не преминул бы описать их убранство или, скажем, царский пир. Но об этом Штаден представления не имеет. Вот почему у него и возникла необходимость дать объяснение явному «провалу памяти»: «Я не согласился на предложение, сделанное мне (царем. — Д. А.) через дьяка Осипа Ильина, все время безотлучно состоять при великом князе». После рассуждений на этот счет Штаден написал фразу, которую И. И. Полосин называет «не вполне ясной»: «Благодаря этому я и писать не мог больше».
Теперь становится понятным, что хочет внушить своему читателю Штаден. «Благодаря этому», то есть его отказу «состоять при великом князе», он не смог продолжить описание опричного дворца, а именно того, что происходило в покоях великого князя, поскольку он в них и не бывал.
Об Александровской Слободе Штаден и вовсе ничего не знает. В «Проекте» он говорит лишь о том, из чего сделана стена, окружающая Слободу, сообщает, что в Слободе хранятся деньги и добро, «что награбил великий князь по городам». Такое неведение и, можно сказать, невидение тоже более чем странно для опричника, будто бы направившегося вместе с царем в поход на Новгород. Поход этот, как известно, начался из Александровской Слободы и там в глубокой тайне подготовлялся.
217
Впрочем, однажды Штаден, видимо, был в царских палатах, но не в Слободе, а в Кремле. Он пишет, что был переводчиком при переговорах царя с пленным магистром Ливонского ордена Вильгельмом Фюрстенбергом:
«Великий князь в своем одеянии сидел со своим старшим сыном. Опричники стояли в палате по правую руку великого князя, а земские по левую». Пусть все здесь точно, и Штаден описывает то, что действительно видел. Дело, однако, в том, что сам он в этом случае должен был находиться вместе с земскими. Ибо, согласно его сочинению — «Описанию страны и правления московитов» — он в опричнине не служил.
Новгородский погром, как и историю с псковским Микулой, Штаден описывает опять-таки понаслышке. Он уверяет, будто ему пришлось не по душе, что награбленное в Новгороде имущество не было разделено по справедливости между опричниками. Тогда он «решил больше за великим князем не ездить». Это заявление Штадена само по себе не соответствует реальному положению вещей. Опричники, как сообщают другие источники, хорошо пограбили новгородский посад. С другой стороны, ни о какой раздаче опричникам «по справедливости» церковных и других ценностей, конфискованных в царскую казну, не могло быть и речи. Налицо очередная выдумка Штадена, склонного изображать опричнину как разбойничью банду.
Штаден и не ходил в составе опричного войска на Новгород. Об этом он весьма ясно проговаривается: «Ия был при великом князе с одной лошадью и двумя слугами. Все города и дороги были заняты заставами, а потому я не мог пройти со своими слугами и лошадьми». Опять явная несуразица: либо он «был при великом князе», либо «не мог пройти» вслед за ним, так как все дороги были заняты заставами. Верно второе — не мог пройти к Новгороу, куда он и подобные ему мародеры пытались налететь, как воронье на свой
218
кровавый клёв. Вот подлинная причина, по которой, собрав вокруг себя всякий сброд, он «начал собственные походы и повел своих людей назад, внутрь страны, по другой дороге».
После своих разбойничьих похождений Штаден якобы появился в Старице на опричном смотру, который был сделан для того, «чтобы великому князю знать, кто остается при нем и крепко его держится». У Штадена получается, что за учиненные им дезертирство и разбой Грозный его возвеличил. Утратив всякую меру, Штаден заявляет, что великий князь на смотру уравнял его в списке и жаловании с князьями и боярами.
В переводе И. И. Полосина это место выглядит иначе: «Он уравнял меня со служилыми людьми». Исследователь таким способом несколько оправдоподобил рассказ Штадена, но оригинал такому переосмыслению не поддается. Штаден знает, что он хочет сказать: «Тогда великий князь и сказал мне:
«Отныне ты будешь называться — Андрей Володи-мирович». Частица «вич» означает благородный титул. Иначе говоря, этими словами великий князь дал мне понять, что это — рыцарство». Как видим, Штаден охотно присваивает себе титулы и положения, которыми на самом деле не обладал. Зачислив себя с такой легкостью в бояре, Штаден еще с большей легкостью зачислил себя в опричнину.
На очередную высокую милость царя, если верить, что таковая имела место, Штаден ответил очередным уклонением от службы. Он снова едет в другую сторону, чем те, «кто остается при великом князе», то есть опричники. «Великий князь поехал в Александрову Слободу... Я же не поехал с нйм, а вернулся в Москву».
Уклонился Штаден от своих обязанностей опричника — владельца земли в опричном уезде — и в критический для Руси момент второго нашествия Девлет-Гирея
219
в 1572 году. «Каждый должен был помогать при постройке Гуляй-города соответственно размеру своих поместий, равно как и при постройке укреплений по берегу реки Оки — посаженно. Я не соглашался на это».
Получается, что в государстве Ивана Грозного, где все, что он прикажет, «все исполняется», где «никто ему не перечит, ни духовные, ни миряне», один Штаден, находясь на царской службе, притом в военное время, постоянно поступает вопреки приказам и вообще, как ему заблагорассудится. Разумеется, не такова была опричная служба в действительности.
Итак, в трех своих сочинениях Штаден вообще не говорит о своей службе в опричнине. В четвертом — по вышеуказанным причинам он старается создать у своих именитых читателей впечатление, что на дворцовой службе он получал от царя различные пожалования и титулы. Но при этом даже здесь он усердно доказывает, что никакой практической службы в опричнине не исполнял, за исключением участия в битве при Молодях в 1572 году. Но если в «Описании» Штаден утверждал, что находился в составе земского войска, то позднее, в «Автобиографии», он «зачислил» себя в опричный полк, которым командовал знаменитый опричный воевода Д. И. Хворостинин.
Поскольку Генрих Штаден жил и «творил» за 200 лет до своего прославленного литературного соотечественника, его с полным основанием можно считать предшественником столь преуспевающего в сочинительстве невероятных историй барона Мюнхгаузена.
Штаден, по его словам, находился в дозоре против татар в обороне на Оке. Под командованием у него находилось 300 опричников. Заметим: если бы это было так, Штаден занимал бы должность по крайней мере «головы из опричнины» и имя его упоминалось бы в разрядной росписи. Но имя Штадена в разрядах ни разу не фигурирует.
220
«Я должен был дозирать, — пишет он дальше, — на реке, где переправится царь (Девлет-Гирей. — Д. А.)... и увидел, что несколько тысяч всадников крымского царя были уже по сю сторону реки. Я двинулся на них с тремя сотнями... Все три сотни были побиты насмерть... И я один остался в живых».
Большинство ученых, прочитав подобный «бесхитростный рассказ» Штадена, оценили его как хвастливое сочинительство, не заслуживающее серьезного доверия. «Рассказ немецкого авантюриста, — справедливо замечает Р. Г. Скрынников, — при ближайшем рассмотрении оказывается сплошным хвастовством». К сожалению, исследователи не столь объективно отнеслись к другим столь же «бесхитростным» рассказам Штадена, в частности, к тем, в которых он живописует отмену опричнины.
«По своей прихоти и воле, — пишет Штаден в “Описании”, — опричники так истязали всю русскую земщину, что сам великий князь объявил: “Довольно!”» По словам Штадена, великий князь приказал опричникам выплатить земским все, что они с них взяли, сполна. «Это решение пришлось не по вкусу опричникам. Тогда великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины». Таково, по Штадену, начало разгрома опричнины. При этом он четко указывает время, когда опричнина была «выдана с головой» земщине. Это произошло, по Штадену, до сожжения Москвы Девлет-Гиреем — до мая 1571 года. «Если бы Москва не выгорела со всем, что в ней было, земские получили бы много денег и добра по неправильным распискам, которые они должны были получить обратно от опричников. Но так как Москва сгорела, а с ней вместе и все челобитья, судные списки и расписки, земские остались в убытке».
Этим же допожарным временем Штаден датирует разгром опричнины и в «Автобиографии». По его сло
221
вам, после Новгородского похода «все князья и бояре, которые сидели в опричных дворах, были прогнаны; каждый знал про себя, за что именно». В этот момент, по словам Штадена, «в стране еще свирепствовала чума». Далее он сообщает: «Когда я пришел на опричный двор, все дела стояли без движения, начальные бояре косо посмотрели на меня и спросили: “Зачем ты сюда пришел? Уж не мрут ли на твоем дворе?” — “Нет, слава богу!” — ответил я». Штаден и здесь противоречит себе: либо опричные князья и бояре «были прогнаны» из соответствующих опричных учреждений — дворов, либо продолжали в них сидеть. Последнее представляется более правдоподобным. Картина опричного двора, парализованного чумой, и сам диалог Штадена с «начальными боярами», боявшимися, как бы он не «нанес» на них страшную болезнь, весьма натуральны, но ликвидация опричнины здесь ни при чем. Как бы то ни было, и этот «разгон» опричных датирован Штаденом кануном московского пожара.
Вместе с тем, описывая опричный дворец Ивана Грозного, Штаден пишет: «Земские желали, чтобы этот двор сгорел, а великий князь грозился земским, что он устроит им такой пожар, что они не сумеют его потушить». Царь, иначе говоря, пригрозил сам спалить всю земскую Москву. Где здесь «любовь», проснувшаяся у царя к земщине, и его разочарование в опричнине?! Напротив, далее говорится: «Великий князь рассчитывал, что и дальше он будет играть с земщиной так же, как начал. Он хотел искоренить неправду правителей и приказных... Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по судебникам, без подарков, дач и прино-сов. Земские господа вздумали этому противиться и препятствовать и желали, чтобы дворец сгорел и опричнине пришел конец, а великий князь управлял бы по их воле и пожеланиям».
222
Налицо совершенно другое описание кануна пожара Москвы. Никакого гонения на опричнину. Земщина противостоит царю с его опричниной, а царь хотел поступать «с земщиной так же, как начал». Земским оставалось надеяться, чтобы опричный дворец сгорел. Другого конца его они не предвидят.
Но «всемогущий бог» вмешался в этот спор двух сил — царя с опричниками, с одной стороны, и земщины — с другой. Бог «послал эту кару», и «с этим пришел опричнине конец».
Спрашивается: когда же все-таки «пришел опричнине конец» — до пожара Москвы, от которого позднее пострадали земские, оставшиеся в убытке, или «с этим», то есть после пожара, в котором сгорел опричный дворец, в результате чего пострадали опричники? По первому варианту земские не получили ничего, из-за того что все расписки, челобитья и судные дела сгорели, по второму — «опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто <только> оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и опустошенные опричниками».
Нетрудно разглядеть подлинный источник этого заявления Штадена. В обоснование своих слов об отмене опричнины он привел указ о частичной амнистии казанским ссыльным в 1566 году, в соответствии с которым они должны были получить обратно конфискованные земли. Хорошо известно, что это обещание не было выполнено и прежним владельцам были возвращены только те владения, которые опричники окончательно опустошили. Более ни о каких общих возвратах конфискованных владений речи никогда не было.
Итак, в результате сожжения опричного дворца, во всяком случае после этого, опричнине вторично пришел конец. Однако даже на страницах записок Штадена, дважды «отменившего» ее, опричнина оказывается невероятно живучей.
223
«На следующий год после того, как была сожжена Москва, опять пришел крымский царь». Штаден, как мы помним, служит теперь в той самой опричнине, которой уже год назад «пришел конец», под командой опричного воеводы Д. И. Хворостинина. «Когда эта игра (разгром татар летом 1572 года.—Д Л.) была кончена, все вотчины были возвращены земским, так как они выходили против крымского царя. Великий князь долее не мог без них обходиться. Опричникам должны были быть розданы взамен этих — другие поместья».
Получается, что опричники должны были теперь вторично возвратить земским их вотчины. В первый раз это произошло после пожара Москвы и опричного дворца: «И все земские... получили свои вотчины». И тогда для этого были свои причины. Теперь земские опять получают назад свои вотчины за то, что победоносно выступили против Девлет-Гирея. Теперь, в отличие от предыдущих заявлений Штадена, опричники остаются опричниками и взамен земель, возвращаемых земщине, получают другие земли. Остаются и раздельные «смотренные» списки опричников, но Штаден лично из них выбыл. «Причина: все немцы были вписаны вместе в один смотренный список. Немцы предполагали, что я записан в смотренном списке опричных князей и бояр. Князья и бояре думали, что я записан в другом — немецком — смотренном списке. Так при пересмотре меня и забыли».
Здесь мы узнаем от Штадена о том, -что «думали» немцы, и о том, что «думали» князья и бояре. При этом никто из них не «думал», что опричнина ликвидирована, что исчезли отдельные «смотренные» списки опричников. Неизвестно только одно — что же думал сам Штаден? Почему он отказался получить новые земли, которые раздавались опричникам взамен утраченных земских земель, и почему отказался оставаться в составе русского «рыцарства»? Непонятно и
224
то, почему он при возвращении земель бывшим земским владельцам утратил свои земли в Старицком уезде. Бывший Старицкий удел уже несколько лет был и оставался владением царя, его дворовой вотчиной и возвращению в земщину не подлежал. Так или иначе, теперь Штаден утверждает, что опричнина сохранялась, несмотря на возвращение земским их вотчин, и только он лично из нее «механически выбыл».
В момент написания своих Записок, то есть в 1577— 1578 годах, Штаден говорит об опричнине как о действующем в Московии порядке: «Теперь с великим князем ходят новодельные господа, которые должны бы быть холопами тем — прежним».
Таковы сведения об опричнине, содержащиеся в сочинениях Штадена. Рассмотрение их в целом является необходимой предпосылкой для оценки свидетельств Штадена об опричнине и о ее отмене в качестве исторического источника. Исследование показывает, что Записки Штадена о Московии весьма тенденциозны и, что еще хуже, обесцениваются немалым числом заведомых измышлений. Последние имели целью показать личный героизм Штадена (как он его понимал), его находчивость, изворотливость и удачливость.
Явной выдумкой являются появившиеся на последнем этапе россказни Штадена о его постоянной близости к царю — о его службе в опричнине. То, что Штаден не служил в опричнине, да и вообще на какой-либо дворянской службе, доказывается, помимо его саморазоблачений, также и важнейшим объективным фактом. Все без исключения иноземцы, исполнявшие ту или иную царскую службу или встречавшиеся с царем Иваном, бывавшие у него на приемах, помимо личных воспоминаний, оставили объективные следы своей деятельности в русских и иностранных источниках. И только о Штадене и о его службе все источники хранят красноречивое молчание.
225
9 Иван Грозный
На основании всего сказанного можно заключить, что Штаден в опричнине не служил и что его заявления об отмене опричнины не заслуживают ни малейшего доверия. Тем, кто впредь пожелает опереться на свидетельства Штадена об отмене опричнины, следует выбирать между двумя его противоположными утверждениями: опричнине пришел конец — опричнина продолжала существовать. Верным, как мы знаем из многочисленных вышеприведенных данных, является второе утверждение Штадена.
ЧАСТЬ III
НА ЗАКАТЕ ЖИЗНИ
ОТЛИВКА ПАМЯТНИКА САМОМУ СЕБЕ
В царствование Ивана Грозного был создан грандиозный Летописный свод. Он описывал всю историю человечества в виде смены великих царств. Венцом развития изображалось царствование самого Ивана IV. Летопись эта называется Лицевой свод, поскольку ее текст был иллюстрирован, написан «в лицах».
Еще никогда не было на Руси столь роскошной летописи. Все десять томов свода были написаны на великолепной бумаге, специально закупленной во Франции из королевских запасов. На такой бумаге писали Генрих И, Карл IX, Генрих III, Екатерина Медичи. Более 15 тысяч искусно выполненных рисунков украсили текст. С особой тщательностью был изготовлен последний том свода, посвященный царствованию Ивана Грозного. Он охватывает события 1535—1567 годов. Этот том принято в науке именовать Синодальным списком, поскольку он долгое время принадлежал библиотеке Синода.
Когда роскошный последний том Лицевого свода был в основном готов, чья-то рука прямо на чистовых иллюстрированных листах сделала многочисленные добавления к тексту, вставки, вычеркивания, исправления. Великолепная рукопись — плод долгих усилий составителей, редакторов, многочисленных писцов и художников — разом превратилась в черновик. Писцы и художники снова засели за свой кропотливый труд. Огромный том был заново переписан ровными рисо
227
9*
ванными буквами — полууставом. Рисунки на каждой странице были перерисованы. Каждое мельчайшее исправление последнего властного редактора было учтено и внесено в текст. Забракованные им рисунки были исправлены согласно его указаниям. Казалось бы, он мог быть доволен. Но ничуть не бывало. На новом роскошном экземпляре, который вошел в науку под названием Царственная книга, та же рука сделала множество новых приписок и поправок — в десять раз больше, чем на листах Синодального списка. Но дело не в их числе. Новые приписки и поправки носят еще более острый политический характер, чем прежние. А главное, решительной переделке подверглись и те рассказы, которые сам редактор собственноручно написал при прошлом редактировании.
Если к сказанному добавить, что именно из приписок познаются едва ли не самые существенные события эпохи Ивана Грозного за 1535—1567 годы, то станет ясным, какое первостепенное значение имело выяснение их происхождения. Предстояло ответить на два основных вопроса. Кто автор приписок? Когда они были сделаны?
Исследование приписок показывает, что первые из них — те, что на Синодальном списке, сделаны до начала опричнины, если можно так выразиться, в мирное время, приписки же к Царственной книге делались в разгар опричнины, после многих измен и заговоров бояр, после жестоких с ними расправ.
В Синодальном списке под 1539 годом к рассказу о вражде между боярами Шуйскими и Бельскими в малолетство Ивана Грозного редактором сделана приписка: «...а боярина Михаила Васильевича Тучкова со-слаша с Москвы в его село». Итак, специальной припиской редактор счел нужным подчеркнуть, что Михаил Васильевич Тучков явился жертвой усобицы. В Царственной книге этой приписки нет, и Тучков из
228
жертвы усобицы превратился в одного из зачинщиков кровавых местнических споров.
Чем же знаменит боярин Михаил Тучков, и в связи с чем отношение к нему могло так сильно поколебаться? Многое объяснится, если вспомнить, что Тучков был дедом Андрея Курбского. В своем письме к изменнику князю Иван Грозный резко враждебно высказался о Тучкове, сопроводив свои слова таким обращением к его внуку: «Понеже еси порождение исчадия ехиднова, — по сему тако и яд отрыгаеши». В этом же письме Грозный вспоминает о боярской усобице 1539 года, в которой участвовал Тучков, но о его ссылке не говорит ничего.
Таким образом выясняется, что Синодальный список (в первой, редактированной части) и приписки к нему сделаны раньше 1564 года, когда и сам Курбский, и предки его поминались добрым словом в составляемой истории царствования, а Царственная книга и приписки к ней сделаны после 1564 года. Иначе говоря, очевидно, что измена Курбского и цитированное письмо Грозного от 5 июля 1564 года хронологически лежат между двумя редакциями летописи. Дальнейшие исследования подтвердили этот вывод.
Наиболее интересным вопросом при изучении приписок к Синодальному списку и к Царственной книге является, естественно, вопрос о том, кто их автор. Кто этот человек, который через самые бурные годы царствования Ивана IV пронес свое право безапелляционно и столько раз, сколько он считал нужным, править и переделывать официальную царскую летопись.
Он должен был находиться при дворе после 1564 года. Был лицом весьма полномочным, а при редактировании сводов являлся последней инстанцией. Его политические взгляды —суть политические взгляды Грозного. Личности царя он исключительно предан.
229
Редактор этот —человек с большим политическим кругозором, он в курсе всех важных событий, происходящих как непосредственно возле и при участии царя, так и на самой отдаленной периферии государства. Он участник взятия Казани (об этом бесспорно свидетельствуют его поправки). Он в деталях знаком с делом о боярском брожении 1553 года, следственным делом об измене князя Лобанова-Ростовского, с целым рядом других менее значительных дел.
Человеком, который безусловно отвечает всем без исключения установленным признакам автора приписок, является сам царь Иван IV Васильевич Грозный.
Если наше предположение верно, то в других произведениях Грозного мы обязательно найдем элементы, родственные припискам по содержанию, по основной политической направленности и по оборотам речи.
Весьма существенным документом, вышедшим из-под пера Ивана Грозного, является его письмо к Андрею Курбскому от 5 июля 1564 года. В этом письме царь Иван высказал свои политические взгляды и парировал нападки противников из лагеря боярской оппозиции.
Посмотрим, не найдем ли мы сходства между содержанием приписок и содержанием письма. Рассмотрим все важные приписки в хронологическом порядке. Первая из них, сделанная на листах Синодального списка под 1539 годом, добавлена к рассказу летописи о том, как в этом году произошли кровавые столкновения между двумя боярскими группировками — между Шуйскими и Бельскими. Приписка редактора дополняет рассказ подробностями.
Обратимся к письму Грозного к Курбскому. Здесь перечень боярских измен и распрей времен своего малолетства царь начинает именно с мятежа Шуйских в 1539 году. Иначе говоря, тот же эпизод, который привлек внимание редактора Синодального списка, выз
230
вав его дополнения, сочтен и Грозным существенным фактором, подкрепляющим его аргументацию.
Следующая приписка к Синодальному списку подробно рассказывает о новом мятеже Шуйских, который они учинили в 1542 году, силой захватив власть и расправившись со своими политическими соперниками. В письме Грозного и этот мятеж взят им в качестве следующей иллюстрации боярского разгула во времена его юности, причем сходство обоих рассказов совершенно очевидно. И в приписке, и в письме сообщается одно и то же, в приписке более подробно, в письме — короче. Приписка заканчивается следующими словами: «...а митрополит Иосаф в те поры пришел ко государю в комнату, и бояре пришли за ним ко государю в комнату шумом и сослаша митрополита в Кирилов монастырь...» Этот же рассказ в письме заканчивается так: «Да митрополита Иосафа с великим бесчестием с митрополии согнаша».
Третья приписка к Синодальному списку относится к рассказу летописи о том, что в 1554 году князь Семен Лобанов-Ростовский, войдя в сношения с литовским послом Станиславом Довойном, решил изменить, бежать в Литву, и о том, что был за это арестован. Летописец, рассказывая о допросе князя Семена Ростовского, пишет, что тот объяснил свою измену скудостью ума, «палаумьством». Редактор, вычеркнув в летописи слово «палаумьство», делает к тексту обширные приписки, которые придают делу совсем иные черты. Попытку Ростовского бежать в Литву он объясняет не глупостью его, а политическими причинами.
И этот факт именно в том самом освещении, в каком он дан в приписке, а не в летописи, мы тоже находим в письме Грозного к Курбскому. Снова, мы видим явное сходство рассказа приписки с рассказом Ивана Грозного. Редактор, например, пишет о том, как князь Семен клеветал литовскому послу Станис
231
лаву Довойну на царя: «...что всех их (то есть бояр. — Д. А.) государь не жалует... да и тем нас истеснил, что женился — у боярина своего дочерь взял, понял робу свою, и нам как служите своей сестре...» Грозный пишет о том же: «Своим изменным обычаем, литовским послом — пану Станиславу да Войну... душу износе, нас укоряючи и нашу царицу».
Итак, родство приписок к Синодальному списку и письма Грозного к Курбскому — налицо. Подчеркиваем, что Иван Грозный в качестве примеров боярских измен и бесчинств берет именно те три эпизода, которые привлекли также главное внимание автора приписок.
Обратимся теперь к Царственной книге. Возьмем первую большую приписку. Она сделана под 1543 годом. Вычеркнув рассказ летописи о новом мятеже Шуйских в сентябре 1543 года, редактор заменяет его своим подробным рассказом о нем. В письме Грозного Курбскому от 5 июля 1564 года содержится такой же рассказ об этом же событии. Родство текстов и здесь полное. Совершенно очевидно, что рассказ приписки к Царственной книге о мятеже Шуйских в 1543 году не что иное, как расширенный за счет указания имен виновников бесчинств рассказ Грозного в его ответе Курбскому.
Следующая приписка к Царственной книге под 1547 годом представляет особый интерес с точки зрения ее непосредственной связи с полемикой между Грозным и Курбским. Летопись под 1547 годом поместила сообщение о пожаре, бывшем в том году. Она рассказывала о том, что черные люди града Москвы «от великие скорби пожарные всколебашася... и при-шедше во град и на площади убиша каменьем... боля-рина Юрия Васильевича Глинского». При редактировании Царственной книги редактор весь этот текст вычеркнул и взамен написал на полях свой рассказ.
Статья летописи, сухо говорящая об убийстве черными людьми князя Юрия Глинского, под пером ре
232
дактора превратилась в историю коварного заговора бояр, враждебных царю и его родственникам. Новый текст совершенно тождествен рассказу Ивана Грозного об этом же событии в письме к Курбскому.
Однако здесь интересен и другой вопрос: чем вызвано появление рассказа об обстоятельствах убийства Глинского? Ответ очевиден. Дело в том, что в своем первом письме к Ивану Грозному Курбский, осыпающий царя упреками, обвиняет его, в частности, в том, что он, царь, до того пал в своей греховности, что проливал кровь в церквах, да притом еще кровь безвинных людей. Грозный с гневом отвергает в своем письме такое обвинение. Несколько раз возвращаясь к этой теме, царь стремится доказать, что, наоборот, бояре-изменники безвинно проливали в церквах кровь. Прямым ответом на упрек Курбского звучат слова его рассказа об убийстве князя Юрия Глинского: «...князя Юрия Васильевича Глинского бесчеловечно выволокли в соборную церковь успения пресвятые Богородицы и убиша в церкви безвинно, против митрополича места, и кровью его помост церковный окровавивше...» Написав эти слова, Грозный для большей убедительности восклицает: «И сие во церкви святой убийство его — всем ведомо!» Однако действительно ли всем было ведомо это убийство в церкви? Чтобы оно стало «всем ведомо», нужно было описать его в официальной летописи. Это и было сделано в приписке.
Изложенное подтверждает, что приписки к Царственной книге делались после того, как Курбский и царь в 1564 году обменялись письмами, а приписки к Синодальному списку делались до того, как имела место эта переписка, в частности до того, как Курбский в своем письме впервые поставил вопрос о кровопролитии в церквах. Наряду с этим выясняется, что приписки к Царственной книге являются в основном не чем иным, как перенесением в летопись с целью укрепить ее авто
233
ритетом и увековечить как оправдательные, так и обвинительные доводы царя из его полемики с Курбским.
