Автор: Сергеенко М.
Теги: древний рим очерки античный мир ремесленное мастерство мельники-пекари фуллоны врачи
Год: 1968
Текст
М. Е.СЕРГЕЕНКО
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИНСТИТУТА ИСТОРИИ
М. Е. СЕРГЕЕНКО
РЕМЕСЛЕННИКИ
ДРЕВНЕГО РИМА
В
ИЗДАТЕЛЬСТВО „НАУКА"
ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ЛЕНИНГРАД 1968
1-6-3
56—67 (Ппол.)
THEODORIDIS FEC.
DIES SOLIS ANTE DIEM XVI KALENDAS MAR. MMDCCLXIV AB URBE CONDITA
ОТ АВТОРА
Ремесленное мастерство античного мира давно привлекало
внимание ученых. Изучению его техники и терминологии посвя-
щены прекрасные исследования. Сам*ими ремесленниками-людьми
интересовались гораздо меньше. Настоящая работа и ставит своей
целью всмотреться в облик римского ремесленника, разглядеть его
со стороны не «профессиональной», а общественной и личной.
В некоторых случаях «профессиональной» стороны мне прихо-
дилось касаться: работа римских мельников-пекарей и фуллонов
настолько не соответствует нашим представлениям о пекарне и
прачечной, что трудно дать представление о хлебнике и прачке
тех времен, не рассказав о том, в каких условиях они работали и
какими средствами производства располагали. Выбраны были
такие ремесленники, деятельность которых оставила значитель-
ный след в эпиграфике и запечатлелась в изобразительном и эпи-
графическом материале. Врачи включены в число ремесленников
потому, что древность их таковыми и почитала. Последняя глава
стремится хотя бы в некоторой мере приоткрыть внутренний мир
этих людей, которых высшие и свободные слои римского общества
внимания не удостаивали.
В главе, использующей надписи из колумбария Статилиев
Тавров, автор остановился не на одних домашних ремесленниках,
но включил и «домашнюю прислугу», пользуясь случаем охаракте-
ризовать с этой стороны жизнь богатого и знатного дома. Для
последней главы использованы надписи, в которых речь идет не
только о ремесленниках, но и о мелких торговцах и служащих.
Автор счел возможным это сделать, потому что и эти люди при-
надлежали к тому же классу, что и ремесленники: среда была
одинаковая.
Перевод надписей дает возможность проверить выводы автора.
При желании этот материал можно использовать в университет-
ском преподавании: нет источника драгоценнее надписей.
3
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
CIL СЕ IGrR RM NS — Corpus Inscriptionum Latinarum. — Carmina epigraphica. — Inscriptiones Graecae ad res Romanas pertincnles. — Romische Mitteilungen. — Notizie degli Scavi.
Глава первая
МЕЛЬНИКИ И ПЕКАРИ
Когда древние италийцы начали есть хлеб? Первоначальной
пищей их, по единодушному свидетельству Варрона (L. 1. 105) и
Энния (Pl. XVIII.83—84), была каша, puls. Свидетельство это
подтверждается сообщением Верия Флакка, сохраненным у Плиния
(XVI 11.62): «Римский народ в течение 300 лет (после основания
города, — М. С.) из хлебных растений знал только far» (двузер-
нянку, эммер, Triticum dicoccum L.). Опытом, вероятно, быстро
установили, что этот злак дает превосходную крупу и плохую муку:
его и предпочитали использовать для каши. Подошло, однако,
время, когда двузернянке пришлось потесниться и уступить место
пшенице, хотя в ассортименте италийских полевых растений дву-
зернянка удержалась крепко. Ее сеяли при Катоне, сеяли при Ко-
лумелле и Плинии, сеяли и дальше, вплоть до нового времени, но
каша перестала быть основным питанием и ее место занял хлеб.
Комические словообразования Плавта: «кашееды» — pultiphagus
(Most. 828) и pultiphagonides (Paen. 54) — позволяют думать,
что каша отступила перед хлебом не так уж давно (иначе насмешка
была бы непонятна), но отступила по всему фронту. У Плавта
хлеб — обычная еда: его подают при щедром угощении (Cure.
366—367), его едят в нищей хижине (Asin. 142) и в рабской ка-
морке (Persa 471, Trin. 254). Он упоминается в пословицах
(Aul. 195); хлебная печь — нечто общеизвестное (Cas. 309—310).
Рабы в имениях Катона едят пшеничный хлеб. И первый рецепт
приготовления этого хлеба мы прочтем у Катона: «Хорошо вымой
руки и кадушку. Муку всыпь в кадушку, воды добавляй поне-
многу и превосходно вымеси. Когда хорошо вымесишь, скатай и
пеки под миской» (74). Также печет хлеб крестьянин Симил, ге-
рой псевдо-Вергилиева Moretum (I в. н. э.): вымесив тесто, он
формует его в виде круглой ковриги, делит ее на четыре части,
проведя пальцем две глубокие, под прямым углом пересекающиеся
борозды, и печет хлеб на горячем очаге — «покрывает его миской
и нагребает сверху горячих углей» (48—51). Тут стоит обратить
5
внимание на два обстоятельства: и у Симила, которого автор изо-
бражает бедняком, и у богатого рабовладельца Катона нет хлеб-
ной печи. На очаге «под миской» печется у Катона и хлеб, и его
внушительный, почти десятикилограммовый «торт» (76). В до-
говоре с подрядчиком, который берется строить усадьбу «от земли»,
т. е. от самого фундамента (14), упомянут очаг, но и слова нет
о хлебной печи: богатый землевладелец не считал, видимо, ее не-
обходимой, а у крестьянина во все времена не было средств,
а часто, может быть, и места в его лачуге, где такую печь поста-
вить. О том, что «хлеб первоначально выпекали горячая зола
и раскаленная миска», упоминают и Сенека (Epist. 90.23), и Ови-
дий (Fasti VI.315). Выпечка хлеба «под миской» имела, однако,
свои невыгоды: припека получалось мало; готовый хлеб походил
скорее на наши украинские коржи, толстые твердые лепешки.
Такие коржи позднее «пекли матроны на Матралиях»
(Varro L. 1. V.106): старые обычаи крепко хранились в культо-
вом обиходе. Хлебная печь во времена Плавта была, однако,
как мы видели, известна, но, когда она стала обязательной
принадлежностью рабовладельческой усадьбы, мы не знаем.
Почти во всех усадьбах под Помпеями, относящихся к I в. н. э.,
она имеется; Колумелла рекомендовал хозяину соорудить около
усадьбы печь и пекарню таких размеров, чтобы она могла обслу-
живать всех его мелких арендаторов-колонов; в самой усадьбе
была сложена другая печь, где выпекался хлеб для хозяина и
всего рабского персонала (1.6.3 и 21).
О хлебных печах того времени мы можем составить представ-
ление по археологическим находкам и памятникам изобразитель-
ного искусства. Были они, судя по этому материалу, вида раз-
ного: на рельефе с саркофага из Виллы Медичи в Риме,1 печь
напоминает наши старые голландские печи, только с широкой,
вероятно сводчатой, камерой в середине, куда пекарь собирается
посадить хлеб; на памятнике Эврисика она имеет вид шатра на
широком круглом основании, образующем своего рода шесток
перед полукруглым устьем печи.2 Хлебные печи в Помпеях
очень похожи с виду на наши деревенские русские печи. Их скла-
дывали на прочном каменном фундаменте; под делали из кирпи-
чей на извести; чтобы тепло сохранялось лучше, под кирпичи
насыпали слой песку больше чем в 10 см. Над подом выводили
кирпичный свод, верхушка которого имела обычно форму пло-
ского конуса. Были печи, где этот свод складывали из камней и
потом штукатурили; иногда в своде на высоте одного метра над
подом пробивали отверстие, выходившее в трубу, через которую
шел ток воздуха, усиливавший сгорание; перед тем как сажать
хлебы, это отверстие затыкали. Свод выходил на довольно ши-
рокий шесток, каменный или кирпичный; устье свода, четырех-
угольное или квадратное, прикрывалось заслонкой с двумя руч-
ками. Над шестком обычно тоже делали свод, опиравшийся на
6
продолжение двух боковых стенок печи; в хороших печах над
камерой, где выпекался хлеб, устраивали еще своего рода «ду-
ховку», назначением которой было сохранять тепло. Печь ста-
вили обычно так, что она выходила в два помещения: в одном
месили и раскатывали тесто, в другом складывали готовый
хлеб. В боковых стенках шестка пробиты были довольно боль-
шие отверстия; через одно подавали хлеб для посадки в печку,
через другое вынутый хлеб переправляли в кладовую.
Под шестком находилось углубление, в него выгребали золу;
перед печью ставили небольшую посудину с водой, в которую пе-
карь мог опустить деревянную хлебную лопату, чтоб она не за-
горелась. Топили печь топливом, дававшим хорошее пламя и мало
дыма: мелким хворостом — cocula (Fest. 34. L.), льняными оче-
сками (Pl. XIX. 18). Дымовую трубу устраивали не всегда; в не-
которых печах в своде над шестком пробивали дыру, через ко-
торую дым и выходил, иногда ставили настоящую трубу, но во
многих печах дым валил просто из печного устья.
Кроме очага и печи, хлеб пекли еще в артоптах и клибанах?
Артопта (греч. артотгст^ от артос «хлеб» и олтау «пеку») впервые
упоминается у Плавта (Aul. 400): повар, приглашенный готовить
свадебный пир, собирается попросить артопту у соседей; в хо-
зяйстве Эвклиона ее нет. Богачу у Ювенала превосходный бе-
лый хлеб подается в артопте (5. 72). «Это прибор, в котором
пекут хлеб», — сообщает Поллукс (Х.112). Каков был этот «при-
бор», какого вида и каким способом выпекали в нем хлеб, мы не
знаем.
Относительно клибана мы осведомлены лучше. Это сосуд,
глиняный или металлический, форма которого засвидетельство-
вана Колумеллой (V.10.4; агЬ. 19.2) и Диоскоридом (1.96; 11.81):
внизу он был шире, вверху уже. Диоскорид говорит, что в клибане
внизу была дыра или «дыры» (трт^лата); из «дыр», однако, из-
влечь хлеб невозможно: его, следовательно, вынимали только
снизу, если верх не был съемным. Веррий и пишет, что особый
сорт сирийского хлеба, именуемый мамфулой, падал из клибана,
не до конца еще допекшись, в угли и золу (Fest. 126 L): в кли-
бане, значит, дно или выдвигалось, или снималось, а сам он ста-
вился на какую-то подставку в виде треноги, под которой и
разводили огонь. В одной из рукописей Орибазия имеется изо-
бражение клибана в поперечном разрезе: у него двойные стенки,
отделенные одна от другой небольшим промежутком, внизу не
заделанным. Пламя от огня, разложенного под клибаном, подни-
мается вверх между этими стенками; вынимающееся дно снаб-
жено рукояткой (D.—S.t. I, р. 1246, fig. 1633). Гален (VI.484)
считал хлеб из клибана более полезным, чем печной, потому что
он пропекался равномернее. В новейшей литературе часто гово-
рится о том, что клибан был весь в дырах и что его обкладывали
кругом горячей золой.4 Ни один из наших письменных источников
7
об этом не упоминает, но на вывеске одной пекарни в Помпеях
имеется рельефное изображение какого-то предмета, который при-
нято считать мельницей,5 главным образом потому, что рядом изо-
бражен осел — обычный мельничный работник. Мориц счел, что
это очень стилизованное изображение мельницы, не дающее о на-
стоящей никакого представления, и отказался дать ему какое-
либо объяснение.6 Перед нами предмет с полукруглым широким
основанием, в котором проделаны круглые отверстия; на него
надета крышка, напоминающая по форме глубокую опрокинутую
миску, а на этой миске стоит кувшинообразный предмет с двумя
круглыми ручками на перехвате, плотно закрытый крышкой,
в которую вделана крестообразная ручка. Если этот «кувшин»
можно еще счесть за схематическое изображение мельницы, то
основание, на котором «мельница» стоит, не имеет к ней ника-
кого отношения, и связана она с ним только по затейливому
замыслу художника или заказчика рельефа. «Основание» (шаро-
видный предмет с просверленными дырами, находящийся как бы
на весу и суживающийся кверху) не есть ли схематическое изобра-
жение клибана, которое в соединении с таким же схематическим
изображением мельницы оповещало покупателя, что в пекарне
с этой вывеской он найдет оба сорта хлеба — испеченный и в печи,
и в клибане?
Если это так, то клибан, очевидно, бывал двух видов: один
с выдвижным дном (о нем уже говорилось) и другой, в котором
снималась верхняя, более узкая, часть, похожая на миску дном
кверху. В таком тесто можно было выпечь, только обложив его
кругом углями, как когда-то обкладывали на очаге миску, под кото--
рой пекся хлеб. Такой клибан и изображен на помпейской вывеске.
Существование клибана со съемной верхней частью засвидетель-
ствовано Петронием: на пиру у Тримальхиона раб обносит гостей
хлебом в серебряном клибане (35) — из клибана с выдвижным
дном как мог бы каждый взять себе хлебец или отломанный кусок
испеченной ковриги?
Катон ничего не говорит о дрожжах, и Симил не кладет дрож-
жей в замешанное им тесто. Мы не знаем, с какого времени хлеб
стали заквашивать, но надо думать, что задолго до I в. н. э.
К этому времени известны были уже разные виды дрожжей
(Pl. XVIII. 102—104); качество недрожжевого и заквашенного
хлеба подвергалось обсуждению и оценке. Было время утвер-
диться и противоположным мнениям. Плиний пишет, что люди,
питающиеся квасным хлебом, сильнее (XVIII. 104); Цельз счи-
тает «хлеб без закваски самым полезным для желудка» (11.24);
он поместил заквашенный хлеб в перечень предметов, вредных
для здоровья (11.25).
Плиний перечислил дрожжи, которыми пользовались в древ-
ней Италии: одни заготовлялись во время виноградного сбора;
другие можно было приготовить когда угодно. Для первых брали
8
просо (вероятно, просяную муку) или хорошие мелкие пшенич-
ные отруби,, вымешивали их в белом виноградном сусле, скаты-
вали шариками и сушили на солнце. Эти дрожжи разводили
с мукой из двузернянки, подогревали и лили в тесто: «считают,
что получается самый лучший хлеб». Если таких дрожжей не
было, замешивали на воде ячные лепешки и, не допекши их до
конца, складывали в посудину, в которой они и закисали. «Те-
перь дрожжами служит и сама мука: ее замешивают, варят, как
кашу, и оставляют закисать. Обычно даже не кипятят, а поль-
зуются тестом от прошлого дня».
Хлеб пекли главным образом из пшеничной муки; сортов ее
было два: очень белая мука из мягкой пшеницы (siligo) и второ-
сортная (cibarium или secundarium) со значительной примесью
отрубей. Мука из твердой пшеницы (triticum) употреблялась пре-
имущественно в медицине и промышленности; хлеб из нее считался
невкусным и малопитательным (Cels. 2.18). Ржаного не было
вовсе («самый худший, который можно есть только с голода»);
к ржаной муке, «чтобы смягчить ее горечь», подмешивали муку из
двузернянки, но и эта смесь оставалась «невыносимой для же-
лудка» (Pl. XVIII. 141). Был в ходу и ячный хлеб; Плиний упо-
минает его несколько раз и отзывается о нем неодобрительно:
«Жизнь отвергла его» (XVIII.74). Но Колумелла советовал сме-
шивать пшеничную муку с мукой из двурядного, так называемого
галатского, ячменя: «. . . получается превосходный хлеб для рабов»
(II.9.16). Делали хлеб и из просяной муки; Плиний находил его
«превкусным» (XVIII. 100); Колумелла считал, что «пока он не
остынет, его можно есть без отвращения» (11.9.19). В медицине
и ячный, и просяной хлеб почитался вредным (Cels. 11.26). Хле-
боторговцы, чтобы увеличить вес хлеба, подмешивали к пшеничной
муке бобовую; она имела специальное наименование — lomentum
(P1.XVIII.117).
Римские пекари умели не только фальсифицировать хлеб; были
они мастера и на всякие выдумки, удовлетворявшие вкусам требо-
вательным и прихотливым. Были придуманы самые разнообразные
виды хлеба; Плиний считал излишним перечислять их. Был ка-
кой-то «устричный» хлеб, который полагалось есть только
с устрицами; был очень пышный и ноздреватый, «парфянский»;
сдобный, ставленный на молоке и яйцах. Прочную славу завое-
вал «пиценский» хлеб: размачивали крупу, знаменитую кампан-
скую алику, замешивали ее на соку вяленого винограда, раска-
тывали тонкими коржами, складывали в горшки и ставили
в хлебную печь. Есть этот хлеб можно было, только размочив
его, что и делали обычно в молоке с медом (XVIII. 105—106).
Плиний пишет, что пекарей (pistores) в Риме не было до
войны с Персеем (171 —168 гг. до н. э.): «Квириты сами изго-
товляли себе хлеб; это было по преимуществу женское дело. . .
По утверждению Атея Капитона, хлеб для людей более взыска-
9
тельных пекли поваоа; словом pistores называли людей, которые
обталкивали far» (XVIII. 107—108). На этом сообщении следует
задержаться.
Что слово pistor было первоначально наименованием человека,
обталкивавшего зерно, это дважды подтверждено Барроном (ко-
торый в римской старине был хорошо осведомлен) в Менипеях:
«Таср-г] MevtKou», frg. XII: пес pistorem ullum nossent nisi eum qui
in pistrino pinserat farinam (ed. Fr. Biicheler Berolini, 1871) —
u «Vita populi Romani», lib. 1: nec pistoris nomen erat nisi eius qui
ruri far pinsebat. Nominati ita eo quod pinsunt. Обталкивать необ-
ходимо только двузернянку, так как зерно ее покрыто множе-
ством пленок; смолоть его на муку или раздробить в крупу
можно, только предварительно подсушив на огне и затем обру-
шив особым пестом в ступке (Pl. XVIII.97). «У предков наших
мельницы не было; зерно поджаривали и, всыпав в ступу, обтал-
кивали: тан тогда мололи» — hoc erat genus molendi (Serv. ad
Aen. 1.179). При таком способе «молоть» получалась, конечно,
крупа, более или менее мелкая, которая в виде каши и служила
первоначальной пищей италийцев. Как же случилось, что «об-
талкиватель» превратился в мельника и пекаря?
Из двузернянки в Кампании выделывали крупу, которая сла-
вилась по всей Италии. У кампанских крупчатников были, од-
нако, свои секреты по выделке этой крупы, секреты чисто мест-
ного свойства, заключавшиеся в использовании определенного
сорта мела, который добывали из «Белого Холма», находившегося
между Путеолами и Неаполем (Pl. XVIII.114). Может быть,
и кампанская двузернянка была особого сорта. Как бы то ни было,
но по другим местам кампанской алики было не получить; ее
можно было только подделать. Один из способов подделки состо-
ял в том, что выбирали самые белые и крупные пшеничные зерна,
разваривали их наполовину, сушили в горшках на солнце, слегка
взбрызгивали водой и «дробили жерновами» (Pl. XVIII. 112—
116). При жизни Плавта, т. е. во второй половине III в. до н. э.,
в Риме существовали крупорушки, занимавшиеся изготовлением
алики. В одной из своих комедий он называет дешевых гетер
«подругами pistorum, крупяными королевами», а в другой гово-
рит, что эти pi-stores откармливают свиней отрубями и мимо их
pistrinum невозможно пройти от вони (Capt. 807—808).7 Эти
крупорушки, выделывавшие поддельную алику, были уже мельни-
цами, где пшеничные зерна не обталкивали в ступе, а «дробили
жерновами»: «обталкиватель» стал мельником, и старинную ступу
заменили мельничные жернова. При ближайшем знакомстве
с пшеницей легко было обнаружить, насколько мука из двузер-
нянки уступает пшеничной. Кроме того, с пшеничным зерном
работы было меньше: не требовалось его обталкивать, а чтобы
получать муку вместо крупы, надо было только заказать мель-
ницу, в которой зазор между верхним и нижним жерновами
10
был бы уже. Объединение мельничного производства с пекарским
при характере римского мукомольного дела напрашивалось само
собой. «Обталкиватель», ставший мёльником, тут же оказался и
пекарем (опять-таки у Плавта). Лесбоника, героя «Trinummus»,
разорили «рыболов, pistor, мясники, повара, огородники, про-
давцы ароматов, птицеловы» (407—408); среди этих поставщиков
изысканных кушаний и товаров ни обталкивателю зерна, ни мель-
нику делать было нечего: pistor, разоритель Лесбоника, выпекал
для него первосортный хлеб.
Все это заставляет отнестись к словам Плиния о том, что пе-
кари появились в Риме только в первой половине II в. до н. э.,
с некоторым недоверием. И недоверие это еще усилится, если мы
примем во внимание бытовые условия римской жизни. Уже в поло-
вине III в. до н. э. в Риме имеются инсулы, Многоэтажные и мно-
гоквартирные дома (Liv. XXI.62.3); в этих домах нет не только
хлебных печей, но нет и очагов, которые были в любой крестьян-
ской хижине— и у Симила (Ps.-Verg. Moretum), и у Филемона
с Бавкидой (Ov. Met. VI11.641). Обитателям инсул негде печь
хлеб, откуда им его получить? Появление мельников-пекарей, ко-
торые могли снабжать население хорошо выпеченным хлебом, было
насущным требованием жизни; пекари-специалисты появились
в Риме, надо думать, гораздо раньше указанного Плинием срока.
Собственные пекарни с мельницами и собственные пекари
были только у очень богатых людей, в первую очередь, конечно,
в императорском хозяйстве: у Августа, у его племянницы Мар-
целлы, дочери Октавии, у Ливии, у детей Друза, у Антонии,
дочери Клавдия (CIL VI.4010, 4356, 9000, 9001, 9802). В импе-
раторском хозяйстве хлеб выпекался, конечно, в очень большом
количестве; пекарей было много и делились они на отдельные де-
сятки, декурии. Т. Клавдий Примигений, отпущенник Клавдия,
состоял у Антонии «декурибном пекарей» (VI.9802); Телесфор, им-
ператорский отпущенник, «начальствовал над пекарями» (VI.8998).
Над количеством отпускаемой муки, выпекаемого хлеба и
соотношением их, а может быть, и над качеством хлеба держался
контроль; контролером (contrascriptor) был Автомат, «раб Цезаря
нашего», «горячо любимый всеми от детства его и до смерти»
(VI.8999): Автомат сумел, видимо, исполняя свою должность,
никого не обидеть и ни на кого не навлек беды. Свои пекари были
у Статилиев (VI.6219, 6337, 6338, 6687); Торий Флакк, прокон-
сул Вифинии при Августе, вероятно, с Востока вывез своего пе-
каря, Митридата (VI.9732). Повторяется то же, что мы увидим
с фуллонами: свои пекари и пекарни, как и свои фуллоны и пра-
чечные, были только у богатых людей, обитателей отдельных уса-
деб и особняков; рядовое население покупало хлеб в булочных.
И для ознакомления с этими булочными надо обратиться к Пом-
пеям: как от фуллоник, так и от пекарен в Риме ничего не оста-
лось.
77
В Помпеях нашли около 40 пекарен; план их в основных чер-
тах одинаков. Одной из крупных была пекарня в доме, выходив-
шем одной стороной на Консульскую улицу, недалеко от Герку-
ланских ворот. Почти половина дома отведена под мельницы и пе-
карню, причем обе части дома — и промышленная, и жилая — на-
ходятся в непосредственной связи: хозяин надзирал и за муко-
мольным делом, и за выпечкой хлеба.8 Большое помещение
(10.20X8 м) отведено под мельницы (75); их четыре, и они по-
ставлены для экономии места ромбом; пространство вокруг вымо-
щено плитами из лавы, чтобы ослы, вертевшие жернова, меньше
стирали копыта. У одной из стен этого помещения находился стол,
на котором, вероятно, сеяли муку. В смежной комнате (78) на
большом столе раскатывали и формовали тесто, которое через от-
верстие в боковой стенке шестка передавали пекарю для посадки
в печь; готовые хлебцы переправляли через другое такое же от-
верствие в кладовую (79). По другую сторону мельничного отсека
находился просторный хлев (9X4.5 м) для ослов с яслями и
вмурованным в стену водоемом, который можно было наливать
из соседней комнаты, предназначавшейся для рабов-мельни-
ков (20).
Торговал ли хозяин хлебом сам или продавал его оптом ка-
кому-нибудь хлеботорговцу? В его доме две лавки, но они пред-
ставляют собой совершенно обособленные, не связанные с домом
помещения. Возможно, что хозяин сдавал их в наем и тут торго-
вали хлебом из его же пекарни люди, к его хозяйству не имевшие
отношения.vHe менее, впрочем, вероятно и другое предположение:
хозяин торговал своим хлебом сам, хотя бы в одной из этих ла-
вок. Он не захотел, чтобы рабы сновали из пекарни в лавку и
обратно через атрий, мимо хозяйских комнат, и чтобы гул тор-
говли все время отдавался в его ушах, и поэтому отделил лавки
от жилья глухой стеной. Хлеб из пекарни рабы выносили на
улицу и, обогнув угол, пробежав каких-нибудь 30 м, достав-
ляли его в лавку. Это была одновременно и живая реклама,
оповещавшая, что сейчас начнется продажа свежевыпеченного
хлеба.
В Доме Саллюстия,9 очень близко от этой пекарни, находилась
другая пекарня с хлебной печью и тремя поставленными в ряд
мельницами. Хозяин этого предприятия был одновременно и
мельником, и пекарем, и хлеботорговцем: рядом с мельницами на-
ходилась лавка, где, разумеется, шла торговля и хлебом. Наиско-
сок от первой пекарни в Доме Пансы была другая пекарня: три
мельницы, большая печь и две лавки с задними комнатушками,
служившими кладовыми для муки и хлеба. На противоположной
стороне дома находилось такое же отдельное помещение с хлебной
печью и лавкой, но без мельницы. Что здесь было? Может быть,
хозяин только что упомянутой пекарни переправлял сюда для вы-
печки вымешанное и раскатанное тесто, потому что одной печи
12
ему было мало? Предположение очень вероятное, но доказать его,
к сожалению, нечем. Все упомянутые пекарни находились
в VI районе Помпей, самом богатом и тихом. Большие мельнич-
ные заведения с четырьмя мельницами и полным оборудованием
для выпечки хлеба имелись и по другим районам (в VII, IX).
Любопытна пекарня в V районе; под нее приспособили дом,
явно не предназначавшийся для этой цели: лавка помещалась
рядом с хлевами для ослов; трое ослов, вертевших три мель-
ницы, проходили в свои стойла через весь дом, мимо атрия и
спальни.
Стоит остановиться еще на пекарне в Доме Лабиринта.10 Там
были три мельницы, большая печь, комната с каменной кадкой,
где месили тесто, и стол, где его раскатывали. Вправо от хлебной
печи устроили хлев для ослов, план в общих чертах обычный
и уже знакомый. Лавки ни одной, и Овербек высказал предполо-
жение, что пекарня обслуживала только собственный дом и соб-
ственное хозяйство. Возможно, конечно, хотя и трудно предста-
вить, чтобы стоило обзаводиться целым мельнично-пекарским
предприятием ради совсем небольшого хозяйства, когда в какой-
нибудь сотне метров находились пекарни в Доме Пансы и в Доме
Саллюстия. Естественнее предположить, что тут мололи муку и
пекли хлеб на продажу, но в противоположность владельцу пе-
карни с Консульской улицы хозяин отгородился стеной от своего
промышленного предприятия, а торговлю из своего дома и вовсе
изгнал, не допустив у себя ни одной лавки. Может быть, хлеб про-
давался оптом какому-либо торговцу, может быть, свои же рабы
торговали хлебом в разнос или с лотков на рынке. Такого про-
давца видим мы на одной из фресок, изображающих торговую
жизнь на помпейском форуме.
В Помпеях и в Остии довольно хорошо сохранилось несколько
мельниц I в. н. э., и мы можем по этим образцам составить пред-
ставление о том, чем была древняя италийская мельница. Оба ее
жернова — верхний (катилл) и нижний (мета)—вытесывали
чаще всего из темно-серой, твердой и пористой лавы; лава вообще
была излюбленным материалом для жерновов. Мета похожа на ко-
локол (небольшое конусообразное закругление вверху, круто спу-
скающиеся боковые стенки и цилиндрическое основание), она
стоит на круглой площадке из щебня. Иногда внутренний край
этой площадки делали с наклоном вниз, так что получался желоб
для муки; чаще площадку окружали деревянной загородкой, слу-
жившей своего рода закромом для муки (этот «закром» хорошо
виден на саркофаге Зефа и на рельефе из Vigna delle tre ma-
donne). Катилл напоминает старинного фасона юбку с корсажем:
«корсаж» служил воронкой, куда засыпали зерно; «юбка» враща-
лась вокруг меты и размалывала таким образом зерно. Когда ка-
тилл вытесывали, то на «перехвате» обоих конусов, с противопо-
ложных узких сторон, мастер оставлял по две «пряжки»: два
13
Четырёхугольника, прорезанных в середине тоже чётырехуголЬныМ,
но не сквозным отверстием. В них вставляли «ручки»: короткие,
крепкие бруски, которые прочно удерживались на месте стержень-
ками, вставленными в боковое круглое отверстие на «пряжке»,
проделанное перпендикулярно к отверстию четырехугольному,
В эти «ручки» вделывали два вертикальных бруса, и на них
сверху, над катиллом, надевали поперечный. Верхний жернов
оказывался, таким образом, «вставленным» в раму, с помощью
которой он и вращался вокруг Нижнего. Вращал жернов обычно
осел; его припрягали, привязывая за ярмо к «ручке» (на сарко-
фаге Зефа) или же одной цепью (или веревкой) к горизонталь-
ному брусу, а другой к «ручке».11
Если бы катилл плотно сидел на мете, не нашлось бы силы,
которая смогла бы его повернуть. Поэтому катилл «подвешивали»:
в середину меты вделывали стержень, а в катилле на самом «пере-
хвате», между «корсажем» и «юбкой», вставляли круглую желез-
ную толстую шайбу с пятью круглыми отверстиями; самое боль-
шое, проделанное как раз в середине, надевалось на стержень:
катилл сидел, чуть покачиваясь на вершине колокола — меты, и
между ней и его нижним конусом образовывался, таким образом,
узенький зазор, куда и стекали из «корсажа» через остальные от-
верстия в шайбе зерна. Чаще прибегали к другому устройству:
брали длинный стержень, нижний конец которого имел форму
миски, а верхний был просто заострен. Этот конец закрепляли
в поперечном брусе, а «миску» надевали на мету с таким расче-
том, чтобы она свободно ходила вокруг. Катилл, таким образом,
приподнимался над метой; устройство это, по мнению Морица,
было удобнее, потому что при всяких починках и поправках легче
снимался верхний жернов с нижнего.12
Муку вымешивали руками, но в пекарнях покрупнее ставили
особые «машины» для вымешиванья. Устройство их чрезвычайно
просто: в большую цилиндрической формы кадку для теста встав-
ляли вращающийся столб с тремя лопастями, а в стенках кадки
(они были очень толстыми) с противоположных сторон и на раз-
ной высоте проделывали два узких и глубоких отверстия, куда
вставлялись крепкие палочки. Столб вращался с помощью рычага-
рукояти, укрепленной в верху его; лопасти вымешивали тесто,
в то время как боковые палочки непрерывно сбрасывали налипав-
шие на эти лопасти его кусочки. В больших пекарнях «машину»
приводил в движение осел.
В одной пекарне в печи лежало 80 хлебных ковриг, обуглен-
ных, но сохранивших свою форму. Каждый хлеб состоит из двух
частей: нижней, более широкой, которая служит как бы подносом
для верхней; верхняя делится на несколько долек (четыре, шесть
и больше), которые легко отламываются одна от другой. Высота
таких ковриг 6—10 см; диаметр 16—20 см. Пекли и хлебцы, очень
похожие на наши сайки.
14
Помпейские мельницы-пекарни — это небольшие предприятия,
рассчитанные на обслуживание более или менее скромного числа
клиентов. Иное дело Остия. К началу нынешнего столетия было
раскопано две трети города, но на этом пространстве нашли
только две пекарни, причем одна из них занимает площадь почти
в 1000 м2: выпечка хлеба организована была, по-видимому, здесь
в масштабах широких (две огромные печи, 10 мельниц, множество
жерновов). Вторая пекарня была еще больше, и устроены они тех-
нически более разумно, чем в Помпеях, хотя трудно сказать,
объясняется ли последнее обстоятельство лучшим знакомством
с работой рычагов или просто возможностью располагать более
обширным пространством. В Помпеях расстояние между мельни-
цами — самое большее 1 м 5 см, в пистрине на Консульской улице
оно равно 60 см, между мельницей и стеной—45 см. Мориц заме-
тил, что если бы сейчас в Англии хозяин заставил осла ходить
кругом по такому узкому пространству, его привлекли бы к суду
за жестокое обращение с животными. Был ли помпейский мель-
ник стеснен местом, имевшимся в его распоряжении, рассчиты-
вал ли, что выгоднее, если ослу придется проходить меньшее про-
странство, но во всяком случае эффективность работы при таких
условиях значительно снижалась. Н. Ясный, специалист-мукомол,
считает, что за день работы мельница намалывала около 13 модиев
зерна.13 В Остии расстояние между мельницами—1.40—2.10 м;
нет мельницы, которая стояла бы от стены ближе чем на 82.5 см.14
Одна из них снабжала хлебом остийских пожарников; обе мель-
ницы продавали хлеб мелким хлеботорговцам.
Мы знаем имена некоторых помпейских пекарей, знаем, что
они принимали живое участие в муниципальных выборах, и можем
уверенно считать, что все они были людьми состоятельными, но
большого дела не вели. Хлеботорговцами крупного стиля были
остийские пекари и особенно римский мукомол М. Вергилий Эври-
сак, живший в конце I в. до н. э. Он поставил себе у Пренестин-
ских ворот огромный трехъярусный памятник: нижний ярус
состоит из столбов, символически изображающих, по мнению неко-
торых археологов, бочки с мукой; стены второго пробиты круг-
лыми отверстиями, символами модиев; третий ярус — это узкий
фриз, на котором изложена вся «история хлебной ковриги».
Эврисак в надписи на своем памятнике назвал себя pistor ге-
demptor, т. е. хлебником, взявшим на себя по контракту поставку
хлеба. Кому? Лоэн предполагает, что солдатам, стоявшим возле
Рима.15 Вряд ли это так. В воинских частях велось собственное хо-
зяйство; там были и свои мельницы, и свои пекарни. Эврисак
обязывался выпекать хлеб для гражданского населения.
О практике снабжения римского населения хлебом в респуб-
ликанское время мы знаем чрезвычайно мало. Оно находилось под
надзором эдилов, но в чем состоял этот надзор, мы можем только
догадываться. По всей вероятности, обязанности римских эдилов
15
конца республики были те же, что и в италийских городах
I в. н. э. В надписи из Помпей говорится, что Юлия Полибия
рекомендуют в эдилы, потому что он «дает хороший хлеб» (CIL
IV. 1062). Жалоба одного из гостей Тримальхиона: «...пропади
эти эдилы пропадом: снюхались ведь с пекарями», которые и
выпекают «хлебцы меньше воловьего глаза» (Petr. 44). Эдилы,
следовательно, проверяют качество печеного хлеба и, конечно,
муки, из которой хлеб выпекается, и следят за весом буханок.
Надзор за пекарями не прекращался до конца империи: префект
анноны в V в. следит за количеством выпекаемого хлеба и его
«чистотой» (Cassiocl. Variae 6. 18).
На фризе Эврисака в хронологической последовательности
развертывается вся работа его мельнично-пекарского заведения.
Не забудем, что он подрядчик. Он снабжает хлебом определен-
ный район; лавочники-хлеботорговцы приносят ему зерно, и он
обязан выпечь хлеб в количестве, соответствующем мере достав-
ленного ему зерна. Эдилы и следят за правильностью этого соот-
ношения. Они должны были понимать в мукомольном деле: раз-
бираться в сортах и чистоте муки (смешана пшеничная с ячной
или нет, нет ли подмеси бобовой), в качестве помола; знать, какой
припек она дает. Торговцы (верхний фриз) в присутствии маги-
страта (человека в тоге) сообщают сидящему за столом писарю,
сколько кто из них прислал Эврисаку зерна; магистрат, сверяясь
со списком, который изготови?\ писарь, следит за пересыпкой
зерна из мешков в большой ящик. Затем зерно мелют, муку про-
сеивают, эдил проверяет ее качество, муку замешивают, на двух
столах тесто раскатывают и формуют (не сам ли хозяин что-то
растолковывает четырем рабочим, занятым у одного стола раска-
тываньем теста?), сажают хлебы в печь, готовые ковриги несут
к весам, взвешивают под надзором обоих эдилов и хозяина, после
чего хлеб в корзинах уносят в назначенные лавки.
Естественно возникает вопрос: что делали люди, получавшие
от государства даровое зерно? В конце республики таковых в Риме
было полтораста тысяч, и каждому из них ежемесячно отсыпали
5 модиев пшеницы (почти 2 пуда)! Его надо смолотить, из муки
испечь хлеб, дома не сделать ни того, ни другого: надо обра-
щаться к мельнику-пекарю, может быть, к тому же самому Эври-
саку. На каких условиях заключалось между обеими сторонами
соглашение, мы не знаем, но, конечно, мельник что-то за свою ра-
боту брал. Может быть, они сдавали свое зерно под квитанции
Эврисаку и по этим квитанциям получали в лавках, куда он по-
ставлял хлеб, свою долю выпеченных буханок? Ничего опреде-
ленного, к сожалению, сказать нельзя: в наших источниках по
этому вопросу нет сведений.
Мы ничего не знаем о пекарях-рабочих. Если известное опи-
сание этих людей в «Метаморфозах» Апулея и реторически пре-
увеличено, то вряд ли можно усомниться в том, что работа в пе-
16
карне принадлежала к числу очень тяжелых^ Отправить раба на
мельницу всегда считалось тяжким наказанием. Даже если его не
заставляли вертеть жернова, то и так ему приходилось солоно.
Жара, мучная пыль, ночная работа: пекари работали так, чтобы
еще до рассвета был хлеб; дети, отправлявшиеся в школу потемну,
могли уже покупать горячие лепешки. Все это тяжким бременем
ложилось на работника-пекаря> Вряд ли случайностью следует
объяснить то обстоятельство, что именно от этих людей не дошло
ни одной надписи, которая позволила бы хоть в общих чертах
разглядеть их облик, ни одной такой надписи, как многие из над-
писей ювелиров и златокузнецов или как надписи помпейского
фуллона Кресценция. Молчание это красноречиво: люди были так
измотаны и замучены работой, что им было не до того, чтобы
забавляться царапаньем на стенах.
Кое-какое представление мы можем составить о двух крупных
мукомолах: уже знакомом нам Эврисаке и остийском пекаре Зефе.
От одного остался упомянутый выше памятник с надписью, от
другого — саркофаг тоже с надписью. Оба эти человека — отпу-
щенники и происхождением греки, — оба, прежде чем стать вла-
дельцами пекарен, были рабами, месившими тесто и сажавшими
хлебы в печь. Став свободными, они продолжали дело, с которым
уже освоились и в котором понимали толк. И они отнюдь не стес-
няются этого дела и своего ремесла. Зеф в надгробной надписи
даже вспомнил о своем рабском прошлом. А на своем саркофаге
он велел изобразить все предметы, с которыми при жизни имел
дело как мельник и пекарь: тут и мельница с ослом, и модии раз-
ных размеров, и сито, и даже линейка, которыми «приглаживали»
муку в модиях. У Эврисака обычная работа его мельнично-пекар-
ского предприятия спаяна в одно целое с деятельностью магистра-
тов. И он не просто мельник и пекарь — он слуга республики, он
выполняет доверенную ему работу, он радуется избранию и горд
им. Не упустил он указать на эту службу государству — он вы-
полняет его подряд! Недаром заставил художника дать на фризе
своего памятника так эпически подробно дневник рабочего дня
своей мельницы! И Зеф, и Эврисак знают себе цену.
VB Риме (как и в других городах Италии) хлебники объеди-
нялись в коллегии.ъ'Коллегия их (corpus pistorum) была, вероятно,
давней, но Аврелий Виктор пишет, что Траян «удивительным об-
разом позаботился о постоянном обилии хлеба в Риме: он испра-
вил и укрепил коллегию хлебников» (de Caes. 13.5). По-види-
мому, он определил отношение коллегии к анноне: они должны
были сами заниматься мельничным и пекарским делом (в колле-
гию часто вступали люди, не имевшие к этому делу никакого от-
ношения); намалывать в день по крайней мере 100 модиев зерна
(т. е., по расчетам Ясного, иметь не меньше семи мельниц) и вы-
пекать ежедневно хлеб из этого количества; быть занесенными
в список хлебников, составленный администрацией анионы, и
2 М. Е. Серсееддо //
иметь от префекта анноны свидетельство, что они удовлетворяют
всем этим требованиям. Дарованы же были Траяном и некоторые
привилегии\4сли человек, не имевший римского гражданства, сма-
лывал ежедневно на своей мельнице не меньше 100 модиев пше-
ницы, то через три года он становился полноправным римским
гражданином. Хлебники избавлялись от обязанностей опеки.
Значение их еще возросло, когда при Аврелиане вместо ежеме-
сячных выдач зерна государство стало раздавать определенному
числу людей даровой хлеб ежедневно.
Глава вторая
РИМСКИЕ ФУЛЛОНЫ
По условиям италийского городского быта стирка дома была
делом невозможным: нет мыла, в инсулах мало воды, нет приспо-
соблений для мойки тяжелой шерстяной одежды. Грязные вещи
отдают мыть фуллонам; они же и валяют сукно: это сукновалы и
прачки древнего мира. Так как шерстяных оческов у них всегда
набиралось много, то занимались они, по всей вероятности, и на-
бивкой тюфяков (Pl. VIII.192).
Литературные источники (Плиний Старший главным образом),
надписи, археологические находки, изображения — фрески из Пом-
пей и рельефы из музея в Сансе позволяют составить довольно
ясное представление о работе фуллонов. Есть, правда, большие
пробелы, ускользают важные подробности, без которых нет живой,
настоящей жизни, но по сравнению с обычной скудостью на-
ших сведений об античном ремесле можно сказать, что о тех-
нике стирки и сукновальных работах осведомлены мы не так уже
плохо.
Стиральными средствами, имевшимися в распоряжении фул-
лона, были моча (моча, постоявшая одну-две недели, образует
в соединении с жиром, находящимся в тканях, жидкое аммониа-
кальное мыло) и особая так называемая «валяльная глина», обла-
дающая свойством впитывать жир. Грязную одежду или мате-
рию, — а шерстяная ткань, снятая с ткацкого станка, никогда не
бывает чистой, — клали в довольно глубокий чан, заливали мочой,
работник влезал в чан и, опираясь или на стенки перегородок,
между которыми стояли эти чаны, а если вместо чана был простой
деревянный ящик, то на стойки, прибитые к его стенкам, начинал
подпрыгивать, выжимая ногами грязь и в то же время сваливая
ткань. Затем мочу сливали, засыпали материю глиной, наливали
воды, и фуллон опять начинал, говоря словами Сенеки, свою
«пляску». Потом вещи вынимали, раскладывали их на каменной
18
плите, били палками или чем-то вроде наших вальков, а потом
неоднократно отполаскивали в чистой воде. Выстиранные вещи
развешивали на жердях для просушки, затем ворсовали с по-
мощью щетки-дощечки, на которую были насажены головки ка-
кого-то колючего растения, родственного нашему чертополоху, или
была прибита шкурка ежа. И наконец, ткань (если она была бе-
лого цвета) натягивали на юртообразную клетку, под которую
ставили котелок с зажженной серой: серные пары придавали шер-
стяной материи особый блеск и мягкость (PJXXXXV.175). После
этого окуриванья ткань «крахмалили»: натирали ее особого сорта
глиной, чтобы она не так скоро пачкалась (это называлось desqu-
amare). Затем одежду или ткань складывали и клали под пресс
(превосходный образец такого пресса найден недавно в Геркула-
нуме).1
Из сказанного ясно, что для работы фуллонов нужно было
специальное оборудование, оборудование это было громоздко и
требовало для себя особого места. Лишь очень богатые люди
могли обзавестись собственной фуллоникой, рассчитанной на об-
служиванье только своего хозяйства. Свои фуллоны были, ко-
нечно, в императорской семье (у Ливии, у Марцеллы, у детей
Друза) и у таких богатых людей, как Статилии Тавры или Волу-
зии. Рядовое население Рима и других италийских городов должно
было пользоваться услугами частных или городских фуллоник.
Прежде чем перейти к ним, стоит спросить себя, где стирали
свои вещи и валяли себе сукно жители деревень и сельских уса-
деб? Маленькому бедному поселку оборудовать настоящую фул-
лонику было бы не под силу, а хозяину небольшого имения и
смысла не имело ее устраивать, потому что большую часть вре-
мени она стояла бы праздно. В описаниях усадьбы у Варрона
и у Колумеллы (у последнего особенно подробном) ничего не
сказано ни о помещении для фуллоники, ни о предметах, для нее
необходимых; в усадьбах, раскопанных под Помпеями, нет и следа
фуллоник. Как же решался вопрос со стиркой для сельского люда
и рабовладельческого хутора?
Ответ имеется у Варрона, причем он разный, в зависимости
от двух условий: состоятельности хозяина и места, где находится
его земля. Богатый землевладелец, если его имение далеко отсто-
ит от города или поселка, приобретает собственных ремесленни-
ков, в том числе и фуллонов. Хозяева средней руки предпочитают
не заводить своих врачей, фуллонов и плотников, а иметь их по
соседству и заключать с ними из года в год условие на обслужи-
вание своего хозяйства (Varro г. г. 1.16.4). Договор заключался
или с богатым соседом, или с городской фуллоникой; хозяин noj
сылал в усадьбу несколько своих рабочих, и те отправлялись
в путь, захватив с собой свои щетки, серу и какое-то количество
глины. У Катона в его маслиннике стояла «ступка для фуллона»
(10.5), т. е. чан, в котором фуллон «плясал», и такую же «ступку»
2*
19
обязан был изготовить подрядчик, строивший хозяину новую
усадьбу (14.2). Этот чан и составлял все оборудование усадебной
фуллоники; воду нагревали на очаге в кухне, вымытые вещи от-
поласкивали в соседней реке или в любом большом корыте, куда
натаскивали воды из колодца; жерди и веревки имелись под ру-
кой, и ничего не стоило сплести из гибких ивовых ветвей клетку
для окуривания. Катон считал, что для его хозяйства, в котором
работало 13 человек (10.1), достаточно одной «ступки», т. е.
рассчитывал на работу только одного фуллона. Этот расчет имеет
еще больше основания для усадеб мелких, таких как раскопанные
под Помпеями. На такую «одиночную» работу посылали, веро-
ятно, не раба, который всегда мог сбежать; фуллон, который один-
одинешенек работал у Катона, был свободным человеком.
Легко представить себе и артель свободных бродячих фулло-
нов. Вряд ли деревенские бедняки заключали договор с город-
ской фуллоникой, в котором были строго обусловлены сроки, сто-
имость работ, оговорены неустойки и штрафы. Но и для самой
скромной хижины требовались услуги фуллонов, и случайное их
появление в поселке могло оказаться чрезвычайно кстати и поло-
жить начало дальнейшим деловым сношениям. Сама жизнь вы-
зывала образование таких странствующих свободных рабочих.
В Кельне найдено было надгробие, поставленное «Юлию Ве-
рину, учителю искусства фуллонов» — fulloniae artis magistro (CIL
XI11.8345). Можно было, конечно, хорошо свалять сукно и сва-
лять его плохо, можно было выстирать ткань чисто и можно было
оставить ее грязноватой, но вряд ли все-таки обучение фуллона
было сложным: разбираться в разных сортах глины, запомнить,
какими когда пользоваться, усвоить несложную технику равномер-
ных прыжков, ворсования и окуриванья — наука была невелика.
Требовались главным образом крепкие мускулы и хорошее сердце
для «пляски»; для остальных работ физическая сила была не
нужна; поэтому в фуллониках работали и женщины. На фреске из
Дома Ветиев (Помпеи) психеи рассматривают на свету ткань и
сворачивают ее, чтобы положить под пресс; на фресках с улицы
Меркурия одна женщина занята приемкой или вручением заказа,
другая — чисткой щетки. Женщинам, вероятно, поручали и такую
легкую работу, как набивка тюфяков.
В Риме не осталось и следа от тех многочисленных фуллоник,
которые обслуживали население громадного города, и поэтому,
чтобы получить некоторое представление об устройстве фулло-
ники, приходится обращаться к помпейским мастерским.
