Д. УЭЙНРАЙТ
И. АКУНЬЯ
Д. ХАДСОН .

мим
шЛим
им
Д. УЭЙНРАЙТ
И. АКУНЬЯ
Д. ХАДСОН
ББК 95.7 США
Подготовка к изданию
Андронкин Кирилл Юрьевич
Главный редактор
Саломатов Андрей Васильевич
Разработка оформления
Столбов Ю.П.
Феногенов В.И.
Художник
Феногенов В.И.
Редакционный совет
Буша И.И.
Макаров М.А.
Перфильев О.А.
Рипенко В.И.
Зарубежный криминальный роман
3-35 Москва, «Грэгори-Пэйдж», 1994
ISBN 5-900493-09-1
Очередной сборник объединил в себе три детективных
романа, обладающих всеми достоинствами этого жанра.
Как всегда: острый сюжет, мастерски закрученная интрига,
циничная изощренность преступников и высокий профес-
сионализм детективов.
Знакомство со сборником доставит много волнующих,
приятных минут читателю.
д 47^jj^	без объявлений
© «Грэгори-Пэйдж», 1994
© Оформление Феногенов В.И., 1994
© Перевод Берков С., 1994
© Перевод Миронова Е., 1994
© Составление Андронкин К., 1994
ДЬЯВОЛЬСКИЕ
ИГРЫ
Д. УЭЙНРАЙТ

Четверг, первое ноября
Время 08.00
Несмотря на туман и промозглую сырость, констебль
полиции Алистер МакРайт с облегчением вздохнул.
Все же это гораздо лучше, чем дышать городским возду-
хом. Здесь, за городом, вдали от людской суеты, эта белесая
пелена делала его дыхание зримым, а владения его
ограничивались покрытой инеем оградой, окаймлявшей
поле.
Местность, которая тянулась вдоль единственной здесь
дороги, называлась Квинзуэй. На ней уже чувствовалось
первое дыхание приближающейся зимы: в бурые и желтые
цвета оделась вся растительность — кусты черной сморо-
дины выделялись темно-красными пятнами, острые колюч-
ки походили на новогодние гирлянды от застывшей на них
влаги. А тонкий лед на лужах лопался под колесами
мотоцикла констебля.
МакРайт проехал мимо фермы и увидел, как Билл Лосн,
ее хозяин, в своих резиновых сапогах хлюпая по грязи,
помахал ему рукой. Здесь дорога шла на подъем. Констебль
слез с мотоцикла и потащил его туда, где на самой вершине
холма находилась каменистая лощина — огромный участок
обнажившейся породы, которая блестела от влаги.
Когда МакРайт услышал крик, то не сразу определил,
откуда он доносится. Казалось, что звук тонет в тумане.
— Мистер МакРайт,. мистер МакРайт.
Он увидел две бегущие навстречу фигуры.
Одной из них оказалась десятилетняя дочь Лосна —
Мэри. Она торопливо спускалась с холма по тропинке, полы
ее пальто и шарф развевались от быстрого бега. Шапочка
сбилась набок, и от этого ее волосы растрепались и под-
5
прыгивали в такт ее движениям. Вдруг девочка поскольз-
нулась и неуклюже скатилась вниз.
Затем она поднялась и, не разбирая дороги, помчалась
домой — в сторону фермы.
Ее брат, Джон Л осн, был на два года меньше и поэтому
не поспевал за своей сестрой. Именно его крик и услышал
констебль.
— Мистер МакРайт, мистер МакРайт!
В голосе ребенка чувствовались настойчивость и страх.
Констебль прислонил мотоцикл к парапету и поймал
мальчугана, который, сбежав с тропинки, выскочил на
дорогу.
— Мистер МакРайт, мистер МакРайт.
Мальчик был на грани истерики. Он так вцепился в
МакРайта, что пальцы его рук побелели.
МакРайт ласково произнес:
— Успокойся, дружище, успокойся.
Шотландский акцент констебля придавал его голосу
своеобразную мягкость. Он взял мальчика за плечи и
спросил:
— Что с тобой, Джонни? Что случилось?
На испуганном лице мальчика был написан ужас. Он
попытался заговорить, но не смог издать ни звука. И только
его левая рука непроизвольно показывала в сторону каме-
нистой лощины.
— Что-то там наверху испугало тебя?
Мальчик в ответ только кивнул. Кивок показался конс-
теблю неестественно конвульсивным. И вдруг мальчик
разразился плачем. Ощущение страха передалось и конс-
теблю.
МакРайт нежно разжал мальчику пальцы и обнял его
за плечи.
— Пойдем домой, Джонни. А потом я поднимусь наверх
и посмотрю, что там такое.
6
Мальчик продолжал всхлипывать. МакРайт повел его
вниз по дороге. Джонни еле передвигал ногами.
Билл Лосн — отец мальчика встретил их на полпути к
ферме. Лицо его выражало гнев и озабоченность. Он
поспешил навстречу со словами:
— Джонни! Что случилось, Джонни? Что произошло с
Мэри?
Мальчик бросился к отцу.
Лосн поднял сына на руки и спросил у подошедшего
МакРайта:
— Что все это означает? Мы не может ни слова добиться
от Мэри. Она только кричит...
— Там, на холме, что-то случилось. — С этими словами
констебль кивнул в сторону холма. — Что-то напугало их.
— Что именно?
МакРайт пожал плечами. Затем сказал:
— Отведи Джонни домой. А я заберусь наверх и посмот-
рю, в чем там дело. — В голосе констебля чувствовалось
волнение.
— Я пойду с тобой. — Лосн вытянул руку, как бы пытаясь
удержать констебля и сказал: — Кто бы там ни был, но он
перепугал моих детей и будет иметь дело со мной.
МакРайт не мог приветствовать такое предложение...
Эти разгневанные отцы только мешают в таких вот и без
того неприятных ситуациях.
По лицу констебля Лосн понял, что МакРайт не желает
брать его с собой, и стал настаивать: — Только не говори
мне, что пойдешь один. Жди меня здесь, я отведу Джонни
и ^захвачу свое ружье двенадцатого калибра.
— Нет. — В голосе МакРайта послышались властные
нотки. — Никакого оружия. Я, конечно, не могу запретить
пойти туда. Но никакого оружия.
Лосн только злобно прорычал что-то в ответ. Затем
повернулся и пошел назад, к ферме.
7
Туман поглотил его, и фигура Лосна была похожа на
призрак, который бесшумно двигался по дороге.
МакРайт стоял и ждал, когда Лосн вернется.
Теперь белесый туман выглядел враждебно. Казалось,
он таит в себе какую-то угрозу.
Выучка, опыт и здравый смысл подсказывали МакРайту,
что подняться на вершину холма ему следует одному. Пока
он терял время, поджидая Лосна, тот, кто напугал детей,
мог скрыться.
К тому же Лосн весь кипел от ярости.
Но правдой было и то, что полицейскому констеблю
Алистеру МакРайту на вершине холма могла понадобиться
помощь.
Что-то до смерти напугало детей Лосна, и надо было
выяснить, что именно.
МакРайт был первоклассным полицейским, умеющим
очень многое, но что-то в его шотландской крови заставило
констебля содрогнуться при мысли о том, что могло про-
изойти на вершине холма.
И поэтому сейчас ему необходимо было общество рас-
серженного здоровяка Билла Лосна, чтобы унять свое
собственное волнение.
Время 08.15
Лосн и МакРайт решительно поднимались по тропинке
на вершину холма. Повсюду виднелись засохшие пучки
травы. Пар от дыхания зависал в молочном воздухе, и
они казались единственными обитателями этого замкну-
того мира среди ползущего туманам и приглушенных
звуков.
Они сошли с тропинки и стали взбираться по усыпанному
галькой склону. Слева от них выступал край черного
8
каменного пласта. Капелька пота стекла по шее МакРайта
и впиталась в без того уже мокрый воротник рубашки.
Наконец они забрались на вершину и стали оглядывать
сквозь туман имевшую форму блюдца лощину. Из-за этой
формы холм и получил свое название — Каменистая лощи-
на. Она была покрыта чахлым вереском, галькой и валунами
причудливой формы. В самом центре находился Каменный
стол — огромный правильной формы прямоугольник с
гладкой поверхностью, отполированной временем и ветра-
ми.
На какой-то миг туман поредел и их взору открылась
покрытая инеем площадка стола... с лежащим на ней
распростертым телом обнаженного мужчины. С его телом
было проделано что-то отвратительное. Он был практически
обезглавлен.
Под выступающим подбородком зияющая рана смотре-
лась свежей и омерзительной. Запачканная кровью ворона
сидела на груди у мужчины, ее когти глубоко впились в
кожу, и она разборчиво выклевывала кусочки из разодран-
ного горла.
Мак Райт услышал вначале частое дыхание, а затем голос
Лосна:
— Боже милостивый...
-Билл направился было в сторону трупа, но констебль
преградил ему путь со словами:
— Не надо. Он все-равно мертв.
— Но кто это?
j МакРайт призадумался. Затем сказал:
— Ты поможешь мне. Я останусь здесь... сторожить, а
ты позвони в участок и расскажи им, что мы здесь нашли...
— Да, конечно, — рассеянно ответил Лосн, не отрывая
испуганного взгляда от Каменного стола. Он был поражен
увиденным зрелищем.
МакРайт продолжил:
9
— Побыстрее. Это убийство...
— Убийство?
— Ну не сам же он проделал это над собой.
Лосн кивнул, повернулся и спотыкаясь побежал вниз.
Ворона повернула голову и вопросительно посмотрела
на МакРайта.
Констебль громко закричал и стал размахивать своей
фуражкой. Ворона встрепенулась, взлетела и, не спеша
размахивая крыльями, скрылась в тумане.
Время 08.50
Туман постепенно редел. Теперь МакРайт мог увидеть
самый дальний конец долины и разглядеть мельчайшие
подробности: островки мха и то, что сотворили с телом
мужчины.
Солнце над головой МакРайта сквозь туман выглядело
тусклой монетой.
Послышался звук приближающихся машин. Затем он
стих. Захлопали дверцы. Некоторые из голосов МакРайт
узнал. В тумане появились люди, они поднимались по
тропинке, слегка наклонившись. вперед. Их было трое.
Дивизионный суперинтендант Рипли, сержант Гудрайт —
из следственного отдела и сержант Сайкс — из участка.
Вокруг ни\ в тумане раздавались голоса других людей,
в любой момент готовых приступить к своим обязанностям.
Эти трое остановились возле МакРайта и посмотрели в
сторону Каменного стола.
Несколько секунд каждый из них изучал место преступ-
ления и жертву. Затем Рипли заметил:
— Противная погода.
— Да, сэр, — откликнулся МакРайт.
Рипли запустил руки поглубже в карманы пальто. Он
10
медленно обвел взглядом лощину. Каменный стол, разбро-
санные валуны, ковер из вереска и жухлую траву по краям
площадки.
Рипли обратился к сержанту Сайксу:
— Спуститесь к машине и свяжитесь со штабом. Сооб-
щите, что здесь убийство. Вызовите собаку.
Сайкс поспешил вниз.
— Вы осматривали лощину, — спросил Рипли у МакРай-
та.
— Нет, дальше того места, где стою, я не спускался.
— Хорошо, — одобрительно сказал Рипли. — Собаки
смогут быстрее взять след.
Затем суперинтендант замолчал, продолжая рассматри-
вать изувеченное тело.
— Что вы об этом думаете , МакРайт? — спросил Рипли.
— Что думаю?
— Да, ведь это ваш участок и кому, как ни вам знать,
что здесь происходит? Сколько вы здесь работаете?
— Семь лет.
— Думаю, этого достаточно, чтобы знать, кто здесь овцы,
а кто — волки.
— Вы полагаете, это дело рук кого-то из местных? —
спросил МакРайт с сомнением в голосе.
— Я не могу этого исключить, — резко ответил Рипли. —
Мне нужна информация, и не пытайтесь выгораживать
жителей своего участка.
— Да, сэр, — неуверенно ответил МакРайт.
Рипли продолжал:
— Вы — единственный, кто может подробно все здесь
охарактеризовать.
Констебль задумался, затем нерешительно начал:
— Все это напоминает обряд жертвоприношения.
Выдавив из себя последнее слово, МакРайт продолжал,
уже более уверенно:
11
— Иначе, почему мужчина совершенно голый? А то, что
они сотворили с его телом!.. — Слова повисли в холодном
воздухе.
Остальные трое слушали соображения констебля совер-
шенно молча.
МакРайт почувствовал себя неуютно — его версия похо-
дила на бред сумасшедшего.
Сержант Гудрайт достал из кармана пачку сигарет,
собираясь закурить, но, так и не сделав этого, опять положил
ее в карман.
Рипли стоял с невозмутимым видом. Затем тихо про-
изнес:
— Я вынужден согласиться с вами. Это очень похоже
на обряд жертвоприношения. Туг не обошлось без ведьм.
— Ведьм?..
— Да, прошлой ночью, в канун праздника Всех святых.
— Я бы добавил, что преступник был не один, — впервые
за все время раздался голос Гудрайта. — Вряд ли одному
человеку под силу совершить такое.
—Мы узнаем все, когда прибудут эксперты,—заметил Рипли.
— А разве не мы будем осматривать тело ? — удивленно
спросил Гудрайт.
— Нет, — отрезал Рипли.
Затем, указывая рукой на лощину, он сказал:
— Прежде всего, надо осмотреть все вокруг, а затем
займемся телом. Осмотр местности нужно провести очень
осторожно, чтобы не уничтожить никаких следов.
— Да, сэр, я понимаю, — согласился Гудрайт и тут же
добавил: — Я только хотел сказать, что мы стоим и бездей-
ствуем. Мы могли бы попытаться опознать его...
— Мы не бездействуем. Мы ждем, и я надеюсь, что и
думаем,— ответил Рипли.
— Да, конечно, но...
— Черт возьми, сержант, — проворчал Рипли. — Вы
12
думаете, что он все еще жив? Или вы считаете, что сможете
воскресить его?
— Нет, сэр.
— Тогда давайте сосредоточим свои усилия на разработке
версий, а не на уничтожении возможных следов преступле-
ния.
— Простите, сэр.
— За что, сержант?
— За то, что посочувствовал бедняге, — произнес Гуд-
райт извиняющимся тоном.
— Не извиняйтесь, сержант. Умение сочувствовать —
редкое качество — особенно у людей. Только не забывайте,
что чрезмерная доброта вредит следствию.
— Да, сэр.
Время 10.00
Туман поредел.
Эксперты приступили к осмотру лощины. Собаки мета-
лись по ней в поисках следа. Фотографы делали снимки.
Несколько человек, двигаясь к Каменному столу, соби-
рали в целлофановые пакеты вещественные доказательства:
пробки от бутылок, пустые сигаретные пачки, обертки от
конфет, кусочки стекла.
Лощина обмерялась и переносилась на план.
Патологоанатом и полицейский хирург осматривали труп.
Пресса тоже была здесь. Был здесь и главный констебль
графства, начальник следственного отдела графства Харрис,
который был очень болен, но, несмотря на это, все же
приехал. Появился и заместитель Рипли — главный инспек-
тор Липтон.
К ним подошли Рипли и Гудрайт.
Главный констебль поинтересовался:
13
— Какая помощь вам необходима, Рипли?
— Я начну вместе с сержантом Гудрайтом, — сказал
Рипли, — ис теми людьми, которые уже здесь.
Липтон заметил:
— Нам потребуется двадцать человек для постоянного
наблюдения за местом... И, кроме этого, я думаю, что мистера
Рипли не стоит отвлекать от расследования дела — я буду
выполнять пока его обязанности.
Главный констебль одобрительно кивнул головой.
Но тут в разговор вмешался сам Рипли:
— Посмотрите, труп уже сносят вниз. Я поеду в ними в
морг и получу результаты вскрытия.
Гудрайт спросил:
— Мне ехать с вами?
— Не надо. Работайте здесь вместе с сержантом Сайксом.
Расставьте людей парами. Заставьте их опросить всех жи-
телей. Постарайтесь собрать как можно больше фактов. И
поговорите с Лосном, — это фермер, который обнаружил
труп вместе с МакРайтом. Выясните у него, слышал ли он
или видел что-нибудь прошлой ночью? А также, не пока-
залось ли ему что-либо странным за последнее время.
— А дети? Их тоже спросить?
— Да, но только не сегодня. Пусть придут в себя. Я
пришлю женщину поговорить с ними.
Липтон хотел было что-то сказать, но главный констебль
перебил его:
— Приступайте к делу, Липтон. Организуйте людей для
работы с Гудрайтом и Сайксом.
Время 11.45
Рипли, через руки которого прошло множество заклю-
чений о смерти, не очень-то нравилось смотреть, как
14
вскрывают труп. Это очень походило на то, как разделывают
кролика, только больше возни. Но вскрытие необходимо.
Рипли усиленно курил, чтобы хоть как-то забить исходившую
от трупа вонь, и наблюдал за проворной работой патолого-
анатома.
Судебно-медицинские эксперты уже давно не работают
в морге, они сидят в лабораториях и исследуют такие
детали частей человеческого тела, как кусочки- ногтей,
волосы, срезы кожи, осколки зубов. И по результатам
своей работы они обычно дают абстрактную характерис-
тику убитого.
Патологоанатом вскрыл грудную клетку и удалил внут-
ренности, которые обычно, глубоко спрятаны. Затем, раз-
ложил их по емкостям с завинчивающимися крышками.
Вскоре это тоже будет обследовано. В таких случаях — это
рутинная процедура.
Патологоанатом был мрачным, неулыбчивым челове-
ком. Лицо у него было восковой белизны. Звали его Джек,
а среди медперсонала его прозвали «Джек-потрошитель».
Он никак на это не реагировал. Не проявляя ни раздра-
жения, ни симпатии. Внешне он казался таким же мертвым,
как и тела, которые он вскрывал.
Джек взял иглу, шпагат и начал сшивать разрез.
В этот момент Рипли спросил:
— Ну и что же вы нам скажете?
Джек продолжал сшивать кожу и мышцы, соединяя
вместе края ткани.
— Около 55 лет, — начал он, — возможно, моложе...
трудно определить. Очень плохо питался. — Когда Джек
говорил, то его губы почти не размыкались.
Рипли поинтересовался:
— Он бродяга?
— Скорее всего. Эксперты дадут вам более точную
информацию.
15
— Смерть наступила от пореза на горле? — спросил
Рипли.
— Смерть наступила от сердечной недостаточности, —
поправил его Джек. — Инфаркт миокарда, вызванный
ревматической лихорадкой. Вероятно, от сна на сырой
земле.
Суперинтендант недоверчиво уставился на патологоана-
тома. Затем, глубоко вздохнув, начал медленно выговари-
вать слова:
— Вы шутите. Он же почти обезглавлен.
Джек поправил кусок кожи на горле, наложил последние
швы. После этого, он завязал конец шпагата в маленький
узелок.
— Когда же он умер? И почему тогда его горло разре-
зано? — недоумевал вслух Рипли. Хотя сказал он все это
тихо, но раздражение чувствовалось в каждом слове.
Джек положил иглу на место и сказал:
Он умер три дня назад. Примерно 29 октября, из-за
сердечной недостаточности...
— Вы уверены? Вы абсолютно в этом уверены? Разве он
умер не прошлой ночью? — заволновался Рипли.
— Rigor mortis. — Джек произнес эти два слова так, как
будто они объясняли все на свете.
— Объясните же мне, что это такое rigor motris, —
потребовал Рипли. — Предположим* что я ничего об этом
не знаю.
— Разумеется, — охотно начал Джек. Rigor motris — это
трупное окоченение. И-происходит оно из-за свертывания
мышечной плазмы. Процесс начинается через 12 или 18
часов после наступления смерти и длится не больше 36
часов.
— А здесь, — Рипли кивнул в сторону трупа — rigor motris
был..* и исчез?
— Да. — Уголки губ Джека приподнялись от улыбки. —
16
Химический состав ткани совершенно разный до, во время
и после rigor motris. В расслабленном состоянии мышечная
ткань имеет щелочную среду. После напряжения среда
становится кислотной. Омертвевшая ткань ведет себя со-
всем по-другому. Во время rigor mottris она имеет кислотную
среду, а после — щелочную.
Рипли не желал сдаваться без боя.
— Предположим, что он умер от повреждения на горле
менее, чем 18 часов назад. Тогда rigor motris еще не
наступило...
— Наоборот. — Казалось, что Джеку просто доставляет
удовольствие спорить с Рипли. — Неожиданная или насиль-
ственная смерть вызывает трупный спазм и поэтому rigor
mortis все равно присутствует.
Рипли почти прорычал:	—
— Большое вам спасибо, доктор. Вы очень помогли
мне. — В его голосе чувствовался нескрываемый сарказм.
— А как насчет более мелких подробностей? Казни-обез-
главливания-оскопления?
— Все это проделано после смерти. И вызывает опреде-
ленный интерес, — ответил Джек.	—
— Все зависит от того, какой- Именно интерес. Я бы
сказал, отвращение, а не интерес...— съязвил Рипли. —
— Возьмем, например, рану на шее, — продолжал
Джек. — Ясно видно, что здесь был нанесен один удар, а
не несколько. Трахея и окружающие мышцы полностью
разорваны. Туг не надо никакой ловкости, уверяю вас...
— Верю вам на слово, — пробурчал Рипли.	—
— Такой удар можно нанести только очень острым и
тяжелым предметом, например, тяжелым топором. —
Указывая на брюшную полость, Джек продолжал:
— Здесь же применили более легкое орудие — острый
нож, например. Гениталии удалены...
— И до сих пор не найдены...— заметил1 Рипли.
17
— Остальные же порезы нанесены совершенно бессис-
темно, — закончил Джек.
Он снял перчатки и бросил их в таз. Затем сказал:
— Один из санитаров, который привез этот труп, сказал,
что это ритуальное жертвоприношение. Думаю, он просто
услышал это от кого-нибудь из полицейских.
— Некоторые полицейские чертовски болтливы, — вски-
пел Рипли.
— Ну что ж, суперинтендант, это очень интересное
предположение, — заметил Джек. — Больше это вроде и
объяснить нечем.
— Почти нечем, — убедительно ответил Рипли.
— Да, оскопление действительно говорит о каком-то
примитивном ритуале, — сказал Джек.
— Да неужели? — оживился Рипли. — Предположим, —
продолжал он, — что я полный профан и не знаю ничего о
ритуалах, так же как и о rigor mortis. Поэтому просветите
меня. И скажите, на что вы намекаете?
Джек еще раз изобразил какое-то подобие улыбки и
начал:
— Многие первобытные племена придавали огромное
значение плодовитости. Это, надеюсь, понятно. Ведь их
существование зависело от плодородия почвы, от многочис-
ленных животных, на которых они охотились, и от плодо-
витости женщин их племени. Это ясно?
Рипли утвердительно кивнул головой и подумал, какое
отношение имеет плодовитость женщин какого-то племени
к найденному в его округе трупу.
Джек продолжил:
— Поэтому, естественно, что эти люди отождествляли
плодовитость с жизнью, с ее продолжением. И их главные
боги — это боги изобилия. Эти же боги являлись богами
жизни и смерти. Им приносились дары. Обычно это были
продукты. Иногда животные, которые умерщвлялись на
18
алтаре. В редких случаях в дар приносили девственницу или
здорового молодого мужчину. Но так как девственность
очень почиталась их богами, то перед жертвоприношением
мужчины его оскопляли.
Рипли не отрываясь смотрел на патологоанатома. Затем
произнес:
— Подумать только, иногда мне страшно идти к дантисту!
Время 11.45
Работа в лощине шла полным ходом.
Все собранное на месте было уже отправлено в лабора-
торию округа. Результаты этой работы после фильтрации в
«Официальных источниках» станут доступны для ознаком-
ления.
А тем временем в полицейском дивизионе округа тоже
не сидели сложа руки.
Главный констебль все еще находился в лощине. Его
мрачное присутствие создавало определенное напряжение
в работе полицейских.
Но сам констебль очень бы удивился, если бы узнал об
этом. И так как главный констебль находился здесь, то
главный инспектор Липтон просто из кожи вон лез, чтобы
хоть как-то произвести впечатление на своего начальника.
От чрезмерного усердия он был для всех только помехой.
Сержант Сайкс направил группу полицейских опраши-
вать местных жителей.
Эти парни были не из города, а из того же округа, в
который входил участок МакРайта. Все они, в отличие от
своих городских коллег, не привыкли работать только по 8
часов. Они были «провинциальными» полицейскими, и
участок являлся для каждого из них одновременно и домом.
Практически, они находились на службе по 24 часа в сутки.
19
В их обязанности входило не только поддержание порядка,
но и оказание практической помощи в делах, не имеющих
ничего общего со службой в полиции.
Все они прекрасно понимали состояние МакРайта и в
глубине души сочувствовали ему. Ведь такое могло произой-
ти и с ними.
Каждый полицейский всегда должен знать, что проис-
ходит у него на участке. И если что-то все же случилось, и
он не может ответить «почему? что? когда? и кто?» — то
его положение в округе становится весьма неустойчивым.
Все это понимали и старались хоть как-то помочь Мак-
Райту. Поэтому всех этих парней в полицейской форме не
надо было принуждать работать.
Сержант Сайкс и сержант-детектив Гудрайт направляли
ход расследования в Каменистой лощине и вокруг нее. И все
же, несмотря на присутствие здесь главного констебля, не-
смотря на старания инспектора Липтона, сержанта Сайкса и
сержанта Гудрайта — ничего не удалось ни узнать, ни найти.
Мужчины, женщины и дети участка, на котором работал
МакРайт, не смогли ничем помочь.
Время 12,10 - - -2
Суперинтендант Рипли искал подтверждения своей вер-
сии у друга, доктора Джозефа Карра — заведующего судеб-
но-медицинской лабораторией. Карр был хорошим ученым
и необыкновенной личностью. Он обладал чувством юмора
и почти никогда не пребывал в подавленном настроении.
Он выслушал жалобы Рипли с явной усмешкой.
. Суперинтендант раздраженно сказал:
— Я не вижу повода скалить зубы.
Карр предложил ему закурить.
Рипли фыркнул:
20
— Подумать только, обряд оскопления! — Затем закурил
и продолжил: — Ну давай, хвастай, что вам удалось выяснить.
Карр проворчал:
— Воск от свечей. Четыре отчетливых пятна воска на
каждом углу Каменного стола.
— Я полагаю, — сказал Рипли, — что просто было тем-
но. — В его голосе чувствовалась подозрительность, как
если бы он услышал, что привычный мир перестал сущес-
твовать, и услышал бы это от человека, чей здравый ум он
высоко ценил.
Карр уточнил:
— Черный воск. Таким только и пользуются при прове-
дении обрядов. Я ничего не выдумываю. Найден был именно
черный воск.
Рипли произнес:
— Кровавое таинство. — И заскрипел зубами.
— Ты уже говорил об этом с Харрисом? — спросил
Джозеф только ради поддержания разговора.
— Нет, — процедил сквозь зубы Рипли. — Харрис сейчас
болен, это дело передал мне, и я не нуждаюсь в его советах.
— Я понимаю, — ответил Карр и продолжил: — Колдов-
ство. Черная магия. По-моему, именно этим они здесь и
занимались. А ты что скажешь?
— Похоже, что так, — согласился Рипли.
— Мотивы всего этого очень необычны, — заметил Карр.
— Какие-то нездоровые мотивы, — откликнулся Рипли.
— Ты что, не веришь в сверхъестественные силы? —
спросил Карр.
— Нет.
— Почему? — поинтересовался доктор.
— Колдовство. Черная магия. Обряд оскопления — все
это сплошная ахинея.
— А я не согласен с тобой, суперинтендант, — сказал
Карр.
21
— Все это сказки для перепуганных женщин и детей, —
ответил Рипли.
Карр улыбнулся:
— Я как ученый знаю, что ничего не исчезает. Оно только
принимает другую форму. После смерти душа — ты можешь
называть это как хочешь, — должна где-то находиться. Она
должна превратиться во что-то другое. Ничего никогда не
исчезает бесследно.
— Просто великолепно. — Рипли откровенно усмехался.
— Только, пожалуйста, не поздравляй меня. Это слова
доктора Вернера фон Брауна, — быстро отреагировал на
ухмылку суперинтенданта Карр.
— Фон Браун? — Секунду или две Рипли вспоминал имя.
Затем спросил: — Американский ученый?
— Именно он, — одобрительно кивнул Карр. — Великий
ученый. И вряд ли его можно сравнивать с перепуганными
женщинами и детьми.
— Хорошо, хорошо, ну и что дальше? — раздраженно
бросил Рипли. — Фон Браун дилетант в этом деле. Он же
специалист по ракетам, а не по привидениям.
— Но у него научный склад ума, — ответил Карр.
— Я простой полицейский, — проворчал Рипли, — и не
интересуюсь полетом научной мысли.
— Разумеется, разве только если это относится к нашему
разговору. — Улыбка Карра была как всегда обезоружива-
ющей.
— Да, конечно.
Этот ответ заставил Карра еще шире улыбнуться. И он
тут же спросил:
— Кстати, ты знаешь, как Каменистая лощина получила
свое название?
— Из-за своей формы, — ответил Рипли.
Карр хихикнул:
— Так все считают. Но это неправильно. Ведь на самом
02
деле это место называется Долиной Дьявола. Ты можешь
найти это в любой книге.
— О Боже, — только и смог выговорить Рипли.
Карр продолжил:
— Тебе следует ознакомиться с историей этого края. Ты
будешь немало удивлен. Например, тем, что в средние века
в этой лощине проходили шабаши ведьм. Одна из дорог,
ведущих к этому камню, называется Квинзуэй. А ведь это
явный признак...
— Квинзуэй? Королевская дорога?
— Да, ведь по ней сюда поднималась королева Эльфана,
глава местных ведьм. Сегодня она известна под именем
Королевы Фей...
— Королевы злых фей. — Рипли глубоко вздохнул и
добавил:
— Все это очень занимательно... но бесполезно.
— Мне очень приятно, что я хоть чем-то заинтересовал тебя.
— Что за неприятный случай, — покачал головой Рип-
ли. — Мы начали его как обычное убийство, а теперь выяс-
няется, что нам надо искать каких-то мифических ведьм.
— А тебе что не хочется на них поохотиться? — опять
улыбнулся Карр.
Рипли только простонал в ответ:
— Охота на ведьм давно ушла в прошлое.
Время 12.15
В лощине все еще искали следы убийства. Здесь еще не
знали о результатах вскрытия, проведенного доктором Дже-
ком. И полиция продолжала свою рутинную работу.
Пресса тоже вносила в расследование свою посильную
лепту. Люди, чьи имена стояли под газетными статьями,
приступили к самостоятельному опросу местных жителей.
23
Что-то в этом деле привлекало внимание, будоражило
воображение: найден труп совершенно голого мужчины при
обстоятельствах, которые говорят о совершении здесь об-
ряда смерти. Именно это очень заинтересует читателя, а не
свадебные торжества или заявление Верховного судьи.
Репортеры просто наводнили округу. Везде, где только
были телефоны — частный ли это дом или государственный
офис, — торчали газетчики. А возле единственной здесь
телефонной будки выстроилась целая очередь.
Местный бар в «Адмирале Бенбоу» был переполнен. Над
стойкой беспрерывно мелькали бокалы с выпивкой и бан-
кноты. Разговоры велись только о мотивах этого ужасного
убийства.
Констебль МакРайт почти ослеп от вспышек. Его еже-
секундно кто-нибудь фотографировал. Ведь это тот самый
полицейский, который обнаружил труп.
Билл Лосн зарядил свое ружье двенадцатого калибра и
угрожал пристрелить каждого, кто постучит в дверь.
Вся лощина кишела полицейскими и репортерами. Пер-
вые занимались осмотром, вторые им просто мешали.
Главного констебля вынудили сделать заявление. Оно
состояло из ничего не объясняющих пустых фраз. И закан-
чивалось стандартным обещанием «В ближайшие время
убийца будет пойман».
Но вот и сюда дошли результаты вскрытия трупа, которые
поставили главного констебля графства в дурацкое положе-
ние.
Время 14.45
Суперинтендант Рипли был не в духе. Он пошел по
ложному пути. Вместо того, чтобы выяснить причину смерти,
а потом уже искать ее виновника, он поступил наоборот.
24
Рипли тут же представил себе все последствия этой ошибки.
Он просто превратится в посмешище. При упоминании его
имени, всегда найдется кто-нибудь, кто скажет:
— А, это тот идиот, который начал расследовать убийство,
когда никого вовсе и не убивали!
Рипли не хотел выглядеть дураком. Но и это еще не все.
Нить ускользала из его рук, и он чувствовал, что дело
выходит из-под его контроля. Рипли не мог понять, как это
происходит, — он только чувствовал это. Прежде всего он
не мог смириться с мыслью, что это не убийство. Что-то в
его сознании противилось этому. Случай не подходил под
убийство... и все же это было убийство. Он только не знал,
откуда у него такая уверенность. Единственное, что он знал
наверняка, — если он не примет факты такими, какие они
есть, это приведет его к катастрофе... к его личной катаст-
рофе как полицейского.
Он стиснул зубы и отбросил в сторону ж&лость к себе,
которая уступила место раздражению, а затем превратилась
в злость.
— Их необходимо найти, Гудрайт. Кто бы они ни были.
Гудрайт кивнул в знак согласия.
Сержант-детектив Гудрайт сочувствовал Рипли. Он видел
борьбу чувств на лице суперинтенданта.
— С трупа уже сняли отпечатки пальцев и сделали фотогра-
фии. Возможно, мы узнаем, кто этот человек, — произнес
Гудрайт.
Рипли только буркнул в ответ.
Кто-то,постучал в дверь.
— Войдите, — недружелюбно пробурчал Рипли.
Вошел полицейский кадет и на подносе внес чай, сахар,
молоко, пирожное и все это аккуратно расположил перед
суперинтендантом.
— Извините, сэр. Главный инспектор Липтон...
— Липтон?
25
— Он звонил, сэр. Ему нужны дальнейшие указания.
Рипли вспылил:
— Передайте ему, что я и ломанного гроша... — Но туг
же остановился, потер рукой шею и добавил: — Нет. Этого
ему говорить не надо. Передайте — пусть люди- подежурят
там еще сутки.
— Слушаюсь, сэр.
— И спасибо за чай.
— Да, сэр.
Полицейский кадет улыбнулся. Это была доброжелатель-
ная улыбка, которая убедила Рипли в том, что не все будут
смеяться над его неудачей.
Дверь закрылась и напряжение немного спало.
— Вы знаете, сержант... все-таки наша работа очень
интересная. Сам не знаю почему, но это так.
— Да, действительно.
— Я обещал дать вам книгу классификаций, но, похоже,
что она здесь не поможет. Все равно этот случай придется
как-то классифицировать, сержант. Убийство надо раск-
рыть. И мы раскроем его.
— Да , сэр.
Мрачная атмосфера в кабинете постепенно рассеялась.
И все это благодаря улыбке молодого, неопытного кадета,
который только что вышел из комнаты.
' За едой они обсудили свои действия.
Рипли сказал:
— Орудия преступления. Как заметил Джек, их было два.
Одно из них тяжелое и острое, как топор мясника — им
повреждена шея, — другое что-то вроде ножа. Эти орудия
до сих пор не найдены. Мы обязаны их отыскать.
Гудрайт написал на листе: «Найти орудия убийства».
Затем обвел слово «найти» жирной чертой. Рипли продол-
жил:
— И лучше не афишировать расследования.
16
Гудрайт написал слово «расследование».
— А теперь — сообщение. Здесь каждое слово необхо-
димо продумать. И поменьше эмоций. Начнем примерно
так: «Изувеченное тело еще не установленной личности...»
Спустя полчаса было готово следующее сообщение;
«Сегодня, в 8.00, в Каменистой лощине обнаружено
изувеченное тело мужчины. Возраст пострадавшего — при-
близительно 55 лет. Рост 175 см. Чисто выбрит. Волосы —
каштанового цвета. Состояние крайнего истощения. На теле
не было никакой одежды. Есть основания предполагать,
что этот человек не имел постоянного места жительства.
Пострадавший умер естественной смертью 29 октября.
Увечья в виде рассечения горла, полного удаления гени-
тальных органов и многочисленных ран в области груди и
брюшины нанесены после наступления смерти. Перечис-
ленные выше увечья носят ритуальный характер. В насто-
ящее время ведется поиск лица или нескольких лиц, при-
частных к этому злодеянию, и устанавливается личность
пострадавшего. В частности, ведется работа среди членов
религиозных сект.»
Время 15.30
Доктор Джеймс Уолтер Геплуайт мог бы ответить на
вопросы, поставленные в сообщении. Он мог бы назвать
«лиц, причастных»... или, по крайней мере, одного из них.
А именно, себя. Но вряд ли его можно было убедить в том,
что предоставление такой информации является его.граж-
данским долгом.
Доктор Джеймс Уолтер Геплуайт был крупным мужчи-
ной, любил хорошо поесть, имел вульгарные привычки, был
груб по отношению к своим коллегам. Его тело было тучным
и рыхлым. Голова у него была круглой и совершенно
27
лысой — результат болезни в молодости. Его маленькие,
как у свиньи, глазки смотрели не мигая. А полные губы
вечно усмехались.
За все это его не очень-то уважали. Сотрудники окружной
судебно-медицинской лаборатории не любили его. Он же,
в свою очередь, всех ненавидел и, будучи заместителем
директора лаборатории, мог дать почувствовать свою нелю-
бовь. Его язык заставлял работающих здесь женщин сгорать
со стыда. Только Карр был недосягаем для ненависти своего
заместителя. И, несмотря на свою неприязнь к Джеймсу
Уолтеру, Карр все же вынужден был признать, что его
заместитель является первоклассным химиком. Поэтому он
терпел его выходки.
Теперь — сегодня — Геплуайт был чем-то напуган. Страх
глубоко засел в нем.
Время 15.30
По той же причине был обеспокоен и другой человек..
Генерал-майор Сэр Генри Грешэм, доктор права, был не
из пугливых. Он, пользуясь его же терминологией, «не раз
стоял под огнем противника». Прошел две мировые войны.
Воевал в Европе, Индии, Африке. Он видел смерть, видел
предсмертную агонию. Как старый вояка, он до сих пор
ощущал себя солдатом. Но теперь традиции этой профессии
требовали, чтобы он пребывал в страхе. И боялся он не
смерти, а позора.
Смерть была ничем для него — только естественным
концом жизни.
Бесчестье было всем. Оно оставалось и после смерти.
Оно было очень живучим.
Грешэм налил себе виски. Разбавил содовой водой. Затем
залпом выпил содержимое стакана.
28
Его взор остановился на висящем над камином порт-
рете. Работа была так себе — любительской, но на нем
было изображено лицо с гордыми и надменными чертами;
форма, шлем, высокомерный взгляд, выступающая вперед
челюсть.
Возможно, все это выглядело старомодно.
Может быть. Но это был портрет солдата... портрет
реального человека.
Грешэм вздохнул. Он подумал о том, что войны несут
ненужное зло, а не являются полигоном для мужества.
Время 15.30
Начальника следственного отдела суперинтенданта Хар-
риса тоже охватил страх. Это не был пожирающий страх,
как у Геплуайта, или самобичевание, как у Грешэма, он был
каким-то пульсирующим, то возникал, то пропадал, в зави-
симости от того, какие мысли владели им. Он считал, что
совершил непоправимую ошибку.
Ведь он — глава следственного отдела графства — был
виновен в сокрытии преступления.
Вместе с чувством страха у него возникла сильная боль,
и он подумал, возможно ли от нее избавиться. Наверное,
нет. Душевное страдание стало уже его частью
Он ненавидел это страдание, но вынужден был принять
его. Оно было и будет теперь всегда.
Он подумал о Карре, о Геплуайте и о Грешэме.
С приливом страха усилилась и боль.
Если все останется как есть, то у кого-то будут неприят-
ности. И, может быть, эти неприятности будут у самого
Харриса. Но подсознательно он отыскивал для себя все
новые и новые оправдания.
Кому он мог доверять? Если здесь замешан Грешэм, то
29
на кого тогда вообще можно положиться? Но это если
Грешэм замешан в этом деле. Хотя Харрис не был в этом
уверен.
Единственный, о ком он знал наверняка, был Геплуайт.
Насчет Грешэма он не был уверен. И если до этого дошло,
он не был полностью уверен и в самом Карре.
Харрис оказался в чертовски затруднительном положе-
нии. Он играл в эту дурацкую игру уже несколько месяцев.
И теперь, Рипли и его команда взяли вверх. Он прошептал:
— Пропади все пропадом.
Время 16,45
Рипли и Гудрайт собирали сведения и выстраивали их в
определенной последовательности.
Заявление было написано. К вечеру его получат во всех
полицейских участках. Все полицейские будут начеку, и
каждый будет знать, что именно он ищет.
Сержант Сайкс вернулся из лощины. Ему было поручено
продолжить поиск орудий пытки на следующее утро. Прежде
всего осмотреть всю округу в радиусе полумили от Камен-
ного стола. Затем, если это не даст никаких результатов,
придется обратиться в ближайшую войсковую часть и искать
при помощи миноискателей. Реки и пруды придется проче-
сать магнитными крючками. И если потребуется, задейст-
вовать водолазов.
Поступило сообщение о том, что собаки не взяли след.
По этому поводу Рипли разразился непечатной бранью.
Затем поступило заключение судебно-медицинской эк-
спертизы. В нем упоминался черный воск. Под ногтями у
жертвы была обнаружена земля. На коже, на голове и во
рту были обнаружены остатки травы. Мертвец был бездо-
мным, его жизнь складывалась из бесконечных перемеще-
&
ний из никуда в никуда, он попрошайничал и ночевал, где
придется.
Мусор, собранный в лощине, еще не был рассортирован,
описан и исследован. Дальнейшие сообщения ожидались в
ближайшее время. Отпечатки пальцев позволили опознать
этого человека. Им оказался Джозеф Бенджамин Уолтерс^
уроженец Бирмингема, возраст сорок девять лет. За ним
числился целый список мелких краж. К сообщению прилага-
лась фотография пострадавшего пятнадцатилетней давности.
Просмотрев все это, Рипли распорядился:
— Свяжитесь с полицией Бирмингема. Попросите их
откопать кого-нибудь, кто знал его. Нам необходимо визу-
альное опознание. Затем добавьте «дополнительную инфор-
мацию» к сообщению. Проведите опрос в ночлежках и
приютах.
По мере того как к Рипли отовсюду стекалась информа-
ция, он тщательно анализировал ее и передавал по каналам
официального следствия.
А тем временем репортеры переместились из лощины в
штаб полицейского дивизиона. Но здесь они почти ничего
не смогли узнать. Им была сказана «правда и одна только
правда». Но не вся правда.
Но это не остановило их. Они дали преступлению свое
название — «Ведьмы-убийцы».
— Зачем они извращают факты? — негодовал Рипли.
— Это их работа, — ответил Гудрайт. — Им за это платят.
Такое охотно читают.
— Но, черт возьми. Это же не убийство. И они это
прекрасно знают. Ведь он умер естественной смертью.
— Кстати, — прервал его Гудрайт. — Когда мы найдем
причастных к этому делу, то в чем мы их обвиним? Какое
преступление они совершили?
Рипли нахмурился. Гудрайт взял с полки уголовный
кодекс и, полистав, сказал:
31
— Мы не сможем обвинить их в колдовстве. Статья
отменена в 1950 году.
— Тогда незахоронение трупа, — заметил Гудрайт.
— Не пойдет. Они не обязаны были его хоронить.
— Тогда, возможно, подойдет «Попытка расчленения
трупа», — сказал Гудрайт.
— Это уже кое-что, — заметил Рипли.
Гудрайт улыбнулся. Он закрыл книгу и поставил ее на
место.
К четверти шестого они достигли в своей работе той
стадии, когда, исчерпав свои возможности, начали повто-
ряться. Все, что могло быть сделано, было уже сделано.
Пришел период ожиданий. Полицейские продолжали вы-
яснять факты и полученную информацию передавали Рипли.
После этого он мог двигаться дальше.
Уже в шестой раз Рипли сказал:
— Чертовски жаль, что этот Лосн ничего не видел и не
слышал. — Ив шестой раз Гудрайт утвердительно кивнул
головой. В девятый раз Рипли сокрушался:
— Зачем? Зачем надо было уродовать труп?
И в девятый раз Гудрайт промолчал, даже и не пытаясь
ответить на этот вопрос. Наконец Рипли произнес:
— Хватит. Ничего мы уже не сделаем. Пора ужинать.
Тебе лучше поесть у меня. Я не знаю, что там будет, но это
лучше, чем бобы, которыми ты питаешься.
— Я питаюсь хорошо. И даже сам себе готовлю, — гордо
ответил Гудрайт.
— Ерунда. Я знаю, как питаются одинокие мужчины.
Рыба, картошка и яйца.
— Не совсем так...
— Так ты идешь или нет? — спросил Рипли, уже одев-
шись.
— Если твоя дочь не будет возражать...
— Сюзанна?! Будет возражать? — ухмыльнулся Рип-
32
ли. — Ей это пойдет только на пользу — провести вечер с
молодым человеком ее возраста. К тому же сержанты не
всегда получают приглашение на ужин к суперинтенданту.
Воспользуйся этим. Никогда нс знаешь, к чему это может
привести.
Время 16.45
Человек, который называл себя Цернуннос, был тем, кто
мог все рассказать о тайне Каменистой лощины. Он осмат-
ривал клетки в своем доме на Крофилдеролли. Ему нрави-
лось пение и щебетание овсянок, длиннохвостых попугаев
и какаду.
Эти и другие пернатые жили у него в клетках, которые
занимали две комнаты в его доме. Цернуннос любил эти
комнаты. Ему нравился запах птиц, яркие цвета их опе-
рений.
Прохаживаясь по комнатам, Цернуннос чувствовал себя
счастливым.
Встреча в лощине прошла успешно. Бродяга был уже
мертв. Для ритуала было бы лучше, если бы он был еще
жив. Но никто не воспротивился проведению обряда. Обряд
над живым привел бы их всех в полицию. Мертвый бродяга
оказался весьма кстати. Остальные приняли то, что про-
изошло. Они верили в то, что делали. Они, конечно же,
глупцы — но глупцы верующие. И теперь, после лощины,
они никогда не смогут пойти на попятную.
Он перешел в свою любимую комнату, где были голуби.
Такие хобби есть у многих людей. Но его хобби имело
совершенно другие корни. Причина была очень стран-
ной.
Как Рипли и Гудрайт, этот человек тоже хотел есть. Он
оставил своих узников и приступил к трапезе.
2 Дьявольские игры
33
Время 17.30
Вечерняя трапеза оказалась очень удачной. На стол
были поданы суп, ромштекс, молодая морковь, запе-
ченная в сливках картошка, яблочный пудинг. За
ужином сержанта Гудрайта поразила перемена, про-
исшедшая с Рипли, как только тот оказался в домаш-
ней обстановке. Служебное нетерпение куда-то уле-
тучилось и уступило место обстоятельности и спокой-
ствию, которые можно было объяснить его
привязанностью к Сюзанне.
Эта привязанность стала очевидной, как только Гудрайт
вошел в дом. В том, как Сюзанна поцеловала в щеку своего
отца, не было ни фальши, ни кокетства. Просто она совер-
шенно искренне была рада его возвращению.
А ее уверенное, твердое рукопожатие с Гудрайтом не
было пустым жестом. Сержант был приятно поражен этим
пожатием, ведь оно было без вялой неопределенности, как
у кокетки, и не вызывало боль в суставах, как у амазонки,
свихнувшейся на равенстве полов. По своему это пожатие
говорило о ее характере и жизненном опыте, мужском по
форме и женском по содержанию. И это было только начало,
за которым последовал разговор.
Манера говорить у Сюзанны Рипли была необычной.
Она говорила только о том, что хорошо знала и умела
отстоять. К этому добавлялось то, что она была молода и
красива. Ее волосы были русыми, глаза, словно незабудки,
голубыми, а нос, рот и подбородок говорили о том, что от
отца она унаследовала настойчивость.
И, конечно же, по чистой случайности, их взгляды во
многом совпадали, что позволяло Гудрайту так легко с ней
соглашаться.
Гудрайт знал Сюзанну Рипли уже несколько лет. И знал
ее как «хорошенькую девчонку». Скорее, он знал о ней, а
34
не ее. До этого вечера она была просто «дочкой суперин-
тенданта». Но теперь она стала Сюзанной Рипли.
Они приступили к кофе, продолжая свой разговор. Рипли
возбужденно сказал:
— Тот, кто совершил это преступление, явно имеет
больную психику. Надругаться над трупом может только
сумасшедший. Это если не верить во всю эту мистическую
дребедень. Но в это может поверить опять же только больной
человек.
То, что Рипли обсуждал последний случай в присутствии
своей дочери, говорило об*их уважение друг к другу. Сюзанна
ответила:
— Но должны же быть какие-то причины, папа. Должен
быть и повод. Беспричинных преступлений не бывает. И
если мы не понимаем мотивов преступления, то это наша
беда. А они есть. Они должны быть. Они всегда есть.
Рипли нахмурился.
— Да, у каждого преступления есть свой мотив. —
Затем он обратился к Гудрайту. — Такова жизнь поли-
цейского, сержант. Вся семья знает о твоей работе больше,
чем ты сам. Они постоянно пытаются поучать тебя,
напоминают о вещах, которые ты обязан знать, и частень-
ко бывают правы.
— Это правда, папа. — Сюзанна выглядела по-детски
воинственно. — Каждое преступление должно иметь свои
мотивы. Эти мотивы служат преступнику оправданием в его
собственных глазах. Все преступники, в конце концов,
осознают, что совершили преступление. Но пока они его
совершают, то оправдывают сами себя своими мотивами.
Вот что такое «мотив». Как еще они могут привести это в
согласие со своей совестью?
— Думаешь, они знают, что у них есть совесть?
— Я согласен с вашей дочерью, — проговорил Гудрайт.
Все это казалось естественным и понятным. Тем не менее
35
он нахмурился, как будто хотел выдать страшный секрет, и
добавил:
— Я думаю, Сюзанна права, сэр, в том, что у каждого
преступления есть свои мотивы и что именно эти мотивы
служат преступнику оправданием в собственных глазах. И,
как я понимаю, те, кто совершает преступление, даже самое
зверское насилие, имеют оправдательные мотивы...
— И что, это их как-то оправдывает?
— В некотором смысле. Мы не можем оправдать его.
Какойто мотив все же есть. Поэтому преступник может
оправдать сам себя этим мотивом. Мы же не знаем, что это
за оправдание.
— Этого нельзя делать, сержант. Работая в полиции —
нельзя. Нельзя, если ты хочешь остаться нормальным.
Ты должен выследить преступника и арестовать его.
Отдать под суд. Но, ради Бога, никогда не пытайся понять
его...
— А почему нет? — спросила Сюзанна. — Почему нельзя
попытаться понять преступника? Ведь что бы они не дела-
ли — они же не животные...
— И почему бы не попытаться понять,что движет
ими? — вмешался Гудрайт.
— Возможно, вы и правы, — согласился Рипли, — но
прежде всего их надо наказать.
— И все же я вынужден согласится с Сюзанной, — опять
произнес Гудрайт.
— Ведь мотивы и причины — это очень важные вещи.
Иногда они важнее самого преступления. Если понять
мотивы, появляется возможность избежать самого преступ-
ления.
— Хорошо, тогда какие мотивы заставляют человека
глумиться над телом мертвого бродяги? — спросил Рипли.
— В газетах это названо «ведьмы-убийцы»... — ответила
Сюзанна.
36
— В газетах как всегда врут. Здесь не было никакого
убийства... А вот что касается ведьм, это, вероятно, имеет
место. Возможно, это и есть причина преступления. Но
прежде чем считать колдовство возможным мотивом, мы
должны признать, что кто-то другой верит в ритуальное
колдовство, — напомнил Рипли.
— А разве трудно это признать?
— Трудно. Почти невозможно, — ответил с улыбкой
Рипли и добавил: — Поверьте мне. Это преступление. Это
страшное преступление. А мотивы, когда мы узнаем их,
окажутся такими же банальными, как и всегда в подобных
случаях. Но в одном я уверен точно — ведьмы здесь ни при.
чем. Сегодня все-таки двадцатый век.
— Вспомни Алистера Кроули. — Тихий голос Сюзанны
чеканил каждое слово. — Ведь он умер в 1947 году... как
раз в середине твоего двадцатого века. А ведь его считали
колдуном, магом. Многие верили в это. И даже в полиции
считали его чернокнижником...
— Не все. И в полиции есть дураки, — отбивался
Рипли.
Сюзанна продолжала:
— Когда его кремировали, люди протестовали против
этого. Не потому, что он был колдуном, а потому, что они
верили в него как в мага. Все знали, что он занимался
черной магией. И все это происходило недавно, в двад-
цатом столетии. Люди все еще верят в это. Это и есть
мотивы того, что произошло в лощине. Черная магия.
Колдовство.
— Я скорее попаду в сумасшедший дом, чем поверю в
это. Произошло преступление, — не унимался Рипли.
— И поэтому ты ищешь преступника?
— Да. И я найду его.
— А на самом деле тебе надо искать ведьму илИ|
колдуна.
37
Время 18.30
Рипли и Гудрайта ждал дежурный сержант.
От него они узнали, что бирмингемская полиция нашла
сводного брата убитого. Дежурный при этом так глупо
улыбался, как будто это он нашел нужного человека и теперь
ждал поздравлений.
Рипли ответил:
— Хорошо. Это очень устроит коронера. Они уже назна-
чили время для беседы с ним?
— Да, сэр. — Дежурный сиял. Казалось, что это его
излюбленное выражение лица при разговоре с суперинтен-
дантом. — Дознание завтра в половине четвертого. Затем,
если все пройдет гладко, коронер выпишет похоронное
свидетельство... закончит дознание и будет ждать дальней-
шую информацию.
— Какую еще информацию?
— Он хочет, чтобы мы нашли человека, который видел
Уолтерса живым в последний раз.
— Неужели? — Рипли потер свои руки. Становилось
прохладно. Похоже было, что к утру ударит мороз.
— Как, черт возьми, можно найти человека, который
видел бродягу живым в последний раз. — Улыбка на лице
дежурного стала еще больше. Он сказал:
— Полиция Бирмингема доставит сводного брата сюда
для дознания. Дознание будет проводить инспектор Липтон.
— Нет. Я проведу дознание.
— Да, сэр, я передам это инспектору.
И тут только Рипли обратил внимание на сияющее лицо
дежурного.
— Что, черт возьми, вас так развеселило? — Прежде чем
дежурный успел что-либо ответить, Рипли произнес. —
Пойдем, Гудрайт, ко мне в кабинет... попытаемся извлечь
из всего этого хоть какой-то смысл.
’38
Время 19.15
Дежурный постучал в дверь кабинета Рипли. На его лице
уже не было ни улыбки, ни радости, когда он объявил, что
констебль МакРайт ждет аудиенции у своего дивизионного
суперинтенданта.
МакРайт посерел от усталости. Форма на нем была измята
и испачкана, а к брюкам присохли травинки. Казалось, что
с того момента, когда Рипли видел его утром, МакРайт
постарел.
— Садитесь, — сказал Рипли.
Гудрайт поставил стул напротив суперинтенданта, и Мак-
Райт тяжело опустился на него. Затем он тяжело вздохнул.
Рипли поинтересовался:
— Вы были дома? Вы что-нибудь ели сегодня? — Вопро-
сы звучали как обвинение.
МакРайт отрицательно покачал головой.
— У меня не было на это времени. Из-за того, что вы
сказали...
— А что я сказал? — Рипли мало что помнил из утреннего
разговора с констеблем.
— Вы сказали, — напомнил ему МакРайт, — что
это ужасное преступление мог совершить кто-то из
местных.
— Боже мой. Но это же не значит...
— Вы сказали, что я должен знать, кто здесь кто.
Возможно, вы были правы. Возможно, я должен был сказать
именно в Тот момент, мог ли кто-либо из местных совершить
это преступление. Я не смог ответить. Но теперь я могу это
сделать. Никто из жителей моего участка не замешан в
этом преступлении.
— Вы хотите сказать, что весь день потратили на выяс-
нение этого?
— Да, сэр.
39
— Да ведь там полно полицейских, которые и так зани-
маются дознанием.
— Но я хотел узнать все сам и знать наверняка. Ведь это
мой участок.
Констебль немного помолчал, затем добавил:
— Из-за этого мне перестанут доверять, и, когда все будет
закончено, переведите меня на другой участок.
— Боже мой... — Рипли замолчал в поисках подходящего
слова, посмотрел на Гудрайта и рявкнул:
— Что ты улыбаешься? — Затем он повернулся к конс-
теблю и сказал:
— Будь я проклят, если знаю, что мне вам посоветовать,
МакРайт. Не знаю, то ли сказать вам, что вы отъявленный
дурак, то ли отметить вас в приказе. Одно из двух. Я не
знаю, что лучше.
— Мне не нужна благодарность за работу...
— Хорошо, МакРайт. Вы выполнили свой долг. Даже
более того. Мы знаем теперь, что никто из пятисот человек
вашего участка не совершал этого преступления. Но, по
правде говоря, МакРайт, — это ничуть не приблизило нас
к разгадке.
Констебль ответил:
— Я могу сказать, когда было совершено это преступле-
ние.
— Можете? — оживился Рипли.
МакРайт продолжил:
— Они не пользовались главной дорогой, которая идет
через деревню. Они воспользовались южной и северной
дорогами.
— Продолжайте, — проговорил Рипли.
— Как вы знаете, сэр, на вершину холма можно попасть
с трех сторон. Одна дорога идет через деревню, а две другие
тянутся к холму от главной дороги. Я говорил с фермерами,
которые здесь живут. И они сказали, что прошлой ночью
40.
здесь проезжало очень много машин, примерно в 11 часов.
А назад они уехали только в час ночи.
— А сколько машин? — спросил Рипли.
— Шесть или семь по каждой дороге.
— А эти фермеры точно помнят время? Может, и с
машинами они напутали?
— Нет, сэр. Это невозможно...
— Вы уверены в этом? Ведь этим маршрутом пользуется
местный мотоклуб? У них бывают и ночные выезды.
— Нет, сэр, — повторил МакРайт сердитым голосом.
— Они уверены в том, что машины спустились с холма
через два часа.
Рипли прикинул: — Два часа... с 11 до 1 часа ночи.
Гудрайт добавил:
— Полночь. Совпадает с другими данными.
— А что это были за машины? — поинтересовался Рип-
ли. — Кто-нибудь выходил из дома?
— Нет. Ведь это был канун праздника всех Святых. —
Этими словами МакРайт все объяснил.
— Уверен, что кто-то что-то все-таки видел...
— Нет, — Констебль покачал головой. — Они видели
свет фар. Слышали шум моторов. И больше ничего.
— Эго немного. Но все же кое-что. Вы хорошо поработали.
И вы сделали достаточно много за один день. Завтра опросите
каждого, кто видел или слышал что-нибудь. Ясно? Мне нужны
показания. Как бы мало они ни видели или ни слышали, чтобы
бы они там ни думали, все должно быть изложено на бумаге и
подписано.
— Да, сэр.
МакРайт тяжело встал и направился к двери. Когда он
начал уже открывать дверь, Рипли снова обратился к нему:
— И самое главное, МакРайт, давайте больше не будем
говорить о переводе. Мне не хочется лишать дивизион таких
славных парней.
41
Время 23.40
Ни Рипли, ни Гудрайта не удивило как мало они узнали за
день. Они достаточно долго служили в полиции, чтобы ожидать
от расследования только положительных результатов.
Они спрашивали и получали ответы. Спрашивать больше
было некого, а вопросов осталось еще много. Такова специ-
фика работы в полиции. Задавать вопросы и не получать на
них ответы, тратить часы на то, чтобы добыть крупицу
информации. Очень-очень умные писаки, которые пишут
детективные романы, никогда не касаются этой рутинной
стороны дела. А ведь на все это уходит много времени и сил.
Они побывали везде и опросили всех, кто хоть как-то
мог им помочь.
Посетили «мать» Каттер, которую многие здесь считали
ведьмой. Ведь в преступлении были замешаны и ведьмы.
Следовательно, надо опросить местных «ведьм».
Они опросили всех в округе. Но так ничего и не смогли
выяснить. У Гудрайта создалось впечатление, что «мать»
Каттер была слегка раздражена тем, что произошло в лощине.
Они нашли человека по имени Джордж. Поговорили с ним.
Гудрайту пришло в голову, что он не знает фамилии этого
человека, хотя был знаком с ним несколько лет. Джордж
был владельцем небольшого кафе. Это кафе было в амери-
канском стиле. Сам Джордж тоже выглядел так, будто
только что приехал из Америки.
Рипли и Гудрайт зашли в это кафе через черный ход.
Они поспрашивали у Джорджа о странных посетителях.
Джордж ничем не смог им помочь, но пообещал позвонить,
если что-либо узнает.
Они зашли в кинотеатр. Шел какой-то фильм ужасов.
Рипли спросил у хозяина, не может ли подобный фильм
отрицательно повлиять на впечатлительных зрителей. Ведь
это был фильм с индексом «X». И смотреть такие фильмы
42
разрешалось только взрослым. Хозяин был просто ошара-
шен подобным предположением. После небольшой беседы
он согласился помочь, если что-нибудь узнает о нашумевшем
преступлении.
Затем они заходили в другие места и разговаривали с
разными людьми.
В общем, объездили весь участок.
Их дежурство подходило к концу. Они проехали разъезд
и оказались возле дороги, которая вела к лощине. Рипли
решил еще раз взглянуть на место происшествия. Они стали
подниматься по северной дороге.
Гудрайт остановил машину, и они вылезли размяться.
Из тени дерева вышел констебль, зажег свой фонарик,
прошелся лучом по лицам, и, узнав их, отдал честь и вернулся на
свой пост.
Небо было йссиня-черным, все в звездах, на его фоне
лощина выглядела черной бездонной дырой.
Гудрайт поежился. Ночной ноябрьский воздух был холод-
ным. Но не только из-за погоды поежился Гудрайт. Главной
причиной была мрачная лощина и голые деревья вокруг.
Рипли, оглядев лощину, произнес:
— Пойдем, сержант. Никуда она от нас не денется. У
нас был тяжелый день. Пора отдыхать.
Пятница, второе ноября.
Время: 08.00 — 12.00
Теперь, когда стал ясен характер происшествия, замед-
лился и ход самого следствия. Преступление не было
убийством, и спешка в расследовании отпала.
В шесть часов полицейских сняли с охраны холма.
43
Лощина не была местом преступления, а значит не нужна
была и охрана.
В шесть тридцать к Рипли прибыл сержант Сайкс и с
ним шесть человек. В их задачу входило найти орудие
преступления.
В семь тридцать МакРайт отправился к фермерам, которые
слышали шум машин. Теперь ему необходимо было оформить
протоколы опроса. Все же это его участок. Для него это было
преступлением. И все потому, что он был МакРайтом.
Репортеры все еще задавали вопросы. «Местные пред-
ставители» опять пошли в оборот. Преступление все еще
носило название «Ведьмы-убийцы». Такой заголовок в га-
зетах запоминался надолго.
Главный констебль находился в своем офисе, в штабе.
Поднятый шум вокруг этого дела заставил его принять
личное участие в расследовании. Затем выяснилось, что это
не убийство, и он со спокойной душой передал руководство
дивизионному суперинтенданту.
Теперь делом занималось всего четыре человека. Ос-
тальные вернулись к повседневным делам: хищение собст-
венности, пропавшие дети и собаки, контроль за дорогами,
происшествия. Эти и другие дела занимали второе место
после убийств.
Первым из четырех был Рипли, вторым — Гудрайт,
третьим — МакРайт, а четвертым — Сайкс.
В семь часов прибыла женщина-полицейский, чтобы
допросить Мэри и Джона Лоснов. Но она не узнала ничего.
Время 17,00
Доктор Джозеф Карр — заведующий судебно-медицинс-
кой лабораторией графства, был очень озабочен. Причиной
этому было его заместитель Геплуайт.
44
Карр почти убедил себя рассказать Рипли или главному
констеблю все о Геплуайте. Убедил, но не совсем. Он уважал
мнение Харриса. И без его разрешения не мог рассказать
то немногое, что знал о своем заместителе.
Заведующий позвонил домой Харрису и поговорил с его
женой. От нее он узнал, что глава следственного отдела лежит
в госпитале графсгеа. Затем он позвонил в госпиталь, где ему
сказали, что Харрис в очень тяжелом состоянии — он без
сознания.
Карр не был полицейским. И, по правде говоря, работа
его носила посреднический характер. Здесь имели значение
только факты. Если эти факты могут помочь делу — ими
воспользуется защита.
Поэтому Карр не считал себя полицейским.
Но он был гражданином — с правами и обязанностями.
И его беспокоил Геплуайт.
Карр продолжал анализировать возможность связаться
с главным констеблем графства, чтобы перенести тяжесть
ответственности со своих плеч на плечи начальника полиции
графства. Он знал, что Харрис хранил в секрете от своего
начальника то немногое, чем они располагали. Харрис был
осторожным человеком — на все у него были свои доводы.
Были у него и свои причины для того, чтобы не выдавать
главе полиции эту информацию. Возможно, и ему, Карру,
стоит придерживаться этой политики.
Но он никак не мог решиться. Он знал только, что Рипли
можно доверять. Он слишком хорошо его знал, чтобы
сомневаться в этом. Харрис ничего не рассказал Рипли по
простой причине. Они недолюбливали друг друга. Они были
очень разными людьми.
Но теперь Харрис вышел из игры, а Рипли набирал силу.
Рипли должен все знать.
Карр еще какое-то время колебался, взвешивая все «за»
и «против», и наконец решил позвонить.
45
Но не успел он поднять телефонную трубку, как дверь
его кабинета распахнулась и худой, с прыщавым лицом,
молодой человек задыхаясь выпалил:
— Доктор Карр. Скорее. Доктор Геплуайт...
Говоривший явно был очень напуган.
Карр вскочил со стула и побежал по коридору — в
длинную узкую комнату, битком набитую колбами и про-
бирками.
Воздух комнаты был пропитан запахами препаратов.
На полу, распластавшись, лежал его заместитель. Чуть
поодаль, сбившись в кучку, стояла группа сотрудников и
смотрела на раскинувшееся тело.
Карр подошел и присел возле лежавшего.
Лысая голова Геплуайта имела цвет печени. Глаза были
широко раскрыты и как-то неестественно блестели.
Карр попытался открыть Геплуайту рот, но это нелегко
было сделать.
Затем он принюхался к запаху, исходившему изо рта
Геплуайта, и сказал:
— Синильная кислота. Вызовите скорее скорую помощь.
После этого он расстегнул пуговицы на рубашке лежа-
щего и, прислонив к груди ухо, прислушался. Закончив,
выпрямился и встал на ноги. Двигался Карр медленно, и
по его лицу было видно, что он очень обеспокоен проис-
шедшим.
— Скорую вызвали? — спросил Карр, осуждающе пос-
матривая на сотрудников.
— Уже едет, — ответил кто-то.
— Позвоните в госпиталь, — распорядился Карр. — Ска-
жите им, что у Геплуайта отравление синильной кислотой.
Сердце остановилось. Пусть приготовят желудочный зонд.
Это уже не поможет, но пусть приготовятся.
Одна из сотрудниц спросила:
— Ведь он мертв?
46
— Да, — подтвердил Карр. — Он был мертв до того как
упал.
— Это самоубийство?
— Да. Самый распространенный способ самоубийства, —
ответил Карр и посмотрел на синевато-багровое лицо,
черные губы, остекленевшие глаза самоубийцы.
Время 18.20
Сержант Сайкс докладывал о результатах поиска. Вы-
глядел он усталым и разочарованным.
— Завтра попробуем опять. Мы еще не все осмотрели.
Остальное осмотрим завтра, — говорил он.
Зазвонил телефон. Гудрайт сказал:
— Я подниму трубку.
Сайкс продолжил:
— Реку тоже прочешем завтра. Возможно, орудия пре-
ступления бросили в воду.
Гудрайт снял трубку и сказал:
— Сержант Гудрайт слушает...
Рипли нахмурился.
— Да, попробуйте. Вам понадобится лодка и магнитный
крюк. — Говорил он все это не очень убедительно.
Гудрайт продолжал говорить по телефону.
— Да, так. Я участвую в расследовании. Дело ведет
суперинтендант Рипли... Да, вы хотите поговорить в ним?
Гудрайт прикрыл рукой трубку и сказал:
— Это городская полиция. .Инспектор Рафф. Он .хочет
поговорить с вами. Говорит, у него кое-что есть.i
— Рафф? — оживился Рипли и взял трубку.
Гудрайт и Сайкс следили за разговором.
— Рипли слушает... Привет, Рафф. Давненько не слы-
шал тебя... Два года? Как там.все поживают? Коллинз?
47
Лыоис? Передавай им привет. Да, мы думали, это убийство.
Теперь выходит, что нет. Он умер естественной смертью.
Затем его тело перевезли на вершину и изувечили. Да,
так. Ты же слышал сообщение? Встретимся между 9.30 и
10 часами. Это время тебя устроит? Он будет с тобой?
Хорошо.
Рипли положил трубку и с ухмылкой спросил:
— Вы помните инспектора Раффа?
Сайкс ответил:
— Дело Маджура. Когда был убит сержант Рол-
лингс.
— Вот именно, — кивнул Рипли. — Он нашел кое-кого,
кто мог бы нам помочь. Какой-то парень, воюющий всю
жизнь с религиозными сектами. Рафф побеседовал с ним о
случившемся. Он считает, что у него есть зацепка. Встре-
тимся с ними в девять тридцать вечера.
Время 19.00
Геплуайт был мертв. Он умер сразу же, как только кислота'
попала в его организм. Он был уже мертв, когда его везли
в госпиталь графства. Он был мертв и тогда, когда его
привезли в госпиталь.
И сейчас, несмотря на все усилия врачей, он продолжал
оставаться мертвым.
В регистрационной книге против его фамилии написали
«умер по прибытии». И теперь Геплуайт был не просто мертв,
он было официально мертв..
Карр поинтересовался состоянием Харриса. Харрис на-
ходился под воздействием анестезии. И должно пройти
много дней, прежде чем он сможет принимать какие-либо
решения.
Поэтому кому-то придется рассказать обо всем. Карр не
48
хотел больше носить все это в себе. Кому-то все же придется
рассказать. Но кому? И когда?
Карр напрягал свой мозг, чтобы найти ответ на эти
вопросы.
И все же он решился.
Первым должен узнать обо всем главный констебль... а
уже потом Рипли.
Время 21.00
Внутри полицейской машины плотный, теплый воздух от
печки окутал Рипли и Гудрайта, создав атмосферу уюта.
Фары высвечивали кучи опавших листьев, вихрем взлетав-
ших от порывов ветра и опять усыпавших дорогу, подобно
новогодним конфетти.
Рипли закурил и поудобнее расположился на сиденье.
Возле него сидел Гудрайт. Он же вел машину.
— Вы поблагодарите свою дочь за чудесный ужин, сэр, —
произнес Гудрайт.
Это была банальная’ просьба — вежливая и ни к чему
не обязывающая. У Рипли создалось впечатление, -что
Гудрайт хотел сказать больше, что он уже открыл для этого
рот, но изменил свое намерение. Немного помолчав, Гудрайт
продолжил:
— Это, э... было просто великолепно.
— Да?! — откликнулся Рипли.
— Да, сэр...	—
Свет идущей навстречу машины осветил лицо Гудрайта.
Было видно, что он чем-то озабочен.
Машина проехала, и в кабине опять стало темно. —
Гудрайт снова вернулся к этой теме.
— Я был просто восхищен.
— Чем же, сержант? — произнес Рипли заинтригованно.
49
— Я был восхищен вашей дочерью, сэр, — с трудом
выговорил Гудрайт. — Мы, то есть, у нас, кажется, много
общего. Мы даже думаем одинаково...
— Ведь вы одно поколение.
— Да, сэр. Возможно, поэтому...
— А для меня вы просто двое ненормальных.
Немного помолчав, Гудрайт заговорил опять:
— Я подумал, сэр...— Рот его так и остался открытым,
хотя он не произнес больше ни слова.
— Что, черт возьми, вы там бормочите, сержант? —
спросил Рипли с раздражением.
Гудрайт глубоко вздохнул и продолжил:
— Ваша дочь — Сюзанна. Я подумал, не будете ли вы
против, если я приглашу вашу дочь в театр?
— Когда? — удивленно спросил Рипли.
— Я, э, не знаю еще сам... — Гудрайт почувствовал, как
его лицо наливается краской, и сказал:
— Как-нибудь. Когда у меня будет свободный вечер...
— Когда позволит служба?
— Да, сэр. Когда позволит служба.
— Пока мы не покончим с этим делом, я буду против.
— Ясно, сэр. А когда мы покончим с этим делом?
— Появятся другие дела, — закончил за сержанта Рипли
и спросил: — А вы говорили об этом с Сюзанной?
— Нет, я подумал...
— Почему нет? Я думал, что у вас все это гораздо
проще.
— Но не до такой же степени, сэр.
— Вы очень самоуверенны. Откуда вы знаете, что Сю-
занна захочет провести вечер с вами.
— Я понимаю это, но подумал, что сначала лучше
поговорить об этом с вами.
— Почему со мной?
— Потому что вы — ее отец. — Это, конечно, была чистая
50
отговорка, но ничего более подходящего в этот момент
Гудрайту не пришло в голову.
— А не потому ли, что я ваш начальник?
— Э, я подумал, что это не имеет никакого значения.
Наверно, это глупо смотрится со стороны, и я ничего другого
не имел в виду...
— Я знаю все, что вы хотели сказать, Гудрайт. Ведь моя
дочь очень красива. И не говорите, что вас интересует ее
ум...
— Надеюсь, вы не думаете...
— Я ни о чем пока не думаю... Скажем так,- если бы я
заподозрил вас в чем-то нехорошем, то перевел бы работать
на самый дальний участок в графстве. Надеюсь, вам все
понятно?
— Да, сэр.
Гудрайт замолчал. Было видно, что он жалел о затеянном
разговоре.
Рипли нарушил молчание.
— Вы знаете, что мать Сюзанны еще жива? Она ушла
от нас. Ей не понравилась жизнь жены полицейского.
— Этого я не знал,— ответил Гудрайт, с трудом подбирая
нужные слова. — Вы хороший отец.
— Только не надо жалеть меня, Гудрайт, и тем более
Сюзанну.
— Извините.
Рипли продолжил:
— Моя жена была хорошей женщиной. Она и сейчас такая.
Но я потерял од но, а приобрел другое — у меня есть прекрасная
дочь. К сожалению, жена на смогла стать супругой полицейс-
кого...
— Если она знала, что вы — полицейский, зачем вышла
за вас замуж? — спросил Гудрайт.
— Я слышал подобное много раз, сержант. И могу
сказать, что не побывав женой полицейского, нельзя сразу
51
сказать, что это такое. Это приходит с опытом. У жен
полицейских, как и у жен врачей — много общего. Никогда
не знаешь, как повернутся события и чем все закончится.
Моя же жена была обычной, слабой женщиной. И очень
страдала от своего замужества.
Они опять замолчали. За окнами мелькали разноцветные
домики. Машина выезжала за город.
Рипли заговорил опять:
— Только, ради Бога, поймите меня правильно, Гудрайт.
Я не против вашего общения, если Сюзанна этого пожелает.
Я только хотел с самого начала сделать свою позицию ясной.
Я не собираюсь постоянно находиться возле своей дочери
и оберегать ее от ошибок, которые совершила ее мать.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
Про себя же Гудрайт подумал, как это все будет выгля-
деть, если однажды он станет называть Рипли «папой».
Время 21.35
Рафф поприветствовал их и сказал:
— Что-то вы сегодня рано.
Рипли улыбнувшись ответил:
— У нас еще очень много дел.
Затем он представил Гудрайта высокому, сутулому супе-
ринтенданту Коллинзу. В своих очках Коллинз больше
напоминал учителя, чем полицейского.
Следом за этим ему представили инспектора Раффа.
Они поднялись по ступенькам в кабинет Раффа, где все,
как отметил про себя Рипли, осталось без изменения.
Рафф сразу же перешел к делу:
— Этого парня зовут Лейкок. Натаниэль Лейкок. Он
помешался на, как он это называет, неортодоксальных
религиях.
52
— А это значит, — вмешался Коллинз, — что для него
нет другой религии, кроме той, которую он исповедует. Он
религиозный фанатик.
Рафф продолжил:
— Он очень навязчив. Вступает в эти самые секты и
пытается разрушить их изнутри.
В этот момент в дверь постучали. Вошедший полицейский
сообщил о том, что Лейкок ожидает внизу.
Рафф распорядился:
— Пригласите его, пожалуйста.
Все четверо в комнате замолчали в ожидании предсто-
ящей встречи.
Внешне Лейкок походил на ребенка: выпуклый лоб, почти
полное отсутствие бровей, круглые глаза, розовые щеки,
нос пуговицей, выступающая верхняя губа, маленький под-
бородок.
Он был невысокого роста и, не считая белой рубашки,
одет во все черное. Черный костюм, черное пальто. Черный
галстук. Черные туфли. Он напоминал официанта. В правой
руке у него была черная шляпа. В левой — Библия. Она
тоже была в черном переплете.
Лейкок вошел и с каждым поздоровался кивком голо-
вы.
Рафф представил Лейкоку Рипли и Гудрайта.
Теперь за дело принялся Рипли. Он начал:
— Мы расследуем дело об изуродованном в лощине трупе,
который был обнаружен вчера утром.
— Мне так и сказали. — Голос у Лейкока был сильным
и звучным, как у оратора, и казался неестественным-для
такого невзрачного человека, как Лейкок.
— Давайте не тратить время на церемонии. Я все уже
обсудил с инспектором Раффом.
— Мне тоже нужен человек, которого вы ищете. -
— Как это понимать?
53
— Я знаю, что вы ищете, суперинтендант. У нас с вами
одна цель. Думаю, что смогу вам помочь...
— Хорошо.
— Это был обряд поклонения дьяволу. Не сомневаюсь,
что и вы пришли к такому же заключению.
Рипли сжал губы и произнес:
— Мы еще не установили мотивы преступления.
— Это поклонники дьявола, суперинтендант. И как по-
лицейский вы должны это понимать.
— Мы расцениваем случившееся как преступление, —
ответил Рипли.
— Конечно, именно так вы на это и смотрите, — задергал
головой Лейкок. — Но как эксперт могу вам сказать со всей
ответственностью — это знак наступления Сатаны.
Рипли пробурчал:
— Мне сказали, что вы можете помочь...
— Я и могу. Я уже сказал, что могу. И сказал, что помогу...
— ... Предоставить нам информацию, которая, вероятно,
поможет расследованию этого преступления.
— Это поклонники дьявола, — настойчиво повторил Лей-
кок .
— Вы называете их дьяволопоклонниками. Мы называем
преступниками.
Лейкок потряс Библией перед носом у Рипли и спросил:
— Ответьте мне, вы верите во все это?
— Да, думаю, что верю. Конечно, верю.
— Тогда вы должны верить и в Бога. — Глаза у Лейкока
засветились фанатичным блеском.
— Конечно, я верю в Бога. Но...
— Почему же тогда вы сомневаетесь в истинных мотивах
этого преступления — в том, что там совершили обряд
поклонения дьяволу?
— Я этого не говорил, — возразил Рипли. — Мы просто
еще не имеем доказательств.
S4
— Вы должны быть уверены. Вы должны поверить в то,
что это дело рук дьявола.
Рипли сердито сказал:
— Послушайте, Лейкок. Я не просил вас читать мне пропо-
ведь.
Но Лейкока трудно было остановить. Он уже обращался
к воображаемым прихожанам и громогласно восклицал:
— Он признает веру в Бога. И тем не менее он отрицает
существование дьявола. Он просто глупец! Разве он не видит,
что дьяволу поклоняются только грешники? Разве не видит
он, что дьявол прячется под личиной благочестия? Разве
не видит он греха под маской добропорядочности?
Лейкок не стал отвечать на вопросы, поставленные перед
невидимой аудиторией. Он только направил все свое вни-
мание на Рипли и произнес:
— Моральное зло существует. Вы — полиция — знаете
это. Вы знаете, что это зло имеет конкретные образы.
Оно живет в некоторых мужчинах и женщинах. И они
олицетворяют это зло. Но они тоже поклоняются Богу.
Только называют его дьяволом. Они — поклонники
дьявола.
Слова гулко звучали в тишине комнаты. Их сила про-
никла в сознание четырех полицейских, и Рипли в первый
раз осознал, что поклонение дьяволу и есть мотив преступ-
ления, совершенного в лощине. Признал, что мотивы кро-
ются именно в этом.
Постепенно возбуждение у Лейкока спало и он успо-
коился. Перестал трясти Библией перед носом у Рипли.
Когда же он снова заговорил, голос у него был очень
спокойным.
— Здесь недалеко есть место, где собираются эти люди.
— Есть место? — удивился Рипли.
— Да, там они занимаются колдовством и черной магией.
Это одно и то же. Все это — зло. Оно имеет определенные
55
формы и требует определенных ритуальных обрядов. И
одной из таких форм является проведение сборищ.
— Сборищ? — переспросил Рипли.
— Да, это тринадцать участников, которые собираются
на свои ритуальные игрища.
— И такое место есть?
— Да, есть, — опять подтвердил Лейкок.
Тут вмешался Рафф:
— Сборище ведьм? Здесь? В нашем полицейском ок*
руге?
— Да, в этом городе, — подтвердил Лейкок.
— А вы уверены в этом, Лейкок? — спросил Рипли.
— Я опознал некоторых их них.
— Кого именно?
— Я сделал это для собственного удовлетворения.
— Назовите несколько имен, — вмешался Рафф.
— Нет. Полиция не умеет действовать осторожно. Вы
только спугнете вожака, — ответил Лейкок.
— Вы лжете, — произнес Коллинз, намеренно оскорбляя
чувства Лейкока.
— Это правда. — В глазах Лейкока снова появился
фанатичный блеск.
— Вы упомянули вожака, — вступил в разговор Рипли.
_ Вопрос немного успокоил Лейкока.
— Да. У сборища должен быть вожак. Ведьма или колдун.
Его я пока не вычислил. Но знаю, что он называет себя
Цернуннос.
— Цернуннос?
Лейкок замолчал. А когда заговорил, то казалось, что
говорит он скорее с собой, чем с окружающими.
— Я узнаю, кто этот Цернуннос. Я сорву маску с этого
злодея. Я узнаю, кто из них кто. Они — злые люди, погрязли
в грехе. Они должны быть наказаны за свои деяния.
— Назовите же их,— почти прокричал Рипли. — Назо-
56
вите имена, и мы их найдем. И заставим заплатить за грехи...
это я вам обещаю.
Лейкок посмотрел на Рипли и печально произнес:
— Вы можете наказать их за преступления. За грехи вы
не можете их наказать. У вас нет такой власти.
Немного помолчав, Лейкок добавил:
— Я сообщу вам имена остальных, только когда узнаю
настоящее имя Цернунноса.
С этими словами он встал и вышел из кабинета.
— Сумасшедший. Ты сказал, что он сумасшедший, Рафф.
Но ты не сказал, насколько он сумасшедший, — воскликнул
Рипли.
— Извини, Рипли, — начал оправдываться Рафф. — Я
думал, что он сможет нам помочь...
— Да он и помог. Просто, если на него как следует
надавить, он поможет больше. Может быть, это произойдет
в следующий раз.
Рафф замолчал, посмотрел на часы и добавил:
— А сейчас мы пойдем поедим и отдохнем. Я покажу
вам, как должна работать первоклассная столовая в поли-
ции...
Время 22.15
Человек, который называл себя Цернуннос, наблюдал за
тем, как Лейкок выходил из штаба полиции города Уолсворт-
Хилл.
Он понял, что Лейкока необходимо убрать. Его ничуть
не смутила такая мысль. Его интересовала только техни-
ческая сторона дела. А вернее, два вопроса: когда и где?
Вопрос — когда?. Ответ — как можно быстрее.
Лейкок вышел на них; он слишком близко подобрался к
тому, кого называли Цернуннос. Он уже побывал у Грешэма.
57
А тот не может лгать. И знает очень много. Знает просто
все. В определенной ситуации Грешэм расколется. Поэтому
Лейкока нужно быстрее устранить.
Вопрос: где? Ответ: в удобном месте.
Просто убийство не подойдет. Это должно быть и убийство
и предупреждение одновременно. Что-нибудь такое, что
заставило бы полицейских почувствовать превосходство
Цернунноса и ничтожность полиции.
Простой вопрос и простой ответ. Цернуннос был чело-
веком достаточно умным, чтобы признать, что все гениаль-
ное просто.
Время 23.30
Дежурный сержант ответил:
— Извините, сэр. Но его еще нет.
— Он уехал домой? Он закончил свое дежурство? — стал
уточнять доктор Карр.
— Нет, сэр. Он уехал с сержантом Гудрайтом.
— Сколько его еще ждать?
— Не знаю. — Дежурный повел плечами. Он чувствовал
себя немного неуютно. И лицо у него больше не сияло. Его
сменщик заболел, поэтому ему придется дежурить лишних
шесть часов. И дежурить ночью. А эта смена ему не
нравилась.
Доктор Карр произнес:
— Думаю, что я смогу им помочь.
— Я могу передать им ваше сообщение.
— Нет, сержант. Я не могу вам этого сказать.
Дежурному это не понравилось, но он пообещал:
— Я передам суперинтенданту, что вы заходили.
Эти слова надо было понимать так, что дальше ждать
не имеет смысла. Но Карр вовсе не собирался уходить. Ведь
58
в поисках главного констебля он вынужден был поехать в
главное управление. Там ему сказали, что в данный момент
с констеблем никак нельзя связаться. Карру пришлось
возвратиться в штаб округа в Бичвудбрук, чтобы найти Рипли
и освободиться наконец от давившего на него бремени. Но
и здесь его ожидала неудача.
Тогда Карр сказал:
— Я подожду.
— Я не знаю, когда суперинтендант вернется, — ответил
дежурный.
— Не важно. Я подожду.
— Но у нас здесь и подождать негде. — В голосе дежур-
ного появились нотки сарказма.
— Я подожду у него в кабинете, — решительно заявил
Карр.
— Нет, — возразил сержант и добавил: — Не думаю, что
суперинтенданту это понравится.
Этот дежурный был новичком и многого еще не знал.
— Почему нет? — поинтересовался Карр.
— Там служебные документы.
— Но я не собираюсь рыться в ящиках стола.
— Возможно.
— Мне нужно поговорить с суперинтендантом Рипли и
поэтому я подожду здесь, в его кабинете.
— Я не могу вам это разрешить...
— А мне и не нужно вашего разрешения, сержант. И
если вы собираетесь применить силу, то мне интересно будет
увидеть, как вы меня остановите.
С этими словами Карр направился к двери с табличкой
«Дивизионный суперинтендант», вошел в кабинет и захлоп-
нул за собой дверь.
Дежурный посмотрел ему вслед. Затем отправился в
столовую и сорвал зло на ни в чем не повинном полицейском
кадете.
59
Время 23.45
Рипли стало клонить ко сну. Это был хороший вечер,
появилась возможность продвинуть расследование дальше.
Затем была компания из старых друзей. Они вспоминали
прошлое, шутили, пили пиво, в общем, хорошо отдохнули.
Получилось что-то вроде незапланированной холостяцкой
вечеринки... и довольно неплохой.
Рипли откинулся назад, и ровное покачивание машины
начало его убаюкивать.
— Вы знаете, Гудрайт, из этого может что-то получиться.
Этот Лейкок, наверное, сможет назвать имена участников.
Гудрайт кивнул в ответ. Он подумал, что все-таки Лейкок
приведет их к преступникам.
Но они оба ошибались. К этому моменту Лейкок был
уже мертв.
Суббота. Третье ноября.
Время 00.20
Карр выглядел усталым. Под глазами у него образо-
вались синие круги. Он встал со стула, когда вошли
суперинтендант и сержант. Рипли махнул ему рукой, чтобы
он не вставал, а сам сел на свободный стул.
Гудрайт устроился на краю стола, прикидывая, что за
срочное дело заставило Карра так долго прождать их
здесь.
Доктор хотел туг же все и выложить, но в последний
момент испугался и спросил:
— Следствие идет успешно?
— Думаю, что jxa, — ответил Рипли. — С мотивами
60
преступления нам все ясно. А это уже шаг в нужном
направлении.
— И какие же это мотивы?
— Черная магия. В прямом смысле этого слова. И очень
фанатичное почитание дьявола. Конечно, в наше время это
звучит немного странно... но думаю, что все дело именно в
этом.
— Неужели? — удивленно воскликнул Карр. — Что это
вдруг вас потянуло на мистику?
— Никакой мистики, — ответил Рипли. Он почувствовал
себя неуютно и сказал: — Мне не нравится все это, Карр.
Мне не нравится, что кто-то на моей территории занимается
колдовством. И первое, что мне надо сделать, — это выяс-
нить, как далеко зашли эти ребята в своем сумасшествии.
И каким будет их следующий шаг?
— Разумеется, — подхватил Карр.
— К вашему сведению, доктор, это не повод для смеха.
— А я никогда так и не думал.
— Хорошо, — заключил Рипли. — И хватит над этим
шутить.
— Извините, — искренне произнес доктор.
— Теперь мне бы хотелось поподробнее узнать об этом
дьявольском занятии.
Карр согласно кивнул. Он продолжал молчать. Если у
Рипли достаточно данных, то есть возможность ему, Карру,
не рисковать и сохранить свою тайну.
— Спрашивайте, суперинтендант. Постараюсь ответить
на все ваши вопросы.
— Вопрос номер один, — начал Рипли. — Кто это Цер-
нуннос? И что это слово означает?
— Оно означает одно — дьявол.
Рипли помолчал. Он ожидал более обстоятельного отве-
та.
— Цернуннос, — начал Карр, — это пес с коровьими
61
рогами. Ему поклонялись галлы во времена Римской Им-
перии. Ему поклонялись римляне. Только называли его
Фаунис и Силванус. Это были властители подземного мира.
Высшая власть над мертвыми, которые ожидают своего
перевоплощения.
— Никогда не думал, что у черта столько прозвищ, —
заметил Рипли.
— О, у него их гораздо больше. Кельты называли его
Цернуннос. Традиционно он известен, как великий Бог Пан.
Дух — проказник.
— Пан, — усмехнулся Рипли. — Этот тот, который с
трубкой и козлиными ногами.
— И рогами и копытами. Именно о нем мы и говорим.
Пан. Люцифер. Дьявол. Цернуннос, — говорил все это Карр
так, будто описывал своих знакомых.
Рипли внимательно слушал, затем кивнул головой, как
бы показывая, что все уже понятно, и сказал:
— С Цернунносом все ясно. Вопрос номер два: что вы
знаете о шабашах ведьм? Человек по имени Лейкок, с
которым мы беседовали вечером, уверял нас, что в лощине
было нечто подобное. И я готов поверить ему. Он утверж-
дает, что такие шабаши существуют везде.
— Шабаши... — Карр закрыл глаза, как бы собираясь
с мыслями. Затем продолжил: — это группа людей, заин-
тересованная в совершении ритуального обряда. Обычно
в сборище участвуют тринадцать или двенадцать человек
с ведьмой или колдуном во главе. Тринадцать потому, что
это «чертова дюжина». В каждом году тринадцать лунных
месяцев. Тринадцать полнолуний. Сборища или шабаши
приходятся на тринадцатый эсбат, то есть ночь полнолу-
ния.
— Продолжайте, — потребовал Рипли.
Карр продолжил:
— Они также проходят ночью накануне больших праз-
62
дников. Всего таких ночей — четыре. Это — День Всех
Святых. День Сретения Господня. Праздник весны. Праз-
дник урожая. Проходят шабаши также и в ночи четырех
малых праздников: в ночь весеннего равноденствия, ночь
летнего солнцестояния, ночь осеннего равноденствия и
ночь зимнего солнцестояния. В каждом году проходит
двадцать один шабаш. — Карр открыл глаза и спросил: —
Еще что-нибудь хотите узнать о шабашах, суперинтен-
дант?
— Да... Вы рассказали достаточно много и интересно, а
теперь расскажите где устраивают шабаши.
— Где проходят эти сборища?
Рипли кивнул и приготовился слушать.
— Сборища могут проходить везде, — начал Карр. — По
традиции одно место сборища должно быть удалено от
другого не менее чем на пять миль. Но есть древние,
установленные места для сборищ...
— Лощина, например?
— Да, лощина — это одно из таких мест. Есть и другие.
Их очень много. Колдовство существуетдавно. Оно возникло
раньше Христианства и в разных странах.
— А зачем наносить увечья трупам? — спросил Рип-
ли. — Если нужна жертва, то почему именно труп?
— Не знаю, — ответил Карр с видом человека, который
не может дать точный ответ. Затем добавил: — Разве что
это похоже на случай с Сааренхеймо.
— А кто, черт возьми, этот Сааренхеймо?
— Об этом сообщалось в «Таймс». Это произошло в 1931
году. Седьмого, девятого и четырнадцатого октября.
Рипли напряженно слушал. Что-то начинало вырисовы-
ваться, и ради этого он готов был немного и послушать. А
Карр продолжил:
— Сааренхеймо был финном. Он работал в морге города
Гельсингфорса. Тогда возле водоема за городом были
63
найдены части человеческих тел. Полиция серьезно взя-
лась за это дело и вышла на Сааренхейма. Было установ-
лено, что эксгумации подверглись сорок трупов. И все
они прошли через руки Сааренхеймо. Он совершал над
ними свои ритуальные обряды. Полиция квалифицировала
это как некроманию. Сааренхрймо арестовали. Он при-
знался в колдовстве и сообщил, что община, к которой он
принадлежит, совершает свои обряды во многих местах
далеко за пределами Финляндии. Сааренхеймо был все-
гонавсего мелкой сошкой. Здесь были замешаны весьма
влиятельные люди. И естественно, что они избежали
участи Сааренхеймо.
Рипли сделал шумный выдох. Его взгляд выражал недо-
верие.
— Потрясающе! — сказал он. — Что-нибудь еще инте-
ресненькое вы нам расскажете на ночь?
— Думаю, что я и так вам достаточно рассказал. — Голос
Карра звучал по-детски искренне. — Надеюсь, теперь вы
представляете себе масштабы того дела, которым занима-
етесь? Преступления, совершаемые Цернунносом, основаны
на вере в черную магию.
— Преступления? — Рипли в недоумении посмотрел на
доктора. — Какие преступления? Пока, насколько мне
известно, произошло только одно надругательство над тру-
пом. Что, черт возьми, вам известно еще, Карр?
— Именно ради этого я и здесь, суперинтендант, — устало
сказал Карр. Жестом руки он успокоил Рипли. — Именно
ради этого я так долго ждал вас здесь. Я ответил на ваши
вопросы, объяснил, что из себя представляют подобные
вещи. Теперь позвольте мне изложить факты, за которыми
стоят конкретные люди...
В этот момент в дверь кабинета постучали. Вошел
дежурный кадет с подносом, на котором стоял чай, и
поставил его на стол.
64
Время OLIO
Патрульная машина осторожно въехала во двор управ-
ления. За рулем сидел полицейский констебль Уоллас.
Констебль Уолкер наблюдал за дорогой. Оба они были
одинакового возраста и уже почти десять лет работали в
паре в патрульной службе.
Уоллас, въезжая через ворота, делал всегда одни и те
же замечания. Не упустил он этой возможности и сейчас.
— Сюда чертовски трудно въехать, — сказал он, подка-
тывая машину к выходящей во двор двери. — Чертовски
неудобно ездить по дворам, а эти дурацкие ворота... — Он
так и не закончил предложение.
Уолкер ухмыльнулся. Он давно уже привык к жа-
лобам своего коллеги и не обращал на них никакого
внимания.
Уоллас заглушил двигатель и открыл дверь.
Уолкер последовал за ним, и оба полицейских заспешили
в здание участка — поскорее с морозного воздуха ноябрьс-
кой ночи. Двор полицейского участка был пустынным —
таким он бывал обычно в предрассветные часы — и осве-
щался только светом из окон кабинетов. Двор сейчас
походил на темное заброшенное место.
Спустя десять минут Уоллас уже наливал горячий чай
в свою чашку, помешивая его ложкой. Уолкер делал то же
самое. Сидя за столиком, друзья немного расслабились. Они
находились на дежурстве с 10 вечера до 6 утра. И этот
небольшой отдых перед оставшимися до конца смены
четырьмя часами доставлял им удовольствие.
Этот отдых приносил не только физическое облегчение:
сейчас можно было развалиться на диване и не спеша
выкурить сигарету; поболтать, не прислушиваясь к сообще-
ниям по рации. В такие минуты служба полиции могла
показаться просто раем.
3 Дьявольские игры
65
Они наслаждались отдыхом, насколько позволяло рас-
писание дежурства.
Но подошло время патрулирования, и они не торопясь
вышли в темный двор полицейского участка — к своей
машине.
Спустя какие-то секунды им пришлось торопливо воз-
вращаться назад в полицейский участок...
Время 01.20
Во всем виноват Харрис со своими секретами. Но его
здесь не было, поэтому весь свой гнев Рипли обрушил на
Карра.
Рипли негодовал:
— Стало быть Харрис знал об этом сборище не один
месяц?
— Он догадывался.
— И вы тоже знали об этом?
— Харрис поделился своими соображениями со мной.
— В самом деле? — Слова прозвучали так, словно Рипли
отвесил Карру звонкую пощечину.
Гнев Рипли был ужасен. Мышцы на его лице напряглись,
на шее отчетливо пульсировала вена. Он скрипел зубами.
И говорил так, словно плевал сквозь сжатые зубы.
Рипли поднялся, вышел из-за стола и начал нетерпеливо
ходить взад-вперед по кабинету.
— Но почему вы утверждаете, что это прерогатива науки,
Карр?
— Я ничего не утверждаю.
— Вы же знаете, что эта информация, эти знания очень
нужны мне.
— Не знания, суперинтендант, и даже не информация.
Это всего лишь соображения. Только соображения.
66
Рипли подошел к столу. Он наклонился и свирепо пос-
мотрел в лицо доктору:
— Не морочьте мне голову, Карр, — прорычал супе-
ринтендант. — Не пытайтесь оправдать свое молчание
пустыми научными фразами. Кем бы вы там ни были, вы
же не дурак.
— Спасибо и на этом, — ответил Карр с ухмылкой.
Рипли тяжело опустился на стул. Затем, посмотрев на
Карра, заговорил более спокойно и дружелюбно:
— Почему? Ради Бога, ответь мне, почему? Я считал, что
мы были друзьями.
— Были. И надеюсь, что останемся.
— Тогда — почему?
В разговор вмешался Гудрайт. Все это время он наблюдал
за суперинтендантом и доктором. И этот разговор касался
его меньше всего.
Он заметил:
— Думаю, что доктору Карру надо дать возможность все
объяснить.
— Спасибо, сержант, — с улыбкой произнес Карр. — Я
думаю, что смогу дать убедительное объяснение... даже если
оно не будет достаточным оправданием.
— Оставим оправдания, — сказал Рипли. — Расскажи
мне лучше, что тебе известно, что знает этот Харрис? Это
все, что мне от тебя нужно.
Карр начал:
— Геплуайт мертв. Он покончил с собой несколько часов
назад. Он принял синильную кислоту. Геплуайт — один из
участников ритуального обряда.
— Расскажи мне об этом сборище. И скажи, почему
Геплуайт — человек, занимающий ответственный пост, уче-
ный, позволил втянуть себя в это дело?
— Только из-за личных амбиций, — нарочито медленно
проговорил Карр. — Причина всего этого в неуемной ам-
67
биции. Желание неограниченной власти. Переоценка своих
способностей.
Слушая, Рипли закурил. Карр продолжил:
— Все это выплыло на поверхность три месяца назад,
когда Мартингдейл совершил самоубийство.
— Мартингдейл? Управляющий банком, который заст-
релился?
Карр кивнул.
— Через пару недель после этого его вдова принесла
Харрису записку. Она была написана самим Мартингдейлом
незадолго до самоубийства. Вдова сохранила ее для себя,
не показав полиции. В ней упоминалось имя Цернуннос.
Именно тогда мы впервые услышали это имя. Мартингдейл
умер банкротом. Несмотря на солидное состояние, которым
он обладал всего год назад.
— Шантаж? — Казалось, что Рипли просто вцепился в
это слово. Оно было понятным ему, и этим делом можно
было заняться. Ведь это конкретное преступление, имеющее
смысл среди прочего безумия.
Карр кивнул головой:
— Именно об этом и подумал Харрис. Он выделил людей
для дознания. Ему очень мало удалось узнать. Но и этого
оказалось для него достаточно, чтобы догадаться, что же
действительно произошло. Это шантаж... но очень специ-
фический шантаж.
Карр достал сигарету, закурил и, выпуская дым, продол-
жил:
— Ты понимаешь, Рипли, что поклонение дьяволу не-
преодолимо привлекает к себе определенный тип людей.
Для них это единственная приемлемая религия в мире.
Такие ортодоксальные религии, как христианство, буддизм,
индуизм, ислам — имеют в своей основе... человечность.
Они обещают награду после смерти за праведную жизнь на
земле. Дьяволопоклонничество обещает все сейчас, при
68
жизни. И этот определенный тип людей, о котором мы
говорим, верит в эти обещания. Стоит им только внушить,
что колдовство — это не просто сказка, а участие в обрядах
вызывает определенные изменения в жизни — и они уже
попались на удочку. Для этих людей колдовство олицетво-
ряет силу и власть. Власть над будущим, своим и своих
знакомых. Для таких людей, как Мартингдейл и Геплуайт,
с неудовлетворенным тщеславием, перспектива обрести
неограниченную власть является всем.
— Но сначала их надо заставить поверить в колдовст-
во, — заметил Рипли.
— Возможно, — спокойно ответил Карр. — Они начина-
ют, сомневаясь, но быстро втягиваются. Ведь это не трудно,
Рипли. Было бы желание, а доказательства всегда найдутся.
И не забывай, что те, кому будут представлены эти доказа-
тельства, уже готовы поверить в любую чертовщину. По
причине своего собственного увлечения. Им даже не тре-
буется полностью верить в это. Дай им только зацепиться
за что-нибудь, покажи какой-нибудь незамысловатый фокус,
и им этого достаточно. Предоставь им возможность, позволь
проводить свои обряды и оргии... и они уже готовы на все
что угодно.
— Если я правильно понял, — начал Рипли, — тот, кто
называет себя Цернуннос — лично подбирает себе сторон-
ников.
— Очень нужных сторонников — с болезненным само-
любием и не обремененных совестью, — подтвердил Карр.
— Хорошо, он им рекламирует дьяволопоклонничество.
А они, в силу своего характера, клюют на эту приманку и
участвуют в обрядах. Тогда этот Цернуннос начинает шан-
тажировать их, требовать вознаграждения за свои услуги.
— Вот этим-то все и заканчивается.
— А что, если они не хотят платить?
— Они платят, — ответил Карр. — Они платят в любом
69
случае. Не забывай, что они добропорядочные граждане
и очень дорожат своим именем. У них амбиции, общест-
венное положение — вот почему Цернуннос выбирает их.
Они не могут позволить себе не платить и, конечно же,
никогда ничего не расскажут. Им легче совершить само-
убийство, подобно Мартингдейлу и Геплуайту, чем открыть
свои рты.
Рипли слегка прикусил нижнюю губу, затем сказал:
— Это что-то невероятное. Нам необходимо найти хотя
бы одного из этих «добропорядочных граждан». И тогда мы
заставим их говорить.
— Это нелегко сделать, — заметил Карр. — Никто из
них не признает себя участником обряда в лощине.
Рипли сердито ответил:
— Харрис наверное что-то знает. Он носился с этим
почти три месяца...
— Для Харриса это такие же потемки, как и для нас с
вами, — сказал Карр. — Он узнал о причастности Мартин-
гдейла совершенно случайно. Геплуайта же он просто
подозревал. Я могу подтвердить его подозрения, мы были
почти уверены в причастности Геплуайта к ритуальным
сборищам. Думаю, что Харрис подозревает кого-то из ма-
гистрата.
— Боже мой, — вырвалось у Рипли. — Только этого нам
недоставало. Если выяснится, что все так далеко зашло,
придется прибегнуть к харакири.
— Единственно, почему Харрис держал эту информацию
у себя, он не' знал кому довериться. Он боялся, что тот, к
кому он обратится, окажется одним из участников обряда.
Он не сказал даже главному констеблю графства.
— И, по-видимому, нажил себе не одну болячку, пока
раздумывал кому рассказать, — ехидно заметил Рипли.
— Но он доверяет вам, доктор, — заметил Гудрайт.
— У него был очень небольшой выбор. В случае со мной
70
он шел на оправданный риск. Харрис подозревал Геплуайта
и хотел, чтобы за ним установили наблюдение.
— А вы верите в колдовство и ведьм, доктор? — спросил
сержант Гудрайт.
За весь вечер это был самый коварный вопрос, и Гудрайт
не мог не задать его.
Рипли тут же заметил:
— А это, мой дорогой друг, вопрос, который стоит пять-
десят четыре тысячи долларов. И как же ты ответишь на
него?
Карр улыбнулся. Но это была тревожная улыбка.
— Если бы вы спросили меня, верю ли я в Христа, то
услышали бы и соответствующий ответ: я верю и не верю.
Я не знаю. Я агностик. И потому ко всем религиям отношусь
одинаково, включая и черную магию. Они интересны мне,
вот почему я смог рассказать вам кое-что о поклонении
дьяволу. Дайте мне доказательства, которым я как ученый
поверю, и я стану верить. В Христа. В дьявола. Во что угодно.
— Это самый уклончивый ответ, который я когда-либо
слышал, — сказал Рипли. Карр на это широко улыбнулся.
Он хотел было указать еще на один фактор в своих аргу-
ментах, но так и не успел этого сделать.
В комнату влетел дежурный сержант с сообщением о
том, что нашли констебль Уоллас и констебль Уолкер...
Время 02.02
Натаниэль Лейкок выглядел ужасно. Его вылезшие из
орбит глаза налились кровью. Язык вывалился. Тонкая
веревка, которой он был удушен, впилась настолько глубоко
в шею, что ее просто не было видно.
Он сидел за рулем машины и смотрел своим невидящим
взглядом сквозь лобовое стекло.
71
На этот раз было совершено убийство. Это было очевидно.
Не было сомнения и в том, кто это убийство совершил.
На месте преступления не было ни записки, ни каких-либо
других знаков. Но Рипли знал, чьих это рук дело. Знал и
Гудрайт. Знал это и Карр. И этот факт заставил их нервни-
чать, облизывать свои вдруг высохшие губы, украдкой
оглядываться назад, ожидая увидеть за спиной насмехаю-
щегося Цернунноса, в чьем бы обличье он ни предстал. И
кем бы он ни был, это был необычный человек. Он всем
им утер нос, совершив это преступление и подбросив труп
под дверь Закона.
Гудрайт подумал, что Рипли и Карр напуганы так же,
как и он сам. А он испугался. Он зрительно представил
себе огромную паутину с ничтожными, честолюбивыми
людишками, запутавшимися в ней, и в центре этой паутины
человека, который презирает обычные преступления,
предпочитает изощренные убийства и сам же совершает
их.
В сознании Гудрайта мелькали слова «мегаломаньяк»,
«психопат», «сумасшедший». Это не были просто слова. За
ними стоял человек, который исповедовал зло и одновре-
менно был воплощением этого зла. И этим человеком был
Цернуннос.
Время 02.20
К поискам убийцы приступили немедленно. К рассвету
в расследовании были задействованы все подразделения
полиции графства. Рипли был похож на одержимого. Его
холодное, расчетливое безумие пугало окружающих. След-
ствие моментально переключилось на поиски участников
этого преднамеренного убийства. Тело было обнаружено в
02.02 ночи.
72
Время 02.30
Главный констебль графства был поднят с постели, в
которую он только успел лечь. Ему было приказано, а не
предложено, прибыть в штаб полиции в Бричвудбрук и
предоставить Рипли дополнительные полномочия для ре-
шительных действий.
Затем были задействованы специальные службы. И не
только дежурные группы. Зевающие дактилоскописты, дро-
жащие от озноба фотографы, неповоротливые инструкторы
служебно-розыскных собак, полусонные топографы были
буквально вытянуты из-под теплых одеял. Им было прика-
зано немедленно приступить к делу. Ночную тишину нару-
шили звуки двигателей. Из выхлопных труб повалили клубы
угарного газа. Затем, спустя некоторое время, все эти
легковушки и грузовики направились из штабквартиры
графства в штаб Бичвудбрука.
Время 02.50
Рипли говорил по телефону с инспектором Раффом:
— Мы знаем, что в десять часов он был еще жив. Его
задушили на пути из Уолсворт-хилла в Бичвудбрук где-то
между десятью вечера и двумя часами ночи. Возможно, в
вашем округе. Но, может, и в нашем. Это совместная
операция, Рафф. Направь своих людей и приезжай как
можно быстрее сам...
Время 03.00
Патрульные в Бичвудбруке получили инструкции.