Самой большой и, может быть, самой интересной по своему содержанию является приписка, сделанная редактором к тексту Царственной книги под 1553 годом. Она рассказывает о болезни царя по возвращении из Казани в марте этого года и о происшедшем в это время боярском мятеже. В самом тексте Царственной книги о мятеже 1553 года ничего не было сказано. Рассказ, который счел необходимым приписать редактор, весьма пространен. Сличив его с тем, что об этих же событиях пишет Грозный в своем письме Курбскому, мы убедимся, что приписка, как и в прежних случаях, лишь расширяет и детализирует написанное в нем.
Нет такого исследования, общего курса или учебника по истории нашей родины, где в разделах, посвященных времени Ивана Грозного, не рассказывалось бы о том, что в марте 1553 года у постели умирающего царя разразился открытый боярский мятеж, грозивший государственным переворотом и затихший лишь благодаря выздоровлению Грозного.
Между тем исследование источников, повествующих об этих событиях, заставляет нас поставить под сомнение не только ряд подробностей мятежа, но и вообще самый факт того, что мятеж этот имел место в том виде, в каком он описан в летописи.
Обратимся к первому известию о мятеже 1553 года, содержащемуся в Синодальном списке Лицевого свода. Под 1554 годом к рассказу летописи о бегстве в Литву князя Семена Лобанова-Ростовского, его задержании и допросе сделана приписка. В ней говорится, что для допроса князя Семена царь назначил «судную комиссию из 11 лиц. Эти люди пытали князя Семена, который, объясняя причины, побудившие его к измене и отъезду в Литву, показал, что «у него мысль началася потому, как государь недомогал, и мы все ду
234
мали о том, что только государя не станет, как нам быти. А ко мне на подворье приезживал ото княгини от Ефросиньи и от князя Владимира Ондреевича, чтобы я поехал ко князю Володимеру служити де и людей пе-резывал». Далее, назвав своих сообщников, «бывших с ним в той думе», князь Лобанов-Ростовский показал: «и как бог государя помиловал и облегчение ему дал, и мы меж себя почали говорит, чтобы то дело укрыт. А на подворье к мне приезживал Семен Морозов, а яз с страху с того времени учял мыслити в Литву».
Иначе говоря, согласно этому известию, во время болезни царя существовал заговор, имевший целью в случае смерти Ивана отстранить от престола его наследника-младенца и посадить царем Владимира Андреевича Старицкого. Заговор был тайным, и когда царь неожиданно поправился, участники заговора стали заботиться о том, «чтобы то дело укрыть». Семен Лобанов-Ростовский, опасаясь, однако, что его участие в заговоре может стать известным царю через Семена Морозова, приезжавшего к нему на подворье, или как-нибудь иначе, решил спасаться от царского гнева в Литву.
Как видим, из этой переписки следует, что царь и его окружение узнали о тайном сговоре лишь через год после того, как он существовал, узнали от Семена Лобанова-Ростовского, который признался в этом под пыткой.
После сказанного для нас будет весьма удивителен рассказ «о болезни царской», содержащийся в приписке к Царственной книге под 1553 годом.
Весь этот рассказ в целом противоречит рассказу, написанному тою же рукой раньше, в приписке к Синодальному списку, в связи с делом Семена Лобанова-Ростовского, и совершенно несовместим с ним.
Если там говорилось о тайном заговоре, вскрывшемся через год, то здесь с большими подробностями рассказывается об открытом выступлении против царя боль
235
шой группы влиятельнейших государственных деятелей. В царских палатах, у постели умирающего государя, шли ожесточенные споры между его сторонниками и врагами. «И быстъ меж бояр брань велия и шум велик и слова многие бранные». В то же время двоюродный брат паря Владимир Андреевич собирал на своих подворьях дворянское войско, раздавая ему деньги, с очевидной целью в случае смерти царя или, быть может, раньше двинуть войско на Кремль и захватить власть.
В Кремле об этих действиях Владимира Андреевича хорошо знали. Бояре, из числа оставшихся верными царю, вели с князем переговоры, безуспешно пытаясь его образумить. Мятежные бояре в Кремле открыто заявляли о том, что не намерены присягать царскому сыну, а хотят иметь царем Владимира Андреевича. Царь, видя «боярскую жестокость» и не имея сил сломить сопротивление мятежников, обращается к верным ему людям с просьбой в случае его смерти спасти царевича Дмитрия от расправы со стороны изменников и бежать с ним «в чужую землю, где бог наставит». Вот как далеко зашли мятежники и каким отчаянным казалось царю положение дел! С другой стороны, чтобы заставить Владимира Андреевича целовать крест на верность царевичу Дмитрию, сторонники царя угрожали князю применением силы, тюрьмой и даже расправой. Князь Владимир Воротынский прямо сказал этому претенденту на царский престол: «...а будет где доведется, по их государей своих велению, и дратися с тобой готов. Да почали иные бояре говорити, чтобы князь целовал, а не учнет креста целовати, и ему оттудова не выйти».
Что осталось в этом рассказе от тайного заговора, который его участники старательно укрывали и который стал известен царю и его приближенным через год с помощью пытки?
Но не будем этим ограничиваться и продолжим рассмотрение приписки к Царственной книге. Обратим
236
и здесь внимание на имена участников событий и на то, как теперь распределились между ними роли. Согласно этому рассказу, в мятеже 1553 года были замешаны следующие лица: князь Дмитрий Иванович Курлятев, казначей Никита Фуников, князь Дмитрий Федорович Палецкий, священник Сильвестр, князь Иван Михайлович Шуйский, окольничий Федор Григорьевич Адашев, князь Иван Иванович Пронский (Турунтай), князь Петр Щенятев, князь Семен Лобанов-Ростовский, князь Дмитрий Иванович Немой.
Этот список весьма интересен. В первом известии о болезни были поименованы всего семь заговорщиков. Теперь в этом новом рассказе некоторые из них выпали из числа мятежников, а именно: князь Семен Микулинский, князь Петр Серебряный, князья Куракины. Зато к числу мятежников прибавилось шесть новых лиц: Иван Михайлович Шуйский, Федор Григорьевич Адашев (отец Алексея), священник Сильвестр и, кроме того, как это ни странно на первый взгляд, — Дмитрий Иванович Курлятев, казначей Никита Фуников и князь Дмитрий Федорович Палецкий. Трое последних, согласно приписке к Синодальному списку, являлись членами «судной комиссии», назначенной в 1554 году расследовать дело князя Ростовского, и тогда лишь впервые услышали о том, что в 1553 году существовал какой-то заговор.
Теперь ознакомимся с именами тех приближенных царя, которые согласно приписке к Царственной книге сохранили верность царю и выступили против мятежников. Это следующие лица: дьяк Иван Михайлович Висковатый, думный дворянин Алексей Федорович Адашев, думный дворянин Игнатий Вишняков, князь Иван Федорович Мстиславский, князь Владимир Иванович Воротынский, Василий Иванович Шереметев «Большой», Михаил Яковлевич Морозов, Даниил Романович Юрьев, Василий Михайлович Юрьев.
237
За исключением князя Воротынского, все названные лица, согласно первому варианту, — члены «судной комиссии». Таким образом, теперь оказывается, что все, без единого исключения, члены «судной комиссии» 1554 года сами были в центре событий марта 1553 года, равно как и сам царь, равно как и обвинявшийся тогда Семен Лобанов-Ростовский.
Крупнейшие историки прошлого заметили противоречивость и несовместимость сообщений источников, повествующих о событиях 1553 года. Все они разрешали в своих трудах это противоречие примерно одним и тем же способом: выбирали тот источник, который по тем или иным соображениям их больше удовлетворял. В известном смысле они имели право на такое отношение к данным источникам, ибо во времена, когда писали Щербатов, Карамзин, Соловьев, Белов и Пресняков, Лицевые своды и приписки к ним ошибочно считались произведениями XVII века, то есть источниками, не современными описываемым в них событиям. При таком взгляде противоречивость приписок рассматривалась просто как испорченность и путаница поздних текстов, испорченность, которую необходимо было исправить, согласовав между собой противоречивые источники. Мы теперь знаем, что приписки делались не через сто лет после сообщаемых ими событий, а самим участником, современником событий, и что, следовательно, противоречивость приписок показывает не ошибку по незнанию позднейшего историка XVII века, которую нужно исправить, а сознательное изменение, внесенное в ходе работы над летописью.
Таким образом, очевидно, что достоверность рассказа приписки к Царственной книге под 1553 годом об открытом мятеже во время царской болезни является во многих отношениях сомнительной и не находит тех подтверждений, которые можно привести в пользу достоверности приписки к Синодальному
238
списку под 1554 годом. Рассматривая рассказы о событиях 1553 года в этих двух противоречащих один другому источниках, мы вынуждены отдать предпочтение рассказу, который появился раньше, то есть рассказу приписки к Синодальному списку под 1554 годом о пытке князя Семена Лобанова-Ростовского. Элементы этого рассказа (иначе говоря элементы действительности) содержатся и в рассказе об открытом мятеже. И только в этой мере его можно считать соответствующим действительности. Все, что сверх того, нам кажется порождением хорошо понятной тенденции, на определении которой мы остановимся ниже. Какие же элементы действительности, совпадающие с данными рассказа первой приписки о тайном заговоре, мы находим в рассказе об открытом мятеже?
Несомненно реальным фактором является сама «болезнь огненная», которой был охвачен царь в марте 1553 года. Не вызывает сомнений и то, что в связи с болезнью царя происходило крестоцелование на верность царевичу Дмитрию. Наконец, самое главное: несомненно, что во время болезни царя имел место тайный заговор группы князей, рассчитанный на возведение Владимира Андреевича на престол в случае смерти Грозного. Этот заговор раскрылся уже после выздоровления царя, частично через доносы посвященных, а полностью на допросах князя Семена Лобанова-Ростовского в 1554 году.
Обратимся к высказываниям Курбского о событиях 1553 года. Известно, что Иван Грозный в своем письме Курбскому от 5 июля 1564 года ни полусловом не приписывает ему личного участия в волнениях. Курбский ничего не ответил по поводу факта, иллюстрирующего мятежное поведение бояр, как не ответил на многие другие примеры, приведенные царем. Но зато позднее Курбский дважды высказался на эту тему. Вот что он пишет в «Истории о великом князе Мос
239
ковском» после описания взятия Казани: «Приехав же до Москвы, аки по двух месяцех, или по трех, разболелся зело тяжким огненым недугом так иже никто же ему жити надеялся. Не по малым дням, по малу озд-равляти почал».
О политических событиях, будто бы сопровождавших эту болезнь, Курбский не говорил ни единого слова. Новое совпадение: о том же самом факте, о котором нет ни малейшего упоминания в московских летописях и официальных документах, именно об этом же —гробовое молчание в «Истории», вышедшей из-под пера Курбского. Это дружное молчание враждебных один другому авторов —царя Ивана и Курбского—следует признать красноречивым еще тем более и потому, что сам царь десять лет молчал об этом, а когда трижды потом высказался, дал факту три разноречивых описания.
Мы считаем, что приписки, сделанные при первом редактировании, появились до опричнины, до бегства Курбского, до объявления царем открытой борьбы со старыми и новыми изменниками, борьбы, которая стала лишь потом проводиться в грандиозных размерах, со всей беспощадностью, всеми видами оружия — и пером, и топором. Приписки к Царственной книге делались именно в годы этой борьбы.
Известно, как под непосредственным влиянием событий этого времени менялись описания фактов и лиц в летописях. Если в специальной приписке к Синодальному списку царь изобразил Михаила Тучкова — деда Курбского — жертвой боярской усобицы, то после бегства Курбского Царственная книга (не приписка, и даже сам летописный текст) изобразила Тучкова уже не жертвой, а зачинщиком кровавых местнических споров. Таких примеров можно привести много. Да и самый факт появления множества новых приписок к тексту, уже редактированному ранее, является
240
первым и очевидным признаком того, что приписки, сделанные в первом случае, оказались недостаточно наступательными, недостаточно тенденциозными, наконец, недостаточными по количеству указанных в них обвинительных материалов и обвиняемых лиц. Нужно вспомнить, что опричнина, грянувшая как раз в период между обеими редакциями, открылась не чем иным, как письменным исчислением всевозможных провинностей и измен царских приближенных, вершивших до этого момента делами государства: «И енваря в 3 день прислал царь и великий князь из слободы список, а в нем писаны измены боярские и воеводские и всяких приказных людей, которые они измены делали и убытки государству его, до его государьского возрасту, после отца его блаженные памяти... Василия Ивановича всея Русии». Далее исчисляются вины бояр, воевод, приказных людей, казначеев и иных представителей правящего аппарата. Этот отрывок вскрывает исключительно интересную сторону провозглашения опричнины. Из него ясно видно, что царской опале «изменников» дано историческое объяснение, значительная часть обвинения лежала в их прошлых делах, которые они делали до его «государьского возрасту», во времена его малолетства и юности. Таким образом, основной принцип широкого объяснения карательных мероприятий и обвинений состоял в привлечении для этой цели максимального исторического материала и в объяснении настоящего прошлым.
Нет надобности доказывать, что приписки к Царственной книге есть летописное переложение и продолжение этого составленного царем списка измен, опровергающее подобный же список царских «злодейств», провозглашенный противной стороной в письме князя Курбского. Само это письмо явилось, естественно, сильнейшим стимулом для возбуждения обвинительных настроений царя и, прежде всего,
241
против его автора и против той политической среды, из которой он вышел. Известно, что царь объединял в одну группу Курбского с Сильвестром и Адашевым. «Вы с Алексеем да с попом», — постоянно упрекает он Курбского.
Можно думать, что новое озлобление царя против ранее подвергшихся опале Адашева, Сильвестра и их сторонников тесно связано с изменой и письмом их бывшего друга и соратника Курбского. Кроме того, несомненно, что начавшиеся с опричниной многочисленные аресты, пытки, допросы и доносы вскрыли многие, неизвестные ранее «измены и убытки», чинившиеся бывшими приближенными. В свете этого вполне понятно, почему приписки к Синодальному списку, появившиеся до всех этих изменений, носили иной характер по сравнению с приписками к Царственной книге. Если в первом случае мы наблюдаем тенденциозный подбор фактов, то во втором случае накалившаяся обстановка породила сверх того и тенденциозное обращение с фактами, некоторое искажение исторической перспективы. Словом, разница в тенденциозности приписок вполне объясняется разницей времени их появления.
Тенденциозность приписок не подлежит никакому сомнению и доказывать ее не приходится. Однако в целях большей ясности нам представляется небезынтересным заполнить это определение конкретным содержанием, тем более что автор приписок сам чрезвычайно прозрачно указал на ту цель, с которой он эти приписки делал.
Приписки к Синодальному списку под 1554 годом (о допросе князя Семена Лобанова-Ростовского) царь заключает следующими словами: «и от того времени бысть вражда промеж государя и людей». Этой заключительной мысли подчинена вся предшествующая этим словам приписка, назначение которой и было пока
242
зать на ярком примере, что «вражда промеж государя и людей» началась давно, и не по вине государя, а по вине «людей».
Приписка к Царственной книге под 1553 годом об открытом мятеже заканчивается еще более ясным объяснением того, зачем она написана. Изложив все детали мятежа и указав под конец, что князья Иван Пронский, Иван Щенятев, Семен Лобанов-Ростовский, Дмитрий Немой целовать крест не хотели, царь написал: «И оттоле бысть вражда велия государю с князем Владимиром Ондре...» Затем, решив, что для обоснования вражды нужно добавить красок, он зачеркнул эти слова и написал дальше длинный рассказ о том, как Владимир Андреевич и его мать противились присяге царевичу Дмитрию. Уже после того, видимо, удовлетворившись теперь убедительностью рассказа, царь написал: «И оттоле бысть вражда велия государю с князем Володимиром Ондреевичем, а в боярах смута и мятеж, а государству почала быти во всем скудость».
Прежде всего отметим слово «оттоле». Если верить первой приписке, то «вражда» началась с 1554 года, с факта измены князя Лобанова-Ростовского и в результате данных им показаний. Вражда эта была с кем угодно, но только не с Адашевым, Фуниковым, Курля-тевым, Палецким, которые сами, согласно той приписке, были на стороне царя. Теперь начало «вражды» отодвигается на год назад, связывается с другим фактом, и врагами царя оказываются его соратники, указанные в первой приписке. Если бы мятеж 1553 года имел место, то непонятно, почему не с него начинал царь «вражду», делая приписки в первый раз. И здесь, в этой детали лишний раз проглядывает то, что в период первого редактирования открытый мятеж 1553 года еще не существовал в сознании автора (поскольку не существовал и в действительности) и что
243
рассказ этот был создан позднее: предварительно и глухо в письме Грозного к Курбскому и ясно в приписке к Царственной книге.
Заслуживают внимания и последующие слова заключения о том, что «оттоле бысть... в боярах смута и мятеж». В них заключена важная мысль царя, которую он приводит настойчиво почти во всех своих приписках. Она заключается в намеренном подчеркивании того, что ожесточенная борьба происходила внутри самого боярского лагеря, а не между царем, с одной стороны, и боярством вообще — с другой. Этим подчеркивалось, что причина «смут и мятежей» лежит только внутри самого боярства, что, борясь с этими «смутами и мятежами, царь борется не против боярства как такового, а всегда во главе лучшей части бояр, против изменников. Этим царь отводил от себя обвинение в «побиении» лучших родов, лучших своих бояр и воевод, показывая, что виновники «смут» заслуживают своей участи и что борьбу с ними ведет не он один, что сами же бояре оказывали противодействие «недоброхотам» и карали их.
Далее в заключительных словах говорится, что с тех пор «царству почала быти во всем скудость». Иначе говоря, все беды, которые только случались потом в Московском государстве, имели своим началом и причиной события 1553 года. Не удивительно, что, создавая рассказ с намерением возложить на него такую большую задачу, автор его должен был сделать все, что было в его силах, чтобы рассказ эту задачу выполнил. А так как действительность 1553 года не могла быть ни началом, ни причиной всех последующих бед, то неизбежно пришлось дополнить ее некоторым вымыслом. Этот вымысел сложился на почве фактов, которые в богатом воображении царя сгруппировались вместе. Соединение известных ему в момент написания рассказа данных: болезнь, тайный заговор в это
244
время, последующая вражда с Адашевым, Сильвестром, Курлятевым и многими другими, непримиримость борьбы в момент написания — все это легко сливалось теперь при описании событий прошлого, событий 1553 года в единую яркую картину. Внимательно вглядываясь сейчас в эту картину, мы должны уметь отличать среди ее удачно сочетавшихся красок разные слои, нанесенные в разное время.
Совершенно ясно, что двукратное и столь активное вмешательство царя в дело составления летописной истории царствования было предпринято им не для того, чтобы лишь количественно увеличить число подробностей в летописных рассказах. Проводя решительную борьбу со своими политическими противниками и считая себя правой стороной в этой борьбе, Грозный применял против врагов все доступные ему виды оружия. Рассматриваемые приписки не являются, конечно, обычными летописными известиями. Это публицистические произведения, насыщенные свойственной Грозному политической страстностью. И было бы неправильно ожидать, чтобы в этих документах ожесточенной схватки царя с боярами и их «советницы» Грозный оставался равнодушным наблюдателем событий, «наивным летописцем» (каковых и вообще не существовало). В приписках Грозный нередко сбивается с летописной манеры изложения и рассказы его приобретают характер острых памфлетов. Оставаясь при написании этих рассказов непримиримым борцом, Грозный иногда нарушает действительную связь и последовательность событий в целях придания этим сообщениям максимальной политической заостренности, и нам, естественно, не следует закрывать на это глаза. Из всего изложенного было бы неправильно делать вывод, что все приписки Грозного неверно передают исторические факты, которым они посвящены. Приписок — много десятков, но лишь некоторые могут быть признаны
245
искажающими действительность. Большинство приписок Грозного является результатом его работы с документами* и отражает своим содержанием подлинные документы его времени. Даже множество мелких поправок к тексту летописи свидетельствует о том, что главное направление его редакторской деятельности вело к восстановлению правильности изложения. Мы же останавливаемся подробно именно на искажающих действительность приписках, а не на тех, которые верно передают факты, потому что последние и впредь без особых оговорок могут быть использованы исследователями.
Выяснение тенденциозности некоторых приписок не снижает их значения как исторических источников, а увеличивает это значение. Сверх ценности тех подробностей, которые они сообщают для ранних лет царствования Грозного и точный вид которых историки сумеют восстановить, они приобретают значение важнейшего источника, раскрывающего связи и отношения 60-х годов XVI века, то есть времени их написания, времени наиболее напряженной борьбы царя с боярством. Приписки приобретают также новое значение как группа наиболее многочисленных и наиболее интересных произведений Ивана Грозного. Пристальное изучение их с этой точки зрения, несомненно, обогатит историческую науку многими ценными наблюдениями.
Если учесть хронологическую последовательность появления изучаемых произведений: приписки к Синодальному списку — письмо Грозного — приписки к Царственной книге, то с установлением родства этих памятников мысль о принадлежности их разным авторам смело можно отвергнуть. Из такого предположения вытекало бы, что сначала Иван Грозный, от
* Слова о работе Ивана Грозного с документами были написаны мною задолго до того, как слова о работе с документами другого главы государства— Б. Н. Ельцина приобрели совсем другое значение.
246
вечая Курбскому, заимствовал наиболее важные сюжеты и манеру изложения из приписок другого автора к Синодальному списку, зато потом этот другой автор, редактируя Царственную книгу, взял для своих новых дополнений все то, что было в царском письме сверх его первых приписок. Естественно, что такое «разделение труда» между царем и одним из его подданных предположить невозможно.
Приписки и письмо имеют, кроме того, еще один весьма общий признак: они в большинстве случаев являются единственными источниками тех сведений, которые сообщают. Например, такое значительное событие, как боярский мятеж 1553 года во время болезни царя, не упоминается ни в одном другом источнике, кроме приписок и письма Грозного. Это также является признаком единого происхождения обоих источников.
Таким образом, и сходства и различия приписок с письмом приводят нас к выводу, что и письмо, и приписки написаны хоть и в разное время, для разных целей, но одним автором. Письмо, как известно, написано Иваном Грозным.
Особый интерес для данного исследования представляет уже упомянутая опись царского архива. Она свидетельствует о существовании при Иване IV хорошо организованного государственного исторического архива, где в двухстах с лишним ящиках хранились документы самого различного происхождения, начиная от личной переписки великих князей, включая материалы сысков и документы дипломатических сношений.
На указанной описи имеются пометки о том, когда и кем взят из архива тот или иной документ. Эти бесстрастные канцелярские записи подтверждают предположения, которые были сделаны выше. В описи читаем: «Ящик 174. А в нем отъезд и пытка во княж Семенове деле Ростовского». Вверху отмечено: «Взят ко государю во княж Володимерова деле Ондреевича
247
1563 году июля в 20 день». Итак, мы узнаем, что в июле 1563 года дело о князе Семене Лобанове-Ростовском было затребовано царем и направлено к нему. Мы знаем также, что рассказ об изменном деле князя Лобанова-Ростовского является содержанием самой большой и самой значительной приписки нашего редактора к тексту Синодального списка под 1554 годом. Нельзя не поставить эти два обстоятельства в прямую связь между собой.
Царь Иван был в основном единственным человеком, пользовавшимся архивом. На описи царского архива сохранились пометки, свидетельствующие о том, что с 4 по 14 августа 1566 года, возможно ежедневно, а если нет, то по крайней мере 4, 6, 7, 8, 13, 14 августа царь лично проводил дни в своем архиве, пересматривал и перечитывал содержание всех его ящиков и множество документов (из 31-го ящика) забрал с собой.
Среди этих документов мы видим в основном поручные записи (о взятии на поруки), и притом именно о тех лицах, которые отрицательно упоминаются в приписках.
Опись царского архива сохранила для нас еще одну запись, которая также подтверждает наши предположения: «Ящик 224. А в нем списки, что писати в летописец лета новые, прибраны от лета 1560 и до лета 1568». В 1568 году летописец и тетради посланы «ко государю в Слободу».
Итак, сделанные ранее наблюдения получили документальное подтверждение: Иван Грозный — вот кто брал из архива листы «что писати в летописец лета новые» для проверки, утверждения и редактирования.
Признав приписки произведениями Ивана Грозного, мы должны либо признать почерк их написания его автографом, либо отвергнуть такое мнение. Естественно, что отсутствие в нашем распоряжении другого автографа Ивана Грозного делает обнаружение его собственноручных записей весьма желательным.
248
Представляется очевидным, что приписки на листах Синодального списка и Царственной книги делал человек, который эти памятники читал и тут же в процессе чтения исправлял и дополнял летопись. Кроме ряда больших и важных приписок на листах Царственной книги имеется еще несколько десятков мелких замечаний, добавлений и исправлений. При такого рода тщательной корректуре исключается всякая другая форма работы, кроме личного чтения текста и внесения поправок в процессе этого чтения.
Приписки не списывались откуда-то, а сочинялись с усилиями и сомнениями, присущими только творчеству. Это видно из бесчисленных зачеркиваний и исправлений, сделанных в ходе письма. Сама техника приписывания нового содержания к тексту летописи также исключает всякую иную форму работы, кроме личного чтения и пометок в процессе его. Взять, например, ту же приписку к Синодальному списку об измене князя Семена Лобанова-Ростовского. Приписки сделаны между строк, справа, слева, на полях. Таким путем редактировать текст под диктовку невозможно.
Наконец, сильнейшим средством утвердиться в мнении о том, что приписки наносил на бумагу Лицевого свода тот, кто их сочинил, является характер зачеркиваний, произведенных в ходе работы. Например, автор приписки писал «чт», потом зачеркивал, потом все же писал «чтобы», писал «и», зачеркивал, но потом все же писал «и», писал «бояре», зачеркивал, потом снова писал «бояре» и т. д. Значит, писавший сам обдумывал, что ему писать, сомневался, вычеркивал, но потом решал восстановить зачеркнутое слово. Переписчику не приходится раздумывать — писать данное слово или нет, ведь он следует своему образцу. Кроме! того, сплошь и рядом писавший начинал слово, а потом вдруг, не закончив его, перечеркивал. Таким
249
образом, на бумаге оказывались зачеркнутыми слова, написанные лишь частично, tq есть отдельные слоги или одна, две, три буквы. Такого рода зачеркивания не могут появляться систематически при диктовке одного лица другому. Из трех возможных способов нанесения текста приписок на поля летописи — списывание с образца, письмо под диктовку и личная запись их автора в процессе чтения —два первых бесспорно отпадают. Значит, единственно возможным ответом на поставленный вопрос является такой: перед нами автограф Ивана Грозного.
