ИСТОРИЯ эстонской ССР
В ТРЕХ ТОМАХ
ЭСТОНСКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ТАЛЛИН


АКАДЕМИЯ НАУК ЭСТОНСКОЙ ССР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
ИСТОРИЯ эстонской ССР том
I
(С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА)
ПОД РЕДАКЦИЕЙ
А. ВАССАРА и Г. НААНА
ЭСТОНСКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ТАЛЛИН 1961


ПРЕДИСЛОВИЕ
Первое систематическое изложение истории Эстонской ССР с древ,- нейших времен до наших дней было издано Институтом истории Академии наук ЭССР в 1952 году. В 1958 году эта работа вышла вторым дополненным и исправленным изданием *. В данной трехтомной «Истории Эстонской ССР» дается более подробное изложение истории эстонского народа. Объем материала здесь примерно в четыре раза больше, чем в однотомнике.
Первый том настоящего издания охватывает первобытнообщинный строй и эпоху феодализма на территории Эстонской ССР (приблизительно с VII тысячелетия до н. э. до середины 50-х годов XIX столетия).
Второй том посвящен периоду капитализма (до марта 1917 года).
В третьем томе рассматриваются события истории Эстонии начиная с Великой Октябрьской социалистической революции до наших дней.
На эстонском языке первый том1  2 вышел из печати в 1955 году. С тех пор по рассматриваемому периоду написано несколько монографий, опубликованы сборники документов и ряд научных статей. В ходе подготовки русского издания первого тома весь текст был заново просмотрен, сделаны необходимые исправления и многочисленные дополнения, а некоторые части написаны заново. Авторами и редакторами были учтены также предложения и критические замечания, которые были получены после выхода первого тома на эстонском языке. Кроме того, поскольку история Эстонской ССР неразрывно связана с историей всего Советского Союза, в данном издании учтены результаты многочисленных исследований по истории других частей нашей Родины или по истории СССР в целом, появившихся после 1955 года.
Настоящий том, как и последующие, является коллективным трудом, в написании которого принимали участие следующие авторы из Института истории Академии наук Эстонской ССР, Тартуского Государст- 1 История Эстонской ССР (с древнейших времен до наших дней). Под редакцией Г. И. Наана. Таллин, Эстгосиздат, 1958, 749 стр.
2 Eesti NSV ajalugu, I köide. Peatoimetaja G. Naan, toimetaja A. Vassar. Tallinn. Eesti Riiklik Kirjastus, 1955, 791 lk.


^венного университета и других учреждений: член-корр. АН ЭССР А. В а с с -а р, Р. Вийдалепп, канд. ист. наук О. Карма, член-корр. АН ЭССР А. К а с к, канд. ист. наук Ю. К а х к, канд. ист. наук Я. Конке, канд. филолог, наук Ю. К я о с а а р, канд. ист. наук X. Лиги, канд. ист. наук Л. Л о о н е, А. М о о р а, академик АН ЭССР X. М о о р а, Э. М я г и, академик АН ЭССР Г. Н а а н, доктор педаг. наук А. Пинт, О. Саадре, канд. искусствоведения И. Соломы ков а, доктор ист. наук М. Шмидехельм, Э. Эпик и канд. ист. наук Э. Янсен. Авторы отдельных глав, параграфов и разделов указаны в оглавлении.
При редактировании книги помощь авторам и редакции оказали консультациями профессор Латвийского Государственного университета М. Степерманис, сотрудники Научно-реставрационной мастерской при Государственном комитете Совета Министров ЭССР по делам архитектуры В. Раам и X. Юпрус, сотрудник Института языка и литературы АН ЭССР канд. филолог, наук А. Универе, а также канд. ист. наук Р. Кенкмаа и другие специалисты.
Иллюстрации подобрал совместно с авторами и подготовил к печати О. Саадре. Он же составил указатели и провел всю научно-вспомогательную работу по тому.


РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
ПЕРВОБЫТНООБЩИННЫЙ СТРОЙ НА ТЕРРИТОРИИ ЭСТОНСКОЙ ССР
ИСТОРИОГРАФИЯ
До Великой Октябрьской социалистической революции исследованием древнейшей истории Прибалтики, в том числе и нынешней территории Эстонской ССР, занимались преимущественно прибалтийско-немецкие археологи. Они обычно старались тенденциозно показать, будто уже в очень отдаленные времена Прибалтика была заселена германскими племенами, выполнявшими на этой территории особую «культурную миссию».
Эта тенденция проходит уже через труды К. Гревингка, профессора минералогии Тартуского университета, написанные в 60—80-х годах XIX века. Гревингк впервые пытался поставить археологическую работу в Прибалтике, на научную основу. Он собирал и публиковал неолитические материалы Восточной Прибалтики, написал несколько работ о находках в Кунда и сделал первую попытку дать обзор археологии Прибалтики. Не располагая, однако, сколько-нибудь обоснованнойНхроноло- тической системой, Гревингк ошибочно считал, что каменный век продолжался вплоть до начала нашей эры. Примитивная культура каменного века приписывалась им местным «отсталым» этническим элементам, а каменные могильники I тысячелетия нашей эры с их многочисленным инвентарем принадлежали, по его мнению, высокоразвитым в культурном отношении германцам — готам, проникшим сюда из Скандинавии. Первым, кто, в отличие от Гревингка и прибалтийско-немецких археологов-любителей, связал эти могильники с местными этническими элементами, был русский ученый П. А. Висковатов.
После Гревингка еще несколько любителей (М. Больц, Э. Глюк) собирали археологический материал каменного века, особенно в бассейне реки Пярну. К наиболее ранним периодам истории Эстонии, в которых не прослеживается «германское влияние», прибалтийские немцы, как правило, особого интереса не проявляли. Их внимание сосредоточивалось в основном на железном веке, представленном многообразными и хорошо выработанными металлическими предметами, среди которых прибалтийско-немецкие археологи надеялись найти свидетельства о связях Прибалтики с германскими территориями.
В конце XIX века археологическая исследовательская работа в России заметно оживилась. В 1896 году в Риге состоялся организованный Русским археологическим обществом X археологический съезд, который в большой степени способствовал интенсивному археологическому изучению Прибалтики. В связи со съездом в археологическое исследование местных могильников и городищ включились и некоторые русские уче7


ные (С. К. Богоявленский, В. И. Сизов). В иллюстрированном каталоге археологической выставки, организованной по случаю съезда, автор каталога прибалтийско-немецкий историк Р. Гаусман опубликовал почти весь известный к тому времени археологический материал по Прибалтике. Во введении к каталогу Гаусман дал обзор археологии Прибалтики. Памятники позднейших периодов (III—XIII веков) рассмотрены здесь более основательно, чем когда-либо раньше. Касаясь этнической принадлежности древнейшего населения Прибалтики, Гаусман в своих работах проявляет большую умеренность, нежели Гревингк, оставляя этот вопрос открытым. Однако, как и другие представители так называемой «апологетической школы» прибалтийско-немецких историков, Гаусман исходит из положения, что культура древних обитателей Прибалтики воспринята ими от германцев.
Русский ученый Н. Н. Харузин также опубликовал по случаю рижского съезда обзор результатов археологической работы, проведенной к тому времени в прибалтийских губерниях. В противоположность Гаус- ману и другим прибалтийско-немецким археологам и историкам, Харузин выдвинул на первый план роль коренных народностей Прибалтики в древнейшей истории своей страны, а также указал на необходимость рассматривать историю Прибалтики в тесной связи с историей древних русских земель.
Свой вклад в работу рижского археологического съезда внес и первый эстонский археолог-любитель, сельский учитель Яан Юнг. Он представил съезду объемистую рукопись, содержавшую сведения о большом количестве археологических памятников на территории Эстонии. Рукопись эта явилась плодом многолетнего труда. Юнг собирал для своей работы сведения среди местного населения, используя широкую сеть корреспондентов. Часть материалов позднее была издана в двух томах, а остальные сохранились в рукописи. Хотя в этой работе данные приводятся без критической оценки и в их истолковании Юнг исходит из тех же ложных концепций, что и прибалтийские немцы, эти собранные из уст народа сведения и предания о памятниках древности на территории Эстонии имеют большую ценность.
Финский археолог А. Гакман в своем исследовании о железном веке в Финляндии (1905) пришел к выводу, что в первых веках нашей эры в западной Финляндии появились новые этнические элементы, прибывшие с территории Эстонии. Следовательно, в тот период в Прибалтике должны были уже обитать прибалтийско-финские племена. По утверждению же прибалтийско-немецких археологов, предки эстонцев появились на территории Эстонии только после предполагаемых .ими готов, а именно в VI—VII веках. Таким образом, Гакман своим исследованием доказал несостоятельность этого утверждения, хотя сам в то же время допускал, что на территории Эстонии имелись колонии готов, которые якобы оказали сильное влияние на коренное население страны.
В начале XX века усилились агрессивные устремления германских империалистов, особенно в отношении России, что находило всяческую поддержку в среде прибалтийских немцев. Для оправдания подготавливаемой экспансии они не останавливались и перед фальсификацией истории.
Из прибалтийско-немецких археологов того времени следует назвать А. Фриденталя, продолжавшего исследование памятников «готского происхождения». Позднее, в период буржуазно-националистической диктатуры в Эстонии, он распространил свое исследование и на I тысячелетие до н. э.
8


Поскольку каменные могильники I тысячелетия до н. э. бедны вещественным материалом, Фриденталь пытался использовать для обоснования своих «теорий» найденные в могильниках остатки скелетов, особенно черепа. Путем лженаучного истолкования этого материала он старался доказать, будто германцы поселились на территории Эстонии уже три тысячи лет назад или даже ранее. Идя вразрез с высказанными в трудах Висковатова, Харузина и Гакмана взглядами, Фриденталь даже в 1925 году продолжал утверждать, что эстонские племена «иммигрировали» сюда только в середине I тысячелетия н. э.
Эстонские буржуазные археологи, хотя и не соглашались с прибалтийскими немцами в том, что Прибалтика некогда, в далеком прошлом, была заселена германцами, все же поддерживали лженаучную концепцию, будто культура прибалтийских народов развивалась под определяющим западным влиянием, в особенности германским. В то же время они отрицали исконные дружеские связи со славянскими племенами или пытались всячески умалить значение этих связей в развитии эстонских племен.
Представители буржуазной археологии ошибочно считали, что движущей силой культурного развития являются внешние влияния, и не понимали решающей роли народных масс и способа производства в процессе исторического развития. Поэтому все попытки буржуазной археологии обобщить археологические факты носят большей частью ненаучный и зачастую совершенно тенденциозный характер. Из работ буржуазного периода современная археологическая наука может брать для использования в основном только фактический материал.
В 1920—1923 годах профессором археологии Тартуского университета был известный финский ученый А. М. Тальгрен, опубликовавший пространный обзор археологии Эстонии. В этом труде впервые уделяется некоторое внимание топографии археологических памятников, хотя в целом работа носит свойственный всей буржуазной археологии того времени формальный вещеведческий характер. Что касается этногенеза, то Тальгрен стремится доказать, что предки эстонцев прибыли на территорию Эстонии с востока примерно в начале нашей эры и представляли собой племена, стоявшие на низкой ступени культурного развития; только здесь, на месте, благодаря соприкосновению с германцами, они достигли более высокого культурного уровня.
Исследовательская работа в буржуазной Эстонии велась в ограниченных масштабах, раскопки обычно не связывались с крупными научными проблемами, а иногда носили случайный характер.
Из памятников каменного века в первую очередь исследовались мезолитические. Эти последние дали некоторым археологам повод выдвинуть версию, будто уже самые первые обитатели территории Эстонии были пришельцами с запада.
Исследование железного века ограничивалось главным образом раскопками могильников. К изучению городищ было приступлено в какой- то мере только во второй половине 30-х годов XX века. Из трудов этого периода можно отметить обширное исследование X. Моора о железном веке на территории Латвии, где отводится значительное место и соответствующему материалу по Эстонии, а также принадлежащий тому же автору обзор археологии Эстонии. Ряд статей по археологии был опубликован в ежегодниках Эстонского ученого общества и некоторых других изданиях.
В условиях советского строя, с созданием в системе Академии наук Эстонской ССР прочной археологической исследовательской базы, изуче9


ние древнейшей истории Эстонии приобрело плановый характер. Работа сосредоточена вокруг крупных, центральных проблем, причем главное внимание уделяется выяснению процесса развития производительных сил и общественных отношений.
Одной из центральных проблем является развитие родового строя на территории Эстонии. Чтобы выяснить этот процесс, на протяжении ряда лет велись систематические исследования памятников неолита и эпохи раннего металла. Второй основной проблемой является разложение родового общества и возникновение классовых отношений. Имевшийся прежде по этому периоду археологический материал был собран преимущественно в могильниках, поэтому в советское время главный упор был сделан на изучение городищ и поселений.
Большое внимание археологи, а также языковеды уделяют исследованию связей между эстонскими племенами и их славянскими соседями.
В дополнение к археологическому инвентарю научно изучается и добытый в древних могильниках антропологический материал.
Отметим некоторые наиболее значительные труды, обобщающие результаты этих исследований.
Часть результатов археологических исследований, произведенных в послевоенное время на территории Эстонии (а также в некоторых местях соседних республик), опубликована в сборнике «Древние поселения и городища». Особого внимания заслуживает статья X. Моора о городищах Эстонии, в которой дается классификация этих важнейших памятников древнейшей истории Эстонии в связи с развитием социально-экономических отношений ее населения.
Ранее слабо изучавшемуся неолиту посвящены исследования Л. Янитса о стоянках Тамула и Вальма и его монография о поселениях эпохи неолита и раннего металла в приустье р. Эмайыги. Эта работа не только охватывает материал всех доныне известных неолитических поселений Эстонии, но рассматриваются и соответствующие материалы всей Прибалтики. Большое значение имеет .разработанная Л. Янитсом хронологическая схема развития материальной культуры населявших территорию Эстонии племен от III и до начала I тысячелетия до н. э. Вопросы каменного века в Эстонии рассмотрены также в работах А. Я. Брюсова. Эти труды опровергают утверждение буржуазных исследователей, будто древнейшие обитатели Прибалтики прибыли из Западной Европы, и убедительно доказывают, что материальная культура этой территории, начиная уже с самых отдаленных времен, составляет единую общность с культурами лесной полосы Восточной Европы.
Монография М. Шмидехельм посвящена памятникам периода разложения родового общества, или раннего железного века. Характерные для этой эпохи каменные могильники и городища дают автору возможность подробнее осветить один из важнейших этапов развития производительных сил, а именно превращение земледелия в основной источник существования древнего населения Эстонии. Исследование опровергает концепцию прибалтийско-немецких и эстонских буржуазных археологов, будто культура того периода развилась под внешним (германским) влиянием. Автор показывает также, что по крайней мере с начала нашей эры эстонские племена находились в культурной связи со своими славянскими соседями.
Ряд работ посвящен исследованию этногенеза эстонского народа. Изучение этого вопроса проводилось в тесном сотрудничестве с языковедами, этнографами, антропологами и специалистами других 10


смежных дисциплин. Результаты этой работы изложены в сборнике «Вопросы этнической истории эстонского народа».
В своей работе эстонские археологи опирались на большую помощь одного из ведущих исследовательских учреждений нашей страны — Института археологии Академии наук Союза ССР. Следует особо отметить организованные этим институтом совместно с соответствующими институтами прибалтийских республик научные сессии (в 1949 году в Ленинграде и в 1951 году в Тарту), посвященные археологии Прибалтики. На этих сессиях были обсуждены основные вопросы археологии Прибалтики и намечены новые задачи в исследовательской работе.
В 1955 г. по инициативе Института этнографии и Института археологии Академии наук СССР была организована Прибалтийская объединенная комплексная экспедиция, в которой принимают участие также соответствующие институты академий наук прибалтийских республик и Белоруссии. Задачей ее является изучение этнической истории народов советской Прибалтики и смежных с ней территорий совместными силами археологов, этнографов, антропологов, лингвистов, фольклористов и представителей других близких дисциплин. Программа экспедиции была разработана на объединенной конференции по археологии, этнографии и антропологии Прибалтики в Вильнюсе в 1955 г. Пока опубликовано два тома трудов экспедиции, из которых первый содержит преимущественно статьи по археологии и этнографии, а второй — работу М. В. Витова, К. Марк и Н. Н. Чебоксарова по этнической антропологии Восточной Прибалтики.
Антропологические исследования К. Марк привели к важному для выяснения этнической истории народов Прибалтики выводу, что представленные в настоящее время в Прибалтике антропологические группы в основном восходят к двум антропологическим типам, существовавшим здесь уже в эпоху неолита.


ГЛАВА I
РОДОВОЕ ОБЩЕСТВО
§ 1. 	Материнский род
(VII тысячелетие — начало II тысячелетия до н. э.)
Древнейшие обитатели территории Эстонской ССР. Человек и человеческое общество появились в начале четвертичного периода, т. с: самой молодой, продолжающейся и поныне, геологической эпохи. Первый период этой эпохи носит название плейстоцена, или ледниковой эпохи, так как в то время северные территории земного шара, в том числе и север европейской части нынешней территории Советского Союза, неоднократно покрывались на многие тысячелетия материковым льдом. Ледяные массы покрывали и теперешнюю территорию Эстонии. Первые следы существования человека на этой территории мы находим лишь в послеледниковый период, спустя много тысячелетий после того, как эта территория в результате потепления климата (примерно 14 000 лет тому назад) освободилась от последнего оледенения.
В южных областях нашей страны — на Кавказе, в Крыму, на Украине, а также в Белоруссии и долине реки Оки признаки существования человека прослеживаются намного раньше, чем в северных областях. Обнаруженные там многочисленные древнейшие памятники существо* вания человеческого общества относятся к древнекаменному веку, или палеолиту, совпадающему по времени с ледниковой эпохой. На северных же территориях — в Прибалтике, Верхнем Поволжье, нынешней Вологодской области и других — первые известные нам следы существования человека относятся уже к следующей крупной исторической эпохе — среднекаменному веку, или мезолиту.
Древнейшие следы существования человеческого общества на территории Эстонской ССР также восходят к мезолиту, т. е. к VII—VI тысячелетию до н. э. Наиболее известным памятником этой эпохи является древняя стоянка у Кунда. Первые находки с этой стоянки были обнаружены в 80-х годах прошлого столетия в торфяном болоте, представляющем собой древнее заросшее озеро. Из ила древнего озера, покрытого теперь слоем торфа, извлечено несколько сот предметов, утерянных, невидимому, в свое время первобытными рыболовами, — костяные наконечники гарпунов с зазубринами, наконечники стрел и копий, а также орудия, служившие, очевидно, наконечниками пешен. Под торфяным слоем сохранились даже древки стрел, пролежавшие здесь несколько тысячелетйй.
Позднее на расположенном среди торфяного болота холме, носящем в настоящее время название Ламмасмяги (в древности это был неболь-
12


Важнейшие позднепалеолитические стоянки и границы распространения материкового льда в Европейской части СССР.
1 	— стоянки; -2 — граница последнего (Валдайского) оледенения, соответствующего позднему палеолиту; 3 — граница предыдущего наибольшего (Днепровского) оледенения.
шой островок на озере), удалось открыть и само месторасположение этой стоянки первобытных рыболовов. Во время раскопок было найдено несколько очагов, а вокруг них — несколько тысяч предметов из кости, рога и камня. Изделия из кости аналогичны орудиям лова, извлеченным со дна заросшего озера. Среди них встречаются отдельные незакончен13


ные экземпляры, а также много поломанных предметов, брошенных после возвращения с рыбной ловли. Каменные изделия, которых гораздо больше, чем костяных, представляют собой, главным образом, орудия для обработки различных материалов: примитивные, изготовленные путем оббивки и отшлифованные преимущественно лишь со стороны лезвия, каменные топоры или тесла, кремневые или кварцевые скребки, т. е. орудия для обработки кожи и резки дерева, резцы для резания кости и рога и целый ряд точильных камней для шлифовки костяных и каменных предметов. Обнаруженный инвентарь характеризует древних обитателей стоянки как первобытных охотников-рыболовов каменного века, изготовлявших свои орудия из дерева, кости и камня. Камень служил не только обычным сырьем, из которого делались различные орудия, — он применялся и для изготовления предметов из других материалов. Основными орудиями охоты и рыбной ловли являлись копья; разного рода зазубренные остроги и метательные гарпуны. Их дополняли лук и стрелы.
О зверях, птицах и рыбах, которых ловили обитатели стоянки, дают известное представление найденные здесь многочисленные кости. Важнейшим объектом охоты служил лось. Кости лося встречаются в большом количестве не только в виде кухонных отбросов; из кости, а также из рога лося изготовлено немало орудий. Охотились кроме того на косуль, зайцев и на таких теперь уже вымерших или очень редких животных, как тур, кабан, бобр; помимо уток и гусей, охотились на лебедей и другую птицу. Рыбьи кости говорят о том, что ловили здесь щуку, окуня, линя и редкую в наше время рыбу пыхтуна (морскую свинью). Из домашних животных, судя по костям, была только собака.
Схема размещения памятников эпохи мезолита (среднего каменного века) на территории Эстонии.
Заштрихованные на карте части суши находились в тот период под водой.
14


Мезолитические находки в Эстонии.
1 — остроконечник из кости с кремневыми отщепами по краям; 2 — топор из рога со вставным лезвием и проушиной для рукоятки; 3 — костяной наконечник стрелы; 4 — костяной гарпун с небольшими зубцами на конце; 5 — каменный топор, грубо обработанный, изготовленный в основном путем оббивки; б — костяной наконечник пешни; 7 — наконечник гарпуна из кости, с крупными зубцами.
I — из Тарвасту (Вильяндиский район); 2—7 из Кунда (Раквереский район).
15


Она помогала на охоте и охраняла жилище. Нет сомнения, что люди того времени в дополнение к мясу и рыбе собирали также всевозможную растительную пищу: съедобные коренья, грибы, ягоды, орехи и т. д.
Аналогичные, того же примерно возраста изделия из кости и рога были найдены также в русле реки Пярну (больше всего — между городом Пярну и устьем реки Рейу), вблизи Тарту — под торфяным покровом в долине реки Эмайыги, в озере Пейпси (Чудском) и других местах Эстонской ССР. Все эти находки, однако, являются случайно потерянными в свое время предметами, стоянок вблизи этих мест пока не обнаружено. К несколько более позднему периоду, а именно примерно к V тысячелетию, относятся некоторые аналогичные изделия из кости и рога, найденные на берегу реки Нарвы, в торфяном болоте Сивертси, на окраине города Нарвы. Вместе с костяными предметами там же находились остатки сети из лыка и грузило, а также продолговатый поплавок из сосновой коры (по форме он напоминает поплавки, которые изготовляли из того же материала еще в начале текущего столетия). Это свидетельствует о том, что тогдашние рыболовы, наряду с другими орудиями лова, употребляли и сети.
Костяной наконечник гарпуна (1), грузило со шнуром, из лыка (2) и поплавок из сосновой коры (3) из Сивертси.
Археологические памятники, соответствующие по своему характеру и возрасту находкам в Кунда и других местностях Эстонии, обнаружены и в иных районах лесной полосы Советского Союза, например, в реке Ягорбе (приток реки Шексны, впадающей в Рыбинское водохранилище) и в Шигирском болоте, вблизи Свердловска. Довольно много аналогич-
16


ных костяных изделий извлечено из болот и озер в Латвийской ССР и Литовской ССР. Таким образом, обитатели Прибалтики являлись в тот период такими же первобытными охотниками, рыболовами и собирателями, как и обитатели других районов территории Советского Союза, расположенных на той же, примерно, географической широте.
К тому времени, когда на территории Эстонии появились первые обитатели, человеческое общество прошло уже длительный путь развития. Первобытная стадная ступень была далеко позади и сменилась родовым строем. Отражающийся в памятниках древности крайне примитивный уровень и характер хозяйства говорит о том, что люди, которым эти памятники принадлежат, несомненно жили уже на стадии родового строя, а именно на ранней ступени его развития, называемой матриархатом, или материнским родом. На этой ступени родового строя решающая роль в хозяйстве и общественных отношениях принадлежала женщине, и родство, в соответствии с этим, устанавливалось не по отцовской, а по материнской линии.
Количество известных пока археологических памятников лесной полосы Советского Союза, в том числе и Прибалтики, еще слишком невелико, чтобы можно было на их основе с уверенностью сказать, откуда происходят первые обитатели этих областей. Вполне естественно предположить, что после отступления материковых ледников люди на эти территории прибыли из ранее заселенных. человеком южных областей нашей страны. Однако на основании того обстоятельства, что во всех памятниках лесной полосы, начиная от Балтийского моря до районов, расположенных к востоку от Урала, прослеживается большое сходство и что все они в определенной степени отличаются от памятников того же периода на южных смежных территориях, было высказано мнение (А. Я. Брюсов), что в лесную полосу Советского Союза обитатели прибыли и с востока. Это предположение нашло поддержку у антропологов (например, Н. Н. Чебоксаров), поскольку .было установлено, что в лесной полосе СССР среди европеидного населения явно южного происхождения уже очень рано появились восточные монголоидные элементы, которые прослеживаются, хотя * и в убывающей степени, от Урала до Балтийского моря.
К какой из известных нам этнических групп принадлежали древнейшие обитатели территории Эстонии, из-за скудности данных пока еще сказать нельзя.
Охотничье-рыболовческое население IV—II тысячелетий. Следующий период, так называемый новокаменный век, или неолит, охватывающий промежуток времени от IV до первой половины II тысячелетия до н. э.» представлен уже значительно большим количеством памятников, расположенных к тому же на более обширной территории, чем памятники предыдущего периода. Это свидетельствует об определенном росте численности населения.
Наибольшее число памятников неолита обнаружено в низменной полосе территории Эстонии (полоса эта начинается на западе долиной реки Пярну, тянется на восток через Вильянди и Тянасильма, образуя впадину озера Выртсъярв, а затем через долину реки Эмайыги сливается с низиной Чудского озера). Больше всего находок обнаружено на берегах реки Пярну и ее притоков, на северном побережье озера Выртсъярв, на берегах реки Эмайыги и ее притоков и на побережье Чудского озера. Остатки нескольких поселений найдены у озера Тамула и на берегу реки Выханду, впадающей в Псковское озеро. Следующим богатым памятниками районом является северное и северо-западное побережье матери-
2 История Эст. ССР
17


Схема размещения памятников эпохи неолита в Эстонии.
i — прибрежная полоса, лежавшая в эпоху неолита под водой; 2—4 — высота над уровнем моря (до 50 м, до 100 м и свыше 100 м); 5 — поселение; 6 — поселение с захоронениями; 7 — случайная находка.


Предметы со стоянки Акали (Тартуский район).
1—з — черепки глиняных сосудов; 4 — кремневый скребок; 5 — костяной наконечник стрелы; 6 — игла для вязания сетей;
7—8 — каменные долота.
ковой Эстонии. Особенно много находок обнаружено по нижнему течению и в устье реки Нарвы, а также по рекам Ягала и Казари. Третьим районом, где имеется много неолитических памятников, являются острова Эстонии, особенно Сааремаа и Муху.
Поселения расположены непосредственно у воды. Из этого следует, что рыбная ловля по-прежнему играла большую роль в хозяйстве. Низины в бассейнах вышеупомянутых рек представляли собой хорошие естественные пастбища для таких животных, как лось, тур, кабан и др., служивших в то время основными объектами охоты. Бедные археологическими памятниками возвышенности центральной и южной Эстонии, расположенные между названными районами находок, покрывали дре-
19


О 4 см
Желобчатое^ тесло из Аэсоо (Вяндраский район).
мучие леса. Там было меньше лугов и, следовательно, меньше добычи, поэтому человек избегал заселять эти места. Сама топография поселений и найденные здесь предметы — костяные наконечники гарпунов, рыболовные крючки, костяные или кремневые наконечники копий и стрел и прочие орудия подобного рода -т- свидетельствуют о том, что в этот период древние обитатели территории Эстонии добывали себе средства к существованию теми же в основном способами, что и раньше, а именно: охотой, рыбной ловлей и собирательством растительной пищи.
Неолитические орудия — хорошо обработанные и отшлифованные каменные топоры и долота, а также искусно и тонко ретушированные кремневые наконечники стрел и скребки — указывают на то, что техника их изготовления по сравнению с прежней значительно усовершенствовалась.
Новое явление представляет собой глиняная посуда, или керамика. Правда, по сравнению с позднейшей, ранняя керамика еще весьма примитивна. Сосуды имеют выпуклые днища, толстые стенки и изготовлены из глиняного теста, в которое, для предотвращения растрескивания сосудов при обжиге, примешано много дресвы — толченого камня. Возможно, что эстонское слово pada (котел) вначале обозначало именно такой сосуд. Поверхность сосудов украшена своеобразным орнаментом, состоящим из чередующихся рядов ямочек и поясков из отпечатков гребенчатого штампа, отчего эти сосуды получили название ямочногребенчатой керамики. Керамика этого типа, распространенная в эпоху неолита по всей обширной лесной полосе европейской части Советского Союза, от Балтийского моря до Урала, характеризует в разных своих местных вариантах материальную культуру первобытных неолитических охотников-рыболовов.
По типу керамики и вообще по характеру археологических памятников территория Эстонии в этот период, как и в предыдущий, составляет, таким образом, одно целое с другими районами лесной полосы Восточной Европы.
Из всех открытых до сих пор в пределах Эстонской ССР неолитических памятников основательно изучены два поселения в районе устья реки Эмайыги, ряд поселений у города Нарвы, два у города Выру, одно — на северо-западном побережье озера Выртсъярв (в Вальма), а также несколько поселений на острове Сааремаа.
Рассмотрим первые два поселения. Одно из них расположено на берегу реки Акали, впадающей в Эмайыги с юга. Через устье Эмайыги, соединяющей два крупных водоема (озера Чудское и Выртсъярв), проходило много рыбы, особенно ранней весной, в период метания икры, и поэтому это место было очень благоприятным для рыбной ловли. Кроме 20


того, район устья Эмайыги с его низинным рельефом из-за весенних разливов и ледоходов никогда не зарастал крупным лесом, а был покрыт порослью и лугами. Вот почему здесь водилось много лосей и прочей дичи. Судя по археологическому материалу, среди диких животных довольно часто встречался весьма ценимый охотниками тур, обитающий не в лесах, а на более или менее открытых ландшафтах.
Еще в середине III тысячелетия на берегу реки Акали возникло поселение первобытных охотников-рыболовов, просуществовавшее на этом месте до середины I тысячелетия до н. э. Его расположение очень типично для того времени. Первоначально оно располагалось у подножия плоского холма, слегка возвышающегося над окружающей его сырой низменностью. В результате постепенного повышения уровня воды в Чудском озере, а вместе с этим и во впадающих в озеро реках, нижний край поселения постепенно затоплялся и обитатели его были вынуждены время от времени передвигать место расположения поселения вверх по склону холма. Благодаря этому здесь хорошо прослеживаются разные, отличающиеся друг от друга по возрасту вещественные остатки. Наиболее древние из них обнаруживаются в нижней части поселения, т. е. ближе к реке, более поздние располагаются выше, на склоне холма, а наиболее поздние предметы, относящиеся уже к эпохе раннего металла, находятся на самой вершине холма.
Накопившиеся в почве остатки, образующие в совокупности гак называемый культурный слой (толщина его составляет здесь в среднем несколько десятков сантиметров), залегают на участке, простирающемся вдоль берега реки примерно на 100 метров и перпендикулярно к пей — на 170 метров. Поселение не занимало, конечно, сразу весь этот участок, а только известную его часть. Из небольшой обследованной площади поселения уже удалось извлечь тысячи черепков глиняных сосудов и множество различных предметов: каменных трпоров и долот, особенно много мелких каменных орудий, скребков, наконечников стрел и т. и. Среди прочих предметов найдены также камни, служившие для шлифовки каменных орудий, и много осколков камня, оставшихся при изготовлении орудий. В древнейшей части стоянки, рано покрывшейся торфяным слоем, сохранилось большое количество предметов из кости: наконечники стрел, шилья и прочие изделия, а также кости животных — кухонные отбросы пищи.
От жилищ кое-где уцелели только отдельные концы вбитых в землю свай. Сваи эти образовывали каркас, на котором из древесной коры и дерна сооружались стены шалашевидных жилищ. Очевидно, эти жилища были такого же типа, как и в других, расположенных на той же широте, районах лесной полосы, где они большей частью имели круглую, а иногда и четырехугольную форму и занимали площадь в 10—30 квадратных метров. Поселение насчитывало обычно 5—10 таких сооружений, в которых жило несколько десятков человек, составлявших единую общину, — они сообща добывали средства к существованию и сообща выполняли все прочие работы. Примитивные способы и орудия рыбной ловли и охоты не давали возможности большому количеству людей селиться в одном месте.
Зимой разводили огонь, варили и пекли в самом жилище, а в теплое время года — под открытым небом. Огонь разжигали в очагах, сложенных обычно из камней. На дворе между жилищами сосредоточивались жизнь и деятельность общины: здесь женщины приготовляли пищу, делали запасы съестных продуктов, месили глину, формовали и обжигали посуду, выделывали кожу и шили одежду; мужчины изготовляли из 21


камня, кости, рога и дерева орудия охоты и рыбной ловли, долбили каменными орудиями или выжигали при помощи огня из толстых колод лодки для передвижения по воде и делали приспособления на полозьях, при помощи которых волокли с охоты добычу; здесь же на дворе играли и дети. Домашних животных, кроме собаки, еще не было.
За поселением начинались рыболовные угодья, а в его окрестностях на десятки километров простиралась территория, на которой община охотилась на зверя, ставила западни на звериных тропах, силки и капканы для птиц. Если приходилось задерживаться на охоте где-нибудь далеко от поселения, то там сооружались легкие временные шалаши или навесы. В определенное время года, в период нереста рыбы и гона животных, добыча обычно превышала ежедневную потребность. Из этих излишков делали запасы на то время, когда охота менее успешна, особенно на зиму. Для хранения рыбу и мясо сушили. В Акали, как и во всех других поселениях, найдено много крупных глиняных сосудов диаметром и вышиной в 40—50 сантиметров и больше. На этих сосудах нет следов нагара, и они служили, по-видимому, для хранения запасов. На наружной поверхности сосудов, употреблявшихся для варки пищи, имеются следы копоти, а внутренние поверхности зачастую покрыты нагаром; по размерам такие сосуды меньше: их диаметр равен примерно двум десяткам сантиметров.
В первобытных условиях труднее всего было, конечно, пережить зиму. В это время года охота давала мало добычи и скудные пищевые запасы нередко иссякали слишком рано. С появлением лыж, что относится примерно ко второй половине III тысячелетия, зимняя охота сделалась более успешной и вообще были значительно облегчены трудности этого времени года. Пользуясь лыжами, охотники могли не только преодолевать большие расстояния, но и быстрее настигать зверя, с трудом пробирающегося по глубокому снегу.
С течением времени, вследствие роста населения, община достигала таких размеров, при которых, в условиях крайне низкого уровня развития производительных сил, уже нельзя было вести коллективное хозяйство. Часть общины неизбежно должна была оставить поселение и искать себе новое местожительство. У стоянки Акали также появилась такая «дочерняя стоянка». Она образовалась на холме, носящем ныне название Кулламяги. Эта стоянка тоже расположена в долине Эмайыги, на правом ее берегу, примерно в двух с половиной километрах от Акали. Как свидетельствует вещественный инвентарь поселения Кулламяги, оно возникло на несколько сот лет позднее стоянки Акали, примерно в конце III тысячелетия, и просуществовало рядом со стоянкой Акали вплоть до середины I тысячелетия до н. э. По площади Кулламяги почти не уступает своему «материнскому» поселению, но населения здесь было меньше, — культурный слой в Кулламяги значительно беднее находками. И это поселение из-за повышения уровня воды должно было постепенно перемещаться вверх по склону холма.
Вблизи устья Эмайыги, на левом берегу реки, найдены отдельные изделия из камня, по-видимому, из поселений, которые были затоплены или даже полностью снесены водами Чудского озера. Несколькими километрами южнее, в устье реки Калли, также обнаружены каменные изделия — признак того, что и здесь находилось поселение.- Таким образом, в районе устья реки Эмайыги располагалась целая группа поселений, что характерно для эпохи неолита.
Как свидетельствуют памятники новокаменного века, в этот период, по сравнению с предыдущим, технические навыки стали более совершен- 22


ними, а орудия труда более разнообразными. Соответственно развились также средства и способы охоты и рыболовства. Другими словами, производительные силы в некоторой мере выросли. В общем же производительность человеческого труда и в этот период продолжала оставаться на крайне низком уровне.
Общественный строй. Основной ячейкой общества был по-прежнему материнский род. Прямыми данными об устройстве рода на территории Эстонии мы пока не располагаем. Нет, однако, сомнения, что оно было в основном таким же, как и у других первобытных племен, пребывавших на той же ступени развития. Род представлял собой группу людей, которых объединяло кровное родство — происхождение от одной прародительницы, а также совместное добывание средств существования. Примитивность орудий производства того времени не позволяла человеку добывать себе пропитание и бороться с силами природы в одиночку. Чтобы построить жилище, охотиться на крупных животных или защищаться от врагов, люди вынуждены были действовать сообща. Общий труд приводил к общей собственности на средства производства. Первобытным людям было чуждо понятие частной собственности. Лишь отдельные орудия труда и предметы украшения являлись их личной собственностью. В роде господствовали полное равенство и солидарность всех его членов — сородичей. Каждый из них пользовался равной доле?! добытых сообща скудных средств к жизни — пищи, одежды и т. д. Род защищал своих членов от насилия со стороны других родов. Существовала кровная месть: если кто-либо из другого рода убивал сородича, весь род убитого мстил за это убийством или самого виновника, или кого-нибудь из его рода. Брак между членами одного рода не допускался. Это присущее родовому строю явление называется экзогамией. Поскольку род был экзогамен, то каждый из них состоял в брачных связях с другим родом (или несколькими родами), образуя вместе первоначальное племя, из которого позднее выросла развитая племенная организация.
В описываемую эпоху люди жили на своих стоянках родовыми коллективами, или общинами. Каждая община вела самостоятельное коллективное хозяйство, производя все необходимое для жизни своими си* лами. Из-за крайне низкой производительности труда излишки, которые могли идти в обмен с соседними общинами, возникали только случайно и в незначительных количествах.
В первобытной общине господствовало чисто естественное разделение труда — по полу и возрасту ее членов. «Мужчина воюет, ходит на охоту и рыбную ловлю, добывает пищу и изготовляет необходимые для этого орудия. Женщина работает по дому и занята приготовлением пищи и одежды — варит, ткет, шьет»1. В то время как молодые трудоспособные мужчины ходили на охоту, старики работали дома, изготовляли и чинили орудия. Старшее поколение хранило и передавало молодому унаследованные из поколения в поколение опыт и воззрения.
В условиях первобытного хозяйства домашняя работа женщины играла не меньшую роль, чем труд мужчины, охотившегося на зверя. Собранная женщиной растительная пища, заготовленные ею пищевые запасы, сделанная одежда и другие результаты женского труда имели большое значение в хозяйстве. Кроме того, подрастающее поколение — дети — было теснее связано с женщиной. При таком положении, когда
1 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Гос- аолитиздат, 1953, стр. 164.
23


Г линяний сосуд ■ с ямочногребенчатым орнаментом (Ч<> нат. величины) из Ягала (Харъюский район). Рекон- гтрукцил. (Исторический музей АН ЭССР.)
мужчины почти все время занимались охотой, бродя в поисках зверя, женщины представляли собой основное ядро рода. У первобытных охотников-рыболовов женщина играла большую роль еще и потому, что мужчина после женитьбы переходил в род своей жены «примаком». Такое первобытное хозяйство, в котором все женщины или большинство их принадлежат к одному и тому же роду, тогда как мужчины принадлежат к разным родам, служит реальной основой «повсеместно распространенного в первобытную эпоху господства женщины...»1. Поэтому родовой строй и в рассматриваемую эпоху продолжал существовать в форме матриархата, или материнского рода.
Несколько родов, как уже сказано, составляли племя. У каждого
племени, как пишет Ф. Энгельс, была «собственная территория и собственное имя. Каждое племя владело, кроме места своего действительного поселения, еще значительной областью для рыбной ловли и охоты. За пределами этой последней лежала обширная нейтральная полоса, простиравшаяся вплоть до владений ближайшего племени»1  2. Территория племени составлялась из территорий его отдельных родов, территорий, как мы видели, довольно обширных.
Из-за крайне низкого уровня производства племена в рассматриваемый период были весьма невелики. Судя по этнографическим параллелям, каждое из них насчитывало, по-видимому, всего несколько сот человек и лишь изредка число это доходило до нескольких тысяч. В примитивных условиях описываемого периода каждое племя жило замкнуто, вело обособленный образ жизни, так как каждая входившая в его состав община сама производила все необходимое для жизни. При таких обстоятельствах у каждого племени постепенно складывались определенные особенности в одежде, в орудиях труда и обихода, в культе, религиозных представлениях, орнаментике и т. д. Из археологического инвентаря наиболее ярко отражает особенности первобытных племен керамика и ее орнамент.
По своему характеру древнейшая керамика, появляющаяся на неолитических стоянках в середине III тысячелетия, в общем еще очень однородна, причем не только в пределах Прибалтики, но и на Валдайской возвышенности, в районе Ладожского озера и на других примыкающих с востока смежных территориях. Однако' со второй половины указанного тысячелетия в керамике начинают все яснее прослеживаться определенные местные особенности.
Если взять местные специфические черты найденного на территории Эстонской ССР неолитического археологического материала, особенно орнамент керамики, и на этом основании попытаться установить терри1 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Господитиздат, 1953, стр, 49.
2 Там же, стр. 93.
24


тории обитавших здесь племен, то получится примерно следующая картина. Один комплекс образует группа поселений в бассейнах озер Чудского и Выртсъярв, к которым примыкают по археологическому инвентарю некоторые поселения, открытые в восточной части Латвийской ССР. Таким образом, на этой территории, возможно, обитало одно племя или, что более вероятно, несколько родственных племен. К востоку от этой территории аналогичная керамика найдена на стоянках Валдайской возвышенности, хотя в ней обнаруживаются уже и некоторые отличительные черты. По характеру керамики к поселениям Причудья очень близко примыкают неолитические поселения Приладожья, но и здесь тоже встречаются небольшие местные особенности. Все это говорит о том, что обитатели Чудско-Выртсъярвского бассейна, ia также Приладожья и Валдайской возвышенности должны были принадлежать к родственным между собой племенам.
Окрестности нынешнего Таллина, где особенно выделяется стоянка в устье реки Ягала, составляли, очевидно, территорию другого племени. В археологическом инвентаре Сааремаа, в свою очередь, прослеживаются некоторые отличительные черты, которые дают основание считать и этот район территорией отдельного племени. В бассейне реки Пярну, очень богатом находками каменных предметов, до сих пор почти не обнаружено керамики, а потому трудно сказать, имеем ли мы здесь дело с самостоятельной племенной территорией или ее следует отнести к какой-либо другой. Ямочно-гребенчатая керамика и прочий неолитический инвентарь, найденный на юго-западе Латвийской ССР, в некоторой степени отличен от соответствующего инвентаря Эстонии, поэтому надо полагать, что там обитали другие племена.
Обширные, покрытые дремучими лесами возвышенности между территориями упомянутых племен и составляли, по-видимому, те нейтральные полосы, о которых говорит Энгельс.
Хотя предположения о возможной численности племен весьма ориентировочны, все же из вышеприведенных фактов следует, что территория Эстонии в описываемую эпоху была заселена крайне редко.
Верования. Общественное сознание первобытных людей находило свое выражение в религиозных верованиях и представлениях. Первобытный человек, чувствуя свое бессилие перед непонятными ему силами природы, пытался их объяснить деятельностью всевозможных незримых существ — духов. Удача или неудача на охоте, здоровье или болезнь, хорошая или плохая погода — все это приписывалось первобытным человеком, не понимавшим истинных причин явлений, действиям невидимых духов. Он уподоблял .их в своем воображении самому себе или другим живым существам, считая, однако, что духи — существа более сильные и ловкие. Такое «одушевление» природы, свойственное всем примитивным племенам (пережитки чего бытуют и в более поздних формах религии), носит название «анимизма» (от латинского слова anima — душа). Встречающиеся в древних эстонских народных верованиях «матери земли», «матери лесов», «водяные» и т. п. также берут свое начало в очень отдаленном прошлом.
В народном представлении духи, подобно людям, жили родами, у них были свои старейшины — наиболее могущественные среди них. Об этих духах, их родах и жизни сложились передававшиеся из поколения в поколение легенды и сказания. Древний человек выработал множество культовых обрядов, магию, колдовство и другие церемонии, воображая, что посредством их он может воздействовать на непонятные ему силы природы. Для культа первобытных охотников-рыболовов характерно.
25


Предметы со стоянки Вальма (Вильяндиский район).
1 — костяной рыболовный крючок; 2,6 — кремневые наконечники дротика и стрелы: 3 — каменное тесло с желобчатым лезвием; 4 — фигурка человека или животного, из обожженной глины; 5 —кремневый скребок;
7 — костяная привеска — фигурка выдры или бобра; 8 — наконечник гарпуна.
что объектом воздействия являются в основном те силы природы, от которых, по представлениям первобытного человека, зависела удача на охоте или рыбной ловле. С такой магией явно связаны найденные на местных стоянках фигурки животных и птиц: костяное изделие с изображением головы лося, извлеченное из реки Пярну, фигурка бобра из Вальма (побережье озера Выртсъярв), фигурка рыбы со стоянки Нарва- ^ийгикюла, несколько птичьих фигурок со стоянки Тамула близ города Выру и другие.
'26


Уже в древнейшие времена возник и культ родовых предков. Это проявление родовой идеологии преследовало цель укрепления родовых связей. Первобытный человек считал, что поклонение умершим предкам •обеспечивает их поддержку и помощь живым членам рода. С культом родовых предков связаны, очевидно, и фигурки человека, обнаруженные в археологических памятниках каменного века. Одна, сделанная из рога, фигурка человека найдена в русле реки Пярну и две — в Тамула; в Вальма обнаружена 'фигурка из обожженной глины. Культ умерших предков особенно проявляется в погребальных обрядах. Могил древнейших обитателей территории Эстонской ССР пока не обнаружено. Надо полагать, что они не хоронили своих покойников, а увозили трупы подальше от поселения и оставляли их там непогребенными, подобно тому, как это делали позднее некоторые северные племена. Начиная с III тысячелетия появляются уже отдельные могилы. Обычно покойников хоронили на территории самого поселения (например, в Вальма и Нарва- Рийгикюла).
Этническая принадлежность населения. Из-за большой исторической отдаленности описываемой эпохи и скудности имеющихся в нашем распоряжении источников-приходится ограничиваться лишь более или менее обоснованными предположениями об этнической принадлежности древнего населения Эстонии.' Наряду с археологическими источниками здесь имеют важное значение данные языкознания и антропологии.
В противоположность буржуазной науке, где этнические вопросы рассматриваются . каждой отраслью науки изолированно, марксистская историческая наука пытается разрешить их комплексно, в тесном сотрудничестве всех причастных отраслей науки.
Язык как средство общения людей сложился в неразрывной связи с хозяйственным и общественным развитием соответствующих племен и народов и постепенно развивался, совершенствуясь и обогащаясь.
Советские ученые на основании разработки обширного археологического, антропологического, лингвистического и этнографического материала выдвинули гипотезу, согласно которой значительную часть древнейшего населения лесной полосы Восточной Европы составляли предки финно-угорских племен. К теперешней финно-угорской языковой семье, помимо эстонского и других прибалтийско-финских языков (водского, ливского, финского, карельского, вепского и др.), принадлежат также поволжские языки (марийский, мордовский), пермяцкие языки (коми, удмуртский) и угорские языки (хантийский, ман-
Голова мужчины III тысячелетия до н. э. Реконструкция М. М. Герасимова по черепу из могилы в Вальма.
27


Схема размещения памятников первобытных скотоводческих племен на территории Эстонии (II тысячелетие до н. э.).
1 — части суши, находившиеся под водой; 2—4 — высота над уровнем моря (до 50 м, до 100 м и свыше 100 м); 5 — места находок ладьевидных каменных топоров;
6 — могилы; 7 — поселения.
сийский, венгерский). Полагают, что много тысяч лет тому назад общие предки всех этих народов, пользовавшиеся тогда еще более или менее общей финно-угорской речью, обитали на более ограниченной территории, расположенной где-то в районе бассейна Волги—Оки—Камы или еще восточнее — до Урала и даже за Уралом, в пределах Западной Сибири.
Из этого района финно-угорские племена постепенно расселились. Это произошло, очевидно, не сразу, а несколькими следовавшими друг за другом волнами, причем каждая новая волна частично перекрывала предыдущую. Однако недостаточность имеющихся материалов не позволяет пока точнее проследить наиболее раннйе передвижения древних племен.
Советские археологи считают, что некоторые очередные миграции из Волго-Окского бассейна на север и, вероятно, на юг датируются серединой и второй половиной III тысячелетия, а также началом II тысячелетия до н. э. Это совпадает по времени с распространением различных типов ямочно-гребенчатой керамики. Согласно этому предположению^ финно-угорские племена в середине и второй половине III тысячелетия расселились примерно на той обширной территории, на которой мы их встречаем позднее, во время появления первых письменных источников, в том числе на нынешней территории Эстонской ССР. Обитавшее здесь ранее население постепенно растворилось среди пришельцев.
Предположение, что племена, обитавшие в III—II тысячелетиях в верхнем Поволжье и на прилегающих территориях, являются предками 28


позднейших финно-угорских народов, основывается прежде всего на том установленном советскими археологами факте, что некоторые охот- ничье-рыболовческие поселения этих районов сохранили следы непрерывного заселения и развития хозяйства и материальной культуры вплоть до второй половины последнего тысячелетия до н. э., т. е. до тех времен, когда в этих местах уже несомненно обитали финно-угорские племена.
На некоторых стоянках в Эстонии, например, на упоминавшейся уже стоянке Акали, также установлена преемственность культуры и непрерывность заселения начиная с середины III тысячелетия до н. э. Таким образом, можно считать весьма достоверным, что обитатели территории Эстонской ССР, по крайней мере начиная с III тысячелетия, принадлежали к финно-угорским племенам.
§ 2. Переход к отцовскому роду , < (II тысячелетие до н. э.)
Зачатки скотоводства и земледелия. Примерно с XVIII века до н. э. в Восточной Прибалтике, в том числе и на территории Эстонской ССР, наряду с памятниками охотников-рыболовов начинают встречаться и другие памятники, а именно, могильники, содержащие керамику иного типа, ладьевидные каменные топоры и кости домашних животных. Эти памятники отличаются и своей топографией. Они находятся не у самой воды, как прежние, а обычно на некотором расстоянии от водоемов, но по-прежнему на низинных местах, где имелись естественные пастбища для скота. Памятники эти принадлежат населению, в хозяйстве которого значительную роль уже играло животноводство и, очевидно, также первобытное земледелие.
Эти новые отрасли хозяйства не возникли здесь самостоятельно, а проникли с южных территорий, где они стали развиваться значительно раньше. Например, памятники Западной Украины (так называемая Трипольская культура) указывают на то, что в этом районе уже в начале III тысячелетия земледелию принадлежала решающая роль в хозяйстве. Большое значение имело там и скотоводство.
Некоторые очень древние, восходящие даже к III тысячелетию до н. э. слова в финно-угорских языках свидетельствуют о том, что финно- угорские племена уже издавна были знакомы с отдельными домашними животными и злаками. Так, слово lehm (корова) происходит из общей финно-пермяцкой речи; слово iva, что вначале обозначало, по-видимому, «ячмень», — общее для всех финно-угорских языков; nisu — пшеница, финское — vehnä, идет из общего финно-поволжского языка. Первое знакомство с названными животными и злаками носило, видимо, в известной степени случайный характер — для общественного производства они не имели еще значения. Только в описываемую эпоху скотоводство и земледелие находят более широкое распространение. Они начинают играть определенную роль в добывании средств к существованию и отражаются уже в археологических памятниках.
Охота, рыбная ловля и собирание растительной пищи продолжают еще долго сохранять большое значение. В некоторых местах, например, в районе устья Эмайыги, на берегах рек Выханду и Нарвы, поселения охотников-рыболовов продолжали существовать на протяжении всего II тысячелетия и частично даже в начале I тысячелетия. Охота и рыбная 29


ловля занимали большое место и в хозяйстве первобытных скотоводов- земледельцев. Но производительность охоты и рыбной ловли росла очень медленно, между тем как скотоводство и земледелие открыли новые устойчивые источники существования, вызвавшие значительный рост производительных сил и обусловившие тем самым заметное развитие общества.
Погребение мужчины эпохи позднего неолита в Арду (Раплаский район).
Предметы могильного инвентаря изображены более темными, чем кости.
Из памятников первобытных скотоводов наиболее известными являются грунтовые погребения в Тарту в Карловском парке, в Арду Раплаского района, в деревне Cone вблизи Кивиыли и др. Больше всего захоронений содержал могильник в Cone, в котором уже обнаружено не менее 9 костяков. Этот могильник расположен на невысоком песчаном холме, недалеко от ручья, впадающего в Финский залив. Болыиин-
30


Предметы из поздненеолитической могилы в Арду.
i — костяная запонка для скрепления одежды; 2 — остроконечник из рога; 3 — шило из овечьей или козьей кости; 4 — костяное долото; 5 — кремневый нож; 6 — кремневое долото'; 7 — ладьевидный каменный топор.
ство могил выявилось во время вспашки, следовательно, залегали они: на небольшой глубине. Две последние могилы были открыты в ходе- научных раскопок. В них были обнаружены два женских костяка, лежавших на правом боку, в скорченном положении, с правой рукой под. щекой, как бы в позе спящих. Такое расположение покойника характерно для большинства могил того периода. У изголовья одного костяка лежало шило, остатки других костяных изделий и зуб свиньи, около дру-
31.