7Э
Время 03.15
Еаждый полицейский знал, что ему предстоит делать.
Каждый был направлен в свой район. Бичвудбрук был
отрезан от остального мира.
Ни человек, ни автомобиль не могли миновать кордон,
не ответив на следующие вопросы.
— Предъявите документы.
— Кто вы?
— Где вы живете?
— Куда направляетесь?
— Откуда едете?
— Почему вы в это время в дороге?
— Что у вас в карманах?
— Что у вас в багажном отделении?
— Когда вы выехали из дома?
— Когда приедете на место?
Невиновные граждане подвергались опросу и многие из
них выглядели испуганными. Но приходилось отвечать на все
вопросы, прежде чем им разрешали продолжить свой путь.
Время 03.18
Рипли поднял трубку внутреннего телефона и отдал
дежурному дополнительные инструкции-:
— Вызовите сержанта Сайкса. Он мне срочно нужен. Затем
свяжитесь с инспектором Липтоном, узнайте, почему он не
на дежурстве. Вызовите всех участковых констеблей...
Время 03.30
Прибыли эксперты. Приехал и главный констебль спецслужб.
74
Рипли обратился к собравшимся: к экспертам, главному
констеблю, доктору Карру и сержанту Гудрайту. Он объяснил
им, что произошло, почему это произошло, когда это про-
изошло. Закончил он словами:
— Этот ублюдок Цернуннос находился во дворе полицей-
ского участка. Он усадил тело Лейкока за руль патрульной
машины. Я отказываюсь верить в то, что он не оставил
никаких следов. Мне нужны эти следы. Сколько бы на это
ни ушло времени. И мне неважно, что вы будете делать,
чтобы найти эти следы. Можете разобрать по кирпичику
этот полицейский участок. Но не приходите ко мне с
сообщением, что вы ничего не нашли.
Когда эксперты из спецслужб вышли во двор, Рипли
обратился к Карру:
— Положите тело в одну из комнат, внимательно осмот-
рите одежду, костюм, нижнее белье, кольца, часы, содер-
жимое карманов — все. Разденьте его донага. Он весь теперь
ваш. Но, ради Бога, найдите хоть что-нибудь, за что я смог
бы зацепиться.
Время 03,40
Сержант из отдела дактилоскопии пожаловался на то,
что осмотр патрульной машины затруднен из-за плохого
освещения.
Время 03,45
Рипли позвонил по телефону офицеру гражданской обо-
роны графства.
— У вас есть переносные прожекторы?
— Да, есть.
75
— Мне необходимо четыре штуки, если возможно... Важ-
но? Конечно, это важно. Стал бы я звонить вам в такое
время, если бы это не было важно. Нет, это не железнодо-
рожная катастрофа. Если вам так интересно — это для
расследования убийства. Нам необходимо освещение. И как
можно больше освещения. Ваши прожекторы нам подо-
йдут... Хорошо. Жду вас здесь через пятнадцать минут вместе
с прожекторами.
Время 03.15
Главный констебль молчаливо признал за Рипли ведущую
роль в ведении этого дела. Он только поинтересовался:
— Нужна ли вам моя конкретная помощь, суперинтен-
дант?
Рипли ответил:
— Да, идите во двор и заставьте их найти хоть что-то.
У Рипли не было времени на обдумывание того, что он
отдает приказ своему собственному начальнику. Главный
констебль графства беспрекословно повиновался.
Время 04.00
Приехал инспектор Рафф.
Городская полиция тоже не сидела на месте. Там поиском
занимался суперинтендант Коллинз. Миссис Лейкок была
извещена о смерти мужа — констебль из следственного
отдела и женщина-полицейский спокойно расспрашивали
вдову, в надежде найти хоть какую-то нить к разгадке этого
убийства.
С постелей поднимались все информаторы полиции —
им задавали следующие вопросы:
.76
— Вам известен Натаниэль Лейкок?
— Вы знаете его хорошо?
— Как хорошо вы его знаете?
— Кто его друзья?
— Кто его враги?
— Где и когда вы последний раз видели его?
— Что он делал в этот момент?
— С кем он был?
— Что он говорил?
— Кто мог бы желать его смерти?
— Кто мог бы убить его?
И в завершение всего задавался вопрос: «Кто такой
Цернуннос?»
Рафф только сейчас узнал всё, что имело отношение к
этому делу: о самоубийстве Мартингдейла и Геплуайта, о
мотивах, стоящих за преступлением на Каменном столе, об
угрозе шантажа и об участии во всем этом покойного
Натаниэля Лейкока. Выслушав, Рафф сказал:
— Этому ублюдку Цернунносу надо бы обрезать
крылья.
Время 04.10
В полицейский участок приехал сержант Сайкс.
Рипли сразу приступил к делу.
— Всем быть здесь к шести часам; Увольнительные
отменяются. И никаких извиняющих обстоятельства. Они
все нужны мне здесь и должны быть готовы к.операции —
в шесть. Передайте в штаб — чтобы весь персонал прибыл
сюда. Свяжитесь с ближайшими дивизионами. Передайте
мои наилучшие пожелания дивизионным суперинтендан-
там, и пусть они передадут мне на несколько дней как можно
больше своих людей. Если будут какие-либо трудности, дайте
77
мне знать. Я поговорю об этом с главным констеблем и
получу на это разрешение.
— Да, сэр, — ответил Сайкс.
— И, ради Бога, — прорычал Рипли, — пошлите кого-
нибудь узнать, чем сейчас занят инспектор Липтон. Пере-
дайте ему привет от меня и поинтересуйтесь, чем, черт
возьми, он занят. Ему уже давно пора быть здесь.
— Да, сэр.
Сайкс широко улыбнулся и моментально приступил к
делу.
Время 04.20
Рипли позвонил по телефону в госпиталь в Бичвудброке.
Ему быстро удалось связаться с сестрой, дежурившей ночью.
Наконец после немыслимых препирательств Рипли связался
с дежурным врачом.
— Это суперинтендант Рипли. У вас лежит Харрис — из
следственного отдела. Мне необходимо поговорить с ним,
и как можно быстрее... Знаю, знаю. Он после операции? Но
это не ответ на мой вопрос. Когда я смогу опросить его?..
Да, именно опросить. Задать ему несколько вопросов...
Неужели? — Рипли злорадно улыбнулся . — Если у него
начнется приступ, то для этого он в самом подходящем
месте... Да, доктор. Совершенно серьезно. Я посылаю вам
своего человека — сержанта Гудрайта. Он будет ждать, пока
Харрис придет в себя и сможет говорить. Всего несколько
вопросов... Нет, не очень много. Один главный вопрос и
парочка дополнительных. Не больше... Я признателен вам,
доктор. Гудрайт уже тут.
Рипли опустил трубку и обратился к Гудрайту:
— Отправляйся в госпиталь. И не позволяй им сесть себе
на голову. Как только Харрис придет в сознание, тут же
78
спроси, что он знает о Цернунносе. И скажи ему, что мне
нужно имя человека из магистрата...
— Из магистрата? — удивился Гудрайт.
— Да, того, кто участвует в ритуальных сборищах.
Время 04,30
Рипли негодовал:
— Где этот чертов Липтон?
Повернувшись к Раффу он сказал:
— Проведем опрос в виде анкеты. Тогда, думаю, удастся
охватить всех.
Рафф согласно кивнул.
— Я позвоню Коллинзу. Используем в Уолсворт-хилл
такой же опросник. Думаю, это нам не помешает.
В течение следующего получаса Рипли и Рафф состав-
ляли опросник.
В окончательном варианте он содержал следующие во-
просы: Имя. Адрес. Место работы. Возраст.
1.	Где вы находились между 10 вечера 31 октября и 8 утра
1 ноября? (имена свидетелей).
2.	Где вы находились между 10 вечера 2 ноября и 2 ночи
3 ноября? (имена свидетелей).
3.	Видели вы или слышали что-нибудь подозрительное
или необычное в указанные выше промежутки времени?
4.	Вам известно имя Натаниэль Лейкок?
5.	Что, по вашему, означает слово Цернуннос?
6.	Что вам известно об убийстве Натаниэля Лейкока?
Рипли с недовольным видом еще раз просмотрел опрос-
ник. Затем сказал:
— Можно представить некоторые ответы на эти вопросы.
-г- Будет очень много пустой болтовни-, -^согласился
Рафф-
79
— Нам потребуется много людей, чтобы выяснить исти-
ну.
Опросник передали дежурному по участку. К шести утра
надо было изготовить две тысячи копий. Одну тысячу —
для опроса в Бичвудбруке, а другую — в Уолсворт-Хилле.
Время 05.15
Полицейский участок был переполнен людьми в форме
и в гражданском: инспекторы, сержанты, констебли, люди
из бичвудбрукского дивизиона и люди из других семи
полицейских дивизионов, которые составляли полицейские
силы графства.
— Уведите их отсюда, мешаются под ногами, — возму-
щался Рипли.
Попавшемуся под руку Сайксу Рипли крикнул:
— Сержант, уведите эту толпу куда-нибудь, в биллиард-
ную, например. В шесть будет совещание, а до этого времени
займите их чем-нибудь.
Время 05.20
Рипли и Рафф вышли во двор полицейского участка.
Главный констебль проводил первоклассную работу.
Эксперты из спецслужб были страшно возмущены. Глав-
ный же констебль заканчивал резкую тираду в адрес инст-
руктора с собакой:
— Так заставьте их найти что-нибудь, сержант. Эти
чертовы собаки едят больше, чем вся полиция графства.
Их слишком балуют. Это не собаки, а какие-то барышни.
Не забывайте — их держат для работы. Заставьте этих
тварей работать! — Затем с угрозой добавил: — Если они
80
не найдут ничего, если они не выйдут на след — я отправлю
их на мыловарню. Грош им цена. Я расформирую ваше
подразделение и отправлю всех вас работать участковыми.
Раффу показалось, что главный констебль не столько
обращается к полицейским, сколько слушает сам себя.
Власть без ответственности — неплохая штука. Теперь на
Рипли временно лежала ответственность за работу полиции
графства.
Во дворе все пространство ярко освещалось четырьмя
прожекторами, кипела работа.
Тела Натаниэля Лейкока в машине уже не было.
Возле нее вертелись фотографы и дактилоскописты. Они
обследовали и сфотографировали каждый дюйм сиденья,
руля, панели, педалей. Машина была покрыта внутри и
снаружи специальной пудрой, проявляющей отпечатки
пальцев. Светлая пудра на темной поверхности и наоборот.
Если Цернуннос был человеком, то есть, имел на руках
пальцы, и если он прикасался своими пальцами к любой
части машины, то проявленные отпечатки этих пальцев
будут сфотографированы.
Рипли и Рафф вернулись назад в участок и прошли в
комнату, где лежало тело Лейкока.
На столе доктор Карр разложил содержимое карманов
Лейкока.
Связка ключей, потертый бумажник с двумя отделениями
из коричневой кожи. Содержимое — четырнадцать шил-
лингов и шесть пенсов. Носовой платок из белой ткани с
буквой «N», такой можно купить в любом магазине Уодс-
ворта. Футляр для очков. Карманные серебряные часы с
римским циферблатом и тонкими стрелками. Старые хоро-
шие часы. Они шли. Часы были на цепочке. Огрызок
карандаша, спички.
Здесь же лежало и орудие убийства. Карр разрезал шнур,
оставив узел для последующего осмотра.
81
Вещи были аккуратно сложены и лежали стопочкой на
полу. Их затем упакуют и доставят в лабораторию для
тщательного осмотра.
Рипли взял в руки расческу со словами:
— У него были странности и кроме религии. На этом
гребне больше зубьев, чем у него волос на голове.
Рафф заметил:
— Нет Библии.
Карр вопросительно поднял брови.
— Вчера, в десять вечера, — объяснил Рипли, — Лейкок
держал в руках Библию. Здесь же ее нет.
Карр произнес:
— В машине ее тоже не нашли.
— Когда мы найдем ее, — сказал Рафф, — то сможем
узнать, где его задушили — в Бичвудброке или в Уолсворт-
Хилле, и это будет маленький шажок в правильном направ-
лении.
Время 05.40
Полицейские толпились в бильярдной, в столовой и перед
зданием участка.
Рипли вызвал сержанта Сайкса.
— Сколько у нас людей? — спросил он.
— Шестьдесят констеблей, три сержанта, три инспектора
нашего дивизиона, восемьдесят констеблей и пять сержан-
тов из других дивизионов.
Рипли, немного подумав, сказал:
— Организуйте их следующим образом: сто человек пусть
занимаются опросом жителей по опросникам. Они должны
работать парами. Двадцать человек держите здесь, чтобы
сортировали опросники. Здесь же оставьте двух сержантов.
Остальные будут в резерве. Одного инспектора поставьте
82
на опросники, еще одного в резерве, и отправьте одного
инспектора для связи с суперинтендантом Коллинзом. Вы
остаетесь здесь.
— Да, сэр.
— И соберите их всех в бильярдную, ровно шесть. Раз-
местите всех. Поставьте их на столы, если это потребуется.
Я хочу дать инструкции сразу всем.
— Слушаюсь, сэр.
Время 05.50
Рипли, Рафф и главный констебль вошли в бильярдную,
чтобы провести совещание.
Время 06.00
У каждого полицейского есть свой излюбленный способ
ведения расследования. Но у всех этих способов есть нечто
общее. Их можно сгруппировать в два основных направления.
Первое направление — это «Знаток» или «Я справлюсь
с этим один».
Это направление базируется на том факте, что о преступ-
лении должно знать как можно меньше людей. Только они
знают, что и для чего делается. Те же, кого они задействуют,
ни о чем не догадываются. Результаты поисков не доводятся
до основного состава. Они, конечно, могут кое о чем
догадываться, но ничего не могут знать. Они работают на
ощупь и должны лишь довольствоваться тем, что начальство
знает, чем они заняты.
Защитники этого направления считают, что, когда рас-
следование ведет один человек, это исключает лишние
дебаты и согласования.
83
Второе направление — это «Коллективная работа» или
«Всем миром».
Защитники этого направления полагают, что только
тогда, когда полицейский знает, для чего необходимо вы-
полнить именно такую работу, он сделает все от себя
зависящее для достижения наилучших результатов.
Рипли относился ко второму направлению. Он был
уверен, что чем больше полицейских будет знать, почему
убит Лейкок, тем легче будет выследить человека по имени
Цернуннос.
Рипли в своем обращении к полицейским напомнил о
случившемся в Каменистой лощине. Рассказал о ритуальных
сборищах дьяволопоклонников и о шантаже, которым пол-
ьзуется их главарь.
Он рассказал им о Лейкоке, как о добропорядочном
гражданине, который погиб потому, что хотел помочь по-
лиции.
Поведал также и о Цернунносе, который, вне всякого
сомнения, был убийцей Лейкока, вожаком ритуальных сбо-
рищ, жрецом дьявольских обрядов, шантажистом.
Закончил он следующими словами:
— Или мы поймаем его, или он перехитрит нас. Но
если он окажется проворнее нас, мы не сможем считать
себя полицейскими. Вот опросник, —- с этими словами
Рипли показал всем образец. — Здесь шесть вопросов.
Мне необходимо, чтобы здесь было шесть ответов. Вы
будете работать парами. И вы опросите каждого. Начи-
найте отсюда, прямо от полицейского участка и продви-
гайтесь дальше в город. Опрашивайте всех, мужчин,
женщин, детей. В этом городе живет двадцать тысяч
человек. И если потребуется, я установлю, чем каждый
занимался в указанное в опроснике время. А что бы вы
не сомневались в этом, я напомню, как в Блэкберне
пришлось снять отпечатки пальцев у всех мужчин города,
84
чтобы выявить убийцу. И последнее — помните о том, что
Цернуннос — это человек. Кто-то же видел его. И найти
этого «кого-то» является вашей задачей.
Время 07.10
Усталость навалилась на Гудрайта. До прибытия в гос-
питаль в Бичвудбруке он ее как-то не чувствовал: ему, как
и другим, передалось рабочее возбуждение Рипли, отогнав-
шее сон.
Но теперь, в тишине больничной палаты, в окружении
аккуратно застеленных кроватей, сон начал овладевать
им.
Гудрайт тряхнул головой, чтобы отогнать сонливость и
потер ладонью выступившую за ночь щетину на своем лице.
Ощущение было не из приятных.
Харрис еще не пришел в себя. Его лицо смотрелось
бледным пятном на фоне белой подушки. Веки были сомк-
нуты, а сухие, бескровные губы слегка раздвинуты. Он шумно
и тяжело дышал.
Гудрайт нехотя встал со стула, на котором сидел. Подошел
к окну и посмотрел на деревья в саду перед госпиталем.
Кучка воробьев на высохшей траве нс могла поделить
какой-то лакомый кусочек.
По бетонной дорожке, разделяющей парк на две части,
проехал пустой автокар. Откуда-то вылетела ворона и усе-
лась на.одну из веток ближайшего к зданию дерева.
Вид из окна был самым заурядным — таким же привы-
чным, как и доставка утренней почты. Но воспаленное от
бессоницы сознание Гудрайта придало всей этой обыден-
ности какой-то зловещий оттенок. И все из-за того, что
где-то в этом нормальном мире жил и творил чудовищные
вещи тот, кто называл себя Цернунносом.
85
По меньшей мере двое на данный момент уже совершили
самоубийство. Один человек убит. Труп другого обезобра-
жен. И все это обычные вещи для ритуальных сборищ,
которые проводит Цернуннос.
Воробьи, испуганные автокаром, резко взлетели и скры-
лись из виду. За спиной у Гудрайта послышался голос:
— Вы будете завтракать, сержант?
Гудрайт не услышал, как сестра вошла в палату.
— Это неплохая идея, — ответил он.
— Столовая в конце коридора. Она уже открыта, —
сказала сестра.
Кивнув в сторону Харриса, Гудрайт спросил:
— А как насчет него? Что, если, пока я буду в столовой,
он придет в себя?
— Не придет, — в голосе сестры не чувствовалось и тени
сомнения, — во всяком случае, до полудня.
Гудрайт тяжело вздохнул, но этот вздох превратился в
откровенный зевок. Он улыбнулся и сказал:
— Верю вам на слово. А сейчас завтрак с крепким
кофе.
— Не беспокойтесь, мистер Харрис никуда от вас не
убежит, — проговорила сестра.
Время 07.30
Инспектор Липтон очень торопился в дивизионный штаб
полиции в Бичвудбруке. Он шел, как обычно, в слегка
агрессивном состоянии, таращился на снующих повсюду
полицейских и, остановившись, задал вопрос, который со
временем стал среди полицейских графства символом иди-
отизма.
— Привет. Здесь что-то произошло?
Главный констебль, услышав это, не соизволил ответить.
86
Дежурный сержант тоже услышал, но не посмел за него
ответить.
Инспектор Рафф также услышал этот вопрос, но так как
он был из другого округа, то просто не счел нужным на
него отвечать.
Суперинтендант Рипли тоже услышал этот вопрос. Не-
сколько секунд он в недоумении разглядывал Липтона, затем
ровным и спокойным голосом ответил:
— Да, инспектор, именно так это можно назвать. Здесь
что-то произошло. Если вы потрудитесь зайти в мой кабинет,
я объясню, что все эти люди здесь делают... объясню, что
именно произошло.
Только двое — суперинтендант Рипли и инспектор Лип-
тон знали все нюансы происшедшего разговора. Остальные
довольствовались только знанием того, что Липтон никак
не участвовал в деле «Цернунноса», что Рипли и Липтон
перестали замечать друг друга и что в следующем месяце
Липтона перевели в другой округ.
Одно только было очевидно: Рипли вышел из кабинета
с блеском в глазах, подбородок его выдавался вперед
несколько больше чем обычно, а легкая, пружинящая
походка говорила о чувстве удовлетворения от блестяще
выполненной работы.
Он вошел к дежурному сержанту и отдал следующие
распоряжения:
— Свяжитесь с доктором Карром. Выясните домашний
адрес доктора Геплуайта, покойного доктора Геплуайта. —
Затем, повернувшись к Раффу, добавил: — По-моему, нам
пора поесть и привести себя в порядок.
Рафф начал одеваться. Обращаясь опять к дежурному,
Рипли распорядился:
—	Мы вернемся примерно через час. К тому времени
узнайте адрес.
—	Да, сэр, — ответил сержант, придав своему лицу соот-
87
ветствующее выражение. В этот момент Рипли казался
очень опасным из-за своей воинственности. Ведь он только
что разделался с Липтоном и весь еще кипел от происшед-
шей стычки. Поэтому самым умным было сейчас во всем
с ним соглашаться и поменьше говорить.
Время 07.45
Сюзанна Рипли подсела к Гудрайту, когда он, покуривая,
не спеша потягивал кофе. Завтрак, хотя и быстро съеденный,
все же немного разогнал сонливость, и теперь сержант
чувствовал себя веселее.
Он смотрел на то, как в столовую входили и выходили
люди: мужчины и женщины, в форме и без формы. Неко-
торые завтракали всем, что было в утреннем меню, другие
же ограничивались чаем или кофе.
Сюзанна вошла с тремя подругами. Она взяла чай с
пирожными и уже шла к столику, где сидели ее подруги,
когда увидела Гудрайта. Изменив свой маршрут, она села
на стул напротив сержанта. Гудрайт почувствовал себя
немного неуютно из за своего небритого лица, усталого
вида, помятой формы и несвежего воротничка рубашки.
— Что вы тут делаете? — поинтересовалась Сюзанна.
Он рассказал ей все до мельчайших подробностей. За-
ключил свой рассказ Гудрайт словами:
— Я и не знал, что вы здесь работаете.
— Всего три раза в неделю, — пояснила Сюзанна.
— Да?! — Видно было, что Гудрайт хочет еще что-то
сказать. Прозвучавшие следом слова походили на детский
лепет:
— Я просил вашего отца поблагодарить вас за чудесный ужин.
— В самом деле? Очень мило с вашей стороны. — В ее
улыбке промелькнула насмешка.
88
— Э... я спросил вашего отца, не будет ли он возражать
против нашей с вами встречи?
— Серьезно?! — В глазах Сюзанны появился озорной
блеск. — И что же он ответил?
— Он сказал... — Гудрайт замолчал. ЛИцо его выражало
растерянность. — Извините, — наконец выдавил он из се-
бя. — Все это выглядит довольно глупо. И я совершенно
не то хотел сказать. Позвольте мне провести с вами какой-
нибудь вечер, мисс Рипли?
— Ни в коем случае, если вы будете называть меня мисс
Рипли. Ведь у меня есть имя — Сюзанна. И знаете что,
сержант, вы очень галантны для полицейского.
Гудрайт немного расслабился, затем сказал:
— Наверное, я несу всякий вздбр. И эта бессонная ночь...
— Вы выполняете свою работу, сержант Гудрайт.
— Джон. Называйте меня просто Джон...
— Хорошо, Джон...
Их последующий разговор касался многих, очень важных
для них вещей и совершенно неинтересных для кого-то еще.
Посмотрев на часы, Сюзанна заметила:
— Мне уже пора идти. Я бы осталась поболтать еще, но
я на работе.
Она поднялась со стула и сказала:
— Скажешь мне, когда у тебя будет свободный вечер.
Думаю, мы неплохо проведем его.
После этого разговора усталости у сержанта Гудрайта
как ни бывало.
Время 09.00
У Геплуайта был свой дом за городом. Сад был достаточно
большой, чтобы иметь два входа, и каждый с железными
воротами.
89
Рафф въехал через одни из этих ворот и подъехал к
крыльцу дома. Глуша мотор, он произнес:
— Интересно, знает ли вдова о дьявольских занятиях
своего мужа?
Рипли откликнулся:
— Вряд ли. Сейчас мы это узнаем.
Открыв дверцу машины, Рипли ступил на гравий доро-
жки. Затем из машины вылез и Рафф. Позвонив, они стали
ждать. Дверь открыла стареющая женщина. Очевидно,
прислуга. Переводя свой взгляд с Рипли на Раффа, а затем
в обратном направлении, она спросила:
— Слушаю вас?
— Полиция, — не терпящим возражений тоном ответил
Рипли.
— Нам нужно поговорить с миссис Геплуайт.
Женщина спокойно ответила:
— Она плохо себя чувствует и сейчас отдыхает. У нее
умер муж.
— Нам это известно. Именно поэтому необходимо пого-
ворить с ней.
— Да, но я не знаю...
— Тогда узнайте.
Женщина хотела было что-то сказать, но Рафф перебил
ее.
— Это очень важно. Поэтому мы здесь.
Прислуга понимающе кивнула головой. Затем закрыла
дверь. Рипли и Рафф слышали, как она направляется куда-то
в глубь дома.
— Ей придется встретиться с нами, — ухмыльнувшись,
заметил Рипли. С ордером или без, но мы все равно попадем
в этот дом.
Через несколько минут дверь снова открылась.
— Миссис Геплуайт ожидает вас, — услышали полицей-
ские голос прислуги.
90
Миссис Геплуайт была полной, крупной женщиной. Она
производила неприятное впечатление. Седеющие волосы
были собраны в пучок. Лицо квадратное. Холодные, серые
глаза. Тонкие с опущенными вниз уголками губы. На ней
был шерстяной свитер с какой-то безвкусной брошкой. Голос
у нее был почти мужской. Она стояла гостиной и с надмен-
ным видом рассматривала вошедших Рипли и Раффа. Она
начала первой.
— Итак, кто вы? И что вам надо?
Рипли представился, представил Раффа, и затем сказал:
— Мы здесь из-за вашего мужа. Он покончил с собой.
— Он отравился, — презрительно ответила женщина. —
И, ради Бога, не надо соболезнований. Он совершил само-
убийство, потому что он был просто тряпкой.
Рипли возразил:
— Но он был вашим мужем...
— Если так можно сказать, — ответила женщина. —
Надеюсь, вас это не шокирует.
— Нет, мы ко всему привычные, — ответил Рипли.
— Но я не лицемерю, — продолжала миссис Геп-
луайт. — То малое, что я питала к этому человеку, давно
исчезло.
— Почему же он покончил с собой? — спросил Рафф.
— Это известно одному только Богу, — пожимая плеча-
ми, ответила женщина. — Думаю, что у мужа были для этого
основания. Он был педантом, занудой и отъявленным мер-
завцем.
— Даже больше того, — проворчал Рипли.
Женщина с удивлением посмотрела на суперинтенданта.
Рафф слегка улыбнулся. Это был старый полицейский
прием: когда вас пытаются огорошить, сделайте то же самое.
И когда этим занимался такой специалист, как Рипли, прием
всегда срабатывал.
— Зачем же вы здесь? — спросила миссис Геплуайт.
91
— Нам необходимо осмотреть личные бумаги вашего
мужа.
— С какой это стати? — нахмурилась она. Этот полицей-
ский начал беспокоить ее. От него не так-то просто изба-
виться.
— Потому что, — начал Рипли, — как мы считаем, ваш
муж знал убийцу Натаниэля Лейкока.
— Я в этом не уверена. Вот женщины... Он знал многих
женщин.
— Он также знал и Цернунноса, — заметил Рипли.
— Цернунноса? Кто это такой? — спросила женщина,
бессмысленно глядя на Рипли.
— Вы же читали газеты? — вмешался Рафф.
— Сегодня еще нет. Я слушала новости по радио...
— Лейкок был убит человеком по кличке Цернуннос, —
пояснил Рафф.
— Правда? — В голосе миссис Геплуайт чувствовались
недоверчивые нотки. — И вы считаете, что мой муж знал
этого человека? Этого Цернунноса?
— Мы не считаем так, — ответил Рипли. — Мы знаем,
что это так.
— Нет, этого не может быть. Мой муж не такой.
— Разрешите мы взглянем на его бумаги, миссис Геп-
луайт? — произнес Рафф.
Немного поколебавшись, женщина ответила:
— Не понимаю, почему я должна вам это позволить?
— Нам придется сделать это, но только уже с ордером, —
напомнил ей Рафф.
— Вряд ли у вас это получится. Я в очень хороших
отношениях, с главным констеблем графства.
— Ладно, — почти прорычал Рипли. — Это избавит нас
от многих неприятностей. Вы можете позвонить ему. Ска-
жите, что мы здесь. Скажите, зачем мы здесь. Затем он
даст нам разрешение на обыск.
92
— Думаю, вы все преувеличиваете, суперинтендант, —
раздраженно прошипела миссис Геплуайт. — Вы не имеете
права распоряжаться в этом доме.
— У нас есть право, — начал чеканить слова Рипли. —
Ваш муж покончил с собой потому, что зависел от того,
кого мы ищем. А тот, кого мы ищем, подозревается в
убийстве Натаниэля Лейкока. И это дает нам право произ-
вести обыск в вашем доме. Поэтому решайте, или вы
позволите нам это сделать сейчас, или мы сделаем это позже,
но уже с ордером.
Немного поколебавшись, миссис Геплуайт подошла к
столу, достала ключи и передала их Рипли со словами:
— Это ключи моего мужа. Мне передали их в госпитале.
Я ими еще не пользовалась. Поэтому, если вы найдете
то, что ищите, не обвиняйте в этом, пожалуйста, меня.И
побыстрее убирайтесь отсюда, когда закончите свой
обыск.
Она с ненавистью посмотрела на полицейских и вышла
из комнаты.
Время 09.30
Суперинтендант Коллинз сидел в своем кабинете в
здании штаба полиции в Уолсворт-Хилл. Он сидел и
думал, мысленно пытаясь расставить все факты по своим
местам.
Коллинз решал задачу с одним неизвестным — Цернун-
нос. При этом он не обращался ни к опроснику, ни к акту
смерти, ни к отпечаткам пальцев, ни к фотографиям.
Он воспользовался самым надежным в таких случаях
инструментом — собственным умом. Коллинз мысленно
выстраивал многочисленные связи между именами и собы-
тиями. Наконец он решил свою задачу.Теперь ему был
93
известен еще один участник ритуальных сборищ. Этим
участником был сам Цернуннос. Опять начались сопостав-
ления и анализ связей — теперь уже при помощи бумаги и
карандаша. И опять тот же самый ответ — Цернуннос.
Основной поиск можно было прекращать.
Коллинз протянул руку к телефону и... изменил свое
решение. Лучше обо всем сказать лично. Да и интересно
будет посмотреть на реакцию Рипли, когда он все это узнает.
Затем он поднял трубку, и, позвонив в гараж, вызвал
свою машину. Дежурному он сказал, что отправляется в
штаб полиции в Бичвудбруке.
Время 09.45
Когда начальник следственного отдела суперинтендант
Харрис пришел в себя и увидел на стуле возле своей койки
сержанта Гудрайта, от неожиданности он на какое-то время
лишился дара речи. Немного успокоившись, он спросил:
— Гудрайт? Что вы тут делаете? А где мы находимся?
Что случилось, Гудрайт?
Сержант ответил:
— Убийство, сэр. Подозревается Цернуннос.
— А, Цернуннос, — попытался улыбнуться Харрис, но
из-за боли не смог этого сделать.
— Рипли уже знает о Цернунносе?
— Нам важно, — начал Гудрайт, — знать кто он?
— Я же просил Рипли не оглашать это имя.
— Но произошло убийство, сэр.
— Я знаю. Я был там в самом начале.
— Нет, сэр. Еще одно убийство. Убили человека по имени
Лейкок. Его задушили. А Геплуайт покончил с собой.
— Геплуайт! — На лице Харриса появилась озабочен-
ность и раздражение.
94
Но тут вмешалась сестра:
— Достаточно на сегодня, сержант. Больше никаких
вопросов.
— Кто замешан из магистрата? — выпалил свой вопрос
Гудрайт.
Харрис улыбнулся и печально произнес:
— Карр обо все рассказал.
— Да, — подтвердил сержант.
— Достаточно на сегодня, — опять вмешалась сестра.
— Имя, сэр? — умоляюще произнес Гудрайт.
— Сержант Гудрайт, я запрещаю... — послышался голос
сестры.
— Грешэм. Сэр Генри Грешэм, — ответил Харрис.
— Спасибо, сэр. Это все, что мне было необходимо узнать.
— Передайте Рипли, чтобы он было осторожнее. Воз-
можно, Грешэм и есть Цернуннос, — сказал Харрис.
— Хорошо, передам, — пообещал Гудрайт.
Время 09.50
— Неплохой улов, инспектор, — произнес Рипли. — По
крайней мере, мы теперь знаем, что охотимся не за тенями.
Два ключа дали им возможность добраться до вещест-
венных доказательств.
Рипли внимательно осмотрел то, что они выудили из
ящиков стола.
Черный капюшон и плащ. На спине плаща золотом и
серебром был вышит, как они позже узнали, Великий
Кабалистический знак Зохар. Книги по черной магии:
История магии Элифаса Леви, книга заклинаний Либеллуса,
книга заклинаний Гонориуса П.
Здесь были и фотографии — набор порнографических
открыток. И чековая книжка Геплуайта.
95
Рафф взял ее в руки, раскрыл и сказал:
— Каждый месяц он снимал по пятьсот фунтов. Это о
чем-то да говорит.
— Это говорит обо всем, — произнес Рипли. — Мы знаем
теперь, что это означает. По крайней мере, мы так думаем.
Ктото его шантажировал.
— Разумеется.
— Нет, Рафф. Не разумеется. Предположим, что у него
была любовница. Жена же говорила, что он любил жен-
щин... — Рипли вздохнул. Он все же был разочарован резуль-
татами поисков. Они не нашли ни малейшей зацепки отно-
сительно личности Цернунноса или остальных участников.
Рафф понял, что расстроило Рипли, и сказал:
— Мы не найдем его здесь.
Через пятнадцать минут они были уже возле штаба
округа. В это же время подъехал и Коллинз. И в этот же
момент к ним присоединился сержант Гудрайт.
— Думаю, что я знаю, кто такой Цернуннос, — сказал
Коллинз.
— Харрис сообщил мне, кто может быть Цернунно-
сом, — перебил его Гудрайт.
Рипли вопросительно посмотрел на обоих и сказал: -
— Здесь не место для таких разговоров. Пойдемте в мой
кабинет.
Когда они вошли в здание, из-за стола возле дежурного
поднялся доктор Карр:
— Наконец-то, — произнес он, — теперь я знаю, кто
такой Цернуннос.
Время 10.15
Всеобщее возбуждение длилось недолго. Рипли быстро
успокоил Карра, Коллинза и Гудрайта. Они тут же распо-
96
ложились за столом дежурного сержанта и запретили ему
отвлекать их.
Рипли решил начать с Гудрайта.
— Вы будете первым, сержант. Итак, ваши соображения.
Сержант Гудрайт начал:
— Прежде всего Харрис называл Сэра Генри Грешэма
как участника ритуальных сборищ. Он также предположил,
что Грешэм может быть Цернунносом. Харрис занимался
этим очень давно, поэтому я думаю, что Грешэм и есть этот
Цернуннос.
— Да, но Харрис не сказал, что Грешэм и Цернуннос —
одно и то же лицо.
— Он нс был так категоричен, — согласился Гудрайт.
— Думаю, сержант, вы имеете еще что-то в виду, когда
говорите о Грешэме, как о самом главном? — спросил
Рафф.
— Да, сэр, — ответил Гудрайт. — Я думаю, что он не
может быть просто участником, потому что его трудно
шантажировать.
— Хорошо, — воскликнул Рипли. — Остановимся на нем
подробнее. Он — генерал-майор. Баронет. Член совета
графства. Член городского магистрата. Член постоянно
действующего комитета графства. У него все уже есть. Это
свидетельствует против того, что он рядовой участник, но
не против того, что он Цернуннос.
— Думаю, что так, — согласился Гудрайт. — Ведь Цер-
нуннос, кем бы он ни был, должен постоянно общаться с
социальными паразитами, которых он шантажирует. .Из
чувства самосохранения он должен быть абсолютно уверен
в них, прежде чем вводить в свой круг. Он не может себе
позволить сделать ошибку. Грешэм очень подходит на эту
роль. Ведь вокруг него очень много таких паразитов.
— А как насчет денежной стороны дела? — поинтересо-
вался Рафф. — Ведь шантажируют не ради собственного
4 Дьявольские игры	97
развлечения. И Грешэм не пойдет па такой риск, только
если обстоятельства вынудят его на это.
— Я отвечу на этот вопрос, — сказал Карр. — Грешэм
был на грани банкротства два года назад...
— Это уже что-то, — оживился Гудрайт.
— Минутку, сержант, — остановил его Рипли и спро-
сил:
— Вы уверены в этом, Карр?
— Да, Геплуайт рассказывал мне об этом. Но, где-то
пол года назад он сказал мне, что Грешэм снова на ногах.
— Это все звенья одной цепи, — опять начал отстаивать
свою версию Гудрайт. — Грешэм — это Цернуннос. Он
должен им быть.
— Хорошо. Теперь послушаем, что нам скажет Коллинз.
А он не считает, что Грешэм — это Цернуннос?
— Я полагаю, что Цернуннос — это патологоанатом
Джек. Поймите меня правильно. Я не заявляю категорично,
что Цернуннос — это Джек. И, пока мы все свои соображе-
ния строим на совпадениях, Джек может быть нашим
главным подозреваемым.
Коллинз продолжил:
— Предположим, что этот бродяга Джозеф Бенджамин
Уолтер умер неожиданно от инфаркта миокарда. Цернуннос
обнаружил его тело и решил использовать для проведения
обряда. Дальше. Бродяги, как и все люди, могут болеть. В
конце концов, они могут умереть от своей болезни. И почти
всегда они умирают на улице, а не в больнице.
— Понял вашу мысль, Коллинз, — воскликнул Рипли.
— Тем не менее, — продолжал Коллинз, — доводя наши
предположения до логического конца, допустим, что так
все и было. Что Уолтер умер неожиданно, умер от инфаркта
и упал на улице. Если предположить, что все было именно
так, то придется допустить, что первым тело обнаружил
Цернуннос. Любой другой известил бы об этом полицию
98
или врачей. И только Цернуннос или тот, кто знает его, как
Цернунноса, взял бы это тело для совершения обряда.
Закончив, Коллинз с улыбкой ожидал реакции осталь-
ных.
Карр заговорил первым.
— Вы понимаете, что говорите?
— Да, конечно, — ответил Коллинз. — Я говорю о том,
что не верю в цепь таких случайностей. Я полагаю, что
Джек утаил истинные причины смерти Уолтера.
— Вы что, считаете, что Уолтер был еще жив, когда над
ним совершали обряд? — спросил Рафф.
— Нет, он был мертв, — ответил Карр. — Я осмотрел
труп еще там, в лощине. Все действия были совершены над
мертвым телом.
— Джек сказал, что Уолтер умер 29 октября, — заметил
Рипли.
— Кому же , как не ему знать это, — ответил Коллинз. —
Я готов предположить, что Джек убил его. А так как мертвые
бродяги не валяются у нас повсюду, то очень вероятно, что
Джек и убил этого Уолтера.
— Если верить суперинтенданту Коллинзу, — начал Гуд-
райт, — то получается, что один человек убит для того,
чтобы провести обряд, а другой, который точно убит, ли-
шился жизни только потому, что хотел нам помочь.
— Не забывайте, сержант, — заговорил Рафф, — что
целью этих обрядов является шантаж. А дьявольский спек-
такль служит только прикрытием этому шантажу. И Цер-
нуннос должен оставаться для всех неизвестным. Иначе его
тоже можно будет шантажировать. Более того, я думаю,'что
участники этих ритуалов не знают друг друга. То есть,
Цернуннос знает всех. Остальные не знают никого.
Коллинз произнес:
— Яс вами совершенно согласен, инспектор. И все же
я думаю, что Цернуннос — это Джек.
99
— Ладно, — согласился Рипли, — Коллинз считает, что
это Джек. Гудрайт настаивает на Грешэме. А что скажет
доктор Карр?
— Я полностью согласен с Коллинзом и считаю, что
Джек, это и есть Цернуннос, — откликнулся Карр. Затем
продолжил: — Мы очень много болтали. Мы считаем, что
Джек — классный патологоанатом, и верим его выводам.
И до последнего момента никогда не проверяли их тща-
тельно.
С этими словами он поставил на стол свой дипломат,
открыл его и достал тоненькую папку с документами.
Стандартные формы отчетов об исследовании внутренних
органов.
— Вот как описывает Джек внешний осмотр тела
Уолтера. Он написал: «Средних лет. Истощен. Плохое
питание».
— Но этого же нельзя отрицать. Уолтер был истощен до
предела, — произнес Рипли.
— Согласен, — кивнул Карр и начал читать дальше: —
«Осмотр сердца показал наличие скопления холестерина в
коронарных сосудах.» Холестерин же вызывает коронарный
тромбоз, а не миокардит. Но, согласно сообщению Джека,
Уолтер умер от миокарда. — Кроме того, скопление холес-
терина бывает только от переедания, особенно животных
жиров.
— А я, — сказал Коллинз, — сомневаюсь, что Уолтерс
переедал.
— Это может означать только одно... — начал Рафф.
— Джек поменял органы, — закончил за него Коллинз.
— Джек или кто-то другой, — уточнил Рипли.
— Кто же еще? — спросил Коллинз.
— У Джека есть ассистент. А тело, сосуды с органами, —
все остается в лаборатории. Например, Геплуайт мог про-
извести замену.
100
— Послушайте, Рипли, — настаивал на своем Кол-
линз, — все говорит о том, что это дело рук Джека.
Гудрайт спросил:
— Где же он взял другое сердце, легкие, или почки?..
— Все дело в том, — начал Коллинз, — что морг нахо-
дится при госпитале. Люди там тоже умирают. И все осмотры
также проводятся Джеком. И там этих органов больше, чем
в лавке мясника.
— Предположим, — вмешался Рипли, — что внутреннос-
ти подменили. Спрашивается, зачем? Очевидно, для того,
чтобы избежать токсикологического обследования? Соглас-
ны?
— Это — единственно приемлемое объяснение, — ото-
звался Коллинз.
— Джек сказал, что смерть наступила 29 октября.
Вероятно, так оно и есть. Именно в этот день Джек отравил
его.
— Ну что ж, видимо мы добрались до истины, — заметил
Рипли.
— Джек не стал рисковать и поэтому подменил орга-
ны, — произнес Коллинз.
— Я хочу получить разрешение, — вмешался в разговор
доктор Карр, — на повторный осмотр тела Уолтера. И хочу
провести его со своим патологоанатомом и токсикологом.
Я уже запросил коронера.
Рафф поинтересовался:
— Когда вы хотите его провести?
— Как только получу разрешение.
— И тогда нам все станет ясно, — произнес Коллинз.
— А пока посмотрим, как идут дела с опросниками, —
предложил Рипли.
— Может быть, кто-нибудь видел Джека или Грешэма.
Они вышли из комнаты, оставшись каждый при своем
мнении.
101
Время 10.55
Коронер ее Величества был нервным человеком. Пожи-
лой, вспыльчивый юрист, который посвятил свою жизнь
юриспруденции. И эта жизнь превратила его природную
осторожность в бесконечную, безосновательную подозри-
тельность. И тем не менее он был большим формалистом —
соблюдал дисциплину протокола.
Именно по этой причине он и разговаривал по телефону
с патологоанатомом Генри Джеком.
— По-моему, это очень необычная просьба. Очень не-
обычная...
— Меня поставили об эхом в известность, когда я вер-
нулся. Естественно, я задался вопросом: «Зачем?» Зачем
Карру понадобилось проводить повторное вскрытие трупа?
Мне никто ничего об этом не сказал. Я попытался связаться
с самим Карром, но его нет в лаборатории.
— Вероятно, Карр только попросил провести повторное
вскрытие трупа. Он сказал, чтобы я как можно быстрее
позвонил ему...
— Не имею понятия, Джек. Никакого понятия. Я думал,
что ты объяснишь мне...
— Что касается меня, то я потребую очень серьезных
оснований.
— Кроме того, Карру следовало бы сначала переговорить
с тобой, а уже потом связываться со мной...
— Да, я так ему и скажу.
— Да, Джек. Да...
. — Теперь другая причина, по которой я тебе звоню,
Джек. Если я разрешу это повторное вскрытие, то ты,
надеюсь, будешь присутствовать при этом. Возможно, ас-
систировать...
— Конечно.. Сначала надо было проконсультировать-
ся...
102
— Да, ты все понимаешь? Я одобряю такие методы. Все
должно быть сделано правильно...
— Да, хорошо. Пока, Джек...
Время 11.00
Дежурные в бильярдной занимались сортировкой посту-
пающих опросников. Все ответы делились на четыре боль-
шие группы — в каждой один из указанных промежутков
и один из двух районов осмотра.
Большинство опрошенных легко шли на контакт, то ли
прониклись ответственностью, то ли от важности происхо-
дящего, трудно сказать. Но очевидным во всех ответах было
одно: все законопослушные граждане обоих округов жили
своей жизнью, заткнув уши и закрыв глаза.
О да, они были там и тут, уезжали, приезжали. Видели
множество людей. Сотни машин. Но вот кто? Что? Эти
вопросы так и остались без ответа. Никто никого не мог
узнать и никто никого не мог описать.
Время 11.10
Доктор Генри Джек — патологоанатом — известный под
именем Цернуннос — находился в крохотной комнатушке,
прилегающей к лифту. Четыре стены, пол и потолок имели
название «кабинет», но, по правде говоря, некоторые из
госпитальных шкафов для белья имели гораздо большие
размеры. Стол, стул и полка на стене ограничивали и без
того маленькое пространство комнаты.
Дверь из этой комнаты вела в прихожую морга. Моргом
была огромная, в белом кафеле, комната. Возле одной из
стен стояли аккуратные стеллажи. Каждая ячейка пред-
103
ставляла собой длинный ящик. Сюда укладывались трупы,
и ящики задвигались в помещенные за стеной холодильни-
ки.
Все было как в любом госпитале — спрятано от посто-
ронних глаз. Это место посещал только Джек, его ассистент
и служитель морга.
Джек был обеспокоен, но не напуган. Его профессия
исключала такое понятие, как страх. И все же его охватило
беспокойство. Он был дурным человеком, но не дураком, и
поэтому избегал переоценки своих возможностей. Карр
казался Джеку подозрительным. Зачем это ему понадоби-
лось провести повторное вскрытие? У него есть все воз-
можности, чтобы определить наличие мышьяка. Мышь-
як — эффективный, но очень заметный яд. Попав в мы-
шечную ткань, он остается там на веки вечные. Годы после
захоронения гниющие остатки содержат мышьяк, как и
почва вокруг гроба. А в теле Уолтерса достаточно мышьяка,
чтобы доказать, что он умер от яда.
Джек посмотрел на висящий на стене телефон. Сюзанна
Рипли придет сюда. В этом не стоит сомневаться. Он очень
умело подобрал слова своей просьбы.
— Мисс Рипли, не могли бы вы спуститься в морг? Это
очень важно. Касается’того несчастного, которого полиция
обнаружила в лощине... Полагаю, что ваш отец занимается
этим делом. Мне необходимо вам кое-что показать. Не хочу
вдаваться в подробности, пока вы сами все не увидите. Мне
бы очень хотелось, чтобы вы спустились ко мне.
Интригующая просьба, достаточно убедительная для
того, чтобы она пришла; достаточно непонятная, чтобы
сказать о ней своему отцу. Джека распирало от радости. Он
осмотрелся все ли готово? На столе лежало аккуратно
сложенное полотенце. Рядом стояла закрытая пробкой
бутылка с хлороформом. Шприц для подкожных впрыски-
ваний тоже был готов.
104
Будет борьба... короткая, но жестокая. Возможно, даже
крик. Но только один. Со вздохом ее легкие наполнятся
испарением хлороформа, и все будет сделано. У него поя-
вится заложница. Они — полиция, власти — не станут
впутывать в свои дела невинных людей. Заложники — очень
сильная штука. Они знают, что он, Джек, может убить. Но
если они этого и не знают, то скоро узнают, когда Карр
вскроет тело Уолтера.
Всего двадцать четыре часа — больше ему не потребу-
ется. Двадцать четыре часа бездействия полиции за жизнь
Сюзанны Рипли. Этого времени ему будет достаточно, чтобы
забрать свои вещи и деньги, уже уложенные и упакованные,
достаточно, чтобы умертвить всех своих птиц, добраться до
ближайшего порта, найти подходящего капитана и улизнуть
из-под юрисдикции Британского закона.
Так уже делали другие. И поэтому это же может сделать
и он, Джек. Положить конец всем этим насмешкам над ним,
как над «Джеком-потрошителем». Теперь он будет «Дже-
ком-убийцей» — Цернунносом — человеком, который имеет
мужество задать тон и вовремя уйти, ничего не потеряв.
Сюзанна Рипли — это его путь к свободе. И судьба.
Он прислушался. Слышно было, как открылась и закры-
лась дверь в прихожую. Джек поспешил из своей конуры.
— А, мисс Рипли. Очень хорошо, что вы пришли.
С этим словами он поставил стул на заранее подготов-
ленное место — спинкой к двери своего кабинетика.
— Я не понимаю, что... — начала Сюзанна.
— Пожалуйста, присядьте. Подождите минуточку. Вы
все сейчас поймете сами. Затем выскажете свои соображе-
ния.
Сюзанна позволила ему усадить себя на стул. И стала
ждать, пока он выйдет. Все было очень просто. Джек
подошел и быстро поднес полотенце к лицу девушки. В тот
же миг другой рукой он схватил ее за горло.
105
Первый вздох вызвал у Сюзанны резкий кашель. Джек
убрал полотенце от лица, и она, вздохнув для крика, напол-
нила свои легкие испарениями хлороформа. Сюзанна
вздрогнула и опрокинулась на спинку стула, потеряв созна-
ние. Джек мягко опустил ее на кафельный пол, наклонился
и еще какое-то время подержал полотенце с хлороформом
над ее лицом. Ее дыхание стало частым и глубоким, и потеря
сознания превратилась в кому, вызванную умело применен-
ным лекарством. Джек поднялся и убрал опрокинувшийся
стул.
Затем, взяв девушку под мышки, он оттащил ее в свой
кабинетик и небрежно бросил возле столика. Нащупав на
руке вену, он ввел иглу и опорожнил шприц. Швырнув шприц
на стол, Джек вышел из кабинета, закрыл дверь на ключ,
переоделся и вышел на улицу.
Через три минуты Джек подогнал к двери свой старый
автомобиль. Открыл заднюю дверь. Вошел в помещение
морга и подошел к двери своего кабинетика. Он не стал
убирать ни шприц, ни полотенце, ни хлороформ. Все это он
оставил для аналитиков из полиции.
Затем Джек перенес Сюзанну в свой автомобиль и уложил
ее на заднее сиденье. Закрывая дверь, он разбил Сюзанне
лицо.
После этого Джек уселся за руль, завел двигатель,
медленно стал выезжать на дорожку, которая вела к воротам.
В этот же момент на территорию госпиталя въехали на
полицейской машине Рафф и Коллинз.
Время 11.20
Сержант Гудрайт ехал на машине по дороге, которая
вела в дом Грешэма. Возле него сидел Рипли. На заднем
сиденье расположился главный констебль — молчаливый,
106
задумчивый, слегка обеспокоенный. Неожиданно он задум-
чиво произнес:
— Знаете, Рипли, нам несдобровать, если вы ошибае-
тесь.
— Если Харрис ошибается, — поправил его Рипли. —
Вот почему именно мы едем к Грешэму, а не Коллинз.
Грешэм — наш человек. И им заниматься будем мы.
— Грешэм живет в нашем округе. Если он замешан в
этом деле, то ему плохо придется. Но не это беспокоит меня.
Если мы на правильном пути, то нам ничто не угрожает.
Но если мы ошибаемся, то последствия для нас будут
плачевными.
— Мы на правильном пути, сэр, — успокоил главного
констебля Рипли. — Я чувствую, что мы на правильном
пути.
Сержант Гудрайт резко нажал на тормоза. Рипли чудом
избежал удара о лобовое стекло. Главный констебль вце-
пился в переднее сиденье.
— Что это вы такое задумали, Гудрайт? — закричал
Рипли.
Гудрайт, не обращая на крик никакого внимания, вос-
кликнул:
— Вон! Смотрите! Вон там, под кустами. — Он показал
пальцем. Рипли проследил за направлением, они оба вы-
скочили из машины и бросились разглядывать то, что
лежало почти полностью скрытое под вечнозелеными листь-
ями рододендрона.
К ним подошел главный констебль, вне себя от ярости.
— Что такое, Рипли? Что, черт возьми, тут происходит?
— Нашли Библию, — лаконично объяснил Рипли.
— Что за черт?.. — начал было главный констебль.
— Это Библия Лейкока, — пояснил Рипли. — Она была
у него, когда он уходил от нас в ту ночь, но когда его нашли
убитым, то ее у него не было.
107
— Боже мой, — единственное, что мог сказать конс-
тебль. — Это означает...
— Что Сэру Генри Грешэму, — продолжил Рипли, — есть
что нам рассказать. Похоже, что Лейкок был убит здесь.
Библия выпала, и ее не нашли.
Гудрайт взял книгу и открыл ее. На форзаце, в самом
углу, стояла надпись «Н.Лейкок». Затем они вернулись в
машину.
Теперь Гудрайт уверился в том, что Грешэм — преступ-
ник. Рипли же был просто доволен находкой.
А главный констебль почувствовал некоторое облегче-
ние — даже если Грешэм и не замешан, он уже не сможет
помешать им. Ведь Библия найдена на земле, принадлежа-
щей ему.
Каждый из них пребывал в хорошем настроении, даже
в тот момент, когда спустя пять минут они оказались в
обществе Сэра Генри Грешэма.
Он стоял спиной к камину, и первые же его слова
вызвали некоторое замешательство у прибывших поли-
цейских:
— Мне сообщили, что вы едете...
— Сообщили? — с удивлением переспросил Рипли.
— Да. Несколько минут назад я звонил в Бичвудбрук, в
штаб полиции.
— Зачем же?
— Потому что я не причастен к убийству. — Все это
Грешэм говорил не спеша и совершенно серьезно.
— Продолжайте. Вы и так уже много сказали, — произ-
нес Рипли. - .
—-Вы здесь из-за убийства Лейкока?
— Да, из-за этого.
— Лейкок был здесь прошлой ночью.
— Здесь? — вырвалось у Рипли.
Грешэм повторил:
108
— Лейкок зашел ко мне прошлой ночью. И я думаю, что
после этого его и убили.
— Я тоже так считаю, — заметил Рипли.
— Вы Рипли, не так ли? — спросил Грешэм.
— Да.
— И вы ведете это дело?
Рипли кивнул в ответ.
— Зачем же я вам нужен? Мне сообщили, что вы едете.
Зачем?
— Вы последний, кто видел Лейкока живым.
— Возможно... Но...
— И это не исключает возможности того, что вы его и
убили.
— Боже мой, что вы говорите?
— Мы нашли это. — Рипли положил на стол Библию.
— Где? — поинтересовался Грешэм.
— Здесь. В вашем саду. Это вещь Лейкока.
— Когда вы ее нашли?
— Несколько минут назад.
На лице Грешэма появилось удивление.
— Но вы же не думаете...
— Мы думаем, что есть вопросы, на которые вы должны
ответить. И считаем, что у нас достаточно оснований, чтобы
подозревать вас в убийстве Лейкока. Вот что мы думаем, —
произнес Рипли сухим тоном. Затем, повернувшись к Гуд-
райту, он произнес:
— Вы подозревали его, сержант. Теперь он ваш.
Гудрайт вздохнул и сделал шаг вперед. Он никогда раньше
не проводил ареста подозреваемого в убийстве.
— Сэр Генри Грешэм, — начал он, — вы арестованы по
подозрению в убийстве Натаниэля Лейкока. Все, что вы
желаете сказать, будет зафиксированно в протоколе в ка-
честве ваших показаний.
Выслушав, Грешэм ответил:
109
— Вы ошибаетесь. Я не убивал Лейкока. Джек убил его.
Джек — Цернуннос убил Лейкока.
— Думаю, что мы обойдемся без наручников, сержант, —
произнес в заключение Рипли.
Время 12.00
Машину вел Рафф. Коллинз сидел рядом. Он же первым
и увидел выезжающего из-за угла Джека. Между двумя
машинами было не больше ста футов.
Коллинз выкрикнул:
— Вон он! Это Джек! Остановите его, даже если придется
таранить. Остановите его!
Рафф, не говоря ни слова, остановил машину, развернул
ее и направил прямо в сторону машины Джека.
Оба автомобиля сближались со скоростью примерно
пятидесяти миль в час. Рафф видел побелевшее лицо Джека
и его испуганный взгляд.
До машины Джека оставалось не более тридцати футов.
Рафф уже начал давить на педаль тормоза и приготовился
к удару. Он увидел, как Джек судорожно вертит руль, как
машина Джека ушла влево, как левое крыло его машины
зацепилось за машину Джека. Затем послышался визг
трущейся об асфальт резины.
Джека вынесло с дороги на траву, неистово заревел
мотор, колеса буксуя вгрызались в землю и постепенно
вытолкнули машину на асфальт. Джек рванулся к воротам.
Полицейская машина на мгновение замерла. Затем Рафф
завел двигатель, стал подавать назад. Машина продвину-
лась всего на несколько футов, после чего встала. В
переднее колесо глубоко вошли края разорванного пере-
днего крыла.
Коллинз выскочил и помчался к воротам. Джек уже
ПО
выезжал, а только что въехавшая санитарная машина
помешала Коллинзу разглядеть номер на машине Джека.
Он вернулся назад и спросил Раффа:
— Ты не запомнил его номер?
— Нет. — Рафф по рации давал указания оперативному
дежурному.
Коллинз сказал:
— Не забывай, связь действует только внутри города.
Пусть сообщат в графство и преследуют его.
Рафф кивнул в ответ, продолжая говорить с дежурным.
Затем они прошли в здание госпиталя.
Через пятнадцать минут им была ясна вся картина. Они
узнали и о звонке Джека Сюзанне Рипли, обнаружили
полотенце, пропитанное хлороформом, гиподермическую
иглу и туфлю, которая упала с ноги девушки. На асфальте
они нашли следы крови.
— Все это ужасно. Рафф, — произнес Коллинз. — Это
очень не понравится Рипли.
Рафф стоял молча. Внутри себя он ощутил какую-то
пустоту — результат перенапряжения. Затем он сказал
тихим голосом:
— Пойду поищу машину. Нам лучше вернуться в штаб
и сообщить Рипли о том, что произошло.
Время 12.15
Рипли выслушал сообщение Коллинза и пояснения Раф-
фа. Затем произнес:
— Теперь займемся Джеком.
Эти слова в его устах прозвучали, как смертный приговор.
. Но привести в исполнение этот смертный приговор было
нелегко. Преступник исчез. Никто не знал, где на самом
деле живет Джек. Дома, который был указан в адресе и
111
значился в госпитале как место жительства Джека, просто
не существовало в природе.
Не помогли ничем и на почте. Вся корреспонденция на
его имя поступала сразу в госпиталь Бичвудбрука.
— Вернитесь в госпиталь, — распорядился Рипли, — и
выясните, как они его вызывали в случае острой необходи-
мости.
Но в госпитале ничем не смогли помочь. Какая может
возникнуть срочность, когда больной умер? Какая мерт-
вому разница, когда произведут вскрытие — сразу или
несколько часов спустя? Нет, в госпитале не было теле-
фона Джека.
— Свяжитесь с коронером, — распорядился Рипли.
Рафф сделал это прямо из управления.
Хотя коронер и звонил Джеку и даже очень часто, но
всегда только в госпиталь. И вот совсем недавно он говорил
с Джеком по телефону о том, что Карр требует повторного
вскрытия трупа Уолтера...
— О чем вы говорили? — почти закричал в трубку Рафф.
— Простите, — коронер сказал это растерянным голо-
сом. Он был почти оглушен криком Раффа.
— Вы говорите, — продолжал Рафф,. — что рассказали
Джеку о наших подозрениях?
— Подозрениях? Каких подозрениях?
— Вы же сказали ему, что Карр требует повторного
вскрытия?
— Да, конечно. Закон требует, чтобы Джек присутствовал
при этом вскрытии.
— Идиот!’ Вы просто выживший из ума идиот. — Рафф
не стеснялся в выражениях.
— Да как вы смеете говорить мне такое? Я подам на вас
рапорт, Рипли... — послышался в трубке голос коронера.
— Это не Рипли, — ответил Рафф. — И держитесь от
него подальше. Если он когда-либо узнает о том, что вы
112
натворили, то всю душу из вас вытрясет. — С этими словам
Рафф повесил трубку.
Слушавший все это Коллинз заметил:
— Весьма содержательный разговор. Я так понимаю, что
это из-за коронера Джек обо всем догадался.
— Вот именно.
— Думаю, об этом пока не надо говорить Рипли. Ему и
этого хватит.
Рафф согласился и неожиданно воскликнул:
— Грешэм. Вот кто должен знать, где живет Джек.
Похоже, что удача была близка, но вскоре выяснилось,
что удача и на этот раз миновала их.
Время 12.45
Кабинет Рипли был полон сотрудников.
Главный констебль сидел хмурый и злой от сознания
собственной беспомощности.
Рипли — бледный, осунувшийся, с воспаленными глаза-
ми, говорил короткими, отрывистыми фразами.
Коллинз — внешне спокойный, скрывал свою тревогу за
маской любезности.
Рафф — свирепо переводил взгляд с одного на другого,
как бы ища в выражениях лиц ответы на какие-то
вопросы.
Гудрайт был поглощен своими мыслями. Наблюдая
за Рипли, он думал о том, как можно держать себя в
руках, когда дочь взята в заложницы откровенным
убийцей?
Грешэм был страшно напуган. Осознав, что произошло
нечто чудовищное, он готов был помочь, но не знал, как
это сделать.
— Вы, конечно, понимаете, что произойдет, если не
113
скажете всей правды? Что произойдет с мисс Рипли, —
обратился к нему Коллинз.
— Да, конечно, — ответил Грешэм.
— И вы все еще не хотите сказать, где живет Джек? —
спросил Рипли.
— Но я действительно не знаю.
— И у вас нет его телефона?
— Нет, разумеется.
— Вы жалкий лгун, Грешэм, — вмешался Рафф.
— Но если вы действительно лжете, то вам поможет
только Господь Бог, — зловещим голосом произнес Рипли.
— Вы лжете, Грешэм? — спросил Коллинз.
— Нет, — в голосе послышалась паника.
— А как же вы общались с ним? — раздался голос
главного констебля?
— Общался?
— Да, общались? — прогремел Рипли.
— Обычно, звонил в госпиталь.
— Обычно? — переспросил Коллинз.
— Да.
— Ав остальных случаях?
— Ив остальных случаях тоже.
— Но телефон — это на работе, а после работы? —
настаивал Коллинз.
— Как вы связывались? Ришж уже стал выходить из
себя. Он схватил Грешэма за воротник пальто и, с нена-
вистью глядя в лицо генерал-майора, выпалил:
— Грешэм, Бог нас рассудит, я убью вас, если вы не
скажете.
— Голуби, — еле выдавил из себя Грешэм.
Гудрайт разразился истерическим смехом. «Голуби». Это
звучало, как издевательство над Рипли.
— Голуби? Что это, черт возьми, означает, Грешэм? —
спросил Коллинз.
114
— Обычные домашние голуби. — Грешэм умоляюще
посмотрел в глаза Рипли. Он очень хотел, чтобы ему
поверили.
— Говорите все об этих голубях! — рявкнул Рипли, оста-
вив пальто Грешэма в покое.
— Он оставлял их у меня. По шесть штук. Иногда
привозил их сам. Иногда присылал с кем-нибудь. Я отпускал
их по одному каждый день. Думаю, он боялся, что и его
телефон прослушивается. Если птица не прилетит, значит
опасность...
— Кто разбирается в голубях? — прервал Грешэма глав-
ный констебль.
— Сержант Сайкс, — ответил Гудрайт.
— Найдите его и побыстрее, — распорядился конс-
тебль.
Гудрайт кивнул и направился к двери.
— А где эти голуби? — немного успокоившись спросил
Рипли.
— На чердаке, у меня дома...
— Сколько из там?
— Осталось только два.
— А как же мы будем следить за летящим голубем? —
спросил Рафф. — Не ехать же за ним на машине...
— Почему нет, — откликнулся Рипли. Сейчас он готов
был ухватиться за любую возможность.
— Это не пойдет, Рипли, — произнес главный конс-
тебль. — Так ничего не получится.
— Но... — воскликнул Коллинз, — это можно сделать.
Джек считает себя большим оригиналом. А в любом пре-
ступлении нет ничего необычного. Такое уже где-то было.
Нью-Йоркская полиция, например, чтобы выследить пре-
ступников, летела за голубем на вертолете...
Рипли подхватил идею: — В местном аэроклубе, навер-
няка, есть вертолет.
115
— Сейчас выясним. — Главный констебль взял трубку
телефона.
Через десять минут у них уже был вертеп ст. Но не из
местного аэроклуба, а из ближайшего подразделения коро-
левских ВВС. Он ждал их на аэродроме.
— Нам потребуется машина с рацией, — сказал Кол-
линз.
— И карта тоже. По рации будем направлять машину к
дому Джека.
— Потребуется бинокль, — добавил Рипли.
— Пустим одного, — продолжал Коллинз, — второй ос-
танется про запас.
Дверь кабинета открылась, и Гудрайт впустил внутрь
сержанта Сайкса и констебля Алистера МакРайта.
— МакРайт тоже разбирается в голубях, поэтому я его
привел, — объяснил Гудрайт.
При виде МакРайта Рипли почувствовал какое-то
внутреннее облегчение. Оно длилось только одно мгно-
вение.
— Сержант Гудрайт рассказал мне обо всем, сэр, — начал
МакРайт, обращаясь только к Рипли и не обращая никакого
внимания на остальных. — Не беспокойтесь. С вашей
девочкой ничего не случиться. Мы найдем ее.
— Спасибо, МакРайт, — ответил Рипли и на его лице,
впервые за последние несколько часов, появилась улыб-
ка.
Время 13,00
Джек не мог выиграть. Он был обложен со всех сторон.
Но он мог драться — свирепствовать, убивать.
Ему всегда везло, дьявольски везло. Повезло и с Лейко-
ком в последний раз. Везением было, и то, что во дворе
116
штаба полиции не было никого в тот момент, когда он
усаживал задушенного Лейкока за руль патрульной маши-
ны.
Везением было и то, что ему позвонил коронер и пред-
упредил о планах полиции.
Везением было и то, что ему удалось проделать с Сю-
занной Рипли.
Повезло ему и тогда, когда он избежал столкновения с
полицейской машиной, да еще и вывел ее из строя.
Везение не покидало его и дальше, когда он выехал за
территорию госпиталя. Но Джек ошибочно считал все это
результатом своей гениальности.
Все было проще. Просто ему везло, но везение все-таки
покинуло его, и все уже было предопределено. Конец был
не за горами. Но потому что он был ДЖеком — Цернунно-
сом, он не мог понять, что ему пришел конец.
Время 13.40
Сержант Сайкс держал голубя с видом знатока. Он нежно
поглаживал голову птицы пальцем.
— Думаю, что он знает дорогу, — произнес Гудрайт.
— Разумеется, — отозвался Сайкс. — Он полетит туда,
откуда его привезли. .
— Прямо в дом? — спросил Рафф.
Сайкс кивнул головой.
— Ас какой скоростью он полетит? — поинтересовался
Рипли.
— Где-то тридцать, тридцать пять миль в час. Может
быть, медленнее. Он сможет пролететь сотню миль.
— Сто миль — это чертовски много, — заметил Рафф.
— Но не для этого голубя, —- отозвался Сайкс, продолжай
поглаживать головку голубя.
117
— Тридцать миль в час. У нас три часа светлого времени.
Он должен долететь до темноты.
— Он долетит, — компетентно заявил Сайкс.
Рафф поднял голову и произнес:
— Где, черт возьми, этот вертолет?
Время 13.45
Все было готово. Теперь успех операции зависел не от
мощи Британской полиции, не от главного констебля,
суперинтенданта Рипли, суперинтенданта Коллинза, инспек-
тора Раффа, сержанта Гудрайта, сержанта Сайкса и конс-
тебля МакРайта — а от двух нежных крыльев молодого
голубя.
Сержант Сайкс махнул рукой, подбрасывая птицу вверх.
Голубь расправил крылья. И не спеша стал кружить над
домом Грешэма.
Время 13.50
В кабине вертолета было тесно. Пилот постоянно смотрел
на приборную панель и в небо. Коллинз занял место
пассажира. На голове у него были наушники. Позади
Коллинза устроился констебль МакРайт.
На коленях у Коллинза лежала карта местности. МакРайт
наклонился вперед, зависнув над плечами Коллинза. Он
следил в бинокль за взлетевшим голубем. Затем, убрав
бинокль и наклонившись к пилоту, он прокричал, перекры-
вая своим голосом шум двигателя:
— Голубю нужен простор. Я имею в виду, надо лететь
на расстоянии. Лучше снизу или сверху. Это не имеет
значения.
118
Пилот понимающе кивнул в ответ.
МакРайт опять устроился на своем месте.
Коллинз говорил в микрофон:
— Птица взлетела. Видим ее. Жду указаний.
Из вертолета было видно, как четверо полицейских внизу
сели в машину, как машина тронулась, выехала из сада и
остановилась. Четверо в ней ждали указания куда ехать.
Голубь продолжал кружить над домом.
МакРайт, сняв наушник с уха Коллинза, прокричал:
— Он пытается сориентироваться и может полететь в
любую секунду.
В этот момент голубь полетел по прямой от дома.
Коллинз перевел взгляд с птицы на карту. Он определял
маршрут. Затем сказал в микрофон:
— Двигайтесь в северо-восточном направлении по ос-
новной дороге на север от Бичвудбрука. Повторяю — ос-
новная дорога на север от Бичвудбрука.
Пилот нажал на рычаги, и вертолет полетел следом за
птицей.
Время 13.55
За рулем преследующей голубя машины сидел Гудрайт.
Рядом находился Сайкс*4<картой на коленях. Рипли и Рафф
сидели позади. Слева над ними был виден голубь и летящий
за ним вертолет.
Сообщения Коллинза раздавались из установленного над
их" головами динамика.
Сайкс сообщил в штаб:
— Движемся по северной дороге.
Затем положил микрофон в гнездо и, наклонившись над
картой, произнес:
— Они направляются в сторону от главной дороги. Там
119
только проселочная колея. Нам придется потрястись, если
они и дальше будут двигаться в том направлении.
— Пусть этим занимается Коллинз, — ответил Рафф. —
Он выберет нам дорогу.
Рипли сидел молча. Он боролся с дурными мысля-
ми, которые лезли ему в голову. Но это ему плохо
удавалось.
«Где Сюзанна? Жива или нет? Если жива, то ранена или
нет? Если ранена, то насколько серьезно? Допустим, что
они вырвут ее из рук Джека, что будет дальше?»
Коллинз и главный констебль организовали эту погоню
за голубем на вертолете и на машине. Рипли позволил им
увлечь себя. Но если эта погоня увенчается успехом и Джек
будет настигнут, ему нужно будет принять какое-то реше-
ние — ведь он все еще ведет это дело. Принять решение,
как офицеру полиции, а не как отцу заложницы. Поэтому
Рипли пытался забыть о том, что заложница — его дочь, и
заставить себя объективно подойти к решению этой про-
блемы.
Джек удерживал гражданского заложника, как прикры-
тие.
И решение должно быть очень простым. Жизнь дочери
или закон? Рипли знал, что выбор должен быть за законом.
Закон больше и важнее, чем один простой человек. Поэтому
у него не было никакого выбора. Такой человек, как Джек,
не должен иметь возможность совершать свои отвратитель-
ные поступки и ходить при этом безнаказанным... потому,
что закон превыше всего.
Но Сюзанна не просто заложница. Она его дочь —
единственный его ребенок. Когда ее мать решила покинуть
их, Сюзанна была достаточно взрослой, чтобы сделать свой
выбор в его пользу. Не потому, что она не любила свою
мать, а потому, что больше любила своего отца. Вот в чем
причина их взаимной симпатии.
120
Если потребуется, то ради безопасности Сюзанны он
предоставит Джеку свободу. И к черту все эти теории, к
черту последствия. К черту Джека с его новыми преступ-
лениями. Пусть умрет тысяча... только не Сюзанна.
Но Рипли понимал, что все это не так-то просто сделать,
что Джек не сдастся так легко.
А ведь они могли бы договориться между собой и дать
друг другу обещания.
«Я обещаю прекратить преследование, дать тебе свободу
взамен на безопасность моего единственного ребенка».
«А я обещаю освободить твою дочь, как только буду вне
пределов досягаемости Закона».
Всего два обещания. Но они невозможны. Ведь Рипли
не приостановит преследование, а Джек не уйдет от спра-
ведливого возмездия.
А Сюзанна Рипли будет невозвратимым залогом в руках
кровавого маньяка, и ее беспомощный отец не в состоянии
заплатить выкуп...
Время 14,20
Доктор Генри Джек был уверен в успехе. Бесчувственная
девушка уже находилась у него в доме. Она была без
сознания, и за эти несколько часов он должен предпринять
решительные действия.
Дом, в котором жил Джек, был старым. Его построил
какой-то текстильный магнат еще в прошлом веке. Таких
заброшенных домов было много в сельской местности. Их
даже не наносили на карту. Поэтому официально он просто
не существовал.
И все же это был дом Джека — обиталище Цернунноса,
отрезанное от всего остального мира.
На какой-то миг Джек забыл про свою заложницу. Ему
121
необходимо было сделать еще одно важное дело — умерт-
вить всех своих птиц. И решить, как лучше связаться с
Рипли...
Время 14.30
Коллинз воскликнул:
— На такой местности им трудно будет ориентировать-
ся.
МакРайт согласно кивнул. Он не спускал глаз с птицы,
летящей впереди внизу. Затем, наклонившись к Коллинзу,
он указал на площадку впереди и сказал:
— Это водохранилище Пинтхед. Дикое место.
Коллинз согласно кивнул.
МакРайту было неудобно. Все тело ныло от боли, его
немного подташнивало. Он сглотнул, подавив на время
приступ тошноты. И снова сосредоточил свое внимание на
летящей птице, поднося бинокль к глазам.
Время 14.35
Сайкс, внимательно посмотрев на карту, произнес:
— Съедем с главной дороги на третьем повороте налево.
Там будет дорога класса «В». Это лучше, чем просто
наезженная колея.
Сзади раздался голос Раффа:
— Они летят дальше. Нам до водохранилища еще миль
десять.
Рипли добавил:
— Нам их будет трудно догнать. Здесь неудобно ориен-
тироваться.
Гудрайт слушал этот разговор только краем уха. Его
122
сознание было утомлено от бессонницы и беспокойства,
которое росло в нем. И в то же время он не терял
работоспособности. Он внимательно следил за голубем и
вертолетом и верно шел к неизвестному пункту назначения,
где его ждала неизвестность и Сюзанна Рипли.
Опа уже стала чем-то особенным для него. Он не верил
в любовь с первого взгляда — все это он считал выдумкой
романтиков. Но вот уважение к ней Гудрайт считал вполне
приемлемой для себя вещью.
Но его чувства были тем не менее куда глубже, чем
простое уважение. Его тянуло к ней. И это не было простое
уважение. У него были и в прошлом девушки, но сейчас
все было гораздо серьезнее. На этот раз любовь к девушке
не казалась ему чем-то лишним и мысль о женитьбе не
выглядела нелепой. Она стала для Гудрайта больше, чем
просто другом. Она стала «его другом». И это накладывало
на него соответствующие обязательства.
Ярость охватила сержанта. Ведь Джек похитил не только
дочь Рипли, он похитил «его друга».
Время 15.10
Джек перебил всех своих птиц. Птичий надзиратель
предал смерти своих заключенных, и его руки были в
крови, к которой прилипли маленькие разноцветные пе-
рышки. Он стоял в ванной и смывал кровь с рук. В этот-то
момент он и услышал шум вертолета. Джек вытер руки
и выбежал на улицу. Через две минуты он вернулся назад
и злобно заорал:
— Идиоты! Кретины! Он что, хочет, чтобы его дочь
убили?
Джек вошел в комнату, где находилась девушка, подошел
к столу и достал тяжелый револьвер 45 калибра. Это было
123
армейское оружие. Затем он вытащил из ящика стола
коробку с патронами. Заполнил ими все шесть отверстий
барабана в револьвере, продолжая разговаривать сам с
собой:
— Это Грешэм. Старый болван. Рассказал им о голубях.
Кретин. И они прилетели на вертолете...
Время 15.10
Из вертолета была видна заброшенная местность с
мертвой, никому не нужной землей. Единственной дорогой
здесь была наезженная колея. По ней-то и н?до было
ехать патрульной машине. Водохранилище осталось поза-
ди.
Вдруг голубь прервал свой полет и начал кружить над
одиноко стоящим домом.
— Там. Вон там его дом! — закричал МакРайт.
Коллинз всматривался в карту в поисках хоть какого-то
ориентира. На карте не было даже и намека на эту
местность.
Затем он передал по рации:
— На связи вертолет. На связи вертолет. Похоже, что
голубь прилетел на место. Мы находимся в пяти милях к
северозападу от водохранилища...
В этот момент из дома выбежал человек.
— Повторяю — пять миль на северо-запад от водохра-
нилища. Джек только что выбежал из дома...
Вертолет опустился ниже.
Джек вернулся назад, в дом.
— Мы находимся над необозначенным домом, справа от
дороги, ведущей к водохранилищу — к северо-западу от
водохранилища. Ведем наблюдение...
Джек опять выбежал из своего дома. Они увидели, как
124
он поднял револьвер, поставил на изгиб левой руки и стал
целиться.
Пилот направил вертолет в сторону и вверх, затем опять
вниз и, взмыв дугой, переместил машину в безопасное место.
МакРайт заметил, как из ствола пистолета появился
дымок. Коллинз сообщил:
— Джек вооружен. Повторяю, вооружен. Сейчас он стре-
ляет по вертолету. Будьте осторожны.
МакРайт наклонился над пилотом и прокричал:
— Зависни над крышей.
Пилот озабоченно посмотрел на него, но согласился.
Коллинз, слышавший просьбу, прокричал:
— Зачем тебе это надо?
МакРайт указал на крышу дома и ответил:
— Там застекленная крыша. Думаю, что смогу попасть
внутрь. Отвлеку его этим. А вы войдете через дверь.
Коллинзу это не понравилось.
— Слишком опасно. Свернешь себе шею.
МакРайт не обратил на это внимания и продолжал
говорить с пилотом:
— Так ты зависнешь над крышей?
Пилот опять кивнул головой. Он заработал рычагами,
и вертолет, поравнявшись с крышей, замер над ней.
МакРАйт стал выбираться из своего местечка. Коллинз
закричал:
— Не делай этого, МакРайт. Ты что, с ума сошел?
МакРайт ухмыльнулся, будто говоря: «иди ты к черту, я
сделаю так, как считаю нужным». Затем он крикнул:
— Не забывай, что ты не мой суперинтендант! Дочь моего
суперинтенданта в этом доме! И я иду к ней!
МакРайт открыл дверцу вертолета. Коллинз что-то про-
кричал, но слов уже не было слышно. Констебль махнул
рукой, и пилот направил вертолет к краю крыши. МакРайт
приготовился, оттолкнулся от вертолета и прыгнул.
125
Время 15.15
Гудрайт крепко сжимал руль. Машина ехала по ухабис-
тому бездорожью.
Рафф заметил:
— Он подобрал для себя подходящее местечко. Интерес-
но, как он ездит здесь.
Сайкс откликнулся:
— Надо спешить. Он пока ничего не подозревает. У него
есть время, а у нас нет.
— Никакого риска, — заговорил Рипли. — Ясно? Я не
потерплю этого. Он вооружен. Не хватало, чтобы он убил
еще кого-нибудь.
— А что с Сюзанной? — спросил Гудрайт. — Мы не
можем ему позволить диктовать условия.
Рипли, недовольный, оборвал его:
— К черту вас с вашими разговорами. Вам что, не
ясен приказ? Никакого риска. — Затем он добавил
сквозь зубы: — Если Джек ранил мою дочь, то он только
мой. И ничей больше. И ему понадобиться что-нибудь
посущественней, чем его пистолет, чтобы спасти свою
шкуру.
Рафф посмотрел на Рипли и увидел искаженное злобой
лицо и дикий блеск глаз. На какое-то мгновение ему
почему-то стало жалко доктора Генри Джека.
Время 15.15
Когда МакРайт, прыгая, оттолкнулся от вертолета, тол-
чок вывел машину из равновесия, но пилот быстро справился
с управлением и отлетел от дома.
Коллинз, наблюдавший за МакРайтом, увидел, как тот
удачно спрыгнул на крышу.
126
Коллинз повернулся к пилоту и прокричал:
— Садись вон там, — он указал на холм в ста ярдах от
дома.
Через три минуты вертолет уже коснулся земли.
Выбираясь из кабины, Коллинз заметил:
— Слава Богу, что это закончилось. Я не чувствую ни
ног ни рук.
Пилот спросил:
— Чем я теперь могу помочь?
Коллинз ответил:
— Летите назад. Найдите патрульную машину и доведите
их сюда.
Вертолет улетел, оставив Коллинза в одиночестве.
Время 15.18
МакРайт попытался подобраться к застекленной части
крыши. Черепица на крыше не была закреплена, и он
подумал, насколько вообще прочна эта крыша? И сможет
ли она выдержать его вес?
МакРайт вытащил одну черепицу из гнезда и бросил ее
вниз. Затем начал осторожно подбираться к стеклу. Он
продвигался медленно и осторожно.
Наконец констебль достиг металлической рамы.
Он перевел дыхание. Затем, держась за край рамы
левой рукой, разбил стекло черепицей. Вынув осколки,
он протиснулся внутрь и спустился на чердак. В углу
находилась лестница, которая вела вниз — к Джеку и
Сюзанне Рипли...
МакРайт испытывал странное возбуждение от того, что
приближался к этой лестнице.
127
Время 15.18
Коллинз со всех ног бросился к дому, выбирая дорогу
среди кустов и ухабов. Он знал, что Джек вооружен и что
ему уже нечего терять и остается стрелять по всему, что
движется.
Коллинз видел, как МакРайт разбил стекло и исчез внутри
дома. Он понимал, что теперь ему надо использовать этот
момент.
Коллинз миновал открытый участок возле дома и
теперь его не было видно из окон. Он глубоко вздохнул
и решил подождать, пока Джек как-то проявит себя сам.
Ему почему-то вспомнилось, что подобная ситуация на-
зывается «двойной охват». Он сам и констебль МакРайт
проводили этот самый «двойной охват» вооруженного
убийцы.
Время 15.21
Джек слышал звук разбившегося наверху стекла.
После того, как он выстрелил в вертолет, Джек поспешил
в дом, под защиту толстых стен и поближе к заложнице. Он
метался по дому, бегая из комнаты в комнату, от окна к
окну, пытаясь выяснить, что задумали его преследователи.
Он слышал рев двигателя над крышей. Видел, как вертолет
отлетел и сел на холме. Видел, как тот снова взлетел. Когда
Джек вернулся в комнату, где была девушка, он услышал
звон разбитого стекла.
Он подождал, расположившись возле двери, ведущей в
комнату с девушкой. У дома была плохая звукоизоляция, и
Джек слышал, как кто-то спускается с чердака по лестнице,
ведущей в спальные комнаты.
Он взвел курок и замер в ожидании.
128
Где-то вдали растворился гул вертолета, и дом погрузился
в тишину.
Каждая секунда казалась ему вечностью. Вдруг Джек
услышал какой-то шум.
Он подошел к основанию лестницы и направил пистолет
туда, где, держась за перила, стоял МакРайт.
— Не двигайся. Не подходи ближе, — потребовал Джек.
Говорил он твердо и уверенно.
МакРайт, не обращая на это никакого внимания, стал
спускаться вниз.
— Я буду стрелять, — произнес Джек.
— Не думаю, — с угрозой произнес констебль.
Грохот от выстрела прокатился по дому, заставив содрог-
нуться даже его стены. Левая нога МакРайта превратилась
в кровавое месиво. Закричав, он скатился по ступенькам
лестницы к ногам Джека.
— Я же предупреждал, что буду стрелять, — с неумест-
ным сожалением произнес Джек.
Затем он наклонился, взял констебля за воротник
кителя и потащил в комнату, где находилась Сюзанна
Рипли.
В этот момент он услышал шаги. Это Коллинз вошел в
дом.
Время 15.23
Вертолет мог делать 90 миль в час с грузом около
полутонны. Пустой же он мог лететь гораздо быстрее.
Рафф первым заметил вертолет.
Автомобиль все еще полз по грунтовой дороге. Водохра-
нилище было слева.
— Смотрите, вертолет возвращается, — сказал Рафф. И
почти в этот же момент из динамика раздался голос:
5 Дьявольские игры
129
— Следите за вертолетом. Повторяю, следите за верто-
летом.
Вертолет замедлил свой ход и спустился ниже.
Гудрайт посветил фарами, давая понять, что они его
видят. Затем вертолет развернулся и полетел над
самой дорогой. Они же поехали следом, на расстоянии
около ста ярдов.
Сайкс заметил:
— Не плохо было бы, если бы он двоих из нас взял к
себе.
— Нет, — возразил Рипли. — Джек вооружен, и мы не
должны давать ему возможность перестрелять нас по одно-
му.
— А как же Коллинз и МакРайт? — спросил Гудрайт. —
Они ничего не смогут сделать против вооруженного Джека.
Время 15.25
Кровь от развороченной ступни МакРайта остановила
Коллинза. Широкая красная дорожка вела от ступенек через
прихожую в комнату. Дверь была открыта.
Коллинз крикнул:
— Я пришел, Джек. Я не вооружен. Со мной никого
нет.
Раздался еще один выстрел.
Коллинз подошел ближе и проговорил:
— Джек, я знаю, что девушка у тебя. И констебль тоже.
Он жив? Ты убил его?
— Нет, я не застрелил его, — спокойным голосом ото-
звался Джек. Его спросили и он ответил.
Коллинз сделал еще один шаг.
— Я вхожу в эту комнату, Джек. — Каждое слово Коллинз
произносил отчетливо. — Я знаю, что ты вооружен. И что
130
ты готов применить оружие. И тем не менее я вхожу в
комнату.
— Ну, пожалуйста, — послышался ровный голос.
Коллинз глубоко вздохнул и медленно, осторожно пошел
вперед, стараясь сохранять спокойствие.
Он вошел и закрыл за собой дверь.
— Этого достаточно, — произнес Джек. Он Стоял возле
девушки, прижав ствол пистолета к ее шее. Курок был
взведен. В углу комнаты лежал МакРайт. Вокруг его ноги
образовалась целая лужа крови.
Коллинз заметил:
— Ты сделал из его ноги отбивную.
— Я предупреждал его, что буду стрелять. Он не послу-
шался, — ответил Джек.
— Понимаю, — сказал Коллинз таким тоном, будто
остановить человека пулей 45 калибра — обычная
вещь.
— Ты же не думаешь, что я ненормальный? — вдруг
спросил Джек.
Пожав плечами, Коллинз ответил:
— Ты — врач. Вот и ставь себе сам диагноз, нормальный
ты или нет.
— Конечно, нормальный, — сказал Джек, указывая го-
ловой в сторону МакРайта.
— Это он ненормальный, думал, что я не буду стрелять.
А ты ненормальный потому, что зашел в эту комнату...
— Не беспокойся. Это недолго продлится. Скоро сюда
прибудут другие, — пообещал Коллинз.
— Рипли что ли? — В вопросе прозвучали злорадные
нотки. Коллинз кивнул головой.
— И Рипли тоже.
— Хорошо. — Слово прозвучало как вздох облегче-
ния. — Он один знает, что делать и как помочь мне, —
произнес Джек.
131
— После того, что ты сделал с его дочерью, вряд ли
Рипли захочет помочь тебе.
— Рипли знает, как вытащить меня отсюда, — повторил
Джек и спросил: — Сколько еще их ждать? Кстати, сколько
их?
— Думаю, достаточно, — произнес Коллинз. — Ты пс
возражаешь, если я закурю?
— Не валяй дурака, — отозвался Джек.
— У тебя же пистолет, а не у меня. Я только прошу
разрешения закурить.
Джек разрешающе кивнул головой:
— Только смотри, без фокусов.
Теперь все его внимание было приковано к Коллинзу.
И револьвер Джек тоже направил на него.
Движения Коллинза были очень осторожны. Ни малей-
шего намека па неожиданный выпад. Он знал, что теперь
его жизнь зависит от его неторопливых действий.
Коллинз не спеша закурил.
— А ты не хочешь закурить, доктор Джек? Это что-то
вроде последнего желания. — Коллинз говорил насмешли-
вым тоном.
— Нет, — резко ответил Джек. Было видно, что он
начинает нервничать.
Коллинз посмотрел на часы и с издевкой сказал:
— Они скоро будут здесь, доктор!
— Сколько их? — Было видно, что Джек начинает
терять контроль над собой. Револьвер в его руке слегка
вздрогнул.
— Я не могу назвать точное число, — улыбнулся Кол-
линз. — Но могу сказать, что их будет гораздо больше, чем
пуль в твоем револьвере. Уж в этом можешь быть уверен.
И если даже кому-то из них придется умереть, другие
все-таки доберутся до тебя...
— Заткнись, — прервал Джек рассуждения Коллинза.
132
Джек начал целиться, и Коллинз понял, что переиграл.
Он глубоко затянулся и, выпустив дым, стал наблюдать за
доктором.
Джек с ненавистью рассматривал Коллинза. В этот
момент они услышали шум вертолета и Коллинз про-
шептал:
— Они уже здесь, доктор. Пора решать. Ты не отдашь
мне свой револьвер? Как ты будешь пробиваться через
полицейский кордон?
Время 15.40
Когда патрульная машина с «кордоном из полицейских»
подъезжала к дому, в динамике раздался голос дежурного:
— К вам направляется вооруженный отряд. Не делайте
попыток арестовать Джека.
Сайкс хотел было поднять микрофон и ответить, но Рипли
произнес:
— Нс надо.
Все трое поняли, что кроется за этими словами. У каждого
из них были свои причины не ждать, а действовать.
У Гудрайта примерно такие же, как и у Рипли.
Коллинзу нужна была помощь, и поэтому Рафф тоже не
собирался ждать.
Сержант Сайкс думал не о Коллинзе. Его мысли были
о МакРайте. Ведь констебль был его подчиненным и ему,
возможно, требовалась помощь.
Гудрайт остановил машину перед входом в дом. Они
вышли. Над ними висел вертолет, напоминая огромного,
механического головастика.
Рипли и Гудрайт направились к двери. За ними Рафф и
Сайкс.
Единственным их оружием была дубинка Сайкса.
133
Время 15.40
Коллинз понял, что совершил ошибку — ему не следо-
вало закрывать дверь. И он решил исправить ее. Он
повернулся спиной к Джеку и направился к двери.
— Не подходи к двери. Я буду стрелять, — послышался
голос Джека.
Коллинз заставил себя не обратить на это внимания. Вся
его плоть противилась тому, что он делает, но он заставил
себя взяться за ручку и потянуть дверь на себя.
За спиной раздался выстрел. Пуля повредила шею, плечо
и кисть левой руки. Удар отбросил Коллинза в сторону, к
стене возле теперь уже открытой двери.
В этот момент в комнату вошли четверо полицейских.
— Назад!!! — почти завизжал Джек. — Это был крик
затравленного зверя. Вошедшие никак не отреагировали на
крик.
Рафф остановился возле Коллинза, готовый оказать
помощь своему суперинтенданту. Но тот отправил его к
остальным.
Рипли, Гудрайт и Сайкс прошли дальше в комнату, не
спуская глаз с подпрыгивающего в руках Джека ствола
револьвера.
— Назад! Не подходите! Я буду стрелять! — вопил Джек.
Трое полицейских окружили его полукругом. Гудрайт
слева. Рипли посередине и Сайкс справа — в руках в него
была дубинка. Подошел Рафф и встал возле Рипли.
Рипли посмотрел на свою дочь. Он увидел, что она дышит,
и успокоился. Сюзанна была жива.
— Брось револьвер, Джек. Ты и так достаточно натво-
рил, — властно произнес Рипли.
— Назад! Назад! — повторял Джек. Его мертвецки блед-
ное лицо казалось безумным. Он стоял, расставив ноги и
держа перед собой револьвер.
134
Рипли дал выход своей ярости:
— Бросай оружие, ублюдок!!!
— Назад! Назад! Буду стрелять! — твердил Джек.
Рипли стал терять контроль над собой. Сжав кулаки, он
попытался сделать шаг вперед, но Рафф удержал его.
Гудрайт стоял, молча наблюдая за сумасшедшим с ре-
вольвером в руке. В любую минуту он был готов прикрыть
собой тело девушки.
Сайкс смотрел на МакРайта. Между ними как бы про-
исходил немой разговор. Они поняли друг друга. Теперь
дело было за Сайксом.
И он проделал это великолепно.
Сайкс заорал:
— Хватит! Все и так зашло слишком далеко! Брось
оружие, Джек, пока я не забил его в твою глотку. Ты
слышишь меня? Брось оружие!
Произошло то, на что и рассчитывал сержант. Все
внимание Джека переключилась на Сайкса. В этот момент
Сайкс ударил Джека дубинкой по лицу и быстро отпрыгнул
в сторону к столу.
Прогремел выстрел и пуля оторвала щепку от края
стола.
В этот же момент МакРайт рванулся под ноги Джеку, а
Рипли схватил Цернунноса за горло.
Все трое оказались на полу. Джек орал проклятия,
пытаясь вцепиться в лицо Рипли. МакРайт, превозмогая
боль, удерживал руку с револьвером.
Подоспевшие Рафф, Сайкс и Гудрайт быстро справились
с Джеком.
МакРайт, истекая кровью и задыхаясь, привалился к
стене.
Не мог успокоиться только Рипли. Вся ненависть и
напряжение последних трех с половиной часов вылились в
желание задушить Джека.
135
Сайкс отпустил Джека и попытался оторвать руки Рипли
от горла Джека. Он даже закричал:
— Оставьте его, сэр! Он и так наш. Вы же его задушите!
Казалось, что Рипли ничего не слышит... или не хочет
слышать. Он продолжал сдавливать пальцами горло Джека.
Коллинз, прикрывая рукой поврежденное плечо, отошел
от стены. Он подошел совсем близко к суперинтенданту и
когда заговорил, в его голосе не было просьбы. Слова
звучали, как приказ:
— Рипли! Отпусти этого человека. Что ты делаешь? Ты
же офицер полиции, а не палач!
Никто и никогда не говорил с Рипли подобным тоном.
Никто и никогда не слышал, чтобы Коллинз говорил так
свирепо.
Рипли обернулся. Его взгляд затуманился и он отпустил
горло Джека.
Затем он еле слышным шепотом произнес:
— Спасибо, Коллинз. Ты прав. Конечно, ты прав. Я
полицейский, а не убийца.
ЗАГАДКА
ОДНОГО
ВОСКРЕСЕНЬЯ
И. АКУНЬЯ

ВВЕДЕНИЕ
1.	Смерть Дедала
Мартин ворвался в огромную квартиру Ругмилы, сжи-
мая в руке браунинг с глушителем. Я в тот момент
сидел на кушетке, обитой темным бархатом, и с этой точки
Мартин показался мне более массивным, чём был на самом
деле. Высокий, крепко сбитый, мускулистый, хорошо сло-
женный, Мартин являл собой внушительное зрелище — его
голубые глаза, приятно гармонирующие со светлой кожей
лица, метали молнии. Его волнистые волосы, в молодости
каштановые, а теперь седые, были всклокочены. Я неплохо
знал этого человека — несмотря на свою европейскую
внешность, Мартин был кубинцем.
Ругмила, его любовница, сидела на своем обычном месте.
Не будучи красавицей, она тем не менее была весьма
притягательной женщиной. И вполне соответствовала до-
рогостоящим привычкам Мартина: лет двадцати четырех-
двадцати пяти, пикантная, с огромными черными глазами.
Сейчас она с неподдельным ужасом смотрела на присутст-
вующих в ее квартире людей.
— Всем поднять руки! — резко произнес Мартин, и
нижняя губа его судорожно дрогнула.
Я увидел, что она у него несколько деформирована, чего
прежде не замечал.
Двое других мужчин, сидящих на кушетке рядом со мной,
удивленно открыли рты, я же удивления не испытывал —
по-вйдимому, вся наша преступная деятельность была рас-
крыта. Службе Государственной безопасности было пре-
красно известно о каждом нашем шаге. Меня уже о том
информировали, единственное, чего я не знал, — то, что и
Мартин посвящен в это. В мою задачу входило обезвредить
139
и передать в руки правосудия всю группу, но пока это не
совсем получалось, и я уж было подумывал о принятии
чрезвычайных мер, однако до поры до времени тщательно
скрывал свои планы.
«Вряд ли целесообразно начать мне действовать прямо
сейчас», — подумал я, тем более, что эти двое, сидящие
рядом со мной, могли помешать: во всяком случае, вырубить
их мне бы не удалось. И я встал, подняв руки. Ближайший
ко мне мужчина громко запротестовал.
— Молчать! — сухо оборвал его Мартин. — Лицом к
стене! Руки на стену!
Все молча повиновались.
— Обьпци их! — услышал я.
Нежная рука Ругмилы извлекала из моего кармана
«люгер», который я всегда носил с собой. Произведя ту же
операцию с другими, женщина вышла из комнаты.
— Всем сесть! — скомандовал Мартин.
Стараясь не выдать своих намерений и не вызвать
подозрений, я медленно двинулся к дивану. Двое других
направились туда же, что весьма способствовало моему
замыслу. Однако Мартин, продолжая держать их на мушке,
приказал им сесть в кресла, стоящие на некотором от
кушетки отдалении. Один из них, до той поры не проронив*
ший ни слова, недовольно воскликнул:
— Полагаю, ты объяснишь нам, в чем дело, Мартин. Не
думаешь же ты, что с нами можно играть в подобные игры?!
Несмотря на страх, таящийся в его голосе, он произнес
эти слова спокойно.
— Молчать! — рявкнул Мартин, не сводя с нас внима-
тельного взгляда. Подойдя к двери спальни, он крикнул:
— Ругмила, тащи ее сюда!
. Спустя несколько секунд дверь отворилась и появилась
Ругмила, в сопровождении загорелой, высокой женщины,
вытирающей платочком слезы.
140
Ругмила подтолкнула сс в спину: женщина, сделав не-
сколько неуверенных шагов, осмотрелась и, наконец, реши-
тельно двинулась в моем направлении. Туг я ее узнал —
это была жена доктора Рохи, арестованного утром. Я еще
спрашивал себя тогда, что же за ошибку он совершил...
— Это он... — пробормотала женщина и разрыдалась.
Мартин, пристально поглядев на меня своими голубыми
глазами, подошел ближе. Сейчас его лицо напоминало
восковую маску.
— Я так и думал, — процедил он сквозь зубы. — Вы
можете убираться! — обратился он к двум мужчинам, сидя-
щим в креслах.
Один из них хотел что-то сказать, но Мартин грубо его
оборвал.
— Я, кажется, сказал — убирайтесь!
Затем он повернулся к своей любовнице:
.— Уведи ее, Ругмила!
Когда все ушли, в комнате воцарилась гробовая тишина;
мы с Мартином, несомненно, думали сейчас об одном и том
же. Наконец он высказал свои мысли вслух:
— Нас уже двенадцать лет преследует тень Сусанны, не
так ли, Арес?
Он произнес это ни к кому не обращаясь, но в его голосе
прозвучала застарелая обида, мускулы его лица расслаби-
лись, и оно сделалось мягче, привлекательней.
— Настал час, когда для тебя игра окончилась, — про-
должал он. — Теперь ты никого больше не обманешь, Арес.
Думаю, па сей раз тебе не удастся вывернуться.
Мартин улыбнулся. Это была грустная улыбка, улыбка
человека, понимающего, что наступил час расплаты. Я
смирился со своей ужасной судьбой.
— Ты знал, что я проклят, Арес... Но я хочу вернуть тебе
удар. Понимаю, мне придется либо скрыться, либо уничто-
жить тебя. Я еще тебя спрашивал, как ты можешь быть
141
уверенным, что ничего не раскроется? А ты играл так
искренне! Жаль, что ты оказался таким двуличным, — он
сделал небольшую паузу. — Ну и что будем делать? Ты же
знаешь, что Сусанна не была бы спокойной, если б я пришел
к ней один. Мы должны отправиться вместе, Арес! В этом
даже есть своя прелесть...
Лицо его приняло прежнее выражение, оно казалось
высеченным из гранита, в блеске его глаз было нечто
фатальное. Я понял, что решающий момент наступил, и
протянул руку к диванной подушке.
— Ты отправишься первым! — ровно произнес Мар*
тин. — Мы пойдем в Ад, Арес!
Я почувствовал, что выстрел неизбежен, и слегка откло-
нился. Послышались три громких хлопка. На лице Мартина
появилась победоносная улыбка. Он что-то пробормотал,
чего я не разобрал как следует, нечто вроде «я знал» или
«я этого боялся», и рухнул на пол прямо к моим ногам. Я
попытался привстать, но мир перед моими глазами куда-то
поплыл, и все погрузилось во тьму.
2.	Невидимое око
Месяц спустя, окончательно поправившись после пол-
ученных ранений, я поднимался по главной лестнице
Управления Безопасности в сопровождении двух агентов.
У дверей по стойке «смирно» стояли солдаты в белых
касках. Мы миновали нескончаемо длинный коридор и
остановились перед одной из четырех дверей. Один из
агентов нажал на кнопку звонка, и, получив разрешение,
мы вошли и приблизились к единственному столу, стоящему
в помещении.
Агенты застыли напротив человека, сидящего за ним. Я
стоял между ними, и мысли лихорадочно роились в моей
U2
голове. Чтобы успокоиться, я принялся разглядывать по-
мещение — прямоугольный кабинет, заставленный ящика-
ми с картотекой, обитые кожей кресла, журнальный столик
с магнитофоном. На стене я увидел несколько портретов
героев Революции.
— Это — сеньор Арес, лейтенант, — сказал агент справа.
Тот оторвался от бумаги, которую читал, и бросил на
меня изучающий взгляд. Затем одобрительно кивнул сопро-
вождавшим меня:
— Хорошо. Вы свободны.
Лейтенант указал мне на кресло и, разговаривая по
селектору, разглядывал меня. Он был довольно рослый,
хорошо сложен. Я пригляделся к нему повнимательнее и
отметил, что самым замечательным в его лице был взгляд:
умный, интеллигентный с хитрецой. Я подумал, что мне
необходимо упорядочить свои мысли и приготовиться к
любым неожиданным вопросам.
Примерно через минуту в кабинет вошел полный негр с
необычайно легкими для столь грузного .человека движе-
ниями. Его лицо показалось мне удивительно маленьким
для такого толстяка. Несмотря на внушительную. фигуру,
негр был совсем молодым. Короткая, аккуратно подстри-
женная бородка прикрывала его подбородок. Мне почему-то
подумалось, что этот человек из бывших бойцов-боевиков.
Лейтенант называл его Рене.
Рене подошел к нам и бесцеремонно плюхнулся в кресло,
наверняка он был одного звания с лейтенантом. Его светя-
щиеся весельем глаза говорили о незаурядном здоровье.
Пододвинув магнитофон в центр журнального столика,
лейтенант улыбнулся.
— Мы должны зафиксировать нашу беседу, сеньор
Арес, — коротко объяснил он.
Я согласно кивнул и попытался успокоиться. Несмотря
на корректное поведение моих собеседников, было ясно,
143
что они, несомненно, захотят узнать от меня одну лишь
правду.
Допрос начал Рене. В его руке появилась папка, видимо,
с моим делом.
— Арес, прошло примерно полгода, как вы вышли из
тюрьмы. Насколько нам известно, вас выпустили раньше
за безупречное поведение.
В его тоне не было и намека на вопрос, но я тем не менее
ответил:
— Вы абсолютно правы.
Тот перелистал бумаги и продолжил:
— Мы установили постоянное наблюдение за вами и
узнали, что несколько недель спустя вы вступили в контакт
с неким Мартином, возглавляющим контрреволюционную
банду.
Я снова кивнул.
— Воспользовавшись полным доверием со стороны вы-
шеуказанного лица, вы вошли в его группу, можно сказать,
его правой рукой.
Я громко рассмеялся. Лейтенант внимательно посмотрел
на меня.
— Вы что, не согласны с нами, Арес?
Я пожал плечами:
— Мартин не доверял никому.
— Ладно, — продолжал Рене, — скажем так: он доверял
вам больше других и выделял вас среди остальных членов
группы.
— Возможно, — сказал я.
— Через какое-то время после вашего вступления в эту
организацию мы начали получать анонимную информацию,
причем весьма ценную, о всех передвижениях, группы.
— Ее посылал я.
— И подписывали?..
— «Мститель».
144
— Вы как-нибудь помечали свои послания?
— Красной точкой внутри буквы «М».
— Верно, — пробормотал лейтенант.
— Пока наши предположения подтверждаются, — ска-
зал Ренс, повернувшись к своему напарнику.
Тот неторопливо поднял голову, будто размышляя о
чем-то. Затем подошел ко мне.
— Объясните нам, Арес, что вас побудило к этим дейст-
виям? Каковы ваши мотивы?
Я инстинктивно почувствовал, что конец нашей беседы:
еще далек. Спросив разрешения закурить, я раскурил сигару
и с шумом выдохнул дым.	' —
— Мотивы?.. Вам нужны мотивы? Я контрреволюцио-
нер? Нет! — Заметив недоверие на лице лейтенанта, я
добавил: — Разве этого недостаточно?
Рене с сомнением покачал головой.
— Скажете тоже! Арес! Если б все было так просто, как
вы думаете! — воскликнул лейтенант. — Не вижу никакой
необходимости доказывать вам, насколько для вас сейчас
выгодны подобные высказывания. Все это красивые слова!
Для нас вы ТОЖЕ контрреволюционер, пока не докажете
обратного. Что вы на это скажете?
Конечно, он прав. Я вымученно улыбнулся. Среди мыс-
лей, владевших мною, была одна, отличившаяся от осталь-
ных своей необычайной ясностью. Эта мысль нс покидала
меня, когда я бесповоротно решил покончить с Мартином.
Меня обуревала жажда мести, и я даже не задумывался над
тем, что уничтожив его, могу уничтожить и самого себя.
Так я ненавидел Мартина!
Из раздумий меня вызвал голос Рене.
— Мы ждем, Арес.
— Хорошо, — ответил я. — Единственным моим моти-
вом была месть, хотя я и испытывал величайшее отвращение
к той грязной работе, которую мне поручали.
145
— Вот мы и па правильном пути, — улыбнувшись, заме*
тил лейтенант. — Нам также известно, что в основе ваших
мотивов лежит тот факт, что вы были приговорены к
двадцати годам тюрьмы за убийство некоего Синкеньи —
мошенника и негодяя, который вам крайне мешал. В прессе
это нашумевшее дело известно под названием «Убийство
проститутки на улице Зеро». Мы внимательно ознакомились
с материалами следствия — там полно недомолвок и неяс*
ностей. У вас, без сомнения, были хорошие адвокаты, а в
подобном полном противоречий деле, сами понимаете, это
немаловажно...
— Какая халтура с их стороны, не так ли, Арес? —
вмешался Рене.
Я снова пожал плечами.
— Не вижу смысла обсуждать это сейчас.
— Конечно, — согласился тот. — Странно только, что в
материалах следствия нет ничего относительно Мартина.
Как это могло получиться?
— Ну, это длинная история, — неохотно произнес я.
— Но чтобы как следует разобраться в деле, вам придется
рассказать нам все, — сказал лейтенант.
Я хмуро глянул на него. Первой моей мыслью было
возразить, но мало-помалу меня переполнило желание
поведать им все. Я ощутил, что мною владеет навязчивая
идея, прошлое всплывало из глубины моей памяти. Мне
страшно захотелось облегчить свою душу.
Это было то время, когда я с беспечной бестактностью
и скепсисом высмеивал все вокруг. Жизнь била через край,
я был полон энтузиазма, частенько брался за работу, где
того и гляди преступишь закон. Но меня это не волновало.
Сейчас немыслимо было даже вообразить, что в том разла-
гающемся обществе я провел ни много ни мало — девять
лет. Конечно, я не мещанин и не ханжа, у меня другие
взгляды на жизнь, но некоторые события, которые мне
146
пришлось пережить и стать их непосредственным участни-
ком, могли бы привести в ужас и более крепкого человека.
Но, как я уже сказал, вокруг все гнило и разлагалось. Это
не имело для меня никакого значения.
Я вспомнил о тех давних событиях даже не без удоволь-
ствия. Во всем есть какое-то очарование. Даже в этом
скучном прямоугольном помещении...
— А как вы отнесетесь, лейтенант, — прошептал я, —
если я скажу, что убийство Сусанны не имело бы никакого
смысла, не будь оно совершено в то воскресенье?
— Да ну вас, ей-Богу, Арес! — воскликнул Рене. — Что
еще за загадки!?
— А так и есть, — настойчиво повторил я. — Оно не
могло произойти в другой день.
— Для чего вы нам все это говорите, Арес? Чтобы мы
сами нашли ответ? — спросил лейтенант.
