Виктор Петрович Данилов
Фото 1-ой половины 1960-х гг.


Российская академия наук
Институт российской истории
Институт общественной мысли
В. П. Данилов
ИСТОРИЯ КРЕСТЬЯНСТВА РОССИИ В XX ВЕКЕ
Избранные труды В двух частях
Москва
РОССПЭН
2011


Российская академия наук
Институт российской истории
Институт общественной мысли
В. П. Данилов
ИСТОРИЯ КРЕСТЬЯНСТВА РОССИИ В XX ВЕКЕ
Избранные труды Часть 1
Редколлегия:
Вылцан М. А., Данилова Л. В., Данилова Е. В., Корелин А. П., академик Кукушкин Ю. С., Петров Ю. А., академик Пивоваров Ю. С., Слепнев И. Н., Шелохаев В. В.
Составители:
Вылцан М. А., Данилова Л. В., Данилова Е. В.
Москва
РОССПЭН
2011


УДК 94(47) ББК 63.  3(2) Д18
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 11-01-16088д
Редколлегия:
Вылцан М. А., Данилова Л. В., Данилова Е. В., Корелин А. П., Кукушкин Ю. С., Петров Ю. А., Пивоваров Ю. С., Слепнев И. Н., Шелохаев В. В.
Составители:
Вылцан М. А., Данилова Л. В., Данилова Е. В.
Данилов В. П.
Д18 История крестьянства России в XX веке. Избранные труды: в 2-х ч. - Ч. 1 / В. П. Данилов. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011.  -  863 с.
ISBN 978-5-8243-1608-7
В научных трудах В. П. Данилова впервые в отечественной историографии высказано мнение о том, что в предоктябрьский период крестьянство не только не было готово к социалистическому преобразованию, но даже его движение к буржуазному обществу находилось еще далеко не на развитой стадии. После Октября 1917 г. в среде крестьянства произошло земельное поравнение, было значительно ослаблено кулачество. Но без целенаправленной политики советского общества деревня неизбежно вернулась бы в прежнее общественное состояние. На включение крестьянства в единое с городом социалистическое движение был направлен разработанный Лениным нэп с его кооперативным планом. Нуждаясь в средствах для индустриализации страны и в дешевых рабочих руках, сталинское руководство вопреки предостережениям известных экономистов пошло на ускоренную насильственную коллективизацию, вызвавшую даже вооруженные выступления крестьянства и сопровождавшуюся огромными экономическими потерями. Ее прямым результатом стала уродливая урбанизация страны, а в конечном счете и общественный переворот, после которого крестьянство и страна в целом вновь оказались в тяжелейшем экономическом положении.
УДК 94(47) ББК 63.  3(2)
ISBN 978-5-8243-1608-7
© Наследники, 2011 © Российская политическая энциклопедия, 2011


СОДЕРЖАНИЕ
От редколлегии 7
Вылцан М. А., Емец В. А., Слепнев И. Н.
Виктор Петрович Данилов - фронтовик, гражданин, ученый,
борец за демократию и свободу 16
Раздел I. Главы из рассыпанного типографского набора коллективного труда «История коллективизации сельского хозяйства в СССР» 69
Введение 70
Глава I. Советская деревня к началу реконструктивного периода 83
Глава II. Предпосылки социалистического
преобразования сельского хозяйства 131
Глава III. Общественно-политическая обстановка в деревне
накануне коллективизации. Наступление на кулачество 181
Раздел II. Документальные приложения 229
Раздел III. Источниковедение и историография 349
Источниковедение и изучение истории советского общества 350
О 	фигуре умолчания и другом 374
Советская историческая наука и некоторые вопросы ее дальнейшего развития 388
Некоторые итоги научной сессии по истории советской деревни 411
Коллективизация крестьянских хозяйств в оценке
советской историографии 438
Русская крестьянская община от реформы 1861 г. до коллективизации в современной историографии 450
Современная российская историография: в чем выход из кризиса?  456
В тексте двухтомника хронологический принцип размещения статей совмещается с тематическим. Так, например, в одном месте собраны историографические статьи, тексты об общине, революции начала XX в. и т. д.


6
Раздел IV. Сельское хозяйство и крестьянство СССР
в доколхозный период 463
Основные этапы развития крестьянского хозяйства 464
Сельское население Союза ССР накануне коллективизации
(по данным общенародной переписи 17 декабря 1926 г.  ) 500
Социально-экономические уклады в советской доколхозной деревне: их соотношение и взаимодействие 554
Крестьянские отходы на промыслы в 1920-х годах 571
Кооперация 20-х годов: опыт становления 628
Семеноводческая кооперация в 20-х годах XX века:
опыт становления 642
Советская налоговая политика в доколхозной деревне 671
К истории советской статистики: 1918-1939 гг 693
Материалы динамических (гнездовых) переписей крестьянских хозяйств
в России 20-х годов XX века 700
К характеристике общественно-политической обстановки в советской деревне накануне коллективизации 712
О 	характере социально-экономических отношений советского крестьянства до коллективизации сельского хозяйства 763
Коллективизация сельского хозяйства в СССР 801


ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ
Виктор Петрович Данилов (1925-2004) - выдающийся исследователь аграрной истории послереволюционной России, что широко признано и отечественными, и зарубежными специалистами. Труды этого ученого, сосредоточенные на узловых проблемах аграрной истории России XX в., надолго определили направленность крестьяноведения в нашей стране. Ценность его исследований во многом определена непревзойденным знанием архивов по избранной проблематике. Недаром В. П. Данилов получал от архивистов благодарственные грамоты. В оставшемся после него научном наследии содержится столь колоссальная масса выписок из архивных фондов, что далеко не все из них он успел использовать. И тем не менее этот историк - не просто выдающийся знаток архивов и публикатор выявленных в них материалов. Прежде всего, это непревзойденный ученый-исследователь, создавший впечатляющее полотно российской деревни на переломном и поистине трагическом этапе ее истории. За сочувственное отношение к тяжкой жизни российского крестьянства многие коллеги в шутку называли его народником.
И что еще важно подчеркнуть в научной деятельности Виктора Петровича, - это его основательную теоретико-методологическую образованность, способность вписать изучаемые им явления в широкие хронологические рамки, выявить истоки и последствия анализируемых явлений, что высоко ценили не только историки, но и многие экономисты, хорошо знавшие его труды. В советской исторической науке, придавленной тяжелым прессом партийного контроля, такая способность исследователя проявлялась далеко не часто. Когда с началом приглушения прогрессивных идей ХХ-ХХII съездов КПСС после октябрьского Пленума ЦК 1964 г. гонениям подверглись прежде всего наиболее эрудированные и теоретически мыслящие историки, В. П. Данилов оказался в числе самых первых. Более 20 лет он находился под неустанным контролем Отдела науки и учебных заведений ЦК КПСС. И можно лишь удивляться тому, что и в это тяжелое время он успел так много сделать для исследования крестьянской проблематики советского периода, особенно на его доколхозном этапе. Только со времени перестройки второй половины 1980-х гг. этот незаурядный исследователь смог развернуться во всю ширь своих знаний и таланта. В. П. Данилов был единственным из историков-аграрников, кого Российская академия наук наградила золотой медалью имени С. М. Соловьева.
В. П. Данилов сумел достойно пройти трудный путь исследователя, не принимавшего установленную партийными властями схему исторического развития. Выдержать более двадцати лет противостояния с властями он смог благодаря закалке, полученной на фронте Великой Отечественной войны. Это был патриот своей Родины, искренний коммунист, настоящий ученый и честнейший человек. Курс ХХ-ХХII съездов партии на демократизацию общественной жизни в СССР Данилов не только поддерживал, но и стал его активным пропагандистом, приветствовавшим освобождение невинно заключенных в сталинские


8
лагеря. Столь же активно он воспринял провозглашенную А. Н. Косыгиным, но, к сожалению, несостоявшуюся попытку модернизации советской экономики на том историческом этапе. И отнюдь не случайно, что именно из среды фронтовиков выросли специалисты-новаторы, предложившие принципиально новые творческие подходы и концепции в исторической науке.
Данилов возглавил группу аграрников советского периода, которая существенно пересмотрела установившуюся с конца 20-х гг. концепцию причин перехода к преждевременной и насильственно осуществленной коллективизации. Другой столь же значительный творческий прорыв был осуществлен группой учеников и последователей исторической школы А. Л. Сидорова (К. Н. Тарнов- ский, А. М. Анфимов, А. Я. Аврех и др.  ), выдвинувших теорию многоукладно- сти для характеристики пореформенного периода и анализировавших Россию как страну второго эшелона развития капитализма. На общем фоне оживления исторической науки после XX съезда обе эти группы, возглавляемые фронтовиками, были самыми перспективными в изучении наиболее трудных и сложных переходных периодов отечественной истории с их наложением и переплетением разностадиальных общественных пластов, связанных с ускоренным восхождением значительно отставшей от Европы России на промышленную ступень развития. При этом в советский период главным источником оплаты ускоренного промышленного рывка предстояло выступать крестьянству. Нэп, опиравшийся на научные разработки дореволюционных и советских экономистов, при всем разрыве социально-экономического положения города и деревни, по мнению В. П. Данилова и его коллег, был путем наименее конфликтного и наиболее эффективного восстановления дореволюционного уровня развития промышленности и восхождения на более продвинутую ступень. В своих исследованиях В. П. Данилов подчеркивал, что единственно безболезненным путем перехода от разоренного войной мелкособственнического крестьянского надела с его средневековой техникой к крупному механизированному сельскому хозяйству являлось поступательное развитие сельской кооперации - от ее простейших форм (потребительских, сбытовых и др.  ) до форм производственных, какими, по идее, должны были стать колхозы. Преждевременная принудительная коллективизация неизбежно обернулась крупными экономическими потерями. Научные публикации Данилова, а также его выступления на Ученом совете, разных теоретических конференциях и сессиях получили поддержку всего коллектива Института истории АН СССР. К сожалению, период успешного развития исторической науки продолжался недолго.
После уже упомянутого Пленума ЦК 14 октября 1964 г., а особенно после ввода советских танков в Прагу, перспективные новаторские направления в исторической науке подверглись подлинному разгрому.
Преобладающая часть научной деятельности Данилова пришлась на период, когда из-за контроля со стороны партийных властей эрудированные и неординарно мыслящие ученые оказывались в весьма нелегком положении. Естественно, что это сказывалось и на выборе проблематики, и на далеко не исчерпывающей формулировке всех необходимых выводов. Не все его труды допускались к выходу в свет Главлитом и прочими высокопоставленными контролерами, а некоторые из них и самим автором откладывались до лучших времен. Только позже, в период перестройки, Данилов выпустил ряд работ, открывавших новый, принципиально отличный от предыдущих период в изучении истории


9
сельского хозяйства и крестьянства России начиная со времени установления советской власти. И, может быть, самое главное, что совершил ученый в постсоветский период, - это инициирование и руководство четырьмя весьма значимыми обобщающими многотомниками по истории крестьянства России в довоенный период. Это хорошо известные специалистам книги: «Документы. Как ломали НЭП. Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б). 1928-1929 гг.  » (Т. 15. М., 2000); «Трагедия советской деревни. Документы и материалы: в 5 томах. 1927-1939». (Т. 1-5. М., 1999-2006); «Советская деревня глазами ВЧК- ОГПУ-НКВД. 1918-1939: Документы и материалы». (Т. І-ІV. М., 1998-2005) и ряд сборников по крестьянской революции. В три многотомника он пригласил к участию нескольких известных иностранных ученых, с помощью которых из-за рубежа были получены деньги на издание.
По инициативе и при активном участии Данилова вышло несколько ценнейших документальных сборников о революционном движении крестьянства на материале ряда регионов России: «Крестьянское движение в Тамбовской губернии 1917-1918. Документы и материалы» (М., 2003); «Крестьянское движение в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. “Антоновщина”» (Тамбов, 1994); «Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917-1921 гг.  » (М., 1997); «Крестьянское движение в России в 1901-1904 гг.  » (М., 1998); «Крестьянское движение в Поволжье. 1919-1922 гг. Документы и материалы» (М., 2002); «Крестьянское движение на Украине в 1918-1922 гг.  » (М., 2006) и др. И вновь основное и ведущее ядро многотомников составила институтская группа аграрников (вернее, ее остатки), к руководству которой Данилов смог вернуться в период перестройки. В подготовку томов были вовлечены и ведущие работники московских и провинциальных архивов, институтов и вузов.
Необходимо было на редкость великолепное знание архивов, чтобы решиться на столь масштабные издания, осуществлению которых Данилов посвятил более десяти лет своей жизни, отложив на будущее время завершение уже почти готовой монографии по истории сельской общины и продуманной в теоретическом и конкретно-историческом плане монографии о крестьянской революции начала XX в. Не только нынешним историкам, но и следующему их поколению названные документальные многотомники послужат отправной платформой для будущих научных изысканий по истории российской деревни. Эти издания - подлинный памятник их инициатору и руководителю, великому труженику на ниве исторической науки. А ведь кроме этих крупных документальных трудов В. П. Данилов принимал участие и в других ценных документальных сборниках, а также написал ряд важных исследовательских работ.
Иными словами, современным историкам предоставлен огромный конкретный материал для написания развернутой истории крестьянской революции XX в. и коллективизации. Жаль, что уже нет в живых самого Виктора Петровича - инициатора многотомников, который сделал бы это наилучшим образом. С пространными докладами по этой тематике он выступал на заседаниях Ученого совета Института истории АН СССР, различных научных конференциях, Аграрном симпозиуме, а также в университетах США, Канады, Франции, Англии, Италии, Швеции, Японии. Уже сама постановка В. П. Даниловым проблемы крестьянской революции начала XX в. и ее обоснование стала огромным вкладом в историческую науку.


10
В центре исследовательских интересов и творческой деятельности ученого постоянно стояли наиболее острые и дискуссионные проблемы истории советского крестьянства, до рубежа 1980-1990-х гг. находившиеся под особо бдительным оком партийных властей. Будучи честным человеком и настоящим исследователем, В. П. Данилов стал сомневаться в правомерности установленной сверху схемы чуть ли не с первых же шагов своей научной деятельности, ибо к этому его вели изучаемые им документы. Отсюда все его несчастья и беды, клеймо ревизиониста и очернителя. С конца 1964 г. и до середины 1980-х гг. все его публикации проходили жесткий партийный контроль, и это в определенной мере сказывалось, конечно, на формулировке выводов, сделанных в монографиях и статьях. Но даже и в том виде, в каком его труды публиковались до перестройки в нашей стране, они являлись вершиной исследовательской мысли советской исторической науки в области крестьяноведения, что признавалось ведущими отечественными и зарубежными аграрниками.
Стоит упомянуть, что сомнения в обоснованности официально принятой концепции отечественной истории применительно к советскому периоду появились у будущего ученого еще в студенческие годы*. Во время аспирантуры, после более обстоятельного знакомства с историографией проблемы, а главное, с широким кругом источников, у него стали складываться принципиально иные представления. Полемика возникла уже при защите кандидатской диссертации, на основе которой была подготовлена первая книга В. П. Данилова «Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства» (М., 1957), ставшая отправным пунктом всех его последующих трудов по коллективизации. Уже за это исследование Данилову стоило присудить докторскую степень, что и предлагала на защите его кандидатской диссертации главный оппонент Э. Б. Генкина, одна из самых квалифицированных специалистов Института истории АН СССР, но сотрудники, задававшие тон в советском отделе Института, этого не допустили. Названная книга смогла выйти в свет лишь после XX съезда КПСС, ибо она противоречила официальной трактовке этой темы. Конкретный материал и выводы книги опровергали обязательную для всех исследователей схему краткого курса истории партии. Все содержание монографии Данилова убедительно доказывало, что коллективизация была проведена на фактически совершенно неподготовленной технической и социальной базе. Понятно, что книга с подобным содержанием в советское время могла выйти в свет лишь в недолгий период «оттепели» после XX съезда КПСС. Путь к коллективному хозяйству как экономической форме, основанной на машинной технике, по концепции Данилова, лежал через прогрессивное развитие сельской кооперации от простейших кредитных и торгово-сбытовых форм к формам производственным. При обосновании этой концепции автор первоначально опирался лишь на разработанный В. И. Лениным** курс новой экономической политики. Индустриальная база в стране, способная реально обеспечить дерев-
Возможно, эти сомнения появились под влиянием весьма неординарных институтских преподавателей в Оренбурге в предвоенное и послевоенное время, среди которых были и высланные из столиц.
В 1950-1960-е гг. еще были труднодоступны труды А. В. Чаянова, Н. И. Бухарина и других сторонников кооперативного движения.


11
ню необходимой для крупного сельского производства техникой, практически начала создаваться лишь в годы первых пятилеток.
Можно сказать, что уже первая монография В. П. Данилова практически определила последующую судьбу автора. Работая над книгой, ученый осознал, что в послереволюционное время Россия оказалась перед трудным выбором пути исторического развития. Основная масса крестьянства (4/5 населения страны) и в революциях начала XX в., и в Гражданской войне объективно выступала за продолжение буржуазно-демократического пути развития. Ленин предложил трудный и долгий путь через нэп с опорой на немногочисленный рабочий класс (во многом еще связанный с деревней) и беднейшее крестьянство, тяготевшие к социалистическому выбору. Прекрасно знал В. П. Данилов и о том, с каким огромным трудом в ходе обостренных дискуссий старшее поколение большевиков отказалось от непосредственного броска к социализму, представления о котором были выработаны на материале передовых европейских стран. В России была иная ситуация, поэтому нэп был рассчитан на тот срок, пока крестьянство в массе своей не поднимется на уровень производственной кооперации. (Конкретные сроки окончания нэпа даже приблизительно не указывались.  ) Недостаточно квалифицированное сталинское руководство не смогло справиться с огромными экономическими трудностями, и прежде всего, с получением хлеба, необходимого не только восстанавливавшимся городам, но и служившего главным источником финансовых средств для государства. Идея насильственной форсированной коллективизации на неподготовленной материальной базе фактически выросла из проблемы изъятия у деревни возможно большего количества зерна.
Развернутое обоснование своих подходов Данилов представил также и в руководимом им двухтомнике по истории коллективизации и колхозного строительства в СССР, где им написаны восемь глав (из них три в соавторстве). Понимая сложность и неизученность темы, а к тому же и известную двойственность политики Н. С. Хрущева, вышедшего из сталинской когорты, В. П. Данилов решительно отказался от поручения тогдашнего директора Института истории АН СССР возглавить написание труда о коллективизации. В этом его активно поддерживала вся аграрная группа. Но им пришлось подчиниться приказу. Попытки членов аграрной группы провести новые идеи и подходы к коллективизации в подготовленном двухтомнике оказались тщетными. Несколько примолкшие в хрущевский период сталинисты после 1964 г. взяли реванш, фактически продолжавшийся до самой перестройки. Работы, опубликованные в этот период авторами несостоявшегося двухтомника по истории коллективизации, в общем и целом не могли внести ничего принципиально нового по сравнению с их загубленным в середине 1960-х гг. трудом. Поэтому редколлегия решила включить в настоящее издание четыре главы именно из этого труда вместе с рядом материалов, относящихся к его повторному обсуждению в Институте истории АН СССР. Помимо своей чисто научной значимости этот труд является ценнейшим историографическим источником, характеризующим обстановку в советской исторической науке постхрущевского времени. Публикуемые в связи с обсуждением первого тома двухтомника письма из ИМЭЛа и реакция на них в Институте наглядно представляют иерархическую систему ценностей в общественных науках. Та же система предстает и в содержащейся в заключении Ученого совета оценке вы-


12
ступлений на его заседании. Два отрицательных необоснованных отзыва (прежде всего, чиновника из Отдела науки ЦК КПСС Ф. М. Ваганова) перевесили два десятка положительных отзывов ученых. Точно так же отзыв из отнюдь не блиставшей талантами историков ВПШ, куда том был отослан на последнее судилище, поставил точку в вопросе об издании. После того как на повторном обсуждении В. П. Данилов пытался отстоять свои позиции, на него и его соавторов ополчилась вся рать подведомственных ЦК КПСС общественных журналов. По-видимому, указание от партийных верхов проследить за Даниловым получило и КГБ. (См. представленную Даниловым в КГБ справку в связи с надуманным «книжным делом» и его вызовом в это учреждение.  )
Постхрущевская партийная и административная бюрократия сумела переломить ситуацию и вновь полностью взять под свой неусыпный контроль науку и все сферы общественной жизни. Несмотря на высокую оценку подавляющим большинством специалистов из ведущих учреждений Москвы и провинции, при повторном обсуждении корректуры первого тома двухтомник по истории коллективизации в СССР, уже полностью готовый к публикации, партийными властями был запрещен к выходу в свет. За труд о коллективизации и другие свои работы, написанные в период хрущевской «оттепели», В. П. Данилов стал самым первым и наиболее тяжело пострадавшим сотрудником Института истории в брежневское правление.
Помимо нестандартных научных исследований, возмущавших партийные верхи, другим не менее раздражавшим их фактором была его деятельность в качестве шестидесятника, а кроме того, секретаря двух необычных институтских парткомов (конец 1965 - начало 1968 гг.  ), возглавлявших движение историков за свободу и демократию и в науке, и в целостном общественном устройстве. В начале 60-х гг. еще единый Институт истории превратился в один из важнейших центров, объединявших вокруг себя прогрессивных обществоведов. Нестандартные заседания парткомов и общих партийных собраний с их демократическими требованиями переустройства руководства наукой и обществом в целом переполнили чашу терпения цековских властей. Инициированное и практически осуществленное* Отделом науки и учебных заведений решение ЦК КПСС о разделе Института на две части, что неблагоприятно отразилось на исследовании общетеоретических проблем, было принято после взрывного по своему характеру партийного собрания в феврале 1966 г. Отсрочка утверждения этого решения на два года произошла из-за затянувшегося согласования с Отделением истории и Президиумом Академии наук, понимавшими отрицательные последствия этих действий для исторической науки. Осуществление решения сопровождалось оглушающей критикой концепции В. П. Данилова и всей руководимой им аграрной группы, а его непосредственным продолжением стала расправа с наиболее талантливыми исследователями (перевод в другие сектора с заданиями по темам, далеким от их главной специализации и т. д.  ).
Возможность свободно высказывать свои идеи и публиковать работы В. П. Данилов получил лишь с началом перестройки, а особенно в 1990-е гг. Но и в это время он снова оказался отнюдь не в фаворе, так как его взгляды на пере-
Формально решение о разделе единого Института на Институт истории СССР и Институт всеобщей истории, разумеется, принимал Президиум АН СССР, но указание было спущено руководством Отдела науки ЦК КПСС.


13
стройку экономических и общественных отношений в целом были существенно иными, нежели у верховной власти. В одной из своих публикаций Данилов очень точно выразился о самом себе: «Диссидентом был и... остался»*.
После смены общественного строя Данилов сохранял свою приверженность социалистическим идеалам, верил в возможность построения в будущем подлинно демократического и свободного общества. Но будучи первоклассным историком, он понимал, что путь к нему и непростой, и неблизкий. Поэтому он не исключал сохранения на длительное время частной собственности и на семейное крестьянское хозяйство, и на небольшие предприятия легкой промышленности (особенно в сфере торговли и иных видов обслуживания российского населения), однако при этом он настоятельно подчеркивал необходимость сохранения в руках государства крупной промышленности, особенно тяжелого машиностроения и всех оборонных предприятий. В выступлении на созванной М. С. Горбачевым правительственной комиссии 1989 г., в поданных этой комиссии материалах, а также в своих публикациях того времени он настаивал на оставлении земли в виде общенационального достояния. Он всячески противился развалу колхозов и совхозов, выступавших крупным современным машинизированным сельскохозяйственным производством, работники которых давно уже стали частично рабочими. В полемике с А. Н. Яковлевым и тогдашними высокопоставленными экономистами, окружавшими генсека, В. П. Данилов настаивал на том, что по исходной своей идее и изначальному устроению колхозы - это кооперативная, а не государственная собственность, хотя в советское время она фактически превратилась в таковую. Колхозники вольны сами избирать способы хозяйствования (коллективный, подрядный и т. д.  ), и власти не должны диктовать им свою волю. Государственный диктат - это воспроизведение приемов эпохи культа личности. Данилов обоснованно доказывал, что из-за отсутствия необходимых средств производства и навыков самостоятельного хозяйствования насильственное превращение рабочих колхозов и совхозов в мелких частных собственников не сделает их успешными самостоятельными фермерами. Реальность полностью подтвердила это предвидение. В своих записках для правительства Данилов обращал внимание на то, что зарубежные сельскохозяйственные фермы - это крупное механизированное производство. Крупный фермер-землевладелец в развитых западных странах работает с опорой на несколько специализированных кооперативов. Нельзя повернуть историю вспять и превратить колхозников и работников совхозов в мелких частных собственников царского и первого послереволюционного времени. Многие публикации ученого последних 15 лет его жизни - это постоянный научно обоснованный протест против экономически неграмотных действий властей в конце XX - начале XXI в., разваливавших промышленную и сельскую экономику огромной страны. Ныне страна пожинает плоды постсоветской правительственной политики в отношении промышленности и сельского хозяйства. Модернизация экономики России, разговоры о которой ведутся с начала XXI в., без поддержки талантливых ученых и инженеров, без связи с реальным производством (которое в значительной степени уже разрушено) - это, как считал В. П. Дани-
«Диссидентом был и... остался» // Новая Тамбовская газета. 1995. 21 апр.


14
лов, всего лишь пустословие. Он напоминал, что даже сталинское, не слишком образованное руководство понимало это.
Помимо наиболее важных работ Данилова редколлегия включила в состав настоящего издания и ряд статей, не изданных при его жизни. К сожалению, в издание не вошло немалое число работ, разбросанных по малотиражным, а подчас просто редким и малоизвестным сборникам и журналам, хотя их также следовало бы довести до сведения широкого круга читателей. Помещена также статья Данилова о крестьянской революции - теме, исследование которой чуть ли не со студенческих лет было его заветной мечтой. Им был разработан и достаточно подробный план для написания книги, но и этому замыслу не суждено было осуществиться.
К большому сожалению, вдобавок к притеснениям, которые этот ученый претерпел в течение более двадцати лет при советской власти, и после кончины на него обрушилась беда - утеря значительной части его домашнего архива*. В основном это были тексты, написанные в 1960-е - начале 1990-х гг. В их числе находились и работы, поступавшие в издательства и журналы, набранные там, но затем по решению Главлита или непосредственно Отдела науки ЦК изъятые из набора. Среди утраченного оказалось и большинство статей и архивных выписок по истории сельской общины, быта, психологии, верований российского крестьянства. Пропали и статьи из двухтомника по истории коллективизации, созданного аграрной группой Института истории АН СССР в 1959-1963 гг. Из восьми статей Данилова в названном двухтомнике его правонаследникам с большим трудом удалось собрать лишь пять. Причем публикуемые тексты восстановлены по разным корректурам - по верстке и двум-трем сверкам.
Помимо введения и четырех глав Данилова из первого тома двухтомника по истории коллективизации в СССР в настоящем издании публикуется запрещенная в свое время Главлитом статья В. П. Данилова и С. И. Якубовской о так называемой фигуре умолчания в исторической науке, за выход в свет которой активно боролся журнал «Новый мир»**. В настоящее издание включена также написанная на основе парткомовского доклада (февраль 1966 г.  ), но запрещенная к выходу в свет статья об актуальных задачах советской исторической науки. Даже поистине героические попытки широко известной в стране беспартийной академика М. В. Нечкиной поместить ее в сборник «История и историки» не увенчались успехом.
К несчастью, буквально за несколько дней до кончины В. П. Данилов вывез из своей небольшой квартиры с помощью секретаря С. Мякинькова источниковые многотом- ники для технической разборки, а также весьма значительную часть своего домашнего архива, чему есть немало свидетелей. Семья, не добившись возвращения личных материалов Данилова, обратилась за помощью в специальный отдел Академии наук, но там требовалось обращение не правонаследников, а академического института, где работал Данилов. К сожалению, руководство ИРИ РАН, в котором Данилов являлся сотрудником со времени окончания аспирантуры до конца своей жизни, отказалось это сделать, а семья не смогла решиться на судебное разбирательство. В сданных через полтора года в РГАЭ документах Данилова ценнейших материалов его домашнего архива просто не оказалось.
В 1994 г. эта статья была опубликована, но в сокращенном виде, найденном в архиве в то время.


15
В подборке неизданных текстов Данилова публикуется также одна из не совсем законченных им работ - статья «Судьбы сельского хозяйства в России (1861-2001 гг.  )». Наброски этой важной в теоретическом плане статьи, смыкающей дореволюционный и советский периоды, автор начал делать еще в 90-е гг., но, к сожалению, так и не успел довести до конца.
Чтобы не увеличивать объем издания, из многих введений к документальным публикациям в данном сборнике воспроизведены только те, которые касаются Гражданской войны и кануна периода коллективизации, т. е. главных поворотных событий в отечественной истории.
Редколлегия сочла необходимым поместить в издании сохранившуюся частью в семье, частью в архиве ИРИ РАН достаточно обширную документацию, относящуюся к этим загубленным высшими партийными властями и их институтскими прислужниками исследованиям Данилова. Эти документы имеют немалое историографическое значение. Они важны не только для выяснения того, в каких предельно стесненных обстоятельствах работал Данилов, но и для характеристики положения в исторической и в других общественных науках в целом. Это важный источник о судьбе Института истории в послехрущевское время. Современные ученые должны знать, через какие трудности и лишения проходили их предшественники не только в сталинский период, но и во время брежневского застоя. У историков поколения Данилова лишь на период после ХХ-ХХII съездов КПСС появилась известная отдушина для работы в архивах и для высказывания своих взглядов, но она оказалась совсем недолгой (1957— 1964 гг.  ). Судьба Данилова - это судьба почти всех наиболее талантливых и эрудированных сотрудников Института, не поступавшихся своей совестью и достоинством ради карьерных успехов.
Несмотря на то что В. П. Данилову пришлось пройти через двадцать с лишним лет гонений и притеснений, он всегда чувствовал себя гражданином своей страны, ответственным за все, что в ней происходит. Именно поэтому он живо откликался на просьбы выступить с лекциями по телевидению, ответить на вопросы, задаваемые корреспондентами разных газет и журналов о положении в сельском хозяйстве и его дальнейших судьбах. Подобных публикаций Данилова так много, что даже самую малость из них невозможно поместить в настоящем издании. В конце его прилагается список опубликованных трудов Данилова, составленный им самим в апреле 2004 г. и дополненный двумя статьями, вышедшими посмертно.
Значителен вклад В. П. Данилова в подготовку научных кадров историков- аграрников (около 40 человек), среди которых есть уже известные доктора и кандидаты наук, работающие в вузах ведущих городов России, СНГ и даже за рубежом. Ныне многие из них готовят и даже подготовили собственных аспирантов и докторантов.
Редколлегия надеется, что выход в свет издания, включившего неопубликованные работы Виктора Петровича Данилова, побудит кого-нибудь из многочисленных учеников или коллег написать монографическое исследование об этом выдающемся историке-аграрнике.


