У1У1 Б. М.Теп л OB
полквввдца
Б.М.Теплов
УМ ПОЛКОВОДЦА
Москва
«Педагогика:
1990
ББК 88.8
Т 34
Автор вступительной статьи и комментариев
кандидат психологических наук В. В. Умрихин
Рецензенты:
доктор исторических наук В. Г. Сироткин,
учитель школы № 542 Москвы Д. В. Ушаков
Теплое Б. М.
Т34 Ум полководца.— М.: Педагогика,
1990.—208 с.: ил.
ISBN 5-7155-0254-3
Предлагаемая учителю работа известного со-
ветского психолога Бориса Михайловича Теплова
(1896—1965) написана в годы Великой Отечествен-
ной войны и раскрывает общие умственные способ-
ности, качества ума и другие индивидуально-пси-
хологические различия людей в одной из практиче-
ских деятельностей — военном деле. Книга написа-
на на большом историческом материале. Чита-
тель почерпнет из книги интересные сведения о
личности наиболее выдающихся полководцев, и в
первую очередь Суворова и Наполеона.
Работа Б. М. Теплова анализируется с позиций
как истории, так и психологии.
Для учителей, школьных психологов.
4306000000(0303010000)—059
Т --------------------------39—90	ББК 88.8
005(01)—90
ISBN 5-7155-0254-3
© Издательство «Педагогика», 1990
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемая вниманию читателей работа «Ум
полководца» написана выдающимся советским пси-
хологом Борисом Михайловичем Тепловым (1896—
1965) в годы Великой Отечественной войны. Совет-
ские психологи по-разному откликнулись на суровые
требования военного времени — и личным участием
в боях с врагом, и своим научным трудом. В самом
начале войны Б. М. Теплое вступил в ряды народ-
ного ополчения, однако по специальному распоря-
жению вскоре был отозван в Институт психологии.
В тылу развернулась работа по применению психо-
логических знаний для решения различных задач
обороны: с учетом закономерностей психологии
восприятия разрабатывалась система маскировки,
создавались психологические методы совершенст-
вования деятельности летчиков, широко изучались
возможности восстановления психических функций
после травмы головного мозга. Велись исследова-
ния и в других прикладных областях психологии.
В 1943 г. в журнале «Военная мысль», публико-
---------------------------------------
3
вавшем труды по теории и практике военного дела,
вышла статья Б. М. Теплова «Ум и воля военачаль-
ника», посвященная психологическому анализу дея-
тельности великих полководцев прошлого. Нетради-
ционными для профиля журнала были как профес-
сия автора, так и обсуждаемый в статье материал —
огромный массив исторических документов, вклю-
чающих воспоминания прославленных полководцев,
исследования военных историков, литературное на-
следие великих писателей. Это был первый —
краткий — вариант труда «Ум полководца», подго-
товленного Б. М. Тепловым в Ашхабаде, куда в конце
1941 г. он был эвакуирован в составе Института
психологии.
Своевременным ли было обращение к «делам
давно минувших дней» в самый разгар войны? «Ра-
ботало» ли оно на оборону страны? Не проще ли
было заняться прикладными лабораторными иссле-
дованиями, тем более что в молодости Б. М. Теп-
лое был одним из ведущих специалистов по про-
блемам маскировки.
Подобные вопросы возникали и у современников
Б. М. Теплова. Так, М. Г. Ярошевский вспоминает:
«Я как-то спросил у Бориса Михайловича, почему он,
экспериментатор и лабораторный работник, считав-
ший непременным атрибутом психолога непосред-
ственный контакт со своим объектом — реальным
человеческим индивидом, принялся за книжную те-
му. Не потому ли, что в условиях Ашхабада для
лабораторных исследований условий не было? «Зна-
ете ли вы,— ответил Борис Михайлович,— что поня-
тие о практическом разуме, а я сейчас занялся
именно этим, принадлежит Аристотелю. Он пришел
---------------------------------------------
4
к нему не от экспериментов, а благодаря обобще-
нию огромного жизненного опыта. Из лабораторных
протоколов его не извлечешь»*.
И действительно, те психологические выводы, к
которым он пришел, изучая огромный исторический
опыт деятельности великих полководцев, мгновенно
привлекли внимание командиров и политработни-
ков Красной Армии, они служили основой формиро-
вания интеллектуальных и волевых качеств воинов
в процессе подготовки пополнения Вооруженных
Сил СССР, ими пользовались преподаватели воен-
ных учебных заведений.
Но не только и не столько в практику военного
обучения внесла вклад работа Б. М. Теплова. Буду-
чи оригинальным исследованием психологических
качеств личности в процессе осуществления кон-
кретных видов деятельности, статья вносила весо-
мый вклад в развитие научной психологии**.
В то же время эта работа заняла определенное
место в логике развития идей Б. М. Теплова. Чтобы
’Ярошевский М. Г. Личность ученого//Психология
и психофизиология индивидуальных различий. М., 1977.
С. 26.
•*Не случайно поэтому ее неоднократное переизда-
ние. Уже через два года после первой публикации в
«Ученых записках МГУ» (1945, вып. 90) появляется более
полный вариант работы, озаглавленный «К вопросу о прак-
тическом мышлении: Опыт психологического исследова-
ния полководца на военно-историческом материале», с
незначительными изменениями он печатается в сборнике
трудов Б. М. Теплова (Проблемы индивидуальных разли-
чий. М., 1961) под названием «Ум полководца», в этой
же редакции он переиздается в 1985 г. в двухтомнике
его избранных трудов (Теплое Б. М. Избр. труды.
Т. I. М., 1985) и в настоящем издании.
--------------—---------------------------------
5
глубже понять специфику «Ума полководца», обра-
тимся к творческой судьбе ее автора.
Начало творческого пути Б. М. Теплова пришлось
на первые послереволюционные годы. В психологию
Б. М. Теплова привел интерес к постижению пси-
хического своеобразия человека, сформировавший-
ся в результате глубокого осмысления художествен-
ной литературы, живописи, музыки. Однако после
окончания Московского университета (1921) ему
пришлось заняться решением задач, совсем дале-
ких от сферы его первоначальных планов. Еще не
закончилась гражданская война. Красной Армии тре-
бовались новые, научно обоснованные методы веде-
ния военных действий. Б. М. Теплова призывают
в армию для разработки научных методов совер-
шенствования системы маскировки. Создание маски-
ровочной техники требовало тщательного изучения
закономерностей психологии восприятия. Исследо-
вания в этой области (проводившиеся сначала в уч-
реждениях- Красной Армии, а затем в Психологи-
ческом институте) снискали Б. М. Теплову высокий
научный авторитет психолога-экспериментатора,
признанного специалиста в области психологии вос-
приятия.
Может показаться, что строгие лабораторные
исследования сенсорных и перцептивных процессов
вытеснили первоначальный интерес Б. М. Теплова
к психологии индивидуальности. На деле это было
не так. После напряженного дня, проведенного
за экспериментальной установкой в стенах инсти-
тутской лаборатории, начиналась вдумчивая работа
в ... зрительных залах московских театров. (Заме-
тим, что Б. М. Теплое имел не только высокую об-
-------------------------------------------------
6
щегуманитарную подготовку, но и фактически про-
фессиональное музыкальное образование: еще в
гимназические годы в Туле он окончил музыкаль-
ное училище по классу фортепиано, а впоследствии,
в Москве, брал уроки у знаменитого пианиста
К. Н. Игумнова. Как-то в разговоре с коллегами он
шутливо заметил: «Если бы у меня хватило денег
на занятия музыкой, то непременно стал бы не пси-
хологом, а музыкантом».)
Еще более удивительно, что, посещая разные
театры, он ходил на одну и ту же оперу —«Евгений
Онегин». А результатом столь странного «пристра-
стия» к опере П. И. Чайковского явилось психоло-
гическое исследование индивидуальных особенно-
стей исполнения партии Татьяны Лариной семью
оперными певицами. Хотя материалы этого иссле-
дования, к сожалению, не сохранились, его резуль-
таты, доложенные в Академии художественных наук
в присутствии одной из семи «Татьян», вызвали жи-
вой интерес как у психологов, так и у музыкантов*.
В дальнейшем Б. М. Теплое все больше углубля-
ется в изучение проблем индивидуально-психологи-
ческих различий и в силу своих личных склонно-
стей избирает в качестве объекта исследования
музыкальные способности. В 1940 г. он защищает
докторскую диссертацию «Психология музыкальных
способностей»— фундаментальное исследование
роли различных — как более частных, так и более
общих — способностей в осуществлении конкретной
*См.: Смирнов А. А. Борис Михайлович Теплое
по воспоминаниям о нем//Психология и психофизиология
индивидуальных различий. М., 1977. С. 12.
деятельности, в данном случае музыкальной. Эта
работа перебрасывала своеобразный мост между
психологией восприятия, из которой были почерпну-
ты данные о слуховых восприятиях, и дифферен-
циальной психологией (психологией индивидуаль-
ных различий) — предметом давних интересов
Б. М. Теплова,— занявшей главенствующее место
в его последующем творчестве. Ко времени ее
написания у Б. М. Теплова сложилась определенная
система принципов изучения индивидуально-пси-
хологических особенностей личности, кратко из-
ложенная в статье «Способности и одаренность»—
теоретическом введении к диссертации. Для того
чтобы понять специфику исследовательской пози-
ции автора «Ума полководца», попытаемся выде-
лить эти принципы.
Б. М. Теплое исходил из выдвинутого в совет-
ской психологии принципа единства сознания и дея-
тельности*. При помощи этого принципа преодоле-
валось одно из основных противоречий разразив-
шегося в начале XX в. кризиса мировой психологии.
Классическая интроспективная психология изучала
сознание как замкнутое в себе целое, отъединен-
ное от поведения человека, от системы его взаимо-
действий с реальным внешним миром. Ей проти-
востоял зародившийся в начале века бихевиоризм,
признававший единственным объектом научного
анализа поведение как совокупность внешне наблю-
даемых связей между стимулами и ответными
реакциями организма. Психика, сознание при таком
*3аслуга в выдвижении этого принципа принадлежит
С. Л. Рубинштейну.
-------------------------------------------------
8
подходе вообще исключались из сферы анализа
как недоступные непосредственному объективному
наблюдению.
В противовес односторонности обоих направле-
ний — как интроспекционизма, так и бихевиориз-
ма — советские психологи доказывали, что связь
сознания и поведения, деятельности человека не-
разрывна, что психику можно изучать объективно, но
не непосредственно, а через анализ деятельности,
в которой она реализует себя. Психическое, созна-
ние не только проявляются в деятельности, вы-
полняя роль ее субъективного регулятора, но этой
деятельностью и определяются, в ней формируются
и развиваются. Таково основное содержание прин-
ципа единства сознания и деятельности.
С позиций этого принципа давал свою трактовку
способностей Б. М. Теплое. Под способностями он
понимал такие не сводящиеся к знаниям и умениям
индивидуально-психологические различия, которые
обеспечивают успешность выполнения определен-
ной деятельности.
Во-первых, Б. М. Теплое отстаивал неразрывную
взаимосвязь способностей и деятельности. «Не в том
дело,— отмечал он,— что способности проявляются
в деятельности, а в том, что они создаются в этой
деятельности»*. Стало быть, психологическое изуче-
ние способностей требует анализа соответствующей
деятельности. Это положение стало отправным и
при анализе военно-организационных способностей
полководцев.
Во-вторых, говоря о различии людей по способ-
*Т е п л о в Б. М. Избр. труды. Т. I. М., 1985. С. 20.
-----------------. ——-------------------------
9
ностям, Б. М. Теплое имел в виду прежде всего
различия не количественного, а качественного ха-
рактера. Не отдельная, более или менее выражен-
ная способность, а их качественно своеобразное
сочетание, называемое одаренностью, определяет
успешность деятельности. Качественный подход к
способностям и одаренности означает, что успешное
осуществление какой-либо деятельности может вы-
полняться принципиально разными путями, в за-
висимости от выраженности и специфики других
способностей человека. Отсюда им был выведен
чрезвычайно важный принцип компенсации одних
свойств другими: «... относительная слабость какой-
нибудь одной способности вовсе не исключает
возможности успешного выполнения даже такой
деятельности, которая наиболее тесно связана с
этой способностью. Недостающая способность мо-
жет быть в очень широких пределах компенсирова-
на другими, высокоразвитыми у данного человека»*.
В-третьих, рассмотрение структуры способно-
стей носило у него, говоря современным языком,
системный характер. Способности, отмечал Б. М.
Теплое, не просто сосуществуют независимо друг
от друга, но приобретают качественное своеобразие
в зависимости от специфики других способностей.
Кроме того, сами способности могут быть более
общими и более специальными. Но ни общие спо-
собности, ни одаренность как интегральное обра-
зование не могут быть сведены к сумме составля-
ющих их способностей. Так, например, музыкальная
одаренность не может быть механически сумми-
*Т е п л о в Б. М. Избр. труды. Т. I. М., 1985. С. 21.
--------------------------------------------------
10
рована из трех главных составляющих ее способно-
стей: музыкального слуха, музыкально-репродук-
тивной способности (т. е. способности к слуховому
представлению) и музыкально-ритмического чувст-
ва. Помимо этих специальных способностей она
включает в себя и более общие индивидуально-
личностные особенности — мотивационно-эмоцио-
нальные, волевые и т. д.
Четвертый, и, с нашей точки зрения, важнейший,
принцип подхода Б. М. Теплова состоит в том, что
рассмотрение индивидуально-психологических раз-
личий, пусть даже самых специальных способностей,
должно проводиться в контексте анализа целост-
ной личности. Установка на целостность психологи-
ческого анализа личности пронизывает все содержа-
ние «Ума полководца», которое, строго говоря, вы-
ходит за рамки названия работы. Поясним это об-
стоятельство.
«Ум»— собирательное понятие, используемое в
психологии для обозначения широкого круга позна-
вательных возможностей человека. В более узком
смысле его трактуют как мыслительные способности
человека*. Но ведь мыслит не мышление, а человек,
руководствующийся теми или иными мотивами, со-
вершающий волевые действия, испытывающий опре-
деленные эмоции и чувства. Игнорирование этих
глубоко личностных образований ведет к интеллек-
туализму, т. е. к сведению всей сложности и много-
образия психического мира к одним лишь интел-
лектуальным процессам. Против такого подхода
*См.: Краткий психологический словарь. М., 1985.
С. 365.
11
резко выступил Б. М. Теплое, отмечавший, что «ин-
теллектуализм в понимании одаренности не имеет
никаких — ни теоретических, ни практических —
оправданий. Одаренность касается всех сторон пси-
хической жизни. В число способностей входят ин-
дивидуально-психологические особенности во всех
сферах психической деятельности»*. Вот почему
автору «Ума полководца» потребовалось выйти за
рамки анализа интеллектуальных процессов и об-
ратиться к неотторжимым от них личностным об-
разованиям — волевым, мотивационным, аффек-
тивным, эмоциональным. Но в центре внимания
Б. М. Теплова оставалась, конечно, проблема вы-
деления качеств ума полководца.
Первый шаг в решении этой проблемы блестяще
отразил исходные теоретические установки автора.
В психологии выделялись различные типы мышле-
ния: наглядно-действенное (осуществлявшееся пу-
тем двигательного манипулирования объектом),
наглядно-образное (основанное на преобразовании
образа предмета), словесно-логическое (опосре-
дованное использованием понятий, логических кон-
струкций, языковых средств). Многочисленные клас-
сификации включали также репродуктивное и про-
дуктивное (творческое), интуитивное и логическое
мышление и др.
В разнообразии подобных типологий, построен-
ных по различным основаниям, требовалось выде-
лить такой тип мышления, который был бы соот-
носим с наиболее характерными чертами деятель-
ности военачальника. Этому требованию удовлетво-
*Т е п л о в Б. М. Избр. труды. Т. I. М., 1985. С. 31.
-------------------------------------------------
12
ряло понятие «практическое мышление» (или
«практический интеллект»), обозначающее работу
ума в условиях практической деятельности. Ухо-
дящее своими корнями в античность (учение Ари-
стотеля о практическом уме), это понятие посте-
пенно утратило свое первоначальное значение.
В психологической литературе к началу XX в. оно
использовалось в основном для обозначения упомя-
нутого наглядно-действенного мышления. Обратив-
шись к реконструкции развития содержания понятия
о практическом интеллекте в эволюции психологи-
ческой мысли и тем самым продемонстрировав,
что «учение о «практическом уме»— одна из тех
страниц психологии Аристотеля, которые не потеря-
ли значение и в настоящее время»*, Б. М. Теплое
тщательно проанализировал практическое мышле-
ние в отличие от мышления теоретического. Глав-
ная особенность последнего — нахождение общих
закономерностей. Ему более всего соответствует
работа ученого-теоретика. Характерная черта прак-
тического мышления — решение частных, конкрет-
ных задач практической деятельности, причем, как
правило, в условиях дефицита времени.
Вопреки бытовавшему в те времена представле-
нию о том, что теоретическое мышление много
сложнее практического, Б. М. Теплое настаивает
не на количественном (легче — труднее), а на ка-
чественном своеобразии обоих типов, благодаря ко-
торому достигаются равно высокие результаты
*Т е п л о в Б. М. Избр. труды. Т. I. М., 1985. С. 226.
(Далее при ссылках на работу «Ум полководца» будут
указываться страницы данного издания.)
--------------------------------------------------
13
деятельности: «...высшие проявления человеческого
ума мы наблюдаем и у великих практиков, и у ве-
ликих теоретиков. Ум Петра Первого ничем не ниже,
не проще и не элементарнее, чем ум М. В. Ломо-
носова»*.
Впрочем, разделение интеллекта на теоретиче-
ский и практический — плод научной абстракции.
«Интеллект у человека един, и едины основные
механизмы мышления, но различны формы мысли-
тельной деятельности, поскольку различны задачи,
стоящие в том и в другом случае перед умом чело-
века. Именно в таком смысле можно говорить в
психологии о практическом и теоретическом
уме»**. Задачи, стоящие перед полководцем, тре-
буют в первую очередь работы практического ума.
Хотя, конечно, теоретическое мышление, поиск об-
щих закономерностей ведения войны — важное ка-
чество военного стратега, от практического мыш-
ления целиком и полностью зависит успех военных
действий. Именно в этих ситуациях способность
к практическому мышлению становится незамени-
мой.
Какие же качества практического мышления яв-
ляются основополагающими для полководца? Рас-
смотрим вначале некоторые специальные познава-
тельные способности.
Нет смысла останавливаться на важности для
полководца наличия запаса знаний и культуры мыс-
ли. Несравненно более весомое значение принадле-
жит способности к актуализации, т. е. готовности
*Там же.
**Там же. С. 224.
14
к мгновенному использованию этих знаний в нужный
момент. Она в немалой степени зависит от опе-
ративных мнемических способностей, т. е. способ-
ностей к запоминанию и воспроизведению необ-
ходимых для ситуации военных действий обстоя-
тельств. Здесь требуется крайне избирательная па-
мять. Советскими психологами (П. И. Зинченко,
А. А. Смирновым и др.) экспериментально дока-
зано, что избирательность непроизвольного запоми-
нания в значительной степени зависит от места запо-
минаемого материала в структуре деятельности
человека, его соответствия мотивации и целям
деятельности. Иными словами, лучше запоминается
то, что представляет субъективную значимость для
человека*. Этот пример служит прекрасной иллю-
страцией выдвинутого Б. М. Тепловым положения,
что память, как и другие познавательные процессы,
органично включена в мотивационно-смысловую
сферу личности.
К специальным познавательным способностям
относятся также пространственные представления и
чувство местности, выступающие в виде двух об-
разов: 1) «карта-передвижение»—фрагментарное
представление о местности, основанное на запоми-
нании всех деталей пройденного пути (повороты,
особенности рельефа и т. п.), и 2) «карта-обозре-
ние»— целостный образ местности, как бы ее гео-
графическая схема. И хотя способность к простран-
ственным представлениям второго типа, несомнен-
но, важнее, «пространственное мышление полко-
*См.: Зинченко П. И. Непроизвольное запомина-
ние. М., 1961.
15
водца должно синтезировать сильные стороны обеих
типичных форм пространственных представлений
местности» (с. 290). То же касается временного
воображения,^ т. е. своеобразной способности пред-
ставлять распределение различных событий во вре-
мени.
Особое качество мышления полководца пред-
ставляет его способность к интуитивным реше-
ниям —«способность быстро разбираться в слож-
ной ситуации и почти мгновенно находить правиль-
ное решение...» (с. 283).
Интуиция как непосредственное усмотрение
истины, мгновенное разрешение проблемной ситуа-
ции без выдвижения развернутой логической систе-
мы доказательств присуща и теоретическому, и
практическому мышлению. Известен целый ряд на-
учных открытий, ставших результатом интуитивного
акта, своеобразного осенения, или, пользуясь пси-
хологической терминологией, инсайта (мгновенного
озарения). Но если в работе ученого интуиция
выступает важным, но не всегда обязательным ак-
том, то в деятельности полководца возникают ситу-
ации, требующие мгновенного принятия решений.
В таких случаях интуиция незаменима. «Полководец
в некоторых типичных для его деятельности случаях
вынужден всю работу над решением проблемы
сжать в очень короткий срок, так что вся работа
становится осенением, интуицией» (с. 295).
В психологии мышления интуиции отводилась
важная роль в познании мира. Некоторые ученые,
представители так называемого интуитивизма,
противопоставляя интуицию логическому мышле-
нию, видели в ней главный, а подчас и единственный
-----------------------------------------------
16
способ постижения мира. Один из лидеров этого
направления — Анри Бергсон (1859—1941) рассмат-
ривал интуицию не только как единственный спо-
соб проникновения в сущность жизни, но и как из-
начально заложенную в субъекте познавательную
способность.
Подобная трактовка интуиции была неприемлема
для Б. М. Теплова. Богатый военно-исторический
материал служил прекрасной иллюстрацией того,
что и эта способность формируется в деятельности,
опосредуется ею. «Она возможна ... не иначе как в
результате длительной, сложной, кропотливой
подготовительной работы. Интуиция — это быстрое
решение, требующее длительной подготовки»
(с. 294). В противовес как интуитивизму, так и пси-
хоанализу, понимавшему интуицию как процесс,
исходящий из глубин бессознательного, Б. М. Теп-
лое выдвигает парадоксальное утверждение:
«... можно сказать, что интуиция есть предельное
обострение сознания» (с. 287).
Это утверждение означает предельную осознан-
ность самого решения, но не пути его дости-
жения: «...скорость протекания мыслительного
процесса исключает возможность полного осозна-
ния всех его звеньев» (с. 287). Именно в этом смыс-
ле можно говорить о бессознательности интуитив-
ного акта.
Между тем интуиция, дающая целостное и син-
тетическое «схватывание» ситуации, неотделима от
логического мышления аналитического типа, ос-
нованного на способности к тщательному анализу
многообразия деталей складывающейся обстановки.
Каждый из видов мышления — аналитическое и
синтетическое — имеют свои преимущества и недо-
статки. Но в жестких условиях практической дея-
тельности полководца необходима представлен-
ность обоих видов. Решение стоящих перед ним
задач «предполагает прежде всего очень сильную
способность к анализу, дающую возможность раз-
бираться в самых запутанных данных... Оно пред-
полагает далее умение видеть сразу и целое, и все
детали. Иначе говоря, оно предполагает мощную
синтетическую силу ума (одним взглядом охватить
целое), соединенную, однако, с конкретностью
мышления. Здесь требуется конкретный синтез, ви-
дящий целое в многообразии деталей» (с. 244—
245). Важно подчеркнуть, что Б. М. Теплое не разъе-
диняет способности к аналитическому и синтети-
ческому мышлению, а рассматривает их качествен-
ное сочетание как своеобразную способность более
общего порядка.
Мы коснулись лишь некоторых из выделенных
Б. М. Тепловым интеллектуальных способностей
полководцев — как более общих, так и более част-
ных. Возникает закономерный вопрос: объединяет
ли их некая интегральная характеристика интеллек-
та полководца — основное качество его ума? Ответ
на этот вопрос вытекает из выделения наиболее
общей характеристики его интеллектуальной дея-
тельности. С одной стороны, это чрезвычайная
неопределенность, сложность, запутанность пред-
мета его умственной работы. С другой — пре-
дельная простота, ясность, однозначность и опреде-
ленность ее результатов — конкретных военных
действий. С этой наиболее общей характеристикой
деятельности полководца Б. М. Теплое соотносит
------------------------------------------------
18
основную его интегральную интеллектуальную
способность: «Вначале — анализ сложного матери-
ала, в итоге — синтез, дающий простые и опреде-
ленные положения. Превращение сложного в про-
стое — этой краткой формулой можно обозначить
одну из самых важных сторон в работе ума полко-
водца» (с. 244). Эта самая общая умственная спо-
собность обеспечивается качественно своеобразным
сочетанием вышеупомянутых специальных интел-
лектуальных способностей полководца — памятью и
воображением, пространственными представле-
ниями и интуицией, аналитичностью и синтетич-
ностью мышления.
До сих пор речь шла о требованиях, предъявлен-
ных к интеллектуальным качествам профессии
полководца. Но мы помним, что интеллектуализм
был глубоко чужд творчеству Б. М. Теплова. Ум-
ственные способности полководца — это индивиду-
альные особенности его личности, неотъемлемым
качеством которой является воля.
Если открыть любой учебник по психологии,
легко заметить, что мышление и воля относятся к
различным разделам психологической науки: пер-
вое — к психологии познавательных процессов,
второе — к психологии личности. Такой факт не
случаен. Он отражает существующий и, к сожале-
нию, пока еще не преодоленный разрыв между
психологией отдельных познавательных процессов
и личности в целом. Противопоставление ума и
воли, свойственное и обыденному сознанию, по-
рождало вопрос: какое из двух необходимых для
полководца качеств — ум или воля — важнее? В раз-
ных случаях предпочтение отдавалось тому или ино-
-----------------------------------------------
19
му качеству. Известна и выдвинутая Наполеоном
«формула квадрата», в основании которого лежит
ум, высота обозначает волю. Их равенство (соот-
ветствующее геометрическому определению квад-
рата) и выражает оптимальное соотношение двух
неотъемлемых качеств полководца.
Благодаря установке на целостный анализ лич-
ности Б. М. Теплову удалось вскрыть несостоя-
тельность противопоставления ума и воли, призна-
ния их способностями, которые могут функциониро-
вать независимо друг от друга. Здесь, как и в случае
с выяснением содержания понятия «практический
интеллект», он обращается к истории психологии.
Перед нами вновь возникает учение Аристотеля,
от которого берет начало разделение психического
на познавательную и аффективно-волевую сферы,
послужившее впоследствии основанием противопо-
ставления ума и воли. Обращение к психологи-
ческой мысли прошлого не только способствовало
расставлению исторических вех и выявлению исто-
ков научных заблуждений. Оно продемонстрирова-
ло, что противопоставление ума и воли, в котором
можно смело «обвинить» Аристотеля, преодолева-
лось самим же великим мыслителем античности
при помощи введенного им понятия о практическом
уме. Тонкий анализ аристотелевского учения при-
водит Б. М. Теплова к выводу о том, что «единство
ума и стремления Аристотель и называет волей,
с одной стороны, практическим умом — с другой...
С точки зрения интересующего нас вопроса можно
сказать: для Аристотеля практический ум есть
одновременно и ум, и воля; его своеобразие как
раз и заключается в единстве ума и воли» (с. 233).
----------------------------------------------
20
В практическом мышлении полководца волевой
компонент играет решающую роль, «подлинный ум
полководца не может быть у человека робкого,
безвольного и слабохарактерного» (с. 233). В усло-
виях военных действий необходимо такое качество
ума, которое Б. М. Теплое обозначает как «способ-
ность к риску, смелость мысли, мужество ума...
решительность» (с. 251). Совершенно очевидно, что
в этой способности представлены и интеллектуаль-
ные (принятие решения в условиях неопределеннос-
ти) и волевые (преодоление огромных трудностей на
пути осуществления замысла) компоненты, притом
компоненты взаимоопосредованные и обусловлен-
ные, ибо волевой процесс — сознательная, осмыс-
ленная организация человеком своего поведения по
преодолению внутренних трудностей для достиже-
ния поставленной (стало быть, осмысленной) цели.
Воля проявляется и в такой способности пол-
ководца, как планирование военных действий: со-
ставление плана рискованного сражения, гибкость в
изменении планов, неукоснительное их соблюде-
ние — все это результат органического сочетания
интеллектуальных и волевых процессов.
Воля не единственная характеристика личности.
В деятельности полководца подчас не меньшую,
чем воля, роль играют особенности его эмоцио-
нально-аффективной сферы. Любое военное дейст-
вие, связанное с опасностью и риском, вызывает
различные эмоциональные состояния. У многих это
прежде всего состояние страха, парализующее умст-
венную деятельность. Однако у некоторых людей
опасность вызывает эмоциональный подъем, повы-
шение общей, в том числе и умственной, активно-
-----------------------------------------------
21
сти. Такая особенность отличала великих полковод-
цев. «Совершенно несомненно,— отмечал Б. М. Теп-
лое,— что у этих лиц чрезвычайно ярко выражена
одна из важнейших сторон военного таланта: спо-
собность к максимальной продуктивности ума в ус-
ловиях максимальной опасности» (с. 238).
На многих страницах книги «Ум полководца»
можно найти примеры реализации и других особен-
ностей личности в осуществлении столь редкой
профессиональной деятельности. Мы же останови-
лись на отдельных, наиболее ярких примерах.
И хотя, по оценке самого автора, в труде «дела-
ется попытка наметить первые ориентировочные
шаги» (с. 227) в изучении умственной деятельности
полководцев, в нем блестяще реализовалась систе-
ма теоретических принципов изучения способно-
стей, трактуемых как индивидуальные особенности
целостной личности.
По оценке одного из крупнейших советских
психологов — А. Р. Лурия, «уже построение этой
работы в высокой степени примечательно. Прежде
всего оно реализует логическую структуру, харак-
терную для современных психологических исследо-
ваний, исходящих из концепции единства психики
и деятельности: общий анализ деятельности, ста-
вящий перед субъектом определенные требования,
анализ составных компонентов этой деятельности и,
наконец, изучение системного строения, в котором
эти компоненты выступают... Перед исследователем
стоит не узкоаналитическая задача, а задача изу-
чения сложных форм конкретной деятельности че-
ловека... во всем богатстве ее связей, отношений и
сложной структуры личности. Это логическое по-
-----------------------------------------------
22
строение и составляет одну из важнейших особен-
ностей названного выше труда Б. М. Теплова»*.
Содержание «Ума полководца» не только вноси-
ло весомый вклад в развитие дифференциальной
психологии личности, существенно продвигая ее
вперед, но обогащало и фонд знаний психологии
мышления. Во-первых, это было одно из немного-
численных исследований из области дифференци-
альной психологии мышления, содержащее бога-
тый материал об индивидуальных различиях мысли-
тельной деятельности. Во-вторых, в условиях гос-
подства интеллектуализма в психологических иссле-
дованиях мышления данная работа придавала мощ-
ный импульс развитию личностного подхода к
мышлению, приобретающего в наши дни особую
популярность.
Наконец, повторим, что «Ум полководца»— яр-
кий и очень своеобразный пример соединения
психологической теории с практикой, к сожалению
весьма непривычный для современных решений
прикладных психологических проблем.
Следует указать на стремление Б. М. Теплова
провести исследование подобного типа, но не на
материале исторических документов, а на основе
анализа тех сведений о психологическом своеоб-
разии человека, которыми так богаты произведе-
ния художественной литературы**.
Исходя из глубокого убеждения, что «художе-
’Лурия А. Р. Вклад Б. М. Теплова в конкретную
психологию//Психология и психофизиология индивидуаль-
ных различий. М., 1977. С. 67.
** См.: Теплое Б. М. Заметки психолога при чтении
художественной литературы//Избр. труды. Т. I. М., 1985.
-------------------------------------------------
23
ственная литература содержит неисчерпаемые запа-
сы материалов, без которых не может обойтись
научная психология...», Б. М. Теплое предпринял
попытку исследования индивидуальных особенно-
стей личности литературных героев. В дошедших до
нас материалах этого исследования содержится
блестящий психологический анализ индивидуаль-
ности Татьяны Лариной и процесса овладения ею
своим темпераментом, т. е. процесса воспитания
в себе характера; раскрываются психологические
причины трагедии Сальери, для которого музыка
была единственным смыслом его жизни, заслоняю-
щим, подобно стене, весь мир, и гениальности
Моцарта, для которого музыка была «окном в мир»,
«отражением и переживанием жизненных смыс-
лов»*. Однако работа в этом направлении была
прервана.
По ряду причин в начале 50-х гг. Б. М. Теплое
круто меняет тематику исследований и обращается
к изучению физиологических основ индивидуально-
психологических различий. В этой области вокруг
него сплотилась научная школа (получившая затем
название «школа Теплова—Небылицына»), породив-
шая новое направление — дифференциальную пси-
хофизиологию**. Еще в 1940 г. Б. М. Теплое от-
мечал, что способности, формируясь в деятель-
ности, не являются врожденными. Врожденными
могут быть только анатомо-физиологические за-
датки. Но какова природа этих задатков? На этот
*Там же. С. 308.
**См.: Умрихин В. В. Развитие советской школы
дифференциальной психофизиологии. М., 1987.
--------------------------------------------------
24
вопрос в то время не было убедительного ответа.
Впоследствии у Б. М. Теплова возникла гипотеза,
что в качестве задатков могут выступать открытые
И. П. Павловым свойства нервной системы: сила,
подвижность, уравновешенность. Началось физио-
логическое исследование этих свойств у человека,
имевшее целью выявить биологические детерминан-
ты индивидуально-психологического своеобразия
личности. Глава школы настойчиво стремился вер-
нуться — уже на новом уровне — к психологической
проблематике личности и индивидуальности, но
раньше, чем это стало возможным, оборвалась
его жизнь. Замыслы Б. М. Теплова ныне успешно
реализуются в трудах его учеников. В частности,
установлены не только физиологические механиз-
мы, лежащие в основе тех специальных способ-
ностей ума полководца, которые с большой научной
точностью, как показало время, были выделены
Б. М. Тепловым*.
«Ум полководца»— произведение не совсем обыч-
ного жанра. По своим исследовательским задачам
это работа психологическая. По характеру матери-
ала ее можно считать исторической. «Вторжение»
психолога в историю обогащает как психологиче-
скую, так и историческую науку. Историку оно дает
значительно более глубокое представление о пси-
*См.: Суворова В. В. Исследования Б. М. Тепло-
ва в свете современной психофизиологии//Психология и
психофизиология индивидуальных различий. М., 1977.
-------------------------------------------------
25
хическом своеобразии исторических личностей.
Психологу — материал для постановки и решения
новых проблем, притом зачастую диктуемых прак-
тикой современности, как это было при написании
«Ума полководца». О такой «работе прошлого на
настоящее» очень хорошо сказал известный анг-
лийский историк и философ Р. Дж. Коллингвуд:
«Если задача истории — говорить людям о прош-
лом, а само это прошлое понимается как мертвое
прошлое, то история очень мало может помочь
человеку в его деятельности. Но если ее задача —
говорить людям о настоящем постольку, поскольку
прошлое, ее очевидный предмет, скрыто в настоя-
щем и представляет собой его часть, не сразу за-
метную для нетренированного глаза, тогда история
находится в теснейшей связи с практической
жизнью»*.
В. В. Умрихин
’Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиогра-
фия. М., 1980. С. 383.
Ум полководца
1
В психологии вопросы мышления ставились обыч-
но очень абстрактно. Происходило это отчасти
потому, что при исследовании мышления имелись
в виду лишь те задачи и те мыслительные опера-
ции, которые возникают при чисто интеллекту-
альной, теоретической деятельности. Большинство
психологов — сознательно или бессознательно —
принимали за единственный образец умственной
работы работу ученого, философа, вообще теоре-
тика. Между тем в жизни мыслят не только тео-
ретики. В работе любого организатора, админи-
стратора, производственника, хозяйственника и т. д.
ежечасно встают вопросы, требующие напряженной
мыслительной деятельности. Исследование практи-
ческого мышления, казалось бы, должно представ-
лять для психологии не меньшую важность и не
меньший интерес, чем исследование мышления
теоретического.
Неверно будет сказать, что в психологии вовсе
не ставилась проблема практического интеллекта.
--------------------------------------------
27
Она ставилась часто, но в другом плане. Говоря
о практическом интеллекте, разумели некий совсем
особый интеллект, работающий иными механизма-
ми, чем те, которыми пользуется обычное тео-
ретическое мышление. Проблема практического ин-
теллекта сужалась до вопроса о так называемом
наглядно-действенном, или сенсомоторном, мыш-
лении. Под этим разумелось мышление, которое,
во-первых, неотрывно от восприятия, оперирует
лишь непосредственно воспринимаемыми вещами и
теми связями вещей, которые даны в восприятии, и,
во-вторых, неотрывно от прямого манипулирования
с вещами, неотрывно от действия в моторном,
физическом смысле этого слова. При таком мышле-
нии человек решает задачу, глядя на вещи и опери-
руя с ними.