В 1826 г. была окончательно раскопана на улице Меркурия
большая фуллоника, занимавшая центральное место в старом боль-
шом особняке, превратившемся к концу жизни Помпей в настоя-
щий «Торговый Дом» с лавками, хлебопекарней и фуллоникой.
В ней находились шесть каморок с чанами, где «плясали» фул-
лоны; четыре вмурованные резервуара, куда все время поступала
20
чистая вода; отдельная комната с каменным столом, йа котором
выбивали из тканей грязь, и двумя большими ваннами для отпо-
ласкиванья; много было и свободного места для развешиванья
выстиранных вещей и производства таких работ, как ворсованье
и окуриванье. Кухня, находившаяся при пекарне, связана и с фул-
лоникой: там нагревали и оттуда приносили горячую воду. В ма-
стерской отпущенника Стефана на Новых Раскопках находились
три большие ванны и имплювий, который Стефан окружил бетон-
ной загородкой, и было поставлено три «сукновальных ступки».2
Была в Помпеях и городская фуллоника на Стабиевой улице,
как раз против дома, где жил известный помпейский банкир Це-
цилий Юкунд. Ее, вероятно, и держал он в аренде в течение че-
тырех лет (56—60 гг. н. э.), ежегодно уплачивая за аренду
1652 сестерции (сохранились квитанции об этой уплате). В пос-
ледние годы перед гибелью Помпей фуллоника эта принадлежала
М. Везонию Приму: в ней и до сих пор стоят три большие ванны
и имеется десяток каморок для чанов.
Эти археологические данные позволяют установить (приблизи-
тельно) число людей, работавших в фуллониках: оно в какой-то
мере соответствовало числу «ступок»: 10—6—3. К людям, «месив-
шим» ткани в этих «ступках», добавлялось человека два-три, заня-
тых ворсованием, окуриванием, выдачей готовых вещей и при-
емом грязных. Случайно ли, что на фресках с улицы Меркурия
изображено девять рабочих, на фреске из дома Ветиев — восемь?
У Везония Прима рабочих было, вероятно, немногим больше де-
сяти. Были в Помпеях и совсем маленькие фуллоники: в одной
работали только сами хозяева: муж и жена, Мустий и Овия; дру-
гая с одной ванной принадлежала фуллону Дионисию.
Помпеи, имевшие свою, городскую, фуллонику, не были, ко-
нечно, исключением из других италийских городов. Город строил
и бани, и фуллоники, стремясь удовлетворить насущные потреб-
ности своих сограждан; он не дожидался, пока частный предпри-
ниматель проявит свою инициативу, но снимал с себя дальнейшую
заботу об этих заведениях, сдавая их, как мы видели, в аренду.
Плиний упоминает «Метилиев закон», в котором определялось,
какие работы должны производить фуллоны и какими сортами
глины обязаны они пользоваться. «Закон этот цензоры Г. Фла-
миний и Л, Эмилий (220 г. дон. э.) предложили народу» (35.197):
по-видимому, это выдержка из lex censoria — контракта, кото-
рый цензоры заключали с лицами, бравшими в аренду государ-
ственную или городскую собственность, и который предварительно
объявлялся для всеобщего сведения. В Риме, следовательно, как
и в Помпеях, были городские фуллоники; были, конечно, и част-
ные. Хозяин такой фуллоники, если она стояла на городской
земле, как и все, кто построился на участке, принадлежавшем го-
роду, обязан был платить поземельное — solarium, а кроме того,
все фуллоны платили и за воду, которая требовалась им в боль-
27
шом количестве. Фронтин писал, что в старину (apud veteres) хо-
зяева бань и фуллоник платили за воду «по установленной цене»
(statuta mercede De aquaed. 94). «Старина», как мы сейчас увидим,
оказывается отнюдь не столь глубокой, а ее расчетливый обычай
никак не утрачен. Освободить от налога за воду и за землю мог
только император: это была милость и привилегия. В III в. н. э.
коллегия фуллонов выдерживала тяжбу с представителями фиска,
требовавшего положенной уплаты в казну. Фуллоны отказыва-
лись, ссылаясь на постановление Августа, освобождавшее их от
налога. Дело трижды рассматривалось — истец не унимался —
у префекта вигилей (это обстоятельство наводит на мысль, что
спор шел о налоге на воду: префект пожарников был как бы
«хозяином» всей воды Рима), — между прочим и у знаменитого
Модестина, — тянулось 18 лет (с 226 по 244 г.), но окончилось
победой коллегии (CIL VI.266).
Есть еще одна римская надпись, касающаяся фуллонов (CIL
VI.10298). Дошла она в искалеченном виде: обломаны верх
плиты, низ и вся левая часть; Моммсен считает, что пострадало
больше половины доски. Он отнес на основании языка этот отры-
вок. к концу республики или ко времени Августа, снабдил коммен-
тарием3 и весьма убедительно дополнил обломанные строчки. Са-
мые убедительные дополнения остаются, однако, только дополне-
ниями, самые блестящие конъектуры — только конъектурами: это
не фундамент для каких бы то ни было выводов. К счастью, и
половинные строчки надписи позволяют угадать, о чем идет речь.
Моммсен считает эту надпись статутом коллегии фуллонов
(они названы здесь conlegium aquae). Можно ли с ним согла-
ситься?
Сохранившийся обломок начинается с требования, чтобы ма-
гистр коллегии по окончании своего срока (он обычно выбирался
на год) принес клятву в том, что за это время он сознательно не
преступил «закона» (содержание «закона», т. е. устава коллегии,
излагалось, конечно, выше) и не позволял преступать его «своим».
Не выполнивший этого требования платит штраф, не может быть
вновь магистром и теряет право голоса. Приводятся основания,
разрешающие принести требуемую клятву не в день окончания
своей должности, а позже. Магистр имеет право налагать на чле-
нов коллегии штраф — не свыше асса.
Эти положения могли стоять в уставе коллегии, в ее «законе».
Мы знаем, с какой охотой коллегии брали в качестве образца для
своей организации организацию городскую. Уместна ли, однако,
в уставе такая строка: nive cretulentum exegisse velit nisi in duabus
lacunis populi Romani ius emet («да не требует и cretulentum, если не
купит права на два бассейна»)? Что такое cretulentum, неизвестно,
но несомненно слово это означает что-то стоящее в связи с гли-
ной, а глина, как мы видели, в италийской прачечной и сукноваль-
не была необходима. Фуллон требует для себя cretulentum. У кого?
22
У коллегии? В ответ на свое требование он получает встречное —
уплатить за два бассейна. Кто мог его предъявить? Коллегия?
Но мы знаем, что коллегии были совершенно равнодушны к про-
фессиональной деятельности своих членов: техника мастерства,
условия работы, весь трудовой быт мастерской коллегию вовсе
не интересовали; ей не было никакого дела, обзавелся ее член
глиной и в состоянии ли он внести налог за два бассейна или нет.
Это, во-первых. Во-вторых, коллегии были учреждением весьма
демократическим: ее членами могли в равной мере стать и хозяин
мастерской, и раб-ремесленник. «Аристократические» коллегии,
объединявшие одних хозяев (а человек, желавший получить право
на использование двух бассейнов, конечно, хозяин фуллонов, а не
фуллон-рабочий), неизвестны. И, наконец, в-третьих, коллегия
требовала от своих членов вступительного взноса и регулярных
месячных взносов в дальнейшем. Все эти деньги шли в кассу кол-
легии и расходовались на ее нужды и потребы. Налог на воду
поступал в казну, и государство отнюдь не уполномочивало колле-
гию фуллонов блюсти его интересы. Забота о них лежала на лице
официальном, и требование уплатить соответственный налог могло
исходить только от лица официального.
Еще неуместнее в уставе коллегии требование воспрепятство-
вать всякому, кто, не уплатив налога, откроет свою фуллонику, и
представить его на суд магистров. Откуда у коллегии такие права?
Судя по тем уставам коллегии, которые до нас дошли, судя по
всему характеру их внутреннего устройства, подобный параграф
в уставе есть нечто немыслимое и невозможное. Это соображение
в соединении с вышеприведенными (безразличие коллегий к во-
просам профессиональным, их демократизм, неуместность надзора
за налогами государственными) заставляет думать, что разбирае-
мая надпись отнюдь не устав коллегии, а документ, облекающий
ее определенными правами в ответ на принятые ею на себя обя-
занности: это договор на аренду городской фуллоники, заклю-
ченный римским магистратом с коллегией фуллонов. Почему этот
договор был соединен с уставом коллегии? Некоторую аналогию
можно усмотреть в уставе цитрариев и эборариев (см. ниже), где
параграфы устава соединены с пожеланиями благотворителя кол-
легии Элия Юлиана. Полной аналогии все-таки нет, и объяснить
это объединение можно только догадками и предположениями,
которые невозможно подтвердить фактами. Остается признать
только наличие объединенности двух документов: устава и до-
говора.
По этому договору арендаторы получали право на cretulentum,
а кроме того, интересы их находились под охраной официального
лица. Что же такое cretulentum?
Слово это встречается один единственный раз в этой надписи,
и объяснение его в «Thesaurus»: ius vestimenta creta poliendi — абсо-
лютно неверно — натирание выстиранной вещи глиной было обя-
23
зательной частью работы фуллонов, и никакого особого права на
эту работу не требовалось. Моммсен в своем комментарии дает
такое объяснение: ius exigendae pecuniae pro creta, id est, opinor,
pro fonte ad lavanda et polienda vestimenta, но ведь речь идет об
уйлате денег, а не об истребовании их, это раз, а затем естест-
венно возникает вопрос: от кого же фуллон может требовать
«деньги за глину»?
Что это какое-то право, на которое можно притязать по выпол-
нении определенных условий, это ясно. Дело в том, что местная
римская глина для фуллонов не годилась; они нуждались в при-
возной и заморской — из Умбрии, из Сардинии, с о. Кимола, од-
ного из Киклад. Для бесперебойной работы фуллоник нужен был
регулярный подвоз разных сортов этой сукновальной глины. Кто
мог его обеспечить, кроме государства? Заботясь о создании го-
родских фуллоник, естественно было позаботиться о снабжении их
материалом, необходимым для работы. Большая ли смелость пред-
положить, что у государства, имевшего запасы хлеба, масла и дру-
гих продуктов, были и запасы этой глины и фуллоны, арендаторы
городской фуллоники, получали cretulentum — право покупать
глину у государства, может быть, в первую очередь и даже со
скидкой? Выдавать на это разрешение мог, конечно, только маги-
страт, имевший дело с фуллонами.
В маленьком шахтерском поселке Випаске (Альжюстрель
в нынешней Португалии) прокуратор рудников сдавал в аренду
сапожную мастерскую, цирюльню и фуллонику (CIL 11.5812).
Никто не смел ни тачать сапог, ни стричь волос, ни стирать
грязных вещей «за плату», т. е. прибытка ради, кроме арендато-
ров и тех, кому они это право уступят. Прокуратор, ограждая ин-
тересы своих съемщиков, тем самым обеспечивал аккуратный
взнос платежей: возможность жалоб на отсутствие заработка,
отнимаемого конкурентами, сразу была уничтожена. Не озабочен
ли охраной своих арендаторов и римский магистрат? Тут следует
уточнить, с кем заключено условие.
Со всей коллегией фуллонов? A priori можно ответить отрица-
тельно. В Риме наряду с городскими существовали и частные фул-
лоники, как наряду с городскими были и частные бани. У нас
имеются эпиграфические данные, позволяющие утверждать, что
коллегия фуллонов в Риме состояла из отделений, связанных
с определенным местом. Ответчиками в процессе 226—244 гг.
были фуллоны с Эсквилина: они получили от Августа освобо-
ждение от налога для того именно места, которое занимали, и они
приглашали судебные власти осмотреть именно это место. П. Кло-
дий Фортунат, заботами которого высечена надпись, излагавшая
весь ход процесса, назван «пожизненным квинквенналом этого
места». Если есть «квинквеннал этого места», то должна быть и
«коллегия этого места». Действительно, в надписи от времени
Каракаллы, поставленной по какому-то поводу в благодарность
24
императору и его матери и сохранившейся только в части, содер-
жащей перечень имен, упомянут фуллон «коллегии этого места»-
(CIL VI.9428). Мы имеем, таким образом, основание считать, что:
арендный^ договор, каковым мы считаем занимаемую нас надпись,
заключен с каким-то местным отделением коллегии ‘фуллонов и.
специально для него предназначен.
Оберегая, своего арендатора в Випаске, прокуратор запретил
открывать другие фуллоники. В маленьком поселке это было
просто и до известной степени оправдано; в Риме подобный за-
прет немыслим. Можно, однако, в какой-то мере оберечь аренда-
торов, предоставив в их исключительное пользование воду из тех
бассейнов, за которые они уплатили налог. Если бы на нее по-
сягнул фуллон со стороны, его следовало привлечь к суду: пусть
приобретет «право на два бассейна». Вряд ли это была большая
сумма: не в духе римского городового законодательства тяжко
облагать людей, занятых общественно полезным делом. Затруд-
нение для пришельца было, вероятно, в другом: приходилось
приискивать два бассейна, и по условиям места, где находилась
арендованная фуллоника, это было не так легко. Поставить чело-
века, собиравшегося открыть по соседству свою фуллонику, в не-
обходимость «покупать право на два бассейна» значило попросту
убрать с дороги возможного конкурента.
Перейдем теперь к фуллонам-людям, хозяевам и работникам.
Хозяева принадлежали к разным слоям: тут и свободные
люди, тут и отпущенники. В Помпеях хозяевами фуллоник были
и Л. Вераний Гипсей, дуумвир 58 г. н. э., т. е. человек из муни-
ципальной знати (ему принадлежала самая большая фуллоника
в Помпеях), и отпущенник Стефан. Упомянутый выше П. Кло-
дий Фортунат, квинквеннал коллегии, конечно, хозяин фуллоники,.
свободный от рождения италиец; шестеро магистров коллегии, по-
ставивших в 57 г. н. э. алтарь Минерве, покровительнице их ре-
месла, были отпущенниками (CIL VI.268). Судя по их cognomina,
это греки и люди с Востока (Горгий, Лет, Карп, Фавст, Агафо-
под, Аман); судя по их видному положению в коллегии, — хо-
зяева. Кем были отпущенники Тимофей, Стефан и Никифор
(CIL VI.6994, 9429, 9430), сказать невозможно: может быть, хо-
зяевами, может быть, рабочими. Прежде чем перейти к послед-
ним, стоит сказать о роли, какую играли фуллоны в промышлен-
ной и торговой жизни Помпей.
В помпейских фуллониках шла большая работа по изготовле-
нию сукон: ПомйеИ были центром сукновального производства
в Кампаний.
Кампанское овцеводство было овцеводством приусадебного
типа. Тут не держали тысячных отар, которые приходилось перего-
нять с летних пастбищ на зимние и обратно; маленькие стада в не-
сколько десятков голов круглый год кормились около дома: на
парах, на жнивье, в масличных садах и виноградниках,, где лозы
25
вились по деревьям, а не подвязывались к шпалерам. Таких ма-
леньких стад было множество, и производство шерстяных тканей,
естественно, развилось в крае. Уже Катон рекомендовал поку-
пать дорожную и рабочую одежду — плащи с капюшонами —
в кампанских Калах (135.2). Помпейские фуллоны были, по-ви-
димому, в городе самой мощной промышленной и торговой ор-
ганизацией. Об этом свидетельствуют и неугомонное их вмеша-
тельство в городские выборы (CIL IV.998, 2966, 3471, 3476,
3477, 3478, 3482, 3529), и в еще большей степени наличие в го-
роде «шерстяной биржи», большого красивого здания, примы-
кавшего к форуму. Построила его городская жрица Евмахия, и
в благодарность коллегия в абсиде биржи поставила ее статую:
«Евмахии, дочери Луция, городской жрице, фуллоны», —в гор-
дом лаконизме этой надписи слышен голос людей, знавших себе
Цену.
Какими путями доходила шерсть от сельских кошар до пом-
пейских фуллоник? Приобретали фуллоны шерсть на месте?
Имели собственные прядильни и ткацкие? Покупали готовые
ткани? Кто был их поставщиком? Чтобы ответить с некоторой
долей вероятности, следует привлечь и помпейский материал, и
материал из Цисальпинской Галлии.
Цисальпинская Галлия была вторым местом, которое слави-
лось шерстяным производством. Шерсть тамошних овец уже
к началу I в. н. э. оттеснила знаменитую в древности милетскую
и терентскую шерсть. В долине р. По выделывали материи са-
мого разного качества и вели ими торг со всей Италией
(Str. 218). О том, какими богатствами располагали иногда сукно-
делы тех мест, можно судить по фуллону из Мутины, устроив-
шему для своих сограждан гладиаторские состязания (Mart.
III.59), — зрелище дорогое. Надписи сообщают нам, что в Бри-
ксии существовала коллегия чесальщиков шерсти — lanari pecti-
nari (CIL V.4501); в Атесте (около Патавия) тоже были чесаль-
щики (V.2538), равно как и в Брикселле (Dess. 7290). Однако
прежде чем передать остриженную шерсть чесальщикам, ее надо
было вымыть; в Помпеях ее мыли в особой мастерской, где
для этой работы были приспособлены печи, котлы, резервуары
с водой и отдельная комната со шкафом, куда складывали вымы-
тую шерсть. Вымытая и расчесанная шерсть шла в прядильни и
ткацкие; в Помпеях их было несколько: в одной стояло только
три станка (IV. 1569—1572), но у Марка Теренция Эвдокса ра-
ботало по крайней мере 17 человек: 6 мужчин (ткачи) и 11 жен-
щин (пряхи).4 Вели торговлю готовыми тканями хозяева этих
мастерских или оптом продавали их фуллонам, располагавшимся
в здании Евмахии? Ответа нет, мы знаем только, что, кроме
этой «шерстяной биржи», существовали еще лавки, торговавшие
«спецодеждой» (вероятно, соединенные с мастерскими, ее выде-
лывавшими): была коллегия sagari’eB, продававших грубые теп-
26
лые плащи военного образца (IV. 753); в «переулке Лабиринта»
находилась лавка с одеждой для моряков (1392, 1393).
Отдельные звенья шерстяной промышленности были, конечно,
связаны между собой: чесальщики работали в расчете продать
свой товар пряхам, мойщики знали, куда и кому перейдет шерсть
из их рук. Можно думать, что все эти мастерские были само-
стоятельны в том смысле, что каждая из них жила по плану и по
воле своего хозяина, и они отнюдь не представляли собой от-
дельных «контор», работавших по заданию главных шерстепро-
мышленников-фуллонов; в Помпеях по крайней мере, как мы
видели, мелкая торговля и мелкое производство существовали
рядом с крупными фуллониками.
Что касается работников-фуллонов, то с материалом здесь
вовсе скудно. Давно было отмечено, что фуллон был любимым
лицом в ателлане и в тогате; им посвящали свои пьесы и Тити-
ний («Fullonia»), и Помпоний («Decuma fullonurn», «Fullones»),
и Новий («Fullones», «Fullones feriati», «Fullonicum»), и Лаберий
(«Fullo»).5 Фуллоны, как мы видели, в большинстве своем были
свободными людьми; это освобождало автора от стандарта,
в который втискивался образ раба, и давало ему больше свободы
в трактовке материала, но как он этой свободой пользовался,
в какие ситуации ставил своего героя, какие черты ему придавал,
этого не разглядишь сквозь жалкие отрывки, до нас дошедшие.
Плиний пишет, что художник Сим (XXXV. 143) изобразил фул-
лонов, справляющих праздник Квинкватр, и на стене фуллоники
Везония Прима нарисована была потасовка, которой закончился
этот цеховой праздник. Пьяницы и драчуны: для комедии это да-
вало острые подробности, но с ними одними живого облика не
воссоздашь.
И тут совершенно неожиданно приходит на помощь эпигра-
фика. По существу это одна-единственная надпись, хотя и в 10 ва-
риантах (CIL IV.4100, 4102—4104, 4106—4107, 4109, 4112, 4118,
4120); ими изукрасил колонны и стены дома, где он жил, фуллон
Л. Квинтилий Кресцент. И сквозь эти надписи просвечивает его
облик. Он молод и здоров, он широко улыбается миру и уверен,
что мир ответит ему такой же широкой улыбкой. Он еще немного
видел в этом мире: Помпеи, Суррент, Стабии, но во всех этих
местах чувствовал себя превосходно и обитателям их шлет при-
вет; не забыт и трактирщик. Каморка, в которой он живет. .. да
каморка ли это? Оказывается — это царство: Fullo L. Quintilius Сге-
scens hie regnatus est (4107). У него веселый роман с какой-то де-
вушкой, может быть работницей той же фуллоники, где он и ра-
ботает, они вместе распевают песни, и он ласково поддразнивает
свою милую, наделяя ее шутливым прозвищем «совули», «со-
вушки» (ulula). Он ходил в школу, слышал о Вергилии, а может
быть, и почитывал его, и придуманное им для себя родовое имя
Fulloniades хорошо пародирует величавое Aeneades. Он ничуть
27
не стесняется своей профессии: слово «фуллон» стоит в начале
всех его надписей, и он не просто фуллон, он фуллониад, потом-
ственный представитель этой профессии, и он шлет привет со-
братьям по труду «здесь и везде». У этого веселого молодца есть
чувство своего достоинства и есть уважение к своему ремеслу.
И если он был в какой-то мере типичным представителем фулло-
нов, то становится понятной симпатия, которой пользовались эти
люди в древней Италии.
Глава трстъя
РИМСКИЕ ИНСУЛЫ И ИХ МЕБЕЛЬ
Работы, посвященные быту древнего Рима, и старые почтен-
ные труды Беккера, Марквардта и Блюмнера, и новые (прекрасная
книга Каркопино и убогое произведение Паоли) 1 не видят раз-
ницы между бытом особняка — domus и бытом квартиры в много-
этажной инсуле. Самое большее, о чем говорится в книгах, заня-
тых «частными древностями», это о различии в жизни богача
и бедняка. Между тем человек, переселившийся в инсулу отнюдь
не потому, что он обеднел, располагавший на повой квартире
теми же средствами, какие у него были, когда он жил в особняке,
должен был, переехав, перестроить весь старинный, сложившийся
в особняке уклад, перестроить так, что порой «переселенцу»
должно было казаться, что он переехал не через несколько улиц
в том же самом городе, а перебрался в какую-то иную страну,
где и время не совпадает с тем, в котором он только что жил.
Первое чувство, которое испытывал в своем новом жилье
прежний обитатель особняка, было мучительное чувство тес-
ноты,— не тысяча или около того квадратных метров, а каких-
нибудь 200—150, не 20—30 комнат, а всего-навсего 12, а то и 8.
Это «теснота» ставила хозяину ряд задач, которые надо было
решить немедленно, потому что они касались повседневного жи-
тейского уклада. Прежде всего надо было обсудить вопрос о ко-
личестве рабов.
От римских особняков почти ничего не осталось, но что они
занимали большое пространство, это известно. Негодующий
вскрик Валерия Максима (4.7): «Сейчас считается тесным дом,
если он занимает меньше семи югеров» (17.627 м2), грозный
вопль бедняка у Сенеки: «Ваши парки раскинулись на огромные
пространства, ваши дома занимают целые площади» (Cont-
rov. 5.5)—продиктованы, конечно, страстью к преувеличениям,
въевшейся в учеников риторской школы, их злосчастной привыч-
кой замечать только редкое, выходящее из нормы, и проходить
мимо повседневного, обычного. Такие усадьбы, какая была у Be*
28
дия Поллйона, — Август на ее месте устроил целый сквер с ко-
лоннадами, аллеями и храмом в середине свободной площадки —
были несомненно редкостью, но размеры и более скромных особ-
няков, которые удалось определить, довольно велики: площадь
некоторых превышала 1500 м2; самый малый занимал 364 м2. Пе-
данию Секунду, префекту города, жившему, конечно, в особняке,
было где разместить те четыре сотни рабов, о которых пишет
Тацит (Ann. 14.43); у Статилиев Тавров — они принадлежали
к самым богатым людям Рима — был в одном из их парков мно-
гоэтажный дом, где помещались и мастерские, и рабы — работ-
ники этих мастерских. Сами хозяева жили в особняке, где нахо-
дился и штат их личной прислуги. И размеры особняка, и уча-
сток земли, к нему обычно прилегавший, позволяли разместить’
при желании большое количество рабов. Но куда было их девать-
в квартире инсулы? Дело было не только в том, что квартира
меньше особняка, но и в ее плане. В особняке со множеством
комнат, коридоров, закоулков и переходов всегда можно было
выделить какое-то дальнее помещение для рабов. В Доме Фавна
и в Доме Менандра в Помпеях была отделена особая «хозяй-
ственная половина», где рабы и жили. Квартира в инсуле пред-
ставляет собой плотно сбитое, компактное целое. План ее стандар-
тен (от римских инсул почти ничего не осталось, но остийская
инсула была копией римской, и по остийским квартирам можно
судить и о римских): две большие угловые комнаты с окнами во
двор или на улицу; между ними довольно широкий коридор, на
который выходят две или три небольшие комнатки (от 9
до 15 м2); иногда посередине квартиры узкий коридорчик, по
обе стороны которого идут комнаты. В некоторых квартирах
имеются антресоли; бывало, что внутренняя лестница соединяла
квартиру одного этажа с комнатами другого, но трудно пред-
ставить себе, чтобы при дороговизне римских квартир хозяин
снимал в дополнение к своей квартире еще целый этаж для
своих рабов. А если принять во внимание, что дома с узким
фасадом были в Риме особенно часты,2 то станет ясно, что
в квартирах инсул невозможно было поместить не то что сотню,
но и несколько десятков рабов. Можно с уверенностью считать,
что число рабов у квартиронанимателей редко выходило за пре-
делы первого десятка; вернее даже, что оно его не достигало.
Да они становились и не нужны. Сократившиеся размеры
жилья требовали меньше рук для уборки; отсутствие настоящей
кухни подсказывало отказ от многочисленной кухонной челяди.
И тут перед нами встает вторая существенная особенность квар-
тиры, резко отличающая ее от особняка.
Особняк позволял жить широко во всех смыслах. Если даже
хозяин- не располагал большой столовой и мог пригласить на
обед гостей только в таком количестве, чтобы оно, по старому
совету, не превышало числа Муз, то уж угостить их он мог на
29
славу. В его распоряжении была кухня с очагом, на котором
можно было зажарить хоть цельного кабана (этикет римского
пира требовал, чтобы кабан подан был на стол целиком). Часто
имелась еще печь, в которой пекли пироги, печенья и всякую
сдобу, не говоря уже о хлебе. В особняке был простор для самых
смелых гастрономических причуд, в квартире они невозможны:
нет ни очага, ни кухни; в распоряжении хозяина только жаровня,
которая очень ограничивает состав еды. Марциал угощал приятеля
обедом, состоявшим из каши с колбасой, вареных бобов с салом,
соленой рыбой с крутыми яйцами, разными овощами и фрук-
тами (5.78). Меню званого пира на семь персон включало, кроме
овощей, фруктов и соленой рыбы, ветчину, цыпленка и козлика,
помятого волком (10.48). Надо думать, что он доставил немало
горьких минут повару и во всяком, случае жарился в разрезан-
ном виде. Квартира предписывала жильцу питание в основном
вегетарианское и допускала мясные кушанья в очень ограничен-
ном количестве и, если можно так выразиться, «малоразмерные».
Безудержная роскошь стола и разгул гастрономического разврата
возможны были только в особняках. Вопреки весьма распростра-
ненному мнению следует признать, что римское население за вы-
четом очень небольшого числа людей ело умеренно и просто, и эта
умеренность и простота диктовались не столько философскими
воззрениями, сколько условиями быта, которые понуждали к этой
умеренности строже и требовательнее всяких стоических уроков.
Квартира потребовала и новой меблировки. Помпейские на-
ходки позволяют представить себе мебель римского особняка. Ма-
мериалом для нее служит камень — обычно мрамор — и бронза,
которую широко употребляют для отделки, а иногда делают из
нее и вещи целиком. В столовой стоят мраморный стол и ложа,
щедро украшенные бронзой или серебром; в спальнях неболь-
шие мраморные или бронзовые столики; в атрии мраморный кар-
тибул. У этого стола была своя история. В стародавние времена
во дворе крестьянской усадьбы его придвигали к очагу, и он слу-
жил скромную службу кухонного стола: на него ставили котлы
(самое название его значит «стол для котлов»), ведра, казанки,
вообще всякую посуду. В городе, пока атрий — прежний деревен-
ский двор, превратившийся в комнату, — оставался местом, где
был сложен очаг и где готовили пищу, картибул также оставался
кухонным столом. Перемены, изменившие облик старинного дома
(появление перистиля и комнат вокруг него, перемещение очага
в особую кухню), превратили атрий из места, где была сосредо-
точена вся домашняя семейная жизнь, в парадную приемную,
а картибул из простой и необходимой вещи в декоративный стол,
сохранивший от старых дней только свою тяжеловесную устойчи-
вость. Теперь его делают из мрамора; сплошные панели, на ко-
торых лежит его доска, украшены орнаментом; они заканчи-
ваются грозными фигурами оскаленных грифонов. Надо сказать,
30
что этот массивный стол был очень кстати в огромной полутем-
ной комнате: он сразу давал почувствовать ее сумрачное велико-
лепие, словно обретшее в нем свой символ и выражение.
В квартире атрия не было; ее парадные комнаты были залиты
светом; в самой большой из них картибул показался бы громозд-
ким. Квартира ставила вопрос о мебели вообще, прежде всего
о материале для нее. Особняк был домом, где одно за другим
жили несколько поколений; стол, поставленный дедом, оставался
на том же месте при внуке и правнуке. Особняк покидали или
вследствие катастрофы, или по доброй воле. Квартира никогда
по существу не становилась родным очагом, местом постоянного
жительства, куда возвращаются после всех странствий и пере-
дряг. Хозяин мог в любой момент предложить жильцу съехать;
жилец мог присмотреть для себя что-нибудь более выгодное или
удобное. Каково было спускать и поднимать по лестницам все
эти тяжеловесные предметы, которые требовали осторожного
с собой обращения: мрамор легко разбивается, обламываются
и гнутся бронзовые украшения. Квартира потребовала мебели
более легкой и прочной — дерево становится главным материа-
лом для ее выделки.
О разных деревьях и об использовании их столярами и тока-
рями рассказывает Плиний в XVI книге своей «Естественной
Истории».3 Материала как будто и много, но, как это обычно
для Плиния, чужое (Феофраст'—Греция) и свое (Италия) пере-
мешаны вместе, нет ни полноты, ни ясности. Тем не менее его
сведения, дополненные данными археологическими и литератур-
ными, позволяют составить себе некоторое представление о дере-
вянной римской мебели.
Излюбленным деревом для столов и кроватей стал клен. Было
его два сорта: так называемый «галльский» из долины По, отли-
чавшийся белизной своей древесины, и другой, особенно хороший
из Истрии и Ретии, с очень красивым рисунком древесины, по
которой волнистыми линиями располагались пятна (Pl. XVI.66).
Фанерой из этого клена отделывали панели кроватей; у Мар-
циала упоминаются такие «павлиньи ложа» (14.85); ножки кро-
вати, на которой спал в изгнании Овидий, были кленовые (ех.
Ponto 3.3.14). Столом из простого местного клена не брезгали и
состоятельные люди. «Я не изукрашен завитками, — сообщает
о себе такой стол у Марциала, — но и мои доски знали изыскан-
ные кушанья» (mensa acerna — «кленовый стол»: 14,90). Из на-
плывов клена делали маленькие столики, стоявшие обычно у кро-
ватей. Наплывы эти были тоже двух видов: bruscum, по чернова-
той древесине которого шли, образуя своеобразный рисунок,
крутые завитки, и molluscum с древесиной в пятнах (Pl. XVI.68).
Эвандр усадил Энея на кленовом табурете (Verg. Аеп. 8.178):
как ни патриархально прост его быт, но для царской обстановки
подбирают все-таки лучшее: кленовый табурет Эвандра свиде-
37
тельствует о предпочтений, которое отдавали Клёну современники
Вергилия. Когда Марциал захотел изобразить контраст между
жизнью богача и бедняка, он противопоставил столу из африкан-
ского «цитруса» на слоновой ножке буковый (не кленовый!) стол:
бук считался хрупким и непрочным (Pl. XVI.229). У Филемона и
Бавкиды, бедность которых Овидий старается всячески подчерк-
нуть, ложе сделано из ивы (Met. 8.656). Плиний, однако, пишет,
что ива «чрезвычайно пригодна для удобных кресел с откинутой
назад спинкой» (XVI. 174). Их плели из ивовых прутьев; это была
специально женская мебель, в которой полулежали. Плетеное
кресло более строгого фасона было «кафедрой» учителя-грамма-
тика и ритора. Ива, как видим, служила службу не одним бед-
някам.
Использование самых простых и дешевых древесных пород
для дорогой мебели стало возможным по причине широко распро-
страненной практики фанеровать мебель. Плиний перечислил де-
ревья, из которых нарезали фанеру: клен, бук, букс, дуб, илекс,
тополь, наплывы на ольхе, корни бузины, черное дерево, «цитрус»,
теребинт (XVI.231). Он возмущался широким использованием фа-
неры: «Вот откуда идет употребление роскошной мебели: одно де-
рево прикрывают другим, и древесина более дорогая, как корой,
одевает дешевую» (XVI.232). Слова эти драгоценны, потому что
в какой-то мере раскрывают тогдашнюю технику изготовления
мебели: остов ее делали из любого, легкого и дешевого, дерева,
чаще всего из сосны, а потом оклеивали ее, в зависимости от
вкуса и средств заказчика, более дорогой и редкой или более про-
детой фанерой. Сосну предпочитали потому, что клей брался за нее
крепко и прочно (XVI.225).
Насколько вошла в I в. н. э. в моду деревянная мебель, можно
судить по тому, что под нее начинают подделывать вещи более
дорогие: драгоценную черепаховую кость, например, служившую
для отделки кроватей, стали расписывать поддерево (Pl. XVI.233).
Простую мебель вроде того стола и скамеек, которые стоят
в мастерской эротов, плетущих цветочные гирлянды,4 делал еди-
нолично столяр, но над изготовлением мебели более дорогой он
трудился в содружестве с токарем, а часто к ним присоединялись
и резчик по кости, гравер и литейщик. Ножки кроватей часто
представляли собой набор стереометрических фигур, которые дол-
жен был изготовить токарь. Их обычно облицовывали костяными
пластинками (ножки, выточенные целиком из слоновой кости,
вроде найденных в Доме Фавна в Помпеях, могли заказывать
себе только очень богатые люди). Панели кроватей любили укра-
шать вырезанными из кости львиными мордами или женскими
фигурами, инкрустацией из пестрых стеклянных кубиков, наклад-
ками из бронзы или серебра.
Об организации работы этих мастеров, об их сотрудничестве,
их мастерских и о них самих мы ничего не знаем. До нас дошла
32
единственная надпись, касающаяся цитрариев и эборарйев. Отно-
сится она ко времени Адриана (CIL VI.33885) и представляет
устав их коллегии.
Цитрарии получили свое имя от «цитруса» (Callitris quadri-
valvis), драгоценного дерева, росшего в горах Атласа. Из него
вырезали круглые доски для столов, цена которых доходила до
миллиона сестерций, а иногда, и превышала его. Подставкой для
доски служила ножка, выточенная из слоновой кости. По ее на-
званию (ebur) мастера, работавшие по кости, и назывались «эбо-
рарии».
Ко времени Адриана цитрусовые леса были сильно выруб-
лены, и, надо думать, цитрариям нашей надписи меньше всего
приходилось работать с настоящим цитрусовым деревом. Они из-
готовляли с помощью фанеровки, в которой были большими
искусниками, дорогую мебель «под цитрус» и «под клен» из са-
мых простых сортов дерева. Громкое имя цитрариев выделяло их
из среды простых столяров; мы назвали бы их краснодеревцами.
А так как хорошую мебель обычно украшали костяными фигур-
ками и наклейками, то содружество этих мастеров с резчиками
по кости вполне естественно. Они тоже назвали себя по самому
дорогому материалу, с которым случалось им иметь дело.
Устав цитрариев и эборарйев дошел до нас в искалеченном
виде: нет ни начала, ни конца; есть лакуны и в середине над-
писи. Организация коллегии тем не менее ясна и ничего осо-
бенного не представляет: во главе ее стоит квинквеннал, ему
подчинено четверо кураторов, избираемых на год; они прини-
мают с ведома квинквеннала новых членов, устраивают общие
годовые празднества и ведают кассой коллегии. При вступлении
новый член вносит в эту кассу определенную сумму, платит, ко-
нечно, какие-то взносы. У коллегии был благодетель, какой-то
Юлий Элиан, предоставивший для собраний коллегии четырех-
колонную «школу». Коллегия эта профессиональная, организовав-
шая настоящую кассу взаимопомощи: в конце года деньги от член-
ских взносов, оставшиеся от расходов на разные нужды коллегии,
делились между ее членами. Не в связи ли с этим стоит запреще-
ние принимать в коллегию людей другой профессии? Вообще
говоря, оно необычно. Коллегии, как правило, мало интересуются
профессиональным обликом своих членов: объединяются, конечно,
в первую очередь люди одного ремесла, но коллегия радушно при-
нимает в свой состав и человека другой специальности. Здесь
прием чужака влечет за собой строгое наказание: куратор, «об-
манно» введший в коллегию кого-либо, кроме цитрария или эбо-
рария, изгоняется из коллегии. Прием новичка совершается под
надзором квинквеннала: ему кураторы обязаны «докладывать»
о каждом кандидате. Члены коллегии желают, чтобы при ежегод-
ном дележе денег каждому досталось больше? Но ведь каждый но-
вый член выгоден для .коллегии: это новый источник дохода.
3 М. Е. Сергеенко 33
Если даже предположить, что коллегия от обилия членов ничего
материально не выигрывала, то она неизменно выигрывала в дру-
гом отношении: приобретала больше веса, становилась прочнее,
крепче, производила большее впечатление на окружающий мир,
официальный и неофициальный. Закрыть доступ притоку новых
людей значило в какой-то мере себя умалить. А между тем угроза
куратору изгнанием из коллегии (обычно виновного магистрата
наказывают штрафом) утверждает в мысли, что коллегия желала
себя оградить от пополнения со стороны и не боялась этого само-
ограничения. Это косвенно, но выразительно свидетельствует
о том, что она достаточно велика и значительна и может спокойно
удовлетвориться приемом только ремесленников своего профиля.
Желание членов коллегии вполне согласовалось и с намерением
Элиана.
Устав коллегии, кроме уже упомянутых пунктов (запрещение
принимать мастеров другого профиля, требование взносов, дележ
остаточных денег в кассе), содержит перечень и распорядок празд-
ников, справляемых коллегией: это Новый год, день рождения
императора Адриана, день его восшествия на престол и дни ро-
ждения Юлия Элиана, благодетеля коллегии, и его сына Юлия
Флакка (был еще какой-то праздник, но его название в надписи
стерто). Праздники эти сопровождались денежными и продукто-
выми раздачами — очень скромными — и такой же скромной вы-
пивкой. В Новый год каждый получал по пять динариев, ва-
трушку с творогом, финики, груши и карики (те самые дешевые
винные ягоды, которые имелись даже в бедном хозяйстве Филе-
мона и Бавкиды); в день рождения императора кураторы разда-
вали тоже по пять динариев, кроме того, те, кто угощался
в «школе», получали вино, горячую воду и, надо думать, хлеб;
в день восшествия Адриана на престол устраивался настоящий
обед (cena recta); в дни рождения Элиана и его сына все полу-
чали по три динария, а присутствовавшие в «школе» получали
опять-таки вино, горячую воду и хлеб. Следует обратить внима-
мание на то, что выдачи на Новый год производятся «из нашей
кассы» и дележу подлежат деньги, оставшиеся «в кассе обще-
ства» (in area corporis; corpus — синоним коллегии). О деньгах,
раздаваемых в дни рождения благодетеля и его сына, глухо
сказано, что они выдаются «из кассы». Не две ли кассы в на-
шей коллегии и не различны ли статуты обеих? Обратимся
к надписи, которая, может быть, прольет некоторый свет на этот
вопрос.
Коллегии Эскулапа и Гигии (CIL VI. 10234) некая Марцел-
лина, вдова крупного дворцового чиновника, и ее деверь, Элий
Зенон, завещали 60 тысяч сестерций, оговорив при этом, чтобы
принимали не больше упомянутого выше числа, а число это 60.
Проценты с завещанной суммы идут на организацию общих уго-
щений и на раздачу довольно мелких сумм упомянутым 60 членам.
34
Требование завещателей вполне понятно: увеличение числа
людей, которые будут пользоваться процентами с подаренного ка-
питала, сведет их долю до жалких грошей, уничтожит значение
дара. Но коллегия Эскулапа и Гигии была коллегией несомненно
погребальной. Об этом свидетельствует не только то, что она
справляет поминальные дни (праздник сага cognatio — день
фиалки и день роз),5 но и прямое упоминание funeraticium: тот
из 60, кто пожелал бы завещать свое место сыну или отпущен-
нику, должен уплатить половину такого взноса на похороны.
Деньги Марцеллины и ее деверя идут только на праздничные
угощения и раздачи. На какие же деньги будет коллегия хоро-
нить своих членов и покрывать расходы, с этими похоронами
связанные? Она должна располагать собственными средствами,
которые составились из членских взносов, вступительных и еже-
месячных (сравни устав погребальной коллегии в Ланувии:
CIL XIV.2112), и которыми она сможет распоряжаться по своему
усмотрению, не по указке благотворителей. И Марцеллина под-
черкнуто повторяет, что ее деньги составляют особый фонд,
«нашу кассу» (магистраты коллегии, не выполнившие всех пред-
писаний дарителей, вносят штраф «в нашу кассу»; в «нашу
кассу» идут деньги человека, передавшего свое место другому).
Рядом с этой «нашей кассой» существует другая — собственный
фонд коллегии.
То же самое, видимо, и у наших краснодеревцев: и тут «наша
касса» и «касса» просто. Вряд ли большой смелостью будет
предположить, что Элиан так же, как и Марцеллина, не только
предоставил в пользование цитрариев и эборариев «школу», но
и завещал им какую-то сумму денег, строго ограничив пользо-
вание ею только членами одной коллегии по тем же соображе-
ниям, которые руководили и Марцеллиной. Процентами с нее
расчетливые мастера и пользовались для своих нехитрых пра-
зднеств, сберегая собственный фонд для ежегодного дележа и
скромных новогодних подарков.
Наличие в коллегии двух касс чрезвычайно интересно. Колле-
гия с благодарностью принимает дар и покорно подчиняется всем
распоряжениям дарителя, касающимся этого дара. Но и только.
В остальном (а это «остальное» — вся деловая жизнь коллегии) —
хозяева они, этот мелкий люд ремесленного труда, чаще всего от-
пущенники, часто рабы. Тут их воля, ничьей указке они не под-
чинятся. Коллегии были не только объединениями, которые обес-
печивали им пристойные похороны и развлекали скромными пи-
рушками: они были школой, приучавшей к общему делу, к еди-
нению в нем, к ответственности за него; в ней воспитывалось
чувство уважения к себе, сознание своего человеческого достоин-
ства. Это великое значение коллегии для раба и отпущенника
часто упускают из виду, а оно заслуживает величайшего внимания.
3*
35
Глава четвертая
ЮВЕЛИРЫ И ЗЛАТОКУЗНЕЦЫ
Надписи о ювелирах, о мастерах, изготовляющих серебряную
посуду, и о златокузнецах были собраны финским ученым Г. Гум-
мерусом еще в 1914 г.1 Он снабдил их кратким комментарием,
особенно ценным потому, что в нем имеются датировки, получен-
ные на основании шрифта, изображений на надгробиях, письмен-
ной передачи некоторых гласных или согласных, имен, характер-
ных для времени того или другого императора. Гуммерус очень
осторожен в установлении хронологических рамок: такие опреде-
ления, как «время Августа», «I век», «II век», он дает лишь при
наличии бесспорных данных для такой датировки и ограничи-
вается общим понятием «ранняя империя» (понимая под этим
I—II в. н. э.), когда нет возможности определить время точнее.
Вводные статьи, приложенные к этому маленькому «корпусу»,
содержат историю италийского ювелирного мастерства, характе-
ристику отдельных групп мастеров, разбор вопроса об их соци-
альном составе. Множество данных, собранных автором, их трез-
вое обсуждение, осторожность выводов делают эти статьи очень
ценными. Некоторые вопросы, однако, Гуммерус обошел молча-
нием; кое-какие его заключения представляются мне не вполне
верными. Это и дало мне некоторое право заново пересмотреть
надписи о римских ювелирах и мастерах золотых и серебряных
дел.
Производство всякого рода драгоценных вещей было сосредо-
точено в Риме уже в конце республики. Рим в Италии оставался
центром ювелирного и златокузнечного мастерства и в первые два
века империи — это время, к которому относятся почти все до-
шедшие до нас надписи. Город, где находился двор и был сосре-
доточен весь государственный аппарат, где жили и куда наезжали
богатейшие люди, естественно, стягивал мастеров, работа которых
была рассчитана только на богатого потребителя. Мастеров этих
надо разделить на три главных категории: ремесленники, изготов-
лявшие серебряную посуду, ювелиры, имевшие дело с драгоцен-
ными камнями и золотом, и златокузнецы. Две последних катего-
рии работали в тесном контакте друг с другом.
Глиняная посуда в состоятельных римских домах стала посте-
пенно уступать место серебряной только со II в. до н. э. Плиний,
который очень любил противопоставлять гордую простоту суро-
вой и честной жизни далеких предков и разнузданную роскошь
своих современников, подобрал на эту тему ряд интересных по-
дробностей. Фабриций разрешал военачальникам иметь только
две серебряные вещи: чашу для возлияний и солонку
(Pl. XXXIII.153). В 275 г. он как цензор исключил из сената
консуляра Корнелия Руфина, потому что у него оказалось на
36
10 фунтов столового серебра. Карфагенские послы, прибыв как-то
в Рим, ядовито обронили, что такого дружелюбия, как между рим-
лянами, нигде не встретишь: на весь город имеется один един-
ственный серебряный сервиз, который и пересылают из дома
в дом, куда понадобится (XXXIII.143). У Элия Туберона, кон-
сула 167 г., было всего-навсего два серебряных кубка, которые
ему подарил его тесть Эмилий Павел в награду за доблесть, про-
явленную в войне с Персеем. К последнему веку республики от
этого строгого и сознательного самоограничения мало что оста-
лось. Уже Кальв, современник и приятель Катулла, жаловался,
что даже кухонная посуда делается теперь из серебра
(XXXIII. 140). Мы не знаем, кого и по какому поводу понадо-
билось горячему и едкому оратору попрекнуть этой посудой, но
что столовое серебро было предметом горячих желаний, что было
его не такое уж изобилие и счастливцы, которые могли им обза-
вестись, гнались не только за художественной работой, но и про-
сто за массивными серебряными вещами, об этом можно заклю-
чить из слов того же Плиния, который сообщает, что перед
Союзнической войной имелось в Риме около 150 серебряных
блюд, из которых каждое весило по 100 фунтов (римский
фунт = 327 г, в блюде, следовательно, было больше двух пудов).
«Многие из-за этих блюд попали в списки проскриптов», — до-
бавляет Плиний (XXXIII.145).
На рубеже республики и империи и в I в. н. э. в Риме были
уже мастерские, выработавшие свой особый стиль серебряной
посуды. Мода на эту посуду менялась. Плиний удивлялся чело-
веческому непостоянству: «Ни одна мастерская не пользуется
длительным признанием: требуется то Фурниева посуда, то Кло-
диева, то Гратиева» (XXXIII. 139). Марциал называет еще ка-
кого-то Септиция, чья посуда пользовалась большой извест-
ностью (IV.88.3; VIII.71.5). Эти мастерские были, видимо,
главными и давали тон остальным, стремившимся выделывать
посуду в стиле одной из этих мастерских: отпущенник М. Ка-
нулея, Зосим, был мастером «Клодиевой чеканки» (VI.9222); Мар-
циал говорит о «подлинной Гратиевой посуде» — vera Gratiana
(IV.39.6); были, следовательно, и подделки. О том, какое количе-
ство столового серебра бывало в доме богатого римлянина,
можно судить по Гильдесгеймскому кладу, в котором насчиты-
вается больше сотни вещей и от которого, однако, дошло до нас
не больше половины.2 Все это богатство привез с собой какой-то
крупный военный на границу германского мира; Плиний, видимо,
не слишком преувеличивал, когда писал о своем современнике, ко-
торый, находясь в войске, «выставленном против свирепейших
народов», имел при себе столового серебра на 12 тысяч фунтов
(XXXIII.143).