Исследование приписок к Лицевым сводам XVI века было напечатано в Исторических записках Академии наук СССР.
Опубликование в 1947—1948 годах работы, в которой доказывалось, что Грозный сознательно и настойчиво подменял в создававшемся по его указанию историческом труде действительную историю своего царствования своим собственным ее вариантом, тенденциозно освещал события, «казнил» и «миловал» на страницах летописи бывших сподвижников по своему произволу в зависимости от отношения к ним на момент редактирования летописи, не могло пройти в те годы мимо внимания соответствующих инстанций. Тем более что автор исследования об Иване Грозном ни разу не сослался в своем исследовании на труды И. В. Сталина. Известно, что в то время без ссылок на его труды не обходилась в принципе ни одна научная работа, будь то медицина, геология, математика и в особенности история.
В моих статьях усмотрели сделанные на материале XVI века намеки на обстоятельства создания Краткого курса истории ВКП(б), который, как известно, составлялся и редактировался при активном личном участии Сталина и содержал обвинения его бывших соратников во всех смертных грехах.
250
После XX съезда КПСС, когда обстановка в исторической науке до некоторой степени нормализовалась, интерес к вопросу о редактировании Иваном Грозным истории его царствования возродился. В 1961 и 1963 годах были изданы книги писателя Романа Тимофеевича Пересветова «Тайны выцветших строк» и «По следам находок и утрат», в которых история моего исследования летописных приписок была рассказана в популярной форме на основании публикаций 1947—1948 годов.
Первым научным откликом на публикацию о приписках к Лицевому своду была статья академика С. Б. Веселовского, написанная еще в 1947 году. «Я принимаю, — писал Веселовский, — и считаю вполне убедительно обоснованными почти все выводы... Авторство Ивана Грозного в этом деле можно считать неопровержимо доказанным».
К сожалению, отзыв выдающегося ученого дошел до меня только спустя 15 лет, в 1963 году, когда была опубликована книга его трудов об опричнине, не увидевших свет при жизни автора.
Существующие на сегодняшний день многочисленные суждения историков о приписках к Лицевым сводам XVI века можно свести к трем основным позициям.
Подавляющее большинство исследователей признает доказанным, что автором редакционных приписок и поправок к летописи является Иван Грозный.
Вместе с тем некоторые ученые оспаривают утверждение, что они написаны Грозным собственноручно.
По вопросу, чьей рукой были нанесены на листы летописи скорописные приписки, типичную точку зрения наших оппонентов высказывает С. О. Шмидт. «Иван Грозный, — пишет исследователь, — наиболее вероятный автор или соавтор вставок в летописный текст и даже многих мелких редакционных замечаний. Но при
251
нимать летописную правку за собственноручную правку царя, за его автограф, нет серьезных оснований».
Посмотрим, каковы соображения, обосновывающие подобные сомнения.
Одно из них состоит в том, что царь вряд ли обладал «профессиональными» навыками редактора. Что в этом суждении верно, так это кавычки, поставленные к слову «профессиональные». В самом деле, кто из сановных лиц, ответственных за составление официальной летописи, обладал профессиональными навыками редактора? Митрополит Макарий? Дипломат Висковатый? Да и какие «навыки редактора» проявил автор приписок на листах Лицевого свода? Умение писать, заполнять свободные места на листах, давать указания, педантично уличать своих подчиненных в ошибках... Последнее, если учитывать, что многие ошибки текста остались неисправленными, не навык редактора, а свойство характера, вполне присущее Ивану Грозному. Более того, ошибки, повторы и тому подобные огрехи самого автора приписок свидетельствуют как раз об отсутствии у него «профессиональных» навыков редактора, а также о полном отсутствии у него чувства какой бы то ни было ответственности перед каким-либо вышестоящим лицом. Такую «безответственность» навряд ли мог позволить себе кто-нибудь из царских подчиненных, хорошо знавших, что царь лично и активно вмешивается в процесс создания летописи. Дотошность и скрупулезность необычайно характерны для Грозного как для писателя. Любой написанный им текст создает впечатление, что автор сидел, обложенный книгами, тщательно выписывал и сверял бесчисленные цитаты. Мы видим его углубленным в сложные генеалогические изыскания при разборе местнических дел, корпящим над архивными делами...
А вот и еще один аргумент, приводимый в пользу того, что Грозный будто бы не мог собственноручно
252
делать пометы на летописных листах. Он состоит в следующем. С конца 1570-х годов Ивану Грозному физически было трудно делать пометы на рукописях столь большого формата, как Лицевые своды. Думается, что этот аргумент и вовсе нельзя считать убедительным.
Во-первых, как известно, приписки делались не на рукописях большого формата, а на отдельных, еще не переплетенных листах. (Кстати сказать, неясно, почему трудно делать пометы на рукописи любого формата, если она лежит на пюпитре?) А во-вторых, и не надо «заставлять» заниматься правкой летописи больного, умирающего царя. Его и нужно оставить за этой работой в 1560-х годах, когда он был полон сил, энергии и ненависти к своим врагам.
Главное сомнение по поводу того, что царь делал приписки собственноручно, фактически сводится к тому, что Грозный был царем. С таким же успехом можно удивляться тому, что Петр I собственноручно вытачивал детали на токарном станке, что Екатерина II самолично написала шесть томов Российской истории, собирая и изучая для этой цели многочисленные исторические источники. Что касается Грозного, он был человек пишущий, любивший писать и много писавший.
Грандиозное сооружение Грозного — создание летописного памятника своему детищу — единому, могучему государству — не могло быть завершено, как не могла быть достроена «до самого неба» Вавилонская башня...
Идея возвеличения самодержавной монархии в качестве венца и конечной вершины исторического развития, как известно, не Грозным порождена и не на нем окончила свое существование.
Возвеличение монархической формы правления всегда было предельно далеко от истинного понимания социальной и политической сути монархической власти. Великий философ XIX века, основоположник
253
диалектического метода в изучении исторических событий Гегель, объявив прусскую монархию вершиной и конечным результатом развития «мирового духа», оказался ничуть не ближе к истине, чем русский самодержец XVI века — метафизик и мистик по своим философским воззрения — Иван Васильевич Грозный.
Претензии монархических правителей, хотя бы самых законных, на признание их власти высшей и наиболее совершенной формой политического правления по сути дела всегда являются не чем иным, как высшей формой самозванства.
Ивану Грозному довелось при жизни испытать всю непрочность своей идеи о венчающем, завершающем историю характере установленного им «самодержавства». Он успел убедиться, что история не прекратила своего течения. Более того, ее бурный поток устремился отнюдь не по тому руслу, по которому его хотел направить «царь и государь всея Руси по божьему велению, а не по многомятежному человечества хотению» Иван IV. Стоило ему одолеть одних своих «изменников» и «недоброхотов», как словно из-под земли вырастали новые их когорты и легионы. Стоило ему, например, принять венец самодержавного царя и подавить «старых» родовитых бояр, как свои же соратники и «советники», набравшие силу, стали «снимать с него власть» и «государить-ся» сами. Только разгромил он с помощью опричнины этих врагов, как появились новые из числа самих опричников. Вот и приходилось снова и снова перестраивать верхний этаж огромной идеологической пирамиды — последний том Лицевого летописного свода.
Едва успел царь, потратив много труда и сил, возвеличить в царской летописи свою победу над Казанским ханством, как случилось страшное поражение от «бессерменского» крымского хана, завершившееся сожжением Москвы. Настала полоса поражений в Ливонии. Нищала и приходила в запустение страна...
254
Возможно, что мысль о завершении последнего тома Лицевого летописного свода и продолжала жить в намерениях Ивана Грозного. Но история давала все меньше и меньше материала для рассказов о внутренних и внешних победах, успехах, о процветании царской державы. Вспомним, что последними словами последней по времени появления приписки царя на листах Лицевого свода были такие: «И оттоле бысть... в боярах смута и мятеж, а государству почала быть во всем скудость». От такого печального признания, хотя и взваливавшего вину на «бояр», было, надо думать, не просто, если не невозможно, перейти к другим, более радужным повествованиям. Вот в чем действительно серьезная причина того, что создание грандиозного Летописного свода, памятника, возвеличивающего успехи царствования Грозного, остановилось. Завершить построение памятника самому себе, великим победам, одержанным в его царствование, Грозному не удалось.
КОНЕЦ ЛИВОНСКОЙ войны
Говоря о начале царствования Ивана Грозного, я назвал 1547 год — незабываемым. Да, в этом году семнадцатилетний Иван венчался на царство, вступил в свой первый брак. В том же году случилось, как мы помним, первое народное восстание в Москве и было образовано правительство «молодых людей» — реформаторов. Произошло в этом году и еще одно, внешне неприметное, событие, последствия которого оказались весьма значительными.
Одним из первых шагов юного царя был такой. Выслушав оказавшегося в Москве саксонца Ганса Шлитге, царь принял его предложение: от имени царя нанять в странах Европы для службы в Московском царстве мастеров и ремесленников различных
255
профессий, а также художников, ученых, типографов, аптекарей и врачей.
Шлитте добросовестно выполнил поручение. Завербовав 123 искусных мастеровых, он отправился с ними в Москву. До русской границы, однако, ни он сам, ни его спутники не добрались. В ливонском городе Любеке они были задержаны. Ливонское правительство не пожелало пропустить их в Москву. Шлитте был посажен в тюрьму, а набранных им мастеров разогнали.
Один из них, по имени Ганс, попытался в одиночку добраться до русской границы, но был схвачен и оказался в тюрьме. Позднее, после второй попытки бежать из Ливонии в Россию, он был казнен.
Полное имя Ганса, и каких дел он был «мастер» — осталось неизвестным. Эта история ясно показывает, до какой степени европейские правители боялись уже тогда усиления появившегося на востоке Европы Русского централизованного государства. Власти Ливонии задерживали отправлявшихся в Россию мастеров и ученых не только по собственной инициативе. Они получили — и затем получали постоянно — указания на этот счет от германского императора, от польских коралей и от Ватикана.
Царь Иван, со своей стороны, с не меньшей настойчивостью, как мы убедимся, не жалея никаких сил, упорно пробивал «окно в Европу». За полтора века до Петра, целых двадцать пять лет воевал он за то, чтобы «ногою твердой стать при море». Чтобы открыть для России «морское плавание». Чтобы «гости и купцы отчин великого государя... которые захотят торговать в Шведской земле, и те б торговали в Шведской земле, а которые захотят идти из Шведской земли в Любок и в Антроп (Любек и Антверпен.—ДА), в Шпанскую землю, Англию, Францию — тем были бы воля и бережение, и корабли были бы им готовы». И чтобы иностранные купцы и мастера всякого рода могли приезжать в русские земли «безо всякой зацепки».
256
С этой точки зрения следует, в отличие от некоторых историков прошлой эпохи, весьма осторожно отнестись к утверждению И. Сталина, будто Иван Грозный был куда более значительным историческим деятелем, чем Пётр I, прежде всего потому, что в отличие от Петра, «оградил страну от проникновения иностранного влияния»*. Грозный ограждал страну от проникновения в нее католической и протестантской веры, от идей парламентаризма и ограничения самодержавия. Но и Петр I, как известно, в «лютеро-вой» или «латинской» ереси не может быть обвинен так же, как в какой-либо слабости в отношении сохранения самодержавия. Что же касается приверженности Ивана Грозного к политике приобщения России к достижениям европейских мастеров, мореплавателей, судостроителей, к развитию широких торговых отношений с другими странами, — в этом смысле он не только не противостоит Петру, но, напротив, является его прямым предшественником.
Сориентировать свою внешнюю политику на Запад, в направлении Ливонии, царь Иван в самом начале своего царствования еще не мог. И он, и его правительство должны были прежде всего заняться внутренним государственным устроением, а затем и другим неотложным делом — взятием Казани, присоединением к Московии Казанского ханства. К тому же ближайшие советники царя — Адашев и Сильвестр, в отличие от Ивана IV, вообще смотрели не на Запад, а на Юг. Они настойчиво советовали царю отложить заботы об отношениях с западными соседями и направить все усилия на борьбу с Крымским ханством, с целью присоединения Крыма к Московскому государству. Переубедить царя им, однако, не удалось.
*См. Черкасов Н. К. Записки советского актера. М., 1953. С. 379-383.
257
10 Иван Грозный
После взятия Казани царь потребовал от Адашева—не откладывая, заняться Ливонией.
Ливонская война началась в 1558 году, после долгих, длившихся около пяти лет дипломатических переговоров, имевших целью присоединить Ливонию к России и тем самым обеспечить России выход на Балтику мирным путем.
Сами мирные переговоры проходили порой далеко не мирно. Характер царя Ивана проявлялся в них весьма ярко.
Начались они с требования Москвы — уплатить ей за все годы ту дань, которую Иван III в 1503 году наложил на ливонский город Дерпт —бывший Юрьев. Ливонцы согласились на выплату такого долга, однако тянули время. Их послы раз за разом приезжали в Москву с пустыми руками, выпрашивая отсрочку уплаты. В первый раз царь отослал с ними в Ливонию грозное письмо — предупреждение. И для вящей убедительности своих слов, приложил к письму ременной кнут — символический знак предстоящего ливонским правителям наказания.
Когда ливонские послы снова явились в Москву без обещанной к выплате суммы, царь пригласил их отобедать к своему столу, уставленному всякими яствами. Перед ливонцами, однако, стояли пустые блюда, так и оставшиеся пустыми за все время обеда.
В январе 1558 года царь двинул в Ливонию войска. Началась Ливонская война, продолжавшаяся, как уже было сказано, целую четверть века.
Ливонская война оказала исключительно серьезное влияние на все стороны жизни Московского государства. На судьбы сотен и даже тысяч подданных Грозного царя — как высокопоставленных чинов из царского окружения, так и рядовых служилых людей: «служилого пролетариата», по выражению С. М. Соловьева. И, конечно же, на судьбы всего населения страны — на крестьян и горожан.
258
Ход Ливонской войны в общих чертах хорошо известен. Он многократно освещен в трудах историков и в учебниках. Поэтому ограничимся здесь лишь напоминанием о некоторых наиболее интересных для характеристики Ивана Грозного моментах ее истории.
Ливонское государство было основано немецкими рыцарями, захватившими в XII—XIII веках земли прибалтийских племен — ливов, эстов (чуди), Литвы. В это же время немецкие ордена захватили земли, издревле принадлежавшие русским князьям, в частности, город Юрьев, заложенный еще киевским великим князем Ярославом Мудрым в XI веке. Немцы назвали его — Дерпт (ныне — город Тарту в Эстонии).
В XVI веке Ливонское государство под влиянием ряда внешних и внутренних причин стало слабеть и распадаться.
В связи с открытием Америки (1492 год) и перенесением торговых путей из Прибалтики в Атлантику захирела Ганза — богатая торговая ассоциация, в которую входили прибалтийские торговые города Ливонии. Вместе с тем Ливонию раздирали внутренние противоречия: между магистрами — главами рыцарских орденов, с одной стороны, и городскими властями — с другой; между различными племенами, населявшими ее территорию; между католиками — епископами церкви и рыцарями орденов, с одной стороны, и протестантами — с другой. «Лютерова ересь» — идеи Реформации — широко распространилась среди городского торгового люда. Наконец, тяжкий гнет немецких феодалов-помещиков вызывал недовольство и сопротивление ливонских крестьян.,
Ослабленная, раздираемая противоречиями Ливония оказалась лакомым куском, предметом вожделения нескольких европейских стран — Швеции, Дании и Польско-Литовского государства. Вступление
259
ю*
в Ливонию русских войск, подтолкнуло их, под предлогом войны против Москвы, приступить к разделу Ливонии между собой с помощью военной силы.
Ливонская война началась для Ивана Грозного удачно. Русские войска овладели многими городами Ливонии. В том числе Ревелем и Нарвой. Царь приказал строить в этих городах «морские пристанища» — порты.
Наивысшим военным достижением царя Ивана было взятие Полоцка. Царь лично участвовал в этом походе. После недолгой осады хорошо укрепленный Полоцк был взят. При взятии Полоцка особо отличились князья Иван Шереметев, Петр Кашин и Михаил Репнин. Вскоре, однако, после поражения русских войск в Литве воеводы были обвинены в измене. Иван Шереметев, раненный при осаде Полоцка — его «погладило по уху» ядро — был заключен в тюрьму, а Кашин и Репнин были казнены. По поводу казни Репнина возникла легенда. Рассказывали, будто на пиру у Грозного Репнин стал укорять царя в неблагочинии — за то, что подвыпивший царь пустился в пляс со скоморохами. Царь будто бы потребовал, чтобы Репнин стал плясать вместе с ним, и даже попытался надеть на старого воеводу скоморошью маску. Репнин — гласит легенда — сорвал с себя «машкеру» и растоптал ее ногами.
«Умри же, дерзновенный!» — царь вскрикнул, разъярясь.
И пал жезлом пронзенный, Репнин, правдивый князь, —
написал в стихотворении, излагающем легенду, известный поэт и писатель А. К. Толстой, посвятивший временам Ивана Грозного стихи и роман «Князь Серебряный». В действительности, Репнин был убит вне стен царского дворца; за столом у царя, вопреки описанию Алексея Толстого, не могли пировать опричники. Опричнина была создана позже.
260
После взятия Полоцка воевать против ливонцев, шведов и польско-литовских войск Ивану Грозному становилось все труднее. Немалый вред причиняли изменники и заговорщики, сносившиеся с королями враждебных стран, а порой и впрямую помогавшие им в войне против Московского государства.
Здесь необходимо вкратце рассказать о знаменитом перебежчике князе Курбском. История его бегства и само имя его вызвали и вызывают неоднозначные и зачастую неверные оценки. И в научной, и в популярной литературе Курбского чаще всего изображают жертвой-человеком, вынужденным спасаться во «вражьем стане» от беспричинного гнева царя-тирана.
Князь Андрей Михайлович Курбский, в прошлом близкий друг царя Ивана, один из героев взятия Казани, был и героем взятия Полоцка в 1563 году. Он командовал одним из полков, осаждавших и штурмовавших город. После взятия Полоцка царь назначил его своим наместником в Ливонии, со ставкой во взятом русскими Юрьеве. Это назначение, возможно, насторожило Курбского. Ведь именно в Юрьев царь направил в качестве своего наместника впавшего в опалу Адашева, который там, в Юрьеве, умер в тюрьме. Ходили слухи, что Адашев умер не своей смертью.
Так или иначе, но побег Курбского объясняется не просто безосновательным страхом.
Известный исследователь эпохи Ивана Грозного Р. Г. Скрынников сообщает, что появились новые документальные данные о том, что Курбский еще за год с лишним до своего бегства вел переговоры с представителями польского и шведского королей о сдаче им завоеванных русскими войсками городов.
По признанию самого Курбского, он выдал польским воеводам планы движения русских войск на Ригу, в результате чего русские полки попали в засаду и были разгромлены...
261
В Юрьев до Курбского, видимо, дошло известие о том, что царь проведал про его изменнические действия, и что он — Курбский — вот-вот будет схвачен. Иначе не объяснить обстоятельства его побега.
Царский наместник, как бы мы сказали сейчас — губернатор Ливонии бежал из своей «столицы» ночью, спустившись с городской стены по веревке.
По дороге в город Вольмар, где его уже ждали представители польского короля, знавшие, следовательно, о его намерении перебежать к ним и о дне (вернее о ночи) его побега, князь был дважды ограблен немцами в придорожных замках Гельмут и Армус. В первом у него отобрали все бывшие при нем деньги и лошадь. Во втором — сорвали с головы лисью шапку.
Таким образом, знаменитое стихотворение А. К. Толстого — «Василий Шибанов» — носит во многом легендарный характер:
«Князь Курбский от царского гнева бежал, С ним Васька Шибанов, стремянный.
Дороден был князь. Конь измученный пал.
Как быть среди ночи туманной?
Но рабскую верность Шибанов храня, Свого отдает воеводе коня:
«Скачи, князь, до вражьего стану, Авось я пешой не отстану».
Как мы знаем, коня воевода лишился не из-за своего дородства, а совсем по другой причине.
Кстати сказать, красивой легендой является и картина вручения письма Курбского Ивану Грозному, нарисованная А. К. Толстым: будто царь выслушивал послание Курбского, доставленное ему Шибановым, пронзив тому ногу’остроконечным посохом, на который грузно оперся, «налег». Все это плод писательского воображения. Шибанов был схвачен царскими воеводами еще в Литве и не мог лично передавать письмо
262
Курбского царю. Правда, однако, состоит в том, что Шибанов, во-первых, не побоялся ехать с письмом изменника к царю, а во-вторых, умирая, перед казнью продолжал славить своего господина. Это засвидетельствовал сам царь в своем ответе Курбскому: «Как же ты не стыдишься раба своего Васьки Шибанова? — писал царь Курбскому. — Он ведь сохранил свое благочестие, перед царем и перед всем народом стоя, у порога смерти, не отрекся от крестного целования тебе, прославляя тебя всячески и вызываясь за тебя умереть. Ты же не захотел сравняться с ним в благочестии».
На гребне своих военных успехов в первом периоде войны царь Иван был склонен заполучить в свое владение всю Литву — бывшее ливонское владение, а в тот момент принадлежавшую польско-литовскому королю Сигизмунду II Августу. Решить эту задачу царь надумал простейшим, как ему казалось, способом — жениться на младшей сестре короля Екатерине. То обстоятельство, что царь в это время состоял в браке с Марией Темрюковной Черкасской, его, очевидно, мало смущало.
История заочного военно-политического романа Ивана Грозного и литовской принцессы, затем шведской королевы Екатерины, достойна хотя бы краткого изложения.
В город Вильна, где проживала королевна (принцесса) Екатерина, царем был направлен посол с особым поручением, можно сказать, сват. Неблагополучная для столь деликатного поручения фамилия свата — звали его Федор Сукин — царя тоже не смущала.
Перед отъездом в Вильну Федор Сукин получил такой наказ: «Едучи дорогою до Вильны, разузнавать накрепко про сестер королевских: сколько им лет, каковы ростом, как тельны, какова которая обычаем (то есть характером и привычками. — Д. А.) и которая лучше... Которая из них будет лучше, о той... именно
263
и говорить королю. Если ббльшая королевна будет так же хороша, как и меньшая, но будет ей не больше 25 лет, то о ней не говорить, а говорить о меньшей... Разведывать накрепко, чтоб была не больна и не очень суха. Будет которая больна, или очень суха, или с каким другим обычаем, то об ней не говорить. Говорить о той, которая будет здорова и не суха и без порока. Хотя бы старшей было и больше 25 лет, но, если она будет лучше меньшей, то говорить о ней. Если нельзя будет доведаться, которая лучше, то говорить о королевнах безымянно. И если согласится их выдать за царя, то Сукину непременно их видеть, лица их написать и привести к государю. Если же не захотят показать ему королевен, то просить парсон их написанных».
Сукину удалось «накрепко разведать», что младшая сестра короля Сигизмунда II Августа — Екатерина по всем названным царем достоинствам лучше своей сестры—и более «тельна» и не «суха». Ему, однако, не разрешили с ней общаться. Пусть посмотрит на нее тайно, когда пойдет в костел, сказали Сукину от имени короля. Царский сват именно так и поступил. Королевна Екатерина ему очень понравилась. Самому царю Ивану красавицу Екатерину увидеть так и не пришлось. Прежде чем согласиться выдать сестру за московского царя Сигизмунд II Август потребовал — сначала заключить мир на условиях, выгодных для Польши, царь на это не согласился. Военные действия в Ливонии возобновились.
Сигизмунд II Август решил усилить свои позиции в борьбе с Москвой, заключив союз с шведским королем Эриком XIV, и для укрепления этого союза выдал свою младшую сестру Екатерину за младшего брата Эрика— Иоанна.
Позднее, когда Эрик XIV разорвал дружбу с Польшей и сблизился с московским царем, Иван Василь
264
евич снова поставил вопрос о своем браке с Екатериной. Царь Иван, конечно, знал, что Эрик XIV, заподозрив ее мужа — своего младшего брата Иоанна в заговоре с целью захвата королевского трона, упрятал его в тюрьму. Но, тем не менее, сватался к замужней женщине. Король Эрик XIV соглашался на то, чтобы, разлучив Екатерину со своим братом, выдать ее за царя, который тоже готов был развестись для этого с женой.
На этот раз, с помощью женитьбы на шведской принцессе, царь Иван хотел снова обрести прибалтийские земли, выход к Балтийскому морю.
Судьба опять не благоприятствовала царю.
Прежде всего, Екатерина решительно воспротивилась разводу с мужем. На обручальном кольце, которое подарил ей при венчании Иоанн, была выгравирована надпись: «Ничто, кроме смерти!» — означавшая, что только смерть может разлучить ее с Иоанном.
Король Эрик был, тем не менее, готов отправить жену брата в Москву в качестве невесты царя Ивана. В Стокгольм прибыло русское посольство во главе с боярином Иваном Воронцовым. Он должен был подписать от имени царя союзный договор со Швецией и затем увезти в Москву Екатерину.
История, однако, распорядилась иначе. У короля Эрика резко обострилось психическое расстройство. Его окружение давно знало, что король нездоров. Именно это и было одной из причин зревшего против него заговора. Но вот наступило заметное ухудшение его состояния. Король, как написал об этом посол Воронцов, оказался «не сам у себя своею персоною», то есть как бы мы сказали сейчас — не в себе.
Король Эрик XIV был свергнут с престола. Его младший брат Иоанн был возведен на трон и стал королем Швеции Иоанном III, или, как его чаще именовали на Руси — Юханом III.
265
Юхан III, естественно, прекратил деятельность «сватов» его жены. Воронцов и его спутники были в полном смысле этого слова ограблены. Шведские солдаты сорвали с них дорогие одежды и отняли все драгоценности. Послов отправили домой «не в своем виде».
Союзный договор Швеции с Россией, само собой, не состоялся, и военные действия между Россией и Швецией продолжались.