Понятие наглядно-действенного мышления —
очень важное понятие. Крупнейшим приобретением
материалистической психологии является уста-
новление того факта, что и в филогенезе, и в онто-
генезе генетически первой ступенью мышления
может быть только наглядно-действенное мышле-
ние. «Интеллектуальная деятельность формируется
сначала в плане действия; она опирается на вос-
приятие и выражается в более или менее осмыслен-
ных, целенаправленных предметных действиях.
Можно сказать, что у ребенка на этой ступени (име-
ются в виду первые годы жизни.— Б. Т.) лишь
наглядно-действенное мышление, или сенсомотор-
ный интеллект» (Рубинштейн С. Л., 1940, с. 315).
Очевидно, однако, что понятие сенсомотор-
ного интеллекта не имеет прямого отношения к
тому вопросу, с которого мы начали,— к вопросу об
-------------------‘'ЧУДФ*'-’------------------
28
особенностях практического мышления. Человек,
занятый организационной работой, решает стоящие
перед ним задачи, опираясь вовсе не на непосред-
ственное восприятие вещей и прямое манипулиро-
вание с ними. Объекты его умственной деятель-
ности (взаимоотношения групп людей, занятых в ка-
ком-либо производстве, способы руководства этими
группами и установления связи между ними и т. п.)
таковы, что они едва ли поддаются непосредствен-
ному восприятию и уж во всяком случае не поддают-
ся физическому, моторному оперированию с ними.
Скорее можно предположить сенсомоторный ин-
теллект у ученого-экспериментатора в области,
например, физики или химии, чем у практика-ад-
министратора. Участие в мышлении восприятия и
движения различно в разных конкретных видах дея-
тельности, но степень этого участия никак не являет-
ся признаком, отличающим практическое мышле-
ние от теоретического.
Отличие между этими двумя типами мышления
нельзя искать в различиях самих механизмов мыш-
ления, в том, что тут действуют «два разных ин-
теллекта». Интеллект у человека один, и едины
основные механизмы мышления, но различны фор-
мы мыслительной деятельности, поскольку различ-
ны задачи, стоящие в том и другом случае перед
умом человека. Именно в таком смысле можно и
должно говорить в психологии о практическом и
теоретическом уме.
Различие между теоретическим и практическим
мышлением заключается в том, что они по-разному
связаны с практикой; не в том, что одно из них
имеет связь с практикой, а другое — нет, а в том,
------------------------------------------------
29
что характер этой связи различен. Работа практи-
ческого мышления в основном направлена на раз-
решение частных, конкретных задач — организовать
работу данного завода, разработать и осуществить
план сражения и т. п.,— тогда как работа теорети-
ческого мышления направлена в основном на нахож-
дение общих закономерностей — принципов орга-
низации производства, тактических и стратегиче-
ских закономерностей и т. п.
«От живого созерцания к абстрактному мышле-
нию и от него к практике — таков диалектический
путь познания истины, познания объективной реаль-
ности»,— писал В. И. Ленин (Поли. собр. соч., т. 29,
с. 152—153). И в другом месте: «Движение позна-
ния к объекту всегда может идти лишь диалекти-
чески: отойти, чтобы вернее попасть — reculer pour
mieux sauter (savoir?)»* (там же, с. 252).
Работа теоретического ума сосредоточена пре-
имущественно на первой части целостного пути по-
знания: на переходе от живого созерцания к аб-
страктному мышлению, на (временном!) отходе,
отступлении от практики. Работа практического ума
сосредоточена главным образом на второй части
этого пути познания: на переходе от абстрактного
мышления к практике, на том самом «верном по-
падании», «прыжке» к практике, для которого и
производится теоретический отход.
И теоретическое и практическое мышление свя-
зано с практикой, но во втором случае связь эта
имеет более непосредственный характер. Работа
*—«отступить, чтобы лучше прыгнуть (познать?)».—
Примем, ред. Полного собрания сочинений В. И. Ленина.
-----------------------------------------------
30
практического ума непосредственно вплетена в
практическую деятельность и подвергается ее не-
прерывному испытанию, тогда как работа теорети-
ческого ума обычно подвергается такой проверке
лишь в конечных результатах. Отсюда та своеобраз-
ная ответственность, которая присуща практиче-
скому мышлению. Теоретический ум отвечает перед
практикой лишь за конечный результат своей ра-
боты, тогда как практический ум несет ответствен-
ность в самом процессе мыслительной деятельно-
сти. Ученый-теоретик может выдвигать разного
рода рабочие гипотезы, испытывать их, иногда в
течение очень длительного срока, отбрасывать те,
которые себя не оправдывают, заменять их другими
и т. д. У практика возможности пользоваться гипо-
тезами несравненно более ограничены, так как
проверяться эти гипотезы должны не в специальных
экспериментах, а в самой жизни, и — что особенно
важно — практический работник далеко не всегда
имеет время для такого рода проверок. Жесткие
условия времени — одна из самых характерных
особенностей работы практического ума.
Сказанного уже достаточно, чтобы поставить под
сомнение очень распространенное убеждение в том,
что наиболее высокие требования к уму предъяв-
ляют теоретические деятельности: наука, филосо-
фия, искусство. И. Кант в свое время утверждал,
что гений возможен только в искусстве. Г. Гегель
видел в занятии философией высшую ступень дея-
тельности разума. Психологи начала XX в. наиболее
высоким проявлением умственной деятельности
считали, как правило, работу ученого. Во всех этих
случаях теоретический ум рассматривался как выс-
31
шая возможная форма проявления интеллекта.
Практический же ум, даже на самых высоких его
ступенях — ум политика, государственного деяте-
ля, полководца,— расценивался с этой точки зре-
ния как более элементарная, легкая, как бы менее
квалифицированная форма интеллектуальной дея-
тельности.
Это убеждение глубоко ошибочно. Если различие
между практическим и теоретическим умом пони-
мать так, как об этом сказано выше, то нет ни малей-
шего основания считать работу практического ума
более простой и элементарной, чем работу ума
теоретического. Да и фактически высшие проявле-
ния человеческого ума мы наблюдаем в одинаковой
мере и у великих практиков, и у великих теоретиков.
Ум Петра Первого ничем не ниже, не проще и не
элементарнее, чем ум М. В. Ломоносова.
Мало того. Если уж устанавливать градации
деятельности по трудности и сложности требований,
предъявляемых уму, то придется признать, что с
точки зрения многообразия, а иногда и внутренней
противоречивости интеллектуальных задач, а также
жесткости условий, в которых протекает умственная
работа, первые места должны занять высшие формы
практической деятельности. Умственная работа
ученого, строго говоря, проще, яснее, спокойнее
(это не значит обязательно легче), чем умственная
работа политического деятеля или полководца.
Но, конечно, установление такого рода градаций —
дело в значительной мере искусственное. Глав-
ное не в них, а в том, чтобы полностью осознать
психологическое своеобразие и огромную слож-
ность и важность проблемы практического мышления.
-----------------------------------------------
32
Проблема эта впервые была поставлена еще
Аристотелем в его незаслуженно забытом психоло-
гами учении о «практическом уме». Мышление для
Аристотеля направлено на познание всеобщего. Это
познание осуществляется с помощью теоретиче-
ского ума. Но практическая деятельность «всегда
касается частного», и в ней перед человеческим
интеллектом ставится особая задача: применение
знания всеобщего к частным случаям. Эту задачу
решает «практический ум», который «направлен
на деятельность» и поэтому «должен иметь оба вида
знания», т. е. и знание общего, и знание частного
(Аристотель, 1884, с. 8.). Здесь перед нами одно
из тех противоречий, которые так характерны для
Аристотеля. В принципе он считал, что высшей
способностью и высшей добродетелью человека
является «теоретический ум», но в конкретном
анализе психологических фактов он приходил к вы-
воду, что работа «практического ума» в известном
смысле сложнее, так как она предполагает и зна-
ние общего, и знание частного. Учение о «практи-
ческом уме»— одна из тех страниц психологии Ари-
стотеля, которые не потеряли значения и в настоя-
щее время. В дальнейшем мне еще придется ка-
саться некоторых мыслей, развивавшихся Аристо-
телем в этой связи.
В последующей истории психологии проблема
практического ума затрагивалась лишь эпизодиче-
ски. Так обстояло дело вплоть до второго десятиле-
тия XX в., когда термины практическое мышление
и практический интеллект стали обычными на стра-
ницах психологических исследований. Под этими
терминами, однако, как я уже говорил, разумели
---------------------------------------------------
2 Зак. 2647	33
вовсе не работу ума в условиях практической дея-
тельности, а только вопрос о так называемом на-
глядно-действенном или сенсомоторном мышлении.
Смешение практического ума с наглядно-действен-
ным мышлением в сильной мере способствовало
укреплению ложного взгляда на практический ум
как на более «низкую», элементарную функцию ум-
ственной деятельности.
Более глубокая постановка вопроса о практиче-
ском уме, преодолевающая ограниченность тради-
ционной трактовки, намечается в советской психо-
логии. Это показано, например, в книге С. Л. Рубин-
штейна «Основы общей психологии». Касаясь вопро-
са о «мыслительных операциях, непосредственно
включенных в ход практического действенного
разрешения задачи», автор указывает, что эти опера-
ции выдвигают некоторые «специфические требо-
вания, отличные от требований, предъявляемых
задачей при обобщенном теоретическом мышле-
нии». Например, они требуют «более изощренной
наблюдательности и внимания к отдельным, част-
ным деталям, предполагая умение использовать для
разрешения задачи в частном случае то особенное
и единичное в данной проблемной ситуации, что
не входит полностью и без остатка в теоретическое
обобщение; они требуют также умения быстро пе-
реходить от размышления к действию и обратно»
(1940, с. 308. Подчеркнуто мною.— Б. Г.). Здесь
отмечен ряд особенностей, действительно характер-
ных для практического ума, но этот перечень да-
леко не полный, да и не претендует быть таковым.
Вопрос о практическом уме только еще ставится
в психологии, и путь к его разрешению лежит
-----------------------------------------------
34
через детальное изучение особенностей умственной
работы человека в различных конкретных обла-
стях практической деятельности.
Деятельность полководца предъявляет исключи-
тельно высокие требования к уму. Совершенно
прав был К. Клаузевиц, когда писал: «На высшем
посту главнокомандующего умственная деятель-
ность принадлежит к числу наиболее трудных,
какие только выпадают на долю человеческого ума»
(1941, т. I, с. 118).
В то же время ум полководца является одним
из характернейших примеров практического ума, в
котором с чрезвычайной яркостью выступают свое-
образные черты последнего. Изучение умственной
работы полководца представляет поэтому не только
практический интерес, но и научный: имеет большое
значение с точки зрения построения психологии
мышления. В настоящей работе делается попытка
наметить первые ориентировочные шаги этого изу-
чения.
2
Принято думать, что от полководца требуется на-
личие двух качеств — выдающегося ума и сильной
воли (причем под словом «воля» разумеется очень
сложный комплекс свойств: сила характера, муже-
ство, решительность, энергия, упорство и т. п.). Эта
мысль совершенно бесспорная. Наполеон внес в нее
новый важный оттенок: дело не только в том, что
полководец должен иметь и ум, и волю, а в том,
что между ними должно быть равновесие, что они
должны быть равны: «Военный человек должен
Т
35
иметь столько же характера, сколько и ума» (Напо-
леон, 1941, с. 320). Дарование настоящего полко-
водца он сравнивал с квадратом, в котором ос-
нование — воля, высота — ум. Квадрат будет квад-
ратом только при условии, если основание равно
высоте; большим полководцем может быть только
тот человек, у которого воля и ум равны. Если воля
значительно превышает ум, полководец будет
действовать решительно и мужественно, но мало
разумно; в обратном случае у него будут хорошие
идеи и планы, но не хватит мужества и решитель-
ности осуществить их (см.: Las-Cases Е., 1824. Зап. 4—
5/XII 1815 г.*).
Наполеоновская «формула квадрата» имела
большой успех: цитируют ее постоянно. При этом
нередко идут дальше и ставят такого рода вопрос.
Так как «равновесие в природе встречается редко»
(Драгомиров М. И., 1909, т. 2, с. 394), то в большин-
стве случаев придется мириться с тем, что даро-
вание полководца окажется не квадратом, а прямо-
угольником, придется мириться с тем, что равнове-
сие, являющееся идеалом, будет нарушено. Что же
надо признать более желательным: нарушение рав-
новесия в сторону воли или в сторону ума? Что луч-
ше: полководец с преобладанием воли или с преоб-
ладанием ума?
Мне не приходилось встречать в литературе слу-
чаи, когда этот вопрос решался бы в пользу ума.
Обычно сам вопрос ставится для того, чтобы раз-
вернуть учение о примате воли в деятельности
полководца. Чрезвычайно типичной является в этом
*Далее указывается: Las-Cases Е. Зап. ...
36
отношении точка зрения М. И. Драгомирова. По
его мнению, «из всех деяний человеческих война
есть дело в значительной степени более волевое,
чем умовое». «Как бы план ни был гениален, он
может быть совершенно испорчен исполнением, а
исполнение лежит в области воли, если не исклю-
чительно, то в несравненно большей мере, чем в
области ума. Самые невероятные подвиги соверше-
ны почти одной волей: пример — переход Суворова
через Альпы в 1799 г.» (там же, с. 170—171).
Не давая еще общей оценки этой точке зрения,
укажу попутно, что здесь имеет место одно очень
распространенное заблуждение. Функцией ума
считается выдумывание планов, функцией воли —
исполнение их. Это неверно. С одной стороны,
исполнение плана требует ума не меньше, чем воли,
а с другой, в деятельности полководца задумыва-
ние плана обычно неотделимо от его исполнения.
В этом одна из самых важных особенностей интел-
лектуальной работы полководца.
Такое понимание взаимоотношения между умо-
вым и волевым началами в работе полководца
привело Драгомирова к важной ошибке в оценке
А. В. Суворова, которого он в других отношениях
проникновенно понимал и безмерно любил. «Не
только современники,— писал Драгомиров,— но и
потомки современников Суворова считали его
рубакой, и ничем более, а ученые критики даже
с кафедры проповедовали, что для военного ис-
кусства он ничего не сделал. И они были правы с
умовой точки зрения: как носитель воли в высочай-
шем ее проявлении, он хитрыми планами никогда
не задавался и всегда побеждал. Его заслуга в воен-
----------------------------------------------
37
ном искусстве в том и заключается, что никто
яснее его не показывал всего значения воли в воен-
ном деле» (1895, т. 2, с. 172).
Взгляд на Суворова, о котором говорит Дра-
гомиров, чрезвычайно распространен, особенно у
нерусских авторов. Он освящен авторитетом Напо-
леона, сказавшего, что у Суворова была душа вели-
кого полководца, но не было головы такового.
Высказывающие этот взгляд совершенно неправы:
Суворов обладал гениальным военным умом и ни-
какой диспропорции между умом и волей у него
не было. В чем же причина распространения этого
взгляда, повлиявшего даже и на А. Ф. Петрушев-
ского, исследователя, больше всего поработавшего
над биографией Суворова (Петрушевский А. Ф.,
1900, с. 755)? Таких причин, как мне кажется, не-
сколько.
Во-первых, недооценка ума Суворова объясня-
ется условиями, в которых ему приходилось дей-
ствовать. Вплоть до Итальянской кампании 1799 г. он
никогда не являлся в роли главнокомандующего,
а в Итальянской кампании он был постоянно связан
пресловутым гофкригсратом и власть Суворова по
отношению к австрийским генералам была далеко
не полной. Поэтому стратегический гений Суворова
никогда не мог проявиться во всей мощи. Только
вдумчивое исследование его работы показывает,
сколь безгранично великм были его возможности.
Во-вторых, Суворов обладал такой, по выраже-
нию Петрушевского, «ужасающей скдой воли», та-
кой нечеловеческой энергией, «для человека мягких
свойств не совсем даже вразумительной» (там же,
с. 750, 756), что эти свойстса его личности заслоняли
------------------------------------------------
Зв
все другие, менее способные потрясать эмоциональ-
но.
В-третьих, ум Суворова являлся самым ярким
и законченным образцом военного ума, и у него
более, чем у кого-нибудь другого, выявились спе-
цифические особенности военного мышления. Тот
факт, что он «не задавался хитрыми планами»,
говорит о силе, а никак не о слабости его интеллекта.
Создавать на войне «простые» планы, ведущие, од-
нако, к победе, несравненно труднее, чем придумы-
вать планы хитроумные. Лишь подлинно большие
полководцы умеют сохранить простоту и ясность
мысли в сложнейших условиях военной обстановки.
Легко понять, что лица, подходившие к оценке Су-
ворова с обычным пониманием ума, прежде всего
как теоретического материала, не находили у него
того, что искали, и поэтому все то, чем был силен
великий русский полководец, относили за счет воли,
характера, мужества. Наполеон, конечно, в эту ошиб-
ку впасть не мог: он-то прекрасно знал, что пред-
ставляет собой ум военачальника. Его оценка Суво-
рова, сильно повлиявшая и на оценки других, объяс-
няется, с одной стороны, тем, что он мало знал
деятельность Суворова, а с другой — тем, что он, ве-
роятно, не очень и стремился в этом случае к бес-
пристрастности суждения.
Итак, Суворов никак не может служить под-
тверждением теории о примате воли над умом в
даровании большого полководца.
Некоторую опору для этой теории дал сам Напо-
леон, высказавший однажды следующее: «Люди,
имеющие много ума и мало характера, меньше
всего пригодны для этой (военной. — Б. Т.) профес-
----------------------------------------------
39
сии. Лучше иметь больше характера и меньше ума.
Люди, имеющие посредственный ум, но достаточно
наделенные характером, часто могут иметь успех в
этом искусстве» (1941, с. 320). Чтобы правильно
понимать смысл этого высказывания, не надо забы-
вать, что непосредственно перед и после только что
цитированных фраз стоят ранее приводившиеся ут-
верждения о том, что подлинные полководцы харак-
теризуются равновесием между умом и характером.
Но, как бы там ни было, Наполеон сказал, что если
этого равновесия нет, то лучше иметь больше харак-
тера, чем ума.
Мне думается, однако, что это положение и для
Наполеона вовсе не имело всеобщего значения.
Смысл его, скорее всего, следующий: мне, Наполео-
ну, предпочтительнее иметь в качестве помощников
лиц с недостатками ума, чем с недостатком воли.
Со своей точки зрения Наполеон был, конечно,
прав. Он вообще предпочитал сам думать за своих
подчиненных и поэтому прекрасно мог доволь-
ствоваться генералами, которые особым умом не
блистали. Генерал же, отличающийся глубочайшим
умом, но недостаточно активный, храбрый и реши-
тельный, сильный в замыслах, но слабый в испол-
нении, был Наполеону, безусловно, не нужен.
Этим и объясняется, что некоторых из своих мар-
шалов он прямо характеризует как лиц неумных, но
отличающихся выдающимся мужеством и характе-
ром, тогда как никому из своих сотрудников он не
давал обратной характеристики: таких военных сот-
рудников у него и быть не могло. Из числа мар-
шалов крайним примером неравновесия в пользу во-
ли был И. Мюрат, в меньшей мере — М. Ней. Вот
------------------------------------------------
40
IVdCHW н- и
некоторые из высказываний Наполеона о них: «Для
Мюрата или Нея было невозможно не быть храбры-
ми, но головы у них было мало, особенно у перво-
го» (Las-Cases Е. Зап. 4—5/XII 1815 г.). «Ней—самый
храбрый из людей, но этим и ограничиваются его
дарования» (ibid. Зап. 8—9/XII 1815 г.). «Мюрат
имел очень много мужества и очень мало ума. Слиш-
ком большое различие между этими двумя качества-
ми объясняет его целиком. Трудно, даже невозмож-
но, было быть храбрее Мюрата и Ланна. Мюрат
и остался только храбрым. Ум Ланна вырос до
уровня его мужества; он стал гигантом» (ibid. Зап.
13—14/V II 1816 г.). В другой раз ту же мысль по по-
воду Ж. Ланна Наполеон выразил так: «У Ланна
мужество сначала преобладало над умом; но у него
ум с каждым днем возрастал, приближаясь к рав-
новесию; он стал очень высоким ко времени его ги-
бели. Я взял его пигмеем, потерял гигантом»
(ibid. Зап. 4—5/XII 1815 г.). Последние замечания о
Ж. Ланне очень поучительны. Полководцы типа Мю-
рата, храбрее которых невозможно быть, но у кото-
рых очень мало ума, — пигмеи по сравнению с ги-
гантами, имеющими ум, равный их великому му-
жеству. Да и в самом деле: Мюрат великолепно
вел конницу в атаку, он был единственный в своем
роде «entraineur de cavalerie»*, но какой же он был
полководец?
Таким образом, то высказывание Наполеона, ко-
торым любят подкреплять учение о примате воли
полководца, относится вовсе не к самостоятельно
*Букв.: «кулак кавалерии, кавалерийский кулак».—
Примеч. ред.
42
действующим полководцам, а лишь к простым ис-
полнителям. Формально прав был Клаузевиц, указы-
вающий на то, что относительная роль ума в деятель-
ности военачальника зависит от высоты занимаемого
им поста. На низших постах «умственная деятель-
ность проста и легка», здесь «простой рассудок бу-
дет достаточен», тогда как «на высшем посту глав-
нокомандующего умственная деятельность принад-
лежит к числу наиболее трудных, какие только
выпадают на долю человеческого разума» (Клаузе-
виц К., 1941, т. I, с. 118; т. II, с. 457).
Учение о примате воли у полководца всегда на-
ходило опору в том, что волевые качества, как
мужество, решительность, энергия и т. д., гораздо
более эффектны, сильнее импонируют, чем до-
стоинства умовые (если воспользоваться любимым
словом Драгомирова). Наполеон в высказываниях,
содержащих прямую самооценку, очень любил под-
черкивать у себя именно эти волевые качества.
Он называл себя «человеком, характер которого
стоит целой армии» (Jomini А. Н., 1827, v. IV, р. 614),
говорил, что «смотрит на себя как на самого смело-
го в деле войны человека, который когда-либо
существовал» (Las-Cases Е. Зап. 10/ XI 1816 г.).
Основываясь на такого рода высказываниях, Е. В. Тар-
ле имел основание написать о Наполеоне: «Сам он
ценил в себе основное, по его мнению, качество,
которое, как он утверждал, важнее всего и незаме-
нимее всего: железная воля, твердость духа и та осо-
бенная храбрость, которая состоит... в том, чтобы
взять на себя целиком самую страшную, самую тя-
желую ответственность за решение. Выигрывает сра-
жение не тот, кто придумал план битвы или нашел
43
нужный выход, а тот, кто взял на себя ответствен-
ность за его выполнение» (1941, с. 391—392).
Может быть, это и верно в каком-то специальном
контексте, но во всяком случае очень односторонне.
И бесспорно, сам Наполеон вовсе не думал, что глав-
ная его сила заключалась только в готовности «брать
на себя ответственность». Поучительно с этой точки
зрения продумать наполеоновские «Замечания о во-
енных действиях кампаний 1796 и 1797 гг. в Италии»
(1941, с. 261—282), содержащие критические сооб-
ражения о действиях бывших противников и объяс-
нение некоторых из своих действий. Читая эти «За-
мечания...», получаешь впечатление, что имеешь
дело с полководцем, основные черты которого
вовсе не смелость и решительность, а прежде всего
осмотрительность, предусмотрительность и тончай-
ший расчет. Говоря в терминах «формулы квадрата»,
он явно подчеркивает здесь значение высоты, т. е.
ума, может быть, даже в ущерб основанию, т. е. во-
ле. Автор «Замечаний...» выступает перед читате-
лями как полководец скорее интеллектуального,
чем волевого типа. Сейчас нам не важно, был ли на
самом деле он таковым (я еще вернусь к этому во-
просу). Важно лишь то, что он хотел подчеркнуть, по-
казать именно умственную сторону своей деятель-
ности, вовсе оставив в тени волевые моменты. Мне
думается, что такая направленность работы, являв-
шейся результатом долгих размышлений, много-
кратных переделок, тщательных исправлений (см.
рассказы Е. Лас-Каза и А. Монтолона о том, как Напо-
леон работал над трудами, посвященными его кам-
паниям: Las-Cases Е. Зап. 1—3/Х 1815 г.; 18—19/XII
1815 г.,* Montholon А., 1846, р. 231), говорит больше,
----------------------------------------------
44
чем отдельные эффектные фразы, брошенные по
тому или другому поводу.
Итак, нет никаких оснований думать, что Напо-
леон в самом себе ценил прежде всего и больше
всего волевые качества, отводя на задний план ин-
теллектуальные моменты.
Обычное понимание проблемы «ум и воля у пол-
ководца» имеет в основе чрезвычайно важную ошиб-
ку. Ум и воля рассматриваются как две разные спо-
собности, как две — пользуясь любимым выражени-
ем древних греков — «части души». Признается, ко-
нечно, влияние их друг на друга, зависимость ума от
волевых качеств человека и наоборот, но все же
предполагается, что каждая из этих способностей
может функционировать и сама по себе, независимо
от другой, что полководец может осуществлять
умственную работу, не прибегая к помощи воли,
или осуществлять волевые функции, не беспокоя ума
или даже не имея его вовсе. Предполагается — и это
наиболее важно для темы моей работы, — что мож-
но иметь хороший или даже выдающийся ум пол-
ководца, не имея, однако, соответствующих волевых
качеств: решительности, мужества, твердости и т. п.
Первым, предложившим деление всех психичес-
ких способностей на два класса: познавательные спо-
собности и движущие способности (способности
чувствования, желания и действования), был Аристо-
тель (1937, с. 9, 433). От него ведет начало проти-
вопоставление ума и воли. Но, очень прочно усвоив
это аристотелевское деление, психология, как я уже
говорил, прошла мимо одного из важнейших поня-
тий аристотелевского учения о душе, того понятия,
которое уничтожает возможность разрыва между
-----------------------------------------------
45
умом и волей, мало того, понятия, в котором осу-
ществляется подлинное единство воли и ума. Я имею
в виду уже знакомое нам понятие практичес-
кого ума.
Задаваясь вопросом, что является двигателем во-
левого действия, Аристотель приходит к выводу, что
таковым не может быть ни стремление само по себе
(«ведь владеющие собой, хотя могут иметь стремле-
ние и охоту к чему-нибудь, но совершают действия
не под влиянием стремления, а следуют предписани-
ям разума»), ни ум сам по себе («ведь теорети-
ческий ум не мыслит ничего, относящегося к дей-
ствию, и не говорит о том, чего следует избегать
и чего надо домогаться»). Подлинным двигателем
волевого действия является «ум и стремление», или
«разумное стремление». «Ум не приходит в движе-
ние без стремления», но «обе способности — ум и
стремление — обусловливают движение» (там же,
с. 9—10). Вот это-то единство ума и стремления
Аристотель и называет волей, с одной стороны, прак-
тическим умом — с другой. Практический ум есть
«способность к деятельности, направленной на чело-
веческое благо и осуществляющейся на основе разу-
ма» (Аристотель, 1884, с. 5).
Интересно отметить, что, продолжая дальше
анализ волевого действия, Аристотель выдвигает
еще одно понятие, более высокое, если так можно
выразиться, чем понятие воли. Он обозначает его
словом, которое по-русски можно перевести как
решение или намерение. Решение не тождественно
с волей. «Решение никогда не имеет дела с невоз-
можным, и если бы кто сказал, что он решил
сделать невозможное, то он показался бы дураком.
46
Воля же может касаться и невозможного... и того,
что не в нашей власти, например, чтобы актер или
атлет одержал победу; но ни у кого не возникает
решения относительно подобного, а лишь относи-
тельно того, что, как он думает, в его власти» (там
же, с. 4). Решение Аристотель определяет как «взве-
шенное или обдуманное стремление к тому, что в
нашей власти» (там же, с. 5), или, еще короче, как
«стремящийся разум» (там же, с. 2). С точки зрения
интересующего нас вопроса можно сказать: для
Аристотеля практический ум есть одновременно и
ум и воля; его своеобразие как раз и заключается в
единстве ума и воли.
Ум полководца является одной из конкретных
форм практического ума в аристотелевском смысле
этого термина; его нельзя понимать как некий чис-
тый интеллект; он есть единство интеллектуальных
и волевых моментов.
Когда говорят, что какой-либо военачальник име-
ет выдающийся ум, но лишен таких волевых качеств,
как решительность или моральное мужество, то это
значит, что ум у него не тот, который нужен полко-
водцу. Подлинный ум полководца не может быть у
человека безвольного, робкого и слабохарактер-
ного.
3
«Стихия, в которой протекает военная деятель-
ность,— это опасность» (Клаузевиц К., 1941, т. I,
с. 40). «Бой порождает стихию опасности, в которой
-----------------------------------------------
47
все виды военной деятельности пребывают и дви-
жутся, как рыбы в воде, как птицы в воздухе»
(там же, с. 108). В «стихии опасности» работает ум
полководца, и психологический анализ не может
пройти мимо этого обстоятельства.
Принято думать, что в состоянии серьезной опас-
ности, там, где имеется повод для возникновения
страха, качество и продуктивность умственной рабо-
ты понижаются. Тот же Клаузевиц писал: «Челове-
ческой природе свойственно, чтобы непосредствен-
ное чувство большой опасности для себя и для дру-
гих являлось помехой для чистого разума» (там же,
с. 454). Но Клаузевиц достаточно хорошо понимал
природу войны, чтобы не знать, что такого рода
снижение умственных возможностей в опасной ситу-
ации вовсе не является неизбежным. Он знал, что у
всякого хорошего воина, а тем более у всякого боль-
шого полководца дело обстоит как раз наоборот:
опасность не только не снижает, а, наоборот, обост-
ряет работу ума. «Опасность и ответственность не
увеличивают в нормальном человеке свободу и ак-
тивность духа, а, напротив, действуют на него удру-
чающе, и потому если эти переживания окрыляют и
обостряют способность суждения, то, несомненно,
мы имеем дело с редким величием духа» (там же,
т. II, с. 305).
В чем Клаузевиц бесспорно прав, так это в том,
что такое поведение свидетельствует о величии духа.
Без такого величия духа не может быть и боль-
шого полководца. Прав Клаузевиц и тогда, когда
он непосредственно связывает то «состояние», кото-
рое «называется военным талантом», со способ-
ностью сохранять верность суждений в наиболее
48
опасных и затруднительных обстоятельствах (там же,
с. 456). Без такой способности никакой военный
талант немыслим.
В традиционной психологии принято относить
страх к числу эмоций астенических, т. е. понижаю-
щих жизнедеятельность. Отсюда, естественно, де-
лается вывод, что страх всегда должен действо-
вать угнетающе на психическую деятельность, тем
более на интеллектуальную работу. Допустим, что
это так. Однако страх вовсе не единственно возмож-
ная реакция на опасность. Страх вовсе не является
чем-то естественно неизбежным, первичным, с чем
можно бороться лишь голосом разума, привычки
и т. п. Опасность может совершенно непосредствен-
но вызывать эмоциональное состояние стенического
типа, положительно окрашенное, т. е. связанное
со своеобразным наслаждением и повышающее пси-
хическую деятельность.
Есть упоение в бою.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог,
И счастливтот, ктосредьволненья
Их обретать и ведать мог.
(А. С. Пушкин)
Такое состояние прекрасно было известно вели-
чайшему из психологов войны — Л. Н. Толстому.
Об этом говорит он в следующих строчках из
«Севастополя в декабре»: «Но зато, когда снаряд
49
пролетел, не задев вас, вы оживаете, и какое-то
отрадное, невыразимо приятное чувство, но только
на мгновение, овладевает вами, так что вы находите
какую-то особенную прелесть в опасности, в этой
игре с жизнью и смертью; вам хочется, чтобы
еще и еще и поближе упало около вас ядро или
бомба».
Глубже и тоньше передано это состояние в описа-
нии переживаний капитана Тушина во время Шенгра-
бенского дела: «Вследствие этого страшного гула,
шума, потребности внимания и деятельности
Тушин не испытывал ни малейшего неприятного
чувства страха и мысль, что его могут убить или
больно ранить, не приходила ему в голову. Напро-
тив, ему становилось все веселее и веселее. Ему
казалось, что уже давно, едва ли не вчера, была та
минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый
выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был
ему давно знакомым, родственным местом. Не-
смотря на то, что он все помнил, все соображал, все
делал, что мог делать самый лучший офицер в его
положении...» (Война и мир, ч. 2, гл. XX).
Такого же рода состояние имел в виду Д. А. Фур-
манов в следующем отрывке из романа «Чапаев»:
«И Чапаев, закаленный боец, и Федор, новичок, —
оба полны были теперь этим удивительным состоя-
нием. Не страх это и не ужас смерти, это —
высочайшее напряжение всех духовных струн, край-
нее обострение мыслей и торопливость — неве-
роятная, непонятная торопливость. Куда надо то-
ропиться, так вот особенно спешить — этого не соз-
наешь и не понимаешь, но все порывистые движения,
все твои слова, обрывочные и краткие, быстрые
------------------------------------------------
50
и чуткие взгляды — все говорит о том, что весь
ты в эти мгновения — стихийная торопливость»
(гл. VI).
Нередко думают так: состояние смертельной
опасности, неотделимое от боевой обстановки, неиз-
бежно вызывает эмоцию страха (т. е. некоторую
отрицательную эмоцию); люди храбрые, мужест-
венные умеют, однако, побеждать эту эмоцию
и владеть собой: это достигается силой разума,
чувства долга и т. д.; большое значение имеет
привычка.
Конечно, у многих, но далеко не у всех дело
обстоит именно так. Если бы опасность неизбежно
вызывала отрицательную и мучительную эмоцию
страха, то боевая обстановка, связанная с величай-
шей опасностью, не могла бы содержать чего-то
влекущего к себе, притягивающего, дающего «упое-
ние» и «неизъяснимые наслаждения». Человек, вла-
деющий собой и привыкший переживать опасные си-
туации, мог бы выработать в себе более или менее
выдержанное отношение к ним, но откуда могло
бы взяться у него переживание «особенной прелести
опасности» и «высочайшее напряжение всех духов-
ных струн»? Страх — согласно обычному словоупот-
реблению — эмоция угнетающая. Даже и полная по-
беда над страхом может сама по себе дать в самом
лучшем случае только нормальное психическое
состояние и отсутствие мучительных пережива-
ний.
Но в том-то и дело, что нормального состояния
в бою не бывает и быть не может. Не может быть в
боевой обстановке и спокойного состояния (в бук-
вальном смысле этого слова). Совершенно правиль-
но писал Фурманов: «Спокойных нет, это одна ры-
51
царская болтовня, будто есть совершенно спокой-
ные в бою, под огнем, — этаких пней в роду чело-
веческом не имеется. Можно привыкнуть казаться
спокойным, можно держаться с достоинством, мож-
но сдерживать себя и не поддаваться быстро воз-
действию внешних обстоятельств — это вопрос
иной. Но спокойных в бою и за минуты перед
боем — нет, не бывает и не может быть» (там же).
Вопрос не в том, переживает человек в бою эмо-
цию страха или не переживает никакой эмоции, а
в том, переживает ли он отрицательную эмоцию
страха или положительную эмоцию боевого воз-
буждения. Последняя — необходимый спутник
военного призвания и военного таланта.
Бывают люди, для которых опасность является
жизненной потребностью, которые стремятся к ней
и в борьбе с ней находят величайшую радость жизни.
Из таких людей выходят обычно крупные военные
деятели.
Самый яркий пример — Суворов.
«Всякий раз, когда ему приходилось провести
несколько лет вне боевой обстановки, он начинал
буквально хиреть. Образно выражаясь, он хорошо
спал только под грохот пушек. Так было с ним всю
жизнь, вплоть до глубокой старости» (Осипов К. Н.,
1938, с. 58). «Весь смысл жизни для него заклю-
чался только в трех словах: армия, война и бой; вне
этих слов он не знал истинного счастья» (Мыш-
лаевский А. 3., 1900, с. 73). В 1700 г. во время первой
Польской кампании, оказавшись в течение некоторо-
го времени вдали от боевых действий, он пишет од-
ному знакомому: «Здоровьем поослаб, хлопот про-
пасть... Коликая бы мне милость, если бы дали от-
------------------------------------------------
52
А. В. СУВОРОВ
дохнуть хоть на один месяц, то есть выпустили бы в
поле. С божьей помощью на свою руку я охулки бы
не положил» (цит. по: Петрушевский А. Ф., 1900,
с. 42). Двадцать с лишком лет спустя, во время вто-
рой Польской войны, он находился в Финляндии,
руководя постройкой укреплений. Как только нача-
лись военные действия, он стал «истинно несчастным
человеком», «рвался, как лев из клетки». «Постыд-
но мне там не быть, — писал он в то время. — Бата-
лия мне лучше, чем лопата извести и пирамида
кирпича, мне лучше 2000 человек в поле, чем 20 000 в
гарнизоне»; «Я не могу оставить 50-летнюю навыч-
ку к беспокойной жизни... Я привык быть действую-
щим непрестанно» (цит. по: Петрушевский А. Ф.,
1900, с. 265, 750; цит. по: Осипов К. Н., 1938, с. 173).