Вылцан М. А., Емец В. А., Слепнев И. Н.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ ДАНИЛОВ - ФРОНТОВИК, ГРАЖДАНИН, УЧЕНЫЙ, БОРЕЦ ЗА ДЕМОКРАТИЮ
И СВОБОДУ
В. П. Данилов - один из самых выдающихся исследователей истории крестьянства в послереволюционной России, непревзойденный знаток и издатель поистине огромного корпуса архивных материалов, касающихся трудных судеб нашей деревни. Благодаря Данилову открылась намного более широкая панорама истории многострадального российского крестьянства и стало известно немало в советское время тщательно замалчиваемых фактов. Труды Данилова высоко ценили ведущие крестьяноведы и в России, и в бывших союзных республиках, историкам которых он постоянно оказывал помощь. Бесспорный авторитет Данилова в изучении истории советского крестьянства признан и за рубежом - в Японии, Англии, США, Франции, Германии, Италии, Швеции, Румынии, Чехословакии, Польше, Китае, Южной Корее и других государствах, где переведено немало его трудов - две монографии и около трех десятков статей. Примечательно, что на иностранные языки переводились даже самые ранние статьи Данилова, написанные еще в годы аспирантуры, чего крайне редко удостаивались советские историки. Со многими известными зарубежными исследователями, в том числе со знаменитым английским историком Карром, он находился в переписке. Благодаря высокому авторитету Данилова как историка-аграрника с помощью его зарубежных коллег были получены финансы на издание трех ныне широко известных в мире многотомников по истории советского крестьянства в 20-30-е гг., средств на публикацию которых не имелось ни у Института российской истории РАН, ни тем более у государственных архивов.
Данилов - не только высококлассный исследователь и знаток архивных материалов по аграрной истории России; в отличие от многих специалистов в этой области, ему была свойственна тяга к теоретико-методологическому осмыслению изучаемых процессов, стремление вписать их в общеисторический контекст, связать их с аналогичными процессами предшествующего и последующего периодов. С этих позиций историю советского доколхозно- го крестьянства он раскрывал, отправляясь от положения пореформенного крестьянства, по историческим меркам еще совсем недавно вышедшего из феодально-крепостнической неволи, в котором весьма слабо проявлялись капиталистические тенденции. Данилов впервые в советской историографии поставил вопрос о перерастании борьбы крестьянства против так называемой освободительной реформы с ее выкупными платежами, отрезками от его исконных наделов, двадцатилетним временно обязанным состоянием и прочими социальными ограничениями в подлинную революцию (1902, 1905-1907, 1917-1922 гг.  ), в результате которой установился новый общественный строй


17
во главе с большевиками. Однако у крестьянства были собственные устремления, не разделяемые большевистской партией и рабочим классом. Получив в результате Октябрьской революции изъятую у помещиков землю, оно пыталось воплотить в жизнь частнособственнические устремления, находившиеся в противоречии с интересами советской власти, направленными на строительство социализма. Перевод крестьянства на социалистический путь составлял грандиозную задачу, решить которую можно было только через нэп. Его преждевременная ликвидация, по Данилову, стала настоящей трагедией для России. Данилов - один из первых среди историков и экономистов, кто охарактеризовал нэп как единственно реальную политику, направленную на возможно более быстрое развитие разных форм сельской кооперации от первичных форм (сбытовых и закупочных) до подлинно производственных. С этой точки зрения, он проанализировал труды выдающихся дореволюционных и советских экономистов-аграрников: А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева, А. Н. Челинцева,
А.  	И. Хрящевой, Л. Н. Литошенко, Н. И. Бухарина и др.
На протяжении большей части своей научной жизни этот талантливый исследователь находился под жестким контролем партийных властей, причем самых высших - Отдела науки и учебных заведений ЦК КПСС и возглавлявшего его С. П. Трапезникова (близкого друга и соратника Л. И. Брежнева). Не однажды Данилова беспричинно вызывали на допросы в КГБ, а старшее поколение наших сограждан хорошо знает, что такое вызов в это учреждение. По повелению «сверху» и институтское руководство держало Данилова под бдительным надзором. Более 20 лет его не допускали к защите докторской диссертации, хотя все настоящие специалисты считали его бесспорным главой советских аграрников. До начала перестройки в середине 1980-х гг. он оставался персоной non
grata и дважды ожидал исключения из Института, предпринимая безуспешные попытки найти другое место работы. Оба раза от этой беды его спасал научный руководитель сначала член-корреспондент, а затем и академик М. П. Ким, который смог помочь лишь благодаря тому, что среди его аспирантов была дочь Брежнева, через которую он и обращался к главе страны. Данилов до конца своих дней был глубоко благодарен Киму. Конечно, гонимое положение подрывало его физическое здоровье, неблагоприятно отражалось на научной деятельности. И можно лишь удивляться мужественному характеру и стойкости Данилова, не позволивших ему сломаться и пойти на поводу у всесильных советских властителей.
* * *
Творческий путь Данилова, как и ряда других сотрудников Института истории, кто еще до серьезного изменения общественных отношений в нашей стране начал освобождаться от догм общепринятой сталинской концепции, - это путь трудного становления научной интерпретации истории советского периода, что было далеко небезопасно в то время, так как историография строго контролировалась партийными верхами. Именно на этом непростом пути и выявилось отношение Данилова к науке, черты его стойкого характера. Крупный ученый и крупная личность - понятия нерасторжимые и взаимозависимые, особенно в науках общественных. Поиски научной истины, бескорыстное служение науке требуют личного мужества, смелости и твердой последовательности в отстаива¬


18
нии своих взглядов. Таким был Данилов. Исключительная честность, принципиальность, приверженность гражданскому долгу, твердость характера были его органическими чертами, выработанными им в трудовой семье и в боях за Родину на фронтах Великой Отечественной войны. Эти качества способствовали тому, что он последовательно и бескомпромиссно отстаивал свои научные позиции и стал одним из самых выдающихся специалистов-аграрников и наиболее активных шестидесятников. В конце 1965 - начале 1968 гг. он возглавил «мятежный» партком Института истории Академии наук, активно боровшийся против неправды и искажений в советской исторической науке, ратовавший за ее свободное от давящей цензуры развитие. Данилов был из породы ученых, в которых природное дарование и невероятная работоспособность сочетались с высокими нравственными качествами. Неудивительно, что такой исследователь сразу же стал неугоден тогдашним партийным, а соответственно и вынужденным выполнять их распоряжения академическим инстанциям. На протяжении более двух десятилетий работы талантливого ученого подвергались огульной критике, его публикациям чинились всяческие препятствия. Далее до самого конца перестройки он оставался «невыездным». Лишь буквально накануне своей смерти он получил от Академии наук золотую медаль - награду, которой редко удостаиваются ученые-гуманитарии.
Исходные и самые главные темы публикаций Данилова - история российского крестьянства в послереволюционные годы и преждевременная принудительная массовая коллективизация начала 1930-х гг. со всеми ее тяжелыми последствиями, с огромными людскими и экономическими потерями. В нескольких своих работах он касается истории российского крестьянства дореволюционного времени. Данилов одним из первых отечественных историков выступил с критической оценкой волюнтаристских и необоснованных решений постсоветской государственной власти экономических и социальных судеб деревни. Во всех случаях это была широкая фундированность выводов критически освоенными источниками.
Осуждение принудительной коллективизации, проведенной на базе традиционных производительных сил, в основе своей унаследованных из недавнего докапиталистического прошлого России, явно прослеживается уже в самых ранних работах Данилова. Такой вывод обоснованно вытекал уже из содержания его кандидатской диссертации, защищенной в 1955 г. и опубликованной на ее основе первой крупной монографии ученого (1957 г.  ) о материально-технической базе деревни 1920-х гг. Недвусмысленная оценка состояния российской деревни была высказана Даниловым и в коллективном труде аграрной группы Института, возглавляемой им, - двухтомнике по истории коллективизации в СССР1. Первый том этого труда, сданный в издательство в январе 1964 г., а к началу октября того же года прошел все необходимые этапы корректуры. Работа с издательством проходила в благоприятной обстановке. Второй том должен был сдаваться в издательство в конце 1964 г. (общий объем двух томов - 100 авторских листов). Со дня на день ожидалась подпись издательского начальства на выход первого тома издания в свет*. Однако вместо этого 16 октября, т. е. всего через
* Скорее всего, по мнению авторов, том уже был подписан к выходу в свет, но, узнав о случившемся общественно-политическом перевороте, директор отозвал подпись.


19
два дня после печально известного пленума ЦК КПСС, круто изменившего в худшую сторону общественно-политическую обстановку в стране, последняя корректура тома неожиданно оказалась на столе заместителя директора Института истории, который, не стесняясь в выражениях, характеризовал главного редактора этого издания Данилова как фальсификатора и ревизиониста и предлагал ему подать заявление об уходе из Института по собственному желанию. В столь же резкой форме имел место и разговор с другими авторами, вызванными в тот же день «на ковер» к тому же начальнику. Однако на деле этот потрясающий факт невероятно резкой критики ранее восхваляемых трудов отнюдь не означал действительной перемены отношения к сотрудникам. Не выполни начальник этот обряд, на следующий день он оказался бы без работы. Такова была ситуация в сталинское время, а во многом и в постхрущевский период, что прекрасно понимали и дирекция, и сотрудники.
Содержащиеся в труде по коллективизации оценки не укладывались в рамки начавшей в значительной мере восстанавливаться после октябрьского Пленума ЦК КПСС 1964 г. общеисторической схемы, сложившейся в период культа личности. После верхушечного переворота партийные власти не сразу решились дать прямое указание на уничтожение двухтомника, а провели процедуру его якобы широкого общественного обсуждения. Им потребовался затянувшийся трехлетний спектакль: повторное обсуждение на расширенном заседании Ученого совета Института, вызов авторского коллектива, рецензентов, директора Института и ряда академиков из Отделения исторических наук АН СССР и др. Однако в результате повторного обсуждения в Институте двухтомник вновь получил самую высокую оценку. Поэтому в полном противоречии с этой оценкой по требованию верхов была создана специальная «комиссия», которая якобы должна была помогать авторам исправлять «ошибки», а на самом деле выхолащивала выводы тома и затягивала доработку. В заключение всей затянувшейся истории прошло заседание в Отделе науки и учебных заведений ЦК у самого вершителя судеб советских историков Трапезникова, в конце концов пославшего том на рецензирование в Академию общественных наук, которая наилучшим образом выполнила его волю. После получения нужной верхам рецензии, как и предполагалось с самого начала, набор был рассыпан, а авторы подверглись суровому осуждению. Стоит отметить, что столь поспешное начало и затем чуть ли не на три года растянувшаяся акция против двухтомника по истории коллективизации во многом объясняется злой волей заведующего Отделом науки ЦК. И авторы двухтомника, и все окружающие, включая руководство Института, прекрасно понимали, что это была расправа недобросовестного, но облеченного властью конкурента со своими квалифицированными научными соперниками. Помимо несовместимых идеологических позиций у этого деятеля были еще и чисто личные причины для уничтожения двухтомника. Он никак не мог простить его авторам той большой помощи, которую они оказали ему в его бытность докторантом Института. Очевидна была и несопоставимость основательной документальной базы институтского труда и ущербность той, на которой он строил свою работу. Конкурировавший двухтомник должен был быть уничтожен.
Трудно представить, сколь тяжело было авторам двухтомника вынести все предъявленные им абсурдные обвинения. Данилов был отстранен от руководства аграрной группой, вслед за этим последовала череда его многолетнего унижения и недобросовестных наскоков на него. По указанию «сверху» вынуждено


20
было действовать и институтское руководство, хотя оно прекрасно знало цену Данилову как выдающемуся исследователю. Весьма нелегким оказалось положение и других членов аграрной группы. Неоднократно особо ревностными исполнителями приказов высших партийных властей предпринимались попытки расколоть группу и противопоставить отдельных ее членов руководителю.
Уничтожение двухтомника по истории коллективизации, жесткая расправа с Даниловым и другими членами аграрной группы - первый в послехрущевский период акт подавления партийными властями инакомыслящих исследователей Института истории. Вскоре последовала дискриминация и исключение из партии А. М. Некрича за его научно-популярную книгу о первом этапе Великой Отечественной войны, выводы которой ныне общеприняты в современной литературе. Затем дошла очередь до М. Я. Гефтера, инициировавшего создание в Институте сектора методологии истории, на заседания которого приглашались многие теоретически мыслящие сотрудники из других гуманитарных академических институтов. Завершающим актом, приведшим исследователей из двух - теперь уже разных, к сожалению, - академических институтов истории в подчинение верховным властям, стал разгром в 1972 г. исследователей исторической школы А. Л. Сидорова*, разрабатывавших весьма перспективную проблему многоукладности в предреволюционной России. Над историками навис тяжелый пресс, давивший творческие инициативы.
В разделенных институтах было легче держать ученых в идеологической узде. Коль скоро история крестьянства в конце 1920 - начале 1930-х гг., т. е. в переломный период истории СССР, была одной из самых опасных для властей предержащих, то на протяжении двух с лишним десятков лет партийные верхи и чиновники от науки бдительно следили за всеми работами Данилова, не подпуская его к руководству коллективными трудами. В результате неусыпного надзора, помимо упомянутого двухтомника по истории коллективизации (в составе которого у Данилова было около 30 авторских листов), остались неопубликованными и другие его работы, в том числе написанная совместно с С. И. Якубовской статья «О “фигуре умолчания” в исторической науке» (набранная в «Новом мире»)**. Такая же участь постигла парткомовскую статью о главных задачах исторической науки (основными авторами которой, помимо Данилова, выступали К. Н. Тарновский и Я. С. Драбкин), а также обширную (4 авторских листа) общую статью Данилова и Тарновского о деревенском ремесле конца XIX - начала XX в., весьма важную для понимания уровня материально-технического наследия, полученного советским крестьянством. В создавшейся обстановке Данилову и Тарновскому пришлось разделить ее на две части, опустив некоторые важные выводы. Отложен до лучших времен был ряд других текстов.
Стоит отметить, что уже за первую крупную научную работу Данилова о социальных и материальных предпосылках коллективизации, представленную в 1955 г. в качестве кандидатской диссертации, известный советский историк Э. Б. Генкина, выступавшая в качестве главного оппонента, настойчиво пред-
* А. Л. Сидоров умер в 1966 г., после чего мощной защиты у его учеников и последователей в Институте уже не было.
** Эту статью в кратком варианте, извлеченном из архива, в 1994 г. опубликовал А. А. Курносов.


21
лагала дать диссертанту докторскую степень. Мнение Генкиной активно поддерживал научный руководитель Данилова тогдашний член-корр. АН СССР М. П. Ким. Однако управляемый политическими верхами Ученый совет присудил соискателю лишь кандидатскую степень. Если бы не действенная поддержка Кима, талантливый исследователь после защиты скорее всего был бы отчислен из Института. Но наступившая после XX съезда партии оттепель упрочила его положение и даже позволила опубликовать в 1957 г. написанную на основе кандидатской диссертации монографию «Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства» (около 30 авт. л.  ). Уместно отметить, что только в 1982 г. - и то с огромным трудом - Ким (теперь уже академик) добился от партийных верхов и от Президиума АН СССР права на выход к докторской защите этого выдающегося ученого, высоко ценимого во всем научном мире. К тому времени у Данилова имелось уже пять монографий и большое число весьма значимых статей. Несмотря на все гонения Данилова властью, подавляющим большинством историков и в стране, и за рубежом он бесспорно признавался ведущим в области исследований по аграрной истории советского времени. Однако побуждаемые партийными верхами его преследователи (особенно институтские) не унимались. И можно лишь удивляться, как много сумел сделать в науке этот ученый в условиях столь длительной травли и гонений.
Преследуемый чиновным и партийным начальством этот эрудированный и глубокий исследователь аграрной истории советского времени пользовался заслуженным авторитетом у подавляющего большинства отечественных и зарубежных ученых. Не случайно поэтому он стал одним из ведущих деятелей движения шестидесятников в Институте, боровшихся за демократизацию науки и общественного строя, и был избран секретарем двух его «мятежных» парткомов (конец 1965 - начало 1968 г.  )2. Эти столь необычные даже для хрущевского времени парткомы добивались свободы выбора историками тематики исследований, невмешательства издательских редакторов и непосредственно Главлита в концепционные выводы авторов, требовали выборности сотрудниками Института его директора, его более тесной связи с коллективом и меньшей зависимости от ЦК КПСС, назначавшего на эту должность лишь послушных ему людей. При двух необычных («даниловских») парткомах, противостоявших руководящим партийным органам в борьбе за объективность и правду в исторических исследованиях, Институт истории превратился в один из известных центров притяжения свободомыслящей гуманитарной интеллигенции Москвы, особенно обществоведов.
Теперь уже не только научная, но и активная общественная деятельность Данилова, стоявшего во главе прогрессивных парткомов, переполнили «чашу терпения» главы Отдела науки ЦК. Сей печально известный в научных кругах высокопоставленный партийный деятель встал на путь непримиримой борьбы с «непослушными» парткомами и со всем демократически настроенным коллективом Института. Вопреки протесту сотрудников, их настоятельному обращению в Президиум Академии наук и в разные отделы ЦК КПСС и, наконец, просто вопреки здравому смыслу головной исторический институт страны, игравший роль теоретико-методологической скрепы между разными историческими учреждениями, по настоянию всемогущих партийных властей был разделен на две разрозненные и ослабленные части, которые им было гораздо легче


22
подчинить. В результате в обеих половинах произошел резкий спад теоретической разработки наиболее актуальных исторических проблем, продолжавшийся до периода перестройки второй половины 1980-х гг.
Подчеркнем, что, несмотря на жесткую расправу с ним, Данилов оставался членом коммунистической партии. Он боролся за демократизацию социалистического строя и избавление общества от неизжитых методов командно- административного управления, а также и от ряда малограмотных крайностей хрущевского времени. Принципиальным ученым и общественным деятелем Данилов оставался до конца своих дней.
Доскональное знание истории России в 20-е гг. с ее многоукладностью, трудным изживанием разрухи после Первой мировой и Гражданской войн, а также с принесшим в деревню известное оживление нэпом и разнонаправленными тенденциями общественного развития, с борьбой партийно-государственной власти с тогдашними оппозициями, в том числе и теми, что предлагали менее болезненные для крестьянства пути к социализму, а также высокое общее образование помогли Данилову еще за два-три года до распада СССР буквально предсказать дальнейшее развитие событий. Данилов отнюдь не возражал против мелкой частной собственности, если она основывалась на собственном труде, тем более что она реально существовала в СССР до самого его конца (самодеятельные ремесленники, продажа колхозниками и членами совхозов части урожая с собственных подворий и т. д.  ). Он ратовал за возвращение колхозам их кооперативной сущности; вместе с тем в период перестройки категорически выступал против превращения в частное владение крупных промышленных предприятий. Сразу же после постановления Верховного Совета СССР о праве на создание при заводах, фабриках и научно-производственных объединениях частных кооперативов и обществ с ограниченной ответственностью, а также с правом продажи ими по произвольно устанавливаемым ценам произведенной сверх плана продукции (1988 г.  ) Данилов понял и предсказал, к чему все это приведет. Он предвидел скорый и отнюдь не вытекающий из экономических и социальных потребностей общества развал крупной отечественной промышленности (прежде всего, оборонной, тяжелого машиностроения, станкостроения) и разорение сельского хозяйства с его неизбежным следствием - утратой страной продовольственной безопасности. С предупреждением не допустить развала с таким огромным трудом созданной мощной экономики он стал неоднократно выступать на научных конференциях, а также по радио и телевидению, в популярных газетах и журналах, хотя до этого времени постоянно отказывался от выступлений в средствах массовой информации.
Данилов считал, что в современную эпоху крупное производство - это неизбежность не только для промышленности, но и для сельского хозяйства. Свои соображения против превращения земли и богатств ее недр в продаваемую и раздаваемую налево и направо частную собственность со всеми пагубными последствиями для страны Данилов представил на созданную М. С. Горбачевым и его главным советником А. Н. Яковлевым правительственную комиссию по задуманной правящими верхами «перестройке» сельского хозяйства (1990 г.  ). Но его записка не только не обсуждалась, но даже не была озвучена. Зато там ораторствовали «сверхлибералы» и «сверхдемократы», такие, как популярный тогда журналист Ю. Черниченко. Не соответствовало идее устроителей и выступление президента ВАСХНИЛ А. А. Никонова, не дать слова которому было


23
невозможно. (Вскоре на несчастье нашей страны он трагически погиб от наезда автомобиля.  ) Никонов резко осудил искусственно провоцируемый сверху развал колхозов и совхозов с их крупным машинизированным сельскохозяйственным производством, соответствующим экономическим условиям современного индустриального общества.
Как и Никонов, Данилов предлагал разрешить колхозам и совхозам самим определять свою судьбу, настаивал на том, чтобы снять с колхозов прямое государственное управление, ибо по исходной идее это были не государственные учреждения, а кооперативные предприятия. Он видел необходимость в предоставлении работникам колхозов и совхозов гораздо большей самостоятельности, поощрении личной и семейной инициативы, разрешение на введение подрядного принципа в организацию труда и в оплату работников. Иными словами, речь шла об освобождении колхозов и совхозов от диктата и мелочной опеки партийной и правительственной властей, возвращении колхозам их кооперативной сущности и введении в обиход твердых принципов рационализма и самоокупаемости. Данилов активно призывал обратить внимание на господство в развитых капиталистических странах крупного механизированного сельского хозяйства (частная собственность, на которой ведется само производство, и система постоянно обслуживающих его кооперативов). Работа в названной комиссии, хотя она происходила еще в советское время, кончилась ничем. Верховная власть в лице Горбачева и Яковлева сделала именно то, что она и хотела сделать*.
Один из немногих историков - Данилов настойчиво призывал партийногосударственные органы и научную общественность, особенно экономистов, обратиться к идеям, высказанным А. Н. Косыгиным еще в 1966 г. на XXIII съезде партии, ибо уже тогда явственно требовался перевод экономики на принцип самоокупаемости и стимулирования активности трудящихся. Напомним, что еще в 1965-1968 гг. институтский партком активно поддерживал идею неотложной перестройки промышленного и сельскохозяйственного производства на принципах товарно-денежных отношений и самоокупаемости, что при достигнутом уровне экономического развития было не только реально, но и совершенно необходимо. К сожалению, в брежневское время партийно-государственными властями эти идеи, в частности, программа А. Н. Косыгина, оказались спущенными на тормозах. Именно в застойности периода конца 1960-х - первой половины 1980-х гг. с его накоплением многих негативных явлений Данилов видел причину многих непродуманных акций времени перестройки, а затем общественного переворота начала 1990-х гг.
Как отмечалось выше, Данилов - самый первый и наиболее тяжко пострадавший сотрудник Института истории в середине 1960-х - первой половине 1980-х гг. В период разгрома двухтомника по истории коллективизации и в последующее время он много сил потратил на неоднократные и совершенно бесполезные объяснения с партийным руководством и административным начальством. И просто удивительно, что, несмотря на все это, ему удалось так много сделать в науке.
Подробнее об этой правительственной аграрной комиссии см.: Данилов В. Из истории перестройки. Переживания шестидесятника-крестьяноведа // Новый мир истории России. М.: «АИРО-ХХ», 2001. С. 413-428.


24
Последние полтора десятилетия выдались самыми напряженными в работе и жизни Данилова. Казалось, что он был не подвластен ни возрасту с сопутствующими ему недугами, ни непомерным даже для гораздо более молодых людей творческим перегрузкам. После отмены идеологической цензуры Данилов спешил поделиться накопленными знаниями и размышлениями с коллегами, обращал внимание на многие «белые пятна» и прямые искажения в советской историографии, прежде всего в части, касающейся истории нэпа и коллективизации, а также индустриализации СССР в 1930-х гг. Он отложил работу над очередной и уже во многом подготовленной монографией о культуре и быте доколхозного крестьянства, для которой в архивах Рязани, Смоленска, Казани, Вологды, Тамбова и ряда других российских городов собрал огромный архивный материал, и на время отодвинул замыслы по написанию истории крестьянской революции, что со студенческих лет было его заветной мечтой. Он торопился в полной мере воспользоваться открытием в 1990-х гг. ранее недоступных архивных фондов из-за обоснованного опасения их закрытия (как это произошло в 1962 г. вскоре после их частичного открытия для исследователей в 1959 г.  ). В центре его научной деятельности теперь встала задача максимально возможного расширения Источниковой базы по отечественной истории 1920-1930-х гг., задача публикации корпуса ранее строго засекреченных документов из центральных и местных архивов.
По инициативе В. П. Данилова, О. В. Хлевнюка и А. Ю. Ватлина и под их редакцией в полном объеме вышло пятитомное издание стенографических отчетов пленумов ЦК ВКП(б) за 1928-1929 гг. «Как ломали НЭП» с публикацией в приложениях многих материалов обсуждения. Именно эти пленумы, по представлению Данилова, определили один из решающих этапов в истории нашей страны. Они положили начало повороту политики партийно-государственных властей в отношении частнособственнического крестьянства. Кроме того, Данилов инициировал и возглавил работу над тремя фундаментальными многотомными международными проектами, в которых было задействовано до 40 российских архивистов и историков, а также несколько известных зарубежных ученых. Это широко известные ныне «Трагедия советской деревни. Документы и материалы: в 5 томах. 1927-1939». (Т. І-V; V - том в двух книгах); «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939 гг. Документы и материалы: в 4 томах»; серия книг по крестьянской революции 1917-1922 гг.  * Далее стояли планы написания им двух монографий: в первую очередь исследования по истории крестьянской революции начиная с 1902 г. по 1920 г., затем по истории хозяйственного быта и культуры доколхозной деревни. Большое количество материалов для предполагаемых монографий им было уже собрано и осмыслено. Однако всем этим намерениям не суждено было сбыться. Тем не менее
* К сожалению, Данилов не успел полностью закончить введение ко второй книге V тома «Трагедии советской деревни...  » и ко второй книге III тома «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД...  ». Эти труды, а также практически законченное документальное исследование о Махно должны были выйти в свет в 2005 г. Под руководством Данилова был полностью собран материал для IV тома «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД...  », работа над которым после его кончины на несколько лет просто прервана. Чтобы оценить личный вклад Данилова в названные издания следует обратить внимание на сильно запоздавшие даты их выхода в свет после его кончины.


25
и опубликованные труды Данилова несомненно характеризуют его как самого крупного и непревзойденного исследователя аграрной истории советского времени. Присужденная Данилову Российской академией наук в 2004 г. за научные труды медаль имени С. М. Соловьева достойно увенчала его вклад в развитие отечественной исторической науки.
* * *
Теперь вкратце о биографии Данилова, так как она дает известный ключ к формированию его и как гражданина, и как ученого*. Данилов - выходец из глубокой российской провинции, один из представителей широких народных масс, которым советская власть дала возможность получить не только школьное, но и высшее образование. Он родился в 1925 г. в городе Орске, до постройки там Орско-Халиловского комбината, бывшего типичным малым городом России. Его семья вполне обычна для таких городов: мать - домохозяйка, отец - разнорабочий**. Данилов был самым младшим в многодетной семье (девять детей). Старший из его братьев добровольно ушел на фронт Гражданской войны сражаться за народную долю. Все дети из семьи Даниловых были искренними приверженцами советской власти и социализма. В восьмилетнем возрасте будущего историка его семья переехала в Оренбург (тогдашний Чкалов), чтобы старшие дети после средней школы могли получить специальность. В Оренбурге прошли школьные и институтские годы Данилова, разорванные надвое его участием в Великой Отечественной войне. Хотя Данилов покинул Орск ***в раннем детстве, на всю жизнь он запомнил его городские улицы, где зимой можно было безбоязненно кататься на санках и лыжах. В его памяти запечатлелись река Урал и бескрайние степные просторы вокруг города. Помнил он и небольшие городские огороды, а также бахчи за Уралом, где горожане (в том числе и его семья) выращивали арбузы и дыни, сбор урожая которых был общегородским праздником. Областной центр, по рассказам Данилова, не оставил у него столь ярких впечатлений, как совсем еще патриархальный во времена его малолетства Орск. Скорее всего причиной таких оценок явился переход из беззаботного детства на степных просторах, не заслоненных еще городской застройкой, в школьный возраст. Способствовали этому и изменения в семье: окончившие учебу старшие братья и сестры уезжали в другие города и веси. В 1936 г. умер отец, и положение семьи, если бы не помощь старшей сестры, оказалось очень не простым. Однако в Оренбурге Данилов приобрел немало школьных и дворовых друзей, большинство из которых, к сожалению, погибли на фронтах Отечественной войны. И в школьные, и в институтские годы ему посчастливилось на прекрасных наставников, о которых Данилов всю жизнь вспоминал с огромной благодарностью. Особенно часто и трогательно он рассказывал о своем институтском научном
* Биография Данилова написана на основе его собственных рассказов, а также некоторых дополнений правонаследников.
** До революции наймит у купцов, торговавших с Казахстаном, грузчик и переводчик с казахского, сторож и истопник в городской гимназии и т. п. В самые последние годы жизни - пожарник.
*** В Орске и поныне живут его двоюродные братья и сестры с их семьями, но ныне Орск - типичный индустриальный город.


26
руководителе П. Е. Матвиевском*, с которым до конца его дней поддерживал переписку. Данилов не раз говорил и о том, что на его исходную научную подготовку большое влияние оказали также и преподававшие в Институте, где учился Данилов, высланные в Оренбург в ссылку известные литературоведы**.
Попав в армию в январе 1943 г. непосредственно со школьной скамьи, из 10-го класса, и вернувшись после победы повзрослевшим человеком, Данилов пытался осмыслить судьбу своей страны, оценить результаты войны, унесшей столь многие миллионы жизней, что не могло не сказаться на социально-экономическом и политическом положении страны, а также моральном состоянии общества. Как рассказывал Данилов, студентом он ощущал себя намного старше своих однокурсников, хотя они были всего-то на два-три года моложе. Аспирантура же в Институте истории АН СССР представлялась ему подарком судьбы. В Москве он с головой окунулся в библиотеки и архивы. Однако поначалу Москва с ее огромностью и многолюдством представилась ему спрутом, живущим за счет провинции. Перед его глазами стояли как бы два разных мира - столичная Москва и не очень-то процветающая огромная провинция, из которой он вышел сам. Но вскоре он освоился и понял, что москвичи - отнюдь не однородная масса, а сталинские высотки - далеко не весь город. Он обратился к культурным сокровищам Москвы, прежде всего, к Консерватории, которая вскоре стала для него просто священным храмом. Увлекаясь культурными ценностями Москвы, Данилов тем не менее переживал за во многом обделенную современными достижениями и удобствами провинцию, в частности сельскую. Особенно остро чувствовалось различие столицы и провинции сразу после войны.
Сдав на отлично все конкурсные экзамены в аспирантуру, Данилов надеялся продолжить начатые в студенческие годы занятия по аграрной истории пореформенной России, и прежде всего по крестьянскому движению***, о чем с академиком Н. М. Дружининым (которому Матвиевский послал рекомендательное письмо) была достигнута договоренность. К своему разочарованию после экзаменов Данилов был поставлен перед жесткой дилеммой: либо он соглашается на исследования по истории советского крестьянства, либо его место займет другой претендент. Единственной уступкой институтского руководства стало согласие на изучение им истории доколхозного крестьянства, на что Данилов согласился, коль скоро по хозяйственному положению и ментальности, по его мнению, оно во многом было сходно с крестьянством предреволюционным.
Начиная с аспирантуры и кончая должностью главного научного сотрудника, вся творческая жизнь Данилова до дня его кончины прошла в академическом Институте истории - сначала едином Институте истории АН СССР, а
* Кстати, на деньги вузовского руководителя Данилова - профессора П. Е. Матви- евского - был куплен железнодорожный билет в Москву, куда Данилов ехал поступать в аспирантуру. С первой же стипендии деньги были отправлены в Оренбург, но Матвиевский от них отказался, зная, сколько стоил в Москве съем жилья. Общежития в то время у Института истории еще не было.
** К сожалению, ни семья, ни коллеги Данилова не могут вспомнить их фамилий.
*** В студенческие годы Даниловым были написаны два доклада, которые вузовские преподаватели оценили в качестве основания для соответствующих научных статей. Один из них был опубликован в институтском студенческом сборнике.