Между Юханом III и Иваном Грозным началась долгая переписка, носившая в основном характер перебранки.
Юхан обвинил царя в недостойном поведении — в попытке жениться на его, Юхана, жене — Екатерине. Царь заявлял, что прежний король Эрик сказал ему, что его брат Иоанн (Юхан) умер. А вы — шведы, писал царь, сами не знаете, кто у вас король: «Опро-метываетеся (то есть переворачиваетесь. — Д. А.), как бы гад, разными виды». Царь отрицал, что собирался жениться на Екатерине. Он хотел только выменять за нее у брата польского короля Сигизмунда II Августа Ливонию. Свой ответ Юхану III царь Иван завершил такими словами: «А ты взяв собачей рот, захошь за посмех лаяти... то тебе честь, а нам великим государем с тобою и ссылаться безщестно... И будет похошь перелаиваться, и ты себе найди такова ж страдника, каков еси сам страдник, да с ним и пере-лаивайся...»
Иван Грозный прилагал немало усилий, чтобы побудить Англию вступить в Ливонскую войну на стороне России. Особенно важным было бы использовать английский флот против сильного флота Швеции. Для решения и этой политической задачи царь прибег к очередному сватовству.
Помирившись после своего конфликта с «пошлой девицей», английской королевой Елизаветой I — о его бранном письме к ней в 1570 году речь шла вы
266
ше, — царь Иван затеял жениться на племяннице королевы — Марии Гастингс.
В 1582 году в Англию был отправлен посол Федор Писемский. Он должен был договориться с Елизаветой о военном союзе против Польши и при этом сказать королеве от имени царя: «Ты бы, сестра наша любитель-ная... свою племянницу нашему Федору показать велела и парсуну б ее к нам прислала на доске и на бумаге дня того: будет она пригодиться к нашему государскому чину, то мы... то дело станем делать, как будто пригоже».
Поскольку царь в это время был в очередной раз женат — его женой теперь была Мария Нагая, — Писемский должен был объяснить Елизавете: «Государь наш по многим государствам посылал, чтоб по себе приискать невесту, да не случилось, и государь взял за себя в своем государстве боярскую дочь не по себе (то есть не ровню по своему рангу. — Д. А.). И если королевнина племянница дородна, и такого великого дела достойна, то государь наш, свою отставя, сговорит за королевнину племянницу».
Пока тянулись переговоры, в Англии узнали, что у царя от Марии Нагой родился сын Димитрий. Посол Писемский заявил, что это «сорные речи», то есть враждебные слухи.
Елизавета, несомненно, приняла решение не выдавать племянницу за русского царя. Тем более что вступать в войну за русские интересы со Швецией, Польшей и Данией она не была намерена. Тем не менее Марию Гастингс Федору Писемскому показали гуляющей в саду.
После этих смотрин Елизавета сказала Писемскому: «Думаю, что государь ваш племянницы моей не полюбит, да и тебе, я думаю, она не понравилась». Писемский, надо сказать, не особенно возражал. «Мне показалось, что племянница твоя красива, — сказал он королеве, соблюдая вежливость. Однако тут же оговорился — не в этом, мол, суть: «Ведь дело это стано
267
вится судом божьим». Интересно, что в описании внешности Марии Гастингс, посланном Писемским царю Ивану, слов о том, что она показалась ему красивой, нет. Сказано лишь, что она ростом высока, тонка, лицом бела, что глаза у нее серые, волосы русые, нос прямой, и пальцы на руках долгие...
Как известно, ни брачный, ни военный союз Иват на Грозного с Англией, несмотря на обмен любезностями между ним и Елизаветой, не состоялся.
Читатель, надо полагать, не подумает, что усилия Ивана Грозного в борьбе за Ливонию и за выход на Балтику сводились, в основном, к поискам выгодных в военном и политическом отношении невест. Подобное заключение было бы совершенно несправедливым.
Царские войска неоднократно одерживали победы над армиями поляков и шведов, брали мощно укрепленные крепости, занимали крупнейшие города Ливонии — Полоцк, Юрьев, Феллин, Венден, Ригу, Ревель и Нарву. Выше, на основании данных замечательного богатого исторического источника — Официальной разрядной книги московских государей, — мы уже говорили о том, как было организовано и оснащено русское войско, о важнейших его походах и победах. Во главе многих походов был и сам царь Иван. Царские войска завоевали почти всю территорию Ливонии...
Напомним здесь, что Иван Грозный, одерживая победы в Ливонии, не раз предлагал вернуть польскому королю всю ливонскую землю, все завоеванные им крепости и города в обмен лишь на одно — на «пристанища» для «морского плавания». К этой цели были направлены все его усилия — и военные, и дипломатические, и жениховские.
Однако одержать «конечную победу» в Ливонской войне Иван Грозный не смог. Неравны были его силы против союза государств — Польши, Литвы, Швеции и Дании, вступивших в войну за раздел Ливонии.
268
Перелом в ходе войны в пользу противников Москвы наступил, когда в 1576 году на польский престол был избран талантливый военачальник, опытный и решительный политик — Стефан Баторий.
Новый король начал энергично готовить Речь Посполитую — возглавляемую Польшей унию польских, литовских, украинских, белорусских земель, точнее, их шляхетства, — к войне против Москвы.
В 1579 году Стефан Баторий с большим войском двинулся на Полоцк. 31 августа 1579 года, после четырехнедельного упорного сопротивления, Полоцк пал. В сентябре 1580 года Стефан Баторий взял Великие Луки. В этом же году, в ноябре, шведы, вторгшиеся в Карелию, захватили крепость Корелу (нынешний Приозерск).
В сентябре 1581 года Баторий осадил Псков. Однако здесь польский король потерпел неудачу.
Польский военачальник С. Пиотровский сказал об обороне Пскова: «Не так крепки стены, как твердость и способность <русских> обороняться».
Посетивший в это время Россию посол Папы Римского Антонио Поссевино отметил то же самое: «Русские решительно защищают свои города. Женщины сражаются вместе с солдатами, никто не щадит ни сил, ни жизни. Осажденные терпеливо переносят голод».
Об этом периоде Ливонской войны Р. Г. Скрынников замечает: «В итоге первой кампании на Востоке 40-тысячная королевская армия добилась решительной победы, завоевав Полоцк. В ходе второй кампании почти 50-тысячная рать затратила все усилия на покорение небольшой крепости Великие Луки. В последней кампании 47-тысячное войско не смогло овладеть Псковом»...
Взять Псков, который защищал 7-тысячный гарнизон во главе с воеводой Петром Шереметевым, Стефану Баторию так и не удалось.
269
Осажденные псковичи постоянно делали вылазки против польского лагеря, нанося осаждающим серьезный урон.
Поняв безнадежный характер осады Пскова, Стефан Баторий покинул свой лагерь.
Севернее, на Ладоге потерпели неудачу шведы, вынужденные дважды отступить от так и не сдавшейся им крепости Орешек (нынешний Шлиссельбург).
Двадцатипятилетняя война истощила ресурсы и Речи Посполитой, и России. К тому же между союзниками — Польшей и Швецией — начались раздоры из-за прибалтийских городов Нарвы и Ревеля...
Польская шляхта начала склонять короля к заключению мира с Московией.
Хозяйственное разорение, истощение военных ресурсов, в частности, численности служилого дворянства, а также нападения на южные границы Руси Большой ногайской орды, послужившие толчком к восстанию против царского режима народов Поволжья, — все это заставило и царя Ивана поторопиться с заключением мира. Соответственно, изменился тон его писем к Стефану Баторию. Из них постепенно исчезли столь любимые царем «подсмеятельные слова».
Небывалые прежде указания стал давать царь и своим дипломатам — «переговорщикам».
«Будет <у вас> в чем нужда, — наставлял Грозный своих послов, — то говорить об этом слегка, а не браниться и не грозить. Если позволят <вам> покупать съестные припасы, то покупать, а не позволят — терпеть. Если король о царском здоровьи не спросит и против царского поклона не встанет, то пропустить это без внимания, ничего не говорить. Если станут бесчестить, теснить, досаждать, бранить, то жаловаться на это... слегка, а прытко об этом не говорить, терпеть!»
В интересах достижения мира, царь готов пойти даже на самое страшное для себя унижение: отка
270
заться от именования себя в мирном договоре титулом царя.
Послам, отправленным в Варшаву к Стефану Бато-рию — дворянам Пушкину и Писемскому — были даны такие указания:
«...Если будут их на посольстве бранить, или бить — говорить одно, чтоб дали посольство исправить, и низачем не останавливаться, самим не задирать и невежливых слов королю не говорить. Если паны станут говорить, чтоб государя царем не писать, и за этим дело остановится, то послам отвечать: государю нашему царское имя бог дал, и кто у него отнимет его?.. А если государь ваш не велел нашего государя царем писать, то государь наш для покоя христианского не велел себя царем писать. Все равно, как его не напиши, во всех землях ведают какой он государь... А кто со вчерашнего дня государь тот сам себя знает!..»
Как видим, царь Иван, при всем желании, не сумел удержаться от намека на то, что Стефан Бато-рий — государь «со вчерашнего дня». Не захотел царь отойти от этой темы и в другом своем послании Стефану Баторию, начав его словами:
«Мы, смиренный Иван, царь и великий князь всея Руси по божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению». Здесь царь намекает на то, что, в отличие от него, Баторий — государь не «прирожденный», а избранный.
Разумеется, Стефан Баторий не оставался в долгу.
«Для чего ты к нам приехал со своими войсками... Для чего своих подданных не оборонял? И бедная курица перед ястребом и орлом птенцов своих крыльями покрывает, а ты, орел двуглавый (ибо такова твоя печать), прячешься...»
Так или иначе, но реальные обстоятельства были сильнее и смиренной дипломатии, и гонора, проявленного обеими сторонами.
271
В январе 1582 года в селении Ям Запольский, расположенном между Великими Луками и Псковом, между Московией и Польшей было заключено перемирие на 10 лет. Россия возвратила Польше ливонские земли, включая города Юрьев и порт Пернов на Балтике. Стефан Баторий вернул России Великие Луки, Холм, Невель и пригороды Пскова, где все еще находились его войска, но сохранил за собой Полоцк.
В августе 1582 года московские дипломаты подписали трехлетнее перемирие со Швецией. За Швецией оставались завоеванные шведским полководцем Пон-тусом Делагарди русские города Корела, Ивангород, Ям, Копорье.
За Россией остались — побережье Финского залива восточнее Копорья и земли по берегам реки Невы от ее истока у крепости Орешек, до ее впадения в Финский залив. Позднее шведы захватили и эти земли. Окончательно отвоевать их у шведов доведется Петру I.
УБИЙСТВО СЫНА - НАСЛЕДНИКА
Этот трагический эпизод последних лет жизни Ивана Грозного вроде бы широко известен. Между тем, он окутан многими легендами. Да и как могло быть иначе?
Убийство отцом своего сына, случившееся даже в обычной семье, не оставляет равнодушными окружающих. Но когда убийца — отец-царь! Когда убитый сын — наследник престола, царь завтрашний, с которым, как это всегда бывает, разные круги подданных — от вельмож до простых крестьян — связывают надежды самые разные — кто на улучшение своей судьбы, кто, наоборот, страшится за свое будущее, — такое убийство потрясает весь народ. Оно, естественно, порождает самые разнообразные объяснения случившегося, расходящиеся в виде слухов, в виде офици
272
альных и неофициальных версий. Свои объяснения и оценки происшедшего дают и приближенные царя, и его противники, и современники-иностранцы.
Многие из этих слухов, объяснений, версий доходят до нас в виде нескольких устоявшихся легенд...
Одни из них говорят о том, что царь Иван серьезно опасался, что царевич Иван Иванович, еще при жизни отца, опираясь на недовольных Грозным заговорщиков, сместит его с престола и взойдет на трон. Другие утверждают, будто между царем и сыном произошла размолвка по поводу осажденного Стефаном Баторием Пскова. Царевич будто бы требовал, чтобы отец дал ему войско, с которым он двинется к Пскову и освободит город от осады, и что будто бы в момент споров по этому поводу Грозный «остнем (то есть острым железом. — Д. А.) поколол» сына.
Так или иначе, но слухи о ссорах царя с сыном шли не только по Москве, но доходили и до иностранных государств. Бежавший в Польшу московский служилый человек говорил полякам, что царь часто ссорится с сыном и нередко бьет его палкой.
Известно, что Грозный решал за сына его семейные дела. Он дважды, по своей собственной воле, разводил Ивана Ивановича с его женами и отправлял их в монастыри. Третья жена сына — Елена Шереметева также была царю не по нраву. Весь род Шереметевых был у царя в опале. А незадолго до трагической развязки отношений с сыном дядя Елены, оказавшись в плену у поляков, присягнул на верность Стефану Баторию и участвовал в военных действиях против царских войск.
И вот случилось.
Обходя утром 9 ноября 1582 года свой дворец в Александровской Слободе, царь встретил в одной из светлиц свою сноху, еще не одетую, в рубахе. Была ли эта рубаха прозрачной, или нет — неизвестно. По тем
273
временам, однако, пребывание женщины вне своей спальни в таком виде считалось непристойным.
Осерчавший царь, и без того недолюбливавший сноху, начал ее «учить». Вбежавший в этот момент в светлицу царевич Иван, заступаясь за жену, будто бы схватил царя за руки и, надо полагать, не смог удержаться от того, чтобы не высказать царю свое возмущение его поступком.
В припадке необузданного гнева отец ударил сына острием своего жезла в висок...
Великолепная картина Репина — «Иван Грозный и сын его Иван» — правдиво передает главную суть случившегося: царь Иван, очнувшись от гнева, ужаснулся тому, что он совершил. Он зажимает кровавую рану на виске царевича. Глаза царя обращены к небу. Он молит бога, чтобы сын не умер... Он не хотел его убивать...
Картина создает впечатление, что царевич вот-вот умрет... В действительности, Иван Иванович проживет еще одиннадцать дней. Он впал в тяжелую болезнь: то ли в эпилепсию — «в падучую», как сообщает один из иностранцев, находившихся тогда в Москве, то ли в лихорадку, на почве тяжкого душевного потрясения. Ему, скорее всего, стало известно, что у его побитой отцом беременной жены Елены произошел выкидыш...
Иван Грозный почти неотлучно сидел у постели сына, плакал, молился, надеялся...
Боярам, призывавшим его приехать в Москву, он написал: «...Иван сын разнемогся и нынче конечно (то есть смертельно опасно. — Д. А.) болен... а нам, докудово бог помилует Ивана сына, ехати отсюды невозможно».
Бог, как мы знаем, не помиловал ни царевича Ивана, ни убийцу — отца.
Смерть сына повергла Грозного в истинное горе. При всех ссорах с сыном, он любил его, не без оснований гордился им и — главное — видел в нем единственного наследника престола. Другой сын царя —
274
Федор — был явно неполноценным, если не вообще слабоумным человеком, и в правители государства не годился. Самый младший сын царя — Дмитрий — был еще младенцем...
Иван Грозный пережил сына Ивана на два года. В течение всего оставшегося ему времени он неустанно каялся в своем «смертном грехе», непрестанно ездил с покаянными молитвами по монастырям, делал в каждый монастырь богатые вклады. ,
Ради покаяния в грехах, царь повелел составить синодики — списки казненных по его приказаниям и убиенных опричниками. По этим спискам священники и монахи должны были поминать погибших.
По подсчетам Р. Г. Скрынникова, специально изучавшего дошедшие до нас синодики, число занесенных на их страницы жертв террора близко к четырем с половиной тысячам.
Нашим современникам, помнящим или знающим масштабы сталинского террора, цифра жертв опричного террора может показаться совсем небольшой. Не надо, однако, забывать, что население Руси при Иване Грозном не превышало десяти миллионов человек.
В память сына Иван Грозный собственноручно сковал тяжелый крест и носил его, не снимая ни днем, ни ночью.
Царь Иван в последние годы своей жизни тяжело болел подагрой. Солевые отложения на позвонках и на суставах доставляли ему порой нестерпимую боль. Да и весь его организм был изрядно изношен, как в результате постоянных нервных потрясений, так и в результате нездорового образа жизни — неумеренных возлияний на постоянных пирах и оргиях и разврата...
После убийства сына Грозный, по свидетельствам современников, и вовсе одряхлел телом. Правда, разум его не покинул. Он и в последние годы оставался
275
«мужем чудного разумения» — тонким политиком и дипломатом, энергичным правителем страны, переживавшей тяжелые времена.
ПОСЛЕДНЯЯ ПАРТИЯ В ШАХМАТЫ. СМЕРТЬ ИВАНА ГРОЗНОГО
К концу царствования Ивана Грозного хозяйственная жизнь страны оказалась в тяжелом состоянии, которое и современниками, и историками характеризуется определениями — «разор», «разорение», «запустение».
Да, именно в запустение пришли и некоторые области, например, новгородская земля, и многие отдельные вотчины и поместья. Причины этого хорошо известны. Поэтому ограничимся здесь их перечислением.
Это и многолетняя война, и эпидемия чумы, и тяжкие налоги, а также всевозможные другие поборы. Это и опричные погромы владений опальных... Во многих землях начался голод. Многие деревни и целые волости вымирали от голода. Крестьяне заброшенных владельцами — помещиками, постоянно находившимися на военной службе, земель разбегались из центральных районов в дальние края — в Поволжье, на юг: в сторону Орла, Курска...
Чтобы остановить оставление крестьянами помещичьих земель, Иван Грозный в 1581 году запрещает крестьянам «выход» из земель своего владельца, отменяя Юрьев день, — традиционное право крестьянина переходить в этот день из одной земли в другую.
Царь Иван вводил эту меру как временную, чрезвычайную. Мера эта, соответственно, и получила название — «заповедные лета». Но, как мы знаем, временное прикрепление крестьян к земле оказалось началом их крепостной зависимости от помещиков — то есть началом крепостного права,
276
«временно» просуществовавшего в течение 280 лет, до 1861 года.
Чувствуя приближение смерти и понимая, что его сын Федор не сможет самостоятельно править государством, Иван Грозный создал совет опекунов из четырех человек, которые должны были помогать Федору в делах правления.
Интересно, что царь не включил в их число Бориса Годунова, на сестре которого царевич Федор был женат. Возможно, это связано с тем, что у Федора и его жены не было детей, и царь надеялся, что причина тому — бесплодие не Федора, а Ирины Годуновой, и что положение можно исправить, подобрав царевичу другую жену. В этом деле брат Ирины, Борис Годунов — к тому времени влиятельный человек в царском окружении, мог оказаться помехой, да и вообще мог стать недоброжелателем Федора.
Несколько раз царь Иван обращался к боярам в Думе с предложением — подобрать нового, достойного царя. А сам, де, он станет доживать свой век в монастыре. Зная, чем может обернуться для них согласие на такую царскую просьбу, бояре каждый раз решительно отказывались ее выполнять, и дружным хором умоляли царя не покидать царство, клялись в верности ему и его наследнику-сыну...
В начале 1584 года болезни Грозного резко обострились. Тело его сильно распухло. Суставы все больше теряли подвижность...
Утром 18 марта царь приказал перечитать ему завещание. Видимо, собирался подумать, — не следует ли внести в него какие-либо дополнения. При этом царь был спокоен и бодр. Затем он со своим ближайшим советником — Богданом Бельским — отправился в баню.
После бани царь сел играть с Богданом Бельским в свою любимую игру — в шахматы. Надо сказать, что
277
игра в шахматы, или как ее тогда на Руси называли — в зернь, считалась греховным занятием, и для простых людей была запрещена правилами духовной и светской жизни. Царь Иван от этого запрета себя освобождал.
Мы не знаем, как развивалась последняя шахматная партия, в которую играл Иван Грозный. При этом, однако, трудно предположить, что Богдан Бельский позволил себе поставить царя перед угрозой мата, чем привел Ивана в такое волнение, которого сердце царя не выдержало.
Достоверно известно одно. Во время игры царь вдруг покачнулся и стал заваливаться на бок, сраженный мгновенной смертью.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Иван Васильевич Грозный был весьма противоречивой личностью. С одной стороны — он обладал многими выдающимися талантами и способностями, которых, за исключением Петра I и Екатерины II, не хватало многим из тех, кто оказывался на царском троне.
Отметим, прежде всего, поразительную эрудицию Грозного.
В. О. Ключевский перечисляет имена и исторические эпохи, встречающиеся только в одном из сочинений Грозного, в его первом письме А. М. Курбскому: «Длинные и короткие выписки из святого писания и отцов церкви, строки и целые главы из ветхозаветных пророков — Моисея, Давида, Исаии, из новозаветных учителей — Василия Великого, Григория На-зианзина, Иоанна Златоуста, образы из классической мифологии и эпоса — Зевс, Аполлон, Антенор, Эней — рядом с библейскими именами Иисуса Навина, Гедеона, Иеффая... эпизоды из еврейской, римской, византийской истории, и даже из истории западноевропейских народов со средневековыми именами Зинзи-риха вандальского, готов, савроматов, французов, вычитанными из хронографов...» Если к этому добавить имена и исторические события из других многочисленных писем и сочинений царя Ивана, в частности, из тех, что цитировались в главах этой книги, — картина получается поразительная.
279
При этом следует заметить, что Иван Грозный не получил никакого систематического образования. Он был самоучкой.
Одинокий и заброшенный в великокняжеских палатах мальчик, затем юноша, был запойным книгочеем, и на всю жизнь остался страстным любителем книг, можно сказать, — книжным человеком.
Выше было рассказано о его работе над летописями и архивными документами.
Иван Грозный задолго до Максима Горького, сказавшего: «Книга — лучший подарок», — думал именно так. Лучшим и наиболее ценным подарком он считал книгу. До нас дошли вкладные записи многих монастырей о подаренных царем в знак благоволения ценных книгах.
Вспомним здесь, что Иван Грозный приложил немало усилий для основания типографского, печатного дела в России.
В этой связи необходимо сказать о знаменитой, до сих пор не дающей покоя разного рода энтузиастам легенде о библиотеке Ивана Грозного, которую следует отыскать где-то в земле под Кремлем.
Перейдем и в этой теме от легенд к фактам.
Известно, и это не подлежит сомнению, что жена Ивана III — племянница последнего византийского императора Зоя-Софья Палеолог привезла в Москву, в качестве приданого, библиотеку, вывезенную из захваченного турками в 1453 году Константинополя в Рим.
Значительная часть этой библиотеки, несмотря на многочисленные пожары в Москве, и в том числе в Кремле, сохранялась в царствование Ивана Грозного. Это тоже бесспорный факт.
Многие книги из его библиотеки до нас дошли. О других, не дошедших и даже о не сохранившихся книгах библиотеки Ивана Грозного мы знаем из достоверных источников. Из тех же вкладных книг, где
280
записаны книги — подарки царя; из описи книг царской библиотеки, сгоревших во время пожара в Кремле в 1626 году.
Целый ряд книг из библиотеки Ивана Грозного обнаруживается и поныне при описании фондов некоторых библиотек и архивов... Обо всем этом можно подробно прочитать в исключительно ценных и достоверных исследованиях:
Зарубин Н. Н. Библиотека Ивана Грозного. Л., 1982; Амосов А. А. Античная библиотека Ивана Грозного. К вопросу о достоверности сохранившихся известий об иноязычном фонде библиотеки московских государей. Сб. научных трудов: Книжное дело в России. Л., 1980. С. 6-31.
Названную статью А. А. Амосова можно было бы назвать и так: К вопросу о недостоверности известий об иноязычном фонде библиотеки московских государей.
Речь в ней идет не о реальной библиотеке, а о легендарном, о выдуманном ее фонде, в котором будто бы сохранились пропавшие, не дошедшие книги великих писателей и философов Древней Греции и Древнего Рима. Вот его-то, этот фонд царской библиотеки, и разыскивают энтузиасты, поверившие в эту легенду. Поверившие и верящие в нее до сих пор, несмотря на то, что выдающийся русский ученый — историк, ученик В. О. Ключевского — С. А. Белокуров неопровержимо доказал, что такого фонда в библиотеке московских государей не было.
Один из них — И. Я. Стеллецкий — сумел добиться разрешения вести раскопки под Кремлем даже в сверхбдительные сталинские годы. Но ни ему, никому из тех, кто неоднократно, в течение трех предшествующих веков опускался в кремлевские подземелья, найти античный фонд царской библиотеки не удалось.
Сегодня некоторые «новые русские» снова принялись за поиски мифической части библиотеки
281
Ивана Грозного. Одного они уже добились — еще раз доказали живучесть красивых легенд...
Начитанность, прежде всего в книгах священного писания, и искренняя, не «показушная» религиозность Ивана Грозного уживались в нем с особой жестокостью. Особенность его жестокости состоит не только в количестве ее проявлений — казней, пыток, погромов своих же городов... Она характеризуется еще и изощренной изобретательностью.
Казнив заподозренных, или реальных заговорщиков, — такие, несомненно, были, — царь, с целью устрашения их родичей, приказывал подкидывать отрубленные головы во дворы их домов. Так, например, согнав с митрополии митрополита Филиппа, царь, для устрашения непокорного священнослужителя, требовавшего прекращения опричного террора, велел и ему во двор подкинуть отрубленные головы его родственников.
Обвиненному в заговоре против царя конюшему И. П. Челяднину царь повелел надеть на себя царское одеяние и сесть на покрытую дорогим ковром пороховую бочку. «Ты хотел подняться выше меня, — сказал Иван Грозный Челяднину, — вот мы исполним твое желание». После этого бочка была подорвана и знатный боярин взлетел на воздух.
Архиепископа новгородского Леонида, обвиненного в изменнических связях с Литвой, чтобы не казнить, как мирянина, обычным способом — отрубанием головы, уничтожили иначе. По приказу царя, во всяком случае, в его присутствии и ему на потеху, опричники зашили Леонида в медвежью шкуру («обшили медведно»), вывели во двор и натравили на него голодных собак.
Вспомним, что другого священнослужителя — бывшего митрополита Филиппа — Малюта Скуратов казнил вообще «без пролития крови» — придушил подушкой. (Позднее Николай I приказал «без пролития
282
крови» казнить пятерых декабристов, что и было выполнено. Их повесили.)
Иван Грозный постоянно самолично участвовал в пытках допрашиваемых «израдцев» — изменников. Бывало, что брал при этом с собой сына — наследника Ивана Ивановича.