4см
Глиняный сосуд со шнуровым орнаментом из могилы в Тика (Кингисеппский район).
о
того — глиняный сосуд, речная раковина и костяное шило. Все орудия изготовлены из костей домашних животных — овцы или козы.
Могильник в деревне Арду расположен на невысоком песчаном холме, окруженном торфяником, примерно в 100 метрах' от реки Пирита. Могильник обнаружен при выборке песка. После этого здесь были проведены археологические раскопки, в результате которых удалось обнаружить на глубине примерно одного метра два мужских костяка, лежавших на левом боку. Около одного из них находился ладьевидный каменный топор, каменное долото, кремневый нож, шило из овечьей или козьей кости и глиняный сосуд. Подле другого костяка лежали долото, кремневый нож и костяное шило.
Аналогичное расположение костяков и такие же предметы характерны и для других открытых в Эстонской ССР могильников; чаще всего они встречаются в западных районах нашей республики, особенно на островах. Все эти могильники небольших размеров и содержат обычно единичные захоронения, редко когда их число доходит до десяти. Каменные предметы, а также найденная в могилах глиняная посуда, резко отличаются от керамики поселений охотников-рыболовов, с которой мы познакомились выше. Обнаруженная здесь керамика изготовлена из глины с примесью мелкого песка и хорошо обожжена. Сосуды имеют тонкие стенки и плоское дно. В верхней части сосудов проходит орнамент из оттисков шнура, отчего керамика этого типа получила название «шнуровой». Наряду со шнуровыми оттисками сосуды нередко украшены нарезным орнаментом «в елочку».
От поселений древнейших скотоводческо-земледельческих племен пока найдено очень мало следов. От них остался, очевидно, столь тонкий культурный слой, что места этих поселений прослеживаются с
Деревянная мотыга (прим. Vs «от. величины), обнаруженная в торфянике в Сарнате (Латвийская ССР) (Музей истории Латвийской ССР.)
.32


расположенные у воды
большим трудом. Судя по небольшому количеству захоронений в отдельных могильниках и по незначительной мощности культурного слоя, население, которому принадлежали эти памятники, жило небольшими общинами, меняя время от времени свое местожительство, очевидно, в поисках новых пастбищ для скота и участков для посева.
Как свидетельствуют найденные в могилах кости животных, у описываемых племен преобладал мелкий рогатый скот — овцы и козы, а также свиньи. Кости крупного рогатого скота встречаются реже.
Ф. Энгельс называет первобытное мелкое земледелие огородничеством, в противоположность позднейшему развитому земледелию \ Небольшой участок земли расчищался при помощи огня от леса, а затем почва подготавливалась под посев мотыгой или «копаницей» (эстонское küüs— коготь), т. е. палкой с подрубленным на одном конце суком или несколькими сучьями. Предполагают, что от названия этого орудия и образовался глагол kündma (пахать), который очень давно бытует в эстонском языке и происходит еще из общего финно-угорского словарного фонда. Мотыга обычно была из дерева, но иногда и из камня. Несколько деревянных мотыг найдено на территории Латвийской ССР. Рабочей частью служит кусок отщепленного дерева с оставленным в качестве рукоятки суком. Первобытное земледелие носило, таким образом, подсечно-мотыжный характер. Первой культурой, которую стали выращивать в северных условиях, был ячмень. Позднее к нему добавилась пшеница. Выращивание репы, по-видимому, тоже относится к очень отдаленному прошлому.
Как уже отмечалось, наряду с могильниками первобытных скотоводов-земледельцев прослеживаются стоянки охотников-рыболовов, например, Акали и Кулламяги в районе устья Эмайыги, Вилла на рекеаВыхан- ду и Тамула на берегу одноименного озера. Более поздние этапы их существования характеризуются позднейшими формами ямочно-гребенчатой керамики, на место которой в середине II тысячелетия приходит так называемая текстильная керамика, т. е. глиняные сосуды, поверхности которых покрыты оттисками грубой ткани, текстиля. Следы текстиля говорят о распространении примитивного ткачества. В некоторых местах, например, в Акали, вместе с текстильной керамикой встречаются и шнуровая. Еще большее распространение получает, однако, керамика со штрихованной поверхностью.
Появление наряду с охотой и рыбной ловлей таких новых источников существования, как скотоводство и земледелие, знаменует собою начало первого крупного общественного разделения труда.
О Зсм
1 См. Ф. Э н г е л ь с. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Госпо- литиздат, 1953, стр. 22—25.
3 История Эст. ССР
Каменная мотыга из Эндла- ского болота (Иыгеваский район).
33


С постепенным ростом производительных сил человеческий труд стал давать некоторые небольшие излишки, которые могли быть использованы для обмена с соседними племенами.
Одним из факторов, способствовавших возникновению первичного обмена, являлся характерный для межплеменного общения очень древний обычай взаимных дружеских посещений. Эти посещения сопровождались взаимным угощением и приношением подарков и сыграли большую роль в первобытном культурном обмене. Позднее, с повышением производительности труда, развитием его общественного разделения, из этих подарков постепенно сложился обмен, имевший уже известное хозяйственное значение. Несомненно, что и в Прибалтике развитие обмена шло таким же путем.
В описываемый период обмен носил еще случайный характер, хотя с первых веков II тысячелетия среди археологических находок начинают все чаще попадаться предметы, приобретенные путем обмена или изготовленные из привозных материалов. К ним относятся, например, часто встречающиеся среди находок первой половины II тысячелетия долота из зеленовато-серого олонецкого шифера и орудия крупных размеров из кремня, доставленного с Валдая или с нынешней территории Литовской ССР. Этот период представлен также значительным количеством разного рода привесок из янтаря, встречающегося на юго-восточном побережье Балтийского моря, на территории теперешней Калининградской области, в пределах Литвы, и частично на юго-западе Латвии. В небольшом количестве янтарь встречается и на западном побережье Сааремаа. Из Прибалтики, как свидетельствуют археологические находки, янтарь попадал путем межплеменного обмена в весьма отдаленные районы нынешней территории СССР. Благодаря некоторому оживлению обмена в Прибалтику стали поступать и первые изделия из металла.
Появление бронзы. Первые найденные в Эстонии изделия из меди или обычно из бронзы, т. е. сплава меди с оловом, датируются примерно серединой II тысячелетия до н. э. На территориях нашей страны, лежащих южнее, на Кавказе, Украине и в других местах, металлические изделия появились намного раньше, а именно уже в начале III тысячелетия, притом в значительно большем количестве, чем в Прибалтике. Из-за крайне слабо развитого обмена так называемый бронзовый век в Прибалтике был беден металлом. Весь тысячелетний период (от середины II до середины I тысячелетия до н. э.), когда на территории Эстонии употреблялись бронзовые орудия и оружие, представлен в коллекциях всего-навсего тремя десятками бронзовых предметов, причем большинство из них составляют украшения и дорогое оружие; только несколько предметов являются орудиями труда. Основным материалом, служившим для изготовления орудий труда, на протяжении всего этого периода продолжали оставаться камень и кость, не говоря уже о дереве. Тем не менее, как свидетельствуют археологические находки, во второй половине II тысячелетия была освоена техника бронзового литья. Древнейшие бронзовые изделия представлены топорами с закраинами, наконечником копья и двумя серпами. Последние относятся ко второй половине II тысячелетия и наряду с каменными мотыгами являются наиболее древними земледельческими орудиями в Эстонии.
Переход к отцовскому роду. Рост производства, особенно развитие животноводства, вызвали изменения и в общественных отношениях. Распространение скотоводства обусловило переход соответствующих племен от материнского родового строя, или матриархата, к отцовскому роду, или патриархату.
34


Р^^едение домашних животных возникло из охоты. Первые животные были одомашнены охотниками. Поэтому животноводство стало ЗсЕг-»ем мужчин. С развитием животноводства труд мужчины стал производительным, чем труд женщины. В силу этого мужчина згнд- главенствующее положение в обществе. Счет родства при патри- строе велся по мужской, отцовской линии.
С □€реходом к патриархально-родовому строю у многих племен набсх>дзется дальнейшее развитие культа предков, который должен был
Находки позднего бронзового века в Эстонии. 1 — серп из Хальява (Харьюский район); 2 — топор с закраинами и плечиками из Лелле (Вяндраский район); 3 — топор с закраинами из Пяхкла (Кингисеппский район).
содействовать укреплению родовых связей. Появление вышеописанного типа могил, возникновение погребальных обрядов у скотоводов также было связано, по-видимому, с усилением культа родовых предков. До середины III тысячелетия не прослеживаются могилы охотников- рыболовов, и лишь со второй половины этого тысячелетия в отдельных случаях начинают встречаться могилы и у них, например, в Вальма и Тамула. Охотники-рыболовы хоронили своих покойников на территории самой стоянки, очевидно, с той целью, чтобы умершие находились как можно ближе к живым сородичам.
Рост производительных сил и одновременно численности населения» возникновение общественного разделения труда и усиление межплеменных связей — все это привело к тому, что вместо прежних первичных
35


племен стали постепенно складываться более многочисленные племена с развитой племенной организацией. Этот процесс, как увидим дальше, находит свое отражение и в языке.
С зарождением скотоводства и переходом к патриархально-родовому строю начинают все чаще наблюдаться межплеменные столкновения. Это имело место и в Прибалтике. У местных первобытных скотоводов появляется специальное оружие — хорошо отшлифованные ладьевидные боевые топоры, а также другие каменные топоры, непригодные как орудия труда. Несколько позднее к ним прибавилось и бронзовое оружие. Основной причиной столкновений между первобытными племенами были нарушения племенных границ. Обязанность защищать границы и неприкосновенность племенной территории, основного источника существования, от посягательств со стороны других племен с древнейших времен служила одним из факторов сплочения первобытного общества. Вторжение чужих на территорию племени не только вызывало единодушное сопротивление всего племени, но и порождало чувство мести. Чем больше расширялись межплеменные связи, тем чаще, естественно, стали возникать разные недоразумения и причины для .мелких споров с соседями. Это нельзя, конечно, понимать в том смысле, будто между первобытными племенами господствовало состояние постоянной войны, как это пытались утверждать многие дворянско-буржуазные ученые. Этнографические материалы показывают, что такой тезис является чистейшим вымыслом. Столкновения происходят спорадически. В целом же между племенами господствовали мирные и даже дружественные отношения, как это вкратце охарактеризовано выше.
Вопрос об этнической принадлежности населения. Памятники скотоводов— грунтовые погребения с проушными топорами и новым типом керамики — представляют собой на территории Эстонии и вообще в Прибалтике совершенно новое явление. Преемственной связи между этой новой культурой и прежними памятниками местных охотников- рыболовов не прослеживается. Поэтому надо полагать, что культура скотоводов зародилась где- то за пределами Прибалтики и была принесена сюда новыми этническими элементами, по-види- мому, предками балтийских, т. е. литовско-латышских племен. Топография погребений с ладьевидными боевыми топорами и шнуровой керамикой свидетельствует о том, что племена эти проникли в Прибалтику с юга.
Балтийские языки находятся, как известно, в близком родстве со славянскими и, судя тто этому, составляли когда-то одну языковую общность. От нее теперешние балтийские и славянские языки унаследовали не менее 200 общих 'Слов. Среди них имеются названия растений <и животных, в том числе и название коровы. На Г олова женщины II тысячелетия до н. э.
Реконструкция М. М Герасимова по черепу из могилы в Cone (зона гор.
36


какой именно территории существовала эта языковая общность, пока с полной достоверностью
установить нельзя.
Достигнув Прибалтики, предки балтийских племен расселились не только на территории трех нынешних прибалтийских республик, но продвинулись еще дальше на север, в юго-западные районы теперешней Финляндии. На всех этих территориях в начале II тысячелетия мы наблюдаем аналогичные грунтовые погребения со шнуровой керамикой, про- ушными боевыми топорами и костями домашних животных.
Между местным, ранее обитавшим здесь населением и пришлыми элементами установились в общем мирные взаимоотношения. Об этом говорят как археологические памятники, так и языковые данные. Как уже было отмечено, на некоторых стоянках первобытных охотников-рыболовов (например, в районе устья Эмайыги) рядом с поздней ямочно-гребенчатой керамикой появилась -характерная для первобытных скотоводов шнуровая керамика. Последняя бытовала здесь продолГолова мужчины II тысячелетия до н. э.
Реконструкция М. М. Герасимова по черепу из могилы в Арду.
жительное время, не сливаясь с ямочно-гребенчатой, но претерпевая ное развитие. Эго объясняется не вместе с тем своеобраз-
только культурным влия¬
нием, — скорее всего это признак возникновения смешанного населения. Об этом же свидетельствуют и многочисленные балтийские слова, вошедшие в эстонский и другие западнофинские языки. Примечательно, что последние заимствовали у балтийских языков ряд слов, связанных с животноводством, например, южноэстонское vohe (коза), oinas (баран), härg (бык, вол), а также эстонско-финское paimen (пастух); отдельные слова связаны с земледелием (hernes—горох). Важно отметить, что среди заимствований встречаются слова, обозначающие брачные и родственные связи, например, mõrsja (невеста), nõbu (двоюродный брат, двоюродная сестра), а также термины племенной организации, прежде всего само слово hõim (племя). Заслуживает внимания то, что заимствованы даже названия некоторых частей тела: kael (шея), hammas (зуб). Восприятие таких «лишних» слов (в собственном языке, несомненно, существовали соответствующие термины) может быть объяснено только предположением, что произошло некоторое смешение обоих языков и возникло двуязычие. С другой стороны, балтийские языки, особенно самый северный из них — латышский — испытали на себе некоторое воздействие прибалтийско-финских языков. Особенно следует отметить перенос в ла37


тышском языке ударения на первый слог. Это опять-таки лучше всего объясняется предположением, что обе говорившие на разных языках этнические группы жили чересполосно на одной территории.
Гипотеза о появлении балтийских элементов на нынешней территории Эстонской ССР подтверждается и антропологическим материалом, хотя его пока еще мало. Во всех западных районах Прибалтики, от теперешней Калининградской области до северной Эстонии, в могилах с боевыми топорами и шнуровой керамикой господствует один и тот же антропологический тип, характеризующийся долихокранией — высоким и в то же время широким лицом. Этот европеидный тип встречался восточнее Балтийского моря и раньше, однако с появлением вышеописанных могил он численно настолько увеличился, что его позднейший вариант до сих пор образует основной тип населения западных областей Прибалтики.
Продолжительное совместное обитание различных этнических элементов приводит обычно к их слиянию. Так произошло и в Прибалтике, причем в южных районах, где балтийские элементы в^ численном отношении, по-видимому, преобладали, победила балтийская речь, а в северных районах, на север от реки Даугавы, — прибалтийско-финская речь. Этот процесс слияния тянулся, однако, долго — очевидно, целое тысячелетие.
§ 3. Отцовский род (I тысячелетие до н. э.)
Развитие скотоводства и земледелия. Появление железных орудий. Последнее тысячелетие до н. э. характеризуется дальнейшим развитием скотоводства и земледелия и вместе с тем патриархально-родового строя. Следует отметить, что конец II и начало I тысячелетия представлены пока весьма небольшим количеством памятников, а потому трудно точно установить начало рассматриваемого периода. Охота и рыболовство все еще игрйли в хозяйстве большую роль, но скотоводство и земледелие (вначале, по-видимому, первое) стали постепенно преобладать в производстве. Уже в последней половине II тысячелетия, как мы видели, на территории Эстонии была усвоена техника литья и обработки бронзы. Но бронза и в рассматриваемый период продолжала оставаться относительно редким металлом. Орудия труда по-прежнему изготовлялись главным образом из камня, кости и дерева.
В середине последнего тысячелетия до н. э. вошло в употребление железо, вытеснившее орудия из бронзы. Наступил железный век. Железа вначале также было мало, но позднее благодаря своему широкому распространению в природе и своим превосходным качествам этот металл приобрел огромное значение для дальнейшего роста производительных сил. По словам Ф. Энгельса, железо — важнейшее из всех видов сырья, сыгравших революционную роль в истории.1 Хотя до конца описываемого периода железо применялось еще в небольшом количестве, оно все же постепенно вытеснило каменные орудия. С начала нашей эры они больше почти не употреблялись.
Был достигнут прогресс и в домашнем ремесле. Ткачество, первые признаки которого наблюдались в предыдущем периоде, совершенст1 См. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Госполитиздат, 1953, стр. 168.
38


вовалось и стало, по-ьидимому, общим достоянием. Рассматриваемый период ознаменован, таким образом, всесторонним ростом производительных сил, который должен был, естественно, сопровождаться соответствующими изменениями в общественных отношениях.
Как уже упоминалось, расположенные у воды стоянки охотников- рыболовов еще сохранялись в отдельных местах вплоть до начала последнего тысячелетия (например, в районе устья Эмайыги). После этого, однако, они полностью исчезают. Судя по топографии памятников, население описываемого периода предпочитало селиться по краям низин или на небольших возвышенностях, где лес был реже, чем на моренных грядах, и где было больше естественных пастбищ для скота. Много памятников этого периода, особенно могильников, имеется на северном побережье. На его восточном участке они встречаются в нескольких местах — между Кунда и Нарвой, чаще всего — вдоль долины реки Пуртсе. На западе они сосредоточиваются между Л окса и Пальдиски, особенно много их в окрестностях озера Кахала, близ Цитре. В центральной Эстонии памятники этого периода обнаружены в районе Тапа, по краям долины реки Валгейыги и на восточном берегу озера Выртсъярв. Они найдены и на островах Сааремаа и Хийумаа. На более крупных возвышенностях центральных районов республики, т. е. в основных земледельческих районах позднейшего времени, памятники рассматриваемого периода встречаются редко.
Укрепленные* поселения. Во второй четверти последнего тысячелетия до н. э. наблюдается заметное изменение типа поселений: наряду с неукрепленными или открытыми селищами стали возникать укрепленные поселения. Наиболее известные из них — Асва на острове Сааремаа и Иру под Таллином.
Костяной гребень для обработки льна, из укрепленного поселения Асва (Кингисеппский район).
Древнее поселение Асва расположено на узкой моренной гряде, протянувшейся с севера на юг и ограниченной с востока и запада болотом. Гряда возвышается над окружающей местностью на 3—4 метра. На центральном ее участке продолжительное время, примерно с VIII или VII столетия вплоть до первых веков нашей эры, существовало поселение. От него сохранился мощный культурный слой, имеющий по краям толщину свыше метра, а в средней части несколько меньше.
39


Городище Иру (в черте гор. Таллина).
Культурный слой содержит много всевозможных археологических остатков; очаги, уголь, золу, кости — отбросы пищи, костяные, каменные и металлические изделия, формочки для литья бронзы, зернотерки, предметы древнего культа и прочее.
Археологическими раскопками установлено, что вначале поселение не имело сколько-нибудь значительных оборонительных сооружений. Позже, однако, оно было обнесено сложенным из известняковых плит валом более чем. метровой толщины, а на нем была построена стена, от которой сохранились отдельные обуглившиеся бревна. Поселение имело в плане овальную форму с максимальной длиной 90 и шириной 47 метров. Вокруг площади найдены следы различных построек и сложенные из камней очаги. Наряду с постройками типа шалашей имелись, по-видимому, и бревенчатые сооружения. Таким образом, как позднейшие укрепления, так и прочие постройки знаменуют собой значительный шаг вперед по сравнению с предыдущими.
Весьма сходно с городищем Асва второе укрепленное поселение — городище Иру. Оно расположено в излучине реки Пирита, на обрывистом береговом выступе. Место явно выбрано с улетом безопасности его населения, однако оборонительные сооружения были настолько слабыми, что от них не осталось никаких следов. Найденный в ходе раскопок археологический материал очень похож на инвентарь Асва и свидетельствует о том, что оба городища одинакового возраста.
Обнаруженные в названных городищах кости животных и изделия дают всестороннее представление о способах добывания средств существования их обитателями. Важное место занимали рыбная ловля и охота на тюленей. Культурный слой, помимо костей различных рыб, содержит довольно много костей тюленя. Кости и рога диких животных, особенно лося, из которых изготовлены орудия труда, предметы обихода, говорят о значительной роли охоты в хозяйственной жизни.
Костей домашних животных (мелкого и крупного рогатого скота, свиней и лошадей) намного больше, чем костей диких животных. Первые составляют примерно 4А всего остеологического материала. Это показатель того, что животноводство уже преобладало в хозяйстве над охотой. Ряд находок указывает на занятие земледелием. Сюда отно-
40


Предметы из укрепленного поселения Иру.
1 — бронзовый наконечник копья; 2 — наконечник мотыги из рога; 3 — наконечник гарпуна из рога; 4 — костяной наконечник* стрелы; 5 — лопатка из рога;
6 — фрагмент формочки (из обожженной глины) для отливки бронзовой шейной’; гривны.


сится прежде всего небольшой железный серп, а также несколько роговых орудий — очевидно, мотыг. На стенках отдельных глиняных сосудов имеются следы зерен, между прочим, одного пшеничного зерна, попавшего в глину, когда она была еще сырой. Кроме пшеницы, сеяли, несомненно, и ячмень. Примечательно, что некоторые находки свидетельствуют о разведении и обработке льна: предполагают, что найденные в Асва плоские костяные предметы с зубчиками по краю представляли собой льнотрепалки, а ножевидные костяные пластинки — части драчал; среди оттисков текстиля на керамике проступают ,следы льняной ткани.
О дальнейшем развитии домашнего ремесла говорят глиняные тигли и формочки для отливки бронзовых шейных гривен, имеется и формочка для отливки наконечников копий. В Иру выкопан бронзовый наконечник копья явно местного изготовления. О развитии ткачества свидетельствуют упомянутые уже следы ткани на керамике. Они более тонкие, чем на ранней текстильной керамике.
Керамика представлена большим количеством плоскодонных сосудов с толстыми пористыми стенками. В глине имеется примесь дресвы, наружные поверхности сосудов покрыты оттисками ткани или чаще — штриховкой и украшены рядами ямочек. Такие сосуды с шероховатой поверхностью в основном, очевидно, предназначались для хранения запасов пищи. Они имеют большое сходство с соответствующей керамикой смежных восточных территорий, включая Верхнее Поволжье, где в тот период также встречаются укрепленные поселения, так называемые городища Дьякова типа. Имеется, однако, и керамика другого вида — сосуды небольших размеров, тщательно выделанные, с гладкой поверхностью. Они сходны с глиняной посудой так называемой Лужицкой культуры, которую многие ученые связывают с древними славянскими племенами Повисленья.
Глиняные сосуды (прим. 2 А- нат.
поселения
величины) из укрепленного Асва,
42


В северной Эстонии известно еще несколько городищ, датируемых донцом рассматриваемого периода и началом следующего тысячелетия. Это городище Муукси у Цитре, городище Койла в Раквереском районе и Пуртсе вблизи Кохтла-Ярве. Они, по-видимому, возникли позднее укрепленных поселений Асва и Иру и соответственно отличаются от последних. По площади они больше городищ Асва и Иру, и, следовательно, ими пользовались более многочисленные общины. Однако культурный слой здесь довольно тонок, к тому же слабо насыщен вещественным инвентарем. Поэтому полагают, что они служили не местом постоянного обитания, а скорее всего временными убежищами от вражеских нападений. Превращение укрепленных поселений во временные убежища связано, очевидно, с повышением хозяйственной роли земледелия. Люди стали расселяться на значительно более обширных пространствах, где имелись пригодные для обработки почвы. Эта перемена в хозяйстве, которая в целом характерна только для следующего периода, началась, надо думать, раньше в восточной Эстонии, где и расположены эти городища. В западных же районах Эстонии, особенно на островах, которые несколько отстали в развитии земледелия, укрепленные поселения сохранялись соответственно дольше.
Могильники. Из рассматриваемого периода известны два типа могильников. В некоторых местах (например, во дворе школы в Тамса Эльваского района) открыты грунтовые могилы. Из-за скудности вещественного инвентаря они изучены пока еще очень слабо. Не удалось также установить, связаны ли они преемственно с соответствующими могильниками предыдущего периода. Более характерен для данного периода другой тип могильников, впервые появляющийся на территории Эстонской ССР, а именно, каменные курганы. Это невысокие круглые насыпи, сооруженные из камней и земли. В центре кургана имеется сложенный из камня ящик, а вокруг него обычно еще несколько ящиков, где захоронены умершие. Все это опоясано венцом из валунов или оградой из плитняка.
Наряду с трупоположениями встречаются теперь и трупосожже- ния — обычай, распространившийся среди многих земледельческих племен. Появление монументальных могильных сооружений — курганов с каменными ящиками — рядом с грунтовыми могилами отражает дальнейшее развитие культа предков при патриархально-родовом строе.
Могильный инвентарь каменных курганов небогат. Он похож на инвентарь вышеописанных укрепленных поселений. Керамика зачастую имеет штрихованную поверхность, иногда же украшена отпечатками текстиля. Довольно часто в могилах попадаются костяные изделия: наконечники стрел, булавки и т. п. Среди найденных в могилах костей преобладают, как и в вышеупомянутых городищах, кости домашних животных.
Курганы с каменными ящиками расположены группами, обычно по 4—5 насыпей в каждой. Таковы, например, могильники на восточном побережье озера Выртсъярв, а также на острове Сааремаа и в других местах. Встречаются, однако, и более обширные курганные группы. В окрестностях озера Кахала в Харьюском районе имеется несколько групп, каждая из которых насчитывает несколько десятков насыпей. У деревни Муукси курганы расположены вблизи древнего городища, датируемого тем же периодом, что и курганы. Несколько курганных групп находится на территории Кохтла-Ярвеского горсовета — вдоль нижнего течения реки Пуртсе. И здесь в непосредственной близости от них рас-
43


Каменные курганы на берегу озера Какала (Харьюский район).
положено городище. Такая курганная группа, складывавшаяся в течение долгого времени, связана, очевидно, с существовавшей в этой местности общиной.
Общественный строй. Более крупные, чем в предыдущем периоде размеры археологических памятников (это относится и к укрепленным поселениям и к могильникам), а также продолжительное их бытование указывают на то, что и сами общины были крупнее прежних и жили непрерывно, в течение веков, на одном и том же месте. Такие обширные курганные группы, как например, в районе озера Кахала„ обозначают, по-видимому, место обитания целых родов. В большинство же курганных групп входит лишь несколько насыпей. Эти небольшие курганные группы вряд ли можно принять за родовые могильники. Скорее всего это усыпальницы больших патриархальных семей.
Большая патриархальная семья, или семейная община, представляла собой общественно-хозяйственную ячейку, первобытный коллектив, объединявший несколько поколений ближайших родственников, потомков одного предка, связанных между собой общим производством, общей собственностью и общим потреблением. Семейная община, как форма организации общества, характерна для такого уровня* развития производительных сил, при котором необходим коллективный труд. В каждую семейную общину входило несколько малых семей, ведущих общее хозяйство и возглавляемых общим старейшиной. Нада полагать, что описанные выше курганные группы принадлежали именно- таким семейным общинам, в то время как отдельные курганы являлись усыпальницами входящих в общину малых семей. Укрепленные поселения типа Асва и Иру относились, очевидно, к более мощным семейным общинам.
Известное количество курганных групп и примыкающих к ним поселений, расположенных недалеко друг от друга на определенной огра- 44


ниченпой территории, чаще всего на каком-нибудь участке известного бассейна (например, по нижнему течению реки Пуртсе или на побережье озера Кахала), принадлежало, вероятно, одному и тому же роду. Несколько соседствующих родов, в свою очередь, составляли племя. Так, на всем протяжении нижнего течения реки Пуртсе, где население и по сей день говорит на едином диалекте, обитало, по-видимому, одно племя. Окрестности же современного города Кунда и местечка Виру- Нигула, отделенные от низовий р. Пуртсе заболоченной местностью, являлись, очевидно, территорией другого племени. Здесь и поныне бытует иной говор.
С развитием земледелия родовые и семейные общины стали осваивать окрестные пригодные для земледелия участки. Все это сопровождалось дальнейшим развитием племенной организации.
Судя по характеру могильников и поселений, древние обитатели территории Эстонской ССР к исходу рассматриваемого периода, т. е. в последней половине I тысячелетия до н. э., жили обычно большими патриархальными семьями. Прежние роды, которые с развитием производительных сил разрослись и расселились, стали члениться на отдельные семейные общины, каждая из которых образовала самостоятельную хозяйственную единицу. Таким образом, в этот период выявились уже первые признаки разложения родовой организации.
Оценивая хозяйственный, культурный и общественный уровень развития древнего населения Эстонии в рассматриваемый период, следует сказать, что в общих чертах он был таким же, как и у племен верхнего Поволжья и Приднепровья той поры.
Возникновение двух этнических групп в Прибалтике. Поселившиеся в предыдущий период в Прибалтике разнородные племена к середине последнего тысячелетия до н. э. уже более или менее слились. Начиная с этого времени археологические памятники Прибалтики указывают на наличие двух разных этнических районов. На севере, на теперешней территории Эстонской ССР и в северной Латвии, примерно до линии Цесис—Лубанское озеро, а также в Курземе (Курляндия) до реки Абава, встречаются каменные курганы одного и того же типа, в то время как на юге могильники имеют другой характер. Оба района отличаются также формами украшений и отчасти — других предметов. Формы могильников и изделий, встречающихся на южной территории, •следует отнести к балтийским (литовско-латышским) племенам. Каменные курганы северного района преемственно связаны с эстонскими и ливскими могильниками последующего периода, а поэтому нет сомнения, что уже в рассматриваемую эпоху они принадлежали предкам ливских и эстонских племен.
Связи с балтийскими, германскими и славянскими племенами. ‘С постепенным развитием всех отраслей производства, особенно скотоводства и земледелия, а также домашнего ремесла, в том числе обработки металлов и ткачества, человеческий труд начинает чаще, чем раньше, давать некоторые излишки. В результате дальнейшего развития производства, а также известного роста общественного разделения труда обмен в этот период становится более или менее регулярным. Как показывает археологический материал, общение с соседями неуклонно, хотя и медленно, расширяется.
Тесные связи продолжали существовать на юге с балтийскими племенами, а через них, по-видимому, и с обитавшими еще дальше на юго-западе и на юге западнославянскими племенами.
Через посредство балтийских племен продолжали поступать орудия
45


Бронзовые втульчатые топоры.
1 — топор типа» р.аспространенногэ в Восточной Европе, из Муммусааре (близ гор. Нарвы); 2 — топор юго- западного типа из Пыхьяка (Вильян- диский район).
веками нашей эры. Археологический
и некоторые другие предметы и» бронзы. Таким путем, например, попали в Эстонию втульчатые топоры и иные бронзовые изделия балтийских типов. О связях в этом направлении свидетельствуют и некоторые виды керамики. Продолжающееся соприкосновение с балтийскими племенами оставило также следы в виде соответствующих заимствований в эстонском языке.
Археологический материал и язык указывают на то, что в последнем тысячелетии до н. э. прибалтийско-финские племена, в том числе и древние эстонцы, приходят в соприкосновение с германскими племенами, обитавшими в Скандинавии, на запад от Балтийского моря, а также с племенами той части европейского материка, которая расположена южнее Балтики. Многие языковеды датировали наиболее ранние соприкосновения прибалтийско-финских племен с германскими первыми же материал свидетельствует о
том, что эти связи возникли значительно раньше, уже в первой половине последнего тысячелетия до н. э. Начиная с этого времени в археологическом материале острова Сааремаа, а также северо-запада и севера эстонского материка встречаются металлические предметы скандинавских типов. Соприкосновения со скандинавами не ограничивались обычным обменом. Со стороны скандинавов делались, по-видимому, попытки колонизации Восточной Прибалтики. В северной части Курземе, на территории ливов, и на противолежащей, южной оконечности острова Сааремаа (Сырвеская коса) открыты отдельные ладьевидные могильники скандинавского образца, свидетельствующие о проникновении сюда чужеродных этнических элементов. Их пребывание здесь было, однако, кратковременным, и они вскоре исчезли. От соприкосновений с германскими племенами в эстонском и других прибалтийско- финских языках сохранились такие заимствованные слова, как oder (ячмень), raud (железо), mõõk (меч), или некоторые термины, связанные с общественными отношениями, как например, kuningas — король (в значении — военачальник), а также varas (вор) и т. д.
Как уже упоминалось выше, в последнем тысячелетии до н. э. прибалтийско-финские племена, в том числе и предки эстонцев, пришли в соприкосновение с раннеславянскими племенами. Последние обитали в бассейнах Вислы и Одера, достигая на севере южного побережья Балтийского моря. Археологические и языковые данные свидетельствуют о том, что у древнеэстонских племен установились связи с венедами, жившими по нижнему течению Вислы. Отсюда название славян в эстонском и других прибалтийско-финских языках — vened, ve~ nelased (русские), перенесенное позже на восточных славян.
46


Из наиболее ранних заимствований из славянских языков следует отметить такие, как und (уда) и koonal (кудель), или связанное со строительной техникой hirs (жердь), а также ike (ярмо; древнее — иго) и другие. Судя по этнографическим и языковым данным, племена Восточной Прибалтики восприняли от славян первое пахотное орудие — примитивное рало и ярмо для впрягания в него скота. Таким образом, в конце этого периода получает начало первобытное пашенное земледелие с использованием скота в качестве тягловой силы. е
В керамике укрепленных поселений мы отметили признаки общения местного населения с восточными соседями. Об этих связях говорят и отдельные орудия из бронзы, например, втульчатые топоры с ушком пониже края втулки.


ГЛАВА II
РАЗЛОЖЕНИЕ ПЕРВОБЫТНООБЩИННОГО СТРОЯ И ЗАРОЖДЕНИЕ КЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА
§ 1. Распад родового строя
(I—IV века н. э.)
Превращение земледелия в основу хозяйства. Начиная с первых веков нашей эры основой хозяйства в Прибалтике становится земледелие. 'Это отражается как в топографии археологических памятников, располагающихся начиная с этого периода на наиболее плодородных и удобных для обработки древней земледельческой техникой почвах, так и в <амом характере памятников. Важное место в хозяйстве по-прежнему занимает и скотоводство, развивавшееся в тесной связи с земледелием. По сравнению с этими ведущими отраслями производства остальные (рыбная ловля, охота, бортничество, домашнее ремесло) играют второстепенную роль. Поэтому дальнейшее формирование общественных отношений обуславливалось прежде всего развитием земледелия и поземельных отношений.
К сожалению, характер земледелия того периода остается пока невыясненным во всех подробностях. В основном оно носило, очевидно, подсечно-огневой характер. На намеченном под посев участке выжигали лес, а затем сеяли здесь два-три года кряду. По мере того как почва истощалась, старый участок забрасывался и расчищался новый. Необходимость смены участков вызывалась тем, что почва теряла свою •структуру, кроме того, на ней появлялось много сорняков. Для восстановления плодородия земле давали 15—20 лет отдохнуть. За это время •она вновь покрывалась молодым лесом, который восстанавливал структуру почвы и уничтожал сорную траву. После этого лес снова выжигался и подсека опять засевалась в течение нескольких лет. Огонь уничтожал также корни сорных трав, образовавшаяся зола служила удобрением для почвы. Такая подсечно-огневая система представляла собой, но сравнению с самой примитивной, несколько более развитую ступень земледелия, ибо использование земли периодически возобновлялось.
При этой системе, особенно в первый год, получались хорошие урожаи, но она была связана с большими затратами труда, а также с необходимостью иметь обширные земельные площади, так как большие земельные участки всегда находились под лесом, восстанавливавшим плодородие почвы.
Основными земледельческими орудиями при подсечной системе служили издавна употреблявшаяся для разрыхления, почвы копаница и .вершалина — верхушка ели с подрубленными и заостренными сучьями, которую волокли сами люди или животные, или же более совершенная
-48


о Зен
1 — серп или косарь;
Железные орудия I— IV вв.
2 — коса-секач; 3 — мотыга; 4 — проушный топор;
5 — втульчатый топор.
борона-суковатка, состоявшая из нескольких связанных между собой сучковатых частей еловых стволов. После расчистки подсеки верхний слой почвы и дерн разрыхляли при помощи копаницы и бороны-суко- ватки, а затем приступали к севу. В южной Эстонии найдена железная мотыга, датируемая первыми веками нашей эры. Она заменила ранее употреблявшуюся для разрыхления почвы каменную мотыгу. Сохранился и железный серповидный косарь того времени, применявшийся для вырубки кустарника и снятия небольших сучков. Судя по могильному инвентарю, мотыга и косарь являлись женскими орудиями труда.
4 История Эст. ССР
49


На долю женщины приходилась, таким образом, значительная часть работы при подготовке подсеки. Жатва серпом также являлась преимущественно женским занятием.
Однако подсечная система уже не была, по-видимому, единственным способом обработки земли в тот период. Такие бытовавшие уже в начале нашей эры в эстонском языке слова, как ader (рало), vagu (борозда) и другие, явно связанные с пашенным земледелием, свидетельствуют о том, что наряду с подсекой земля в какой-то степени обрабатывалась уже при помощи легкого рала, которое на первых порах люди волокли на себе; в данный период, по-видимому, уже использовалась для этого и тягловая сила скота. Начало применения рала знаменует возникновение переложных пахотных полей. Между прочим, полагают, что слово põld (поле) появилось в эстонском языке именно в рассматриваемый период. Соответствующее более раннее слово umb обозначало, в. противоположность постоянному полю, маленький участок земли, используемый под вспашку нерегулярно.
Основной зерновой культурой того времени был ячмень. Наряду с ним сеяли в небольшом количестве и пшеницу. Судя по лингвистическим: данным, была известна и рожь, но она, как полагают, представляла собой только случайную примесь к другим зерновым культурам. В этот период население познакомилось, очевидно, и с овсом, но широкого распространения он еще не имел. Из бобовых растений был уже раньше известен горох, выращивался также лен. Репа была знакома уже в далеком прошлом.
Совершенствование железных орудий и рост производительности труда. Обнаруженные среди археологических находок этого периода многочисленные железные и бронзовые предметы указывают на то, что эти металлы уже прочно вошли в обиход и получили широкое распространение. Железные и бронзовые орудия и украшения той поры весьма разнообразны по форме и назначению и технически хорошо обработаны. Все расширяющееся распространение железа, причем не только привозного, но и добываемого уже из местных болотных руд, имело большое значение для роста производительных сил. Из железа можно было изготовить гораздо более эффективные и удобные орудия труда, чем из меди и. бронзы. К старым универсальным орудиям — ножу и топору — в этот период прибавилось несколько новых видов специализированных орудий для обработки различных материалов, например, скобели, ложкари, сверла, мотыги, косари и другие, повысившие производительность труда.
Совершенствовалось и ткачество. Среди археологических находок встречается как обычная ткань простого льняного переплетения, так и ткани более сложного переплетения.
Обнаружение множества бронзовых изделий, стеклянных бус, примерно полсотни римских монет, некоторого количества серебряных украшений и прочих привозных предметов наглядно свидетельствует q6- усилении обмена. И хотя он по-прежнему носил еще межплеменной характер, для хозяйства он стал уже необходимостью.
Могильники. Рост населения и развитие общества. По сравнению с предыдущим, описываемый период представлен несравненно ббльшим. количеством археологических памятников, к тому же расположенных на более обширных территориях. В этом отражается численный рост населения и его расселение в новые районы.
Из памятников этого периода больше всего известно могильников. Обнаружены и отдельные городища, а также несколько кладов. Почти- совершенно неизвестны еще открытые поселения, являющиеся важным:
50


Каменный могильнйк с оградками в Я агу пи (Эльваский район).
Вид с птичьего полета. При раскопках оставлены на месте большие камни, образую- щйе оградки, мелкие же камни и земля удалены. На заднем плане могильника оградки были в прошлом разрушены.
источником изучения общественно-экономического строя. Причина, очевидно, заключается в том, что с этого времени люди стали селиться на плодородных землях и следы их поселений при позднейшей обработке почвы большей частью были уничтожены. Лишь изредка удается обнаружить признаки жилья, относящегося к описываемому и последующим периодам. Могильный инвентарь, обусловленный погребальными обрядами, носит односторонний характер. Так, в захоронениях III—IV веков почти совершенно нет орудий труда и оружия, встречаются в основном лишь украшения. Однообразие могильных находок в какой-то мере компенсируется их большим количеством. Кроме того, могильники располагались в непосредственной близости к поселениям того же периода, а поэтому их топография в общих чертах отражает и топографию поселений.
Как уже отмечалось, могильники I—IV веков обычно расположены в основных земледельческих районах. Они преемственно связаны с каменными курганами предыдущего периода, но в отличие от последних представляют собой более крурные, хотя и более плоские, наземные сооружения из камней и земли. Характерные для курганов каменные ящики исчезают, сохраняется лишь прямоугольная оградка из валунов (в северной Эстонии — из известняковых плит). Наиболее значительные из могильных сооружений состоят из многих оградок, пристроенных одна к другой так, что образуется ориентированный с запада на восток ряд. Каждая из обведенных четырехугольной оградкой «камер» ‘достигает обыкновенно 2—4 метров в ширину и 6—8 метров в длину и заполнена мелкими камнями и землей. В каждой оградке среди навала камней 51


захоронено обычно несколько умерших вместе с могильным инвентарем, предназначавшимся для воображаемой «потусторонней» жизни. В I—II веках, как правило, начинают преобладать трупосожжения, хотя довольно часто встречаются еще и трупоположения.
В окраинных районах нашей республики, например, на острове Сааремаа, а также в западной и местами в юго-восточной части материка, нередко встречаются одиночные оградки или же менее аккуратно сложенные насыпи из мелких камней. Эти могильники принадлежали, по- видимому, небольшим общинам. В центральных же районах наоборот: могильники содержат зачастую довольно значительное число оградок, имеющих правильную конфигурацию и сложенных из крупных валунов. Длина больших каменных могильников достигает 50—60, а в отдельных случаях даже 100 метров. Их сооружение было под силу только крупным общинам. Такие крупные каменные могильные сооружения с оградками дошли до нас, например, в Яагупи Эльваского района, в Нурмси — недалеко от Пайде, в Пада и Ябара на территории Кохтла-Ярвеского горсовета, в Ярве — вблизи йыхви и в других местах.
Существенное различие между каменными могильниками с оградками и каменными курганами предыдущего периода заключается еще и в том, что последние встречаются целыми группами, в то время как каменные могильники с оградками, особенно более крупные из них, расположены обычно в одиночку, и лишь изредка попадаются два-три могильника рядом. Это прямое свидетельство усилившегося территориального расселения общин.
Каменные могильники с оградками очень богаты археологическим инвентарем. В них встречаются десятки, а в крупных могильниках со многими захоронениями даже сотни металлических предметов, особенно разного рода украшения (бронзовые и железные булавки для застегивания одежды, широко распространившиеся в этот период фибулы, а также шейные гривны, ручные и ножные браслеты, перстни, подвески, стеклянные и эмалевые бусы), в меньшем количестве железные ножи, топоры и прочие орудия труда. Довольно часто положенные в могилу вещи предварительно повреждены, т. е. по представлениям того времени «умерщвлены» с тем, чтобы они могли следовать за умершим в загробную жизнь. Встречаются также разбросанные по всему могильнику черепки умышленно разбитых глиняных сосудов, в которых приносили умершим пищу и питье во время тризны и поминок.
Каменные могильники с оградками, как уже отмечено, представляют собой усыпальницы коллективного характера. Каждая оградка содержит несколько, а более крупные из них даже много захоронений. Эти могильные сооружения служили для погребений на протяжении двух- трех веков. Кости и могильный инвентарь настолько перемешались, что почти нет возможности выделить отдельные захоронения. По своему характеру каменные могильники с оградками являются погребальными сооружениями более или менее крупных коллективов, очевидно, семейных общин, которые строили и использовали эти могильники сообща. Отдельные тесно примыкающие друг к другу оградки в более крупных могильниках обозначают, по-видимому, усыпальницы входивших в семейную общину малых семей.
Превращение патриархальной семьи в типичную для того времени общественно-экономическую единицу было обусловлено той ролью, какую играло в хозяйстве подсечное земледелие. Как свидетельствуют этнографические параллели, подсека готовилась обычно целыми семейными общинами. Распространение каменных могильников с оградками 52


на более обширные территории, в противоположность прежним, расположенным обычно группами, каменным курганам, отражает, по-видимому, процесс расчленения прежних родовых объединений на отдельные большие патриархальные семьи, которые в ходе дальнейшего развития земледелия были вынуждены искать себе новые земли, пригодные для обработки, и выделяться из своего старого родового центра. Это, конечно, не значит, что абсолютно все родовые объединения расселились. Наряду с новыми общественными формами, как известно, продолжают бытовать и старые. Именно так протекал этот процесс и в описываемый период. Хотя каменные могильники с оградками, как правило, расположены по одному, имеются отдельные редкие случаи (например, в Ябара на территории Кохтла-Ярвеского горсовета), когда они встречаются по нескольку вместе. Очевидно, здесь мы сталкиваемся с группой тесно примыкающих друг к другу могильников целого рода или его ответвления. Имели место и такие явления, когда при наличии благоприятных условий отдельные большие семьи, разрастаясь, образовывали новую группу больших семей, новую родовую ветвь.
Родовые связи между обособившимися большими семьями не прекращались. Они только несколько ослабевали, поскольку каждая большая семья представляла собой самостоятельную хозяйственную ячейку. Отдельные большие семьи или родовые ветви, принадлежавшие к одному и тому же родовому стволу, оставались связанными между собой традиционными родовыми узами, общим культом и т. п. Земля в основном также продолжала, очевидно, оставаться собственностью всего рода, хотя отдельные семейные общины фактически пользовались ею самостоятельно.
В конце IV и на протяжении V века коллективные каменные могильники с оградками начинают уступать место могильникам другого типа, которому присущи одиночные погребения. Эта смена знаменует собой распад семейных общин и выделение, малых семей — явление особенно характерное для последующих столетий.
Городища. Различия между предшествовавшим и рассматриваемым периодами наблюдаются не только в характере могильников, но и в характере городищ. Укрепленные поселения предыдущего периода, как известно, служили постоянными местами обитания на протяжении большого отрезка времени. Городища же первых веков нашей эры, насколько их удалось изучить, являлись, по-видимому, временными убежищами, где население укрывалось только в ту пору, когда угрожало вражеское нападение. Примером таких городищ может служить Пахнимяги в Клооди вблизи Раквере. Это городище занимает довольно большую площадь (65Q0 кв. метров), но, в противоположность укрепленному поселению, имеет лишь незначительный культурный слой, к тому же крайне бедный керамикой и другим вещественным инвентарем. Из этого можно заключить, что городище не являлось постоянно заселенным местом. Оборонительные сооружения здесь такие же слабые, как и у прежних городищ. Поскольку Пахнимяги имеет с трех сторон естественные высокие и крутые склоны, в укреплении нуждалась только четвертая сторона. Именно тут был насыпан невысокий (до двух метров) вал из земли и камней, на котором в свое время имелись, по-видимому, и бревенчатые укрепления. Обнаруженные внутри земляной насыпи, на половине ее высоты, обугленные бревна остались, вероятно, от прежней бревенчатой стены, которая была построена в то время, когда насыпь была наполовину ниже. После пожара, уничтожившего старое городище, вал был в оборонительных целях досыпан в высоту. От позднейших же де-
53


Гооодище Таракаллас начала I тысячелетия н. э. в Пуртсе (зона гор. Кохтла-Ярве).
ревянных сооружений на насыпи никаких следов не сохранилось. Размеры городища Пахнимяги говорят о том, что оно было сооружено многочисленным коллективом, который жил, однако, не в самом городище,, а, очевидно, в его окрестностях. Судя по возрасту обнаруженного при раскопках довольно скудного инвентаря, городище возникло в начале нашей эры, а около середины первого тысячелетия, когда началось разложение родового строя, было заброшено.
Этот тип городищ — временных убежищ крупных коллективов на случай опасности — сложился, как мы видели, в тех районах, где развитие земледелия шло более быстрыми темпами, уже в конце предыдущего периода. Таким городищем-убежищем является, например, городище Койла в Раквереском районе, просуществовавшее столько же, сколько и Пахнимяги. К этому типу относится и аналогичное крупное городище в нижнем течении реки Пуртсе, носящее название «Таракаллас» и датируемое тем же временем, что и Койла. Судя по характеру этих городищ, все они, как и укрепленные поселения предыдущего периода, принадлежали, очевидно, какой-либо семейной общине или, что более вероятно, какой-либо родовой ветви, т. е. целому ряду связанных кровным родством общин. Население жило не в самом’ городище, а среди своих земельных угодий. Таким образом, изменение характера городищ, как и могильников, объясняется ростом удельного веса земледелия в производстве.
Расширение заселенных территорий. Глубокие изменения, происшедшие в хозяйстве и общественных отношениях древних эстонских племен в начале нашей эры, не могли, естественно, не отразиться и на общей картине заселения. Если в прежние времена поселения располагались в низменных местах или по краям низин, то теперь мы их встречаем преимущественно в более высоких районах, особенно на моренных возвышенностях центральной и восточной Эстонии, где имелись наиболее бла-
5Г


Схема размещения памятников 1 — IV вв. на территории Эстонии.
1—4 — высота над уровнем моря (до 50 м, 50—75 и, 75—100 м и свыше 100 м); 5 — могильные и случайные находки; 6 — римские монеты.