Интересная деталь: Петр Первый, человек с ярко
выраженным и рано обнаружившимся военным
призванием и талантом, имел особенное влечение
ко всем бурным и опасным проявлениям «огненной
стихии». «В стихии огня, в виде ли пушечной пальбы,
фейерверка или пожара одинаково было для Петра
что-то притягательное; он, как видно, не упускал слу-
чая побывать на пожаре» (Богословский М. М., 1941,
с. 210).
Вернемся к основному для нашей темы вопросу:
всегда ли атмосфера опасности является «помехой
для чистого разума»? Теперь мы можем с уверен-
ностью ответить на него отрицательно: нет, не всег-
да. Если атмосфера опасности вызывает угнетаю-
щую эмоцию страха, она угнетает и умственную
деятельность, но, если она создает положительную
эмоцию боевого возбуждения, она может усили-
вать и обострять работу ума.
------------------------------------------------
54
М. НЕЙ
Повышение всех психических сил и обострение
умственной деятельности в атмосфере опасности —
черта, отличающая всех хороших полководцев, хотя
проявляться она может очень различно.
Бывают полководцы с относительно ровной и
неизменной умственной работоспособностью; их ум
производит впечатление работающего всегда на
полной нагрузке. Таковы, например, Петр Первый
или Наполеон, но эта ровность, конечно, лишь отно-
сительная. И у них обострение опасности вызывает
повышение умственной деятельности. «Наполеон по
мере возрастания опасностей становился все энер-
гичнее»,— замечает Тарле (1941, с. 315).
Другие полководцы характеризуются чертой, ко-
торую можно назвать своеобразной экономией пси-
хических сил. Они умеют в острые моменты осу-
ществлять максимальную мобилизацию всех своих
возможностей, в обычное же время кажутся рав-
нодушными, вялыми и малоактивными. Правда, в это
время у них может развертываться большая подго-
товительная работа, но она имеет глубоко скрытый,
подпочвенный характер. Таков был М. И. Кутузов,
в спокойные минуты производивший впечатление
ленивого и беззаботного. Состоявший при нем де-
журный генерал Маевский писал: «Надо было еще
поймать минуту, чтобы заставить его выслушать
себя и кое-что подписать. Так он был тяжел для
слушания дел и подписи своего имени в обыкновен-
ных случаях». Приводя эту цитату, Тарле прибав-
ляет: «Но в том-то и дело, что в необыкновенных
случаях Кутузов бывал всегда на своем месте. Су-
воров нашел его на своем месте, в ночь штурма
Измаила; русский народ нашел его на своем месте,
56
когда наступил необыкновенный случай 1812 года»
(1938, с. 117).
Особенно показательны для нас в данной связи те
военачальники, которые только в атмосфере опас-
ности, только в обстановке боя могли обнаружить
свой военный талант и силу своего военного ума.
Таков, по-видимому, был Л. Конде (Le grand Conde),
который «любил пытаться совершать невозможные
предприятия», «в присутствии противника находил
такие чудесные мысли, что в конце концов все
ему уступало» (Duruy G., 1880, р. 30). Таков был мар-
шал Ней, о котором Наполеон писал: «Ней имел
умственные озарения только среди ядер, в громе
сражения; там его глазомер (coup d'oeil), его хлад-
нокровие и энергия были несравненны, но он не
умел так же хорошо приготовлять свои операции
в тиши кабинета, изучая карту» (Jomini А. Н., 1827,
v. IV, р. 424). Еще более характерен в этом отноше-
нии другой наполеоновский маршал — А. Массена.
Наполеон, давая в своей «Итальянской кампании
1796—1797 гг.» его краткую характеристику, под-
черкивает: «Он плохо продумывал распоряжения.
Разговор его был мало содержателен, но с первым
пушечным выстрелом, среди пуль и опасностей, его
мысль приобретала силу и ясность» (1941, с. 70).
Это обстоятельство Наполеон отмечал всякий раз,
когда речь заходила о Массене: «Талант его возрас-
тал в крайней опасности», «он имел своеобразную
привилегию — обладать столь желательным равно-
весием (между умом и волей. — Б. Т.) только под
огнем: оно рождалось у него в присутствии опас-
ности» (Las-Cases Е. Зап. 6/XI и 4—5/XII 1815 г.).
Такие люди, конечно, не являются первоклассны-
------------------;----------------------------
57
МАССЕНА
ми полководцами; они непригодны для самостоя-
тельного решения крупных оперативных задач, но
едва ли в их ограниченности можно видеть некое
прирожденное свойство. По-видимому, здесь речь
идет об отсутствии достаточных знаний и, главное, об
отсутствии необходимой культуры ума. Совершенно
несомненно, однако, что у этих лиц чрезвычайно
ярко выражена одна из важнейших сторон воен-
ного таланта: способность к максимальной продук-
тивности ума в условиях максимальной опасности.
Без этой способности невозможна работа полковод-
ца. Чтобы разрешить в кратчайший срок те иск-
лючительно сложные задачи, которые выступают пе-
ред военачальником в решающие минуты операции,
недостаточно сохранять нормальные силы ума. Не-
обходимо то «окрыление и обострение способности
суждения», которому изумлялся Клаузевиц как
проявлению «редкого величия духа» (1941, т. II,
с. 305).
4
В науке иногда может иметь высокую ценность ре-
шение, неправильное в целом, но дающее глубокое,
оригинальное и верное освещение отдельных сторон
вопроса. В работе практического ума быть так не
может. Нет основания называть гениальной деятель-
ность полководца, неправильную в целом, т. е. в сво-
их конечных результатах. Решение полководца, веду-
щее армию к поражению, будет плохим решением,
хотя бы оно и содержало в себе глубокие, ориги-
нальные и верные идеи и комбинации. Перед воена-
чальником вопрос всегда стоит в целом, и дело не
-----------------------------------------------
59
столько в отдельных, хотя бы и самых замечатель-
ных, идеях, сколько в возможности охватить весь
вопрос и найти такие пути решения, которые являют-
ся наилучшими во всех отношениях.
Клаузевиц касался одной из самых важных осо-
бенностей ума полководца, когда писал, что на вой-
не «влияние гениальности сказывается не столько во
вновь найденном оформлении действия, немедлен-
но бросающемся в глаза, сколько в счастливом исхо-
де целого предприятия. Восхищения достойны имен-
но попадание в точку безмолвно сделанных предпо-
ложений и бесшумная гармония во всем ходе дела,
обнаруживающаяся лишь в конечном общем успехе».
Конечно, немало в военной истории примеров,
где деятельность полководцев в отдельных сраже-
ниях и целых операциях поражает прежде всего си-
лой творческого воображения, изобретением новых
идей, комбинаций и приемов, которые сами по себе
«достойны восхищения» и всегда это восхищение вы-
зывали.
Таков Эпаминонд при Левктрах и Мантинее, по
словам Ф. Энгельса, первым открывающий «вели-
кий тактический принцип, который вплоть до наших
дней определяет исход почти всех решающих сра-
жений: неравномерное распределение войск по
фронту в целях сосредоточения сил для главного
удара на решающем участке» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч., т. 14, с. 355, а также с. 13, 74).
Таков Александр у Иссы — заманивание врага
преднамеренным отступлением — ив особенности
при Арбелах — прорыв фронта противника, про-
хождение позади его центра и атака с тыла его
правого крыла.
---------------------------------------------
60
jU+fe&i *бгнл\

fry*
^c< nxAyw^- <k^ *nr
<^XUT^fй^г
//•*<
nn.
Письмо Кутузова генералу-губернатору Москвы
Ф. В. Ростопчину 6 сент. 1812 г.
Таков Ганнибал, осуществляющий при Каннах
меньшими силами окружение и почти полное ис-
требление римской армии, а при Тразименском озе-
ре организующий засаду целой армией.
Таков Суворов у Кинбурна и Гирсова, у Фок-
шан и Рымника.
Таков Наполеон у Арколе, Ульма, Аустерлица и
Ваграма.
Таков Кутузов в своих мастерских движениях пос-
ле занятия Наполеоном Вены в 1805 г., в Дунайской
кампании 1811—1812 гг. и особенно в гениальном
фланговом маневре после оставления Москвы.
Очень часто, однако, в проведении той или дру-
гой операции, заслуживающей в целом величай-
шего восхищения, нельзя выделить никаких идей,
комбинаций или приемов, которые привлекали бы
внимание сами по себе, поражали бы своей новизной
и оригинальностью. Отсюда недоумение: в чем же
проявляется сила ума полководца? Такова, например,
была логика рассуждений П. Ж. Прудона, который
развенчивал Наполеона на том основании, что его та-
лант составляла исключительно единственная мысль
попадать в середину расположения неприятельских
сил, разбросанных по частям, чтобы их последова-
тельно истреблять. Действительно, мало оснований
называть человека гением только за то, что у него
возникла одна-единственная и в сущности довольно
простая мысль.
Совершенно правильный ответ Прудону был дан
Драгомировым, писавшим: «Прудон, очевидно, не
понимает, что тут дело и гениальность вовсе не в
идее, которая последнему дураку понятна, а в уме-
нии разгадать положение противника, понять, куда
----------------------------------------------
62
нужно поместиться, уловить минуту, когда помес-
титься, затем, поместившись, на этом не успокаи-
ваться, а иметь решимость немедленно наносить
удары, да еще со строгой оценкой того, в какой
последовательности их наносить» (Драгомиров
М. И., 1909, т. 2, с. 79). Иначе говоря, дело не в
отдельной, абстрактно взятой идее, а в целостном
решении конкретного вопроса, и притом решении
ответственном, т. е. неотрывном от исполнения.
Итак, только рассмотрение целостного решения
в его неразрывном единстве с исполнением, а никак
не оценка отдельных идей или комбинаций, взятых
абстрактно, дает понятие о работе ума полководца.
«Все великие полководцы древности, — сказал
однажды Наполеон, — и те, которые впоследствии
достойно шли по их стопам, совершили великие де-
ла, только сообразуясь с естественными правилами
и принципами искусства, т. е. правильностью комби-
наций и продуманностью отношения средств к их
следствиям, усилий к препятствиям» (Las-Cases Е.
Зап. 14/XI 1816 г.). У подлинно большого полководца
самое задумывание операции, самое рождение за-
мысла уже включает в себя соразмерение со средст-
вами, и в этом-то и заключается самое важное и
самое трудное.
В теоретической деятельности, в частности в
научной работе, можно различать умы конкретные и
умы абстрактные. П. Дюгем сделал попытку с этой
точки зрения провести различие между некоторыми
крупнейшими физиками последних столетий. Одни
из них «обладают замечательной способностью
представлять в своем воображении сложное целое,
образуемое разнородными объектами; они схваты-
----------------------------------------------
63
вают эти объекты одним взглядом и не нуждаются в
том, чтобы близорукое внимание направлялось
сначала на один объект, потом на другой; и этот
единый взгляд не является смутным и неопреде-
ленным, он точен вплоть до мелочей; каждая
деталь отчетливо воспринимается на своем месте
и в своем относительном значении». Таковы
конкретные умы. Для других «представлять себе в
своем воображении очень большое количество
объектов, и притом так, что все они усматриваются
сразу, во всей сложности их взаимоотношений...
операция невозможная или, во всяком случае, очень
трудная... Но зато они без всякого усилия постигают
идеи, очищенные в результате абстракции от всего
того, что может опираться на чувственную память;
они ясно и исчерпывающе схватывают смысл сужде-
ния, связывающего такие идеи». Это абстрактные
умы, осуществляющие замечательную «интеллекту-
альную экономию» путем «сведения фактов к зако-
нам, а законов к теориям» (цит. по: Spaier А., 1927,
р. 403, 406).
Во многих областях научного творчества пред-
ставители обоих типов ума могут достигать больших,
иногда великих результатов. Но в военном деле кон-
кретность мышления — необходимое условие успе-
ха. Подлинный военный гений — это всегда и гений
целого, и гений деталей.
Таков был, например, гений Наполеона. Эта черта
ярко бросается в глаза уже в первом его военном
подвиге. Под стенами Тулона молодой Бонапарт
выдвинулся не только тем, что изобрел замечатель-
ный по простоте и правильности план взятия крепос-
ти. Не менее достойно внимания, что он уже тогда
-------------------------------------------------
64
сумел сочетать изобретение планов с непрерывной
и самой активной заботой о бесчисленном количест-
ве текущих организационных мелочей. Целые дни он
проводил на батареях; он добывал орудия и снаряды
к ним, доставал лошадей, отыскивал артиллерийских
офицеров, нес службу и за инженеров, так как в
первые месяцы в осадной армии не было ни одного
инженера, а инженерных работ было множество
(Наполеон, 1941, Осада Тулона). Таким же в основ-
ном остался он и на всем пути к вершине военной
славы. Описывая подготовку к Египетскому походу,
Тарле замечает: «Тут еще больше, чем в начале
Итальянской кампании, обнаружилась способность
Наполеона, затевая самые грандиозные и трудней-
шие предприятия, зорко следить за всеми мелочами
и при этом нисколько в них не путаться и не те-
ряться — одновременно видеть и деревья, и лес, и
чуть ли не каждый сук на каждом дереве» (1941,
с. 51). Находясь в зените военной карьеры, подготов-
ляя поход 1806 г., он сам «заботится о всех деталях
организации войск; занимается башмаками, хлеб-
ными рационами, числом допустимых повозок на
корпус, числом ординарцев при генералах разных
рангов» (Zurlinden, 1910, v. 1, р. 129).
И Наполеон не только сам был таким. Этого же
хотел он от подчиненных ему генералов. Набрасывая
в «Итальянской кампании» несколькими фразами ха-
рактеристику Массены, он не забывает отметить,
что знаменитый впоследствии маршал «плохо забо-
тился о хозяйственно-административной части»
(1941, с. 70). В той же «Итальянской кампании»
он дает такую характеристику молодому генералу
Стенгелю, командовавшему кавалерией и убитому в
------------------‘-'чи&Ф*'’---------------------
3 Зак. 2647	65
сражении при Мондови: «В нем сочетались все
качества молодости с качествами зрелых лет. Это
был настоящий боевой генерал. За два или три дня
перед смертью, когда он первым вошел в Лезеньо,
туда несколькими часами позже прибыл главноко-
мандующий, и, что бы последний ни потребовал,
все было уже готово: дефиле, броды разведаны,
проводник найден, священник и почтмейстер опро-
шены, сношения с жителями налажены, в различ-
ных направлениях высланы шпионы, письма с почты
захвачены, и те из них, которые могли дать сведе-
ния военного характера, переведены и просмотре-
ны, приняты меры для оборудования складов» (там
же, с. 50). Как высоко ценил Наполеон у полко-
водца умение позаботиться о всех мелочах! В
«Итальянской кампании» он вообще на подобных де-
талях, касающихся поведения отдельных военачаль-
ников, не останавливается, а здесь сделал исключе-
ние. Очень уж запомнился ему этот случай как при-
мер образцового поведения командира.
Такое внимание к мелочам вовсе не есть спе-
циальная особенность Наполеона и его «школы»;
эта черта свойственна всякому подлинно большому
полководцу.
«Одной из отличительных способностей» Петра
Первого была, по характеристике М. М. Богослов-
ского, способность «при усиленном напряжении вни-
мания к одному главному делу... помнить с боль-
шой точностью и заботиться о разных мелочах»
(1941, с. 324).
Неистовый и страстный Суворов умел с не мень-
шей тщательностью и кропотливостью заботиться
о самых прозаических «мелочах». Доказательство
------------------------------------------------
66
тому — многочисленные его приказы, приказы не
просто носящие его подпись, но им самим сочинен-
ные и написанные. Вот отрывок одного из приказов
1793 г., самый слог которого выдает своего велико-
го автора: «Драгоценность наблюдения здоровья в
естественных правилах: 1) питье, квас; для него двой-
ная посуда, чтобы не было молодого и перекислого.
Если же вода, то здоровая и несколько приправлен-
ная; 2) пища; котлы вылуженные; припасы здоровые,
хлеб выпеченный; пища доварная, не переварная,
не отстоянная, не подогретая, горячая и для того,
кто к каше не поспел, лишен ее... на тот раз воздух!»
(Марченко А. М., 1900, с. 38). Не менее поучительны
с этой точки зрения суворовские диспозиции, напри-
мер диспозиция к первому поиску на Туртукай
(Петрушевский А. Ф., 1884, т. I, с. 151), диспозиция к
штурму Праги (Петрушевский А. Ф., 1900, с. 344) и,
наконец, знаменитая диспозиция штурма Измаила, в
которой «указано было все существенное, начиная от
состава колонны и кончая числом фашин и длиной
лестниц» (Петрушевский А. Ф., 1884, т. I, с. 397).
5
В основе решения всякой задачи, стоящей перед
полководцем, лежит анализ обстановки. Пока не
выяснена обстановка, нельзя говорить ни о предви-
дении, ни о планировании. Сведения об обстанов-
ке—это те данные, исходя из которых должна ре-
шаться всякая стратегическая, оперативная или так-
тическая задача.
Но можно ли указать другую отрасль челове-
ческой деятельности, где данные, из которых исхо-
дит планирующий и принимающий решение ум, бы-
--------------------члад*»----------------------
у	67
ли бы так сложны, многообразны и трудно обозри-
мы, как данные об обстановке на войне? Я не
касаюсь пока ни малой достоверности этих данных,
ни их постоянной изменчивости. Я имею в виду толь-
ко огромное их количество, сложность их взаимоот-
ношений, взаимную противоречивость и, наконец,
просто многообразие их содержания. Сведения о
противнике, получаемые из самых разных источни-
ков и касающиеся самых разных сторон состояния
его армии, его действий и намерений, многооб-
разнейшие данные о своих силах, данные о местнос-
ти, в отношении которой иногда одна малоза-
метная деталь может иметь решающее значение, —
во всем этом и еще во многом другом должен
разобраться анализирующий ум полководца, преж-
де чем принять решение.
Таким образом, первая особенность интеллек-
туальной работы полководца — колоссальная слож-
ность материала, подлежащего анализу.
Вторая, не менее характерная его особенность —
простота, ясность, определенность продуктов этой
работы, т. е. тех планов, комбинаций, решений,
к которым приходит полководец. Чем проще и
определеннее план операции или сражения, тем он
при прочих равных условиях лучше. Эту мысль не
раз высказывал и доказывал Клаузевиц: «Простота
представлений... составляет самый корень хорошего
ведения войны» (1941, т. II, с. 295). «В недалеком
будущем, вероятно, всюду воцарится убеждение,
что на войне крупные передвижения и комбинации
всегда должны быть очень простыми, и не потому,
что сложные действия слишком трудновыполнимы, а
потому, что они в большинстве случаев являются
68
только ненужными ухищрениями, фокусами, не ве-
дущими прямо к цели» (1938, с. 103).
«Вопрос о том, что даст больший результат, прос-
той ли удар, или более сложный, искусный, может
быть без колебаний разрешен в пользу послед-
него, если противник мыслится как пассивный объ-
ект». Но «если противник решится на более прос-
той удар, выполнимый в короткий срок, то он
предупредит нас и затормозит успех большого пла-
на». «Подвижный, смелый и решительный против-
ник не даст нам времени для искусных комбинаций и
дальнего прицела, а между тем против такого-то
противника искусство нам больше всего и понадо-
бится. Этим, как нам представляется, наглядно
устанавливается преимущество простых и непо-
средственных приемов над сложными». «Таким об-
разом, не только не следует пытаться превзойти про-
тивника в создании сложных планов, но, наоборот,
надо стараться всегда опережать его в противопо-
ложном направлении» (1941, т. I, с. 221, 222).
Классический пример плохого плана сражения —
аустерлицкая диспозиция Вейротера. Одним из ка-
питальных недостатков ее была чрезвычайная слож-
ность и запутанность. Вейротер был, несомненно,
умным, знающим и добросовестным человеком.
Вероятно, он мог быть неплохим теоретиком, ис-
следователем; но у него отсутствовало одно из
важнейших качеств, необходимых для военачальни-
ка, — простота и ясность мысли.
Крупнейшие полководцы обладали этим качест-
вом в наибольшей степени. В характеристиках пол-
ководческого искусства Суворова эта сторона всегда
отмечается как одна из важнейших: «Простота суво-
-----------------------------------------------
69
ровских соображений была замечательная, и ей со-
ответствовала простота исполнения» (Петру-
шевский А. Ф., 1884, т. I, с. 530). «Планы его
всегда были весьма просты, что составляет их глав-
ное достоинство» (Орлов М. К., 1900, с. XXVII).
«Стратегические принципы Суворова, вообще гово-
ря, были прекрасны, и главное их достоинство
состояло в простоте» (Петрушевский А. Ф., 1900,
с. 755).
Наполеон очень резко подчеркивал значение
простоты в военном деле и был жестоким врагом
всякого рода запутанности, неясности. В его словаре
слово неопределенный означало сильнейшее пори-
цание. В «Очерках военных событий второй полови-
ны 1799 г.» он писал: «Так как война является
искусством исполнения, то все сложные комбинации
в ней должны быть отброшены. Простота есть пер-
вое условие хорошего маневра» (1941, с. 339).
И в другом месте: «Военное искусство просто и
выполнимо; в нем все основано на здравом смысле,
и оно не допускает ничего неопределенного» (там
же, с. 317). В письме к брату он подчеркивал,
что на войне «необходимы точность, сила характера
и простота» (цит. по: Шапошников Б., 1927, с. 97).
Характеризуя генерала Шерера, Наполеон замечал:
«Он рассуждал о войне смело, но неопределенно,
и не был к ней пригоден» (1941, с. 320. Выделено
мною. — Б. Т.). Замечательно, что, по его мнению,
у Шерера «не было недостатка ни в уме, ни в
храбрости». Однако даже эти качества не могли в его
глазах компенсировать недостаток определенности.
Порок неопределенности оказывается решающим и
приводит к выводу: к войне не пригоден. На эту
70
сторону в деловой оценке людей Наполеон вообще
обращал большое внимание. Сошлюсь хотя бы на
даваемую в «Итальянской кампании» характеристику
графа Кобенцля, в центре которой тот же мотив:
«В его суждениях недоставало определенности и
точности» (1941, с. 249). «Неопределенность» была
для Наполеона примерно тем же, чем для Суворо-
ва знаменитая «немогузнайка».
Итак, для интеллектуальной работы полководца
типичны чрезвычайная сложность исходного мате-
риала и большая простота и ясность конечного
результата. Вначале — анализ сложного материала,
в итоге — синтез, дающий простые и определенные
положения. Превращение сложного в простое —
этой краткой формулой можно обозначить одну из
самых важных сторон в работе ума полководца.
Конечно, одна эта способность еще не делает ве-
ликого полководца, но несомненно, что человек, об-
ладающий ею в высокой мере, является очень цен-
ным военным работником. Примером, как мне ка-
жется, может служить знаменитый начальник штаба
Наполеона маршал Л. Бертье. Личность Бертье всег-
да представляется несколько неясной. Недостатки
его (слабость характера, нерешительность, неспо-
собность к самостоятельным действиям) общеиз-
вестны и подтверждены свидетельством его вели-
кого начальника. Что же делало Бертье в букваль-
ном смысле незаменимым помощником Наполеона?
Что заставляло Наполеона так крепко за него
держаться, награждать его и деньгами и почестями
больше всех других маршалов, больше Нея, Даву,
Ланна, Массены? Почему так резко сказывалось
отсутствие Бертье на посту начальника штаба (кампа-
71
ния 1815 г.)? Едва ли можно это объяснить только
тем, что принц Нейштальский и Ваграмский был
человек работоспособный и неутомимый, тщатель-
но заботился о рассылке приказаний и хорошо
знал карту. Все это — важные достоинства, но
Наполеон умел находить множество людей, об-
ладающих подобного рода деловыми качествами.
Незаменимая ценность Бертье еще меньше может
быть объяснима тем, что он был хорошим
организатором штабной работы. Как раз в этом пунк-
те Бертье был слаб, и Наполеон очень живо по-
чувствовал это в кампании 1813 г. (Jomini А. Н., 1827,
v. IV). Мне думается, что главной причиной было
наличие у Бертье в очень высокой степени одного
редкого и особо ценного свойства, отмеченного
самим Наполеоном в беглой характеристике, кото-
рую он дал своему начальнику штаба в «Италь-
янской кампании». Он писал там, что Бертье об-
ладал умением «самые сложные движения армии
представлять в докладах ясно и просто» (1941, с. 68).
Я думаю, что этого качества (принимая во внимание,
что оно сопровождалось всеми перечисленными
свойствами хорошего штабного работника) было
достаточно, чтобы сделать обладателя его незаме-
нимым помощником великого полководца.
Успешное разрешение в труднейших условиях
войны той задачи, которую я условно назвал пре-
вращением сложного в простое, предполагает высо-
кое развитие целого ряда качеств ума.
Оно предполагает прежде всего очень сильную
способность к анализу, дающую возможность раз-
бираться в самых запутанных данных, обращать
внимание на мельчайшие детали, выделять из них
-----------------------------------------------
12
такие, которые остаются не замеченными для более
поверхностного взгляда, но могут при данных усло-
виях иметь решающее значение.
Оно предполагает, далее, умение видеть сразу и
целое и все детали. Иначе говоря, оно предполагает
мощную синтетическую силу ума (одним взглядом
охватывать целое), соединенную, однако, с конкрет-
ностью мышления. Здесь требуется синтез, осу-
ществляющийся не с помощью далеко идущей абст-
ракции (тот синтез, который можно видеть у многих
ученых, особенно ярко у математиков и фило-
софов), а конкретный синтез, видящий целое в
многообразии деталей. В этом отношении ум полко-
водца имеет много общего с умом художника.
«Мой гений состоял в том, — писал Наполеон без
не свойственной ему скромности, — что одним
быстрым взглядом я охватывал все трудности дела,
но в то же время и все ресурсы для преодоления
этих трудностей; этому обязано мое превос-
ходство над другими» (Jomini А. Н., 1827, v. IV,
р. 15—16).
Нельзя сказать, что важнее для полководца:
способность к анализу или синтезу. Некоторые ав-
торы (в частности, Клаузевиц) склонны подчерки-
вать, что ум полководца — ум по преимуществу
аналитический. Едва ли это верно. Не только боль-
шие полководцы, но и военные деятели типа марша-
ла Бертье характеризуются способностью к синтезу
не меньше, чем способностью к анализу.
В психологии широко распространена классифи-
кация умов на аналитические и синтетические. Эта
классификация имеет полное право на существова-
ние: в самых разнообразных областях деятель-
------------------------------------------------
73
ности мы встречаем людей с резко выраженным
преобладанием у одних способности к анализу, у
других — к синтезу. В некоторых видах деятельности
предпочтительнее умы первого типа, в других —
второго. Деятельность полководца, однако, принад-
лежит к числу таких, успешное выполнение которых
предполагает в качестве обязательного условия вы-
сокое развитие и анализа, и синтеза.
Ф. Полан, автор специальной монографии, по-
священной сравнению умов аналитического и синте-
тического типов, дает очень ясную и верную харак-
теристику того, к каким результатам в работе прак-
тического ума приводит как перевес анализа над
синтезом, так и перевес синтеза над анализом. При-
веду целиком соответствующее место.
В области практического ума, пишет Полан,
«мы снова находим противоположность между ду-
хом анализа и духом синтеза. Первый, более досто-
верный, более осторожный, более методический,
более регулярный, рискует потеряться в деталях и в
результате излишка добросовестности или излиш-
них колебаний прийти к бессилию. Второй, более
смелый, более непосредственно активный, более
мощный, более новаторский, стоит перед опасно-
стью впасть в неудачи вследствие недостатка на-
блюдений, вследствие недостаточности понимания
всех условий того предприятия, которое надо при-
вести к благополучному концу.
Практическая деятельность, так же как деятель-
ность художественная или научная, дает возмож-
ность наметить три больших типа. Во-первых, урав-
новешенный, который сначала наблюдает, осторож-
но анализирует и критикует с тем, чтобы потом
-----------------.......................
74
действовать плодотворно и уверенно. Во-вторых,
аналитик, теряющийся в деталях и, вследствие же-
лания ясно увидеть все играющие роль элементы и
отдать себе в них отчет, забывающий приняться за
самое дело или не смеющий этого сделать, боясь
риска, связанного с действием... Наконец, в-третьих,
ум слишком синтетический, по существу самый ак-
тивный, который обсуждает дело лишь столько
времени, сколько нужно, чтобы принять решение,
который строит и реализует свой проект в целом, не
задерживаясь на деталях, который предпочитает де-
сять раз подряд попытаться осуществить свое пред-
приятие, если девять раз оно ему не удается,
вместо того, чтобы один раз тщательно рассмотреть
все условия, которые ему нужно знать» (Paulhan F.,
1902, р. 159—160).
Конечно, внимательное наблюдение может под-
метить у отдельных военачальников некоторый ук-
лон ума в ту или иную сторону. Бесспорно, од-
нако, что, если этот уклон силен, человек, не преодо-
лев его, не сможет стать крупным самостоятельным
полководцем. Большие полководцы всегда характе-
ризуются равновесием между анализом и синтезом.
В чем же психологическая природа этого рав-
новесия?
Прежде всего в том, что в основе аналитической
работы ума лежат уже некоторые, по терминоло-
гии Полана, «системы-анализаторы» (systemes-
analiseurs), которые сами создаются синтезами»
(ibid., р. 188). Синтез не только следует за анализом,
но и предшествует ему. Такими «системами-анали-
заторами» являются известные руководящие идеи,
контуры будущих оперативных планов, замыслы воз-
------------------------------------------------
75
ности мы встречаем людей с резко выраженным
преобладанием у одних способности к анализу, у
других — к синтезу. В некоторых видах деятельности
предпочтительнее умы первого типа, в других —
второго. Деятельность полководца, однако, принад-
лежит к числу таких, успешное выполнение которых
предполагает в качестве обязательного условия вы-
сокое развитие и анализа, и синтеза.
Ф. Полан, автор специальной монографии, по-
священной сравнению умов аналитического и синте-
тического типов, дает очень ясную и верную харак-
теристику того, к каким результатам в работе прак-
тического ума приводит как перевес анализа над
синтезом, так и перевес синтеза над анализом. При-
веду целиком соответствующее место.
В области практического ума, пишет Полан,
«мы снова находим противоположность между ду-
хом анализа и духом синтеза. Первый, более досто-
верный, более осторожный, более методический,
более регулярный, рискует потеряться в деталях и в
результате излишка добросовестности или излиш-
них колебаний прийти к бессилию. Второй, более
смелый, более непосредственно активный, более
мощный, более новаторский, стоит перед опасно-
стью впасть в неудачи вследствие недостатка на-
блюдений, вследствие недостаточности понимания
всех условий того предприятия, которое надо при-
вести к благополучному концу.
Практическая деятельность, так же как деятель-
ность художественная или научная, дает возмож-
ность наметить три больших типа. Во-первых, урав-
новешенный, который сначала наблюдает, осторож-
но анализирует и критикует с тем, чтобы потом
------------------KViAJZ'»--------------------
74
действовать плодотворно и уверенно. Во-вторых,
аналитик, теряющийся в деталях и, вследствие же-
лания ясно увидеть все играющие роль элементы и
отдать себе в них отчет, забывающий приняться за
самое дело или не смеющий этого сделать, боясь
риска, связанного с действием... Наконец, в-третьих,
ум слишком синтетический, по существу самый ак-
тивный, который обсуждает дело лишь столько
времени, сколько нужно, чтобы принять решение,
который строит и реализует свой проект в целом, не
задерживаясь на деталях, который предпочитает де-
сять раз подряд попытаться осуществить свое пред-
приятие, если девять раз оно ему не удается,
вместо того, чтобы один раз тщательно рассмотреть
все условия, которые ему нужно знать» (Paulhan F.,
1902, р. 159—160).
Конечно, внимательное наблюдение может под-
метить у отдельных военачальников некоторый ук-
лон ума в ту или иную сторону. Бесспорно, од-
нако, что, если этот уклон силен, человек, не преодо-
лев его, не сможет стать крупным самостоятельным
полководцем. Большие полководцы всегда характе-
ризуются равновесием между анализом и синтезом.
В чем же психологическая природа этого рав-
новесия?
Прежде всего в том, что в основе аналитической
работы ума лежат уже некоторые, по терминоло-
гии Полана, «системы-анализаторы» (systemes-
analiseurs), которые сами создаются синтезами»
(ibid., р. 188). Синтез не только следует за анализом,
но и предшествует ему. Такими «системами-анали-
заторами» являются известные руководящие идеи,
контуры будущих оперативных планов, замыслы воз-
------------------------------------------------
75
можных комбинаций, с точки зрения которых произ-
водится анализ обстановки. Анализ, характерный для
больших полководцев,— это всегда анализ с ка-
кой-то точки зрения, анализ в свете каких-то идей и
комбинаций. При этом, однако (здесь мы касаемся
пункта исключительно важного), требуется величай-
шая гибкость и свобода ума. Ум полководца никогда
не должен быть заранее скован и связан предва-
рительными точками зрения. Полководец должен
иметь достаточный запас возможных планов и ком-
бинаций и обладать способностью быстро применять
их или выбирать между ними. Человек, склонный
превращать работу анализа в подтверждение зара-
нее принятой им идеи, человек, находящийся
во власти предвзятых точек зрения, никогда не смо-
жет быть хорошим полководцем.
Нельзя разобраться в сложнейших данных обста-
новки без помощи «систем-анализаторов», но хоро-
ший полководец является хозяином этих «систем»,
а не рабом их. В дальнейшем, при анализе вопросов
о планировании, нам придется подробнее остано-
виться на вопросе о гибкости ума полководца.
Еще одно замечание к вопросу об аналитической
работе военачальника: она, безусловно, исключает
всякую торопливость. Не быстроту, скорость, иногда
даже стремительность (это как раз качества, необ-
ходимые для мышления полководца), а именно то-
ропливость. Торопливость — это отсутствие терпе-
ния и выдержки, это своеобразная лень мысли,
толкающая к тому, чтобы прекратить тяжелую и кро-
потливую работу анализа, как только намечается
хоть какая-то возможность прийти к какому-нибудь
выводу. Торопливость — это то, что Ф. Бэкон назы-
------------------------------------------------
76
вал «нетерпеливым стремлением к исчерпывающим
и окончательным выводам» (Бэкон Ф., 1937, с. 75). Та-
кого рода стремление не совместимо с работой
полководца, потому что на войне не может быть
окончательных выводов. «Большинство людей, —
писал М. Горький, — думает и рассуждает не для
того, чтобы исследовать явления жизни, а потому,
что спешит найти для своей мысли спокойную
пристань, торопится установить различные «бесспор-
ные истины» (1953, с. 210). Не из этого «большинства»
выходят хорошие полководцы.
Анализ, проводимый с помощью «систем-анали-
заторов» и направленный на осуществление синтеза,
анализ, ведущий к превращению сложного в прос-
тое, центральным зерном имеет выделение сущест-
венного. Умение видеть, подмечать все частности,
все «мелочи», все детали не есть самоцель. Оно
является лишь условием для того, чтобы не упустить
главного, существенного, решающего, ключ к кото-
рому иногда находится в какой-нибудь на первый
взгляд малозаметной детали. Остановлюсь на одном
примере, ярко показывающем, до какой степени
все интеллектуальные функции могут быть подчине-
ны принципу выделения существенного. Я имею в
виду вопрос о памяти Наполеона.
Принято думать, что «память у него была исклю-
чительная» (Тарле Е. В., 1941, с. 12). Тому при-
водится много примеров, бесспорно убедительных.
В 1788 г., будучи поручиком в Оксоне, «посаженный
за что-то на гауптвахту, он совершенно случайно на-
шел в помещении, где был заперт, неизвестно как
попавший сюда старый том юстиниановского сбор-
ника (по римскому праву). Он не только прочел
------------------ • --------------------------
77
НАПОЛЕОН БОНАПАРТ
его от доски до доски, но потом, почти 15 лет
спустя, изумлял знаменитых французских юристов
на заседаниях по выработке Наполеоновского кодек-
са, цитируя наизусть римские дигесты» (там же). «Он
знал, — пишет Тарле, — громадное количество сол-
дат индивидуально; его исключительная память всег-
да... поражала окружающих. Он знал, что этот солдат
храбр и стоек, но пьяница, а вот этот очень умен и
сообразителен, но быстро утомляется, потому что
болен грыжей» (там же, с. 51).
На фоне такого рода сообщений неожиданно
звучит рассказ Лас-Каза о том, каков был Напо-
леон в качестве обучающегося английскому языку.
(Лас-Каэ начал давать ему уроки английского языка
по сути на о. Св. Елены и продолжал их по прибытии
на место последнего заключения Наполеона). «Им-
ператор, с чудесной легкостью схватывавший все,
что касалось смысла языка, имел ее очень мало там,
где дело шло о материальном механизме языка.