27
затем Институте истории СССР и нынешнем ИРИ РАН. По окончании аспирантуры Данилов был зачислен на должность младшего научного сотрудника, в 1956 г. назначен ученым секретарем сектора истории советского общества, с конца 1957 г. по апрель 1969 г. он был руководителем группы по истории советского крестьянства, а затем попал в когорту институтских изгоев, унижаемых и преследуемых всеми, кому не лень. После разгрома институтских шестидесятников занимал должность старшего научного сотрудника. С началом перестройки его положение в Институте значительно улучшилось. Он вновь возглавил прежних своих коллег-аграрников: в 1987-1992 гг. в качестве главы отдела, а с 1993 г. - руководителя небольшой группы, которая, к сожалению, постепенно сокращалась. Восполнить ее аспирантами и новыми сотрудниками у Института не оказывалось финансовых средств (да к тому же не было и желания). В 1988 г. члены аграрной группы поставили в планкарты доработку материалов погубленного двухтомника по истории коллективизации, но вскоре отказались от этого, так как погрузились в исследование широко открывавшихся архивов. Встала проблема подготовки ныне хорошо известных многотомников. Коль скоро у Института не имелось денежных средств, к работе привлекли большое число архивистов. В самое последнее время Данилов возглавлял советскую секцию Симпозиума по аграрной истории стран Восточной Европы, в 1990-е гг. стал еще и профессором Московской высшей школы социальных и экономических наук (МВШСЭН), куда был временно официально откомандирован из Института и где возглавил центр крестьяноведения*. Из комплекса его немалых обязанностей в этой школе особо следует выделить руководимый им теоретический семинар по современным наиболее известным зарубежным концепциям аграрного развития**. Подробные систематические публикации по материалам названного семинара в журнале «Отечественная история» оказали немалое влияние на новейшие российские крестьяноведческие исследования3.
Демократизм и высокая ответственность, редкостная работоспособность, преданность избранному делу - наиболее характерные черты Данилова как личности. Благодаря этим качествам он был избран в партком Института истории и стал его секретарем с конца 1965 г. и до начала 1968 г. Одаренная личность чаще всего проявляет себя не в одном только главном деле. При руководимым им парткоме Институт истории превратился в один из ведущих центров шестидесятничества в Москве, память об этом еще жива у старшего поколения гуманитариев. Партийные же верхи и защитники идеологии культа личности увидели в парткомовской деятельности Данилова реформизм и антисоветизм. Главной причиной гонений на него стали его новаторские научные исследования. С октября 1964 г. и до начала перестройки его жизнь в Институте превратилась в сплошную черную полосу нападок и унижений. Дело доходило даже до беспричинного вызова в КГБ. (Коль скоро единственным значимым в партийных
* Откомандирование в другие учреждения - старая институтская практика; в советское время особенно много сотрудников откомандировывалось в МИД и ИМЛ. Из-за переезда в МВШСЭН, единственной причиной которого была «земельная» теснота в Институте, на Данилова легло много совершенно ненужных ему нагрузок.
** В МВШСЭН семинар этот был единственной научной отдушиной для Данилова, а все остальные обязанности - грузом, отнимающим время от научной работы.


28
верхах защитником Данилова в Институте выступал М. П. Ким, то противники научных взглядов Данилова, особенно связанные с партийными верхами, пытались поссорить их, как и расколоть единство аграрной группы.  )
Исходная и центральная тема научных изысканий Данилова - советская доколхозная деревня, т. е. история крестьянства того времени, когда оно, составляя безраздельно преобладавшую массу населения, в основе своей оставалось традиционным. В процессе модернизации и индустриализации, начавшихся в России еще в пореформенный период, ведущая роль в общем состоянии страны и ее поступательном развитии неизбежно переходила от сельского хозяйства к промышленности и городу, развивавшимися за счет деревни и государственных иностранных займов, что ухудшало положение крестьянства. В деревне назревал взрыв, вылившийся, по Данилову, в крестьянскую революцию. В условиях же хозяйственной разрухи после семилетнего военного времени и обособленного международного положения страны средства на восстановление города и развитие промышленности могли быть изъяты исключительно из деревни, что предполагало наложение на нее немалой дани, определявшей усиливавшуюся тяжесть положения крестьянства.
Со студенческих лет хорошо зная труды Ленина и ряда дореволюционных статистиков и экономистов*, Данилов ясно понимал неприемлемость для крестьянства - в целом еще традиционного - политики военного коммунизма, неизбежно проводимой в период Гражданской войны. К тому же эта политика подогревалась тогда романтическими идеями о возможности волевого изменения общественного строя. Именно поэтому он оценивал переход к нэпу в качестве единственного возможного пути действительной перестройки крестьянского хозяйства, которое в значительной мере еще сохраняло натуральную основу, унаследованную от дореформенной эпохи. Вслед за учеными-кооператорами Данилов видел в прогрессе сельской кооперации, последовательно развивавшейся от простейших форм к более сложным, единственно реальный путь перехода к коллективизации и действенный способ смягчения неизбежного социально- экономического расслоения крестьянства. Из работ Данилова совершенно ясно, что бедняцкая часть деревни, по собственной инициативе объединявшаяся в колхозы, поддерживаемые государством, не могла на добровольной основе увлечь за собой всю массу крестьянства. На деле середняки, а в немалой мере и бедняки, не могли без впечатляющих успехов в советской экономике отречься от привязанности к собственному наделу, обильно политому их потом. Для перелома в хозяйственном строе деревни, в социальных воззрениях и психологии крестьянства единственным средством служило поступление в деревню новейшей сельскохозяйственной техники, которая в более или менее значительном количестве начала выпускаться и поступать в деревню лишь с 1930-х гг. Массовая коллективизация, по мнению Данилова, не должна была опережать создание необходимой для нее производственной базы и последовательного развития кооперации от простейших сбытовых и потребительских форм к формам производственным.
В то время, когда Данилов приступил к исследованию доколхозного крестьянства, в советской историографии господствовала концепция, всецело под¬
* Как ни странно, у оренбургских букинистов в конце 1940-х гг. некоторые из этих трудов еще продавались, и по возможности Данилов их приобретал.


29
держивавшая официально установленные сроки коллективизации и замалчивающая насильственные методы ее осуществления. Считалось, что в результате коллективизации мелкособственническая деревня добровольно вводилась в рамки социалистического общества с его общественным производством и распределением продукта в соответствии с затраченным трудом. Победа Советского Союза в Великой Отечественной войне, казалось бы, оправдывала политику насильственного проведения преобразований в деревне, снимая обвинения за те бесчеловечные методы, с помощью которых традиционная деревня в кратчайший срок была преобразована на примитивный социалистический лад. Историкам разрешалось писать лишь об отдельных недостатках, перегибах, ошибках, в целом не подвергая сомнению саму обоснованность сталинского курса на скоропоспешную принудительную коллективизацию в те сроки и тех формах, в которых она осуществлялась. В какой степени крестьянство в действительности являлось подготовленным к социалистическим преобразованиям, каковы были материально-техническая и социальная основы коллективизации - ответа на эти вопросы в историографии не было, да практически их и не разрешалось ставить в науке. С коллективизации и ее преддверия в конце 1920-х гг. начался быстрый переход от установившейся в послереволюционные годы командно- административной системы к командно-репрессивной системе управления и деревней, и обществом в целом. Вот почему первая книга Данилова, отличавшегося теоретической подготовкой и дотошностью историка-архивиста и источни- коведа, оказалась столь ошеломляющей для его коллег. Она закладывала основы дальнейшей концепции этого ученого применительно к истории крестьянства и советского общества в целом.
Еще в 1955 г. на защите кандидатской диссертации Данилова и позже, при рекомендации ее к печати, происходила острейшая полемика, но вряд ли молодой ученый предполагал, что его первое исследование определит его дальнейшую научную судьбу на два с лишним десятилетия, определит его взаимоотношения с официальной историографией и властными структурами со всеми вытекавшими последствиями. Первая монография Данилова - это честное, глубокое, документально фундированное исследование, написанное на основе максимально доступного в то время круга источников, впервые вводимых в научный оборот. Обращало внимание и источниковедческое мастерство автора, его отношение к источнику, умение извлечь из документа максимум сведений.
Изучение колоссальных трудностей перехода доставшейся в наследство от дореволюционного периода отсталой, а в значительной мере и пауперизован- ной деревни на социалистический путь развития требовало знания не только тогдашнего ее положения, но и основных вех аграрной истории непосредственно предшествующей эпохи. Отличительной особенностью и названного, и последующих исследований Данилова была постановка исследуемых им тем в общий исторический контекст, включая дореволюционное время. Уже в первой своей монографии он исходил из убеждения, что выбор пути и темпов исторического развития деревни и страны в целом во многом определяется состоянием унаследованных от дореволюционного времени экономики, возможностей промышленности и даже психологических и идейных устремлений, которые далеко не сразу изменяются после перемены базисных общественных отношений. В отличие от подавляющего большинства работ по коллективизации книга была написана с учетом того, что проблема социалистического преобразования


30
деревни «не исчерпывается вопросами обобществления хозяйств, но включает в себя также комплекс вопросов развития производительных сил, реконструкции материально-технической базы земледелия. Социальная революция и техническая революция неразрывно связаны между собой (курсив наш. - Авт.  ) и составляют две стороны одного процесса»4. Эта принципиально новая в советской историографической практике позиция была отправным пунктом последующих научных трудов ученого. Обстоятельно изучив состояние крестьянского хозяйства накануне коллективизации, он подчеркивал его достаточно низкий уровень, в общем и целом еще соответствующий традиционному типу аграрной экономики с господством мелкого семейного хозяйства и лишь зачатками включения в товарно-денежную экономику.
В противовес официальной историографии в книге была представлена реальная экономическая база первых колхозов: лошадь или бык, плуг (а в ряде регионов соха или орало), серп, коса и другая ручная техника, ненамного превосходившая дореволюционный уровень. Удельный вес тракторов, жнеек, сенокосилок, конных молотилок, появившихся еще в предреволюционное время, был незначителен. Иными словами, Данилов на материале источников показал, что общественное переустройство деревни предшествовало технической реконструкции сельского хозяйства, что противоречило официальной историографии. В заключении к книге подчеркивалось, что недостаточный уровень производительных сил в деревне, техническая отсталость страны в целом не могли не затруднять развертывание колхозного строительства и подъем сельскохозяйственного производства. Колхозы «должны были... пережить период мануфактурного развития, когда машинно-тракторная основа только еще подводилась под их производство, когда в последнем решающую роль играли рабочий скот, конный инвентарь и ручной труд крестьян, а не система машин, приводимых в движение тракторами»5. Таким образом, книга Данилова не только явно выделялась из общего потока советской литературы на данную тему, но во многом и противостояла ему. Она произвела буквально потрясающее впечатление на специалистов привлечением огромного количества архивных и опубликованных источников, массой статистических таблиц и теоретическим осмыслением материала. Это было первое действительно честное, научное исследование о крестьянской экономике накануне коллективизации. Впервые в советской исторической литературе появилось правдивое исследование о доколхозной деревне в России. С выходом книги в свет у Данилова появилось много друзей- единомышленников, но также и немало противников и неутомимых преследователей, в том числе, к сожалению, и некоторых его институтских коллег.
Если оценивать книгу Данилова с высоты нынешних исторических исследований (включая, прежде всего, и труды его самого), то можно сказать, что ее конечные выводы не вполне соответствовали великолепно развернутой в ней реальной картине деревенского крестьянского хозяйства 1920-х гг. Прямо высказать мнение о нарушении на исходе 1920-х гг. ленинской концепции нэпа, предполагавшей превращение (без указания сроков!  ) единоличного крестьянского хозяйства в колхозное путем интенсивного развития сельской кооперации, в названной книге он не мог. В 1950-х гг. такую книгу не напечатало бы ни одно советское издательство, но подспудно это авторское мнение в книге все- таки присутствует. Стоит отметить, что еще на старших курсах вуза Данилов знал о злосчастном российском крестьянстве больше, нежели сокурсники и даже


31
многие историки. В букинистических магазинах Оренбурга (тогда Чкалова) он приобрел свободно продававшиеся там труды Н. И. Бухарина, А. В. Чаянова и других выдающихся экономистов рубежа ХІХ-ХХ вв.* От соседей по дому и даже от некоторых преподавателей он слышал об антисоветских крестьянских выступлениях в Поволжье и на Тамбовщине после Гражданской войны. И уже в студенческие годы у Данилова родилась идея о написании исследования о крестьянской революции, о чем он неоднократно рассказывал своим коллегам по Институту. Но реализовать эту идею в советское время было невозможно, а в постсоветское он откладывал ее осуществление до окончания издания трех крупнейших источниковых многотомников по истории довоенной деревни, инициатором и главным редактором которых он являлся. Судьба, к сожалению, не предоставила ему такой возможности. Остались лишь несколько статей и небольшие наброски. В 1957 г., когда книга вышла, далеко не все можно было говорить прямым текстом.
По существу же в названной книге Данилов впервые в историографии поставил вопрос о возможности и целесообразности проведения коллективизации менее жестким, ненасильственным и гораздо более эффективным путем. Разумеется, во время написания первой книги над Даниловым тяготела не только общая обстановка, но еще и его собственное неполное освобождение от исторических концепций, усвоенных в школьные и институтские годы, хотя уроки Отечественной войны уже внесли в них серьезные поправки. Требовалось время для переосмысления и отвержения внедряемых «сверху» штампов, что через несколько лет во многом было сделано в не вышедших двух томах истории коллективизации. Данилов не подвергал сомнению самый курс на создание коллективных хозяйств в деревне, считая, что это способствовало бы быстрейшему ее подъему, внедрению в направленное прежде всего на удовлетворение собственного потребления традиционное крестьянское хозяйство новой техники и передовой агрономии (а соответственно и на позитивное развитие рыночных отношений). Вместе с тем он понимал, что это достаточно длительный процесс. Данилов первым обратился к проблеме подготовленности ** деревни к грандиозным социалистическим преобразованиям. Это позволило ему принципиально по-новому в сравнении с существовавшей литературой трактовать вопрос об «издержках», цене и жертвах коллективизации и напрямую связанной с ней индустриализации. Как только после начала перестройки появилась возможность открыто высказывать собственное мнение, он первым в отечественной литературе на основе вводимого в научный оборот неопровержимого исторического материала практически доказал, что сталинской насильственной коллективизации с ее тяжелейшими последствиями существовала альтернатива. Массовых репрессий, голода в городе и деревне, крупных издержек в проведении индустриализации и провалов первых пятилетних планов можно было избежать, опираясь на разработанный Лениным план новой экономической политики, рассчитанной на длительный период и ставящий во главу угла развитие сельской кооперации.
* К сожалению, эти уникальные издания были ликвидированы перепуганной сестрой Данилова, которой он передал их на сохранение, когда его начали таскать в КГБ.
** Курсив наш. - Авт.


32
Хотя в первой своей книге Данилов не мог прямо ставить вопрос об альтернативе сталинским преобразованиям, - она бы просто не вышла в свет, - но первый шаг к этому им был сделан. Эта книга и связанный с ней крупный цикл статей стали исходными пунктами научной постановки вопроса об альтернативе сталинской политике коллективизации с ее последствиями. От нее ведет прямое начало и концепция не вышедшего в свет двухтомника по истории коллективизации, написанного руководимой Даниловым аграрной группой сектора истории советского периода. Впоследствии проблема альтернативы сталинской модели коллективизации стала одной из центральных в трудах ученого. С началом перестройки, когда появилась возможность непосредственно обратиться к трудам теоретиков кооперативного строительства, Данилов осуществил полноценный научный анализ преждевременности слома нэпа и насильственного проведения коллективизации со многими их негативными последствиями. Он показал, что установление личной диктатуры Сталина и командно-репрессивной системы в СССР в конечном итоге привело к общественному перевороту начала 1990-х гг. Безраздельное преобладание крестьянства в населении нашей страны продолжалось после революции вплоть до конца 1950-х гг., когда крестьяне наконец-то удостоились паспортов, после получения которых крестьянская молодежь в массовом порядке устремилась в города. Насильственный характер коллективизации имел своим длительным последствием распространенное равнодушие колхозников к земле и к хозяйничанью на ней. Отсюда бесконечные и во многом бесполезные перестройки колхозного хозяйства. Это равнодушие, как считал Данилов, проявилось даже в таком отдаленном от коллективизации событии, как общественный переворот начала 1990-х гг. Дети и внуки первого поколения колхозников пассивно ждали, чем дело закончится, и в результате в большинстве своем потеряли и политую крестьянским потом землю, и заработанную их тяжелым трудом машинную технику.
Непримиримо критикуя методы сталинского режима в его управлении обществом, Данилов понимал необходимость сосредоточения в руках правительства максимальных полномочий для совершения резкого рывка в выходе на современный (по тому времени) уровень индустриализации. Однако централизация власти, по его мнению, далеко не однозначна командно-репрессивной системе. Он ясно видел, что отсутствие учета реальных возможностей разных слоев населения, и прежде всего крестьянства, за счет которого в основном и производилась индустриализация, вело и к известным провалам в экономической модернизации страны. В своих поздних работах Данилов показал, что сталинское руководство в гораздо более насильственной форме продолжило ту политику и навязываемое сверху переустройство деревни, какие осуществляло царское правительство. Отсюда происходили колоссальные людские и экономические потери, беззаконие, расправа с инакомыслящими в деревне и городе, расстрелы, ссылки в лагеря и на поселения, превращение выборных органов народного представительства в фарс.
Трезвая оценка Даниловым состояния материально-технической базы крестьянства в 1920-х гг. и степени его готовности к коллективизации зависела не только от скрупулезного изучения доступных источников этого времени, но во многом и от обстоятельного знания им истории крестьянства пореформенного периода. Деревня первых советских лет предстает в его работах прямым воспроизведением той самой деревни, какая существовала до революции. В нэпов¬


33
ской деревне во многом продолжились социально-экономические процессы, начавшиеся в 70-80-х гг. XIX в. Изменения были связаны только с передачей крестьянам помещичьих земель и с ущемлением обуржуазившейся деревенской верхушки.
Понимание процесса крестьянского движения с 1861 г. в его целостности - при всех немалых отличиях на разных этапах - позволило Данилову выявить характерные черты этого движения после Октябрьской революции, обусловленные и далеко еще не изжитой традиционной природой крестьянства, и реалиями послереволюционной жизни. В своих работах он подчеркивал однонаправленность социальной природы и эволюции пореформенного и советского крестьянства, неизжитость его традиционной ментальности, а с другой стороны, и существенные различия между ними, порожденные Октябрьским аграрным переворотом и политикой советской власти. Еще в студенческом реферате, опубликованном в институтском сборнике, Данилов писал, что реформа 1861 г. не только не сняла остроты крестьянского вопроса, но в определенном отношении даже усугубила его. Позже он ссылался на труды А. М. Анфимова и других аграрников, выявивших, что в процессе ускоренного строительства промышленного базиса в пореформенной России в деревне нарастали малоземелье и ужасающая нищета крестьянства, практически сохранялось его сословное бесправие вследствие сохранения самодержавием крупного землевладения и политического господства помещиков. В такой обстановке социальное расслоение в деревне шло не только по линии рождения классов буржуазного общества, но в значительной мере и по линии пауперизации, оттока излишнего населения в города, которые из-за недостаточного индустриального развития не могли его полностью принять. Поэтому, подчеркивал Данилов, предреволюционная деревня - а это более 4/5 всего населения России - была чревата аграрным перенаселением. В его исследованиях по истории крестьянства всегда учитывается соотношение деревни и города.
Попутно заметим, что этот талантливый исследователь вносил подчас ценные коррективы в теоретические построения своих коллег, занимавшихся городской промышленностью. В частности, он настаивал, что ленинский перечень главных черт империализма следует относить к характеристике стадии всемирно- исторического процесса в целом, а отнюдь не к конкретной ситуации в России, где в пореформенный период имело место сложное наложение и переплетение разностадиальных социальных укладов, значительно разделявших город и деревню. Он напоминал, что начальное зарождение первых, инициированных Петром I и его сподвижниками ростков капиталистического уклада в России было не только переплетено с крепостническими отношениями, но и основывалось на их базе. Только технический прогресс привел к резкому перелому в формировании капиталистического уклада, который произошел на рубеже ХІХ-ХХ вв. Однако и этот, несравнимо более мощный промышленный уклад в многоукладной России (что превосходно показали исследователи школы А. Л. Сидорова и солидарные с ними историки) вновь во многом создавался сверху и опять же за счет трудящихся масс, и прежде всего крестьянства. Вместе с тяжелейшей ситуацией, вызванной Первой мировой войной, это породило взрывоопасную обстановку. Сопротивление монархии и господствовавшего класса недавних ду- шевладельцев полному отказу от привилегий, корнями уходивших в феодально¬


34
крепостническое прошлое, создавало предпосылки раскола российского общества и в конечном итоге привело к трем российским революциям начала XX в.
В связи со сказанным весьма важно отметить принципиальный отпор Данилова распространенному с периода перестройки видению в реформе П. А. Столыпина успешного решения аграрного вопроса в царской России. Данилов считал эту реформу (называемую столыпинской, хотя в принципе она была предложена С. Ю. Витте, а еще раньше намечена министром финансов Н. X. Бунге) слишком запоздалой реакцией на уже развертывавшуюся с самого начала XX в. крестьянскую революцию. Витте первым вспомнил о разработках Бунге, по существу он и подготовил земельное законодательство, которое во многом представлял иначе, нежели Столыпин. С помощью выделения семейных наделов из общины и расчистки их от «слабых» хозяйств в пользу «сильных» власть пыталась и сохранить крупное дворянское землевладение, и в то же время интенсифицировать буржуазное расслоение в деревне. Однако она не учла силы сопротивления крестьянских масс и главного их требования - передачи им всей помещичьей земли, их убежденности в полном праве владения ею. Уже с 1902 г. начался погром барских имений (в том числе и принадлежавших семье Столыпина). Данилов справедливо указывал, что в 80-х гг. XIX в. разработанная Бунге реформа действительно могла бы двинуть деревню по пути роста буржуазных отношений, но в начале XX в., а особенно с началом Первой мировой войны, ситуация в деревне была принципиально иной. Поляризация крестьянства активно шла не только по линии социально-классового расслоения, но во многом и люмпенизации, ускорявшегося роста избыточного населения, утратившего средства производства, которое российский город не в состоянии оказывался поглотить. Ситуация резко обострялась крестьянским малоземельем, образовавшимся в результате урезавшей крестьянские наделы реформы 1861 г. и демографическим ростом населения. Осуществлению запоздалой реформы, рекламируемой многими нынешними перестроившимися историками, не помогло ни освобождение крестьянства с 1907 г. от выкупных платежей, ни другие более мелкие уступки6. «Время реформ кончилось. Двигателем прогресса становилась революция»7. В этом главная причина провала столыпинской реформы в целом. Весьма характерно, как пишет Данилов, что после Октябрьской революции уничтожаемая Столыпиным сельская община возродилась повсеместно.
Данилов полностью поддерживал концепцию Анфимова и других аграрников сидоровской школы в том, что пореформенное крестьянство было опутано феодально-крепостническими пережитками: до 1881 г. барщинно-отработочная система (фактически самое настоящее крепостничество), затем ее пережитки, кабальные займы, прогрессировавшая пауперизация, невысокий удельный вес отряда сельского пролетариата и неизменно нараставшее число отходников, а также и излишнего пауперизированного населения, не имевшего возможности приложить свой труд к деревенскому хозяйству и т. п.
По удачному выражению Данилова в одной из его последних работ, в пореформенный период фабрично-заводские трубы Петербурга с его ближайшими окрестностями, Донбасса, Криворожья, добывающих шахт и заводов Урала, а также нефтяные вышки Баку - при всем их численном увеличении и нарастании производственной мощности - возвышались над огромным морем российской деревни, еще в недостаточной степени затронутой буржуазной модернизацией. Земельные отрезки, выкуп, привязанность к традиционной сельской общине,


35
полукрепостнический период временнообязанного состояния, сословная неполноправность, применение к крестьянству телесных наказаний и прочие формы дискриминации крестьянства резко снижали его мобилизационную активность, движение по пути социально-экономического расслоения. Но доведенная до полного отчаяния огромными тяготами Первой мировой войны деревня все же поднялась на революционную борьбу. Уничтожение в ходе двух революций 1917 г. гнета помещиков и деревенской верхушки еще более усилило социальную однородность деревни, но не надолго. В мирных условиях вновь обозначился процесс мелкобуржуазной дифференциации крестьянства, которую пытался смягчить ленинский кооперативный план и максимально возможная в то время государственная помощь бедняцким слоям.
Данилов настойчиво подчеркивал тот непреложный факт, что составлявшее после Октябрьской революции более 4/5 всего населения страны крестьянство, с одной стороны, еще далеко не освободилось от традиционной феодальной ментальности, а с другой - успешно приобретало и мелкобуржуазную психологию. Такой сплав старого и нового, по его мнению, был характерной особенностью всех стран догоняющего развития, к которым принадлежала и Россия. Путь модернизации был предопределен вековыми связями России с более передовыми европейскими странами и успешным закладыванием в пореформенный период капиталистического промышленного фундамента. Но в отличие от подавляющего большинства подобных стран, в России в 1917 г. была поставлена задача перехода не к капитализму, а к социализму. Этот первый в мировой истории опыт оказался труднейшей задачей. Вместе с особенностями вступления России на буржуазный путь развития в пореформенное время это был, что не раз отмечал Данилов, источник острых партийных дискуссий 1920-х гг., от которых тянутся нити и к репрессиям сталинского периода, а затем и к общественному перевороту начала 1990-х. Эта не решенная нашей историографией тема должна была стать одной из центральных в его во многом уже продуманной, но неосуществленной монографии о крестьянской революции.
Названная особенность необычной смены общественных формаций в России сказывалась на многих сторонах общественного устройства в нашей стране вплоть до самого последнего времени. С этой точки зрения, Данилов пристально изучал исследования ведущих специалистов по буржуазному периоду России, особенно исследователей исторической школы А. Л. Сидорова, в корне пересмотревших выводы существовавшей историографии об уровне развития капиталистического уклада в России. Соглашаясь с их мнением о сформированности капиталистического уклада в промышленности за счет внешних государственных займов, импорта машин, строительства государством железнодорожных коммуникаций и т. п., Данилов акцентировал внимание на том факте, что создаваемая с помощью государства ускоренными темпами промышленность практически не модернизировала деревню, избыточного населения которой город, хотя и быстро растущий, не был в состоянии принять. Данилов считал, что после мировой войны и революции масштабы разоренного промышленного уклада настолько сократились, что он уже не имел определяющего значения для экономики, хотя даже и в промышленном подъеме 90-х гг. XIX в., наблюдавшемся в России, очаги восхождения на действительно развитую индустриальную ступень, соответствующую таковой в передовых странах, по его мнению, имелись лишь в немногих центрах.


36
На протяжении всей своей научной деятельности Данилов проявлял пристальный интерес к двум главнейшим деревенским институтам - к традиционной сельской общине (практически повсеместно восстановленной после революции 1917 г., что свидетельствовало о ее жизнеспособности и соответствии тогдашнему крестьянскому укладу, сохранявшему многие традиционные черты), а также к стадиально новому типу самодеятельной организации крестьянства (связанному с растущим вторжением в деревню товарно-денежных отношений) - к сельской кооперации, объединявшей кредитную, снабженческую, торговую, сбытовую, а частично и производственную деятельность крестьян. В обширном цикле его исследований сельская община характеризуется в виде института, организующего внутреннюю жизнь деревни, передачу в поколениях хозяйственного, культурного, правового и в целом социального опыта. Им был исследован характер включенности традиционной общины на доиндустри- альной стадии в целостную общественную связь и показаны, с одной стороны, общность, а с другой - существенное различие в функциях сельской общины в России и в развитых западных обществах8. Сельская община настолько интересовала Данилова, что он предпринял попытку дополнить Симпозиум по аграрной истории стран Восточной Европы общинной секцией, первое заседание которой в 1972 г. он сам и возглавил. Представленные на этой секции теоретические и конкретно-исторические доклады (по общинам разных стран и континентов) вызвали огромный интерес и горячую дискуссию среди специалистов. И хотя эта секция оказалась наиболее многочисленной и самой результативной, она действовала в составе Симпозиума всего лишь один-единственный раз. С точки зрения партийных верхов и подведомственного им научного начальства, нельзя было допустить, чтобы секцию возглавляла столь одиозная личность, как Данилов. Жестким административным распоряжением деятельность главы Отделения исторических наук секции была прекращена. Секция, поставившая важнейшие теоретические и конкретно-исторические вопросы развития традиционной деревни в разных странах мира, оказалась не соответствующей возобладавшим установкам исторической науки, значительно снизившей свой уровень по сравнению со второй половиной 1950-х и 1960-х гг. Назначенному Отделением исторических наук руководству Симпозиума, придерживавшемуся концепции высокоразвитого монополистического капитализма в предреволюционной России, совершенно некстати была развернувшаяся дискуссия по вышедшему из средневековья традиционному общинному институту, выявлявшему отсталость ее деревни.
Сельская кооперация, развитие которой в России началось с конца XIX в. и отражало постепенное включение деревни в общий процесс развития экономики, изучалась Даниловым в тесной связи с нэпом. В его исследованиях подчеркивалось, что Россия подошла к 1917 г. с активно развивавшейся системой кооперации и даже с концепцией кооперативного будущего страны, особенно деревни9. Поступательно развивавшиеся формы кооперации, по его мнению, в условиях новой экономической политики советской власти могли стать последовательными ступенями безболезненного перехода к добровольному производственному объединению крестьянства. Именно прогрессивное развитие кооперации после революции 1917 г. служило единственно реальным средством восхождения деревни на стадию подлинной модернизации. Однако поспешные


37
действия высшего партийного руководства, не посчитавшегося с экономическими реалиями страны, этот путь прервали.
Всем своим содержанием труды Данилова противостояли общераспространенному взгляду на нэп лишь как на своего рода кратковременный компромисс между властью и крестьянством, обусловленный социально-экономической обстановкой (послевоенной разрухой и голодом 1921-1922 гг.  ). При экономически обоснованной политике советской власти, ставившей ограничения росту эксплуататорской верхушки деревни и помогавшей сельской кооперации в ее постепенном движении от торгово-снабженческих, сбытовых и прочих простых форм к формам производственным, нэп - не будь он искусственно сломан в 1929 г. - стал бы, по Данилову, удачно найденной формой перехода к крупному коллективному хозяйству и к органичному вхождению крестьянства в целостную социалистическую систему. В этой связи он не случайно обращал внимание на исторические корни обусловленного природными, демографическими и геополитическими факторами тяготения российского крестьянства к взаимоподдержке и взаимовыручке, к общинности10. Конечно, задача была труднейшей. Крестьянство с его частнособственническими устремлениями и соответствующей психологией, совсем недавно вышедшее из феодально-крепостнического состояния, составляло основную массу населения страны. Но иного пути к социалистическому обществу, по мнению Данилова, не было. Насильственная коллективизация на деле привела к падению сельской экономики, восстановленной лишь к 1940 г.
Главным фактором развития деревни в условиях нэпа, когда свобода торговли усиливала дифференциацию внутри крестьянства, по Данилову, была государственная политика, ориентированная на помощь крестьянской бедноте и ставившая ряд ограничений кулачеству. Над решением этих весьма непростых проблем трудились высокообразованные экономисты-аграрники и квалифицированные статистики с дореволюционным стажем, работавшие в советском государственном аппарате. Новая экономическая политика поддерживала баланс между частнособственническими интересами крестьянства и потребностью городов в продовольствии, восстановлении их экономики и развертывании индустриализации в стране*. Среди партийных кадров популярностью пользовались труды Бухарина, опиравшегося на исследования теоретиков кооперации. Конечно, нэп способствовал не только успешному развитию сельской кооперации, а следовательно, и включенности крестьянства в торговый оборот между городом и деревней, но одновременно и неизбежному росту кулачества, что создавало противоречивую обстановку в деревне. Поэтому на начальном этапе нэпа государственная власть, с одной стороны, поддерживала кооперацию, а с другой - урезала аппетиты деревенской верхушки. И тем не менее Данилов подчеркивал, что при всем тяжелейшем отсталом наследии, полученном от предреволюционной России с ее серьезной разностадиальностью вставшего на путь капиталистического развития города и во многом еще традиционной и к тому же пауперизированной деревни, нэп оставался единственно возможным путем движения крестьянства к социализму. Считая нэп реальной альтернативой насильственной коллективизации сельского хозяйства, Данилов аргументирован¬
* Данилов особенно отмечал роль П. И. Попова и А. И. Хрящевой.