— Как хотите, — я поудобнее устроился в кресле. — Но
я очень прошу — оставьте ваши вопросы до конца моего
рассказа.
Оба согласно кивнули.
— У нас нет возражений по этому поводу, — подтвердил
Рене. Я помолчал с минуту, собираясь с мыслями,-затем
закурил новую сигару. После чего не спеша и обстоятельно
начал извлекать на свет Божий все детали, повлекшие за
собой загадку того июльского воскресенья 1951 года.
ЧАСТЬ 1
ЗАГАДКА
3.	Ящик Пандоры
Я очень ясно помню тот летний вечер. Время текло
медленно. Удушливая атмосфера не предвещала ни-
чего необычайного и ночью* Я сидел за стойкой в «Пласе»,
потягивая третью порцию «дайкири*»), когда увидел ее,
нерешительно задержавшуюся у входа. Но нерешительность
эта длилась недолго — она направилась к официанту, об-
служивающему в зале одного из клиентов. Многие предпо-
читали сидеть за столиком, а не возле стойки. Не знаю, что
она ему сказала, но без сомнения, речь шла обо мне, потому
что официант указал в мою сторону, и девушка, аккуратно
ступая на своих высоких каблучках по ковровой дорожке,
пересекла зал и остановилась рядом со мной. Совсем юная,
едва достигшая совершеннолетия, с изящной фигуркой,
одетая в целыюкроенное платье, она излучала молодость
и свежесть. Восхитительная девушка! Я со знанием дела, —
а вкус у меня требовательный, — оглядел ее узкую талию,
мысленно раздев девушку донага. «Талия несколько высо-
ковата, — подумал я, — но за исключением этого незначи-
тельного изъяна, все остальное что надо».
Таким образом, я оценил ее внешность и одежду одним
опытным взглядом. Девушка, заметив мой интерес, слегка
покраснела, потом спросила:
— Сеньор Арес?
Я кивнул в ответ и улыбнулся.
— Садитесь, пожалуйста.
Я щелкнул пальцами, подзывая бармена.
Дайкири — ром с сахаром и лимоном.
148
— Карлос, приготовьте что-нибудь сеньорите, — сказал
я и повернулся к девушке. — Что будете пить?
— Спасибо. Ничего. Могу я с вами поговорить?
Я не питал особых иллюзий насчет тех услуг, о которых
она меня попросит. Таковы уж веяния времени. Наверняка
какая-нибудь грязная работенка.
— Не можете ли вы назвать свое имя, сеньорита...
— Рамирес, — прошептала она. — Гленда Рамирес.
— Вот и отлично, сеньорита Рамирес. А теперь должен
сообщить вам, что у меня есть контора, где я принимаю
клиентов. А сегодня я отдыхаю.
— О, извините! — воскликнула она с недовольной гри-
маской, и при этом на ее щеках обозначились две трога-
тельные ямочки. — Но дело такое срочное! Понимаете, я
уже была в вашей конторе...
Я почувствовал в ее голосе затаенный страх и отметил,
что время от времени она поглядывает в сторону входной
двери. Улыбнувшись и изобразив удивление, спросил:
— А кто вам сказал, где меня можно найти?
— Ваш водитель. То есть шофер, который вас иногда
подвозит, — объяснила она. — Он сказал, что, возможно, я
застану вас в этом баре.
Я кивнул и снова спросил:
— Ну и что это за безотлагательное дело?
— Не могли бы мы поговорить... с глазу на глаз? — и
она мотнула головой в сторону уединенного столика.
— Ну, если вы так желаете... — произнес я и поднялся,
одновременно сделав Карлосу знак, чтобы он принес мне
еще «дайкири».
Мы направились к столику, одиноко стоящему в углу. Я
заметил, что девушка снова нервно взглянула на дверь.
Вытащив сигареты, предложил ей закурить, но она отказа-
лась. Я прикурил и вопросительно взглянул на нее.
— Речь идет о моем отце, — дрожавшим голосом прого-
149
ворила она. — О сенаторе Грегори П. Рамиресе. Вы, навер-
ное, о нем слышали?
Я хотел спросить, что означает это «П», но промолчал и
только сказал:
— Да. Приходилось. Так что случилось?
— Его шантажирует одна женщина, — понизив голос,
ответила она.
Да, дельце становилось интересным.
— Она его шантажирует, — повторила девушка, собира-
ясь с духом.
Она прикусила нижнюю губу и запнулась. Видимо, сень-
орита Рамирес пыталась справиться с нерешительностью,
вызванной этой избитой шаблонной фразой.
-г- У вас еще есть время все обдумать, сеньорита. Может,
все это выдумки, понимаете, что я имею в виду? — попытался
я успокоить девушку.
И тут она, всхлипывая, поведала мне историю, старую
как мир. У ее отца интимные отношения с некоей особой,
известной всем под именем Сусанна. Отношения эти зашли
слишком далеко, и в кульминационный период сенатор
Рамирес совершил непростительную глупость, постоянно
посылая своей возлюбленной страстные письма. Но, как
известно, всему приходит конец, пришел конец и этой любви,
сначала перешедшей в холодность, а затем в настоящую
неприязнь
Все было бы хорошо, если б эта особа смирилась со своим
«несчастьем» просто выплакала свое горе, тем более, что
за свою отставку она получила от «отца родины» 6000 песо.
Так поступила бы любая другая женщина, но только не
Сусанна.
Когда сенатор возомнил, что Сусанна начисто вычер-
кнута из его жизни, он получил письмо, полное ласковых
упреков. Его спокойствие, естественно, было нарушено,
однако он упорно не отвечал, пока не получил другое
150
послание, на сей раз уже с угрозами. Либо он заплатит
еще, либо его супруга получит подробное описание всех
разнообразных даров, которые были преподнесены ей
сенатором за время их продолжительной любовной связи.
Тогда сенатор, в планы которого абсолютно не входил
развод, поскольку семья его жены была одной из самых
известных в городе и ратовала за прочный брак и все
такое прочее в вопросах нравственности, начал ежеме-
сячно выплачивать Сусанне весьма кругленькую сумму.
И уже смирился с этим.
Но случилось так, что вскоре «отцам города* за заслуги
перед нацией повысили жалованье. Подобное «справедли-
вое» решение было принято на одном из памятных совеща-
ний. И ненасытная Сусанна быстро все прикинула и произ-
вела несколько нехитрых математических выкладок в своей
прелестной головке, рассудив, что ей тоже положено повы-
шение «зарплаты». Ситуация стала невыносимой. Сенатор
сделался желчным и раздражительным, его чуть не хватил
апоплексический удар. Он начал орать на дочь, и если такое
не произошло пока с сеньорой Рамирес, чувствовалось, что
это вот-вот случится, потому что вспышки раздражения у
сенатора все более усугублялись.
Закончив свое сбивчивое повествование, сеньорита Ра-
мирес начала вдруг умолять меня раздобыть у Сусанны эти
уличающие отца письма. Стиснув лицо ладонями, девушка
шептала: «Умоляю, умоляю!». В конце разговора она достала
из сумочки сотенную купюру и сказала, что заплатит б два
раза больше, когда я передам ей эти письма.
— Вы можете подождать до завтра? — спросил я.
— Нет! — вскричала она. — Завтра наступает срок, ус-
тановленный Сусанной, когда она вручит их моей матери,
а это крах, развод!..
Я попросил сеньориту Рамирес рассказать мне о место-
нахождении дома, где предположительно находятся обли-
151
чительные письма, и сказал, чтобы она ожидала моего
звонка.
Она поднялась и робко протянула мне на прощанье руку,
затем с опаской покинула бар.
Я инстинктивно почувствовал, что дело это опасное. Сам
не знаю почему. Но ощущение было мимолетным, и я не
обратил на него особого внимания. Посидев еще немного
в баре, я решил, наконец, взглянуть на дом коварной
Сусанны.
Хотя было уже почти девять вечера, ее дом, располо-
женный в Ведадо, казался погруженным в сон. Но меня это
не удивило, ведь ночная жизнь его обитательницы еще не
начиналась.
Я пристально вглядывался в засаженный деревьями двор,
окружавший строение. Убедившись, что поблизости никого
нет, перелез через садовую решетку. Достав отмычку, ко-
торую всегда носил с собой, я попробовал открыть входную
дверь — безрезультатно. Я осторожно обошел дом. С го-
речью оглядел множество окон с массивными металличес-
кими решетками. И тогда решил испытать судьбу, попро-
бовав проникнуть через помещение для слуг. Руководствуясь
! законом, согласно которому в любой цепи есть свое слабое
звено, я вскоре очутился в доме.
Зажегши фонарик, прокрался к спальне Сусанны. Кругом
царила мертвая тишина, и если бы не свет, пробивавшийся
из-под двери спальни, ничто не говорило бы о том, что
дом — обитаем. Я уж подумал, что я один во всем доме. Но
я ошибался... Там была Сусанна.
Необыкновенно красивая женщина... Ее черные прямые
волосы, коротко подстриженные по моде, два года назад
называвшиеся <итальянский мальчик», покрывали голову
правильной формы. Совершенный овал лица завершался
прелестным подбородком. Аккуратный, хотя и не класси-
ческий носик очень шел этому восхитительному лицу.
152
Огромные темные глаза, обрамленные длинными ресница-
ми, были полуоткрыты. Ее белое роскошное тело, напол-
овину обнаженное, покоилось на широкой кровати. Спальня
освещалась каким-то сумрачным похоронным светом. По-
хоронным... Ведь женщина, раскинувшаяся на кровати, была
мертва. Я подумал, что она олицетворяет собой прекрасную
смерть. Как сказал великий Бодлер: «безжалостный покой
великолепной маски*...»
У ножа, вонзенного пониже левой груди, была отполи-
рованная деревянная рукоятка, на которой не виднелось
никаких следов. На белом бархатном одеяле и подушках в
изголовье кровати алели пятна крови. Я бросил взгляд на
вместительный туалетный столик, заставленный бесчислен-
ными флаконами с духами и коробочками с кремами,
лакированными пудреницами с инкрустациями. От них
исходил пряный аромат. Кругом были раскиданы различной
формы гребенки, коробочки с тушью и прочие предметы
женской косметики. Кроме того, на столике стояла продол-
говатая эллипсообразная шкатулка из слоновой кости, пол-
ная драгоценных украшений. Я подошел к застекленному
шкафчику, в котором висели многочисленные туалеты,
подчеркивающие фигуру.
Рядом в беспорядке валялись разбросанные ночные
сорочки, пеньюары, комбинации... На столике, стоящем
возле постели вместе с двумя мягкими креслами, виднелась
серебряная пепельница, полная пепла и окурков, тут же
находились два стакана с остатками выпивки. На роскошном
ковре, покрывающем пол, также в беспорядке были разб-
росаны предметы дамского туалета. Но во всем этом не
ощущалось какой-либо неряшливости или неаккуратности.
Голубые обои на стенах тускло освещались маленьким бра.
Я подошел к телу и потрогал его. Оно было холодным,
Ш. Бодлер «Цветы зла «XXXII» (Перевод В. Левика).
153
кровь, должно быть, уже свернулась. Все, и окоченение и
мертвенная бледность лица, резко контрастирующая с чер-
ными полузакрытыми глазами, говорило о смерти. Скоро
начнется необратимый процесс разрушения...
Почему убита эта женщина удивительной красоты?!
— Да, — сказал я себе, передернувшись от озноба, — все
мы когда-нибудь умрем — это неизбежно.
Я неторопливо приступил к поискам. Методично обшарил
спальню, пытаясь обнаружить, где спрятаны письма сена-
тора. Тщетно. Тогда я решил обыскать остальные комнаты.
Но прежде снова тщательно осмотрел шкатулку с драгоцен-
ностями. Это была редкая, по всей видимости, старинная
вещь из слоновой кости, с вырезанным на крышке лицом
женщины, видимо, китаянки. Меня очень заинтересовало
это изображение. Сгорая от любопытства, я приблизил
вещицу к глазам, снял крышку и увидел содержимое шка-
тулки: там не было ни одной дешевой вещи. Но что-то
заставило меня призадуматься. Судя по всему, эта шкатулка
не предназначалась для хранения драгоценностей. Мне
показалось, что существует какой-то странный контраст
между самой шкатулкой и ее содержимым. И что побудило
резчика изобразить это лицо на крышке? Сам не могу
объяснить, зачем я вывалил драгоценности на туалетный
столик и потряс шкатулку. Затем простукал дно. Услышав
звук, раздающийся обычно при ударе по полому предмету,
я почувствовал, как участился мой пульс. И принялся
лихорадочно размышлять, где по логике вещей может
находиться потайной ящик, наличие которого я сразу же
заподозрил, услышав этот зЬук. Я вертел шкатулку и так и
сяк, но все безрезультатно. Наконец, устав от этих тщетных
манипуляций, я вставил крышу в пазы и закрыл шкатулку.
Китаянка, вырезанная на крышке, смотрела на меня с
каким-то неописуемым торжеством. Буквально с вызовом.
Я достал лупу и снова внимательно осмотрел шкатулку. И
154
тут на лице китаянки заметил крошечную дырочку, неви-
димую невооруженным глазом. Взяв с туалетного столика
шпильку, я сунул ее в неприметное отверстие. Раздался
характерный щелчок невидимой пружинки, и потайное
отделение открылось. Я увидел письма. Обрадованный,
спрятал их в карман.
То, что случилось потом, произошло, по-видимому, из-за
моей излишней самоуверенности. А ведь внутренний голос
меня предупреждал, что дело будет опасным. Я был уверен,
что все пройдет гладко и потерял бдительность. Сзади
послышались легкие шаги, и я понял, насколько был глуп,
забыв о предосторожности. Я не успел даже сунуть руку под
мышку, где находился «люгер». Короткий приказ «Не ше-
велиться!» прорезал тишину. Я хотел повернуть голову,
чтобы хотя бы столкнуться со своим противником лицом к
лицу, но тот же неприятный резкий голос произнес: «Не
оборачиваться!» Я застыл на месте. Совершив одну ошибку,
мне не хотелось совершать вторую, оказав сопротивление.
Я весь напрягся, чувства мои обострились, и я решил
ждать — в моем положении это было самым разумным.
Может, этот человек снова заговорит?.. Я ожидал. Но не
слышал ни его голоса, ни какой-либо иного звука. Зато
увидел нечто светящееся. Этот блеск был похож на свер-
кающие маленькие звездочки с каким-то опаловым отли-
вом. И все погрузилось во тьму...
Не помню, сколько времени я находился без сознания.
Когда я, наконец, с трудом приподнялся с пола, покрытого
ковром, то попытался вспомнить, что же произошло. В
изнеможении прислонившись к холодной стене, я сквозь
наплывающий волнами туман в глазах огляделся вокруг: та
же комната, то же полуобнаженное мертвое тело прекрасной
женщины. Только шкатулка исчезла, а вместе с ней и
драгоценности.
Вдобавок ко всему, я услышал далекий приближающийся
155
звук сирены, как бы разрезавшей теплый ночной воздух. Я
оцепенел от страха. И ошибся — протяжный звук сирены
приближался. Необходимо скорее покинуть этот проклятый
дом. Я осмотрелся и вспомнил — ведь где-то в доме остались
мои перчатки. Взглянув на свои руки, почувствовал, как
отчаянно забилось сердце — они были в крови. Мне стало
ясно, что какие-то мерзавцы заманили меня в ловушку. В
ужасе я отметил, что все стены спальни тоже забрызганы
кровью. Повсюду остались мои отпечатки*, — с горечью
подумал я, прислушиваясь к приближающейся сирене. Ее
плачущий голос остановился все громче, громче. Я выско-
чил во двор как раз вовремя. Возле дома послышался
скрежещущий звук резко затормозившей машины, за ним
последовали сокрушительные удары в дверь. Я протиснулся
сквозь садовую решетку и бросился наутек.
Добравшись до отеля, я сразу принял душ. Затем осмотрел
рану на своей голове. Нестерпимо болел затылок, на котором
вскочила огромная шишка. Но, судя по всему, ничего
серьезного не произошло. Я оделся, жадно проглотил пол-
стакана «Бакарди** и, поудобнее усевшись в кресле, при-
нялся раздумывать над тем, какого черта я влип в эту
дурацкую историю.
I На часах половина одиннадцатого — значит, все эти
странные события произошли за какие-нибудь полтора часа.
Я не стал тратить время на бесплодные сожаления по поводу
случившегося, а решил сразу оценить ситуацию. Развалив-
шись в кресле, дважды перечитал письма — лишь три из
них принадлежали сенатору. Остальные были написаны
другими, как видно, более благоразумными людьми, пос-
кольку не были подписаны полным именем. Отложив в
сторону письма сенатора, я спрятал оставшиеся в карман.
Вряд ли они мне понадобятся.
• Бакарди — сорт рома.
156
• Выпив с наслаждением еще глоток рома, взялся за
телефон. И улыбнулся: девочка оказалась послушной —
видимо, она не отходила от аппарата, с нетерпением ожидая
моего звонка. Тяжело дыша, она спросила:
— Вы достали?
— Да, — ответил я. — И вот это и еще многое другое.
Когда вы заплатите?
Мои слова, похоже, ее встревожили.
— Я что-то не понимаю??? Вы сказали «и многое другое».
Объясните, пожалуйста.
— Это не телефонный разговор, сеньорита Рамирес.
Прошло несколько секунд, прежде чем она заговорила:
— Я приеду к вам в контору в течение получаса. Как вы
на это смотрите?
— Буду ждать вас там, — ответил я и повесил трубку.
На часах — половина двенадцатого. Через сорок
минут я был в конторе, где меня уже ожидали. Но это
оказался сам Рамирес — старый, лысый и толстый. Его
маленькие хитрые глазки перебегали с предмета на
предмет. Лицо сенатора — круглое и расплывшееся, I
напоминало мяч. Одетый в дорогой, хорошо сшитый 1
костюм, Рамирес имел вид человека, привыкшего всегда
повелевать. С подозрением взглянув на меня, он высо-
комерно произнес:
— Полагаю, вы и есть тот самый Арес?
Я не ответил. По сути дела, слова Рамиреса и не были
вопросом. Небрежным жестом я прикрыл дверь. Сенатор
прошел на середину кабинета и без разрешения плюхнулся
на стул, который жалобно заскрипел под его тяжестью.
— Сеньорита Рамирес не придет? — спросил я.
— Не собираюсь объяснять вам причины, по которым
моя дочь не пришла. — Рамирес взглянул на часы. — Мне
известно, что она наняла вас, чтобы получить кое-какие
бумаги. Разумеется, без моего ведома. Все это она проделала
157
за моей спиной. Работа вами выполнена и, видимо, успешно,
не так ли? Поэтому я лично явился за ними; вот здесь 200
песо, которые мы вам должны, как и договаривались. — Он
извлек из бумажника две сотенные купюры и положил их
на стол.
— Как бы не так! Если уже на то пошло, сенатор, ваша
дочь подговорила меня украсть ваши письма к вашей
возлюбленной Сусанне, — насмешливо воскликнул я.
Услышав о письмах, сенатор даже бровью не повел. Он
посмотрел на меня с презрением.
— Из-за неопытности моей дочери, я, похоже, попал в
лапы такого омерзительного прохвоста, как вы, — сказал
он..— Полагаю, 300 песо вам недостаточно. Сколько же вы
хотите?
— Не знаю, сенатор, — любезно ответил я, почесывая
подбородок. — Конечно, деньги меня интересуют, но нет
такой цены, которую можно было бы заплатить за это. —
Я улыбнулся и нагло посмотрел ему в глаза: — Конечно,
будь у меня парламентская неприкосновенность, меня бы
тоже не волновала какая-то там смертишка, но понимаете,
тут такое дело, я всего-навсего бедный...
Он грубо прервал меня, лицо его побагровело.
— Как?! Как вы сказали?! Предупреждаю, я не намерен
терпеть какие-либо выходки! Меня ваши отговорки не
волнуют! Что это за намеки? Где письма, черт побери?!
— Похоже, вы не понимаете, сенатор, — вежливо улыб-
нулся я. — Мы сейчас говорим о покойнике, вернее, о
покойнице. Вам ясно? Ваша прекрасная любимая Сусанна
мертва. Когда я пришел к ней домой, то застал ее труп. И
вы должны кое о чем хорошо подумать.
Когда я умолк, на моем лице уже нс было беспечной
улыбки. Я понимал, что произошло преступление, и я —
единственный свидетель. Я сидел на стуле наклонившись
вперед, и, подняв глаза, увидел в руке Рамиреса пистолет.
158
— Вы, должно быть, не отдаете себе отчета, что значит
смеяться надо мной! — с яростью прошипел он. — Письма,
живо!
Я сунул руку в карман и с недовольным видом вынул два
письма и положил их на стол.
— Одного не хватает! — рявкнул сенатор.
— Вот как? — изобразил я удивление. — Я обнаружил
там только два.
Рамирес, не отводя дула пистолета, гневно посмотрел на
меня.
— Я написал три письма! — прорычал он.
— Мне очень жаль, — ответил я. — Но это все, что у
меня есть. — Потом, словно меня внезапно осенила эта
мысль, добавил: — Может, женщина уничтожила или спря-
тала одно письмо, чтобы потом вас шантажировать?
— Именно это меня и интересует, — задумчиво пробор-
мотал сенатор.
Он спрятал письма в карман пиджака и направился к
двери. Продолжая сжимать в руке пистолет, он бросил на
меня пронизывающий взгляд.
— Запомните хорошенько, Арес. Не вздумайте меня
шантажировать с помощью этого письма.
— Письмо... — пробормотал я себе под нос, когда он
вышел. — Сусанне оно больше не нужно. — Взглянув на
часы, увидел, что уже половина первого. — Да, и здорово
же.я влип.
Пожав плечами, я положил в бумажник 200 песо. «Вы-
ясню, кто ее убил», — подумал я и вышел из конторы.
В гостинице, прежде чем лечь спать, я достал свою
записную книжку и занес в нее наиболее значительные
события прошедшего дня. Такая у меня выработалась
привычка с тех пор, как я занялся своей неблагодарной
деятельностью. Затем я уснул и крепко спал до самого
утра.
159
4.	Убежище беглеца
Наступил рассвет. Я вскочил с постели, сделал неболь-
шую зарядку, принял душ и оделся. Затем, прочитав
газету, отметил любопытное: убийство было совершено с
целью ограбления. Служанка сообщила, что пропали дра-
гоценности и недостает множества дорогих вещей. Исчезло
также полотно кисти Дега. Пустое место на стене свиде-
тельствовало об изысканном вкусе вора. Из массы картин,
висевших в доме прекрасной Сусанны, убийца предпочел
«Балерину за кулисами» Эдгара Дега. Полиция ведет рас-
следование. Найдено огромное количество следов, и поимка
преступника — вопрос нескольких часов. Что не вызывало
никаких сомнений — вор и убийца — одно и то же лицо.
Значит, я не только вор, но еще и убийца, и все это по
милости той проклятой девчонки с ангельским личиком.
Тяжело вздохнув, я открыл бумажник и посмотрел на
сотенные купюры. «Нет, во всем этом виновата не она», —
подумал я, выходя из отеля. Позавтракав, я не отправился
как обычно в контору, а зашел в телефонную будку и набрал,
номер сенатора.
— Что вам угодно? — спросил низкий бархатный голос.
Подобострастные нотки выдавали слугу.
— Будьте любезны, сеньориту Рамирес.
— Как доложить, кто ее спрашивает?
Черт побери! Следовало ожидать подобного вопроса.
— Какое вам дело? — заорал я. — Если она дома, поп-
росите ее к телефону.
Как ни странно, грубость сработала. Это оказалось го-
раздо действеннее, чем если бы я начал объясняться. Слуга,
должно быть, решил, что я один из тех типов, кто не может
назвать свое имя.
— Сеньорита ушла в университет, господин, — сказал он
смиренно.
160
Повесив трубку, я закурил сигарету и сделал три глубоких
затяжки подряд. Затем поехал в университет. В справочной
университета мне сообщили, что сейчас дочь сенатора на
кафедре философии. Припарковав машину напротив храма
науки, я принялся ждать. Чуть позже одиннадцати я заметил
мальчишку, тащившего стопку свежих газет.
Купив одну, я разразился проклятьями — дело принима-
ло скверный оборот: на передней полосе красовалась моя
физиономия. Я закурил вторую сигарету и стал читать. Через
полчаса я увидел сеньориту Рамирес, выходящую из здания
с книжками в руке. Она легко перепрыгивала через сту-
пеньки, перебрасываясь шутками с подругами.
Я тихонько свистнул. Увидев меня, она подбежала к
машине.
— Нам надо поговорить, — сказал я. — Садитесь!
На ее лице промелькнуло неодобрение, похоже, ее что-то
удивило. Оглядевшись по сторонам, она села рядом со мной.
Увидев на сиденье развернутую газету, вскрикнула от ужаса.
Это и понятно: крупными буквами там было напечатано:
«ПОЛИЦИЕЙ РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОПАСНЫЙ ПРЕ-
СТУПНИК».
— Вы... вы убили ее? — прошептала она, побледнев.
— А я ждал вас вчера вечером, — заметил я.
— Мне очень жаль. Но папа подслушал наш разговор.
У него отводная трубка. И... Но послушайте! Вы еще не
ответили на мой вопрос! Это вы ее убили?
Девушка мне очень нравилась. И вообще, мне нравятся
девушки, задающие наивные вопросы.
— Так считает полиция, — ответил я. — Но есть два
человека,- которые знают, что это — ошибка.
— Да? И кто же это?
Я засмеялся.
— Убийца и я... естественно.
— Как вы думаете, кто это мог сделать?
6 Дьявольские игры	161
В ее словах звучало какое-то отчаянье, но взгляд оста-
вался грустным. Мне показалось, что этот вопрос таит в
себе скрытый смысл. Я с беспокойством посмотрел на
девушку и ответил:
— Да-да... Ваш отец.
К моему удивлению, лицо сеньориты Рамирес оставалось
спокойным — вероятно, она была готова к подобному ответу.
— Это не так, — возразила она. — Вы же знаете, что это
не так, вы сказали это, чтобы напугать меня.
В ее глазах я увидел страх, в голосе звучала неуверен-
ность. И тогда я решил перегнуть палку, чтобы увидеть ее
реакцию.
— Вы с вашим отцом сговорились заманить меня в
ловушку. Все это я уже обдумал. Для чего вам так срочно
понадобились эти письма? Не застав в конторе, вы разыс-
кали меня в баре. — Я заметил, как девушка сделала
протестующий жест, но не дал ей заговорить и продол-
жал: — Вам был нужен именно я. С моей репутацией
детектива, берущегося за различного рода темные дела, не
так ли? Красивое личико и триста монет — этого достаточно,
чтобы я не отклонил ваше предложение.
— Какая гнусность! — возмущенно воскликнула она.
— Возможно, вы не до конца были посвящены в эту
интригу, — невозмутимым тоном продолжал я. — Может,
ваш отец просто попросил вас связаться со мной и уговорить
забрать эти письма... — я улыбнулся, — письма любимой
Сусанны, как он с нежностью ее называет. А я, как дурак,
клюнул на вашу удочку. Разве я мог отказать такой хоро-
шенькой девушке, да еще впридачу с тремястами песо в
руках? Ваш отец все предусмотрел. А потом он подождал
меня в дому Сусанны. Оглушил, а потом оставил по всей
спальне отпечатки моих пальцев... Отличная работа!
Девушка пронзила меня взглядом, в котором читалось
все: ярость, гнев, страх, презрение.
162
— Не думаю, что я стану дальше выслушивать все эти
мерзости, — тихо произнесла она. — Если вы верите всему
тому, о чем сейчас говорили, вы еще больший подлец, чем
думает мой отец.
Со слезами на глазах она вышла из автомобиля. Я
поглядел ей вслед, и ругательство невольно сорвалось с
моих губ. Да, нелегкая мне предстояла задача — доказать,
что это убийство — не моих рук дело. Я молча, словно
оцепенев, сидел в машине, и обдумывал, что делать
дальше. Необходимо выработать четкий план действий.
Затем я поспешно покинул машину и направился к
автобусной остановке. Сев в подошедший автобус, до-
брался до коммерческого центра города и позвонил в
платный гараж, где время от времени оставлял машину.
Сообщил служителю гаража о местонахождении своего
автомобиля, чтобы тот мог приехать и забрать его. После
чего двинулся пешком на Колокольную. Все это время я
надеялся, что никто из шедших мне навстречу людей не
опознает меня по фотографии в газете, ведь полиция не
дремлет. Я старался выглядеть как один из миллионов
жителей Гаваны и ничем не привлекать к себе внимания
прохожих.
Минут через пять я оказался возле парикмахерской на
улице Санха. Выйдя оттуда свежевыбритым и коротко
подстриженным на армейский лад, я двинулся к Алисе,
живущей в районе Старой Гаваны. Стукнув в дверь моло-
точком, стал ждать. Алиса появилась быстро. Увидев меня,
она с иронией произнесла:
— Заходи, любовь моя. Я ждала тебя.
Я вошел. Алиса остановилась передо мной. Она походила
на игривую кошечку.
— Я знала, что ты придешь, — сказала она. — Когда
увидела в газете твою физиономию, подумала: сейчас он
явится ко мне, чтобы спрятаться. Когда ему плохо или нет
143
денег, он всегда приходит, к Алисе. А когда неприятности
минуют, он поцелует меня в носик, скажет: «Пока, дорогая!»
и исчезнет до тех пор, пока с ним опять не случится
какая-нибудь история.
Я стерпел ее упреки, потому что Алиса была стопро-
центно права. Но сейчас я чувствовал себя не лучше волка
из «Красной шапочки», затравленного охотниками. Чтобы
скрыть свое замешательство, я сжал Алису в объятиях и
поцеловал в кончик носа. Затем отнес на диван. В ее
голосе звучала любовь, в глазах читался немой укор.
Чувствуя себя виноватым, я снова принялся ее целовать.
Алиса обняла меня за шею и страстно возвратила мне
поцелуй.
— Эта сладкая минута перечеркивает все остальное, —
прошептала она, приподнявшись с дивана и поправляя
прическу. — Ну, а теперь поговорим о тебе.
— Поговорим, если не займемся другими вещами, —
рассмеялся я.
— Иногда ты меня просто удивляешь своей беспеч-
ностью, — укоризненно проговорила Алиса. — Ну да ладно,
оставим это. Ответь лучше, почему полиция считает, что ту
женщину убил ты? — Лицо ее приняло испуганное выра-
жение. — Ты же не убивал, так ведь?
Она слегка отодвинулась и пристально посмотрела на
меня. Да, мне явно нравятся девушки, задающие наивные
вопросы... Хотя Алиса отнюдь не наивна. Я поцеловал ее
в губы и спросил:
— А ты как думаешь?
— Думаю? что ты способен...
— Какая плохая девочка! — воскликнул я.
— Это единственный способ удержать тебя, — объяснила
Алиса.
— Это называется эгоизмом. Все хорошее должно быть
естественным.
164
— Дурак набитый! Хлыщ! Сатир! — прикидываясь разг-
неванной, произнесла Алиса.
Рассмеявшись, я коротко рассказал ей обо всем, что со
мной приключилось.
— Вот и вся история, — подытожил я. — Как видишь, я
крепко увяз. Теперь на меня повесят это дело, — добавил
я хмуро.
— Ты заслужил, — сердито пробормотала она. — Это
ведь не по твоей части, а ты встрял в это дело, только чтоб
повыпендриваться перед девчонкой.
— Будет тебе! — возразил я. — Не намерен весь вечер
выслушивать от тебя обвинения.
Я резко встал и надел шляпу. Но это была игра — мне
вовсе не улыбалось уходить. Алиса повисла у меня на шее...
и все стало на свои места. С этого момента все шло по
моему плану. Я поручил Алисе достать из сейфа в моей
конторе письмо Сусанны и принести сюда.
— Полицейские, — предупредил я, — наверняка крутят-
ся возле конторы на случай моего возвращения. Они могут
оказаться внутри, поэтому будь осторожна. Прежде чем
войти, обойди вокруг здания.
Затем я прочитал небольшую лекцию о том, как изба-
виться от слежки.
Когда через два часа Алиса вернулась, я убедился, что
лекция пошла ей на пользу. Хвоста, правда, не оказалось,
но Алиса действовала правильно — она выложила из сумки
все семь писем: одно сенатора и шесть остальных, принад-
лежавших трем разным людям, которые подписывались
только инициалами. Я почувствовал себя неуютно. Прочитав
эти письма несколько раз, я так и не обнаружил в них ни
одного имени. Да, начинать было не с чего. Одни только
глупости да банальности, которые пишут без ума влюблен-
ные мужчины своим пассиям. Я нервно зашагал по комнате.
Алиса молча наблюдала за мной. Что-то мне в пей очень
165
нравилось, а что — и сам не знаю. Может, ее огромные
темные глаза, может, чувственный рот или прекрасное тело.
Но больше всего мне нравилось ее спокойствие. Она
говорила очень мало, а если говорила, то только по делу.
Поразительное качество для красивой женщины... А кроме
того, Алиса умела думать.
Сейчас она улыбнулась, сходила на кухню и принесла
мне стакан холодного пива, словно разгадав мое желание.
Вот такой была моя Алиса.
День близился к концу; мы сидели за столом и ели. Я
проглядел вечернюю прессу, принесенную Алисой из города.
Все оставалось по-прежнему. Полиция продолжала надеять-
ся, что преступник вскоре окажется в ее руках. Подобное
двусмысленное утверждение меня рассмешило: они имеют
в виду меня или кого-нибудь еще? Я прочитал в газете
показания шофера Сусанны. Записав его адрес в блокнот,
подумал, что это заявление не больно-то интересное, хотя...
Около девяти вечера, прослушав по радио последние
новости, я решил выйти. Проверив «люгер», надел шляпу.
Алиса стояла в дверях.
— Отговаривать тебя, конечно, бессмысленно, — сказала
она.
Я улыбнулся, потому что Алиса предвосхитила мой ответ.
— Ты права. Эта пустая трата времени.
— Береги себя, дорогой, — прошептала она.
— Ты все еще поешь в «Сьерре»? — спросил я, лишь для
того, чтобы что-то сказать.
— Да, hq только до одиннадцати. Ты придешь?
— Возможно.
Я поцеловал ее в кончик носа и вышел на улицу. Пока
я дожидался на углуавтобуса, подумал, что снова заметил
в ее глазах упрек. И опять почувствовал себя виноватым.
И поделом. Я всегда беззастенчиво пользовался Алисой, и
она никогда не подводила меня.
166
5.	Макейра
Чтобы добраться до нужного мне дома, необходимо
было преодолеть небольшую низину. За нею начи-
нался обособленный от города квартал бедноты. Он распо-
лагался на пологом холме; ниже, освещенные скудными
фонарями, стояли покосившиеся домишки с залатанными
степами, возле которых я заметил несколько плохо одетых
людей. Между домами проходила узкая улочка. Зрелище
было удручающим — чахлые, худосочные деревья, поломан-
ные заборы, неподалеку — огромная, зловонная куча мусо-
ра.
С минуту я постоял в тени небольшого дерева, оценивая
обстановку. Затем нашел нужный мне домик, напоминав-
ший развалины. Убедившись, что полицейских поблизости
нет, я спустился с холма и подошел к дому. Постучав кулаком
в дверь не очень сильно, а так, чтобы только быть услы-
шанным, — прислушался. Дверь открыла женщина с груд-
ным ребенком на руках. Другой малыш, постарше, уставив-
шись на меня своими темными круглыми глазенками,
вцепился в материнский подол. Женщине, на первый взгляд,
было лет сорок-сорок пять, но возможно, она была и моложе.
На ее лице лежала печать страданий и нищеты. Безвольные
мутные глаза говорили о полнейшей апатии. «Нищета...
одна только нищета», — читалось в ее глазах. Женщина
испытующе посмотрела на меня и без особого энтузиазма
спросила:
— Что вам угодно?
Я не успел ответить. Позади нес из двери выглянул
мужчина с заспанным лицом.
— Кто там, Анджела? — хрипло спросил он.
Я сделал шаг вперед, чтобы он меня увидел, но судя по
всему, он не узнал меня по газетной фотографии; мягко
отстранив женщину, он подошел ко мне. Женщина послушно
167
ретировалась, увлекая за собой ребенка, державшегося за
ее подол. Мужчина внимательно разглядывал меня.
— Заходи, приятель, — проговорил он. — Я тоже читаю
газеты, но придерживаюсь того мнения, что сначала следует
выслушать человека, а потом уж делать вывод — осуждать
его или нет.
— Благодарю вас, — тихо ответил я, присаживаясь на
предложенный мне неудобный табурет.
— Каждый человек имеет право на собственное мне-
ние, — философски изрек мужчина. — У одних оно одно, у
других — другое. Полагаю, у вас тоже существует свой взгляд
на вещи.
Я не знал, что ответить. Его слова о том, что он никого
не осуждает, пока не выслушает, вовсе не означали, что он
не верит, будто я убил Сусанну. Да еще эта туманная
философия...
Он уставился в пол.
— Вам мои слова могут показаться странными, — словно
угадывая мои мысли, продолжал он, оторвав взгляд от пола
и теперь в упор разглядывая меня. — Она более чем кто-либо
другой заслуживала смерти; это была не женщина, а сущий
дьявол — эгоистичная, деспотичная, в общем, недостатков
у нее хватало. Но я сейчас не намерен давать ей какую-либо
оценку. Ведь у всех без исключения есть свои недостатки.
И в некотором роде, она не отличалась от остальных.
Я, в свою очередь, изучал лицо говорившего. Понял, что
передо мной честный, добропорядочный человек. И человек
этот был мне нужен, и я хотел его понять. Может, он сможет
вытащить меня из этой трясины. И я заговорил:
— Вы теперь без работы, сеньор Макейра. Я мог бы
нанять вас на несколько дней. Мне нужен шофер.
— Нет, благодарю вас, — нс раздумывая ответил он. —
Вы правы, в работе я нуждаюсь. Только не в такой. Это
слишком опасно. Кроме того...
168
Я достал из бумажника 100 песо.
— Всего на трое суток, — я положил купюру на его
колено.
— Кроме того, — не обращая ни малейшего внимания
на деньги, продолжал Макейра, — машина сейчас в разъ-
ездах и...
Я достал еще сотенную, затем еще две и пятьдесят.
— Жду вас в агентстве, — тоном приказа произнес я и
посмотрел на часы: — В половине одиннадцатого вы мед-
ленно поедете по улице Инфанта. Если все будет в порядке,
привяжите к антенне автомобиля белый платок.
Макейра проводил меня до двери. Вид у него был
испуганный.
— Не волнуйтесь, сеньор Макейра, — успокоил я его. —
Я не убивал Сусанну.
На его лице появилось удивленное выражение.
— Нет? А кто же ее убил?
— Вот это нам и предстоит выяснить. Всего хорошего!
В двадцать пять минут одиннадцатого я увидел блестящий
черный «шевроле» с белым платком, привязанным к антен-
не, подошел к нему и приказал Макейре на первой скорости
медленно проехать по улице, чтобы приглядеться к маши-
нам, следующим за нами. Не заметив ничего подозритель-
ного, я тем не менее велел Макейре проделать это еще два
раза. На лице шофера застыла странная улыбка.
— Удивительный вы человек, — заметил он. — В тот
день, когда ее убили, вы были весьма неосторожны. Я
правильно догадываюсь? Я же, наоборот, человек весьма
предусмотрительный.
— Вы потеряли работу, но я же не говорю...
— Что?
— «В тот день, когда ВЫ убили Сусанну».
— Верно, — заметил он, — конечно, вы могли бы так
сказать, но это — вопрос спорный. Каковы ваши планы?
169
Я нс сразу ответил на его вопрос, а только вытащил из
кармана блокнот и спросил:
— Сколько у Сусанны было любовников?
Макейра весело посмотрел на меня.
— Никогда их не считал. Это длинный список...
— Среди них есть человек, чьи инициалы начинаются
на «Р». Вы случайно не знаете, кто это?
— Скорее всего, Ремберто Рамераль, — без колебаний
ответил Макейра. — Он испанец. Занимается импортом
ликеров. Насколько мне известно, сейчас проживает в
Алмсндарссе.
— Нанесем-ка мы ему визит, — произнес я, поудобнее
устраиваясь на сиденье.
Никогда бы не подумал, что дом, который занимал
любовник Сусанны, может так выглядеть. Уж больно об-
шарпанный был у него вид. Я позвонил. Дверь открыл сам
хозяин. Я не был с ним знаком. Однако почему-то сразу
решил, что это именно он. И почему-то подумал, что до
моего прихода он сторожил под дверью. И открыл ее с таким
видом, словно ожидал встретить не меня, а кого-то другого.
— Что вам угодно? — сухо спросил он.
— Побеседовать с вами, — ответил я и, не дожидаясь
приглашения, перешагнул через порог.
— Что за неслыханная наглость! — вскричал Раме-
раль. — Кто вам позволил врываться в мой дом?
— Помолчите, сеньор Рамераль! — резко сказал я. —
Скандал не пойдет вам на пользу. Надеюсь, вы не хотите,
чтобы ваша жена прочитала вот это? — и я помахал перед
его носом письмом к Сусанне.
Тот попытался его выхватить, но я успел спрятать
изобличающее послание в карман.
— Давайте лучше спокойно поговорим,'— предложил я.
Из глубины дома послышался приятный женский голос.
__Кто там, Рембер?
170
— Нет... ничего, — ответил Рамераль, увлекая меня за
собой. — Быстро говорите, что вам нужно. У меня мало
времени.
Он нервно порылся в кармане и достал пачку сигар
«Партагас». У меня перед глазами тут же всплыли окурки
в пепельнице Сусанны, и сердце предательски екнуло.
Увидев, что Рамераль намерен спрятать пачку, я попросил:
— Не угостите ли меня сигарой?
И прежде чем он успел ответить, выхватил у него из рук
пачку и сунул ее в карман. Рамераль рванулся ко мне, но
я пнул его ногой в живот, и он отлетел к стенке.
— Если отпечатки пальцев на этой пачке совпадут с
теми, что оставлены на стакане в спальне Сусанны, —
угрожающе произнес я, — приготовьтесь к тому, что вам
многое придется объяснять в полиции.
Он молча с ненавистью смотрел на меня.
— Когда я вам позвоню, сеньор Рамераль, приготовьте
убедительное объяснение, — сказал я и, повернувшись,
направился к автомобилю.
— Ну как? — спросил Макейра, сгорая от любопытства.
— Не скажу, что ему было приятно, — ответил я, доба-
вив: — Для первой-то встречи...
— А! «Для первой...» Значит, будут еще?
— Безусловно, безусловно, — задумчиво пробормотал я.
— А теперь куда?
— К «К.С.П.». Знаете?
Макейра на секунду задумался.
— Может, речь идет о сеньоре Падуа, — сказал он
наконец. — Его зовут Карлос, а еще также Золотым Тель-
цом. Этот старик обожает молоденьких девочек. Их же
интересует его бездонный кошелек. Сусанна говорила, что
он — владелец двух сахарных заводов.
— И твоя хозяйка хотела бы их присвоить, а?
— Да, в этом ей опыта было не занимать. И вообще, все
171
ее знакомые — всякие там государственные шишки, индус*
'триальные магнаты, банкиры.
— О! Одно письмо подписано «С.В.». Это, часом, не
банкир Вертьенте Второй?
— Он былодним из ее визитеров, — Макейра откинулся
на спинку и пристально посмотрел на меня: — Думаете, у
одного из них был повод? Ревность или—
— У них у всех имелись мотивы, — я сделал Макейре
знак ехать. — А вот, например, прекрасный повод для
убийства: она могла их шантажировать...
— Вы мне еще не сказали, к кому мы сейчас едем, —
проговорил водитель, нажимая на газ. — Сейчас несколько
поздновато для визитов... я хочу сказать, для визитов такого
рода. Не лучше ли сначала договориться по телефону? Ведь
у вас есть козырь и вам нечего бояться отказа от встречи.
Когда они узнают, что у вас в руках их письма, сами прибегут
как миленькие.
«Шевроле* выехал на просторный Проспект 31, но я не
обратил на это внимания, поскольку изучал лицо Макейры.
Половина его лица улыбалась, другая не выражала никаких
эмоций. Вне всякого сомнения, мой собеседник человек
умный, находчивый. Проскочив тоннель, машина с ревом
помчалась дальше. Когда мы миновали потин, Макейра
вопросительно взглянул на. меня, но я промолчал, и он
продолжил свой путь. Я все еще колебался, куда нам ехать,
и в раздумье закурил сигарету. Наконец, я велел припарко*
вать машину возле бара «Каштан». Зайдя туда, я выпил
стакан холодного пива и попросил телефонный справочник.
Взяв еще стакан и потихоньку потягивая из него, я отыскал
в справочнике Карлоса Сото Падуа. Набрав номер, услышал
длинные гудки и стал ждать, тем временем размышляя, в
какую опасную игру я играю. Ведь все возлюбленные
прекрасной Сусанны — люди с огромным влиянием... Жен-
ский голос прервал мои раздумья. Женщина раздраженно
172
спросила, кто звонит. Я тоже занервничал и чуть было не
ответил бестактностью, но тут приятный баритон прервал
ее истерические вопли.
— Сеньор Падуа? — облегченно спросил я.
— Он самый, — ответили мне. — Можно узнать, кто вы
и какого черта вам надо в такое время?
Я отхлебнул пива, отметив про себя, что, судя по голосу,
этому человеку далеко за пятьдесят.
— Могу рассказать вам кое-что интересное об убийстве
Сусанны. Ну как? — сказал я.
— Что? — Падуа перешел на шепот. Голос его изменился,
и я уже не был уверен в том, что мой собеседник человек
в возрасте.
— Я не намерен повторять, сеньор Падуа, — сердито
произнес я.
— А я — выслушивать глупости, — отрезал тот, не по-
вышая голоса.
Я ожидал, что после подобного ответа он повесит трубку,
но этого не произошло. Я почувствовал, что Падуа у меня
на крючке.
— Буду ждать вас в кабаре «Сьерра» в течение часа,
сеньор Падуа. — Тот было запротестовал, но я невозмутимо
продолжил: — Вам будет нетрудно меня узнать. Отыщите
столик, на котором не будет вазы с цветами, там вы меня
и найдете.
Он продолжал что-то возражать, но я повесил трубку,
допил пиво и вышел на улицу.
— К «Сьерре», — приказал я Макейре.
— Куда? — похоже, удивился тот, но мне было некогда
изучать выражение его лица.
— К кабаре «Сьерра», — повторил я.
— Но... но вы должны помнить, — заговорил Макейра
взволнованно, — что это равносильно тому, как если бы вы
развалились па скамейке в Центральном парке в полдень...
173
Впрочем, вы знаете, что делаете, — и он лишь пожал
плечами.
— «Сьерра» — прекрасное место для встречи, — прервал
я его, но Макейра меня уже не слушал.
Под предлогом аллергии на цветы я попросил офици-
анта убрать со стола роскошный букет роз и принести
выпивку. Столик стоял напротив входа, но находился в
темноте. Хотел бы я сейчас увидеть лицо Алисы! Я заказал
«дайкири». Оркестр заиграл какую-то легкую инструмен-
тальную пьесу. Мелодия была заразительной, и, наблюдая
за дверью, я принялся отбивать такт ногой. Начались
танцы, но вот на эстраду вышла Алиса и запела одну из
песен, которые мне были так хорошо известны. Как всегда,
она выглядела прекрасно и неповторимо. Она не могла
видеть меня в полумраке зала. Закончив петь, Алиса
произнесла в микрофон несколько шуток и снова затянула
тягучую медленную мелодию. Неожиданно музыка заиг-
рала быстрее, на сцену выскочили очаровательные мулат-
ки и понеслись в огненном танце. Зазвенели бонго*. Какие
мулаточки! Когда вокруг все снова закружились в танце,
к моему столику подсел Падуа. Лицо его вытянулось от
удивления.
— Вы?! — пробормотал он. — Вам следовало бы быть
поосторожней.
Я рассмеялся. Мне действительно было очень весело.
Падуа, толстый, лет пятидесяти, изумленно смотрел на меня.
Меня очень развеселило, что я почти не ошибся относи-
тельно его возраста. И, судя по всему, Падуа не был сложным
и неприятным человеком, как я предполагал раньше.
Он продолжал почти жизнерадостным тоном:
— Весьма любезно с вашей стороны пригласить меня
сюда. А то, знаете, моя жена... Я еще нашел предлог.
Бонго — негритянские барабаны.
174
Я взглянул на его смуглое лицо. Его предки-метисы,
должно быть, разбогатели в нашей стране, но его уже нельзя
было назвать метисом — лицо моего собеседника выглядело
более европеизированным.
— У меня имеется на продажу письмо, сеньор Падуа, —
начал я, сразу перейдя к делу. — Письмо, написанное вами
Сусанне.
Со скрытой усмешкой он прикурил от золотой зажигалки
сигару. Глубоко затянувшись, с улыбкой выпустил дым и
пытливо взглянул мне в лицо. Танцующие возвратились к
своим столикам. Музыка прекратилась. Падуа продолжал
меня разглядывать. Взгляд его ничего не выражал.
— А! Вы вот что имеете в виду?! Но это не представляет
для меня никакой ценности, сеньор Арем. Я ведь никогда
не подписывал письма.
Он произнес это бесстрастным тоном. Взгляд его ничего
не выражал; хоть я и не верил в его спокойствие, такая
реакция с его стороны меня не больно-то обрадовала. Я
ожидал, что передо мной предстанет дрожащий от страха
за свои неблаговидные делишки человек, который при виде
компрометирующего письма начнет просить или изворачи-
ваться, а этот Падуа был невозмутим, как электронный
калькулятор.
— По всей вероятности, вы ошиблись в том, почему меня
так заинтересовала встреча с вами, — произнес наконец
Падуа. — Я желал бы приобрести другую вещь.
Не хотел бы я сейчас увидеть выражения своего лица.
От неожиданности гортань перехватил спазм.
—- Я согласен заплатить 2000 песо за картину «Балерина
за кулисами» работы Дега, — продолжал Падуа как ни в
чем не бывало.
Так вот в чем дело! Я предлагаю ему письмо, а он...
Я мысленно выругался. В дверях стояло четверо поли-
цейских.
175
Я оглянулся но сторонам. Двое в штатском направлялись
к нашему столику. Кольцо сжималось. Я быстро привстал,
но рядом прозвучал твердый голос:
— Не надо скандала, Арес. Пройдемте с нами.
Тяжело вздохнув, я почувствовал, что все мои мускулы
напряжены до предела. Я действовал молниеносно. Тот, кто
стоял справа, получил сильнейший удар в солнечное спле-
тение. Агент слева отлетел в сторону, когда я двинул его
ребром ладони по шее. Падая, он повалил соседний столик,
с грохотом полетели тарелки. Раздался пронзительный
женский визг. Началась жуткая неразбериха.
Вся сцена разыгралась за какие-то доли секунды. На
крики сбежались официанты, полуголые мулаточки отча-
янно вопили и размахивали руками. «Какие у них фигур-
ки!» — совсем некстати подумал я, и тут же понял, что
сейчас не до этого. Как сумасшедший, я кинулся на эстраду
и налетел на Алису.
— Сожалею, но не смогу посмотреть твой следующий
номер, дорогая! — запыхавшись, пробормотал я. — Где
выход?!
Не заставляя повторять дважды, Алиса схватила меня
за руку и поволокла за кулисы, затем по длинному коридору
к двери. Алиса! Она всегда знала, что мне нужно. Выскочив
из кабаре, я в два прыжка очутился на улице Кристины.
Там уже ожидал Макейра.
— Должно быть, кто-то меня узнал! — быстро пояснил
я. — Поехали!
«Шевроле» на бешеной скорости вылетел на Беласкин.
Затем повернул на улицу Карлоса Ш и выехал на улицу
Инфанта. Я велел Макейре остановиться. Вылезая из ма-
шины, сказал:
— Завтра в десять на набережной.
— Набережная большая, — справедливо заметил тот.
— Неважно. Я сам вас найду.
176
Подождав, пока «шевроле» не скроется из вида, я подошел
к стоянке такси.
— В Старую Гавану, — сказал я дремавшему водителю.
Но я не отправился к Алисе, а провел ночь в третьеразрядной
гостинице, где никого не интересовала моя личность.
6.	Владелец игорного дома
В восемь утра, покинув гостиницу, я направился к
газетному киоску, купил номер «Паис» и, пока мальчик
чистил мне ботинки, прочитал его. Тут я заметил, что в
нескольких метрах от меня расположен полицейский учас-
ток. Мимо прошел полицейский и строго посмотрел в мою
сторону, но я сделал приветливое выражение лица, и он
двинулся дальше по улице. Полицейский явно меня не узнал.
Первая страница газеты была посвящена смерти Сусан-
ны, но моей фотографии уже не было; единственное, что
там было, — подробный рассказ о моем нахальном бегстве
из «Сьерры», ничего нового ненасытные репортеры у поли- |
цейских не разузнали. Дойдя до этого места, я отложил
газету. Кому эти подробности известны лучше, чем мне?!
Но я вспомнил кое-что еще и мне хватило одного взгляда
на текст, чтобы выругаться: в рассказе упоминалась Алиса,
которая подозревалась « попытке помешать правосудию.
— Черт возьми! — прорычал я.
Когда мальчишка покончил с моими башмаками, я зашел
в кафе позавтракать. Затем решил позвонить банкиру
Вертьентесу. «Но сейчас еще слишком рано», — подумал я
и отказался от своего намерения.
Десять утра. Я вспомнил о Макейре и взял такси. Выйдя
из него в районе парка Месео, я залюбовался морем. Его
огромная, спокойная поверхность величаво простиралась
до самого горизонта. Мимо медленно проехал.Макейра, но
177
не остановился. Через несколько метров дорога делала
поворот. Никаких подозрительных машин я не заметил и,
перейдя проспект, уселся на парапет. Моему взору предстали
многочисленные шлюпки и лодочки, бороздившие залив, а
дальше — гигантская толща воды, лениво перекатывающа-
яся в лучах восходящего солнца. Наконец подъехал Макей-
ра.
— Боже мой! — воскликнул он. — Вас еще никто не
заметил!
— Поехали быстрее, Макейра! — приказал я, прыгая в
машину.
Макейра был примерным исполнителем. Ни слова не
говоря, он немного проехал вперед, как бы запутывая следы,
а потом выехал с другой стороны набережной. Оказавшись
на улице Согласия, он чуть притормозил «шевроле» и игриво
досмотрел на меня.
_ — Полагаю, вы хотели именно этого? Ну, и куда теперь?
Наверное, к Вертьентесу, — ответил он за меня. — Он
единственный, у кого мы еще не были.
Я посмотрел на водителя — крепкий, хорошо сложенный
человек среднего возраста с блестящей кожей чисто вы-
бритого лица, он производил приятное впечатление. Но
меня очень заинтересовали его глаза — огромные, голубые,
ярко сверкающие в солнечных лучах. Макейра заехал в
китайский квартал и остановил машину. Я задумался.
В треугольнике, образуемом улицами Санха, Дракон и
Гальано, находился китайский квартал, являющий собой
как бы грязное пятно в самом сердце Гаваны. В течение
всего дня там можно увидеть китайцев, медленно двигаю-
щихся в своих просторных одеждах по узким улочкам. Поутру
сюда прибывали омнибусы, отправляющиеся затем в ком-
мерческую часть города. Кубинцев в этом квартале —
раз-два и обчелся. К концу дня улицы китайского квартала
обычно оживлялись, но сейчас, как ни странно, желтолицые
178
прохожие почти не попадались на глаза, их словно поглотила
земля. Все китайцы в это время расходились по своим
магазинчикам, кафе, парикмахерским, салонам с музыкаль-
ными автоматами. А позже, под покровом ночи, на улицы
выходили разряженные проститутки, многие из них смот-
рели на вас вожделенным взглядом из-за шелковых зана-
весок. Они чувствовали себя в этом районе легко и свободно.
Всевозможные запреты здесь не действовали, а если и
действовали, то весьма гибко, учитывая интересы богатых
владельцев публичных домов, вносящих немалую лепту в
кассу муниципальных властей. На рассвете лихорадочная
деятельность увеселительных заведений заканчивалась, и
разбредались кто куда приезжие глупцы, сдуру просадившие
все деньги на игорных автоматах, поскольку им подсунули
фальшивые жетоны; молодые люди, искавшие легкой люб-
ви, американские моряки, заглянувшие сюда в поисках
приключений, поджидающие ночью возле баров своих жертв
сутенеры.
Понемногу шум в квартале затихал, и к утру, как обычно^
улица ненадолго заполнялась хрупкими фигурками азиатов
в просторных одеждах, которые вновь исчезали до вечера...
Здесь Вертьентес и содержал игорный дом. Мы ожидали
его примерно с полчаса. Знали, что сейчас он находится в
здании, подсчитывает доходы после развеселой ночи. Ма-
кейра поставил «шевроле» рядом с входом возле «кадиллака»
Вертьентеса. Наконец, тот появился, оживленно разговари-
вая с какими-то сопровождавшими его людьми. Из «кадил-
лака» вышел шофер в униформе и предупредительно открыл
перед хозяином дверцу. Собеседники Вертьентеса разо-
шлись в разные стороны. Когда тот сел в машину, я резко
подскочил к ней, рванул дверцу и уселся рядом с ним. Не
успел «кадиллак» тронуться, как я выхватил «люгер» и вдавил
дуло в бок ошеломленному Вертьентесу. Его водитель в
ужасе смотрел на меня.
179
— Прикажите ему ехать! — угрожающе прошептал я
Вертьентесу, поднимая «люгер».
В глазах Вертьентеса я увидел страдание, он сделал
какой-то знак шоферу, и машина медленно тронулась. Я
ощупал его пиджак в поисках оружия.
— Никогда не ношу пистолета, — прошептал тот. — Я
честный человек, мне некого бояться.
— Похоже на намек, — процедил я. — Наверно, вы не
очень-то рады моему появлению.
Тот покачал головой.
— Я читаю газеты и у меня неплохая память па лица.
Мы остановились у светофора. На углу я заметил поли-
цейского. Водитель несколько раз нажал на клаксон, но туг
же оставил это, увидев в зеркальце мое разъяренное лицо.
— Скажите ему — если не хочет получить пулю между
лопаток, пусть прекратит заниматься глупостями! — произ-
нес я.
Вертьентес что-то сказал водителю, и мы тронулись. Я
поудобнее устроился на сиденье и в упор посмотрел на
своего соседа.
— Ваша хорошая память соответствует моим желаниям,
сеньор Вертьентес, — заметил я.
У того на лице появилось слабое подобие улыбки. Он
сунул руку в карман пиджака и тут же застыл, как парали-
зованный, почувствовав прикосновение дула в районе сер-
дца. Но он медленно вытащил руку, в которой держал
паспорт.
— Взгляните на дату и все поймете, — произнес он.
Я открыл паспорт, разжал губы и выругался. Вертьентес
прибыл на Кубу из Мексики на следующий день после
убийства.
— Думаю, это все объясняет, — сказал он. — Как видите,
я не мог убить Сусанну.
— Но могли кому-нибудь поручить это, — заметил я.
180
Тот загадочно улыбнулся.
— Конечно, мог, — почти прошептал он. — Но я этого
не делал. Зачем? Она красива, приятна, обаятельна, несрав-
ненна в постели, — цинично добавил он. — Если б даже я
и хотел, у меня просто не было бы для этого повода.
— Может,, это? — я показал письмо.
— Из-за такой бумажонки! — презрительно скривился
он. — Да за кого вы меня принимаете? Я написал их в своей
жизни кучу. Вы, должно быть, внушили себе: «Сусанна его
шантажировала, вот он и пошел на убийство». Но она меня
не шантажировала.
Машина снова остановилась на красный свет так резко,
что меня отбросило на спинку сиденья. Когда мы двинулись,
я сказал:
— Других она шантажировала, а вас нет? С чего бы это?
— Шантажировала других? Да, это вполне возможно, --
теперь он как бы рассуждал сам с собой. — В этом вся
Сусанна. Но со мной она так не поступала, — он тяжело
вздохнул. — Она знала, что мне в высшей степени наплевать
на подобные угрозы, вот и не делала этого. — Вертьентес
искоса взглянул на меня, заморгал и робко произнес: — Вы
что, хотите продать эти письма?
— Думаю, вам это нс интересно, — ответил я, пряча
письмо во внутренний карман пиджака. — Нет, на данный
момент оно не продаетс$Агсеньор Вертьентес. А там посмот-
рим...
Я увидел, что мы выехали на широкий, усаженный
раскидистыми деревьями проспект Президентов.
— Прикажите остановиться.
Вертьентес тронул шофера за плечо, но тот будто не
замечал. Тогда Вертьентес дотронулся до него еще раз.
— Остановись, Альберт.
Нас преследуют, — сухо ответил тот.
Вертьентес оглянулся и посмотрел через заднее стекло.
181
Я сделал то же самое и захохотал. За нами ехал Макейра,
который в соответствии с моим приказом двигался следом
за «кадиллаком». Вертьснтес в ужасе повернулся ко мне, в
глазах его метался страх.
— Кто это? Вы его знаете?
— Остановите здесь. Я выйду, — не отвечая на его вопрос,
приказал я шоферу и выскочил на дорогу.
— Ну как? — поинтересовался Макейра, когда я плюх-
нулся на сиденье.
— Не очень. Вертьентеса в воскресенье на Кубе не
было.
— Ну, в таком случае все остается по-прежнему.
— Почти, — прошептал я, сдерживаясь, чтобы он не
понял по моему виду, какое я потерпел с Вертьентесом
поражение. — Давайте лучше заедем куда-нибудь переку-
сить. В какое-нибудь незаметное кафе.
— Как вам креольская закусочная на выезде из горо-
да?— спросил Макейра.
— Любая подойдет, лишь бы никто не вязался, — пожав
плечами, ответил я.
— Знаю такое место. Это — «Оазис».
В течение всего завтрака мы оживленно беседовали. Я
расслабился и непринужденно болтал о всякой всячине; мне
хотелось хоть ненадолго забыть о своих злоключениях,
тяжелым камнем навалившихся ng меня. Тем более, что
Макейра оказался интересным собеседником — он свободно
поддерживал разговор на любые темы; чувствовалось, что
он человек неглупый и достаточно культурный. Он поведал
мне многое из того, с чем ему приходилось сталкиваться
по роду своей профессии, и рассказывал об это остроумно
и увлекательно.
— Теперь я почти уверен, что не вы убили Сусанну, —
вдруг произнес он. — Но какого черта вы делали ночью у
нее дома?
182
— А вы догадайтесь, Макейра! Все это издержки моей
профессии.
— А вы скрытный человек, Арес, — заметил он, широко
улыбаясь.
7.	Рамераль в отчаянье
Пока Макейра ожидал в машине, я опустил в автомат
монетку и набрал номер Рамераля. Подошла служан-
ка и сообщила, что хозяина нет дома. Он еще не приезжал
со склада. «Какого склада?» — спросил я. «На улице Крис-
тины», — ответила она.
Прибыв по указанному адресу, мы смогли лишний раз
убедиться, что у Сусанны явно была губа не дура. Склад
вместе с магазином занимали добрый гектар.	-
Слева находилась контора, соединяющаяся с основным
зданием стеклянной галереей, которая шла дальше и вела
в склад и магазин — внушительные помещения, обшитые
деревом. Я увидел множество рабочих, служащих за счет-
ными машинками, а в стеклянной конторке — самого
сеньора Рамераля.
— Сеньор Рамераль ожидает вас наверху, — сообщил
мне паренек, через которого я передал свою просьбу. —
Поднимитесь вот по этой лестнице, сеньор, — добавил он,
указывая на встроенный эскалатор.
Лицо Рамераля отливало синевой; со времени нашей
первой встречи он еще больше осунулся. Рамераль жестом
указал мне на стул; я, поблагодарив, сел. Устроившись
поудобнее, начал:
— Итак, сеньор Рамераль, отпечатки на коробке сигар
идентичны отпечаткам на стакане из спальни Сусанны. Что
вы на это скажете?
Рамераль схватил подвернувшийся под руку карандаш и
183
нервно принялся постукивать им по краю стола, затем начал
черкать что-то на листке бумаги, лежавшем перед ним.
Потом, подняв голову, глянул на меня глазами затравлен-
ного животного и закусил губу.
— Все верно, — прошептал он наконец. — Это я был там
вечером с Сусанной. Но я не убивал ее!
Я внимательно изучал его лицо. Или Рамераль — про-
стак, или он очень умело лжет.
— Когда вы от нес ушли?
— Около шести.
— Она не говорила, что кого-то ожидает? Ну, может,
как-то дала это понять?
— Не знаю, — нерешительно ответил сеньор Рамераль,
потирая подбородок. — Не так-то просто было узнать, что
у нее на уме. Она искусно умела скрывать свои чувства.
— Когда вы уходили, кто оставался в доме?
— Только она и служанка.
— Как зовут служанку?
— Кайта.
Я вспомнил свои уроки журналистики и пристально
посмотрел ему в глаза.
— Вы влипли в весьма неприятную историю, Раме-
раль, — произнес я, сопровождая свои слова обвиняющим
жестом. — Ведь известно, что Сусанна никого не принимала,
не убедившись предварительно, что служанки нет дома.
Взгляд Рамераля лихорадочно заметался по небольшому
кабинету. Он судорожно сжал губы и весь напрягся.
— Она меня шантажировала, — прошептал он.
— Кто? Служанка?
Он утвердительно кивнул.
— Какая прелесть! Воистину, каков хозяин — таков и
слуга.
— Письмо, которое вы мне показали... — начал Раме-
раль, но не закончив, живо вскочил со стула, растерянно
184
глядя поверх мори головы. — Кто?.. — жалобно воскликнул
он, но я быстро усадил его обратно. Рамераль вроде бы
успокоился, но я заметил на его лице выражение злорадства
и вместе с тем паники. Сквозь стекло конторки я увидел
двух полицейских, поднимающихся по лестнице.
Наступил момент, когда необходимо было действовать
без промедления. Я быстро оценил свои возможности и
принял единственно верное решение — кинуться на стек-
лянную стену, отделявшую контору от магазина. Так я и
сделал. Стекло было не толстым, оно легко разбилось, я
пролетел сквозь него и рухнул на мешки с зерном, самор-
тизировавшие мое падение. Однако полицейские еще не
дойдя до кабинета принялись свистеть. На свист со всех
сторон сбежалась огромная толпа.
Перескочив через груду мешков, я вбежал в основной
коридор и осмотрелся вокруг. Впереди через грязное стекло
я увидел стоящую во дворе полицейскую машину, у входа
остановился огромный грузовик, на котором рабочие под-
возили продовольствие. Они как раз сгружали какие-то
коробки и ящики. Со стороны склада по коридору бежали
двое полицейских Еще один, перепрыгивая через груды
мешков и ящики с бутылками, мчался по двору. Не разду-
мывая, я свернул в боковую дверь, на секунду задержавшись
там, чтобы перевести дыхание. Вокруг стоял тяжелый запах
прелого зерна и испорченных продуктов. Я повернул направо
за гигантские коробки с сырами, лихорадочно пытаясь
отыскать другой выход из этого проклятого склада, но
тщетно. Сейчас меня схватят, я в западне! Я обшаривал
взглядом все уголки, даже потолок. Свистки приближались!
Единственное спасение — слуховое окно. Полки вдоль стен
сослужили мне роль лестницы. Взобравшись наверх, я
разбил стекло рукоятью «люгера» и, наконец, вдохнул полной
грудью воздух свободы. Потом пролез в узкое отверстие
слухового окна, и уже оказавшись наверху, выругался — на
185
крыше я практически попал в безвыходное положение.
Слишком высоко... Из замешательства меня вывел шум
мотора. Пробежав по крыше к месту разгрузки, я увидел,
что грузовик с продуктами подъезжает к полицейской
машине. ТАк, вот она, моя единственная и последняя
возможность! Набрав в легкие воздуха, я прыгнул в кузов.
Когда грузовик повернул за угол, я расхохотался — поли-
цейская машина попыталась сманеврировать, чтобы забло-
кировать выезд со двора, но огромный грузовик уже уехал.
Когда он несколько притормозил при выезде из проулка, я
выпрыгнул возле кафетерия на улице Фернандины. Только
сейчас я вспомнил о Макейре, но возвращаться назад было
равносильно самоубийству.
— На вас напали собаки? — услышал я голос позади
себя, войдя в кафетерий.
Я повернул голову и увидел, как один из официантов с
улыбкой рассматривает меня.
— Да нет, — как можно спокойнее ответил я. — Попал
тут рядом в автокатастрофу, но, как видите, ни одной
царапины...
— Рядом? Странно! Я ничего на слышал.
— Это на Четырех Дорогах, — объяснил я. — Принеси-
те-ка мне лучше холодного пива.
Когда он ушел, я закурил и начал обдумывать свое шаткое
положение. Официант поставил передо мной стакан с пивом
и снова уставился на меня.
— Мне бы переодеться, — сказал я. — Нужны брюки и
чистая рубашка.
— Я как раз об этом подумал, сеньор.
Официант походил на собаку, которую только что стош-
нило, он и сам был весь какой-то грязный, как, впрочем, и
это заведение.
— Подождите немного, — сказал он, показывая гнилые
зубы, потом заорал:
186
— Марсело! Марсело!
Из-за перегородки выбежал испуганный паренек.
— Слушаю вас, сеньор Ривас. Что вам угодно, сеньор
Ривас?
— Сеньор хочет дать тебе поручение, болван. Иди сюда!
Я вырвал из блокнота листок и написал размеры рубашки
и брюк, затем вынул двадцать песо и отдал парню. При виде
моего бумажника глаза сеньора Риваса подозрительно за-
блестели. Я достал еще двадцать песо и протянул их Ривасу.
Парнишка стрелой помчался в сторону Монте.
Чтобы как-то скрасить мое одиночество, Ривас подвинул
стул к моему столику и сел. Я почувствовал страшную
усталость.
— Расскажите, пожалуйста, как это вас угораздило по-
пасть в аварию, сеньор...
— Алварес, — назвал я вымышленную фамилию, отпи-
вая из стакана пиво.
— А где вы оставили машину, сеньор Алварес?
— Об этом не беспокойтесь, — ответил я. — Она сейчас
на улице Кристины. Я позвонил оттуда в мастерскую и ее
отправят куда следует.
— Да, вам повезло, что сами не пострадали, — широко
открыв бегающие глаза, пробормотал Ривас. — Вы приехали
из-за города? Транзитом через город? Вам здесь все хорошо
починят, как-никак столица...
Он говорил, говорил, переливая из пустого в порожнее,
слова сливались в монотонный гул, и я не обращал на его
болтовню никакого внимания.
— А что полиция? Разве на Четырех Дорогах не было
полиции? Сейчас так много полицейских. И чем только они
занимаются? Случись с человеком несчастье, их никогда
не окажется рядом. Полиция! Сроду не мог понять, для чего
она вообще существует. А вы с ними прежде не сталкива-
лись? Они составили акт об аварии?
187
Ривас порядком надоел мне. Он уже вызывал у меня
отвращение, да к тому же от него исходил какой-то кислый
запах. Кроме того, он имел отвратительную привычку все
время хватать собеседника своими потными руками, да еще
с такой силой, словно он тонет в море. Я последний раз
затянулся и загасил окурок. Ривас продолжал:
— Если вы, сеньор Алварес...
— Слушай, убери свои копыта, — не выдержал я, когда
он снова схватил меня за руку. Тот в ответ улыбнулся,
показывая свои гнилые зубы. Я увидел, что возвратился
парнишка.
— Наконец ты явился, Марсело! А то сеньор Алварес
устал от моей болтовни.
Он взял у юноши пакет с одеждой и пинком отправил
парня за перегородку. Потом повернулся ко мне.
— Вот, пожалуйста.
— Где я могу переодеться?
Ривас на мгновение задумался, затем лицо его приняло
важное выражение.
— А, вы хотите переодеться? — он сверкнул глазами.
Видно, до него нс сразу все доходило. — Идите за мной.
। Я пошел.
| Он провел меня в грязную длинную комнату, где стояла
отвратительная вонь. Я подумал, что стоило бы запереться
при помощи стула. Положив на журнальный столик, стояв-
ший в углу, «люгер», документы и бумажник, я стал разде-
ваться. Когда я уже заканчивал переодевание, Ривас пинком
распахнул дверь. Я было дернулся за «люгером», но Ривас
угрожающим тоном произнес:
— Не советую вам этого.делать, сеньор Арес.
Я увидел направленное мне в грудь дуло небольшого
пистолета и переспросил:
— Арес?
Его глаза победно засверкали:
188
— Да, лицо, которое видел в газетах, я уже никогда не
забуду.
Пожав плечами, я застегнул на рубашке пуговицы. Ривас
подошел к столику и взял мой бумажник.
— Просто беда какая-то, мне все время приходится иметь
дело с людьми, у которых хорошая память, — заметил я.
— Я ни минуты не сомневался, что не ошибся, — изрек
Ривас. — Как только я вас увидел, сразу понял — вот то,
что мне нужно.
— Отлично, сеньор физиономист, — насмешливо прого-
ворил я. — Ну, и что теперь?
Тот сделал неопределенный жест.
— Меня интересует только одно, — сказал он, указывая
на мой бумажник.
— Идет! Берите его!
— Я бы не хотел извиняться, — сказал Ривас. — Мне
нравится, что вы такой щедрый.
Я наклонился к свертку со старой одеждой.
— Л что делать с этим? — спросил я.
Тот пожал плечами.
— Меня интересуют только деньги, — повторил он, снова
заглядывая в бумажник. И тут он совершил непроститель-
ную ошибку — слишком надолго задержал на нем свой
взгляд.
Я швырнул в Риваса свертком с одеждой и прыгнул на
него. Ривас автоматически выстрелил, ио пуля просвистела
мимо и впилась в стену. Я с силой ударил его в челюсть,
пистолет вывалился из рук Риваса, глаза панически заблес-
тели. Я добавил ему с левой в солнечное сплетение, и
мерзавец тяжело осел с выпученными от боли глазами. Его
начало рвать. Я сунул «люгер» в карман и спрятал бумажник.
— Вот так я плачу за ваши услуги, — произнес я и бросил
купюру в девять песо прямо в блевотину.
В дверях появился Марсело; он смотрел на эту безобраз-
189
ную сцену с таким видом, что было ясно — подобное зрелище
для него не впервые.
— Это твой отец? — поинтересовался я.
Тот отрицательно замотал головой.
— Радуйся, парень! Возьми эти деньги, — я протянул ему
двадцать песо, — и поищи другую работу. Здесь тебе при-
дется плохо.
Парень печально посмотрел на меня и молча скрылся
за дверью. Я пожал плечами и вышел на свежий воздух.
После зловонного помещения я почувствовал себя на улице,
как в раю.
8.	Антиквар
В китайском ресторанчике, столь же омерзительном и
грязном, как и заведение Риваса, я пообедал какой-то
тягучей мешаниной с ужасным запахом, которая у них
называлась супом, и мельком просмотрел газету, купленную
на автобусной остановке. Меня обрадовало, что с Алисой
все в порядке — ее допросили и отпустили. Но от последних
новостей у меня начался желудочный спазм. Статья назы-
валась «Убийца Сусанны пытается избавиться от драгоцен-
ностей». Я прочел следующее:
«Сегодня утром некий субъект пытался продать драго-
ценности, похищенные из дома сеньоры Сусанны Диас де
Аройо антиквару сеньору Альфреду Батлеру. Сеньор Батлер,
отказавшийся приобрести эти вещи сомнительного проис-
хождения, явился в полицию и описал этого человека.
Описание полностью совпадает с внешностью известного
авантюриста Хуглара Ареса, подозреваемого в убийстве
сеньоры Диас».
Дальше шла несусветная чушь, от которой мне стало
просто смешно, хотя сейчас было и не до смеха. Дело
190
усложнялось все больше и больше. Казалось, вокруг моей
скромной персоны организовали заговор. Аккуратно сложив
газету, я подумал — что за мотивы побудили Батлера явиться
в полицию с подобным заявлением? И только пожал пле-
чами. Какими бы они ни были, Батлер заслуживал моего
визита. Отыскав в телефонном справочнике раздел антик-
варных лавок и магазинов ювелирных изделий, я выяснил,
что нужный мне магазин находится на улице Св. Николая,
неподалеку от китайского квартала. Я записал адрес в
блокнот и вышел из ресторанчика.
Около девяти вечера я очутился напротив магазина
Батлера. Огляделся вокруг. Увидел на витрине различные
женские украшения, дорогие сервизы, картины и всякую
дребедень. Улица была еще довольно пустынна, но по
начинающемуся вечернему оживлению чувствовалось, что
это место Гаваны пользуется ночью большим успехом.
Похлопав по пиджаку, я проверил, на месте ли мой
«люгер», затем позвонил.
За полуоткрытой дверью показался маленький китаец.
— Что вам угодно? — спросил он, но вглядевшись пов-
нимательнее, заговорил вдруг таким тоном, словно давно
меня ожидал: — Плоходите, сеньол Алее.
Я улыбнулся — видно, я стал известным человеком в
городе.
— Спасибо, Чин-Ли, — сказал я, не имея ни малейшего
намерения пошутить.
— Я не есть Чин-Ли, — возразил китаец. — Я есть... я
есть...
— Мне все равно, как тебя зовут, — перебил я. — Скажи
хозяину, чтобы он вышел.
Чин-Ли, ни слова нс говоря, исчез в просторном коридоре,
разделяющем дом на две половины. Я посмотрел по сторо-
нам. Типичное жилище антиквара. Повсюду статуэтки,
хрусталь, серебряная и фарфоровая посуда, изделия из
191
керамики; все это казалось раритетами, по которым сходят
с ума всякие чудаки-коллекционеры. Тут возвратился Чин-
Ли.
— Сеньол Батл ел не сможет вас плинять, — произнес
он с церемонным поклоном.
Я сделал движение, смысл которого он понял сразу.
Чин-Ли пошел впереди, я — за ним; китаец двигался
маленькими быстрыми шажками, ступая мягко и бесшумно,
как кошка. И вообще во всем его облике было нечто
кошачье — вкрадчивость, гибкость. Остановившись у за-
крытой двери, он головой указал мне на нее. Входя, я сунул
руку в карман и незаметно вытащил «люгер». Батлер,
сидящий за огромным столом, занимающим полкомнаты,
отреагировал точно так же — в его руке появился пистолет.
— Не стоит, Батлер, — проговорил я, держа его на
мушке. — Не хотелось бы с вами сыграть вничью.
Тот положил пистолет на стол и улыбнулся. Затем
поднялся, настороженно глядя на меня, подошел к китайцу
и резко ударил его по подбородку. Китаец рухнул, затем
медленно поднялся, улыбнулся загадочной, непроницаемой
улыбкой и со словами: «Я же говолил» — направился к
двери.
Батлер посмотрел на свой пистолет и воскликнул:
— К чертовой бабушке оружие! — швырнув его при этом
в ящик стола.
Удостоверившись, что Чин-Ли не подслушивает -за
дверью, он запер ее. Мне показалось странным, что Батлер
говорит с южноамериканским акцентом. Он словно прочи-
тал мои мысли:
— Вас удивляет, что я, несмотря на свою фамилию, так
хорошо говорю по-испански?
— Меня это не интересует, — прервал я его. — Я хочу
знать, чем вызвано ваше заявление властям.
Батлер с довольным видом развалился в кресле. У него
192
было холеное свежевыбритое лицо и довольно крепкое
телосложение, несмотря на небольшой рост. Он сидел с
видом человека, который знает, что делает. Когда он понял,
что я не расположен шутить, улыбка исчезла с его лица и
он выпрямился в кресле.
— Извините, — заговорил он. — Я тут смеюсь, совсем
позабыв о том, что у вас настроение отнюдь не веселое.
Я с угрозой посмотрел на него.
— Жду объяснений, Батлер.
Тот задумчиво выпятил подбородок.
— Гм, — промычал он, пристально разглядывая меня. —
Вас, наверное, удивят мои слова. — Он сделал многозначи-
тельную паузу и выпалил: — Я просто хотел услужить вам.
Я буквально оцепенел. Батлер начинал меня раздражать.
— Сейчас все объясню, Арес, — произнес мой собеседник
улыбаясь. — Вам известно, кто убил Сусанну?
— Будь мне это известно, стал бы я ударяться в бега! —
воскликнул я.
— Зато мне это известно, Арес, — доверительно сообщил
эн. — Ио как вы могли об этом узнать, не познакомившись
:о мной?
— Но зачем выходить на меня подобным образом? Если
-ам все известно, стоило обратиться в полицию...
— О! Полиция! — воскликнул он. — Даже слышать о ней
е хочу, Арес!
Ситуация становилась забавной и любопытной. Я рас-
сеялся.
— С каким удовольствием я бы вас вздул, Батлер, —
—метил я.
— И совершили бы непростительную глупость.
— Давайте перейдем к делу, Батлер. Кто убил Сусанну?
— Это то, о чем я не сказал полицейским. Кто убил
—санну... Разрешите мне начать с самого начала, — заявил
вдруг совершенно серьезно^
’Вольские игры
193
Я кивнул, и он начал.
— Все это чертовски запутано, — Батлер с секунду по-
молчал, затем продолжил: — Все началось с Дега. Прежде
чем влипнуть в эту историю, вы слышали о существовании
картины?
Я отрицательно покачал головой.
— Это неповторимый шедевр, Арес, — глаза его засвер-
кали от восхищения, — и эта божественная красота при-
надлежит мне. Подождите минутку... — он вытащил из
кармана связку ключей и нашел нужный, маленький и
изящный, словно игрушечный. Я тем временем закурил
сигару. Батлер отпер ящик письменного стола и извлек
оттуда пергамент. — Взгляните сюда!
Я посмотрел на пергамент — это был документ, офор-
мленный в Париже, который подтверждал, что Батлер
является владельцем картины Эдгара Дега «Балерина за
кулисами». Внимательно изучив документ, я понял, что
никакой подделки тут не было — я неплохо разбирался
в подобного рода вещах. Возвратив Батлеру пергамент,
я поднял глаза, давая понять, что жду дальнейших объ-
яснений.
— Как видите, Дега — мой, — заявил Батлер. — Он
обошелся мне в баснословную сумму во время одного из
моих путешествий в Париж.
— Как же картина попала к Сусанне? — поинтересо-
вался я.
Батлер с удрученным видом опустил голову. Затем сму-
щенно взглянул на меня.
— Мужчины — народ слабохарактерный, Арес...
— Вы обменяли картину на ласки Сусанны? — резюми-
ровал я насмешливо.
Тот кивнул.
— Чтобы это понять, надо знать Сусанну. Вы были с ней
знакомы? Видели ее хоть раз? Живую, я хочу сказать...
194
— Нет, когда я ее увидел, она была мертвее Рамзеса
Второго.
— Когда я с ней познакомился, я чуть с ума не сошел,
так мне захотелось обладать ею, Арес. — Глаза Батлера
округлились. — Да, Сусанна — воистину одно из самых
редкостных украшений природы; увидев ее вторично, я
захотел ее на всю жизнь. Она очаровывает любого с первого
взгляда, поверьте. И на всю оставшуюся жизнь.
Батлера прервал скрип двери. Блеск в его глазах погас.
Он замолчал, но скрип продолжался. Мягкий, тихий скрип.
Батлер вздохнул, но ничего не сказал. Казалось, он разду-
мывал, кто посмел нарушить его сладкие воспоминания.
Тут дверь заскрипела в третий раз. Батлер раздраженно
вскинул голову и что-то пробормотал. Затем крикнул:
— Кто там? Войдите!
Дверь открылась, и в проеме показалась стройная кита-
янка.
— Гм! — воскликнул я. — Вы, оказывается, скрываете у
себя такое сокровище!
— Разумеется! — громко рассмеялся Батлер.
Я разглядывал китаяночку, пока она приближалась к
нам. Она была в цветастом платье, невысокого роста, но ее
пропорциональная фигурка привела меня в восхищение.
Маленький рот и широко расставленные глаза очень гар-
монировали с ее безупречным овалом лица. Батлер называл
ее Лу-Ми. Она заговорила с ним по-китайски, он отвечал
так же. Девушка, видимо, с чем-то не соглашалась; я
услышал, как Батлер повторил ей что-то дважды. Затем,
сделав нетерпеливое движение рукой, пронзил ее гневным
взглядом и произнес по-английски:
— Ладно, Лу-Ми. А теперь иди отсюда.
И все. Китаянка вышла из комнаты, оставив за собой
легкий запах духов.
— Вернемся к нашей беседе, Арес, — Батлер снова стал
195
серьезным. — К сожалению, Сусанна не относилась к тому
типу женщин, которые способны па бескорыстную любовь.
Она всегда требовала что-нибудь взамен; у одних драгоцен-
ности, у других деньги. За се ласки всегда нужно было
платить. В моем случае это был Дега. Я долго крепился,
страдал, мне не хотелось расставаться с картиной, но я не
удержался. Мысль о том, что я не добьюсь расположения
Сусанны, угнетала меня. Когда я был уже не в состоянии
выносить это, я отдал ей «Балерину» взамен за минуты
любви, на которые она согласилась. — Батлер замолчал, на
его лице появилось выражение страдания. — Сусанна не-
повторимая женщина. У нее не было ни единого изъяна.
Ее красота — совершенна, понимаете, Арес?! Когда я
прикасался к ее телу, райские кущи казались мне по
сравнению с этим просто пустяком. Но Сусанна была лишена
истинных чувств. Она не имела понятия о сострадании,
милосердии; она не знала, что это такое. И вот настал день;
когда картина стала ее собственностью, я самолично водру-
зил ее на степу в гостиной. А потом все кончилось. Сусанна
отвергла меня, и пи просьбы, ни протесты, ни мои мольбы
ее не волновали. Она оставалась непреклонна. — Батлер
снова сделал глубокую паузу. — Думаю, опа просто смеялась
надо мной, и тем самым лишь усугубляла мою боль. Потом
я вспомнил, что у Сусанны пет документа на эту картину и
решил се вернуть. Мой замысел заключался в том, что я
намеревался юридическим путем доказать, что картина не
является подарком, опа просто отдана в залог. Однако
существовало слишком много свидетелей того, что я подарил
эту картину ей, и я опасался, что Сусанна с ее влиянием и
связями выиграет дело да еще посмеется надо мной во
второй раз. И тогда я решил выкрасть картину. Естественно,
у меня и в мыслях не было сделать это самому, я подумал,
что проще обратиться к профессионалу, который и провер-
нет это дельце за определенную плату. — Батлер с грустью
196
посмотрел на меня. — Вижу, вижу, Арес, вы не одобряете
мои методы. Я теперь тоже весьма сожалею об этом — с
того самого момента, как этот человек вышел отсюда и
направился к дому Сусанны.
— Итак, Батлер, кто этот человек, и как мне узнать, что
вы нс лжете?
— Святые небеса! — воскликнул он. — Я лгу?! Для чего?
Я знаю, что он убийца, им нс мог быть никто иной... разве
что вы.
Я злобно ухмыльнулся.
— Потише, Батлер. Не играйте с огнем.
— Поймите, Арес, — простонал Батлер, — я обратился
к властям не из чувства гражданского долга или любви к
Закону. У меня не было другого пути, чтобы связаться с
вами. Безусловно, я сделал это довольно необычным спо-
собом, но, как видите, он оказался эффективен. Мое наме-
рение — вступить с вами в сделку, говорю это прямо. Тот
человек меня предал. Он исчез вместе с картиной.
— Вы говорили о сделке. И какого она характера?
— Я опишу вам того человека, чтоб вы его нашли. Но
когда вы его обнаружите, не спешите передавать в полицию,
пока я не улажу с ним дела насчет картины. Без всякого
сомнения, никто не рискнет купить ее у него. Ведь это очень
известная вещь. И он это понимает.
— Что-то здесь не так, Батлер. Выходит, вы хотите, чтобы
я обнаружил этого человека, вы с ним все выясняете, и он
прямым ходом преспокойно отправляется в полицию. Не
думаю, чтоб он согласился.
Глаза Батлера лукаво заблестели.
— Любому человеку становится в тюрьме намного ком-
фортнее, когда он знает, что при выходе оттуда его ожидают
многие и многие тысячи. — Батлер поднял руку. — Я сам
с ним договорюсь. Найду нужные слова — это я беру на
себя. Вы только приведите его ко мне.
197
— Ну, давайте описывайте его. Какая у него внешность?
Батлер откинулся в кресле и с облегчением вздохнул:
— Значит, вы принимаете мое предложение?
Я кивнул.
— Итак, человек невысокого роста, шатен, хорошо сло-
жен, всегда безукоризненно одет. Носит аккуратные, тонкие
усы, имеет отличные манеры. Но вряд ли вам поможет одно
описание. Чтоб его разыскать, проще поехать в Старую
Гавану и найти там в парке бродячего актера по кличке
Калиостро. Спросите у него, где Хуан Синкенья. — Батлер
поднял указательный палец и добавил: — Предупреждаю,
Арес, Калиостро опасен и Синкенья тоже.
Через пять минут я вышел из кабинета Батлера в
сопровождении китайца, тот тихо, по-кошачьи, шел сзади.
В коридоре я столкнулся с выходящей из комнаты Лу-Ми,
одетой в длинное просторное платье. Она пробормотала
извинения. Я понял — толкнула она меня не случайно.
Чин-Ли обернулся и гневно посмотрел на нее. Девушка
быстро скрылась в одной из многочисленных комнат. Когда
я вышел на улицу, в китайском квартале уже вовсю бурлила
жизнь.
9.	Бродячий артист
Как только китаец запер за мной дверь, я полез в
карман своей рубашки и обнаружил там записку, от
которой исходил аромат духов. Понять я ничего не мог —
на листке виднелись столбцы странных китайских иерогли-
фов. Я вошел в кафе и, заказав пива, медленно прихлебывал
его, раздумывая над рассказом Батлера. Мне была не по
душе игра антиквара. Положив на столик песо, я поднялся.
Китаец взял деньги, недоверчиво посмотрел на меня и
улыбнулся.
198
— Большое спасибо, сеньол, — проговорил он, провожав
меня взглядом.
Движения его были скованны. Я остановился, с секунду
подумал, потом возвратился к стойке.
— Вы не прочтете мне записку? — спросил я китайца.
Тот взглянул на листок. По его лицу разлилась смер-
тельная бледность.
— Могу я узнать, что здесь написано? — резко спросил
я.
— О, сеньол! — воскликнул тот; в глазах его стоял
ужас. — О, сеньол!
Я посмотрел на него, как на сумасшедшего.
-------Прекратите причитания! — заорал я. — Что здесь
написано?
Китаец взял записку, словно гремучую змею, запинаясь
прочитал ее вслух и вернул мне. Пока он читал, меня
охватила дрожь. «Берегитесь, вас преследует смерть!» —
шепотом перевел китаец.
Как обычно, чувствуя, что ситуация становится опасной
и непредсказуемой, яг принимая все меры предосторожнос-
ти, отыскал неприметную гостиницу и решил там перено-
чевать. Этот так называемый «отель» с равным успехом
можно было бы назвать свинарником. Но для меня насту-
пили дни, когда мне было решительно наплевать на ком-
форт. Этой ночью я отвратительно спал — меня одолевали
кошмары. Проснулся поздно. Стояла страшная жара, и я
принял холодный душ. Затем пошел в кафе и позавтракал.
После чего купил газету. Сообщения о смерти Сусанны уже
отодвинулись на второй план.
Газеты сообщали, что полиция разрабатывает два на-
правления, но пока ничего нового нет. Я позвонил Алисе.
Мой звонок, по-видимому, застал се в постели, потому что
па мое «Привет, дорогая!» она сонно ответила:
— А! Это ты. Знаешь, что ты меня разбудил?
199
— Брось ворчать, — ответил я. — Ты всегда просыпа-
ешься такая сердитая?
— Послушай, ты, свинтус, — отогнав сон, сказала она. —
Если ты не прекратишь...
Я перебил ее:
— Как там с тобой обошлись в полиции?
— О! — раздалось на другом конце провода. — Они были
очень любезны. Для начала спросили, почему я помогла
тебе смыться, но потом извинились, сказав, что, должно
быть, это ошибка. Ведь была такая суматоха! — она рассме-
ялась. — Я кричала: почему они не поймали того типа —
это тебя, — который меня преследовал. К тому же они
перевернули вверх дном все кабаре. Ну и все в этом духе...
Я улыбнулся, представив лицо Алисы, когда она безбожно
врала блюстителям порядка.
— Умница!
Она послала мне по проводу поцелуй и повесила трубку,
я же задержал свою руку и прислушался. Так и есть! Эта
мысль давно пришла мне в голову, и я оказался прав.
«Щелк!» — послышалось в телефоне. Потом еще раз. Я не
ошибся. Полицейские прослушивали ее телефон. Я пулей
выскочил из телефонной будки и остановил первое попав-
шееся такси. Через минуту здесь будут полицейские!
Сев на заднее сиденье, я погрузился в раздумья.
— Куда ехать, сеньор?
Шофер, совсем еще молодой человек, спросил это резким
тоном. Его голос чем-то напоминал мой собственный.
Именно в этот момент он взглянул в зеркальце заднего
обзора. Если он и узнал меня, то не подал вида.
— Сеньор не сказал, куда ехать, — повторил он.
— Я из деревни, — с восточным акцентом произнес я. —
Мне хотелось бы проехаться по городу. Давайте для начала
съездим в Старую Гавану.
Довольно неуклюжая выдумка, конечно. Но мне было
200
безразлично, поверил он мне или нет. Водитель лишь
пожал плечами и направился в самую старую частьторода.
За два часа мы исколесили весь район вдоль и поперек,
объездили кварталы старинных застроек, но все было так,
как я и ожидал: мы не встретили ни одного бродячего
актера. Наверное, они появляются на улицах ближе к
вечеру.
В то время, когда происходили эти странные события,
Старая Гавана представляла собой район резких контрас-
тов — поразительное смешение старины и модерна, роско-
ши и нищеты.
В два часа мы с таксистом решили перекусить. Судя по
его болтовне во время обеда, водитель показался мне
довольно забавным малым.
— Меня не интересует, кто вы, — заметил он. — Если
человек назвался Хуаном Палотой, для меня он — Хуан
Палота. Я всего лишь таксист. Всякий, кто мне оплачивает
поездку, для меня человек уважаемый.
— Отличная философия, — согласился я.
— Называйтесь как угодно, — продолжал он. — Я знаю
одно: два песо плюс два песо будет четыре песо. — Он
поднял голову над тарелкой и лукаво улыбнулся: — Ясно?
Если из-за своего чрезмерного любопытства я потеряю
клиентов, то уь/ ру с голоду.
Тоже верно. Мы ехали по грязной кривой улице. Часам
к шести вечера мы остановились возле парка Христа. До
сих пор судьба мне не улыбалась, котя нескольких актеров
я уже видел. Е ез особого энтузиазма я покинул машину и
направился к группке людей, столпившихся возле памятни-
ка Пласидо*. 5 заметил двух смешно разодетых мужчин.'
На одном из них, высоком, была надета нелепая шелковая
* Пласидо (наст, имя Габриэль дела Консенсьон Вальдес, 1809-1844) —
кубинский поэт.
201
рубаха, другой, пониже ростом, с подобием тюрбана на
голове,-был облачен в индейское пончо. Этот головастик
зазывал публику:
— Подходите, сеньоры, подходите! — заученно повторял
он. — Подходите и полюбуйтесь на мастерство великого
восточного мага Калиостро! Такое представление бывает
только раз в жизни!
Народ постепенно собирался. Эти мошенники, несомнен-
но, были наделены каким-то очарованием. Я внимательно
разглядывал Калиостро — мужчину лет тридцати пяти,
может, сорока. Высокий, довольно полный, но судя по всему
сильный и мускулистый, о чем свидетельствовала его креп-
кая шея, он, видя, что публика собралась, театральным
жестом приказал своему низкорослому спутнику замолчать
и принялся рассказывать о своей несчастной судьбе. Это
была хитрая ложь, старая как Мафусаил, достаточно эф-
фектная.
Затем он начал показывать фокусы, извлекая из-под
одежды различные предметы; они то появлялись, то исче-
зали. Тогда я перевел взгляд на его компаньона. А на того
стоило посмотреть. Он тоже искусно манипулировал руками.
Я протиснулся сквозь толпу к нему поближе. Обратил
внимание на его уродливо вывернутые веки. Прелюдия
закончилась, и коротышка перешел к кульминационной
части их необычного представления. Не переставая разг-
лагольствовать, он внимательно следил за публикой, с
иронической усмешкой поглядывая, достаточно ли запла-
тили зрители. Потом он закричал: «Не уходите, сеньоры,
поддержите кубинских актеров!» Я знал, почему он так
убеждает публику не расходиться — сейчас должно было
начаться самое интересное.
Коротышка поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть
аудиторию, изобразил на лице самую подобострастную улыб-
ку и с непринужденной веселостью в голосе спросил:
202
— Никто из сеньоров не хочет выручить нас пятипесовой
бумажкой?
Мне стало смешно, публика смотрела на него с подозре-
нием. Но коротышка не унимался:
— Ну что же вы, господа? Столько народу и ни у кого
не найдется пяти песо, чтобы достойно завершить представ-
ление! — он улыбнулся. — Мы будем вам очень признатель-
ны. — Все с той же циничной ухмылкой он принялся
спрашивать: — Вы? А может, вы — и тыкал пальцем то в
одного, то в другого, но вс.е оставались равнодушны.
— Ага! — вскричал он вдруг. — Наконец нашелся чело-
век, поверивший в наши артистические способности! Подо-
йдите, пожалуйста, сюда! Дайте ему пройти!
Я взглянул — кого это удалось обвести вокруг пальца.
Им оказался нескладный человек с всклокоченной шеве-
люрой.
«У этого болвана есть лишние пять песо, — подумал
я. — Лучше бы сходил в парикмахерскую да постригся».
Лохматый субъект вручил коротышке деньги, и тот
представил его* публике. Затем кивнул Калиостро. Тот;
сделав несколько отвлекающих пассов, взял купюру лохма-
того типа и принялся проделывать с ней различные фокусы:
деньги то исчезали, то появлялись вновь, то он прятал их
в карман, то доставал изо рта. Затем «восточный маг»
призвал публику смотреть повнимательнее, чтобы не упус-
тить деталей. Позади Калиостро стоял малюсенький столик,
а на нем мясорубка. В нее он и запихнул купюру. Коротышка
начал крутить ручку. Недоверчивая публика подозрительно
заворчала.
Нечесаный субъект поначалу пытался возразить, но все
же сдержал себя, и на его лице появилось выражение
олимпийского спокойствия. Между тем коротышка что есть
сил крутил мясорубку. Неожиданно возле него возник
негритенок, не отрывающий глаз от манипуляций мнимого
203
чародея. Его детский ум, естественно, не мог понять «сек-
рета» «великого иллюзиониста». Но, почувствовав, что день-
ги скоро превратятся в фарш, он схватил коротышку за руку.
— Что вы делаете?!
— Как видишь, дитя, прокручиваю через мясорубку пять
песо, — вежливо ответил тот, незаметно отталкивая негри-
тенка локтем в сторону.
— Сумасшедший! — кричал мальчишка, словно эти пять
песо принадлежали ему. — Перемолоть пять песо!
— Уйди, черт бы тебя побрал! — процедил сквозь зубы
разозленный коротышка. — Ты что, хочешь получить по
башке?
Лицо коротышки побагровело от злости, но негритенок
крепко вцепился ему в руку и не отпускал ее. Он так
потешно натужился, что публика расхохоталась. Представ-
ление превращалось в комедию. И тут коротышка совер-
шил самую большую ошибку. Желая избавиться от назой-
ливого мальчишки и дать ему затрещину, он убрал с
мясорубки руку, и она чуть не попала под нож. Мальчишка
же бросился к мясорубке, чтобы выхватить из нее деньги.
И вот он с победоносным видом разжал кулачок, и тут
веселье публики сменилось всеобщим гневом: все увидели
не пять песо, а клочок газеты. Калиостро угрожающе
двинулся к негритенку, но несколько мужчин оттащили
его и с ругательствами посоветовали убираться подобру-
поздорову и не обманывать народ. Побелев от ярости, тот
сделал знак коротышке, и оба под насмешки и свист толпы
удалились.
На углу возле церкви они остановились. Я перешел улицу
и заплатил Хасинто — так звали таксиста. Увидел, что
Калиостро снял свой халат и отдал коротышке, тот сунул
его в котомку и направился по улице Христа в сторону
пристани. Калиостро же пошел по улице Виллегас. Я
поблагодарил Хасинто и медленно двинулся за фокусником.
204
10.	Синкенья
Калиостро пошел прямо по Виллегас до Обиспо и там
свернул к центру города. Шел он медленно, наклонив
голову, его вполне можно было принять за тихого добропо-
рядочного горожанина. Миновав Национальную библиоте-
ку, он перешел улицу и остановился у входа в парк. Я тоже
остановился и, закурив сигару, сделал вид, будто рассмат-
риваю книги издательства «Миневра», выставленные в вит-
рине. Затем я увидел, как Калиостро вошел в Центральный
парк, и двинулся следом. Вытерев платком вспотевшее лицо,
я посмотрел на часы — четверть девятого. В воздухе стояла
духота, должно быть, собирался дождь.
Калиостро оглянулся; я наклонился, будто собираюсь
завязать ботинок. Миновав Национальный театр, Калиостро
миновал торговцев бижутерией, лотки которых были рас-
положены на улице Сан-Рафаэль. Эта улица всегда была
полна народа. Я видел, как Калиостро приостанавливается
возле лотков и рассматривает товары, то согласно кивая,
то равнодушно проходя мимо. Я шел сзади. Калиостро зашел
в зал небольшого кинотеатра. В зале было прохладно, в
темноте тускло белел экран. Начался показ Диснеевского
мультфильма о гусенке Дональдс. Чтобы Калиостро меня
не заметил, я сел в последнем ряду и на секунду отвлекся.
Спустя несколько минут, когда глаза привыкли к темноте,
я стал изучать зал. Народу было немного. Но Калиостро
неожиданно куда-то исчез. Я пошел по проходу между
рядами как бы в поисках более удобного места, но Калиостро
как сквозь землю провалился. От досады я больно прикусил
губу. Конечно, отвлекшись, я совершил непростительную
глупость. Да и для чего нужно было суетиться — ведь
Калиостро не догадывался, что я за ним слежу. И тем не
менее он ускользнул.
Может, воспользовавшись темнотой, он спрятался за
205
углом, поняв, что я пришел по его душу, и теперь следит
за мной? Я грустно улыбнулся. Не надо обладать особым
умом, чтобы войти в одну дверь и выйти в другую. А я,
кретин, ждал, пока мои глаза привыкнут к темноте! Все
оказалось гораздо проще, чем я себе представлял.
Я уже решил покинуть кинотеатр, нд тут заметил
мужчину, выглянувшего из туалета. Это был Калиостро.
Он посмотрел в зал и снова скрылся за дверью. Я
направился в туалет. Внутри разговаривали двое, один из
них был фокусник. При виде меня мужчины прервали
разговор и сердито посмотрели в мою сторону. Я подошел
к умывальнику и принялся мыть руки, одновременно
украдкой поглядывая в их сторону. Собеседник Калиостро
что-то передал ему и быстро вышел. Оглянувшись, я
заметил, что кто-то наблюдает за мной через щель в двери.
Вне всякого сомнения, этот мошенник приторговывает
марихуаной. Через минуту Калиостро, закурив сигару,
вышел из туалета.
Я понял, что он закончил торговлю, и решил отправиться
за ним. Неплохая идея. Стараясь держаться в темноте, чтобы
он меня не заметил, я увидел, что он направляется к зданию
Консульства. Я замедлил шаг, чтобы установить некоторую
дистанцию между нами.
Калиостро остановился, оглядываясь вокруг. Я момен-
тально замер на месте и заговорил с каким-то толстяком,
идущим мне навстречу, начал молоть вздор. Тот недоуменно
уставился на меня. Когда Калиостро завернул за угол, я,
оставив толстяка стоять с открытым ртом, ринулся за
актером. Калиостро зашел в бар Американского Клуба. Я
притаился в темноте за огромной колонной Дворца Искусств.
Минут через пять я увидел, как он вышел из дверей Клуба,
на ходу жуя сэндвич. «Если Калиостро меня раскусил, он
воистину гений притворства», — подумал я. С сэндвичем в
руке Калиостро двинулся по мостовой, затем свернул на
206
Авокадо. Я забеспокоился — а вдруг этот мошенник водит
меня за нос, отвлекая.
Начался моросящий дождь. Маленькие капельки воды
упали на мое лицо. Я выругался про себя — если этот бродяга
куда-нибудь не зайдет, можно вымокнуть до нитки. К
счастью, этого не случилось. Когда дождь усилился, Кали-
остро неожиданно открыл дверь какого-то дома на Теха-
дильо и вошел внутрь. Минуты через две я подошел к двери
и стал подбирать отмычку. При моем опыте это оказалось
нетрудно. Дверь открылась, и я очутился на лестнице.
Преодолев первый пролет, я остановился, прислушиваясь.
Затем поднялся еще на несколько ступеней и оказался на
втором этаже. Я увидел длинный коридор, слабо освещенный
укрепленной под потолком лампочкой. На цыпочках, ста-,
раясь не шуметь, я двинулся вперед. Все было погружено
в полутьму. За поворотом начался второй коридор со.
множеством дверей. Сквозь одну из них доносились какие-то
голоса. Я прислонился к стене и прислушался. Слова трудно
было разобрать, слышны были лишь обрывки фраз. Я стал
размышлять, что же предпринять. В одну из этих комнат
вошел Калиостро. Кроме него, там находился еще кто-то.
Я решил рискнуть. Достав «люгер», ногой распахнул дверь.:
Калиостро был там.
Его глаза расширились от ужаса, сейчас он походил на
затравленного зверя. Его собеседник, напротив, был споко-
ен, невозмутим, он просто замолчал и не сводил с меня глаз.
Я приказал им положить руки на стол. Калиостро искоса
взглянул на меня и пробормотал проклятье. Я подошел к
нему и рукояткой «люгера» стукнул его по затылку. Кали-
остро мягко осел на пол. Его приятель, не теряя времени,
быстро сунул руку в ящик письменного стола... но не успел
оттуда ничего вытащить. Я резко коленом задвинул ящик
и зажал его руку. Затем ударил его дулом «люгера» по лицу.
Человек заорал от боли, выдернул руку и затряс ею в воздухе.:
207
Я заметил у него на мизинце маленький уродливый отросток.
Судя по описанию антиквара, передо мной был Синкенья.
Схватив Синкенью за горло, я подтащил его к стене.
Затем обшарил его карманы. Оружия он не носил. Достав
из ящика стола пистолет, я положил его в карман пиджака.
Затем сел и указал Синкенье на стул напротив меня. У того
был ошеломленный вид. Вытерев кровь со щеки, он про-
бормотал:
— Кто вы такой, черт побери?
Я с силой сжал ему руку, и он скорчился от боли.
Синкенья, похоже, меня не узнал. Одежда на мне была
помята, выражение лица не предвещало ничего хорошего.
— Я Арес, вспомнил? Тот самый простофиля, который
теперь отдувается за ваши игры!
— Чего вам от меня надо? — спросил он запинаясь. —
Я ничего не сделал.
— Отдай «Балерину», подонок! — заорал я. — А то будем
беседовать в другом месте! В полиции!
— Вижу, — прошипел Синкенья. — Вы собираетесь
мною прикрыться, только этот номер не пройдет. Если
захотите потопить меня, поговорите со мной. Я всего лишь
вор, а вы убийца.
— Кончай ломать комедию, Синкенья! Это ты убил
Сусанну, и кандидат на виселицу ты!
Тот смачно плюнул на пол, все его изысканные манеры
как ветром сдуло.
— Меня не волнует, что вы болтаете! Я знаю одно:
убийца — вы. Я вас видел тогда в доме у Сусанны.
— Как это ты меня видел?
— Вы. находились в спальне рядом с убитой, когда я
пришел за картиной.
И тут я подумал: может, Синкенья не врет. Он пришел
к Сусанне в девять часов, а ведь уже час, как она была
мертва. Если он убийца, что ж тогда ему делать в ее доме
208
через час после убийства? Кто-то явно меня дурачит. Но
кто? Сенатор? Падуа? Рамераль?
Я кинул на Синкеныо пронзительный взгляд.
— Если ты не убийца, зачем же тогда двинул меня по
голове?
— Я подумал, что вы преступник, и хотел, чтоб полиция
решила, что ограбление тоже ваших рук дело. К тому же,
когда я вас вырубил, у меня появилось время, чтобы стащить
деньги и драгоценности.
— Дурак! — вскричал я. — Если б полиция меня обна-
ружила, как она смогла бы пришить мне ограбление, ведь
этих якобы украденных мною вещей при мне не было.—
Тот презрительно усмехнулся.
— Это уж их забота. А я испачкал ваши руки в крови,
оставил следы на стенах комнаты и позвонил фараонам.
Кстати, ударил я вас не так уж сильно, Арес, — цинично
заключил он.
Мне даже захотелось поздравить его с удачей. Если
подобный мошенник способен на этакую выдумку, значит,
у него неплохое воображение.