При всем этом Грозный умел, как никто другой, иногда притворно, но иногда и совершенно искренне каяться за свои поступки и, прежде всего, за кровопролитие...
«Увы мне грешному! Горе мне окаянному», — пишет царь в Кирилло-Белозерский монастырь. Он обвиняет себя в «пианьстве, в блуде и прелюбодействе, во убийстве, в граблении, в хищении и ненависти, во всяком злодействе», в том, что он «нечистый, скверный душегубец».
Проклиная себя таким образом, царь отдавал себе отчет в том, что эта его филиппика не будет воспринята как лицемерие и кокетство, потому что его читателям — кирилло-белозерским монахам, да и любым другим, хорошо известно, что сказанное им о себе — правда, самая настоящая правда.
Не ради оправдания жестокостей Ивана Грозного, а исключительно в целях объективного подхода к историческим явлениям следует иметь в виду следующее.
В момент возникновения из удельного хаоса единых, централизованных государств неизбежно во главе их оказываются самовластные правители — тираны. Близкими современниками Ивана Грозного были мало уступавшие, а порой и превосходившие его в жестокости короли — Генрих VIII в Англии, Филипп II в Испании, Людовик XI во Франции, испанский герцог Альба, свирепствовавший против протестантов в подвластных Испании, Нидерландах... Можно ли не вспомнить в этой связи о печально знаменитой Вар
283
фоломеевской ночи. В эту августовскую ночь 1572 года во Франции были уничтожены — вырезаны верующими католиками, с санкции короля Карла IX, тысячи гугенотов. Это число превышает число жертв опричного террора Ивана Грозного.
Кстати сказать, Грозный осудил французского короля — «брата Карла» — за это, по его мнению, напрасное кровопролитие.
Впрочем, нам ли, пережившим XX век и живущим в нынешнее время, свысока кивать на нравы средневековых тиранов. Наши времена по масштабам злодеяний оставили их далеко позади. Правда, при этом трудно вспомнить, чтобы кто-либо из больших и малых тиранов нашей эпохи каялся в своих преступлениях, как это делал Иван Грозный, или тем более сам приказывал составлять синодики — поминальные списки жертв развязанного им террора.
Противоречивость натуры Ивана Грозного явственно замечали его современники.
«Многомудренный ум и нрав свирепый», — пишет о нем один из них.
«Муж чудного рассуждения, в науке книжного почитания доволен и многоречив. Зело к ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен, на рабы от бога данные ему, жестокосерд, на пролитие крови дерзостен и неумолим, множество народа от мала и до велика при царстве своем погубил, многие города свои по-пленил... Но тот же царь Иван и много доброго совершил, воинство свое весьма любил и на нужды его из казны своей нескудно подавал... Таков был царь Иван». Слова эти в начале XVII века написал современник Грозного — князь И. М. Катырев-Ростовский из весьма враждебного Ивану Грозному рода.
Оценивая личность Ивана Грозного, некоторые ученые и писатели говорят о том, что он был человеком психически больным.
284
Очень точно, на мой взгляд, оценил этот подход к характеристике исторических деятелей В. О. Ключевский: «Так легко нравственную распущенность, особенно на историческом расстоянии, признать за душевную болезнь и под этим предлогом освободить память [о] мнимобольных от исторической ответственности».
Иван Грозный, несомненно, страдал манией преследования, можно сказать, маниакальной подозрительностью, но сумасшедшим не был отнюдь.
Переходя от рассказа о личности Ивана Грозного к историческим результатам его государственной деятельности, уместно вспомнить оценку, данную Ивану Грозному другим великим русским историком — учителем В. О. Ключевского С. М. Соловьевым: «Век задавал важные вопросы, а во главе государства стоял человек, по характеру своему способный приступить немедленно к их решению».
Установление в России XVI века самодержавия было подготовлено всем ходом предшествующей русской истории и соответствовало уровню развития производительных сил (характер и уровень сельскохозяйственного производства, характер и уровень развития городов).
Победа самодержавия над силами, препятствовавшими его установлению, готовилась тщательно и исподволь. Огромное значение придавалось идеологическому обоснованию перехода к единовластию. Помимо собственных публицистических произведений царя, ярко и страстно отстаивающих идею самодержавия, большую роль сыграли и другие историко-публицистические произведения того времени, созданные для того, чтобы на историческом материале доказать исконность самодержавия на Руси и несравненное его преимущество перед всеми другими видами государственного устройства.
285
К ситуации, сложившейся при Иване Грозном, вполне подходят слова Н. М. Карамзина: «Внутри самодержавие укрепилось. Никто, кроме государя не мог ни судить, ни жаловать: всякая власть была излиянием воли монаршей. Жизнь, имение зависели от произвола царей, и знаменитейшее в России титло было не княжеское, не боярское, но титло слуги царева». «Правда, — говорит далее историк, — и у нас писали “Государь указал, бояре приговорили”, но сия законная пословица была на Руси... панихидой на усопшую аристократию боярскую».
Слова, сказанные современником царя Алексея Михайловича, не только полностью, но несомненно в еще большей мере относятся к Ивану Грозному: «У нас государь царь благочестивый. Ереси никоторые не любит. И во всей его государьской земле ереси нет. У печати седят книги правят избранные люди и без-престанно над тем делом следят. А над теми людьми надзирают по государеву указу... кому государь укажет».
Уже в XVI веке формируется представление о «само-державстве» как о неограниченной власти монарха, независимой от своих подданных. Именно к такому «самодержавству» последовательно и упорно стремился Иван Грозный, личная власть которого над подданными отличалась ничем не сдерживаемым произволом и деспотизмом.
Представление о «самодержавстве» как о неограниченной власти монарха складывается во второй половине XVI века не само собой. И Грозный, и его книжники приложили к этому немало усилий. Уже в то время формируется не только представление о неограниченной власти царя, но и сама его власть. Грозный не только упорно стремился к ней, но и сумел ее установить.
Власть царя над подданными опиралась не только на его личный деспотизм, но и на созданную им хорошо продуманную и организованную систему обеспече
286
ния единовластия. Этим правление Грозного отличается от единовластия тех или иных правителей, неограниченная власть которых держалась главным образом на их тираническом нраве. Система единовластия, созданная Грозным, не умерла вместе с первым царем, а стала основой дня дальнейшего укрепления и развития аппарата власти неограниченной монархии.
Функционировавшая в XVII веке система центральных и местных органов власти и управления, их структура сложились в основных чертах уже в середине — второй половине XVI века. Именно этого и не замечали исследователи, которые стремились увидеть в укрепившемся к середине XVII века самодержавии иную по характеру форму монархического управления, чем «самодержавство» Ивана Грозного.
Опричнина сыграла решающую роль в консолидации феодалов вокруг царской власти. Благодаря достигнутому единству, путем подчинения интересов всех слоев и прослоек феодального класса интересам самого большого и могущественного его слоя — служилых людей — помещиков, класс феодалов и его государство смогли провести прикрепление крестьян к земле.
Полное подчинение единовластию, по сути всеобщее «похолопление», признание над собой абсолютного неограниченного господства царской воли и власти — такова была та цена, которую феодалы всех степеней должны были уплатить за порабощение в их пользу крестьян.
Крестьянская война и смута начала XVII века явились сильнейшим ударом по системе самодержавной власти, установленной при Грозном. Возродились на время сословно-представительные формы управления страной. Тем не менее социально-политические изменения, внесенные в общественную структуру Московского государства в эпоху Ивана Грозного, оказались необратимыми.
287
Речь идет о таких важнейших социально-политических переменах, как превращение поместного землевладения в основную социально-экономическую базу господствующего класса; введение крепостничества; государственная организация воинской службы; подчинение церкви царскому государству; установление административной регламентации и налогового обложения торговли; создание единой государственной налоговой системы.
Таким образом, укрепление царского государства в середине XVII века, отразившееся в Уложении 1649 года, явилось реставрацией основ самодержавной власти, заложенных Грозным, и их дальнейшим развитием.
«Ярлыковая» историография, сортирующая исторические явления по рубрикам «прогрессивное», «реакционное», нередко приходит в противоречие с сущностным анализом исторических фактов, с пониманием, например, исторической необходимости возникновения тех или иных политических институтов и форм отнюдь не «прогрессивных».
В этой связи необходимо указать на тот значительный ущерб, который нанесли изучению эпохи Ивана Грозного и ее отражению в литературе и искусстве субъективно-идеалистические оценки личности Грозного, получившие хождение в 40-х годах XX века.
Вокруг имени Ивана Грозного возник тогда самый настоящий ажиотаж. В романах, кинофильмах, театральных спектаклях, а также в учебниках и научных трудах его изображали в качестве «великого государя». Именно так — «Великий государь» называлась пьеса В. А. Соловьева, чуть ли не ежедневно шедшая на сцене Академического театра им. А. С. Пушкина в Ленинграде.
С тревогой и грустной иронией писал в те дни о безудержном возвеличивании личности Грозного в литературе, искусстве, в трудах историков крупней
288
ший знаток эпохи Грозного, подлинный патриот своей науки академик С. Б. Веселовский:
«Итак, реабилитация личности и государственной деятельности Ивана IV есть новость, последнее слово и большое достижение советской исторической науки. Но верно ли это? Можно ли поверить, что историки самых разнообразных направлений, в том числе и марксистского, 200 лет только и делали, что заблуждались и искажали прошлое своей родины, и что “сравнительно недавно” с этим историографическим кошмаром покончено и произошло просветление умов».
Что касается «просветления умов» деятелей искусства, литературы, а также ряда историков того времени, оно объясняется тем, что Иван Грозный оказался любимым историческим деятелем Сталина, от которого и исходил соответствующий социальный заказ. Свою точку зрения на первого российского царя Сталин высказал весьма определенно в беседе с создателями фильма «Иван Грозный» режиссером С. Эйзенштейном и исполнителем роли Грозного Н. Черкасовым. По утверждению Сталина, Иван Грозный являлся великим и прогрессивным государственным деятелем, притом куда более значительным, чем Петр I. «Говоря о государственной деятельности Грозного, товарищ И. В. Сталин заметил, — вспоминал Н. К. Черкасов, — что Иван IV был великим и мудрым правителем, который ограждал страну от проникновения иностранного влияния и стремился объединить Россию. В частности, говоря о прогрессивной деятельности Грозного, товарищ- И. В. Сталин подчеркнул, что Иван IV впервые в России ввел монополию внешней торговли (это, как мы видели, совершенно не верно. —Д. А.). Иосиф Виссарионович отметил также прогрессивную роль опричнины, сказав, что руководитель опричнины Малюта Скуратов был крупным русским военачальником, героически павшим в борьбе с Ливонией.
289
11 Иван Грозный
Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами, — если бы он это сделал, то на Руси не было бы Смутного времени... И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, что “тут Ивану помешал Бог”: Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает “грех”, тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее!»
Тогда же в исторических трудах и учебниках появилось определение — «прогрессивное войско опричников». Кровавый террор опричнины и тиранический характер правления Грозного изображались чуть ли не как политика, выражавшая интересы широких народных масс. По утверждению Сталина, причиной, породившей Смутное время, была недостаточная последовательность Грозного в «ликвидации» старинных боярских родов. Из подобных рассуждений полностью выпадала реальная оценка опричнины, истреблявшей не только бояр, но и разорявшей страну в интересах военно-феодальной диктатуры, обеспечивавшей закрепощение крестьян.
Нет сомнения в том, что путь опричнины был более мучительным для народных масс, более разорительным для страны, чем, скажем, путь, намеченный Избранной радой. Однако историческая действительность Московской Руси того времени предопределила установление и укрепление именно самодержавной, а не сословно-представительной монархии.
Понимание исторической неотвратимости развития тогдашней Руси не имеет, естественно, ничего общего с одобрением, а тем более восхвалением деспотических форм, которые приобрело тогда самодержавное правление Грозного.
290
Теперь вкратце подытожим то главное, что осталось от эпохи Грозного в наследие будущим временам.
Во внутренней политике.
Единое централизованное многонациональное государство.
Самодержавный строй в качестве государственной власти на 352 года российской истории.
Опричнина, пережившая в царское время различные формы, но никогда не исчезавшая в тех или иных структурах аппарата принуждения на всех стадиях его развития.
Верноподданничество как система всеобщего подчинения всех слоев общества власти самодержца, «равноправие» по принципу: «Все равны перед деспотом — равны нулю».
Нетерпимость к инакомыслию и демократическим формам правления, особенно к парламентаризму.
Во внешней политике.
Присоединение Казани и Астрахани — двух татарских ханств. Без этого не было бы у России Волги (кроме небольшой части в верховьях).
Присоединение Сибири.
Обеспечение безопасности русских земель, включая Москву, от нашествия крымцев.
Борьба Грозного за выход к берегам Балтики положила начало будущим успехам России в достижении этой цели.
Начальные формы аппарата власти самодержавия со временем уступили место другим его формам, которые в свою очередь менялись в процессе исторического развития. При этом, однако, трудно обнаружить во всей дальнейшей истории царизма периоды, когда не проявляли бы себя те или иные опричные методы управления. Иначе и не могло быть. Социальное происхождение самодержавия неразрывно связано с опричниной. А происхождение, как известно, можно отрицать, но нельзя отменить.
291
п*
Долгой, богатой событиями и именами истории российской государственности присуща некая постоянная черта. Проведение тех или иных реформ, направленных на демократизацию или (хотя бы) на частичную либерализацию господствующего в каждый данный момент государственного устройства, с неотвратимым постоянством наталкивается на то, что принято называть контрреформами — полным или частичным откатом назад, к прежнему положению. Так было при царях, так было в советские годы. Явления того же порядка имеют место и в наше время. Моменты этого постоянного чередования различных по масштабу и значению реформ и контрреформ общеизвестны.
Эта особенность развития российской государственности далеко не случайна и имеет врожденную наследственность, можно сказать — генетическое происхождение.
Основоположником и первопроходцем в области теории (можно сказать — идеологии) и практики контрреформ в России бесспорно является «Иван Грозный — самый замечательный теоретик самодержавия», как справедливо заметил философ Н. А. Бердяев.
Промонархическая историография «стеснялась» Ивана Грозного и его опричнины, стараясь отделить их от истории самодержавия, изобразить чужеродными царизму явлениями, не характерными для него. Историки, не расставшиеся с конституционно-монархическими иллюзиями, также были склонны рассматривать опричнину, как быстро промелькнувший факт, не оставивший последствий для дальнейшей истории монархии.
Само время Ивана Грозного «вычленяли» из общего исторического процесса складывания царского государства.
Ввиду этого, становление самодержавной монархии в России — или, пользуясь словарем, созданным са
292
мой историей царского самодержавия, — многие историки относили к XVII веку, вели отсчет ее истории от первых Романовых — тихого Михаила и «Тишайшего» Алексея Михайловича. Ивана Грозного с его кровавой опричниной оставляли в предыстории самодержавия. Царским историографам, естественно, не пришло в голову отметить, скажем, в 1847 году 300-летие царской власти в России, хотя бы и не с такой помпой, с какой в 1913-м отмечалось 300-летие Дома Романовых.
Ивану Грозному не нашлось места среди основателей Русского государства на памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде Великом.
На нем изображены первая жена Ивана Грозного Анастасия Романова, его ближайшие соратники в годы великих реформ — Адашев и Сильвестр. Но самого Грозного, который, можно сказать, привел их в историю, здесь нет.
«Вырезание» из истории неугодных при той или иной конъюнктуре государственных деятелей, характерное, например, как в сталинские годы, так, к сожалению, и в наше время, имело место достаточно давно — и при Иване Грозном, и даже при Александре II — Освободителе. Памятник «Тысячелетие России» был поставлен при нем.
Объективность, однако, требует, чтобы история самодержавия начиналась там, где она начиналась в действительности. А то, что роды, в результате которых царизм появился на свет, были мучительными и кровавыми, — в этом нет абсолютно ничего удивительного или странного. Нет в этом и ничего такого, что не подходило бы в качестве вполне органичного начала ко всей дальнейшей истории царизма. Зато в начальном периоде становления самодержавия есть то главное, без чего оно не могло бы держаться и не держалось ни на одном этапе своего существования, — «зародыш» аппа
293
рата неограниченной власти, аппарата военно-феодальной диктатуры, который в процессе исторического развития менял форму, но не менял своей сути.
Многое из времен Ивана Грозного пережило века и живет с нами еще сегодня. Свидетельством этого является наш язык.
Вспомним хотя бы некоторые слова времен Грозного и оставшиеся в нашем обиходе сегодня:
Государство. Власть. Дума. Казна. Советник. Чиновник. Взятка. Мзда. Волокита. Имение. Оклад. Дача. Холоп. Раб. Пытка...
Хорошо известно, что в народной памяти Иван Грозный сохранился, в основном, с положительным знаком.
Ему посвящено много народных песен. В большинстве из них он выступает как герой и как заступник простых людей от злых и хищных бояр.
Характер народной памяти о Грозном очень точно описал Н. М. Карамзин:
«...Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех царств могольских; доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной славы, начало гражданского образования... история злопамятнее народа!»
Хочется думать, что автору удалось в этой книге сохранить объективность в изображении Ивана Грозного и его времени, не допускать ни злопамятности, ни идеализации. Во всяком случае, автор старался сохранить единственно правильный, на его взгляд, подход к изображению исторических фактов: «Не смеяться! Не плакать! А понимать!»
294
ПРИЛОЖЕНИЯ
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН ОПРИЧНИКОВ ИВАНА ГРОЗНОГО*
Агафонов Игнаш ко 12
Адамов Таврило Матвеев сын 14
Айгустов Афонасей 21
Александров Семейка 10 об.
Алексеев Илюша 15 об.
Аликеев Иван 1 об.
Андреев Михей 17 об.
Аникеев Поздяк 25 об.
Аннин Алексей 20
Арапышев Куземка 27 об.
Арапышев Юшко Микитин 27 об.
Арсеньева Васюк Григорьев сын 24 об.
Артаков Сулеш 1 об.
Архимандричь Анисим 29 об.
Архипов Иванко Иванов сын боб.
Архипов Ивашко Васильев сын 8 об.
Атмашиков Андрей боб.
Бабкин Богдан Федоров сын 1 Бабкин Васка Микитин сын боб.
Бабкин Игнат Данилов сын 6
Бабкин Меншик Гаврилоз сын 5 об.
Бабкин Микифорец Микитин сын 7 об.
Бабкин Никодим Олексеев сын 3 об.
Бабкин Павлец Олександров сын 6 Бабкин Романец Григорьев сын 7 об. Багаев Тимофей 22 Бакланов Микифор 9 об.
Балакирев Проня 6
Бастанов Васка Володимеров сын 4 Бастанов Иванец Гутманов сын 7 об. Бастанов Ишук Иванов сын 3 Бастанов Ларка Гутаманов сын 8 Бастанов Нагай Иванов сын 2 об.
Бастанов Олексей Володимеров сын 3
Бастанов Осиф Гутманов сын 6
Бастанов Пентей Власьев сын 1 об.
Бастанов Сергей Володимеров сын 3
Бастанов Темеш Иванов сын 2
Бастанов Янклыч Володимеров сын 4
Батурин Семейка Михайлов 24
Батюшков Пятой 29 об.
Баушов Третьяк 30 об.
Безобразов Васка Михайлов сын 5
Безобразов Васка Шарапов сын 8
Безобразов Володимер Матвеев сын 2 Безобразов Гриша Микифоров сын 4 Безобразов Елка Володимеров сын
4 об.
Безобразов Захарья Иванов сын 3
Безобразов Иван Михайлов сын 3 Безобразов Меркур Иванов сын 4 об. Безобразов Митка Шарапов сын 4 об. Безобразов Михайлов Игнатьев сын 5 Безобразов Михалко Володимеров сын 4 об.
Безобразов Олеша Иванов сын 7
Безобразов Онтон боб.
Безобразов Осипко Игнатьев сын 5
Безобразов Романец Федоров сын 5
Безобразов Семенец Володимеров сын 6
Безобразов Степан Осипов сын 4 об.
Безобразов Федор Михайлов сын 3
Безобразов Яков Иванов сын 3
Безобразова Васильевы дети — Микифор 2 об.
Безобразова Васильевы дети — Онд-рей 2 об.
Безобразова Осиповы дети — Иван Зоб.
Безобразова Осиповы дети — Истома Зоб.
Безобразова Осиповы дети — Кузма 3 об.
Белского Богдан Сидоров сын 2
* В указателе приводится нумерация листов рукописи: РНБ. Эрмитажное собрание. № 542.
295
Белского Горчаковы дети — Иван Зоб.
Белского Горчаковы дети — Никита Зоб.
Белского Давыдко Нежданов сын Зоб.
Белского Казаринко Данилов сын 7 об.
Белского княж Петровы дети — Григорей Зоб.
Белского княж Петровы дети — Тимофей Зоб.
Белского Марья Малютина жена 1 Белского Меншик Зубатого сын 4 об.
Белского Офонасей Васильев сын 2
Белского Степан Ашеметов сын 3
Белской Богдан Яковлев сын 1 Белской Булгак Данилов сын 3 Белской Верига Третьяков сын 2 Белской Григорей Горчак Зоб. Белской Григорей Нежданов сын 2 Белской Дмитрей Горчаков сын 4 Белской Ивашко Богданов сын 4 Белянкин Васка- 32 об.
Берестеников Семейка 10 Бирин Юшко 39 об.
БиСеров Неупокой 22
Благово Аврам Володимеров 3
Благово Богдан Блудов сын 3 Благово Борис Веригин сын 2 Благово Володимер Веригин сын 2 Благово Гриша Шемякин сын Зоб. Благово Елизарей Шемякин сын 3 Благово Иван Блудов сын 2 Благово Иван Шемякин сын 3 Благово Ивановы дети — Иван Зоб. Благово Ивановы дети — Офонасей Зоб.
Благово Нечай Федоров сын Зоб. Благово Ондрей Федоров сын Зоб. Благово Остафей Фендриков сын 3 Благово Пронка Поздяков сын 8 Благово Степан Федоров сын 3 Благово Яков Поздяков сын 6 Бобанин Ивашко Ондреев сын 23 об.
Бобров Василей боб.
Богатков Фетко Фомин 24 Богданов Ждан 6 Богданов Юрьи 5 об. Боков Захар 37 об.
Болотников Гриша Булгаков сын 7 об.
Болотников Дмитрей Данилов сын 4 Болотников Иван 29
Болотников Ивашко Коверин сын 6
Болотников Истома Коверин сын 5 об.
Болотников Матюша Лобанов
сын 3
Болотников Миня Будаев сын 3
Болотников Муромец Семейкин сын 3
Болотников Небелой Рудаков сын 3
Болотников Ондрей Коуров сын 2
Болотников Утеш Микитин сын 6
Болотников Харьяк Галактионов сын 6
Болотникова Коуровы дети — Олеша боб.
Болотникова Коуровы дети — Федка боб.
Болтин Тиун Данилов -сын 6 Борец Ондрюша боб.
Борисов Ивашко 10
Борисов Меншик 25
Борисов Рудачко 30
Борисов Федор 23
Борисов Фетко 39
Боровлев Иван 22 об.
Босово Кудаш 6
Боташев Поликарп 23 об.
Бренков Богдашко Данилов 24 об.
Бренков Ивашко Лобанов 24 об.
Бренцов Гриша 25
Брудастого Митка Иванов 24
Брудастого Олеша Иванов 24
Брюхов Оладья Михайлов сын 8
Брянцов Олеша Анфимов 25 об.
Брянцов Офоня 24
Брянцов Посничко 25 об.
Бугримов Левка 28 об.
Бугримов Семейка 29
Булатников Костя 17 об.
Будилов Сенка 29 об.
Будиха Василей 15
Бузаев Ишкей 5 об.
Бузин Васюк 23
Булатов Ивашко 23
Булгаков Борис Посников сын 20 об.
Булгаков Иванец Сюлменев сын 4 об.
Булгаков Кузма Посников сын 21
Булгаков Левонтей Постников сын 20
Булгаков Сулемен Тимофеев сын 1 об.
Булыгин Васка 18
Булыгин Илья 11 об.
296
Бунаков Богданец Дмитреев сын 4 об.
Бунаков Дмитрей Богданов сын 2 об.
Бунаков Иванец Дмитриев сын 7
Бунаков Ивашко Васильев сын 7 об.
Бунаков Матвеец 5 об.
Бунаков Микита Богданов сын 2 об.
Бунаков Семен Тимофеев сын 4
Бунков Ждан Чюдинов сын 5
Бунков Левка Чюдинов сын 5
Бунков Ондрюша Чюдинов сын 7 об.
Бунков Шерап Чюдинов сын 5
Бурнаков Иван 29
Бурнаков Лобан 32
Бурнаков Тулуп 29
Бут Иван 14 об.
Бутиков Григорей Борисов сын 1 об.
Бутиков Семен Григорьев сын 1 об.
Бутиков Фетко Петров сын 4
Быкасов Ондрей 19
Быкасов Постной 19
Быкасов Юрьи 20 об.
Быкасов Яков 20 об.
Быков Таврило 9
Быков Девятой 9
Быков Лука Костянтинов сын 8 об.
Быков Олексей Костянтинов сын 8 об.
Быков Семен Костянтинов сын 8 об.
Вавилин Суворец 18 об.
Вавулин Осипко Григорьев 24
Ванеев Третьяк 32
Ванеев Фуфляй 32
Вантеев Безсон 13 об.
Васильев Агей 22
Васильев Богдан 13 об.
Васильев Брага 4
Васильев Василей 16
Васильев Таврило 7
Васильев Гриша («Истобники столовые») 10 об.
Васильев Гриша («Уксусники.
По 2 рубля») 29 об.
Васильев Девятой 15 об.
Васильев Ждан («Колпачники») 15 об.
Васильев Ждан («Подключники») 32
Васильев Ивашко («Государевы царевичевы стадные конюхи...») 28
Васильев Ивашко («Стадные конюхи...») 27 об.
Васильев Идейка 18
Васильев Исачко 17 об.
Васильев Истомка 27 об.
Васильев Куземка 10 об.
Васильев Максимко 34 об.
Васильев Матюша 19 об.
Васильев Матюшка 21 об.
Васильев Мелех 29 об.
Васильев Михайло 32
Васильев Ондрюшка 12
Васильев Онтонко 28 об.
Васильев Петруша 24
Васильев Петрушка («Свечники восковых свечь») 29 об.