38
но возражал против распространенного в литературе советского времени «протягивания» нэпа до 1936-1937 гг. По его мнению, в общем и целом с нэпом было покончено в конце 1929 г. С началом коллективизации от нэпа остались лишь обломки.
Возможность высказаться в полный голос о действительной судьбе нэпа появилась у Данилова лишь с началом перестройки, когда с него наконец-то было снято клеймо отщепенца и ревизиониста. На основе ценнейших свидетельств пятитомного издания стенограмм пленумов ЦК ВКП(б) 1928-1929 гг. он выявил истинные причины резкого слома нэпа и перехода к «чрезвычайщине» при хлебозаготовках, ставших отправным пунктом перехода к насильственной коллективизации. Документы пленумов и комментарии к ним, а также документы соответствующих томов «Трагедии советской деревни» и «Деревня глазами ОГПУ и НКВД» поставили точку в длительной дискуссии о хронологических рамках реально продолжавшегося нэпа. С восстановлением дореволюционного уровня развития экономики в 1927 г. государственные органы стали устанавливать твердые цены на зерно и иные сельские продукты и применять насильственные меры не только к кулачеству, но даже и к середнякам. С новой экономической политикой в деревне фактически было покончено в 1928-1929 гг. По мнению Данилова, именно судьба нэпа стояла в центре политической борьбы в партруководстве этого времени, приведшей к поражению сначала «левого», а затем и «правого» уклонов, выдвигавших реальные альтернативы экономически не подготовленному насильственному переводу деревни на социалистические рельсы и непосильному для страны чрезмерному форсированию промышленности в первые пятилетки. Претворение в жизнь этих альтернатив создало бы преграду для начавшейся в конце 1927 г. «чрезвычайщины», т. е. невиданного ограбления деревни, насильственной коллективизации и утверждению командно-репрессивной системы в управлении всем советским обществом, что было представлено «революцией сверху». При реальном же осуществлении ленинского плана кооперирования крестьянства развитие общественных отношений в СССР могло бы пойти по существенно иному пути, менее обострявшему положение крестьянства, а вместе с ним и рабочего класса11.
По мнению Данилова, в условиях ускорившегося промышленного развития страны продолжение нэпа в виде политики постепенного социально- экономического преобразования деревни могло бы предотвратить или, по крайней мере, смягчить трагедию советского крестьянства12. Данилов первым в советской историографии доказал, что по существу в сколько-нибудь полном своем проявлении нэп действовал лишь в 1925-1926 гг. Подготовка к слому нэпа исподволь началась уже с конца 1925 г. с увольнения опытных и честных земских статистиков (П. И. Попова и др.  ), отказывавшихся давать верховной власти и публиковать заведомо ложные данные о собранном в деревне хлебе. Назначенные вместо подлинных специалистов совершенно не подготовленные к исследованию статистических материалов, а подчас и просто малограмотные партийные работники послушно предоставляли наверх требуемые от них данные, в том числе и о наличии в деревне огромных «невидимых хлебных запасов» осенью 1927 г. Вместо мифических, по выражению Бухарина, 900 миллионов пудов даже с применением чрезвычайных мер удалось изъять у крестьян на деле чуть более трети этого количества.


39
В результате слома нэпа и сопровождавшейся массовыми репрессиями насильственной коллективизации, целью которой являлось извлечение из деревни огромных средств на нужды форсированной и далеко не профессионально спланированной индустриализации, как показывал Данилов, в 1929-1932 гг. в сельской экономике произошли огромные разрушения, с трудом преодоленные только к самому концу 1930-х гг. Половина рабочего скота (прежде всего лошадей) которых на начальном этапе существования колхозов нечем было заменить, оказалась истребленной. Катастрофа в деревне на деле замедлила темпы промышленного развития, резко ухудшила экономическое положение страны в целом. Непродуманное завышение довоенных пятилетних планов также обернулось крупными неудачами. Так, в мае 1929 г. намечалось довести выплавку чугуна к 1933 г. до 10 млн т («правые», как отмечал Данилов, полагали максимально достижимым 8 млн т), а в январе 1930 г. планы была волюнтаристски изменены до 17 млн т. Реально же выплавлялось только по 6,  2 млн т, т. е. даже меньше, чем предлагали бухаринцы. Даже в 1940 г. выплавка достигла всего лишь 14,  9 млн т13.
В связи с исследованиями кооперации и нэпа Данилов серьезно изучал труды дореволюционных и советских экономистов 1920-1930-х гг., и прежде всего теоретиков кооперации - А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева, Н. П. Макарова,
А.  	Н. Челинцева, Л. Н. Литошенко, А. И. Хрящевой и других. Со времени перестройки, когда появилась возможность правдиво охарактеризовать и оценить их концепции, он активно участвовал в издании этих трудов, посвятив им цикл статей14. Особый интерес вызывала у него концепция кооперативной коллективизации Чаянова, которая, по его мнению, могла бы быть с пользой применена в процессе органически вызревшей, а не насильственно осуществленной коллективизации сельского хозяйства. Данилов опубликовал задуманный им вместе с руководителем ВАСХНИЛ академиком Никоновым крупный научный труд известного экономиста Литошенко*, предпослав ему введение с серьезным разбором выдвинутой автором концепции15.
Столь же активно Даниловым изучались труды и партийных теоретиков, в свое время предлагавших разумные альтернативные проекты экономического развития страны. С особенным вниманием он анализировал концепции представителей так называемого правого уклона - Бухарина и других коммунистов, предлагавших значительно более обоснованные альтернативы производственного кооперирования крестьянских хозяйств и разрешения трудных проблем взаимодействия города и деревни, разоренных военным лихолетьем16. В его работах сопоставлены предложенные «правыми» рациональные проекты первых пятилетних планов и их официально утвержденные варианты, которые реально не были, да и не могли быть (!) выполнены. Выше отмечалось, что Данилов не только осуществил одно из лучших в советской историографии исследование альтернатив, выдвигавшихся «правыми» партийными теоретиками, но и выступил с изданием некоторых ранее не известных работ. Им немало сделано для раскрытия наиболее ценных и весьма важных сторон трудов Бухарина, который
* Подготовка этого труда была начата совместно с президентом ВАСХНИЛ академиком Никоновым, но из-за непредвиденной преждевременной его гибели Данилову пришлось одному завершать издание названного труда.


40
резко возражал против развязывания революции в деревне, против объявления «Варфоломеевской ночи» крестьянской буржуазии. В полемике о судьбах деревни в середине 1920-х гг., в том числе на XV съезде партии в декабре 1927 г., Бухарин активно противостоял правящей партийной группировке. Основой его концепции было положение о том, что руководство должно «в первую очередь через кооперацию двигать вперед основную массу крестьянского населения»17. Даниловым показаны также и изменившиеся взгляды Л. Д. Троцкого на разработку постепенного и более приемлемого для крестьянства пути включения деревни в социалистическую систему18. Кстати, им отмечалось, что Троцкий был одним из первых партийных руководителей, кто выступил за введение нэпа еще в 1920 г. Этот достопримечательный факт свидетельствует о том, что и «левая», и «правая» оппозиции закономерно меняли свои программы, сложившиеся перед революцией и в ее ходе, по мере изменения ситуации в стране и в мире.
В конце 1950-х гг. по поручению директора Института истории А. Л. Сидорова Данилову и руководимой им аграрной группе - М. И. Богденко, М. А. Вылца- ну, И. Е. Зеленину и Н. А. Ивницкому - было поручено написание двухтомного исследования «Коллективизация сельского хозяйства в СССР». Ко времени политического переворота 14 октября 1964 г. первый том, охватывавший 1927— 1932 гг., был накануне подписания в печать в издательстве «Мысль»*, а второй том издания готовился к сдаче в это издательство в конце года. Но 16 октября, т. е. всего через два дня после октябрьского Пленума ЦК, заместитель директора Института вызвал к себе Данилова и рад других «ревизионистов». На его столе лежала изъятая из издательства последняя корректура первого тома двухтомника по истории коллективизации, характеризуемого теперь немарксистским, необъективным и клеветническим произведением. На несколько лет этот труд стал предметом псевдонаучной критики и поводом для суровой идеологической проработки авторского коллектива, и прежде всего Данилова.
Исследование отвергалось за характеристику материально-технической базы, на которой осуществлялась коллективизация, за трактовку нэпа как неизбежной в конкретных условиях разоренной семилетним военным лихолетьем деревни политики, направленной на подъем деревни и на удовлетворение первостепенных нужд крестьянства. Авторам двухтомника вменялась в вину недооценка и чуть ли не злоумышленное сокрытие факта роста в деревенской среде мелкобуржуазных и капиталистических элементов, якобы непомерное преувеличение степени принудительности обобществления крестьянских хозяйств. В действительности они достаточно объективно по условиям того времени отмечали позитивные и негативные стороны поспешно и насильственно проведенной всеобщей коллективизации, не отрицали неизбежность коллективизации как революционного преобразования деревни и реально показывали при этом вред от ее преждевременности, от поспешного разрушения системы мелкособственнического крестьянского хозяйства. Резкий и экономически далеко не подготовленный переход от нэпа к сплошной коллективизации противоречил, по их мнению, ленинским положениям о постепенном социалистическом преобразовании деревни, основывающемся на прогрессе кооперирования
* А возможно, что том был уже и подписан в печать, но доподлинно это установить пока не удается.


41
крестьянских хозяйств и развитии промышленности, в достаточной мере снабжавшей деревню механизированной техникой, которой в конце 1920-х - начале 1930-х гг. (да и много позже) было крайне недостаточно. Иными словами, принятая весной 1929 г. установка на строительство колхозов (в «мануфактурной форме»!  ) не имела под собой ни соответствующей материально-технической подготовки, ни готовности большинства крестьян к отказу от личного и ведению кооперативного хозяйства. Преждевременность и насильственность вызвали колоссальные трудности и в проведении коллективизации, и в дальнейшем развитии сельского хозяйства. Недаром в хрущевский и постхрущевский периоды происходили бесконечные перестройки в сельском хозяйстве. В первом томе этого не вышедшего в свет труда подчеркивалось: «Сплошная коллективизация в нашей стране развернулась, когда промышленность едва только восстановила довоенный уровень и делала самые первые шаги в индустриализации, которая должна была предоставить деревне необходимую для сельского хозяйства технику. В этих условиях крестьянству предстояло выделить материальные средства и рабочие силы для создающейся тяжелой промышленности, но, конечно, поборы с деревни не должны были превышать ее реальные возможности. Тем не менее не только накануне коллективизации, но и после ее проведения поставки сельскому хозяйству новой техники были крайне недостаточны. Реальный рост снабжения сельского хозяйства тракторами, машинами и орудиями не поспевал за темпами коллективизации. Техническая реконструкция сельского хозяйства стала одной из главных задач второй пятилетки»19. В томе подчеркивалось, что «форсирование коллективизации, проводившейся под нажимом сверху, вело к нарушениям ленинского принципа кооперирования крестьянства», предполагавшего восхождение от низших кооперированных форм к высшим (производственным). Администрирование и принуждение при объединении крестьянских хозяйств, а также «принудительное проведение хлебозаготовок в таких объемах, что колхозы и колхозники оставались почти без хлеба, подрывало материальную заинтересованность колхозников в развитии производства»20. И весь конкретный исторический материал тома, и его выводы убеждали читателя во мнении, что следование ленинским установкам о прогрессивном росте сельской кооперации дало бы неизмеримо большие экономические результаты, нежели проведенная преждевременно принудительная коллективизация со многими тяжелыми последствиями.
Естественно, что организаторы общественного переворота 14 октября 1964 г., практически направленного к восстановлению режима управления обществом, какой осуществлялся в период культа личности (хотя, конечно, существенно смягченному), никак не могли принять и вывод, что проведение коллективизации, миновавшей переходные формы кооперации, во многом было связано с «характерным пренебрежением к нуждам народных масс, их опыту, знаниям и настроениям»21.
Еще не поступивший в издательство второй том* по истории коллективизации, также дважды рекомендованный к печати Ученым советом Института (последний раз в 1964 г.  ), был посвящен анализу завершения тех задач социалисти¬
* К великому сожалению, рукопись этого тома полностью исчезла в МВШСЭН вместе с другими материалами домашнего архива Данилова за 60-80-е гг.


42
ческого преобразования сельского хозяйства, которые достались в наследство от периода насильственного проведения сплошной коллективизации со всеми ее перегибами и нарушениями принципа добровольности. В нем шла речь о дополнительном охвате коллективизацией оставшихся вне ее 9 млн крестьянских хозяйств (север и восток Европейской части России, Белоруссия, республики советского Востока), о постепенном переводе колхозов, в большинстве которых господствовал ручной труд, на соответствующую крупному социалистическому производству индустриальную материально-техническую базу (в основном через МТС), об организационном укреплении колхозов, подъеме в них производства хлеба, технических культур, восстановлении животноводства, повышении культурного уровня крестьянских масс и многих других, огромных по своим масштабам и историческому значению, задачах.
Не вышедший в свет двухтомник по истории коллективизации в СССР был первым в отечественной историографии серьезным и правдивым исследованием о произведенном государственной властью крутом перевороте в советской деревне. Ради максимально возможного извлечения материальных ресурсов для развития индустриализации страны путем прямого насилия этот мелкособственнический слой населения был превращен в бесправных колхозников. Выйдя в свет, - особенно в первоначальном авторском варианте*, а не в выхолощенном из-за замечаний начальственных рецензентов виде, - двухтомник стал бы первым подлинным прорывом в исследовании одного из самых тяжелых и болезненных этапов советской истории. Он, безусловно, повлек бы за собой серию исследований, продолжающих эту тему. Но в развитие исторической науки вмешался указующий перст важного представителя ЦК КПСС, который и из-за содержания труда, и по чисто личным мотивам был заинтересован в уничтожении двухтомника. Разумеется, что на фоне нынешнего широкомасштабного открытия строго засекреченных в советское время документов по истории коллективизации двухтомник, естественно, выглядит лишь исходным, хотя и весьма серьезным началом для пока еще не вышедшей серии научных исследований по истории коллективизации. Однако главные выводы о причинах принудительной коллективизации и методах ее осуществления в нем все-таки сделаны. Стоит отметить, что широкая рассылка последней корректуры первого тома на рецензирование в целый ряд ведущих научных учреждений, ее повторное обсуждение на многолюдном институтском собрании Ученого совета ознакомили достаточно широкий круг специалистов по теме с новыми фактами и идеями**. В результате даже не вышедший в свет двухтомник по истории коллективизации все-таки достаточно серьезно повлиял на исследователей. Это был первый в советское время значительный прорыв в общественных науках. Историю с уничтожением партийной властью труда, посвященного одному из коренных общественных переворотов в советское время, широко обсуждали не только
* Из-за исчезновения в МВШСЭН большей части архива Данилова за 60-90-е гг. воспроизвести первоначальные тексты публикуемых в настоящем издании глав двухтомника оказалось невозможно. Здесь даются статьи, восстановленные по сохранившимся двум последним сверкам, значительно уже испорченные вторжением в их текст комиссии по «исправлению ошибок».
** Отметим к тому же, что положенные в институтской библиотеке перед повторным обсуждением несколько экземпляров корректуры были просто растащены читателями.


43
историки и экономисты, но и прогрессивные круги советской интеллигенции. После широкого повторного обсуждения первого тома труда по коллективизации академический Институт истории превратился в один из центров шестидесятников, а крамольный двухтомник служил в 60-е гг. для историков одним из символов этого движения.
Следует отметить, что авторы двухтомника даже не в полной мере использовали известный им в то время материал о катастрофическом характере проведения коллективизации, так как ненадолго открытые (1959-1962 гг.  ) архивные фонды, откуда они брали документы, были вновь засекречены и на них нельзя было ссылаться. По свидетельству Данилова, исследование было выполнено «настолько честно и скрупулезно, насколько позволяли условия - политическая цензура и ограниченный доступ к источникам»22. (Отметим, кстати, что архивы обязаны были уведомлять издательства о своем согласии с использованием документов.  ) Истинной причиной изъятия двухтомника по истории коллективизации из издательства являлось то, что по своей направленности он принципиально противостоял вновь внедряемой с конца 1964 г. в сознание общества концепции эпохи культа личности.
Полностью готовый к выходу в свет, но тем не менее возвращенный в Институт для повторного обсуждения, первый том по истории коллективизации более трех лет подвергался обсуждениям в разных, в том числе самых «высоких», инстанциях. Его повторное широкое общественное обсуждение произошло 29 июня 1965 г. в Институте, куда были приглашены не только сотрудники, но и представители исторической общественности из научных и учебных учреждений. Набор книги присутствующим представил редактор издательства «Мысль»
В.  	С. Антонов, спокойным тоном и всем своим видом явно поддерживавший издание. Но представитель Отдела науки ЦК КПСС Ф. М. Ваганов* и два приспешника «верхов» из Института пытались повернуть обсуждение в русло разгрома. Показательно, что в этой обстановке кое-кто из рецензентов, незадолго до обсуждения представившие в Издательство сугубо хвалебные отзывы, существенно умерили похвалы и сделали акцент на разборе недостатков. Особенно суровая оценка коллективного исследования как несостоятельного с партийной точки зрения прозвучала, конечно, в выступлении Ваганова. На следующий же день его рецензия появилась в печати, что о многом свидетельствует. В несколько смягченном, но также достаточно резком и менторском тоне было выдержано выступление сотрудника Института Ю. А. Полякова23. Названным критикам с мест подбрасывали осуждающие реплики отдельные сотрудники Института, шедшие на поводу у заказчиков из ЦК КПСС, но они тонули в преобладающих положительных выступлениях. Подавляющее большинство выступавших и не
* Основную роль в загублении прогрессивного коллективного труда по истории коллективизации сыграл тогдашний глава Отдела науки ЦК, готовивший и выпустивший в 1966 г. свой собственный никому не нужный двухтомник на близкую тему. Главный «научный» вклад этого партийного чиновника в изучение предпосылок коллективизации и ее проведения заключался в популяризации цитат из издаваемых и переиздаваемых публикаций «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК». Этот высокопоставленный деятель травил Данилова чуть ли не до самой перестройки. Второй его жертвой стал К. Н. Тарновский, также в течение двадцати с лишним лет не допускавшийся к защите докторской диссертации.


44
получивших возможность выступить, но приложивших к стенограмме отзывы специалистов вновь чрезвычайно высоко оценили обсуждаемый том. В создавшейся обстановке спокойно выступил М. П. Ким, хорошо понимавший причины этого обсуждения. Он признал неизбежность внесения в том ряда поправок, но подчеркнул при этом высокую научную значимость труда и на редкость обширный для того времени источниковый фундамент. Ученый совет полностью подтвердил свою рекомендацию к печати, но под давлением «сверху» вынужден был высказать мнение о необходимости уточнения некоторых формулировок; для контроля работы авторов с издательством была назначена специальная комиссия. Последовала длительная и изнурительная волокита по исправлению так называемых ошибок, официально потребованная институтской комиссией, а реально продиктованная из ЦК. Исправляли одни «ошибки», злополучная комиссия вновь и вновь подкидывала другие, в общем, совершенно мелочные замечания до тех пор, пока издательство не было вынуждено рассыпать набор. Политический заказ был выполнен.
В феврале 1966 г. злополучная корректура первого тома (уже в значительно ухудшенном виде) обсуждалась в Отделе науки ЦК под председательством самого вершителя судеб историков Трапезникова. На это, уже совершенно ненужное после рассыпки набора обсуждение всемогущим повелителем из ЦК были приглашены директор Института, представители Отделения исторических наук и Президиума АН СССР, Академии общественных наук, МГУ и ряда общественных журналов. Большинство высокопоставленных приглашенных, заранее зная результат заседания, под разными предлогами предпочли не явиться. Неудобно все-таки было гробить честное исследование, но и поддержать его они не решались. Тон обсуждения задал все тот же суровый обличитель концепций тома Ваганов, повторивший свои прежние обвинения в адрес авторов*. Исход обсуждения, не имевшего ничего общего с наукой, был предрешен. Из критикуемых пяти авторов только Данилов и Богденко твердо и бескомпромиссно отстаивали свои научные позиции на этом Олимпе. Но что можно было требовать от рядовых институтских авторов, если даже сам маститый академик-секретарь Отделения исторических наук Е. М. Жуков, славившийся либеральными взглядами, отказался от высказывания собственного мнения, сославшись на крайнюю занятость, из-за которой он не успел прочесть обсуждаемый труд. Следует сказать, что в том совершенно разгромном обсуждении даже подобная уклончивая позиция являлась, если не поддержкой, то во всяком случае и не осуждением, и за это авторы тома были благодарны Жукову. Единственным ученым, который не в первый раз их вновь поддержал, был Ким. Сделав ряд замечаний по поводу якобы нарушенных ими некоторых партийных установок, - без чего в тех условиях никакая поддержка не была бы возможна, - он подчеркнул, что это первое в историографии серьезное исследование, выполненное на широкой, прежде всего архивной, источниковой базе, а авторы - достаточно квалифицированные историки, чтобы «исправить свои ошибки». Ради спасения двухтомника Киму пришлось согласиться с предложением рецензентов из ЦК о создании новой редколлегии издания во главе с Трапезниковым. В конце 1966 г. в который раз «подправленный» вариант первого тома по истории коллективизации вновь
* К сожалению, найти в архиве ЦК КПСС протокол обсуждения пока не удалось.


45
был передан в Отдел науки ЦК, откуда был отправлен в АОН, на кафедру истории КПСС, где он, вполне естественно, был оценен в качестве очернительского и ревизионистского. Именно для получения такой оценки том и посылался в это состоящее на службе у ЦК КПСС учреждение. Пользуясь своим высоким партийным положением, глава Отдела науки сделал все возможное, чтобы не допустить выхода в свет книги, демонстрировавшей ущербность его собственных исторических построений. Набор был рассыпан. С двухтомником по коллективизации было покончено*. Многолетний труд высококвалифицированных исследователей пропал и для историков, и для более широких кругов общественности, хотя рецензенты и читавшие его участники обсуждения многое для себя из него извлекли.
Расправа с крупным коллективным трудом, написанным с позиций, противостоящих концепции «Краткого курса», явилась одним из первых актов открытого наступления противников демократизации науки и советского общества в целом. Вскоре последовали другие акты в Институте истории: исключение из партии А. М. Некрича (обращение в КПК с защитой А. М. Некрича грозило бы секретарю парткома Данилову потерей партбилета, если бы неожиданно он не попал в больницу с опасной и длительной болезнью), раздел крамольного с точки зрения партийных верхов Института на две значительно ослабленных части, а в заключение суровое осуждение сторонников многоукладности предреволюционной России в 1972 г. Этими жесткими акциями партийные верхи усмирили «взбунтовавшихся» историков. Данилов и другие активные бунтари были загнаны в угол, придавлены, а кое-кто из бывших шестидесятников были настолько деморализованы, что пошли на поводу у начальства.
В охарактеризованных условиях в 1970 г. первым (а в 1973 г. вторым) изданием вышла популярная книжка «Советское крестьянство. Краткий очерк истории (1917-1970)», в которой Данилов участвовал в качестве одного из авторов и членов редколлегии. Но это издание ни по характеру и масштабу привлеченного конкретного материала, ни тем более по выводам совершенно несопоставима с загубленным двухтомником «Коллективизация и колхозное строительство в СССР». Изложение проблемы коллективизации в этом опусе было настолько выхолощено, что он не имел никакого значения для науки. Мало похожа была на двухтомник также совсем небольшая выпущенная Институтом «Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути и формы достижения» (1982 г.  )
С конца 1964 г. и вплоть до начала перестройки в середине 1980-х гг. продолжался наиболее тяжелый период в научной жизни Данилова. Он беспрестанно подвергался необоснованным наскокам, несправедливой критике и в Институте, и на разных научных конференциях, в том числе на аграрных симпозиумах. Его обвиняли (особенно из окружения руководства симпозиума) в антиленинской оценке кулачества, которое он якобы целиком причислял к трудовому крестьянству, не видя в его деятельности эксплуататорских элементов, и в «антипартийном» понимании кооперации, что бессовестно искажало действительные
* В 1988 г. Данилов и вся аграрная группа обдумывали публикацию загубленного партийными властями двухтомника. Однако открытие ранее секретных архивных фондов настолько их увлекло, что они на время оставили эти намерения. Но время шло, и четверо из авторов теперь, к сожалению, ушли в небытие.


46
взгляды ученого. Особо яростной атаке подвергались его взгляды на преждевременность и насильственный характер массовой коллективизации. В результате таких наскоков Данилов на долгое время перестал участвовать в аграрном симпозиуме. Короче говоря, на целых два десятка лет, вплоть до перестройки, этот крупный и честный историк-аграрник был загнан в угол. С 1965 по 1969 г. журнал «Коммунист» неоднократно критиковал Данилова и в специальных статьях, и просто походя. В академическом институте дело доходило до того, что проверка содержания научной работы ученого поручалась Народному контролю (!), под нажимом высокого начальства давшему, конечно же, отрицательную оценку. Данилова не допускали к редактированию важнейших институтских трудов. И более того - незаконно вычеркивали его фамилию из состава редколлегии уже после выполненной им работы. В середине 1970-х гг. занимавший далеко не последнее место в иерархии чиновных идеологов академик П. Н. Поспелов (кстати, один из наиболее суровых критиков двухтомника на обсуждении в Отделе науки), будучи и. о. академика-секретаря Отделения исторических наук, вызвал к себе секретаря парткома Института А. П. Кучкина и одного из авторов настоящей статьи и заявил, что «нужно крепко ударить по либералам». В частности, он предложил вывести Данилова из состава редколлегии восьмого тома многотомной «Истории СССР», в который он внес весьма существенный научный вклад. С помощью измышленной «книжной истории» (связанной с известным тогда «диссидентом» Р. А. Медведевым) Данилова пытались подвести даже под криминальное судебное дело, из-за чего со дня на день он ожидал ареста24. Никто из последующих жертв, инициированных Отделом науки ЦК, не пострадал так тяжко и сурово, как Данилов, которого Трапезников считал своим главным врагом и конкурентом и стремился уничтожить как ученого. Можно лишь удивляться, что Данилов не сломался в таких сложнейших условиях.
Помимо независимости научных позиций, Данилов навлекал неприязнь «правоверных» партийных оппонентов своим деятельным участием в движении шестидесятников. Он подписал ряд протестов против давления на ярких представителей этого движения, в частности, был в числе немногих, кто не побоялся отослать письмо в редакцию газеты «Известия» в защиту «Нового мира» и его главного редактора А. Т. Твардовского от несправедливых и необоснованных нападок. В 1964 г. В. П. Данилов и С. И. Якубовская представили в самый прогрессивный по тому времени журнал «Новый мир» статью «О фигуре умолчания в исторической науке», в которой вскрывались серьезные недостатки в советской историографии. Статья была набрана, но в круто изменившейся политической обстановке рассыпана по требованию Главлита. (В 1994 г. эту статью, хотя и в несколько сокращенном варианте, а также документы, рассказывающие о судьбе набора, опубликовал журнал «Археографический ежегодник»25.  )
Данилов - один из самых активных и талантливых участников острых дискуссий 1960-х гг., проходивших в рамках ленинской концепции общественного развития предреволюционной и послереволюционной России, которая, по его выражению, неизмеримо более широко отражала историческую действительность, нежели концепция 1930-1940-х гг. Эти дискуссии были шагом вперед в развитии исторической науки26. В 1962 г. ведущими сотрудниками Института был подготовлен и издан специальный исторический сборник «Советская историческая наука от XX к XXII съезду», вскрывший благотворное влияние


47
хрущевской оттепели на развитие общественных наук. В этот сборник вошла и статья Данилова об изучении истории советского крестьянства.
После октябрьского Пленума ЦК партии (1965 г.  ), выдвинувшего идею перестройки экономики на основе себестоимости, большинство сотрудников Института, несмотря на бдительный контроль Отдела науки ЦК, еще пытались выступать с позиций, завоеванных в период оттепели. Важнейшим актом в этом отношении стал доклад возглавленного Даниловым парткома «Состояние исторической науки и задачи партийной организации Института истории АН СССР» в феврале 1966 г. Текст доклада в основном был написан им в соавторстве с Тар- новским и Драбкиным. Прочитанный на общем партийном собрании Института, доклад получил практически единодушное одобрение. Характерно, что даже такой осторожный администратор, каким был директор Института академик
В.  	М. Хвостов, открыто проголосовал за одобрение доклада (февраль 1966 г.  ), настолько он был безупречно продуман и составлен с точки зрения партийных деклараций. Парторганизация одного из ведущих гуманитарных институтов АН СССР определенно высказалась за последовательное осуществление демократических принципов не только в науке, но и в общественной жизни страны. В докладе был поставлен ряд теоретических и методологических вопросов, и в частности, о роли исторической науки в общественном развитии, об исторической правде и о снятии запретов на изучение отдельных событий и проблем, а также целых исторических этапов и работ крупнейших партийных и государственных деятелей, об отказе от административно-бюрократических методов руководства наукой и от необоснованного всевластия цензуры. В нем были сформулированы предложения о создании свободной, демократической обстановки в науке, об оказании большего доверия ученым и т. д. Доклад призывал дать отпор новому давлению сверху на историческую науку, начавшую освобождаться от пут сталинизма, предотвратить ее сползание в прошлое, не допустить командных методов руководства научными исследованиями, поставить пределы вмешательству цензуры в науку, прекратить практику «белых пятен» и искажений в работах историков. Конечно, против этого, а позже и других докладов «Даниловского» парткома были резкие выступления ряда историков-сталинистов, получавших прямую поддержку «сверху». Академик М. В. Нечкина попыталась поместить статью, написанную на основе этого доклада, в текущем номере руководимого ею журнала «История и историки». Однако верховная партийная власть не допустила выхода в свет этой статьи. Никакие усилия широко известного в стране академика вместе с Даниловым опубликовать эту статью не увенчались успехом. Их обращения в Главлит, Государственный комитет по печати, разные отделы ЦК партии остались без ответа. Эти учреждения не посчитались даже с мнением академика М. В. Келдыша.
Невышедший двухтомник по истории коллективизации, деятельность возглавляемого Даниловым парткома, неугодный доклад которого стал широко известным не только в научных кругах, но и в среде широкой интеллигенции, выступления в Москве и многих других городах институтских лекторов и пропагандистов, открытая поддержка исключенного из рядов КПСС Некрича за научно-популярную книгу «1941.  22 июня» (М., 1965), публикации в пользовавшихся широкой известностью журналах и газетах выступлений институтских шестидесятников (в том числе членов парткома Данилова, Тарновского, Драб- кина, Альперовича, Якубовской и др.  ) - все это приводило в ярость главу От¬