Из золотых вещей, которые носили римляне/ надо прежде
всего назвать кольцо. Первоначально золотое кольцо не было
37
простым украшением: оно указывало место, которое человек за-
нимал на общественной лестнице. Государство выдавало его
своим послам; в течение долгого времени носить его имели
право только сенаторы, курульные магистраты и всадники —
equo publico (Pl. XXXIII.18; Liv. IX.46.12; XXIII.12.2). С по-
ловины II в. до н. э. золотое кольцо получает офицерский состав
легиона (Арр. XipoxTj 104). Только к концу республики оно стало
терять свое «социальное значение». Законное право на него
остается за сенаторами и людьми всаднического сословия, т. е.
свободными в третьем поколении и с цензом в 400 тысяч сестер-
ций, но его иногда открыто, иногда прикровенно носят люди,
только что вышедшие на свободу. Зоил, совсем недавно принес-
ший в дар Сатурну свои рабские оковы, надел фунтовое кольцо;
по мнению Марциала, оно гораздо больше подошло бы для коло-
док (XI.37). Тримальхион, человек осторожный, носит на ми-
зинце только позолоченное кольцо, а на четвертом пальце — зо-
лотое, но густо усаженное железными звездочками (Petr. 32).3
Кольца становятся обычным украшением. Делают их по-разному:
есть массивные, есть из дутого золота (Pl. XXXII 1.25), есть
гладкие, есть с камнями, только отшлифованными или резными.
Кольца с резными камнями служили печатками, которые могли
заменить подпись. Когда в сражении с Ганнибалом был убит кон-
сул Марцелл (208 г. до н. э.), коллега его Криспин разослал по
ближайшим городам гонцов с извещением: Марцелл убит и
кольцо его у Ганнибала — «да не верят они письмам, составлен-
ным от имени Марцелла» (Liv. XXVI 1.28.2). Камни для колец
выбирали разные, тут все решала мода, и она заставляла «наде-
вать на пальцы целые состояния. . . вырезать разные изображе-
ния: ценится то искусство, то материал» (Pl. XXXI 11.22).
В I в. н. э. любили унизывать пальцы чуть ли не сплошь коль-
цами. Об этом пишет не только Марциал, которому позубоска-
лить бы (V.61.5; XI.59.2), но и серьезный Квинтилиан, предупре-
ждавший оратора: «. . . пусть на руке не будет полно колец; ни-
как нельзя, чтобы они были выше среднего сустава» (XI.3.142),
Для колец — особенно если в них были вделаны резные камни —
устраивали целые хранилища — дактилиотеки; Веррес завел
себе такую (Cic. Verr. IV.26.57—58). Цезарь пожертвовал
шесть таких сокровищниц в храм Венеры-Родительницы;
Марцелл, сын Октавии, одну — в храм Аполлона на Палатине
(Р1. XXXVII.11).
Кроме колец, выделывались и другие золотые вещи. Богатые
люди надевали детям золотые буллы. Брут в лагере под Филип-
пами возмущался, что военные трибуны застегивают свои плащи
золотыми фибулами (Pl. XXXIII.39). Но больше всего и золота,
и драгоценных камней шло на женские украшения. Нам трудно
представить себе всю роскошь и все богатство этих уборов. Лол-
лия Павлина, жена императора Клавдия, отправившись на ка-
38
кой-то скромный сговор, надела на себя драгоценностей на 40 мил-
лионов. «Она была покрыта жемчугом и изумрудами; они сверкали
у нее на голове, в волосах, в ушах, на шее. на пальцах», — пишет
Плиний, присутствовавший на этом же сговоре. «То было дедов-
ское богатство, награбленное, разумеется, в провинциях», — закан-
чивает он свой рассказ этой фактической справкой (IX. 117). Це-
зарь подарил Сервилии, матери Брута, своего будущего убийцы,
жемчуга на 6 миллионов (Suet. Caes. 50,2). Жемчуг был самым
дорогим камнем и самым любимым (Pl. IX. 106; XXXVII.204).
Темой обычной мужниной воркотни было пристрастие жены
к жемчугу (Pl. XII 1.91). Жемчуг шел для серег, колец, ожере-
лий; очень охотно соединяли его с изумрудами. Серьги делали
с подвесками и для них брали по два-три жемчуга особой груше-
видной формы; такие серьги при движении чуть-чуть позвани-
вали, и потому их называли crotalia (Pl. IX.114). Сенека считал,
что у женщины в каждом ухе «висит по два—по три состояния»
(de benef. VI1.9.4), и приятель Тримальхиона. Габинна, уверял,
что, будь у него дочь, он обрезал бы ей уши (Petr. 67). Марциал
издевался над какой-то Геллией, которая клянется не именами
богов, но своими жемчугами. Для жемчуга разного вида суще-
ствовали специальные наименования: особо крупный назывался
unio—«уникум»; жемчужины удлиненные — elenchi, жемчужины
плоские снизу — tympana. Ожерелья делали в несколько рядов:
в два-три, иногда даже в четыре; первый охватывал шею, осталь-
ные спускались на грудь.
Все эти вещи требовали совместной работы ювелира и злато-
кузнеца: один шлифовал и резал камни, другой оправлял их
в золото и делал золотую проволоку для подвесок; Следует на-
звать еще особую группу мастеров, работавших с золотом: это
браттиарии, золотобои, изготовлявшие тонкие золотые и серебряные
листики. Листики эти были в большом ходу: ими обивали грядки
парадных кроватей, а иногда отделывали ложе сплошь (Mart.
VIII.33.5—6; Suet. Calig. 32.2; Pl. XXXIII.144), покрывали
также и статуи богов — опытные воры ловко ободрали «бедро
позолоченного Геркулеса, лицо Нептуна и сорвали листики
с Кастора» (Juv. 13.150—152; schol. к ст. 151).
Сохранился мраморный рельеф с изображением золотобоя и
подписью — aurifex brattiarius; Гуммерус резонно считает эту мра-
морную плиту вывеской (CIL VI.9210). Юноша в подпоясанной ту-
нике с закатанными до локтя рукавами сидит перед наковальней,
поставленной на чурбак, и двойным молотком (очень схематично
изображенным) бьет по полосе металла, которая лежит на нако-
вальне и которую он придерживает левой рукой. На стене над
золотобоем весы; за чурбаком поставлены один на другой пять
предметов, постепенно уменьшающихся от пола кверху. Каждый
из них напоминает две глубоких тарелки, из которых верхняя
опрокинута на нижнюю. Ян, первый издатель этого рельефа,4
39
считал, что это слитки металла, Блюмнер,5 Пернис и Гуммерус®
полагали, что это пакеты готовых листиков.7
После этого краткого знакомства с работой римских ювели-
ров и мастеров золотых и серебряных дел перейдем к самим ма-
стерам.
Их сразу же надо разбить на три группы: работающих
в императорском доме, в частных домах и в хозяйских мастер-
ских.
В императорском доме имелись мастера всех трех категорий.
Нам известны по именам ремесленники, принадлежавшие Ливии,
Германику, Тиберию, Марцелле, племяннице Августа, Октавии,
жене Нерона, кому-то из дома Флавиев, Траяну и Адриану.
Всего их 24 человека, из них семеро отпущенников, остальные
рабы. Ничего нового об этих людях сравнительно с тем, что
известно о рабах по надписям из колумбария Статилиев Тав-
ров, в этих надписях нет. Среди них есть члены погребальной
коллегии (3950, 10395); у одного из декурионов ее, златокузнеца
Исохриса, принадлежавшего раньше Аминте, царю Галатии
(4715, 10395), имелся викарий, именем Онисим (10395); у неко-
торых есть семьи: Келевт, ювелир Ливии, поставил надгробие
родителям, тоже рабам и тоже грекам (3981); Протоген, злато-
кузнец Тиберия, похоронил троих сыновей (3950); Серапа, зла-
токузнец Октавии, заказал мраморную плиту «себе и дорогой
сожительнице своей» (8741). Ничего больше об этих людях, об
их жизни и быте мы не узнаем.
Мы видели, какое количество серебра да и всяких драгоцен-
ностей собиралось в частных домах. Императоры принадлежали
к богатейшим людям в государстве, и если в частных домах были
особые люди, приставленные оберегать эти сокровища и смотреть
за ними, то тем понятнее их наличие в императорском доме. Они
назывались ad argentum, ab argento, super argentum и почти все
были рабами (3941, 4231, 4425, 4426, 4427, 5186 и др.). С Фла-
виев в надписях появляется упоминание о золотой посуде, при-
чем она разделяется на ту, из которой пьют (aurum potorium),
и ту, из которой едят (aurum escarium). Каждый вид посуды по-
ручен особому лицу, именуемому «препозитом». Особо названы
золотые вещи с драгоценными камнями (aurum gemmatum);
у одного из Флавиев отпущенник Фэб занимал должность ab
auro gemmato adiutor (8736), находился, следовательно, в помощ-
никах у кого-то стоявшего над ним. Появление этих должностей
только со второй половины I в. вряд ли надо объяснять случай-
ностью в нахождении надписей. Мы знаем, что Август демон-
стративно подчеркивал простоту своего домашнего быта; Тибе-
рий отнюдь не был склонен к роскоши. Резкие изменения в двор-
цовом быте начинаются с Калигулы; дворцовый обиход стано-
вится все пышнее, причем эта роскошь выставляется напоказ.
Нерон не знал удержу в своем пристрастии к золоту и камням.
40
Веспасиан получил от своих предшественников горы всяких дра-
гоценностей, в том числе и золотую посуду (впервые обзавелся
ею или первый стал ею открыто пользоваться Калигула: Suet.
Cal. 37. I; в частных домах ее, как правило, нет). Веспасиан, хо-
зяин рачительный и бережливый, поторопился навести порядок
в этой дворцовой сокровищнице. Препозитам даны еще подруч-
ные: ab auro potorio (8969, время Флавиев), ab argento potorio
(6716, при Траяне), или ad argentum potorium (8730, при Л. Элии
Цезаре, приемном сыне Адриана). Гуммерус, ссылаясь на строгую
точность дворцовой номенклатуры, установленной со времени
Флавиев, справедливо указал, что не надо смешивать этих людей
с препозитами. Это тем более верно, что общественное положение
этих двух категорий, разное: препозиты— все без исключения от-
пущенники, в подручных ходят рабы. Думается, что весь этот
штат был создан Веспасианом: с одной стороны, обилие вещей тре-
бовало многих рук и многих глаз, с другой — неплохо было, чтобы
одна пара глаз присматривала за другой: так было вернее. Препо-
зиты в известной степени соответствовали нашим музейным хра-
нителям; они проверяли состояние вещей, заботились об их рацио-
нальной расстановке и сохранности, проверяли старые описи, если
они были, вносили в них нужные изменения, составляли новые.
Уборка помещений, переноска вещей, их чистка, вообще всякая
физическая работа была делом их помощников; они же, как ду-
мает Гуммерус, были специалистами-ремесленниками в соответ-
ственной отрасли и ремонтировали в случае надобности постра-
давшие вещи.
Препозиты — это среди дворцовой челяди аристократия. Как
уже сказано, они все отпущенники, все семейные и состоятельные
люди, имеющие своих отпущенников и отпущенниц. Не сущест-
вует, однако, пропасти между ними и рабами, им подчиненными.
Филетер, «препозит по отделу золотых вещей с драгоценными
камнями», женился на Гиерии, дочери Анфа (8734). Не того ли
раба, который занимал место ab argento potorio при Траяне (6716),
а потом при Элии Цезаре? Это предположение очень вероятно.
Анф был человеком небедным, был женат и снабдил дочь таким
приданым, которое позволило ей поставить себе, мужу и отпущен-
никам «на своей земле» (in suo) часовню со склепом в 13!А футов
глубины. И она спокойно называет себя дочерью раба (8734):
Анф, по-видимому, пользовался в своей среде уважением и авто-
ритетом.
В знатных и богатых семьях были свои рабы — мастера золо-
тых и серебряных дел: например, у Цецилии Метеллы, дочери
Метелла Критского, жены М. Лициния Красса, вероятно, второго
сына триумвира (NS, 1905, 82); у Сергии Павлины (9149);
у Юниев Силанов (7600); у Спонсы, отпущенницы Ливии (9155).
В доме Агриппы было двое «коринтиариев», т. е. специалистов
по коринфской бронзе (33768). Имелись и свои смотрители за
41
серебром и за драгоценностями. Раб Тиберия, Скурран, «министр
финансов» (dispensator) Лугудунской провинции, отправляясь
в Рим, взял с собой свиту из 17 рабов, среди них двое ab argento
(5197). Отпущенник Феликс «смотрел за жемчугами» (ad marga-
rita) в доме какого-то Клодия Фавста (9543); раб Феб занимал
эту должность у Марции, жены Фабия Максима, друга Августа
(7884).
Что касается рабов-ремесленников, принадлежавших людям не
столь богатым и знатным, то, вернее всего, работали они не
только на своих господ, а были отдаваемы в наем хозяину мастер-
ской. Почти все эти рабы — серебряных дел мастера. Может быть,
это чистая случайность, а может быть, и показатель того, что
на серебряные вещи (это главным образом посуда) был, что и
естественно, больший спрос.
Среди ювелиров и мастеров золотых и серебряных дел отпу-
щенников почти вчетверо больше, чем рабов. Сделать из этого
вывод о преобладании работников отпущенников в этой области
промышленности, к сожалению, невозможно. Гуммерус правильно
указал на это. Далеко не всех рабов хоронили в колумбариях и
ставили им надписи; для многих последним пристанищем были
«колодцы» эсквилинского поля, куда трупы сбрасывали навалом.
Некоторые из отпущенников, названных в надписях, были несом-
ненно хозяевами мастерских. Кто у них работал? Были и отпу-
щенники, были и рабы. Кого больше? Не знаем.
Займемся мастерами-отпущенниками, хозяевами и работниками.
О том, что некоторые из этих людей были собственниками мастер-
ских, красноречиво говорит их имущественное положение. Среди
всех людей, названных в наших надписях, горьких бедняков во--
обще нет: за это ручается уже тот факт, что человек имел воз-
можность обеспечить себе пристойное погребение. Есть среди них,
однако, и такие, о которых мало сказать, что они не бедны: это
богатые люди. Ювелир Гилар поставил вместе с двумя своими сы-
новьями статую или алтарь Сильвану и выстроил базилику, пусть
и небольшую, для собрания коллегии дендрофоров, пожизненным
квинквенналом которой он состоял (641, 30973). Гила, тоже юве-
лир и тоже пожизненный квинквеннал той же коллегии, завещал
ей 10 тысяч сестерций с условием, чтобы на проценты с этого ка-
питала по нем ежегодно справлялись поминки (1925); ювелир
Лоллий Александр выстроил «на свои средства» храмик «для
себя, своих отпущенников и отпущенниц» (9433); дуумвир колле-
гии ануляриев (изготовителей колец) подарил ей «большое место
для погребения» (9144); златокузнец Селевк занимал должность
квинквеннала в коллегии этих мастеров (9202). На должностные
места в коллегиях выбирали людей со средствами. Серебряных
дел мастер Куртилий Гемер был викомагистром, пользовался
в своем квартале весом и значением, которые на долю бедняков
обычно не приходились (2226); у чеканщика Фурия Диомеда на-
42
шлись деньги поставить своей жене надгробие в виде мраморного
алтаря с хорошими скульптурными украшениями (9221), а у жены
посудного мастера Афинея — заказать мужу саркофаг (9956).
Почти четвертая часть всех этих мастеров имела отпущенников и
отпущенниц.
Разбогатевший мастер в своей мастерской, вероятно, сам спины
не гнул: он держал над ней верховный надзор и в свои руки брал
только торговлю ее произведениями. Люди победнее работали и
сами вместе с подручными, рабами и отпущенниками. Из этих
людей хозяин намечал себе помощника, хорошего мастера и без-
укоризненно честного человека. Таким помощником у Атия Анте-
рота, отпущенника и посудного мастера, был Атий Дометий, ко-
торого он так ценил, что не только отпустил его на волю, но и
завещал ему шестую часть своего имущества (Atti della Pontifica
Academia Romana di Archeologia, t. VIII, p. XXI). Помпея Мем-
фида в надгробной надписи поставила рядом со своим мужем, зла-
токузнецом, его отпущенника Фрукта, тоже златокузнеца, выделив
его из всех остальных отпущенников (NS, 1902, 55): вероятно,
и при жизни он занимал особое место в хозяйской мастерской.
Чем мог стать такой помощник, хорошо видно из надписи, кото-
рую хозяин М. Канулей заказал для своего отпущенника Зосимы
(9222). Зосим ведал всей мастерской; ему непосредственно сда-
вали заказчики материал для работ, золото и серебро, которого
набиралось у молодого мастера (он умер 28 лет) «много по весу».
Ничего, однако, он не делал «без воли своего патрона» (sine volun-
tate patroni nihil fecit); заместители хозяина, вероятно, иногда
были склонны действовать «по своей воле». Зосим сознательно
держался на втором плане; он был драгоценным помощником не
только за свою обходительность (in vita sua nulli maledixit) и вы-
сокую честность, но и за свою послушливость.
Хозяин и его заместитель — это верхи ремесленного мира.
Внизу, на самых первых ступенях лестницы, по которой распола-
гался рабочий персонал, стояли ученики.
Известно, что одной из весьма выгодных статей рабовладель-
ческого хозяйства было обучение мальчиков-рабов какому-нибудь
ремеслу. Если ребенок вырастал (детская смертность была очень
велика) и становился хорошим мастером, то хозяину была обес-
печена жирная прибыль. Такую подготовку собственных мастеров
практиковал уже Катон (Pint. Cato Mai. 21). Посидипп, отпущен-
ник Статилиев Тавров, скупал детей, видя в них хороший источ-
ник дохода в будущем. Клавдий Федер, изготовлявший серебря-
ную посуду, приказал упомянуть на мраморной доске, которая
должна была украсить его памятник, рядом с отпущенниками и
отпущенницами еще «вскормленников» (alumni): мальчики, следо-
вательно, не отданы ему в обучение со стороны, а являются его
собственностью. Хозяин мастерской покупал детей с тем же рас-
четом иметь в будущем даровых и, может быть, превосходных
43
работников: ребенок стоил, конечно, дешевле взрослого, и со-
держание его, вероятно, очень скоро окупалось его же рабо-
той. Возможно, мастер подбирал и выброшенных, и беспри-
зорных.
Сохранилась надпись, рассказывающая о мальчике, отданном
в учение к ювелиру (9437). Его звали редким и странным именем
Паг; родители возлагали на него большие надежды, «для госпо-
дина он был радостью» (delirium fuit domini). Он умер, не дожив
до полных 13 лет, но уже «умел искусной десницей изготовлять
ожерелья (monilia) и располагать (disponere) разные камни по мяг-
кому золоту». На этих строчках следует остановиться, потому что
они бросают свет, слабый, маленький, но все-таки свет на то, как
обучали ученика. Мальчику поручали «располагать камни» в оже-
релье.8 Античное ожерелье представляло собой чаще всего не-
сколько скрученных вместе золотых нитей, на которые нанизывали
или к которым подвешивали драгоценные камни. Их и надо было
подобрать так, чтобы один камень выигрывал от соседства с дру-
гим. В ожерелье одной римской матроны чередовались изумруды,
аметисты, сапфиры, гранаты и кораллы. Работа была нетрудной,
но требовала вкуса. Ученика ювелира знакомили с камнями, за-
ставляли его по-разному их комбинировать, сравнивать эти ком-
бинации, показывали, как сделать, чтобы камень особенно за-
играл, вообще старались развить у него вкус. У Пага дело, ви-
димо, шло очень хорошо, раз ему уже поручали «делать оже-
релья».
Существовали ли такие мастерские, хозяевами которых были
работающие в них мастера? Есть надпись, которая так и толкает
поставить этот вопрос и дразнит двусмысленным ответом. В над-
писи 9391 названо пять человек; все они отпущенники какого-то
Юния и все были fabri argentarii. Что это — вывеска или надгроб-
бие? (Плита с надписью пропала). Пять мастеров, получив сво-
боду, продолжают работать у патрона? Открыли собственное
предприятие? Другая надпись — несомненно надгробие'(9435): на-
званы отпущенник и отпущенница Баббии и трое отпущенников
Кв. Плотия, «ювелиры со Священной Дороги». Перед четырьмя
именами стоит буква, «V» («живой»), перед одним именем —
«&»(«&ауо)у»—«умерший»). Единственно, что ясно: перед нами со-
дружество людей одной специальности, работавших вместе и став-
ших настолько близкими, что и после смерти они не хотят разлу-
чаться.
В античном мастерстве мы наблюдаем иногда большую специа-
лизацию. От золотых дел мастеров выделились в особые группы
золотобои и анулярии, изготовители колец. Каждая из этих трех
групп образовала собственную коллегию, имевшую собственный
административный персонал. В надписях мы встретим дуумвира
ануляриев (9144) и квинквеннала златокузнецов (9202). В кол-
легии золотобоев происходили одно время какие-то раздоры и не-
44
согласия. В благодарность за их прекращение два золотобоя по-
ставили алтарь «Согласию коллегии золотобоев» (95).
Рядом с этой специализацией мы видим иногда в одной и
той же мастерской присутствие мастеров разного профиля. Зна-
комый нам Зосим был мастером чеканки и изготовлял посуду
в стиле знаменитой Клодиевой (9222). Но в мастерскую прино-
сили не только серебро, но и золото. Зачем? Серебряную посуду
иногда золотили: ручки великолепных серебряных подносиков из
Гильдесгеймского клада, например, были вызолочены. На фреске
из Дома Веттиев в Помпеях, изображающей мастерскую злато-
кузнецов, один амур прилежно золотит огромный таз. Для золо-
чения серебряных вещей требовалась золотая мишура, сусальное
золото, из которого и делали вместе с ртутью нужную амальгаму.
Говорить о такой мишуре как о золоте, да еще приносимом по
весу, вряд ли возможно. Золото в мастерскую Канулея приносили
настоящее, а это значит, что в мастерской, изготовлявшей сереб-
ряную посуду, работал и златокузнец. С другой стороны, наличие
серебряного таза в мастерской, изготовляющей золотые вещи
(фреска из Дома Веттиев), говорит о -том, что среди златокузне-
цов находился и мастер-позолотчик. Еще естественнее предпола-
гать его наличие в мастерской серебряной посуды. О наличии ма-
стерских, изготовлявших и золотые, и серебряные вещи, есть сви-
детельство надписей. Клавдий Гименей работал и с серебром, и
с золотом: aurarius argentarius (9209).
Стоит отметить, что в этой рабочей среде были женщины-ра-
ботницы. Баббия Азия была в числе пяти ювелиров и даже наз-
вана первой (9435). Была она резчицей или шлифовщицей? Неиз-
вестно. Есть две надписи (6939 и 9211), в которых рядом с муж-
чиной названа и женщина, браттиария: в языке есть слово жен-
ского рода для обозначения работницы золотобойного дела. Были
эти люди супружеской парой (весьма вероятное предположение
Гуммеруса) или нет — здесь важно другое: в обоих случаях жен-
щина принимает участие в работе золотобоя и именуется по сво-
ему ремеслу. Вряд ли она махала молотом. Техника античного
золотобойного дела нам неизвестна, но Блюмнер9 думает, что
приемы изготовления золотых листиков, описанные монахом IX
или X вв. Феофилом, — это техника античных золотобоев. Пред-
положение, вероятно, справедливое. Ремесло консервативно, и пока
не появились новые орудия, мастера из поколения в поколение
придерживались того, что они усвоили в бытность свою учени-
ками. Феофил пишет, что золото плющили между кусочками пер-
гамина. Работа эта предполагает другую, ей предшествующую.
Золотобой сначала расплющивал полученный кусок золота, затем
разрезал полученную полосу на листики, эти листики проклады-
вал кусочками пергамина, а потом, сложив их стопкой, опять клал
под молот — от этой операции линейный размер листиков увели-
чивался вдвое. Пергамин, чтобы золото к нему не приставало,
45
равномерно натирался пережженной и растертой в порошок охрой.
Вот эти работы — нарезание листиков и пергаминной прокладки,
приготовление порошка из охры и натирание им пергамина — и
выполнялись, вероятно, браттиарией.
Центром изготовления всяких драгоценностей и торговли ими
была Священная Дорога. Иметь здесь свое дело, быть ювелиром
или златокузнецом со Священной Дороги было своего рода мар-
кой: плохому мастеру на Священную Дорогу соваться было не-
чего. Поэтому надписи так охотно отмечают: «со Священной До-
роги». Там находилось 13 мастерских и лавок. Встречаются они,
конечно, и в других частях города: ювелир Эвод был «с Вела-
бра», одного из оживленнейших рынков Рима.10 Клиентела здесь
была другая, чем на Священной Дороге: попроще и невзыска-
тельнее. На Велабре торговали главным образом всякой снедью;
хозяева всех этих лавок, виноторговцы, колбасники, рыбники,
фруктовщики, и скромные покупатели, делавшие у них свои за-
купки, и обращались время от времени к Эводу со своими зака-
зами. Нерий Квадрат 11 устроился на Длинной улице (Vicus Lon-
gus), которая пересекала всю ложбину между Квириналом и Ви-
миналом. Квиринал в I в. н. э. (а к этому времени как раз и от-
носится эта надпись) стал аристократическим районом, где охотно
селились богачи и знать. Нерий, видимо, рассчитывал на местных
заказчиков, избавляя себя в то же время от конкурентов со
Священной Дороги. Никифор, посудный мастер, устроился
«у Вортумна» (9393) на Этрусской улице, где уже в I в.
н. э. шла торговля предметами роскоши: шелком и арома-
тами.
Любопытно, что два златокузнеца работали в пригородах: за
Флументанскими воротами (9208) и «в Аврелианах» 12 (где нахо-
дились Аврелианы, неизвестно)-: состоятельные люди, спасаясь от
грохота и суеты Рима, видимо, охотно селились в городских пред-
местьях.
Мы столько слышали о пренебрежении древних к ручному
труду, мы так хорошо запомнили слова Цицерона, что из мастер-
ской не может выйти порядочного человека, что положение
«в древности физический труд презирали» почитается неопровер-
жимым, как таблица умножения. Думается, его надо пересмот-
реть и во всяком случае ограничить определенными кругами.
Люди, которых называют наши надписи, не стыдятся своего ре-
месла и всегда указывают свою специальность: златокузнец, юве-
лир, посудный мастер. Они гордятся тем, что они хорошие ма-
стера, и не забывают привести подтверждающий это обстоятель-
ство факт: они работают на Священной Дороге. Сын, ставший
полноправным римским гражданином, продолжает дело отца:
«Л. Кальпурний, сын Никия, Корнелиевой трибы», занимается
тем же ремеслом, что и его отец, ювелир, и работает, как и отец,
на Священной Дороге, вероятно, в отцовской же мастерской
46
(33872, 9546). «Маний Обелий, сын Мания» (отец его был отпу-
щенник Акает, златокунец из Аврелиан), настолько усовершен-
ствовался в ремесле своего отца, что из глухих Аврелиан пере-
селился на Священную Дорогу. Ремесленники-отпущенники, ко-
нечно, счастливы, когда их дети приобретают полное римское
гражданство и поднимаются по общественной лестнице выше про-
стого ремесленника. Г. Фикторий Аттик, центурион III Галль-
ского легиона, был, разумеется, гордостью семьи скромного отпу-
щенника, делавшего серебряную посуду и женатого на отпущен-
нице гречанке (3592). Отпущенник Л. Мелий Фамир, посудный
мастер, с удовольствием видел, как на надгробии, которое он при
жизни заказал себе и семье, выводится имя сына: «Л. Мелию,
сыну Луция, Флакку, Анициевой трибы, писцу у эдила и кве-
стора» (1818). Чувства эти вполне понятны и вполне совместимы
с сознанием своего достоинства, которое живет в душе мастера-
ремесленника.
Мнение Гуммеруса противоположно. Он считает, что мастера,
жившие в атмосфере всеобщего пренебрежения, сами невысоко це-
нили себя и старались направить детей по другой дороге, и как на
доказательство ссылается на чрезвычайно ничтожное количество
свободных ремесленников в этой области. Если бы дети ремеслен-
ников-отпущенников наследовали отцовское ремесло, число свобод-
ных было бы гораздо больше. Явление это придется, вероятно,
объяснить по-другому: мастер-ремесленник в большинстве случаев
не женат, а если и женат, то бездетен. Наибольшее количество
женатых имеется, по-видимому, среди ювелиров (они же, как
справедливо указал Гуммерус, в этой среде и самые состоятель-
ные), но только одна супружеская пара, ювелир Александр и
жена его Флавия Сабина, заготовила надгробие себе и своим от-
пущенникам и отпущенницам, потомству своих и потомству их
(9433). Юлия Схоле ставит надгробие мужу, отпущенникам и от-
пущенницам и потомству их, своих детей у нее не было (9544).
То же самое в надгробии Фуфия Смарагда (9547). Цецилий Плут
назвал в надписи себя, Созию (может быть, жену, может быть,
сестру) и брата (Х.6492); Атилий Евод предназначал памятник
только себе и отпущенникам (9545); Тампий Евод назвал в над-
гробии себя, Тампию Сператонику и отпущенников; дети не упо-
мянуты. То же самое и в надписях мастеров золотых и сереб-
ряных дел: называются только отпущенники и отпущенницы;
«свои» названы единственный раз (9208).
Мастера наших надписей не скрывают того, что они отпущен-
ники; иногда об этом прямо говорит отметка «L», иногда соб-
ственное имя раба, его cognomen, неизменно греческое. Отсутствие
имени отца и это cognomen являются бесспорным свидетельством
рабского происхождения, но мастера сами или близкие им люди
не выдумывают отцовского имени и не беспокоятся переделывать
по примеру злополучного героя одной эпиграммы Мар-
47
Циала (Vl.17) греческое имя на латинский лад. Своей профес-'
сией, своим мастерством они часто гордятся, и то обстоятель-
ство, что они отпущенники, их вовсе не так томит и беспокоит,
как это принято думать.
Глава пятая
ВРАЧИ
Старая Италия обходилась без врачей-профессионалов. Лечи-
лись дома и домашними средствами: травами, кореньями и пло-
дами, целебные свойства которых рано подметил острый глаз кре-
стьянина, лечебными настойками и заговорами. В некоторых
семьях существовали своего рода домашние лечебники, где можно
было найти и диэтические предписания, и рецепты лекарственных
снадобий, и магические формулы, изгонявшие определенную бо-
лезнь.1 Некоторое представление о таких лечебниках могут дать
«медицинские» главы в «Земледелии» Катона. От этой старой
медицины, которую можно назвать народной и потому, что она
создана была в народной среде, и потому, что бедный люд неиз-
менно пользовался ее средствами, многое сохранилось в книгах
Плиния, содержащих перечень лекарственных средств, которыми
богато растительное и животное царство.
Первым врачом в Риме был, по словам Кассия Гемины, пело-
поннесец Архагат, приехавший в Рим перед самым началом Вто-
рой Пунической войны (Pl. XXIX. 12—13). Чем больше знако-
мились римляне с Грецией и чем дальше продвигались на Во-
сток, тем большее число греческих врачей появлялось в Италии и
особенно в Риме: привозили их и как рабов, приезжали они и
сами в поисках денег и славы. Были среди них и крупные врачи,
подлинные медицинские светила, основатели школ, собиравшие
вокруг себя толпу учеников и последователей; они писали книги,
были вхожи в первые дома столицы, наживали часто большие бо-
гатства. Были другие, скромные бедняки, отпущенники и рабы,
лечившие таких же незаметных тружеников, какими были сами.
О них не написано книг; после себя они ничего не оставили, кроме
доброй и короткой памяти у своих пациентов и скромных могиль-
ных плит с бесцветными надписями: имя умершего, его профессия,
иногда возраст, кто хоронил. Иногда к этому добавляются еще
кое-какие подробности. Как ни беден этот материал, но это един-
ственный источник, который хоть как-то знакомит нас с этими
безвестными врачами, а они составляли особый и любопытный от-
ряд среди простых людей древнего Рима. Поэтому так интересны
и значительны для нас эти короткие серые надписи.2
48
Говорят они о разных врачах и о разных сторонах их жизни:
и о тех, кто лечил многочисленную дворцовую челядь, и о тех,
кто, оставаясь рабом или выйдя на свободу, занимался вольной
практикой; говорят об их семейном и имущественном положении.
Удобнее разобрать все это по отдельным рубрикам.
В большом хозяйстве императорского двора врачей было так
много, что их поделили на десятки (декурии), поручив каждую
десятку ведению декуриона (десятника). Каждая декурия имела,
вероятно, свое поле деятельности и была прикреплена к опреде-
ленному учреждению, находившемуся в ведении дворцовых чинов-
ников. Элий Асклепиад и Евтих работали в «Утренней Школе»
(IGrR 1.182; CIL VI.10 172—10 173); Клавдий Гименей лечил
библиотекарей (8907); люди, работавшие в главном складе теа-
трального реквизита (вероятно, и того, который требовался для
амфитеатра: недаром же находился этот склад рядом с Коли-
зеем), заболев, обращались К Элию Агафемеру (10 085). Врачи
эти были, наверное, расписаны по определенным декуриям, хотя
в надписях об этом не упоминается.
В дворцовом врачебном мире существует служебная иерархия:
простой врач, декурион и, говоря нашим языком, «старший», или
«главный врач»: supra medicos, или superpositus medicorum. Деку-
рионами были Стеропс, отпущенник Ливии (8904), и М. Ливий
Боеф (3984), которого мы застаем еще простым врачом (3983).
Отпущенник Ливии, М. Ливий Орест, именовался supra medicos
(3982 в.), а Т. Флавий Педерот Алкимиан был superpositus medi-
corum ex ratione patrimonii (8504), т. e. занимал хлопотливую
должность главного врача в многолюдном и широко разветвлен^
ном частном хозяйстве императорского дома.
Все перечисленные лица — и декурионы, и старшие врачи — не
рабы, а отпущенники. Вряд ли следует объяснять это обстоятель-
ство чистой случайностью в находке надписей. Человека «повы-
шали в должности» за какие-то врачебные и административные
заслуги (вряд ли растяпа и невежда дождался бы места глав-
ного врача), которые и влекли за собой как награду освобож-
дение.
А хороших врачей в императорском хозяйстве ценили, искали
на стороне и покупали: только что упомянутый Педерот, которому
доверено было столь ответственное место, был куплен у какого-то
Алкима; главного врача Фирия купили у Келада (8909);
Эрот, приобретенный в хозяйство Ливии, принадлежал раньше
Спозию (8901). Интересна судьба Рупилия Кальпурниана, «врача
Августова дома», памятник которому поставил его сын Децим
Рупилий Телесфориан (8646). Оба, судя по их gentilicium, были
отпущенниками Рупилиев, но отец принадлежал раньше кому-то
из Кальпурниев, которые его сына продали некоему Телесфору.
4 М. Е. Сергеенко
49
Затем отец попал к Рупилиям и туда же был перепродан и Де-
цим. Новые хозяева освободили обоих, и в императорский дом
Кальпурниан вошел уже свободным человеком.
Существовала ли при императорском дворе своя врачебная
школа? A priori утвердительный ответ обязателен, но источники
наши молчат об этом. Есть только одна надпись, подтверждаю-
щая— и то косвенно — наше предположение: Реститута, отпущен-
ница Ти. Клавдия Алкима, «врача Цезаря», воздает в надгроб-
ной надписи благодарность «патрону и доброму достойному учи-
телю» (IGrR 1.283). Алким учил Реституту науке врачевства;
издатели надписи правильно это отметили. Естественно думать,
что ученица придворного врача осталась работать в дворцовом
ведомстве и вряд ли Алким был единственным врачом, имевшим
при себе учеников. Ими могли быть их собственные рабы и отпу-
щенники, могли быть и дворцовые рабы, отданные им в науку.
Алким был личным врачом, вероятно, Клавдия. Только еще од-
ного человека знают надписи, непосредственно соприкасавшегося
с императорской семьей, — П. Элия Эпафродита, Адрианова отпу-
щенника, приставленного к «высоким мальчикам Цезаря нашего»
(будущие император Марк Аврелий и его соправитель Вер) в ка-
честве иатролипта, т. е. врача, руководившего их физическим вос-
питанием (8981). Остальные врачи, которых в надписях величают
«врачами императорского (или Палатинского) дома» (8647, 8656),
прямого отношения ни к императору, ни к его семье не имели: они
лечили многочисленный и разнообразный штат низшего дворцо-
вого персонала.
Большинство этих людей — отпущенники; почти все они же-
наты и если безусловно доверять надписи, в которой сказано, что
в общей могиле уделено место <и «отпущенникам и отпущенницам»
(добавка стандартная), то состоятельные. Бедняками они во вся-
ком случае не были; жен находили себе в том же дворцовом ве-
домстве среди императорских отпущенниц. Только Евтих женился
на собственной отпущеннице Ирине (10 172), а иатролипт Эпафро-
дит — на «Никополиде, рабыне Цезаря нашего» (8981). На обоих
этих случаях стоит задержаться, хотя примечательны они в отно-
шениях разных.
На тусклом фоне надписей надписи Евтиха поражают и своим
многословием, и властным тоном. Бывший раб Нерона (стоит от-
метить, что он гордился этим обстоятельством, — иначе не упомя-
нул бы об этом в надписи), отпущенный кем-то из Флавиев, он чув-
ствует себя хозяином и распорядителем в кругу своих близких. Од-
ной, обычной, скромно составленной надписи показалось ему мало:
он велел вырезать еще другую, велеречивую и пышную; особо вы-
делил жену и еще двоих человек, как наиболее себе близких (пусть
чувствуют, чего это стоит!). Как великую честь обещает место
в своей усыпальнице «тем, кому разрешит это собственноруч-
ной записью». И он пользуется случаем грозно прикрикнуть:
50
«Veto!» — раньше ему, вероятно, столько раз запрещали то одно,
то другое.
Элий Эпафродит, знакомый уже нам иатролипт, умер совсем
молодым, оставив Никополиду, рабу императора, вдовой. По закону
ни раба, ни ее сын, малолетний Сотер, считавшийся по матери
рабом, не имели никакой собственности и не могли ничем распо-
ряжаться. А Никополида распоряжается: ставит мужу памятник
и распоряжается как своими его отпущенниками.3
Врачи в какой-то своей части — люди отнюдь не бедные; если
у большинства из них нет богатства, то крепкий прочный достаток
налицо. У них есть средства на мраморное надгробие, а то и на
мраморную урну, они внесут свой вклад в устройство общего па-
мятника, купят в колумбарии место для близкого человека. Они
оставляют своим вдовам достаточно средств, чтобы почтить их па-
мятником, иногда даже со скульптурными украшениями и стихо-
творной надписью (9604; СЕ 1253; Dess. 7800). У многих
есть отпущенники, следовательно, есть и рабы: человек настолько
состоятельный, чтобы иметь отпущенников, без рабов, конечно, не
обходился. Число их, вероятно, было не очень велико; тут предел
ставила «жилплощадь»: врачи, о которых идет речь, не жили
в особняках и не снимали роскошных квартир. Отпущенников, ве-
роятно, было тоже немного, но если врача Деметрия хоронил лишь
один отпущенник Геракл (9572), а Теренция Писта с женой
(6192) и Юлия Розиана (9584) — лишь двое, то это значит
только, что в похоронах приняли участие наиболее близкие люди,
патроны которых не составили себе заранее эпитафий, как это
сделали их более предусмотрительные коллеги, Гостий Памфил
(9583) и Юний Дионисий (9585): «Себе, своим отпущенникам
и отпущенницам и потомству их».
Бесспорным показателем состоятельности врача служит вели-
чина участка, которым он обзаводился для своей гробницы: самая
малая— 14 X 14 кв. футов (9607), есть 13 X 24 (9583), 20 X 25
(9589), 22 X 25 (9567), 34 X 34 (9606). На такой площади ста-
вили, конечно, не только памятник с погребальной камерой; тут
разбивали садик, сажали цветы, пристраивали каморку для сторо-
жа, который оберегал весь этот могильный уют.
Многие из этих людей женаты, часто на своих отпущенницах,
которые называют покойных мужей «патронами и благодетелями».
Можно представить себе историю такого брака: врач, уже отпу-
щенник, а может быть, еще даже раб, собрав кое-какую сумму, по-
купал себе рабу — викарию; получив свободу сам, освобождал свою
рабыню и узаконивал брак с ней. В некоторых надписях сохрани-
лись отзвуки уважения и любви к этим недавним рабыням. Врач
Диет рядом со своим гордым Аквилой, свободным от рождения,
назвал и его мать, всего только отпущенницу. Для Аллия Пам-
фила его жена и отпущенница Примилла была самой дорогой на
свете (9567). Встречаются, однако, случаи, когда муж не назы-
4*
57
вает свою подругу женой. Гостий Памфил, о котором недавно шла
речь, купил большое место для погребения себе, своим отпущенникам
и отпущеннице какого-то М. Гимнина, Гельпии (9583; Dess. 8341).
Если бы она не занимала особого места в жизни Памфила, он и. не
выделил бы ее особо по имени из всех остальных. Но что она при-
ходилась Памфилу женой, об этом ни слова (будь она родственни-
цей, сестрой, теткой, матерью, это было бы указано). То же в над-
гробии Каскеллия Гемина и отпущенницы Каскеллия Смирны
(9589). Вряд ли мужья, откровенно объявлявшие себя отпущенни-
ками, постеснялись бы своих жен отпущенниц. Вернее другое: па-
трон (а отпущенница всю жизнь находилась под опекой патрона,
и опека эта в конце I в. до н. э. или в самом начале августовского
времени — а именно к этой поре относятся обе надписи — была до-
статочна сильна) не разрешал своей отпущеннице выйти замуж, и
этот запрет можно было обойти только молчаливо и нелегально.
Есть случай, когда жена не упомянута вовсе: Апулей Эрот велел
на могильной доске вырезать имена — свое, сына и отпущенника,
видимо близкого человека; мать сына ушла из сердца и памяти,
будто ее и не было (9568).
Из 28 семейств только в 9 есть дети.4 Не было у остальных де-
тей вовсе? Они разбрелись по свету,, покинув родителей и разор-
вав связь с родительским домом? Давным-давно, когда родители
были еще рабами, их детей куда-то продали и они затерялись?
Ни одно из этих предположений нельзя подтвердить фактами.
Были среди врачей и бедняки. Есть надписи, от которых веет
бедностью и одиночеством. Квинту Гранию, восьмидесятилетнему
старику, поставил памятную дощечку чужой раб (19 089). Есть
надписи, в которых названы только имя и профессия покойного
(9582, 6836, 9577, 9614 и пр.). Ни отпущенников, ни отпущенниц,
не всегда есть и своя семья. Когда было и завести ее? Фазис умер
17 лет (NS, 1923, 379), Менандр — 21 года (9591); Египет, кото-
рого похоронила мать, был, вероятно, тоже молод (9578).
Первая мысль, которая приходит в голову при чтении этих
кратких надписей, что люди, в них упоминаемые, одиноки, бессе-
мейны. В некоторых случаях это несомненно; обобщать здесь, од-
нако, не следует. Краткость этих надписей, может быть, следует
объяснять тем, что умершего хоронила погребальная коллегия, ко-
торой не было никакого дела до семейного положения ее сочлена:
полагалось упомянуть его имя, профессию, иногда возраст. Врач
был действительно настолько беден, что не мог рассчитывать
на похороны, устроенные близкими, — это несомненно; думать,
что у него не было и семьи, на основании этих надписей
нельзя.
Врачи-отпущенники после освобождения обычно продолжали
лечить патрона и его семью, а может быть, и знакомых (это
52
обычно оговаривалось при отпуске), но за вычетом этих орегае
они были свободными людьми, работавшими на себя. Когда-то
они были рабами. В каждом богатом римском семействе были
свои врачи-рабы. В колумбарии Статилиев Тавров похоронено
двое врачей греков: Люса (6319) и Фире (6320); богач Дасумий
в своем завещании поминает двоих врачей-рабов (или отпущен-
ников? Текст с большими лакунами— 10 229); в свите рабов,
сопровождавших Скуррана, раба императора Тиберия, ведавшего
финансами Лугудунской Галлии, было два врача (5197). В бего-
вом обществе «Голубых» врачом был раб Гила, достаточно бога-
тый, чтобы заказать при жизни «для костей своих» мраморную
плиту больших размеров (33 879). На судьбе Зосима, раба Гимна,
стоит задержаться (7295).
Его хозяин, М. Юний Гимн, врач, был отпущенником кого-
то из Юниев Силанов (7609, 7610). Вряд ли купил он Зосима
уже врача: врач стоил дорого. Гораздо вероятнее, что, приобретая
раба скорее всего еще мальчиком, он обучил его врачебному ис-
кусству и отпустил на практику зарабатывать на хозяина, а кое-
что оставлять и себе на жизнь и на выкуп. Из надписи видно, что
Зосим достаточно оперился: приобрел себе викарию и на ней же-
нился, вспомнил о сестре и, может быть, даже пригласил ее по-
жить в своей семье (7295).
Что касается врачей, свободных от рождения, то, прежде чем
о них говорить, следует решить, кого таковыми считать. Бес-
спорно, свободными людьми родились Фемисон, сын Арога, из
Тралл (сам Арог, судя по имени и gentilicium— Тиберий Юлий,—
был императорским отпущенником: IGrR 1.269); Аррунтий, врач
Домициана; Менекрат из Квириниевой трибы, основатель соб-
ственной медицинской школы, «врач Цезарей» (IGrR I. 286); Ти.
Клавдий Лет, сын Лета (9573); Примилла, дочь Л. Вибия Мели-
тона (7581). Но кем был Александр, «своими трудами прибли-
зившийся к великому Александру», которому жена поставила па-
мятник с хвалебной эпитафией (9604)? Кто были Ортесин (Гор-
тензий?), врач и философ, человек «чудного нрава» (IGrR
1.319), Египет, которого похоронила мать (9578), Эвтихион,
«врач благодетельный» (9579), Зеф (9599), Никерот (9593), Ме-
нандр (9591), «врач Косьма» (IGrR 1.294) и ряд других, упомя-
нутых также кратко и глухо? При имени человека, свободного от
рождения, должно стоять имя его отца, при имени раба — имя
господина. Тут нет ни того, ни другого, и ответ поэтому можно
дать только в форме предположения: скорее свободные. В пользу
этого говорит следующее: имя хозяина, которому принадлежал
врач-раб, было непременно известно в той округе, где он лечил.
Кому было на него пожаловаться? С кого взыскать убытки от
плохого лечения? И больному, и его близким было важно знать,
кто господин их врача. В официальном надгробии (а раба, уже
обзаведшегося кое-какими деньгами, хоронила чаще всего погре-
бальная коллегия) это имя было бы упомянуто. Кто бы заинтере-
совался патронимиком свободного врача? Жена Никерота или
Зефа могла и забыть и просто не знать имени свекра, которого
она и в глаза не видела. Психее, поставившей надпись Менандру
(9591), Анфисе, помнившей «друга Филолога» (Bull. Com. 1928,
300), благодарным пациентам, хоронившим Эвтихиона (9579), ка-
кое было дело до того, как звали отца дорогого им человека?
Очень немногое можно сказать об этих людях: надписи, им
посвященные, многословием не страдают. Они подсказывают
единственное неоспоримое заключение: люди эти были бедны —
ни отпущенников, ни больших могильных участков. Хоронят их
или близкие — жена, мать, возлюбленная, друзья, — или похорон-
ная коллегия.
Как лечили эти врачи? Надписи молчат об их работе, и
только косвенно можно вывести о ней некоторые заключения.
Эвелписта, по мнению его воспитателя, «врачи резали и убили»
(NS, 1911, 70, № 1; Dess. 9441), но есть и такие надписи, где
умершего называют «врачом достойнейшим» (NS, 1911, 191);
Эвтихиану памятник поставили, вероятно, благодарные пациенты
(9579). О том, что были врачи, которые лечили своих больных
хорошо и успешно, можно заключить по тому обстоятельству, чао
они прочно оседали в одном месте: Гемеллина знали по всей Ши-
рокой (CIL XV. 7187); Юлий Эвксин лечил в окрестностях Сал-
люстиевых Садов (8671); Феликс, глазной врач, устроился в Чес-
ночном переулке (33 157; Dess. 7809). Длительное проживание
врача в одном месте свидетельствовало, конечно, о том, что он
приобрел в округе добрую известность, созданную трудом и усер-
дием. Связь врача с определенным местом и рассматривалась
как ручательство в его профессиональной осведомленности. Упо-
минание в надгробиях местожительства врача является своего
рода благодарной данью его памяти и признанием его врачебных
заслуг.