Это был живой интеллект и очень плохая память
(выделено мною. — Б. Г.); последнее обстоятельст-
во особенно его огорчало; он находил, что не под-
вигается вперед. Как только я мог подчинить то, о
чем шла речь, какому-нибудь закону или правиль-
ной аналогии, это тотчас же классифицировалось и
мгновенно усваивалось; ученик даже обгонял учите-
ля в приложениях и следствиях; но если надо было
заучить наизусть и повторять несвязанные элементы,
это было трудным делом; постоянно одни слова при-
нимались за другие» (Las-Cases Е. Зап. 29/1 1816 г.).
Какова же была память Наполеона: «исключи-
тельная» или «очень плохая»?
Ответ на этот вопрос дал сам Наполеон в одном
79
из разговоров, записанных тем же Лас-Казом. «Гово-
рили о памяти. Он сказал, что голова без памяти
подобна крепости без гарнизона. У него самого
была счастливая память; она не была ни универсаль-
ной, ни абсолютной, а относительной, но верной,
и притом только на то, что ему было необходимо».
В другой раз, «рассказывая за столом об одном из
своих сражений в Египте, он называл номер за
номером все восемь или десять полубригад, кото-
рые принимали в нем участие; здесь мадам Берт-
ран не удержалась и прервала его, спрашивая, как
возможно через столько лет помнить так все номе-
ра. «Мадам, воспоминания любовника о его прош-
лых возлюбленных», — живо ответил Наполеон»
(ibid. Зап. 23/VI 1816 г.).
Память у Наполеона была прекрасная, и как раз
одним из важнейших достоинств ее была резко вы-
раженная избирательность: она удерживала «только
то, что ему было необходимо». Он помнил иногда
мельчайшие индивидуальные особенности отдель-
ных солдат потому, что эти особенности были для
него в высшей степени важны и знание их было ему
необходимо. Он помнил номера частей, участво-
вавших в том или другом сражении, не потому,
что обладал способностью запоминать всякие вооб-
ще числа, а потому, что у него было такое отно-
шение к своим войскам, как у «любовника к
возлюбленной». Достойным удивления у Наполеона
является не столько сила памяти сама по себе, сколь-
ко обилие тех сведений, кторые являлись для него
«необходимыми», выступали перед ним как сущест-
венные, глубоко захватывали и интересовали его.
Умение видеть важное и существенное в том, что
-------------------------------------------------
80
большинству кажется недостойным внимания, — вот
что прежде всего обусловливало богатство памяти
Наполеона.
Приведенный рассказ Лас-Каза о том, как Напо-
леон учился английскому языку, показателен еще в
другом отношении: ученик был не способен запо-
минать «несвязанные элементы», но «мгновенно
усваивал» все то, что подчинялось «какому-нибудь
закону или правильной аналогии» и что ему удава-
лось «классифицировать». При этом классифициро-
вал он «тотчас же» и «обгонял учителя в приложе-
ниях и следствиях»*.
Отвращение ко всякого рода бессвязному ма-
териалу, стремление к систематизации и способ-
ность «тотчас же» эту систематизацию осуществ-
лять — черты, очень важные для полководца. Таким
образом, анализ, производимый полководцем,—
систематизирующий анализ.
Умение находить и выделять существенное и
постоянная систематизация материала — вот важ-
нейшие условия, обеспечивающие то единство
анализа и синтеза, то равновесие между этими
сторонами мыслительной деятельности, которые
отличают работу ума хорошего полководца.
* Любопытно отметить, что обучение английскому
языку шло у Наполеона сначала не очень успешно, так
что учитель был даже несколько обескуражен. Но потом
дело резко изменилось: после 20—25 уроков ученик уже
мог «просматривать любые книги и письменно дать по-
нять, что ему нужно». Перелом, по-видимому, произошел
с того времени, как ученик получил возможность приме-
нить к делу свои способности улавливать скрытые зако-
номерности, классифицировать и систематизировать.
-------------------------------------------------
81
6
Данные, из которых должен исходить полководец,
отличаются не только трудно обозримым много-
образием, сложностью и запутанностью их взаимо-
отношений. Они, кроме того, никогда не бывают
полностью известны. Многие, и иногда очень важ-
ные, звенья остаются скрытыми, о других имеются
сведения малодостоверные, а нередко и просто
неверные. Наконец, данные эти чрезвычайно измен-
чивы: сведения, которые удалось получить сегодня,
завтра могут оказаться уже устарелыми. Обстановка
на войне не только очень сложна, она, кроме то-
го, текуча и никогда не бывает полностью изве-
стна.
Эту сторону дела с особенной настойчивостью
подчеркивал всегда Клаузевиц: «Война — область
недостоверного; три четверти того, на чем строится
действие на войне, лежит в тумане неизвестности»
(1941, т. I, с. 65). «Своеобразное затруднение пред-
ставляет недостоверность данных на войне; все
действия ведутся до известной степени в полумраке»
(там же, с. 110). «Военная деятельность представляет
собой совокупность действий, происходящих в об-
ласти тьмы, или, по меньшей мере, сумерек» (там
же, т. II, с. 258).
Приведу примеры того «мрака», в котором при-
ходится иногда действовать полководцу.
В кампании 1800 г. Наполеон перед сражением
при Маренго оказывается в полной неизвестности
о местонахождении противника.
Наполеон спускается на равнину Маренго,
стремясь найти армию П. Меласа. Где она находит-
-------------------------------------------------
82
ся, он не знает. Утром 14 июля он далек от мысли,
что в этот день развернется генеральное сражение.
Боясь, что Мелас от него ускользнет, от отдает
приказание обеим фланговым дивизиям удалиться
на большое расстояние. В 11 часов Наполеон, совер-
шенно неожиданно для себя, оказывается лицом
к лицу со всей армией Меласа и вынужден отправить
своим дивизиям контрприказы, призывающие их
назад. Командиру одной из них, А. Дезэ, он писал
при этом: «Я думал атаковать противника; он пре-
дупредил меня. Возвращайтесь, ради бога, если
еще можете это сделать». Дезэ успел вернуться и
своим прибытием решил судьбу сражения (цит. по:
Zurlinden, 1910, v. 1, р. 80—81).
Еще поучительнее кампания 1806 г., все начало
которой происходит в тех «сумерках», о которых
говорил Клаузевиц. Наполеон принимает энергич-
ные меры для выяснения обстановки; 11 октября
лично производит разведку. И все же ему не удается
установить местонахождение главных сил пруссаков.
13 октября он занимает Иену, перед которой
находится армия X. Гогенлоэ. Последнюю он при-
нимает за главные силы неприятеля. С высоты Ланд-
графенберга он видит далекие огни неприятельского
лагеря у Ауэрштедта, но даже не подозревает, что
там находятся главные силы врага (см.: Левицкий
Н. А., 1938, с. 129—133; Zurlinden, 1910, v. 1, р. 132).
14 октября происходит битва под Иеной. Даже после
ее окончания Наполеон остается некоторое время
в убеждении, что он разбил все главные силы прус-
ской армии, тогда как на самом деле эту задачу
разрешил в тот же день Л. Даву у Ауэрштедта (см.:
Леер Г., 1897, с. 126). Столь же неверное представ-
----------------——-----------------------
83
ление об обстановке имело и прусское командова-
ние: Гогенлоэ думал, что против него находился
вовсе не сам Наполеон с главными силами, а лишь
боковой отряд французов. О Наполеоне он полагал,
что тот движется за герцогом Брауншвейгским (см.:
Левицкий Н. А., 1938, с. 133).
Не менее яркий пример — Регенсбургская
операция (1809), где Наполеон, двигаясь к Ландсгуту,
предполагал, что преследует всю армию эрцгерцога
Карла, которая на самом деле была у Регенсбурга
против Даву (об этой операции см. ниже).
Конечно, не всегда обстановка бывает столь тем-
ной для полководца, но она всегда может оказаться
таковой, и ум полководца всегда должен быть готов
к тому, чтобы «мерцанием своего внутреннего света
прозреть сгустившиеся сумерки и нащупать истину»
(Клаузевиц К., 1941, т. I, с. 66). Две способности
помогают в этом полководцу: во-первых, способ-
ность предвидения и, во-вторых, способность быстро
находить новые решения при непредвиденном
изменении обстановки. О них я буду говорить даль-
ше.
Но как бы сильны они ни были, они не могут
полностью рассеять мрак военной обстановки и
дать полководцу возможность действовать в усло-
виях полной уверенности и безопасности.
Конечно, идеалом является наличие исчерпываю-
щих и совершенно достоверных сведений об обста-
новке. Полководец, которому удается в большей
мере приблизиться к этому идеалу, стоит выше
того, кто действует во мраке и не делает всего, что
в его силах, чтобы этот мрак рассеять. Но этот идеал
-----------------------------------------------
84
никогда не может быть достигнут, и обязательным
условием работы полководца является готовность
и умение действовать и во мраке. Природа войны
исключает возможность откладывать решение до
того времени, когда сведения будут совершенно
исчерпывающими и достоверными.
«Нужно твердо помнить и знать,— писал Драго-
миров,— что вперед никто не скажет, он ли побьет,
или его побьют; что с неприятеля нельзя взять
расписки, что он даст себя побить, и потому нужно
дерзать» (1909, т. 2, с. 225).
Без риска и дерзания деятельность полководца
невозможна.
Это приводит нас к одному из важнейших качеств
ума полководца, для обозначения которого приме-
няются очень различные выражения: способность
к риску, смелость мысли, мужество ума (courage
d'esprit), наконец, решительность (или, как иногда
говорят, решимость). Упоминание о решительности
в контексте вопроса о качествах ума может вызвать
возражения с точки зрения привычных психоло-
гических рубрик, согласно которым решительность
относится к волевым качествам. Эти возражения,
думается мне, неосновательны и имеют своим
источником тот самый разрыв между умом и волей,
о котором речь шла выше. Клаузевиц, давший очень
тонкий и верный психологический анализ решитель-
ности, с полным основанием писал: «Решительность
обязана своим существованием особому складу
ума»; «Решительность, побеждающая состояние
сомнения, может быть вызвана только разумом,
притом своеобразным его устремлением» (1941,
----------------------------------------------
85
т. I, с. 67)*.
Психологическую природу решительности Клау-
зевиц понимал следующим образом. Решитель-
ность, с одной строны, есть «способность... устранять
муки сомнений и опасности колебаний». Она может
иметь место только тогда, когда надо действовать
при отсутствии достаточных данных: «В тех случаях,
когда у человека есть достаточные данные... гово-
рить о решительности нет никаких оснований, пото-
му что решительность предполагает сомнения,
которых здесь нет». С другой стороны, решитель-
ными в том смысле, который имеется в виду, «не
могут быть люди, обладающие ограниченным
умом». Такие люди могут действовать в затрудни-
тельных положениях без колебаний, но не потому,
что они способны преодолеть сомнения, а потому,
что у них никаких сомнений и не возникает, так как
они не могут оценить степень достоверности и пол-
ноты имеющихся данных. О таких людях нельзя
сказать, что они действуют решительно; о них можно
сказать, что они действуют необдуманно. Необходи-
мыми условиями решительности являются большой
ум (проницательность) и мужество. Но свести к ним
решительность нельзя. Бывают люди, обладающие
очень проницательным умом и безусловным му-
жеством, но их «мужество и проницательность стоят
порознь, не протягивая друг другу руки, и потому
не производят третьего свойства — решительности»
(там же, с. 67—68).
То мужество, которое лежит в основе решитель-
86
ности, отлично от мужества в отношении личной
опасности. Первое — мужество, позволяющее дей-
ствовать, несмотря на недостоверность данных,
мужество в принятии на себя ответственности, мо-
ральное мужество, мужество разума. У людей,
имеющих такого рода мужество, по меткому заме-
чанию Клаузевица, всякий иной страх побеждается
страхом перед колебаниями и медлительностью.
Бывают люди, очень мужественные перед лицом
прямой опасности, но не обладающие «мужеством
разума»,— обстоятельство, которое нередко отме-
чал Наполеон. К числу таких людей он относил,
например, герцога Брауншвейгского, прусского
главнокомандующего в 1806 г., «хорошего адми-
нистратора, доблестного в бою, но робкого в каби-
нетной обстановке» (цит. по: Клаузевиц К., 1938,
с. 188—189), или генерала Ж. Журдана, «очень
храброго в день боя, перед лицом врага и под огнем,
но не обладавшего смелостью мысли в ночной тиши,
перед боем» (Наполеон, 1941, с. 143). К этой же
категории Наполеон относил и Мюрата, о котором
писал его жене, а своей сестре: «Ваш супруг очень
храбр на поле сражения, но слабее женщины или
монаха, когда не видит неприятеля. У него нет сов-
сем моральной храбрости» (цит. по: Шапошников Б.,
1927, с. 97).
Это же различие имел в виду Суворов, когда
говорил, что генералу «нужно мужество, офицеру —
храбрость, солдату — бодрость» (Марченко А. М.,
1900, с. 14). И по-видимому, Суворов был твердо
убежден, что то мужество разума, которое требует-
ся от военачальника,— качество гораздо более
редкое и дело гораздо более трудное, чем простая
-------------------------------------- ---------
87
Переход Суворова через Чертов мост
личная храбрость. Биографы Суворова отмечают,
что он был очень далек от того, чтобы гордиться под-
вигами своей личной храбрости, но «высоко ценил
свои подвиги как генерала, даже не отличаясь в
этом отношении скромностью» (Орлов М. К., 1900,
с. XXII). Величайшим деянием своей жизни он, по-
видимому, считал штурм Измаила, при котором,
однако, он «впервые в жизни не был в гуще боя»,
а следил за ходом последнего, находясь в стороне
на кургане (Осипов К. Н., 1938, с. 164, 168). Исклю-
чительность же измаильского штурма заключалась
для сознания самого Суворова именно в том, что
это был подвиг морального мужества, решитель-
ности. Прибыв к Измаилу и ознакомившись с обста-
новкой, он написал Г. А. Потемкину: «Обещать нель-
зя; божий гнев и милость зависят от его провидения»
(цит. по: Петрушевский А. Ф., 1900, с. 236). Единст-
венный раз в жизни Суворов дал такой ответ, полу-
чив боевое задание. Даже для него, не признавав-
шего на войне невозможного, взятие Измаила
представлялось почти невозможным. И все же он
отважился это невозможное совершить. «Я решился
овладеть этой крепостью либо погибнуть под ее
стенами»,— говорил Суворов на военном совете
перед штурмом (Осипов К. Н., 1938, с. 161). Принятие
этого решения и расценивалось Суворовым как
величайшее деяние его жизни. Через два года после
измаильского дела, в Финляндии, проезжая мимо
одной крепости, он спросил своего адъютанта,
можно ли взять эту крепость штурмом. Адъютант
отвечал: «Какой крепости нельзя взять, если взят
Измаил»? Суворов задумался и после некоторого
молчания сказал: «На такой штурм, как измаильский,
-----------------------------------------------
89
Расстрел русских пленных
французскими солдатами у стен московского Кремля
можно пускаться один раз в жизни» (цит. по: Петру-
шевский А. Ф., 1900, с. 247).
Приведу еще примеры, где моральное мужество
полководца, мужество в принятии ответственности,
выступает с силой необычайной.
Первый пример — из античной истории. Перед
битвой при Саламине Фемистокл, «удрученный
мыслью, как бы эллины, упустив выгоды местопо-
ложения в узких проливах, не разошлись по своим
городам», тайно послал к Ксерксу человека с пору-
чением сказать, что он, Фемистокл, якобы перешел
на сторону персидского царя и поэтому, извещая
его о том, что эллины собираются тайно уйти, настоя-
90
тельно советует немедленно перейти в наступле-
ние. В результате этого предупреждения Ксеркс
действительно отдал распоряжение охватить коль-
цом своих кораблей проливы, чтобы не дать уйти
эллинским кораблям (Плутарх, 1941, с. 36). Какое
нужно было мужество, чтобы единолично взять
на себя воистину страшную ответственность за такое
мероприятие, грозившее гибелью всего дела в
случае, если бы не оправдался расчет Фемистокла
на возможность в узких проливах одержать победу
над громаднейшими силами персов!
Другой пример — оставление Кутузовым Москвы
без боя, вопреки мнению огромного большинства
русских военачальников, вразрез с требованиями
царя и всех правящих сфер Петербурга, мало
того, вразрез с голосом большинства армии и на-
рода.
Конечно, прав Толстой, когда пишет: «...Он ужа-
сался мысли о том приказании, которое он должен
был отдать» (Война и мир, т. Ill, ч. 3, гл. III). Он
понимал, что попадает «в то положение зачумлен-
ного, в котором был Барклай до Царева-Займища»
(Тарле Е. В., 1938, с. 144). Авторитет его в армии не
мог временно не пошатнуться после оставления
Москвы. «По выезде из Москвы,— пишет один из
очевидцев,— светлейший князь велел оборотить
к городу дрожки свои и, облокотя на руку голову...
смотрел... на столицу и на войска, проходившие
мимо него с потупленным взором; они в первый
раз, видя его, не кричали ура>х (там же, с. 147).
Бессмертное величие Кутузова в том, что он не
испугался страшной тяжести взятой на себя ответст-
91
венности и сделал то, что по совести считал единст-
венно правильным.
Достойно внимания, что и Фемистокл, и Кутузов,
давшие столь. исключительные образцы мужества
в принятии решения, были полководцами, наиболее
выделявшимися среди полководцев прошлого
силой своего предвидения (см. ниже). Не случайно
такой вид мужества называется в военной литерату-
ре мужеством ума или мужеством разума.
Тот особый склад ума, который порождает ре-
шительность, предполагает, во-первых, особенно
большую проницательность и осмотрительность,
вследствие чего для такого ума рискованность
операции является меньшей, чем она кажется дру-
гим, и, во-вторых, сознательное убеждение в необ-
ходимости, неизбежности долга. Иначе говоря, это
есть такой склад ума, в котором сочетается вели-
чайшая осторожность и критичность мысли с пре-
дельной смелостью ее. Это способность к боль-
шому риску, являющаяся, по выражению Драго-
мирова, результатом «великого понимания» (1895,
с. 316).
Большими полководцами могут быть только те,
у которых эти противоположные свойства — осто-
рожность и смелость мысли — образуют единство,
создают новое качество, которое наиболее естест-
венно было бы назвать несколько странно звучащим
выражением: осторожная смелость. Нельзя пони-
мать дело так, что здесь идет речь о какой-то золо-
той середине, о некотором качестве, среднем меж-
ду смелостью и осторожностью.
Неверно было бы думать, что у больших пол-
ководцев смелость как бы умеряется, ослабляется,
92
сдерживается осторожностью. Наоборот: осторож-
ность, высокая критичность мысли дают возмож-
ность идти на такую смелость решения, которая
вне этого немыслима.
Примерами чрезвычайно осторожных полко-
водцев, которым не хватало смелости мысли, дерза-
ния, способности к риску (это нисколько не исклю-
чает у них большого личного мужества), могут
служить, во-первых, Н. Даун, австрийский главно-
командующий в Семилетнюю войну, главный про-
тивник Фридриха II, и, во-вторых, А. Веллингтон.
Отличительной чертой Дауна, «очень умного, тонко-
го и осторожного стратега», было стремление вести
войну, выигрывать, наносить удары противнику,
не рискуя; он «не умел, не хотел, да и не мог рис-
ковать и поэтому очень выигрывал искусной осто-
рожностью» (Коробков Н. А., 1940, с. 46—47).
В этом отношении много общего с Дауном было
у Веллингтона, полководца, вообще говоря, более
крупного масштаба. «Веллингтон поставил себе за
правило ничего не оставлять на долю случая, про-
двигаться осторожно, методически, обеспечивая
пункт за пунктом свою операционную линию и свои
базы снабжения» (Zurlinden, 1910, v. II, р. 75). По
меткой характеристике Драгомирова, «дело он
делал, и хорошо делал, но неизвестности, как Чичи-
ков, предаваться не любил» (1909, т. I, с. 95).
Противоположными свойствами отличался Фрид-
рих II, «смелый, хотя и не лишенный истеричности»
(Коробков Н. А., 1940, с. 211), «имевший решимость
все потерять или все выиграть, как игрок, бросаю-
щий на карту последнее достояние» (Клаузевиц К.,
1941, т. I, с. 313; т. II, с. 45). Согласно подсчетам
---------------------------------------------
93
Наполеона, из шестнадцати крупных битв, данных
Фридрихом во время Семилетней войны (десять
под его личным предводительством и шесть под
предводительством его генералов), он выиграл
только восемь, а остальные восемь проиграл (Напо-
леон, 1836, с. 399). Одной из важнейших причин
этого была недостаточная осторожность, пере-
оценка своих сил и возможностей и недооценка про-
тивника. Страшный разгром, понесенный им при
Кунерсдорфе от русской армии, в значительной
мере был следствием того, что после успешно про-
веденного начала боя Фридрих, явно недооцени-
вая возможностей русских, предпринял действия,
в данных условиях безрассудные, имевшие целью
полный разгром русской армии, а фактически при-
ведшие к его собственному поражению. Такой же
результат могло бы иметь для прусского короля
и сражение при Цорндорфе, если бы его кавале-
рийский начальник Ф. Зейдлиц в точности исполнил
его приказание; прусская армия была спасена только
тем, что Зейдлиц сознательно замедлил переход
конницы в наступление.
В отличие от этих примеров лучшие операции
подлинно первоклассных полководцев обнаружи-
вают замечательное совмещение смелости мысли
с глубокой осторожностью и осмотрительностью.
В качестве самых ярких образцов можно назвать:
Ганнибала, по словам Наполеона, «самого смело-
го из всех», «такого дерзкого, такого уверенного,
такого широкого во всех делах», поход которого
в Италию в равной мере изумляет как необычай-
ной смелостью замысла, так и великолепным обес-
печением его выполнения;
----------------------------------------------
94
Цезаря, в особенности во время похода в Брита-
нию, поражавшего своей смелостью (Плутарх, 1941,
с. 331—332) и в то же время являющегося образцом
осторожности (Игнаткович Г. М., 1940, с. 45);
Тюренна, который, по характеристике одного
из первых его биографов, имел совершенно своеоб-
разное мужество: он, будучи особенно осмотри-
телен при подготовке сражений, необычайно быстро
решался на них, когда это было необходимо; он,
по мнению Наполеона, «был единственным пол-
ководцем, у которого смелость увеличивалась с
летами и опытностью» (Наполеон, 1836, с. 374);
Суворова, считавшего возможным атаковать да-
же в пять раз большие силы, но с «разумом, искус-
ством и под ответом» (Гейсман П. А., 1900, с. 109),
стремительным наступлением разгромившего под
Рымником турецкую армию, по численности в четы-
ре раза превосходившую русско-австрийские силы,
и сделавшего это в результате глубоко обдуманного
расчета («ежели турки еще не наступают, значит,
они не закончили сосредоточения сил»), совершив-
шего безумный по смелости штурм Измаила, но
предпославшего ему единственную в своем роде по
тщательности и осторожности подготовку (построй-
ки копии измаильского вала и систематические
упражнения на ней, воспроизводившие все фазы
предстоящего штурма, разработка подробнейшей
диспозиции и т. п.);
Кутузова, наконец, чьи осторожность, расчет-
ливость, хитрость, осмотрительность, выдержка и
другие качества того же рода всегда расценивались
как выходящие из ряда, но он умел, как мы недавно
видели, показывать наряду с этим мужество ре-
95
шения, которое по плечу только величайшим из
полководцев*.
С точки зрения проблемы «осторожность и
смелость мысли» очень поучительна полководческая
деятельность Наполеона, в особенности первая
половина ее**. Когда просматриваешь его выска-
зывания, советы, оценки и т. п., прежде всего соз-
дается впечатление, что имеешь перед собой пол-
ководца, максимально осторожного и предусмотри-
тельного. Вот типичные в этом смысле его советы:
«Если и случается иногда, что 17 000 человек
разбивает 25 000, то это не оправдывает безрассудст-
ва тех, кто без оснований вступает в такой бой. Когда
армия ожидает подкреплений, утраивающих ее си-
лы, она не должна ничем рисковать, чтобы не сор-
вать успеха, вполне вероятного после сосредоточе-
ния всех ее дивизий» (1941, с. 341).
«Полководец должен каждый день спрашивать
себя: если неприятельская армия покажется у меня
с фронта, справа или слева, что я должен буду де-
лать?» (там же, с. 274).
«Как правило, армия должна всегда держать
свои колонны соединенными, чтобы противник не
мог вклиниться в них» (там же, с. 268).
'Совмещение у Кутузова этих противоположных ка-
честв, по-видимому, сбивало с толку Клаузевица, который,
отказываясь понять гений великого русского полководца,
основные его достоинства видит в хитрости, рассудитель-
ности, осторожности (Клаузевиц К., 1941, с. 90, 150) и в
то же время усматривает у него «неслыханную смелость»
и даже «легкомыслие» (там же, с. 90—91).
"Впоследствии по причинам, о которых мне еще при-
дется говорить, гармония между этими свойствами стала
у Наполеона нарушаться.
96
«Когда умеют выигрывать сражения, подобно
мне, едва ли простительно не давать указаний на
случай отступления, ибо это — величайшая ошибка,
которую может допустить полководец. Он, конечно,
не должен оглашать своих указаний, но он должен
предусмотреть соединеннее теми частями, которые
могут быть тут же отрезаны» (цит. по: Клаузевиц К.,
1938, с. 201).
Но это только одна сторона дела. Менее часто,
но зато совершенно категорически подчеркивал
он и необходимость смелости, крайней решитель-
ности, способности, когда это нужно, идти на риск.
«Бывают моменты, когда нужно сжечь все кораб-
ли, подтянуть все силы для решительного удара
и сокрушительной победой уничтожить противника;
для этого приходится рискнуть даже и временным
ослаблением коммуникационной линии» (цит. по:
Тарле Е. В., 1941, с. 390).
«Генерал, который будет сохранять свежие
войска к следующему за сражением дню, будет
всегда бит. В случае необходимости надо уметь
двинуть в бой всех до последнего человека, так как
на следующий день после победы нет неприятеля,
которого нужно побеждать» (цит. по: Ле-
вицкий Н. А., 1938, с. 33).
«Нет ничего труднее и в то же время ценнее,
чем уметь решаться» (Las-Cases Е. Зап. 4—5/XII
1815 г.).
«В необычайном положении надобна и реши-
тельность необычайная». «Сколько, по-видимому,
невозможного было сделано людьми решительны-
ми, не имеющими никаких пособий, кроме смерти»
(Наполеон, 1836, с. 333).
------------------------------------------------
4 Зак. 2647	97
В лучших операциях самого Наполеона смелость
его действий, казавшаяся порой почти безумной,
сбивавшая с толку его противников, в особенности
австрийских генералов, и наполовину уже обеспе-
чивавшая победу, на самом деле вырастала из боль-
шой осторожности, была результатом глубочайшей
обдуманности, методичности, рассчитанности.
Остановимся в качестве примера на действиях
его в ноябре 1796 г. при наступлении в Италию авст-
рийской армии под командованием генерала И. Аль-
винци, действиях, закончившихся сражением при
Арколе. При этом — что для наших целей особенно
поучительно — положим в основу описание этих
действий, данное самим Наполеоном в «Итальянской
кампании 1796—1797 гг.» (1941, с. 110—120). Напо-
леон с главными силами идет навстречу Альвинци,
чтобы разбить его раньше, чем он сможет соеди-
ниться с колонной П. Давидовича, идущей из Тироля.
Происходит успешное для французов сражение на
Бренте, прерванное ночью. В 2 часа ночи Наполеон
получает известие, что прикрывавшая путь Давидо-
вича дивизия Вобуа отступила из Тироля. Тогда
французская армия начинает быстро отступать через
город Виченцу, «который, став свидетелем одер-
жанной победы, не мог уяснить себе этого отсту-
пательного движения; Альвинци, со своей стороны,
в 3 часа утра тоже начал отходить (вот как благо-
приятно, по видимости, обстояло дело1—Б. Т.), но
вскоре узнал... об отступлении французов» и пере-
правился через Бренту, чтобы следовать за ними.
Со стороны Наполеона — осторожность, превосхо-
дящая даже расчеты чрезмерно осторожного про-
тивника.
98
Но она была не напрасна. Положение действи-
тельно создалось очень опасное. «Вобуа понес
значительные потери; у него осталось не больше
8000 человек. Две другие дивизии (с которыми
отступал Наполеон.— Б. Г.) имели в строю не больше
13 000 человек. Мысль о перевесе сил противника
была у всех» (Альвинци имел 40 000, Давидович —
18 000 человек). Гарнизон осажденной Мантуи ожи-
вился и стал делать частые вылазки. Моральное
состояние французов заметно понизилось.
Но тут-то Наполеон берет в руки инициативу
чрезвычайно смелым и неожиданным путем. Ночью
14 ноября он «в величайшей тишине» вывел свою
армию из Вероны и переправил ее на правый берег
Адидже (т. е. в сторону от противника). «Час выступ-
ления, направление, являвшееся направлением
отхода, молчание, которое хранилось согласно...
приказа, одним словом, общее положение дел —
все указывало на предстоящее отступление». «Одна-
ко армия, вместо того чтобы следовать по пескиерс-
кой дороге, вдруг повернула влево и пошла вдоль
Адидже. К рассвету она прибыла в Ронко, где Анд-
реосси заканчивал наводку моста. С первыми лучами
солнца армия простым захождением очутилась,
к своему удивлению, на другом берегу. Тогда офи-
церы и солдаты... начали догадываться о намерении
своего генерала: «Он хочет обойти Кальдиеро,
которого не мог взять с фронта; не имея возмож-
ности драться на равнине с 13 000 против 40 000,
он переносит поле сражения на ряд шоссе, окру-
женных обширными болотами, где одной числен-
ностью не сделаешь ничего, но где доблесть голов-
ных частей колонны решает все...» «Надежда на
	--------------------------
4-------------------------------------------------99
победу оживила тогда все сердца, и каждый дал
обещание превзойти самого себя, чтобы поддержать
такой хорошо задуманный и отважный план». Когда
французы были около Арколе, Альвинци не поверил
сначала в этот факт. «Для него казалось безрас-
судным, что можно таким образом бросить всю
армию в непроходимые болота». Смелость, произ-
водящая впечатление безрассудства.
15 ноября — первый кровопролитный день сра-
жения при Арколе. К вечеру ценою огромных жертв
и бесчисленных подвигов самопожертвования со
стороны всех, начиная с главнокомандующего —
знаменитая сцена со знаменем на Аркольском мос-
ту!— селение было взято. Но... «главнокомандую-
щий, который не мог знать, что произошло в течение
дня, предположил, что все дела идут у Вобуа плохо,
что он оттеснен». И поэтому вечером он приказы-
вает очистить Арколе и отвести армию обратно на
правый берег. Узнав об отступлении, Альвинци снова
занимает Арколе.
Второй день сражения — как бы повторение
предыдущего. Победа снова остается за францу-
зами, Арколе снова взято. Но вечером, «следуя
тем же мотивам и тем же комбинациям, главно-
командующий предписал то же самое движение,
что и накануне,— концентрацию всех своих войск
на правом берегу Адидже, с оставлением на левом
берегу только авангарда». Крайняя смелость днем
и сверхосторожность по ночам!
Лишь 17 ноября, в 5 часов утра, было получено
известие о том, что у Вобуа все благополучно. Тогда
армия снова перешла на левый берег, но главноко-
мандующий еще медлит перейти в решительное
-----------------------------------------------
100
наступление. Только после полудня он счел, наконец,
что настал момент завершить дело. Что побудило
его к этому? «Он распорядился тщательно сосчитать
число пленных и установить приблизительно потери
противника. Подсчет подсказал, что за три дня про-
тивник был ослаблен больше, чем на 25 000 человек.
Таким образом, число бойцов у Альвинци превосхо-
дило французские силы не больше, как на одну
треть. Наполеон приказал выйти из болот и приго-
товиться к атаке противника на равнине. Обстоя-
тельства этих трех дней настолько изменили мораль-
ное состояние обеих армий, что победа была обеспе-
чена».
Так была подготовлена и проведена эта знаме-
нитая операция, давшая возможность 13 000 человек
разбить 40 000. Мы видим здесь замечательный
пример сочетания смелости с осторожностью, по
внешнему впечатлению как бы чередование того
и другого. Чрезвычайная осторожность ряда меро-
приятий подготовляет возможность крайне смелого
шага, который влечет за собой необходимость
решительных действий, и т. д.
Сочетание смелости и осторожности создает
у полководца ту уверенность в себе, ту веру в успех
дела, которая есть необходимое условие победы.
Только тот полководец, который принял во внимание
все возможные обороты дела, даже и самые худ-
шие, приготовился ко всему, может спокойно и
уверенно смотреть вперед. Без этого невозможны
были бы ни спокойствие и невозмутимость Кутузова,
ни страшная сила духовного натиска Суворова.
Наполеон во второй половине своей деятельнос-
ти стал терять равновесие между смелостью и осто-
----------------тчфДфк»—-------------------
101
рожностью, как следствие этого он после 1812 г.
потерял веру в себя (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,
т. 11, с. 137). Заявив в 1807 г. «я теперь все могу»
и начав с этих пор проявлять «высокомерное легко-
мыслие» (см. ниже), он, по собственному призна-
нию, пришел к тому, что утерял доверие к себе и
то «чувство конечного успеха», которое прежде
никогда его не покидало (Las-Cases Е. Зап. 12/XI
1816 г.). Необоснованная самоуверенность уничто-
жила его замечательную осторожность, а потеря
осторожности уничтожила здоровую уверенность
в себе.
7
Приступая к изложению событий первого периода
войны 1914 г., В. Ф. Новицкий следующим образом
характеризует различие между доктринами немец-
кой и французской армий: «Во всех положениях
боевой обстановки немцы раньше всего считали
необходимым возможно скорее сойтись с против-
ником, непременно навязать ему свою волю и свое
решение и со всей решительностью осуществить
свой план действий, свой маневр, не считаясь с
намерениями и желаниями неприятеля. Наоборот,
во французской доктрине господствовало стремле-
ние раньше всего прикрыться со стороны против-
ника, возможно полнее разведать о нем, разгадать
его намерения, проникнуть в его планы и соот-
ветственно с результатами этой разведки и этого
изучения сообразовать свои действия» (1938, с. 48.
Выделено мною.— Б. Т.).
Малый интерес к намерениям и действиям про-
102
тивника, пренебрежительное и даже легкомыслен-
ное к нему отношение составляют, по-видимому,
некоторую традиционную особенность немецкого
командования. Еще Фридрих II славился прене-
брежительным отношением к неприятелю, позво-
лявшему прусскому королю совершать марш «на
глазах, часто даже под жерлами неприятельских пу-
шек» (Клаузевиц К., 1941, т. I, с. 162). Это сходило
ему с рук, пока он имел дело с австрийскими войска-
ми, во главе которых стоял Даун, знаменитый своей
медлительностью, осторожностью и нерешитель-
ностью. Но столь же легкомысленное отношение к
русским при Кунерсдорфе привело к катастрофи-
ческому разгрому прославленной армии прусского
короля.
В своем роде символическим является ответ
австрийского генерала Вейротера на совещании в
ставке Кутузова в ночь перед Аустерлицким сра-
жением. На вопрос о том, какие мероприятия наме-
чены на случай, если Наполеон атакует союзные
войска с Праценских высот, Вейротер ответил: «Этот
случай не предвидится» (Левицкий Н. А., 1938,
с. 144).
Такова же была манера действия прусских воена-
чальников в 1806 г., манера, вызвавшая законное
недоумение со стороны Наполеона: «Герцог (Браун-
швейгский, прусский главнокомандующий.— Б. Т.)
рассчитывал... перейти границу Франконии в трех
точках, чтобы напасть на мою майнскую линию,
где, по его мнению, я должен был оставаться для
обороны. Это был странный способ суждения обо
мне лично, о моей позиции, о моем прошлом. Как
можно было, в самом деле, думать, что полководец,
--------------------------------------------
103
устремившийся с быстротой орла на соединенные
силы Австрии и России, погрузится в сон за Майном
перед изолированными силами второстепенной
державы — в особенности тогда, когда у него были
сильные мотивы для решительных действий до
прибытия русских и до пробуждения австрийцев»
(цит. по: Клаузевиц К., 1938, с. 190).
Теоретическое обоснование получила эта манера
действий у Г. Мольтке. «На войне,— писал он,—
часто приходится принимать в соображение вероят-
ные действия противника и в большинстве случаев
наиболее вероятным оказывается, что противник
принимает правильное (I) решение» (1938, с. 78).
Но ведь война не арифметика, и «правильность»
решения — понятие далеко не однозначное. Иначе
на войне не было бы неправильных решений. Оче-
видно, Мольтке рекомендует нам ожидать от про-
тивника решений, «правильных» с нашей, а не с его,
противника, точки зрения. Тогда противник — реаль-
ный противник, а не тот, который поступает «пра-
вильно» с нашей точки зрения,— неизбежно «стано-
вится ничтожной величиной, которую не принимают
в расчет» (Фош Ф. О., 1937, с. 315). Один из
немецких писателей справедливо охарактеризовал
точку зрения Мольтке так: «Генерал Мольтке
представлял целую школу, и можно даже сказать,
что он сам и был этой школой. Поэтому он рас-
сматривал, что противник может или должен сде-
лать то-то, становясь на точку зрения его (Мольтке.—
Б. Т.) школы. В отношении мер, принимаемых про-
тивником, школа эта принципиально предполагала,
что противник будет делать то, что может доставить
----------------------------------------------
104
ему наибольшее преимущество...» (цит. по: Фош
Ф. О., 1937, с. 375).