Васильев Петрушка («Стадные конюхи...») 27 об.
Васильев Потапко 17 об.
Васильев Пронка 27
Васильев Серешка 27 об.
Васильев Сидорко 18 об.
Васильев Старой 6
Васильев Фетко 24
Васильев Филат 11 об.
Васильев Фомка 27 об.
Васильев Шемела 28 об.
Васильев Шестак 6
Васильев Ширяй («Портные мастеры») 15
Васильев Ширяй («Подключники.
По 4 рубли») 36 об.
Васильчиков Иванец Олексеев сын 7
Васильчикова Борисовы дети — Григорий 1 об.
Васильчикова Борисовы дети — Назарей 1 об.
Васильчикова Ондреевы дети — Григорий 2
Васильчикова Ондреевы дети —
Илья 2
Ватутин Замятница 24
Вахрамеев Образец Семенов сын 7
Вахромеев Ивашко Михайлов сын 7
Вахромеев Михайло Васильев сын 5
Вахромеева Семеновы дети — Иван Зоб.
Вахромеева Семеновы дети —Лева Зоб.
Ведерка Ивашко 30
Вельяминов Останя Сидоров 24 об.
Верещага Иван Никитин 14
Верещевской Ондрей 12 об.
Верхоглядов Богдашко Юрьев 24
Весяков Иван 29
Ветошников Ондрюша 34
Висков Афонасей 31 об.
Власов Васка 34 об.
297
Власов Ивашко 27 об.
Власов Микитка 24
Власов Петруша Иванов сын 24 об.
Внуков Всячинка Васильев сын 36 об. Внуков Ивашко Васильев 22 об.
Внуков Никифор Васильев сын 36 об.
Внуков Осипко Васильев 24 Воеводин Филка 24 об.
Воейков^Баим Васильев сын 1 об.
Воейков Богданец Борисов сын 4 об.
Воейков Данилко 5 об.
Воейков Десятой Мамышев сын 5 об. Воейков Звяга Тимофеев сын 4 об. Воейков Иван Васильев сын («По 15 рублев») боб.
Воейков Иван Васильев сын («По 40 рублев») 2
Воейков Иванец Борисов сын 7
Воейков Игнашко Звягин сын 7 об.
Воейков Матвей Васильев сын 1 об.
Воейков Митка Звягин сын 7
Воейков Олеша Иванов сын 6
Воейков Овдрюша Семенов сын 5
Воейков Офонка Звягин сын 7
Воейков Офоня Иванов сын 5
Воейков Петрок Мамышов сын Зоб.
Воейков Сенка Иванов сын 6
Воейков Третьяк Иванов сын 5 Воейков Учиш Злобин сын 5 об. Воейков Федко Булгаков сын 7 Воейков Федко Васильев сын 7 Воишев Тренка Федоров сын 30 об. Волжинский Тимошка Ондреев сын 7 об.
Волжинского Юрьевы дети — Тимошка 5 об.
Волжинского Юрьевы дети — Фет-ко 5 об.
Волжинской Васка Горигорьев сын 6 Волжинской Верига Юрьев сын 5 об. Волжинской Воин Тимофеев сын 5 об.
Волжинской Гриша Тимофеев сын 5 об.
Волжинской Елка Иванов сын 6
Волжинской Иванец Игнатьев сын 4 об.
Волжинской Иванец Тимофеев сын-5 об.
Волжинской Ивашко Иванов сын 8 Волжинской Матвей Ондреев сын 6 Волжинской Олеша 21 об.
Волжинской Офонка Иванов сын 7 об.
Волжинской Путилец Иванов сын 7 об.
Волжинской Семейка Иванов сын 5 об.
Волжинской Темка Игнатьев сын
5 об.
Волков Василей Ильин сын 3
Волков Васюк Иванов 23 об.
Волков Воинко 26
Волков Кондратко Матвеев 25 об.
Волков Матюша 25 об.
Волков Олеша 24
Волков Степан Ильин сын Зоб.
Волков Тютя 23 об.
Волков Федор Ильин сын 1 об.
Володимеров Филя 35 об.
Володимеров Юшко 23 об.
Володин Степанко 18
Володин Фетко 30
Волосатого Петр Иванов сын 5
Волосатого Самсон Ондреев сын боб.
Воробьев Ондрей 29 об.
Воронин Митя Григорьев 25 об.
Воронов Васка Шыршиков сын 6 об.
Воронов Ефим Ширшиков сын 2 об.
Воронов Захар Меншиков сын 2 об.
Воронов Иван Истомин сын 4 об.
Воронов Ивашко Юрьев сын 6
Воронов Митка Облезов сын 6
Воронов Митка Юрьев сын 5 Воронов Облез Истомин сын боб. Воронов Фетко Серово сын 6 Воротников Левка 33 об.
Воротников Фетко 33
Воротынов Малентей 31 об.
Воротынов Неждан 32
Востинской Ивашко Гаврилов сын 7
Востинской Микита Васильев сын 5
Востинской Федосейко Гаврилов сын 7 об.
Вошкин Истома 26 об.
Вошкин Максим 27
Всеславин Гриша Меншой
Яковлев сын 4 об.
Всеславин Данило Дементьев сын -2 об.
Всеславин Иванец Иванов сын 7 Всеславин Иванец Яковлев сын боб. Всеславин Левонтей Дементьев сын 5
Всеславин Семенец Иванов сын 7
Всеславина Игнатьевы дети — Субо-та боб.
Всеславина Игнатьевы дети — Яко-вец боб.
Вырубов Гриша Михайлов сын 3 об.
Вырубов Иван Остафьев сын 4 об.
Вырубов Иванец Леонтьев сын 7 об.
298
Вырубов Курбат Иванов 7 об.
Вырубов Левонтей 19
Вырубов Лобан Остафьев сын 8
Вырубов Митка Иванов сын 7 об.
Вырубов Петруша Федоров сын 7 об.
Вырубов Семейка Смирного сын 7 об.
Вырубов Семен Остафьев сын Зоб.
Вышеславцов Иванец Федоров сын 5 об.
Вьюков Семейка Сергеев сын 37 *
Вялово Фетка Зиновьев 24 об.
Гаврилов Григорей 6
Гаврилов Гриша 34
Гаврилов Дениско 27 об.
Гаврилов Тренка 30
Гаманин Ондрюша 21 об.
Гарасимов Кузма 37 об.
Гаютин Девятой боб.
Герасимов Смирной боб.
Гиневлев Богомил Богданов сын 5
Гиневлев Гриша Михайлов сын 7
Гленской Иван княж Михайлов сын 1
Гневашов Гриша боб.
Гнидин Якуш 32 об.
Годунов Борис Федоров сын 2
Годунов Яков Афонасьев сын 2
Головин Григорей 20
Головин Ондрюша Меншой 23 об.
Головин Якуш 6
Головленков Василей Григорьев сын Зоб.
Головленков Иван Васильев сын 3 об.
Головленков Офонасей 4
Голубин Дружина 32 об.
Голчеев Всполох 22
Гомзяков Семейка боб.
Горбунов Безсон 33
Горбунов Васюк 27
Горбунов Ивашко 33 об.
Горбунов Тренка 33 об.
Горемыкин 32
Горлов Митка Некрасов 24
Гбродетцкого Иван Сеитов 1
Горяйнов Верещага 19 об.
Горяйнов Ивашко 23 об.
Горяйнов Третьяк 18
Горячкин Юрьи 29
Готовцов Васка Вазаков сын Зоб.
Готовцов Васка Ураков сын 3
Готовцов Давьщ Ураков сын 3
Готовцов Митка Федоров сын Зоб.
Готовцов Сенка Федоров сын
(«По 6 руб.») 8 об.
Готовцов Сенка Федоров сын
(«По 7 рублев») 4
Готовцов Фетко Федоров сын Зоб.
Граворонов Васка 37
Греков Михайло 29 об.
Грешной Володка Клементьев сын 2
Грибанов Василей 32
Грибанов Известной 30 об.
Григорьев Володка Иванов сын 37
Григорьев Гриша 40
Григорьев Замятия 5 об.
Григорьев Ивашко 28
Григорьев Истома 4 об.
Григорьев Лешук 8
Григорьев Матюша 38
Григорьев Мещанко 32 об.
Григорьев Микифорко 18 об.
Григорьев Митка 30
Григорьев Михайло 21
Григорьев Олеша 36
Григорьев Олешка 34 об.
Григорьев Ондрюша 23 об.
Григорьев Онтонко 26
Григорьев Офонка 27 об.
Григорьев Петр 1
Григорьев Сенка 27 об.
Григорьев Соловко 33
Григорьев Тренка 30
Григорьев Третьяк 32 об.
Григорьев Фадейко 18
Григорьев Фетко 17 об.
Григорьев Филка 18 об.
Григорьев Шарапко 32
Гриденков Гаврило 19
Гриденков Кузма 19
Гришин Еремка 30
Громоздов Первуша 26
Губарев Семейка 30 об.
Губастого Иван 21 об.
Губастого Митя 21 об.
Гунина Девятко Семенов сын 24 об.
Давыдов Офонка 18 об.
Давыдов Семак 26
Давыдов Филат 35
Данилов Дмитрей 36
Данилов Иван 22
Данилов Первуша 38 об.
Дементьев Первуша 28
Дементьев Тараско 24
Демидов Иван 13 об.
Демидов Савка 33 об.
Демидов Худяк боб.
Демьянов Афонасей 1 об.
Демьянов Микитка Игнатьев сын Зоб.
Денисов Васюк 25 об.
Денисов Нежданко 38
Денисов Филка 30
Десятого Русинко 30 об.
299
Дмитреев Васкж Купреянов 27 об.
Дмитреев Герасимко 24
Дмитреев Ивашко Михаилов 24
Дмитреев Оброс 15
Дмитреев Тренка 30
Дмитриев Митка 18 об.
Долматов Фетко 27 об.
Домнин Булат 23 об.
Домрачеев Замятия 21
Домрачеев Иван 21
Дорофеев Лева 11
Дрожжин Волк 35 об.
Дрожжин Волк Меншой 33
Дубасов Замятия Гаврилов сын 5
Дубасов Иван Семенов сын 4 об.
Дубасов Микита Яковлев сын 5
Дубасов Ондрюша Федоров сын 7
Дубасов Петруша Федоров сын 7 об.
Дубасов Сенка Федоров сын 5
Дубасов Федор Иванов сын 3
Дубасов Федор Семенов сын 2 об.
Дубасов Фетко Иванов сын 7 об.
Дубинин Иван 36
Дураков Радя Ондреев сын 8
Дурляев Васюк Некрасов 24
Дурляев Пятой 23
Дурляев Русинко 23 об.
Дурляев Четвертой 22
Евреев Иван Баташев сын 5
Евреев Иванец Петров сын боб.
Евреев Мосей Борисов сын 2 об.
Евреева Денис Григорьев сын боб.
Евсеев Фетко 28 об.
Екимов Иванко 28 об.
Елдезин Василий 29 об.
Елизаров Степан 21 об.
Елизарьева Тихонко Васильев сын 24 об.
Елин Куземка Захарьин 23 об.
Елчанинов Григорей 3
Елчанинов Данило Зоб.
Елчанинов Иван 2
Елчанинов Иван Офонасьев сын Зоб.
Елчанинов Офонасей Офонасьев сын 4
Елчанинов Федор 2
Еремеев Безсонко 28
Еремеев Ивашко 9 об.
Еремеев Рюма 31 об.
Еремеев Тренка 30
Еремеев Фетко Леванисов сын 30 об.
Ермаков Ивашко 39
Ермолин Ивашко 38
Ерофеев Ивашко 23
Ерофеев Левка 27 об.
Ерофеев Ондрюша 23 Есипов Петрок 30 об.
Есипов Смага 21 об.
Ефимов Богдан 35 об.
Ефимов Иван 25
Ефимов Карпик 28
Ефимов Тимошка 24 об.
Ефимов Якуш 25 об.
Ефимьева Кубас Игнатьев сын 8
Ефремов Богдашко 28
Жданов Тимошка 34
Жерлицын Гриша 29 об.
Жерлов Ивашко 25
Жехов Васюк Дмитреев 23 об.
Жирохин Бугрим 40
Жихорев Петруша 5 об.
Жовкин Тимоха Власов 24
Жуков Таврило 22 об.
Жуков Митка Семенов 23 об.
Жуков Офонасей 31
Жуков Пешек 5 об.
Жуков Фетко 23 об.
Жухов Иванко 40 об.
Загарин Мора 40
Загорской Сенка Ермолин 24 об.
Заиграев Юшко 29 об.
Заломов Васка 29 об.
Заломов Михалко 31
Захаров Игнашко 39
Захаров Олеша 39 об.
Захарьин Постник 16 об.
Зверинцов Третьяк 13 об.
Зворыкин Гриша Яковлев 24 об.
Зеленя Васка 30
Зикеин Онтонко Иванов 23 об.
Злобин Нечайко 39 об.
Злобин Смердюга Иванов 24
Золотускаго Гриша 24 об.
Зыков Серой 28
Зюзин Василей Григорьев сын 1
Иванов Важен 15
Иванов Безсон 31 об.
Иванов Богдан («Крестовые дияки») 12 об.
Иванов Богдан («По 30 рублев») 2
Иванов Василей 13
Иванов Васюк («Государыни царицы... конюхи и колымажные мастеры. По пол 4 рубля...») 28
Иванов Васюк («Новики взяты в умерших место») 28
Иванов Таврило 4 об.
Иванов Гриша («Свечники восковых свечь») 29 об.
Иванов Гриша («Сторожи постел-ные») 11
Иванов Гриша («Масленики») 39
Иванов Гриша («Хлебенного ж дворца помясы недоросли») 38 об.
300
Иванов Денис 16
Иванов Ерофейка 28
Иванов Жданко 38
Иванов Ивашко («Мастеры седельные. По 2 рубля») 26 об.
Иванов Ивашко («Стадные конюхи...») 27 об.
Иванов Ивашко («Сытные сторожи») 30
Иванов Ивашко («Помясы. По 2 рубля без чети») 38 об.
Иванов Игнаша 18
Иванов Игнашко 34
Иванов Карпик 19
Иванов Кирилко 25 об.
Иванов Крячко 12 об.
Иванов Лесук 17 об.
Иванов Лопало 30
Иванов Малах 30
Иванов Мартинко 39 об.
Иванов Матюшка 27 об.
Иванов Меншик 33
Иванов Митка 9 об.
Иванов Митя 32
Иванов Михайло 8 об.
Иванов Михалко 10
Иванов Наумко 17 об.
Иванов Неверной боб.
Иванов Невзор 28
Иванов Неклюдко 33
Иванов Неупокой 14 об.
Иванов Олеша («По 13 рублев») 5 об.
Иванов Олеша («Скатертники») 36
Иванов Омельян 16
Иванов Онанья 11
Иванов Ондрюша («Подключники») 35
Иванов Ондрюша («Сторожи постелные») 11
Иванов Ондрюша («Сторожи царевичевы») 11 об.
Иванов Онисим 17 об.
Иванов Ортюша 39
Иванов Осипко 27 об.
Иванов Офоня 39 об.
Иванов Полуня 17 об.
Иванов Стахей 2
Иванов Степанко 11 об.
Иванов Судок 25 об.
Иванов Терентей 14 -
Иванов Тишка 11 об.
Иванов Тренка 28
Иванов Устинко 40 об.
Иванов Федка 27 об.
Иванов Фетко («По 2 рубля с четью») 38 об.
Иванов Фетко («Сторожи») 39 об.
Иванов Шарап 19 об.
Иванов Юмшан 26 об.
Иванов Юшко 30
Иванов Якимко 34 об.
Иванов Якушко 12
Ивановы дети — Василей 4 об.
Ивановы дети — Данило 4 об.
Ивановы дети — Ондрей 4 об.
Ивашев Ивашко Ильин сын 31
Ивашев Игнатко 29 об.
Ивашов Шестак 31 об.
Иверенев Васка 29 об.
Игнатьев Игнатей 13 об.
Игнатьев Мартын 19 об.
Игнатьев Митка 24 об.
Игнатьев Подунай Митка 27
Игнатьев Юшка 18 об.
Игнатьев Яков 35
Игнумнов Онтонко Федоров 27
Иевлев Иванко 16 об.
Иевлев Корнилко 27 об.
Иевлев Олеша 11 об.
Иевлев Паня 38
Иевлев Степанко 17 об.
Иевлев Фефилко Васильев сын 23 об.
Извеков Гневаш Яковлев сын 2 Извеков Гриша Иванов сын Зоб.
Извеков Иван Болшой Петров сын 2
Извеков Олеша Петров сын 3
Извеков Ондрей Яковлев сын 5 об.
Извеков Улан Захарьин сын 4
Извекова Петровы дети — Иванец 4
Извекова Петровы дети — Сенка 4 Ильин Данилко 25 об.
Ильин Петелка 18
Ильин Федко 27 об.
Ильин Шарапко 19
Ильин Широкий 16
Инюшин Ивашко Федоров 27 об.
Исаев Ивашко Васильев 23
Исаев Муратко Русинов сын 31
Искренской Михайло 22
Искренской Ондрюша 23
Истленьев Григорей 36
Истленьев Казарин 36 об.
Истленьев Низовец 36 об.
Истобников Васка 18 об.
Истомин Никитка 17 об.
Истомка 16 об.
Кабардеев Гриша 5 об.
Кадников Васка 11
Кадников Карамыш 11
Казанец Иван 13 об.
Казнаков Ермола Иванов сын 2 об.
Казнаков Петрок Михайлов сын 7
Казнаков Филимон Михайлов сын 3
Калабродов Степан Игнатьев 22
301
Калитин Фетко 34 об.
Канчеев Воин Кутлуков сын 4 об.
Канчеев Микита Кутлуков сын 2
Канчеева Кутлуковы дети — Степан 2 об.
Канчеева Кутлуковы дети — Федор 2 об.
Карбышов Семейка 6
Карпов Миня 11 об.
Карпов Михайло 14
Карпов Фомка 11 об.
Качалов Борис Поздяков сын боб.
Качалов Таврило Федоров сын 7 об.
Качалов Елизарко Неклюдов сын 2 об.
Качалов Ивашко Михайлов сын («По 15 рублев») боб.
Качалов Ивашко Михайлов сын («По 9 рублев») 7
Качалов Ивашко Серово сын 6
Качалов Истома Ондреев сын 5
Качалов Клим Левонтьев сын 6
Качалов Куземка Юрьев сын 6
Качалов Михайло Олександров сын 2 об.
Качалов Рачай Федоров сын 4 об.
Качалов Семейка Неклюдов сын 6
Качалов Семейка Третьяков сын 5
Качалов Фетко Александров сын 6
Кашин Василей 9
Кашин Замятия 9
Кашин Июда 8 об.
Кашин Степан 9
Кашин Третьяк 9
Киндырев Воин Васильев сын 1
Киндырева Григорьевы дети — Гриша 2
Киндырева Григорьевы дети — Ива-нец 2
Кипреянов Гриша 27 об.
Киреев Давыд 7
Кирилов Овдокимко 27 об.
Кирилов Фрол 28
Кирин Ганя Ильин сын 9 об.
Кирин Илья 9 об.
Киясов Тихон 2
Клементьев Истома 24 об. х
Клементьев Митка 30
Клешнин Ондрей Сверигин сын 4 об.
Клешнин Федор Веригин сын 4 об.
Климов Волошанин Михалко 17
Князков Дружина 29 об.
Князков Михайло 29 об.
Кобыла Ондрюша 9 об.
Кобылин Мокшеев 1леб Иванов сын 2 об.
Кобылина Мокшеева Ивановы дети — Богдан 3
Кобылина Мокшеева Ивановы дети —
Степан 3
Кобылского Григорьевы дети — Офонасей 5 об.
Кобылского Григорьевы дети — Федор 5 об.
Кобылской Семой Григорьев сын 8
Ковезин Митка Степанов сын 4
Козел Богдашко Костянтинов 27
Козлов Гриша Суботин 26
Козлов Молчан Суботин сын 23 об.
Козловского княж Григорьевы дети — Данило 3
Козловского княж Григорьевы дети — Иван 3
Козловского княж Григорьевы дети — Ондрей 3
Козловского княж Семеновы дети —
Иван 1 об.
Козловского княж Семеновы дети —
Юрьи 1 об.
Козловского Федор княж Тимофеев сын Зоб.
Кознаков Митка Иванов сын 2 об.
Кознаков Роман Михайлов сын 4 об.
Кокорев Бархат Иванов сын 7 об.
Кокорев Ивашко 10
Кокорев Тимоха Иванов сын 5
Кокошкин Пятой 13
Колмак Иван 37
Колобов Богдашко Истомин сын 4 об.
Колобов Воин 5 об.
Коломнин Семен 37 об.
Коломнин Шестачко 39
Колычев Василей Жданов сын 2
Колычев Иван Федоров сын 2
Колычев Олексей Микитин сын 2
Колычов Венедихт Борисов сын 2
Колычов Григорей Григорьев сын 1
Колычов Игнатей Федоров сын 1 об.
Колычов Михайло Васильев сын 1
Колычов Осип Иванов сын 2
Комаров Василей 37 об.
Комаров Тиша 38
Комсин Постник 29 об.
Конанов Федор 32
Кондратов Васюк 27
Коптеев Нечай 21
Коркин Васка 10 об.
Корнилов Тренка 34
Корнилов Фомка 33 об.
Коробов Евсюк Личанов сын 31
Коробов Ермола Федоров сын 3 об.
Коробов Олексей 28 об.
302
Коровин Матвей 6
Корчемкин Пугилко 29 об.
Коситцкий Богдан Юрьев сын 2 об. Коситцкого Иван Григорьев сын боб. Коситцкого Ондрюша Юрьев сын боб.
Коситцкого Шестаковы дети — Крячко боб.
Коситцкого Шестаковы дети — Микифор боб.
Коситцкой Елизарей Михайлов сын 8
Коситцкой Идейка Борисов сын 5
Коситцкой Михайло Борисов сын 5
Коситцкой Паук Званов сын 2 об.
Костин Данилко 18
Костин Ларя 26
Костин Меншичка Федоров 24 об.
Костин Онтропко 27 об.
Костин Уланко Федоров 24
Костянтинов Ивашко 24
Костянтинов Кузма 32 об.
Костянтинов Урак 8 Косяк Федко 31 об. Кошкин Иев 36 об.
Краснослепов Иванко Семенов сын 7
Краснослепов Непущей Неклюдов сын 5
Краснослепов Ондрей Неклюдов сын 5 об.
Краснослепов Ондрюша
Неклюдов сын боб.
Краснослепов Офоня Семенов сын 6
Краснослепов Яков Неклюдов сын 5
Краснослепова Романовы дети —
Данило 5
Краснослепова Романовы дети —
Михайло 5
Крекшин Дмитрей Будаев сын 4
Крекшин Петрок Будаев сын 5 об.
Кретцкой Иван 29 об.
Кривой Митка Ларин сын 40 об.
Кругликов Рохман 36
Кругликов Степанец Семен кин сын 31
Крюков Титко 33
Кубасов Ивашко 38 об.
Кубасов Истома 37 об.
Кубасов Кузма 40
Кубасов Нефедко 38
Кубкеев Данило Мурза 2
Кудрин Ждан 23 об.
Куземка 16 об.
Кузмин Васюк 25 об.
Кузмин Гриша 28 об.
Кузмин Ивашко 28
Кузмин Ларка 27 об.
Кузмин Микита Моб.
Кузмин Олеша 18 об.
Кузмин Онисимко 18 об.
Кузмин Паня 18
Кузмин Сорока 34 об.
Кузмин Фетко 18 об.
Кул <ташов?> Степанко Микитин сын 4 об.
Култашев Иван Зубок Федоров сын 6
Култашев Иван Семенов сын Зоб.
Култашев Иван Федоров сын 5
Култашев Неустрой Нечаев сын 3 Култашев Никита Игнатьев сын 5 об. Култашев Ондрюша Федоров сын 5 об.
Култашев Полянин Семенов сын 6 Култашев Сенка Микитин сын 5 об. Култашов Богдашко Игнатьев сын 7 Култашов Богдашко Ильин сын 8 Култашов Гость Богданов сын 7 об.
Култашов Гриша Петров сын
(«По 9 рублев») 7
Култашов Гриша Петров сын («Ниже всех статей») 8
Култашов Иван Богданов сын 7
Култашов Иванец Федоров сын 8
Култашов Казаринко Петров сын Семенова 7 об.
Култашов Макар Семенов сын 8
Култашов Митка Федоров сын 7
Култашов Михалко Микитин сын 7 об.
Култашов Олеша Иванов сын 7
Култашов Ондрюша Федоров сын 7 Култашов Отучьи Иванов сын боб. Култашов Офоня Васильев сын 7 об. Култашов Петруша Семенов сын 5 об.
Култашов Поминко Васильев сын 7
Култашов Семейка сын 7
Култашов Сенка Богданов сын 7
Култашов Степанко Андреев сын 7 об.
Култашов Черемисинко Иванов сын 7 об.
Култашов Яковец Федоров сын 7
Култашова Петровы дети — Данило 8
Култашова Петровы дети — Микита 8
Купреянов Важен 18 об.
Курачов Иванко 30
Курбатов Алексей 8 об.
Курбатов Русинко 10
303
Куршишкин Ивашко 27 об.
Курьянов Гриша 19
Курьянов Иванко 30
Курьянов Постничко 30
Кусков Фетко 34 об.
Кушелев Ляпун Федоров сын 5 об.
Кушелев Матвей Данилов сын 5 об.
Кушелев Смирной Федоров сын 5 об.
Кушников Девятой 23
Кушников Никита 29 об.
Лабутин Безсон 6
Лаврентьев Боголюб 30 об.
Лаврентьев Ивашко 30 об.
Лаврентьев Сурка 31
Лазарев Баженко 34 об.
Лазарев Кирилко 39
Ланин Васка 39 об.
Ларин Ивашко 38
Ларин Ромашко 18
Ларионов Ивашко 33 об.
Лбовской Внук 5 об.
Леверьев Глеб 29
Леверьев Григорей Никифоров сын 35
Леверьев Мансур 28 об.
Леверьев Митка Григорьев сын 30 об.
Леверьев Олеша 29 об.
Леверьев Офоня 29
Левонтьев Васюк Иванов 24
Левонтьев Третьяк 40 об.