У некоторых врачей имена чисто «профессиональные», прямо
указывающие на их занятия: «Медик» (25 250), «Диет» (9569), и
это наводит на мысль, что существовали докторские семьи, где
врачебная наука передавалась по наследству от отца к сыну и
отец выбирал сыну подходящее к его будущей профессии имя:
«Помощник» — boethus (3983, 3984), «Спаситель» — soter (8981,
9586), Сальвий — от salvo — «лечу», «спасаю» (9586), «Разреши-
тель», «Избавитель» (Люса)—от Ма) (6319). И врач Зосим, на-
звавший своего сына Сюнергом («соработающий», «помощнике ра-
боте»: IGrR 1.284), конечно, рассчитывал на то, что сын будет ему
и помощником, и продолжателем его дела,
54
Государственных больниц в Риме не было. Врачи ходили по
больным и больные приходили к ним на дом, но о том, что они
устраивали при своем жилье «клиники», точных сведений нет.
Делля-Корте полагал, что в Помпеях один врач устроил при своем
доме настоящую больницу, но это только предположение.5 В точ-
ности известно, что в рабовладельческих поместьях такие «боль-
ницы» (валетудинарии) имелись. Колумелла их упоминает
(XI.1.18—19); при больных обязанности «сестры», а может быть,
и врача выполняет ключница (XI 1.1.6). Очень вероятно, что у бо-
гатых людей в Риме при их особняках были устроены такие
больнички, но о них нет у нас никаких сведений.6
Глав а га е стая
КОЛУМБАРИЙ СТАТИЛИЕВ ТАВРОВ
1
В 1875 г. на Аппиевой дороге под Римом раскопали часть
колумбария, принадлежавшего семье Статилиев Тавров. Здесь
хоронили их рабов и отпущенников в течение 60—70 лет, начи-
ная с двух последних десятилетий до нашей эры и кончая
40—50 гг. н. э. По римскому обычаю над каждой нишей, где
стоял сосуд с пеплом умершего, помещалась дощечка с указа-
нием имени, а часто и должности покойного. Таких надписей
в этой части колумбария 381 (CIL VI.6213—6594). Количество
рабов, принадлежавших Таврам, можно по этим надписям вычи-
слить весьма приблизительно. В этом доме умерших рабов
в страшные колодцы эсквилинской свалки, конечно, не бросали,
но внутри рабской семьи могли происходить передвижения и пе-
ремещения: отпущенники могли уехать совсем или случайно ока-
заться вдали от Рима и вдали умереть; кого-то из рабов можно
было услать в пригородные виллы и поместья, а то и дальше
в Истрию и под Аквилею, где у Тавров были крупные земель-
ные владения. Германца Доната, одного из охранников старого
Тавра, похоронили «товарищи» — sodales (6221). Было их
130 человек, но в колумбарии имеется только девять надписей
с пометкой «германец». Раб Скирт — Symphoniacus (6356) был
членом оркестра, капеллы или ее дирижером. В обоих случаях он
входил в состав какой-то группы, остальных членов которой
в колумбарии нет. В некоторых надписях упомянуто, что такой-то
был рабом Сизенны или Корнелии, но нет никакой уверенности,
что обстоятельство это неизменно упоминалось; есть надписи:
«раб Тавра отца», «раб Тавра юноши», но, к сожалению, в че-
55
тырех поколениях Тавров сыновья — по крайней мере старшие —
неизменно именовались «Т. Статилий Тавр». Мы не знаем, оста-
валось ли место умершего пустым или хозяин замещал его и не
одним, а несколькими людьми, не можем установить последова-
тельность смертей, не знаем, наконец, сколько рабов было в жи-
вых к тому дню, когда последний из Тавров покончил с собой.
Значение надписей в другом; они приоткрывают некоторые осо-
бенности хозяйственной жизни богатого и знатного римского
дома первой половины I в. н. э. Его уклад — это стандартный
уклад аристократических семей того времени с некоторыми, ко-
нечно, вариациями: иногда беднее, проще, богаче только в им-
ператорском доме; иногда с большими претензиями, например
у Волузиев. Это и делает колумбарий Статилиев — по своей пол-
ноте он единственный — особенно интересным и важным. Кое-что
в этих надписях подтверждает уже давно известное, но кое-что
неожиданно и ново. Сначала, однако, несколько слов о самих
Статилиях.
Человеком, положившим основание богатству и знатности той
ветви Статилиев, о которой идет речь, был Т. Статилий Тавр,
современник Августа. Принадлежал он, по словам Веллея
(2.127), к роду незнатному; о его молодости ничего неизвестно.
Неожиданно во весь рост встает перед нами превосходный пол-
ководец и человек с ясной трезвой головой, который умеет ви-
деть, выбирать и оценивать. Он не сомневался, что республике
пришел конец; после убийства Цезаря он с Антонием, а когда
между Антонием и Октавианом начались раздоры, он пошел
к Октавиану. Воевал он прекрасно, удачно и счастливо: очистил
Сицилию от помпеянцев; в Африке отогнал далеко на юг коче-
вые племена, тревожившие римских поселенцев; закончил войну
в Иллирии. В битве при Акции он командовал сухопутным вой-
ском и стремительным натиском опрокинул конницу Антония.
Тавр принадлежал к небольшому числу людей, которым Август
доверял безусловно, как доверял Меценату и Агриппе. Ему раз-
решено было держать при себе отряд вооруженных германцев —
привилегия членов императорского дома. Когда Август и Агриппа
уезжали из Италии, место префекта города занимал Тавр (с 16
по 10 г. до н. э. бессменно). «Несмотря на преклонный возраст,
он справлялся с этой должностью превосходно», — писал Тацит,
на похвалы нещедрый (Ann. 6.11).
Войны в Иллирии принесли Тавру огромные богатства, и он
частично использовал их, так же как Агриппа и Меценат, на
благоустройство Рима. «Август не препятствовал Тавру и дру-
гим отдавать на украшение города военную добычу и преизбы-
ток своих богатств» (Тас. апп. 3.72). Тавр построил на Марсо-
вом Поле первый в Риме каменный амфитеатр. Август отдал
ему Помпеевы Сады, которыми по смерти Помпея владел Анто-
ний, — огромный парк, спускавшийся по скату Холма Садов
56
в долину у его подножия. Принадлежали семье и Скатоновы
Сады, находившиеся где-то к северо-западу от Эсквилинских во-
рот. Единственный сын Статилия, член коллегии, ведавшей мо-
нетным двором (triumvir monetalis), умер, по-видимому, рано,
потому что на этой должности его карьера и оборвалась; он по-
роднился с одной из ветвей старинного аристократического дома,
с Корнелиями Сизеннами. От этого брака родилось двое сыно-
вей; оба были консулами, один — в 11 г. н. э., другой — в 16 г.
Последний в отличие от брата прибавил к своему имени имя Си-
зенны. Он приобрел особняк, принадлежавший когда-то Цице-
рону и находившийся на северо-восточной стороне Палатинского
Холма. Брат его женился на дочери Марка Валерия Мессалы
Корвина, знаменитого оратора, покровителя Тибулла. У него
тоже было два сына и оба были консулами, один — в 44 г., дру-
гой, Тавр Статилий Корвин, — в 45 г. Старший покончил с собой
в 53 г., не желая ожидать суда, исход которого был заранее из-
вестен: обвинение во взяточничестве и чародействе было предло-
гом для захвата его имущества, в частности парка, о котором
мечтала Агриппина. Парк этот (не смешивать с Помпеевым) на-
ходился на Эсквилине и был насажен дедом, а может быть, и
прадедом несчастного консула. К нему примыкала площадь —
форум Тавра; она была разбита кем-то из этой семьи и укра-
шена семейным «гербом» — бычачьими головами. Все эти по-
дробности позволяют судить о том, каково было состояние
Тавров.
Материал, который дают надписи, следует для более удобного
рассмотрения разбить по отдельным рубрикам: личная прислуга
хозяев, люди, обслуживающие весь дом, и, наконец, «домоуправ-
ление». Границы, может быть, не всегда будут точны и резки,
но некоторую систему эти рубрики вносят.
В состав личной прислуги входят лакеи (cubicularii — «спаль-
ники»), цирюльники (tonsores), «ведающие гардеробом» (vestia-
rii), «сопровождающие» (pedisequi) и носильщики (lecticarii).
Кубикулярий помогал хозяину при одевании и раздевании,
оправлял постель, приводил в порядок спальню и вообще прислу-
живал хозяину. Цезарь, когда его захватили пираты, оставил при
себе врача и двух кубикуляриев (Suet. Caes. 4.1). Когда аресто-
ванного Цецину Пета отправляли в Рим, его жена Ария просила
взять ее с ним на корабль вместо «рабов, которых вы приставите,
чтобы подавать кушанья консуляру, одевать и обувать его»
(Р1. ер. 3.16.7—8). Кубикулярий был персоной среди домашней
челяди: он близко стоял к хозяину, знал его вкусы, привычки
и слабости и, случалось, отождествлял себя с хозяином. Часто
от него зависело, допустить к хозяину посетителя или нет, и
Сенека, наблюдатель острый, не зря говорил о «лакейском высо-
комерии»— supercilium cubicularii (dial. 2.14.1). Кубикуляриев
названо девять (6254—6260 и 6263—6265); они все рабы. В трех
надписях сказано, при ком эти люди состояли; Афтон был куби-
кулярием у Тавра-отца, а Клар — у Тавра-юноши, но уточнить,
какие это были Тавры, невозможно. Отпущенник Филерот со-
стоял кубикулярием при Корнелии (6264), жене консула 16 г.
Об остальных ничего неизвестно.
Римляне I в. н. э. брились — бороду начали отпускать только
при Адриане. Бритье было операцией мучительной: нет стальных
бритв, нет мыла. Марциал посвятил искусному брадобрею про-
чувствованную эпитафию (6.52), и он же назвал разумнейшим
в мире существом козла: «живет с бородой» (11.84.17—18). Бри-
лись и подстригались обычно в цирюльнях, но в богатых до-
мах имелись собственные брадобреи; в колумбарии похоронили
двоих (6366—6367); была и «парикмахерша» Эротида, забо-
там и уменью которой поручались женские головы. Все трое
рабы.
Хозяйский гардероб поручен вестиарию: он следил за хорошим
состоянием одежды, проветривал ее и укладывал, смазывал от
моли оливковым отстоем сундуки, где она лежала. Хозяйской
одежды было, конечно, много, и в числе ее бывали вещи роскош-
ные. К одежде причислялись и постельные принадлежности; ка-
кую ценность они могли иметь, видно из того, что Цицерон, пе-
речисляя вещи Хризогона, ставит stragulae vestis рядом с сере-
бряной чеканной посудой, статуями и картинами (pro Rose.
Amep. 46.133). Все три вестиария у Статилиев — отпущенники
(6372—6374); может быть, это не случайность: хозяин доверял
дорогие вещи людям, которых знал давно и на честность кото-
рых полагался.
Когда хозяин или хозяйка выходили из дому, за ними следо-
вали «сопровождающие». Обычай этот укоренился крепко. Даже
Горация, еще бедного человека, в его одиноких прогулках сопро-
вождал раб (Sat. 1.9.10). Если хозяин был приглашен в гости на
обед, такой «сопровождающий» стоял позади него за ложем и
держал на руках хозяйские сандалии и плащ — обязанности не-
сложные. У расчетливого Аттика все эти «сопровождающие»
были обучены переписыванью книг и выразительному чтению
(Nep. Att. 13), но было это столь своеобычно, что Непоту по-
казалось необходимым такое обстоятельство отметить; Цицерон
издевался над человеком, у которого один и тот же раб был и
поваром и дворецким (in Pis. 67). Статилии похоронили пяте-
рых «сопровождающих»: Писида «сопровождала» одну из
Статилиев, а Логад — Мессалину, мать консула 44 г. Кого
«сопровождали» остальные, неизвестно. Все это рабы (6332—
6336).
Римляне любили ходить пешком, считали пешие прогулки
упражнением, для здоровья необходимым, но по делам или
в гости люди состоятельные отправлялись обычно в носилках.
Носильщиков было 13 (6218, 6301—6313), все рабы. Это боль-
58
шое число отнюдь не случайно; носилки несли самое меньшее
шестеро; хозяин, хозяйка и кто-нибудь еще из членов семьи
могли иметь каждый своих, только в его распоряжении находя-
щихся лектикариев. Трое из этих рабов так и назывались «лек-
тикариями Тавра» (6303, 6307—6308); один был «лектикарием
Сизенны» (6312). Только над носильщиками был поставлен над-
зиратель; он именовался supra lecticarios, исполнял эту должность
отпущенник Спинтер (6301).
В Риме государственной почты для частной переписки не
существовало, а у Тавров она была, конечно, обширной и выхо-
дила за пределы Италии: переписывались с друзьями и знако-
мыми, находившимися в чужих краях, сносились с управителями
своих заморских имений. Надписи упоминают двух письмоносцев
(tabelarii), оба рабы; один назван «письмоносцем Тавра» (6342 и
6357).
В состоятельных семьях надзор за мальчиками с раннего воз-
раста поручали педагогам, роль которых очень напоминает роль
дядек в дворянских помещичьих семьях XVIII в. Педагог —
одновременно и слуга, и воспитатель. От него требуется не обра-
зованность, а преданность и добрые нравы. В колумбарии педа-
гогам поставлено пять надписей, и дают они кое-что новое:
«дядьку» приставляли не только к мальчикам, но, случалось, и
к девочкам; у Мессалины, дочери Тавра, может быть, той самой,
которая позднее стала женой Нерона, педагогом был раб Гемелл
(6327), а у одной из Статилиев—отпущенник Забда (6330).
Тираннида, отпущенница, была «педагогой» другой Статилии
(6331) — имя для няни, обычно не встречающееся. Кроме нее
и Забды, все рабы.
Есть в колумбарии надпись: «Эпафра мальчик. Капсарий»
(6245). Капсарий — обычно сверстник своего хозяина-школьника,
сопровождал его в училище и нес за ним капсу, круглую ко-
робку, сплетенную из тонких буковых пластинок, где помещались
свитки, дощечки и прочие школьные принадлежности.1 Хозяин
направлялся к грамматику или к ритору; дети богатых семей
грамоте обучались не в начальной школе, а дома.
В римских образованных кругах, судя по словам Квинтилиана,
давно уже шел спор о том, где лучше детям получать образова-
ние: дома или в школе. Квинтилиан решительно высказывался за
школу, и у него было много единомышленников. Сын Тавра,
одного из первых сановников государства, наследник огромного со-
стояния, садится на школьную скамью рядом с сыном отпущенника,
«вчерашнего раба» или ремесленника, который отказывает себе во
всем, только бы набрать денег на учение сына и вывести его
в люди. Обоих одинаково спрашивали, обоим задавали одинако-
вые упражнения и обоих одинаково пороли. Этот демократизм
римской школы времен империи прошел как-то не замеченным
даже у исследователей-специалистов.
59
К личной прислуге следует еще отнести кормилиц
(6223—6224) и берейтора Барнея, обучавшего верховой езде сына
Сизенны (6352).
Перейдем теперь к рабам, которые обслуживали не только
хозяев, а — хотя бы частично — всех, живущих в доме. Они за-
няты приготовлением пищи и одежды.
Поваров названо трое: два раба и один отпущенник
(6247—6249). К «кухонному ведомству» надлежит причислить
еще раба-фаршировщика— fartor (6286) и «засольщика» — sala-
rius (6347), заготовителя всяких солений и маринадов, тоже
раба. Делом фаршировщика было чинить колбасы и приготов-
лять всякие фарши. Колбасы были любимым кушаньем всех
слоев римского населения; их можно было приготовить очень
просто, добавив к мясу только чеснок, лук и острые травы, ко-
торые росли в любом огороде, а можно было взять и очень доро-
гие заморские специи. Кроме колбас, фарш требовался для таких
кушаний, как жареный ягненок или поросенок. Изготовить фарш
для господского стола было делом вовсе не простым: надо знать,
какие пряности годятся, в каком количестве их брать, что можно
смешивать, чего нельзя; надо помнить, чем угодить хозяину и
хозяйке. Тут хватало заботы и повару, и фаршировщику. За-
сольщик тоже не сидел сложа руки. Чего только в римском
доме ни солили, ни мариновали, ни сушили и ни приливали!
И овощи, и фрукты, и разные травы, не говоря уже о мясе. Ко-
лумелла посвятил этой отрасли домоводства значительную часть
12-й книги своего «Сельского хозяйства».2
Выпечкой хлеба заняты хлебопеки — pistores: два отпущенника,
один раб (6219, 6337—6338). Слово «pistor» обозначает и мель-
ника, и пекаря одновременно; специальности эти разъединились
только в IV в. н. э., с появлением водяных мельниц. Если в доме
Тавров была своя пекарня, то при ней находилось и помещение,
где стояли мельницы; pistores Статилиев и мололи муку, и пекли
хлебы. Естественно, возникает вопрос: только для хозяев?
А рабы? Покупают они хлеб? И вообще где и как едят?
Для ответа есть единственное свидетельство Сенеки, который
говорит, что раб получал на месяц или пять модиев зерна и
пять динариев или поденный рацион (Epist. 80.7—8). Раб хо-
зяина, живущего в инсуле, чаще всего получал свой паек день-
гами и натурой: в квартире нет не то что хлебной печи, но нет
и очага; готовят только на жаровнях. Где тут найтись месту для
раба? Ему выдадут зерно и деньги, а как устроиться с ними, это
уже зависит от его умения и оборотливости. Часто раб, «обма-
нывая свой желудок» — fraudato venfre (80.4), откладывал часть
этих денег, собирая себе пекулий. Но Тавры жили в особняке, и
у них были и мельницы, и пекарня, и, конечно, кухня. Колу-
мелла рекомендовал владельцу имения сложить хлебную печь и
устроить пекарню, сообразуясь с числом колонов, которые этой
60
пекарней будут пользоваться (1.6.21). Горячую еду для рабов
у Катона готовит вилика (143.2); у Колумеллы рабы, вернув-
шись вечером с поля, садятся за накрытый стол. А у Статилиев
рабы носят свое зерно куда-то в чужую булочную и бегают по хар-
чевням? В этом доме, старательно соблюдавшем, насколько воз-
можно, уклад домовитой старины с ее хозяйственными тради-
циями, требовавшими, чтобы хозяин обходился всем своим, рабов
отпускали кормиться где-то на стороне, когда была полная воз-
можность собрать их за домашним обедом? Такой порядок не
только удерживал рабов дома, уничтожая необходимость отлу-
чаться в поисках еды; он приучал раба к дому, располагал к хо-
зяину— об этом расположении раба к господину (как к чувству
необходимому) заговорили уже в конце республики. Предположе-
ние, что рабам готовили горячую пищу дома, что у них была своя
кухня и свои стряпухи, думается, не слишком смело и не вовсе
необоснованно.
Все съестные припасы хранил, выдавал их и вел отчетность по
своим кладовым и амбарам «келарь» (cellarius) раб Филолог
(6216), в помощники которому дан был «весовщик» (mensor) Ла-
хес, мальчик, умерший 17 лет (6321).
Вряд ли сами Тавры носили по примеру Августа одежду,
изготовленную дома, но рабов одевали в ткани домашней выра-
ботки. Восемь надписей упоминают прях (6339—6346); за ними
надзирал, отвешивал им шерсть, назначал уроки, учил их и про-
верял их работу lanipendes (6300). Были своя ткачиха (6362)
и один или два ткача (6360,3 6361); починкой одежды занима-
лись штопальщицы — их трое — и штопальщик — sarcinator, sarci-
natrix (6349—6351; 6348). Они не только чинили порванное
платье; из старой одежды вырезали хорошие куски и шили из
них большие одеяла — centones, которыми рабы укрывались.
Стирка, а может быть, и изготовление сукна были тоже делом
домашним. В колумбарии похоронено четверо валяльщиков-фул-
лонов (6287—6290).
Для своей работы фуллоны нуждались не только в разных
сортах глины, в обилии воды и большом количестве мочи, но и
в специальном оборудовании: в особых загородках, где стояли
чаны, в которых они исполняли свой «танец»; в больших ваннах
для прополаскивания материй; в клетках, на которые натягивали
выстиранные тоги, чтобы окурить их серой; в прессах особого
устройства. О том, что представляла собой мастерская фуллонов,
можно судить по остаткам этих мастерских в Помпеях. Мы ви-
дели, что они требовали много места.
Все 19 (или 20) человек, работавших в «отделе одежды»,—
рабы и рабыни.
Обувным производством у Статилиев занят был один чело-
век— раб Диомед (6335). Он назван sutor; слово это обозна-
чает сапожника, латающего рваную обувь. Разница между
61
«обувным отделом» и «отделом одежды» (19 человек и один)
так велика, что чистой случайностью ее не объяснишь. Обувь,
очевидно, покупали на стороне — и кожаную, и деревянную.
При доме имелся штат мастеровых, выполнявших разные ра-
боты, в первую очередь, конечно, мелкий текущий ремонт. Над-
писи упоминают просто fabri (6283—6285), все они рабы; слово
это без всякого определения обозначает работников по металлу:
кузнецов, слесарей. У Тавров были, вероятно, и те и другие:
поправить запоры, приладить дверные шипы, выковать новую
ось или задвижку — в большом доме всегда найдется работа. Fabri
tignarii (6363—6365а) в строгом смысле слова — плотники: они ве-
дали ремонтом деревянных частей, потолочных перекрытий, полов,
поправляли старые сараи, строили новые. Может быть, был
среди них и столяр, починявший двери и делавший простую
мебель для рабов. Трое из этих людей — рабы, один — отпу-
щенник.
Имелся еще специалист по каменным работам (faber structor
parietarius), отпущенник Никефор (6354); может быть, были еще
штукатур (если надпись 6360 следует читать «tector») и мармора-
рий. В I в. н. э. стало очень модным облицовывать изнутри
стены разноцветным мрамором. Сенека не упустил случая уко-
рить своих современников за это пристрастие к роскоши (Epist.
86.6). Если где-нибудь плиты разошлись, если надо было одну
плиту заменить другой, если хозяину захотелось пестро обли-
цевать свою спальню (спальни в римских домах были малень-
кие), за дело брался марморарий Никефор (6318). Плиты следо-
вало пригнать одну к другой так, чтобы получалась сплошная
гладкая поверхность. Марморарий проверял качество своей ра-
боты, проводя по стене ногтем (отсюда выражение «ad unguem
factus»: Scholiast Pers. 1.65).
В парках работали топиарии. Их названо два: Саса (6370)
распоряжался в «садах», в каком-то из дальних парков, а Феликс
(6369), — вероятно, в саду, разбитом при особняке, где жили
Тавры. Топиарии — это не просто садовники, которые ухажи-
вают за растениями. Это архитекторы, только строят они не из
камней и бревен, а создают некий эстетический комплекс из де-
ревьев и кустов. Они рассаживают деревья, комбинируя разные
породы; иногда вклинивают в парк, как это было в этрусском
поместье Плиния Младшего (Epist. 5.6.33), «некое подобие де-
ревни»— фруктовый сад; одевают постройки и деревья вьющи-
мися растениями, так что получается крытая зеленая галерея;
особой хитрой обрезкой придают деревьям и кустам вид разных
предметов, людей, зверей. Плиний Старший писал, что они со-
здают таким образом целые картины: охоту, флот (16.140). То-
пиарии должны были пройти основательную школу садоводства
и паркового дела; к сожалению, об их обучении ничего неиз-
вестно. Оба топиария у Тавров — рабы.
62
Топиарии вводят нас в среду образованных рабов. К ним
относятся актеры, музыканты, врачи, секретари, стенографист и
переписчики.
Что обед у богатых римлян (и не только парадный) сопрово-
ждался чтением, музыкой и небольшими театральными представ-
лениями, это общеизвестно. Музыкантов в колумбарии только
один (о нем уже говорилось); актеров — comoedus — двое
(6252—6253), все они рабы.
Врачей упомянуто двое; одного схоронили в колумбарии; дру-
гой похоронил здесь дочь и сына (6319—6320). Самого врача,
несомненно грека, звали Люса (вероятно, Лисий — «избавитель»,
хорошее имя для того, чье дело избавлять от болезней. Люса, мо-
жет быть, происходит из врачебной семьи, и отец сознательно вы-
брал это имя). Имена, которые Люса дал своим детям, позво-
ляют в какой-то степени уловить, чего оп ждал в будущем и на
что надеялся. Придет, конечно, время, когда он будет официально
называться «Т. Статилий, отпущенник Статилия, Люса», и сына
своего Люса назвал не греческим именем, а римским — «Грат».
«Т. Статилий Грат» — мучительного указания на рабское происхо-
ждение уже нет. Что cognomen «Грат» в италийских, искони
свободных семьях не встречается, это ему невдомек, а если и из-
вестно, то расчет у него правильный: кто, кроме заядлых анти-
кваров, это учует? А дочь он назвал милым сердцу, родным гре-
ческим словом «Спуде» — оно же и хорошо для женщины. Судьба
разбила мечты бедняги: умерла девочка, Грат не дожил и до че-
тырех лет.
Ниже врачей, но причастны к врачебному миру акушерка Ста-
тилии Старшей, рабыня Секунда (6325), и массажисты — unctores
(6376—6382 и 6343), все семь человек — рабы. У Тавров была
своя баня, которой ведал банщик Неон (6243); топил ее и содер-
жал в чистоте. Баня и была главным местом, где работали масса-
жисты: натирали вымывшегося ароматным маслом, а затем
«слегка проходили по телу руками» (Cels. 2.14).
Либрариев надписи называют двоих: один был секретарем
Тавра — a manu (6314), другой — переписчиком (6315); оба
рабы. Насколько ценился хороший либрарий-переписчик (бук-
вально «книжник», «занятый книгами»), можно видеть из письма
Цицерона, который просил Аттика прислать к нему для приведе-
ния в порядок его библиотеки двух человек из его книжников
(Att. 4—4b. 1). Тавр нанял либрария у одного из своих отпу-
щенников. Был при доме и стенографист, актарий Эрот, раб
(6224). Что он стенографировал? Служебные отчеты и распоря-
жения хозяина? Книгу, читаемую нарасхват и настолько редкую,
что надо было поскорее ее отстенографировать и только потом от-
дать в переписку? Возможно, и то и другое. Во всяком случае на-
личие стенографиста и переписчика свидетельствует о том, что в доме
Тавров ценили книгу и мир идей не был закрыт для хозяев.
63
В «домоуправлении» занято несколько человек. Самое скром-
ное место принадлежит привратнику (ostiarius); в этой долж-
ности у Тавров мы встретим мужчину (6217) и женщину, жену
или дочь раба Пансы (6326). За порядком в доме смотрел «дво-
рецкий» (atriensis); все должно быть чисто и прибрано; рабы,
состоящие под его командой, подметают пол, обметают стены,
колонны и потолки (при высоте римских комнат это не так
просто), обтирают статуи, маски предков и мебель, смазывают
ее деревянные части для блеска оливковым отстоем, так же как
бронзовую и серебряную посуду, которую ставят для украшения,
а не для пользования. Так как атрий был наиболее парадной и
самой большой комнатой (он занимал обычно около половины
всего дома) и работы по уборке здесь было больше всего, то
«дворецкого» и называли atriensis («состоящий при атрии»).
Источники I в. до н. э. изображают «дворецкого» только как
лицо, надзирающее за чистотой и порядком, но раньше он ведал
всем хозяйством (Plant. Asin. 459; Pseud. 607—609). Не оста-
лась ли у него от тех времен обязанность следить за одеждой
и обувью «городской семьи» и заведовать его гардеробом? Есте-
ственно поручить это дело тому, кто должен смотреть за поряд-
ком в доме; можно ли говорить о порядке, если у домашней че-
ляди нет благопристойного вида?
«Дворецких» в колумбарии шесть (6215, 6250, 6239—6242);
один из них был «дворецким» «в садах», т. е. в особняке, стоявшем
в парке, может быть, в том, который стоил жизни консулу 44 г.
Все «дворецкие» — рабы.
В надписи (6217) упомянут силентиарий, отпущенник Сизены.
О роли этого человека хорошее представление дает письмо Се-
неки: обед; хозяин наедается до пресыщения; вокруг стоят рабы,
«которым не то что заговорить, нельзя пошевелить губами.
Розга останавливает всякий шопот; за кашель, чиханье, икоту —
а все это не зависит от человека — все равно бьют. Целую ночь
стоят немые голодные рабы» (Epist. 47.3—4). Действовать роз-
гой и было обязанностью силентиария; он, вероятно, вообще нака-
зывал провинившихся и был своего рода домашним палачом.
«Дворецкий» следил за порядком в доме; обязанности инсу-
лярия — это обязанности наших домоуправов и старших дворни-
ков. Упомянуто их пять человек (6296—6299; 6215); все рабы,
один из них Эрот, «инсулярий из Помпеевых Садов» (6299).
Чтобы римский аристократ выстроил в своем парке многоквар-
тирный дом, заселенный жильцами, это немыслимо. Вероятно
другое: у Тавров в «Помпеевых Садах» была инсула — двух или
трехэтажный дом, где помещались все мастерские, — а мы видели,
что у Тавров была и прядильня, и швальня, и прачечная, и пе-
карня. Тут же жили и работники, при них занятые, и вообще
все те, кто не обязан был по своей должности находиться непо-
средственно при хозяевах. Два инсулярия, этот самый Эрот и
04
Кердон, жили одновременно. Что у Тавров имелись и дома, на-
селенные съемщиками квартир, в этом можно не сомневаться.
С этим источником дохода богатые римляне давно уже освоились.
Таврам пришлось поставить особого человека для руководства
всем этим домовым ведомством; должность его называлась ad ае-
dificia; ее занимал отпущенник Эрот (6225). Он производил все
юридические сделки по купле и продаже домов, оформлял до-
говоры с отдельными квартиронанимателями или с арендатором,
снимавшим всю инсулу целиком, получал деньги, принимал до-
клады от инсуляриев. Инсулярий должен следить за состоянием
здания и за жильцами, понимать толк в строительных материа-
лах и в ремонтных работах. Он сообщал «ведающему зданиями»
о всех неполадках в доме, о жалобах жильцов и состоял при нем
в подручных.
В штате домоуправления находились и «амбарщики» — hor-
rearii (6292—6295); их четверо, все рабы. «Амбары» при част-
ных домах — это картинные галереи, склады дорогих предметов,
иногда книг.4 Горреарии исполняли при них обязанности убор-
щиков и сторожей.
Самое высокое место в управлении домом и домашним хозяй-
ством занимал диспенсатор, министр финансов в миниатюре.
К нему стекались все счета и отчеты, он получал и выдавал
деньги, составлял ведомость расходов и доходов. Цицерон в от-
чаянии писал Аттику, что он не в состоянии разобраться в своих
хозяйственных делах, потому что диспенсатор у него сбежал
(Att. XI. 1). У одной из Статилиев был свой диспенсатор (6272).
В колумбарии их трое: два раба, один отпущенник (6271, 6272,
6266). Этот последний, Т. Статилий Авкт, был личностью при-
мечательной. В колумбарии похоронена вся его семья, и в над-
писях неизменно упоминаются те родственные узы, которые со-
единяли покойного с Авктом. Эти надписи, вероятно, составлял
он сам в спокойной уверенности, что близость к нему поднимала
умершего над остальными. Что внушило ему это чувство? Пост,
им занимаемый? Чувство собственного достоинства, выработан-
танное всем внутренним складом этой суровой и суховатой души?
Через руки этого человека проходили сотни тысяч; он приобрел
себе только одного раба и того сплавил Статилиям. Он пережил
всех своих; надпись ему, официальную и сухую, поставила адми-
нистрация колумбария — его, видимо, не любили. Он не был
даже членом погребальной коллегии, детей не имел, друзьями не
обзавелся. Судьба сулила ему одиночество; он приложил все уси-
лия, чтобы сделать его полным, считая этот жребий единствен-
ным, себя достойным.
О том, какие обширные связи были у семьи Тавров, можно
судить по наличию должности ad hereditates. Имеется особый
человек, который ведал получением наследств, отпущенник
Юкуид (6291). Упомянуть в завещании знакомого и отказать ему
5 М. Е. Сергеенко
65
хоть малую толику из своего состояния — это в римском обще-
стве того времени акт вежливости почти обязательный. Суммы,
завещаемые Таврам, могли быть вовсе незначительными, но
число наследств было так велико, что потребовался человек, ко-
торый вел бы все дела и ведал всеми формальностями, связан-
ными с их получением. Отчет он представлял диспенсатору, а мо-
жет быть, сначала самому хозяину.
Видное место в хозяйстве Тавров занимала сдача в аренду
и сдача с подряда. Эта форма ведения хозяйственных дел была
привычной с давних пор (вспомним Катона), и Тавры шли по
давно пробитой торной дороге. Должность ad locationes занимал
раб Зена (6316).
Все документы в подлинниках или копиях — завещательные
распоряжения, договоры, условия, отпускные, старые хозяйствен-
ные отчеты, брачные контракты, купчие, запродажные — храни-
лись в архиве, которым ведал архивариус — табулярий (6358—
6359). У Статилиев один табулярный был рабом, другой — отпу-
щенником. На это место выбирали людей испытанной честности,
в которых были уверены, что их не соблазнит никакая взятка,
что они не выкрадут документа, нужного врагам семьи, ничего
не подделают и вообще не предадут хозяина. Что они должны
быть хорошо грамотными, это само собой разумеется.
В хозяйстве Тавров бросается в глаза одна особенность:
у них «все свое». Рим полон булочных и пекарен, у них же хлеб
пекут дома; во множестве лавок на Этрусской улице, в Субуре
продаются всяческие ткани и готовая одежда, у них прядут и
ткут дома. Старая традиция, еще от тех времен, когда хозяйка
сама и пряла, и возилась у хлебной печи? Может быть, до не-
которой степени. Но, думаю, в еще большей степени желание
чувствовать хозяйственную автаркию: «у меня все свое, и я ни
от кого не завишу». Марциал наслаждался сознанием, что у него
на очаге дрова из собственного леса и он ест яйца от своих кур.
У Статилиев размах, конечно, шире; но обзаводиться собствен-
ным персоналом по всем хозяйственным статьям — у них и пекари,
и пряхи, и фуллоны, и мастеровые — их заставляло то же самое
чувство.
2
В колумбарии Тавров хоронили и рабов, и отпущенников.
Имена последних писали обычно целиком — сразу видно, «то их
патронами были Статилии; что касается рабов, то имя хозяина
(в род. пад.) прибавлялось обычно только в том случае, если
умершего хотели как-то выделить: «носильщик Тавра», «масса-
жист Тавра сына». Имеется, однако, еще категория рабов, заня-
тых в хозяйстве Тавров, к имени которых присоединено прозвище
с окончанием на anus: Auctianus, Philerotianus и т. д. Уже Мом-
66
сён заметил, что Это рабы Статилиевых отпущенников и проз-
вище дано им по имени их владельцев. Почему эти люди рабо-
тают у Статилиев? Может быть, отпущенник послал их как вы-
полнителей орегае, обязательных работ на патрона? Но Авкт
диспенсатор работал у патрона сам. Приоткрывается другая воз-
можность: отпущенник нанимал своего раба патрону. Зачем эти
рабы понадобились Таврам? Специальность некоторых помечена
в надписях: повар, фуллон, ткач, ведающий подрядами, перепис-
чик, лектикарий, «сопровождающий». На обе последние долж-
ности можно было взять за силу, ловкость, представительность —
это дары природные, но ни переписчиками, ни знатоками законов
люди не рождаются. Каким образом у «вчерашних рабов» оказа-
лись такие мастера, что их услугами захотели воспользоваться
в одном из первых домов Рима?
Пересмотрим состав рабов у отпущенников. У Статилия Басса
из пяти рабов двое ребят: Ефим, «раб Басса» (6439), и Констант
(6427), оба умерли маленькими. Среди 19 рабов Посидиппа чет-
веро детей: Кондицион (умер 5 лет), Онисим (умер 7 лет), Яну-
арий (умер 14 лет) и Феба (умерла 12 лет). Это не дети По-
сидиппа (это было бы отмечено); Онисим прямо назван рабом,
Феба — отпущенницей. Само собой напрашивается предположе-
ние, что отпущенник покупает ребенка. Он стоит, конечно, гораздо
дешевле взрослого, а умрет, тоже убыток невелик — и обучает его
сам или отдает в учение, которое обходится, надо думать, не до-
рого: эти люди превосходно высчитывали, что выгодно и что убы-
точно. Обученный раб, «раб-специалист», становился длительно не
иссякавшим источником дохода: он работал на хозяина в рабском
состоянии и выкупался на свободу кругленькой суммой. Глазной
врач из Ассизи заплатил хозяину 50 тысяч выкупа. Отпущенник
шел тут дорогой, проложенной расчетливыми рабовладельцами
в стиле Катона или Аттика.
Из отпущенников Таврова дома чаще всего упоминается По-
сидипп. Сам он у Статилиев уже не работал, но рабов его упо-
мянуто 19 человек; троих он отпустил на волю. Один из них,
умерший 21 года, назван verna, т. е. рабом, родившимся в доме
своего господина; Посидипп, следовательно, уже больше 20 лет
вел свое хозяйство. За это время он составил себе такое состоя-
ние, что ему понадобился диспенсатор и он стал перекраивать
свою жизнь по мерке патрона: завел себе повара и кубикулярия;
если у Т. Статилия Тавра есть лакей, почему не иметь ла-
кея Посидиппу? Перед нами из повседневной жизни, не
с книжных страниц, появляется человек из числа тех,
которые доводили до бешенства Ювенала и Марциала, и не их
одних.
Другие отпущенники гораздо скромнее: они или еще не
успели обзавестись большим штатом, или в нем не нуждаются:
два-три раба и все. Вряд ли здесь чистая случайность.
5*
67
В колумбарии Статилиев поставлено отпущенникам: 99 надпи-
сей— отпущенникам Статилиев; 11 — чьим-то отпущенникам, ра-
ботавшим в хозяйстве Статилиев; 22 — отпущенникам Статилие-
вых отпущенников. Почти Уз погребенных в колумбарии принад-
лежит к отпущенникам. Кроме того, в колумбарии имеется 28 над-
писей викариев; они принадлежали 25 рабам Статилиев. Думаю,
что этих викариев было гораздо больше; осторожности ради беру
только тех, при имени которых стоит «викарий». Из 28 вика-
риев 12 женщин, 43%—почти половина. Вряд ли случайность.
Примечательно и то, что раб не входит в связь с хозяйской рабы-
ней; ему нужен человек, который бы от него целиком зависел и
только его бы обслуживал; его «наместница», или «служанка» (yi-
caria, ancilla), будет вести его нехитрое хозяйство и станет его
наложницей. У него есть средства, чтобы приобрести эту служанку
и содержать ее и детей, от нее прижитых. И что еще важнее:
у него есть уверенность, что викарию от него не отберут и
жизнь, которую он налаживал, не рухнет, взорванная хозяй-
ским капризом. Но как рабу удалось скопить денег на по-
купку раба или рабыни, откуда он возьмет средства их кор-
мить и одевать? Не являлись ли эти своеобразные рабовла-
дельцы рабами, которые, говоря нашим языком, «отпущены
на оброк»: получив от хозяина некоторую сумму, они откры-
вали мастерскую — лавку и начинали самостоятельную жизнь.
Свой долг, проценты и «оброк» они постепенно выплачивали хо-
зяину, а если доля им улыбалась, то и прикапливали денег на вы-
куп. Жизнь этих людей подернута таким туманом, что разглядеть
можно только общие очертания, какую-то расплывчатую, едва
уловимую схему. И так дорог бывает случай, когда этот туман
чуть поредел, — и перед нами живой человек и живая жизнь хоть
в кусках, хоть в обрывках, но реальная, конкретная — жизнь
Хреста, раба Авкта, уже знакомого нам диспенсатора, которого
он за ненадобностью пристроил Таврам к их амфитеатру сторо-
жем или придверником. Место было спокойное и нехлопотливое,
но в будущем ничего не сулило, и молодой раб, предприимчивый
и смелый, решил устроить свою судьбу по-иному. Привалило ли
ему какое-то сказочное счастье и он сразу разбогател, попро-
сил ли он денег у Авкта или через Авкта у самого хозяина, но
только он приобрел раба, поставил его на свое место, а сам взялся
за какое-то дело на стороне. Оно пошло; он приобрел еще вика-
рия (6385); была у него и «служанка», от которой имел он дочь.
Женщине этой он внушил глубокое уважение к себе; умершую
малютку (девочка умерла 3 лет) она величает «викарией Хреста
Авктианова», считая, видимо, это звание великой честью (6398).
Отцом этот удачливый и ловкий человек был прескверным:
смерть девочки его нисколько не тронула — не до этой мелюзги!
Покорил он не одну свою наместницу: он сумел настолько по-
нравиться Тавру, что тот пожелал иметь его собственным рабом
68
и купил его у Авкта. «Хрест, раб Тавра», приобрел третьего
раба (6390), и в конце концов, мы застаем «Т. Статилия Хреста»
(6406) уже отпущенником.
Наличие рабов-рабовладельцев, естественно, ставит вопрос, по-
чему хозяин вместо того, чтобы приобретать рабов самому, разре-
шил обзавестись ими рабу? Почему он устраняется от непосред-
ственного распоряжения ими, почему уступает свои права соб-
ственному рабу? Он явно слагает на него какие-то свои заботы,
какую-то свою тяготу. В чем дело?
Появление рабов, которые являются в то же время и рабовла-
дельцами, растущее число отпущенников, законодательство, забот-
ливое к ним и охраняющее их права, — все это по существу своему
настолько противоречит самой сущности рабовладельческого
строя, что вызвать эти явления могли только причины первосте-
пенной важности. Хозяйственная обстановка сложилась так, что
раб стал невыгоден, и в самом положении его заметили причины,
по каким работа его не могла удовлетворить требования совре-
менного дня.
Уже Катон пришел к мысли, что раба надо как-то заинтересо-
вать в работе и расположить к хозяину. Первый урок «угожде-
ния рабу» был дан им; он сам пробил брешь в системе обхожде-
ния с рабом, им предписанной: сытно его кормить, тепло одевать
и следить, чтобы все его время было заполнено работой и сном.
Оказалось, что этого мало: рабам, которые смотрят за волами,
надо делать какие-то поблажки, «до некоторой степени угождать
им» (Cat. 5.6), чтобы они лучше ухаживали за скотиной. Жена
Катона кормит грудью крохотных vernae, надеясь этим создать
добрые отношения между своим сыном и его рабами. (Plat. Cat.
mai 20). Интересно проследить, как рост хозяйственных запросов
и улучшение быта рабов идут рука об руку. Это можно хорошо
наблюдать в сельском хозяйстве. В I в. до н. э.,, когда стране
потребовались большие урожаи, а хозяину большие доходы, начи-
нают пересматривать дедовскую агротехнику и впервые отчетливо
осознают, какое значение она имеет, как важно, чтобы каждая
работа в поле, в саду, в винограднике была выполнена хорошо и
старательно. Главный работник в сельском хозяйстве — раб, и
чтобы он хорошо работал, надо внушить ему «благожелатель-
ность к хозяину». Рабу разрешено завести семью, иметь кое-какую
собственность; хозяин вводит награды и поощрения; бичом раз-
решается действовать только, если слова бессильны (Varro
г.г. 1.17.5—7). Колумелла, хозяин-рационализатор, создает целую
систему обращения с рабом (1.8); хозяину вменено в обязанность
заботиться не только о пище, одежде и жилье раба: в рабе надо
пробудить чувство собственного достоинства, интерес к работе,
преданность хозяину. Без хорошего работника никакие улучшения
в хозяйстве невозможны. Колумелла это хорошо понимал, но по-
нимал он также, что превратить раба в такого работника можно
69
только, если хозяин энергично возьмется за улучшение его жизни
и будет сам неусыпно следить за тем, что творится в хозяйстве.
Ставка в основном была на хозяина. Недаром он рекомендовал от-
давать имения, куда хозяин заглядывал редко, в аренду колонам
(1.7.6—7); недаром так внимательно и подробно остановился на
характеристике условий, при которых у хозяина будут сидеть на
земле постоянные работящие колоны. Колумелла настаивал на том,
что хозяйство может хорошо идти только при непрестанном
подъеме агротехники; его современники сознательно отказыва-
лись от всяких улучшений в хозяйстве. Колумелла метал громы
против этих «невежд», но «невежды» гораздо лучше, чем он,
фантазер и мечтатель, учитывали реальную обстановку и пони-
мали, что кое-как удержаться со своим хозяйством они смогут
только, не вводя никаких усовершенствований, потому что усо-
вершенствования эти требуют только лишних расходов и пойдут
прахом при отсутствии неуклонного хозяйского надзора и при
пассивном сопротивлении рабов, которых вовсе не так легко вос-
пламенить энтузиазмом к работе, которая потребует от них боль-
ших усилий, но не принесет им никакой реальной выгоды. Хозяй-
ственная жизнь прорывает себе новое русло — она отвергает раба;
ей нужен человек, кровно заинтересованный в хорошей работе.
То, что происходило в сельском хозяйстве, происходило, конечно,
и в любой мастерской. Что хозяин ее задумывался над тем, как
повысить продуктивность работы своих мастеров и ее доходность,
это несомненно; что мысль о необходимости заинтересовать раба
в его работе материально приходила ему в голову, это доказывает
институт пекулия. В этом направлении хозяин и решает действо-
вать: пусть раб заведет собственное дело и приобретет себе ра-
бов — это избавит хозяина от нудной необходимости постоянного
и мало достигающего цели надзора за ним, — пусть действует на
свой страх и риск. Так появляется раб «на оброке». Этот человек
держит в руках свою судьбу: от его энергии, работоспособности
и разворотливости зависит вся дальнейшая жизнь и его и его
семьи. Хозяин, отпуская, дает ему денег взаймы; он распоря-
жается ими и с бережностью скупца, и с разумной смелостью де-
лового человека. Он наймет скромную табериу, приобретет одного-
двух рабов, будет работать с ними сам до упаду, им не даст
спуска — у него не вырвешься из мастерской, не побегаешь зря по
городу, но все же человек он свой: сам работает, не разгибаясь,
ест ту же еду, за стол посадит рядом с собой. При умении и
удаче раб-рабовладелец скоро возвратит хозяину свой долг и
начнет набирать денег себе на выкуп. В качестве отпущенника
он сохранит ряд обязательств по отношению к своему бывшему
хозяину, отныне своему патрону; хозяин избавился от раба, с ко-
торым ему стало неуютно. Тут мы подходим к идеологиче-
ским причинам, по которым хозяину хотелось отделаться от
раба.
70
У Катона был образованный раб Хилон, которого он отдавал
в наймы в качестве учителя. Хилон умер рабом; Катону и
в голову не приходило его освободить. А рабовладельцы послед-
него века республики неоднократно освобождают рабов «за их
образованнность», как замечает Светоний. «Славные грамма-
тики и риторы», о которых он повествует, — почти все отпущен-
ники. Стало неудобно, чтобы человек, объяснявший «Тимея» и
знавший наизусть чуть ли не всего Гомера, завязывал тебе
башмаки. Предки подобной неловкости не чувствовали. Не все
рабы, правда, читали Платона и декламировали Илиаду;
в большинстве это были люди полуграмотные, но и в обращении
с ними хозяин как-то утратил прежнюю непосредственность.
Он не может обойтись без раба, он приучен смотреть на него
как на существо низшее, но вокруг него в воздухе носятся какие-то
идеи, которые не дают ему прочно держаться на этой позиции. Ка-
кой-то чудак садится за стол вместе со своими рабами; это бо-
гатый и видный человек, и его громко одобряют. Разгневанная
хозяйка ударила изо всех сил зеркалом неловкую рабыню, так
что та упала без сознания; эта язва Марциал ославил ее по
всему городу, на нее только что не показывают пальцами. Куда
ни пойдешь, всюду наткнешься на стоика, и это не только го-
лодные греки в изорванных плащах, всклокоченные и грязные;
почтенные отцы семейств, знатные сенаторы говорят о равенстве
всех людей; оказывается, что рабы — это «младшие братья».
Что тут делать? Как себя вести?
Гете сказал как-то, что «реальная жизнь укладывается в лю-
бую теорию лишь на тот лад, на какой живое тело подходит
ко всякому кресту, на котором его распинают». Слова эти полны
глубокого смысла; несоответствие между «золотым деревом
жизни» и «серой теорией» болезненно ощущает всякий историк.