Здесь мы сталкиваемся с одним из важных во-
просов психологии полководца.
Несомненно, первое, что требуется от воена-
чальника,— максимальная инициативность и с по-*
собность подчинить своей воле волю врага. Но в
том-то и заключается вся трудность задачи, что
прямолинейное выполнение планов, «не считающее-
ся с намерениями и желаниями неприятеля», есть
лишь очень грубый и несовершенный способ «навя-
зывания своей воли». Такой способ действия при
поверхностном рассмотрении может казаться импо-
нирующим, он может давать кратковременный
эффект при столкновении со слабовольным и мало-
способным к сопротивлению противником, но в
серьезной борьбе он не может привести к дли-
тельному успеху.
Большие мастера военного дела поступали иначе.
Первой своей задачей они ставили проникновение
в намерения и замыслы неприятеля: твердо дер-
жись принципа «неподчинения воле неприятеля»*,
но именно для этого начни с того, что подчини свой
ум сведениям о противнике, и только тогда составь
свой творческий и максимально инициативный план
и при осуществлении его волю противника подчини
своей. И самое трудное заключается в том, что весь
этот цикл постоянно повторяется при каждом изме-
нении обстановки, при каждом поступлении новых
сведений о действиях и намерениях неприятеля.
Не удивительно поэтому, что способность прони-
*Выражение Клаузевица.
-------------------------------------------------
105
кать в замыслы врага, разгадывать его намерения
всегда расценивалась как одно из ценнейших качеств
полководца. «Как рассказывают, Фемистокл однаж-
ды заметил, что он считает высшей добродетелью
полководца уметь понять и предугадать замыслы
врага» (Плутарх, 1941, с. 65). «Ничего не делает пол-
ководца более великим,— пишет Н. Макиавелли,—
как проникновение в замыслы противника» (цит.
по Zurlinden, 1910, v. I, р. 32). «Главное свойство,
отличающее талантливого полководца, есть легкость
разгадки характера своего противника» (Драгоми-
ров М. И., 1909, т. 2, с. 534).
Тюренн, полководец, которого Суворов чти/|
больше всех после Цезаря, всегда следовал такому
правилу: «Не делайте того, чего хочет неприятель,
единственно потому, что он хочет этого» (Наполе-
он, 1836, с. 118). Прекрасное выражение «принципа
неподчинения воле неприятеля»! Но ведь, чтобы
последовать этому совету, нужно прежде всего
знать, что же хочет противник, что он действительно
хочет, а не что он должен был бы, по нашим пред-
положениям, хотеть, если бы рассуждал «правиль-
но» с нашей точки зрения. Доктрина Мольтке зара-
нее была осуждена не кем иным, как Клаузевицем,
писавшим: «Каждый из обоих противников может
судить о другом на основании того, чем, строго
говоря, должен был бы быть и что он должен был
бы делать» (1941, т. I, с. 31).
Только что упомянутый Тюренн один раз посту-
пил так, как если бы он следовал «Поучениям»*
'Имеются в виду «Военные поучения» Г. Мольтке
(1938).— Примеч. ред.
------------------------------------------------
106
Мольтке, и этот случай Наполеон квалифицировал
как «величайшую из всех ошибок этого великого
полководца», как «пятно для его славы». Я имею
в виду тот эпизод в кампании 1673 г., когда Монте-
кукули обманул Тюренна, заставив его идти в Эльзас,
между тем как он сам двинулся к Кельну и соеди-
нился там с принцем Оранским. Разбирая этот эпи-
зод, Наполеон замечает: «Лучше всякого другого
Тюренн знал, что военное искусство основывается
на предположениях; он должен был располагать
свои движения по движениям противника, а не по
собственной идее» (1836, с. 162—163).
Действия полководца не могут быть просто
свободными акциями; они должны быть прежде
всего реакцией на намерения и действия противника,
сохраняя, однако, при этом величайшую инициа-
тивность и величайшую силу военного натиска.
Замечательно яркую иллюстрацию этого поло-
жения дают действия Цезаря в битве при Фарсале;
они целиком реактивны. Помпей помещает против
правого фланга Цезаря всю конницу. В ответ на
это Цезарь также сосредоточивает на своем правом
фланге всю конницу, прибавляя, однако, к ней
легковооруженную пехоту и помещая шесть когорт
перпендикулярно линии фронта. Атакует конница
Помпея. Конница Цезаря сначала отходит назад,
уклоняясь от удара, и только когда конница Помпея
проникает достаточно далеко, во фланг ей ударяют
шесть когорт, стоящих перпендикулярно, и одновре-
менно с этим конница прекращает отступление и
переходит в контратаку. В результате полное пора-
жение армии Помпея, имевшего над Цезарем трой-
ное преимущество в силах (конницы у Помпея было
107
в семь раз больше, чем у Цезаря); Цезарь при этом
потерял 1200 человек, тогда как Помпей— 15 000
убитыми и 24 000 пленными. Действия Цезаря заме-
чательно целесообразны, решительны и оригиналь-
ны для своего времени (перпендикулярное разме-
щение шести когорт), но все они, в сущности, только
ответы на действия противника (Игнаткович Г. М.,
1940, с. 70—71; Разин Е. Л., 1955, с. 188).
Умение проявлять активность, инициативность и
силу волевого натиска и в то же время тончайшим
образом «сочетаться с противником», гибко реаги-
ровать, отвечать на все его действия и даже намере-
ния отличает всех подлинно больших полководцев.
В качестве примера можно указать на Суворова.
Суворов, пославший перед штурмом Измаила
такое послание туркам: «Я с войском сюда при-
был. Двадцать четыре часа на размышления — воля;
первый мой выстрел — уже неволя; штурм —
смерть. Что объявляю вам на рассмотрение» (Пет-
рушевский А. Ф., 1900, с. 237), Суворов, начав-
ший приказ к сражению при Требии словами: «Не-
приятельскую армию взять в полон» (там же, с. 580),
этот же Суворов проявлял настолько большой
интерес к противнику, что «неприятельскую пози-
цию знал иногда лучше, чем сам неприятель» (там
же, с. 752), предпочитал всегда борьбу с умным
противником* — черта, невозможная у полководца
грубо и элементарно активного типа,— и дал клас-
*Как характерны для него слова, сказанные при Нови:
«Моро понимает меня, старика, и я радуюсь, что имею
дело с умным военачальником» (цит. по: Осипов К. Н.,
1938, с. 296).
108
сические образцы реактивного способа ведения
сражения (Кинбурн, Гирсово).
Очень поучительно с точки зрения интересую-
щего нас вопроса изучение полководческой деятель-
ности Наполеона. В первый ее период он показывает
образцовое умение «считаться с противником».
Уже под Тулоном он поразил способностью рассчи-
тать действия неприятеля и точнейшим образом
предвидеть их. И впоследствии он не только совето-
вал «при всяком положении или предприятии преж-
де всего решать задачу за неприятеля» (Драгоми-
ров М. И., 1909, т. 2, с. 224), но умел и сам следо-
вать этому совету. Однако «с 1807 г., с Тильзита,
он стал терять способность повиноваться... обстоя-
тельствам и считаться с ними. «Я теперь все могу»,—
сказал он вскоре после Тильзита своему брату
Люсьену» (Тарле Е. В., 1938, с. 39). Уже в кампании
1809 г. он проявляет тенденцию недооценивать
противника и недостаточно считаться с его действия-
ми. Этим в значительной мере объясняется его
неудача под Асперном (Las-Cases Е. Зап. 12/VII
1816 г.; Левицкий Н. А., 1938, с. 164). Обладая, по
выражению Драгомирова, «чисто демонической
способностью заглянуть в душу противника, разга-
дать его духовный склад и намерения» (1895, с. 328),
он в 1812 г. обнаружил полное непонимание про-
тивника и в результате полную перед ним беспо-
мощность.
Несомненно, что одной из причин катастрофы,
постигшей Наполеона в 1812 г., явилась та черта,
которую Клаузевиц охарактеризовал как «высоко-
мерное легкомыслие» (1937, с. 181), а сам он на
о. Св. Елены назвал «несчастной верой в свою звезду
-------------------‘"«yiixgy'’*-------------------
109
Битва при Ватерлоо
и манией постоянно верить в слабость противника»
(Jomini А. Н., 1827, v. IV, р. 158). Эта черта повлекла
за собой потерю способности «считаться с против-
ником» и — как следствие этого — потерю способ-
ности побеждать.
8
Составление планов войны в целом, отдельных опе-
раций, каждого предстоящего сражения — важней-
шая слагаемая в работе полководцев и их штабов.
Но военное планирование — это планирование
особого рода. Здесь с чрезвычайной яркостью
----------------------------------------------
110
выступают те исключительные трудности, с которы-
ми связана интеллектуальная работа военачальника.
«Происходящее (на войне) взаимодействие по
самой своей природе противится всякой планово-
сти»,— писал Клаузевиц (1941, т. I, с. 109). И как
бы в подтверждение этой мысли Наполеон говорит
о себе, что он «никогда не имел плана операций»
(цит. по: Фош Ф. О., 1937, с. 38). Однако это говорит
тот самый Наполеон, который постоянно подчерки-
вал, что всякая война должна быть «методической»
(Тарле Е. В., 1938, с. 393; Duruy G., 1880, р. 19). Но
можно ли вести войну «методически», обходясь
без планов?
На самом деле работа полководца является
постоянным и непрерывным планированием, хотя
природа войны столь же постоянно и непрерывно
противится этому планированию. Только полково-
дец, который в этой борьбе сумеет победить приро-
ду войны, может рассчитывать и на победу над
противником. Прежде всего военное планирование
требует от полководца большого воздержания.
Он должен воздерживаться от того, чтобы плани-
ровать слишком подробно, должен воздерживаться
от того, чтобы планировать слишком далеко вперед,
должен, наконец, воздерживаться от преждевре-
менного планирования, или, точнее, от преждевре-
менного принятия планов. Одна причина лежит в
основе этих требований: обстановка на войне непре-
рывно меняется и никакой план не может преду-
смотреть всех изменений.
Отсюда, конечно, нельзя сделать вывод, что
чем менее подробен план, тем он лучше. Если бы
дело обстояло так, то задача полководца была бы
очень проста. На самом деле идеальный план
определяет все, что только можно определить,
и чем больше он определяет, тем он, говоря
принципиально, лучше. Но если план определяет
то, что в данных условиях нельзя ответственно
предвидеть, то он может оказаться не только
плохим, но даже вредным. Сочинение очень
подробного плана — вещь желательная, но риско-
ванная. И полководец должен уметь решить, когда
он может пойти на этот риск, помня справед-
ливое замечание Клаузевица: «Лучше оставлять
что-нибудь неопределенным... чем определять
его, не считаясь с обстоятельствами, которые об-
наружатся впоследствии» (1941, т. II, с. 450).
Знаменитый пример слишком подробного
плана — вейротеровский план сражения при Аустер-
лице. «Диспозиция, составленная Вейротером в
Аустерлицком сражении,— пишет Л. Н. Толстой,—
была образцом совершенства в сочинениях этого
рода, но ее все-таки осудили за ее совершенство, за
слишком большую подробность» (Война и мир, т. Ill,
ч. 2, гл. XXVI11). Но беда не в том, что ее осудили лю-
ди, а в том, что ее осудила сама жизнь, что она не вы-
держала проверки практикой. И осуждена она была
не за самый факт подробности, а за то, что Вейротер
диспозицию сделал подробнее, чем имел к тому
основания. Суворовская диспозиция к штурму Из-
маила была еще подробнее; в ней «указано было
все существенное, начиная от состава колонн и
кончая числом фашин и длиной лестниц; опреде-
лено число стрелков при колонне, их место и
назначение, так же как и рабочих; назначены
частные и общие резервы, их места и условия
112
употребления; преподаны правиле осторожности
внутри крепости; с точностью указаны направле-
ния колонн, предел их распространения по крепост-
ной ограде и проч.» (Петрушебский А. Ф.,
1884, т. 1, с. 397). И эта чрезвычайно подробная дис-
позиция блестяще выдержала испытание. Трагедия
Вейротера заключалась, во-первых, в том, что он
плохо предвидел, а во-вторых,— это, пожалуй, осо-
бенно важно — в том, что свое планирование он не
соотносил со своими возможностями предвидения.
Те же возражения, которые делаются против
слишком подробных планов, делаются и против
планов, заглядывающих слишком далеко вперед.
Это относится и к тактике, и к стратегии. «Лишь
начало боя может быть действительно полностью
установлено планом: течение его требует новых,
вытекающих из обстановки указаний и приказов,
т. е. вождения» (Клаузевиц К., 1941, т. II, с. 447).
Невозможно «сколько-нибудь уверенно наметить
план операций, идущий дальше первого сражения»
(Фош Ф. О., 1937, с. 37). «Я никогда не верил
в возможность плана, имеющего претензию за-
ранее установить длинную цепь событий» (Jomini
А. Н., 1827, v. IV, р. 45).
Когда к Суворову, в бытность его в Вене,
приехали четыре члена гофкригсрата с изготовлен-
ным планом кампании до р. Адды, прося Суворова
именем императора исправить или изменить проект,
в чем он признает нужным, Суворов зачеркнул его
крестом и написал снизу, что начнет кампанию пере-
ходом через Адду, а кончит —«где богу будет угод-
но» (Петрушевский А. Ф., 1900, с. 519). По этому во-
просу нужно сказать то же самое, что было сказано
113
о детальности плана. План, смотрящий далеко
вперед, в идеале лучше, чем план малого временно-
го охвата, но лучшим он будет только в том случае,
если останется реальным планом. И хороший воена-
чальник должен обладать тем чувством реальности,
которое подскажет ему, до каких пор следует плани-
ровать и где воздержаться.
Чрезвычайно поучительно познакомиться ближе
с манерой планирования Наполеона, который более,
чем кто-либо, требовал «методичности» в работе
полководца и сам принадлежал к полководцам
рационалистического склада. Тарле так характери-
зует наполеоновскую манеру планирования: «На-
полеон обыкновенно не вырабатывал заранее де-
тальных планов кампаний. Он намечал лишь основ-
ные «объективы», главные конкретные цели,
хронологическую (приблизительную, конечно) по-
следовательность, которую должно при этом соблю-
дать, пути, которыми придется двигаться. Военная
забота охватывала и поглощала его целиком лишь
в самом походе, когда ежедневно, а иногда и
ежечасно он менял свои диспозиции, сообразуясь
не только со своими намеченными целями, но и с
обстановкой, в частности с непрерывно поступаю-
щими известиями о движениях врага» (1941, с. 90).
Что давало Наполеону возможность обходиться
без предварительной разработки детальных планов?
Во-первых, его умение с феноменальной лег-
костью сочинять планы. Сила воображения, комби-
наторные способности, наконец, просто творческая
энергия были в нем исключительно велики. И,
кроме того, он непрерывным упражнением развил
в себе эти черты до уровня величайшего мастерст-
----------------------------------------------
114
ва. Еще на заре военной карьеры, в бытность
начальником артиллерии итальянской армии, он по
собственному почину стал своего рода делателем
планов (faiseur de plans) при народных представи-
телях (Zurlinden, 1910, v. I, р. 33). Отказ предвари-
тельной разработки планов вытекал у Наполеона в
первую очередь из его гениальной способности
сочинять планы: нет надобности разрабатывать
план заранее, если он может быть создан в послед-
нюю минуту, когда обстановка станет яснее.
Во-вторых, не совсем точно будет сказать, что
Наполеон, предпринимая операцию или даже гото-
вясь к ней, вовсе не имел сколько-нибудь подробно-
го плана. Он не имел одного плана, но зато он имел
несколько возможных планов. И момент создания
плана нередко бывал, в сущности, только моментом
выбора наилучшего из видевшихся ему возможных
планов. «Исход сражения,— сказал он однажды,—
есть результат одного мгновения, одной мысли;
подходишь с разнообразными комбинациями, вме-
шиваешься в дело, дерешься некоторое время,
затем представляется решающий момент, вспыхи-
вает некая духовная искра, и самый маленький
резерв решает дело» (Las-Cases Е. Зап. 4—5/XII
1815 г. Выделено мною.— Б. Г.). Вот в том-то и
дело, что он подходил без принятого плана, но с
«разнообразными комбинациями». Не менее поучи-
телен с этой точки зрения другой его совет, ко-
торый мне уже пришлось цитировать: «Полково-
дец должен каждый день спрашивать себя: если
неприятельская армия покажется у меня с фронта,
справа или слева, что я должен буду делать?»
(1941, с. 274). У полководца, который послушается
----------------------------------------------
115
Битва при Аустерлице
этого совета, будут в запасе если не планы, то
наброски планов на все экстренные случаи.
В-третьих, Наполеон тратил массу энергии и
времени на собирание тех конкретных данных, ко-
торые должны служить материалом при выработке
плана. Он стремился иметь исчерпывающее зна-
ние неприятельской армии и той страны, в ко-
торой ему предстояло вести войну, давать сраже-
ние. Эта черта отличала его еще в молодости.
При осаде Тулона все начальники подразделений
говорили обычно в затруднительных случаях
(вылазках противника и пр.): «Бегите к начальнику
артиллерии, спросите его, что делать; он лучше
всех знает местность» (Las-Cases Е. Зап. 1—6/IX
1815 г.). Когда в следующем году он был назначен
----------------------------------------------
116
начальником артиллерии итальянской армии, он на-
чал с изучения занимаемой армией позиции и
боев, которые она вела с 1792 г. (Наполеон, 1941,
с. 23—24). Таким же он оставался и во всех лучших
своих кампаниях. Поэтому едва ли прав Н. А. Левиц-
кий, когда пишет: «Не всегда Наполеон тщатель-
но готовился к войне или к предстоящей операции.
Он вступал в бой, не имея иногда определенного
плана, и только после завязки, выяснив обстановку,
принимал окончательное решение» (1938, с. 33).
Из того, что Наполеон «вступал в бой, не имея оп-
ределенного плана», никак не следует, что он «не
готовился тщательно к войне». Как раз наоборот.
Он потому и имел право и возможность откладывать
принятие окончательного плана, что подготовка его
была чрезвычайно тщательной.
Итак, Наполеон потому мог приступать к дейст-
виям, не имея еще окончательного плана, что он
в величайшей степени обладал всеми данными
для молниеносного создания этого плана в нужный
момент: богатством всех тех сведений об обстанов-
ке, которые можно получить заранее, изобилием
предварительных набросков самых разнообразных
вариантов плана и, наконец, высоким мастерством
выработки планов. Благодаря этому он получал
очень ценные преимущества перед большинством
своих противников, которые заранее связывали
себя определенным планом действия.
С этой точки зрения наиболее, может быть, по-
учительна Регенсбургская операция 1809 г., с ее
замечательными маневрами у Абенсберга и Экмю-
ля, которую Энгельс назвал «одним из самых
блестящих в ряду тех великолепных маневров...
117
которые так искусно умел применять Наполеон»
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 222) и сам пол-
ководец считал «своим лучшим маневром» (Las-
Cases Е. Зап. 12/VII 1816 г.). «План Наполеона,—
пишет Левицкий,— намечал сосредоточение армии
на Верхнем Дунае до р. Лех. Дальнейшие действия
Наполеон ставил в зависимость от обстановки» (1938,
с. 143. Выделено мною.— Б. Т.). Очень интересно
сравнить поведение маршала Бертье, на котором ле-
жало главное командование впредь до прибытия
Наполеона к армии, с поведением Наполеона после
прибытия в Штутгарт. Бертье мучительно старается
принять какой-либо план действия, начинает разно-
го рода передвижения и маневры. Наполеон
немедленно прекращает всю эту суету и, как хищ-
ник перед прыжком, замирает в ожидании того
момента, когда он получит достаточные данные
о намерениях и действиях противника; только тогда
он составляет план и немедленно приступает к его
выполнению (Las-Cases Е. Зап. 12/VII 1816 г.). Не
менее интересно сравнить поведение Наполеона с
поведением его противника в этой операции, эрцгер-
цога Карла, с самого начала связывающего себя
детально разработанными планами, которые он,
впрочем, вынужден многократно менять под влия-
нием разноречивых сведений о противнике (Левиц-
кий Н. А., 1938, с. 144). Какова бы ни была гибкость
ума и воли полководца, как бы ни был он способен
к быстрому изменению своих планов, все же
однажды принятый план связывает. И чем позже
свяжет себя полководец определенным планом,
тем — при прочих равных условиях — свободнее и
целесообразнее могут быть его действия. Но,
118
конечно, главная трудность не в самом воздержа-
нии от преждевременного принятия плана (хотя
и это не всегда легко), а в такой подготовке
себя, которая позволяет принимать план в последний
момент. И полководец должен с полной ясностью
отдавать себе отчет в своих возможностях в этом
отношении. Преждевременно связать себя пла-
ном — плохо, но гораздо хуже — опоздать с при-
нятием плана.
9
План на войне не может быть чем-то неизменным,
застывшим, мертвым. Он должен быть в некотором
смысле подобен живому организму, каждое мгно-
вение меняющемуся, обновляющемуся и именно
благодаря этому сохраняющему жизнеспособность.
Мало того, полководец должен быть готов к тому,
чтобы не только частично видоизменять, дополнять,
обновлять свои планы, но и радикально изменять их,
не останавливаясь, когда это нужно, перед заменой
принятого однажды плана прямо противоположным.
По отношению к своим планам полководец
должен проявлять величайшую гибкость и свободу
ума, никогда не допускать, чтобы его ум был
связан и скован собственными планами. И лучшие
полководцы, действительно, всегда считались с
этим. Суворов, например, «лучше всякого другого
понимал, что прекрасно составленные планы
кампании могут оказаться исполнимыми только
частью, а иногда должны совершенно измениться
потому, что им будет противодействовать неприя-
тель, которого силы и способы с верностью опре-
119
делить нельзя и который имеет свои собственные
намерения и цели. Суворов всегда принимал в
соображение случай на войне» (Петрушевский
А. Ф., 1900, с. 520).
Наполеон, по характеристике, которую он дал
сам себе в «Итальянской кампании», «не останавли-
вался на раз принятом плане, а всегда маневрировал
в соответствии с обстановкой» (1941, с. 97). Эту
черту высоко ценил в Наполеоне Энгельс. «Если
Наполеон,— писал он,— приходил к выводу, что на-
чатое им предприятие нерационально (как, напри-
мер, у Асперна), то вместо того, чтобы настаивать
на нем, он умел найти иной выход, неожиданно
перебрасывал свои войска к новому объекту на-
падения и при помощи блестящего, удачно завер-
шенного маневра добивался того, что даже времен-
ное поражение выглядело как операция, способство-
вавшая окончательной победе. Только в дни своего
заката, когда после 1812 г. он потерял веру в
себя, сила воли превратилась у него в слепое
упрямство, заставлявшее его удерживать позиции
(как у Лейпцига), непригодность которых он как
полководец ясно сознавал» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч., т. 11, с. 136—137).
В лучших кампаниях Наполеона можно найти
ряд примеров полного изменения плана в результа-
те обстоятельств, радикально влияющих на обста-
новку. В описанной выше операции при наступле-
нии Альвинци в Италию (ноябрь 1796 г.) Наполеон
сначала идет с главными силами навстречу Альвинци,
чтобы разбить его раньше, чем тот сможет соеди-
ниться с колонной Давидовича, но внезапно, после
успешного сражения на Бренте, он в два часа ночи
-------------------------------------------------
120
получает известие, что Вобуа, прикрывающий Дави-
довичу путь, отступил со своей дивизией из Тироля.
«Колебаться было нельзя,— замечает Наполеон в
описании этой кампании.— Необходимо было спе-
шить к Вероне, откинув первоначальное предполо-
жение и всякую мысль о диверсии». Немедленно
составляется новый план действий, и француз-
ская армия в ту же ночь отступает через Виченцу
(1941, с. 110—111).
Август 1805 г. «Великая армия» сосредоточена в
Булонском лагере. Заканчивается многолетняя под-
готовка к десанту в Англию. В это время при-
ходит известие о том, что французский флот
блокирован англичанами. «Наполеон потрясен был
при получении этого сообщения. Он посоветовался
еще с адмиралом Декре, морским министром,
чтобы узнать, не может ли тот попытаться пройти
с одной эскадрой, но понял, что здесь делать
больше нечего. И с той стремительностью, ко-
торая являлась одной из самых замечательных
черт его характера, он отдает приказание двинуть
всю армию, «великую армию», на Австрию, ко-
торая только что начала враждебные действия»
(Zurlinden, 1910, v. I, р. 117). По воспоминаниям
графа Л. де Сегюра, адъютанта Наполеона, послед-
ний получил решающее сообщение о положении
флота 13 августа, в четыре часа утра. Он вызвал
П. Дарю и около часа предавался бурному изъяв-
лению своего гнева. «Затем, внезапно остановив-
шись и указывая на заваленное бумагами бюро,
он сказал Дарю: «Садитесь сюда, пишите!» И тут
же, без всякого перехода, без видимых размышле-
ний, своей обычной, сжатой, лаконичной и повели-
-----------------------------------------------
121
тельной манерой продиктовал ему, не колеблясь,
план Ульмской кампании, вплоть до взятия Вены»
(Segur L., 1894, р. 158—159).
На войне надо уметь отказываться, когда это
необходимо, от своих планов и заменять их новы-
ми. Это требование было очень ярко сформули-
ровано В. И. Лениным, писавшим: «Если бы армия,
убедившись, что она не способна взять крепость
штурмом, сказала бы, что она не согласна сняться
со старых позиций, не займет новых, не перейдет
к новым приемам решения задачи,— про такую
армию сказали бы: тот, кто научился наступать и
не научился при известных тяжелых условиях, при-
меняясь к ним, отступать, тот войны не окончит
победоносно» (Поли. собр. соч., т. 44, с. 209).
Итак, хороший полководец в минимальной сте-
пени связан собственными планами. Он всегда
может изменить их, если сочтет это необходи-
мым.
Но, с другой стороны, хороший полководец
вовсе не характеризуется легкой податливостью к
тем воздействиям, которые толкают на изменение
однажды принятого плана. Как раз наоборот.
Большая впечатлительность к такого рода воздейст-
виям всегда будет вредить действиям военачальни-
ка. Тот, кто будет легко поддаваться этим воздейст-
виям, не доведет до конца ни одного из своих
решений. Поэтому необходимо твердо отстаивать
принятые решения до тех пор, пока против них не
появится самых решительных доводов. В этом смыс-
ле надо понимать и требование Наполеона: «Первое
качество главнокомандующего: иметь холодную го-
лову, которая верно отражает предметы, не воспла-
-----------------------------------------------
122
меняется никогда и не дает ослепить себя и рас-
строить добрыми и худыми известиями» (Наполеон,
1836, с. 251—252).
Бывали случаи, когда и великие полководцы
обнаруживали в определенных обстоятельствах
недостаточно «холодную голову» и оказывались
чрезмерно впечатлительными к воздействию мо-
мента. Очень известный пример — начало Италь-
янской кампании 1799 г., когда Суворов отчасти
в результате слабо поставленной разведки, а отчасти
и в результате нарочно распускавшихся Моро
ложных слухов и специально производимых лож-
ных движений обнаружил такого рода чрезмерную
впечатлительность и был вынужден непрерывно
менять свои планы. Это дало повод Моро высказать
впоследствии такой отзыв о Суворове: «Слабая
сторона этого полководца, которого, впрочем, я
ставлю наряду с Наполеоном, заключалась в том,
что он излишне тревожился при каждом нарочно
производимом мною ложном дижении» (цит. по:
Осипов К. Н., 1938, с. 320). Моро ошибался, думая,
что отмечает в этих словах некоторую постоян-
ную черту Суворова: величайший из русских
полководцев прошлого в течение своей длинной
военной карьеры показывал всегда такую твердость
и упорство в проведении принятых им решений,
равных которым не много можно найти на страницах
военной истории. Твердость, стойкость, упорство
полководца по отношению к своим планам могут
проявляться весьма различно.
Это может быть в буквальном смысле упорство в
отстаивании своего плана, отстаивании перед вы-
шестоящими инстанциями, перед мнением армии
123
М, Б. БДРКЛАЙ-ДЕ-ТОЛЛИ
или отдельных ее кругов, упорство в преодолении
разного рода организационных и материальных пре-
пятствий, стоящих на пути его осуществления. Это
упорство молодого Бонапарта под стенами Тулона,
побеждающее тупость и непонимание двух первых
главнокомандующих, Карто и Доппе, неосторож-
ность народных представителей, посетивших армию
и по легкомыслию выдавших англичанам только что
построенную батарею, отсутствие необходимого
числа артиллерийских орудий, нехватку артиллерис-
тов и инженеров и тысячу других препятствий. Это
героическое упорство Барклая де Толли, «не внуша-
ющего доверенности войску, ему подвластному, ок-
руженного враждою, язвимого злоречием, но
убежденного в самого себя, молча идущего к сокро-
венной цели и уступающего власть, не успев оправ-
дать себя перед глазами России» (А. С. Пушкин),
Барклая, «великой заслугой» которого «является
то,— писал К. Маркс,— что он не уступил невежест-
венным требованиям дать сражение» (Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 14, с. 93), Барклая, «нашедшего
в себе гражданское мужество идти против течения
и до последней возможности стоять на своем»
(Тарле Е. В., 1938, с. 61).
Упорство может выражаться в борьбе с при-
родой, с враждебными стихиями. Это упорство
Суворова в Альторфе, внезапно оказавшегося перед
фактом отсутствия дорог и совершившего невоз-
можное— проведшего армию через Росштокский
хребет по такой тропинке, по которой еще никогда
не проходила ни одна армия.
Упорство может выражаться в прямой стойкости
в бою, в способности не подчиняться воле против-
125
ника, невзирая на всю силу его натиска. Это упорство
имел в виду Суворов, когда в битве при Треббии
в ответ на донесение о невозможности дальнейшего
сопротивления указал на громадный камень, около
которого он лежал, и сказал: «Попробуйте сдвинуть
этот камень. Не можете? Так же невозможно
отступление» (цит. по: Осипов К. Н., 1938, с. 285).
Сам Суворов такой стойкостью обладал в величай-
шей степени, и это было в полной мере признано
талантливейшим из его противников — Моро, отве-
тившим на вопрос о поведении Суворова в сраже-
нии при Нови: «Что же можно сказать о генерале,
который обладает стойкостью выше человеческой,
который погибнет сам и уложит всю армию до по-
следнего солдата, прежде чем отступит на один шаг?»
Такого рода упорство позволило русскому фельд-
маршалу П. С. Салтыкову выдержать первую
половину битвы при Кунерсдорфе, устоять перед
энергичным натиском прусской армии, перенести
почти полное уничтожение своего левого фланга,
не смутиться перед таким оборотом дела, который
уже дал повод Фридриху легкомысленно возвестить
о своей победе, и дождаться момента, когда он
смог осуществить настолько потрясающий разгром
армии Фридриха, что самое существование Пруссии
было поставлено под угрозу (Коробков Н. А.,
1940). Такого рода, упорство проявил Наполеон при
Маренго, когда после целого дня сражения, после
того как противник предупредил его в нападении,
захватил его внезапно, фактически разбил его войска
и теснил их со всех сторон, он сумел не признать
себя побежденным, дождаться прихода колонны
Дезэ, снова начать битву и вырвать победу у
126
противника. Такого же рода упорство проявил
А. Веллингтон при Ватерлоо, за целый день отчаян-
ных атак со стороны французов не отступивший
ни на шаг и дождавшийся к вечеру подхода Г. Блю-
хера и решающей победы. Величайшим примером
такого рода упорства является поведение Кутузова,
П. И. Багратиона и всей русской армии в день
Бородина.
Упорство, наконец, может выражаться в настой-
чивом стремлении реализовать определенный план
активных действий, стремлении, не останавливаю-
щемся перед неудачами предшествующих попыток.
В 1794 г. Самбрская армия революционной Фран-
ции пять раз пыталась перейти Самбру у Шарлеруа
и пять раз подряд была отброшена. Комитет
общественного спасения предписал сосредоточить
усилия и для этой цели объединил две армии в
одну, Самбро-Маасскую, под командованием гене-
рала Ж. Журдана. Журдан без промедления пы-
тается перейти реку в шестой раз. Ему это удается,
но, будучи вскоре атакован превосходящими силами
противника, он вынужден снова вернуться на другой
берег. Комиссары тотчас же настаивают на возобнов-
лении операции. Журдан предпринимает ее в седь-
мой раз и теперь с полным успехом: французы
закрепляются на другом берегу и выигрывают там
сражение у Флейрюса (Zurlinden, 1910, v. II, р. 33).
Замечательным примером такого упорства в
многократном возобновлении атак, долгое время не
удающихся, является сражение при Нови, одна из
самых доблестных побед Суворова. Этого же рода
упорство имел в виду Суворов в своей речи на
военном совете перед штурмом Измаила: «Два раза
-----------------—--------------------------
127
П. И. БАГРАТИОН
русские подходили к Измаилу и два раза отступали;
теперь, в третий раз, остается нам только взять
город либо умереть... Я решился овладеть кре-
постью либо погибнуть под ее стенами» (цит. по:
Осипов К. Н., 1938, с. 160—161).
Итак, природа войны предъявляет к полководцу
два прямо противоположных требования: с одной
стороны, она требует большой гибкости в изменении
однажды принятых планов, с другой — великого
упорства и твердости в отстаивании этих планов.
Какова психологическая природа конфликта
противоположных требований?
Напрашивается прежде всего такой ответ:
гибким должен быть ум полководца, твердой — его
воля.
Доля истины в этом ответе, несомненно, есть.
Упорство полководца никогда не должно иметь свой
источник в недостаточной подвижности его ума,
в косности мысли. Хороший полководец всегда
видит наряду с принятым им планом действий
возможность ряда других способов решения задачи.
Бывают люди, ум которых настолько подчиняется
однажды принятой ими руководящей идее, что не
способен даже понять другого хода мысли, про-
тиворечащего этой идее или никак с ней не связан-
ного. Такое свойство ума не всегда является не-
достатком. В некоторых сферах деятельности (на-
пример, в работе изобретателя) такие умы могут
оказываться очень сильными, но к роли военачаль-
ника люди с таким складом ума малопригодны.
Еще хуже, если ум скован не собственной идеей,
а определенными шаблонами мысли и действия.
В первом случае ум, невзирая на узость и малую
-------------------------------------------------
5 Зак. 2647	129
подвижность, может быть творческим и глубоким,
во втором случае имеет место подлинная косность
и слабость ума. Полководцы с таким инертным
умом, находящимся во власти мертвых шаблонов,
заведомо обречены на неудачи. Среди прусских
военачальников можно найти ряд лиц, дающих
яркие примеры последнего типа умов. Резуль-
татом их деятельности в 1806 г. явился военный
разгром Пруссии, единственный в своем роде по
быстроте и радикальности. В начале кампании мы
видим со стороны прусских военачальников при-
меры чего-то похожего на упорство, но это никак не
подлинное упорство воли; скорее всего, это упорст-
во косной мысли, не способной понять происходя-
щего и соответственно перестроить свой план дейст-
вия. Самое сражение под Иеной есть пример бес-
цельного и, я бы сказал, безвольного упорства,
реализующего некоторый намеченный шаблон
действия. «В 1806 г. под Иеной,— пишет Клаузе-
виц,— принц Гогенлоэ принял с 35 000 человек
сражение против 60 000 или 70 000 человек Бо-
напарта и проиграл его, но так проиграл, что эти
35 000 были как бы совершенно разгромлены;
тогда генерал Рюель попытался возобновить сра-
жение с 12 000 человек; последствием этого был
мгновенный разгром и этих 12 000» (1941, т. I, с. 234).
Упорное стремление держаться принятого плана
не должно также происходить от малой способ-
ности к сочинению планов. Человек, которому с
великим трудом удается составить один план,
естественно, будет стремиться во что бы то ни стало
держаться этого плана, и не потому, что этот
план самый лучший, а просто потому, что он уже
130
есть, а всякий другой надо еще сочинять. Большое
мастерство в составлении планов — необходимая
предпосылка гибкого отношения к своим планам.
Таким образом, справедливо, что ум полководца
должен быть максимально гибким в деле плани-
рования. Бесспорно, что хороший полководец не
остановится перед изменением плана из-за от-
сутствия к этому интеллектуальных возможностей.
Столь же бесспорно и то, что возможность дер-
жаться принятого плана, невзирая ни на какие
препятствия, предполагает сильный характер и не-
преклонную волю. Упорство, о котором у нас идет
речь, является, конечно, волевым качеством. Но
все же формула: гибкость должна быть свойством
ума, а упорство — свойством воли — сильно упро-
щает и схематизирует дело, как и всякое положение,
исходящее из противопоставления ума и воли, когда
их рассматривают в качестве различных и как бы
даже независимых друг от друга функций.