Левушин Постник Борисов 23 об.
Левшин Васка Семенов сын 7
Левшин Микита Яковлев сын 5 об.
Легасов Петруша Борисов 26
Легасов Пьянко Борисов 23 об.
Леонтьев Аврам 18 об.
Леонтьев Васка 17 об.
Леонтьев Китайко 18 об.
Леонтьев Тишка 11 об.
Лехчанов Володка Федоров сын 5 об.
Лехчанов Куземка Власьев сын 7 об.
Лехчанов Лука Васильев сын 5
Лехчанов Микула Федоров сын 7 об.
Лехчанов Олеша Булатов сын 8
Лехчанов Постник Васильев сын 5
Лихачев Фетко 37
Лихачов Дружина Нечаев сын 7 об.
Лихорев Рудак Ильин сын 23 об.
Лобанов Васка 9 об.
Логвинов Михайка 38
Логвинов Фомка 38 об.
Лоза Иван 9 об.
Ломнетин Иванко 13
Лошаков Колычев Матвей Третьяков сын 1 об.
Лукин Володя 5 об.
Лукьянов Демка 12
Лукьянов Иванко 18
Лукьянов Пашко 28 об.
Лукьянов Петруша 17
Лукьянов Семен 35
Лукьянов Я куш 27 об.
Лутовинин Тугаринко Иванов 23 об.
Лыков Василей Федоров сын 2 об.
Лыков Иванец Семенов сын 4
Лычов Зинов 31
Лычов Иван 30 об.
Ляля Фетко 28
Матусов Яков 29 об.
Макаров Грачь Прокофьев сын 5
Макаров Олексей Семенов сын 4 об.
Максимов Иван 4
Максимов Нестерко 28 об.
Максимов Ондрюша 18
Максимов Офоня 30
Максимов Юда 15
Малафеев Нестер Вахрамеев сын 36 об.
Малого Богдашко Истомин сын 29 об.
Малой Даня 29 об.
Малцов Гриша 18
Малцов Позняк Ондреев сын 8
Малыгин Пятой Архипов сын 23 об.
Малыхин Василей Власьев сын 4
Маматов Гриша Юрьев сын 7 об.
Манасеин Иван 21 об.
Мансуров Яков Давыдов сын 2
Мантуров Гриша 33
Марков Карпик 40 об.
Мартынов Иванко 17 об.
Мартынов Фетко 29 об.
Маслов Чюдин боб.
Маслов Якуш 6
Матвеев Важен 35 об.
Матвеев Богдашко 12
Матвеев Булгачко Ондреев 23 об.
Матвеев Иванко 4 об.
Матвеев Омельянко 28 об.
Матвеев Третьяк («Повары») 35
Матвеев Третьяк («Шатерники») 12 Матисов Василей 28 об.
Матус Молчанка Третьяков сын 30 об.
Матусов Васка Третьяков сын 31
Матусов Гриша 29 об.
Матусов Дружина 29 об.
Махренов Сутор боб.
Мачюпруновы Замятия да Сутор 29 об.
Машнин Петруша Третьяков 23 об.
Мелентьев Калинка 26 об.
Мелехов Родка 30
Мелнов Верещага 23 об.
Меншиков Давыдко 38
Меншиков Ивашко 33 об.
304
Меншиков Максим 20
Меншиков Первуша 28
Меншиков Поминко 34
Меншиков Якуня 4 об.
Меншой Шаршава Черкасов 33
Микитин Безсонко 27 об.
Микитин Богданко 24
Микитин Василей 37
Микитин Ивашко («Скорняки») 16 об.
Микитин Ивашко («Помясы.
По 2 рубля с четью») 38
Микитин Илейка 27 об.
Микитин Онкифейко 24 об.
Микитин Онтонко 39 об.
Микитин Серешка 35 об.
Микифоров Васюк Истомин 23 об.
Микифоров Владимир 35 об.
Микулин Гриша 3
Микулин Иван 16 об.
Микулин Меркурко Угешев сын 7 об.
Микулин Оксенко 33 об.
Микулин Олеша 12 об.
Микулин Первуша 15
Микулин Сенка 18 об.
Милославского Володка Рудаков сын 4 об.
Милославского Фетка Васильев сын 6
Милославской Ондрюша Рудаков сын 6
Минин Ивашко 24
Минин Степан 26
Митрофанов Богдашко 39 об.
Митрофанов Мартинко 11 об.
Митрофанов Онцыфорко 28
Михайлов Аврам 35
Михайлов Агапко 38 об.
Михайлов Аристко 12
Михайлов Баженко 34 об.
Михайлов Безсон («Подключники») 34 об.
Михайлов Безсон («По 7 рублев») 29 об.
Михайлов Васка 30
Михайлов Гриша 19 об.
Михайлов Ерш 19
Михайлов Ивашко («Кормового ж дворца... Сторожи») 34об.
Михайлов Ивашко («Сторожи столовые») 11 об.
Михайлов Ивашко Гаврилов 24
Михайлов Микита Семенов сын 32 об.
Михайлов Митя 23
Михайлов Овсяник 11 об.
Михайлов Петрушка 12 об.
Михайлов Пятой 29 об.
Михайлов Савлук 13
Михайлов Сидор 18 об.
Михайлов Спиря 17
Михайлов Тимошка 34
Михайлов Третьяк 32
Михайлов Фома 27 об.
Михайлов Фрол 23
Михайлова Иванец Семенов сын 36 об.
Михеев Таврило 2
Мишаков Гаврилко 31
Мишаков Кирилко 31
Мишаков Меншик 29 об.
Мишаков Постничко Ондреев сын 36 об.
Мокеев Богдашко Юрьев 23
Мокеев Васка Истомин сын 7
Мокеев Васка Наумов сын 8
Мокеев Ждан Петров сын 7
Мокеев Ивашко Григорьев сын 7 об.
Мокеев Ивашко Романов сын 7
Мокеев Казаринко 4 об.
Мокеев Меншичко Иванов сын 7 об.
Мокеев Наум Данилов сын 3
Мокеев Неустрой 4
Мокеев Савин 4
Мокеев Сенка Григорьев сын 5 об.
Мокеев Фетко 29 об.
Мокеев Фетко Наумов сын 7 об.
Мокеев Яков Федоров сын боб.
Моклоков Богдашко Григорьев сын Зоб.
Моклоков Воин Григорьев сын 2 об.
Моклоков Гриша Григорьев сын 6
Моклоков Данило Григорьев сын 6
Моклоков Денис Дмитриев сын 2 Моклоков Дмитрей Второго сын 6 об.
Моклоков Иванец Дмитреев сын 3 Моклоков Митка Иванов сын боб. Моклоков Нерык Семенов сын 3 об. Моклоков Ондрюша Третьяков сын
5 об.
Моклоков Третьяк Петров сын 5
Мокшеев Борис Александров сын 2 об.
Мокшеев Карп Иванов сын 6
Мокшеев Семен 6
Мокшеев Семен Дорофеев сын б об.
Молафеев Ивашко 23 об.
Момотов Бориско Злобин сын 24 об.
Морин Максим 38
Морозов Василей 37
Моховиков Данило 40
Мошнин Микифорко Прокофьев 2 Зоб.
Мундуков Иван 10
305
Муранов Берсен 31
Муранов Богдан 31 об.
Муранов Васка Григорьев сын 31
Муранов Иван 29 об.
Муранов Лева 29 об.
Муромцев Левка 30 об.
Муромцов Иванко 31
Муромцов Климко 31
Мякишев Семейка 37
Нагаев Андрей Степанов сын боб.
Нагай Офоня боб.
Нагибин Григорей 37 об.
Нагибин Назар 37 об.
Назаров Митка 28
Накропин Мишка 35 об.
Налетов Гриша 21
Наполского Ивашко Русинов 24
Наумов Ивашко Григорьев 24 об.
Наумов Степанко 39
Наумов Якуш 30
Нафанайлов Давыд 37 об.
Невежин Ивашко Федоров сын 4
Невежин Овдреец Иванов сын 4
Неверов Третьяк 32
Неворотов Таврило боб.
Недюрев Меншик 28 об.
Неклюдов Васюк 25 об.
Неклюдов Ивашко 9
Неклюдов Степанко 9
Неклюдов Яковец («Дети боярские...») 4 об.
Неклюдов Яковец («Пол 6 руб.») 8 об.
Нелюбов Гриша Васильев сын 36 об.
Немцов Иванец 20 об.
Немцов Семейка 20 об.
Немцов Шемяка Прокофьев 23 об.
Непоставов Десятой 16 об.
Непоставов Панко боб.
Непоставов Угрим 16 об.
Неронова Дениско Родивонов сын 24 об.
Нестер кин Ждан 17
Нестеркин Митя 17
Нестеров Данилко 40 об.
Нестеров Истомка 27 об.
Нестеров Мамайко боб.
Неупокоев Дружина 15
Нефедов Офрем 18
Нефедьев Неклюд 8 об.
Нечаев Степанко 28
Никитин Богдашко 29 об.
Никитин Васюк 24
Никитин Ворыпай 34 об.
Никитин Дорога 29 об.
Никитин Матвей Иванов сын 23
Никитин Нечайко 28
Никитин Никифорко Русинов сын 31
Никитин Ондрей 29 об.
Никитин Филипп 30 об.
Никитин Яким 18
Никифоров Сенка 18 об.
Никонов Михалко 11
Никонов Фетко 18
Новокрещенов Атман 17 об. Новокрещенов Башенда 4 об. Новокрещенов Ивашко Федоров 23 Новокрещенов Митка 23 об. Новокрещенов Ондрюша 23 Ножнев Постник 23 об.
Ножнев Русин 23
Нос Иван Юрьев 12 об. Облязов Ивашко 29 об. Оболдуев Давыд 19 об. Оболдуев Шестак 19 об. Обросимов Иванко 30 Обросимов Шестая ко 38 Обрютин Семейка Олександров сын 2 об.
Овдокимов Меншик 17 об. Овдокиомв Онтон 15 об.
Оверкеев Иванко Иванов сын 33 об.
Оверкеев Ивашка 33
Оверкеев Тараско 33
Оверкеев Третьячко 34 Оверкеев Филка 33 об. Оверкиев Ивашко 27 об. Оверкиев Ивашко Федоров 25 Овцын Ждан Остафьев сын 3 Овцын Иван Степанов сын 5 об. Овцын Ивашко Васильев сын 7 об. Овцын Иев Офонасьев сын 3 Овцын Мосей Иванов сын 4 Овцын Ондрей Матвеев сын 3 Овцын Ондрей Федоров сын 3 Овцын Ондрюша Матвеев сын 6 Овцын Петр Степанов сын боб. Овцын Юрьи Дмитреев сын 2 об. Овцына Ивановы дети — Василей 4 об.
Овцына Ивановы дети — Данило 4 об.
Овцына Офонасьевы дети — Василей 4 об.
Овцына Офонасьевы дети — Петр 4 об.
Овцына Семенова дети — Иван 3
Овцына Семеновы дети — Григорей 4
Овцына Семеновы дети — Михайло 4
Овцына Семеновы дети — Ондрей 4 Одинцов Данило 20 об.
306
Одинцов Федко 9 об.
Ожгибоков Третьячко 23 об.
Ожегов Иван 3
Ожегов Степанёц 3
Окатьев Седой 17
Оксенов Филка 34 об.
Окулов Матюша 30
Оладьин Шарап Борисов сын 7 об.
Олександров Ивашко 24 об.
Олександров Проня 4 об.
Олександров Салтычко 6
Олексеев Важен ко 25
Олексеев Бориско 34 об.
Олексеев Васюк 26
Олексеев Говор 18 об.
Олексеев Гриша 31
Олексеев Кирилко 12
Олексеев Микифор 38 об.
Олексеев Офоня 34 об.
Олексеев Парфен 31
Олексеев Савка 28
Олексеев Степанко 34 об.
Олешник Тренка 33 об.
Олферьев Офоня 5 об.
Олябьев Голова Офонасьев сын 2
Олябьев Савка Головин сын 7
Омельянов Гриша 30
Онаньин Васка 38 об.
Онаньин Митя 40
Ондреев Божен 17 об.
Ондреев Василей 12 об.
Ондреев Васка 17
Ондреев Гатилко 40 об.
Ондреев Замятия Злобин 23
Ондреев Иван 12 об.
Ондреев Ивашко 15 об.
Ондреев Костя 18
Ондреев Куземка 28
Ондреев Микифор 32
Ондреев Орапко 39 об.
Ондреев Сенка 38 об.
Ондреев Сотник Моб.
Ондреев Тренка 30
Ондреев Фетко И
Ондреев Чаадай 19
Ондронов Гриша 27 об.
Оникеев Фомка 27 об.
Оникеев Якуш 34 об.
Онисимов Сенка 40 об.
Онкифьев Федко 27 об.
Онкудинов Онтонко 39
Онкудинов Фетко 12
Оносов Меншик 37
Онтипин Ивашко 10 об.
Онтипин Истома 40
Онтипин Никифорко 39
Онтонов Ромашко 17 об.
Онтропов Жданко 27 об.
Онтропов Ивашко 28
Онфимов Смага 31 об.
Опачинин Федор 37
Ортемов Баженко 28
Ортемов Гриша 24
Ортемов Жданко 26 об.
Ортемов Иевко 18 об.
Ортемов Микита 37
Ортемов Нечайко 31 об.
Ортемьев Дружинка Григорьев 24 об.
Ортемьев Михалко 15 об.
Ортемьев Черемисин 7
Осеин Гриша Григорьев сын 31
Осенев Васка 15
Осипов Васка 36
Осипов Гришко 12
Осипов Степанко 34
Осорьин Иванец Иванов сын 7
Осорьин Тимошка Субогин сын 1 об.
Остафьев Малафейко 27 об.
Остафьев Серешка 12
Остафьева Васюк Михайлов сын 24 об.
Офонасов Панкратко 12
Офонасьев Васка 18 об.
Офонасьев Груш 11
Офонасьев Ивашко 39
Офонасьев Матюша 18
Офонасьев Наумко 18
Офонасьев Офоня 16
Офонасьев Сенка 39 об.
Офонасьев Тимошка 18
Офремов Иванко 40 об.
Павлов Васюк 26 об.
Павлов Олеша Моб.
Павлов Пронка 30
Павлов Сопрышко 27 об.
Павлов Третьяк 19 об.
Панафидин Васка Ондреев сын 6 об.
Панафидин Гриша Ондреев сын 6 об.
Панафидин Федко Ондреев сын 7
Панафидина Измаиловы дети — Ратман 5
Панафидина Измаиловы дети — Третьяк 5
Панин Лукьянко 12 об.
Панин Меншой Панкратьев сын 1об.
Панин Митка Матвеев сын 2 об.
Панин Ондрюша Меншого сын 5 об.
Панин Сенка Матвеев сын 2 об.
Панин Федор Пятого сын 4
Панина Давыдовы дети — Жданко 5 об.
Панина Давыдовы дети — Ивашко 5 об.
307
Панина Меншого дети — Федор 2
Панина Меншого дети — Фома 2
Панов Митя 4 об.
Панов Таир Иванов сын [Благово] 8
Панфилов Иванко 30
Папин Офонасей Гаврилов о^н 22
Папин Офонасей Иванов сын 22 об.
Парской Васюк боб.
Парфеньев Агиш 25
Пасеин Иванец Матвеев сын 19 об.
Патрехов Васка 40
Патрехов Худяк 40
Патрикеев Ондрюша' И
Патрикеев Ортем 21 об.
Перестрог Замятия 6
Перфильев Меншик 34
Перфильев Ортемко 32 об.
Перфирьева Ондрюша Ондреев сын 3
Петелин Митка Михайлов сын 30 об.
Петелин Пятой 31 об.
Петелин Федор 31
Петелин Фторой Красной Офонасей 31 об.
Петелин Фторушка Богданов сын 31
Петров Богдашко 33 об.
Петров Васка («По 5 рублев») 33
Петров Васка («Шатерники») 12
Петров Ганус 19
Петров Ивашко 10
Петров Митка 12
Петров Михалко 12
Петров Ондрей Микулин сын Зоб.
Петров Тимоха 30
Петров Треня 10 об.
Петров Утеш Микулин сын Зоб.
Писчиков Степан Иванов сын 2
Пичеев Третьячко Иванов 24
Пишулин Волк 37 об.
Плишкин Ждан 21
Шишкин Ивашко 20 об.
Плишкин Ивашко Гаврилов 21
Поздеев Ждан 36 об.
Поздеев Иван 40 об.
Поздеев Паня 23 об.
Полотцкой Илейка 24 об.
Полочанинов Гриша 40 об.
Полоченин Иван 15 об.
Полуехтов Богдашко Федоров 24
Полуехтов Иван 13 об.
Полуехтов Первушко 38
Полунин Богдашко 10
Полунин Ивашко 10 об.
Полунин Костя 10
Полунин Меншик 10
Полянской Максим 24
Помогалов Собинка 28
Попов Васка 33
Попов Олеша Спиридонов 24
Поретцкой Иван 29 об.
Поретцкой Фетко 31
Портаев Костянтин 37
Портомоин Данилко 28
Портомоин Фетко 28
Поспелов Григорей 26
Потапов Василей 13
Потапов Ивашко Оникеев 23 об.
Потапов Истома 13
Потапов Митка 34
Потапов Наум Васильев сын 24
Потапов Ондрюша 24
Потапов Постник 13
Потопчин Елизар 36 об.
Прокофьев Захарко 39 об.
Прокофьев Матюша 30
Прокофьев Никифор 35
Прокофьев Олексей 19 об.
Протасов Вавилка 18
Протасов Осип 29 об.
Протасов Тимошка 30 об.
Протасов Юрьи 29 об.
Протопопов Олеша 29 об.
Пузырев Истома 31 об.
Пулов Бориско 34
Пулов Куземка 34
Пулов Третьяк 35
Пустобояров Докучай 29
Пустобояров Пятой 29 об.
Пустобояров Третьяк 32
Пустобояров Фторышка 31
Пылаев Простой Семенов сын 4 об.
Пыхичев Василей Родивонов сын боб.
Пыхичев Зотик Овчинин сын 4
Рагозин Матюша 31
Рагозин Федор 22
Раковской Мурат 22 об.
Ракотин Ондрюша 4 об.
Ракотин Федко боб.
Растовской Палка 33
Растовской Субота 32 об.
Ребровского Лашук Кузьмин сын 4 об.
Ревякин Ивашко 25
Редриков Игнатей 40
Резанец Левонтей 36
Робов Иванко 29
Рогов Булыга 40
Рогожского Олеша Тимофеев 26
Родионов Олеша 17 об.
Родионов Юрьи 15
Розвозов Лютик Чегодаев сын 7
Розвозов Матюша Чегодаев сын 4 об.
Розвозов Чаадай Дмитриев сын 5
308
Розгилдеев Нагай 16
Ромаданов Бисера 22 об.
Ромаданов Данило 21
Романов Богдашко 26
Романов Васко 30
Романов Володя 29 об.
Романов Ивашко Тиханов 23
Романов Сенка 11
Росляков Герасимко Мосеев 23 об.
Ртищев Пятунка Степанов сын 31
Рублев Меншик 26
Рубцов Булгак 21 об.
Рубцов Рюма 20 об.
Рудаков Василей 40 об.
Рупосов Микифор Ширяев сын 5
Рупосов Рахманинец Федоров сын 6
Рупцов Куземка 25 Рыжков Йванко боб.
Рыкунов Семейка 32 об.
Рыскунов Васка 18
Рябой Офоня 17
Рязанцов Олексей 18 об.
Сабанчеев Исеш 5 об.
Сабуров Рюма 29
Савелов Дружина 40
Савин Богдашко 28
Савин Иван 17
Салков Василей 21
Самсонов Иван 14
Самсонов Филка 27 об.
Самыгин Ерофейко 27 об.
Самыгин Илюха 30
Санин Вешнячко 24
Санин Поспелко Петров сын 31
Саткин Шибанко 20
Саткин Шихманко 20
Свиридонов Иванец Иванов сын 2 об.
Свиридонов Ивашко Володимеров сын 2 об.
Свиридонов Михал ко Ондреев сын
(«По 11 рублев») 6
Свиридонов Михалко Ондреев сын («По 12 рублев») Зоб.
Свиридонов Юшко Иванов сын 4
Свиридонова Володимеровы дети — Васка Зоб.
Свиридонова Володимеровы дети —
Олешка Зоб.
Свиридонова дети — Демка 3 об.
Свиридонова дети — Ивашко 3 об.
Северицын Пьянко 29
Севрюков Яска 8
Селиверстов Сухой 17 об.
Селин Митка Федоров 24
Селянинов Ондрей 21 об.
Селянинов Петруша 26 об.
Семенов Иванко («По 4 рубли...») 17 Семенов Иванко («Сторожи») 39 об. Семенов Ивашко 27 об.
Семенов Кирилко 12
Семенов Меншичко 27 об.
Семенов Нежданко 39 об.
Семенов Немчин Михалко 18 об.
Семенов Русин 24 об.
Семенов Стряпко 5 об.
Семенов Тренка 34 об.
Семенов Федко Яковлев 24
Семенов Фомка 38
Семенов Юрьи боб.
Семичев Борис 29
Семичев Илья 29
Семичов Ондрюша Ширяев сын 31 Семичов Семейка Ширяев сын 30 об. Сергеев Богдашко 24 об.
Сергеев Гриша 25 об.
Сергеев Грязнуха 16 об.
Сергеев Данилко 27 об.
Сергеев Иван 16
Сергеев Мочало 34 об.
Сергеев Пафом 16 об.
Сергеев Степанко 28
Серков Иван 36 об.
Серков Петрок 30 об.
Сертаков Ми кита 22
Сидоров Баженко Офонасьев сын 23 об.
Сидоров Богдан 37 об.
Сидоров Дема 24
Сидоров Дружина боб.
Сидоров Ивашко 10
Сидоров Куземка 24 об.
Сидоров Меншичко 27 об.
Сидоров Митка 27
Сидоров Осипко 33
Силин Иван 32 об.
Скобеев Рахман 22 об.
Скобелцын Григорей Собакин сын 2 об.
Скобелцын Архип Юрьев сын 5
Скобелцын Васка Злоказов сын 3 об.
Скобелцын Данило Иванов сын 5 об.
Скобелцын Дмитрей Собакин сын 3 Скобелцын Елизарко Судоков сын 6 Скобелцын Ждан Иванов сын 5 об. Скобелцын Залешанин Путилов сын 6
Скобелцын Захар Данилов сын 3 об.
Скобелцын Иван Матвеев сын 3 об.
Скобелцын Иван Микитин сын 6 об.
Скобелцын Казарин Иванов сын 5 об.
Скобелцын Костянтин Собакин сын 2
309
Скобелцын Марко Девятого сын 7 об. Скобелцын Матвей Юрьев сын 5 об. Скобелцын Микита Нестеров сын 3 Скобелцын Михайло Иванов сын 7 Скобелцын Олеша Казатулов сын 7 Скобелцын Ондрюша Данилов сын 7 об.
Скобелцын Ондрюша Злоказо сын 7 Скобелцын Ондрюша Микитин сын 7
Скобелцын Ондрюша Юрьев сын 5 Скобелцын Петрок Данилов сын 5 об.
Скобелцын Петрок Иванов сын Нестеров 7
Скобелцын Постничко Иванов сын 7
Скобелцын Прокофей Юрьев сын 7 Скобелцын Ратай Муратов сын 5 Скобелцын Самойлик Злоказов сын 7 об.
Скобелцын Селянин Муратов сын 7 Скобелцын Семен Микитин сын 3 Скобелцын Степанко Федоров сын 7
Скобелцын Тимошка Муратов сын 7 об.
Скобелцын Шеврик Казатулов сын боб.
Скобелцын Яков Микитин сын 6 Скрыпящаго Олеша боб.
Славного Смирной 5 об.
Слащев Орефица Иванов 28 Смагин Иван Моб.
Смолин Петруша Ортемьев сын 7 об.
Собакин Иван 29
Собакин Ишка 33
Сокольников Куско Иванов 24 Сомов Михалко 27 об.
Сорока Яким 10 об.
Сосновской Лазарец Костянтинов сын 31
Сохнов Урак 28 об.
Спиров Васюк Иванов 24
Спиров Васюк Тимофеев 23
Спиров Филип Тимофеев 20 Спячего Третьячка 31 Стародубов Дружина 13 об. Стародубов Федор 29 Степанов Безсонко Игнатьев 24 об.
Степанов Беляй 6
Степанов Бориско 18 об.
Степанов Васка («По 4 рубли...») 17
Степанов Васка («Сторожи постел-ные») 11
Степанов Васка («Хлебенного ж дворца... Сторожи») 39 об.
Степанов Васюк («По 3 рубли...») 24 об.
Степанов Васюк («У государевых лошадей у стряпни. По 4 рубли...») 25 об.
Степанов Гриша 27 об.
Степанов Ивашко 26
Степанов Митка («По 3 рубли») 33
Степанов Митка («Стряпчие конюхи.
По 3 рубли...») 24 об.
Степанов Молашко 27 об.
Степанов Петеляй Игнатьев 24 об.
Степанов- Савка 11 об.
Степанов Юшко 27 об.
Страхов Второй 6
Страхов Иван боб.
Суботин Ивашко 16
Суворов Постник 1
Суворов Сема 29
Судимантов Илья Федоров сын 6 об.
Судимантов Максак Федоров сын 4 об.
Сукманов Проня 4 об.
Сумароков Микифор 20
Сумороков Иванец 31.
Сумороков Федор 20 об.
Сундуков Замятница Иванов 24
Супонев Федор Ондреев сын 1 об.
Сурин Севрюк 6
Сутырин Третьяк 29
Сухой Тишко Васильев 27 об.
Сухонос Ивашко 25
Сухопарое Гриша Никитин сын 36 об.
Сушин Богдан Микулин 14
Сыроежин Ивашко Семенов сын 36 об.
Сырой Петрок 5 об.
Сысоев Дядищо 37 об.
Сытин Васюк Матвеев 26
Тарасов Куземка 19
Тарасов Фетко Степанов 27 об.
Таратин Ивашко Пятого 24
Таратин Казарин Борисов 23
Тарханов Петруша 9 об.
Татищев Игнатей Петров сын 1 об.
Татищев Кирило Михайлов сын 3
Татищев Матвей Васильев сын 3
Татищев Михайло Волков сын 2 об.