И тем не менее трудно обойтись без этой «серой теории»; в пе-
репутанном и сложном прошлом естественно искать какой-то об-
щий признак, вносящий в хаотический мир отдельных явлений
некий порядок и стройность. Этому порядку будет обязательно
противоречить ряд фактов: живая жизнь сложна и многоголоса,
и все же среди этого множества голосов какой-то будет звучать
особенно настойчиво, какое-то явление окажется особенно рази-
тельным. Таким явлением уже в I в. н. э. окажется кризис ра-
бовладельческого строя; до смерти ему еще далеко, но могилу
ему уже начали рыть, и в работе этой объединились рабовла-
дельцы, сдающие свою землю колонам, отпускающие рабов «на
оброк» и освобождающие их, и верховная власть, осторожно и
сознательно покровительствующая отпущенникам.
77
Г лава седьмая
ЛЮДИ И НРАВЫ
Надписи рассказывают нам не только об экономическом и
социальном положении ремесленников, рабов и отпущенников,
т. е. вчерашних рабов: они позволяют нам всмотреться во вну-
тренний облик этих людей, подслушать их мечты и чаяния, раз-
глядеть, что они ценили и чего требовали от жизни, как отно-
сились к окружающему обществу. Больше всего материала дают
здесь стихотворные надгробия — carmina sepulcralia. На характе-
ристике этого источника следует остановиться.
Этими метрическими надгробиями довольно много занимались
с половины прошлого века: изучали их историю, их язык и сти-
хосложение, увязывали с другими литературными жанрами, рас-
сматривали как источник для характеристики быта простых лю-
дей.1 Живо занимал исследователей вопрос о том, кто сочинял
эти стихи, где искать их безымянных авторов. Р. Канья,2 пора-
женный почти дословным сходством некоторых эпитафий в раз-
ных концах римского мира, пришел к заключению, что у резчи-
ков, вырезавших надписи на памятниках и могильных плитах,
имелись сборники со стандартными формулами для тем, особенно
часто встречаемых в эпитафиях. Канья приводит некоторые из
этих тем: «родителям следовало бы хоронить детей, а не наобо-
рот»; «нечего плакать, от судьбы не уйдешь»; обычную концовку
эпитафий: «земля тебе легка да будет». Беда, однако, в том, что
большинство стихотворных надгробий этими темами отнюдь не
ограничивается, а иногда и вовсе их исключает, кроме пожела-
ния «да будет легкой земля», имевшего религиозное значение.
Кроме того, эти «формулы» облекаются в словесное одеяние
столь разное, что о каком-либо стандартном образце, допускаю-
щем лишь незначительные изменения, не может быть и речи.3
Но наличия в эпитафиях ряда одинаковых мыслей и сходных
фраз отрицать нельзя: это факт неоспоримый. Бруно Лир4 по-
пытался объяснить его таким образом: люди высокой культуры,
пользуясь греческими образцами, составляли сами эпитафии для
себя и своих близких. Эти надписи, вырезанные на памятниках,
стоящих вдоль больших дорог и вообще по местам, доступным
обозрению, стали для людей малообразованных чем-то вроде
сокровищницы с обильным запасом мыслей и слов. Невежествен-
ный ремесленник или торговец, потерявший близкого человека,
бродил среди этих памятников, выписывал из одной эпитафии
одно, из другой другое и таким образом кое-как составлял для
себя то, что ему было нужно. Этим постоянным списыванием
и контаминированием и объясняется создание своеобразной то-
пики, обязательной для этой кладбищенской литературы. Лир
каталогизировал ее; составил список входящих в нее топосов,
72
снабдил каждый множеством примеров из эпитафий и подобрал
для каждого греческий образец, который переводил и переделы-
вал на свой лад образованный римлянин, автор эпитафии.
Работа Лира заслуживает всяческого уважения и за свою
добросовестность, и за полноту собранного материала, с выво-
дами же его согласиться трудно. Топосы эпитафий (все люди
смертны; жизнь дана человеку взаймы; смерть — закон природы,
она избавление от страданий; пользуйся жизнью; за гробом
человека ничего не ждет и т. д., и т. д.) суть не что иное, как
ходячие положения популярной стоической и эпикурейской фи-
лософии, составлявшие повседневный философский обиход лю-
дей, причастных к греко-латинской культуре.0 Тому, кто сочи-
нял эпитафию сам и был «в просвещении с веком наравне»,
вовсе не требовалось, как думает Лир, рыться в греческих под-
линниках, чтобы вспомнить о неверности судьбы; кроме собствен-
ного опыта, он хранил в памяти соответственные афоризмы
хотя бы из Сенеки и обильной литературы «Утешений» («Conso-
lationes»).6 А затем уже в I в. н. э. стихотворная эпитафия пред-
ставляет собой вполне выработанный литературный жанр со
своими законами, овладеть которыми путем одних прогулок среди
памятников вряд ли было возможно. Существовали, конечно,
профессиональные поэты, писавшие на заказ; скорее всего это
школьные учителя («грамматики»), прирабатывавшие стихотвор-
ством к своему основному заработку. Профессионалов этих
объединяет один общий признак — отсутствие поэтического да-
рования: это не настоящие поэты, а кропатели стихов, но не
без литературной выучки. Их можно расположить по разным
ступеням; вверху стоят люди с бесспорным «грамматическим»
(т. е. литературным) образованием: они владеют стихом, начи-
таны в римских поэтах, умеют ловко вставить в свое произведе-
ние стих 'ИЗ Вергилия или Овидия,7 знают, как пользоваться
конъюнктивом и не ошибаются ни в склонениях, ни в спряже-
ниях. Они превосходно знакомы с топикой эпитафий и считают,
что кстати приведенный топос свидетельствует и о причастности
автора и заказчика к высокой сфере мысли, а кроме того, подни-
мает скромную эпитафию к уровню «Consolationes» и «Epicedia».8
Надо думать, что они охотно ограничивались бы этими общими
местами, но заказчик не В1сегда бывал человеком сговорчивым: не
удовлетворившись сообщением, что люди смертны и никто из
умерших не возвращается из Аида, он упорно настаивал, чтобы
в эпитафию были вставлены такие-то и такие факты из жизни
его или его жены, и сочинителю приходилось выбираться из-под
уютного прикрытия привычных мыслей и словесных оборотов и
как-то втискивать в свое произведение ряд конкретных подробно-
стей. Их наличие и делает такими драгоценными эти надгробия:
именно они позволяют увидеть то, без чего история мертва, —
живого человека. И поэтому так дороги эпитафии, составленные
73
полуграмотными людьми без помощи поэта-наймита. Им не по
силам загнать строптивые слова в определенный размер, под-
чинять предложения они не умеют, с этимологией не в ладах.
Мыслей у них больше, чем слов, и покорить себе эту словесную
стихию они не могут. Понять их бывает зачастую трудно, но
в этих неуклюжих беспомощных строчках нет ни общих мыслей,
ни предписанных чувств: все свое, пережитое, со дна сердца
поднятое, задушевное и сильное; видишь человека и его душу.
Эпитафиям нельзя безусловно доверять, мысль эта отнюдь
не нова и не оригинальна. Ее подсказывает самый замысел эпи-
тафии: в какой-то мере она всегда похвальное слово. Брань и
проклятия в эпитафии — явление редчайшее.9 Те, кому эпитафии
посвящены, были все хорошими людьми, а жены их все подряд
piae, castae, fideles, obsequentes. Человек, который, читая эти эпи-
тафии после Тацита и Светония, решит, что наконец-то он попал
из страшного мира императорских дворцов и римских особня-
ков в светлое царство добродетели, будет, конечно, наивен, но
глубоко ошибется и скептик, объявляющий всю эту литературу
насквозь фальшивой. Весьма вероятно, что не все, кого эпитафии
объявляют добрыми и честными людьми, были действительно
таковы и что жены их, «целомудренные и верные», подлинно
и всегда были верны и целомудренны. Несомненно другое: эпи-
тафия приписывала человеку качества, которые ценились в его
среде; она ставила мерку, подойти под которую хорошо и до-
стойно; она рисовала идеал жизни, которую эти простые люди
считали примерной и счастливой. Вот почему она заслуживает
пристального внимания.
Люди, о которых мы говорим, почти все выходцы с грече-
ского Востока; они или дети отпущенников, или отпущенники
сами. Но — странное дело!—надписи их составлены по-латыни,
иногда неуклюже, безграмотно, но все равно по-латыни. Уро-
женцы Греции не хотят пользоваться родной речью, они засло-
няются от своего происхождения языком чужой земли. Они так
хотят чувствовать себя до конца своими в этой стране, куда они
пришли не только чужаками, но и «в рабском зраке». Как они
радуются на своих детей, уже свободных, приписанных к трибе,
соединяющих свое имя с именем отца! «Г. Цецилио, сыну Гая,
Аквиле, Сабинской трибы», — пишет отец, отпущенник Диет
(9569). Чужие люди, похоронившие безродного иатролипта, грека
Зенодара, и сами, вероятно, греки, полностью выписали на ма-
ленькой мраморной табличке, старой, уже однажды использо-
ванной (на новую, вероятно, ни у покойника, ни у соседей денег
не хватило), его полное имя, свидетельствующее о том, что Зе-
нодар был римским гражданином. Будет большой ошибкой и
несправедливостью расценивать эту радость с точки зрения Юве-
нала, как корыстную и низкую лесть «ахейских подонков», ис-
кавших только легкой и сытой жизни. «Подонки» по-настоящему
74
стремились прижиться в этой диковинной стране, которая так
неласково встретила их, рабов, и вдруг осенила самым гордым
званием, какое только знал тогдашний мир. Пришелец и вче-
рашний раб начинал чувствовать Италию своей родиной и при-
нимал ее язык как свой и родной. Нельзя, однако, сказать,
чтобы на этой новой родине все сразу складывалось мирно и
гладко и чтобы отпущеннику всегда легко и вольно дышалось.
Об отношении свободного мира к «вчерашним рабам» говори-
лось достаточно, и нельзя спорить, что есть сотни текстов, из ко-
торых пренебрежение к ним так и брызжет. Стоит, однако,
ближе присмотреться к людям, которые особо щедры на это
пренебрежение. Причины его были разными в разных слоях:
родовитая аристократия презирала вчерашнего раба по глубоко
вкоренившемуся и не изжитому еще под ударами императорского
самодурства высокомерному сознанию своего достоинства как
римлянина и человека искони свободного. Люди, занявшие высо-
кие места милостью императора, еще помнившие, как дед их,
а то и отец были рабами, отгораживались от своей скромной ро-
дословной жестокостью и презрением к среде, из которой вы-
шли. Для клиента презрение к отпущеннику было единственным
бальзамом, кое-как смягчавшим боль жгучей зависти к этому без-
родному баловню счастья. Умбриций Ювенала покидал Рим, по-
тому что ему не под силу конкурировать с «ахейскими подон-
ками». У Марциала подкладкой его ядовитых выпадов, его злых
и грубых издевательств была самая элементарная зависть.
И было чему завидовать. Благородный потомок Ромула в драных
башмаках и кое-как заштукованной тоге плелся с одного конца
города на другой в темноте, по холоду и слякоти, чтобы привет-
ствовать патрона и получить от него жалкую спортулу, приправ-
ленную пренебрежением «царя» и обидными насмешками его ра-
бов. Ремесленник-отпущенник тоже еще до рассвета садился за
свой верстак или наковальню, с терпеливой твердостью созда-
вая работой каждого дня свое будущее. Проходило лет десять —
клиент в такой же потрепанной тоге так же шлепал по грязи и
приносил домой такую же скудную подачку, был таким же ни-
щим и забитым, как и десять лет назад, а отпущенник за это
время успевал обзавестись пусть не богатством, но таким состоя-
нием, какое обеспечивало независимое, сытое и теплое житье.
Трудно было не заметить разницы. Оставалось утешаться тем,
что отпущенник не знает, кто был его отец, что он человек без
роду и племени, что еще недавно на него надевали рабские ко-
лодки, оставалось издеваться и глумиться. Что отпущенник
иногда болезненно ощущал это глумление, это понятно, но у него
уже имелась броня, которую не так-то легко было пробить. Вче-
рашний раб, совсем еще недавно «вещь», своим уменьем и своими
силами добившийся свободы, создатель своей семьи и своего
очага, он по ходу всей своей жизни выучивался «науке первой:
75
чтить самого себя». Римские ювелиры себя уважают. Веселый
помпейский «Фуллоииад» Кресцент настойчиво подчеркивает свою
профессию и чувствует себя членом ремесленного братства. Пе-
карь Зеф велит украсить свой саркофаг разными атрибутами пе-
карского дела. Эврисаку ясно, что он выполняет дело общест-
венного значения. И пренебрежение к ремесленному труду и к от-
пущеннику, который этим трудом живет, начинает медленно, не-
заметно гаснуть, как гаснет костер под непрерывным дробным
дождем. Отпущенник может быть грубым и неотесанным, он не
всегда умеет найти благородную форму для выражения своего
самосознания, для этого нового, зародившегося и растущего чув-
ства собственного достоинства, но оно уже в нем живет. Петро-
ний с проницательностью подлинного художника-мастера подме-
тил эту черту в своем Тримальхионе и его гостях. И отпущен-
ник заставляет неподатливое римское общество признать себя.
Не будем говорить об императорских отпущенниках, отношение
к которым диктовалось раболепием и страхом; возьмем простых
отпущенников-ремесленников. В Остии в оформлении перекрестка
участвуют первые магистраты города и несколько отпущенников,
в их числе врач (CIL XIV.4711): древний мир, как известно,
причислял врача к ремесленникам. Отпущенники женятся на рим-
ских гражданках (CIL V.2530, 3940); коренной италиец ставит
памятник отпущеннику, «врачу и другу» (CIL IX.4553; XIV.
3641). Отпущенник победил не только судьбу, обрекшую его на
рабство: он победил римскую гордыню, заставил «владык все-
ленной» признать себя как равного им.
Некоторые из отпущенников богаты; большинство обладает
достатком. Состояние свое они нажили трудом, труд ценят и его
не стесняются, как не стесняются и того, что родились в бедно-
сти. Отпущенник Зотик «неусыпным прилежанием» — industria
vigilantia (СЕ 71) собрал состояние себе и своим; Синерот, вед-
ший торговлю свиньями, «в молодые годы напрягал все силы,
чтобы иметь средства к жизни» — iuvenis tetendi ut haberem quod
uterer (CE 83), и, по-видимому, собрал их достаточно: сам он
в августалах, а сын его занимал ряд муниципальных должно-
стей, а они, как известно, требовали расходов. Некий Лутий Ва-
лерий, «ставший красой родного города» (СЕ 438), выбился из
бедности (каким путем, неизвестно: надпись дошла в отрывках);
«чтобы составить себе честный достаток, я избирал разные жиз-
ненные пути (varios cursus) и нес разный труд», — говорит о себе
Макробий из Пармы (СЕ 1273). А «трудовой список» крестья-
нина из Мактара дышит гордостью человека, создавшего себе
своим трудом и разумением и состояние, и почет. Своим достат-
ком люди эти, конечно, пользуются, но не только для себя: юве-
лир Гилар выстроил для своей коллегии базилику (VI.30973);
дуумвир коллегии мастеров, изготовляющих кольца, подарил ей
участок земли под кладбище (9144). Врач Мерула замостил на
76
свои средства улицу в родном городе. Все они не скопидомы.
Жизнью своей коллегии и своего города они интересуются горячо
и живо; не пройдут мимо их нужд, протянут руку нуждающе-
муся. Они отзывчивы и скоры на помощь. Эпитафии охотно вспо-
минают, что умерший был добрым человеком. Авфидий Эпиктет,
по всей вероятности квестор коллегии хлеботорговцев в Остии,
«счастливее которого не было человека на земле», «прост и добр»
(487); органный мастер Кандидий добр и благожелателен (483).
Доброта и милосердие осознаются в этих кругах как нечто до-
стойное человека и его украшающее. «Здесь лежит прах человека
доброго, сострадательного, любившего бедных», — гласит эпита-
фия отпущенника Эвода, ювелира со Священной Дороги (9545);
нищий учитель Филокал «никому не отказал в просьбе; никого
не оскорбил» (СЕ 91). Ему вторит богатый свиноторговец Сине-
рот: «Я никого не обидел, а услуги оказал многим» (СЕ 83).
На долю какого-то неизвестного выпала «счастливая жизнь и
доброта, помогающая всем», — cunctis auxilians bonitas (СЕ 1262).
«Ты жил, — обращается к девяностолетнему Рецию Северу его
внук,— и русло жизни до краев наполнил добротой» (СЕ 1525).
Нельзя представить себе, чтобы между людьми, жившими
в тесном соприкосновении, не возникало отношений, которые пе-
реливались, вероятно, богатой гаммой оттенков — от безразличия
до яркой ненависти или дружбы без износу. Надписи из колум-
бария Статилиев дают некоторый материал для характеристики
дружбы в рабских кругах. Иногда она соединяет двоих, иногда
охватывает и большее число людей — есть дружеские кружки.
Письмоносца Диомеда «хоронят сожители» — contubernales (6357),
но придве{5ницу Оптату — «друзья» (6326); лектикарию Астра-
галу поставили надпись «на свои деньги» четверо человек
(6306); о памяти лектикария Агафона позаботились трое (6303).
Раб, освободившись, не отворачивается от товарища, оставшегося
рабом; отпущенник Модест был «дорогим другом» рабу Аме-
римну (6487). Иногда дружбой связаны раб и его викарий (6275,
6435). Рабы не только дружат; в этой среде есть идеал дружбы,
выраженный совершенно шиллеровскими словами: «быть другом
другу» (6548). Настоящий друг верен; дружба и верность — это
нечто нераздельное. «Каким другом был он другу, какой верно-
сти, это засвидетельствовала его смерть» (6275) — эту надпись
поставил своему викарию Фавсту диспенсатор Эрот. Что сделал
Фавст, чтобы заслужить такие слова? Не знаем, да это и не-
важно. Важно то, как расценивается его поступок и что в нем
дорого. Очень любопытна еще одна надпись (6308): «Юкунд,
лектикарий Тавра. Пока жил, муж был и себя и других защи-
щал. Пока жил, честно жил». Эта фраза, неумелая, взъерошен-
ная, по содержанию потрясающа (Момсен сделал к этой надписи
насмешливое примечание: «похвала, достойная носильщика» —
и был неправ). Вот что уважают в рабской среде, вот что значит
77
для этих людей «честно жить»! уметь постоять за себя (чувство
собственного достоинства), вступиться за своих, не спрятаться
и не дрогнуть перед сильным обидчиком. Когда Сенека писал,
что высокая душа может жить и в рабе, и в свободном, он не
просто повторял стоические азы, а сделал вывод из случаев, ко-
торые наблюдал в жизни.
Мы видели, что мастера одной специальности, работавшие,
вероятно, вместе, заказали себе общую надгробную плиту — они
не хотят разлучаться и после смерти (9391, 9435). Врача Зопира
похоронили товарищи-врачи (5350), но врача Атимета, «друга
доброго», хоронят двое рабов, ведавших драгоценностями импе-
ратрицы Фаустины. Общую надгробную плиту заказали себе
семеро человек: четверо мужчин, все отпущенники, но разных
хозяев, и трое женщин, освобожденных тоже разными лицами.
Профессия у этих людей разная; принадлежали они к разным
рабским «семьям». Мы не знаем, что их объединило, и можем
только сказать, что люди тянулись друг к другу и поиски близ-
кого человека уводили их и за пределы мастерской, и за порог
дома, где они жили рабами и где получили свободу.
Дружба высоко ценится и в рабской, и в отпущеннической
среде: Квинктия Протима, отпущенника Квинкгия Валга, совре-
менника Цицерона, «очень хвалили и одобряли друзья» (СЕ 12);
Аллидий Герм, «пока жил, сладостен был друзьям; его, умер-
шего, друзья оплакивают» (СЕ 1261); Урс, веселый отпущенник
Анния Вера, деда Марка Аврелия, рассчитывает оставить по себе
память в сердцах друзей (СЕ 29); Икадий, отпущенник Каль-
пурнии, последней жены Цезаря, «был не последним человеком
для дорогих друзей» (СЕ 964). Друг — поддержка в беде: неиз-
вестный, неоднократно выходивший в океан и «посетивший много
земель», трижды переживал потерю всего состояния, и трижды
его ставили на ноги друзья (СЕ 1533). Гермес, квесторский рас-
сыльный,— крепкая опора для отпущенника Униона (СЕ 477).
Хорошо держать сердце и дом открытыми для друзей. Кандидий
Бенигн, «инженер-гидравлик» из Арля, достигший такого искус-
ства в изготовлении водяных органов и в умении «управлять то-
ком воды», что «великие мастера всегда называли его своим учи-
телем», был «приятным сотрапезником и знал, как угостить дру-
зей» (СЕ 483). Скромный глашатай, имя которого не сохрани-
лось, «пользовался имуществом своим вместе с друзьями» (СЕ
57). Нечего и говорить, конечно, что друзья, у которых «пра-
вильный ум» (vera mens), «желают жить в единодушии» — Con-
corde (371).
Весь этот народ — ремесленники, торговцы, магистратские
прислужники, самой жизнью своей вынужденные постоянно об-
щаться с людьми, очень ценят житейский такт, лад и склад в об-
щежитии, миролюбие и уступчивость. Зосим. мастер серебряных
дел, никому в жизни не сказал худого слова (9222). Отпущен-
78
ник Унион (вероятно, содержатель кассы, дававшей ссуды под
залог вещей) ставит себе в заслугу уменье «скреплять друзей»
(coaglavi semper amicos): был, видимо, советником и миротвор-
цем (СЕ 477). Гаргилий Гемон, состоявший в дядьках при сыне
императорского отпущенника и сам отпущенник этого последнего,
«скудный деньгами, но богатый душой», прожил жизнь «без
тяжб, без ссор, без споров» — sine lite, sine rixa, sine controversia
(CE 134). Родантион в течение всей своей долгой жизни был
очарователен в общежитии: любезен, ласков, обходителен — со-
mis, dulcis, amoenus (СЕ 1142). Матрос, получивший почетную
отставку (missio honesta), за свою семнадцатилетнюю службу ни
в ком не возбудил ненависти (СЕ 372); знакомый нам Унион
«всегда уступал без тяжбы».
Богатый материал для характеристики семейных связей в раб-
ской среде дает колумбарий Статилиев. Мы видим семьи, в кото-
рых муж и жена — люди юридически равноправные: отпущен-
ник и отпущенница, раб и рабыня, но бывает, что раб женат на
отпущеннице (6250). Есть надписи, в которых родителей поми-
нают дети: дочь (6566), сыновья (6301, 6540). Родители оплаки-
вают детей: врач Люса с женой скорбят над дочерью и сыном
(6319), Фавст и Евохия — над двумя сыновьями (6441—6442).
Сохраняются связи между братьями и сестрами: письмоносца Со-
фрона схоронила сестра вместе с женой (6358), отпущенника
Гермерота — сестра Евтихида (6541). Евтих кубикулярий закрыл
нишу с пеплом брата, велария, табличкой с изображениями ин-
струментов его ремесла (6258); старика Евтиха похоронили его
братья и друг Зена (6371); Никерота — брат Гермерот (6468).
Иногда помнят о родстве и более дальнем: Ганимед, отпущен-
ник Тавра, ставит надпись фуллону Фавсту, «своему родствен-
нику»— cognato suo (6288), а Гермиона — своему дяде, отпу-
щеннику Филадельфу, «за родственное его к ней отошение»
(6469).
Только в четырех семьях детей похоронили оба родителя —
и отец, и мать. Чаще ребенку ставит надпись только мать, иногда
даже не упоминая своего имени. Отец умер? Был совершенно рав-
нодушен к своему ребенку? А может быть, мать и сама не знает,
кто отец?
Бывают случаи, что отец один хоронит ребенка. Остался вдов-
цом? Не был «официально» женат? И тут мы сталкиваемся с ря-
дом надписей-загадок. Это надгробия, которые пишет женщине
мужчина или мужчине женщина без всякого указания на то, что
их связывало. Это не родные: родственные отношения всегда бы-
вают указаны; скорее всего тут брачная связь. По какой причине
о ней не объявляют? Урбана, викария Сосикрата, имела какие-
то основания скрывать от хозяина свой союз с Эротом, а Кли-
мент, хоронивший Гилару, викарию Ясона, не желал доводить до
общего сведения о том, что связывало его с Гиларой (6224f
79
бУП). Но почему Антерот, написавший на табличке «своей Ми-
ленсии» (6404), не назвал ее просто женой? Почему Доната по-
ставила надпись кубикулярию Гликону (6260)? Пряху Мессию
хоронил ее земляк Иакинф; связывала их, уроженцев глухой Дар-
дании (6343), только память о далекой родине? Естественно
возникает вопрос, почему брачную связь скрывают при жизни и
молчат о ней после смерти близкого человека. Посмотрим, кто
в открытую говорит о своем браке.
Тут будет и «аристократия»: инсулярий, «дворецкий», дис-
пенсатор, личный секретарь хозяина, врач, табулярий, масса-
жист; тут будут и рабы низшего ранга: письмоносец и пряха, за-
сольщик, штопальщица, три пары «без специальности», конечно,
не занимавшие высокого места в рабской иерархии. Дело, по-ви-
димому, не в положении раба. В чем же? Хозяин не позволял же-
ниться? Но если раб презрел этот запрет, то утаить запрещен-
ный брак было невозможно: так или иначе, но до хозяйских ушей
обязательно дошло бы, что этот приказ нарушен, и тут рабу, ко-
нечно, не поздоровилось бы. Раб просто предпочитал свободную
связь, которую захотел — порвал, захотел — сохранил.
Здесь надо заметить следующее: ничто не могло помешать хо-
зяину уничтожить даже признанный им союз и распорядиться су-
пругами и детьми их по собственному усмотрению и произволу:
продать их в разные дома, разослать в разные стороны. Семья
раба живет будто в какой-то утлой лодчонке, которая вот-вот
опрокинется. Трудно при таких условиях образоваться крепким
семейным связям; в той атмосфере половой распущенности, кото-
рая несомненно существовала и в рабовладельческом доме, и в са-
мой рабской среде, при зыбкости семейного уклада трудно было
окрепнуть чувствам, на которых зиждется семья. И тем удиви-
тельнее, когда эти чувства встречаешь. К приведенным надписям
можно прибавить еще несколько. Тот, кто сочинял надпись глаз-
ному врачу Фирию Келадиану, «рабу Т. Цезаря Августа», спра-
виться с грамматикой не сумел, но сумел отметить черту, которой
был, видимо, поражен: pius parentium suorum (8909). Замечательна
и другая надпись о двух братьях (9586)—оба оказались в раз-
ных домах и стали отпущенниками разных хозяев: Сальвия отпу-
стил Лелий, Сотера — Апулей. Общность ли занятий, дружба ли
с детских лет связывала братьев, но друг друга они не потеряли.
Когда. Сальвий умер, его похоронил брат. В надписи, им сделан-
ной, есть приписка: «на свой счет».
Эта приписка встречается довольно часто и в своей лапидарной
краткости (de suo) она очень выразительна и значит много. Ею
утверждается близость оставшегося и ушедшего: умерший не оди-
нокий человек, о погребении которого обязана позаботиться по-
гребальная коллегия, потому что покойный оплатил эту заботу;
не милостью хозяина удостоен он приличного погребения и по-
смертной памяти: его хоронят любящие руки близкого человека, и
80
ой, &тот человек, имеет возможность это сделать, не прося чужой
помощи, не завися от посторонних людей. Нота гордого само-
утверждения звучит в этом de suo, и чтобы услышать полноту
этого звука, надо представить себе ту длинную и вовсе не торную
дорогу, которую прошел человек, начавший с того состояния,
когда он был вещью, и добравшийся до самостоятельности и обес-
печенности.
Иначе складывается семья отпущенника: она прочна, никто со
стороны не властен ее разрушить. То, что в рабской семье было
исключением — крепость семейных уз, — здесь становится прави-1
лом. Посмотрим на эти семьи.
Главным лицом в домашней жизни будет, конечно, жена — хо-
зяйка. Не доверяя голым эпитетам — pia, casta, fidelis, посмотрим,
каковы реальные факты, их наполняющие.
Верная жена (fidelis, fidei plena) не изменяет мужу не только,
пока он жив: похоронив его, она делает единственное, что может
сделать верная жена, — «никому не дозволено было осквернить
(violare) его ложе... после его смерти она донесла до могилы
в целомудрии сохраненную долгую жизнь» (СЕ 1142). Не всту-
пать вторично в брак — великая похвала для женщины: solo соп-
tenta marito (СЕ 455, 643, 968), unicuba uniuga (СЕ 558), univira
(СЕ 1306); «получив одного мужа, я, целомудренная, хранила
стыдливость» — unum sortita maritum servavi casta pudorem (CE
1523); casta pudica fidelis сливаются в одно понятие целомудрен-
ной верности мужу, первому и единственному.
Fides жены выражается не только в том, что, верная ему при
жизни, она по смерти его до конца своих дней остается честной
вдовой. Она всегда рядом с ним, неизменная ему помощница и со-
ветница. Мирсина, может быть раба, может быть отпущенница,
«всегда вместе с мужем обрабатывала эту плодоносную землю»
(в Лории, недалеко от Рима — СЕ 385); Урбанилла, жена купца,
ведшего заморскую торговлю, была «соучастницей в его делах
(negotiorum socia), хранила дом, помогала советом» (СЕ 516).
«Нет мне жизни без такой жены!» — восклицает вдовец. Жена не
покинет мужа в беде: Цезия Аттика не изменилась к мужу, когда
его постигли несчастья (СЕ 1131); Атилия Помптилла отправи-
лась вместе с мужем в ссылку, не убоявшись страшной Сардинии
(СЕ 1551); раб Хрест в беспомощной и трогательнейшей эпита-
фии вспоминает о своей жене Приме, что, если он был чем-нибудь
юпечален, она «всегда присоединялась к его печали» (СЕ 491).
Муж и жена живут «единодушно и единомысленно», в любви
и «святом согласии» (СЕ 471, 1465). Это согласие испытано и
проверено временем: эпитафии называют иногда продолжитель^
ность жизни, прожитой супругами вместе, — 28 лет (СЕ 387),
36 (СЕ 445), 26 (СЕ 1181), 42 года (СЕ 1551). Помпея Хия,
умирая, завещает дочери «жить чисто» (caste) и на примере ма-
тери учиться любви к мужу (СЕ 1287). Жена гордится любовью
6 М. Е. Сергеенко
81
мужа и радостно угождает ему. Она хорошая хозяйка, бережливая
и работящая; знакомая нам Урбанилла правила домом, «руковод-
ствуясь бережливостью» — parsimonia fuita (СЕ 516); жена Фрон-
тона, диспенсатора Нижней Мезии, «раба Августов наших», Элия
(вероятно, императорская отпущенница) «не сидела без работы,
умела прясть шерсть, была щедра любовью к мужу, но рука у нее
была скуповата» — рагса manu (СЕ 492).
Если мы сравним идеал жены и хозяйки в этих скромных кру-
гах и в кругах аристократических, то окажется, что они в точно-
сти совпадают: вспомним хотя бы надпись, которая долго счита-
лась похвальным словом Турин. Это не удивительно: повсюду и
во все времена жене надлежит не изменять мужу, делить его
участь и умело вести дом. Но требование единобрачия для
жены — это нечто специфически италийское. Вспомним, как вы-
соко ценилась в народном италийском сознании эта верность до
гроба: только univira может исполнять почетную роль pronuba,
вручающей новобрачную мужу; в святилище богини Pudicitiae
могли входить только женщины, состоявшие в одном браке; неко-
торые праздники могут справлять только они. «Ахейские по-
донки» усваивали не только латинский язык; жизнь в новой
среде, среди людей иного склада, иного мировоззрения, вносила
в нравственное достояние пришельцев свое, новое, «романизиро-
вала» их. Высокую оценку единобрачия чужаки приняли — и при-
няли всем сердцем — от италийцев. А что еще? О том, как Гал-
лия или Бельгия стали «римскими», написаны превосходные ис-
следования; вопрос о том, как стали «римскими» люди, по крови
Риму совершенно чужие, не был даже поставлен, а он заслуживает
внимания и разработки.
Посмотрим еще, в чем заключается идеал счастливой жизни
для людей того круга, о котором у нас идет речь. Следует отме-
тить, что в полном согласии с мировоззрением своей исконной
родины £0 тсраттесу — «хорошо поступать» равняется «быть сча-
стливым», счастье — это признак достойной, заслуживающей ува-
жения жизни.
Сохранилось несколько эпитафий, позволяющих ответить на
этот вопрос. Наиболее ярких пять: одна из Сабинии, другая из
Рима, три из разных мест в Африке; время II—III вв. н. э.
Л. Нерузий Мифрий из маленького городка в Сабинском
округе, вероятно, выходец с Востока и если не отпущенник, то сын
отпущенника, скорняк, торговал в Риме козьими шкурами. Он от-
личался редкой честностью, создавшей ему добрую славу (гага
fides cuius laudata est Semper ubique), нажил себе состояние, жизнь
вел спокойную и счастливую (vita beata fuit), часто и охотно помо-
гал просящим, был окружен друзьями и построил гробницу себе
и наследникам — позаботился и о них (СЕ 437). Бедняк Патерн
из Рима, женатый на искусной пряхе, был счастлив, потому что
при жизни жены его дом был веселым домом, и мечтал он вместе
82
с ней прожить «блаженную жизнь» — perfunctas vita beata (СЕ
471). Прецилий Фортунат, серебряных дел мастер в Цирте, обла-
дал «редкой честностью и правдивостью» (fydes in me mira fuit et
veritas omnis), был жалостлив и всем доступен и, пока жива была
жена, «весело и широко жил с дорогими друзьями» (СЕ 512).
Феликс Флавиан выбился из бедности «исключительной бережли-
востью», многим соседям помогал; умирая, умно распорядился
своим состоянием и отпустил на волю рабов, родившихся в его
доме. Он звался счастливым и «счастливо прожил со своими»,
дожив до 82 лет (СЕ 1869). Нищий крестьянин из Мактара, чей
отец не имел ни кола, ни двора, собственным тяжким трудом и
уменьем жить, довольствуясь малым, не только приобрел дом и
загородную усадьбу — хозяйство, «где ни в чем не было
нужды», — но и вошел в ряды муниципальной знати: стал деку-
рионом и квинквенналом. «Я прожил славные годы», — заявляет
он (СЕ 1238). И все эти счастливые люди — и прямо, и всем то-
ном своих эпитафий — объявляют себя примером и образцом для
подражания: вот как надо жить, чтобы найти счастье.
Оно обусловлено личными свойствами: у человека должна
быть fides, он должен трудиться, быть бережливым, уживчивым,
добродетельным — эти качества обеспечат ему достаток, соберут
около него кружок друзей. Присмотримся ближе к этим слагае-
мым, сумма которых и есть счастливая жизнь.
И Мифрий, и Фортунат краеугольным камнем своей счастли-
вой жизни, основой, на которой она построена, считают fides.
Нет, кажется, качества, которому в этом мире придавали бы та-
кое значение и которое так высоко ценили. Эпитафии пестрят его
упоминаниями. Что же такое fides?
Это качество широкого регистра. Это и элементарная чест-
ность: «я возвращал то, что мне было доверено», — говорит
Унион (СЕ 477); это отказ от всякого обмана: «nullum frau-
davi», — неоднократно утверждают те, кому посвящены эпитафии.
Филокал, бедный учитель начальной школы, прирабатывал со-
ставлением завещания и «писал их честно» — cum fide (СЕ 91),
т. е. не пользовался в корыстных целях невежеством клиента, не
могшего самостоятельно пробиться сквозь заросли обязательной
юридической терминологии, а в точности передавал его волю. Это
благородное доверие к человеку, alma Fides, спасающее его от ги-
бели (СЕ 1533). Это прямота, не позволяющая изворачиваться
и хитрить: Мифрий был «прост и прям во всех деловых отноше-
ниях» (in cunctis simplex contractibus). Хлеботорговец Прим «сла-
вился своей честностью» (СЕ 249): определяя цены на хлеб, он
в силу этой «славной честности» не вздувал их, ибо divitias
vincit pudor: pudor — нравственный долг — побеждал корысть.
Pudor здесь — синоним fides: это голос совести, запрещающий
человеку обижать другого, строить свое благополучие на чужой
беде.
6*
83
Итак, счастливые люди окружены друзьями; они охотно ока-
зывают помощь просящему, они обладают состоянием, которое
нажили трудом и уменьем жить. Мы видим, как рядом с обще-
ством, о котором рассказывают Тацит, Светоний и Марциал,
встает другое, трезвое, работящее, со своим нравственным уста-
вом, с уверенностью в своих силах и в том, что жизнь человека
зависит от него и он кузнец своего счастья.
ПРИМЕЧАНИЯ
К главе первой
1 Н. Blumner. Technologic u. Terminologie d. Gewerbe und Kiinste bei
Griechen und Romern. Leipzig, 1912, Bd. 1, fig. 15 c.
2 M. Rostovtzeff. The social and economic history of the Roman
•empire.2 Oxford, 1957, p. 32, fig. 2, tabl. IV.
3 D.-S., t. I, p. 1246, fig. 1633.
4 H. Blumner. Technologic u. ... S. 82.
5 J. Overbeck. Pompeji.4 Leipzig, 1884, S. 379, fig. 186; H. В1 ii in-
ner. Technologic u. ..., S. 45, fig. 20.
6 L. A. Moritz. Grain-mills and flour in classical antiquity. Oxford1, 1958,
pp. 80—81.
7 Poen. 266: «reginas alicarias»—чтение, принятое Линдсеем в его изда-
нии Плавта; другая рукопись дает «alicariae reliquiae» — «крупяные отбросы».
Разница в данном случае значения не имеет.
8 J. Overbeck. Pompeji, SS. 386—389, fig. 189.
9 Дом Саллюстия принадлежал Коссию Либану, Дом Пансы — видней-
шему помпейцу Аллию Нигидию Майю.
10 I. О v е г b е с k. Pompeji, S. 342, fig. 175.
11 См.: L. A. Moritz. Grain-mills and flour..., tabl. 7 (саркофаг Зефа),
Labi. 7 в (изображение мельницы).
12 L. А. М о г i t z. Grain-mills and flour..., p. 85.
13 N. J a s n y. Wheat prices and milling costs in classical Rome. Wheat
studies of the food research institute, 1944, vol. 26, № 4, p. 156 sq.
14 Предположение Ясного (ук. соч., стр. 161), что на помпейских мельни-
цах работали люди, а не животные, опровергается археологическими данными:
наличием в комплексе помещений для мельниц и пекарни более или менее
просторного хлева с корытом для водопоя, найденными тут же костями жи-
вотных, специальной вымосткой вокруг мельниц.
15 Н. L о a n е. Industry and commerce of the city of Rome. Baltimore,
1938, P. 66.
К главе второй
1 J. Overbeck. Pompeji.4 Leipzig, 1884, SS. 390—393, fig. 196;
A. M a i u r i. Herculaneum. Roma, 1959, tabl. XV, fig. 26.
2R . Carrington. Pompeji. Oxford, 1936, p. 108, tabl. 11.
3 Corpus ad loc. и у Bruns’a Corpus iuris Romani,7 pp. 394—397.
4 Надписи упоминают еще ткацкую Минуция (IV. 8380—8384) и не-
коего Руфа; на стене его ткацкой сохранилась надпись: «Записал: начата
основа в декабре за семь дней до январских календ» (IV. 9109).
5 О. R i b b е с k. Comicorum Romanorum fragmenta.
85
К главе
третьей
1 W. A. Becker. Gallus. Bearb. von H. Goll. Berlin, 1882; J. Marquardt.
Privatleben d. Romer.2 Leipzig, 1886; H. В 1 ii m n e r. Die romischen Privalalter-
tiimer. Munchen, 1911; J. Car copino. La vie quotidienne a Rome. Paris,
1938; H. E. Paoli. Das Leben in alten Rom. Munchen, 1961.
2 A. Boethius. Notes from Ostia. Studies presented to D. M. Robinson,
t. 1, 1951, pp. 440—449.
3 Мнение о том, что деревом в древней Италии пользовались для разных
поделок мало, довольно распространено. Стоит поэтому задержаться на ис-
пользовании в быту хотя бы некоторых древесных пород.
Клен (асег): из него делали, кроме упомянутых в тексте столов, столиков
и лож, таблички для письма (Ov. am. 1.11.28); фанерой из клена покрывали
деревянные repositaria, очень большие блюда, на которые ставили целую
обеденную перемену (Pl. XXXIII.146).
Бук (fagus): из него изготовляли столы (Mart. 2.43.10); ящики для па-
радной одежды; ящики для фруктов (Col. XII.47.5); круглые коробки, в ко-
торых хранились свитки (scrinia), и коробки меньшего формата, с которыми
дети ходили в школу, — capsae (Pl. XVI.229); дранку (Pl. XVI.36); исполь-
зовали его при настилке потолков (Vitr. VII.3.1). В старину из бука дела\и
посуду; М. Курий из добычи, отбитой у врага, взял себе буковый кувшин для
жертвенных возлияний. Деревянная посуда на столе — признак большой бед-
ности (Ov. Met. VIII.670; Fasti V.522; Tib. 1.10.8).
Самшит (Buxus sempervirens L.): из него делали таблички для письма
(Prop. IV.23.8), молотки и футляры для сверл (Pl. XVI.230), гребни
(Ov. MsL IV.311; Fasti VI.229; Juven. 14.194; Mart. XIV.25), кубари
(Verg. Aen. VII.382; Pers. 3.51), формы для сыров (Col. VII.8.7).
Ясень (fraxinus): «полезен для многих поделок» (Pl. XVI.62), «податлив
(obaedientissimus) для любых поделок» (Pl. XVI.228), но эти «многие по-
делки» Плиний не определяет ближе: им названы только ясеневые молотки
и футляры для сверл (XVI.230); Колумелла называет рукоятки для сельско-
хозяйственных инструментов (XI.2.92).
Кипарис (ciparissus): древесина его считалась «вечной» (Pl. XVI.213);
из нее в древности резали статуи богов (XVI.216—217; Mart. VI.49.5;
73.7; Liv. XXVII.37.12); кипарисовые доски употреблялись при настилке
потолков (Vitr, VII.3.1); из кипариса делали scrinia для свитков
(Ног. а. Р. 332).
Дуб (robur): из него резали дранку (Pl. XVI.36), тесали колья для вино-
градников (Col. XI.2.13), делали рычаги для виноградного пресса (Cat. 18.8)
и простые скамьи (Cic. pro Mur. 35.74).
Падуб (ilex): Плиний считал, что он больше всего годится для вещей,
которым придают округлую форму и которые отделывают на токарном станке
(XVI.229); понятно, почему один из героев Теренция (AdeL 585) заказывает
ножки к обеденным ложам из падуба: ножки римских кроватей состояли из
набора выточенных на станке стереометрических фигур. Плиний говорит, что
из падуба делали колесные оси; Колумелла считал падуб наилучшим материа-
лом для рукояток лопат, мотыг и прочих орудий (XI.2.92); делали из него и
корыта для водопоя (Verg. Georg. 111.329).
Липа (tilia): из нее делали сундуки для одежды и ящики для хранения
фруктов (Col. XII.17.5), диптихи и триптихи (Dio. LXVII.15), ярма для
волов (Verg. Georg. 1.173), а из коры плели корзины, большие и маленькие
(Pl. XVI.35).
Ольха (alnus): из нее выдалбливали водопроводные трубы.
В постройках дерево употреблялось в разных случаях: из него делали
стойки в стенах, сплетенных из хвороста, дверные косяки, пороги, притолоки,
двери, лестницы, балконы, дверные рамы, ставни.
4 Фреска из Помпей, См.: G. Richter. Ancient Furniture. Oxford, 1926,
fig. 47.
86
5 С 13 февраля начинались parentalia — дни поминовения усопших, когда
государственная и общественная жизнь замирала и каждая семья украшала
могилы своих родных и умилостивляла «родные души» (Ov. Fasti 11.533)
скромными дарами. Заключением Паренталий был день сага cognatio — домаш-
ний праздник, на который собирались все родственники. Поминали умерших
и в день фиалок, и в день роз, украшая могилы фиалками и розами. Дни эти
приходились на разные числа и справлялись в марте, мае (чаще всего) и
в июне.
К главе четвертой
1 Н. Gummerus. Die romische Industrie. Das Goldschmied-u. Juwelierge-
werbe. Klio, 1914, t. 14, pp. 129—189; 1918, t. 15, pp. 256—302.
2 E. P e r n i c e u. F. Winter. Der Hildesheimer Silberfund. Berlin,
1901, S. 15.
3 Золотое кольцо отпущенник имел право надеть при отправлении доступ-
ных ему магистратских должностей, Тримальхион, например, — при исполнении
должности севира. На своем памятнике он желает быть изображенным на
помосте, бросающим из мешка в толпу деньги — он устроил общественное
угощение (epulum), выступает, следовательно, как магистрат и надевает
поэтому пять золотых колец (Petr. 71).
4 О. Jahn. Berichte d. Sachs. Gesellschaft d. Wissenschaften Philol.-hist.
Classe, 1861, p. 307, tabb VII, 2.
5 H. В 1 u m n e r. Technologic u. Terminologie d. Gewerbe und Kiinste bei
Griechen und Romern. Leipzig, 1912, Bd. IV, S. 313.
6 Arch. Jahrb., 1911, p. 288; Arch. Jahrb., 1913, p. 70.
7 NS, 1902, P. 55.
8 Гуммерус ошибается, считая, что специальностью мальчика было изго-
товление колец, в которые вставляли камни. Надпись называет ожерелья, а не
кольца. «Мягкое золото» прекрасно характеризует золотую проволоку;
слово «disponere» подходит к расстановке многих камней, а не к вставке
в кольцо одного камня.
9 Н. В 1 u m n е г. Technologic и. .... SS. 312—313.
10 NS, 1906, р. 252.
11 NS, 1909, р. 311.
12 Amer. Journ. of Phil., 1908, t. XII, p. 45.
К главе пятой
1 См. еще «Сельское хозяйство» Варрона (1.2: заговор от подагры у Са-
зерны).
2 Надписи о врачах Рима, Италии и всего западного римского мира были
собраны Г. Гуммерусом в «Commentationes Humanarum Litterarum» (t. Ill,
Helsingfors, 1932). Гуммерус в краткой вступительной статье справедливо за-
мечает, что эпиграфическим материалом можно пользоваться для исследова-
ния, только прикрепив его к определенному времени- «К сожалению, очень
немногое видел я своими глазами, — пишет Гуммерус.—Палеографические
данные в собраниях надписей обычно отсутствуют, и я мог определять время
надписи только на основании имен, грамматических и орфографических осо-
бенностей. Во многих случаях я вынужден был ограничиться очень неопреде-
ленным — „I—IIм».
Никому не придет в голову оспаривать Гуммеруса, но можно сказать
вот что: в I—II вв. Италия, в частности Рим, не испытывали таких страш-
ных потрясений, которые совершенно изменили бы и перевернули житейский
обиход и быт населения, особенно бедной его части. Поэтому надписи I—II вв.
(единственные мною привлекаемые) можно, думается, рассматривать как нечто
единое.
87
3 Мы еще имеем случай такого «неравного брака» (Кассий, «раб Цезаря
нашего», женился на отпущеннице Ульпии Сабине) и такой же немоты закона
перед напором жизни. Сабина, выйдя замуж за раба, по закону сама стано-
вилась рабыней; фактически она оставалась свободной, и отпущенники, ве-
роятно бывшие викарии мужа, были ее отпущенниками (8897).
4 В двух надписях глухо сказано — «потомкам своим» (9598; 33880):
может быть, потомков еще и нет, плита заказана загодя.
5 М. Della Corte. Case ed abitanti di Pompei.2 Roma, 1954, p. 151.
6 Особо от врачей, лечивших гражданское население, стоят врачи военные.
Тут приходится сделать небольшое отступление: заняться судьбой раненых.
Подобрать их и доставить в безопасное место было прямой обязан-
ностью командующего. Ливий неоднократно говорит об этом. После одного
неудачного сражения с вольсками декурион всадников, Секст Темпаний, ге-
роически защищавший вместе со своим спешившимся отрядом какой-то холм,
увидел, что и вольски, и римляне покинули свои лагеря, считая — каждая
сторона — себя побежденными. Тогда он, «захватив... с собой, сколько мог,
раненых, ближними дорогами направился в Рим». Народный трибун поставил
в вину консулу Семпронию Атратину «покинутый лагерь и оставленных ра-
неных» (Liv. 4.39—41). После битвы при Канузии Марцелл вынужден был
отказаться от преследования Ганнибала, «потому что его удерживало большое
количество раненых» (Liv. 27.14.15). Цезарь, разбив гельветов, мог только
через три дня начать их преследование: надо было похоронить убитых и
позаботиться о раненых (Caes. Bell. gall. 1.26.5). Когда в сражении под
Нолой (215 г. до н. э.) ноланцы пожелали сражаться в рядах римского
войска, Марцелл, поблагодарив их, велел им пока что не принимать участия
в битве, а выносить раненых (Liv. 23.44.9). Возможно, что приказ Марцелла
не представлял собой исключения: военачальник дорожил жизнью своих сол-
дат и в государственных интересах, и ради собственной популярности; органи-
зовать из нестроевых команду, которая выносила бы раненых с поля боя,
было естественно.