Упорство, руководимое не соображениями ума,
а другими мотивами: самолюбием, чрезмерной
уверенностью в себе, отсутствием мужества,
необходимого для того, чтобы признать свою
ошибку,— это уже не упорство, а упрямство, черта
для полководца в высокой мере опасная. «Слепое
упрямство» Наполеона в 1812 и 1813 гг., отмеченное
Энгельсом (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 11, с. 137),
дает пример упорства, вступающего в конфликт
с соображениями ума. И замечательно, что такое
неуемное упорство разрушает ту самую волю,
которая на первый взгляд представляется его источ-
ником. Наполеон, в течение многих лет дававший
образцы решительности, в 1812 г. каждый раз,
	--------------------------
5’-----------------------------------------------131
когда требуется принять ответственное решение
(Вильна, Витебск, Смоленск, Москва), ведет себя
как человек безвольный и нерешительный: долго
колеблется, теряя на это драгоценное время,
многократно меняет свои решения (и не потому, что
меняется обстановка, а только потому, что он
сам не уверен в их справедливости), обнаруживает
то необычайную для него податливость к чужим со-
ветам, то упрямое желание во что бы то ни стало
поставить на своем.
Упорство, не имеющее источника в соображе-
ниях ума,— это не то упорство, которое нужно пол-
ководцу.
Строго говоря, противоположные требования
гибкости и упорства относятся и к уму, и к воле.
Разрешение психологического конфликта между
этими противоположными требованиями должно,
как мне кажется, идти в следующем направлении.
Упорство выражается в том, что план отстаивается и
проводится в жизнь, как бы это ни было трудно,
до тех пор, пока он является наилучшим из возмож-
ных. Требование упорства запрещает отказываться
от плана только потому, что он трудно выполним.
Величие Суворова прежде всего и выражалось в
том, что он делал то, что другие считали не только
трудным, но даже невозможным. Благодаря гиб-
кости план изменяется и даже заменяется другим,
как только обнаруживается, что он не является
лучшим из возможных, что в данной обстановке
другой план лучше ведет к цели. Требование
гибкости запрещает держаться плана только по-
тому, что он однажды принят. Требование гибкости
отвергает очень простой, но противоречащий при-
-------------------------------------------------
132
роде войны рецепт, выдвинутый создателем
немецкой военной доктрины фельдмаршалом Моль-
тке: «Последовательное осуществление одной и
той же мысли, хоть сколько-нибудь отвечающей
данной обстановке, скорее приведет к цели, чем
постоянное составление новых планов» (1938, с. 34.
Выделено мною.— Б. Г.). Подлинно великие полко-
водцы стремились найти решение, наилучше соот-
ветствующее обстановке, а не довольствовались в
интересах сохранения «последовательности» тем,
которое только «сколько-нибудь» ей соответствует.
10
«Управлять — значит предвидеть»,— говорит
старинное изречение. Предвидеть — значит сквозь
сумрак неизвестности и текучести обстановки
разглядеть основной смысл совершающихся собы-
тий, уловить их главную тенденцию и, исходя из
этого, понять, куда они идут. Предвидение — это
высшая ступень того превращения сложного в прос-
тое, того умения выделить существенное, о котором
мне уже пришлось говорить. Предвидение — ре-
зультат глубокого проникновения в обстановку и
постижения главного в ней, решающего, того, что
определяет ход событий.
Все большие полководцы в той или иной мере
обладали способностью предвидения, но у неко-
торых она достигала такой силы, что составляла
как бы основную, самую характерную черту их
военного дарования. Таковы, например, в древно-
сти— Фемистокл, в XIX в.— Кутузов.
«Фемистокл после самого краткого размышле-
---------------------------------------------
133
ния был вернейшим судьей данного положения
дел и лучше всех угадывал события самого отда-
ленного будущего»,— писал Фукидид (цит. по:
Плутарх, 1941, с. 356). «В поражении персов при
Марафоне прочие афиняне видели несомненный
конец войны. Фемистол же — начало еще более
напряженной борьбы. Он сам постоянно готовился
к ней ради спасения всей Эллады и умело застав-
лял государство упражняться в военном деле, пред-
видя грядущие события даже задолго до их наступ-
ления» (там же, с. 31). Величайший акт предвиде-
ния Фемистокла — мысль о том, что судьба войны
с персами будет решаться на море, мысль гениаль-
но верная, но далеко не сразу понятая его сограж-
данами. «Фемистокл,— по свидетельству Фукиди-
да,— первый осмелился сказать, что необходимо
заняться морским делом, и сам немедленно по-
ложил этому начало. Больше всего Фемистокл
обращал внимание на флот, как мне кажется, по-
тому, что находил для персидского войска нападе-
ние на Афины более доступным с моря, нежели
с суши» (цит. по: Плутарх, 1941, с. 357).
Военная карьера Наполеона началась с того,
что случайное обстоятельство дало его ближайшим
начальникам чрезвычайно эффективное доказатель-
ство замечательной способности предвидения у
автора плана взятия Тулона. После падения кре-
пости в руки французского командования попали
протоколы военного совета, происходившего у про-
тивника после взятия французами форта Малый
Гибралтар. Дютомье, главнокомандующий француз-
ской армией, сравнил их с протоколами француз-
ского военного совета, имевшего место два месяца
^13^
назад, того военного совета, на котором Бона-
парт предложил свой план. Дютомье нашел, что
Наполеон все предвидел заранее. Что же именно?
Во-первых, в плане Бонапарта утверждалось, что
батареи Эгильет и Балагье, взятию которых он при-
давал решающее значение, «смогут обстреливать
бомбами, гранатами и ядрами всю площадь боль-
шого и малого рейдов». Французский начальник ин-
женеров, кстати сказать, не разделял этих надежд. В
английском протоколе по этому вопросу сказано:
«На запрос совета у артиллерийских и инженерных
офицеров,имеется ли на большом и малом рейдах
хоть один такой пункт, где могла бы стать эскадра,
не подвергая себя опасности от бомб и ядер с ба-
тарей Эгильет и Балагье, эти офицеры ответили,
что не имеется».
Что же этим доказывается? Прежде всего то,
что Наполеон был знающим артиллеристом, выде-
ляясь в этом отношении среди окружающего
начальствующего состава, и мог произвести хо-
роший расчет. Кроме того, это доказывает, что он
совершенно правильно увидал ключ позиции, нашел
решающую точку, проявил то, что Суворов называл
глазомером. Точность предвидения Бонапарта опре-
делялась и умением найти пункт приложения этих
познаний.
Во-вторых, он правильно предсказал, что в слу-
чае необходимости по только что указанной причи-
не увести флот с рейда противник сочтет наиболее
выгодным для себя очистить город, предав огню
все, чего нельзя захватить с собой. Именно это
и было постановлено на военном совете англичан
и затем проведено ими в жизнь. Здесь Бонапарт
135
обнаруживает способность предугадать действия
противника, произвести расчет за него, что предпо-
лагает 1) умение рассчитать все возможные для
противника комбинации и 2) способность произвести
выбор за противника, т. е. стать на его точку
зрения (Наполеон, 1941, с. 6, 15; Las-Cases Е. Зап.
1—6/IX 1815 г.).
Этот сравнительно элементарный, но яркий
случай точного предсказания хода событий, вернее
сказать, тех последствий, которые должно повлечь
за собой определенное мероприятие (взятие ба-
тарей Эгильет и Балагье), интересен тем, что дает
возможность заглянуть в лабораторию предвидения,
подойти к анализу этого сложного процесса.
Вырисовываются два пути, ведущие к успешному
предвидению. Во-первых, расчет, предполагающий
большой запас знаний и умение найти ту главную,
решающую точку, отправляясь от которой этот рас-
чет производится. Надо уметь рассчитывать и
знать, что рассчитывать. Во-вторых, вчувствование в
противника, способность становиться на его
точку зрения, рассуждать и решать за него.
Эту последнюю способность в полководце
особенно высоко ценил Наполеон. В своих «За-
писках о походах Тюрення...» он рассказывает
следующий случай, относящийся к 1654 г. Однажды
Тюренн в сопровождении 1500 всадников так близко
подъехал к линиям противника, что по нему начали
стрелять и убили несколько человек. «Это заставило
бывших с ним заметить, что он подвергается
опасности. Тюренн ответил: «Да, это было бы
неосторожно, если бы я ехал перед квартирою Кон-
де; но мне нужно было хорошо обозреть позицию,
136
а я довольно знаю испанскую расторопность:
прежде нежели уведомят эрцгерцога, прежде не-
жели он известит Конде и соберет свой совет,
я уже возвращусь в свой лагерь». Приведя эти
слова, Наполеон замечает: «Вот божественная часть
искусства» (1836, с. 94—95).
Изумительная точность расчета и «чисто демони-
ческая способность заглянуть в душу противника,
разгадать его духовный склад и намерения» (Драго-
миров М. И., 1895, с. 328) составляли основу на-
полеоновского предвидения, но вообще это не
единственные источники предвидения. Случаи наи-
более глубокого и далеко идущего предвидения
нельзя целиком объяснить из этих источников. Фран-
цузский император в течение своей блистательной
военной карьеры всегда был намного дальновиднее
противников. Так обстояло дело до 1812 г. Здесь
роли переменились. Кутузов, крупнейший из полко-
водцев, с которыми Наполеону когда-либо приходи-
лось сталкиваться на театре войны, оказался в этом
отношении много сильнее своего знаменитого про-
тивника. Предвидение Кутузова занимает не по-
следнее место в той группе утесов, о которые
разбился военный гений Наполеона*.
Редкостную способность разгадать намерения
врага и предугадать ход событий Кутузов не раз
показывал и раньше, но лишь в Отечественную
войну 1812 г. эта сторона его гения разверну-
лась в полной мере. С того момента, как он стал во
главе армии, Кутузов понимал глубокий смысл
совершающихся событий, видел все предстоящие
*О том, что Наполеону в 1812 г. отказала его «де-
моническая способность», я уже говорил выше.
-------------------------------------------------
137
трудности, но еще яснее видел за ними неиз-
бежную гибель наполеоновского нашествия и побе-
доносный конец войны. В верхах армии и в окруже-
нии царя он один понимал, куда идут события.
Он был одинок в своем предвидении, но благо-
даря этому предвидению «он один во всем мире
был в состоянии без ужаса знать своим противни-
ком непобедимого Наполеона» (Толстой Л. Н. Война
и мир, т. Ill, ч. 3, гл. III). В этом предвидении
Кутузов мог почерпнуть силы для принятия на себя
страшной ответственности — отдать без боя Москву.
Уже в Цареве-Займище, после смотра армии, он
говорит о наполеоновской армии, в то время
победоносно наступавшей: «И французы тоже будут.
Верь моему слову... будут у меня лошадиное мясо
есть» (там же, ч. 2, гл. XVI.)
Существует мнение, что Кутузов дал Бородин-
ское сражение против воли, лишь повинуясь жела-
нию армии и всей страны. Так понимал дело Напо-
леон: «Новый главнокомандующий, убежденный в
том, что для сохранения его популярности в ар-
мии и в народе нельзя допускать нас в Москву,
не дав сражения, решился принять его...» (Jomini
А. Н., 1827, v. IV, р. 113). Так же писал об этом и
Клаузевиц: «Кутузов, наверное, не дал бы Бородин-
ского сражения, в котором, по-видимому, не ожидал
одержать победу, если бы голоса дворца, армии и
всей России не принудили к тому. Надо полагать,
что он смотрел на это сражение как на неизбежное
зло» (1937, с. 90)*.
* Гений Кутузова остался вообще не понятым Клау-
зевицем. Последний, по-видимому, сам чувствовал это и
138
Это мнение психологически неправдоподобно.
Во-первых, в течение всей войны 1812 г. Кутузов
проявлял исключительную твердость и всегда делал
только то, что находил нужным, не боясь в своих
решениях оставаться одиноким и непонятым, не бо-
ясь брать на себя одного всю тяжесть ответствен-
ности. «Кутузов,— пишет Тарле,— редко противо-
речил на словах, но еще реже повиновался на деле
чужим советам и убеждениям» (1938, с. 228). Трудно
предположить, чтобы Кутузов изменил себе в этом
важнейшем для исхода войны решении, тем более
что давление на него в этот момент было несрав-
ненно меньшим, чем бывало впоследствии.
Во-вторых, по имеющимся свидетельствам,
готовясь к Бородинскому сражению, Кутузов с пол-
ной ясность предвидел и победоносный для рус-
ской армии исход его, и что именно не даст воз-
можности немедленно использовать плоды этой
ожидаемой им победы. В записках одного из участ-
ников войны мы читаем: «Князь Кутузов, объезжая
ряды и видя бодрость на лицах русских воинов, го-
товых умереть за отечество до последнего, говорят,
сказал окружающим: «Французы переломают над
нами свои зубы, но жаль, что, разбивши их, нам
нечем будет доколачивать» (цит. по: Изгнание Напо-
леона из Москвы, 1938, с. 5).
В-третьих, поведение Кутузова перед и во
сопроводил свою оценку Кутузова таким замечанием:
«Однако автор недостаточно близко стоял к этому пол-
ководцу, чтобы с полной убежденностью говорить о его
личной деятельности» (1937, с. 89).
------------------------------------------------
139
время сражения говорит о том, что он придавал
исключительное значение и сделал все возможное,
чтобы сконцентрировать к этому моменту матери-
альные и напрячь до крайнего предела моральные
силы армии. Кутузов давал Бородинское сражение
как сражение в полном смысле генеральное, решаю-
щее. Так не дают сражений, на которые смотрят
как на ненужные и бесполезные.
Великая сила кутузовского прозрения сказалась
здесь, во-первых, в том, что он увидел тот момент,
когда можно было дать решающее сражение с
уверенностью в победе, а во-вторых, в том, что он
понял особый характер Бородинской битвы, понял,
что это победа с отсроченным результатом.
Поэтому его не смутило отсутствие формальных
признаков победоносного окончания сражения (от-
ступление русских войск после Бородина). Сквозь
внешний ход событий, представлявшийся неблаго-
приятным и угрожающим, он увидел их внутренний
смысл, заключающийся в том, что под Бородином
он одержал полную и решительную победу над На-
полеоном.
Толстой сумел лучше, чем кто-либо, разгадать
Кутузова и разрушить легенду о том, что последний
принимал сражение у Бородина против воли и не
ожидая одержать победу. «Он, тот медлитель Куту-
зов, которого девиз есть терпение и время, враг
решительных действий, он дает Бородинское сра-
жение, облекая приготовления к нему в беспри-
мерную торжественность. Он, тот Кутузов, который
в Аустерлицком сражении, прежде начала его, гово-
рит, что оно будет проиграно, в Бородине... не-
смотря на неслыханный в истории пример того, что
-----------------------------------------------
140
М. И. КУТУЗОВ
после выигранного сражения войско должно отсту-
пать, он один, в противоположность всем, до самой
смерти утверждает, что Бородинское сражение —
победа» (Война и мир, т. IV, ч. 4, гл. V).
И в самые страшные моменты кампании Кутузов
не терялся, потому что видел, куда идут события.
Русская армия оставляет Москву и выходит на Рязан-
скую дорогу. «Кутузов за заставой сидел на дрож-
ках, погруженный в глубокую думу. Полковник
Толь подъезжает к русскому полководцу и доклады-
вает, что французы вошли в Москву. «Слава богу,—
отвечает Кутузов,— это последнее их торжество»
(цит. по: Изгнание Наполеона из Москвы, 1938, с. 31).
После оставления Москвы «вечером в деревне Успе
он сидел и пил чай, окруженный крестьянами, и
когда они с ужасом показали ему на зарево пылаю-
щей Москвы, Кутузов, ударив себя по шапке, ска-
зал: «Жалко, это правда, но подождите, я ему
голову проломаю» (Записки А. Б. Голицына.—
Цит. по: Тарле Е. В., 1938, с. 147). Не любивший
и не понимавший Кутузова Клаузевиц не мог все же
не заметить эту сторону кутузовского гения.
«Он видел,— пишет Клаузевиц,— что успех кампа-
нии будет во всяком случае колоссальный; с глубо-
кой проницательностью предугадывал он полное
уничтожение противника» (1937, с. 150).
Величие кутузовского предвидения выступает
особенно ярко при сопоставлении с Барклаем, о ко-
тором Клаузевиц рассказывает следующее: «Гене-
рал Барклай... в начале октября, т. е. приблизи-
тельно за две недели до отступления французов,
сказал автору и нескольким офицерам, явившимся к
нему по случаю нового назначения: «Благодарите
142
бога, господа, что вас отсюда отзывают, ведь
из всей этой истории никогда ничего путного не
выйдет» (там же, с. 133— 134). Так расценивал
ситуацию не кто-нибудь из свиты Александра, не
какое-нибудь лицо, далекое от ведения войны, а
крупный полководец, умный, «полный здравого
смысла» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 14, с. 94)
Барклай, первый автор замечательного плана
кампании 1812 г. Чтобы понять в этот момент
внутренний смысл событий и провидеть конечный
исход их, простого ума и здравого смысла
было недостаточно.
Сила и глубина Кутузова лежат в основе того
замечательного единства цели и действия, которое
отличает всю деятельность русского полководца в
1812 г. и стоит в таком контрасте с внутренними
метаниями (Вильна, Витебск, Смоленск, Москва) и
бесперспективностью действий Наполеона во время
той войны. «...Трудно себе представить историческое
лицо, деятельность которого так неизменно и по-
стоянно была бы направлена к одной и той же цели.
Трудно вообразить себе цель, более достойную и
более совпадающую с волею всего народа. Еще
труднее найти другой пример в истории, где бы
цель, которую поставило себе историческое лицо,
была бы так совершенно достигнута, как та цель,
к достижению которой была направлена вся дея-
тельность Кутузова в 1812 году» (Толстой Л. Н. Война
и мир, т. IV, ч. 4, гл. V).
В чем же источник совершенно необычайного
предвидения Кутузова? «...Каким образом тогда
этот старый человек, один, в противность мнению
всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение
143
Бородинское сражение
народного смысла событий, что ни разу во всю
свою деятельность не изменил ему?» На этот
вопрос Толстой отвечает так: «Источник этой необы-
чайной силы прозрения в смысл совершающихся
явлений лежал в том народном чувстве, которое
носил он в себе во всей чистоте и силе его» (там же).
Слово чувство Толстой употребляет здесь не в
каком-либо переносном, а в прямом значении,
разумея под ним некоторое эмоциональное пере-
живание. В подтверждение этому можно было бы
привести ряд мест из «Войны и мира». Укажу
хотя бы на одно из них. «А главное,— думал князь
Андрей,— почему веришь ему,— это то, что он
русский, несмотря на роман Жанлис и французские
поговорки; это то, что голос его задрожал, когда
он сказал: «До чего довели!», и что он захлипал,
говоря о том, что он «заставит их есть лошадиное
мясо». На этом же чувстве, которое более или
менее смутно испытывали все, и основано было
то единомыслие и общее одобрение, которое со-
путствовало народному, противному придворным
соображениям, избранию Кутузова в главнокоман-
дующие» (там же, т. Ill, ч. 2, гл. XVI).
Позиция Толстого в вопросе о предвидении
на войне (не та позиция, которую он стремится
доказать в рассуждениях, а та, которую он показы-
вает как художник) следующая: предвидение на
войне не может быть делом более или менее
механического расчета, не может быть извлечено
из некоторой отвлеченной теории или науки;
оно есть прежде всего дело чувства и доступно
лишь тому полководцу, который живет одним чувст-
вом с армией и народом; в этом источник мудрости
---------------------------------------------
145
настоящего большого полководца. Воплощением
этой идеи и является образ Кутузова.
Итак, третий источник предвидения полковод-
ца — эмоциональный. Это — единство чувств пол-
ководца и армии, полководца и всего народа. Исход
войны решает в конечном счете дух народа и армии.
И если полководец живет одними чувствами с наро-
дом и армией — чувствами любви к Родине, самопо-
жертвования, ненависти к врагу, готовности бороться
до конца,— он может знать то, что скрыто от
постороннего, прежде всего реальную силу войск,
которая не определяется простым арифметическим
подсчетом. Такое предвидение возможно у крупных
полководцев, стоящих во главе народных армий,
ведущих справедливую, народную войну. Одним из
таких полководцев и был Кутузов.
Конечно, не из одного только эмоциональ-
ного источника питалось предвидение Кутузова.
Велика была также роль его огромного и необычай-
но тонкого ума. Недаром Суворов говорил о нем:
«Хитер, хитер! Умен, умен! Никто его не обманет»
(цит. по: Тарле Е. В., 1938, с. 116). Двумя други-
ми источниками предвидения — расчетом и способ-
ностью «проникать в душу противника»— он
владел в совершенстве, едва ли уступая в этом
отношении Наполеону. Все эти условия в целом
и создали его исключительный гений предви-
дения.
Три указанных мною источника предвидения не
представляют, конечно, всех возможных его источ-
ников. Указание на них—только начало психологи-
ческого анализа» военного предвидения, а никак не
конечный результат его. Моей целью было поста-
------------------'''ЧЛиФ*'-’-------------------
146
вить вопрос и наметить первые подступы к его
изучению. Дальнейшее — задача специального
исследования.
11
Предвидение — великая сила полководца, но все
предвидеть невозможно. «Предприятие на войне,—
говорит Наполеон,— уже хорошо соображено, если
2/3 шансов подчинено расчету, а 1/3 отдана на
волю случая. Тот, который хотел бы на войне
предвидеть все, тому можно посоветовать никогда
не воевать» (цит. по: Леер Г., 1897, с. 135—136).
При непредвиденных изменениях обстановки всту-
пает в силу другое важнейшее свойство ума
полководца — быстрота ориентировки, соображе-
ния и решения.
Все большие полководцы пользуются, конечно,
обоими средствами борьбы с «мраком» военной
обстановки: стремятся возможно больше предви-
деть, а на непредвиденное готовы отвечать с наи-
большей быстротой. Но если некоторые (как Фе-
мистокл или Кутузов) поражают главным об-
разом мудростью предвидения, то характерной
чертой других является прежде всего быстрота —
быстрота ориентировки, решения, действия. Таковы
в древности — Цезарь, в XVIII в.— Суворов.
Недаром Цезарь был любимым героем Суво-
рова. В нем больше всего импонировала Суворову
быстрота: «Юлий Цезарь побеждал поспешностью»
(Михневич Н. П., 1900, с. 7). «Властвуй счастьем
быстротою Цезаря» (там же, с. 19). «Последуй
Аристиду в правоте, Фабрициану в умеренности...
-----------------------------------------------
147
Юлию Цезарю в быстроте, Тюренню в постоянст-
ве...» (цит. по: Марченко А. М., 1900, с. 57). Сам же
Суворов в этом свойстве даже превзошел того,
кого ставил себе в качестве образца. Быстрота,
стремительность, подвижность (во всех решительно
проявлениях)— органическое свойство Суворова.
«Его взгляды, слова, движения отличались необык-
новенной живостью. Он как будто не знал покоя
и производил на наблюдателя впечатление человека,
снедаемого жаждой — делать разом сотню дел»
(Петрушевский А. Ф., 1884, т. 1, с. 282). «Вся фигура,
взгляд, слова, движения — все отличалось живостью
и проворством» (Осипов К. Н., 1938, с. 306). Стре-
мительность «характеризовала все его поступки»
(там же, с. 225). Темперамент его отличался
«чрезвычайной подвижностью» (Петрушевский
А. Ф., 1900, с. 293). «Он очень быстро, по нескольким
взглядам и вопросам, составлял мнение о человеке
и редко менял его» (Осипов К. Н., 1938, с. 308).
Даже в старости «он не ходл, а бегал, не ездил,
а скакал, не обходил стоящий на пути стул, а пе-
репрыгивал через него» (Петрушевский А. Ф.,
1884, т. 1, с. 749).
Быстрота входит в известную суворовскую триа-
ду: глазомер, быстрота и натиск. «Время драго-
ценнее всего»,— говорил он. «Мгновение дает по-
беду» (цит. по: Михневич Н. П., 1900, с. 7, 19).
«Одна минута решает исход баталии, один час —
успех кампании, один день — судьбы империи».
«Я действую не часами, а минутами» (цит. по:
Петрушевский А. Ф., 1900, с. 531). Предписание
одному из генералов, назначенных под его начальст-
во, он закончил словами: «Спешите, ваше сиятельст-
------------------Г'<*Л4А?>И">-------------------
148
Автограф Суворова
во, деньги дороги, жизнь человеческая еще дороже,
а время дороже всего» (там же, с. 578).
Знаменитая суворовская борьба с «немогуз-
найкой» была прежде всего борьбой за быстроту
мысли и решения, за развитие находчивости и
сообразительности. Причудливые и парадоксальные
формы, которые принимала у Суворова эта борьба
(вроде окуривания места, зараженного «немогуз-
найкой», или проветривания комнаты, где произ-
несли «не могу знать»), должны были в максималь-
ной степени заострить внимание на этом вопросе,
воспитать своего рода ужас и отвращение к ленивой
медлительности мысли, к ненаходчивости и нереши-
тельности. «Богатыри! Неприятель от вас дрожит; но
есть неприятель больше богадельни: проклятая не-
могузнайка... От немогузнайки было много бед»
(Суворов А. В., 1941, с. 30).
Быстрота действий (не только передвижений!)
Суворова не имела себе равных в истории военного
искусства (кроме, может быть, Цезаря, если дове-
рять приводимым им самим данным). «Быстрота
его доходила до маловероятного развития; он бук-
вально побеждал неподвижность движением»
(Петрушевский А. Ф., 1884, с. 530). «Быстрота его
------------------------------------------------
149
движений удивляла своих и озадачивала чужих;
благодаря ей некоторые победы были наполовину
обеспечены до начала боя» (там же, с. 752). «У
меня нет медленных и быстрых маршей,— говорил
он.—«Вперед!» И орлы полетели» (цит. по: Осипов
К. Н., 1938, с. 184). В основе же этой небывалой
быстроты действий лежала столь же необыкновен-
ная быстрота мысли и решения самого полководца.
Возьмем Рымникское дело. Получив от авст-
рийского командующего, принца Кобурга, известие
о приближении к австрийцам огромной армии
турок, Суворов написал ему в ответ на клочке
бумаги карандашом одно слово: «Иду!»—и немед-
ленно, глубокой ночью, выступил в поход. Идя по
размытой дороге, под проливным дождем, вынуж-
денный в пути наводить мост, он проделал в
течение двух суток около 100 верст. «Существует
рассказ: когда один шпион доложил великому
визирю о появлении Суворова, визирь велел
повесить его за распространение небылиц»
(Осипов К. Н., 1938, с. 144). Прибыв на место,
Суворов немедленно в сопровождении нескольких
офицеров и небольшой партии казаков отправляется
на рекогносцировку, влезает на дерево, внима-
тельно осматривает местность и тут же составляет
план сражения, план, необычный по смелости,
в который входила перемена фронта в виду против-
ника. «Он поехал назад с готовым планом в голове»
(Петрушевский А. Ф., 1884, т. 1, с. 213).
Победа при Фокшанах обязана суворовской
способности мгновенно ориентироваться и прини-
мать решение при непредвиденном обороте дела.
В самом разгаре боя он внезапно повертывает
-----------------------------------------------
150
свою колонну, с огромным трудом проводит ее
через болота и появляется с той стороны, откуда тур-
ки вовсе не ожидали русских (см.: Осипов К. Н.,
1938, с. 142).
Вершина суворовской стремительности — сра-
жение при Треббии. Прежде всего знаменитый марш
к Треббии (80 верст за 36 часов!), о котором Моро
сказал: «C'est le sublime de I'art militaire» (там же,
с. 288). Некоторые полки последний отрезок пути
не шли, а бежали и тотчас же вступали в бой.
Сам Суворов с четырьмя казачьими полками умчал-
ся вперед и прибыл на поле сражения в тот момент,
когда положение австрийцев М. Меласа становилось
безнадежным. «Он поспел как раз вовремя;
несколько дней спустя Мелас со слезами на гла-
зах говорил Милорадовичу, что спасением своим
он обязан быстрому прибытию русских. Собствен-
но, и не русских, а Суворова; русских прибыло
так мало, что на стороне французов все-таки
оставался большой численный перевес, но эта раз-
ница пополнилась присутствием Суворова. Явился в
нем гений войны, прилетел дух победы. Вскакав
на возвышение, он окинул долгим внимательным
взглядом поле сражения. Именно в подобные мо-
менты, когда дело касалось его неподражаемого
глазомера, он бывал истинно велик. Два казачьих
полка, не успев перевести дух, полетели вправо,
во фланг Домбровскому с поляками, а против
фронта его посланы драгуны; другие два казачьих
полка понеслись под начальством суворовского
племянника, Горчакова, грозить правому флангу
французов. Наступление французов задержалось, а
поляки приведены были в совершенное замеша-
------------------------------------------------
151
тельство. Успех, конечно, был минутный, но в
подобных случаях каждая минута и дорога. Пока-
залась на дороге голова русского авангарда...»
(Петрушевский А. Ф., 1884, т. 1, с. 581—582).
Не менее, чем Суворов, понимал значение
быстроты в работе полководца и Наполеон. «Мое
превосходство в сражениях,— часто говорил он,—
зависит от того, что я думаю быстрее, чем другие»
(Zurlinden, 1910, v. I, р. 145). «Полководец должен
обладать способностью мгновенно решаться» (слова
Наполеона цит. по: Зыков А. В., 1909, с. 169).
«Идите, бегите,— говорил обыкновенно император,
давая важное поручение или наметив план какой-
нибудь большой работы,— и не забывайте, что мир
сотворен в шесть дней» (Las-Cases Е. Зап. 18—
19/XI 1816 г.). Действительно, Наполеон думал
«быстрее, чем другие», и проявлял не раз заме-
чательную «способность мгновенно решаться». В
этом отношении многие его действия чрезвычайно
поучительны.
Перед сражением у Риволи Наполеон прибы-
вает на Риволийское плато в 2 часа ночи, лично
производит разведку, определяет численность,
расположение и предполагаемое направление
движения австрийских колонн, устанавливает «по
расположению неприятельских бивуаков», что авст-
рийцы «не начнут атаки раньше 10 часов утра»,
затем «составляет свой план» и немедленно присту-
пает к его осуществлению. Все это происходит
буквально с молниеносной быстротой: в 4 часа
утра уже была осуществлена первая из поставлен-
ных планом целей — взята часовня Сан-Марко (На-
полеон, 1941, с. 168—169).
-------------------------------------------------
152
Примером быстроты в ориентировке и принятии
решения может служить также начало сражения при
Фридланде: «Выполняя передвижение, предписан-
ное императором, Ланн около Фридланда наты-
кается на русских; он немедленно уведомляет
Наполеона, который, мгновенно отдав распоряже-
ние о концентрации войск к Фридланду, сам мчится
галопом, обгоняя войска. Прибыв на место, он
велит собрать генералов Ланна и Нея, рассматривает
в зрительную трубу позиции, занятые русскими,
и решается дать сражение немедленно, невзирая
на поздний час. «Дважды,— говорит он,— не ловят
противника на такой ошибке». Затем он диктует
распоряжения, здесь же, во время собрания,
объясняя каждому его роль» (Zurlinden, 1910, v. I,
р. 150).
Последний пример — Регенсбургская операция.
В ночь на 22 апреля Наполеон из донесений Даву
узнает, что против последнего находятся главные
силы эрцгерцога Карла и что Регенсбург потерян.
Сам Наполеон в то время находился с большей
частью своих дел у Ландсгута, предполагая, что
сюда отступила вся армия эрцгерцога Карла, а
что против Даву находятся всего лишь три полка.
И вот немедленно, в ту же ночь, Наполеон при-
нимает новое решение, в корне изменяющее
все его предшествующие планы.
Вместо того чтобы идти на Вену, дорога куда
была открыта его успешным продвижением к Ланд-
сгуту, он, оставив у последнего только небольшой
отряд, с остальными войсками направляется на рас-
свете к Экмюлю (т. е. в сторону, противоположную
Вене), куда и прибывает к 1 часу дня, пройдя рас-
----------------------------------------------
153
Л.-Н. ДАВУ
стояние около 30 км (Левицкий Н. А., 1938, с. 154—
155).
Интересующую нас сейчас способность быстро
разбираться в сложной ситуации и почти мгновен-
но находить правильное решение называют по-раз-
ному.
Иногда ее называют интуицией. Так, М. В.
Фрунзе в речи, произнесенной в годовщину смерти
В. И. Ленина, говорил: «Для того чтобы быть хо-
рошим стратегом, одинаково как в области чистой
политики, так и в военном деле, необходимы
особые качества. Самым важным из них является
так называемая интуиция, способность быстро ра-
зобраться во всей сложности окружающих явле-
ний, остановиться на самом основном и на основа-
нии учета этого основного наметить определенный
план борьбы и работы» (1934, с. 322).
Иногда для обозначения ее употребляют фран-
цузское выражение coup d'oeil. «Успех на войне
зависит от coup d'oeil»,— говорил Наполеон (Las-
Cases Е. Зап. 27/1 1816 г.). «В выражении coup
d'oeil,—замечает Клаузевиц,—часто разумеется не
просто физический глаз, но духовное око... Если
совлечь с этого понятия то, что ему придает от-
тенок чрезмерно образного и ограниченного, то
оно будет означать не что иное, как быстрое улав-
ливание истины, или совершенно недоступной для
среднего ума, или дающейся ему после продол-
жительного рассмотрения и обдумывания» (1941, т. I
с. 66).
Это понятие, нередко передаваемое в русских
переводах словами верный военный глаз или верный
военный взгляд, часто встречается в характеристи-
155
ках, которые Наполеон давал военным деятелям. В
характеристике Дюгомье сказано, например, что он
«имел верный военный глаз, был хладнокровен и
упорен в бою», в характеристике Кильмена — что
он «обладал хладнокровием, верным военным
взглядом и был очень пригоден... для выполнения
самых сложных поручений, требующих находчи-
вости ума и свежей головы» (1941, с. 10, 107).
Это выражение часто употреблял и Суворов:
«Не нужно методизма, а верный взгляд военный»
(цит. по: Михневич Н. П., 1900, с. 5). «Беспре-
рывное изучение взгляда сделает тебя великим
полководцем» (Марченко А. М., 1900, с. 14).
Клаузевиц наряду с выражением coup d'oeil
употреблял другое —«такт суждения» (в русском
переводе оно передано словом «интуиция»):
«Большинство людей следует указаниям лишь такта
суждения и действует более или менее удачно
в зависимости от степени присущей им гениаль-
ности. Так действовали все военные великие пол-
ководцы; в том-то и заключались отчасти их вели-
чие и гениальность, что у них был такт — всегда
попадать в цель. Так всегда будет в области прак-
тической деятельности; для нее такта суждения
совершенно достаточно» (1941, т. I, с. 19—20).
Понятие интуиции часто окружается ореолом
некоей мистической таинственности. Поэтому в со-
ветской психологии замечается склонность избегать
и даже замалчивать его. Едва ли это правильно.
Следуя этому способу, пришлось бы избегать
большинства психологических терминов, так как все
они бывали на службе совершенно чуждых нам
целей.
-------------------------------------------------
156
Сделаем попытку выделить некоторые стороны
того чрезвычайно сложного психологического фак-
та, который называется интуицией полководца или
«верным военным взглядом».
1.	Наполеон однажды сказал: «Вдохновение —
это быстро сделанный расчет» (цит. по: Леер Г.,
1897, с. 22). Слово «вдохновение» употреблено
здесь в том же значении, в каком применяют
и слово «интуиция», основная же идея этого афо-
ризма заключается, по-видимому, в следующем:
интуиция ничем, кроме быстроты протекания, не от-
личается от обычных процессов мышления, процес-
сов, имеющих место при расчете, умозаключении,
рассуждении и т. д.
Такая точка зрения далеко не является обще-
признанной. Клаузевиц, например, всегда противо-
поставляет интуицию как процесс особого качества
обычным процессам мышления: «Недостаток вре-
мени влияет не только на недостаток обозрения,
но и на возможность обсудить обстоятельства.
Сравнивающее, взвешивающее, критическое сужде-
ние отходит на второй план в сравнении с интуи-
цией» (1941, т. II, с. 568). «Умственная деятель-
ность здесь (на войне.— Б. Г.) покидает область
строгого знания — логики и математики — и превра-
щается в искусство в более, широком смысле этого
слова, т. е. в умение интуитивно выбирать из
бесчисленного множества предметов и обстоя-
тельств важнейшие и решающие» (там же, с. 304—
305).
Это различие в понимании природы интуиции
(вдохновения, верного военного взгляда, военного
такта и чутья и т. п.) находится в основе проти-
-------------------------------------------------
157
воположности таких утверждений: «Не нужно мето-
дизма, а верный взгляд военный» (Суворов.—
Цит. по: Михневич Н. П., 1900, с. 5) и «Всякая хо-
рошо веденная война является методической вой-
ной» (Наполеон.— Цит. по: Тарле Е. В., 1941, с.