48
дела науки ЦК и его высокопоставленных коллег. Над Даниловым и активными членами руководимого им парткома нависла угроза расправы. По требованию верхов доклад парткома и материал о деле Некрича были направлены в разные отделы ЦК КПСС, в том числе они легли на стол тогдашнего секретаря по идеологии П. Н. Демичева, где безответно пролежали много-много месяцев. В качестве секретаря парткома Данилову пришлось объясняться по «делу Некрича» не только в разных отделах ЦК, но и в КПК. За поддержку Некрича и его отказ призвать партком к осуждению книги Некрича о начальном этапе Отечественной войны Данилову грозила потеря партбилета. Из рассекреченных ныне архивов ЦК КПСС стало известно, что на имя Демичева поступил не один донос на «ревизиониста» Данилова. От расправы его спасла, как уже упоминалось, лишь происшедшая с ним в самый разгар противостояния парткома и контролировавших его цековских партийных структур тяжелая болезнь. Однако вплоть до раздела Института истории в августе 1968 г., происшедшего по прямому указанию Отдела науки, Данилов оставался безусловным партийным лидером институтских «шестидесятников». Чтобы успешнее справиться с мятежным парткомом и всем демократическим коллективом Института, явилось решение ЦК КПСС о разделе крамольного Института истории на два ослабленных учреждения - Институт истории СССР и Институт всеобщей истории.
Возглавляемый Даниловым партком и поддерживавшее его большинство сотрудников единого Института истории до последней возможности боролись за свободу исторических исследований от диктата партийного аппарата и цензуры. Деятельность «ревизионистского» парткома и в целом движение шестидесятников в Институте истории до его раздела были весьма примечательными явлениями, заслуживающими специального изучения. К сожалению, пока они находятся лишь в зачаточном состоянии27. Одним из первых исследований о движении «шестидесятников» в Институте истории АН СССР за рубежом является обстоятельный труд австралийского ученого Роджера Марквика, основанный на архивных материалах и беседах с непосредственными участниками этого движения28. В этом труде дается высокая оценка научной концепции Данилова и его общественной деятельности.
Стоит отметить, что из-за деятельности мятежного парткома, в котором практически были собраны выдающиеся научные силы Института, несколько пострадали даже высокопоставленные институтские руководители, и в частности, директор Института академик В. М. Хвостов, который, произведя известную бюрократическую перестановку в секторах Института, все-таки не уволил из Института ни членов парткома, ни авторов двухтомника по истории коллективизации, ни других «ревизионистов». Возможно, именно за это он был отставлен с поста директора Института истории, хотя и переведен на другую также руководящую должность, с которой вскоре ушел. За поддержку злополучного двухтомника, по-видимому, пострадал и М. П. Ким, отстраненный с должности главы Отдела советской истории (его сменил главный институтский критик Данилова). Следует отметить, что посильную поддержку Данилову и другим шестидесятникам оказывал академик И. И. Минц, хотя далеко не во всем он был с ними согласен. Даже после партийного осуждения двухтомника по истории коллективизации у Трапезникова и появления ряда отрицательных рецензий на работы Данилова в ведущих журналах Минц не исключил этого вредного «ревизиониста» из числа членов редколлегии, издававшей материалы важной


49
конференции «Ленинский декрет о земле в действии», поддерживал его на защите докторской диссертации в 1982 г., а во второй половине 1980-х гг. постарался вывести его из числа «невыездных». Особо подчеркнем, что Минц делал все это, несмотря на свое подчас не слишком прочное положение в Институте и существенные разногласия с Даниловым по вопросу о типе аграрной революции в 1917-1918 гг. (по Минцу - социалистическая, по Данилову - не только социалистическая, но и буржуазно-демократическая), по вопросу о перераспределении земли в ходе революции и другим вопросам. Еще осенью 1962 г. Минц, хорошо знавший обстановку «наверху», по-отечески предупреждал о неизбежном провале труда по истории коллективизации из-за жестких политических ограничений, идущих из ЦК, и советовал до поры до времени держать неопубликованными добытые из закрытых архивов материалы29.
В конце 1960-х - первой половине 1980-х гг. Данилов старался обойти в своих исследованиях острые политические и идейно-теоретические вопросы и сосредоточиться на темах более нейтральных. В 1977 г. им опубликована книга о населении, землепользовании и хозяйстве30, а в 1979 г. другая, продолжившая ее книга о социальной структуре и социальных отношениях в советской доколхозной деревне31. (Первая из названных книг вышла в переводе на английский язык.  ) Основной упор в них сделан на анализе различных тенденций развития в послереволюционной деревне, на изучении сложного переплетения в хозяйственной, семейной, бытовой, культурной жизни и в социальной сфере далеко еще не изжившего себя традиционного уклада и новых явлений, связанных с ростом товарно-денежных отношений и кооперации. От последних, по мнению Данилова, шел путь, с одной стороны, к товарно-капиталистической системе с ее неизбежным социально-классовым расслоением крестьянства, а с другой - при поддержке государством бедняцких и середняцких слоев, а также ограничении эксплуататорской верхушки - к постепенному вхождению деревни в социалистическую систему. В исследованиях Данилова прослеживается изменение форм включенности деревни в целостную общественную систему при переходе от военного коммунизма к нэпу и в непродолжительный период его сохранения. Особо выделяется регулирующая роль государства в переустройстве деревни. В развернутой форме эти мысли будут развиты в более поздних работах Данилова.
Заметим, что и после защиты докторской диссертации в 1982 г. (осуществленной благодаря покровительству Кима) положение Данилова в Институте изменилось далеко не сразу. Наклеенный на него ярлык ревизиониста еще прочно держался, тем более что ему шли многочисленные приглашения из-за рубежа. Но, конечно, власти из страны его не выпускали. Лишь с началом перестройки для Данилова наметился поворот в лучшую сторону. Тогда прекратились обвинения в антипатриотизме и ревизионизме и смогла воссоздаться руководимая им аграрная группа. К сожалению, теперь она постепенно стала уменьшаться: кто-то уходил в мир иной (А. П. Тюрина и др.  ), а кого-то просто сокращали. В постсоветское время появились новые факторы, осложнявшие исследовательскую работу. В результате возникновения «земельной» тесноты в Институте (значительная часть помещений сдавалась в аренду) аграрная группа лишилась своей отдельной - и всего-то двенадцатиметровой - комнаты, из-за чего основным рабочим местом для нее, к несчастью, оказалась Московская высшая школа социальных и экономических наук (МВШСЭН). По договоренности с дирек¬


50
тором ИРИ РАН о временном откомандировании (старая институтская практика) в нее Данилова глава этой школы предоставил возможность временного хранения там огромного корпуса материалов по всем многотомникам, а также сотрудника этой школы С. Мякинькова, который стал главным секретарем всех трех международных документальных изданий, руководимых Даниловым. Но, к сожалению, переезд в МВШСЭН повлек за собой и весьма негативные последствия. Помимо большой и ненужной Данилову научной нагрузки со стороны этой школы и дальности расстояния от Института этот переезд обернулся настоящим несчастьем для сохранения служебного и домашнего архива Данилова. В этом учреждении исчез ряд материалов для многотомников и за несколько дней до смерти перевезенная туда для разборки ценнейшая часть домашнего архива Данилова. В основном это были работы 1960-х - конца 1990-х гг. И в их числе рукописи и корректуры двухтомника по истории коллективизации, рукописные архивные материалы по истории общины из ряда хранилищ разных городов России, еще не использованные автором. Находились там и первоначальные наброски для написания истории крестьянской революции, не говоря уже о пропаже материалов по другой тематике. Злосчастный перевоз состоялся не более чем за неделю до внезапной смерти Данилова. Руководитель МВШСЭН наотрез отказал законным правонаследникам в возвращении личного архива Данилова, сославшись на то, что перевезенные Даниловым его личные материалы оказались перепутаны с материалами многотомников и что вообще это его «подарок» Школе*. В сданных Школой в РГАЭ ненужных остатках материалов Данилова по многотомникам ценных рукописей из его личного архива практически не оказалось. Особенно жаль авторских рукописей по крестьянской революции и истории коллективизации. Не менее жаль и архивных выписок по проблемам ментальности, культуры и хозяйственного быта советского доколхоз- ного крестьянства, сделанных во многих российских городах, где существовали крупные краеведческие общества**. По этим выпискам Данилов успел сделать лишь самую малость - опубликовать три статьи32. В архиве ИРИ РАН хранятся копии командировок и отчеты Данилова о работе в архивах многих городов, где он собрал ценнейший материал, «бесследно» исчезнувший в МВШСЭН. Теперь Данилова нет, но есть его ученики, которые могли бы продолжить исследования истории внутренней жизни крестьянского мира. Дома остались лишь немногие электронные копии из некоторых провинциальных архивов, а рукописи, перевезенные в МВШСЭН, исчезли. Жаль, конечно, и других материалов, в том числе и пропавших рукописей ряда опубликованных статей, которые, как всем хорошо известно, в те годы выходили далеко не в том виде, в каком сдавались в издательство.
Наметившееся с началом перестройки открытие ранее строго засекреченных архивов кардинально изменило научные планы Данилова. Боясь повторения
* К сожалению, Институт не помог семье Данилова вернуть его архив, а их самостоятельное обращение в соответствующий отдел АН не могло быть принято из-за установленного порядка разбирательства подобных дел. Необходимо было обращение Института.
** В 1983-1988 гг. Данилов собирался написать монографию «Советская доколхозная деревня: культура и быт».


51
истории с открытием-закрытием ранее секретных архивов в 1959-1962 гг., он бросился к выявлению документов по истории советского - доколхозного крестьянства и насильственно навязанной ему преждевременной коллективизации, увлекал за собой институтскую аграрную группу и связанных с ней историков из других учреждений, а также работников архивов. В результате появились три серьезных многотомных документальных серии по истории крестьянства 1920- 1930-х гг. Одной из центральных тем, которой в последние полтора десятилетия он вплотную занялся, стала тема крестьянской революции 1902-1922 гг., с самой юности бывшая его заветной мечтой и практически сопровождавшая его всю жизнь. Недаром еще в аспирантуре темой своей кандидатской диссертации он намеревался избрать выступления ограбленного реформой 1861 г. крестьянства, т. е. преддверие крестьянской революции, всполохи которой начались в начале XX столетия. Институтское начальство тогда не поддержало эту тему, но даже и в 90-е гг. тема далеко не сразу оказалась воспринятой исторической общественностью. Исследователи рассматривали отдельные крестьянские выступления порознь, не связывая их в единую систему. А ведь первые проявления подлинной крестьянской революции имели место уже в 1902-м и 1905-1907 гг. Широкомасштабная крестьянская революция развернулась, по мнению Данилова, с лета 1917 г. Она началась с погрома помещичьих имений и организованного раздела их земель между деревенскими дворами. Широкая крестьянская революция сопровождала пролетарскую революцию 1917 г. Ни буржуазно-демократическая, ни социалистическая революция, как подчеркивал Данилов, не могли бы произойти без присутствия в Петрограде огромной армии крестьян, одетых в солдатские шинели. В Гражданскую войну при всем несходстве целей с руководимым большевистской партией рабочим классом крестьянство выступало солидарно с ним. Но после победы над царизмом и буржуазией, сохранявшими пережитки феодализма, интересы крестьянства и советской власти стали расходиться. Мелкобуржуазная природа крестьянства отчетливо проявилась по окончании и даже в конце Гражданской войны. Значительная часть крестьян (особенно из хлебородных местностей: Тамбовская губерния, Дон, Поволжье, Украина) восстала против Советов. Политика послереволюционного правительства противоречила частновладельческим устремлениям крестьян. Для их изживания нужно было не одно поколение. Поэтому нужен был нэп, к сожалению, необдуманно прерванный. Отголоски мелкобуржуазности крестьянства, по Данилову, длительное время сохранялись и при колхозном строе. Данилов задержался с подготовкой книги по истории крестьянской революции, поскольку, как уже отмечалось, с головой окунулся в ставшие доступными ранее секретные архивы. К сожалению, прервавшаяся на семьдесят девятом году его жизнь не позволила Данилову написать монографию на эту тему. Однако в цикле специальных статей и в предисловиях к четырем документальным изданиям о крестьянской революции 1902-1922 гг. основные контуры его концепции вырисовываются достаточно рельефно33. Бесконечно жаль, что несвоевременно из жизни ушел самый эрудированный и теоретически мыслящий историк, досконально знавший историю крестьянства как советского периода, так и предреволюционной эпохи. Другого столь образованного и талантливого исследователя не было среди советских историков-аграрников и пока не видно в постсоветский период.
Серьезные источниковедческие исследования34 и документальные публикации35 всегда были одной из сильных сторон научного творчества Данилова.


52
(Стоит лишь взглянуть на составленный им самим список его исследований, чтобы убедиться в этом.  ) С 1994 г. по его инициативе и под его непосредственным научным руководством впервые в отечественной историографии на основе местных и центральных архивов начали выходить документальные публикации, посвященные крестьянским войнам в первые годы Советской власти. Увидели свет в 1994-2004 гг. и широко используются историками двухтомник «Крестьянское движение в Тамбовской губернии» (в 1914-1918 гг. ив 1919-1921 гг.  ), «Филипп Миронов. Дон в 1917-1921 гг.  », «Крестьянское движение в Поволжье
1919-1922 гг.  »36 и т. д. По прямой инициативе Данилова и также под его непосредственным руководством был собран и практически целиком прокомментирован документальный сборник о движении Махно. До своей кончины Данилов не успел повторно получить от украинских коллег лишь два краеведческих материала с необходимым исправлением комментариев по его замечаниям. Весьма показательно и немалое запоздание с выходом сборника в свет, хотя в 2004 г. он практически был полностью готов к изданию. К большому сожалению, инициативная и руководящая роль Данилова при подготовке этого документального сборника в предисловии к нему не отмечена. Хорошо еще, что в траурной рамке стоит его фамилия в качестве одного из главных редакторов, хотя всем окружающим специалистам было хорошо известно, кто выполнил главную работу по сборнику. Изучение Даниловым крестьянских мятежей стояло в центре его исследования о крестьянской революции. Весьма прискорбно, что главную тему, к которой Данилов стремился всю жизнь, ему не удалось осуществить. Ни один историк не располагал таким огромным конкретным материалом и, главное, теоретическим осмыслением его, как Данилов.
По инициативе В. П. Данилова, О. В. Хлевнюка, А. Ю. Ватлина и под их ответственным редактированием в 2000 г. вышло документальное издание «Как ломали нэп. Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б). 1928-1929 гг.: В 5 томах». Пока еще публикация этих стенограмм недостаточно оценена. Ее как бы заслоняют осуществленные Даниловым многотомные публикации о трагедии советской деревни в конце 1920-1930-х гг. и роли в судьбе крестьянства ВЧК-ОГПУ-НКВД. Между тем источниковые публикации - всего лишь иллюстрация к тому, что стало следствием принятых на пленумах решений. А именно эти стенограммы, как считал Данилов, содержат ключ к познанию всей последующей истории советского общества. Долгие годы эти ценнейшие источники были известны лишь фрагментарно. Ситуация стала меняться лишь с конца 1980-х гг. В предисловии к томам этой ценнейшей документальной публикации Данилов со своими коллегами отмечает, что конец 1927-1929 гг. - это переломный этап в истории советской страны, определивший ее последующую судьбу. Значение материалов этих пленумов ЦК состоит в том, что они документально выявляют, кем, когда и как был запущен механизм слома нэпа и положено начало установлению всеохватной системы командно-репрессивного управления деревней и обществом в целом. Это важнейшие документальные материалы, разграничивающие две существенно различные исторические эпохи. Сутью первой был разрабатывавшийся Лениным, Бухариным и другими экономистами-аграрниками постепенный переход к социализму через нэп и демократические формы управления. Сутью другой эпохи стал круто измененный сталинским руководством характер общественного устройства в стране, особенно в деревне, принудительный перевод крестьян на положение подневольных работников колхозов, насиль¬


53
ственно созданных посредством механического соединения мелкобуржуазных крестьянских хозяйств. Это было настоящей революцией сверху. По убеждению Данилова, последствия этой революции, порождавшие массу трудностей, давали о себе знать до самого конца советской эпохи. Колхозы же стали превращаться в действительно крупное производство с общественным разделением труда только после восстановления причиненной Великой Отечественной войной разрухи и налаживания производства сельскохозяйственной техники.
Главной причиной обращения к столь жесткому способу переустройства общественного строя в деревне являлось стремление выкачать из деревни максимум средств на немедленное построение тяжелой индустрии. Конечно, это стремление отчасти объяснялось тревожным международным положением, опасениями того, что без создания модернизированной промышленности страна не сможет отстоять свою независимость. Построение охватывавшего всю страну примитивного социализма происходило, по Данилову, за счет деревни, несмотря на ее упорное сопротивление, и это стало важнейшей причиной массового бегства из деревни в город, что создало в стране ненормальную демографическую ситуацию.
Разразившийся зимой 1927-1928 гг. хлебозаготовительный кризис вызвал резкие столкновения в руководстве партии и правительстве при выработке общего политического курса по отношению к крестьянству и его практической реализации. Документы и материалы названных пленумов вскрывают драматические эпизоды внутрипартийной борьбы вокруг судьбы нэпа. В центре развертывавшихся острых дискуссий стояли судьба нэпа и способы изъятия из деревни средств для форсирования индустриализации и перспектив наращивания ее масштабов и темпов. На апрельском пленуме 1928 г. обсуждался доклад комиссии Политбюро о практических мероприятиях в связи с Шахтинским делом, ставшим сигналом для массовых репрессий. В общем введении к изданию материалов пленумов 1928-1929 гг. справедливо акцентируется внимание на том, что переход к иной политике, отказ от еще не исчерпавшего своих возможностей нэпа, выведшего страну из хозяйственной разрухи после Первой мировой и Гражданской войн, способствовал установлению прямого государственного диктата над деревней. Это осуществлялось вопреки однозначному решению XV съезда ВКП(б) (в декабре 1927 г.  ) о сохранении новой экономической политики как главной и ведущей линии партии. Данилов обращал внимание на осуждение, а затем и исключение из партии на этом съезде руководства «левой» оппозиции, что открыло путь сплачивавшейся вокруг Сталина группировке для ликвидации нэпа. Материалы пленумов 1928-1929 гг. (вместе с приложенными к ним дополнительными материалами) рельефно демонстрируют высокий накал борьбы между двумя формировавшимися партийными фракциями - сторонниками Сталина (Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян, Орджоникидзе и др.  ) и в недалеком будущем объявленными «правыми» уклонистами (Бухарин, Рыков, Томский, М. И. Фрумкин, Н. А. Угланов и др.  ). Несмотря на коллегиально принятые решения Политбюро и ЦК относительно причин кризиса и способов выхода из него, в практической деятельности представителей этих группировок наблюдались противостоящие подходы. Конкретные директивы, рассылаемые за подписью Сталина на места, далеко не соответствовали действительному содержанию постановлений ЦК. Особого внимания заслуживают одни из первых сталинских директив по хлебозаготовкам (от 5 января и 13 февраля 1928 г.  ), в


54
которых по существу излагалась программа принципиально нового отношения к крестьянству и слома нэпа, что, естественно, вызывало резкие возражения в партийной среде. Сталин требовал от местного партийного руководства выполнения утвержденного плана хлебозаготовок «во что бы то ни стало», объявляя нажим на хлебозаготовительном фронте «ударной задачей партийных и советских организаций»37. Сопоставление результатов проверки положения с наличием зерна в регионах такими уполномоченными от СТО и ЦК, какими были, с одной стороны, Сталин и Молотов, а с другой - Угланов и Фрумкин, выявляет полную несовместимость их позиций. Таким образом, Сталин и его ближайшие сторонники впервые преподали местным руководящим кадрам уроки применения командно-репрессивных методов. В апреле 1929 г. на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), круто изменившем политику государства по отношению к крестьянству, произошел и политический разгром группы Бухарина, Рыкова, Томского. Сталинская «чрезвычайщина» с ее чрезмерно завышенными нормами хлебозаготовок и неоправданно заниженной ценой на хлеб, в сущности, привела к отрицанию права собственности крестьянина на производимый им продукт. Сопровождаемые репрессиями чрезвычайные хлебозаготовки 1928 г. фактически явились одновременно и началом массового раскулачивания. Иначе говоря, с нэпом как социально-экономической политикой в отношении крестьянства, рассчитанной на длительный исторический период, было покончено. В стране укреплялась командно-репрессивная система управления, начиналось формирование личной диктатуры Сталина. Отчасти это провоцировалось угрожающей международной обстановкой, но в гораздо большей мере, по мнению Данилова, степенью образованности.
Опасаясь нового закрытия архивов (как это уже случилось при Хрущеве), Данилов с головой ушел в работу над двумя другими инициированными им масштабными документальными публикациями: «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939 гг. Документы и материалы: в 4 томах» и «Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы: в 5 томах. 1927-1939». В этих многотомниках, над составлением которых работал большой коллектив российских историков и архивистов, а также принимал участие и ряд зарубежных коллег, представлен огромный массив важнейших документов и материалов, раскрывающих реальное положение советской деревни на самых переломных и поистине трагических этапах ее истории - от Первой мировой и Гражданской войн до утверждения колхозного строя. Необходимо отметить, что оба издания могли быть осуществлены и вышли в свет лишь благодаря финансовой помощи, полученной от фондов США, Канады, Франции, Англии, Швеции, Южной Кореи. В состав редколлегий томов поэтому вошли ученые перечисленных стран-спонсоров. Выборки документов осуществлялись в нескольких архивах - ЦА ФСБ, РЦХИДНИ, РГАЭ, РГВА, ГА РФ и др. В обоих изданиях опубликованы ранее строжайшим образом засекреченные документы и материалы высших органов партийного и государственного руководства ЦК ВКП(б), его Политбюро и Секретариата, ЦИК и СНК РСФСР, ОГПУ, Наркомзема и других наркоматов, Верховного суда и Прокуратуры, Политуправления армии и иных учреждений. Лишь самая малость их попала в руки исследователей в период хрущевской оттепели. Как отметил в своей публикации В. П. Козлов, Данилов разработал общую концепцию всех томов названных изданий, определил основные фонды, подлежащие


55
исследованию, подобрал высококвалифицированный коллектив отечественных исполнителей из разных научных учреждений, в том числе и из самих архивов. Чтобы все названные тома своевременно и на должном научном уровне готовились к выходу в свет, требовалось постоянное присутствие этого неутомимого энтузиаста в архивах. И он действительно всю рабочую неделю проводил там, готовя собственные аналитические тексты лишь по вечерам и выходным дням. Последние полтора десятка лет Данилов работал без единого отпуска.
«Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД» издается с 1998 г.  38 за счет финансов Франции (Дома наук о человеке). Вышли в свет три тома этого издания* (третий том в двух книгах), а для четвертого при жизни Данилова был полностью собран и выверен документальный материал. Оставалось написать лишь комментарии к отдельным документам и общее введение. К сожалению, и по прошествии почти восьми лет этот том лежит без движения. Данная ситуация ясно высвечивает научную и организаторскую роль Данилова в подготовке названных документальных многотомников**. В издании об органах безопасности содержатся документы и материалы, представлявшиеся спецорганами высшему партийному и государственному руководству страны, реальные сведения о положении в деревне. Это, прежде всего, информационные сводки, особую ценность из которых представляют сводки земельные, а также разного рода справки, доклады, обзоры, содержавшие сведения о действительном положении в деревне, настроении населения и о политических событиях. По мнению Данилова, на первых этапах работы этих органов их документы действительно отражали реальное положение крестьян. Из них представала ужасающая картина полной хозяйственной разрухи послереволюционной деревни, страшного голода 1921-1922 гг., а затем и постепенного выхода деревни из разорения в период нэпа. Материалы издания вскрывают главные причины крестьянского недовольства властью: непосильные налоги, «ножницы цен», произвол местных властей. В них зафиксирован и рост политической активности крестьянства по мере выхода деревни из разорения, выдвижение им, помимо экономических, также и политических требований. В деревне развертывалось движение за создание Всероссийского крестьянского союза (практически настоящей партии), за предоставление крестьянству представительства на всех уровнях власти. В материалах многотомника прослеживается также и ответная реакция партийного и государственного руководства. Информационные сводки четко выявляют крутую перемену во взаимоотношениях власти и крестьянства начиная с осени 1927 г., когда уже обозначилось стремление к слому нэпа. С утяжелением чрезвычайных хлебозаготовок и свертыванием рыночных отношений фактически начинался переход к командно-административной системе управления деревней и вслед за ней всей страной. Материалы издания вскрывают ужесточавшуюся борьбу власти с народным сопротивлением на местах.
* Смерть застала Данилова на самом последнем этапе завершения второй книги 3-го тома ДГО, когда он написал часть предисловия к ней (которая в издании несправедливо названа «черновыми набросками»). В настоящем издании эти «черновики» публикуются без каких-либо редакторских исправлений.
** Можно пожалеть о том, что Дом наук о человеке не выделил финансы для настоящего специалиста по теме историка Н. Верта, который смог бы обеспечить своевременный выход в свет и залежавшегося 4-го тома ДГО.


56
По наблюдениям Данилова, с конца 1927-1928 гг. вместе с нараставшим насилием над крестьянством не только увеличивается количество представляемых на управляющий верх материалов, но и существенно меняется их характер: информация о хозяйственной деятельности в деревне сокращается, происходит ее переориентация на коллективизацию и на политические вопросы. Меняется не только характер информации, но и положение самих представлявших ее спецорганов: они начинают превращаться в чисто карательные органы, в непосредственных исполнителей государственной политики. С осени 1929 г. спецорганы принимают активное участие в хлебозаготовительных кампаниях, осуществляют репрессии во внесудебном порядке. С этого времени крестьянство становится основным массовым контингентом гулаговского населения. Особое усиление репрессивных мер против крестьянства падает на начало сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. В концлагеря ГУЛАГА и спецпоселения в неосвоенных районах с труднейшими для жизни условиями были отправлены сотни тысяч крестьян. Показательно, что в начале 1931 г. даже ОГПУ пыталось соизмерить масштабы раскулачивания и высылки на спецпоселения с объективными возможностями территориального размещения репрессированных. Публикуемые документы предоставляют и сведения о столкновениях в верхнем эшелоне власти по поводу происходивших в стране событий. Данилов подчеркивал, что сводки ОГПУ-ВЧК-НКВД - один из самых ценных источников, дающих представление о механизме формирования государственного аппарата управления советским обществом, выявление и исследование которого должно быть продолжено на центральном и местном уровнях.
С 1999 по 2005 г. вышло пять томов инициированного и реально возглавляемого Даниловым издания «Трагедия советской деревни»39. Названное издание раскрывает трагическую судьбу советской деревни от начального этапа сталинской «революции сверху» (конец 1927-1929 гг.  ), сломавшей нэп как государственную политику и систему экономических отношений между городом и деревней, вплоть до апогея сталинского террора (1937-1938 гг.  ). Представленные документы и материалы неопровержимо свидетельствуют, что на протяжении всего этого периода именно крестьянство являлось основным объектом эксплуатации и репрессий. Против него были направлены и «показательные судебные процессы», и самая массовая «кулацкая операция» (по приказу НКВД № 00 447). Не менее важны и содержащиеся в издании документальные свидетельства непосредственного руководства репрессиями со стороны Сталина и его ближайших соратников. В томах издания опубликованы письма и жалобы колхозников и единоличников в различные инстанции с выражением протеста против «чрезвычайщины» - насильственных изъятий хлеба и другой продукции, незаконных арестов, принудительных методов коллективизации. Результатом скоропалительного социалистического переустройства деревни с применением карательных органов стал страшный голод в 1932-1933 гг. на Украине, Северном Кавказе, Средней и Нижней Волге, Южном Урале и в Казахстане. Документы и материалы воспроизводят картину массового сопротивления крестьянства насильственной коллективизации и раскулачиванию, под которое подводились не только эксплуатирующие наемный труд, но и относительно зажиточное крестьянство, а подчас и просто бедняки.
Завершающая издание вторая книга пятого тома целиком была подготовлена под руководством Данилова в качестве ответственного редактора и ответствен¬


57
ного составителя. Для ее сдачи в издательство оставалось работы буквально на три-четыре недели*. К сожалению, инсульт не дал ему этого совсем короткого времени. Данилов не успел полностью закончить введение из-за того, что ждал от архивистов из РЦХИДНИ возврата дорабатываемых по его замечаниям комментариев к документам. К несчастью, после кончины Данилова руководителем работы над книгой по просьбе Р. Маннинг**, несмотря на резкие протесты высококвалифицированного коллектива публикаторов, была назначена сотрудница, выполнявшая в пятитомнике чисто техническую работу, не являвшаяся специалистом по проблематике книги. (Дирекция института не могла изменить ситуацию, поскольку не располагала необходимыми для издания средствами.  ) В результате последняя книга издания вышла в свет с большой задержкой и незаконченным введением, дописать которое брались такие высококлассные специалисты, как В. К. Виноградов и Ю. А. Мошков, чего госпожа Маннинг не допустила, собираясь сама это сделать***. Но ее попытки (и даже с помощью Ивницкого) не увенчались успехом. Вызывает беспокойство и полнота помещенных в книге материалов. В нее не вошла не только концовка предисловия Данилова, кратко касающаяся всех пяти томов издания; не вошли в нее (или в дополнительный том) и экономические отчеты колхозов, подготовленные Мошковым еще к IV тому этого издания, но по техническим причинам там не поместившиеся. Они должны были быть опубликованы в приложениях ко второй книге пятого тома40; увы, там их не оказалось.
Ценным дополнением к двум названным документальным публикациям служат издающиеся с 1992 г. сборники под редакцией Данилова и Красильникова о спецпереселенцах в Западной Сибири, раскрывающие крайне тяжелое положение людей в местах их высылки41. Это также важнейшее издание архивных источников по истории российской деревни.
С открывшейся доступностью документов, помещенных в вышеназванных изданиях и во многих других публикациях, за последние годы немало сделано в изучении характера и масштабов репрессий, но дискуссия все еще продолжается. В литературе имеется разная трактовка понятия «Большой террор» (1937- 1938 гг., лето 1927-1938 гг. и даже лето 1927 - март 1953 г.  ). Данилов акцентирует внимание на том, что 1937 и 1938 гг. - это лишь апогей «Большого террора». Сталинское руководство начало репрессии в деревне еще летом 1927 г. в обстановке резко ухудшившегося международного положения и угрозы войны (разрыв Англией дипломатических отношений с Советским Союзом, убийство Войкова в Варшаве и т. д.  ). Показательно, что эти репрессии проходили незадолго или одновременно с Шахтинским делом, делом Промпартии и Академическим делом С. Ф. Платонова. Но как бы ни определять понятие «Большой террор»,
* Том мог уйти в издательство в начале второй половины 2004 г.
** Директор не мог поступить иначе, ибо через Р. Маннинг из США поступали деньги на издание.
*** Дописать предисловие Данилова хотели специалисты по этому периоду В. К. Виноградов и Ю. А. Мошков, но госпожа Маннинг к недоумению и возмущению всех работавших над томом историков и архивистов не допустила этого, а назначила руководителем тома Л. Н. Денисову, выступавшую лишь чисто техническим секретарем издания (финансы, закупка материалов и т. п.  ).