гоприятные условия для земледелия. В этот период и была освоена большая часть основных земельных угодий на территории Эстонии. Хотя собственно поселения и их характер изучены еще в недостаточной степени, сама топография памятников свидетельствует о том, что уже в этот период возникло большинство позднейших деревень Эстонии. В соответствии с примитивным уровнем тогдашнего земледелия, первоначально были освоены более легкие, песчаные почвы. Обработка же так называемых тяжелых, суглинистых почв началась намного позже, а именно только во II тысячелетии.
Судя по топографии памятников, население концентрировалось несколькими крупными группами — в зависимости от расположения основных удобных для возделывания земель. Одна группа находилась к югу и юго-востоку от теперешнего города Тарту, в районе между Тарту и Выру, заходя несколько севернее Тарту, а также несколько южнее Выру. Вторая группа охватывала окрестности города Вильянди, тянулась далее на юг, примерно до современного местечка Абья. Основная часть многочисленной третьей группы занимала окрестности Тюри— Пайде, простираясь отсюда в двух направлениях: на юго-восток и на северо-восток. Четвертая, тоже крупная группа располагалась севернее — в окрестностях города Раквере и, главным образом, на побережье северо-восточной Эстонии, между Кунда и Вайвара. Район пятой группы, сравнительно менее заселенный, охватывал окрестности Таллина, от Куусалу — на востоке и почти до Пальдиски — на западе. И, наконец, район шестой группы, пока наименее изученный и, очевидно, реже заселенный, охватывал северо-западную часть материка и острова Сааремаа и Муху. К указанным районам заселения следует добавить еще два, расположенных в северной части современной Латвии: один к северу от линии Цесис—Лубанское озеро, а второй — в северной Курземе (Курляндии), к северу от реки Абава. Оба района характеризуются такими же каменными могильниками и типами погребального инвентаря, как и в Эстонии.
Древние эстонские племена. Распределение поселений вышеупомянутыми группами определялось, разумеется, общественно-хозяйственными условиями того времени. Население каждого района было связано общностью культуры и этнического происхождения. Ряд обстоятельств не оставляет сомнения в том, что заселенные районы, помимо всего прочего, представляли собой территории разных племен. Последнее явствует хотя бы из того, что у каждой из этих групп мы наблюдаем определенные особенности как в характере могильников и погребальном обряде, т. е. в культе умерших, так и в керамике, орудиях труда, предметах обихода и особенно в типах украшений, отражающих известные различия и в одежде.
Особенности носили племенной, а отнюдь не случайный и не местный характер. Это видно также из того, что указанные заселенные районы с их спецификой в общих чертах совпадают с территориями распространения эстонских диалектов, а диалекты, как известно, являются важнейшим признаком существования разных племен. Целый ряд древних племенных особенностей сохранился по сей день в языке, в народной одежде, отчасти в прочей материальной культуре названных районов, а в общих чертах — также и в областном подразделении эстонского’ фольклора (см. главу XIX).
Подобно тому как эстонский язык делится на два основных наречия — южное и северное, так и рассмотренные археологические памят- 56


Бронзовые украшения племен северо-восточной Эстонии,
1 — браслет; 2 — перстень; 3 — подковообразная фибула с цветной! эмалью в середине и на концах; 4 — дисковидная фибула; 5 — браслет; 6 — профилированная фибула; 7 — фибула с расширенной головкой;
8 — глазчатая фибула; 9 — арбалетовидная фибула.
ники южной и северной Эстонии разнятся между собой наиболее существенным образом.
Отмеченные выше два первых заселенных района (племенные территории), один — южнее Тарту, второй — у Вильянди, довольно точно- совпадают с областью распространения южноэстонского наречия. Керамика и определенные типы украшений (например, так называемые перекладчатые и дисковидные фибулы) этой территории заметно отличаются от соответствующего археологического материала центральной и северной Эстонии.
В центральной и северной Эстонии мы наблюдаем, в свою очередь,, известные, хотя и менее’значительные, отличия между памятниками отдельных районов этой территории. Целый ряд своеобразных типов украшений отмечает прежде всего район северо-восточной Эстонии, в границах древней земли Вирумаа (например, так называемые глазчатые и профилированные фибулы, украшения с выемчатой эмалью); этот район территориально совпадает с областью распространения североэстон57


ского прибрежного диалекта и, следовательно, обозначает территорию соответствующих племен.
Группа памятников, расположенных в окрестностях Таллина, отмечает, по-видимому, западные племена прибрежного североэстонского диалекта. В древности этот диалект заходил значительно дальше, в глубь материка. В настоящее время он сохранился лишь на узкой прибрежной полосе.
Памятники в районе Пайде—Тюри также имеют некоторые особенности (например, крупные перекладчатые фибулы, определенного типа ромбовидные подвески и пр.) и территориально совпадают с областью племен среднесеверного диалекта эстонского языка.
Памятники островов Сааремаа и Муху и северо-западной части материка в значительной степени отличны от памятников других районов Эстонии. Поэтому, несомненно, на северо-западе и островах обитали иные племена. Между последними и большинством племен эстонского материка существовали, по-видимому, различия, обнаруживающиеся не только в украшениях, традициях и прочих явлениях надстроечного порядка, но и в характере хозяйства. На островах и на северо-западе материковой части Эстонии, где почвенный покров гораздо тоньше, лес после выжигания восстанавливался медленнее и был мельче, чем в восточных районах с их глубоким почвенным покровом. Поэтому в западных районах Эстонии подсечное земледелие развивалось не в такой степени, как в других местах, и хозяйство здесь в целом на протяжении немалого времени продолжало носить, очевидно, тот же характер, что и в .предшествовавший период. Можно полагать, что некоторые различия в хозяйстве существовали и между другими племенами.
Возможно, что племена, обитавшие в северной Латвии, судя по большому сходству их памятников с памятниками южноэстонских племен, находились с последними в близком родстве.
Памятники этого периода в центральной и южной Латвии, а также в Литве, коренным образом отличаются от археологических памятников Эстонии (там бытовали, например, песчаные курганные могилы, своеобразные типы орудий труда, оружия и украшений) и, несомненно, принадлежат балтийским племенам.
Сношения с соседями, особенно с балтийскими и славянскими племенами. Происхождение найденных на территории Эстонии привозных предметов говорит о том, что эстонские племена находились в тесных связях со своими соседями, особенно с теми из них, которые обитали к югу, юго-западу и юго-востоку от Эстонии.
С юга и юго-запада посредством обмена к древнеэстонским племенам поступало много разных бронзовых предметов: фибул, браслетов, шейных гривен и т. д. Наряду со сношениями с балтийскими племенами по суше, существовали, по-видимому, связи в юго-западном направлении — по морю. На побережье северной Эстонии появляются типы предметов, имеющие параллели в районе устья Вислы -и не имеющие тако- .вых ни в Латвии, ни в Литве. Это свидетельствует о том, что у населения северной Эстонии были непосредственные сношения морским путем с приустьем Вислы, где жили западнославянские племена.
С юго-востока в Эстонию поступали предметы (в том числе украшения с выемчатой эмалью) из верхнего Подвинья и из Приднепровья, вплоть до района современного Киева. В Подвинье и верхнем Приднепровье обитали восточные балтийские племена, а южнее — восточно- славянские племена.
Связи с соседями в обоих упомянутых направлениях оказали суще-
«58


Бронзовые украшения южноэстонских племен.
По обеим сторонам сверху и в середине справа — дисковидные фибулы; в середине слева — перекладчатая фибула; в середине сверху — браслет, под ним перстень; внизу — ожерелье из круглых подвесок и спиральных пронизок, надетых на железную проволоку.
ственное влияние на развитие эстонской материальной культуры. Эстонские племена заимствовали многие типы предметов, которые послужили -основой для развития местных орудий труда и металлических украшений.
Относительно меньшее значение для развития культуры древнеэстонских племен имели их связи со Скандинавией и Финляндией. Появление некоторых типичных каменных могил с оградками в юго-западной Финляндии говорит о том, что туда в какой-то мере проникли поселенцы из Эстонии.
Верования и фольклор. Изменения в состоянии производительных сил и в производственных отношениях вызвали изменения и в общественном сознании, в идеологических представлениях — поверьях и культе. В старинных эстонских поверьях, известных нам по отдельным пережиточным формам более поздних времен, несомненно, бытовало много весьма древних представлений, восходящих своими корнями к описываемому периоду (хотя непосредственно время их возникновения установить невозможно). Некоторые намеки на эти представления мы находим в археологическом материале, прежде всего в различных предметах, .связанных с культом, а также в характере орнамента, который в 59


древности являлся не только украшением, а имел нередко и магическое значение.
Примечательно, что фигурки животных и птиц, характерные для искусства первобытных охотников-рыболовов, в основном исчезли еще в предыдущий период. Их сменил обычный для земледельческих племен геометрический орнамент с соответствующими символическими изображениями. Особенно широко распространился геометрический орнамент в первые века н. э. Браслеты, шейные гривны, фибулы и другие украшения покрыты кружочками, крестиками и треугольничками, символизирующими солнце, месяц и различные силы природы, от которых зависело плодородие. Находят широкое применение шейные или нагрудные подвески, головки булавок в форме колесиков, крестиков, лунниц и треугольников. Символические изображения солнца и луны имели, по-види- мому, еще более широкое значение: им приписывалось магическое свойство предохранять людей от несчастья и болезней, приносить изобилие и благополучие. Нет сомнения в том, что сохранившиеся вплоть до XIX века в древних эстонских народных поверьях представления о солнце, месяце и других явлениях и силах природы, а также соответствующие колдовские обряды возникли еще в те отдаленные времена, когда земледелие и скотоводство стали основой хозяйства.
Старая эстонская народная песня и ее стихотворная форма восходят к очень далекому прошлому, по-видимому, еще ко времени до начала нашей эры. Хотя большинство дошедших до нас старинных народных песен появилось позже, есть основание полагать, что некоторые из них зародились уже в описываемый период. Таковы, например, магические урожайные песни, распространенные особенно в исконных земледельческих районах Эстонии и содержащие мотивы очень отдаленных времен. В обрядовых песнях, особенно в свадебных, а также в плачах, связанных с погребальными обрядами, также сохранились очень древние элементы. По своему происхождению очень древни и некоторые сказания (например, о «духах-покровителях»), пословицы и загадки. Ранние виды эстонского фольклора, особенно народные песни и их строй, частично относятся к той далекой исторической эпохе, когда эстонцы еще жили племенами. Это подтверждается тем, что эстонский фольклор вплоть до прошлого века сохранял местные особенности, возникновение которых относится к родо-племенному периоду (см. главу XIX).
Насколько можно судить по дошедшим до нас элементам, древний эстонский фольклор по своему содержанию являлся типичным творчеством земледельческо-скотоводческого населения. Фольклор сохранял и передавал из поколения в поколение жизненный опыт, воззрения и традиции. Эстонское устное народное творчество, как и материальная культура, отражает дружественные связи с восточнославянскими племенами. Об этом свидетельствуют многие общие черты в древних обрядах, в частности, в календарных. Об этом же говорят заимствованные у русских элементы в старых эстонских народных песнях и мелодиях.
Первые века нашей эры ознаменовались, как мы видели, заметным ростом производительных сил, обусловленным развитием земледелия. В соответствии с этим, рассматриваемый период характеризуется заметным развитием общественных отношений, а также материальной и духовной культуры. Земледелие сохраняло свое господствующее положение в экономике Эстонии на всем протяжении ее дальнейшей истории — вплоть да недалекого прошлого.
60


Древнеэстонские племена в рассмотренный период, как и раньше, находились, в общем, на одной ступени развития с племенами, которые обитали в Поволжье и Приднепровье и с которыми у древних эстонцев существовали постоянные связи.
§ 2. Зарождение классовых отношений (V— IX вв.)
Развитие пашенного земледелия. Возникновение частнособственнических отношений. Во второй половине I тысячелетия начинает все яснее прослеживаться процесс разложения первобытнообщинного строя, первые признаки чего наблюдались уже в предыдущих веках. Этот процесс •был обусловлен дальнейшим ростом производительных сил (в особенности, развитием пашенного земледелия), благодаря чему прежний коллективный труд стал постепенно сменяться обособленным трудом отдельной малой семьи или индивидуальным производством отдельных специализировавшихся мастеров. Продукт этого труда становился уже собственностью отдельной малой семьи или мастера (например, кузнеца). Так в результате роста производительных сил образовалась частная собственность, наряду с которой, однако, продолжала существовать в течение весьма длительного периода и общинная собственность.
Обработка земли с помощью сохи на животном тягле была, по-види- мому, известна в какой-то мере уже в предыдущих веках, однако только во второй половине I тысячелетия она получила более широкое распространение. Несмотря на то, что подсечное земледелие в течение целого тысячелетия продолжало еще сохранять известное значение, основным способом обработки почвы постепенно становится пашенное переложное земледелие, определившее значительное развитие хозяйства и общества.
О начальном этапе развития пашенного земледелия археологические источники дают лишь косвенные свидетельства. Они заключаются прежде всего в том, что памятники, а следовательно, и заселение того периода распространяются на несколько более обширные территории, отчасти даже на те районы, где имелись относительно скудные почвы и не было благоприятных условий для подсечного земледелия. Так, например, увеличивается число памятников на северо-западном побережье, а также на острове Сааремаа, где известняковый грунт нередко имеет лишь незначительный почвенный покров. Таким образом, гуще заселяются и те районы, которые представлены очень небольшим количеством памятников первых веков н. э.
В непосредственном соседстве с Прибалтикой, в Старой Ладоге, расположенной на берегу реки Волхов, соединяющей Ильмень с Ладогой, обнаружен железный сошник VII века — следовательно, в этот период там имелись уже довольно совершенные пахотные орудия. Наряду с сохой, снабженной железными сошниками, несомненно, продолжала бытовать и соха, изготовленная целиком из дерева. Двузубая соха представляла собой более совершенное пахотное орудие, чем предшествовавшее ей однозубое, простое рало.
При помощи сохи на животном тягле отдельная семья была в состоянии самостоятельно справиться с обработкой необходимого ей для пропитания земельного участка. Тем самым она приобретала известную независимость от общины. Вначале пахотная земля продолжала оставаться коллективной собственностью. Она распределялась между от-
61


Предметы VI века из могилы в Киримяэ (Хаапсалуский район),
1, 2 — железные наконечники копий; 3 — арбалетовидная фибула из бронзы (фрагментированная) со следами серебря ного покрытия; 4 — бронзовый браслет;
5 — железный нож.
дельными семьями — каждая семья получала участок для самостоятельной обработки. Время от времени земельные участки, в зависимости от изменения состава семей, перераспределялись. Развитие пашенного земледелия послужило важнейшей предпосылкой для возникновения обособленного хозяйства малых семей и его выделения из коллективного хозяйства семейной общины.
Возникновение обособленного хозяйства малых семей было обусловлено индивидуализацией труда и в других отраслях производства. С распределением пахотной земли между малыми семьями, а возможно, и несколько раньше, скот тоже перешел в собственность отдельных се62


мей. Археологические памятники дают некоторые намеки на дальнейшее- развитие животноводства. Во II—III веках в Прибалтике вошла в упо* требление коса-горбуша для кошения сена. Самая древняя из известных, пока на территории Эстонии кос найдена в Киримяэ Хаапсалуского- района: она датируется началом VI столетия. Позднее косы становятся обычным явлением среди прочих орудий труда. Появление косы говорит об увеличении зимних запасов корма для скота, что стало необходимым после того, как животных начали использовать в качестве тягловой силы, — их надо было содержать в рабочем состоянии для весны. Таким образом, скотоводство развивалось в непосредственной связи с земледелием.
Различные археологические памятники говорят, далее, о том, что и ремесленное производство, которое раньше обслуживало нужды всей общины, все более становилось занятием отдельных мастеров, выделявшихся из общины и работавших теперь на удовлетворение заказов отдельных потребителей. Индивидуализация ремесленного производства стала возможной благодаря появлению более совершенных и производительных орудий труда из железа и стали, а также благодаря совершенствованию соответствующих трудовых навыков.
С индивидуализацией производства менялся и характер обмена. Прежний межплеменной обмен к концу рассматриваемого периода перерастает в непосредственную торговлю отдельных зажиточных семей с
Клад серебряных и золотых предметов V века из Кардла (Тартуский район).
63.


Византийское серебряное
блюдо VIJ
века (фрагмент) из Варнья (Тартуский район).
Начиная с V века появляются
отдаленными странами и центрами (в особенности с возникающими в это время древнерусскими городами).
Имущественное и общественное расслоение. Вышеописанные социально-экономические процессы ясно отражаются в памятниках рассматриваемого периода. Как уже отмечалось, начиная с V века новые коллективные каменные могильники с оградками больше не сооружались. Для погребения либо использовали уже существовавшие оградки, либо пристраивали к каменной могиле предыдущего периода небольшую каменную кладку. Так, в Вере- ви Эльваского района к старой большой оградке в VI веке был пристроен маленький участок из небольших камней, где имелось одно-единствен- ное захоронение. Сооружение такой кладки не требовало большого труда. В северо-восточной Эстонии начиная с V века пристройка отдельных более поздних могил к прежним каменным могильникам с оградками стала обычным явлением, отдельные богатые могилы с очень
денным инвентарем: серебряными украшениями и драгоценным оружием. Такие ранее не встречавшиеся могилы резко выделяются среди массы других захоронений. Наиболее примечательное своим богатством захоронение открыто в Кдримяэ Хаапсалуского района. В грунтовой могиле обнаружены обгорелые кости довольно молодого человека вместе с предметами, относящимися к началу VI века, причем часть из них сильно деформировалась под действием огня во время сожжения трупа. Среди могильного инвентаря имеется целый ряд шейных гривен, браслетов и фибул, как бронзовых, так и серебряных, набор железного оружия, меч, наконечники копий, два топора, ножи и упоминавшийся выше обломок косы-горбуши. Как украшения, так и железные предметы тщательно обработаны и уже поэтому представляли большую ценность. Серебряные изделия обнаружены также в отдельных погребениях в окрестностях Пайде и на северо-востоке Эстонии.
Еще более ценное содержание имеют зарытые в земле клады, которые начинают появляться с середины I тысячелетия. Чаще всего они хранят серебряные шейные гривны и фибулы, иногда браслеты и иные предметы украшения. Изредка попадаются даже золотые изделия. Все предметы массивные, тяжелые, отличаются отличной технической обработкой и тщательной выделкой. Это, несомненно, еще больше повышало их ценность. Можно отметить, что шейные гривны из благородных металлов у ряда древних народов (славян, кельтов, германцев) служили отличительным признаком представителей знати. То же самое было, по- видимому, и в Прибалтике. Такие клады найдены, например, в Кардла (вблизи Тарту), в Уури Харьюского района, Пилиствере Пыльтсамаа-
*64


ского района, Лооси Выруского района и других местах. Клады из Пилиствере и Лооси содержали шейные гривны, схожие с теми, какие носила в Приднепровье балтийская и славянская имущая знать; они, несомненно, и происходят из Приднепровья. Среди прочих предметов роскоши следует отметить две серебряные чаши византийского происхождения, из которых одна найдена в Варнья, на берегу Чудского озера, а вторая — в Кавасту, в нижнем течении Эмайыги. Чаши относятся к VII веку и попали сюда, определенно, из Приднепровья через посредничество восточных славян. Начиная с IX века появляются клады серебряных монет. Они содержат десятки и даже сотни монет, большей частью арабские серебряные диргемы, поступавшие сюда с востока, главным образом, при посредничестве славянских племен.
Если клады, относящиеся к середине тысячелетия, по своему содержанию и характеру (большое число сходных предметов) представляют собой, по всей вероятности, сокровища глав некоторых больших семей или других представителей родовой знати, то клады с мелкими монетами, которые начинают встречаться с IX века, являются, очевидно, достоянием отдельных богатых лиц. Эти позднейшие клады отражают, таким образом, начавшееся в условиях частнособственнических отношений выделение отдельных богачей.
Накопление богатств в руках отдельных лиц сопровождалось учащением вооруженных столкновений, которые принимают характер организованных грабительских походов. Раньше вооруженные столкновения были случайным явлением и вызывались, по большей части, необходимостью защищать свои племенные территории. Теперь же, в условиях частнособственнических отношений, целью военных походов стал грабеж, военная добыча. Они провоцировались зажиточной верхушкой, которая получала львиную долю добычи и для которой война превращалась в источник дальнейшего обогащения.
Учащение вооруженных столкновений наглядно отражается в увели-
Предметы, IX века из Палукюла.
Слева вверху арбалетовидная фибула; справа вверху — шейная гривна и нагрудная булавка; слева — кресало; в нижнем ряду — шпора (фрагмент) и две подковообразные фибулы.
5 История Эст. ССР
65


Меч и наконечники копий IX века из Палукюла (Раплаский район)
чении среди могильного инвентаря количества оружия: копий, топоров, боевых: ножей и мечей. Особенно в конце рассматриваемого периода стали встречаться драгоценные мечи и прекрасно отделанные наконечники копий, принадлежавшие, несомненно, отдельным представителям имущей знати. Например, в Палукюла Раплаского района найдены два обоюдоострых меча, рукоятки которых украшены бронзой, а также ряд хорошо* выработанных наконечников копий, фибулы, шейные гривны и браслеты; все перечисленные предметы относятся к IX веку. Вторая находка аналогичного содержания обнаружена в северо-восточной Эстонии. Ценные обоюдоострые мечи и крупные хорошо выработанные наконечники копий, ставшие особенно характерными для следующего периода, служили оружием богатой верхушки, представители которой составляли конницу — основное ядро военных отрядов. Появление этого типа оружия, в свою очередь, также подтверждает выделение богатой верхушки к концу рассматриваемого периода.
Участившиеся вооруженные столкновения и возросшая необходимость в самозащите находят свое отражение в усиленном укреплении старых и сооружении новых городищ, наблюдаемое с середины I тысячелетия. Прежде всего следует отметить, что многие крупные городища- убежища первой половины I тысячелетия к середине тысячелетия или началу его второй половины прекращают свое существование. К таким относятся, например,, упоминавшиеся уже крупные городища в Койла, Пахнимяги и другие.
В начале второй половины I тысячелетия продолжали существовать или возникли заново многие городища меньших размеров, большинство которых, в противоположность прежним, было постоянно заселено. Примером- такого характерного для второй половины I тысячелетия типа укрепленных пунктов может служить городище Рыуге, городище Пээду и городище Иру. Городище Рыуге имеет площадь примерно в 1000 квадратных метров, в то время как площадь городища Пээду составляет всего лишь 650 квадратных метров. Эти городища довольно с^лабо укреплены, высота их оборонительных валов не
66


Городище Рыуге (Выруский район).
] — граница плато городища; 2 — граница раскопанного участка; 3 — остатки построек; 4 — очаг; 5 — остатки бревенчатых сооружений.


Превышает 3 метров. Все они неоднократно гибли от огня и снова отстраивались (Пээду — два раза,Иру — три, а Рыуге — даже шесть раз). Эти городища располагали деревянными оборонительными сооружениями, которые возвышались на земляных валах в виде срубов. Во всех этих городищах имелись жилые и хозяйственные постройки.
В городище Рыуге открыты основания по крайней мере пяти бре-
Орудия труда и оружие с городища и поселения Рыуге.
1 — костяное шило; 2 — нож; 3 — железное шило; 4 — костяная рукоятка шила; 5 — железный рыболовный крючок; 6—8 — железные наконечники стрелы, копья и дротика; 9 — железный молоточек для ювелирных работ; 10 — каменная формочка для литья металлических привесок, 11 — пряслице из песчаника; 12 — глиняный ■ги- гель для плавки металлов.
68


венчатых жилых построек. В некоторых постройках имелись глинобитные полы. В центре постройки находился сложенный из камней очаг. В жилых постройках обнаружены следы глиняных сосудов, которые служили для хранения запасов продуктов, в том числе и зерна. Помимо того, найдено много черепков посуды, в которой приготовляли пищу и из которой, очевидно, ели. В Иру некоторые подсобные постройки имели вид опиравшихся на столбы навесов.
Во всех городищах обнаружены признаки обработки металлов, кузнечного ремесла и литья бронзовых предметов. Масштабы этого ремесленного производства были, однако, невелики, продукты его шли по преимуществу на удовлетворение лишь домашних потребностей и для обмена еще обычно не предназначались.
В Рыуге и Иру открыты следы примыкавших к городищу поселений. Вещественный материал всех упомянутых городищ и поселений датируется не позднее как X—XI веком; следовательно, после этого указанные городища были покинуты.
Судя по небольшим размерам названных городищ, а также малому числу расположенных в них построек, там обитали не крупные общины. Если принять во внимание, что в этот период, как показывают другие археологические материалы, из общей массы населения стала выделяться богатая верхушка, то правильнее всего будет предположить, что укрепления подобного типа принадлежали верхушке знати, отдельным зажиточным знатным семьям, которые постоянно жили в городищах. Сравнительно слабые укрепления этих городищ говорят, однако, о том, что городища были построены в основном силами самих жителей. Верхи имущей знати не располагали еще в ту пору сколько- нибудь значительной рабочей силой.
Наряду с обычными небольшими городищами существовали все же и отдельные более крупные, например, в Отепя, площадь которого превышала 3500 квадратных метров. В результате исследования Отепя- ского городища было установлено, что оно заложено еще до начала нашей эры. Возможно, что в силу целого ряда благоприятных условий (плодородные почвы в окрестностях, наличие удобных связей с соседями) здесь сложился довольно могущественный знатный род, которому было под силу надлежащим образом обстроить это обширное, естественно хорошо защищенное городище. В противоположность большинству мелких городищ, Отепя не было заброшено в последующий период, а продолжало существовать и развиваться в изменявшихся исторических условиях.
Эксплуатация человека человеком. Появление новых, более совершенных орудий труда, которые позволяли отдельной семье до известной степени самостоятельно справляться с добыванием средств к существованию, привело, таким образом, к возникновению обособленного хозяйства и частной собственности. Собственность отдельной семьи стала частной собственностью тогда, когда появилась возможность извлечения на ее основе прибавочного продукта и тем самым — эксплуатации человека человеком. Первой формой эксплуатации было рабство. Рабство возникло после того, как с развитием производительных сил человеческий труд стал давать не только минимум продуктов, необходимых для собственного потребления, но и некоторый излишек. Этот излишек присваивался как прибавочный продукт безвозмездно рабовладельцем.
Рабов давали первоначально вооруженные столкновения. В древнейшее время взятого в плен противника убивали, так как он являлся 69


только обузой для победителя. Позже, с появлением возможности извлечения прибавочного продукта, пленных оставляли в живых и принуждали работать. Постепенно возникла также торговля рабами. Рабы стали одним из обычных товаров.
Украшения и предметы быта с городища и поселения Рыуге.
1 	_ костяная подвеска — фигурка птицы; 2 — железная подковообразная фибула;
3 	— просверленный зуб медведя (амулет); 4 — подвеска-гребешок из кости;
5 	— бронзовый браслет; б — бронзовая нагрудная булавка; 7 — бронзовая пин- цетка; 8 — половина костяного гребня; 9 — железная пряжка от пояса.
70


У народов Прибалтики рабство существовало в его первоначальной, Т’ак называемой патриархальной форме, когда рабский труд еще не является основой производства, а лишь дополняет труд свободного населения. Рабов эксплуатировали по преимуществу зажиточные семьи, имевшие много земли, скота и необходимых орудий труда. Рабство служило для них важным источником дальнейшего обогащения.
Зачатки рабства существовали, по-видимому, уже и в предыдущий период. Однако только во второй половине I тысячелетия сложились необходимые предпосылки для более широкого его распространения. В начале следующего периода рабство у древних эстонцев представляло собой уже вполне обычное явление. Таким образом, в древнем эстонском обществе рядом со свободными людьми появились рабы, наряду с эксплуататорами появились эксплуатируемые.
Возникновение и развитие территориальной общины. Превращение малой семьи в самостоятельную производственную единицу, возникновение частнособственнических отношений и появление рядом с обычным малоимущим населением отдельных богатых семей вызвало глубокие изменения и в самой общине. В недрах прежней общины, основанной на кровном родстве, обнаружились, таким образом, разногласия и противоречия между бедными и богатыми, между отдельными -семьями, стремящимися к обособлению, и остальными общинниками, защищавшими старые формы коллективного производства и коллективной собственности. Противоречивость хозяйственных интересов подорвала, таким образом, прежнюю родственную солидарность, т. е. самую основу старой общины, базировавшейся на солидарности всех ее членов. Однако общий низкий уровень производительных сил вынуждал выполнять некоторые работы по-прежнему сообща. Поэтому старая, зиждившаяся на кровном родстве община сменилась новой, объединенной на других основах, а именно — территориальной, или сельской общиной/ В этом новом типе общины родственные связи уже не играли существенной роли, она держалась лишь на известной общности хозяйственных интересов, и поэтому в нее могли входить члены разных родов.
Территориальная община носила двойственный характер: с одной стороны, она основывалась на коллективном труде членов общины и, соответственно, на общественной собственности, а с другой, в ней существовали индивидуальное производство и частная собственность обособленных малых семей. В совместном пользовании и владении сельской общины оставались по-прежнему подсеки, луга, пастбища, .леса, охотничьи и рыболовные угодья. В общинном владении первоначально продолжала оставаться и пахотная земля, где каждой малой семье выделялся участок. Время от времени происходил передел земли между семьями. С возникновением частной собственности отдельные, -более зажиточные семьи стали, однако, удерживать полученные ими наделы и постепенно захватывать новые участки, превращая их в свое частное владение. Частную собственность малой семьи составляли орудия труда, скот, борти, постройки, приусадебная земля и разное мелкое имущество.
Возникновение частной собственности на землю — основное средство производства — имело огромное историческое значение: оно укрепило частную собственность на все другие средства производства (скот, орудия труда и т. д.) и оказало решающее влияние на дальнейшее развитие общественных отношений.
Переход от прежней общины, связанной кровным родством, к об-
71


щине территориальной потребовал, конечно, известного времени. Установить точные хронологические рубежи этого процесса не представляется пока возможным. Однако, исходя из того, что в последующий период территориальная община у эстонцев не только существовала, но и пребывала уже в состоянии распада, можно сделать вывод, что в основном она сложилась в описываемый период.
В территориальной общине, как уже отмечено, не было больше имущественного равенства. Из нее стали все чаще выделяться более богатые семьи, владевшие бблыпим количеством орудий труда, скота и других богатств, а также большей рабочей силой в лице рабов. Все это давало таким семьям возможность увеличивать с течением времени свои частные земельные владения. Использование рабского труда являлось основной предпосылкой для расширения этих владений.
Оживление экономических связей, а также возросшая необходимость организовывать самозащиту от участившихся нападений способствовали объединению сельских общин в более крупные территориальные единицы. Усилившееся имущественное и социальное расслоение привело к ослаблению старых племенных связей; племенная организация постепенно стала заменяться новой, а именно — территориальными объединениями, которые носили название кихелькондов. Последние, в свою очередь, объединялись в еще более крупные союзы — мааконды («земли»).
Сношения с соседями, особенно с восточнославянскими племенами. По мере роста производства и дальнейшего развития общественного разделения труда крепли и умножались связи с соседями. Наряду с непрекращавшимся мелким межплеменным обменом к концу периода развилась новая форма обмена — непосредственная торговля с соседними странами и городскими центрами. Эта торговля находилась в руках имущей знати.
Продолжались сношения с балтийскими племенами’на юге и одновременно крепли связи особенно с восточными славянами. Выше уже указывалось на различные серебряные изделия и монеты, поступившие на территорию Эстонии в результате общения с юго-восточными балтийскими и славянскими соседями.
В середине I тысячелетия восточные славяне, а именно кривичи, стали продвигаться к северу от верховьев Днепра, в бассейн реки Великой и в район Псковского озера.
Тесному общению с этим славянским племенем благоприятствовало то обстоятельство, что в середине I тысячелетия территория кривичей вклинивалась непосредственно в юго-восточные районы нынешней территории Эстонской ССР. О проживании славян на юго-востоке Эстонии свидетельствуют и археологические памятники и язык эстонского населения соответствующих районов. Наиболее примечательными памятниками проживавших когда-то на территории Эстонии славянских племен являются курганы славянского типа, и среди них прежде всего та>с называемые длинные, т. е. валообразные курганные насыпи, которые начинают встречаться с середины I тысячелетия на территории теперешних Пыльваского и Выруского районов. Отдельные курганы этого типа имелись, очевидно, и севернее, на западном побережье Чудского озера. Эти могильники по своему типу резко отличаются от каменных могильных сооружений древних эстонцев, но вполне совпадают с могильниками, распространенными в окрестностях Пскова и на расположенных южнее кривических территориях. Количество могильного инвентаря в курганах, в силу соответствующих погребальных обычаев, 72


невелико. Среди найденных предметов имеются, однако, также вещи балтийского или эстонского образца, что указывает на существование близких связей кривичей с прибалтийскими племенами.
Схема размещения каменных могильников эстонского типа и курганов славянского типа в восточной части Эстонской ССР и в Псковской области 1 — каменные могильники; 2 — длинные курганы; 3 — круглые курганы славянского типа (указаны только в юго-восточной части Эстонской ССР).
73


Длинный курган в Линдора (Выруский район).
В районе Пыльва, Урвасте, Выру и Рыуге курганные насыпи встречаются рядом с древнеэстонскими каменными могильниками. Это говорит о том, что на этих территориях мирно жило бок о бок славянское и эстонское население. Курганные могильники продолжали бытовать здесь примерно до IX века, после чего их число начинает убывать, а в XI веке они совершенно исчезают. К этому времени местное славянское население растворилось, как видно, среди эстонского. Этим и объясняется, почему письменные источники, целиком относящиеся к более позднему периоду, не упоминают славянского населения в Эстонии.
О связях со славянами свидетельствуют и ранние славянские заимствования в эстонском языке, часть которых восходит, по-видимому, к описываемому периоду. Многие из этих заимствований не только продолжали бытовать в местных (юго-восточных) говорах, но и проникли в территориально более отдаленные диалекты. Это красноречиво говорит о важном значении славяно-эстонских сношений для всей территории Эстонии. Необходимо отметить, что многие вошедшие в эстонский язык восточнославянские заимствования имеют ясно выраженную форму кривического диалекта. В выруском диалекте эстонского языка не только имеются заимствованные слова, но и местами чувствуется славянское влияние даже в фонетике. Если лексические заимствования способны были распространиться на довольно значительные от места их восприятия расстояния, то о влияниях, выражающихся в фонетике, этого сказать нельзя; последние являются верным признаком того, что в данном районе некогда проживало смешанное население.
74


Ряд вошедших в эстонский язык заимствованных слов указывает на то, что эстонцы переняли от восточнославянских племен много важных орудий труда, в Том числе и некоторые связанные с земледелием и ремеслом. Отметим, в частности, название сохи — sahk. К области ремесла относятся такие связанные с ткачеством и прядением термины, как koonal (кудель), värten (веретено), plird (бердо). На совершенствование орудий лова указывает слово kalts (катица).
Общественно-экономическое развитие восточнославянских племен во второй половине I тысячелетия протекало значительно быстрее, чем племен Прибалтики, в том числе и древних эстонцев. В рассматриваемый период у восточных славян уже сложились классовые отношения и стали возникать государственные образования, на основе которых в IX веке сложилось Древнерусское государство. Прибалтийские же племена в это время переживали еще период разложения первобытнообщинного строя и медленного перехода к классовому обществу.


РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
РАННИЙ ФЕОДАЛИЗМ
ИСТОРИОГРАФИЯ *
С IX по XII век в Эстонии складываются раннефеодальные отношения.
При рассмотрении этого периода, как и предыдущего, важным источником служат археологические, а также лингвистические и этнографические данные. Наряду с ними, однако, мы можем пользоваться уже и письменными источниками, хотя количество их сравнительно невелико.
Из письменных источников следует прежде всего отметить древнерусские летописи, из которых для данного периода особо важное значение имеет древнейшая так называемая «Начальная летопись», или. «Повесть временных лет», а также «1-я Новгородская летопись». Начало составления летописных сводов датируется не позднее чем X веком, однако дошедший до нас текст «Начальной летописи» составлен только в начале XII века. В летописях приводятся погодно важнейшие исторические события и явления как в Древнерусском государстве, так и в соседних странах. Через все летописи проходит идея единства восточнославянских земель и их подчинения власти киевских князей. Летописи являются ценнейшим источником по истории Древней Руси, освещающим в большой мере также историю соседних стран. В силу того, что эстонцы находились в близких сношениях с Древней Русью> летописи проливают свет и на раннюю политическую историю эстонского народа.
Что касается местных письменных источников, то они начинаются только в XIII веке. Важнейший из них — «Хроника Ливонии», автором которой был, как полагают, священник одного из латышских приходов — Генрих Латышский, написавший свое повествование в- 1225—1227 годах. Автор хроники поставил перед собой цель оправдать и превознести покорение прибалтийских народов немецкими феодалами, причем особенно рьяно он защищает действия одного из главных организаторов этой агрессии — рижского епископа Альберта. Автор сам был очевидцем и соучастником многих грабежей и насилий, сопровождавших невиданно жестокую и беспощадную борьбу, в которой немецкие феодалы утверждали свою власть над народами Прибалтики. Местных коренных жителей автор рисует как людей, стоящих на низком культурном уровне и наделенных всеми пороками, в противоположность немецким захватчикам, которые являются у него носителями всех добродетелей. Изображая кровавое насилие завоевателей как богоугодное деяние, автор, сам того не желая, приводит многочисленные сведения о событиях из жизни местных народностей. Несмотря 76


на явную тенденциозность, проявляющуюся в описании событий и освещении фактов, приведенные в «Хронике Ливонии» сведения, при критическом их истолковании, имеют большую ценность для понимания положения прибалтийских народностей в конце ХП и начале XIII века.
События XII—XIII веков излагает также другая местная хроника — так называемая старшая «Ливонская рифмованная хроника», написанная примерно в 90-х годах XIII века лицом, близко стоявшим к Ли- зонскому ордену. Первые ее части, охватывающие период до середины XIII века, значительно менее достоверны, чем хроника Генриха Латышского, и содержат грубые ошибки.
Весьма существенным источником местного происхождения, особенно в отношении истории северной Эстонии, является так называемый «Эстляндский список Датской поземельной книги». В ней приводится перечень деревень древних эстонских земель — Рявала, Харьюмаа и Вирумаа, подпавших в XIII веке под датское господство, а также сведения о размерах этих деревень в адрамаа («соха», впоследствии — «гак»), с указанием, кому и на каком основании деревни были отданы в лен (примерно до начала 40-х годов). Эти данные представляют собой очень ценный материал, характеризующий хозяйственные и общественные условия в конце рассматриваемого периода.
Отдельные сведения по истории Прибалтики того периода содержатся также в некоторых арабских источниках, в скандинавских сагах, а также в датских и немецких хрониках.
В досоветской историографии шла острая борьба по вопросу о подходе к освещению данного периода. Эта борьба концентрировалась вокруг двух проблем, касающихся, во-первых, уровня общественно- политического к культурного развития прибалтийских народностей и, во-вторых, их отношений с Древнерусским государством.
Прибалтийско-немецкие историки, представлявшие интересы хозяйничавшего в Прибалтике в течение веков немецкого дворянства, исходили из того положения — даже не давая себе труда его доказать, — что племена Прибалтики до вторжения чужеземных завоевателей в XIII веке находились на весьма низкой ступени развития. У этих племен, дескать, господствовало состояние «войны всех против всех» и они, в конце концов, уничтожили бы друг друга, не приди немецкие «культуртрегеры», которые «навели здесь порядок» и тем самым спасли их от гибели.
Эти историки утверждали, что всеми своими культурными достижениями и всем своим развитием местные народности обязаны немецким господствующим классам. Эта концепция преследовала цель оправдать господствующее положение и сословные привилегии верхушки прибалтийско-немецкого дворянства и бюргерства, а позднее, в эпоху империализма, идеологически подготовить германскую кайзеровскую и гитлеровскую агрессию в Прибалтике.
Под давлением нового, все увеличивавшегося фактического материала, содержащего неопровержимые доказательства того, что племена Прибалтики до вторжения в XIII веке немецких захватчиков уже стояли на значительном культурном уровне, некоторые прибалтийско- немецкие авторы самого последнего времени были вынуждены изменить свою старую концепцию и допустить наличие известной культуры в предшествующий период, но пытались поставить это в заслугу древним германским племенам (готам и скандинавам), которые, мол, до прихода немцев выполнили здесь «культурную миссию».
77


Прибалтийско-немецкие авторы, отрицая влияние русской культуры на эстонцев и латышей, вместе с тем вынуждены были признавать, что эти народности находились в политической зависимости от Полоцка и Пскова или Новгорода.
Прибалтийско-немецкие историки представляли свои работы как единственно «авторитетные» по истории Прибалтики, причем им удалось распространить свои фальшивые концепции довольно далеко за пределами Прибалтики. Их работы нередко публиковались и на русском языке, а многие из их лженаучных концепций, между прочим и тезис о «культуртрегерской» роли немецких агрессоров, были без критики восприняты также русскими дворянскими и буржуазно-либеральными историками.
Некоторые русские историки и археологи (Н. И. Костомаров, М. П. Погодин, Н. Н. Харузин и др.) сумели все же разглядеть тенденциозность прибалтийско-немецких авторов. Они выдвинули требование, чтобы эстонцам и латышам было отведеуо соответствующее место в истории Прибалтики, требование не игнорировать коренное население, как это делали прибалтийско-немецкие историки. Эти русские ученые показали также, что прибалтийские народности с давних времен находились в тесных сношениях с русскими, у которых они искали помощи против немецких поработителей.
Господствовавшие концепции прибалтийско-немецкой историографии были подвергнуты острой критике и со стороны местных просветителей (см. историографию раздела третьего, стр. 126).
Эстонская буржуазно-националистическая историография в основном переняла концепции прибалтийско-немецких историков. Она, правда, отрицала наиболее тенденциозные утверждения о том, что эстонцы до XIII века были дикими людьми, но примкнула к мнению, будто влияние норманских и немецких захватчиков продвинуло вперед культурное развитие эстонского народа. Она переняла от прибалтийско- немецкой историографии и ее резко выраженные антирусские взгляды. Эстонская буржуазно-националистическая историография пыталась обойти молчанием или свести до минимума исконные дружественные русско-эстонские связи и их значение для экономического, общественного и культурного развития эстонского народа, изображая отношения между эстонцами и Древнерусским государством в тенденциозном и ложном свете, как состояние постоянной вражды.
В то же время буржуазно-националистические историки пытались провести антиисторические параллели между «эпохой древней самостоятельности» и «самостоятельностью» в период буржуазно-националистической диктатуры. Согласно этой концепции, история Эстонии излагалась как смена древней независимости чужеземным господством, а установление с помощью иностранных империалистов контрреволюционной власти эстонской буржуазии — как восстановление былой самостоятельности.
Стремление представить первобытнообщинный строй и ранний феодализм как «эпоху древней самостоятельности» неизбежно приводило к подмене конкретного исследования общественно-экономического развития первобытного эстонского общества односторонними, сконструированными в чисто политическом аспекте и, следовательно, более или менее произвольными схемами. В интересах этой искусственно состряпанной параллели делались попытки представить взаимоотношения в древнем эстонском обществе IX—XII веков как идиллические, патри78


архальные, говорилось об «общей зажиточности» как следствии независимости и т. д.
Вся эта схема была обусловлена желанием представить полуколониальное, формально независимое эстонское буржуазное государство как закономерное завершение всего предшествующего исторического развития, уходящего своими корнями в далекое прошлое.
Как прибалтийско-немецкие, так и эстонские буржуазно-националистические историки отрицали наличие феодальных отношений в Эстонии до немецко-скандинавской агрессии и утверждали, что завоеватели принесли с собой в Эстонию более развитый общественный строй — феодализм, культуру и христианство.
Совершенно иначе излагает путь исторического развития эстонского народа в этот период советская историческая наука, которая исходит из учения об общественно-экономических формациях, базирующегося на разработанной классиками марксизма-ленинизма твердой научной основе. Поскольку история — это прежде всего история производительных сил общества и производственных отношений людей, перед исследователями рассматриваемого периода, как и любого другого исторического периода, встает в первую очередь основной вопрос об уровне производительных сил и характере соответствующих им производственных отношений у древних эстонцев. При разрешении этого вопроса исследователи истории Эстонской ССР опирались на проделанную советскими историками огромную работу по выяснению экономики и общественных отношений в Древнерусском государстве.
Историки, археологи, языковеды и представители других смежных отраслей науки Советской Эстонии критически пересмотрели всю ранее проделанную работу и весь фактический материал, дополнив его новыми материалами и исследованиями. В этом им была оказана существенная помощь со стороны институтов и научных сотрудников Академии наук СССР. В результате этой совместной работы доказано, что производительные силы у эстонцев достигли в рассматриваемый период такого уровня, который обусловил зарождение феодальных отношений. Значительным вкладом в более детальное освещение этого периода, прежде всего вопроса формирования первых городских центров в Прибалтике, явились проведенные в 1952 и 1953 годах обширные археологические раскопки в Таллине.
Все данные говорят о том, что на формирование феодальных отношений большое прогрессивное влияние оказали тесные хозяйственные, политические и культурные связи с Древнерусским государством.
Из проведенных до сих пор исследований явствует, что феодализм не был импортирован в Эстонию, а явился результатом местного развития; что в итоге этого местного развития производительные силы, производственные отношения и культура достигли такого уровня, при котором чужеземные завоеватели не играли, да и не могли играть «культуртрегерской» роли. Все прибалтийско-немецкие и буржуазнонационалистические схемы и построения относительно «культуртрегерства» и «западной ориентации» естественно сдаются, таким образом, в архив.
79


ГЛАВА 1П
ВОЗНИКНОВЕНИЕ РАННЕФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ ЭСТОНИИ С РУСЬЮ
(IX—XII вв.)
§ 1. Внутренние и внешние факторы развития
Древнерусское государство. Феодальные отношения в Прибал- -тике, как и в других местах, возникли в результате внутреннего развития, благодаря росту местных производительных сил. Развитию новых отношений способствовало также общее, исторически сложившееся к тому времени положение в соседних странах. Из внешних факторов наибольшее положительное влияние оказало образовавшееся в IX веке крупное государственное объединение восточных славян — Древнерусское государство. Представляя собой мощную экономическую, политическую и культурную силу, оно имело серьезное значение для общественного развития соседних народов.
У восточных славян в процессе развития классовых отношений еще ■в VI—VIII вв. возникли первые государственные образования. С ними у эстонских и других прибалтийских племен имелись тесные связи. Об этом свидетельствуют между прочим и упоминавшиеся в предыдущей главе предметы роскоши, приобретенные эстонской зажиточной верхушкой у славян, где такими предметами пользовалась обычно славянская знать.
К IX веку в Древнерусском государстве уже сложились раннефеодальные отношения. Большая часть земли находилась уже в руках крупных землевладельцев во главе с князьями. В процессе феодализации славянского общества на базе прежних государственных образований в IX веке возникло крупное и относительно единое древнерусское государство, называемое по своему ‘главному центру Киевской Русью.
Киевская Русь объединила в себе все восточнославянские земли, прежде всего территории племен, живших вдоль Днепра и других крупных водных артерий — Оки, Волги и Западной Двины. Таким образом, в состав Киевской Руси, кроме территории новгородских или ильменских словен, вошла еще обширная область, населенная племенем кривичей с их центрами — городами Смоленском, Полоцком и Псковом, а также с расположенным у границы эстонских земель городом Избор- ском. К Киевскому государству была также присоединена простирающаяся на северо-восток и восток территория племени вятичей. На юге .киевские князья продвинули границы своего государства до берегов Черного и Азовского морей.
Помимо славянских земель быстро возвышавшаяся Киевская Русь ►объединила под своей властью и обширные территории соседних несла¬
бо


вянских племен, у которых в ходе предшествующего исторического развития возникли со славянскими племенами тесные связи.
В русской «Начальной летописи» среди племен, плативших киевским князьям дань, на первом месте упоминается чудь — эстонцы —и соседи последних, древние ливские и латышские племена.
Особого могущества Киевская Русь достигла в конце X и начале XI века при князьях Святославе, Владимире и Ярославе Мудром. В Киевской Руси развивалось земледелие, возникло большое количество городов с высокоразвитым ремеслом и торговлей как между собой, так и с соседними землями, развивалась русская культура. Киевские князья развернули в этот период энергичную деятельность с целью укрепления единства своего государства и более тесного объединения вокруг себя до того слабо связанных с Киевом окраинных территорий. Это стремление проявляется и в политике киевских князей по отношению к Прибалтике.
Однако дальнейшее развитие феодальных отношений в Киевской Руси неизбежно должно было привести к ослаблению прежнего государственного единства. Это явление начинает наблюдаться уже во второй половине XI века, при сыновьях Ярослава. Если в предшествующий период феодализирующаяся верхушка, только начинавшая укреплять свое господство, была заинтересована в возникновении единой государственной власти, то теперь, когда ее права на землю и проживающее на этой земле крестьянство уже определились и когда сама она экономически окрепла и сделалась более самостоятельной, эта верхушка в разных частях государства стала добиваться все большей экономической и политической независимости. В результате этого к началу XII века от Киевского государства постепенно отделились Новгородская земля, Полоцкое, Смоленское и другие княжества. Вместе с этим к преемникам Киевской Руси — Новгородско-Псковской земле и Полоцкому княжеству — перешло также господство над Прибалтикой.
Зависимость прибалтийских народностей от упомянутых русских государств основывалась на взаимном совпадении интересов. Русские князья и феодалы были заинтересованы в укреплении и расширении своих владений в Прибалтике, в росте поступавших оттуда доходов, русское городское купечество — в том, чтобы ведущие к Балтийскому морю пути находились под контролем Руси. В то же время феодализирующаяся верхушка прибалтийских народностей со своей стороны была заинтересована в хороших отношениях с Русью как по экономическим соображениям, так еще и потому, что у русских князей она находила серьезную поддержку в усилении своего господства над народными массами.
Имеющиеся в языке, а также в материальной и духовной культуре эстонцев многочисленные свидетельства исконных дружественных отношений между широкими массами эстонского и русского народов по- казызанзт, что объединение с Русью базировалось даже на более широкой и прочной основе, чем взаимная заинтересованность одних лишь господствующих классов.
Несмотря на раздробленность, в Киевской Руси продолжала развиваться экономика и культура, росли города, распространялась письменность. В XI—XIII веках грамотность не являлась больше достоянием одной лишь узкой господствующей верхушки, а проникала также в среду городского купечества и ремесленного люда. Все это, как мы увидим ниже, оказывало существенное влияние на экономическое, политическое и культурное развитие Эстонии.
6 История Эст. ССР
81


Политическая связь с Русью создала в Эстонии условия для быстрейшего перехода от первобытнообщинных отношений к феодальным, т. е. к более высокой форме общественных отношений. Таким образом, эта связь отвечала объективным потребностям местного общественного развития и имела прогрессивное влияние на историю Эстонии,
Население Эстонии и его соседи. По данным археологии, в рассматриваемый период, по сравнению с предыдущим, прослеживается заметный рост народонаселения. Судя по распространению археологических памятников, вся территория Эстонии к концу этого периода была уже довольно равномерно заселена. В отношении северной Эстонии это подтверждается и данными «Датской поземельной книги», составленной в первой половине XIII века. Из этих данных явствует, что к тому времени на севере Эстонии уже существовали почти все деревни, известные нам и в XIX веке. Распространение археологических памятников говорит, далее, о том, что даже на острове Сааремаа и на северо-западе материковой части Эстонии, которые в предыдущий период были еще сравнительно редко заселены, имелось теперь многочисленное население.
Продолжали оставаться незаселенными, в основном, лишь обширные заболоченные районы: бассейн реки Пярну и примыкающий к нему с юга крайний юго-запад материковой части нынешней территории Эстонской ССР, который в своей прибрежной полосе был песчаным, а дальше покрыт дремучими, отчасти заболоченными, лесами. Была пустынна и заболоченная область, начинающаяся в бассейне реки Пярну примерно у Вяндра и уходящая на северо-восток приблизительно до Вызу на северном побережье. Незаселенной оставалась также узкая полоса вдоль всего морского побережья и большая часть прибрежной зоны Чудского озера, которая из-за песчаной почвы и заболоченности была малопригодна для земледелия. Ни на морском побережье, ни на берегах Чудского озера тогда еще не было населения, занимавшегося исключительно рыболовством. Не были зеселены, по-видимому, и некоторые острова. Так, остров Хийумаа в одном источнике конца XIII века еще называется «пустынным». Постоянных жителей не было на Вормси, Рухну, Кихну и других мелких островах. На материке отсутствуют следы заселения на некоторых участках с так называемой «тяжелой», глинистой почвой, например, в районе Вигала и Тори, а также в центральной части Пандивереской возвышенности.
В начале рассматриваемого периода весьма редкое население имели лесистые и болотистые места, расположенные к северу и северо-западу от Чудского озера. В XII веке отдельные песчанистые холмы этой местности заселяются прибывшими с востока немногочисленными русско- водскими поселенцами. Если не считать это последнее смешанное население на севере и северо-западе от Чудского озера, можно сказать, что все население Эстонии состояло в тот период из эстонцев. Славянское население, отмечавшееся в предыдущий период в юго-восточной Эстонии, к X веку в значительной степени уже эстонизировалось: последние следы, его, в виде отдельных курганных насыпей славянского типа, относятся к XI веку.
По примерным подсчетам, основанным на общем количестве крестьянских «сох», с которых немецко-датские феодалы стали взимать повинности, население Эстонии в начале XIII века насчитывало 150— 200 тысяч человек.
Южными соседями эстонцев были родственные им по языку ливы, обитавшие на восточном побережье Рижского залива, в основном — в. 82


нижнем течении реки Гауя (Лифляндская Аа) и реки Даугава (Западная Двина); другая часть ливов проживала в северной Курземе, частично вперемежку с куршами. Основная часть куршей, язык которых принадлежал к балтийской, или литовско-латышской группе, населяла западное побережье Курземе, а именно, окрестности теперешних городов Лиепая и Вентспилс. К востоку от куршей, в окрестностях нынешнего города Елгава, лежала территория родственных им по языку земгалов. Восточная часть теперешней территории Латвии была населена наиболее многочисленным латышским племенем — латгалами. У всех названных южных соседей эстонцев в рассматриваемый период уже сложились раннефеодальные отношения. К XII веку в Латгалии, на берегу реки Даугава, возникли два зависимых от Полоцка княжества — Ер- сикское (Герцикское) и Кокнесское. Ливы и южные латгалы платили дань Полоцку, в то время как северные латгалы находились в зависимости от Пскова.
На юго-востоке территория эстонцев граничила с Новгородско-Псковской землей, на северо-востоке, по ту сторону реки Нарва, лежала так называемая Водская земля, входившая в новгородские владения. В Водской земле обитало смешанное русско-водское население. Северное побережье Финского залива населяли финские племена: на юго- западе современной Финляндии — сумь (суоми — собственно финны), а в центральной части — емь (хямэ).
Развитие хозяйства. Рассматриваемый период знаменуется значительным дальнейшим ростом производительных сил. Особенно ярко это проявляется в основных отраслях хозяйства — земледелии и скотоводстве.
Господствующим было пашенное земледелие. В хрониках начала XIII века восхваляются «обширные нивы» эстонцев. Успехи пашенного земледелия были обусловлены началом применения новых, более совершенных орудий труда, а также широким распространением новой сельскохозяйственной культуры — ржи. Основным пахотным орудием служила теперь соха. Как видно из соответствующих находок в северных районах Латвии, начиная с XI—XII веков соха снабжается железными сошниками. Такая соха была гораздо более производительным пахотным орудием, чем рало с деревянным ральником. Судя по несколько более поздним этнографическим данным, только на маломощных почвах, залегающих на известняковом грунте северной и северо- западной Эстонии и островов, продолжали пользоваться ралом старого типа, в то время как на глубоких почвах центральных и южных районов Эстонии распространилась соха того же типа, что у русских и латышей. При помощи сохи не только разрыхляли почву, но даже запахивали посев. Кроме сохи применялась и борона. В этот период для уборки урожая стали пользоваться новым типом серпа, какой бытовал в Новгородской земле. Он был более производительным, чем старый простой серп. Примечательно, что вместе с новым типом орудия распространилось и его заимствованное из русского языка название sirp (серп).
Наряду с пашенным земледелием продолжало сохранять свое значение и подсечное. С IX века вместо прежнего узколезвийного топора вошел в употребление новый широколезвийный тип, с наварным стальным лезвием. Он значительно облегчал и ускорял работу по расчистке лесных участков для подсеки. Часть подсечных земель постепенно забрасывалась в перелоги, площадь которых таким образом постоянно увеличивалась. Подсеки по-прежнему находились в коллективном пользовании всей общины. Пахотная же земля была в основном уже разде83