— Отлично, Синкенья, тогда твоя взяла. Но сейчас мой
черед; я найду «Балерину» и сдам тебя.
Его лицо исказила гримаса ярости. Он прикусил губу.
— Предлагаю сделку, Арес, — быстро произнес; он, пос-
мотрев мне в глаза. — Я отдаю вам картину, и вы меня,
отпускаете. Подумайте хорошенько — какой вам смысл
меня сдавать.
Я засмеялся, затем закурил очередную сигару и взглянул
на Калиостро, шевельнувшегося на полу. Он повернулся
вверх лицом и замер в этом положении. Я стряхнул на него
пепел и выпустил дым.
— Где картина, мерзавец? — рявкнул я.	. .
— Я знал, что вы согласитесь, Арес, — облегченно
улыбнулся Синкенья. — Мы с вами одного поля ягоды. —
209
Он с силой сжал пальцы. — А картина — дорогая, жаль с
ней расставаться.
Он подошел к просторной нише на противоположной
стене и стал отодвигать там какие-то предметы.
Со своего места я увидел, как он схватил вазу.
— Если ты собираешься выкинуть какую-нибудь глупость,
Синкенья, то расстанешься с жизнью, — предупредил я.
Он поднял глаза. Мое предостережение почему-то его
рассмешило. Затем Синкенья достал из ниши картину,
завернутую в бумагу, и подошел ко мне. Его глаза лихора-
дочно блестели.
— Смотрите! — он протянул мне сверток.
— Разверни сам, — приказал я, не отводя от него дула.
— А вы как всегда осторожны, — насмешливо процедил
он сквозь зубы.
Удостоверившись, что передо мной именно то, что нужно,
я жестом приказал Синкенье свернуть картину в трубочку.
Сделав аккуратный рулон, тот, улыбаясь, протянул его мне.
Я взял его и посмотрел на Калиостро, который пытался
приподняться. Я подумал — а не вырубить ли мне его еще
разок, но увидел, что в этом нет необходимости: тот снова
повалился на пол в глубоком обмороке.
Синкенья презрительно посмотрел на лежащего.
— Болван! — пробормотал он злобно. — Кстати, Арес, а
кто вам обо мне рассказал?
— Скоро узнаешь, — ответил я. — Сейчас мы пойдем к
нему.
— А, понял, — кивнул Синкенья, — это работа Батлера.
— Заткни свою поганую пасть и собирайся. Ты и так
слишком много болтаешь.
Он пожал плечами и направился к двери.
— Батлер надул вас так же, как меня, — произнес он, не
оборачиваясь. — Не нужна ему эта картина. Ему нужна
Священная Урна.
210-
— Что? Какая еще... — но я не успел закончить фразу.
Рука Синкеньи дернулась к выключателю, и все погрузилось
в темноту.
Почти тут же я почувствовал, как кто-то схватил меня
за ноги. Потеряв равновесие, я полетел на пол. Но, падая,
выстрелил. Грохот в этом практически пустом помещении
был ужасающий. Темноту прорезали вспышки огня. Падая,
я все же не выпустил из рук «люгер».
Пальцы Калиостро держали меня мертвой хваткой. Здо-
рово же притворился этот тип! Отпустив мои ноги, он
вцепился мне в горло. Все поплыло у меня перед глазами,
а этот негодяй все сильнее сжимал пальцы на моей шее. Я
чувствовал, что задыхаюсь, что кислород покидает мои
легкие. Собрав последние силы, я умудрился головой дви-
нуть Калиостро в зубы. Затем «люгером», словно молотком,
ударил его по голове. Пальца Калиостро разжались, и я
услышал глухой стук падающего на пол тела.
Тряхнув головой, я попытался отогнать удушье. Затем
поднялся с пола и включил свет. Синкенья, понятное дело,
исчез. Я даже не стал его преследовать — это уже не имело
смысла. Я запер дверь, воспользовавшись ножкой стула,
затем подошел к распластавшемуся на полу Калиостро.
Из-под уха у него текла тонкая струйка крови. Я раздвинул
волосы и осмотрел его череп. Дыхание Калиостро было
частым и прерывистым. Но, слава Богу, он был жив, а то
уж я подумал, что убил его.
И тут мне вспомнились последние слова Синкеньи.
Священная Урна... Но сначала я тщательно обыскал
помещение. Обнаружил немало интересных вещей: сре-
ди прочего — множество пачек сигарет с марихуаной и
пакетики с каким-то белым порошком, вероятно, с
кокаином или героином. Но мне не удалось отыскать
какую-либо чашу или урну. И даже ничего похожего на
нее.
211
11.	Взбучка
Когда я вышел из комнаты, коридор был пуст. Видно,
никто нс услышал ни грохота выстрела, ни шума
драки. А может, обитатели этого дома были такими же
мошенниками, как Синкенья и его приятель, и побоялись
вызвать полицию, или просто в этом доме никто нс жил.
Слабая лампочка на лестнице осветила циферблат моих
часов. Стрелки показывали без двух минут час. Я спустился
вниз и, дернув ручку двери, осторожно выглянул на улицу.
На противоположном тротуаре стоял Синкенья и целился
мне прямо в голову. Сухой звук выстрела разорвал тишину.
Я увидел голубой всполох его пистолета и отклонился в
сторону. Потом выхватил «люгср» и выстрелил из своего
крайне неудобного положения, но промахнулся. Синкенья
выпалил дважды, и пуля вонзилась в стену чуть повыше
моей головы. Посыпалась штукатурка. Захлопнув дверь, я
побежал к лестнице, пытаясь отыскать другой выход из
этого проклятого дома, но безрезультатно. В конце коридора
находилось окно. Открыв его, я выглянул наружу и всмот-
релся в темноту — вдоль дома тянулась довольно высокая
глинобитная стена, упиравшаяся в пристройку соседнего
здания.
Прыгнуть на эту стену — сущий пустяк. Единственное,
чего я опасался, это поскользнуться в темноте, ведь стена
была мокрой от дождя. Не долго думая, я ухватился за
подоконник и осторожно вылез на стену. Стена была
широкая — это хорошо. Я начал продвигаться по ней,
опираясь руками о стену дома, из которого вылез. Достигнув
пристройки, я спрыгнул вниз. Пролетел почти три метра, а
в темноте мне показалось, что здесь не так высоко. Дождь
почти прекратился. Ощупал скользкую стену пристройки и
осторожно начал ее обходить. Я чувствовал, что весь вспотел
от напряжения, ногу чуть не свело судорогой, боль ощуща-
.212
лась почти во всем теле. Но все же я радостно улыбнулся:
если Синкенья все еще напротив двери — преподнесу ему
сюрпризец.
Обходя пристройку, я наткнулся на какую-то дверь,
запертую на висячий замок. Опершись о него ногой, под-
тянулся, ухватился за крышу пристройки и влез на нее.
Осмотрелся — никого. Затем стал изучать окрестности.
Синкеньи я не увидел, зато чуть ниже по улице приближался
полицейский патруль. Я решил, что ночной дозор вспугнул
Синкеныо и он смылся. Стараясь не шуметь, я спустился с
другой стороны пристройки и отправился в гостиницу.
Остаток ночи я провел в этой грязной гостинице в
размышлениях. Теперь я более или менее разобрался во
всех хитросплетениях этой чертовой интриги, в которую
влип благодаря стараниям сенатора и иже с ним. «Но все
же сенатор ошибся», — подумал я. Между ним и Батлером,
несомненно, существовала какая-то связь, которую я пока
еще не разгадал. Около трех часов дня мне принесли
одежду, которую я отдавал в чистку. Одевшись, я вышел
на улицу. Картину же отправил заказной бандеролью
Алисе.
Потом позвонил к сенатору домой и попросил сеньориту
Рамирес. К телефону подошел сам сенатор и громовым
голосом возвестил, что дочери нет дома.
— Мне необходимо с вами поговорить, — заявил сена-
тор, — вы не могли бы со мной встретиться? Это дело
чрезвычайно важно для нас обоих. Жизненно важно, —
добавил он осторожно.
Я улыбнулся. Сенатор, кажется, собирается снова надуть
меня. Но, словно разгадав мои мысли, сенатор сказал:
— Если вам представляется небезопасным встретиться
у меня, скажите, где я могу вас увидеть.
— Вам не терпится заполучить третье письмо, не так ли,
сенатор?
213
— Об этом мы тоже побеседуем, Арес, — отрезал он. —
Но есть еще нечто более важное... очень важное.
— Важное для кого? — осведомился я.
— Арес, дело серьезное, мне не до шуток, уверяю вас.
Я почувствовал, что на сей раз сенатор не врет, и
задумался, где лучше назначить встречу. Конечно, возмож-
но, что он собирается подложить мне какую-нибудь свинью,
но все же...
— Ладно, сенатор. Я приеду, — произнес я.
— Жду, Арес, — он повесил трубку.
Сенатор проживал в роскошном особняке на 5-й улице
в Мирамар. Прежде чем выйти из такси, я внимательно
осмотрелся — нет ли слежки. Не заметив ничего подозри-
тельного, вылез из машины в двух кварталах от виллы
сенатора. Я был очень осторожен. Нажимая на кнопку
звонка, все время оглядывался по сторонам. И тут заметил
четверых типов, лица которых мне очень не понравились.
Они по двое направлялись ко мне с противоположной
стороны улицы. Я не стал тратить время на выяснение того,
почему они так внимательно за мной наблюдают, а помчался
со всех ног вниз по улице. Они ринулись вдогонку, точно
свора собак за волком. Перескочив через невысокий бордюр,
я опустился на газон. Один из типов уже нагонял меня.
Резко затормозив, я двинул его в челюсть. Ноги его подко-
сились, и он распластался на траве. Удар, по-видимому, был
страшный, потому что бил я от всего сердца. Но тут меня
окружили. Остальные трое надвигались со всех сторон.
Прежде чем потерять сознание, я увидел довольное смею-
щееся лицо сенатора, наблюдавшего за всем происходящим
через стеклянную дверь своего особняка.
Очнулся я от тошнотворного запаха — вокруг стояло
такое зловоние, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Я
лежал в вонючей яме в каком-то отдаленном районе города.
Вытерев кровь, текущую изо рта, я приподнялся из мерзкой
214
грязи. Увидев, где нахожусь, выругался — я весь был
перемазан нечистотами. «Кто-то дорого мне за это запла-
тит», — подумал я в ярости.
Посмотрел на часы — около шести. Долго же я про-
валялся в этой помойке! Затем оглядел свой костюм:
расстегнув рубашку, увидел страшные кровоподтеки. Здо-
рово же меня отделали эти молодчики! Тут мне вспом-
нилась улыбающаяся физиономия сенатора. Я ощупал
карманы в поисках писем. Так и есть, письма пропали.
Но мерзавцы не довольствовались одними письмами, они
сперли все мои деньги до последнего песо. Я почувство-
вал, что меня покидают последние силы. Да, мальчики
сенатора поработали на славу. Изо рта снова пошла кровь,
я, проклиная все на свете, вытер ее платком, который,
как ни странно, оказался чистым. Я потерпел полный
крах.
С трудом поднявшись на ноги, я спотыкаясь стал выби-
раться из этой омерзительной дыры. Откуда-то сверху
донесся грохот промчавшегося поезда. Когда глаза привы-
кли к темноте, я вылез из канализационной трубы и с
наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух.
Выпрямившись, я всматривался в огни лежащего передо
мной города и наконец определил, в каком направлении
мне следует идти. Снова взглянув па часы, отметил, что уже
почти восемь часов.
Кое-как почистив костюм, я побрел в сторону дома
Макейры. Фонари освещали холм, на котором находился
бедный квартал, где жил шофер Сусанны. Я с минуту
постоял, чтобы отдышаться. Прислонившись к дереву, уви-
дел Макейру, увлеченно беседующего с каким-то парнем.
Оба отчаянно жестикулировали, и хотя я не слышал, о чем
шла речь, понял, что они спорят. Макейра что-то достал из
кармана и отдал парню. По тому, как двигалась его рука,
было ясно, что отдает он эту вещь неохотно. Парень спрятал
215
ее в карман, повернулся и направился к поперечно идущей
улице, где и скрылся возле домов, расположенных в нижней
ее части. Макейра вошел в свой дом, я выступил из укрытия
и последовал за ним.
Увидев меня в дверях, он чуть нс выпрыгнул из своего
старого кресла. А при виде моих синяков, закричал:
— Боже мой! Что случилось?
— Ребята сенатора совершили со мной небольшую про-
гулку, — падая на стул, произнес я.
Макейра присвистнул.
— Хорошенькую же взбучку они вам задали, — с сочув-
ствием заметил он. — Но согласитесь, вы все-таки счаст-
ливый человек. Ведь они могли вас убить. Да, а как вам
удалось скрыться со склада Рамераля? Я уж думал, для этого
нет никакой возможности.
— Я тоже так думал, — ответил я. — Но мне всегда
нравилось справляться с невозможным, Макейра.
— Вижу. Вы человек изобретательный, Арес.
Я поблагодарил его сдержанной улыбкой.
— Можно мне привести себя в порядок здесь, у вас? —
спросил я.
— Разумеется. Все немногое, что есть в этом доме, —
ваше, Арес. — Он повернулся и громко позвал: — Анджела!
Анджела!
В дверях появилась его жена. За ней прибежал малыш
и вцепился в подол ее платья.
— Что тебе надо? — недовольно спросила она. — Я ведь
тебе уже говорила, что незачем так орать. Я не глухая. —
Затем она обратилась ко мне: — Добрый вечер, сеньор Арес.
— Извини, женушка, — сказал Макейра.— Ты же зна-
ешь мою дурную привычку — кричать. Сеньор Арес хочет
привести себя в порядок. Ты бы приготовила ему ванну, а
потом сообрази чего-нибудь поесть.
— Чего-нибудь поесть? — с укором спросила она. — Что
216
же мы можем предложить сеньору Аресу? Разве кукурузную
кашу.
Макейра испепелил ее взглядом. Я почувствовал себя
неловко и пробормотал извинения. Когда сеньора Макейра
вышла, ее муж сказал:
— Извините Анджелу. Она слишком много работает.
Когда мы поженились, она не была такой. Но со временем
ее характер изменился.
— Не надо извиняться, что вы, — проговорил я. — У
всех бывает дурное настроение.
В половине одиннадцатого мы с Макейрой вышли из
дома. Облачившись в его костюм, я словно отдыхал в
нем.
— А теперь куда? — спросил Макейра.
— К сенатору, разумеется.
— Что? Вам все еще мало? Хотите испытать судьбу?
— Может быть... Но я должен нанести ему визит.
Макейра завел мотор и без лишних слов подъехал к дому
сенатора.
— Будьте осторожны, — предостерег он. — Вы слишком
импульсивны, Арес.
Я рассмеялся. Сейчас я думал, какое лицо будет у
сенатора, когда слуга ему доложит, что я явился.
12.	Служанка Сусанны
— /сенатор меня ждет, — сказал я слуге, подошедшему к
^-'двери. — Моя фамилия Арес.
Сенатор появился минут через пять. Он был в халате и
домашних туфлях.
— Сожалею, что так поздно, сенатор, — заговорил я. —г
Но небольшой инцидент помешал мне прийти в условленное
время.
217
Рамирес нахмурил брови. Сейчас его лицо явно выдавало
его крестьянское происхождение.
— Вы снова явились, и это свидетельствует о том, что
вы назойливы как муха, Арес, — процедил сквозь зубы
сенатор, и из рукава его халата показался маленький
никелированный пистолет. — Из-за вашего упрямства вам
придется сегодня ночевать в тюрьме, — с угрозой добавил
он и снял телефонную трубку.
Я злобно улыбнулся.
— Начнем с того, что вы сами просили меня о встрече.
Нуда ладно... Что ж, звоните в полицию. Но обещаю, скандал
будет грандиозным! Даже если мне придется гореть в геенне
огненной, я постараюсь сделать все, чтобы раздуть это дело
до гигантских размеров. И вам долгое время не быть
сенатором.
Рамирес положил трубку:
— Хорошо, Арес. Что вы предлагаете?
Я подошел к нему вплотную и произнес:
— А это вам за выгребную яму, в которой я по вашей
милости оказался!
И с размаху двинул его в челюсть. Он, охнув, повалился
на диван. Пистолет выпал из его руки и отлетел в сторону.
Сенатор попытался подняться, но после моей подножки под
мягкий шелест шелкового халата скатился на ковер. Я
схватил его пистолет и опустил в карман.
— Ваши обезьяны украли мой «люгер», вот я и возвращаю
себе долг. — Я помог сенатору подняться и усадил его на
диван. — К тому же вы мне должны пятьсот семьдесят пять
песо, которые эти свиньи вытащили из моего бумажника.
И письма тоже.
— Письма принадлежат мне, — вскричал взбешенный
сенатор. — Вы не выполнили свои обещания и вынудили
.меня прибегнуть к подобного рода методам. Я вас предуп-
реждал...
218
— ЯГ с вами не вступал ни в какие сделки, — поправил
я его, — а имел дело с вашей дочерью. Кстати, где она?
— Она за городом, с матерью. Но это вас не касается, —
ответил он, попытавшись встать с дивана.
— Отлично, это не мое дело. Но письма и деньги меня
касаются. Где они?
— Я их сжег, Арес, — ответил Рамирес, гнусно улыбаясь.
— Сожгли чужие письма? — спросил я, хватая его за
полу халата.
— То есть как это чужие?! — воскликнул он. — Что вы
говорите? Я же за них заплатил.
— Слушайте меня внимательно, сенатор, больше повто^
рять я не буду. Вместе с вашим письмом у меня лежали
другие. Они тоже были украдены. Что, ваши молодчики не
отдали вам эти письма, мои деньги и пистолет?
— Не знаю я никаких молодчиков! Я никого не пригла-
шал, — возразил он наглым тоном. — Их нанимал человек,
с которым я договорился. Он мне отдал только мое письмо:
Сенатор фыркнул. Я внимательно посмотрел на него —
сейчас он говорил искренне.
— Сколько у вас украли, Арес? — спросил он.
— Пятьсот семьдесят пять песо, — ответил я.
Сенатор направился в спальню и минуту спустя возвра-
тился с шестью купюрами по сто песо.
— Возьмите, Арес. Вы меня утомили. И уходите отсю-
да, — добавил он, поворачиваясь ко мне спиной.
— Минуточку, сенатор, минуточку. Я хочу задать вам
один вопрос.
Тот сделал нетерпеливый жест:
— Когда же вы уберетесь, Арес?
— Где вы находились между семью тридцатью и восьмью
тридцатью вечера в день убийства Сусанны? — спросил я:
— А! — он пожал плечами и направился в спальню. —
Всего хорошего, Арес, — с этими словами он исчез.
219
Я передразнил его движения и рассмеялся. Затем поки-
нул особняк.
На следующее утро я постучал в дверь дома, где жила
служанка Сусанны; мне открыла непричесанная старуха с
угрюмым лицом.
— Чего надо? — спросила она, зевая.
Я мягко отстранил ее и быстро вошел в дом. Старуха,
протестуя, двинулась за мной. Я сухо прикрикнул, чтоб она
помолчала. Затем молча указал ей на стул. Она помертвела
от страха.
— Зачем ты обманула полицию, бабуля? — нежно спро-
сил я.
Старуха чуть не задохнулась от возмущения.
— Вы ошибаетесь, сеньор, — пробормотала она.
Я улыбнулся.
— Ладно, ты их не обманывала, — произнес я. — Но
скрыла часть правды. Кто последний заходил к Сусанне в
тот вечер?
Она судорожно сжала губы.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
Я грозцо посмотрел на нее.
— Шантаж — скверная штука, бабуля.
Она, казалось, успокоилась и посмотрела на меня пре-
зрительно.
— Не знаю я, что вы хотите этим сказать, — упрямо
повторила она.
Это вывело меня из терпения, в моих глазах сверкнула
ярость. По возрасту эта женщина годилась мне в бабушки,
и меня удивило, как эта убеленная сединами особа может
быть столь лживой. Во мне поднималась волна отвращения.
— Послушай, бабуля, мне терять нечего, — произнес я
отчаянным тоном. — Мне нужна твоя помощь.
— Никаким шантажом я не занимаюсь, — возмущенно
заявила старуха. — Сеньор Рамераль приходил сюда на
>220
следующий день после смерти сеньоры Сусанны и сказал,
что если его имя появится в газетах, это может повредить
его репутации. Он меня просил сказать полиции, что его в
тот вечер нс видела, и подарил мне двести песо. А что мне
оставалось делать? Мне очень нужны деньги и я их взяла.
Кроме того, богачи всегда выходят сухими из воды. Мне
очень жаль, что вы попали в такой переплет. Но сейчас я
сказала правду. Когда я уходила, сеньор Рамераль все еще
находился в комнате сеньоры Сусанны.
Хотелось верить, что она не врет. Да, в этом деле все
так запутано, почище чем в критском лабиринте.
— Спасибо, бабушка, — сказал я, взяв ее за плечо. — До
свидания!
Спускаясь по лестнице, я размышлял над этим темным
путаным делом. Я думал о сенаторе и его письмах, о Рамерале
и его лжи, об этом Батлере с его сомнительными махина-
циями. Но пока никого из них не мог вывести на чистую
воду.
В полном смятении чувств я подошел к тому месту, где
Макейра поставил машину.
— В город, — коротко приказал я, садясь.
И тут получил неожиданный подарочек.
— Без глупостей, Арес, — произнес полицейский, сидя-
щий на заднем сиденье и сжимающий в руке револьвер.
Я нервно засмеялся. Человек, смотревший на меня в
зеркало, был в фуражке и костюме Макейры... но это был
не Макейра...
Дойдя до этого момента в повествовании, я сделал паузу,
подумав, что мне захотят задать вопросы. И повернулся к
Рене.
Тот улыбнулся и сказал:
— Подробный рассказ, Арес, ничего не скажешь. У вас
неплохая память.
221
— И через сто лет, если я, конечно, доживу, мне не
забыть ни одной детали из этой невероятной истории,
происшедшей со мной. Пока я сидел в тюрьме, все это
весьма четко отложилось в моем мозгу.
— Продолжайте, Арес, — приказал лейтенант. — А по-
том мы все проверим и сделаем необходимые выводы.
ЧАСТЬ II
НЕПОСТИЖИМЫЕ ЗАГАДКИ
13.	Сенатор в затруднительном
положении
Так окончилась игра, в которую я играл в течение трех
дней. Она не больно-то меня развлекала и радовала
не больше, чем могут радовать остывшие лепешки. Мне
задавали одни и те же вопросы. Полицейские напоминали
стаю голодных волков.
— Ваше имя?
— Хуглар Арес.
— Возраст?
— Тридцать лет.
— Профессия?
— Частный детектив.
— За что вы убили Сусанну Диас?
— Я ее не убивал.
— Что вы делали в ее доме в ночь на воскресенье?
У меня вырывались проклятия. Я тщетно старался^
успокоиться. В миллионный раз, словно попугаи, они зада-
вали мне этот вопрос. А ведь моя история — всего лишь
часть правды. Но я старался не лгать. Не хотел противоре-
чить самому себе. Необходимо упорно стоять на своем... или
я пропал. Пока я не упоминал ни о Батлере, ни о Падуа.
Но имена сенатора и Рамераля всплыли. Если они боятся
скандала, пусть выкручиваются как хотят. Я делал то же
самое.
Вопросы мало-помалу менялись. Сначала я просто оду-
рел. Потом почувствовал страшную усталость. Еще позже
дошел до белого каления. И уж к вечеру, когда мои
отяжелевшие веки слипались от усталости, почувствовал,
223
что прихожу в отчаянье. И впал в своего рода прострацию.
Словно сквозь туман до меня доносились одни и те же слова.
Но я знал, что это не так. Вопросы все же менялись, меня
пытались сбить с толку. Одни и те же интервалы между
вопросами. Один и тот же тон, которым они задавались...
но мозг уже никак не реагировал. Тогда меня подхватили
под руки и куда-то поволокли. Мне шептали, вводя в соблазн:
«Почему бы вам не признаться, тогда вы сразу отправитесь
спать...»
Они хотели, чтоб я встряхнулся, и добились своего.
Ругаясь, я собрал остатки сил и кинулся на следователя,
однако сильный удар по затылку заставил меня замолчать.
Ноги мои подкосились, я упал и впервые за все это время
передохнул.
На следующее утро полицейские вели себя более любез-
но — принесли мне тосты с маслом и кофе с молоком. Затем
все повторилось сначала. Первым меня допрашивал замес-
титель шефа полиции по имени Гастон. До сих пор помню
его покрытое оспинами лицо. Они походили на рытвины на
центральном шоссе. Он спрашивал:
— За что вы убили Сусанну Диас, Арес? С целью
ограбления?
— Опять двадцать пять! Боже мой! Я никого не убивал.
И никого нс грабил.
— А как вы объясните, что в спальне убитой обнаружены
кровавые отпечатки ваших пальцев?
— Со мной сыграли дурную шутку. Я пришел туда, чтобы
отыскать письма одного моего клиента, и меня в спальне
оглушили.
— Фамилия вашего клиента?
— Сенатор Грегорио Рамирес..
— Прекратите, Арес! Опять вы за старое? Смените
пластинку: сенатор даже не знаком с вами.
— Это он сказал?
224
— Разумеется. Мы его допросили.
— Приведите его сюда. Пусть он сам м::* гх 5тм
— Для частного детектива вы довольна яаигшы. Лгж»с.
Вы что же думаете, сенатор Республики просто так
да придет, как только вы попросите?
— Да, думаю ему не повредит понюхать мею задницу.
— Не сквернословьте, Арес! — Я получил первую поще-
чину. — Пока мы с вами разговариваем по-хорошему.
Когда мне влепили пощечину, я решил, что не мешает
отдать должок. И не стал долго раздумывать: сжав покрепче
кулак, я отправил его прямо в рябую физиономию. Послед-
нее, что я видел, была струйка крови, стекавшая с губ моего
обидчика. Но тут стая волков опрокинула меня на спину, и
все исчезло...
Очнулся я в одиночке. Нет худа без добра — там, по
крайней мерс, царила тишина. Я взглянул на часы — три.
Неизвестно только — дня или ночи. Я закурил и растянулся
на твердом неудобном ложе. Спустя какое-то время дверь
камеры отомкнули, и на пороге появилась дочка сенатора
в сопровождении двух полицейских, одним из которых —
был Гастон собственной персоной. Он ткнул пальцем в мою
сторону и спросил:
— Этому человеку вы поручили раздобыть письма?
Девушка с испуганным выражением лица утвердительно
кивнула. И посмотрела мне в глаза- Заметив синяки и
ссадины на моем лице, которых было, наверное, больше,
чем оспин на физиономии Гастона, она дрогнувшим голосом
спросила:
— Его... его били?
Гастон не ответил. Взяв сеньориту под руку, он вывел ее
из камеры в коридор, и они скрылись из виду.
Прошло полчаса. Визит повторился. Только на сей раз
в компании полицейских появился Батлер. Он отлично
сыграл свою роль. Посмотрев в мою сторону, попросил меня
8 Дьявольские игры
225
встать, потом повернуться. Наконец заявил, что это не я
пытался продать ему драгоценности. Я облегченно вздохнул.
Пока дело было не так скверно, как я думал.
Прошло еще пятнадцать минут. Гастон притащил с собой
Карлоса, бармена из «Пласы». И снова потерпел фиаско.
Он несколько раз задавал парню один и тот же вопрос, но
бармен оказался на высоте. Подтвердил, что я покинул его
заведение около девяти вечера.
— Почему вы так уверены? — недовольно спросил Гас-
тон. — Почему, например, это произошло не в восемь?
— Потому что... я, — тихо произнес Карлос, — я работаю
до девяти, а когда сеньор Арес ушел, до девяти оставалось
всего несколько минут.
Я ощутил прилив радости и чуть не захлопал в ладоши.
Мое алиби налицо. Сусанна умерла в промежуток от семи
тридцати до восьми вечера, а я в это время находился в
«Пласе».
В четыре часа дня меня выпустили.
— Кстати, Арес, мы можем задержать вас за нарушение
паспортного режима и сопротивление властям, — пригрозил
мне Гастон. — Так что советую вам вести себя поосторож-
ней, — добавил он строго.
— Ценная рекомендация! Я еще много чего смогу на-
творить! — саркастически заметил я.
— Вы все смеетесь! Слушайте хорошенько, Арес, —
Гастон чуть не задохнулся от злости. — Мне не нравится,
когда меня бьют по физиономии! Запомните это, вы! Пред-
упреждаю первый и последний раз!
Я рассмеялся. Он взял папку с моим делом и ушел. Я с
наслаждением вдохнул воздух свободы, видя, как за ним
захлопнулась дверь; я чувствовал себя на седьмом небе.
Выйдя на улицу и закурив сигарету, я созерцал проезжа-
ющие мимо автомобили. И тут заметил на противоположной
стороне улицы Гленду Рамирес, сидящую в машине. Она
226
нажала па клаксон и призывно помахала мне рукой, делая
знак подойти. В два прыжка я оказался возле нее. При виде
Гленды я почувствовал, что передо мной женщина моих
грез. «Она должна быть со мною всегда», — подумал я. В
коротеньком платьице Гленда очень смахивала на малень-
кую девочку. Но это была женщина, обаятельная женщина
с соблазнительной улыбкой.
— Вас подвезти? — спросила она.
— Нет, благодарю. Хватит с меня проблем.
— Почему вы думаете, — загадочным тоном произнесла
она, — что со мной у вас возникнут новые проблемы?
— Спросите об этом зеркало своей машины, — отрезал
я и двинулся в путь.
— Постойте, Арес. По правде говоря, отец очень просил
меня привести вас к нему. Он ждет.
— Ваш отец? Просто невероятно!
— Он знает, что вы думаете о нем и обо всем этом.
Потому и прислал меня. Он думает, что мои чары неотра-
зимы. Прежде он так считал, — добавила она, грустно
улыбнувшись, затем сделав грациозный жест, прошепта-
ла: — И как же мне быть? Вы меня бросите?
— Нет, я не смогу этого сделать, — улыбнулся я. —
Благодарю вас за визит. Вам, вероятно, сложно было побо-
роть себя и свидетельствовать в мою пользу?
Она снова погрустнела.
— Неужели я заслужила, чтоб у вас сложилось такое
ужасное мнение обо мне? — в ее словах послышался
упрек. — Не отрицаю, вы правы, но не во всем. Тем более,
что вы обозлены на моего отца. Когда я прочитала, что
Сусанна умерла между семью тридцатью и восьмью, я
собралась в полицию, чтоб заявить о вашей невиновности.
Но отец запретил мне это делать, сказав, что вы припря-
тали его письмо, чтобы потом шантажировать. Это верно,
Арес?
227
Я рассмеялся. Рамирес изворотлив, как камышовый кот.
Я открыл дверцу и сел в машину.
— Посмотрим, что еще от меня хочет сенатор, — произ-
нес я, оставив ее вопрос без ответа.
Девушка завела мотор, затем серьезно посмотрела на
меня и резко тронула машину с места. Вела она машину
превосходно. Не отрывая взгляда от дороги, она разговари-
вала со мной не поворачивая головы. Я развлекался тем,
что разглядывал ее точеный профиль. Дочка сенатора не
отличалась совершенством греческой богини, как Сусанна,
но ее внешность могла бы удовлетворить любого тонкого
ценителя женской красоты.
Она затормозила напротив особняка. Легкими шагами
девушка двинулась вперед. Ее грациозная походка перечер-
кивала всю ее детскость. Что ж, у каждого свои уловки... У
сенатора — хитрость и коварство. У дочки — красота.
Я проследовал за ней по широкой аллее во дворик,
затененный могучими деревьями. Сенатор устроился ро-
скошно. Он, вероятно, думал, что все вокруг живут так
же. Стоит лишь протянуть руку, сделать легкое движе-
ние — и вся Республика готова тебе служить. Я огляделся.
В углу патио* стоял огромный стол под круглым паруси-
новым навесом от солнца. За столом сидел сам сенатор
в плавках, напротив него — какой-то мужчина. Чуть
поодаль я заметил еще некоего субъекта, одного из тех
сукиных сынов, которые напали тогда на меня на улице.
Он играл с большой собакой, привязанной цепью к дереву.
Картину дополнял овальный бассейн, в котором, словно
нимфы, плескались две молоденьких девчонки, примерно
возраста Гленды. Мужчина, разговаривающий с Рамире-
сом, указал ему на меня, и сенатор повернулся в мою
сторону. я-
Патио — внутренний дворик.
228
— Черт возьми, сенатор, Арес собственной персоной! —
воскликнул он игриво. — Идите скорее сюда, садитесь!
— Вам, наверно, надо побеседовать. Так что я вас остав-
ляю, — произнесла Гленда и ушла по направлению к дому.
— Сеньор Контрерас. Арес, — представил нас друг другу
сенатор. — Сеньор Контрерас — мой агент по рекламе.
Вид у Рамиреса был такой торжественный, что я не смог
сдержать улыбку. Сенатор просто сиял, как голливудская
кинозвезда.
— А это кто? — спросил я, указывая на типа, игравшего
с собакой. — Ваша «шестерка»?
Сенатор закашлялся. Его глазки сузились, щеки слегка
обвисли.
— А вы не лишены чувства юмора, Арес, — промурлыкал
он. — Не думал, что вы его узнаете.
И расхохотался, давая понять, что вопрос исчерпан.
Исчерпан с его точки зрения, но не с моей. Сенатор, видимо,
еще не знал меня как следует...
— Угощайтесь, Арес, — указал он на запотевший кув-
шин, стоявший посередине стола. — Это мохо*.
Взяв стакан, я сделал небольшой глоток. Напиток ока-
зался холодным, но я еще бросил в него кусочек льда. Затем
спросил:
— Что вам угодно, сенатор?
Рамирес поднял стакан и принялся внимательно его
разглядывать. Затем, так и не пригубив его, поставил на
стол.
— Наши отношения никогда не были сердечными, —
начал он. — Черт побери, объясни это ты, Контрерас. У
тебя лучше получится, — в замешательстве обратился он к
рекламному агенту. — Я никогда не умел складно гово-
рить, — скромно добавил он.
Мохо — кубинский алкогольный напиток домашнего приготовления.
229
Я отпил еще глоток и повернулся к Контрерасу, молодому
человеку с длинными ресницами и жеманными манерами.
Тот поднял глаза и робко посмотрел в мою сторону.
— Дело довольно деликатное, сеньор Арес. От его ре-
зультатов зависят будущие. выборы, — молодой человек
сделал паузу и, часто мигая, уставился на меня.
— О каком деле ты говоришь, сынок? — строго спросил
я.
— Черт возьми! Ну разумеется, о связи сеньора Рамиреса
с Сусанной Диас! О письмах!
— А! — воскликнул я, словно до меня только сейчас
дошло. — И что же мы будем делать?
Лицо парня покраснело. Он был смущен, видать, в
отличие от его хозяина, у него еще действительно сохрани-
лась капля совести.
— Одним словом, — вмешался сенатор, — до выборов
остались считанные месяцы, и любая компрометирующая
информация, просочившаяся в прессу, может быть исполь-
зована против меня. А это равносильно краху. У меня
незапятнанная репутация. Среди моих избирателей немало
женщин, а вам известно, сколь чувствительно они относятся
к подобного рода вещам. Я не могу себе позволить потерять
их голоса!
— Ах! Вы шутите, сенатор. Все считают вас любимцем
Президента. Как же вы можете потерять голоса? Если в
верхах говорят, что ваша кандидатура пройдет, чего вам
волноваться из-за каких-то там избирателей?
Рамирес сделал протестующий жест.
— Вы не понимаете, Арес. Я много чего могу себе
позволить, однако мое имя должно оставаться кристально
чистым. Ведь это скандал! Сообщение о моей связи с
Сусанной вызовет распри внутри моей партии, всплывут
имена многих людей, также находившихся с ней в близких
отношениях. Многие только и думают, как бы подложить
23а
мне свинью... а это такой прекрасный предлог подставить
подножку... И меня принесут в жертву. Поэтому необходимо,
чтоб вы молчали, пока не пройдут выборы. Естественно, я
соответствующим образом отблагодарю вас. Никому нс
следует пренебрегать могущественными друзьями, Арес, —
намекнул он.
Я рассмеялся.
— Нс надо ходить вокруг да около, чтобы убедить меня
в том, что все имеет цену, — сказал я.
— Что вы, Арес, я не хотел...
— Сколько вы заплатите за мое молчание?
— Может, договоримся на пятьсот песо? — вмешался
молодой человек.
— Отлично, сынок, по-моему, это разумная идея. Итак,
где деньги?
Они переглянулись. Молодой человек собрался было
что-то сказать, но сенатор удержал его за руку. «Заплати
ему!» — приказал он. Тот вытащил из своего портфеля
конверт и вручил мне. Я пересчитал — ровно пятьсот. Затем
я допил мохо и поднялся из-за стола.
— Хочу, чтобы вы знали; в полиции кое-что известно о
ваших похождениях, — предупредил я. — Хотя, разумеется,
такой пустяк, как полиция, вас не должен волновать, не так
ли?
— Конечно, Арес, — ответил сенатор. — Мы надеемся
на благоразумие полиции. Поэтому любой ваш промах будет
упрежден. Очень хорошо, что вы это понимаете.
Я улыбнулся, затем указал на субъекта, играющего с
собакой.
— Как его зовут?
— Это мой слуга.
— Не могли бы вы попросить его подойти?
Сенатор поднял руку и громко крикнул:
— Томас!
231
— Скажите, чтоб он вернул мне письма и пистолет.
Сенатор кивнул Томасу, и тот отдал мне «люгер». Затем,
достав из другого кармана письма, передал их мне. Я спрятал
письма в бумажник и сказал:
— У Гастона есть свое оружие, сенатор. Полагаю, что
никто не будет просить его проявлять инициативу.
Затем незаметно взял с тарелочки кубик льда, зажал его
в кулаке и со всей силой двинул Томаса по носу. Его кровь
забрызгала всех нас. Томас, словно подраненное животное,
рухнул на газон и застыл в скрюченной позе. Я повернулся
и направился к выходу. Уходя, заметил, что Гленда оше-
ломленно наблюдает за мной из окна особняка.
14.	Легенда Лонгов
По дороге в центр я размышлял обо всей этой истории,
ничего, кроме тошноты, у меня не вызывавшей.
Перед глазами мелькали многочисленные персонажи сего
запутанного дела, всплывала вся грязь и мерзость причас^
тных к этому преступлению лиц, ведь, если разобраться,
। только у Рамераля было алиЛг. Выходя из автобуса, я
чертыхнулся сквозь зубы. т
Зайдя в гостиницу, я принял душ, обсох и сразу же ушел.
Холодная вода слегка освежила мое. усталое, избитое тело,
и предаваясь размышлениям о хорошем обеде, я заглянул
в маленький ресторанчик к Исайе.
Исайя разволновался при виде синяков на моей физио-
номии. Это был кругленький низкорослый человечек с
детским простодушным лицом. Он очень уважал меня за
то, что однажды я его выручил, вышвырнув из его заведения
какого-то дебошира. Кроме того, я помог ему вывести на
чистую воду некую женщину, которая безбожно его обирала.
Исайя — забитый, несчастный человек, прекрасно ко мне
232
относился и всегда был готов.угостить меня лучшим из того,
что найдется на его кухне. Л я сейчас был ужасно голоден
и ел с огромным аппетитом.
В семь вечера я покинул ресторан и на автобусе отпра-
вился к Батлеру. По дороге просмотрел вечерний выпуск
«Паиса». После моего освобождения сообщения об убийстве
Сусанны приобрели новую окраску. Газеты, как обычно,
просили жителей всячески помогать полиции и по возмож-
ности предоставить новую информацию.
Выйдя из автобуса на улице Санха, я побрел по китайс-
кому кварталу, где царило спокойствие и тишина. Остано-
вившись вновь перед витриной с антиквариатом, я позвонил
в дверь.
— Челт побели, да это сеньол Алее! — воскликнул Чин-
Ли, принимая у меня шляпу и любезно кланяясь.
— Привет, Чин-Ли! —- поздоровался я. — Спроси своего
хозяина, не хочет ли он меня принять?
Чин-Ли, снова церемонно поклонившись, исчез в тем-
ноте коридора. Около минуты я ждал. Наконец появился
китаец, и я последовал за ним по просторному коридору.
Батлер ожидал меня в кабинете. На нем был шелковый
китайский халат, он сидел, положив ноги в мягких китай-
ских туфлях на стол. Подходя к Батлеру, я заметил в его
глазах странный блеск. Мне это не очень понравилось.
«С хитрым, изворотливым Батлером надо держать ухо
востро», — подумал я. Батлер вежливо улыбнулся и пылко
воскликнул:
' — Поздравляю, Арес! Вам повезло, что вы выкрутились
из этой истории. Поздравляю от чистого сердца! Вы —
находчивый человек, а подобное качество в наше время для
мужчины редко.
Он учтиво указал мне на кресло, достал коробку сигар и
предложил. Я отказался, тогда он закурил сам. Затем,
видимо, решил сразу перейти к делу:
233
— Полагаю, у вас есть какие-то новости, и неплохие?
— Я виделся с Синкеньей. Если, конечно, это для вас
хорошая новость.
Батлер одобрительно кивнул, но мне тем не менее
показалось, что все это его не слишком-то заинтересовало.
— Вы не выполнили условий нашей сделки, — недово-
льно проговорил он. — Мы же договорились, что я смогу
лично с ним поговорить.
— Он ускользнул буквально у меня из рук.
— А «Балерина»? Вам удалось ее раздобыть?
— Да, — коротко ответил я. — Ия верну ее владельцу.
— Владелец — я, отдайте ее мне!
— Вы не поняли, Батлер. Я сказал, что верну ее ВЛА-
ДЕЛЬЦУ.
— Но вы же видели документ! Что, хотите взглянуть на
него еще раз?
Он открыл ящик письменного стола и выложил на стол
пергамент.
— Читайте!
Я взглянул на него с отвращением.
— Картина принадлежит не вам.
Батлер испепелил меня взглядом, полным ненависти и
негодования.
— Проклятье! — прошептал он. — Вы — предатель,
Арес, подлый предатель, такой же, как этот сукин сын
Синкенья. Мы договаривались...
— Приберегите эту идиотскую комедию для кого-нибудь
другого, кто вас не знает, Батлер, — мрачно посоветовал
я. — Вас интересует не картина. Вы поручили отыскать
Синкенью, чтобы выяснить его местонахождение, вот и все.
Он надул вас с добычей. Но речь шла не о картине.
— Вы слишком хитры для меня, Арес, — расстроенно
произнес Батлер. — Мне не следовало впутывать вас в это
234
дело. Впрочем, впредь мне наука. — Батлер нажал на кнопку
звонка, спрятанного в столе. — Слуга вас проводит.
Хотя я уже был сыт по горло этим представлением,
уходить пока не собирался.
— Ис беспокойтесь, — проговорил я вставая. — Я знаю
дорогу. Ио я скоро вернусь. Сделаю кое-что и вернусь. Очень
жаль, что вы так недальновидны, Батлер. Мы могли бы
недурно заработать на Урне...
Эффект от моих слов был поразительным. Батлер при-
встал, глаза его вылезли из орбит, зрачки расширились, он
стал неузнаваем.
— Не двигаться, Арес! — направил он на меня черное
дуло пистолета. Мне сразу стало не до смеха, но я решил
попытаться свести все к шутке.
— Меня подобный бизнес не волнует, Батлер. Я просто
пошутил, — с недовольной миной тихо произнес я.
— Прошу вас, сядьте, Арес.
Я с усталым видом опустился в кресло. Лицо Батлера
выражало нерешительность. Я не сомневался, что сейчас
его мозг лихорадочно работает, прикидывая, что к чему.
Для его сдержанного темперамента это было внове —-
ведь, судя по всему, Батлер по натуре был меланхоликом.-
Наконец он очнулся от размышлений. Понял, что обна-
ружив свою заинтересованность, он тем самым совершил
непростительную глупость. Батлер принял равнодушный
вид, но, увы, слишком поздно — ведь он уже проявил
такой неподдельный, можно даже сказать, бешеный ин-
терес. Я правильно поступил, неожиданно застав его
врасплох.
— Вы что-то говорили об Урне, Арес. Что вам о ней
известно? — спросил антиквар, понимая, что обмануть меня
ему уже не удастся.
Но тут он меня сам того не желая, подловил — я ничего
не знал об Урне. Так что мне ни в коем случае не следует
235
его морочить, а то еще продемонстрирую свою неосведом-
ленность. Поэтому я решил сыграть на другом.
— Вы меня обманули, Батлер. Должен признать, что,
увидев вас впервые, я решил, что вы — человек неглупый.
Тот улыбнулся.
— Почему же сейчас вы считаете иначе?
— Я сужу по вашим интригам, Батлер. По вашим грязным
интригам. Например, ваше вранье по поводу картины. А
сейчас, наверно, вы что-нибудь темните насчет этой сказоч-
ной Урны.
Батлер, закусив губу, спрятал пистолет. Его лицо снова
выражало нерешительность. На лбу выступил пот. Я под-
умал, что это скорее от волнения, чем от духоты. В его
голове явно шла борьба диаметрально противоположных
мыслей.
— Имейте же совесть, Арес, — вытирая платком пот,
сказал он. — Вы поступили со мной подло. Я имею в виду
историю с картиной. Но, черт побери, Арес, с вашей-то
репутацией да еще...
— С моей репутацией?! Да вы просто свинья, Батлер! Я
всегда уважительно отношусь к тем, кто ведет со мной
честную игру!
— И ошибаетесь! — ввернул Батлер.
— Ничего, все встанет на свои места! Время еще есть.
Нерешительность Батлера, похоже, прошла. Он поудоб-
нее расположился в кресле и затушил в пепельнице окурок
сигары.
— Это поразительная история, Арес, — заговорил он. —
Когда я ее услышал, она меня просто потрясла, —. он снова
закурил, выпустил колечко дыма и ненадолго замолчал,
словно припоминая что-то. — Вы когда-нибудь слышали о
Лонгах, Арес? — антиквар сделал многозначительную паузу,
а я отрицательно покачал головой. — Ну так вот. Лонги —
это древняя китайская секретная организация, истоки ко-
236
торой восходят ко времени первой династии Мин*. Она
возникла вследствие соперничества могущественных китай-
ских семей, которые помогли Чжу-Юань-Чжану свергнуть
династию Юань**. Это было сказочное время, Арес. Но
самой поразительной была империя, из-за которой они вели
спор. Разумеется, Чжу-Юань-Чжан, имея такую огромную
военную силу, стал императором. Человек решительный,
предприимчивый, амбициозный — великий человек! Изу-
мительная история. Но если вам скучно... — Батлер вопро-
сительно взглянул на меня.
— Продолжайте, — сказал я. — Странно, конечно, но
мне интересно послушать эту китайскую байку.
— Меня это не удивляет, Арес, — улыбнулся антик-
вар. — Восточные легенды всегда вызывают у нас интерес.
Они каким-то непонятным образом очаровывают. Поезжай-
те на Восток, и вы почувствуете все волшебство этого
сказочного мира, Арес. Все его великолепие! Мне всегда
хотелось жить именно там. Где мы с вами сейчас? — Батлер
сделал презрительный жест, затем сосредоточился и про-
должал: — Да, так вот. Среди многочисленных влиятельных
семей, как это всегда было и будет, начались всякие интриги,
и против Чжу-Юань-Чжана создалась мощная оппозиция.
Тогда император начал коварные репрессии; за ними пос-
ледовали кровавые убийства в различных регионах страны.
Нам с вами никогда не понять азиатского упорства; шла
.кровопролитная война, героическая и неравная борьба;
возникло подполье, всякие кланы и тому подобное. Так на
свет появились Лонги, — Батлер тяжело вздохнул, казалось,
он сопереживал, вспоминая... — Я неплохо изучил восточ-
ные традиции и обычаи, Арес, и в общих чертах познако-
мился с возникновением этого общества. Большинство
* Мин — китайская императорская династия (1368-1644).
**Юаш» — императорская династия в Монголии и Китае (127.1-1368).
237
китайцев, входящих в него, как ни странно, плохо знают
подробности и причины возникновения общества: они даже
не знакомы с его обрядами. Но, полагаю, здесь огромную
роль сыграло время; ведь время все стирает, Арес. Так
исчезла девственная чистота церемонии этих обрядов, не-
когда носившая название «обряда посвящения». — Батлер
восхищенно взглянул на меня, казалось, он был опьянен
собственным рассказом. — Разрешите кое-что уточнить,
прежде чем я продолжу. Эту альтруистическую организацию
ни в коем случае нельзя приравнивать ко всяким кровавым
обществам вроде Ку-Клукс-Клана и тому подобным, которые
проливают кровь в Сан-Франциско и других американских
городах. Ку-Клус-Клан и аналогичные организации — это
наихудший образец тайных обществ. Наше общество, — а
мне выпала честь состоять в его членах, — принимает лишь
посвященных, в него входят в том числе лучшие китайские
семьи. — Батлер немного помолчал. — Во времена Чжу-
Юань-Чжана культ Лонгов был запрещен: в ту пору покло-
нялись принцессе, изображение которой вырезано на крыш-
ке шкатулки из слоновой кости. В этой шкатулке покоился
драгоценный прах принцессы, и все это держалось в глубо-
чайшей тайне. Юная принцесса приняла мученическую
смерть в борьбе своей семьи против могущественного
императора. Здесь, Арес, честно признаюсь, я не знаю в
точности, соответствует ли легенда реальности. Потому что
все мои попытки разузнать имя принцессы оказались тщет-
ны. А я потратил на это уйму времени. Единственное, что
мне известно точно — в кровопролитной борьбе участвовало
множество семей. Это меня несколько утешает... утешает,
что это всего лишь легенда. Да, Арес, всего лишь только
легенда...
— Легенды украшают историю, — промолвил я. — Если
лишить ее этого, она теряет всю свою прелесть.
— А! Знаю, Арес, знаю! Видите, вы уже заинтересова-
238
ны! — А все потому, что это — Восток! Сначала он затяги-
вает нас... а потом совершенно очаровывает. — Глаза Бат-
лера засверкали безумным огнем. — Полагаю, ваш анали-
тический ум уже прикинул стоимость этой реликвии. Да,
вы правы, цена ее баснословна. Но это еще не все, Арес.
Однако разрешите, я продолжу. Со временем культ Лонгов
претерпел основательные изменения, но Урна осталась
невредимой. Я хочу сказать, она не пострадала, и традиция
сохранилась до последних дней злополучного правления
Куо-Мин-Тана. Правда, вследствие одного небольшого ин-
цидента у изображения повредилась мочка левого уха. Я
уже говорил, что почти все поклонники культа Лонгов
занимают высокое положение в обществе. Когда рухнуло
правительство Чан-Кай-Ши, эти люди поняли, что в новом
Китае им жизни не будет, и эмигрировали в США. Здесь их
общество превратилось в нечто вроде благотворительной
организации, но как и прежде, в него принимались лишь
избранные, то есть образованные и богатые представители
китайских семей. Впрочем, в него стали принимать и
иностранцев, обладающих вышеупомянутыми качествами...
Я скептически улыбнулся. Мне показалось смешным,
что организация, принявшая в свои члены такого типа, как
Батлер, может быть достойной. Жестом я дал понять, что
весь внимание.
— Какое-то время спустя, после их эмиграции в США, —
продолжал Батлер, — произошло ужасное несчастье. Бес-
ценная реликвия бесследно исчезла. Ее украли! Это повер-
гло членов организации в страшное горе. Ведь это реликвия
предков, а кто-то ее осквернил; и все поклялись найти
сокровище и отомстить нечестивцу. Однако любые усилия
ни к чему не привели — Урна и ее похититель, казалось,
провалились сквозь землю. С того времени и повелась
своеобразная традиция — во время церемонии посвящения
-новые члены стали платить на тысячу песо больше, чтобы
239
впоследствии эти деньги пошли на уплату тому, кто обна-
ружит местонахождение святыни и ее похитителя. На се-
годняшний день эта сумма уже достигла 100000 песо. Как
видите, цифра свидетельствует о том, что члены общества
Лонгов непреклонны в своем решении. По своему чувство-
ванию я уже больше азиат, чем американец, Арес. Я не
издерган работой, как другие, у меня железные нервы, своей
выдержкой я могу поспорить с йогом. Всю свою энергии и
силу я трачу на розыски похитителя. Его я пока не обнару-
жил, но Урну отыскал. Она находилась у Сусанны. Но
Сусанна не похитительница. Это легко можно доказать.
Хотя она была очень привязана к этой вещи, истинной цены
и истории ее происхождения она не знала. Однако Сусанна
не назвала мне имя человека, подарившего ей Урну. Тот,
естественно, тоже не догадывался о ее ценности и не знал,
что она из себя представляет. И для Сусанны и для того
человека — это была просто симпатичная дорогая шкатул-
ка. Собственно, потому он так легко с ней и расстался.
— Минуточку, Батлер, — перебил я. — Урна — это нечто
похожее на шкатулку из слоновой кости, эллипсообразной
формы, на крышке которой вырезано лицо восточной жен-
щины?
— Абсолютно верно! Значит, вы тоже видели ее в доме
у Сусанны?
— Ну да, — поттгвердил я. — Насколько я понял, она
хранила в ней драгоценности и личные бумаги. У шкатулки
еще имеется потайное отделение со специальными хитро-
умными замочками. Но тут кое-что не сходится, Батлер, —
мрачно добавил я. — Вы не предлагали за нее Сусанне
деньги? За 100000 песо можно приобрести десяток подобных
реликвий.
— Но за 100000 песо, Арес. За 50000, пожалуй, можно, —
уточнил антиквар. Я улыбнулся, поняв намек. — Во всяком
случае с кем, с кем, а с Сусанной невозможно было сыграть
240
в такую игру. Она баба хитрющая, и начала бы выведывать
у меня историю шкатулки, и тогда уж не рассталась бы с
ней никогда. Ведь Сусанна — своего рода коллекционер.
Вы же понимаете, что это означает: болезненное желание
всегда иметь предметы своих вожделений перед глазами,
чтобы вечно созерцать их. К тому же, деньги в подобных
случаях не играют ни малейшей роли. Нет, Арес, Сусанна
никогда не отдала бы мне Урну.
— А Синкенья? Как он узнал об истинной стоимости
Урны? Полагаю, вы не настолько глупы, чтобы рассказать
ему об этом.
— Вот именно. Единственный человек, которого я пос-
вятил в это дело, — вы, Арес. Правда, я подозреваю одного
человека. Хотя он мне верен, но он мог допустить неосто-
рожность. Настоящей цены Урны он не знает, но после
того, как я обвинил его кое в чем, он мог пойти против
меня. Я должен был получить Урну через него, а теперь,
возможно, он ее утаил. И я в его руках, Арес. Вот и все.
Я посмотрел Батлеру в глаза.
— У вас' есть какое-нибудь право на обладание этой
Урной? Только, Бога ради, Батлер, не надо мне снова пудрить
мозги, как с картиной!
Батлер чуть не расхохотался.
— А вы удивительный человек, Арес! — его глаза воз-
бужденно заблестели. — Ведь вы сейчас собираетесь меня
надуть. Я вам преподнес на тарелочке всю историю, а вы
возьмете да скроетесь. И Урна вместе с вами. Почему к
черту, вы думаете, будто вообще существуют документы на
право владения ею?
Я задумчиво закусил губу.
— Хорошо, Батлер. Сто тысяч разделить на два будет
пятьдесят. Вы согласны?
— Вы неплохой математик, Арес, — насмешливо произ-
нес Батлер. — Когда вы приступите?
241
— Немедленно, — ответил я. — 50000 песо — не игруш-
ки.
Антиквар проводил меня до двери кабинета. Он казался
сильно взволнованным. Наверняка считал, что больше меня
не увидит. Он остановил меня в коридоре и неожиданно,
словно его только что осенила какая-то мысль, спросил:
— Синкенья не ваш человек, Арес?
Я выставил вперед подбородок и пристально посмотрел
на него.
— Нет, — произнес я в ответ. — Думаю, нет.
— Кто убил Сусанну, Арес? Я хочу спросить, нет ли у
вас по этому поводу каких-либо соображений?
— Многие могли это сделать, Батлер. Включая вас.
В его глазах вспыхнул зловещий огонек.
— Вы правы, — согласился он. — Я мог ее убить. Она
того заслуживала.
15.	Владелец «Балерины»
Церемониал в доме Батлера меня рассмешил. Я не
мог просто оттуда выйти, без того, чтобы улыбаю-
щийся Чин-Ли с поклоном не сопровождал меня по
коридору до двери. Он спросил, отчего это Батлер такой
довольный. Я не ответил и уж собрался было выйти, как
неожиданно уловил легкий аромат духов. В коридор вышла
Лу-Ми, это прекрасное творение природы. Меня охватило
неудержимое желание нежно погладить ее мягкие волосы,
впасть в экстатический восторг от созерцания ее сказоч-
ных глаз. В Лу-Ми все было гармонично — фигура, шея,
голова. «У Батлера губа не дура», — мелькнула мысль. Я
его понимал.
На улице я взглянул на часы — девять вечера. Китайский
квартал начинал оживать. Проклиная Батлера и свои бес-
242
стыдные мысли по поводу Лу-Ми, я направился к своим
американским приятелям-коллегам, которым в прошлом
году помог распутать одно сложнейшее дело. Мне необхо-
димо было отправить следующее сообщение:
БЕССОНУ И ДУГЛАСУ
ЧАСТНОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО
ЛЕКСИНГТОН АВЕНЮ 6 САН-ФРАНЦИСКО, КАЛИ-
ФОРНИЯ, США
ПРОШУ УЗНАТЬ ВСЕ О СУЩЕСТВОВАНИИ СЕК-
РЕТНОГО КИТАЙСКОГО ОБЩЕСТВА, ИМЕНУЕМОГО
ЛОНГ, ИМ РАЗЫСКИВАЕТСЯ СВЯЩЕННАЯ УРНА, НА-
ЗНАЧЕНО ГРОМАДНОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ, ДЕЛО
СРОЧНОЕ, ПРИВЕТ, ХУГЛАР АРЕС, ЧАСТНЫЙ ДЕТЕК-
ТИВ, «АТЛАНТИК 4, УЛИЦА 12, ГАВАНА, КУБА
По дороге в контору я раздумывал над рассказом
Батлера. Я не сомневался, что значительная часть его
имеет под собой реальную основу. Но что в нем правда,
а что вымысел? Возможно, что то известно Синкенье. Но
как с ним снова встретиться? Если у него есть хоть капля
мозгов — а я в этом был уверен, — он обязательно должен
вернуться в свое убежище на Техадильо. Ведь там остались
наркотики и прочая дребедень. А Калиостро? Будет ли он
теперь продавать марихуану, которую ему поставляет
Синкенья? Конечно, мало вероятно, что отныне он дове-
рит ему такое дело. Хотя, минуточку... Калиостро — моя
единственная зацепка. Надо только выждать. Хоть пред-
положение о том, что Калиостро вернется на свое прежнее
место, противоречило здравому смыслу, но иной раз имен-
но в такой невероятной ситуации я добивался нужных
результатов. Во всяком случае я ничего не теряю. Надо
снова связаться с Макейрой.
В маленькой приемной моей конторы меня дожидался
243
Сото Падуа. При виде меня его лицо просияло. Похоже, он
был чем-то взволнован.
— Я уж подумал, вы никогда не придете, Арес! — вос-
кликнул он. — Жду вас уже больше часа.
Я не ответил. Настроение испортилось. Отперев дверь,
я пропустил Падуа в контору и молча указал ему на кресло.
Тот сел. Неожиданно зазвонил телефон. Я поднял трубку и
услышал голос Макейры. То, что он мне сказал, меня очень
обрадовало, поскольку я ужасно не люблю, когда из-за меня
страдают ни в чем не повинные люди. Макейру лишь
допросили и тут же выпустили. По его мнению, меня
вычислили, когда я входил к служанке Сусанны. Пока я с
ней беседовал, полиция успела подъехать к ее дому. Логично.
_Я тоже так думал. Я попросил Макейру заехать ко мне в
контору.
Падуа нервничал. Не успел я повесить трубку, как он
приступил к расспросам.
— Вы говорили обо мне в полиции, Арес?
Я плюхнулся в кресло и закурил.
Медленно с наслаждением я вдыхал ароматный дым
сигары. Если Падуа спешил, то у меня времени было
предостаточно. Наконец, я спросил:
— Вы хотите мне что-то сказать?
Я обратил внимание, что редкие волосы Падуа растре-
пались, й открылись небольшие залысины. Из его глаз
исчезла веселость. Сейчас они были полны страха. Падуа
выдавил улыбку, но его движения уже не были столь
непринужденными, как в тот вечер в «Сьерре».
— Нет, — ответил он. — Я ничего не хочу сказать. —
Падуа нахмурился. — Но, может, вы удовлетворите мой
интерес? Я имею в виду «Балерину» и... А вы не болыю-то
тактично себя ведете! — он ткнул в мою сторону пальцем
и произнес: — Полиции иной раз известно о нас такое, что
мы сами о себе не знаем...
244
— Знаете что! — возмутился я. — За две тысячи песо я
могу себе позволить быть нетактичным. Слишком уж ни-
чтожная сумма за такое дело. Я так и думал, что мои
предположения...
— Ладно, Арес, — перебил Падуа. — Картина у вас?
Я лишь пожал плечами:
— Я не тот, кто ограбил вашу любовницу.
Падуа постепенно обретал присутствие духа. Он улыб-
нулся.
— Я не утверждаю, что вы кого-то грабили, Арес. Но не
можете же вы требовать от меня деньги, не имея того
предмета, который...
— Я много чего могу, — на этот раз прервал его я. —
Может, у меня есть доказательства того, кому на самом
деле принадлежит картина.
Падуа посмотрел мне в глаза.
— Знаете, Арес, — произнес он с презрительной грима-
сой. — Вы просто портите свою репутацию.
Мне стало смешно. Субъекты, подобные Падуа, всегда
заводят речь о репутации, хотя сами всю жизнь только тем
и занимаются, что смывают с себя комья грязи, чтоб обрасти
ею заново. И как только у этих свиней хватает цинизма
взывать к моей совести?! Меня его слова не обескуражили.
— Что касается картины, то здесь предстоит солидная
тяжба, — заметил я. — Существует еще один претендент
на нее. Он мне делал такие же предложения, что и вы.
Кстати, у него есть документы на право владения картиной.
— Эта фальшивка! Ясное дело, фальшивка! — возбуж-
денно воскликнул Падуа. — Ни у кого не может быть такого
права, потому что картина принадлежит мне!
— Извините, друг мой, — холодно произнес я. — А я был
уверен, что картина принадлежит Сусанне.
— Я ей подарил.
— Да? — усмехнулся я. — Должно быть, в качестве
245:
доказательства огромной любви, не так ли? Удивительно,
что тот, другой, утверждает то же самое.
Падуа издал истерический смешок.
— Теперь я все понял, Арес. Отлично понял... Вы просто
хотите выжать из меня побольше, вот и придумали какого-то
мифического соперника. А? Великолепная игра, Арес! Не-
чего сказать! Это очень идет на пользу вашей безупречной
репутации.
Но ему не удалось вывести меня из себя. Просто после
этих слов я взял его за шиворот и, не обращая внимания
на протесты, вышвырнул в коридор.
Затем спокойно развернул газету. Через секунду раздался
звонок в дверь, я встал, чтобы снова спустить Падуа с
лестницы, но, открыв дверь, увидел перед собой Макейру.
— А, Макейра! Проходите. Садитесь!
— Я видел, как от вас вышел сеньор Падуа, страшно
рассерженный, — сказал он. — Надеюсь, вы были с ним
вежливы? А то ведь он очень влиятельный человек.
— Не волнуйтесь, Макейра. Падуа сейчас не в том
положении, когда может использовать против меня свое
влияние.
,	— Вы знаете, что делаете, Арес, — не стал спорить
| Макейра. — Но на вашем месте я забыл бы об этом
проклятом деле и спокойно наслаждался жизнью. — Вни-
мательно приглядевшись к моему лицу, он спросил: — Как
же все-таки вам удалось выкрутиться? Похоже, они вас
били!
— Ничего, друг мой, — успокоил я его. — Ненавижу,
когда надо мной смеются, а кто-то сейчас именно этим и
занимается.
— Думаю, что больше не понадоблюсь вам, сеньор, —
сказал Макейра.Теперь вы можете управлять собственной
машиной. Наверно, вы захотите расторгнуть наш договор?
— А сколько дней осталось?
24fr
— О, еще несколько дней. Срок истекает в понедельник.
— Л зачем нам расставаться, Макейра?
— Но...
— Ничего, дружище! Приободритесь! Я же вам как-то
сказал, что мы поймаем, и мы его поймаем! — бодро
заключил я.
— Но тут просто какой-то замкнутый круг! — возразил
Макейра.
— О! Да вы, оказывается, пессимист! Бросьте! Помните,
я как-то говорил о бродячем актере по прозвищу Калиостро?
— Я видел много бродячих актеров, но никогда не
запоминал их прозвищ. Зачем мне это?
Я на секунду задумался. Вряд ли теперь Синкенья
позволит Калиостро заниматься старым ремеслом, но я пока
не знал, куда скрылся этот мошенник, и сейчас хотел
использовать малейшую возможность отыскать его.
— Это такой неряшливый тип, — объяснил я, — который
часто появляется в парках Старой Гаваны. Что, если вы
съездите туда и посмотрите?
Макейра равнодушно пожал плечами:
— Раз вы приказываете... Что я должен делать?
— Походите немного по паркам. Только осторожно,
Макейра. Калиостро — та еще пташка, и я не хочу, чтоб
вы влипли в какую-нибудь историю. Когда вы его найдете,
постарайтесь связаться со мной. Возьмите, — протянул я
визитную карточку. — Здесь все телефоны, по которым
меня можно найти. Если меня там не окажется, позвоните
Карлосу, бармену в «Пласе». Я при каждом удобном случае
буду ему позванивать.
— Когда мне ехать?
— Прямо сейчас. Зачем терять время?
Макейра Поднялся.
— Я это, конечно, сделаю, но только ради вас, — про-
бормотал он. — Вообще-то я-не люблю играть в детектива.
247
Я грустно улыбнулся. Мне это тоже не нравилось. Иногда
бывает полезно, но как правило — одна грязь, сплошная
грязь...
16.	Тайна Падуа
Через пятнадцать-двадцать минут после ухода Макей-
ры, я услышал за стеной легкий шум. Он напоминал
шуршание бумаги, и я не придал ему значения. Спустя
несколько минут шум повторился. Я прислушался: будто
кошка водила по стене лапой. Я оторвался от газеты и в
недоумении пожал плечами. «Если это какой-нибудь шут-
ник, он, возможно, воспользуется звонком, если же кош-
ка, — ей это скоро надоест», — подумал я.
Шум прекратился. Часы показывали десять часов две
минуты. Мною овладело странное беспокойство, сердце уча-
щенно забилось, по коже побежали мурашки. Такое редко со
мной случалось, сейчас я испытывал неподдельный страх.
Мне всегда казалось, что страх — ощущение удивительное.
Нередко он возникает на пустом месте, затем усиливается, и
так же неожиданно исчезает. Страх подсознательно сидит в
каждом человеке. Не он ли в темные ночи палеозоя собирал
вместе всех наших предков? Да, страх до сих пор не изжил
себя, и, по-видимому, это никогда не произойдет.
Погладив рукоятку «люгера», я несколько успокоился.
Затем рассмеялся. Все это глупости! Страх часто приходит
сам по себе, не стоит принимать это всерьез.
Я подумал, что пора уходить из конторы. Но я становлюсь
до невозможности упрям, когда нечто неприятное, касаю-
щееся меня лично, овладевает мною. Тем более такая
ерунда, как этот непонятный страх. Я попытался взбодрить-
ся. Если из-за каждого неприятного ощущения я буду
прекращать работу — на что это станет похоже?
248
И я поудобнее уселся в кресле, пытаясь отыскать причину
своего страха. Но стоит ли терять на это время — раз сия
тревога необъяснима, пусть таковой и остается. Черт с ней!
Но все же почему? Эти чувства — страх, опасность,
должно быть, из другого измерения — наверно, просто
предупреждение свыше.
— Арес! Вы здесь?
Чей-то голос вывел меня из раздумий, и я чуть не поддался
панике — настолько неожиданно меня позвали. Я встал с
кресла и выхватил «люгер».
— Не подходите к двери, Арес! — услышал я. — Не
трогайте дверную ручку! Вы меня слышите?
— Черт побери! Это уж слишком! — вскричал я, но не
шелохнулся.
Прошли две нескончаемые минуты. С той стороны двери
послышался властный голос:
— Осторожнее, Гонсалес! Ага! Вот и детонатор... Точно!
При слове «детонатор» я вздрогнул. Холодные лапы
смерти уже протянулись ко мне. Судорога чуть не свела
мне спину. Когда я услышал: «Теперь можно открывать,
Арес!», то почувствовал дрожь в коленях. Но выглянув за
дверь, самым наглым образом скрыл обуявший меня страх.
— Что вы тут делаете? Что за шум? — спросил я.
На меня насмешливо смотрел лейтенант Гастон из
следственной бригады. Рядом с ним стоял агент Гонсалес,
держа в руке смертоносное устройство.
— Мы можем войти? — осведомился Гастон.
Не дожидаясь моего приглашения, он ввалился в каби-
нет, за ним — Гонсалес.
— Мы принесли вам небольшой подарочек, — сказал он
и водрузил на стол взрывчатку.
Я мельком взглянул на. нее, постаравшись принять
равнодушный вид. Передо мной лежала грубо сделанная
самодельная бомба. Ее смастерил явно какой-то жестянщик.
249
Но как бы плохо или хорошо она не была сделана, я четко
себе представил, что бы от меня осталось, попытайся я
открыть дверь. С недовольной миной я предложил моим
посетителям стулья.
— Вы легко отделались, Арес, — произнес Гастон.
Я страшно устал от всех этих передряг и мне не хотелось
демонстрировать перед полицейскими свои чувства. Достав
коробку сигар, я подвинул ее гостям, но они отказались.
Сам я курить не хотел, но все же взял сигару, чтобы хоть
чем-то занять руки, которые предательски подрагивали.
— Вижу, у вас неплохие друзья, Арес, — саркастически
произнес Гастон. — Вам не кажется, что благоразумнее
было бы оставить это дело? Несмотря на наши предупреж-
дения вы сегодня все-таки побывали у сенатора... а это
нехорошо, Арес.
Минуту назад я испытывал к ним огромную благодар-
ность, но как только они заговорили, мне захотелось послать
их куда-нибудь подальше.
— Думаю, Гонсалес, мы снова ошиблись, — сказал Гастон
задумчиво. — Вы считаете, сеньор Арес прекратит рассле-
дование? Как бы не так! Но я тебя поздравляю, Гонсалес!
Где еще нам найти такую великолепную наживку, как сеньор
Арес? Вот что мне пришло в голову! — восторженно вос-
кликнул он, поднимаясь со стула. — Давай-ка, Гонсалес,
оставим сеньора в покое. Оставим его одного. Я уверен, ему
есть над чем подумать, а мы только мешаем.
Они направились к двери, но возле самого порога Гастон
остановился, затем возвратился к столу и взял взрывчатку.
— Может, мы отыщем в ней что-нибудь интересное для
следствия. Всего хорошего, Арес!
Когда они ушли, я с остервенением пнул корзину для
бумаг. «Свиньи!* — подумал я.
Я в изнеможении опустился в кресло. Сейчас мне просто
необходима была сигара. Мерзавец, подложивший мне
250
взрывчатку, должно быть, дерзкий парень: я открываю дверь
и раздается взрыв. Знал ли он, что я нахожусь в конторе?
Да конечно, знал. С 23-й улицы видны окна моей квартиры,
а свет был включен. Нетрудно догадаться, что я внутри. Но
для чего этот негодяй проделал такую сложную, кропотли-
вую работу, ведь один-единственный выстрел мог бы раз-
решить все проблемы. Я улыбнулся. Теперь мне не надо
гадать о том, что за звуки раздавались за дверью.
Посмотрел на часы — около двух. Я решил, наконец,
покинуть контору. И тут зазвонил телефон. Макейра сооб-
щал, что у него сломалась машина.
— Ничего, — сказал я. — Утром поедем на моей.
Тот пробормотал извинения и повесил трубку.
Я отошел от телефона и приблизился к окну. Внизу
мчались автомобили, группа людей стояла на автобусной
остановке. Среди них я заметил низкорослого человечка,
который разглядывал мое окно. Я тихо попятился и сквозь
щель между портьерой и оконной рамой стал за ним:
наблюдать. Прошло двадцать минут, затем полчаса... Люди
садились в подъезжающие автобусы, но.человечек не дви-
гался. Словно неодушевленный предмет, он застыл под
моим окном. Через десять минут я надел шляпу, сунул в
карман пиджака «люгер» и, не выключая свет, вышел из
конторы.
Спустившись на лифте, подумал, что если выйду через
дверь здания .«Атлантика», где находилась моя контора, и
появлюсь как раз на 23-й улице, то обнаружу себя. Поэтому
я решил выйти в другую дверь и-перелезть через стену?
доходящую до соседнего здания. Я так и сделал и через
длинный узкий проход вышел на 12-ю улицу. Затем бесшумно
преодолел несколько клумб с цветами и очутился на 23-й.
В этот момент зажегся красный свет светофора, и я оказался
практически зажат между несущимися мимо меня маши-
нами. Несмотря на поздний час движение в этом районе-
251
всегда интенсивное. Рядом послышался скрежет тормозов.
Кто-то обозвал меня нелестными словами. Я пробормотал
что-то в ответ и выругался, потому что не мог сдвинуться
с места, а чертов человечек уже заворачивает за угол.
Кое-как выбравшись на тротуар, я бросился за ним вдогонку.
Тот на безумной скорости свернул на 10-ю улицу и вскочил
в машину. Когда я, отдуваясь, прибежал туда, машина уже
мчалась по улице.
Несмотря на неудачу, я улыбнулся, представив себе лицо
коротышки, когда тот понял, что взрывчатка не сработала.
На следующее утро я пришел в контору очень рано. В
приемной меня вновь ожидал Падуа. Он читал газету, и на
его лице было написано отчаянье.
— Приободритесь, Падуа! — крикнул я с порога. — Что
у вас случилось? Полагаю, вас пока не беспокоила полиция?
— Вы читали газету, Арес? Видели там про Рамераля?
— Конечно, читал! Да успокойтесь вы! Вас это не кос-
нется. Подумайте хорошенько: сколько людей могут подпи-
саться инициалами «К.С.П.»? Беда в том, что каллиграфы
в полиции отъявленные мошенники. Если они захотят
выяснить, что эти письма написаны вашей рукой... Да, мне
не очень-то нравятся эти ребята...
— Не шутите такими вещами, Арес. Знаю, вчера я вел
себя, как ребенок. Прошу меня извинить. Но... вам не
кажется, что в кабинете нам будет удобнее?
— Разумеется, — ответил я и отпер дверь.
— Мне необходимо письмо, — произнес вдруг Падуа, и
в его руке появился пистолет 22-го калибра.
Я посмотрел на пистолет. Маленький, неказистый, но
стреляет как любое другое огнестрельное оружие. Я хмык-
нул. Угрозы всяких мерзавцев мне уже порядком надоели.
Падуа, к примеру, мелкий пакостник. Наверняка издевается
над своими рабочими... И сейчас, угрожая пистолетиком,
он смотрелся со стороны весьма нестрашно, о чем, вероятно,
252
и сам догадывался. Рука у него тряслась от страха, и он
никак нс мог унять дрожь.
— Без глупостей, Арес. Входите первым, — приказал он.
Но то, что я устроил, нельзя было назвать глупостью.
Сделав два шага вперед, я поднял руку и снял шляпу. Моя
рука описала в воздуха полукруг, словно я собирался бросить
шляпу на кресло, но внезапно резко изменила направление;
шляпа отправилась на пол, а мой кулак прямо в лицо Падуа.
Он оказался обезоружен гораздо скорее, чем я ожидал.
— А теперь сядьте. Спокойно! — предупредил я, подходя
к телефону. — Сейчас у нас будет длинный разговор, с
Гастоном.
Падуа бросился к телефону, но я толкнул его в кресло.
— Ну, пожалуйста, Арес! — взмолился тот. — Выслушай-
те меня!
— Меня абсолютно не интересует, что вы собираетесь
мне сказать, Падуа, — отрезал я.
Я начал набирать номер.
— Вы не пожалеете, Арес, если выслушаете меня, —
заявил Падуа, доставая из кармана вместительный кожаный
бумажник.
Я прекратил набирать воображаемый номер и уселся в
кресло.
— Честно говоря, письмо мне не нужно, — начал Па-
дуа. — На самом деле я пришел за картиной.
— Я что, недостаточно ясно вам вчера объяснил? —
спросил я, заметив, что на лице Падуа появилось вчерашнее
выражение нерешительности. — Ладно, — моя рука снова
потянулась к телефону. — Гастону будет весьма интересно
узнать, почему вы так стремитесь завладеть картиной,
которая вам не принадлежит.
— Мне очень совестно за вчерашний срыв, Арес, —
объяснил Падуа. — Поэтому я вам раньше ничего не
рассказывал. Все началось раньше, — Падуа вымученно
.253
улыбнулся. — Я заварил эту кашу, и сам же стал жертвой.
Видите ли, Арес, «Балерина» — это подделка.
Я чуть не прыгнул в кресле, но вовремя взял себя в руки.
— Не стоит так огорчаться, — произнес я. — Подобные
шуточки никогда ни к чему хорошему не приводят.
Падуа, похоже, не слушал, и неожиданно начал свой
рассказ с таким видом, словно давно собирался кому-нибудь
об этом поведать.
— Во время медового месяца мы с женой отправились
в Париж, там я приобрел эту картину. В ту пору еще не
было такого ажиотажа вокруг предметов искусства. И не
было таких строгих правил в отношении их вывоза. Я
тогда был компетентным, достаточно образованным и
вместе с тем амбициозным служащим... Должно быть, эти
амбиции и помогли мне добиться благосклонности моей
будущей жены, претендентов на ее руку хватало, она была
богатой и культурной женщиной. После свадьбы мы
решили отправиться в Париж. И я мечтал поднести ей
такой подарок, который вызвал бы ее восторг, но, к
сожалению, ни средств, ни возможностей у меня в то
время не было, и я никак не мог добиться успеха. Увидев
эту картину, я понял, что счастье, наконец, улыбнулось
мне. Прогуливаясь по Латинскому кварталу, я встретил
молодого художника, который предложил мне купить у
него Дега. Вы только прислушайтесь Дега! Но парень
сразу меня предупредил, что картина написана не Дега,
что это талантливо, очень талантливо выполненная копия.
Понимаете? Любопытно, что он признался мне в том уже
в студии, когда я, раскрыв рот, наслаждался картиной. А
она была прекрасна! Я не разбирался в живописи, потому
показал ее знатокам. И многие из них без колебаний
утверждали, Что это подлинник. Я приобрел картину.
Кстати, заплатил за нее смехотворную сумму. И не рас-
каивался; уврдев реакцию Софи, я испытал гордость и
254
удовлетворение. Я ходил раздувшись от важности, как
индюк, разумеется, жене сказал, что это подлинник. Это
и было моей ошибкой, ведь, наверное, где-то существовал
оригинал Дега. Мне следовало обо всем рассказать жене,
извиниться, но я без конца это оттягивал. Не мог. Мне
просто не хватало духу. Время шло. Все, кто посещал наш
дом, уходили с уверенностью, что любовались подлинным
Дега. Но так не могло продолжаться вечно. Точно не
помню когда, кажется, года через три, Совет попечителей
церкви, в который входила моя супруга, решил устроить
аукцион по продаже ценных вещей, а деньги от него
перечислить на постройку церкви. И моя жена решила
преподнести им в дар Дега. Я забил тревогу. Ведь это
означало, что будущий покупатель обнаружит подделку и
меня объявят мошенником!
— Приятная ситуация! — воскликнул я.
— Я говорил себе то же самое! — кивнул Падуа. — Как
вы, наверное, предположили, попытался. отговорить свою
жену. Приводил для этого всевозможные доводы. Но тщет-
но. Софи всегда делала то, что ей вздумается. Картина
представляла для нее духовную ценность, а раз духовную —
значит, она должна принадлежать Богу. Она заявила, что
не может пожертвовать деньги или какую-нибудь матери-
альную ценность, потому что это всегда вызывало у нее
отвращение. Вы только вообразите! Я не знал, что делать,
и рассказал обо всем Сусанне, с которой был связан тесной
дружбой. — Падуа поднял на меня глаза, робкая улыбка
промелькнула на его губах. — Сусанна была тем человеком,
который всегда мог дать дельный совет. Она предложила
просто-напросто перекупить картину до открытия аукциона,
й эта идея показалась мне стоящей. И Сусанна приобрела
ее за 15 000 песо. А потом обещала продать картину мне. —
Падуа умолк и глубоко вздохнул. — Вот для чего мне нужна
картина, Арес. Потому что если она попадет в руки властей;
255
они смогут отдать ее на экспертизу, и разразится такой
скандал, что мне не поздоровится.
Я смотрел на его безутешное лицо, еле сдерживая смех.
Столько хлопот из-за какой-то подделки. Ведь все могло
бы разрешиться иначе, скажи он жене: «Знаешь, старуха,
я купил тебе ценную картину. Заплатил за нее гроши. Вот
здесь внизу написано Дега, но на самом деле написал се
сеньор Никто. Ты ведь не рассердишься, правда?» Но
сеньор Падуа поступил не так, как простой смертный. Он
предпочел прожить всю жизнь в этой беспрестанной лжи,
ради одного лишь тупого удовлетворения своей ненасыт-
ной гордыни..
с — Вот и все, Арес, — сказал Падуа, давая понятье что
его повествование подошло к концу. — Вы продадите мне
картину?
— Там будет видно, пока что это не в моей власти^ —
ответил я. — Как вы сами недавно заметили, я не могу
продать то, чего у меня нет.
Падуа с досадой махнул рукой.
— Вы мне обещаете? — спросил он.
— Я ничего не обещаю и не обещал. Я сказал, что
поговорю с вами, вот мы и поговорили.
— А письмо? Что вы сделаете с письмом?
— Пока что спрячу его. Посмотрим, насколько правдив
ваш рассказ.
Падуа приподнялся в кресле, побелев от ярости.
— Вы — мошенник! — заорал он. — Я думал...
Я презрительно улыбнулся.
— Не волнуйтесь, Падуа, -7- перебил я его. —Не такой
уж я подлец, как вы думаете. Если вы не имеете отношения
к убийству, ваше письмо никто не прочтет. Это я вам
обещаю.
Падуа достал пузырек с таблетками, проглотил две штуки
и направился к двери. Я проводил его.
256
— Когда «Балерина» будет у меня, я с вами свяжусь.
Всего хорошего!
Падуа обернулся.
Я легонько подтолкнул его в спину и захлопнул за ним
дверь.
17.	Анонимная угроза
Сидя в кресле автобуса, я развернул газету — ведь
только в дороге у меня было время для чтения. Так...
Скандал в доме Рамераля. После того, как меня выпустили
из полиции, поскольку мое алиби подтвердили дочь сенатора
и бармен из «Пласы», полицейские допросили служанку
Сусанны, которая показала, что последним человеком,
видевшим Сусанну живой, был Рамераль.
Читая дальше, я присвистнул: грозовые ветры подули
над особняком сенатора. Репортер позволил себе написать
следующее: «Почему, известный политический, деятель
скрыл от правосудия, тот факт, что ему кое-что известно о
смерти прекрасной куртизанки.с улицы Зеро?» И дальше в
ироническом тоне он продолжал: «Наверняка мужчине,
часто посещающему дом знаменитой Сусанны, должны быть
известны любопытные подробности ее жизни. Она, несо-
мненно, имела большое влияние на высокопоставленных
особ».
Я закрыл глаза и попытался представить себе, как
восприняли эту статью сенатор и его агент по рекламе. Мне
стало смешно. Пусть они думают, что частный детектив
Хуглар Арес, получивший от них за молчание 500 песо, их
предал. На самом деле я плевать на них хотел.
Около одиннадцати мне позвонил Макейра и сообщил,
что снова принялся за поиски Калиостро в парках Старой
Гаваны. Я пожелал ему успеха. Как говорил Батлер, чтобы
9 Дьявольские
игры
257
найти Синкенью, необходимо сначала отыскать Калиостро.
Я собирался сам заняться, но решил, что лучше побыть в
конторе. Я чувствовал, что назревает большой скандал.
Слишком уж многие пытались на меня воздействовать, пора
с этим кончать.
Прежде чем спуститься поесть, я позвонил сеньорите
Рамирес. Я представил себе ее улыбку, мягкие линии
прекрасного тела, округлую грудь, приятный нежный голо-
сок. После приветствий я сразу приступил к делу.
— Мне нужна ваша помощь, — сказал я.
Ее ответ мне понравился.
— Ив чем она будет выражаться? — спросила девушка.
Это не было ответом неразумного ребенка.
— Это не телефонный разговор. Не могли бы мы пого-
ворить конфиденциально? Например, в баре, как в первый
раз.
Она согласилась, более того, в ее голосе прозвучали
нотки воодушевления. Видимо, ее весьма заинтриговал мой
звонок. И я подумал: «Женщина не может быть совершен-
ной, если в ней полностью отсутствует любопытство».
Надев куртку и шляпу, я вышел из конторы. Девушка
появится не раньше чем через час, и я решил не терять
времени даром. Зайдя в бар, просмотрел телефонный спра-
вочник, пытаясь обнаружить в нем какого-нибудь специа-
листа, разбирающегося в живописи. Не найдя никого под-
ходящего, я задумался, где бы отыскать компетентного
человека, который может отличить подлинник Дега от
фальшивого. Хотелось узнать, врал мне Падуа или нет. Сам
же я в картинах смыслил ровно столько, сколько в китайской
грамоте.
Гленда явилась почти через два часа. Допив остатки
«дайкири», я пересел за столик, стоящий в отдалении от
стойки. Девушка изящно опустилась на стул рядом со
мной.
258
— Тоже «дайкири» — спросил я.
Гленда смущенно улыбнулась, и на ее щеках появились
трогательные ямочки. Потом улыбка куда-то улетучилась,
уступив место выражению напряженного любопытства, поч-
ти такого же, какое она испытывала тогда, при нашей первой
встрече.
— Для «дайкири» рановато, — заметила она, грациозно
указав наманикюренным пальчиком в сторону моего стака-
на. — Я, пожалуй, закажу мороженое.
Я подозвал официанта, бледного, долговязого парня,
который будто изваяние застыл возле нашего столика.
Гленда попросила земляничное мороженое. Затем испыту-
юще посмотрела на меня, но я упорно молчал. Гленда слегка
зарделась. Наконец явился официант и поставил перед ней
мороженое. После его ухода я спросил:
— Надеюсь, вы слышали о картине Дега «Балерина за
кулисами»?
На лице девушки появилось удивление — похоже, вопрос
застиг ее врасплох. Она растерянно взглянула на меня,
открыла было рот, но промолчала. Прошло несколько секунд
прежде, чем она с тревогой задала вопрос:
— Она у вас есть?
Я двусмысленно улыбнулся.
— Знаете, — произнес я. — Вокруг этой картины разыг-
ралась такая неприглядная история, что мне хотелось бы
кое-что проверить. Вы не могли бы мне помочь? Для вас
это будет совсем несложно, — уточнил я, заметив на ее лице
испуг. — Но я смогу более подробно рассказать вам обо
всем, лишь будучи абсолютно уверенным в вашем благора-
зумии.
Она подняла голову и в упор посмотрела на меня. Затем
опустила глаза на свои колени и принялась нервно теребить
складки на платье.
— Вы не совсем уверены в моем благоразумии, —тихо
259
произнесла она. — Когда я пришла в полицию с заявлением
о вашем алиби, я сделала это потому лишь, что ни на секунду
не сомневалась в вашей невиновности. — Гленда запнулась
и посмотрела на меня с укором. — А вот сейчас я в этом
что-то не совсем уверена...
— В чем же вы сейчас сомневаетесь?
— Вы похитили картину, да?
— Ну... — наконец протянул я. — Это называется повер-
хностным суждением. Я не говорил, что картина у меня. Л
если даже и так, это еще не означает, что я се украл.
— Но... но в чем же дело?
— В свое время все станет на свои места, Гленда. И ваша
помощь только ускорит дело. Что вы на это скажете?
Она пожала плечами так, что это можно было принять
за согласие, однако на лице се все еще читался страх.
— Вам нечего бояться, — заверил я.
— Хорошо, — кивнула Гленда. — Я согласна.
— И вы обещаете быть благоразумной?
— Обещаю! — торжественно пообещала она.
— Ладно, — произнес я, улыбаясь, потому что у Гленды
был такой серьезный вид, что мне даже стало смешно. —
Верю вам на слово.
И я поведал ей историю Падуа о картине, аукционе и
фальшивке. Девушка слушала меня с ошеломленным
видом. Мой рассказ се поразил. Когда я закончил, она
сказала:
— Кажется невероятным, что происходят подобные ве-
щи, верно? Почему этот человек нс сказал жене правду?
Уверена, что хорошая жена его поняла бы.
— Вот именно, — согласился я. — Мужчины часто со-
вершают опрометчивые поступки из-за женщин.
Гленда рассмеялась, на ее щеках снова появились ямоч-
ки.
— Некоторые мужчины, — поправила она. — Вы ведь
260
так не поступили, а? Мой отец прав, Арес, вы — неиспра-
вимый циник, — опа произнесла последние слова непри-
нужденно-весело.
Я церемонно склонил голову, как бы благодаря ее за
комплимент. Затем, усевшись поудобнее, отметил, что окон-
чательно воспринимаю Гленду не как девушку-подростка,
а как женщину в полном смысле этого слова.
Отпив из стакана «дайкири», я внимательно посмотрел
на нее. Да, я был прав. Она уже далеко не ребенок, и знает
об этом.
Мы еще немного поболтали, и я почувствовал, что она
пытается очаровать меня этой болтовней. Но я ненавидел
говорить о тех вещах, которые не любил. Прежде чем она
ушла, я еще раз напомнил ей о благоразумии.
Еще минут десять после ухода Гленды над столом витал
легкий аромат ее духов, и мне снова припомнились тро-
гательные ямочки на щеках и мягкая женственная улыб-
ка.
В четыре я позвонил Алисе. Длинные гудки уведомили
меня, что ее нет дома. Через полчаса я позвонил снова и
услышал: «Да, слушаю! Слушаю!», но промолчал. Алиса .с
раздражением повесила трубку. Это было мне на руку. Я
немного подождал, но не услышал характерного щелчка,
какой обычно бывает при прослушивании. Я подождал еще
двадцать минут и снова позвонил, и как и прежде помолчал
в трубку. На сей раз Алиса за несколько секунд в самых
нелестных выражениях выложила все, что думает по поводу
этого молчания, и безжалостно хлопнула трубкой о рычаг.
Когда я позвонил в третий раз, с Алисой чуть не случилась
истерика.
— Помолчите, сеньора! — смеясь приказал я. — Боже
мой! Что за выражения!
— Убирайтесь к черту! — тем же тоном закричала она,
все еще не разобрав, с кем говорит.
261
— У тебя плохое настроение?
— А, это ты? Прости, любовь моя, — извинилась она,
узнав мой голос. — Какой-то кретин без конца названивает
и молчит в трубку.
— И это повод, чтобы оскорблять меня?
— Бога ради, Хуглар! Ты что, не понимаешь, я приняла
тебя за другого!
— Понятно, понятно... Значит, у тебя есть другой!
Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Алиса снова
принялась ругаться.
— Отлично, отлично, — перебил я. — Ладно, попридер-
жи свой язычок, и скажи лучше, сверток, который я тебе
прислал, у тебя?
Понизив голос, она прошептала:
— Ты имеешь в виду картину?
— Ага, уже посмотрела...
— А что? — обиделась она. — Я не знала, что там и...
Но как ты решился, Хуглар? А вдруг бы полиция обыскала
дом?
— Потому я это и сделал, дорогая. Где она?
— Здесь, — чуть слышно ответила она. — Я ее как
следует припрятала.
— Жди меня в течение часа, — сказал я и повесил трубку.
Посмотрел на часы — уже шесть десять, а солнце все
еще стоит высоко и ужасно жарко. Я вытер пот со лба и
поспешил к Алисе.
Она встретила меня с непонятным выражением лица. В
левой руке она сжимала конверт. Переступив порог, я
спросил:
— Что случилось, дорогая?
Она растерянно посмотрела на меня.
— Да нет, ничего, только... Вот это письмо. Странно,
когда принесли твой сверток, его еще не было. А почтальон
приходил часов в двенадцать.
262
— Может, письмо принес кто-нибудь еще?
— Возможно... — проговорила она, и губы ее задрожали
от волнения. — И от кого оно?
— Не знаю. Сначала надо прочитать. Чего ждать?
Алиса настороженно посмотрела на меня. Я улыбнул-
ся — женщины всегда все драматизируют.
Алиса мельком взглянула на листок бумаги и подняла
глаза на меня. В них стоял такой страх, что я буквально
оцепенел. Ни слова не говоря, Алиса прижалась ко мне; ее
трясло от рыданий. Я нежно обнял ее за талию, провел в
гостиную и усадил на кушетку. Затем вытер ей слезы
платком и попытался успокоить. Алиса дрожащей рукой
протянула мне письмо.
На машинке было напечатано следующее: «Если ты
дорожишь своим прелестным личиком, передай любопыт-
ному хахалю, чтоб не совал нос куда не следует. Смерть
Сусанны — не его дело».
У меня вырвался тяжелый вздох. Все ясно — обыкно-
венная дешевая угроза. Сначала пытаются меня стереть в
порошок, затем запугивают угрозами расправиться с Али-
сой.
Оторвавшись от письма, я посмотрел на нее. Тревоги в
се глазах уже не было — сейчас в них застыл страх. Чтобы
успокоить Алису, я решил соврать. Указав на письмо,
произнес:
— Не обращай внимания, дорогая. Это не более, чем
обыкновенная угроза. — Я говорил не очень убедительно,
но все же продолжал: — Если б они хотели причинить тебе
вред, то сделали бы это без всякого предупреждения.
— Но... но я боюсь, — прошептала Алиса. — Ты что, не
понимаешь?! Мне страшно! Я же выхожу из дома, бываю
на улицах... Я не могу сидеть где-то и прятаться. Я должна
выступать на сцене.
— Лучше на несколько дней позабудь о выступлениях —
I
263
посоветовал я. — Думаю, поимка этого мерзавца — дело
нескольких часов. Тебе же на это время необходимо скрыть-
ся.
Моя идея ей абсолютно не понравилась. На лице Алисы
появилась раздраженная гримаса.
— Что значит скрыться?! Где?! Как будто меня трудно
найти?
— Да, никакого секрета тут нет, дорогая. Газеты сооб-
щали твой адрес. Тебя знает вся Куба.
— Мне это не нравится, Хуглар. Ой, не нравится. Они
угрожают изуродовать мне лицо. Мое будущее, — Алиса
грустно, с упреком улыбнулась, — это единственное, что у
меня есть. Ясно тебе? — на ее лице появилось выражение
бесконечного страха и незащищенности. — Что ты намерен
делать?
— Тебе необходимо скрыться. Если возможно — у
кого-нибудь из дальних родственников. Уверен, у тебя
есть кто-нибудь, у кого ты могла бы пробыть несколько
дней.
Алиса на мгновение задумалась.
— Да, проговорила она. — Моя тетя Флора. Иногда я у
нее бывала. Она живет в Луйяно.
— Превосходно! — воскликнул я. — Это как раз то,
что нужно. Отдаленный район... Необходимо сейчас же
ехать.
Алиса слабо запротестовала, но я нежно взял ее за руку
и настоял на своем. Она захотела собрать чемодан, но я ей
не разрешил — это было бы равносильно тому, что дать
объявление в газету.
Пришлось добираться до дома ее тетки, трижды меняя
такси. Когда мы доехали до Луйяна, я был уверен, что за
нами никто не следил.
264
18.	Сеньор Рамераль просит помощи
Просторный вестибюль «Паккарда», когда я туда до-
брался, был пуст. Я разбудил молодого человека,
дремавшего за конторкой, и попросил ключ от номера.
Вручая мне ключ, он показал куда-то через плечо:
— Вас ждут, — сонно сообщил он.
Я обернулся. На банкетке из орехового дерева, стоящей
в противоположном углу, сидел высокий плотного сложе-
ния мужчина средних лет.
Я подошел к нему; он поднялся, высокомерно взглянул на
меня. Однако в его высокомерии нс было ничего обидного,
по-видимому, этот человек привык держать себя подобным
образом со всеми. Круглое лицо, тонкие, аккуратно подстриг
женныс усы; ввалившиеся глаза смотрят серьезно и вдумчиво.
Взгляд нс пустой, как, скажем, у Гастона, а умный и реши-
тельный. Волосы, тщательно приглаженные, слегка вьются.
— Вы меня ждали? — спросил я.
Тот подхватил портфель, лежащий рядом в кресле, и
поднялся.
— Я жду сеньора Ареса. Это вы? — Я кивнул. — Я —
доктор Росалес, — представился посетитель. — Адвокат
сеньора Рамераля. — Он сделал большую паузу. — Полагаю,
вам не надо объяснять, кто это и зачем он попросил меня
прийти к вам?
— Нет уж, объясните, — возразил я. — Я питаю отвра-
щение к различного рода загадкам.
— Это тот самый человек, которого вы посетили на днях
и из конторы которого были вынуждены уйти... несколько
необычным способом.
— Вы очень красноречивы, — вежливо заметил я. — Что
же произошло с сеньором Рамералем?
— Его жена хотела бы поговорить с вами. Она убеди-
тельно просила меня уговорить вас... Я бы вас отвез.
265
Я улыбнулся.
— Вот как? — спросил я, прищелкнув пальцами. — Я
нужен супруге сеньора Рамераля и должен немедленно
бежать к ней по первому зову и пасть у ее ног. Вы знаете,
который час? — Я постучал по циферблату своих наручных
часов.
Тот даже не посмотрел на часы, он смотрел на меня. В
его взгляде уже не было прежней решимости, скорее в нем
читалась хитрость.
— Но в просьбу сеньоры Рамераль входит и это. Здесь
задаток, — доктор Росалес извлек из портфеля конверт и
протянул мне.
Я разорвал конверт — там лежали десять купюр по
пятьдесят песо.
— Жду ваших приказаний, доктор! — весело отчеканил
я.
— За мной! — улыбнулся Росалес.
Я вышел за ним на улицу к блестящему черному «седану».
Росалес поехал до Прадо. На набережной он свернул налево
и, не поворачиваясь ко мне, произнес:
— Сеньор Рамераль в весьма затруднительном положе-
нии. Заявлении служанки Сусанны оказалось для него
роковым, к сожалению, у него нет алиби. — Росалес бросил
на меня быстрый взгляд. — Вы полагаете, это он убил?
Я двусмысленно улыбнулся:
— Он? Кто это утверждает?
— Не знаю, конечно, но...
— Вижу, у вас на сей счет есть сомнения.
— Не знаю, — повторил адвокат. — Иной раз я думаю,
что знаю человека — и ошибаюсь, хотя моя профессия
обязывает меня хорошо разбираться в люДях. Я, например,
не могу себе представить сеньора Рамераля в роли убийцы.
Автомобиль был удобный, с мощным мотором. Я пос-
мотрел в окно и увидел, что мы выехали на широкий
266
проспект Уилсона. Я достал сигару, опустил боковое стекло,
чтобы выходил дым, и закурил. Росалес, крепко вцепившись
в руль, продолжал:
— Человеческая натура — очень сложна, никто не может
претендовать на то, что отлично знает людей. Во всяком
случае, до конца разобраться в человеке невозможно, так
что я даже и нс пытаюсь этого сделать, знаю — все равно
не удастся.
Адвокат замолчал, и несколько минут мы ехали в пол-
нейшей тишине, казалось, он о чем-то размышляет.
— Да, — прервал я паузу. — Вы абсолютно правы. В
каждом человека есть какая-то двойственность.
Адвокат несколько сбросил скорость, когда мы въехали в
тоннель. Миновав его, минут через пять машина остановилась.
Я осмотрелся. Улица вокруг была пустынна. Доктор
Росалес открыл какую-то калитку и, подойдя к дому, поз-
вонил в дверь. Я остановился позади него. Через несколько
секунд дверь отворилась.
— Подождите, — адвокат пропустил меня вперед. — Ска-
жите сеньоре, что прибыл сеньор Арес, — обратился он к
девушке, открывшей нам.
Служанка ушла, и тут же появилась женщина.
— Можешь идти, Мария, — властным голосом прогово-
рила она. — Я сама займусь гостями.
Она провела нас в комнату и жестом предложила сесть.
— Извините меня за опоздание, сеньора, — пробормотал
Росалес. — Но мне пришлось долго дожидаться сеньора
Арсса в гостинице.
Сеньора Рамсраль опустилась в кресле. Адвокат тяжело
плюхнулся на диван, стоящий слева.
Я осмотрел просторную гостиную — в ней вес находилось
в соответствии — старинная добротная мебель, огромный
рояль в углу и вообще чувствовалось, что хозяева — люди
состоятельные.
267
Возраст сеньоры Рамераль было трудно определить —
гладкая кожа без единой морщины, умные красивые глаза
чуть подкрашены, изящная фигура. Во всяком случае, даже
если она не моложе своего мужа, то прекрасно сохранилась.
Она не была красавицей, но обладала весьма привлекатель-
ной внешностью.
— Не беспокойтесь, доктор Росалес, — произнесла рва
в ответ на его извинения. — Главное, что вы нашли сеньора
Ареса и привели сюда. — И она пристально посмотрела на
меня. — Полагаю, сеньор Росалес рассказал вам, зачем я
просила вас разыскать, сеньор Арес?
Не почувствовав в ее тоне никакого подвоха, я молча
покачал головой:
— Нет, сеньора.
— Как? — воскликнула она, повернувшись к адвокату.—
Вы ему ничего нс объяснили, доктор?
— Я подумал, будет лучше, если вы лично все расскажете
сеньору Аресу, — ответил адвокат. — Или я сделаю это в
вашем присутствии. Вы знаете, я против конфиденциальных
разговоров, однако в данном случае...
— Да-да, — перебила она. — Мне известно ваше мнение,
доктор, но с другой стороны... — она сжала губы. — Ведь так
пожелал Рсмбер... и возможно, это принесет результаты. —
Она повернулась ко мне и буквально впилась в меня глаза-
ми. — Мой муж, — произнесла опа с уничижительной улыб-
кой, — очень высоко оценивает вас как детектива. И он
поручил мне заключить с вами контракт, чтобы вы нашли
настоящего убийцу. — Сеньора Рамераль снова улыбну-
лась. — Он считает, что вы, должно быть, уже подозреваете
кого-то. — Она на мгновение замолчала. Сейчас она казалась
беззащитной женщиной, мучимой сомнениями. Потом она
твердо взглянула на адвоката, затем на меня: — Так ведь?
«Неподходящее время для шуток», — подумал я, но тем
не менее ответил:
268
-Да.
— И кого же, если не секрет?
— Вашего мужа.
Женщина холодно посмотрела на меня.
— Ваш ответ не очень-то приятен, сеньор Арес.
— Но я уверен. А вы?
— Это просто наглость, — заявила она высокомерно.
Я, улыбаясь, поднялся, вынул конверте деньгами, извлек
из него пятьдесят песо, положил их в карман, а остальные
деньги протянул адвокату.
— Это за то время, которое я потратил на вас.
Адвокат даже нс притронулся к деньгам, его лицо
приняло озабоченное выражение.
— Сядьте, пожалуйста! — сказал он. — Сеньора сама не
своя от всех этих ужасных событий.
Я снова опустился в кресло.
— Кроме того, — встревоженно продолжал адвокат, —
люди вашей профессии, как правило, видят то, чего еще не
успели рассмотреть другие. Как, например, в данном слу-
чае — всю неприглядность ситуации. Умоляю вас, извините
сеньору. У нее же нет вашего опыта в подобных делах. —
Заявление адвоката несколько рассмешило меня. Он хочет
сделать вид, будто хорошо разбирается во всех тонкостях
моей профессии.
Я взглянул на женщину. Лицо се побледнело, губы были
сжаты. Сеньора Рамераль словно застыла в своем кресле.
По-видимому, адвокат имел на псе влияние.
— Дело в том, сеньор Арес, что я тоже не сторонник
частного сыска, тем более применительно к данной истории,
но... Вы ведь могли знать человека, убившего Сусанну Диас,
хотя у него и не вызывающее сомнений алиби. Сеньор
Рамераль убежден, что вы — именно тот человек, кто
способен разгадать эту загадку. Откуда у него такая уверен-
ность, нс знаю. Он отказался разговаривать со мной на эту
269
тему, а я, как адвокат, привык считаться с мнениями моих
клиентов. Я всего лишь советую или подсказываю, но, как
видите, окончательное решение зависит не от меня.
Адвокаты всегда много говорят. И я, в свою очередь, не
сторонник адвокатов... Однако я не высказал этого вслух
— Ваши слова- наводят на мысль, что вы хотите, чтобы
я нашел убийцу.
Адвокат утвердительно кивнул.
— Хорошо, — сказал я. — Мой гонорар — тридцать песо
в день, нс считая расходов. Естественно, если со мной
произойдет какое-нибудь несчастью, от меня не требуется
возврат гонорара.
— Отлично, — согласился адвокат. — Сеньор Рамсраль
велел мне не торговаться.
— Вот и прекрасно. А теперь мне необходимо кое-что
уточнить. Вы разговаривали с Каитой, служанкой Сусанны,
которая является свидетельницей обвинения?
— Я хотел, но не удалось. Она исчезла.
— Исчезла?!
. — Я хочу сказать, — уточнил он, — что с тех нор, как ее
отпустили из полиции, она домой не возвращалась. Никто
из соседей ее не видел.
— Как случилось, что в полиции ее так быстро отпустили?
Адвокат улыбнулся.
— Ну, это все штучки юриспруденции, — пробормотал
он. — Бумаги подписал прокурор... а остальное неизвестно
Я в раздумье прикусил губу.
— Я разговаривал со служанкой, — медленно произнес
я, — и мне показалось, что она не лжет. Конечно, не всегда
можно определить, врет человек или нет. Некоторые это
делают удивительно искусно. Но во всем этом есть нечто
странное. Старуха ведь тянула из сеньора Рамераля деньги..
А тут рассказала о нем в полиции. Зачем же убивать курицу,
несущую золотые яйца?
270
— А может, полицейские расставили ей ловушку, и
старуха угодила в нее? И ей специально приказано скрыться
на то время, пока идет следствие? — вмешалась побледнев-
шая сеньора Рамераль. — Такое тоже возможно. Кстати,
мой муж говорил, что эта женщина очень лжива.
— Не исключено, — задумчиво проговорил я и поднялся.
Уже в «седане», мчавшемся по направлению к гостинице,
адвокат сказал:
— Сеньора Рамераль ищет доказательства для развода
и нанимает частного адвоката, чтобы он собрал компроме-
тирующие данные на ее мужа.
— О! Она собирается развестись! Она ревнива?
— Я знаю, о чем вы подумали, Арес, — ответил Роса-
лес. — Лучшего алиби, чем у Джулии, не придумаешь. Весь
вечер и половину ночи в воскресенье она провела в клубе,
где играла в канасту* со своими приятельницами?
Я почувствовал жалость к Рамералю. Столько хлопот,
чтобы скрыть от своей жены безобидные письма, написан-
ные ненасытной Сусанне... и все ради чего? В его доме
поселилась волчица...
— Полагаю, вам уже не нужны эти улики? — спросил
адвокат, внимательно посмотрев на меня.
— Да, вы правы. Они уже не имеют значения для
скандала, в котором замешан сеньор Рамераль. Его жене
все равно все давно известно, — ответил я, улыбаясь.
Машина остановилась напротив гостиницы. Я открыл
дверцу и вышел.
— Если появятся какие-нибудь новости, всегда к вашим
услугам, — сказал я адвокату и поднялся в вестибюль,
который был пуст. Юноша за конторкой снова спал. Я
взглянул на часы — до рассвета оставалось совсем немно-
го.
Канаста — игра, напоминающая бридж.
271
19.	Визит к Кайте
Я повязывал галстук, когда громкий стук в дверь
прервал мои раздумья. Я поправил узел и открыл
дверь. Передо мной стояла Лу-Ми. При виде се я почувст-
вовал сильное волнение.
На ней было платье из китайского шелка, волосы запле-
тены в аккуратные косички, спадающие на спину. Девушка
являла собой восхитительное зрелище.
Я пригласил ее войти. Она миновала узкую прихожую и
направилась к дивану. Я последовал за ней и сел рядом.
Глаза се были полны страха.
— Вы прочли мою записку? — спросила она.
— Да, мне ее перевел ваш соотечественник. Я очень
благодарен вам за помощь и за ваше беспокойство, Лу-Ми,
но я не вижу никакой опасности.
Она поправила косичку и порывисто схватила меня за
плечо.