393). Надо сказать, что Наполеон был очень склонен
всячески подчеркивать роль строгого расчета в ра-
боте полководца, толковать военное дело как
«подлинную науку». Все великие полководцы,
говорил он, «постоянно стремились сделать из войны
подлинную науку. Только в этом смысле они яв-
ляются для нас великими образцами, и, только
подражая им в этом, можно надеяться приблизить-
ся к ним» (Las-Cases Е. Зап. 14/XI 1816 г.).
С этой точки зрения поучительны наполео-
новские «Замечания о военных действиях кампаний
1796 и 1797 гг. в Италии», о которых мне уже
пришлось говорить выше. В этой работе последо-
вательно показывается, что полководцы противника
допускали ряд крупнейших ошибок («Австрийские
тактики всегда ошибались») и что разбиты они были
именно поэтому, а не вследствие какой-то таинствен-
ной гениальности Наполеона. Наполеон же побе-
дил потому, что лучше рассчитывал, лучше сооб-
ражал, и эти расчеты и соображения очень просто
объяснить всякому здравомыслящему человеку, что
и делается на страницах «Замечаний...». Возражая
в отдельных случаях против нападок на неправиль-
ность его собственных действий, Наполеон в других
случаях совершенно открыто признает свои ошибки
и показывает, что лучше было бы поступить иначе*.
’«Нужно сознаться, что эта дивизия была плохо рас-
---------------------------------------------—
158
Делает он это, конечно, не из скромности, абсолют-
но ему несвойственной, а потому, что правиль-
ность решения есть для него дело рациональ-
ного расчета и знаний, т. е. вещь безусловно дока-
зуемая. Можно ошибиться в спешке военных дейст-
вий, но глупо настаивать на ошибке потом, когда
всякий разумный человек может проверить расчеты
и доказать истину. В целом «Замечания...» являют-
ся прекрасной иллюстрацией к утверждению:
«Всякая хорошо веденная война является методи-
ческой войной».
Прав ли Наполеон? Действительно ли вся умст-
венная работа полководца сводится к расчету и так
называемая интуиция ничем, кроме быстроты, не
отличается от всякого другого расчета?
Наполеон прав в стремлении снять с интуиции
покров таинственности, свести ее с неба на землю.
Он прав в убеждении, что правильность решения
полководца может быть рационально доказана. Но
он не прав, утверждая, что интуиция по психоло-
гической природе сводится целиком к быстрому
расчету. С точки зрения логики или теории
познания интуиция не есть особый путь познания,
стоящий наряду с ощущением и мышлением. В
этом направлении надо вести борьбу со всякого рода
идеалистическими теориями интуиции, начиная
положена и занимала не те позиции, которые ей следо-
вало занимать для выполнения своей цели» (Наполеон,
1941, с. 270). «Если с самого начала в Сен-Жорже были
возведены циркумвалационные линии, это сильно стеснило
бы Вурмзера» (там же, с. 271). «Наполеону следовало
бы укрепить Риволийское плато» (там же, с. 277) и т. д.
159
от аристотелевского учения о теоретическом уме
как непосредственном созерцании основных «начал»
и кончая интуитивизмом А. Бергсона. Но с точки
зрения психологической интуиция есть качественно
своеобразный процесс, отличающийся от развер-
нутых процессов логического мышления не только
скоростью протекания. Пусть с точки зрения
логики интуиция — это «быстро сделанный расчет».
Но в том-то и дело, что при известной скорости
протекания мыслительный процесс становится уже
другим, приобретает новое качество, осуществ-
ляется иными психологическими механизмами.
Поэтому при психологическом анализе деятельности
полководца мы имеем полное право говорить об
интуиции (или военном взгляде, чутье, такте —
это все равно) как об особой способности, как о
своеобразной стороне умственной работы.
Сам Наполеон очень широко пользовался услу-
гами этой способности. Он не только умел мастерски
рассчитывать, но и обладал прекрасным «военным
взглядом» в самом специфическом значении этого
термина. Однако его тенденция свести все к ра-
счету* отражает в какой-то мере индивидуальные
особенности его ума. У некоторых больших пол-
ководцев можно заметить относительное преобла-
дание чисто логического мышления, строгого расче-
та, другие выделяются в первую очередь исклю-
чительной силой интуиции. Если Суворов, например,
*Эта тенденция сказывается во многих его высказы-
ваниях, но все же далеко не во всех. Вспомним хотя бы
уже цитированные мною его слова: «Предприятие на
войне уже хорошо соображено, если 2/3 шансов подчи-
нено расчету...»
------------------------------------------------
160
принадлежал к полководцам последней категории,
то Наполеона следует причислить к первой катего-
рии, к полководцам рассудочного, рационалисти-
ческого склада.
2.	С понятием интуиции часто связывают два
признака: бессознательность и непроизвольность.
Интуицию определяют как бессознательное и не-
произвольное проявление творческой мысли. Пос-
мотрим, подходит ли каждый из этих признаков
к интуиции полководца.
Весь процесс мгновенного понимания и решения
никак нельзя назвать бессознательным. Наоборот, та
исключительная быстрота мысли, которая при этом
требуется, предполагает максимальную ясность соз-
нания. В этом смысле можно сказать, что интуиция
есть предельное обострение сознания. Но верно,
что скорость протекания мыслительного процесса
исключает возможность полного осознания всех его
звеньев. Интуитивно понимая, как именно нужно
поступить в данном случае, человек обычно не осоз-
нает полностью того пути, каким он пришел к этому
результату. Интуитивное умозаключение—всегда
сокращенное умозаключение, но сокращенное не
столько за счет полного выпадения тех или других
звеньев, сколько за счет того, что эти звенья проно-
сятся более или менее бессознательно (говорить при
этом о полной бессознательности вряд ли можно).
«Большая или меньшая часть этой интуиции,—
справедливо замечает Клаузевиц,— бесспорно со-
стоит в полусознательном сравнении всех величин и
обстоятельств, с помощью которого быстро устра-
няется все маловажное и несущественное, а более
нужное и главное распознается скорее, нежели пу-
	‘-'КУХФ'"’---------------
6 Зак. 2647-----------------------------------161
тем строго логических умозаключений» (1941, т. II,
с. 304).
Как обстоит дело с «непроизвольностью»
интуиции в применении к мышлению полководца?
Вопрос этот тем более интересен, что в непроиз-
вольности часто видят основной, определяющий
признак интуиции. Э. Риньяно, например, опреде-
ляет интуицию как «любую новую констатацию, воз-
никающую непредвиденно и самопроизвольно
(«спонтанно»)» (Rignano Е., 1920, р. 167). С этой
точки зрения интуицией можно назвать всякую ори-
гинальную идею, которая приходит в голову не в
процессе работы над данным вопросом, не в резуль-
тате специального сосредоточения на нем внимания,
а внезапно, неожиданно для самого автора этой
идеи, в тот момент, когда он занят совсем дру-
гим делом и о данном вопросе вовсе не думает.
Если понимать интуицию так, то придется
сказать, что у полководца интуиции не бывает
совсем или она бывает в порядке редчайшего
исключения. В каждый данный момент работы
полководцу нужны не какие-нибудь идеи вообще,
хотя бы и очень оригинальные, интересные и
ценные, а именно те, которые содержат в себе ре-
шение данной задачи. И всякая идея полководца
имеет ценность только в том случае, если она появ-
ляется своевременно.
Один из величайших математиков Нового вре-
мени — А. Пуанкаре рассказывает, что идея одного
открытия пришла ему в голову совершенно слу-
чайно, в то время как он, находясь в чужом го-
роде, садился в омнибус: «В эту минуту его
«осенила» мысль, внезапно принесшая разрешение
162
задачи, над которой он прежде долго и безуспешно
бился» (цит. по: Рубинштейн С. Л., 1940, с. 482).
Конечно, ценность идеи Пуанкаре нисколько не уба-
вилась от того, что она пришла ему в голову не в
процессе работы, за письменным столом, а во время
путешествия, на ступеньках омнибуса. Не так обстоит
дело с идеями полководца. Если бы идея про-
рвать фронт противника массированным ударом ко-
лоссальной колонны, ударом, поддержанным со-
средоточенным огнем неслыханного для того вре-
мени количества орудий, пришла в голову Наполео-
ну не во время сражения при Ваграме, не в то время,
когда все его духовные силы были направлены
к одной цели — найти выход из положения, стано-
вящегося неблагоприятным, если бы эта идея «вне-
запно» и «спонтанно» посетила его в какой-либо
другой момент жизни, то она осталась бы без всяко-
го прямого отношения к его полководческой дея-
тельности. Во всяком случае сражение при Ваграме
было бы проиграно. Несомненно, и полководца
посещают иногда неожиданные и интересные идеи.
Они могут впоследствии пригодиться, могут оказа-
ться полезным вкладом в теорию военного дела, но
они ничего общего не имеют с тем, что называется
интуицией полководца.
Признак непроизвольности к интуиции полко-
водца неприменим. Рассматривать непроизволь-
ность как основной признак интуиции вообще зна-
чит сводить проблему мышления к некоторым
специальным видам теоретического мышления, где
непроизвольно и внезапно возникающие идеи
действительно могут играть очень важную роль.
3.	Важнейшие признаки интуиции нередко видят
--------------
6*	163
в наглядном характере этого процесса и в том,
что роль слова в нем значительно меньшая, чем в
обычных развернутых операциях логического мыш-
ления. С этой точки зрения различают мышление
дискурсивное, или словесно формулированное, хотя
бы и во внутренней речи, и мышление интуитивное,
или наглядное (см., например: Erdmann В., 1913,
S. 44—46). Это различие, несомненно, правильно,
если только не понимать его как абсолютное. И
дискурсивное мышление не бывает без всякого
элемента наглядности, и интуитивное мышление не
может обходиться совсем без участия слов. Но
интуитивное мышление отличается от дискурсив-
ного большей наглядностью и меньшей ролью
слова.
Неполная осознанность всех звеньев мыслитель-
ного процесса, характерная для интуиции, в зна-
чительной мере сводится к отсутствию даже во
внутренней речи словесной формулировки этих
звеньев. «Не все то выражается словом, что ви-
дится глазом, ощущается всем существом»,—
отмечал Драгомиров. Ставя вопрос, почему маршал
Саксонский, подчеркивая необходимость для пол-
ководца правильно определить ту минуту, когда
надо атаковать, ни слова не говорит о том, како-
вы признаки этой минуты, Драгомиров отвечает:
«Он-то эти признаки, уж конечно, знал, но знал
тоже и то, что это знание личное, субъективное,
не передаваемое словом» (1895, с. 190. Выделено
мною.— Б. Г.).
Клаузевиц очень метко замечает, что интуиции
обычно бывает достаточно для действования пол-
ководца, но недостаточно для того, чтобы «убеждать
----------------------------------------------
164
других на совещаниях» и доказывать правильность
данного решения (1941, т. I, с. 19—20). Совер-
шенно справедливо: чтобы доказать другим, надо
иметь развернутую словесную формулировку
всех тех связей и зависимостей, которые лежат в
основе решения. Но в интуиции эта формулировка
еще не дана. Ее надо приобрести дополнитель-
ной работой.
Здесь надо отметить существенное различие
между интуицией полководца и интуицией ученого.
В теоретической деятельности «внезапно откры-
вающееся решение—это обычно в действитель-
ности не окончательное разрешение вопроса, а его
антиципация — гипотеза, которая превращается в
действительно доказательное решение в ходе его
последующей проверки и доказательства» (Рубин-
штейн С. Л., 1940, с. 483). В работе ученого интуи-
тивное решение очень часто бывает лишь «пред-
восхищением итога мыслительной работы, которая
еще должна быть произведена» (там же, с. 482).
Не так у полководца. Его интуитивное решение
в массе случаев должно быть именно «окончатель-
ным решением», потому что ход событий далеко
не всегда оставляет возможность для какой-либо
дополнительной мыслительной работы. Конечно,
иногда и полководец пользуется интуитивным реше-
нием только как гипотезой, подлежащей последую-
щей проверке и доказательству. Но ученый может
всегда смотреть на результаты своей интуиции
только как на гипотезу, тогда как полководец иногда
(и это «иногда» бывает очень часто) вынужден
смотреть на них как на окончательное решение.
В момент принятия решения полководец может не
165
иметь развернутого, пригодного для сообщения
другим словесного доказательства правильности
этого решения, но для него самого правильность
должна быть несомненной*. Это одно из доказа-
тельств особой ответственности и высокой сложнос-
ти работы практического ума.
О наглядном характере интуиции говорит то, что
в качестве синонима к слову «интуиция» в военной
литературе, как мы видели, употребляются выраже-
ния «военный глаз», «верный военный взгляд».
Психологическое своеобразие акта интуиции как раз
в том и заключается, что в нем правильность
решения не столько рассчитывается (для этого
иногда просто нет времени), сколько усматривается.
Наглядность интуиции теснейшим образом свя-
зана с той особой ролью, которую в мышлении
полководца играют пространственные и временные
моменты.
4.	Чувство местности, т. е. «способность быстро
и верно составить геометрическое представление
о любой местности и, как следствие этого, всякий
раз в ней затем хорошо ориентироваться», Клаузе-
виц называл «самой яркой, если не самой важной,
чертой военной деятельности». «Полководец,— пи-
сал он,— должен подняться до представления геог-
рафических особенностей целой области и даже
*Конечно, не всегда так бывает в действительности.
Когда нет решения, в правильности которого полководец
убежден, ему приходится действовать и на основании
гипотез. Но если деятельность ученого и не требует, чтобы
интуитивные решения были больше, чем гипотезами,
то деятельность полководца требует, чтобы они в опреде-
ленных ситуациях были окончательными решениями.
--------------------------------------------------
166
страны, всегда иметь перед мысленным взором
направление дорог, течение рек, расположение
горных цепей и, кроме того, обладать способностью
детально понимать подробности местности. Хотя
помощь общим представлениям он черпает из вся-
кого рода сообщений, карт, книг, мемуаров,
а в изучении деталей ему помогают окружающие,
но несомненно, что крупный талант быстрого и
ясного охвата местности придает всем действиям
полководца более легкий и уверенный ход, ог-
раждает от известной внутренней беспомощности и
делает его более независимым от других» (1941,
т. I, с. 77—79).
Нет надобности комментировать эту цитату.
Едва ли можно яснее и убедительнее сказать о
том значении, которое в работе полководца
имеют пространственные представления и чувство
местности.
Психологические исследования показали, что
пространственные представления о местности могут
иметь две типические формы, которые иногда
называют терминами карта-передвижение и карта-
обозрение. В первом случае человек ориентируется
на местности главным образом благодаря тому, что
он ясно представляет себе пройденный путь, в
частности все сделанные им повороты, и в резуль-
тате этого в каждый данный момент имеет ясное
сознание направления. Никакого общего представ-
ления о плане местности в целом он при этом
может не иметь. Второй тип пространственных
представлений — карта-обозрение — характери-
зуется как раз тем, что человек, сталкиваясь с но-
вой местностью, немедленно составляет себе общий
-----------------------------------------------
167
ее план, как бы видит ее на карте и ориентируется
на ней, руководствуясь этим мысленным планом.
Запоминать проходимый им путь и отдельные
ориентирующие детали местности ему нет надоб-
ности (Шемякин Ф. Н., 1940).
Во втором случае мы имеем высшую форму
пространственных представлений, которая, однако,
может влечь за собой и некоторую ограниченность
их. Представители такого типа часто характеризуют-
ся слабой способностью подмечать мелкие, но
характерные детали местности, поскольку эти детали
им для ориентировки не нужны. В этом отношении
люди, опирающиеся на карту-обозрение, могут усту-
пать представителям первого типа.
Деятельность полководца предъявляет очень
высокие требования к пространственным представ-
лениям. Полководец должен, с одной стороны, с
максимальной наглядностью уметь видеть всякую
местность в форме плана или карты, но, с другой
стороны, он должен обладать способностью де-
тально понимать подробности местности. Прост-
ранственное мышление полководца должно синте-
зировать сильные стороны обеих типичных форм
пространственных представлений местности.
«Наполеон знал карту и умел обращаться с
ней, как никто, он превосходил в этом своего
начальника штаба и ученого-картографа маршала
Бертье. Превосходил в этом всех полководцев, до
него гремевших в истории...» (Тарле Е. В., 1941, с.
383). Работа с картой и циркулем была нормальной,
постоянной работой Наполеона. «Наполеон всегда
лично занимался подготовкой к войне и сам работал
над картой с циркулем в руках» (Левицкий Н. А.,
-----------------------------------------------
168
1938, с. 60). «Во время длительного марша из
Булонского лагеря (1805) Наполеон лично отмечал
на карте расположение двигающихся войск, рабо-
тая с циркулем в руках» (там же, с. 109). Пред-
посылкой, с одной стороны, и результатом такого
знания карты и постоянной работы над ней, с
другой, был присущий Наполеону «необыкновенный
дар понимания местных отношений на поле сраже-
ния и на театре войны» (Драгомиров М. И., 1895,
с. 399), способность «сразу видеть в данной мест-
ности то, чего другие не видели» (там же, с. 238),
«дар быстрого чтения топографических карт и запе-
чатления в памяти крупных очертаний», «его чудес-
ная память на места», «его способность видеть
«сверху», в целом, «в пространстве» (Zurlinden, 1910,
v. I, р. 137—138).
В связи с разбираемым вопросом нельзя не
привести приказа, отданного Суворовым в 1799 г.,
в начале Итальянской кампании. Одно из положений
этого приказа известно всем; оно давно уже стало
ходячим афоризмом. Не менее, однако, поучитель-
на в этом приказе и другая мысль. «Не доволь-
но,— писал Суворов,— чтобы одни главные началь-
ники были извещены о плане действия. Необходимо
и младшим начальникам постоянно иметь его в мыс-
лях, чтобы вести войска согласно с ним. Мало
того: даже батальонные, эскадронные, ротные ко-
мандиры должны знать его по той же причине,
даже унтер-офицеры и рядовые. Каждый воин дол-
жен понимать свой маневр... Вместе с планом
должен быть приложен небольшой чертеж, на ко-
тором нет нужды назначать множество деревушек, а
только главные и ближайшие места, в той мере,
169
сколько может быть нужно для простого воина,
притом нужно дать некоторого рода понятие
о возвышениях (горах)» (цит. по: Михневич Н. П.,
1900, с. 11).
«Каждый воин должен понимать свой маневр».
Но «понимать маневр» нельзя без ясного прост-
ранственного представления местности. Понимать
военный маневр — значит видеть его проекцию
на чертеже, плане, схеме, карте и т. д. И величайший
из всех военных педагогов (а как педагог Суворов
бесспорно превосходил всех великих полководцев,
не исключая и Наполеона) стремится к тому, чтобы
каждый воин понимал свой маневр не только
словесно, но и имел бы пространственный образ
этого маневра, приучался видеть его на пространст-
венной схеме.
Психологическая природа интуиции полководца
теснейшим образом связана с высоким развитием
пространственных представлений и пространствен-
ного мышления. Мгновенность понимания и решения
в акте интуиции предполагает наглядность мышле-
ния. В военном деле эта наглядность обозначает
в первую очередь охват мысленным взглядом
всех пространственных соотношений, способность
видеть на некоторой воображаемой карте, схеме,
плане и тому подобном все возможные комби-
нации действий в их отношении ко всем существен-
ным особенностям местности.
5.	Не менее важную роль играет в интуиции пол-
ководца и чувство времени. «На практике данная
времени играет громадную роль: пропустили ми-
нуту, и лучшая мера может привести к катастрофе.
Война есть дело такта и минуты; зачастую потеря
----------------‘•'Шг----------------------
170
минуты бывает равносильна потере партии» (Дра-
гомиров М. И., 1909, т. 2, с. 445—446).
Фактор времени всегда имеет на войне перво-
степенное значение. Но иногда его роль выступает
особенно ярко, так что выбор момента приобретает
центральное, в полном смысле слова решающее
значение. Так обстояло дело, например, в Мара-
фонском бою, где точность определения Миль-
тиадом момента для знаменитой «атаки бегом»
всегда вызывала больше всего восхищения. «Все
рассчитано на этот миг: ни минутой раньше —
иначе афиняне достигли бы врага в беспорядке,
задыхаясь от усталости; ни минутой позже —
иначе стало бы попадать в цель слишком много
вражеских стрел и огромное количество падающих
и колеблющихся ослабило и сломило бы, наконец,
силу атаки, которая должна была обрушиться на
врага, как горная лавина, чтобы достигнуть по-
беды» (Дельбрюк X. Г.— Цит. по: Меринг Ф.,
1940, с. 16—17).
Не менее ярким примером может служить
Кинбурнское сражение, где Суворов показал
замечательное чувство времени, во-первых, в опре-
делении момента первой контратаки, сделанной
как раз тогда, когда турки пошли на штурм, а
во-вторых, в выборе момента для того, чтобы
бросить в бой все резервы, которые он держал не-
тронутыми до вечера: введение их в дело решило
участь сражения и привело почти к полному истреб-
лению турецкого отряда.
К числу наиболее известных примеров такого
рода относится Аустерлицкое сражение. «Успех на
войне,— говорил Наполеон,— настолько зависит от
171
coup d'oeil и от момента, что Аустерлицкое сраже-
ние, так решительно выигранное нами, было бы
проиграно, если бы я атаковал на 6 часов раньше»
(Las-Cases Е. Зап. 27/1 1816 г.). <„.>
Как с психологической стороны осуществляется
выбор момента? Развернутого ответа на этот
вопрос мы при современном состоянии психологи-
ческих знаний еще дать не можем. Здесь необхо-
димы специальные исследования. Несомненно, что
большую роль при этом может играть расчет,
но вся проблема к расчету не сводится.
Та работа с картой и циркулем, которой так
много личного труда и внимания уделял Наполеон,
является в значительной мере расчетом времени.
По поводу осуществленных им в Регенсбургской
операции (фланговый марш Даву из Регенсбурга в
Абенсберг и одновременное движение Массены из
Аугсбурга в Пфафенгофен) исключительно смелых
передвижений крупных войсковых масс он говорил:
«Это расчет часов; это также расчет территории;
но при этом нельзя ошибиться ни на несколько
минут, ни на несколько саженей, так как дело идет
о целости армии» (Las-Cases Е. Зап. 12/VIII 1816 г.).
Итак, расчет и притом точнейший, почти ювелир-
ный расчет.
Но бывает и такой выбор момента, где заведомо
не может быть речи о каком-либо чисто рациональ-
ном расчете, где на первый план выступает интуи-
ция, «военный глаз». Возьмем пример у Толстого:
«Ростов своим зорким охотничьим глазом один из
первых увидел этих синих французских драгун,
преследующих наших улан. Ближе, ближе подвига-
лись расстроенными рядами уланы и французские
172
драгуны, преследующие их. Уже можно было ви-
деть, как эти, казавшиеся под горой маленькими,
люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали
руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что де-
лалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что, ежели
ударить теперь с гусарами на французских драгун,
они не устоят; но ежели ударить, то надо было сей-
час, сию минуту, иначе будет уже поздно...
Ростов... толкнул лошадь, выскакал вперед эс-
кадрона, и не успел он еще скомандовать движе-
ние, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и
он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему
он это сделал. Все это он делал, как он делал на
охоте, не думая, не соображая. Он видел, что
драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал,
что они не выдержат, он знал, что была только
одна минута, которая не воротится, ежели он упус-
тит ее» (Война и мир, т. Ill, ч. I, гл. XV. Выделено
мною.— Б. Т.).
Ростов чутьем «чувствовал» нужный момент для
атаки. Конечно, этот момент определялся им по
каким-то признакам: по расстоянию между его гуса-
рами и французскими драгунами, по быстроте
движения этих последних и преследуемых ими улан,
по поведению французских драгун, по признакам,
показывающим степень готовности к атаке его гусар,
и т. п. Но признаков этих так много, некоторые
из них столь трудно поддаются словесной формули-
ровке, взаимоотношение между ними столь сложно
и запутанно, что, если бы Ростов вздумал по этим
признакам рассчитать время атаки, он оказался бы
перед алгебраической задачей, с которой, по выра-
-------------------о.чэдДдсу-э-------------------
173
жению Наполеона, не справился бы сам Ньютон, не
говоря уже о том, что для такого расчета потребо-
валось бы времени гораздо больше, чем для самой
атаки. Подобная задача может быть решена только
с помощью интуиции.
Несомненно, что непосредственно на поле сра-
жения выбор момента осуществляется преимущест-
венно последним путем, тогда как полководец,
работающий вдали от боя и определяющий не мгно-
вение кавалерийской атаки, а время выступления
целых армий, в несравненно большей мере поль-
зуется строгим расчетом.
На что же может опираться «чутье» полководца,
осуществляющего выбор момента, находясь вдали
от поля сражения? Что дает возможность обойтись
без развернутого расчета времени, когда для
него не хватает данных или просто нет времени?
В порядке гипотезы я бы высказал мысль, что
большую роль должно играть здесь своеобразное
временное воображение, т. е. способность с боль-
шой непосредственностью представлять себе вре-
менное течение событий, соотношение во времени
нескольких различных движений, способность по
отдельным признакам воссоздавать в воображении
ритм протекающих событий.
Рационалистический склад ума Наполеона толкал
его к тому, чтобы и в вопросе о выборе момента
подчеркивать роль строгого расчета. Наполеон не
любил воображения. «Есть люди,— писал он,—
которые так сложены физически и нравственно, что
делают себе картину из всего; после этого, какие бы
ни имели они хорошие качества, знания, ум, храб-
рость, природа не создала их для командования
-----------------------------------------------
174
армиями и для управления большими военными
действиями» (1836, с. 252).
Не знаю, желательна или нежелательна для пол-
ководца способность «делать картину из всего».
Но бесспорно, что для полководца не только
желательна, но и необходима высокоразвитая
способность как пространственного, так и временно-
го воображения. В интуиции полководца она играет
важнейшую, иногда решающую роль.
6.	Интуиция — это чрезвычайно быстрое, иногда
почти мгновенное понимание сложной ситуации
и нахождение правильного решения. Она возможна,
однако, не иначе, как в результате длительной,
сложной, кропотливой подготовительной работы.
Интуиция — это быстрое решение, требующее
длительной подготовки.
«По большей части,— пишет С. Л. Рубинштейн,—
истинное положение дела заключается не в том,
что решение дал тот миг, или момент, когда внезап-
но оно представилось уму, а не предшествующая
ему работа мысли; этот момент дал решение
после длительной предшествующей работы мысли
и в результате ее. Счастливый миг, приносящий
решение задачи,— это по большей части час жатвы
тех плодов, которые взошли в результате всего
предшествующего труда» (1940, с. 483). Сходно
описывает дело и французский психолог А. Спайер:
«Интуиция — скорее итог, чем абсолютное начало.
Открытия, по видимости самые неожиданные и воз-
никающие, когда ум кажется наиболее рассеянным,
часто — если не всегда — бывают увенчанием дли-
тельного предшествующего усилия, упорного и поч-
ти непрерывного размышления, не устающего
-----------------------------------------------
175
все снова и снова возвращаться к тем же мыслям»
(Spaier А., 1927, р. 271).
Так характеризуют интуицию психологи. Так же
понимал природу ее и практический мастер воен-
ной интуиции Наполеон.
«Если кажется,— говорил он,— что я всегда ко
всему подготовлен, то это объясняется тем, что
раньше, чем что-либо предпринять, я долго размыш-
лял уже прежде; я предвидел то, что может прои-
зойти. Вовсе не гений внезапно и таинственно (еп
secret) открывает мне, что именно мне должно го-
ворить и делать при обстоятельствах, кажущихся
неожиданными для других,— но мне открывает
это мое размышление. Я работаю всегда, работаю
ночью, во время обеда, работаю, когда я в театре;
я просыпаюсь ночью, чтобы работать» (цит. по:
Тарле Е. В., 1941, с. 12).
Всякая интуиция предполагает подготовку, но
характер этой подготовки различен в работе теоре-
тического ума и практического ума. Интуиция
полководца не может подготовляться так, как подго-
товляется интуиция ученого. Вот что рассказывает
один из крупнейших ученых XIX в.— Г. Гельмгольц
об условиях, при которых у него случались те
счастливые осенения мысли, которые обычно назы-
ваются интуитивными: , «Я должен был сперва
рассмотреть мою проблему со всех сторон так,
чтобы все возможные усложнения и вариации я
мог пробежать в уме, притом свободно, без за-
писей. Довести до такого положения без большой
работы большей частью невозможно. После того
как вызванное этой работой утомление исчезало,
должен был наступить час абсолютной физической
-------------------------------------------------
176
свежести и спокойного, приятного самочувствия,
прежде чем проявлялись эти счастливые проб-
лески. Часто... они бывали по утрам при про-
сыпании, как это отметил однажды Гаусс. Особенно
охотно, однако, они являлись при постепенном подъ-
еме в лесистые горы при солнечной погоде» (цит. по:
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии, 1940,
с. 483).
Оно, различие, бросается в глаза немедленно:
полководец не может, конечно, дожидаться наступ-
ления «часа абсолютной физической свежести и
спокойного, приятного самочувствия», он вообще не
может дожидаться, когда придет необходимое
осенение мысли, а должен сам вызывать его в тот
момент, когда оно требуется. Об этом, впрочем,
я уже говорил в связи с вопросом о непроизволь-
ности интуиции. Сейчас нам важнее другое разли-
чие. Полководец не может, подобно ученому, сколь-
ко угодно долго «рассматривать свою проблему со
всех сторон». Типичным для работы полководца
является тот случай, при котором и сама проблема
возникает впервые в тот момент, когда она должна
быть решена. Всякий внезапный оборот событий,
внезапное изменение обстановки представляет со-
бой появление новой проблемы, как раз для ре-
шения такого рода проблем полководец и нуж-
дается в интуиции.
Несколько заостряя вопрос, я сказал бы так:
в работе ученого интуиция — некоторая роскошь;
сущность дела вовсе не требует, чтобы решение
проблемы возникало мгновенно; если решение воз-
никает постепенно, результат от этого не пострадает.
В работе полководца интуиция, т. е. мгновен-
7 Зам. 2647
177
ное решение проблемы, является иногда необхо-
димостью; оно не может быть заменено длитель-
ным, постепенным решением. Ученый, как правило,
работает над проблемой долго, но в этой длитель-
ной работе выделяется один момент осенения.
Полководец в некоторых типичных для его деятель-
ности случаях вынужден всю работу над решением
проблемы сжать в очень короткий срок, так что
вся работа становится осенением, интуицией. Здесь
корень различия между подготовкой к интуитив-
ному решению у ученого и полководца. Ученый
подготовляет интуитивное решение, длительно
работая над данной проблемой, полководец же
готовит себя, свой ум к тому, чтобы иметь возмож-
ность давать интуитивное решение новых, неожидан-
ных, не предвиденных им проблем.
К интуиции полководца неплохо подходит сле-
дующее определение, данное одним из советских
психологов в связи с вопросом об интуиции при
овладении некоторыми навыками: «Интуиция —не-
осознанное последействие, приводящее к правиль-
ному решению совершенно новой, никогда не
бывшей в опыте задачи и возникающее как ре-
зультат этого опыта» (Артемов В. А., 1940, с. 21).
Действительно, интуиция есть последействие всей
предшествующей работы: это последействие нео-
сознанное в том слысле, что значительная часть про-
цесса решения не осознается, по крайней мере,
в самый момент принятия решения. В интуиции
полководца происходит решение совершенно новой
задачи, но решение это есть результат всего прош-
лого опыта полководца.
Интуиция, писал Клаузевиц, «представляет не
178
только природный талант, но главным образом
является в результате практики, знакомящей с явле-
ниями и почти обращающей в привычку откры-
тие истины, т. е. правильность суждения» (1941, т. II,
с. 458).
12
Мы начали с утверждения: деятельность полководца
предъявляет очень высокие требования к уму.
В дальнейшем мы сделали попытку доказать, раз-
вить и конкретизировать это положение. Теперь,
подводя итоги, мы должны внести в него некоторое
уточнение: для полководца недостаточно природ-
ной силы ума — ему необходим большой запас
знаний, а также высокая и разносторонняя культура
мысли.
Умение охватывать сразу все стороны вопроса,
быстро анализировать материал чрезвычайной слож-
ности, систематизировать его, выделять существен-
ное, намечать план действий и в случае необходи-
мости мгновенно изменять его — все это даже для
самого талантливого человека невозможно без
очень основательной интеллектуальной подготовки.
Что касается предвидения, то одним из важней-
ших условий его, как мы установили, является
запас знаний и умение оперировать ими. Другое,
не менее важное условие предвидения — умение
проникать в замыслы противника, становиться на его
точку зрения, решать задачу за него, а это предпо-
лагает не только наличие массы конкретных
сведений о противнике (экономических, политичес-
Т
179
ких, географических, технических, чисто военных),
но и своеобразную психологическую культуру ума,
предполагает, что полководец обязательно являет-
ся, по меткому выражению Драгомирова, «круп-
ным практическим психологом» (1909, т. 2, с. 136),
что невозможно без очень широкого общего
развития*.
Наконец, интуиция полководца есть прямой
результат соответствующей подготовки, то есть
а) накопления большого количества знаний, б) свое-
образной готовности этих знаний и в) выработанного
упражнением умения решать новые, неожиданные
задачи.
Недостаточно сказать: полководец должен быть
очень умным человеком. К этому надо прибавить:
полководец должен быть высокообразованным че-
ловеком; он должен иметь прекрасную военную
подготовку и выдающееся общее образование. Эта
мысль заслуживает того, чтобы ее особенно
подчеркнуть, так как она далеко не для всех само-
очевидна. Она не была очевидной, например, для
Клаузевица. В ранней работе «Важнейшие принципы
войны», написанной лет на 16—17 раньше основного
его труда, Клаузевиц высказывается в прямо проти-
воположном смысле, находя, что знания, на кото-
рые опираются принципы военного искусства,
*Еще в большей мере полководцу необходимо быть
«практическим психологом» для осуществления другой
стороны его деятельности: управления, командования вве-
ренными ему войсками, руководства непосредственно
подчиненными ему командирами, воспитания и подготовки
войск и т. д. Этот круг вопросов выходит, однако, за
пределы настоящей работы.
180
«столь необширны, что их едва ли можно сравнить
с любой другой наукой по их объему и разнооб-
разию» и что поэтому «здесь не требуется особо
выдающихся качеств ума». Для доказательства он
ссылается на то, что военное образование Конде,
Валленштейна, Суворова и многих других было яко-
бы «весьма сомнительным» (1941, т. II, с. 399).
Ошибочность этого аргумента я покажу несколь-
кими страницами ниже.
В главном труде «О войне» Клаузевиц смотрит
на вопрос об интеллектуальной подготовке полко-
водца уже иначе. Признавая, что мыслительная
деятельность главнокомандующего «принадлежит к
числу наиболее трудных, какие только выпадают на
долю человеческого ума», он очень верно отме-
чает некоторые особенности той подготовки, ко-
торая необходима полководцу. Военачальник дол-
жен «носить в себе весь умственный аппарат своего
знания» и «обладать способностью всюду... извлечь
из себя самого необходимое решение». «Таким
образом, знание через такую полную ассимиляцию
с духом и жизнью должно превратиться у него в
подлинное умение. Вот почему кажется все таким
легким у выдающихся деятелей и все приписывается
природному таланту» (там же, т. I, с. 119—120).
Здесь совершенно правильно отмечается та готов-
ность знаний, которая необходима полководцу, и та
глубокая переработка и ассимиляция их, которые
характеризуют настоящую культуру ума. Эти сторо-
ны дела постоянно и настойчиво подчеркивал также
и Леер, один из крупнейших русских военных
теоретиков, указывая, что полководцу необходимо
настолько владеть знаниями, «чтобы в минуту надоб-
181
ности, даже не думая о них, действовать не иначе,
как в духе их требований» (1897, с. 21).
И все же Клаузевиц даже в основном сочи-
нении не всегда последователен в решении вопроса
об образовании, необходимом для военачальника.
Автор, например, утверждает, что «выдающиеся
полководцы никогда не выходили из класса много
знающих или ученых офицеров, но из людей,
которые жили в обстановке, в большинстве слу-
чаев не соответствовавшей приобретению большого
количества познаний»; объясняется это тем, что пол-
ководец якобы не нуждается в большом количестве
знаний (1941, т. I, с. 116). Справедливо, что полко-
водцы редко выходили из числа «ученых офицеров»,
т. е. из числа лиц, специально посвятивших
себя занятиям теорией военного дела. Но это только
частный пример того более общего явления, что у
одних и тех же людей редко наблюдалось высокое
развитие и теоретического и практического ума*.
Совсем, однако, не верно, что «выдающиеся полко-
водцы никогда не выходили из класса много знаю-
щих офицеров» (выделено мною.— Б. Т.), а раз не
верен самый этот факт, то не может представлять
интереса и объяснение его.
Конечно, бывали — и нередко — военачальники,
не принадлежащие к числу «много знающих».
Яркие примеры такого рода можно найти среди на-
полеоновских маршалов: П. Ожеро, который, по
оценке самого Наполеона, «совсем не имел об-
разования и сколько-нибудь заметного ума» (1941,
’Едва ли только в этом можно видеть «вечный закон».