Первым этапом при переправке раненых был, конечно, лагерь, где их и
размещали по палаткам. Полибий, подробно рассказавший об устройстве рим-
ского лагеря, ни одним словом не упоминает о помещении, которое служило бы
временным лазаретом. Первую помощь оказывали товарищи; во время войны
с самнитами после битвы при Луцерии (294 г. до н. э.) офицерский состав
армии на приказ консула готовиться к бою ответил, что «солдаты пали ду-
хом, так как всю ночь бодрствовали около раненых и умирающих»
(Liv. 10.35.6). О настоящем лечении в лагере, на передовых позициях, не-
чего было, конечно, и говорить; раненых стремились переправить поскорее
в безопасное место. Во время войны с Вейями (первая половина V в.) консул
распределил раненых между патрицианскими домами; на долю Фабиев при-
шлось наибольшее число, и нигде за ранеными так хорошо не ухаживали, как
у Фабиев (Liv. 2.47.12). Поручать раненых попечению богатых частных до-
мов было исконным римским обычаем: когда в 27 г. н. э. в Фиденах обру-
шился амфитеатр и под его обломками оказалось 50 000 убитых и искале-
ченных, то «двери знатных домов распахнулись; со всех сторон доставляли
врачей и лекарства. В эти дни в скорбном Риме вспомнили обычаи предков,
которые после больших сражений щедро помогали раненым и ухаживали за
ними» (Тас. arm. 4.63). Когда театр военных действий был удален от Рима,
раненых отправляли в какой-нибудь город или городок, дружественный Риму.
Легкораненые сами добирались до таких мест. Так было после Канн, когда
уцелевшие отряды гостеприимно были приняты в Канузии Бузой, а в Венузии
распределены для отдыха и ухода между отдельными семьями (Liv. 22.52.7;
54.2). Марцелл, дав Ганнибалу сражение в Аукании при маленьком городке
Нумистроне и отправившись по следам вражеского войска в Апулию (210 г.
до н. э.), «оставил раненых в Нумистроне под защитой маленького отряда,
командиром которого был военный трибун» (Liv. 27.2.10). Фульвий Флакк,
одержавший в 181 г. до н. э. победу над кельтиберами, понес большие
88
потери: число убитых доходило до 3000; раненых было еще больше, их от-
везли в город Эбуру, где стоял римский гарнизон (Liv. 40.33.1). Луций Сци-
пион в войну с Антиохом оставлял солдат, больных и усталых от длительного
пути, по всем фракийским крепостцам. Войдя в Лисимахию, он задержался
там на несколько дней, чтобы все отставшие могли собраться и присоеди-
ниться к войску (Liv. 37.39).
В этих заметках о раненых нигде нет упоминания о врачах. Наличие их
в войске в конце республики не подлежит сомнению, хотя военными врачами
в нашем смысле слова они не были: это врачи, рабы или отпущенники, ко-
торых, отправляясь на войну, берут с собой офицеры. Катона Младшего со-
провождал его врач, отпущенник Клеанф (Plut. Cat. min. 70). В смерти Вибия
Пансы, умершего от ран, полученных в сражении под Мутиной, обвиняли его
врача Гликона (Suet. Aug. 11). У Домиция Агенобарба, запершегося в Кор-
финии во время второй гражданской войны, был взят с собой врач (Sen. benef.
3.24). Эти частные врачи с разрешения хозяев, а может быть, и по их при-
казу лечили и других раненых. Цицерон во всяком случае представлял себе
закаленного в боях солдата, который, получив рану, выходит из строя только
затем, чтобы поискать врача, а когда рана перевязана, он возвращается в бой
(Tusc. 2.16.38).
В начале империи есть уже врачи, прикомандированные к военным частям,
и появляются настоящие лазареты. Их известно несколько; все они располо-
жены на германской границе: около Бонна, в Бадене, в Карнунте (в 40 км от
Вены). Лазарет в Новезиуме вблизи Нейсса раскопан в 1877—1906 гг.;
лагерь здесь был устроен при Тиберии, при Клавдии стал постоянным, в 70 г.
разрушен батавами, но немедленно отстроен. Лазарет при нем считается
образцом хорошо устроенного военного госпиталя конца I в. н. э. Это боль-
шое помещение (90 м длиной и 50 м шириной) с главным выходом на про-
сторный двор (26.50 м X 13 м). Небольшие палаты для одного-двух чело-
век расположены по обе стороны широкого коридора; дверь из коридора
ведет через довольно узкий проход в прихожую (2.60 м длиной и 1.40—2 м
шириной), из которой направо ц налево открываются двери в палаты (5.10—
5.20 м длиной и 3.50—3.60 м шириной в светлости). Отсутствие прямого
сообщения с коридором предохраняло палаты от сквозняков и холода, кото-
рым могло тянуть оттуда. Ходячие больные обедали в столовой (11.50 мХ
X 8.50 м), могли гулять по двору. С восточной и северной стороны здания
шли портики. В здании найдено несколько хирургических инструментов: зон-
дов, пинцетов, ножей. В лазарете при лагере в Корнунте была такая же
коридорная система с палатами, выходившими опять-таки в прихожую; во
многих палатах устроено отопление горячим воздухом. Здание представляло
собой прямоугольник (47 !/г м длиной и 34 V4 м шириной), расположенный
по четырем сторонам внутреннего двора, а может быть, сада (длиной 36 м
и шириной 22 V2 м). Из 14 помещений лазарета часть — палаты, а часть —
комнаты, где обедали, отдыхали, сидели выздоравливавшие.
Врача в состав войска ввел, вероятно, Август. Цельз (I, proem) говорит
о ранах настолько глубоких, что врач сквозь них видит внутренности: по всей
видимости, речь идет о раненых солдатах. В I в. н. э. в легионе имеется по
нескольку врачей. Разницы в чинах у них нет; они подчинены начальнику
лагеря (praefectus castrorum), а там, где его нет, — военному трибуну.
Никакими особыми привилегиями врач не пользуется.
К главе шестой
1 Капсарием назывался также раб, стороживший вещи хозяина в бане, но
у Тавров была собственная баня.
2 Может быть, к числу людей, занятых у господского стола, следует от-
нести и структора Александра (6353). В богатом доме имелся человек, обя-
занность которого состояла в том, чтобы красиво расположить на большом
подносе блюда с различными кушаньями и умело разрезать мясо и дичь,
89
особенно кабана: его обязательно подавали на каждом званом обеде. По сло-
вам Ювенала (11.135) и Колумеллы (I, praef. 5), в Риме существовали осо-
бые школы, где этому искусству обучались. Был Александр питомцем такой
школы? Возможно. Возможно, однако, и другое: резчик забыл добавить слово
«parietarius»: structor parietarius •—каменщик.
3 В этой надписи стоит «tetor». Что пропустил резчик? Может быть,
«х»—тогда «textor» («ткач»), а может быть, «с» — «tector» («штукатур»).
4 Сенека в ответ на нетерпеливое требование друга готов в поисках нуж-
ных книг «перетряхнуть весь свой амбар» (Epist. 45.1). У Тулла, о завещании
которого рассказывает Плиний Младший (Epist. VIII.18.11), «в амбарах»
хранилось множество статуй. Психея увидела в «изумительно отделанных
амбарах» своего мужа множество сокровищ (Apul. Met. V.2).
К главе седьмой
1 Ed. G а 1 1 е t i е г. Etude sur la poesie funeraire romaine. Paris, 1922.—
Хорошая библиография.
2 R. C a g n a t. Sur les manuels des graveurs d’inscriptions. Revue de Philo-
logie, 1889, t. 13, pp. 51—65. — Его теорию принял H. Focillon
(см.: F. Plessis. Epitaphes. Paris, 1905, pp. XV—LX.).
3 Вот, например, как подана мысль о том, что люди смертны:
191: Sumus mortales, immortales non sumus.
241: Cogitato te hominem esse et scito: moriundumst. Vale.
389: et tu mortalem . . . natum esse memento.
808: qui legis hunc titulum mortalem te esse memento.
857: te, quicumque legis, pietatis nomine adhortor
cum sis mortalis, quae sint morlalia, cura.
996: hie omnes exitus unus habet.
1544: tu qui adstitisti ...
ambula et te esse hominem fac cogites.
Галлетье собрал ряд примеров, показывающих, каким разным бывает
обычное для эпитафий обращение к прохожему (Ed. G а 1 1 е t i е г. Etude sur
la poesie..., pp. 218—221), А. Гренье на примере четырех эпитафий показал,
какой разный вид принимает частая для эпитафий формула: Spes et Fortuna
valete! (A. Grenier. Deux inscriptions metrique d’Afrique. Melanges d’archeo-
logie et d’histoire, 1905, t. 25, pp. 72—79).
4 Bruno L i e r. Topica carminam sepulcraliam latinorum. Philologus, 1903,
t. 16 (62), pp. 445—477, 563—603; 1904, t. 17 (63), pp. 54—65.
5 A. G r e n i e r. Deux inscriptions. . ., p. 78.
6 C. Buresch. Consolationum a Graecis Romanisque scriptorum historia
critica. Leipziger Studien, 1886, t. 9, pp. 1 —169.
7 С. H о s i u s. Romische Dichter auf inschriften. Rhein. Mus., 1895,
pp. 286—301.
8 Ed. G a 1 1 e t i e r. Etude sur la poesie..., pp. 191—212; Ew. Lis-
s b e r g e r. Das Fortleben der romischen Flegiker in den carmina sepulcralia. —
Книга, к сожалению, известна мне только по заглавию.
9 Надпись, в которой отпущенница Акте предается вечному поруганию за
свое отношение к старику-патрону (95), единственная среди двух тысяч
с лишним надписей.
источники
ВРАЧИ
CIL VI.19; Dess. 2194. Мраморный базис.
Эскулапу и Гигии М. Ульпий Гонорат, декурион особого кон-
ного отряда 1 императора нашего, о здравии и благоденствии своем,
своих и Л. Юлия Гелика, врача,2 который заботливо лечил меня
по указанию богов. Радостно и охотно выполнил я свой обет.
1 «Особый конный отряд» — equites singulares — личная охрана императора,
состоявшая из германцев. Уже в 69 г. этот отряд стоял на Марсовом Поле.
Гальба распустил его, но при Веспасиане он появляется вновь; в состав его
входят всадники из вспомогательной конницы. Командует ими трибун; две их
казармы были на Целии. Декурион — десятник.
2 Юлий Гелик был, вероятно, врачом этого отряда. Судя по его nomen,
он был из рода отпущенников Юлиева дома.
Первая половина II в. н. э.
20; Dess. 2092. Камень с посвятительной надписью.
Асклепию и Здравию соратников. Секст Титий Александр,
врач V преторианской когорты,1 приносит в дар. При консулах:
императоре Домициане консуле в восьмой раз и Т. Флавий Са-
бине.
1 Преторианских когорт было девять. Преторианцы, императорская гвар-
дия, занимали в войске привилегированное положение; срок их службы был
короче, чем в легионе, жалованье значительно превышало «зарплату» легио-
нера (при Домициане больше чем в три раза). Когорта преторианцев вклю-
чала в себя не 10 центурий, как легион, а 6, т. е. в ней было 600 человек;
в каждой центурии был свой врач. Врач, ведавший всей когортой, занимал
среди них должность «старшего врача». Надо думать, что и врачебный персо-
нал у преторианцев (особенно «врач когорты») был хорошо обеспечен.
82 г. н. э.
68; Dess. 3513. Мраморная доска. Посвящение.
Феликс Азиниан, государственный раб, прислуживающий пон-
тификам,1 во исполнение обета, с радостью в душе принес в жер-
91
тву сельской Доброй Богине2 белую телку за восстановленное
зрение. От меня отказались врачи, а я через десять месяцев изле-
чился по милости госпожи [ее] лекарствами. Все восстановила
она трудами Каннии Фортунаты.
1 При жертвоприношениях.
2 Bona Dea — богиня-целительница, особенно помогавшая при глазных
болезнях.
I в. н. э.
212; Dess. 2100. На епистиле мраморной эдикулы.
Гению центурии.1 Статую — Гений центурии — эдикулу, отде-
ланную мрамором,2 и алтарь поставили на свои деньги центурион
Г. Ветурий Руфин, сын Гая из трибы Поллии, а также evocati3 и
воины, имена которых и врач когорты4 записаны на алтаре и
в эдикуле. Посвящена в майские календы при консулах импера-
торе Коммоде (в третье его консульство) и Бурре.
1 В представлении римлян каждый человек, каждое место, каждое людское
объединение имело своего покровителя, гения.
2 Эдикула —. «храмик». Это или глубокая ниша, в которой стояло изобра-
жение гения, или небольшая часовенка.
3 Evocati — солдаты, уже отслужившие свой срок и добровольно вернув-
шиеся в армию. Среди солдат они занимали привилегированное положение: их
не ставили на тяжелые работы и платили им больше, чем легионерам, служив-
шим «на действительной службе».
4 Надпись составлена второпях и как-то нескладно. Врача вспомнили,
когда уже перечислили всех строителей эдикулы и собирались сообщить, где
искать их имена.
181 г. н. э.
1058-31 234; Dess. 2157. Большой мраморный базис от статуи.
Г. Рунний Гилар, Г. Юлий Гермес, Кв. Фабий Поллукс,
С. Лутаций Екарп, врачи.1
1 Найден на Целии, поставлен пятой когортой вигилей в честь наследника
престола Марка Аврелия Антонина (Каракаллы). На фризе фронтона слева —
дата и имена двух знаменосцев, справа — имена врачей.
Вигилии — «бодрствующие»: это пожарные, несшие, кроме своих прямых
обязанностей, еще полицейскую службу по ночам. Было их семь когорт по
тысяче человек в каждой; при каждой когорте состояло по четыре врача,
больше, чем в других воинских частях. Несчастные случаи при пожарах,
столь частых в Риме, и при ночных обходах требовали и врачебной помощи
в большей мере. Все четыре врача, судя по их cognomina, греки, а судя по
nomina, — отпущенники.
210 г. до н. э.
1059. Мраморная доска.
Клавдий Фамира, Флавий Пан[фил], [Юлий Эп]афродит,
Аврелий Гегумен.1
1 Поставлена второй когортой вигилей в честь того же Каракаллы. Среди
ставивших ее названы и четыре врача когорты. Первый врач, судя по его
92
cognomen, фракиец. Имена второго и третьего дополнены Генценом, может
быть, и неверно.
2532. Надгробие.
Ти. Клавдий Юлиан, врач clinicus 1 IV преторианской когорты,
поставил при жизни себе, Туллии Эпигоне, супруге, отпущенни-
кам и отпущенницам Клавдиям и потомству их. Памятник этот
к наследнику не переходит.
1 Clinicus. См. Corp. Gloss., 296, 29; visitator— xkivtxoc, т. e. врач,
имеющий частную практику и посещающий больных на дому. У Клавдия
Юлиана была, видимо, обширная практика, давшая ему достаточно средств,
чтобы обзавестись рабами, часть которых он отпустил на волю.
I—II вв.
2594. Саркофаг.
Л. Вибию Руфу, врачу V когорты преторианцев, супругу наи-
лучшему, сделала Валерия Руфина.1
1 И врач, и жена его — уроженцы Италии. Вдова осталась состоятельной
женщиной: бедняку саркофаг не по средствам.
II в.
3910(-7653 и 32767). Мраморное надгробие.
Т. Флавию Эвпрепету, воину преторианского флота в Мизене,
врач duplicarius.1 Жил 25 лет, служил 5. Кассий Лукан, наслед-
ник, поставил благодетелю.
1 Duplicarius («двойной») назывался солдат, получивший двойное жало-
ванье. Флавий Эвпрепет, несмотря на свою молодость, заслужил себе двойной
оклад. Грек по национальности — «достойный», «прекрасный»),
отпущенник Дома Флавиев.
I в. н. э.
3982 в; Dess. 1844. Из Колумбария императрицы Ливии.
М. Ливий Орест, отпущенник Ливии, старший врач (supra
medicos).
3983. Оттуда же.
М. Ливий Боеф, врач, дает 1 М. Ливию Сперату и Иоле, своей
отпущеннице.
1 Мы знаем, что в колумбариях, выстроенных погребальными коллегиями,
каждый ее член получал по жребию некоторое число «гнезд» — ниш, где ста-
вились урны с пеплом умерших; знаем, что были спекулятивные компании,
которые строили колумбарии, чтобы потом торговать местами для погребения.
Колумбарий Ливии не относится ни к тому, ни к другому разряду. Каждый
член «фамилии», принадлежавшей императрице, имел право на место упокоения
93
в этом колумбарии. Боеф, однако, получил, кроме своего, еще два места.
Как милостивый дар? За деньги? Администрация императорского колумбария
торговала «гнездами»? С ведома императрицы?
3984.
М. Ливий Боеф, декурион врачей.
3985.
Тиранн, раб Ливии, врач. Исохрис, раб Ливии, смотритель за
одеждой.
3986.
... отпущенник Августа, Гилар, врач-хирург.
3987.
... врач-глазник.1
1 Последние пять надписей все из Колумбария Ливии. Надписи эти по-
зволят сделать следующие выводы:
а) в императорском хозяйстве врачей было так много, что их поделили на
десятки (декурии), поставив над каждым десятком декуриона (десятника);
во главе всех врачей стоял «старший врач» (supra medicos);
б) врачи были специалистами в разных областях: были хирурги, глаз-
ники, конечно, терапевты;
в) по социальному составу это рабы или отпущенники; по национальности
греки (Орест, Боеф, Boethus, Вот^бс; — «помощник», Topavvoc);
г) особым уважением они не пользуются: врач и смотритель за одеждой —
рядом.
Все эти врачи были, конечно, не личными врачами Ливии или Августа,
а врачами многочисленных рабов и отпущенников императорского дома.
4350; Dess. 7811. Из Колумбария детей Друза.
Хресте, делившей с ним рабство, супруге, по заслугам ее Ке-
лад, раб Антонии, супруга Друза,1 врач-хирург. Жила 17 лет.
1 Антония — супруга Друза Старшего, это Антония Младшая, дочь
М. Антония и Октавии.
Время Тиберия.
4444.
Клавдию Эроту, отпущеннику Кастренза, флейтисту, супругу,
своему благодетелю, поставила Клавдия Гагне. — Клавдию Форту-
нату, отпущеннику Кастренза, врачу, супругу, своему благоде-
телю, поставила Гагне.1
1 Эта надпись и следующие пять из колумбария Клавдии Марцеллы
Младшей, дочери Октавии.
94
Клавдий Эрот и Клавдий Фортунат, один флейтист, а другой врач, были
отпущенниками отпущенника со странным cognomen «Лагерный» (Castrensis).
Клавдия Гагне, тоже отпущенница, после смерти первого мужа, флейтиста,
вышла замуж за врача.
Время Августа.
4450.
Филет, раб Марцеллы, врач. Геллен, раб Регилла,1 вилик.
1 Регилл был, надо думать, рабом или отпущенником Марцеллы. Геллен,
его раб, состоял у него виликом. У Регилла была земля и хозяйство.
4451.
... ихиск, раб Германика, декурион, квестор?1—Пиндар, раб
Антонии,1 2 врач.
1 Раб Германика, имя которого не сохранилось, был видным членом до-
машней коллегии: ее декурионом, т. е. членом совета и квестором-казначеем.
2 Антония, дочь Октавии.
4452.
Ти. Юлий Фидес. Стахий, раб Марцеллы, врач.
4453.
Скантия Юкунда, отпущенница двух Гаев, жена врача А. Ва-
лерия Памфила.
4689.
Гиерон, раб Антонии, врач.1
1 Все перечисленные врачи лечили не Марцеллу и Антонию, а их «фами-
лию». Они сами рабы или отпущенники, греки родом: Филет, Пиндар, Ста-
хий (стачек; — колос), Гиерон, Помфил.
5197; Dess. 1514. Надгробие из колумбария.
Мусику Скуррану, рабу Ти. Цезаря Августа, ведавшему каз-
ной 1 Лугудунской провинции,2 благодетельному, из викариев его
те, которые были с ним в Риме, когда он скончался. — [Дальше
идет 16 имен, среди них ключник (sumptuarius), три секретаря,
два смотрителя за серебряной посудой, один смотритель за одеж-
дой, два лакея («спальничих» — cubicularii), два «сопровождаю-
щих» (pedisequi), два повара, рабыня Секунда и врач Агафопод].3
1 Dispensation: Скурран был, говоря современным языком, министром фи-
нансов.
2 В той части Галлии, которая по главному городу Лугудунуму (нынеш-
ний Лион) и называлась Лугудунской.
95
3 Императорский раб был очень богатым человеком; в Рим он явился со
свитой в 16 человек (а сколько рабов осталось еще в Галлии!); серебряной
посуды он привез с собой столько, что присмотр за ней поручен был двум
человекам; среди сопровождающих находился врач. (См.: Pl. XXXIII.145).
5350. Надгробие из колумбария между Via Latina и V. Appia.
Зопиру, врачу, жил 37 лет. Поставил Эпафродит, товарищу
благодетельному.1
1 Зопир, судя по имени, — выходец с Востока. Так как Эпафродит назы-
вает его «товарищем» (collega), то, по-видимому, оба были врачами. Оба сво-
бодные люди? Нет имени отца. Рабы? Нет имени господина.
Время Тиберия—Клавдия.
6192. Мраморная тумба (высота — 0.94 см, ширина — 0.41 см, толщина —
0.37 см) из колумбария около Пренестинских ворот.
Г. Теренцию Писту, глазному врачу, доброму патрону, благо-
детелю, и жене его Юлии Секунде поставили отпущенники Г. Те-
ренций Гелий и Теренция Януария и себе и потомкам своим. Жил
87 лет 5 месяцев 24 дня 10 часов.1
1 Надпись дает один из примеров добрых отношений между патроном и
отпущенниками. Судя по cognomina, и сам врач, и его отпущенник были греки
родом. Почему называют его patronus optimus? В чем заключаются его merita
по отношению к отпущенникам? Жили они, видимо, одной семьей, и старики
скончались на их руках. Вряд ли Пист был очень богат: только двое отпу-
щенников. Женат, но детей не было вовсе или они разбрелись по свету.
I—начало II в. н. э.
6319; Biicheler СЕ 1066. Табличка из колумбария Статилиев Тавров.
Здесь находится прах Спуде, дочери врача Люсы.1
1 Первая половина I в. н. э.
6320. Табличка из Колумбария Статилиев.
Секунда врачу Фирсу, благодетелю.1
1 Статилии Тавры были богатейшими людьми своего времени. И Люса
(предыдущая надпись), и Фире были не личными врачами хозяев — об этом
надпись упомянула бы, — они лечили их челядь. Почему Секунда поставила
от себя табличку Фирсу? Таблички над нишами ставила обычно администра-
ция колумбария; если эту обязанность брал на себя человек посторонний, это
всегда свидетельствовало о существовании каких-то личных добрых отноше-
ний между умершим и оставшимся.
6836. Табличка из колумбария в Vigna Aquan,
Л. Семпроний Симфор, врач. Жил 76 лет.1
1 Отпущенник Семпрониев, грек родом.
96
Ё колумбарии в Vigna Aquari по Via Latina хоройили с конца республики
и по II в. включительно. Наша надпись раннего времени: имя врача написано
через «и»: «Sumphorus».
6851. Табличка из колумбария в Vigna Aquari.
Мелита, врач Апулея.1
1 Перевожу, точно придерживаясь порядка слов. Кем была эта Мелита?
Рабыней Апулея? Если бы его имя в род. пад. стояло за *ее именем, то и
вопроса бы не было. А так как оно отделено определением ее профессии, то
тут возможны разные толкования: 1) рабыня, 2) дочь, 3) жена.
I в. н. э.
7295. Табличка из колумбария Волузиев.
Зосим, раб Гимна, врач, Ампелионе, сестре, и своей викарии,
супруге Тиранне Дафне. Жила 18 лет.1
1 Гимн был отпущенником и своего раба, врача Зосима, отпустил «на
оброк». Зосим уплачивает из денег, заработанных практикой, какую-то часть
хозяину, но что-то оставляет и себе: он приобрел себе рабу, женился на ней
и начал создавать собственный дом. Колумбарием Волузиев пользовались от
40 до 60 г.
I в. н. э.
7408. Табличка из колумбария Г. Анния Поллиона.
Л. Луцилий Гиерон, отпущенник Луцилия Лупа, врач.
«Я Лупов Гиерон, врач, знаменитый, прославленный всякими
изобретениями» [стихи на греческом языке].1
1 Характерно, что в надписи, хвалебный тон которой выдержан в самом
высоком регистре, врач заявляет, что был рабом: рабское звание не помешало
ему стать крупной величиной, и именно на этом стоит ударение.
Г. Анний Поллион — или тот, который был замешан в заговоре Сеяна
(Тас. апп. 6.9), или его отец.
Начало I в. н. э.
7581; Dess. 7804. Табличка из колумбария в Vigna Amendola.
Святой богине моей, врачу Примилле, дочери Л. Вибия Мели-
тона. Жила 44 года, из них с Л. Кокцеем Афтором 30 без ссор.
Поставил Афтор супруге наилучшей, чистой, и себе.1
1 Надпись, любопытная во многих отношениях:
1) Женщина-врач, римская гражданка; отец, судя по cognomen, отпу-
щенник.
2) Замужем за сыном, может быть внуком, отпущенника. Судя по имени,
не врач ли и он?
3) Врачебная семья, выходцы из Греции, теперь римские граждане.
4) Для выражения своей любви и уважения к жене Афтор выбрал слова
необычные по силе и выразительности. Тридцатилетняя совместная жизнь
супругов была, видимо, по-настоящему счастливой и мирной. Где дети? Их нет.
I в. н. э.
7 М. Е. Сергеенко
97
7609. Табличка из колумбария Юниев Силанов.
М. Юний Гимн, врач.
7610. Оттуда же.
Юний Гимн дал место.. .1
1 Не тот ли это самый Гимн, чьим рабом был врач Зосим (7295)?
По времени подходит и подходит по «жизненным установкам». Гимн обучил
Зосиму врачебному искусству в расчете превратить затем раба в доходную
статью.
Данная надпись интересна в другом отношении. Гимн, отпущенник
Силанов, мог рассчитывать на место в колумбарии, но «давать место» кому-то
еще — на это у него не было никакого права. Он должен был либо его вы-
просить, либо купить. Силаны не стеснялись торговать нишами в колумба-
риях?
В 7610 оставлено место для имени того, кому Гимн приготовил место.
Первая половина I в. н. э: Силаны были погублены Мессалиной и
Агриппиной.
7611. Табличка из колумбария Юниев Силанов.
М. Юний Синтроф, врач, отпущенник Аппия Юния.1
1 Аппий Юний Силан был казнен в 42 г. н. э.
8174-33709. Табличка из колумбария Кв. Саллюстия.
Кв. Саллюстий Диоген, отпущенник Кв. Саллюстия, врач.
Саллюстия Репентина. Фацилис жил 6 лет.1
1 Вероятно, вся семья: муж, жена и ребенок. То обстоятельство, что
семейные отношения их не указаны, говорит, может быть, за то, что вся семья
погибла одновременно, администрации же колумбария семейные связи умер-
ших были безразличны.
Хозяин колумбария, Кв. Саллюстий, видимо, богатый человек, ближе не-
известен.
I в. н. э. (?)
8504; Dess. 1845. Намогильный алтарь.
Т. Флавию Педероту Алкимиану, отпущеннику Августа, над-
зирателю над врачами в императорском хозяйстве, Латония Феста
супругу благодетельному, себе, своим и потомкам их.1
1 Педерот принадлежал какому-то Алкиму, судя по имени, — отпущен-
нику. По имени прежнего хозяина он и называется Alcimianus. От Алкима
его купили в императорский дом — врач он, по-видимому, был хороший, —
где его назначили «главным врачом» (должность эта обозначалась или supra
medicos — 39826, — или superpositus medicorum, как здесь); император Тит
его освободил.
Педерот оставил своей вдове, тоже гречанке и отпущеннице, неплохое со-
стояние. Это видно не только из того, что она поставила над могилой мужа
98
алтарь, — об этом говорит весь тон надписи, тон человека, уверенного
в завтрашнем дне: здесь, на этом месте будут покоиться и дети, и дети детей
ее и Педерота.
Время Флавиев.
8646. Могильный алтарь.
Рупилию Кальпурниану, врачу императорского дома, отцу бла-
годетелю, поставил Д. Рупилий Телесфориан. Жил 50 лет 8 меся-
цев 10 дней.1
1 «Жил»—vixit — написано «bixit», а имя Телесфориана — не через «ph»,
а через «Ь>. Такое написание, а также отсутствие ргаепошеп перед именем
Рутилия Кальпурниана указывает на относительно позднее время: «Ь» и
«V» стали путать с Адриана, ргаепошеп чаще пропускать со второй поло-
вины II в.
Оба — и отец, и сын — были отпущенниками Рупилиев, но до этого семья
принадлежала кому-то из рода Кальпурниев. Отца, уже, может быть, зареко-
мендовавшего себя врачом искусным, купили Рупилии; сын был продан ка-
кому-то греку Телесфору и уже затем перекуплен (по просьбе отца, а может
быть, и за его деньги) в дом Рупилиев. Новые хозяева обоих отпустили на
волю, и Рупилий Кальпурниан вошел в императорский дом уже свободным
человеком.
Сын ставит памятник отцу: связь между отцом и сыном — явление не-
частое.
8647. Надпись на могиле.
Антония Реститута Кв. Юлию Евтиху, врачу императорского
дома, супругу благодетелю.1
1 «Императорского дома» — domus Augustianae: написание род. пад. I скл.
через «е», а не через «ае» встречается в надписях II в.
8656. Мраморное надгробие.
Г. Юлию Евтиху, отпущеннику Августа, врачу дома Палатин-
ского, Т. Юлий Артемидор, отпущенник Августа и Августы. Ли-
вия Агилейя, отпущенница Ливии.1 М. Ливий Фортунат жил
24 года. Ливия Гельпис, отпущенница Агилейи.
1 Императрица Ливия, ее отпущенница Агилейя. Agilis («легкая», «по-
движная»),— видимо, прозвище, ставшее именем. Ее отпущенница Гельпис.
Гречанка?
Что объединило в смерти этих пятерых людей? В смерти они во всяком
случае не пожелали расстаться. Надгробие было заказано ими при жизни.
8671-33742. Мраморная урна.
Г. Юлий Эвксин, врач из Саллюстиевых садов, жил 80 лет.
Юлия Грата, отпущенница Юлия, жила 56 лет.1
1 Саллюстиевы сады — огромный парк, занимавший восточную часть
Холма Садов (нын. m. Pincio), долину между этим Холмом и Квириналом и
7* *99
северную окраину Квиринала. Парк этот был разбит знаменитым историком
Саллюстием; после его смерти перешел к его племяннику, Квинту Саллюстию,
который умер в 21 г. н. э. и завещал парк императору. В надписи от 22 г.
упомянут «вилик божественного Августа в Саллюстиевых садах»
(CIL VI.9005). Эвксин, грек, отпущенник кого-то из Юлиева дома (вероятно,
не императорского, так как императорским отпущенником он не назван), лечил,
может быть, рабов, которым был поручен уход за парком, а может быть, был
вольнопрактикующим врачом в той части города, которая примыкала к парку
и в общежитии по нем и называлась.
I в. н. э.
8711; Dess. 7803. Могильная плита.
Секунда, рабыня Ливиллы,1 врач. — Ти. Клавдий Целер, от-
пущенник Цезаря, храмовой служитель2 у Весты.
1 Ливилла, младшая из дочерей Гермапика, жена Друза, Тибериева сына.
2 Храмовой служитель жил при храме, обязан был следить за чистотой
в храме и сохранностью храмового имущества. В храме Весты, однако, забота
о чистоте лежала на весталках; служитель был тут только сторожем.
8895; Dess. 1842. Могильный памятник.
Л. Аррунтию Семпрониану Асклепиаду, врачу императора До-
мициана. Велел сделать в завещании. Спереди 20 фт, сбоку
20 фт.1
1 Врач Домициана был, может быть, сыном знаменитого врача Аррунтия
(см. Pros. imp. Rom., 1 s, № 943) и во всяком случае происходил из этой
знаменитой врачебной семьи. Если бы мы не знали, как он богат
(Pl. XXIX.7), то одна величина места, занятого им под свою могилу
(20 X 20 = 400 кв. футов), свидетельствовала бы о его состоянии. Асклепиа-
дом Аррунтий называет себя, как потомка врачей, ведших свою родословную
от самого Асклепия; Семпронианом — по матери Семпронии.
8896. Надгробная надпись.
Атимету, врачу, Базилей и Партенопей, рабы императрицы
Фаустины, приставленные смотреть за драгоценностями (ab огпа-
mentis), другу, вполне заслужившему.1
1 Рабы, которым вверялись драгоценности императрицы, принадлежали,
конечно, к «верхам» дворцовой прислуги: это были не только люди испытан-
ной честности, но и знатоки ювелирного дела, обладавшие и вкусом, и спе-
циальными знаниями» Атимет, вероятно, свободный человек, вольнопрактикую-
щий врач, не имевший никакого отношения к императорскому дому. Как и
почему завязалась дружба между тремя греками? Какие услуги оказал врач
обоим своим друзьям? Любопытно, что врач и свободный человек не погну-
шался дружбой с рабами.
О какой Фаустине идет речь — о Старшей, жене Антонина Пия, или
о Младшей, жене Марка Аврелия, —сказать невозможно.
70&
8897. Мраморное надгробие.
Кассию, Цезаря нашего рабу, врачу, Ульпия Сабина супругу
благодетельному сделали и себе, и своим отпущенникам, и отпу-
щенницам, и потомкам их.1
1 Интересный случай брака между рабом и отпущенницей. Сабина, судя
по nomen, была отпущенницей императорской семьи (Траяна?); Кассий был
«рабом Цезаря нашего». Судя по тому, что он оставил вдове и отпущенников,
и отпущенниц, состояние он нажил неплохое. Стоит еще раз остановить вни-
мание на рабе, приобревшем не одного, а нескольких (а может быть, и многих)
«викариев» — рабов и рабынь.
Первая половина II в.
88*98. Мраморная тумба.
Ти. Клавдию Афинодору, отпущеннику Августа, врачу, Ульпия
Иотапте супругу.1
1 Афинодора отпустил или Клавдий, или Нерон; Ульпия получила свободу
только при Траяне: до него родовое имя «Ульпии» необычно.
Афинодор освобожден, видимо, еще мальчиком. Оба супруга принадле-
жали к императорскому дому.
lotapte — необычайное cognomen. Откуда? Есть lotape (Тютакт])—женское
имя у персов и евреев. См.: los. ant. 18.5.4.
Конец I в. н. э.
8899; Dess. 1843. Табличка из колумбария?
Кир, раб Ливии, супруги Цезаря Друза, врач.1
1 Друз Цезарь — сын императора Тиберия. Его жена Ливия именовалась
также Ливиллой (см. 8711). Кроме Кира, в надписях упомянута ее женщина-
врач, Секунда.
8900. Правая часть мраморного надгробия, поврежденного вверху и слева.
Эпитинхан, врач Антонии, [дочери Цезаря].1 Жил лет... 5 ме-
сяцев.2
1 Восстановлено предположительно.
2 Каждый член императорской семьи имел своего личного врача, а то и
нескольких, как например Ливилла. Антония Младшая — супруга Друза
Старшего.
8901. Табличка из колумбария.
Эрот Спозиан, раб Августы, врач. Юлия Константа жила
22 года.1
1 Эрот, бывший раб какого-то Спозии, был куплен Августой, вероятно
Ливией. Супружеская пара?
101
8902. Надгробие.
Т. Флавию Гагну, отпущеннику Августа, врачу, и Флавии
Миртале, отпущенникам и потомству их.1
1 Муж и жена — отпущенники Флавиева дома. Муж оставил после себя
неплохое состояние. Так как распоряжение относительно отпущенников могло
исходить только от патрона, то, надо думать, что надпись составил сам Гагн.
8903. Табличка из колумбария.
Гигин, раб Ливии, врач. Каллитиха, рабыня Ливии, швея.1
1 Супружеская пара? Может быть. Во всяком случае характерно, что для
врача не выделяют особого места: он такой же раб и ремесленник, как и все
рабы. Каллитиха была швеей низшего разбора: она sarcinatrix — ее дело класть
заплаты и чинить всякую рвань.
Время Августа.
8904. Надгробная надпись.
Стеропс, отпущенник Ливии, врач, декурион1 с охотой дает
урну 2 своему Полидевку.3
1 В надписях упомянут и другой декурион врачей Боеф, тоже отпущенник
Ливии.
2 «Урна» в подлиннике «о!1а» («горшок»); сосуд этот, куда всыпали
пепел, имел форму горшка; его вставляли в отверстие «гнезда» и закрывали
крышкой.
3 В каких отношениях стоял Полидевк к Стеропсу — был его родственни-
ком или другом, неизвестно. Стеропс купил для него место?
Время Августа.
8905; Dess. 1841. Мраморная табличка.
Космии, рабу Г. Стертиния Ксенофонта, врача Августа, жил
19 лет. Бласт, товарищ по рабству, на свои средства и Юлии
Фимеле, матери.1
1 Мать Бласта — отпущенница Юлиева дома; сын остался рабом и по-
пал— был продан или подарен — к Стертинию, врачу Клавдия. В надписи
объединены и друг Бласта, и его мать: ниши колумбариев были рассчитаны
обычно на два места.
8906. Могильная урна.
М. Ульпию Алкивиаду, отпущеннику Августа, М. Ульпий До-
рифор, отпущенник Августа, врач.1
1 Оба, Алкивиад и Дорифор, отпущенники Траяна.
8907; Dess. 1846. Надгробие.
Клавдии Евтихии, супруге святой и благодетельной, и Кв. До-
мицию Гелику Ти. Клавдий Гимений, отпущенник Августа, би-
102
блиотечный врач, и Домития Паннихида себе, своим и потомкам
их.1
1 Гименей, отпущенник императора Клавдия, был женат на его же отпу-
щеннице Евтихии. В каких родственных отношениях стояла эта пара к Гелику
и Паннихиде, отпущенникам Кв. Домития, неизвестно; ясно только, что
в близких. Оставшиеся в живых Гименей и Паннихида заготовили надгробие
уже умершим, и себе, и своим потомкам.
Дворцовым врачам поручалось определенное ведомство: Гименей лечил
библиотекарей.
8908; Dess. 7810. Мраморная доска.
Т. Элии Аминта, отпущенник Августа, ушной врач, поставил
себе и Элии Иексе, супруге, сыновьям, отпущенникам, отпущен-
ницам и потомству их.1
1 Аминта ушник, отпущенник императора Адриана, человек состоятель-
ный. Женат на отпущеннице тоже Адриана, со странным именем Иекса или
Лекса (у Dess Lexi: littera «1» plerumque exarata est ita, ut litterae «i» omnino
similis est). Из какого народа? Что врач дворцового ведомства бедняком не
был, это вероятно a priori, но всегда ли формула «отпущенникам и отпущен*
ницам» выражает реальное положение вещей? Не стандартная ли это формула,
приятная заказчику.
Аминта женат, и у него есть дети.
8909; add. 3463. Могильная тумба из травертина.
Фирий Келадиан, раб Т. Цезаря Августа, глазной врач, поч-
тительный к родителям своим. Жил 30 лет. Положен здесь на-
всегда.1
1 Т. Август — император Тит. Он поиобрел Фирия от какого-то Келада:
врач был, видимо, хорош.
Надпись составлена в выражениях необычных. Кто ее писал? Родители
или чужой человек, это безразлично: важно другое — автор надписи был по-
ражен отношением Фирия к отцу и матери: pius (слово в точности по-русски
непереводимое) parentium suorum. Раб сплошь и рядом не знает родителей,
чаще всего не знает отца (отсюда полные презрения слова Марциала: XI. 12);
ребенком он не знает семьи. Жизнь Фирия сложилась иначе: он знает своих
родителей и относится к ним, как положено сыну. Проданный в другой дом,
он не забывает отца с матерью, и как великое достоинство, как факт, порази-
тельный в рабском быту, отмечено это в надписи.
8910. Обломок мраморной плиты.
Ти. Клавдию... глазному врачу, жил 50 лет. Л. Коцея...
своему.. -1
1 Вероятно, врач в императорском хозяйстве, отпущенник Тиберия.
В имени жены резчик пропустил второе «с»: надо не «Coceia», a «Cocceia» —
она была отпущенницей кого-то из видного рода Кокцеев.
703
8926. Мраморная доска, обломанная слева.
... императорских чиновников, ведавших продовольствием...
женщина-врач... Цезаря... супругу поставили, себе и потомкам
своим.1
1 Здесь стоит отметить, что женщина-врач, может быть даже рабыня,
приобрела достаточно средств, чтобы поставить мраморное надгробие себе и
семье. Видимо, она осталась вдовой после мужа, работника анноны.
8981. Могильная плита, вделанная в пол церкви св. Косьмы и Дамиана.
Публию Элию Эпафродиту, отпущеннику Августа, наставнику
иатролипту1 высоких мальчиков Цезаря нашего,2 который жил
30 лет. Супругу Никополида, раба Цезаря нашего, и Сотер сын
отцу благодетельному поставил, и себе, и своим отпущенникам, от-
пущенницам и потомкам их.3
1 Говоря современным языком врач — физкультурник: он руководил
гимнастическими упражнениями своих подопечных, предписывал им определен-
ный образ жизни, занимался массажем.
2 Это будущий император Марк Аврелий, его соправитель Луций Вер и,
вероятно, их родственники и приятели.
3 Эпафродит, отпущенник императора Адриана, был женат на Никополиде,
Адриановой рабыне. Сын, оставшийся от отца мальчиком, оказывался по за-
кону рабом. Отец, судя по имени (Сотер — спаситель), предназначал сына
тоже во врачи. Оставил он хорошее состояние, и Никополида, рабыня, по
закону не имеющая никакой собственности, спокойно распоряжается тем, что
ей досталось от мужа.
9476. Мраморная плита с надписями на обеих сторонах.
М. Юния, Маркова сына, Зенодора из Корнелиевой трибы,
иатролипта. — Г. Рубра Селевка.1
1 Зенодор, судя по cognomen, грек родом, родился свободным и был впи-
сан в трибу (признак свободнорожденного). Nomen его (Юний) заставляет
отнести надпись к I в. н. э.; Юнии позднее встречаются крайне редко.
9566; Dess. 7817. Большая мраморная доска с крупными красивыми буквами.
Т. Аврелий Телесфор, писец врачей.1
1 Телесфор был секретарем коллегии врачей. В надписях упоминается
«школа» этой коллегии, т. е. место ее собраний (VI. 29805); был у нее и
свой архивариус, М. Ливий Цельз. Вальтцинг высказал предположение, что
Телесфор мог быть .писцом в дворцовой «домашней» .коллегии врачей (Etudes,
t. IV, р. 29).
104
9567. Надгробная надпись.
М. Аллий Памфил, врач, Примилле, отпущеннице и жене, и
Приму, отпущеннику, радости, самым дорогим себе, поставил.
С передней стороны 22 фт, с боковой 25 фт.1
1 Памфил, судя по cognomen, грек родом, а судя по отсутствию отцов-
ского имени, отпущенник. Не стесняется, что жена отпущенница. Вероятно,
богат: приобрел большое место для могилы.
I—II вв.
9568. Мраморная доска.
Л. Аппулей Эрот, отпущенник Луция, врач. Л. Аппулей, сын
Луция, Филумен. Л. Аппулей, отпущенник Луция, Януарий.1
1 Отец, сын (уже родившийся свободным) и отпущенник. Имя матери
отсутствует. Отпущенник только один: Эрот богат не был. Возможно, правда,
и другое: в этом надгробии, заказанном при жизни, Эрот объединил только
дорогих ему людей, сына и любимого отпущенника.
I в. н. э. (?)
9569. Могильная тумба.
Г. Цецилию, сыну Гая, Аквиле, Сабинской трибы, Цецилии
Мосхиде, отпущеннице Гая, Г. Цецилии Диет, врач, сыну и су-
пруге своей отпущеннице, вернейшим.1
1 Отец, конечно, горд своим сыном, который родился свободным, записан
в трибу, носит такое звонкое римское имя, но отнюдь не стесняется своей
жены, бывшей рабыни, отпущенной им или его хозяином на волю. Свою
связь с рабским сословием не скрывает. Отец, жена, сын.
I—II вв. н. э.
9570. Маленькая мраморная табличка из колумбария.
Ливия Пелагия. Поставили Каллибула, раба Ливии Стакты, и
Клад, врач, родители злосчастные, и М. Ливию Антиоху.1
1 Хозяйка Ливия Стакта, отпущенница, женщина состоятельная: имеет
своего врача. Врач этот, Клад, женат на Каллибуле (греки оба). Дочь их
Пелагию хозяйка отпустила; родители остались рабами. Как приходился им
Ливий Антиох? Неизвестно.
I в. н. э.
9571. Мраморная доска.
Ти. Клавдий Бласт, врач, здесь положен. Клавдия Нике па-
трону благодетелю и Альбуций Максим поставил себе и потомкам
своим.1
1 Врач был одинок. Его похоронила отпущенница с мужем.
.1 в. н. э.
105
9572. Мраморная доска.
Ти. Клавдий Геракл, отпущенник, Клавдию Деметрию, врачу
[с любовью заслуженно], патрону, благодетелю.1
1 Деметрий одинок; самый близкий ему человек — его отпущенник
Геракл.
В надписи «Claudius» написано сокращенно «С1». Такое написание родо-
вого имени и пропуск praenomen в имени патрона обычны для II в. н. э.
9573. Большая мраморная плита.
Клавдии Глафире, супруге верной, сделал Ти. Клавдий, сын
Лета, он же Лет, врач, и отпущенникам, и рабам.1
1 Редкий случай, когда в семейной усыпальнице отводится место и рабам.
Врач — человек богатый: есть и рабы, и отпущенники. Прозвище его Leitus
(«signum») появляется в надписях со II в. н. э. — Laetus — не перевод ли
греческого i^apo?—«веселый»? Выходец из Греции «романизуется».
9575. Надгробная надпись.
А. Кордий Гермес, врач, жил 40 лет.1
1 Ранняя империя.
9576. Мраморная доска.
Л. Вибий Непот, отпущенник Вибии. . . Пилии Каллисты, отпу-
щенницы Гая; Л. Кальмей Афенион, отпущенник Луция; Каль-
пурния Гилара, отпущенница Кальпурнии.
Л. Корнелий Эвпор, отпущенник Луция, врач; Валерия Диоге-
нея, отпущенница Луция; Л. Корнелий Хий, отпущенник Луция.1
1 Общая усыпальница, которую при жизни своей позаботились устроить
несколько человек, связанных между собой дружбой или просто давним доб-
рым знакомством. Ни у кого нет семьи: не жена и не дети ставят им памят-
ник, а они сами; принадлежали они разным хозяевам: Вибии, Кальпурнии,
Кэльмею, Л. Корнелию. Среди них только один «специалист» — врач. Имя от-
пущенника или отпущенницы Пилии Каллисты резчик пропустил. Перед име-
нем Валерии стоит О — «смерть»): она умерла первая, еще тогда,
когда резчик работал над плитой.
Piliaes — окончание род. пад. на aes — указывает на I в. н. э.
9577-33 070. Надгробие из колумбария (quod traditur ex monumehto Liviae
prodidisse, parum certum ext).
Л. Домитий Диокл, отпущенник Луция, врач.1
1 I в. н. э.
706
9578. Надгробие.
Египту, врачу, сыну дорогому, мать Терция.1
1 И мать, и сын — свободные люди. Указывает ли имя врача на его еги-
петское происхождение?
9579. Могильная плита.
Эвтихиону, врачу благодетельному.1
1 Плиту поставили, вероятно, благодарные пациенты, которых врач дей-
ствительно «облагодетельствовал», вернув им здоровье.
I в. (?)
9580. Могильная надпись.
Т. Флавий Целий Север из Сиды, врач, поставил при жизни
себе и сыновьям своим, Целию Севериану Эвмелу и Целию Се-
веру, и матери их Целии Каллисте святейшей и отпущенни-
кам их.1
1 Уроженец Сиды (известный город в Памфилии), Целий Север был
римским гражданином. Женился на гречанке, отпущеннице, и, вероятно,
в угоду ей дал Севериану греческое cognomen — Эвмел.