— Не говорите так, прошу вас, — она с беспокойством
всматривалась в меня. — Вы не понимаете, о чем идет речь!
Он задумал убить вас! Мне сказал это Ли-Вонг.
— Кто это? Его слуга?
— Да, человек, который вас сопровождал, когда я пере-
дала записку.
Я задумчиво поглядел на Лу-Ми. Она казалась искренней.
Конечно, она могла и лгать. У некоторых женщин это
получается весьма убедительно. Я всегда с трудом верил в
то, что могу внушить искреннее беспокойство женщине,
подобной Лу-Ми. «Поэтому, — подумал я, — лучше ей не
доверяться».
— Все очень запутано, Лу-Ми, — сказал я. — Мы с
Батлером заключили сделку и, хотя он пренебрежительно
относится к моей профессии, он дал мне слово вести честную
игру. Зачем ему меня убивать?
272
— Не знаю. Послушайте, что я скажу! Я боюсь за вас.
Вы слишком доверчивы, а он — плохой человек. Я очень
хорошо его знаю. Он хочет вас предать!
Я вдохнул аромат ее духов, который распространился по
всей комнате.
— Вы его жена?
— Я ему принадлежу, — печально ответила девушка.
Я нс мог попять, что это означает на ее китайско-амери-
канском жаргоне. Может, тогда это меня просто не волновало.
В глубине ее прекрасных глаз я увидел то же желание, которое
владело мной. Я вглядывался в выражение ее лица. Она была
прекрасна той красотой, о которой мы так часто мечтаем и
которая, как правило, ускользает из наших рук. Подобную
восточную красоту нередко можно увидеть на рекламных
туристических проспектах, приглашающих к путешествиям
по экзотическим странам. А сейчас эта красота стояла передо
мной и не сводила с меня глаз. Желание пьянило меня. Я
резко притянул Лу-Ми к себе и почувствовал, как ее маленькие
груди прижались к моему телу. Невозможно было найти слова,
чтобы описать мое тогдашнее ощущение...
В два часа дня я спускался по ступенькам «Паккарда».
Солнце скрылось, день был пасмурный, как иногда случа-
ется в Гаване. Черные тучи, нависшие над городом, скры-
вали вершины небоскребов, лица спешащих прохожих были
невеселы и озабочены.
Думая о хрупком и прекрасном теле Лу-Ми, я шел к дому
Кайты. Я испытывал чувство легкой вины по отношению
к девушке. Лу-Ми, красивая, интересная, умная... Ия —
дурак, или почти дурак... Я находился словно в полусне, от
которого она меня пробудила. И когда она исчезла, я
почувствовал себя абсолютно опустошенным. Ее предосте-
режение о грозящей мне опасности и что надо соблюдать
осторожность не выходило у меня из головы.	-
271
Около трех я оказался возле дома Кайты. Поднялся по
грязной, загаженной лестнице и несколько раз постучал.
Никакого ответа. Я осмотрелся — в длинном коридоре
виднелись еще двери: одна рядом, другая напротив, но
обитатели этих квартир будто вымерли, никто мною не
интересовался. Я было достал отмычку, как вдруг услы-
шал:
— Кого вы ищете? Что вам нужно?
Я удивленно обернулся. Тихий голос походил на скрип
несмазанной двери. Я увидел старуху, державшую в одной
руке ключ, а в другой тюк грязной одежды.
— Кайта ушла... исчезла, — немногочисленные зубы
старухи казались темными пятнами. — Я не спрашивала
куда. Меня это не касается.
Она отперла дверь соседней квартиры и скрылась в
темном помещении. Я приступил к своей задаче.
Как ни странно, в квартире Кайты царила безупречная
чистота, что резко контрастировало с внешним видом
самого дома. Все вещи, похоже, находились на своих
местах. Этот порядок как бы свидетельствовал о профес-
сии хозяйки квартиры. Над дверью висела листовка с
изображением улыбающегося сенатора Рамиреса в пол-
ный рост. Я не спеша изучал содержимое многочисленных
шкафов и шкафчиков. Ничто не привлекло моего внима-
ния. Тогда я зашел в маленькую комнату. В застекленном
шкафу висело немного одежды. Полочка для обуви .была
пуста.
Под кроватью стояли тапочки. На ночном столике я
обнаружил целую кипу листовок, призывающих голосовать
за сенатора Рамиреса. И на всех — широкая светлая улыбка.
Не оставалось ни малейших сомнений по поводу того, за
кого голосовала Кайта.
Выйдя из комнаты, я закурил сигару, чтобы немного
поразмыслить. После чего решительно двинулся в коридор
274
и, не забыв запереть за собой дверь, вышел на лестницу. Я
мог поспорить на все, что угодно, что сенатор платил Кайте
за такое доверие к его особе.
20 Загородный дом сенатора
Когда я выехал на центральное шоссе, начался ливень.
Сзади осталась Гавана со своими бетонными грома-
дами, уличным шумом и копотью выхлопных газов, со
своими заботами и огорчениями.
Моя машина глотала километр за километром. Ливень не
ослабевал, продолжался около часа. Моим пунктом назначе-
ния была невзрачная деревушка Каимито, расположенная у
обочины дороги, к которой я приближался со скоростью 80
километров в час. Я подумал, что пропаганда в избирательной
кампании сенатора развертывалась с такой же скоростью, с
какой я приближался к деревушке, потому что эта улыбаю-
щаяся листовка встречалась буквально каждые двести мет-
ров — на деревьях, на разрушенных домах, на столбах...
Теперь я ехал по главной улице поселка; кругом — грязь,
бедность, нечистоты... Судя по имеющимся у меня сведе-
ниям, дом Кайты находился в конце пыльного проулка. Он
представлял собою покосившееся сооружение из дерева и
черепицы, чудом еще державшееся на своем нехитром
фундаменте. На фасаде я увидел листовку: «Хотите иметь
чистые просторные улицы, канализацию, школы и больни-
цы? Голосуйте за сенатора Рамиреса!» И чуть ниже —
улыбающаяся физиономия. И подпись — Грегорио П. Ра-
мирес. Я подошел к двери и дважды ударил молоточком.
Вышла старуха. Я спросил ее о Кайте, но у нее не оказалось
времени на ответ — служба сенатора работала быстро и
продуктивно: за моей спиной дважды взревел клаксон, и я
увидел блестящий лимузин и сидящего в нем Томаса.
275
— Сенатор хочет вас видеть! — прокричал он.
Старуха захлопнула дверь прямо перед моим носом. Я
сел в лимузин и оказался зажатым между двумя громилами.
Проехав с километр, мы очутились за пределами поселка.
Томас сделал резкий поворот. Лимузин помчался по узкой
мощеной дорожке, обрамленной высокими пальмами. Когда
дорожка закончилась, моему взору открылась загородная
резиденция сенатора.
Огромное строение середины девятнадцатого столетия
выглядело внушительно. Так же, как в городе, Рамирес и
здесь жил совсем неплохо.
Мы поднялись по ступенькам, миновали длинный кори*
дор и вступили на некое подобие террасы, окна которой
выходили на север. Здесь было множество народа.
Приятели сенатора наслаждались отдыхом на лоне при-
роды. Кто играл в биллиард на длинном столе, затянутом
зеленым сукном, кто, развалившись в кресле, курил дорогие
сигары. Шел оживленный разговор на политические темы.
Я увидел, как группа людей окружила некоего политичес-
кого деятеля, пользующегося огромным влиянием в Пра-
вительстве. Они напоминали мух, слетевшихся на сладкое.
При виде нас сенатор пронзил Томаса взглядом и сделал
нам незаметный знак, указав на дверь слева от меня. Я
очутился в огромном кабинете, где стояли глубокие кожа-
ные кресла и гигантский письменный стол в углу. Я
огляделся.
Кабинет был обставлен с вызывающей роскошью. Здесь
сенатор Рамирес чувствовал себя, как рыба в воде. Он открыл
ящичек с «гаванами», взял одну из них и с наслаждением
закурил, затем жестом указал мне на кресло. Тут я увидел,
что в кабинет вошел мой давний приятель, агент по рекламе.
— Буду краток, Арес, — произнес сенатор без всякого
вступления и, усевшись за письменный стол, забарабанил
пальцами по полированной поверхности. Затем выпустил
276
облако дыма. — До сих пор я терпел ваши выходки, хотя
мне, вероятно, не следовало этого делать. Вы, видимо,
забыли, что вас в любой момент могут стереть в порошок,
Арес! — вдруг заорал он, сделав угрожающее движение
правой рукой. Насупившиеся брови и горящие от ярости
глаза делали его несколько комичным. Но сенатор явно не
собирался шутить... если он вообще был способен на шутку.
И сейчас простым движением руки он ставил меня в
известность о своем безграничном могуществе. Сенатор
встал, обогнул стол и уселся в кресло. Агент по рекламе
тут же пересел к хозяину поближе и подобострастно загля-
дывал ему в лицо. Я сидел молча и ждал, когда сенатор
продолжит свою гневную тираду. Тот, казалось, расслабился.
Затем кинул на меня уничтожающий взгляд и, подняв
указательный палец, произнес:
— Однако в мои планы абсолютно не входит ведение
переговоров с вами. Единственное, что я хочу сказать, — я
нс потерплю ни малейшего скандала вокруг моего имени!
Вот мое последнее слово, Арес.
И он снова выпустил дым.
-т- Возможно, — робко вмешался агент по рекламе, —
мы могли бы прийти к какому-нибудь согласию, если б
сеньор Арес рассказал нам, зачем ему понадобилось бес-
едовать с Каитой.
— Все очень просто, сынок, — ответил я. — Мне за это
платят.
— Кто платит? — взревел сенатор.
— Семья Рамераль.
— А, черт возьми! Значит, вы одновременно тянете
деньги и с меня и с Рамсралей! Вы бандит, Арес!
Я вежливо наклонил голову.
— Зачем вам понадобилась Кайта? — снова спросил
молодой человек. — Все, что ей известно, она рассказала в
полиции.
2.71
— Ты так считаешь, мой мальчик? Чего же вы оба
боитесь, если я немного с ней побеседую?
— А кто вам сказал, что мы боимся? — возмутился
сенатор.
— Я говорю.
Молодой человек и сенатор переглянулись. Затем сена-
тор посмотрел на Томаса.
— Подожди за дверью, — приказал он и со свирепым
выражением лица подошел ко мне. — Мы не можем целый
день ходить вокруг да около, Арес. Лучше поговорить
начистоту. Вы правы, я боюсь, только не того, что вы себе
вообразили. Я не убивал Сусанну и бояться мне нечего. Но
на носу выборы, и подобная ситуация для меня нежелатель-
на. Короче говоря, я не могу себе позволить такой роскоши,
как скандал вокруг моего имени. Поэтому Кайта и солгала,
это я ее об этом попросил. Она... вернее, вся ее семья многим
мне обязана, я оказывал им небольшие услуги...
Я тут же представил себе, как сенатор сидит и подсчи-
тывет все «благодеяния», которые он совершил в своей
жизни.
— Кайта солгала умышленно, — продолжал он. — Но
она лично может подтвердить мое алиби, поскольку мы
вместе с ней вышли из дома Сусанны около половины
восьмого. И это — правда! Однако заявить об этом во
всеуслышание — значит вызвать скандал, поэтому она и
молчит.
Я задумался.
— Если вы вместе с Каитой ушли в половине восьмого,
значит, вы последние, кто видел Сусанну в живых. Почему
же тогда Кайта утверждает, что Рамераль тот самый чело-
век, который ушел от Сусанны в семь часов?
Сенатор на несколько секунд задумался, потом протянул
руку к звонку. Мгновенно появился Томас, держа руку за
пазухой. Я улыбнулся.
278
— Скажите Кайте, пусть войдет, — приказал сена-
тор. — Она сама вам все объяснит, — повернулся он ко
мне.
Появилась Кайта и словно изваяние застыла посередине
кабинета. При виде меня она с трудом сдержала изумление,
затем приблизилась к письменному столу:
— Что вам угодно, сеньор сенатор?
Тот нежно, почти по-родственному, посмотрел на старуху.
— Садись, Кайта.
Женщина робко присела неподалеку от стола, рядом с
агентом по рекламе. Села она так аккуратно, словно боялась
помять тщательно отглаженное платье. Одета она была
очень опрятно, лицо ее выражало почтение, но я заметил,
что старуха замирает от страха, ожидая, когда сенатор
объяснит причину ее вызова. Лицо сенатора излучало
обаяние и приветливость — прямо предвыборный плакат
да и только.
— Кайта, я хочу, чтобы ты рассказала сеньору Аресу все,
что тебе известно о смерти твоей хозяйки.
Кайта сначала непонимающе посмотрела на него. Ее
губы зашевелились, но она не издала ни единого звука.
Затем снова напряженно впилась глазами в лицо сена-
тору.
— Забудь о том, что ты говорила раньше, Кайта. Забудь
о том, что обещала мне. Сейчас я хочу, чтобы ты рассказала
правду, — мягко произнес сенатор.
Женщина беспокойно зашевелилась и стала нервно
перебирать складки на платье.
— Что желаете знать, сеньор? — спросила она меня.
— Все, что произошло той ночью, — ответил я. — По-
пытайтесь также вспомнить все факты, которые, по-вашему,
могут быть связаны с убийством вашей хозяйки.
Кайта вопросительно взглянула на сенатора, как бы
испрашивая разрешения — тот кивнул.
279
— В пять часов вечера пришел сеньор Рамераль, —
начала старуха, нервно поднося пальцы к губам. — Он не
часто навещал сеньору, но уж если приходил, всегда делал
это в пять часов, а уходил около шести. В тот раз он ушел
почти в семь.
— Наверное, это Сусанна попросила его уйти именно
тогда, — вмешался сенатор. — Я ей позвонил и она
сказала, чтобы я явился по поводу своего последнего
письма. Она просила меня прийти после семи, так как
будет занята. Конечно, тем самым она кос па что наме-
кала.
— Что было потом?
— В семь пришел сеньор сенатор.
— Вы постоянно указываете точное время. Вы что,
всякий раз, когда к Сусанне приходил гость, смотрели на
часы?
Женщина улыбнулась.
— Не всегда, сеньор. Но это было накануне моего
выходного, и когда сеньор сенатор пришел, я должна была
уже уходить, только нс смогла этого сделать.
— Почему?
— По моей просьбе, — снова вмешался сенатор. — Я
попросил Кайту меня подождать: Хотел узнать, на сколько
голосов в ее деревне я > могу рассчитывать. Это здесь,
неподалеку.
Я посмотрел на Кайту.
— Хорошо, — сказал я. — Рамераль ущел и явился
сенатор. Что произошло потом?
— Ничего.
— Как так ничего?
— Да так, ничего. Немного погодя сеньор сенатор вышел
и отвез меня на машине домой.
— Давайте по порядку, Кайта, — проворчал я. — Сенатор
с Сусанной находились в спальне?
280
— Да, — тихо проговорила женщина.
— Что они делали?
— Я туда нс входила. Но было слышно, как они спорили.
— Громко?
Кайта повернулась к сенатору.
— Да, — еле слышно произнесла она.
— А потом сенатор вышел один, а Сусанна осталась в
спальне, — закончил я за нее.
Кайта кивнула. Сенатор хотел вмешаться.
— Ладно, ладно, — успокоил я его. — Я не собирался
проводить здесь дознание. Просто хотел узнать, вместе ли
вы ушли. Но не кажется ли вам странным, сенатор, что вы
препирались насчет шантажа со стороны Сусанны в ее
спальне?
— Хотя это и может показаться странным, дело обстояло
именно так. Надо хорошо знать Сусанну. Ее намерения были
ясны: заманить меня в ловушку. Я имею в виду — превратить
меня в послушную овечку. Она ведь принимала меня почти
раздетой!
— Сусанну убил человек, который находился с ней в
интимной связи, — сказал я. — Более того, все говорит за
то, что она ожидала этого человека. Вам известны другие
се любовники?
— У нес их было предостаточно. Но в доме она при-
нимала немногих: Падуа, Рамераля, Батлера, полковника
Саминаса — только его сейчас нет, его часть в данное
время дислоцируется на Востоке... Еще Вертьентес Вто-
рой.
Я повернулся к Кайте.
— Сенатор довез вас до дому и сразу поехал к себе?
— Нет, мы зашли к моим соседкам, которые хотели
познакомиться с ним перед выборами.
— И когда закончились ваши визиты?
— Около десяти вечера.
281
— И все это время вы были вместе?
-Да.
— Зачем вы солгали в полиции насчет того, во сколько
Рамераль ушел от Сусанны?
— Я перепутала.
Я поднял брови и рассмеялся.
— Странно, вы не похожи на человека, которого легко
сбить с толку.
— Тем не менее это так, — категорическим тоном
заявила старуха. — Я чуть с ума не сошла в полиции от
их вопросов. Не знала что и говорить. Сенатор попросил,
чтоб я не упоминала его имени, дабы не повредить ему
перед выборами. Полицейские хотели знать, кто тогда
заходил в гости к сеньоре, кроме сенатора, только ли
сеньор Рамераль там был. А почему он не мог убить
сеньору? Может, он спрятался где-нибудь неподалеку,
подождал, пока мы с сеньором сенатором уедем, а после
этого возвратился в дом. Если он ни в чем не виноват,
зачем он заплатил мне 200 песо, чтобы я сказала, будто
не видела его?
— Может, по той же причине, что и сенатор — боялся
скандала.
— Это он так говорит.
— Я тоже ему не верю, впрочем, как и сенатору.
— Арес... — гневно начал сенатор.
— Да, знаю, сенатор, знаю. Спасибо, Кайта, это все.
Старуха взглядом спросила у сенатора разрешения уйти.
Тот кивнул, и она покинула кабинет.
— Ну, вы удовлетворены, Арес?
— Нет. Кстати, почему Кайта теперь работает здесь?
— Сусанна уже давно говорила мне о ней, как о
человеке, которому можно доверять. А теперь эта старая
женщина осталась без работа. Служанка она просто
бесценная.
282
— Вы имеете все основания утверждать подобное. Чтобы
быть бесценной служанкой, надо уметь подслушивать и
угождать. Ладно... Думаю, мне пора идти.
Сенатор позвонил. Но явился Томас, а с ним еще двое
субъектов, которые ехали со мной в лимузине.
— Вы не сможете так просто уйти отсюда, Арес, пока не
сообщите нам о своих намерениях. Как я уже говорил, я не
могу допустить, чтобы мое имя фигурировало в деле об
убийстве. Я не собираюсь прибегать к силе... разве только
у меня не останется иного выхода.
Я сел и скрестил на груди руки.
— Не советую мне угрожать, — холодно произнес я.
Глаза сенатора сузились, и слова его прозвучали подчер-
кнуто четко.
— Так не вынуждайте меня, Арес! Какое вам дело до
Сусанны? Никакого! Думаю, вам безразлично, чья рука
заплатит вам деньги. Давайте заключим новую сделку, если
вам все мало. Вы разыскиваете убийцу. Но меня в это дело
не вмешивайте! Возьмите.
И он протянул мне пять сотенных. Я положил их в
карман.
— Вы, похоже, забыли, что в прессе уже появились
некоторые недвусмысленные комментарии.
— Это нас уже не волнует, — цинично заявил Рами-
рес.
— Ясненько, — пробормотал я. — Все продается, — я
подавил вздох. — Мне надо идти.
— Ну, и каково будет ваше решение?
— Если вы не убивали, значит не убивали; вы знаете, я
трупами не торгую.
Сенатор пристально посмотрел на меня.
— Томас, проводите его.
— Доставьте меня к моей машине, — сказал я. — Она
осталась за деревней.
283
— Ваша машина уже здесь, — мрачно произнес Томас.
— Великолепное обслуживание, — насмешливо похва-
лил я. — Просто великолепно...
Я направился к выходу, но сенатор указал мне на другую,
незаметную дверь в противоположном углу кабинета.
— Вот сюда, Арес.
Мы прошли сквозь старинное здание. Миновали вну-
шительную библиотеку. Впереди шел Томас, сзади —двое
громил с тупыми лицами. Пройдя длинным коридором,
мы очутились возле выхода. У обочины дороги стояла
моя машина. Ее охраняли двое крестьян, следивших за
владениями сенатора. Один из них подошел ко мне и
поклонился, должно быть, приняв меня за кого-то из
гостей.
— Сеньору что-нибудь угодно?
Я помолчал, собираясь с мыслями. Наконец спросил:
— А что, сеньорита Рамирес ушла?
— Сеньор ошибается, — ответил тот. — Сеньорита Ра-
мирес сегодня вообще не приезжала.
.Это все, что я хотел узнать. Пробормотав «благодарю»,
сел в машину и нажал на акселератор.
Через час я притормозил у особняка сенатора в
Гаване. Девушка в форменном платье попросила меня
подождать в огромной гостиной, пока она сообщит
сеньорите. Через несколько минут я услышал мелодич-
ный голосок Гленды:
— О, Арес! — И увидел ее, одетую в простенькое, но
дорогое платье, плотно обтягивающее все прелести - ее
изумительной фигурки.
Я поднялся с улыбкой.
— Какие причины на сей раз привели вас сюда? — игриво
спросила девушка с симпатичной гримаской.
—. А что, нужны особые причины? — тем же тоном
поинтересовался я.
284
— Не знаю, не знаю... Все зависит от вас. Садитесь.
Я присел рядом с ней и улыбнулся.
— Судите сами. Я пришел сюда только для того, чтобы
полюбоваться самой восхитительной девушкой Гаваны. Я
могу сделать это только здесь.
— О, какой ужас! Вы — опасный человек, Арес!
— Недурное определение.
— Которое заставляет призадуматься. Кстати, вас выда-
ют глаза. Вам не терпится узнать о результатах моего
расследования. Так что нё говорите, будто пришли любо-
ваться мною.
— Извините, я забыл, что вы изучаете- философию и
психологию. Полагаю, у вас не возникло затруднений?
— Никаких, — горделиво вскинула она головку. — Ис-
тория ясна как Божий день. — Она перешла на шепот. —
Правда, есть одна непонятная деталь, остальное же, как
я сказала, ясно. Конечно, о том, давал ли Падуа Сусанне
деньги для аукциона, мне неизвестно. Но то, что он купил
картину во Франции в качестве свадебного подарка и то,
что жена пожертвовала ее церкви, — верно. Падре Изма-
эль, один из учредителей аукциона, решительно подтвер-
дил это.
— А что вы подразумеваете под «непонятной де-
талью»?
— Никто из тех, с кем я разговаривала, не верит, что
картина — подделка.
— Значит, по-вашему, версия Падуа годится?
-Да.
— Благодарю вас, вы меня очень выручили.
Сеньорита Рамирес проводила меня до двери. На пороге
она все-таки не удержалась и задала мучивший ее вопрос:
— Арес, ведь вы не крали эту картину, правда?
— Возможно! — рассмеялся я. — Разве я похож на
грабителя?
285
Она тяжко вздохнула.
— Опасный человек — это самое мягкое для вас опре-
деление.
Чтобы проверить алиби сенатора, я снова отправился к
Кайте. Поговорил с соседями. Все в один голос утверждали,
в тот час, когда убили Сусанну, сенатор убеждал их в том,
насколько для них выгодно проголосовать за него на
предстоящих выборах. По-видимому, Рамиреса придется
вычеркнуть из списка подозреваемых.
21.	Билеты?
Около десяти вечера я приехал в контору. Не успел
я войти, как зазвонил телефон. Я поднял трубку и
услышал: «Если не прекратишь заниматься делом Сусан-
ны — ты мертвец. Даю тебе срок до завтра». Голос был
резкий, но вероятнее всего звонивший говорил через
носовой платок. Я повесил трубку и задумался. Неожи-
данно грохот выстрела прервал мои размышления. Выст-
рел напоминал оружейный. Мне даже показалось, что от
грохота обрушатся стены кабинета. Пока я пытался об-
наружить откуда стреляли, прозвучали почти одновремен-
но еще два выстрела. Я вскочил словно подброшенный
пружиной и, выхватив «люгер», бросился в приемную. Там
я наткнулся на Вертьентеса. Тяжело дыша, с выпученны-
ми глазами, он пытался что-то сказать. Лицо его было
белым, как мел, и вдруг изо рта у него хлынула кровь.
Глаза Вертьентеса закатились, и он замертво рухнул на
пол.
Перепрыгнув через лежащее тело, я выглянул за дверь.
Никого. Слабоосвещенный коридор был пустынен и тих.
Лифта в здании не было. Прямо от подвала начинался
286
коридор. Я понял намерения убийцы. Выйти через главный
вход опасно, недаром коротышка тогда следил за окнами
моей конторы. Я быстро смекнул, что все складывается
против меня, и пожалел, что не запер дверь, ведущую к
соседнему зданию. Не выпуская из рук «люгера», я выскочил
на улицу.
Прохожие с удивлением смотрели на меня, но не особенно
приглядывались. Заметив низкорослую фигурку, я кинулся
следом, но было поздно — человечек с коротенькими нож-
ками, оттолкнув какую-то женщину, шедшую по тротуару
ему навстречу, уже садился в автомобиль, стоящий на 25-й
улице. Когда я туда выскочил, догнать его было уже
невозможно.
Вернувшись в контору, я внимательно осмотрел ле-
жащего Вертьентеса, распростертого посреди комнаты.
Безжизненные глаза неподвижно уставились в потолок.
Я в своей жизни видел множество смертей, и сразу
понял, что медицинской помощи не требуется. Все и так
было ясно. Но, несмотря на пережитое волнение и
стремительную погоню за коротышкой, я моментально
разобрался в ситуации и понял, что правильно поступил,
выбрав такой путь. Если б я выбежал через главный
вход, возможно...
И тут я кое-что увидел, от чего мой пульс учащенно
забился. В руке Вертьентеса была зажата записка. Это могло
означать одно — в последний момент перед смертью он
пытался написать уо, что хотел мне сказать. Я взглянул на
лицо мертвеца — черты его заострились, члены начали
холодеть.
Я разжал кулак убитого. Но прочитать записку не ус-
пел — в коридоре послышались громкие шаги. Мне хватило
времени лишь на то, чтобы спрятать записку. Выпрямив-
шись, я увидел, как дверь медленно отворилась, и на пороге
возник полицейский.
287.
Через полчаса прибыл Гастон с неизменной усмешкой
на своей рябой физиономии. Он переводил взгляд с меня
на Вертьентеса и обратно. Затем в приемную ввалился
непременный сержант Гонсалес. Оба склонились над мер-
твецом. Оба молчали. Стояла тишина — слышно было лишь
поскрипывание плохо прикрытой двери.
Холодным профессиональным взглядом Гастон изучал
тело. Он извлек из кармана убитого документы на имя
Вертьентеса, но казалось, не удостоверился этим. Затем
кончиками пальцев для чего-то пощупал его муслиновую
рубашку и скорчил недовольную гримасу. После поднял
глаза и угрюмо спросил:
— Кто это?
Я чуть не рассмеялся. Чтобы лейтенант местной полиции
не знал самого известного в городе владельца игорного
дома?! Гастон явно разыгрывал комедию.
— А вы не знаете? — ехидно спросил я — Это Вертьентес,
содержатель игорного притона.
Гастон почувствовал скептицизм в моем вопросе и,
невзирая на угрожающий взгляд, улыбнулся. Вертьентес
так же, как и его притон, был достаточно хорошо знаком
всем полицейским, однако они делали вид, будто не
обращают особого внимания на всякие противозаконные
вещи, которые там творились. Все, или почти все, получали
свою долю соответственно чину. И, судя по всему, недур-
ную.
Прекратив сверлить меня взглядом, Гастон сконцентри-
ровал- свое внимание на погибшем. Перевернув тело, он
снова скорчил гримасу. На спине убитого виднелись три
аккуратных отверстия.
— Отличная работа, Арес. Лучше некуда, — сказал Гас-
тон, криво усмехнувшись. Оторвавшись от трупа, он повер-
нулся к сержанту. — Как вам, Гонсалес? Красивая работка,
не так ли?
288
— Что правда, то правда, — ответил тот. — Думаю,
на сей раз сеньору Аресу многое придется нам объяс-
нить.
Я пожал плечами. Фараоны ошибаются и сами это знают.
Видать, держат меня за простака.
— Как вам будет угодно, — сказал я насмешливо. —
Вы — хозяева положения, вам и карты в руки.
Гастон плюхнулся в кресло, стоящее возле стола. Гастон
поступил так же. Я в ожидании вопросов сел на стул. Они
смотрели на меня. Я закурил сигару и продолжал ждать.
— Мы с удовольствием выслушаем вашу очередную
историю, Арес, — проговорил Гастон, не сводя с меня
глаз. — Не думаете же вы, что мы намерены проторчать
всю ночь в вашей конторе.
— Боже мой! — с отвращением в голосе воскликнул я. —
Вы что, и в самом деле считаете, будто я убил этого типа? —
Вытащив свой пистолет, я протянул его Гастону. — Взгля-
ните, стреляли ли из него недавно.
Гастон понюхал дуло «люгера» и бросил пистолет на
стол.
— Это еще ни о чем не говорит, Вы могли использовать
другое оружие.
— Конечно, мог! — вскричал я. — Ио я этого не делал.
Обыщите контору. Вы найдете там другой пистолет. Но из
него тоже не стреляли.
— Но в таком случае, что все это значит, Арес? — спросил
Гастон, указывая на труп.
— Вертьентес — один из любовников Сусанны, — объ-
яснил я. — Когда на меня навесили ее убийство, я вышел
на него и допросил, но у него оказалось отличное алиби. Я
уж и забыл о нем, как вдруг нахожу его здесь, всего
изрешеченного пулями. Похоже, он хотел что-то рассказать
да не успел. Я преследовал его убийцу до 25-й улицы, но
тому удалось скрыться. Его ожидала машина.
10 Дьявольские игры
289
Гонсалес двусмысленно хмыкнул.
— Как выглядел убийца? — спросил он. — Полагаю, вы
сможете его писать.
— Лица его я разглядеть не смог. Это — человек очень
маленького роста, почти карлик.
— Вы говорили об алиби, — перебил Гастон. — В чем
оно заключалось?
— Когда убили Сусанну, Вертьентес находился в Мек-
сике.
Гастон задумался, затем надел шляпу, снял трубку, поз-
вонил в управление и начальственным тоном приказал
прислать следователя и врача. Назвав адрес конторы, он
положил трубку.
— Ладно, Арес, — произнес он. — Мы еще вернемся к
этому вопросу. А сейчас поедем с нами.
Они мне до того уже надоели, что едва не послал их
ко всем чертям. Но вовремя сдержался. Надев шляпу, я
вышел вслед за Гастоном. Гонсалес остался в конторе,
наблюдая за колечками дыма, которые он старательно
выпускал изо рта.
В управлении Гастон не терял времени даром. Меня
отвели в лабораторию и снова взяли отпечатки пальцев.
Эту ночь мне пришлось провести на неудобном диване
управления, и я абсолютно не выспался, а на утро меня без
всяких церемоний выпихнули.
В полдень я уже сидел в своей конторе. Понимал, что
есть от чего волноваться. В записке Вертьентеса неро-
вными каракулями было написано два слова. Всего два.
«Билеты, Арес». Я напряг все свои умственные способ-
ности, но это ничем мне не помогло. «Ничего, черт побери,
это еще ни о чем не говорит», — подумал я и мне
вспомнился доктор Фауст с его вечными поисками истины.
Скатав из записки шарик, я выкинул его в корзину для
бумаг.
22.	Лу-Ми открывает карты
В четыре часа дня я остановил машину на 12-й улице.
Молодой человек передал мне шифрограмму от Вес-
сона и Дуггана, детективов из Сан-Фраициско. Открыв ее,
я прочитал следующее:
ХУГЛАРУ АРЕСУ ЧАСТНОМУ ДЕТЕКТИВУ
«АТЛАНТИК», УЛИЦА 12. ГАВАНА КУБА
СУЩЕСТВОВАНИЕ ЛОНГОВ ДОКАЗАНО И ПРОВЕ-
РЕНО
ЭТО БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО ВЗАИМО-
ПОМОЩИ
СТРАН ВОСТОКА ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ОБМАНА
СВЯЩЕННАЯ УРНА — МИФ ПРИВЕТ
ВЕССОН И ДУГГАН ЧАСТНЫЕ ДЕТЕКТИВЫ
Поднявшись в контору, я обнаружил Лу-Ми, сидящую в
приемной на диване. При виде меня она привстала, глаза ее
заблестели от радости. Как всегда, она была одета в шелковое
цветастое платье, облегавшее ее стройную фигурку.
— А я давно вас жду, — сообщила она на своем китай-
ско-американском наречии.
Я взял девушку за руку и улыбнулся.
— Очень сожалею, что заставил вас ждать, — открывая
дверь, сказал я. — Надо было предупредить меня заранее
о своем приходе.
— Вы же знаете, что я не могу этого сделать, — жалобно
простонала она. — Я ухожу только с его разрешения.
Открывая дверь, я попытался заключить ее в объятия.
— Ради Бога, прошу вас! Не надо! — довольно холодно,
но вежливо проговорила Лу-Ми. — Сейчас не надо, — и она
направилась к диванчику, стоящему в углу.
— Извините, забыл, что вы принадлежите Батлеру, хотя
291
и нс понимаю, какого черта это означает. Он, случайно, нс
купил пас?
— Нет, — улыбаясь ответила она. — Я связана с ним
клятвой. Но не пытайтесь это понять. Наше общество
предоставило меня ему в качестве служанки. По крайней
мерс, так должно выглядеть. Такова старинная традиция, —
уточнила она с грустной улыбкой. — Но традиции не уста-
ревают!
— Я уже слышал об этом обществе, — сказал я, садясь
рядом с нею. — Это общество Лонгов, не так ли?
Она кивнула:
— Вам о нем рассказал сеньор Батлер?
— Да, кое-что он рассказал. Должно быть, Батлеру вы-
годно в нем состоять. — Я посмотрел девушке в глаза, она
несколько раз моргнула. — Все, что он мне рассказал,
похоже на восточную сказку для детей... Может, вы хотите
к ней что-нибудь добавить?
Она с оскорбленным видом приподнялась с диванчика
и вызывающе взглянула на меня. Однако через секунду
черты ее лица смягчились.
— Мне нс нравится ваш тон, Арес, — с укором произнесла
Лу-Ми. — Я... я пришла извиниться, а вы только усложняете
мне задачу.
— Извиниться? За то, что обыскали мою квартиру?
Она снова кивнула:
— Он меня заставил.
— И как вы собираетесь извиняться?
— Я... я хотела сказать... Ради Бога, Арес! Ну что вы
хотите от меня услышать?
— Правду. Вы на свой страх и риск обыскали мою
квартиру. И сделали это по собственному усмотрению.
— О! Боже мой! — она изобразила удивление: се глаза
сейчас походили на две искрящиеся яшмы. — Ну как вы
можете так говорить?!
292
Я подошел к пей и крепко обнял. Лу-Ми прильнула ко
мне без всякого сопротивления. Я почувствовал мягкое
прикосновение ее нежной груди и увидел полуоткрытые
розовые губы. Искорки в ее глазах превратились в пламя
желания. Я оттолкнул ее от себя с той же силой, с какой
раньше прижимал.
— Так мы ни к чему нс придем, милочка. Давай-ка лучше
побеседуем о вашей китайской легендочке.
Она вздохнула и сделала усталый жест.
— Вы всегда такой раздражительный?
— Нет, только когда собираюсь выслушивать китайскую
легенду, — ответил я.
Она снова вздохнула и на се лице появилась легкая
улыбка.
— Но... а он? — пробормотала Лу-Ми. — Получается, я
обману его доверие, если эта легенда — правда.
— А! — я махнул рукой. — Не будьте так наивны! К тому
же, уверен, Батлер уже заподозрил вас в измене.
— Как, он меня подозревает? — Теперь ее изумление
было искренним. — Ладно, в конечном счете это меня не
удивит. Но, все-таки почему вы уверены, что он считает
меня изменницей?
— Не так уж сложно прийти к такому выводу, — ответил
я, пожимая плечами. — Думаю, у Батлера мало людей, кому
он полностью доверяет... или доверял. Один из них, напри-
мер, рассказал Синкенье об истинной цене Священной
Урны. Конечно, если сам Батлер не обманул меня, говоря,
что обладает подобной ценностью.
Лу-Ми перебила меня напыщенным тоном:
— Она на самом деле бесценна. Это правда.
Я продолжал:
— Чин-Ли, цернее, Вонг-Ли, как мне кажется, абсолютно
предан вашему хозяину, и вряд ли такой человек, как Батлер,
станет посвящать в свои секреты больше, чем двоих. Поэ-
293'
тому Вонг-Ли вне подозрений, и можно придти к выводу,
что Батлера предали вы, — и я простодушно улыбнулся.
Девушка снова приблизилась ко мне и взглянула на меня
в упор. Ее глаза светились колдовским блеском. Она с
неистовой силой впилась своими губами в мои, затем как-то
странно попятилась, при этом косо поглядывая на меня.
— Я не хотела так воздействовать на вашу... на вашу
душу, — прошептала она. — У меня вдруг вспыхнуло страс-
тное желание... Это какой-то импульс... Но я хочу сделать
вам предложение. Это одно дело... простое дело.
Она взяла мою руку и поцеловала.
— Я уже отбросил в сторону все свои чувства, — произнес
я. — Давайте о вашем деле.
Она задумчиво прикусила губу, затем прошептала:
— Дайте мне, пожалуйста, закурить.
Я сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку. Лу-Ми
отвела взгляд, затянулась и с силой выпустила дым. Нако-
нец, сказала:
— Прежде всего я хочу, чтобы вы знали: Урна действи-
тельно стоит огромных денег. Может, даже больше, чем
вам говорил сеньор Батлер. Кстати, сколько он сказал, она
стоит?
— Сто тысяч, — без колебаний ответил я. — Конечно,
не считая того, что это — историческая реликвия. Но мне
кажется, это мало смутит покупателя, если им окажется
ваше общество.
— Сто тысяч? Это он так сказал? — Лу-Ми рассмея-
лась. — Наше общество не пожалеет и полмиллиона тому,
кто вернет Урну, Арес.
Я тоже сделал попытку рассмеяться, но сумел выдавить
лишь скептическую ухмылку.
— Не верите? — спросила девушка.
— Трудно, — признался я. — Пол миллиона — это куча
денег.
294
— Значит, вы мне не верите?
— Верю, верю. Я очень доверчив, но что бы вы подумали,
если б я сказал, что эта Урна у меня и я хочу за нее
вознаграждение? Ведь на кон поставлено, как вы сами
заметили, полмиллиона долларов. Существует какой-нибудь
легальный способ их потребовать?
— Вероятно, нет. Лонг — общество секретное, в США
оно вне закона. Но вы можете отбросить свои страхи. У
общества незыблемые правила, оно не нарушает своих
обещаний... если только человек, принесший Урну, не
замешан в ее похищении, как это произошло с сеньором
Батлером.
Ее слова меня не удивили. Уже довольно давно я это
подозревал. Наклонившись, я раскурил сигару.
— Расскажите мне об этом, — не глядя на девушку,
попросил я.
— Насколько я понимаю, — заговорила она, — вы уже
имеете представление о происхождении Урны и о всевоз-
можных перипетиях, связанных с ее ввозом в Америку.
Однако буду краткой. Важно еще одно: Батлер прячет свое
истинное лицо за маской страстного коллекционера. Он не
смог избежать искушения завладеть этой реликвией, даже
зная о всех препятствиях на пути к ее обладанию. О
последствиях он не задумывался. Затем, дабы отвести от
себя подозрения, он придумал небезызвестный вам так
называемый «взнос на священный выкуп», то есть деньги,
которые вносил каждый новичок, вступающий в общество.
Вначале эти суммы шли на оплату секретных эмиссаров,
разыскивающих по всему свету Уриу. Поскольку это резуль-
татов не дало, число эмиссаров постепенно сокращалось, и
деньги стали скапливаться в сейфа общества, пока не
достигли гигантской суммы в полмиллиона долларов.
Лу-Ми на секунду умолкла, а я поудобнее устроился в
кресле.
295
— Мне кажется, я навеваю на вас скуку, — заметила
девушка.
— Напротив, драгоценная моя, продолжайте, — отклик-
нулся я, стряхивая пепел на ковер.
— Несмотря на то, что похищение было хорошо разра-
ботано, некоторые незначительные детали указывали на
сеньора Батлера. Но члена общества нельзя обвинить на
основании простых подозрений. Тем более, такого высокоп-
оставленного члена, каким является сеньор Батлер — он
ведь входит в Высший Совет. Прошло время. Сеньор Батлер
купил меня в качестве служанки, как это заведено в
обществе, — а это тысячелетняя традиция, несмотря на то,
что подобные вещи совершаются тайно.
— Но... а закон?
— Какой закон?
— Который запрещает такие вещи. Ведь рано или поздно
всегда находится кто-то, кто восстанет, не подчинится этим
правилам!
Лу-Ми горько улыбнулась.
— Вы, западные люди, в некоторых вещах иной раз
бываете удивительно наивны. Все члены нашего общест-
ва — люди богатые, уважаемые, влиятельные. Они женятся,
ведут нормальный, обычный образ жизни, но кроме того,
имеют одну или несколько служанок. Они их покупают,
затем содержат, кормят, одевают, воспитывают, — чтобы
служанки умели себя подать и быть милыми во время
приемов и тому подобных случаях, — а иногда, как например,
случилось со мной, эти люди влюбляются в служанку и
женятся на ней... И предрассудки рассеиваются. Служанка
становится таким же уважаемым членом общества.
Я посмотрел на Лу-Ми. Ее глаза цвета яшмы ничего нс
выражали. Я встал и подошел к столу. Делая вид, будто
поправляю бумаги, взглянул в окно. Девушка напряженно
следила за мной.
296
— Вы очень убедительно все рассказали, сеньора. Жен-
щины, которые называют своего мужа «сеньор», всегда
убедительны.
— У меня сохранилась такая привычка, ведь я была его
служанкой.
— Ладно, значит общество подозревает Батлера, но до-
казать они ничего не могут. И что все это означает?
— Сеньор Батлер... то есть мой муж, — поправилась
она, — привез Урну на Кубу, и зная об опасности, связанной
с нею, продал ее Сусанне, ио продал так, как если б эта
вещь не представляла особой ценности... Я хочу сказать,
что он продал ее не за такую высокую цену, чтоб возбудить
подозрения, но и не за такую низкую, чтобы Сусанна осталась
к ней равнодушна. Кроме того, он нс оформил право
собственности. По сути дела, была совершена фальсифика-
ция, а уж в этом мой уважаемый супруг не знает себе равных.
Тут он просто артист.
Я подошел к Лу-Ми и коснулся губами се щеки.
— Ты закончила? — прошептал я.
Легкая дрожь пробежала по ее телу. Лу-Ми повернулась,
ее глаза лихорадочно блестели.
— Ты мне не веришь?
— Нет, я тебе не верю, — ответил я, снова поцеловав ее
в щеку.
— Послушай! — у Лу-Ми вырвался легкий вздох. — Ты
думаешь, я способна тебе солгать?
— Конечно!
— В таком случае ->• прощай! То, что я хотела предло-
жить, я могу предложить лишь человеку, который мне
доверяет. А ты нс такой.
Она попыталась встать, но я усадил ее в кресло.
— А теперь послушай более убедительный рассказ, дра-
гоценная. Я сел на край стола и закурил новую сигару.
Затем выпустил дым и начал:
297
— Вы с Батлером знали, что Сусанна хранит в Урне
какую-то ценную вещь. Что это за вещь? Ладно, не имеет
значения. Но это что-то ценное, из-за чего можно пойти на
кражу. Но в самый последний момент у Батлера не хватает
решимости и он обращается к Синкенье. Вот тут-то и
возникают трудности. Батлер не может просто сказать ему:
«В комнате у Сусанны есть шкатулка, внутри которой
находится такая-то вещь, принеси ее мне! Как же сделать,
чтобы Синкенья подумал, что ценность Урны не совпадает
с ценностью предмета, лежащего в ней? Но у Батлера
незаурядное воображение — сказка о Лонгах достойна его
дивного ума; он и меня ею околдовал. Должно быть,
Синкенью тоже. А почему бы и нет? Каков сюжет! Какая
интрига! И главное: все правдоподобно! — Я подсел поближе
к девушке и с наслаждением вдохнул аромат ее тела. — Ты
тоже заслуживаешь поздравлений. Вы с Батлером состав-
ляете превосходную парочку!
— Составляли!
— Возможно. Но ты забыла, что сейчас он подозревает
тебя. Даже не представляю, сколько времени он будет
продолжать весь этот маскарад.
— Ты считаешь меня лживой!
— Более того, — тихо произнес я.
Лу-Ми слегка откинулась в кресле, дыхание ее стало
глубоким. А взгляд, до той поры недоверчивый, приобрел
простовато-насмешливое выражение.
— Ты неисправимый маловер, — отводя глаза в сторону,
с невинным выражением лица произнесла она и принялась
разглядывать узор на своем платье.
С минуту мы неподвижно сидели в полном молчании:
я — разглядывая ее, она — разглаживая тонкими пальцами
складки на платье. Затем, не поднимая глаз, она спросила:
— Как ты догадался, что я лгу?
Я достал из кармана шифрограмму и поднес к ее глазам.
298
— Ты прав, — с наглой усмешкой заявила Лу-Ми. — Я
столько раз репетировала это вранье, что и сама в него
поверила. Но, зная тебя, не думаю, что тебя это возмутило.
Верно?
— Нет, конечно, — ответил я. — Но скажи, в этой легенде
о Лонгах ведь есть что-то правдивое?
— Да, кое-какие исторические свидетельства... Хотя Бат-
лер мне об этом ничего не говорил, я тоже была уверена,
что он украл какой-то предмет культа у организации, в
которую он входит. «Взнос на священный выкуп» — это
чистейшей воды выдумка. Но изобретательная.
— Скажи, только честно: Батлер тебе муж или нет?
— Нет. Я встретила его на базаре в Китайском квартале
Сан-Франциско. Он нарисовал мне картины красивой жизни
и все такое прочее, и я пошла с ним. Не потому, что поверила
ему, просто мне все опротивело. Так я и стала бездельницей,
живущей в атмосфере роскоши, которой он меня покорил.
Естественно, я не удивилась, когда выяснилось, что он
мошенник. По-моему, все мужчины такие, — девушка под-
няла голову и долго разглядывала потолок. — Дай мне еще
сигарету.
Я снова сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку.
Лу-Ми изящно выпустила дым.
— Но ведь тебя не волнует мое мнение о мужчинах.
Слишком уж плохо я о них думаю. Правда, о тебе я думаю
иначе. Однако вы с Батлером представляете собой как бы
синтез моего идеала мужчины. Ты — решительный, внуша-
ющий страх и, подозреваю, находящий удовольствие в риске;
Батлер — образованный, рафинированный, но, несомненно, —
слабый. Из-за его слабости и трусости Урна сейчас не у нас,
а в другом месте. Батлер не знает, что такое жизнь в нищете,
и он не захотел брать на себя ответственности за похищение.
Я умоляла, на коленях его просила не действовать через третье
лицо — ведь это усложнит дело. Все было так просто. Мы
299
знали, где Сусанна держит Урну, сложность представлял лишь
секретный замок. Но и про него нам было известно, поскольку
юна приносила Урну к нам домой, — Лу-Ми выбросила сигарету
и повернулась ко мне. _ Все было так просто, — повторила
она. — Ведь ты на месте Батлера не колебался бы, верно? А
Батлер... Я хотела сама пойти, но он меня остановил. Он —
отчаянный трус. Какая жалость!
— Может, он скорее благоразумен, чем труслив. Я ос-
мотрел Урну прежде Синкеньи, и в ней не оказалось ничего,
кроме интимных писем.
Лу-Ми откинулась на спинку кресла.
— Все это не так... Как только ты нажал на механизм,
сработала первая пружина. Ее функция — сбить со следа...
— Значит, ты полагаешь, что нужная вещь у Синкеньи,
но он даже не знает о ее существовании?
— Я не полагаю, а уверена, что это так. Если ты не
обманываешь, и она не у тебя. Но это настолько сомнитель-
но, что даже я в это не верю.
— Почему тебе это кажется сомнительным? Урна нахо-
дилась в моих руках, и я решился на махинации. Что ж тут
необычного?
— Нет, милый, ее у тебя нет. Будь она у тебя, ты бы уж
с нами торговался. Не уничтожив нас, невозможно извлечь
и песо из этой вещи. Достаточно одного слова, моего или
Батлера, и...
— Ладно, — перебил я. — У меня ее нет. Ну и что
дальше?
— Думаю, ее можно раздобыть. Я несколько раз встре-
чалась с Хуаном, похоже, он испытывает ко мне сла-
бость, — Лу-Ми злорадно усмехнулась. — Но я не могу
все строить только на этом, мне необходима поддержка
сильного и решительного человека. И этот человек —
ты.
— Не будь такой самонадеянной.
300
— Передо мной, случайно, не второй Батлер? — вызы-
вающе спросила Лу-Ми.
— Успокойся, милочка. Смотри, не промахнись в поисках
кандидатуры! Почему бы мне не задуматься над тем, что
ты продашь и меня, как предала Синкенью и Батлера? Что
такое Лу-Ми на самом деле? Может, — это хитрая лисица,
которая явилась ко мне и предлагает мне отправить Син-
кенью в лучший мир, чтобы похитить то, о чем она мне
даже не говорит, потому что не доверяет?
— Я не говорю о том, что находится в Урне, потому-
потому что тогда я буду тебе не нужна.
— Не надо больше об этом, драгоценная. Ты без сомнения
принимаешь меня за набитого дурака, который с радостью
готов тебя сопровождать. Где находится Синкенья?
— Не знаю. Он уже две ночи не приходил в условленное
место. Он поддерживает со мной связь, — Лу-Ми подня-
лась. — Когда он появится, дам тебе знать. Я должна идти,
дорогой. Я сказала Батлеру, что выйду в город за покупками,
но мне нужно быть дома до его возвращения. Необходимо
рассеять любые подозрения. — Девушка протянула руку. —
До свидания, дорогой!
Я поднялся, чтобы проводить ее до двери. То, что я
увидел в окно, заставило меня с силой толкнуть ее в
бок.
— В чем дело?
— Я увидел Батлера, дорогая.
23.	Духи Лу-Ми
У Лу-Ми вырвался возглас удивления и ужаса:
— Он? Ты уверен, что это он?!
— Успокойся. Не думаю, чтобы он явился сюда. Похоже,
он просто шпионит за моей конторой.
301
Лу-Ми сжала губы, она казалась сильно обеспокоен-
ной.
— Надеюсь, ты приняла все меры предосторожности,
когда уходила? — сердито спросил я.
— Да... да, конечно. Но он так недоверчив! Батлер уверял
меня, что отправится в город и вернется к ужину, не раньше.
Думаешь, он следил за мной?
— Все может быть... Вероятно, он следил и за мной.
— Святой Боже! Как же я отсюда выйду, чтобы он меня
не заметил?
— Я все устрою. Но все-таки относительно того дела
скажи, что ты мне предлагаешь. Как мы сумеем встретиться
с Синкеньей? У тебя есть план, или это не так?
— Нет! Нет... Прошу тебя! Отложим это на другой
день, — Лу-Ми на цыпочках подошла к окну. — Он все еще
там! — воскликнула она, нервно хватая меня за руку. — Ты
не можешь незаметно вывести меня отсюда?
— Конечно, могу, но я решил этого не делать, пока ты
не скажешь, в чем заключается твое дело.
Она беспомощно посмотрела на меня.
— Но почему ты не хочешь понять, в каком я положе-
нии? Ты что, не отдаешь себе отчета в том, что со мной
будет?!
Я подошел к ней.
— А! — спокойно произнес я. — Не так страшен черт,
как его малюют. К тому же, похоже, он не собирается сюда
подниматься. У нас еще много времени для беседы.
Но я ошибся. Когда я снова посмотрел в окно, то увидел,
что Батлер переходит улицу и идет к «Атлантику». У Лу-Ми
началась истерика.
— Он идет сюда! — завизжала она.
Схватив девушку за руку, я потащил ее в коридор.
— Иди в дамский туалет, — приказал я, — и жди меня
там, пока я за тобой не приду.
302
Она повиновалась с глазами, полными ужаса. Возвра-
тившись к себе, я сел в кресло и закурил.
— Входите, — сказал я, услышав звонок в дверь.
Дверь тут же отворилась, и на пороге появился Батлер.
Прежде чем войти, он внимательно оглядел все вокруг.
Однако по его взгляду трудно было сказать, что он что-то
специально разыскивает. Похоже, он даже пытался скрыть,
что его нечто интересует. Делал вид, будто он занят изуче-
нием обстановки помещения, в котором очутился впервые.
Наконец Батлер обратился ко мне:
— Привет, Арес! — сказал он и вяло двинулся в мою
сторону.
Я кивнул ему в знак приветствия.
— Садитесь, Батлер, и расскажите, чем я обязан такой
чести, что вы лично решили меня посетить.
Батлер устроился в кресле возле стола и сложил на
животе свои наманикюренные руки. Я увидел его белые
зубы, тонкие аккуратные усики. Батлер сделал глубокий
вздох, словно неожиданно захотел наполнить легкие све-
жим воздухом. Неожиданно в его лице появилась жест-
кость, оно потемнело, глаза смотрели холодно и насторо-
женно.
— Где Лу-Ми, Арес? — резко спросил он.
В его голосе не чувствовалось драматизма, он был так
же холоден, как и блеск его глаз. Но в его тоне я ощутил
скрытую неуверенность. Выпрямившись в кресле, я безза-
ботным тоном спросил:
— А почему вы об этом у меня спрашиваете?
Батлер скривил губы и втянул в себя воздух.
— Я знаю, что она была здесь, — твердо заявил он.
— А что, этими духами пользуется исключительно Лу-
Ми? — съехидничал я.
Зрачки Батлера сузились.
— Ненавижу совпадения, Арес. Возможно, другая жен-
303
гцина, которая пользуется теми же духами, недавно находи-
лась здесь, но я все же думаю, что это не так.
Неожиданно глаза его расширились, и он утвердительно
кивнул. Со словами: «Какой же я идиот!» Батлер вскочил
и пулей вылетел в коридор с такой скоростью, что я не
успел его остановить. Батлер бросился в дамский туалет,
где пряталась Лу-Ми.
Я вбежал туда за ним. Он осмотрел весь туалет, но
напрасно — Лу-Ми исчезла. Только в воздухе витал тонкий
аромат духов.
Батлер испепелил меня взглядом.
— Вам не удастся с пей сбежать, Арес! — произнес он
угрожающе и повернулся ко мне спиной.
Возвратившись в контору, я в изнеможении опустился в
кресло. Когда я закурил очередную сигару, зазвонил теле-
фон. В голосе Лу-Ми все еще слышался страх.
— Я ждал твоего звонка, — сказал я. — Но советую тебе
сейчас же вернуться домой. Батлер ушел от меня страшно
злой.
— Я и не собираюсь возвращаться, — ответила она. —
Сыта уже всем этим по горло!
— Так что за дело ты мне предлагала, дорогая?
— Не могу сейчас об этом говорить. Позвоню позже.
— Может, тогда оно меня уже не заинтересует, — мрачно
заметил я.
— В таком случае, мне будет очень жаль, — понизив
голос, произнесла она. — Но думаю, ты согласишься.
— Не будь такой самоуверенной, — снова предупредил
я. Она стала было возражать, но я перебил: — Ладно, ладно,
если не найдешь меня здесь, позвони в «Пласу», — я дал
ей номер телефона и добавил: — Спросишь Карлоса, он
меня найдет.
24.	Конец карлика
Зазвонил телефон; я приподнялся на кровати и выру-
гался: фосфоресцирующие стрелочки будильника по-
казывали половину четвертого утра. Вяло протянув руку,
поднял трубку.
— Слушаю вас. Что еще?
— Оказывается, у нашего приятеля плохое настрое-
ние, — прозвучал голос сержанта Гонсалеса, но, похоже, он
обращался не ко мне, а к Гастону. — Мы сейчас находимся
в морге, Арес. Приезжайте, хотим вам кое-что показать.
— Какого черта это нужно делать именно сейчас? —
взревел я.
— Через полчаса, — коротко произнес сержант и бросил
трубку.
Отодвинув телефон, я задумчиво уставился в окно. По
стеклу яростно стучали потоки дождя. Кошмарная ночь для
посещения морга или любого другого места.
Закурив сигару и медленно вдохнув дым, я подошел к
окну, вглядываясь в голубоватый сумрак. После чего присел
на край кровати, еще раз затянулся и положил сигару в
пепельницу.
«Еще один мертвец, — мысленно сказал я себе. — Кто
бы это мог быть? Если б эти фараоны не говорили загад-
ками!»
Надев непромокаемый плащ, я вышел в коридор. Про-
клиная все на свете, спустился по лестнице и вошел в
вестибюль. За конторкой, как обычно, спал молодой чело-
век. На банкетке восседал ночной сторож, тупо созерцая
лужу воды, скопившуюся у входа. На другой банкетке сидели
ухмыляющиеся Гастон и Гонсалес.
— Мы знали, что вы спуститесь, Арес... чтобы идти в
морг.
— Что случилось?
305
— Скоро увидите.
Подняв воротник, я вышел за ними на улицу. В морг я
вошел вслед за Гастоном. Возле двери, охраняемой поли-
цейским, Гастон остановился. Гонсалес тоже неподвижно
застыл, словно изваяние. Наконец Гастон двинулся впе-
ред — я за ним. Миновав длинное холодильное помещение,
мы приблизились к столу, на котором лежал труп. Гастон
приподнял простыню, закрывавшую покойника. Я взглянул
на него. Если б Гастон следил за моей реакцией, пытаясь
по ней определить мое настроение, то потерпел бы полное
фиаско — на моем лице не дрогнул ни один мускул. Лицо —
если это можно было назвать лицом — человека, лежащего
на столе, было мне не известно: я его ни разу не видел.
Однако что-то знакомое в нем было.
— Кто это? — спросил я, поднимая глаза.
Гонсалес издал какой-то непонятный звук. Его губы
сложились в ироничную улыбку. Гастон смотрел на меня с
нескрываемым интересом.
— Ну и ну, Арес... — протянул он.
Я снова взглянул на изуродованное лицо карлика — а
это, несомненно, был он. Перепачканное грязью, застывшее,
оно являло собой отталкивающее зрелище. На коже застыли
темные подтеки, которые могли быть и кровью, и грязью.
«До чего омерзительное зрелище!» — подумал я и повторил:
— Кто это?
Оба полицейских молчали. Затем насмешливо перегля-
нулись и с укором посмотрели на меня. Я почувствовал
смертельную усталость.
— Ну вас к черту! — заорал я, поворачиваясь к ним
спиной.
— Вы арестованы, Арес, — строго проговорил Гастон.
У меня потемнело в глазах. Я обвел взглядом этот
проклятый морг: на других столах также лежали изуродо-
ванные трупы или люди, погибшие внезапно... Мне послы-
306.
шались хлопки выстрелов, скрежет врезающихся друг в
друга автомобилей, крики ужаса и боли... Наконец я пришел
в себя.
— Вы его убили, Арес, — словно сквозь туман услышал
я голос Гастона.
Я взглянул ему прямо в глаза.
— Стало быть, это я его убил, да? — чуть слышно спросил
я, но ответа не получил: полицейские с каменными лицами
смотрели на меня, не произнося ни слова. — За что же я
его убил, позвольте спросить?
— Вы поссорились при дележе денег, — ответил Гастон.
Я широко улыбнулся, показав при этом все свои зубы.
Красиво получается, ничего не скажешь...
— Да что вы говорите! — воскликнул я.
— Ваша ирония меня не убедит, — прервал меня Гастон,
затем достал пистолет, передернул затвор и снова спрятал
его. — Сначала этот человек пытался убить вас, но в силу
счастливого стечения обстоятельств ему это не удалось. И
вы убили его. Все сходится. Собственно, мы ожидали нечто
в этом роде.
— Да вы просто ищите козла отпущения! — возму-
тился я.
— Ошибаетесь, Арес, — вмешался Гонсалес. — У вас
ничего не выйдет. Какой смысл отрицать, что этот карлик
вам знаком. Мы знаем, как все случилось.
— Да?! В таком случае будьте любезны, расскажите!
Чтобы мы все трое это знали.
— Нам нередко приходится сталкиваться с подобным
сарказмом, Арес, — деловитым тоном произнес Гастон. —
Не скрою, поначалу мы ошиблись, но какого дьявола! Кто
не ошибается?! Важно то, что сейчас нам все ясно. Сусанну
вы не убивали. Мы тщательно проверили — вы даже не
были с ней знакомы; но в ночь убийства вы видели
преступника или в дальнейшем каким-то образом напали
307
на его след. После вашего ареста и последовавшего за
ним освобождения вы, несмотря ни на что, упорно пыта-
лись довести дело до конца. Зачем, Арес? Мы просили
вас не вмешиваться, но вы плевали с высокой башни на
наши предупреждения. Очевидно, вы собирали улики
против человека, которого сами намерены были шанта-
жировать. Точнее говоря, против него, — Гастон указал
на тело карлика.
Я улыбнулся, продемонстрировав ровную линию зубов.
Гастон выдержал многозначительную паузу. Я снова улыб-
нулся. Гастон взглянул на Гонсалеса как бы в поисках
поддержки и продолжал:
— Этот тип устал от ваших происков и решил вас убрать.
Вечером следующего дня благодаря нашему неожиданному
посещению вашей конторы нам удалось обезвредить бомбу,
которую он поставил; вот тогда вы и решили с ним покон-
чить. Мы прекрасно понимаем, вы, можно сказать, боролись
за собственную жизнь.
Я рассмеялся. Вот оно что! Конечно, поначалу я думал,
что это, вероятно, коротышка, но ведь могло быть и не так.
Что он, единственный карлик в городе? И видел-то я его в
темноте да еще издалека, так что как следует не разглядел.
Я еще раз посмотрел на труп. Да, без сомнения, это тот
самый карлик.
— Хорошо, — произнес я наконец. — С этим ясно. Он
пытался убить меня, а я убил его. А на кого вы повесите
убийство Вертьентеса? Тоже на меня?
Гастон сделал какой-то жест и, взглянув на Гонсалеса,
заговорил:
— Как вы только что сами заметили, отбросив всякий
сарказм, дело ясное. Это произошло примерно так: Верть-
ентес договорился с карликом, что тот убьет Сусанну, а сам
на это время подготовил себе алиби, уехав в Мексику. Однако
по стечению обстоятельств в тот самый день вы пришли к
30.8
Сусанне за письмами сенатора по просьбе его дочери и
наткнулись на ее труп. Карлик, которому ничего не остава-
лось, кроме как спрятаться, оглушил вас ударом по голове
и позвонил нам, чтобы мы, обнаружив вас в доме, где
произошло преступление, обвинили вас в убийстве. Затем
карлик скрылся, но оставил какие-то следы, по которым
вам удалось его обнаружить. Вот тогда между вами и
началась борьба за добычу. Возможно, карлик нарушил
приказы Вертьентеса, появился у него, и вы его выследили.
Чтобы связать по рукам и ногам Вертьентеса, вы стали
собирать улики против карлика. И позвонили Вертьентесу
с предложением объединиться против него. Карлик, в свою
очередь, обо всем догадался и всадил в Вертьентеса пол-
обоймы... А быть может, узнав тайну Вертьентеса, вы
позвонили ему и начали шантажировать. Конечно, вы
допускали ошибки... ну да ладно, своим признанием вы
только облегчите свое положение. — Гастон закрыл лицо
карлика простыней и сухо произнес: — Идемте!
— Великолепнейшая теория! — даже не пошевельнув-
шись, сказал я. — Только в ней существует один весьма
спорный пунктик — я не убивал карлика. Я даже не знаю,
от чего он умер.
Гастон сунул руку в карман и извлек оттуда какой-то
предмет.
— Вам это о чем-нибудь говорит?
Я взял предмет — им оказался болт... или скорее то, что
от него осталось. Он весь был сточен. Не нужно было быть
экспертом, чтобы убедиться в том с первого взгляда.
— Что это? — спросил я безразлично.
— Болт, — ответил Гастон. — Только не уверяйте, будто
не знаете, что такое болт, хорошо? — в его голосе звучала
насмешка.
— Этот болт от тормоза машины, которой управлял
карлик, — уточнил Гонсалес. — Может, это освежит вашу
309:
память. Карлик готовил вам ловушку, но она не сработала.
Вы с лихвой возвратили ему подарок, и вот результат, — он
ткнул пальцем в сторону стола. — Наверное, вы более
живучи.
Теперь мне стало понятно происхождение грязи на
неподвижном лице карлика: его проволокло по земле во
время подстроенной автокатастрофы.
— Идемте, — произнес Гастон.
Я не стал возражать. Мысли проносились в моей голове
с невероятной скоростью. Все оборачивалось против меня.
Полицейским был нужен козел отпущения, и я подвернулся
под руку. Закурив сигару, я пошел первым. Сделав несколько
шагов, я остановился: нужно было подумать.
— Как звали этого карлика? — спросил я, прикидывая
тем временем возможность выскочить на улицу.
— Цезарь Бламбино, — ответил Гастон. — Еще его на-
зывали Циркачом, не знаю, то ли за его рост, то ли потому,
что он работал в цирке. Кроме того, он занимался продажей
билетов.
В моем мозгу молниеносно вспыхнули слова записки
Вертьентеса: «Билеты, Арес». И я спросил, не был ли карлик
билетером.
— Зачем вы все ему объясняете, лейтенант? — вмешался
Гонсалес. — Он знает обо всем не хуже нас.
— Неважно, — откликнулся Гастон. — Теперь сеньор
Арес в курсе того, что нам все известно, и он не будет
пытаться отвертеться.
Их голоса четко доносились до меня, пока я отчаянно
просчитывал возможности побега. Целесообразнее решить-
ся на это в дверях. Возможно, больше мне не представится
такого случая, так что надо рискнуть. Когда мы оказались
на пороге, то столкнулись со служителями морга; они несли
носилки, на которых, подобно мумии, покоился какой-то
субъект. Я протиснулся в образовавшуюся щель, и Гастон
310
с Гонсалесом на какие-то доли секунды оказались отгоро-
жены от меня носилками. Не теряя времени, я изо всей
силы толкнул носилки прямо на них. Полицейских отбросило
нэзад. Сделав отчаянный рывок, я кинулся бежать. Преодо-
лев огромный коридор, выскочил на кладбище и зигзагами
помчался между могилами и склепами. Дождь заметно
ослабевал. Сзади в ночной тьме слышались громкие про-
клятия Гастона, он разразился ругательствами. Поскольз-
нувшись на мокрой земле, я упал и ударился лицом и правым
ухом обо что-то твердое. Из глаз посыпались искры. Пос-
ледним, что я помнил, прежде чем погрузиться во тьму,
было приятное ощущение холодной воды, стекавшей по
моему лицу.
ЧАСТЬ III
ОБЪЯСНЕНИЕ ЗАГАДКИ
25.	Арес размышляет...
Все вокруг было молчаливо и неподвижно; в ночной
тишине тускло вырисовывались нечеткие очертания
могил и склепов. Голова раскалывалась от боли. Я сделал
глубокий вдох, чтобы хоть как-то снять боль, и попытался
подняться, опираясь рукой о грязную мокрую землю. Дождь
уже прекратился, но пасмурное небо предвещало новый
ливень.
Прислонившись к холодному склепу, возвышавшемуся в
темноте, я посмотрел па циферблат часов. Было около пять
утра. Наблюдая за стремительно бегущей секундной стрел-
кой, я подумал: <Суета сует...» Я ничего не мог разглядеть
в темноте; лишь резкий порывистый ветер пронизывал меня
до костей, никакие посторонние звуки не нарушали мертвой
тишины кладбища.
Я медленно двинулся вперед. Пройдя несколько метров,
наткнулся на фонтанчик с водой. Просто благодать! Я смыл
с лица подтеки грязи, и тут же по ассоциации мне вспом-
нилась изуродованная физиономия карлика. Я вздохнул.
Ведь и я мог закончить свое существование таким же
образом, превратившись в неподвижную окровавленную
груду.
Прежде чем выйти через калитку на улицу, я скинул
мятый и грязный дождевик. Он мог привлечь чье-нибудь
внимание, а мне снова, с горечью отметил я, следует
оставаться незамеченным.
Боль в голове, похоже, прошла, пытка закончилась, Я
добрался до какой-то второразрядной гостиницы. Сквозь
закрытое окно вонючего номера я задумчиво разглядывал
312
предрассветное серое небо, которое постепенно начинало
голубеть.
Рухнув на кровать, закурил сигару и включил радио.
Раздался треск, сквозь который я наконец услышал голос
диктора, рассказывающего про мои подвиги. Я снова стал
знаменитостью, попав в первый блок утренних сообщений.
Сделав глубокую затяжку, я в отупении наблюдал за клубами
дыма, плавающими по комнате.
Погрузившись в размышления, попытался связать во-
едино все происшедшее со мной за последнее время. Не-
обходимо разгадать эту гнусную загадку! И я пришел к
следующим выводам:
Первое. У Сусанны хотели выкрасть какую-то вещь,
спрятанную в овальной шкатулке вместе с письмами и
драгоценностями. Поэтому ее и убили. Что же это за вещь?
Второе. В комнате Сусанны все указывало на то, что ее
убил человек, находящийся с ней в близких, если не сказать,
интимных отношениях. Должно быть, один из ее любовни-
ков. Кто он?
Третье. Все ее любовники, за исключением одного, не
знали истинной стоимости этой вещи, равно как и не знали
о месте, где она была спрятана.
Четвертое. Судя по всему, Лу-Ми с Батлером присутст-
вовали при том, как Сусанна получила какое-то известие.
Какое? Может, она узнала, что эта вещь имеет огромную
ценность?
Пятое. Вертьентес, прежде чем умереть, оставил записку:
«Билеты, Арес!» Какие билеты? А может, имеются в виду
деньги? По это невозможно, потому что согласно словам
Лу-Ми, «вещь» Сусанны нельзя было сразу использовать,
поскольку Лу-Ми или Батлер в любой момент могли донести
па Сусанну обществу.
Шестое. Карлик, убийца Вертьентеса, был продавцом
билетов.
313
И тут, совершенно неожиданно, в моем мозгу вспыхнула
мысль: Вертьентес перед поездкой в Мексику подарил
Сусанне выигрышный лотерейный билет. Для убийцы он
был дороже пресловутой Урны. У кого его приобрел Верть-
ентес? Разумеется, у карлика. А тот после убийства Сусанны
понял, что причиной ее гибели является именно этот билет,
ведь газеты пи разу ни о каком лотерейном билете не
упоминали. Вертьентес покупал билет в присутствии еще
одного человека, вот его-то и следует подозревать в совер-
шении преступления. Карлик пришел к какому-то соглаше-
нию с этим человеком, и они решили устранить свидетеля
покупки этого билета. Вот тебе, Арес, и причина убийства
Вертьентеса и заодно меня.
«Все это, конечно, хорошо, Арес, — подумал я, — но
кто же в таком случае этот неведомый компаньон карлика?
Батлер? Нет. Батлеру не нужен был билет, да он и не знал
о его существовании. Кроме того, зачем ему тогда пона-
добился Синкенья? Тот вроде бы тоже не знал о билете.
А предположить, что он был любовником Сусанны —
абсурд. Нет, это не Синкенья. Сенатор? Это вообще
невероятно; его алиби полностью подтверждено Рамера-
лем. А сам Рамераль? Да он и мухи не обидит. Кроме того,
"что значит для такого богача какой-то лотерейный билет.
Ради него идти на убийство?.. Нет. С другой стороны,
можно допустить, что после своего ухода Рамераль вновь
вернулся. Чем тогда объяснить, что Сусанна была раздета?
Может, Сото Падуа? Зачем? Тот тоже баснословно богат...
Кто же остается? Ну, давай же, Арес, думай! Если Сусанна
была с Вертьентесом, где в это время находился другой
любовник? Куртизанка такого класса не станет принимать
одновременно двоих. Да, но... а если второй появился в
доме до их прихода, что тогда? Шофер? Макейра? А вдруг?
Он весьма привлекательный, наверняка пользуется успе-
хом у женщин... О, Макейра! Есть в тебе что-то такое, что
314
трудно определить, что-то поистине присущее настоящему
мужчине.
Начнем сначала. Синкенья? Вряд ли,* бессмысленно.
Синкенья — любовник Сусанны! Нет! Конечно, она жен-
щина ненасытная, но и у таких существует свой кодекс
чести. Они отбирают для себя мужчин, придерживаясь
определенных принципов, которым безоговорочно следуют.
И все говорит за то, что это не Синкенья. Между смертью
Сусанны и моментом, когда меня оглушили, прошло опре-
деленное время. Но все же... Вдруг Синкенья по какой-то
причине находился в голубой спальне? Допустим, он не
догадался, что эта шкатулка — именно то, что ему нужно,
и задержался в поисках других вещей или, допустим, после
ухода он сообразил, что оставил на месте преступления
какую-то компрометирующую улику и вернулся, чтобы ее
уничтожить».
Я рассмеялся. В эти мучительные минуты мой мозг
лихорадочно придумывал одну гипотезу за другой. Я пони-
мал, что нахожусь сейчас на дне кратера вулкана, из которого
вот-вот хлынет раскаленная лава и поглотит меня, как
жителей древних Помпей...
Встав с постели, я прошел в ванную и подставил затылок
под струю холодной воды. Затем вернулся и, раздевшись,
растянулся на кровати, пытаясь заснуть. Но сон не при-
ходил — я продолжал размышлять. Да, постепенно все
становится на свои места. Синкенья, оглушив меня, скрыл-
ся со шкатулкой и прикинул, сколько она может стоить.
А если он знал, что находится внутри этой шкатулки и
содержимое было для него так вожделенно... Вряд ли! И
снова несоответствие: в спальне Сусанны не было никаких
признаков борьбы, никакого беспорядка, а ведь ее явно
убили в постели. Может, она в это время спала? Вот как
было дело! Сенатор оставил Сусанну спящей и уехал с
Каитой. Входит Синкенья, убивает Сусанну... находит
315
шкатулку. Но нажимал ли он на пружину, открывающую
второе отделение? Просмотрел ли как следует ее содер-
жимое? Необходимо найти этого мерзавца и выбить из
него правду! НО если он все сделал сам, зачем ему тогда
услуги Лу-Ми? А если китаянка лжет и никакой второй
пружинки не было? И правдива ли эта китайская легенда
Батлера?
Полежав в раздумьях еще с полчаса, я в конце концов
признался сам себе, что достиг в своих размышлениях
кое-каких успехов, но мало-помалу моя способность анали-
зировать все новые факты шла на убыль. Глаза слипались,
усталость давала о себе знать. И я стал погружаться в сои,
раздумывая: кто убил карлика Бламбино? Синкенья? А если
он не знал о существовании выигрышного билета? Я снова
пришел в возбуждение, а вместе с ним нарастала тревога.
Сон пропал.
26.	Месть Синкеньи
В половине одиннадцатого вечера машина резко свер-
нула на широкий Портовый проспект. Позади оста-
' лись рестораны, гостиницы, публичные дома. Я искал
гостиницу под названием «Ронда». Карлосу, бармену из
«Пласы», удалось разобрать из чудовищного жаргона, на
котором говорила Лу-Ми, позвонившая ему, слова: «Сонда»,
«гостиница» и «одиннадцать ночи». Никаких сомнений у
меня не возникло, но полистав телефонный справочник, я
нс обнаружил там ни одного отеля под названием «Сонда»,
потому решил, что речь идет о «Ронде», расположенной на
Портовом проспекте. Это было довольно отдаленное место,
и если меня заманивают в ловушку, оно для этого очень
подходит. Поэтому необходимо соблюдать осторожность.
Итак, решив, что место моего назначения — «Ронда», я
316
попросил парня, сидящего за рулем, притормозить возле
гостиницы и ехать помедленнее — мне хотелось хорошенько
осмотреться.
Неподалеку виднелись развалины церкви Паулы. Люми-
несцентная вывеска на фасаде гласила: Гостиница «Ронда».
Это трехэтажное здание, высившееся передо мной, было
расположено на самом отдаленном участке проспекта и,
судя по всему, пользовалось весьма дурной славой. Когда
мы подъехали к самой гостинице, я внимательно вгляделся
во тьму. Кругом было тихо, дверь с закругленной в виде
арки верхней частью напоминала вход в пещеру.
Мы еще раз объехали вокруг здания; я внимательно
оглядывал набережную — нет ли за мной слежки, потом
попросил шофера остановиться и подождать меня в темном
боковом проулке. Сам же, подобно дикому зверю, бесшумно
подкрался к входу.
Легонько постучал. Справа открылось маленькое око-
шечко, и я увидел выглянувшую оттуда загорелую физио-
номию.
— Вам чего?
— Информацию.
— У нас здесь простая ночлежка. Два песо за ночь, —
ответил человечек.
— Мне есть, где провести ночь, — сказал я, протягивая*
в окошечко пять песо. — Я ищу девушку. Молодую китаянку,
миниатюрную, симпатичную. Зовут Лу-Ми.
— Не знаю такую, — ответил тот и попытался вернуть
мне деньги. — Здесь нет никакой китаянки.
Я вспомнил, что Лу-Ми встречалась с Синксньсй, и
проговорил:
— Похоже, у вас проживает такой элегантный субъект.
У него еще лишний палец на правой руке. Знаете такого?
Человечек разжал губы, и я увидел желтые от никотина
зубы.
317
— Возможно, — произнес он и многозначительно потер
большой и указательный пальцы.
Через решетку в окошечке скользнул еще один билет в
пять песо.
— Элегантный субъект, о котором вы говорите, снял
комнату несколько дней назад. Точно, у него странный
палец... Он уже довольно долго не выходит из номера. Пятый
номер, второй этаж, — человечек усмехнулся. — А вы что,
тоже его дружок?
— А если не так?
— В таком случае ты уберешься ко всем чертям, — снова
усмехнулся он. Похоже, он в. первый раз усмехнулся искренне.
Поднявшись на второй этаж, я отыскал пятый номер.
Проверив пистолет, я почувствовал себя увереннее. Руко-
ятка «люгера» приятно оттягивала карман. Вытащив его, я
свободной рукой повернул ручку двери. Она оказалась не
запертой. Вступив в номер, я остановился у двери, держа
«люгер» наготове. Внезапно передо мной появилась Лу-Ми.
— Входи, Арес, — улыбаясь промурлыкала она. — Мы
тебя ждем.
Я прошел за ней и осмотрелся. На столе, заставленном
стаканами, возвышались бутылки из-под «кока-колы» и
бутылка «Бакарди». После небольшой паузы заговорил и
Синкенья, сидящий в кресле:
— Да, Арес, мы ждем вас. Садитесь. С минуты на минуту
сюда придет наш любимый друг Батлер, тогда мы и сможем
побеседовать.
Я сел па стул так, чтобы видеть дверь. Лу-Ми устроилась
на ручке кресла Синкеньи и нежно поигрывала его воло-
сами.
— Мы с Хуаном любим друг друга, — просто объяснила
она на плохом испанском. Ее глаза лихорадочно блесте-
ли. — Батлеру придется с этим смириться.
— Придется, — подтвердил Синкенья. — Придется, —
318
повторил он. — Шкатулка у меня, и теперь я буду диктовать
условия. Что вы на это скажете, Арес?
— Поскольку я уже достаточно хорошо знаю Батлера,
думаю, он вас поймет, — очень серьезным тоном ответил
я. — Во всяком случае, для того, чтобы получить шкатулку,
он пойдет на любые условия.
— Лу-Ми считает, что для вас целесообразнее остаться,
с нами в дружеских отношениях. Мы не собирается никого
убивать. Так что спрячьте вашу игрушку, давайте лучше
выпьем за нашу дружбу, Арес.
Он налил в стакан немного «Бакарди» и спросил:
— Сделать вам коктейль?
— Спасибо, не люблю.
Глаза Синкеньи блеснули. Он повернулся к Лу-Ми:
— Ну, а ты как?
Она улыбнулась и налила себе немного «кока-колы»,
капнув туда светлого «Бакарди».
— За дружбу и понимание, — произнесла она на ужасном
английском и выпила стакан до дна.
— Думаю, дорогая, Арес выпьет с нами за дружбу, —
сказал Синкенья, снова Налил «Бакарди» и подошел ко мне.
— Пейте, — ласково проговорил он.
— Нет, спасибо, я трезвенник, — отказался я.
Синкенья грохнул кулаком по столу и впился в меня
взглядом. Внезапно адский огонь охватил его желудок.
Кровь прилила к его лицу, он приподнялся, схватился за
живот, и вдруг смертельно побледнел. Он попытался вы-
хватить из-за пазухи пистолет, но руки его уже не слушались
и в страшных конвульсиях Синкенья рухнул на пол.
— Стерва! — прохрипел он. — Ты меня отравила! Ты...
заплатишь мне за это!
Несмотря на то, что я был готов к чему7то подобному*
на какое-то время я буквально остолбенел. Затем накло-
нился над уже затихшим Синкеньей и нажал на его желудок,
319
пытаясь вырвать рвоту. Но это было уже бессмысленно —
Синкенья отправился в мир иной. В этот момент что-то
твердое и тяжелое обрушилось мне на голову, и комната
рассыпалась на тысячу сверкающих осколков.
— Ну, хорошо, Арес, не хватает только «Балерины». Где
она?
С трудом разлепив веки, я оглядел комнату. Перед
глазами стоял туман и все предметы казались деформиро-
ванными и причудливо изогнутыми. Я почувствовал страш-
ное головокружение.
На краю кровати, где я лежал, я увидел сидящего Гастона.
Неподалеку в кресле устроился Гонсалес, у двери находился
полицейский агент в форме, а рядом — низкорослый челове-
чек с унылым лицом, тот самый, что впустил меня в гостиницу.
Я ощупал на голове повязку, затем осмотрел руку — она
немного испачкалась просочившейся сквозь бинт кровью.
Резкая боль пронзила мой многострадальный затылок,
словно меня изо всех сил двинули молотком. Гастон повто-
рил свой вопрос.
Я встал, перешагнул через распростертое на полу тело
Синкеньи и прошел в ванную. Холодная вода несколько
меня освежила.
Возвратившись в комнату, я опустился на стул. На столе
лежали все вещи, украденные из спальни Сусанны, не
хватало лишь картины. Я взглянул на часы — получается,
я провалялся без сознания несколько часов. За это время,
вполне возможно, Батлер вместе с Лу-Ми могли очутиться
где-нибудь в другой стране и весело посмеиваются надо
мной. Посмотрев на Гастона, я ответил:
— Не знаю я, где картина. Вы бы лучше спросили об
этом китаянку.
Гастон и Гонсалес переглянулись.
— Бросьте, Арес! У вас что, совсем нет мозгов? Вы все
320
еще считаете, что вам удастся усыпить нас вашими идиот-
скими россказнями?
Я устало вздохнул.
— Китаянка, жена Батлера, — та самая женщина, кото-
рая отравила этого типа, а когда я пытался помочь ему,
кто-то двинул меня сзади по голове. Или, по-вашему, я сам
себя оглушил?
Говоря так, я сам чувствовал, что мои объяснения
выглядят смехотворными и неубедительными.
— Для сыщика вы слишком наивны, — заметил Гастон.
— Вы без конца получаете по голове в самых разных
отдаленных районах города, — добавил Гонсалес и обратил-
ся к портье, с идиотским видом стоявшему у двери: — Была
здесь ночью какая-нибудь девушка?
— Вот он о ней спрашивал, — ответил тот. — Но я
достаточно ясно объяснил, что никаких девушек тут не
проживает. Тогда он спросил вот о нем, — и коротышка
ткнул пальцем в сторону трупа.
На рябом лице Гастона появилось ликование:
— Ну видите! Чего вы добиваетесь, Арес? Надеетесь сбить
нас с толку, рассказывая о какой-то мифической китаянке!
Я только пожал плечами:
— Она его отравила, а затем оглушила меня.
— Или вас оглушил он, прежде чем умереть от яда,
который вы ему подсыпали, — вставил Гонсалес.
— О! — вскричал я в отчаянье. — Если вы так считаете,
то дадите промашку!
— Мы переживем ваши насмешки, Арес. Нам не впервой.
Ситуация это позволяет. Вы убили Бламбино, но тот, кто
оглушил вас и убил Синкенью, не взял драгоценности, за
которыми вы сюда явились.
— Почему вместо того, чтобы это обсуждать, вы не
прикажете арестовать Батлера и его жену? А стоило бы!
Гастон, вы зря теряете время! Шевелитесь!
11 Дьполъские игры
321
— А вы веселый человек, Арес! Хорошо, пусть будет
по-вашему. Но сначала заедем в полицию. Там вы нам все
подробно расскажете. Все, Арес.
У меня вырвался тяжелый вздох. В номер вбежал поли-
цейский.
— Вас к телефону, лейтенант.
Через пять минут Гастон вернулся, очень раздражен-
ный.
— Расскажите нам о китаянке, Арес.
Гонсалес, услышав эти слова своего начальника, удив-
ленно поднял брови.
— Что случилось?
Гастон повернулся к нему:
— Батлер и китаянка погибли у себя дома. Когда они
попытались открыть шкатулку, произошел взрыв. Должно
быть, внутри находилось взрывное устройство.
— Месть Синкеньи, — пробормотал я.
Заинтригованный, Гастон посмотрел на меня:
— Отчего вся эта путаница, как, по-вашему, Арес? Что
находилось в шкатулке?
Я засмеялся:
— Лотерея.
Гастон хватил кулаком по столу:
— Вам все еще угодно шутить? В таком случае, поедем
в подходящее для шуток место.
— Все, разумеется, очень смешно, — грустно проговорил
я. — Я понимаю, что сейчас не время для юмора. Ясно
одно — Батлер хотел найти в шкатулке выигрышный билет,
подаренный Сусанне Вертьентесом.
— Пока что ничего не ясно! — сердито проворчал Гас-
тон. — Лучше начнем все сначала.
Я снова пожал плечами:
— Не настолько уж неясно, как вам кажется! — уколол
я Гастона.
27.	Развязка
Когда я закончил свое повествование, лейтенант и
Рене переглянулись. Воцарилась длительная тишина.
— Вот и все, что может вас заинтересовать, — заключил
наконец я. — А конец истории вам хорошо известен, вы же
читали газеты того времени. Об этом деле достаточно много
писалось и говорилось.
Лейтенант поднялся и выключил магнитофон.
— С нас довольно этой информации, — произнес он. —
Все ясно, Арес. Удивительное дело — человеческий мозг.
Он фиксирует каждую мельчайшую деталь столь давниш-
него дела.
~ Я горько усмехнулся:
— Вы так считаете?
- — Нет, — ответил он. — В подобной ситуации я бы на
вашем месте тоже все запомнил так скрупулезно. А те-
перь, — обратился он к Рене^ — сообщите сеньору Аресу:
кое-какие факты, которые-ему не известны.-Быть может,
это дополнит ваш рассказ, Арес, хотя для вас это уже ничего
не меняет. Все эти события сильно попортили вам жизнь.
А потом вы можете спокойно отправляться домой и забыть
об этих кошмарах.
Тревожное стеснение в груди куда-то исчезло. Нервы
мои вроде бы успокоились. Я испытал огромную радость
узнав, что свободен. От радости я даже не сразу заметил,
как Рене говорит лейтенанту: «Нет, каков Арес! Вы только
посмотрите!»
Я очнулся от эйфории.
— Извините, я вас не слышал.
Тот сдержал улыбку.
— Конечно, конечно. Я спросил, вам известно, что Гастон
застрелен своими же дружками-контрреволюционерами?
Это произошло при нападении на Плайя-Хирон.	"
323
— Ничего не знал об этом, — смутился я.
— Ну хорошо, — сказал Рене. — Будучи уже при смерти,
Гастон написал записку, в которой признавался во многих
преступлениях, в том числе и в том, что тайно получил от
некоего анонима 10000 долларов за то, чтобы собрать против
вас улики. А еще 10000 он получил уже после того, как вас
осудили. Он сообщал также, что поначалу подумал, будто
деньги передал ему сенатор Рамирес, но потом выяснил,
что это предположение ошибочно, и так никогда и не узнал,
кто же именно всучил ему эту взятку. Однако лично я
считаю, что он обо всем знал или догадывался. Просто по
каким-то причинам он не захотел называть имя этого
человека.
— Это свидетельствует о том, — вмешался лейтенант, —
что вы стали жертвой преступной интриги.
— Если же досконально разбираться в этом деле, —
продолжал Рене, — нам известно еще одно обстоятельство,
которое оказало существенное влияние на результат судеб-
ного процесса. Обвинитель на суде сам был любовником
Сусанны.
Я невесело улыбнулся и тихо заметил:
— Я и не сомневался, что против меня существовал
сговор.
Рене рассмеялся.
— Самое неприятное, что вас сделали козлом отпущения,
Арес, — сказал он. — До определенного момента все сви-
детельства были довольно неясны. Разоблачительные фак-
ты появились тогда, когда мы обнаружили письма Мартина
Макейры к вам. Зачем этому сеньору понадобилось вам
писать? Что за связь существовала между вами? Возникло
множество вопросов, и поскольку ответа на них не было,
мы решили заняться Макейрой. Выяснили, что он никогда
не посещал вас в тюрьме, и пришли к выводу, что ваша
связь возникла еще до Революции. Тогда мы тщательно
324
сопоставили ряд фактов. Первое: 1951 год; Мартин — не-
удачник. Второе — он работает шофером у знаменитой
.Сусанны. Третье: после того, как вас осудили, он вдруг
неожиданно неслыханно разбогател. Четвертое: им занялась
налоговая инспекция, провела тщательное расследование
источников его доходов и вдруг выяснилось, что он выиграл
крупную сумму в лотерею. Пятое: к концу 1961 года дея-
тельность Мартина становится подозрительной. Шестое:
сразу после заключения вас в тюрьму он вносит в Нацио-
нальный Банк на имя сеньоры Макейры вклад в сумме 20000
долларов. Это произошло в августе 1951 года. Мы побесе-
довали с вашим адвокатом, и он сообщил нам все детали,
связанные с лотерейным билетом, о котором вы ему гово-
рили.
Лейтенант прервал Ренс:
— После этого мы почти уверились в том, что вы не
виноваты. Во всяком случае, учитывая ваше примерное
поведение, мы стали хлопотать о досрочном освобождении,
при условии, что мы будем иметь достаточно доказательств
вашей невиновности. И наши предположения, как видите,
подтвердились. Ну, как вам мой рассказ?
— Выходит, — хрипло прошептал я, — яс самого начала
был чем-то вроде пешки на вашей шахматной доске?
Оба рассмеялись.
— Мы знали, что не обманемся в вас, Арес. Были даже
почти уверены в этом, — произнес лейтенант. — Мы при-
няли во внимание, что после освобождения вы изберете
правильный путь. А остальное зависит от вас.
— Возможно, — ответил я. — Я ведь ни в чем вас не
укоряю.
На самом же деле я мечтал произнести: «Ну, Арес, это —
все». Рене по-своему понял выражение моего лица и,
улыбнувшись, произнес:
— Сейчас закончим, Арес. Но разве из простого любо-
325
пытства, прежде чем вы отсюда выйдете, вы не хотели бы
узнать, что именно Мартин Макейра — истинный виновник
всех ваших невзгод. Как вы нам сейчас объяснили, проана-
лизировав ситуацию, вы пришли к ошибочному выводу, что
всему виной Синкенья. Судя по вашим словам, все указы-
вало на него. Конечно, для вас оказалось неожиданным,
что в деле, кроме того, замешаны Батлер и Лу-Ми.
— Разумеется, — ответил я. — Я немного устал, но смогу
детально объяснить вам, что произошло. Перед судом я и
вправду проанализировал свое положение: все официальные
лица, все судейские были ко мне враждебно настроены.
Причины мне были известны, но я много думал о том, что
ни я, ни мой адвокат не обмозговали как следует основные
доказательства обвинения. Это не слишком-то волновало
моего адвоката. Я даже не смог его убедить в существовании
лотерейного билета. Адвокат не счел нужным это исполь-
зовать в качестве доказательства или хотя бы веского
аргумента, поскольку, как он объяснил, речь идет о билете,
купленном, проданном и подаренном людьми уже умерши-
ми, которые не смогут выступить как свидетели. Он, понят-
ное дело, имел в виду Вертьентеса, Сусанну и карлика. Тем
более, что билет был на предъявителя и, следовательно, как
доказательство не имел особой ценности. Ведь им мог
воспользоваться любой. Так что именно тех самых немно-
гочисленных доказательств моей невиновности и не хватило
моему адвокату, чтобы выиграть процесс. А отягчающих
обстоятельств было сколько угодно! Своими неразумными
действиями я навлек на себя гнев многих высокопостав-
ленных особ, вот и получил на всю катушку. В первые дни
заключения я находился в состоянии полнейшего отупения.
Но постепенно стал раскладывать все по полочкам и думать,
думать, думать... У меня появилась идея фикс — нужно
разобраться! И все мои мысли крутились вокруг одного:
Макейра. Сначала я в это не верил, но постепенно пришел
326
вот к какому выводу. Во-первых: трижды, когда я скрывался
от полиции, я всякий раз удивлялся, с какой легкостью они
меня обнаруживали. Это не могло быть простым совпаде-
нием. А ведь о моем местонахождении знали только двое:
я сам да Макейра. Во-вторых: в тюрьме я неожиданно
вспомнил, что парень, с которым Макейра разговаривал
возле своего дома, когда меня отделали молодчики сенатора,
был не кто иной, как Бламбино. В третьих: Макейра звонил
мне в контору в ту ночь, когда была подложена бомба, чтобы
сообщить, что сломалась машина. Что за необходимость
была звонить? На самом деле он хотел убедиться, жив я
или нет. В четвертых: поскольку Бламбино продавал билеты
на углу 12-й, Вертьентес скорее всего именно там купил
выигрышный билет и подарил его Сусанне, а ведь оба они
приехали на машине, за рулем которой находился Макейра.
В-пятых, общеизвестно, что женщины, ведущие такую
жизнь, как Сусанна, нанимают привлекательных шоферов,
с которыми обычно заводят любовные шашни.
Над всем этим я раздумывал еще до того, как меня
арестовали в «Ронде». Каким, же должен быть тот хитрец;
который, несмотря на мою осторожность и опыт, настолько
втерся в мое доверие, что я посвящал его во все действия,
которые предпринимал, более того, даже привлек его к
расследованию! Я ведь даже ни о чем его не спросил. Должно
быть, не хотел тогда видеть в любом человеке врага, вот и
доверился ему, как последний идиот. Очевидно, в каждом
есть что-то грязное и подлое, не исключая меня самого.
Эта ошибка стоила мне двенадцати лет тюрьмы и смерти
одной ни в чем не повинной женщины.
— Как? — воскликнул лейтенант. — Кого вы имеете в
виду?
Рене тоже повернулся ко мне с удивленным видом.
— Подобные детали вам, конечно, ни о чем не говорили.
Слушайте, — я сунул в карман руку и извлек оттуда газетную
327
вырезку, которую хранил долгие годы. — Эта газета за 1952
год, — пояснил я и прочитал: «Несчастный случай в дачном
поселке. Гуанхау. Шоссе N 3. Вчера ночью была сбита
машиной старая женщина Каталина Гуэрра, известная
также под именем Кайта. Она переходила улицу Эсперанса,
направляясь к себе домой. Сеньора Гуэрра была тут же
доставлена в отделение скорой помощи, где несколько минут
спустя скончалась. Человек, сбивший пожилую женщину,
ехал в черном «кадиллаке», который так и нс был найден.
Но некто Оскар Техера, владелец табачного киоска, сооб-
щил, что разглядел водителя — это был высокий плотный
мужчина с голубыми глазами и вьющимися волосами,
одетый в элегантный черный костюм. Незадолго до несчас-
тного случая он покупал у Техеры сигары и поставил
«кадиллак» как раз напротив киоска. К сожалению, Техера
не запомнил номер машины. Полиция делает все, чтобы
задержать виновного. Изидро Треллес. Спецкор».
Дочитав заметку, я сказал:
— Как вы могли заметить, описание полностью совпа-
дает с внешностью Макейры.
— Да, описание похожее, — подтвердил Рене. — Только
я не понимаю, почему он убил Кайту. По-моему, это —
бессмысленное убийство.
— Не скажите, — возразил я. — Макейра хотел изба-
виться от единственного свидетеля, который мог подтвер-
дить его любовную связь с Сусанной. Он знал, что я думаю
по поводу этого убийства. Рано или поздно я выйду из
тюрьмы, и если мне не удастся доказать, что он был
любовником своей хозяйки, он окажется в безопасности. И
он столько лет чувствовал себя в полной безопасности...
Только вот...
Лейтенант поднялся. Я понял, что беседа окончена, и
тоже встал. Я заметил, как Рене задумчиво потирает свою
левую щеку.
328
— Кстати, Арес, — спросил Рене, — а что стало с «Ба-
лериной»?
Я грустно улыбнулся.
— По моей просьбе Алиса ее спрятала. Она вас интере-
сует?
— Разумеется.
— Алиса принесет ее вам. Для меня это слишком непри-
ятное напоминание.
Мне не терпелось уйти, но я не мог удержаться, чтобы
не задать один очень важный для меня вопрос, и я хотел
задать его как можно естественнее. Когда я заговорил, то
почувствовал дрожь в голосе.
— А Гленда? Что вам о ней известно? — спросил я.
Они обменялись быстрыми взглядами. На губах Рене
появилась легкая улыбка.
— Она живет среди нас, Арес, — ответил он просто. —
Вышла замуж, работает, получила звание профессора.
Лейтенант легко хлопнул меня по спине.
— Чтобы полностью удовлетворить ваше любопытство,
сообщу, что сенатор и Сото Падуа высланы в Северную
Америку; Рамерал уехал в свою страну, предварительно
свернув дело. Он больше не занимается торговыми опера-
циями с Кубой.
Они проводили меня до двери, но лейтенант, казалось,
не был полностью удовлетворен — на его лице было напи-
сано огорчение.
— Что вас мучает, лейтенант? — спросил я.
Тот рассмеялся:
— А вы неплохой физиономист, Арес. Да, вы правы. Вы
нам еще не сказали, почему это преступление не могло быть
совершено в какой-нибудь другой день, кроме воскресенья.
— А! Это!.. Признаться, ваше выражение лица меня
несколько испугало. На самом деле все очень просто. Вы,
вероятно, забыли, что Национальная Лотерея разыгрыва-
329
ется по субботам. Однако в субботу банки не работают.
Сусанна была вынуждена держать выигравший билет дома.
Al выигрыш оказался солидным — полмиллиона песо. В
понедельник банк оплатил бы билет. Понимаете? Какие
чувства должны были владеть преступником?!
— Ладно, мы вас больше не задерживаем, Арес, —
произнес лейтенант. — Вы и так слишком замешкались...
Когда я вышел на улицу, была уже ночь. Восхитительная
звездная ночь. Холодный ветер обвевал мое лицо. На душе
было тяжело и грустно. Захотелось побежать к Алисе, но
как она меня примет после всего произошедшего? Если
кто-нибудь и мог бы придать мне сил, то только она. Ведь
поначалу Алиса каждую неделю навещала меня в тюрьме.
«Когда ты выйдешь, заклинала она, забудь о мести». Но кто
мне заплатит за причиненную боль?!
Я поднял воротник. Почти семь месяцев я не видел
Алису. Может, она устала просить и ждать? Возможно и
так, и я не в праве укорять ее за это.
Я медленно побрел по улице, пока наконец не свернул
за здание тюрьмы, где и столкнулся с Алисой. Я увидел ее
радостное лицо, а в нескольких метрах от нас заметил
смеющегося Рене. Алиса неожиданно кинулась мне на шею
и зарыдала. Я бережно вытер ее глаза платком. Затем взял
под руку, и мы вместе направились домой.
ЭКСТРЕННЫЙ
СЛУЧАЙ
Д. ХАДСОН

Понедельник, 10 октября
1
Все кардиохирурги — сукины дети, и Конвэй не состав-
ляет исключения. Он ворвался к нам в патолабора-
торию, не сняв зеленого хирургического халата и шапочки,
трясясь от ярости. Осатанев, Конвэй стискивает зубы и
монотонно цедит слова. Лицо его краснеет, а на висках
выступают багровые пятна.
— Кретины, — шипел Конвэй, — проклятые кретины! —
Он изо всей мочи стукнул кулаком по стене — склянки на
шкафах задребезжали.
Мы все понимали, в чем дело. Конвэй делает в день
по две операции на сердце, причем первая начинается в
половине седьмого утра. Если два часа спустя он появля-
ется в патолаборатории, причина тому может быть только
одна.
— Безрукий идиот, дурак! — Конвэй поддал ногой кор-
зинку для мусора. Она, гремя, покатилась по полу.
Иногда объектом его ярости становился ассистент, про-
изводивший вскрытие грудной клетки, иногда сестры, иног-
да техники по аппарату искусственного кровообращения.
Как ни странно, ярость его никогда не обрушивалась на
самого доктора Конвэя.
— Приличного анестезиолога мне не видать, — шипел
Конвэй сквозь зубы, — хоть до ста лет живи!
Мы переглянулись. На этот раз речь шла о Херби. Раза
четыре в год виноватым оказывался он. Все остальное время
они с Конвэем были добрыми друзьями. Конвэй превозносил
его до небес, называл лучшим наркотизатором в стране.
Но четыре раза в год на Херберта Лендсмана возлагалась
ответственность за «снс», что на медицинском жаргоне
означает «смерть на столе». При операциях на сердце это
случается нередко: в пятнадцати случаях из ста у большин-
333
ства хирургов, в восьми случаях из ста у таких светил, как
Конвэй.
Разумеется, в Бостоне ходили сплетни насчет того, каким
образом он умудряется удерживать этот процент (именуе-
мый хирургами — «процент убоя») на столь низком уровне.
Говорили, что Конвэй избегает случаев, чреватых осложне-
ниями. Говорили, что Конвэй не связывается с людьми
старыми. Говорили, что Конвэй не допускает никаких нов-
шеств, никаких рискованных процедур. Все это неправда.
Конвэй держал свой «процент убоя» на низком уровне
потому, что был превосходным хирургом. Только поэтому!
— Сволочь проклятая, идиот! — говорил Конвэй, злобно
озираясь по сторонам. — Кто сегодня дежурит?
— Я, — ответил я. В тот день старшим патологоанатомом
в лаборатории был я. Все должно было проходить через
меня. — Вам нужен будет стол?
— Да! — сказал он и ругнулся.
— Когда?
— Сегодня вечером.
Такая уж у Конвэя была привычка. Он всегда делал
вскрытия по вечерам, часто заканчивая работу поздно
ночью.
— Я сообщу в медкабинет, — сказал я, — они резерви-
руют для вас отдельный бокс.
— Ладно! — Он опять выругался и стукнул кулаком по
столу. — И ведь угораздило же — мать четырех детей!
— Я отдам распоряжение все подготовить.
— Отдала концы прежде, чем мы дошли до желудочка!
Бесповоротно! Массировали сердце тридцать минут, и ни,
черта!
Он поднял кверху руки, повернул их — жестом хирурга —
ладонями к себе и посмотрел с укором на свои пальцы,
словно обвиняя их в предательстве. «В сущности, они ведь
его предали», — подумал я.
334
— Господи! — сказал Конвэй. — Почему я не дермато-
лог? Еще не было случая, чтобы дерматолог уложил кого-то
в гроб.
Затем он пинком распахнул дверь и вышел из лаборато-
рии.
После его ухода один из стажеров, заметно побледнев,
спросил меня:
— Он всегда такой?
— Да, — ответил я. — Всегда. — И повернулся к окну,
за которым сквозь сетку мельчайшего октябрьского дождя
медленно двигался обычный для часа «пик» поток машин.
Я бы гораздо больше сочувствовал Конвэю, не знай я, что
эта сцена была разыграна им исключительно для себя, что
подобные закидоны, помогающие ему сбросить стресс, стали
как бы ритуалом после каждого летального исхода операции.
Конвэй не только учинял разгром в лаборатории, он еще
и тормозил нашу работу. По утрам это было особенно
некстати, потому что в эти часы мы заняты исследованиями
биопсий, и без того часто отстаем от графика.
Я отвернулся от окна и взял новую биопсию. У нас в
лаборатории исследования ведутся в очень быстром темпе.
Зазвонил телефон. Ясно, это из операционной — Скенлон
бьет копытом, потому что мы не сообщили ему результата
за тридцать секунд. Скенлон ничем не отличается от других
хирургов — для полного счастья ему непременно нужно все
время кого-то резать. Он ненавидит стоять без дела и
смотреть на огромную дыру, проделанную им в чьей-то
груди, пока патолаборатория даст ему свое заключение. Ему
и дела нет, что после того как он взял биопсию и положил
ее на стальной поднос, санитар должен проделать весь путь
от крыла, где находятся операционные, до лаборатории.
Скенлон не задумывается и над тем, что в клинике ещё
одиннадцать других операционных и что с семи до одиннад-
цати утра работа в них кипит. Четверо патологоанатомов
"335
находятся в лаборатории в эти часы, но заключения все
равно задерживаются. Тут уж ничего не поделаешь —
просто хирургам нужно покуражиться. Это для них отдуши-
на.
По дороге к телефону я стянул левую резиновую перчатку.
Рука была потная, я вытер ее сзади о брюки и только тогда
взял трубку. Мы аккуратны с телефоном, но для пущей
предосторожности в конце каждого дня трубку и аппарат
протирают спиртом и формалином.
— Бэрри у телефона.
— Бэрри, ну что у вас там?
Хотелось огрызнуться, но я сдержался.
— У вас злокачественная, — только и сказал я.
— Я так и знал, — произнес Скенлон таким тоном, будто
вся работа лаборатории — пустая трата времени.
Мне ужасно хотелось курить. За завтраком я выкурил
всего одну сигарету, тогда как обычно выкуриваю две.
Вернувшись на свое место, я нашел там три новых биопсии:
из почки, желчного пузыря и аппендикса. Только я начал
снова натягивать перчатку, как послышался щелчок внут-
ренней телефонной связи.
— Доктор Бэрри, с вами хочет говорить ваша жена.
Я ответил не сразу. У нас с Джудит условлено — никаких
звонков по утрам. С семи до одиннадцати шесть раз в
неделю — а то и семь, если кто-нибудь из сотрудников
заболеет, — я бываю очень занят. И она обычно свято
блюдет наше условие. Она не позвонила мне, даже когда
Джонни на своем трехколесном велосипеде врезался в зад
«пикапа», отчего пришлось наложить пятнадцать швов на
лоб.
— Хорошо, сейчас, — сказал я и пошел назад к телефо-
ну. — Алло! - -
— Джон! — голос ее дрогнул, чего я уже давно не слышал,
во всяком случае, со смерти ее отца. — Джон, только что
336
звонил Артур Ли. — Артур Ли — наш друг, врач-гинеколог,
он был шафером у нас на свадьбе. — Ему нужен был ты. У
него неприятность...
— Какого рода? — Тут я махнул рукой одному из стаже-
ров, чтобы он занял место у стола.
— Не знаю, — ответила Джудит, — только он арестован.
Джон, может, это связано с...
— Не знаю, — перебил ее я, — знаю не больше твоего. —
Я зажал телефонную трубку между плечом и щекой и стащил
вторую перчатку. — Сейчас поеду к нему, а ты сиди тихо и
не волнуйся. Может, это так, пустяки. Я тебе скоро позвоню.
Положив трубку, я бросил перчатки в корзину, снял
фартук, повесил его на вешалку и зашагал к кабинету
Сандерсона. В ведении Сандерсона находятся все патола-
боратории больницы. Внешность у него весьма импозантная.
Сорок восемь лет, тронутые сединой виски. Умное лицо с
волевым подбородком. У Сандерсона было не меньше
оснований для опасений, чем у меня.
— Арт арестован, — сказал я.
Он закрыл папку с отчетом о вскрытии и спросил:
— Причина?
— Не знаю. Хочу съездить к нему.
— Хотите, чтобы я поехал с вами?
— Нет, лучше, если поеду я один.
Позвоните мне, — сказал Сандерсон, взглянув на меня
поверх очков, — когда выясните.
Я не.успел еще выйти,, а он уже снова погрузился в
чтение отчета. Если он и был встревожен известием, то
ничем этого не выказал.
Проходя через больничный вестибюль, я сунул в карман
руку за ключами от машины и только тут сообразил, что не
знаю, куда ехать. Я направился к столу справок позвонить
Джудит. Спросил, где содержится Арт, но этого она не знала.
Тогда я позвонил его жене Бетти — красивой деловитой
337
молодой женщине, кандидату биохимических наук. Еще
несколько лет назад Бетти занималась исследовательской
работой в Гарварде, но после того как у нее родился третий
ребенок, работу бросила. Обычно Бетти великолепно вла-
дела собой. Но сейчас по голосу можно было понять, что
она в полной прострации. Она сообщила мне, что Артур
сидит в участке на Чарлз-стрит. Арестовали его дома, как
раз когда он собирался в больницу. Дети перепуганы, она
не пустила их в школу, но как быть дальше, как, скажите
на милость, объяснить все это им? Я посоветовал сказать,
что произошло недоразумение, и повесил трубку.