лена между отдельными хозяйствами и перешла в их постоянное владение.
До того времени преобладающей сельскохозяйственной культурой ■был ячмень. Начиная же с XI века выдвигается новый важный хлебный злак — рожь. Первоначально выращивалась только яровая рожь. Но в период вторжения немецких агрессоров в начале XIII века в Прибалтике была уже известна и озимая. Сравнительно нетребовательная к почвенным и климатическим условиям, рожь хорошо развивалась на
Находки из колодца на городище Лыхавере (Вильяндиский район).
1 — деревянная лопата; 2 — бороздильник.
местных супесчаных почвах и в значительной степени разнообразила урожай. Кроме того сеяли овес, хотя, по-видимому, в относительно небольших размерах. Значительную роль издавна играла репа, а также бобовые растения — горох и конский боб. Из технических культур важное место занимал лен, в небольшом количестве выращивали также коноплю.
84


В землепользовании господствовала, очевидно, как и в северных районах древней Руси, переложная система, т. е. выпаханные земли забрасывались для восстановления плодородия почвы на некоторое время в перелог. С началом выращивания озимых культур начался постепенный переход к паровой системе земледелия.
В тесной связи с земледелием развивалось и скотоводство. Об относительно большом количестве домашних животных у эстонцев повествуют хронисты. Согласно их сообщениям, в начале XIII века немецкие завоеватели угоняли из эстонских земель множество лошадей, коров и овец. О развитом скотоводстве свидетельствуют также находки костей домашних животных в городищах и поселениях. В этот период их встречается значительно больше, чем в предыдущие века. Находки содержат в более или менее равном количестве кости крупного рогатого скота, овец (или коз) и свиней. К концу рассматриваемого периода свиноводство, особенно в южной Эстонии, принимает более широкие размеры. Рост свиноводства подтверждается и соответствующими находками в соседней Латвии. Нередко встречаются кости курицы.
На дальнейшее развитие скотоводства указывают также частые находки косы-горбуши для кошения сена. Коса стала длиннее, а следовательно, и производительнее прежней. Заготовка определенных запасов кормов для лошадей и другого тяглового скота стала необходимостью, — без этих запасов их невозможно было прокормить зимой и сохранить их рабочие качества к началу весенних полевых работ. Эстонцы гораздо шире, чем их южные и восточные соседи, использовали крупный рогатый скот, особенно волов, в качестве тягловой силы. Это отражается и в старинном названии крупного рогатого скота — vediksed (от vedama — возить, тянуть). На полевых работах лошадь запрягалась преимущественно в борону, которую надо было волочить быстрее, чем соху. Последнюю обычно тащили волы. В основном же, лошадь использовалась не столько для хождения в упряжке, сколько для верховой езды, ибо при тогдашнем состоянии дорог такой способ передвижения был наиболее удобным.
Следует отметить, что из-за скудного кормления и примитивных условий содержания скот того времени был довольно хилым и низкорослым. Рост взрослой коровы не превышал обычно одного метра, т. е. роста теперешней средней телки. Лошади тоже были невысокими. Домашняя свинья была значительно меньше ее предка — кабана. Несмотря на это, домашние животные составляли самую существенную часть движимого имущества тогдашнего населения.
Некоторое хозяйственное значение сохранила охота. Среди найденных на местах поселений костей диких животных чаще всего встречаются кости лося и кабана, реже — медведя, зубра, бобра, зайца; на островах, а кое-где и на материке, обнаружены в значительном количестве кости тюленя. Для получения такого ценного товара, каким являлась пушнина, охотились на белку, лисицу и другого пушного зверя; кости диких животных попадаются на поселениях реже костей домашних еще и потому, что убитых зверей, мясо которых не шло в пищу, после снятия шкуры оставляли в лесу.
Немаловажную роль в добывании пищи продолжала играть рыбная ловля. Если не считать случайный лов в мелких водоемах, добыча рыбы велась коллективно, общинами, в расположенных в пределах их территории крупных водоемах, реках, озерах, а также и на море. Это занятие носило сезонный характер, главным образом в период метания икры и в промежутках между полевыми работами.
85


Льячка (1) и тигель (2) с городища Вароола (Мярья- мааский район).
Определенное место в хозяйстве того времени, особенно в южной Эстонии, занимало бортничество. Оно находилось еще на ступени лесного бортничества, когда пчелы содержатся в лесу в бортях, устроенных в естественных дуплах или выдолбленных колодах. Борти находились в частной собственности отдельных семей и снабжались соответствующей семейной тамгой. Особенно большое значение бортничество стало приобретать с XI века, когда у соседних народов распространилось хри-
Топор, найденный в колодце на городище Лыхазере.
стианство и появился спрос на воск для церковных свечей. Мед шел на изготовление медового напитка.
Развивалось и ремесленное производство. Строительные, плотничные работы, изготовление земледельческих орудий и разных других деревянных предметов, а также мелкие кузнечные поделки выполнялись в хозяйстве каждой семьи обычно собственными силами. Изготовление же большинства основных железных орудий труда, топоров, кос, серпов, кузнечного инструмента, а также оружия требовало особых навыков и специализации. Чтобы сделать, например, длинную косу с наварным, соответствующим образом закаленным стальным лезвием или выковать хороший топор, не говоря уже о мече, нужно было особое искусство и длительный навык. Именно поэтому в наибольшей мере и ранее других отраслей ремесла специализировалось кузнечное дело. Показательно, что в эстонском языке название кузнеца — sepp — стало общим для всякого специализировавшегося мастера.
86


Для обработки железа и других металлов служили горн с мехами, молот, наковальня, клещи, зубило, пробойник, напильник, чекан и т. д. Обычно кузнец был и литейщиком, изготовлявшим бронзовые и даже серебряные предметы украшения. При изготовлении драгоценных серебряных украшений надо было обладать не только специальными навыками — здесь требовалась и тщательная работа. Надо, однако, сказать, что у эстонцев, как и у других народов Прибалтики, техника изготовления серебряных украшений не достигла такой высоты, как на Руси. Наиболее драгоценные предметы украшения, как и особенно ценное ♦оружие, которые носила знать, были в большинстве случаев привозными.
Для плавки и литья бронзы и других цветных металлов применялись глиняные плавильные тигли и изготовленные обычно по восковой модели глиняные литейные формы. Большинство предметов после отливки подвергалось обработке путем ковки. Затем они украшались нарезным и чеканным орнаментом, который наносился при помощи соответствующих стальных инструментов.
Дерево было самым обычным материалом, из которого возводились всякого рода постройки, а также изготовлялось большинство орудий труда, различная посуда и утварь. Тем не менее плотничное и деревообделочное дело было, по-видимому, специализировано слабее, чем кузнечное. Важнейшим орудием обработки дерева служил топор. С IX века получает распространение его широколезвийный тип. В целом топоры были двоякого вида: один — с резко заходящим назад лезвием, другой, подобно секире, — с симметрично вытянутым' в обе стороны лезвием. Вторым важным орудием был, как и раньше, нож, служивший для многих деревообделочных работ, а также для обработки кости, кожи и прочих материалов. Кроме того для деревообделочных работ применялись всевозможные специальные инструменты, например, тесла с прямым или желобчатым лезвием, скобели для строгания деревянных изделий, ложкарь с вогнутым лезвием, сверла с ложковидным работающим концом и т. д.
При помощи этих орудий, а также разного рода деревянных приспособлений не только выполнялись различные плотничные работы, как например, рубка бревенчатых стен, расщепление и обтесывание плах, но и изготовлялись всевозможные предметы домашней утвари. На островах и побережье теми же инструментами строили суда. В этом ремесле эстонцы достигли такого же искусства, как скандинавы, новгородцы и другие соседи. Судостроение, несомненно, являлось делом особых мастеров. В общем, судя по отдельным найденным в городищах деревянным предметам, вроде топорищ, дубовых и можжевеловых древков копий и т. д., деревообделочное ремесло, несмотря на его относительно слабую специализацию, все же было хорошо развито.
Домашним способом изготовлялось много видов деревянной посуды.
87


Следует отметить, что в Эстонии, как и вообще в Прибалтике, глиняная посуда употреблялась сравнительно меньше, чем, например, у русских: ее заменяла долбленая деревянная посуда, а также лыковые туески и т. д. Наряду с долбленой появилась уже и клепочная посуда. В центрах городского типа к концу рассматриваемого периода деревянную посуду стали вытачивать на станке. В зажиточных хозяйствах наряду с прочёй посудой нередко употреблялись кованные из бронзового листа блюда, обычно привозные, среди которых встречаются отдельные художественно украшенные экземпляры.
Хотя глиняная посуда и применялась в меньшем количестве, чем в славянских землях, в рассматриваемый период она была все же гораздо обыденнее, чем позже, например, в XVI—XVIII веках. Наряду с изготовленной от руки лепной керамикой, в XI веке появляются глиняные сосуды, сделанные на гончарном круге. Судя по формам этих сосудов и направлению их распространения, гончарный круг был заимствован у русских, где им широко пользовались уже раньше. Гончарный круг значительно ускорил изготовление глиняной посуды. Его введение указывает на то, что и в этой отрасли ремесленного производства появились специальные мастера — гончары.
В домашнем женском производстве важную роль играло прядение, ткачество и изготовление одежды. Пряжу пряли и крутили при помощи веретена, на которое для ускорения вращения надевалось колечко — пряслице. Изготовленные из обожженной глины, а также из известняка, песчаника или кости пряслица встречаются в вещевом инвентаре поселений и городищ. Ткацкий стан был, по-видимому, стоячего типа. Дошедшие до нас остатки тканей свидетельствуют об относительно развитых навыках тканья. Особенно тщательно изготовлялись шерстяные наплечные покрывала, которые украшались цветными ткаными узорами и вышивались бронзовыми спиральными пронизками и оловянными бляшками. Эстонские шерстяные покрывала считались у немецких завоевателей в начале XIII века ценной добычей. Богатая знать нередко пользовалась привозными тканями. Большую часть предметов одежды женщины шили дома, и только меховые шубы и, возможно, праздничные кафтаны уже, вероятно, отдавались в пошив специальным мастерам.
Подводя итоги, нужно сказать, что хотя ремесленное производство не достигло такого высокого уровня, как на Руси, его наиболее развитые отрасли, и прежде всего кузнечное дело, все больше превращались в занятие специализировавшихся мастеров. Ремесло стало обосабливаться от земледелия и вместе с тем в какой-то мере сосредоточиваться в центрах городского типа, возникавших в тот период.
Рост производительности труда и углубление общественного разделения труда обусловили и дальнейшее расширение торговли. Она велась как сухопутным, так и морским путем. Имеются сведения о торговых поездках эстонцев в Новгород уже в X веке. Эстонцы нередко бывали также в Пскове и других русских городах. В то же время торговые центры Эстонии посещались и русскими купцами (позднее часть из них даже осела здесь на постоянное жительство). Приезжали сюда также заморские купцы. В XII веке впервые упоминаются Чудинецкая улица в Новгороде и находившиеся в ее конце ворота того же названия. Нет сомнения, что улица была названа так потому, что на ней проживали или эстонцы или новгородцы, торговавшие с Эстонией (Чудью).
Мореходством на Балтийском море занимались, прежде всего, островитяне и в меньшей степени — жители побережья материка. Они находились в постоянных торговых связях с островом Готланд, являвшимся в
88


Кузнец. Миниатюра. (Государственный Исторический музей.)
ту пору важнейшим торговым центром на всем Балтийском море. Морские торговые поездки в то время нередко принимали характер пиратских набегов. В ответ на экспансионистские попытки скандинавов и их. грабительские вторжения эстонцы не ограничивались отражением врага, а начали сами, особенно в XI—XII веках, совершать набеги на побережье Дании и на ее владения в современной южной Швеции. Возможно, что эстонцы участвовали в 1187 году в морском набеге подвластных Новгороду карелов на важнейший шведский торговый город Сигтуна. После этого набега Сигтуна утратила свое былое значение и центром шведского государства стал Стокгольм. Этот наиболее крупный морской поход был предпринят в ответ на шведскую агрессию против стран восточного побережья Балтийского моря.
Товары, которые островитяне приобретали путем купли или же захватывали во время набегов, особенно скот, а также обращенных в рабство пленных они большей частью перепродавали своим ближайшим соседям на материке или увозили на рынки русских городов — Пскова, Новгорода и Полоцка.
О масштабах торговли ярко свидетельствуют найденные в Эстонии многочисленные медные, бронзовые и серебряные предметы, а также тысячи серебряных монет. Все цветные и благородные металлы поступали сюда извне. Как можно судить по изготовленным из этих металлов и завезенным сюда готовым предметам, большая часть бронзы поступала с юго-запада через посредничество балтийских племен, и она, в конеч89>


ном счете, очевидно, венгерского происхождения; что касается серебра, то оно привозилось преимущественно либо с востока, либо с запада. Предметами тогдашней торговли кроме того являлись пушнина, скот, соль, воск, мед, дорогое оружие, прежде всего мечи, а также дорогие ткани. Особо следует упомянуть породистых коней, покупавшихся богатой знатью. Обычным товаром были и рабы.
Если в прежние времена общим эквивалентом для обмениваемых товаров служили скот и меха, то к рассматриваемому периоду господствующим мерилом стоимости стали драгоценные металлы, особенно серебро. До XI века серебро находилось в обращении, как правило, в виде арабских диргемов, большое количество которых попало в Восточную Европу, в том числе и в Прибалтику, благодаря оживленной торговле, ведшейся с восточными странами в IX и X веках. Территория Эстонии является одним из наиболее богатых этими находками районов Прибалтики. По неполным данным, здесь обнаружено свыше 4000 арабских монет, поступавших сюда прежде всего путем торговли с соседними русскими городами. Многие арабские монеты более ранних периодов происходят из разных городов Азии и Африки; большинство позднейших монет (X век) отчеканены в среднеазиатских городах — Ташкенте, Самарканде и других. К исходу X века приток арабских монет стал убывать, а в 30-х годах следующего столетия он полностью прекратился. В конце X века, наряду с арабскими монетами, на Руси появились византийские монеты, которые попадали оттуда и в Эстонию. До сих пор здесь найдено свыше 300 византийских монет, датируемых примерно концом X и началом XI века.
С этого времени в Новгородской земле получает распространение большое количество серебряных монет западного происхождения. Большинство из них отчеканено в Германии, главным образом, в прирейнских городах, меньшую часть составляют англо-саксонские монеты. В первой половине XII века эти монеты постепенно исчезают из обращения и заменяются серебряными слитками. Имевшие хождение и раньше, наряду с монетами, они превращаются теперь в основное платежное средство. Область распространения находок, содержащих монеты западного происхождения, показывает, что довольно большое количество этих монет поступало в Новгородскую землю через Прибалтику, особенно через Эстонию. В Эстонии уже зарегистрировано свыше 2000 англо-саксонских и свыше 4000 немецких серебряных монет X—XII веков. Большинство из них, как и арабские монеты предыдущего периода, найдено в виде кладов, каждый из которых содержит несколько сот монет, а иногда еще и отдельные серебряные вещи и слитки. Клады, открытые на территории Новгорода, аналогичны по своему составу эстонским кладам. Это опять-таки говорит о том, что значительное количество монет западного происхождения поступило в Новгородскую землю через Эстонию, сюда же они попадали прежде всего благодаря новгородской торговле.
В Киевской Руси своих монет чеканили мало. Больше всего их было отчеканено при князе Владимире Святославовиче и его сыновьях. Одна из очень немногих найденных до сих пор серебряных монет сына Владимира — Ярослава Мудрого — обнаружена на острове Сааремаа.
Серебряные монеты, как и слитки, принимались и передавались до весу. Весы, а также система гирек для взвешивания серебра — восточного происхождения. На их основе в Киевской Руси сложилась своя собственная весовая система, где единицей служила гривна, равная по весу 49,25 грамма серебра. Гривна делилась на 20 ногат или 50 кун или 10£) векш (вевериц). Ногата — арабское слово, раньше обозначавшее дир- 90


гем; позднее, когда содержание серебра в диргеме и сам вес его уменьшились, ногатой стали называть полноценную серебряную монету.
Для оплаты стоимости меньшей, чем ногата, монету разрубали на две или более частей, которые по-русски назывались резаками. Куной вначале называли шкурку горностая (куницы), векшой — беличью шкурку, позднее эти слова стали обозначать соответствующие мелкие серебряные денежные единицы.
Чтобы дать представление о покупной ценности гривны, отметим, что верховая лошадь стоила в Киевской Руси 2—3 гривны, корова — 2 гривны, а раб, согласно «Русской Правде», оценивался в 5 гривен. После удачного военного набега цена на рабов намного падала.
Серебряная монета Ярослава Мудрого (найдена на о. Сааремаа). (Государственный Исторический музей.)
В Новгороде, где позднее находились в обращении монеты западного происхождения, к XII веку сложилась своя гривна, которая была в 4 раза тяжелее старой русской гривны (средний вес ее составлял 197 граммов). Она делилась на такие же мелкие единицы, как и старая гривна, причем эти единицы имели соответственно больший вес. Новгородская гривна имела хождение и в Эстонии, но наряду с ней была известна также и другая весовая единица — готландская марка, примерно равная по весу гривне.
В Эстонии более чем в 20 местах найдены весы и гирьки для взвешивания серебра, аналогичные тем, какие обнаружены в других районах Восточной Европы. Все они относятся к XI, XII и началу XIII века. Как и в других местах, клады, открытые в Эстонии, содержат, помимо разрезанных серебряных монет, еще и разрубленные серебряные слитки или предметы.
Торговлей занималась, в основном, богатая знать. Вывозимые ею товары, особенно в более поздний период, поступали в значительной части в виде податей от зависимых крестьян. Для зажиточной части населения торговля служила таким образом важным источником накопления богатства, в то время как основная масса населения получала от нее лишь незначительную долю выгод. Как и обособливающееся от земледелия ремесло, торговля все более концентрировалась в поселениях городского типа.
Возникновение поселений городского характера. Как уже отмечалось, некоторые отрасли ремесленного производства в рассматриваемый период стали отделяться от земледелия. Ремесла, требующие особого мастерства, стали сосредоточиваться главным образом в определенных селениях, которые вместе с тем превращались в центры торговли и вообще более развитой культуры. Так в условиях раннефеодальных отношений стали возникать населенные центры городского типа.
91


Поскольку рассматриваемый период характеризуется развитием торговых связей и усилением общения с соседями, удобное географическое положение в отношении сухопутных или морских путей являлось одним: из факторов, способствовавших возникновению того или иного городского поселения. Обычно такие поселения примыкали к какому-нибудь раннефеодальному замку, а иногда располагались даже в какой-либо
Серебряные монеты, слитки, разрубленные серебряные украшения и весы с гирьками для. взвешивания серебра (XI—XII вв.).
крупной крепости. Этим и объясняется, почему слово linn, обозначавшее первоначально укрепленное селение, стало позднее означать город. Некоторые поселения городского типа развились из древних поселений, возникших уже в условиях первобытнообщинного строя. Такими пунктами являлись, например, Тарту, Вильянди и Отепя. Другие же городские поселения, как например, поселок на месте теперешнего Таллина, Варбола и др., появились в основном лишь в рассматриваемый период.
92


Раньше других, а именно в 1030 году, упоминается в древнерусских летописях Тарту. Окрестности Тарту выделяются крупными могильниками и прочими археологическими памятниками уже с первых веков н. э.; следовательно, в этой местности существовало сравнительно большое для того времени количество поселений. Поэтому здесь довольно рано возникла и крепость, располагавшаяся у главной переправы через реку Эмайыги, на одном из крупнейших путей, связывающих юг и север Эстонии. К западу и востоку от Тарту простирались обширные болота, затруднявшие сообщение. Особенно большое значение как место переправы Тарту приобрел в описываемый период, когда пролегавшая здесь дорога, в связи с общим оживлением сношений стала одной из важнейших магистралей, соединяющих Псков и Новгород с расположенными в северной Эстонии, на побережье Балтийского моря, пристанями. Этим и объясняется, почему Ярослав Мудрый именно здесь заложил свой опорный пункт — город Юрьев. О Тарту как о торговом центре говорят многочисленные клады с монетами X—XI веков, отмечающие его окрестности.
Тартуская крепость (площадью примерно в 8000 квадратных метров) была одним из крупнейших и сильнейших укрепленных пунктов в древней Эстонии. Археологическое исследование ее и лежащих в окрестностях памятников только что началось, и мы еще не имеем о них подробных данных. Из русских летописей, однако, известно, что при Ярославе Мудром здесь кроме крепости были выстроены «хоромы» для княжеского наместника и других должностных лиц, которые остались в Тарту во главе русского военного отряда для управления окрестными землями и сбора дани. Естественно, что русские развили Тарту и как торговый центр. Здесь поселились русские купцы, существовала, по-видимому, и церковь. Таким образом, Тарту под властью русских стал первым известным нам в Эстонии и вообще в Прибалтике городским центром, влияние которого не могло не сказаться и на развитии других аналогичных поселений городского типа.
Важно отметить, что многие эстонские слова, связанные с городскими поселениями и развитием торговли, заимствованы из русского языка, например, uulits (улица), päsmer (безмен), pund (пунд, пуд), määr (мера) и другие.
Следующей упоминается в русских древних источниках (под 1116 годом) Отепя — крепость и центр древней эстонской земли Уганди. Крепость эта находилась в том месте, где от магистрали, проходящей через Тарту с юга на север, ответвлялась в восточном направлении дорога на Псков и Новгород; сюда же сходились дороги с запада и северо-запада Эстонии. Отепя являлась, таким образом, важным узловым пунктом на путях сообщения между эстонскими и русскими землями, а поэтому понятно, почему русские письменные источники в XII—XIII веках неоднократно упоминают ее. Крепость Отепя была меньших размеров, чем Тарту (ее площадь составляла около 3500 квадратных метров), однако .располагалась она на высоком холме с крутыми склонами и вообще представляла собой одну из самых мощных крепостей древних эстонцев. При археологических раскопках городища Отепя были обнаружены материалы, восходящие к последнему тысячелетию до н. э. Вблизи крепости располагались поселение и могильник, возникшие, как видно, в эпоху раннего феодализма.
Древнее укрепление и торговый пункт на месте теперешнего Таллина является третьим по счету центром, отмеченным в древних письменных источниках. Впервые он упоминается под старинным назва-
93


64-й лист карты Идриси.
Стрелка слева указывает на название «Астланда», а справа — на «Колувань».
нием Колувань (Колывань), встречающимся позднее и в русских источниках, на географической карте мира, составленной в начале 1154 года арабским географом Абу-Абд-Аллах-Мохаммед Идриси. В сопровождающем карту тексте о Колывани сказано: «Это маленький город, наподобие большой крепости. Жители его землепашцы и доходы их скудны, но у них много скота». Об эстонском городище на теперешнем Таллинском Тоомпеа (Вышгороде) упоминает в своей хронике и Генрих Латышский. Он называет его употреблявшимся у скандинавов именем Лин- данисе. Название же Колывань, которым пользовались русские, происходит, по всей вероятности, от эстонского наименования этой местности, которое, в свою очередь, очевидно, связано с именем героя народного эпоса — Калева.
Как показали произведенные в 1952 году на Таллинском Вышгороде археологические раскопки, на этом высоком холме, имеющем исключительно хорошую естественную защиту, по крайней мере с XI века уже существовала не только эстонская крепость, но и поселение. Колывань была самым крупным укрепленным пунктом древних эстонцев. По своей площади (6—7 га) это укрепление более чем в два раза превосходит другое городище, также расположенное на северном побережье земли Ря- вала, в приустье реки Ягала, площадь которого равна 2,7 га.
Археологические раскопки, произведенные в 1953 году на Ратушной площади, в нижней части города Таллина, показали, что начиная с XI века на этом месте находился торг, где продавались, по-видимому тут же изготовлявшиеся, разного рода изделия ремесленного производства — деревянная посуда, обувь, костяные гребенки, пряслица и прочие предметы обихода. На площади был открыт колодец, стенки которого выложены из камней по тому же образцу, как и в некоторых дру94


гих городищах XI—XII века. Из колодца была извлечена подковообразная пряжка, относящаяся к той же поре. В Таллине и его окрестностях найдено не только много отдельных монет, но и целые монетные клады X— XII веков.
Древний Таллин — Ко- лывань возник, видимо, только в рассматриваемый период. Его ближайшие окрестности с их малоплодородной почвой в течение длительного времени оставались незаселенными. Колы- вань выдвинулась среди других аналогичных пристаней (в приустье Ягала, Тоол- се и т. д.) благодаря своему исключительно выгодному расположению в смысле путей сообщения. Здесь имелась удобная, хорошо укрытая от ветров гавань, сюда с нескольких наДеревянная посуда (раскопки 1953 г. в гор-. Таллине).
Точеная миска (фрагмент) и дощатая миска.
правлений — юго-запада.
Колодец со стенкой, выложенной из камня, в Таллине на Ратушной площади (раскопки 1953 г.).
95


юга и востока — сходились сухопутные дороги, которые пересекались как раз на месте теперешней Ратушной площади, почему здесь и образовался торг.
В возникновении и развитии Колывани, (как и других аналогичных эстонских поселений городского типа, большую роль сыграли торговые сношения с Русью — Новгородом и Псковом. В русских преданиях и фольклоре широкой известностью пользовались как Колывань, так и «колывановичи». Некоторые данные позволяют предполагать, что русские купцы имели здесь свой поселок, или, пользуясь более поздним термином, «гостиный двор». Такой же «двор» был, очевидно, и у заморских купцов. Археологическими исследованиями охвачена пока очень ограниченная территория Таллина, поэтому не удалось еще обнаружить достоверных следов ни одного из этих поселков. Пока может считаться достоверным лишь существование обширного эстонского городища и торга.
Верхняя часть вала, сложенного из известняковых плит, на городище Варбола (Мярьямааский район).
Из других пристаней на побережье материковой части Эстонии следует упомянуть устье реки Пярну, где имелись гавань и торг. Это подтверждается также рядом монетных кладов, обнаруженных в городе Пярну и его ближайших окрестностях.
Крупным центром внутри Эстонии была Варбола (в древней земле Харьюмаа), которую русские летописи упоминают наряду с другими крупными городскими поселениями эстонской территории, называя ее— Воробиин. Варбола являлась третьей по величине крепостью в Эстонии; .ее внутренняя площадь равнялась примерно 2 га. Построенная на оконечности невысокой гряды (отчего русские летописи называют ее еще и Воробьевым Носом), Варбола, подобно некоторым другим укрепленным поселениям, расположенным в равнинных местах северо-западной Эстонии и островов, была окружена мощным валом. Последний представлял собой плитняковую стену, выложенную сухой кладкой; с наружной стороны высота стены достигала 10 метров. Сооружение такой стены требовало огромной и исключительно тщательной работы. Археологическое обследование городища показало, что крепость Варбола была заложена в XI или XII веке. Поселение вблизи Варбола пока не открыто. Однако на окруженной валом обширной внутренней территории городища обнаружен мощный культурный слой, где сохранились остатки жилищ, следы ремесла — обработки металлов, а также кости и прочие материалы. Тут же открыт и глубокий колодец. Жили здесь ремесленники, а возможно, и торговцы, и вся жизнь была сосредоточена, очевидно, внутри самой крепости.
96


Кроме вышеописанных, а также ряда других крупных городищ, часть из которых преемственно связана с более ранними поселениями городского типа, существовали в рассматриваемый- период и мелкие укрепления типа замков (Лыхавере, Наану). Последние, как увидим ниже, являлись опорными пунктами властвования отдельных представителей знати. В этих небольших замках располагалось, по-видимому, только собственное хозяйство какого-нибудь князька; здесь найдены следы ремесленного производства, особенно кузнечного и металлообрабатывающего, но размеры его невелики и оно, очевидно, обслуживало, главным образом, хозяйство владельца замка.
§ 2. Зарождение феодальных отношений
Возникновение феодальной земельной собственности. Для дальнейшего формирования общественного строя решающее значение имело прежде всего развитие землевладельческих отношений. В отличие от восточных славян, у эстонцев, как и у латышей, значительная часть общинной земли, находившейся первоначально в виде наделов лишь во временном пользовании отдельных семей, перешла в индивидуальное владение последних. Характерные для общинного землепользования периодические переделы земли лишь крайне редко упоминаются в источниках XIII—XIV веков. Из этого и некоторых других фактов следует, что переход большой части пахотной земли и даже прилежащих к деревне лугов в частное владение должен был, по-видимому, произойти, в основном, уже в рассматриваемый нами здесь период. В коллективном владении и пользовании общины продолжали оставаться подсеки, пастбища, более отдаленные луга, леса и водоемы. Таким образом, община
Городище Ватла (Хаапсалуский район). Расположено, как и Варбола, на оконечности гряды.
7 история Эст. ССР 97


в эстонской деревне в XIII веке представляла собой уже в значительной степени лишь пережиточное явление. В условиях частнособственнических отношений в общине неизбежно росло имущественное неравенство, община все более расслаивалась на имущие и малоимущие хозяйства, между которыми неизбежно возникали и все более обострялись противоречия; иначе говоря, община распадалась.
Богатые семьи захватывали все больше земель. Недаром «Рифмованная хроника» отмечает, что эстонская имущая верхушка богата именно землей. Хозяйства обособившихся от общины имущих верхов назывались «мызами». Накопление земли в руках имущих и обусловленное этим усиление их влияния является важнейшим общественным процессом этого периода. Возникновение крупного землевладения создало основу, на которой зарождались феодальные отношения.
В какое именно время складывались эти новые общественные отношения, т. е. стала появляться феодальная собственность имущего класса, в конце ли I тысячелетия, как можно предположить по некоторым признакам, или несколько позже, — пока с полной достоверностью сказать нельзя. Нам неизвестен еще конкретный ход развития новых отношений, хотя не подлежит сомнению, что в общих чертах он протекал тем же путем, как у славянских и балтийских соседей, с которыми, как уже отмечалось, эстонцы находились в тот период в самом тесном соприкосновении.
Новый феодализирующийся имущий класс образовывался, надо полагать, прежде всего не из старой родовой знати, а из выросших рядом с ней в новых социально-экономических условиях богатых собственников. Это были отдельные лица или целые семьи, приобретшие власть в обществе не благодаря своему происхождению из родовой знати, а исключительно благодаря своему богатству, которое появилось у них в результате удачной торговли или участия в военных походах и которое они приумножали путем захвата земли и приобретения рабов. Эти новые богачи, образовавшие, пользуясь выражением Ф. Энгельса, новую аристократию богатства1, явились в первую очередь той силой, которая разрушила древние патриархально-родовые традиции; в новой обстановке их имущественное положение позволило им стать в один ряд со старой родовой знатью.
Старая родовая знать, хотя и относилась к новым богачам пренебрежительно, сама тоже стала увеличивать свои частные владения и закабалять общинников. Феодализирующийся класс складывался, таким образом, как из представителей новой имущей верхушки, так и старой родовой знати. Тем не менее, в силу традиции в течение продолжительного времени между ними еще делались различия. И, надо думать, неслучайно, что среди влиятельной верхушки эстонского общества начала XIII века «Хроника Ливонии» наряду со «знатными», «старейшинами» и «лучшими» упоминает отдельно и «богатых».
Естественно, что захват богатой верхушкой земель и становление новых общественных отношений протекали отнюдь не гладко, а в борьбе, происходившей как между обособлявшейся богатой знатью и общиной, так и между соперничавшими друг с другом богатыми семьями. Характерно, что в XII веке феодализирующаяся верхушка стала сильнее укреплять свои замки.
К концу XII века в древнем эстонском обществе уже существовали четко выраженные феодальные отношения. До нас дошли имена неко-
1 См. Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Госполитиздат, 1953, стр. 173.
98


Городище Лыхавере.
торых наиболее видных представителей раннефеодальной верхушки, живших в начале XIII века. Одним из них был Лембиту, «военачальник и старейшина» (так его называет «Хроника Ливонии»), по существу — выдвинувшийся в северной части земли Сакала князек. Хроника упоми- нает по меньшей мере одну деревню, принадлежавшую Лембиту, которую хронист называет его же именем. У Лембиту был и свой замок, носящий в хронике латинизированное название — Леоле. Его развалины составляют городище Лыхавере в современном Вильяндиском районе. Археологическое исследование показало, что городище это представляло собой хотя и не очень большой (внутренняя территория — примерно 1500 квадратных метров), но зато сильно укрепленный замок, заложенный на рубеже XII и XIII веков. Сооружение этого укрепления, несомненно, требовало значительного наличия рабочей силы. В замке располагалось хозяйство Лембиту. При раскопках найдены остатки как жилых, так и хозяйственных построек, а также следы ремесленного производства. Это свидетельствует о том, что феодализирующаяся верхушка имела уже зависимых людей для выполнения не только сельскохозяйственных, но и ремесленных работ.
Лембиту играл выдающуюся роль в борьбе против вторгшихся в страну немецких феодалов. В 1217 году для борьбы с захватчиками по его призыву со всех земель материковой Эстонии собралось многочисленное объединенное войско — малев. Правильно оценив обстановку и видя недостаточность эстонских сил для отражения немецкой агрессии, Лембиту заключил союз с могучим Новгородом.
Помимо Лембиту, «Хроника Ливонии» сообщает еще об одном представителе богатой знати, которого она именует по-латыни Табеллину-
99


сом. Он был старейшиной, князьком в Пудивиру, в самой южной части Вирумаа. Его владения превосходили, очевидно, владения Лембиту и охватывали целых 14 деревень.
В древней земле Сакала, кроме Леоле-Лыхавере и возникшей в эпоху родового строя крепости Вильянди, имелось еще несколько замков представителей феодализирующейся знати, имена которых, правда, остались нам неизвестными. На расстоянии двух десятков километров к югу от Лыхавере, у позднейшего хутора Наану, существовал небольшой, но сильно укрепленный замок и примерно на таком же расстоянии южнее Наану, в Синиаллику, — еще один замок того же типа. Все они возникли примерно в одну пору с замком Лембиту и во всех обнаружены следы сходных хозяйств. Следовательно, они основаны такими же представителями знати, каким был Лембиту. Аналогичные, относящиеся к этому же времени замки отдельных верхов богатой знати обнаружены и в других местах Эстонии, например, на побережье Финского залива, в Тоолсе, а также в древней среднеэстонской земле Вайга.
Тот факт, что замки эти укреплены значительно сильнее, чем оборонительные сооружения предыдущего периода, говорит о том, что в распоряжении имущей знати появилось гораздо больше рабочей силы, чем это было возможно в условиях первобытнообщинного строя. Многие укрепления предшествующего периода, такие, как ранее упоминавшиеся Иру, Пээду, Рыуге и др., примерно на рубеже I и II тысячелетия были заброшены. Лишь единичные из слабо укрепленных замков старого типа продолжали существовать и на протяжении рассматриваемого периода (например, Пунамяги в Рипука, в «Хронике Ливонии» — Риоле).
Изменение общего характера оборонительных сооружений красноречиво свидетельствует о тех глубоких изменениях, которые произошли в тот период в обществе. Вместе с тем, неодинаковость размеров этих сооружений и их особенности указывают на то, что новые общественные отношения в разных местах развивались неравномерно, разными темпами и что процесс этот протекал в сложных условиях.
Нет сомнения, что и названные замки и описанные выше крупные крепости, как Отепя, Тарту, Вильянди и другие, являлись опорными пунктами властвования верхов феодализирующейся знати. Трудно допустить, однако, чтобы крупные крепости принадлежали, как и небольшие замки, только одному какому-либо знатному лицу. Сооружение и защита таких больших крепостей, как, например, Варбола, была не под силу отдельной, пусть и богатой, семье. Правильнее, по-видимому, будет считать, что такими крупными центрами владела сообща знать целой Округи, скажем, какого-нибудь кихельконда. Есть также основание полагать, что взаимоотношения такой объединенной вокруг известного центра группы знати основывались на дружинных началах.
Феодальные повинности. Для обработки своих земель богатая знать использовала труд рабов, зависимых, впавших в бедность и потерявших земельную собственность крестьян. В X—XII веках, как мы видели, в Прибалтике получила распространение торговля рабами. В тот же период значительно участились набеги эстонцев и куршей на скандинавское побережье с целью захвата рабов. Все это говорит о дальнейшем росте эксплуатации рабского труда.
Имеется интересный археологический памятник XI века, проливающий известный свет на положение рабов. Это погребение двух рабов и их хозяина, открытое в Ийла Раквереского района. Все три могилы были опоясаны общим каменным венцом, так что все покойники были погребены в одно время. В центре похоронен хозяин, который, судя по най100


денным в могиле удилам, символизирующим лошадь, а также прочему ценному могильному инвентарю, был богатым всадником. По обеим сторонам от него лежали рабы, оба без какого-либо инвентаря. Примечательно, что в могилу хозяина была вложена не одна, а две косы, явно предназначавшиеся для рабов. Это одновременно указывает и на характер их работы. То обстоятельство, что рабы должны были последовать за хозяином в могилу, свидетельствует, что к рассматриваемому периоду ступень раннего рабства была уже пройдена и раб считался полной собственностью своего хозяина.
Погребение одновременно захороненных двух рабов и их хозяина в Ийла (Ракве- реский район), XI век.
Несмотря на то, что количество рабов возросло и что эксплуатация рабского труда приняла широкие масштабы, у эстонцев, так же как и у их соседей, в частности, русских, рабство продолжало существовать в так называемой патриархальной форме, когда рабы не являлись в хозяйстве основной рабочей силой. То, что общественное развитие у эстонцев, минуя собственно рабовладельческий способ производства, перешло непосредственно к феодализму, объясняется общей исторической обстановкой: этот переход совершался в период, когда в остальной Европе рабовладельческий строй уже давно распался и во всех соседних странах, особенно в Киевской Руси, господствовали феодальные отношения. Социально-экономическое развитие эстонцев протекало не изолировано, а в тесной связи с соседями, и вследствие этого прошло тот же путь, который несколько раньше проделали их соседи.
Наряду с рабским трудом имущая знать все шире стала применять труд зависимых от нее крестьян. Богатая знать предоставляла обедневшим крестьянам по небольшому участку земли и заставляла их за эго работать в своих хозяйствах и платить определенные подати. Число феодально зависимых людей неуклонно росло и именно их труд все более превращался в основу производства.
Надо, однако, полагать, что основная масса эстонского сельского
101


Предметы из погребения в Ийла.
1 — нож; 2 — изделие из кости; 3, 4 — части складного гребня; 5 — бронзовая подковообразная фибула; 6 — точильный брусок; 7 — серебряная монета XI века; 8 бронзовый спиральный перстень; 9, 1Q — куски кремня; 11 — кресало; 12 — бронзовый браслет; 13 — шило; 14 — наконечник стрелы; 15 — наконечник дротика; 16 — наконечник стрелы; 17 — наконечник копья; 18 — удила; 19 — топор;
20, 21 — косы.
102


населения в данный период еще оставалась независимой и не обремененной феодальными повинностями. Это не значит, конечно, что эта часть населения вообще не несла никаких повинностей. Она была, по- видимому, обязана делать известные приношения в пользу старейшин своего кихельконда и участвовать в поставке дани, поскольку таковая налагалась, например, русскими князьями. Старейшины собирали приношения во время объезда своей округи — таков был древний, известный многим народам обычай. Этот объезд — русское «полюдье» — у эстонцев назывался «вакусом» (от слова вак, обозначавшего туес, а также известную меру) и сопровождался взаимным угощением. Кроме того, вакусом назывался и срок полюдья, и соответствующая округа.
Размер хозяйства определялся в так называемых «адрамаа», т. е. в «сохах». Первоначально адрамаа-соха обозначала, по-видимому, участок пахотной земли, который можно было обработать одной сохой. Позднее, однако, адрамаа превратилась в единицу землепользования, причем под адрамаа одновременно понималось и право на пользование определенным количеством лугов, пастбищ и прочих общинных угодий
Количество адрамаа-сох являлось основой, по которой определялись размеры взимаемых с каждого хозяйства повинностей. Из источников XIII века известно, что земельные участки большинства хозяйств составляли в среднем адрамаа-coxy, в то же время имелись отдельные крупные хозяйства, насчитывавшие до пяти и более адрамаа-сох. Тот факт, что чужеземные завоеватели при их вторжении в Эстонию нашли здесь местную систему обложения повинностями, является еще одним свидетельством, что феодальные отношения в Эстонии имели к этому времени уже ясно выраженную форму.
Территориальное деление и политический строй. Хотя территория Эстонии, в соответствии с развивающимися феодальными отношениями, находилась в стадии распада на феодальные владения, процесс этот не зашел еще так далеко, чтобы стереть границы прежнего территориального деления. В начале XIII века все еще существовало старое территориальное деление на кихельконды и их союзы — земли-мааконды. Насчитывалось 8 крупных маакондов: Уганди, Сакала, Вирумаа, Ярвамаа, Рявала, Харьюмаа, Ляэнемаа и Сааремаа. Между ними в центральной Эстонии находился еще ряд более мелких маакондов и кихелькондов, которые не объединились с другими в более крупные территориальные союзы. Такими являлись Вайга, Мыху, Нурмекунд и Алемпойс.
Кихельконды сложились, в общем, на основе древних племен. Это явствует из того, что для населения каждого кихельконда, как и древнего племени, был характерен обычно свой говор. Большая часть ки- хелькондов слилась в мааконды опять-таки на основе древнего племенного родства. Некоторые же мааконды, в силу появления новых, отличных от прежних социально-экономических интересов, объединились на базе нескольких племен или их частей. Так, например, северная, наиболее обширная часть Вирумаа, состоявшая из 4 кихелькондов, охватывала территорию, где бытовал прибрежный северный эстонский диалект, в то время как население пятого кихельконда, в южной части Вирумаа, говорило на среднем североэстонском диалекте.
Ярвамаа и Харьюмаа, включавшие по три кихельконда, сложились на основе племен среднего североэстонского диалекта. Расположенная севернее Харьюмаа земля Рявала, состоявшая также из трех кихелькондов, обнимала территорию, население которой в настоящее время говорит на среднем североэстонском диалекте; в древности сюда, вероятно, заходил и северный прибрежный диалект.
103


Мааконд Сакала, как и Вирумаа, образовался на основе двух разных племенных групп: население его северной части принадлежало к группе среднего североэстонского диалекта, в то время как на юге население говорило на особом, западном южноэстонском диалекте. Число кихелькондов, входивших в Сакала, неизвестно. Нет также достоверных данных о границах этого мааконда. До сих пор неясно, например, входило ли незаселенное побережье Рижского залива в состав Сакала.
Нет ясности и в отношении размеров и количества кихелькондов, входивших в землю Уганди. Однако достоверно известно, что коренную часть этого мааконда составляла территория племен так называемого тартуского, южноэстонского диалекта, простиравшаяся от Эмайыги на юг, до территории латгалов. Вполне вероятно, что в состав Уганди входил также и говоривший на тартуском наречии кихельконд, известный под именем Иыгентага, который занимал междуречье севернее Эмайыги — Амме. Кроме того остается невыясненным, охватывала ли земля Уганди территорию племен выруского южноэстонского диалекта или нет. Район, который в «Хронике Ливонии» именуется Валгатабалве (что связано, по-видимому, с названием Пыльва), был покорен немецкими завоевателями позднее, чем северная часть Уганди, и представлял собой или самостоятельный мааконд или составную, но мало связанную часть Уганди.
Таким непрочно объединенным маакондом был частично и последний из крупнейших маакондов материковой части Эстонии — Ляэнемаа. Он состоял из семи кихелькондов, но два из них, Соонтага и Кырве, расположенные на юге, неоднократно рассматриваются в «Хронике Ливонии» отдельно от других кихелькондов Ляэнемаа. Соонтага и Кырве были покорены немцами в начале XIII века, раньше остальной части Ляэнемаа. Следует отметить, что в отношении диалекта своего населения Соонтага и Кырве смыкались в общих чертах с Ляэнемаа, но имели все же свои ярко выраженные особенности. Окрестности Пярну, где имелась важная гавань, входили в состав или Соонтага или Кырве.
Острова Сааремаа и Муху составляли один мааконд, включавший 4 или 5 кихелькондов. По своему говору островитяне близки населению Ляэнемаа.
Из мелких маакондов Алемпойс, Нурмекунд и Мыху сложились на основе племен среднего североэстонского диалекта, в то время как Вайга образовалась из племен особого, восточного североэстонского диалекта. Язык населения Вайга, да ужей само название Вайга (Вагиа), характеризуется сильно выраженными чертами, общими с языком северо-восточных соседей — води.
Подобно тому, как сами территориальные объединения — кихель- конды и мааконды — являлись, по существу, первобытнообщинными образованиями, так и их общественная организация восходила еще.к первобытнообщинному строю. Во главе каждого кихельконда стоял свой старейшина, зачастую их было даже несколько. Мааконд, как и племя, особого старейшины не имел. Делами мааконда ведал совет старейшин кихелькондов. Старейшины, однако, не являлись больше избираемыми представителями своих родов — власть их стала наследственной. Это была верхушка выдвинувшейся имущей знати, которая решала вопросы не в интересах широких масс, а в интересах своего класса. Власть старейшин, как мы видели, основывалась теперь на крупном землевладении и переходила по наследству. Старейшины ведали и судебными делами. Есть основания полагать, что к XII веку сложились определенные правовые нормы, соответствующие в общих чертах из-
104


Древнеэстонские земли в начале XIII века


вестной «Русской Правде» и обеспечивавшие господство имущих верхов над массой населения.
Наиболее важные вопросы (вопросы войны и мира, споры между соседними общинами и т. д.), решение которых требовало поддержки широких народных масс, нередко обсуждались по старым, родовым традициям на народных собраниях или советах, так называемых «кэрая». Но и здесь решала уже не воля народа, а воля богатой верхушки. Сохранив внешне старую форму, общественная организация территориальных объединений фактически уже основывалась на сложившихся и все более развивавшихся феодальных общественных отношениях.
В юго-восточной Эстонии, входившей в состав Киевской Руси, а затем Новгородской земли, становление феодального строя протекало под непосредственным влиянием Руси. На месте теперешнего Тарту существовал основанный в 1030 году князем Ярославом Мудрым город-крепость, где был размещен русский гарнизон. Здесь же была, по-видимому, заложена и княжеская вотчина, в связи с чем Ярослав назвал это место Юрьевом, по своему христианскому имени Юрий. Как на Руси, так, вероятно, и здесь, близлежащие деревни работали на вотчину, тогда как остальная территория юго-восточной Эстонии платила князю дань. Все это, несомненно, оказывало свое влияние на развитие аналогичных отношений и в эстонском обществе.
Как видно из вышесказанного, в общественных отношениях описываемого периода сохранялись еще значительные пережитки разложившегося патриархально-общинного строя, а наряду с ними и некоторые элементы рабовладельческого способа производства; основными и решающими стали, однако, уже феодальные отношения. Хотя последние нередко были еще прикрыты патриархальной оболочкой и внешне завуалированы древними первобытнообщинными традициями, именно они, феодальные отношения, определяли дальнейшее формирование всего общественного строя.
Для того времени феодальные отношения следует расценивать как исторически прогрессивное явление. Они соответствовали уровню производительных сил тогдашнего общества и способствовали их дальнейшему развитию, в то время как первобытнообщинный строй стал для них обузой.
Свойственная феодальному строю политическая надстройка (государственные образования) в том виде, в каком она существовала у восточных славян уже в VI—VIII веках, у эстонцев не успела еще сложиться. Появление крупных феодализирующихся землевладельцев, местных князьков, положило начало возникновению государственных образований, но процесс этот был прерван в начале XIII века обрушившейся на Эстонию агрессией со стороны немецких и скандинавских феодалов.
§ 3. Политическая история в IX—XII веках
Сложившиеся на протяжении веков экономические и культурные связи между эстонскими и восточнославянскими племенами послужили основой для создания политического объединения эстонцев с Древнерусским государством. В древнейших письменных источниках, хотя и очень скудных и отрывочных, отражается выход эстонцев на арену политической истории в союзе с русскими.
106


Помимо экономических и культурных связей, которые в рассматриваемый период, по сравнению с прежним, значительно окрепли, эстонцев с древнерусской народностью объединяли и их общие интересы в борьбе против скандинавских завоевателей.
Борьба против варягов. С возникновением у шведов, датчан и норвежцев классового общества их знать стала совершать грабительские и захватнические набеги на соседние страны, в том числе и на восточное побережье Балтийского моря, а также на русские земли. В скандинавских исторических сказаниях, так называемых сагах, хотя они и записаны в позднейшие времена, сохранились воспоминания о набегах на восточные земли в VI—VII веках. Примерно в 600 году в битве против эстонцев (очевидно, в Ляэнемаа) погиб шведский король Ингвар. Наряду со шведами совершали вторжения на эти земли и датчане.
В начале и середине IX века набеги норманнов на Восточную Прибалтику и русские земли участились и приняли более широкий размах. Участники этих набегов известны под именем варягов. Новгородская летопись сообщает, что в середине IX века словене, кривичи и чудь, т. е. эстонцы, были вынуждены одно время платить дань варягам. Примерно в 860 году новгородские словене и кривичи объединились с чудью (эстонцами) в союз, прогнали варягов за море и «начата вла- дети сами собе й городы ставити».
Далее летопись повествует о том, как около 882 года новгородский князь Олег собрал большую рать из словен, кривичей, чуди и других племен и предпринял крупный военный поход на юг, объединив в своих руках власть над Киевом и Новгородом. Древнерусское государство стало в X—XI веках выдающимся государством Европы.
Киевские князья все более расширяли свою власть как над восточнославянскими племенами, так и над неславянскими соседями. Новгород также стал данником киевского князя. Формировавшийся класс феодалов нуждался в сильной великокняжеской власти, поддержка же местных феодалов давала киевским князьям возможность быстро распространить свое господство на огромные территории.
В то же время Киевская Русь объединила разрозненные силы ряда народов Восточной Европы и ликвидировала попытки варягов, византийских правителей, хозар и других врагов покорить местные народы. С образованием Древнерусского государства для народов Восточной Европы, в том числе и эстонцев, создались благоприятные условия для развития производительных сил, общественных отношений и культуры.
Недостаточность исторического материала не позволяет пока точно определить фактический характер и масштабы политических связей эстонских земель с Русью в IX веке.
Политические связи эстонских земель с Киевской Русью. После объединения Новгородско-Псковской и Киевской земель в единое Древнерусское государство политическое сотрудничество эстонцев продолжалось теперь уже с Киевским княжеством. Летописи неоднократно упоминают об участии чуди в военных походах киевских князей в далекие страны в X веке. Среди участников похода Олега на Царьград (Константинополь) в 907 году названа и чудь. Поход окончился успешно, и Византия была вынуждена заключить с русским государством выгодный для него договор. Позднее в договоре 944 года между Византией и Русью среди «общих послов» упоминается несколько имен, принадлежавших, по-видимому, эстонским дружинникам.
В последние десятилетия X века, при Владимире Святославовиче, политические связи с киевской княжеской властью усилились. В 980 году 107


чудь участвовала в походе на Полоцк, в результате которого Полоцк вошел в состав Киевской Руси. В то время участились опустошительные набеги степных кочевников на русские земли. Чтобы обезопасить Русь от этих вторжений, на ее южных окраинных рубежах, по Десне, Суле, Стугне и др. около 991 года стали сооружать укрепленную линию городов. В новые города князь начал переселять «мужей лучших», знать, в том числе и «от чюди». Знать направлялась в новые города вместе со своими дружинами.
Таким образом, как видно из летописей, эстонцы активно участвовали в составе русского войска как при расширении границ Древнерусского государства, так и в борьбе против внешних врагов.
В саге Олафа Трюгвасона сохранились сведения о том, что в 70-х годах X века из Новгорода приходили в Эстонию собирать дань для русского князя. Но когда именно и на каких эстонских землях возникла эта обязанность платить дань русскому князю, — неизвестно. -
Из этих сведений можно заключить, что чудь (эстонцы) восточной Эстонии в X веке, по-видимому, подчинялась киевским князьям. Власть киевских князей в подчиненных землях выражалась в то вре|мя, во-первых, в сборе с населения дани, а во-вторых, в привлечении войска этих земель для военных походов. Сборщиками дани являлась обычно местная знать, которая пользовалась этим обстоятельством в своих интересах.
Понятно, что подобного рода зависимость не ограничивала деятельность местной феодализирующейся знати, а наоборот, способствовала еще большему укреплению ее позиций. Такая зависимость создавала для местной знати благоприятные условия для эксплуатации народных масс, в первую очередь, через взимание дани, а также открывала ей источники обогащения и приобретения рабов путем участия в военных походах. Служба в дружинах русских князей давала эстонской знати возможность приобретать феодальные владения.
Находящиеся в нашем распоряжении источники не позволяют установить, какие именно районы Эстонии входили в состав Киевской Руси. С достаточной определенностью тут можно говорить в первую очередь о юго-восточной Эстонии, где славянское влияние, судя по вышеприведенным археологическим материалам, было наиболее сильным. Значение этого объединения, однако, выходит за пределы ограниченного района и охватывает всю Эстонию.
Между эстонской знатью и русскими князьями связи эти, по- видимому, основывались в. тот период прежде всего на союзническом сотрудничестве и взаимных интересах. В письменных источниках нет ни малейшего намека на то, что в эти века возникали какие-либо недоразумения или конфликты между эстонцами и русскими. Пользу из этих связей в первую очередь извлекала, конечно, феодализирующаяся знать. Но тесные связи с Русью дали возможность успешно отразить все нападения и захватнические происки варягов и обеспечили рост экономики и культуры.
На грани X—XI веков Киевская Русь вступила в период своего расцвета. Особенно широкий размах приняли ее сношения со странами Западной Европы через Балтийское море. Это находит, в частности, отражение в начавшемся приливе немецких и англо-саксонских монет на русскую территорию. В то же время вновь участились набеги норманнов на восточное побережье Балтийского моря. В них участвовали войска не только шведских, но и датских и даже норвежских феодалов. Скандинавские источники конца X — третьей четверти XI века изоби108