Не часто встречаются надписи, поминающие целую семью: отца, мать,
детей.
II в. (?)
9581. Мраморная доска.
Г. Фонтею Менандру, врачу, по завещанию его.1
1 Кто были наследники? Кровных родных, видимо, нет.
I в. н. э.(?)
9582. Мраморная доска.
Фонтейя Стафида. М’. Фонтей Никандр, врач.1
1 Предыдущая надпись упоминает врача Менандра, тоже отпущенника
Фонтеев, только не Мания, а Гая. Свой врач в богатой семье — явление для
Рима обычное.
I в. н. э. (?)
9583; Dess. 8341. Травертиновая плита.
Г. Гостий Памфил, отпущенник Гая, врач, купил этот памят-
ник себе и Гельпии, отпущеннице М. Гимнина, и всем отпущенни-
кам и отпущенницам и потомству их. Это вечный дом, это имение,
это сады, это наш памятник. С передней стороны 13 фт, с боко-
вой 24 фт.1
1 Кем приходилась Гельпия Памфилу? Если бы родственницей, степень
родства была бы указана. В его доме и в его жизни она занимала особое
107
место: недаром же выделена из остальных отпущенниц. Почему Памфил не
называет ее прямо своей женой? Стеснялся жены отпущенницы? Не позволял
патрон Гельпии выйти замуж за Памфила?
Лирические излияния Памфила по поводу «вечного дома» примечательны.
«Вчерашний раб», выбившийся на свободу, своим трудом сколотивший себе
состояние, как он наслаждается тем, что место для погребения приобрел при-
стойное, большое (312 кв. футов), на котором можно посадить садик (сады
при могилах упоминаются часто в надписях), которое можно считать не-
отъемлемой собственностью: «это имение, это вечный дом» (наездился, ве-
роятно, до тоски из одной квартиры в другую).
«Потомству» — posteris—написано «postereis» вместо «hi horli heis horti».
Таким написанием определяется время надписи; это конец республики или
раннее августовское время.
9584. Мраморная тумба.
Т. Юлию Розиану Аполлинарию, врачу, патрону, благодетелю,
отпущенники Арескон и Каллист.1
1 Розиана хоронят отпущенники: врач — человек одинокий, бессемейный.
9585; Dess. 7795. Могильная плита..
М. Юнию Дионисию, врачу из Луцилиевых (садов?), Титу-
лена Юста супругу благодетельному, себе, своим отпущенникам
и отпущенницам и потомкам их.1
1 Это вторая известная нам надпись (ср. 8671-33742), связывающая
деятельность врача с определенной округой. Где находился Луцилиев парк
или Луцилиево поместье (оно упомянуто в CIL VI.8683), неизвестно.
Врач — отпущенник, женат на свободной. Детей нет или они где-то далеко
и связь с родительским домом у них утрачена.
I в. н. э.
9586. Могильная надпись.
Л. Лелий Сальвий, отпущенник Церена [чтение сомнительное],
врач. Жил 31 год. Поставил Секст Апулей Сотер, брат, на свои
средства.1
1 Оба брата — отпущенники, но разных людей: были проданы или оба
в разные дома, или кто-то один в другой дом. Имена обоих братьев очень
подходят для врачей. Может быть, они были детьми раба-врача, рассчитывав-
шего обучить их своему делу; может быть, хозяева пустили братьев по вра-
чебной части и велели дать им соответственные имена.
Имя Лелиев встречается преимущественно в республиканское время и
в ранней империи. Позднее и во II в. н. э. оно встречается редко.
9587; Dess*. 7793. Мраморная доска.
М. Лициний Филомуз, врач из Полленции.1
1 Полленция — город в Пицене.
I в. н. э. (?)
Г08
9589. Надгробная надпись.
... Каскеллий (?) Марион, отпущенник Гемина, врач, себе и
Каскеллии Смирне, отпущеннице Квинта. С передней стороны
20 фт, с боковой 25 фт.1
1 Начало надписи утеряно; как приходилась Смирна Мариону, сказать
трудно. Может быть, сестра, может быть, жена.
«Себе» написано «sibei», написание позднего республиканского или ран-
него августовского времени.
Огромное место для захоронения — и только для двоих!
9590; Dess. 9434. Мраморная доска с большими красивыми буквами.
Г. Маттию Ликдаму, врачу Саттии, жил 70 лет 6 месяцев.
Маттия Мосхида патрону и супругу; Т. Флавию Марциалу, от-
пущеннику Августа, супругу своему, себе и потомкам своим.1
1 Мосхида — раба Лигдама, потом его отпущенница и жена. Овдовев, вы-
шла вторично замуж за императорского отпущенника Марциала.
Время Флавиев.
9591. Надгробная надпись.
Менандр, врач, жил 21 год. Надпись дала Психея.1
1 Свободные люди? Нет отцовского имени, но нет и имени хозяина.
Скорее склоняюсь к тому, что это свободные.
I В. (?)
9593. Мраморная доска.
Никероту, врачу, жена Тюхе, благодетелю. Жил 42 года.1
1 Нет детей; оба свободные: имени хозяина нет, брачный союз засвиде-
тельствован; греки.
9594. Могильная тумба.
Л. Плавий Тимократ, отпущенник Луция, врач.1
1 Одинок?
I—II вв.
9595. Мраморная плита, вероятно, из колумбария I в.
П. Плавтий Эвмел, врач. Плавтия Пофас.1
1 Если бы Плавтия была женой Эвмела, это было бы сказано.
I в. н. э. (?)
109
9596. Надпись, слева обломанная.
... [Пом]пею Эв... врачу, жил 45 лет... Видия Крее... бла-
годетелю.1
1 I—II ВВ.
9598. Обломок травертиновой плиты.
Г. Теренцию (!) Александр, отпущенник Гая, врач, Теренция
Флора, отпущенница Гая, и потомкам их.1
1 Надпись, беспомощно составленная. Александр и Флора, супружеская
пара, отпущенники одного хозяина, ставят плиту патрону и потомкам своим,
забыв упомянуть себя.
Ранняя империя.
9599. Могильная надпись.
Зефу, врачу, поставила Пифиада, супругу, и Косм брату доб-
рому.1
1 Женат. Семейные связи: жена и брат.
Ранняя империя.
9600. Обломок мраморной плиты с плохими буквами.
... Ювену врачу... жил 22 года 10 месяцев.1
1 Ранняя империя.
9601. Обломок мраморной плиты.
... отпущеннику Корнелии... врачу.1
1 Ранняя империя (Корнелии).
9602. Обломок мраморной плиты.
... врачу... Гимер... Арес[куза], дочь его... и Периген из
[вале]тудинария поставили.1
1 Интересно упоминание «больницы» — валетудинария, устраиваемого
обычно в рабовладельческих поместьях. См. Col. XII.I.
9603. Обломок.
... отцу... врач.1
1 Интересна по упоминанию отца: огец в этих надписях упомянут редко.
9604; add 3470; Dess. 7800; Biicbeler СЕ 1253. Мраморная тумба с рельеф-
ным изображением: мужчина в тоге сидит у стола с книгой на коленях; возле
него на скамейке мальчик.
по
Ты, удерживающий имя великий Александр, изобретение Пал-
лады и врачебный труд, сколько я сам сделал своей работой са-
мый близкий. Призываю в свидетели вышних: не этого, кажется,
я заслужил, что внезапно погибаем от раны в колене. Пренебре-
гай теперь бедственными случаями, которые насылает судьба. Су-
пруга, что могла [сделала]: поставили надпись мне одному.
Валерия Урсилла.1
1 Беспомощные стихи Бюхелер объясняет так: «я врач, носящий имя ве-
л.икого Александра, работой своей стал самым близким к великому». «Вели-
кий Александр», вероятно Александр Филалет из Лаодикеи, ученик Аскле-
пиада, о котором пишет Страбон (XI 1.580): «Между Лаодикеей и Кару-
рами есть храм Мена Кара, весьма почитаемый. В мое время там было боль-
шое врачебное училище школы Герофила во главе с Зевксидом, а после него
с Александром, сыном Филалета».
Муж Урсиллы погиб от случайного ушиба или ранения колена.
9605-33 811.
Мария Гилара, отпущенница женщины, себе и П. Колию Фи-
логену, отпущеннику Публия, глазному врачу, мужу своему, и
Марку Фульвию Зефу, отпущеннику Марка, и Марии Ниобе, от-
пущеннице женщины, и Марии Авкте, отпущеннице женщины, и
Марии Елене, отпущеннице женщины.1
1 Мария Гилара, видимо, пережила всех своих близких и решила увеко-
вечить их память. Три женщины были ее подругами по рабству у одной
хозяйки Марии. Имя это не римское, а восточное. Богатая еврейка?
Не позже середины I в.; время определяется формой дат. пад. I скл.
(на ai).
9606. Доска.
Гн. Домицию Деметрию, глазному врачу, отцу дорогому, по-
ставил сын Деметрий, а также Нике супругу, благодетелю, и себе,
и потомкам своим. С передней стороны 34 фт, с боковой 34.1
1 Очень большой могильный участок: 1158 кв. футов.
Семья и неразорванные семейные узы.
I—II вв.
9607. Мраморная доска.
М. Юлия Секунда, врача глазного. С передней стороны 14 фт,
с боковой 14.1
1 Одинок. Не беден.
I в. (?)
9608. Мраморная доска.
М. Р... Эвтиху, врачу глазному, себе и своим.1
1 «Эвтих» написано «Eulucae» вместо Eutychae, «и» (а не «у») вместо
греческого «у» и «с» вместо «х» характерно для времени Августа.
777
9609. Мраморная доска.
Г. Рутилию Эвфету, врачу глазному, жил 45 лет, Рутилия Ми-
рина патрону и супругу.1
1 Женат на своей отпущеннице. Детей нет.
Ранняя империя.
9614. Мраморный обломок.
Врач Юлия Пие.1
1 Cognomen Pye (rcuiq — «гной») чрезвычайно странен. Не вырезан ли
он по безграмотности резчика вместо Pia?
9615-33 812.
Мануция Асте, отпущенница женщины, врач.1
1 I в. (?)
9616.
Теренции Нике, отпущеннице врача Теренции Примы, поста-
вили дети Муссий Антиох и Муссия Дионисия, матери благоде-
тельной.1
1 Имена обоих детей по-гречески звучали бы Мойса и Моиоаюс («сын
муз»): мать избрала детям покровительницами муз. Судя по очень грамот-
ной надписи (во избежание путаницы в именах старый род. пад. на as: me-
dicas; разумное чередование обычного окончания род. пад. на ае — Terentiae —
с формой на aes — Primaes), сын побывал — и не без пользы для себя--
в школе грамматика. Оба люди свободные.
Ранняя империя.
9617. Табличка из колумбария.
Венулейя Сосис, отпущенница женщины, врач.1
1 I в. (?)
10 085; Dess. 1770. Мраморная доска.
П. Элий Агафемер, отпущенник Августа, театральный врач,1
себе и Элии Порте,1 2 супруге благодетельной, отпущенникам, отпу-
щенницам и потомству их.
1 Агафемер лечил персонал, работавший в Summum choragium —- главном
складе всего театрального реквизита; склад находился в 3-м районе, около
Флавиева амфитеатра. Врач — отпущенник императора Адриана. Человек со-
стоятельный.
2 lorte вместо Heorte. Женат, но детей нет.
712
10 172; Dess. 5152. Мраморный алтарик (Сметий).
Эвтих, отпущенник Августа, бывший раб Нерона, врач «утрен-
ней школы», себе, Ирине отпущеннице, супруге дорогой, благоде-
тельной, отпущенникам, отпущенницам и потомкам их.
10 173.
Эвтих, отпущенник Августа, бывший раб Нерона, врач
«школы», себе, Ирине отпущеннице, супруге дорогой, благоде-
тельной, дорогим Никострату и Андромаху, а также отпущенникам
и отпущенницам своим и тем, кому я это разрешил собственно-
ручной записью. Запрещаю после смерти моей вносить чужой
прах, да не осмелится кто-либо внести, чтобы сжечь в памятнике.
По наследству этот памятник не переходит.1
1 Раб Нерона отпущен был, вероятно, Веспасианом. «Утренняя школа» —
гладиаторская школа, где обучали борьбе со зверями.
10 229. Разбитая мраморная стела.
Завещание Л. Дасумия Туска, в котором упомянуты и два врача.
108 г. н. э.
19 089. Табличка из колумбария.
Кв. Граний, врач, 80 лет. Поставил Карп, раб Фульвия.1
1 Одинокий человек; крайняя бедность.
25 250. Мраморная доска.
Кв. Медик, отпущенник Августа, целиком сделал себе этот
кенотаф. Квинта Виталия, дочь моя, завладеет им без возраже-
НИИ.1
1 Cognomen определяет профессию. Имя «Квинт» странно для император-
ского отпущенника.
Ранняя империя.
31 172; Dess. 2193а.
Юпитеру Долихену о здравии отряда «особых всадников» Ав-
густа. Кв. Марций Артемидор, лагерный врач, поставил алтарь.1
1 Отряд особых всадников, см. примечание к надписи 19.
П-Ш вв.
Q М. Е. Сергеенко
773
32 769; Dess. 9222.
M. Юлию Капитолину, врачу преторианского флота в Мизене,
получившему двойное содержание. Наследник благодетелю.1
1 I—II ВВ.
33 157. Dess. 7809.
М. Геминий Феликс, отпущенник Марка, глазной врач с Чес-
ночного перекрестка.1
1 VI.4476.9971: «торговцы одеждой (или портные) с Чесночного пере-
крестка».
II в.
33 779. Урна.
Прах. . . врача Ти. Цезаря.1
1 Врач из «фамилии» императора Тиберия.
33 8781.
Т. Кокцей Дионисий, отпущенник Тита, врач. Помпония Фиа-
мида, отпущенница Гнея. Афат, раб, родившийся в их доме.1
1 Самым дорогим человеком для мужа и жены был их verna; своих
детей нет.
II в. (?)
33 879; Dess. 5310.
Гила, врач «Голубых», при жизни себе и праху своему.1
1 Беговые компании имели в своем штате обязательно врачей.
Начало II в. (ср. VI.10 055).
33 880.
Кв. Фабий Клад, глазной врач.. . положен в саркофаг заботой
Фабии Трофимы, отпущенницы и супруги превосходной, и потом-
кам своим. С передней стороны 10 фт, с боковой 6.1
1 Семья: муж, жена, его же отпущенница, и дети.
I в. (?)
33 882.
Туре Сатурине, отпущеннице, Келад, врач, хирург, супруге
наилучшей благодетельной.1
1 Келад — свободный, женат на отпущеннице. Детей нет.
Ранняя империя.
114
CIL XV.3623. Надпись на амфоре.
Г. Юлию Примигению в Рим, чтобы отдал врачу Титтию
Аспру.1
1 Врач — римлянин.
II в. н. э. (?)
CIL XV. 7187. Надпись на ошейнике.
Держи меня, потому что я убежал, и верни меня на Широкую
к врачу Гемеллину.1
1 Врача знали по всей улице (а Широкая была велика), где он, конечно,
практиковал.
NS, 1905, 82; Dess. 9433. Табличка из колумбария.
Кв. Цецилий Гилар, отпущенник Цецилии,1 жены Красса,
врач. Цецилия Элевферида, отпущенница двух Скрибоний,2 из
половинной части себе и своим.3
1 Цецилия Метелла — дочь Метелла Критского, консула 69 г. до н. э.,
жена М. Лициния Красса, старшего сына Красса — триумвира.
2 Скрибонии — сестры, дочери Л. Скрибония Либона, консула 34 г.
до н. э.
3 Почему отпущенница Скрибоний звалась Цецилией? Может быть, Элев-
ферида принадлежала раньше Цецилии Метелле и при отпуске попросила
своих хозяек разрешения принять имя своей прежней госпожи.
NS,1911, 70, № 1; Dess. 9441. Мраморная стела.
Отпущенника Эвелписта, он же и Манес,1 жил 27 лет 4 месяца
11 дней. Внезапная смерть похитила цветущие годы; чистейшая
душа, которую врачи резали и убили. П. Элий Пекулиарис, отпу-
щенник Августа, своему воспитаннику.
1 Обычай прибавлять к имени прозвища распространился во II в.
NS, 1911, 191. Мраморная стела.
Эвтиху, отпущеннику и врачу достойнейшему.1
1 Ударение на слово «достойнейшему», которое определяет Эвтиха как
врача. Одинок.
П в. (?)
NS, 1911, 399, № 24. Мраморная стела.
Л. Офиллия Юкунда, врача, жил 49. Офиллия Фронтина отцу
благодетельному.
8*
775
Там же, № 25. Травертиновая стела.
Юнии Филумене, жене своей, и Клавдии Анатоле, матери
своей, Офилий Юкунд. С передней части 7 фт, с боковой 8; вы-
сота памятника 9, ширина 7.1
1 Редкий пример семьи, крепко спаянной: отец, мать, дочь и бабушка.
Юкунд приобрел участок, фасад которого целиком занят был памятни-
ком его жене и матери. Дочь поставила ему отдельный памятник, позади
первого.
Плиний упоминает в числе своих источников (1.28 и XXVI 11.38) ка-
кого-то врача Офилия. Не этот ли самый?
I в. н. э.
NS, 1916, 102, № 67. Обломок таблички из колумбария.
Никандр, врач. С передней стороны... с боковой.1
1 Ранняя империя.
NS, 1923, 379. Могильная плита.
Фазис, глазной врач. Жил 17 лет.1
1 Одинок, свободный. Удивительно, что он, зеленый юноша, уже врач.
Может бытьг конечно, надпись преувеличила его звание: состоял только
в учениках при глазном враче.
Bull. Com., 1901, 99; Annee epigr. 1901, 142.
По декрету декурионов из дома Л. Тария Руфа, врачу Аг-
рипну, магистру, из дома матери Квинты. Агрипну было 26 лет,
скончался на 27-м. Похоронила мать злосчастная на свои сред-
ства.1
1 Агрипн был не только членом, но и магистром collegii funeraticii в доме
Тария Руфа, консула 6 г. н. э., и коллегия должна была похоронить его на
свой счет. Мать пожелала устроить ему похороны сама на собственные сред-
ства, т. е. роскошнее, чем это сделала бы коллегия, и потребовала, чтобы
похоронная процессия вышла из дома, где она жила. Составитель надписи
не пожелал обойти молчанием того, что Агрипн был магистром коллегии —
это честь! Но должен был и сообщить, что вопреки правилам похороны были
устроены на средства матери, и в то же время снять обвинение с коллегии,
не озаботившейся похоронами своего члена, — а это сделать ей полагалось.
Поэтому и приведено объяснение: коллегия вынуждена была похоронить со-
члена не по своим правилам, а сообразуясь с желаниями матери, а это вы-
ходило из положенных на похороны по уставу коллегии сумм.
Bull. Com., 1928, 300. ТабличксР из колумбария.
. . . Филологу врачу Анфиса, другу.1
1 I в. н. э. (?)
116
Amer. Journ. Phil., 1910, 29. Мраморная плита из Рима.
Ти. Клавдию Эвну, отпущеннику Августа, няньке Нерона Ав-
густа.
Ти. Юлию Секунду, отпущеннику Августа, ушному врачу.
Клавдии Кедне, отпущеннице Августа, кормилице.
Клавдии Гермионе, ее рабе, родившейся в доме.
Ти. Юлий Эвн, Ти. Клавдий Девтер поставили родителям
своим.
Ти. Клавдию Феликсу, своему verna,1 отпущенникам, отпущен-
ницам и потомкам их.2
1 Эта строка прибавлена позднее и неумелой рукой.
2 Клавдий Эвн, отпущенник императора Клавдия, был приставлен к ма-
ленькому Нерону; Секунд — ушник, отпущенник Тиберия.
Клавдия Кедне, отпущенница Клавдия, была первый раз замужем за
Секундом, человеком значительно старше, чем она; от этого брака был у нее
сын Эвн. Вторично вышла замуж за Эвна, «няньку» Нерона, от этого брака
родился «Второй» (Ьеитеро?).
Стоит обратить внимание на эти имена: Кедна, жена Юлия Секунда,
называет своего сына Эвном по имени своего будущего мужа: Кедна загля-
дывалась на сверстника, а может быть, дело шло и дальше одних взглядов.
Ей особенно дорог сын, родившийся от второго, молодого, любимого мужа,
только «Второй». Оба брата жили, однако, дружно и родителей помнили.
Гермиона была verna Кедны. Это значит, что Кедна, раба, имела своих
«викариев» и какое-то особое, в ее распоряжении находившееся помещение.
IGrR 1.37; Kaibel 805. Алтарь.
Спасителю Асклепию благодарность, врач Никомед. — Царю
Асклепию благодарность, Никомед, врач из Смирны.1
1 Врач Никомед поставил в храме Асклепия (на Эсквилине?) в благо-
дарность богу статую ребенка, работы, по словам Никомеда, знаменитого
мастера Боефа. См.: А. М a i u г i. Le donarium du me’decin Nicomede dans
le sancluaire d’Asklepios sur 1’Esguilin. «Rendiconti Lincei», 1912, pp. 236—250.
Этого Никомеда отождествляют с врачом, названным в следующей надписи.
IGrR 1.313; Kaibel 595.
Родные поставили стелу Никомеду, который при жизни был
превосходным врачом; многих спас он своими лекарствами, уто-
ляющими боль. Теперь умерший, он сам не знает боли [стихи].
Благодушествую я, Никомед: не было меня и я родился, нет
меня и не скорблю, прожив 44 года и 23 дня.1
1 II в.
IGrR 1.182. Надгробная надпись.
Т. Элий Асклепиад, отпущенник Августа, врач «утренней
школы», хирург.1
1 Другой врач из «утренней школы», отпущенник Эвтих (см. VI. 10 172—
117
Время Адриана.
IGrR 1.218. Надгробная надпись.
М. Аврелия Клеандра, врача.1
1 Отпущенник, одинок.
Конец II или начало III в.
IGrR 1.219. Надгробная надпись.
М. Аврелию Грату, врачу, Элия Сюнтюхия мужу дорогому
в память.1
1 Оба отпущенники. Женат, детей нет.
II в.
IGrR I. 226. Саркофаг.
М. Аврелию Сократу, врачу превосходному, Аврелия Евтихия
мужу дорогому в память.1
1 Оба отпущенники. Сократ оставил жене хорошее состояние.
IGrR 1.269. Надгробная надпись.
Г. Юлий Фемисон, врач из Тралл, сын Тиберия Юлия Арога
из Тралл.1
1 Фемисон — свободный человек, сын Арога, отпущенника кого-то из
Юлиев, одинок. Траллы — город в Карии.
IGrR 1.282; Kaibel 554.
Клавдий Агафемер, врач, покоюсь я здесь; знал я действи-
тельные средства от всякой болезни. Этот памятник общий для
меня и моей супруги Мирталы. Вместе с благочестивыми будем
мы в Элизии.1
1 Отпущенник. Женат, бездетен. Друг поэта Персия.
I в.
IGrR 1.283. Надгробная надпись.
Ти. Клавдию Алкиму, врачу Цезаря, Реститута патрону и
доброму достойному учителю. Жил 82 года.1
1 Алким, врач, вероятно, Клавдия и его отпущенник, обучал свою отпу-
щенницу врачебному делу.
778
IGrR 1.284. Надгробная надпись.
Привет вам, прохожие. Кл[авдий] Зосим, врач из Эфеса,
Кл[авдию] Сюнергу, сыну, в память. Жил 22 года.1
1 Отпущенники. Имя сына, может быть, говорит о том, что отец прочил
сына себе в помощники.
Сокращенно написанное nomen — «С1» — указывает на II в.
IGrR 1.285. Надгробная надпись.
Клавдию Лакриту, врачу.1
1 Пропущено nomen — обычай II в. Одинок.
IGrR 1.286; Dittenb. 803. Надгробная надпись.
Тиберию Клавдию Менекрату Квириниевой трибы, врачу Це-
зарей, основателю собственной разумной и эффективной врачеб-
ной системы, изложенной в 156 книгах, за что славные города
почтили его хвалебными декретами. Ученики поставили своему
главе святилище.1
1 Вероятно, тот самый Менекрат, о котором с похвалой отзывался Гален
и который в надписи из Сосандры в Лидии (IGrR IV.1359) назван «вели-
ким врачом и философом».
Цезари — Тиберий, Калигула и Клавдий.
IGrR I. 292. Мраморная тумба.
Корнута, врача, и дочери Руфины.1
1 Свободные и римляне (?)
IGrR 1.294. Надгробная надпись.
Врача Косьмы.1
1 Свободный, одинокий.
IGrR 1.319. Мраморная тумба.
Здесь лежит врач Ортесин, превосходный человек, врач ре-
меслом, философ в рассуждениях, дивного нрава. Жил. 52 года;
со мной, супругой, прожил 19. Флавия Феста своему дорогому
мужу с дочерьми.1
1 II в. (?)
IGrR I. 328. Могила врача Патрона на via Latina с надписью.
Патрона врача.1
1 На стенах изображены члены семьи; около каждого имя: жена Афино,
несколько сыновей и дочерей.
I—II вв. ,
119
IGrR 1.329; Kaibel 596.
Надгробная эпитафия, из коей явствует, что врач Андроник поставил
памятник своей жене Павлине.
Ранняя империя (?)
IGrR 1.360; Kaibel 558. Саркофаг с изображением лежащей женщины.
Врач Клавдий Агафин поставил здесь изображение Фелицаты,
свидетеля ее целомудрия.1
1 Грек и римлянка?
II в. н. э.
IGrR 1.366; Kaibel 593. Надгробная надпись.
Тело здесь Асклепиада, любимого друзьями и превосходного
врача, близко прикоснувшегося к священной науке, и его сына
Вера.
Л. Фонтейю Форту Асклепиаду из Эфеса. Жил 40 лет 2 ме-
сяца 25 дней и 7 часов. Егнатия Бризеида, жена.1
1 Семья: муж, жена, сын. Грек, женатый на гречанке, отпущенник (?),
называет сына чисто римским именем.
II в. н. э.
ЮВЕЛИРЫ
CIL VI.95. Маленькая мраморная база.
Согласию коллегии золотобоев-позолотчиков Кв. Гордионий
Примигений, Кв. Гордионий Панних принесли в дар на свои
деньги.1
1 Надписью засвидетельствован ряд важных факторов:
1. Золотобои были одновременно и позолотчиками.
2. Они составляли особую коллегию.
3. В коллегии были какие-то раздоры, разрешение которых было празд-
ником для коллегии.
4. Оба жертвователя — отпущенники одного хозяина и люди с достатком.
I в. н. э.
196-30 712-36 747. Базис статуи у арки Севера на Римском Форуме.
Фортуне Августова Дома, приводящей обратно, посвящено.
Принадлежащие к Сукузанской трибе1 члены соединенных
коллегий:2 М. Аллий Тиранн, Г. Фурний Фавст, С. Фульвий
Феб, позолотчик, Л. Венноний Зосим, Г. Аврелий Прим, пожиз-
ненно освобожденные от взносов,3 принесли в дар.
1 Триба эта называлась «suburana». То обстоятельство, что она обозна-
чалась то «suburana», то «sucusana», удивляло самих римлян (см. Varr. 1. I.
V. 48; Quint. 1.7.28).
120
2 Какие коллегии были соединены, мы не знаем. Значителен самый факт
объединения.
3 Освобождение от обязательных ежемесячных взносов коллегия давала
как почетную награду своим особо заслуженным членам.
Время Веспасиана.
245. Круглый мраморный алтарь.
Стратоника, раба ювелира Анфа, поставила алтарь гению этой
декурии.1
1 Ювелир Анф, раб, обладает средствами достаточными, чтобы завести
себе викарию. Он и она принадлежат к одной декурии («десятке») в каком-то
очень богатом доме, может быть, даже в императорском. Декурия для них —
не просто случайное объединение, а некий союз, находящийся под покрови-
тельством доброго духа, гения.
Что заставило Стратонику поставить ему алтарь, мы не знаем, но стоит
отметить, что у нее, рабыни раба, оказались для этого средства.
Начало I в. н. э. (судя по шрифту и рельефным украшениям алтаря:
гирлянды плодов и букрании).
641. Мраморная доска.
Сильвану дендрофору посвящено. М’. Публиций Гилар, юве-
лир, пожизненный квинквеннал с детьми Магном и Гармонианом,
дендрофорами Великой Матери Богов, на свои средства.1
1 Великая Матерь Богов: символом ее был черный метеорит, который
привезли в Рим в 204 г. до н. э. из Пессинунта. В честь ее был установлен
праздник Мегалезий (с 4 по 10 апреля), и ей был построен храм на Пала-
тине. Он сгорел в 3 г. н. э. и был отстроен Августом, который чтил в этой
богине местное божество с родины его предков. В середине II в. н. э. культ
этой богини претерпел значительные изменения; введен был новый праздник
в ее честь (22—26 марта), одной из деталей которого было торжественное
несение священного дерева — пинии, украшенной повязками и фиалками.
Главную роль в этой процессии играли дендрофоры («древоносцы»).
1065. Большой мраморный базис.
Императору Цезарю М. Аврелию Антонину... владыке мило-
стивейшему, хранителю своему, изготовители посуды, чтущие его
божественность.1
1 Коллегии в целом и члены их были настроены по-настоящему вернопод-
даннически; фрондировала аристократия. «Путевку в жизнь» рабу давала им-
ператорская власть, облегчавшая и отпуск на волю, и судьбу отпущенника.
213 г.
1818.
Л. Мелий, отпущенник Луция, Фамир, посудный мастер, себе
и Дурдене Кифериде, отпущеннице Публия, и Л. Мелию, сыну
Луция, Флакку из Аниевой трибы, писцу эдилову и квесторову,
727
и отпущенникам и отпущенницам своим и потомству их. Этот па-
мятник по наследству не переходит.1
1 Жена Фамира, отпущенница, как и он сам, была, вероятно, сестрой
П. Дурдена, тоже посудного мастера, члена коллегии, занимавшего в ней вид-
ный пост (9952). У него был брат, П. Дурден Эрот, которого он, по-види-
мому, выкупил и освободил, потому что Эрот называет его патроном.
Фамиру, вчерашнему рабу, скромная должность, занимаемая сыном, пред-
ставляется чем-то очень почетным. Богатый человек, — вероятно, хозяин ма-
стерской.
1925.
Тутиций Гила здесь положен; был он ювелиром.1
1 Он был декурионом консульских рассыльных и пожизненным квинквен-
налом римских дендрофоров; оставил вышеназванной коллегии 10 000 сестер-
ций, чтобы на проценты с них его ежегодно поминали в этом месте. Если
до Терминалий этого не будет сделано, то да внесет [коллегия] в казну
римского народа 10 000.
Судя по отсутствию ргаепошеп, конец II в.
2226. Мраморная доска.
Куртилий Гемер сделал себе и Куртилии Фетиде, дорогой су-
пруге своей, и своим отпущенникам и отпущенницам и потомству
их. Начальник квартала 1 у Циклопа в 1-м районе.2
1 «Начальник квартала» (magister vici) — член коллегии vicomagistrorum,
состоявшей из четырех человек, живших в данном квартале и пользовавшихся
в нем наибольшим авторитетом. Назначались они на год префектом города.
Главные обязанности их сакральные: они устраивают праздники в честь Ла-
ров, ставят и ремонтируют их часовенки на перекрестках. Культ Ларов тесно
связан с культом императора: «начальники кварталов» были опорой импера-
торской власти в своем маленьком районе. По существу они и настоящие
его хозяева: поддерживают в нем порядок, помогают ночным патрулям, офи-
циально представляют свой район перед властями.
2 Август разделил Рим на 14 районов. В 1-й район входили долины
между Целием и Палатином и между Целием и Авентином. Кварталы на-
зывались обычно по какой-либо примете: по статуе, по фонтану, по большой
кричащей вывеске. Где находился квартал «У Циклопа», неизвестно; был
этот «Циклоп» статуей или изображением на вывеске кузнеца или слесаря,
тоже неизвестно.
Женат, бездетен.
3592. Мраморная тумба.
Г. Фикторию.. . посудному мастеру, Фиктории Питузе, матери,
и Г. Фикторию, сыну Гая, Аттику, центуриону III Галльского ле-
гиона, брату, жил 25 лет. Фиктория Аттицилла, дочь Гая, роди-
телям своим поставила.1
1 Целая семья: отец и мать отпущенники, сын и дочь родились свобод-
ными, сын дослужился до центуриона, несмотря на свою молодость.
122
Почему отец дал детям такие cognomina: Аттик, Аттицилла? В память
и по неистребимой любви к утерянной родине?
Ранняя империя.
3927. Из колумбария Ливии.
Зевксид, златокузнец Ливии. Руфа, отпущенница Терция.
3928. Из колумбария Ливии.
Филомуз, позолотчик, отпущенник Терция.1
1 Этот Терций, М. Ливий Терций, был отпущенником Ливии.
3941. Из колумбария Ливии.
Гилар Гугетиан, раб Ливии, смотритель за серебром, дает
Клите, отпущеннице Зевксида, урну.1
1 Гилар принадлежал раньше какому-то Гугесу (Гигес? Перс?) и был
продан в императорский дом. Зевксид, вероятно, тот же, который упоминался
в надписи 3927: отпущенник Ливии, он уже сам обзавелся рабами и отпу-
щенниками.
Как мог Гилар дать olla («горшок» для пепла), т. е. место в колумба-
рии, Клите? Купил?
Следующие 11 надписей тоже из колумбария Ливии.
3943.
Епитикан, златокузнец.
3944.
Гедий, златокузнец. Секунда Гедия.1
1 Как приходилась Секунда Гедию? Была его викарией?
3945.
М. Юлию Агатоподу, отпущеннику божественной Августы,
златокузнецу; Юлии Юкунде Агатоподовой; М. Юлий Прокл,
сын. Жил 3 года 3 месяца 10 дней.
3946.
М. Юлий Агатопод, отпущенник Августы, златокузнец, дает
Юлии Реституте, Юлии Виталии, Юлию Феликсу.
3947.
Курция Мирина Клада. Юкунда Агатопода, златокузнеца.1
1 Агатопод, отпущенник, женат на Юкунде. У них сын Прокл, скончав-
шийся ребенком. Что связывало с ним Реституту, Виталию и Феликса (тоже
все отпущенники)? Может быть, помощники по работе?
723
3949.
М. Ливий Менандр, отпущенник Августы, златокузнец.
Атия... дает Ахиде, рабыне Ливии.
3950.
Люцифер жил 1 год и 45 дней. Геспер жил 2 года. Каллист
жил 12 лет. Протоген, раб Цезаря, златокузнец, сыновьям своим.
Дарует Ти. Юлий Иренион, декурион.1
1 Дети умерли, конечно, не в одно время и были похоронены, по край-
ней мере двое, в разных местах. Табличка Протогена была поставлена над
прахом только одного сына; для остальных это был «кенотаф». Или деку-
рион позволил члену своей десятки собрать вместе пепел всех троих?
Златокузнецов во дворце так много, что их разбивают на десятки.
Протоген — раб; у него трое сыновей. От одной жены?
3951.
Стефан, раб Ти. Цезаря, златокузнец. Филете Стефана, осво-
божденного от взносов.1
1 Стефан был членом домашней погребальной коллегии и по каким-то
своим заслугам перед ней был освобожден от уплаты ежемесячных взносов.
Филете — его жена или рабыня? Скорее первое; положение викарии
обычно обозначается.
3981.
Келевт, раб Ливии, ювелир, дает Дионисию, отцу своему. Ме-
гисте, мать Келевта.1
1 Погребальная коллегия в императорском доме получает (или покупает?)
какую-то часть колумбария, которой и распоряжается. Тут можно купить
место для отца, для друга, для кого угодно. Келевт «дал место» отцу, Ме-
нандр— Акиде (3949), Агафопод — трем своим друзьям (3946). Но как
получала коллегия для себя долю колумбария?
Семья раба: отец, мать, сын.
4231.
Аполоний, ведающий серебром, дает Антигону, рабу Ливии,
кубикулярию.1
1 Дружба.
4232.
М. Ливий Эбен, отпущенник Аттала, ведающий серебром.1
1 «Лестница» отношений, видимо, такова:
Императрица Ливия.
Аттал, ее отпущенник.
Эбен, отпущенник Аттала.
124
4328. Из колумбария «фамилий» детей Нерона Клавдия Друза.
Антигон, отпущенник Германика Цезаря, серебряных дел ма-
стер, жил 22 года. Амиант, раб Германика Цезаря, чеканщик,
сделал.1
1 Товарищи по ремеслу.
4422—4715. Из колумбария Марцеллы, племянницы Августа.1
1 Конец августовского времени и царствование Тиберия.
4422.
Крок, раб Марцеллы, серебряных дел мастер; Катулл, раб Ре-
гилла, ключник.1
1 Этот Регилл, как предполагает Моммсен, квестор в Испании при Ти-
берии, внук Марцеллы и Павла Эмилии Лепида.
4423.
Эпафра, раб Марцеллы, серебряных дел мастер. Тиранн, са-
довник Марцеллы.
4424.
Гераклид, раб Марцеллы, серебряных дел мастер.
4425.
... когир, раб Марцеллы, ведающий серебром.
4426.
Идей, раб Валерии Мессалины, смотритель за серебром.1
1 Валерия Мессалина, жена императора Клавдия.
4427.
Сальвий, раб Цезаря, смотритель за серебром.1
1 Цезарь, вероятно, Август.
Термины «ab argento», «ad argentum» и «supra argentum» означают, по-
видимому, одну и ту же должность, и разница в переводе передаёт только
словесную разницу: ab argento—«от серебра» и supra argentum — «над се-
ребром». Человек, занимавший эту должность, обязан хранить серебряную
посуду, содержать ее в целости и порядке, заботиться о ее по-
чинке.
125
4430.
Помпейя Елена, отпущенница Гн. Помпея, [жена?] Цезарева
златокузнеца.1
1 Елена перешла в императорский дом по наследству из «фамилии» кого-
то из многочисленных Гн. Помпеев.
В тексте «златокузнеца» — aurificis, в род. пад., но ни имени этого
aurifex, ни указания на отношение к нему Елены нет. Может быть, род.
пад. — aurificis — ошибка под влиянием следующего род. пад. — Caesaris, а
должно было стоять именительному—aurifex. Если это так, то вот еще одно
свидетельство о женском труде в ювелирном деле.
4455.
Гилару, номенклатору Куллиона, жил 24 года, дал Зея, ко-
ринтиарий... урну.1
1 Кто был Куллион (он упомянут еще в надписи VI.4483), неизвестно.
Номенклатор, раб, подсказывающий хозяину имена людей, ему нужных.
Дружба рабов.
4715.
Исохрис, серебряных дел мастер. Гаа Аминтиан.1
1 Гаа принадлежал раньше Аминте, царю Галатии. Он упоминается
п списках коллегии, состоявшей, видимо из рабов и отпущенников импера-
торского дома, в числе декурионов (см. VI.10395, стр. 23). Там же назван
Onesimus Isochrysianus: серебряных дел мастер успел приобрести раба, ве-
роятно, обучил его своему ремеслу и перепродал в императорский дом.
5184—5199. Из колумбария в Vigna Codini.1
1 Надписи на табличках, закрывавшие ниши, относятся ко времени Ти-
берия, Калигулы и Клавдия, а многие саркофаги и могильные камни — ко
времени Флавиев, Траяна и Адриана.
5184.
Елена, жена [?] Артемы, отпущенника Августы, серебряных
дел мастера, которой он, умершей, дал одну урну.1
1 Августа — Ливия, жена императора Августа.
Была Елена викарией Артемы или его женой, из надписи не видно. По
существу это было одно и то же.
5185.
Юлия Кинура, жила 25 лет. Ти. Юлий Кренон, отпущенник
Августа, ведающий серебром, отец.1
1 Отпущены и отец, и дочь Их хоронила администрация колумбария
(если колумбарий находился в ведении императорского дома) или погребаль-
126
ная коллегия, обязанная хоронить своих членов. Тут никто не «дает» и не
«дарит». Так как в нише было обычно два места, то отец оговорил, чтобы
его похоронили рядом с дочерью.
5186.
Нимфак, раб Агриппины, жены Германика, ведающий се-
ребром.
5197.
В свите Музика Скуррана, Тибериева раба, ведавшего финансами Лугу-
дунской Галлии, имелось два раба, ведавших серебром: Эпафра и Анф.
5199.
Диоген, раб Сострата, ювелир, декурион.1
1 «Ювелир» — mar [garitarius?], дополнение Вильманса, может быть, и
неверное.
5746. Табличка из одного колумбария из Vigna Codini.
Секундной, раб Ти. Августа, ведавший серебром.
5820. Из колумбария в Vigna Sassi.
Музей, серебряных дел мастер.1
1 Вероятно, раб императорского дома, как и большинство похороненных
в колумбарии этого виноградника.
Ранняя империя.
5847. Из колумбария, находившегося, вероятно, в Vigna Codini.
Хресим, дворецкий. Капт, коринтиарий.1
1 Оба — одинокие люди.
5900. Из колумбария около Пренестинских ворот.
Л. Домиций Филоген дал Сабину, рабу Домиция, коринтиа-
рию.1
1 Отпущенник и раб — друзья или близкие люди.
Время Августа.
5972. Из колумбария около Пренестинских ворот.
Домиция Гн. [отпущенник]. . . ювелир. . . жила лет. . . 1
1 В тексте: margari [laria?. . .], дополнение Генцена, весьма вероятное,
но все же использовать его как новое доказательство женского труда в юве-
127
лирном деле опасно: дополнение — всего лишь дополнение, хотя бы и очень
правдоподобное.
Конец царствования Августа.
5982. Из того же колумбария.
Антерот, серебряных дел мастер, который был под началь-
ством Гилара.1
1 Надпись очень интересная и важная: раб какого-то дома работал под
началом опытного мастера. Работать под его руководством было честью и
своего рода удостоверением в хорошем качестве работы. Те, кто хоронил
Антербта, знали его учителя, как знали его и те, кто приходил в колумбарий
поклониться праху близких: эти люди понимали, что значило «быть под
Гиларом». Этой честью гордился Антерот, и она была увековечена в его
надгробии.
Конец царствования Августа.
6716. Из одного колумбария возле Пренестинских ворот.
Ульпии Виталии, жила 52 года, Анф, раб Цезаря, ведающий
серебряной посудой для питья, наилучшей супруге и себе.1
1 Анф, судя по gentilicium жены, был рабом Траяна. Следует отметить:
1) отпущенница вышла замуж за раба; 2) в дворцовом хозяйстве серебря-
ная посуда разделена уже на два вида: на ту, из которой пьют, и ту, из ко-
торой едят.
II в.
6939. Табличка из колумбария в Vigna Codini.
А. Септиций Аполоний, отпущенник А. Септиция, золотобой.
Септиция Руфа, отпущенница Авла, браттиария. Две урны.1
1 Вероятно, муж и жена. Женский труд в золотобойном деле здесь за-
свидетельствован определенно. Есть для женщины, работающей в золотобой-
ном деле, даже свое имя — браттиария.
I в. н. э.
7600. Из колумбария Юниев Силанов.
Фавст... серебряных дел мастер.
7884. Мраморная доска.
Фебу, рабу Марции, жены Максима, ведающему жемчугом,
и Арескузе, викарии его, Климен товарищ.1
1 Марция — жена Фабия Максима, друга Августа (Тас. ann. 1.5).
В богатом доме (даже не императорском) драгоценностей столько (жем-
чуг назван потому, что его особенно любили, и его название стало вообще
обозначением драгоценных вещей с камнями), что смотреть за ними при-
ставлен особый человек.
728
Господин и викария его стоят наравне: оба рабы. Дружба со «всем се-
мейством» раба.
Время Августа.
8727. Табличка из колумбария.
Селевк Лизениан, раб Юлии Августы, серебряных дел мастер.1
1 Селевк принадлежал раньше Лисению, затем был перекуплен во дво-
рец для жены Августа.
8729.
Бриттии Коммуне сделала Бриттия Мосхида, матери наилуч-
шей, великой благодетельнице, и Гемеллу, отпущеннику Августа,
препозиту отдела серебра, из которого пьют, супругу наилучшему
и добрейшему, и себе, и своим отпущенникам и отпущенницам и
потомству их.1
1 Память о матери, не только о муже.
Серебряной посудой ведает не только ab argento polorio (6716), но и
praepositus argenti potori. Это разные должности: препозиту подчинен «ве-
дающий серебром, из которого пьют». Последний исполняет обязанности ра-
бочего (хотя и квалифицированного): он может поправить обломавшуюся
чашу, припаять ручку кратера и т. д., он обметает и чистит посуду, перено-
сит ее, переставляет. Препозит распоряжается, ведет общее наблюдение, пи-
шет каталоги, проверяет старые. Стоит отметить, что при дворе Августа
этой должности не было.
Состоятельные люди. Детей нет.
II в.
8730. Мраморная доска.
Анф, раб Л. Цезаря, ведающий серебряной посудой для
питья.1
1 Анф, занимающий ту же должность (см. 6716), вероятно, одно и
то же лицо. Он был женат на отпущеннице Ульпии Виталии; его дочь, Юлия
Гиерия, вышла замуж за человека того же «ведомства», отпущенника Филе-
тера, препозита «золота с камнями», т. е. разных драгоценностей.
Л. Цезарь, приемный сын Адриана, умер в 138 г.
8731. Мраморная доска.
Т. Элий Амемпт, отпущенник Августов, ведающий серебром
для сцены, сделал при жизни себе и Помпонии Клеопатре, суп-
руге своей, и Т. Элию Никету, отпущеннику Августа, своему
брату, и отпущенникам и отпущенницам и потомству их, и своему
Ульпию Алипу.1
1 Под «серебром для сцены» разумелись вся серебряная утварь, потреб-
ная для театральных представлений, а также серебряные доспехи, надевае-
мые гладиаторами императорских школ при парадных выступлениях.
Муж, жена, брат и друг Алип.
Время Антонина Пия.
У2 9 М. Е. Сергеенко
129
8732. Мраморная доска.
Гам, отпущенник Августа, препозит отдела золотой посуды, из
которой едят, сделал себе, и супруге доброй Флавии Тихе, и отпу-
щенникам и отпущенницам своим и потомству их, и Феликсу,
верне 1 Цезаря нашего, и потомству, и сыну, П. Элию Константу,
отпущеннику Августа.
1 «Верна» назывался раб, родившийся в доме своего хозяина. Феликс,
по-видимому, умер мальчиком, не имевшим другой приметы, кроме той, чю
был verna.
Семья отпущенников: муж, жена, сын.
8733. Мраморная доска.
М. Ульпий Гиеракс, отпущенник Августа, препозит отдела зо-
лотой посуды, из которой пьют, сделал.1
1 Одинок.
Время Траяна.
8734.
Филетеру, отпущеннику Августа, препозиту отдела драгоцен-
ностей, Юлия Гиерия, дочь Анфа, супругу благодетельному и себе
на своей земле, а также отпущенникам и отпущенницам и потом-
кам их. Место это освящено; в глубину имеет 1372 фт.1
1 Для захоронения устроен был гипогей — подземелье. Вот «генеалогия»:
Анф — раб Л. Элия Цезаря, ab argento potorio; жена — Ульпия Виталия,
отпущенница императора Траяна; дочь — Юлия Гиерия, отпущенница; муж —
Филетер, императорский отпущенник, praepositus ab auro gemmato: Юлия
«сделала партию». От мужа или от отца, но состояние у нее недурное: зе-
мельный участок, рабы, отпущенники и отпущенницы.
8735. Мраморная доска.
... М. Аврелий Эвтик М. Аврелию Ахиллею, отпущеннику
Августа, препозиту по отделу драгоценностей [ab auro gemmato],
и Аврелии Хресте, и отпущенникам и отпущенницам и потомству
их. Да не будет нанесено по злому умыслу вреда этому памят-
нику.1
1 Дружественные или родственные связи?
Вторая половина II в.
8736.
Т. Флавий Феб, отпущенник Августа, помощник по отделу
драгоценностей, сделал [себе] и своим отпущенникам и отпущен-
130
пицам и потомкам своих. С передней стороны 9 фт, с боковой
12. Права на урну покупателю, приобревшему памятник, нет.1
1 Памятник, следовательно, можно было продать, если в нем оставалось
достаточно пустого места. Но покупатель не смел тронуть стоявших там урн.
«Отделом драгоценностей» ведали, следовательно, препозит и его помощник.
Не женат, но есть «свои», очевидно, родные. Человек со средствами:
большой могильный участок, отпущенники и отпущенницы.
Время Флавиев.