2
Я вывел свой «фольксваген» с места стоянки докторских
автомобилей мимо сверкающих «кадиллаков». Все
такие лимузины принадлежат врачам, имеющим частную
практику; патологоанатомы живут на зарплату.
Было без четверти девять — самый час «пик»; езда в это
время по бостонским улицам — игра со смертью. Самое
высокое число уличных аварий в США дает Бостон, выше
даже, чем Лос-Анджелос, — это подтвердит любой врач,
работающий на «скорой помощи», или патологоанатом —
на вскрытие нам поступает немало жертв автомобильных
катастроф. Люди носятся как угорелые. Когда посидишь в
дежурке «скорой», начинает казаться, будто вокруг бушует
война — столько тел вносят одно за другим. Джудит пол-
агает, что все это результат постоянно сдерживаемых чувств;
Арт же утверждает, что, будучи католиками, бостонцы
считают, что бог непременно убережет их в тот момент,
когда они несутся на красный свет. Но, конечно, Арт циник.
Как-то на вечеринке у кого-то из наших коллег один хирург
рассказал, что пластмассовые фигурки мадонны, прикреп-
338
ленные к приборной доске, очень часто бывают причиной
глазных травм. Арт объявил, что это лучший анекдот,
который он когда-либо слышал. «Ослепленные религией, —
хохотал он, — ослепленные религией».
Артур Ли — мой друг с тех еще дней, когда мы вместе*
постигали медицину. Он умница и прекрасный врач. Он
твердо убежден в непогрешимости своих суждений, хотя
вряд ли можно быть всегда непогрешимым. Пожалуй, он
немного заносится, но осаживать его я как-то не могу. Он
взял на себя очень нелегкое дело. Ведь что там ни говори,
а кто-то должен делать аборты. Я не знаю, когда именно
он начал заниматься этим. По всей вероятности, сразу же
после того, как закончил ординатуру. Операция эта не
представляет большой сложности, с ней справится любая
сестра. Есть тут, однако, одно маленькое «но»: операция эта
незаконна.
Прекрасно помню, как я впервые узнал о его деятель-
ности. Стажеры в лаборатории разговорились насчет Ли.
Что-то очень уж много назначенных им «дв» (то есть
диагностических выскабливаний) указывало на наличие
беременности. Эти «дв» назначались Артом при разных
женских недомоганиях, но результаты многих анализов
указывали также, что пациентка беременна. Меня это
встревожило — стажеры были молоды и невоздержанны на
язык. Я тут же сказал им, что это не повод для шу~ок и что
такого рода разговорами они могут подорвать репутацию
любого врача. Затем я отправился к Арту.
— Арт, — сказал я. — Меня кое-что беспокоит.
— Не в области гинекологии, надеюсь, — расхохотался
он. *
— Как тебе сказать. Я подслушал разговор наших прак-
тикантов. Они говорят, что за последний месяце полдюжины
соскобов, присланных тобой на анализ, указывало на нали-
чие беременности. Тебе об этом сообщили?
3397
— Да, — сказал он. — Сообщили! — От его благодушного
настроения мгновенно не осталось и следа.
— Я просто хотел поставить тебя в известность. Если это
дойдет до контрольной комиссии, у тебя могут быть непри-
ятности...
— Неприятностей не будет. — Он покачал головой.
— Но ты отдаешь себе отчет в том, как это выглядит?
— Отдаю. Выглядит это так, будто я занимаюсь крими-
нальными абортами. — Он сказал это тихо и совершенно
спокойно. — Нам надо поговорить. Давай сходим куда-ни-
будь в бар. Можешь сегодня часов в шесть?
— Пожалуй, можно.
— Тогда встретимся на стоянке. А если выберешь время
среди дня, посмотри историю болезни одной моей пациентки.
Сьюзен Блак. Номер: АО двести двадцать один, триста
шестьдесят пять.
Я записал номер на салфетке. И немного удивился: хоть
доктора много чего помнят о своих пациентах, но редко
запоминают номер истории болезни.
— Прочти внимательно, — сказал Арт, — и не обсуждай
ни с кем, пока не поговоришь со мной.
В полном недоумении я вернулся в лабораторию. В тот
день мне предстояло делать вскрытие; я освободился только
около четырех, тотчас же отправился в больничный архив
и достал историю болезни АО 221-365. Я прочел ее, не отходя
от шкафа. Сьюзен Блак была пациенткой доктора Ли,
впервые обратилась к нему в возрасте двадцати лет, студен-
ткой предпоследнего курса одного из бостонских колледжей.
Жаловалась на нерегулярность менструального цикла. По
ходу расспросов выяснилось, что она недавно перенесла
краснуху, после чего постоянно испытывала большую сла-
бость, апатию и вялость. Последние два месяца у нее каждые
семь-десять дней начиналось слабое кровотечение, которое
тут же прекращалось. При осмотре у нее не было обнаружено
340
никаких отклонений, кроме легкого повышения температу-
ры. Анализы крови были в норме, несмотря на несколько
сниженный гемоглобин. Доктор Ли назначил «дв»; это было
еще в 1956 году, до появления эстрогеновой терапии; <дв»
не показало никаких отклонений, никаких признаков опу-
холи или беременности. Лечение, по всей видимости, давало
хорошие результаты. Девушка находилась под наблюдением
врача в течение трех месяцев, после чего жалобы прекра-
тились.
Я не понимал, зачем Арту понадобилось показывать мне
эту историю болезни. Посмотрел я и заключение патолабо-
ратории. Делал анализ доктор Сандерсон. Заключение было
коротко и ясно: макрогистология — норма, микрогистоло-
гия — норма. Я вернул историю болезни на место и пошел
обратно к себе в лабораторию. Придя туда, я не переставал
думать — в чем же, собственно, суть дела? Не знаю, что
именно натолкнуло меня на мысль о микрофотографии.
Как и многие другие больницы, Линкольнская сохраняет
все свои патослайды. Слайды хранятся в длинных ящичках,
напоминающих библиотечную картотеку. Я подошел к- со-
ответствующему ящичку и нашел нужный слайд. Взял его
с собой в микроскопную, где в ряд стояли десять микрос-
копов. Один был незанят; я положил туда свой слайд. И
сразу увидел, что тут что-то не то.
Слайд был зенкер-формалиновой окраски, которая упот-
ребляется лишь при специальной диагностике. Обычно
употребляется гематоксилиновая-эозиновая. В тех же слу-
чаях, когда по какой-то причине применена зенкер-форма-
линовая краска, то причина объясняется в заключении
патологоанатома. Но Сандерсон даже не упомянул, что
слайд был окрашен необычно.
Сам собой напрашивался вывод, что слайд подменили.
Я взглянул на ярлык. Нет, почерк, вне всякого сомнения,
Сандерсона. Что же произошло? Сразу же на ум пришли
341
возможные объяснения: он просто забыл отметить, что была
употреблена необычная окраска. Или что был сделан анализ
двух отдельных соскобов, окрашенных по-разному. Или что
произошла какая-то вполне допустимая путаница. Но ни
одно из этих объяснений не было в достаточной мере
убедительным. Я думал над этим все время и с трудом
дождался шести часов, когда встретил Арта на стоянке. Он
выразил желание заехать в какой-нибудь бар подальше от
больницы, где мы могли бы поговорить. По дороге он
спросил меня:
— Прочел?
— Да, — ответил я. — Весьма любопытно! Слайд под-
линный?
— Ты хочешь спросить, был ли взят соскоб у Сьюзен
Блак? Нет!
— Тебе следовало бы быть поосторожней. Окраска не
та, мог бы нарваться на неприятность. Откуда этот слайд?
Арт усмехнулся:
— Из научно-исследовательского института биологии.
— А кто произвел подмену?
— Сандерсон. Мы тогда были еще новичками в этом
виде спорта. Это он придумал подменить слайд и записать
в заключении «микрогистология — норма». Теперь мы
действуем более тонко. Каждый раз, когда Сандерсон пол-
учает на исследование соскоб, где все в норме, он делает
несколько лишних слайдов и держит их про запас.
— Нс понимаю, — сказал я, — ты хочешь сказать, что
вы с Сандерсоном действуете сообща?
— Вот именно! — ответил Арт. — Уже несколько лет.
Видишь ли, эта история болезни — липа от начала до конца.
То есть девице действительно было двадцать лет. И она
действительно перенесла краснуху. И у нее были перебои,
но лишь по той причине, что она забеременела. Помимо
того, что она была не замужем, ей еще нужно было закончить
342
колледж. Кроме того, во время первого триместра она
умудрилась подцепить краснуху. Явилась она ко мне расте-
рянная и перепуганная. Мялась, мямлила и в конце концов
попросила, чтобы я ее оперировал. Я пришел в ужас. Я
только что закончил ординатуру и еще не окончательно
растерял светлые идеалы. Положение у нее было пиковое,
она совершенно пала духом, уже видела себя исключенной
их колледжа незамужней матерью ребенка, который имел
все шансы родиться уродом. Она была довольно славной
девчонкой, и мне стало жаль ее, однако я твердо сказал
нет! Правда, посочувствовал, на душе у меня было скверно,
но я объяснил ей, что связан по рукам. Тогда она спросила,
очень ли это опасная операция. Сперва я подумал, что она
хочет попытаться произвести ее своими средствами, и
сказал: да, опасная. Но она сказала об одном человеке;
живущем в Норд-Энде, который делает аборт за двеста
долларов. Бывший санитар морской пехоты или что-то в
этом роде. И объявила, что если я откажусь, то она обратится
к этому человеку. И с тем удалилась из моего кабинета.
В тот вечер я вернулся домой в собачьем настроении. Я
ненавидел ее: ненавидел за тр; что она вторглась в мою
только что начавшуюся практику, зато, что хотела нарушить
мои стройные планы на будущее. Я прекрасно представлял
себе, как она входит в какую-то вонючую каморку, где ее
ждет наглый тип, который выскоблит ее, а может, и
умудрится отправить на тот свет. Я думал о своей жене и
нашем годовалом ребенке. Я вспоминал обо. всех дилетант
тских абортах, последствия которых мне. приходилось на?
блюдать стажером, когда женщины появлялись.у нас в три
часа ночи, истекая кровью. В результате я пришел к выводу,
что закон несправедлив. Что поскольку врач может иногда
решать вопросы жизни в обстоятельствах довольно сомни-
тельных, то тут уж ему сам бог велит. Наутро я отправился
к Сандерсону. Я знал, что он на многое смотрит довольно
343.
либерально. Я рассказал ему, как обстоит дело, и объяснил,
что хотел бы сделать «дв». Он сказал, что устроит так, чтобы
гистологическое исследование попало к нему, и сдержал
обещание. С того все и пошло.
— Ис тех пор ты стал заниматься абортами?
— Да, — сказал Арт. — В тех случаях, когда считаю, что
они оправданны.
— Арт, — сказал я, — эта операция криминальная.
— Вот уж не думал, что ты так уважаешь закон, —
улыбнулся он.
Он намекал на мою биографию. После колледжа я
поступил на юридический факультет, но меня хватило
всего на полтора года. Потом я решил, что юриспруденция
не по мне, и ушел оттуда, чтобы испробовать свои силы
в медицине. В промежутке отслужил какое-то время в
армии...
: — Уважаю, не уважаю — это мое дело, — сказал я. —
А вот если тебя накроют, тебя упекут в тюрьму и лишат
практики. Сам знаешь.
— Я убежден, — сказал он, — что поступаю правильно.
Кто решился на аборт, так или иначе своего добиваются.
Богатые едут в Японию или в Пуэрто-Рико, бедные идут к
бывшему санитару морской пехоты.
Судя по выражению его лица, говорил он совершенно
искренне. А со временем мне и самому пришлось столк-
нуться со случаями, где аборт был единственным гуманным
исходом. Арт делал их. Я же присоединился к Сандерсону,
заметая следы в патолаборатории.
Ясно, что сохранять все в полной тайне мы не могли.
Многие молодые врачи знали, чем занимается Арт, и в
большинстве своем были с ним целиком согласны, потому
что он оперировал с большим разбором. Большинство из
них пошли бы по его стопам, если бы у них хватило на это
смелости.
344
Иные не были согласны и не доносили на него только
из боязни: дрянь, вроде Глука и Уиппля, чьи религиозные
убеждения исключали сострадание и здравый смысл. Долгое
время эти глуки и уиппли тревожили меня. Потом я стал
игнорировать их злобные многозначительные взгляды, от-
ворачивался от их постных ханжеских физиономий. Может,
это было ошибкой.
Потому что если теперь Арт попался и если его голова
полетит, то полетит и голова Сандерсона. И моя тоже. -
3
Когда несколько лет назад я служил в армии, меня
сунули в военную полицию в Токио, и я многое оттуда
вынес. Военный патруль был самой ненавистной публикой
в Токио в тот период — последний период оккупации. В
глазах японцев мы в своих формах и белых шлемах были
конечным напоминанием о навязшем у всех на зубах окку-
пационном режиме. Для хвативших саке — или виски, если
им позволяли финансы, — американцев, шатающихся по
Гинзе, мы являлись олицетворением всех запретов и обид,
которыми изобилует жизнь солдата. Поэтому мы вызывали
острую неприязнь у каждого встречного.
Конечно, мы были вооружены. Помню, когда нам впер-
вые вручили пистолеты, некий темпераментный капитан
сказал:
— Оружие вам выдано, а теперь вот вам мой совет —
никогда пистолетами не пользуйтесь. А то застрелите ка-
кого-нибудь пьяного буяна — пусть даже в порядке само-
защиты, а потом вдруг выяснится, что его дядюшка конг-
рессмен или генерал. Держите оружие на виду, но в кобуре.
Точка.
Одним словом, нам было приказано брать всех и вся на
345
пушку. Мы научились этому. Все полицейские, в конце
концов, постигают сию науку.
Я вспомнил об этом, стоя перед угрюмым сержантом
полиции в участке на Чарлз-стрит. Он взглянул на меня
снизу вверх с таким видом, будто с радостью проломил бы
мне череп.
— Ну, что у вас?
— Мне нужно видеть доктора Ли.
— Что, влип ваш китаеза? Ай-ай-ай.
— Мне нужно его видеть, — повторил я.
— Не положено! — Он стал рыться в наваленных на
столе бумагах, всем своим видом показывая, что разгова-
ривать нам больше не о чем.
— Может, вы потрудитесь объяснить — почему.
— Нет, — сказал он, — не потружусь.
Я вынул записную книжку и ручку:
— Я бы хотел знать номер вашего значка.
— Проваливайте-ка лучше! К нему нельзя.
— По закону вы обязаны назвать свой номер по первому
требованию. — Я внимательно посмотрел на его рубашку и
сделал вид, что записываю номер. Затем отправился к двери.
I — Куда это вы? — небрежно спросил он.	'
I — Телефонная будка рядом.
— Ну так что?.
— Какая жалость! Наверняка ваша жена поработала не
один час, чтобы пришить эти нашивки вам на рукав. А
срежут их в один момент. Бритвой, так что даже форм не
попортят...
Он тяжело поднялся со стула.
— Вы тут, собственно, по какому делу?
— Мне нужно видеть доктора Ли!
— Вы что, его адвокат?
— Угадали.
— Так с того бы и начали. — Он достал связку ключей. —
346
Пошли! — Сказано это было с улыбкой, но глаза его
оставались враждебными. — Вы не можете ставить мне в
вину излишнюю бдительность. В конце концов, убийство
есть убийство.
Арт сидел в весьма приличной камере. Она была опрятна,
в ней не очень воняло. Вообще тюремные камеры в Бостоне
одни из лучших в Америке.
Арт сидел на койке, уставившись на зажатую в пальцах
сигарету.
— Джон!
— У вас в распоряжении десять минут, — сказал сержант,
запер за мной дверь и стал по ту сторону, прислонившись
к решетке.
— Спасибо, — сказал я. — Теперь вы можете идти.
Сержант бросил на меня злобный взгляд и медленно
пошел прочь, побрякивая ключами.
Когда мы остались одни, я спросил Арта:
— Ты как, ничего?
— Да ничего как будто.
Арт мал ростом и подтянут, всегда изящно одет. Родом
он из Сан-Франциско, из большой семьи, где почти все
юристы или медики. Внешность у него не чисто китайская:
кожа скорее оливкового цвета, чем желтого, разрез глаз
европейский и волосы каштановые.
Сейчас Арт был бледен и напряжен. Он поднялся и
зашагал по камере.
— Спасибо, что пришел.
— На случай, если тебя спросят, запомни, что я предста-
витель твоего адвоката. Как таковой я проник сюда. — Я
вынул свою записную книжку. — Ты уже сообщил своему
адвокату?
— Нет еще. Никак не могу собраться с мыслями. Все
это так нелепо...
347
—: Как фамилия твоего адвоката?
Он назвал фамилию, и я записал ее в записную книжку.
Адвокат оказался известный. Наверное, Арт в свое время
рассудил, что когда-нибудь ему понадобится защитник.
— Я позвоню ему, как только выйду отсюда, — сказал
я. — А теперь говори, что произошло.
— Меня арестовали, — сказал Арт. — За убийство.
— Это я понял. Почему ты позвал меня?
— Ты же учился на юридическом.
— Всего год. И это было десять лет назад.
— Джон, — сказал он. — Это и медицинская проблема,
и юридическая. Одновременно. И мне нужна твоя помощь.
Джон, я невиновен, клянусь тебе! Я к ней даже не притро-
нулся.
— Сядь! И расскажи все по порядку.
— Меня арестовали дома, сегодня утром, около семи.
Привезли сюда и начали допрашивать. Сперва сказали, что
это формальность. Потом начали угрожать.
— Сколько их было?
— Сперва двое. Потом трое.
— Они обращались с тобой плохо? Слепили лампами?
— Нет. Ничего такого не было.
— Тебе сказали, что ты можешь пригласить адво-
ката?
— Да. Но это позднее. Когда мне разъяснили права,
предоставляемые конституцией, — он улыбнулся своей пе-
чальной циничной улыбкой. — Видишь ли, сперва это
называлось просто формальностью, поэтому мне и в голову
не пришло звать адвоката. Я же ничего дурного не сделал.
Они разговаривали со мною целый час, прежде чем вообще
упомянули эту девицу.
— Какую девицу?
— Карен Рендал. Да, дочь ДжД.Рендала.
— Господи!
.348
— Вначале меня спросили, что я знаю о ней и была ли
она когда-нибудь моей пациенткой? И тому подобное. Я
ответил, что она приходила ко мне неделю назад посовето-
ваться. Основная жалоба — отсутствие месячных.
— В течение какого периода?
— Четыре месяца.
— Ты им сказал, в течение какого?
— Нет, они не спрашивали.
—г Это хорошо, — сказал я.
— Они хотели узнать другие подробности. Например,
жаловалась ли она на что-нибудь еще? Как держалась?
Я не стал на это отвечать. Я заявил, что пациентка,
говорила со мной конфиденциально. Тогда они начали с
другого конца: пожелали узнать, где я был вчера вечером.
Я ответил им, что сначала сделал вечерний обход в
больнице, а потом пошел пройтись в парк. Они спросили,
возвращался ли я после прогулки в свой кабинет. Я
ответил, что не возвращался. Встретил ли я кого-нибудь
в парке в тот вечер? Я сказал, что не помню, во всяком
случае, никого из знакомых. — Арт глубоко затянулся
сигаретой. Руки его дрожали. — Тут они взялись за меня
вплотную: уверен ли я, что не возвращался в свой кабинет?
А что я делал после вечернего обхода? Уверен ли я, что
не видел Карен с прошлой недели? Я не понимал, куда
они гнут.
— А куда они гнули?
— Карен Рендал привезли в отделение неотложной по-
мощи Мемориальной больницы в четыре часа утра. При-
везла ее мать. С сильным кровотечением, в шоке от потери
крови. Я не знаю, какие меры спасения были применены,
во всяком случае, она умерла. Полиция считает, что вчера
вечером я сделал ей аборт.
— Откуда у них такая уверенность?
— Они не говорят. Я спрашивал несколько раз. Может
349
быть, девочка, когда ее привезли в Мемориалку, в бреду
назвала мое имя. Не знаю!
Я покачал головой.
— Арт, полицейские боятся ошибочных арестов. Если
они арестуют тебя и не смогут доказать твоей вины, им не
поздоровится. Ты не какой-нибудь забулдыга, ты имеешь
возможность обратиться за помощью к хорошему адвокату,
и они знают, что помощь эту ты получишь. Они не осмели-
лись бы предъявить тебе обвинение, если бы у них не было
для этого достаточно веских оснований.
— Как бы то ни было, я не знаю, какие улики они имеют
против меня, — сказал он и начал шагать по камере. — Ни
малейшего понятия не имею.
— Расскажи мне о визите Карен, — сказал я.
— Тут, собственно, нечего и рассказывать. Она пришла .
и попросила меня сделать ей аборт, но я отказался, потому
что она была беременна уже четыре месяца. Я объяснил
ей, что срок слишком большой, и аборт теперь можно сделать
только малым кесаревым сечением.
— И она смирилась?
— Мне показалось, что да.
— А что ты записал в карточке?
— Ничего. Я не завел на нее карточку.
— Это может обернуться скверно, — сказал я, вздох-
нув. — А как ты собираешься объяснить это полиции?
— Послушай, — сказал он. — Если бы я знал, что по ее
милости могу очутиться в тюрьме, я многое бы сделал
по-другому.
Я закурил сигарету и откинулся назад, шеей ощущая
холод каменной стены. Мне было ясно, что положение
создавалось препоганое.
— Кто прислал ее к тебе?
— Карен? У меня создалось впечатление, что Питер.
— Питер Рендал?
350
— Да. Он всегда лечил ее.
— Ты не спросил, кто прислал ее? — Обычно Арт был
очень осторожен в этом отношении.
— Нет. Она пришла уже под конец дня, и я был уставший.
Кроме того, она сразу же приступила к делу — девица она
оказалась весьма прямая, без фокусов. Выслушав ее, я
решил, что Питер прислал ее, чтобы я разъяснил ей, как
обстоит дело, потому что совершенно очевидно, аборт делать
было уже слишком поздно.
— Почему ты это решил?
Он пожал плечами.
— Просто взял и решил.
Это звучало странно. Я был уверен, что он чего-то
недоговаривает.
— К тебе присылали кого-нибудь еще из рендаловского
семейства?
— Что ты хочешь сказать?
— То, что говорю.
— По-моему, это к делу не относится.
— Может, и относится.
— Да нет же, тут не может быть никакой связи.
— Ладно, — сказал я, зная, что при желании А*рт мог
быть упрямым. — Тогда расскажи мне поподробней об этой
девице.
— Она произвела на меня приятное впечатление, —
сказал Арт. — Хорошенькая, неглупая. Очень прямая, как
я уже говорил. Вошла в кабинет, села и выложила все.
Швырялась медицинскими терминами — вроде «аменореи».
— Ты ее осматривал?
— Нет. Я предложил, но она не захотела. Она пришла
ко мне делать операцию и, когда я отказался, ушла.
— Она говорила тебе о своих дальнейших планах?
— Да, — ответил Арт. — пожала плечами и сказала: «Ну
что ж, придется признаться дома, что у меня будет ребенок».
351
— Поэтому ты решил, что она не станет искать других
возможностей?
— Вот именно.
— Очевидно, она передумала.
— Очевидно.
— Хотел бы я знать, почему.
Он рассмеялся:
— Ты знаком с ее родителями?
— Нет, — ответил я и тут же, поняв, что могу поймать
его, спросил: — А ты?
Но Арт был не так прост. Он улыбнулся мне понимающей
улыбкой, словно отдавая дань быстроте моих реакций, и сказал:
— Нет, но я о них слышал.
— Что же ты слышал?
В тот момент вернулся сержант и, бряцая ключами, начал
отпирать замок.
— Время истекло, — сказал он.
— Еще пять минут, — попросил я.
— Время истекло!
(	— Ты говорил с Бетти? — спросил Арт.
— Да. Она держится молодцом. Я позвоню ей и скажу,
что о тебе можно не беспокоиться. — Я взглянул на
сержанта, который в ожидании стоял у открытой двери. —
У полиции нет оснований задерживать тебя. Тебя выпустят
сегодня же.
Сержант сплюнул на пол.
Я пожал Арту руку.
— Да, кстати, а где сейчас находится тело?
— Наверно, в Мемориалке. Хотя, по всей вероятности,
теперь его уже увезли в Городскую.
— Я проверю. Не беспокойся ни о чем. — Я вышел из
камеры, и сержант запер за мной дверь. Он провожал меня
молча и, только когда мы оказались в вестибюле, сказал:
— Вас хочет видеть капитан.
352
4
На табличке, висевшей на облупленной зеленой двери,
значилось «Убийства», и под ней на картонной кар-
точке выведено от руки «Капитан Питерсон». Он оказался
мощным дородным человеком с коротко подстриженными
седеющими волосами и изящными манерами. Капитан
обошел стол, чтобы поздороваться со мной за руку, и я
заметил, что он прихрамывает на правую ногу. Он и не
пытался скрыть свою хромоту, пожалуй, даже бравировал
ею, громко скребя мыском по полу, Модно было не сомне-
ваться, что увечье свое Питерсон заработал не в автомо-
бильной катастрофе. Я попытался определить причину
хромоты и решил, что, по всей вероятности, это пулевое
ранение, но в эту минуту он протянул руку и представился:
— Капитан Питерсон.
— Джон Бэрри.
Пожатие было крепким и дружеским, но глаза оставались
холодными и цепкими. Он указал мне на стул.
— Сержант сказал, что никогда прежде не видел -вас
здесь, и я решил с вами, познакомиться. Большинство
ходатаев по уголовным делам в Бостоне нам известно.
— Вы хотите сказать — защитников?
— Да, конечно, — благодушно согласился он. — Защит-
ников. — И вопросительно посмотрел на меня. — Какую
фирму вы представляете?
---А я не адвокат. С чего вы взяли, что я адвокат?: •?..
— Сержант так понял из ваших слов.
— Значит, неправильно понял.
Питерсон откинулся на спинку кресла и приятно улыб-
нулся.
— Знай мы, что вы не адвокат, никогда не разрешили
бы вам увидеться с Ли.
— Вполне возможно. С другой стороны, никто нс спросил
12 Дмволъские игры
353
у меня пи имени, ни рода занятий. Никто не попросил меня
расписаться в книге посетителей.
— Сержант, по-видимому, растерялся.
— Логичное заключение.
Питерсон улыбнулся ничего не выражающей улыбкой.
Я знал этот тип: преуспевающий по службе полицейский,
вполне вежливый и дипломатичный — до тех пор, пока не
почувствует себя хозяином положения.
— Итак? — сказал он наконец.
— Я — коллега доктора Ли.
Если он и удивился, то никак не выказал этого.
— Врач? Вы, врачи, друг за друга всегда горой. — Он
продолжал улыбаться.
— Не сказал бы, — ответил я.
— Если вы врач, — улыбка на лице Питерсона начала
угасать, — мой вам совет — держитесь подальше от Ли.
Газетная шумиха может стоить вам практики.
— Какая шумиха?
— Шумиха вокруг процесса.
— А будет процесс?
— Да, — сказал Питерсон. — И шумиха вокруг него
может стоить вам практики.
— А у меня нет практики!
— Вы занимаетесь научной работой?
— Нет, — ответил я, — я патологоанатом.
— Не знаю, доктор, что вы пытаетесь доказать. Толь-
ко нам ваша помощь не нужна, а Ли уже не вытащить...
— Это еще нужно посмотреть.
Питерсон покачал головой:
— Не мне вам объяснять.
— Что именно?
— Знаете ли вы, — сказал Питерсон, — на какую сумму
может предъявить иск врач за незаконный арест?
— На миллион долларов, — ответил я.
354
— Скажем, на пятьсот тысяч. Это не делает большой
разницы. Суть остается та же.
— Вы считаете, что дело можно передавать в суд?
— Да, безусловно. — Питерсон снова улыбнулся. — Ко-
нечно, доктор Ли может вызвать вас в качестве свидетеля.
И вы можете произнести пламенную речь, попытаться сбить
с толку присяжных заседателей потоком научных данных.
Но отвлечь внимание от основного факта вам все равно не
удастся.
— А что это за факт?
— Сегодня утром молоденькая девушка скончалась в
бостонской Мемориальной больнице вследствие криминаль-
ного аборта. Вот что за факт.
— И вы утверждаете, что аборт сделал доктор Ли?
— У нас есть такие данные, — мягко пояснил он.
— Они должны быть достаточно вескими, потому что
доктор Ли известный и уважаемый...
— Послушайте, — сказал Питерсон, впервые за все время
выказывая нетерпение. — Вы, может, думаете, что речь
идет о какой-нибудь грошовой проститутке? Это была
порядочная девушка, очень порядочная, из хорошей семьи.
Молоденькая, хорошенькая и очень милая. И ее зарезали.
И обратилась она не к неграмотному шарлатану, для этого
у нее было слишком много здравого смысла и слишком
много денег.
— И это дает вам основание подозревать доктора Ли?
— А это уж не ваше дело.
— Адвокат доктора Ли обязательно задаст вам такой
вопрос, это будет его дело. И если вы не сможете ответить...
— Сможем, будьте уверены.
Я выжидающе молчал. Помимо всего, мне было любо-
пытно увидеть, насколько дипломатичен и ловок Питерсон.
Любое дальнейшее слово будет с его стороны ошибкой.
Питерсон сказал:
355
— У нас есть свидетельница, слышавшая, как девушка
назвала имя доктора Ли.
— Девушку привезли в больницу в шоковом состоянии,
без сознания. Что бы она ни сказала, это не может рассмат-
риваться как веская улика.
— Она говорила это отнюдь не в шоковом состоянии.
Она говорила это значительно раньше.
— Кому?
— Своей матери. — Питерсон довольно ухмыльнулся. —
Сказала своей матери, что это дело рук доктора Ли. Сказала
перед отъездом в больницу. И ее мать подтвердит это под
присягой. Надежная свидетельница. Зрелая женщина, урав-
новешенная, осторожная в своих оценках. И весьма при-
влекательная. Она произведет прекрасное впечатление на
присяжных.
— Возможно.
— А теперь, поскольку я был с вами столь открове-
нен, — сказал Питерсон, — может быть, и вы поведаете
мне, откуда у вас такой повышенный интерес к доктору
Ли? Не замешаны ли вы сами каким-то образом в этом
деле?
— Все может быть.
— Иными словами — да?
— Иными словами — все может быть.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Вы взяли жесткий тон, доктор Бэрри.
— Скептический.
— Раз уж вы такой скептик, то почему вы уверены, что
доктор Ли в данном случае невиновен? Знаете, никто не
застрахован от ошибок. Даже врач.
Я зашел в аптеку, купил там две пачки сигарет и позвонил
в несколько мест по телефону-автомату. Прежде всего я
позвонил к себе в лабораторию и сказал, что не вернусь
356
сегодня на работу. Затем позвонил Джудит и попросил ее
пойти домой к Ли и побыть с Бетти.
— Постарайся ее успокоить. И гони репортеров.
— А они будут?
— Не знаю. Но если появятся, гони.
Она сказала, что прогонит. Затем я позвонил Джорджу
Брадфорду — адвокату Арта. Брадфорд — солидный адво-
кат, человек с хорошими связями: он старший партнер в
фирме «Брадфорд, Стоун и Уитлоу». Когда я позвонил, его
не оказалось в конторе, и я попросил передать, что хочу с
ним поговорить. Последнему я позвонил Льюису Карру —
профессору Мемориальной больницы. Он взял трубку и, как
обычно, сказал отрывисто:
— Карр у телефона.
— Лью, это Джои Бэрри.
— Здорово, Джон! Ну что там у тебя?
— Я звоню насчет Карен Репдал, — сказал я.
— А что насчет ее тебя интересует? — В голосе его
появилась настороженность. Очевидно, в Мемориалке тема
эта была пока еще достаточно злободневной.
— Все, что знаешь. Все, что слышал.
— Пойми, Джон, — сказал он, — ее отец — большая
шишка в нашей больнице. Я слышал все, и я нс слышал
ничего. Кому это нужно знать?
— Мне.
— Лично?
— Да, конечно.
— Зачем?
— Я друг Арта Ли.
— Значит, его действительно на этом зацапали? Я слы-
шал, но не поверил. Мне всегда казалось, что Ли слишком
умей...
— Лью, что произошло вчера ночью?
— О господи, какая скверная история. Напортачили в
357
приемном покое. Я не могу говорить об этом сейчас, —
сказал Карр. — Лучше приезжай сюда ко мне.
— Идет! — сказал я. — А где сейчас тело? У вас?
— Нет, его перевезли в Городскую.
— Вскрытие уже было?
— Не имею понятия.
— Ладно, — сказал я. — Заеду к тебе через пару часов.
Есть возможность взглянуть на амбулаторную карточку?
— Сомневаюсь, — сказал Карр. — Она сейчас у Старика.
— Как-нибудь добыть ее нельзя?
— Сомневаюсь.
Я повесил трубку, опустил еще одну монетку и позвонил
в морг Городской больницы. Секретарша подтвердила, что
тело уже привезли туда. У Элис, секретарши, было что-то
со щитовидкой, и голос ее звучал так, будто она проглотила
контрабас.
— Вскрытие уже делали? — спросил я.
— Только собираются.
— Нельзя ли немного повременить? Я хотел бы присут-
ствовать.
— Едва ли, — пробасила Элис. — У нас тут сидит такой
настырный тип из Мемориалки...
Она посоветовала мне поторопиться. Я сказал, что сейчас
приеду.
5
Почти все бостонцы твердо убеждены, что в их городе
можно получить лучшее медицинское обслуживание
в мире. Однако вопрос, какую больницу считать лучшей в
городе, часто бывает причиной горячих дебатов. Существу-
ют три основных претендента: больницы Дженерал, Брайан
и Мемориальная. Сторонники Мемориальной скажут вам,
358
что Дженерал слишком велика, а Брайан слишком мала,
что Дженерал — это строго клиническая больница, а Брай-
ан — строго научная; что в Дженерал пренебрегают хирур-
гией за счет терапии, а в Брайан наоборот. И наконец, вам
торжественно заявят, что медицинский персонал и в Дже-
нерал, и в Брайан по своему интеллектуальному уровню и
дисциплине значительно уступает персоналу Мемориалки.
Но кто бы ни расставлял бостонские больницы в порядке
их достоинств, Городская больница обязательно будет стоять
на последнем месте. Я ехал туда через Прюденшиал-
сентр — гордое олицетворение того, что политические
деятели называют Новым Бостоном. Это широко раскинув-
шийся комплекс небоскребов, гостиниц, магазинов и пло-
щадей с массой фонтанов и неиспользованных пространств,
что придает ему модернистский вид. ОтПрюденшиал-сентра
можно за несколько минут дойти до квартала красных
фонарей, который не нов и не модернистичен, но, подобно
Сентру, по-своему функционален.
Квартал красных фонарей граничит с Роксбэри — рай-
оном негритянских трущоб, граничит с ним также и Город-
ская больница. Меня подкидывало на рытвинах и ухабах, и
я думал о том, как же далеко я нахожусь от сферы влияния
Рендалов.
Рендалы, естественно, работали в Мемориальной. Рен-
далы были известны в Бостоне как «старинный род» — это
означало, что уж один-то измученный морской болезнью
пилигрим, высадившийся на берег с корабля «Мэйфлауэр»,
сделал свой вклад в фонд генов этой семьи. Свыше двухсот
лет Рендалы занимались в Новом Свете медициной.
Во времена не столь отдаленные род дал длинную цепь
выдающихся врачей. В начале столетия своими внутриче-
репными операциями прославился Джошуа Рендал. Он
много сделал для развития нейрохирургии в Америке, не
меньше, чем сам Кушинг.
35$
После Джошуа Рендала явился Уинтроп Рендал — спе-
циалист по торакальной хирургии. Дж.Д.Рендал — отец
Карен — кардио-хирург, специализировался на замене сер-
дечных клапанов. Я не был знаком с ним, но несколько раз
встречался в обществе — это был суровый, властный, пат-
риархального вида человек с пышной белоснежной шеве-
люрой. Он вселял страх в сердца своих ординаторов, которые
рвались работать под его руководством и одновременно
ненавидели его.
Брат его, Питер, был терапевтом, модным врачом и, по
общему мнению, хорошим.
У Дж.Д.Рендала был сын — брат Карен, который
учился на медицинском факультете Гарвардского универ-
ситета. С год тому назад прошел слух, что он неминуемо
вылетит оттуда за неуспеваемость, но, по-видимому, все
утряслось. В другом городе, в другие времена могло бы
показаться странным, что молодой человек со столь
прекрасной медицинской родословной согласится прогло-
тить такое унижение. Но не в Бостоне: в Бостоне богатые
старинные семьи испокон веков считали, что только две
профессии заслуживают внимания: медицина и юриспру-
денция. Исключение допускалось лишь для научной де-
ятельности, заниматься которой считалось почетным,
если вы становились в конце концов профессором в
Гарварде.
Рендалы были семьей медиков. Каждый Рендал ухит-
рялся окончить медицинский институт и попасть в орди-
натуру Мемориальной больницы. И медицинские инсти-
туты, и Мемориалка не раз и в прошлом смотрели сквозь
пальцы на плохие отметки, если дело касалось кого-то из
Рендалов; за долгие годы семья с лихвой оправдала
доверие. Вот и все, что я знал об этой семье, кроме того
разве, что они очень богаты, верные приверженцы епис-
копальной церкви, никогда не отказываются служить
360
общественным интересам, весьма уважаемы и очень вли-
ятельны.
Мне нужно было выяснить и еще кое-что.
В трех кварталах от больницы я пересек «зону военных
действий» на углу Массачусетс и Колумбус-авеню. По ночам
этот угол кишит проститутками, сутенерами, наркоманами
и торговцами наркотиками; он получил свое название,
потому что врачи Городской больницы видят столько людей
с ножевыми и пулевыми ранениями, привезенных из этого
района, что привыкли рассматривать его как арену боев
местного значения.
Бостонская Городская больница располагается в мно-
гочисленных зданиях, расползшихся более чем на три
квартала. Это лабиринт, построенный безумцем. Беско-
нечные надземные и подземные переходы соединяют с
десяток разобщенных зданий. На каждом повороте есть
большие зеленые указатели, но толку от них мало. Боль-
ница рассчитана на 1350 коек, большую часть которых
занимают алкоголики и всякого рода человеческие отбро-
сы. В медицинском мире Городская известна под кличкой
«Бостонский нужник» — из-за своей клиентуры. Но все
считают, и я на своем опыте убедился в том, что это
прекрасное место практики для молодых врачей и студен-
тов последнего курса — там они могут многому научиться,
столк1гувшись с медицинскими проблемами, которых ни-
когда нс увидеть в больнице, рассчитанной на более
обеспеченную публику.
Я отправился на второй этаж поговорить с Элис. Она
была настроена ворчливо: вскрытие еще не началось из-за
каких-то проволочек; вообще все катится ко всем чертям,
а слышал ли я, что этой зимой ждут эпидемию гриппа? Я
сказал, что слышал, и спросил:
— Кто будет делать вскрытие Карен Рендал?
361
Элис недовольно нахмурилась:
— Прислали тут какого-то из Мемориалки. Фамилия его,
кажется, Хендрикс.
Я удивился. Думал, что поручат это какой-нибудь шишке.
— Он уже там? — спросил я, кивком указывая на дверь
в конце коридора.
— Угу, — ответила Элис.
Я зашагал по направлению к двум двустворчатым дверям,
мимо аккуратной таблички, гласившей: «Дальше вход раз-
решен лишь имеющему допуск персоналу». Двери были
сплошные, без стекла, на них стояли надписи: «Вход» и
«Выход». Я толкнул дверь, ведущую в прозекторскую. В
дальнем углу ее разговаривали двое. Я узнал одного из них,
ординатора по фамилии Гаффен. Другого я совсем не знал,
по-видимому, это и был Хендрикс.
— Хэлло, Джон, — сказал Гаффен, — что вас сюда при-
вело?
— Вскрытие Карен Рендал.
— Его сейчас начнут. Хотите переодеться?
— Нет, спасибо. Я только посмотрю.
Сохранить роль стороннего наблюдателя я мог, лишь,
оставаясь в своем костюме. Меньше всего мне хотелось,
чтобы у кого-то создалось впечатление, будто я активно
участвую во вскрытии и, следовательно, могу оказывать
влияние на окончательное заключение.
Двустворчатая дверь распахнулась, и служитель вкатил
тележку, на которой лежало покрытое белой простыней
тело. Он посмотрел на нас и спросил:
— На какой вам стол?
— На средний, — ответил Хендрикс.
— Ладно. — Он подкатил тележку вплотную, затем пе-
реместил тело на стол из нержавеющей стали.
— Распишитесь, — сказал он Хендриксу, протягивая
бланк.
362
— Я в таких случаях порядочный профан, — сказал мне
Хендрикс, отправив служителя, — мне пришлось делать
вскрытие для следственных органов только раз — смерть
на производстве.
— А почему вас назначили сегодня? — спросил я.
— Наверное, просто повезло. Я слышал, что делать
вскрытие должен был Уэстон.
Уэстон, главный патологоанатом Городской больницы,
чудесный старик и , наверное, лучший специалист в
Бостоне.
— Что ж, — сказал Хендрикс, — начнем, пожалуй.
Он подошел к раковине и начал тщательно намывать-
ся. Патологоанатомы, которые долго скребут руки перед
тем, как начать вскрытие, всегда вызывают у меня
раздражение. Слишком уж это смахивает на пародию на
хирурга: идиотская оборотная сторона медали — человек,
одетый как хирург: в мешковатых штанах, в блузе без
рукавов и с вырезом мысом, тщательно моет руки, перед
тем как начать оперировать пациента, для которого
стерильность уже не имеет никакого значения. Но в
данном случае я понимал, что Хендрикс попросту тянет
время.
Вскрытия никогда удовольствия не доставляют. Но они
особенно угнетающи, если покойный в прошлом был столь
юн и мил, как Карен Рендал. Она лежала, обнаженная, на
спине, ее светлые волосы струились по воде. Прозрачные
голубые глаза были устремлены в потолок. Пока Хендрикс
кончал мыться, я внимательно осмотрел тело и дотронулся
до него. Кожа была холодная и гладкая, серовато-белого
цвета. Именно такая и должна быть у молодой женщины,
умершей от потери крови.
Хендрикс проверил, есть ли пленка в фотоаппарате,
жестом попросил меня отступить в сторону и сделал три
снимка в разных ракурсах.
363
— Амбулаторная карточка при вас?
— Нет, она у Старика. У меня на руках только заключение
врача из неотложной помощи. Клинический диагноз —
смерть в результате кровотечения из влагалища, осложнен-
ного соматической анафилаксией.
— Соматическая анафилаксия? С чего бы это?
— Выше моего понимания.
Тут еще кто-то вошел в комнату. В этом человеке, лысом
и сутулом, я сразу же узнал Лиланда Уэстона. Уэстону за
шестьдесят, он уже собирался на пенсию, но, несмотря на
согбенную фигуру, в нем чувствовалась известная сила и
энергия. Уэстон быстро пожал руку мне, затем Хендриксу,
который откровенно обрадовался, увидав его. Уэстон взялся
делать вскрытие сам. Начал он с того — как и всегда начинал
на моей памяти, — что раз пять обошел вокруг стола,
внимательно вглядываясь в тело и что-то бормоча под нос.
Наконец остановился и посмотрел на меня.
— Вы осмотрели ее, Джон?
- Да...
— И что же вы заметили?
— Она недавно потолстела. Это видно из того, что на
бедрах и на груди у нее обозначились подкожные белые
рубцы. И вес явно избыточный.
— Отлично. Еще что-нибудь?
— У нее интересное расположение волосяного покрова.
Блондинка, а на верхней губе темный пушок. И такие же
темные волосы на руках. Реденькие и очень тонкие, будто
недавнего происхождения.
— Отлично! — кивнул Уэстон. Губы его чуть тронула
улыбка — хитрая улыбочка старого учителя, экзаменующего
прежнего ученика.
Он приступил к аутопсии. Движения у него были быст-
рыми и точными. Он установил рост девушки — один метр
шестьдесят два сантиметра и ее вес — 62 килограмма.
364
Принимая по внимание количество потерянной жидкости,
вес значительный. Уэстон записал эти цифры на доске и
сделал первый надрез. Его руки слегка дрожали, но движе-
ния были удивительно быстры и точны. Когда он вскрыл
брюшную полость, оттуда хлынула кровь.
— Живо! — сказал он. — Отсос.
Хендрикс принес отсос. Скопившаяся в брюшной полости
жидкость исчерна-красного цвета была удалена и измерена
в бутыли. Всего набралось около трех литров.
— Жаль, что у нас нет истории болезни, — сказал Уэс-
тон. — Интересно знать, сколько единиц ей влили в прием-
ном покое?
Количество крови у среднего человека равно приблизи-
тельно четырем с половиной литрам. Если такое количество
ее скопилось в брюшной полости, значит, где-то имело место
прободение.
— Странно, — заметил Уэстон, взвешивая щитовидную
железу на руке. — По-моему, она весит граммов пятнад-
цать, не больше. — Вес нормальной железы двадцать-
тридцать граммов. — Впрочем, отклонение от. нормы
допустимое. — Он разрезал железу. Ничего необычного
мы не увидели.
— Анафилаксия, — сказал Уэстон, осматривая лег-
кие. — Причем, постоянная. Интересно знать, к чему у нее
была повышенная чувствительность? — Потом он перешел
к сердцу. — В полном порядке!
с В* порядке были и *все остальные органы, пока мы не
дошли до матки. Уэстон взял ее в.руку, повернул, и мы
увидели разрез, рассекавший эндометрий и мышечную
ткань. Это объясняло скопление крови в брюшной пол-
ости. -
Но меня смутило другое — размер. Он никак не вязался
с беременностью, тем более четырехмесячной.
Внутри матка была выскоблена достаточно хорошо^и
365
осторожно. Прободение, по-видимому, произошло под конец
операции.
— Тут поработал не абсолютный профан, — заметил
Уэстон. — Человек этот по крайней мере знает основные
принципы.
— Если не считать прободения.
— Ладно, теперь мы по крайней мере убедились в од-
ном — она не произвела операцию сама.
Это был существенный момент. Большой процент тяже-
лых кровотечений из влагалища бывает вызван попыткой
женщины самой избавиться от плода, однако в данном,
случае это исключалось, поскольку тут необходим был:
полный наркоз.
— Как, по-вашему, — спросил я, — похоже, чтоб она
была беременна?
— Сомнительно, — ответил Уэстон. — Весьма сомни-:
тельно.
- Вошел служитель и, обратившись к Уэстону, спросил: ---
— Можно зашивать?
— Да, — ответил Уэстон. — Пожалуйста!
.. Я повернулся к Уэстону.
— А мозг?
- — На это нет разрешения, — ответил он.
с Следственные власти, требуя вскрытия, редко настаива-:
:qt на исследовании мозга, кроме тех случаев, когда имеется,
подозрение на психическое заболевание.
- —Но казалось бы, что такая семья, как Рендалы, — с
медицинским уклоном...
— Видишь ли. Дж Д. был целиком за. Тут дело в миссис
Рендал. Она категорически запротестовала.
Он вернулся к изъятым органам. А я ушел: я видел то,-
что хотел видеть, и с удивлением убедился, что на основании
состояния жизненно важных органов нельзя утверждать/
гго Карен Рендал была беременна.
366.
6
Мне не так-то просто страховать свою жизнь. Как,
впрочем, и большинству патологоанатомов. Стра-
ховые компании содрогаются при виде нас: мы отпугиваем
их тем, что постоянно соприкасаемся с туберкулезом,
злокачественными опухолями и разными смертельными
инфекционными болезнями. Нет, на нас много не зарабо-
таешь! Насколько мне известно, лишь один человек
встречается с еще большими трудностями при страховании
своей жизни — это некий биохимик по имени Джим
Мэрфи. В молодости Мэрфи был полузащитником в ко-
манде Йельского университета и входил в сборную вос-
-точных штатов. Это само по себе немалое достижение, но
оно тем более потрясает, если вы знаете Мэрфи и видели
его глаза. Мэрфи почти слепой. Он носит очки с толстен-
ными линзами и ходит, понурив голову, словно под тя-
жестью своих очков. Он и вообще-то видит плохо, но стоит
ему разволноваться, и он начинает натыкаться на пред-
меты. На первый взгляд трудно поверить, что Мэрфи
когда-то был талантливым полузащитником. Чтобы по-
нять секрет его успеха, надо видеть его в движении. Мэрфи
настолько быстр, что у него даже речь похожа на стеног-
рафическую запись, словно ему некогда вставлять пред-
логи и местоимения. Он доводит до исступления своих
секретарш и лаборанток не только манерой говорить, но
и открытыми окнами. Мэрфи требует, чтобы окна были
распахнуты настежь, даже зимой.	. '
Когда я вошел в его лабораторию, расположенную в
одном из крыльев родильного дома, она оказалась завален-
ной яблоками. Яблоки лежали на холодильниках, на столах
для реактивов, на письменных столах, заменяя собой пресс-
папье, обе его лаборантки, одетые под халатами в толстен-
ные свитеры, дружно ели яблоки.
367
— Все жена! — сказал Мэрфи, пожимая мне руку. —
Специализируется! Хочешь? Сегодня угощаю двумя сорта-
ми. Вкусно! Правду говорю.
— Некогда, — сказал я. — Мэрф, мне нужна твоя по-
мощь.
— Язва, наверное, — сказал Мэрфи, выбирая себе новое
яблоко. — Парень ты нервный. Вечно куда-то спешишь.
— Дело в том, что это как раз по твоей части.
Он широко улыбнулся, и в глазах внезапно вспыхнул
интерес:
— Стероиды? Голову даю на отсечение, что впервые в
истории патологоанатом заинтересовался стероидами. —
Он уселся и вскинул на стол ноги. — Весь внимание! Давай!
Работа Мэрфи связана с образованием стероидов у бере-
менных женщин и эмбрионов. Его местонахождение в
родильном доме вызвано практической — пусть не очень
благовидной — необходимостью: ему нужно быть вблизи
источника снабжения: будущих матерей и мертворожденных
младенцев.
— Мог бы ты сделать анализ на наличие гормонов
беременности при вскрытии? — спросил я.
Он почесал голову быстрым нервным движением.
— Черт! Должно быть. Но кому это может понадобиться?
— Мне.	.	\	__
— Я хотел сказать, неужели при вскрытии нельзя было
определить: беременна или нет?
— Как ни странно, в данном случае есть неясности.
— Ну что ж! Не совсем обычный анализ, но, думаю,
сделать можно. Сколько месяцев?
— Предположительно четыре.
— Четыре месяца? И ты не мог определить по матке?
— Мэрф...
— Да, на четвертом месяце, конечно, можно, — сказал
он. — Юридической силы такой анализ иметь не будет, и
368
вообще... Но сделать можно. Что у тебя? — Я не понял. —
Ну, кровь, моча? Что?
— А? Кровь. — Я сунул руку в карман и достал оттуда
пробирку с кровью, которую собрал во время вскрытия. —
Когда ты дашь мне знать?
— Через два дня. Анализ занимает сорок восемь часов.
Кровь взята при вскрытии?
— Да. Я боялся, что гормоны могут изменить свои
свойства или еще что-нибудь...
— Какая у вас плохая память, — вздохнул Мэрф. —
Изменить свои свойства могут только белки, а стероиды
ведь не белки, так, кажется? Никаких сложностей. Пони-
маешь, при беременности содержание прогестерона возрас-
тает в десять раз, содержание эстриола — в тысячу раз. Уж
какое-то увеличение мы можем измерить. Запросто. — Он
посмотрел на своих лаборанток: — Даже в этой лаборатории.
Одна из лаборанток не осталась в долгу:
— Я никогда не делала ошибок, пока не отморозила
пальцы.
— Чья это? — спросил Мэрфи.
— Что?
Он нетерпеливо помахал передо мной пробиркой.
— Чья кровь?
— A-а, да так, одной пациентки, — пожал я плечами.
— Четырехмесячная беременность, и ты не уверен?
Джон, мой мальчик, ты не откровенен со своим старым
Другом.
— Пожалуй, будет лучше, — ответил я, — если я скажу
тебе потом.
— Ладно, ладно! Не в моих привычках совать нос в чужие
дела. Как хочешь. Но потом ты мне скажешь?
— Обещаю.
— В обещании патологоанатома, — сказал он, вста-
вая, — есть что-то от вечности.
369
7
В последний раз, когда кто-то удосужился их пересчи-
тать, на земле числилось двадцать пять тысяч пои-
менованных человеческих болезней, из которых лечению
поддаются приблизительно пять тысяч. И тем не менее
каждый молодой врач непременно мечтает найти еще
какую-нибудь новую болезнь. Это быстрейший и вернейший
способ сделать себе имя в медицине. Если уж на то пошло,
куда спокойней открыть новую болезнь, чем найти средство
против какой-нибудь старой: ваш метод лечения будет
исследоваться, обсуждаться, оспариваться годами, тогда как
новая болезнь будет охотно и быстро принята всеми.
Льюис Карр, еще будучи стажером, сорвал банк — он
открыл новую болезнь. Болезнь оказалась довольно ред-
кая — наследственная дисгаммаглобулинемия, воздейству-
ющая на бета-фракцию, которую он определил у четырех
членов одной семьи. Но не это важно. Важно то, что Льюис
открыл эту болезнь, исследовал ее и опубликовал результаты
в «Медицинском журнале Новой Англии». Шесть лет спустя
он стал профессором в Мемориальной больнице. Собствен-
но, ни у кого никогда не возникало сомнений, что он им
станет — нужно было только подождать, пока кто-нибудь
из штата уйдет в отставку и освободит место.
По своему положению Карр имел в Мемориалке непло-
хой кабинет. Можно сказать, идеальный для новоиспечен-
ного профессора: во-первых, он был очень тесен и вдобавок
завален журналами/ брошюрами и научными докладами,
которые грудами лежали буквально повсюду. Во-вторых, он
был грязен и ободран и притулился где-то в темном уголке,
неподалеку от лаборатории, где велись урологические ис-
следования. В качестве последнего штриха, посреди этой
грязи и запустения восседала красавица секретарша, казав-
шаяся весьма соблазнительной, деловитой и совершенно
370
неприступной: бесцельная красота в противовес целенап-
равленному безобразию кабинета.
— Доктор Карр делает обход, — сказала она без улыб-
ки. — Он просил вас подождать в его кабинете.
Я вошел и уселся, предварительно убрав с кресла груду
старых номеров «Американского журнала эксперименталь-
ной биологии». Через несколько минут появился Карр. На
нем был белый халат нараспашку (профессора никогда не
застегивают халаты), на шее болтался фонендоскоп. Воро-
тничок рубашки был потрепан (профессора зарабатывают
не так уж много), но черные ботинки сверкали (профессора
знают, что бросается в глаза). Как всегда, он был спокоен, •
сдержан, дипломатичен.
Злые языки утверждали, что Карр не просто диплома- -
тичен, а что он бессовестно подлизывается к начальству. ~
Но и то сказать, многие имели на него зуб из-за его быстрых
успехов. Лицо у Карра было круглое и ребяческое, щеки -
гладкие и румяные. Он улыбался обаятельной мальчишес-
кой улыбкой, имевшей у пациенток неизменный успех.
Сейчас он дарил такой улыбкой меня.	~
— Здорово, Джон, — Карр закрыл дверь в приемную и "
сел за стол. — Ты интересуешься Карен Рендал, — сказал
он таким тоном, словно только что пришел к какому-то
важному выводу. — Интересуешься по личным соображе-
ниям?
— Да!	-
— И все, что я тебе скажу, останется между нами?
-Да!
— Ладно, — сказал он, — я скажу тебе. Я не присутст-
вовал при этом, но осведомлен полностью.
В этом можно было не сомневаться. Льюис Карр знал
больничные сплетни не хуже любой сиделки. Он вбирал“
сведения о том, что делается вокруг, инстинктивно, подобно
тому, как другие вдыхают воздух.
371
— Девушка поступила в четыре утра в приемный покой,
при смерти. В бреду. Диагноз был совершенно ясен —
кровотечение из влагалища. Температура около сорока,
кожа сухая и пониженного тургора, дыхание прерывистое,
пульс частый, давление пониженное. Она все время просила
пить. — Карр глубоко вздохнул. — Стажер посмотрел на
нее и распорядился сделать проверку на совместимость,
чтобы начать переливание крови. Он взял у нее кровь для
анализов и поспешно влил литр раствора глюкозы. Он также
попытался найти источник кровотечения, но не смог, поэ-
тому дал ей окситоцину и в качестве временной меры ввел
тампон. Тут он узнал от матери, кто эта особа, и со страху
чуть, не навалил в штаны. Вызвал главного врача. Начал
переливание. И вкатил ей большую дозу пенициллина
профилактически. К несчастью, он это сделал, не заглянув
в ее амбулаторную карточку и не осведомившись у матери,
нет ли у нее к чему-нибудь аллергии.
— А у нее была аллергия?
— Ещё какая! — сказал Карр. — Через десять минут
после инъекции пенициллина у нее началось удушье, ис-
кусственное дыхание не помогало. К этому времени из
регистратуры принесли амбулаторную карточку, и стажер
понял, что наделал. Тогда он ввел ей миллиграмм эпинеф-
рину. Это ничего не дало,, и он перешел к капельному
введению бенадрила, кортизона и аминофиллина. Ее пере-
вели на кислород. Но она начала синеть, у нее сделались
конвульсии, и через двадцать минут она умерла. Скорее
всего девица и без того умерла бы: судя по всему, к моменту
поступления она успела потерять почти пятьдесят процентов
крови. Это уже конец, как ты знаешь — шок обычно
необратим. Так что, возможно, мы все равно не смогли бы
спасти ее. Но, конечно, от этого не легче.
— Но зачем стажеру было вообще вводить ей пеницил-
лин?
372
— Таков, как ни странно, общий порядок в больнице, —
сказал Карр. — Так уж заведено, когда больные поступают
с определенными симптомами. Когда привозят девиц с
маточным кровотечением и высокой температурой — то
есть с возможным заражением, — мы делаем шу! «дв»,
укладываем в постель и впрыскиваем антибиотики. Обычно
на следующий день они выписываются. А в историю болезни
это записывается, как самопроизвольный выкидыш.
— И такой диагноз записан в истории болезни Карен
Рендал? Выкидыш?
— Да. Самопроизвольный. Мы всегда так записываем,
чтобы не возиться потом с полицией. Нередко приходится
иметь дело с криминальными или сделанными своими
средствами абортами. По большей части больные эти бы-
вают в истерическом состоянии и плетут бог знает что. Мы
тихонько делаем что надо и поскорее отправляем их домой.
— И никогда не заявляете в полицию?
— Послушай, за год к нам попадает до ста женщин в
таком виде. Если бы мы докладывали полиции о каждом
подобном случае, то не вылезали бы из судов, у нас не
оставалось бы времени на исполнение своих прямых обя-
занностей.
— Но разве закон не требует...
— Конечно, закон требует, чтобы мы сообщали о таких
случаях. Закон требует также, чтобы мы сообщали о каждом
случае физического насилия, но если начать докладывать
о .каждом пьянице, ввязавшемся в кабацкую драку, этому
конца не будет. Но предположим, ты знаешь, что данную
больную оперировал какой-то коновал; предположим, ты
вызываешь полицию. Следователь приезжает на следующий
день, а больная говорит ему, что выкидыш был самопроиз-
вольный. Или что она сама устроила его себе. Во всяком
случае, правды она не скажет, и полиция будет недовольна.
Причем недовольна тобой, потому что вызывал ее ты.
373
Я не собирался с ним спорить. Поэтому переменил тему:
— Почему же тогда это обвинение против Ли? Что
произошло?
— Когда Карен умерла, — сказал Карр, — миссис Рендал
впала в истерику. Она начала кричать, что ей дали транк-
вилизатор. Она взяла себя в руки, но продолжала настаивать,
будто ее дочь сказала, что аборт сделал Ли. Поэтому она
вызвала полицию.
— Миссис Рендал вызвала?
— Вот именно.
— А как же диагноз?
— Он остается прежним — «выкидыш». Это официаль-
ное медицинское заключение. Замена его на «криминаль-
ный аборт» с нашей точки зрения не имеет достаточного
обоснования. Только вскрытие покажет, был ли действи-
тельно произведен аборт.
— Вскрытие показало это, — сказал я. — Причем аборт
был сделан вполне квалифицированно за исключением
небольшой перфорации. Сделан кем-то, кто дело знал, но
недостаточно хорошо.
— Ты разговаривал с Ли?
— Сегодня утром. Он утверждает, что не делал его.
Исходя из результатов вскрытия, я ему верю.
Карр достал из кармана фонендоскоп и стал крутить его
в руке.
— Грязная история, — сказал он. — Очень грязная.
— Ее нужно расчистить, — сказал я, — не можем же мы
просто умыть руки.
— Нет, конечно, — согласился Карр. — Имей в виду,
однако, что Дж.Д.Рендал в ужасном состоянии. Он чуть не
убил беднягу стажера, когда узнал, чем ее лечили. Я
присутствовал при этом и думал, что он задушит парня
своими руками.
— А кто этот стажер?
374
— Некто Роджер Уайтинг. Вполне приличный парень,
хоть и учился не бог весть где.
— Как его найти?
— Дома, наверное. Сменился сегодня в восемь утра, —
Карр нахмурился и снова повертел свой фонендоскоп. —
Джон, ты действительно хочешь ввязаться в это дело?
— Я совсем этого не хочу, — сказал я. — Если бы можно
было выбирать, поверь, я сейчас уже сидел бы у себя в
лаборатории. Но у меня нет выбора.
— Беда в том, — медленно произнес Карр, — что события
больше нам неподвластны. Дж.Д. в ужасном состоянии.
— Да, ты уже говорил.
— Я всего лишь пытаюсь помочь тебе понять истинное
положение вещей. — Карр, не глядя на меня, перекладывал
что-то у себя на столе. Наконец сказал: — Суть в том, что
дочь Дж.Д.Рендала зарезал какой-то подпольный акушер,,
и, следовательно, кто-то должен за это ответить. Ли делает
нелегальные аборты — это будет не так-то трудно доказать
на суде. В бостонском суде присяжные, вполне возможно,
будут наполовину состоять из католиков. Они осудят его по
принципиальным соображениям.
— Ты хочешь сказать, что Ли — козел отпущения?
— Приблизительно так, — грустно улыбнулся Карр.
8
Между тем днем, когда человек поступает в универа
ситет, и днем, когда он становится кардиохирургом,
проходит тринадцать лет. Четыре года в медицинском
институте, год ординатуры, три года работы в общей хирур-
гии, два — в грудной хирургии, два — в сердечной. Тут же
где-то вклиниваются два года работы на дядю Сэма.
Не каждый добровольно взвалит на себя такой груз, не.
3-7S
каждого соблазнит столь дальний прицел. К тому времени
как врач достаточно подготовился, чтобы делать операции
на сердце самостоятельно, это уже другой человек, чуть ли
не другая особь, которого отчуждают от остальных людей
опыт и преданность делу. В некотором смысле это входит
в программу обучения: хирурги обычно замкнутые люди.
Я думал об этом, пока смотрел через застекленное
отверстие в полу смотровой кабины на операционную номер
9. Отсюда прекрасно обозревался весь зал, присутствующий
на операции персонал и сама операция. Отсюда часто
наблюдали за операциями студенты и врачи. В операционной
установлен микрофон, поэтому здесь слышны все звуки:
позвякивание инструментов, ритмическое шипение аппара-
та искусственного кровообращения, пониженные голоса.
Я зашел сюда после того, как побывал в кабинете
Дж .Д.Рендал а. Мне хотелось посмотреть амбулаторную кар-
точку Карен, но секретарша Рендала сказала, что у нее этой
карточки нет. Она у Дж.Д., а сам Дж.Д. находится в
операционной. Это удивило меня. Мне казалось, что сегодня,
после всего случившегося, он не выйдет на работу. Но,
по-видимому, такая мысль просто не пришла ему в голову.
Секретарша сообщила, что операция, по всей вероятнос-
ти, уже кончается, но мне достаточно было взглянуть через
стекло, чтобы убедиться, что это не так. Даже швы еще не
начали накладывать. Придется мне прийти за карточкой
попозже.
Но я задержался на минуту посмотреть. Есть что-то
завораживающее в операциях на открытом сердце, что-то
фантастическое, неправдоподобное, какая-то смесь мечты
и кошмара, претворившаяся в жизнь. В комнате подо мной
находилось шестнадцать человек, включая четырех хирур-
гов. Все они двигались, работали, что-то выверяли — вес
это плавно, согласованно, как в балете, каком-то сюрреа-
листическом балете. Закутанный в зеленое оперируемый
376
казался крошечным рядом с аппаратом искусственного
кровообращения — огромной машиной, размерами с авто-
мобиль, сверкающей сталью, с бесперебойно работающими
цилиндрами и колесами.
У изголовья больного стоял анестезиолог со всей своей
техникой. Тут же стояло несколько сестер, два техника,
контролировавших шкалы и измерительные приборы аппа-
рата, еще сестры, санитары и сами хирурги. Я попытался
определить, который из них Рендал, но не смог: в своих
халатах и масках все они выглядели совершенно одинако-
во — безличные, взаимозаменяемые. Но это только так
казалось. Один из этих четырех отвечал за все, за поведение
всех шестнадцати участников операции. Он же отвечал за
семнадцатого человека, находившегося в этой комнате, —
за человека, чье сердце было остановлено.
9
Роджер Уайтинг жил неподалеку от больницы, на
третьем этаже дома без лифта, на том склоне Бикон
Хилл, куда обычно свозят мусор из Луисбургского сквера.
Открыла мне дверь его жена. Некрасивая, с большим
животом. Вид у нее был встревоженный.
— Что вам угодно ?
— Я хотел бы поговорить с вашим мужем. Моя фамилия
Бэрри. Я патологоанатом Линкольнской больницы.
Она посмотрела на меня с неприязнью.
— Мой муж только что лег. Он дежурил последние двое
суток и очень устал.
— У меня важное дело.
Позади нее появился тоненький молодой человек. Он не
только выглядел усталым — он еле держался на ногах, и
вид у него был очень испуганным.
377
— Что такое? — спросил он.
— Я хотел бы поговорить с вами насчет Карен Рендал.
— Я все уже объяснял. Сто раз объяснял. Поговорите с
доктором Карром.
— Яс ним уже говорил.
Уайтинг провел рукой по волосам и сказал, обращаясь
к жене:
— Не волнуйся, дорогая. Принеси чашку кофе, хоро-
шо? — Он повернулся ко мне. — Выпьете кофе?
— С удовольствием.
Мы прошли в гостиную. Комната была небольшая, мебель
дешевая и расшатанная. Но чувствовал себя здесь как дома:
прошло всего несколько лет с тех пор, как я сам был стажером.
Я хорошо помнил и вечную нехватку денег, и постоянное
напряжение, и чудовищное, расписание, и неприятные обя-
занности, которые приходилось выполнять. Я хорошо помнил
выводившие из себя звонки по телефону, когда среди ночи
дежурная сестра вдруг решала узнать, можно ли дать больному
такому-то еще одну таблетку аспирина. Я хорошо помнил, как
трудно вылезать из постели, чтобы осмотреть больного, и как
легко допустить ошибку на рассвете.
— Понимаю, вы очень устали, — сказал я. — Я вас долго
не задержу.
— Нет, нет, — ответил он с жаром. — Если я могу чем-то
помочь. На данном этапе, я хочу сказать...
Вошла жена с двумя чашками кофе. Она бросила на меня
сердитый взгляд. Кофе оказался жидкий.
— Меня интересует момент прибытия пациентки в боль-
ницу, — сказал я. — Вы были в приемном покое?
— Нет. Я прилег. Меня вызвали около четырех утра. Я
спал, не раздеваясь, в комнатушке рядом с приемным
покоем. Проспал совсем немного, и тут меня разбудили. Я
еле разлепил глаза. В смотровую вошел как раз, когда туда
вносили больную.
378.
— Она была в сознании?
— Да, но дезориентирована. И очень бледна. Она ведь
потеряла массу крови. Состояние лихорадочное. Бред. Мы
не смогли поставить ей термометр — она все время сжимала
его зубами, но на ощупь определили: под сорок. Стали
проверять на совместимость, чтобы сделать переливание
крови. Сестры завернули ее в одеяло и подложили ей что-то
под ноги. Затем я осмотрел ее. Кровотечение, совершенно
очевидно, было маточное, и мы поставили диагноз — вы-
кидыш.
— Кстати, о кровотечении, — прервал его я. — Не заме-
тили вы каких-нибудь частиц, следов ткани? Плаценты?
— Нет. Но ведь кровотечение началось давно. Ее одеж-
да... — Он посмотрел вдаль, словно вновь представляя себе
всю картину. — Ее одежда была насквозь пропитана...
Сестры с трудом раздели ее.
— Говорила она что-нибудь внятное?
— В общем, нет. Время от времени бормотала что-то.
Кажется, про какого-то старика. Своего ли отца или просто
какого-то старика. Не знаю. Лишь когда начали разрезать
на ней платье и белье, она стала хвататься за лоскутья и
пыталась натягивать их на себя. Раз она сказала: «Зачем
вы со мной так?» А потом: «Где я?» Но это все в бреду,
бессвязно.
— Где была все это время миссис Рендал?
— Ждала за дверью. Она казалась вполне спокойной,
пока* нам не пришлось сообщить ей, что произошло. Тут
она потеряла самообладание. Абсолютно потеряла самооб-
ладание.
— А как насчет амбулаторной карточки? Карен когда-
нибудь раньше бывала в больнице?
— Я не видел ее карточки, — сказал он, — до того, как..;
это случилось. Ее пришлось разыскивать в регистратуре.
Но девушка бывала в больнице и прежде. Реакция Пирке
379
каждый год, с тех пор как ей исполнилось пятнадцать.
Клинический анализ крови дважды в год по назначению ее
врача. В медицинском отношении, как и следовало ожидать,
за ней хорошо смотрели.
— Были ли какие-нибудь особые отметки в ее карточке?
Помимо аллергии?
Он грустно улыбнулся:
— Разве этого мало?
Он прямо упивался чувством жалости к себе. Мне
хотелось сказать ему, что люди еще будут умирать у него
на глазах и тут надо смириться. И нужно смириться с
мыслью, что всегда можно допустить ошибку, потому что
ошибки случаются. Порой случаются и вопиющие ошибки.
Я хотел сказать, что стоило ему спросить миссис Рендал,
нет ли у Карен аллергии к пенициллину, и он, Уайтинг, был
бы чист и безмятежен. Больная так и так умерла бы, но
Уайтинг был бы чист. Его ошибка заключалась не в том,
что он убил Карен Рендал, а в том, что не испросил на то
разрешения.
Я хотел было сказать ему все это, но не сказал.
— Никаких указаний на то, что она была психически
неуравновешенна? Вообще ничего необычного?
— Минуточку, — он нахмурился. — Одну странность я
заметил. С полгода назад был назначен полный комплект
снимков черепа.
— Вы видели эти снимки?
— Нет. Только читал заключение рентгенолога: никаких
патологических отклонений.
— Л почему делались снимки?
— Там не указано.
— Может, какой-нибудь несчастный случай? Падение
или автомобильная катастрофа?
— Не знаю.
— А по чьему назначению делались снимки?
380
— По всей вероятности, по назначению доктора Питера
Рендала. Он был ее врачом.
— Но ведь должна быть причина?
— Должна, конечно, — подтвердил он, но без большого
интереса. Он сумрачно посмотрел в чашку с кофе, отхлебнул,
наконец сказал: — Надеюсь, мерзавец, который сделал ей
аборт, свое получит. Не знаю наказания, которое было бы
для него слишком суровым.
Я поднялся. Мальчишка был на грани истерики. Его
карьера оказалась под ударом оттого, что он допустил
ошибку в отношении дочери известного врача, — ничего
другого он не соображал сейчас. Охваченный злостью,
отчаянием, жалостью к себе, он тоже искал козла отпуще-
ния.
Выйдя от Уайтинга, я позвонил Льюису Карру. Мне
необходимо было видеть амбулаторную карточку Карен
Рендал, чтобы выяснить все относительно этих рентгенов-
ских снимков.
— Лью, я опять по твою душу.
— Да? — по его голосу казалось, будто эта мысль при-
водит его в восторг.	__
— Да! Мне просто необходимо добыть ее карточку.
— Я думал, мы с тобой уже все обговорили.
Но тем временем всплыло нечто новое. История с
каждой минутой все больше и больше осложняется. Почему
были назначены рентгеновские снимки?..
— Извини, — сказал Карр. — Ничем не могу быть тебе
полезен. — Со мной говорил официальным тоном человек,
который взвешивает свои слова и произносит каждую фразу
в уме, прежде чем сказать ее вслух.
— В чем дело? С тобой успел поговорить Рендал и замазал
тебе рот?
— Я считаю, — сказал Карр, — что таким делом должны
381
заниматься люди, имеющие специальную подготовку. Сам
я недостаточно компетентен, да и другие врачи, вероятно,
тоже.
Собственно говоря, этого следовало ожидать. Льюис
Карр в любую игру играл строго по правилам, как пай-маль-
чик.
10
Ни один англичанин в здравом уме не отправился
бы в Бостон, особенно в 1630 году. Пуститься в
долгое морское путешествие, чтобы приехать в дикую,
враждебную глушь, — для этого мало было смелости и
стойкости, для этого требовались отчаяние и фанатизм.
И прежде всего глубокая, непоправимая обида на англий-
ское общество.
К счастью, история судит о людях по их действиям, а не
по их побуждениям. Поэтому бостонцы могут со спокойной
I совестью считать своих предков борцами за демократию и
свободу, героями революции, либеральными художниками
и писателями. Бостон — город, который до сих пор чтит
основателей секты квакеров и бережно хранит память о
войне за освобождение.
Но есть и другое лицо Бостона, далеко не такое светлое,
достаточно вспомнить о позорном столбе, о колодках, скамье
позора в церкви, об охоте за ведьмами. Мало кто из совре-
менников задумывается над тем, о чем свидетельствуют эти
орудия пытки, — они свидетельствуют о навязчивых идеях,
неврастении и изощренной жестокости. Это приметы общес-
тва, скованного страхом греха, осуждения на вечные муки,
страхом адских печей, болезней и индейцев, общества напря-
женного, боязливого, подозрительного. Одним словом, общес-
тва реакционных религиозных фанатиков.
382:
Как преуспевшее в жизни дитя трущоб, Бостон склонен
забывать о большей части своей прежней истории. Город
далеко ушел от своего прошлого и делает все, чтобы скрыть
его. Некогда поселение простолюдинов, он породил нети-
тулованную аристократию, которая по своей замкнутости
способна соперничать с древнейшими родами Европы. Ко-
лыбель религиозного психоза, он создал сообщество ученых,
с которыми не может тягаться ни одно ученое сообщество
в этой части страны. Ко всему он страдает самовлюблен-
ностью: общий штрих с другим городом сомнительного
происхождения — Сан-Франциско.
К несчастью для обоих городов, совсем уйти от своего
прошлого они никак не могут. Сан-Франциско не может
избавиться от грубости, напористости, крикливости, подхва-
ченных в дни золотой лихорадки, и стать утонченным и
благопристойным подобно городам восточного побережья.
А Бостон, как ни старается, не может стряхнуть с себя налет
пуританизма и снова стать английским городом.
Все мы привязаны к своему прошлому — оптом или в
розницу. Прошлое проглядывает в самом строении наших
костей, распределении волосяного покрова и цвете кожи, в
том, как мы ходим, стоим, едим, одеваемся и... думаем.
Все это вспомнилось мне, пока я шел на свидание с
Уильямом Гарвеем Рендалом — студентом медицинского
института.
Человек, носящий имя Уильям Гарвей*, не может не
чувствовать себя дураком. Это все равно, что быть назван-
ным в честь Наполеона или Кэри Гранта** — слишком
большое бремя возлагается вместе с таким именем на плечи
ребенка, слишком много от него ожидают.
* Английский придворный врач, который в 1628 году открыл, что кровь
циркулирует по замкнутому кругу.
** Американский киноактер.
383
Сомневаюсь, что Уильям Гарвей Рендал захотел бы
когда-нибудь изменить свое имя. Хоть оно и налагало
ответственность, но и давало кое-какие преимущества, осо-
бенно если он хотел оставаться в Бостоне; кроме того, оно
его, по-видимому, не тяготило. Он был рослый, крепкий
блондин с приятным открытым лицом. Было в нем что-то
типично американское, здоровое; тем нелепей и смешней
казалась обстановка его комнаты на первом этаже Шера-
тон-холла — общежития медицинского института. Как и
большинство комнат в этом общежитии, она была рассчи-
тана на одного, хотя и была значительно просторнее прочих.
И уж конечно, несравненно просторней, чем каморка на
четвертом этаже, которую занимал сам я в студенческие
-годы. Комнаты на верхнем этаже были дешевле.
С моих времен стены покрасили. Тогда они были серыми,
как яйцо динозавра, теперь же стали тошнотворно-зелены-
ми. Но это было все то же старое общежитие, те же унылые
коридоры, те же грязные лестницы, тот же застарелый запах
пота, грязных носков, учебников и хлорки.
Рендал обставил комнату очень мило. Старинная мебель.
Потертый красный бархат, облупленная местами позолота
говорили о старине и величии.
Я вошел в комнату и сел.
— Вы насчет Карен? — Вид у Рендала был скорее
озабоченный, чем опечаленный.
— Да, — сказал я. — Понимаю, время неподходящее...
— Ничего, давайте спрашивайте!
Я закурил сигарету и бросил спичку в золоченую пепель-
ницу венецианского стекла. Безобразную, но роскошную.
— Я хотел поговорить с вами о ней.
— Пожалуйста!
Я все ждал, когда он наконец поинтересуется, кто я
такой, но его, по-видимому, это не волновало.
— Когда вы ее видели в последний раз?
384
— В субботу. Она приехала из Нортгемптона на автобусе,
и я заехал за ней на автостанцию. У меня было два часа
свободных после завтрака. Я отвез ее домой.
— В каком она была состоянии?
— В прекрасном. Оживленная. Веселая. Рассказывала о
колледже и о соседке по комнате. Эта соседка, по-видимому,
шалая девица. Потом болтала о нарядах.
— А когда вы в последний раз видели ее до прошлой
субботы?
— Не помню точно. Кажется, где-то в августе.
— Так что встреча состоялась после длительной разлуки?
— В общем, да, — сказал он. — Я всегда был рад Карен.
С ней было весело, она была такая живая, и потом она
великолепно умела передразнивать людей. Могла изобра-
зить вам кого-нибудь из своих профессоров или поклонни-
ков, а потом начинала хохотать до истерики. Собственно,
так она и заполучила себе машину.
— Машину?
— В субботу вечером, — ответил он, — мы все обедали
в ресторане: Карен, я, Эв и дядя Питер.
— Эв?
— Это наша мачеха, — сказал он. — Мы зовем ее Эв.
— Значит, вас было пятеро?
— Нет, четверо.
— А ваш отец?
— Он был занят в больнице.
Рендал сказал это очень сухо, и я не стал углублять тему.
— Так или иначе, — продолжал Уильям, — Карен поп-
росила машину на уик-энд, а Эв отказала — ей не хотелось,
чтобы Карен пропадала где-то всю ночь. Тогда Карен
обратилась к дяде Питеру — тот вообще не умеет отказы-
вать — и попросила машину у него. Восторга это у него не
вызвало, но она пригрозила, что сейчас изобразит его, и он
тут же уступил ей.
13 Дьявольские игры
385
А как же Питер?
— Вечером я подвез его по дороге сюда.
— Так что в субботу вы провели с Карен несколько часов?
— Да. Приблизительно с часу дня до десяти вечера.
— И потом уехали вместе с вашим дядей?
— Да.
— А Карен?
— Осталась с Эв.
— Она куда-нибудь поехала в тот вечер?
— Надо думать. Иначе зачем же было брать машину?
— Говорила, куда собирается?
— В Гарвард. У нее там в колледже есть знакомые.
— Вы видели ее в воскресенье?
— Нет, только в субботу.
— А вам не показалось, что она внешне как-то измени-
лась?
— Нет. — Уильям покачал головой. — Такая же, как
была. Конечно, она немного потолстела, но мне кажется,
"все девчонки толстеют, когда начинаются занятия в
колледже. Летом все время была в движении — играла
в теннис, плавала. Все это прекратилось с началом
учебного года, вот, наверное, она и прибавила несколько
фунтов, — он улыбнулся. — Мы посмеивались над ней
по этому поводу. Она стала жаловаться, что их отврати-
тельно кормят, и мы тогда спросили, с чего же ее так
разнесло?
— Ей приходилось следить за своим весом?
— Карен? Нет, что вы! Она всегда была худенькой,
подвижной, настоящим сорванцом. А потом вдруг расцвела.
— Сознаю, что мой вопрос может показаться вам стран-
ным, — сказал я, — но скажите, у вашей сестры всегда был
темный пушок на губе и волосы на руках?
— Забавно! — протянул он. — Вот вы упомянули, и я
вспомнил. Я заметил их в субботу. Питер посоветовал ей
386
обесцветить их или спять воском. Она в первый момент на
него ужасно рассердилась, а потом засмеялась.
— Значит, их раньше не было?
— Наверное, нет. Может, и были, только я не замечал.
— Где она проводила это лето? — спросил я потом.
— Точно не знаю. Официально Карен жила на Мысе,
работала в какой-то картинной галерее в Провинстауне,
только, думаю, много времени она там не проводила.
По-моему, она все время торчала на Хилле. Со своими
чокнутыми друзьями: она любила окружать себя странными
типами.
— Друзьями? Или подругами?
— И теми и другими. — Он пожал плечами. — Но в
точности не знаю. Она всего раз, или два мимоходом
упомянула об этом.
— Не упоминала ли она какие-нибудь имена?
— Вроде бы да, я толком не запомнил. Какие-то Хэрби
и Су-Су и Элли. — Он вдруг рассмеялся. — Помню, как-то
она стала изображать девушку, которая любила пускать
мыльные пузыри.
— Значит, фамилий вы никаких не помните?
Он покачал головой.
Уже уходя, я спросил:
— В какой больнице вы проходили акушерскую практику?
— В Линкольнской. — Он взглянул на меня и нахмурил-
ся. — И чтобы полнее ответить на ваш вопрос — да, я
ассистировал при нескольких абортах. Я сумел бы и сам.
Но в воскресенье вечером я дежурил в больнице. Всю ночь.
Вот так-то!
Выйдя из общежития, я увидел высокого,^сухощавого с
серебристыми сединами человека, шедшего мне навстречу.
Я сразу же узнал его — даже на расстоянии.
Чем-чем, а внешностью Дж Д.Рендал, безусловно, выде-
лялся.
387
11
— ттоктор Бэрри?
/-Ц Тон был чрезвычайно дружеским. Дж.Д. Рендал
протянул мне руку. Я пожал ее — сухую, чистую, которую
скребут на пять сантиметров выше локтя в течение десяти
минут. Руку хирурга.
— Приветствую вас, доктор Рендал.
— Вы хотели видеть меня? — сказал он. — Секретарша
говорила, что вы заходили ко мне в кабинет.
— Да, — сказал я. — Насчет карточки.
Рендал благосклонно улыбнулся. Он был на полголовы
выше меня.
— По-моему, нам с вами надо кое-что выяснить. Пой-
демте со мной.
Он вовсе не собирался отдавать мне команду, но прозву-
чали его слова именно так. Это напомнило мне, что хирур-
ги — это последние самодержцы в обществе, последний
класс людей, наделяемых в какой-то момент абсолютной
властью.
Мы шли по направлению к автомобильной стоянке. Мне
казалось, что он вышел специально затем, чтобы поговорить
со мной. Я не имел представления, откуда ему стало известно,
что я здесь, но такое чувство меня не покидало.
— За последнее время несколько человек говорили мне
о вас, — сказал он.
— Да что вы?
— Представьте себе.
Его автомобиль был серебристый «порше». Рендал не-
брежно облокотился о сверкающее крыло. Что-то в его позе
говорило, что мне не стоит следовать его примеру. Секунду
он молча разглядывал меня, затем произнес:
— О вас очень хорошо отзываются. Вы, говорят, обла-
даете знаниями и трезвым умом.
338
Я пожал плечами. Он снова улыбнулся и сказал:
— Вы ведь из Линкольнской больницы? Мне говорили,
что вы там на хорошем счету.
— Благодарю вас. — Его маневр сбивал с толку; я не
понимал, куда он гнет. Но долго ждать мне не пришлось.
- — Вы не думали о том, чтобы перейти в другую больницу?
Ведь могут быть другие... возможности. Вакансии.
— Я вполне доволен своей теперешней работой.
— Это в данное время, — сказал он.
— Безусловно. В данное время.
— Вы знаете Уильяма Сьюола?
Уильям Сьюол был главным патологоанатомом Мемо-
риальной. Ему шел шестьдесят второй год, и ему предстояло
вскоре удалиться на пенсию. Я почувствовал разочарование
в Дж. Д. Рендале. Вот уж не ожидал, что он будет действовать
так грубо.
— Да, знаю. Немного.
— Он скоро уходит на пенсию.
— Тимоти Стоун — его заместитель, он великолепно
знает свое дело.
— По всей вероятности, — сказал Рендал. Взгляд его
был устремлен в небо. — По всей вероятности. Но многим
из нас трудно работать с ним.
— Я такого не слыхал.
— Мы это не афишируем. — Он тонко улыбнулся.
— И многим из вас было бы легче работать со мной?
— Многие из нас заинтересованы в подыскании нового
человека. Возможно со стороны, который мог бы, так
сказать, влит свежую струю;
— Тимоти Стоун мой близкий друг, — сказал я.
— А какая тут связь?
— Та связь, что я не стану ему пакостить.
— У меня в мыслях не было предлагать вам что-либо
подобное.
389
— Тогда, возможно, я не понимаю, в чем суть. Почему
бы вам не объяснить?
Рендал в задумчивости почесал висок. Видимо, собирался
зайти с другого фланга. Брови его нахмурились.
— Я не патологоанатом, доктор Бэрри, но среди патоло-
гоанатомов у меня имеются друзья.
— Надо думать, Тим Стоун не принадлежит к их числу.
— Мне иногда кажется, что у патологоанатомов работы
больше, чем у хирургов, больше, чем у кого бы то ни было.
Похоже, патологоанатомия не оставляет времени ни для
чего другого.
— Тут вы, пожалуй, правы.
— Меня очень удивляет, что вы располагаете таким
количеством свободного времени.
— Да так уж вышло. — Я начинал злиться. Сперва
подкуп, потом угрозы. Или подмажь, или припугни! Но
наряду со злостью мною овладевало странное любопытство.
Рендал был не дурак, и я понимал, что он не стал бы заводить
со мной подобных разговоров, если бы чего-то не боялся.
У меня мелькнула мысль — уж не сделал ли аборт он сам?
И тут же он сказал:
— У вас есть семья?
— Да, — ответил я.
— Давно в Бостоне?
— Я могу в любой момент уехать отсюда, если патоло-
гические экземпляры покажутся мне слишком уж непри-
глядными.
Он воспринял это достойно. Не двинулся, не повел
бровью, не переступил с ноги на ногу. Только взглянул на
меня своими серыми глазами и сказал:
— Понимаю!
— Может быть, вы откроете свои карты и скажете, что
у вас на уме?
— О, это проще простого, — ответил он. — Меня инте-
к390
ресуют ваши мотивы. Мне понятны узы дружбы, я допускаю
даже, что личная привязанность толкает иногда людей на
безрассудство. Я восхищен тем, как вы горой стоите за
доктора Ли, хотя мне куда бы больше понравилось, если бы
объектом этой преданности являлся человек более достой-
ный. Однако мне кажется, ваши действия выходят за
пределы простой лояльности. Что вами движет, доктор
Бэрри?
— Любопытство, доктор Рендал. Исключительно любо-
пытство. Я хочу выяснить, почему все из кожи вон лезут,
чтобы утопить невинного человека. Я хочу выяснить, почему
люди профессии, основа которой — объективное исследо-
вание фактов, решили встать на путь предвзятости.
— Давайте сначала выясним предмет разговора. Доктор
Ли делает криминальные аборты. Так или не так?
— Это вы говорите. Я слушаю.
— Аборты запрещены законом. Далее: как и при всяком
хирургическом вмешательстве, при аборте возможны смер-
тельные исходы — даже если его делает знающий человек,
а не пьяный...
— Азиат? — подсказал я.
— Доктор Ли, — он улыбнулся, — делает аборты, делает
нелегально. Как человек — он ведет себя весьма сомни-
тельно. Как хирург — он нарушает законы врачебной этики.
Как гражданин Соединенных Штатов — он совершает пос-
тупки, подлежащие судебному преследованию. Вот что у
меня на уме, доктор Бэрри. И я хочу знать, почему вы суете
нос не в свое дело, почему вы пристаете к членам моей
семьи. И вообще докучаете всем, вместо того, чтобы испол-
нять свои прямые обязанности — обязанности, за выполне-
ние которых Линкольнская больница платит вам жало-
ванье...
— Доктор, — сказал я. — Если подходить к этому делу
исключительно по-семейному: как бы вы поступили, приди
391
ваша дочь к вам сообщить, что она беременна? Что, если
бы она посоветовалась с вами, прежде чем обратиться к
подпольному акушеру.
— Бессмысленно строить догадки.
— Но ведь у вас, без сомнения, должен быть ответ.
Рендал начал багроветь. Над крахмальным воротничком
выступили вены. Поджав губы, он сказал:
— Так вот вы чего добиваетесь! Хотите опорочить мою
семью в безумной надежде помочь вашему так называемому
другу?
Он захлопнул дверцу, включил мотор и умчался прочь в
облаке сердитого синего выхлопного газа.
12
Дом свой по возвращении я нашел темным и пустым.
Значит, Джудит с детьми все еще у Ли. Пошел туда
и я.
Бетти сидела на кухне с застывшей улыбкой на лице и
кормила годовалую дочку; вид у нее был усталый и слегка
растрепанный, Джудит находилась тут же; рядом с ней,
держась за ее юбку, стояла Джейн — наша младшая.
Из гостиной доносились выстрелы игрушечных пистоле-
тов и голоса мальчишек, игравших в «полицейских и воров».
При каждом выстреле Бетти вздрагивала.
— У нас плохие вести, — сказала Джудит. — Звонил
Брадфорд. Он отказался вести дело.
— Надо поговорить с ним, — сказал я, стараясь сохранять
присутствие духа.
Джудит взглянула на часы:
— Уже половина шестого. Его, вероятно, не будет...
— Все равно, я попробую. — И направился в кабинет
Арта. Джудит последовала за мной. Я затворил дверь,
392
отгораживаясь от звуков перестрелки, и, усевшись за стол
Арта, начал набирать номер Брадфорда.
— Да, вот еще, — сказала Джудит, — Фриц Вернер зво-
нил. Ему нужно поговорить с тобой.
Этого следовало ожидать. Уж кто-кто, а Фриц всегда
пронюхает. С другой стороны, он мог знать что-нибудь
существенное.
— Я позвоню ему попозже, — сказал я.
— Да, пока я не забыла, завтра ведь мы идем в гости.
— Я не хочу никуда идти.
— Придется, — возразила она. — Это же к Джорджу
Моррису. Я и забыла.
— Ладно, в котором часу?
— В шесть. Мы можем уйти пораньше.
— Ладно!
Она вошла обратно в кухню, и в это время на том конце
провода секретарша подняла трубку.
— Мистера Брадфорда, пожалуйста.
— Очень сожалею, — ответила секретарша. — Мистер
Брадфорд уже ушел.
— Как бы я мог с ним связаться?
— Мистер Брадфорд будет в конторе завтра в девять
часов утра.
— Так долго я ждать не могу.
— Очень сожалею, сэр.
— А вы не сожалейте. Просто пойдите и поищите его.
Это доктор Бэрри.
Тон ее мгновенно изменился:
— Подождите минутку, пожалуйста, доктор. — И не-
сколько минут спустя: — Мистер Брадфорд уже уходит, но
он сейчас поговорит с вами.
— Спасибо!
Послышался механический щелчок.
— Джордж Брадфорд у телефона.
393
— Мистер Брадфорд, это Джон Бэрри.
— Да, доктор Бэрри. Чем могу служить?
— Я хотел бы поговорить с вами относительно Арта Ли.
— Доктор Бэрри, я уже ухожу...
— А не могли бы мы встретиться где-нибудь?
Он помолчал и вздохнул в телефон.
— Это ничего не даст. Боюсь, мое решение окончательно.
Причина тут не во мне.
— Я вас долго не задержу.
— В таком случае я буду ждать вас в своем клубе через
двадцать минут. В «Трафальгаре».
Я повесил трубку. Сукин сын! «Трафальгар» находится
на другом конце города. Мне придется мчаться сломя голову,
чтобы попасть туда вовремя. Я поправил галстук и побежал
к машине.
Клуб «Трафальгар» помещался в старинном особнячке
на Бикон-стрит, у самого подножия Хилла. Сдавая на
вешалке пальто, я заметил объявление, сухо сообщающее,
что «Дамам вход разрешен по приглашению, по четвергам
до половины шестого». Брадфорд встретил меня в вестибюле.
Это был невысокий плотный человек, безупречно одетый.
Его черный в узкую белую полоску костюм, в котором он
пробыл весь день на работе, нисколько не помялся, ботинки
сверкали, и манжеты рубашки высовывались из рукавов
пиджака как раз настолько, насколько положено. Карман-
ные часы он носил на серебряной цепочке, университетский
значок красиво оттеняла темная ткань жилета. Не нужно
было заглядывать в справочник, чтобы сказать, что он живет
в Бэверли Фармс или где-нибудь в. этом роде, что учился он
на юридическом факультете Гарварда, что жена его окон-
чила Вассар и до сих пор носит юбки в складку, свитеры из
кашмирской шерсти и жемчуг на шее, и что дети его учатся
в Гротоне и Конкорде.
394
— Лично я не прочь выпить, — сказал он. — Как вы на
это смотрите?
— Положительно!
Бар находился на втором этаже. Мы уселись в удобные
кресла у окна, и я заказал себе «Гибсон». Брадфорд лишь
кивнул бармену. Пока мы ждали, он сказал:
— Я понимаю, вы огорчены моим решением, но откро-
венно говоря...
— Я не огорчен. Потому что я не нахожусь под следст-
вием.
Брадфорд достал из кармана часы, взглянул на них и
положил обратно.
— У меня множество клиентов, и мистер Ли — всего
лишь один из них.
— Доктор Ли!
— Совершенно верно, доктор Ли. Он всего лишь один
из моих клиентов; по отношению ко всем им у меня есть
обязательства, которые я и стараюсь выполнять по мере
своих возможностей. Сегодня после обеда я разговаривал
с окружным прокурором, хотел выяснить, когда будет слу-
шаться дело доктора Ли. Оказалось, что слушание совпадает
с другим делом, на ведение которого я уже давно дал
согласие. Я не могу находиться одновременно в двух судей-
ских залах.
Принесли напитки. Брадфорд приподнял свою рюмку.
— Ваше здоровье.
... Ваше! "
Он пригубил и, глядя в рюмку, продолжал: •
— Когда я объяснил положение доктору Ли, он меня
понял. Я сказал ему также, что моя фирма постарается
предоставить ему компетентнейшего защитника. У нас
четыре старших партнера, и вполне возможно, что один из
них может взяться...
— Но не наверняка?
395
— А за что в этом мире можно поручиться?
Я отпил из рюмки. Коктейль был скверный — вермут, в
который подплеснули чуть-чуть водки.
— Вы близко знакомы с Рендалами? — спросил я.
— Да, я знаком с ними.
— Повлияло ли это как-то на ваше решение?
— Конечно, нет! — Он вдруг выпрямился. — Каждый
адвокат очень скоро постигает разницу между деловыми
отношениями и приятельскими. Это часто бывает необ-
ходимо. — Он улыбнулся и снова отпил из рюмки: —
Между нами говоря, доктор Бэрри, я полностью солидарен
с доктором Ли, уверяю вас. Мы оба признаем, что аборт —
дело житейское. Их делают непрестанно. С практической
точки зрения, они необходимы. Наши законы на этот счет
туманны, плохо сформулированы и до смешного суровы.
Но я должен напомнить вам, что доктора в этом случае
гораздо более строги, чем сам закон. Специальные боль-
ничные комиссии сверхосторожны. Они отказываются
дать разрешение на аборт в тех случаях, когда закон
никогда не вмешался бы. По-моему, до того, как менять
законы об абортах, следует изменить настроения, прева-
лирующие в медицинском мире.
Я ничего не мог ответить. Сваливать с больной головы
на здоровую — обряд, освященный веками, и созерцать его
нужно в молчании.
— Итак, давайте говорить о докторе Ли. Ему предъяв-
лено обвинение по статье закона штата Массачусетс,
принятого семьдесят восемь лет назад, согласно которому
аборт является уголовным преступлением, караемым
штрафом и тюремным заключением до пяти лет. В случае
смертельного исхода приговор может быть от семи до
двадцати лет.
— Это что, убийство со смягчающими вину обстоятель-
ствами или непредумышленное убийство?
396
— Технически ни то, ни другое.
— Значит, допускается взятие на поруки?
— Предположительно — да! Но в этом случае — нет,
потому что прокурор попытается предъявить обвинение
в убийстве на основании статьи общего права, которая
гласит, что смерть, последовавшая в результате уголов-
ного преступления, является убийством. По ходу дела
обвинение представит доказательства ( и, я уверен, доста-
точно веские), что доктор Ли занимается подпольным
акушерством. Они докажут, что эта девушка, Карен Рен-
дал, приходила к доктору Ли и что он, непонятно по какой
причине, ее визит не зарегистрировал. Они докажут, что
у него нет твердого алиби. И они представят показание
миссис Рендал, что, по словам ее дочери, оперировал ее
доктор Ли. Так что в конце концов все сведется к коллизии
показаний. Ли — изобличенный подпольный акушер —
будет утверждать, что он операции не делал; миссис
Рендал — что он ее сделал. Бели бы вы были в составе
присяжных, кому бы вы поверили?
— Доказательств, что доктор делал операцию этой де-
вушке, нет. Все до одной улики косвенные.
— Не забудьте, что судить его будут в Бостоне.
— Судите его где-нибудь в другом месте, — сказал я.
— - На каком основании? На том, что общественное
мнение здесь для него неблагоприятно?
— Вы говорите о технической стороне дела. Я говорю о
спасении человека.
— В технической стороне кроется сила закона.
— И его слабость.
Он в задумчивости посмотрел на меня:
- — Единственный способ вызволить доктора Ли — это
доказать, что он не делал операции. Для этого нужно найти
действительного преступника..Мне кажется, шансы на это
весьма слабы.
397
13
Когда я вернулся домой, оказалось, что Джудит с
детьми все еще у Бетти. Я смешал себе еще один
коктейль — на этот раз крепкий — и уселся в гостиной.
Устал я до полусмерти, и нервы мои совершенно расходи-
лись.
У меня скверный характер. Я знаю это и стараюсь
сдерживаться, но, факт остается фактом, я резок и бестактен.
Наверное, потому, что склонен к мизантропии — может,
именно по этой причине я и сделался патологоанатомом.
Оглядываясь на прожитый день, я понял, что выходил из
себя очень уж часто. Глупо: я ничего не выигрывал от этого,
а проиграть мог, и довольно сильно. И тут зазвонил телефон.
Говорил Сандерсон. Он начал с сообщения, что говорит по
больничному телефону.
— Ясно! — ответил я: у больничного телефона по мень-
шей мере шесть параллельных аппаратов.
— Как у вас прошел день? — спросил Сандерсон.
— Интересно, — ответил я. — А у вас?
— Кое-что произошло и у меня, — сказал Сандерсон.
Я так и подозревал. Очевидно, каждый, кому я становился
поперек дороги, сразу же начинал давить на Сандерсона.
Иными словами, поднялся хор голосов, настойчиво требу-
ющих вернуть меня в лабораторию или найти на мое место
нового человека.
— Скажите, что у меня третичный сифилис. Это подей-
ствует.
Сандерсон рассмеялся:
— Я справляюсь пока что. У меня шея крепкая. Неко-
торое время еще выдержит. — И, помолчав, прибавил: —
Сколько времени это еще продлится?
— Не знаю, — ответил я. —Тут кое-какие осложнения
— Загляните ко мне завтра, и мы все обсудим.
398
— Хорошо, — сказал я. — Может, к завтрашнему дню я
буду больше знать.
Джудит посидела со мной, пока я завтракал. Дети еще
спали, и мы были одни.
— Что ты думаешь предпринять сегодня? — спросила
она.
— Еще не знаю. — Я только что сам задал себе вопрос.
Необходимо было многое выяснить, очень многое. В осо-
бенности в отношении Карен и миссис Рендал. Я почти
ничего не знал ни о той, ни о другой. — Начну с Карен, —
сказал я.
— Почему?
— Из того, что мне говорили, можно заключить, что она
само очарование. Все ее любили, она была чудесной девоч-
кой.
— Может, это и правда. .
— Может, — согласился я, —. но хорошо бы узнать еще
чье-нибудь мнение/ помимо ее брата и отца.
— А как это тебе удастся?
— Начну с колледжа, где она училась.
Вторник, 11 октября
Смитовский колледж, Нортгемптон, Массачусетс.,Глу-
хое захолустье, где две тысячи девиц получают утон-
ченное образование. Самый.воздух здесь, кажется, насыщен
раздражением и безысходной тоской. Объединенной тоской
двух тысяч двухсот девочек, сосланных на четыре года на
край света, и объединенного раздражения местных жителей,
которые волей-неволей должны терпеть их присутствие.
399
В справочной я нашел имя Карен Рендал в растрепанной
книге и отправился на Уилбер-стрит искать се общежи-
тие — Хэнли Холл.
Общежитие оказалось белым двухэтажным домом. В нем
обитало сорок студенток. На нижнем этаже толклись девицы
в джинсах* о распрямленными утюгом волосами. Возле двери
стоял столик дежурной.
— Мне нужно видеть Карен Рендал, — обратился я к
ней.
Она с испугом посмотрела на меня, словно решила, что
перед ней престарелый растлитель.
— Я ее дядя, — соврал я. — Доктор Бэрри.
— Меня здесь не было в субботу и воскресенье, — сказала
девушка/ — и после возвращения я не видела Карен. Она
уезжала в Бостон на уик-энд.	? :
Мне повезло: эта девушка, очевидно, ничего не знала.
Интересно, знают ли другие.. На глаз не определишь.
Заведующая общежитием должна бы знать или во всяком
случае вскоре узнает. Нужно по мере возможности избегать
встречи с заведующей.
— А! — сказала девушка, сидевшая за столиком дежур-
ной. — Вон Гинни, они живут в одной комнате. — В дверях
показалась темноволосая девушка в тугих джинсах и обле-
гающем полосатом свитере. Дежурная поманила к себе
Гинни и сказала: — Это доктор Бэрри. Он хочет видеть
Карен.
Гинни посмотрела на меня с ужасом. Она знала! Я быстро
подхватил ее под руку, повел в гостиную и усадил там.
— Но Карен...
— Знаю, — прервал я ее. — Мне нужно поговорить с
вами.'
— Пожалуй, я лучше спрошу на это разр.ешения’у мисс
Питерс^ — сказала Гинни. Она начала было подниматься,
однако я мягко,-понастойчиво усадил ее на место.
<400
— Прежде всего я должна сказать вам, что присутствовал
вчера при вскрытии тела Карен. — Она поднесла руку ко
рту. — Простите, что я так сплеча, но у меня есть несколько
серьезных вопросов, ответить на которые можете только
вы. — Гинни продолжала смотреть на меня недоверчиво,
но я видел, что в ней проснулось любопытство. — Пойдемте
поговорим где-нибудь наедине...
— Право, я не знаю...
— Я задержу вас на несколько минут, нс больше.
Она встала и кивнула в сторону коридора.
— Обычно нам не разрешают принимать мужчин у себя
в комнате, — сказала она, — но вы ведь родственник.
Гинни и Карен занимали комнату на первом этаже.
Комната была тесная, заваленная всякими пустяками, ко-
торые можно найти в жилище любой студентки: фотогра-
фиями молодых людей, письмами, шутливыми поздрави-
тельными карточками, программами футбольных матчей,
обрывками лент, расписаниями лекций, флакончиками ду-
хов, игрушечными зверюшками; Гинни села на одну из
кроватей и указала мне на стул.	(
— Мисс Питерс сказала мне вчера вечером, — прогово- 1
рила Гинни, — что Карен... погибла в катастрофе. Она
попросила меня пока никому не говорить. Забавно! Я еще
не знала никого, кто бы умер — то есть из моих сверстников,
конечно, ну, в общем, вы понимаете, — забавно, то есть я
хочу сказать странно, что я ничего не почувствовала, узнав
об. этом. Я никак не могла настроиться на грустный лад.
Наверное, до сих пор еще не прочувствовала. . . _ .J
— Вы были знакомы с Карен, до того как поселились
вместе?
— Нет. Мы попали в одну комнату по распределению.
— Вы с ней хорошо уживались?
. __ Да, в общем, мы уживались. Карен держалась отнюдь
не первокурсницей. Она здесь никого.и ничего не боялась.
ЭДИ
И постоянно уезжала то на день, то на уик-энд. И постоянно
твердила, то ей здесь ужасно не нравится. Вообще-то тут
все так говорят, но она действительно ненавидела колледж.
— Из чего вы это заключили?
— Из ее поведения. Она пропускала занятия, вечно
куда-то исчезала. Уезжая на уик-энд, заявляла, будто едет
к родителям, а на деле никогда к ним не ездила. Она
ненавидела своих родителей. — Гинни встала и отворила
дверцу стенного шкафа. К внутренней стороне ее была
прикреплена . кнопками большая глянцевая фотография
Дж.Д.Рендала. Фотография была испещрена крошечными
проколами. — Знаете, что она делала? Бросала стрелки в
его фотографию. Каждый вечер перед сном.
-г- А как насчет матери? ?
— О, мать она любила. Родную мать, которая умерла. А
теперь у нее мачеха. Ее-то Карен не очень жаловала.
— О чем же обычно говорила Карен?
— О мальчиках, — ответила Гинни, снова усаживаясь на
кровать. — О чем еще мы здесь говорим? О мальчиках!
Карен прежде училась где-то поблизости в частной школе
и знала многих молодых людей. К ней часто приезжали
студенты из Йельского университета.
— Она встречалась с кем-нибудь постоянно?
— Думаю, что нет. У нее было множество. Все они
увивались за ней. -
— Она имела успех?
— Может, и еще кое-что, — Гинни наморщила носик. —
Знаете, сейчас, конечно, нехорошо сплетничать о ней. И я
не уверена, что все это правда. Может, просто выдумки.
— Ав чем дело?
— Видите ли, когда вы приезжаете сюда, никто о вас не
знает, никто ничего о вас. не слышал, поэтому вы можете
плести, что угодно, и все сходит с рук. Я и сама о себе
кое-что навыдумывала...
402
— Так что же вам рассказывала Карен?
— Да, собственно, она даже не рассказывала. Скорее
намекала. Ей нравилось, когда ее считали неистовой, и она
давала понять, что и все .ее друзья тоже неистовые. Это
было ее любимое словечко — неистовые. И говорила обо
всем так, что ей невольно верили. Все полунамеками. Ну
насчет своих абортов и тому подобное.
— Абортов?
— По ее словам, у нее их было два еще до поступления
в колледж. Звучит неправдоподобно, верно? Два аборта!
Ведь ей же было всего семнадцать. Я не очень-то поверила,
тогда она начала объяснять, как это делается. И я усомни-
лась: может, и правда?
Девушка из медицинской семьи могла легко блеснуть
сведениями относительно процедуры операции. Это отнюдь
не доказывало, что она сама ей подвергалась..
— Она рассказывала вам что-нибудь о своих абортах?
Где ей их делали?
— Нет, просто сказала, что делали. И вообще любила
поговорить на подобные темы. Ей нравилось шокировать
меня. Помню, наш первый уик-энд здесь — нет, пожалуй,
второй — она куда-то уезжала веселиться в субботу вечером
и вернулась очень поздно, растрепанная, помятая, забралась
в постель и говорит: «Черт, до чего же я люблю черное
мясо!» Так вот запросто. Я не знала, что ей ответить. Мы
тогда еще были едва знакомы. И промолчала. Решила, что
она это так, для форса.
— Но иногда вы все же ей верили?
— Спустя пару месяцев начала верить.
— У вас не возникало когда-нибудь подозрений, что она
беременна?
— Пока она находилась здесь? В колледже? Нет! Она
никогда ничего такого не говорила. Кроме того, она всегда
принимала пилюли.
403
— Вы наверняка знаете, что она их принимала?
— Да. Она это делала вполне открыто каждое утро. Да
это они — эти пилюли, прямо перед вами на се столике.
Вон в том пузырьке.
Я подошел к столу и взял пластмассовый пузырск. На
этикетке стояло: «Аптека «Маяк», способа употребления
указано не было. Я записал номер рецепта. Затем открыл
пузырек и вытряс оттуда одну таблетку. Оставалось еще
четыре.