58
документы вышеназванных изданий, по мнению Данилова, не только фиксируют нарастание репрессий, но и выявляют их причины. Главная из них - это непомерное и непосильное для деревни выкачивание из нее «дани» для форсированного строительства тяжелой промышленности.
Другой причиной была потребность государства в дешевой рабочей силе. Данилов подчеркивал, что массовым поставщиком рабочей силы для ГУЛАГа на всех этапах его существования служила именно деревня42. Ставшие достоянием широкой общественности документы освещают и общее положение крестьянства, развитие и функционирование колхозов, а также находившихся в семейном распоряжении усадеб колхозников и крайне стесненное положение сохранявшихся еще единоличных хозяйств. В этих документах выявляются разрушительные для сельской экономики последствия не только репрессий, но и всей системы командного управления деревней. К примеру, оно проявлялось в назначениях председателями колхозов людей, часто не знакомых колхозникам и не знающих сельского хозяйства43.
Исследование трагической судьбы деревни в результате слома нэпа и насильственной коллективизации вывели Данилова на размышления о неизбежности разных типов модернизационного процесса в зависимости от характера общества, стадии его развития и конкретной исторической эпохи. Естественно, что послереволюционная Россия не могла целиком повторить весьма полезный в свое время опыт модернизации при царизме. На историческую арену уже вышел значительно измененный народ. Разумеется, на первых порах необходимо было первичное восстановление прежнего сельскохозяйственного и промышленного уровня, но параллельно началась и подготовка к более мощному техническому рывку (план ГОЭЛРО, начало строительства МТС и др.  ). За несколько лет России предстояло осуществить то, к чему народы Запада, унаследовавшие многое из экономики и культуры Древнего Рима, шли несколько веков. К началу Второй мировой войны значительный прорыв был осуществлен. Но это удалось сделать лишь ценой величайшего напряжения сил и жесточайшей эксплуатации народа, высылки недовольных в погибельные и необжитые края на тяжелейшие работы.
После Первой мировой войны и российских революций состояние экономики страны, как города, так и деревни, резко ухудшилось. Гениальный ленинский нэп с его кооперативным планом, поддержанный ведущими отечественными экономистами, открывал хотя и не близкую, но верную перспективу модернизации. Но вскоре он оказался отброшенным недостаточно экономически грамотным советским правительством. Негативные последствия этого, по мнению Данилова, хорошо знавшего демографическую литературу, в селе продержались до самого конца советской эпохи.
Как писал Данилов, «революционные взрывы 1905 и 1917 гг. были взрывами народного отчаяния эпохи первоначального накопления капитала, в которую наслоения социальных проблем иных эпох внесли мощный социалистический потенциал народнического, социал-демократического и коммунистического толков»44. Показательно, что выделение в советской историографии вслед за Лениным стадии империализма неизменно сопровождалось оговорками о ее переплетении с военно-феодальным империализмом, т. е. практически исследователи фиксировали всем очевидную отсталость России. Об отставании также свидетельствует провозглашенная ведущая роль государственной вла¬


59
сти в создании промышленной базы (приглашение иностранных специалистов, огромные займы за рубежом, денежные ссуды, беспроцентные кредиты, расширение сети банков ит. д.  ). Особо важное место государство занимало в отраслях тяжелой промышленности - военном деле, железнодорожном строительстве, угле- и металлодобывающих отраслях, металлургии, машиностроении, а также в банковском деле. Расплачиваться за все приходилось многострадальному крестьянству. Так было и в дореволюционное, так это осталось и в советское время. Россия стояла перед выбором пути общественного развития. Однако несмотря на все перевороты и революции, известная преемственность в развитии любой страны всегда существует. Особенности предшествующей стадии общественного развития в представлении Данилова неизбежно сказываются на последующей. Невозможно просто перепрыгнуть через прохождение определенных переходных периодов, как это пыталось сделать сталинское руководство, что и аукнулось даже в период перестройки второй половины 1980-х гг. и последовавшего за ней коренного общественного переворота.
После военной и революционной разрухи единственно разумную программу восстановления и развития промышленности, а также целостного общественного переустройства, по мнению Данилова, предлагал ленинский нэп, опиравшийся на труды представителей кооперативной теории, разрабатываемой еще с дореволюционных времен и существенно подправленный применительно к постреволюционному периоду. В России, как в стране догоняющего развития, и в дореволюционный, и в советский периоды руководство процессами индустриализации и модернизации осуществляла государственная власть. Отсюда, в представлении Данилова, ее неизбежно ведущая роль в экономике и всех сферах общественной жизни в современном обществе. В период сталинского руководства эта роль вылилась в командно-административное управление с применением репрессивных методов. Годы первых советских пятилеток - это действительный рывок в индустриализации страны, в результате которого Россия встала в ряд промышленно развитых стран. Однако индустриальный подъем произошел за счет чудовищной эксплуатации многострадального крестьянства и установления в стране системы казарменного социализма. В 1960-е гг. попытка относительно небольшой части правящей партийно-государственной верхушки (А. Н. Косыгин и др.  ), а также части движения шестидесятников (в основном из бывших фронтовиков) перевести страну в русло товарно-денежных отношений и демократического социализма с сохранением всех промышленных и сельскохозяйственных достижений страны, оплаченных столь тяжелыми страданиями народа, к сожалению, не удалась. В результате непрофессионализма и предательства партийных властей огромная страна распалась на современные «третьеразрядные» по уровню экономического развития национальные государства.
Данилов посвятил немало выступлений и публикаций объяснению причин общественного переворота начала 1990-х гг. и прослеживаемых уже с 1988 г. его предпосылок, когда ускорявшиеся антигосударственные тенденции с их рвачеством и обогащением за счет населения еще можно было относительно безболезненно повернуть вспять. Прежде всего, был необходим переход к самоокупаемости промышленности и сельскохозяйственного производства, к широкой демократизации управления ими, отказ от диктата и мелочного вмешательства партийно-государственных чиновников в дела промышленных и иных предприятий, внедрение зависимости денежной оплаты от реальных результатов труда.


60
Совершенно необходимо было шире привлекать общественность к решению ее собственных дел. Нужно было заимствование у передовых зарубежных стран новейших методов управления производством, не противоречивших природе социалистического строя. Вместо этого происходило прямое разграбление страны. Пустопорожние речи М. С. Горбачева и явно противоречащие этим речам его конкретные экономические и прочие постановления, а затем безоглядный развал Б. Н. Ельциным и его командой (в основном выходцев из бывшей номенклатуры) основ советского строя фактически опустили Россию в число третьеразрядных государств. Истоки этого общественного переворота, по мнению Данилова, восходят к установлению сталинской командно-репрессивной системы управления, ставшей в свое время подлинным термидором Октябрьской революции, и не ликвидированной во времена более мягкого правления Хрущева (вышедшего все-таки из сталинской когорты), а затем и Брежнева.
Уже в 1930-х гг., как пишет Данилов, проявились очевидные свидетельства того, что жестко централизованная авторитарная система управления с ее закрытостью от контроля народом может применяться лишь в определенные и достаточно короткие промежутки времени. Ее длительное удержание неизбежно становится тормозом социально-экономического и общественного развития страны. Непомерно разросшийся класс государственных чиновников - к тому же зачастую не слишком образованных - со временем превратил свои управляющие функции в частную собственность на огромные народные богатства. Данилов, приводя данные социологических исследований, свидетельствующих, что в составе появившихся частных собственников 61 % бывших работников партийного, комсомольского и советского аппарата, пишет, что это, по его мнению, даже значительное занижение их числа. Он подчеркивал, что поворот к капитализму произошел при фактическом отстранении от него народных масс. Исподволь начатый еще при горбачевском руководстве по инициативе государственной, партийной и комсомольской номенклатуры этот переворот был поддержан боровшейся за демократические свободы интеллигенцией, не сразу распознавшей его действительную суть и последствия. В итоге в подавляющем большинстве своем интеллигенция оказалась обманутой, а население, основную массу которого составляло недавнее крестьянство, фактически осталось в стороне от верхушечного переворота. В представлении Данилова именно традиционное бездействие народа, большая часть которого по историческим меркам совсем недавно перелилась из деревни в город и осталась инертной, позволило безнаказанно ограбить страну и унизить народ. Экономика страны оказалась разваленной, а подлинной демократии народ не получил. В перевороте конца XX в. были разрушены построенное с такими громадными усилиями и жертвами крупное сельское хозяйство, работавшее на машинной технике, и крупная промышленность. Пришедшие к власти люди, не знакомые с сельским хозяйством ни в нашей стране, ни за рубежом, рвались к развалу колхозов и совхозов на мелкие крестьянские подворья, не понимая, что по существу это откат к добуржуазному строю. До сознания властей не доходило, что у советских колхозов и совхозов, с одной стороны, и у капиталистических землевладельцев с обслуживающими их многими специализированными фирмами - с другой, одинаковая экономическая основа. Разное у них лишь социальное оформление и характер вписанности в целостную общественную систему. Хорошо еще, что значительная часть колхозов и совхозов воспротивилась их насильственному развалу,


61
иначе России грозил бы настоящий голод. Вновь, как в период коллективизации, реорганизация деревни, как великолепно показал Данилов, была проведена крайне бездарно. Новых Бунге, Витте и Столыпиных в ельцинском окружении не оказалось. И вновь сильнее всех других слоев нашего общества пострадало крестьянство, вернее сказать, честные работники колхозов и совхозов. Теперь даже для восстановления советского промышленного потенциала и сельского хозяйства, что в современную эпоху крайне недостаточно, потребуются новые жертвы трудящегося народа.
По мнению Данилова, развал партийно-государственной номенклатурой Советского Союза и резкий слом его общественно-политического строя вместе с катастрофическим разрушением экономики привел к начавшемуся вымиранию населения, упадку наиболее наукоемких отраслей промышленности, а также непродуманной перестройке среднего и высшего образования, развалу военной промышленности и армии, а также многим другим негативным последствиям. Зря пропали результаты столь тяжко выстраданной индустриализации и модернизации, за которые советский народ заплатил столь непомерную цену. Россия все больше скатывается на положение чуть ли не полуколониальной зависимой страны. У Данилова были большие сомнения в том, что страна сможет быстро выбраться из разрухи. В постиндустриальном обществе модернизация может осуществиться лишь на основе научно-технического прорыва, который, по мнению Данилова, в нашей стране не скоро предвидится из-за происходящего развала отечественной науки, резкого сокращения численности высококвалифицированных рабочих кадров, представленных в основном лишь старшим, уже уходящим поколением. Многие молодые талантливые специалисты уезжают из страны за рубеж, так как не имеют на родине необходимых условий для осуществления своих изобретений.
Горбачевско-ельцинская аграрная «реформа» воспринималась Даниловым как очередной непродуманный экспромт властей, грандиозное несчастье, свалившееся на головы крестьян, давно уже ставших в совхозах и колхозах частичными рабочими. Понуждаемый ельцинскими властями роспуск колхозов и совхозов в современных условиях господства сельскохозяйственного производства, основанного на машинной индустрии, во многом сравним с преждевременным сломом нэпа, нанесшим человеческий и материальный урон сельскому хозяйству, а также с колоссальным ущербом, нанесенным стране в годы сталинской коллективизации и немецкой оккупации в годы Великой Отечественной войны. Введенная командой Ельцина частная собственность на землю - не более чем пародия на реформу Столыпина, бездарно замысленную царскими реформаторами, когда было уже слишком поздно ее осуществлять. Фермерское движение и в нынешней России, по мнению Данилова, практически захлебывается. Если бы не огромный импорт продовольствия - в ряде крупных городов он достигает до 70-80 % - на деньги, полученные от продажи нефти, газа и другого сырья, России пришлось бы пережить голод, не менее гибельный, чем наблюдавшийся в 1921-1922 и в 1931-1933 гг. прошлого столетия. Обозревая путь, пройденный многострадальным российским крестьянством за минувший век, Данилов утвердился во мнении, что многие его беды происходили от реформаторов типа Столыпина и революционеров типа Сталина. Не однажды крестьянство превращалось в объект для амбициозных социальных экспериментов, ничего общего


62
не имеющих ни с его истинными интересами, ни с интересами общества в целом. Во всех случаях от этих экспериментов страдало все население страны45.
* * *
Авторы статьи очертили основной круг проблем, которыми занимался В. П. Данилов. Прошедший чрезвычайно трудный, а во многом даже трагический путь в своей научной карьере, этот талантливый историк, вне всякого сомнения, прочно войдет в историю российского крестьяноведения и в целом в историографию советского общества выдающимся ученым-аграрником, редкостным знатоком отечественных архивов по истории крестьянства и издателем крупных документальных серий, благожелательным наставником многих аспирантов и докторантов. И что не менее важно, Данилов - это мыслитель, умевший включать свои конкретные исследования в общеисторический контекст развития страны и мировой истории. Такая черта - чрезвычайно редкий дар, им обладают лишь единицы. Во второй половине XX в. в академическом Институте истории к ним принадлежали, прежде всего, фронтовики, прошедшие через тяжелейшие испытания войной, которая научила их и в окружающей жизни, и в историческом прошлом видеть ведущие и определяющие процессы. К несчастью, именно эти исследователи наиболее тяжко пострадали за свои концепции. Данилов попал в число самых первых жертв господствовавшего режима среди работавших в Институте истории в послевоенный период. Под неусыпным наблюдением Отдела науки ЦК КПСС он находился более двадцати лет. Но и в период реформаторов вроде Горбачева и Ельцина, разваливших крупное сельскохозяйственное производство, его аграрная концепция, защищавшая российское крестьянство от грабежа и насилия власти, правящим верхам также была ненужной. В результате полностью сбылось предсказанное Даниловым пагубное положение в сельском хозяйстве России.
Еще раз подчеркнем, что важнейшей стороной исследований Данилова являлась их вписанность в общий контекст истории страны. Его интересовало общество в целом, люди различных социальных слоев в качестве субъектов истории. Он углубленно изучал историю России и накануне, и после периода, стоявшего в центре его специальных исследований, чем выделялся из большинства соратников по цеху. Видение Даниловым истории крестьянства России с позиции аграрника, учитывающего интересы и нужды не только деревни, но и всего населения страны, также отличает его от коллег. Данилов детально воспроизводил по источникам хозяйство, быт, нужды и заботы крестьян, а работая над документами о массовых репрессиях, переживал трагедию крестьянства будто личную судьбу. Он переживал судьбу крестьян, больше всех слоев советского общества пострадавших от сталинских репрессий. Из всего вышесказанного об этом ученом самое главное - это то, что в центре его концепции исторического процесса всегда стоял реально действовавший, живой человек. Данилов полагал, что история, с человеческой точки зрения, одинаково важна по отношению и к народным массам, и к отдельному индивиду. По существу его научный подход - единственно верный гуманитарный взгляд на задачи и роль историка. Побудительный мотив его размышлений и исследований об альтернативах исторического развития нашего отечества, об издержках для общества - жертвы и страдания, которые платит отдельный человек и весь народ за ошибки и преступления правящих


63
элит. Именно с таких позиций Данилов изучал нэп в роли реальной альтернативы сталинской насильственной модели в деле строительства социализма в СССР. Принудительной коллективизации он противопоставлял прогрессивное развитие сельской кооперации, а командно-репрессивной системе государственного и общественного устройства периода культа личности - демократические институты, составляющие основу подлинного социализма.
Определяющей чертой Данилова, по мнению его коллег, была его твердая убежденность, что поиски истины - сущностный процесс в работе ученого. В этом он был целеустремлен и бескомпромиссен. Работавшие вместе с ним историки всегда подчеркивали его бесстрашие в том, чтобы сказать правду и оппонентам, и своим сторонникам, и друзьям. Его принципиальность создала ему репутацию человека неуступчивого. И может быть, не всем коллегам было просто поддерживать с ним личные отношения, поскольку, признавая право каждого на свою точку зрения, он крайне редко поступался собственной. Но что всегда было свойственно Данилову - это открытость для честной дискуссии. И что отличает лишь немногих, - его характеризовала замечательная гибкость ума. До конца своих дней он был восприимчив к новым взглядам и новым идеям, мог признать любую свою ошибку, изменить свою точку зрения под воздействием обнаруженных ранее неизвестных фактов, открытия новых документов, но никогда не отказывался от своих взглядов по привходящим политическим либо идеологическим обстоятельствам, за что и тяжко страдал в советское время. При прощании со своим самым близким другом К. Н. Тарновским Данилов сказал: «Его жизнь - это трагедия таланта и безвременья, трагедия яркой личности в столкновении с серой, но агрессивной посредственностью». Эта характеристика в полной мере относится и к Данилову. Безвременье и нападки заняли, к сожалению, слишком много места в его творческой жизни.
Создание обобщающего исследования о коллективизации сельского хозяйства и связанных с ней последствий в экономике, политической жизни и общественных отношениях, первый опыт которого под руководством Данилова осуществлялся в начале 1960-х гг., но не был допущен к изданию партийными властями, и ныне является важнейшей задачей. Но кто в состоянии персонально выполнить эту задачу или возглавить авторский коллектив для его создания? Кто среди современных историков-аграрников знает и проблематику, и источ- никовую базу, необходимую для его написания так, как знал ее Данилов? После внезапного ухода из жизни Виктора Петровича этот вопрос задается многими его коллегами и соратниками и пока остается без ответа. Для подобного труда важно не только доскональное знание предмета исследования, но и теоретические знания, широкая общеисторическая осведомленность, какой обладал Данилов. Точно так же пока не объявился и исследователь второй, не менее важной темы Данилова - крестьянской революции в России 1902-1922 гг., написать монографию о которой судьба ему возможности не предоставила.
Примечания
1 Правонаследники сохранившейся дома части архива Данилова (который передается ими в Главный архив Москвы - ЦГМАМЛС, а частью историческому факультету Государственного университета г. Калуги) предоставили авторам настоящей статьи последнюю сверку книги «Коллективизация сельского хозяйства в СССР» и некоторые другие


64
вышедшие в печати, а также неопубликованные его работы. Выхолощенная часть архива Данилова (из нее пропали наиболее ценные рукописи), которая случайно оказалась в МВШСЭН, сдана этой школой в РГАЭ.
2Данилова Л. В. Партийная организация Института истории АН СССР в идейном противостоянии с партийными инстанциями. 1966-1968 гг. // Вопросы истории. 2007. № 12. С. 44-83; 2008. № 1. С. 61-95; 2008. № 2. С. 44-83.
3 Изложение содержания докладов и выступлений на теоретическом семинаре «Современные концепции аграрного развития» в журнале «Отечественная история» (М., 1993. № 2, 6; 1994. № 2, 4, 5; 1995. № 3,  4, 6; 1996. № 4; 1997. № 2; 1998. № 1, 6; и др.  ).
4Данилов В. П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства. М., 1957. С. 7.
5 Там же. С. 392.
6Данилов В. П. Капиталистические элементы в сельском хозяйстве СССР на первых порах нэпа (20-е годы) // Сельское хозяйство и развитие капитализма. Рим, 1971 (на итальянском языке); он же. Перераспределение земельного фонда в России в результате Великой Октябрьской революции; он же. Аграрные реформы и крестьянство в России (1861-1994 гг.  ); он же. Аграрная реформа и аграрная революция в России; он же. Крестьянская революция в России 1902-1922 гг.; и др.
7 Данилов В. П. Возникновение и падение советского общества: социальные истоки, социальные последствия // Россия на рубеже XXI века. Оглядываясь на век минувший. М., 2000. С. 74.
8Данилов В. П. Община и коллективизация в России. Изд-во «Отнаномидзуибо». Токио, 1977 (на яп. яз.  ); он же. Об исторических судьбах крестьянской поземельной общины в России // Тезисы докладов и сообщений XII сессии Межреспубликанского симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. М., 1970; он же. К вопросу о характере и значении крестьянской поземельной общины в России // Проблемы социально- экономической истории России. Сб. ст. М., 1971; он же. Общинные организации сельского населения СССР // Опыт аграрных преобразований в республиках Средней Азии и Казахстана и его значение для освободившихся стран. Фрунзе, 1971; он же. В. И. Ленин о крестьянской общине в России // Тезисы докладов и сообщений XIII сессии Межреспубликанского симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. М., 1971; он же. Община и аграрная реформа // Аграрная реформа и методы. Сб. ст. М., 1972 (на англ, яз.  ); он же. Типы общинных организаций сельского населения СССР после 1917 г. // Тезисы докладов и сообщений XIV сессии Межреспубликанского симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Вып. 11. М., 1972; он же. Община у народов СССР в послеоктябрьский период. К вопросу о типологии общины // Народы Азии и Африки. 1973. № 2 (переведена на англ. яз. в сб. ст. «Социализм: теория и практика». 1974, № 4); он же. Об исторических судьбах крестьянской поземельной общины // Ежегодник по аграрной истории. Вологда, 1976; он же, Данилова Л. В. Проблемы теории в истории общины // Община в Африке. Проблемы типологии. М., 1978; Idem. The Commune in the Life of the Soviet Countryside before Collectivization // Land Commune and Peasant Community in Russia. Macmillan; London, 1950; и др.
9Данилов В. П., Ивницкий Н. А. Ленинский кооперативный план и его осуществление в СССР // Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. М.: Госполитиздат, 1963; он же. О простейших формах производственного кооперирования крестьянства (машинные товарищества в 1925-1929 гг.  ) // Доклады и сообщения Института истории АН СССР. Вып. 3. М., 1954; он же. Семеноводческая кооперация в 1990-х годах // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. Т. IX. М., 1980; он же. Кооперативный план В. И. Ленина // Философская энциклопедия. Т. 3. М.,  1964; он же. Материалы по социальному составу сельскохозяйственной кооперации в 1926-1927 гг. // Материалы по истории СССР. Т. 1. М., 1955. Вводная статья; он же, Кабанов В. В. Колхозно-кооперативное строительство в СССР. 1917-1922 гг. М., 1990. Вводная статья; он же. Колхозно-кооперативное строительство в СССР. 1923-1927. М., 1991.


65
Вводная статья (отв. ред. и отв. сост.  ); он же. Об уровне кооперирования крестьянских хозяйств в СССР накануне коллективизации // Ленинский кооперативный план и его осуществление в СССР за 1917-1929 гг. // Хронографический ежегодник. 1917-1929 гг.
M.  	, 1969; он же. Развитие кооперации в СССР в 20-е годы: опыт и его использование в современных условиях // Ленинские идеи кооперации и их использование в современных условиях. М., 1987; он же. Октябрь и аграрная политика партии // Коммунист. 1987. № 16; он же. Крестьянское хозяйство и кооперация в концепции А. В. Чаянова // Человек и земля. М., 1987; он же. Кооперация двадцатых годов: опыт становления // Человек и земля. М., 1987; и др.
10Данилов В. П., Данилова Л. В. Крестьянская ментальность и община // Менталитет и аграрное развитие России ХІХ-ХХ вв. Материалы международной конференции 14-15 июня 1994 г. М., 1996. С. 22-56; он же. Проблемы теории в истории общины; и др.
11 Документы. Как ломали НЭП. Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б) 1928-1929 гг.: в 5 т. М., 2000. См. предисловия ко всем пяти томам.
12Данилов В. П. 20-е годы: нэп и борьба альтернатив // Вопросы истории. 1988. № 9; он же. 20-е годы: нэп и борьба альтернатив // Историки спорят. М., 1988; Idem. The Issue of Alternatives and History of Soviet Agriculture // The Journal of Historical Sociology. Oxford;
N.  Y., 1989; Idem. Alternativ Strategie fur das Land // «Ziebling der partie» Nicolai Bucharin. Hamburg, 1989; Idem. The October Revolution and the Communist Party’s Agrarian Policy // Central Problems of Russian and Soviet History. M., 1990; он же. Бухаринская альтернатива // Бухарин: человек, политик, ученый. Сб. ст. М., 1990; он же. Введение. (Истоки и начало деревенской трагедии) // Трагедия советской деревни. Документы и материалы: в 5 т. 1927-1939 гг. Т. 1. Май 1927 - ноябрь 1929. М., 1999. С. 13-67; он же. К проблеме альтернатив 20-х годов // Этот противоречивый XX век. К 80-летию со дня рождения акад. РАН Ю. А. Полякова. М., 2001. С. 217-239; и др.
13Данилов В. П. Истоки и начало деревенской трагедии // Трагедия советской деревни. Документы и материалы: в 5 т. 1927-1939. Т. 1. М., 1999. С. 13-67; он же. Советская деревня в годы «Большого террора» // Там же. Т. 5. Кн. 1. М., 2004. С. 7-50; он же. Введение // Там же. Т. 5. Кн. 2. Архив; он же. Сталинизм и советское общество; он же. Феномен первых пятилеток // Горизонт. 1988. № 5; он же. Судьба первых пятилеток // Историки спорят. Сб. ст. М., 1988; он же. Возникновение и падение советского общества: социальные истоки, социальные последствия // Россия на рубеже XXI века. Оглядываясь на век минувший. М.: Наука, 2000. С. 70-90; он же. Сталинизм и советское общество // Вопросы истории. 2004. № 2. С. 171-172; и др.
14 Данилов В. П. Крестьянское хозяйство и кооперация в концепции А. В. Чаянова; Во- лобуев П. В., Данилов В. П. Александр Николаевич Энгельгардт. (Предисловие) // Энгельгардт А. Н. Из деревни. М., 1987; он же. Возвращение литературного наследства // Кондратьев Н. Д., Чаянов А. В., Челинцев А. Н. Указатель литературы. М.: ИНИОН, 1988; он же. Чаяновский прорыв в будущее // Цивилизация, теория, история, современность. Сб. ст. М.: ИФАН, 1989; Idem. Alexander Chayanov as a Theoretician of Cooperative Movement//Alexander Chayanov. The Theory of Peasant Co-operatives. London; N. Y., 1991; он же. Автобиография H. Д. Кондратьева. (Предисловие) // Исторический архив. 1992, № 1; он же. Кондратьев Н. Д. // Политические деятели России. Биографический словарь. БРЭ. М., 1993. С. 161-163; он же. Чаянов А. В. // Политические деятели России. Биографический словарь. БРЭ. М., 1993. С. 343-345; он же. Русская революция в судьбе А. В. Чаянова // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. М., 1996. С. 96-113; он же. А. И. Хрящева и динамические исследования российской деревни (1920-1929 гг.  ) // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. М., 1997; и др.
15Данилов В. П. Л. Н. Литошенко и его исследования аграрной революции в России. (Вводная статья) //Литошенко Л. Н. Социализация земли в России. Новосибирск, 2001. С. 7-45.