8737.
М. Ульпию Дионисию, отпущеннику Августа, ведавшему по-
золотой, жил 45 лет 5 месяцев. Ульпия Героида, отпущенница Ав-
густа, дорогому, любящему супругу, очень к ней доброму, с кото-
рым прожила без обид и жалоб 25 лет, и М. Ульпий Дионисий,
сын, сделал и себе, и своим отпущенникам и отпущенницам и по-
томкам их. С передней стороны 12 фт, с боковой 12.1
1 Дионисий ведал золочением (ab auraturis) серебряных вещей.
Муж, жена и сын. Хорошие средства: собственный могильный участок
в 144 кв. фута, рабы, отпущенники и отпущенницы.
Время Траяна.
8741. Мраморный обломок.
Клавдия Кипара, жила 22 года. Серапа, раб Октавии, супруги
Августа, златокузнец, сделал себе и своей дорогой сожительнице.1
1 Октавия — жена Нерона.
Серапа, судя по имени, египтянин? Женат, но называет жену «сожитель-
ницей» в соответствии с законом.
8756. Мраморная доска.
Каллитиха, жена [?] Зоила Агриппиана, коринтиария.1
1 Зоил, ведавший предметами из коринфской бронзы, принадлежал
раньше М. Агриппе (см. Rom. Mitt., 1888, р. 223). У него был приятель,
раб Куллиона, номенклатор Гилар (4455). Он был членом погребальной кол-
легии императорской «фамилии» и оказал ей такие услуги, что ему поста-
вили мраморный бюст.
Очень любопытная фигура: человек с дружескими связями, «обществен-
ник», мастер-специалист. Занят в своей среде, в хозяйском доме, но нахо-
дит друга и на стороне.
8757.
Неапора коринтиария.1
1 Хоронила одинокого человека коллегия.
I В. (?)
131
8969. Мраморная доска.
Ти. Клавдию Эвтиху, отпущеннику Августа, педагогу пажей,
поставили Ти. Клавдий Эвнет, отпущенник Августа, брату своему,
и Т. Флавий Венуст, отпущенник Августа, из отдела посуды для
питья, своему педагогу.1
1 Братья были отпущенниками Клавдия; Венуст «из отдела посуды»
Веспасиана или Тита.
Семейные связи: два брата; благодарная память ученика.
9144.
... Ан... дуумвир коллегии мастеров, изготовляющих кольца,
большое место для погребения — с передней стороны 25 фт, с бо-
ковой 25, купленное на свои деньги, дал коллегии.1
1 Мастера, делавшие кольца, составляли особую коллегию. Дуумвир ее
был человеком со средствами: участок в 625 кв. футов под Римом стоил,
конечно, недешево.
Члены коллегии и работают в одном деле, и желают иметь общее для
себя кладбище.
Время Августа.
9149. Мраморная плита.
Гилару, златокузнецу, коллегия дома Сергии Павлины, дочери
Луция, а также товарищи по рабству из этого же дома. . . жил
30 лет... под руководством. . . Доркад. . ?
1 Следует отметить, что параллельно упоминаются «коллегия» и «това-
рищи по рабству» — не все рабы, следовательно, входили в коллегию.
Над надписью изображены весы, венок, циркуль, инструмент для грави-
рованья и два золотых (?) листочка.
Мастер не стесняется своего ремесла: он хочет напомнить о нем тем, кто
будет смотреть на его надгробие.
Начало II в. (судя по шрифту).
9155. Табличка из колумбария.
Акут, раб Спонсы, серебряных дел мастер.1
1 Спонса — отпущенница Ливии (см. VI.4189; 4190). «Спонсианы»,—
вероятно, ее бывшие рабы (VI.3959; 4188 (?); 5263). См. Rom. Mitl.,
1888, р. 229.
9169. Маленькая табличка из колумбария.
Скирт, серебряных дел мастер.1
1 Вероятно, I в. н. э.
ZJ2
9172. Мраморная табличка.
Ксенону, рабу Публиев Октавиев, серебряных дел мастеру.
9174. Мраморная табличка.
...ар, серебряных дел мастер... a ornatrix [жена?] поставил
на свои деньги.1
1 Ornatrix — служанка, помогающая хозяйке одеваться, «украшающая» ее.
9202. Могильная плита из травертина.
А. Фурий Селевк, отпущенник А. Фурия, магистр, квинквен-
нал коллегии златокузнецов, Фурия, отпущенница Авла, Кре-
матия.1
1 Коллегия златокузнецов существовала особо от мастеров, изготовляв-
ших кольца, но одновременно с нею.
Время Августа.
9203.
Протогену, златокузнецу, жил 80 лет, и Клавдии Пираллиде,
жене.1
1 Женат, не богат, детей нет.
I в.
9204.
Л. Веттий Нимфий, златокузнец, жил 17 лет.1
1 Очень молод и уже aurifex.
9205.
... крат... златокузнец.1
1 Обломок, найден в Villa Pamfili.
Ранняя империя.
9207. Мраморная доска.
М. Цедиций Юкунд, златокузнец со Священной Дороги, жил
30 лет. Клодия Кипара, сладчайшая сестра Цецидии Приски.1
1 Клодия Кипара — отпущенница, как и ее сестра Цецидия. Не жена ли
Серапы, раба Нероновой жены, Октавии, тоже златокузнеца? (8741). По вре-
мени подходит.
Среда людей одного ремесла, которые знают друг друга: тут завязы-
ваются и дружеские, и родственные связи.
Отпущенница не побоялась выйти замуж за раба.
133
9208.
А. Минуций Феликс, отпущенник двух А. Минуциев, себе,
своим и потомкам их; Фурии Авкте, отпущеннице Квинта; А. Ми-
нуцию Филаргиру, отпущеннику Авла Минуция, патрону. —
Л. Семпроний Кефалион, отпущенник Л. Семпрония, златокузнец
за Флументанскими воротами, себе, и своим, и потомству их, и
Л. Семпронию Феофилу, отпущеннику Л. Семпрония, с любовью.1
1 Кефалион и Феофил — отпущенники одного хозяина, друзья.
О семье Кефалиона сказать нечего: кто были эти «свои»?
I в. (?)
9209.
Ти. Клавдий Гименей, золотильщик, серебряных дел мастер,
сделал себе и святейшей Клавдии Фортунате.1
1 Жена? Сестра?
Гименей делает серебряную посуду и золотит ее. Золочение было в обы-
чае, и потребитель его требовал. На фреске из Дома Веттиев (Помпеи) один
из амуров золотит огромный таз. Гименей был мастером в двух областях.
1в.(?)
9210. Мраморный рельеф с изображением молодого мастера у наковальни.
На стене весы, у стены стопками уложенные в какую-то посудину золотые
пластинки.
Золотобой.1
1 Явная вывеска. Золотобой изготовлял тонкие золотые пластинки
(brattea), которыми обивали мебель (ложа), тончайшие лепестки, золотые
листики, употреблявшиеся в соединении со ртутью для золочения.
Рисунок см.: В 1 u m n е г. Techn. u. Term., t. IV, р. 312, fig. 48; D.--S.,
t. I, 571 И 748; fig. 659 и 876. CP. Arch. Jahrb., 1913, 70, № 1.
I в.
9211.
Г. Фульциний Гермер, отпущенник Г. Фульциния, браттиарий.
Фульвия Мелема, жила 48 лет, браттиария.1
1 Браттиарий — золотобой. Следует обратить внимание, что в языке есть
слово, обозначающее женщину, работающую в этом ремесле.
Ранняя империя.
9214. Круглая мраморная урна.
а) на крышке:
Селлия Эпира со Священной Дороги, золотошвея.1
б) на урне:
жена [?] Квинта Футия Олимпика.
1 Селлия расшивала ткани узорами из золотых нитей.
Ранняя империя.
134
9221. Мраморный алтарь со скульптурными украшениями.
Л. Фурий Диомед, отпущенник Л. Фурия, чеканщик со Свя-
щенной Дороги, жене Корнелии Тертулле, отпущеннице Л. Кор-
нелия.1
1 Мастер чеканки особо подчеркивает эту сторону своего златокузнеч-
ного мастерства. Женат.
I в.
9222. Маленькая четырехугольная урна с рельефными украшениями.
М. Канулея Зосима, жил 28 лет. Сделал патрон отпущеннику,
вполне заслуженно. Он в жизни своей никому не сказал злого
слова, ничего не делал без воли патрона, всегда у него было много
золота и серебра, он же никогда не захотел ничего. В искусстве
Клодиевой чеканки превзошел всех.1
1 В этом привлекательном образе слились идеальные черты человека,
мастера и отпущенника: добр, абсолютно честен, прекрасный работник и по-
слушный патрону.
I в.
9239. Мраморная доска.
Децимии, Фавст и Фортунат, чеканщики со Священной До-
роги, сделали себе и отпущенникам и отпущенницам и потом-
ству их.1
1 Свободные и состоятельные люди, вероятно, хозяева мастерской.
Не женаты.
II в.
9390. Мраморная доска.
Л. Гавидий Эрот, серебряных дел мастер, жил 70 лет, Гавидия
Клеопатра патрону.1
1 Семьи (по крайней мере официальной) нет. Хоронит отпущенница.
Скромный мастер.
Ранняя империя.
9391.
Г. Юний Сальвий, отпущенник Г. Юния.
Г. Юний Афродизий, отпущенник Г. Юния.
Г. Юний Трифон, отпущенник Г. Юния.
Г. Юний Тимолай, отпущенник Г. Юния.
Г. Юний Антиох Скай, отпущенник Г. Юния.
Серебряных дел мастера.1
1 Работали в одной мастерской у своего патрона?
135
Открыли свою? Во всяком случае дружны были так, что не захотели
расстаться и после смерти.
Начало империи.
9392. Мраморная доска.
Л. Ветилий Нестор, отпущенник Л. Ветилия, серебряных дел
мастер. Ветилия Хрисариум, отпущенница Л. Ветилия.1
1 Женат? Средства скромные: хоронила, очевидно, погребальная коллегия.
I в.
9393. К крипте Ватиканской базилики.
... ан... [за храмом] Кастора декурион... Никифор, серебря-
ных дел мастер у Вортумна, жил со своими. . . Филерот сделал.1
1 Занимал видное место в коллегии: декурион.
Статуя Вортумна находилась в нескольких шагах от храма Кастора,
в самом центре всяких денежных операций.
Гуммерус предполагает, что Никифор, кроме своего прямого ремесла,
занимался еще и делами банкирскими: менял деньги, давал в долг и т. д.
(Н. Gummerus. Die romische industrie. Klio, 1914, t. 14, p. 146).
9432.
Синд, раб Атии, дал в дар. Синестор, чеканщик.1
1 «Дар», — очевидно, надгробная табличка, которую Синд заказал для
Синестора и в которой он захотел связать имя свое с именем умершего
друга.
Ранняя империя.
9433.
М. Лоллий Александр, ювелир, и Флавия Сабина сделали ча-
совню с гипогеем себе, и своим отпущенникам и отпущенницам,
и потомкам своим, и потомкам их. Да не коснется его злой
умысел.1
1 Супружеская пара, люди состоятельные: и часовня с подземельем, и
рабы. «Потомки» не определены точнее; может быть, их еще и нет.
I в.
9434. Табличка с Латинской дороги.
Л. Альбий Фемела, отпущенник Л. Альбия, ювелир со Свя-
щенной Дороги. Альбия Примигения, отпущенница Л. Альбия,
жила 23 года.1
1 Вот как представляется мне «история» таких надписей: некто покупает
в колумбарии одну нишу и сообщает своим родственникам или коллегии
136
свою последнюю волю— похоронить в одной с ним нише (в нише обычно
два места) такого-то или такую-то.
Ранняя империя.
9435.
Баббия Азия, отпущенница женщины.
Г. Баббий Регилл, отпущенник женщины.
Кв. Плотий Никепор, отпущенник Кв. Плотия.
Кв. Плотий Антерот, отпущенник Кв. Плотия.
Кв. Плотий Феликс, отпущенник Кв. Плотия.
Ювелиры со Священной Дороги.1
1 Перед именем Никифора стоит «'О», перед именами остальных — «V».
Пять человек — одна женщина и четверо мужчин, все ювелиры, — заказали
себе при жизни общую плиту — надгробие. Один из заказчиков умер во
время ее изготовления. Дружба людей одного ремесла.
Ранняя империя.
9436. Мраморная доска.
Л. Утедий Гермия, ювелир-резчик, жил 45 лет.1
1 Одинок.
1 в.
9437; Biicheler СЕ 403. Мраморная доска.
Кто бы ты ни был, путник, пролей слезы над мальчиком:
было ему только 12 лет — начало жизни! Был он усладой хозяину,
радостной надеждой родителям, которых покинул на долгую
скорбь. Он умел уже искусной рукой делать ожерелья и распола-
гать по мягкому золоту разные каменья. Имя мальчику было Паг.
А теперь — горькие похороны, пепел в могиле и тело без имени.
Жил 12 лет 9 месяцев 13 дней 8 часов.1
1 Надпись очень интересна, потому что бросает свет на систему обуче-
ния будущего ювелира. См. главу «Ювелиры и златокузнецы» настоящей
работы.
II в.
9543.
Г. Клодий Феликс, отпущенник Клодия Фавста, ведавший дра-
гоценностями. Г. Клодий Бафилл, отпущенник Клодия Феба.1
1 В доме Фавста столько драгоценностей, что хранителем к ним при-
ставлен особый человек. Одинок.
Ранняя империя.
9544. Доска.
Юлия Схоле сделала себе и Г. Аспанию Климепу, своему
мужу, ювелиру, и Ти. Клавдию Архелаю, и отпущенникам и от-
10 М. Е. Сергеенко
737
пущенницам и потомкам их, и А. Коттию Эвному. Памятник этот
по наследству не переходит.1
1 Юлия Схоле осталась, видимо, вдовой и со средствами. Перед нами
семья и дружеский кружок: муж, жена и еще два человека, Архелай и Эвном.
Детей нет.
I в. н. э.
9545. Мраморная доска с Аппиевой дороги.
Незнакомец, остановись и посмотри налево, на этот холм: там
находится прах человека доброго, сострадательного, любящего
бедных. Прошу тебя, путник, не нанеси вреда этому памятнику.
Г. Атилий Серран Эвод, отпущенник Атилия Серрана, ювелир со
Священной Дороги, погребен здесь. Путник, прощай.
По завещанию никого нельзя вносить и погребать в этом па-
мятнике, кроме тех отпущенников, которым я разрешил это в за-
вещании.1
1 Богатый, но одинокий человек: ни жены, ни детей.
Конец республики.
9546.
Л. Кальпурнию, сыну Никея, Антиоху из Корнелиевой трибы,
ювелиру со Священной Дороги.
Л. Кальпурнию Руфу, отпущеннику Л. Кальпурния.
Л. Кальпурнию Стратону, отпущеннику Л. Кальпурния.
Кальпурния Эгале патрону своему, своим братьям и себе сде-
лала.1
1 Ювелир родился уже свободным. Семья: сестра и братья.
Ранняя империя.
9547.
Г. Фуфию Змарагду, ювелиру со Священной Дороги, по рас-
поряжению Фуфии Галлы, жены, и отпущенников Атимета и Аба-
сканта отпущенникам, отпущенницам и потомкам их.1
1 Женат, но бездетен.
Следует обратить внимание на то, что особо выделены два отпущенника,
поставленные как бы рядом с женой: распоряжаются они заодно. По-видимому,
в мастерской Змарагда они занимали особое место, будучи доверенными ли-
цами хозяина, его помощниками, а может быть, и друзьями.
Ранняя империя.
9548. Травертиновая тумба.
Л. Стлаций Эрот, отпущенник Л. Стлация, ювелир со Священ-
ной Дороги.1
1 Одинок, не богат.
138
9549.
[Кальпу? ]рний... отпущенник Александр, ювелир со Священ-
ной Дороги, жил 78 лет.1
1 Одинок.
Ранняя империя.
9641.
Плетории Авге, доброй супруге, которая жила 29 лет. Сделал
с любовью Гермет, барбарикарий.1
1 Барбарикарием в это время назывался мастер, выделывавший тончай-
шую золотую проволоку, которой расшивали одежды. Позднее барбарикариями
называли мастеров, украшавших серебром и золотом ножны и рукоятки
оружия.
Гермет — раб. Женат на отпущеннице.
Ранняя империя.
9950. Циста.
Силию Виктору, сыну, и Невии, супруге, и Силии Виктории,
дочери своей, П. Силий Виктор, серебряных дел мастер, сделал
себе и своим отпущенникам и отпущенницам и потомству их.1
1 Семья: муж, жена, дочь и сын.
Конец II в.: а) нет praenomen; б) «Невия»: вместо Naevia — Naebia, за-
мена «V» звуком «Ь» началась именно с этого времени.
9952. Мраморная тумба.
[Р. Дурдену?]... декурий, посудному мастеру, П. Дурден
Эрот брату наилучшему, патрону добрейшему, столько мне сделав-
шему.1
1 7'ак редко удается по надписям узнать хоть что-то, кроме имен.
Поэтому так дорога эта надпись, из которой выдвигается живой человек.
Дурден, посудный мастер, занят не только своим ремеслом, но и обще-
ственным делом: в какой-то большой коллегии он занимает видный пост.
Сам отпущенник, он, собрав денег, выкупил брата Эрота. Фигурой был он
настолько крупной, что с ним породнился богатый Фамир, женившийся на
его сестре (см. 1818).
I в. н. э.
9953.
Р. Монетий Филоген, отпущенник общества, посудный мастер.
Ветурия Сальвия, отпущенница Сальвия, себе и своим.1
1 Генцен (ad 1ос.) предполагает, что общество, которому принадлежал
Филоген, взяло на откуп чеканку монеты.
Написание «sibei» вместо «sibi» и «sueis» вместо «suis» определяет время:
конец республики или начало империи.
10* 139
9954.
А. Альбий Анубион, отпущенник Авла и Децима Альбиев, по-
судный мастер, себе и отпущенникам и отпущенницам.1
1 Одинок, состоятелен.
Ранняя империя.
9955. Маленькая урна.
П. Клодий Дада, отпущенник П. Клодия, посудный мастер.1
1 Не создатель ли «Клодиева стиля» в серебряной посуде? Хоронила кол-
легия; чужие люди во всяком случае.
I В. (?)
9956. Крышка саркофага.
Памяти Л. Юлия Афенея, посудного мастера, который жил
75 лет. Юлия Лаиса супругу благодетельному.1
1 Женат, бездетен.
Ранняя империя.
9957. Маленький травертиновый камень.
П. Вигелий Хилон, отпущенник П. Вигелия, посудный мастер.
П. Вигелий Фавст, отпущенник П. Вигелия.
П. Вигелий Гилар, отпущенник П. Вигелия...
С передней стороны 18 фт, с боковой 12.1
1 Все трое — отпущенники одного хозяина. Дружба или просто денежные
соображения заставили их приобрести общее место для погребения
(216 кв. футов)? Люди во всяком случае не бедные, но, видимо, одинокие.
Ранняя империя.
9958. Мраморная доска.
Ти. Клавдий Федер, посудных и серебряных дел мастер, себе,
отпущенникам и отпущенницам, вскормленникам своим и потом-
ству их. Памятник этот к постороннему наследнику не переходит.1
1 Богатый и одинокий человек. О «вскормленниках» см. главу «Ювелиры
и златокузнецы» настоящей работы.
I или II в.
30 973. Найдена на Целии, в Vigna Casali, в «школе» дендрофоров.
а) на мозаике черными буквами:
Да будут боги благосклонны к входящим сюда и к базилике
Гиларовой.
740
б) большая мраморная база:
М.’ Публицию Гилару, ювелиру, коллегия дендрофоров Вели-
кой Идейской Матери богов и Аттиса, пожизненному квинквен-
налу, за все его благодеяния заслужившему, чтобы ему была по-
ставлена статуя.1
1 Базилика эта была открыта в 1889 г. См. «Eranon Vindobonensis»,
Wien, 1893, р. 285. Ср. VI. 641.
33 764. Мраморная доска из одного колумбария на Пренестинской дороге.
М. Ульпий Урбан, отпущенник Августа, помощник по отделу
драгоценностей (ab auro gemmato), сделал себе и Ульпии Пифисе,
жене своей, своим отпущенникам и отпущенницам и потомству
их.1
1 Женат, детей нет, богат или во всяком случае состоятелен.
Время Траяна.
33 766. Мраморная доска из одного колумбария по Соляной дороге.
Диасмену, барбарикарию, рабу Цезаря нашего, поставил таб-
личку Тихик, товарищ по рабству.1
1 Дружба между рабами.
Формула «раб Цезаря нашего» (Caesaris nostri servus) вошла в употребле-
ние со времени Флавиев, держалась при Траяне и Адриане, но при Антони-
нах появляется редко. Первая половина II в.?
33 768.
Филемону Агриппиану, коринтиарию, отпущенники и това-
рищи по рабству, которые сложились на этот памятник, поставили
в знак почета мраморное изображение.
Зоилу Агриппиану, коринтиарию, отпущенники и товарищи по
рабству, которые сложились на этот памятник, поставили в знак
почета мраморное изображение.
При консулах П. Виниции и П. Альфене Варе.1
1 См. 4455 и 8756.
2 г. н. э.
33 834.
Эвкла, серебряных дел мастер, сделал себе и своим. Заказал
при жизни.1
1 Кто «свои», неизвестно. Не женат.
Ранняя империя.
141
33 836. Обломок мраморной плиты.
А. Фурий, отпущенник... браттиарий.1
1 Ранняя империя.
33 872. Обломок мраморной плиты.
Л. Кальпурний Антиох, отпущенник Л. Кальпурнии [никеец?],
Старший, ювелир со Священной Дороги, жил.. J
1 В отличие от своего сына, тоже ювелира, отец назывался «Старшим».
См. 9546.
Ранняя империя.
33 918-XIV.467. Мраморная тумба.
Л. Аррию Гермету, посудному мастеру, А. Эгрилий Плариан.1
1 Эгрилий Плариан был патроном коллегии в Остии и консулом. Арии и
Эгрилии находились в свойстве.
Человек высокого ранга ставит памятник мастеровому, отпущеннику: факт,
заслуживающий большого внимания.
Конец I или начало II в.
33 919. Обломок травертиновой доски.
А. Фульвий Дорофей, отпущенник А. Фульвия, посудный ма-
стер.1
1 Дорофей упомянут среди 19 отпущенников и отпущенниц А. Фульвия.
Ранняя империя.
33 919 л. Травертиновая доска.
Юноша, хотя ты и торопишься, но этот камешек тебя просит:
взгляни на него, а затем прочти, что написано.
Здесь положен прах Меция Луция Филотима, посудного ма-
стера. Я хотел, чтобы ты узнал это. Прощай.
Потомкам его:
Л. Меция Сальва, отпущенника Л. Меция.
Манха, сына Манхова.
Рутилия Гетера, отпущенница Рутилии.
Меция, дочь Луция.1
1 Еврейская семья.
Конец республики.
Х.692. Сорренто.
Анф, раб Августа, коринтиарий, себе и своим.1
1 До какой степени ценилась коринфская бронза, видно из того, что
ведать предметами из этой бронзы поручалось особому человеку.
142
Кто были «свои»? Может быть, неопределенность сознательная?
Сорренто при Августе и Тиберии было любимым местопребыванием
двора.
I в. н. э.
Х.6492. Обломок памятника, найденного вблизи от Аппиевой дороги.
Л. Цецилий Плут, отпущенник Л. Цецилия, ювелир со Свя-
щенной Дороги, себе и
Корнелии Созиде, отпущеннице Корнелии.
Л. Цецилию Эпафродиту, отпущеннику Л. Цецилия, своему
брату.
Корнелия Созида, отпущенница Корнелии, по распоряжению
Л. Цецилия Афениона, отпущенника Л. Цецилия.1
1 Созида была женой Плута, по всей вероятности. Он хотел поставить
-общий памятник себе, ей и брату. Смерть, вероятно, помешала ему осуще-
ствить свое намерение, и в исполнение привела его Созида под руководством
и по совету Афениона, конечно, друга Плута, в точности знавшего желания
покойного.
I в. н. э.
Х.6638. Fasti Antiates.
Среди vernae императорского дома упомянуты: Сперат, отпущенник, юве-
лир и ...коринтиарий.
Х.3821. Маленькая тумба.
... из базилики, где торгуют посудой, златокузнецу и сереб-
ряных дел мастеру.1
1 Уже давно было высказано предположение, что эта базилика тожде-
ственна с Basilica vascolaria в VIII районе, которую называет Curiosum urbis.
«Atti della Pontifica Academia di Archeologia», 1938, t. VIII, p. XXI.
M. Атий Дометий, посудный мастер со Священной Дороги,
отпущенник М. Атия Антерота, жил 62 года, и наследник шестой
части.1
1 М. Атий Антерот — сам отпущенник. Дометий, его отпущенник, кото-
рому хозяин завещал 7б своего состояния за какие-то его заслуги. Дометий так
гордился этим, что велел упомянуть это обстоятельство в надгробной надписи.
Ранняя империя.
«Amer. Journ. of Archeology», 1908, t. XII, p. 45, № 9.
M.* Обелий Акает, златокузнец из Аврелиан.1
1 Где находились Аврелианы, неизвестно. Табличка найдена в Риме между
гворотами у Пинчио и Соляными.
I в.(?)
143
Ephem. epigr. IX, № 757. Обломок маленькой мраморной базы.
М/ Обеллия, сына М/ ... златокузнеца со Священной Дороги.
Апелла, отпущенник, принес в дар Фортуне Примигении.1
1 Гуммерус предполагает, что Обеллий Акает (см. пред, надпись) был
отпущенником нашего Обеллия. С таким же основанием можно думать, что
Акает был отцом упоминаемого здесь Обеллия. Сын настолько усовершенство-
вался в отцовском ремесле, что перебрался из безвестных Аврелиан на Свя-
щенную Дорогу, в центр ювелирного мастерства и ювелирной торговли.
Конец республики или начало империи.
VI. 18 175; Kaibel 1595; IGrR III. 253.
Здесь погребен чужестранец Хрест Эвбул, добрый товарищ,
мастер коринфского литья.
Я Эвбул, родина мне Коринф; я радуюсь возлияниям от моих
товарищей.
Т. Флавий Приск и Капитон поставили.1
1 Грек, свободный. Дружба ремесленников.
Конец I или начало II в.
NS, 1900, 574, № 3. Обломок мраморной плиты.
.. .Цезарева чеканщика... и
NS, 1902, 55. Мраморная доска.
Помпейя Мемфида себе и Гн. Помпейю Юкунду, супругу
своему, златокузнецу, жил 35 лет, и Гн. Помпейю Фрукту, отпу-
щеннику его, златокузнецу, жил 40 лет, отпущенникам и отпущен-
ницам и потомкам их.1
1 Можно отчетливо представить себе судьбу Фрукта: раб Юкунда, он
приобрел его доверие и расположение, был им освобожден и стал его правой
рукой и его помощником.
I в. н. э.
NS, 1905, 82. Из колумбария на Соляной дороге.
Никифор, раб Цецилии, жены Красса, серебряных дел мастер,
и дочь Кальпида.1
1 Цецилия, дочь Метелла Критского, жена М. Лициния Красса — ве-
роятно, второго сына триумвира.
NS, 1906, 252. Тумба из пеперина.
[Л. Тампий] Эвод, отпущенник Л. Тампия, ювелир с Велабра,
себе и Тампии Стратонике, отпущеннице Луция, отпущенникам,
отпущенницам и потомкам их.1
1 Женат, состоятелен, детей нет.
Первые годы империи.
/77
NS, 1909, 311, № 14. Мраморная доска из колумбария на Соляной дороге-
Ностия Дафне, отпущенница женщины, изготовительница убо-
ров с Длинной улицы.
М. Нерий Квадрат [отпущенник?], златокузнец с Длинной
улицы.1
1 Почему они вместе?
I в. н. э.
«Papers of the British School at Rome», 1902, 155. Глыба травертина с Пре-
нестинской дороги.
. . . мастер посудного дела. . . мастер посудного дела.1
1 Имя обоих мастеров стерлось.
NS, 1914, 180, № 14.
Клавдии Амплиате благодетельной сделали Мусик, вилик, и
Фавор, коринтиарий, рабы Цезаря.1
1 Отпущенница и два раба.
I в. н. э.
КРАСНОДЕРЕВЦЫ И РЕЗЧИКИ ПО КОСТИ
Устав эборариев и цитрариев
Юлий Элиан дал право.. J по кости собираться в четырехко-
° 2
лонной «школе».
Постановлено: если кто-либо — не краснодеревец и не резчик
по кости — будет принят в эту коллегию хитростью кураторов,
то кураторов за такое дело следует вычеркнуть из альбома колле-
гии. Кураторы должны будут о том, кого они собираются при-
нять, сделать доклад квинквенналам.
Также постановлено: в январские календы четвертым курато-
рам данного года выдать из нашей кассы подарки: каждому
5 динариев, сдобный пирожок, фиников, сушеных винных ягод,
груш.. .3
За 8 дней до февральских календ,4 в день рождения импера-
тора Адриана, да выдаются спортулы на 5 динариев, а кура-
торы. . . должны предоставить. . . кальду 5 всем тем, кто будет уго-
щаться в «школе».
Также в день рождения Юлия Элиана да выдаются из кассы
спортулы 6 в 3 динария, а кураторы. . . должны предоставить...
кальду всем тем, кто будет угощаться в «школе».
Также в день рождения Юлия Фланка, сына, да выдаются
из кассы спортулы в 3 динария, а кураторы... должны предоста-
вить и кальду всем тем, кто будет угощаться в «школе».
145-
Также спортулы из кассы да выдаются. .. и кальда всем тем,
кто будет угощаться в «школе».
Также постановлено: чтобы обед... за три дня до августов-
ских ид,2 в день восшествия на престол императора Адриана. . .
да выдаются спортулы четырьмя кураторами данного года.
Также постановлено... ежегодно было разделено.
Также ежегодно... по порядку.
Также постановлено... получали все преимущества своего
года. . . если в кассе коллегии оставались деньги, то пусть кура-
торы разделят их поровну. . . каждый куратор внесет 1 % штрафа.
Также постановлено, чтобы принятые в члены. . . в тот же
самый год уплачивали... от тех и других требуется.
Также требуется, чтобы. . . вносил в кассу динариев. ..
1 Помещение было передано не в собственность, а только в пользование.
2 Помещения, где происходили собрания коллегий, назывались «школами»
(греч. oXoItq — «досуг»). «Школы» эти находились часто в городе, на площади
или около храма божества, покровителя данной коллегии.
3 Скромный характер этих новогодних подарков позволяет определить и
положение членов этой коллегии Они называются в надписи «negotiantes» —
«торговцами», и они, конечно, «торговали» своими произведениями, делали их
на заказ, а кое-что и прямо на продажу: ремесленник и торговец в Риме
в какой-то мере объединялись. Не следует, однако, как это было сделано
одним бельгийским ученым, видеть в этой коллегии объединение крупных
коммерсантов: все «благодеяния», предлагаемые членам коллегии, очень
скромны и цену имели только для людей бедных; предложить богатому тор-
говцу, владельцу запасов слоновой кости и драгоценного «цитруса», 5 дина-
риев и горсть фиников или груш было бы просто смешно.
4 24 января.
5 Кальда — смесь вина с горячей водой, очень любимый в Риме напиток.
6 Спортулой называлась корзиночка, куда укладывалась еда, которую
клиент уносил с собой после обязательного утреннего посещения патрона.
Вместо еды можно было выдать деньги.
7 11 августа.
Краснодеревцы «цитрарии» назвали себя по самому дорогому дереву
(«citrus»), так же как резчики по кости — по самому дорогому виду кости —
по слоновой (ebur). Это отнюдь не значит, что одни не делали столов из про-
стого клена, который они только умели хорошо отполировать, а другие не
резали пластинок для отделки столовых и кроватных ножек из лошадиных и
коровьих костей. «Цитрусовое» дерево стало редкостью уже в I в. н. э., и
столярам, современникам Адриана, пришлось бы круто, если бы они соглаша-
лись работать только с «цитрусом». В меньшей степени, но то же можно ска-
зать и об «эборариях», резчиках по кости. Объединение мастеров разных
специальностей в одну коллегию объясняется тем, что кость широко употреб-
лялась при отделке деревянной мебели (а не только тем, что столовая доска
из «цитруса» обычно клалась на ножку из слоновой кости). Краснодеревец и
резчик должны были работать вместе.
Коллегия во главе имеет квинквеннала, высшего магистрата, ведающего
всеми ее делами и избираемого на пять лет; четырех кураторов, избираемых
ежегодно. Они принимают в коллегию новых членов, раздают новогодние по-
дарки и устраивают праздничные обеды, по окончании года делят между чле-
нами поровну остаток денег в кассе.
В коллегии две кассы: из членских взносов и из суммы, завещанной на
определенных условиях Юлием Элианом. См. главу «Римские инсулы и их
мебель» настоящей работы.
146
ФУЛЛОНЫ
Арендный договор
CIL VI.10 298.
. . . штраф в 500 ассов.
. . . Кому по этому закону позволено будет получить и нести
должность в коллегии, если он будет сделан должностным ли-
цом. .. если он перед коллегией фуллонов в официальном месте
в день окончания своей должности не принесет клятвы в том, что
он честно управлял коллегией, ее имуществом и всем, что оказы-
валось в его руках... и ничего со злым умыслом не сделал против
этого закона во время своей службы <и удерживал своих, чтобы
они не нарушали этого закона, то пусть заплатит штрафа
500 ассов.
Должностное лицо, не принесшее такой клятвы, не будет
впредь занимать никакой должности и не будет иметь права го-
лоса. Если кто поступит вопреки этому, штраф ему в 100 ассов.
Если кто объявит, что ему необходимо по де\ам государственным
или тяжебным отправиться дальше, чем на 120 миль, пусть ре-
шают об этом должностные лица. Если объявит после времени,
штраф ему 50 ассов. Невзирая на то, пусть принесет клятву пе-
ред должностными лицами в первый же день, как сможет; если
не принесет клятвы, как выше сказано, платит штраф в 100 ассов.
Если кто оправдает себя тем, что приказал сообщить посыль-
ному, а тот во время сообщения не сделал, то пусть посыльный
несет штраф или пусть вчиняет посыльному иск на ту сумму,
на которую (пославший) оштрафован.
Если должностное лицо пожелает на основании этого закона
оштрафовать какого фуллона, пусть штрафует однажды или чаще;
штраф 1 асе.
Никто да не занимается вместо коллегии делом фуллонов и не
требует права на покупки глины (со скидкой? В государственных
лавках?), не купив предварительно права на два бассейна; кто
сделает напротив, то против него на защиту коллегии может встать
любой и в течение двух дней сделать об этом заявление должно-
стным лицам: если не объявит, то уплатит штраф в 5 ассов.1
1 См. главу «Фуллоны» настоящей работы.
МЕЛЬНИКИ И ПЕКАРИ
CIL VI.4010.
Кинисм, пекарь.
4356. Мраморная табличка из колумбария детей Друза.
Фавст, пекарь, раб Ти. Германика. Филон и Менофил, това-
рищи по рабству, другу.1
1 Администрация колумбария ставила над «гнездом» табличку с именем
умершего и его званием. В данном случае эту заботу берут на себя друзья
147
Фавста, «сорабы» его. О дружбе в рабской среде см. гл. «Колумбарий Ста-
тилиев Тавров» настоящей работы.
8998. Мраморный алтарь.
Кальпурнии Сотерии Телесфор, отпущенник императора, над-
зиратель над пекарями, поставил супруге своей.1
1 Был ли Телесфор десятником над пекарями (таких десятников мы видим'
во врачебной среде императорского двора) или был равен препозитам, ведав-
шим драгоценностями императорского дома? Написание «Prae[e]s[t]» наводит
на последнюю мысль.
Оба, и муж и жена, греки. Сотерия была отпущенницей кого-то из Каль-
пурниев.
8999. Маленькая тумба.
Автомату, рабу Цезаря нашего, контролеру пекарей.
Жил 29 лет, горячо любимый всеми от раннего детства и до*
конца. Ты прочел? Будь благополучен.1
1 Обязанности контролера пекарей в императорском доме соответствовали,,
вероятно, mutatis mutandis — обязанностям эдилов: они проверяли качество*
хлеба, соответствие между выданной мукой и количеством выпечки (должны
были, следовательно, как и эдилы, понимать в пекарском и мукомольном
деле), а может быть, и ведали распределением этого хлеба между разными
отраслями дворцового хозяйства. Должность была хлопотливая, требовала
большого такта, уменья ладить с людьми и соблюдать интересы император-
ской «фамилии», не обижая в то же время пекарей, не ставя им каждое лыко
в строку, предупреждая словом, иногда и угрозой, но не подводя под наказа-
ние. Судя по надписи, Автомат был идеальным контраскриптором.
Amantissimus omnibus.. . Вспомним эпитафию, которую хозяин сочинил
своему подручному и заместителю Зосиму, серебряных дел мастеру. В числе
его достоинств он упоминает его доброжелательную обходительность
с людьми—nulli maledixit. Это же качество сделало Автомата дорогим для
всех. Стоит отметить, как высоко в рабской и трудовой ремесленной среде
оценивался этот житейский такт, эта добрая и ровная выдержка в отношениях,
с людьми.
9000. Мраморная табличка из колумбария Марцеллы.
Фавст, пекарь Марцеллы, жены Павла.1
1 Марцелла, племянница Августа, жена Павла Эмилия Лепида.
9001. Из того же колумбария.
Элафион поставил себе и Приму, товарищу по рабству, пе-
карю Марцеллы.
9802.
Ти. Клавдий Примигений, пекарь, декурион, отпущенник Ан-
тонии, дочери Клавдия, себе и супруге своей.1
1 Антония — дочь императора Клавдия.
148
Примигений не называет номера декурии (десятки), во главе которой он
стоял. При размахе хозяйства в домах членов императорской семьи вряд ли
:можно думать, что у Антонии было только десять пекарей.
<6219. Из колумбария Статилиев.
Т. Статилий Анопт, пекарь из коллегии.1
1 Анопт принадлежал к «домашней коллегии», составленной рабами и от-
пущенниками Статилиев. О Статилиях см. главу «Колумбарий Статилиев Тав-
ров» настоящей работы.
6337. Из того же колумбария.
Адраст, пекарь.
6338. Из того же колумбария.
Прима Сура, рабыня отпущенника, пекаря Александра.1
1 Пекари были из рабов и отпущенников, причем последние иногда ско-
лачивали себе неплохое состояние. У Александра были раб Комит (6425) и,
кроме Суры, «служанка», т. е. рабыня Феликла (6450). Статилия Марфа,
отпущенница Статилиев, была либо женой, либо сестрой Александра.. Судя по
имени (Александра, Марфа), — евреи.
6687. Из колумбария около Пренестинских ворот. Маленькая табличка.
Эрот, пекарь Автрония Пета.
Феликс, пекарь Автрония Пета.
9732. Мраморная табличка.
Псамате, прислужница 1 Фурии. Жила 18 лет.
Мифродат, пекарь Флакка Тория,2 поставил.3
1 Ornatrix (от огпаге — «украшать») — служанка, обязанностью которой
было «украшать» свою хозяйку, одевать ее, причесывать, убирать разными
драгоценностями.
2 Торий Флакк был при Августе правителем Вифинии (см. Corpus
ad loc.).
3 Трудно найти документ, столь красноречивый в своей лапидарной не-
выразительности. Двое людей, уроженцы Востока (Мифродат, судя по имени
и по месту службы своего хозяина, — из Вифинии; Псамате — из Египта),
рабы разных господ. Как они встретились? Что обещал в будущем их союз?
Почему так рано- умерла Псамате? Должность «украсительницы» была одной
из самых трудных: ей приходилось жить в непосредственной близости к хо-
зяйке, каждый день зависел от ее настроения, ее прихотей и капризов, а кро-
тостью римские хозяйки, как правило, не отличались.
5077. Обломок дощечки, которая была прибита к стене памятника, стоявшего
.ага развилке между Аппиевой дорогой и Латинской. На обломке сохранились
149
окончания имен и цифры: обозначение каких-то сумм в сестерциях. Одно из
имен:
. . . anus pistor HS С.1
1 Невероятно, чтобы пекарь стоил 100 сестерций. Не сумма, которую он
выплачивал хозяину как «оброк»? Ничего уверенно нельзя сказать.
9293. Мраморная табличка.
Филерот, пекарь, Венусту, Эфебу.
Гимер, инсулярий, Венусту, Эфебу.1
1 Из надписи 9291 явствует, что Венуст и Эфеб были два разных лица..
Обоим памятные таблички поставило трое людей: кроме Филерота и-
Гимера, еще Деметрий, кубикулярий.
9462а. Мраморная табличка (шириной 0.50 м, высотой 0.38 м) из колумба-
рия на Тибуртинской дороге.
пекарь Фавст.1
1 Табличка эта интересна перечислением мастеров, занятых в каком-то
одном хозяйстве. Из личной прислуги хозяев названы лектикарий и «украси-
тельница» (omalrix); из мастеровых — штукатур, полировщик, плотник; кроме-
них, — еще один амбарный смотритель. Все отпущенники.
Об этих специальностях см. главу «Колумбарий Статилиев Тавров» на-
стоящей работы.
9810. Большая мраморная плита.
М. Юнию Пуденту, пекарю, крупному торговцу pepsiano.1
Клавдия Зарине супругу дорогому и себе сделала, с которым
прожила от девства своего 35 лет без всякого горя, кроме дня его
смерти, и отпущенникам и отпущенницам, а также потомству их.2
1 Издатель ставит это слово в связь с греческим «pepsis» — «варка»,
«выпечка», в связь, очень вероятную, но слово от этого понятнее не стано-
вится.
2 Пудент был крупным хлеботорговцем. Куда и как поставлял он хлеб, не-
известно. Время надписи также неизвестно.
9812. Табличка из тибргртинского камня.
-—У
Огульний, пекарь. . . друг.1
( Издатель полагает, что табличка с памятника Эврисака. Если бы это
предположение можно было доказать, то перед нами было бы знаменательное
проявление чувства коллегиальности: хозяин ставил памятник не только себе,
по и товарищам по работе; простого пекаря он величает «другом».
В пользу высказанного предположения говорит место находки: табличка,
была прибита к стене около памятника Эврисака.
150
1002. Очень большая база от статуи.
Императору, сыну божественного Адриана, внуку божествен-
ного Траяна Парфянского, правнуку божественного Нервы,
Т. Элию Адриану Антонину Пию, великому понтифексу, обле-
ченному трибунской властью в седьмой раз, императорской —
во второй, консульской — в третий, отцу отечества.
Коллегия пекарей.1 144
справа изображен модий,
полный свисающих колосьев
при
префекта Л. Валерия
прокула
слева: «жернов» (Сметий),
«патера»? (Винг)
под присмотром
М. Церелия Змарагда,
Л. Сальвия Эпиктета,
квинквенналов во вто-
рой раз;
квесторов
Г. Пупия Фирмина
квестора во второй раз,
Л. Кальпурния Ма-
ксима
1 Коллегия пекарей была одной из самых крупных в Риме и находилась
под надзором префекта анноны, ведавшего снабжением Рима.
22.
Священной анноне Элий Виталион, постоянный весовщик, до-
стойнейшей коллегии пекарей, выпекающих хлеб из первосортной
муки.1
1 Снабжение Рима хлебом требовало множества рук, строгой организации
и разделения труда. Хлеб для даровой раздачи бедному населению и продажи
по низкой цене привозился из Египта (20 млн модиев) и из Африки
(40 млн). Собственники судов, доставлявших этот хлеб, составляли колле-
гию навикуляриев; они доставляли хлеб в Остию, где его перегружали на
меньшие суда, которые могли войти в Тибр. Перегрузка происходила при по-
мощи носильщиков (saccarii — «мешочники»), составлявших особую коллегию.
При перегрузке происходило перемеривание зерна, которым и занимался ве-
совщик — mensor frumenlarius Когда хлеб прибывал в Рим, его вторично пере-
меривали: опять работа для mensores. Такой mensor, все время работавший
при разгрузке зерна, и поставил вышеприведенную надпись.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
«Пляска фуллонов».
(A. Man. Pompei.2 Leipzig, 1908, fig. 242).
Работа фуллонов: ворсование ткани; приемка материи;
клетки для окуривания вымытых тканей.
(A. Man. Pompei.2 Leipzig, 1908, fig. 243),
Мельница в работе. Рельеф
из Ватиканского музея.
(А М а п. Pompei.2 Leipzig, 1903.
fig. 239).
Мельницы в Помпеях.
(А. М a i u г i. Pompei. Paris, 1954, fig. 91)
•Д 1 1 E. СсрГСГМКО
Помпейская мельница в разрезе.
(A. Man. Pompei.2 Leipzig, 1908, fig. 238).
Прибор для вымешивания теста в разрезе.
(A. Man. Pompei.2 Leipzig, 1908, fig. 241).
Хлебная печь помпейского пекаря Модеста. В ной было найдено 80 хлебных ковриг.
(А. Мп i и । I. Pompei. Рлг1к. 1954, fig. 90).
План большой помпейской пекарни.
15 — помещение, где находились мельницы; 16 —
хлев для ослов; 17 — хлебная печь; 18 — комната,
где месили тесто и формовали хлеб; 19—кладо-
вая для выпеченного хлеба; 20 — помещение
для рабов.
(A. Man. Pompei.2 Leipzig, 1908, fig. 236).
Хлебная печь =в разрезе.
(A. Man. Pompei.2 Leipzig,
1908, fig. 240).
Вывеска над пекарней.
(J. Overbeck. Pompei.
Leipzig, 1884, fig. 186).
1 Г1Г1Г1
План фуллоники Верания Гипсея в Помпеях.
22—иомгщрни»» дли npooimi 26—роясрвуары для прополаскивания тканей; 27—«ступки»,
II которым *пл поп л и» фуллоны! 28 — место для сушки выстиранных тканей; 30 — комната, где
ткани били вальками.
(J. О V о г be с k. Pompei.4 Leipzig, 1884, fig. 193).
*/а 1 1 I'*' Сергеем ко
Картибулы.
(J. Overbeck. Pompei.4 Leipzig, 1884, p. 422).
Столяр. Помпейская фреска.
(A. Ma iuri. Pompei . Paris, 1954, fig 83).
Хлебы из Помпей.
(L. Moritz. Grain-Mills in Classical Antiquity. Oxford, 1958, tabl. 166).
Мельницы в Остии.
(L. M о r i t z. Grain-Mills in Clkssi'cal Antiquity. Oxford, 1958, tabl. 10).
Сукновальня на Стабийской улице в Помпеях.
(R. Carrington. Pompei. Oxford, 1936, tabl. XI).
Саркофаг Зефа,
(L. Monritz. Grain-Mills in Classical Antiquity. Oxford, 1958, tabl, 7).
Оглавление
Стр.
От автора...................................................... 3
Список сокращений.............................................. 4
Г лава первая. Мельники и пекари.......................... 5
Г лава вторая. Римские фуллоны........................... 18
Глава третья. Римские инсулы и их мебель................. 28
Г лава четвертая. Ювелиры и златокузнецы................. 36
Глава пятая. Врачи....................................... 48
Глава шестая. Колумбарий Статилиев Тавров................ 55
Г лава седьмая. Люди и нравы............................. 72
Примечания ................................................... 85
Источники .................................................... 91
Врачи.................................................... 91
Ювелиры..................................................120
Краснодеревцы и резчики по кости.........................145
Фуллоны..................................................147
Мельники и пекари........................................147
Иллюстрации.................................i................ 152
Мария Ефимовна Сергеенко
РЕМЕСЛЕННИКИ ДРЕВНЕГО РИМА
(очерки)
Утверждено к печати
Ленинградским отделением
Института истории
Редактор издательства Г. А. Альбова
Художник М. Н. Свиньина
Технический редактор И. М- Татаринова
Корректор Л. Я. Комм
Сдано в набор 25/IX 1967 г. Подписано к печати 18/ХП
1967 г. РИСО АН СССР № 101-1G9B. Формат бумаги
60Х901/1б. Бум. л. 5Ь8. Печ. л. 1О’/4 = 10,25 усл. печ. л.
Уч.-изд. л. 10,64. Изд. №3486. Тип. зак. № 564. М-61050.
Тираж 3200 экз. Бумага типографская № 1.
Цена 69 коп.
Ленинградское отделение издательства „Наука".
Ленинград, Е-164, Менделеевская лин., д. 1
1-я тип. издательства „Наука".
Ленинград, В-34, 9 линия, д. 12
69 коп.
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«НАУКА »
ЛЕНИНГРАДСКОЕ
ОТДЕЛЕНИЕ