луют сведениями о морских набегах на Эстонию. В Швеции найдено много камней с рунами XI века — в память воинов, погибших во время этих вторжений. Эстонцы успешно отражали все агрессивные попытки скандинавов, однако эта продолжавшаяся веками экспансия, сопровождавшаяся истреблением населения и гибелью материальных ценностей, задержала мирное развитие эстонского общества.
С течением времени заинтересованность киевских князей в Эстонии увеличивалась, и они старались упрочить здесь свою власть. С одной стороны, это обуславливалось стремлением расширить свои земельные владения и облагаемые данью районы, а также укрепить власть феодалов; с другой стороны, это вызывалось необходимостью обезопасить ведущие на запад торговые пути и предотвратить захват эстонской территории скандинавами.
Особенно активную политику обороны и расширения границ на западе проводил князь Ярослав Мудрый (великий князь в 1019—1054 гг.). В 1030 году он совершил поход на Чудскую землю, основал там город Юрьев (Тарту) и создал, по-видимому, свое вотчинное владение.
После подавления восстания древлян в 945 году в подвластных киевскому князю землях была введена система административных центров и регламентирован сбор дани. Однако в Эстонии прочный аппарат управления возник значительно позже. В юго-восточной Эстонии такой административный центр был создан только в 1030 году князем Ярославом. В связи с этим был, очевидно, упорядочен сбор дани, ведение судебных дел представителями княжеской власти и взимание штрафов в пользу феодалов. Все это знаменовало значительное усиление власти киевского князя в юго-восточной Эстонии.
Опираясь на поддержку Новгорода, который к тому времени добился уже некоторой независимости от Киева, Ярослав -предпринял в последующие годы ряд походов на Польшу, Литву, против ятвягов. В 1042 году княживший в то время в Новгороде сын Ярослава — Владимир совершил поход в землю еми, лежащую на север от Финского залива.
В 50-х годах XI века киевский великий князь пытался расширить границы своей власти и в Эстонии. Несколько летописей отмечают организованный около 1054 года великим князем Изяс- лавом Ярославичем и новгородским посадником Остро- миром поход в Эстонию новгородцев, дошедших, оче-
Ярослав Мудрый. Реконструкция М. М. Герасимова.
109


Часть обнаруженного в Тарту клада серебряных вещей русского типа, XI век.
1 — плетеный браслет; 2, 3 — подковообразные фибулы;
4 — крестовидная подвеска; 5 — лунница; 6, 8 — бусы с филигранью; 7 — перстень; 9, 10 — браслеты. (Государственный Эрмитаж.)
видно, до Харьюмаа. В 1060 году Изяслав обложил эстонцев, именовавшихся сосолами, тяжелой данью в размере 2000 гривен. По существу, это означало резкое усиление феодальной эксплуатации, что вызвало восстание крестьянских масс. Сосолы изгнали сборщиков дани, захватили весной 1061 года села в окрестностях Тарту, сожгли город и дома (хоромы) феодалов и, как говорится в Псковской летописи, «много зла сотворше, и до Пскова доидоша воююще». Только собрав большое войско, псковичи и новгородцы после кровопролитного сражения победили восставших сосолов.
Это первое известное в истории сообщение о восстании эстонских крестьян против феодалов. Восстание было явно направлено как против русских феодалов, так и их союзников — представителей эстонской феодализирующейся знати. На это указывает сожжение Тарту и особо отмеченных в летописи жилых домов и вотчинных сел, где жили, конечно, не только русские, но и эстонские феодалы, всячески стремившиеся усилить зависимость крестьян и их эксплуатацию.
110


Вооруженное восстание сосолов в 1061 году перекликается с антифеодальными народными движениями, происходившими в 60-х и 70-х годах XI века и в других местах Руси. Закабаление крестьян-общинников и захват их земель протекали в острой классовой борьбе. Из-за скудности письменных источников нам известны только наиболее крупные выступления.
Движение смердов и горожан против усиления гнета феодалов на Руси в XI веке было использовано волхвами — служителями языческого культа. Как известно, княжеская власть осуществила в конце 80-х годов X века принятие христианства, что в первую очередь отвечало интересам господствующего феодального класса. Это усилило Древнерусское государство, подняло его международный авторитет, содействовало в известной мере развитию древнерусской культуры — литературы, архитектуры, живописи и т. п. В то же время новая религия с ее учением о божественности власти проповедовала в народных массах послушание и покорность по отношению к господам и князьям. Это вызывало все больший протест со стороны угнетенного крестьянства, а волхвы пытались придать этому протесту характер борьбы за старую языческую веру.
В летописях имеются сведения о руководимых волхвами восстаниях в Суздали, Белоозере и Новгороде, о деятельности волхвов по воздействию на массы — в Киеве, Ростовской земле и других местах. В «Повести временных лет» сохранились данные о том, что и в Эстонии во второй половине XI века действовали волхвы (эстонцы называли их «мудрецами»). Так, в связи с волнениями в Киеве в конце 60-х годов
Серебряный сосуд из Тартуского клада. (Государственный Эрмитаж.)
Ill


XI века летопись рассказывает, в частности, о том, как некий новгородец ходил в Чудскую землю к волхву.
Как свидетельствуют археологические находки, а также заимствованные у русских церковные термины, христианство в Эстонии стало распространяться как раз в XI веке через русскую церковь, в первую очередь, конечно, среди «богатых» и «лучших». Это было связано с дальнейшим развитием феодальных отношений, с усилением княжеской власти и политико-экономического господства феодализирую- щейся знати. Господствующий класс в Эстонии также нуждался в новой религии, которая внушала бы народным массам покорность и повиновение. Насаждение христианства протекало в острой борьбе, причем социальный протест народных масс под влиянием «мудрецов» принял и здесь антихристианский характер.
Начиная с 1061 года, т. е. когда было подавлено восстание сосолов, русские источники на протяжении целого полувека ничего не сообщают о событиях в Эстонии. После предпринятых русскими князьями шагов по расширению и укреплению своей власти положение в Эстонии стабилизировалось, очевидно, на более или менее продолжительное время.
Русские князья не вмешивались во внутренние дела подчиненной им эстонской земли, не создавали здесь, как обычно, крупного землевладения, не осуществляли принудительного обращения в христианство. Их интересовало в первую очередь получение дани и обеспечение контроля над торговыми путями. Что касается эстонской феодализи- рующейся знати, то она по-прежнему была заинтересована в тесных связях с русской княжеской властью, что обеспечивало ей экономическое и политическое господство на местах и давало возможность выдвинуться на княжеской службе. Некоторые старшие дружинники киевских князей в XI веке, принимавшие активное участие в государственной и политической жизни, являлись выходцами из эстонской знати. В летописи неоднократно упоминается боярин Микула Чудин, т. е. эстонец, состоявший на службе у сыновей Ярослава Мудрого. Микула получил в лен Вышгород на правом берегу Днепра и имел «двор» в Киеве. Вместе с князьями он участвовал в составлении древнерусского феодального законодательного сборника, так называемой «Правды Ярославичей». Его брат Тукий служил в дружине князя Изя- слава во время восстания киевлян в 1068 году; погиб он спустя десять лет в битве с половцами на реке Сожица.
Начало феодальной раздробленности. Политические связи эстонских земель с Новгородом. Еще в XI веке в Киевской Руси обычным явлением стали попытки местных феодалов и городов, таких, как Новгород, Полоцк и другие, усилить власть на местах и добиться политической независимости от киевского князя. В основе этих устремлений лежало дальнейшее развитие производительных сил и общественного разделения труда, рост городов и крупного землевладения, обусловившие и политическое усиление местной феодальной верхушки. В XI веке производительные силы и экономика всей Руси, как и Прибалтики, значительно продвинулись вперед, в результате чего возникли новые экономические и политические центры. Одним из таких быстро поднявшихся феодальных военно-административных центров, центров ремесла и торговли был Новгород. Начиная с XI—XII века он превратился в крупнейший узловой пункт товарооборота с Западной Европой через Балтийское море, господствуя как над главным торговым путем через Финский залив, так и над путями, ведущими через Эстонию. В соответствии с этим, Новгород уже в XI веке стал вести самостоятельную по-
112


литику, начал подчинять себе обширные, расположенные на север от него территории и делал неоднократные попытки прекратить уплату дани киевскому князю.
Так в результате внутреннего социально-экономического развития стали складываться предпосылки для дробления огромного, но еще недостаточно прочно объединенного Древнерусского государства, Начало XII века знаменует собой наступление нового периода в истории Руси, периода феодальной раздробленности. Это был закономерный, прогрессивный этап в общественном развитии, хотя он и принес с собой некоторые отрицательные явления — постоянные феодальные распри и войны между отдельными княжествами.
Развитие феодальных отношений у народов Прибалтики создало в тот период предпосылки для возникновения самостоятельных государств. В Литве фактически образовалось самостоятельное феодальное государство. Такой же процесс стал намечаться и на территории Эстонии и Латвии, но его развитие было прервано в конце XII и в XIII веке вторжением немецко-скандинавских завоевателей. Как мы видели выше, в Эстонии, особенно в XI—XIII веках, также стали усиленно развиваться отдельные хозяйственные центры — Тарту, Отепя, Таллин и другие. Феодалы начали строить укрепленные городища и добиваться большей политической власти. Все это не могло не повлиять на их отношения с русскими князьями.
С другой стороны, сама феодальная раздробленность Киевской Руси в начале XII века неизбежно вела к ослаблению власти киевских князей в подвластных им районах Эстонии. Крепнущая феодализирую- щаяся эстонская знать стремилась воспользоваться этим и стала присваивать всю собираемую с крестьянства дань. Понятно, что крестьянству никакого облегчения это не принесло. Особенно резко ухудшилось положение народных масс около 1128 года, когда Эстонию, как и Новгородскую землю, постиг сильный голод. Растущее недовольство крестьянских масс повинностями и их протест против усиления феодальной зависимости эстонская знать старалась использовать в интересах укрепления своего единовластия. Для подавления этих выступлений русские князья совершили в ИЗО—1134 гг. в восточную Эстонию ряд походов, решающую роль в которых играло новгородское войско. Эти события одновременно знаменовали собой конец господства киевских князей в Эстонии, место которых заняло феодальное Новгородское государство.
Процесс обособления Новгорода от Киевской Руси, начавшийся в XI веке, завершился в 1136 году созданием боярской республики. Примерно в середине XI века новгородцы подчинили себе Псков, а в начале 30-х годов XII века — восточную Эстонию. Право сбора дани, которое раньше принадлежало киевским князьям, перешло теперь к Новгороду. Подчинение Новгородской боярской республике вновь стабилизировало здесь положение примерно на полвека.
Теснее всего с Новгородом была связана юго-восточная Эстония, с ее центрами Тарту и Отепя. Но новгородские князья стремились распространить даннические отношения и на другие районы Эстонии, в первую очередь на Вирумаа и Вайга. Как раньше киевские князья, новгородские князья и бояре не вмешивались во внутренние дела эстонцев, предоставляя эстонской знати свободу действий в обложении населения повинностями, в судопроизводстве, управлении и религиозных делах. В основном это объяснялось тем, что русские феодалы не имели здесь земельных владений. Поэтому принадлежность восточно-
US
8 История Эст. ССР


эстонских земель к Новгородской боярской республике носила иной характер, чем принадлежность к ней Псковской, Водской земли, Ладоги или Карелии. В отношении подвластных эстонских территорий до начала XIII века сохранялись в основном такие формы подчинения, которые характерны для раннего феодализма и которые заключались главным образом в регулярной уплате дани.
Экономическое и культурное влияние Новгорода в Эстонии в XI—XII веках быстро росло. Эстонцы были жизненно заинтересованы в связях с Новгородом. Благотворность все более ширившегося общения между эстонцами и русскими находила >свое выражение в росте производительных сил, в развитии ремесла, торговли и культуры.
Таким образом, вхождение части эстонских земель в состав Древнерусского государства было обусловлено существовавшими на протяжении веков и все растущими экономическими и культурными связями, взаимными интересами и непосредственным территориальным соседством, которое местами на границе этнических районов приводило к частичному смешению населения. Прогрессивное влияние Древнерусского государства на общественное развитие эстонцев было весьма велико.
В IX—XII веках эстонский народ получил возможность сложиться в такой степени, что впоследствии его не могло сломить многовековое угнетение со стороны немецких поработителей, он был в состоянии сохранить свою исконную территорию и дальше развивать свой язык и культуру.
Эстонский народ сохранил в своем фольклоре светлое воспоминание о временах Древнерусского государства. Название Киева неоднократно встречается в народном творчестве. В сказаниях юго-восточной Эстонии повествуется даже о подземном ходе, ведущем откуда-то из Эстонии в Киев. Эта легенда, несомненно, восходит к той поре, когда юго-восточная Эстония входила в состав Киевской Руси. Сходные черты обнаруживаются также у героя эстонского эпоса Калевипоэга и богатырей так называемых киевских былин. Тесные связи Калевипоэга с Псковской землей, рассказ о постройке моста через Чудское озеро, о русской помощи в возведении городов, о совместной борьбе против внешних врагов — все это воплощает вековой исторический опыт эстонского народа, видевшего в русском народе своего верного друга и защитника.
§ 4. Материальная и духовная культура. Начало формирования эстонской народности
Селения. Письменные источники начала XIII века с похвалой отзываются о «больших и красивых деревнях» эстонцев. Данные «Датской поземельной книги» о древних маакондах Рявала, Харьюмаа и Вирумаа также говорят о том, что здесь существовало много деревень с довольно большим населением.
К сожалению, отсутствуют сведения о форме или планировке древних деревень. Есть, однако, основание полагать, что деревни Эстонии в описываемый период были, в общем, такого же типа, как и в эпоху позднего феодализма, в XVIII и начале XIX века. На островах и в северной Эстонии преобладали, вероятно, кучевые деревни, характеризующиеся беспорядочным расположением дворов без определенного плана; в центральной Эстонии наряду с ними встречались звеньевые и рядовые деревни, где дворы расположены в ряд на том или ином расстоянии один от другого, как правило, по одну сторону улицы; в 114


южных районах Эстонии, к югу от современных городов Вильянди и Тарту, были обычны небольшие деревни разбросанного типа.
Эти типы селений сложились на протяжении весьма продолжительного отрезка времени, возникнув, очевидно, еще в период перехода древних эстонских племен к земледелию как к ведущей отрасли хозяйства. Различия в типах деревень были обусловлены в некоторой степени особенностями рельефа данной местности. Равнинный ландшафт северной и западной Эстонии способствовал образованию более компактных форм деревень, друмлинный же ландшафт центральной Эстонии обусловил расположение деревень растянутым в длину рядом дворов, а холмистая поверхность южных районов Эстонии вызвала возникновение беспорядочных, разбросанных деревень. Однако основным фактором, определявшим формирование того или иного типа деревни или жилища, следует считать социально-экономические условия и их особенности у отдельных племен. Эти условия на протяжении всей эпохи феодализма в общем оставались неизменными, а потому сложившиеся в начале этого периода, а частично, возможно, и раньше, типы селений и дворов, как и построек, остались в основном такими же на протяжении всего этого длительного периода, претерпев лишь частичные изменения.
Из данных «Датской поземельной книги» видно, что эстонская деревня в начале XIII века насчитывала обычно 5—10 адрамаа-сох, и можно полагать, что в ней имелось примерно столько же хозяйств. Более крупные деревни, насчитывающие свыше 20 адрамаа, отмечены прежде всего в мааконде Вирумаа. Так, деревни Охепалу и Хулья (в нынешнем Раквереском районе) имели по 50 адрамаа, расположенные в той же округе деревни Селья и Варуди — по 45, Пада и Койла — по 40 адрамаа и т. д. Находящаяся западнее города Кохтла-Ярве деревня Люганузе включала 45, а соседняя деревня Пуртсе — 32 адрамаа. Кроме того, целый ряд деревень Вирумаа насчитывал по 20 и более адрамаа. Крупнейшей деревней в Вирумаа, а возможно, вообще в Эстонии, была Торма (вблизи современного Раквере), имевшая площадь в 70 адрамаа. Уже в первых веках нашей эры Вирумаа выделяется своими многочисленными и крупными могильниками с оградками, причем некоторые из них расположены около названных деревень, поэтому есть основание полагать, что поселения эти образовались уже в тот период. Большое число аналогичных крупных могильников встречается также в земле Ярвамаа с ее обширными и плодородными полями, и вполне вероятно, что и там были крупные деревни. В «Хронике Ливонии» наиболее значительной названа деревня Кареда (в нынешнем Пайдеском районе) _
Напротив, в Рявала и особенно в Харьюмаа с их менее плодородными почвами и более редкими археологическими памятниками было меньше и крупных селений. Из наиболее значительных деревень Ря- валы «Датская поземельная книга» упоминает Валкла, площадью в 46 и Кийу — в 30 адрамаа-сох (обе в теперешнем Харьюском районе), а также Лагеди и Васкъяла вблизи Таллина (первая — 23, вторая — 21 адрамаа). В Харьюмаа отмечены всего лишь две крупные деревни — Кабала площадью в 30 адрамаа и Лоху — в 27 адрамаа (обе в нынешнем Рапласком районе). Судя по размерам и распространению могильников, большие деревни существовали и в древних маакондах Нурме- кунд и Мыху, а также в Уганди, в окрестностях Тарту.
Рисунок на стр. 116 передает попытку реконструировать план небольшой деревни, а именно Сымеру в мааконде Рявала, в том виде, в
115


каком она, возможно, существовала в XIII веке. По расположению своих дворов это была кучевая деревня. Согласно «Датской поземельной книге», в XIII веке Сымеру имела 5 адрамаа и столько же хозяйств, из которых 4 располагались более или менее близко друг к другу, а пятое находилось несколько на отшибе. Последнее, как видно, рано обособилось от других и в отношении своих полей, которые обра-
Земли деревни Сымеру в XIII веке. Примерная ре конструкция по карте XVII века. Штриховкой показана пашня 1-го двора.
зовывали цельный массив. Поля же остальных хозяйств состояли из многих клочков, разбросанных вперемежку на двух участках. Чтобы нагляднее показать, насколько пеструю картину давало расположение клочков земли одного такого хозяйства, они по краям заштрихованы; как видно из плана, участки первого и четвертого, а также, второго и третьего хозяйства расположены рядом и имеют примерно одинаковые размеры, — отсюда можно предположить, что хозяйства возникли на основе двух, разделившихся пополам хозяйств. Имеются сведения из последующих столетий о том, что пятое, обособившееся от других, хозяйство было хозяйством кузнеца и, следовательно, несколько более зажиточным. Таким образом, мы сталкиваемся здесь с типичным вышеописанным явлением — обособлением более зажиточного хозяйства от общины.
Н6


О том, каков был общий вид древнего эстонского крестьянского двора и жилья, мы не имеем пока прямых данных. Есть, однако, основание полагать, что в рассматриваемый период они в целом были уже такими же, как и в эпоху позднего феодализма. Первое сообщение о существовании характерной для эстонского крестьянина жилой риги относится к 30-м годам XIV века, т. е. спустя сто с лишним лет после вторжения немецко-датских завоевателей. Сомнительно, чтобы этот своеобразный и распространившийся по всей Эстонии тип постройки возник только после вторжения немецко-датских феодалов, которые на целые столетия задержали культурное развитие эстонского народа. Уже одно это соображение позволяет считать, что данный тип жилья сложился раньше.
С развитием земледелия должны были появиться и помещения, необходимые для сушки зерна и молотьбы. Жилой дом, который первоначально состоял, вероятно, из двух частей, — жилого, отапливаемого помещения и холодных сеней (koda), превратился в типичную для эстонцев жилую ригу, где отапливаемое помещение, в теплое время года полностью не использовавшееся, осенью стало служить ригой или сушилкой, в то время как холодные сени слились с пристроенным к дому гумном. О таком развитии, возможно, говорит и тот факт, что на островах гумно по сей день еще носит название koda (сени). У соседних народов, например, у русских, рига, там, где она вообще существовала, возводилась совместно несколькими хозяйствами в виде отдельной постройки. То обстоятельство, что у эстонцев рига объединялась с жилым домом, было обусловлено особенностями местных хозяйственных и социальных условий. То, что каждая семья, как большая, так и малая, нуждалась в сушилке, было, несомненно, вызвано еще и тем, что в Эстонии время уборки урожая совпадает с очередным периодом дождей.
Одежда и украшения. Об одежде эстонцев в рассматриваемый период дают известное представление археологические находки, а также древние элементы, сохранившиеся в позднейшей народной одежде. Одежда эстонцев была в общих чертах аналогична одежде соседних балтийских народов — латышей и литовцев, некоторые же ее элементы, например, женские головные уборы, имеют сходство с соответствующими частями русской и особенно белорусской одежды.
Женская одежда состояла из льняной с рукавами рубахи и одеваемой поверх нее шерстяной глухой верхней одежды без рукавов (umbkuub) или же нешитой, поддерживаемой поясом, одежды (ümbrik), замужние женщины носили еще, очевидно, и передник. С пояса зачастую свисали украшенные погремушками набедренники. Эти элементы одежды у эстонских женщин были такими же, как у других финно-угорских народов. На плечи женщины накидывали шерстяное покрывало (sõba), которое с обоих концов украшалось бахромой, в теплое время года надевали подобное же полотняное покрывало (kaal). На голове девушки носили венок или узкую тесьму, а замужние женщины полотенчатый головной убор (linik). Ноги обматывались длинными узкими онучами, обувью служили постолы из кожи и лапти из лыка.
Покрывало-сыба, передник и пояс украшались ткаными цветными узорами. Сыба и передник, а также набедренник имели кроме того украшения из бронзовых пронизок или оловянных бляшек. Эти украшения варьировались, конечно, в зависимости от зажиточности их обладательниц.
117


Рубаха и глухая одежда, как и сыба, скреплялись на груди подковообразными пряжками. Характерным для эстонских женщин украшением являлись бронзовые нагрудные цепочки, прикалываемые к одежде булавками, которые чаще всего имели крестовидную головку. У зажиточных женщин эти цепочки были особенно роскошными и отличались большой длиной, заходя через плечи на спину. К нагрудным цепочкам привешивались разного рода обереги — подвески в виде крестиков или фигурок птиц, иногда прицеплялись клыки медведя или других диких зверей. На шею девушки надевали бусы, а замужние женщины, в зависимости от их зажиточности, — шейные гривны или ожерелья из серебряных монет и бляшек; на руках носили браслеты и перстни. Перстни, браслеты и шейные гривны были обычно из бронзы, а у богатых зачастую из серебра. К перечисленным металлическим украшениям следует еще добавить нож в покрытых бронзовой пластинкой ножнах и игольник, которые обычно свисали с пояса. Большая часть традиционных нагрудных украшений, фибул и браслетов была общебалтийского типа, но среди серебряных украшений богатых слоев населения нередко встречались привозные предметы русского или скандинавского происхождения.
Линик — головной убор замужних женщин, по крайней мере у более зажиточных, зачастую украшался бронзовыми про- низками. На затылке линик
Нагрудное украшение из Саваствере (Тартуский район).
иногда прикреплялся маленькими бронзовыми булавками, от которых на спину свисали цепочки с подвесками. Богатые женщины носили порой на линике бронзовую сетку.
По местным особенностям металлических украшений прослеживаются известные различия между женской одеждой населения островной и материковой части Эстонии, а в последней, в свою очередь, — между северной и южной Эстонией.
О мужской одежде данные очень скудны. Есть основание полагать, что она, как и у балтийских и русских соседей, состояла из льняной рубахи и длинного, доходящего до колен, шерстяного распашного кафтана, штанов, онучей и обуви из кожи или лыка. О форме головного убора сведений нет. Верхней одеждой зимой у мужчин, как и у женщин, была шуба. Мужчины также носили определенные метал¬


лические украшения: помимо разного рода пряжек — иногда шейные гривны, браслеты и перстни. В древности все эти вещи служили не только украшением, но и оберегом от злых духов и колдовства.
Металлические украшения, а также дошедшие до нас в большом количестве роговые и костяные изделия, как и отдельные редкие обрывки одежды, дают некоторое представление о характерной для данного периода орнаментике. Преобладал тот же геометрический орнамент, что и в начале нашей эры, со свойственными ему, хотя и несколько видоизменившимися, мотивами: крестиками, треугольничками, лунницами и т. д.
Из прослеживаемых в рассматриваемый период на эстонской территории новых мотивов отметим плетенча- тый или сетчатый орнамент;
Женский головной убор из колечек и обмотанных тонкой проволокой стержней. Реконструкция по находке в Азери (зона гор. Кохтла-Ярве).
на бляшках нагрудных украшений или подвесках он обычно ажурный, а на браслетах, особенно на определенном типе их, — нарезной. Из мотивов, распространившихся у эстонцев в описываемый период, следует особо отметить петлевой квадрат, который встречается и у некоторых соседних народов. В Эстонии его бытование в народном искусстве было особенно продолжительным. Наряду с крестиками старого типа, идущими от древней солнечной символики, в XII веке появляются подвески- крестики, которые были связаны с проникновением элементов христианства в Эстонию и происходили с Руси. Животный орнамент мало представлен. Стилизованные головки животных, встречающиеся на отдельных браслетах или пряжках, заимствованы, главным образом, у балтийских соседей, где они имели довольно широкое распространение.
Из новых технических приемов, усвоенных постепенно выделявшимися в этот период мастерами, следует отметить украшение металлических изделий, например бляшек нагрудных цепочек, путем накладки на их поверхность серебряных пластин. Покрытая серебряной пластиной поверхность имеет обычно рисунок, заполненный чернью.
Верования и фольклор. Глубокие изменения, происшедшие в изучаемый период в эстонском обществе, не могли не отразиться и на его надстройке, идеологии. Надстройка же, как известно, обычно несколько отстает от развития общественно-экономического строя, а поэтому общественные сдвиги в идеологии проявлялись и в течение рассматриваемого периода лишь частично. Прежде всего они отразились на идеологии имущего класса, в то время как широкие народные массы
119


Образцы орнаментики в XI—XII ев.
1 — нагрудная булавка с ажурной ромбической подвеской; 2 — бляшка с ажурным орнаментом от нагрудного украшения; 3 — браслет с плетенчатым орнаментом: 4 — браслет с головкой животного на конце (фрагмент); 5 — бляшка е серебряным покрытием от нагрудного украшения; 6 —серебряная бляшка с петлевым квадратом: 7 — подковообразная фибула с головками животных на концах; 8 — браслет с плетенчатым орнаментом.
продолжали упорно придерживаться старых представлений и воззрений.
Насколько можно судить по археологическим памятникам и по тем скудным сведениям, которые дают письменные источники, среди эстонцев по-прежнему бытовали анимистические представления об окружающем мире, оставались в общем те же понятия о смерти, та же вера в воображаемую загробную жизнь, а следовательно, тот же культ умерших предков, что и раньше. Покойников в большинстве случаев предавали огню, зачастую вместе с погребальным инвентарем. «Хроника Ливонии» также отмечает, что эстонцы сжигали своих покойников, сопровождая трупосожжение громким плачем и причитаниями, пением 120


определенных погребальных песен. Крупные каменные могильные сооружения, как это имело место в прежние века, больше не строятся.
Для погребений пользуются прежними могильниками, или над пережженными костями покойника складывается лишь небольшая груда камней (особенно на Сааремаа), или же прах кладут в грунтовую яму. Зажиточные люди, особенно на островах, иногда сжигали своих покойников в ладье. Наряду с трупосожжением по-прежнему практиковались и трупоположения. К концу рассматриваемого периода это явление стало более частым, причем распространялось оно прежде всего среди имущих слоев населения.
С развитием феодальных отношений старые верования, восходящие еще к родовому строю, не могли уже, естественно, удовлетворять формирующийся господствующий класс. Поэтому вполне понятно, что представители этого класса начинают постепенно перенимать идеологию феодального общества — элементы христианства. Отдельные представители знати, как например упоминавшийся уже Табеллинус, давали себя крестить.
Характерно, что первые элементы христианства, как и многие другие понятия нового развивающегося строя, были заимствованы у русских. Это явствует хотя бы из того, что эстонский язык, как, между прочим, и латышский, заимствовал из русского языка ряд слов, непосредственно связанных с христианством, например rist (крест), ristima (крестить), papp (поп) и другие. Наряду с ними у русских заимствовано и название семидневной недели — nädal, кальками русских слов являются названия некоторых дней недели (вторник, четверг). Распространение христианства среди эстонской феодализирующейся знати находит отражение и во ввозе изготовленных в русских городах бронзовых крестовидных подвесок, которые часто встречаются в богатых могилах XII—XIII веков.
Своей письменности у эстонцев еще не было. Как показывает идущее из русского языка слово raamat (грамота), эстонцы впервые познакомились с письменностью через русских.
Хотя большая часть дошедшего до нас народного творчества создана в эпоху позднего феодализма, когда весь эстонский народ был закрепощен, его фольклор сохранил все же ряд древних элементов, зародившихся, несомненно, в условиях рассматриваемого периода. Так, в ту пору, по-видимому, сложились такие сказания о богатырях, как «Кале- випоэг» и «Суур Тылль», хотя своими корнями они, возможно, уходят в еще более отдаленное прошлое. В сказаниях о Калевипоэге встречаются некоторые моменты, общие с русским фольклором. Например, Ка- левипоэг, как и русский былинный богатырь Микула Селянинович, изображается пахарем.
Некоторые эпические повествовательные народные песни донесли до нас отголоски тех противоречий, которые возникли в обществе того времени, когда началось имущественное расслоение и из общей массы населения стала выделяться богатая верхушка с характерной для нее жаждой наживы. В народной песне «Целомудренная дева» описывается, как девушка попадает в богатую, обособившуюся от общины семью, где к ней начинает приставать хозяйский сын, и как девушка убивает этого «большого пса». В другой известной народной песне «Мужеубийца Май» рассказывается, как состоятельная Май, у которой «на шее бусы звенят, ожерелья на шее гремят», в погоне за еще большим богатством выходит замуж за богатого парня; позднее Май с таким же легкомыслием убивает мужа; следует рассказ о бегстве Май и о том, как все от- 121


называют ей в крове, ибо народ осуждает ее поступок. Полагают, что некоторая часть плачей сирот, а также жалобных песен холопов-крепостных также стала складываться в описываемый период.
Начало образования эстонской народности. Племя, народность и нация — исторические категории; они определяют разные ступени исторически сложившейся общности людей и соответствуют определенным общественно-экономическим формациям.
Племя характерно для первобытнообщинного строя. Хозяйственные связи между отдельными территориями еще крайне слабы, обмен носит случайный характер, большую роль играют родственные отношения.
Со временем, как мы проследили в предыдущих главах, родственные связи начинают ослабевать и в значительной мере теряют свою силу. Основой общности людей становится соответствующая территория. Ее границы определяются развившимися экономическими отношениями, унаследованными из предыдущего периода традициями, необходимостью обороны от общих врагов, а также природными условиями. Вместе с дальнейшим развитием производительных сил и общественного разделения труда, влекущим за собой разложение первобытнообщинного строя и возникновение феодального классового общества, экономическая, культурная и языковая общность населения соответствующих, теперь уже более обширных, территорий крепнет настолько, что начинает наблюдаться образование качественно нового явления — народности. Для последней характерны уже признаки нации, но пока еще, так сказать, в зародышевом состоянии, как потенциальная возможность для образования в будущем нации. Особенно слабы еще объединяющие народность экономические связи.
Дворянские и буржуазные историки исходили из примитивного представления, будто народность и нация — это извечные категории-, в основе которых лежит неизменный биологический (физический, антропологический, расовый) тип; различия между отдельными типа ми и определяют якобы национальные отличия и играют существенную, если нс решающую, роль в истории.
Эта примитивная и идеалистическая концепция крайне далека от действительной истории эстонского (да и любого другого) народа. Предки эстонцев, даже в самом отдаленном прошлом, не представляли собой единого физического типа. Как мы видели выше, древнее заселение лесной полосы Восточной Европы совершалось, по-видимому, как с юга, так и с востока. Поэтому предшественники финно-угорских племен — древнейшие обитатели этой территории, в том числе и территории Эстонской ССР, являли собой в антропологическом отношении смесь протоевропейских и некоторых монголоидных элементов (с точки зрения археологии, это были носители культуры ямочно-гребенчатой керамики).
В эпоху позднего неолита (XVIII век до н. э.), как уже отмечено, в Прибалтике появились новые обитатели, которые антропологически представляли протоевропейский тип, а археологически — культуру шнуровой керамики и боевых топоров. Это были предшественники балтийских племен. Оба этнических элемента — обитавшие здесь ранее племена охотников-рыболовов с их культурой ямочно-гребенчатой керамики и прибывшие позднее скотоводческие племена с характерной для них культурой шнуровой керамики и боевых топоров — в свою очередь, перемешались и слились. При этом в Эстонии и северной Латвии победила финно-угорская речь (образовались эстонские и ливские племена), 122


а на юге вышла победительницей балтийская речь (сложились латышские и литовские племена). В дальнейшем процессе исторического развития в этих племенах растворялись еще славянские, германские (в основном, скандинавские) и в меньшей степени другие этнические элементы. Все эти различные элементы были основательно перемолоты и перемешаны жерновами истории.
Решающим фактором при формировании специфических черт народов и наций является их историческое развитие во всей его конкретности. Оно создает различия в психическом складе, которые проявляются в специфических, неповторимых особенностях национальной культуры.
Происхождение и образование народностей (этногенез) является поэтому очень сложной проблемой. Ее можно разрешить только с позиций исторического материализма и объединенными исследовательскими усилиями историков, археологов, языковедов, антропологов, этнографов, фольклористов, искусствоведов и специалистов других отраслей науки.
С зарождением феодальных отношений у эстонцев также начался процесс формирования народности. В его основе лежало возросшее, по сравнению с прежним, экономическое общение и, следовательно, более обширный круг общих интересов, в результате чего возникла и известная общность культуры.
Несмотря на то, что эстонская территория разделилась на большое число мелких территориальных единиц, в этот период начинает распространяться общее, обозначающее эту территорию как нечто целое, название — Эстония, в котором отражается уже образование сравнительно единой территории эстонской народности. Наряду с этим, как видно из древних источников, все эстонские племена, несмотря на расхождение их диалектов, начинают называть единым именем — эсты.
Упомянутый арабский географ Идриси говорит об Эстонии как о целом (Asttanda). Генрих Латышский, рассказывая о многих событиях в отдельных маакондах Эстонии, обычно обозначает их население общим названием «эсты», а территорию, по меньшей мере мааконды материковой части, он часто называет «всей Эстонией» (tota Estonia, uni- versa Estonia). Только остров Сааремаа и его население Генрих обычно отделяет от населения эстонского материка. Древнерусские летописи, по крайней мере с XI века, именуют эстонцев и их страну общим названием «чудь» и «Чудская земля». Если требуется обозначить население отдельных маакондов (например, Ярвамаа), в которых русские ле-' тописцы обычно хорошо разбираются, то к названию «чудь» прибавляется еще наименование соответствующего мааконда или другого территориально ограниченного района.
Мы видели, что и в области культуры древние местные племенные различия в рассматриваемый период постепенно стираются и вместо них начинают медленно распространяться явления, охватывающие большие территории или даже всю Эстонию. Некоторые новые распространившиеся более широко явления можно заметить у возвышающейся в этот период эстонской знати. Возникновение относительного единства в области культуры прослеживается, например, в более или менее одинаковом характере одежды, в распространившемся по всей Эстонии своеобразном типе жилья, а также в вышеописанных, хотя и сохранившихся в небольшом количестве, предметах украшения. Известная общность проявляется и в древнем фольклоре и его форме, но с особой рельефностью это единство выступает в распространившихся в этот период новых идеологических понятиях и представлениях.
12»


Усиление общения между отдельными районами предполагает наличие важнейшего средства общения — зачатков общего языка.
Все указанные явления еще не развились в такой степени, чтобы их можно было считать повсеместно едиными, но в общей сложности они все же явно свидетельствуют о том, что в рассматриваемый период уже начался процесс консолидации эстонских племен в единую народность,


РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ
БОРЬБА ПРОТИВ НЕМЕЦКО-СКАНДИНАВСКИХ ЗАХВАТЧИКОВ. ФЕОДАЛЬНАЯ РАЗДРОБЛЕННОСТЬ.
ИСТОРИОГРАФИЯ
Период с начала XIII до конца XV века характеризуется в истории Эстонии господством развитого феодализма, феодальной раздробленности. Исходный рубеж этого периода знаменует немецко-скандинавская агрессия в Восточной Прибалтике, осуществлявшаяся под флагом обращения местных народов в христианство. Победа агрессоров имела очень тяжелые последствия для исторической судьбы эстонского народа. Она задержала его нормальное общественное развитие и положила начало многовековому периоду владычества немецких феодалов в Прибалтике.
Исторический ход событий как в период немецко-скандинавской агрессии, так и в последовавшие за ней десятилетия освещен в «Хронике Ливонии» Генриха Латышского (см. стр. 76) и в так называемой «Старшей ливонской рифмованной хронике» (в последней изложение событий доведено до 1290 года). Авторы этих хроник всячески восхваляют и оправдывают политику кровавого насилия немецких завоевателей над народами Восточной Прибалтики. Если Генрих Латышский возвеличивает главным образом епископа Альберта, то автор «Старшей рифмованной хроники» превозносит Ливонский орден, приписывая ему все заслуги в победе над коренным населением. Однако, несмотря на свою чрезвычайную тенденциозность, обе упомянутые хроники представляют собой весьма ценный источник по истории эстонского и латышского народов, а также народов соседних стран.
Почти вся позднейшая прибалтийско-немецкая историография рассматривает события начала XIII века сквозь призму интересов немецко- скандинавских агрессоров. Период покорения местных народов иноземными завоевателями принимается ею за начало истории Восточной Прибалтики, а все предыдущие века расцениваются лишь как «доисторический период». В течение продолжительного времени факт завоевания страны использовался прибалтийско-немецкими историками как довод для оправдания господствующего положения ничтожного немецкого меньшинства в стране, а покорение местных народов оправдывалось приобщением их к христианской вере. Начиная с хроники Франца Ниеп- штедта, датируемой первыми годами XVII века, в оправдание агрессии было выдвинуто новое положение, а именно, что немцы принесли, дескать, местным варварским народам не только христианство, но культуру вообще (о так называемой теории «культуртрегерства» см. подробнее стр. 77).
Некоторые, к сожалению, довольно отрывочные сведения по истории Прибалтики начала XIII века содержат и русские летописи. Эти весьма скудные сообщения русских источников, в противоположность 125


немецким хроникам, характеризуются явным сочувствием народам Прибалтики в их борьбе против иноземных агрессоров.
Гневным протестом против сложившейся в Эстонии системьг угнетения и порабощения народа проникнуты эстонские народные песни и сказания.
В конце XVIII и начале XIX века против традиционного истолкования событий XIII века немецкими хронистами и историками выступили местные просветители (Г. И. Яннау, Г. Г. Меркель, И. X. Петри).
Г. И. Яннау, до конца не преодолевший влияния ранней прибалтийско-немецкой исторической литературы, еще недооценивал общественно-экономическое развитие местных народов в начале XIII века, считая, что эстонцы в основном были морскими разбойниками, а латыши — «весьма бедными мужиками». В отличие от Яннау Г. Г. Меркель в своем двухтомном сочинении «Древние времена Ливонии» (1798—1799) утверждает, что ко времени покорения страны латыши и эстонцы стояли уже на пороге высшей цивилизации. Завоевание Ливонии в XIII веке и ее превращение в «разбойничий вертеп попов» остановили развитие местных народов и низвели их до состояния скота. Главным виновником всех бед, выпавших на долю эстонцев и латышей, являлся, по мнению Меркеля, Ливонский орден. И. X. Петри, вслед за Меркелем, также крайне резко осуждал действия агрессоров, похитивших у коренного населения собственность и «золотую свободу». Разоблачая теорию «культуртрегерства», Петри писал, что в начале XIII века эстонцы стояли на весьма высоком уровне развития и отнюдь не были такими дикарями, какими их старались представить немцы, чтобы оправдать тем самым свое господство над ними.
Новую по своему существу черту в трактовку событий, связанных с завоеванием эстонской земли немецкими феодалами, внес декабрист В. К. Кюхельбекер, отметивший в своей повести «Адо» (в сборнике «Мнемозина», 1824) большую помощь, которую русские оказали эстонскому народу в его борьбе против захватчиков.
К историческим концепциям просветителей-немцев близко примыкают и точки зрения эстонских просветителей-демократов Ф. Р. Фель- мана и Ф. Р. Крейцвальда. Хотя последние не занимались непосредственно историческими исследованиями, однако их произведения тоже содержат оценку основных событий ранней истории эстонского народа. Стремясь пробудить интерес к прошлому своего народа, его языку и фольклору, Фельман и Крейцвальд воспевают силу и храбрость древних эстонцев. Наиболее ярко их отношение к немецкой агрессии выражено в следующем высказывании Фельмана: «Да будет отмечен черным тот день в истории, когда немецкая нога впервые ступила на эстонскую землю». О героической борьбе народа против «железных рыцарей» повествует Крейцвальд и в «Калевипоэге».
Выдающийся деятель эстонского национального движения просветитель-демократ К. Р. Якобсон также не был историком в прямом смысле этого слова, однако в своих публицистических статьях он часто обращался к вопросам истории. В 1868 году, когда развернулась ожесточенная борьба вокруг так называемого прибалтийского особого порядка, Якобсон выступил с первой из своих «Трех патриотических речей». В ней он выдвинул целостную, по своей сути антифеодальную концепцию истории эстонского народа, усматривая в ней три периода: света, тьмы и зари. Вторжение немцев в Прибалтику знаменует конец периода света и наступление тьмы. Идеализация Якобсоном далекого исторического прошлого и жизни древних эстонцев восходит еще к Мер126


келю, у которого она имела руссоистские корни. Она служила Якобсону боевым оружием в его общественно-публицистической деятельности. «Три патриотические речи» Якобсона, вышедшие в 1870 году отдельной книгой, нашли широкий отклик в народе. Эстонские писатели. Э. Борнхёэ, А. Сааль и другие через свои исторические повести несли дальше в народ выраженные в речах Якобсона идеи. С особой силой они прозвучали в исторической повести Борнхёэ «Мститель» (1880), посвященной восстанию Юрьевой ночи.
Представитель буржуазно-клерикального направления в эстонском национальном движении Я. Хурт, который в отличие от К. Р. Якобсона, выступал за соглашение с прибалтийскими немцами, выдвинул инук> историческую концепцию. В своих «Картинах минувших событий в отечестве», вышедших в свет отдельной книгой в 1879 году, Я. Хурт обелял немецких завоевателей, представляя последних в качестве «культуртрегеров».
По стопам Я. Хурта шел и эстонский буржуазно-националистический историк В. Рейман. Такая же трактовка немецкой агрессии начала XIII века и ее последствий была характерна для большей части исторической литературы буржуазной Эстонии. Особенно далеко в извращении истинной сущности событий начала XIII века зашел эстонский буржуазный правовед Ю. Улуотс. Выполняя социальный заказ фашистской диктатуры Пятса, он создал теорию, согласно которой эстонцы в начале XIII века якобы покорились немцам «на основании договора о подчинении». Эта так называемая «договорная теория» преследовала цель представить буржуазное эстонское государство в качестве правомочного преемника древнеэстонского общества.
Из историков буржуазной Эстонии значительную работу по историко-топографическим исследованиям и изучению средневековых городов и торговли того периода проделал Р. Кенкмаа.
Меткую характеристику событий XIII века и «миссии» чужеземных, захватчиков дал Карл Маркс. В своих «Хронологических выписках» он говорит о народах Прибалтики, что «вследствие соприкосновения с немцами и скандинавами они получили язву христианства, крепостное право, и их стали истреблять».1 Одну из главных причин поражения местных народов в их освободительной борьбе К. Маркс видит в их разъединенности.
Вооруженные марксистской теорией, советские ученые продолжают исследовать историю борьбы народов Прибалтики против немецко- скандинавских агрессоров. В 1938 году Институт истории Академии наую Союза ССР выпустил русский перевод «Хроники Ливонии» Генриха Латышского, снабдив его пространными предисловием и комментариями. Советские историки Я. Я. Зутис, В. Т. Пашуто, И. П. Шаскольский и другие уделили особое внимание изучению дружеских связей русского народа и народов Прибалтики в их совместной борьбе в XIII веке. Из историков Советской Эстонии марксистскому изучению этого периода посвятил свои исследования А. Вассар.
*
Историю периода, последовавшего после агрессии, освещают в первую очередь хроники XIV—XV веков (Варфоломея Гонеке, Германа де Вартберга, Виганда Марбургского). Особую ценность представляет собой описание восстания Юрьевой ночи в «Младшей ливонской рифмованной
1 Архив Маркса и Энгельса, т. V, стр. 340.
127


хронике» В. Гонеке. К сожалению, сама эта хроника не сохранилась: ее содержание дошло до нас в пересказе более поздних хроник, прежде всего хроники Реннера второй половины XVI века. Рассматриваемый период излагается в этих хрониках в основном как история господствовавшего класса, состоявшего из немцев. Такой взгляд на исторический процесс характерен для всей прибалтийско-немецкой историографии, а также для значительной части эстонской буржуазной историографии.
Много ценного фактического материала по истории Эстонии и Латвии XIII—XV веков содержат обширные публикации источников. Их издание в первую очередь связано с именем видного прибалтийско-немецкого историка Ф. Г. Бунге. В середине XIX века им было предпринято издание двух крупных серий публикаций: «Archiv für die Geschichte Liv-, Esth- und Curlands» и «Liv-, Est- und Kurländisches Ur kunde nbuch». В первой серии под редакцией Бунге вышло в свет 7 томов, а во второй — самой крупной 15-томной публикации документов по истории Ливонии — 6 томов. Все они вполне отвечали требованиям современных научных публикаций. Кроме того Бунге вместе с Р. Толем начал издавать собрание источников под заглавием «Est- und Livländische Brieflade» (всего вышло в свет 4 тома документов в 1856—1888 гг.). В научном отношении последние значительно уступают первым двум сериям. Как указывается в предисловии, авторы стремились дать прибалтийско-немецкому читателю материал «для изучения наших средних веков, особенно генеалогии». В начале нынешнего века под редакцией О. Штавенхагена и Л. Ар- бузова-младшего вышли в свет «Akten und Rezesse der Livländischen Ständetage», а под редакцией Г. Бруйнинга и Н. Буша «Livländische Güterurkunden»,
Опубликованные источники содержат богатый материал по истории торговли, международных отношений того периода, аграрной истории и т. п. Все публикации, особенно же последние, ясно отражают те принципы, которыми прибалтийские историки до середины 20-х годов XX века руководствовались при издании документов. Основное -внимание уделялось тем документам, которые подкрепляли права немецких феодалов, и, наоборот, игнорировались документы по истории крестьянства. Так, например, совершенно без внимания остались так называемые ва- кенбухи, которые содержат подробные сведения о феодальных повинностях крестьян и тем самым представляют исключительно ценный источник для исследования истории крестьянства и аграрных отношений.
Первый, кто уделил серьезное внимание истории эстонского и латышского крестьянства, был местный просветитель Г. И. Яннау. В своем произведении «История рабства и характер крестьян в Лифляндии и Эст- ляндии» (1786) Яннау делает по сути дела первую попытку обрисовать историю местных закабаленных народов. Яннау повторяет тезис предшествующих авторов, что крепостная зависимость сложилась в Ливонии уже в XIII—XIV веках. Но в отличие от своих предшественников Яннау, как позднее и другие просветители, не ищет доводов для оправдания порабощения коренного населения, а наоборот, осуждает это явление. Восстание Юрьевой ночи было, по словам Яннау, настоящей крестьянской войной, истинные причины которой следует искать отнюдь не в том, что в северной Эстонии в тот момент политическая власть находилась в руках датчан. В. X. Фрибе в своем 5-томном «Руководстве по истории Лифляндии, Эстляндии и Курляндии» (1791 —1794) также счи- 128


тает, что причиной возникновения крепостничества явилось покорение Ливонии немцами. Крепостная зависимость, по его мнению, пришла не сразу, а устанавливалась постепенно, по этапам. К восстанию в Юрьеву ночь, по словам Фрибе, побудили крестьян сами дворяне Эстляндии, которые обходились с ними как сущие тираны.
Непосильно тяжелое положение эстонских и латышских крестьян под игом немецких рыцарей и попов описывает также прогрессивный прибалтийско-немецкий историк О. Рутенберг в своей работе «История остзейских провинций» I—II (1859—1860).
В начале XIX века против исторических концепций просветителей выступил глава лютеранской церкви в Лифляндии — генерал-суперинтендент К- Г. Зоннтаг. Последний утверждал, что не существует никакой связи между завоеванием страны и закрепощением крестьянства. По его мнению, крепостная зависимость не возникла в первые столетия после покорения страны. Даже в XVI—XVII веках Зоннтаг не видит еще крепостничества в Лифляндии и пытается показать, что дворянство и духовенство отечески заботились о крестьянах.
Ранняя история Эстонии и Латвии интересовала и многих представителей русской демократической культуры. Событий исторического прошлого народов Прибалтики неоднократно касался в своих произведениях один из выдающихся декабристов А. А. Бестужев (Марлинский). В своей книге «Поездка в Ревель» (1821) он дает яркую картину бедственного положения эстонских крестьян, в котором они оказались в результате победы немецких агрессоров, показывает истинное лицо самих «культуртрегеров», их деспотизм и невежество. Революционный демократ А. И. Герцен дал сокрушительную критику теории «культуртрегерства», отмечая в 1859 году в «Колоколе», что жалкая судьба эстонцев и латышей наглядно показывает, как в действительности немцы приобщили к культуре покоренные ими народы.
Концепцию Зоннтага в трактовке истории прибалтийских немцев продолжал Ф. Г. Бунге. О его деятельности в области публикации источников уже шла речь выше. Перу Бунге принадлежит целый ряд исследований, прежде всего по истории действовавшего в Ливонии права. Истории местного крестьянства он уделяет незначительное внимание. Бунге всячески оправдывает привилегии прибалтийско-немецких дворян и их отношение к крестьянам. Возникновение крепостничества он относит к XV—XVI векам, считая, что причиной прикрепления крестьян к земле явились их побеги. Хотя он и признает, что побеги крестьян вызывались их чрезмерным угнетением со стороны помещиков, однако не считает это главной причиной.
Факты извращения истории Эстонии и Латвии XIII—XVI веков с целью идеализации исторической роли прибалтийских немцев особенно часты в прибалтийско-немецкой историографии конца XIX и начала XX века. Один из отцов нового, открыто апологетического направления в историографии, бывший многие годы секретарем лифляндского рыцарства, Г. Бруйнинг вопреки фактам утверждал, что в период так называемой самостоятельности Ливонии крестьянам жилось здесь лучше, чем в большинстве стран Европы. По его мнению, повинности крестьян были небольшие и их взаимоотношения с феодалами носили патриархальный характер. Крестьяне, дескать, представляли собой зажиточных землевладельцев, и отчуждение крестьянских земель под барскую запашку имело место лишь в исключительных случаях. Если положение крестьян Харьюмаа и Вирумаа было в некоторой степени менее благоприятным, то в этом, по словам Бруйнинга, повинны не немецкие феодалы, а дат-
9 История Эст. ССР 129


ские власти. Что же касается крестьянских войн, то их история Ливонии якобы вовсе не знает.
Историческая концепция Бруйнинга получила дальнейшее развитие в работах одного из виднейших представителей апологетического направления — лифляндского помещика А. Транзе-Розенека. Хотя в своем первом произведении он упрекает своих предшественников в отсутствии исторической объективности при изучении аграрных отношений, его собственные работы отличаются ярко выраженной политической тенденцией. Особое внимание Транзе-Розенек уделял вопросу крепостничества. По его мнению, в возникновении крепостной зависимости повинны не немецкие феодалы — к этому привели военные набеги русских и литовцев, сильно опустошавшие страну. Виноваты якобы и сами эстонские и латышские крестьяне, которые в силу своей культурной отсталости не могли прокормить себя и все время выпрашивали у помещиков в долг зерно, скот и деньги. Оказавшись в долгах, крестьяне стали убегать с насиженных мест. «Эпидемия побегов» причиняла большой экономический ущерб феодалам, которые начали бороться с побегами. Это якобы и привело в начале XVI века к установлению крепостной зависимости крестьян. Тем самым Транзе-Розенек рисует прибалтийско-немецких феодалов этакими бескорыстными благодетелями, которые спасли эстонских и латышских крестьян от голодной смерти. Теория Транзе-Розенека, представляющая собой не что иное, как приспособленную к ливонским условиям реакционную теорию задолженности французского историка Фюстеля де Куланжа, была воспринята и буржуазной эстонской историографией.
Транзе-Розенеку во многом вторит Г. Боссе. В своей докторской диссертации «Ливонский крестьянин к концу орденского периода» (1933) он утверждает, что за период времени, прошедший от покорения страны до Ливонской войны, Ливония, бывшая раньше дикой и отсталой страной, располагавшая лишь продуктами лесного хозяйства, превратилась в страну, экспортирующую хлеб. Феодальные повинности, по мнению Боссе, были весьма умеренные и экономическое положение крестьян хорошее. В подкрепление своего утверждения он приводит список инвентаря крупного хозяйства некоего кузнеца, что, конечно, не является типичным.
Один из лучших знатоков исторических источников XII—XVI веков П. Иогансен служит как бы связующим звеном между прибалтийско- немецкой историографией, с одной стороны, и эстонской буржуазной, с другой. Уровень развития древних эстонцев и «миссию» немецко-скандинавских завоевателей Иогансен трактует в духе теории «культуртрегерства». Он утверждает, например, что трехпольная система земледелия введена в Прибалтике немцами. Однако в некоторых вопросах он все же расходится с традиционной прибалтийско-немецкой трактовкой истории. Так, Иогансен обращает внимание на то, что в «Эстлянд- ском списке Датской поземельной книги» среди вассалов, наряду с немецкими и датскими именами, встречаются и эстонские. Однако более глубоких и серьезных выводов в отношении уровня общественного развития местного народа он все-таки не делает. Изучение истории заселения северной Эстонии приводит Иогансена к заключению, что большинство имений было заложено на крестьянских землях. В вопросе возникновения крепостничества и ряде других он следует Транзе-Розенеку и прочим прибалтийско-немецким историкам.
Буржуазные эстонские историки внесли мало нового в освещение рассматриваемого периода. Они приукрашивали положение местного 130


крестьянства, преувеличивали самостоятельную роль эстонцев и латышей в политической жизни страны и поднимали на щит «общие» интересы эстонцев и немцев. В последние годы существования буржуазной Эстонии из этой концепции выросло одно из самых безобразных извращений истории эстонского народа — идея эстонско-немецкого «общего государства» (см. также стр. 264).
Историки Советской Эстонии, руководствуясь научными положениями исторического материализма, уже добились определенных результатов в марксистском освещении рассматриваемого периода. Так, А. Вассар, исследуя причины и ход восстания Юрьевой ночи, пришел к заклю- чению, что восстание Юрьевой ночи представляло собой крестьянскую войну в Эстонии, направленную своим острием против феодального ига. Одновременно он раскрыл факторы, обусловившие выбор срока восстания. С. Вахтре установил, что крестьянская война вспыхнула в Харьюмаа и отличалась здесь особым упорством именно потому, что в этом эстонском мааконде раньше, чем в других местах, начался процесс создания мыз, причем протекал он там интенсивнее, чем в других районах Эстонии. Недавно вышло из печати источниковедческое исследование С. Вахтре о «Младшей ливонской рифмованной хронике», содержащее текст указанной хроники и соответствующие выдержки из других хроник.
В изучении истории Ливонии XIII—XV веков немалая работа проделана историками Советской Латвии Т. Зейдом и В. Дорошенко. Значительные заслуги в освещении русско-ливонских политических и экономических отношений в период феодальной раздробленности принадлежат советским историкам М. Н. Тихомирову, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнину, И. П. Шаскольскому. В послевоенный период рядом советских историков (М. П. Лесников, Н. А. Казакова, А. Л. Хорошкевич) много сделано для изучения проходившей через Ливонию и Балтику торговли, в особенности же в исследовании взаимоотношений Руси с Ганзой В XIV—XVI веках. В отличие от немецкой буржуазной историографии, они в своих исследованиях подчеркивают постоянный рост а?;тивной роли Руси — что было важным фактором и в экономическом развитии Ливонии — и связь внешней торговли с внутренним политическим и экономическйм развитием страны.