66
16Данилов В. П., Красильников С. А. Н. И. Бухарин. Путь к социализму. Избранные произведения. Новосибирск, Вводная статья; Данилов В. П. О литературном наследии Н. И. Бухарина // Николай Иванович Бухарин. Указатель литературы. М.: ИНИОН, 1989; он же. Бухаринская альтернатива; Idem. Alternativ Strategie fur das Land; Idem. Bukharin and the Countryside // The Ideas of Nicolai Bukharin. Edited by A. Kemp-Welch. Oxford, 1992; Idem. Bukharin’s Alternative for the Countryside // Bukharin in Retrospect. Armonk. New York; London, 1994. P. 133-145; он же. Рыков и кооперация // Великие кооператоры России. Материалы научных чтений. Энгельс, 2002. С. 23-26; и др.
17Бухарин Н. И. Экономика переходного периода. Ч. I. М., 1920.
18Данилов В. П. Мы начинаем познавать Троцкого // ЭКО. № 1 (статья переведена на англ., яп. и другие языки); Вилкова В. П., Данилов В. П. Троцкий защищается. (Речь на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 26 октября 1923 г.  ) // Вопросы истории КПСС. 1990. № 5; он же. Возникновение и падение советского общества: социальные истоки, социальные последствия. С. 80-81; и др.
19 Коллектив авторов. Коллективизация сельского хозяйства в СССР. Первая сверка. М., 1964. С. 781.
20 Там же. С. 784.
21 Там же.
22 См.: Приложения.
23 См. статью Ю. А. Полякова, опубликованную незадолго до обсуждения «Коллективизации...  », написанную в соавторстве и в полной солидарности его с членами аграрной группы: Вылцан М. А., Ивницкий Н. А., Поляков Ю. А. Некоторые проблемы истории коллективизации в СССР // Вопросы истории. 1965. № 3. С. 3-25., а также Приложения.
24 Известный ныне политолог Р. А. Медведев пригласил В. П. Данилова и крупного литературоведа В. Я. Лакшина выбрать нужные для них книги из фонда списанной литературы в Библиотеке им. В. И. Ленина. В принципе каждый научный сотрудник, взяв из учреждения, где он работал, справку о тематике своих занятий, мог получить доступ к этому фонду и выбирать книги лично для себя. Из Института истории СССР многие сотрудники (например, Г. Куманев и др.  ) так и поступали. Но Медведев почему-то не предупредил ни Данилова, ни Лакшина об обязательности справки. Еще более странно, что и в фонде, куда пускали только по справкам, никто из сотрудников библиотеки не обратил на это внимания. Данилов отобрал более 500 экземпляров, причем в основном не книг, а пожелтевших брошюр 20-х - 30-х гг. и при этом даже не для себя, а для библиотеки Института истории. Совершенно неожиданно при еще незаконченной Даниловым выборке отобранная им литература странным образом оказалась на квартире у знакомой Медведева, потребовавшего от Данилова немедленно ее забрать. Приятельница Медведева была обвинена в краже, а Данилов объявлен чуть ли не пособником ее, подвергался допросам в двух судах, обсуждению на партбюро и даже вызову в КГБ (но весь разговор в этом учреждении касался совершенно иных тем). Медведев же на долгое время исчез из Москвы, а затем, как ни в чем не бывало, вернулся на работу в свой институт; Данилову же это «книжное дело» стоило огромной потери нервов и времени. Это было просто издевательство над крупнейшим ученым-аграрником. (Подробнее см. об этом в Приложениях).
25Данилов В. П., Якубовская С. И. О фигуре умолчания в исторической науке. Археографический ежегодник за 1992 год. М., 1994.
26Данилов В. П. Изучение истории советского крестьянства // Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС. Сб. ст. М., 1962; он же, Якубовская С. И. Источниковедение и изучение истории советского общества // Вопросы истории. 1961. № 5. Переведена на английский язык в США («Soviet Studies in History». 1962. V. 1. Nr. 2); он же. Выступление на сессии по проблеме аграрного строя дореволюционной России // Особенности аграрного строя России в период империализма (9-11 мая 1960 г.  ). Материалы Научного Совета по проблеме «Исторические предпосылки Великой Октябрьской социалистической революции». М., 1962; он же. О характере социально-экономических


67
отношений советского крестьянства до коллективизации сельского хозяйства // История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. Материалы научной сессии 9-11 мая 1960 г. М., 1962; он же. К характеристике общественно-политической обстановки в советской деревне накануне коллективизации // Исторические записки. Т. 79. М., 1966; он же. Экономические основы союза рабочего класса и крестьянства в первые годы реконструкции народного хозяйства СССР // Роль рабочего класса в социалистическом преобразовании в СССР. Сб. ст. М., 1968; и др.
27 Некрич А. М. Отрешись от страха: воспоминания историка. М., 1996; Отрешившиеся от страха. Памяти А. М. Некрича: Воспоминания, статьи. Документы. М., 1996; Данилов В. П. Из истории перестройки // Новый мир истории России. Форум японских и российских исследователей. М., 2001. С. 413-428; он же. Из истории перестройки: переживания шестидесятника-крестьяноведа // Отечественные записки. 2004. № 1. С. 130-140.
28 Markwick R. Rewriting History in Soviet Russia. The Politics of Revisionist Historiography 1956-1974. Great Britain. Chippenham; Wietshire, 2001.
29Данилов В. П. Благодарная память // К истории русской революции. Памяти академика И. И. Минца. М., 2005. (Статья в наборе.  )
30Данилов В. П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977.
31 Данилов В. П. Советская доколхозная деревня: социальная структура, социальные отношения. М., 1979.
32Данилов В. П. О русской частушке как источнике по истории деревни // Советская культура: 70 лет развития. Сб. ст. М., 1987; он же. Данилова Л. В. Крестьянская ментальность и община.
33Данилов В. П. Аграрная реформа и аграрная революция в России // Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. М., 1992. С. 310-312; он же. Перераспределение земельного фонда в России в результате Великой Октябрьской социалистической революции // Ленинский декрет о земле в действии. Сб. ст. М., 1979; он же. Крестьянская революция в России. 1902-1922 гг. // Крестьяне и власть. Сб. ст. М.; Тамбов, 1996. С. 4-23; он же. Крестьянская революция в России. 1902-1922 гг. (О первых результатах исследования по коллективному проекту) // Гуманитарная наука в России: история, археология, культурная антропология и этнография. М., 1996. С. 4-23; он же. «Не смей! Все наше!  » Крестьянская революция в России. 1902-1922 годы // Россия. 1997. № 7. С. 15-20; он же. К истории расказачивания. (Дон, год 1919-й) // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. 1997. № 1. С. 11-17; он же. К истории расказачивания. (Дон, год 1919-й) // Исторические записки. Т. 2 (120). М., 1999. С. 169-186; он же. О характере аграрной революции в России после 1861 года // Крестьянское хозяйство: история и современность. Сб. ст. Вологда, 1992; он же. Аграрные реформы и аграрные революции в России (1861-2001 гг.  ) // Реформы и революции в России XX в. Материалы научной конференции. М., 1992. С. 14-36; он же. Крестьянское движение в России в 1902-1904 гг. Сб. док. М., 1998; и др. См. также предисловия к изданиям документальных публикаций о крестьянском движении после 1917 г.
34 Данилов В. П., Якубовская С. И. Источниковедение и изучение истории советского общества; он же. Источниковедческие и археографические проблемы русской общины после Октябрьской революции // Археография и источниковедение. Северный археографический сборник. Вып. 4; и др.
35Данилов В. П. Материалы по социальному составу сельскохозяйственной кооперации в 1926-1927 гг. // Материалы по истории СССР. Т. I. М., 1955; он же. Материалы о состоянии частного капитала в народном хозяйстве СССР и мерах по его вытеснению в 1926-1927 гг. // Материалы по истории СССР. Т. VII. М., 1959; он же. Крестьянские хозяйства, колхозы и совхозы в СССР в 1924/25 гг., 1927/28 гг. По данным налоговых сводок Наркомфина СССР. Вып. 1-3 // Ин-т истории СССР. М., 1977. (В соавторстве с Т. И. Славко.  ); и многие другие.


68
36 Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919-1921 гг. «Антоновщина». Документы и материалы. Тамбов, 1994; Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917-1921 гг. Документы. М., 1997; Крестьянское движение в Поволжье. 1919-1922. Документы и материалы. М., 2003; Крестьянское движение в Тамбовской губернии. 1917-1918 гг. Документы и материалы. М., 2003.
37 Как ломали нэп. Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б). 1928-1929 гг.: В 5 т. Т. 1. С. 10-11.
38 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Документы и материалы: в 4 томах. Т. 1 (1918-1922). М., 1998; Т. 2 (1923-1929). М., 2000; Т. 3, кн. 1 (1930-1931). М., 2004.
39 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы: в 5 томах. 1927-1939. М., 1999-2004. (Т. 1: май 1927-ноябрь 1929; Т. 2: ноябрь 1929-декабрь 1930; Т. 3: конец 1930-1933; Т. 4:  1934-1936; Т. 5, кн. 1: 1937.  )
40 В. К. Виноградов и И. М. Перемышленникова от имени реально работавшего над книгой V тома коллектива историков и архивистов обращались в дирекцию Института истории с просьбой отстранить от руководства Л. Денисову как неспециалиста. Квалифицированно и быстро дописать введение и осуществить работу с издательским редактором могли лучшие специалисты по периоду этого тома - Ю. А. Мошков и В. К. Виноградов. К сожалению, и директор Института, и представитель Фонда США Р. Маннинг отказали в этой обоснованной просьбе.
41 Данилов В. Я, Красильников С. А. Спецпереселенцы в Западной Сибири. Новосибирск, 1992,  1993,  1994, 1996, 2003. См. предисловия к каждой книге.
42Данилов В. Я. Советская деревня 1930-1934 гг. по документам ОГПУ-НКВД. Кн. 1 (1930-1931). С. 7-44 (В соавторстве с Н. Вертом, А. Береловичем, Л. Самуэльсоном); он же. Советская деревня в годы «Большого террора». С. 14-48; и др.
43 Там же.
44 Данилов В. Я. Возникновение и падение советского общества: социальные истоки, социальные последствия. С. 71; и др.
45Данилов В. Я. Сталинизм и крестьянство // Сталинизм в российской провинции. Сб. ст. Смоленск, 1999. С. 13-16; он же. О трудностях современной аграрной реформы в СССР // Иль Пассажио. 1990. № 4-5 (на ит. яз.  ); он же. Сталинизм и крестьянство // История сталинизма. Рим: Изд-во «Ринити», 1991; он же. Аграрная реформа и аграрная революция в России; он же. Возникновение и распад советской системы. Истоки и последствия // Иль Пассажио. 1990. № 3. (на ит. яз.  ); он же. Аграрная реформа в постсоветской России (взгляд историка) // Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. М., 1994. С. 125-136; он же. Кто и куда вел Россию в истории, непосредственно связанной с нашей современностью (1880-1990-е годы) // Кто и куда стремится вести Россию? Актеры макро- и микроуровней современного трансформационного процесса. М., 2001. С. 16-18; он же. Аграрные реформы и аграрные революции в России. (1861— 2001 гг.  ); он же. Альтернативы общественного развития. М., 1994. С. 125-132; он же. Аграрные реформы и крестьянство в России (1861-1994 гг.  ); он же. Возникновение и падение советского общества; он же. К проблеме альтернатив 20-х годов; он же. В поиске новой теории // Вопросы истории. 1994. № 6; он же. Российская власть в XX веке // Куда идет Россия. Власть, общество, личность. М., 2000. С. 6-10; он же. Сталинизм и советское общество. С. 169-175; и др.


Раздел I
ГЛАВЫ ИЗ РАССЫПАННОГО ТИПОГРАФСКОГО НАБОРА КОЛЛЕКТИВНОГО ТРУДА «ИСТОРИЯ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА В СССР»


Публикуемые ниже тексты В. П. Данилова из коллективного труда по истории коллективизации, написанные в начале 1960-х гг., ныне не могут, конечно, произвести того взрывного впечатления, какое они вызвали в свое время. Авторы названного труда работали на фактологической базе, несопоставимо более узкой по сравнению с той, что имеется в настоящее время, когда открылись ранее строго засекреченные архивы и издается немало ценнейших публикаций по проблемам коллективизации. В 1988 г. сами авторы планировали доработать этот труд, но открывавшийся доступ в архивные фонды заставил их изменить планы и начать с публикаций источников. Коллективный труд, из-за которого в 1960-е гг. они претерпели немало бед, к сожалению, остался на уровне Источниковой базы времени его написания. Однако он имеет не только историографическое значение, ярко вскрывающее различие между хрущевским периодом с его явными проблесками движения в сторону демократизации общества и застоем брежневского безвременья, отмеченного очевидным перерождением правящей обществом партийно-государственной верхушки. И можно лишь удивляться тому, что не только подавляющее число конкретно-исторических выводов, но и ряд теоретических заключений этого труда и поныне сохраняют свое значение. Конечно, осуществи авторы свой замысел доработки труда, В. П. Данилов обязательно подчеркнул бы вывод о том, что ускоренное создание колхозов являлось выходом лишь для люмпенизированной в досоветское время деревенской бедноты. Основная же масса крестьянства могла прийти к ним через развитие сельской кооперации от ее начальных снабженческо-сбытовых форм к формам производственным. Требовался длительный переходный период, конечная грань которого даже и не намечалась. Уход из жизни В. И. Ленина и высокообразованных революционеров старшего поколения, по В. П. Данилову, привел к осуществлению сталинским окружением преждевременного прыжка в «социализм» со многими тяготами для народа. Его последствия аукнулись и в переломное для страны начало 1990-х гг.
ВВЕДЕНИЕ
Эта книга посвящена глубочайшему перевороту в сельском хозяйстве, во всей жизни советской деревни. Она рассказывает о том, в каких условиях и как возникал колхозный строй, что представляли собою колхозы в период их создания, каковы были ближайшие экономические, социальные и политические последствия коллективизации, в чем состояло ее историческое значение для деревни, для страны в целом, для дела коммунизма.
Коллективизация «перепахала» весь жизненный уклад нашей деревни, коренным образом изменила положение и самый облик крестьянина, предопределила его будущее. Тем самым в значительной мере было предопределено и дальнейшее развитие всей страны, поскольку четыре пятых ее населения составляло крестьянство. Исследование истории коллективизации - задача огромная по


71
своим масштабам и объему конкретно-исторического материала, чрезвычайно сложная по составу и сущности научных проблем, подлежащих разрешению. Насколько удалось нам преодолеть трудности, связанные с выполнением этой задачи, и значит, насколько полно и объективно мы отобразили исторические события, пусть судит читатель.
Эта книга - о прошлом. Но не только о прошлом. В ней описано становление колхозного строя - одной из основ современного общества. Следовательно, эта книга - о той объективной реальности, с которой сталкивается, вступая в жизнь, каждое новое поколение строителей коммунизма. Чтобы лучше понять жизнь страны сегодня и представить себе, какой она будет завтра, - нужно знать прошлое. Там корни многих наших успехов, там же и корни определенной части трудностей, которые пришлось преодолевать советскому народу, Коммунистической партии.
Эта книга о прошлом написана для всех, кто хочет знать и понять пути развития нашей страны.
Победа социализма превратила Россию, некогда отсталую крестьянскую страну, в передовую могущественную державу с первоклассной промышленностью, растущим сельским хозяйством, высокой культурой. Трудящиеся нашей страны первыми в истории построили общество, свободное от эксплуатации человека человеком, от национального и классового угнетения, первыми претворили в жизнь социалистический принцип «от каждого - по способностям, каждому - по труду».
Начало социалистическому преобразованию нашей обширной страны положила Великая пролетарская революция в октябре 1917 года. Навсегда было ликвидировано господство эксплуататорских классов; утвердилось государство диктатуры пролетариата, являющееся главным орудием рабочего класса в борьбе за построение нового общества; возник социалистический уклад, охвативший ведущие отрасли экономики, прежде всего промышленность; национализирована земля.
Под руководством В. И. Ленина партия разработала план коренного преобразования страны. Основными звеньями этого плана были индустриализация страны, кооперирование сельского хозяйства и культурная революция.
В стране со значительным или - как в России - с преобладающим крестьянским населением, указывал В. И. Ленин, перед диктатурой пролетариата возникает чрезвычайно сложная и трудная задача организации перехода «мелких хозяев к обобществленному, коллективному, общинному труду»1, задача социалистического преобразования земледельческих отношений - «самых важных для нашей страны»2.
Особые сложности социалистического преобразования сельского хозяйства порождались тем, что весь прежний многовековой опыт приучил крестьянина видеть источник жизни лишь в своем маленьком частном хозяйстве, в труде только на себя. До победы социализма труд на других был подневольным, трудом на эксплуататоров. Крупное хозяйство для крестьянина-единоличника являлось источником гнета и разорения. Естественно, что крестьяне с опаской смотрели на крупное производство. Они упорно держались за свои клочки земли. По выражению В. И. Ленина, крестьяне «живут, точно вросшие в землю...  »3 Для них переход к социалистическим формам хозяйства означал коренной переворот всего образа жизни. Нужно было, не прибегая к экспроприации мелких


72
крестьян-товаропроизводителей, убедить их на опыте в необходимости и выгодности перехода к общественным формам крупного хозяйства как единственного средства избавления от нищеты и кулацкой эксплуатации. Пути разрешения этой в высшей степени трудной и сложной задачи были указаны ленинским кооперативным планом.
На необходимость использования кооперации при переходе к коммунизму указывали в свое время К. Маркс и Ф. Энгельс. «Что при переходе к коммунистическому хозяйству нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного звена кооперативное производство, - писал Ф. Энгельс, - в этом Маркс и я никогда не сомневались»4.
Одной из первых задач диктатуры пролетариата Маркс и Энгельс считали передачу крупных поместий в коллективное использование сельским рабочим, организацию на месте частнокапиталистических предприятий кооперативных товариществ. При этом они предвидели необходимость государственного руководства развитием кооперативных товариществ, необходимость создания условий, позволяющих правильно сочетать «частные интересы кооперативного товарищества» с «интересами всего общества в целом»5. Они сформулировали основные принципы организации крупного социалистического производства на землях мелких крестьянских хозяйств, гениально предсказали главное направление политики пролетариата по отношению к трудящемуся крестьянству. Рабочий класс, овладев государственной властью, писал К. Маркс, «должен в качестве правительства принимать меры, в результате которых непосредственно улучшится положение крестьянина и которые, следовательно, привлекут его на сторону революции; меры, которые в зародыше облегчают переход от частной собственности на землю к собственности коллективной, так чтобы крестьянин сам пришел к этому хозяйственным путем...  »6
При этом пролетарское государство оказывает поддержку мелким и средним крестьянам, увеличивая их земельные наделы за счет крупных имений, помогая освободиться от ростовщической кабалы, предоставляя им для организации крупного общественного производства пособия деньгами, машинами, искусственными удобрениями и т. п.  7
Маркс и Энгельс четко поставили вопрос о различии путей обобществления средств производства в мелких и крупных хозяйствах. Научно обосновывая необходимость экспроприации крупных капиталистических предприятий в земледелии, Маркс и Энгельс решительно отвергали применение экспроприации, как и любых форм насилия, при обобществлении мелкого крестьянского производства. Подчеркивая строгую добровольность объединения крестьянских хозяйств, они указывали, что надо дать мелкому крестьянину «отсрочку для размышления на своей парцелле»8.
Принципиально важное значение имеет указание К. Маркса об основных объективных предпосылках социалистического преобразования сельского хозяйства. «...  Чтобы коллективный труд мог заменить в самом земледелии труд парцеллярный, источник частного присвоения, - нужны, - писал он, - две вещи: экономическая потребность в таком преобразовании и материальные условия для его осуществления»9.
Теоретические положения Маркса и Энгельса о социалистическом преобразовании сельского хозяйства путем постепенного и добровольного объединения мелких крестьян в производственные товарищества были всесторонне развиты


73
в кооперативном плане В. И. Ленина. Этот план разрабатывался в ходе первых социалистических преобразований Советской власти и полностью сложился с переходом к нэпу.
Вопросы перехода крестьянства на путь социализма в работах В. И. Ленина особенно большое место стали занимать с осени 1918 года, как только была завершена ликвидация помещичьего землевладения и передача земли крестьянам, когда в деревне стала развертываться уже собственно социалистическая революция и начался великий поход крестьянской бедноты против кулачества. В речах к делегатам комитетов бедноты Московской области (ноябрь 1918 года), на Московском губернском съезде Советов, комитетов бедноты и районных комитетов РКП(б), на I Всероссийском съезде земельных отделов, комитетов бедноты и коммун (декабрь 1918 года), в докладах VIII съезда Коммунистической партии (март 1919 года), в речи на I съезде земледельческих коммун и сельскохозяйственных артелей (декабрь 1919 года) и в ряде других выступлений В. И. Ленин ярко раскрыл коренные пороки системы мелкого крестьянского хозяйства, его неспособность избавить деревню от нищеты, бескультурья и кулацкой кабалы, глубоко и убедительно показал необходимость перехода крестьянства к общественным формам крупного машинного производства.
Обосновывая экономическую необходимость объединения крестьянских хозяйств, В. И. Ленин подчеркивал колоссальные преимущества крупного общественного производства над мелким единоличным. «Жить по-старому, как жили до войны, - говорил Ленин, - нельзя, и такое расхищение человеческих сил и труда, какое связано с мелким отдельным крестьянским хозяйством, дальше продолжаться не может. Вдвое и втрое поднялась бы производительность труда, вдвое и втрое был бы сбережен человеческий труд для земледелия и человеческого хозяйства, если бы этого раздробленного мелкого хозяйства совершился бы переход к хозяйству общественному»10.
Октябрьская революция смела гнет помещиков и крупного капитала, передала крестьянам землю. Крестьянин сразу же смог улучшить свое благосостояние. Однако его возможности поднять свое хозяйство были ограничены. Надежды на действительно лучшую жизнь при системе мелкого хозяйства не могли реализоваться. На этом пути не было выхода из нужды и кулацкой кабалы. «Такой труд, когда крестьянин работал на своем участке земли, на своем дворе, со своим скотом, птицей, бороной, сохой и прочим, - говорил В. И. Ленин на заседании I съезда сельскохозяйственных рабочих Петроградской губернии в марте 1919 года, - мы видели много лет, много столетий; мы прекрасно знаем, что в России и в других странах из этого получается только крестьянская темнота, нищета, господство богатых над беднотой, потому что вразброд одолеть те задачи, которые стоят перед сельскохозяйственными промыслами, - нельзя. Можно получить только опять старую нищету, из которой один из ста или, может быть, пять из ста выбиваются в богатенькие, а остальные живут в нищете. Вот почему сейчас наша задача - переход к общественной обработке земли, переход к крупному общему хозяйству»11.
Построить социализм в деревне означало заменить мелкое крестьянское хозяйство с примитивной техникой крупным машинным хозяйством, заменить индивидуальный труд коллективным, ведущимся по единому плану. В конечном итоге задача сводилась к объединению крестьянских хозяйств, к организации крупного коллективного производства в деревне. «Выход, - говорил


74
В. И. Ленин, - только в общественной обработке земли... Коммуны, артельная обработка, товарищества крестьян - вот где спасение от невыгод мелкого хозяйства, вот в чем средство поднятия и улучшения хозяйства, экономии сил и борьбы с кулачеством, тунеядством и эксплуатацией»12.
Однако недостаточно было обосновать необходимость перехода крестьянства к новым формам жизни. Нужно было разработать конкретные пути и способы этого перехода, доступные и понятные для миллионных масс крестьянства. И В. И. Ленин с присущей ему систематичностью и прозорливостью, способностью учить массы у масс главное внимание сосредоточивает на выяснении основных принципов, форм и методов строительства социализма в деревне. Постепенно, по мере накопления практического опыта, представления о конкретных путях перехода крестьянства к социализму становились все более разносторонними и точными, складывался ленинский кооперативный план.
Еще в апреле 1917 года, определяя задачи пролетариата России в дальнейшем развитии революции, провозглашая курс на перерастание буржуазнодемократической революции в революцию социалистическую, В. И. Ленин подчеркивал необходимость превращения помещичьих имений в крупные общественные хозяйства. «В интересах повышения техники производства хлеба и размеров производства, а также в интересах развития рационального крупного хозяйства и общественного контроля над ним мы должны, - говорил он, - внутри крестьянских комитетов добиваться образования из каждого конфискованного помещичьего имения крупного образцового хозяйства под контролем Советов батрацких депутатов»13.
Это была установка на обобществление средств производства уже имевшихся крупных хозяйств в земледелии, на превращение их в хозяйства социалистические. Правильность этого пути была подтверждена в ходе первых аграрных преобразований после Октябрьской революции: все совхозы и громадное большинство первых колхозов возникли именно на базе бывших помещичьих предпринимательских хозяйств. Однако в то время только наиболее передовые представители батрацко-бедняцкого населения деревни встали на путь крупного общественного хозяйства. Крестьянство в массе своей к этому еще не было готово, продолжало упорно держаться за свое мелкое хозяйство.
Экономика России переходного от капитализма к социализму времени представляла собой сложное сочетание пяти различных социально-экономических укладов: социализм и государственный капитализм, частнохозяйственный капитализм, мелкотоварное и даже патриархальное хозяйство. Количественно преобладал мелкотоварный уклад, т. е. уклад основной массы крестьян-середняков14. Социалистическое преобразование их хозяйств было наиболее трудной и сложной задачей пролетарского государства. «Сразу из множества мелких крестьянских хозяйств, - говорил В. И. Ленин, - сделать крупное невозможно. Сразу добиться того, чтобы сельское хозяйство, которое велось вразброд, стало общественным и приняло формы крупного, общегосударственного производства, при котором продукты труда переходили бы в равномерное и справедливое пользование всего трудового народа при всеобщей и равномерной трудовой повинности, - сразу этого добиться, в короткий срок, конечно, невозможно»15.
Ленин настойчиво подчеркивал недопустимость экспроприации мелкого крестьянского хозяйства. Известно, что зимой 1918-1919 годов в практике земельных органов появилось стремление к ускоренному проведению коллекти¬


75
визации крестьянских хозяйств, не останавливаясь перед применением административных мер. Это вызвало острое недовольство крестьян, поднимавшихся против принудительного насаждения колхозов. В ряде губерний появился лозунг «Да здравствует Советская власть, но долой коммунию!  »16
Применение принудительных мер по отношению к среднему крестьянству, особенно при организации колхозов, было решительно осуждено VIII съездом РКП(б). Обращаясь к делегатам съезда, Ленин говорил: «Больше всего мы должны основываться на той истине, что здесь методами насилия по самой сути дела ничего нельзя достигнуть... Здесь нет той верхушки, которую можно срезать, оставив весь фундамент, все здание. Той верхушки, которою в городе были капиталисты, здесь нет. Действовать здесь насилием - значит погубить все дело. Здесь нужна работа длительного воспитания. Крестьянину, который не только у нас, а во всем мире является практиком и реалистом, мы должны дать конкретные примеры в доказательство того, что “коммуния” лучше всего»17.
Попытки искусственно ускорить перестройку сельского хозяйства с помощью насильственных мер могли только оттолкнуть крестьянство от рабочего класса, сорвать все дело строительства социализма, привести к гибели диктатуры пролетариата. Ленинский принцип добровольности объединения крестьянских хозяйств был закреплен решениями VIII съезда: «Лишь те объединения ценны, которые проведены самими крестьянами по их свободному почину и выгоды коих проверены ими на практике. Чрезмерная торопливость в этом деле вредна, ибо способна лишь усиливать предубеждения среднего крестьянства против новшеств.
Те представители Советской власти, которые позволяют себе употреблять не только прямое, но хотя бы и косвенное принуждение, в целях присоединения к коммунам, должны подвергаться строжайшей ответственности и отстранению от работы в деревне...  »18
Принцип добровольности перехода крестьян к социалистическим формам хозяйства, всесторонне обоснованный В. И. Лениным, имеет решающее значение. Весь последующий опыт неопровержимо доказал, что малейшее отступление от этого принципа влечет за собой самые пагубные последствия.
Задача состояла в том, чтобы убедить крестьян, показать им на практическом опыте необходимость коренной перестройки хозяйства, провести ее руками самих крестьян. Строительство социализма в мелкокрестьянской деревне предполагало использование «целого ряда постепенных предварительных ступеней», уступки крестьянину «в определении способов проведения социалистических преобразований»19.
Социализм может строиться в условиях только растущего производства. Единственным же стимулом развития мелкотоварного хозяйства является непосредственная личная хозяйственная выгода, частный интерес. Новая экономическая политика давала этот стимул крестьянину, способствовала развитию производства, приноравливаясь «к уровню самого обыкновенного крестьянина»20.
Смысл новой экономической политики, основы которой были разработаны В. И. Лениным, в том и заключался, что она предоставляла возможность строить социализм, учитывая реальное положение и реальные интересы крестьянина - мелкого товаропроизводителя.


76
Для того чтобы подвести «десятки и десятки миллионов людей к коммунизму», - учил В. И. Ленин, - нужно «наличном интересе, на  личной заинтересованности, на хозяйственном расчете... построить сначала прочные мостки, ведущие в мелкокрестьянской стране... к социализму»21. Таким «мостком», по которому можно было перевести крестьянство от мелкотоварного, раздробленного и частнособственнического хозяйства к хозяйству крупному, коллективному, обобществленному, и явилась кооперация. Ценность кооперации заключалась в том, что она вовлекала «всякого мелкого крестьянина» в практическое строительство социализма, не требуя от него отказа от «частного торгового интереса», а соединяя этот интерес с проверкой и контролем его со стороны пролетарского государства, подчиняя частный интерес общим интересам. В этом В. И. Ленин видел «гигантское значение кооперации»22.
Характер кооперации, возможность использовать ее для социалистического преобразования сельского хозяйства определяются господствующим общественным строем. В условиях буржуазного общества кооперация имеет капиталистический характер, отличаясь от обычного капиталистического предприятия только как коллективное предприятие от частного. Лишь коренное преобразование общественно-экономического строя может изменить социальное содержание и социальные функции кооперации. Однако и в условиях диктатуры пролетариата общественно-экономическая роль кооперации может быть различна. В первые годы нэпа, когда во весь рост встала задача овладения товарооборотом между социалистическим городом и мелкобуржуазной деревней, подчинения рыночной стихии регулирующему воздействию государства, кооперация выступала как одна из форм государственного капитализма23.
Кооперация должна была прежде всего вытеснить частный капитал из товарооборота между городом и деревней, обеспечить учет и контроль со стороны пролетарского государства над экономическим развитием миллионов мелких крестьянских хозяйств, экономически связать их с государственной промышленностью. Одновременно кооперация готовила условия для социализма, объединяя крестьянские хозяйства, облегчая их переход к крупному общественному производству. Благодаря этому она представляла собой, как указывал В. И. Ленин, «гигантский плюс с точки зрения дальнейшего перехода от государственного капитализма к социализму»24.
Рассматривая роль кооперации в связи с общими задачами социалистического строительства, В. И. Ленин подчеркивал, что в советских условиях она во многих отношениях и случаях прямо совпадает с социализмом. «При нашем существующем строе, - указывал он, - предприятия кооперативные отличаются от предприятий частнокапиталистических, как предприятия коллективные, но не отличаются от предприятий социалистических, если они основаны на земле, при средствах производства, принадлежащих государству, т. е. рабочему классу»25.
Социалистические формы производства среди кооперативных организаций были представлены коллективными хозяйствами. Однако уже потребительские, сбытовые, кредитные и т. п. товарищества, объединявшие крестьян- единоличников, существенно меняли их отношения, подготавливали переход к коллективным формам производства, создавали условия для производственного кооперирования.