— Она принимала их каждый день?
— Каждый божий день, — ответила Гинни.
Я не. гинеколог и не фармацевт, но кое-что я все-таки
смыслю. Во-первых, большинство противозачаточных средств
продается теперь в специальной упаковке. Во-вторых, перво-
начальная доза гормонов снижена с десяти миллиграммов в
день до двух. Значит, таблетки должны быть совсем малень-
кими. Эти оказались сравнительно большими. Без названия,
ярко-белого цвета и шершавые на ощупь. Я сунул одну в
карман, а остальные ссыпал обратно в бутылочку.
— Вы знаете кого-нибудь из молодых людей, с которыми
встречалась Карен?
Гинни покачала головой.
— Карен когда-нибудь говорила о своих свиданиях?
— По правде говоря, нет. Она говорила отвлеченно, не
называя имен, понимаете? Минуточку. — Гинни встала и
подошла к туалетному столику Карен. За рамой зеркала
торчало несколько фотографий молодых людей. Она выта-
щила две из них и протянула мне. — Вот об этом парне она
говорила. Только у меня впечатление, что больше она с
ним не встречалась. Она встречалась с ним прошлым летом,
так мне кажется. Он из Гарварда.
На фотографии я увидел студента в футбольной форме.
Натруди его красовалась цифра 71, он сидел на корточках,
пригнувшись вперед, и скалился прямо в объектив.
404
— Как его фамилия?
— Не знаю.
Я взял программу футбольных матчей между Гарвардом
и Колумбийским университетом. Номер 71 — правый за-
щитник Элан Зеннер. Записав это имя, вернул Гинни
фотографию.
— А вот этот, — сказала она, передавая вторую фотогра-
фию, — из более поздних. Мне кажется, она с ним встре-
чалась до последнего времени. Иногда она целовала эту
фотографию перед сном. Его, кажется, зовут Гарри. Гарри
или Эрик.
На карточке был изображен молодой негр в тугом
блестящем костюме с электрической гитарой в руке. Он
натянуто улыбался.
— Вы думаете, она встречалась с этим парнем?
— Да, думаю. Он играет в одном из бостонских джазов.
— И вы думаете, его зовут Гарри?
— Да, что-то вроде.
— А вы не знаете названия этого джаза?
— Карен любила окружать свои романы тайной, — на-
хмурилась Гинни. — Не то, что другие девчонки, которые
рады выложить до мельчайших подробностей все, что
касается их молодых людей. У Карен по-другому: она все
намеками.
— Она что, встречалась с ним, когда уезжала на уик-эн-
ды?
Гинни кивнула.
Я повертел фотографию в руках. На обратной стороне
стояло: «Фотоателье Кэрзон, Вашингтон-стрит».
— Можно, я заберу ее?
— Пожалуйста, — ответила она. — Мне-то что!
Я сунул фотографию в карман и снова сел.
— Вы знакомы с кем-нибудь из них? Из ее молодых
людей?
405
— Нет, она меня ни с кем из своих друзей не знакомила.
Хотя... минуточку. Один раз познакомила. С девушкой.
— С девушкой?
— Да. Карен сказала мне как-то, что к ней на день
приедет ее близкая подруга. Все уши прожужжала, какая
это девица смелая, какая бесшабашная. Наболтала бог знает
чего. Я ждала, что появится что-нибудь действительно
сногсшибательное. И вот она приехала...
— И что же?
— Действительно, странная, — сказала Гинни. — Очень
высокая, длинноногая, и карен твердила, как бы она хотела
иметь такие длинные ноги, а девица эта сидела и молчала.
Пожалуй, красивая. Но удивительно странная. Казалось,
движется она как во сне. Может, чего-то наглоталась.
Наконец, она заговорила, после того, как чуть не час
просидела совсем молча. И говорила что-то совершенно
заумное.
— А как звали ту девушку?
— Не помню. Кажется, Энджи.
— Она студентка?
— Нет, хотя лет ей совсем немного. Она работала. Карен
говорила — медсестрой.
— Попробуйте вспомнить ее фамилию, — попро-
сил я.
Гинни сдвинула брови и уставилась в пол, затем покачала
головой:
— Нет, не могу. Пропустила мимо ушей.
Мне хотелось подольше задержаться на этой теме, но
приходилось считаться со временем.
— Что вы еще можете сказать о Карен? Была она
нервной? Беспокойной?
— Нет! У нас тут все нервные, особенно во время сессии,
но она будто плевала на все. Была как полумертвая,
встряхивалась, только когда ей надо было ехать на сви-
406
дание, а так всегда была усталая и вечно жаловалась на
усталость.
— Много спала?
— Да. Спала она почти на всех лекциях.
— Много ела?
— Не особенно. Во время обеда тоже часто клевала
носом.
— В таком случае, она, наверное, теряла в весе?
— Напротив, прибавляла. Довольно заметно. С начала
занятий она так пополнела, что не могла влезть ни в одно
платье. Ей пришлось покупать новые.
— А еще какие-нибудь перемены вы в ней заметили?
— Только одну, и то я не уверена, что это может иметь
какое-нибудь значение. То есть для Карен это, конечно,
имело значение, но остальные-то не замечали. Видите ли,
ей казалось, что она обрастает волосами. Знаете, руки и
ноги у нее стали волосатыми, на губе появились усики. Она
жаловалась, что ей чуть ли не каждый день приходится
брить ноги.
Я взглянул на часы: дело близилось к полудню.
— Ну что ж, не стану вас дольше задерживать, вам,
наверное, пора на лекцию.
— Неважно, — сказала Гинни, — мне самой очень ин-
тересно.
— То есть?
— Интересно наблюдать вас за работой. Ну и вообще.
— Вам, наверное, приходилось и раньше беседовать с
врачами?
— Вы что, за дуру меня принимаете? — недоволь-
ным тоном сказало она. — Я не вчера появилась на
свет.
— Я принимаю вас за очень неглупую девушку.
— Вы хотите, чтобы я давала показания?
— Показания? Какие?
407
— На суде. Во время процесса. — Лицо ее выражало
тонкую проницательность героини киноэкрана.
— Не совсем вас понимаю.
— Можете не темнить, — сказала она. — Я же понимаю,
что вы адвокат. Желаю вам успешно провести это дело.
2
Я вошел в рентгеновский кабинет вместе с Хьюзом,
рентгенологом Мемориалки, старым своим знако-
мым, — мы с Джудит иногда играли с ним и его женой в
бридж. Оба они играли хорошо, нс щадя противников, но
мне это даже нравилось, иногда и на меня нападает такой
стих.
Я не позвонил Льюису Карру, так как был уверен, что
он откажет мне, Хьюз же стоял на довольно низкой ступени
иерархической лестницы, и ему было наплевать, чьи снимки
меня интересуют — Карен ли Рендал или Ага Хана, кото-
рому несколько лет назад делали здесь операцию на почке.
Хьюз провел меня прямо в кабинет. Там работало несколько
| рентгенологов. Перед каждым лежал конверт со снимками
и стоял магнитофон. Они вынимали снимки один за другим,
зачитывали имя пациента, порядковый номер и характер
снимка, затем быстро прикрепляли его к матовому стеклу
и начинали диктовать диагноз.
Снимки хранились в соседней с рентгеновским кабинетом
комнате. Хьюз вошел туда, достал снимки Карен Рендал и
принес их мне. Мы уселись перед стеклянной стенкой, и
Хьюз укрепил на ней первый снимок.
— Боковой снимок черепа, — сказал он, вглядываясь в
него. — Тебе известно, по какой причине его назначили?
— Нет, — ответил я. Я тоже взглянул на пленку, но мало
что сумел на ней разобрать. Снимки головного мозга читать
408
трудно. Хьюз всматривался в него некоторое время, иногда
прослеживая линии кончиком завинченной авторучки.
— Пожалуй, все в норме, — сказал он наконец. — Ни
трещин, ни патологических отложений извести, никаких
признаков воздуха или гематомы. Конечно, хорошо бы иметь
артериограмму или пневмоэнцсфалограмму. Давайте-ка
взглянем на второй, — он снял снимок и заменил его
другим. — И здесь тоже все в порядке, — сказал он. —
Интересно все же, почему они были назначены. Она что,
побывала в автомобильной катастрофе?
— Не знаю, нс слышал.
Хьюз порылся в папке.
— Нет, лицевых снимков, очевидно, нс делали, только
черепные. — Лицевые снимки делаются, чтобы прове-
рить, нет ли переломов лицевых костей. — Ничего не
понимаю, хоть тресни, — сказал он, постукивая пальцем
по снимку. — Ничего. На мой взгляд, ничего интересного
тут нет.
— Ладно, — сказал я, вставая. — Спасибо за помощь.
3
Я вошел в телефонную будку неподалеку от больнич-
ного вестибюля. Вынул записную книжку и отыскал
номер аптеки и номер рецепта. Достал таблетку, взятую из
комнаты Карен, ногтем большого пальца отколупнул от нее
кусочек и растер на ладони. Он легко рассыпался в порошок.
Я почти нс сомневался, что это такое, но для пущей
уверенности попробовал порошок на язык. Сомнений быть
не могло. Раздавленный аспирин отвратителен на вкус. Я
позвонил в аптеку.
— С вами говорит доктор Бэрри из Линкольнской боль-
ницы. Я хотел бы знать, какое лекарство...
409
— Минуточку, сейчас возьму карандаш. — Короткая па-
уза. — Слушаю, доктор.
— Имя Карен Рендал. Номер рецепта один-четыре, семь-
шесть, семь-три. Выписано лекарство доктором Питером
Рендалом.
— Сейчас проверю. — Телефонную трубку на том конце
положили. Слышно было, как кто-то насвистывает и ше-
лестит страницами. Затем: — Да, вот он. Дарвон, двадцать
капсул по семьдесят пять миллиграммов. По одной капсуле
каждые четыре часа, при болях. Повторялся дважды. Хотите
знать даты?
— Спасибо, нет. Благодарю за любезность.
— Всегда рады.
Я медленно положил трубку.
Что это за девица такая, делающая вид, что принимает
противозачаточные средства, а на самом деле глотающая
аспирин, который держит во флаконе из-под таблеток,
снимающих боль в нижней части живота.
4
Дом Рендалов был очень велик; четырехэтажная белая
постройка в готическом стиле, с замысловатыми
балкончиками и башенками. Газон спускался прямо к воде;
в общей сложности участок занимал, вероятно, два с лишним
гектара. Я въехал по усыпанной гравием аллее и поставил
свою машину рядом с двумя «порше», из которых один был
черный, а другой канареечно-желтый. Очевидно, вся семья
разъезжала на «порше». Слева от дома приткнулся гараж с
серым «мерседесом» внутри. Последний, по-видимому, пред-
назначался для прислуги.
Я вылез из машины и стал обдумывать, как бы мне
проскочить мимо лакея, и тут из парадного подъезда вышла
410
женщина и стала спускаться по ступеням. На ходу она
натягивала перчатки, и вид у нее был такой, словно она
очень спешит. Заметив меня, она остановилась.
— Миссис Рендал?
— Да.
Не знаю, что я ожидал увидеть, но, безусловно, нечто на
нее совсем не похожее. Она была высокого роста, в костюме
цвета беж от Шанель. Волосы черные как смоль и блестящие,
ноги длинные, глаза большие и темные. Ей никак нельзя
было дать больше тридцати. Взгляд ее мог, казалось,
заморозить воду — таким холодом от нее веяло. Несколько
мгновений я созерцал ее в тупом молчании, чувствуя себя
дураком и не зная, как выйти из положения. Она нетерпе-
ливо нахмурилась.
— Ну-с, мы так и будем стоять тут весь день? У меня
на это нет времени. Что вам угодно? — Голос у нее был
низкий, хрипловатый, рот чувственный. Голос интелли-
гентный — гибкий, с чуть заметным английским налетом
в интонации.
— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал я. — О вашей
дочери.
— О моей падчерице, — быстро заправила она. И дви-
нулась мимо меня по направлению к черному «порше».
— Да, о вашей падчерице.
— Я уже сообщила все полиции, — сказала она. — И к
тому же я опаздываю на деловое свидание, так что, если
вы не возражаете... — Она открыла дверцу.
— Меня зовут... — начала я.
— Я знаю, кто вы, — перебила она. — Джошуа говорил
мне о вас вчера. Он сказал, что, по всей вероятности, вы
постараетесь увидеться со мной, и посоветовал мне послать
вас, доктор Бэрри, ко всем чертям. — Она изо всех сил
старалась изобразить гнев, но это у нее плохо получалось.
На ее лице отражалось нечто иное— может, любопытство,
411
а может, и страх. Она села за руль. — Будьте здоровы,
доктор.
Я нагнулся к ней.
— Действуете согласно инструкции?
— Обычно я следую советам своего мужа.
— Но не всегда.
Она хотела было включить передачу, но остановилась.
— Вы о чем? — спросила она, держа руку на переклю-
чателе скоростей.
— Я хочу лишь сказать, что ваш муж, по-видимому,
полностью не отдает себе отчета в происшедшем.
— Думаю, что отдает.
— Вы сами знаете, что нет, миссис Рендал.
Она выключила мотор и посмотрела на меня.
— Чтобы через тридцать секунд вас не было на нашей
территории, — сказала она. — В противном случае я вызову
полицию. — Однако голос ее дрожал и лицо побледнело.
— Вызовете полицию? По-моему, это было бы с вашей
стороны опрометчиво.
Она взяла тоном ниже:
— Зачем вы явились сюда?
— Хочу, чтобы вы рассказали мне о той ночи, когда вы
привезли Карен в больницу.
— Если вы хотите знать о той ночи, то пойдите взгляните
вон на ту машину, — она указала на желтый «порше».
Я подошел и заглянул внутрь.
Я увидел какой-то кошмар. Все вокруг было в крови:
место шофера, место пассажира рядом, приборная доска,
руль. Даже коврик на полу был покрыт красцо-бурой ко-
рочкой. Литры крови были потеряны в этой машине.
— Откройте дверцу, — сказала миссис Рендал. — Пощу-
пайте сиденье.
Я повиновался. Сиденье было мокроватое.
— Три дня прошло, — сказала она, — и все еще не
412
высохло. Вот сколько Карен потеряла крови. Вот что он с
ней натворил.
— Это ее машина? — спросил я, захлопнув дверцу.
— Нет, у Карен не было машины. Джошуа не хотел,
чтобы она имела собственную до совершеннолетия.
— Тогда чья же?
— Моя, — сказала миссис Рендал.
Я кивнул на черный автомобиль, в котором она сидела.
— А эта?
— Это новая. Мы купили ее вчера. То есть я. Джошуа
дал согласие.
— А что вы собираетесь делать с желтой машиной?
— В полиции нам рекомендовали подержать ее пока, на
случай, если понадобится в качестве вещественного дока-
зательства.
— Что в точности произошло в воскресенье ночью? —
спросил я.
— Я ничего не обязана вам сообщать, — сказала она,
поджав губы.
— Безусловно, нет, — я вежливо улыбнулся. Я понимал,
что деваться ей некуда. В глазах у нее по-прежнему таился
страх. Она отвернулась от меня и стала смотреть прямо
перед собой, через ветровое стекло.
— Я сидела дома одна, — сказала она. — Джошуа
срочно вызвали в больницу. Уильям находился у себя в
университете. Было около половины четвертого утра, и
Карен где-то развлекалась. Вдруг я услышала автомобиль-
ный гудок. Он гудел и гудел. Я вылезла из постели,
накинула халат и спустилась вниз. Перед домом стоял мой
автомобиль с невыключенным мотором и зажженными
фарами. Гудок продолжал гудеть. Я вышла... и увидела
ее. Она потеряла сознание и, упав вперед, навалилась на
кнопку гудка. Все вокруг было в- крови. — Она перевела
дыхание и стала рыться в сумке в поисках сигареты.
41Э
Вытащила пачку французской марки. Я поднес ей
огонь. — Больше, собственно, рассказывать нечего. Я
перетащила ее на соседнее сиденье и отвезла в больни-
цу. — Она курила нервно, часто затягиваясь. — По дороге
я пыталась выяснить, что произошло. И опа сказала: «Это
Ли!» Повторила три раза. Никогда не забуду. Таким
жалким слабеньким голоском...
— Она была в сознании? В состоянии разговаривать?
— Да, — ответила миссис Рендал. — Она снова потеряла
сознание, как раз когда мы подъехали к больнице.
— Из чего вы заключили, что это был аборт? — спросил
я. — Может, это выкидыш?
— Сейчас скажу, — ответила миссис Рендал. — Потому
что, заглянув к ней в сумку, я обнаружила ее чековую
книжку. Последний чек, который она выписала, был «на
предъявителя», на сумму триста долларов. Датирован вос-
кресеньем. Вот из чего я заключила, что это был аборт.
— Был ли чек предъявлен? Вы запрашивали банк?
— Разумеется, не был. Человек, получивший этот чек,
сидит сейчас в тюрьме.
— Понимаю, — сказал я задумчиво.
— Тем лучше, — парировала она. — А теперь прошу
меня извинить. — Она вышла из машины и быстрым шагом
пошла по ступеням обратно в дом.
— А я думал, что вы опаздываете на деловое свидание, —
заметил я.
Миссис Рендал через плечо посмотрела на меня.
— А идите вы к черту! — сказала она и захлопнула за
собой двери.
Я пошел назад к своей машине, размышляя над разыг-
ранной сценой. Она была весьма убедительна. Я обнаружил
в ней всего лишь два изъяна. Один заключался в количестве
крови, потерянной в желтой машине: меня смущало, что на
месте для пассажира крови больше. И второе — по-види-
<14
мому, миссис Рендал не знала, что Арт берет за аборт
двадцать пять долларов — только-только чтобы покрыть
лабораторные издержки — и никогда не брал больше: таким
образом, он, по своим понятиям, оставался чист перед
собственной совестью.
5
Старая, оббитая вывеска «Фотоателье Кэрзон». И ниже
мелким шрифтом: «Фотографии на все случаи жизни:
паспортные, рекламные, кабинетные. Исполнение в течение
часа».
Фотоателье помещалось в угловом доме, в северном
конце Вашингтон-стрит, в стороне от-ярко освещен^
ных кинотеатров и больших универмагов. Я вошел
внутрь и увидел маленьких старичка и старушку,
стоявших рядом.
— Я вас слушаю, — сказал старичок. Он держался лю-
безно, почти робко.
— У меня к вам несколько странная просьба, —
начал я.
— Паспорт? Проще простого. Мы можем сделать фото-
графию за один час. Даже скорее, если вы спешите. Мы их
переделали на своем веку тысячи.
— Верно, — сказала старушка, чопорно кивая голо-
вой. — Не тысячи, десятки тысяч.
— У меня проблема иного порядка,— сказался. —- Видйте
ли, моя дочь справляет свое шестнадцатилетие и...
— Обручения мы не фотографируем, — сказал стари-
чок. — Прошу прощения.
— Не фотографируем, — подтвердила старушка.
— Да нет же, это вовсе *не обручение. Это просто вечер
тто случаю дня рождения.
115
— За такие работы не беремся, — сказал старичок. —
Совершенно исключено.
— Раньше брались, — пояснила старушка, — в былые
времена.
Я тяжело вздохнул:
— Мне, собственно, нужно узнать от вас кое-что. Дело в
том, что моя дочь ярая поклонница одного джаза, а вы как
раз этот самый джаз фотографировали. Я хотел бы сделать
ей сюрприз, вот и подумал, что...
— Вашей дочери шестнадцать? — Он посмотрел на меня
с подозрением.
— Вот именно, исполняется на следующей неделе.
— А мы фотографировали джаз?
— Да, — сказал я и передал ему фотографию. Он долго
рассматривал ее.
— Это же не оркестр, а всего один человек, — сказал он
наконец.
— Я знаю, но он работает в этом джазе. Вы делали эту
фотографию, и вот я подумал, может быть...
Но старичок уже повернул фотографию и рассматривал
ее обратную сторону.
— Это наша работа. Видите, сзади наш штамп. Мы тут
с тридцать первого года. Раньше дело принадлежало моему
папаше.
— Все так, — подтвердила старушка.
— Разве это группа? — спросил старичок, взмахнув у
меня перед носом фотографией.
— Один из группы.
— Как называется этот джаз?
< Не знаю. Потому я и обратился к вам. На фотографии
стоит ваш штамп...
— Видел. Не слепой, — огрызнулся старичок. Он нагнул-
ся и заглянул под прилавок. — Придется проверить, по
подшивке. У нас хранятся экземпляры всех фотографий. —
4И6
Он начал вытаскивать пачки фотографий. Я был поражен.
Он, действительно, наснимал десятки всяких джазбандов. —
Жена никогда не может запомнить названия этих джазов,
а я могу. Стоит мне увидеть музыкантов всех вместе, и я
тотчас вспомню. Понимаете? Вот «Джимми и его Буяны». —
Он быстро перебирал фотографии. — Вот «Певуны», «Ста-
рые калоши», «Камарилья», «Прощелыги». Названия заст-
ревают в голове.
Я пытался вглядываться в лица, но он перебирал фото-
графии слишком быстро.
— Минуточку, — остановил его я, указывая на одну
фотографию. — По-моему, это он.
— «Зефиры», — сказал старичок неодобрительным то-
ном. — Да, это они — «Зефиры».
На фотографии были сняты пятеро парней. Все пятеро
негры. На них были те же блестящие костюмы, что я видел
на одиночном снимке. Все пятеро натянуто улыбались,
словно недовольные тем, что их снимают.
— Вы знаете их имена? — спросил я.
Он повернул фотографию. Имена были нацарапаны
сзади.
— Зик, Зак, Грек, Джордж и Счастливчик. Это они. —
Я вытащил записную книжку. — Слушайте, а вы уверены,
что их стоит приглашать на вечеринку вашей дочери? Это
же хулиганье.
— Ничего, на один вечер сойдут. Вы нс знаете, где их
найти?
— Знаю, конечно. — Старичок указал большим пальцем
в сторону улицы. — Они работают по ночам в «Электричес-
ком апельсине». Все негры там околачиваются.
— Спасибо, — сказал я и пошел к выходу.
— Будьте осторожней, — посоветовала на прощанье ста-
рушка.
14 Дьявольские игры
417
6
Злан Зеннер оказался настоящей махиной. Я прикинул,
что росту в нем метр восемьдесят пять и весу килог-
раммов сто.
Натолкнулся я на него, когда он выходил из закрытого
стадиона «Диллон» после окончания тренировки. Зеннер
был только из душевой; его короткие черные волосы еще
не успели просохнуть, и он старательно протирал их, словно
исполняя совет тренера никогда не выходить с мокрой
головой. Он сказал мне, что спешит пообедать и сесть
заниматься, так что разговаривать нам пришлось на ходу,
’ пересекая мост Ларса Андерсона по направлению к обще-
житиям Гарвардского университета. Сначала я болтал о
пустяках. Зеннер учился на последнем курсе Лёверетского
колледжа. Основным предметом у него была история. Он
сказал, что недоволен темой своей дипломной работы. И
никак не может решить, стоит ли ему соваться на юриди-
ческий факультет. На юридическом со спортсменами не
больно-то цацкаются, только отметки подавай. Может,
лучше все-таки податься на юридический в Йель. Говорят,
там повеселей.
Наконец я заговорил о Карен.
— Как, и вы о том же?
— Не понимаю.
— Это уже во второй раз за сегодняшний день. До вас
здесь побывал Чудила.
— Чудила?
— Отец ее. Она его так называла. Она его по-всякоМу
называла.
— Вы с ним говорили?
Он приезжал ко мне, — уклончиво сказал Зеннер. — Ну
и... я послал его подальше. Потому что не хочу в это
впутываться.
418
— Но вы и так уже впутались.
— Черта с два! — Он стал переходить дорогу, ловко
лавируя между машинами.
— Вы знаете, что с ней произошло? — спросил я.
— Послушайте, я знаю об этом больше других, больше
даже, чем ее родители, больше, чем кто бы то ни было.
— Но вы не хотите впутываться.
— Выходит, что так.
— Видите ли, — сказал я. — Это очень серьезное дело.
Одного человека обвиняют в ее гибели. Вы должны сказать
мне все, что знаете.
— Она была хорошая девчонка, — сказал он, — но у нее
были свои трудности. Были у нас с ней и общие трудности.
Началось все как нельзя лучше, а потом трудности слишком
уж разрослись, и на этом дело пришлось кончить. Вот и все.
А теперь отстаньте от меня!
— По ходу процесса защита вызовет вас как свидетеля.
А там уж придется давать показания под присягой.
— Нигде никаких показаний я давать не собираюсь.
— А это без вас решат, — сказал я. — Разве что процесса
вообще не будет.
— То есть?
— То есть нам с вами лучше поговорить.
Мы прошли два квартала по Массачусетс-авеню в сторону
центральной площади и уселись за столик в грязной ма-
ленькой таверне. Над стойкой бара виднелся экран цветного
телевизора. Мы заказали по кружке пива и в ожидании
стали слушать прогноз погоды. Диктор, жизнерадостный
толстый коротышка, с веселой улыбкой предсказал дожди
на завтра и на послезавтра.
— А вас это с какой стороны касается? — спросил
Зеннер.
— Я считаю, что Ли невиновен.
Он рассмеялся:
419
— Вы единственный, кто так считает.
Появилось пиво. Я уплатил. Он отхлебнул из своей
кружки и слизнул с губ пену.
— Ладно, — сказал он, удобнее устраиваясь в тесной
кабинке. — Я расскажу вам все по порядку. Я познако-
мился с ней на вечеринке прошлой весной, приблизитель-
но в апреле. Мы с ней поняли друг друга с первого взгляда.
Да, я ничего о ней не знал. Красивая девчонка, вот и все!
Я догадывался, что ей мало лет. Но сколько, узнал только
на следующее утро. И чуть не обалдел. Подумать только!
Шестнадцать... — Он отпил пол кружки одним глотком. —
Ну, мы начали встречаться, и мало-помалу я о ней кое-что
узнал. У нее была такая манера рассказывать — понем-
ногу... очень хитрая, вроде как в старых многосерийных
фильмах: «Продолжение следует», или «В субботу вы
сможете увидеть следующую серию». В таком роде. На
это она была мастерица. В июне, в самом начале июня,
она заканчивала школу, и я сказал, что приеду посмотреть
торжественную часть. Она не захотела. Я спросил, почему.
Тут-то все и выяснилось: про ее родителей, и про то, что
я не придусь ко двору. Она мне все разъяснила, и я тут
же с ней порвал. Тогда меня это здорово задело, но теперь
мне как-то все равно.
— Больше вы никогда ее не видели?
— Видел один раз. Пожалуй, это было в конце июля.
Я устроился на строительство на Мысе, работенка была
непыльная, и много знакомых ребят туда же понаехало.
Там я о ней кое-чего наслушался, такого, о чем мне никто
не говорил, пока мы крутили любовь. Про то, как ее
достаточно пальцем поманить. Про то, как она ненавидит
отца. И еще я узнал, что она делала аборт и потом
рассказывала, будто это ребенок от меня. — Он допил
пиво и жестом подозвал бармена. Мы заказали еще по
одной. — Однажды я повстречался с ней совершенно
420
случайно. Я ее спрашиваю, правда ли это насчет аборта,
и она отвечает, что правда. Я спрашиваю, мой ли это был
ребенок, а она, и глазом не моргнув, отвечает, что, мол,
почем ей знать, кто отец. Ну, я послал ее куда подальше
и отошел. Тогда она бежит ко мне и начинает просить
прощения и предлагает опять дружить и опять встречать-
ся. Я говорю, нет, мол, поздно. Тут она в слезы. Ну, в
общем, я сказал, что заеду за ней вечером.
— И как? Заехали?
— Ага. И получилось бог знает что.
— Прошлым летом она жила на Мысе?
— Говорила, будто живет, работает в какой-то картинной
галерее. Но я слышал, что она почти все время проводила
на Бикон Хилле. У нее там были приятели какие-то —
неистовые.
— Кто были эти приятели?
— Почем я знаю. Приятели, и все.
— Вы с кем-нибудь из них были знакомы?
— Только с одной. Как-то раз на вечеринке на Мысе
меня познакомили с девчонкой, которую звали Энджела и
про которую говорили, что она дружит с Карен. Энджела
Харли или Харди. Что-то в этом роде. Очень красивая, но
странная.
— Чем именно?
— Да просто странная. Чокнутая какая-то. Когда я с ней
познакомился, она была сильно на взводе — уж не знаю
там, напилась или накурилась чего. Она не переставая несла
какую-то околесицу, вроде: «В одном носу у бога силы хватит
на целого хилого». Говорить с ней было просто невозможно.
А жаль — девчонка здорово красивая.
— Вы когда-нибудь встречали родителей Карен?
— Да, — сказал он. — Один раз. Тоже хорошая парочка.
Несгибаемый старик и очень даже сгибаемая дамочка.
Неудивительно, что Карен их ненавидела.
421
— Из чего вы заключили, что она их ненавидела?
— А о чем, вы думаете, она со мной говорила? О своих
родителях. Часами. Она ненавидела Чудилу. Иногда она
называла его Саваофом. Мачехе она тоже давала прозви-
ща, только вы, услышав, не поверите. Странно, а вот свою
мать она очень любила. Родную мать. Та умерла, когда
Карен было четырнадцать или пятнадцать. По-моему, с
того все и пошло, неистовость эта, наркотики и дикие
выходки. Ей хотелось, чтобы все считали ее безудержной.
Хотела возмущать всех своим поведением. Будто ей обя-
зательно надо было что-то доказать. Наркотики употреб-
ляла обязательно на людях. Говорили, будто она стала
законченной наркоманкой, но я не знаю, так ли это. На
Мысе она очень многим умудрилась насолить, и поэтому
про нее плели бог знает что. Например, что Карен Рендал
с кем угодно и где угодно. — При этих словах его слегка
передернуло.
— Вы к ней хорошо относились? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Покуда мог.
— Тогда, на Мысе, вы виделись с ней последний
раз?
— Да! — Подоспела новая порция пива. Элан взял свою
кружку и несколько секунд вертел ее в руках. — Впрочем^
нет, я соврал.
—- Вы еще раз виделись с ней?
Он ответил не сразу.
— В воскресенье. В прошлое воскресенье. Было уже
самое время идти обедать. Накануне я напился на вече-
ринке после матча. Напился зверски и очень страдал с
перепоя. Меня беспокоило, каков я буду на тренировке в
понедельник. Я был у себя в комнате и одевался, хотел
сходить пообедать. Завязывал галстук. Это мне удалось
только с третьего захода, потому что он все время съезжал
набок. Чувствовал я себя препогано, и к тому же трещала
422
голова. И тут вдруг входит она, прямо в комнату, будто ее
только и ждали.
— А вы ее не ждали?
— Вот уж кого не ждал, так это ее! Все мои соседи по
комнате уже ушли обедать, и я был один. Она попросила,
чтобы я ее взял с собой пообедать. Я ответил «нет».
— Почему?
— Потому что не хотел ее видеть. Она была как чума,
как зараза. Я не хотел видеть ее. И попросил: «Будь так
добра, уйди!» Но она не ушла. Уселась, закурила и сказала,
что, конечно, между нами все кончено, но ей нужно с
кем-нибудь поговорить. Ну, этого-то я и раньше наслышал-
ся — меня не удивишь. Но она не уходила. Сказала, что я
единственный человек, больше ей делиться не с кем. В
конце концов я сдался. Сел и сказал: «Ладно, говори».
— О чем вы разговаривали?
— О ней. Это была ее излюбленная тема. О ней самой,
о ее родителях, о брате.
— Она была дружна с братом?
— До некоторой степени. Только он тоже человек без
взлетов, вроде Чудилы. Ничем, кроме медицины, не инте-
ресуется. Так что Карен больно-то с ним не откровенничала.
Значит, сел я и стал слушать. Она говорила сперва о
колледже, потом о какой-то мистической канители, которой
она решила заняться, знаете, когда два раза в день по
полчаса предаешься созерцанию. Она только начала этим
заниматься и была в полном восторге.
— Как она держала себя в этот раз?
— Волновалась, — сказал Зеннер, — выкурила целую пач-
ку, пока сидела у меня, и руки у нее все время были в движении.
На ней было кольцо, и она то снимала его с пальца, то надевала,
то вертела в руках. Все время, беспрерывно.
— Она говорила вам, зачем ей понадобилось приезжать
из колледжа на уик-энд?
423
__я спросил ее, и она ответила.
— Зачем же?
— Затем, что ей предстоит сделать аборт. Я ей не
поверил. — Он кинул на меня быстрый взгляд и отхлебнул
пива. — Я больше не верил ничему, что касалось ее. Вот в
чем вся беда. В тот раз я просто отключился, отключил
внимание. Иначе не мог, потому что она все еще была мне
небезразлична.
— Для нее это не было секретом?
— Для нее ничто не было секретом, — сказал он. — Она
все моментально подмечала. Она, как кошка, руководство-
валась инстинктом, и он ее никогда не обманывал. Она
могла войти в комнату, обвести присутствующих взглядом
и тут же узнать, кто что о ком думает. Такое у нее было
чутье.
— Вы говорили с ней относительно аборта?
— Нет. Потому что я не поверил ей. Я просто пропустил
это мимо ушей. Но она вернулась к этой теме часом позже.
Сказала, что ей страшно, что ей хочется побыть со мной.
Несколько раз повторила, что ей страшно.
— Этому вы поверили?
— Я не знал, чему верить. Нет! Нет, я ей не поверил. —
Он одним глотком допил пиво и поставил кружку на стол. —
Послушайте, — сказал он,.— ну что, собственно, от меня
требовать? Она была психопатка. Все это знали, чего уж
там. Доконали ее отношения с родителями и вообще со
всеми. Она просто спятила.
— Как долго вы с ней разговаривали?
— Часа полтора. Потом я сказал, что мне пора обедать
и садиться за книги и что хорошо бы, она ушла. Ну, она и
ушла.
— Вы не знаете, куда она пошла?
. — Нет. Я спросил ее, но она только засмеялась и сказала,
что никогда не знает заранее, куда идет.
424
7
Было уже поздно, когда я расстался с Зеннером, но я
все-таки позвонил в кабинет Питера Рендала. Его не
оказалось на месте. Я сказал, что он мне нужен срочно, и
тогда сестра посоветовала позвонить ему в лабораторию.
По вторникам и четвергам он часто работает там допоздна.
Я не стал звонить. Я просто пошел туда.
Питер Рендал был единственным членом семейства
Рсндалов, с которым я был знаком. Мы несколько раз
встречались на званых вечерах то у того , то у другого врача.
Не заметить его было невозможно, во-первых , потому, что
он сразу же обращал на себя внимание, и, во-вторых, потому,
что он любил званые вечера и не пропускал ни одного.
Питер Рендал был титанически толст. Румяное лицо
его тонуло в складках жира. Это был веселый, общитель-
ный человек, и смех его был заразителен. Он курил одну
сигарету за другой, пил без меры, болтал без умолку,
причем очень остроумно, словом, был душой любого
общества и гвоздем вечера; он мог в два счета расшевелить
кого угодно. Бетти Гейл, жена главного врача Линколь-
нской больницы, сказала как-то: «Это же великолепный
образец общительного животного». Бетти вообще любила
загибать подобные фразочки, но па этот раз она на
удивление попала в точку. Питер Рендал действительно
был общительным животным — компанейским, несклон-
ным к самоанализу, непринужденным и добродушным.
Благодаря остроумию и умению подойти к людям ему
очень многое сходило с рук. Например, Питер мог запросто
рассказать самый непристойный анекдот, он мог ухажи-
вать за вашей женой, расплескивать вино, хамить хозяйке
дома, жаловаться на жизнь — вообще делать все что
угодно. Никто никогда на него но сердился, даже нс делал
вид, что сердится.
425-
Лаборатория Питера Рендала находилась на пятом этаже
крыла, занимаемого биохимическим отделением. Я шел по
коридору и вдыхал запах, присущий всем лабораториям, —
смесь ацетона, бунзеновских горелок, жидкого мыла и
реактивов. Чистый, резкий запах. Его кабинет был невелик.
Девушка в белом лабораторном халате сидела за столиком
и печатала на машинке. Она была удивительно хороша
собой, как, собственно, и следовало ожидать.
— Да? Могу я быть вам полезной?
— Я ищу доктора Рендала.
— Он вас ожидает?
— Не уверен. Я, правда, звонил, но ему могли не передать.
В глазах у нее промелькнуло то чуть надменное выра-
жение, которое появляется у исследовательских работников,
.попадающих в общество лечащих врачей. Клиницисты,
видите ли, мозгами не работают. Они возятся с такими
нестерильными и ненаучными объектами, как больные.
— Пойдемте, — сказала девушка. — Он как раз начинает
новый инкубационный цикл, — кинула она мне через пле-
чо. — Ему сейчас некогда.
Мы вошли в лабораторию.
Питер Рендал склонился над белой крысой. Когда де-
вушка вошла, он сказал:
— А, Бриджит! Как нельзя кстати... — И тут он увидел
меня. — Ну, что у вас там еще?
— Моя фамилия Бэрри, — начал я. — Мне...
— Как же, как же! Я вас прекрасно помню. — Он отпустил
крысу и пожал мне руку. Крыса юркнула через стол, но
остановилась у края и стала, заглядывая вниз, поводить
носом. — Джон, насколько я помню? Конечно, мы несколько
раз встречались. — Он снова подхватил крысу и усмехнул-
ся. — Сказать правду, брат только что звонил мне насчет
вас. Вы его порядком вывели из равновесия. «Сопляк, всюду
сующий свой нос* — кажется, так он выразился. В другой
426
раз не приставайте к его благоверной. Очевидно, вы сильно
ее разгневали.
— Весьма сожалею.
— А вы не сожалейте, — жизнерадостно ответил Питер.
Он повернулся к Бриджит и сказал: — Позовите остальных.
Надо начинать опыт.
Бриджит наморщила носик, и Питер подмигнул ей. Когда
она вышла, он сказал:
— Так все-таки чем я могу быть вам полезен? Не
представляю, почему вы захотели меня видеть. Бриджит —
это я понял бы. Но меня — нет.
— Вы были лечащим врачом Карен Рендал? — спросил
я.
— Что было, то было.
Он взял крысу и посадил ее в маленькую клетку. Затем
обвел взглядом ряд клеток побольше, выискивая другую.
— Умеете крыс убивать?
— БоЛее или менее.
— А вы бы их мне не укокошили? Терпеть не могу сам
расправляться.
— Нет уж, увольте.
Он вздохнул.
— Так я и знал. Теперь насчет Карен. Да, я был ее
лечащим врачом. Что именно вас интересует? — Внешне
он держался вполне дружелюбно и свободно.
— Не обращалась ли она к вам в середине лета по поводу
травмы?
— Травмы? Нет.
В комнату вошли Бриджит и еще две лаборантки.
— У вас все готово? — спросил Питер.
— Да, — ответила Бриджит. Она указала на длинный
стол, перед которым стояли три стула. На столе перед
каждым стулом лежала пробковая подстилка, булавки, кноп-
ки, пинцет, скальпель и стоял лоток со льдом.
“427
— А физиологический раствор? Готово?
— Да, — ответила другая лаборантка.
— Прекрасно, — сказал Питер. — Тогда давайте начи-
нать.
Лаборантки заняли свои места у стола. Рендал посмотрел
на меня и сказал:
— Ну что, видно, придется самому.
В этот момент зазвонил телефон, и Бриджит кинулась
отвечать. Затем сказала:
— Это бюро проката. Они сейчас доставят машину.
— Вот и хорошо, — сказал Питер. — Скажите, чтобы
поставили ее на стоянке, а ключи положили на козырек. —
Пока Бриджит передавала инструкции, Питер сказал
мне: — Такая неприятность. У меня угнали автомобиль.
— Угнали?
— Да. Удивительно неприятно. Вчера.
— Какая у вас была машина?
— «Мерседес». Далеко не новый, но я к нему привык.
— Ав полицию вы заявляли?
— Да, — он пожал плечами. — Но едва ли это что-нибудь
даст.
Бриджит положила трубку и вернулась на свое место.
Я наблюдал, как работает Бриджит. Проворными, отра-
ботанными движениями она приколола крысиную тушку к
пробковой подстилке, животом вверх. Затем сделала над-
резы и стала быстро очищать косточки от мяса. После этого
она остригла их и бросила в лоток со льдом.
— Наше скромное достижение, — сказал Питер. — Мы
у себя в лаборатории первыми разработали костную струк-
туру in vitro*. Мы сохраняем живой костную ткань в
отделенной кости до трех дней. Основная трудность — это
извлечь кость из животного и поместить ее в лоток прежде,
In vitro — вне организма.
428
чем умрут клетки. В настоящее время мы довели свой метод
до истинного совершенства.
— В какой именно области вы работаете?
— Обмен кальция, в особенности его взаимодействие с
гормоном щитовидных желез и тирокальцитонином. Хочу
выяснить, каким образом эти гормоны способствуют выде-
лению кальция из костей.
— Сколько времени вы занимаетесь этой работой?
— Уже семь лет. Я начал с малого — полдня в неделю.
Потом каждый вторник. Очень скоро это превратилось во
вторник и четверг. Затем весь уик-энд в придачу. Я сократил
свою практику, насколько мог. Эта работа превратилась
поистине в какую-то пагубную страсть. Это игра. Настоящая
крупная игра. Загадка, ответа на которую не знает никто, —
сказал Питер и в задумчивости почесал живот. — Но хватит
обо мне. Как дела у вас?
— В данный момент меня интересует Карен.
— Угу. И вы хотели знать относительно травмы? Никакой
травмы не было. Это я помню.
— Почему же ей делали прошлым летом снимки черепа?
— Ах, это. Видите ли, Карен — это Карен. Явилась ко
мне на прием и объявляет: «Я слепну». Она, видите ли,
теряет зрение и оттого плохо играет в теннис. Потребовала,
чтобы я что-то сделал по этому поводу. Тогда я взял у нее
кровь и назначил несколько анализов. Анализ крови всегда
хорошо влияет. Ну и проверил у нее кровяное давление, и
выслушал ее, и вообще сделал вид, что отношусь к делу
серьезно.
— И назначили снимки черепа?
— Да. Это входило в курс лечения.
— Не вполне вас понимаю.
— Все болезни Карен были исключительно психосома-
тического происхождения, — сказал он. — Она ничем не
отличалась от девяноста процентов женщин, которых мне
429
приходилось лечить. Какой-то пустяк не заладится — вроде
игры в теннис — и бах! Ей уже надо лечиться. Она идет к
своему врачу. Он чаще всего никаких физических наруше-
ний не находит. Но разве она на этом успокоится? Нет!
Пойдет к одному врачу, к другому, пока, наконец, не
наткнется на такого, который погладит по руке и скажет:
«Ну что ж, милочка, лечиться надо». Он рассмеялся.
— Значит, вы назначили все эти анализы исключительно
для ее успокоения?
— Преимущественно, — сказал он. — Но все-таки не
совсем. Я за осторожность. И когда к тебе обращаются со
столь серьезной жалобой, как ослабление зрения, хочешь
не хочешь а обследовать надо. Я проверил у нее глазное
дно. В норме. Проверил поле зрения. В норме. Но она
утверждала, что видит то хуже, то лучше. Тогда я взял у
нее кровь и назначил анализы на сахар и на гормоны. В
норме. И снимки черепа. Они тоже оказались в норме —
или вы их уже видели?
— Видел, — сказал я. — Но до сих пор не понимаю,
почему...
— А вы сопоставьте. Она молода, но все-таки возмож-
ность не исключается — жалобы на зрение и головные боли,
некоторое увеличение в весе, апатия. Это могла быть
гипертрофия гипофиза с осложнениями на зрительный нерв.
— Опухоль на гипофизе?
— Это допустимо. Вряд ли, но допустимо. По моим
расчетам, анализы должны были выявить, нет ли у нее
новообразования на гипофизе. Снимки черепа тоже мог-
ли выявить, если бы у нее было что-нибудь серьезное.
Но во всех случаях результат анализа оказался отрица-
тельный. Все это явилось исключительно плодом* ее
воображения.
— Вы уверены? В лаборатории ведь могла произойти
ошибка.
430
— Тоже верно. Мне следовало назначить повторную
серию анализов, для очистки совести.
— Почему же вы этого не сделали?
— По той простой причине, что Карен больше ко мне
не явилась.
— Ну что ж, — сказал я, — спасибо, что уделили мне
внимание.
— О чем тут говорить. — Он принялся вытирать вымы-
тые руки бумажным полотенцем, потом остановился. —
Вероятно, я должен был сделать какое-то заявление, —
сказал он. — Поскольку я ее дядя и вообще...
Я промолчал.
— Брат поссорился бы со мной на всю жизнь узнай
он, о чем мы тут с вами разговаривали. Постарайтесь это
помнить, если будете еще с кем-нибудь говорить на эту
тему.
— Обещаю! — сказал я.
— Я не знаю ваших намерений, — продолжал Питер. —
И не хочу их знать. Вы всегда казались мне весьма здраво-
мыслящим человеком, и я полагаю, что тратить попусту
время вы бы не стали.
Я не знал, что ответить. Я не понимал, что у него на уме,
но что-то на уме у него, несомненно, было.
8
Подъезжая к дому, я увидел, что у обочины стоит
большая полицейская машина с включенной мигал-
кой. Капитан Питерсон стоял, прислонившись к переднему
крылу, и наблюдал, как я сворачиваю к-своему подъезду. Я
вылез из машины и окинул взглядом близлежащие дома.
Соседи уже заметили яркую мигалку и теперь висели на
окнах.
411
— Надеюсь, — сказал я, — что не заставил вас долго
ждать.
— Нет, — сказал Питерсон, слегка улыбнувшись. В рав-
номерных вспышках красного света я хорошо видел ласко-
вое, самодовольное выражение его лица. Мигалку он со-
вершенно очевидно не выключал мне назло.
— Имеете что-нибудь сообщить мне?
Он переменил позу:
:— В общем, да. К нам поступила на вас жалоба, доктор
Бэрри. От доктора Рендала.
Я спросил наивным голосом:
— И какого рода жалоба?
— Насколько я понимаю, вы пристаете к членам его
семьи: к его сыну, его жене; даже к соученице его дочери.
— Пристаю?
— Так сказал мне он, — с расстановкой произнес Пи-
терсон.
— А что сказали ему вы? — Мигалка начинала действо-
вать мне на нервы.
— Я сказал, что постараюсь принять меры.
— Я как-то нарушил закон? — спросил я.
— Это пока не установлено.
— Если я нарушил какой-нибудь закон, — сказал я, —
доктор Рендал может подать на меня в суд. Может он также
обратиться в суд, если рассчитывает доказать, что ему был
нанесен материальный ущерб вследствие якобы совершен-
ных мною действий. Он это знает не хуже вашего. И не
хуже, между прочим, моего.
— Может, нам стоит проехать в участок и побеседовать?
Я покачал головой:
— Времени нет.
— А ведь я могу вызвать вас для допроса.
— Можете, — сказал я.— Но с вашей стороны это будет
неосмотрительно.
432
— А может, и вполне осмотрительно.
— Сомневаюсь, — сказал я. — Я частное лицо и дей-
ствую в пределах прав, предоставляемых частному лицу.
Я ни к кому не приставал, никому не угрожал. Всякий,
кто не пожелал бы со мной разговаривать, мог этого не
делать.
— Вы вторглись в частные владения. Владения Ренда-
ла.
— Это произошло неумышленно. Я сбился с дороги и
хотел выяснить у кого-нибудь, как мне ехать дальше. На
пути мне попалось огромное здание; мне и в голову не могло
прийти, что это частный дом. Я решил, что это какое-нибудь
учреждение.
— Учреждение?
— Ну да. Приют там или лечебница. Вот я и заехал туда,
чтобы спросить дорогу. Представляете мое удивление, когда
оказалось, что по чистой случайности...
— Случайности?
— А вы можете доказать обратное?
Питерсон довольно удачно изобразил добродушную, ус-
мешку:
— Все шутите.
— Нет, пожалуй, — сказал я. — Знаете что, выключите
вы эту мигалку и перестаньте привлекать ко мне внимание
всех соседей, иначе я подам жалобу, что мне не дает прохода
полиция. И подам ее начальнику полиции, в канцелярию
окружного прокурора и в канцелярию мэра.
Он небрежно просунул руку в окно и щелкнул выключа-
телем. Свет погас.
— Ох, — сказал он, — Отольется это вам когда-ни-
будь.
— Да, — сказал я. — Может, мне, а может, и кому
-другому.
Входя в дом, я услышал, как он отъезжает.
433
9
Мне не очень-то хотелось ехать пить коктейли, но
Джудит настаивала. По дороге в Кембридж она
спросила:
— Что это все означало?
— Что именно?
— Да эта история с полицией.
— Попытка отстранить меня. Рендал подал жалобу. На-
рушение покоя.
— Оправданную?
— Я бы сказал — да. — В двух словах я описал ей людей,
с которыми имел дело в течение дня. — По моему глубокому
убеждению, я до сих пор лишь скольжу по поверхности, —
закончил я.
— Как ты считаешь, миссис Рендал наврала про чек на
триста долларов? — спросила Джудит.
— Очень может быть, — ответил я после паузы: — Как
Бетти?
— Неважно. Сегодня в газете появилась статья... Так,
небольшая статейка. Арест врача за криминальный аборт.
Почти никаких подробностей, если не считать, того, что
Арт назван по имени. Еще ей пару раз звонили какие-то
идиоты.
— Много пакостей наговорили?
— Порядочно. Теперь я подхожу к телефону сама.
— Умница! Пойдешь к ней завтра?
— Пойду.
Я остановил машину в тихом жилом квартале, неподалеку
от Кембриджской городской больницы. Это был хороший
район со старинными особнячками, обсаженными кленами
улицами и кирпичными тротуарами, одним словом — Кем-
бридж. Лишь только я поставил машину, как к нам подкатил
на мотоцикле Хэмонд.
434
Хэмонд поставил свой мотоцикл, запер его, любовно
похлопал его по сиденью. И тут заметил нас.
— Парни! Привет. — Хэмонд всех без исключения на-
зывал парнями.
— Как живешь, Нортон?
— Пока что прыгаю. Несмотря на все происки. — Он
хлопнул меня по плечу. — Говорят, ты пошел войной, Джон?
Ишь ты, на нашего С.К. замахнулся.
— С.К.? — удивилась Джудит.
— Старый Клистир — так его ребята с третьего этажа
величают.
— Рендала?
— Его самого. — Он улыбнулся Джудит. — За трудное
дело парень взялся. Говорят, С.К. мечется по третьему
этажу, как подбитый орел-стервятник. Никак не может
поверить, что кто-то посмел действовать наперекор его
величеству. С.К. тоже понять надо. Он прожил в Мемори-
алке лет сто, и всегда все было тихо и мирно. А тут эта
охота за черепами, а ко всему еще история слочерыо.
— Охота за черепами? — переспросила Джудит.
— Боже мой! Что сталось с подпольным телеграфом?.До
сих пор жены всегда все узнавали первыми. В Мемориалке
такое подняли из-за больничной аптеки, просто не приведи
бог. Пропало двенадцать дюжин ампул морфия. На прошлой
неделе. Аптекарь чуть не загремел. Когда это случилось,
его не оказалось на месте, он где-то в уголке санитарку
обжимал, во время обеденного перерыва. -
— Нашли пропажу?
— Нет. Всю больницу вверх дном перевернули — и
ничего.
— А раньше такого не случалось? — спросил я.
: — Выяснилось, что да — несколько лет назад. Но тогда
пропало всего несколько ампул. А *гут уж хапнули, так
хапнули.
435
— Кто-то из врачебного персонала? — спросил я.
Хэмонд пожал плечами.
— Мог быть кто угодно. Лично мне кажется, это чисто
коммерческое предприятие. Слишком уж много взято.
Слишком большой риск был. Ты можешь представить себе,
как ты впархиваешь в амбулаторию Мемориалки и выпар-
хиваешь оттуда с коробкой ампул морфия под мышкой? Тут
чувствуется размах.
— Но ведь одному человеку столько не нужно.
— Вот именно. Потому-то я и думаю, что тут коммерция.
По-моему, это был грабеж, и тщательно продуманный.
Причем превалирует мнение, что это был кто-то свой.
—Ты знаешь кого-нибудь, кто этим балуется?
— Среди медперсонала? Нет. Ходил слушок, будто одна
из сестер в кардиологическом отделении прежде кололась,
но уже с год как бросила. Во всяком случае ее проверяли
очень тщательно. Раздели догола и обследовали — искали
следы от уколов. Она оказалась вне подозрений.
Я спросил:
— А как насчет...
— Врачей?
* Я кивнул. Врачи и наркотики — это запретная тема.
Среди врачей имеется умеренное число наркоманов; это не
секрет, как не секрет и то, что самоубийство в среде врачей
явление довольно обыденное. Не столь широко известен
классический синдром врача и его сына — случай, когда
сын становится наркоманом, а врач удовлетворяет его
потребности в наркотиках. Но о таких вещах говорить не
принято.
— Врачи вне подозрений, — сказал Хэмонд. — Насколь-
ко я знаю.
— А никто не увольнялся из больницы? Кто-нибудь из
сестер? Секретарш? Вообще кто-нибудь?.
— Смотри-ка, как ты распалился! С чего бы? Думаешь,
436
это имеет отношение к твоей девице? Оснований связывать
эти два случая нет никаких. Но это было бы занятно. Чисто
теоретически. Я позвоню тебе, если узнаю что-нибудь новое.
Мы подошли к двери. Изнутри доносились звуки веселья:
звон бокалов, разговоры, смех.
— Желаю тебе удачи, — сказал Хэмонд. — Очень хочу,
чтобы войну выиграл ты.
— Я тоже.
Вечер давал Джордж Моррис, старший ординатор Лин-
кольнской больницы. Моррис заканчивал ординатуру и
собирался заняться частной практикой, так что это было
нечто вроде дебюта, устроенного им самому себе.
Обставлен прием был великолепно. Гостей окружили
ненавязчивым комфортом, который, вероятно, встал хозя-
ину в хорошую копейку. Мне это напомнило роскошные
банкеты, которые дают фабриканты, готовясь выпустить
новый продукт или заняться новой отраслью производства.
В некотором смысле то же самое происходило и тут.
Джордж Моррис, двадцати лет от роду, имеющий жену и
двух детей, увяз в долгах. Любого врача на его месте постигла
бы та же участь. Теперь он собирался из этого положения
вылезать, для чего ему нужны были пациенты. То есть, чтобы
их к нему посылали, чтобы его им рекомендовали. Короче
говоря, он нуждался в расположении и помощи врачей,
пользующихся в городе известностью. Вот почему он и
наприглашал их к себе домой в количестве двухсот душ и
теперь накачивал лучшими алкогольными напитками, какие
только сумел доставить, и кормил до отвала лучшими закус-
ками, какие только нашлись в лучшем ресторане.
Мне, поскольку я был всего лишь патологоанатомом,
было весьма лестно получить приглашение на этот прием.
Я ничем не мог быть Моррису полезен: патологоанатомы
имеют дело с трупами, а трупам уже никого не рекоменду-
ешь. Моррис пригласил нас с Джудит потому, что дружески
437
к нам относился. По-моему, на этом приеме мы были у него
единственными друзьями.
Я огляделся по сторонам. Налицо были заведующие
отделениями большинства крупных больниц города; присут-
ствовали также ординаторы и жены. Жены сбились в кучку
в углу и говорили о детях; врачи раскололись на несколько
кучек помельче, по признакам п^йнадлежности к той или
иной больнице, к той или иной специальности. В одном углу
Эмери оспаривал эффективность пониженных доз при ле-
чении гиперфункции щитовидной железы; в другом Джон-
стон говорил о печеночном давлении; еще дальше можно
было услышать, как Льюистон бормочет на свою излюблен-
ную тему о бесчеловечности лечения депрессивных форм
шизофрении электрошоком. Оттуда, где толпились жены,
время от времени доносились такие слова, как «прививка»
или «ветрянка».
Из всех гостей, присутствовавших на этом вечере, только
один человек мог оказаться мне полезен — Фриц Вернер;
но его что-то не было видно, и я слонялся из комнаты в
комнату, высматривая его. Расхаживая среди гостей, я
слышал обрывки анекдотов и разговоров; вечер протекал,
как всегда в домах врачей.
«Слыхали про французского биохимика, у которого ро-
дились близнецы? Он одного крестил, а другого оставил в
качестве контрольной единицы».
«Все равно у всех у них рано или поздно развивается
бактеремия»...
«А что вы хотите от человека, который учился в колледже
Хопкинса?...»
«Конечно, можно выправить газы крови, но ведь этим
кровообращению не поможешь...»
«Конечно, он насвистался. Кто б не насвистался».
«... печень чуть не до колена. А никаких функциональных
нарушений...» :
438
«Она заявила, что выпишется, если мы не будем опери-
ровать, так что, естественно, мы...»
«Не может быть! Гарри с санитарочкой из седьмой? С
этой блондинкой?»
«... просто не верю. Он публикует больше журнальных статей
за год, чем средний человек может прочесть за всю жизнь».
К восьми я начал уставать. И тут увидел Фрица Вернера;
он как раз входил в комнату, приветственно помахивая всем
рукой и о чем-то весело рассказывая. Я двинулся к нему, а
он к бару.
Это был высокий, тощий, почти изможденный человек. В
его движениях было что-то птичье; ходил он как-то неуклюже,
бочком; слушая собеседника, вытягивал шею, словно был туг
па ухо. В нем чувствовалась какая-то страсть, что, возможно,
объяснялось его австрийским происхождением и еще артис-
тичностью натуры; Фриц в качестве хобби занимался живо-
писью, отчего у него в кабинете всегда бывало тесно и
беспорядочно, совсем как в студии. Но зарабатывал он на
жизнь — и притом неплохо — как психиатр, изо дня в день
терпеливо выслушивая скучающих пожилых дам, которые на
закате жизни вдруг вообразили, что у них неладно с головой.
Протягивая мне руку, он улыбнулся.
— Кого я вижу! Не язва ль это здешних мест?
— Я уж и сам начинаю так думать.
Он окинул взглядом комнату.
— Ваша жена выглядит сегодня просто очаровательно.
Ей нужно всегда носить голубое.
- — Я ей передам.
— Просто очаровательно. Как вообще все семейство?
— Спасибо, хорошо. Фриц...
— А работа?
— Послушайте, Фриц. Мне нужна помощь.
Он тихонько рассмеялся:
— Помощи мало. Вас спасать пора. Вот вы разговаривав
439
ете то с тем, то с другим. Полагаю, что всех, кого нужно,
вы уже успели повидать. Какое впечатление произвела на
вас Баблз?
— Какая? Артисточка, которая выступает со стриптизом?
— Нет, я хочу сказать Баблз — соседка по комнате.
— Соседка Карен?
— Да.
— По общежитию в колледже?
— Господи, да нет же. По квартире, которую прошлым
летом они снимали сообща на Бикон Хилле. Карен, Баблз
и еще третья, которая имела какое-то отношение к меди-
цине — сестра или техник, или еще кто-то там. Хорошая
компания!
— А как ее настоящее имя? Не Баблз* же?
Кто-то подошел к бару за подкреплением. Фриц строго
посмотрел по сторонам и сказал профессиональным тоном:
— Это звучит довольно серьезно. Пришлите его ко мне.
Завтра между половиной второго и половиной третьего.
— Я это устрою, — сказал я.
— И прекрасно. Рад был повидать вас, Джон.
Мы пожали друг другу руки.
Джудит разговаривала с Нортоном Хэмонд qm, который
стоял, прислонившись к стене. Подходя к ним, я подумал,
что Фриц прав: она действительно выглядела очаровательно.
А потом я заметил, что Хэмонд курит сигарету. Собственно,
ничего особенного в этом, не было, если не считать того,
что Хэмонд вообще-то некурящий. Рюмки в руке у него не
было, и курил он не спеша; сильно затягиваясь.
— Слушай, — сказал я. — Ты бы с этим поосторожней.
— Я пыталась объяснить ему, — заметила Джудит,- —
что кто-нибудь обязательно унюхает.
* Баблз — мыльные лузыри. (англ.)
440
— Никто здесь ничего не унюхает, — возразил Хэмонд.
По всей вероятности, он был прав: в комнате было не
продохнуть. — А .ты, значит, за аборт, но против марихуаны?
Так я тебя понимаю?
Пока я наблюдал, как он набирает полный рот дыма,
меня вдруг .осенила мысль:
— Нортон, ведь ты живешь на Бикон Хилле. Ты не
знаешь некую особу по прозвищу Баблз?
— Кто же ее не знает? — Он рассмеялся. — Баблз и
Суперголова. Они всегда вместе.
— Суперголова?
— Ага. Это ее текущее увлеченье. Сочинитель элект-
ронной музыки, которая звучит, как собачья свора, воющая
на луну.
— Она не жила прежде в одной квартире с Карен Рендал?
— Не знаю. Возможно. А что?
— Как ее настоящее имя? Этой Баблз.
— Никогда не слышал, чтобы ее.называли по-другому.
А парня зовут Сэмюел Арчер..
— Где он живет?
— Где-то недалеко от ратуши, в каком-то подвале. Он у
них оборудован под чрево.
— Под чрево?
— Это надо видеть, чтобы поверить, — сказал Нортон и
спокойно, удовлетворенно вздохнул.
10
Адрес я нашел в телефонном справочнике: Сэмюел Ф.
Арчер, 1334, Лэнгдон-стрит.
Правда, существовал риск, что Сэмюел Ф. Арчер мог
переехать, но все же я решил отправиться прямо по адресу.
Квартира находилась в облупленном многоквартирном доме
441
на крутом восточном склоне Бикон Хилла. В подъезде пахло
капустой и пеленками. Я спустился по скрипучей деревянной
лестнице в подвал, где сразу же вспыхнул зеленый свет,
осветив дверь, выкрашенную черной масляной краской. На
двери висела табличка с надписью: «Господь печется о чадах
своих». Я постучал.
Изнутри до меня доносились взвизгивания, завывания,
трели и стенания. Дверь отворилась, и передо мной предстал
молодой человек лет двадцати с небольшим, с окладистой
бородой и длинными влажными черными волосами. На нем
были джинсы, сандалии и лиловая в белую крапинку ру-
башка. Он смотрел на меня приветливо, не проявляя ни
удивления, ни любопытства.
— Что угодно?
— Я доктор Бэрри. Вы не Сэмюел Арчер?
— Нет.
— А мистер Арчер дома?
— Он сейчас занят.
— Я бы хотел его видеть.
— Вы его знакомый? — Теперь он смотрел на меня с
нескрываемым недоверием. Я услышал новый каскад зву-
ков — скрежет, грохот и протяжный свист.
— Мне нужна его помощь.
Он как будто немного оттаял:
— Неудачное время .вы выбрали.
— Дело не терпит отлагательства.
— Вы доктор?
-Да.
— У вас машина?
-Да.
— Какой марки?
— «Шевроле», 1965 года.
— Номер?
— Два-один-один-пять-шестнадцать.
442
— Извините, но сами понимаете, какое теперь время.
Никому нельзя верить*. Заходите. Только молчите, хорошо?
Я сперва сам ему скажу. Когда он творит, к нему лучше не
подходить. Правда, сейчас уже пошел седьмой час, так что,
наверное, ничего. Но вообще-то он легко срывается с
нарезок. Даже на излете.
Мы прошли через комнату, бывшую, по-видимому, гос-
тиной. Тут стояли диван-кровати и несколько дешевеньких
торшеров. Стены были белые, покрытые странным расте-
кающимся рисунком, выполненным светящимися красками.
Свет фиолетовой лампочки еще больше выделял его.
— Ошалеть можно, — сказал я, в надежде, что говорю
именно то, что нужно.
— И не говорите.
Мы вошли в следующую комнату. Свет здесь был при-
тушенный. Бледнолицый невысокий юноша с огромной
копной светлых вьющихся волос сидел на полу на корточках,
в окружении разнообразной электронной аппаратуры. У
стены стояли два микрофона. Работали сразу два магнито-
фона. Бледнолицый юноша трудился над своей техникой,
он нажимал то на одну, то на другую кнопку и извлекал из
поставленных повсюду приборов странные звуки. Когда мы
вошли, он на нас даже не взглянул. Вид у него был весьма
сосредоточенный, но движения казались замедленными.
— Обождите здесь, — сказал бородатый. — Я ему скажу.
Я остановился у двери. Бородатый подошел к бледноли-
цему и позвал тихонько: «Сэм, Сэм».
Сэм поднял на него глаза.
— Привет, — сказал он.
— Сэм, к тебе пришли.
* Федеральные агенты, осуществляющие контроль над наркотиками в
Бостоне, пользуются преимущественно автомашинами марки «шевроле»
под номерами, начинающимися с 412 или 414.
443
У Сэма сделался озадаченный вид:
— Ко мне? — Он по-прежнему не замечал меня.
— Да. Очень симпатичный человек. Ты понимаешь? Он
как друг пришел.
— Хорошо, — медленно произнес Сэм.
— Ему нужна твоя помощь. Ты поможешь ему?
— Спрашиваешь, — сказал Сэм.
Бородатый поманил меня.
— Чем это он? — спросил я, подходя.
— Да накурился. Уже пора бы ему очухаться. Но все
равно, вы поосторожней. Хорошо?
Я присел на корточки, так что мое лицо оказалось на
уровне лица Сэма. Он посмотрел на меня бессмысленным
взглядом.
— Я тебя не знаю, — наконец произнес он.
— Я Джон Бэрри.
Сэм шелохнулся.
— А ты, брат, старый. Ой какой старый.
— Отчасти да! — сказал я.
— Да, брат, чудеса... Эй, Марвин, — сказал он, глядя
вверх на своего приятеля. — Ты видел этого дядю? Совсем
старик!
— Совсем, — подтвердил Марвин.
— Вот чудеса — старенький!
— Сэм, я твой друг.
— Ты фараон, — сказал он.
— Нет, не фараон. Не фараон я, Сэм.
— А вот и врешь.
— Он часто так закидывается, — сказал Марвин.— У
него навязчивая идея. Все боится, что его засадят в сумас-
шедший дом.
— Да нет же, Сэм, я не фараон. Если ты не хочешь
помочь мне, я уйду.
— Фараон, ищейка, копейка, индейка.
444
— Нет, Сэм, нет! Нет!
Он наконец успокоился немного.
Я перевел дух:
— Сэм, у тебя есть знакомая Баблз?
-Да.
— Сэм, у .нее есть подруга по имени Карен?
Он устремил взгляд вдаль. Прошло немало времени,
прежде чем он ответит:
— Да! Карен.
— Баблз жила в одной комнате с Карен?
-Да.
— Ты знал Карен?
— Да. — Он часто задышал. Грудь его вздымалась, и
глаза расширились.
Я осторожно положил ему руку на плечо:
— Тихо, Сэм. Тихо, тихо. В чем дело?
— Карен, — сказал он, уставившись в дальний угол
комнаты. — Она была ужас какая. Она была хуже всех,
брат. Хуже всех.
— А где теперь Баблз, Сэм?
— Нету. Уехала к Энджеле, Энджеле...
— Энджеле Хардинг, — подсказал Марвин. — Она, Ка-
рен и Баблз жили прошлым летом все вместе.
— А где живет Энджела теперь? — спросил я Марвина.
Но тут Сэм вскочил и начал во всю глотку орать: «Фараон!
Фараон!» Он замахнулся на меня, промазал, хотел брыкнуть,
но я поймал его за ногу, и он упал, сбив по дороге кое-что
из своей электронной аппаратуры... Пронзительные звуки,
вырвавшись из какого-то прибора, заполнили комнату.
Я схватил Сэма и прижал к полу. Он брыкался и отчаянно
вопил:
— Фараон! Фараон! Фараон!
Марвин старался мне помочь, но толку от него было •
мало. Сэм стал колотиться головой об пол.
445
— Подсунь ему ногу под голову.
Марвин не понял.
— Да шевелись ты! — прикрикнул я.
Наконец он подсунул ногу так, чтобы Сэм не ушиб себе
голову. Тот продолжал биться и барахтаться, но я держал
его крепко. А потом внезапно отпустил. Он сразу перестал
извиваться, посмотрел себе на руки, затем поднял глаза на
меня.
— Эй, брат, ты что это?
— Можешь больше не трепыхаться.
— Слушай, брат, а ведь ты меня отпустил.
Я кивнул Марвину, он подошел и вытащил вилки элек-
тронных приборов. Завывания смолкли. Сэм внимательно
посмотрел на меня:
— Слушай, брат, а ведь ты меня отпустил. Ты и впрямь
меня отпустил. — Он продолжал вглядываться мне в ли-
цо. — Брат, — вдруг сказал он^ дотронувшись до моей щеки.
И поцеловал меня.
Среда, 12 октября
Раз в месяц господь бог сжаливается над колыбелью
Свободы и разрешает солнцу посветить над Бостоном.
Сегодня был как раз такой день: прохладный, яркий и ясный,
с осенней бодрящей свежестью в воздухе. Я проснулся в
хорошем настроении, охваченный предчувствием каких-то
событий.
х Я съел плотный завтрак, включая два яйца, которые
смаковал виновато, памятуя о содержащемся в них холес-
терине. Затем пошел к себе в кабинет наметить порядок
дня. Начал я с того, что составил список тех, кого уже успел
повидать, и попробовал прикинуть, не может ли подозрение
446
пасть на кого-нибудь из них. По-настоящему подозрение не
падало ни на кого.
Некоторое время я созерцал свой список, потом позвонил
в городскую больницу. Элис на месте не оказалось; трубку
взяла другая секретарша.
— Вы получили заключение по вскрытию Карен Рендал?
— Номер карточки?
— Не знаю я номера.
— Неплохо бы знать, — ответила она крайне раздражен-
но.
— Так или иначе, пожалуйста, проверьте.
На столе прямо у нее перед носом стоит ящик с карточ-
ками, содержащий отчеты всех вскрытий, произведенных
за месяц, исполнить мою просьбу пара пустяков. После
длительной паузы она сказала:
— Вот, пожалуйста: «Маточное кровотечение в резуль-
тате перфорации матки, явившейся следствием прерывания
трехмесячной беременности. Сопутствующий диагноз: ана-
филаксия».
— Вот как? — сказал я и нахмурился. — Вы уверены?
— Я просто читаю то, что здесь написано, — ответила
она.
Со странным чувством я повесил трубку. Я знал, что могу
ошибаться. Допустимо, что микроскопическая экспертиза
установила то, что не показала макроскопия. Тем не менее
мне это казалось маловероятным. Я позвонил Мэрфи в
лабораторию узнать, не закончил ли он анализ, но он его
еще не закончил: анализ будет готов только после полудня.
Затем я открыл телефонную книгу и стал искать адрес
Энджелы Хардинг. Она проживала на Честнат-стрит: адрес
•весьма респектабельный. Я отправился к ней.
Честнат-стрит пересекает Чарлз-стрит у самого подно-
жия Бикон Хилла. Это очень тихий район жилых домов,
антикварных магазинов, старомодных ресторанов и неболь-
447
ших бакалейных лавочек. Живут здесь по большей части
молодые специалисты: врачи, адвокаты, банковские служа-
щие, которым нужен приличный адрес, но пока что не по
карману Ньютон или Уэлзли-стрит. Другая часть ее насе-
ления — это специалисты старые — люди лет по пятьдесят,
по шестьдесят, чьи дети уже повырастали и обзавелись
собственными семьями. Селились здесь, конечно, и студен-
ты, только они обычно набивались из экономии по несколько
человек в маленькую квартирку. Пожилые обитатели,. ка-
залось, симпатизировали студентам — те вносили в жизнь
района молодость и известный колорит, вернее сказать,
симпатизировали, пока студенты ходили в приличном виде
и вели себя смирно.
Энджела Хардинг жила на втором этаже дома без лифта;
я постучал в дверь. Открыла тоненькая темноволосая де-
вушка в мини-юбке и свитере и в громадных круглых очках
с синеватым отливом; на щеке у нее был нарисован цветок.
— Энджела Хардинг?
— Нет, — ответила девушка. — Опоздали. Она уже ушла.
Но, может, еще вернется.
— Меня зовут доктор Бэрри. Я патологоанатом.
Девушка закусила губу и с растерянным видом посмот-
рела Has меня.
— Вы Баблз?
— Да, — сказала она. — А вы откуда знаете? — И тут
же щелкнула пальцами: — Ну, конечно. Вы же были вчера
у Суперголовы. — Она отступила к двери. — Проходите!
В квартире почти не было мебели. Узенькая кушетка в
гостиной и пара подушек на полу; через открытую дверь
виднелась незастеленная кровать.
— Я пытаюсь выяснить все о Карен Рендал, — сказал я.
— Слышала;
— Это здесь вы жили все втроем прошлым летом?
— Да-а.
448
— Когда вы в последний раз видели Карен?
— Я уже несколько месяцев ее не видела. И Энджела
тоже, — сказала она.
— Энджела вам так сказала?
— Да, конечно.
— Когда она вам это сказала?
— Вчера вечером. Мы вчера вечером говорили о Карен.
Видите ли, мы как раз узнали о том, что с ней случилось.
— Кто вам сказал?
— Слухи дошли.
— Какие слухи?
— Что у нее была неудачная вычистка.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Полиция забрала какого-то доктора. Наверно, он и
сделал, — сказала Баблз, передернув плечами. — Одного я
не понимаю. Карен была не дура. Она знала, что к чему
Она этот опыт уже не раз имела, включая прошлое лето.
— То есть аборт?
— Ну, да! Правильно. И после этого она ходила совсем
убитая. Потом пару раз накурилась черт знает до какого
состояния, и ей немного полегче стало. Был у нее этот
пунктик насчет детей. Мы не хотели ничего такого ей давать,
хоть на первое время после аборта, но она требовала, а
кончилось кошмарно. Просто кошмарно.
— Что же произошло? — спросил я.
— Один раз она вообразила себя ножом. Скребла комнату
и истошно вопила при этом, что кругом кровь, что все стены
в крови. И еще ей казалось, будто окна — это новорожденные
дети и что они на глазах чернеют и умирают. Просто ужас.
— А вы что делали?
— Успокаивали ее. Что нам оставалось? — Она протя-
нула руку к столу и взяла кружку и маленькую проволочную
петлю. Тряхнула петлей, и каскад мыльных пузырей поплыл
в воздухе, медленно опускаясь вниз. Баблз наблюдала за
15 Дьявольские игры
449
ними. Один за другим они падали на пол и лопались; —
Просто ужас!
— А кто делал ей аборт прошлым летом? — спросил я.
Баблз рассмеялась:
— Не знаю.
— Как это было?
— Ну, нагуляла она ребенка. Приходит раз и объявляет,
что собирается от него избавиться. Исчезла на день, а потом
является, как ни в чем не бывало.
— Просто и без надрыва?
— Угу! — Она выпустила новый каскад пузырей и залю-
бовалась ими. — Просто и без надрыва. Извините меня. На
минутку. — Она пошла на кухню, налила стакан воды и
запила таблетку. — Что-то скисать начинаю, — объяснила
она. — Ну вы понимаете.
— Что это у вас?
—Бомбочки.
— Амфитамин?
<— Метедрин.
— Вы им постоянно пользуетесь?
— Сразу видно — доктор. — Она откинула волосы. — Не
можете без вопросов.
— Где вы его достаете? — Я успел заметить облатку. В
ней было по меньшей мере миллиграммов пять. На черном
рынке метедрин обычно продают в расфасовке по одному
миллиграмму.
— Забудьте, — сказала она. — Ладно? Забудьте, и все.
— Если вы хотите, чтобы я забыл, зачем было вообще
принимать у меня на глазах?
— Захотелось покрасоваться перед вами, вот и все.
— А Карен тоже его употребляла?
— Карен употребляла все, что под руку попадется. Она
даже ширялась. — Вероятно, у меня сделался недоуменный
вид, потому что она начала тыкать пальцем себя в сгиб
450
руки, имитируя внутривенное вливание. — Никто больше
не ширяется. А Карен из кожи лезла.
— И как она потом себя чувствовала?
— Отвратительно. Как пришибленная. Подавленная
даже, вот именно — подавленная. Все лето. Она до конца
лета ни одного парня к себе не подпустила. Будто
боялась.
— Вы в этом уверены?
— Ага, — сказала она. — Еще бы.
Я огляделся по сторонам.
— Где же Энджела? Я хотел бы поговорить с ней.
— Ей самой очень нужно поговорить с вами — прямо
.сейчас.
— У нее какие-нибудь неприятности?
Баблз пожала плечами.
— Насколько я знаю, она медицинская сестра.
В эту минуту входная дверь распахнулась, и в комнату
влетела высокая девушка со словами:
— Этой твари нигде нет. Прячется, проклятый... — Уви-
дев меня, она осеклась.
— Полюбуйся, Энджела, — сказала Баблз, кивнув в мою
.сторону. — Вон кто к тебе пришел — старенький да ладненький.
Энджела Хардинг быстрыми шагами вошла в комнату,
плюхнулась на кушетку и закурила сигарету. На ней было
.очень короткое черное платье, черные чулки в сеточку и
лакированные черные сапоги. Длинные темные волосы и
жесткое, красивое лицо с классическими точеными чертами;
лицо манекенщицы. Я с трудом мог представить ее себег в
роли медицинской сестры;
— Это вы интересуетесь Карен? .Садитесь, — сказала
она. — Облегчите душу.
Баблз начала было:
— Энджи, я ему не говорила...
— Будь добренькой, Баблз, принеси мне кока-колы, —
451
сказала Энджела. Баблз послушно кивнула и пошла в кухню.
Энджела затянулась сигаретой, тут же затушила ее. Движе-
ния у нее были быстрые, но лицо не выражало волнения.
Она понизила голос: — Я не хотела говорить о Карен при
ней. Баблз очень из-за этого расстроена. Они очень дружили.
— А вы?
— Я не очень.
— Отчего бы?
— Она вначале обеим нам понравилась. Хорошая дев-
чонка, немного шалая. Но веселая. Очень вначале понра-
вилась. Потому мы и решили поселиться все втроем. Потом
Баблз переехала к Суперголове, а я осталась тут с Карен.
Это было уже не так весело. Она была ненормальная.
Совершенный псих.
Баблз вернулась с кока-колой:
— Неправда!
— Не при тебе, конечно. Перед тобой она умела прики-
нуться.
— Ты просто злишься из-за...
— Ну, конечно. Еще бы! — Энджела тряхнула головой
и переменила положение своих длинных ног. Затем повер-
нулась ко мне и сказала: — Она намекает на Джимми.
Джимми был мой знакомый врач из гинекологии.
— Это где вы работали?
— Да, — сказала она. — У нас с Джимми любовь была.
Я думала, у нас это настоящее. А тут явилась Карен. — Она
закурила новую сигарету, продолжая упорно избегать моего
взгляда. Я, собственно, не был уверен, со мной она разго-
варивает или с Баблз. Очевидно, между девушками сущес-
твовало разногласие. — Я никогда не думала, что она на
это способна, — продолжала Энджела. — От своей соседки
такого не ждешь. В конце концов, существует же какая-то
этика...
— Он ей нравился, — сказала Баблз.
452
— Целых семьдесят два часа. — Энджела встала и
начала ходить по комнате. Платье едва прикрывало ей
зад. Она была удивительно хороша. Несравненно красивей
Карен.
— Ты сама знаешь, что все это неправда. Сама знаешь,
что Джимми...
— Ничего я не знаю, — возразила Энджела. — Единст-
венно, что я знаю: Джимми сейчас кончает в Чикаго
ординатуру, а я не с ним. Может, если бы я была...
— Может, — сказала Баблз.
— Что может? — спросил я.
— Замнем для ясности, — сказала Энджела.
Я спросил:
— Когда вы видели Карен в последний раз?
— Не знаю. Пожалуй, где-то в августе. До того, как она
поступила в колледж.
— Вы не видели ее в прошлое воскресенье?
— Нет, — ответила она, продолжая мерить комнату. Она
даже не сбилась с ноги. — Нет.
— Странно. Элан Зеннер видел ее в прошлое воскре-
сенье.
— Кто?
— Элан Зеннер. Один ее приятель. Она сказала ему, что
едет сюда.
Энджела и Баблз переглянулись. Энджела пробормотала:
— Тварь паршивая... — И выдавила сквозь зубы: — На-
верное, она передумала. Это с ней постоянно бывало. Карен
так часто передумывала, что мы иногда сомневались, есть
ли у нее чем думать-то.
— Послушай, Энджела...
— Принеси-ка мне еще кока-колы. — Баблз встала и
покорно удалилась на кухню. — Баблз хорошая девчонка, —
сказала Энджела. — Но недалекая. Она любит, чтобы все
кончалось хорошо. — Она перестала шагать по комнате и
453
остановилась прямо передо мной. — Вы хотели задать мне
какой-то определенный вопрос?
— Только одно: видели ли вы Карен?
— Нет. Повторяю, что не видела.
— В таком случае извините за беспокойство.
2
Незадолго до полудня я позвонил в контору Брадфорда,
где мне сообщили, что ведение дела доктора Ли берет
на себя один из адвокатов, работающих в конторе, — некто
Джордж Уилсон, с которым меня и соединили. По телефону
он произвел на меня впечатление человека уравновешен-
ного и уверенного в себе: он согласился встретиться со мной
в пять часов, но не в клубе, а в баре Томпсона-сокрушителя.
После этого я отправился позавтракать в кафетерий, где
просмотрел утренние газеты. История с арестом Артура Ли
появилась на первых страницах всех газет под кричащими
заголовками, хотя арест этот пока не связывался со смертью
Карен Рендал. Статьи были снабжены фотографией Арта;
Под глазами у него были темные мешки, придававшие лицу
порочное выражение, углы губ зловеще опущены и волосы
растрепаны. В общем, самый заурядный коновал. В статьях
мало что было сказано, приводились лишь голые факты в
связи с его арестом. Собственно, много слов не требовалось.
Фотография говорила сама за себя. Неглупо придумано:
трудно опротестовывать действия следственных органов на
том основании, что опубликованная неудачная фотография
может заранее направить общественное мнение.
В час я снова позвонил Мэрфи в лабораторию. И попал
прямо на него.
— Фирма Гормон с неограниченной ответственностью.
— Здорово, Мэрф. Что новенького?
454
— Относительно Карен Рендал?
— Слушай, Мэрф, чем, по-твоему, я могу еще интересо-
ваться?
— Не знаю, — ответил он. — Может быть, тем, что мне
только что звонили из городской больницы. Звонил сам
Уэстон. Интересовался, не приносил ли ты кровь на анализ.
— А что ты ему сказал?
— Сказал, что приносил. А он захотел знать результат.
Ну, я ему сказал.
— Каков же этот результат?
— Она не была беременна. Это исключено.
— Ладно, — сказал я. — Спасибо.
Мэрф слегка оживил мою теорию. Не слишком, но
все-таки.
3
Я приехал в патолабораторию Мэллори в три часа.
Первый, кого я увидел там, был Уэстон, выглядевший
очень усталым. Он криво улыбнулся мне.
— Итак, что выяснили? — спросил я.
— Результат отрицательный. Что касается беременнос-
ти. — Он достал папку, содержащую протокол вскрытия, и
полистал ее. — Вне всякого сомнения.
— Я не так давно звонил сюда, и мне сказали, что в
заключении указана трехмесячная беременность.
— Ас кем ты разговаривал?
— С секретаршей.
— Наверное, произошла какая-то ошибка. — Он вручил
мне папку: — Хочешь взглянуть на слайды?
— Хотел бы.
— Вот тут, — сказал Уэстон, указывая на ящичек со
слайдами.
455
Уэстон оставил меня одного. Я уселся перед микроско-
пом. В коробке было всего тридцать слайдов, показывающих
срезы с различных жизненно важных органов. Шесть было
взято из разных участков матки; я начал с них. Сразу же
стало очевидно, что беременности не было и в помине. На
всякий случай я проверил еще несколько слайдов. Результат
оказался одинаковый.
Последним я положил на предметный столик слайд среза
щитовидной железы. Даже при самом малом увеличении
атрофия железы была очевидна. Фоликулы были сморщен*
ные, и клетки выстилающей ткани — слабы. Ярко выра*
женное понижение функции щитовидной железы. А это
означало, что щитовидная железа, надпочечники и яични*
ки — все было атрофировано.
Диагноз напрашивался сам собой, хотя причина заболе-
вания оставалась неясной. Я раскрыл папку и прочел
официальный отчет. Его писал Уэстон. Изложение было
ясное и точное. Я дошел до описания микроскопических
исследований. Он отметил, что эндометрий был слабораз-
витый, с очевидными отклонениями от нормы, но счел, что
остальные железы «на вид в норме». Здесь стоял знак
вопроса и дальше: «ранние атрофические изменения».
Я захлопнул папку и подошел к Уэстону.
— Тебя что-нибудь смущает?
Я замялся. Пока я читал отчет, у меня зародилось было
подозрение — не подтасовывает ли он, не примкнул ли к
тем, кто собрался утопить Арта во что бы то ни стало. Но
думать так было нелепо; купить Уэстона невозможно — для
этого он слишком стар и совестлив. Да и к семейству
Рендалов он особенно близко не стоял. У него не было
никаких оснований подтасовывать данные отчета.
— Да. Я только что просмотрел слайды, у меня впечат-
ление, что функции щитовидки понижены, и я подумал, что
может...
456
— Послушай, Джон, — сказал Уэстон с усмешкой. — Я
знаю, что ты сейчас скажешь. Ты подумал, что, может, и я
захочу снова просмотреть их. — Он улыбнулся мне. — Уже
просматривал. Дважды. Это чрезвычайно важное вскрытие,
и я проделал его со всей тщательностью, на какую способен.
Когда я рассматривал слайды в прошлый раз, я так же, как
и ты, решил, что они скорее всего указывают на понижение
функции щитовидной железы, что, в свою очередь, поразило
три мишени: щитовидку, надпочечники и половые железы.
Эта вероятность показалась мне настолько убедительной,
что я вернулся к основным органам. Как ты сам видел, в
основных органах никаких существенных отклонений не
замечается.
— Заболевание могло быть недавнего происхождения.
— Верно, — сказал он. — Могло! В этом-то вся и загвоз-
дка. К тому же нам следовало бы взглянуть на мозг,
проверить, нет ли там признаков новообразования или
инсульта. Но это невозможно: сегодня утром тело было
кремировано.
— Ясно.
— Садись; Джон. Меня нервирует, когда ты так сто-
ишь. — Подождав, чтобы я уселся, он сказал: — Так или
иначе, я еще раз просмотрел основные органы, а затем
снова вернулся к тем слайдам. На этот раз у меня не было
прежней уверенности. Поэтому я проштудировал несколько
старых отчетов на подобную тему и вернулся к слайдам в
третий раз. К тому времени я уже понимал, что не могу с
уверенностью поставить диагноз: «нарушение функции ги-
пофиза». Чем дальше я смотрел, тем меньше уверенности
у меня оставалось. Мне нужно было хоть какое-то подкреп-
ляющее доказательство — какие-то сведения о мозговых
нарушениях: рентгеноскопия или кровяные гормоны. Вот
почему я и позвонил Джиму Мэрфи. Помня, что ты взял
кровь для анализа на гормоны, я подозревал, что ты
457
обязательно отнесешь его Мэрфи. Я хотел знать, не решил
ли ты проверить также уровни других гормонов, в общем,
все, что могло бы внести какую-то ясность.
— Почему вы просто не позвонили мне?
— Звонил. Но у тебя в лаборатории никто не знал, где
ты находишься. — Я кивнул. Все, что он говорил, было
вполне справедливо и логично. Я почувствовал, что посте-
пенно начинаю оттаивать. — Между прочим, — продолжал
Уэстон, — насколько я знаю, некоторое время назад были
сделаны снимки мозга Карен Рендал. Ты не знаешь, что
они показали?
— Ничего, — сказал я. — Результат отрицательный. Все
же я могу сообщить вам кое-что интересное: они были
назначены потому, что она жаловалась на ослабление
зрения.
— А ты знаешь, Джон, наиболее распространенную при-
чину ослабления зрения? Недосыпание. Так как бы ты
поступил на моем месте? Поставил диагноз на основании
жалобы на недомогание, которая привела к негативным
рентгеновским снимкам?
— Но слайды довольно убедительны, — напомнил я ему.
— Однако не вполне. — Он медленно покачал голо-
вой. — Это уже достаточно запутанное дело, Джон. Я не
стану запутывать его еще больше, подкинув диагноз, в
котором сам не уверен.
4
Мне необходимо было увидеться с Сандерсоном. Я
обещал зайти к нему, кроме того, я понимал, что без
его совета мне теперь не обойтись.
Сандерсона я нашел в нашей патологоанатомической
библиотеке — квадратной комнате, где стояло много.стульев
458
с откидными спинками, проекционный аппарат, и на стене
висел экран. Здесь проводились конференции патологоана-
томов, на которых рассматривались результаты вскрытий.
На полках, в ящичках хранились данные всех вскрытий,
произведенных в Линкольнской больнице за период с 1923
года — года, когда мы завели настоящую отчетность. До
этого времени никто не мог с точностью сказать, сколько
людей скончалось от такой-то болезни. Однако по мере
развития медицинской науки и накопления знаний о струк-
туре человеческого тела эти сведения стали насущно необ-
ходимыми. Одним из свидетельств растущего интереса
является количество произведенных вскрытий — все отче-
ты за 1923 год уместились в одном небольшом ящичке, тогда
как в 1965-м под них ушла уже половина полки.
В одном углу комнаты на столе стоял небольшой элект-
рический кофейник, сахарница, стопка бумажных стакан-
чиков. Сандерсон возился с кофейником, который никак не
хотел включаться. Кофейник этот с давних пор славился
своим непокорным нравом.
— Когда-нибудь, — пробормотал Сандерсон, — эта про-
клятая штуковина убьет меня током. — Он, наконец, вставил
штепсель в розетку, и там что-то затрещало. — Со сливками
и с сахаром?
— Пожалуйста, — сказал я.
Сандерсон был известен своим неумением обращаться с
любого рода механизмами. У него было великолепное, почти
интуитивное понимание человеческого тела, всех функций
организма, что же касается механических, стальных и
электрических предметов — то тут он был полный профан.
Он был высок и производил впечатление сильного че-
ловека, когда-то был загребным гарвардской восьмерки.
Выражение лица у него было серьезное, задумчивое. Такие
лица бывают у судей и у первоклассных игроков в покер.
— Что-нибудь еще Уэстон сказал? — спросил он.
459
— Нет.
— Голос у вас довольно невеселый.
— Скажем лучше, обеспокоенный.
Сандерсон покачал головой.
— Мне кажется, вы ошибаетесь. Уэстон ни для кого не
станет подтасовывать результаты вскрытия. Если он гово-
рит, что не уверен, значит, так оно и есть.
— Может, вам следовало бы самому посмотреть эти
слайды?
— Разумеется. Но вы же понимаете, что это невозможно.
Сандерсон был прав. Если он появится в лаборатории
Мэллори и попросит дать ему слайды, Уэстон воспримет
это как личное оскорбление. Такие вещи просто недопус-
тимы.
— А если бы он сам вас попросил?
— Зачем это ему понадобилось бы?
— Не знаю.
— Уэстон поставил свой диагноз и подписался под ним.
Вопрос можно считать исчерпанным, если только он не
всплывет снова на суде.
У меня засосало под ложечкой. За эти дни я пришел к
твердому убеждению, что дело до суда допустить нельзя.
Любой судебный процесс — даже с оправдательным приго-
вором — серьезно подорвет репутацию Арта, его положение
в обществе и врачебную практику. Надо избежать процесса
во что бы то ни стало.
— Но вы считаете, что у нее был увеличенный гипо-
физ? — спросил Сандерсон. — А причина?
— Вероятно, опухоль. Аденома или, может, кранифарин-
гома. Скорее всего недавняя. На рентгеновских снимках,
сделанных четыре месяца назад, никаких нарушений не
заметно. Но она жаловалась на зрение.
— А может быть, это псевдоопухоль?
Церебральная псевдоопухоль встречается у женщин и
460
маленьких детей. При этом у больных наблюдаются все
симптомы, сопровождающие возникновение опухоли, на
самом же деле никакой опухоли у них нет. Обычно это
бывает связано с гормональными нарушениями. Подобное
явление наблюдается порой у женщин, злоупотребляющих
противозачаточными пилюлями. Но, насколько я знал,
Карен пилюль не принимала. Я сказал об этом Сандерсону.
— Жаль, что у нас нет слайдов мозга.
Я кивнул.
— Как бы то ни было, аборт имел место. Никуда от этого
не денешься.
— Но это лишнее доказательство, что делал его не
Арт, — сказал я. — Он бы не стал оперировать без предва-
рительного анализа.
— Это лишь косвенное доказательство, не больше.
— Знаю, но для начала это уже кое-что.
— Существует и другая возможность, — заметил Сан-
дерсон. — Предположим, врач решил поверить Карен на
слово. Я, разумеется, не имею в виду Арта.
— Кого же вы имеете в виду?
— Ну, все в высшей степени предположительно.
Я ждал, что он скажет дальше.
— Итак уж грязи предостаточно. Не хотелось бы добав-
лять. Как бы то ни было, об этом моей жене сказала одна
из докторских жен. — Я не стал понукать Сандерсона. Если
он не хотел торопиться, я готов был ждать.
— О черт, — воскликнул Сандерсон, — может, просто
самая обыкновенная сплетня. Не могу себе представить,
чтобы это не дошло до меня раньше.' '
— Что именно? — не выдержал я.
— Питер Рендал делает аборты. Под большим секретом
и ограниченному кругу.
— Черт возьми! — сказал я, опускаясь в кресло. Если
Питер действительно делает аборты, известно ли это. Дж.
'461
Д.? Может, он думает, что аборт его дочери сделал Питер,
и старается выгородить того? Но если так, почему же в это
дело втянули Арта?
С другой стороны, Питер не стал бы делать операцию в
такой спешке. Он знал, что причина нездоровья Карен могла
крыться в чем-то другом. Он достаточно хороший врач,
чтобы предположить наличие псевдоопухоли. Если бы пле-
мянница пришла к нему и призналась, что беременна, он
наверняка вспомнил бы о ее жалобах на зрение. И проделал
бы все анализы.
— Питер не делал операции.
— А может, она насела на него. Может, она спешила.
— Нет. Никакой нажим с ее стороны на него бы не
подействовал.
—г Вы можете с уверенностью сказать, что Питер не
делал аборта?
— Нет, — признался я.
— Давайте предположим, что делал. И предположим,
что миссис Рендал знала об этом. Или что Карен, истекая
кровью, призналась ей, что оперировал ее Питер. Что
должна предпринять миссис Рендал? Передать своего шу-
рина в руки полиции? — Я понимал, к чему он клонит. Это,
несомненно, объясняло, почему миссис Рендал обратилась
в полицию, но у меня не лежала душа к такому объяснению,.
Я так и сказал Сандерсону.
— А не лежит у вас душа потому, что вы расположены
к Питеру.
— Возможно.
— Однако, вы не можете позволить себе сбросить его со
счетов — ни его, ни кого-либо другого. Вам известно, где
находился Питер вечером в прошлое воскресенье?
— Нет.
_ . —.Мне тоже, — сказал Сандерсон. — Думаю, что это
. стоит проверить.
462
— Нет, — ответил я, — не стоит. Питер никогда бы так
Не напортачил. Послушайте, если допустить, что операцию
мог сделать Питер — без анализов, без всего, — значит, с
таким же успехом мог сделать ее и Арт.
— Да, — спокойно сказал Сандерсон. — Мне это тоже
приходило в голову.
5
Разговор с Сандерсоном вызвал у меня раздражение.
Почему, собственно, я понять не мог. Возможно,
правда была на его стороне; возможно, я действительно был
неразумен и нелогичен в поисках неоспоримых доказа-
тельств, в своем желании верить в людей. Но к этому
примешивалось и еще кое-что. При судебном разбиратель-
стве всегда могло случиться, что мы с Сандерсоном ока-
жемся впутанными в это дело. Тогда выявилась бы и наша
причастность к одурачиванию больничной комиссии. Мы
оба находились под серьезной угрозой, под такой же серь-
езной, как и Арт. Мы не обмолвились на этот счет ни словом,
но в глубине души я все время помнил об этом, без сомнения,
помнил и Сандерсон. А это придавало всему совсем иную
окраску.
Сандерсон был совершенно прав: мы могли подсунуть
'следствию Питера Рендала. Но, пойдя на это, мы никогда
не были бы до конца уверены, почему, собственно, мы этё
сделали. Правда, мы всегда могли объяснить свои действия
уверенностью в виновности Питера. Или утверждать, что
сделали это ради спасения невинно арестованного. Но нас
всегда мучила бы потом мысль — а может, мы просто хотели
выгородить себя?
Прежде чем что-то предпринять/мне нужно было многое
выяснить. Если согласиться с аргументами Сандерсона, то
*463
не все ли равно, в конце концов, — знала миссис Рендал
наверняка, что Питер сделал этот аборт, или только дога-
дывалась.
Кроме того, возникал еще один вопрос. Если миссис
Рендал подозревала, что аборт сделал Питер, и желала
спасти его от ареста, почему она назвала Арта Ли? Что
она знала об Арте? Арт Ли был человеком недоверчивым
и осмотрительным. Едва ли имя его склонялось среди
беременных жительниц Бостона. Он был известен лишь
тесному кругу врачей и относительно небольшому числу
пациентов. Он очень осторожно подбирал свою клиентуру.
Откуда же миссис Рендал могла знать, что он делает
аборты? Лишь один человек способен дать на это ответ:
Фриц Вернер.
Фриц Вернер жил в особняке на Бикон-стрит. В нижнем
этаже помещались приемная и большой уютный кабинет.
На двух верхних этажах расположены были жилые комнаты.
Я отправился прямиком на второй этаж и вошел в гостиную.
Фриц в домашних брюках и растянутом толстом свитере
сидел в большом кресле. На голове у него были стереофо-
нические наушники; он курил толстую сигару и плакал.
Увидев меня, он вытер глаза и снял наушники: — А, Джон!
Вы знаете Альбиони? Его адажио?
— Боюсь, что нет.
— Оно всегда настраивает меня на печальный лад.
Присаживайтесь, пожалуйста! — Я сел. Он выключил про-
игрыватель и снял пластинку. — Хорошо, что вы зашли.
Ну, как провели день?
— Интересно.
— Виделись с Баблз?
— Виделся.
— Какое впечатление вынесли?
— Весьма сумбурное.
— Почему вы так говорите?
464
: Я улыбнулся.
— Не доискиваетесь у меня причин по всем правилам
психоанализа, Фриц. Я никогда не оплачиваю докторских
счетов. Расскажите-ка мне лучше о Карен Рендал.
— Итак, Карен Рендал, — Фриц глубоко вздохнул. — Вы
не знали эту девочку, Джон, — сказал он. — Милой назвать
ее было нельзя. Отнюдь. Злая, лживая, неприятная девчонка
с тяжелой формой невроза. На грани психоза, если хотите
знать мое мнение. Ее волновали только сексуальные вопро-
сы — и причина лежит в тяжелом детстве под гнетом
родителей. Отец ее — человек нелегкий. Женитьба на этой
женщине — прекрасное тому доказательство.
— Расскажите мне о Карен, — повторил я.
Фриц вздохнул.
— Эта девушка, эта самая Карен Рендал, унаследовала
неврозы своих родителей. Проповедовала сексуальную сво-
боду, не считалась пи с чьим мнением, водилась с неподхо-
дящими людьми. Заводила романы со спортсменами. Не-
грами. Такого сорта людьми. Это я слышал от своих
пациенток. Очень многие из них видели в Карен угрозу для
себя, некий вызов. Как-то мне было предложено понаблю^
дать за ней, но я отказался.
— А кто просил вас заняться ею?
— Разумеется, Питер. В их семье это единственный
разумный человек.
— Фриц, сколько абортов сделала Карен до того послед-
него на прошлой неделе? И кто их делал?
— Два, а кто — понятия не имею.
— Делал их, должно быть, хороший врач. Баблз сказала,
что Карен отсутствовала всего полдня. По-видимому, опе-
рация была сделана очень искусно. Может, это был Питер
Рендал?
— Зачем спрашивать, если сами знаете? — буркнул Фриц.
— Мне нужно подтверждение.
465
— Вам нужна крепкая петля на шею, вот что вам нужно.
Да, это был Питер.
— А Дж. Д. знал об этом?
— Боже избави!
— А миссис Рендал знала?
— Гм. Тут я не ручаюсь.
— А о том, что Питер вообще делает аборты, Дж. Д.
знает?
~	— Ни для кого это не секрет.
— Какая существует связь между миссис Рендал и Артом
Ли?
— Вы обнаруживаете сегодня большую проницатель-
ность, — заметил Фриц. Я продолжал вопросительно смот-
реть на него. Фриц дважды пыхнул сигарой, и лицо его
скрылось в облаке дыма, он отвернулся в сторону.
— Ах так! — сказал я. — Когда же это было?
— В прошлом году. Если мне не изменяет память, где-то
около рождества.
— Дж. Д. об этом знал?
— Если вы помните, Дж.Д. в ноябре и декабре прошлого
тода по командировке госдепартамента находился в Индии.
— Тогда от кого же она забеременела?
— Ну, по этому поводу существуют разные предположе-
ния.
У меня снова возникло чувство, что он виляет.
— Я часто думал, — сказал Фриц, — что теперешняя
миссис Рендал прекрасно могла бы быть матерью Карен,
обе они по натуре своей распутные бабы.
Я закурил сигарету.
— Почему Дж.Д. женился на ней?
— Одному богу известно... — Фриц беспомощно пожал
плечами.
г . .. Да, но давайте вернемся к Карен.
— Карен была подвержена стрессам и нервным пере-
466
грузкам, — сказал он. — Поэтому у нее выработались оп-
ределенные реакции — иные оборонительные, иные насту-
пательные по отношению к образу жизни и известным ей
поступкам старших. Они вызывали у нее ответную реакцию.
Не могли не вызывать. В известном смысле это помогало
ей обрести душевное равновесие. Не забудьте, что она была
очень привязана к своей матери, первой жене Рендала. Та
умерла года два назад от рака, и это было для Карен большим
ударом. К отцу она более чем равнодушна. Для шестнадца-
тилетней девочки была страшным горем потеря близкого
человека, которому она все поверяла. У нее не осталось ни
близких, ни друзей, не к кому было обратиться за помощью.
По крайней мере, она так считала.
— А что же Баблз и Энджела Хардинг?
Фриц спокойно посмотрел на меня:
— Вы считаете, что утопающий может спасти утопающего?
6
Когда я вошел в бар, там находился всего. один
посетитель, крупный, хорошо одетый негр. Он сидел,
сгорбившись, в дальнем углу, перед ним стояла рюмка
мартини. Я сел на табурет у стойки и заказал себе виски.
Томпсон — бывший борец, а теперь владелец бара — сам
обслуживал клиентов; рукава его рубашки были высоко
закатаны, обнажая мускулистые волосатые руки. —
— Вы знаете человека по имени Джордж Уилсон? —
спросил я.
— Конечно, — с хмурой усмешкой сказал Томпсон.
— Скажите, мне, когда он войдет, хорошо?.
Томпсон кивнул на человека в дальнем углу. Негр поднял
голову и улыбнулся мне. Во взгляде его сквозила насмешка^
ивтоже время он был явно смущен. Я подошел и пожал
467
емУ РУКУ- Уилсон был совсем молод, под тридцать, небольше.
От правого уха к шее у него шел бледный шрам, исчезавший
за воротником рубашки. Взгляд был твердый и спокойный;
он поправил свой красный в полоску галстук и сказал:
— Может, сядем в отдельную кабинку?
— Давайте.
По пути в кабинку Уилсон обернулся и сказал:
— Пожалуйста, Томпсон, принесите нам туда мартини и
виски.
— Вы работаете в фирме Брадфорда, да? — спросил я.
— Да. Они взяли меня на службу уже больше года назад.
Я кивнул.
— Все как полагается, — сказал Уилсон. — Мне пред-
оставили хороший отдельный кабинет, стол секретарши
стоит у моей двери, чтобы клиенты, приходя и уходя, видели
меня. Ну, вы сами знаете.
Я прекрасно понимал, что он имеет в виду, и все же
испытывал легкое раздражение. У меня были друзья среди
молодых адвокатов, и ни один из них не получил отдельного
кабинета, даже проработав в фирме несколько лет. Рассуж-
дая объективно, этому молодому человеку повезло, но
говорить ему об этом не стоило, потому что мы оба с ним
знали, почему именно ему повезло, — он явился своего рода
капризом судьбы, неким продуктом, на который вдруг поя-
вился спрос. Образованный негр. Перед ним открылись
новые горизонты, будущее сулило многое. И все-таки он
был всего лишь модной игрушкой.
— Какого рода дела вы вели?	;.
— Главным образом налоговые. Несколько имуществен-
ных дел. Один или два гражданских процесса. Вы, конечно,
понимаете, наша фирма редко берется-за уголовные дела.
Но я с самого начала сказал, что мне хотелось бы выступить
защитником на каком-нибудь процессе. Тем не менее я
никогда не ожидал, что они поручат это дело мне.
468
— Вам, так сказать, всучили заведомо проигранное дело.
— Возможно. — Он улыбнулся. — Во всяком случае, так
они считают. Я считаю, что любое дело решается в суде, не
прежде.
— Вы уже наметили план защиты?
— .Я обдумываю его, — сказал Уилсон. — Придется
очень много поработать, чтобы ни к чему нельзя было
придраться. Потому что первое, что увидят присяжные, это
нахального негра, защищающего врача-китайца, который
делает криминальные аборты, а такое им едва ли придется
по вкусу.
Я потягивал виски.
— С другой стороны, — сказал Уилсон, — для меня это
прекрасный шанс.
— В том случае, если вы выиграете дело.
— Я намерен его выиграть, — спокойно произнес Уилсон.
Мне вдруг подумалось, что Брадфорд, какими бы сооб-
ражениями он ни руководствовался, принял весьма мудрое
решение, поручая ведение этого дела Уилсону.
— Вы говорили с Артом?
— Сегодня утром.
— И какое у вас впечатление?
— Невиновен. Я в этом убежден.
— Почему?
— Я в нем разобрался.
За вторым стаканом виски я рассказал Уилсону, что мне
удалось сделать за эти дни. Уилсон молча слушал меня, ни
разу не перебил, хотя время от времени делал пометки в
блокноте. Когда я кончил, он сказал:
— Вы избавили меня от массы хлопот.
— Каким образом?
— Из всего вами сказанного следует, что дело можно
прекратить. Мы сумеем без особого труда добиться осво-
бождения доктора Ли.
469
— На том основании, что Карен Рендал не была бере-
менна?
Он покачал головой.
— В различных судебных процессах, между прочим, и в
процессе «Штат Массачусетс против Тейлора», выносилось
решение, что наличие беременности является не столь уж
существенным. Не имеет значения и тот факт, что плод был
мертв до совершения аборта.
— Иными словами, то, что Карен не была беременна,
ровно ничего не меняет?
— Именно.
— Но разве это не является доказательством того, что
операцию делал непрофессионал, человек, который не пот-
рудился перед абортом сделать анализ? Арт никогда не стал
бы делать операцию без всех анализов.
— И вы собираетесь на этом строить защиту? Указать
на то, что доктор Ли слишком опытный подпольный акушер,
чтобы допустить такую оплошность?
Мне стало досадно.
— Послушайте, — сказал Уилсон, — нельзя строить за-
щиту, исходя из личных качеств обвиняемого. — Он пере-
листал свой блокнот. — Разрешите мне бегло обрисовать
вам положение дел с юридической точки зрения. В 1845
году законодательные органы штата Массачусетс приняли
закон, согласно которому аборт, совершенный любым спо-
собом, рассматривается как преступление. Если пациентка
остается жива, человек, совершивший его, приговаривается
к тюремному заключению сроком до семи лет; если же
пациентка умирает, срок заключения колеблется от пяти
до двадцати лет. С тех пор в закон были внесены кое-какие
поправки. Несколько лет спустя было решено, что аборт,
произведенный ради спасения жизни матери, не считается
противозаконным актом. К данному случаю это не относит-
ся. Позднейшая поправка, внесенная в закон и нашедшая
470
отражение в процессе «Штат Массачусетс против Виера»,
гласит, что преднамеренное использование любого инстру-
мента с определенной целью уже преступление, даже если
нет доказательств, что результатом явился выкидыш или
смерть пациентки. Вот эта поправка может иметь важное
значение. В том случае, если обвинение сделает попытку —
в чем я сомневаюсь — доказать, что доктор Ли в течение
многих лет занимался криминальными абортами, то вслед
за этим оно попытается доказать, что отсутствие прямых
улик еще не достаточное основание для оправдания Ли.
— И им это удастся?
— Нет. Но они могут попытаться, а это нанесет серьезный
ущерб нашему делу.
— Дальше?
— Существуют еще два важных судебных постановления,
из которых видно, что закон направлен всем своим острием
против лица, совершающего криминальные аборты, и в то
же время очень мало интересуется самой пострадавшей.