Татищева Ивановы дети — Афона-сей 3
Татищева Ивановы дети — Иван 3
Ташаков Богдашко 39
Ташаков Василей 40
Ташаков Ивашко 38 об.
Ташлыков Офонасей 19 об.
Ташлыков Фетко 4 об.
Ташов <?> боб.
310
Телегин Федко Игнатьев 23 об.
Телешев Яков Ворыпаев сын 23 об.
Теличеев Костя 6
Терехов Офонасей 40 об.
Терпигоров Ивашко Федоров сын 8
Тимофеев Важен 14 об.
Тимофеев Гриша 6
Тимофеев Данилко 39
Тимофеев Денис 6
Тимофеев Ермачко 38 об.
Тимофеев Митка 38 об.
Тимофеев Овдоким 18
Тимофеев Степанко 34 об.
Тимофеев Федор 32
Тимофеев Филка 28
Тимофеев Юдка 18
Тиронов Василей 29
Тиронов Данило 29 об.
Тиронов Федор 29 об.
Титов Второй 28
Титов Меншичко 28
Титов Ромашко 39
Титов Уланец 31
Тиханов Офонасей 37 об.
Тихонов Нечайко 12 об.
Тоболин Михалко 24
Толбузин Ондрей Гаврилов сын 3 об.
Толмачев Ивашко 21 об.
Толмачев Ивашко Васильев сын 36 об.
Толмачь Гриша боб.
Толстого Богдан Иванов сын 30 об.
Толстого Юшко 40 об.
Томилов Булат 18 об.
Томилов Кирило Романов 22 об.
Торусин Муха 17
Торусин Офоня 17
Тотаров Пронка Иванов сын 5
Третьяков Куземка 34 об.
Трофимов Некраско 30
Трофимов Подосенко 34 об.
Трофимов Тренка 34
Трофимов Фетко 34
Трофимов Шарапко 34 об.
Трубников Серой Иванов 24
Трусов Третьячко 23 об.
Труфанов Ивашко 24 об.
Труфанов Матюшка Иванов сын 9 об.
Тулубьев Гриша 29 об.
Тулупов Борис княж Давыдов сын 1
Тулупов Иван княж Володимеров сын 1
Тулупов Микита княж Володимеров сын 3
Тулупов Ондрей княж Володимеров сын 2 об.
Тургенев Володка 31
Тургенев Степанко Васильев 24 об.
Туров Ждан Воронцов сын Зоб.
Туров Фетко Воронцов сын 4
Турова Третьяковы дети — Иван 4
Турова Третьяковы дети — Федор 4
Тырнов Сергей 20 об.
Тютрюмов Васка 35 об.
Тютрюмов Микифор 33
Тютрюмов Олешка 33 об.
Тяглов Нечай 24
Угримов 20
Уздник Василей 37
Ульянов Олеша 27 об.
Умного Колычов Василей Иванович 1
Уполотцкой Василей 30 об.
Ураков Матюша 18 об.
Ураков Мотой 18
Ураков Федко 6
Урпенев Кузма 29 об.
Уского Борис Федоров сын 4 об.
Уского Гаврил ко Тимофеев сын 8
Уского Злоба Иванов сын 5 об.
Уского Куземка Семенов сын 8
Уского Салтанко Григорьев сын 8
Уского Семен Иванов сын 4
Усолцов Таврило 10 об.
Усолцов Ондрюша 23
Устинов Баженко Васильев 26
Устинов Васюк 25
Уткин Митя 18
Утробин Олеша 26
Ушаков Богдан 29 об.
Ушаков Григорей 31 об.
Ушаков Звяга Харитонов 23 об.
Ушаков Микита Михайлов сын 5
Ушаков Никитка Федоров сын 30 об.
Ушаков Офоня 11
Ушаков Саня 34 об.
Ушаков Таирко Иванов 24
Фаев Иванко 35 об.
Федоров Баженко 28
Федоров Бутачко 34 об.
Федоров Васка («Бронники.
По 5 рублев...») 17
Федоров Васка («Сторожи постелные») 11 об.
Федоров Васка («Хлебенного ж дворца... Сторожи») 39 об.
Федоров Гриша («Стрелник») 18 об.
Федоров Гриша ’ («Сторожи столовые») 11 об.
Федоров Грязной 14
Федоров Данило 13
Федоров Ивашко («По пол 4 рубля...») 17 об.
Федоров Ивашко («Помясы.
По пол 2 рубля») 34
311
Федоров Ивашко («У царевичевы седелные казны сторожи») 27
Федоров Ивашко («Помясы. По 2
рубля с четью») 38
Федоров Илейка 17 об.
Федоров Казарин 21 об.
Федоров Калина 18
Федоров Кирилко 25 об.
Федоров Ковдрашко 24 об.
Федоров Митрофан Моб.
Федоров Никифорко 29 об.
Федоров Ондрюша 39 об.
Федоров Ортюша 10 об.
Федоров Офонка 11 об.
Федоров Рудачко 35 об.
Федоров Сергей 21 об.
Федоров Тренка 26 об.
Федоров Третьяк 18 об.
Федоров Янка 18
Федосеев Васюк 27 об.
Федотов Девятой 25
Федотов Меншичко 36
Федотов Молчан Моб.
Федотов Потапко 30
Федотов Я ким 22
Федотьев Василей Степанов сын 20 об.
Федотьева Федор Степанов сын 20
Фетчиков Петруша боб.
Фефилов 1аврилко 11 об.
Фефилов Федор Родивонов сын 7 об.
Филатов Фетко 11 об.
Филипов Гриша 34
Филипов Иван 14
Филипов Левка 30
Филипов Сергейка Иванов 24 об.
Фомин Баженко 33 об.
Фомин Васка 34
Фомин 1аврилко 23 об.
Фомин Илейка 34 об.
Фомин Исачко 30
Фомин Спеш 39
Фомин Фетко Нечаев 24 об.
Фофанов Иван Семенов сын 4
Фролов Васка 31 об.
Фролов Давыд 30 об.
Фролов Иванко 17 об.
Фролов Семейка 24
Фролов Степанко 24 об.
Фуфаев Василей 9
Фуфаев Ивашко 9 об.
Харзеев Ивашко Григорьев сын 31
Харилов Дружина 32
Харитонов Тренка 30
Харитонов Фетко 24
Харитонов Фетко Меншой 24
Хвоин Захарко Тимофеев 24
Химин Юшко («Помясы. По 5 рублей») 38
Химин Юшко («Хлебники, которые у царицы... По 5 рублев») 40
Ходин Гриша 25 об.
Ходин Семейка 25 об.
Холопов Богдашко 18
Холопов Митка Иванов 23 об.
Хомутов Богдан 29
Хомутов Васка Неверов сын 30 об.
Хохол Павлик Васильев сын 33 об.
Хохол Юдка 37 об.
Хренов Немятой 40 об.
Хренов Олеша 26 об.
Хренов Шарапко 24
Хрипунов Гриша Давыдов сын 6 об.
Хрипунов Захар Первого сын 5
Хрипунов Ивашко Ондреев сын 7 об.
Хрипунов Осипко Давыдов сын 8
Хрипунов Степан Иванов сын 5
Хрипунов Степанко Иванов сын 8
Хрипунов Тимошка Меншого сын 5
Черевесинекий Докучайко 24
Черкасов Шершава 33
Черкашенин Степан Васильев сын
2 об.
Черной Михайло боб.
Черной Немчин Юшко 26 об.
Чернцов Ивашко 36 об.
Чертков Рудак Иванов сын 7 об.
Четвергов Васка 6
Четвертаков Яшко 33 об.
Чеусов Микита 17
Чижов Богдан 32об.
Чорной Иванча 17
Чортков Никифор 32 об.
Чулков Томило 10 об.
Чулков Якуш 25
Чюбаров Безсон Иванов сын 6
Чюбаров Иван Федоров сын 2
Чюбаров Михайло 1 об.
Чюбаров Степан Григорьев сын 5 об.
Чюваков Истома 28
Шадрин Иван 10 об.
Шадрин Митя 7 об.
Шалимов Василий 5 об.
Шапкин Иван 29 об.
Шапкин Казарин 29 об.
Шарапов Богдан 8 об.
Шарапов Максимко 10
Шатов Васка Олександров сын 7
Шахов Ондрюша Иванов 24 об.
Шахов Юрьи Васильев 22 об.
Шевригин Истома 6
Шевырев Безсонко Захарьин сын 31
Шевырев Семейка 32
Шершнев Василей 32 об.
312
Шершнев Ларка 34
Шетерин Василей 14
Шетнев Григорей Федоров сын 2 об.
Шешковской Васюк 24
Шешковской Гриша 24
Шешковской Космак 23
Шибнев Некраско 23 об.
Шилов Григорей 13
Шилов Юшко 5 об.
Широкове Баженко 16
Ширяев Тимоха Васильев сын 8 об.
Шишикин Роман боб.
Шишкин Василей 10
Шишкин Микифорко Иванов сын 23 об.
Шишкин Пронка Иванов 28
Шоков Треня 29 об.
Шолохов Ивашко 10 об.
Шорстов Богдан 29
Шорстов Ждан 30 об.
Шорстов Ондрей 29 об.
Шорстов Фетко 31
Шубин Грязной 6
Шулгин Василей 32
Щеголь Некрас 19 об.
Щедрин Матюша боб.
Щекоддин Федор 5 об.
Щелин Фетка 33
Щенок Нечай 37
Щепин Иванко Никитин сын 37
Щепин Ондрей Никитин сын 37
Щипунов Аминь 23 об.
Щипунов Погошка Дмитреев 24 об.
Щупликов Богдан Михайлов сын 7 об.
Юдин Ганя 9
Юдин Митка 34
Юдин Семейка 31 об.
Юрасов Второй 21
Юрасов Григорей 25
Юрасов Молчан 22
Юрасов Ондрюша Селин 26
Юркин Гриша 24 об.
Юров Осип 32 об.
Юров Федор 32 об.
Юрьев Ермолка 34
Юрьев Иванко 34 об.
Юрьев Овдоким 35 об.
Юрьев Петруша 28 об.
Юрьев Юшко 34 об.
Ягунина Пятунка Семенов сын 24
Якимов Волошанин Проня 17
Якимов Федор 36
Яковлев Дениско 34 об.
Яковлев Иван 11
Яковлев Куземка 35
Яковлев Лучка 12
Яковлев Мансур 29
Яковлев Матюша 30
Яковлев Олешка 12 об.
Яковлев Ондрей 15
Яковлев Онуфрейко Ефимов 24 об.
Яковлев Петруша 28
Яковлев Простой боб.
Яковлев Тимошка 28
Яковлев Третьяк 29 об.
Яковлев Угримко 30
Яковлев Фетко Суря 28
Янсеитов Семен 5 об.
Янчюрин Иван 1 об.
Ярцов Замятия Дмитреев 22 об.
Яскин Давыд 4 об.
ДВЕ ЛЕГЕНДЫ ИЗ ВРЕМЕН ИВАНА ГРОЗНОГО
Мне кажется, что читателям этой книги будет интересно познакомиться с двумя легендами о временах Ивана Грозного.
Легенды эти записаны мною при обстоятельствах весьма интересных.
В начале 50-х годов прошлого (уже) века я находился в заключении в Каргопольлаге МВД СССР строгого режима, куда попал за Ивана Грозного. В моей кандидатской диссертации и в опубликованных статьях, посвященных тому, как Иван Грозный, редактируя летопись, искажал в своих политических интересах историческую действительность, усмотрели пародию на редактирование Сталиным Краткого курса истории ВКП(б).
Находясь в лагере, я, естественно, не имел возможности продолжать научную работу. И чтобы не расставаться с темой — эпоха Ивана Грозного — сделал то единственное, что в тех условиях мог: записал в стихах два легендарных сюжета, связанных с именем первого русского царя.
МАТЬ ИВАНА ГРОЗНОГО
Великий князь Василий III — отец царя Ивана — был 26 лет женат на Соломонии Сабуровой. Детей у них не было. Подозревая жену в бесплодии, Василий III с ней развелся и женился на литовской княжне Елене Глинской. В новом браке три года не было детей. Наконец родился сын Иван. Существует несколько легенд о том, кто был действительным отцом Грозного.
Вот одна из них.
314
Лес меняется опушками, Рассиялась неба ширь... Вдоль дороги грянул пушками Древний Духов монастырь.
Не пожар, не приступ вражеский!
Потому, знать, суета, Что возок великокняжеский Мчит по снегу в ворота.
Уж молва длинноязыкая Весть далеко понесла: «Государыня Великая На моленье прибыла».
Шубу приняли соболию И под звон колоколов Настоятель с хлебом-солию Встретил речью у столов:
— Хлеб да соль с дороги, странница.
Не суди — что подал Бог: Сливки, яйца, каша-манница, С белой рыбою пирог...
— Бог спаси, отец... Устала я. Путь не легкий, с ног валюсь. Укажи, где келья малая, Там поем и помолюсь...
И пошла, шурша нарядами, С легким стуком каблуков, Провожаемая взглядами Из-под черных клобуков.
Красота от Бога многая Государыне дана, Но суровая и строгая, Недобра и холодна.
Вот Елена в темной келии Перед образом в углу, Кольца сняв и ожерелии, Распласталась на полу.
— Царь небес, рабу негодную Защити и пощади: Иль окончи жизнь бесплодную, Или сыном награди...
Ой же лихо мне, ой худо, Точно яд бежит в крови, Царь небесный, сделай чудо, Милость божию яви!..
Поднялась, собрала четки, Облеклась в наряд ночной... Вдруг шаги тверды и четки Стали слышны за стеной.
Темнотой пахнуло синей, Дверь замкнулась щеколдой И стоит перед княгиней Рослый инок молодой.
Белый лоб под темным волосом,
Взор отчаянный горит, И бесстрашным твердым голосом
Инок тихо говорит:
— Свет-княгинюшка великая, Страшный час в моей судьбе... Божья воля, страсть ли дикая Привела меня кк тебе...
Не гони монаха бедного...
Бог простит, коль спутал бес. Знаю, отрока наследного Долго молишь у небес...
Для моления для тщетного Все святыни обойди, Но от князя, от бездетного, Чуда божьего не жди.
Изгоришь тоскою огненной, Годы будешь слезы лить.
И с княгиней с первой,
315
с прогнанной Долю горькую делить.
Средство верное, целебное, Нынче послано судьбой. И простое, не волшебное, Вот оно — перед тобой!
Не гони монаха бедного.
Знаю - дерзко говорю... Хочешь отрока наследного? Если хочешь - подарю!
А за тайну будь спокойною, Не расстанется с нутром Ни под пыткою разбойною, Ни под звонким топором...
А не хочешь - воля вольная, Сдай монаха палачам — Пусть головушка бездольная Поскучает но плечам!
Сходно плавленному олову В душу ей вливалась речь... Вдруг рука легла на голову, По груди пошла от плеч.
Пламя свечки колыхнулося, Тени сбились на стенах.
И по-девичьи вздохнулося: — Не губи меня, монах...
Утро гонит темень синюю, Первый колокол поет. И великою княгинею Снова женщина встает:
— Знай, монах — расстаться с тайною Все равно, что с головой. Берегись любовь случайную Поделить с людской молвой!
* * *
Медных труб гуденье зычное Раздается по лесам, Скачет воинство опричное, Грозный царь в походе сам...
Лес меняется опушками, Рассиялась неба ширь... Золочеными макушками Глянул Духов монастырь...
Царь коня одернул круто, Наклонился из седла...
— Посмотри-ка, брат, Мал юта, Видишь эти купола?
Слышал я в глухом предании, Под углами все ворчат — Будто в божьем этом здании Был я матушкой зачат...
От бояр извечно смута!.. То от них исходит блажь!
Ты... сыщи-ка, брат, Мал юта — Память матушки уважь!
Июль — август 1953 г.
Ерцево
ПРОЩАНИЕ
Песня молодого татарина накануне штурма Казани
Русский царь Иван Василич -Он могуч и лют.
Чтоб в Казани нас осилить, Поднял русский люд.
Под бесчисленные стяги Стянуты полки, По Оке и по Свияге Ставят городки.
Тянет чадом желто-серым, Чаны возле хат — По деревням варят серу, Сушат пороха.
По рекам плывут насады*, Весла плещут в ряд — Перевозят для осады Пушечный наряд.
И скрипят, скрипят подводы, Всех не перечтешь.
Смотрят царь и воеводы Наших стен чертеж.
Скоро двинутся турусы, Загремит таран...
Ну так что ж, и мы не трусы, Встанем за Коран!
Для защитного удара Двинемся стеной.
Ну, Надира — дочь Гумара, Распростись со мной.
От дворца Сафа-Кирея Слышно пенье труб, Проводи меня скорее Мягкой лаской губ.
Сладость их чтоб стала силой, Разлилась вдоль жил, Чтоб от смерти уносила, Чтоб я долго жил.
Чтоб меня за подвиг ратный Отличил мурза.
Чтоб вернулся я обратно Под твои глаза.
Ярче угольного жара, Крепче, чем буза, О, Надира, дочь Гумара, — Те твои глаза...
От дворца Сафа-Кирея Слышно пенье труб, — Проводи меня скорее Мягкой лаской губ.
Ну, а если от удара Упаду с коня, Ты, Надира — дочь Гумара, Позабудь меня...
Июнь 1953 г.
Ерцево
Речные суда.
СОДЕРЖАЕНИЕ
Введение....................................3
ЧАСТЬ I. ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ЦАРЬ................7
Долгожданный наследник....................7
Сирота всея Руси.........................15
Незабываемый 1547-й. Первый русский царь.
Первая жена. Первое народное восстание в Москве..............................21
У истоков извечной дискуссии, как обустроить Россию.......................... 28
Сказка о царе Салтане, сочиненная в XVI веке.38
«Поп-невежа» Сильвестр...................44
Писатель Иванец Васильевич Пересветов....60
Русский странствующий рыцарь печального образа.............................. 75
«Как во городе было во Казани...»........80
Первый в России опыт перестройки государственного управления....................92
Сначала было слово. И слово было — самодержец ..............................102
Грозный объявляет войну парламентаризму.116
Экспедиция в недра старинных шкафов.....126
ЧАСТЬ II. «ГОСУДАРЕВА СВЕТЛОСТЬ - ОПРИЧНИНА» ...............................145
Было у опричнины начало.................145
Государственный переворот. Установление самодержавия ........................ 152
Построение вертикали власти............162
«Отмена опричнины» отменяется!.........168
Поименный список опричников Ивана Грозного ............................... 172
318
Опричные полки и «воеводы из опричнины» .... 179
Опричный террор.........................192
Песня XVI века про царя Ивана Васильевича и купца.............................195
Предшественник барона Мюнхгаузена в Москве Ивана Грозного — опричник-самозванец Генрих Штаден.......................205
ЧАСТЬ III. НА ЗАКАТЕ ЖИЗНИ...............227
Отливка памятника самому себе..........227
Конец Ливонской войны..................255
Убийство сына — наследника.............272
Последняя партия в шахматы. Смерть Ивана
Грозного............................276
Заключение........................... 279
ПРИЛОЖЕНИЯ...............................295
Указатель имен опричников Ивана Грозного .... 295
Две легенды из времен Ивана Грозного...314
Мать Ивана Грозного....................314
Прощание. Песня молодого татарина накануне штурма Казани.......................317
СЕРИЯ «ТАЙНЫ ВЕЛИКИХ»
Даниил Аль ИВАН ГРОЗНЫЙ: ИЗВЕСТНЫЙ И НЕИЗВЕСТНЫЙ.
ОТ ЛЕГЕНД К ФАКТАМ
Ответственный за выпуск С. 3. Кодзова Редактор Т. А. Мельникова Корректор А. А. Федоренко Оформление обложки И. А. Андреева Верстка Н. Н. Караваевой
Подписано в печать 02.12.04.
Гарнитура «Ньютон». Формат 84x108'/32.
Бумага газетная. Печать офсетная. Уч.-изд. л. 13,53. Усл. печ. л. 16,8. Изд. № 04-0670-ТВ. Тираж 5000 экз.
Заказ № 3618
Издательский Дом «Нева»
199155, Санкт-Петербург, ул. Одоевского, 29
Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в полиграфической фирме «Красный пролетарий» 127473, Москва, Краснопролетарская, 16
Царь Иван Грозный. Картина В. М. Васнецова
av -чйнХ
Иван Грозный. Гравюра на дереве. XVI век
Юный Великий князь Иван IV (в шапке Мономаха). Фрагмент изображения росписи Благовещенского собора в Кремле. XVI век
«Иван Грозный и его сын Иван». Картина И. Е. Репина. 1885 год
Иконописный портрет Ивана Грозного. XVI век
Печать государственная малая (двойная кормчая) царя Ивана Васильевича
Шапка Мономаха
Золотой крест, сделанный по велению царя Ивана IV в память о победе Руси в Ливонии. 1560 год
«Царское место» (трон) Ивана Грозного
Ферязь (кафтан) царя Ивана Грозного. Государственный исторический музей. Москва
Отдел рукописей Российской национальной библиотеки
Оклад Евангелия. Вклад Ивана Грозного в Благовещенский собор. 1571 год
Первые листы печатного Апостола Ивана Федорова. 1564 год
Деловая грамота с сургучной печатью. XVI век
Государственная печать Ивана Грозного (на грамоте более позднего времени)
Иван Грозный и Владимир Мономах. Фрагмент иконы «Церковь воинствующая». Вторая половина XVI века
Елизавета I. Королева английская
Послание Ивана Грозного английской королеве Елизавете I
(АМЫТСС о<
Нл\
Первое послание Андрея Курбского царю Ивану Грозному. Список XVII века
План осады Казани
Александровская слобода. Гравюра. XVI век
„ 116П1С1 70&1 ^UCtPrna tbfO'j'CHi) LOCtyCiPb - I JIC/P6 IldClHhiii ишэо u6ciNi Gacu.ibC(juib_ ' G)CCCi pycin .no^rrrrru^i GoyjOAtl и OumhuIumiJi ЦЦ)ЯИОМХ UjflOfXHG/ui (A-rr^HIIClSHut.uX своО-!
^НамваилС TroOiuq^y.
HO COO РУй<Ы.
Кгмзб иДанХ itHjhti ^иилаыиоаг сбгн» &1снсиои.око^’ HUifu басииСц ибамохгисб видного uanfitoef. j
5bo РУ&аа.
Кнлэ<> Борис! ЧНЛ^.6 <45«3tr4<J^>ef ciinX гпуиГглэЛ^.
тго •KO. py&eet.
&cicu*eu tputcplcei citHf УиЗинХ. juapln „-uanw -rrruNa JKOta б'слоюГО .
30G
^1ЛнХ'тгС'ггг^>г tputop>6ees.
^JTo 9S0. Py&ces.
Gouho СасилбебГ сь<№ иинйыгэсег. Ба^ан!лиовле" cttn! Б'слсиси .
ЧТО* ОС» ^рУблев!
/\НлУ6 ибанХ сеигчав! £о0<ЦСггглу1с(о . <<ня?6 ивак1 lin-n^i ЙО-<СЦ.и«чу>01и cXtHi гпК1¥гтто« . ^Ои£оу5Ги -?j?uEofi-£eJ ctinX iioniitoi! . ^Ыихай^о 6acu^t6ctxzX-ic6|nZ t(OH<itoef . Sotj^GHi феруэавб q6ihI Gcrfriuntj
Список опричников Ивана Грозного 1573 года с указанием должностей и окладов. Первый лист рукописи
/З'О тгосттгпинг СУ&умвГ
Государственная Разрядная книга XVI века. Лист 369 — запись о назначении на службу в царском походе 1577 года предков А. С. Пушкина и молодого опричника Бориса Годунова
Листы из Лицевого летописного свода. Описание и изображение выступления князя Александра Ярославича против шведов
Миниатюры из Лицевого летописного свода. XVI век
Великий князь Московский
Василий III на смертном одре
Венчание Ивана IV на царство. Выход из собора. Осыпание царя золотыми
Бракосочетание Ивана Васильевича Грозного с Анастасией Романовой
Коронация Ивана IV
кнын f л н kYh а ы ткл ъ гаи a? tt m t ;, f t
Переговоры в Москве с казанскими послами (1531 год)
Василий Шибанов сообщает Ивану Грозному о бегстве Андрея Курбского
ГПЛЧККй АГ^Ь'ЛПИПи ПН '
H'i-K4fn»r»a«/tJ^t€rnsjy.ufiHM vun/uu^yutA# f ЕЛШАКАЬЛНЬСкХй^Л^ЛЮ^НА^Н» . йнвжгешл AfiUUACf , ИК|14С«ГлУ»^Ш»КЪНуШ|»
ГУь'НШЛ HAfiC’X'tnifMfUl 1КП«ОДу£-1{1НЯ(1Я£ЛИШЛ WUlHA ККгУлл ииЫ . ЛИНЫЯЧ<БЛ11||)11Л(
_____m,t neuf кпинкнзд
ГМ tН4А fnH Hf. i i>if«yu H v*»/ ^Atit глм
.Uf.’KkAfKAHtCUltfi\ 111ЦН HHifHHIl'ttiif luHfAine.vittHiA rut;шани/н гИЧПКЧ|Г1Ч^Л1Н<П|Г1Н ^Ц^’ии<?м «р
П1пулигм<114 Mt
пн«у НК|«И HI
л<|-л,л 3t*>tL л<^
Осада Казани
Постройка опричного двора
Скорописные дополнения и редакционные пометки Ивана Грозного на листах Лицевого летописного свода
Екатерина Великая
Великий русский историк, автор «Истории Государства Российского» Николай Михайлович Карамзин
Что мы знаем об Иване Грозном?
Что он с помощью созданной им опричнины осуществлял жестокий террор в отношении своих подданных. Что в припадке дикого гнева он убил собственного сына.
Что при нем основана типография Ивана Федорова и напечатаны первые русские книги.
И что у него было много жен...
Но мало кому известно, что Грозный писал политические эпиграммы на немецком языке. Что он сочинял музыку и дирижировал хором.
Многие ли знают о его литературных произведениях, которые он подписывал иногда своим именем, иногда псевдонимами?
Или о том, что под его руководством и при его участии была заново переписана история Руси с древнейших времен и создана многотомная всемирная история? О некоторых малоизвестных страницах жизни Ивана Грозного вы узнаете из нашей книги.