ГЛАВА IV
БОРЬБА ЭСТОНСКОГО НАРОДА И ЕГО СОСЕДЕЙ ПРОТИВ НЕМЕЦКО-СКАНДИНАВСКОЙ ФЕОДАЛЬНО-КАТОЛИЧЕСКОЙ АГРЕССИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIII ВЕКА
§ 1. 	Начало агрессии против Восточной Прибалтики под флагом «крестового похода»
Причины и цели агрессии и ее главные силы. На протяжении ряда веков западные завоеватели покушались на восточное побережье Балтийского моря, пытаясь обосноваться здесь. Однако эстонские и балтийские племена, вместе с русскими, оказывали агрессорам упорное сопротивление и срывали все их планы. В конце XII и начале XIII века в роли вдохновителя агрессии и главной объединяющей силы немецко- скандинавских завоевателей выступила воинствующая римско-католическая церковь, возглавляемая папой римским. В результате этого западная агрессия вступила в новую фазу. Грозная опасность, нависшая над народами нашей страны вследствие феодально-католической агрессии, усугублялась еще тем, что в первой половине XIII века в Восточную Европу вторглись татаро-монгольские орды.
Уже с VIII века немецкие князья, рыцари и церковь приступили к насильственному покорению западнославянских племен, населявших бассейны Эльбы и Одера. Так называемый «Дранг нах Остен» («натиск на восток») немецких феодалов особенно усилился в середине XII века. Немецкие князья стали совершать крупные захватнические набеги, стремясь расширить таким путем свои владения. В поисках легкой ндживы и земли устремлялось на чужие территории и рыцарство. Активное уча стие в агрессии принимала также германская церковь, которая под предлогом «обращения язычников в христианство» фактически стремилась приумножить свои земельные владения и доходы. В агрессии участво вали и города, в первую очередь купечество, искавшее новых рынков.
Успехи германского продвижения на восток объясняются тем, что западные славяне были в то время разобщены и политически слабы. Такое же положение было и на восточном побережье Балтийского моря, населенном пруссами, литовцами, куршами, земгалами, латгалами, ливами и эстами. Эти прибалтийские земли, простиравшиеся от реки Вислы до Финского залива, сильно притягивали немецких феодалов и купцов, видевших в них заманчивый объект для эксплуатации. Однако в тех местах, где немецким агрессорам противостояли сильные и более сплоченные народы — русские, поляки, чехи, а позднее и литовцы, там немцы терпели поражение.
132


В XII—XIII веке немцы все глубже проникали в западнославянские земли, расположенные на южном побережье Балтийского моря, достигая польской и литовской территории. В то же время они стали продвигаться и по торговым путям на Балтийском море. Вначале немцев прельщала оживленная торговля между восточными и западными народами, которая уже на протяжении веков велась по Балтийскому морю и в Восточной Прибалтике. Особенно сильно влекла немецких купцов к этому крупному торговому пути торговля с Русью. Вытеснив славянских купцов из западнославянских городов» немецкие купцы захватили в свои руки заморскую торговлю. Затем они обосновались в городе Висби на острове Готланд и стали вести торговлю с приезжими купцами, а также совершать торговые поездки в Новгород, Смоленск, Полоцк и другие русские города. В конце XII века готландские и немецкие купцы имели свой торговый двор в Новгороде, а русские купцы, в свою очередь, в Висби.
В тот период немцы приобрели преимущества на Балтийском море, начав использовать новый тип парусных судов, так называемые когге, превосходившие остальные суда своими размерами и вместимостью. Если вместимость других судов, плававших в ю время на Балтийском и Северном морях, равнялась обычно 10—12 ластам, то когге перевозили примерно 100 ластов (около 200 тонн). На таких кораблях немецкие феодалы могли совершать агрессию против заморских земель.
Своей деятельностью купцы готовили почву для вторжения немецких феодалов. В Германии того времени было много разорившихся рыцарей, министериалов и других людей, состоявших на службе у феодала, которые своим участием в набегах на «язычников» надеялись приобрести землю, богатство и славу. В этих походах принимали участие и некоторые крупные феодалы, стремившиеся к увеличению своего политического влияния. Однако попасть за море они могли только с помощью купцов, у которых были и корабли и денежные средства, необходимые для приобретения оружия и провианта. В вознаграждение за оказанные услуги феодалы, со своей стороны, помогали немецким купцам занять привилегированное положение на завоеванных землях.
Бременский архиепископ, который сам был крупным феодалом, уже давно замышлял распространить свое господство на восточное побережье Балтийского моря. Для этой цели он в 1062—1064 годах послал туда своего епископа, но это не принесло желаемых результатов. В XII веке у бременского архиепископа появился соперник в лице лундского архиепископа, который действовал сообща с датским королем и другими датскими феодалами. Датское и шведское феодальные государства неоднократно пытались овладеть побережьем Балтийского моря. В конце 1158 или начале 1159 года шведский король и упсалаский епископ вторглись в юго-западную Финляндию. Финны оказали шведским завоевателям упорное сопротивление. В этой борьбе их поддержали карелы и русские. Летом 1185 (или 1186) года шведско-норвежские войска- совершили опустошительный набег и на Эстонию.
В 1187 году «язычники» нанесли шведам мощный ответный удар, уничтожив важнейший торговый центр Швеции — город Сигтуна.
На эстонские земли совершали набеги и датчане, однако эстонцы успешно отбивали их нападения. Лундский архиепископ даже назначил в Эстонию епископа, монаха француза Фулько, который должен был подготовить почву для датской феодальной агрессии. Фулько в 70-х годах XII века по меньшей мере дважды приезжал в Эстонию, но его миссия успеха не имела. На исходе XII века Дания усилила свою агрессию 133


против эстонской земли, предприняв на нее ряд нападений — в 1194, 1196 и 1197 годах.
Таким образом, в Западной Европе сложился ряд агрессивных сил, нацелившихся на восточное побережье Балтийского моря. Пока эти силы действовали разобщенно, а зачастую даже враждовали между собой, местным народам удавалось успешно отражать агрессию. Но с начала 70-х годов XII века папство стало объединять эти разрозненные и враждующие между собой силы, организуя агрессию против народов Прибалтики под флагом «крестового похода».
Как известно, крестовые походы начались в конце XI и продолжались до XIII века. По существу они представляли собой военно-колонизационные попытки феодалов и городов Западной Европы овладеть ближневосточными землями. Возглавляла крестовые походы папская церковь, которая давала им идеологическое обоснование, стремясь фактически подчинить своему господству весь христианский мир, завладеть новыми землями на Ближнем Востоке и накопить огромные денежные богатства. Преследуя те же цели, папы стали проявлять все больший интерес и к Восточной Европе. Агрессивная католическая церковь приступила к насильственному крещению народов Прибалтики. Христианство распространялось здесь уже раньше, через русскую православную церковь и более или менее мирным путем. Это обстоятельство побуждало римскую курию спешить, ибо она лелеяла мечту об уничтожении самостоятельности русской церкви и о покорении русского народа, причем территория Прибалтики должна была стать одним из плацдармов для осуществления этих намерений.
Уже в 1171 —1172 годах папа Александр III непосредственно занимался вопросом покорения Эстонии, призывая правителей скандинавских государств начать крестовый поход против этой земли. Участникам похода было обещано отпущение всех грехов на год вперед, точно так же, как это практиковалось в отношении паломников, направлявшихся в Палестину, и участников крестовых походов против западных славян. Таким образом, католическая церковь еще до начала немецкой агрессии вынашивала планы захвата восточного побережья Балтийского моря.
Начало борьбы ливов против немецких захватчиков. Река Даугава с давних времен служила важным торговым путем, ведущим к центрам северо-западных княжеств Руси — Полоцку и Смоленску. В районе устья Даугавы жили ливы, к востоку от реки — латгалы, к югу от нее — земгалы. Ливы и латгалы, обитавшие вдоль Даугавы, находились под властью Полоцка. На Даугаве располагались и укрепленные города Кокнесе и Ерсика — центры вассалов полоцкого князя.
Во второй половине XII века на Даугаве появились немецкие купцы, завязавшие торговлю с ливами, латышами и русскими. В начале 80-х годов здесь оказался монах Мейнгард, которому полоцкий князь Владимир позволил заниматься миссионерской деятельностью среди ливов, не рассчитав при этом, к каким последствиям такая деятельность может привести.
Меж тем Мейнгард привез с Готланда каменщиков и приступил к сооружению каменных замков в Икшкиле и на острове на реке у Салас- пилса. Создание военных укрепленных пунктов явно преследовало захватнические цели и могло осуществляться только при материальной поддержке известных агрессивных сил, а именно немецких купцов и бременского архиепископа. В 1186 году бременский архиепископ возвел Мейнгарда в сан епископа и поставил его во главе основанного в том же году «Икшкильского епископства на Руси».
134


Немцы сделали попытку превратить ливов в данников церкви, однако последние оказали сопротивление. Курши также неоднократно нападали на немецких купцов и духовенство. Истинная, агрессивная сущность «миссионерской деятельности» очень скоро раскрылась. В 1193 году папа римский объявил крестовый поход против ливов. Мейнгард навербовал в Германии и Швеции крестоносцев, намереваясь с их помощью покорить и куршей. Однако, как говорит хроника, буря загнала корабли к побережью Вирумаа и целых три дня крестоносны подвергали этот район опустошению.
Немцы уже было собрались приступить к покорению Вирумаа и насильственному обращению в христианство ее населения, как к их неудовольствию шведский ярл Биргер согласился взять с вирумасцев только дань. Отсутствие единодушия среди крестоносцев, а также умелая политика вирумааских старейшин сорвали первую попытку немецких феодалов создать в Эстонии плацдарм для дальнейшей агрессии. Очевидно, этот первый набег на эстонскую землю не был случайным, поскольку имеются и другие сведения о том, что Мейнгард проявлял интерес к территории эстонцев. Так, незадолго до вторжения в Эстонию он вступил в контакт с зимовавшими там готландскими купцами, собираясь присоединиться к ним. Но ливы помешали осуществлению этого замысла. Далее, одного молодого эстонца из пленных, захваченных во время набега на Вирумаа, Мейнгард послал в Германию «учиться священному писанию», намереваясь, по-видимому, использовать его позднее при покорении Эстонии в интересах католической церкви. Далеко идущие планы Мейнгарда, однако, так и остались неосуществленными.
Преемнику Мейнгарда — епископу Бертольду — также не удалось покорить ливов с помощью крестоносцев. Сам он был убит в сражении, а ливы, едва крестоносцы покинули устье Даугавы, прогнали священников и смыли в реке навязанное им крещение.
В начале 1199 года бременский архиепископ Гартвиг II посвятил в епископы Ливонии своего родственника, каноника Альберта Бекесговеда (Буксгевдена). Этот властолюбивый церковник с 1199 года до самой смерти (1229 год) самолично организовывал и возглавлял покорение ливов, эстонцев и латышей, претворяя в жизнь кровавую политику католической церкви в прибалтийских странах. Чтобы захватить побольше земли и усилить свое господство, Альберт не брезгал никакими средствами: ни обманом, ни подлыми интригами, ни массовыми убийствами. Выходец из семьи мелкого неродовитого дворянина, так называемого министериала, выдвинувшегося лишь недавно в северо-западной Германии (фамилия эта впервые упоминается в письменных источниках лишь в 1180 году), Альберт усердно проводил в Ливонии «семейную» политику. Он помог здесь своим братьям и шурину занять высокие должности и наделил их крупными земельными владениями.
Альберт вступил в контакт с папой Иннокентием III, который мечтал о создании всемирного государства под верховной властью пап. За папскую помощь Альберт должен был отказаться от части добычи и дани в пользу римской курии и гарантировать непосредственное подчинение завоеванных территорий папскому престолу. Папа официально объявил крестовый поход против ливов и призвал феодалов и купцов оказывать Альберту всемерную поддержку. Участие в крестовом походе против Ливонии приравнивалось к участию в крестовой войне в Палестине. Многие немецкие феодалы с готовностью откликнулись на призыв папы и Альберта, ибо это предприятие не сулило тех трудностей, с какими был сопряжен поход на Восток, где крестоносцам приходилось преодолевать 135


огромные расстояния и воевать с противником, превосходившим их в вооружении и военном искусстве. Корабли и деньги на вооружение дали немецкие купцы, которые не меньше феодалов были заинтересованы в военной добыче и захвате торговых путей. По существу купцы сами были крестоносцами и охотно участвовали в ограблении «язычников».
Весной 1200 года в устье Даугавы прибыло 23 корабля с крестоносцами, навербованными Альбертом на Готланде и в Германии. Высадившись на берег, они силой оружия принудили ливов снова креститься.
Прибытие немцев в Ригу на кораблях. Миниатюра. (Государственный Исторический музей.)
Из прежнего опыта захватчики знали, что в таких случаях надо прежде всего создать надежный укрепленный пункт, где можно было бы проживать круглый год. Одновременно этот пункт должен был служить плацдармом для развертывания агрессии против коренного населения. В качестве такой опорной базы Альберт избрал в 1201 году торговое поселение Ригу, расположенное на северном берегу Даугавы. Он перенес туда из Икшкиле свой епископский престол, а всю Ливонию посвятил «богородице Марии», чтобы идеологически обосновать агрессию 136


против земель ливов, эстонцев и латышей, сделать Ливонию популярной в католическом мире и облегчить этим дальнейший набор крестоносцев. Альберта и его преемников по названию их резиденции стали именовать рижскими епископами, а их владения — Рижским епископством.
Насильно крещенные ливы были обложены церковной десятиной, а их земли превращены в феодальные владения епископа Альберта. Последний понимал, что закрепить свое господство и полностью покорить страну силами крестоносцев, прибывавших сюда на время (весной они приезжали, а осенью или следующей весной, захватив с собой награбленное добро, снова уезжали), ему не удастся. Надо было привязать крестоносцев к новым владениям, наделив их землей с «правом» обложения местного населения повинностями. Еще в 1201 году епископ Альберт отдал рыцарям Икшкиле и Леневардев качестве бенефиций. Кроме того, позднее в Даугавгриве (устье Даугавы) был построен монастырь Ордена цистерцианцев, что также должно было укрепить епископскую власть.
В целях усиления и дальнейшего расширения экспансии в 1202 году был создан новый духовно-рыцарский орден, который позднее получил название Ордена меченосцев (по изображению меча и креста на плащах его членов). Духовно-рыцарские ордена возникли в XII веке в Палестине. Они подчинялись непосредственно папе и служили орудием его военно-колонизационной политики. Члены ордена («братья») давали монашеский обет, лишались права вступать в брак и приобретать имущество, обязывались выполнять устав ордена и повиноваться его главе— великому магистру. По существу, ордена являлись организациями профессиональных вояк, которые быстро превращались в собственников огромных земельных владений и богатств. В задачу Ордена меченосцев входила вербовка рыцарей, готовых обосноваться в Ливонии и выполнять роль постоянной военной силы. Иннокентий III утвердил этот Орден и подчинил его рижскому епископу. В Орден вступали разного рода авантюристы и преступные элементы, которые, рядясь в орденские мантии и прикрываясь борьбой с «язычниками», могли давать волю своим низменным инстинктам. Орден меченосцев становился мощным и жесточайшим орудием немецких феодалов и католической церкви при захвате Восточной Прибалтики в начале XIII века. Значение Ордена как военной силы быстро возрастало.
В 1207 году между Орденом и епископом Альбертом была достигнута договоренность, по которой одна треть завоеванных земель перешла к Ордену, а две трети — к епископу (уже до того Альберт получил всю Ливонию в лен от короля Германии Филиппа).
По имени ливов вся завоеванная территория стала называться Ливонией. Наименование это позднее было распространено и на латышскую и эстонскую земли. Это общее для данных земель название удерживалось вплоть до XVI века, а как пережиток оно бытовало до начала XVIII века. В то же время территории отдельных народностей носили и свои названия, например, Эстония, Земгале (Земгалия) и Курземе (Курония).
Вступление Полоцка в борьбу с захватчиками. Успехи германских завоевателей по созданию плацдарма в устье Даугавы объясняются тем, что между местными народностями не было единодушия, что они не сразу осознали нависшую над ними грозную опасность. Воспользовавшись этим, агрессоры утверждали свое господство не только путем военного насилия, но и путем политических маневров, действуя по принципу «разделяй и властвуй».
137


В 1201—1202 годах немцам удалось заключить мир сначала с литовцами, а затем с куршами и земгалами, обеспечив таким образом временно свой южный тыл. Это в какой-то мере изолировало ливов от их естественных союзников и позволило епископу и Ордену постепенно их покорить. К тому же Альберт использовал классовые противоречия между местными феодалами и широкими народными массами, он переманивал ливских феодалов на свою сторону, оставляя за ними право эксплуатировать трудовое население. Альберту удалось таким путем привлечь на свою сторону и превратить в союзника турайдского феодала Каупо, который помог закрепить епископские владения на территории ливов в районе реки Гауя (Лифляндская Аа).
Вместе с ливами и латгалами против немецких захватчиков выступил и Полоцк. Немецкие купцы стали ущемлять интересы русской торговли на Даугаве, стараясь при поддержке папы, епископа Альберта и готландских купцов сосредоточить всю торговлю в Риге. Для этой цели, в частности, был наложен запрет на посещение русскими купцами зем- гэльской гавани в устье реки Лиелупе.
Весной 1203 года полоцкое войско совершило поход на Саласпилс, а ерсикский князь вместе с литовцами дошел до Риги. Ливы, населявшие окрестности Саласпилса, Икшкиле и другие прибрежные районы Даугавы, сбросили с себя иго христианства. Только в 1205 году с помощью крупных сил крестоносцев удалось покорить восставших. Однако уже в следующем году ливы и латгалы, опираясь на поддержку половчан, снова поднялись против немецких феодалов.
После покорения ливов агрессоры стали продвигаться вдоль Даугавы, но по пути наткнулись на сильное сопротивление кокнесского князя Вячеслава (Вячко). Он был вассалом полоцкого князя, однако в 1207 году был вынужден подчиниться епископу Альберту и уступить ему половину своего замка и своих земель, которые епископ Альберт роздал в лен немецким феодалам. Последние, однако, стремились к захвату и прочих владений Вячко. Без необходимой помощи со стороны полоцкого князя Вячко не мог долго противостоять усиливающейся германской агрессии против Кокнесе. В 1208 году он покинул замок и ушел со своей дружиной на Русь. В следующем году немцы захватили Ерсику, но в дальнейшем натолкнулись на решительное противодействие Полоцка.
138


Пока епископ Альберт настойчиво осуществлял свою экспансию вдоль Даугавы, другие захватчики продолжали продвигаться по бассейну Гауи. Здесь в основном действовал Орден, к которому эти владения перешли в 1207 году при разделе земель. В том же году Орден начал сооружение замка в Цесисе (Кесь, Венден). Опираясь на эту базу, Орден закрепил свою власть над ливами и латгалами и приступил к покорению эстонцев.
§ 2. 	Начало агрессии против эстонцев
(1206—1212 гг.)
Провал завоевательного похода на Сааремаа в 1206 году. В 1203 году Альберт, плывший с партией крестоносцев из Германии в Ливонию, повстречался у датского побережья с сааремасцами, возвращавшимися на 16 кораблях из военного похода. Когда позднее эти корабли снова появились у Висби, крестоносцы решили атаковать их, рассчитывая на легкую победу.
Разгадав враждебные намерения немцев, сааремасцы изготовились к бою. Они разделили свои корабли на две группы, с тем чтобы окружить и зажать в тиски противника. Завязалось сражение, в результате которого неприятелю ценой тяжелых потерь удалось захватить два сааремааских корабля.
В начале сентября следующего года отряд крестоносцев на обратном пути в Германию причалил к эстонскому побережью. По словам хрониста, это произошло якобы случайно, однако скорее всего это был преднамеренный набег, который окончился провалом. На десяти военных и двенадцати других судах эстонцы атаковали противника и вынудили его отступить. Немцы долго блуждали по морю, пока наконец не пристали к какому-то пустынному берегу, по-видимому, к острову Хийумаа. Там они обнаружили еще каких-то 50 человек, потерпевших кораблекрушение. Всех спас от голодной смерти проходивший мимо большой купеческий корабль.
Описанный эпизод говорит о том, что немецкие завоеватели, хотя они и имели крупные корабли и хорошее вооружение, были не в состоянии уязвить эстонцев со стороны моря или одолеть их в морском бою.
Немецкие захватчики были особенно заинтересованы в том, чтобы эстонцы не объединились с другими прибалтийскими народностями для совместной борьбы. Епископ Альберт, не имевший еще в своем распоряжении достаточных сил для покорения эстонцев и серьезно их опасавшийся, уже с самого начала вынашивал планы крестового похода и на эстонские земли. Еще в 1199, а потом в 1203 году он сделал попытку толкнуть датских феодалов на более энергичные действия против эстонцев. Захваченную на сааремааских кораблях добычу Альберт послал в дар лундскому архиепископу.
В том же 1203 году датский король Вальдемар II вместе с лундским архиепископом Андреасом Сунонисом стали готовить большой крестовый поход против эстонцев. Андреас являлся одним из главных пособников папы Иннокентия III в северных странах. В качестве папского легата он проводил здесь в жизнь агрессивную политику католической церкви. Папа поддерживал завоевательные планы крупных датских феодалов в отношении Эстонии. Своим посланием от 13 января 1206 года папа предоставил лундскому архиепископу право назначать епископов на землях, намеченных к завоеванию в предстоящем кресто139


вом походе, для которого Андреас собрал «бесчисленное множество людей».
В 1206 году Вальдемар И и Андреас во главе многочисленного войска вторглись на Сааремаа и приступили к сооружению здесь крепости. Однако эстонцы оказали столь сильное сопротивление и нанесли неприятелю такой урон, что в датском войске не нашлось ни одного человека, кто согласился бы зимовать на Сааремаа. Поэтому укрепление было сожжено, а королю со всем войском пришлось убраться восвояси. Из рассказа хрониста явствует, что, несмотря на продолжительную подготовку похода и привлечение к нему крупных сил, он закончился полным провалом. Таким образом, сааремасцы, поддержанные, очевидно, населением с побережья* материка, успешно отразили очень серьезную атаку феодально-кДтолической агрессии против Эстонии.
Выдающаяся победа сааремасцев над западными захватчиками в 1206 году имела большое значение не только для эстонцев, но и для других прибалтийских народов. Она облегчила положение ливов, а также помогла латышам в их борьбе против общего врага. Понесенное датскими феодалами поражение оказалось столь тяжелым, что на протяжении более десяти лет они не решались повторить нападение на эстонцев. Союзник германских агрессоров был на длительный срок обречен на бездействие в этом районе, что благоприятно отразилось на борьбе всех прибалтийских народностей против их поработителей.
Вторжение немецких захватчиков в южную Эстонию. Феодальнокатолическая агрессия против эстонцев пошла теперь по новому руслу. Этому содействовал, по-видимому, и папский легат, лундский архиепископ Андреас, который после поражения на Сааремаа всю последующую зиму провел вместе со своей многочисленной братией в Риге. После позорного провала попытки покорить эстонцев с моря западные захватчики решили повести наступление по суше с юга, опираясь при этом на Ригу как на свою основную базу. Кроме католической церкви и феодалов в завоевании Эстонии были заинтересованы и немецкие купцы, ибо через эту территорию шла торговля с Новгородом — одним из важнейших центров Руси. Характерно, что первая, явно надуманная, претензия к эстонцам касалась зимнего торгового пути Рига — Псков — Новгород, который пролегал через юго-восточную Эстонию.
В 1207 году немцы не могли продолжить агрессию против эстонцев, так как были заняты наступлением на русских, литовцев и селов вдоль Даугавы. Но уже в начале следующего года в Уганди был послан священник Алебранд в сопровождении других лиц. Ему было поручено предъявить эстонцам требование о возвращении добра, якобы отнятого ими в давние времена («еще до постройки Риги») у немецких купцов. Это требование должно было послужить предлогом для превращения угаласцев в данников немецких захватчиков. Угаласцы, однако, доказали полную несостоятельность этих претензий.
В дальнейшем немцам удалось подчинить талаваских латгалов, живших по берегам Гауи и ее притока Юмера, т. е. в непосредственной близости от эстонских земель — Сакала и Уганди. Талава была тесно связана с Псковом и Новгородом, которым платила ежегодную дань. В 1207 году талаваские латгалы приняли крещение от псковской церкви. Фактическая власть в Талаве находилась в руках местных феодалов — старейшин Талибалда, Руссина и Варидота, владевших обширными землями и несколькими замками. В условиях феодальной раздробленности на местах образовались феодальные центры, добивав-
140


Городище Отепя (Эльваский район).
шиеся все большей независимости от центральной власти. К тому же более сильные феодалы старались расширить свои владения за счет своих соседей. Воспользовавшись притязаниями латгальских феодалов, Орден сумел привлечь на свою сторону старейшин Талавы, поставив их, как в недалеком прошлом ливского старейшину Каупо, на службу своей завоевательной политике.
После провала миссии Алебранда немцы стали отыскивать новые пути для покорения эстонцев. Не полагаясь всецело на свои собственные силы, они принялись подстрекать к нападению на эстонцев латгальских старейшин из Талавы. Вероятно, летом 1208 года в Уганди снова отправились послы, теперь уже от цесисского комтура Бертольда и талаваских старейшин. На сей раз послы требовали уже не «возвращения купеческого добра», а «удовлетворения за все нанесенные обиды». Жители Уганди отказались выполнить и эти новые надуманные требования.
Возникает вопрос, зачем немецким захватчикам понадобились какие-то предлоги для вооруженного нападения на Уганди? Ведь, атакуя эстонцев с моря, они не утруждали себя подысканием поводов и обходились без каких бы то ни было предварительных переговоров. Чем объяснить проявленную вдруг немцами осторожность? Прежде всего это было обусловлено политическими соображениями. Уганди, как и Талава, платила дань новгородским князьям. Неспровоцированное нападение на южную Эстонию являлось бы вторжением в новгородские владения, а следовательно, грозило бы войной с Новгородом. Поэтому немцы старались обосновать свое вторжение в южную Эстонию, найти такие предлоги, которые могли бы как-то оправдать их действия в глазах новгородских и псковских феодалов и купцов. С этой целью были придуманы требования, которые на первый взгляд не затрагивали интересов Новгорода и Пскова. Первоначально это было требование обеспечить безопасность зимнего торгового пути, а позднее — дать удовле-
141


Предметы XII—XIII вв. с городища Отепя.
1 — подковообразная фибула; 2 — височное кольцо; 3 4 — шейная гривна.
браслет;
творение за некие обиды, нанесенные талаваским феодалам, которые, кстати, сами являлись данниками Новгорода и Пскова. Примечательно, что католическая церковь применила здесь новую тактику. Для маскировки своих подлинных, агрессивных намерений в отношении эстонцев она использовала не религиозный предлог, который обычно выдвигался при нападении на «язычников», а притязания материального порядка. Это было вызвано тем, что религиозный предлог сразу привел бы к столкновению с Новгородским княжеством, а этого немцы как раз и старались избежать.
Ранней осенью 1208 года, как только прибыли с Готланда зимние купцы и другие немцы, войско епископа, возглавляемое Теодорихом, братом Альберта, Орден и купцы совершили совместный опустошительный набег на Уганди. Хронист-современник рассказывает, что многочисленное войско, придя в Уганди, опустошило деревни и убило всех захваченных эстонцев, а затем подступило к замку Отепя и сожгло его. Лишь спустя три дня войско вернулось назад, забрав с собой скот, пленных и прочую добычу.
Этот набег знаменовал собой начало большой войны, развязанной немецкими феодалами с целью покорения эстонцев. Она носила такой же разбойничий и истребительный характер, как и война против •ливов и.других народов Прибалтики. Хронисты и прежде всего автор 142


«Хроники Ливонии», старавшиеся всеми силами обелить и оправдать немецкую агрессию, рисуют, сами того не желая, ужасающую картину кровавых злодеяний, чинимых крестоносцами, Орденом, епископом и купцами над эстонцами. Покорение местного населения осуществлялось по твердому плану. Вначале совершалось несколько опустошительных набегов, целью которых было, с одной стороны, ограбление населения, захват добра и рабов, а с другой, — подрыв обороноспособности страны, истребление ее жителей. Только после этого вступало в действие духовенство, начинавшее проводить «христианизацию», стараясь путем крещения превратить покоренное население в данников церкви. Земли же объявлялись собственностью епископа или Ордена.
Немецкая агрессия осенью 1208 года вызвала со стороны эстонцев упорное сопротивление. Жители Уганди, поднявшись на борьбу против захватчиков, призвали на помощь своих соседей из земли Сакала и нанесли противнику ответный удар. Немцы воспользовались этим как предлогом для нападения и на землю Сакала. Опасаясь военной силы эстонцев, а также предстоящей борьбы с Ерсикой, немцы заключили с ними перемирие на один год.
По окончании перемирия в начале 1210 года Орден организовал новый набег на Уганди. В это время начались, однако, волнения среди ливов Турайды. Активизировал свою политику в восточной Эстонии и Новгород. Все это заставило епископа Альберта укрепить свои силы и снова заключить с эстонцами перемирие. Однако Орден и его сателлиты на сей раз в нем не участвовали.
Политика Новгорода по отношению к немецким захватчикам. Полоцкий князь, власть которого в начале XIII века значительно ослабла, являлся сюзереном проживавших вдоль Даугавы ливов, латгалов и селов, в то время как эстонцы были связаны с Новгородской феодальной республикой, мощь и влияние которой в XIII веке непрерывно росли. Уже борьба с Полоцком и подчиненными ему князьями показала немецким агрессорам, какую опасность представляет для них помощь, которую русские оказывают местным коренным народностям. Еще большие опасения внушал им Новгород, который к тому же был тесно связан с Владимиро-Суздальским и другими русскими княжествами. Кроме того немецкие купцы, а через них и феодалы, были заинтересованы в бесперебойной торговле с Новгородом.
Внешняя политика Новгорода зависела от внутреннего положения и феодальных междоусобиц в раздробленной Руси. В 1207—1209 годах политика Новгорода в значительной степени находилась под влиянием Владимиро-Суздальской земли; действия же этого княжества не всегда соответствовали интересам Новгорода. В те годы, когда развернулись военные и политические события в южной Эстонии, Новгород и Псков были как раз заняты борьбой с черниговскими князьями Ольго- вичами. Владимиро-суздальский князь Всеволод, недооценивший вначале угрозу, исходившую от немецких крестоносцев, не предпринял против них каких-либо активных действий. Позднее, когда владимиросуздальские князья увидели, что феодально-католическая агрессия представляет весьма серьезную опасность и преследует далеко идущие цели, они стали сосредоточивать крупные силы для ее отражения.
В 1209—1210 годах во внешней политике Новгорода произошел известный поворот. Княжить сюда был призван Мстислав Мстиславорич Удалой, один из способнейших русских военачальников того времени. Новгород стал теперь зорко следить за действиями немецких кресто143


носцев в Ливонии. Вероятно, уже в 1209 году Мстислав предпринял поход в землю Торма (Тырма — на территории нынешнего Раквере- ского района). Зимой следующего года он во главе новгородского войска появился под Отепя в Уганди, собрал дань в размере четырехсот марок-ногат и заставил часть населения креститься. Это должно было послужить подтверждением принадлежности данной территории к Новгороду и русской православной церкви.
Однако от открытой войны с немецкими агрессорами новгородцы воздержались. Доходы от торговли с немцами вынуждали новгородских бояр и купцов поддерживать с ними мирные отношения. Образовалась даже группа феодалов и купцов (особенным влиянием она пользовалась в Пскове), которая готова была активно сотрудничать с немцами, подобно тому, как это делали некоторые ливские, латгальские и другие феодалы. В 1211 году эту группу возглавил псковский князь Владимир, который своей пронемецкой политикой навлек на себя гнев как русских, так и эстонцев.
Усиление борьбы прибалтийских народов в 1210 году. Сражение на реке Юмера. Весной 1210 года епископ и крестоносцы совершили нападение на корабли куршей, однако потерпели поражение. Весть о неудаче немцев воодушевила ливов. Последние вступили в контакт с куршами, намереваясь совместными усилиями изгнать врага со своих земель. Курши, в свою очередь, послали гонцов к эстонцам, литовцам, земгалам и русским, призывая их к борьбе. Литовцы предприняли поход против Кокнесе, а курши атаковали Ригу. Город спасся благодаря военному подкреплению, подошедшему из- Даугавгривы и Саласпилга. Сыграло свою роль и то, что действия прибалтийских народностей были недостаточно согласованы: курши напали на Ригу раньше времени, не дождавшись выступления литовцев и восстания ливов.
Летом 1210 года Орден вторгся в Уганди, что лишило эстонцев возможности участвовать в совместном выступлении местных народов против немцев. Узнав о восстании ливов и нападении куршей на Ригу, орденское войско поспешило ей на помощь. Когда же критическое положение на юге было ликвидировано, Орден возобновил свои нападения на Уганди, причем привлек к этому и епископских людей. Таким образом, епископская сторона грубо нарушила заключенное недавно перемирие. Главная цель неприятеля заключалась в овладении крепостью Отепя. Бертольд, предводитель орденского войска, прибег к вероломной хитрости: он обратился к осажденным с предложением вступить в мирные переговоры. Угаласцы, силы которых были малочисленны, пошли на переговоры и впустили Бертольда в крепость, ослабив при этом бдительность в отношении ее обороны. Епископские войска не преминули воспользоваться этим и внезапным ударом с противоположной стороны ворвались в крепость. Противнику удалось занять вершину холма и главное укрепление. Мужчины были перебиты, женщины взяты в плен и увезены в рабство, а сама крепость была опустошена и предана огню.
После этого эстонцы решили уничтожить опорный пункт Ордена в Цесисе. Собрав большое войско, они осадили замок, атакуя его под прикрытием высокой осадной башни, сооруженной из крупных выкорчеванных деревьев. Немцы несли большие потери, и положение их с каждым днем ухудшалось. Однако осажденным удалось послать в Ригу призыв о помощи. На четвертый день осады, узнав, что приближается войско Каупо и города Риги, эстонцы были вынуждены снять осаду и направиться домой. Неприятельские войска стали их преследовать. Тогда эстонское ополчение (малев)'решило дать врагу бой у реки Юмера. Рас-
144


Битва на реке Юмера. Рисунок О. Кангиласки.
положившись в лесу, недалеко от реки, эстонцы стали дожидаться противника. Разведчики последнего принесли ему ложные сведения, будто эстонцы отступили за реку. Когда неприятельское войско во главе со всадниками-рыцарями приблизилось к реке Юмера, эстонское ополчение неожиданно вышло из своего укрытия и атаковало противника. Рыцари и вспомогательные войска епископа и Каупо кинулись в бой, но были наголову разбиты. Пешие ливы, которых немцы силой заставляли идти воевать, сразу разбежались. Немцы же пробовали отступить в боевом порядке, но были рассеяны эстонской конницей. Лишь немногим из них удалось спастись бегством. Даже «Хроника Ливонии», которая обычно старается сильно преуменьшить потери немцев, вынуждена на . сей раз признать, что около ста человек попало в плен.
Поражение немцев у Юмера имело большое значение. Оно вдохновило эстонцев и их соседей на продолжение борьбы с агрессорами. Жителям земель Уганди и Сакала было ясно, что победой у Юмера их борьба с жестоким врагом еще не закончена, что для ее успешного за- . вершения необходимы более значительные силы и крепкая сплоченность.
Поэтому они разослали гонцов по всем маакондам, призывая к большому военному походу, «заклиная и уговаривая, чтобы единым сердцем и единодушно стали все против рода христианского».
Потерпев поражение у Юмера, Орден поспешно направил к полоцкому князю послов с просьбой заключить мир и разрешить рижским купцам торговать в Полоцком княжестве. Полоцк пошел на мир, добившись от немцев больших уступок. Рига согласилась, чтобы полоцкому князю «ежегодно платилась должная дань ливами или за них епископом». Тем самым немцы по существу признали принадлежность ливских земель Полоцкому княжеству. Только таким путем им удалось предотвратить объединение русских, эстонцев и других народностей Прибалтики. Немцам надо было на известное время отвести от себя угрозу со стороны
10 История Эст. ССР
145


Полоцка, чтобы можно было «безопаснее.,, воевать с эстами и другими языческими племенами».
Героическая оборона Вильянди и контрнаступление эстонцев. Оправившись после поражения у Юмера, немецкие захватчики решили расширить район своих агрессивных действий в южной и центральной Эстонии, чтобы подорвать силы эстонцев. В течение всего 1211 года противник упорно стремился продвинуться в глубь эстонской территории, но наталкивался на героическое сопротивление эстонцев. Последние все больше сплачивали свои силы для борьбы с врагом.
У немецких завоевателей имелся план широкого наступления на эстонцев. Начало его осуществлению было положено еще в конце 1210 года внезапным набегом на Соонтага. Мирное население, застигнутое врасплох, четыре дня подвергалось беспощадному истреблению. Набег сопровождался поджогами и опустошениями; бесчисленное множество женщин и детей было увезено в рабство. Согласно хронике, одного лишь рогатого скота было угнано 4000 голов. В отместку за причиненное зло эстонцы в начале следующего года вторглись двумя малевами на территорию противника.
Следующий удар неприятеля был направлен против земли Сакала и ее центра Вильянди. В конце-февраля 1211 года рижские власти стали собирать войско и сооружать осадные машины, готовясь к захвату Виль- яндиского замка. Первая атака, направленная на крепостные ворота, была отбита. Эстонцы нанесли противнику большие потери и захватили много немецкого оружия и доспехов. После этого Бертольд попробовал применить ту же хитрость, что и год назад в Отепя, предложив осажденным начать «переговоры». Но сакаласцы, наученные горьким опытом своих соседей, не поддались обману и продолжали борьбу. Тогда противник попытался вынудить осажденных к сдаче другими средствами. Он пригнал к подножию крепостной горы эстонцев, захваченных в плен во время набега на окрестности замка, и стал их дико истязать на глазах у осажденных. Кроме того неприятель завалил крепостной ров бревнами, подкатил по ним к подножию горы высокую осадную башню и принялся с нее забрасывать защитников крепостного вала копьями и стрелами. Круглые сутки крепость подвергалась обстрелу из камнеметательной машины. Машина этого рода применялась в Эстонии впервые, и метаемые ею камни наносили большой урон. Они убивали людей и скот, разрушали постройки, не приспособленные к тому, чтобы выдержать подобные удары.
Немцы сделали попытку ворваться в крепость через вал. Навалив высокую кучу бревен, немецкие воины, одетые в железные доспехи, взобрались на вал и пробили в частоколе брешь, однако их ждало разочарование. За частоколом оказалось новое укрепление, разрушить которое они уже были не в силах. Неприятель решил тогда уничтожить крепость огнем и поджег кучу бревен. Осажденные разбрасывали загоревшиеся доски, разбирали охваченные пламенем деревянные части укрепления и тушили пожар, а потом заделывали бреши в крепостной стене. Тем не менее положение осажденных с каждым днем все более ухудшалось. У них было много убитых и раненых, ощущался острый недостаток в воде. На шестой день осады эстонцы были вынуждены согласиться на крещение и выдать заложников. Однако в крепость были впущены только священники.
Героическая оборона Вильянди показала захватчикам силу сакалас- цев и одновременно воодушевила на борьбу другие эстонские мааконды. Положение стало столь критическим, что весной, когда море освободи146


лось ото льда, немецкие купцы не предприняли торговой поездки на Готланд, опасаясь, что во время их отсутствия эстонцы нападут на Ригу. Сакаласцы вскоре отказались признать навязанный им мир. Тогда Орден вместе с Каупо совершил новый набег на Сакала, а эстонцы, в свою очередь, нанесли ряд контрударов по территории, захваченной немцами.
Камнеметательные устройства. Мл ни атюра.
Одновременно с сакаласцами начали наступление и малевы Уганди, Соонтага, Ляэнемаа и других прибрежных земель. «Хроника Ливонии» рассказывает, что «одно войско следовало за другим; одни уходили, другие приходили, не давая покоя ливам ни днем, ни ночью». Прибыла помощь и с Сааремаа. Суда островитян подходили к Риге и поднимались по реке Гауя до самой Турайды, активно поддерживая южных эстонцев в их борьбе. Усилилось, по-видимому, брожение и среди покоренных ливов. Обстановка стала очень тревожной. Немцы боялись передвигаться по стране. Когда немецкие беженцы попросили помощи у рижан, последние не решились выйти за городские стены.
Повествуя об этих событиях, «Хроника Ливонии» впервые упоминает имена сакаласких старейшин — Лембиту и Мээме, возглавлявших эстонское войско. Лембиту, которого Генрих Латышский называет вначале одним из старейшин земли Сакала, а затем даже военачальником и князем, стал наиболее выдающимся вождем эстонцев в их борьбе против захватчиков. Обладая военными и организаторскими способностями, он умел объединить эстонцев из разных маакондов на совместные действия против врага. Лембиту сознавал необходимость тесного союза с русскими, понимал, что только в сотрудничестве с ними можно защитить отечество от захватчиков. Он презирал предателей народа, 147


готовых в своих корыстных интересах сотрудничать с немцами, и боролся против них с такой же энергией, как и против самих завоевателей.
Развернувшееся весной 1211 года обширное освободительное движение эстонцев явилось результатом большой подготовительной работы, последовавшей за победой на реке Юмера. Движение обрело такой размах и силу, что сорвало все агрессивные планы немцев и поставило их в очень трудное положение. Захватчиков выручили епископ Альберт и магистр Ордена Волквин, прибывшие из Германии во главе навербованных там крупных сил крестоносцев. Только после этого Каупо совместно с немцами осмелился предпринять новый набег в южные районы Сакала.
В то же время эстонцы завершили подготовку к крупнейшему военному походу — при участии объединенных сил малевов отдельных земель, сааремааского флота и восставших ливов. Поход осуществлялся по общему, основательно продуманному стратегическому плану, конечной целью которого являлось взятие Риги и изгнание немцев из страны. Существенную часть плана составляло овладение замком Каупо в Турайде и вовлечение ливов в активную борьбу против Риги.
Контрнаступление эстонцев началось летом 1211 года осадой замка Каупо. Весь поход был хорошо организован и умело согласован во всех деталях. Малевы земель Рявала и Ляэнемаа, которые, судя по хронике, имели в своем составе не только пехоту, но и многотысячную конницу, обложили замок Каупо со стороны суши. В тот же день по морю, а затем по реке Гауя к замку подошел флот сааремасцев. В осажденном замке кроме войск Каупо находился также присланный из Риги военный отряд, состоявший главным образом из арбалетчиков. Помимо обычных приемов осады (разведения костров под стенами замка и использования осадных башен) эстонцы на сей раз применили новое средство: они сделали подкоп к замковой горе, с тем чтобы укрепленный вал в этом месте рухнул и через образовавшуюся брешь можно было ворваться в замок.
На помощь Каупо поспешили из Риги епископские и орденские войска, усиленные недавно прибывшими из Германии отрядами крестоносцев. Завязалось кровопролитное сражение. Эстонцы не могли противостоять сильно вооруженному противнику, у которого даже лошади были закованы в латы. Часть эстонского войска закрепилась на одном из холмов и, отбивая атаки противника, ночью отошла на свои корабли. Воспользовавшись тем, что река в этом месте имела небольшую ширину, немцы преградили кораблям путь к отходу, после чего эстонцам не осталось ничего другого, как отступить, бросив свои корабли неприятелю.
В этом сражении эстонцы понесли тяжелые потери. По данным «Хроники Ливонии», правда, явно преувеличенным, немцам досталось около 12000 лошадей и до 300 кораблей, не считая мелких судов. Число убитых, согласно той же хронике, достигало 2000 человек.
Несмотря на поражение, эстонцы своей упорной борьбой вынудили рижского епископа пойти на уступки. Чтобы предотвратить восстание .ливов, он несколько облегчил их положение, заменив прежнюю десятину .меньшей податью.
Военные действия в Эстонии до перемирия в Турайде. Поражение •эстонцев под Турайдой позволило немецким захватчикам совершить /осенью и зимой 1211 —1212 года ряд новых набегов на южную и цент- гральную Эстонию. Альберт наметил учреждение в Эстонии епархии и 448


возвел Теодориха в епископский сан, раскрыв тем самым свои агрессивные планы.
Свой первый удар после событий в Турайде немцы направили против северной части земли Сакала, где находилась вотчина Лембиту. В течение трех дней немцы убивали людей, жгли и опустошали все кругом. То же повторилось в соседнем мааконде — Нурме- кунде, и так — до самой границы Ярва- маа. Другие шайки агрессоров бесчин-* ствовали в Уганди и в разных районах Сакала, охотясь за людьми и разыскивая добро, причем забирались даже в лесные трущобы. Людей сжигали, живьем и подвергали самым изощренным пыткам. Неприятель спалил ряд укрепленных пунктов, в том числе и Тарту. В довершение всего разразилась опустошительная чума, которая еще более увеличила страдания и гибель населения в Ливонии.
Самый крупный из всех совершенных до того набегов на Эстонию немцы предприняли в январе 1212 года, сосредоточив для этого все силы крестоносцев, епископские и орденские войска, находившиеся как в Риге, так и в других крепостях. По словам хрониста, в набеге участвовало около четырех тысяч человек пехоты и всадников и столько же вспомогательных войск. Пройдя через уже разоренный мааконд Уганди, войско вторглось в Вайга и в течение трех дней творило здесь грабежи и убийства. «На четвертый день, — рассказывает «Хроника Ливонии», — продвинувшись дальше в Гервен (Яр- вамаа), войско рассыпалось по всем областям и деревням, захватило и перебило много язычников; женщин и детей увело в плен, взяло много скота, коней и добычи. Сборным пунктом была деревня по имени Каретен (Каре- да); все окрестности ее войско опустошило пожаром. Была же тогда деревня Каретен очень красива, велика и многолюдна, как и все деревни в Гер- вене и по всей Эстонии, но наши не раз впоследствии опустошали . и сжигали их». Из Ярвамаа разбойничье войско возвращалось другим путем, ’ через Мыху и Нурмекунд.
Находки из колодца на городище Лыхавере.
1 — лук; 2, 3 — древки копий
149


Как показывает «Хроника Ливонии», вести о вторжении в Эстонию крупного немецкого войска дошли до новгородского князя Мстислава Удалого. Вполне возможно, что угаласцы, страдая от непрерывных опустошительных набегов немцев, направили в Новгород послов с просьбой о помощи. То, что эстонцы искали помощи у- Новгорода, а не у Пскова, объясняется сотрудничеством псковского князя Владимира с немцами.
Мстислав, услышав о новом крупном набеге немцев, собрал 15 000 воинов и направился в Эстонию. В условиях того времени собрать такое многочисленное войско в течение нескольких дней было немыслимым делом. Поэтому столь быстрая реакция Новгорода на происки немцев в центральной Эстонии может быть объяснена только тем, что новгородцы уже длительное время были начеку, готовясь положить конец немецким набегам на эстонские земли. Вторжение немцев в восточную Эстонию, разрушение Отепя и Тарту нанесло большой ущерб интересам новгородских бояр и купцов. В начале 1212 года выступление против немцев стало уже вполне актуальным. В это же время произошел поворот и в политике Пскова: псковичи изгнали князя Владимира вместе с его дружиной. Получив от эстонцев вести о вторжении крупных немецких сил, русские быстро организовали контрнаступление.
Как сообщает новгородская летопись, в этом походе вместе с новгородцами участвовали также новый псковский князь Всеволод Борисович и торопецкий князь Давыд. Русские войска прибыли в Ярвамаа, но немцев там уже не застали. Тогда войска направились в Харьюмаа и остановились у крепости Варбола. Здесь они взяли с эстонцев дань в размере 700 марок-ногат, две трети которой достались новгородцам, а одна треть — княжеским дружинам.
Хотя русские и не столкнулись с немецкими войсками, их поход имел большое значение. Им как бы была подтверждена связь эстонских земель с Новгородом и продемонстрирована готовность защищать эти земли от посягательств немецких агрессоров. Кроме того, прибытие русских войск подняло боевой дух эстонцев и приостановило набеги немецких захватчиков. По свидетельству «Хроники Ливонии», сакаласцы и угаласцы, услышав, что русское войско в Эстонии, тоже собрали свой малев. Один эстонский отряд во главе с Лембиту уничтожил прибывшую в Вильянди группу миссионеров. Следует отметить, что немцы, которые обычно только и искали повода для нападений на эстонские земли, никак не реагировали на это событие. Их крупный набег на центральную Эстонию в январе 1212 года так и остался последним на протяжении последующих нескольких лет. Внушительное выступление Новгорода явилось для немцев таким грозным предостережением, что они в течение длительного времени не нападали на эстонцев, опасаясь вмешательства русских войск.
По сообщению Генриха Латышского, Лембиту со своим войском совершил в это время (22 февраля) набег на Псков, желая отомстить псковскому князю Владимиру за его сотрудничество с немцами. Очевидно, весть об изгнании Владимира еще не дошла до Сакала.
Агрессивная политика немцев вызвала рост недовольства и среди ливов и латышей. Они обменялись с эстонцами гонцами и заключили мир «помимо рижан», т. е. немцев. Весной 1212 года многочисленное эстонское войско, собранное со всех прибрежных маакондов, стало готовиться к выступлению против немцев. Однако прибытие этого войска в устье Гауи как раз совпало с возвращением из Германии епископа Альберта с очередной партией крестоносцев. Из опыта прошлых лет 150