После окончания процесса «Штат Массачусетс против Вуда»
суд постановил, что согласие пациентки не должно прини-
маться во внимание и никак не может служить оправданием
для аборта. Тот же суд постановил, что наступившая в
результате операции смерть пациентки лишь усугубляет
вину. А это означает, что проведенное вами расследование
в связи со смертью Карен Рендал, с точки зрения закона,
пустая трата времени.
— Но я думал...
— Да, — перебил он меня. — Как я уже сказал, дело это
можно считать закрытым.
— Каким образом?
— Есть-две возможности. Первая— не дожидаясь суда,
представить Рендалам материалы, которые нам удалось со-
брать. Подчеркнуть то обстоятельство, что . Питер Рендал,
постоянный врач покойной, занимается криминальными абор-
471
тами. Что он и прежде делал ей аборты. Что миссис Рендал,
жена Дж. Д., делала аборт у доктора Ли и, возможно, имеет
против него зуб, что и заставило ее извратить последние слова
Карен. Что сама Карен была неуравновешенной, аморальной
девицей, чьи предсмертные слова при любых обстоятельствах
следовало бы подвергать сомнению. Мы могли бы указать на
все эти факты семье и убедить их взять назад свое обвинение
еще до суда. А вторая возможность — это то же самое, только
более пространно и уже в зале суда. Ясно, что решающие
вопросы затрагивают отношения между Карен, миссис Рендал
и доктором Ли. В настоящее время обвинение держится
исключительно на показаниях миссис Рендал. Мы должны
будем дискредитировать эти показания и ее личность. Мы
должны будем смешать ее с грязью так, чтобы присяжным
заседателям и в голову не пришло поверить хоть одному ее
слову. Затем мы должны будем проанализировать личность
Карен и ее поведение. Доказать, что употребление наркотиков
вошло у нее в привычку, что она вела беспутную жизнь и
была патологической лгуньей. Мы должны будем убедить суд
присяжных в том, что все сказанное Карен своей мачехе или
кому-либо другому не заслуживает никакого доверия. Мы
сможем также привести доказательства того, что Питер
Рендал дважды делал ей аборт и что, по всей вероятности, он
же и оперировал ее и в третий раз.
— Я уверен, что тут Питер Рендал ни при чем.
— Возможно, — сказал Уилсон, — но это не имеет зна-
чения, потому что он не находится под судом. Под судом
находится доктор Ли, и мы должны сделать все возможное,
чтобы его вызволить.
Я посмотрел на Уилсона.
— Не хотелось бы мне встретиться в вами в темном
переулке.
— Вам не нравятся мои методы? — По лицу его сколь-
знула усмешка.
472
— Честно говоря, нет.
— Мне они тоже не нравятся, — сказал Уилсон, — но
нас вынуждает к этому сама сущность закона. Взгляните на
дело трезво. Закон ясен и понятен. Справедлив он или не
справедлив, но он ясен. Он предлагает и обвинению, и
защите определенные шаблоны, определенные методы, оп-
ределенные тактические приемы в рамках существующих
законодательных актов. К несчастью для обвинения и для
защиты, эти методы оборачиваются дискредитацией тяжу-
щихся сторон. Обвинение будет пытаться опорочить доктора
Ли со всей беспощадностью, на какую оно только способно.
Мы же, защита, со своей стороны, будем пытаться опорочить
покойницу, миссис Рендал и Питера Рендала. На руку
обвинению будет врожденная неприязнь бостонских при-
сяжных к людям, которых обвиняют в криминальных абор-
тах. Мы сможем использовать в своих интересах тот факт,
что любой уроженец Бостона лелеет в душе мечту присут-
ствовать при том, как обольют грязью аристократическое
семейство.
— Но это же гнусно!
— Весьма.
— Есть какой-нибудь другой способ выиграть дело?
— Разумеется. Найти истинного виновника преступле-
ния.
— Когда состоится суд?
— Предварительное слушание назначено на следующую
неделю. А сам суд, возможно, будет недели две спустя.
Процессу дается «зеленая улица». Не знаю, как это устроили.
Но догадываюсь.
— Рендал пускает в ход все свое влияние?
Уилсон кивнул.
— А если до суда не будет обнаружен истинный винов-
ник? — спросил я.
Адвокат печально улыбнулся.
473
— Мой отец, — сказал он, — был священником. В Се-
верной Каролине. Он был баптист, и он был суров. Он верил
в карающего бога. Он верил, что небесный гром поражает
грешников. Он верил в адский огонь и в вечные муки. Он
верил в добро и зло.
— А вы верите?
— Я верю в то, что огонь можно победить только
огнем.
— Всегда ли прав огонь?
— Нет, — сказал Уилсон, — но он всегда жжет и доби-
вается своего.
— И вы верите в победу?
— Да! — Он потрогал шрам на шее.
— Пусть одержанную нечестным путем?
— Честь обретается в победе. — Он пристально посмот-
рел на меня. — Артур Ли хочет выйти из тюрьмы. Больше
-никто в Бостоне не возьмется за это дело — от него уже
все отшатнулись. А я ручаюсь, что смогу его вызволить.
7
I 'пазговор с Уилсоном оставил у меня неприятный
осадок, но и вынудил о многом поразмыслить. Я
приехал домой, налил себе водки, положил в нее льда,
уселся в кресло — мне нужно было все тщательно обду-
мать. Я перебирал в памяти людей, с которыми мне
пришлось разговаривать, и убеждался, что не задал им
ряда существенных вопросов. Я обнаружил немаловажные
пробелы. Например, что делала Карен в субботу вечером,
после того, как уехала из ресторана на машине Питера?
Что сказала она миссис Рендал на следующий день?
Вернула ли она машину Питеру — ту машину, которая
была потом украдена? Когда именно?
474
Я пил водку и чувствовал, что начинаю успокаиваться.
Я развил слишком большую спешку, слишком часто терял
самообладание. Я больше реагировал на поведение людей,
нежели на сведения, полученные от них, на личности, а не
на факты.
В дальнейшем нужно действовать осмотрительнее.
Раздался телефонный звонок. Это звонила Джудит. Из
дома Ли. Размеренным и спокойным голосом она сказала:
— Не мог бы ты приехать сюда? Тут происходит что-то
вроде демонстрации. Их целая толпа. На лужайке, перед
самым домом.
— Сейчас еду, — сказал я и повесил трубку. Схватил
пальто и бросился было к машине, но потом остановился.
Настало время действовать осмотрительнее.
Я вернулся в комнату и набрал номер репортерского
отдела «Глобуса», сообщил им о демонстрации и дал адрес
Ли. Я говорил в трубку запыхавшимся взволнованным
голосом; я знал, что они не оставят мое сообщение без
внимания..
Когда я подъехал, деревянный крест еще догорал на
газоне перед домом Арта. Тут же стояла полицейская
машина; возле дома собиралась толпа. Еще только начи-
нало вечереть, небо было густого синего цвета, и клубы
дыма уходили прямо ввысь. Я протиснулся сквозь толпу
к дому. Все окна по фасаду были разбиты. Изнутри
доносился плач. Полицейский, стоявший у входа, остано-
вил меня.
— Кто такой?
— Доктор Бэрри. В доме находятся моя жена и дети.
Он пропустил меня. Все-собрались в гостиной. Бетти Ли
плакала, Джудит занималась детьми. Пол был засыпан
битым стеклом. У двоих детей оказались порезы* довольно
глубокие, но не серьезные. Полицейский брал показания у
миссис Ли. Но ничего дельного добиться не мог. Она лишь
475
твердила одно: «Мы просили защиты. Просили приехать.
Мы умоляли, но вы так и не приехали...»
— Ей-богу, мадам... — начал полицейский.
— Мы просили вас. Разве у нас нет никаких прав?
— Ей-богу, мадам, — снова повторил он.
Я стал помогать Джудит перевязывать детей.
— Что случилось? — спросил я.
— А вы кто такой? — Полицейский резко повернулся ко
мне.
— Врач.
— Ну правильно, самое время, — сказал он и снова
повернулся к миссис Ли.
Вид у Джудит был бледный и какой-то понурый.
— Это произошло минут двадцать назад, — сказала
она. — Весь день нам звонили по телефону и угрожали,
приходили письма, тоже с угрозами. А потом вдруг подка-
тило четыре машины, и из них вылезла банда подростков.
Они водрузили крест, полили его бензином и подожгли. Их,
наверное, было человек двадцать. Они стояли и распевали:
«Вперед, христовы воины». Потом, увидев, что мы смотрим
на них в окна, стали швырять камни. Полиции потребовалось
четверть часа, чтобы сюда добраться. К тому времени все
окна уже были перебиты, а мальчишек и след простыл.
Я подошел к столу и стал просматривать письма. Кон-
верты были осторожно вскрыты и сложены в аккуратную
стопку. Большинство было написано от руки; лишь несколь-
ко отпечатано на машинке. Текст краткий, в иных всего
одна фраза — и все дышали ядовитой злобой.
Позади себя я услышал:
— Так, так! Подумать только. — Я обернулся. Это был
Питерсон. — Подумать только! — он оглядел комнату. Через
разбитые окна сюда проникала вечерняя прохлада. — Черт
знает что устроили, а? — Он обошел всю комнату. — Просто
возмутительно.
476
В эту минуту еще один человек ворвался в дом. На нем
был плащ, в руке он держал блокнот.
— А вы кто? — спросил Питерсон.
— Моя фамилия Кэртис. Я из «Глобуса», сэр.
— Кто вас сюда позвал, юноша? — Питерсон обвел
взглядом комнату. Глаза его остановились на мне. — Не-
хорошо, — сказал он. — Очень нехорошо.
— «Глобус» — газета с хорошей репутацией. Их репортер
точно и беспристрастно изложит все факты. Какие у вас
могут быть возражения?
— Послушайте, — сказал Питерсон. — В этом городе
живет два с половиной миллиона человек, а в полицейском
управлении не хватает рук. Мы не можем расследовать
каждую жалобу, каждое сообщение об угрозах каких-то
полоумных.
— Семья обвиняемого, — сказал я, сознавая, что репор-
тер внимательно слушает, — семья обвиняемого получила
целый ряд угроз по телефону и письменно. Семья, состоящая
из жены и маленьких детей. Ясно, что миссис Ли испугалась.
Но вас это нимало не тронуло. Затем события принимают
совсем скверный оборот. Подростки начинают жечь крест
и громить дом. Мать семьи звонит вам по телефону и просит
о помощи. Вашим парням требуется пятнадцать минут,
чтобы сюда добраться. Далеко ли отсюда находится бли-
жайшее полицейское управление?
— Не в этом суть.
Репортер продолжал писать.
— Вы себя выставили в неважном виде, — сказал я, —
многие жители Бостона протестуют против абортов, но еще
большее количество их будет возмущено беспричинным
диким нападением банды хулиганов, погромом, который они
учинили в частном доме...
— Вовсе не хулиганы...
Я повернулся к репортеру:
477
— Капитан Питерсон выразил мнение, что парни, зажег-
шие крест и перебившие все окна в доме, не были хулига-
нами.
— Я не .это хотел сказать, — быстро возразил Питерсон.
— Однако он это сказал, — повернулся я к репортеру. —
Более того, вам, должно быть, небезынтересно узнать, что
двое детей серьезно поранены осколками стекла. Дети в
возрасте от трех до пяти лет получили серьезные порезы.
— Мои сведения несколько расходятся с вашими, —
сказал Питерсон. — Небольшие царапины...
— Думаю, — перебил я, — что в данный момент я здесь
единственный врач. Или, может быть, полиция привезла с
собой врача, когда в конце концов откликнулась на зов о
помощи?.
— Вместе с полицией прибыл врач? — спросил репортер.
— Нет.	. .... .	: г _.	—
— А потом врача вызвали?..
— Нет.
Репортер быстро записывал.
— Вы поплатитесь, Бэрри, — сказал Питерсон, — вы у
меня за это поплатитесь.
— Осторожно! Рядом с вами репортер. — Глаза Питер-
। сона метали молнии. Он круто повернулся на каблуках. —
Кстати, — сказал я, — какие шаги предпримет полиция,
чтобы воспрепятствовать повторению подобного безобра-
зия?
Он остановился:
— Мы еще не решили.
— Не забудьте, — сказал я, — объяснить репортеру, что
вы считаете этот случай весьма прискорбным и собираетесь
установить около дома круглосуточный полицейский пост.
Питерсон презрительно скривил губы, но я знал, что все
это он исполнит. А мне только того и надо было — обеспе-
чить Бетти охрану и поставить на место полицию.
.478
8
Джудит с детьми пошла домой, а я остался с Бетти
помочь ей заколотить досками окна. Это занятие
отняло у меня около часа, и с каждым новым окном злость
во мне закипала все сильнее.
Ребятишки Бетти совсем с ног падали, но никак не хотели
укладываться спать. Они поминутно спускались к нам вниз.
Гарри упорно твердил, что у него болит ножка. Я разбинтовал
ее и обнаружил небольшой осколок, засевший в ранке.
Дом пропитался запахом гари — от тлевшего креста;
повсюду гуляли сквозняки. В комнатах царил хаос; потре-
буется несколько дней, чтобы привести все в порядок. Я
вернулся к письмам, полученным Бетти. Чтение их нагнало
на меня еще большую тоску и усталость. И вдруг мне
захотелось со всем этим покончить. Захотелось, чтобы
прекратились эти письма, были вставлены окна, залечены
раны и жизнь вернулась в свое нормальное русло. И я
позвонил Джорджу Уилсону.
— А я ждал вашего звонка, — сказал Уилсон.
—.Вы не желаете проехаться в гости к Дж. Д. Рендалу?
— Зачем?
— Развеять дурное настроение, — сказал я.
— Встретимся через двадцать минут, — ответил Уилсон.
По дороге к Южному пляжу и лому Рендала Уилсон
спросил:
— Что заставило вас передумать?
— Многое.
— Дета?
— Многое, — повторил я.
Какое-то время мы ехали в молчании, потом он сказал:
— Вы, конечно, понимаете, что это значит? Это значит,
что мы собираемся шантажировать миссис Рендал и Пите-
ра. — Было уже поздно, около девяти часов. Небо совсем
*479
почернело. — Когда мы будем у них, — сказал Уилсон, —
предоставьте мне вести разговор, хорошо?
— Пожалуйста, если вам так хочется, — сказал я.
Я не помнил точно, где стоит дом, и ехал медленно,
посматривая по сторонам. В конце концов я разыскал его
и только хотел свернуть в аллею, как мне пришлось резко
затормозить. На покрытой гравием площадке перед подъез-
дом дома Рендала стояло две машины. Одна — серебристый
«порше» Дж.Д.Рендала. Вторая — серый «мерседес». Я при-
тушил фары и дал задний ход.
— Что происходит? — спросил Уилсон.
— Я не вполне представляю, — ответил я.
— Ну как, пойдем мы туда или нет?
— Нет! — Я пересек задним ходом улицу и поставил
машину на противоположной стороне под деревьями. От-
сюда мне было хорошо видно обе машины. — Там стоит
«мерседес».
— И что из этого?
— «Мерседес» есть у Питера Рендала.
— Тем лучше, — сказал Уилсон, — мы можем погово-
рить с обоими.
— Не в том дело. Питер Рендал сказал мне, что его
1 машина украдена.
I Я задумался. Неясное тревожащее воспоминание возни-
кло в мозгу. И вдруг меня осенило: ведь эту машину я видел
в гараже Рендалов, когда приезжал к миссис Рендал. Я
открыл дверцу.
— Пошли! Я хочу взглянуть на «мерседес».
Мы вышли, и нас поглотила ночь, неприятная, прони-
зывающая сыростью. Шагая пр аллее, я сунул руку в карман
и нащупал небольшой электрический фонарик.
— Вы отдаете себе отчет, — прошептал Уилсон, — что
мы нарушаем право частной собственности?
— Отдаю.
480
Мы сошли с хрустящего под ногами гравия на траву и
поднялись по отлогому склону к самому дому. На первом
этаже горел свет, но шторы были задернуты, и мы не могли
видеть, что делается внутри. Подойдя к «мерседесу», я
включил фонарик. Машина была пуста. И тут я замер:
сиденье водителя было все в кровавых пятнах.
— Тэк-с! — произнес Уилсон.
Я хотел что-то сказать, но в этот момент послышались
голоса и звук открывающейся двери. Одним прыжком мы
очутились снова на траве и притаились за кустами.
Из дома вышел Дж.Д. Рендал. С ним был Питер. Они
разговаривали о чем-то вполголоса, по-видимому, спорили.
Сошли с лестницы и направились к машинам. Питер сел в
«мерседес» и включил зажигание. Дж.Д. сказал: «Поезжай
за мной», и Питер кивнул. Затем Дж.Д. уселся в свой
серебристый «порше» и двинулся по аллее в сторону улицы.
Выехав на дорогу, они повернули вправо, в южном направ-
лении.
Мы бегом бросились по аллее к моей машине. Те две
машины отъехали уже довольно далеко; мы едва различали
шум их моторов, но хвостовые огни еще виднелись — они
ехали по приморскому шоссе. Я включил зажигание и погнал
машину вслед за ними. Уилсон достал что-то из кармана и
вертел в руках. Я разглядел, что.
— Вы всегда носите при себе фотоаппарат?
— Всегда.
Я старался ехать на значительном расстоянии, чтобы не
вызвать подозрения у братьев. Питер шел впритык за Дж.Д.
Минут через пять машины одна за другой поднялись на
пологий въезд, ведущий на юго-восточную скоростную ма-
гистраль. Через несколько секунд я тоже очутился на ней.
— Возможно, они затеяли совсем невинное дело, — ска-
зал Уилсон. — Все может свестись просто к...
— Нет, — сказал я. В уме я уже сопоставил кое-какие
16 Дьявольские игры
481
факты. — Питер одолжил свою машину Карен на уик-энд.
Это я узнал от Уильяма, сына ДжД. Карен пользовалась
его машиной. На сиденье остались следы крови. Затем
машина была поставлена в гараж. В то же время Питер
заявил, что ее украли. Теперь...
— Теперь они хотят от нее избавиться, — сказал Уил-
сон. — Черт побери, тут уж дело верное!
Машины продолжали мчаться в южном направлении,
мимо Плимута и дальше к Мысу. Стало свежее, воздух был
пропитан солью. Автострада была почти пустынна.
— Прекрасно! — сказал Уилсон, не отводя глаз от хвос-
товых огней впереди. — Отстаньте от них еще немного.
Автострада становилась все свободней, и обе передние
машины развили большую скорость. Позади остался Пли-
мут, затем Гайанис, вдалеке мерцали огни Провинстауна.
Вдруг я увидел, что тормозные огни мигнули; вслед за этим
обе машины свернули вправо к пляжу. Мы свернули за ними
и поехали по немощеной дороге. По обе стороны ее рос
невысокий реденький сосняк. Я погасил фары. С океана
дул холодный порывистый ветер.
— Пустынное местечко! — заметил Уилсон.
Вскоре до нас донесся грохот прибоя. Я свернул с дороги
и поставил машину у обочины. Мы двинулись пешком в
сторону берега и вскоре увидели две машины, стоявшие
рядом.
Я узнал местность. Это была восточная сторона Мыса,
здесь на довольно большом протяжении песчаный берег
круто обрывался к морю, находившемуся метрах в тридцати
внизу. Обе машины стояли на уступе, лицом к морю. Рендал
вылез из своего «порше» и разговаривал с Питером. С минуту
они о чем-то препирались, затем Питер снова сел в «мер-
седес» и подъехал к самому краю уступа, передние колеса
машины чуть не висели над обрывом. Затем он вылез и
пошел назад. ДжД. тем временем открыл багажник своего
482
«порше» и достал оттуда канистру с бензином. Затем они
вдвоем вылили весь этот бензин внутрь «мерседеса».
Рядом со мной раздался щелчок. Уилсон, прижав к глазам
фотоаппарат, снимал все происходящее.
— У меня сверхчувствительная пленка, — успокоил он
меня, продолжая снимать. — И если еще проявить ее в
хорошей лаборатории... А у меня лаборатория хорошая.
Тем временем Дж.Д. включил в «порше» зажигание, дал
задний ход и повернул машину радиатором к дороге.
— Сейчас смоются! Красота, — сказал Уилсон.
ДжД. окликнул Питера и вышел из машины. Он постоял
рядом с братом, и в следующий момент я увидел, как в руке
у него вспыхнула спичка. В одно мгновение внутренность
«мерседеса» объяло пламя. Оба Рендала бросились к багаж-
нику машины и всем телом навалились на него. «Мерседес»
медленно стронулся с места, потом двинулся быстрее и,
наконец, сорвался вниз. Свалившись, машина, по-видимому,
взорвалась — до нас донесся грохот, и где-то внизу ярко
вспыхнуло пламя. Рендалы подбежали к оставшейся маши-
не, сели в нее и промчались мимо нас.
— Пошли, — сказал Уилсон. Он подбежал к краю обрыва,
держа наготове камеру. Внизу, у самой кромки воды лежал
догорающий покореженный остов «мерседеса». Уилсон сде-
лал несколько снимков, затем закрыл аппарат и с веселой
ухмылкой посмотрел на меня: — Ну, приятель! В руках у
нас не дело, а конфетка!
9
На обратном пути я свернул с автострады опять по
тому же пологому въезду, откуда дорога вела к дому
Рендала.
— Эй, — воскликнул Уилсон. — Что вы делаете?
483
— Еду к Рендалу.
— Прямо сейчас? Вы в своем уме? После того, что мы
видели?
— Я поехал с вами сегодня, чтобы вытащить из этой
истории Арта Ли. И я твердо намерен это сделать.
— Но ведь не теперь, не после того, что мы видели, —
он погладил свою фотокамеру. — Теперь можно и перед
судом предстать. Дело ведь абсолютно верное. Проиграть
его невозможно.
Я покачал головой.
— Послушайте, — сказал Уилсон. — Можно сбить с
толку свидетеля. Можно поставить под сомнение его пока-
зания. Но не поверить фотоснимку нельзя.
— Нет, — твердо стоял на своем я.
— Прежде я просто хотел взять их на пушку, — вздохнул
Уилсон. — Поехать к ним и нагнать на них страху, запугать
до полусмерти, заставить поверить, что у нас есть доказа-
тельства, которых в действительности нет. Но теперь другое
дело. Теперь у нас есть доказательство. У нас есть все, что
нужно.
— Если вы не хотите с ними разговаривать, то поговорю я.
— Бэрри, — сказал Уилсон, — вы только все испортите.
— Я заставлю их взять назад обвинение.
— Бэрри, вы все испортите. Ведь они только что совер-
шили поступок, полностью их изобличающий. И они это
Прекрасно осознают. Они займут непримиримую позицию.
— В этом случае мы скажем им, что именно нам известно.
— А если дело дойдет до суда? Что тогда? Мы заранее
раскроем свои карты.
— Меня это не волнует. До суда дело не дойдет.
— Послушайте, вы что, не хотите выиграть дело?
— Хочу, — сказал я. — Но без драки.
Я свернул к дому Рендала и въехал в аллею.
— Вы делаете ошибку, — настаивал Уилсон.
484
— Возможно, хотя я не уверен в этом.
Мы поднялись по ступеням крыльца и позвонили.
Лакей с видимой неохотой провел нас в гостиную. Это
была комната размером с баскетбольную площадку. У
огромного камина сидели миссис Рендал в нарядном
пеньюаре, Питер и ДжД. с большими коньячными рюмками
в руках.
Лакей, остановившись в почтительной позе у дверей,
доложил:
— Доктор Бэрри и мистер Уилсон, сэр. Они сказали мне,
что вы их ждете.
При виде нас Дж.Д. нахмурился. Питер откинулся в
кресле, и по лицу его скользнула легкая усмешка. Миссис
Рендал, казалось, наше появление искренне позабавило.
— Что вам угодно? — осведомился Дж.Д.
Я предоставил Уилсону вести разговор. Он сделал легкий
поклон и начал:
— Я полагаю, вы знакомы с доктором Бэрри, доктор
Рендал? Я Джордж Уилсон — адвокат доктора Ли.
— Очень рад! — сказал Дж.Д. Он взглянул на свои
часы. — Но сейчас уже время близится к полуночи, и я
отдыхаю в кругу семьи. Мне нечего сказать ни вам, ни
доктору Бэрри — до того, как мы встретимся в зале суда.
Так что если вы...
— Прошу прощенья, сэр, — сказал Уилсон. — Мы ехали
издалека, специально чтобы повидаться с вами. От самого
Мыса, если уж на то пошло.
ДжД. моргнул, и тотчас же лицо его окаменело. Питер
закашлялся, пряча смешок. Миссис Рендал спросила:
— А что вы делали на Мысе?
— Наблюдали за пожаром, — сказал Уилсон. Он повер-
нулся к Дж.Д. — Мы бы не отказались от рюмки коньяку
и от беседы после этого.
На сей раз Питер не смог сдержать смешка. ДжД. строго
485
на него посмотрел и позвонил лакею. Он приказал принести
еще две рюмки коньяку и, когда лакей повернулся, чтобы
идти, прибавил:
— Небольшие рюмки, Герберт! Они долго не задержат-
ся. — Затем он повернулся к жене. — Если ты не возража-
ешь, дорогая.
Она кивнула и покинула гостиную.
— Присаживайтесь, господа, — сказал Дж.Д., — и рас-
скажите, что привело вас сюда?
— Один небольшой юридический вопрос, — сказал Уил-
сон. — Нам кажется, что у вас может возникнуть желание
пересмотреть обвинение, выдвинутое вами против доктора
Ли.
— Что ж тут пересматривать? — спросил Дж.Д.
— Мы считаем возможным, что ваша жена просто ос-
лышалась, будто аборт Карен Рендал делал доктор Ли. Мы
считаем, что Питер Рендал ошибся, сообщив в полицию,
будто его машину кто-то украл. Или он еще ничего не
сообщал?
— Ни моя жена, ни мой брат ни в чем не ошиблись, —
сказал Дж.Д. Питер снова кашлянул и закурил сигарету. —
Что-нибудь не так, Питер?
— Нет, ничего.
— В таком случае дело будет передано в суд. На суде вам
придется дать отчет в том, как вы провели сегодняшний
вечер, — сказал Уилсон
— Вполне возможно. Но у нас будет твердое показание
миссис Рендал, что мы провели вечер у себя дома, играя в
шахматы, — и он указал на шахматную доску в углу.
— Кто же выиграл? — улыбнувшись, спросил Уилсон.
— Я, ей-богу, я! — сказал Питер. И хихикнул. — Он
подставил слона под коня на двенадцатом ходу.
— Не вижу тут ничего смешного, Питер!
— Ты не умеешь проигрывать, — сказал Питер, и вдруг
48’6
сразу сделался серьезным. Сложил руки на огромном животе
и не произнес больше ни слова.
Дж.Д. удовлетворенно выждал минуту, а затем спросил:
— Чем еще могу быть полезен, господа?
— Сукин вы сын, — сказал я Уилсону, — вы все испор-
тили.
— Я сделал, что мог!
— Вы разозлили его. Вы буквально затолкали его в суд.
Вы же могли запугать его, показать, как все обернется.
Могли сказать о снимках... А вы толкнули их на суд, потому
что хотите, чтобы он состоялся. Вам нужна арена, возмож-
ность показать себя, создать себе имя. Вы знаете, и я знаю,
что, если дело дойдет до суда, Арт Ли проиграет независимо
от исхода. Он потеряет свою репутацию, своих пациентов,
а может быть, его даже лишат права практики. И, если
дойдет до суда, Рендалы тоже проиграют. Они будут зама-
раны, раздавлены полудоказанными фактами и намеками,
уничтожены. В выигрыше окажется лишь один человек —
вы, Уилсон.
— Это по-вашему, — сказал он. Он начинал злиться.
Кажется, я его раскусил.
— Это факт.
— Вы же слышали, что говорил Дж.Д., слышали, что он
говорил совершенно несусветные вещи.
— В ваших силах было заставить его слушать.
— Нет, — сказал Уилсон, — вот на суде ему придется
слушать. — Он откинулся на спинку сиденья. — Знаете,
Бэрри, вы меня удивляете. Вы ведь как-никак ученый. Вы
обязаны объективно смотреть на факты. А сегодня вече-
ром вы получили уйму фактов, свидетельствующих, что
преступление совершил Питер Рендал, и вы все-таки
недовольны.
— Иными словами,, вы верите в то, что он виновен?
487
— Разумеется, — сказал Уилсон. — И сумею убедить в
этом присяжных.
— А что, если вы ошибаетесь?
— Ну что ж, будет очень жаль. Не менее жаль, чем то,
что миссис Рендал оклеветала Арта Ли.
— Вы ищете оправданий.
— Я? — Он покачал головой. — Э, нет, мой милый. Это
вы их ищете. Вам хотелось бы, чтобы никто из врачей не
был запятнан, чтобы никто из них не пострадал. Чтобы
вопрос был решен тихо, мирно и очень тактично и чтобы
ничьи чувства не были задеты.
— Но разве это не лучший способ? Обязанность адвока-
та — вести дело так, как лучше для его подзащитного.
— Обязанность адвоката — выигрывать дела своих кли-
ентов. Вся беда, Бэрри, в том, что вы и мысли не допускаете,
что человек вашего круга.может оказаться дрянью. Увидеть
под судом какого-нибудь демобилизованного санитара либо
медсестру — это другое дело, это вас устроило бы. Или еще
лучше какую-нибудь старушку акушерку. Вот кому вам
хотелось бы пришить это дело, но никак не врачу.
— Мне хотелось бы пришить это дело человеку, совер-
шившему преступление, — сказал я, — и никому другому.
|	— Вам прекрасно известно, кто его совершил, — сказал
’ Уилсон. — Отлично известно; черт бы вас подрал!
Я расстался с Уилсоном и поехал домой. Дома я налил
себе в стакан водки и положил совсем немного льда. Все
уже спали; было далеко за полночь.
Я пил водку и обдумывал все, что мне довелось сегодня
наблюдать. Как и говорил Уилсон, все нити преступления
вели к Питеру Рендалу. На сиденье его машины оказались
следы крови, и он, своими руками уничтожив эту машину,
теперь был чист или мог быть чист, нс окажись мы
свидетелями того, как он сжигал ее.
488
И тогда — и это тоже отметил Уилсон — все становилось
на свои места. Энджела и Баблз никого не обманывали,
утверждая, что не видели Карен: в то воскресенье вечером
она уехала к Питеру. А Питер допустил какую-то оплош-
ность, Карен уехала домой, и по дороге у нее началось
кровотечение. Она сказала об этом миссис Рендал, которая
отвезла ее в больницу в своей машине. Миссис Рендал не
знала, что неотложная помощь в таких случаях никогда
полицию не вызывает, и, желая замять скандал и спасти
честь семьи, возложила вину за аборт на единственного
известного ей врача, который эти операции делал, — на
Арта Ли. Все выглядело вполне логично.
Все, думал я, кроме одного соображения. Питер Рендал в
течение многих лет лечил Карен, знал, что она истеричка.
Следовательно, он сделал бы сначала анализ на мышах.
Притом, она некоторое время жаловалась на ухудшение
зрения, что говорило о возможности опухоли гипофиза, сим-
птомы которой весьма сходны с симптомами беременности.
Зная это, он непременно сделал бы анализ. Выходило, что к
Арту Ли послал ее он. Почему? Ведь если бы он считал, что
нужно делать аборт, то сделал бы его сам. Опять же, в прошлом
он дважды оперировал ее, и все сходило благополучно. Как
же он мог совершить столь серьезную ошибку на третий раз?
Нет, думал я, логики тут никакой.
Четверг, 13 октября
Я проснулся с тяжелым сердцем, так, наверное, чувст-
вует себя загнанный зверь, попавший в западню. Было
достаточно трудно доказать невиновность Арта Ли; доказать,
к тому же, что и Питер Рендал невиновен, казалось просто
невозможно.
489
Джудит, взглянув на меня, спросила:
— У тебя плохое настроение?
Я фыркнул и пошел принимать душ.
— Что-нибудь новое? — спросила она.
— Да. Уилсон хочет пришить дело Питеру Рендалу.
Она засмеялась.
— Милому старому Питеру?
— Вот именно, — подтвердил я.
— Против него есть улики?
— Да.
— Так им и надо, — сказала Джудит.
— Кому?
— Рендалам.
— Но, Джудит, если Питер не виноват...
— Мне уже все равно, кто настоящий виновник. Мне
просто хочется, чтобы дело поскорее кончалось и Арта
выпустили.
— Я тебя понимаю. — Я натянул пиджак и попытался
йыкинуть из головы все мысли. Но тут зазвонил телефон.
Я не подошел. Минуту спустя Джудит крикнула:
— Это тебя.
Я взял трубку. Знакомый басистый голос сказал:
— Джон, это говорит Питер. Я хотел бы пригласить вас
к себе позавтракать. .
— Почему вдруг?
— Мне хотелось бы познакомить вас со своим алиби.
Устроит вас половина первого?
2
Питер Рендал жил к западу от Ньютона, в небольшом
нарядном особнячке. Хозяин встретил меня в дверях,
со стаканом виски в руке.
490
— Джон, входите. — Он провел меня в гостиную. — Что
будете пить?
— Ничего. Благодарю.
— Выпейте-ка лучше, — сказал он. — Виски?
— Со льдом. Вы догадались, что Уилсон фотографиро-
вал?
— У меня было такое подозрение. Этот парень далеко
пойдет. Значит, я влип?
— Похоже на то.
Питер с минуту пристально глядел на меня, а потом
спросил:
— А что думаете на этот счет вы?
— Я уж больше и не знаю, что думать.
— Знаете ли вы, например, что я делаю аборты?
-Да.
— И что я оперировал Карен?
— Дважды, — сказал я.
— Трижды, если уж быть точным.
— Значит, вы...
— Нет, нет. Последний раз я делал ей в июне.
— А первый?
— Когда ей было пятнадцать, — он вздохнул. — Видите
ли, в жизни я совершил немало ошибок. Одна из них
заключалась в том, что я пытался опекать Карен. Отец ею
совсем не интересовался, а я... любил ее. Она была милая
девочка, заблудшая и запутавшаяся, но милая. Итак, я
сделал ей первый аборт. Но беда в том, что Карен на этом
не остановилась. За три года она умудрилась забеременеть
три раза; в ее возрасте это что-то патологическое. Поэтому
я в конце концов решил, что на четвертый раз ей следует
родить.
Почему?
— Потому что она сама этого добивалась. Она упорно
этого добивалась. Очевидно, ей нужно было пройти через
491
стыд, выстрадать незаконнорожденного ребенка. Поэтому
в четвертый раз я отказался.
— Вы уверены, что она была беременна?
— Нет, — сказал он. — И вы знаете причину моих
сомнений. Я хотел сделать обследование, но Карен отказа-
лась. Ее интересовал только аборт, и, когда я ей в этом
отказал, она рассердилась на меня.
— И вы послали ее к доктору Ли?
— Да, — сказал Питер.
— И он его сделал?
Питер покачал головой.
— Арт для этого слишком хороший врач. Он не стал бы
оперировать ее, не имея анализов. Кроме того, у нее была
четырехмесячная беременность, по ее словам, во всяком
случае. И он бы за это не взялся.
— И вы тоже не взялись, — сказал я.
— Да. Вы мне верите?
— Хотелось бы верить.
— Но полной уверенности у вас нет?
— Вы сожгли свою машину. В ней были следы крови.
— Да, — сказал он, — крови Карен. Я одолжил ей машину
на уик-энд. Тогда мне не пришло в голову, что она все-таки
решилась на операцию.
— Вы хотите сказать, что она отправилась на вашей
машине на операцию, затем вернулась на той же машине
домой, истекая кровью, а затем пересела в желтый «порше»?
— Не совсем так. Но кое-кто может объяснить вам это
лучше, нежели я. Пойди сюда, дорогая! — Он улыбнулся
мне: — Познакомьтесь с моим алиби.
Миссис Рендал вошла в комнату и села на соседний с
Питером стул.
— Вы видите, что я связан по рукам и ногам, — сказал
Питер.
— Значит, в воскресенье вечером?.. — начал я.
492
— Видите, я посвящаю вас в кое-какие семейные тай-
ны. — сказал Питер. — Джошуа дурак. Для вас это, разу-
меется, не новость. Почему он так и пыжится. Но, увы,
Джошуа женат на Эвелин. И мы находимся в заколдованном
круге.
Я повернулся к миссис Рендал:
— Вы могли бы показать под присягой, что Питер был
с вами в ночь на понедельник?
— Да, если понадобится, — сказала она.
— Уилсон вас к этому вынудит. Он хочет довести дело
до суда.
— Знаю, — сказала она
— Почему вы обвинили Арта Ли?
— Она хотела выгородить меня, — объяснил Питер.
— Кроме вас, Арт был единственным известным ей
врачом, делавшим аборты нелегально?
— Да, — ответила Эвелин.
— Он делал аборт вам?
— Да. В декабре прошлого года.
— И хорошо сделал?
Она чуть смутилась.
— Все сошло благополучно, если вас это интересует.
— Именно это меня интересует, — сказал я. — Вы знаете,
что Арт ни за что не хочет вовлекать вас в это дело? А вы
его топили.
— Да, — сказала она, — так оно получилось.
— Ну хорошо, теперь вы можете снять с него вину_
— Каким образом?
— Отказаться от своих показаний.
— Это не так-то просто, — сказал Питер. — Вы сами
убедились прошлой ночью. Дж.Д. рвется в бой. Он твердолоб.
Стоило его жене обвинить доктора Ли, и он принял ее слова
за непреложную истину. Ухватился за это и ни за что теперь
не отступит. Но главный вопрос остается.. Я.утверждаю,
493
верите вы этому или нет, что не делал Карен аборта. Вы
убеждены, что доктор Ли тоже не делал. Кто же тогда?
Могли бы вы выяснить это?
— Вы просите меня помочь вам?
— Да, — сказал он.
За завтраком я спросил Эвелин:
— Что в действительности сказала вам Карен в машине?
— Она сказала: «Вот же гад!» Несколько раз повторила:
«Гад, проклятый гад!» Вот и все.
— У вас нет никаких догадок — кого она имела в виду?
— Нет, — сказала Эвелин. — Никаких.
— А что вы подумали в этот момент?
— Я ничего не думала. Я везла ее в больницу, и она
умирала у меня на глазах. Я боялась, как бы Джошуа обо
всем не узнал. Я много чего боялась.
— Но не за нее?
— И за нее тоже.
Завтрак мне понравился. Под конец, глядя на эту пару,
я поймал себя на мысли, что лучше бы мне не приходить
сюда и ничего о них не знать.
После завтрака мы с Питером пили кофе. Из кухни
доносился звон посуды, которую мыла Эвелин.
— Боюсь, — сказал Питер, — что с моей стороны это
был недозволенный прием — приглашать вас сюда сегодня.
— Безусловно, — согласился я.
— Эвелин пыталась убедить Дж.Д. отказаться от обви-
нения, — сказал он. — Но он тверд, а она никак не может...
— Придумать объяснение?
— Да.
Когда я уже шел к машине, Питер сказал:
— Если вы не захотите прийти мне на помощь, я не буду
на вас в претензии.
Я оглянулся:
494
— Вы ведь прекрасно знаете, что у меня нет выбора.
— Нет, я не знал, но тем не менее надеялся, — сказал он.
3
Сев в машину, я стал раздумывать, что же предпринять
дальше. У меня не было никакого определенного
плана, никаких ориентиров, ровным счетом ничего. Я ма-
шинально пошарил в карманах и вдруг что-то нащупал. Это
оказалась фотография негра в сверкающем костюме. Грек
Джонс.
Грек Джонс совершенно выскочил у меня из головы.
Где-то в спешке, в калейдоскопе лиц он затерялся. Я
довольно долго разглядывал фотографию, стараясь по лицу
разгадать его характер, понять, что он за человек. Это было
невозможно: взгляд обычного пижона, самодовольная, на-
гловатая ухмылка. Поза, рассчитанная на толпу.
Дома я убил два часа, сидя в своем кабинете. Я пытался
разобраться во всем, связать одной нитью Карен Рендал,
Суперголову и Элана Зеннера, и Баблз, и Энджелу. Я
старался понять поведение Уэстона, но под конец вообще
перестал понимать что бы то ни было.
Вошла Джудит.
— Уже девять, — сказала она.
Я поднялся и начал надевать пиджак.
— Ты куда?
— В бар. — Я бодро улыбнулся ей.
— Это еще зачем?
. — Убей меня бог, если я знаю.
«Электрический апельсин» находился почти на самом
углу улочки, пересекавшей Вашингтон-стрит. Снаружи это
было невзрачное старое кирпичное здание с большими
495
окнами. Окна были заклеены бумагой. На бумаге надпись:
«Ежедневно выступает популярный ансамбль «Зефиры».
Партнерши для танцев на все вкусы».
Внутри стояла жара — влажная, пахучая; звуки рок-н-
рола совершенно оглушали. Казалось, от них вибрируют
стены, воздух делается густым и текучим. У меня начало
звенеть в ушах. Я остановился, чтобы дать глазам привы-
кнуть к полумраку. Посередине стояли простые деревянные
столы, вдоль одной стены шли кабинки, вдоль другой был
расположен бар. Крошечная площадка для танцев примы-
кала к оркестру; два матроса танцевали в двумя толстыми
неряшливыми девицами. Кроме них никого в зале не было.
На помосте «Зефиры» старались вовсю. Их было пяте-
ро — три электрогитары, ударник, певец.
Я подошел к бару и заказал чистого виски со льдом,
расплатился и повернулся к помосту — понаблюдать за
музыкантами. Грек Играл на гитаре, крепкий мускулистый
парень лет под тридцать, с огромной черной курчавой
шевелюрой.
— Неплохо у них получается, — сказал я бармену.
Он пожал плечами.
— Вам нравится такая музыка?
— Конечно. А вам разве нет?
— Ерунда, — сказал бармен. — Все это ерунда.
— А какую музыку вы любите?
— Оперу, — сказал он и отошел к другому посетителю,
и непонятно было, шутит он или говорит серьезно.
Наконец «Зефиры» кончили играть. Они подключили
проигрыватель к усилителям и поставили пластинки. Затем
спрыгнули с помоста и. направились к бару. Когда Грек
поравнялся со мной, я встал ему навстречу и тронул за
локоть.
— Можно угостить вас?
— По какому случаю?
496
— Я поклонник современного джаза.
Он смерил меня взглядом.
— Хватит шутить.
— Нет, я серьезно.
— Водки, — сказал он, садясь рядом со мной. Я заказал
водки, и, когда ее принесли, он одним махом осушил
стакан. — Давайте выпьем еще, — сказал он, — а потом
поговорим про музыку, идет? — Он взял еще водки и понес
ее за стол в другом конце комнаты. Я последовал за ним.
Его серебристый костюм поблескивал, хотя в помещении
было почти совсем темно. Мы уселись за стол; он посмотрел
на свой стакан и сказал: — Покажи мне свою серебряную
бляху.
— Что?
Он поднял на меня печальные глаза:
— Бляху, детка. Значок такой. От меня ничего не добь-
ешься без бляхи.
Вид у меня, вероятно, сделался довольно озадаченный.
— Господи, — сказал он, — когда же наконец заведут
шпиков с мозгами.
— Я не шпик, — сказал я.
— Ясное дело! — Он взял свой стакан и поднялся.
— Минутку, — сказал я. — Давай, я тебе кое-что покажу.
Я вынул бумажник' и отыскал свое медицинское удосто-
верение. Он нагнулся, чтобы получше разглядеть при слабом
свете.
— Любопытно, — сказал он не без сарказма. Но все-таки
сел снова.
— Кроме шуток, я врач.
— Ладно, пускай врач. Правда, от тебя полицейским за
версту несет, но раз врач, так врач. Тогда давай, чтоб все
по правилам. Видишь вон там четырех парней? — Он кивнул
в сторону своих коллег. — Если что случится, они все смогут
подтвердить, что ты показал мне докторскую карточку, а не
497
полицейский значок. Это называется получение сведений
обманным путем, детка. На суде не пойдет, ясно?
— Я просто поговорить хотел.
— Любопытно, — сказал он и отпил из стакана. Потом
слегка улыбнулся . — Значит, уже успели пронюхать. Кто
тебе сказал?
— Есть источники.
— Какие источники?
— Да, так... Источники.
— А для кого это?
— Для меня.
— Для тебя? — Он засмеялся. — Брось шутки шутить.
Тебе самому ничего не нужно.
— Ну что ж, — сказал я и встал, собираясь уходить. —
Возможно, я не на того напал.
— Постой, детка. — Я остановился. Он все сидел за
столом и смотрел в стакан, вертя его в руках. — Сядь? — Я
снова сел. Он продолжал смотреть в стакан. — Товар
качественный, — сказал он. — Без примесей. Высшего
сорта, но и цена высокая, ясно?
— Ладно, — сказал я.
Он суетливо и нервно почесывался.
— Сколько штук нужно?
— Десять. Пятнадцать. Сколько есть.
— Для тебя хватит.
— Тогда пятнадцать, — сказал я, — только сперва я хочу
посмотреть.
— Можешь посмотреть. За качество отвечаю. —
Он продолжал нервно почесываться, потом улыбнул-
ся. — Но сперва ты мне одну вещь скажи: от кого
ты узнал?
Я заколебался.
От Энджелы Хардинг.
Это сообщение, казалось, его озадачило. Я испугался —
498
не допустил ли ошибки. Он поерзал на стуле, словно в
нерешительности, потом спросил:
— Когда ты ее в последний раз видел?
— Вчера, — сказал я.
— Дверь вон там, — сказал он. — Даю тебе тридцать
секунд, чтобы убраться отсюда, иначе от тебя мокрого места
не останется. Слышишь, шпик? Тридцать секунд.
— Ладно, это была не Энджела, а ее подруга.
— Кто такая?
— Карен Рендал,
— Никогда о такой не слыхал.
— Я думал, вы знакомы. Так мне сказали.
— Тебе неправильно сказали, детка. Наврали тебе, вот
что!
Я полез в карман и достал его фотографию.
— Это из ее комнаты в колледже. — Прежде чем я успел
опомниться, он. выхватил карточку у меня из рук и изорвал
ее.
— Какая такая фотография? — ровным голосом спросил
он. — Ни о какой фотографии я не слышал. В жизни этой
девчонки не видел. А теперь убирайся.
— Я пришел сюда кое-что купить, — сказал я. — Ис
пустыми руками не уйду.
— Ты уйдешь сейчас, если хочешь себе добра.
Он снова начал чесаться. Я посмотрел на него и понял,
что больше мне выведать у него ничего не удастся.
— Хорошо, — сказал я и поднялся, будто нечаянно
оставив свои очки на столе. — Кстати, ты не знаешь, где
бы мне достать немного тиопенталя?
На какое-то мгновение глаза его расширились, затем он
спросил:
— Чего? Даже не слыхал, что это такое. Ну ладно, топай
отсюда, пока один из тех вон парней около стойки не начал
с тобой драку и не пробил тебе голову.
499
Я вышел на улицу. Было холодно; снова стал накрапывать
дождь. Я посмотрел в направлении Вашингтон-стрит и ярких
огней других увеселительных заведений с рок-н-роллом,
стриптизом и прочими развлечениями. Выждав тридцать
секунд, я вернулся обратно в бар. Очки по-прежнему лежали
на столе. Я взял их и пошел к выходу, исподтишка обшаривая
глазами помещение.
В углу Грек разговаривал по телефону-автомату. Это мне
и нужно было установить.
В конце квартала за углом находилась дешевая грязно-
ватая закусочная. Заглянув внутрь через большое окно, я
увидел несколько девочек-подростков, которые, весело пе-
ресмеиваясь, поедали бутерброды, и двух угрюмых забулдыг
в потрепанных плащах. В одном углу три матроса хохотали,
хлопая друг.друга по спине. Телефон находился в глубине
зала.	/
Я позвонил в Мемориалку и попросил доктора Хэмонда.
Мне сказали, что он сегодня ночью дежурит в отделении
неотложной помощи. Меня соединили с ним.
— Нортон, это Джон Бэрри. Мне нужны кое-какие све-
дения из регистратуры.
— Тебе повезло, — сказал он, — сегодня у нас тут
затишье. Пара молодцов с ножевыми ранами и несколько
пьяных травм. Больше ничего. Что тебе нужно?
— Запиши, пожалуйста, — сказал я. — Грек Джонс, негр,
лет двадцати пяти. Мне нужно знать, лежал ли он когда-
нибудь у нас в больнице и лечился ли в поликлинике. Сейчас
проверю. Ты позвонишь?
— Нет, попозже сам зайду.
Как выяснилось впоследствии, это было мягко сказано.
Поговорив по телефону, я почувствовал, что голоден, и
взял себе сосиски и кофе. Никогда не ем рубленых бифш-
тексов в таких заведениях. Во-первых, потому, что их нередко
готовят из конины иди крольчатины, а то и просто из требухи
500
или другой какой-нибудь гадости, которую можно пропус-
тить через мясорубку. А во-вторых, в таких местах обычно
бывает достаточно всяких патогенов, чтобы перезаразить
целую армию. Взять, к примеру, трихины — число людей,
зараженных ими в Бостоне, в шесть раз превышает среднюю
цифру по стране. Нет, осторожность никогда нс мешает.
Одним словом, я взял сосиски и кофе. Я ел их и смотрел
в окно на прохожих. И снова вспоминал о Греке Джонсе.
Мне очень не понравилось то, что он мне сказал. Совер-
шенно очевидно, он занимался торговлей наркотиками,
вероятно, сильнодействующими. Это весьма осложняло
дело — в особенности, если принять во внимание, как он
реагировал на имена Энджелы Хардинг и Карен Рендал.
Я доел сосиски и принялся за кофе. Когда поднял голову,
увидел в окно, как мимо прошел Грек. Меня он не заметил.
Он смотрел прямо перед собой, и лицо у него было встре-
воженное. Я залпом допил кофе и поспешно направился
вслед за ним.
4
Я пропустил его вперед на полквартала. Он шел
торопливо, расталкивая прохожих. Я старался не
выпускать его из виду. Дойдя до Стюард-стрит, он свернул
влево. Эта часть Стюард-стрит была безлюдной; я приоста-
новился, зажег сигарету и туже затянул пояс плаща, пожа-
лев, что на голове у меня нет шляпы: стоит ему оглянуться,
и он меня непременно узнает.
Грек прошел еще квартал, а затем снова свернул влево.
Он явно заметал следы. Я не совсем понимал его маневры,
но на всякий случай стал держаться осторожней. Он шел
торопливой нервной походкой — походкой испуганного че-
ловека. Теперь мы шли уже по Харви-стрит. Здесь находится
501
несколько китайских ресторанчиков. Я задержался возле
одного, сделав вид, что читаю меню, висевшее в окне.
Грек по-прежнему шел не оглядываясь. Он прошел еще
квартал, а затем свернул вправо. Я следовал за ним. К югу
от правительственных зданий характер города внезапно
меняется. Напротив этих зданий, на Тремонт-стрит, распо-
ложены дорогие магазины и фешенебельные театры. Ва-
шингтон-стрит находится всего в одном квартале отсюда,
но она не столь элегантна: там много баров, где толкутся
публичные девки, и кинотеатров, где демонстрируются
порнографические фильмы. А еще через квартал можно
увидеть кое-что и похлеще. Затем идет квартал китайских
ресторанчиков, на этом зона увеселений кончается. Отсюда
начинается район оптовых магазинов. Преимущественно
магазинов одежды. Вот здесь мы теперь и очутились.
Магазины не были освещены. Рулоны материй стоймя
стояли в витринах. Двери были большие, окованные желе-
зом, здесь сгружали и нагружали товары грузовики. Тут же
притулились несколько галантерейных лавчонок. Магазин
театральных товаров. Бильярдная в полуподвале, откуда
доносилось приглушенное постукивание шаров.
На улице было сыро и темно. И пустынно. Грек быстро
прошел еще один квартал и остановился. Я спрятался в
подъезде и стал ждать. Он оглянулся и снова пошел. Я
последовал за ним. Несколько раз он возвращался по
собственному следу, время от времени останавливался и
оглядывался. Пронесся автомобиль, шелестя шинами по
мокрой мостовой. Грек отскочил в тень, а когда машина
скрылась, снова вышел на тротуар. Он явно нервничал.
Я шел за ним, наверное, минут пятнадцать. Мне было
неясно — заметает ли он следы или просто старается убить
время. Несколько раз он останавливался, чтобы посмотреть
на предмет, который держал в руке, — может, часы, а может,
что-то другое.
502
Наконец, он пошел в северном направлении, выбирая
боковые улочки, в обход правительственных зданий и го-
родской ратуши. Я не сразу сообразил, что он направляется
к Бикон Хиллу.
Прошло еще десять минут, и я, должно быть, утратил
бдительность, потому что вдруг потерял его из виду. Он
шмыгнул за угол, и когда я минутой позже свернул туда же,
то его там не оказалось, улица была безлюдна. Я остано-
вился, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги, но ничего не
услышал. Я забеспокоился и быстро пошел вперед.
Тут-то оно и случилось. Что-то ударило меня по голове,
и я почувствовал острую леденящую боль, тут же кто-то с
силой ударил меня кулаком в живот. Я упал на тротуар, и
перед глазами у меня все тошнотворно поплыло.
Это был тот случай, когда начинаешь вдруг видеть все
вроде как во сне, где все предметы искажены. Дома были
черные и очень высокие, они нависали надо мной, грозя
обрушиться. Они, казалось, росли, становясь все выше и
выше; мне было холодно, я весь промок, и дождь брызгал
мне в лицо. Я с усилием поднялся на локте. Тупо посмотрел
на кровавую лужу на тротуаре. Здорово много крови. Не-
ужели моя?
Меня замутило и тут же вырвало. Перед глазами все
расплылось, на какое-то время окрасилось в зеленый цвет.
Наконец усилием воли я заставил себя подняться на колени.
До меня доносился вой сирены. Пока что издали, но он
приближался. Я поднялся на нетвердые ноги и прислонился
к машине, стоящей у обочины. Вой сирены все приближался.
Спотыкаясь, я забежал за угол и остановился, чтобы пере-
вести дух. Сирена выла уже совсем близко, голубой луч
шарил по улице, где я только что был. Я снова побежал.
Не знаю, какое расстояние я одолел, не знаю, где был.
Просто бежал, пока не увидел такси. Оно стояло у обочины
с заглушенным мотором.
503
— Отвезите меня в ближайшую больницу, — выговорил я.
Шофер посмотрел на меня и ответил:
— Ни в коем случае.
Я попытался было влезть в машину.
— И не думай, приятель! — Он с силой захлопнул дверцу
и умчался прочь, а я остался там, где стоял. Вдали послы-
шалась сирена.
Я дрожал от холода, но это помогало мне сохранять
сознание. Я понимал, что теряю кровь, только не знал, с
какой скоростью. Каждые несколько шагов мне приходи-
лось переводить дух. Головокружение усиливалось. Я спот-
кнулся и упал, ударившись коленями об асфальт. От боли
на какое-то мгновением голове у меня немного прояснилось,
и я смог снова подняться на ноги. Насквозь промокшие
ботинки хлюпали. Я постарался сосредоточить внимание на
звуке, который издавали мои ботинки, и принуждал себя
двигаться дальше.-Шаг за шагом. Впереди квартала за три
виднелись огни. Я знал, что смогу добраться до них. Шаг за
шагом, не торопясь.
Я прислонился к синей машине на минутку, всего лишь
на минутку, чтобы немного отдышаться.
5
. рот так! Вот и молодец!» Кто-то поднимал меня. Я
-*-*лежал в машине, и теперь меня из нее вытаскивали.
Впереди яркий свет. Это вывеска «Неотложная помощь»,
выведенная голубым неоном. У дверей медсестра.
— Потихоньку, браток. Не спеши!
Голова у меня болталась. Я попробовал говорить, но язык
был как деревянный. Я взглянул на человека, который
помогал мне, — лысый старик с седой бородой. Я сделал
усилие, стараясь тверже держаться на ногах, чтобы ему не
504
приходилось меня поддерживать, но колени подгибались,
словно резиновые, и меня отчаянно трясло.
— Да ты совсем молодцом! Все обойдется, увидишь.
Медсестра сделала шаг вперед, расплываясь в полосе
света, падавшего из больничных дверей; она взглянула на
меня и побежала назад. Вышли два стажера и подхватили
меня под руки с обеих сторон. Приподняли от земли, так
что я только носками ботинок бороздил лужи. Я свесил
голову на грудь и ощутил капли дождя на затылке. Лысый
старик побежал вперед открывать двери.
Как приятно внутри, тепло. Меня уложили на стол с
мягкой прокладкой и начали стаскивать одежду, но она
промокла и пропиталась кровью: в конце концов им при-
шлось разрезать се ножницами. Я лежал с закрытыми
глазами, потому что верхний свет болезненно слепил глаза.
— Надо сделать анализ крови на гематокрит и на со-
вместимость, — сказал один из стажеров. — Приготовьте
все для наложения швов во второй шоковой палате.
Люди хлопотали вокруг моей головы: я смутно ощущал
прикосновение рук и марлевых салфеток. Лоб стал холодный
и потерял чувствительность. Теперь я лежал совсем разде-:
тый. Меня протерли жестким мохнатым полотенцем и
укутали в одеяло, а затем переложили на другой стол с
мягкой прокладкой, который вдруг покатился по коридору.
Я открыл глаза и увидел лысого старика, он сочувственно
смотрел на меня.
— Где вы его нашли? — спросил один из стажеров. .
— На улице. Лежал, привалившись к какой-то машине.
Я сначала подумал, что это какой-то пьянчуга напился до
бесчувствия. Понимаете, ноги чуть не на дороге лежали,
поэтому я посчитал, что его могут переехать, и остановился,
чтобы передвинуть. И тут смотрю — одет прилично, а сам
весь в крови. Я не знал, что случилось, только очень уж он
мне плох показался — вот я и привез его сюда.
505
Меня вкатили в комнату, облицованную голубым кафе-
лем. Над головой вспыхнули бестеневые лампы, и меня
окружили внимательные лица. Резиновые перчатки надеты,
марлевые повязки на месте.
— Сперва остановим кровотечение, — сказал стажер, —
а затем сделаем рентгеноскопию. — Он обратился ко
мне: — Вы не спите, сэр?
Я шевельнулся и хотел что-то сказать.
— Не разговаривайте. Возможно, у вас перелом челюсти.
Сначала я зашью рану на лбу, а потом уж посмотрим.
Сестра обмыла мне лицо, сперва теплой водой с мылом.
На губке каждый раз оставалась кровь.
— Теперь спиртиком, — сказала она. — Немного пощип-
лет.
Стажеры переговаривались между собой, разглядывая
мою рану. Один из них зажал изогнутую хирургическую иглу
в иглодержателе, и приблизился ко мне. Я ожидал боли, но
ограничилось лишь легким покалыванием. Зашивая рану,
он сказал товарищу:
— Ты смотри, какие чистые края у пореза. Прямо будто
хирург поработал.
Медсестра наложила жгут мне на руку и взяла кровь.
— Сделайте ему заодно противостолбнячную прививку.
И укол пенициллина. — Мне он сказал: — Моргайте: один
раз, значит— да, два раза, значит — нет. К пенициллину у
вас нет аллергии?
Я моргнул дважды.
— Вы уверены?
Я моргнул единожды.
Должно быть, я снова потерял сознание. Когда я открыл
глаза, то увидел у себя над головой огромный рентгеновский
аппарат. Кто-то раздраженно говорил: — Полегче, полег-
че! —» И сознание опять покинуло меня. Очнулся я уже в
другой комнате. Эта была окрашена в светло-зеленый цвет.
5Q6
Стажеры, разглядывая на свет еще совсем мокрые рентге-
новские снимки, обсуждали их. Потом один из них вышел,
а другой приблизился ко мне. — У вас все в порядке, —
сказал он. — Возможно, расшаталось несколько зубов, но
ни одного перелома как будто нет.
Голова понемногу прояснилась; я уже пришел в себя
настолько, что мог спросить:
— А рентгенолог уже читал эти снимки?
От этого вопроса стажер замер. Он явно испугался,
подумав о том, о чем подумал я, — а именно, что снимки
черепа очень трудно читать, для этого требуется натрени-
рованный глаз. Кроме того, он не мог понять, как я сообразил
задать этот вопрос.
— Нет, рентгенолога в данный момент тут нет.
— А где же он?
— Пошел выпить чашку кофе.
— Верните его, — сказал я. Рот у меня пересох и онемел,
челюсть ныла. Я потрогал щеку и нащупал большую опухоль,
очень болезненную. Неудивительно, что они подозревали
перелом. — Какой у меня гематокрит? — спросил я.
— Извините, сэр? — Понять меня было трудно, язык
распух, и речь стала невнятной.
— Я спрашиваю, какой у меня гематокрит?
— Сорок, сэр? Простите, сэр, вы врач?
— Нет, просто осведомленный обыватель.
Стажер смутился. Вынув блокнот, он спросил:
— Вы когда-нибудь лежали в этой больнице, сэр?
— Нет, и теперь здесь лежать не буду.
— Но вас доставили сюда с ранением...
— Да перестаньте вы записывать. Меня зовут Джон
Бэрри. Я работаю патологоанатомом в Линкольнской боль-
нице. — Он убрал свой блокнот. — Я не ложусь в больницу,
и заводить на меня историю болезни необязательно.
— Но, сэр, если на вас совершили нападение и ограбили...
507
— Ничего подобного не было, — сказал я, — просто я
оступился и упал. Вот и все. Глупая оплошность...
— Сэр, но характер ушибов на теле...
— Меня не заботит, что я нетипичный случай. Я просто
говорю, что со мной произошло.
— Но...
— Хватит, — сказал я. — Довольно спорить. Позовите-ка
лучше мне сюда Хэмонда.
— Кого, сэр?
— Доктора Хэмонда, старшего ординатора.
— Слушаюсь, сэр. — Он повернулся уходить, и тут я
решил, что обошелся с ним слишком уж сурово. В конце
концов, он всего лишь стажер и на вид довольно славный
малый.
— Кстати, — сказал я, — это вы накладывали мне швы?
У вас неплохо получилось.
— Спасибо, сэр! — Он широко улыбнулся.
Я остался в одиночестве, и поневоле все мое внимание
сосредоточилось на боли. Больше всего меня мучил живот;
он болел так, словно я проглотил кегельный шар. Я пере-
вернулся на бок, и мне стало легче. Через какое-то время
появился Хэмонд.
— Привет, Джон. Я не видел, как тебя привезли.
— Неважно! Ребята тут постарались на славу.
— Что с тобой случилось?
— Да так, несчастный случай.
— Счастливо отделался, — сказал Нортон, наклоняясь
над раной и разглядывая ее. — Поверхностное височное
ранение. Из тебя кровь так и хлестала. А глядя на анализ
крови, этого не скажешь.
— У меня селезенка большая.
— Разве что. Голова болит?
— Немного. Уже проходит.
508
— Ко сну клонит? Тошнит?
— Послушай, Нортон...
— Лежи спокойно, — сказал Хэмонд. Он вынул узкий
длинный фонарик и проверил мне реакцию зрачка, затем
обследовал офтальмоскопом глазное дно. Проверил реф-
лексы рук и ног.
— Видишь, все в порядке, — сказал я.
— Все же не исключена возможность гематомы.
— Ерунда!
— Мы хотим подержать тебя под наблюдением еще
сутки, — сказал Хэмонд.
— Ни в коем случае. — Морщась от боли, я сел на койке.
Живот у меня болел. — Помоги мне подняться.
— Боюсь, что твоя одежда...
— Была изрезана на ленточки. Знаю. Достань мне белый
халат, будь добр.
— Белый халат? Зачем это?
— Я хочу присутствовать, когда привезут остальных.
— Кого остальных?
— Поживешь — увидишь, — сказал я.
— Ты получишь халат при одном условии. Если согла-
сишься переночевать тут.
— Только не госпитализируйте меня.
— Ладно, так и быть, оставайся в приемном покое.
Я нахмурился.
— Хорошо, — наконец решил я. — Останусь.
Сестра ушла за халатом. Хэмонд смотрел на меня,
покачивая головой.
— Кто это тебя так разукрасил?
— Поживешь — увидишь!
Принесли халат, и я натянул его на себя. Ощущение
было странное: я уже много лет не ходил по больнице в
белом халате.-В свое время я носил его с гордостью, а теперь
он показался мне жестким и неудобным. Мои ботинки
$0?
нашлись; они были сырые и пропитанные кровью; я их обтер
и обулся. Чувствовал я себя утомленным и слабым, но
раскисать было не время. Сегодня ночью все должно было
решиться. В этом я не сомневался.
Мне подали кофе с сандвичем. Все казалось мне без-
вкусным, словно жуешь газету, но я понимал, что подкре-
питься необходимо. Хэмонд остался со мной.
— Кстати, — сказал он, — я проверил амбулаторную
карточку Грека Джонса, как ты просил. Он появлялся всего
раз. В урологической клинике. Пришел на прием с подо-
зрением на почечную колику, и его обследовали.
— Ну?
— Кровь в моче-то у него оказалась. Но эритроциты
содержали ядро.
— Ясно.
Это был классический случай. Пациенты часто являются
в клинику с жалобами на сильные боли внизу живота и
затруднение мочеиспускания. Наиболее вероятный диагноз
при таких симптомах — это камни в почках. Как только
такой диагноз поставлен, больному делают укол морфия.
Но, чтобы подтвердить диагноз, у него сначала берут мочу
и смотрят, есть ли в ней следы крови. Почечные камни
обычно вызывают воспалительный процесс, и это является
причиной небольшого кровотечения в мочевом тракте.
Морфинисты, зная, что при мочекаменной болезни сравни-
тельно легко получить морфий, часто пытаются симулиро-
вать почечную колику. Когда у них просят пробу мочи, они
идут в туалет, колют себя в палец и роняют маленькую
капельку крови в мочу. Но часто они слишком издерганы
и слабонервны, и вместо своей крови берут, например,
куриную. Однако эритроциты у курицы содержат ядро, а
человеческие — нет. Поэтому красные кровяные тельца с
ядрами указывают, что это симулянт, то есть, иными сло-
вами, наркоман.
510
— Ему обследовали руки на предмет следов от уколов?
— Нет, когда врач припер его, он ушел. И больше уже
в клинике не появлялся.
Поев, я почувствовал себя лучше. Я поднялся на ноги,
чувствуя слабость и боль во всем теле. Позвонил Джудит и
сказал ей, что нахожусь у себя в лаборатории. Можно было
не сомневаться, что она впадет в истерику, когда я явлюсь
домой, но не хотелось пугать ее заранее.
Я шел по коридору с Хэмондом, стараясь не морщиться
от боли. Он все время меня спрашивал, как я себя чувствую,
а я все отвечал, что прекрасно. Что было неправдой. От
съеденной пищи поднялась тошнота, и от ходьбы усилилась
головная боль. Но что было хуже всего, так это ощущение
полной разбитости.
Мы подошли ко входу в шоковое отделение «неотложной
помощи». Это было нечто вроде сарая или, вернее, открытого
с двух сторон гаража: кареты «скорой помощи» въезжали и
выгружали свой груз. Качающиеся автоматические двери,
приводившиеся в движение посредством ножного рычага,
вели в помещение больницы. Мы вышли наружу и вдохнули
свежий ночной воздух. Ночь была дождливая, туманная, но
прохладный воздух приятно освежил меня.
— Ты что-то бледный, — сказал Хэмонд.
— Да нет, все в порядке.
— Мы даже не обследовали тебя толком на предмет
гематомы. Станет плохо, скажи, не строй из себя героя.
Мы немного подождали у входа в шоковое отделение.
— Что должно произойти? — спросил Хэмонд.
— Я не уверен, но, по-моему, сюда должны привезти
одного негра и одну девицу.
— Грека Джонса? Он замешан в этой истории?
По правде говоря, я был почти уверен, что избил меня
Грек Джонс. Но подробности, предшествующие этому собы-
тию, были подернуты туманом. Этого следовало ожидать.
511
Не скажу, чтобы у меня была настоящая ретроградная
амнезия — явление обычное при сотрясениях мозга, когда
потерпевший не помнит ничего, что произошло за четверть
часа до несчастного случая, но в голове у меня все как-то
перепуталось.
Наверное, это был Грек, думал я. Логически рассуждая,
это мог быть только он. Грек шел в направлении Бикон
Хилла. Да и причина избавиться от меня была у него вполне
понятная.
Я взглянул на часы. Прошло почти два часа с момента,
как я подвергся нападению. Я начал беспокоиться, уж не
случилось ли чего непредвиденного.
В этот момент из-за угла выскочила полицейская маши-
на. Шины визжали, сирена выла, мигалка работала. Вслед
за ней подкатила карета «скорой помощи», а за ней третья
машина. Пока «скорая» задним ходом подъезжала к дверям,
двое людей в штатском выскочили из третьей машины:
репортеры. Это видно было по нетерпеливому выражению
их лиц. Один держал в руках фотоаппарат.
— Без фотографий, — сказал я.
Дверцы кареты открылись, и оттуда на носилках вынесли
человека.
При мертвенном свете люминесцентных ламп приемного
покоя я разглядел лицо: Грек Джонс. Его череп с правой
стороны был вдавлен, как спустивший воздух футбольный
мяч, а губы казались багрово-черными.
Хэмонд тут же взялся за работу: ловким движением левой
руки нащупал пульс пострадавшего, приложил ухо к его
груди, а правой рукой нащупал сонную артерию. Затем
выпрямился и, не говоря ни слова, начал непрямой массаж.
— Зовите анестезиологов, — сказал он, — и вызовите
дежурного хирурга. Респиратор! Мне нужен раствор арами-
на — один на тысячу. Кислородную маску. Под давлением.
Пошли.
-512
Грека поместили в смотровую, а оттуда в одну из неболь-
ших шоковых палат. Хэмонд все это время, не переставая
ни на секунду и не сбиваясь с ритма, продолжал массировать
ему сердце. Когда мы ввезли его в палату, дежурный хирург
уже ждал.
— Остановка сердца?
— Да, — сказал Хэмонд. — Остановка; пульс нигде не
прощупывается.
Хирург выбрал бумажный пакет с резиновыми перчат-
ками. Он не стал дожидаться, чтобы сестра ему помогла;
сам вынул их и натянул на пальцы.
— Будем делать прямой массаж, — сказал он, расправляя
на пальцах перчатки.
Хэмонд кивнул, не прекращая массажа. Никаких резуль-
татов это пока нс давало: губы и язык Грека еще больше
почернели. Кожа, в особенности на лице и на ушах, покры-
лась пятнами.
Пострадавшему поспешно надели кислородную маску.
— Сколько? — спросила сестра.
— Семь литров, — ответил хирург. Ему подали скаль-
пель. — Так, — сказал он и сделал косой надрез между
ребрами с левой стороны. Обнажил ребра, рассек скальпе-
лем между ними. Взялся за ретракторы. Просунул в отвер-
стие руку и начал прямой массаж сердца, ритмично крякая
при этом.
На руку Греку наложили манжету тонометра, и Хэмонд
стал измерять давление. С минуту он следил за стрелкой,
затем сказал:
— Ни черта.
Массаж продолжался минуту, еще одну.
— Слабеет. Дайте мне пять кубиков — один на тысячу.
Приготовили шприц. Хирург сделал укол прямо в сердце,
затем продолжал массаж.
Прошло еще несколько минут. Я наблюдал за сжиманием
17 Дывольсше игры
513
сердца и ритмичным наполнением легких из респиратора.
Но состояние пациента все ухудшалось. В конце концов
врачи прекратили свои усилия.
— Все, — сказал хирург. Он убрал руку из груди Грека
Джонса, посмотрел на него и снял перчатки. Затем обсле-
довал рапы на груди и на руках и вмятину на черепе. —
По-видимому, первичная остановка дыхания. Вон как его
по голове трахнули. — И прибавил, обращаясь к Хэмон-
ду: — Вы выпишете свидетельство о смерти?
— Сейчас этим займусь.
В этот момент в комнату вбежала медсестра.
— Доктор Хэмонд, — сказала она. — Вас просит доктор
Йоргенсен. Там привезли девушку в гемаррогическом шоке.
Первый, кого я увидел в коридоре, был Питерсон. Он
был в штатском. Лицо его выражало замешательство и
досаду. Он подскочил ко мне и схватил за рукав.
— Послушайте, Бэрри...
. — Потом, — сказал я и поспешил за Хэмондом и мед-
сестрой в другую шоковую палату. Там лежала плашмя на
столе девушка, очень бледная. Запястья ее были перебин-
тованы. Она была в сознании, но в помутненном — голова
моталась из стороны в сторону. Йоргенсен, уже знакомый
мне стажер, стоял, нагнувшись над ней.
— Тут у нас случай попытки к самоубийству, — сказал
он Хэмонду. — Вскрыла вены на руках. Мы кровь остановили
и делаем переливание. — Он выбирал вену для вливания.
Выбирал на ноге. — Группа крови определена, — сказал он,
вводя иглу
— Почему на ноге? — спросил Хэмонд.
— Запястья пришлось забинтовать. А выше не хочется
накладывать жгут.
Я подошел ближе. Это была Энджела Хардинг. Теперь
она не казалась такой уж красавицей: белое как мел лицо,
вокруг рта залегла сероватая тень.
514
— Ваше мнение? — спросил Хэмонд у Йоргенсена.
— Спасем, если не случится ничего непредвиденного.
Хэмонд рассматривал забинтованные запястья:
— Здесь, что ли, порезы?
— Да. На обеих руках. Мы наложили швы.
Хэмонд посмотрел на руки девушки. На пальцах просту-
пали темно-коричневые пятна. Хэмонд взглянул на меня.
— Это та девушка, о которой ты говорил?
— Да. Энджела Хардинг.
— Заядлая курильщица.
— Присмотрись-ка получше.
Хэмонд взял ее руку и понюхал запятнанные пальцы.
— Это не табак, — сказал он. — Непонятно.
Я поднял ее руки. Подушечки больших пальцев и тыльная
сторона обеих рук были испещрены мелкими порезами,
недостаточно, однако, глубокими, чтобы кровоточить.
— Как ты это объяснишь?
— Пробы. У людей, которые кончают расчеты с жизнью,
вскрыв себе вены, почти всегда можно найти на руках один,
а то и несколько предварительных порезов, словно самоу-
бийца хотел испробовать сперва, достаточно ли остро лезвие
или степень боли, которую он собирается себе причинить.
— Это не то, — сказал я. — Видел ли ты когда-нибудь
человека, побывавшего в поножовщине? Если обороняться
от ножа руками, то руки оказываются покрыты порезами.
— Но почему ей пришлось...
— Потом расскажу, — ответил я. И повернулся к Греку
Джонсу. Он находился все в той же палате, там же был
Питерсон и еще какой-то человек в штатском.
— Бэрри, — сказал Питерсон; — стоит произойти какой-
то пакости, и вы тут как тут.
— Так же, как и вы.
— Да, но это входит в мои обязанности, — он кивнул на
своего спутника. — Поскольку в прошлый раз вы так
515
разволновались, я привез с собой врача. Полицейского
врача. Чтоб вы знали, это дело будет передано следствию.
Парень по имени Грек Джонс. Мы это узнали, поскольку в
кармане у него был бумажник.
— Знаю его. Где вы его нашли?
— Лежал на улице. На славной тихой улочке на Бикон
Хилле. С пробитым черепом. Должно быть, упал на
голову. На втором этаже, в квартире, где живет девица
по имени Энджела Хардинг, было разбито стекло. И она
тоже здесь.
— Знаю.
— Что-то больно много вы сегодня знаете.
Я пропустил его замечание мимо ушей и нагнулся над
телом Грека Джонса. Кто-то стянул с него одежду, и теперь
обнаружились многочисленные глубокие раны. На тулови-
ще и на предплечьях. Ноги остались неповрежденными.
«Это, — подумал я, — тоже весьма характерно.» Врач вы-
прямился и посмотрел на Питерсона.
— Теперь трудно сказать, что явилось причиной смер-
ти, — сказал он. И кивком указал на зияющее отверстие на
груди..— Они тут так постарались, что уж и не разберешь.
Но скорее всего это перелом черепа при падении. Вы
говорили, что он выпал из окна?
— Так получается по нашим предположениям, — сказал
Питерсон.
— Сейчас составлю медицинское: заключение, — сказал
врач.
Я продолжал разглядывать тело. В особенности меня
интересовал череп. Там была круглая вмятина величиной
примерно с мужской кулак, но нанесена она была отнюдь
не кулаком. Удар нанесли палкой или обрезком трубы, и
притом с большой силой. Я присмотрелся повнимательнее
и заметил коричневые частицы, деревянные, прилипшие к
окровавленной голове.
516
— Вы говорите, перелом черепа — это результат паде-
ния? А что вы скажете насчет телесных повреждений?-
— Мы полагаем, что он получил их в доме. По-видимому,
подрался с этой девкой, Энджелой Хардинг. В ее квартире
нашли окровавленный кухонный нож. Она, должно быть,
бросилась на него. Так или иначе, он выпал из окна или
его выкинули. — Питерсон замолчал и посмотрел на меня.
— Дальше! — сказал я.
— Да это, пожалуй, и все.
Я кивнул, вышел из палаты и вернулся с иглой и шприцем.
Нагнувшись над телом, я воткнул иглу в шею, так как
вся надежда была па яремную вену. Возиться с венами на
руках уже не имело смысла.
— Что вы делаете?
— Беру кровь, — сказал я , вытаскивая иглу. Шприц
наполнился несколькими каплями синеватой крови.
— Зачем?
— Хочу знать, не был ли он отравлен, — сказал я первое,
что пришло мне на ум. Положил шприц в карман и пошел
было к двери. Питерсон, наблюдавший за мной, вдруг
сказал: — А ну-ка подождите минутку. — Я остановился. —*
У меня к вам будет вопрос-другой. Согласно нашим пред-
положениям этот парень подрался с Энджелой Хардинг.
Затем Джонс вывалился из окна, а девица пыталась покон-
чить с собой. Есть только одно маленькое несоответствие.
Джонс здоровый детина, и весу в нем, должно быть, килог-
раммов девяносто пять. Трудно представить, чтобы такая
хрупкая особа могла его выкинуть в окно. Может, ей кто-то
помог? — Он посмотрел на мое лицо, на повязку, покры-
вавшую порез: — Что, получили сегодня травму? Каким
образом?
— Поскользнулся на мокрой мостовой.
— Получили рваную рану?
— Напротив, очень чистенькую.	J
517
— Когда-нибудь раньше встречали Джонса?
— Да. Сегодня вечером. Часа три назад.
— Интересно, — сказал Питерсон.
— Развлекайтесь догадками, — сказал я, — желаю удачи!
—: Я ведь могу вызвать вас на допрос.
— Конечно, можете. Но на каком основании?
— По подозрению в соучастии. Да мало ли еще на каком.
— А я в ту же минуту вчиню вам иск. И сорву с вас
миллион долларов.
— Только за то, что я допрошу вас?
— За подрыв моей врачебной репутации. Знаете ведь,
репутация врача — это его хлеб. Даже малейшая тень
подозрения потенциально наносит ему урон. Я запросто
могу доказать на суде, что мне причинили убыток.
6
У меня было такое ощущение, будто голова моя зажата
в тисках. Боль была пульсирующая, мучительная,
ноющая. Идя по коридору, я почувствовал внезапный острый
приступ тошноты. Ужасная слабость охватила меня, я весь
покрылся холодным потом, но потом это прошло, мне
немного полегчало. Я вернулся к Хэмонду.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ты становишься однообразным, — заметил я. — Не
мог бы ты достать мне мышь?
— Мышь? В лаборатории у Кохрэна есть крысы; возмож-
но, она не заперта.
— Мне нужна мышь.
— Давай поищем, — сказал он.
Мы направились в подвальное помещение. По пути
Хэмонда остановила медсестра и сообщила, что родителям
Энджелы Хардинг позвонили по телефону. Хэмонд попросил
518
дать ему знать, когда они приедут или если Энджела придет
в сознание.
Мы спустились в подвал и двинулись по лабиринту
коридоров, пригибаясь под трубами. В конце концов мы
добрались до помещения, где содержатся подопытные жи-
вотные. Как и в большинстве крупных клиник, в Мемориалке
имелся свой исследовательский центр, нуждавшийся в боль-
шом количестве подопытных животных. Минуя одно поме-
щение за другим, мы слышали то собачий лай, то тихий
шорох птичьих крыльев. Наконец мы подошли к дверце с
надписью: «Мелкие грызуны». Хэмонд толкнул ее, и она
открылась.
Мы выбрали одну мышь, и Хэмонд вытащил ее из клетки
общепринятым способом: за хвост. Я взял шприц и впрыснул
ей кровь, взятую из трупа Грека Джонса. Затем Хэмонд
бросил мышь в стеклянную банку. Долгое время с мышью
ничего не делалось — она только носилась кругами по банке.
— Что это за проба?
— На морфий, — сказал я, — сразу видно, что ты не
патологоанатом.
Мышь продолжала кружить по банке. Затем она начала
замедлять бег, мышцы ее напряглись, и хвост задрался.
— Реакция положительная, — сказал я.
— А девица? Тоже наркоманка? — спросил Хэмонд.
— Это мы скоро узнаем.
Когда мы вернулись, Энджела уже пришла в сознание.
В шоковой палате медсестра сообщила нам:
— Давление у нее поднялось — сто на шестьдесят пять.
— Прекрасно, — сказал я. Пересиливая усталость, подо-
шел к ней и погладил по руке. — Как себя чувствуете,
Энджела?
— Хуже всех.
— Вы поправитесь.
— У меня сорвалось, — сказала она монотонным^скуч-
$19
ным голосом. Слеза скатилась у нее по щеке. — Вот и все.
Хотела, но сорвалось.
— Вам уже лучше.
— Да. У меня сорвалось, — сказала она.
— Нам хотелось бы поговорить с вами, — сказал я.
Она отвернулась.
— Оставьте меня в покое.
— Энджела, это очень важно.
— К черту всех врачей, — сказала она. — Почему вы не
могли оставить меня в покое? Я хотела, чтобы меня все
оставили в покое. Я затем это и сделала, чтоб меня оставили
в покое.
— Энджела, нам нужна ваша помощь.
— Нет, — она приподняла свои забинтованные руки и
посмотрела на них. — Нет. Ни за что!
— Что ж, очень жаль. — Повернувшись к Хэмонду, я
сказал: — Принеси, пожалуйста, налорфина. — Я был уве-
рен, что Энджела меня слышит, но она никак не реагировала
на мои слова.
— Сколько?
— Десять миллиграммов. Хорошую дозу. — Энджела
слегка вздрогнула, но промолчала. — Вы не возражаете,
Энджела?
Она посмотрела на меня, и в глазах ее я увидел страх и
что-то еще, чуть ли не надежду. Она понимала, что это
значит, очень даже хорошо понимала.
— Что вы сказали? — спросила она.
— Я спросил, не будете ли вы возражать, если мы вольем
вам десять миллиграммов налорфина?
— Все, что хотите. Мне все равно.
Налорфин действует как антагонист морфия. Собственно
говоря, антагонист частичный, так как в малых дозах он
действует приблизительно так же, как морфий. Большая
доза его вызывает у наркомана симптомы воздержания.
520
Если Энджела морфинистка, большая доза налорфина при-
ведет ее в депрессивное состояние с угрожающей, возможно
даже фатальной, быстротой.
Вошла медсестра. Она захлопала глазами, узнав меня,
но быстро оправилась:
— Доктор, приехала миссис Хардинг. Ее вызвала поли-
ция.
— Хорошо, я с ней поговорю. — Я вышел в коридор.
Там стояли мужчина и женщина, оба взволнованные. Муж-
чина был высокий, небрежно, видимо, наспех одетый. Жен-
щина — красивая, с озабоченным лицом. Я смотрел на нее,
и у меня возникло странное чувство, будто я встречал ее
где-то раньше.
— Я доктор Бэрри.
— Том Хардинг, — мужчина быстро протянул мне ру-
ку. — А это миссис Хардинг.
На вид это была милая супружеская пара, никак - не
ожидавшая попасть в приемный покой неотложной помощи
в четыре часа утра по причине того, что там лежит их дочь,
только что перерезавшая себе вены.
Мистер Хардинг откашлялся и сказал:
— Нам сообщили, что... произошло с Энджелой.
— Ее состояние опасений не внушает, — заверил я.
— Я говорил жене, что все обойдется. Ведь Энджела
работает здесь сестрой, ясно, что за ней будет хороший уход.
— Мы делаем все, что в наших силах.
— У нее, правда, ничего серьезного? — спросила миссис
Хардинг.
— Да, она должна скоро оправиться.
Миссис Хардинг сказала мужу:
— Том, тогда лучше позвони Лиланду и скажи, чтобы он
не приезжал.
— Он наверняка уже выехал.
— Ты все-таки попробуй, —.сказала миссис Хардинг.
521
— Вы хотите позвонить своему домашнему врачу? —
спросил я миссис Хардинг.
— Нет, моему брату. Он врач и очень любит Энджелу, с
самого детства. Он...
— Лиланд Уэстон? — сказал я, сообразив, отчего мне
так знакомо ее лицо.
— Да, — сказала она. — Вы с ним знакомы?
— С давних пор.
Показался Хэмонд с налорфином и шприцем.
— Ты уверен, что нам следует?.. — начал было он.
— Доктор Хэмонд, это миссис Хардинг, — поспешно
сказал я. — Доктор Хэмонд, старший ординатор больницы.
— Здравствуйте, доктор, — миссис Хардинг наклонила
голову, взгляд ее сделался настороженным.
— Ваша дочь скоро будет здорова, — сказал Хэмонд.
Мы извинились и пошли в палату, где лежала Энджела.
— Надеюсь, ты, черт тебя возьми, знаешь, что дела-
ешь, — сказал мне Хэмонд, когда мы шли по коридору.
— Будь уверен, — я задержался у фонтанчика и наполнил
чашку водой. Выпив до дна, налил еще. Головная боль стала
совсем невыносимой, и меня отчаянно клонило ко сну.
Хотелось лечь, забыться, заснуть... Но я ни словом об этом
не обмолвился. Я знал, что сделает Хэмонд, стоит ему такое
услышать. — Я отвечаю за то, что делаю, — сказал я.
— Надеюсь. Потому что, если что-нибудь случится, от-
вечать буду я. Как старший ординатор.
— Знаю, не беспокойся.
— Что значит — не беспокойся! От десяти миллиграммов
этой штуки она у тебя загнется, ты и ахнуть не успеешь...
Нужно вводить малыми дозами.
— Да, — сказал я, — но малыми дозами ее не убьешь.
Хэмонд спросил, поглядев на меня:
— Джон, ты в своем уме?
— Пока да, — ответил я.
522
Мы вошли в палату к Энджеле. Она лежала на боку,
спиной к нам. Я взял у Хэмонда ампулу с налорфином и
положил ее вместе со шприцем на столик рядом с ее койкой;
я непременно хотел, чтобы она прочла надпись на ампуле.
Затем обошел кровать и стал с другой стороны, так, чтобы
она оказалась ко мне спиной. Я потянулся через нее и
достал со стола ампулу и шприц. Затем быстро набрал в
шприц воды.
— Будьте добры, Энджела, повернитесь.
Опа повернулась на спину и протянула мне руку. Хэмонд
от удивления застыл на месте. Я наложил жгут и помасси-
ровал ей руку на изгибе локтя, чтобы надулись вены. Затем
ввел в вену иглу. Она молча следила за мной. Сделав
вливание, я отошел, сказав:
— Ну, вот и все.
Она посмотрела на меня, затем на Хэмонда, снова на
меня.
— Сколько вы мне ввели?
— Достаточно.
— Десять миллиграммов? Вы ввели мне десять? — Она
начала приходить в возбуждение. Я ободряюще погладил
ее по руке.
— Волноваться не стоит.
— А может, двадцать?
— Да нет же. Всего два. Два миллиграмма. Это вас не
убьет, — сказал я ласково. Она застонала и отвернулась от
нас.
— Что вы хотите доказать? — спросила она.
— Вы сами знаете, Энджела.
— Но два миллиграмма. Это...
— Как раз достаточно, чтобы вызвать симптомы. Хо-
лодный пот и судороги и боль — первые симптомы воз-
держания.
— Господи!	. .
— Это вас не убьет, — снова повторил я. — Вы же сами
знаете.
— Вы негодяи. Я не просилась сюда, я не просила, чтобы
мне...
— Но вы здесь, Энджела. И в ваши вены уже введен
налорфин. Немного, но достаточно.
Она начала покрываться каплями пота.
— Я не могу больше, — сказала она.
— Мы можем ввести вам морфий.
— Я не могу больше! Прошу вас. Не хочу.
— Расскажите нам, — сказал я, — о Карен.
— Сперва дайте мне морфию.
— Нет!
Хэмонд не на шутку забеспокоился. Он двинулся к
кровати. Но я его отстранил.
— Расскажите нам, Энджела. . _
— Я ничего не знаю.
— Тогда мы подождем до появления симптомов. И вам
придется рассказывать, визжа от боли.
— Я не знаю, не знаю я! — Ее начала бить дрожь, вначале
слегка, а затем все неудержимей.
— Будет еще хуже, Энджела.
— Нет, нет... нет...
Я извлек ампулу морфия и положил на стол перед ней:
— Расскажите нам.
Дрожь усиливалась. Энджела начала биться в судорогах,
так что кровать ходила ходуном. Я бы пожалел ее, нс знай
Я того, что .она сама вызвала у себя эту реакцию.
— Ладно, — задыхаясь, сказала она. — Я это сделала. Я
была вынуждена.
— Почему?
— Из-за слежки. Из-за клиники. Из-за клиники и
слежки.
— Вы крали из хирургического отделения?
524
— Да... немного, совсем немножко... но мне хватало...
— Сколько времени это длилось?
— Три года... может, четыре... А на прошлой неделе Грек
ограбил клинику... Грек Джонс. Началась слежка. Всех
проверяли...
— И вы уже не могли воровать?
- Да...
— Что же вы стали делать?
— Пыталась покупать у Грека. Он требовал денег.
Много.
— Кто предложил сделать аборт?
— Грек.
— Ради денег?
-Да.
— Сколько он требовал?
— Триста долларов.
— Итак, вы сделали аборт?
— Да... да... да...
— А кто давал наркоз?
— Грек. Это было несложно. Тиопентал.
— И Карен умерла.
— У нее все благополучно обошлось. Все было как
следует, когда она уезжала...
— Но позже она умерла. _
— Да... о, боже, дайте мне морфия, скорее...
— Сейчас дадим. — Я еще раз наполнил шприц водой и
снова сделал ей внутривенное вливание. Она тут же успо-
коилась. Дыхание ее стало ровным, почти спокойным.
Хэмонд отер рукавом пот с лица.
Мы прошли в ординаторскую — небольшую уютную
комнату с двумя креслами и столом. На стенах :были
развешаны таблицы с подробными инструкциями, какие
меры следует принимать в экстренных случаях.
525
— Хочешь выпить?
— Да, — сказал я.
Хэмонд открыл шкафчик и достал из глубины бутылку.
— Водка, — объявил он, открыл бутылку и отхлебнул
прямо из горлышка, потом передал ее мне. Пока я пил, он
сказал: — Ты что-то очень скверно выглядишь.
— Как нельзя лучше, лучше, лучше... — сказал я и
закрыл глаза. Веки трудно было держать открытыми. Они
налились тяжестью и смыкались помимо моей воли.
Он сунул руку в карман, вытащил фонарик и посветил
мне в лицо. Я старался смотреть в сторону: свет слишком
яркий; от него болели глаза. Особенно правый.
— Посмотри на меня. — Голос был громкий, повелитель-
ный. Голос сержанта на плацу. Отрывистый и раздражен-
ный.
— Отвяжись! — сказал я, но сильные пальцы легли мне
на голову, пригвоздив к месту, и~ фонарик светил прямо в
глаза.
— Да хватит же, Нортон.
— Джон, не вертись.
— Хватит! — Я закрыл глаза. Я устал. Устал ужасно.
Мне хотелось бы заснуть на целую вечность. — Дай мне
эмбрион, — сказал я и удивился, зачем я это сказал. Чушь
какую-то сказал. Или нет? Все путалось. Правый глаз болел.
Головная боль сконцентрировалась как раз за правым
глазом. Словно какой-то карлик стучал там молоточком.
Меня вдруг затошнило, внезапно, без всякой причины.
Нортон сказал:
— Ну быстрее, давайте начинать.
А затем они внесли трепанатор. Я с трудом видел его,
веки смыкались, и меня стошнило. Последнее, что я сказал,
было:
— Не дырявьте мне голову.
526
Пятница, суббота и воскресенье,
14, 15, и 16 октября
Ощущение было такое, будто кто-то пытался отрезать
мне голову, но попытка не увенчалась успехом. Про-
снувшись, я нажал кнопку вызова сестры и потребовал сделать
мне еще один укол морфия. С милой улыбкой, как обычно
разговаривают с капризными больными, она мне отказала,
после чего я послал ее к черту. Ей это не очень понравилось,
и она ушла из палаты. Вскоре ко мне вошел Нортон Хэмонд.
— Ты плохой цирюльник, — сказал я, ощупывая свою
голову.
— А мне казалось, что у нас получилось недурно.
— Сколько дыр просверлили?
— Три. В правой теменной части. Мы выкачали оттуда
порядочное количество крови. Ты что-нибудь помнишь?
— Нет, — признался я. — Между прочим, когда меня
отсюда выпустят?
— Дня через три-четыре, не раньше. Внутричерепное
кровоизлияние — довольно скверная штука. Тебе необхо-
димо вылежать.
— Дай морфию, — попросил я.
— Нет, — сказал он.
— А дарвону?
— Нет!
— Ну тогда аспирина?
— Хорошо, — сказал он. — Немного аспирина можно.
— Настоящий аспирин? Не сахарные таблетки?
Он лишь рассмеялся в ответ и вышел из палаты.
Я немного поспал, а потом ко мне пришла Джудит. Сперва
она посердилась на меня, но недолго. Я объяснил, что
произошло все это не по моей вине, и она сказала, что я
дурак, каких мало, и поцеловала меня.
527
Затем явились из полиции, и я сделал вид, что сплю,
пока они не ушли.
Вечером дежурная сестра принесла мне несколько газет,
и я перелистал их, ища сообщений относительно Арта. Но
там ничего не оказалось. Несколько сенсационных сообще-
ний об Энджеле Хардинг и Греке Джонсе, вот и все.
На следующий день меня навестил Арт Ли. На лице его
играла саркастическая усмешка, но выглядел он усталым.
И постаревшим.
— Привет! — сказал я. — Ну, как тебе на свободе?
— Хорошо, — сказал он. Он смотрел на меня, стоя у
изножья кровати, и качал головой. — Очень больно?
— Теперь прошло.
— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал он.
— Да брось ты! Было даже в известной степени интерес-
но. Моя первая внутричерепная гематома. - -
Я помолчал. Был один вопрос, который мне хотелось ему
задать. Я передумал за это время о многом и ругал себя за
совершенные ошибки. Худшая из всех — это вызов репор-
тера домой к Ли в тот вечер. Глупее шага не придумаешь.
Но были и другие — не лучше. Поэтому мне хотелось
спросить его.
Но я только сказал:
— Полиция, наверное, уже закончила следствие по этому
делу?
— Да. Грек Джонс снабжал наркотиками Энджелу. Он
заставил ее сделать аборт. Когда выяснилось, что операция
закончилась фатально и ты этим делом заинтересовался,
он отправился домой к Энджеле, видимо, с целью убить ее.
Решив, что за ним следят, он напал на тебя. Шел он к ней
с намерением зарезать ее бритвой. Этой бритвой и полоснул
тебя;
— Мило.
— Энджела защищалась кухонным ножом. Порезала его
528
слегка. Славная, должно быть, была сценка — он с бритвой,
она с кухонным ножом. В конце концов она умудрилась
огреть его стулом и выпихнуть в окно.
— Это она показала?
— Да, очевидно.
С минуту мы смотрели друг ни друга.
— Я ценю твою помощь, — сказал он, — во всей этой
истории.
— Всегда к твоим услугам. Ты уверен, что это оказалось
помощью?
— Я ведь на свободе.
— Я не об этом.
Он передернул плечами и уселся на кровати.
— Огласка, которую получило дело, — не твоя вина, —
сказал он. — Кроме того, мне этот город начинает надоедать.
Вот и сменю местожительство. Мне хочется поселиться в
Лос-Анджелосе. Принимать роды у кинозвезд — неплохая
перспектива.
— У кинозвезд не бывает детей. У них есть агенты.
Он засмеялся. На какой-то миг я услышал его прежний
смех.
— Ты уже побывал у себя в кабинете? — спросил я;
— Лишь затем, чтобы закрыть его. Я договариваюсь
с транспортной конторой. Задерживаться здесь не хочет-
ся. -
— Да, — сказал я. — Могу себе представить.
Все случившееся потом, по-видимому, явилось результа-
том обуявшей меня злости. Дело и. без того оказалось
пакостным, до отвращения пакостным, и мне не следовало
в него соваться. Копаться в нем дальше, нужды, не было
никакой. Можно было бросить все и предать забвению.
На третий день лежания в больнице я приставал к
Хэмонду до тех пор, пока он наконец не согласился меня
529
выписать. Подозреваю, что и медсестры ему на меня жало-
вались. Итак, меня выписали в 3 часа 10 минут пополудни,
Джудит доставила мне одежду и повезла меня домой. По
дороге я сказал:
— Сверни на следующем углу направо. Мне нужно
сделать остановку.
— Джон...
— Ну пожалуйста, Джудит. Совсем ненадолго.
Она нахмурилась, но на углу свернула. Я указывал ей
путь: через Бикон Хилл на ту улицу, где жила Энджела.
Перед домом стояла полицейская машина. Я вылез из
автомобиля и поднялся на второй этаж. У двери дежурил
полицейский.
— Доктор Бэрри. Из лаборатории Мэллори, — сказал я
официальным тоном. — Кровь на анализ уже взяли?
— Кровь на анализ?.— Вид у полицейского был ^смущен-
ный.
— Да. В комнате ведь оставались пятна засохшей крови.
Это нужно для анализа по двадцати шести пунктам. Ну вы
же знаете. Доктор Лейзер беспокоится по поводу этих
анализов, послал меня проверить.
— Мне ничего не известно, — сказал полицейский. —
Вчера тут были какие-то врачи. Это вы про них?
— Нет, то были дерматологи, — сказал я.
— A-а, да. Ну ладно, вы лучше сами проверьте. — Он
открыл мне дверь. — Только ничего не трогайте. Они там
снимают отпечатки пальцев.
Я вошел в квартиру. И увидел полный разгром: мебель
перевернута, пятна крови на кушетках и столе. Трое мужчин
хлопотали над стаканом: посыпали его каким-то порошком,
затем сдували, фотографируя отпечатки пальцев. Один из
ник поднял голову:
— Вам помочь?
— Да, — сказал я. — Стул...
530
— Вон там, — он указал на стул в углу. — Только не
прикасайтесь к нему.
Я прошел в угол и посмотрел на стул. Не особенно
тяжелый, дешевенький, деревянный кухонный стул. Ничем
не примечательный. Но крепко сколоченный. На одной
ножке остались следы крови.
— Вы уже сняли отпечатки с этого стула?
— Сняли. Интересный случай. В этой комнате сотни
отпечатков. Десятков разных людей. Чтоб в них разобраться,
надо работать годами. Но с двух предметов мы не смогли
взять никаких отпечатков. Вот с этого стула и с ручки от
входной двери. Кто-то их обтер. Во всяком случае, так оно
выглядит. Очень даже странно. Ничто больше не было
вытерто, даже нож, которым она порезала себе вены.
— Гематологи здесь уже побывали? — спросил я.
— Да. Пришли и ушли.
— Ладно, — сказал я. — Можно мне позвонить? Я хочу
согласовать с лабораторией.
Он пожал плечами:
— Пожалуйста.
Я прошел к телефону, взял трубку и набрал номер бюро
прогнозов погоды. Когда в трубке раздался голос, я сказал:
— Дайте мне доктора Лэйзера, пожалуйста.
— ... солнечно и прохладно. Вечером перемежающаяся
облачность, повышение температуры до...
— Фред? Говорит Джон Бэрри. Я сейчас в квартире.
— ... возможны ливневые дожди.
— Да, они говорят, что пробы взяты. Вы уверены, что у
вас их еще не получили?
— ... завтра ясно, значительное похолодание...
— А, понимаю. Ладно. Хорошо. Правильно. Еду.
— ... ветер восточный, слабый до умеренного...
Я повесил трубку. Никто не обратил на меня внимания,
когда я уходил.
53Т
Понедельник, 17 октября
В понедельник на меня нашло скверное настроение.
Почти все утро я просидел, попивая кофе и куря
сигареты, и ощущая при этом противный кисловатый вкус
во рту. Я продолжал твердить, себе, что прекрасно могу это
дело бросить и никому от. этого убытка не будет. Я мог
только напортить.
Кроме того, если разобраться, то вины Уэстона тут не
было. Хоть мне и хотелось найти виноватого, его я винить
не мог. К тому же человек он старый. Я толькб попусту
тратил время. Я пил кофе и упорно убеждал себя в этом.
Пустая трата времени.
А остановиться не мог.
Где.-то около полудня я поехал на машине в лабораторию
Мэллори и вошел в кабинет Уэстона. Он просматривал
какие-то слайды и записывал свои наблюдения на диктофон,
стоявший на столе. Когда я вошел, он прекратил это занятие.
— Хэлло, Джон. Какими судьбами?
Я спросил:
— Как вы себя чувствуете?
— Я? — он засмеялся, — прекрасно. А как ты себя
чувствуешь? — Он кивнул на мою забинтованную голову,
т — Ничего. — Я взглянул на него. Руки он убрал под стол.
— Болят? — спросил я.
— Что?
— Руки.
Он кинул на меня делано удивленный взгляд: На меня
это не подействовало. Я кивнул на его руки, и он вынул их
из-под стола. Два пальца на левой руке были забинтованы.
— Несчастная случайность?
— Да.,По собственной неосторожности. Резал луковицу
дома — помогал на кухне — и поранился. Поверхностный
порез, но все равно неприятно.
532
— Сами забинтовали?
— Да. Ранка пустяшная.
Я уселся на стул напротив него и закурил сигарету,
чувствуя, что он за мной внимательно наблюдает. Я пустил
струйку дыма в потолок. Лицо его оставалось спокойно
безразличным: он мне затруднял дело. Но это было его
право, на его месте я, наверное, поступил бы так же.
— Ты пришел ко мне по какому-то определенному де-
лу? — спросил он. — Видимо, относительно отчета о вскры-
тии Карен Рендал? Я помню, тебя это интересовало. Тебе
было бы спокойней, если бы его просмотрел еще кто-нибудь.
Сандерсон, например?
— Теперь это, собственно говоря, не имеет значения. С
юридической точки зрения, во всяком случае.
— Пожалуй, да, — сказал он.
Мы снова уставились друг.на друга: наступила длинная
пауза. Я не знал, как подступиться к этому вопросу, но
молчание меня просто угнетало........
— Стул, — сказал я, — был вытерт. Вы это знали?
Иа минуту он нахмурился, и я подумал, что он сейчас
сделает вид, будто ничего не понимает; но нет, наоборот —
он утвердительно кивнул. -
— Да. Она сказала мне, что вытрет стул.
— И. дверную ручку?
— Да. И дверную ручку.
— Когда вы там появились?
— Было уже поздно. — Он вздохнул. — Я. допоздна
проработал в лаборатории и уже ехал домой. Решил заехать
к Энджеле, я это часто делал. Заезжал на минутку. Взглянуть
на нее.
— Вы лечили ее от наркомании?
— То есть ты хочешь спросить, не снабжал ли я ее
наркотиками?
— Я хотел спросить, не лечили ли вы ее.
533
— Нет, — сказал он. — Я, конечно, подумывал об этом,
но знал, что ничего не получится, что я могу только
напортить. Я уговаривал ее лечиться, но... — Он пожал
плечами.
— Итак, вместо этого вы ее время от времени навещали?
— Просто чтобы помочь ей, когда ей бывало плохо.
Единственное, что я мог.
— Ав четверг вечером?
— Он был уже там, когда я приехал. Я услышал возню
и крики; вошел и увидел, что он гонится за ней с бритвой.
У нее в руке был кухонный нож — знаешь, обычный хлебный
нож — она им отбивалась. Он хотел убить ее, потому что
она могла показать против него. Он все время это приго-
варивал: «Ты свидетельница, детка!» Не помню точно, что
случилось потом. Я всегда любил Энджелу. Он крикнул
что-то мне, какие-то слова, которых я не разобрал, и двинулся
с бритвой на меня. Вид у него был страшный. Энджела уже
успела пырнуть его ножом или, по крайней мере, порезать
на нем одежду.
— И тогда вы схватили стул.
— Нет, я отступил. Тогда он погнался за Энджелой,
повернулся к ней лицом, а ко мне спиной. Вот тут-то... я
схватил стул.
— А порезы откуда? — Я указал на его пальцы.
— Не помню. Наверное, это он. Добравшись домой, я
обнаружил также небольшой порез на рукаве пальто. Но
точно ничего не помню.
— Что было после того, как вы хватили его стулом?
— Он упал. Без сознания. Просто свалился. Энджела
испугалась за меня. Потребовала, чтобы я немедленно ушел,
сказала, что сама со всем справится. Она была в ужасе от
того, что я могу оказаться замешанным...
— И вы ушли, — докончил я. — Грек был мертв, когда
вы покидали квартиру?
534
— Точно не знаю. Он упал возле окна. Вероятно, она
просто выпихнула его и затем вытерла за мной дверную
ручку и стул. Но наверняка не знаю.
Я посмотрел на его лицо, на морщины и седину в волосах,
и мне припомнились времена, когда он был моим учителем:
как он умел где нужно приструнить, а где действовать лаской
и уговорами, как я уважал его, как он по четвергам
приглашал ординаторов в ближайший бар выпить с ним
вечерком за компанию и поболтать, как он приносил
ежегодно в день своего рождения торт и угощал всех
сотрудников на своем этаже. Все это возникло в памяти:
шутки, все хорошее и все плохое, наши споры и его
объяснения, долгие часы в анатомичке.
— Да, — он печально улыбнулся, — вот так-то!
Уэстон не задал вопроса, которого я ждал.
— В конце концов вы легко могли бы доказать, — сказал
я, — что действовали в целях самозащиты.
— Да, — медленно произнес он. — Возможно.
Снаружи холодное осеннее солнце разливалось по обна-
женным ветвям деревьев, росших по обе стороны Массачу-
сетс-авеню. Когда я спускался по ступеням лаборатории
Мэллори, мимо меня промчалась карета «скорой помощи»,
направляясь к приемному покою городской больницы. Я
успел заметить в глубине машины лицо с приставленной к
нему кислородной маской, которую придерживал санитар.
Черты лица больного различить было невозможно. Не
определишь даже, мужчина или женщина.
Несколько прохожих остановились, как и я, провожая
глазами карету. На лицах было у кого сочувствие, у кого
любопытство, у кого беспокойство. Люди на секунду оста-
новились, чтобы посмотреть и подумать — каждый о чем-то
своем.
Видимо, мысль о том, кто этот человек, чем он болен,
535
выйдет ли он когда-нибудь из больницы, промелькнула у
каждого. Но у них не было возможности все это разузнать.
А у меня такая возможность была.
Карета ехала с включенной мигалкой, но сирена ее
безмолвствовала, и машина шла почти на нормальной
скорости. Это означало, что состояние больного не крити-
ческое. Либо другое — он уже мертв.
На миг меня вдруг обуяло какое-то странное, неистовое
любопытство, я почувствовал себя чуть ли не обязанным
пойти в приемный покой и выяснить, кто этот человек и
каковы его шансы на выздоровление.
Но я не сделал этого. Я просто пошел по улице, сел в
свою машину и поехал домой. Я старался выбросить из
головы мысли о повстречавшейся мне карете «скорой
помощи», потому что на свете существуют миллионы таких
карет и миллионы людей ежедневно попадают в больницы.
СОДЕРЖДАНИЕ
Джон Уэйнрайт
ДЬЯВОЛЬСКИЕ ИГРЫ...............3
Игнасио Карденас Акунья
ЗАГАДКА ОДНОГО ВОСКРЕСЕНЬЯ....137
Джеффри Хадсон
ЭКСТРЕННЫЙ СЛУЧАЙ ............331
Издание
литературно-художественное
Зарубежный криминальный роман
(1)
Редактор
Лебедева Я.
Технический редактор
Лофофоренко С.Д.
Корректоры
Плющ В.Г.,
Григорьева С.
Все права на распространение
данного издания принадлежат фирме
«Грэгори-Пэйдж».
Москва, ул. Ставропольская, д. 13
Контактный телефон 350-22-57
Компьютерный набор подготовлен издательством «Джокер».
Подписано в печать 13.03.94. Формат 84x103 1/32.
Бумага типографская. Гарнитура «Таймс-роман». Печать высокая.
Усл. печ. л. 28,56. Тираж 50 000 экз.
Заказ № 2080. С 15.
Отпечатано с готовых диапозитивов на ордена Трудового Красного Знамени
ПО «Детская книга» Мининформпечати Российской Федерации.
127018, Москва, Сущевский вал, 49.
Отпечатано с фотополимерных форм «Целлофот»