77
В условиях Советской страны, где средства производства и земля принадлежат пролетарскому государству, где обеспечен союз рабочего класса с крестьянством, кооперация представляла «все необходимое и достаточное» для построения социализма, так как открывала возможность «перехода к новым порядкам путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина»26.
Изменение в характере кооперативной деятельности, в ее направленности не происходит автоматически в процессе смены одного общественноэкономического строя другим. Огромная роль в этом принадлежит политической надстройке. Диктатура пролетариата должна «решить трудную, но благодарную задачу переделки кооперации мелкобуржуазной в кооперацию социалистическую»27, политически возглавить кооперативное движение и обеспечить его социалистическую направленность. В числе мероприятий, которые должна осуществить Коммунистическая партия после победы пролетарской революции, В. И. Ленин называл «немедленное превращение государственной пролетарской властью сельских кооперативов и сельскохозяйственных товариществ из таких организаций, которые больше всего служили при капитализме богатым и средним крестьянам, в такие, которые будут оказывать помощь в первую голову бедноте, т. е. пролетариям, полупролетариям и мелким крестьянам...  »28 Разрешается эта важнейшая задача путем демократизации организационных принципов, вовлечения в кооперацию самых широких слоев трудящегося крестьянства, государственного руководства ее развитием и т. д.
Важнейшим условием развития кооперации и усиления ее роли в социалистическом переустройстве сельского хозяйства В. И. Ленин считал всемерную, прежде всего материальную, поддержку со стороны Советского государства, создание для кооперации ряда экономических, финансовых и банковских привилегий. «Каждый общественный строй, - писал В. И. Ленин в статье «О кооперации», - возникает лишь при финансовой поддержке определенного класса. Нечего напоминать о тех сотнях и сотнях миллионов рублей, которых стоило рождение “свободного” капитализма. Теперь мы должны осознать и претворить в дело, что в настоящее время тот общественный строй, который мы должны поддерживать сверх обычного, есть строй кооперативный»29. При этом Ленин уточнял, что поддержка должна быть оказана не всякому вообще кооперативному обороту, а такому, «в котором действительно участвуют действительные массы населения»30.
Наконец, успешное развитие кооперации, полное кооперирование, разъяснял В. И. Ленин, возможно только при условии такого повышения культурности крестьянства, которое сможет «сделать наше население настолько “цивилизованным”, чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие»31. Необходима всеобщая грамотность, обеспечивающая понимание жизни («толковость»), умение «пользоваться книжками» и т. п. Осуществление кооперативного плана было неразрывно связано с широким развертыванием культурно-просветительной работы в деревне. Ленин считал, что «полное кооперирование невозможно без целой культурной революции»32.
Кооперативный план В. И. Ленина неразрывно связан с планом индустриализации и электрификации страны. «Чудеса техники, - говорил он, - должны пойти в первую голову на преобразование самого общенародного, занимающего более всего людей, наиболее отсталого производства - земледельческого... Наша обязанность и долг направить их на то, чтобы самое отсталое производство, зем¬


78
ледельческое, сельскохозяйственное, поставить на новые рельсы, чтобы его преобразовать и превратить земледелие из промысла, ведущегося бессознательно, по старинке, в промысел, который основан на науке и завоеваниях техники»33.
Обновление производительных сил должно было создать материальную базу для социалистического переустройства сельского хозяйства. Новая машинная техника не могла быть рационально использована в узких рамках мелкого единоличного производства. Ее освоение неизбежно приводило бы крестьянина- бедняка и середняка на путь коллективного владения и пользования средствами производства. Ленин прямо связывал объединение крестьянских хозяйств с внедрением новой высокопроизводительной техники. Реконструкции производительных сил сельского хозяйства В. И. Ленин придавал решающее значение в осуществлении наиболее трудной задачи социалистического строительства в деревне - в переработке психологии, навыков и мировоззрения крестьян. «Решить этот вопрос по отношению к мелкому земледельцу, оздоровить, так сказать, всю его психологию, - говорит Ленин, - может только материальная база, техника, применение тракторов и машин в земледелии в массовом масштабе, электрификация в массовом масштабе. Вот что в корне и с громадной быстротой переделало бы мелкого земледельца»34.
Задача социалистического преобразования сельского хозяйства, следовательно, не ограничивалась только перестройкой производственных отношений, объединением единоличных хозяйств в коллективные, не сводилась к осуществлению переворота в социальном строе деревни. Необходимо было развить новые производительные силы в сельском хозяйстве, создать материально- техническую базу для утверждения социалистического способа производства в деревне. Успешное решение этой задачи могло быть обеспечено лишь при наличии высокоразвитой тяжелой промышленности, способной технически перевооружить земледельческий труд, внедрить в сельское хозяйство машинную технику. Создание тяжелой промышленности, индустриализация страны, являлось главнейшей материальной предпосылкой осуществления ленинского кооперативного плана, социалистического преобразования сельского хозяйства.
Ленинский кооперативный план указывал путь к социализму для каждого народа нашей страны, однако методы и формы претворения его в жизнь, конкретные пути и сроки перехода к социалистическому способу производства видоизменялись в зависимости от уровня общественного развития различных народов. Ранее отсталые народы бывших колониальных окраин царской России должны были затратить несколько больше времени на переход к социалистическим формам сельского хозяйства, пройти ряд дополнительных переходных ступеней. Опыт многонационального крестьянства нашей страны наглядно показал, что переход к социализму возможен не только для тех народов, которые прошли стадию капитализма, но - при наличии благоприятных условий: установление диктатуры пролетариата прежде всего - и для народов, находящихся еще на докапиталистической стадии развития.
Ныне правильность ленинского кооперативного плана, его всемирно- историческое значение подтверждены опытом строительства социализма и в других странах. Творческое применение основных принципов кооперативного плана, знание достижений, трудностей и ошибок коллективизации сельского хозяйства в СССР позволяют коммунистическим партиям успешно руководить переходом крестьянства от мелкого единоличного хозяйства к крупному соци¬


79
алистическому хозяйству. На основе ленинского плана добровольного кооперирования крестьянства в Болгарии, Чехословакии, Венгрии, Румынии и ряде других стран социалистическая перестройка сельского хозяйства уже осуществлена. «Ленинский кооперативный план доказал свою великую жизненность как для тех стран, где существовала длительная традиция глубокой привязанности крестьянства к частной собственности на землю, так и для стран, недавно покончивших с феодальными отношениями»35.
В истории социалистического преобразования нашей страны особое место занимает проведение коллективизации сельского хозяйства - непосредственный переход крестьянства на путь крупного коллективного хозяйства. В стране с преобладающим крестьянским населением, какой была царская Россия, успешное решение этой грандиозной задачи было одним из основных условий победы социализма. Как указывается в Программе КПСС, «судьба социализма в такой стране, как СССР, во многом зависела от решения труднейшей проблемы - перехода мелкого распыленного крестьянского хозяйства на путь социалистического кооперирования... Переход советской деревни к крупному социалистическому хозяйству означал великую революцию в экономических отношениях, во всем укладе жизни крестьянства. Коллективизация навсегда избавила деревню от кулацкой кабалы, от классового расслоения, от разорения и нищеты. На основе ленинского кооперативного плана извечный крестьянский вопрос нашел свое подлинное разрешение»36.
Переустройство мелкокрестьянского сельского хозяйства СССР на социалистический лад явилось первым в истории опытом разрешения одной из труднейших задач строительства нового общества. На ход и исход коллективизации наложили свой отпечаток особые условия СССР - единственной тогда страны социализма. Находясь во враждебном капиталистическом окружении, Советский Союз должен был напрягать все силы, чтобы в кратчайшие исторические сроки покончить с экономической отсталостью, создать мощную индустрию, обеспечить необходимую обороноспособность.
Советский народ первым в истории прокладывал путь к социализму. Приемы, методы и формы перехода к новым общественным отношениям еще никем не были изведаны. Их нужно было искать и находить непосредственно в ходе глубочайших социально-экономических преобразований, касавшихся судеб миллионов людей. В этом состоял один из основных источников величайших трудностей, которые должны были преодолеть Коммунистическая партия и советский народ. Процесс социалистического переустройства деревни протекал в стране, отличавшейся гигантскими масштабами, чрезвычайным разнообразием природно-географических, социально-экономических и национально-бытовых условий. Все эти объективные особенности Коммунистическая партия учитывала, определяя пути и сроки коренной перестройки сельского хозяйства по стране в целом и в ее отдельных частях.
При проведении коллективизации Коммунистическая партия столкнулась с рядом дополнительных трудностей, порожденных некоторыми установками И. В. Сталина, который пренебрегал указаниями основоположников марксизма- ленинизма о недопустимости торопливости и насилия при кооперировании крестьянских хозяйств, встал на путь чрезмерного форсирования коллективизации, использования методов администрирования и принуждения. В обстановке складывающегося культа Сталина эти его ошибочные установки нанесли боль¬


80
шой ущерб сельскому хозяйству, развитию колхозного строя. Субъективистские ошибки и извращения генеральной линии партии, попытки чрезмерного форсирования темпов коллективизации и полного обобществления крестьянских средств производства были прямым отступлением от принципов ленинского кооперативного плана. Эти ошибки и перегибы были в значительной мере связаны с условиями складывавшегося тогда культа личности Сталина.
Осмысление трагических событий сплошной коллективизации, научный анализ этого труднейшего революционного переворота во всей его сложности и противоречивости, выяснение его закономерностей и особенностей имеют громадное значение для понимания развития советской деревни, всей нашей страны в целом. Это понимали современники событий. «Надо бы хорошенько разобраться в этом месиве добра и зла» - говорил в 1930 г. М. А. Шолохов, раздумывая над первыми шагами коллективизации. Это же стало очевидно теперь, когда советский народ прилагает огромные усилия для подъема сельского хозяйства. Вместе с тем исторический опыт сплошной коллективизации сельского хозяйства и колхозного строительства в СССР служил и служит богатейшим источником знания путей и форм перехода крестьян на путь социализма. Естественно, что основные уроки этого опыта представляют живейший интерес для народов, строящих социализм, для всех стран, ищущих пути ускоренного перехода от отсталости к прогрессу.
Идеологи современной буржуазии стремятся опорочить идеи ленинского кооперативного плана, отрицают самую возможность добровольного объединения крестьян в колхозы. Объективный научный анализ конкретно-исторического процесса убедительно показывает несостоятельность попыток буржуазных фальсификаторов извратить историю социалистического преобразования сельского хозяйства в нашей стране.
Исторические решения XX и XXII съездов КПСС, разоблачение и преодоление последствий культа личности создали необходимые условия для объективного освещения социалистического преобразования сельского хозяйства. Научная разработка этой огромной и сложной проблемы в настоящее время ведется усилиями большого коллектива исследователей - историков, экономистов, философов. Все более полно раскрывается процесс становления и упрочения колхозного строя как в масштабах всей страны, так и в пределах ее отдельных районов, отличающихся своими национальными, социально-экономическими и культурно-бытовыми условиями.
Содействие познанию путей и форм исторического поворота в жизни крестьянских масс нашей страны - конечная задача настоящей работы.
Монография «Коллективизация сельского хозяйства и колхозное строительство в СССР» охватывает время с 1927 года, когда на XV съезде Коммунистической партии был провозглашен курс на коллективизацию, до 1941 года, когда колхозный строй не только сложился, но и упрочился, накопил достаточно сил, чтобы выдержать испытание в огне Великой Отечественной войны.
Авторы видели свою задачу в том, чтобы возможно более полно осветить конкретный процесс непосредственной подготовки и проведения сплошной  ** Ред.:  Здесь и в последующих главах двухтомника по коллективизации курсивом выделен текст, подчеркнутый Ю. А. Поляковым красным карандашом. Нередко эти же места, а также некоторые другие кем-то отмечены толстым синим карандашом.


81
коллективизации сельского хозяйства, процесс складывания и укрепления колхозного строя. Их особое внимание привлекли проблемы необходимости перехода к социалистическому преобразованию советского сельского хозяйства на переломе 20-х и 30-х годов, зрелости предпосылок этого революционного преобразования, основных этапов, путей и методов создания колхозного строя и ликвидации последнего эксплуататорского класса - кулачества, значение коллективизации для развития деревни и страны в целом. Большое место уделяется развитию сельскохозяйственного производства, переводу его на новую техническую базу, политике и практике государственных заготовок, их влиянию на экономическое положение колхозов. Авторы стремились показать организующую и руководящую роль Коммунистической партии и Советского государства, жизненность идей ленинского кооперативного плана, накопленный нашей страной положительный опыт в социалистическом преобразовании деревни. Вместе с тем одну из задач научного исследования истории коллективизации составляет выяснение корней и последствий допускавшихся тогда ошибок и извращений.
История подготовки и проведения социалистического преобразования сельского хозяйства рассматривается в книге как на общесоюзных материалах, так и на материалах основных сельскохозяйственных районов страны. Задачей работы является выяснение прежде всего общих закономерностей, основных путей и форм перехода крестьянства на путь социализма, исследование процесса в целом. Однако в ней показываются также важнейшие особенности процесса сплошной коллективизации в национальных республиках и районах страны, характеризуются его специфические результаты.
Книга написана на основе изучения архивных материалов, нормативных, отчетных и информационных публикаций руководящих органов Коммунистической партии и Советского государства, статистических источников и советской прессы. Авторы использовали ряд новых архивных фондов. Это позволило уточнить освещение некоторых важных моментов истории подготовки и проведения коллективизации. Вместе с тем авторы стремились в возможно большей мере обобщить результаты огромной исследовательской работы, проведенной за последние годы историками коллективизации сельского хозяйства в нашей стране37.
Непосредственной подготовке и проведению сплошной коллективизации сельского хозяйства в СССР (1927-1932 годы) и посвящена настоящая книга. Второй том охватывает 1933-1944 годы - завершение социалистической реконструкции сельского хозяйства и начальный период развития колхозного строя.
Примечания
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 26.
2 Там же. Т. 37. С. 352.
3 Там же. С. 180.
4 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. XXVII. С. 524.
5 См. там же.
6 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 18. С. 612.
7 См. там же.. Соч. Т. 22. С. 519.
8 Там же. С. 520.
9 Там же. Т. 19. С. 407.
10 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 357.


82
11 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 28-29.
12 Там же. Т. 37. С. 179-180; ср.: Т. 36. С. 411, 412.
13 Там же. Т.  31.  С. 166.
14 См. там же. Т. 36. С. 296.
15 Там же. Т. 37. С. 175-176.
16 См. там же. Т. 38. С. 199.
17 Там же. С. 200.
18 Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. 1. 1898-1924. М., 1954. С. 448.
19 См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 175, 356; Т. 38. С. 102; Т. 42. С. 147.
20 Там же. Т. 45. С. 372.
21 Там же. Т. 44. С. 151.
22 См. там же. Т. 45. С. 370,  371.
23 См. там же. Т. 43. С. 225.
24 Там же. С. 226.
25 Там же. Т. 45. С. 375.
26 Там же. С. 370.
27 Там же. Т.  41.  С. 154.
28 Там же. С. 171.
29 Там же. Т. 45. С. 371.
30 Там же.
31 Там же. С. 372.
32 Там же. С. 376.
33 Там же. Т. 37. С. 358.
34 Там же. Т. 43. С. 60.
35 Заявление Совещания представителей коммунистических и рабочих партий, состо- явшегося в Москве в ноябре 1960 г. // Программные документы борьбы за мир, демократию и социализм. М., 1960. С. 47.
36 XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Т. III. С. 236-237.
37 За последние годы появился ряд критических обзоров и историографических статей, в которых анализируются результаты исследовательской работы в области изучения истории коллективизации сельского хозяйства в СССР. См.: Данилов В. Я, Висенс Хуан. О некоторых недостатках в работах по истории массового колхозного движения в СССР // Вопросы истории. 1954. N° 1; Погудин В. И. Некоторые вопросы историографии коллективизации в СССР // Вопросы истории. 1958. N° 9; его же. Об освещении в советской исторической литературе проблемы создания предпосылок коллективизации // Сборник статей по истории рабочего класса и советской историографии. М., \958, Данилов В. П. К итогам изучения истории советского крестьянства и колхозного строительства в СССР // Вопросы истории. 1960. N° 8; его же. Изучение истории советского крестьянства // Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС. История СССР. Сборник статей. М, 1962; Богденко М. Л.,  Зеленин И. Е. Основные проблемы истории коллективизации сельского хозяйства в современной советской исторической литературе // История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. Материалы научной сессии, состоявшейся 18-21 апреля 1961 г. в Москве М., 1963; Ефременков Н. В. К вопросу об историографии социалистического преобразования сельского хозяйства Урала // Сборник материалов научной сессии вузов Уральского экономического района. Свердловск, 1963; Чинчиков А. М. О некоторых проблемах историографии социалистического преобразования сельского хозяйства СССР // Некоторые проблемы истории советского общества. Сборник статей. М., 1964; Очерки по историографии советского общества. М., 1965.
В настоящем издании, рассчитанном не только на специалистов, но и на более широкие читательские круги, очерк историографии помещен в конце второго тома.


Глава I
СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ К НАЧАЛУ РЕКОНСТРУКТИВНОГО ПЕРИОДА
1.  	Сельское население Союза ССР
Первая в истории пролетарская социалистическая революция победила в стране с преобладающим деревенским населением. Крестьяне составляли основной контингент трудящихся дореволюционной России. В слабом развитии городской жизни, в малочисленности индустриальных центров, где концентрировался промышленный пролетариат - наиболее передовой общественный класс, ярко выражалась общая экономическая отсталость страны. Накануне Первой мировой войны из 139,  3 млн человек, населявших Россию, 114,  5 млн человек (82,  2 %) жили в деревне1.
Пролетарская революция положила начало коренному преобразованию социальной структуры страны, открыла пути для могучего подъема ее производительных сил. Но сразу приступить к социалистической реконструкции народного хозяйства советский народ не имел возможности из-за Гражданской войны и иностранной интервенции. Реконструкция началась во второй половине 20-х годов. Когда разрушенная в годы войны экономика страны была в основном восстановлена, Коммунистическая партия провозгласила курс на социалистическую индустриализацию (декабрь 1925 года). К тому времени развитие экономики, в том числе соотношение промышленности и сельского хозяйства, было примерно на уровне довоенной России.
Подавляющее большинство населения по-прежнему составляло крестьянство. В 1926 году на территории СССР жило 147 млн человек, из них 26,  3 млн (17,  9 %) - в городах, 120,  7 млн (82,  1 %) - в деревне. Вся эта громадная масса сельского населения характеризовалась, прежде всего, разобщенностью, крайне затрудняющей экономическое развитие, политическое просвещение, распространение культуры.
В стране насчитывалось 613 587 сельских населенных мест, в каждом из них проживало в среднем около 200 человек2, т. е. примерно по 40 семей-хозяйств. Однако за этой средней цифрой скрывается колоссальное разнообразие условий жизни крестьян, порожденное местными природно-географическими производственными и национальными особенностями, которые неизбежно сказывались на социально-экономическом развитии деревни, на ходе социалистического преобразования сельского хозяйства.
На северо-востоке и северо-западе европейской части СССР удобные для пашни земли были невелики по площади и перемежались огромными пространствами лесов и болот. Деревни, разбросанные по берегам многочисленных рек и озер, насчитывали в среднем 15-18 дворов с населением 70-80 человек.


84
Больше половины деревень Северо-Западного района3 имело до 10 дворов. Их население не превышало 50 человек. В северном районе такими были 43,  8 % деревень. Это были поистине медвежьи углы, отрезанные бездорожьем от центра культуры и политического просвещения. Классовая разобщенность бедноты и середнячества, патриархальщина здесь были особенно сильны. Объединение крестьянских хозяйств, создание крупного социалистического производства в этих районах затруднялось мелкими размерами селений и их разбросанностью.
По мере продвижения на юг и восток постепенно сокращаются пространства, занятые лесами и болотами, увеличивается площадь земельных участков, пригодных для обработки, возрастает плотность населения, а вместе с тем и размеры селений. Западный район и Белоруссия, Центрально-Промышленный район и Приуралье характеризовались более крупными поселениями: средний размер деревни колебался от 20 до 35 дворов, а численность населения - от 100 до 150— 180 человек. И в этих районах 40-50 % поселений относилось к числу мельчайших (до 10 дворов). Однако здесь уже не редкость большое село - свыше 100 дворов. На территории Западного района в таких селах проживало 32,  8 % всего крестьянского населения, в Центрально-Промышленном районе - 36,  2, в Белоруссии - 39,  8, на Урале - 55,  3 %.
Коренным образом характер и размеры сельских поселений изменяются с переходом от зоны лесов в зону лесостепи и степи основных земледельческих районов страны - Черноземного центра, Среднего и Нижнего Поволжья, Северного Кавказа и Украины. Здесь огромные пространства удобной для возделывания земли, но по мере продвижения на юго-восток все меньше водных источников, необходимых для равномерного заселения. Крестьянские поселения располагаются по берегам редеющих рек, количество их резко сокращается, зато они становятся все более многолюдными. Среднего размера крестьянский населенный пункт в этих районах насчитывал около 400 жителей (примерно 80 дворов). Однако свыше 2/3 крестьянского населения проживало в селениях с числом дворов от 100 и выше. Здесь село или станица в 100-200 дворов не считались уже крупными. В Центрально-Земледельческом районе было 854 села с числом жителей от 2 до 5 тыс. человек (от 500 до 1000 дворов), 130 сел - от 5 до 10 тыс. (от 1000 до 2000 дворов) и 17 сел - свыше 10 тыс. человек. В них было сосредоточено 35,  7 % всего крестьянского населения района. На Северном Кавказе станиц с населением от 2 до 5 тыс. человек насчитывалось 410, с населением от 5 до 10 тыс. - 187, свыше 10 тыс. человек - 105. В них проживало 58,  7 % сельского населения. Удельный вес населения таких больших сел в Среднем Поволжье был равен 23,  2 %, в Нижнем Поволжье - 37,  3 %, на Украине - 43,  1 %.
Концентрация крестьянства в больших селениях облегчала политическую и культурно-просветительную работу. Классовое размежевание здесь происходило более четко, классовые противоречия были нагляднее, классовая консолидация достигалась быстрее и легче. Природно-географические условия благоприятствовали возникновению крупного общественного хозяйства.
Существенными особенностями отличался характер расселения крестьянства в азиатской части СССР. Для Сибири, так же как и для Юго-Востока, была характерна концентрация основной массы крестьянства в больших селах. 62,  7 % крестьян проживало в селах с населением свыше 500 человек (более 100 дворов). Однако система заимочного землепользования, широко распространенная в Сибири и на Дальнем Востоке, приводила к тому, что здесь заметным был


85
удельный вес и мелких поселений. Мелкими были также поселения отсталых народностей, сохранявших кочевой быт. Свыше половины селений в крае (около 20 тыс.  ) насчитывало меньше 20 семей-хозяйств в каждом.
Пожалуй, наиболее мелкими были поселения кочевников-скотоводов Казахстана и Киргизии. Из 77,  3 тыс. сельских поселений Казахстана 21,  4 тыс. имели меньше 20 жителей, 27 тыс. - от 20 до 49 жителей. Но здесь имелись и крупные русские и украинские села, насчитывавшие от 2 тыс. до 10 тыс. жителей. Узбекский и таджикский оседлые кишлаки в среднем насчитывали по 250- 270 жителей.
Многообразие природно-географических условий отнюдь не исчерпывало различий в положении и быте миллионных масс крестьянства. Особенности сельской жизни в различных районах страны, порождаемые природно-географическими условиями, были лишь фоном, на котором развертывалась пестрая картина различий национальных, социально-экономических и культурно-бытовых.
При первом же ознакомлении с обликом сельского населения нашей страны обращает на себя внимание его многонациональный состав, огромное количество больших и малых национальных групп, живущих частью компактно на определенной территории, частью рассеянно среди других национальностей. Перепись 1926 года установила в составе сельского населения Союза ССР наличие 174 национальных и этнических групп, в том числе 110 групп с коренной территорией заселения в пределах СССР4.
Наиболее многочисленным было русское крестьянство - 61,  2 млн человек, половина (50,  7 %) сельского населения страны. Границы его расселения почти совпадали с границами Российской Федерации. За пределами РСФСР проживало всего 2,  8 % русского сельского населения. Однако на территории Российской Федерации наряду с районами, в которых преобладало русское население, имелись значительные районы, населенные только другими народностями, и районы со смешанным национальным составом.
Преимущественно русским (свыше 90 %) было население северных и центральных районов европейской части СССР: Северного, Северо-Западного, Западного, Центрально-Промышленного районов, а также Урала. Но и на этой территории жили значительные группы сельского населения других народностей. В Северный район входила автономная область Коми (191,  5 тыс. крестьян -
8,  9 	%). В Северо-Западном районе кроме коренного населения Карельской АССР имелись и другие, правда, немногочисленные этнические группы (вепсы, водь, ижоры, прибалты). На территории Центрально-Промышленного района имелись небольшие группы карельского, татарского и мордовского населения. В Центрально-Черноземном районе основная группа сельского населения также была русской, но здесь уже сказывалось соседство с Украиной: 15,  7 % крестьян (свыше 1,  5 млн) в этом районе составляли украинцы.
Намного сложнее национальный состав сельского населения бассейна Камы и среднего течения Волги. Среди значительных территорий, занятых русским населением, расположились крупные национальные автономии - Татарская, Чувашская, Мордовская и Башкирская республики, Вотская (ныне Удмуртская) и Марийская области. На территории Нижне-Волжского района, заселенного преимущественно русскими, находились Калмыцкая область и АССР немцев Поволжья. Здесь проживало также немало украинцев и татар.


86
При характеристике национального состава сельского населения в бассейне Камы и Волги следует особо отметить отсутствие четких границ расселения различных этнических групп. В границы автономных национальных республик и областей включались территории наиболее компактного расселения основной части народности. Однако большие и малые народности за несколько столетий жизни бок о бок успели сильно перемежаться. Русские, татарские, мордовские и другие деревни перемежались, во многих население давно уже стало многонациональным. В этих условиях объединение крестьян в колхозы могло быть достигнуто только при строжайшем соблюдении принципов дружбы и сотрудничества народов.
Особое место по национальному составу занимал Северо-Кавказский край. Его равнинная часть от Дона до Кубани и Терека была населена преимущественно русскими и украинцами, предгорье и горы - множеством горских народов. Сельское население края насчитывало тогда 2831,  7 тыс. русских (43,  8 %),
2753,  1 	тыс. украинцев (41,  0 %) и 806,  4 тыс. горцев (12,  0 %). На основе ленинских принципов свободы и равенства больших и малых народов здесь были образованы Ингушская, Кабардино-Балкарская, Карачаевская, Северо-Осетинская, Черкесская, Чеченская автономные области.
Сложнейшим конгломератом этнических образований являлся Дагестан. Здесь, как и в соседних горских областях, русских и украинских крестьян проживало немного (около 10 %). Основное сельское население составляли многочисленные горские народности (501,  4 тыс. человек).
Сельское население Сибирского края характеризовалось преобладанием русских (76,  6 %) при наличии большого числа малых народов: в южной группе - хакасы, алтайцы и шорцы, в северной группе - остяки, вогулы, тунгусы и др. Кроме того, в Сибири имелись заметные группы украинского крестьянского населения, белорусского, татарского и др.
Весьма четко очерчиваются границы расселения якутского и бурятского народов. В пределах Якутской АССР вело свое хозяйство 98,  3 % якутского сельского населения. Кроме них здесь было небольшое число русских крестьян, эвенков, чукчей и др. Бурятское сельское население также обитало почти целиком (91 %) в пределах Бурят-Монгольской АССР. Но на территории этой республики русское сельское население составляло 49,  5 %.
На Дальнем Востоке основная масса сельского населения была представлена русскими и украинцами. Коренное население - чукчи, коряки, гольды, камчадалы, гиляки, эвены и другие - насчитывало 59,  3 тыс. человек (4,  2 %).
На юге Сибирь граничит с Казахстаном и Киргизией, в то время автономными республиками в составе Российской Федерации. Там основная масса сельского населения была представлена коренными национальностями. В Казахстане проживало 3 635,  8 тыс. казахов (60,  9 %), 996,  2 тыс. русских, 829,  1 тыс. украинцев, 155,  2 тыс. узбеков. В Киргизии - 655,  6 тыс. киргизов (75,  2 %), 71,  4 тыс. русских, 60,  3 тыс. украинцев, 58 тыс. узбеков. Другие многочисленные национальности (дунгане, уйгуры, таранчи, туркмены, немцы и т. д.  ) были представлены небольшими группами. Важно отметить, что в пределах своей республики обитало 93,  7 % казахского и 87,  2 % киргизского сельского населения. Значительные группы казахов и киргизов имелись только в Узбекской ССР.
На территории Украинской ССР перепись 1926 года зарегистрировала 23 644,  6 тыс. человек сельского населения, из них украинцев - 20 682,  4 тыс.


87
(87,  5%), русских - 1 333,  5 тыс. (5,  6%), молдаван - 246,  4 тыс. (1,  0%), поляков, болгар, чехов, словаков и сербов - 478,  9 тыс. (2,  0 %), немцев - 359,  7 тыс. (1,  5 %), евреев - 355,  8 тыс. (1,  5 %). За пределами своей республики проживало тогда 7225,  6 тыс. украинских крестьян (25,  9 % к их общему количеству). Более компактным было белорусское сельское население. Из 4 249,  8 тыс. крестьян белорусской национальности на территории своей республики проживало 3 684,  4 тыс. (86,  7 %). Небольшие группы крестьян-белорусов имелись на Украине, в Западном и Центрально-Промышленном районах, на Урале, Северном Кавказе, в Сибири, Казахстане и на Дальнем Востоке. На территории Белорусской республики удельный вес коренной национальности среди крестьян был равен 89,  1 %, русских - 6,  1 % (251,  6 тыс.  ). Кроме них здесь имелись и небольшие группы населения украинского, прибалтийского, польского и немецкого происхождения.
Наибольшей компактностью расселения крестьянства коренных национальностей отличались республики Закавказья и Средней Азии. Грузинское сельское население в 1926 году исчислялось в 1 512,  9 тыс. человек, из них 99,  6 % - на территории Закавказья. Из 1 011,  9 тыс. армянских крестьян в Закавказье находилось 91,  0, из 1 437 тыс. азербайджанских крестьян - 97,  1 %. В Узбекской ССР крестьян-узбеков проживало 2 866,  3 тыс. из 3 176,  2 тыс. крестьян, т. е. 90,  2 %; а также 818,  9 тыс. крестьян-таджиков из 829,  4 тыс., т. е. 98,  9 % (в то время таджики входили в состав Узбекской ССР). Наконец, туркменское сельское население насчитывало тогда 752,  6 тыс. человек, из них на территории своей республики -
94,  3 	%. Поселения крестьян других национальностей на территориях этих республик были незначительны. В Закавказской Федерации русских, украинских и белорусских крестьян насчитывалось 100 тыс., в Узбекской ССР - 47 тыс., в Туркменской ССР - 14 тыс.
Территориальная обособленность некоторых народностей была немаловажным условием рутинных форм земледелия и скотоводства, отживших социальных взаимоотношений, консервативных особенностей сельского быта и т. п.
Многонациональность крестьянского населения, разноязычие, сложные отношения между различными народностями, особенно на бывших колониальных окраинах царской России, создавали большие трудности на пути социалистического преобразования сельского хозяйства. Эти трудности усугублялись тем, что национальные группы сельского населения во многом отличались одна от другой по социально-экономическому строю, культурно-бытовому укладу и образу жизни.
Трудовая деятельность деревенского населения того времени была связана почти исключительно с сельским хозяйством. Межотраслевое разделение труда коснулось деревни в весьма малой степени. Сельскохозяйственное производство служило основным источником существования для 112,  1 млн человек (93,  5 % всего населения), в том числе для 70,  1 млн «самодеятельных», т. е. непосредственно работавших. Среди этой громадной массы деревенского населения постоянных сельскохозяйственных рабочих и служащих насчитывалось всего
1,  8 	млн (вместе с семьями). Остальные 110,  3 млн человек в той или иной мере были связаны с собственным хозяйством и представляли собой крестьянство - в массе своей класс мелких товаропроизводителей.
Нужно учесть также, что сельское хозяйство было основой жизни в деятельности 3 млн горожан (в том числе 1,  6 млн «самодеятельных»)5. В целом, еле-


88
довательно, сельскохозяйственный труд являлся главным родом занятий для
71,  7 	млн работников. На каждого из них приходилось 1,  05 человека, не занятого непосредственно в сельскохозяйственном производстве. Иначе говоря, каждый работник в сельском хозяйстве «кормил» кроме самого себя только одного человека6.
Основной источник существования вне сельского хозяйства имело всего
8,  6 	млн деревенских жителей (6,  5 %). Из них 1,  9 млн человек были связаны с кустарно-ремесленной промышленностью, 1,  2 млн - с фабрично-заводской промышленностью, 1 млн - с транспортом и 0,  4 млн человек - со строительством. Таким образом, жизнь и деятельность перечисленных групп населения в основе своей имела различные отрасли материального производства. Вместе они составляли 97,  5 % сельских жителей. Среди «самодеятельных» удельный вес этих групп был еще выше - 98,  2 %.
Торговля и кредит являлись основным источником существования всего для 0,  6 млн человек. Наконец, немногим более 1 млн человек (вместе с семьями) были служащими различных государственных учреждений, школ и общественных организаций7.
Слабость межотраслевого разделения труда в деревне, громадное преобладание сельскохозяйственного населения отражали общий низкий уровень экономического развития страны, прежде всего уровень производительности труда в земледелии. Это обстоятельство еще более подчеркивается резким расширением границ трудового возраста сельскохозяйственного населения. Крестьянские дети с десятилетнего возраста включались в работу, т. е. оказывались «самодеятельными». Верхний возрастной предел «самодеятельности» вообще установить невозможно: крестьянин, если только он не был тяжело болен, трудился до смертного часа. Поэтому-то среди сельскохозяйственного населения перепись 1926 года насчитала 62,  5 % «самодеятельных» и всего 37,  5 % иждивенцев (считая занятых в домашнем хозяйстве). Ни в одной другой группе населения страны подрастающее и старческое поколение не оказывается в столь неблагоприятном положении. Во всех других группах населения соотношение трудящихся и иждивенцев было обратным - в пользу иждивенцев.
Не удивительно, что даже распространение грамотности среди сельскохозяйственного населения, не говоря уже о школьном образовании, представляло колоссальные трудности. Отсюда неизбежность низкого уровня культуры и просвещения крестьянства, политическая отсталость, сохранение патриархальных традиций в быту. Без коренной перестройки всего уклада сельской жизни, без создания новой материально-технической базы в земледелии и повышения производительности крестьянского труда не могло быть и речи о ликвидации нищеты, о приобщении ее к культуре и знанию. Без реконструкции сельского хозяйства было невозможным быстрое развитие индустрии, экономики и культуры страны в целом.
2.  	Крестьянское хозяйство и его производительные силы
Основные предпосылки, определившие направление и характер развития советской деревн