эстонцы знали, что начинать осаду Риги при таких обстоятельствах крайне рискованно. Альберт, ознакомившись с обстановкой, также счел ее неблагоприятной и предпочел заключить с эстонцами мир.
При посредничестве ливов и латышей в Турайду были приглашены эстонские представители для ведения мирных переговоров. В них участвовали, с одной стороны, епископ, представители Ордена и старейшины Риги, а с другой — эстонские послы. Переговоры протекали в напряженной обстановке, но закончились все же заключением общего перемирия сроком на три года. Согласно «Хронике Ливонии», жители земли Сакала до реки Пала (Навести), которые уже дали заложников и обещали креститься, были оставлены под властью епископа и немцев. Это сообщение вряд ли можно считать исторически правдоподобным, поскольку оно не согласуется со сложившимся в то время соотношением сил. И действительно, источники не содержат каких-либо сведений о существовании в последующие годы немецкой власти на земле Сакала или хотя бы о деятельности там священников и крещении населения. В заключенном между эстонцами и немцами мирном соглашении такого пункта явно быть не могло, и сообщение хрониста скорее всего выдает желаемое за действительное.
Героическая борьба эстонцев, выступление Новгорода и усиление брожения среди ливов и латышей заставили немцев пойти на перемирие. Эстонцы, в свою очередь, тоже остро нуждались в передышке, она им была необходима, чтобы укрепить страну и накопить новые силы для продолжения борьбы.
Немцы, конечно, и не думали отказаться от своих агрессивных планов в отношении Эстонии. Это явствует хотя бы из того, что в то время, когда одни представители Ордена соглашались в Турайде на перемирие, другие его представители добивались от германского императора Отто IV документа о том, что Сакала и Уганди после их завоевания достанутся целиком Ордену, Последнее говорит еще и о том, что между епископом Альбертом и Орденом уже возникли противоречия относительно раздела земель, причем не только завоеванных, но даже тех, которые еще предстояло завоевать.
§ 3. 	Освободительная борьба эстонского народа против захватчиков в 1215—1221 годах. Эстонско-русский военный союз
Новое вторжение немецких захватчиков в Эстонию. Эстонцы использовали передышку в военных действиях для восстановления своих разрушенных деревень и разоренного хозяйства, а также для усиления обороноспособности страны. Сожженные врагом крепости в Отепя, Лыхавере и других местах были заново отстроены и еще более укреплены на случай длительной осады. В Лыхавере, где воду раньше брали вне крепостных стен, у подножия горы, теперь был вырыт новый колодец на территории самой крепости.
Осенью 1212 года началось восстание ливов и латгалов в Аутине, близ Цесиса. Силы повстанцев были, однако, недостаточны. Войска Ордена и епископа после продолжительной осады овладели центром восстания — укрепленным пунктом ливов в Сатезеле (Сигулда).
В начале 1215 года, еще до истечения срока перемирия, епископские и орДенские войска совершили опустошительный набег на северную часть Ляэнемаа. Этот набег, в котором одних только немцев, согласно хронике, участвовало около трех тысяч человек, сопровож-
151


Нижние венцы сруба в колодце на городище Лыхавере.
дался дикой расправой над мирным эстонским населением. «Хроника Ливонии» подробно рассказывает об этой бойне: «И залили кровью- язычников все дороги и места и преследовали их по всем областям морского края, называемым Ротелевик и Роталия (Ридала) ... и все войско и в первый, и во второй, и в третий день преследовало бегущих эстов повсюду и убивало направо и налево, пока не обессилели от усталости люди и кони. Тогда, наконец, на четвертый день собрались все в одном месте со всем награбленным, а оттуда, гоня с собой коней и массу скота, ведя женщин, детей и девушек, с большой добычей радостно возвратились в Ливонию...»
После этого захватчики сделали попытку снова покорить Сакала. На сей раз их целью был не замок Вильянди, как в 1211 году, а расположенный к северу от него замок Лембиту Лыхавере (Леоле). Первые атаки немцев были успешно отражены. Однако через несколько дней осады, после того как рухнули подожженные неприятелем деревянные укрепления на валу, эстонцы вышли из замка и дали себя крестить. Тем не менее противник ворвался в замок, разграбил все добро, угнал коней и весь скот, а самого Лембиту и ряд других видных эстов увез в плен. Позднее, когда были отданы в залог сыновья пленников, последние были отпущены домой.
Эстонцы честно выполняли заключенные ими соглашения, немцы же еще до истечения срока перемирия вероломно напали на эстонцев и стали их беспощадно истреблять. Противник надеялся, что ему удастся таким путем ослабить силы эстонцев и с самого начала подготовляемого нового наступления заставить их перейти к обороне.
После немецких набегов на земли Ридала и Сакала * у эстонцеь созрел новый- широкий план контрнаступления, основная цель которого 152


состояла в овладении главной немецкой базой — Ригой. Предполагалось, что удар будет нанесен одновременно в трех местах: суда сааре- масцев осадят Ригу и запрут устье Даугавы, малев ляэнемасцев нападет на Турайду, а малевы сакаласцев и угаласцев вторгнутся в северную Латвию, с тем чтобы отвлечь войска Каупо и Ордена и не дозволить им пойти на выручку Риге.
Этот комбинированный военный поход эстонских малевов был претворен в жизнь, но нигде им не удалось создать необходимого перевеса сил, что привело к неуспеху всей операции. Сааремасцы блокировали устье Даугавы, затопив там нагруженные камнями корабли, ладьи, а также специальные срубы из бревен, после чего они заняли боевые позиции. Однако в это время на горизонте показалось два крупных немецких корабля, везших подкрепление, и сааремасцы были вынуждены уйти в море. Неудачная осада Риги вынудила и два других эстонских малева отступить.
В течение последующих полутора лет немецкие войска почти непрерывно атаковали эстонцев, не давая им передышки. Особенно страшному опустошению подвергся мааконд Уганди. Набеги немцев следовали один за другим. Жители покидали насиженные места, укрываясь в лесах и болотах, но немцы выслеживали их и там, сжигали заживо или зверски истязали, выпытывая у несчастных, где скрываются женщины и дети и где спрятано добро. Все до единой деревни были сожжены дотла. В условиях такого террора население Уганди, а затем и Сакала, было вынуждено покориться немецким захватчикам и дать себя крестить. Только теперь было проведено поголовное крещение эстонцев: на земле Сакала до реки Навести, а в Уганди до Эмайыги. Однако, как отмечает хронист Генрих, даже после крещения священники не отваживались обосновываться в этих местах «из-за дикости других эстов».
Сааремасцы не упускали ни одного удобного случая для нанесения ударов по врагу. Их суда совершали ответные набеги в приустья ливонских рек и даже проникали в глубь страны. Осенью 1215 года сааремасцам удалось окружить девять кораблей с крестоносцами, пригнанных бурей к побережью острова, в район Новой Гавани (позднее Сяэреская гавань, на южной оконечности полуострова Сырве). Сааремасцы закрыли выход из гавани, пленили немцев, сошедших на берег, а их лодки забрали. После этого островитяне попытались поджечь немецкие корабли, направив на них горящие плоты, однако ценой больших потерь немцам все же удалось спасти свои суда, выведя их окольным путем из гавани.
Уже давно неприятель вынашивал планы покорения эстонцев,, живших в западных районах материка и на островах. В начале 1216 года немцы совершили набег на южную часть западной Эстонии. Особенно ожесточенное сражение развернулось за замок Соонтага. Эстонцы мужественно отбивались, но большие потери в людях и острый недостаток воды и пищи вынудили их после одиннадцатидневной осады сдаться. Они дали себя крестить, в качестве заложников были взяты сыновья старейшин.
Следующий набег был предпринят на Сааремаа. И здесь рыцари, как обычно, начали с грабежей, поджогов и истребления населения, однако овладеть укреплением сааремасцев им не удалось. Немцы потерпели поражение и вынуждены были беспорядочно отступать по льду пролива.
Союз эстонцев с Полоцком. Весной 1216 года эстонцы начали го-
153


товить новое комбинированное выступление против захватчиков. Было решено повторить прошлогоднюю операцию. Из опыта прежних лет эстонцы знали, что только собственными силами им не справиться с таким сильным противником. В апреле 1216 года они направили к полоцкому князю Владимиру своих послов. Была достигнута договоренность, что русские с большим войском осадят Ригу, сааремасцы в это время запрут устье Даугавы, а другие эстонские малевы вторгнутся в Ливонию, с тем чтобы сковать находящиеся там силы противника. Полоцк стал собирать многочисленное войско, призвав к участию в походе другие русские княжества и Литву. Как повествует хроника, в тот момент, когда князь собирался взойти на корабль, чтобы двинуться во главе своего войска на Ригу, он внезапно умер. Смерть князя была, по-видимому, воспринята как плохое предзнаменование, и войско разошлось по домам.
Через предателей в Риге стало известно о русско-эстонском военном плане. Больше всего рижане .боялись закрытия выхода в море, так как это лишало их главной связи с Германией, а удержать захваченный плацдарм без подкрепления из-за моря было невозможно. Чтобы избежать повторения прошлогодней блокады, немцы поставили в устье Даугавы сторожевое -судно, превратив его в плавучую крепость. Узнав о немецких приготовлениях, а также о том, что полоцкое войско разошлось по домам, сааремасцы были вынуждены отказаться от нападения на устье Даугавы.
Инициатива создания единого с Полоцком антинемецкого фронта «сходила, по-видимому, от сааремасцев, которые в начале 1216 года непосредственно испытали на себе удары немецких агрессоров. Судя по найденным на острове Сааремаа археологическим материалам, он был связан с бассейном Даугавы больше, чем какой-либо другой эстонский мааконд, а его жители издавна поддерживали торговые связи с Полоцким княжеством. Некоторые обнаруженные на Сааремаа предметы христианского культа, как например крестики, попали сюда также при посредничестве Полоцка. В рассматриваемый период положение самого Полоцка все более ухудшалось, и у него уже не хватало сил для защиты своих владений в низовьях Даугавы. Поэтому сааремасцы и эстонцы материка в своей дальнейшей борьбе все больше опирались на Новгород и даже на Владимиро-Суздальское княжество, которые стали основной силой, преградившей путь западной феодальнокатолической агрессии.
Победа русско-эстонских союзных войск под Отепя. Вновь прибывшая партия крестоносцев позволила епископу и Ордену организовать очередной поход против эстонцев. В середине августа 1216 года захватчики впервые вторглись крупными силами в Харьюмаа и дошли до Рявала, безжалостно уничтожая все на своем пути. Эстонский малев оказал сопротивление и даже взял в плен некбторое число немцев, после чего неприятель вынужден был покинуть Харьюмаа. В начале 1217 года немцы совершили варварский набег на Ярвамаа, принудив здешних старейшин к повиновению. Некоторые дали себя крестить, сыновья старейшин были взяты в заложники. В ходе этого набега отряды неприятеля проникли через Ярвамаа также в Вирумаа.
Таким образом, немецкие захватчики, получавшие ежегодные пополнения в виде новых партий вояк и колонистов, шаг за шагом продвигались в глубь страны. Огромные опустошения, пожары, истребление и угон в плен людей подрывали силы местного населения. К началу 1217 года немцам удалось превратить в своих данников жителей земель 154


Уганди, Сакала, Соонтага и Ярвамаа. Орден всячески старался получить себе всю южную Эстонию, однако покорить Уганди и Сакала без помощи епископских войск ему было не под силу. В 1216 году было достигнуто соглашение, по которому одна треть взимаемых с эстонцев податей шла Ордену, а две трети делились между рижским и эстонским епископами. Раздел эстонской территории между участниками агрессии выражался на первых порах лишь в дележе всех собираемых податей. О собственно феодальных владениях с четко обозначенными границами еще не было и речи. Немцы чувствовали себя крайне неуверенно на завоеванной эстонской земле и не решались обосновываться здесь на по- 'стоянное жительство.
В 1216 году немецкие агрессоры сделали попытку создать свой первый опорный пункт в захваченной ими южной Эстонии, избрав для этой цели Отепя. Выбор пал на Отепяский замок, очевидно, потому, что, во- первых, по сравнению с другими мощными укреплениями в Эстонии, он находился ближе всего к епископским и орденским владениям, а во- вторых, занимал выгодное положение как плацдарм для замышляемого вторжения в русские земли. Немцы имели основание опасаться, что русские сами укрепятся, в этой крепости. Князь Владимир, который из-за возникших с немцами разногласий отказался в конце концов от политики сотрудничества с ними и вернулся в Псков, незадолго до того совершил военный поход . в Уганди, собрал с этой земли дань и изгнал находившихся там немцев. Однако после ухода русских войск немцы снова вернулись в Уганди и на сей раз уже в большем количестве. Они заставили угаласцев заново отстроить замок Отепя и, как отмечается в хронике Генриха, сильно его укрепили «против русских и против других народов, до тех пор еще не крещенных». Фактически же, этот опорный пункт был нужен немецким феодалам прежде всего для того, чтобы держать в повиновении уже крещенных, т. е. покоренных эстонцев.
Помимо'принятия христианства, помимо выполнения податных и трудовых повинностей жители Уганди были обязаны нести и воинскую повинность. В начале 1217 года их малев уже участвовал в набегах епископского и орденского войска как на русскую территорию, так и на Ярвамаа.
Захват немцами тесно связанных с Новгородом земель вскоре привел к серьезному конфликту. Когда русские прислали в Талаву своих сборщиков дани, цесисский комтур приказал их задержать и бросить в темницу. Новгородский князь потребовал от Ордена немедленного их •освобождения. Орден был вынужден выполнить это требование, признав тем самым принадлежность Талавы Новгороду. Тем не менее, в самом начале 1217 года Орден вместе с епископскими войсками совершил из Отепя набег на Новгородскую землю. Вражеские шайки бесчинствовали на русской земле, грабя и истребляя население с такой же жестокостью, как они это делали и в Эстонии.
Непрекращающиеся набеги немецких завоевателей на эстонские маа- конды, создание опорного пункта в Отепя, задержание русских сборщиков дани, а также непосредственное нападение на русские земли все более убеждали новгородских и псковских феодалов и купцов в неизбежности военного столкновения с немцами.
В начале 1217 года, готовясь к войне, русские разослали гонцов во все концы Эстонии с призывом принять участие в осаде Отепя и изгнании захватчиков из страны. Это знаменовало собой существенный поворот в политике Новгорода и Пскова по отношению к эстонцам. С раз-
155


витаем феодальных отношений русские князья уже в XI веке стали воздерживаться от привлечения эстонских малевов к участию в военных: походах. В 1212 году, когда Новгород выступил против немцев, он также не пытался привлечь к этому эстонцев. Между тем последние показали, что они представляют собой серьезную силу в борьбе против захватчиков. Поэтому русские феодалы и купцы решили на сей раз создать против агрессоров единый с эстонцами фронт. Эта политика сотрудничества нашла живой и горячий отклик среди эстонцев, так как для них было ясно, что без русской помощи нельзя приостановить наступление «железных рыцарей» и в дальнейшем изгнать их из Ливонии. Как отмечает
Предметы XII—XIII вв. с городища Отепя.
1 — наконечник дротика; 2, 3, 4, 6, 7 — наконечники стрел;
5 — наконечник ножен для меча.
156


«Хроника Ливонии», на призыв русских откликнулись «не только эзелыш (сааремасцы) и гарионцы (харьюмасцы), но и жители Сакала, уже давно крещенные, надеясь таким образом сбросить с себя и иго тевтонов и крещение».
В феврале 1217 года русско-эстонские союзные войска, состоявшие из новгородских полков под водительством посадника Твердислава, примкнувшей к ним псковской дружины во главе с князем Владимиром и эстонских малевов, начали осаду Отепя. Замок был сильно укреплен и в нем находились значительные силы Ордена и епископов. Желая предотвратить штурм замка, немцы вступили с русскими в переговоры. В то же время, однако, они послали гонцов к магистру Ордена в Цесис и к епископам в Ригу с просьбой о немедленной помощи.
Собрав большое, почти трехтысячное войско, магистр Ордена Волк- вин поспешил с ним на выручку Отепя, прибыв туда на 17-й день осады. Новгородская летопись рассказывает, что посланный из замка мальчик- лазутчик сообщил магистру, когда происходит смена дневных и ночных дозоров. Неприятель воспользовался этим моментом и незаметно подошел к замку. Утром магистр Ордена сделал попытку внезапной атакой обратить в бегство русские войска и освободить замок от кольца осады, ■однако орденские и епископские войска потерпели тяжелое поражение. Немцы потеряли в бою ряд видных орденских рыцарей и епископских вассалов, в том числе и самого цесисского комтура — Бертольда. Русские захватили при этом 700 лошадей. Во избежание полного разгрома неприятель предпочел укрыться за стенами замка, однако это его не спасло. Через три дня все осажденное в замке войско было вынуждено ■сдаться и просить мира.
После капитуляции немцы и их вспомогательные войска покинули замок, прошли сквозь строй русских и эстонских воинов и с позором ■отправились восвояси. Заключенный под Отепя мир подлежал дальнейшему утверждению в Новгороде и Сакала. Эта победа восстановила новгородские права в Уганди. В результате блестящих успехов русско- эстонских союзных войск немцам пришлось уйти не только из Отепя, но и из всей Эстонии Одним ударом захватчики были выбиты из Уганди, Сакала, Соонтага и Ярвамаа.
Победа под Отепя показала действенность и силу русско-эстонского военного сотрудничества. Но надо было продолжать борьбу, не давая противнику оправиться. Поэтому, когда епископ Альберт прислал своих представителей для утверждения заключенного под Отепя мира, Новгород и Сакала отказались это сделать.
Видя, что попытка заключить столь необходимый для передышки мир провалилась, епископ Альберт поспешил в Германию для очередного набора подкреплений. Уже летом того же года ему удалось прислать в Ливонию крупный отряд крестоносцев, в числе которых был и датский граф Альберт Орламюндский с десятью своими вассалами.
Решительное выступление Новгорода в защиту эстонцев в начале 1217 года привело к созданию русско-эстонского союза. Случилось именно то, чего так опасался епископ Альберт и что постоянно пытался предотвратить. Чтобы в создавшейся обстановке удержать завоеванные территории и сохранить возможности для продолжения своей агрессивной политики, немецким захватчикам нужен был сильный в военном отношении союзник. Последующая деятельность епископа Альберта была направлена на энергичные поиски такого союзника.
157


Борьба с немецкими завоевателями в 1217 году.
I — войска эстонцев; 2 — войска русских; 3 — войска немецких завоевателей; 4 — осада и взятие замка эстонскими и русскими войсками; 5 — граница территории, оккупированной захватчиками в 1216 году.
Битва на подступах к Вильянди 21 сентября 1217 года. После победы под Отепя эстонцы продолжали готовиться к дальнейшей борьбе. Она могла увенчаться успехом только при условии действенной помощи русских войск. Поэтому эстонцы направили в Новгород послов с богатыми дарами и просили помочь военной силой. Сразу, однако; эстонские послы не получили твердого ответа. Князя Мстислава Удалого в то время в Новгороде не оказалось: он воевал на юге. Когда с августа в Новгороде стал княжить Святослав Мстиславович, последний сам направил послов к эстонцам, обещая прибыть на помощь вместе с псковским и другими князьями.
«Обрадовались эсты и послали людей по всей Эстонии и собрали весьма большое и сильное войско и стали у Палы в Сакала. Их князь и старейшина, Лембиту, созвал людей изо всех областей, и явились к ним и роталийцы, и гарионцы, и виронцы, и ревельцы, и гервенцы, и люди из Сакала. Было их шесть тысяч и ждали все пятнадцать дней в Сакале прибытия русских королей». Однако эта совместная военная кампания была недостаточно согласована. Отсутствовала между прочим договоренность о сроке выступления, что позволило немцам избежать нового удара.
Немецкие захватчики узнали через шпионов о поездках эстонских и русских послов и о больших военных приготовлениях. В спешном порядке они собрали отборное трехтысячное войско и двинулись в Сакала. Противник хотел дать эстонскому малеву бой до его соединения с русскими войсками. Этот план удался.
158


К вечеру 20 сентября немецкое войско во главе с магистром Ордена Волквином, графом Альбертом и другими военачальниками подошло к замку Вильянди. Получив весть о вторжении неприятеля в Сакала, объединенный эстонский малев, возглавляемый Лембиту и другими эстонскими старейшинами, двинулся ему навстречу. На следующий день,. 21 сентября, войска сошлись примерно в 10 километрах к северо-западу от замка Вильянди. Расположившись в лесу, эстонцы привели свои войска в полную боевую готовность и -вышли навстречу неприятелю. ♦
Немецкие войска были построены к бою в таком порядке: в центре находились сильно вооруженные и одетые в броню всадники-рыцари, которые должны были вклиниться в центр эстонского войска, расколоть его и вынудить таким образом фланги к отступлению. Эстонское же войско было построено по маакондам. На его правом фланге находились сакаласцы во главе с Лембиту, Воотеле, Манивальде и другими старейшинами. В начале сражения оба крыла объединенного эстонского войска имели успех. Пустив в ход копья, левый фланг эстонского войска отбросил назад правый фланг противника, которым командовал Каупо. Последний был в бою пронзен копьем. Центр эстонского войска также храбро сражался, однако не смог выдержать натиска закованной в латы конницы. После того как фронт в центре был прорван, пришлось отступить и флангам. По сообщению хроники, эстонцы потеряли на поле боя около тысячи человек, в том числе и самого Лембиту. Убийца снял с него одежду. Отрубленную голову Лембиту варвары увезли с собой.
После этого сражения неприятельское войско двинулось в вотчинную деревню Лембиту и в течение трех дней опустошало окрестность. В конце концов сакаласцы во главе с братом Лембиту Унепеве и другими уцелевшими старейшинами были вынуждены покориться, выдать заложников и нести все повинности в пользу католической церкви. После следующего набега крестоносцев такая же участь постигла жителей Ляэнемаа, а затем и Ярвамаа.
Ответный удар русских войск в 1218 году. Нанеся поражение эстонцам до прибытия русских войск, немцы надеялись, что это заставит русских отказаться от дальнейшей помощи эстонцам и другим' народностям Прибалтики. Однако расчет их не оправдался. Поворот новгородской политики в сторону активной борьбы с немецкой агрессией в Прибалтике носил постоянный, а не случайный характер, обусловленный прихотью того или иного князя. В 1218 году новгородцы, возглавляемые новым князем Всеволодом Мстиславовичем, решили закрепить и развить достигнутый в начале прошлого года успех. На сей раз наиболее тесная связь была установлена с жителями Сааремаа. Русские и сааремааские гонцы объезжали мааконды, призывая население к борьбе.
Новое совместное эстонско-русское выступление против немецких захватчиков было хорошо организовано. Эстонцам был известен точный срок прибытия русских войск. Все приготовления велись в строгой тайне, и немцам так и не удалось заранее узнать о них. Во второй половине августа 1218 года многочисленное новгородское и псковское войско двинулось в Уганди. В это время в Сакала находилось большое немецкое войско, направлявшееся для очередного набега на Харьюмаа и Рявала. Недалеко от Вильянди немцы напали на след русско-эстонского мероприятия. Враг отказался от своего первоначального плана и вместо похода в северную Эстонию поспешно повернул назад, лишив этим русские войска преимущества внезапного нападения.- Немецкое
159


войско подошло как раз в тот момент, когда русские переправлялись через реку Вяйке-Эмайыги южнее озера Выртсъярв. Неприятель хотел воспользоваться тем, что русское войско при переправе через реку не могло соблюдать строго боевого порядка, и добиться таким образом легкой победы. Однако немцы просчитались. Ожесточенное сражение, продолжавшееся целый день, закончилось поражением немецкого войска. Магистр Ордена и его рыцари поспешно отступили к Риге. На поле битвы остался и убийца Лембиту.
Задержавшись на несколько дней в южной Сакала, русские войска устремились на юг и осадили Цесис. К ним присоединился малев Харьюмаа, а также воины из других маакондов Эстонии. В то же время суда сааремасцев проникли в устье Даугавы и нанесли немцам значительный ущерб. Осажденный Цесис запросил помощи у магистра Ордена. Последний двинулся со своим войском на выручку, но вступить с русскими в бой не решился, опасаясь, очевидно, попасть в такое же безвыходное положение, как и в Отепя. Однако после двухнедельной осады замка русским пришлось отойти, так как поступили сведения о нападении литовских феодалов на Псков. Сказалось также отсутствие осадных машин.
Поход 1218 года явился очередной демонстрацией силы русских войск и эстонско-русского сотрудничества. Хотя овладеть цесисским замком русским не удалось, в сражении на открытом поле они показали свое несомненное военное превосходство, заставив немецких рыцарей отступить с большими потерями. Это вынудило германских завоевате-- лей еще больше считаться с Русью.
Вторжение датчан в северную Эстонию. Сражение у Таллина. Неоднократные поражения немецких войск сильно встревожили епископа Альберта и других непосредственных организаторов агрессии. Забеспокоилась и папская курия, с самого начала придававшая большое значение завоеванию Восточной Прибалтики. На состоявшемся в 1215 году в Риме Латеранском соборе с участием всех руководителей католической церкви Ливония как объект агрессии была приравнена к Палестине. Гонорий III, преемник Иннокентия III на папском престоле, энергично продолжал захватническую политику в отношении Восточной Прибалтики. Единственной военной силой, которая могла бы спасти феодально-католическую агрессию в Прибалтике от провала, была в то время Дания. В этом епископ Альберт и его спутники убедились во время их очередной поездки для набора крестоносцев. Поэтому Альберт с еще большей настойчивостью, чем в 1199 и 1203 годах, стал добиваться датской помощи.
Несмотря на поражение в 1206 году, Дания не отказалась от намерения завладеть Эстонией. Сложившаяся к 1218 году обстановка казалась весьма благоприятной для возобновления агрессии. Непрерывная борьба ослабила силы эстонцев. Вся южная и часть центральной Эстонии находилась в руках немцев. В то же время Дания была значительно сильнее, чем в начале века. Политически имело значение и то обстоятельство, что немецкие агрессоры, понеся тяжелые потери, сами обратились к датскому королю за помощью.
Летом 1218 года Альберт вместе с Теодорихом, епископом Эстонии, Бернгардом из Липпэ, аббатом в Даугавгриве, и возвращавшимся из Ливонии графом Альбертом прибыли на коронационные торжества в Шлезвиг. «Хроника Ливонии» рассказывает, что они попросили датского короля Вальдемара II прислать корабли с войском в Эстонию, чтобы «смирить эстов и заставить их прекратить нападения совместно /60


с русскими на ливонскую церковь. Как только король узнал о великой войне русских и эстов против ливонцев, он обещал на следующий год быть в Эстонии с войском». Епископ Альберт считал, что имеющиеся в его распоряжении силы слишком малочисленны, чтобы можно было вернуться тем же летом в Ливонию. Он решил продолжить вербовку крестоносцев и лишь весной следующего года прибыл туда одновременно с датскими войсками.
Дания была в то время сильным феодальным государством, владения которого охватывали южную Швецию и северную Германию. Датские феодалы вели широкую завоевательную политику, отвечающую интересам и датских купцов. Подготовленный в большом масштабе набег на Эстонию получил одобрение папы, который своим посланием от 9 октября 1218 года пожаловал датскому королю все намеченные к завоеванию эстонские земли. По сообщениям датских хроник, в набеге, возглавляемом лично королем Вальдемаром II и лундским архиепископом Андреасом, участвовало 1500 кораблей. Все это свидетельствует как о концентрации очень крупных сил (хотя число кораблей явно преувеличено), так и об огромном значении, придававшемся походу не только в Дании, но и в папской курии. По этому случаю папа даже прислал датскому королю знамя с белым крестом на красном поле, так называемый Данеброг.
Летом 1219 года датское войско — в том числе и немцы и рюген- ские славяне — неожиданно для эстонцев высадилось в Рявала и овладело центром, этой земли Линданисе (Таллин). Хроника рассказывает, что датчане разрушили находившийся там эстонский замок и стали строить на его месте новый. Возможно, что эстонское укрепление было разрушено в результате военного столкновения между датчанами и находившимся в укреплении эстонским отрядом, силы которого были, вероятно, недостаточны для отражения врага. Эстонцы Рявала и Харьюмаа стали поспешно собирать войско. Одновременно они послали в датский лагерь своих представителей, согласившихся принять крещение. Это была уловка, с помощью которой эстонцы хотели усыпить бдительность врага, а главное — уберечь страну от опустошения.
Три дня спустя (по сообщению одной датской хроники, вечером 15 июня) эстонское войско напало на датчан одновременно в пяти местах. Завязалось кровопролитное сражение. Первоначально успех сопутствовал эстонцам. Часть неприятельского войска была обращена в бегство. Погиб и Теодорих — епископ Эстонии. Однако эстонцы не учли, что у датчан в спускающейся к морю долине, под горой, стоял резервный отряд, который быстро привел себя в боевую готовность и неожиданно напал на эстонцев с тыла. Эстонскому войску пришлось отказаться от преследования убегающих датчан и повернуть свой фронт. Этим воспользовался отступающий противник. Он привел в порядок свои ряды и атаковал эстонцев. Исход сражения был решен в пользу датчан.
Датчане сильно укрепились в Рявала и осенью, после отъезда короля, оставили здесь довольно крупные военные силы. Целый год рява- ласцы упорно боролись против захватчиков, однако, не выдержав не- ирекращающихся опустошений и убийств, были вынуждены в конце концов принять крещение. В следующем году датчане, получив новые подкрепления, расширили район своей экспансии, покорив Харьюмаа, Вирумаа и Ярвамаа.
Одновременно с юга эстонцев продолжали атаковать немцы. Таким образом, эстонцы оказались под двойным ударом, что серьезно ухуд-
11 История Эст. ССР
161


о 5 10 см
Могильный инвентарь из Нээрути (Тапаский район) начала ХШ века. (Исторический музей АН ЭССР.)
1 	— меч; 2 — наконечник копья; 3 — привешиваемая к поясу цепочка с кресалом и металлическими частями ножен для боевого ножа; 4 —удила;
5, 6 — стремена.
шало их положение и усложняло вместе с тем борьбу русских против западной агрессии.
Будучи в Шлезвиге, Альберт дал, очевидно, согласие на переход Эстонии под датское господство, намереваясь расширить свои владения прежде всего за счет территории латышей. В 1219 году, когда датчане вторглись в северную Эстонию, немцы повели наступление на Земга- 162


лию. Однако совсем отказаться от Эстонии они не хотели. Как только датчане закрепились в Рявала, немцы, воспользовавшись ослаблением эстонцев, в 1220 году возобновили против них яростные атаки. При дележе захваченных земель между союзниками сразу же начались столкновения. Возникли раздоры и между немецкими и датскими священниками из-за крещения эстонцев, ибо крещение являлось фактически признаком покорения. Жителей Вирумаа и Ярвамаа, уже ранее крещенных немцами, датчане крестили заново. Многие из тех, кто принял крещение от немцев после прихода датчан, были повешены для устрашения других. Немецких священников- датчане начисто ограбили и выгнали из северной Эстонии. Все это лишний раз свидетельствует о том, что «введение христианства» служило лишь ширмой как для немецких, так и для датских завоевателей, под прикрытием которой они проводили в жизнь свои планы порабощения мирного населения.
От немецко-датских распрей страдали в конечном счете эстонцы, — и одна и другая сторона подвергала их разорению и истреблению.
После сражения под Таллином лундский архиепископ назначил в Эстонию нового епископа. Тем не менее рижский епископ в 1220 году посадил на это место своего брата Германа. Это сильно обострило немецко-датские отношения. Датский король Вальдемар II запретил навербованным Альбертом и Германом крестоносцам пользоваться любекской гаванью, находившейся в то время в руках датчан, а также потребовал, чтобы епископ Альберт выполнил данное им обещание подчинить всю Эстонию и Ливонию датской власти. Альберт и Герман попытались заручиться поддержкой папы Гонория III и германского императора Фридриха II, но это им не удалось, так что не оставалось ничего иного, как условно признать верховную власть датского короля над Эстонией и Ливонией.
Перед лицом упорного сопротивления эстонцев и латышей и их союза с русскими немецкие и датские крупные феодалы были вынуждены прийти к соглашению между собой.
Провал захватнического набега шведов. Успехи датчан, достигнутые ими в 1219 году, не давали покоя и шведским феодалам. Последние решили, что при сложившейся в Эстонии обстановке они без труда смогут урвать для себя кусочек добычи и расширить свои владения к югу от Финского залива.
Летом 1220 года крупное шведское войско во главе с ярлом герцогом Эстериётл андским Карлом, являвшимся опекуном несовершеннолетнего короля Иоганна Сверкерсона, и государственным канцлером линчёпингским епископом высадилось в Ляэнемаа и захватило Лихула. Шведы решили использовать Лихула как плацдарм для овладения всей Ляэнемаа, не считаясь с тем, что земля эта, как утверждали немцы, принадлежит епископу Герману.
После отбытия короля и главных шведских сил ляэнемасцы вместе с прибывшим на помощь крупным сааремааским малевом осадили сильный шведский гарнизон в Лихула, успешно отразили его вылазку и 8 августа 1220 года штурмом овладели замком. По сообщению хроники, шведы потеряли убитыми около 500 человек, в том числе самого ярла и канцлера-епископа. Лишь единицы смогли спастись бегством, пробравшись к датчанам в Таллин. Создавшееся положение было на руку датчанам. Они вторглись в Ляэнемаа и в конце концов покорили ее.
Лихулаское сражение надолго отбило у шведов охоту к агрессии против Эстонии. Победа ляэнемасцев и сааремасцев в Лихула подняла
18.4


боевой дух эстонцев и благоприятно отразилась на борьбе финнов против шведских захватчиков.
Восстание в северной Эстонии в 1221 году. Положение эстонцев на севере страны все более ухудшалось. Враг беспощадно разорял и угнетал местное население, разжигал вражду между маакондами, раздавал землю феодалам.
Весной 1221 года началось восстание. В апреле, как только море освободилось ото льда, под Таллином появились суда сааремасцев. Окрыленные своим успехом в Лихула, они решили теперь нанести удар по главному опорному пункту датчан в северной Эстонии. К сааремасцам примкнули ряваласцы, харьюмасцы и вирумасцы. Четырнадцать дней длилась осада Таллина. Все вылазки датчан отбивались. Однако взять Таллин эстонцам не удалось. К датчанам пришла подмога — четыре больших корабля с войсками. Сааремасцам пришлось снять осаду и вернуться на свои суда. Датчане обрушились теперь на северных эстонцев и потопили восстание в крови. Старейшин земель Рявала, Харьюмаа и Вирумаа, а также всех попавших к ним в руки участников осады Таллина они повесили. Кроме того под предлогом возмещения убытков захватчики провели очередное безжалостное ограбление населения, а обычные повинности увеличили в два-три раза.
Все это еще больше разжигало ненависть местного населения к датчанам и другим захватчикам. «Хроника Ливонии» рассказывает, что эстонцы «непрестанно готовили против них коварные ухищрения и таили злые замыслы как-нибудь выгнать их из своих пределов».
Продолжали свою борьбу против немецких завоевателей и русские. В 1220 году предприняли поход псковичи. В следующем году владимирский князь Юрий Всеволодович направил на княжение в Новгород своего брата Святослава. Это укрепило военную мощь Новгорода. Поздним летом 1221 года, во время уборки хлебов, состоялся крупный военный поход в Ливонию новгородских и других русских войск. Русские, у которых была предварительная договоренность с литовцами о совместных действиях, осадили Цесис и продвинулись до Турайды. Литовское войско, хотя и с опозданием, подошло, в свою очередь, к устью реки Гауя. Магистр Ордена и на сей раз не рискнул завязать сражение с русско-литовскими войсками.
Летом того же года должно было возобновиться восстание ливов, однако Орден узнал об этом и сорвал его.
Зимой немецкие захватчики совершили опустошительные набеги на новгородские земли, на Водь и Ижору, обнаружив свои далеко идущие агрессивные устремления.
Становилось все более очевидным, что единственной силой, которая в состоянии положить предел феодально-католической агрессии, является Русь.
§ 4. Всеобщее восстание эстонцев и их освободительная борьба в союзе с русскими в 1222—1224 годах
Провал новой датской агрессии против Сааремаа. В 1222 году датские феодалы приступили к осуществлению давно задуманного плана — завоеванию Сааремаа. Вальдемар II с большим войском высадился на острове и стал поспешно возводить каменную крепость. В ходе сражения с сааремааским малевом сложилось примерно то же положение, что и три года назад под Таллином. Вначале перевес был на стороне эстон- 164


цев. Неприятель стоял на грани полного разгрома, но его спас вступивший в бой отряд графа Альберта. Несмотря на понесенные потери, датчане надеялись, что им удастся быстро закончить строительство укрепленного опорного пункта, а затем полностью покорить население. Сааремаа.
Остров рассматривался датчанами как важная стратегическая база для распространения господства не только на северную и западную Эстонию, но и на всю Ливонию. Остров лежал на важном морском пути, которым пользовались в то время корабли, плывшие с Готланда на восток1. Поэтому овладение Сааремаа дало бы Дании возможность осуществлять контроль над торговлей с русскими землями, которая велась по Даугаве и через Эстонию.
Епископ Альберт и магистр Ордена Волквин со своими свитами прибыли на Сааремаа, чтобы договориться с датским королем о разделе Эстонии и Ливонии. Немцы не были согласны на верховенство датского короля, последний же, видя, что вести борьбу против русских, эстонцев, латышей и литовцев ему одному не под силу, стал уступчивее, тем более, что недавнее сражение с сааремасцами чуть было не окончилось для него поражением. Стороны пришли к соглашению, сходному с тем, какое было заключено годом раньше, после восстания в северной Эстонии и осады Таллина, между немцами и архиепископом Андреасом. Вальдемар II отказывался в пользу рижского епископа от своих притязаний на верховную власть в Ливонии и «уступал» Ордену и епископу (последний получал только церковную власть) земли Сакала и Уганди, при условии, однако, «чтобы они всегда были верны ему и не отказывали его людям в помощи против русских и против язычников». Немецкие феодалы приняли это условие, в знак чего оставили в строящемся на Сааремаа замке брата епископа и несколько орденских рыцарей. Таким образом, между немецкими и датскими захватчиками был заключен военный союз, направленный против русских и эстонцев.
Когда сооружение крепостной стены было завершено, Вальдемар Ц, оставив в замке сильный гарнизон, отплыл со своими главными силами в Данию.
После сражения с датскими войсками сааремасцы не сложили оружия. Они стали энергично готовиться к решающей битве, собираясь проучить датчан так же, как два года назад шведов. На сей раз сааремасцы заручились поддержкой ляэнемасцев, а также послали своих людей к харьюмасцам, чтобы изучить в крепости Варбола устройство новой камнеметательной машины. Основательно подготовившись, островитяне осадили укрепленный пункт противника и с помощью осадных машин стали систематически забрасывать его крупными камнями. За крепостной стеной, на территории замка, никаких прочных построек не было, и осажденные несли тяжелые потери. После пятидневной осады сааремасцы предложили датчанам сдаться и уйти из крепости, оставив в обеспечение мира видных заложников. Датчанам волей-неволей пришлось подчиниться. Они сели на корабли и, забрав с собой свое имущество, уплыли в Таллин.
Общеэстонское восстание. После победы сааремасцы разослали по всем маакондам гонцов с вестью о взятии крепости и изгнании датчан с острова. Гонцы призывали жителей материка последовать примеру
1 Другими морскими путями, ведущими с Готланда к мысу Ристна (остров Хину- маа) и Вентспилсу (западное побережье Курземе), стали пользоваться несколько позднее, когда у мореплавателей на Балтийском море появился компас.
165


Борьба с немецко-датскими завоевателями в 1222—1224 гг.
островитян и сбросить с себя датское иго. Они показывали, как надо строить осадные камнеметательные машины и пользоваться другими новыми видами оружия.
Известие о победе сааремасцев окрылило и эстонцев на материке, подняв их на борьбу против чужеземных поработителей. Центром восстания в северной Эстонии стала Варбола. Туда собрались воины из Харьюмаа, с морского побережья и с Сааремаа. После изгнания датчан повстанцы послали гонцов и в Вирумаа. Вирумасцы и ярвамасцы также очистили свою землю от захватчиков. Единственным опорным пунктом, остававшимся в руках датчан, был Таллин. Сааремасцы вместе с малевами земель северной Эстонии в феврале 1223 года вновь осадили его, но успеха не добились.
В начале 1223 года вспыхнуло восстание в Вильянди — центре земли Сакала. Восстание, как и было намечено, началось в воскресенье 29 января, во время церковного богослужения, на которое собралось много немцев. Вооружившись мечами, копьями и луками, сакаласцы напали на всех находившихся за пределами замка немцев — орденских рыцарей и их оруженосцев, а также купцов — и уничтожили их. После этого повстанцы блокировали выход из церкви, заставили немцев выходить оттуда по одному, а затем хватали и связывали их. Награбленное немцами добро — деньги, коней и прочее имущество — повстанцы разделили между собой. В последующие дни эстонцы овладели вторым опорным пунктом немцев в Сакала — замком у реки Пала.
Сразу же с началом восстания старейшины сакаласцев направили гонцов в Отепя с призывом последовать их примеру. В Тарту в знак одержанной победы были посланы окровавленные мечи, отнятые у немцев одежда и кони. Сбросили с себя власть Ордена также угаласцы. В Тарту повстанцы захватили много арбалетов и другого оружия.
166


Восстание приняло широкий размах; в большинстве случаев немецкие захватчики были застигнуты врасплох. За короткое время вся Эстония, за исключением Таллина, была освобождена от немецкого и датского господства. В ходе восстания со всей силой проявилась глубокая ненависть эстонцев к иноземным поработителям, которые, лицемерно проповедуя «благодать крещения», в действительности обременяли население непосильными повинностями, изнуряли судебными штрафами, грубым насилием искореняли старые народные обычаи и т. д. Даже хронист Генрих вынужден признать, что судьи больше заботились о своей мошне, чем о «божьей справедливости». Послы Сакала, прибывшие в Ригу для обмена заложниками, заявили, что пока в их стране останется в живых хоть один мальчик годовалый или ростом с локоть, — они никогда не примут христианства. «По всей Эстонии и Эзелю (Сааремаа) прошел тогда призыв на бой с датчанами и тевтонами, и самое имя христианства было изгнано из всех тех областей», — пишет хронист Г енрих.
Русская помощь восставшим эстонцам. Борьба с западными агрессорами вступила в решающую фазу. Восстание охватило всю Эстонию. Однако в Таллине все еще продолжали оставаться датчане. Территории латгалов и ливов с рядом сильно укрепленных пунктов также все еще находились в руках немцев. Кроме того агрессоры рассчитывали на получение подкреплений из Германии и Дании, как только море освободится ото льда. Эстонцы хорошо понимали, что в таких условиях они не смогут закрепить достигнутые успехи и довести борьбу до победного конца.
Эстонцы решили направить послов в Новгород и Псков, призывая их на помощь. Последние откликнулись на этот зов, пообещав эстонцам всемерную военную поддержку, — были заключены соответствующие договоры о союзе и помощи. В Тарту, Вильянди и других укреплениях разместились русские гарнизоны. Эстонцы по-братски делились с русскими конями, деньгами и прочим имуществом, отнятым у немецких рыцарей и купцов, сообща укрепляли замки, готовили во всех крепостях камнеметательные машины и разные другие военные приспособления, обучали друг друга приемам пользования новыми видами оружия.
Все эти приготовления оказались весьма своевременными, ибо неприятель, оправившись от первого замешательства, стал поспешно собирать силы для наступления. Ранней весной 1223 года он осадил замок Вильянди, стремясь задушить восстание в Сакала. Эстонцы вместе с русским гарнизоном оказали мужественное сопротивление и вынудили неприятеля к отступлению. После этого он сделал попытку овладеть замком у реки Пала, но и на сей раз после трехдневного сражения должен был с позором отступить. Неприятель вернулся обратно в Ливонию, опустошая по пути беззащитные села Нурмекунда и Сакала и истребляя их население. Озлобление немцев по случаю своей неудачи было так велико, что они излили свой гнев на пленных, отрубив им головы.
Таким образом, совместная орденско-епископская агрессия на сей раз позорно провалилась. Борьба эстонцев увенчалась успехом благодаря русской помощи, а также благодаря значительному росту боеспособности самих эстонцев и совершенствованию их вооружения. В последующие месяцы эстонцы вместе с русскими совершили ряд походов на захваченную врагом территорию.
Как раз в то время, когда в Восточной Прибалтике шла решающая борьба против западных агрессоров, в ходе которой сложился эффек167


тивный русско-эстонский военный союз, на границах Руси появился новый враг, оказавший неожиданную услугу немецко-датской феодально-католической агрессии. В 1220 году хлынувшие из Средней Азии татаро-монгольские полчища вторглись через Иран в Закавказье, а затем в Крым и разбили обитавших там половцев. Последние отступили к Днепру, и их ханы стали искать помощи на Руси.
Собравшись в Киеве, русские князья решили совместно с половцами дать отпор татаро-монголам. 31 мая 1223 года после разгрома передового татарского отряда русские войска сошлись с основными силами противника на реке Калка. Завязалось ожесточенное и кровопролитное сражение. Из-за междоусобной феодальной вражды русских князей и бегства половцев сражение закончилось в пользу противника, однако победа досталась ему ценой больших потерь. Татаро-монголы пробовали, правда, продолжать наступление на русские земли вдоль Днепра, но вскоре убедились, что у них не хватает для этого сил, и повернули назад. Проявленные русскими войсками в битве на Калке героизм и самоотверженность. спасли на этот раз Русь от монгольского нашествия.
Татаро-монгольское вторжение в юго-восточную Европу существенным образом отразилось и на политической обстановке в Восточной Прибалтике. Появление нового противника лишило русских возможности сосредоточить свои силы против западных агрессоров, что, в свою очередь, сильно ухудшило положение эстонцев и других народностей Прибалтики. Немцы это очень хорошо понимали. Летом того же, 1223 года, получив подкрепление из Германии, немецкие захватчики перешли в наступление.
Одержав над эстонцами победу у моста через реку Юмера, они крупными силами в 8000 человек снова подошли к Вильянди и обложили крепость. Имея огромное численное превосходство и располагая разного рода осадными приспособлениями, неприятель тем не менее в течение 15 дней безуспешно штурмовал крепость. Однако 15 августа, несмотря на исключительное мужество и военное мастерство эстонцев, и пришедших им на помощь русских воинов, а также на большие потери противника, осажденным пришлось все же капитулировать. Стояла сильная жара, люди и скот стали изнемогать от жажды и голода, начался мор, и дальнейшее сопротивление осажденных сделалось невозможным. Особенно большую злобу рыцари питали к находившимся в> замке русским. Все попавшие в руки неприятеля русские воины были «на страх другим» повешены перед замком. После падения Вильянди противник вынудил к сдаче и защитников замка у реки Пала.
Между тем. старейшины Сакала снова обратились к русским за помощью, но на сей раз не к Новгороду, как это бывало раньше, а к владимиро-суздальскому князю Юрию Всеволодовичу. Эстонцы просили князя прийти на помощь «против тевтонов и всех латинян». Владимиросуздальский /князь усилил в то время свое влияние и в Новгороде. Защита русских политических и торговых интересов в Прибалтике являлась одной из его внешнеполитических задач. В Эстонию направились суздальские и новгородские войска во главе с Ярославом Всеволодовичем. К ним примкнули войска Пскова под водительством князя Владимира.
Большое объединенное русское войско прибыло в Уганди, встретив со стороны местного населения радушный прием. «И прислали им жители Дерпата (Тарту) большие дары, передали в руки короля (Ярослава} братьев-рыцарей и тевтонов, которых держали в плену, коней, баллисты и многое другое, прося помощи против латинян. И поставил король в 168


замке своих людей, чтобы иметь господство в Унгавнии (Уганди) и во всей Эстонии. И ушел в Одемпэ (Отепя), где поступил так же» («Хроника Ливонии»). Затем русское войско вместе с присоединившимися к нему угаласцами направилось в Сакала, к югу от озера Выртсъярв.
Ярослав совершенно правильно рассчитал, что главным врагом в то время были немецкие захватчики, и намеревался сразу же двинуться: далее на юг — в направлении Цесиса и Риги. Однако в Сакала он встретил сааремасцев, которые просили изменить маршрут и пойти на осаду Таллина — единственного, оставшегося еще в руках датчан, укрепленного пункта. Сааремасцы полагали, что овладение Таллином облегчит вторжение в Ливонию. Ярослав изменил свой военный план и повернул на Таллин, чтобы завершить освобождение всей Эстонии. По пути русское войско на некоторое время задержалось в Ярвамаа, дожидаясь эстонских малевов из земель Сааремаа, Харьюмаа, Вирумаа и Ярвамаа.
Четыре недели объединенные русско-эстонские войска осаждали Таллин. Замок имел хорошую естественную защиту и был сильно укреплен. Между тем приближалась осень, и русским войскам пришлось прекратить затянувшуюся осаду, чтобы поспеть домой еще до начала осенней распутицы. Поход русского войска против Таллина упоминается и в новгородских летописях, при этом впервые русские источники употребляют древнее название Таллина — Колывань, которым русские пользовались- вплоть до XVIII века.
Этот наиболее крупный после битвы на Калке поход русских войск показал, однако, что успешная борьба с йемецко-датской агрессией требует объединения еще более значительных сил.
Князь Вячко в Эстонии. Героическая оборона Тарту. После овладения эстонскими укреплениями в Сакала немцы направили свои удары против Уганди, стремясь прежде всего к захвату центра этой земли — Тарту. Уже осенью 1223 года орденские войска в течение пяти дней осаждали тартускую крепость, но безуспешно. В помощь осажденным Новгород и владимиро-суздальский князь послали отряд в 200 человек во главе- с князем Вячко, прославившимся еще двадцать лет тому назад своей борьбой против епископа и Ордена в Кокнесе. «И приняли его жители замка (Тарту) с радостью, чтобы стать сильнее в борьбе против тевтонов, и отдали ему подати с окружающих областей». Помимо Уганди к упомянутым в хронике областям относились еще, по-видимому, Вайга,. Вирумаа, Ярвамаа и Сакала.
Весной 1224 года Орден вторично попытался овладеть Тарту, но русские и эстонцы снова отбросили врага. Немцы добились некоторого успеха там, где эстонцы сражались против них одни; так, после продолжительной осады им удалось захватить крепость в Лоху (Лооне в Харьюмаа) и вынудить вирумасцев и ярвамасцев дать заложников. Тарту же превратился в оплот борьбы против агрессоров. Сюда стеклись воины из других маакондов Эстонии и особенно из Сакала, где восстание было уже подавлено. Здесь еще больше укреплялся замок, строились камнеметательные машины и разные другие военные сооружения. Отсюда под водительством Вячко были совершены походы на захваченные немцами земли.
Епископ Альберт продолжал в это время вербовать в Германии новые шайки крестоносцев. Общеэстонское восстание и серьезная помощь, оказываемая эстонцам с русской стороны, а также неудача в борьбе против одного из своих крупных вассалов вынудили датского короля Вальдемара II пойти на уступки немцам. Он больше не чинил препятствий Аль169


берту и брату его Герману в доставке в Ливонию крестоносцев морским путем.
Что касается Ордена, собственных сил которого было недостаточно для подавления восстания, то и ему пришлось снова договориться с епископами. 23 июля 1224 года между агрессорами было заключено соглашение, по которому Сакала, Нурмекунд, Мыху и половина Вайга достались Ордену (он получал эти земли в вечный лен от епископа Германа), Уганди, южная половина Вайга и Соболиц (прибрежный район между устьем реки Эмайыги и Ряпина) остались у епископа Германа, а Соонтага, Лихула, Ханила, Коце и Ротелевик, т. е. Ляэнемаа, перешли к рижскому епископу. После раздела земель захватчики приступили к подготовке совместной военной кампании против Тарту, намереваясь уничтожить этот важнейший центр эстонского восстания и опорный пункт Новгорода.
Князъ Вячко с эстонским старейшиной на обороне Тарту в 1224 году. Скульптура О. Мянни. (Таллинский Государственный художественный музей.)
Немцы отлично сознавали, что залогом упорного сопротивления эстонцев является их союз с русскими. Поэтому они прибегли к тому же приему, каким позднее часто пользовались враги эстонского народа, а именно, попытались разного рода хитростями подорвать русско-эстонское сотрудничество. С этой целью епископ направил к князю Вячко своих послов с предложением прекратить поддержку «мятежников», однако Вячко остался верен союзническому долгу.
Будучи в Тарту, епископские послы узнали, что Новгород и Суздаль обещали Вячко прислать крупное подкрепление. Немцы решили поэтому ускорить захват Тарту, с тем чтобы закончить операцию еще до прибытия русских войск.
Немецкие захватчики сосредоточили под Тарту огромное войско, включавшее орденские и епископские военные силы, крестоносцев, куп- 170