Явление это исторически обусловленное.
182
с. 70); Ф. Лефевр, по характеристике Тарле, «без-
грамотный рубака» (1941, с. 143), и некоторые
другие.
Но этих людей нельзя и назвать «выдающи-
мися полководцами». Мало того: разве не показате-
лен сам факт, что, несмотря на выдающиеся
военные таланты, несмотря на огромный опыт,
несмотря на пройденную ими наполеоновскую шко-
лу, эти люди не сделались не только выдающимися,
но даже просто хорошими самостоятельными
полководцами?
Факты истории противоречат только что приве-
денному утверждению Клаузевица. Действительно,
выдающиеся полководцы, те, которых можно не
колеблясь отнести к категории великих, были
не просто людьми «много знающими»: они стояли
обычно на самых верхних ступенях образован-
ности своего времени. Яркие примеры дает уже
античный мир. Величайшие полководцы древности
принадлежали к числу самых культурных и образо-
ванных людей своей эпохи. Александр был учеником
(и не только номинально) Аристотеля, Ганнибал был
высокообразованным для того времени человеком,
Цезарь, наконец, по широте знаний и блестящей
культуре ума стоял в первых рядах великих людей
античного мира. Можно ли это понять как простые
случайности?
Чтобы подойти к этому вопросу несколько
глубже, присмотримся внимательно к двум круп-
нейшим полководцам XVIII —XIX вв.: Суворову и
Наполеону.
Занятие науками, постоянную заботу о самооб-
разовании Суворов считал первейшей обязанностью
183
военачальника. «Генералу необходимо,— говорил
он,— непрерывное образование себя науками с по-
мощью чтения» (цит. по: Марченко А. М., 1900, с. 14).
Однажды он получил от Екатерины II Георгия
3-й степени для возложения, по его усмотрению,
на более достойного. Он выбрал подполковника
Куртиса. Возложение произвел в очень торжествен-
ной обстановке, произнеся при этом наставление.
«В заключение этого наставления приведено было
последнее условие, необходимое генералу: непре-
рывное самообразование с помощью чтения»
(Петрушевский А. Ф., 1900, с. 299).
Сам Суворов исполнял это наставление с рве-
нием необычайным, и притом в течение всей
жизни. Вот некоторые относящиеся сюда выдержки
из его биографии.
Период солдатской службы (17—23 года).
Настойчиво работает над своим образованием дома
и в классах кадетского корпуса. «Время, которое
его сотоварищи проводили за картами и вином,
он проводил за книгами» (Осипов К. Н., 1938, с. 21).
«Все его время, без малейшего исключения, уходило
на службу, на посещение классов кадетского корпуса
и на домашние научные занятия; он решительно
нигде не бывал больше». Все деньги, которые ему
удавалось скопить путем жесткой экономии, он
употреблял на покупку книг (Петрушевский А. Ф.,
1884, т. 1, с. 5).
Период службы поручиком (23—25 лет). «Поль-
зоваться каждой свободной минутой, чтобы про-
должить свое самообразование» (Осипов К. Н.,
1938, с. 25).
Период долговременного пребывания в дерев-
----------------------------------------------
184
не в середине 80-х гг. (около 55 лет). «Читал много
и одно время даже имел на жалованьи чтеца.
Но это чтение отнюдь не имело значения военно-
специальных занятий; его привлекало знание
вообще, в смысле расширения умственного круго-
зора» (Петрушевский А. Ф., 1900, с. 267).
Служба в Бырладе в 1790 г. (59 лет). «Боль-
шая часть свободного времени шла у Суворова
на чтение. При нем находился один немецкий
студент или кандидат, с которым он познакомился
несколько лет назад и взял его в чтецы». «Суворов
был ненасытим, заставляя Филиппа Ивановича чи-
тать много и долго, и почти не давал ему отдыха,
препираясь за каждую остановку». «Читалось все и
на разных языках: газеты, журналы, военные мемуа-
ры, история, статистика; доставались для чтения не
только книги, но и рукописи» (Петрушевский А. Ф.,
1884, т. I, с. 372—373).
Служба в Финляндии в 1791—1792 гг. (60—
61 год). «Пользуясь своими небольшими досугами,
Суворов занимался в Финляндии и чтением; без
чтения он не мог жить. Не знаем, были ли в его
руках в ту пору научные сочинения, но газет он
читал много, как это видно из его подписки на
1792 год» (Петрушевский А. Ф., 1900, с. 278)*.
Польская война 1794 г. (63 года). Неустанная дея-
*«Барон Фабиян Вильмович,—писал Суворов 2/XI
1791 г. из Вильманстранда барону Сакену,— я держал га-
зеты немецкие гамбургские, венские, берлинские, эрлан-
генские; французские «Бареин», «Курьер де ландр»; вар-
шавские польские; санкт-петербургские или московские
русские; французский «Малый журнал», энциклопедии
«Де бульон»; немецкий гамбургский политический жур-
нал. Как год в исходе и надлежит заказать на будущий
новые, то покорно прошу вашего высокоблагородия
принять сей труд на себя. С тем не изволите ли вы при-
бавить «Нувель экстраординер» (цит. по: Марченко А. М.,
1900, с. 25).
185
тельность «не препятствовала ему находить время и
для чтения, преимущественно по вечерам, для чего в
его багаже находилось несколько книг, в том числе
комментарии Юлия Цезаря, его любимого героя»
(там же, с. 318).
Ссылка в Кончанском (66 — 67 лет). «Привыкнув
с юных лет к умственным занятиям, Суворов тем
более не мог без них обойтись в своем уединении.
Читал он много, но меньше, чем бы хотел, так как
глаза болели. В Кончанском была библиотека; он ее
по временам пополнял» (там же, с. 501).
В этом отношении не было никакой разницы
между Суворовым и Наполеоном; последний так же
много занимался своим образованием, был таким же
страстным чтецом. Начиная со школьных лет и
вплоть до жизни на о. Св. Елены, он читал всегда
«очень много и очень быстро» (Тарле Е. В., 1941,
с. 10). Вспоминая впоследствии годы юности, он осо-
бенно подчеркивал, что в то время он «колоссально
много читал» (Las-Cases Е. Зап. 31/VIII 1815 г.). В пе-
риод возмужания чтение, по его признанию, «стало
для него своего рода страстью, доходящей до бе-
шенства; он пожирал всякого рода книги» (ibid).
Подпоручиком в Валансе (16—17 лет) он все
свободное время проводил за чтением книг. «Читал
он запоем, с неслыханной жадностью, испещряя
заметками и конспектами свои тетради» (Тарле Е. В.,
1941, с. 11). В Оксонне (19 лет) он продолжает
«с прежней жадностью читать решительно все,
что попадало под руку» (там же). Вернувшись в
Баланс (21 — 22 года), снова читает «запоем раз-
нообразнейшую литературу» (там же, с. 14).
Уже после Тулона, проживая в Париже в качестве от-
----------------------------------------------
186
ставного генерала (26 лет), «он не переставал учиться
и читать. Он посещал знаменитый парижский Бо-
танический сад, посещал обсерваторию, жадно слу-
шал там астронома Лаланда» (там же, с. 19). В
продолжение Итальянской кампании 1796 — 1797 гг.
(27 — 28 лет) «в свободные минуты он, как всегда,
много и с жадностью читал» (там же, с. 49).
На борту «Беллерофона», по пути из Англии на
о. Св. Елены (46 лет), «он много читает». «Чте-
ние было его главным времяпрепровождением»
(Las-Cases Е. Зап. 16 —21/VIII 1815 г.). То же
продолжалось и на о. Св. Елены, где чтение было
главным интересом, основным занятием (наряду с
диктовками) и единственной радостью его жизни.
Его неутомимость в чтении поражает окружающих.
«Обычно он все утро посвящает чтению,— записы-
вает Лас-Каз,— он читает сразу целые книги, доволь-
но значительного размера, нисколько не чувствуя
себя в результате усталым» (Las-Cases Е. Зап.
22 — 26/I 1816 г.).
Не ограничиваясь чтением, Наполеон постоянно
обращался ко всяким доступным ему источникам
для обогащения своих знаний. «Больше всего он лю-
бил говорить со специалистами и у них учиться»,—
замечает Тарле (1941, с. 107). Бесчисленное коли-
чество примеров этого можно найти у Лас-Каза.
На борту «Беллерофона» и затем на о. Св. Елены
Наполеон имел весьма ограниченный круг общения.
Но всякий разговор с новым человеком он неизмен-
но сводил к подробнейшему выспрашиванию собе-
седника по всем вопросам, в которых тот был осве-
домлен. Моряки, купцы, ученые разных специаль-
ностей, чиновники, даже простые садовники служили
---------------------------------------------
187
для него источником приобретения множества инте-
ресных для него сведений. «Когда вы попадаете в
незнакомый город,— поучал он своего пасынка Ев-
гения Богарнэ, впоследствии вице-короля Италии,—
то не скучайте, а изучайте город: откуда вы знае-
те, не придется ли вам его когда-нибудь брать»*.
«Весь Наполеон в этих словах,— замечает Тарле,—
накоплять знания для реального их использова-
ния» (1941, с. 107).
«Мы ленивы и нелюбопытны»,— сказал Пушкин
по адресу своих современников. О Суворове и На-
полеоне можно сказать как раз обратное: они имели
ненасытное любопытство и были неутомимыми
в удовлетворении его. Круг интересов обоих вели-
ких полководцев был чрезвычайно широк. Занятия
военным делом далеко не всегда занимали цент-
ральное место в их непрерывной работе по само-
образованию по той простой причине, что оба
они уже в сравнительно ранние годы достигли в
этой области вершины доступных в то время зна-
ний.
Наполеон получил специальное военное образо-
вание сначала в Бриенском военном училище, затем
в Парижской военной школе. Учился он прекрасно,
с исключительным рвением. Курс военной школы он
прошел в один год, тогда как другие тратили на
это два или три года (Zurlinden, 1910, v. I, р. 7). В
первые годы офицерской службы он продолжает
занятия по военной истории, изучает основные труды
по военным вопросам, волновавшим специалистов
*Такие же советы, по воспоминаниям Сегюра, он давал
и другим из окружающих его лиц (см.: Spaier А., 1927).
---------------------------------------------
188
XVIII в., особенно же много внимания уделяется
артиллерийскому делу, которое становится его из-
любленной специальностью (ibid., р. 30 — 33, 39). В
Оксонне он сам сочиняет небольшой трактат по
баллистике «О метании бомб». В результате заня-
тий он к началу деятельности военачальника оказы-
вается во всеоружии военных знаний своего времени
(ibid., р. 10—12).
Единственным путем образования Сувдрова бы-
ло самообразование, начатое еще в детские годы.
С самых ранних лет у него обнаружилась исклю-
чительная, всеохватывающая страсть к военному
делу; сюда устремлены все его интересы. Книги по
военной истории были основным его чтением. Такая
специально военная направленность занятий сохра-
нялась у него приблизительно до двадцати с лишним
лет. «Никем не направляемый, он не мог доброволь-
но делить свое время между занятиями военными и
невоенными и последним уделял свой труд лишь в
размере крайней необходимости. Только утолив в
известной степени жажду, мог он перейти к заня-
тиям общеобразовательным, и совершалось это тог-
да, когда стал он человеком зрелым, хотя по летам
и очень еще молодым» (Петрушевский А. Ф., 1900,
с. 5). Такое расширение круга интересов происходи-
ло постепенно, но приняло особенно значительные
размеры после производства его в офицеры, т. е.
когда ему было 23 года. «В ту пору,— пишет Петру-
шевский,— Суворов продолжал ревностно зани-
маться своим умственным образованием, которое
приняло теперь более общее развитие. Он не хотел
быть только ремесленником военного дела, и имен-
но потому, что ставил его выше всякого другого»
---------------------------------------------
189
(там же, с. 5—8). Впоследствии он никогда не упус-
кал случая обогатить свои познания в любой из от-
раслей военного дела всякий раз, как замечал, что
имеется что-либо, чего он не знает. Он мало лю-
бил военно-инженерное дело, но это не мешало
ему отлично его знать (там же, с. 255, 283).
Когда в его подчинении оказались военно-морские
силы (сначала в Очакове, потом в -Финляндии), он
специально занялся морским делом, брал даже
частные уроки и, наконец, в возрасте более 60 лет
сдал экзамен на мичмана (там же, с. 257).
Трудно сказать, какими областями знания не ин-
тересовались Наполеон и Суворов. Образование их
было в буквальном смысле слова энциклопедичес-
ким. У Наполеона можно особенно отметить инте-
рес к математике (он с детства проявлял выдаю-
щиеся математические способности), географии, ис-
тории, в молодости — также и к философии (в эти
годы он написал несколько философско-политичес-
ких и исторических работ). Суворов хорошо знал ма-
тематику, географию, философию, более же всего
историю. Особенно надо выделить у русского пол-
ководца склонность и несомненные способности к
изучению языков. Он знал языки немецкий, фран-
цузский, итальянский, польский, финский, турецкий,
арабский, персидский. Занятиям языками он всегда
посвящал часть своего времени, отведя им опреде-
ленное место в распорядке дня. В херсонский пери-
од, например (в возрасте 60 лет), он начинал день с
того, что, встав очень рано, «бегал по комнатам не-
одетый или по саду в одном нижнем платье и
сапогах, заучивая по тетради финские, турецкие и
татарские слова и фразы; затем умывался, обливался
---------------------------------------------
190
водой и пил чай, продолжая твердить урок»
(там же, с. 295). Даже во время предсмертной
болезни, в дни, когда чувствовал себя немного
бодрее, он продолжал занятия турецким языком
(там же, с. 743).
Общим для Наполеона и Суворова является силь-
ная любовь к литературе и прекрасное знание ее.
Суворов хорошо знал произведения лучших писате-
лей, внимательно следил за текущей художествен-
ной литературой, охотно и много цитировал художе-
ственные произведения. Особенно велика была у
него любовь к поэзии; сам он писал много стихов. В
возрасте 24 лет написал и несколько позже напеча-
тал два «Диалога в царстве мертвых». Наполеон в
молодости много времени уделяет чтению худо-
жественной литературы, увлекается гетевским «Вер-
тером» и Оссианом, изучает французских класси-
ков: Ж. Расина, П. Корнеля, Ж. Б. Мольера. Эти
интересы не остыли у него до конца жизни. Запи-
си Лас-Каза полны сообщений о художественных
вкусах и чтениях Наполеона. Он преклоняется перед
Гомером, постоянно читает «Илиаду», нередко
вслух. Восхищается Эсхилом, Софоклом, ведет
длинные беседы о «Дон Кихоте». Сочинения Корне-
ля, «любимца его Расина», Мольера являются для
него буквально настольными книгами. Мы видим его
читающим Ж.-Ж. Руссо, Вольтера, А. Р. Лесажа, пись-
ма М. Севинье и Мантенон, Б. де Сен-Пьера и т. д.
Нередко он посвящает вечера чтению вслух, глав-
ным образом любимых произведений драматичес-
кой поэзии.
Едва ли случаен такой особый интерес к худо-
жественной литературе. Более, чем что-либо дру-
-----------------------------------------------
191
гое, она является средством общего образования, и
в ней более, чем где-либо, можно найти тот мате-
риал «практической психологии», который так необ-
ходим для развития ума полководца.
Нельзя не отметить черты, общей и для Напо-
леона, и для Суворова. Оба они отличались крайней
самостоятельностью ума, высокой критичностью
мысли. Нижеследующие слова, относящиеся к Су-
ворову, вполне могут быть перенесены и на Напо-
леона: «Все добытое путем науки перерабатыва-
лось в нем в нечто совершенно новое, свое
собственное, доходившее чуть не до отрицания об-
разцов... Он не был заимствователем никогда и ни в
чем, а тем менее подражателем» (там же, с. 748).
Но оба они имели чрезвычайно ценную способность:
они умели отделять учение от критики. Раньше,
чем критиковать, перерабатывать, отрицать, они
умели усваивать. Вот какое замечание о Суворове
в возрасте 17 — 23 лет мы находим у Петрушев-
ского: «Его уму присущ дух критики, но он дал ему
волю только впоследствии; теперь он учился — и
критике не было места» (там же, с. 6). А вот что
пишет о Наполеоне Тарле: «Во всяком случае,
16-летний подпоручик пока не столько критиковал,
сколько учился. Это тоже коренная черта его ума:
ко всякой книге, так же как и ко всякому чело-
веку, он приближался в эти начальные годы своей
жизни с жадным и нетерпеливым желанием поско-
рее и как можно полнее извлечь то, чего он еще не
знает и что может дать пищу его собственной мысли»
(1941, с. 11. Выделено мною.—Б. Т.). Тарле, как мне ка-
жется, прав, видя в этом некоторую «коренную черту
ума». Без нее во всяком случае не могли бы сфор-
192
мироваться такие богатые содержанием и ко все-
му готовые умы, какими обладали Суворов и Напо-
леон.
Не менее важное значение имела присущая обо-
им способность к строгой и немедленной система-
тизации знаний. «Я верю Локку,—говорил Суворов,—
что память есть кладовая ума; но в этой
кладовой много перегородок, а потому надобно ско-
рее все укладывать, куда следует» (см.: Осипов
К. Н., 1938, с. 25). Наполеон говорил, что различные
дела и различные объекты уложены у него в го-
лове так же, как они могли бы быть уложены в
комоде. «Когда я хочу прервать занятие каким-ни-
будь делом, я закрываю его ящик и открываю ящик
другого дела; они не перемешиваются, и никогда
одно дело не стесняет и не утомляет меня во
время занятия другим» (Las-Cases Е. Зап. 29/IX
1816 г.). В последних словах Наполеона отмечается
не только полная упорядоченность его умственного
багажа, но и чрезвычайная легкость пользования им:
открыть один ящик, закрыть другой. Черта очень
важная для ума полководца. Она несомненно
состоит в ближайшей связи со столь характерной
для Наполеона способностью, как произвольно пе-
реключаться с одного дела на другое, произвольно
засыпать, т. е. прекращать вовсе на время работу
ума*, а по пробуждении немедленно приниматься за
’Никогда он не испытывал бессонницы от непроизволь-
ной озабоченности мыслями. «Если я хочу спать, я закры-
ваю все ящики и тотчас же погружаюсь в сон» (Las-Cases
Е. Зап. 29/IX 1816 г.).
193
работу с полной ясностью мысли* .
И еще одна способность, примыкающая сюда, но
ближайшим образом связанная и с систематич-
ностью знаний. Это своеобразная готовность зна-
ний, способность немедленно припомнить то, что в
данную минуту необходимо, постоянная мобилизо-
ванность всего наличного запаса знаний. Память На-
полеона «восхищала» Лас-Каза тем, что она, «каза-
лось, приходила на помощь по мере надобности
и как бы по команде» (Зап. 1 —3/Х 1815 г.). Вот
более подробное описание этой особенности, сде-
ланное тем же Лас-Казом: «Он диктовал всегда без
всякой подготовки. Я никогда, ни в одном случае
не видел, чтобы он наводил справки по... истории,
и, однако, никто не цитировал исторических
фактов более верно, более уместно и более часто...
Дело в том, что в Наполеоне жила масса объектов
как бы в состоянии готовности, чтобы с блеском об-
наружиться при специальных условиях; в состоянии
беззаботности они, казалось, не только дремали в
нем, но даже были ему, так сказать, чужды. В облас-
ти истории, например, сколько раз он спрашивал
у меня, жил ли Людовик Святой раньше или позже
Филиппа Красивого и другие подобные вещи. Но как
Только наступал соответствующий повод, он, не ко-
леблясь, делал самые точные ссылки, и, если иногда
у меня возникали сомнения и я эти ссылки прове-
* Ко г да его внезапно будили, «он тотчас вскакивал
и по глазам его нельзя было догадаться, что он только
что спал; он принимал решения или давал ответы с той
же ясностью, с той же свежестью ума, как и во всякое
другое время» (Las-Cases Е. Зап. 25—27/IX 1816 г.).
194
рял, все оказывалось исполненным самой безуко-
ризненной точности; я ни разу не нашел ни одной
ошибки» (Зап. 29/IX 1816 г.).
Приведенные материалы о Суворове и Наполео-
не кажутся мне достаточными, чтобы разрушить глу-
боко ошибочное мнение о том, будто для полковод-
цев такого масштаба хватает военного таланта и
сильного характера, что они не нуждаются в глубо-
ком и широком образовании и тончайшей куль-
туре ума. Объявляя Суворова простым «самород-
ком» (ein roher Naturalist), чье даже военное обра-
зование было «весьма сомнительным», Клаузевиц не
просто допускал фактическую ошибку. Он утверж-
дал невозможное. Суворов не мог быть Суворовым,
если бы он не был одним из наиболее образо-
ванных русских людей своего времени, если бы он не
имел военной эрудиции, ставящей его в первые
ряды современных военных деятелей. Наполеон был
глубоко прав, видя одну из самых важных причин
своего «возвышения» в этой «исключительной обра-
зованности», в том «превосходстве в знаниях», ко-
торые выделяли его из окружающих военных ра-
ботников (Las-Cases Е. Зап. 27 — 31/VIII, 1—6/IX
1815 г.). И не менее прав был он, когда из всех
даров, которыми наделила его природа, особенно
выделял свою исключительную работоспособность
(см.: Тарле Е. В., 1941, с. 12). «Работа — моя
стихия,— с гордостью говорил он,— я рожден и уст-
роен для работы. Я знаю границы возможностей
моих ног, знаю границы для моих глаз; я никогда
не мог узнать таких границ для моей работы»
(Las-Cases Е. Зап. 25— 27/IX 1816 г.).
Военные гении масштаба Суворова или Наполео-
195
на создаются в результате огромного подвига рабо-
тоспособности, причем работоспособности, соеди-
ненной с беспредельной любознательностью, с жи-
вым интересом к самым разнообразным областям
жизни.
КОММЕНТАРИИ
с. 31. Кант (Kant) Иммануил (1724—1804) — выдающийся
немецкий философ и мыслитель, основоположник идеа-
листической классической немецкой философии, получив-
шей дальнейшее развитие в трудах И. Г. Фихте, Ф. В.
И. Шеллинга, Г. В. Ф. Гегеля. Утверждал, что эмпиричес-
кая психология, которой в то время были недоступны
математические методы и эксперимент, не может быть
точной наукой; ее задача сводится к эмпирическому
описанию психических явлений, разделенных на познание,
волю и чувства. В то же время философские построе-
ния Канта содержали немало выводов, существенно по-
влиявших на развитие психологической мысли, в частности
учение о категориях как априорных формах мышления,
положения об активности субъекта, о процессах продук-
тивного воображения и др. Работы Канта содержат и
весьма тонкие наблюдения индивидуальных особенностей
человека — способностей, темперамента и др. В статье
«Способности и одаренность», ссылаясь на труды Ф. Эн-
гельса, Б. М. Теплое раскрывает причину, по которой
Кант ограничивал высшие ступени одаренности сферой
искусства. Эти причины коренились в социально-эконо-
мической отсталости Германии конца XVIII в., когда имен-
но искусству (а не науке) отводилась роль важного фактора
общественного прогресса.
с.	31. Гегель (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих
	-----------------------------------------------
197
(1770— 1831) — выдающийся немецкий философ, учение
которого венчает развитие классической немецкой идеали-
стической философии. Диалектическое философское уче-
ние Гегеля оказало существенное влияние и на раз-
витие психологического познания (в частности, на
формирование деятельностного подхода в совет-
ской психологии). Б. М. Теплое отмечал, что отнесе-
ние Гегелем высших ступеней одаренности к облас-
ти занятий философией отражает расцвет естествен-
нонаучной и философской мысли, произошедший
со времен Канта.
с. 33. Аристотель Стагирит (384—322 до н. э.) — древ-
негреческий мыслитель, выдающийся античный философ
и ученый-энциклопедист, один из основоположников
научной психологии, трактуемой как наука о душе. Важ-
ная составная часть психологической системы Аристоте-
ля— учение о стремлении, а также о разуме (нусе), раз-
граничение теоретического и практического разума —
была подвергнута Б. М. Тепловым тщательному анализу,
послужившему ключом к раскрытию психологических
механизмов практического мышления полководца.
с. 34. Рубинштейн Сергей Леонидович (1889—
1960) — один из основоположников советской пси-
хологии и крупнейший ее теоретик. Автор положе-
ний, ставших важнейшими методологическими прин-
ципами марксистской психологии, таких, как принцип
единства сознания и деятельности, трактовка детер-
минации психического внешними явлениями, теория
психического как процесса. Разработал оригинальный
подход к исследованию мыслительной деятельности.
Основные положения концепции способностей Б. М. Теп-
лова близки взглядам С. Л. Рубинштейна.
с. 48. Впоследствии, занимаясь исследованиями
в области психофизиологии индивидуальных разли-
чий, Б. М. Теплое обнаружил природную предпо-
сылку индивидуальных особенностей деятельности
человека в условиях психической напряженности. Это
сила нервной системы, определяющаяся пределом ра-
ботоспособности нервных клеток. Психическая напряжен-
ность у лиц с сильной нервной системой повышает тонус
последней, в то время как под влиянием сильных
198
стимулов слабая нервная система входит в состоя-
ние запредельного (охранительного) торможения,
ведущего к угнетению психической деятельности.
Одна из главных особенностей слабой нервной сис-
темы — ее высокая чувствительность, т. е. способ-
ность к реагированию даже на минимальные сти-
мулы. В обостренной чувствительности заключается,
по Б. М. Теп лову, преимущество представителей
«слабого типа». Менее чувствительной сильной
нервной системе для поддержания оптимального
тонуса требуются стимулы большей интенсивно-
сти. Этим обстоятельством, в частности, можно объ-
яснить возникающую у ряда людей потребность к
рискованным действиям и вообще к любой деятель-
ности в ситуации психической напряженности.
с. 63. Дюгем (Дюэм) (Duhem) Пьер Морис Мари
(1861 — 1916) — французский физик и философ, ав-
тор работ по истории и методологии науки, проб-
лемам научного творчества. В некоторых воззре-
ниях был близок методологии позитивизма. В то же
время считал, что глубокое осмысление и решение
актуальных научных проблем требуют обращения к
их историческим истокам. В своих историко-научных
трудах уделял внимание психологическим пробле-
мам деятельности ученого.
с. 74. Полан (Pauhlan) Фредерик (1856—1931)—
французский психолог, автор работ по психологии
познавательных процессов. Особое внимание уделял
поиску психологических механизмов мышления и речи.
Проведенное им различение между значением и
смыслом оказало влияние на советскую психологию
(Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев и др.).
с. 76. Бэкон [Bacon) Фрэнсис (1561—1626) — английский
философ, основоположник методологии науки Нового вре-
мени, ставившей целью овладение человеком природой.
Исходил из принципа эмпиризма, придававшего чувствен-
ному опыту роль единственного источника познания мира.
Особое значение для психологии имеют его учение об
«идолах» («призраках») — наиболее характерных ошибках
восприятия мира, а также положение об опосредованном,
199
орудийном характере человеческого познания.
с. 80. Описанный Б. М. Тепловым вид запоминания полу-
чил название непроизвольного. На примере непроиз-
вольного запоминания советские психологи (П. И. Зин-
ченко, А. А. Смирнов и др.) продемонстрировали орга-
ническую включенность памяти в структуру деятельности
целостной личности. Обнаружилось, что успешность за-
поминания материала определяется его отношением к
мотивам деятельности, субъективной значимостью. От-
сюда становится понятным, почему полководец помнит то,
что внешнему наблюдателю кажется несущественным.
с. 160. Бергсон (Bergson) Анри (1859—1941) —
французский философ-идеалист, представитель «фило-
софии жизни» и один из лидеров интуитивизма —
философского течения, отводящего интуиции роль
единственного достоверного средства познания, про-
тивостоящего рациональному познанию мира с по-
мощью понятийного, логического, дискурсивного (от
лат. discursus — рассуждение) мышления. В трактовке
Бергсона интуитивный акт — непосредственное слияние
субъекта с объектом, в котором постигается сущность
жизни.
с. 162. Риньяно (Rignano) Евгенио (1870—1930) —
итальянский философ, рассматривавший психичес-
кие и биологические явления с позиций телеоло-
гизма.
с. 162. Пуанкаре (Poincare) Жюль Анри (1854—
1912) — французский математик, методолог науки,
исследователь психологических проблем научного
творчества. Описанный им случай внезапного
научного открытия типичен в жизни ученых. Он
вошел в так называемую формулу трех В, сла-
гающуюся из трех начальных букв английских слов:
bus — омнибус, на подножке которого Пуанкаре
совершил свое открытие; bath — ванна, в которой
Архимед произнес свое знаменитое «Эврика!», и
bed — постель, где физиологу Леви приснилось
открытие химического механизма передачи нерв-
ного импульса (см.: Ярошевский М. Г. О при-
роде научного открытия//Природа. 1984. № 3. С. 18).
с. 173. Понятие «личностное знание», т. е. знание
200
неформализуемое, неявное, имплицитное, легло в
основу выдвинутого американским ученым М. Пола-
ни оригинального подхода к анализу научного
творчества, который приобрел в последние годы
большую популярность (см.: Полани М. Личност-
ное знание. М., 1985).
с. 176. Гельмгольц (Helmholtz) Герман Людвиг
Фердинанд (1821 — 1894) — выдающийся немецкий
ученый, автор фундаментальных открытий в облас-
ти физики, физиологии, психологии. Его труды в
области определения скорости нервного процесса,
разработка проблем психофизиологии зрения и
слуха и других подготовили естественнонаучные
предпосылки превращения психологии в самостоя-
тельную науку.
с. 177. Гаусс (Gauss] Карл Фридрих (1777—
1855) — крупнейший немецкий математик и астро-
ном.
СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 11, 13, 14.
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29.
Аристотель. Никомахова этика. СПб., 1884.
Аристотель. О душе. М., 1937.
Артемов В. А. Экспериментальная фонетика и
психология в обучении иностранному яэыку//ум
зап. МГПИИЯ. М., 1940. Т. 1.
Богословский М. М. Петр Первый: Материалы
для биографии. М., 1941. Т. 1.
Бэкон Ф. О принципах и началах. М., 1937.
Гейсман П. А. Падение Польши и Суворов//Су-
воров в сообщениях профессоров Академии Гене-
рального штаба. СПб., 1900.
Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 27. М., 1953.
Драгомиров М. И. Четырнадцать лет. 1881 —
1894: Сб. оригинальных и переводных статей. СПб.
1895.
Драгомиров М. И. Одиннадцать лет. 1895 —
1905: Сб. оригинальных и переводных статей: В 2 т.
СПб., 1909. Т. 1, 2.
Зыков А. В. Как и чем управляют люди: Опыт
военной психологии. СПб., 1909.
Игнаткович Г. М. Гай Юлий Цезарь. М., 1940.
Изгнание Наполеона из Москвы: (В воспоми-
наниях современников, документах, художествен-
ной литературе, народном творчестве и советской
печати). М., 1938.
Клаузевиц К. 1812 год: (Поход в Россию). М.,
1937.
202
Клаузевиц К. 1806 год: (Война Наполеона про-
тив Пруссии). М., 1938.
Клаузевиц К. О войне. М., 1941. Т. I, II.
Коробков Н. А. Семилетняя война (действия
России в 1756— 1762 гг.). М., 1940.
Левицкий Н. А. Полководческое искусство Напо-
леона. М., 1938.
Леер Г. Коренные вопросы: Военные этюды.
СПб., 1897.
Марченко А. М. Суворов в своих рукописях.
СПб., 1900.
Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного
искусства. М., 1940.
Михневич Н. П. Суворов-стратег//Суворов в со-
общениях профессоров Академии Генерального
штаба. СПб., 1900.
Мольтке Г. Военные поучения: Оперативная под-
готовка к сражениям. М., 1938.
Мышлаевский А. 3. Две катастрофы. Суворов в
Швейцарии. Петр на Пруте//Суворов в сообщениях
профессоров Академии Генерального штаба. СПб.,
1900.
Наполеон. Записки о походах Тюрення и Фрид-
риха Великого. М., 1836.
Наполеон. Избранные произведения. М.,	1941.
Т. 1.
Новицкий В. Ф. Мировая война 1914—1918 гг.
Кампания 1914 г. в Бельгии и Франции. М., 1938.
Т. 1.
Орлов М. К. Суворов-полководец//Суворов в
сообщениях профессоров Академии Генерального
штаба. СПб., 1900.
Осипов К. Н. Суворов. М., 1938.
Петрушевский А. Ф. Г енералиссимус князь Су-
воров: В 3 т. СПб., 1884. Т. 1—3.
Петрушевский А. Ф. Генералиссимус князь Суво-
ров. СПб., 1900.
Плутарх. Избранные биографии. М.; Л., 1941.
Разин Е. Л. История военного искусства. М., 1955.
Ч. 1.
-------
203
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии.
М., 1940.
Суворов А. В. Наука побеждать. М., 1941.
Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию.
1812 год. М., 1938.
Тарле Е. В. Наполеон. М., 1941.
Фош Ф. О. О ведении войны: Маневр перед
сражением. М., 1937.
Фрунзе М. В. Избранные произведения. М., 1934.
Шапошников Б. Н. Мозг армии. М., 1927. Кн. 1.
Шемякин Ф. Н. О психологии пространственных
представлений//Уч. зап. Гос. науч.-исслед. ин-та
психологии. М., 1940. Т. I.
Duruy G. Histoire de Turenne. P.f 1880.
Erdmann B. Die Funktionen der Phantasie in wis-
senschaftlichen Denken. Berlin, 1913.
Jomini A. H. Vie politique et militaire de Napoleon,
racontee par lui-meme au tribunal de C6sar, d'Alexandre et
de Frederic. 4 volumes. P.r 1827.
Las-Cases E. Memorial de Sainte-Helene. P.f 1824.
Montholon A. Histoire de la captivity de Sainte-Hfelene.
2 v. Bruxelles, 1846.
Paulhan Fr. Analistes et esprits synthetiques. P., 1902.
Rignano E. Psychologie du raisonnement. Alcan, 1920.
Segur L. Un aide de camp de Napoleon//Segur L.
Memoire de 1800 a 1812. P., 1894.
Spaier A. La pens6e concrete. P., 1927.
Zurlinden E. A. F. T. Napoleon et ses marfcchaux. 2 v. P.,
1910.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Александр Васильевич Суворов//Русские мемуа-
ры. Избранные страницы. XVIII век. М., 1983.
Алексеев В. Суворов-поэт. СПб., 1901.
Апушкин А. Кутузов и книги//Альманах библио-
фила. М., 1978. Вып. 5.
Байрон Дж. Г. Дневники. Письма. М., 1963. (Днев-
ник 1814 г.)
Булатов М. Кутузов в 1812 году: По воспомина-
ниям современников. М., 1942.
Воспоминания о князе Кутузове-Смоленском//
Русский вестник. 1814. № 1.
Гёте И.-В. Беседа с Наполеоном//Собр. соч.:
В 10 т. М., 1980. Т. 9.
Глинка С. Н. Из «Записок о 1812 годе»//1812 год
в русской поэзии и воспоминаниях современников.
М., 1987.
Давыдов Д. В. Встреча с великим Суворовым//
Давыдов Д. В. Стихотворения. Проза; Дурова Н. А.
Записки кавалерист-девицы. М., 1987.
Карлейль Т. Герои, почитание героев и герои-
ческое в истории. СПб., 1908.
Карлейль Т. История Французской революции.
М., 1990.
Манфред А. 3. Наполеон Бонапарт. М., 1986.
Стендаль. Жизнь Наполеона. Воспоминания о На-
полеоне//Собр. соч.: В 15 т. М., 1959. Т. 11.
Суворов А. В. Письма. М., 1986.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
3
Ум полководца
27
Комментарии
197
Список цитируемой литературы
202
Рекомендуемая литература
205
Научно-популярное издание
Борис Михайлович Теплое
УМ ПОЛКОВОДЦА
Зав. редакцией Г. С. Прокопенко
Редакторы Л. М. Штутина, Е. А. Амитина
Художник В. В. Истомин
Художественный редактор Е. В. Гаврилин
Технический редактор Л. А. Зотова
Корректор Л. В. Яковлева
ИБ № 1497
Сдано • набор 14.12.89. Подписано а печать 28.04.90. Формат 70Х Ю01/ )2.
Бумага оф с. № 1. Печать офсетная. Гарнитура литературная. Усл. печ. л.
8,45- Уч.-иэд. л. 7,91. Усл. кр.-отт. 17,23. Тираж 42 000 экэ. Зак. № 2647.
Цена 40 коп.
Издательство «Педагогика» Академии педагогических наук СССР и Госу-
дарственного комитета СССР по печати
Москва, 107847, Лефортовский пер., 8
Московская типография № 4 Госкомпечати СССР
Москва, 129041, Б. Переяславская, 46
На первой стороне обложки — фрагмент гравюры
XVIII в. «Сраженье на Кинбурнской косе 1 октября 1787 г.»
(Суворов).
На четвертой стороне обложки — фрагмент памят-
ника на Бородинском поле.