нов, рижских бюргеров, а также ливов и латышей, насильно привлеченных к походу. Одновременно сильные отряды захватчиков в течение трех дней рыскали по районам к северу от Тарту, особенно по Вирумаа, где восстание не было еще окончательно подавлено, и подвергали их опустошению. Эти отряды пригнали под Тарту овец, крупный рогатый скот, привезли много награбленного продовольствия. Целью набега на соседние земли было также помешать их малевам прийти на помощь Тарту.
15 августа 1224 года главные силы неприятеля, предводительствуемые епископами Альбертом и Германом, подошли к крепости и осадили ее. Немцы сразу же начали строить осадные и камнеметательные машины разных размеров. Целых восемь дней ушло на сооружение мощной деревянной осадной башни, высотой с крепостную стену. Эту башню немцы переправили затем через ров и пододвинули к крепостной стене, причем для этого пришлось предварительно срыть откос горы. Земляные работы велись беспрерывно круглые сутки, одна, половина вражеского войска копала землю, а другая уносила ее в сторону. Осажденные в крепости русские и эстонцы всячески старались мешать неприятелю, поливая его градом камней и стрел. Немцы несли большие потери, но и они, в свою очередь, не давали осажденным ни минуты покоя, забрасывая их камнями, горшками с горючей жидкостью и кусками раскаленного железа.
В ходе осады неприятель еще раз попытался уговорить Вячко, главного руководителя обороны крепости, уйти из Тарту, оставив эстонцев одних. Прибывшие к Вячко для переговоров видные феодалы, священники и рыцари обещали ему и его дружине свободный выход из города с правом взять с собой лошадей и прочее имущество. Вячко не колеблясь ответил, что он чи при каких условиях не оставит эстонцев одних.
Устилая трупами своих воинов подножие крепости, противник все ближе пододвигал осадную башню к валу, собираясь начать решительный штурм. Тому, кто первым проникнет в крепость, была обещана щедрая награда. Чтобы уничтожить осадную башню, эстонцы прорыли в крепостном валу широкое отверстие против того места, где стояла эта башня, разложили большой костер и стали подкатывать к ее основанию горящие колеса, а сверху бросать пылающие поленья. Однако немцы все же сбили пламя и спасли свое сооружение. В это время одной части неприятельского войска удалось поджечь мост через ров и атаковать крепостные ворота. Русские воины бросились на защиту ворот, ослабив при этом остальные участки дбороны. Немцы воспользовались этим и с горящими факелями в руках стали штурмовать крепостной вал. Другая группа рыцарей через образовавшуюся в валу брешь ворвалась в это время в крепость и, пустив в ход мечи и копья, стала теснить эстонцев, защищавших крепостной вал. Завязался ожесточенный бой, бок о бок с мужчинами сражались и эстонские женщины. Каждая пядь земли доставалась рыцарям ценой больших потерь. Вячко и его дружина засели в центральном внутрикрепостном укреплении. Они мужественно отражали натиск врага, пока не пали все до единого смертью храбрых.
Захватчики оставили в живых только одного защитника крепости — вассала суздальского князя, чтобы он донес в Новгород и Суздаль весть о происшедшем. Новгородское войско, спешившее на помощь осажденным, как раз подошло к Пскову, когда прибыло известие о падении крепости.
171


§ 5, Борьба русского народа и народов Прибалтики за свою независимость в 1225—1242 годах
Укрепление власти захватчиков. Завоевание Сааремаа. Татаро-монгольское нашествие и феодальная раздробленность лишали Русь возможности сосредоточить свои силы против западных агрессоров. Новгороду и Пскову пришлось заключить с Ригой мир, по которому немцы признали право русских только на Талаву. Эстонцы же, сильно ослабленные в результате постоянных опустошительных набегов, подпали под иго немецко-датских захватчиков.
Ляэнемасцам, оказавшимся под властью рижского епископа, пришлось выплатить подати за два прошедших года. Епископ Герман, избравший своей резиденцией Тарту, утвердил свою власть над жителями Уганди, а землю роздал в лен немецким феодалам, за что последние были обязаны участвовать со своими людьми в военных походах против русских, а также в подавлении сопротивления эстонцев. Часть земель вместе с сидевшими на них крестьянами была передана приходским церквам и священникам. Епископ, священники и вассалы наложили на эстонцев тяжкий оброк — десятину, составлявшую на первых порах десятую долю урожая. Кроме того крестьян обременили и другими повинностями — заставляли участвовать в военных походах, работать по возведению укреплений и других сооружений, в первую очередь в Тарту и Отепя, и т. п. Сильно разоряли крестьян и жестокие судебные штрафы, налагавшиеся феодалами по любому случаю — за совершение старых религиозных обрядов, неповиновение господину и т. д.
Центром орденских владений в Эстонии стал Вильянди, который был заново укреплен. Во владениях Ордена эстонцы также платили десятину и выполняли разного рода другие повинности. Помимо того Орден разорял эстонцев еще и взыскиванием с них «убытков», якобы причиненных ему во время восстания. К аналогичному приему прибегали в северной Эстонии и датчане.
В 1225 году в Ливонию прибыл полномочный представитель (легат} папы — моденский епископ Вильгельм. Папа был заинтересован в укреплении своего господства в Восточной Прибалтике не только косвенно,, через подчиненных ему епископов и датского короля, но и путем создания на некоторой части завоеванной территории отдельного феодального владения, подвластного ему непосредственно, т. е. собственно «папского государства». Оно должно было служить источником доходов для папской казны, а также плацдармом для борьбы против Руси. Пользуясь своей верховной властью и ролью посредника в феодальных распрях между Орденом и епископами и между немецкими и датскими завоевателями, папский легат подчинил часть эстонских земель — Вирумаа, Ярвамаа и Ляэнемаа — непосредственно папе.
Объезжая земли латышей, ливов и эстонцев, папский легат увещевал их «жить в дружбе» со своими угнетателями и «предостерегал» от новых восстаний. Феодалов же он уговаривал воздерживаться от крайностей, чрезмерных зверств, чтобы избежать волнений среди местного населения. В то же время легат подстрекал немцев к дальнейшим захватам латышских, эстонских и русских земель.
Папа и его помощники очень хорошо понимали, что основной силой, стоящей на пути феодально-католической агрессии, является Русь. Поэтому по возвращении легата из Ливонии папа обратился «ко всем королям Руссии» с предложением подчиниться его власти и не препятствовать «успехам веры христианской, чтобы не подвергнуться гневу-
172


Развалины стен Отепяского замка (раскопки 1954 г.).
божьему и апостольского престола, который легко может, когда пожелает, покарать вас».
Одной из задач папского представителя была организация захвата Сааремаа. В 1226 году по пути из Ливонии легат задержался на острове Готланд и обратился к находившимся там*шведам и датчанам с призывом начать крестовый поход против сааремасцев. Те жили, однако, с островитянами в мире и не откликнулись на этот призыв. Одни лишь алчные немецкие купцы, надеясь на добычу, дали свое согласие.
В конце января 1227 года собралось 20-тысячное войско Ордена, «пископов и купцов, имевшее в своем распоряжении много коней. Оно выступило из района устья реки Пярну и, пройдя по замерзшему проливу, подступило к укреплению Линнузе на острове Муху. После первого столкновения с превосходящими силами неприятеля мухусцы направили к епископу и немецким военачальникам своих послов, соглашаясь принять крещение. Однако захватчиков это не удовлетворило — для них куда важнее было добро островитян. Немцы бросились на штурм крепостного вала, но, встреченные градом камней и копий, должны были откатиться назад. Неприятелю пришлось перейти к планомерной осаде крепости. Шесть дней жители Муху с беспримерной храбростью защищали свою крепость, отражая атаки врага и нанося ему тяжелые потери. Лишь 3 февраля, после беспрерывных атак, не* приятелю удалось ворваться в крепость. Грабители добились своего, невзирая на согласие мухусцев принять крещение, они перебили все> оказавшихся в крепости мужчин, женщин и детей, захватили все свезенное туда имущество, угнали коней и скот, а разграбленную крепость •сожгли дотла.
С Муху вражеское войско направилось к сааремааскому укреплению Вальяла. Прибегая к жесточайшему террору, грабежам и поджогам, сея вокруг себя смерть и опустошения, немцы вынудили сааремасцев покориться и выдать заложников. Рижский епископ, Орден меченосцев и город Рига (купцы) поделили между собой Сааремаа на три части.
173


Городище Линнузе на Муху (Кингисеппский район).
Хотя агрессорам в конце концов и удалось подчинить себе всю Эстонию, они чувствовали себя в этой стране крайне неуверенно. Уже в год завоевания Сааремаа Ордену и епископу пришлось силой подавлять вновь вспыхнувшее восстание в Ярвамаа и Вирумаа.
Непрочность положения захватчиков обусловливалась и постоянной грызней в их лагере из-за земли и власти. Единодушие они проявляли только в борьбе против русских и народов Прибалтики. Созданное папским легатом «буферное папское государство», отделявшее датские владения от немецких, было в 1227 году ликвидировано. Большую его часть захватил Орден меченосцев. Дания в это время раздиралась ожесточенной феодальной распрей, окончившейся летом 1227“ года тяжелым поражением короля Вальдемара II. Орден воспользовался ослаблением центральной власти в Дании и захватил Таллин со всеми прочими датскими владениями. На территории западной Эстонии было образовано новое, Сааре-Ляэнеское (Эзель-Викское) епископство (в него была включена и принадлежащая рижскому епископу часть Сааремаа).
Однако отказаться совсем от собственных феодальных владений в Эстонии римская курия не хотела. В 1230 году папа прислал сюда своего легата Балдуина Альнского, поручив ему не только восстановить «папское государство», но и расширить его границы. Прежде всего легат потребовал от Ордена меченосцев возвращения всех отнятых земель, включая и город Таллин. Он перетянул на свою сторону ряд феодалов, а также эстонскую знать. Под конец отношения между Орденом и сторонниками легата настолько обострились, что когда последние в- 1233 году сделали попытку захватить власть в Таллинском замке, на Вышгороде произошло вооруженное столкновение, закончившееся’ победой орденских рыцарей, — последние навалили груды трупов своих противников. В то же, по-видимому, время, как сообщает датский хронист Исаакус Понтанус, эстонцы напали на основанный незадолго до этого доминиканский монастырь на Вышгороде (Тоомпеа), убив монахов и епископа. Балдуин Альнский поспешно оставил Прибалтику: В следующем году сюда вновь прибыл папский легат Вильгельм, который, будучи более искусным политиком, сумел урегулировать отношения между Орденом и епископами.
174


Победа русских войск под Тарту. После покорения Эстонии немцы с возросшей силой возобновили свое наступление на земгалов, куршей, русских и литовцев. В 1230 году они покорили куршей, овладев их территорией.
Немецким захватчикам благоприятствовали и феодальные распри; на Руси. Некоторые псковские бояре и купцы в своекорыстных целях вступили в сговор с немцами, надеясь с их помощью стать независим мыми от Новгорода. Особенно острый характер борьба приняла В: 1226 году, когда новгородским князем снова стал Ярослав Всеволодович, укрепивший княжескую власть и начавший активные действия против западной агрессии.
Ярослав решил начать широкое наступление против немцев в Ливонии в 1228 году, однако в это время в Пскове к власти пришла боярская клика, враждебно настроенная к Ярославу.. Узнав, что Новгород готовит поход на Ригу, псковские бояре заключили с-ней договор, по которому немцы обещали псковичам «помощь» против Новгорода. За это бояре «уступили» немецким захватчикам эстонские, латгальские и ливские земли, т. е. сделали то, на что русские не пошли даже после падения Тарту. Когда Ярослав потребовал, чтобы Псков примкнул к военному походу в Ливонию, а также выдал политических главарей смуты, псковские бояре и купцы пытались оправдать свои действия тем, будто все предыдущие походы против немцев кончались неудачей и наносили ущерб Пскову и его торговле. Эти круги были настолько слепы, что не видели, какую угрозу для земли русской и их собственных феодальных владений представлял собой «союз» с немецкими агрессорами.
Существовавшая в самом Новгороде оппозиция, враждебная княжеской власти, воспользовалась сопротивлением псковских бояр и, в.
Часть клада серебряных вещей начала XIII века (найден в земляном валу городища Линнузе).
175.


*свою очередь, также выступила против военного похода на Ригу- «Мы бес своей братья, бес плесковиць не имаемся на Ригу».
Феодально-боярская оппозиция в Пскове и Новгороде на протяжении ряда лет подрывала военно-политическую мощь Руси и давала немецким агрессорам возможность укреплять свое господство в Восточной Прибалтике.
После многолетней борьбы владимиро-суздальскому князю удалось, в конце концов, с помощью местных сил, дороживших национальными интересами, снова взять власть в Новгороде и Пскове. Мятежные бояре были изгнаны из Пскова. Они нашли приют у немцев в Отепя. Так противокняжеская оппозиция сомкнулась с силами захватчиков, начавших новое наступление на русские земли. Изгнанники принимали даже участие в нападении на Изборск в 1233 году, но понесли при этом заслуженную кару: часть из них попала в плен, а часть была убита.
Таковы были те условия, в которых сторонники княжеской власти весной 1234 года предприняли под водительством Ярослава поход на Тарту. Суздальские и новгородские войска вступили в пределы Тартуского епископства и овладели укрепленным цистерцианским монастырем в Кяркна, близ Тарту. Выступившие из Тарту и Отепя епис- когтские войска напали на русские дозоры, после чего, по сообщению новгородской летописи, главные силы русских «биша их и до реце, и ту паде лучьшихъ немец неколико; и яко быша на реце на Омовыже (Эмайыги) немци, и ту обломишися (лед) и истопе их много, а инии язвени быша и в бегоша в Юрьев, а друзии в Медвижию голову (Отепя)». Поражение немцев было столь велико, что они «поклони- шася» Ярославу Всеволодовичу, и он «взя с ними мир на вьсей правде своей».
Победа русских войск под Тарту на несколько лет обеспечила спокойствие на русских границах, восстановила права Новгорода на дань с земель Талавы и обескровила боярскую оппозицию.
Разгром меченосцев в битве при Сауле и ее последствия. 22 сентября 1236 года, возвращаясь из набега на Жемайте, войска Ордена и крестоносцев были встречены около Сауле (Шауляй) объединенными силами литовцев и земгалов. Легковооруженным литовским и земгальским воинам болотистая местность служила вполне выгодным полем сражения. Наоборот, тяжеловооруженная конница врага была скована в своих действиях и потерпела полное поражение. На поле битвы остался весь командный состав Ордена, в том числе и сам магистр Боливии.
События под Сауле имели далеко идущие последствия. Орден меченосцев получил сокрушительный удар и больше не смог уже оправиться. После этого разгрома немцы надолго отказались от набегов на литовскую землю. Победа при Сауле послужила сигналом к восстанию и для других покоренных народов — куршей и сааремасцев, сбросивших с себя немецкое иго.
Хотя остров Сааремаа был покорен еще в 1227 году, немцы не решались обосновываться там. Они приезжали на остров только раз в год собирать подати, да и то под охраной сильно вооруженных отрядов. В конце 1233 года епископ, Орден и город Рига все же сделали попытку прочнее закрепиться на Сааремаа. Они начали делить на три части уже самое землю, а не подати, как раньше, и, по-видимому, раздавать вассалам. Когда немецкие феодалы стали закреплять над сааремасцами свою власть и усиливать их зависимость, островитяне, воодушевленные победой над немцами при Сауле, подняли восстание —
.176


перебили всех пойманных немцев и отказались нести повинности и платить подати.
Несколько лет на Сааремаа снова существовала власть своих, эстонских, старейшин. И только в 1241 г. Ордену и сааре-ляэнескому епископу удалось вынудить старейшин Сааремаа принять христианство и платить чинш (твердый годовой оброк). Раз в год на остров приезжал фогт, который собирал подати в пользу Ордена и епископа и заодно разбирал вместе с эстонскими старейшинами и «по их советам» светские судебные дела.
Отношения между крестьянскими массами, с одной стороны, и «лучшими», т. е. местной феодализирующей верхушкой во главе с выдвинувшимися из ее среды старейшинами, с другой, по-видимому, все более обострялись. Это, вероятно, и позволило немцам снова надеть на сааремасцев ярмо чужеземного феодального рабства. Преследуя узкоклассовые интересы, старейшины надеялись, что с помощью немцев им удастся закрепить свое господство над зависимыми крестьянами и всем остальным трудовым населением. О сотрудничестве отдельных сааремааских феодалов с захватчиками говорит и то, что примерно тогда же среди вассалов в окрестностях Таллина встречаются два крещеных сааремасца (Альберт из Озилиа и Герман Озилианус).
После подавления восстания епископ, а отчасти и Орден прибрали к рукам и ту часть Сааремаа, которая принадлежала Риге. Все жалобы и протесты рижан по этому поводу не дали результатов.
сокрушительные удары по агрессии со стороны русских, литовцев и земгалов, а также восстания покоренных народов поставили немецких захватчиков в весьма критическое положение. Они начали искать новые пути для сохранения своего господства в Ливонии. По инициативе папы, действовавшего через своего легата моденского епископа Вильгельма, агрессоры стали объединять свои силы в Восточной Прибалтике и Скандинавии. Это одновременно являлось подготовкой нового широкого наступления на русские земли.
Агрессивная католическая церковь нуждалась в новой боевой силе, которая заменила бы разгромленный Орден меченосцев. Выбор пал на Тевтонский, или Немецкий, орден, который образовался в конце XII века в Палестине и представлял собой военную организацию немецкого рыцарства и купечества. Позднее этот Орден «прославился» своими злодеяниями в Трансильвании. В 1230 году Тевтонский орден по призыву политически близорукого князя Мазовии приступил к покорению пруссов и вскоре превратился в опасного и жестокого врага также для поляков и литовцев. Папы всячески поддерживали этот Орден и покровительствовали ему, рассматривая его как одно из важнейших орудий католической экспансии в Восточной Европе.
В 1237 году по настоянию папы Григория IX остатки Ордена меченосцев объединились с Тевтонским орденом, образовав филиал последнего — Ливонский орден. Его магистр утверждался великим магистром Тевтонского ордена. Кандидата в магистры Ливонского ордена выставлял орденский капитул, состоявший из влиятельнейших представителей власти, фогтов и комтуров Ордена, которые управляли отведенными им районами и замками. Ряды Ордена ежегодно пополнялись разного рода авантюристами и искателями легкой наживы.
Следующим своим шагом Григорий IX наметил восстановление прав датского короля на его прежние владения в северной Эстонии, желая этим вовлечь Данию в антирусский военный блок. Под давлением папы и самой Дании Ливонский орден был вынужден пойти на уступки и
12 История Эст. ССР
177


заключить в 1238 году в Стенби договор, по которому Орден обязался вернуть Дании земли северной Эстонии — Рявала, Харьюмаа и Вирумаа, включая город Таллин с его крепостью. Землю же Ярвамаа датский король «подарил» Ордену «в вечную собственность вместе со- всеми светскими правами и выгодами» при условии, что без согласия Дании Орден не будет возводить там укреплений. Король отказался также от своих притязаний на Сааремаа и Ляэнемаа. Стенбийский договор являлся одновременно и соглашением о военном союзе между датским королем и магистром Ордена. Магистр обязывался «за свой счет помогать (королю) в приобретении, управлении и защите земли». Новые совместно захватываемые земли «язычников» делились на три части, из которых две трети доставались Дании, а одна треть — Ордену.
С заключением Стенбийского договора датское феодальное государство стараниями папы римского было вновь вовлечено в борьбу против русских и народов Прибалтики. Сам же папа окончательно отказался от создания в Восточной Прибалтике своего собственного феодального владения, предпочитая эксплуатировать местные народы через посредство зависимых от него феодалов, епископов и церковных организаций.
В том же направлении действовал папа и в Швеции, толкая ее на новую агрессию против Руси. Таким образом, к концу ЗО-х годов ХШ века по инициативе и при подстрекательстве папы образовался обширный антирусский фронт, таивший в себе смертельную опасность и для народов Прибалтики.
Разгром шведских захватчиков на Неве. В то время, когда под руководством папы готовился новый «крестовый поход» против Руси, с востока на нее надвигались несметные татаро-монгольские полчища. Завоевание Руси и разорение значительной части русских земель монгольскими феодалами происходило в течение 1237—1240 годов. Русский- народ своей самоотверженной и упорной борьбой серьезно ослабил силы татаро-монгольских завоевателей и, сорвав их далеко идущие- агрессивные планы, спас цивилизацию Европы.
Пока монгольские орды опустошали русские земли, на северо- западных границах Руси с благословения папы сосредоточивались силы немецких, датских и шведских агрессоров для вторжения на русскую землю с запада. В 1240 году Новгородская земля была атакована сразу с нескольких направлений. Шведские, немецкие и датские феодалы были уверены, что им удастся легко справиться с русским народом, вынужденным одновременно бороться и против монгольских завоевателей.
Швеция уже в течение длительного времени осуществляла агрессивную политику в Финляндии, готовя предпосылки для захвата новгородских и карельских земель. Подыскивая предлог, шведы стали обвинять русских в том, будто те являются вдохновителями восстания в Еми (Тавастии). В конце 1237 года папа обратился к шведским и другим западноевропейским феодалам с призывом начать крестовый поход против финнов и русских. План Швеции заключался в захвате районов Невы и Ладоги, что должно было изолировать финнов от русских и дать Швеции возможность взять под контроль выход Новгорода к Балтийскому морю. Позднее, в случае удачи этого мероприятия, должен был последовать поход на сам Новгород.
Летом 1240 года шведская флотилия с большим войском, в составе которого были и норвежские феодалы, поднялась по Неве до устья;
178


Борьба русских войск против захватчиков в 1240—1242 гг.
1 — граница территории, захваченной Орденом в 1240—1241 гг.; 2 — Орден; 3 — шведы; 4 — русские; 5 — направление удара русского авангардного отряда.
Ижоры и сделала здесь остановку. Расположенный на берегу новгородский дозор немедля сообщил об этом в Новгород. Князь Александр Ярославич решил захватить шведов врасплох. 15 июля 1240 года русские войска внезапно атаковали шведский лагерь на Неве и разгромили численно превосходящие силы противника. За умелое руководство битвой и проявленное мужество народ прозвал князя Александра «Невским». Победа русских войск разом расстроила планы врага и обеспечила Новгороду выход к Балтийскому морю.
Ледовое побоище и его значение. Осенью того же, 1240 года немецкие феодалы, собрав большое войско из всех крепостей Ливонии, захватили с помощью предателя Изборск. Узнав о падении Изборска, псковичи выступили на защиту родной земли. Немцам, благодаря их численному превосходству, удалось подойти к Пскову и при содействии изменников-бояр взять его. В то же время возник конфликт в Новгороде — между Александром Невским и боярами, не желавшими тратиться на оборону страны. Зимой 1240 года Александр покинул город и ушел к своему отцу в Переяславль.
Близорукая политика новгородских и псковских бояр подорвала обороноспособность страны и позволила немецким феодалам продолжить наступление. В начале 1241 года’орденские войска заняли Вод- скую землю и приступили к сооружению там крепости Копорье — опорного пункта для дальнейшего наступления на приневские земли и Карелию. Папа римский и Орден вынашивали далеко идущие агрессивные- планы. Это видно хотя бы из того, что сааре-ляэнеский епископ Генрих был назначен уже епископом Води, Ижоры и Карелии. В апреле 1241 1791


года епископ Генрих и Орден даже заключили между собой соглашение о распределении власти на этих еще не покоренных землях.
Отовсюду, куда вторглись захватчики, стали стекаться в Новгород беженцы, настаивавшие, как и сами новгородцы, на быстрейшем изгнании врага. Вспыхнуло народное движение, под давлением которого выступавшие против владимиро-суздальских князей новгородские бояре были вынуждены отступить. По требованию веча в Новгород был призван Александр Невский. Собрав дружину из новгородцев, ладожан, карел и ижоров, он внезапным ударом выбил немцев из Копорья и очистил от них всю Водскую землю. Изменники из среды води и эстонцев, перешедшие на службу к немецким феодалам, понесли заслуженную кару. Следующим ударом был очищен от немцев и предателей- бояр город Псков.
Захватчики не отказались, однако, от нового вторжения в псковские и новгородские земли. Для этой цели к Тарту стали стягиваться крупные силы. К войскам Ордена и тартуского епископа присоединились также прибывшие из северной Эстонии войска датского короля. Однако Александр Невский опередил неприятеля. После освобождения Пскова он весной 1242 года вступил со своими войсками в Тартуское епископство. В Моосте, расположенном в 35 километрах к юго-востоку от Тарту, русский дозорный отряд, ведомый Домашем Твердиславовичем и тверским воеводой Кербетом, наткнулся на численно превосходящие силы противника. Русские вернулись к своему основному войску, находившемуся, по-видимому, в окрестностях Ряпина.
Узнав, что противник располагает крупными силами, Александр Невский изменил свой военный план, решив дать врагу решающий бой в наиболее выгодных для себя условиях. За ночь он отвел свои войска к Чудскому озеру, покрытому еще в то время льдом. Объединенные новгородские, псковские и суздальские войска расположились у крутого поросшего лесом восточного берега Чудского озера, против устья реки Желчи, у Вороньего Камня. В этом месте, где находилось, по-видимому, и какое-то укрепление, пролегала зимняя дорога из Тарту в Новгород. Выбранная Александром позиция лишала противника возможности установить численность и расположение русских войск. В то же время Александру она позволяла свободно вести наблюдение за всеми действиями врага, двигавшегося по открытому льду, и сравнительно легко осуществить задуманный тактический маневр.
Свои главные силы Александр Невский сосредоточил не в центре, как это делалось обычно, а на флангах. Немцы же применили свой излюбленный, известный еще древним германцам боевой строй, так называемую «свинью». Главной ударной силой при этом боевом порядке являлась тяжеловооруженная, закованная в латы рыцарская конница. В первом ряду стояло 3—5 всадников, а в каждом последующем — на два всадника больше. Всего выстраивалось таким образом до 10 рядов. Остальные же располагались колонной. За конными рыцарями следовали пешим строем оруженосцы, слуги, насильно согнанное войско из покоренных аборигенов и т. д. Перед конницей ставилась задача прорвать центр противника, который обычно наиболее сильно укр(еплялся, после чего следовал удар по флангам. Если первая атака кончалась неудачей, колонна разворачивалась в каре.
В выборе позиции, применении новой боевой тактики проявилось выдающееся полководческое искусство Александра Невского.
Ранним утром 5 апреля 1242 года началось историческое сражение, .известное под названием Ледового побоища. Русская летопись дает
180


яркую картину битвы. «Бе же тогда день суботный, въсходящу солнцу, съступишася обои полци. И немци и чюдь (эстонцы, насильно согнанные в немецкое войско. — Ред.) пробишася свиньей сквозе полки. И бысть ту сеча зла и велика немцем, и чюди, а бе труск от копий лом- лениа, и звук от мечнаго сечениа, якоже озеру помръзшу двигнутися, и не бе видети леду, покры бо ся кровию... И даша ратнии плещи свои и сечяхуть их гонящи, яко по аеру, и не бе им камо утечи; и биша их на 7 верст по леду, до Суболичскаго берега, и паде ' немець 500, а чюди бесчисленое множество, а руками яша немець 50 нарочитых воевод и приведоша я в Новъгород, а инии на озере истопоша, уже бо весна бе, а инии зле язвени отбегоша».
Катастрофическое поражение, понесенное объединенным орденским, епископским и датским войском, вынудило захватчиков поспешно запросить у Новгорода мира. В том же году их послы заявили: «Что есм зашли без князя вашего Водь, Лугу, Плесков, Лотыголу мечом, того ся всего отступаем». Однако свое обещание вернуть Латгалию немцы по сути дела не выполнили. Они продолжали ее оккупировать, хотя русские вплоть до 1284 года ходили туда ежегодно собирать дань. Немцам пришлось также освободить всех русских пленных и псковских заложников.
Геройство и патриотизм русских войск, а также полководческое искусство Александра Невского принесли Руси победу, имевшую важные исторические последствия, — был положен предел феодально-католическому наступлению на восток.
181


Русь была спасена от ига западных захватчиков, что имело существенное значение для дальнейшей судьбы также эстонского народа. И в последующие века эстонский народ пользовался поддержкой Руси в его борьбе против немецких поработителей. Ледовое побоище сыграло важнейшую роль в борьбе прибалтийских народов, особенно литовского, за свою независимость. Против Ордена выступил с большим войском литовский великий князь Миндовг, подняли восстание курши и пруссы (с последними немцам удалось справиться только в 1253 году). В то же время возобновились волнения и на Сааремаа.
Сокрушительный удар, нанесенный немецким феодалам русскими войсками, расшатал основы их господства во всей Восточной Прибалтике.
Значение освободительной борьбы против захватчиков. Война, которую вели западные феодалы и католическая церковь против народов Восточной Прибалтики под флагом крестового похода, носила до конца захватнический характер. Ее подлинные цели заключались в приобретении новых земельных владений и превращении покоренных народов в объект феодальной эксплуатации. Крестовые походы были несправедливыми войнами и сопровождались неслыханной жестокостью и зверствами.
Покорение Восточной Прибалтики немецко-датскими феодалами явилось величайшим историческим несчастьем для эстонского и латышского народов. Оба они на столетия подпали под жестокий феодальный, национальный и церковный гнет западных завоевателей, надолго задержавший их развитие. Борьба покоренных и закабаленных народов против своих поработителей не прекращалась ни на один день, менялся лишь характер этой борьбы.
Средневековая Ливония, ставшая наиболее выдвинутым на восток аванпостом немецких феодалов против Руси, на протяжении веков служила ареной кровопролитных и опустошительных войн.
Завоевание Ливонии несло обогащение горсти феодалов и купцов, самому же немецкому народу оно не дало ничего.
Чем объяснить, что ливы, эстонцы и латыши, несмотря на их героическую и упорную борьбу, были в конце концов покорены?
Основную причину следует искать в огромном перевесе сил агрессии. Захватчики располагали в феодальной Западной Европе большими людскими резервами в лице феодалов, купцов и прочего разного рода авантюристского отребья, которые в погоне за добычей грабили и истребляли мирное население, захватывали чужие земли и закабаляли целые народы. Организатором и вдохновителем этих злодеяний являлась самая могущественная в то время политическая сила Западной Европы — католическая церковь во главе с папой римским, которая в течение десятилетий непрерывным потоком направляла агрессивные силы против народов Прибалтики и Руси. Агрессию поддерживал и германский император, в ней активно участвовали также крупные военно-феодальные силы Дании и Швеции. Все эти иноземные захватчики, именовавшие себя христианами, носителями «истинной веры», последовательно и безжалостно опустошали одну страну за другой, истребляя массы людей, и ввергали целые народы в феодальное рабство.
Немецко-датским захватчикам удалось покорить ливов, эстонцев и латышей еще и потому, что эти малочисленные народности вели борьбу разрозненно. Ливы, эстонцы и латыши не были еще в то время вполне сложившимися народностями. К-Маркс в своих «Хронологических выпис182


ках» отмечал: «Если бы эти племена были единодушны, то христианско-германская скотская культура была бы вышвырнута вон»'. Отсутствие единодушия между ливами, эстонцами и латышами дало немецким феодалам возможность не только покорить эти народы один за другим, но даже использовать их друг против друга. Кроме того, литовские феодалы с большим опозданием осознали необходимость совместных действий против захватчиков. Агрессия была облегчена и тем, что Восточная Прибалтика не была достаточно прочно связана с Русью.
Агрессоры располагали лучшим вооружением и более совершенной военной техникой, чем ливы, эстонцы и латыши. Особенно много вооружения и техники они приобрели во время военных походов в Палестину и Византию. Укрепления эстонцев на первых порах не выдерживали длительной осады. В открытом поле тяжеловооруженная и закованная в железо рыцарская конница тоже большей частью добивалась перевеса. Однако эстонцы и латыши быстро перенимали военный опыт врага. Они стали лучше укреплять свои городища и эффективнее их оборонять, научились, в свою очередь, овладевать укреплениями врага и наносить ему серьезные удары. В военном искусстве народы Прибалтики очень многое позаимствовали у русских, которые в этом отношении превосходили их, а отчасти и западных захватчиков. Немцам так и не удалось взять штурмом ни одну русскую крепость, тогда как русские не раз овладевали немецкими укрепленными пунктами. Русские войска одерживали верх над немецкими и при действиях на открытой местности. За все время борьбы западные агрессоры не выиграли у русских ни одного сражения в открытом поле, а наоборот, всегда терпели поражение от них.
Русь систематически увеличивала свои военные силы для защиты союзников на восточном побережье Балтийского моря, однако сосредоточить всю свою мощь против западных агрессоров она не могла, так как сама переживала тогда период феодальной раздробленности. Некоторые группировки бояр, прежде всего в Пскове, неоднократно предавали русские национальные интересы, вступая в соглашения с рижскими правителями. В Новгороде шла острая борьба между боярами и владимиро-суздальскими князьями. Не было, следовательно, и единой военно-политической программы в отношении прибалтийских земель. Полоцкое и Смоленское княжества, а также Литва, в основном, стояли тогда в стороне от этой борьбы и зачастую растрачивали свои силы на взаимную вражду. Все эти обстоятельства не могли не отразиться на обороне Прибалтики, мешая организации широкого контрнаступления против феодально-католической агрессии. Изолированные военные походы русских и литовских войск не смогли поэтому привести к полному разгрому немецких крестоносцев и их изгнанию из Восточной Прибалтики.
Весьма существенной причиной успеха феодально-католической агрессии в Прибалтике было то, что именно в тот период, когда Новгород и Владимиро-Суздальское княжество приступили к более активным действиям против западных агрессоров, на русскую землю с востока вторглись несметные татаро-монгольские полчища. Русь была вынуждена направить свои главные силы на отражение нашествия монгольских феодалов. Западные агрессоры попытались было воспользоваться этим моментом для захвата русских земель, но получили -сильный отпор. Однако развить наступление и очистить от немецких
1 Архив Маркса и Энгельса, т. V, стр. 341.
183


феодалов и Восточную Прибалтику раздробленная и ослабленная Русь была в то время не в состоянии. Лишь после того, как было сброшено монгольское иго, Русское централизованное государство повело решительную борьбу против немецкого феодального государства в Ливонии.
Освободительная борьба против немецких, датских и шведских агрессоров способствовала сплочению эстонцев в единую народность. Процесс формирования эстонской народности начался уже раньше, но борьба против общего врага ускорила его темпы. За каких-нибудь 10—15 лет сложилось и окрепло тесное сотрудничество между эстонцами, особенно ярко проявившееся в 1217 году и во время всеобщего восстания 1223 года. Совместная борьба не могла не наложить своего отпечатка на психический склад и культуру эстонского народа. Традиции борьбы против немецких захватчиков не угасали в эстонском народе, они продолжали жить и вдохновлять его на новые подвиги. В то же время господство немецко-датских поработителей нанесло ущерб процессу формирования эстонской народности, затормозив его дальнейшее развитие.
В борьбе против агрессии эстонцы получали большую помощь от своих русских соседей, благодаря чему смогли дольше сдерживать натиск врага. Сражаясь плечом к плечу, эстонцы и русские наносили захватчикам серьезные удары. Когда же агрессоры, пользуясь превосходством своих сил, все же утвердились на эстонской земле, многие эстонцы нашли убежище на Руси. Совместная борьба русских и коренного прибалтийского населения против немецкой, датской и шведской феодально-католической агрессии является одним из важных этапов в упрочении связей между русским народом и народами Прибалтики.


ГЛАВА V
ЭСТОНИЯ в ПЕРИОД ФЕОДАЛЬНОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ (XIII—XV века)
§ 1. Развитие феодальных отношений в XIII—XIV веках
Развитие феодального землевладения. В 30-х годах XIII века, когда вновь было создано Сааре-Ляэнеское епископство и заключен Стен- бийский договор, восстановивший власть датского короля в Харьюмаа и Вирумаа, сложились уже более или менее устойчивые границы земельных владений или княжеств крупных феодалов. Территория Эстонии была разделена между четырьмя самостоятельными феодальными правителями, известными в Ливонии под названием ландесгерров. В юго-восточной Эстонии утвердился тартуский епископ, в западной Эстонии и на островах — сааре-ляэнеский епископ, центральная и юго- западная Эстония находилась под властью Ордена, а Харьюмаа и Вирумаа отошли к датскому королю. В последних двух землях церковную власть осуществлял таллинский епископ, не имевший, однако, своей государственной территории. Латышская часть средневековой Ливонии была разделена между Орденом, рижским епископом (с 1251 года — архиепископ) и курляндским епископом.
Наиболее обширные владения были у Ордена. Его земли глубоко вклинивались во владения других ландесгерров, изолируя их друг от друга.
Разными путями Ордену удалось заполучить себе также часть владений Сааре-Ляэнеского епископства. Так, в 1238 году за оказанную епископу военную помощь Орден получил четвертую часть Ляэнемаа и половину совместно построенного замка в Лихула. Имелись у Ордена, владения и на Сааремаа. Треть острова досталась ему при самом завоевании острова, а в 1241 году, после подавления сааремааского восстания, он урвал себе еще кусок земли в западной части острова, принадлежавший до того городу Риге. В 1254 году произошел дополнительный передел земель между Орденом и сааре-ляэнеским епископом опять-таки на выгодных для Ордена условиях. Таким образом, в пределах Сааре-Ляэнеского епископства у Ордена образовались обширные владения, большая часть которых лежала довольно компактным массивом в самом центре епископства. Эти владения включали территорию, расположенную к западу от Лихула и к югу от Матсалуского залива, а также остров Муху и восточные части Сааремаа и Хийумаа, включая небольшие островки между ними. Такое расположение земель давало Ордену возможность постоянно вмешиваться во внутренние дела Сааре-Ляэнеского епископства и не позволяло в то же время епископу сосредоточивать силы против Ордена во время феодальных междоусобиц.
185


С переходом Ярвамаа к Ордену владения датского короля также расчленились почти пополам. Далее, владения Ордена одним клином выходили к северо-западному побережью Чудского озера, а другим, южнее Валга, в район Алуксне, достигая территории Пскова. Тем самым они с трех сторон охватывали и Тартуское епископство, отделяя его от датских владений на севере и владений рижского архиепископа на юге. В самом Тартуском епископстве Ордену приобрести владений не удалось, хотя он и пользовался на о. Пийрисаар известными правами рыбной ловли.
Благодаря такому расположению своих владений и явному военному превосходству, Орден занял доминирующее положение среди ливонских ландесгерров. Площадь его земельных владений составляла примерно 55000 квадратных километров, в то время как все четыре епископа владели территорией всего лишь в 41 000 квадратных километров, из которых тартускому епископу принадлежало 9600, а сааре-ляэне- скому — 7600 квадратных километров. Датские владения охватывали около 12000 квадратных километров.
Верховная власть над Ливонией принадлежала папе римскому и германскому императору. Сюзереном северной Эстонии продолжительное время был датский король.
Епископ Альберт, стремясь заручиться поддержкой германского государства в завоевании Ливонии, формально признал себя вассалом германского короля (позже императора) и стал территориальным князем в составе Германской империи. То же самое сделали тартуский (в 1225 году) и сааре-ляэнеский (в 1228 году) епископы. Эта империя была в то время крайне раздробленной, состояла из отдельных территориальных светских и церковных княжеств. В XII—XIII веках центральная власть все более слабела, и король или император были не в состоянии учредить свои порядки в Ливонии. Что же касается местных ландесгерров, то они никак, разумеется, не были заинтересованы в усилении своей политической зависимости. Они нуждались в Германской империи только для того, чтобы укрепить с ее помощью свою власть и расширить свои владения в Восточной Прибалтике. Поэтому верховная власть Германской империи над Ливонией по существу носила лишь номинальный характер.
Вдохновителем и организатором агрессии против Прибалтики с самого начала являлась римско-католическая церковь. Носителями ее власти на местах были епископы и Орден, которые подчинялись папе римскому как главе католической церкви. Через них папа осуществлял свою политику, преследующую цели порабощения и угнетения народов и захвата их земель. Епископства и территория Ордена являлись, таким образом, церковными феодальными земельными владениями — основой экономической и политической мощи католической церкви в Ливонии.
Римская курия во главе с папой, осуществлявшая верховенство над рижский архиепископом, местными епископами и Орденом, обладала более мощной централизованной властью, чем германский император. Выполнение папских распоряжений обеспечивалось верховной судебной властью папы и римской курии, угрозой отлучения от церкви и т. д. Поэтому в период феодальной раздробленности папа пользовался в Ливонии большой властью и постоянно вмешивался во внутренние дела этой территории. Огромные денежные средства в виде разного рода податей и подарков, получаемых за счет эксплуатации эстонского и латышского народов, непрерывным потоком текли в папскую казну.
186


Некоторыми прерогативами верховной власти в тогдашней Ливонии пользовался и находившийся в Пруссии Тевтонский орден, филиалом которого на месте являлся Ливонский орден.
Фактически Орден, епископы, а также датский король были носителями самостоятельной феодальной власти на местах. Каждый из них имел свое войско, вступал во внешнеполитические сношения, имел право чеканить собственную монету, раздавал земли в лен, осуществлял судебную власть.
Брактеаты Тартуского епископства (слева и в центре) и города Таллина (справа). Вторая половина XIII века. (В двукратном увечи- чении).
Часть своих земель ландесгерры роздали в условное феодальное держание, или в лен, вассалам, заняв по отношению к последним положение сеньоров. Вместе с землей вассалы получали право эксплуатировать проживавших на этой земле непосредственных производителей. Вассалы, в свою очередь, могли передавать часть лена более мелким вассалам. Передача земель в ленное пользование была типичным явлением для эпохи феодализма и обуславливалась господством натуральной системы хозяйства. Без вассалов крупные феодалы не могли бы удерживать в повиновении эксплуатируемые массы трудового населения, а также расширять свои владения или защищать их от посягательств со стороны других крупных феодалов. Вассалы составляли основное ядро средневекового войска — тяжеловооруженную рыцарскую конницу. Они же выдвигали из своей среды высших чиновников и судей. Главной обязанностью вассала являлось несение военной службы в пользу своего сюзерена.
Из всех ландесгерров Ливонии Орден меньше всего нуждался в военной повинности вассалов, так как он сам представлял собой организацию профессиональных вояк — рыцарей. Этим и объясняется, почему Орден до конца XV века раздавал в ленное пользование сравнительно мало земель, да и то лишь с предоставлением довольно ограниченных прав. Наоборот, рижский архиепископ, а также тартуский и сааре- ляэнеский епископы жаловали лены щедрой рукой, ибо не могли обойтись без военной повинности вассалов, являвшейся главным источником формирования епископских войск. Это обстоятельство, в свою очередь, сказалось на положении вассалов в епископствах. Видя, что епископы в определенной мере зависят от них, вассалы систематически усиливали свое политическое влияние и добивались от сеньоров все новых и новых уступок.
Наибольший размах процесс раздачи земель в лен принял в датских владениях в северной Эстонии. Уже в 1241 году 75 процентов всех земель находилось в руках ленников. У короля осталось только 187


1083 гака, или всего лишь 20 процентов всех земельных владений в Харьюмаа и Вирумаа. Остальные 5 процентов принадлежали церкви. Процесс выделения королевских земель в лен продолжался и в последующие десятилетия, так что к 1260 году у короля осталось только 717, а к 1346 году всего лишь 188 гаков. Таким образом, земельные владения в Харьюмаа и Вирумаа в основном перешли к вассалам. В Сааре- Ляэнеском епископстве у вассалов находилась примерно треть всей земельной площади, а в Тартуском епископстве, по-видимому, несколько больше.
В XIII веке на территории Эстонии сложилась иерархическая структура землевладения, характерная уже для развитого феодализма. Землевладельцы-феодалы, эксплуатировавшие зависимых крестьян, были связаны между собой; мелкие феодалы — вассалы — зависели от более крупных — сеньоров, а те, в свою очередь, являлись вассалами еще более крупных феодалов — сюзеренов. Эта иерархическая лестница вассальной зависимости соединяла эксплуататорский класс Ливонии с правящей верхушкой тогдашней Западной Европы.
В результате немецкой агрессии класс эксплуататоров-феодалов сложился преимущественно из рыцарей и купцов немецкой национальности, эстонское же крестьянство было низведено до положения зависимого эксплуатируемого класса. Даже в Харьюмаа и Вирумаа, которые долгое время находились под властью датчан, подавляющее большинство вассалов были немцы. Насколько 'можно судить по именам, в 1241 году вассалы Харьюмаа и Вирумаа насчитывали в своих рядах до 100 немцев, 10 датчан и 8—10 эстонцев. Стекавшиеся в Ливонию искатели легкой наживы были весьма пестрого происхождения, но прежде всего это были выходцы из мелкого дворянства и городского бюргерства. Участием в войнах и грабежах, а также эксплуатацией местного крестьянского населения они быстро накапливали богатства и занимали более высокое социальное положение.
Об эстонских феодалах письменные источники сохранили крайне скудные сведения. Надо полагать, что большая часть эстонских феодалов погибла в борьбе против агрессоров и прежде всего на более раннем этапе освободительной борьбы против немецких и датских захватчиков, когда феодалы-эстонцы активно выступали на стороне народа.. В ходе подавления восстаний многие из них пали, многие же лишились земли и имущества, разорились и слились с основной массой крестьянства. Однако, как свидетельствуют сохранившиеся письменные источники, часть эстонских феодалов предала свой народ, они перешли на службу к захватчикам (явление в той или иной мере характерное для всех эксплуататорских классов) и ценой измены сохранили свои прежние или получили новые земельные владения, обеспечившие им эксплуатацию своих же единоплеменников-крестьян. В первой половине XIV века можно еще проследить наличие нескольких вассалов-эстонцев в Харьюмаа и Вирумаа. Со временем, однако, они переняли немецкий язык и ассимилировались в общей массе немецких феодалов. Часть эстонских феодалов была, по-видимому, мелкими вассалами, владевшими землей на ограниченных правах (прежде всего, на Сааремаа и в Ярвамаа). Позднее они также онемечились или же попали на положение зависимых крестьян. Немецкие феодалы вербовали из их среды и низших должностных лиц для своих владений.
Немецкое происхождение основной массы феодалов и ассимиляция местных, эстонских, феодалов привели к тому, что господствующий класс оказался изолированным от широких народных масс и в отноше188


нии языка. Более ранние письменные источники называют эстонцев и латышей «новокрещенными», позднее это название исчезает и вместо него немецкие крепостники вплоть до конца XIX века пользуются для ■обозначения эстонцев и латышей унизительным, в их представлении, прозвищем «ненемцы».
Эстонский народ находился под двойным гнетом — феодальным и национально-колониальным. Этот гнет, еще более тяжкий, чем татаро- монгольское иго, нависшее над русским народом, задерживал экономическое, политическое и культурное развитие эстонского народа на протяжении всей эпохи феодализма.
Феодальная земельная собственность была неразрывно связана с крестьянским землепользованием. В феодальном хозяйстве, носившем натуральный характер, средством эксплуатации являлось наделение крестьянина землей. Феодал мог получить прибавочный продукт только с такого непосредственного производителя, у которого имелась земля, инвентарь, скот и собственное хозяйство, причем сам работник должен был находиться в личной зависимости от феодала. В противном случае феодал не смог бы присвоить созданный крестьянином прибавочный продукт. Эта хозяйственная система сама создавала таким образом внеэкономическое принуждение, усиливавшее личную зависимость крестьянина от феодала.
Покорение страны в XIII веке резко подняло роль внеэкономического принуждения. Захватчики заставляли эстонских крестьян отдавать свой прибавочный продукт силой оружия или судебным принуждением. Но систематическое, регулярное присвоение этого продукта могло быть обеспечено только при наличии феодальной собственности на землю, связанной с непосредственным господством феодала над зависимыми от него крестьянами. Таким образом, и в условиях завоевания феодальная собственность на землю представляла собой основу феодализма.
Возникновение новых имений — мыз. После более или менее прочного утверждения на завоеванной территории феодалы стали обосновываться непосредственно в своих ленных владениях. Это существенно изменило условия крестьянского землепользования. До 40-х годов XIII века феодалы жили преимущественно в укрепленных городах или замках. Лишь после того, как невиданными по своей жестокости средствами им удалось подавить многократные выступления крестьян и «успокоить» страну, феодалы, почувствовав себя увереннее, начали все •чаще перебираться на свои земли.
В первое время крестьяне пользовались землей на тех же началах, что и до прихода захватчиков, с той лишь разницей, что теперь прибавочный продукт их труда забирался феодалом, приезжавшим под охраной военного отряда собирать подати. Однако после того, как феодалы или их управляющие стали сами селиться в ленных владениях, положение резко изменилось. Феодал стал принуждать крестьян возводить мызные постройки, которые обычно обносились высоким и крепким забором. Он начал ограничивать и землепользование крестьян, насильно отчуждал их земли и превращал их в барскую запашку, так называемые аллоды, т. е. хозяйства,, принадлежавшие непосредственно феодалу.
Имеются некоторые сведения о том, что уже во второй половине XIII века в Харьюмаа и Вирумаа наблюдается создание имений и аллодиза- ция крестьянских земель. Согласно дошедшим до нас источникам, в начале 40-х годов в Харьюмаа имелось всего лишь три имения. Одно из них принадлежало датскому королю, другое — эстонскому и третье — 189


немецкому феодалу. Размеры имений составляли 4—6 гаков. В письменных источниках конца XIII века упоминается еще одно имение в Харьюмаа.
На самом же деле процесс создания имений во второй половине XIII века протекал в более широких масштабах. Это явствует хотя бы из спора, возникшего в 1280 году между таллинским епископом и харью-вирускими вассалами из-за «созданных и создаваемых аллодов». Таллинский епископ, в отличие от тартуского и сааре-ляэнеского, своих " собственных владений не имел; его доходы складывались из взимания так называемой десятины с десятины. Поэтому, как только феодал превращал крестьянскую землю в аллод, епископ лишался соответствующей части дохода. Установлено, что при епископе, занимавшем эту должность с 1263 по 1279 год, вассалы превращали землю в аллоды,, «сгоняя с прежнего местожительства эстонцев угрозами, побоями, увещеваниями и деньгами». В 1281 году епископ и вассалы заключили соглашение, по которому последние обещали воздерживаться в дальнейшем от превращения крестьянской земли в барскую запашку, и дани епископу компенсацию в размере 60 гаков земли (деревни Вяэдла и Кадила в западной части Вирумаа). Отсюда следует, что за предшествующие 15—17 лет в Харьюмаа и Вирумаа было аллодизировано ш> меньшей мере 600 гаков, или свыше 10 процентов исконной крестьянской земли.
Несмотря на соглашение, вассалы не прекращали отчуждения крестьянских земель. Сам епископ следовал примеру вассалов. В течение нескольких десятилетий он основал в своих владениях в Харьюмаа по меньшей мере два имения (Кивилоо и Кауниссааре), согнав крестьян с их земли.
Начиная с 30-х годов XIII века создаются имения и в Ляэнемаа. В 1284 году сааре-ляэнеский епископ обязал крестьян отрабатывать на господских землях 3 барщинных дня в году, следовательно, феодалы уже имели свои хозяйства, поля и луга. В Тартуском епископстве и на орденских землях процесс создания мыз начался в тот же, по-видимому,. период. Позднее всего мызы возникли на Сааремаа.
Чтобы основать имение, феодалы не останавливались перед разрушением целых деревень, отчуждением общинных полей, лугов, пастбищ и лесных угодий, ограничением прав крестьян на рыбную ловлю, охоту и т. п. Феодалы всеми средствами усиливали личную зависимость крестьян, используя в случае надобности военную силу и суд.
Во второй половине XIII и первой половине XIV века мызное хозяйство большого развития еще не получило. Его продукция шла в основном на удовлетворение нужд самого феодала. Характерно, что источники того времени зачастую упоминают мызы вместе с мельницей. Феодал присваивал себе право содержания мельниц, что также служило средством эксплуатации и усиления зависимости крестьян. Более половины основанных в тот период имений было позднее заброшено. Вместо них были созданы новые имения в других местах. Это частично объясняется тем, что мызные хозяйства того времени были еще мелкими.
Развитие феодальной земельной ренты. Ухудшение положения крестьян. Главную черту феодализма составляла эксплуатация зависимых крестьян землевладельцами-феодалами. Феодал стремился безвозмездно присвоить прибавочный труд или продукт непосредственного производителя — зависимого крестьянина, т. е. получить доход путем разного рода поборов и повинностей, носящих общее название феодальной земельной ренты. В основе этой системы э